Прекраснейший текст! Не текст, а горький мёд. Лучшее, из того, что написал Михаил Евграфович. Литературный язык - чистое наслаждение. Жемчужина отечественной словесности. А прочесть эту книгу, нужно уже поживши. Будучи никак не моложе тридцати.
Школьникам эту книгу не "прожить". Не прочувствовать, как красива родная речь в этом романе.
Интереснейшая история в замечательном переводе. Можжевельник. Мрачный северный город, где всегда зябко и сыро. Маррон Шед, жалкий никудышный человек. Тварь дрожащая, что право имеет. Но... ему сочувствуешь и сопереживаешь его рефлексиям. Замечательный текст!
Первые два романа "Чёрной гвардии" - это жемчужины тёмной фэнтези. И лучше Шведова никто историю Каркуна не перевёл. А последующий "Чёрный отряд" - третья книга и т. д., в других переводах - просто ремесловщина без грана таланта. Оригинальный текст автора реально изуродовали поденщики. Сюжет тащит, но читать не очень. Лишь первые две читаются замечательно.
предаваться праздности, а праздность — это грех. Я далеко унесся в своих мечтах, когда наконец появился Сэм. Он по-прежнему был в мундире.
— Ты не собираешься помочь мне со скотиной? — спросил я.
— Я не собирался, но мама сказала, что ленивым рукам работу сыщет дьявол.
— Ладно, — сказал я. — Можешь накидать сена.
— Я испачкаю мундир, — ответил он, поднял соломинку и прислонился к стене, ковыряя в зубах.
— Ты же хотел переодеться.
— Я ничего не нашел.
— Ерунда! Ты просто выпендриваешься.
— Вовсе нет, Тим. Я бы с радостью помог, если б нашел подходящую одежду.
Я нацелил на него сосок Старухи Прю и выпустил струю. Молоко забрызгало ему колени.
— Проклятье! — воскликнул он, отпрыгнув. — Ах ты, маленький мерзавец!
Он вытер штаны.
— Тогда помоги, — сказал я.
— Хорошо, я соберу яйца. Скажи на милость, что с этой корзиной?
— Она развалилась, — ответил я.
— Это я и сам вижу, — заметил он. — Как ты умудрился такое сотворить?
— На нее наступила Старуха Прю, — соврал я, поскольку однажды, разозлившись, сам наступил на нее. — Просто положи сена на дно.
— Черт побери, ты хоть что-то можешь сделать как следует, Тим?
— Не ругайся, — сказал я. — Ругаться грешно.
Он взял корзину:
— Ну и как я должен собирать яйца в корзину с дырой?
— Перестань ныть, — сказал я. — Я делаю это каждый вечер, пока ты учишься в Йеле и напиваешься с девушками.
— Ты знаешь, Тим, что я ни с кем не напиваюсь. Пьянство — это грех.
Я захихикал:
— А это, какое там слово для девушек? Тоже грех. Рапутство.
— Распутство, дурачок, а не рапутство. Я знаю новую песенку о девушках, но она, пожалуй, для тебя чересчур рапутна.
— Пожалуйста, спой, — умолял я.
— Ты еще мал.
— Вовсе нет. А если не споешь, я расскажу отцу, как часто ты напивался.
— Ш-ш-ш, хорошо, я спою позже, — сказал он. — Эта корзина никуда не годится. А другой нет?
— Есть новая, она висит вон там, но ее нельзя брать.
— Почему? — спросил Сэм. — Что мне за это будет?
Мне не нравилось, когда он так разговаривал. Я начинал беспокоиться.
— Послушай, Сэм, почему тебе вечно надо ссориться с отцом?
— А зачем он вечно ищет со мной ссоры? — спросил Сэм. Он положил немного сена в корзину и стал искать яйца под куриным насестом.
— Это нечестно. Он платит за твою учебу в Йеле и посылает деньги на книги. Тебе бы стоило получше к нему относиться. Ведь ты знал, что он придет в ярость, увидев тебя в этом мундире.
Сэм стоял с дырявой корзиной в руках и смотрел на меня, и я знал, что он решает, рассказать мне что-то или нет. Мне хватило ума оставаться спокойным. Сэм часто пробалтывается, если притворяешься, что тебе не интересно, и не умоляешь его рассказать. Я продолжал доить Старуху Прю.
Наконец он не выдержал:
— Предположим, я скажу тебе, что у меня есть причина носить этот мундир.
Я вздрогнул.
— Быть не может, — ответил я. Я ему верил, но лучший способ заставить его выложить все — не выглядеть слишком заинтересованным.
— Это правда, Тим. Я собираюсь сражаться с красными мундирами.
Это и напугало, и взволновало меня. Хотелось знать: каково это — застрелить кого-то? Но я все же сказал:
— Я тебе не верю, Сэм.
— Скоро поверишь. Завтра я пойду в Уэзерсфилд[13], чтобы встретить свой батальон. Потом мы двинемся в Массачусетс, сражаться с красными мундирами.
— А ты не боишься?
— Капитан Арнольд говорит, что бояться — это нормально; настоящие храбрецы всегда боятся. По крайне мере, сержант сказал, что капитан так считает.
— По-моему, ты очень гордишься капитаном Арнольдом.
— Он храбрец и прекрасный наездник. Капитан проведет нас через красные мундиры, как горячий нож проходит сквозь масло. — Сэм снова начал собирать яйца.
— Ты на самом деле собираешься в Массачусетс? — спросил я. Мне казалось, что это довольно далеко. — В Бостон?
— Точно не знаю. Думаю, мы должны дойти до Лексингтона, — ответил Сэм. Через дыру в корзине выпало яйцо. — Проклятье, Тим! Почему ты не починишь эту штуку?
— Я чинил, но она снова прохудилась. — Я промолчал, что с тех пор прошел месяц и мне было лень чинить корзину снова. Лень была праздностью, а праздность — грехом. — Расскажи мне о войне, — попросил я, чтобы сменить тему.
— Я рассказал все, что знал, за ужином.
— Почему ты вернулся домой? — спросил я.
Сэм перестал искать яйца и снова посмотрел на меня. Наконец он ответил:
— Я не могу тебе это сказать.
— Почему?
— Ты расскажешь отцу.
— Не расскажу! Клянусь, не расскажу! — Я замолчал. Умолять Сэма бесполезно.
— Знаю, что расскажешь.
— Хорошо, тогда не говори. Все равно я не верю ни единому твоему слову.
Я почти полностью выдоил Старуху Прю и начал сильнее сжимать ее соски, чтобы выдавить последние капли молока, делая вид, будто совершенно забыл, о чем шла речь.
С минуту он молчал. Потом сказал:
— Ты поклянешься, что не расскажешь?
— Ты
Последние комментарии
6 часов 22 минут назад
16 часов 42 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 12 часов назад
1 день 13 часов назад
1 день 14 часов назад