Пепел прошлого (СИ) [Евсения Медведева] (fb2) читать онлайн

Пепел прошлого Евсения Медведева

Пролог.

Примерно 10 лет назад…

Перепонки разрывались от настойчиво-разрывного шума. Да, именно шума, потому что музыкой назвать это было просто невозможно. Вокруг все вибрировало, я старался не наклоняться на барную стойку, потому что тело тут же начинало сотрясаться, как при эпилептическом припадке, ноги дергались, а мозг не мог сфокусироваться на чем-то конкретном. Чтобы хоть как-то отвлечься, обводил глазами подвальное помещение.

Стены были задрапированы черной тканью, она была плотно облеплена толстым слоем пыли, и от каждого финта ударника, мелкие частицы поднимались в воздух. Я старался прикрыть нос, потому что понимал, что сейчас зайдусь в приступе аллергического чиха, но это было бесполезно… Несмотря на то, что я сидел в самом углу, рядом с кулисами, это не спасало меня от постоянных толчков в спину. Изрядно выпившая толпа то наваливалась на меня, прижимая к пошарканной деревянной барной стойке, то отбрасывала на отключившуюся рядом девушку. Никто не обращал внимания на подобные глупости, как личное пространство. Они были вынуждены прижиматься друг к другу, как можно ближе, потому что небольшое пространство клуба было заполнено полностью.

Наклонив голову, уткнулся носом в свое плечо, чтобы не вдыхать вонючий воздух, щедро сдобренный дымом и пылью. Казалось, что все они были одинаковы: кожаная одежда блестела металлическими клепками, торчащие в хаотичном порядке волосы, переливающиеся глянцем от внушительного слоя лака. Лица их были скрыты под плотным гримом: выбеленная кожа, черные губы и обведенные карандашом глаза. Но, несмотря на однотипность внешнего вида, они находили способы отличиться друг от друга. Кто-то рисовал красные подтеки крови под губой или носом, кто-то украшал себя паутиной в пол-лица или усыпал черными стразами лица, делая их похожими на глянцевый панцирь, а были те, чьих лиц было совсем не разобрать, потому что они были покрыты плотным черным цветом. Я не сразу научился определять, кто перед тобой стоит: то ли парень, то ли девушка. Их танцы больше походили на какой-то сатанинский ритуал. Они поднимали руки верх и раскачивали головами, будто старались получить сотрясение мозга. И, кажется, некоторые преуспели в этом. Они находились в пьяном угаре, а под потолком клуба вибрировало плотное облако сладковато-терпкого дыма. Гортанные вопли, устрашающие гримасы, резкие выбросы рук вверх, все это приводило в замешательство.

Я вертел в руках стакан содовой. По толстому стеклу стекали капли, лед приятно постукивал, и мне даже иногда казалось, что я могу привыкнуть к такой обстановке. Хотя, кого я обманываю? На меня смотрели, как на трехголовую собаку. Я не вписывался в атмосферу, чем и притягивал слишком много внимания. Мой внешний вид не соответствовал. Я не сотрясался в диких танцах, а то, как я периодически протирал свои очки, вызвало громкий приступ смеха за стойкой. Даже бармен наблюдал за мной, не скрывая любопытства. Ловко орудуя белоснежным полотенцем, он полировал высокий пивной стакан.

— Опять ты? — он лениво оглядел меня с ног до головы. — Ты не говоришь на немецком?

— Почему же? — я приходил сюда много раз, но никто до этого не старался со мной заговорить.

— Ты не похож на местного. У тебя Европейская внешность.

— Хм… А Австрия разве перестала быть европейской страной? Я что-то пропустил?

— Нет, не перестала, но ты не похож на нас. И акцент у тебя смешной.

— Рад, что повеселил.

— Как ты вообще сюда попал? — он перегнулся через барную стойку и внимательно осмотрел меня с ног до головы. — Ты явно не из этих, — бармен кивнул в сторону толпы, двинувшей в сторону кулис. Перепонки снова взорвались от боли, потому что на небольшую сцену прямо за мной высыпала какая-то группа.

— А ты случайно не из полиции? — мне пришлось схватиться за край столешницы, чтобы толпа не вынесла меня прямо на сцену довольно сильным потоком.

Парень скорчил лицо и отвернулся к посетителям, которые трясли евро, пытаясь привлечь его внимание. Как только любопытный бармен отстал, я немного выдохнул. Мне было не по себе среди этой толпы и без его допроса с пристрастием.

Я приходил сюда каждую пятницу, еще до того, как небольшое помещение клуба стало напоминать аквариум, плотно набитый фантастической живностью. Охранники на входе привыкли ко мне и уже перестали брать хрустящие банкноты за возможность пройти. Как обычно, усаживался где-нибудь в укромном уголке и наблюдал. В клуб входили толпы студентов, таких же, как и я, одетых просто и неприметно, они скрывались за дверьми служебного помещения. А еще через полчаса высыпали в зал уже загримированными панками, готами, ну или не знаю, как еще можно было их назвать.

Не мог объяснить, зачем сижу тут, мирясь с головной болью и тошнотворными позывами. Мог бы провести тихий вечер в своей уютной квартире, наслаждаясь ласкающими звуками классической музыки. Хотелось выпить, но не мог допустить себе такой слабости. Это было не мое окружение, а я, к счастью, не был ее частью. Но у меня была определенная цель, которую я ждал каждую пятницу в этом ужасном баре.

— Подвинься, птенчик! — блондинка плюхнулась на соседний стул и стала рыться в сумочке. Вынув смятый комок денег, распрямила одну банкноту и потрясла ей в воздухе. — Хей, дарлинг, даме срочно нужно выпить! Не день, а сплошной ад! — она подпрыгнула и встала коленями на порванный кожаный стул, чтобы привлечь к себе внимание, вильнув своей задницей прямо у меня перед носом. Мой взгляд, не согласовывая действий с мозгом, стал скользить по грациозной линии ее фигуры. Широкие бедра, обтянутые узкими кожаными штанами, длинные ноги, высокие сапоги, усыпанные металлическими кнопками.

— Конечно, Лизи, — любопытный бармен толкнул по барной стойке стакан виски. — Я угощаю.

— Здорово! Но в следующий раз я тебя угощу, — она рассмеялась и сделала большой глоток из стакана.

Она выделялась из толпы, несмотря на то что одета была так же, как все остальные. Я бы узнал ее из тысячи. Только проходя мимо нее, меня не перекрывали рвотные спазмы. От нее пахло чем-то сладким, возбуждающим и таким притягательным. Не было устойчивого амбре, в букет которого входил аромат дешевого табака, кислого пива и нечищеных зубов. Как только она начинала смеяться, по моей спине катились капли пота, а, глядя на ее милые ямочки на щечках, давил в себе желание пробежаться по ним пальцами. Светлые волосы, с частыми вкраплениями черных, синих и красных прядей, свисали упругими сосульками. Когда она откидывала их, то пряди с громким звуком падали на кожаную куртку. На тонких запястьях были кожаные браслеты с шипами, толстые цепи, которые приятно позвякивали при каждом ее движении. Лицо ее было светлым, открытым, несмотря на резкий макияж глаз. В черной обводке ее карие глаза делались медово-нежными, теплыми. Она была впервые так близко. Нас не разделяла толпа, она была здесь… Рядом…

— Откуда ты, птенчик?

Я даже вздрогнул, потому что настолько увлекся наблюдением, что не заметил, как она смотрит на меня в упор. Девушка наклоняла голову то к одному плечу, то к другому, впиваясь в меня своим взглядом карих глаз.

— Откуда и ты, — голос предательски покинул меня, раздражая горло хрипом. Схватил стакан содовой и осушил всю жидкость. Но сладкая содовая сделала только хуже, стенки гортани стали липкими, а рот пересох.

— Оригинально… — она развернулась всем корпусом к сцене, поставив локти на барную стойку. Кожаная куртка распахнулась, демонстрируя короткий топ, сделанный из поношенной черной футболки. Он был весь в мелкую дырочку, сквозь которые просвечивала кожа. Был настолько коротким, что если бы она подняла руки вверх, то я смог бы увидеть линию ее груди. Несколько довольно объемных сережек в ее пупке звенели от каждого ее движения, перекатываясь по упругому животу очень медленно, завораживающе.

Ее рука стала скользить по груди, оттягивая тонкую ткань все ниже, пока я не увидел ярко-розовую ореолу соска, затем медленными круговыми движениями стала двигаться по животу, пока пальцы не уткнулись в пояс брюк. Быстрым движением она расстегнула молнию и проскользнула туда. Мое сердце колотилось, как бешенное. Я знал, что она наблюдает, но не мог с собой ничего поделать. Мои глаза были приклеены к медленным движениям ее руки. Видел, как под обтягивающей тканью перекатываются ее пальчики, вырисовывал в воображении картинки, от которых мои джинсы готовы были треснуть по швам. Но спустя мгновение, она вытащила маленький сверток, чуть пошуршав оберткой, достала тонкую сигаретку, скрученную вручную. Лизи щелкнула зажигалкой и затянулась, откинула голову назад и замерла на несколько секунд, выдохнув густое облако дыма. Длинная шея напряглась, а кожаное ожерелье, усеянное металлическими клепками, плотно сжало горло, отчего кожа стала краснеть. Хотелось сдернуть этот чертов ошейник, освободить, позволить дышать нормально, но я был полностью обездвижен. Не мог оторваться, скользя взглядом по ее силуэту. Когда она делала затяжку, ее грудь вздымалась, упругие соски натягивали тонкую ткань топа.

— Я вижу тебя здесь не в первый раз, — она повернулась ко мне, выдохнув сладковатый сигаретный дым прямо в лицо.

Я сморщился, ощутив что-то странное в его аромате.

— О! — она сложила пухлые губы, накрашенные серой матовой помадой, в букву «о» и зафиксировала взгляд карих глаз на мне. — Затянешься? Угощаю…

— Нет, я не курю.

— Может, передумаешь? — девушка оттолкнулась ногой и развернулась всем корпусом ко мне. — Быть может, тогда наберешься смелости заговорить со мной? А то даже жалко на тебя смотреть, как ты ходишь сюда день за днем. Как поедаешь меня своим взглядом, как краснеешь и нервно поправляешь очки. Меня Лизи зовут, а тебя?

— Макс, — не мог говорить. Что-то беззвучное, невнятное покинуло мое горло. Лизи растянулась в улыбке, демонстрируя идеально ровные зубы.

— Максик, птенчик, так зачем ты ходишь сюда? — она придвинулась еще ближе. Вершинки груди едва касались меня, но мне стало жарко. Она затушила сигарету и, оторвав обугленный кончик, аккуратно убрала ее в карман косухи. — Весь такой красивый, правильный… От тебя за километр несет образованием и воспитанием. Голубой свитер, белоснежная рубашка, джинсы и коричневые туфли. Несмотря на то, что на тебя таращатся, ты даже не попытался слиться с толпой, продолжая шокировать местную аристократию своим экстравагантным видом.

Лизи то наклонялась, прижимаясь ко мне, то отдалялась. Видел ее игру и готов был поставить на кон все, лишь бы она не переставала. Я поднял руку, чтобы поправить очки, но ее прохладная ладонь накрыла мою, опустив себе на колено. Быстрым движением она сняла их и бросила в свою сумку.

— Ну, птенчик, не прочь повеселиться сегодня?

Глава 1.

— Влад! Ты должен поговорить с ним!

— Да? У меня что, на лбу размещено объявление о бесплатной психологической помощи? Мира, отстань и позволь ему прожигать свою жизнь так, как он того хочет!

— Я не отстану от тебя!

Чуть приоткрыл глаза и стал осматриваться. Так…. Белоснежный потолок, светлые стены, увешанные карандашными набросками. Черт! Черт! Только не это! Я обещал, что больше не буду их доставать! Какого лешего меня сюда опять занесло? Но стоило мне только прогнать эту мысль, как голова взорвалась резким болевым взрывом. Виски вибрировали, будто в черепе у меня жил барабанщик. Мать его за ногу…

— Забирай его! — не унималась Мирослава, тыча пальцем в мою сторону, — Он вломился ночью, но почему-то тихо. Зато через пятнадцать минут здесь было громко и чрезвычайно весело!

— Что? Стриптиз начал танцевать? — Влад стоял в пороге, даже не собираясь вмешиваться.

— Нет! Мы недавно установили сигнализацию, и доблестные сотрудники полиции вломились в дом. Они бегали по светлому ковролину моей спальни прямо в обуви! — Мира старалась говорить шепотом, но все равно срывалась на визг, отчаянно размахивая указательным пальцем в воздухе.

— Ну?

— Что, ну?

— А чего вы парня не предупредили, что установили сигнализацию? — Влад сложил руки на груди и опустил взгляд в пол. Зараза, пытается не рассмеяться! — Это из-за вас потревожили его сон, между прочим.

— Его сон? — заорала Мира и стартанула по лестнице, где стояла все это время. — Он даже не проснулся!

— Дети мои, не ссорьтесь! — сделал толчок и перевернулся на спину, перекинув ноги через подлокотник кожаного дивана. — И поменяйте диван, я кажется, уже говорил, что он не пригоден для нормального сна.

— Я убью тебя, Корф! — Мира сняла тапочек и двинулась прямо на меня, размахивая им в воздухе, как саблей. — Я убью тебя, а если не убью, то покалечу твою самодовольную морду!

— Орлов!!!!! — я скатился на пол и попытался увернуться от удара, но не успел. Брошенный ею тапок прилетел мне прямо в лоб, звонко щелкнув ровной поверхностью подошвы..

— Бл***! Да, что тут творится? — Никита сбежал с лестницы, перепрыгивая через несколько ступенек. — Корф, я из-за тебя до пяти утра писал пояснения по ночному инциденту, как его назвали сотрудники! А, как по мне, так это было просто хамство!

— Ну, я вижу, что у вас все нормально, ничего из ряда вон выходящего. Пора мне на работу. А вечером я жду вас в гости, — Влад еще раз бросил взгляд на часы и поджал губы, чтобы не растянуться в улыбке. — Макс, не забудь!

— Угу… — я сел, прислонившись спиной к креслу. — Влад? Если я опоздаю, то это чета Орловых убила меня. Ищи мое истерзанное тело на дне озера. Смотри, они уже и камушек приготовили!

Взгляд упал на коробку с облицовочными камнями, стоявшую у камина.

— Алёнушка недоделанная, — проворчал Никита и прошелся пятерней по взъерошенным волосам.

— Тебя сегодня ждать? — Влад не выдержал и рассмеялся.

— Да, но только после обеда, потому что эту «прынцессу» раньше на ноги не поставить. — Ты хоть на машине приехал, друг? — Влад натянул кожаные перчатки и направился вглубь коридора.

— Что? Тебе и это еще не рассказали? — Мирослава рассмеялась так громко, что перепонки вновь завибрировали.

— Что такое?

— Вечером расскажу. Надеюсь, Лиза будет?

— Не знаю. Так на машине? — Влад наклонился, впиваясь в меня своим взглядом.

— На карете, блин… Черт! Вот, черт!

— Что? — вздрогнула Мира и прикрыла рот ладонью.

— Ровно в двенадцать часов моя карета превратилась в тыкву… — выдохнул я и упал на спину, закрывая глаза. — Владюш, когда уходить будешь, кучеров моих не распугай…

***

Проснулась ночью от странного шума. На миг показалось, что я вновь в Нью-Йорке. И что не было того кошмара, через что пришлось пройти переезжая домой. Только там приходилось плотно закрывать окна, иначе не уснешь под постоянный вой полицейских машин. Соскочила с кровати, не понимая, что происходит. За окном что-то светилось и мигало. Накинув халат, я вышла на балкон. На противоположном берегу озера стояло несколько полицейских машин, разрезая плотный туман над водой своими мигалками.

Тонкий хлопок не защищал от ветра, а скорее наоборот, позволял продирать мое озябшее тело. Захлопнула дверь и вернулась в уютную темноту спальни. Циферблат часов показывал два часа ночи, а сон, как рукой сняло. Нащупала тапочки и тихо выскользнула за дверь. Дом, в который меня, практически, насильно перевезла Кира, был большим и светлым. Пахло свежей древесиной и новой мебелью. Лакированные полы, стены приятного медового оттенка, и простая лаконичная мебель. Мне нравился мягкий, без резких перегибов современности, характер дома. Нравились плавные линии и компактность. На втором этаже было четыре комнаты, а внизу просторная гостиная и кухня, окна которой выходили на озеро. Еще не полностью освоилась, поэтому пришлось светить экраном телефона, чтобы найти выключатель.

Кухня залилась приятным желтым светом абажура над обеденным столом. В плетеной корзинке лежали пирожки, заботливо прикрытые полотенцем.

— Ух… — горький вздох пролетел по еще необжитой комнате и вернулся обратно. Рука подцепила край ткани и вытянула румяный пирожок. Ну, а дальше все шло по плану. Щелчок электрического чайника, большая стеклянная кружка с едва заметной трещиной у ручки и креманка с медом.

— Конечно… Мне уже далеко не двадцать, да что говорить, уже и не тридцать совсем.

Пока закипал чайник, я не могла оторвать глаз от зеркальной поверхности холодильника. Бедра были широкими всегда, но после родов они просто раскрылись, как парашют. И талия перестала быть такой тонкой, а про грудь можно и не говорить. Но в целом, для девятнадцатичасового рабочего дня с постоянными перекусами шоколадками из буфета, я еще совсем не плоха. Все мои отвратительные привычки просто не могли не оставить свой след на моем когда-то идеальном теле.

Затянув пояс халата потуже, налила чай и, подогнув ноги, села в широкое кресло.

Я понимала, что не усну больше, рука то и дело тянулась к старому, с огромной трещиной на экране, мобильному, чтобы позвонить на работу и узнать, как там дела. Но, как бывало и раньше, телефон прочел крамольные мысли хозяйки и завибрировал.

— Да… — выдохнула я, пытаясь скрыть щенячью радость.

— Лизавета Сергеевна, у нас тут срочные роды. Двойня! — взвизгнула акушерка приемного отделения и часто задышала, словно пыталась успокоить саму себя. — Привезли по скорой, авария на трассе.

— Да, Машенька, скоро буду, — сделала глоток и, закусив пирожок, помчалась наверх, замедлившись лишь проходя мимо дверей сына и бабули.

Скинув пижаму, влезла в трикотажное платье, провела рукой по длинным волосам, собрав их в пучок на затылке, выскользнула.

— Опять? — тихий шепот бабули пригвоздил меня к полу, заставив опустить голову, как нашкодивший ребенок. Прямо там я чувствовала себя пойманной за плохим делом. Будто меня застукали с сигаретой с соседским мальчишкой или чего еще хуже!

— Там двойня, — слабое оправдание, конечно, но попробовать стоило.

— Да, хоть тройня. Ты посмотри на себя? Работаешь сутками, не вылезаешь из своей больницы! — бабуля выскользнула в коридор и щелкнула выключателем. Ее длинные седые волосы были заплетены в слабую косу. Она поджала губы, увидев у меня во рту так и не доеденный пирожок/

— Эх… Вся в родителей. Мы сначала талдычили, чтобы они учились, а потом за уши вытаскивали из научных институтов. Медицина… Спасаете других, губя собственную молодость, семью, ну и здоровье. На тебя же без слез не взглянешь! Посмотри на лицо? Серые впалые глаза, морщины от того, что ты постоянно трешь лоб! Да ты же никогда не выйдешь замуж!

— Ага… Если мой жених успеет в меня влюбиться, пока я заполняю карточки или перебегаю из одной родовой в другую, то welcome! А я, так и быть, исключительно, чтобы не расстраивать тебя, бабуль, пойду за первого встречного!

— Лизавета! — шепотом прикрикнула бабуля и снова поджала губы. — Тебя никто не заставлял бросать мужа. Жила бы там в свое удовольствие, зато при муже!

— Ба, ну прекрати, мне и, правда, надо ехать. Я перевезла вас сюда, чтобы тебе было легче. Школа через дорогу. Кира в соседнем доме, магазины близко. Ну, я не могу просто взять и бросить работу, чтобы сидеть дома.

— Папа твой однажды забыл тебя в детском саду! — бабуля вытащила свой козырный аргумент и победно вскинула подбородок.

— Ба… Я слышу эту историю раз в неделю, — застегивая платье, подошла и чмокнула бабульку в щеку. — Не сердись, детям скажи, что завтра, вернее уже сегодня, мы идем в гости. А в понедельник у меня выходной. Сутки!

— Иван опять получил два! Тебя вызывают к директору. Он подрался.

— Я не видела синяков.

— На нем ничего нет, а вот трое парнишек…

— Бабуль, я сегодня заеду в школу, не переживай, — не понятно, кому я больше это сказала, то ли себе, то ли бабуле.

— Ох… — бабушка опустила голову, затем подняла руку и перекрестила меня. — Езжай с Богом!

Получив неохотное позволение старушки, я выскочила в гараж. Бабуля, хоть и сердилась на мое постоянное отсутствие, но понимала, что трачу я его не на маникюр и новую укладку. Понимала важность моей работы, но беспокойство это не отменяло. Порой она просто не ложилась спать, пока я не вернусь домой. Так и сидела в кресле качалке на веранде, укутав ноги в дедовский полушубок. Сама она долго работала медсестрой, но потом осела дома, потому что мои родители с головой ушли в медицину. И на семейном совете, но дед назвал это разнопрофильным медицинским консилиумом, было принято решение, что бабушка остается растить внучку.

— И не дай боже, если вырастет врач… — сказал дед.

Но кто может вырастить в доме, где медицинской литературы больше, чем художественной. У Достоевского что-то не было картинок. А в учебнике анатомии — хоть отбавляй.

Ба долго смеялась, что ее списали только потому, что являлась младшим медперсоналом. Она шутила, приклоняя голову перед дедулей, а по выходным перебирала его награды и полировала значки и медали, причем делала она это публично. Вся это процедура была больше похожа на театр абсурда, но дед не сердился и подыгрывал ей, позволяя вымещать свою обиду в подобной форме.

Ближе к одиннадцатому классу, уже просто не оставалось никаких сомнений, что как бы бабуля ни старалась, но у нее не получилось воспитать журналиста, учителя или инженера-конструктора. Поэтому родители и, так сказать, прародители горько вздохнули, когда я сказала, что пойду в медицинский. А когда я окончила школу, родители улетели работать в Америку, подписав контракт на десять лет с исследовательским институтом Нью-Йорка. Я стала метаться, не понимая, что делать, но отец помог, ненавязчиво подкинув брошюру медицинского университета Вены. Так и случилось…

***

— Черт! Ну, что за скотины? — Я резко нажала на педаль тормоза, потому что слишком сильно погрузилась в обрывочные картинки воспоминаний, не заметив, что посреди узкой дороги вдоль озера черный джип. Машина стояла, освещая темноту яркими вспышками авариек. Я попыталась проехать по довольно крутому склону обочины, но недавно выпавший снег, еще некрепко сцепившейся с почвой, не внушал доверия, и моя "малышка" стала медленно соскальзывать прямо к черному джипу.

Выскочила из машины и стала крутить головой. Джип стоял прямо на въезде в переулок, где жили Никита и Мирослава. Я не могла сдать назад, потому что и так остановилась в сантиметре от "черного монстра". Открыв металлическую калитку, увидела машины милиции, окружившие их дом.

— Да что, черт подери, тут происходит? — закрыв машину, помчалась по переулку, проскальзывая на неубранном снеге. Массивная деревянная дверь была распахнута, а из дома доносились довольно громкие голоса. — Мира?

— Лиза! Ты как тут оказалась? — Никита стоял в женском халате, стараясь прикрыться.

— Это у вас тут что? Вас ограбили?

— Да лучше бы нас ограбили! — взвыла Мира, выскакивая в коридор. — Я убью его завтра.

— Хм…Хм… Я бы посоветовал Вам не разбрасываться своими замыслами, — полицейский, все это время заполнявший какие-то бумажки, лениво оторвал голову, чтобы окинуть Мирославу строгим взглядом.

— Простите, сеньор полицейский, — Мирослава сдунула с лица прядь волос. — А можно организовать для друга экскурсию в изолятор с бомжами, суток на пятнадцать! — с последними словом она начала топать ногой, заполняя внезапную тишину дома звонкими шлепками.

— О! Лиззи!

До боли знакомый голос раздался у меня за спиной. Я не слышала его так долго, уже расслабилась, выдохнула. Успокоилась и перестала думать о нем. А теперь, спустя несколько месяцев, он появляется вновь, заставляя мое сердце снова останавливаться.

— Товарищ командир, — Макс встал сзади, почти вплотную. Затылком ощущала обжигающее дыхание. В нос ударил сладкий аромат его парфюма. — А вы можете обыскать эту барышню?

— Макс, осади, — Никита взял под локоть полицейского и подтолкнул к дверям своего кабинета, помаячив кулаком за спиной.

— А чего? Ты больше не прячешь косячок в трусиках?

— Это твоя машина? — я не могла повернуться, так и застыв в неестественной позе. Мирослава поджала губы и сложила руки на груди.

— Да, а чего?

— А тебя не учили парковаться? Потому что нормальные и трезвые люди не могут проехать!

— Лиза, не связывайся с ним, я сейчас отгоню его танк. Корф, ты завтра весь день будешь искать свое авто, а найдешь на дне озера! — крикнул Никита, поняв, что температура повышается. Я не сводила глаз с Мирославы. Казалось, что именно она меня удерживает в реальности. Только она поможет не сорваться и не разбить его лицо, ну или не поцеловать…

Глава 2.

— Мам! Ты скоро? — Мила визжала с первого этажа так, что я спиной ощущала вибрацию двери, к которой прижималась уже минут двадцать. Тянула время, пытаясь придумать, почему мне сегодня не стоит покидать свою комнату. В голове рисовала картину, что время — жевательная резинка, которую я постоянно отдираю по всему дому.

Каким объяснить, что я не могу просто взять и пойти? Может, просто топнуть ногой и сказать (возможно даже добавить строгости в голосе), что мать устала и вечерний раут по поводу дня рождения дяди Владлена отменяется? Боже! За что? Я обернулась в сторону балконной двери. Снег кружился, ударяя в стекло грозди льдинок так громко, что я жмурилась от каждого звука. Голова болела. Нет, это была не боль. Это стон, который замер где-то внутри. Он вибрировал, пуская нервные импульсы по всему телу.

Я не спала вторые сутки. Просто не могла закрыть глаза, потому что нос заполнял его аромат, от которого кружилась голова: что-то терпко-цитрусовое, окруженное ароматом табака и горечью алкоголя. Казалось, что я пьянею, не подходя к нему и на пять метров. От одного только его присутствия меня штормило так, что стены дома двигались, а высоты потолка было мало, чтобы вдохнуть полной грудью. Где бы он ни был, кислород исчезал, уступая место опьяняющему дурману, такому густому и пушистому. Мышцы становились мягкими, а ноги переставали слушаться. Я попадала в параллельную реальность, где вокруг меня была лишь неопределенность, я шла по неведомой тропинке, не зная, что будет там, но продолжала идти, притягиваемая чем-то необъяснимым…

Уматывала себя работой, чтобы вырубаться, а не засыпать, потому что стоило улечься в тишине спальни, как его глубокие глаза, сверкающие миллионами искр-насмешек, заполняли комнату и… мою душу. Он смотрел на меня, не скрывая своей кривой улыбки и откровенного презрения. Мелкая россыпь морщинок в уголках глаз, едва заметный изгиб брови, откровенная усмешка на губах. Казалось, что ему нравится доводить меня, ловить румянец злости, раздражения или растерянности. И, по-моему, мне это нравится….

Где он, где мой Макси-птенчик? Где тот, кто караулил меня у лаборатории кафедры? Он стоял, облокотившись на капот машины, не сводя глаз с окон лаборатории. Я знала, что он смотрит и ждет, а он знал, что я специально засиживаюсь до утра, чтобы проверить его выносливость. Я специально бегала в мужской туалет, где взобравшись на сливной бачок, выглядывала в крохотное окно. А он продолжал стоять, едва покачивая головой, потому что слушал музыку, без которой он жить не мог, будучи студентом консерватории…

Где тот робкий мальчик, смешно поправляющий очки в тонкой металлической оправе? Где тот, в чьей машине звучали Бетховен, Шуберт и Чайковский? Где он? И откуда взялся тот, что готов меня спалить на костре, и бровью не поведя.

Мы не виделись почти год. Он пропал как-то внезапно, после новогодней вечеринки у Киры и Влада. Просто исчез, позволив мне спокойно влиться в компанию. Выдохнула, смирилась, отгоняя от себя мысли. Мне стало так легко и свободно. Переехала в свободный коттедж поселка, перетащив с собой и бабулю. Я даже сходила в отпуск, чего не делала последние пару лет, чтобы привести дом в жилое состояние. Даже вдруг нагрянувший бывший муж, приехавший повидаться с детьми, пришел в состояние шока, застав меня с валиком в руке.

Казалось, что жизнь идет так, как и должна. Мы стали выбираться с детьми пару раз в город, чтобы умотать их на аттракционах и закормить запретным мороженым, усыпляя закипающее недовольство из-за моей постоянной занятости. А теперь, мне кажется, что жизнь эту мне дали в аренду. Только попробовать, примерить. И как только я окончательно расслабилась, он вернулся, открыв дверь в мою жизнь с ноги. Смотрел, не скрываясь, не таясь. Выжидал, замирая в охотничьей стойке. И как только я расслаблялась, подходил так близко, что меня вновь и вновь начинало пробирать от электрического разряда. Понимала, что рано или поздно нам придется поговорить, но пусть это будет не сейчас?

— Мама! — теперь слышался крик Вани. В подтверждение наивысшего уровня раздражения, он стучал клюшкой по деревянным балясинам лестницы.

Ну, что им сказать? Признаться, что их мать, способная не спать несколько суток подряд, начинает дрожать только от одного вида какого-то грубого дяденьки? Рассказать, что я искусала губы в кровь, представляя, как он подходит ближе и касается, лишь слегка пробегаясь подушечками пальцев по открытым участкам кожи? Рассказать детям, что в такие моменты, хочется остаться наедине с тем, кто ненавидит тебя… и отдать всю себя, опустив покаянную голову? Готовая принять все, что у него есть, вынести всю тяжесть праведного гнева. Только бы он не прекращал смотреть и касаться… Только бы его руки никогда не переставали пускать по телу мягкие волны тепла, согревающие околевшие участки души.

— Лизавета! — резкий удар в дверь, выдернули меня из раздумий. Бабуля была первой, кто не выдержал и поднялся, чтобы поторопить. — Ты там жива?

— Да, булечка… — бросила короткий взгляд в зеркало. Словно по наитию я сегодня надела кожаные штаны, майку и свитер, свободно спадающий с плеч, прикрывая уже давно не осиную талию. Просто высушила волосы, слегка взбив крупные кудри. Пальцем нанесла прозрачный бальзам, ощущая каждую ранку на губах.

— Да… Отличный прикид для врачихи-разведенки с двумя детьми. Меня точно будет сложно не заметить, — ворчала сама на себя, пока натягивала замшевые ботильоны на шпильке. Но все же не пошла переодеваться. Не пошла и все. Потому что хотела, чтобы он смотрел на меня. Только на меня. Чтобы его взгляд вспыхивал, как бенгальский огонь, обдавая жаром. Хотелось проверить, что же там таится за плотной завесой хамства и гнева. Понимала, что подливала керосина туда, куда и подходить не стоит. Но не могла. Не могла дышать, жить и думать. Не могла отвозить детей в школу и спокойно смотреть на счастливых парочек, ожидающих пополнения семейства. Ничего не могла! Моё тело капитулировало, выкидывая белый флаг поражения, потому что живот скручивало в тугой узел при одном только его появлении.

— Лизка, — бабуля плюнула на все правила приличия и открыла дверь, чего раньше никогда не делала. Она была так растеряна, что забыла вовремя поймать удивленное выражение лица. Поджала губы и чуть повела бровью, осмотрев меня с головы до ног, а потом и комнату, усыпанную горами одежды, к которой я давно уж и не притрагивалась. — Хоть на женщину сегодня походишь…

Старушка привычным движением поправила косу, уложенную аккуратным кренделем на голове, и направилась к лестнице.

— Поторопись, потому что я сегодня тоже ухожу.

— Куда это? — застегивая молнию обуви на ходу, бросилась в коридор, подхватив телефон с комода.

— Ты думаешь, что в семьдесят лет я должна сидеть дома? — Ба застыла на сгибе лестницы и бросила в меня насмешливый взгляд. — Я еще не упала так низко, как ты. Не готова схоронить себя раньше положенного срока! Мы будем у родителей Владлена. Потому что, если я права, и вы загуляете до самого утра, то я не желаю слышать этого ужаса.

— Ба, ну что ты говоришь? Мы же взрослые люди. Привет, зайчики, — я прошлась ладонью по взъерошенным волосам сына и дернула дочь на хвост.

— Мне достаточно и твоего наряда, — прошептала она, помогая мне натянуть кожаную куртку.

— Что? Переодеться? — я застыла, еще раз осматривая свое отражение.

— Не вздумай….

*****Макс*****

Она сидела у елки на широком подлокотнике дивана, переплетя ноги. Яркие огоньки бликовали на ее фарфорово-розовой коже. Они ползали, лаская каждый открытый участок кожи, ощущая ее шелк и нежность. Этот ужасный, отвратительный свитер то спадал с плеча, оголяя руку чуть ли не до локтя, то задирался, пряча даже соблазнительную ямочку ключицы. Она смеялась, обнажая белоснежные зубы и глубокие ямочки на щечках. Тонкие руки, длинные пальцы с короткими ногтями, массивный браслет с мелкими подвесками, перекатывающимися по запястью. Плавное движение тела под музыку, какая-то загадочная полуулыбка, сменяемая резкой серьезностью. Лиза рассказывала что-то собравшимся девчонкам, жестикулируя бокалом шампанского, в котором растерянно билась замороженная клубника. Бросала быстрый взгляд, проходясь по залу сканирующим взглядом, но потом легко улыбалась и вновь возвращалась к разговору.

Вся такая серьезная, взрослая, красивая. Сидела, держа спину гордо, и лишь иногда позволяла себе повести левым, выбитым на горке еще в школе, плечом. Болит… Я прямо чувствовал, как ее спину сковывает боль, когда она долго сидит без опоры. Знал, что она говорит, а сама мечтает лишь о том, чтобы лечь и расслабиться. Знал, что ее руку пробивает дрожь, но она терпит. Тогда терпела, потому что ей это нравилось. А теперь? Потому что так надо? Потому что так правильно? Да у нее же на лбу написан перечень правил, уставов и законов, отойти от которых подобно самому ужасному преступлению. Когда-то чертовски соблазнительные глаза превратились в два камня. Холодных и бездушных, наполненных страхами, проблемами и горами бытовых проблем. Она была другая, иная… как с другой планеты. И фигура….

Пропала девичья тонкость, уступив такой нежной женственности. Каждое ее движение было похоже на танец. Такая мягкая пластичность, едва заметное движение груди на вдохе и усталость, которую было невозможно скрыть, при расслаблении на выдохе.

Перестал дышать, наблюдая, как Лиза встала, видимо не в силах больше терпеть дискомфорт, и потянулась, задрав руки вверх. Мое сердце больно ударилось о ребра, но я уже не мог остановиться, чтобы не наблюдать за ней.

Полная грудь мягко шелохнулась под полупрозрачным свитером, крепкие бедра, обтянутые глянцем кожаных штанов, плавная линия ног, тонкие щиколотки. Будто зная, что я наблюдаю за ней, Лиза стала слегка покачивать бедрами, выписывая еле заметную "восьмерку". Свитер прогнулся, открывая моему взгляду спину. То, что снилось мне по ночам, то о чем я мечтал… Пусто. Подушечки пальцев вспыхнули огнем. Хотелось броситься к ней, сжать шею, наслаждаясь таким соблазнительным хрипом и содрать эту мешковину, чтобы убедиться….

Долго…Как долго я мечтал о том, чтобы пробежаться пальцами по ее позвоночнику, вдоль которого струилась татуировка плюща. Тонкий стебель переплетался и извивался, демонстрируя всю гибкость и изящество. Помню каждый листик, каждую пружинку. Но теперь нет… Татуировка исчезла, как и моя Лиззи… Как дымка. Испарилась, оставив лишь внутреннее волнение.

Сам не понял, как вышел из укромного угла и двинулся в их сторону. Медленно, вычисляя то расстояние, на котором она обернется, распахнув огромные карие глаза. Шел медленно, не замечая любопытных взглядов друзей. Мне было важно, чтобы она обернулась. Казалось, что я слышу ее аромат, что могу прикоснуться ладонью к плечу. Лизка замерла. Практически застыла, прекратив шевелить руками. Из под линии волос появилась капля….

*****Лиза*****

Предательская капля пота скатилась по шее, скользя ровно по линии позвоночника. Казалось, что время остановилось. Чувствовала ли я его? ДА! Жар, как расплавленная капля воска скатился по шее. Меня затрясло, а легкие практически сразу перестали делать глубокие вдохи. Голова кружилась, а перед глазами все расплылось. Доказательством правоты моего тела, были растерянная Мира и коварно улыбающаяся Кристина, уже мысленно перебирающая подколки, которыми будет осыпать Макса. Кира распахнула свои огромные глаза и, чуть помедлив, убежала к мужу. Мне оставалось только сжимать бокал, шампанское в котором было готово закипеть. Чувствовала вибрацию льдинок, ощущала дрожь и волнение, почти не дышала, боясь сделать неверное движение. Стояла в центре красиво украшенной гостиной, как манекен, ловящий на себе любопытные взгляды.

Скользила по лицам девчонок, пока не наткнулась на Мирославу. Она округлила глаза и прикрыла рот ладонью. Ужас, промелькнувший в них, был настолько неприкрытым, что я обернулась. Почти на автомате.

Из меня вышел дух, будто и вовсе не дышала я. Грудина заныла, а челюсть снова сомкнулась.

— Дамы, я украду у вас Лизку? — непонятно откуда взявшийся Влад быстро перехватил мою ладонь и прижал к себе. — Ну, как освоилась? Ты не забыла, что в понедельник совещание?

Я чувствовала, что он говорит, но не слышала. Только и могла смотреть, как Макс нежно обнимает какую-то брюнетку. Как наклонился и что-то шепчет, слегла зарывшись носом в длинные волосы. Начинала дышать, когда Влад разворачивал меня в противоположную сторону, словно давая передышку. Хотелось плакать, даже казалось, что слезы, впервые за долгое время, вот-вот готовы брызнуть. Но нет. Только сухая боль, сковавшая тело, снова овладела мной, погружая в мир спокойствия и привычного холода, пронесшегося сквозняком в душе.

— Да, конечно. Я буду, — практически выдавила из себя улыбку и отшагнула от Влада. — Я очень устала.

— Тебя проводить? — Кира положила ладонь мне на плечо, чуть сжимая пальцами

— Ну, чего ты еще придумала? Я же не маленькая, да и пройти мне тут сто метров, поди никто не украдет тетку-гинеколога? — рассмеялась, но это вышло как-то ненатурально, натянуто, что даже Влад все понял, поджав губы. — Детей забрала Буся.

— Хорошо, дорогая, — Кира заботливо накинула мне куртку на плечи, задержав свою руку. Я видела, что ей жаль, что все так вышло, но еще я видела, что она разрывается от любопытства, уже не в силах сдерживать пыл. Год, почти весь год никто не задавал вопросов, дав поверить, что наша встреча, спустя десять лет была лишь сном, а скорее всего — кошмаром.

— Не реви, прошу тебя, — подруга сжимала губы, ее брови дрожали, а глаза, и правда, блестели каплями слез.

— Я не реву.

— Я вижу, — рассмеялась я и, прижав Киру, выскользнула на улицу. Декабрьский мороз практически моментально пробрался под кожу, закружив по телу мурашками. Но мне было жарко. Я горела, растекаясь где-то внутри.

Этот ужасный звук. Настоящий плачь, от которого закладывало уши только мне. Никто не видел, никто не слышал, потому что все было внутри. Все там, где никто не узнает, где никто не проберется под кожу, чтобы потом сделать больно. Я не плакала, а скулила. Жалостный скулеж, от которого сводило все органы тела. Нет, хватит…

Я бросилась бежать, проваливаясь шпильками в снег. Было необходимо спрятаться и убежать от него. Подальше. Туда, где темно и тихо.

— Давай… — я трясла ручку входной двери, но нет. Буся, видимо, закрылась, опасаясь толп грабителей и маньяков на охраняемой территории поселка. В кармане куртки нащупала пульт от гаража и бросилась к высоком забору. Металлические ставни стали подниматься, я вбежала в гараж и упала лицом на капот своей машины. Ледяной металл резанул по коже, принося прохладу. Хотелось орать, легкие жгло от застрявшего звука. Но меня парализовало, потому что теплая ладонь скользнула под свитер.

— Лиззи…Лиззи… — вновь и вновь шептал Макс, пробегаясь пальцами по спине. Второй рукой он зафиксировал мои бедра, прижав к себе так крепко, что вырвавшийся вздох пробежался по пустым стенам гаража. Я не могла пошевелиться, не могла обернуться, чтобы заглянуть в черноту его глаз. Ощущала себя бездушной куклой, попавшей в капкан. Его правая рука стала смещаться, затем замерла, лишь игриво касаясь груди кончиками пальцев. Он подрагивал, щекоча разгоряченную кожу. Он медлил, а меня трясло. Хотелось пошевелиться, взорваться, убежать или, наоборот, прижаться к нему, но не могла, продолжая лежать лицом на грязном капоте машины. Пальцы сжались, накапливая в себе все напряжение. Прислушивалась, пытаясь поймать все звуки. Но он молчал, лишь горячее дыхание скользило по шее. Он сжимал меня крепко, прижимался всем телом, а затем двинул ладонь, поднимаясь к вершине груди. Ноги ослабли, подкосились, и я соскользнула на него. Его лицо оказалось прямо над моей головой.

— Этого ты хотела?

Я вздрогнула, потому что уже и не надеялась на то, что он заговорит. Закрыла глаза, пытаясь запомнить оттенки его грубого голоса. Упивалась теплом и уровнем напряжения, затрещавшее в воздухе. А он продолжал двигаться к своей цели. Но как только его пальцы сомкнулись на соске, я взвыла, разрушив тишину.

— Да? Лиззи? — ладонь резко заскользила вниз. Замер, потом резко надавил на живот, чтобы протиснуться под пояс брюк. — Да, Лиззи?

— Да! Да! — вскрикнула я. Это вырвалось как-то случайно, а потом пустота… Его ладони исчезли, оставляя меня одну на холодном капоте собственной машины.

