Крест на ладони [Анна и Татьяна Аксинины] (fb2) читать онлайн

Анна и Татьяна Аксинины Крест на ладони

Лирический детектив

Лето 2002 года. Новосибирск

Поглядывая в иллюминатор самолета, Марина вспоминала свою скоропалительную поездку в Новосибирск два года назад. В это лето все было иначе. Тогда она в тревоге рванула из Москвы в Сибирь тайком, с минимумом средств и в полную неизвестность. А сейчас в Домодедово её проводил муж, а в Новосибирске встретит помощник, и родственники ждут в гости. Только одно сходится – конечная цель поездки. Виктор Александрович Краснов, полгода как ставший её свекром, сформулировал достаточно точно: «Ты же у нас специалист по розыску пропавших детей». Такую шутку он мог себе позволить только с глазу на глаз, ведь никто больше не знал, что Марина тогда в три дня распутала клубок семейных тайн, чтобы спасти жизнь близкому человеку.

Громкий голос стюардессы заставил Марину вынырнуть из воспоминаний:

– Пристегните ремни безопасности, наш самолет совершает посадку в аэропорту Толмачево.

Марина невольно улыбнулась, подумав о своей новосибирской бабушке – Анне Петровне Толмачевой, о которой она была только наслышана, но на которую, говорят, была похожа упрямым характером. Сегодня она снова увидит столетний дом, построенный аж папиным прадедушкой, дом, у которого есть живая душа. Самолет приземлился, и вскоре пассажиров пригласили на выход. Марина везла с собой большой пакет с подарками для тети Кати и её семьи. Те три дня в Новосибирске были очень напряженными, но каким домашним теплом и уютом окружала её дальняя родня – троюродная тетя! Сегодня Марине предстояло знакомство с её мужем, сыном и снохой. Но сначала – в гостиницу. Ведь она теперь не студентка, а дипломированный журналист, и приехала в командировку как сотрудник солидного издания. Журнал «Кредо», уже неплохо раскрученный, Виктор Александрович, человек очень не бедный, подарил сыну Андрею в январе к свадьбе. Он же подбросил идею провести журналистское расследование одного дела, с которым зашла в тупик принадлежавшая ему юридическая фирма «Лекс».

Английский фабрикант русского происхождения мистер Эндрю Сушкофф обратился в «Лекс» с просьбой разыскать оставшихся в Сибири родственников своего отца Василия Сушкова – потомков его родного брата Ильи Александровича Сушкова, 1890 года рождения. Уже удалось установить, что сам Илья Александрович, служивший в штабе Колчака, был расстрелян в Иркутске в феврале 1920 года. Но оставалась его жена Елена Ивановна, 1896 года рождения, и сын Александр, родившийся в 1918 году. Их не расстреляли, потому, что он успел их куда-то отослать из Иркутска.

Далее в архивах НКВД эта фамилия всплыла еще раз. Уже в 1952 году 5 октября в Новосибирской области были арестованы Сушковы: Александр Ильич, его жена Галина Игнатовна и его мать Елена Ивановна. Александр Ильич был расстрелян как враг народа в том же 1952 году, а его жена и мать были отправлены на спецпоселение в Нарым. Галина Игнатовна умерла той же зимой от пневмонии в поселке Егоровка, а Елена Ивановна дожила в нем до 1956 года. Во время ареста произошло невероятное событие: потерялся ребенок – Сушкова Елена Александровна, дата рождения 10 декабря 1950 года. Арестованные Сушковы показали, что девочка гуляла в огороде, примыкающем к лесу, это подтвердили и соседи. Двухдневные поиски в лесу ни к чему не привели. Обыскали всю деревню, проверили всех маленьких детей. Сделали вывод, что ребенок погиб, и поэтому не может быть сдан в специнтернат для детей врагов народа.

Эндрю Сушкофф не остановился на этом. Он написал, что его отец, владевший химическим концерном, завещал часть своего состояния наследникам брата и обязал сына их разыскать либо удостоверится, что их никого не осталось в живых. Эндрю профинансировал дальнейшие поиски, требуя собрать еще и свидетельские показания смерти родственников, дабы исключить ошибку. Но особый упор делался на розыск таинственно пропавшей Елены Сушковой. Как можно найти человека, который скрылся от НКВД? Возможно, её спрятали под чужим именем, и она выросла, не подозревая, кто она на самом деле? Казалось, расследование зашло в тупик.

Однако Виктор Александрович вдруг заинтересовался этой историей. Если труп ребенка не нашли, девочку действительно кто-то мог спрятать. Значит, есть надежда, хоть и слабая. Может, если историю широко обнародовать, найдутся свидетели. С этим материалом он обратился к Андрею и Марине. Андрей посчитал, что это интересная тема для еженедельного приложения, тем более что «Кредо» читают и в Новосибирске.

По этой скудной информации Марина написала документальный очерк, вышибающий слезу. Мистер Эндрю Сушкофф назывался просто – «младший брат дедушки, проживающий за пределами России». О наследстве не было ни слова, зато предлагалось вознаграждение за полезные сведения. На предоставленных мистером Эндрю фотографиях были братья Сушковы (Василий – мальчик-гимназист, Илья – молодой офицер), Илья с супругой и младенцем в 1918 году, а также фамильный золотой крест. Такие кресты носили оба брата. Илья должен был передать его сыну Александру, а тот – своей дочери. При аресте никакого золота у Сушковых не изъяли. Крест, даже попавший в чужие руки, мог бы навести на след. В очерке рассматривались два варианта спасения девочки: во-первых, что её спрятали и быстро переправили куда-то далеко под своим именем, во-вторых, что её не увозили, а предъявили под чужим именем по чужой метрике. В первом случае должна была откликнуться сама Елена, а во втором – её приемные родители, до которых следует постараться донести эту информацию хоть на край света. Если же их уже нет в живых, а Елена не знает своей тайны, то одна надежда – на крест.

Сначала журнал осаждали толпы Сушковых Елен, а также Сушко, Сухаревых, Сухих и т.д. Удивительно, но ни одна даже по возрасту не подходила на роль потерянной девочки. Первый вариант пока не оправдал надежд. Но вдруг позвонил ювелир Бережко из Новосибирска. Он сообщил, что именно такой старинный золотой крест с цепочкой ему приносили для оценки. Подробности – при личной встрече. Он явно рассчитывал на вознаграждение. Поэтому Марина и прилетела в Новосибирск для проведения поисков на месте. Ей выделили помощника – юриста из дочерней фирмы «Сиблекс» Евгения Сергеевича Дворжецкого. По телефону он произвел на Марину хорошее впечатление. Решительным шагом пересекла она зал ожидания и сквозь стеклянную дверь увидела молодого мужчину с отпечатанной на принтере табличкой «Марина Николаевна из Москвы».

– Здравствуйте! Вы не меня встречаете? – Марина протянула руку. – Марина Николаевна. Из Москвы. Можно – просто Марина. Кстати, почему без фамилии?

– Здравствуйте! Евгений Сергеевич, можно – просто Евгений, – представился он, пожимая руку. («Рука у него хорошая: не вялая, не потная, в меру твердая»). – Простите, я не понял, Ваша фамилия – Белова или Белых.

– Фамилия – Белых, а Белова – псевдоним, под которым я печатаюсь. («Он ровесник Андрея или чуть постарше»).

– Но ведь это сибирские фамилии: Белых, Черных. Помните, у Герасимова в фильме «У озера»? Вот моя машина, садитесь, пожалуйста. – Он открыл дверцу серебристой «Тойоты», усаживая Марину на заднее сиденье.

– Как ни странно, помню, – Марина, которую родители еще в школе водили на кинолекторий, тоже имела привычку запоминать режиссеров. – А вы что, любите старые фильмы?

– Я не очень, смотрел больше для знания истории, но мама от них без ума. Говорит, что просмотр современного фильма – это не отдых, а работа, в них слишком быстрый темп, нет созерцания. У нее целая фильмотека советской классики. Кстати, ей очень понравилась Ваша статья, и она просила пригласить Вас в гости.

– Спасибо, не ожидала! А когда?

– Сразу после работы, сегодня или завтра, как вам удобнее.

– Тогда завтра.

– Хорошо, я скажу маме. – Он замолчал, лавируя среди тесно стоящих машин, но на шоссе вернулся к прерванному разговору:

– Так почему же вы – Белых?

– По той самой причине, что мой отец – сибиряк, я и родилась в Сибири, а потом семья переехала в Москву.

– И никогда здесь не были?

– Почему же, была, приезжала в гости к родственникам. Но давайте поговорим о деле, если вы не возражаете.

Евгений уверенно вел машину и докладывал обстановку.

– Чтобы увеличить число читателей Вашей статьи я организовал перепечатки в массовых газетах: «Вечерке», «Совсибири» – и дал объявление в «Теле-семь». Правда, фото фамильного креста напечатали очень мелко, но с подробным описанием.

– И каков же улов?

– Звонки были, многие заинтересовались вознаграждением. Я и не представлял, сколько в нашей области может быть Сушковых, а еще – Сушкиных и Суховых. Я всех регистрировал в компьютере и на отдельном диске, можете посмотреть, когда захотите, но это – не то.

– Знакомая ситуация. У нас – то же самое. Кстати, диск при Вас? Я привезла ноутбук.

– Нет, простите, я думал, вы будете в нашем офисе работать. Он – тоже в центре, от гостиницы до конторы всего пять минут ходьбы. Но я сегодня же принесу.

Марина смотрела по сторонам и сравнивала свои старые впечатления и новые: «Город определенно растет. Вон тех высоких домов не было, а рядом еще краны работают. Как там дедовский дом, не собираются ли его сносить?» У Евгения, между тем, нашлась и хорошая новость.

– Мы получили письмо от ветерана Второй мировой Ивана Ивановича Фомина, который утверждает, что воевал вместе с Александром Сушковым, и был этот Сушков как раз примерно с 18 года рождения, недоучившийся студент из Новосибирского пединститута. В сорок пятом в Праге они расстались, но еще несколько лет переписывались. А потом письмо вернулось со штампом «Адресат выбыл».

– Надо бы съездить к нему, узнать подробности. Это далеко?

– Нет, в Ордынке. Я уже съездил, поговорил. Старик так расчувствовался, когда рассказывал о друге, что старшина Сушков ему просто жизнь спас, так как был уже опытный солдат, а Фомин совсем мальчишка.

– Сколько же лет этому ветерану? Можно ли доверять его памяти?

– Он вполне бодрый, хотя ему 76. А главное, что он регулярно выступал перед школьниками и еще лет двадцать назад записал свои воспоминания, чтобы не путаться. Я скопировал то, что относится к Сушкову. Он очень сокрушался, что такого хорошего человека репрессировали, и наотрез отказался от вознаграждения. Сказал, что считает своим долгом помочь дочери фронтового друга. Да, благодаря ему, мы теперь имеем фото Елены.

– Что же вы сразу не сказали?! – воскликнула Марина. – Где фотография?

– Вот, я скопировал и увеличил.

