Жирдяй (ЛП) [Майкл Ши] (fb2) читать онлайн

- Жирдяй (ЛП) (пер. Олег Кустов) 132 Кб, 38с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Майкл Ши

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]

Michael Shea

Fat Face

Майкл Ши

Жирдяй

То были отвратительные, кошмарные образы, пусть даже они повествовали о древних, давно минувших событиях, ибо облик шогготов и их деяния ни одному человеческому существу не должно увидеть или запечатлеть…

Говард Филипс Лавкрафт

Когда Патти вернулась в вестибюль отеля «Парнас», несмотря на безобидные подначки было ясно, что её тут привечают по-прежнему. Другие девушки, как умели, старались скрасить её первые дни на точке, пока Патти не начнёт чувствовать себя увереннее. В общем, она тоже была рада вернуться обратно.

Перед тем как загреметь в больницу, четыре вечера в неделю Патти выходила на работу в массажный салон «Случайная встреча», которым частично владел Пит, её сутенёр. Пит утверждал, что смена в салоне для неё – всё равно что отпуск, нужно лишь чуток поработать руками, и физическая нагрузка не в пример меньше по сравнению с регулярной проституцией в отеле. Конечно, Патти могла бы согласиться, что работа в салоне легче – если бы только она не имела отношения к грабежам и убийствам. Что в итоге довело Патти до срыва, и хоть сама она ни за что не призналась бы в этом Питу, но тот, несомненно, допёр без подсказок. Недаром же он позволил Патти вернуться обратно в «Парнас», уточнив, что пару недель она может отдавать ему только половину обычной доли, пока не решит, что пришла в норму.

Уже в первый месяц работы в массажном салоне Патти поняла, что тут к чему, узнав про парочку клиентов – не её клиентов – которые сгинули с концами, после того, как их увезли из «Случайной встречи» прямиком в Голливудские холмы. Инциденты эти до поры оставались для неё покрытыми тонкой, милосердной вуалью сомнения. Но потом был и третий клиент, как раз в её смену, так что игнорировать происходящее стало просто невозможно.

Только он появился на пороге, как у Патти проскочила мыслишка, что этот вот посетитель – идеальная жертва: тщедушный, невысокий, с тугим бумажником, и в изрядном подпитии вдобавок. Она прочитала имя клиента на кредитке, пока Пит тщательно изучал содержимое его бумажника как бы для проверки платежеспособности. И посетитель позволил ему это с лёгкостью, выдававшей, насколько был пьян. Затем, пока Патти, вихляя задом, вела клиента в массажный кабинет, то буквально слышала, как в мозгах Пита щёлкает уродский арифмометр, подбивая итог.

В тесном массажном кабинете имелся лишь стол и слегка облёванный ковёр. Когда Патти стояла за столом, тщательно разминая накрытую полотенцем тушку клиента, и старалась сосредоточиться на ритме своих движений, по ковру нагло пробежал здоровенный чёрный таракан. Впоследствии Патти пыталась убедить себя, будто это ей привиделось, настолько странным вспоминался этот момент. Таракан, размером в половину её ладони, остановился посреди ковра и посмотрел на неё. И в тот самый миг, когда Патти заглянула в нечеловеческую глубину чёрных глаз-бусинок, она отчётливо поняла, что человек, который только что кончил в полотенце, нынче ночью умрёт. Состоится грубый, жёсткий разговор при свете звёзд, в тёмном овраге, будут угрозы, вероятно, требования подписать несколько дорожных чеков на фальшивые имена с поддельных документов, а затем плешивую макушку несчастного разнесёт пуля.

Сильным характером Патти не отличалась; она была не прочь, чтобы правильные дела как-нибудь улаживались сами. Зато она умела подстраиваться, если творились совсем уж неправедные дела, особенно, если кто-то очень на этом настаивал. В общем-то, Патти по своей натуре была нерешительна. Предоставленная самой себе, она приходила в отчаяние, не зная чем заняться. Пит забирал себе значительную часть заработков, но взамен умел полностью распланировать её время. Под его надзором в уютной жизни Патти попросту не оставалось места для тревожных мыслей.

Однако видение развороченной макушки того недотёпы, отверстой настежь, в блёклых оттенках лунного света – это видение не оставляло Патти, продолжало гнить и разлагаться в её воображении. Труп, обнаруженный через три дня, удостоился лишь двух абзацев в газете, но в этих коротких строчках содержалось подтверждение привидевшейся ей картины: «огнестрельное ранение головы».

Когда Патти прочитала заметку, ей и так уже было паршиво от недосыпания и выпитого бухла. Той ночью она приняла чрезмерную дозу таблеток, которые, по счастью, вымыли из её желудка час спустя.

И вот теперь, отходя от действия успокоительного, которым её накачивали в больнице, Патти ощущала, как к ней постепенно возвращаются прежняя энергия и жизнерадостность. Лучшей терапией от ночных кошмаров, по её мнению, могло стать возвращение к прежней работе в вестибюле «Парнаса». С этим местом были связаны как грустные, так и радостные моменты первых лет её нынешней карьеры. Громоздкая, обветшалая мебель всё еще будоражила чувства Патти. Большой, старомодный «Парнас», в сороковые находившийся на периферии, ныне стоял посреди голливудского порноленда. Это был район неоновых вывесок и запутанного дорожного движения; узкие, забитые припаркованными машинами улицы были проложены еще до Великой депрессии. Патти нравилось расслабленно посиживать в вестибюле, смотреть сквозь огромное окно на улицу, на гладкие, сверкающие автомобили, и выходить на тротуар, лишь поймав взгляд катящего мимо, озабоченного джона. Вот такая работа была по ней.

До массажного салона Патти трудилась активнее, примерно половину времени проводя в вестибюле, а другую половину – на ногах. Но сейчас, после больницы и лекарств, она часто ощущала слабость и тошноту. Мысль о гарцевании по тротуару вызывала в памяти болезненные воспоминания о ранних, непрофессиональных временах, о дешёвых мерзавцах, что цепляли её и кидали не расплатившись, о торопливых, липких подмываниях при помощи взболтанной бутылки с газировкой, раскорячившись между мусорных баков в переулке. Определённо, пасти клиентов в вестибюле отеля было гораздо лучше. Старые знакомые с регистрационной стойки могли предоставить комнату-другую, но, вообще, это требовалось нечасто. Вестибюль «Парнаса» служил своего рода витриной. Девяносто процентов постельных трудов происходило в стоявших неподалёку «Бриджпорте» и «Объятиях ацтека».

Такой расклад был для Патти в самый раз. Родом из маленького городка в центральной Калифорнии, она обладала радушной солнечной сентиментальностью, из-за которой сообщество местных профессионалок именовало Патти «подругой детства». Многим из них она искренне нравилась, хоть они и подсмеивались над ней. А Патти смеялась вместе с ними, упорно лелея чувство доброго соседства на этих шумных, ярких улицах. Она поддерживала приятельские отношения со всеми. Здороваясь с провизором из аптеки, она непременно прибавляла несколько сочувственных замечаний по поводу уличных пробок или смога. Провизор, лысый, с тонкими усиками, в ответ лишь кривил губы в гримасе боязливой жадности и презрения. Патти так часто приходила за спринцовками, дезодорантами и освежителями дыхания, что он, должно быть, превратно истолковывал её простодушную общительность.

В той же простоватой манере она могла перешучиваться с прыщавым персоналом кофейни «Данк-о-рама»: «Да неужели тебя взяли сюда на работу?» Или, про налоги: «Ведь и старина губернатор должен получить свою долю, правда?» А когда её спрашивали, какой она желает кофе, Патти отвечала со всем добрососедским обаянием: «Так, дай-ка подумаю… по-моему, сегодня я желаю со сливками». Такие вот реплики от зрелой брюнетки с густо накрашенными глазами, одетой в топ с бретельками, куцые шорты и греческие сандалии, скорее побуждали юных работников кофейни на хмурые взгляды, а не вежливые ответы. Однако Патти продолжала упорствовать. Она даже здоровалась по имени с Арнольдом, неряшливым, умственно отсталым продавцом газет из киоска на углу – невзирая на его не вполне адекватную реакцию.

И вот теперь, в период восстановления, былая сентиментальность Патти стала источником дополнительного утешения. У сестринства из «Парнаса» было стойкое убеждение, будто Патти пережила настолько сильное нервное потрясение, что нуждается во внимании и опеке.