— Говорила бабушка двери закрывать…

Глава 3.

Я не могла оторвать взгляд от тонких пальцев, перебирающих струны гитары. Красивая мужская рука так нежно касалась инструмента, лишь проскальзывая по лакированному глянцу, словно и вовсе случайно. Горло пересыхало, пока я наблюдала за его игрой. Чувствовала его напряжение. Он раскачивался всем телом, не отрывая взгляда от инструмента.

Хотелось закрыть глаза, представляя, что ладонь проходится по мне, чуть замедлившись на шее и, спускаясь все ниже и ниже. Хотелось ощутить, как длинные пальцы, чуть поигрывая на коже, спускаются, нагнетая напряжение тела. Представляла кружево возбуждения, стремящегося по венам, замирала от трепета бабочек внизу живота, сжимала челюсть, чтобы стон, крутившийся на самом кончике языка, не сорвался.

Я продолжала смотреть, как он перебирает аккорды, сотрясаясь от бьющей дрожи. Он просто играл, а я вжималась в потрескавшуюся кожаную спинку старого дивана клуба, прячась в темноте. Не оборачивалась, не дышала, не смотрела, а впитывала. Хотелось не пропустить ни звука. Знала, что позже упаду на кровать своей квартиры, проигрывая в голове ноты, воссоздавая картинки. Он был тем мальчиком, что перевернул мою жизнь. Он появился внезапно, никогда бы не подумала, что не смогу оторвать глаз от того, как он поправляет очки всей ладонью. Умилялась его аккуратности в одежде, что смотрелось весьма нелепо среди толпы панков. Он противно морщился, когда очередная разрушающая волна музыки пробегалась по залу клуба. Но он продолжал стоять, выискивая в толпе меня….

Сейчасон сидел на высоком деревянном табурете, поставив ногу на подножку. Гитара лежала но колене, поддерживаемая только его руками. Тонкая футболка не скрывала мягких перекатов мышц, повторяющих быстрые движения пальцев. Он наклонился над ней, не обращая внимания на постоянных посетителей клуба. Другие переставали существовать, превращаясь в густой туман, окутывающий его с ног до головы.

Он играл, извлекая из гитары миллионы звуков, опьяняющих все уши этого прокуренного клуба. Старался успеть…Успеть сыграть, рассказав свою историю, потому что за кулисами стояло еще несколько людей, жаждущих выступить на "открытой сцене".

Его не волновало, что добрая половина пришла просто выпить или познакомиться с партнером на одну ночь. Они высматривали своих "жертв", тарабаня пальцами по высоким пивным стаканам. Их взгляды были пусты, как и души. Простые желания, потребности и жажда… Жажда забыться в очередном партнере, оставив тягость дней за дверью дешевого номера придорожного мотеля или вонючего туалета. Им всем все равно… Все равно на темноволосого паренька, открывающему душу на сцене. Хотелось встать и расквасить их морды о засаленные столики, засыпанные кожурой орехов, я закипала от гнева, глядя на эти пьяные рожи, не удосуживающиеся даже бросить взгляд на сцену. Но, как только зажигался свет, я сползала под стол, чтобы выскользнуть из клуба, успев опередить Макса. Страх быть обнаруженной был сильнее… Намного сильнее…

Настоящее…

****Макс*****

Сегодня я впервые за долгое время проснулся дома. И был довольно сильно удивлен, обнаружив, что окна спальни выходят на дом Андрея и Вари. Радуясь снегопаду, накрывшему город, они с самого утра высыпали во двор, чтобы слепить снеговика. Варька, как маленький ребенок визжала, когда Андрей закидывал ее снежками. Она пыталась спрятаться в раскидистых голубых елях, уже украшенных к наступающему Новому Году светящимися гирляндами, но Андрей был беспощаден. Обстреливал жену, пока она не задрала руки вверх, крича хриплое: "Сдаюсь!"

Тогда он повалил ее в высокий сугроб, заполняя утреннее спокойствие визгом. Поймал себя на мысли, что сжал челюсть, тайком наблюдая за семейной идиллией. Злость, пусть и на миг, но окатила меня мощной волной с ног до головы.

Прохладные струи воды не могли смыть неприятный осадок. Понимал, что хожу на грани, думаю о том, чего не случилось, а возможно, попросту и быть не должно было. Рванул на себя створки гардеробной, сделав для себя еще одно открытие.

Шкаф был просто забит одеждой. При чем, часть которой я, пусть и смутно, но вспоминал. Окончательно меня добил аромат жареного бекона, просачивающийся в приоткрытую дверь спальни.

Я быстро оделся и, прихватив вещи, направился бродить по второму этажу. Этому дому больше двух лет, кажется, но я толком и не помню его. Светло-голубые стены коридора, увешанные МОИМИ фото, контрастный темный пол, светлые двери. Я открывал створку за створкой, оглядывая пустые, но чистые комнаты.

— Здравствуйте, Максим Андреевич, — пожилая женщина выглянула из дверного проема в конце коридора и снова спряталась. Я замер на последней ступени лестницы, рассмеявшись собственной растерянности. Голова с аккуратно прибранными седыми волосами вновь появилась в проеме. Она чуть сдвинула брови, а потом вышла полностью.

— Здравствуйте, а я ведь я вас совершенно не помню, — я рассмеялся еще громче. Скинул вещи на кресло и направился в кухню.

— Светлана Аркадьевна, — женщина улыбнулась и подмигнула, накрывая на небольшой круглый стол. В белоснежном фарфоре дымился ароматный кофе, на тарелке еще скворчал бекон, красиво слившийся с яичницей. — Я работаю у Вас уже год.

— Интересно, — отпил кофе и закурил, отодвинув от себя опустевшую тарелку. — И часто я за год появлялся здесь?

— Раза два, кажется, — Светлана Аркадьевна шустро передвигалась по просторной кухне, протирая всевозможные поверхности, явно избегая моего взгляда. Странно, да? Еще один человек, не желающий смотреть мне в глаза…

…Потолок кружился, завлекая внимание яркими вспышками глянца. Тошнота то и дело подкатывала к горлу, но я продолжал отталкиваться ногой, ускоряя плавное движение кресла. Мне нравилось, что организм отвечал мне на раздражитель. Нравилось, что могу чувствовать хоть что-то помимо похоти и непроходимого возбуждения. Как только вспоминаю ее, распластанную на капоте машины, голова начинает кружиться, а внутренности сворачиваются в тугой узел. Хочется кричать! Орать мне хочется и спать! Я забыл, когда нормально спал. Алкоголь перестал вырубать меня, словно потерял силу над моими мыслями.

— Нет, ты посмотри на него! Мы ждем его внизу…

— А он уже тут… — прохрипел я, останавливая ногой кресло, фокусируясь на друзьях, застывших в пороге. — Сколько вас тут ждать можно? Может, у меня дела? Сижу тут в вашей совещательной…

— Совещательной? — рассмеялся Влад и сел напротив, не став прогонять меня со своего места. Он расстегивал кожаную папку, не сводя с меня взгляда, то и дела чуть прищуриваясь.

— А-а-а-а, Владик, прошу тебя, не делай так. Просто говори, не надо тут играть глазками, напуская на себя тонны таинственности!

— А мне не о чем с тобой говорить, кроме, как дел. Ведь, мы именно для этого собрались здесь? Да? — он звонко хлопнул и секретарь вкатила тележку с напитками. Зал мгновенно окутало ароматом свежесваренного кофе. Мозг стал вяло шевелиться, разгоняя застоявшиеся шестеренки. — Только ты рановато приехал.

— А чего? Давай поговорим, раз уж он сегодня весь такой деловой и слишком разговорчивый, — Андрей закончил телефонный разговор и резко нагнулся ко мне, потянув воздух ноздрями, — Черт! Готов поклясться, что он даже трезвый! Костюм надел, даже рубашку белую нашел. А то в прошлый раз приперся в пляжных шортах на переговоры! Немцы аж замолчали, рассматривая кислотно-желтые пальмы на рисунке.

— Может, мне жарко было?

— В ноябре? — тихо спросил Никита, перебирая бумаги. — И рубашку ты для этого снял? Или, чтобы заставить женскую половину делегации покраснеть и вжаться в кресло?

— Ну, а что?

— А ничего! — Киря перегнулся через стол и приложил ладонь к моему лбу. — Может, жар?

— Хватит, мне уже это изрядно надоело, последние две недели я только и слышу — Корф, Корф… — Никита громко брякнул фарфоровой чашкой по стеклянной поверхности стола, но так и не поднял на меня глаз. — Если тебе нужна помощь, то попроси. А если ты эпатируешь от скуки, то прошу тебя — ЗАВЯЗЫВАЙ! Зачем ты устроил оргию голых в клубе? Весь интернет бурлит роликами! Тебе пятнадцать, что ли? На тити захотелось взглянуть?

— Никитосик, ну не злись… Подумаешь… Девчата же были сами не против, просто стали сбрасывать свои лифчики на сцену. Я-то тут при чем?

— А кто пообещал, что как только гора белья станет выше тебя, то мужики тоже начнут раздеваться? — Кирилл заботливо долил кофе в мою чашку и отошел к окну.

— Чего вы злитесь? Мы вам там сделали месячную выручку! — я вновь откинулся на спинку, вцепившись глазами в потолок. Ноги машинально стали перебирать по скользкому отполированному полу. Глянец отделочного камня вновь закружился, не позволяя сконцентрироваться хоть на одной гребаной мысли. А думать хотелось, вернее не хотелось… Просто эта зараза впилась мне в душу, проникнув в кровь! Она вилась мыслям, порабощая мой мозг, искушала ароматом, застряв в носу, обжигала прикосновением, отчего до сих пор горели пальцы. Я старался выбросить ее из своей головы, предпринимая все варианты, что помогали раньше. Но не мог. Ощущал слабость и беспомощность. Мышцы ныли, руки горели, а телефон стонал от количества сброшенных вызовов. Одиннадцать… Всего одиннадцать, но таких навязчивых, цифр кружились перед глазами…

— Да ладно! — рассмеялся Влад, выдергивая меня из собственных мыслей.

— Да, точно! Его садили за рояль и заставляли аккомпанировать, пока наши родители, вырядившиеся в меха и золото, курсировали по просторной зале. Макс пыхтел и наигрывал классику, приводя все наше огромное семейство в оргазмическое состояние гордости, — хохотал Андрей, расхаживая по кабинету, то и дело бросая короткие взгляды на часы. — Он был для нас примером. Красивое лицо, взгляд, опущенный в пол и очки, которые он поправлял всей ладонью.

— Я помню Деда, который кидал ему деньги на крышку рояля. А еще он называл его — лабухом малолетним. Таскал нас за уши, говоря, что Макс — единственный, кто не сопьется и не скурится, да и на хлеб себе всегда заработает, — Кирилл машинально потер уши, вспомнив силу захвата Деда.

— То есть, ничего не сбылось, — я мог бы молчать, зная, что парням скоро надоест перебирать мне кости. Это была обязательная доза, выдаваемая мне при каждой совместной встрече. Они изо всех сил пытались разговорить меня, провоцируя своими шутками, подколами. Но с каждым днем это случалось все реже и реже. Они все чаще вздыхали и просто опускали глаза, понимая, что не под силу пробраться под кожу. И в такие моменты мне становилось их жаль, потому что они с чего-то решили, что направить меня на путь истинный — их не писанная обязанность. Никто и мысли не допускал, что я имею право выбрать свою тропку сам… Пусть она будет не такой, как должна быть, по их мнению, но зато моя. Только моя…

— Ну, единственное, что меня радует — то, что ты не бедствуешь, — Андрей устал наблюдать, как я вращаюсь в кресле все быстрее и быстрее и выставил ногу, зафиксировав спинку.

— Да, это радует, иначе меня еще и содержать бы пришлось.

— Я не могу представить, что ты был…

— Ботаном? — рассмеялся я, перебив Влада. — Да, было дело…

— Я думал, что ты был первым, кто распробовал взрослую жизнь!

— Ага, ему гулять-то после пяти часов вечера не разрешалось! — вновь рассмеялся Андрей. — На моё семнадцатилетние, отпрашивать Корфа на праздник отправился Дед. Это, кстати, был день, когда Макс попробовал алкоголь.

— Ага, ты еще расскажи, как вы меня уговорили закурить?

— А ты не перебивай, и я все расскажу. Да, пока Дед был в кабинете, мы решили курнуть. Залезли на крышу беседки, чтобы не попасться на глаза бдительной экономке.

— Ага, только одного не учли, что дом родителей Макса стоял почти напротив, через улицу. Мы услышали визг его матери слишком поздно. Она бежала по дороге и кричала, чтобы Макс бросил эту дрянь, — хохотал Кирилл, загибаясь пополам.

— Да, с тех пор Корфу было запрещено с нами оставаться наедине. Если б его мать не боялась Деда, то совсем запретила бы нам общаться, — рассмеялся Андрей.

— Все?

— Да, на сегодня все, — Влад довольно погладил себя по животу, пытаясь успокоиться после истерического смеха. — Пора и поработать.

— Слава Богу, а то я думал, что можем перейти к воспоминаниям более раннего периода!

— Кстати, а ты не хочешь поиграть на нашей свадьбе? — Никита сменил гнев на милость и, не выдержав, рассмеялся.

— Конечно, я ж не просто так учился в Венской консерватории? Только, чтобы сыграть на свадьбе Орлова.

— Не, не бери этого лабуха, Никит, он так и не доучился, — Андрей снял пиджак и закурил, подойдя к окну. — Примчался в город, как угорелый. Ни с кем не разговаривал, а потом и вовсе свалил, пропав с поля зрения на пару лет. А вернулся он уже таким, каким мы все его знаем… Может, подменили? Или вирус какой, новоевропейский?

— Ладно, хватит, — Влад бросил на меня удивленный взгляд и отвернулся, постучав металлической ручкой по столу.

— Ой, я опоздала! — стеклянная дверь открылась, и в зал влетела Лиза, волоча за собой двух детей. Они упирались, ухватившись за перегородки, и кричали, наводя хаос в идеальном офисе Горова.

— Эй, бандиты? — рассмеялся Андрей, бросившись на помощь Лизке. Она закрыла глаза и, прислонившись к стене, вытерла тыльной стороной ладони со лба пот. Затем скинула пальто и снова повернулась к детям.

— Мила, Ваня, я прошу вас, посидите тихонько двадцать минут? А потом мы пойдем в парк развлечений! — она наклонилась, а мне тут же поплохело. Рука машинально потянулась к тугому узлу галстука. Глаза приклеились к ее бедрам, обтянутым бежевой узкой юбкой с довольно вольным разрезом сзади. Высокие замшевые сапоги на тонкой шпильке, в которых ее ноги казались еще длиннее. Все мое внимание было приковано к ней, она вошла, и воздух стал закипать. Хотелось волком взвыть, от болезненного ощущения собственной слабости, которая не прошла и за десять лет.

— Нет! Ты нас опять обманула, — девчушка поджала губы и сложила руки на груди, сделав шаг к Андрею, — дядя Андрей? Почему она постоянно работает?

— Э, Милаха, Иван, вы чего тут устроили? Все взрослые работают. И мама ваша не исключение, поэтому давай так… — Андрей присел на корточки, обняв нахмурившихся детей. — Мы украдем у вас маму на часик, а вы пока сходите в кино? У нас есть один совершенно волшебный и безотказный дядя… Саша!

В кабинет влетел помощник Влада, сжимая блокнот руке.

— Пиши, — рассмеялся Андрей. — Зам царя приказывает: съесть попкорн, запить все газировкой и посмотреть мультфильм. Все в трех экземплярах, деньги знаешь, где взять. Все, свободны! Нам нужно ровно час!

— Забыл… — прошептала Лиза, снова прислонившись к стене. Она сжимала пальто и старалась привести себя в порядок, рассматривая отражение в тонировке окна.

— Что?

— К стоматологу потом их записать забыл, — на выдохе сказала она и развернулась. Напряженное лицо превратилось в камень, а потом по щекам потек предательский румянец. Она схватилась на хромированную перекладину кресла до белизны костяшек, застыв взглядом на мне.

— Все-то у тебя правильно, Лизавета Александровна, все разумно, что не может не пугать, — прошептал я и вновь стал раскручиваться, подняв голову к потолку. — И дети, я гляжу, есть.

— Макс, сейчас мы с Лизой решим дела с больницей? — Влад открыл папку с документами, надеясь, что я тут же смоюсь.

— А я?

— Что — ты?

— Я тоже в теме, — забрал папку у него из рук, поддавшись мимолетному желанию остаться, и погрузился в чтение. Но буквы и цифры расплывались, превращаясь в абстрактный узор. Видел, как Лиза растерянно бросила пальто на стул и, чуть помедлив, села прямо напротив меня. Ее пальцы сомкнулись в крепкий замок. Она закусила нижнюю губу, обводя всех собравшихся медленным взглядом, а потом выдохнула так сильно, будто и вовсе до этого не дышала.

— Макс, это больница, а не клуб, — зашептал Андрей, чуть подпинывая моё кресло.

— Ты мне еще мороженого предложи, чтобы я смылся, — я отбросил руку друга, пытающегося забрать смету. — Да, я понял все с первого раза. Такое серое здание, где делают прививки, режут кожу, ставят эксперименты. Короче, там, где Лизавете Александровне очень комфортно, — я поднял взгляд, чтобы увидеть ее лицо. Чуть спутавшиеся светлые крупные локоны спадали на плечи, ласково покачиваясь в широком вырезе полупрозрачной блузы. Она, как всегда была без украшений. Только темные капельки сережек покачивались, выдавая бешенное сердцебиение. Заметив мой взгляд, она стала поправлять расстегнувшуюся блузу.

— Ну, клуб-то для тебя мы уже построили, да? — Андрей натянуто рассмеялся, пытаясь снять явное напряжение.

— Может, в следующий раз? — робко спросила она, кидая на Влада вопросительный взгляд, полный паники и растерянности.

Несмотря на то, что пуговицы были застегнуты по самое горло, она продолжала сжимать ткань воротничка, боясь, что ткань треснет от моего взгляда. Лиза вновь и вновь прикусывала губу, чуть подрагивая бровью. Глаза… Те самые черные, как ночь глаза. Они были виновниками моей бессонницы. Такие круглые, настоящие и сверкающие от застывших слез, которые она никогда не покажет.

— Нет, мы за твоим графиком еще год будем бегать, чтобы собраться на совещание и утвердить проект. Мне нужно, чтобы ты просто оценила все и сказала, на что не имеет смысла тратиться? — Влад встал и раскинул огромный плакат, занявший весь стол переговорной. На нем был подробный план будущей больницы коттеджного поселка. — И наоборот, на чём мы преступно сэкономили?

Лиза мгновенно преобразилась и потянулась к волосам, заколов их по привычке на затылке. Пальцы быстро стали пробегаться по черно-белым картинкам. Она словно и вовсе позабыла обо мне. Расслабилась и ее дыхание вновь стало размеренным и спокойным. Рука перестала сжимать ткань блузы, опустившись на проект.

— Вот, зачем тут четыре пункта медсестер? Когда можно сэкономить и распределить палаты так, чтобы хватило и двух. Коридорная система устарела. Нужно пересматривать стандарты. Но это я сейчас начну философствовать, поэтому вы меня, если что осекайте. Мы не можем исправить все больницы страны, так давайте сделаем удобной, хотя бы одну? Лифты должны находиться прямо за постами, рядом с ординаторскими. Сестры не должны носиться по коридорам, выискивая старший медперсонал… — она говорила размеренно. Обвела стол взглядом и, увидев карандаш, вопросительно посмотрела на Андрея и Влада. Получив согласие, стала что-то чертить, делая сноски с пояснениями. — Что там с перегородками?

— Еще не возводили, — Андрей нагнулся, чтобы осмотреть чертеж.

— Тогда давайте не торопиться? Нужно высчитать оптимальную площадь палаты…

Я не слушал, о чем они там говорят. Разве это было важно? Я вновь и вновь представлял, как раскладываю ее изменившееся тело на стеклянном столе. Хотелось просто смотреть и упиваться, впитывая все, чего лишила меня судьба… А судьба ли это была?

Сначала я злился на свои необдуманные выходки. Ненавидел себя за то, что срывался на ней, но потом снова вспоминал, как она исчезла из моей жизни, не оставив ни одной строчки. Просто ушла, забрав все, что могло напоминать о тех месяцах, что мы провели в двухэтажной квартире старого дома на центральной улице Вены. Она забрала свой аромат, она забрала у меня жизнь, забрала музыку, погрузив во мрак… Так пусть она мучается теперь!

— Макс? — Андрей толкнул меня в плечо. — Не спи.

Лизы в кабинете уже не было, сердце сделало кувырок. Переговорная вдруг стала такой холодной и пустой. Она исчезла, унося с собой весь воздух. В два прыжка я выскочил в приемную. Тихий писк лифта донесся с площадки.

— Нет, нет! Прошу! — шептала Лиза, с остервенением нажимая кнопку. — Не подходи.

— А что? Что такое, Лиззи? — не мог не подойти, раз уж дама просит.

А она просила! Просила глазами, умоляла, выдавая всю себя. Смело вошел в узкую кабину лифта… Ее плечи стали сжиматься, а грудь затряслась от быстрых вдохов. Она была такая беззащитная и открытая для меня. Казалось, что я могу увидеть все, что таится за пеленой этих глаз.

— Максим… — шептала Лиза, вырисовывая мое имя губами, но ни звука. Она не произносила ни звука, лишь прижималась к зеркальной стене, пытаясь оградиться от меня.

— Что, сладенькая…? — желание вдохнуть ее аромат — было сильнее. Нагнулся, едва коснувшись носом ее шеи, стал выписывать круги по ключице. — Ты такая другая. Такая чужая, взрослая… И взгляд. Ты смотришь на меня так, что выворачивается душа, пуская всю темноту прошлого наружу. Ждешь, ищешь меня. Потому что не в силах отпустить. Не в силах бороться, да? Да, моя сладенькая?

— Прости меня… — вдруг закричала Лиза, ударяя меня в грудь кулаками. Она вновь и вновь опускала свои кулачки, стараясь сделать больно не столько мне, сколько самой себе. — Прости, что ушла… Прости меня…

— Нет, Лизи… Ты не за то просишь прощения. Ты отняла у меня все, что я имел. Ты разрушила, располосовала острым скальпелем и унесла все. Не оставила ни единого воспоминания. А этому нет прощения, — пальцы стали бегать по вытянутой шее, ощущая приятное биение жилки. — Я долго разносил квартиру, пытаясь найти, хоть что-то! Хоть самую маленькую ниточку с твоего белоснежного халата, но нет! Стерильность, свойственная тебе, она убила меня. Меня обманули! И обманула меня ты. Ясно?

Она хотела что-то сказать, но я закрыл ее рот рукой. Почему? Потому что боялся того, что она может сказать. За десять лет я придумал миллион оправданий, из-за которых смогу простить ее. Но еще существовала часть причин, которых я никогда не прощу. Мне было страшно. Впервые мне стало по-настоящему страшно, что пара причин может перевесить то, что творилось в моем сердце. Боялся, что логика и разум победят…

Лизи подняла глаза, выпуская две огромные слезинки, которые заспешили скатиться к моей ладони. Она всхлипывала и старалась не смотреть мне в глаза, а я жадно впитывал каждую ее частичку. Тонкие руки расслабились и прекратили тарабанить по мне, опустились так безвольно и обреченно. Ладонь, прижатая к ее рту, горела. Я ощущал ее поджатые губы. Одним рывком убрал ладонь и прижался к ней, выдыхая все напряжение. Думал, что забыл. Но нет. Тело вздрогнуло, как от разряда тока, как только наши языки встретились. Руки сами поползли все ниже и ниже, путаясь в полах ее пальто. Тонкая блуза мешала ощутить тепло ее тела, нежность кожи и дрожь… Самую настоящую и не лживую.

— Никогда… Никогда не рассказывай мне, почему ты ушла, — прошипел я, выбегая в открывающиеся створки лифта. Я снова и снова оставлял ее одну, не понимая, чего добиваюсь, но знал, что так должно быть. Так и должно быть!

Глава 4.

Страааах… Это чувство, как и чувство отчаянья, растекается по телу, подобно воску: обжигает кожу, а потом застывает, чтобы при каждом удобном случае напоминать о своем существовании, пусть даже самым крошечным шрамиком. Мне не нужно было напоминать. Я отлично знаком и с отчаяньем, и с безысходностью, и со страхом, сжимающим легкие мертвой хваткой. Я не чувствовал холода, утренней влажной промозглости, потому что адреналин кипятил мою кровь, разгоняя ее по венам. Варя прижималась лицом к ладоням, наполненным белым снегом, а потом снова отворачивалась, сгибаясь в приступе тошноты.

Страааах…

— Андрей, я спешу напомнить тебе, что ты сделал совершенно не правильный выбор. Надо было попросить Киру, Влада, Никиту! Черт, да кто угодно справился бы лучше, чем я! Даже ворчливый дворник, дядя Слава… — я знал, что набираю другу уже в пятый раз, понимал, что от моей истерики самолет не прилетит скорее, а Варюхе не станет легче. Но меня бесило, что я абсолютно бессилен. И один…

— Позвони Лизе, — хрипела Варя, упав на сидение. Она то заползала на высокое кресло моего внедорожника, то соскальзывала на землю, пугая меня раздирающими стонами.

— Варя, тебе уже лучше, позвони ей сама. Я лучше скорую вызову!

— Корф! Я сейчас сдохну, — взвизгнула она и вновь соскользнула с кожаного сидения, упираясь ладонями в грязный придорожный сугроб. Я видел, как она старается заплакать, но не было сил даже на это. Хрупкое тело просто дрожало, стараясь впитать прохладу грязного снега. — Я прошу тебя…

— Черт! — Вытащил телефон, машинально набирая одиннадцать знакомых цифр, которые снились мне по ночам. Но я держался, так ни разу не позвонив. Шестнадцать гребаных месяцев воздержания — псу под хвост.

Злился ли я? Да, я был в бешенстве! Последние пару дней я с грациозной легкостью умудрялся не пересекаться с Лизой, несмотря на то, что ее дом находится через перекресток. Придумывал различные отговорки от ежедневных ужинов в кругу друзей, отсиживаясь в своем убежище — тихом доме, которого не коснулся ее запах. Там было стерильно. Ничего не напоминало о ее присутствии. Я мог бы сбежать в городскую квартиру или улететь в Европу, как сделал это год назад, но нет же. Продолжал истязать себя, наблюдая за ней из окна собственной спальни. Мне было важно проводить ее на работу, наблюдая, как она довольно ловко выезжает на своей малолитражке из гаража. Видел, что она замирает, смотря в сторону моего дома. Чувствовал ее растерянность кожей, наслаждался и закрывал глаза, смакуя это чувство внутри. Я кайфовал… кайфовал от ее взгляда, направленного на меня, от того, что мыслями она была со мной. Пусть нас разделяло расстояние и довольно плотная ткань занавески. Но это были лучшие секунды, пока я не вспоминал холодную квартиру, в которой однажды не обнаружил ее вещей. А теперь все к чертям….

— Да, — слишком громко ответила Лиза. На заднем фоне слышалось монотонное бормотание и металлическое клацанье инструментов.

— Привет, это Корф.

— Максим, я только с операции… — ее голос задрожал, а потом сорвался на крик. Я зажмурился, представляя ее румянец ярости.

— Ты когда-нибудь дослушиваешь до конца? Заткнись, Лиза, просто помолчи, — прикрикнул я, наблюдая, как Варя складывается в очередном приступе. — Мы стоим на трассе на подъезде к роддому уже полчаса. Варю постоянно тошнит. Она бледнее снега! И… И я не знаю, что делать…

— Напои ее водой, чтобы в желудке было, хоть что-то. Я скоро, — коротко ответила она и отключилась.

— Варюх, посмотри на меня, — шептал я, поднимая абсолютно обессиленную девчушку. Под глазами расплылись огромные синяки, руки тряслись мелкой дрожью. Она, как тряпочка растекалась по моим рукам. — Варя, она сейчас приедет, слышишь?

— Ты специально не называешь ее по имени? Да? Что, черт побери, у вас произошло? — Варя попыталась улыбнуться, но спасительный спазм, как наказание свыше, за ее дерзость и попытку вмешаться в чужую жизнь, заставило ее вновь отвернуться.

— Я убью его… — руками стал отбрасывать грязный снег, в сугробе которого стояла на коленях Варя. Она наклоняла голову, впитывая освежающую прохладу. — Подожди. Вот, здесь чище.

— Макс-и-и-и-им… — простонала она, роняя голову.

— Что? Чего уставились? — заорал я на зевак-водителей, не сводящих взгляда с нас.

Я оказался здесь по вине друга. Андрей попросил отвезти жену к врачу, пока завис в Питере из-за погодных условий. Наш город сковало плотным кольцом тумана, мешая гребаным "железным птицам" прилетать по расписанию.

Молочная дымка, разрезаемая автомобилями, сонными пешеходами и неспешными автобусами, медленно плыла над землей. Пелена ласково укрывала дома частного сектора, вдоль трассы, сливалась с сугробами и коварно сгущалась, как только ее касались фары автомобилей. Высокие ели прятались где-то высоко, постепенно растворяясь, укрываемые белоснежной дымкой.

Я, как мог, торопился, ориентируясь исключительно по обочине, но движение было просто парализовано. Дальнобойщики, не решавшиеся продолжить движение, уютно расположились на обочинах, ослепляя яркими вспышками авариек. По-зимнему поздний рассвет усугублял положение еще больше, делая "природный занавес" практически непробиваемым. Вслед за дальнобойщиками, объездную трассу стали покидать и легковушки, останавливаясь у обочины, чтобы переждать туман.

В этот предрассветный час мир был похож на отрывок из сказки. Молочные струйки переливались в ласковых лучах рассвета, даже ветер отказывался притрагиваться к подобной красоте, боясь потревожить. Ручейки тумана растекались по-утреннему лениво и медленно, скользя по автомобилям, ласково покрывая стекла испариной, вмиг превращающейся в тонкий ледяной покров. Можно было бы сидеть и любоваться несвойственным, для нашего региона, погодным явлением, но общее состояние тревожности щекотало нервы изнутри, сгущаясь в районе груди подобно туману.

Нам пришлось остановиться, потому что Варюхе стало совсем плохо, хотя до больницы было совсем близко. Как только я вклинился между струсившими автомобилистами, Варя выпала на снег, распугав зевак.

— Давай, просто посиди, — я приподнял ее и усадил на заднее сидение. Варя даже не думала сопротивляться. Тёмные локоны, выбившиеся из толстой косы, прилипли к лицу. На лбу выступали мелкие капли пота, грязь растаявшего снега была размазана по абсолютно бледным щекам уродливыми разводами. Было страшно наблюдать за ее отрешенным взглядом из-под опущенных ресниц. Прижимал обессилевшее тело к себе, поглаживая по растрепавшимся волосам. — Она скоро приедет. Она все сделает.

— Ты…Ты стал другой, — хрипела она, тяжело дыша мне в плечо. — Глаза… Максим, у тебя такие красивые глаза, когда ты рядом, в реальности. А иногда ты просто улетаешь, оставляя наскучивший мир. Не отгораживайся, не вычеркивай нас из жизни. Праздники перестают быть веселыми, когда тебя нет. Словно пропадает что-то важное. Ты можешь ничего не говорить, просто приходи в гости? Уже бесполезно убегать от прошлого. Уже поздно…

— Вы уж определитесь, дорогие мои, нравится ли вам то, что я прихожу в гости?

— Только если это не три утра, и если ты не в предсмертном алкогольном угаре. Черт, как мне плохо…

— Для чего это все? — Я замер, не понимая, вслух ли сказал очередную глупость. Хотелось рассмеяться и перевести все в шутку.

— Потому что я хочу дать жизнь маленькому человеку, — прошептала Варя, повиснув на мне почти полностью. Силы ее покидали, но она все равно отчаянно прижимала грязную ладошку к еще плоскому животу. — Я хочу, чтобы он был похож на Андрея…

— Я был бы поаккуратней со своими желаниями. Если уж и рожать, то пусть он будет похож на тебя. А если родится девчонка? К чему ей борода и волосатая грудь?

Резкий звук сирены заставил покрутить головой. Пелена не пропускала даже яркие вспышки сирены скорой помощи. Только по звуку можно было определить, что они очень близко. Я взял Варю на руки и пошел навстречу, переступая по рыхлому снегу, как можно аккуратней.

— Терпеть, Варюха. Держаться, а я помогу.

Машина остановилась в метре от нас, откуда сразу выскочила Лиза. Она была совершенно раздета. Тонкий хлопковый медицинский костюм, белые тапочки и цветная шапочка, сдерживающая волосы.

— Варя, смотри на меня — строго сказала она, и махнула мед братьям, вытащившим носилки. Как только носилки зафиксировали в скорой, Лиза безжалостно быстро сделала Варе укол и поставила капельницу. Тишина пугала до ужаса. Меня трясло, а Варя поглаживала мою ладонь кончиками пальцев. Она не плакала, не смотрела на Лизу, а следила за мной, словно читала каждую гребаную мысль, что кружились в потрескивающей голове.

— Поспи, девочка моя… Поспи… — после этих слов веки Вари стали подрагивать, а потом и вовсе закрылись. — Ты можешь ехать, я о ней позабочусь. Валерьянки капнуть?

— Нет, — вдруг выпалил я прямо ей в лицо. Видел, что она была уверена, что смоюсь тут же, как только скину девочку на нее. Меня бесила ее уверенность и наигранное спокойствие в голосе. — Поеду сзади. Я обещал…

Топил следом за скорой, боясь упустить их из виду в этом непробиваемом тумане, всячески проклиная себя. Кто дернул меня язык? Зачем я поперся за ними? Только, чтобы насолить. Только кому хреновее? Ей, играющей спокойную невозмутимость или мне, чьи эмоции кипят внутри, сжигая чувство такта дотла. В пепел…

Нужно было уехать, ведь знал, что Лиза сделает невозможное, но поможет Варе. Да что говорить, я готов был жизнь свою ей доверить, зная, насколько она предана медицине. Ее волшебные руки творили чудеса еще в университете. Будучи студенткой, она работала в госпитале, стажируясь в отделении патологии. Работала сутками, забывая поесть, не говоря уже о сне. И только дома… Там, в маленькой двухэтажной квартирке, она скатывалась по запотевшему кафелю ванной и жалостно скулила после смены, вспоминая о потерянных жизнях, которые не смогла спасти, жалела оставленных грудничков, чьи родители струсили перед трудностями. Но утром все равно возвращалась на работу, потому что была готова снова и снова пытаться осчастливить матерей, чьи беременности с самого начала пошли не так.

Как только в тумане показалось невысокое здание больницы, на душе стало как-то спокойно. Сердце перестало биться, как заведенное, а челюсть, сомкнутая до боли, разжалась. Я был напряжен ничуть не меньше Лизы, которая с нескрываемой надеждой осмотрела парковку приемного покоя, желая не обнаружить мою машину. Но молча выдохнула, обнаружив, что я уже стою у распахнутых створок скорой, и просто махнула в сторону служебной двери.

— Я оставлю ее в больнице на несколько дней. Нужно привезти вещи, — проговорила она заученную фразу. — Лучше я позвоню Кире. Она привезет все, что необходимо. Оставьте пока в коридоре, ребят. — Махнула санитарам в сторону противоположной от окна стене. — Варя должна побыть под присмотром сестер, пока спит, а у меня обход.

— Ты же найдешь для нее отдельную палату?

— Да, конечно. Я что-нибудь придумаю. Но если не получится, то не сломается. Полежит с одной из мамочек. Не принцесса, ты же знаешь, я не люблю этого, — Лиза ткнула пальцем в стопку карточек за спиной у медсестры.

Ее взгляд был резок, как скальпель. Взгляд машинально скользил по коридору, осматривая каждую женщину, проходящую мимо. Они здоровались, а она кивала и тихо бормотала их фамилии. Она всегда заучивала своих пациентов, помнила все, не заглядывая в карточки. Проблемой для нее были фамилии. Лиза могла помнить результаты анализов за год, но забыть фамилию, поэтому все ее руки были исписаны.

— А… Ему? Ребенку ничего не угрожает? Не знаю, что сказать Андрею, — я и правда, не знал, что сказать. Возможно, специально забивал его автоответчик дурацкими сообщениями, чтобы для главного не хватило памяти.

— Макси, — Лиза подняла голову, но тут же вздрогнула, напоровшись на мой любопытный взгляд. — Максим, я все сделаю….

— Я помню.

много лет назад…

Город уже стал оживать, прогоняя легкий утренний туман. Лучи рассвета скользили по серым зданиям, любопытно заглядывая в окна, стараясь разбудить каждого жителя. Мои шаги прогоняли спокойную тишину звонкими ударами кроссовок о старую брусчатку. Дворники уже высыпали в переулки старого города, вооружившись метлами. Еще пару минут и мелкие тучки пыли вытеснят чистый утренний воздух. Я бежал быстро, стараясь успеть надышаться еще не загазованной влажностью, нетронутостью, которую скоро прогонят жители и ленивые толпы туристов, заполонившие узкие каменные улочки.

Сжимал в одной руке бумажный пакет, а в другой — букет мелких ромашек, заказанных у цветочницы, еще пару недель назад. Все, чего я желал — оказаться дома. Представлял, как тонкая простынь ласково укрывает ее тело, повторяя каждый изгиб. Подушечки пальцев обжигало желанием притронуться к ее спине, пробегаясь по узору татуировки. Дрожал от жажды, такой неконтролируемой, которой никогда не суждено познать чувство сытости. Мне всегда будет ее мало. Всегда…

Чуть придержав дверь, вошел в нашу маленькую квартирку. Застыл в пороге, вдохнув аромат, приносящий счастье. Скинул обувь и замер, бросив взгляд в гостиную: на рояле стояла бутылка недопитого вина, а на ковре у камина валялась наша одежда, как напоминание о вчерашнем вечере. Старался двигаться, как можно тише, переступал старые поскрипывающие половицы, пробираясь к кухне, чтобы накрыть праздничный завтрак. Лизи, конечно, будет недовольно морщиться, называя все это "приторно сладкой ванилью", но потом все же выдохнет и сдастся, только чтобы не расстраивать меня.

Но на крохотной кухне с огромным окном во всю стену, уже стояла Лиза с чашкой в руке. Она прислонилась к стене у открытого окна, абсолютно не стесняясь своей наготы. Длинные пальцы крепко держали белую кружку в крупный красный горох, из которой она всегда пила кофе. Не обращала внимание на отколотую ручку и мелкие щербинки, говорила, что так вкуснее, не позволяя выкинуть "старушку". А я смеялся, называя ее "пойло" — ужасом, потому что от крепости этого напитка хотелось прополоскать рот, пусть даже спиртом, но лишь бы скорее смыть этот жгучий вкус.

Но я врал, потому что мне нравилось, как от нее пахло: тонкий аромат табака, резкость антисептика и еле уловимые нотки цитруса, а кофейная горечь так соблазнительно играла на нежной коже ее губ. Я не хотел шевелиться, упиваясь этой идеальной картиной. Ее фигура заставляла мое сердце сбиваться с привычного ритма. Кожа почти просвечивала, от недостатка солнечного света, силуэт портила только излишняя худоба, из-за ее бешеного графика учебы и работы. Ручки были настолько тонкими, что казалось, могут сломаться под тяжестью большой чашки. Ребра так явно выделялись, пробуждая желание накормить ее булкой с толстым слоем арахисовой пасты. Но не сейчас… Я просто упивался ее расслабленной, даже чуть беззаботной позой, в которой она стояла у самого окна. Тонкая ткань занавески ласково скользила по ее телу, стараясь то ли прикрыть, то ли наоборот — показать всю ее красоту еще спящим жителям…

— Привет, милая…

— Макси, ты опять? — она нахмурилась, сложив руки на груди. Соблазнительная выпуклость приподнялась, останавливая мое сердцебиение. Лизи наклонила голову, внимательно рассматривая меня с ног до головы. Длинные волосы с синими прядями скатились на плечо, прикрывая левую грудь с россыпью родинок у соска. — Что сегодня? Дата? Твой День Рождения? Или мой? Что я опять забыла? — Лиза бросила взгляд на свои руки, где она писала заметки ручкой, паста которой не смывалась неделю. Но, не обнаружив ничего важного, вновь нахмурилась.

— Просто решил накормить тебя завтраком, — я пожал плечами, подходя к ней все ближе. Только что бледные щеки вспыхнули ярким румянцем. Подхватив ее за бедра, усадил на кухонную поверхность, Лиза тут же обвила меня своими длинными ногами. — Я просто хочу, чтобы ты иногда отдыхала и ела.

Открыл пакет и достал ее любимые вафли с шоколадной крошкой. Оторвав ароматный кусочек, заметил, как она уже облизывается. Открыл стеклянную баночку клубничного сиропа, который специально варили для Лизи в пекарне за углом, обмакнул в него вафлю.

— Мне обязательно тебя кормить?

— Черт, ты такой соблазнительный, когда врешь, — прошептала она и наклонилась, обхватывая губами свое лакомство вместе с моими пальцами. Чуть замерла, пробегаясь языком по коже. — Что сегодня? Ты же хотел устроить свой фирменный завтрак? Я заметила, как ты расстроился, обнаружив, что я уже не сплю.

Она задорно подмигнула и, как обычно, погрузила в банку сиропа два пальца. Красная вязкая жидкость покатилась по бледной коже упругими струйками. Лиза снова улыбнулась и погрузила пальцы в рот, закрывая от удовольствия глаза. Неподдельное выражение счастья растеклось по ее лицу.

— Ты точно работаешь в госпитале?

— Колись, пока я добрая, — она приоткрыла глаза и вновь опустила пальцы в банку.

— Сегодня ровно год, как ты живешь со мной…

— Боже, как летит время! — рассмеялась она, отставляя десерт в сторону. Ее пальцы пробрались под мою футболку, пробегаясь вдоль ребер быстрым движением. — Как только я терплю такого занудного романтика?

— Не беда, весь секрет в том, что ты просто меня не видишь, пропадая то в универе, то в госпитале.

— Вот, видишь… — она уже не говорила. Голос пропал, уступая место хрипу. Одним движением она рванула с меня футболку, прижимаясь всем телом. Глаза стали темными, как черный чай, губы пахли клубникой, а на подбородке таяла шоколадная крошка. — Пожалуй, мне сегодня тоже нужно сходить в госпиталь.

— Только при условии, что мы вечером снова посмотрим фильм.

— Жаль… Я думала, что мы сейчас откроем сеанс…. А потом ты мне сыграешь….