Марина выхватила фотографию из пакета, но была глубоко разочарована. На снимке, сделанном каким-то заезжим фотографом, была семья Сушковых на фоне плетня под деревом без листвы. Елена Ивановна была в старомодном длинном платье, Александр Ильич и Галина Игнатовна – в строгих темных костюмах, как на работе, только белый кокон с кружевным уголком на руках у женщины оживлял картину. Это, надо думать, и была Елена. Серьезные лица женщин и мужчины можно было разглядеть, но то маленькое кругленькое, что едва выглядывало из пеленок, никакой идентификации не поддавалось.

– Это весна 1951 года, – уверенно определила Марина.

– Да, начало мая, там подписано. А как вы догадались? – искренне удивился Евгений.

– Вычислила по возрасту ребенка и пейзажу: снега нет, но и листьев – тоже, а осень исключается, в год дети уже ножками ходят, а не в пеленках лежат.

– Да, очень логично. Я даже начинаю верить, что вы расколете этот ребус.

– Спасибо, Евгений! Ваши бы слова, да Богу в уши! – Марина не стала распространяться, как она консультировалась у мамы в определении возраста маленьких детей, даже кое-что конспектировала для памяти. А про сибирскую погоду папа ей целую лекцию прочитал. Она знала, что зима здесь с ноября по март, а снег может пойти и в конце сентября, и в начале июня. Хотя может быть и жарко, вот как сегодня, например.

– Знаете, Евгений, я думаю, что рассказ ветерана понравится читателям. Давайте к нему вместе съездим, я сфотографирую его. Если денег не взял, подарим ему что-нибудь в качестве премии. Он в чем больше нуждается, как вы думаете?

– Иван Иванович мне жаловался, что не может найти ТЭН к чайнику.

– Отлично, купим ему электрочайник! Он один живет?

– Нет вдвоем с женой, а сын с семьей отдельно, но там же в Ордынке.

– Внуки есть?

– Да, помнится, двое мальчиков.

– Отлично получится! Надо взять еще набор чашек поярче, и снять всех за столом.

Марина уже представляла это фото: в центре рядом с новым чайником – ветеран в медалях и его жена, по бокам – сын, невестка и внуки, на столе – цветные чашки. Оно будет в самом начале статьи, в верхней части страницы, потом текст, а ниже – черно-белые фронтовые снимки и это самое «фото Елены». Как говорится, чем богаты, тем и рады.

– А что вы думаете про ювелира?

– Думаю, что этот Бережко – не пустой номер, он описал и обратную сторону крестика, а про это ничего не сообщалось. Я его вам оставил, как просили, договорился о встрече после обеда, он пригласил к себе домой в три часа.

– Спасибо!

– Полностью в Вашем распоряжении, – он протянул карточку.

Кроме адреса и телефона фирмы там были еще номера мобильного и домашнего телефонов. Марина в ответ дала свою карточку с сотовым. «Надо же, – подумала она, – еще 2 года назад наша семья обходилась без телефонов, а теперь их пять штук: у родителей, у меня, у Андрея, у Маши и у Князя. Умница все-таки Ярославский: он еще тогда говорил, что сотовый станет не роскошью, а самым обычным средством общения. Кстати, и семья стала больше на двоих, нет на троих».

* * *

Даже и не думали Елена Алексеевна и Николай Николаевич Белых, покидая на две недели своих дочерей-студенток Марину и Машу, что по возвращении их ожидает такой сюрприз! Обе дочери-погодки враз собрались замуж. Правда, у Маши с Олегом Ярославским, которому Марина дала прозвище «Князь», к тому вроде бы шло, но Андрей Краснов со своим папашей-олигархом свалился им, как снег на голову. Марина показала Андрея родителям только, когда собралась перейти к нему жить. Даже близкая подруга обеих сестер Таня Колокольникова отговаривала Марину от «неравного брака». Таня считала себя вправе поучать подружек, потому что имела уже «ходку» замуж, хотя и неудачную.

Но Марина не собиралась жить по чужим советам:

– Я выбрала Андрея, потому, что мы подходим друг другу. А что касается родственника… Как говорится, любишь меня – люби мою собаку. Кстати, мне Виктор Александрович кажется вполне приличным человеком. «Если, конечно, не стоять ему поперек дороги», – добавила она про себя.

– А он слышал, как ты его с собакой сравниваешь?

– Нет, это он сам так определил отношения людей, у которых дети женятся. В том смысле, что надо быть терпимее.

– Ох, посмотрела бы я на тебя, как бы ты со свекровью вытерпела! – Видно, у Тани не прошла еще обида на свекровь – виновницу развода с Федором. – Ну, да что и говорить, повезло вам с Машей: у Олега – ни отца, ни матери, у тебя – один свекор будет.

– Таня, ты думай, что говоришь! Как это – «повезло»? Это же были их родители! Чему тут радоваться?

Таня, которая вообще-то была человеком добрым, смутилась и больше эту тему не поднимала. Тем более что шла напряженная подготовка к Машиной свадьбе, выбор нарядов и причесок не только невесте, но её сестре и маме. И здесь Таня – парикмахер, стилист, визажист – была на высоте. Не подвела она и при второй свадьбе, уже в январе этого года, хотя Марина поставила перед ней очень сложную задачу.

– Хочу красиво, но не так, как у всех. От этих белых кринолинов – на зубах оскомина. Это Маше подходит стиль принцессы Златовласки, а я её копировать не собираюсь.

– А что бы ты хотела: красное, черное, мини, макси, брюки, шорты? Хоть намекни, подруга.

– Шорты? Гм… Не знаю, наверное, мама не переживет. А папа и брюки не поймет. И как я буду вальс танцевать? Нет, не шорты и не брюки. Но и здесь мне ничего не понравилось, – она захлопнула очередной журнал из тех, что притаскивала Таня. – Подумай сама, ты же у нас стилист.

Колокольникова вызов приняла, и через неделю принесла эскиз, который Марина одобрила безоговорочно. Из плотной голубой блестящей ткани – короткий приталенный жакет с длинными зауженными рукавами и приличным декольте и очень узкая юбка чуть ниже колен. Маленькая круглая шляпка из ткани платья, кокетливо сдвинутая набок и не заслоняющая пышную асимметричную прическу. Этот наряд в стиле «металлик» превращался в струящийся водопад, когда надевалась прозрачная верхняя длинная юбка, прилегающая на бедрах и внезапно расширявшаяся ниже колен пеной бесчисленных оборок до самых туфель.

– Таня, это – шедевр! Как удобно: в машине ехать в короткой юбке, а потом надеть длинную. Но где взять такую ткань? И кто возьмется сшить?

– Марина, ты все правильно поняла: главное – ткань, фасон – не особо сложный. Я её вчера в магазине увидела – и всё это придумала. А шляпку я знаю, где заказать. Такой эксклюзив сделаем – мужики обалдеют.

Подруга понимала, как важно Марине, произвести впечатление не только на жениха, но и на его отца. Виктор Александрович с самого начала одобрил выбор сына, хотя, если вдуматься, у него и не было другого пути: Андрей очень гордился своей независимостью. Но после событий июля 2000 года он проникся к Марине искренним уважением. И эту планку Марина ронять не собиралась. Андрей постоянно отказывался от предложений отца о финансовой помощи, в той или иной форме. И Марина научилась распознавать и отклонять попытки свекра «прикормить» её.

– Конечно, мы рядом с ним – не средний класс, а гораздо ниже среднего, – делилась Марина с Таней. – Родители – не бизнесмены и не важные шишки. Но гордости у нас хватит.

Андрей не согласился на шумный банкет в престижном зале, а организовал торжество почти по-семейному. Он не разрешил отцу позвать «нужных» людей. «У нас – свадьба, а не политические игры. Вот тебе три пригласительных билета для самых близких друзей». Гостями Виктора Александровича оказались начальник охраны – друг студенческой юности – с женой и многолетний партнер Краснова из Швейцарии. Виктор Александрович как бы невзначай показал Марине каталог очень дорогих свадебный платьев и спросил, что ей понравилось. Но она твердо отказалась от его помощи под предлогом того, что это плохая примета, если родня жениха увидит наряд невесты до дня свадьбы.

На свадьбу Краснов подарил ей не кухонный комбайн и не стиральную машину, а ноутбук последней модели с пожеланием профессиональных успехов. Ну, как можно не любить такого родственника! Ноутбук Марина взяла с собой для работы, хотя в офисе «Сиблекса», ей, конечно, нашли бы компьютер.

Марина вернулась мыслями в сегодняшний день как раз тогда, когда Евгений Сергеевич припарковался у гостиницы. Она узнала это место: самый центр города – Красный проспект. К счастью, окно номера выходило не на эту шумную магистраль, а в тихий внутренний дворик.

Марина заказала обед в номер на 13 часов и прилегла досыпать. Из-за сдвига во времени от прошлой ночи потерялся кусок в 4 часа. А ей сегодня надо быть в хорошей форме, чтобы не упустить чего-нибудь в разговоре с ювелиром. Потом надо посмотреть все, накопленное Дворжецким. «Но это вечерком, после тети Кати. А потом – позвонить Андрею», – с этой мыслью Марина заснула – и сразу проснулась от стука в дверь. Она даже сначала рассердилась, что перепутали время, но тут же зазвенел будильник сотового. Оказалось, что все идет по плану.

К ювелиру Евгений привел Марину пешком через дворы всего за 10 минут. Можно было бы дойти и быстрее, но Марина, желая произвести на пожилого человека хорошее впечатление, надела парадный трикотажный костюм – жакет и юбку цвета «сиреневый туман» – и белые туфли на высоких каблуках. Она несколько раз повторила про себя имя-отчество старика: Никодим Сигизмундович. Он жил в старом доме со стенами в два кирпича и высокими потолками с лепными карнизами. Увы, на пятом этаже без лифта. Какая-то женщина сначала по домофону, потом – из-за железной двери долго выясняла: кто, к кому, зачем – а потом щелкала и гремела разными запорами, прежде чем впустить их в квартиру. Окинув их придирчивым взглядом профессионального охранника, она наконец провела их в комнату, похожую на антикварный магазин.

Ювелир Бережко оказался старым, лысым и толстым. Тяжелое дыхание выдавало астматика. Ясно, почему он не захотел идти в офис. Развалясь в удобном широком кресле, он рассказал, что двадцать лет назад держал в руках нательный крест сусального золота примерно петровских времен, очень прохожий, ну просто двойник того, о котором написано в статье. Его принесла и попросила оценить какая-то женщина. Ювелир честно сказал, что крест старинный, вещь редкая, стоит намного дороже, чем за него могут дать в скупке, и предложил помочь найти подходящего покупателя. Но она вроде бы и не собиралась его продавать. Крест он описал в мельчайших деталях, включая знаки солнца и луны на обратной стороне, а про хозяйку почти ничего не сказал.

Марине это показалось странным:

– Никодим Сигизмундович, неужели видели только раз – и до сих пор помните?

Ювелир буквально испепелил её взглядом:

– Да, деточка, представьте себе, запомнил! Вот, к примеру, Ваши новые серьги и подвеска – серебро с фианитами, Невская группа ювелиров, а цепочка старше лет на 10 и другой работы, это – Кострома или Углич. А вот у Вас на руке колечко – позвольте полюбопытствовать? – Марина протянула обручальное кольцо. Он выхватил из кармана лупу, секунду-другую повертел кольцо и, возвращая, сказал:

– Кольцо совсем недавно раскатали на один размер, но оно, судя по пробе, было сделано где-то в конце шестидесятых. Это вам от мамы перешло? – Марина была поражена:

– Нет, от бабушки, но куплено как раз тогда, все верно.