Конкретным источником веселья для её подружек стал возродившийся интерес Патти к Жирдяю. Она уверяла, что он являлся самым дружелюбным «соседом» в их «местном сообществе».

Напротив «Парнаса», на углу, стояло старое десятиэтажное здание, занятое под офисы. Оно имело нетипичный для Лос-Анжелеса вид: простая бетонная коробка, фасад которой украшал фриз с повторяющимся орнаментом, псевдоколонны по бокам здания покрывал псевдоархитрав. Клишированные экзотические мотивы всех подобных фризов несли на себе отпечаток эпохи раннего Голливуда. Фриз на здании напротив был в шумерском стиле – с зиккуратами в навершиях псевдоколонн, с фигурами людей, стоящих боком, у них были завитые кольцами бороды и гипертрофированные икроножные мышцы.

На чей-то посторонний взгляд здание, должно быть, выглядело безвкусно и вызывало своим внешним видом слабое впечатление чужеродности. Впрочем, Патти редко заглядывала выше четвёртого этажа, где было окно офиса Жирдяя, обычно открытое.

Предприятия Жирдяя – он заправлял двумя – похоже, были единственными, что вели активную деятельность во всём вместительном здании. Их разительная непохожесть такэе была поводом для нескончаемых шуток девиц из «Парнаса». Названия предприятий значились на покрытом пылью справочном стенде: «Гидротерапия» и «Приют потерявшихся питомцев».

Самый цирк начинался, когда клиенты обеих контор появлялись вместе. Пациенты гидротерапевтической клиники все как один были неуклюжие, с проблемной кожей; они ковыляли в страховидных ортопедических ботинках, их дряблые туши колыхались под покровом безразмерных спортивных костюмов и комбинезонов. Порой эти слонопотамы притаскивали с собой кошек или собак, вроде как для эмоциональной поддержки. Животные завывали, рвались с поводков, метались в переносках, и становилось ясно, что никакие они не домашние питомцы, а пойманные на улице бродяжки. Финальным штрихом в этой грубой комедии было полнейшее равнодушие на безобразных лицах их пленителей.

Сам Жирдяй (никто не называл его иначе) часто торчал в своём окне наверху, словно румяный, лысый, почтенный дядюшка, невозмутимо взирающий на шлюх из «Парнаса». Его громадная безволосая голова была объектом множества пошлых шуток среди девиц и сутенёров. И приветствовали его, чуть ли не с издёвкой, которую Жирдяй, очевидно, улавливал и встречал слабой усмешкой. Лишь Патти, когда махала ему рукой, здоровалась от чистого сердца.

Впрочем, Жирдяй был солидной персоной в квартале. Он владел несколькими фургонами с логотипом «Приюта потерявшихся питомцев», которые водили всё те же клиенты гидротерапевтической клиники – судя по всему, они трудились волонтёрами. Призыв на листовках приюта натурально брал за душу:

ПОМОГИ ПОМОГАЮЩИМ!

Пусть наша помощь достигнет

каждой несчастной божьей твари.

Накормить, вымыть, вылечить.

Они заслуживают лучшей доли!

Душевная щедрость Жирдяя не спасала его от разговоров в вестибюле «Парнаса», их основной темой были досужие фантазии о гидротерапевтических оргиях, на которых хозяйские телеса умащали благовониями и увлажняющим детским маслом, и всё это сопровождалось возгласами: «Потри мне спинку!» В такие моменты Патти предпочитала выйти вон, потому что у неё появлялось стыдное чувство, будто веселясь с остальными, она предаёт такого доброго человека.

Видимо, окрепшее самочувствие Патти в сочетании с действием валиума, положили начало фантазиям, в которых она приходила в кабинет Жирдяя, задёргивала плотные шторы и ублажала его прямо за столом. Она прямо-таки видела его – такого одинокого, легко возбудимого. Может быть, долгие годы Жирдяй ухаживал за своей больной женой, что в конце концов тихо преставилась… Он был бы так благодарен за женскую ласку!

Но в следующий момент Патти чувствовала странную робость. Вроде чего уж проще – перейти улицу, заглянуть в клинику Жирдяя, постучаться в его дверь… Но она не могла. Прошла неделя, целых семь дней, а Патти так и не поддалась своему маленькому сентиментальному порыву.

Потом, как-то днём, Шери, лучшая подруга Патти, затащила её в бар в паре кварталов от «Парнаса». Патти, слегка захмелев, сделалась весёлой и дурной. Подруги сидели, запросто болтали обо всём, что только в голову взбредет, и вот у Патти будто само соскочило с языка:

– Так чего бы тебе не сходить к Жирдяю послюнявить ему кончик?

– Ты что, подруга, если он и с того кончика такой же толстый, это же как слону послюнявить!

Но дерзкая тема уже была вброшена, и они обе разошлись настолько, что было поздно сдавать назад.

– Хочешь сказать, что цепляешь только красавчиков? Ну и что, если он толстый? Представь, как он был бы рад!

– Ага, он бы так раскраснелся, что его башка стала бы смахивать на баклажан. И если бы там была дырочка наверху, то, как говорит Мелани… – Шери расхохоталась, держась за бока. Она изрядно поднабралась ещё раньше, до их встречи. Патти сделала официанту знак повторить и вернулась к прежней теме, стараясь убедить Шери в серьёзности своих намерений.

– Значит, сколько я уже работаю в «Парнасе», три года? Нет, четыре! Четыре года. Я же часть местного сообщества – как и аптекарь, Арнольд, или Жирдяй – но мы до сих пор не сблизились. Так и держимся порознь. Просто чужие друг другу лица. Ну, как тот же Жирдяй – я ведь не могу обратиться к нему вот так.

– Так пойдём к нему вместе – там хватит работёнки для двоих!

Патти хотела было ответить, но тут увидела, как по резиновому коврику позади барной стойки пробежал большой таракан и скрылся под плинтусом. Она тут же вспомнила плешивого клиента под полотенцем, вспомнила – как будто видела на самом деле – его развороченный череп.

Шери почувствовала, что разговор скис. Она заказала ещё пару двойных и начала строить предположения насчёт суммы, которую они выручат за грядущий визит к Жирдяю. Пятнадцать минут спустя, смеясь, подруги вышли из бара на вечереющую улицу. Обочину забили машины с урчащими моторами, золотоносную жилу тротуара заполонили старательницы. Продолжая куражиться, подруги вразвалку вернулись на свой перекрёсток и подошли к старому зданию. Им пришлось приложить изрядные усилия, чтобы преодолеть тугую пневматику массивных дубовых дверей. Но вот створки закрылись с мягким, утробным щелчком, и, отрезанные от уличного шума, Патти и Шери внезапно оказались в абсолютно полной тишине. Стекло в двери было грязное и придавало медному свету солнца совсем уж нереальный, сернистый оттенок. Как будто за дверями вдруг возник Марс или Юпитер, а сами подруги неподвижно застыли посреди величественных руин Месопотамии где-то в ночной пустыне. Эти образы были совершенно чужды воображению Патти – словно их навязал пугающий мысленный голос, точно не её собственный. Шери комично поёжилась, однако никак не дала знать, что испытывает сходные чувства.

Лифт не работал, о чём извещало объявление, прилепленное к кнопке вызова пожелтевшим скотчем. На лестнице лежал древний изумрудно-зелёный ковёр, по центру прикрытый толстым резиновым матом. Пока Патти была на улице, выпитый алкоголь придавал ей уверенности, но теперь, на тихой, пыльной лестнице, она вдруг ощутила лёгкое головокружение. Резиновый мат, потрескавшийся от времени, смахивал на шкуру рептилии. Шери шла по лестнице первой, продолжая непрестанно шутить и смеяться, но её голос был едва слышен, словно доносился из пучины окружающего подруг тяжелого безмолвия. Патти шла и гадала, куда подевалось её воодушевление. Его словно выключили, внезапно, в тот миг, когда захлопнулись входные двери.

Два этажа подряд взорам Патти и Шери открывались сходные виды из холла: застеленные зелёным ковром коридоры, ряды дверей с матовыми стёклами и бронзовыми дверными ручками. Лампочки едва тлели, и оба раза у Патти появлялось отчётливое ощущение, будто коридоры хранят молчание. Это не была тишина безлюдного места, но тишина, наполненная затаившимся присутствием.

И пока они поднимались по лестнице, у Патти постепенно крепло чувство, что всё здесь не так, в конце концов обратившееся в нечто, что вцепилось прямо в хребет. Она боялась! Но, боже, чего? Смешно сказать, когда они добрались до четвёртого этажа, и Шери склонилась в картинном поклоне, приглашая в коридор, непослушные ноги Патти несли её как будто против воли.