**** наше время****

Убедившись, что Варя устроена в отдельной палате, я аккуратно закрыл дверь и вышел. Хотелось сбежать подальше от едкого запаха хлора, антисептика, белых халатов и крепкого кофе. Голова кружилась. Казалось, что я схожу с ума. Вокруг пахло ей. Она была повсюду, цепко следуя за мной шаг за шагом.

Я бросился бежать по коридору, в поисках лестницы. Курить! Мне срочно нужно прогнать ее запах. Только крепость табака справится с этим наваждением. Хотя нет, мне нужно уехать. Кира уже почти подъезжает, а еще через час, в Варюхиной палате станет тесно и душно от объема ласки и любви родных. А мне тут не место. Не место…

Я бежал, минуя медсестер и санитарок, почти не дышал, не желая ее впускать туда, где она уже побывала однажды. Доверие… Нет ей доверия. Бежать. Просто смыться. Но распахнутая дверь в конце коридора заставила меня застыть. Я замер и перестал дышать.

— Лаборатория, — шепотом прочитал я.

Черт! Я замер, как старшеклассник, подсматривая за молодой училкой в замочную скважину. Лиза сидела в дальнем кабинете на металлической поверхности лабораторного стола и ела варенье. Длинные пальцы погружались в сладкую жидкость, а потом исчезали во рту. Полуприкрытые глаза, вырывающийся стон удовольствия и босые ноги… Она, как обычно болтала ими в воздухе, чуть шевеля пальчиками.

Черт! Что я делаю?

Быстро зашел и громко захлопнул дверь. Лиза даже не открыла глаза, только яркий румянец, заливший ее лицо, говорил о том, что она знает, кто ее гость.

— Максим, не надо… — прошептала Лиза, не открывая глаз.

А мне так хотелось погрузиться в тягучую темноту ее взгляда.

— Почему? — шаг за шагом, я пересекал большое помещение, закрывая за собой еще одну дверь.

Как только щелкнул замок, Лиза вздрогнула и распахнула глаза. Точно! Растаявший горький шоколад. Меня просто затрясло от желания притронуться. Знал, что до того, как насладиться вареньем она выкурила сигарету и запила крепким кофе. Я ощущал себя маньяком, потому что мне не важны были ее желания. Мне не нужно было слышать слова, потому что ее тело говорило само за себя.

Взгляд, искрящийся яркими переливами желания, был зафиксирован только на мне. Пальцы крепко сжимали металлический стол, грозя ему мелкими вмятинами. Тонкая ткань халата то натягивалась от глубокого вдоха, прорисовывая белое кружево белья под ним, то расслаблялась, обнажая ее дрожь возбуждения.

— Лизи… Посмотри на меня, — сжал ее подбородок, чуть приподнимая. Кроме ее тела мне был необходим ее взгляд. Густой, как крепкий чай.

Пухлые губы дрожали, сопротивляясь желанию до последнего. А мне хотелось ощутить, прижаться и погрузиться в сладкое прошлое. Я стоял на краю пропасти. Внизу — прошлое. Оно манит и не отпускает, а позади — годы беспамятства и жизни, больше похожей на пепелище.

Пальцы быстро пробежались по рукаву халата снизу вверх, остановившись на верхней пуговице. Мне даже стараться не пришлось, потому что от ее дыхания ткань так сильно натягивалась, что было достаточно только помочь. Все ее тело демонстрировало желание. Такое настоящее, почти забытое. Раскрыл ткань халата и замер. От хрупкого тела не осталось и следа. Налитая грудь, золотистая кожа. Не было выступающих острых ребер, угловатости форм. Такая приятная мягкость ощущалась под ладонью совсем незнакомо. Подцепил указательным пальцем бюст, оттягивая его вниз до тех пор, пока не увидел то, о чем мечтал много лет. Мелкая россыпь родинок все так же окружала ореолу уже напрягшегося соска. Подушечки пальцев горели. Я почти ощущал боль, что сконцентрировалась в них. Коснуться. До боли хотелось прижаться, вбирая вдохи и тепло.

— Лизи…

— Макси… — наконец-то выдохнула она и, как обычно откинула голову назад, уперевшись руками в металлическую столешницу. Медицинская шапочка упала, позволиврассыпаться упругим светлым локонам, выстреливая в моем теле адреналином. Она обхватила меня ногами за бедра, притягивая так близко, чтобы ощутить всю силу моего желания. А я хотел. Хотел так, как давно ничего не хотел. И стон, который она прятала где-то глубоко, наконец-то, вырвался, заполнив стерильное помещение звуком возбуждения.

Нащупывал завязки на ее хлопковых брюках. Но, не желая больше терпеть, рванул так сильно, что сквозь тихий стон услышал громкий звук рвущейся ткани. Я двигался так быстро, что и сам не понимал, что делаю. Но остановился только тогда, когда ощутил под ладонью горячую кожу ее бедер. И тут я замер….

Не мог позволить себе поторопиться, упиваясь каждым ее вздохом и стоном. Опустил руки на колени и стал двигаться медленно, впитывая все тепло ее тела. Она дрожала и сжимала губы, словно стесняясь стонов, которыми щедро раскидывалась прежде. Лиза жмурилась, словно от боли, подбородок дрожал, а жилка на шее билась так быстро, что становилось страшно. Долги… А я привык возвращать долги и накопившиеся за годы проценты.

— Я прошу… Я прошу — наконец-то, прошептала она, открывая свои глаза, откуда тут же выкатились крупные слезинки. — Я прошу, не останавливайся….

Меня не нужно было просить, потому что я бы не смог остановиться, даже если на крышу здания упала бы бомба. Я бы продолжал путешествовать по ее изменившемуся телу, словно на долгожданной экскурсии. Как наркоман, несущий долгожданную дозу.

Не смог бы остановиться только потому, что собственное тело предало меня, слившись с ней воедино так быстро, чтоб опередить мысли и ор здравого мысли… Ее вскрик, превратившийся в воздух, заполнил меня до предела. Я ждал, пока она успокоится, но требовательный и быстрый взгляд карих глаз обжог меня, подобно искре костра. Чуть расслабив бедра, она подалась ко мне всем телом, зазывая и губя. Сладкая погибель. Мягкая грудь колыхнулась, возвращая в меня животную страсть, уступившую место внезапной нежности. Наполнял ее, а сам впитывал каждый ее взгляд, движение, покачивание груди… Вдавливал пальцы в зарумянившуюся кожу. Знал, что завтра останутся синяки, как отметина. Как расписка на долговой обязанности. Все было в ней идеально. Все было так, как должно было быть. Она была прежней. Прежней. Той, что осталась в воспоминаниях у окна в центре старой Вены.

Лиза закусила губу и подняла ноги, открываясь для меня еще больше. Я знал, что она близка. Видел мелкую испарину на шее, видел поджатые пальчики на ногах… Но это не все. Понимая, что потом это кончится, наклонился так близко, что наши носы касались друг друга при каждом точке бедер навстречу друг другу.

Сладость клубники, горечь кофе ударили в нос так резко, что я зарычал и, не удержавшись, прижался к ее губам, чтобы ощутить все. Вкусовая бомба взорвалась на языке так быстро, голова закружилась, а уши заложило от ее резкого вскрика. Лиза обхватила руками меня за шею, словно боялась, что я отстранюсь. Она стонала, а я продолжал целовать, упиваясь мягкостью губ. Молился, чтобы дрожь облегчения не затихала. Хотелось умереть здесь и сейчас.

Когда голова, покачнувшись в последнем приступе кружения, "вернулась на место", а дыхание стало приходить в норму, я смог оторваться от ее губ. Чуть прикусывая, оттягивая за собой, впитывая последние нотки вкуса…

— Макси… — прошептала она и, как тогда… много лет назад, провела пальцами, вымазанными в сиропе, по моим губам…

*****Лиза*****

Я плакала… Так горько, не позволяя слезам вырваться наружу. Внутри все сжималось от боли и сладостного удовлетворение. Ноги дрожали, руки свисали по обе стороны стола, а душа плакала. Его кожа и запах, от которого кружилась голова. Все сводило меня с ума. Вымученное за годы состояние спокойствия исчезло и испарилось. Я вновь ощутила ту степень тоски, что выворачивала меня. Хотелось вцепиться в него и не отпускать, наслаждаясь последними хрипами. Хотелось бросить всех и пойти следом…

Он изменился. Появилась какая-то соблазнительная грубость и требовательность. А взгляд перестал быть романтично-сладким. Это больше походило на пламя, способное сжечь дотла. В его взгляде пропала ненависть. И надежда, хоть на миг, но коснулась моей растревоженной души. Надежда на то, что рано или поздно все само собой разрешится. Пусть все само собой… Потому что от меня он никогда не узнает правды.

Как я хотела, чтобы он вновь поцеловал. Чтобы просто прижался губами, позволив вспомнить забытые ощущения. Я открылась прошлому, позволяя окунуться в него по самую макушку. Но, как и всегда, после самого сильного наслаждения приходит ощущение трезвости и одиночества…

— Лизка! Ты где? Тебя вся больница ищет. Опять закрылась? — резкий вскрик Киры за дверью вмиг погасил пламя, в котором сгорали два тела посреди когда-то стерильной лаборатории…

Глава 5.

Молчала. Молчала уже пару часов, чем сильно бесила Киру и остальных. Даже Мирослава, обычно державшая нейтралитет в любых ситуациях, поджимала губы от недовольства. Они сидели вокруг спящей Варюши, испепеляя меня пронзительными взглядами, пока я еще раз проверяла результаты УЗИ, занося нужные данные в карточку.

Кира пыхтела все громче и громче, не понимая, с какой стороны подойти со своими расспросами. Было глупо надеяться, что она будет молчать, наблюдая, как нагло улыбающийся Макс вальяжно вышел из лаборатории, облизав палец с клубничным джемом. Он подмигнул ей, не проронив ни единого слова, Кира просто застыла на месте, медленно хлопая огромными голубыми глазами, под которыми блестели еще недавние слезы.

А теперь ей приходится молча смотреть, как я не спеша расписываю график приема лекарств для медсестер, на попечение которых оставлю Варю. Мне было необходимо вернуться домой, потому что за последние двое суток, кроме рожениц, их детей и любопытных друзей, я никого не видела. И сон. Мне просто необходим сон. Такой настоящий и крепкий, как мой любимый кофе.

— Мое терпение тает, подобно снегу в апреле! Слышишь? — зашипела Кира, как только Мирослава отошла к окну, чтобы ответить на телефонный звонок.

Но я продолжала молчать, стиснув челюсть до скрипа. Молчала, понимая, что если пророню, хоть одно слово, то расплывусь прямо здесь. Растекусь, как пролитый сироп по гладкой поверхности пола. Заполню палату тягучим туманом моих чувств и эмоций, пробужденных от долгого сна.

Писала, вслушиваясь в скрип ручки по листку бумаги, попутно разглядывая потрескавшийся лак на указательном пальце и, как обычно, перевернувшееся кольцо, подаренное родителями на совершеннолетие. Делала все, что угодно, лишь бы не прислушиваться к ноющему стону собственного тела. Оно кричало, требуя добавки. Расслаивалось по мышцам, ныло от жажды и скрючивалось от ломки. Каждый вздох заставлял вспоминать его касания. Его длинные пальцы ощупывали меня, пробегаясь легко и почти не касаясь. Кожа дрожала от мурашек холода, мне было зябко без его дыхания….

— Больной требуется покой, а если вы начнете перегибать палку, уважаемые родственнички, то ее лечащий врач, пока лояльно закрывающий глаза на посещения в неустановленное время, выставит всех за дверь, — быстро прошептала я и бросилась бежать. Быстро переступала по ступеньками, накидывая прямо на больничную одежду шубу. Но я не могла вернуться в лабораторию, только не сегодня….

***

— Мамочка, — шепот дочери становился все четче. — Мамуль, хватит спать. Я соскучилась.

— Мышка моя, полежи с мамой? — прохрипела я, подтягивая хрупкое тельце дочери к себе. Быстро накрыла одеялом и зарылась носом в ее волосы.

— Ну, ма-а-а, — захихикала она, вертясь, как ужик. — Ты нам обещала кино и мороженое. Но Ванька опять пару притащил за поведение на физре, поэтому согласна взвалить на себя и его порцию удовольствия. Будет, конечно, тяжело, но я выдержу.

— Э! Тоже мне сестра называется! — сын вбежал в комнату, топая, как маленький мамонтенок и запрыгнул на кровать, подбросив нас на пару сантиметров в воздух. — Бабушка сказала тебе не будить Муню. Она звонила в больницу, сегодня красный код.

— Красный — синий, а я просто соскучилась, — проворчала Мила и зарылась глубже в одеяло, не забыв показать язык брату.

— Иди ко мне, мой мужчина, — я ухватила его за ручку и уложила за собой, прижав его теплую ладошку к щеке.

"Красным" принято было считать тяжелую смену, после которой Буля тщательно оберегала мой сон. Но деточки выискивали всевозможные варианты, лишь бы просочиться в спальню матери.

— Ладно, бандиты, уговорили. Идем в парк развлечений, но потом…

— Что? — в один голос спросили они.

— Потом Ванюша молча сидит в кресле у парикмахера, пока ему отрезают его длиннющие пакли, закрывающие красивые карие глаза, а Мила с радостью открывает рот, чтобы дядя-стоматолог осмотрел ее зубы. Договорились?

— Нет! — снова хором ответили дети.

— Ну, окей. Мое дело — предложить, — я вновь упала на кровать, накрывшись одеялом с головой. — Пять, четыре, три..

— Ладно, уговорила, — проворчал Иван, скатываясь с кровати. — Мам, мне кажется, что ты выбрала не ту профессию. Тебе бы в дознавательном комитете работать. Паяльники, там, молотки всяческие, пилы…

— Но только если мне ничего не будут сверлить, — очнувшись пропищала Мила, закрыв рот своими пухлыми ладонями.

Я улыбнулась, рассматривая дочку, которая растет так быстро. Дети, как песок, сладкие моменты детства утекают сквозь пальцы, пока взрослые работают, пытаясь доказать что-то. Кому я пытаюсь что-то доказать? Себе? Ведь, могла бы просто ходить на родительские собрания, делать с ними уроки. Провела рукой по тонким светлым волосикам, чуть пропустив их меж пальцев. Уже почти восемь лет. Как много…

— Поздно, сестридзе, поздно. Мы уже дали свое согласие. Променяли свои принципиальные позиции на кино и пару часов в развлекательном центре, — Иван в прощальном жесте провел ладонью по волосам, завивающимся у шеи.

Стало так трудно прижать сына к груди, он смущался и пытался отгородиться от приливов материнской ласки. Лишь иногда, подходил и обнимал со спины, зарываясь носом в волосы, глубоко вдыхая, а потом смеялся, говоря, что от меня постоянно пахнет клубникой.

Я до сих пор не понимаю, как могла пропустить взросление, он вытянулся как-то быстро, забыв спросить родительского разрешения. А серьезность в его карих глазах стала такой реальной, что приходилось спрятать подальше свое дикое желание "посюсюкаться".

— Мам, — заскулила Мила.

— Нет, дочь, ныть бесполезно. Дядя Саша просто посмотрит на твои зубы, но если увидит проблему, то нужно будет подлечить. Хорошо?

— А ты посидишь со мной?

— Конечно, как всегда, — я скинула одеяло и спустила ноги с кровати. — Так, малышня. Мама в душ, собираться, а вы делаете уроки и едем.

Как только растерявшиеся детки вышли из спальни, я скинула пижаму и пробежала в душ. Повела носом, вновь и вновь улавливая его аромат. Включила горячую воду во всех кранах и вдохнула. Обожала ощущение влажного тепла, обволакивающего обнаженное тело. По коже начинали бегать мурашки, становилось легче думать. Боль и усталость уходили, уступая место лишь удовольствию и приятным воспоминаниям. Пар окутывал, согревал и приносил покой, которого так жаждало мое тело. И душа…

Я была уверена, что все можно забыть. Думала, что с возрастом люди учатся отсекать больную, пораженную смертельными клетками плоть. Но нет, я до сих пор больна. Облучение временем не помогло и уже никогда не поможет. Эта мысль так резко влетела в мою голову, что я забыла как дышать. Грудная клетка затряслась, а из глаз брызнули слезы. Жила, работала, воспитывала детей, а по ночам вновь и вновь возвращалась в уютную квартирку в центре Вены.

Наматывая простынь на дрожащее тело, вновь и вновь проигрывала все, что случилось десять лет назад. Искала то, что могла упустить не для того, чтобы выгородить, а наоборот… Мне было проще жить с ощущением вины, чем с постоянными мыслями о двойственности собственного поступка. Я понимала его злость, ярость, с которой он смотрел на меня. Наслаждаясь каждой искрой, больно вонзающейся в разодранную разлукой душу.

Что происходит, когда ты делаешь то, чего от тебя ждут, когда перестаешь сопротивляться и, опустив руки, плывешь по течению? Что происходит с внутренним светом, который называют жизнью? Что с ней происходит? Она тухнет. Как уголек, упавший в воду. Шипит напоследок, пытаясь привлечь к себе внимание, но уже поздно. Слишком поздно.

У меня не осталось сил, чтобы менять то, что я строила на протяжении десяти лет. Бежала от него, как от огня. Бежала в страхе, постоянно оглядываясь. Год назад я была готова смыться, исчезнуть, как сигаретный дым, оставив только воспоминания, но дети… Они перестали быть крохами, стало так тяжело объяснять каждое решение. Мне было жаль дочь, только привыкшую к жизни в России, жаль Булю, ждущую, когда старенький домик вновь станет трястись от детского смеха и громких игр, с обязательными актами вандализма. И впервые стало жалко себя.

Стало так сложно. Жизнь такая шутница….

— Лизка, ты оглохла? — Буля дернула меня за волосы, собранные в хвост, и помахала светящимся экраном мобильника. — Дэн.

— Дэн? — Я нахмурилась, понимая, что муж… Бывший муж не звонит просто так, да и со мной, обычно, он не разговаривает, предпочитая часами болтать с детьми по скайпу.

— Привет, Мани, — рассмеялся он.

— Что случилось? Что-то с мамой? Папа?

— Нет, с твоими "стариками" все хорошо, мы сегодня виделись в клинике. Если только их не отравила наша злая буфетчица, — рассмеялся он.

— Фу… Ну и шутки у тебя, — выдохнула я и налила кофе в свою любимую кружку в крупный горох. — Тогда, что случилось?

— А, что собственно такого? В документах о разводе где-то стоит пункт о запрете телефонных звонков?

— Началось… — закрыла глаза и улыбнулась. Я соскучилась по Дэну. Его нудность и правильность, в сочетании с легким характером и хорошим чувством юмора, спасали нас в самые трудные периоды совместной жизни. Шутки смягчали любые конфликты, как на работе, так и дома. Он тоже был врачом, что помогало составить график так, чтобы с детьми был хотя бы один из родителей.

— Все-все. Ты в последнее время перестала отвечать. У тебя кто-то появился? А ну-ка, колись, Мани!

— Нет, никто у меня не появился, — выдохнула я и машинально посмотрела на руку. Ближе к локтю виднелся абсолютно отчетливый кровоподтек пальцев. Прикусила губу, вспоминая силу, с которой он сжимал меня, словно боясь, что я могу исчезнуть.

— Ты врешь, я не вижу тебя, но чувствую, что ты врешь. Ладно, из тебя все равно ничего не выбить, позже позвоню Буле.

— Не смей, — зашипела я, прикрывая рот рукой. — Не втягивай ее в это.

— Значит, есть во что втягивать?

— Я убью тебя. Перегрызу провода интернета зубами. Посулю детям ежедневные походы в батутный парк, чтобы они настолько уставали, чтобы и разговаривать со своим любопытным папашкой не могли!

— Мани, ты так жестока. Короче, чего я звоню? Я просмотрел ваш проект больницы. Там все хорошо. Даже стало весьма любопытно посмотреть воочию, поэтому я прилетаю завтра.

— Завтра?

— Да, ночью. И не говори детям, хочу сделать им сюрприз.

— Договорились, но если ты еще раз назовешь меня Мани, то я постелю тебе в будке у собаки.

— Договорились, чао, Мани-Мани-Манилова! — расхохотался он, как обычно проговаривая мою девичью фамилию с диким акцентом. Дэна всегда веселил русский язык, впрочем, как и остальных моих сокурсников. Они долго пытались выучить ее, но потом просто стали называть меня Мани, а мне ничего не оставалось делать, как просто смириться.

— Дети! Завтра прилетает ваш папа, но это сюрприз, — крикнула я, услышав топот по лестнице.

— Ур-ра! — Мила повисла на мне, расплескав кофе по стеклянной столешнице. — И он не будет ходить на работу?

— Нет, дочь, еще не нашелся русский дядя, готовый терпеть такого зануду, как он, кроме твоего деда, естественно.

Это точно, с занудством моего бывшего мог потягаться только мой отец. Они нашли друг друга, иногда закрывались в кабинете, истязая друг друга долгими и монотонными рассуждениями, соревнуясь на выносливость.

— Ну? Едем?

***

— Лизка, я жду тебя сегодня! Слышишь? — Кира пыталась догнать меня, ловко лавируя по коридору больницы, по которому я бежала. Голова уже кружилась. Предновогодние дни стали для меня настоящим испытанием. Казалось, что весь район решил разродиться до конца года. Палаты были переполнены, а персонал падал с ног от усталости, поэтому приходилось отправлять рожениц в соседние больницы. Именно этим я и занималась, носясь от одной смотровой к другой. Отсеивала "ложных рожениц" от тех, кому действительно была нужна помощь.

— Кира, я не ела со вчерашнего вечера…

— На, — перед носом тут же возник бутерброд со сливочным сыром, тонким кружочком колбасы и свежим огурцом. В животе громко ухнуло, вызвав смех подруги и медсестры, не отстающей от меня.

— Чертовка! — прошипела я и вгрызлась в лакомство, отдав второй бутерброд медсестре. — Вот если бы…

— На, — Кира вновь взметнула руку, помахав термосом. — Черный без сахара.

— Р-р-р-р… — мне оставалось только зарычать.

— Ну, мы тебя ждем? Я заберу Ваньку из школы, а Мила уже давно дома с отцом. Отдохнешь и сразу к нам. Хорошо?

— А что за праздник?

— Разве, чтобы повеселиться нужен повод? — Кира уже еле дышала, но продолжала бежать, перепрыгивая через ступеньку. — Будет много детей, поэтому твоих бойцов, я украду раньше. И Дэна тоже, глядишь и пару найдем твоему американскому зануде.

— Ладно, — выдохнула я, застывая у родовой. — Тебе сюда нельзя, имей совесть. Вообще-то у меня есть телефон!

— Ага, твой телефон ходит по рукам от одной медсестры к другой. И если не атомная война, никто не посмеет оторвать тебя от работы. Я упорхала!

Конечно, упорхала она. Пока я мыла руки, наблюдала, как подруга, согнувшись пополам пыталась восстановить дыхание, прислонившись к стене. Даже медсестры стали притормаживать, интересуясь ее самочувствием.

Я прямо кожей чувствовала, что именно сегодня мне нужно держаться подальше от дома. Но, как на зло, к вечеру роддом погрузился в полную тишину, прерываемую только, еще слабыми, попискиваниями новорожденных. В коридорах слышались вялые шарканья расхаживающихся после операции мамаш и звон металлических ведер санитарок, вышедших на обработку помещения. Еще раз проверила, что плановых операций нет и, неохотно переодевшись, отправилась домой.

Путь до дома занял минут двадцать, потому что даже дороги оказались пустыми. Не было ни шлифующих фур, парализующих движение трассы, ни аварий, случившихся по вине "юных шумахеров", даже асфальт был вычищен, словно снегоуборочная прошлась прямо передо мной. Делала радио то тише, то громче, прогоняя ненужные мысли. Пыталась убить нервозность.

Подъехав к дому, бросила быстрый взгляд на дома друзей. Все, кроме дома Киры и Влада, были погружены в темноту. А со стороны тупика, где возвышался огромный деревянный особняк, слышались музыка и голоса. Хотелось тихо припарковаться и уснуть, закрыв все двери на замки…

— Не получится, — Дэн рассмеялся и открыл водительскую дверь. — Кира строго-настрого наказала мне без тебя не возвращаться.

— Откуда?

— Охранники на въезде сообщили, что твоя "коробушка" пересекла территорию, — Дэн отстегнул ремень. — Трудный день?

— По сравнению с чем?

— Действительно, все относительно, — бывший муж сел на корточки, взяв мою ладонь.

— Ты такой смешной, — рассмеялась я, оглядывая его "русский прикид". Огромный пуховик, по размерам которого я предположила, что он принадлежит Никите, вокруг шеи в три слоя намотан шерстяной шарф, выделенный Варей, потому что в ожидании появления их первенца, она проводила время за вязкой. Вот и сейчас, на Дэне был шарф и шапка ярко-желтого цвета, в сочетании с красным пуховиком и черными брюками, он выглядел весьма комично.

— Холодно?

— Очень! — он поежился. — Это же Россия, детка.

— Точно, — я вышла из машины, уступив ему водительское место. — Дресс-код?

— Вечерний, — он подмигнул мне и порулил в сторону гаража. — У тебя есть полчаса.

— Замечательно…

Вяло ковырялась в гардеробе, перебирая вешалки с одеждой. Но потом плюнула и вытянула черный брючный комбинезон, решив, что это будет самым простым вариантом.

— Он здесь, да? — Дэн стоял в коридоре, прислонившись к дверному косяку, тактично не смотря, как я переодеваюсь.

— Кто? — я тут же покраснела, радуясь тому, что он не может видеть этого.

— Не придуривайся.

— Ну? Как тебе? — я вышла из гардеробной, крутанувшись на носочках. Широкий крой брюк мягко скрывали крупные бедра, а строгий верх из более плотной ткани подтягивал, заставляя держать осанку. Широкие браслеты, натянутые к локтям, скрывали еще не сошедшие синяки. А серебряный кулон на длинной цепочке вытягивал меня, делая визуально тоньше.

— Как всегда, — выдохнул он. — Жаль, что не для меня.

— Дэнис, ну прекрати. Моя жизнь и так мало похожа на одуванчиковое поле.

— Прости, Мани. Прости…

***

— Мам! Ты такая красивая! — взвизгнула Мила, повиснув на мне, как обычно.

— Спасибо, милая, только я буду еще красивее, если ты не перестанешь рвать на мне костюм, — рассмеялась я, разглядывая белокурую дочь.

— Боже, кто пришел! — Влад выплыл из кухни, чуть улыбнувшись, осмотрев меня с ног до головы.

— Что? Я стала искать взглядом зеркало. — Что-то не так? Забыла снять шапочку? Бахилы?

— Ты прекрасно выглядишь. Гораздо лучше, чем розовый костюм врача, — он подмигнул и вручил мне высокий бокал шампанского с замороженной клубничкой. Я выдохнула и сделала большой глоток, практически осушив бокал до дна.

— Согласен. Ты просто конфетка, — Андрея появился так же внезапно, как и Влад. Только в его руке была целая бутылка шампанского. Он ловко откупорил ее и наполнил мой бокал. На их, всегда сдержанно-серьезных, лицах были такие неестественно дружелюбные улыбки, что стало не по себе.

— Мальчики? Вы чего, решили меня напоить? Я все равно не разрешу Андрею присутствовать на родах, — я показала им язык и прошла мимо, отыскивая взглядом девчонок.

— Ну, почему? Между прочим, по закону…

— Обратитесь к другому врачу? Уверена, что он согласится, — довольно резко ответила я, но парни продолжали преследовать, пока я не нашла девчонок, устроившихся напротив детской площадки. Дети играли в футбол маленьким мячом, за которым бегал сын Киры и Влада, переступая крохотными ножками.

— Андрей, ты опять? — Варя строго сдвинула брови и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

— А я все равно не уйду, когда Кира будет рожать второго. Я больше не пропущу ни одного дня! — Влад нагнулся, чмокнув жену в макушку. — Да, милая?

— Мечтай, мечтай, — рассмеялась она, непрерывно наблюдая за сыном, пытающимся отобрать мяч у Вани. — Дима, осторожней, сынок!

— Это что, сговор? — Андрей глотнул шампанского прямо из горлышка. — Я хочу видеть, как моя дочь озарит роддом своей красотой.

— Сын, — тихо поправила его Варя.

— Почему? — Андрея мгновенно перевел свой взгляд на меня.

— Я чувствую, что родится сын.

— А… Ну, тогда спешу тебя огорчить, что это будет дочь, — рассмеялся Андрей, присев рядом с женой, Варя бросила на мужа строгий, но полный любви взгляд.

— Вот, Дэнис, а расскажи нам, ты был на рождении ваших детей? — Влад похлопал по плечу растерянного Дэна, подошедшего только что.

Я словно ощутила удар под дых. Воздух исчез, а легкие вспыхнули. Ледяная клубничка затряслась в бокале. Казалось, что все мгновенно посмотрели на меня. Даже дети перестали кричать. Ноги стали подгибаться, а голова закружилась. Но если я думала, что стою на краю, то голос за спиной легко подтолкнул меня….

— Да, Дэн, расскажи нам? Ты, как врач, был на родах? — Макс рассмеялся слишком громко, что заставило меня немного очнуться.

Все внимание направилось на него. Он что-то еще говорил Дэну, но я не слушала, продолжая оставаться в своем туманном мире. Тон его голоса был так спокоен, что становилось еще страшнее. Только любопытный взгляд голубых глаз был устремлен на меня. Кира сжимала в руках бокал так сильно, что тонкие пальцы побелели, а бокал был готов взорваться прямо в руке.

— Так, хватит, — строго сказал Дэн. — Мы пришли веселиться, а не говорить о работе! Ну, Мани, подаришь бывшему мужу танец?

Теплая ладонь накрыла мою, он повел меня в центр просторной гостиной, прижимая к себе так крепко, что пришлось уткнуться носом в шею. И только тогда я выдохнула. Родной запах ворвался в спутанные мысли и эмоции, пытаясь освободить место для воздуха.

— Выпьешь, Мани?

— Я обещала, что убью тебя, если назовешь меня так еще раз?

— Поплачь, милая. Поплачь, — Дэн кружил меня в танце так, чтобы никто не замечал огромные обжигающие слезы.

От чего я плакала? Да от собственной слабости. Только рядом с Максом я ощущала себя открытой книгой, страницы которой были так тонки. Я трепетала, как на ветру. Все мысли, эмоции были открыты. От той мягкости, что когда-то обворожила меня, не осталось и следа. Передо мной был настоящий мужчина, прятавший все свое нутро за высоким бетонным забором. Я чувствовала каждой клеткой тела его холод и закрытость. Но чем холоднее он был, тем слабее оказывалась я. Дэн что-то говорил, успокаивающе поглаживая меня по спине, а я, при каждом обороте, натыкалась на его взгляд темно зеленых глаз с яркими вкраплениями карих лучиков. Он мял между пальцев сигарету, то и дело отпивая шампанское из бутылки, что забрал у Андрея, и не сводил с меня глаз. Хотелось прижаться и умолять отпустить прошлое, просто сделать вид, что до этого мы не были знакомы. Забыть, как часами любили друг друга у камина до последней капли пота, до усталой ломоты, до умопомрачения и стонов бессилия. Готова была вновь и вновь умолять отпустить то, за что он держится, пытаясь отомстить мне. Я вспоминала ту боль, тоску и страх за собственную жизнь, с которыми я бежала из Вены, как последняя преступница. И стыд…

Я осушила бокал, загнав клубнику в рот. Сжала льдинку зубами, приятно задрожав от отрезвляющего холода.

— Ты не можешь постоянно так реагировать на него, — Дэн слегка потрепал меня, чтобы я обратила на него внимание.

— Почему?

— Потому что он не дурак. Он вспомнил меня, представляешь? Мгновенно! — Дэн кружил по комнате, то и дело подходя к восторженно хлопающей дочери.

— Но я не могу снова все бросить. Просто не могу.

— Поговори. Лизи, поговори с ним.

— Ты же знаешь, что это невозможно!

— Прошло десять лет. Лиза, очнись. Он больше не маленький мальчик, его не надо защищать. Я останусь на месяц. Слышишь? Я никуда не уеду, пока не буду спокоен за тебя. Или хочешь, я заберу детей? Проведем каникулы в Европе. И ты… Ты же знаешь, что я буду рад, если ты будешь с нами?

— Бу! — именно в этот момент нас обхватили дети. Ваня прижался ко мне со спины. — Мам, ты такая красивая.

— Уйди! Это моя мама! — пищала Мила, щипая брата, в попытке отодвинуть.

— Э, мелочь? — Дэн подхватил дочь на руки. — Мы, между прочим, находимся в общественном месте. Вашей бабушке было бы стыдно за подобное поведение!

— Это точно! — проворчал Ванюша, отвоевав свое место под солнцем.

Но я не слышала их, потому что пара карих глаз, надвигающихся на нас, заставили во второй раз за вечер испытать чувство страха. Хватаясь за Дэна, как за спасательный круг, я пыталась удержать равновесие. Сначала вошли родители Влада, а затем они…

Высокий брюнет, окинул помещение быстрым взглядом, словно искал кого-то конкретного. А найдя, расслабился и, элегантно поддерживая супругу под локоть, повел в центр гостиной. С каждым шагом желание спрятаться становилось все сильнее. И оно почти победило, но Дэн и дети, до сих пор делали нас центром внимания. Женщина прошлась по мне все тем же обжигающе ледяным взглядом, с откровенными нотками равнодушия и пренебрежения. Красивое лицо, идеально уложенные в крупные волны волосы, цвета вороного крыла, все в ней было идеально настолько, что хотелось притронуться, чтобы убедиться в ее реальности. Мужчина был ей под стать: высокий, мощный и красивый. Но его глаза. Они были такими черными, что зрачки просто сливались.

— Всем добрый вечер! — громкий голос заставил всех замолчать.

— О! Какие люди! — Андрей бросился обнимать гостей. — Не думал я, что вы зайдете. Мая Викторовна, Сан Саныч!

— Пап? Мам? — Максим вытянулся, как струна, округлив глаза.

Глава 6

— Ты не можешь постоянно прятаться. Лиза, ты взрослый человек, — шептал Дэн, раскачивая меня в медленном танце.

Я слышала его, вернее просто знала, что мой правильный Дэн просто не может воздержаться от прочтения очередной нотации. Я так много слышала всего этого. Я знаю все, что может сказать каждый из членов моей семьи, наверное, поэтому и уехала, вернувшись домой. Бросила реальность, подхватив детей, уехала от предсказуемой рутины, затягивающей, как болото.

Грудью ощущала вибрацию его голоса, но не слушала. Научилась отключаться. Могла отключить мозг, уши, но так и не научилась вырубать глаза. Именно потому зафиксировав глаза в одной точке, осматривала все, что попадалось за время полного оборота в танце: длинный дубовый стол, вокруг которого суетился сотрудник ресторана, раскладывая серебристые салфетки в витиеватых кольцах; высокую елку, увешанную мишурой и неоновыми цепями гирлянд; открытая дверь в детскую давала возможность подсмотреть за тем, чем занимались маленькие проказники; ну и, наконец, панорамное окно перед которым стоял длинный диван из серебристой замши. Именно там сидело все семейство, встреча с которым изменила мою жизнь. Да они просто вывернули ее наизнанку, оголив все, что нужно спрятать. И теперь они снова в полном составе.

Максим не сводил с меня глаз, не стесняясь никого. А мне хотелось закричать: "Прекрати! Прекрати приковывать ко мне внимание всех собравшихся!"

Он чуть поджимал губы, периодически проводя пальцами за воротом темно-серой рубашки. Казалось, ему не хватает кислорода, он вновь и вновь хватался за верхнюю пуговицу, но опускал руку, вспоминая, что не дома. Сжимая хрустальный бокал, быстрым движением подносил к губам, даже не морщась от крепости алкоголя.

— Не смотри на него, — шептал Дэн. — Сделай вид, что его не существует. Вы разные. Он чужой, слышишь? Он больше не мальчик-колокольчик с гитарой наперевес. Слышишь? Он чужой.

Дэн вновь и вновь твердил, что он чужой, пытаясь убедить не столько меня, сколько самого себя.

— Если мы чужие, то почему меня тянет к нему, как магнитом?

— Это недосказанность. Как только ты расскажешь ему, то все кончится. И если честно, то я жду того момента, чтобы ты поняла, что прошлое должно оставаться позади нас. Оно не должно вмешиваться в настоящее и уж тем более оказывать влияние на будущее. Лизи, не обманывай себя!

— Ужин готов! — весело прощебетала Кира, жестом приглашая за стол. А я выдохнула от облегчения, потому что пришлось отпустить руку бывшего. Услышала ли я что-то новое для себя? Нет. Все это уже пройдено. Все это я уже знаю.

Гости медленно направились в сторону столовой. Свет был приглушен и по каменным стенам весело бегали блики высоких белоснежных свечей. Тихий разговор и звонкое лязганье приборов по тарелкам, заглушаемые редкими смешками Андрея и Никиты. Только они вели себя, как обычно, не обращая внимания, на абсолютно не дружественную обстановку за столом. Хотелось сбежать, подхватив детей подмышку, но Дэн был прав, как никогда. Я не могу постоянно убегать, как воришка. Я не сделала ничего криминального. Если я и виновата, то только перед Максимом. И пора с этим разобраться.

Я гоняла лист салата по тарелке, не сводя глаз с Миры, сидящей напротив. Она недовольно хмурилась, так и не решаясь отправить в рот кусок мяса. Она ежилась и постоянно оборачивалась к мужу, словно искала помощи. Я чувствовала, что доставляю неудобство всем и каждому, практически кожей ощущала всю напряженность, но не могла сдвинуться с места. Ведь, тогда окажется, что я снова буду проигравшей….

— Мая Викторовна? — Кира привстала, чтобы посмотреть на пустую тарелку. А я тут же пожалела, что села рядом с подругой. Потому что затылком ощущала, что холод серых глаз теперь был устремлен в мою сторону.

— Кирочка, я никогда не позволяла себе кушать после полудня, собственно, и вам советую, — женщина сидела в белоснежном кресле вполоборота, направив взгляд серых глаз в окно. Длинные ногти ярко-алого цвета звонко ударяли по лакированной поверхности стола. Тонкие пальцы слегла сжимали высокую ножку бокала с мартини, где плавали несколько оливок. — Молодость так быстро проходит.

Женщина была так красива, что было просто невозможно оторваться от ее точеного профиля. Длинные волосы лежали просто идеально, чуть изгибаясь в волнах, они спадали на плечи аккуратными прядями. Четкие черные брови были чуть изогнуты, пышные длинные ресницы обрамляли светло-серые глаза, выделяя их неестественную холодную бледность, тонкий нос, пухлые губы, лишь слегка подкрашенные алой помадой. Она не шевелилась, лишь изредка подносила бокал к губам, иногда забывая сделать глоток. Настоящая снежная королева. Рядом с ней было так холодно и одиноко, что хотелось плакать. Но она терпеть не могла слезы. Любое проявление слабости вызывало в этой женщине нескрываемое чувство отвращения.

Я знала это. Я все прекрасно знала. Именно поэтому собрала себя в узел и растянулась в улыбке, когда она чуть повернув голову посмотрела на Киру, совершенно случайно зацепив меня, переводя свой ледяной взгляд по сидящим за столом гостям. Ни один мускул не дернулся, ни одна эмоция не отразилась во всем ее вальяжном виде. Она будто забыла обо мне, вычеркнув навсегда, как грязное пятно на своем шелковом костюме.

— Мам, — тихий бархатистый голос напротив выдернул меня из дымки мыслей. — Прекрати.

— Прекрасный дом, — Мая Викторовна медленно обвела взглядом просторный зал. — Высокие потолки, хороший материал, да и вид на озеро шикарный. Вот только что за дом на другой стороне озера? Как ты мог позволить строительство? Это же уродливое стеклянное здание портит весь нетронутый вид природы?

Я застыла, боясь посмотреть в сторону Никиты и Миры. Но громкий вздох прилетевший с другого конца стола заставив вновь обернуться в сторону женщины, испепеляющей своим холодом все эмоции в этой комнате.

— Да и территория маловата. Как ты мог не подумать о приемах? Здесь же не натянуть шатры, да и для летних навесов практически не останется места. Ты бывал в нашем поместье под Будапештом? Там безграничные зеленые поля и искусственный пруд с чистейшей водой. Весной у нас будет большой праздник, я попрошу свою помощницу прислать вам с Кирой приглашения.

— А я не устраиваю приемов, — Влад поцеловал руку жены, быстро метнувшуюся, чтобы остановить мужа от вмешательства в разговор, изначально не имеющего никакого смысла. Влад внимательно посмотрел на Макса, отчаянно терзающего кусок мяса. Он быстро орудовал серебряным ножом, чтобы побыстрее забить рот едой, спрятав трясущиеся от гнева желваки. — Я предпочитаю разграничивать семью и бизнес.

— Сынок, ты не прав.

Я вздрогнула услышав второй голос, от которого мне становилось плохо. Наивно рассчитывала, что сегодняшнему вечеру достаточно и одного персонажа. Но нет…

— Деловых партнеров всегда нужно держать близко. Они должны быть вхожи в семью, — Сан Саныч промокнул губы салфеткой и потянулся за сигаретами, отогнув идеально сшитый темно-синий пиджак.

— Здесь дети, — с набитым ртом прохрипел Макс, даже не подняв на отца глаза.

— Хм… — мужчина быстро сжал и снова расслабил кулаки, потянувшись к бутылке коньяка. — При тебе мы не ограничивали себя ни в чем.

— Но это не твои дети, — тихо ответил Макс, осушив бокал вина.

— Партнеры должны быть прозрачны, — Сан Саныч отвел рассеянный взгляд от сына. — Вот если бы я не знал вас, то никогда не вложился в потенциально провальный проект, когда вы нарвались на мошенников. Понимаешь, я бы никогда не дал вам денег.

Андрей подавился и стал громко кашлять, прикрывая рот салфеткой. Он побагровел и от былой веселости не осталось и следа. Бросив в сторону Влада неоднозначный взгляд, быстро встал.

— Простите, — прошептала Варя уводя мужа в кухню.

— И меня, — Никита поцеловал взволнованную Миру в макушку и вышел.

— Пап, ты не перегибай палку-то, — Макс отодвинул тарелку, словно лишился аппетита. Закрыл глаза и сделал глубокий выдох. — Это все равно не зависело только от тебя, да и, насколько мне известно, то ребята уже через год рассчиталась. Да? Или я ошибаюсь?

Макс достал сигарету и, чуть покрутив меж пальцев, отбросил.