Бабушка Алла рассказывала внучкам, как играли свадьбы в общежитии Мединститута в послевоенную пору. На пятом курсе перед распределением пошла волна свадеб. Группа скидывалась, покупали бутылку шампанского, два кило сосисок и салфетки на стол. Зато как весело было! Золотые кольца дедушка и бабушка смогли себе позволить лишь на двадцатилетие свадьбы, их и завещали потом внучкам на счастье.

Ювелир торжествующе улыбнулся:

– Видите ли, деточка, я всю жизнь этим занимаюсь. Теперь верите?

– Верим, верим! – вступил Евгений. – Мы принесли обещанные деньги, – он вынул конверт. – Но расскажите же о хозяйке креста.

– А вот её я совершенно не запомнил.

Никакие наводящие вопросы не помогли. Узко специализированная память ювелира сохранила о женщине жалкие крохи информации. Она выглядела небогатой, ни одного украшения, лет двадцати-тридцати. Она сама не назвала ни своего имени, ни адреса, а он не спрашивал. Узнав о большой ценности вещи, она не обрадовалась, а как-то призадумалась, но продать категорически отказалась и больше не появлялась.

Только одно Никодим Сигизмундович смог сказать уверенностью: этот крест не встречался больше никому из знакомых ювелиров, а тем более – никем не продавался. Разве что – в частные коллекции, но тогда хотя бы слухи просочились.

– Новостей две: одна хорошая, другая плохая, – сообщила Марина вечером Андрею. – Крест действительно был в Новосибирске, и его владелица по возрасту могла быть Еленой Сушковой. А плохая – о ней больше ничего не известно, просто «Мадам Икс» какая-то. Евгений отправил факс с рассказом ювелира в головную контору в Москву, но от публикации советует воздержаться. Если она – воровка или скупщица, то может испугаться разоблачения, тогда крест никогда не выплывет.

– Евгений? Какой еще Евгений?! Этот Дворжецкий – стареющий ловелас, да? Передай ему…– Андрей прибавил громовых раскатов, но Марина только фыркнула:

– Да брось ты эти шуточки! Он примерно твой ровесник.

– Час от часу не легче! А есть у него жена, дети?

– Только подруга Вика, она ему при мне звонила.

– Жаль. Пара-тройка детишек – и я был бы спокойнее.

– Перебьётесь, Андрей Викторович! Зато у меня появился троюродный племянник Мишутка – такая очаровашка!

– Да, кстати, как там у тети Кати?

– Спасибо за вопрос, как говорят на радио! У тети Кати хорошо, меня даже отпускать не хотели. Сонечка – просто прелесть. А Петя, представь себе, бросил такси и пошел работать в милицию.

– А, вспомнил, Соня – дочь тети Кати, а Петя – её муж?

– Господи, ты все перепутал! Петя – сын тети Кати, Соня – его жена, а муж – дядя Вася, но я его еще не видела, он сейчас в поездке, он машинистом работает.

– Ладно, не сердись, я пошутил. Просто я очень скучаю без тебя, Марина, – голос его стал таким мягким, бархатным, что у Марины в груди потеплело. Она улыбнулась, хотя Андрей не мог её видеть:

– Я тоже. Но сегодня приехать не смогу. Спокойной ночи! Целую.

* * *

Марина закончила разговор и легла, хотя спать ей не хотелось. За окном стояла полночь, а в Москве – всего 9 вечера. Но садиться за работу уже не стоило, поэтому она терпеливо расслаблялась, перебирая в памяти события дня. Ну и шутку отмочил Петя! Марина не стала подъезжать в дому тети на машине, а с удовольствием прошла от Октябрьского рынка один квартал пешком, вспоминая свои минувшие приключения. Когда она в условленные шесть часов вечера подошла к калитке у дома c деревянными кружевами, оттуда вдруг вышел милиционер. Он сурово посмотрел на Марину, картинно приставил руку к виску и отчеканил:

– Старшина Кривощёков. Гражданка, понятой будете?

У Марины сердце застучало в висках, а пакеты едва не выпали из рук. «Что случилось у тети Кати?» – с ужасом подумала она, но едва собралась спросить об этом, как до нее дошло: «Кривощеков! Да это же Петя!» Шутник наблюдал за ней с улыбочкой. С каменным лицом Марина ответила:

– Майор Белых. Московский уголовный розыск. Как стоите перед старшим по званию? Десять суток ареста и расстрел солеными огурцами! Ну и шутки у тебя, братец! Я же чёрт знает что подумала.

– Зато хороший прикол получился. Я так и знал, что ты фамилию сразу не вспомнишь… сестрица. Конечно, ты – такая важная столичная гостья! – Он выразительно окинул Марину взглядом. Она не переоделась, а только сменила туфли на босоножки на платформе, устойчивые даже на тротуарах Новосибирских окраин. – Меня даже встречать выгнали, а то до крыльца дорогу не найдешь.

– Да не слушай ты его, Марина! – Вышедшая на крыльцо тетя Катя в сердцах так повысила свой неслабый голос, что вся маленькая улочка из восьми домиков могла слышать. – Выставила во двор, чтобы под ногами не путался, да пироги не хватал. Здравствуй, проходи скорей! Да ты еще красивее стала, прямо расцвела!

За спиной Кати стояла круглолицая Соня с круглолицым Мишуткой на руках, они оба приветливо улыбались. Петя предупредительно забрал вещи у Марины – и вечер пошел как по маслу. Марину усадили во главе стола, потчевали и расспрашивали, хотя о главных событиях в семье Белых они знали из писем. Марина, считавшая свой рабочий день законченным, отведала Катиных самодельных вин: яблочное было почти как сухое белое, а черемуховое – даже сравнить не с чем. От третьей рюмки она отказалась, родственники тоже больше не наливали. Катя одобрила Марину:

– Папин характер! Только он вообще в рот не берёт.

После чая с пирогами была раздача подарков, больше всех радовался Мишутка. Он радостно гукал, все хватал и примерял на себя, и конечно, стал фото-звездой всех Марининых снимков: Миша в новом костюмчике, Миша в маминых босоножках, Миша в бабушкином халате и т.д. Когда просматривали кадры, Катя, еще не видевшая вблизи цифровых фотоаппаратов, восхищалась чудом техники, а Петя прикидывался равнодушным.

– Да ты не завидуй, братец, это – казенный, дали на время командировки.

Оказалось, что родственники ничего не читали про Сушковых. Марина рассказала о своем расследовании и подарила журнал «Кредо». Катя была знакома с творчеством Марины по присылаемым ею образцам и всегда нахваливала её в своих письмах. Она тут же начала читать статью вслух. Катя читала довольно хорошо: громко и с выражением. Но на описании поисков в лесу, голос её предательски дрогнул, а Соня даже всплакнула:

– Подумать только: год и десять девочке было! Одна, в лесу, а там волки…

Мишутка, почуяв неладное, тоже захныкал и прижался к маме.

– А вот и не в лесу. Её кто-то из деревенских спрятал, – возразила Катя. – Там и надо искать. Правда, Марина?

– Да, мы как раз завтра поедем в Шабалиху уточнять список подходящих кандидатур, а потом будем проверять всех.

– А что, деревня-то сохранилась?

– Шабалиха – в полном порядке. Так мой помощник сказал, а у него там родственники. Больше тысячи жителей, средняя школа, поликлиника, детский комбинат. Это АОЗТ «Пригородное» – процветающее хозяйство. Не встречали такую марку?

– Конечно, видели. Это же их молочная фабрика «Пригородная» самый вкусный варенец делает. И масло хорошее, только дороговато, но люди покупают.

Неожиданный поворот разговору придал Петя:

– Надо же, какое совпадение! У меня на участке – свежий труп из Шабалихи.

Тут все вскричали одновременно.

Марина: Как из Шабалихи?

Соня: Неужели та самая девочка?

Катя: Не рассказывай при Соне, а то молоко пропадет!

Петя прояснил ситуацию. Три дня назад проживавший на его участке Борис Анатольевич Шугай, а по-уличному – Борька-пропойца, умер прямо на скамейке на набережной. Он пролежал полдня, а прохожие думали, что спит. Нашел его Петин напарник, сразу решил, что он отравился паленой водкой, так как недопитая бутылка была спрятана в кармане куртки. Но его сожительница Варвара Червова, а как по-уличному – лучше не говорить, заявила, что Борьку убили. Варька утверждала, что Борька пошел на встречу со старым дружком, собираясь стребовать немалый должок. Петя артистично изобразил сиплый пропитый голос полуграмотной бабёнки:

– Оделся чисто, а денег у ево ни рубля не было. Откуда ж така бутылка дорогушшая? Сам бы ни в жисть не взял таку. Подсунули отраву, убили, маво голубчика, как пить дать – убили!

При этом Червова была трезвая и до того настырная, что бутылку послали на экспертизу.

– Только завтра результат будет. Да только кому надо его убивать?

– Петя, – не поняла Марина, – а при чем же здесь Шабалиха?

– А я не сказал? А при том, что у него место рождения – та самая деревня Шабалиха, Кузоватовский сельсовет.

«Нет уж, увольте, труп Борьки-пропойцы к моему делу отношения не имеет», – подумала Марина и наконец заснула.

* * *

Марина не ударила лицом в грязь и появилась на пороге фирмы «Сиблекс» в 6 утра (по московскому). В офисе кроме Евгения была еще молодая, но очень серьезная девушка, которую он представил:

– Аля – наш секретарь и спасатель, без нее мы бы просто утонули в бумагах.

Аля вежливо улыбнулась, на миг подняв от стола свою светло-русую головку с гладко зачесанными и заколотыми в шишку волосами. Марина подумала, что эта прическа и строгий темно-синий костюм старят девушку, но воздержалась от замечания. Она взяла распечатанный Евгением список девочек, проживавших в Шабалихе на день ареста Сушковых с датами рождения в интервале плюс-минус полгода от 10 декабря 1950 года. Этот промежуток она обсудила с мамой, много лет проработавшей детским врачом.

– Если бы искать стали позже, через год-два, то можно было бы шире смотреть, а так – не больше полугода разницы, иначе спрятать не удалось бы, – уверенно сказала мама.

Этот список оказался совсем не маленьким – 19 девочек. Марине не понравилось, что он был сделан в алфавитном порядке. «Лучше бы по дате рождения, тогда более близкие по возрасту оказались бы в середине. Хотя, может, придется его еще по каким-то признакам сортировать, лучше перебросить к себе и завести базу». Она, не откладывая, перекинула в ноутбук информацию с диска и стала просматривать. Но тут вернулся Дворжецкий, покупавший минеральную воду на дорогу, и позвал в машину. Продукты он не взял, только коробочку конфет для родственницы, так как, по его словам, «от обеда нам все равно не отвертеться».

Дорогой Марина держала перед глазами список, перечитывала, старалась запомнить имена и фамилии.