– Ну же! – подзадорила Шери. В блеске её глаз было что-то ненормальное, лихорадочное.

Патти заупрямилась.

– Плохая была затея. Я – трусиха, сдаюсь. Лучше пойдём отсюда.

– Ха! И ты ещё называешь себя трудягой. А пробыла тут только минутку.

Шери достала из сумочки маленький блокнот, в который записывала номера телефонов и адреса и прогарцевала через холл призывной походкой панельной девки. Патти огляделась; на ближайшей двери была стрелка-указатель с надписью «Гидротерапия». Всё так же вихляя бёдрами, Шери прошествовала в дальний конец коридора. Патти ждала, не трогаясь с места. Показалось ли ей, или она действительно слышала слабый отзвук, доносящийся из-за закрытых дверей? Тако-о-ой слабый, словно эхо, резонирующее под сводами огромной пещеры? И в том отзвуке… едва различимо… как будто слышалась мелодия свирели…

Шери стояла у последней двери и что-то писала в блокнот. Вырвала листок и подсунула под дверь. Затем припустила со всех ног обратно, словно учинившая шалость девчонка. Патти с готовностью подхватила её настроение – хихикая как парочка проказливых двенадцатилеток, они побежали вниз по лестнице. Патти подумалось, что и Шери смеётся с облегчением, что больше не нужно здесь оставаться.

– Что ты ему написала, дурочка? – У Патти поднялось настроение, когда они вновь оказались на шумной и яркой улице. Словно мгновение назад она тонула, но теперь спаслась. – Пытаешься увести моего клиента? – Однажды Шери провернула подобный трюк, подменив переданную на вечеринке записку, так что вместо адреса Патти, клиент получил её собственный.

Шери сердито отмахнулась.

– За кого ты меня принимаешь? Пошли, добавим по пиву. Угощаю.

С каждым шагом, отдалявшим Патти от старого здания, у неё появлялось всё больше сомнений в собственных недавних ощущениях.

– Эй, Шер, а ты слышала там, ну, типа, музыку?

Даже здесь, посреди уличного гвалта, Патти без труда вспомнила тот жутковатый мотив, сыгранный на свирели. Или даже не мотив, скорее, пробирающее до дрожи сочетание звуков. Но ещё больше Патти беспокоил тот странный способ, которым мелодия проникла в её сознание. Словно Патти не услышала музыку, а скорее вспомнила – внезапно и ясно – хотя у неё не было ни малейшего представления, где она могла слышать эту мелодию раньше. Ответ Шери подтвердил догадку:

– Музыку? Подруга, да там было тихо, как в морге. Жуть, правда?

Шери сохраняла прекрасное настроение, и Патти с радостью поддалась её заразительному веселью. Они зашли в ещё один бар, который им нравился, и просидели там около часа – никуда не торопясь, наводя глянец на окружающее, чувствуя себя весело и восторженно, словно пара школьниц на каникулах. Затем они решили вернуться в «Парнас», подцепить кого-нибудь на машине и устроить отвязные покатушки.

Когда подруги шли к отелю через улицу, Шери, взглянув на старое офисное здание, вдруг передёрнула плечами, как будто вздрогнула.

– Боже, побывать там было всё равно, что опуститься на дно морское. Скажи ведь?

Эхо собственных страхов заставило Патти взглянуть на подругу пристальнее. Но тут из газетного киоска вдруг вынырнул Арнольд и заступил им дорогу.

Патти неприятно поразила несвойственная Арнольду ожесточённость. Весь его вид внушал неприязнь. Лицо газетчика да и всё его тело были пухлые и розовые, как у малолетнего ребёнка. Покрывающие его голову редкие рыжие волосики заставляли предположить задержку в развитии, а одна пустая глазница с покрасневшими веками, набухшими от слёз, придавала лицу Арнольда плаксивое выражение. Но сейчас, по контрасту с детской несобранностью, у него был яростный чёрный взгляд отпетого мерзавца. Почти всегда Арнольд производил впечатление безобидного дурачка, а теперь он пугал Патти всерьёз, было в нём что-то извращённо коварное, словно под маской пускающего слюни кретина таился отпетый уголовник. Газетчика окружало облако страха; Патти ощутила его кислый запах, по коже рук побежали мурашки. Арнольд протянул руку, держа двумя пальцами конверт и пятидесятидолларовую купюру.

– Патти, один человек велел прочитать это! – Детский голосок Арнольда поразил её своей нарочитостью, так же, как его зловещий вид. Очевидно, то была часть выбранного образа. – Он сказал, что деньги – это плата, чтобы ты прочитала письмо. Вот так фокус! Он и мне дал двадцать долларов!

Арнольд захихикал. Патти решила, что это какой-то злой розыгрыш; её голос дрожал, когда она расспрашивала Арнольда, кто ему заплатил. Но тот не мог ответить ничего толкового, вспомнил лишь руку, протянувшую конверт, и голос из тёмного салона машины, которая тут же умчалась прочь.

– Ну и как это полагается прочитать? – допытывалась Шери. – Из окна на всю улицу? Может, ещё одеться нужно по-особому?

Однако Арнольды было нечего прибавить, и Патти отступилась, просто чтобы избавиться от внезапно возникшего к нему отвращения. Подруги зашли в отель; странное письмо, вручённое столь необычным способом, не давало покоя, так что они направились прямиком в дальний конец бара и заняли отдельную кабинку, чтобы во всём разобраться за бутылочкой пива. Письмо без подписи занимало две страницы, исписанных каллиграфическим почерком с причудливыми завитушками, и гласило следующее:

«Девушки мои дорогие,

Как может архишоггот снискать благосклонность? Вам самим и в голову не придёт поинтересоваться! Так спрошу же и отвечу за вас. Как написано: «Архишоггот явился к возжеланной своей, после долгого пути, наконец, припал к чужестранным её стопам. Из глубин подлунного моря, из-под толщи ледовых гор пришёл к ней могучий архишоггот». Девушки мои дорогие, дражайшие! Где же то место, откуда явились шогготы? При вашей душевной мягкости и вашем невежестве едва ли вы сможете осознать те немыслимые бездны пространства и времени, чтобы задать сей вопрос. Так позвольте же ещё раз спросить за вас и ответить. Ибо же ответ был написан:

Боги, рождённые звёздным светом,

Сокрытые в мрачных, бездонных морях,

Изгнанники с осиянной планеты,

Замерзающей в вековечных льдах.

Но даже звёздные боги дряхлеют,

Пока их рабы делаются сильней,

И звёздных богов они одолеют,

Когда вскормят своих вождей.

Распутницы мои милые, беззаботные греховодницы! Вам не по силам вообразить мастерство перевоплощения архишогготов! Порода их сделалась мельче с тех пор, как нынешнее человечество встречалось с шогготами в прошлый раз. О, зато ныне архишогготы так гибки и изменчивы. Превосходнейшие полиморфы, хотя внутренняя их суть – всё тот же Ужас. Но как же они вылепили свою прелестную форму? Что за заклинания шепчут они в горячечной своей страсти? Вам следует знать, что сокровенная страсть шогготов насыщается страхом и паникой, налитой соками душевного отчаяния.

Следовательно, он дразнит её их неизбежным единением, следовательно, он напевает ей свои дерзкие, соблазнительные вирши и с горящим взором мириадов глаз даёт зарок, что сделает её своею. Так он напевает:

Да будет вам покровом пролитая кровь,

Которая погасит взор предсмертный.

Вы в свиту предназначены, как Паника и Боль,

Для ритуала и кощунных заклинаний.

Плоть жгучая моя одеждой станет вам,

Страдание – венчальной песней.

Да будете вы обе пищей мне

И станете смотреть, оцепенев, как я питаюсь.

О девы, приготовьте мне мою невесту!

Елеем умастите трепетную грудь

И, лоно обнажив, явите же её нагую

Пред лик мой, обуянный страстью!

Вот так, девушки мои дорогие, архишоггот поёт своей возжеланной баллады и серенады, так он кружит дух её в вальсе сквозь тьму, сквозь пустые залы упований, вечно внемлющего ужаса, пока наконец не достигнет последней, закрытой комнаты утоления страстей».