— Ну, это не тема для праздничного ужина, — отец моментально растянулся в фарфоровой улыбке и сменил тему. — Я слышал у вас тут новый проект намечается? Из-за него мне пришлось отложить строительство нового отеля в Праге.

— Черт! — рассмеялся Макс, похлопав в ладоши. От его заливистого смеха даже Мая Викторовна оторвалась от завораживающего вида усиливающегося снегопада. — А я-то все голову ломаю, что тебя привело в Россию, да еще и зимой!

— Да, я привез тебе проект нового отеля, — почти шепотом заговорил мужчина, чуть наклонив голову. — И решительно намерен отговорить тебя от безумной идеи строительства какой-то больницы! Нужно сделать выбор.

— Сан Саныч, уж простите, но Вы сейчас у меня дома уводите одного из спонсоров, а проект уже запущен. Вот потом и подпускай партнеров близко, — рассмеялся Влад, но даже мне было понятно, что это был не смех, а громкий предупреждающий звук.

Сан Саныч улыбнулся вставшему из-за стола Владу, но вновь обернулся в сторону Макса.

— Ты так и не научился принимать правильные решения по вложению средств, сын. Давать деньги нужно тем, кто живет своим делом, кто дышит! А это все блажь…

Макс улыбнулся и, взяв отброшенную сигарету, резко обернулся в мою сторону.

— Да, я тоже так считаю. Владик, а ты не беспокойся, наши переговоры же продолжаются. Я, вообще думаю, может, сможем обойтись без кредитных займов? Есть спонсоры способные увеличить свою долю вливаний. Но, как бы сказать попроще… уговорить их нужно. Уболтать.

Даже детям бы было понятно, что последнюю фразу он говорит не Владу, а мне. Тело затряслось от накатывающего гнева. Только этот мужчина мог захватить меня в плен. Мог завладеть моими мыслями и эмоциями, оставаясь сидеть на противоположной стороне длинного стола.

Еле дождавшись, пока все разойдутся по разным углам дома, накинула шубу и выскользнула во двор. Дрожащими пальцами достала сигарету. Яркая вспышка пламени заставила вздрогнуть.

— Что? Просто табак? — его шепот у уха обжог кожу. Собрав силу в кулак, я прикурила и, отвернувшись, выдохнула дым, перемешанный с потоками нервозной возбужденности.

— Да, Максим Александрович, это просто табак.

— Хм… Я разочарован, — Макс ногой подвинул плетеное кресло и уселся прямо напротив меня, перекрыв проход широко расставленными ногами. Я оказалась загнанной в угол в прямом смысле этого выражения.

— Чего ты хочешь?

— Долг, — он проговорил это слово по буквам, растягивая их, как можно дольше. Словно наслаждался им.

— И что же я тебе должна?

— О! Даже не знаю, с чего начать, — он тоже закурил, звонко щелкнув золотой зажигалкой.

— Ты раньше не курил.

— А ты не убегала.

— Ты долго будешь изводить меня? Ты же понимаешь, что мы просто должны наладить общение? Ради друзей, ради спокойствия?

— А меня и так все устраивает. Но ладно, так и быть. Я больше не буду домогаться тебя, — он затянулся и запрокинул голову к небу. — Ты сама придешь.

— Чего? Корф? У тебя самого-то там табак? Или это красное вино в голову шибануло? С чего ты взял, что я приду к тебе?

— А с того, что я знаю, что ты чувствуешь. Я вижу, как ты мечтаешь остаться со мной наедине, ты же прозрачная, Лизи!

— Ты слишком высокого мнения о себе.

— Ты можешь говорить все, что угодно, но это ты ушла, пока я был на выездном концерте! — Макс вскочил с кресла и вжал меня в стену, расставив руки по обе стороны от меня. — Это ты забрала мою жизнь, превратив душу в пустыню. Знаешь, что мне снится по ночам? Хочешь расскажу? Я слышу глухие удары кед по деревянной лестницы подъезда. Я несся, ударяя гитарой по железным перекладинам, тащил огромные пакеты подарков, предвкушая поцеловать ту, которая пахнет клубникой! Мечтал откинуть синие пряди, чтобы увидеть золото твоих волос. Я помню, как они пахли. Потому что чувствую этот запах по утрам. Я мечтал, чтобы ты встретила меня, как обычно, распластавшись на лакированной крышке рояля. Бархатная коробка с кольцом жгла карман моих брюк. Я не дышал, опустошив легкие для тебя… Чтобы вдохнуть, впуская тебя максимально глубоко. Но тебя … тебя там не было. И я не помню, как смог вдохнуть.

— Прости, — шептала я, не в силах оторвать взгляд от его губ. Боль тугим узлом сковала меня изнутри. Я вновь вернулась в прошлое, оказавшись в той уютной квартирке с крохотной спальней под самой крышей. Сквозь окно мы наблюдали за звездами, снегом и дождем, а по утрам нас будил аромат выпечки из кондитерской напротив.

— Я давно простил. Я побывал в тюрьме, поэтому глядя на тебя, я вспоминаю решетки из пустых бутылок виски, охранников с лицами друзей, что вытаскивали меня из самых злачных мест и сухость души. Ты меня испортила. Сломала. Ты закрутила, выжав все, что было в ней. — Макс улыбнулся, а мне стало страшно от того, что поверила. Ему нужно что-то конкретное. Это больше не мой Макси. — Сначала я исколесил всю Европу, пытаясь найти тебя. Я обыскал все больницы, но ты исчезла! А потом… Потом я решил, что ты не единственная женщина в этой вселенной.

— Прости… — шептала я, понимая, что ему нужно не это.

— Лиза, я повзрослел и теперь меня интересуют абсолютно конкретные вещи.

— Что? — я сама наклонялась, чтобы слегка коснуться его губ.

Давила стон, продолжая истязать себя мимолетными касаниями. Желание теплой волной прокатывалось, затуманивая голову. Чуть высунув язык прошлась по краешку мягкой плоти, слегка задевая острую небритость над губой. Покалывания разлетались по телу, сосредотачиваясь в животе. Подняла руку и прикоснулась ладонью к его щеке. Он закрыл глаза и прижался, но только на миг.

— Долг, Лиззи, долг… — Макс опустил руки и затянулся, впившись в меня острым взглядом. — Я больше не сяду в тюрьму никогда, даже если это вновь окажешься ты. Я проявил слабость. Но теперь, Лизи, все будет иначе.

— Чего ты хочешь? — прохрипела я, физически ощущая готовность отдать ему все, что он захочет…

*****

— Что, черт возьми, происходит? — Кирауспела заблокировать дверь ванной, за которой я мечтала спрятаться. Весь ее вид говорил о том, что она просто в ярости, что не сулило для меня ничего хорошего.

— Я в капкане…Капкане… — шептала я, скатываясь по мраморной стене. Холод камня приятно обжигал открытую кожу рук, а мне хотелось скинуть одежду и прижаться к живительной прохладе стены. — Все рухнуло. Уже бесповоротно рухнуло.

— Лиз, посмотри на меня, — Кира села на корточки, прижавшись щекой к моим трясущимся ладоням. — Тебе нужно поговорить с кем-то. Я же вижу, как ты бледнеешь, а потом вновь вспыхиваешь ярким румянцем, стоит только ему появиться на горизонте. Да, что я? Все ощущают тот салют искр, которыми вы осыпаете все вокруг. Я уже поняла, что вы знакомы давно, но еще я вижу, что тебе до сих пор плохо.

— Я, как маленький зверек, попавший в клетку. Бьюсь, пытаясь выбраться на свободу, но все больше и больше раню себя. Я чувствую, как кровь течет по рукам, лицу, ощущаю боль, но продолжаю биться.

— Остановись, милая. Прошло слишком много времени. Тебе нужно успокоиться. У тебя за спиной опыт, работа и дети. Лиз, ты же врач. Сама знаешь, что после того, как чужой дядя делает тебе больно, становится легко и свободно.

— Мне уже больно так, что поможет только общий наркоз…

Кира прижалась ко мне. Она гладила меня руками по голове, чуть зарываясь пальцами в волосы. И продолжала что-то шептать на ухо.

— Я так его любила, Кир. И люблю… Я так его люблю до сих пор…

Это слова пронеслись эхом по стенам ванной, раздражая своим хриплым надрывом. Я так давно держала их внутри, что ощутила огромное облегчение. Чувство освобождения и облегчения накатило лавиной, принося долгожданное спокойствие.

 Глава 7.

— Доброе утро, сыночек!

Плотные портьеры с тихим шорохом электропривода стали предательски пропускать солнечный свет в спальню.

— Я не слышал этого со школы, наверное, — открыл глаза, пытаясь сконцентрироваться на фигуре матери в дверном проеме. Как всегда в строгом костюме песочного цвета, ее волосы были аккуратно уложены в объемный хвост. Вот смотрел на нее и стало смешно, только потому что никогда не видел маму в халате или непричесанной. Она всегда идеальна настолько, что становится скучно.

— Да, точно. Именно тогда ты уехал учиться в Австрию, — мама театрально вздохнула, продолжая тщательно втирать крем в кожу рук, распространяя резкий аромат жасмина по комнате. — Я никогда тебе не прощу, что ты бросил учебу.

— О, мамуль, это самое мелкая проказа, за которую тебе придется рано или поздно простить меня, — завернувшись в простынь, сел на кровати, шаря ладонью по полу в поисках телефона. — Черт! Девять утра.

— Ты…Твои пальцы! Они вытворяли чудеса. Профессора плакали, когда ты вставал из-за рояля. А что теперь?

— А что теперь?

— Ты такой же, как твой отец, — она нахмурилась всего на мгновение, но и этого было достаточно, чтобы заметить глубокие морщины, тщательно скрываемые за непробиваемым выражением лица. Она стала похожа на всех мам, пока я не вдумался в смысл ее слов.

— Ты был моим! — вскрикнула она, отвернувшись к окну. Она закрывалась и пряталась, чтобы не показать то, что творится внутри ее холодной души. — Ты был похож на меня. Такая "светлая" головка, волшебные руки, способные залечить любые душевные раны. От тебя издалека чувствовалась порода! Наша порода, не отцовская, — прошептала мама и брезгливо махнула в сторону прикроватной тумбочки, на которой валялись сигареты. — А теперь ты куришь…

— Ма, давай договоримся? Я при тебе не курю, не пью, ну и, как бонус, только для тебя, — не ругаюсь матом, — не мог не улыбнуться, заметив гневный румянец на ее лице. — А ты не читаешь мне нотаций про потерянные возможности музыканта. Меня устраивает моя жизнь.

— Меня…Меня она не устраивает, — шептала мама, наблюдая, как я иду в душ. — Ты…Ты стал, как все!

— О! Я знаю одну поговорку про индейцев и шерифа, но так как обещал тебе не ругаться матом, то спроси ее лучше у отца, он от меня ее услышал еще вчера.

— Максим! Не уходи, когда с тобой мать разговаривает! Твой дед бы никогда так…

— Мой дед бы никогда не позволил себе забывать про сына, появляясь только тогда, когда их лишают свободы в управлением деньгами, а теперь, если ты не против, я приму душ и спущусь вниз, продолжать играть в семью. Может, в кино сходим? Тысячу лет не был на мультфильмах, а, мамуль?

****

— Э! Комерсант! — стоило мне только открыть ворота, как перед домом со свистом затормозила машина Влада. — Ты специально прячешься от меня?

— Привет, — я завел авто и вышел к воротам, прикурив. — Ты же знаешь, где меня найти.

— Нет уж, прости, но я к тебе ни ногой. Мы с твоими родителями и раньше не очень-то ладили, а теперь и подавно, — Влад вышел, подняв ворот пальто. — Ты как?

— Нормально. Ты чего хотел?

— Убалтывать приехал или, что ты там еще хотел? — рассмеялся он, чуть запрокинув голову.

— Не парься, я же сказал, что в доле. А слово я привык держать, поэтому готовь документы и предложение, если ты и правда готов обойтись большим вливанием моего капитала.

— А чего мне не быть согласным? Мы с Андреем почти пусты, а вторая очередь поселка запустится только весной, поэтому я буду только рад. Ну и Лизка тоже вложилась, кажется она разбила копилку с наследством.

— Хм… Ты, конечно, не мог не упомянуть о ней?

— Нет, не мог, Макс. Не мог, потому что даже меня начинает тошнить, когда вы рядом, потому что вы сжигаете весь кислород в помещении, заплевывая всё своим ядом. Я не хотел вмешиваться, надеясь на ваше благоразумие, но ошибся. Поэтому тебе придется выслушать, — Влад остановил меня, схватившись за локоть, как только я собрался уйти, — если ты ее наказываешь за то, что она ушла, то задумайся о том, что у каждого человека есть выбор. Он может выбирать людей, окружение и среду, в котором он будет жить дальше. А еще у всего есть причина.

— Нет, Владюх, не у всего. Можно просто вернуться домой, а там пусто.

— Ты мне-то не рассказывай, я дважды прошел через это. Дважды.

— Тебе повезло.

— Хм, — Влад поджал губы, но продолжил говорить. Он был в гневе, но продолжил говорить. — А если ты наказываешь ее за то, что не смог найти, то это только твои проблемы, и нужно винить только себя. Почему ты не стал искать ее дальше?

— А ты? Ты почему из двух случаев, нашел только Киру? А как же твоя мать? — меня взбесили его слова. Хотелось взорваться от правильности его слов, хотелось ударить, размазав его идеальный нос по самодовольной мине.

— А кто тебе сказал, что я не знаю, где она? Я прекрасно осведомлен обо всем, — зарычал Влад, сжимая мою руку все сильнее и сильнее. — Определись за что именно ты ее наказываешь, а потом вспомни, что ты мужик и поговори с ней!

— С ней так не прокатит, — выдохнул я и навалился на забор, подняв голову к небу, откуда повалили огромные хлопья снега. — Ее нужно путать, пока она не забудет путь отхода, иначе она будет сбегать постоянно. Знаешь, сколько пришлось пережить, чтобы заставить ее переехать ко мне?

— Вы жили вместе?

— Да, было дело, — я снова закурил, сжав мягкий фильтр зубами. — Но это все в прошлом.

— Макс, разберись? Со всем нужно разобраться, слышишь? И у себя в голове порядок наведи и с Лизой поговори, ну и с родителями, конечно.

— Если ты переживаешь за проект, то прекрати. Ты же прекрасно знаешь, что все, чем кичатся мои родичи принадлежит мне. Так дедуля распорядился по завещанию. Отец, конечно, не в восторге, мягко говоря, но ему придется с этим смириться. А насчет Лизы, то я тут тебе ничего пообещать не могу. Она моя, понимаешь? До коры головного мозга моя! И меня бесит, что она водит носом, стараясь сделать вид, что ничего не произошло. Нет, Влад, спокойствия не жди…

****Лиза*****

— Ты не расскажешь? — Дэн крутил чашку кофе по стеклянной поверхности стола, внимательно наблюдая за каждым моим движением рук.

— Смотря, что ты хочешь услышать? — я просматривала ежедневник, куда заботливые медсестры вписывали плановые операции.

— Я видел, как вы говорили. Видел, как ты сама его поцеловала! — зашипел он, резко наклонившись в мою сторону.

— Кхм… - от его выпада я подавилась, согнувшись от спазма в горле. — И давно ты за мной шпионишь?

— Что он говорил? — Дэн не слушал меня. Сузившиеся глаза и трогательно-розовый румянец гнева на щеках выдавали его с потрохами.

— Это неважно! — захлопнув кожаную книжку, бросила ее в сумку и встала, чтобы вымыть чашку. — Дети! Сколько можно вас ждать?

— Нет, Лиза, они снова тебя опозорят, слышишь? Они снова раздавят тебя!

— Кто они, Дэн? — я внимательно смотрела на лестницу в ожидании детского топота, но не было ни звука.

Подойдя к окну, растянулась в улыбке, потому что мои маленькие "копошата" уже были по уши в снегу. Дотронувшись пальцами до стекла ощутила приятную вибрацию от их визга. Они пытались скатать большие шары, чтобы выиграть в конкурсе на самого большого снеговика, который начнется завтра. С такими темпами все детишки нашего поселка соберут весь снег, оголив яркий искусственный газон на улицах.

— Макс и его любящие родители, — Дэн положил ладони мне на плечи, чуть надавив большими пальцами в ямки у ключицы.

— При чем здесь Макс? — от одного упоминания этой любящей пары, мне стало жарко. Дернув плечами, сбросила его руки.

— А ты думаешь, что это было без его участия? Да? Только он мог дать им те кошмарные фотографии из-за которых тебя исключили из программы стажировки в Вене!

— Дэн, поверь, Макс тут не при чем. Он никогда бы не смог такого сделать, — открыла шкаф, перебирая вешалки с одеждой, но перед глазами всплыли позорные кадры десятилетней давности, когда придя в госпиталь, я обнаружила, что на доске с расписанием операций висят мои обнаженные фотографии. Зажмурила глаза и выдохнула.

— Мам! Мам, можно мы пойдем к тете Кире? Дядя Влад сказал, что будет учить нас кататься на коньках! У них есть выход к речке, а у нас нет! — Мила влетела в дом, поскользнувшись на заснеженных ботинках на каменной кладке прихожей.

— Осторожней, а то сломаешь себе что-нибудь! — машинально сказала, даже не поворачиваясь к дочери. Рука остановилась на вешалке с пуховиком.

— И ничего я не сломаю! — Мила маневрировала, стараясь схватиться за что-нибудь. И, ухватившись за большую напольную вазу, с грохотом рухнула навзничь, не забыв потянуть за собой хрупкий сосуд.

— Я ж говорила, что сломаешь. Дэн, неси веник, а ты, барышня, не шевелись, а то порежешься!

— А вот и ничего я не по… — Мила вовремя прикусила язык и замерла на полу. — Уже все?

— Этой вазе больше лет, чем тебе, — проворчала Буля, играючи шлепнув веником внучку по заднице. — Ее дед привез из Чехословакии.

— Уже и страны такой нет, — шептал Дэн, собирая крупные осколки.

— Страны нет, а ваза была! — взвизгнула Буля и со всей силой ударила смеющегося Дэна. — Еще посмейся, а то я покажу тебе русское радушие!

— Буля, — я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. — Я убежала. У меня сегодня три операции, к ужину не ждите.

— Ты постоянно убегаешь! Ты чего опять в джинсах? И шапка эта, как использованное… — она многозначно посмотрела на Милу, — средство безопасности при контакте с мужчинами.

— Это "носок", — уже не скрывая смеха, я обернулась к зеркалу.

— То-то и видно, что кто-то поносил, а потом ты натянула на голову. Опять пуховик, сапоги. Лизка! Ты же женщина!

— Какая разница? Ведь мне все равно потом в розовый костюмчик с медвежатами переодеваться.

— Вот тебе все равно, а к нашему соседу напротив сегодня такая шикарная дама приехала! И шпилька, — Буля размахнула руками, чтобы преувеличить высоту каблука для красного словца. — И прическа! А ты что? Опять не накрасилась, губы покусаны. Кто тебе их постоянно кусает? Мне мать рыбьим жиром мазала…

С этими словами старушка убежала на кухню, продолжая ворчать себе под нос.

— Не вздумай, — прошипел Дэн, схватив меня за лямку сумки.

— Я? Чего? — вырвала сумку из его рук и выскользнула в гараж, как можно быстрее. В голове только и стучали слова бабушки. Дама? К Максу?

Вырулив на улицу, остановилась, сделав вид, что жду, пока закроются автоматические ворота. Напротив нас было несколько домов. Кого она имела в виду? Но стоило мне тронуться, как руки сами повернули руль в сторону переулка. Спрятав машину за кованой решеткой палисадника, выскользнула. Сухие пышные кусты роз, крытые шапками снега спрятали мою маленькую машинку от посторонних глаз. Вернее от глаз моих родных.

Не отдавала я себе отчета, зачем иду туда. Но мне просто необходимо было посмотреть на ту, кто приехала к нему на высоченных шпильках. Дернула калитку, которая естественно, оказалась не запертой. Здесь, вообще, мало кто парится по этому поводу.

Прочищенная кирпичная дорожка вела к главному входу в большой дом из кругляка. Уже у двери я заметалась, не понимая, что делать дальше. Ввалиться туда и разогнать всех *лядей метлой. Зачем? Да, какая к чертям разница — зачем? Затем, что я так хочу!

— О! Как раз кстати, — у дверей я нашла веник.

Или вернуться в машину и смыться на работу, кстати, на которую я уже опаздываю? Но нет же, меня трясло так, что я не готова была отступать, даже понимая, что выгляжу весьма комично. Спустилась с крыльца и стала обходить дом, заглядывая во все окна подряд. Рисовала в голове картины, практически порнографические, от которых румянились щеки. Щурилась и ждала, что увижу распластанную даму на барной стойке, почти видела, как ее длинные шпильки впиваются в упругую задницу Макса. Злилась и стыдилась. Хотелось закричать и вбежать в дом, размахивая повидавшим виды веником. Улыбнулась, представив, как грязные прутики погружаются в идеально уложенные волосы.

Бесилась не от того, что караулю его у него же дома, не потому что он оказался прав, и фактически я сама пришла к нему, а потому что не могла заставить себя уехать. Бесилась от того, что нутро победило мозг, нервные сигналы в котором сопротивлялись из последних сил в последнее время.

Обходила дом, погружаясь в глубокие сугробы до колена, понимая, что из окна мне ничего не увидеть, поэтому даже не успела испугаться, когда быстрым шагом, даже не пытаясь спрятаться, направилась в сторону парадного входа.

— Нужно просто войти, Лиза! — уговаривала саму себя, сжимая дверную ручку дрожащей рукой.

Постояв всего мгновение, я ворвалась в дом, даже не пытаясь сохранить тишину. Казалось, что даже стены зашатались от моего желания убедиться, что он не один. Лишь крадясь по длинному коридору, я ощутила всю нелепость ситуации. Он же чужой, тогда чего я крадусь? Почему дрожу и еле дышу от приступа паники, что окажусь права? Он, конечно, мужчина и ему нужна женская ласка, но ведь это мой мужчина! Мой — чужой мужчина.

Снег с сапог стаивал и оставлял мокрые кляксы на черном дубовом полу. Я замерла, прижав веник к груди, как только добралась до развилки, откуда уже виднелась гостиная и кухня, на которой навоображала себе распластанную брюнетку на головокружительной шпильке.

Выдохнув, сделала шаг в сторону кухни. Яркое солнце слепило из не задернутых занавесок. Комната была пуста. Ни звука, ни запаха — ничего. Я не знала, что и делать дальше? Сбежать? Или остаться?

— Привет, — Макс быстро сбежал по лестнице, поддерживая полотенце на бедре одной рукой, а второй он заправлял кофемашину, нажимая многочисленные кнопочки.

И вот только сейчас я поняла всю абсурдность ситуации. Да, в смысле поняла? Я ощутила ее на собственной шкуре. Кожа запылала, а живот скрутился в узел. Только до сих пор не поняла от чего конкретно: то ли от стыда, накрывшего меня, как медный таз, то ли от вида его спины и бедер, прикрытых только черным полотенцем? Капля пота скатилась по лбу и упала на нос, она двигалась так медленно, удваивая все напряжение, стягивающее меня. Боролась с желанием притронуться и прижаться к нему со спины, впитывая аромат мужского тела. Хотела пройтись острием ногтя по вибрирующей жилке от уха до ключицы.

— Кофе?

— Нет, — выдохнула я, и капля пота упала.

— Тогда приступим? — Макс закурил и сел на высокий стул. — Или ты продолжишь прижимать грязный веник к лицу?

Я прикусила губу, чтобы не застонать. Его тело. Оно…Оно стало другим. Такие мягкие, но четкие линии рельефа заставляли мое сердце разгонять кровь по венам с усиленным темпом.

— К чему? — еле выдавила я, продолжая стоять у окна.

— К переговорам. Мои условия остаются в силе. Пять свиданий и никакого секса.

Он сказал это слово, а я снова закусила губу, чтобы сдержать стон.

— С чего ты взял, что я соглашусь?

— А с того, милая, что ты пришла сама, — Макс встал и стал медленно двигаться в мою сторону.

— Я пришла одолжить веник, — шептала я ища поддержку сзади.

— Мани, ты ж меня не обманешь, — он остановился в метре от меня, не спуская ни на миг от меня пристального взгляда. — Хочешь я расскажу все, о чем ты думаешь?

— Нет…

— Да, Лизавета Манилова… Или, как там теперь твоя фамилия?

— Манилова, — шептала я, а Макс продолжал приближаться по миллиметру, погружая меня в облако своего аромата.

— Ты согласна?

— Нет, Максим, мы чужие. Это ни к чему, — как только я договорила, Макс вздрогнул и отвернулся, отправившись к барной стойке.

— Хорошо.

— Хорошо? — я взвизгнула так громко, что в собственных ушах зазвенело. — В смысле хорошо? Все? Наигрался?

— Так я не понял: ты согласна или нет?

— Нет!

— Ну, хорошо. Я понял, — он долил кофе и повернулся в сторону лестницы.

— Ты куда?

— На работу собираться, — он говорил так спокойно, что хотелось заорать, ну или просто ударить его.

— Не смей уходить от меня!

— А то что? — он рассмеялся, но тем не менее остановился.

— Я согласна! — вскрикнула я и бросила в него веник, который до сих пор сжимала.

— Только запомни, меня больше не интересует прошлое. — Макс подмигнул и свернул за угол. — Завтра в пять. Я заеду за тобой на работу.

— Но я не могу уйти так рано!

— Можешь, Мани, можешь…

Глава 8.

— Лиза!

— Что? — выбросила эти слова довольно резко и раздраженно, от чего сама поморщилась. Сжимала косяк дверного проема с такой силой, что облупившаяся белая краска стала трескаться и неприятно врезаться в кожу ладоней. Немного выдохнула, выталкивая густое чувство саморазочарования. — Говори, Маша.

— Там…Там мужчина утверждает, что Вы сейчас выйдете к нему, — Маша опустила взгляд, а ее щеки зарумянились. — Он перекрыл подъезд к приемному!

— Мужчина? — я завернула волосы в большое полотенце и надела чистый костюм. — Маш, отдай это прачке?

— Хорошо, — медсестра прижала к себе пакет с испачканной формой. — А что передать ему?

— Передай ему, что я была вне себя, когда согласилась на его авантюру. Пусть считает, что я проиграла и отправляется домой.

— Хорошо, — Маша поправила розовую шапочку и бегом умчалась из душевой, где я провела час, чтобы отмыть себя от следов собственной несостоятельности и запаха потери, который теперь будет преследовать меня очень долго. Я не смогла помочь. Сегодня я проиграла. Но завтра все будет иначе.

Сколько раз мне приходилось повторять эти слова? Ровно девятнадцать раз. Подняла руку, на запястье которой было выбито ровно восемнадцать крохотных звездочек. Следы чернил, еле заметные на коже, повторялись рваными краями в душе. Перед тем, как войти в операционную я каждый раз пересчитываю их, моля Бога, чтобы завтра мне не пришлось снова идти в местный тату-салон, чтобы нацарапать на коже очередное свидетельство господства смерти над слабым человеческим телом.

— Девятнадцатая… — не могла унять слезы, скатывающиеся по щекам.

Крупные капли падали на белую кофту костюма и расплывались в неровные кляксы от не до конца смытой туши. Дрожащими пальцами растирала пятна, но их становилось все больше. И все, что мне хотелось — отмотать время вспять. На пару месяцев назад и оказаться там, в небольшом кабинете УЗИ, когда молодой врач не настоял на дополнительном обследовании перепуганной беременной женщины. Хотелось вбежать туда и объяснить, что дополнительное УЗИ в перинатальном центре и пара анализов менее опасны, чем неизвестность.

— Лиза! Лизавета! — визг из коридора выдернул меня из размышлений. — Мужчина! Туда нельзя, я вызову полицию!

— Мани?

— Что? Что? — завизжала я и вскочила с кафельного пола. — Тебе плохо объяснили? Никуда я с тобой не поеду. Все отменяется! Слышишь?

— Прекрасно слышу, ведь ты орешь, как ненормальная, — Макс застыл в дверях, внимательно осматривая меня с ног до головы.

— Тогда проваливай!

— Да, конечно, — Макс резко шагнул вперед и одним взмахом руки перекинул меня через свое плечо. — Только ты пойдешь со мной.

— Мне. Мне нужно работать, — шептала я, пока Макс, под внимательные взгляды пациентов и врачей, нес меня по коридору.

— Сегодня тебе нельзя работать. И это не обсуждается, — по его голосу было понятно, что он намерен вывести меня за пределы больницы, чего бы это ему ни стоило.

— Макарова, немедленно в палату. У Вас же тонус! Камилова, завтра я вас с малышом выпишу, если на взвешивании все будет хорошо, — выставив руку вперед, уперлась в пояс его джинсов и приподнялась, чтобы рассмотреть невольных зрителей. — Маша, приготовь Петренко к операции. Завтра в восемь утра. И результаты анализов скинь мне на почту. Я буду ждать. И накрути лабораторию, как ты умеешь? Мне нужны анализы сегодня!

— Сама оденешься или как? — Макс поставил меня на ноги только тогда, когда мы вошли в мой кабине.

— Надо же, даже не запыхался, — я пожала плечам и, отряхнув босые ноги, стала натягивать носки. — Я уже не та тоненькая березка, которую можно было таскать без устали.

— Я как знал, что ты решишь отрастить соблазнительную массу на бедрах, поэтому проводил очень много времени в зале.

— Какой проницательный.

Хотелось кричать и крушить, а широкая грудь Макса подходила для этого просто идеально. Скинула хлопковые штаны и натянула джинсы, не сводя с него взгляда. Все ждала, что он опустит глаза, что даст повод расквасить его лицо, но нет. Максим смотрел в глаза, не отводя взгляда. Мягкость и родное тепло понимания душили меня, вытягивая всю боль. А меня это бесило. Бесило так, что хотелось сбежать!

— И не думай, Мани, а если ты и дальше будешь коситься в сторону двери, то я заберу тебя прямо в таком виде. Ясно?

— Черт! Откуда ты взялся? Откуда ты свалился на мою голову? — одним рывком стянула полотенце с головы и, наклонившись, включила фен, чтобы высушить волосы. Несмотря на шум, я кричала. — Я жила тихо и спокойно, пока ты со своим идеальным профилем и шикарной задницей не вломился в мою жизнь. Я ненавижу тебя, слышишь? Я так хорошо жила! А ты знал, что у меня двое детей? Ой, что тебе не донесли?

Даже сквозь шум фена, я слышала его горький вздох и невольно прикусила язык, чтобы не расплакаться.

— Ну все, хватит. Я был слишком терпелив, — Макс схватил с вешалки мой пуховик и, завернув в него, как новорожденную, вытащил из кабинета.

— Сволочь! — взвизгнула я и чудом успела подхватить кожаный рюкзак, висевший на дверной ручке.

— И я обожаю тебя, — прошипел он, перескакивая сразу через две ступени. Он бежал по служебной лестнице, периодически прижимаясь к стене, чтобы пропустить бегущих медсестер и врачей. Его руки прижимали меня к себе так крепко, будто он боялся уронить что-то хрупкое и очень важное.

Выскочив на улицу, он заботливо натянул капюшон на мои недосушенные волосы и быстро втолкнул в прогретый салон машины.

— Если попытаешься сбежать, то я увеличу количество наших встреч на неопределенное количество. Ясно? Меня не остановят ни твой муж, ни дети. Ясно? — он сжал челюсть и хлопнул дверью так сильно, что я автоматически схватилась за перепонки.

— Бывший.

— Что бывший? — Макс влетел в салон, как вихрь, выжав педаль газа еще до того, как закрыл дверь.

— Муж бывший, — выдохнула я и откинула козырек, где должно было быть зеркало.

— Черт! Даже Дэн не выдержал тебя? — Максим рассмеялся, запрокидывая голову назад. — А помнится, он хвостиком бегал за тобой по всему универу, а уж в госпитале просто наступал на пятки, несмотря на то, что специализировался, кажется, на педиатрии.

— Между прочим, это он зашил твою руку, когда тебя привезли твои родители. Помню, как Маман визжала, что тебе нужны пальцы! Она повторяла, что ты гениальный пианист.

— Ага, твой Дэн упорно старался изуродовать мою ладонь, пока не вмешалась одна синеволосая девчонка в розовом костюмчике.

— Ой, точно, — я уже не могла сдерживать смех, потому что перед глазами возникла картинка того дня. Испуганного Макса привезли в госпиталь ночью, а в приемной, как на зло были только два ординатора первого года практики.

— Вот видишь, мы же можем разговаривать нормально? — улыбка с его лица мгновенно исчезла. — Не обязательно трястись, как только видишь меня горизонте.

— А тебе не обязательно смотреть на меня так, будто имеешь на меня документ на право пожизненного пользования. Черт! — бросив взгляд в зеркало, увидела, что все мое лицо было в разводах от туши. — Куда я в таком виде?

— Нормальный вид. Рабочий.

— Ага, сам-то, наверное, привык общаться с более ухоженными дамами? — я выдохнула, вспомнив, что успела натянуть хотя бы джинсы и сапоги. А вот больничная рубашка так и осталась на мне.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— А почему бы и нет? — нарыв в рюкзаке влажные салфетки, я отчаянно пыталась стереть остатки слез. Проклинала себя за то, что не приняла его слова всерьез, что не оделась приличнее, отправляясь на работу. Думала, что он пошутил.

— Тогда начнем с того, что ты сбежала с этим утырком? — Макс растянулся в улыбке, но только слегка подергивающийся край губы выдавал его нервозность. — Мы приехали.

— Куда приехали? — убрав козырек, осмотрелась. Мы стояли на парковке торгового цента. — Что? Ты меня потащишь туда?

— Нет, — Макс подмигнул и выскочил из машины. — Ты сама пойдешь.

— Он не утырок, — прошипела я, спрыгивая на снег, гордо игнорирую протянутую ладонь с едва заметным белёсым шрамом в форме буквы Л у большого пальца. Но, не рассчитав высоты внедорожника, благополучно поскользнулась.

— Хватит, Мани. Хватит, — Макс подхватил меня за капюшон и подтянул вверх. В нос ударил его легкий аромат парфюма. — Если я протягиваю тебе руку, то ты будешь ее принимать. Ясно?

— Да.

— Ну и отлично, — Макс взял меня за руку и потянул к центральному входу.

— Куда ты меня ведешь?

— В кино, — он протолкнул меня на эскалатор первой, продолжая удерживать мою ладонь в своей.

— Куда?

— В кино. На нон-стоп.

— Ты сдурел что ли? — развернулась, но напоролась на его улыбающуюся красивую рожу. — Я и не помню, когда ходила в кино.

— Я знаю, Мани. Шагай, хватит сегодня падать, а то могу подумать, что тебе нравится, когда я ношу тебя на руках.

— Ой, я говорила тебе, что ты слишком самонадеян?

— Это самое ласковое из всех эпитетов, что я читаю в твоих глазах. — Макс махнул кому-то. — Все готово?

— Да, Максим Александрович, — девушка выскользнула из-за прилавка кассы. — Вы опоздали, но мы попридержали сеанс.

Брюнетка в полупрозрачном платье подпрыгивала, периодически перекидывая густую копну волос. Она бросила в мою сторону взгляд, полный уничижительных искр. Конечно, куда мне до нее? Салатовый пуховик до колен, чтобы было тепло, черные джинсы и спутанные волосы, торчащие из-под капюшона, где пыталась скрыть свою не накрашенную мину с красными от слез глазами.

— Отлично, — Максим потянул меня в сторону кафе.

— Хватит таскать меня, как куклу!

— Перестану, как только ты прекратишь брыкаться, падать и смотреть на людей, как загнанный зверь. Все и так думают, что я украл тебя, — Макс достал одной рукой бумажник. — Два больших попкорна, одни соленый, а второй карамельный. Большую колу, воду без газов, ванильное мороженое и кофе. В ведрах продаете?

Он улыбнулся, чуть сильнее сжав мою ладонь.

— Можно подумать это не так.

— Нет, Мани. Ты сама пришла. Я только помог одеться, спуститься и, как настоящий джентльмен подвез.

— Джентльмен. Ага. Как же.

— Нам все это в третий зал, — Макс бросил парню несколько купюр и вновь потянул меня вперед.

— Тебе что и попкорн приносят? Хорошо устроился, Корф.

— И не говори, Мани, — он махнул сотруднику, что сонно караулил у дверей.

— Хватит меня так называть. Ты же знаешь, что мне это не нравится.

Мы вошли в темный зал с огромными кожаными диванами. Застыла, когда поняла, что небольшой зал совершенно пуст.

— Мы будем одни?

Макс скинул куртку и, бросив телефон на стеклянный столик, упал на диван.

— Да, давай скорее. Парни и так нас ждали, — он требовательно похлопал на место рядом с тобой.

— Ха, — меня так и тянуло перечить ему, поэтому я села на соседний диван, вытянув ноющие ноги на массажные валики.

Спустя мгновение в зал вошла брюнетка с большим подносом. Она держала идеальную осанку, старательно выпячивая грудь вперед:

— Максим Александрович, кофе в самом большом стакане, что мы нашли, — я чуть не прыснула, увидев огромную чашку в виде супницы с дымящимся ароматным напитком. — Если нужно что-то еще, то я рядом.

— Хорошо. А теперь скажи там, что мы ждем начала!

Брюнетка смылась, а как только дверь закрылась зал погрузился в приятную темноту, разрезаемую лишь яркой подсветкой ступеней на лестнице. Максим скинул обувь и улегся на диван, обняв ведро попкорна. Он подбрасывал зерна в воздух, ловя их ртом. Я терпеть не могла, когда он так делает, потому что после очередного просмотра фильма гостиная больше походила на кухню ресторана, на полу которого валялись остатки еды.

— Отдай мой, — крикнула я, но вместо этого получила попкорном в лоб.

— Нет, пока ты не сядешь рядом, — он даже не повернул головы, внимательно следя за экраном.

— Куда? Ты ж развалился, как раненый зверь!

— Как раньше, Лизи, — прошептал он и приподнялся.

Не знаю почему, но я встала. Скинула сапоги и села в угол дивана, поджав под себя ноги, и как только я перестала шевелиться, Макс уложил голову мне на ноги.

— Тишина, — прошептал он. Как тогда… Как всегда….

***

Ехали мы в машине в полной тишине. За окном уже давно стемнело и город вспыхнул ярким светом фонарей и неоновых вывесок. Какое-то необъяснимое спокойствие уютно устроилось меня в груди. Я лопала мороженое, окуная его в горячий кофе, а потом посыпала сладким хрустящим попкорном. А Макс то и дело кидал в меня своим, когда я шевелилась или громко хрустела. Никаких разговоров. Только кино и его профиль, освещенный яркими вспышками огромного экрана.

А при просмотре какого-то ужастика, я вскрикнула, Макс поднялся и сел, перебросив свою руку на спинку дивана. Он почти не касался меня, но я всей кожей ощущала его тепло и спокойствие.

— Стой, можешь отвезти меня к больнице? Я оставила свою машину, а мне еще нужно в одно место, — взгляд упал на своё запястье.

— Ладно, — он внимательно смотрел на меня, пока мы стояли на светофоре. — Это какое-то конкретное место?

— Нет.

— Отлично, — он перестроился из левого ряда в крайний правый, вызвав истерику у других водителей. И через пару минут мы уже стояли у входа в тату-салон. — Мне с тобой можно?

Я лишь пожала плечами, когда опустила ладонь в его руку.

— Сколько?

— Девятнадцатая, — прошептала я и мир перестал существовать, потому что слезы затянули глаза.

— Идем…

Больше он не проронил ни слова. Молча держал меня за руку, когда мастер выбивал очередную звезду на запястье. Молча заехал в аптеку и купил все для обработки татуировки и молча отвез домой, галантно открыв дверь своего авто.

Если бы ты накалывала победы, то на тебе бы уже не было ни одного целого места. Ты была бы ходячей звездочкой. Подумай об этом? Послезавтра в шесть.

— В восемь, — прошептала я, не желая отпускать его. — В шесть слишком рано. Я ничего не успею.

— В восемь…

Глава 9.

***Максим****

— А что будет дальше? Что, Максим? — прошептала Лиза и отвернулась к окну, привлеченная звуком очередного самолета.

Наше второе свидание прошло в уютной темноте автомобиля под мощный звук самолетов, взлетающих прямо у нас на глазах. Огромные стальные "птицы" поднимали в воздух клубы легких снежинок, в которых отражались яркие огни взлетной полосы.

Лиза от восторга каждый раз закрывала рот рукой и вжималась в широкое кожаное кресло, чуть сжимая мою ладонь. Этот простой, такой наивно-детский жест пробуждал во мне все чувства, что были плотно закрыты за бронированной дверью, которую рано или поздно придется открыть. Я уже почти привык, что каждый день окунался в прошлое.

— Что? — снова спросила она и обняла подтянутые колени.

— Что ты имеешь в виду?

— Я уже не та березка, что готовила кофе..

— …голой у самого окна, — я рассмеялся, завершив ее мысль. Невольная улыбка растеклась по моему лицу.

— Да, — она улыбнулась и, сделав большой глоток кофе из картонного стаканчика, вытянула сигарету из моей пачки, валяющейся в бардачке. — Я больше не одна. Со мной длинный шлейф обязанностей, трудностей и бессонных ночей. Мы видим друг в друге прошлом. Я все больше убеждаюсь, что лелею те воспоминания молодости, когда была счастлива. Когда по утрам бежала на работу, потому что голодала по знаниям и сложным случаям, а вечером наоборот — мчалась домой, чтобы скинуть с себя одежду и упасть в объятия того, кто принимает меня такой странной девчонкой с синими волосами, пирсингом и с неконтролируемой тягой рассказывать странные и, порой отбивающие аппетит истории.

Лиза покрутила сигарету в пальцах, словно сама не могла решиться закурить, но все же щелкнула золотой зажигалкой и приоткрыла окно, впуская в разогретый салон поток свежего морозного воздуха.

— Я до сих пор не понимаю, чего ты хочешь добиться этими свиданиями, — она плотно обнимала фильтр своими розовыми губами, а потом отводила сигарету и внимательно наблюдала, как тонкая струйка дыма послушно исчезает в узкой щели окна.

Она сходу схватила меня за причинное место. Попала прямо в точку. Я ощущал потребность в ней, чувствовал себя на месте, когда она оказывалась рядом. А как только она исчезала, все таяло, возвращая меня в скучную реальность. Мой мир лопнул, рассыпавшись на два отрезка: до ее ухода и после. Когда она говорит о прошлом, мне хочется уточнить, о чем она говорит? О том времени, когда мы были счастливы вместе или когда старались стать счастливыми поодиночке? Что, черт побери, она говорит? Как я могу принять решение, если смотрю на нее и вижу сплошное сомнение, надавив на которое, рискую не увидеть ее следующим утром. В умении исчезать из моей жизни она показала себя по высшему разряду.