«Антипова Татьяна, Бауэр Лилия, Бугрова Антонина, Дитрих Эрика … »

– Евгений, почему так много немецких фамилий? Их сюда сослали?

– Да, в начале войны депортировали из Поволжья, они жили в лесхозе, он был рядом за речкой Песчанкой.

«…Леонгард Роза, Марченко Галина, Половкова Наталья, Рудых Лидия, Рудых Светлана… Это что же, близнецы? Нет – погодки, обе июньские, значит, обе – на подозрении… Савчук Ирина, Фишер Мария…» Через четверть часа она выучила их всех. «Только все ли попали в этот список? Ведь юристы «Сиблекса» уже работали над ним, но пока никого не нашли».

– Евгений, а как этот список составили? Не могли пропустить кого-нибудь?

– На Вашей дискете есть исходный список. Но могу дать ксерокопию.

На первом же светофоре, Евгений открыл папку с мультифорами и вынул листочек. Марина обратила внимание, как быстро он нашел его: не рылся, а посмотрел по реестру, и раскрыл на нужном месте. «Надо завести такой же порядок в моих папках», – решила она.

Это оказалась ксерокопия архивного документа «Список девочек, проживающих в д. Шабалиха, рождения с декабря 1949 по декабрь 1951», составленный секретарем и заверенный председателем Кузоватовского сельского совета 7 октября 1952 года. В нем было тридцать пять человек. Они были расположены по датам рождения. Марина стала сличать оба списка и нашла несоответствие. Целых четыре девочки не попали в малый список. Евгений был в курсе. Оказалось, что родители двух из них так и жили в Шабалихе, но категорически отрицали факт удочерения. Их слова подтверждали: в одном случае – соседи, в другом – родственники. Еще две девочки, Тамара и Галина Федосовы, родились в августе 1950 года. Марина сама догадалась, почему их исключили, но все же уточнила:

– А вот близнецы Федосовы – их проверяли? Они, наверное, очень похожие?

– Я точно не знаю, но сегодня посмотрим.

Марина не стала уточнять, где он собирается смотреть, так как список притягивал её внимание. Расположение по датам помогло ей определить, что все девочки, кроме Лиды Рудых, должны были пойти в школу в один год. Это тоже мама подсказала, что в школу тогда принимали только в полные семь лет. Фамилии, имена и даты были написаны от руки, ручкой с пером, которую макали в чернильницу: периодически линии становились тонкими и бледными, потом снова – четкими, жирными. Написание букв и цифр было не современным, упрощенным, а со всякими непривычными завитушками, точками. Перед каждой фамилией стояла более светлая и широкая (видимо, карандашная) «галочка», означавшая «проверена». А внизу было дописано другим почерком и тем же карандашом:

«Помимо списка проверена:

Степанова Елена, фев.51, без док-та, в гостях у Домниковой М. П. с матерью Степановой А.С., проживающей в с. Кузоватово».

И подпись проверявшего.

– Как же эта Степанова Елена выкрутилась без документа?

– Ну, что Вы, как можно? Без документа её бы в два счета забрали. Но её родители, проживавшие в Кузоватово, предъявили метрику на следующий же день, от нее и отстали. А у нас эта девочка на первом месте в списке кандидатов.

– Почему?

– По двум причинам. Её бабушка, Мария Петровна Домникова дружила с Еленой Ивановной Сушковой. А ходили они друг к другу по тропинке за огородами, то есть лесом. А вторая причина: кроме дочери Александры Семеновны, по мужу Степановой, у Домниковой был сын, Эдуард Семенович, и работал он председателем Кузоватовского сельсовета. Это его подписью заверен список.

– Да, вижу. Значит, он мог сделать ей новую метрику и вписать в журнал регистрации?

– Теоретически – мог. Если оставалось свободное место, мог внести задним числом. Почерк совпал, чернила – те же, не подкопаешься.

– Да, это – новая для меня версия, я не думала, что метрику могли подделать. Но ведь кроме родной сестры, Александры Степановой, кто-нибудь еще мог попросить Эдуарда Семеновича о подобной услуге: по-соседски или за деньги?

– Маловероятно. Уж очень велик риск для обеих сторон. Другое дело – своя семья.

– Вы, конечно, искали Елену Степанову, а почему не нашли?

– Мы, собственно, еще продолжаем её искать. Владимир Степанов, муж Александры, жил в Ташкенте, а здесь служил в армии. После армии поженились, жили сначала в Шабалихе, потом в Кузоватово, а вскоре переехали в Ташкент. Странно, что их кузоватовские соседки разошлись во мнениях, сколько же детей было у Степановых: одна говорила, что трое, другая, что двое. Позднее к Александре перебрался брат, а потом они и мать увезли в теплые края. Теперь это – другая страна, запрос послали, но нам ответили, что указанные лица на территории Узбекистана проживали до 1990 года. А куда выбыли и живы ли, неизвестно.

«Хорошо, если живы родители. А сама Елена могла несколько раз фамилию сменить. Ей же в прошлом году 51 исполнилось. Она старше мамы. У нее не только дети, но и внуки могут быть».

–Да, вы сказали, она на первом месте, а кто на втором?

–На втором и третьем – погодки Рудых. Это была многодетная семья, десять детей. Отец – скотник, мать – доярка. Они в том году погорели. Родители были на работе, за младшими присматривали старшие дети-школьники. При пожаре погибли двое детей, (а, может, и трое) и почти все получили ожоги. Рудых временно разместили в клубе, а он располагался напротив дома Сушковых. Документы им выдали с их слов уже после 5 октября.

– То есть, они могли сказать, что умерли не трое, а двое?

– Да, и никто их особо не проверял, тем более – самых маленьких. Даже комиссары к погорельцам отнеслись с пониманием: нет документов, потому что сгорели. Непонятно только, зачем им лишний рот, чужой ребенок, восьмой по счету?

– Да ведь у многодетных потому и много детей, что они любят их и не считают обузой. Может, просто пожалели девочку. Может, она к ним в клуб сама забрела. Или её бабушка успела привести.

– Ну, Марина, у Вас и фантазия! А я, признаться, думал, шеф просто от нечего делать в этой семье ищет.

– Ну, и что, нашёл?

– Пока – нет. Изо всей большой семьи в деревне остался один Павел Рудых, которому было в 52-м году всего 4 года. Пожар он помнит хорошо, а дальше, примерно до школы – провал в памяти. Родители уже умерли, другие дети – по всему свету разлетелись, он с ними не переписывается. Их после пожара осталось шесть сестер и два брата. Старшего брата уже нет в живых, а сестры, вроде бы, живы. Жена Павла обменивалась с ними открытками, но она умерла, а он даже адресов не смог найти. Сказал только, что Света в Прибалтике, а Лида – в Белоруссии, а может, и наоборот. Обе замужем, а новых фамилий не помнит.

– Он что – умственно отсталый?

– Да, есть немного.

– Жаль. И что же теперь делать?

– Да ничего не поделаешь, остается ждать откликов на публикацию. Кстати, был звонок от одной читательницы, преподавателя Университета. Она говорила о своей коллеге, некой Жуковой Анне Викторовне, мать которой родом из Шабалихи.

– А как девичья фамилия матери, не спросили?

– Обижаешь, начальник! – перешел на блатную интонацию Евгений, и Марина засмеялась, так это вышло неожиданно и забавно. – Конечно, спросил. Подруга не знает фамилию ее матери, и точный возраст – тоже. Но про Анну Викторовну сказала, что она родилась в январе семьдесят четвертого, ей двадцать восемь, как и мне, всего на две недели старше. Примерно подходит. Она завтра приедет из Омска и позвонит в контору.

«Какой дотошный, все выспросил! Отличный у меня помощник, – порадовалась Марина и даже слегка возмечтала. – Хорошо бы мать Жуковой оказалась Степанова или Рудых!» Но, боясь сглазить, сказала другое:

– А как насчет остальных кандидаток?

– Все остальные – на четвёртом месте, проходят по версии: «внезапная смерть ребенка, не зафиксированная официально».

«Да, в тоталитарном государстве это весьма сомнительно. Это на родине Эндрю Сушкова не требуют документы ребенка ни в детском саду, ни в школе. Там ребенка можно любым именем назвать. Но мы будем думать, что шанс есть. А иначе – не стоило все это затевать».

* * *

«Вот так деревня!» – в который раз воскликнула про себя Марина. Шабалиха поражала своим цветущим благоустроенным видом. Строгие ряды типовых одноэтажных домов из белого кирпича или бруса утопали в зелени на асфальтированных улицах. В центре деревни были даже тротуары, обсаженные подстриженным кустарником. Здесь располагались контора, школа, детский комбинат с целым парком за оградой, поликлиника, почта.

Женя провез её и на окраинную улицу, где стояло несколько домов попроще. Он показал, где был дом Сушковых, а где – Домниковых, последний на улице. Их огороды и сейчас выходили в сосновый лес и имели калитки. Марина прошлась от «от Домниковых до Сушковых» и обратно по лесной дорожке. Это заняло от силы минут пять, даже ребенок не потратил бы много времени. Заросли малины, крапивы и лопухов вдоль заборов могли бы спрятать от недобрых глаз и не такую кроху. Клуб по-прежнему был рядом с бывшим директорским домом, но он был перестроен и теперь выходил фасадом на соседнюю улицу, ближе к центру деревни. Марине чего-то не хватало, она завертела головой, беспокойно озираясь:

– А где же была школа? Должна же была где-то на этой улице быть школа.

– Да, вон там, наискосок, где сейчас почта. А как вы догадались?

– Потому, что Сушкова с женой арестовали прямо в школе.

…Сушковых «взяли» прямо в школе. Машина подъехала к крыльцу, из нее вышли хмурые люди в шинелях и быстрым шагом направились внутрь. В деревне такие машины просто так не появлялись. Сердце пожилой женщины, стоявшей у калитки дома с маленькой девочкой, сжалось от страха. Елена Ивановна торопливо пошла вглубь усадьбы, где был выход в лес. Здесь у столбика калитки со стороны леса была неглубоко закопана жестянка из-под чая. Она достала маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. Елена Ивановна поцеловала его, надела цепочку на шею ребенка, спрятала крестик под пальто. Перекрестила, обняла на прощанье ребенка и сказала: «Ляля, иди к бабе Маше! Иди, а то плохой дядя заберет». Девочка в коричневом пальтишке и таком же капоре послушно пошла по знакомой тропинке, а женщина поспешила войти в дом, на ходу расстегивая пальто. Ей надо было протянуть время…

Или это было так?

… Елена Ивановна торопливо подошла к дереву у плетня, где была неглубоко закопана жестянка из-под чая, и достала из нее маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. От калитки её окликнула испуганная женщина: «Елена Ивановна! Возле школы – машина». – «Тише, я знаю, возьмите, пожалуйста». Одной рукой передала ручку ребенка, другой – цепочку с крестом: «Иди, Ляля, к тете Ане, а то плохой дядя заберет». Женщины поспешно разошлись: одна вошла в клуб, вторая – в дом…

– Ну и что, что их арестовали в школе?!

– А его мать – дома. Она должна была заметить эту машину, чтобы успеть спрятать ребенка. И, может, уничтожить какие-нибудь записки, письма, документы. А куда, интересно, делась метрикаЕлены?