Сколько бы раз подруги не отшвыривали на стол эти страницы, затем, помедлив, снова брали их в руки. Ни Патти, ни Шери не были искушёнными читательницами, однако яркая образность письма заставляла их возвращаться к загадочным строкам в попытках разгадать их потаённый смысл. Даже в самом почерке было что-то зловещее: отточенная, барочная элегантность письма выглядела издевательски нечеловеческой. Высокопарный слог некоторых туманных оборотов рождал живые образы, затягивал в беспросветные бездны ужасающих предчувствий, глубинный гнёт которых могли снести лишь незримые гиганты, что обретаются в придонном мраке.

Чем больше Патти перечитывала письмо, тем сильнее проникалась пронизывающей строки меланхолией, нежели страхом. Клиент, который написал это, конечно, был тот ещё псих, хотя человек с таким изысканным почерком вряд ли мог причинить реальный вред. Подруги нюхнули по паре дорожек, чтобы прочистить головы от пивных паров, и тело Патти отозвалось с благодарностью; ей стало так хорошо, как не было уже давно. Да, автор письма изъяснялся странными словами, над которыми довлела невероятная мрачность – и всё же, подводя итог, Патти достались самые лёгкие пятьдесят баксов.

С другой стороны, Шери от случившегося была малость не в себе. Она и пить начала раньше, и дорожек снюхала побольше, чем Патти, так что у неё начали сдавать нервы. Она ещё пыталась шутить и смеяться, но юмор выходил натужный.

– Вот что тебе скажу, подруга, сегодня я ощутила нечто жутковатое. Знаешь, что именно? Я слышала, типа, музыку. За той дверью... А потом нам всучили это письмо! – И она взмахнула руками над страницами, не прикасаясь к ним, как будто пыталась прогнать паука. – Давай знаешь что сделаем? Давай сегодня переночуем у тебя! Я пойду спать к тебе, типа на пижамные посиделки.

– А что, будет весело. Только чур не лягаться, если будешь спать со мной, поняла?

Это была давняя тема для их шуток, и Шери с облегчением рассмеялась. Но её страх, отчаянное нежелание оставаться одной нынче ночью, в свою очередь встревожил Патти.

Они шли по тротуару сквозь подступающую ночь, пронизанную ярким сиянием автомобильных фар, и обе были так рады обществу друг дружки, что это даже смущало.

В круглосуточном супермаркете «Сейфуэй» подруги затарились по полной: терновый джин, водка, упаковка с кубиками льда, газировка, ворох пакетиков разного печенья и несколько шоколадок. Приободрившись после закупок, они отправились к Патти домой.

Патти занимала маленький коттедж, стоявший на участке по соседству с ещё тремя точно такими же, в которых жили какие-то старики. Подруги сдвинули кровать в угол и развалились на прислонённых к стене подушках. Включили телевизор и радиоприёмник, а затем взяли телефонный справочник и принялись названивать людям со всякими странными именами, не переставая бухать, курить, трескать печенье и подначивать друг дружку.

Запала хватило, пока не кончились припасы, и даже чуть дольше. Вконец утомившись, они уснули спиной к спине, окатываемые волнами приглушённых звуков и пепельно-серым отсветом телеэкрана.

Они проснулись чудесным солнечным днём; было ветрено и ясно, без смога. Встали за полдень и отправились в кофейню, чтобы позавтракать. Свежий бриз умащал пальмовые листья жирным солнечным светом, Голливудские холмы, серебристо-зелёные от сумаха и полыни, казались парчовыми под безупречной синевой калифорнийского неба.

За завтраком подруги сговорились одолжить машину и покататься по округе. Но тут в кофейню зашёл Руди, сутенёр Шери. Она приветственно помахала ему рукой, но Патти была уверена, что вскоре об этом пожалела, когда Руди повёл разговор, как Шери с ним повезло, и что у него для неё есть важное поручение на сегодня. Затем с чувством превосходства Руди сграбастал счёт и расплатился за всех. Шери нехотя поплелась следом за ним к выходу, с сожалением махнув Патти рукой на прощание.

Патти совсем расхотелось завтракать. Она потянула время за чашкой кофе, затем, в конце концов, нехотя вышла на послеполуденную улицу, яркую и нереально цветную, как в кино. Весь окружающий мир и все его обитатели, залитые солнцем, были раскрыты взору. Ясная, беспощадно чёткая картинка, где ничто не могло укрыться. Нет, только не здесь… Но существовали и другие миры, лежащие за гранью обычных человеческих представлений…

Она поёжилась от ощущения, словно по коже проползла гусеница. Эти мысли у неё в голове как будто были не её мысли. Патти села на скамейку на автобусной остановке, крепко обхватила себя руками, буквально-таки обняла. Она была уверена, что эти чужие мысли были отзвуками тех строчек, которые они с Шери прочитали накануне. Значит, надо выкинуть их из головы! Этот псих задел её за живое, его деньги не стоили того, чтобы читать его гнусную писанину, теперь она постарается всё забыть. Хватает ей своей депрессии и огорчения от неудавшегося выходного вместе с Шери, глупо ещё из-за этого письма расстраиваться.

Собравшись с силами, Патти поднялась на ноги. Бесцельно прошагала несколько кварталов, и, в конце концов, ясная погода и присущее Патти телесное здоровье выправили её настроение. Она воспряла духом, отмахав пару миль по жилым кварталам Голливуда и вдоволь налюбовавшись уютными видами недорогих домиков и разросшихся палисадников. В её голове вызрело чёткое решение.

Патти оказалась практически за городом. Её переполняло радостное чувство свободы, и вдруг она сказала себе, что у неё есть без малого четыреста долларов. Можно смело рвануть на автовокзал с парочкой наспех собранных чемоданов и купить билет до Сан-Диего или Санта-Барбары, на любой ближайший рейс. Одним махом упростить себе жизнь, избавиться от злосчастий, одолевавших её в последнее время…

Но потом всё та же неодолимая душевная леность заставила Патти переменить решение. Паковать чемоданы, тащиться куда-то на автобусе, снимать новое жильё, искать новую работу… чересчур много унылых забот. Чем дольше она думала о том, сколько придётся потратить сил на переезд, тем более привлекательными казались ей эти голливудские закоулки.

Ну, в самом деле, как она может отсюда уехать? После всех этих лет – сколько уже прошло? Четыре года? Пять? Она уже практически прижилась в Голливуде. Эти тенистые улочки с тротуарами, потрескавшимися от древесных корней, – Патти изучила их как свои пять пальцев. И всё равно здесь было интересно.

Патти свернула на тихую, зелёную улицу, где над дорожкой нависали ветви старых шинусов, и в воздухе разливался одуряющий аромат. Она прошла почти полквартала, пока не поняла, что другой конец улицы перекрыт из-за дорожных работ. Впрочем, в отдалении виднелась чёрно-жёлтая стрелка, указывающая на узкий проход. И Патти двинулась дальше. Но тут впереди, через пару домов, вдруг появился огромный мужик в комбинезоне, который тащил через лужайку немецкую овчарку. Возле обочины стоял новенький коричневый фургон.

Патти сразу опознала и мужика, и машину. Фургон был один из тех двух, что принадлежали Жирдяю, а мужик был одним из его постоянных звероловов. Упиравшуюся собаку он грубо волок на палке с проволочной петлёй. Остановился, заметив приближавшуюся Патти, и вперился угрюмым взглядом. Заплетённый диким виноградом коттедж был тёмен, закрыт наглухо, и, похоже, давно заброшен – как и другие дома на улице. Патти внезапно сообразила, что зверолов заметил псину случайно, а теперь, должно быть, решил, что хозяйка спешит на выручку. Подходя ближе, она улыбнулась и помотала головой.

– Это не моя собака. Я даже не здесь живу.

От эха собственных слов, раскатившегося по тихой улице, у Патти возникло щемящее чувство тревоги. Она была уверена, что зверолов нехорошо сощурился. Он возвышался над ней, большой и круглый, как дирижабль, а лицо его смахивало на физиономию Жирдяя, только не такое дружелюбное. У зверолова была чудовищно отёчная левая нога и необъятное пузо, что милосердно скрадывалось просторным комбинезоном. Зелёная бейсболка придавала ему законченный вид не вполне здорового тугодума.