— А ты чего хочешь, Лиз? — я расстегнул куртку и, откинув кресло, лег, вытянув затекшие ноги. — Я не тащил тебя за шкирку, смотрю ты даже сегодня накрасилась?

— Я не знаю, — Лиза покраснела и, достав влажные салфетки, стала стирать с лица пудру и румяна. — Было время, когда я допускала мысль, что мы могли бы стать любовниками. Как думаешь?

— Хм, Мани… Это так в твоем стиле, — рассмеялся я и отвернулся от нее, чтобы не закричать, выдав чувство разочарования. — Делать то, чего хочешь ты.

— Но зачем тебе мои проблемы. Вернее, не так. Дети — не проблема, они моя новая жизнь, без которой я больше не смогу. Просто у меня уже все есть…

— Вот именно, Мани. У тебя все есть, поэтому ты готова бросить мне кость в виде секса в свободное от работы и детей время. А если меня это не устраивает?

— Не устраивает больше, чем принять женщину с двумя детьми? — она расхохоталась так громко, что я даже вздрогнул. — А что скажет твоя маман? Боюсь, что она не переживет.

— Я перестал позволять людям думать, что им выдана доверенность на управление моей жизнью, у меня на это аллергия, слышишь? И не думай, что ты меня знаешь, что можешь снова решить за двоих. Я больше не позволю тебе и думать об этом. Ты права, возможно, я и сам не до конца понимаю, как и что делать дальше, но прекрасно знаю одно — тебе больше от меня не спрятаться. Тебе понятно?

— Хорошо, но ты перестань думать, что наличие детей — это что-то малозначительное. — Лиза повернулась, остановив свой взгляд на мне.

Ее карие глаза блеснули чем-то незнакомым, болезненным. Одним движением она расплела свой строгий пучок, разбрасывая вьющиеся локоны по плечам. На лице теперь не было ни грамма косметики, длинные ресницы с выгоревшими кончиками светились от яркой подсветки, а мягкие губы чуть припухли от того, что она то и дело закусывала их перед тем, как что-то сказать. Именно это меня и бесило, я нутром чувствовал, как она просчитывает каждое слово, сказанное мне, но еще большему анализу подвергались мои слова. Я словно сидел за покерным столом. Приходилось смотреть на противника, оценивая его умение блефовать. А этой девчонке кто-то явно преподал хороший урок не пускать никого в ее светлую душу. Что-то запретно-тягучее окутывало меня, уютно заворачивая в опасную паутину. Остается один вопрос — кто это?

Возможно, Влад прав? Ей кто-то помог? Ведь довольно сложно покинуть страну, не оставив и следа. А, может, Влад знает? Кира могла ему рассказать то, чем делилась с ней Лиза.

— Я не хотела уходить, — на выдохе прошептала она, перехватив мою руку, когда я уже собрался вынырнуть из тяжелой духоты салоны на свежий воздух. — Слышишь?

— Ты думаешь, что мне стало легче?

— Нет?

— Нет…Теперь мне хочется убить того, кто помог тебе принять это решение….

****

— Ну, и к чему все это? — отец вошел в мой кабинет и обернулся, осматриваясь.

Просторный кабинет на предпоследнем этаже" Демидовского" пришлось выгрызать с боем, потому что кроме Кирилла и Никиты никто не поверил, что мне нужен собственный угол. Влад рассмеялся и, переглянувшись с Андреем, бросил мне связку ключей.

… -Там был кабинет главного архитектора, но теперь он ему больше не нужен, поэтому осваивайся. Там одна секретарша на два кабинета. Не подеретесь?

— Постараемся, — Никита чуть прищурился. — Только попробуй обидеть Миру и полетишь вниз головой с двадцать седьмого этажа. Усек?

— Оу… Да там семейный подряд? — рассмеялся я, перебирая пальцами ключи в кармане пиджака.

— Она решила поработать, пока я не найду хорошего помощника. Раз уж мы будем делить с тобой офис, то, может, ты поможешь? Потрясешь своих дружков?

— Договорились, партнер…

И, повторив движение отца, я крутанулся в кресле, осматривая чересчур светлый и пустой кабинет. Серая паркетная доска перетекала с пола на стену за главным столом. Витражные окна пропускали весь свет этого города. Казалось, что тяжелые тучи с не выпавшим снегом летят мимо, неслышно царапая стекла своими пышными боками.

— Что ты имеешь в виду? — я хотел было предложить отцу кофе, но вспомнил, что Мирослава уехала, бросив нас разбираться с бытовыми проблемами самостоятельно. Она любезно согласилась помочь мне обустроить кабинет. Вернее, она с радостью забрала мою карту и умчалась с работы, оставив Никиту одного. Именно поэтому мне пришлось опустить роль-ставни на стеклянной двери, потому что стало страшно наблюдать за его яростно-красным лицом.

— Зачем тебе кабинет? — он бросил кожаный портфель на стол и стал стягивать кашемировое пальто. — Сначала дом, в котором ты осел спустя столько лет скитаний по номерам отелей, а теперь и офис. А дальше что? Свадьба и дети?

— А ты против?

— Я не готов становиться дедушкой пока, думаю, что и мама не сильно обрадуется, когда ее громко начнут называть бабушкой.

— Хм, тогда напишите мне смс, когда можно будет жить? А то как-то не хочется вас расстраивать. Но если можно, то иногда вспоминайте, что мне уже скоро тридцать пять.

— Ох, ЧЕРТ! Мой сын вспомнил о том, что ему уже не двадцать! — отец театрально рассмеялся, схватившись за сердце, которое почему-то у него находилось справа. Хотя чему я удивляюсь? — А я все ждал. Все время жду! Сначала ждал, пока ты набренчишься на пианино и гитаре, затем ждал, пока ты напьешься. А теперь? Теперь, сын, чего от тебя ждать? Становится страшно…

-..потому что не знаешь, чего ожидать?

— Да.

— Поздравляю, папа, это называется взрослой жизнью, куда даже родителям вход запрещен.

— Ладно, это самое меньшее, что беспокоит нас с мамой. Мы не понимаем, почему ты ввязался в эту авантюру с клиникой?

— Мы уже говорили на эту тему, пап. Поэтому, если у тебя больше нет вопросов, то я поеду. Сегодня праздник Снеговиков. И я серьезно намерен победить!

— Черт, Максим! Ты понимаешь, что отворачиваешься от семьи, вкладывая деньги в бизнес, что никогда не будет принадлежать тебе?

— Да, пап. Я понимаю, что ты очень расстроен. Но боюсь, что тебе придется вернуться к себе домой без ничего. Ты бизнесмен с большим стажем, поэтому если хочешь расширить сеть своих отелей, то придется рассчитывать исключительно на собственный доход, а не на дедушкино наследство. Может, не стоит дважды в год реконструировать огромный замок, где вы живете с матерью вдвоем? Тогда, возможно, тебе больше не придется побираться у порога неблагодарного сына?

— Отец! — он откинул голову, театрально взывая к небесам. — Теперь-то ты видишь, что совершил чудовищную ошибку? Ты видишь, кому доверил все мои деньги!

— Мои деньги, пап. Теперь они мои, — я еле сдерживался, чтобы не перейти на крик. Поэтому молча открыл дверь, намекая на то, что разговор окончен.

— Мальчики? Чего сидим? — Мирослава столкнулась с моим отцом у лифта, откуда она выпорхнула, волоча за собой большую коробку. — Здрасьте, Сан Саныч. Пока, Сан Саныч.

Она нахмурила брови, а потом отмахнулась, словно прогоняя ненужные мысли:

— У нас сегодня великое событие. Предлагаю поделиться!

— Ну, чего ты таскаешь тяжести? Костя на посту не мог тебе помочь? — Никита почти перепрыгнул через стол, вырывая у Миры коробку.

— Да она легкая, там картины для кабинета нашего великого Боса!

— Ой, Мирослава, я умоляю тебя, давай воздержимся? Мне на сегодня хватит неприятных разговоров.

— Отлично, тогда едем? — она открыла шкаф, вытаскивая пальто Никиты. — Поделимся на женскую и мужскую команды!

— Я думал, что там участвуют только дети, — Влад, привыкший пренебрегать лифтами, вбежал в приемную через черный ход.

— Ага, а ты в курсе, что Мурашов и Кристина будут помогать своим племянникам? А они не живут на нашей улице! — Мирослава быстро закуталась в пушистый шарф. — Поедем на лифте, так быстрее! И Ивановы с центрального проспекта тоже решили проявить родительское рвение. Это ж поселок бизнесменов. Товарищи, вы действительно думали, чтосудьям придется оценивать покосившиеся снеговики размером с детскую игрушку? Я вас уверяю, что уже сейчас мы наткнемся на высоченные заготовки! Там никто не любит проигрывать.

— А критерии? — на следующем этаже вошел Андрей. — Условия есть? Высота, фундаментная база, оригинальность фасада?

— Этажность? — перебил Влад.

— Вы еще про уникальность строительного материала поинтересуйтесь, — рассмеялась Мира. — Это снеговики. Все, что вам нужно знать — они делаются из снега, ведра, морковки и других подножных материалов….

****

— Да вам капец! — кричала Мира, проводя пушистой варежкой по горлу. — Мы тренировались всю неделю. Вам нас не победить!

Девчонки стояли на противоположной стороне улицы, гневно размахивая руками.

— Использовать лопаты запрещено, слышите? — Кира топала ногой, наблюдая, как Андрюха и Никита нагребают огромные кучи снега. — Не загребайте снег с нашего переулка!

— Я уже тут, — Влад принес ведро воды. — Надеюсь, что это нам поможет?

— Должно сработать, — я помогал ногами сформировать рыхлый снег в видимость шара. — Как выглядит снеговик? Он принципиально должен быть такой сложной геометрической формы? Может, сделаем его треугольным? Кто был ответственным за сбор информации?

— Дядь, Вы и правда не знаете, как выглядит снеговик? — меня потянули за куртку.

— О, а ты кто?

— Иван Манилов, — парень поднял на меня взгляд карих глаз. — Меня выгнали из той команды. По-моему это притеснение по половому признаку.

— Никит, у нас есть статья, по которой мы можем наказать этих крикуш? — я еле отвел взгляд от парня, не пропустив встревоженный взгляд карих глаз с противоположной стороны улицы. Лиза катала коляску, в которой спал сын Горовых.

— Я думаю, что смогу тебе в этом помочь, — Никита рассмеялся и бросил в меня снегом. — Давай, парень, помогай нам…

-..иначе вы проиграете. — Ваня натянул варежки и, показав язык девчонкам, стал быстро орудовать руками, скатывая комок снега. — Чем больше скатаем, тем будет лучше. Ну, же!

— Ого, а много ты скатал таких? — Влад хотел было закурить, но потом убрал сигареты в карман куртки, услышав визг Лизы с противоположной стороны.

— Нет, это вторая зима. В Нью-Йорке практически не бывает снега. А то, что они называют снегопадом, здесь считается хорошей весенней погодой, — он рассмеялся, а потом вновь обвел всех серьезным взглядом. — Если мы хотим выиграть, то должны поднажать. У Славика с первой улицы отец вырос в Сибири, я там не был, но он говорит, что его батя чемпион по строительству снеговиком.

— Так, пусть твой Славик и его отец соответственно, отдыхают, потому что наш снеговик станет лучшим! — я потрепал парня по съехавшей на бок шапке и присел рядом. — Давай, распределяй работу, устанавливай высоту, а мы все сделаем….

****

— Ваня! Где Мила? — Лиза отряхивала снег, нападавший за шиворот ее кутки во время стрельбы снежками.

— Коляску, наверное, катает, — Ваня бросился за угол, куда вела тропинка к дому Влада.

— Скажи мне, Мани, как тебе удалось уговорить меня променять свидание в хорошем ресторане на эту снежную вакханалию у ворот собственного дома? — я повернулся, чтобы еще раз осмотреть переулок. На противоположной стороне красовался снеговик девчонок. Ну…Это, скорее всего, была снежная баба. Огромные глаза, подведенные яркими красками, чувственные красные губы и настоящие локоны волос кокетливо выглядывали из под бирюзового ведра. Фигура тоже соответствовала. Но тяга к перфекционизму сыграла с ними злую шутку. "Снегобаб" с тонкой талией не выдержал внушительного бюста, на который должно было клюнуть жюри и накренился, превратив тонкий стан в уродливую загогулину. Мы долго смеялись, наблюдая, как все девчонки, уперевшись в хрупкое строение спинами, стараются продлить его жизнь до прихода жюри.

— Потом что я знала, что ты тысячу лет не трогал снег. А сегодня такой прекрасный повод! И, если честно, то это свидание мне понравилось намного больше, чем предыдущие два, — она растирала красный нос белоснежной варежкой с налипшими льдинками. Ярко-желтая шапка в тон горнолыжному костюму делали ее похожей на цыпленка.

— Ты транжира, Мани. Настоящая транжира. У нас осталось только два свидания.

— Разве этого мало? — она закусила губу и отвернулась, чтобы спрятать румянец смущения.

— А что будет дальше? — протянул руку, чтобы перехватить ее раскрасневшиеся пальчики. Ледяные подушечки уютно устроились в моей большой ладони. Поднес руку ко рту и выдохнул на них весь жар, сжигающий меня изнутри.

— Мам, вот она! — Ванька бежал по дороге, таща за собой девчонку в красном комбинезоне. Она сопротивлялась, а глаза, в которых плескались слезы, искрились гневом и непониманием.

— Мила, Ваня, немедленно в дом! Все мокрые! Мила, только попробуй расплакаться! — Лиза вздрогнула и стыдливо выдернула свою ладонь — Иван, завтра в школу. Мила, и тебе, между прочим, тоже!

— Дядь, спасибо! — Ваня махнул мне с крыльца дома. — Ты здорово придумал с каркасом для прочности.

— Пока, дядь! — в тон брату повторила Мила и скрылась за дверью.

— Чертята, — Лиза рассмеялась. — Может, ты пригласишь даму на чашку чая?

Опустив глаза, Лиза поежилась от очередной порции снега, провалившегося за шиворот. Хотелось обхватить ее стыдливо-румяное лицо ладонями и заставить посмотреть на себя. Но я уже давно спиной ощущал взгляд на своем затылке. А эпатировать сегодня не было никакого настроения, тем более на его глазах.

— Нет, дама. Тебя на крыльце ждут, — отряхнул ее пушистые варежки и натянул на озябшие руки. — Иди.

Лиза повернулась в сторону своего дома и громко вздохнула, увидев Дэна, скрестившего руки на груди в угрожающем замке. Он морщил нос, чтобы поправить съехавшие очки.

— Он просто переживает, — Лиза опустила голову, понимая, насколько мы выглядим глупо и нелепо, особенно если вспомнить о нашем возрасте.

— Да, конечно. Утешишь? — не в силах выносить это позорное состояние, похлопал ее по плечу и пошел к парням, которые до сих пор распивали бутылку коньяка рядом с нашим снеговиком-переростком, принесшим второе место на соревновании.

— Давай хоть закажем закусь в ресторане? — Никита поморщился и зарылся носом в вороте пуховика. — Стоим тут, как бухарики. Ну и заодно — посмотрим, что там за снеговик у Славика Иванова? Это про него говорил Ваня? Кто там мастер по снеговикам? Его отец? А мне казалось, что владельцу стриптиз-клубов как-то не с руки лепить снеговиков.

— Ой, мы можем быть кем угодно, главное — возвращаться домой и превращаться в отцов для своих отпрысков, — Горов горько вздохнул и отхлебнул из бутылки, занюхав еловой веточкой, которая раньше была рукой у снеговика.

— Все, парни. Я пошел сдаваться, иначе меня сегодня даже в спальню не впустят, — Андрей рассмеялся, наблюдая, как рассерженные девчонки бредут по переулку. — Поэтому, дабы не искушать судьбу, пойду массажировать ножки беременной жене.

— И я, пожалуй пойду, — Никита кивнул в сторону своего авто, за рулем которого Мирослава сигналила, вымещая всю злость за проигрыш на клаксоне авто. — Мне пешком не дойти.

— А ты сократи путь по озеру? — рассмеялся Влад, похлопывая друга по плечу.

— Нет уж, я пойду помолчу и сделаю виноватый взгляд, а на завтра закажу доставку цветов. Чего и вам всем советую.

— Ох, как же мне хорошо! — рассмеялся я.

— А родичи? — Влад снова отхлебнул горячительного, косясь на темные окна моего дома.

— Они съехали в свой дом, поняв, что нашим раздутым эго тесно в одном помещении, не зависимо от его квадратуры и этажности.

— Чего ж ты сразу не раздулся, а ждал целую неделю?

— Сам не знаю.

— Кхм-кхм…

Влад усмехнулся и закурил, сделав шаг назад. А мне и говорить не нужно было, чтобы понять, кто стоит за моей спиной. Его напряженный взгляд я чувствовал на протяжении всего вечера. Он преследовал меня, но теперь, набравшись смелости, решил поговорить?

— Максим, можно тебя? — Дэн был укутан в огромный шарф в бежевую клетку, что я видел не один раз на Лизавете.

— Так, говори тут, чего уж, раз пришел, — я присел на капот машины, развернувшись к парню лицом.

— Я, пожалуй, подожду в машине, — Влад откашлялся и запрыгнул в салон, с силой захлопнув за собой дверь.

— Ты бы отстал от нее? Из всего этого все равно не выйдет ничего хорошего. Тогда не вышло, а теперь и подавно! К чему эти ваши свидания? Она же теперь не сводит взгляда с телефона, все ждет, что ты ей напишешь. Пожалей ее.

— Дэн, ты же понимаешь, что я сейчас сдерживаюсь?

— Да, — он вздрогнул и почти выкрикнул ответ.

— Понимаешь, что на протяжении всего времени, что ты мне мозолишь глаза, я сдерживаюсь?

— Понимаю.

— Поэтому я бы на твоем месте исчез, дабы не искушать судьбу. Мое терпение не резиновое. Я никогда ее не обижу, тебе это прекрасно известно. Хватит играть и свали отсюда, потому что, может, ты забыл, но я знаю, кто ты такой намного лучше других. Намного лучше, чем она. А делать больно ей я не собираюсь….

*****Лиза*****

— Лиза, прекрати! Посмотри на себя? Светишься, как елочная игрушка! Это почти неприлично! — Дэн никак не отставал от меня. Песочил и промывал мозги, пока я мыла посуду и развешивала промокшую одежду детей.

— Я прошу тебя, Дэн, отстань! — я резко остановилась на верхнем пролете лестница и взмахнула ногой, очерчивая невидимую линию. — Вот, эта линия неприкосновенности моей личной жизни. Мы развелись с тобой семь лет назад, а ты до сих пор говоришь со мной с позиции социальной власти над нашей ячейкой общества. Хватит. Мы друзья, успокойся, прошу тебя.

— Но я хочу остановить тебя, — шептал он, не решаясь переступить ступень, разделяющую нас.

— Ты хороший отец, замечательный друг, но на этом все.

— Ты еще рвать волосы будешь, — зашипел Дэн, сбегая по лестнице, а я поспешила скрыться за дверью своей комнаты.

Закрылась и прижалась спиной к двери, чтобы прислушаться к тишине дома. Дети мирно сопели в своих комнатах, Буля была в гостях у своей сестры, а обиженный Дэн теперь и носа не высунет из своей комнаты, пока я не приду мириться.

Ну сколько можно меня учить и говорить, что вся моя жизнь — сплошная неправильность, по их мнению. Сколько?

Они думают, что я не понимаю, что сама не могу ответить на простые вопросы, бушующие в голове. Но одно я знаю точно — мне очень хорошо рядом с Максом. Я расслабляюсь и разжимаю сжатые кулаки, размахивая которыми пробивалась на протяжении десяти лет, пытаясь добиться, хоть чего-то. С ним мне не хочется воевать, а хочется просто любить…

"А что будет дальше?" — эти слова Макса вновь и вновь бились в голове. Я равнодушно наблюдала за тем, как большая ванна наполняется шапкой пены.

Мы так заигрались, что теперь сложно остановиться. Практически невозможно врубить здравый смысл, ведь сердце вновь вспомнило привычный и уже почти знакомый трепет, от которого зуб на зуб не попадает, а живот скручивается в постоянном спазме от волнительного возбуждения.

Мне хорошо, когда он рядом. Хорошо, когда смотрит. Хочется смеяться, когда он, как и прежде, расстегивает пуговицу джинсов, когда поест.

Перекрыла воду и села на бортик, смотря в окно сквозь приоткрытую дверь, за которым вновь разыгрался снегопад. Вихри снега, освещаемые уличными фонарями, кружились так медленно, будто против собственной воли. Прямо, как я. Живу, дышу, а все не могу отделаться от мысли, что проживаю чужой сценарий.

Уронила голову, словно силы покинули меня. Руки сами заплясали по одежде, скидывая ее на пол. Вспоминала его глаза и искрящуюся на солнце небритость. Он хохотал, лепя очередной ком для снеговика, а мне было страшно, что его длинные пальцы замерзнут. Помню его касания. Такие легкие и настоящие.

Открыла глаза и прошлась своими пальцами по тонкому кружеву бюста. Горячий пар заботливо обнимал меня, покрывая тело каплями испарины, которые стали скатываться, как по команде. Воздух вылетел из моих легких с громким вздохом. Я тосковала по нему… Тосковала по тем ощущениям стыдливой возбужденности, что скручивала меня в узел.

Писк телефона отвлек меня. Накинула халат и выскользнула в комнату.

"Открой."

Я вздрогнула и еще крепче обхватила телефон, боясь посмотреть в окно балкона. Тряслась и дрожала от непреодолимого делания расплакаться. Поток счастья овладел моим телом, будто хозяин. Сумасшествие какое-то! Понимала, что не могу просто стоять, наслаждаясь реакцией, подтверждающей, что я еще способна. Что могу. Но он ждал, не проявляя нетерпеливости. Просто стоял, прислонившись к балконному ограждению и курил. Яркий уголек сигареты то вспыхивал, то снова гас.

Собрав себя в кулак, я приоткрыла дверь, наслаждаясь морозом.

— Что?

— Ничего, — он выкинул окурок и сделал шаг вперед, закрывая за собой дверь. — Заболеешь.

— Мог бы войти через дверь.

— Разве это романтично?

— Нет, романтично — бежать за свежими булками и джемом, от аромата которого кружится голова. Романтично — вдыхать аромат, пытаясь насытиться, запастись, припрятать. Романтично — караулить у лаборатории, не спать, а потом идти на многочасовой отчетный концерт и играть так, что хочется реветь навзрыд, оголяя свою душу всем. Но никто не увидит и не поймет, потому что…

— …потому что это все принадлежит тебе.

— …все ноты, вздохи и стоны, — продолжила я и отвернулась. Закрыла глаза, но голова только сильнее кружилась, раскачивая тело из стороны в сторону. — Ты делал меня реальной. Живой…

— Лизи, — шептал он, прижавшись колючим подбородком к затылку. — Ты все та же. Чувственная внутри, но такая колючая снаружи.

Максим пробежался пальцами по шелковому халату, чего было достаточно, чтобы он рухнул к моим ногам. Холодные подушечки пальцев замерли на плечах, вздрогнули, а потом двинулись вниз. Он проглаживал каждый позвоночник, останавливался на родинках. Дышал так спокойно, но его выдавало сердцебиение. Спиной я чувствовала сердечный ритм, который то учащался, то совсем пропадал. Он остановился на пояснице, и пальцы уступили место ладоням. Я закусила губу, когда его ладони стали путешествовать по ягодицам.

— Я просто забыл сказать, что буду ждать тебя завтра в 21:00.

— Ты мог бы написать.

— Мог, — его руки стали подниматься, а затем и вовсе замерли на шее, пропуская волосы через пальцы. — То тогда бы я не мог прикоснуться к тебе….

Глава 10.

— Лизавета Сергеевна! Тут инспекция, слышите? — шепот медсестры в телефонной трубке раздражал перепонки хуже крика. Я не могла сориентироваться, запутавшись в огромном одеяле.

— Ты чего шепчешь? Говори нормально! Я не понимаю тебя, Маша.

— Они же рядом!

— Маша, говори громко, ты же не гостайны мне сдаешь, — скинула ноги с кровати, пытаясь рассмотреть время на электронном циферблате будильника. Звона его не слышала, значит еще нет и семи.

— Они говорят, что внеочередная комиссия, — чуть прокашлявшись сказала Маша.

— Ну? А я чего? Звони главврачу. Если никто из этой комиссии не беременный, то я ничем не могу им помочь! — еле сосредоточившись на циферблате, вздрогнула увидев знак бесконечности. Нет…Нет…. Восемь? — А если и беременный, то вы на что там?

— Они пришли в ваше отделение, Лизавета Сергеевна, — Маша вновь перешла на шепот. — Говорят, что поступило много жалоб. Ходят по кабинетам расспрашивают всех врачей. Даже к Любке в лабораторию ходили!

— Маша, звони Львовичу… Вернее, Аркадию Львовичу, главврачу и потяни время. А я скоро.

— Хорошо.

Времени на душ катастрофически не было. Застыла перед зеркалом, рассматривая пучок соломы на голове, потому что вчера вместо того, чтобы уложить волосы, завалилась спать. Смочив ладони, стала стягивать их в тугой хвост на затылке.

— Вот и морщины заодно подтяну, как говорит Буля, — завязала резинку, перекрутив ее шелковым бежевым платком. — Главное — не переусердствовать.

Умылась, засунула зубную щетку в рот и распахнула гардеробную. Комиссия. Какого черта они приперлись? Ведь недавно были. Какие еще жалобы? В голове крутились миллион вопросов, но пока я не приеду, не смогу ничего узнать.

Впрыгнув в брючный костюм темно-синего цвета, выплюнула пасту и помчалась вниз, мечтая о том, что Буля вернулась и сварила для меня кофе.

— Дети, Дэнис? Вы почему меня не разбудили? — застала их в пороге. Мила и Ванька уже были одеты, а Дэн высматривал соседских детей, с кем наши сорванцы ходили в школу.

— Папа сказал, чтобы мы не будили тебя, — Ваня повис на моей шее. — Мам, можно я не пойду в школу?

— С чего бы это? Заболел? — я стала трогать лоб сына ладонью, параллельно натягивая полусапожки на высоком каблуке.

— Нет у него никакой температуры. Придуривается уже третий день по утрам. Но ты, конечно, не в курсе, потому что пропадаешь сутками в своей занюханной больнице, получая за это копейки, которых не хватает даже на покупку дома, — Дэн помахал соседу рукой. — Или пропадаешь на сомнительно важных встречах. Давай, шпана, на выход!

— Мамичка, милая моя мамичка, — зашептала Мила, расцеловывая меня во все щеки. — А правда, что через два дня будет Новый год?

— Правда, милая, — поправила шапку дочери, стараясь не взорваться от гнева на бывшего мужа. Нашел время для выплескивания своей запоздалой ревности.

— А правда, что мне через два года будет десять? — дочь в подтверждение своих слов подняла руки, пошевелив всеми пальчиками.

— Правда, Мила. Надень перчатки и отправляйся в школу.

— Тогда почему Ванька все равно будет меня старше? Ведь мне тоже будет десять? — заныла Мила, толкая брата в спину.

— Потому что, милая, ему же будет двенадцать, а теперь беги и доставай своего учителя по математике! Он просчитает все вероятности более точно.

— Чао! — дети побросали в меня воздушными поцелуями и выбежали за ограду.

Посмотрев на Дэна, я не могла решить, насколько важно именно сейчас оглушить его истошным гневным визгом и жесточайшим ударом по его пустой голове. Но важнее было — глотнуть кофе, прежде чем ехать к акулам медицинского мира.

— Привет, Ба! — я чмокнула старушку в щеку и практически вырвала чашку кофе из ее рук. — Ты почему меня не разбудила?

— Ой, Лизка. Ты к гастроэнтерологу давно ходила? Все время бегом, на ходу, впопыхах и обязательно всухомятку, — старушка всучила мне бутерброд, а потом нагнулась и стала поправлять застрявшую в сапоге штанину. — Твой бывший сказал, что ты сегодня выходная. Вот я и носа не сунула. А что?

— А нечего дверь запирать на замок! — рассмеялся Дэн, приобняв меня за плечи. — Что ты там прячешь? Или, может, кого?

— Это, на минуточку, мой дом! — взорвалась я и, отбросив на каменную стойку чашку, помчалась в прихожую.

— Не хотелось тебя расстраивать, но это не твой дом, — он вновь рассмеялся, за что получил полотенцем от бабушки. — Ты до сих пор платишь рассрочку своим "друзьям". Они хоть проценты с тебя не берут?

— Что-то я не могу понять, откуда ты нахватался яда? А, Дэн? Может, тебе показать, где дверь у этого, не до конца моего, дома? Так вот она, милый. Собирай свои шмотки и вываливайся отсюда! — машинально достала салатовый пуховик, но вовремя опомнилась и накинула шубу.

— Прости, меня, Мани… — его шепот у самого уха заставил вздрогнуть и поморщиться. — Я просто бешусь от того, что ты закрылась и ничего мне не говоришь. Запираешь двери, прячешь телефон, не отвечаешь на вопросы. И работа эта копеечная. Давай вернемся? Заберем Бабулю? В госпитале тебя до сих пор ждут с распростертыми объятиями. Пойми, там у тебя есть будущее, а тут… Это же дыра, а не больница!

— Скоро все изменится, — шептала я, наматывая шарф. — Скоро у меня будет лаборатория, где я могу и дальше заниматься исследованиями.

— Конечно, — выдохнул он, откинувшись на стену. — Я слышал, что ты вложилась в тот проект. Это в твоем репертуаре — вылечить всех бесплодных и безнадежных мира сего? Заставить природу пересмотреть свои планы Да? Что это, Лиза, знаменитый "синдром Бога"?

— Я с тобой говорю серьезно, Дэн, еще раз позволишь себе заговорить со мной в таком тоне, особенно в присутствии детей и Були, то мы с тобой будем общаться исключительно по электронной почте. Ясно?

— Мани, — он попытался перехватить меня, но я выскользнула в гараж.

— Все, Дэн, я предупреждала тебя, что у всего есть границы, особенно у моей личной жизни! — открыв окно авто я выкрикнула последнюю порцию раздражения и выехала из гаража.

Ехала так быстро, как только могла. Открыла окна, чтобы мороз вытеснил все переживания из головы, освобождая место рабочим мыслям. Терпеть не могла, когда бытовые тяготы отражались на работе. Я уже привыкла к спокойному течению своей жизни. С чего все началось? С появления Макса или Дэна?

— Лизавета Сергеевна, — зашептала Маша, выхватывая у меня шубу, как только я вбежала в здание. — Вот. Сменная обувь и халат. Они сидят в кабинете у Аркадия Львовича.

— Меня вызывали?

— Нет. Аркадий Львович сказал, что у Вас выходной.

— Какой выходной, если у меня сегодня три операции и две подсадки?

Маша пожала плечами. Какое-то странное напряжение поселилось в душе. Весь день пошел не так.

— Тук- тук! — накинув на плечи халат, просочилась в кабинет главврача.

— О! Лизавета Сергеевна, как хорошо, что Вы все-таки пришли, но, к величайшему сожалению, нам уже пора. Аркадий Львович Вам все объяснит, — абсолютно лысый, небольшого роста мужчина встал с деревянного стула и, скинув халат прямо на пол, поспешил выйти. Сухонькая седая старушка выскользнула следом, даже не попрощавшись.

— Аркадий Львович, что… — в горле все пересохло. Взяла графин и отпила большой глоток воды прямо из него. — Что это значит?

— Пока сам не знаю, Лизонька, — старичок встал и, открыв окно, достал пачку Беломора и чиркнул спичкой. — А ты иди, рыбонька, работай. Работай…

Пошла в кабинет, чтобы переодеться, но постоянно сбивалась, улетая мыслями в маленький кабинет главврача. Я всегда чувствовала неприятности кожей. Мурашки табунами ходили по телу, концентрируясь на макушке. Плюнув на бесполезное переодевание, снова натянула белый халат, который просто терпеть не могла и отправилась на обход. Ощущала себя растерянной. Все косились на меня и, как мне казалось, шептались за моей спиной.

— Киреева, ну и что это? — я вырвала из рук пациентки банан. — Ты в курсе, сколько в нем сахара? А мы с тобой договорились, что будем контролировать его до самых родов.

— Лизавета Сергеевна, я больше не буду. Просто есть так хочется, а мне забор крови назначили на десять. Вы думаете, что меня потом, после того, как столовка закрылась, кто-то накормил? Тетю Таню не уговорить, сами знаете. Вот и побираюсь. У Катьки печенье стащила, у Ленки банан выклянчила, — пациентка погладила свой огромный живот. — Нас тут трое, вообще-то! И все есть хотят. А до обеда еще два часа!

— Маша, уточните, почему забор до сих пор назначают на время после завтрака? А Любовь Михайловна пусть напишет объяснительную?

— Хорошо, — Маша снова опустила голову, старательно избегая моего взгляда.

— У меня сегодня ощущение, что вы знаете то, чего не знаю я, — пробормотала себе под нос, но раскрасневшаяся Маша все равно услышала и затрепетала, как листик. — Так, Иванову на КТГ, Миронову на УЗИ, а ты, Мария, марш ко мне в кабинет!

Я вылетела из палаты, распугав сотрудников. Они рассыпались по кабинетам и палатам, стараясь не сталкиваться со мной. Я даже вытащила телефон, чтобы посмотреть на себя в отражении зеркального экрана. Нет, лицо, вроде моё. Только шарахались сегодня от меня все, как от чудовища рогатого.

Телефон в руке ожил.

— Да, пап, — я вошла в кабинет, оставив дверь приоткрытой.

— Лизавета, что там у тебя произошло?

— В смысле? Во-первых, здравствуй, папулечка-роднулечка!

— Лизка, — он выдохнул и, чуть помолчав, продолжил. — Привет, дочь. Как ты? Как дети?

— Я нормально, дети в школе. Представляешь, Ивана вдруг не взяли в хоккейную команду, говорят, что стал быстро уставать. Это мой Ванька, который мог бегать часами!

— Лиз, что у тебя случилось? Ты же знаешь, что можешь рассказать нам с мамой все?

— Знаю, папуля. Только я не понимаю, что тебе нужно рассказать? Может, ты мне подскажешь?

— Сначала мне звонит Дэн, намекая на то, что ты снова связалась с Корфом, а теперь… — я слышала, как отец щелкнул зажигалкой и закурил, что он делал чрезвычайно редко. — Ты же знаешь, что у меня до сих пор есть в Министерстве связи? Мне только что звонил одногруппник и интересовался, не моя ли дочь Манилова Лизавета? Так вот, дочь, что ты натворила?

Голова закружилась, а в к горлу стала подкатывать тошнота.

— Пап, я не понимаю. Была у меня одна смерть, но вскрытие подтвердило утробную смерть из-за патологии развития. Просто ко мне она попала слишком поздно. Можно было попробовать спасти его, прокесарив на раннем сроке…

— Лиза, думай! Что еще?

— Пап, я не знаю, — в кабинет вошла Маша, застыв в пороге, не решаясь, что ей делать дальше. — Но я выясню, а потом позвоню.

Отключилась и села в кресло, раскинув руки. Каждая мышца дрожала. В голове билась мысль, но мозг отказывался обрабатывать ее. Я знала, что происходит, но боялась признаться в этом.

— Говори…

— Лиза, — Маша бросилась ко мне, обняв крепко за шею. — Я не знала. А Любка… Она сказала, что на тебя готов приказ. Сказали, что самое время опустить "птичку высокого полета"!

Чувствовала, как по шее потекли ее слезы. Это же ее слёзы, правда? С самого детства терпеть не могла плакать. Не потому что было стыдно, а потому что, в силу собственной физиологической особенности, мне это доставляет настоящую боль. Мгновенно закладывает уши и нос, а слизистая горла опухает. Дед смеялся надо мной, что я скорее сдохну, чем расплачусь, именно поэтому легко смогу работать медиком. Да! Это правда. Я отучила себя реветь, прогоняя этот процесс в собственном воображении. Я просто представляла, что плачу и успокаивалась. Вот и сейчас…. Только не могла понять, почему по щекам течет что-то мокрое, а горло так противно саднит. Ведь это только воображение?

Вскочила с кресла и помчалась на третий этаж, где был кабинет главврача. Хотела ворваться, накричать и потребовать объяснений, но он меня давно ждал. Старик стоял у открытого окна и курил, пуская в воздух густые пары никотина.

— Аркадий Львович! Расскажите мне!

— Лизонька, а ты знаешь, как я оказался в этом кабинете?

— Да, конечно, мой дедуля вышел на пенсию, а лучше Вас никого не было.

— Я был его учеником. Но ты знаешь не все. Твой дед не выходил на пенсию, его вынудили. Открыли на него охоту, задушив по всем фронтам. Ни один главврач не брал его на работу. Им просто запретили. Лизонька, что же ты наделала?

Мне стало плохо. Воздух просто вылетел из моих легких. Ноги стали ватными, и я рухнула на деревянный стул, где еще утром сидел тот лысый дядька.

— С кем ты связалась? Ведь еще вчера все было хорошо? — старик подбежал ко мне, схватив за руки, стал трясти. — Я думал, что оставлю все тебе. Я….Лиза…Я ничего не могу сделать…

— К… Кто?

— Я не знаю, рыбонька. Не знаю. Но я постараюсь выяснить. А ты держись. Мы все преодолеем, — он опустил голову на жилистые руки, пропустив сквозь пальцы остатки когда-то пышной шевелюры. Тонкие седые пряди болтались, окутываемые пьяняще-крепким дымом его Беломора. — У меня есть друзья в частных клиниках. Мы найдем тебе работу намного лучше!

— Что? Отказали в субсидии на ремонт? — из горла вырвался такой злобный смешок, что старик поднял голову, сосредоточив на мне взгляд бледно-серых глаз.

— Сказали, что мы не попали в список нуждающихся на следующий год, — он зарычал и бросил металлический подстаканник в стену, штукатурка с которой тут же треснула и вывалилась уродливым куском.

— Не надо, Аркадий Львович. Не надо. Давайте облегчим жизнь и себе, и господам чиновникам? — я взяла чистый лист бумаги и быстро нацарапала заявление об уходе.

— Рыбонька, что же ты делаешь? Что? Не бойся, мы переживем! Ведь с твоими волшебными ручками мы делаем план, да и новые платные палаты поддержат нас, — главврач упал на колени, уронив голову мне на колени. — Не надо!

— Нет, Аркадий Львович, если уж они дедулю продавили, то мне… Мне крышка.

****

— Лиза! Лиза, ты куда? — Марина из регистратуры выбежала на крыльцо приемного.

— А я домой!

— А мы? Нам, что делать?

Меня трясло от злости, но я прекрасно понимала, что ничего не могу сделать. На моем веку пропало слишком много врачей, чей талант был раздавлен чиновничьей машиной. Их стальные пальцы душили все благие начинания. Они сметали с ног молодых специалистов, не угодивших какой-то шишке. А самое противное — этот процесс был безвозвратен. Еще никому не удавалось заставить работать машину в обратку. Бюрократия везде одинакова, независимо от страну, штата и уровня жизни. Мы всего лишь мелкие букашки.

— Работать, Мариша, работать. Передай моих пациентов Косте, а вещи я потом заберу, — не уверена, что она меня слышала, потому что мой голос исчез. А хрип был заглушен сиреной подъехавшей скорой.

Поняла, что веду машину чисто автоматически, когда оказалась на узкой дороге у озера. Снегопады, застрявшие над нашим регионом, сделали свое дело. Высоченные сугробы мягкой линией обрамляли продолговатое озеро.

Я вышла из машины, завязав шубу плотнее. Хотелось надышаться, будто до этого что-то перетягивало мое горло. Яркое полуденное солнце бликовало в заснеженной поверхности озера. На противоположной стороне, где стоял дом Киры, шли работы. Во дворе ставили высоченную елку, натягивали сети гирлянд, готовясь к надвигающемуся празднику. Мне не хотелось ехать домой. Не хотелось смотреть в глаза Дэна, потому что знала, что он скажет. Не хотела смотреть на Булю, понимая, что, скорее всего, она уже все знает. Львович не мог не позвонить ей.

— О! Лизок! — чья-то рука легла мне на плечо, заставив испугаться.

— Мира! Черт! Ну, нельзя же подкрадываться со спины? — я обняла ее и, смахнув слезы, улыбнулась.

— Подкрадываться? Да, я минут пять уже кричу тебе с балкона, — она махнула в сторону своего дома. — Что с тобой?

— А Никита будет сильно ругаться, если ты выпьешь со мной за компанию?

— Да, что ты… — она нахмурилась и, достав телефон, что-то быстро настучала по экрану. — Идем. Сначала пообедаем, а потом затопим баню, закроемся и спрячемся от всех мужиков этого мира.

— Отлично, а там тихо?

— Очень, Лизонька, там очень тихо. Только вот Кира еще приедет, — Мира забрала у меня ключи от машины. — Давай я сама припаркую твою машину в гараже? Садись.

Я чувствовала себя обескровленной, выжатой, именно поэтому просто пожала плечами:

— Я пройдусь… Подышать хочется.

Я шла по заснеженной обочине, подбрасывая узким носком сапог снег вверх. Рыхлые снежинки рассыпались и вновь падали на бардовую замшу. Я не чувствовала ни холода, ни усталости. Да я, вообще, ничего не чувствовала, погрузившись в какую-то прострацию.

— Лиз, — рядом со свистом остановилась белая машина Киры. Она выскочила и, оббежав, схватила меня за локоть. Подруга была в розовых пижамных штанах, пуховике Влада и в ярко-красных замшевых сапогах на шпильке.

— Лиза!

— Кира, — прошептала я и рухнула ей на грудь. Слезы, словно по взмаху волшебной палочки хлынули из моих глаз. Уши заложило, а распухшее горло заныло, будто от ожога. — Меня выкинули… Меня выкинули, как мусор!

****

— Ну? Кому еще? — уже разрумянившаяся Кира, укутанная в розовую простыню, пошатнулась, достав из бара очередную бутылку ликера.

— Мне! — рассмеялась Варя, высунувшись из бассейна.

— Беременным не наливаем! — я забрала запотевшую бутылку у подруги, потому что половину предыдущей она благополучно пролила на кожаное сидение. — Самим мало! А ты продолжай пить сок. Только не перебарщивай, потому что даже витамины могут превратиться в яд.