Евгений, слегка опешивший от внезапного проявления «женской логики», засуетился:

– У меня нет! То есть, её нет в описи изъятых при обыске документов. Можете сами посмотреть, – он быстро достал из машины свою папку.

«Нет метрики, значит, сожгла? Или она её ребенку в карман сунула? Или отдала в руки этой многодетной матери?»

– Спасибо, я помню, что её не нашли. Дайте лучше список детей с семьями. Или просто скажите, как звали мать десяти детей? Анна?

– Нет, она – Антонина Захаровна. А что?

– Так, ничего, мысль мелькнула… А у этого Павла Рудых, «родни не помнящего», дети есть? Где они?

– Не знаю, здесь не написано. Но адрес указан, можно к нему заехать, спросить.

Идея оказалась плодотворной. Во дворе Павла Рудых они встретили его дочь, Олю, которая складывала наколотые дрова из кучи в поленницу. Оля оказалась вполне сообразительной и даже чересчур разговорчивой. Тут же сообщила, что она из троих детей младшая, а старшие совсем обнаглели, как уехали в город, так глаз не кажут. А ей приходится и свой дом вести, и отцу помогать по хозяйству. Оля читала «Теле-семь» и за вознаграждение обещала перерыть хоть весь дом, но найти фамилии и адреса всех своих теток.

– А как я вам передам?

– Вот, позвоните по телефону, договоримся.

Марина заметила мелькнувшее у девушки разочарование.

– Если за три часа успеете, то сегодня.

– А деньги сразу? Так вы заедьте еще! А я прямо сейчас начну искать! Ну, папаша! Не голова, а пим дырявый! – ворчала Оля, направляясь к дому.

– Если мы у бабушки три часа прообедаем, то на мамин ужин места не хватит, – заметил Евгений, открывая дверцу Марине.

– Пожалуйста, заедем еще к дому Сушковых, – попросила Марина.

Она еще раз медленно прошла от углового дома Домниковых до огорода Сушковых. Лес начинался прямо здесь, за огородами: сосновый бор с редкими березами и кустами. «Странно, Сибирь – а ни одной елки нет. Понятно, что нет дубов и каштанов, но елки где же?» Сейчас лес был пронизан солнцем, пестрел цветами, звенел птичьими голосами. Но Марина вглядывалась в него, представляя серое небо, потемневшие от дождя стволы сосен, голые кусты и пожухлую траву. Каким страшным он был для заблудившегося ребенка! Она заметила совсем узенькие тропинки, ведущие в лес от каждой из трех калиток. «Здесь целых четыре развилки: от каждой калитки и от угла. Ребенок мог ошибиться, свернуть не туда, особенно в ненастный день».

– Женя, а куда ведут эти дорожки?

– Та, что от угла – к мосту через речку, видите, там крыши просвечивают – это молочный комбинат, а раньше был лесхоз. А эти, по-моему, просто в лес, там и кончаются, по ним за ягодами ходят, грибами.

«Кто встретил её в лесу? Уж, наверное, не волк! Ведь как искали, а не нашли даже клочка её одежды. И крест, этот единственный в своем роде крест, никогда бы не попал к людям, если бы девочка пропала. Правильно, что мы расширили круг, не только ближние соседи, это мог быть любой житель деревни. Теоретически – любой. А на деле, конечно, не каждый бы рискнул ради чужого ребенка пойти против власти. Часто пишут, что все были доносчики, все жили в страхе. Так, да не совсем. Просто люди жили. И были – всякие, и были – люди».

Размышления Марины были прерваны появлением со стороны леса женщины. Словно подтверждая слова Жени, она несла маленький бидончик с земляникой и букет полевых цветов. Она подошла по средней тропинке к калитке и кинула на незнакомых людей вопросительный взгляд:

– Здравствуйте! Вы кого-то ищете?

На вид ей было лет сорок, одета скромно, да и усадьба за некрашеным штакетником не блистала роскошью. Марина шагнула вперед:

– Добрый день! Мы ищем кого-нибудь, кто помнит Домниковых или Сушковых, они здесь рядом жили.

– Домникову бабу Машу я хорошо помню, только она давно уехала. А Сушковы? Какие Сушковы? Не те, про которых в газете писали? Ой, вы, наверное, про них информацию собираете?– Женщина заметно оживилась, глаза её заблестели. – Вы зайдите к нам, поговорите с мамой, она точно помнит всех соседей. Только она болеет, лежит, – глаза её погрустнели. – Рак печени, уже оперировали, посмотрели – и зашили. Теперь на обезболивающих живет. А лекарства такие дорогие… А правда, что… – она смешалась, и Евгений поспешил ей помочь.

– Да, наша фирма платит вознаграждение за ценные сведения.

– Сразу или потом?

Женя молча вынул конверт и продемонстрировал его содержимое.

– Ну, так пойдемте, что же мы стоим! – она торопливо шагнула в калитку и повела гостей по тропинке через длинный огород, сначала – мимо ровных рядов картошки, потом между грядок. На ходу она вполоборота оглядывалась, словно боялась, что гости исчезнут. – Меня Тамара зовут, Тамара Ивановна, маму – Раиса Никитична, а вас как?

Еще одна калитка отделяла огород от двора, где бродили разномастные куры, возглавляемые рыже-пестрым петухом. На перилах крыльца сидела серая в полоску кошка и, чудом сохраняя равновесие, умывалась лапкой. «Гостей намывает», – вспомнила примету Марина.

…Выйдя на улицу, Марина на миг задохнулась от солнечного света, свежего воздуха, радостного чириканья воробьев. Все это так сильно контрастировало с обстановкой у постели умирающей женщины, которая даже не знала, что обречена! Было неловко выспрашивать Раису Никитичну – худую, изможденную, пожелтевшую, полулежащую в подушках. При виде нее Марине просто хотелось извиниться и уйти, но Тамара смотрела так жалобно, а сама больная проявила такой живой интерес, что они остались и поговорили. Оказывается, Тамара читала и обсуждала с матерью газетную статью, и сейчас Раисе Никитичне совсем не трудно было переключиться на события пятидесятилетней давности.

Новой информации было не так уж много, только кое-какие уточняющие детали: как жили Сушковы, с кем дружили. В 1952 году Рае Иванкиной было 12 лет. Она хорошо помнила директора школы, который был учителем математики и физики, и его жену, которая вела русский язык, и их маленькую дочку, которую они называли Леночкой, а бабушка – Лялей. Они все были такие вежливые, спокойные, особенно – бабушка. Никогда голоса не повысит, не крикнет на ребенка. Вот и ребенок поэтому был тихий, послушный, улыбчивый.

Марина, хотя и читала приметы ребенка, тут же задала вопрос:

– А на кого была похожа девочка?

– Не могу точно сказать, да вам это и не поможет. Ведь ребятишки израстают и меняются. Вон Томочка моя, была сильно похожа на свекровь: глаза голубые, головка белая, как одуванчик. А выросла – волосы и глаза потемнели, и нос изменился, стала на меня похожа, вот посмотрите. Тома, иди сюда!

– Что, мама? – сразу прибежала из кухни дочь. Марина и Женя послушно оглянулись на нее. Увы! Сходства между женщиной в самом соку и её иссохшей мамой было мало. Но оба кивнули разом, как по команде.

– Томочка, может, чаю гостям соберешь? – но гости решительно отказались, и Раиса Никитична продолжила.

– Я хорошо помню, что Леночка была светленькая, слегка кудрявенькая, но это еще неизвестно, какая потом стала. Может, как бабушка – голубоглазая блондинка, может, как отец – темнорусая с серыми глазами, может, как мать – кареглазая, волосы черные.

Бабушка дружила с Домниковой Марией Петровной, у той икона была, так она там тайком молилась. А тайком, чтобы у сына неприятностей не вышло, могли с работы выгнать. Елена Ивановна давала подруге медицинские и кулинарные советы, а Мария Петровна ей – сельскохозяйственные. Им, хоть и учителя были, приходилось и кур держать, и поросенка, и огород сажать. В деревне без этого – хоть с голоду помирай. Старушки часто ходили в гости друг к другу, и Леночка, конечно, знала тропинку за огородами и бабу Машу, которая сшила ей куколку. С Домниковыми они и Новый год встречали, с её сыном и дочерью.

С Рудых они не дружили, те жили далеко, за водокачкой, да и что им за компания – скотник и доярка? Но после пожара принесли какие-то вещи, целый узел, хоть и у самих лишнего не было. А дружили еще с ветеринаром дядей Сашей, он через дорогу рядом с клубом жил. Его жена, такая красивая татарочка с косами на голове, была завклубом и привлекла Галину Игнатовну в самодеятельность, она была запевалой в хоре. Тогда все праздники отмечали в клубе: сначала – собрание, доклад директора, награждение передовиков, потом – концерт самодеятельности, а вечером – танцы под баян. Дядя Саша и его жена по очереди играли. Хорошие люди были, всегда в праздник соседских ребятишек карамельками угощали. А своих детей у них не было. Они потом переехали в самый Новосибирск. Повезло дяде Саше: через родственников на ипподром устроился, – а то из деревни только в армию можно было уехать, да вот еще, как Сушковы. Рая хорошо запомнила арест Сушковых, хотя взрослые старались не вспоминать об этом.

– Когда узнали, что Леночка пропала, мать плакала, отец был очень бледный, а бабушка – самая спокойная. Стояла, выпрямившись, такая статная, в длинном пальто, на седых волосах шляпка старенькая, сверху – платок. И молча губами шевелила, молилась, наверное. Весь народ собрали и повели в лес. Искали допоздна, даже с фонарями, и на второй день – тоже. Солдат было мало, своего начальства – тоже, кто-нибудь мог найти и спрятать девочку. Да только потом была проверка всех детей, тут-то как быть? И почему вы думаете, что она жива?

«Потому, что существует крест», – подумала Марина, но ответила иначе:

– Скорее, надеемся.

Она преувеличенно благодарила Раису Никитичну, спросила разрешения опубликовать её рассказ. Измученная болезнью женщина слабо улыбнулась.

* * *

Только выходя из машины у красивого нестандартной постройки дома, Марина спохватилась:

– А какие, собственно, у Вас здесь родственники и чем они занимаются?

– У меня здесь бабушка, Татьяна Аркадьевна, и дядя, мамин брат. Бабушка сейчас на пенсии, а всю жизнь проработала в школе.

– Мне думается, что дом великоват для учительницы.

– Да, верно. Мой дедушка был директором этого совхоза, этого образцового хозяйства, – он сделал широкий жест рукой, приглашая полюбоваться, – и все, что вы здесь видите, – плоды его труда.

Татьяна Аркадьевна оказалась очень бодрой моложавой старушкой, в меру полной, аккуратно одетой и причесанной. Она сначала накормила гостей сытным обедом (Марина еле справилась с салатом и тарелкой борща, а от второго отказалась) и только после чая разрешила перейти к делу, ради которого они приехали. Журнал «Кредо» она читала в гостях у дочери. В счастливое спасение девочки она не верила, но готова была помочь поискам. Она достала целую стопку альбомов, нацепила очки, делающие её похожей на сову, и принялась за обстоятельный рассказ. Сама она не была свидетелем ареста. Ложниковы приехали в Шабалиху летом 1954 года, когда дед Евгения получил должность директора совхоза.

