Двенадцать замечаний в тетрадке [Каталин Надь] (fb2) читать постранично, страница - 3

крестик, когда я родилась. Ей написали, что носить крестик и тому подобное я не буду и не надо на этом настаивать. Тогда она вместо крестика прислала сережки. Но Тата не допустил, чтобы мне прокалывали уши. Он сказал, что это варварский обычай и глупая мода. Тантика оскорбилась и потребовала сережки обратно. С тех пор она носит их сама, носит и сейчас, хотя они уже давно стали малы ей, и мочки ушей так и наплывают на них.

Когда-нибудь я расскажу Тутанхамону, как все было на самом деле.

— …Другой ребенок, повстречавшись со смертью, рыдает так, что его и не унять. А эта преспокойно с кошкой возилась…

— Ну хорошо, я записываю Мелинду в седьмой класс с музыкальным уклоном, — встала Тутанхамон. — Ты ведь и в тисаарской школе занималась музыкой, да? На каком инструменте?

— Тарогато^[2]. И свирель, — успела ответить я; за все посещение мне впервые удалось вставить слово.

— Тарогато! Тоже мне инструмент! Романтические пережитки! — возмутилась Тантика.

— Нам как раз очень не хватало тарогато в оркестре, — решительно прервала ее Тутанхамон.

Мне так хотелось, чтобы Тутанхамон и со мной поговорила! Но она была занята только Тантикой, хотя Тантика ей не понравилась, я это видела. Потом она дала мне билет в театр.

— Сегодня восьмиклассники идут в оперу на дневной спектакль. Опера Фе́ренца Эркеля «Бан Банк»^[3] — для них учебный материал. Но из седьмых классов тоже идут многие, а уж из музыкального само собой. Вот там и познакомишься со своими одноклассниками. Просто повезло, что оказался свободный билет, один учитель не смог пойти…

— В таком случае, до свидания, рада была познакомиться! — Тантика была сама любезность. — Да, вот еще: мне известно, что телесные наказания в школе запрещены. Однако у меня иное мнение на этот счет. Я-то знаю: ребенка надо приручать совсем как жеребенка. Надеюсь, мы понимаем друг друга?

— Не думаю, — холодно проговорила Тутанхамон. — Дети не жеребята. В детях нужно видеть людей.

Тантика продолжала еще рассыпаться в любезностях, а я быстренько попрощалась, выскользнула в коридор и забралась в узкую нишу — в старину там стоял, вероятно, рыцарь в доспехах или, на худой конец, какой-нибудь святой. Стена была совершенно ледяная, она так и жгла мне спину. Но я стояла не шевелясь и все повторяла про себя, что этого не может быть: Тутанхамон не могла знать Тату. Но как же так? Почему же тогда она говорит точь-в-точь как он?

Сперва я обрадовалась билету в оперу, а потом радость ушла. Мое место было на четвертом ярусе. Я плелась вверх по бесчисленным ступенькам, красная как рак: мне казалось, что все смотрят на меня. Потом поняла, что никто не смотрит, и от этого сделалось почему-то грустно. Сесть пришлось сразу же — билетерши загоняли нас на места, как овец. Одна из них, ласковая на вид старушка, сказала даже: «Никаких нервов не хватит с этакой армией детворы управляться!» Рассматривать театр я не стала. Наш учитель в Тисааре часто о нем рассказывал, рассказывал с восторгом и очень подробно. Должно быть, так все и есть, как он говорил, что же смотреть? Я ждала только бана Банка, потому что была влюблена в него, то есть в его главную арию. У нас, в тисаарской школе, была уйма пластинок, и, если после занятий разрешали прокрутить что-нибудь еще, я всегда просила главную арию бана Банка, вот эту:

Тата и Ма не знали этой оперы, да и откуда им было знать! Однажды я попыталась рассказать им, но рассказать музыку очень трудно. Про эту арию, например, я сказала, что, где бы ее ни услышала, где бы в это время ни была, сразу же заспешила бы домой. Хоть пешком бы шла, хоть с самого края света! Вот какая это ария! Тата и Ма переглянулись тогда, и я знала, что они думают о моем отце. Хотя я-то об отце не думала.

В антракте после первого действия сидевшие вокруг ребята стали со мной знакомиться — поняли, что я новенькая. Имен я не разбирала, и отвечать одновременно на все их вопросы было немыслимо. Я всегда теряюсь, когда на меня обращают внимание. В общем, мямля. Звали меня в буфет, но я не пошла: все искала Тутанхамона. Потом услышала, как сидевшие сзади девочки сказали, что директор не пришла, потому что заболела ее дочка. На месте Тутанхамона сидел высокий мужчина в очках, которого ребята называли дядя Золи; выяснилось, что он наш учитель музыки. Мне он не понравился, сама не знаю почему… Очень жалко, что не пришла Тутанхамон!

Но вот начался второй акт, на сцене появился Тиборц, старик крепостной, и я сразу забыла, где я и что я.

Я ведь не знала, какой он, Тиборц! Только голос его знала по пластинке, его характер, вернее, роль. Знала, что он бедный и старый, но верный и честный. Что в молодости был героем, спас Банка, когда тот был ребенком, а сейчас повсюду сопровождает, охраняет и защищает супругу Банка — Мелинду… Но больше я ничего не знала, не знала, какой он: ведь до сих пор мне доводилось только слушать оперу, а не