Однако чем ближе подходила Патти, тем сильнее ей хотелось кинуться наутёк, такое пугающее впечатление производила эта грубо слепленная фигура. Зверолов неподвижно замер в нелепой позе – вполоборота, ссутулившись. Пленённая собака весила добрых сто пятьдесят фунтов, она изо всех сил рвалась прочь, но рука пленителя даже не шелохнулась, словно животное было привязано к дереву. Патти шагнула к самому краю дорожки, делая вид, что опасается собаки, чья беспомощность скорее заслуживала жалости. Ручища зверолова отрешённо опустилась, прижимая овчарку к земле. Шерсть собаки стояла дыбом, голова казалась необыкновенно распухшей, отчаянные попытки вырваться сделались судорожными. Зверолов, слегка придушив псину, неторопливо оглядел улицу из конца в конец, а затем преградил Патти дорогу, волоча овчарку за собой.

Лицом к лицу, они стояли в шаге друг от друга. В голове Патти тихо щёлкали расчёты вероятной угрозы: масса, сила, скорость – зверолов имел превосходство по всем параметрам. Эти несколько мгновений едва её не доконали. Он запросто мог свернуть собаке шею одним движением руки, затем бросить дохлятину, сграбастать Патти и затащить в свой фургон. Точно, собака была уже на волосок от смерти. Зверолов гнусно ухмыльнулся, и Патти ощутила его дыхание – смрадное, холодное. Внезапно что-то странное стало происходить с его глазами. Они закатились, как у клиента, который вот-вот кончит, но Патти не увидела белков: глаза зверолова стали угольно-чёрными – два обсидиановых шарика возникли на месте водянисто-голубых буркал. Патти глубоко вдохнула, готовясь завопить во всю мочь. В следующий миг на улице показалось такси.

Зверолов ослабил нажим на шею едва живой собаки. Он стоял, яростно моргая, и, казалось, его грузное тело никак не может освободиться от злонамеренного напряжения, сковавшего мышцы. Он застыл в самый последний момент перед нападением, и лишь тяжёлое, зловонное дыхание вырывалось из его глотки. В следующий миг инстинкт самосохранения сорвал Патти с тротуара, она отскочила прочь, на проезжую часть. И при этом успела подумать, что узнаёт этот смрад, выдыхаемый моргающей горгульей.

Она запрыгнула в такси. Водитель хмуро сообщил, как Патти повезло, что он тут оказался, решив добраться до шоссе своим особым маршрутом. Она посмотрела на водителя так, словно он говорил на иностранном языке. Смягчившись, он спросил, куда её везти, и Патти без колебаний выпалила:

– На автовокзал «Грейхаунд».

Бегство. В простом, ясном порыве вычеркнуть из собственной жизни Голливуд и всех его смертоносных призраков, и таящихся охотников за плотью, и безымянных авторов извращённых писем, что находят удовольствие в осквернении разума ночными кошмарами. Только сперва нужно собрать вещи, нужно заехать домой. Патти назвала таксисту новый адрес.

Пришлось разворачиваться и ехать обратно, на ту же улицу, где Патти столкнулась со зловещим типом. Коричневый фургон стоял на прежнем месте, но ни зверолова, ни собаки видно не было. Странно, казалось, фургон покачивается на рессорах, словно от невидимой борьбы, происходящей внутри. Патти заметила это лишь мельком, с расстояния в полквартала, но на фоне сумрачной неподвижности улицы тряска фургона явно выделялась.

И тут Патти подумала про Жирдяя. Ну конечно же! Она пожалуется ему на этого зверолова. Его величавое лицо, его добродушная улыбка – воспоминание о тёплой ауре Жирдяя умерило испуг Патти. В конце концов, что такого случилось? Умственно неполноценный, больной конъюнктивитом калека намеревался её изнасиловать. Жирдяй с ним потолкует. Жирдяй решительно защитит её от подобных напастей. А пока она будет рассказывать ему, что случилось – Патти улыбнулась, планируя своё очаровательное смущение от столь интимной темы – она выразит Жирдяю свою благодарность самым горячим образом. А потом беседа плавно перейдёт в нежное соблазнение её мечты.

Патти снова заставила таксиста изменить маршрут, пришлось дать ему десятку чаевых авансом. Она вышла на бульваре, где намеревалась раздобыть немножко кокаина и пару пончиков. А уж после этого можно будет идти в «Парнас» или через улицу, кЖирдяю.

Возвращаться к отелю она не спешила, проведя остаток дня на бульваре. Жирдяй никуда не денется, так что спешить незачем, он ещё успеет избавить Патти от ужаса едва не случившегося изнасилования. К тому же у неё было другое верное средство от всех проблем. В женском туалете «Данкин донатс» Патти вынюхала две дорожки, потом догналась двумя крепкими коктейлями и, на десерт, чашкой кофе со сливками. И крепко задумалась о том, что хотя от облика Жирдяя веет спокойной уверенностью, в самом его предприятии есть что-то жутковатое, и это серьёзное препятствие, так что может быть стоит отложить визит до завтрашнего утра, а сегодня нужно просто как следует расслабиться. Безусловно, со стороны Патти было чересчур грубо воспринимать физические изъяны как нечто пугающее, что, должно быть, выводило её из себя ещё во время вчерашнего визита в офис Жирдяя. Это было несправедливо даже по отношению к тому здоровенному психу, что придушил собаку одной левой, (как закатились его глаза и стали чёрными, когда он смотрел на Патти…), но даже он заслуживал сочувствия за своё уродство. Вот что было в Жирдяе лучше всего – его любовь ко всему живому, однако оборотной стороной являлась необходимость общаться со всякими уродами.

Патти зашла в кинотеатр, где показывали по два фильма за один сеанс. Затем перебралась в другой, такой же. Сидела в угловом кресле на балконе, лелея бутылку мятного ликёра, вынюхивая последние крупинки кокаина, бездумно скользя сквозь яркую, бредовую череду автомобильных погонь, взрывающихся космических кораблей, кровавых перестрелок, разносящих черепа, и воплей несчастных, падающих с вершины небоскрёбов. Расслабуха была что надо! Любимое развлечение Патти во второй половине дня.

Впрочем вскоре настроение Патти начало портиться, по мере того, как сюжеты фильмов становились более приземлёнными. Она никак не могла выкинуть из головы своего несостоявшегося насильника. Причём больше его гротескного облика, Патти тревожила витавшая вокруг зверолова неуловимая, но казавшаяся такой знакомой аура. Чем сильнее она гнала прочь беспокойные мысли, тем сильнее её угнетала настойчивость, с которой они снова возвращались к тому психу. Казалось, источаемая им угроза сквозила прямиком из атмосферы чужестранного мира, и в то же время было в том воздухе нечто смутно знакомое. Что-то из того сна, теперь почти забытого, в котором она видела некий древний мир, ужасный и удивительный, и запах его воздуха – Патти знала наверняка! – она уловила в дыхании страшного зверолова. Можно было просто махнуть на всё рукой, списать на нервное расстройство, но назойливая мысль лезла обратно, как упрямая муха. Когда Патти вышла из кинотеатра, уличный шум, сверкание неоновых вывесок, вспышки автомобильных фар, прорезающих сумерки, – буквально всё вызывало у неё раздражение. Ей было зябко. Возможно, начинался невесёлый отходняк; ногами Патти ощущала гулкий монотонный шум, беспокойное гудение, исходящее откуда-то из зыбкой пустоты под её подошвами. Она немного прошлась, купила ещё одну бутылочку мятного ликёра. А после зашла в телефонную будку и позвонила Шери.

Та как раз вернулась домой, обслужив несколько клиентов и заработав парочку новых синяков от наставлений Руди.

– Эй, Шери. Ничего, если я к тебе завалюсь?

– Не, подруга. Я вообще никакая. Сама-то как, нормально?

– Ага. Давай, выспись как следует.

– Нет, слушай, если хочешь, можешь прийти. Только я, наверное, вырублюсь, хрен меня добудишься.

– Да о чём ты! Устала – так устала. Зайду в другой раз. Пока. – В своём голосе Патти слышались нотки разочарования и злости, но она даже не старалась их скрыть. И когда, повесив трубку, Патти медлила выходить из будки, то осознала, насколько близко подобралась к границе паники. Стеклянная будка стояла, погружённая в ночь. В свежей багровой тьме плавали неоновые росчерки, извиваясь, как таинственные морские твари, по затонувшему тротуару вились голубые, розовые, золотые отблески нечитаемых надписей.

Какое-то время Патти не могла заставить себя выйти из будки, словно действительно боялась захлебнуться. Холодная ночная улица виделась такой гибельной и чужеродной, словно лежала даже не глубоко под водой, а где-то на другой планете, атмосфера которой была способна вмиг выжечь лёгкие. На мгновение собственное тело Патти отказалось ей повиноваться.

Тут она заметила в отдалении вывеску бара и, выскочив из телефонной будки, решительно пустилась в спасительную гавань.