– Вот здесь мы в ателье снимались перед отъездом, Женечкиной маме всего 3 годика. Справа – мой брат, а слева – Владимир Петрович. Он в новом костюме, только что купленном, до него все 5 лет учебы в гимнастерке проходил.

– У него тут награды, он что, воевал?

– Да, успел, его призвали в 44-м, а в институт поступил после демобилизации. Когда мы познакомились, я была на первом курсе Пединститута, а он – на втором в Сельхозе, моя подруга училась с ним в группе. Он такой был героический, в орденах, характер очень напористый, устоять было невозможно. Мама возражала, но мы расписались, и я привела его домой. Потом родилась Ларочка, было, конечно, трудновато. И здесь поначалу – тоже, деревня была глухая, шоссе не было, от станции – десять километров проселочной дороги. Летом пешком ходили, а зимой – на санях ездили. Мама сначала у нас не жила, пока мы новый дом и баню не построили, а только летом гостила. Я пошла на работу в школу, а дочку отдала в детсад.

– Бабуля, ты меня извини, но Марину Николаевну интересует не история нашей семьи, а поиски человека, – вмешался внук.

– Да, конечно, – Татьяна Аркадьевна поскучнела и заторопилась, – я только хотела сказать, что с 1954 года в школе работала: сначала учителем русского языка и литературы, потом – завучем, а последние 30 лет – директором.

– Евгений Сергеевич не прав, мне очень интересно. Ведь и у меня бабушка работала директором школы.

– Что вы говорите? – она опять заулыбалась. – То-то мне в Вас что-то родственное почудилось. Наверное, речь, манеры… «В век всеобщего одичания частный всплеск обучения».

– У Вознесенского, по-моему, – наоборот: «век всеобщего обучения».

– Так это же было тогда, в семидесятых… Кажется, я опять отвлеклась, но мне вдвойне приятно помочь культурному человеку. Вот здесь в шкафу у меня альбомы со всеми выпускниками. Какой год вас интересует?

– Дети, которые пошли в школу в пятьдесят седьмом и в пятьдесят восьмом.

– Это какой год выпуска получается? 1967-й? Да, 1967-й и 1968-й. Они уже учились 10 лет, а перед ними теряли еще год на производственное обучение, трактор изучали. Представляете? И девушки – тоже. Вот они, смотрите, о ком рассказать?

Марина уже достала список, но заглядывать в него ей не было нужды:

– Федосовы Галина и Тамара и Рудых Лидия.

– Федосовы – вот, рядышком стоят, их не забудешь, такие похожие. Они на Новый год, помню, делали костюм «Графини Вишни», первый приз получили. А Лида Рудых год пропустила, слабо подготовлена была, и пошла в школу с младшей сестрой Светой, – Татьяна Аркадьевна перевернула страницу и уверенно показала на светленькую девушку в первом ряду.

– Лида еле-еле 8 классов осилила, а Света хорошо училась, изо всей семьи одна в техникум поступила.

Марина с Евгением многозначительно переглянулись: наследственность!

– А где сейчас девочки Рудых, не знаете? Может, с кем-то переписываются?

– Простите, не знаю. Сначала у них отец умер, потом самый старший – Костя, а все девочки разъехались, и мать забрали. Недавно кто-то говорил мне, что Антонина тоже умерла. Больше про Рудых ничего не могу сказать. А что касается остальных, то у меня есть все фотографии с первого класса, но только класс «А», в нем Ларочка училась. А девятый и десятый уже один был.

Татьяна Аркадьевна взяла другой альбом и по списку Марины показала почти всех девочек, припоминая что-нибудь о каждой. Для удобства она вынула три фотографии: первого и девятого «А» и десятого «Б», – изредка заглядывая в свои записи на оборотной стороне. Категорически она исключила только двух.

– Испалова Галя – настоящая казашка: глаза раскосые, волосы прямые черные. Только она одна из ваших подозреваемых осталась в деревне. Она за Сережу Ситникова вышла, вот он, троих детей родили. А еще Фишер Маша, она – копия своей матери: рыжая, кудрявая, в веснушках. Но я думаю, что среди немцев вообще можно не искать. Они жили обособленно в лесхозе за речкой, туда от крайних домов было минут 20 ходу. Женечка, дружок, – ласково обратилась она к внуку, – поставь еще чайку, что-то в горле запершило, отвыкла много говорить.

Евгений послушно отправился на кухню. Марина обратила внимание, что все немецкие девочки, кроме одной, оказались в классе «Б», и спросила об этом.

– Просто им удобнее было в одном классе, чтобы вместе ходить в школу и из школы. А Роза Леонгард жила в самой деревне. Её мать в конторе уборщицей работала, ей дали комнату в бараке.

– В бараке? – ужаснулась Марина.

– Это совсем не то, что вы подумали. Это был такой большой дом, с общим коридором и комнатами, что-то вроде сельской малосемейки. Там селили приехавших временно или одиноких. Их потом всех в новые дома расселили. Так некоторые не хотели с соседями расставаться. Нина Матвеевна Зарубина, например, одинокая была, воспитательницей работала, только в одном доме с Леонгард соглашалась жить. Даже свою очередь пропустила на расселение. Очень уж она Розу полюбила. Роза – такая хорошая, светлая девочка, всем нравилась. Вот здесь лучше видно, они с Ларочкой вдвоем сняты. Они дружили и в школе, и в институте, а потом жизнь развела их, а жаль. У Ларочки в школе было много друзей, но самые близкие подруги – это Роза и Галя. Вот здесь они в десятом классе.

– Какая Галя, Марченко? – припомнила Марина, беря фотографию.

– Нет, Галя Петухова… или Петрова? Надо же, забыла! Она позднее приехала, классе в пятом, тогда народу много прибыло. Владимир Петрович производство расширял, дома строил, и зарплату платил хорошую. Пришлось по три класса открывать. Еле-еле помещались, пока новая школа строилась. А вы там на обороте посмотрите.

Марина пробежала глазами по ровным строчкам фамилий, нашла и прочитала:

– Петрушина Галя.

– Конечно, Петрушина! Вот склероз проклятый! Знаете анекдот: как называется болезнь, при которой не помнишь, чем болеешь?

Марина рассеянно кивнула, не слыша, что ей говорили, потому что следующим в списке шел Боря, тоже одноклассник Жениной мамы. А фамилия его оказалась – Шугай.

«Борька–пропойца, «труп из Шабалихи», учился в том самом классе, где, может быть, училась девочка, которую разыскивает богатый родственник. Это – неспроста! Надо срочно сообщить Пете!» Марина во все глаза смотрела на фотографию, но не проронила ни звука. Дело об отравившемся пьянице приобрело совсем другую окраску. «Тайна следствия» – прозвучали в её голове грозные слова и как замок повисли на губах. Она ласково улыбнулась Татьяне Аркадьевне, продолжавшей что-то рассказывать об успехах своего мужа, дочери и внука. Евгений вернулся с чайником и налил бабушке чаю.

– Спасибо, Женечка! А Вы, Марина Николаевна, еще чай будете?

– Нет, нам пора ехать. Большое вам спасибо, Татьяна Аркадьевна! Вы нам очень помогли. Вы позволите взять эти три фотографии, чтобы скопировать?

– Конечно, берите! – охотно согласилась хозяйка. – А Женя потом привезет, лишний раз к бабушке заглянет.

Татьяна Аркадьевна проводила гостей до калитки:

– Счастливого пути! Да не забудьте сегодня в 5 часов посмотреть на Ларочку на четвертом канале!

Марина поняла, что пропустила какую-то часть монолога старушки, но согласно покивала:

– Да-да! Обязательно.

Поглощенная стремлением скорее увидеть Петю, она не сразу поняла, почему Евгений остановился у какого-то дома. Только увидев идущую к машине девушку, вспомнила про поручение, данное Оле Рудых. Оля вынесла записную книжку матери и тетрадный листок, на который она переписала страничку с буквой «Р». Здесь под заголовком «Рудых» были аккуратно записаны все родственники мужа с датами рождения, новыми фамилиями и адресами.

– Вот, я все переписала, а книжку себе оставлю, на всякий случай.

Евгений тщательно сверил записи и выдал награду. Девушка довольно заулыбалась и долго махала рукой вслед машине. У Марины при виде конверта возник вопрос. Она спросила Евгения:

– А с чего этот мистер Сушкофф так упорно ищет Елену, деньги тратит? Он что, такой сентиментальный? Сделал бы запрос в Инюрколлегию, а раз не нашли – успокоился.

– А, так значит, Вы не знаете про завещание.

– Что именно я не знаю?

– Про эту деталь Сушкофф рассказывал нашему московскому шефу при личной встрече. Василий Сушкофф в завещании не просто выделил сумму для наследников брата, а определил долю капитала, прибыль с которого должна ежегодно им выплачиваться.

– Ну и что?

– Чтобы Эндрю и его родственники не могли позариться на эту долю, Василий поставил им условие: если результат поисков будет отрицательный, собственником этой доли становится Корнуэлльский женский православный монастырь, при котором есть детский приют. Он им срок поставил: 10 лет со дня своей смерти.

– А разве десять лет еще не прошло? Он что, до ста лет дожил?

– Нет, он был младше Ильи на 12 лет и умер в конце 92-го года.

– Тогда что им мешает признать любую подставную наследницу, зачем такие траты?

– А вот за этим пристально следят адвокаты монастыря. И они свой куш не упустят. Поэтому обязательно будет экспертиза ДНК.

* * *

До званого ужина было еще 3 часа. Марина направилась в ближайший универсам: «Зря я отказалась от котлет за обедом. Сегодня у меня какой-то день родственников Евгения Сергеевича: обед у бабушки Евгения, ужин – у его матери». Зная свой аппетит, Марина решила перекусить в номере перед званым ужином. Как поучала юную Скарлетт Мамушка в любимой книге «Унесенные ветром» Митчелл: «Девушка не должна проявлять хороший аппетит». Обезжиренный сырок, сок – вот, пожалуй, и достаточно. Но, подходя к кассе, не удержалась, положила в корзинку румяную булочку. Хорошо, Андрей не видит, а то бы обязательно прошелся по поводу её «диеты». Он как раз был не против того, чтобы она поправилась, к тому же любил всякое печеное, сам постоянно покупал. Пару раз он застал её за чаем с той самой сдобой, от которой она твердо отказалась за ужином. Марина, в досаде на себя, тогда вспылила:

– И нечего так мерзко хихикать! Я машинально её взяла, зачиталась. А ты специально на столе оставил, да? Провокатор!

– Марина, дорогая, не сердись, я не специально. Но зачем так себя принуждать? Если человек хороший – пусть его будет больше, – он обнял Марину сзади и ласково погладил по животу. – Пусть тут будет помягче.

Марина сбросила его руки, но злость уже испарилась:

– Вот и женился бы на пампушке, нечего стройную девушку раскармливать.

Вспомнив о муже, Марина вздохнула: «Два дня, как расстались, а кажется, целую вечность его не видела». Запел сотовый. Марина на ходу вытащила телефон: «Как угадал, что я о нем сейчас думала».

