Люблю. Ненавижу [Роберт Курганов] (fb2) читать постранично, страница - 2

открывать консервы. Но все еще был самым большим.

Когда они добрались до машины, уже смеркалось. Большой молча шел сзади, вслушивался и внюхивался, чтобы видеть все вокруг. И видел.

На прощанье он посмотрел на Большого из окна, а Большой посмотрел на него снаружи. Большой не сказал ничего, он молчал. Но взгляд его был осмысленным, полным интереса, любопытства и грусти.

Он тоже был совершенно одинок, болезненно одинок, бессмысленно и несправедливо одинок. Большой смотрел с надеждой и прямо в глаза.

Он открыл пассажирскую сзади, смышленый Большой втиснулся в салон, неуклюже развернулся, просунул морду между сидений, лизнул его в лицо, забрызгав тягучей и вонючей слюной, и готовый к дороге, уставился в лобовое, шумно и быстро дыша у него прямо над ухом.

Это было неудобно и не комфортно. Но весело неудобно и уютно некомфортно. И они поехали домой.

Великий Большой… Ему нужен был человек. Нужен больше, чем еда, чем безопасность, больше, чем жизнь. И он боролся за человека. И теперь сидел в его машине и ехал домой. Да, Великий Большой, добрый исхудавший сенбернар.

Выбраться из города им удалось только к темноте, к самому ее началу, когда светлое уже посинело, а темное почернело. Подбираясь к своей окраине, они увидели на фоне желтой полоски заката темную дугу дыма. Это же люди!

Мародеры исчезли еще осенью, и город постепенно уснул. Иногда попадались следы свежих кострищ, виделись издалека фигурки странников. Оставшиеся ничего не производили, а только брали. И прилавки быстро опустели. И чем меньше оставалось нужного, тем больше они злились и становились опаснее. Но, потом, они тоже исчезли.

За всю зиму он не встретил ни одного отпечатка обуви на снегу и успокоился.

А теперь он видел дым от костра или походной печи. Кто-то еще остался, и он был рядом, вблизи его пустыря. Значит, исчезли не все. Чего от них ждать? Люди…

Мысли понеслись ветром в его голове. Теперь он не жил в самом монотонном мире, наверное, не был самым богатым человеком и, вообще, самым кем-нибудь. И неизвестно, чем это может закончиться. Это же люди!

Вначале исчезли известные персоны: первыми – политики, за ними артисты и музыканты, а потом и обыкновенные чиновники, полицейские, школьные учителя. Пропадали они не внезапно, а продолжали жить и работать, просто становились прозрачными. Прозрачные люди водили такси, сновали по улицам города вдоль стеклянных витрин, торговали воздушными шарами. Прозрачные влюбленные прогуливались по осеннему парку, ставшему после листопада прозрачным, и прозрачно говорили о любви.

А потом, когда кто-нибудь из них становился почти невидим, то вспыхивал мерцающим белым светом, смотрел удивленно на исчезающий мир, который замечал только сейчас, и такой же белый столп света выстреливал из него в небо. И все. Свет тут же мерк и становился обыкновенным прозрачным воздухом. Так, один за одним исчезли все. Судьи, их адвокаты, заключенные, ограбленные ими горожане, клиенты и покупатели этих горожан, а потом и все, кто не исчез сразу.

Но кто-то остался.

Дома они закрылись на замок, не запустили генератор и вечер дожили в темноте. Вдвоем это было не трудно.

***

Утром он решил дать Большому имя. Было бы правильно назвать его Пятницей, но пятниц больше не было. И он назвал его Псом. Он решил, что Пес – хорошее имя для пса. Не очень личное и вполне правдивое.

А сам… Теперь он тоже кто-то, по крайней мере, для Пса тот самый человек с большой буквы, Человек. Тот самый. И он назвал себя Тот, потому что Пес не мог его назвать иначе.

Теперь Тот ловил себя на мысли, что в поисках припасов появилось больше необходимости – Пес ел много, он ел как два человека. Тот подумал, что теперь у него семья из трех едоков. Но он не жалел, Пес был хорошей семьей.

И теперь Тота беспокоил дым. Каждый вечер они с Псом ходили на эстакаду автотрассы, усаживались в кресла. Тот свинтил их со стоящих здесь машин и для возвышения и удобного обзора разместил в кузове грузовика. Здесь они хрустели чипсами и смотрели дым. А дым был разный, иногда ранний, иногда поздний, иногда густой или чахлый. И ветер старался изменить его, чтобы уменьшить монотонность дыма. Так продолжалось много дней, пока, в один из вечеров в середине июня, если бы июни еще существовали, дым не исчез.

Весь следующий день Тот переживал. Дым всегда был бодр и почти пунктуален. Да, он задерживался иногда, порой он чадил резиной, иногда стелился книзу, предупреждая, что в завтрашней серии будет дождь и им нужно запастись дождевиками. Но, чтоб исчезнуть…

Тот решился. Под дымом ведь были люди, и что-то с ними случилось. Может, это были не такие уж и злые люди, может даже наоборот. Не сильно злые.

– Что же делать? – спросил он у Пса, голова которого лежала на его коленях.

Не поднимая головы, Пес взглянул в его лицо добрыми глазами, и снова задремал. Тот любил смотреть, как спит Пес. Это было монотонно, но монотонно тепло и монотонно ласково. Наверное, так смотрят на своих спящих детей. Но на Тота так не смотрели. Тот был послушным