— О, насчет выпивки не переживай, тут должен состояться мальчишник, поэтому холодильники ломятся от спиртного, съестного и прохладительного. Мы можем неделю и носа не высовывать отсюда! — Мира плотно закрыла ставни, погасила свет и зажгла несколько свечей. — О нас тут вообще никто не узнает.

— Ага! Никто не обратит внимание, что вся женская половина пропала, — рассмеялась Варя, закинув в рот виноградинку.

— Нас даже не выдаст автотранспорт, брошенный у дома четы Орловых, — рассмеялась я. — Боюсь, что у нас есть еще пара часов спокойствия, но не больше. Скоро за вами примчатся ваши принцы. И бьюсь об заклад, что нас очень быстро выкурят отсюда.

— Ой, а ты чего прибедняешься? Я думаю, что красавец Корф первым примчится сюда! — захохотала Кира и включила музыку.

— Ну или Дэн, — Мира вскочила, услышав любимую песню и, плотнее завязав простынь, начала танцевать. — Какой шикарный выбор.

— Поспорим, сестридзе? — Кира протянула руку. — На шоколадный торт.

— Я смотрю, ты ни в чем себе больше отказываешь?

— Ой. Могу я передохнуть от родового и постродового периода? — рассмеялась она. — К тому же Владик так просто с меня не слезет. Дочу он сильно просит!

— О! За дочь! — я налила полную стопку ликера и почти залпом проглотила горько-сладкую "алкогольную пилюлю". — Давай. Все нужно делать вовремя, девки. Мира, вот ты знаешь, что рожать нужно, как Бог даст?

— Ой, мне до этого еще не скоро, — она продолжала танцевать, кружась по просторному помещению предбанника. — Мы об этом еще не говорили.

— Ну, бывают же ситуации, когда просто невозможно родить? — Варя выбралась из бассейна и плюхнулась на мягкий диван, завернувшись в махровое полотенце. — Обстоятельства бывают разные.

— Варь, ты же сама врач. Что мне говорить? Иногда мы играем с судьбой в игры, оттягивая ее планы, пытаемся хитрить, перекраивая ход событий. Но никогда не остаемся в выигрыше. Вот, например, я. Вы знаете, что я не просто акушер? Я репродуктолог! Бесплодный репродуктолог. Смешно, не правда ли? Прям парадокс какой-то. А с сегодняшнего дня я безработный бесплодный репродуктолог.

Мне стало так смешно от собственных слов, что я завалилась на кресло, корчась от смеха. Слезы текли, размывая очумевшие лица подруг. Но это было действительно смешно. Этакая ирония судьбы.

— Ой, Лизка. Ну, что ты говоришь? Какая же ты бесплодная, когда у тебя двое деток? — рассмеялась Мира, садясь рядом со мной. Все смеялись, вот только Кира поджимала губы, делая вид, что отпивает ликер.

Громкий стук застал нас врасплох. Мира аж взвизгнула, расплескав на себя шампанское.

— Кто там?

— Алко-нарко-контроль и полиция нравов в одном лице, — пробасил мужской голос.

— Я выиграла! — засмеялась Кира, подскакивая к двери. И уже через мгновение внушительная фигура Макса показалась на пороге бани.

— О, как! Я смотрю, у вас тут веселье полным ходом, — он подошел к столу и поднял почти пустую бутылку ликера. — Хм. И по какому случаю веселье?

— Оплакиваем горькую судьбинушку безработных врачей, — я снова рассмеялась, отпив ликер прямо из горла бутылки, что не успела поставить на стол.

— Очень интересно, — он обернулся, осматриваясь. — А вы?

— А мы из женской солидарности, — икнула Мира и снова включила музыку.

— Ага. Значит, налицо женский коллективный алкоголизм, — пробубнил он, снова повернувшись в мою сторону.

— Между прочим, такого диагноза нет. Ты только что его выдумал.

— Диагноза нет, а пьяные женщины есть. Парадокс.

— А я сегодня с самого утра сталкиваюсь с парадоксами! А что с утра? Со вчерашнего вечера! Представляете, девки, ко мне вчера залетал принц. Весь такой красивый, сильный, смелый, — вздохнула я и прижала прохладную бутылку к груди. — Прилетает такой и, давай сразу говорить приятные нежности, ласкать истосковавшееся по мужским рукам тело, обжигать своим дыханием нежную кожу девы, а потом — ХОП… И вниз с балкона.

— Да-а-а-а… — протянула Кира, присев на диван со мной рядом. — Измельчали нынче прЫнцы!

— Так, что тут у нас? — баня, служившая нашим укрытием и убежищем, вмиг заполнилась мужиками, разбрасывающими гневные искры. Влад шагнул в нашу сторону, и я услышала, как Кира громко сглотнула.

— А тут у нас попойка, братцы. Мы их ищем, а они пить изволили. — Макс вырвал бутылку из моих рук и выбросил в ведро.

— Варя! — зашипел Андрей.

— Ты дурак, что ли? — взвизгнула она и бросилась в раздевалку. — Идиот ненормальный. Мне уже и с девчонками нельзя посидеть?

— Печаль, — выдохнула Мира, подмигивая Никите, стоявшему в темном углу.

— Закругляемся. Уже десять, — он щелкнул выключателем, разрушив наш прелестный темный уют одиночества.

— О, черт! Максим Саныч, я, кажется, пробухала наше свидание?

— Надеюсь, что у тебя на это есть веские причины. Давай, я отвезу тебя домой, — он стал открывать шкафы в поисках моей одежды. — В чем ты приехала?

— Свидание? — взвизгнула Кира и захлопнула в ладоши. — Я сама ее отвезу, чтобы узнать подробности!

— Эй, таксистка, — Влад рассмеялся и перекинул жену через плечо. — Давай домой.

Помещение быстро опустело, а я не могла подняться. Не торопился и Макс. Он как-то слишком внимательно смотрел мне в глаза.

— Я терпеть не могу, когда ты на меня так смотришь. Ты, как МРТ, от которого не скроется ни одна болячка. А я не хочу быть открытой для тебя. Понимаешь? Тебе не пофиг на меня? Я ж обидела тебя и свалила, разбив твое нежное творческое сердечко! Так накричи на меня, ударь! Ну же! — вскочила на ноги, поддерживая сваливающуюся простынь. — Во всяком случае, я именно к этому готовилась, мечтая о нашей встрече.

Максим еще больше нахмурился и бросил мою одежду на диван.

— Я на улице. И не вздумай тут задерживаться….

Глава 11.

Голова кружилась даже с закрытыми глазами. Шатало так, что казалось, что меня несут на мягком матрасе несколько не совсем трезвых грузчиков. Веки были тяжелыми, будто налитые свинцов. Но я даже не старалась открыть их, потому что не было сил.

Напрягла мозг, чтобы попытаться собрать мысли в кучу и вспомнить какой сегодня день, сколько операций и нет ли у меня "острых" пациентов. Но воспоминания бесцветно-молочных глаз главврача больно ударило в самое сердце. Вспомнила горечь его взгляда, и плотное, как осенний туман, ощущение обреченности с горьким послевкусием.

Я прижала дрожащие руки к лицу, ощутив подтеки слез под глазами. От пальцев пахло приторной сладостью ликера, которого я, видимо, вчера перебрала.

— Ничего не помню…

Помнила только то, как мы с девчонками пили, танцевали и плавали в бассейне, поедая клубнику. Помнила, как села в машину Макса, отчаянно пытаясь объяснить ему, почему он не имеет никакого права забирать меня, как нашкодившую школьницу. А дальше…Темнота.

— Лизка, — тихо скрипнула дверь, и голос бабули заполнил тишину спальни.

— Буля, — я вскочила, усевшись на кровати. Меня чуть качнуло, но сухие, но не менее сильные, руки бабули удержали меня, а потом и вовсе крепко прижали к себе.

— Куда же ты, детка, опять вляпалась? Что случилось?

— Ты все знаешь?

— Конечно, Аркадий Львович слишком дорожит своей головой, чтобы допустить хоть малейшую мысль о сокрытии важных известий. Он просто должен был сам позвонить мне. — Буля ласково вытирала мне слезы краешком своего фартука. — Я уже проходила этот урок. До сих пор его помню.

— Значит, деда тоже убрали?

— Да, Лиз. Однажды он вернулся домой чернее тучи. И только через неделю я узнала, что была комиссия из Минздрава. Вот председателя дед и послал…

— К индийской бабе? — рассмеялась я, вспомнив голос деда, орущего соседу по даче бранные ругательства через забор. От его витиеватых оборотов краснели даже мужики, но, когда рядом была я, он заменял смачные ругательства нелепыми синонимами, сражая всех наповал их смешной оригинальностью. На старом деревянном столе его кабинета до сих пор нацарапана надпись — "был послан к индийской бабе".

— Конечно, — вздохнула Буля, продолжая поглаживать меня по голове. Я примостилась на ее коленях и вдохнула приятный аромат выпечки, исходящий от фартука. — Ты вся в него. Вся, Лизка. Не умеешь проигрывать, отступать, сдаваться. Он всегда видел цель и не видел препятствий. Но стоило ему только столкнуться с несправедливостью, он покрывался красными пятнами и не мог связно выражаться, захлебываясь эмоциями. И вот тогда, дом дрожал от отборного мата. А отец твой другой, он же, как ужик. Никто не сможет его поймать за хвост, потому что через пару минут уже и забудет почему решили пропесочить такого замечательного человека.

— Да, я заменяла акушера у него в больнице пару недель. Там готовы молиться на отца.

— Он превратился в управленца, позабыв про возможность своих рук, — вздохнула Буля и прижалась губами к моему лбу.

— А я? Что делать мне?

— А тебе, детка, нужно крепиться и собрать все свои силы. Не смей опускать руки и удача улыбнется тебе.

— Ты хочешь сказать, что вся моя жизнь зависит исключительно от удачи? — мне стало смешно. — Буля? Знаешь, сколько раз я говорила это моим пациенткам? Удача… Шанс. Чудо. Терпеть не могу эти слова. У меня начинается чесотка!

Я вскочила с кровати и заметалась по комнате, позабыв о головной боли и дрожащих ногах. Ударяла кулаком в одну стену, а к другой прижималась, ища поддержки.

— Я говорила им, что чудо возможно! Миллионы раз повторяла, что в некоторых диагнозах медицина бессильна, после чего женщины давились слезами. а я снова и снова говорила, что все возможно. Что не стоит отчаиваться, опускать нос. Выписывали им тонны таблеток, назначала анализы и бесконечные УЗИ, на которые они ходили, как на работу. А сколько раз я это слышала? А, Буля? Ты знаешь, как стыдно, будучи сертифицированным репродуктологом ходить по врачам, раскладывая на их столе кипы анализов, УЗИ и рекомендаций разных врачей. И мне повторяли то же самое… Даже дед, чье имя выгравировано на мраморной табличке у входа в больницу, говорил мне, что не стоит отчаиваться. Я устала полагаться на чудо! Я разочаровалась в удаче! Мне нужно знать, что у меня есть выход. Мне нужно чувствовать почву под ногами.

— Никто почву у тебя не забирает. Ты всегда можешь вернуться в Америку, — вздохнула бабушка и отвернулась к окну, пряча горькие слезы, заблестевшие в глазах. Мелкая россыпь морщин в уголках глаз задрожала, а руки машинально стали разглаживать складки на фартуке.

— А я е хочу больше убегать. Не хочу, — выдохнула и прильнула к прохладной стене, прислонившись к ней лбом.

— Тогда прекрати ныть, Лизка. Можно сожалеть, с каждым разом теряя надежду, а можно встать и радоваться тому, что у тебя есть. Двое замечательных сорванцов, прекрасное образование, волшебные руки. А теперь, я пойду готовить обед, а ты собирайся и спускайся. Хорошо?

— Хорошо,Ба…

— Кстати, дипломы у тебя никто не забирал. И в частной клинике тебя с руками и ногами оторвут.

— Хотелось бы сохранить целостность тела, — пробурчала я, сдерживая слезы. Горло уже опухло, а боль стала пульсировать, затрудняя дыхание.

— Это тоже возможно. Кстати, ты бы поговорила со своим бывшим? Чего это он истерики устраивает, будто мы у него дома? Может, показать ему, где у нас такси?

— Ба, я поговорю с ним. Но он отец, хоть и не родной. Но он кормил их из бутылочки и сидел часами у кровати, пока они болели, а я была на ночном дежурстве. Он отец. И точка.

Как только дверь закрылась, я сползла по стене и заплакала. Слезы горькими потоками хлынули из меня. Я сама разбередила затянувшиеся раны. Мне всегда хотелось быть матерью. Такой настоящей курочкой-наседкой. Я могла часами сидеть с куклами, укладывая пупсов спать. Мечтала о большом доме и целой ораве шумных, грязных и постоянно недовольных деток. Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. О вероятности бесплодия мы узнали довольно рано, что, скорее всего, и повлияло на выбор будущей профессии. Я пошла учиться для того, чтобы найти лекарство от внутренней тупой боли, что накрывает тебя, когда ты смотришь на молодую мамочку с ребенком. Сначала было так завидно, что челюсть сводило. Было больно и обидно, что кому-то выпала удача ощутить всплеск счастья, впервые прикоснувшись к орущему комочку.

Дед таскал меня по врачам, а потом, шагая по больничным коридорам, хлёстко матюкался, вспоминая их матерей не в самом лучшем свете. И, плюнув на все условности, сам взялся обследование внучки. Мне было немного неловко, но в кабинете он вел себя, как совершенно посторонний дяденька в белом халате.

— Лизавета, иногда мы рождаемся с патологией. И это нормально, потому что, если есть правило, то будут и исключения. Мы никогда не узнаем, насколько все плохо, пока ты не найдешь того, от кого захочешь деток. А я постараюсь дожить до того момента, чтобы блеснуть своим талантом. И запомни, Лизавета, на каждое исключение может найтись свое исключение. Запомни, внучка, это правило деда, акушера Манилова. Ясно? А пока учись, детка. Забудь.

Я кивала головой, ощущая, как к горлу подкатывает боль, а потом вышла из кабинета, осознав, что даже дед подтвердил диагноз, пусть и поселив во мне надежду на то, что "правило акушера Манилова" сработает. Я уговаривала себя, что в нашем испорченном мире есть место чуду. Дед таскал меня на роды, показывая, что настоящее чудо видят только врачи. Именно они берут в руки малыша первыми. Именно они перерезают пуповину, скрывая радость за нервным прищуром от первого крика ребенка.

А потом я и сама осознала, что можно стать матерью другим способом. Все перевернулось с ног на голову, потому что я поняла, что можно добиться результата, пропустив долгий процесс. Ведь меня не интересовала беременность, я о ней знала намного больше, чем нужно. Мне хотелось детей.

Впервые я увидела лицо женщины, написавшей отказ от родного сына, когда мне было восемнадцать. Я училась на первом курсе университета и, благодаря договоренности деда, проводила все свободное время в больнице, где он когда-то работал, пока не ушел на пенсию. Я готовилась к первой сессии, сидя на широком подоконнике в отделении неонатологии. В кюветах лежали недоношенные детки, дышащие только с помощью аппарата. Я постоянно осматривала мониторы датчиков, чтобы в случае чего позвать на помощь, наслаждалась размеренным писком приборов, говорящих о стабильности маленьких пациентов. Мечтала о том, что рано или поздно стану той, кого зовут на помощь, на кого смотрят, ожидая волевого решения, от которого будет зависеть жизнь ребенка и счастье семьи. И из раздумий меня вырвал женский крик, доносящийся из смежного кабинета. Я знала, что нельзя покидать кабинет, если в нем никого нет, но любопытство было сильнее. Скинув обувь, я просочилась к двери и, приоткрыв на чуть-чуть, стала подглядывать за развитием событий в узкую щель.

Женщина в казенном халате сидела на стуле, безвольно скинув руки. А главврач расхаживал по кабинету, скрестив руки за спиной.

— Это позор! Я еще мог бы понять Вас, если б мальчонка родился больным или слабым! Но я давно не видел таких крепких мальчишек.

— Прекратите! — закричала она и стал раскачиваться, обхватив голову руками. — Прекратите. Вы не сможете меня переубедить. Что нужно подписать? Отпустите меня отсюда, очень прошу. Мы и так живем в одной комнате вшестером, куда я его заберу? Я одна содержу всех! Прекратите!

Женщина не плакала, а просто кричала. Не было слез, сожаления. Ее глаза светились яростью и отчужденностью. Было видно, что все, чего она хочет — оказаться, как можно дальше отсюда. Главврач бросил ей на стол какой-то бланк и вышел из кабинета. А я закрыла дверь, казалось, что только что заглянула в нечистоты чужой жизни. Впервые увидела всю грязь человеческой души…Вернее, ее бездушия.

Но, как бы мне этого не хотелось, этот случай не стал последним в моей практике. Я помню каждый отказ. Сначала было просто, потому что я была просто свидетелем, а потом, когда началась практика, превратилась в ту, от которого зависит многое. Я плакала, когда мать, готовая подписать отказ, бросалась в детский блок, чтобы обнять ребенка, от которого хотела отказаться еще пару часов назад. И с дрожью вспоминаю ощущения, что овладевали мной, когда понимала, что уговаривать бесполезно.

После третьего курса мне выпала возможность уехать на практику в Вену. У нас очень осторожно подпускали студентов к роженицам, а в Европе все было иначе. Я присутствовала не только на родах, но и помогала вести приемы в женской консультации. Мне было мало всего, хотелось охватить, как можно больше, забывая про сон и отдых. Но после выпуска, когда нагрузка спала, уступив место изнуряющим трудовым будням интерна, я поняла, что мне просто необходимо найти место, где я могла бы расслабляться, скидывая все мысли в мусор.

Этим местом стал рок-клуб. Там собирались толпы людей, внешний вид которых отличался от привычного образа. Громкая музыка пробирала насквозь, прогоняя усталость и тревогу. В первый же день я обзавелась друзьями, которые приняли меня, несмотря на классические джинсы и рубашку, застегнутую на все пуговицы.

Мэри, подруга солиста группы, быстро превратила меня из скромной блондинки с толстой косой в довольно яркую представительницу современной субкультуры. Я не была фанаткой, как мои друзья, но мне очень нравилось ловить на себе возмущенные взгляды сотрудников, когда я приходила в больницу в кожаных брюках и с распущенными синими волосами. Они кипели яростью, не принимали меня, строя различные козни, распуская слухи. Только Дэну было все равно, как я выгляжу вне больницы. Я смывала яркий макияж, снимала пирсинг, заворачивала волосы так, что натуральный пшеничный цвет волос почти полностью прятал яркую синеву. А Дэн наблюдал за мной, не прекращая улыбаться.

Я вела две жизни. И меня это устраивало целиком и полностью. О парнях я не мечтала, конечно, я не была ханжой. Да и, пропадая в больнице сутками, так или иначе начинаешь видеть в еще несформировавшихся интернах вполне симпатичных парней. А потом появился Макс. Я рассмеялась, увидев скромного очкарика у заплеванной барной стойки. Он брезгливо опирался на нее локтями, стараясь не прикасаться руками. Я узнала в нем недавнего пациента, которому пришлось накладывать швы на ладонь после неудачного падения с мопеда. Он стал приходить каждую пятницу. Садился в самом углу зала и шарил взглядом по беснующейся толпе, пока не находил меня. Я пропадала каждый раз, когда ловила его вспыхивающий взгляд. Нескрываемая детская радость, восхищение и желание — вот, что я ощущала кожей, даже находясь на другом конце зала.

Он принимал меня полностью. Встречал у госпиталя, караулил у университетской лаборатории и жалел, когда я приходила, глотая слезы. Он предложил мне переехать к нему через месяц нашего знакомства. Я смеялась и уводила тему, потому что не хотела серьезности, зная, как она влияет на свободу голодного до знаний молодого врача.

Я переехала к нему совершенно стихийно, потому что ощутила, как он для меня дорог. Чувствовала поддержку, любовь и полное принятие меня. Он чувствовал меня, не ограничивая свободы, но дарил полную уверенность в будущем. Я разрывалась. Во мне бушевали две половины: одна скакала на работу, при любом писке телефона, а другая ревела в кабинке туалета, когда тест на беременность рисовал одну полосу. Я была переполнена уверенностью, что, наконец-то, нашла того, от которого хотелось забеременеть. Где-то глубоко в душе понимала, что хочу стать женой и идеальной матерью именно с Макси. Перестав предохраняться, снова и снова вспоминала слова деда, так и не дожившего до этого момента, уповая на "правило акушера Манилова". Но чуда не случилось. А с каждым днем практики я видела все больше гадости и несправедливости, теряя надежду на чудо….

…Это была обыкновенная смена. Я ставила капельницы, заполняла карты, делала УЗИ и КТГ. Одной из пациенток была молодая девушка со странным смешанным акцентом. Пока я делала УЗИ, она ни разу не взглянула на монитор, хотя другие беременные готовы были шею себе свернуть, заглядывая в экран аппарата. Вместо этого она тыкала пальчиками, унизанными золотыми кольцами с огромными бриллиантами, в экран телефона, чему-то улыбаясь. Она не задавала вопросов и вела себя абсолютно отстраненно, что не могло ускользнуть от меня.

— Ну, что… я закончила, — протянула ей рулон бумажных полотенец. — Все хорошо. Но меня настораживает Ваш тонус, поэтому я настоятельно рекомендую остаться в клинике. Мы понаблюдаем и сделаем еще пару анализов. На таком сроке не стоит рисковать.

— Мне все равно, — сказала она, не отрываясь от телефона — Котик, ты где?

К моему удивлению, по телефону она заговорила на чистом русском языке. Я открыла рот, потому что хотела обсудить результаты анализов и назначить спазмалитики, чтобы снять тонус. Но девушка делала вид, что меня просто не существует, только изредка бросала в мою сторону недовольные взгляды.

— Я тут, девочка. Тут, — в кабинет вошел высокий мужчина в сером костюме. Я замерла, потому что он был так красив, что аж дух захватывало. прямая осанка, чуть грубоватый голос, а все его движения, хоть и говорили об общей нервозности, были отточены. От него веяло уверенностью и благородностью, а он это знал и нес это перед собой, как флаг. Он спешно чмокнул девушку в губы, проигнорировав меня. — Как ты? Устала?

— Да, Котик. Поедем домой?

— Согласен, стены больницы удручают, — выдохнул он, осматриваясь вокруг. И, как бы случайно, зацепился взглядом за меня. — Здравствуйте.

— Здравствуйте, мне бы хотелось обсудить с вами результаты анализов, — я рылась в карточке, пытаясь найти данные о семейном положении девушки, но ничего не нашла. Да и на первый взгляд они мало походили на супружескую пару, даже не взирая на приличную разницу в возрасте.

— С Линой все нормально?

— С ней да, но..

— Тогда все хорошо, — выдохнул он и быстрым движением расслабил галстук. А потом снова осмотрел меня с ног до головы, даже не стараясь спрятать оттенок брезгливости. Но, к моему счастью, задержался совсем не долго, словно сделал выводы, известные только ему. И теперь пришла моя очередь выдыхать, потому что еще никогда не встречала такого тяжелого взгляда. Он усмехнулся, заметив мою растерянность, явно привыкнув к подобной реакции.

— Вы что-то хотели сказать?

— Да, я серьезно опасаюсь за ребенка…

— Плод..

— Что?

— Не ребенок, а плод. Мы так договорились, — он протянул девушке пакет с вещами, который до этого времени сжимал в руке. — Переодевайся.

— У вас тридцать первая неделя и такой тонус меня немного настораживает, — я собралась с силами и снова заговорила с ними, хотя видела, что на диалог они не настроены.

— Девушка, не старайтесь. Мы не заинтересованы в жизнеспособности плода, потому что так или иначе намерены отдать его на усыновление или удочерение, не знаю, кто там.

— Сын. У вас будет сын.

— Это плод, дорогая моя, — мужчина обернулся, сложив руки на груди. — Мы не предприняли необходимых мер только потому, что слишком поздно узнали. Поэтому не пытайтесь.

— Но ведь…

— Девушка, я отлично знаю закон. И то, что делаете Вы, очень смахивает на осуждение и попытку навязать собственное мнение, что категорически запрещено медперсоналу. Скажите, когда приехать, чтобы избавиться от этого, — мужчина ткнул пальцем в живот девушки.

— Это от нас не зависит. Роды начнутся тогда, когда ре… плод будет готов появиться на свет, — я уже не поднимала глаз, чтобы не сталкиваться с ним взглядами. Поэтому уставилась в карточку, снова и снова проходясь по результатам анализов пациентки.

— Боже! Меня уже раздражает этот гигантский живот! — взвыла девчонка, повиснув на шее своего мужа. — Я скоро взорвусь!

— От этого еще никто не умирал, — эти слова вырвались у меня совершенно непроизвольно. Но злость от несправедливости, что коснулась этого, еще не родившегося, малыша.

— Так, достаточно. Мы делаем добро. Ясно? — мужчина сделал шаг мне навстречу, чуть склонив голову набок. — Есть семьи, которым этот плод важнее, чем нам. И, кстати, где у вас тут главврач? Мне нужно переговорить о замене лечащего врача….

***

— Привет, малышня! — я обняла детей, сидящих за обеденным столом.

— Мамуль, а мы не поедем за подарками? — Мила подняла на меня свои невинные глазки и для пущего эффекта взмахнула ресницами.

— Ну и кто вам такое сказал? — рассмеялась я, взъерошив их волосы.

Бабуля пекла блины, смотря очередной сериал по телевизору. А Дэн, сидевший перед ноутбуком, когда я спустилась, теперь откинулся на стуле, не спуская с меня глаз. Еще пару дней назад я бы посмеялась, бросив в него острой шуткой, но сейчас мне и разговаривать с ним не хотелось. ОН был так прозрачен в своей навязчивой идее научить меня жить правильно, что сначала было скучно, а теперь противно.

Я до сих пор не понимаю, как могла выйти за него. Он сорвался из Вены почти сразу, как только я приняла решение осесть в Нью-Йорке. Бросил все и приехал ко мне, окутав облаком романтики. Вот мы и поженились, расписавшись в городской ратуше. А потом практически протрезвела, потому что совместная жизнь мало походила на то, чем я не успела насладиться сполна с Максимом. Он бесился, видя, как я не могу отпустить прошлое. Устраивал истерики, когда я поздно приходила домой, а потом у нас появился Ванька. И все замерло, но ненадолго…

— Потому что папа так сказал, — Ванька ткнул в бок сестру.

— Ваш папа ничего не понимает, — сказала я на русском и подмигнула сыну.

— Значит, мы поедем в город? — Мила вскочила со стула, громко захлопав в ладоши.

— Да!

— О! А можно без меня? — Ванька скатился по стулу, почти полностью спрятавшись под столом.

— Мы договаривались, что пока я здесь, вы говорите на английском, — шикнул Дэн. Ему не нравилось, что я учила детей русскому. И бесился оттого, что не понимает нас, когда вся семья собиралась вместе. Но на все предложения освоить еще один язык, Дэн категорически отказывался, гордо напоминая, что он коренной австриец. Хотя, по моему мнению, одно другому просто не может помешать.

— Вот это накал страстей, — прошептала бабуля, делая вид, что комментировала она события сериала. Но я-то видела, что по телевизору шла реклама. Интриганка…

— Так, даю вам пять минут на то, чтобы собраться. Иван, я не шучу. Что-то мне не нравится твой вид. Ты не заболел?

— Ага. Воспалением хитрости. Ему давно уже ничего не хочется, — Дэн снова отвернулся к монитору компьютера.

— Лиз, он и правда, какой-то вялый. Может, заболел?

— Надо показать его врачу, — я внимательно наблюдала, как дети поднимаются по лестнице, громко споря о чем-то. Шум и гам… Красота.

— Утром Кира звонила. Просила зайти, — бабушка протянула мне мой телефон.

— Кстати, как я вчера попала домой? — я запрыгнула на барную стойку, наливая кофе.

— О! Это было феерично, внучка, — рассмеялось бабуля, выключив телевизор.

— Пошло… — перебил ее Дэн.

— Тебя привезли на огромной машине. Я хотела отходить тебя полотенцем по заднице, что пропала, никого не предупредив, но, как только увидела того, кто тебя привез, сдалась. Да, что сдалась? Я готова была сама тяпнуть рюмочку и рухнуть в его объятия, — Буля театрально прижала руки к груди. — Молодец, детка, живи и радуйся. А то попадаются на пути одни нудилы…

Последние слова она сказала на русском, чем рассмешила меня, но рассердила Дэна.

— Так и живем…

Глава 12.

К моему счастью, с детьми по магазинам поехал Дэн. Совсем не хотелось проталкиваться по переполненным магазинам, потому что голова до сих пор неприятно гудела. Дэн даже как-то воодушевился возможности побыть с детьми наедине, а мне казалось, что он просто сбегает, лишь бы не видеть меня. Но и мне это было на руку, потому что с каждым днем становилось все сложнее сдерживать себя и свой бушующий гнев.

Я обернулась, осматривая просторную гостиную дома. Мягкая мебель стояла полукругом около небольшого камина, отделанного бежевым камнем. По стенам молочного цвета игриво бежали деревянные полки, заставленные наградами и медалями в стеклянных рамках Тут были награды всей нашей семьи. Большинство из которых принадлежало моему дедуленьке. На окнах висели светлые, в мелкий цветочек, шторы, перетянутые широким канатом. Сколько времени я провела дома? Сколько раз протирала пыль, чистила пушистый ковер? Я не помнила. Могла вспомнить всех пациентов, а дни, проведенные дома, стерлись из памяти, как что-то незначительное.

— Нет, внуч… Даже не думай, — Буля вынырнула из кухни, вытирая руки о фартук. — Это моя территория. Если ты думаешь, что я позволю тебе взяться за тряпку руками, которые еще вчера дарили семьям счастье, то ты глубоко ошибаешься!

Буля нахмурилась, но я-то знала, что она силится не рассмеяться.

— И что же мне тогда делать? — я бухнулась в мягкое кресло и закинула ноги на пуфик. — Может, мне поспать до обеда?

— Отличный план, внуч, — бабушка смотрела на меня, чуть улыбаясь. — Не стремись осесть дома, пока горишь работой. можешь отдохнуть, но никогда останавливайся, пока есть желание двигаться дальше.

— А ты? Ты же пожертвовала своей работой и осталась сидеть со мной?

— Эх, — она села рядом со мной, машинально пройдясь тряпкой по кожаному дивану. — Я бы могла тебе прочитать мотивационную сказку, чтобы ты не совершала моих ошибок, но это все ерунда. Лиз, я осталась, потому что любила вас всех сильнее, чем ставить уколы, капельницы, выслушивать крики обезумевших от страха рожениц, ну и, как вознаграждение от щедрых докторов, иногда помогать на операциях. Нет, Лиз. Я сама сделала свой выбор. Мне важно было встречать вас дома с горячим ужином, укрывать пледом, когда кто-то засыпал над книгой в библиотеке, кричать, чтобы вы разошлись по комнатам и улыбаться, смотря на то, как ты растешь чудесным ребенком.

— Значит, ты не жалеешь, что бросила медицину? — я прикрыла рукой рот, пытаясь спрятать удивление, потому что всю жизнь считала, что для Були то самое голосование было подобно приговору о профнепригодности. А еще чувствовала, что снова разбередила рану, что никак не затягивалась уже десять лет.

— Нет, Лиз, не жалею. И ты не смей жалеть, — рассмеялась она и стала аккуратно поправлять разбросанные на журнальном столике детские комиксы.

— А мне-то чего жалеть? Я так и не смогла сделать выбор, — как только у меня появился Ванька, маленький восьмимесячный карапуз, я осталась дома, забыв, обо всем. Родители освободили для нас дом в пригороде Нью-Йорка, а сами переехали в квартиру рядом с центральным медицинским госпиталем, в лаборатории которого трудилась моя мама. Родители нам очень помогали, хоть и отнеслись с неким подозрением к нашей поспешной свадьбе, но маленький Ивашка просто умилял всех до слез, стирая все шероховатости "псевдо семейной" жизни.

— А у тебя был выбор? — рассмеялась Буля и резко встала с дивана, продолжая смахивать пыль с мебели. — Женщина делает выбор только тогда, когда находится в благоприятной среде для этого. А надежно прикрытый тыл способствует этому, чего не было в твоем случае. Ваша эта внезапная свадьба… — Она вздохнула. — Всем же сразу было понятно, что он не тот, кто сможет ужиться с тобой. Знаешь почему?

— Можно подумать, ты не выскажешься, если я …

— Потому что он слабый и очень обидчивый. Он же находился в твоей тени еще с самого универа. Кто до утра занимался с ним, чтобы хоть как-то подготовить к аттестации? — Буля прищурилась, услышав трель телефона с кухни. — Собирайся и проваливай из дома!

— Куда? Я только обрадовалась, что мне не нужно мотаться и выбирать подарки в переполненных торговых центрах. А ты меня прогоняешь.

— Иди и делай то, на что тебе не хватает времени. Проваливай, Лизка, говорю по-хорошему. Но это пока, — Буля чмокнула меня в лоб и умчалась на кухню.

Я знала, что Буля права, но верить в это не хотелось ни тогда, ни сейчас. Я привыкла к Дэну, он не стал другим, просто раньше дети были меньше и смягчали нас одним своим присутствием.

Да, я осела дома сразу, как только служба опеки передала мне Ивашу. Я наслаждалась долгими прогулками с коляской по нашему маленькому городку. Мне стала нравиться спокойная и однообразная болтовня с другими мамочками, с кем мы проводили солнечные часы на детской площадке. Обожала валяться на полу с маленьким комочком, наблюдая, как в большом камине трещат поленья. Я напитывалась теплом и неповторимым ароматом ребенка. Но провалялась дома я всего несколько месяцев, потому что Дэну было очень сложно содержать семью, несмотря на то, что у меня еще оставались сбережения, а родители взяли на себя расходы по содержанию дома.

Я вышла на работу, дождавшись, когда Ване исполнится год. Родители долго отговаривали меня, убеждая, что способны обеспечить нас сыном. Но я понимала, что никто не может нести ответственность за мое решение. К нам прилетела Буля, которая помогла мне несколько месяцев с адаптацией. Несмотря не отсутствие кровной связи, сын был очень привязан ко мне и категорически отказывался оставаться один. И только Буля смогла затмить мой авторитет в его глазах, ну а через полгода она, не сумев привыкнуть к новой среде, вернулась домой, а Иван отправился в ясли при госпитале, где я работала.

Да, Дэн очень болезненно принимал все происходящее, тихо лелея в себе уязвленное мужское эго. Он бесился, что меня повысили почти сразу, а ему даже тут приходилось кивать, когда ему говорили: "О! Это же родственник Маниловых?"

Я снова осмотрелась, а потом быстро поднялась к себе. Переоделась и выскочила из дома, застыв на дорожке у гаража.

— Нет, Лиза, пойдем пешком, — вдохнула морозный воздух и медленно пошла по уютным переулкам поселка.

Все дома уже были украшены к празднику, а во дворах стояли ели, плотно увешанные новогодними игрушками. Под ногами звонко хрустел снег, а нос уже щипало от сильного мороза, но я продолжала медленно идти, наслаждаясь тем, что мне никуда не нужно торопиться. Заглядывала через кованые заборчики, тихо подглядывая за приятной предпраздничной суетой соседей. Папы, забыв о делах, бесились с детьми в высоченных сугробах, собаки весело лаяли, наслаждаясь неожиданным оживлением в обычно тихом доме. А мамы, погрузившись к приготовлениям к Новому Году, лишь иногда выглядывали в окно, умиляясь своему семейству.

— Лизка? — взвизгнула Кира, прогуливающаяся по своему переулку с коляской.

— Привет, подруга, — я обняла ее, задержавшись на пару минут дольше, чем обычно. Чувствовала, как она расслабилась, а потом похлопала меня по спине.

— Ты нормально?

— Ага, только голова гудит. Напомни мне, чтобы я больше не пила ликер.

— Да? А я заказал пару ящиков на сегодняшнее мероприятие, — рассмеялся Влад, выглянувший из-за забора. Одетый в спортивный костюм, он откидывал нападавший снег с подъездной дорожки дома.

— Хватит, не напоминайте мне. Хотя, если честно, то я ничего не помню. Поэтому сильно-то не старайтесь смутить меня.

— Ладно, заходите в дом, я сам с Димкой погуляю, — Влад отбросил лопату и открыл калитку.

— Пойдем, я испекла шарлотку, между прочим, по рецепту твоей бабушки. Она-то почаще бывает у меня в гостях, — Кира чмокнула мужа в губы и побежала к дому.

— А чего это она к тебе ходит?

— С Димкой гуляет, отпуская меня на тренировку в спортзал. Проходи.

Я очень любила дом Киры и Влада, тут было так светло и спокойно, поэтому я никогда не досиживала до кофе, засыпая прямо в кресле. Именно поэтому меня Кира посадила на высокий барный стул.

— На всякий случай, — рассмеялась она. — Тебе нужно отдохнуть, Лиз. Просто выдохни. У детей каникулы начались, съезди с ними куда-нибудь. Может, рванем в Диснейленд? Всегда мечтал покататься на аттракционах. У тебя есть виза?

— Девчонка, — я наблюдала, как Кира улыбается, чуть прищурившись, уже проигрывая в голове картинки, где она перебегает от одного аттракциона к другому. — Конечно, я же каждый год ездила на конференцию в Европу. Но мне не хочется никуда ехать. Хочу просто провести пару дней с детьми. А потом отправлюсь на поиски новой работы.

— У тебя есть варианты? — Кира замерла, сжав кружку с кофе в пальцах очень сильно. Но при этом она не смотрела мне в глаза.

— Знаю.

— И что делать дальше? Может, поговорить с Максом?

— Кира, — я рассмеялась, чуть не подавившись шарлоткой. — Пожаловаться Максу? Наябедничать? Не смеши меня. Единственный человек, кого стоит винить во всем этом — я сама. А теперь уже поздно. Его совершенно не должны волновать мои проблемы. Поработаю где-нибудь, пока не запустим проект клиники.

— Лиза, ты слишком много на себя взвалила. Тебе нужна помощь!

— Так, кому тут нужна помощь? — Влад внес сына и положил на диван. — Я мастер по оказанию помощи.

— Лизу уволили, — выпалила Кира и отвернулась от меня, когда я стала строить грозные рожицы. — Ей нужна помощь.

— Ничего мне не нужно, Влад. Я не собираюсь вас втягивать в свои проблемы.

— А чего нас втягивать-то? Действительно. Мы люди сообразительные, — он достал телефон. — Нас и втягивать не надо, сами вмешаемся. Павел? Здравствуйте…

Он махнул жене на запакованного в три слоя ребенка и скрылся за дверью своего кабинета.

— Кто тебя за язык тянул? Может, ты еще расскажешь, что меня уже один раз вышвырнули из города, где я была не нужна?

— Надо будет, расскажу, — шепотом прикрикнула она и поджала губы, раздев сына, положила его в мягкий манеж досыпать дневной сон. — И не Владу, а сразу Максу! Сколько можно терпеть?

— Все, я пошла.

— Стоять. Второго января в девять утра тебя ждут в клинике. Вот визитка. Это клиника Деда, правда там нет родильного отделения, но зато есть отделение гинекологии. Врач ушла в декрет, а замену они пока не нашли. И не подводи меня, Лиза, просто не подводи, — Влад сел на соседний стул и забрал у жены чашку кофе.

— То есть вы абсолютно уверены, что без вашей помощи я не смогу найти себе работу? — я не знала, как мне реагировать. То ли взвизгнуть от радости, то ли расплакаться от злости на слишком болтливую подругу.

— Лиз, может, я и произвожу впечатление сухого человека, но я прекрасно вижу, что происходит. И, сложив все кусочки пазла, могу заверить тебя, что у Сан Саныча в городе намного больше знакомых, чем у тебя.

— Откуда ты… — я прикусила язык, а потом выдохнула, осознав, что сама себя и выдала.

— Оттуда, Лиз, оттуда. Прекрати вредничать и иди готовиться к вечеру.

— А…?

— Нет, их не будет. Вернее, представители их фамилии будут, но в очень ограниченном составе, да и то недолго. Тебе нужно расслабиться.

— Как я могу расслабиться, когда меня шпыняют, как салагу по казарме?

— Может, стоит поговорить с Максом? — сказал он, повернувшись ко мне. Его зеленые глаза немного потемнели, но только на миг, а потом он улыбнулся.

— Нет, не буду я ему жаловаться.

— Ну и зря, потому что один в поле не воин, а тот защитник, с кем ты нас уже познакомила, лично мне, не внушает доверия.

— И мне, — тихо сказала Кира, улыбаясь мужу.

— Мне не нужен защитник!

— Нужен, еще как нужен, — Влад уминал шарлотку кусок за куском. — Ладно, уговорила. Пока ты не созреешь, я побуду твоим защитником.

— Еще чего? Я тебя не уговаривала!

— Он хороший защитник, Лиз, — снова шепотом сказала Кира, подмигивая мне.

— Не сомневаюсь, — я поняла, что если задержусь здесь еще на пару минут, то Влад возьмет под защиту не только меня, но и всю мою семью, поэтому показав друзьям язык, высочила из кухни, на ходу натягивая куртку.

— До вечера! — тихо крикнула Кира.

Хоть это было неприятно, но я понимала, что мне будет очень сложно устроиться здесь одной. Да и до сдачи клиники оставалось еще месяцев восемь, в которые я должна как-то содержать свою семью. Поэтому выдохнула и мысленно согласилась с Владом, что работа мне просто необходима.

Обратный путь я прошла в полной задумчивости. Передвигала ногами, подбрасывая рыхлые комки снега. Пыталась обдумать, сосредоточиться или хотя бы зафиксировать только одну мысль в голове. Но нет. Мозг пульсировал от тугого переплетения картинок. Они роились, как мухи, не давая возможности разглядеть их. Я представляла гардероб, который не пополнялся слишком долго, пытаясь выбрать наряд для сегодняшнего праздника, вспоминала слова Були о том, что мне нужно заняться тем, что я пропускала все эти годы, прикусывала губу, натыкаясь на грустный взгляд Аркадия Львовича, а потом и вовсе застыла, когда перед глазами возникли карие глаза. Густота ресниц делала их скорее магически-обвораживающими, чем устрашающими, но мне все равно было страшно.

— Я вызову скорую, не переживай, — тихий мужской голос проник в мое подсознание. Мысли стали бегать в хаотичном порядке, сбивая меня с толку, хотя куда уж сильнее. Вздрогнула и прищурилась от яркого солнца, отражающегося от белоснежного снега. Я стояла у капота машины Макса и выводила пальцем по капоту, припорошенному тонкой пылью снега, пальцем. Рисовала глаз, обводя его овал снова и снова. Махнула рукой, стирая уродливо-болезненный рисунок, оголяющий все мои подсознательные страхи.