– Здравствуй, Марина! Чем занимаешься? Плюшками балуешься?

– Привет! А как ты догадался?

– А я глазастый, все вижу. Как поездка в Шабалиху? Есть что-то интересное?

– Думаю, да. Я поработаю вечером над материалом.

– А как Дворжецкий? Приставал к тебе?

– Приставал. Да еще как! Собирается уже с мамой познакомить. Сегодня иду к ним на ужин. Кстати, про его маму. Сколько там у нас времени?

– У нас начало третьего.

– Прости, сейчас по местному каналу началась какая-то передача про Дворжецкую, хочу посмотреть. Все, целую, перезвоню.

Марина почти вбежала в свой номер, включила телевизор. Женщина в элегантном костюме улыбалась на экране, что-то доверительно рассказывая своей собеседнице. Стрижка каре, каштановые волосы, какое-то украшение на шее, тонкая рука с браслетом – все просто. Марина присмотрелась внимательнее: «Что у нее там сверкает? Наверняка, бриллианты. И перед камерой держится свободно».

– Нет некрасивых женщин, есть женщины, которые не хотят быть красивыми, – убеждала аудиторию Дворжецкая. – Почему, если ваш рост ниже, чем 170 см, размеры не соответствуют 90-60-90, и вы не похожи на Мэрилин Монро, то вы считаете себя некрасивою? В каждой женщине есть какая-то изюминка, и наша задача её раскрыть. Многие женщины, приходящие в нашу школу красоты, не помнят, когда они были последний раз в театре, на выставке, гуляли в парке. Что это – невнимание к себе, неуважение? Разве женщина, которая не любит сама себя, может понравиться кому-нибудь?

Марина уселась с булочкой в кресло перед телевизором.

– Быть красивой – это кропотливый и каждодневный, но благодарный труд. Можете ли вы отказаться от чего-то привычного ради красоты?

Марина чуть не поперхнулась: «Интересно рассказывает, даже самой захотелось в эту школу красоты».

Дворжецкая делилась планами на будущее:

– Готовится совместный проект двух косметических фирм: французской и московской, который назвали «Леди Элиза». Да, да это в честь Элизы Дулитл, надеюсь, все знают, кто она такая. Я несколько раз летала в Париж и Москву, все согласовано, решение принято, документы готовы, будут подписаны на днях. Шоу будет идти одновременно в Москве и в Париже…

Стоя под душем Марина размышляла. «Непростая женщина. Почему она пригласила меня на ужин? Может быть, она знает, что Краснов – мой свекор? Вряд ли. Я не меняла фамилию, выйдя замуж. Возможно из-за своего сына? Что гадать, схожу и узнаю», – успокоила себя Марина.

Она позвонила Андрею, кратко изложила события сегодняшнего дня и свои соображения. Андрей наказал «себя блюсти», и как вернется, позвонить. «А это уж как карты лягут», – ответила на шутку мужа Марина.

Причесываясь, она еще раз вспомнила добрым словом Таню Колокольникову: «Молодец, Танюшка, стрижку мне сделала – никаких проблем с укладкой». Не было проблемы и с выбором одежды: Марина облачилась в свой единственный парадно-выходной «сиреневый туман». «Немного жарковато, но ничего, жакет потом сниму, останусь в топике. К такой женщине в гости надо идти при полном параде. Помада и лак в тон костюма, а сумочка к туфлям, – она это оценит».

Евгений заехал за Мариной на такси. «Понятно, будет спиртное». Ехать пришлось недолго, хотя это определенно был какой-то окраинный район. Одна сторона улицы состояла из непрезентабельных домишек частного сектора, стыдливо прикрывавшихся зеленью. Другая гордо взирала на них домами— башнями в блеске зеркальных стекол. Каждый дом был окружен персональной охраняемой территорией. Машина подъехала к железной ограде. Марина отметила цветники, дорожки, стриженый газон, подземный гараж.

Едва Марина с Евгением подошли к двери квартиры, послышался звонкий собачий лай. Не успел Евгений позвонить, как дверь открылась. Дворжецкая лично встретила их в обширной прихожей. Маленькая черная собачка радостно прыгала на пороге.

– Черри! Ах ты, безобразник! Сидеть! Ты же не даешь мне с гостями поздороваться, – навела порядок хозяйка. Черный скотч-терьер смутился и послушно присел, но на его выразительной мордочке было написано нетерпение. Он тихонько поскуливал, пока Лариса Владимировна здоровалась с Мариной за руку и целовала сына. Как только хозяйка повела Марину в гостиную, он сорвался с места и набросился на Евгения со всеми изъявлениями собачьей преданности.

Лариса Владимировна Дворжецкая была одета очень просто: свободные брюки бежевого цвета с неброским рисунком и облегающий зеленоватый джемпер – по домашнему, но очень мило. Вблизи она оказалась старше, чем Марине показалось в сегодняшней передаче, но все равно выглядела потрясающе, а фигура… Марина про себя поклялась: «Гимнастику – усилить, булочки – презирать, лишний килограмм (или даже полтора) – сбросить».

Супруг Дворжецкой, Сергей Валерьевич, доктор технических наук и декан факультета, стоял в дверях гостиной. Он оказался высоким брюнетом с пышной шевелюрой, едва тронутой на висках сединой, и глазами цвета васильков. Несмотря на мешки под глазами и выступающий под костюмом животик, он выглядел киногероем. От него не укрылось произведенное на Марину впечатление, он, в свою очередь, окинул девушку оценивающим взглядом. «Тот еще кот! – подумала Марина и отвернулась, разглядывая обстановку, которую составляли преимущественно цветы и картины. – Можно себе представить, каким красавцем он был в молодости, и как к нему девочки клеились. Жаль, Евгению кроме роста от отца ничего не досталось. И глаза и волосы – матери. Хотя она очень и очень эффектная».

Лариса Владимировна быстро прекратила шалости своего пса и ребенка: одного заставила занять место на коврике, другого отправила с гостьей мыть руки. После этого сразу пригласила за красиво накрытый стол.

Марина начала понимать, почему Евгений просил её не рассказывать детали их совместного расследования. Ему достались хоть и не именитые, но очень успешные родственники: дедушка – герой труда, бабушка – директор школы, отец – доктор наук, мать – бизнес-вумен, знаменитость более чем местного масштаба. На этом фоне личные достижения Евгения бледнели. Ну, кто он? Рядовой юрист, клерк в небольшой конторе. А тут подвернулась возможность себя показать, а, в случае удачи, даже прославиться. Но он хотел, чтобы это было для них сюрпризом. Евгений за столом помалкивал, только наливал вино и предлагал Марине закуски.

– Лариса Владимировна, я сегодня, буквально час назад, посмотрела по телевизору передачу с вашим участием, – начала разговор Марина, – и мне даже захотелось позаниматься в вашей школе.

– Вам это вовсе не обязательно, – ответила комплиментом на комплимент Дворжецкая.

– Там были отрывки из презентаций. Интересно, кто пишет тексты выступлений вашим выпускникам?

– Никто, они сами должны рассказать о себе, суметь раскрыться. Мы только редактируем.

– Прекрасная работа!

– Спасибо! Мнение профессионала дорого стоит.

– Вы далеко опережаете многие «фабрики» Центрального телевидения. Знаете, меня всегда угнетают примитивные тексты современных песен. Я как-то на спор всего за минуту сочинила такой «хит», что друзья серьезно предлагали его продать в одно из шоу.

– Марина, ну неужели вы нам не споете этот хит? – вмешался Сергей Валерьевич и даже зааплодировал, как в зрительном зале. – Просим, просим! Нельзя же так заинтриговать – и не спеть.

Марина решила, что легче уступить, чем отнекиваться, и запела почти басом в стиле «хэви металл».

Ты уйдешь, стопудово.

Ты уйдешь, железно.

Это все – не ново.

СМС бесполезны.

Слушатели не поскупились на смех и аплодисменты. Лариса Владимировна даже слезы промокнула.

– Спасибо, Марина. Вы правы: ничуть не хуже, чем то, что крутят на всяких «авто-радио». Я, правда, давно не хожу на концерты поп-музыки.

– У вас, наверно, совсем не бывает свободного времени?

– Мне нравится то, что я делаю, – речь её потекла гладко, как будто она читала готовый текст перед камерой. – Это можно считать хобби, а не работой. А насчет свободного времени – нужно уметь правильно организовать все, тогда останется время на отдых. На днях закончилась очередная «школа», сейчас идет монтаж, со следующей недели пойдут передачи нашего шоу. Перед выпуском всегда бывает очень напряженно, но в эти выходные я буду отдыхать с семьей: мы собираемся с Сергеем к друзьям на шашлыки. Жаль, что Женя не присоединится к нам, но я не обижаюсь: дело – прежде всего.

Майонезно-мясного изобилия, как на обеде у Татьяны Аркадьевны, за столом не было: фрукты, легкие салаты и рыба, которую по знаку матери Женя прикатил из кухни на сервировочном столике. По его лицу Марина догадалась, что бабушкино меню ему больше по сердцу. Видимо поэтому он и наедался там впрок. Марина посмотрела на руки Дворжецкой: «Не похоже, что она сама чистит овощи. Интересно, кто готовил это все?»

– Какая у вас прекрасная квартира! И стол – изумительный!

Лариса Владимировна не пропустила скрытый вопрос и ответила:

– К сожалению, у меня нет времени заниматься домашним хозяйством, хотя я умею и люблю готовить. Мне по дому помогает моя одноклассница Галя. Она готовила сегодня. Но рецепт этой рыбы мой. Я привезла его из Италии, мы отдыхали там с Сергеем. Помнишь, тот маленький ресторанчик?

– Конечно, помню, – отозвался Сергей Валерьевич, накладывая себе вторую порцию рыбы. – Мы обедали там каждый день, и все из-за этой рыбы. А повар, узнав, что мы из России, да еще из Сибири, вышел к нам пожелать приятного аппетита. Ларочка тогда с ним разговорилась, и он дал ей этот рецепт.

– Взяв слово, что я не раскрою секрет его конкурентам.

– Не рассказали?

–Нет, только Гале.

– А на каком языке вы с ним разговаривали?

– Начали на итальянском, а затем перешли на немецкий: у него мать из Германии, и я знаю неплохо немецкий.

– А какие вы еще языки знаете?

– Свободно английский, немного французский. Только вы об этом никому не рассказывайте. Я на переговорах с французами разговариваю только с переводчиком, и мне очень помогает, что они не догадываются, что я их понимаю. Кстати, во Франции мне удалось блеснуть знатоком кухни, благодаря этому повару. Он мне рассказал про блюдо под названием «Турнедо Россини», изобретенное самим великим композитором, которое высоко ценится во Франции. Я его заказала, и поразила французов.

Дворжецкая улыбнулась. Марина отметила, что улыбка ей идет чрезвычайно, скорее всего, она сама об этом знает, поэтому так часто мило улыбается.

– А не могли бы вы показать мне ваши детские и школьные фотографии? – попросила Марина.

