Изменить будущее [Михаил Васильевич Шелест] (fb2) читать постранично, страница - 4

порядковым номером семь. Обозначается латинской буквой «N». Атомная масса азота 14. Строение атома два — пять.

Я нарисовал.

— Молекула состоит из двух атомов…

— Так… Это знаешь. Зазубрил в больнице? Похвально. Свойства?

Я рассказал всё, что я знал про азот, а про азот я знал много, потому что по своей первой, инженерной специальности изучал рефустановки и работал на них и нахватался в своё время аммиака, мама не горюй.

Рассказав про взрывчатые вещества, которые я изучал по своей второй специальности, я уже начал было повторятся, как прозвенел звонок.

Химичка смотрела на меня так влюблённо, что я едва не сомлел. Она мне и тогда нравилась, почему я и хулиганил на её уроках, а сейчас…

— Ну, Шелест… Жаль, что нельзя исправить четвертную. Поразил… Или ты так головой стукнулся? — Хихикнула она, но увидев мои глаза, извинилась. — Прости, Шелест. Вырвалось. Все свободны.

— Точно стукнутый, — прошептала проходя мимо Ленка Смирнова, бросая на меня странный взгляд.

Математика прошла штатно. В ней я был твёрдым середняком, «хотя мог бы и на пятак натянуть», как говорил мне папа, махнувший на меня рукой после восьмого класса. Программа минимум, по его мнению мной была выполнена. Аттестат о среднем неполном имелся, а дальше государство давало широчайшие возможности: от армии до средне и высше-технического.

Людмила Давыдовна почему-то спросила меня, как я себя чувствую и не болит ли у меня голова.

Я сказал не болит, но чешется. Математичка удивилась.

— Ты это о чём, Шелест?

— Ну вы же интересуетесь моим самочувствием. Шрам на затылке очень чешется. Сильно я головой стукнулся, — сказал я со зловещей хрипотцой в голосе, обведя класс недобрым взглядом и улыбнулся. Класс заржал.

— Ой, Шелест, — махнула на меня рукой Людмила Давыдовна, добрейшей души человек. — Иди тогда к доске. Заодно там и почешешь затылок. Или что-нибудь другое. Напомнишь нам, что такое интеграл и с чем его едят.

Класс захихикал, но по-дружески, жалеючи.

«Хорошо, что в больнице имелись свои учебники», — с благодарностью подумал я.

— Интегра-а-ал… Честно говоря, не особо помню, — сознался я.

— Ну…Формулу Ньютона-Лейбница помнишь?

— Вроде помню.

— Пиши…

Я написал.

— И Что это значит?

— Это предел сумм… — пробубнил я, и почесал затылок.

Класс «грохнул», а я продолжил:

— Принцип Кавальери формулируется так: если прямые некоторого пуча прямых пересекают две фигуры по отрезкам равной длины, площади фигур равны. А итоговую формулу уже вывели Лейбниц и Ньютон.

— Откуда же они её вывели, бедненькую.

— Из средневековья, — пошутил я.

Людмила Давыдовна прикрыла ладонью губы и тихо засмеялась.

— Ладно, Шелест, садись. Хоть это помнишь. В принципе, ответ на четвёрку. А у нас сейчас логарифмы, — сказала она, повысив голос и постукивая указкой по передней парте.

— Вот оно мне надо? — Спросил я неизвестно кого, садясь за парту.

— Ну ты, Мишка, и прикалываешься сегодня, — прошептал Костик, искоса поглядывая на математичку. Указка у неё была длинной.

— Еле выкрутился, — прошептал я.

— Ни фига себе, еле выкрутился… Да у Давыдовны четвертак получить… когда она вот так вызывает по прошлым темам… Максимум трояк.

Людмила Давыдовна Пляс, стала учить нас только в девятом, после «слития» трёх восьмых классов в два девятых, а у «б» класса она вела уже давно.

На истории я загрустил. Никогда не любил ту историю. Эли эту? Когда историчка, слишком полная и не очень опрятная женщина начала читать нам из учебника о буржуазной революции в Японии, я поскучнел.

— Ты, Мишка, какой-то, точно стукнутый, — прошептал Швед. — Нормально всё?

— Нормально, Костик. Что-то устал учиться. Скорей бы физра.

— Тебе же ещё нельзя, после ангины. Я знаю, сам лежал.

— Да и пофиг, — отмахнулся я.

— Сердце посадишь, — прошептал Костик, рисуя жигуль последней модели.

«Он стал врачом-хирургом и мы недавно виделись с ним. Совсем недавно», — подумал я. — И вот он сидит со мной за одной партой.

Я потрогал его пальцем.

— Чо? — Спросил он, не отрывая взгляд от рисунка. Он здоровски рисовал машинки. И не только жигули, но и иностранные. Получалось, как на фантиках от жвачки. У меня на обложке дневника была нарисованная им тачка, какой-то фантастической модели.

— Да так…

Меня ткнули чем-то в спину. Я скосил глаз назад. Историчка, видимо, была глуховата, и мы разговаривать не боялись если не раскрывать рта или прикрыть губы ладонью, а вот за движение она следила строго и наказывала.

— Ты едешь на соревнования? — Спросил Вовка.

«Ё-моё! Соревнования! Я же еду в Калугу на Кубок Россовета Динамо! От Приморского края! Не фига себе», — вспомнил я.

— Еду, Вовчик.

— Значки привезёшь?

— Привезу.

Он был заядлым коллекционером значков. Я попытался однажды, но потом бросил и отдал все ему. Вот он теперь меня и контролировал.

— Я деньги отдам, — заверил он.

— Куда ты денешься, —