Три часа спустя, уже не чувствуя холода, Патти направилась к Шери. Была ночь посреди недели, и стоявшая в квартале глухая тишь нисколько не напрягала. Свет уличных фонарей затеняли разросшиеся деревья, и сквозь алкогольные пары это выглядело даже живописно. Голубые эмалевые таблички с названиями улиц смахивали на надписи в комиксе, и Патти зачитывала вслух каждую, что попадалась на глаза.

В конце концов, Шери ведь сама сказала, что можно прийти. На трезвую голову Патти нипочём бы не решила, что разбудить подругу посреди ночи – удачная шутка. И вот она плелась через спящий Голливуд, открывая для себя радость ночной прогулки по сонному царству.

Шери жила в белом оштукатуренном коттедже, он был просторней, чем у Патти, но более обветшалый, с гаражом позади и ведущей к нему небольшой дорожкой. В гостиной горел свет, но Патти одолела внезапная проказливость, и она выбрала подъездную дорожку, решив напугать подругу и пробраться в дом тайком. Свернув за угол, Патти подобралась к окну спальни, намереваясь захлопнуть раму, если окно открыто.

Окно и в самом деле было открыто, но шторы были задёрнуты. Подкрадываясь ближе, Патти слышала доносящийся из комнаты шорох. В следующий миг ночной ветерок раздвинул закрытые шторы.

Шери лежала на равномерно покачивающейся кровати, и кто-то лежал на ней сверху, так что Патти могла различить только руки подруги и её лицо с вытаращенными глазами, взгляд которых был устремлён в потолок. Патти наблюдала эту напряжённую возню пару мгновений, не больше, и тут же отшатнулась назад, едва не споткнувшись, с детским чувством стыда, что до сих пор таился глубоко в душе, несмотря на весь её так называемый профессиональный опыт.

Смущение, а ещё странное проказливое веселье. Патти поспешила обратно на тротуар. Увиденное до сих пор стояло перед глазами; Патти было смешно и чуточку не по себе, и это её удивляло, несмотря на выпитое. Что это с ней такое? Бывало, ей платили, чтобы она смотрела на более изощрённые вещи, нежели заурядный перепихон. Хотя, подумала Патти, из комнаты пованивало чем-то нехорошим, и ещё зудела какая-то мелодия, еле слышная, но раздражающая, звучащая непонятно откуда…

Вскоре неясная тревога пропала, уступив место забавной стороне инцидента. Патти свернула на другую, широкую улицу, и нашла бар. Там убила полчаса за парочкой двойных порций виски, а затем, решив, что прошло уже достаточно времени, отправилась обратно к дому Шери.

В гостиной по-прежнему горел свет. Патти позвонила в дверь и услышала доносящийся из дома дребезжащий сигнал, не вызвавший никакой ответной реакции. В тот же миг её пронзило нехорошее предчувствие, ощущение, словно вдоль позвоночника прогарцевал тонконогий паук. Уже второй раз за последние дни у Патти появилось чувство, будто тишина за дверью заключает не отсутствие, а наоборот, чьё-то присутствие. Так почему же её бросило в холодный пот? Ведь это, наверное, Шери, там, за дверью, прикидывается дохлой тушкой.

– Кто не спрятался, я не виновата. Раз, два, три!

Едва Патти вошла в комнату, у неё подкосились колени от висящего в воздухе адского смрада. Это был запах мертвечины, настолько ужасный, что обжигал ноздри. Казалось, его можно потрогать, он пачкал кожу серой и могильной слякотью, заставлял волосы шевелиться на голове.

Вцепившись в дверную ручку, Патти затуманившимся взглядом обвела комнату, представшую вдруг сюрреалистически перекошенной сквозь облако потустороннего зловония. Всё было завалено глянцевыми журналами, обёртками, тарелками – особенно толстым слоем возле тахты, почти родной для Патти. На тахте валялся едва начатый пакет чипсов, работающий без звука телевизор был увенчан пепельницами и пивными банками.

Только источник омерзительного запаха был не здесь, густые, почти зримые миазмы исходили из соседней спальни. Должно быть, тянуло от кровати, на которой лежала Шери. Мёртвая, во тьме. Для Патти с её прежним опытом этот смрад недвусмысленно возвещал одно: смерть. Она обернулась назад, чтобы последний раз глотнуть свежего воздуха, а затем двинулась в спальню.

Каждая в их профессии рисковала когда-нибудь нарваться. Попадётся не тот клиент, и сдохнешь жестокой смертью, и никто не придёт на помощь. Это было тёмное, инстинктивное знание их сестринства. Но ещё Патти знала, что прямо сейчас она нужна своей подруге. Она толкнула дверь спальни, и на постель лёг неровный квадрат света из гостиной.

Постель и комната были пусты, но зловонное облако ощущалось почти физически. Клубящийся над постелью смрад был особенно омерзителен. Казалось, одеяла и простыни насквозь пропитались неким гнусным флюидом, проникшим во все швы и складки. Та возня, которую Патти видела мельком и над которой посмеялась, – что за неописуемая тварь здесь тешила плоть? А лицо Шери, увиденное под тёмной, сладострастно раскачивающейся фигурой, – оно ведь выражало нечто большее, чем изнеможение от секса. И Патти застонала:

– О, господи боже мой!

Шери была там, в комнате. Она лежала на полу, втиснутая под кровать, были видны только голова и плечи. Взгляд Шери был устремлён в потолок. И выражение её застывшего взгляда уже нельзя было спутать ни с чем. Взгляд человека, познавшего исключительную боль и ужас, и даже наступившая смерть не смягчила искажённые страданием черты. Несомненно, Шери была мертва. Живое лицо не может застыть такой маской. Слёзы брызнули у Патти из глаз. Шатаясь, она выбралась в гостиную, упала на тахту и разрыдалась в голос.

– О, господи боже мой, – снова всхлипывала Патти, всё тише и тише.

Затем она сходила в кухоньку за полотенцем, замотала нос и рот, и вернулась в спальню. Нельзя оставлять Шери валяться под кроватью, будто сломанную игрушку. Надо дать её пользованному телу хоть частичку уважения, которого самой Шери при жизни не доставалось. Патти наклонилась, просунула руки под такие милые, голые плечи. Потянула – усилие оказалось неожиданно чрезмерным, и Патти опрокинулась на пол в обнимку с ношей, что не требовала таких усилий. Это была не Шери, лишь ужасающий фрагмент, верхняя часть туловища, голова и плечи… одна рука отсутствовала, как её и полные ноги, над которыми сама Шери порой посмеивалась… теперь тело оканчивалось обожённым обрубком грудной клетки.

Словно маленькая девочка, сжимающая в руках бессловесную куклу, Патти лежала на полу, крепко обнимая то, что заставляло её отчаянно кричать, снова и снова…

***

Валиум. Компазин. Мелларил. Стелазин. Чудесные разноцветные таблетки и пилюли. Ярко раскрашенные столпы, что держат своды Храма Успокоения. Во второй, такой долгой, половине дня – туинал и телевизор; ночью – тишина и холодный пот; утром – головокружение и слабость. Патти оставалась в окружной больнице уже вторую неделю.

Очевидно, ей полагалось найти то, что она нашла. Расчленение при помощи кислоты было чем-то новеньким, и смерть Шери получила кое-какое упоминание в новостях, однако в мире серийных убийств и незасыпанных могил на заднем дворе оставалось лишь тешить надежду, что данный инцидент получит подробное освещение в прессе. Озабоченность Патти принуждала её звонить ведущим расследование полицейским по меньшей мере раз в день. Со стоическим терпением они выслушали, как Патти роется в своей памяти в тщетных поисках примечательных деталей, касающихся жизни Шери и её знакомств, но вскоре поняли: не стоит надеяться, что она припомнит что-то толковое.

Патти всё отчаяннее искала успокоения в назначенных врачами лекарствах, но они едва помогали удержаться на плаву, её дни омрачал неотступный ужас. Стоило только открыть глаза поутру, даже в хрупком медикаментозном дурмане, и Патти тут же одолевало чувство, будто людей вокруг становится всё меньше, словно они пропадают, или их похищают – в больнице и даже, наверное, по всему городу. Её обволакивала неуклонно расширяющаяся пустота.