— Скорая? Зачем? — я приложила ладонь ко лбу, отгораживаясь от яркого солнца, чтобы посмотреть на Максима, закинув голову.

— Ты минут пять стоишь и царапаешь мой капот, — он рассмеялся и подошел ближе. В нос ударил аромат его парфюма. В сочетании с морозным чистым воздухом он был так чудесен, что я закрыла глаза и вдохнула поглубже.

— Я просто гуляю.

— Не на работе? Я думал, что мы сегодня будем брать штурмом какую-нибудь родовую, чтобы вытащить тебя хотя бы на бой курантов, — он рассмеялся и прикурил, запрокинув голову вверх. Мелкая пыльца снега падала с неба, погружая по волшебному тихий поселок в туман.

— К сожалению, я теперь безработная, — сказала, а потом пожалела. Понимала, что он не отстанет, пока не вытянет нужную ему информацию. Именно поэтому поспешила сменить тему. — Может, ты расскажешь мне, как я вчера очутилась дома?

— Расскажу, — он прищурился, поняв, что я увиливаю, так как ляпнула лишнего. К моему счастью он не стал допытываться, а только чуть помедлил с ответом, будто продумывая то, что услышал. А потом осмотрел поселок, вычисляя откуда я иду. — Ты была так пьяна, что ругалась матом, как сапожник. Курила, стряхивая пепел прямо на сидение. А потом открыла окно и начала кричать, что хочешь улететь туда, где будет тихо и спокойно.

— Да, похоже на белую горячку, — выдохнула я, прислонив холодные пальцы к вибрирующим вискам. — Прости.

— За что? — он рассмеялся и сделал еще один шаг. — Я давно так не веселился. От тебя так одурманивающе-сладко пахло ликером. Взъерошенные волосы, резкие движения. Ты вздыхала, от чего расстегнутая блузка открывала край голубого кружева, красивые черные кляксы под глазами делали тебя похожей на панду. Я впервые целовался с пандой.

— Придурок, — я не могла пошевелиться, ощутив, как все мышцы расслабились, а ноги задрожали, будто все силы покинули меня вместе с выдохом возбуждения.

— Есть немного, — он наклонялся все ближе и ближе. Я прикусила губу, чтобы прийти в себя, ощутив, что это не сказка, а реальность. Но нет, реальность слилась со сказкой, закружив меня, подобно мелким снежинкам над нашими головами. Ощущала холодное прикосновение его носа, а потом, как контраст теплое дыхание на щеке. Ждала поцелуя. Да, именно ждала, но он замер, просто вдыхая запах моих волос.

— Чего ты от меня ждешь?

— Свидания, Лизи. Ты мне должна еще парочку.

— А что потом?

— А потом ты придешь ко мне в дом, разденешься у самого порога…, - рассмеялся он, резко оборвав свою, а может, и мою фантазию, и отклонился. — Иди, а то я не очень люблю нежничать на чужих глазах.

Из-за того, что наши дома находились почти напротив друг друга, все мое семейство, вернувшееся из торгового центра, стояло у гаражных ворот, наблюдая за нами. Мила и Ванька открыли рты и не шевелились, а Дэн раскраснелся то ли от морозного воздуха, то ли от закипающего гнева.

— Слабак, — прошептала я. — То есть тебе нравится целовать только панд?

Его смех застал меня, когда я уже подбегала к калитке. Я сдерживалась, чтобы не завизжать от радости, заполнявшей меня до самой макушки. Хотелось искриться и сиять, как новогодняя елка…

****

Дети играли в детской зоне, а довольно сытые родители, к тому же, уже изрядно выпившие, уселись на мягкий диван напротив камина. Давно я не встречала этот светлый праздник в более спокойной атмосфере. Мы поужинали, весело переговариваясь. Не было тягостного молчания, только легкость и ощущение реального счастья. Кира захлопала в ладоши, когда уговорила взрослых дядек поиграть в Крокодила, решив быть первой, чтобы подробно рассказать правила этой, по ее мнению, веселой игры… Она поджимала нос и присаживалась, ставя руки на бедра.

— Ма, ну это же утка, — шептал мне Ваня, пристроившийся рядом со мной. — Почему все молчат?

— Потому что, Иван, тетя Кира должна устать показывать нам домашних животных, чтобы отказаться от этой тупой игры, — прошептал Макс, сидевший на барном стуле прямо за нами.

— Это же не честно!

— Вань, мы выиграли в конкурсе снеговиков тоже не совсем честно, но тем не менее, ты же съел тот огромный кусок торта?

— Конечно, — шикнул Ванька, закатив глаза. — Кто откажется от шоколадного торта с малиной? Дядь Макс, это же нереально.

— Вот и сейчас, считай, что мы играем в самого терпеливого, — он положил подбородок на кромку дивана. Его дыхание щекотало мое ухо, но я не отводила от сына глаз. Он хмурился, переводя любопытный взгляд от меня к Максу.

— Хоть это и не честно, но очень смешно, — он захихикал, прижав ко рту ладонь.

Кира очень старалась показать нам утку, как можно правдоподобней. Отчего раскраснелась, а рыжие локоны, аккуратно уложенные в витиеватый пучок, выбились и прилипли к взмокшему лбу. Влад улыбался и выкрикивал все, кроме утки. Он перебирал тропических животных, даже вспомнил динозавра, чем очень злил свою жену. Мне стало ее так жаль, что я открыла рот, чтобы произнести слово, как острый взгляд зеленых глаз повернулся ко мне, а теплая ладонь сзади перекрыла рот. Влад подмигнул Максу, а потом и Ваньке, захихикавшему еще громче.

— Иван, у меня к тебе серьезный разговор, — неожиданно начал Макс, так и не убрав свою ладонь.

— Я слушаю, — он обернулся, сделав такое серьезное лицо, что мне стало смешно.

— Не мог бы ты отпустить свою маму на свидание со мной? — Макс чуть откашлялся, прежде чем произнести эти слова. Даже показалось, что по щекам пробежал легкий румянец.

— Хм, — сын повернулся, окутав меня теплотой своих карих глаз. — А ты ее не обидишь?

— Нет, что ты.

— Свидание?

— Так точно.

— Самое настоящее, как у принца и принцессы?

— Да, может, даже капельку лучше, — рассмеялся Макс. — А за это ваша бабушка отдаст вам огромные коробки с подарками лично от меня.

— Подарки для нас с Милой?

— Ага.

Я застыла и обвела взглядом комнату, наткнувшись на Булю, безразлично пожавшую плечами. Она обнимала Милу, уютно прикорнувшую у нее на коленях, а затем подмигнула и громко крикнула:

— Утка!

— Точно! — взвизгнула вконец вымотавшаяся Кира. — Буля! Я обожаю тебя!

— Все, хватит мучить девку. Ну или делайте это не у меня на глазах, — бабушка передала внучку задумчивому Дэну. — Нам пора домой.

Кира что-то кричала Владу, отчаянно размахивая руками, остальные хохотали, схватившись за животы. Ощущение тепла и уюта заполнили не только этот дом, но и меня. Мне было так уютно, что не хотелось вставать с этого замшевого дивана. Не хотелось отпускать сына, да и не хотелось, чтобы шепот Макса, ласкавший мое ухо, прекращался.

— Ну, хлопец, отпустим мамку? — Буля присела, взяв ладонь Ивана.

— Да, я думаю, что ему можно верить, — Ванюша поцеловал меня и пошел за Дэном и бабушкой.

— Что ты задумал, Макс?

— У меня для тебя тоже есть подарок, — его глаза сверкали. Он явно что-то задумал, но мне было все равно. Я готова была ко всему… Уже готова.

Веселящаяся компания не обратила на нас никакого внимания, когда Макс взял меня за руку и вывел из празднично украшенной гостиной. Заботливо накинул на меня шубу и застегнул молнию на высоких сапогах.

— У меня даже нет сумки.

— Все, что тебе нужно лежит у меня в кармане. Поэтому успокойся.

И я успокоилась. Мы сели в машину и быстро выехали из поселка, свернув на развязке в противоположную от города сторону. Я улыбалась, наблюдая, как за окном мелькают высокие заснеженные деревья, слабо освещаемые уличными фонарями. Сердце билось размеренно, а в животе порхали бабочки, как предвещание чего-то волшебного.

— Выходи, — холодный воздух пробрался под распахнутую шубу и по-хозяйски проскользил по ногам.

Я вышла из машины, громко вздохнув, когда увидела, что мы на парковке аэропорта.

— Максим?

— Успокойся, Лизи, прошу тебя. Доверься, как это сделал Ваня. Я же обещал, что не обижу, — Максим вытащил из машины две дорожные сумки, на ручке одной из которых было нарисовано до боли знакомое солнышко.

— Это сговор, — прошептала я, но тем не менее, пошла за ним следом.

Нас встретили у стеклянных дверей бизнесс-зала, забрали сумки и провели сразу в небольшую зону досмотра. Вся процедура мало напоминала стандартный осмотр из-за полного отсутствия других пассажиров. Никто не кричал, не толкался, а сотрудники, наряженные в красные колпаки, мило улыбались.

— Лизи, — Макс снова взял меня за руку и повел к открытым дверям, где на улице уже стояла черная машина. Мне не хотелось спрашивать, собственно, говорить совсем не хотелось. Поэтому я расслабилась и закрыла глаза, упиваясь чувством волшебства…

Мы сели в маленький самолет, свет в салоне был приглушен, а на столе, в ведерке со льдом, стояла бутылка шампанского.

— Значит, все-таки ты решил меня напоить?

Стюард забрал нашу верхнюю одежду и что-то прошептал Максу.

— Нет, просто решил, что было бы неплохо продлить празднование твоего любимого праздника, — он бросил в мой бокал клубнику, а потом залил шипучим напитком. Тихий шорох лопающихся пузырьков заполнял пустоту салона.

— Я не понимаю, чего ты хочешь, — наконец, прошептала я.

Макс вздернул бровь, а потом откинулся на сидение, наблюдая, как самолет медленно катится вдоль ярких огней взлетной полосы.

— Я думал, что всегда знаю, чего хочу. Шел и просто брал нужную вещь. Хотелось думать, что это что-то важное, весомое, значимое. Но когда ты вновь появилась в моей жизни мне стало страшно. Я смотрел на тебя, не выспавшуюся, изнуренную, до сих пор больную своей работой, и понимал, что что-то упустил. Все, что было важно превратилось в пепел, Лиз. Я перестал понимать хочу ли я есть, спать, работать. Надо мной навис огромный знак вопроса. Ты показала мне, что все важные вещи, необходимые для нормальной жизни рядом с тобой. Все меняется, когда ты рядом. Именно поэтому я сбежал тогда, год назад. Зациклился на прошлом. Казалось, что если я не узнаю причин, по которым ты ушла, то не смогу существовать! А то, с каким упорством ты отворачивалась, кусалась и жалилась, пытаясь не подпустить меня к себе и своим секретам, сводило меня с ума.

— Я не знаю… Я не уверена…

— Лиз, если тебе есть, что сказать, то я готов. А если ты не хочешь, то прекрати терзать себя никому ненужным чувством вины.

— Но прошлое..

— Все, Лиз. Прошлого большого нет, Максим достал сигарету, но потом вернул обратно в пачку и отбросил на другое сидение. Прошлое сгорело. Остался пепел.

— И что дальше? — я в миллионный раз произнесла этот назойливый вопрос, крутившийся в голове последние несколько недель.

— А дальше, Лиз, настоящее…..

Я знала, куда он меня везет. Чувствовала сердцем, но не сопротивлялась, не смотря на боль воспоминания. Старалась заглянуть в его глаза, чтобы уловить досаду, неуверенность, смятение. Но он был расслаблен и совершенно уверен. Приземлившись в небольшом частном аэропорту, Макс посадил меня на заднее сидение авто и повез по-европейски ровным дорогам. Я была благодарна, что он молчит, потому что ничто не мешает мне слушать ссору в своей голове. Одна часть меня вопила, призывая к здравому смыслу, и подталкивала к тому, чтобы рассказать все, что произошло за три дня, что Максим был на конкурсе. А другая умоляла заткнуться, иначе я рискую больше никогда его не увидеть. Я знала, что идея с этими чертовыми свиданиями ничего хорошего не принесет. Но не думала, что настолько. Да, я любила его все эти годы. Но только на словах. Плакала и уговаривала себя, что идеализирую его. Но теперь, надышавшись его ароматом, впитав тепло карих глаз, я больше не могу без него.

Максим вел машину, а, убедившись, что я сплю, открыл окно и с облегчением закурил. Я наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. Рассвет гнался за нами, освещая просторный салон чуть розоватыми лучами. Резина приятно шуршала по асфальту. Город просыпался, наполняя все вокруг обрывками воспоминаний. Я скатилась на сидение и стала вспоминать дни беззаботного студенчества. Вспоминала его звонкий, еще совсем мальчишеский, смех. А теперь?

Мужчина, сидевший за рулем больше не был тем мальчиком, чей отпечаток сросся с моей душой больше одиннадцати лет назад. Пропала мягкость, исчезла неуверенность. Смотрела на его профиль с мягкими, но в то же время довольно четкими чертами лица и вжималась в сидение, чтобы не обнять.

— У меня на затылке скоро появится дыра, — прошептал он и протянул мне свою руку. — Вылезай.

Крепко сжав его ладонь, перелезла на переднее сидение и взвизгнула, прикрыв рот ладонями. Вена… МояВена. Максим подмигнул и свернул в старую часть города. Он петлял по узким улочкам, тихо посмеиваясь моему писку. Я залезла на сидение с ногами и практически приклеилась к окну. Предрассветное спокойствие города опьяняло. Улочки были пусты, а я всхлипывала, ощущая, как я тосковала. Максим не торопился, катая меня по самым любимым местам: здание общежития, главный корпус университета, клиника, пекарня, откуда он таскал мне булочки и старый подъезд двухэтажного домика.

Не дожидаясь, пока Макс выйдет, выскользнула на улицу, но замерла в шаге от деревянной двери. Резная фактурная поверхность, когда-то голубого цвета, теперь была облупленной и шероховатой. Провела пальцем, насаждаясь легким покалываниям краски.

Максим стоял сзади, почти вплотную. Его ладонь накрыла мою и прижала к дверной ручке, помогая перешагнуть порог, разделивший нас много лет назад. Хотелось скинуть сапоги на высоком каблуке и пробежаться по скрипучей лестнице босиком. Мы шли рядом, крепко держась за руки, и замерли на шестой ступени, потому что знали, что следующая безбожно скрипит, отчего соседская старушка моментально начинала кричать, переходя с польского на немецкий. Они кричала независимо от времени, дня недели.

Максим улыбнулся и, наклонившись перекинул меня через плечо. Широким шагом переступил ступень и стал быстро подниматься на второй этаж. Опустил меня на ноги только когда мы оказались у ярко-желтой двери. Я рассмеялась и прижалась щекой с деревянной поверхности.

— Это было не смешно, — Максим улыбнулся и вложил в мою ладонь знакомую связку ключей с маленьким брелком в виде рояля. — Оставил одну, а когда пришел, наткнулся на канареечно-желтую дверь.

Вязла ключи и вставила в замок, чуть потянув дверь на себя, а потом вниз. Помнила, что иначе она не откроется. Тонкий жалостливый скрип резанул ухо, а сердце заколотилось очень быстро. Толкнув увесистую дверь, вошла, застыв на пороге.

Картинки, такие яркие и родные, стали вспыхивать, как только мой взгляд касался любого предмета. Вдохнула воздух, наполненный пряным ароматом пыли, сырости слёз, с которыми собирала вещи, сладости ежедневного малинового джема. Максим закрыл дверь и снял с меня шубу, повесив на вешалку у входа.

Я шла по истертому паркету, вспоминая скрипучие плашки, и перешагивала их, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, разбудив тем самым сварливую соседку. Все осталось именно так, как было тогда… В осенний день, обрушивший на Вену тонны воды с неба. Дождь шел двое суток. Я шла по мостовой, таща сумки и радовалась, что никто не видит, что девчонка в кожаной одежде и синими волосами плачет, как какая-то там слабачка. Радовалась и подставляла лицо к небу, мысленно прося добавки. Капли били по коже, пытаясь забрать обиду, растерянность и боль.

Гостиная казалась еще меньше, чем в воспоминаниях. Небольшой диван, на котором мы помещались, если только крепко прижимались друг к другу, плотно переплетясь ногами. Небольшой телевизор, стоящий на нескольких стопках книг, чуть накренившись. Картина с подсолнухами на стене, небольшой ковер, заменявший нам кровать. Я вздрогнула, увидев сломанную крышку рояля, занимавшего почти все место гостиной. Она треснула, провалившись острыми гранями на нежные струны. Сердце больно сжалось.

Но больше всего меня тянуло в спальню. Я еле протиснулась на узкую винтовую лестницу и очутилась на чердаке. На деревянном полу лежал матрас, прикрытый черным пледом. Подушки были раскиданы, а ящики широкого комода на резных ножках были перевернуты.

— Я тоже здесь больше не был, — как только его шепот донесся до моего уха, я поняла, почему он привез меня сюда. Чтобы я поняла, что больно не может быть одному. Что глупо жалеть себя, уговаривая в попытке поверить, что поступила правильно.

Ревела, не желая видеть подлость и трусость в собственном поступке. Вот только, что делать теперь, когда увидела боль, на которую все эти годы пыталась закрыть глаза? Но при всем этом в его взгляде была любовь… Та самая, что так и плескалась, когда он кормил меня малиновым вареньем…

Пальцы скользнули по шелку платья. Сжала широкий бант, стягивающий распашные половины и потянула, слыша, как ласково скользит ткань. Все, чего я хотела — ощутить его трепетное касание, почувствовать, что нужна ему такая, с огромным обозом проблем и двумя детьми. Хотелось напиться обжигающим холодом его возбуждения. А подушечки пальцев горели от желания пробежаться по колючей небритости.

Максим замер в пороге, упершись руками в облупившиеся косяки. Его глаза, наполненные несказанными словами, застыли на мне. Настоящее пламя чувств обрушилось на меня ласковыми потоками его взгляда. Непокорная бьющаяся вена выступила на его лбу, говоря о бушующем возбуждении, скрываемым за абсолютно спокойным непроницаемым выражением красивого лица. Я продолжала раздеваться. Подцепив пальцем кружево бюста, стала оттягивать его. Чуть шероховатая ткань, царапая кожу, стала скользить по плечу, оголяя правую грудь, россыпь родинок на которой заставила Макса дрогнуть. Чувствовала, как его выдержка трещит по швам.

Сделала шаг вперед, прижавшись к нему всем телом. Теплая ладонь легла на шею, затем стала подниматься выше и выше, пока не оказалась на затылке. Максим сжал хвост между пальцев и стал медленно натягивать, заставляя меня выгибаться. Он опускал взгляд очень медленно, проходясь своим взглядом по шее, останавливаясь на ключичных впадинах и, наконец, перестал дышать, застыв на груди.

— Черт, — шептал он снова и снова. Смотрел, пытаясь насытиться, не решался притронуться, будто боялся, что я исчезну. Чувствовала его биение сердца, ощущала дрожь. — Лизи…

От резкого удара о стену я выпустила стон, сдерживаемый все это время. Боролась с возбуждением, завладевающим мной, как только он бросал на меня свой взгляд. Макс быстро стянул галстук и, ухватившись за ворот рубашки, рванул, осыпая пол пуговицами. Они падали, повторяя своими ударами нетерпеливую резкость его движений. Он прижался ко мне торсом, подхватив за бедро, усадил на комод, широко разведя ноги и зарычал. Так громко, что я уже начала представлять сухонькую старушку, истерично орущую от любого шороха. Но потом заглянула в глаза. Мягкость исчезла, уступив место животной страсти. Я напряглась, ощутив мурашки страха, только подогревающие мое возбуждение.

Максим шарил по мне глазами, стараясь не пропустить ни сантиметра, при этом крепко сжимал правую ладонь. Моя грудная клетка сжималась от спазма восторга. Я истосковалась без его взгляда, желания и откровенной любви. Больше не могла терпеть, скрывая голод, накопившийся за годы..

Чуть съехав по пыльной поверхности, закинула ногу ему на плечо и начала медленно отстегивать подвязки чулка. Двигалась медленно, не отрывая от него глаз. Как только пальцы коснулись черного кружева, Макс опередил меня рванув ткань.

Я так старалась запомнить каждое его касание, поцелуй и обжигающий шепот. Стонала от невозможности запечатлеть ощущения счастья, что хозяйничают по моему телу, на холсте. Безмолвно ревела, осознавая, что до этого лишь существовало, что тело мое спало, превратившись в бесчувственный комок нервов. А так хотелось чувствовать и ощущать себя любимой и желанной. Его длинные пальцы пробегались по коже, обжигая и охлаждая одновременно. Поцелую были рваными, а время безжалостным…

****

Я не чувствовала тела. Болело все. Проснулась на матрасе, выкатившемся прямо к лестнице. Наша одежда была разбросана и, скорее всего, уже непригодна. Перекатилась на другой конец матраса и выглянула на первый этаж. Максим, завернутый в простынь, сидел у рояля, поглаживая треснувшую крышку. Потом поднялся и, откинув половинки, стал поглаживать обиженные струны.

— Поиграй для меня, — прошептала я, надеясь, что он не услышит, но Макс рассмеялся и обернулся.

— Я больше не играю, Лизи.

— Почему?

— Потому что… Потому что — повторял он, а потом резко встал, завязав сползающую простынь. — Потому что завтрак готов, Лизи. Идем.

— Ты чего это задумал? Раньше тебе нечего было прятать от меня, — я перекинула ноги через металлические перила и спрыгнула. Максим рассмеялся и отпустил полу простыни. Я шла на цыпочках по пыльному полу, прошла мимо него гордо задрав голову. Его веселый смех приятно щекотал слух. …

*****Максим*****

Кровать опустела с первыми лучами солнца. Лизка уже сбежала на новую работу. Я улыбался, замечая, как ее глаз снова заблестел. Она снова пропадала в больнице, иногда засиживаясь в лаборатории до самой ночи. Но потом возвращалась домой, чтобы уложит спать детей и приходила ко мне, скидывая одежду у самого порога.

Мы болтали, готовили ужин и засыпали под какой-нибудь фильм.

— У меня сюрприз, — прошептала как-то Лизка, накрыв мои глаза ладонью. Я попытался посмотреть сколько на часах времени, но Лиза не позволяла, плотно прижав ладонь.

— Ты чего придумала? Какой сюрприз? — она накинула мне на плечи халат и повела в сторону лестницы.

— Как какой? Шикарный, — промурлыкала она, поцеловав меня в шею. — Ты очень приятно пахнешь.

— Это не я, а мои рубашки, которые теперь почему-то пахнут твоими духами. Не знаешь, почему? Моя домработница стала подозревать меня в нехороших вещах, — я послушно следовал за ней, чуть согнувшись, чтобы ее руки дотянулись до моего лица.

— И моя Бабуля ехидно улыбается, когда я просачиваюсь утром в дом. Делает вид, что не замечает меня, а сама напевает песенку про сеновал и девичий стыд, кажется.

— О! Твоя Буля романтик?

— Нет, скорее приколистка, — она рассмеялась.

— А, может, хватит бегать? Может ты уже перестанешь прибегать вечером, а убегать утром?

— И что дальше? Мы всей бандой переедем к тебе? Ты расплачешься, словно всю жизнь ждал всю мою шумную семью, а потом с умилением будешь наблюдать, как Иван кокнет какую-нибудь дорогую вазу, а Милка разукрасит твои идеально белые стены?

— Все, ты меня переубедила. Собирай свои вещи и больше не приходи! — воскликнул я, театрально приложив руку к сердцу. — Почему лестница такая длинная? Я уже устал. Лизка, а я, между прочим, серьезно. Переезжай? Хватит, уже второй месяц играем в шпионов.

— Максим, я же не одна. Как ты это видишь?

— Я пока ничего не вижу, потому что ты закрыла мне глаза.

— Все! Открывай! — взвизгнула она и отскочила на пару шагов, словно ожидая от меня удара.

Я медленно обернулся. В центре столовой, довольно пустой и безжизненной со слов Лизы, теперь стоял рояль. Идеально девственная полироль сверкала в лучах утреннего солнца.

— Не ругайся. Я знаю, что ты хочешь поиграть. Я видела это в Вене. Только тебе что-то мешает, поэтому я решила помочь тебе, — Лиза стала пятиться назад, затем подхватила пальто кремового цвета и помчалась к дверям. — До вечера!

***

— Ты знаешь, почему Лизка уволилась?

Мы сидели на кухне у Влада, Кира заботливо накрывала на стол. Ее рука дрогнула, как только я произнес вопрос, которого явно не ждала.

— Ну все, теперь вам придется рассказать. Из твоей жены получится отвратительный шпион, — я рассмеялся, глядя на разрумянившуюся Киру.

— Зато из Лизы он отличный, да?

— Значит, не скажешь?

— Нет, — Влад сложил руки на груди, впившись в меня своим фирменным взглядом. — Спроси у нее.

— Она не говорит.

— А ты хочешь знать?

— Да, хочу. Я ездил в роддом. Главврач побледнел то ли после того, как узнал о ком я хочу поговорить, то ли после того, как я представился.

— Я не скажу.

— Хорошо, тогда придется узнать все самому.

— Ты же не хотел оборачиваться. А вдруг это связано с прошлым?

— Тогда я тем более должен узнать, потому что оно влияет на мое настоящее. А этого я больше не потерплю.

Я вышел на улицу. Солнце становилось все ярче, снег был тяжелым и уже переставал хрустеть, превращаясь в кашу. Весна стала пробиваться сквозь серые будни, вселяя в нас надежду. Уже хотелось вдохнуть влажный терпкий аромат таяния снега, услышать журчание первых ручейков, улыбнуться первой проплешине пожухшей травы.

Желание докопаться до правды бурлило во мне, подогреваемое молчанием друзей.

— Максим, — на улицу выбежала Кира, укутанная в куртку Влада. — Подожди! Ты должен заставить ее говорить, потому что она притворяется. Ей хорошо, она боится все разрушить.

— Кира, как наше прошлое может быть связано с ее увольнением?

— Это твои родители, Макс, — прошептала Кира и побледнела.

— Что?

— Это твои родители перекрыли ей кислород, сделав так, что ее отказались брать на работу даже самые мелкие клиники города. Наверное, они были уверены, что она улетит в Америку, — было видно, как ей сложно говорить.

— А при чем здесь прошлое?

— А вот этого я не знаю, она даже мне ничего не рассказывала, — Кира еще немного потопталась на месте, а потом убежала в дом. Влад стоял у окна, сложив руки на груди, и внимательно наблюдал за мной.

Мозг стал медленно проворачиваться, создавая скрип, от звука которого хотелось закрыть глаза. Я, конечно, знал, что мои родители далеко не белые и пушистые, но никогда не ловил их на вмешательстве в мою жизнь.

— Помогите! — крик из переулка привлек мое внимание, я бросился бежать, пытаясь определить чей это голос.

Бабушка Лизы несла Ивана на руках, поскальзываясь на мягком снегу. Зареванная Мила трясла руку брата.

— Что?

— Он упал в обморок. Дыхание затруднено, я не могу привести его в сознание, — говорила она, заливаясь слезами. — Нужно в больницу. Срочно! Я вызвала скорую, но их так долго нет.

— Что произошло? — Кира и Влад, видимо заметившие нас, примчались даже не успев одеться.

— Кира, посиди с Милой, а мы в больницу, — я забрал ребенка и положил на заднее сидение свей машины. Бабушка безмолвно плакала, прислушиваясь к дыханию внука, А Влад подгонял меня, пока мы ехали по бездорожью леса, путь к клинике через который был короче всего.

Я набирал Лизу вновь и вновь, но слышал только бездушные длинные гудки. Нас уже ждали у центрального входа. Медики суетились и перешептывались, проговаривая фамилию Лизы.

— Мы его забираем!

Бабушка в комнатных тапках бежала за шустрой бригадой реаниматологов, осыпая их советами. Она плакала, но не истерила. Голос ее был спокоен, только сухие тонкие руки дрожали, выдавая внутреннее напряжение.

— Что? Что с Ванькой? — закричала Лиза, вбежав в зал ожидания, где остановили нас с Владом врач.

Глава 13.

*****Лиза*****

Что может быть хуже, чем слышать диагноз? Не знаете? А я знаю…

Хуже — быть врачом, который слышит диагноз, поставленный своему сыну. Я не упала, омывая пол материнскими слезами, а замерла. Прямо посреди людного больничного коридора. Прижалась спиной к прохладной стене. Пыталась услышать собственное сердце, пыталась ощутить дыхание, да хоть что-то, считающееся признаками жизни. Казалось, что жизнь моя кончилась, оставляя лишь звонкую пустоту внутри. Перед глазами поплыли вырезки из журналов с публикациями последних исследований, маленькие листочки из разных лабораторий, с продублированными результатами анализов. Легкие сдавливало, помещение вращалось, мелькали лица, искривленные болью и непониманием. Я не могла вспомнить с кем нахожусь, их имена растворились, осталась только одинокая боль, клубящаяся вокруг сердца

Сынок… Он до сих пор спал, лишь иногда водя носиком. Разрумянившиеся щечки, легкая испарина на лбу, тихое дыхание, но все портила неестественная поза. Он лежал, как оловянный солдатик: ровно и абсолютно безжизненно.

Врачи что-то говорили, пытаясь привлечь мое внимание. Они размахивали папками, притрагивались к рукам, но я не могла оторвать глаз от Ванюши. Хотелось отдать всю себя, лишь бы он снова смеялся и разбивал напольные вазы своей клюшкой. Хотелось ощутить привычный хруст керамики под ногами, услышать его озорной смех, сдобренный полной уверенностью в безнаказанности за очередную проделку.

— Лиза! — вскрикнул Максим, бросившись в мою сторону. На миг я вздрогнула, испугавшись, что он падает. Его красивое лицо, чуть искривленное испугом и растерянностью, слишком быстро приближалось к полу. Но оказалось, это заваливалась я.

Максим прижал меня к себе и начал что-то кричать. Я не могла различать слова и лица. Все смешалось, превратившись в одно размытое пятно. Только его руки. Я чувствовала его тепло и неприятные удары от быстрого шага. Он что-то говорил, периодически прижимаясь губами.

Но было все равно. Я просто переваривала полученную информацию. В какой момент я упустила детей? В какой момент превратилась в просто маму, лишенную зоркого взгляда врача? Эта его постоянная слабость и усталость! Черт! Да почему я раньше не обратила внимания?

Сколько раз я говорила родителям, что их детки не такие, как все. Объясняла, что природа тоже иногда ошибается, что генетика очень коварна. Болезни, прописанные в роду, могут проснуться в любой момент, проявившись в детях, внуках или правнуках. А сколько раз я проводила беседы с родителями, кто решился взять малюток из приюта. Я объясняла, что они берут не просто румяного ангелочка, но и генетическое наследие, длинною в несколько поколений, а иногда и даже дольше.

Я говорила, пытаясь предупредить, обезопасить и подготовить. А кто предупреждал меня? Я оказалась не готова. Мне просто хочется заснуть, а проснувшись громко рассмеяться ужасному кошмару. Хотелось громко смеяться, пытаясь вытолкнуть назойливую боль.

Максим положил меня на кровать в светлой палате, а потом выбежал, не закрыв за собой дверь. Я смотрела в потолок, собирая в голове мысли. Мысленно подшивала все в аккуратную историю болезни. По листикам, по файлам: скрепляла их, анализируя результаты. Мне не нужно было ничего объяснять. Не нужно было рассказывать о существующих методиках лечения, потому что я все знала. Все сама прекрасно знала….

Врачом быть плохо. Очень плохо. Знание убивает…..

…. Я стояла на скрипящей ступеньке, наслаждаясь родным звуком. Цеплялась пальцами за деревянный поручень яркого канареечно-желтого цвета, в тон двери, за которой живет мое счастье. Нет… Жило мое счастье.

По широким ступеням было разбросано мое тряпье. Джинсы висели на металлических балясинах, футболки, белье и платья валялись одним большим клубком у соседской двери. Я переминалась на ступени, отчаянно сжимая разбитый телефон. Скрип был просто невыносим. Я ждала, что в любой момент услышу отчаянный вопль соседки, но нет. Тишина в доме давила, лишь звонкий стук каблуков за дверью квартиры с желтой дверью, заставлял вспомнить тот позор, с которым меня вышвырнули на лестничную площадку в одних трусиках с мультяшными рисунками.

Вслушивалась в русскую речь, почему-то ставшую такой болезненно-противной. Женский голос периодически срывался на визг, осыпая мою голову горой проклятий. Должна была убежать, прекратив эту бессмысленную пытку, но вместо этого я слушала. Впитывала каждое слово, стараясь запомнить их навсегда Сначала мне казалось, что это злая шутка. Что скоро прибежит Макси и скажет, что эта сумасшедшая парочка ошиблись домом. Они просто не могли быть его родителями. Только не моего милого Максика: тонкого, чувственного и нежного. Стояла долго, ожидая чуда. Слышала шепот соседей, что стали невольными свидетелями, чувствовала холод, тянущийся по ногам. Прижимала к обнаженной груди его футболку, еще хранившую родной аромат. Зачем я ее схватила?

Я шла по неровным булыжникам брусчатки, проваливаясь на мягких ногах в неровные расщелины. Тащила за собой большой чемодан, пластиковые колеса которого отвалились еще пару кварталов назад, отчего теперь вся площадь была погружена в противный скрежет металлического крепления по каменной кладке. Любопытные, абсолютно недобрые взгляды были прикованы ко мне. Каждый считал себя обязанным окатить меня волной презрения.

Конечно, девушка с синими волосами в коротких шортах и разных кедах не вызывала в людях доверия. Они осматривали меня с ног до головы, награждая снисходительной улыбкой на прощание.

Я шла вверх по мосту, смотря себе под ноги. Карабкалась по скользким булыжникам. Дождь только усиливался, а я этому радовалась, потому что все равно уже давно промокла, зато улицы мгновенно опустели. Людишки спрятались в теплых квартирках, унося с собой свою жалость и уверенность в собственной правоте. Мне больше не нужно было терпеть осуждение, не нужно было улыбаться Теперь мне нужно придумать, как жить дальше?

Резкая боль в животе заставила разжать руки. Чемодан выпал и покатился вниз, ударяясь по пути о железные перекладины мостового ограждения. Все мышцы свело, а легкие сжались. Я перегнулась через перила, зависнув на железнодорожными путями. Подомной проносились товарные составы, от огромной скорости которых трясся мост. Волосы разлетались в стороны, а воздух наполнялся мокрой пылью с примесью горелого масла. Было нечем дышать. Вцепилась в поручни, чтобы не уступить своей слабости и не рухнуть вниз. Открыла глаза, шаря вокруг взглядом, в попытку найти что-то важное, стоящее, красивое. То, для чего можно было бы продолжать жить. Но находила лишь абсолютно серые, безжизненные и потрескавшиеся от времени стены, разукрашенные уродливыми граффити. Меня тошнило. Хотелось плакать, но горло распухло, а боль растекалась по всему телу. Не могла говорить. Слова растворялись. А дождь продолжал хлестать по щекам, стекал по длинным прядям, падая вниз с моста. Не могла подняться, продолжая нависать через перекладину. Безмолвно…. Горько и опустошенно наблюдала, как по обнаженным ногам текли тонкие струйки алого цвета…

Как плохо быть врачом. Очень плохо. Ты уже не можешь расслабиться от неизвестности, потому что абсолютно точно знаешь, что происходит с твоим телом. И я знала. Но от того становилось только больнее. Эх, Дедуля… Не в этот раз… Как плохо быть врачом…

… Я села, оперев голову на ладони. От воспоминаний стало только хуже. Рука ныла от капельницы успокоительного, которую я почему-то не помнила. За окном стемнело, отчего светлая палата превратилась в синеватую коробку теней. Проезжающие машины разрезали темноту резкими вспышками фар, а постоянно прибывающие кареты скорой помощи раскрашивали скучный мрачный потолок яркими огоньками.

Наверное, каждый проживает горе по-разному: можно рыдать, обнимая сына, можно проклинать врачей, рассыпаясь обвинениями в бестолковом непрофессионализме, а можно тихо принимать решение, от которого зависит вся его жизнь.

Я вышла в коридор и проскользнула в палату. Ванька до сих пор лежал с закрытыми глазами. Я села у кровати, сжав его крошечную ладошку. Мой малыш еще ничего не видел, он ничего не знает. Не ведал любви, страсти, боли и неприятных разочарований, без которых просто невозможно ощутить головокружительный прилив счастья. Он еще ничего не видел….

— Дочь! — родной голос проник сквозь плотный занавес мыслей и страхов.

— Мама! — я бросилась к двери, где застыли мои родители. Мама вытирала слезы рукавом больничного халата, а папа нервно сжимал папку с историей болезни. — Папа!

Мы обнимались, пытаясь прогнать страх и упорное чувство неизвестности. Вкрадчивый голос Були заставил нас вздрогнуть:

— Давайте успокоимся, — она потрепала сына по голове и приобняла маму. — Нам нужно собраться и решить, что делать дальше….

*****Максим*****

Я наблюдал через прозрачную перегородку, как люди в белых халатах, перебирая какие-то бумажки, пытаются договориться. В приоткрытую дверь слышал обрывки фраз, но от слова, что стало чаще всплывать в их разговорах, становилось плохо даже мне.

— Трансплантация, — прошептала бабушка Лизы. Она сидела рядом, нервно сжимая трескучий пластиковый стаканчик кофе из автомата. От неё так ярко пахло смесью валерьянки и корвалола, что кружилась голова. Дэн то входил в кабинет главврача, то выходил оттуда, истерично сжимая голову обеими руками. Мне было его жаль. Наверное, нет ничего страшнее, чем узнать, что твой ребенок болен не обыкновенным гриппом, подхваченном на детской площадке, а чем-то серьезным, настоящим и внушающим страх даже бывалым медицинским работником.

— Это еще не решено, — я не знал, как мне вести себя. Не знал, как утешить старушку, что раскачивалась, в отчаянье сжимая кулаки.

— На это сложно решиться, потому что врачи играют со временем, пытаясь определить правильное решение. Встречалось огромное количество случаев, когда пересадка, а так же послеоперационный период, приносили обратный эффект. Да и давит статистика. Знаешь, с чем врачи постоянно борются?

— Со смертью?

— Нет, Максим, со статистикой. И с подобным диагнозом, статистика не оставляет шансов на позитивный настрой. Это ребенок. От их правильного решения может зависеть не только его жизнь, но и жизнь его родителей.

— То есть трансплантация — не панацея?

— Нет. Да и кусок печени, подходящий по всем параметром, сложно найти. Они не продаются в магазинах.

— А как?

— Нужно искать донора, — она встала и вплотную подошла к окну. Старчески искривленные пальцы провели по стеклу, будто давая сил своим родным. — Порой донор может оказаться на другой стороне земного шара.

— А родственники? Вас же много! Дэн, Лиззи?

— Да, точно, — она опустила голову, отводя от меня взгляд. — Я поеду к Миле. Ей там очень страшно. Присмотришь за Лизаветой?

— Да, конечно.

Она ушла, остановившись только на миг. Старушка, казавшаяся эталоном достойной старости, превратилась в скрюченную тонкую фигурку. Он шла, опираясь на металлический поручень вдоль стены больничного коридора. У лифта она обернулась, растянув посиневшие губы в улыбке.

— Вы справитесь, — прошептала она. — Ты справишься.

Я не мог понять, что делать дальше. Просто сидел в пустом коридоре, быстрые шаги медсестер в котором, превращались в раздражающую и весьма нервирующую музыку. Дэн тоже не мог найти себе места. В кабинет, где шел консилиум, постоянно входили новые врачи, и все начиналось сначала. Это было похоже на детскую карусель: менялись лица, цвета медицинской формы и выражение лиц, на которых отображалась вся тяжесть принимаемого решения, они вновь раскладывали уже затертые результаты анализов, проговаривая все риски.

Лизка больше не плакала, только внимательно выслушивала каждого, делая пометки на руке. Тонкая, чуть трясущаяся рука резкими движениями расчерчивала что-то на бледной коже. Она всегда писала на ладони, потому что бумажки всегда терялись. Лиза постукивала пальцем по чуть заметным звездочкам на запястье, пересчитывая их вслух снова и снова, словно пыталась найти ошибку. Мое сердце сжималось, когда Лиза шумно выдыхала и начинала пересчет заново, потому что прекрасно знал, о чем она сейчас думает.

Врачи вышли из кабинета, когда за окном снова задребезжал рассвет. Лиза застыла в дверном проеме, когда увидела меня. Ее глаза округлились, словно она совсем не ожидала меня увидеть, а может, и не хотела. Она улыбнулась уголками губ, а потом сцепила пальцы в замок. Я рванул с жесткой скамейки в ее сторону. Было просто необходимо прижать ее хрупкое тело к себе, чтобы забрать, хоть каплю боли, что рвалась у нее внутри. Видел ее глаза, почти ощущал солоноватость горечи, осевшей на щеках пролитыми слезами. Но как только я подошел, Лиза отшатнулась.

— Мам, Пап, это Максим, — почти шепотом сказала она.

Я только сейчас заметил, что за ее спиной стоят мужчина и женщина. Они не сводили с меня взгляда, следя за каждым движением.

— Очень приятно, — женщина с теплыми карими глазами обняла меня, проведя пальцами по волосам. Тонкая трясущаяся ладонь задержалась на моей руке чуть дольше, чем следовало, словно привлекала к себе внимание. В ее глазах плескались слезы, а дрожащие губы растянулись в улыбке. — Мне и правда, очень приятно, Максим.

От ее слов мне стало не по себе. Но это были цветочки, по сравнению с острым взглядом отца. Он смотрел на меня поверх позолоченной оправы очков, окатывая льдом презрения. Челюсть дрожала в попытке сдержаться от рвущегося рева. Я видел, что он готов порвать меня прямо здесь, невзирая на толпу врачей и пациентов, высыпавших из своих палат на утренние процедуры. Лиза обхватила отца за шею, почти повиснув на нем. Мама встала на цыпочки, отчаянно шепча ему на ухо какую-то по-волшебному успокаивающую мантру.

