Седмица [Елизавета Дмитриевна Дмитриева] (fb2) читать постранично, страница - 2

пребудет со мной

И (ещё повторяю) любви белоснежная гладь.

Где толкуют снежинки премудро о тайне планет.

(Я уйду, и умру, но у смерти меня отвоюй.)

Не о смерти и боли, о нет, белоснежный, о нет!

Не о смерти – о свете.

(Дай руку прижаться твою).

ЗИМА. AULD LANG SYNE

От родимого пятнышка моего до родных морщинок

Далеко-далеко – как Лавразии до Гондваны.

Я ваш вьющийся контур цветов золотых обойных,

Подрастает наверх пролагающий тропку стебель.

Ангел тихий прозрачно сидит на вершине ёлки

И считает минуты, как скоро должно свершиться.

Мне почти что уже не страшно, почти не больно,

Но пока ещё всё-таки страшно чуть-чуть и больно.

Как по саду ночному шел ангел-большие крылья,

Не смотрящий на то, что ни сада уже, ни дома.

ВЕСНА. МАРТ

Так отправляют сына на звон дороги,

Так отправляют небо под чьи-то ноги,

Небо поет, раскачивая пороги,

Небо поет, раскачивая пироги,

То, что даёт оно, то даёт немногим:

Белое – белому, радости – кто не выжил,

Путь от земли до солнца, а дальше – выше.

Так очищают март от февральской грыжи.

Радуйся, Рыжик!

***

Двое детей просыпаются утром.

Небо полно любовью,

Нежностью полон мир.

К тебе и ко мне, друг к другу,

К нему и к ней.

Любовь есть посох

И ничтоже ее сильней.

Двое детей просыпаются утром

– Так поют «Отче наш» – растерянно -

В любви – до конца, и – в горе,

Миру в глаза – глаза нерождённых птиц,

Янтари огней.

Любовь есть море

И ничтоже ее сильней.

Двое детей просыпаются утром.

О, Израиль!

И мир так тих.

Миро на их руках,

На вечное царство их

истает ладоней неверящий полукруг.

Не отпускайте рук, не отпускайте рук,

Лодки де́ржите трос,

Сделаете ли коней -

Любовь есть Христос.

И ничтоже Его сильней.

НАЧАЛЬНАЯ

Дай мне, Господи, песню. Хотя бы одну.

Но такую, что путь освещала бы мне.

Десять лет я ходила по самому дну,

А от звезд предрассветных и мне холодней.

Жизнь бывает светла и бывает проста,

Возврати мне покой долгожданный, раз так.

Все мое отрекается видеть меня,

Кровь отныне и грязь застилают глаза.

Кто ещё променял бы всю ярость огня

На дорогу, живящую, словно лоза?

Где жестокость моя, непреломный мой путь?

Вся гордыня, что раньше играла огнем?

Если б морю в глаза я посмела взглянуть,

Удивилась лицу, отраженному в нем.

На востоке заря воссияла бледна -

Научи меня истинным именам.

Мне осталось лишь море да соль на губах,

А наутро осталась лишь горечь и соль,

И дорог, и полей бесконечный размах,

И скитаний бескрайних моих колесо.

Где пойду по теням измерять глубину?

Не своей; но уже

не во власти камней.

Дай мне, Господи, песню, хотя бы одну,

Но такую, чтоб путь освещала бы мне.

***

Отпущу журавля, не имея синиц в руках,

Но покоя синиц за надкрылием век, как раз и увижу открытый его полет,

Презирая сокрытый лед,

Побеждая страх,

Изменяя озёра глаз.

Эту жизнь вышивать, проверяя себя – жива.

Это грязная плоть,

Но смотри -

И она чиста.

Не бери эту страшную боль у меня, мой Господь.

Не бери.

Оставь

DE ZAAIER

Что Ты моими хочешь создать руками?

Видишь – я камень, Господи. Просто камень.

Ночь недлинна – полпервого, полвторого -

Ты приказал мне красками видеть Слово.

Все, говорят, возможно, имей лишь веру,

Но ведь и чудо некую знает меру?

Мне же, безумной, впору и ко врачу-то!

…Так над пустым холстом происходит чудо.

Каждый оттенок – в воздухе – чей-то голос,

Чье-то зерно проснулось, и вырос колос,

Дальше поля и люди приходят сами.

Масло сплетается желтыми голосами.

Вера в Тебя прекраснее, чем Елена.

(Было ничем, а стало огнем нетленным!)

Нам ещё много учиться, мы только дети.

Ты никогда не бросаешь слова на ветер.

Все вы, кто слышит, радуйтесь о, елицы!

С каждым движеньем кисти я вижу лица.

Утро -

Бездонный,

Терпкий,

Светлый

На землю льется.

Господи, это солнце! Это восходит солнце!

***