Патти списала это на больничное окружение с его постоянным потоком пациентов, безвольными телами на каталках, что без конца возят туда и обратно. Она заполучила щедрый рецепт на валиум и выписалась из больницы, стремясь вернуться в уютный круг друзей. Добрый доктор, который вышел из здания одновременно с Патти, предложил её подвезти. Дико смутившись, что врач окажется в её мире и узнает её род занятий, Патти настояла, чтобы он остановился возле кофейни за несколько кварталов от «Парнаса». Она направилась к отелю, когда врач уехал. Сумерки только-только перешли в ночь. Был поздний вечер субботы, середина трёхдневного уикенда (о чём Патти с удивлением узнала от врача), и на улице было совсем немного машин и прохожих.

Будто тот-захолустный-городок-в-воскресенье. Внутри Патти пробудилась тревога, пытающаяся порвать тяжёлые оковы валиума, словно вид полупустой улицы стал подтверждением пугающих галлюцинаций. Страх набирал силу с каждым шагом. Патти словно воочию представляла себе безлюдный вестибюль «Парнаса», как начинающееся на улице движение замирает, когда она проходит мимо, и буквально через пару мгновений всё пустеет на милю вокруг.

Но затем она увидела множество живых силуэтов в окнах главного входа и прибавила шаг. Пока Патти в радостном предвкушении ждала на перекрестке зелёный, она заметила Жирдяя в окнах офиса наверху. И он тоже обратил на неё внимание в тот же самый миг, широко улыбнулся и подмигнул. Патти улыбнулась в ответ, помахала рукой и глубоко вздохнула, едва сдерживая слёзы облегчения. Вот что действительно исцеляет – не таблетки, а лица друзей и добрых соседей! Искреннее участие и сердечное сочувствие! Зажегся сигнал ИДИТЕ, и Патти припустила со всех ног.

На пути к «Парнасу» она сбилась с шага, когда из своего дощатого логова на неё уставился Арнольд. Его пристальный, слезящийся взгляд пробирал до дрожи, хотя Патти сочла гримасы газетчика за своего рода жутковатое приветствие. В этом взгляде была… осмысленность. В следующее мгновение Патти толкнула стеклянные двери «Парнаса» и оказалась в бурном вихре дружеских приветствий, объятий, шутливых подначек.

Было здорово вновь окунуться в это яркое, крикливое сообщество. Патти уведомила гостиничного администратора, что вышла в свет, и в следующие пару часов множество знакомых захаживали в «Парнас», чтобы её поприветствовать. Патти сполна насладилась своей печальной славой, получая скромные подарки и рассыпаясь в благодарностях и поцелуях.

Наверное, так могло продолжаться всю ночь, только ночь выдалась странная. В районе активность почти сошла на нет, зато девушкам находилось занятие в Окснарде, Энсино и прочих экзотических местах. Кое-кто, впрочем, остался на родной территории, но и на них повлияла безлюдная атмосфера ранней ночи. Патти приняла ещё две таблетки валиума и притворилась, будто мирно отдыхает в кресле. Чтобы как-то справиться с донимавшим беспокойством, она взялась за книжку в мягкой обложке, которая оказалась в числе сегодняшних подарков. Патти даже не обратила внимания, от кого был этот подарок. Название книги впечатляло сильнее страшного лица на обложке: «Хребты безумия».

Если бы Патти не ощущала необходимость чем-то отвлечься, нужду в какой-нибудь подпорке для пошатнувшегося духа, она бы не стала вдобавок ко всему прочему грузить мозги подобной высокопарной писаниной. Но после того как с вызывающим оторопь упорством она продралась через несколько страниц, текучий поток удивительно ясной прозы увлёк её и понёс в прозрачной волне. Валиум идеально помог достичь состояния пугающей сосредоточенности; когда в тексте попадалось незнакомое слово, Патти просто пыталась угадать смысл – и всякий раз угадывала верно.

В обезлюдевшем вестибюле «Парнаса» проходил час за часом, за окнами постепенно замирал перекрёсток, а Патти блуждала по заснеженной территории и спускалась в глубочайшие ледяные тайники, сокрытые в основании самого мира и времени, где невероятные эпохи лежали в живописных руинах, и где в искусственном свете до сих пор жили и кормились гигантские разумные существа.

Странно, в заключительной трети книги Патти начала обнаруживать скрытые намёки. Во всех помеченных абзацах имелось упоминание шогготов. Слово, самый звук которого вызывал у Патти душевный трепет. Она поискала страницу с комментариями или пояснениями, но ничего такого не нашла.

Патти отложила прочитанную книгу рано утром. Вокруг не было ни души, но Патти едва ли могла это заметить. Память полнилась воспоминаниями, которые было страшно допустить в свой разум. Читая роман, Патти осознала, что приняла неведомую, ужасающую ношу. Её как будто оплодотворили инъекцией порочного знания, и теперь тёмный плод медленно вызревал внутри, наливаясь почти осязаемой тяжестью таинственной угрозы.

Она поднялась в номер на третьем этаже, снятый на одну ночь ради самых простых нужд, типа, вызвать такси, спрятать под покров тщеты свои беспочвенные страхи. Патти легла на кровать, и её измученный разум тут же провалился сквозь прогнивший пол яви прямиком в бездну снов.

Ей снился город, похожий на Голливуд, но дома и тротуары того города были отчасти живыми, и они могли чувствовать, как приближается нечто страшное. Все дома и улицы сотрясались от ужаса под небом, затянутым чёрными тучами. А сама она, вдруг осознала Патти, была сердцем и душой этого города. Она была его средоточием, и его необъятный, холодный страх был её страхом. Неким непостижимым образом она узнала тварей, приближающихся к её необъятному телу. Она знала, что они происходят из громадных, беззвёздных войдов, из поселений, чьи стены древнее лика нынешней Земли, знала, с каким долготерпением и коварством они подбирались к её податливым границам. То были гигантские черви, или медузы, или даже сгустки бурлящей живой субстанции. Они вторглись на её обезлюдевшие улицы, наползая со всех сторон. А она лежала, подобно падали, ещё живая, но уже понимая, что на тело её нападают жадные личинки. Она лежала в главной цитадели, самый лакомый кусок, к которому они устремлялись, источая из своих поганых пастей жадную, едкую слюну.

Патти проснулась за полдень, выжатая как лимон. Долго сидела на кровати, наблюдая, как жирная зелёная муха бьётся в окно, наполненное золотым солнечным светом. Снова и снова колотится своей хрупкой, драгоценной башкой о преграду, невзирая на полную бесперспективность усилий. Со вспышкой болезненной ярости Патти вскочила с постели, схватила свою блузку, подбежала к окну и прихлопнула несчастное насекомое.

На другой стороне улицы, в окне этажом выше, виднелся Жирдяй. Мгновение Патти стояла, глядя на него со смущением от своей дикой выходки, а затем он улыбнулся мягкой улыбкой психотерапевта, как бы показывая, что понимает, какие душевные терзания вызвали этот внезапный порыв. Патти вдруг поняла, что из одежды на ней только лифчик.

В ответ на её замешательство в улыбке Жирдяя появилась тень озорства. Однако Патти знала, что он и это истолковал верно – как оплошность, а не уловку бесстыжей шлюхи.

Вдруг разволновавшись, Патти обратила всё в кокетство и прикрыла свои прелести блузкой. Момент был самый подходящий – надо было просто чуток подождать, потому что теперь её нежные фантазии расцветали пышным цветом как бы сами собой. Улыбаясь, Патти указала на себя, а затем, вопросительно, на Жирдяя. Он буквально воссиял! Неужели он в самом деле облизнулся? Он закивал изо всех сил. Сблизив большой и указательный пальцы, Патти показала: чуточку подожди. Отходя от окна, она заметила ораву пациентов гидротерапевтической клиники, столпившихся на тротуаре внизу. Некоторые были с собаками на поводке.

Это зрелище немного её охладило. Не помешают ли прибывшие калеки их с Жирдяем интимному общению? Сборы слегка застопорились. Патти спустилась в вестибюль минут десять спустя и медленно направилась в сторону газетного киоска. Ни в вестибюле отеля, ни на улице не было ни души. Всё вокруг застыло в знойном воскресном запустении. Это было похоже на сон, красочный, но в то же время немного тревожный. Патти огляделась по сторонам, и вдруг осознала безумную странность предпринятой ей сексуальной благотворительности. Может, стоило бросить эту затею, может, стоило отправиться на какую-нибудь шальную гулянку? И в тот же самый момент машина, набитая её подружками, притормозила прямо перед Патти. Все принялись хором уговаривать Патти ехать с ними. Они собирались прошвырнуться по городу, а то и за город, по всем намечавшимся вечеринкам.