Я стоял в посреди людного больничного коридора, стараясь понять, что происходит. Еще никогда мне не было так стыдно. Его взгляд пронизывал до костей. Мышцы сжимались, словно от ледяного душа. Меня вновь и вновь накрывало волнами гнева, которого было предостаточно в этом высоком мужчине. Я не мог отвести взгляд от его прозрачно-голубых глаз. А он то и дело прищуривался, сжимая губы в тонкую линию. Конечно, я мог уйти, но меня так и подмывало узнать, чем же я заслужил настолько "теплую" встречу.

— Давно хотел познакомиться, — прохрипел он и протянул руку. На удивление он не стал пытаться сломать мне пальцы или раздробить суставы. Даже наоборот, его рукопожатие было таким слабым, почти безвольным.

— Привет! — голос Влада прервал наш гипнотический взгляд. Он похлопал меня по плечу, словно старался поддержать. — Влад.

— Мам, это муж Киры Аросевой, — Лиза отошла от отца, сделав пару шагов от меня.

Расстояние в пару метров казалось таким далеким и неправильным, что хотелось закричать и потребовать объяснения. Родители полностью переключились на Влада, который отводил их в сторону кабинета главврача. Лизка застыла, понимая, что осталась совершенно одна.

— Лиза?

— Максим, я не могу. Столько всего в моей голове, — шептала она, отходя все дальше и дальше.

— Ты убегаешь? Снова?

— Я не убегала!

— Ты постоянно убегаешь, когда сталкиваешься с тем, чему не учили на уроках анатомии. Да, Лиз? Сердце забилось, затрепетало? — она уперлась в стену, чем я и воспользовался, прижавшись к ней так крепко, что она выдохнула воздух, что был в ее легких резким стоном. — Да, Лиз? Страшно? Не знаешь, что делать дальше?

— Да, черт! Мне очень страшно!

— Знаешь, а я передумал, — я сжал рукой пачку сигарет в кармане куртки так, что ощутил, как сухой табак рассыпается по пальцам. — Теперь я не успокоюсь, пока не узнаю все. И сделаю это сам. А когда узнаю, то мы поговорим честно. По-настоящему. Я докажу, что мне можно верить.

— У меня нет сил. Я не смогу еще раз лечь под каток! Не смогу! — кричала она мне прямо в лицо. — Я не хочу этого! Сил нет!

— Зато они есть у меня.

— Нет!

— Ты пытаешься оттолкнуть меня, чтобы не разгребать дерьмо, что случилось с нами! Тебе больно и страшно. Ты думаешь о себе, о Ваньке. И ты снова забываешь обо мне!

Лизка вздрогнула и округлила глаза, словно не знала, как реагировать на мои слова.

— Макс? — Влад окрикнул меня, словно хотел дать понять, что слышит меня не только Лиза.

— И если ты думаешь, что я уйду, то ты глубоко ошибаешься, детка, — я прижался к ней губами.

Слизывал языком высохшие слезы, смывал невысказанные слова, вбирал трепещущий от боли вздох, забирал все, что мог унести. Ее мягкие губы разжались, тело обмякло, наваливаясь на меня. — Я никуда не уйду. Буду с тобой, даже если ты пока не хочешь этого. Докажу, что ты ошибалась тогда. Докажу, что ты ошибаешься сейчас….

Меня подбрасывало, пока я шел к машине. Голоса, звуки, нечаянные касания — все это выводило меня из себя. Не помню дорогу домой. Помню только громкий звук двери в гараж. Я мчался туда, потому что единственное, чего я хотел — выпустить пар. Скинул куртку и стал избивать грушу, подвешенную на цепи. Металлические звенья стонали, разрывая перепонки жалостным звуком, что гулял по бетонным стенам пустого гаража. Глухие удары и мелкие облака белой пыли, поднимающейся в воздух от каждого удара, все это заставляло меня расслабляться. Удар за ударом. Сердце успокаивалось, прекращая биться в истерике. Перед глазами до сих пор стояли кадры: и нескрываемое омерзение в глазах отца Лизы, и страх в ее.

Казалось, что я о себе чего-то не знаю. Когда мальчик с гитарой и объемным рюкзаком с нотными альбомами наперевес превратился в дьявола? Что я упустил? Где прокололся?

— Это твои родители перекрыли ей кислород, сделав так, что ее отказались брать на работу даже самые мелкие клиники города…

Слова Киры всплыли в памяти. Я застыл на месте, лишь в последнюю минуту увернувшись от раскачивающейся груши. По саднившей коже рук текли тонкие струйки крови. Наверное, мне было больно. Наверное, я должен был это чувствовать? Тогда почему боль была не в руках?

Достал телефон, проходясь окровавленными пальцами по гладкому экрану. Всего четыре буквы, а мне уже хотелось разбить телефон.

— Пап?

— Да, сын, — я слышал, как на заднем фоне играла тихая музыка.

— Я передумал.

— Ты о чем?

— Я дам тебе денег.

— Отлично, сын. Я так и думал, что ты сделаешь правильный выбор. Мы же семья! Тогда завтра я жду перевод?

— Нет, ты приезжай? А? Поговорим, покажешь проект, — я обнимал рукой грушу, нависая на ней, чтобы не рухнуть на пол. Меня тошнило от его спокойного тона, тошнило от собственного голоса с наигранной ноткой легкости.

— Сын, ты же знаешь, что я терпеть не могу русскую весну с ее грязными оттепелями и тяжелым небом. Может, ты к нам?

— Я не могу. Давай завтра? Я жду тебя.

Глава 14.

Церковь действует на человека всегда по-разному… Потемневшее дерево, гулкие своды подкупольного пространства, сверкающие оклады святых икон, терпкий въевшийся аромат и молчаливые взгляды — всё это гипнотизирует, вытаскивая наружу страхи, боль и искренние слезы, выталкивающие все переживания.

Я всегда была верующей. С самого детства меня привлекала церковь своей тайной, казалось, что все собравшиеся в темном помещении небольшой церквушки на окраине поселка думают о чем-то важном, настоящем и еще неизвестном маленькой светловолосой девчушке, прятавшейся за спиной своего дедушки. Я осматривала каждого из присутствующих, замирая от застывшей боли на их белых безжизненных лицах, непролитых слез, сверкающих в такт покачивающемуся непостоянному огню свечей у икон. Но были и другие, те, кто скромно улыбался, не сводя взгляда с тлеющей свечи, именно они вызывали у меня восторг. Хотелось подойти ближе и прикоснуться, чтобы урвать хоть маленькую частичку счастья, исходящего от этих улыбчивых людей. Ну, или просто спросить, что знают они, чего не знают остальные, но именно в этот момент меня за косу хватал дед, не давая тронуться с места.

Дедуля обычно стоял в самом углу, периодически опираясь рукой о стену, его глаза были закрыты, а тонкие губы быстро шевелились, нашептывая молитвы. Его крепкие руки сжимали тонкую свечку, терпеливо вынося боль от струек растопленного воска. Застывающие капли замирали на коже его пальцев, словно наросты на коре дерева.

С возрастом моя вера преобразилась. Она стала другой — серьезнее, ощутимее. Потому что иногда сложно найти разумное объяснение настоящему чуду, что происходит в стенах больницы: исцеление, воскрешение и рождение. Конечно, потом все списывается на врачебную ошибку, вспоминают про человеческий фактор, усталость, подмахивая бездушные бумажки по-врачебному неразборчивым почерком, ставят размазанные печати дрожащей рукой и отправляются восвояси…

Но я-то знаю, что иногда случаются вещи, не поддающиеся логической трактовке озадаченных членов квалификационной комиссии. Даже они иногда сидят в полной тишине, не решаясь произнести ни слова, ведь это жизнь. И ее нам дают не врачи, обучаемые простыми людишками, оттрубившими в универе восемь лет, а кто-то другой…

А сейчас, сидя на деревянном полу местной часовенки, я смотрела на сияющее отполированное распятие и молилась. Ведь мне больше ничего другого не оставалось. Воскрешала в памяти молитвы, шептала просьбы, вспоминая родных и близких. Закрывала глаза лишь на миг, чтобы смахнуть слезы. Я выжала себя, как мать, как человек, как врач… Я подписала разрешение и умчалась вон из больницы, чтобы вдохнуть свежий воздух, не наполненный приторным запахом лекарств.

Недоумевающие служители проходили мимо, внимательно поглядывая на безмолвно рыдающую женщину в белом медицинском халате. Кто-то останавливался, пытался заговорить, но, натыкаясь на отсутствующий взгляд карих глаз, проходил мимо, боясь заглянуть глубже. Все понимали, что я пришла сюда не за человеческой помощью, не за их поддержкой или ободряющим словом, я пришла за тем, что действительно могло помочь разбитому сердцу матери — за верой. Мне не нужны были люди, устала от горестных взглядов. Мне просто нужен мой сын!

— Дочка, — батюшка в простой балахонистой рясе сел рядом, громыхая в давящей тишине покатых сводов крестом на груди.

— Батюшка, — я приложилась сухими губами к его морщинистой руке.

Старик молчал, окутывая меня всепонимающим, не требующим объяснения взглядом. Его пальцы крепко сжимали мои трясущиеся руки, впуская в озябшее тело немного светлого и уютного тепла.

Я вспомнила его сразу. Именно он крестил моих малюток несколько лет назад. Бабуля, обычно очень спокойная и тактичная, была неумолима в своем желании окрестить внуков. Именно этот священнослужитель омывал светлые головы моих ангелочков в белоснежных рубахах, именно его жилистые руки описывали в воздухе святой символ веры…

— Батюшка, — слезы побежали по щекам непрекращающимся потоком. В горле саднило, а на языке вспыхнул привкус горечи. — Я попалась, батюшка… Попалась в ловушку, что уготовила для себя много лет назад. Сбежала, как преступница какая-то! А теперь? Теперь мне нужна помощь того, кого я предала! Как мне ему все рассказать? Как признаться, что, педантичная в работе, в жизни я оказалась несостоятельной?

— Ты говори, дочка, говори. Не со мной, а сама с собой. А главное — верь, — старик прищурил добрые, уже ставшие бесцветными, глаза.

Его большая мозолистая ладонь легла мне на лоб, чуть сдавив пальцами. Батюшка выдохнул и стал что-то тихо шептать, приводя меня в некое замешательство. Я не знала, как на это реагировать, и просто закрыла глаза, пытаясь расслабиться. Вокруг нас ходили люди, чьи голоса стали превращаться в неясный, монотонный шум. Я слышала только свое дыхание, биение сердца успокаивалось, а легкие, до этого сжатые в спазме, расправились, позволив вдохнуть воздух полной грудью. Сухая ладонь батюшки была теплой и невесомой, а тихий голос, шепчущий молитвы, стал для меня маяком, к которому я брела, вглядываясь в свои страхи. Я вздрагивала, ужасаясь множащимся теням, но продолжала брести на его успокаивающий шепот. Как только перестала всматриваться в хмурые лица, воплощающие собой мои страхи, увидела золотистую тропинку, ведущую к большущему старому маяку, возле которого стоял мужчина.

— Ты можешь все исправить, дочка, — прошептал батюшка и убрал свою ладонь, возвращая меня в холодную реальность…

*****Максим******

Её телефон не отвечал целый день. Вернувшись в больницу, я узнал, что Лиза подписала документы на трансплантацию, тем самым дав добро на поиск донора для своего сына, а затем уехала, в чем была. Первым порывом было найти ее и успокоить, а сомнений в том, что она сейчас ощущает себя загнанной лошадью, у меня не было. Но, чтобы успокоить ее, мне нужны слова, аргументы… Но их нет, потому что нет фактов. У меня есть уравнения с одними неизвестными, нет условий, нет данных, нет формулы, одни только аксиомы, настойчиво бьющие по черепу. Я знал одно — только отец сможет объяснить мне все.

Медсестра принесла карту, в которой подробно было описано заболевание Ваньки. Вырывал из корявого текста только знакомые слова, пытаясь вникнуть в суть, которую мне до сих пор никто не мог объяснить нормальным, не врачебным, а человеческим языком. Самому до сих пор не верилось, что совершенно здоровый малыш может в один момент оказаться прикованным к больничной кровати.

Я сидел в Лизкином кабинете, внимательно разглядывая его скупой интерьер. Маленькие статуэтки, рисунки и фотографии младенцев были плотно выстроены в ряд по белоснежной поверхности полок, разбавляя медицинскую стерильность стен. Но глаза вновь и вновь опускались к копиям документов, с помощью которых Лизке перекрыли врачебный кислород в городе. И почему-то я совсем не удивлен, что они подписаны людьми, с некоторыми из которых я знаком с самого детства. С их детьми я ходил в детский сад, а потом и в школу, пока не уехал учиться в Европу. Именно они приезжали по первой истерике матери, когда я разбивал коленку или терял голос, знатно переев мороженого, тайком от няни. Это в их домах и квартирах, праздновались детские дни рождения, именно там я впервые поцеловал одноклассницу Зою, чьи металлические скобки на зубах снились мне потом очень долго.

Это несомненно их фамилии гордо значились в самом конце сухого документа, на основании которого можно было подумать, что моя Лизка "ПТУшница" какая-то, а не врач!

— Сын? — дверь открылась. Отец вошел, брезгливо окинув белоснежную дверь, пытаясь найти, к чему можно было бы придраться, но, не увидев ни пятнышка, все равно захлопнул ее небрежным толчком носка его дорогих туфель.

— Привет.

— Что за экстравагантное место для встречи отца и сына? Мог бы и…

— У тебя аллергия, что ли? — беспардонно перебил я его, пресекая тираду красивых слов, которыми он мастерски уводил разговоры в нужную только одному ему сторону. Отец округлил глаза и стал ощупывать себя, шаря ухоженными руками по не менее холеному лицу.

— Что ты имеешь в виду?

— У тебя аллергия на моё счастье?

— Фух… — отец выдохнул и расслабленно сел в небольшое кресло, предварительно осмотрев его пристальным взглядом. — Я уж думал, что-то серьезное.

— Сначала ты каким-то чудесным образом очутился в Вене, не без участия матушки, естественно, прямо накануне исчезновения Лизки. Потом ты появляешься в городе, и ее мгновенно вышвыривают из районного, я повторюсь — из районного, а не из фешенебельного роддома, как котенка, прямо на улицу.

— Не вижу никакой связи. Я, собственно, выкроил несколько часов только для того, чтобы…

— А я вот вижу связь, пап, — щелкнул замком в двери, не забыв вытащить ключ.

— Что за ерунда, сын? Ты, что… в заложники? Отца?

— Конечно, а как еще с тобой разговаривать? Матушка, небось, почуяла запах горелого, и свалила на моря? — из горла вырвался хрип, зарождавшийся, как смех. Но, глядя на отца, я не находил сил смеяться, потому что все мое самообладание было направлено на то, чтобы не броситься, и не размозжить его холеную морду. Как только он вошел, я прямо почувствовал, его вину. Нос щекотало, а кулаки сжались. Конечно! Кровь закипала, мчась по венам с бешеной скоростью. Виноват….

— Пап, у тебя есть шанс все рассказать, а потом его не будет. Я заберу у тебя все, что ты имеешь. Слышишь? Все твои отели, курорты и загородныедома испарятся, оставляя тонкий аромат дорогого шампанского, которого ты больше не выпьешь. Сигары, стоимостью в бюджет небольшого городка, будут для тебя непозволительной роскошью, как и дорогие тачки, что стоят в гараже твоего дома. Я, конечно, понимаю, что не смогу забрать все, что ты перевел на счета своих многочисленных молодых любовниц… Хотя. Пусть оставят себе, потому что, если ты думаешь, что они поделятся с тобой после того, как узнают, что ты остался гол, как сокол, то я очень сильно сомневаюсь. Они смоются из съемных гнездышек, унося с собой свои "трудовые накопления". Ну и, что-то мне подсказывает, что матушка тоже не задержится рядом. Все, чем ты кичишься, построено на деньги деда, а теперь все принадлежит мне. Смешно, не правда ли?

— Это не смешно! — взревел отец и рванул к запертой двери, будто проверяя, насколько серьезно я настроен. — Куда ты лезешь, щенок?

— Я хороший ученик, пап. И учителя у меня отменные. Ладно, матушка… она никогда не отличалась здравомыслием, предпочитая эмоциональность, приправленную сухим расчетом. Но ты же мужик, пап, ты опустился до разборок с молоденькой врачихой? Что она знала о тебе такого, что ты вскипел? А теперь выкладывай все, как было.

— А ничего не было! Слышишь? Ты готов разрушить семью ради какой-то безродной шавки?

— Правду, пап. Я жду.

— Тогда заставь меня говорить! Заставь? Ну? Покажи себя, мужик, — он тихо рассмеялся, чуть сбавив тон. Его голос стал удивительно спокойным, а взгляд перестал колоться искрами ярости.

— Я помогу, — мягкий голос Лизы, тихо вошедшей в кабинет, стал для меня полной неожиданностью. Она сняла явно грязный халат и отбросила его в угол кабинета, не попав при этом в корзину. Абсолютно бледное лицо было перепачкано черными разводами туши, бесцветные губы тряслись, а тонкие пальцы, сжимающие связку ключей, побелели.

Сделал шаг навстречу, чтобы прижаться к той, что еле стоит на ногах, но все равно продолжает прожигать нас своим взглядом, но Лиза выставила руку вперед, не дав приблизиться. Ее взгляд потеплел лишь на миг, карие глаза превратились в тягучий мед: теплый, ароматный и нежный. Моя Лизка силилась, как могла, чтобы сохранить стойкость. Она то и дело переводила взгляд на отца, словно я был лишним в этой битве.

— Помогу вам, но потом вы поможете мне.

Глава 15.

*****Лиза*****

Как бы мне не хотелось спрятаться, сбежать, я продолжала стоять у окна своего нового кабинета. Пальцы машинально искали на шероховатом подоконнике трещинку. Хотелось занять руки чем-то, пока мозг с болезненным скрипом открывает запертую дверь в прошлое.

— Ты уехал…

— Да, у нас был экзаменационный концерт в Праге, — прошептал Максим, подойдя чуть ближе. Его ладонь зависла над моим плечом. Я ощущала тепло и нескрываемое напряжение, ждала, что его теплая ладонь опустится, но он словно замер, погрузившись в прошлое.

— Да, точно. Прага. Я варила кофе, когда в дверь постучали….

…На пороге стояла симпатичная брюнетка, затянутая в платье-футляр на размер меньше, чем было нужно, благодаря чему её небольшая грудь выглядела довольно внушительно. Длинные волосы были аккуратно уложены волнами и заколоты на одну сторону. Тонкие руки сжимали сумочку, сверкая не по-утреннему богатыми украшениями на пальцах.

— Я могу Вам помочь?

— Да, позови Максима, — ее голос, тон, да и исказившееся выражение лица стали для меня пощечиной. Вся красота девичьего силуэта испарилась, оставив в ушах только трель противного голоса с нескрываемым презрением. Она смотрела на меня, как на домработницу. Конечно, в джинсовых шортах и простой черной майке я, и правда, выглядела, как кухарка, на ее фоне.

— А его нет. Что-нибудь передать?

— А ты, собственно, кто? — девушка сделала одолжение и опустила на меня свой взгляд.

— А ты?

— А я его невеста…

Я захлопнула дверь перед самым ее носом, как только до меня дошел смысл сказанных ею слов. Начав носиться по всей квартире в поисках своего телефона, я сбивала рамки, статуэтки, сдвигал мебель, натыкаясь ногами на острые углы.

"Вот если бы тут был Макси… Он бы со всем разобрался!"

Сознание того, что стала беспомощной без него, больно била в затылок, но я все равно бегала, перерывая все сумки и джинсы, молясь о том, чтобы не оставила его на работе.

Без него все было не так! Утро перестало пахнуть клубникой и крепким кофе, а вещи взяли привычку исчезать! Я не могла найти зарядник для телефона, не могла открыть кофеварку, а дверца в сушильном аппарате уже второй день упорно не хотела отдавать высохшее постельное белье.

Я то надевала спортивный костюм, то раздевалась почти догола. Перед глазами стоял точеный силуэт красотки, а нос до сих пор щекотало от тяжелого парфюма. Но, как бы я ни старалась успокоиться, ничего не выходило.

Я застыла посреди гостиной, осматривая рояль, заполнивший небольшое помещение почти полностью. Максим так незаметно въелся мне под кожу, что стало страшно. Он, как музыка, неслышно просочился в кровь, сердце и легкие. Без него было сложно дышать, думать и жить. А разве это нормально? Мне вдруг стало жаль саму себя, перед глазами то и дело вспыхивали картинки грязного фартука, гардероба, состоящего из удобных вещей, коробки лакированных лодочек, надежно припрятанной в глубине гардеробной, а главное — четкая картинка упущенной карьеры… Именно это сулит тем, кто предал мечту, бросив ее к ногам мужчины? Я превращусь в тетушку, в чьей сумке всегда есть носовой платок, чтобы подтирать сопли детям, мелкие деньги и любовный роман?

Осознав что-то важное, я не понимала, что делать дальше. Хотелось убежать, чтобы не думать о том, что молоденький мальчишка стал жизненно важной составляющей моей хорошо отлаженной жизни. Мне стало страшно! Как я, всю жизнь что-то доказывающая всем и вся, погрязла в мужчине? Как я могла так вляпаться? В какой момент я упустила контроль над свей жизнью? Это что? Любовь, что ли? Она вот такая, да? Неужели чувства любви застают тебя в полуголом виде посреди гостиной? И то, только после того, как расфуфыренная мадам появляется на пороге любовного гнездышка. И я бы не сказала, что испытала удовольствие от понимания всего этого. Я думала, любовь — это чувство полета, а не осознание того, что внезапно превратилась в беспомощное существо. Я не могла связать все мысли воедино, потому что в дверь снова постучали. Но это уже был другой стук…

… - Ну, а дальше ты все знаешь. Мужчина и женщина, ввалившиеся в нашу крохотную квартирку, стали с порога на меня кричать. Их голоса превратились в непрекращающийся шум, я не могла рассмотреть их лиц, потому что они мелькали то туда, то сюда. И только потом я поняла, что они собирают мои вещи. И уже через пару минут я стояла на той самой скрипучей ступеньке, в одних трусах с мультяшным рисунком, что ты мне подарил на первое апреля. Но на этом твои родители не остановились. Они нашли наши с тобой фотографии и, подкупив кого-то из больницы, развесили их по всему отделению. Главврач вызвал меня и настоятельно предложил перевод, дабы избежать скандала.

— А что мы, по-твоему, должны были делать, когда на пороге твоей квартиры встретили полуголую девку? Ты предпочел дочери влиятельного человека какую-то врачиху? Да? Вы росли вместе! Все с первого класса знали, что именно Лара пойдет с тобой под венец, чтобы объединить две семьи, с немаленькими семейными предприятиями, между прочим. Ты хотел, чтобы родители спокойно смотрели, как сын рушит свою жизнь? — отец Максима расхаживал из угла в угол, плотно сжав за спиной руки. Он выжидал реакции своего сына, но Максим молчал, не сводя с меня своего внимательного взгляда.

— Дальше, Лиз.

— А что дальше? Как только меня выписали из больницы, я уехала. Сбежала, не в силах переживать все это заново.

— Почему ты оказалась в больнице?

— Потому что я носила твоего ребенка, — прошептала я, отводя взгляд к окну. — Я старалась его сохранить изо всех сил, Максим, но мне не удалось. Я шесть месяцев лежала в том самом роддоме, где работала до тех пор, пока твой папенька снова не вмешался. Почти двести дней в горизонтальном положении. Меня кормила, поила и придерживала в душе моя Буля. Именно она была со мной сутками. Но и ее молитвы остались неуслышанными. Я родила ребенка, Максим, — пальцы уже давно сжимали в руках справку, пожелтевшую от пролитых слез, и затертую от частых прикосновений. — Я помню боль, которую впитывала, как твои прикосновения. Я закрываю глаза и ощущаю, как мое тело рвется, пытаясь скорее дать жизнь ребенку, которому не суждено было сделать ни единого вздоха… Вижу жалостливые лица врачей, помню крик. Но это не его крик, а мой. Мой крик слышали все. Я вопила от горя, как раненый зверь, не желая отдавать крохотный безжизненный сверток врачам.

Максим застыл. Кровь отлила от его лица, обнажая пульсирующую вену на лбу. В этот миг его лицо напоминало холодный кусок мрамора, только огромные глаза поблескивали застывшими слезами.

— Я не знал, — прохрипел отец, подойдя к Максиму со спины. Он то поднимал руку, желая потрепать сына по плечу, то вновь опускал, не находя в себе смелости. — Я, правда, не знал…

— Дальше, Лиз, — шептал Макс, понимая, что это просто не может быть концом.

— Помнишь, я тебе рассказывала про странную парочку, которая отказалась от еще не рожденного ребенка? — Максим округлил глаза и, схватившись рукой за подоконник, чуть пошатнулся. — Из-за их жалобы меня перевели в санитарки на целый месяц, помнишь?

— Это не может быть правдой, — шептал Максим. — Это сказка, сериал или мелодрама.

— Это ты… Та самая врачиха, — прохрипел отец и рухнул в кресло, закрыв лицо ладонями.

— Я не могла оставить твоего крохотного брата в детском доме. Поэтому, собрав все справки, получила сначала временное опекунство, а потом и усыновила его. Ваня — твой брат, Максим. Он тоже оказался выброшенным на обочину идеальной жизни твоих родителей, — я выдохнула и села на стул. Во рту все пересохло, а руки тряслись, дребезжа толстым стеклом стакана по зубам. Но, тем не менее, этот противный звук был намного приятней, чем тихое поскуливание отца Макса.

— Лиз, — прошептал Максим, положив руку мне на плечо. Подняв голову, я вздрогнула, натолкнувшись на его опустошенный взгляд.

— Максим, уже ничего не вернуть. Но можно помочь Ване.

— Что нужно? — сухо произнес Макс, за спиной которого стоял отец.

— Нужно сдать анализы, чтобы определить совместимость.

— Он готов, — прохрипел Макс. Он ни на миг не обернулся к отцу, словно знал, что у того просто нет вариантов, чтобы отказаться.

— Тебе тоже нужно сдать анализы, Максим. Вероятность того, что печень брата подойдет, намного выше, чем печень отца.

— Да… Я должен спасти ребенка того человека, кто убил моего…

— Это мой сын, Макс. Он мой!

— Я знаю, Лиз. Иди к …сыну. Иди.

Я ушла, плотно закрыв за собой дверь. Оставила людей, чья связь была только на генетическом уровне, чья любовь была только буквами в слове. А теперь? Что их будет держать вместе?

Эпилог

— Спасибо! Спасибо огромное! — женщина прижимала к груди новорожденного. Она лишь на мгновение подняла свои заплаканные глаза, чтобы поделиться любовью, что переполняла ее в данный момент.

— Ты сделала это, Маша. Ты сделала это, — прошептала я, притронувшись трясущимися губами к влажному лбу своей пациентки, что последние пять лет была частой гостьей моего кабинета.

— Это Вы, Лизавета, это Вы!

— Нет, глупенькая. Это твоя вера..

— Вера?

— Да, вера. Может, так ее и назовешь? Вера. Хорошее имя для первенца?

— Хорошее, — прошептала Маша, прижавшись щекой к маленькой головке дочери.

— Конечно, хорошее, — санитарка, все это время прибиравшая родильную палату, уже вкатила персональную кюветку для новорожденной. — Я заберу ее на пару часиков, а ты поспи, детка. Поспи.

— Я не хочу спать.

— Это понятно, — рассмеялась старушка, протягивая сухие морщинистые, но такие надежные руки к пригревшемуся у мамкиной груди комочку. — Вы все не хотите, а потом засыпаете.

— Надо поспать, Маш. Всего пару часов, а тетя Люба присмотрит за твоей дочерью. Ей можно доверять.

— Я знаю, — женщина ослабила хватку и, бережно передала дочь старушке. — Тетя Люба?

— А?

— А сделайте пометку?

— Какую такую пометку?

— Это Лизавета… Маленькая Лизавета Бойцова. Хорошее имя, как думаете?

— Идеальное, — прошептала тетя Люба и, весело подмигнув, умчалась, громыхая кюветкой по тихому коридору родильного отделения.

— Спасибо…

— Дурочка, — я накрыла засыпающую Машу теплым одеялом и поправила чуть сбившуюся подушку.

— А когда можно приходить за вторым? — сквозь сон прошептала та, усилив хватку руки, удерживающую мой халат.

Ночь выдалась спокойная. Только Мария Бойцова потревожила мирный сон отделения, влетев в приемный покой с очумелыми от страха глазами.

Я бродила по длинным коридорам, заглядывая в темные палаты, останавливалась у большого окна детской палаты, где под чутким руководством тети Любы спали малыши. Старушка дремала на стуле, периодически вскакивая, чтобы проверить грудничков. Ее рука отработанным жестом проверяла пеленки.

— Вот ты где, жена, — привычная тяжесть его рук легла на мою талию, а горячее дыхание обожгло шею.

— Опять ты проверяешь меня?

— А я предупреждал, что не перестану ходить на твои дежурства. Даже ваш строгий вахтер уже не отвлекается от наинтереснейшего кроссворда, когда я появляюсь в приемном.

— С ним я разберусь. Распустила я их, кажется. Ой, распустила…

— Ты самый справедливый главврач из всех, что видели стены этого роддома.

— Ой, подлиза. Как дети?

— Наверное, хорошо.

— Как это?

— Меня выгнали. Говорят, что я мешаю их баловать.

— Опять твой отец привез им килограмм шоколада? Он помнит, что у Ваньки проблемы с печенью?

— Он не привез шоколад, но там не только он, — Максим развернул меня к себе лицом.

— А кто? Буля напекла пирожков, чтобы детки не пухли с голода? Муж, ты в курсе, что я вчера под подушкой у Милы нашла упаковку печенья?

— Нет, не Буля. И она, кстати, признала свою вину и клянется больше не вмешиваться в рацион детей. Во всяком случае, в нашем доме.

— Хитуля эта Буля, — я рассмеялась, прижавшись к плечу мужа. Только в его объятиях я находила силы и успокоение. Только он может сделать так, чтобы все тревоги и невзгоды исчезли. Я таю, когда его руки опускаются на мои плечи. Сердце робко подпрыгивает, а по венам растекается тепло, заставляющее улыбаться, причем постоянно невпопад. Прошло уже больше двух лет с момента нашей свадьбы….

… - Не говори, я прошу тебя! — шептала я, наклонившись к бледному лицу Макса. — Молчи. Тебе нужно отдыхать.

— Как Ванька? — прохрипел он, сжимая мою ладонь.

— Все хорошо, милый. Его уже перевели в палату.

— Вот и хорошо, — Максим облизал пересохшие губы и улыбнулся. Даже здесь, в палате реанимации он умудряется поддерживать меня. Провела пальцами по его бледному лицу, наслаждаясь приятным покалыванием отросшей щетины. — Я люблю тебя, Лизка.

— И я тебя, — вся тревога, копившаяся во мне последние несколько недель, вырвалась громким рыданием. Огромные слезы падали на больничную рубашку, расплываясь уродливыми кляксами растекшейся туши. — Тебе просто обязательно доводить меня до слез? Да?

— А никому другому это не позволено, Лиз. Слышишь?

— Слышу, — я вновь всхлипнула, пытаясь сдержать очередную волну громкого рыдания.

Я давно так много не рыдала. Слезы прорвались после того, как поочередно на скрипучих каталках от меня забрали двух самых любимых мужчин моей жизни. Даже тогда Максим умудрялся подмигивать и улыбаться, уверяя, что, как только врачи отрежут от него кусок печени, он вернется, чтобы выпить кофе с коньяком и выкурить гигантскую сигарету, от которых ему пришлось воздерживаться несколько недель до операции. И теперь он лежит в стерильной палате, его дыхание сопровождается громким писком аппаратуры, а я делаю вид, что не замечаю с каким трудом ему дается каждое движение. Мы шепчемся, осыпая друг друга нежностью, чтобы врачи не услышали, что я снова пробралась в палату. Я просто не могу больше ходить по коридору, высчитывая количество плит на полу. Мне нужно, чтобы все это закончилось! Мне нужны кофе и варенье по утрам, желательно сразу после секса в душе. Хочу ощущать слабость в ногах и легкое головокружение! Хочу убегать на работу, чтобы мечтать вернуть домой, где меня будут встречать детский смех и горячий ужин. Хочу ждать праздников, чтобы собраться всем вместе за огромным столом. Хочу ворчать, когда дети, устав ждать, начнут воровать сладости со стола. Хочу жить… Хочу жить рядом с ним….

— Лиз… Да ты у меня рёва, — рассмеялся Максим, чуть наклонив голову, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Это все из-за тебя.

— Тогда я советую тебе умыться, а то на фотографиях ты будешь выглядеть не очень.

— На каких таких фотографиях?

— На свадебных, конечно, — прохрипел он. — Ты же не откажешь больному? Смотри, моя жизнь только в твоих руках.

Чуть скривившись от боли он сжал пучок проводов и дренажных трубок.

— Я больше не хочу жить без тебя. Очнувшись после наркоза, я мог думать только о тебе и детях. Меня не волновала боль и странная комната, потолок которой так и норовил умчаться. Я не хочу вспоминать то, что было. Хочу жить и строить планы! Хочу жить с тобой. Хочу заботиться о тебе, хочу следить, чтобы ты не забыла надеть пуховик, чтобы взяла варежки, проверять заправлена ли твоя машина. Хочу радоваться удачным сменам и смывать поцелуями горечь от временных неудач. Но рядом… Всегда. Вместе. Слышишь, Лиз? Согласна?

Я замерла. Мысли путались, не давая сосредоточиться на его словах.

— Сукин сын, — чей-то шепот раздался за приоткрытой двери.

— Замолчи, Влад, — шикнула Кира, сверкнув копной рыжих волос в щели.

— Заходите, она согласна, — прохрипел Макс.

В небольшую палату ввалились все, кто не спал со мной все это время. Те, кто забыв обо всем переживали, пытаясь успокоить моё рвущееся сердце.

— Как тебе наши платья подружек? — Кира взмахнула голубой тканью медицинского халата. Она наклонилась, поцеловав меня в щеку и встала за моей спиной, за которой, смахивая трогательные слезы, толпились мама, Буля, Мира и Кристина.

— Только попробуй сбежать, — хрипела Варя, поддерживая огромный живот. — Это пятый этаж, я просто не переживу этого, и тебе придется принимать роды прямо здесь.

С противоположной стороны кровати выстроились мужики: папа все время поправлял марлевую маску и очки, но я-то видела, как он смахивает слезы. Кирилл, Влад и Андрей стояли, вытянувшись в струнку, сжимая в руках связки пластиковых дренажных трубок разного цвета, перевязанных простым бинтом.

— Прости, но с цветами нас не пустили, — хохотнул Влад, выудив из-за спины сверкающую утку, на металле которой лежало два кольца.

— Придурки… — прошептал Максим, не сдержав смеха.

— Нет, я только не поняла главного — ты согласна? — Бабуля чуть отодвинула съезжающую шапочку, чтобы сверкнуть коварным взглядом.

— Да…

— Тогда все в порядке, — выдохнула она. — Входите, голубушка.

В палату вошла женщина, явно растерянная столь оригинальным антуражем.

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы наблюдать… — начала она с порога свою заученную речь.

— Я согласна, — перебила я заезженную пластинку работника ЗАГСа.

— Я согласен… — прошептал Макс, сжав мою ладонь.

— Боже, я сейчас расплачусь, — не выдержал Кирилл, наблюдая, как Влад поднес кольца.

— Замолчи, — зашипела Кристина, взглядом отыскивая предмет, чтобы бросить в Кирилла. — Нас сейчас выгонят….

….

Мы лежали на холодном полу моего кабинета. Макс то накручивал, то распускал прядь моих волос на безымянный палец, на котором было матовое обручальное кольцо.

— Тебе не кажется, что уже пора поставить диван?

— Нет, иначе тебя отсюда просто не выгнать будет. Ты еще с вечера будешь приезжать сразу после того, как уложишь детей спать. А как я могу работать в такой обстановке?

— Я сегодня смотрел телевизор, так там рекламировали надувную кровать, — рассмеялся он, прижимая к себе.

— Нет, Корф!

— Да, Корф, — еще громче рассмеялся он.

— Тише, мне и так стыдно смотреть персоналу в глаза.

— Все нормально. Они привыкли.

— В том-то и дело, что они уже все привыкли к твоим постоянным визитам. Как ты еще не додумался ввалиться в родовую?

— Я? Додумался, но тетя Люба выгнала меня.

— Макс, — я уронила голову, еле сдерживая смех.

— Ты моя жена, — шептал он, пробегаясь пальцем по моему кольцу. — И я буду всегда рядом, где бы ты ни была.

— Кстати, я не поняла. С кем ты оставил детей?

— Отец и матушка приехали, — прошептал он, ища телефон в груде разбросанной одежды. Пока я отходила от шока, он повернул дисплей, на котором появилась картинка детской, где спали Ваня и Мила.

— Это что?

— Это камера. Я в любой момент могу посмотреть что происходит в детской, — он пожал плечами, не понимая почему я удивлена фактом тотального контроля.

— То есть ты хочешь сказать, что это нормально, что ты следишь за ними?

— Конечно, — он снова пожал плечами, продолжая тыкать пальцем по экрану. — И скажу больше, что когда он приведет девицу домой, я намерен наблюдать. Вдруг он там чего не так сделает? Подскажу малому.

— А зачем париться, Корф? Просто ввались и покажи, — я пыталась сбросить его огромную ручищу, прижимающую меня к полу.

— Я пошутил, Лиз. Пошутил, — он поцеловал меня в губы, отчего мой запал затух, но тут же вспыхнуло желание. Вот так всегда. Стоит ему лишь поцеловать меня, как все мысли сбиваются, а злость тает. — Смотри.

Вот тут я онемела. На кране телефона я увидела, как мама Макса, сидя на полу, читает книжку детям, которые то и дело норовят кинуть друг в друга чем-нибудь.

— Ты не против?

— Нет… Это твои родственники, — для меня это было шоком, конечно, но препятствовать я не собиралась.

— Вот и хорошо, а теперь собирайся и мы едем загород.

— Куда?

— Я снял коттедж. Мы там проведем двое суток, пока многочисленные бабушки и дедушки балуют детей в последние деньки летних каникул. Не переживай, программу я согласовал. Там, кажется, зоопарк, батутный парк, аквапарк… Или наоборот. Я забыл. Наркотики и алкоголь я вычеркнул, — рассмеялся он, наваливаясь на меня всем своим телом.

— Я не могу, Макс.

— Можешь, я узнавал. У вас три дня санитарной чистки, кажется так сказала тетя Люба.

— Мойки, — машинально поправила я его. — Слушай, а ты не доплачиваешь этой милой старушке?

— Хорошая идея.

— Макси, давай вечером? У меня работы еще на пару часиков, а потом я приеду и можешь везти меня куда угодно.

— Честно?

— Честно….

Я смотрела в окно, как джип мужа скрывается за крутым поворотом за больничным сквером. Как только яркий свет фар растаял, я помчалась в душ. Времени оставалось совсем мало, ведь я не рассчитывала на его визит.

— Я убежала, — крикнула я, помахав медсестрам на посту.

Август в этом году просто выжимал из жителей все соки. Духота и пекло. Небо было чистейшим, не было ни единого облачка, принесшим, хоть малейшее облегчение. Тонкие каблуки проваливались в мягкий асфальт, но я продолжала бежать, срезая тротуар по прохладному газону, находящемуся в тени высоких дубов.

— Опаздываете, Лизавета, — женщина поправила рукой очки и открыла для меня дверь своего кабинета.

— Прошу прощения.

— Ну, что? Я изучила все документы, Лиза.

— Ну и? — я замерла, рассматривая ее напряженное лицо.

— Но это все бессмысленно. Тут я уже Вам мало чем помочь могу.

— Боже, — выдохнула я, зарываясь лицом в ладони. Какая же я дурочка. Неужели до сих пор верю в чудеса? Я же сама врач, и сама могу в полной мере оценить всю бессмысленность. Зачем бегала, как сумасшедшая, сдавая анализы в других клиниках? Зачем искала врача, не боявшегося трудностей?

— Спасибо, доктор…

— Нет, Вы не поняли меня. Лизавета, Вы уже беременны.

…. Жара отпустила. Я перестала замечать раскрасневшихся прохожих, забыла о проблемах и повседневных делах. Ноги сами несли меня по скверу вдоль выгоревших стен больницы. Там, за дальним корпусом, между густого леса скрывалась узкая тропинка, по которой я ходила постоянно. Шум города исчез сразу, как только, скинув туфли, ступила босыми ногами на прохладную землю. Сочная зелень травы щекотала ступни, мелкие камушки заставляли ступать осторожно, но я мало что замечала. Как только расступившиеся березы обнажили покосившиеся ворота старого кладбища, я ускорила шаг.

— Здравствуй, дедулечка… — я положила букет красных роз на глянец черного мрамора, а потом достала мягкого зайчика из сумки. — Здравствуй, сынулечка. Простите, что давно у вас не была. Закрутилась. Ванька поправился. Врач снял почти все ограничения, у них остались только одинаковые шрамы. Представляешь, дедуль? Макс подговорил Ваньку, что когда мы летом поедем на море, чтобы он говорил, что их порезали на разборке. Дома у нас шумно и весело. Милка влюбилась. Ходит и молчит, только горько вздыхает, когда я пытаюсь задать ей вопрос. Но Ванька мне рассказал, что это все из-за нового мальчика, с которым она познакомилась в летнем лагере при школе. Короче, трагедия у нас, дедуль, настоящая. Мирового масштаба, как ты говорил.

— Все? — сухой голос Макса вырвал меня из раздумий. Он стоял, прислонившись к березе. — Теперь можно ехать?

— Ты следил?

— Нет.

— Нет, ты следил.

— Конечно, я чувствую, когда ты врешь! — вспыхнул он и прошел мимо, грозно сверкнув взглядом. Едва притронувшись к фотографии деда, он припал к маленькому кресту, под которым были выгравированы лишь фамилия и имя с ужасающей датой смерти, совпадающей с рождением. — Сын, ты видел? Наша мамка врать научилась.

— Хватит. Ну, не дуйся, — я повисла на мощном плече мужа, прижимаясь щекой к его груди.

— Я не дуюсь.

— Я вижу. Поехали?

— Поехали, — Максим подхватил мою сумку, туфли и протянул мне руку.

— Кстати, дедулечка, правило акушера Манилова работает… Оно работает….

— Чего?

— Ничего. Потом расскажу…

Оглавление

Пролог.

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6

 Глава 7.

Глава 8.

Глава 9.

Глава 10.

Глава 11.

Глава 12.

Глава 13.

Глава 14.

Глава 15.

Эпилог