Патти почти согласилась. Но потом заметила в машине Пенни, младшую сестру Шери. Патти вздрогнула, а потом со смехом помахала рукой, отказываясь. Они уехали, а Патти двинулась было дальше, раздумывая, насколько сильно её стремление нанести визит Жирдяю, избегая смотреть наверх, на его окна, потому что, может быть, она просто направляется в бар… И тут вдруг Арнольд выскочил из газетного киоска и попытался схватить Патти за руку.

Патти была на взводе и отпрянула в сторону. Арнольд, казалось, опасался отходить от киоска и, не делая попыток, подойти ближе, взмолился:

– Патти, прошу! Подойди сюда, послушай.

Словно вспышка молнии высветила в тёмном уголке её памяти то, что она безуспешно пыталась вспомнить прошлой ночью. И тот роман, и, в особенности, те жуткие «шогготы» не зря показались знакомыми – ведь письмо, которое вручил Арнольд, было как раз про них! Патти просто не могла поверить, что упустила из виду сей зловещий документ. И это пугало даже сильнее, чем гибель Шери. Что было в письме – то было и в книге! Так вот что означал настойчивый взгляд Арнольда. Раскрасневшийся дурачок пыжился сказать что-то важное.

– Патти, пожалуйста. Я кое-что знаю. Подойди… – Он опять попытался схватить её за руку, и Патти, взвизгнув, снова отпрянула назад. Арнольд, оказавшийся на виду перед окнами гидротерапевтической клиники, испуганно застыл на месте. Патти посмотрела наверх и с трепетом увидела глядящего из окна Жирдяя – без привычного дружелюбия, но с явным гневом на Арнольда. Газетчик отступил назад и, словно ненароком заступивший дорогу прохожий, пробормотал извиняющимся тоном:

– Нет-нет, я ничего такого не сказал. Я лишь намекнул…

Обрадованная, Патти метнулась через улицу и через мгновение уже торопилась вверх по устеленным зелёным ковром лестницам, где в прошлый раз её одолевали сомнения.

Как и тогда безмолвные коридоры производили угнетающее впечатление, поселившийся здесь страх никуда не делся, но Патти проскочила их с разбега. Она слишком спешила, захваченная своими яркими фантазиями, чтобы всерьёз проникнуться тревогой. Она пробежала через холл четвёртого этажа, остановилась возле двери, под которую Шери тогда, смеясь, подсунула записку, схватилась за дверную ручку, постучала и немедленно ворвалась внутрь с таким буйным порывом, что граничил с лёгким безумием. Жирдяй сидел за огромным письменным столом, стоявшим возле открытого окна. Ноги у него были намного толще, чем думалось Патти, а пузо даже больше, чем у любого из его подопечных. Его облик Патти слегка шокировал, но отнюдь не умерил амурных намерений.

Жирдяй был облачён в необъятный врачебный халат и просторные брюки. На ногах у него были пыточного вида чёрные ортопедические ботинки. Такие телеса могли произвести отталкивающее впечатление, если бы не облагородивший их дух. Увенчанный приветливой, как свет маяка, улыбкой облик добряка, немного по-стариковски недужный. Откуда-то, словно из некоего замкнутого обширного пространства, доносился шум, в котором странно соединялся звук бурлящей воды и крики животных. Но тут Жирдяй заговорил.

– Дорогая моя, – провозгласил он, не поднимаясь с места, – ты сделала старого-старого друга очень-очень счастливым!

От его необыкновенного голоса у Патти по спине побежали мурашки. Этот голос повергал в трепет – он был пронзительный, вибрирующий, словно бы с кристально чистыми нотками свирели, соблазнительно напевный. Голос, что ведал такие соблазны, о которых Патти не могла и помыслить. Она буквально онемела и протянула руки в робком жесте самозащиты.

Жирдяй резво поднялся, и от его мощного порыва как будто новый электрический разряд прошёл по нервам Патти. На своих толстых ножищах он, словно кот, стремительно подскочил к двери позади стола, поманив Патти за собой. Из открытого проёма плеск воды и крики животных зазвучали с новой силой. Вконец озадаченная, Патти вошла в двери.

Кроме гидротерапевтической ванны в виде большой чаши в комнате не было ничего. Три голых бетонных стены, вместо четвёртой – ряд окон с опущенными жалюзи, сквозь которые просачивались звериные крики. Патти наконец осознала то, во что никак не хотела поверить и всячески отвергала: захлёбывающийся собачий лай и кошачьи вопли были криками отчаяния и предсмертной агонии. Звуки не клиники, но живодёрни. Дверь с грохотом захлопнулась, щёлкнул замок. Жирдяй, торопливо расстёгивающий халат, сказал:

– Ступай же и посмотри, моя милая неосторожная блудница! О да, о да, о да – скоро все мы будем вкушать нежную плоть мужчин и женщин вместо мяса гнусных скотов!

Патти была совершенно околдована зловещей мелодичностью его речи, тщетно пытаясь уловить смысл сказанного. Жирдяй стягивал с себя брюки. Оказалось, что под одеждой он носит сложносоставной резиновый костюм, удерживаемый множеством ремней и застёжек. Поражённая, Патти раскрыла жалюзи и посмотрела в окно. Как и предполагала, она увидела исполинский бассейн, только крайне необычной формы и без привычной синевы хлорированной воды. Ужасающий, заполненный чёрной слизью грот простирался внизу, окаймлённый прибрежными скалами циклопического моря. Непроницаемо тёмные, вязкие воды пузырились от шевеления слоноподобных тел…

Едва завидев тех тварей, Патти тут же отвела глаза; слишком долгий взгляд был невыносим для рассудка. Воплощённый ночной кошмар попросту не должен был существовать – здесь, по соседству с привычной реальностью. То, что эти существа были бурлящей протоплазмой, титаническими личинками из её сна, было лишь половиной ужаса. Другой же половиной были человеческие головы, украшающие каждую из кипучих, непрестанно меняющих форму тварей, гротескные наросты на кошмарной массе – это, а ещё визжащий поток насмерть перепуганных животных, падающий из расположенной над бассейном клетки. Обезумевшее зверьё было одновременно и забавой, и пищей для жирующей мерзости.

Раскрыв рот, Патти обернулась к Жирдяю. Он стоял возле ванны и возился с путаницей застёжек на груди.

– Ты понимаешь, моя дорогая? Прошу, постарайся! Твой страх придаст тебе особый вкус. Да будет вам покровом пролитая кровь, которая погасит взор предсмертный… Знаешь, костюмы, наподобие этого, помогают нам сохранять определённую форму. Мы могли бы мимикрировать под человеческое тело целиком, но это потребовало бы исключительных усилий и сосредоточенности.

Жирдяй сделал последнее усилие, и сковывавшая его упряжь расстегнулась. Лиловая желеобразная масса хлынула из костюма прямо в ванну. Патти кинулась к двери, на которой не было ручки. Крича и царапая дверь ногтями, она вспомнила про бившуюся о стекло муху. А затем услышала, как Жирдяй продолжил:

– Так что мы просто используем человеческие головы и никогда их не растворяем, рискуя неточно их воспроизвести и тем самым пробудить подозрения. Пожалуйста, сопротивляйся!

Патти оглянулась и увидела, как большие отростки, похожие на устрашающие карикатурные фаллосы, вдруг вытянулись из взбурлившей в ванне жижи. Патти завопила.

– О да! – пропел Жирдяй, медленно набухающий лиловыми пузырями.

Руки Патти дымились от прикосновений его жгучих отростков. Они подхватили её с пола словно извивающегося таракана.

– О да, моя дорогая – плоть жгучая моя одеждой станет вам, страдание – венчальной песней.

Когда Жирдяй занёс Патти над котлом с бурлящей едкой протоплазмой своего тела, она увидела, как его глаза закатились и стали абсолютно чёрными. Он неторопливо погрузил её ноги в своё студенистое тело. За мгновение до того как Патти поразил болевой шок, она испустила последний крик, слишком слабый, чтобы вырваться за толстые стены. Она билась и вырывалась, когда её ноги погружались в обжигающий студень, лягалась, пока растворялись туфли, а затем её ступни и лодыжки расплылись пятном размягчившейся плоти в толще жадной протоплазмы архишоггота. Тогда конвульсии Патти стихли, и она погрузилась в самую глубину…

Перевод с английского: Олег Кустов

Последние комментарии

Впечатления

Жирдяй (ЛП) [Майкл Ши] (fb2) читать онлайн