– Что, рассматриваете меня, как претендентку на роль Елены Сушковой? – Они перешли на угловой диван к журнальному столику, и Черри с радостью устроился у ног своей хозяйки. – Нет, я не Сушкова и вам сейчас это докажу, – Евгений, будь добр, достань с антресолей синий альбом. – Во-первых, мои родители приехали в Шабалиху через два года после ареста Сушковых, во-вторых, у меня есть детские фотографии. Смотрите, здесь мне полгода, мы еще жили в Новосибирске, я была очень толстая, моя мама с трудом поднимала меня. А вот здесь мне восемь месяцев, мама подписывала все фотографии: даты и мой возраст. А эту делали перед нашим отъездом в Шабалиху, здесь на фотографии с нами мой дядя, брат мамы. Он работал тогда в райкоме партии, что тем временам много значило. Но мы отвлеклись от темы. А в-третьих, обратите внимание, на всех фотографиях я похожа на свою мать. Ну, что, убедила?

– Да, даже если бы я вас подозревала.

– А вы верите, что Елена Сушкова жива, и вы сможете её найти?

– Пока я занимаюсь поисками, то считаю, что она жива, иначе невозможно искать. Это – во-первых. А во-вторых, невозможно же спрятать человека бесследно, должно быть какое-то несовпадение, например, документы, которые чему-то не соответствуют. Мне только надо вычислить это расхождение, и Елена Сушкова найдется. Возможно, я не смогу ничего сделать, времени с тех пор прошло очень много. Но я постараюсь.

– Как говорится в одном анекдоте, трясти надо, – вступил в разговор насытившийся Сергей Валерьевич, видимо, в привычной роли «душа общества».

Марина терпеливо слушала старый анекдот, как в эксперименте ученых обезьяна догадалась взять палку и сбить банан, привязанный к шесту, а студент безуспешно его тряс. Когда же ему предложили подумать, он сказал: «Чего тут думать? Трясти надо!» Впрочем, Дворжецкий рассказал его так артистично, преображаясь то в обезьяну, то в сухаря-ученого, то в туповатого студента, что Марина рассмеялась. Но Дворжецкого не устроил половинчатый успех.

– Ну, я вижу, что вы его знали, он действительно с бородой. А вот случай из жизни, совсем недавний. В Кембридже на экзамене по математике студент вдруг потребовал, чтобы преподаватель угостил его пивом, ссылаясь на то, что это право было в Уставе университета еще 300 лет назад, и его никто не отменял. Преподаватель отправил ассистента за пивом, заодно попросил помощи в Гильдии преподавателей. Студента, получившего свое бесплатное пиво, в конце экзамена ждал сюрприз. Угадайте какой?

Марина только пожала плечами.

– Наверное, завал, – предположила Лариса Владимировна, поглаживая довольного пса.

– Нет, мама, это было бы не по-английски, они что-то хитрое придумали, – сказал Евгений.

– Да, придумали! Студенту поставили нормальную оценку по математике, но, ссылаясь на тот же самый Устав, оштрафовали на приличную сумму за… приход на экзамен без шпаги!

Всеобщий смех был наградой рассказчику.

– А какие у вас есть анекдоты про студентов? Я, знаете ли, их коллекционирую.

Марина постаралась выбрать самый короткий.

«В университете объявление по радио: «Студенты, подвиньте свои джипы, преподавателю некуда поставить велосипед»».

Дворжецкий весело смеялся, одобрительно поглядывая на Марину, его жена и сын улыбнулись.

– Простите, я должен немедленно проверить этот анекдот в своем компьютере: кажется, у меня его нет.

Он вышел в соседнюю комнату, открыв раздвижную стенку, от чего звучавшая фоном музыка «Битлз» стала громче. «Да здесь и противоположная стена – такая же», – только сейчас заметила Марина. – «Значит, гостиная может расшириться в обе стороны. Очень удобно». Она вернулась к альбому Ларисы Владимировны и стала внимательно его просматривать. Вот такая же фотография первого класса, как у её матери, фотографии одноклассников, все аккуратно разложено по годам. Хозяйка воспользовалась паузой, чтобы убрать посуду на столик. Сын не позволил ей самой катить его, она с улыбкой уступила, но попросила:

– Женя, только до кухни, в машину я сама составлю, а то будет, как в прошлый раз, – и снова присела рядом с Мариной.

– Вам интересно?

–Да, очень. Вот это что? – Марина показала на снимок группа школьников в пионерских галстуках под вывеской «Пашутинский детский дом».

– Это мы возили собранные подарки в детский дом. Я всегда была активисткой.

– Он недалеко от Шабалихи?

– Точно не помню, но ехали долго, сначала до Кузоватова, а потом еще дальше.

После школьного выпускного пошли фотографии, сделанные во время учебы в институте. И последней в этом альбоме была большая свадебная фотография четы Дворжецких.

Марина закрыла альбом и поблагодарила его хозяйку. Она ждала, что Лариса Владимировна сейчас намекнет, что бы она хотела получить от Марины, но никаких намеков не последовало. Евгений взялся показывать, каким трюкам обучен Черри. Собака с азартом выполняла команды: «служи», «танцуй», «умри», «лапы вверх», «ползи» и другие, – а также приносила всякие вещи, а под конец – даже несколько цветочков для Марины.

Марина решила, что пора откланяться и попросила вызвать ей такси. Лариса Владимировна предложила Евгения в качестве провожатого, но когда Марина отказалась, была довольна. Ей явно хотелось продлить тихий семейный вечерок, подольше пообщаться с сыном. Диспетчер такси обещал машину через 15 минут.

Чтобы скрасить ожидание и сделать приятное хозяевам, Марина заговорила о собаках. Она вспомнила, что точно такой же черный скотч-терьер по имени Фала был у президента США Франклина Рузвельта. Хозяевам Черри, особенно Сергею Валерьевичу, как раз вернувшемуся в гостиную, это очень понравилась. Тогда Марина рассказала эпизод из документального фильма «Собаки президентов», который она смотрела перед самым отъездом из Москвы.

Во время последних выборов в 1944 году противники Рузвельта пытались ему навредить историей о том, что он забыл свою собаку на острове вблизи Аляски и послал за ней военный корабль, истратив таким образом бюджетные средства. На пресс-конференции Рузвельт, сохраняя на лице самое серьезное выражение, но с глубокой иронией, сказал всего четыре фразы: «Моим противникам мало того, что они постоянно нападают на меня и мою семью, теперь они взялись за мою собачку Фала. (Смех в публике.) Я и мои близкие давно не обращаем на это внимания, но Фала протестует. (Смех усиливается.) Он – шотландец. (Смех, всеобщее бурное веселье.) Когда Фала слышит сказку о том, что я смог забыть его на острове, а потом послал за ним корабль, истратив одну, две, четыре или даже двадцать тысяч долларов, его шотландская натура этого не выдерживает». (Хохот, аплодисменты, топот ног, крики восторга.) Отпор республиканцам был сокрушительным, Рузвельт победил на выборах в четвертый раз.

«Что-то не так было в этом альбоме… – размышляла перед сном Марина. – Но что?.. И зачем вообще она меня пригласила? Раскручиваться через «Кредо» она не собирается, покровительства Краснова не ищет, журналистов видела-перевидела. Непонятно. А в её альбоме… Дело не в том, что там было, а в том, чего там не было! (Надо же, прямо цитата из Агаты Кристи.) Не было ни одной фотографии Розы Леонгард, лучшей подруги Дворжецкой, по словам её матери».

* * *

Аня любила возвращаться домой. Но сегодня ничего её не радовало. Ей повезло с попутчиками: тихая семья копошилась у столика, не обращая внимания на соседку. Толстая мамаша с унылым рыбьим лицом споро накрывала на стол. Папаша пристраивал многочисленные баулы и чемоданы. Флегматичная девочка, как две капли воды похожая на свою мать, тихо сидела у столика, ожидая трапезы. «Можно подумать, они не ели несколько дней», – подумала Аня. – «Почему-то стоит людям сесть в поезд, как тут же на свет божий извлекаются жареные куры, яйца и прочая снедь, и все чего-то бесконечно жуют и жуют». Аня вспомнила, что в суете последних дней забыла поужинать и к тому же не обедала. Раньше мама обязательно бы проследила, чтобы Аня поела вовремя. Влажные простыни пахли мылом. Аня отвернулась к стене. «Хорошо, что не лезут в душу. Почему это все случилось с нами?» Ей надо принимать решение. Собственно решение она уже приняла, но по привычке, доставшейся от мамы, отложила все дела на утро. «Утро вечера мудренее, утро вечера мудренее», – выстукивали колеса вагона любимую поговорку мамы.

Мама. Как ей сейчас тяжело, а держится, даже шутит порой. Не в её характере ныть и жаловаться. Недаром её прозвали на работе «Дочь маршала», имея ввиду маршала Георгия Константиновича Жукова. Никакая она не дочь маршала, просто отчество у нее Георгиевна и фамилия по мужу Жукова. А еще у мамы – гордая посадка головы и несгибаемый характер. Она и в горе такая же. Взорвался автомобиль, на котором ехал отец. Каким-то чудом он остался жив. Торговая фирма отца последнее время процветала. Несколько раз на него «наезжали», но отец все улаживал. Он всегда был главой семьи, все брал на себя. И вот, этот взрыв.

Непонятно, что творится с бумагами. Получается, что отец взял какой-то немыслимый кредит, за который надо рассчитываться. Похоже, его подставили конкуренты, а может, даже, партнеры. Мать распродала все, что можно, сама с бабушкой Ниной и двумя младшими братьями Анны переселилась в «хрущевку» на окраине. Старшему, Дениске, осталось год учиться в университете. До середины сентября надо заплатить за учебу. Младший, Митя, закончив школу, пошел продавцом кассет и дисков в киоск. О дальнейшей учебе даже слышать не хочет. «Успею, какие мои годы», – вот и весь его ответ.

Второй месяц отец находится в больнице. Ему не сказали про финансовые проблемы, после реанимации поместили в платную палату, хотя и там уход казенный. Мать взяла отпуск за свой счет, по очереди дежурят с бабушкой у отца. Он уже перенес две операции, пошел на поправку. И вдруг – усиление боли, обмороки. Обнаружили опухоль мозга. Теперь нужна операция у хорошего нейрохирурга, лучше всего у Стальского – знаменитого на весь мир московского светила. Страшно даже подумать, сколько может стоить такая операция. И как везти отца в Москву? Не поедет же знаменитый профессор к ним в Омск.

Семейство в купе долго и основательно размещалось на ночь на своих полках. Папаша занял верхнюю, напротив Анны, а мать с дочерью разместились внизу. Заливистый храп заполнил купе. «Ничего, ночь перетерплю, а дома отдохну и высплюсь», – засыпая, утешала себя Аня.

* * *

С самого утра, чтобы застать Петю, Марина помчалась к тете Кате. Ей повезло, никто не мешал их разговору. Хозяйка уехала на работу, Соня повела Мишутку на обмеры в поликлинику. Правда, вернулся из поездки дядя Вася, но он спал, наполняя дом богатырским храпом. Петя завтракал. Он гостеприимно усадил Марину за стол и наполнил её тарелку рассыпчатой гречневой кашей, от которой повалил пар. Марина сразу вспомнила, что еще не ела. Но разговор сначала не клеился, никакие уговоры не помогали. Петя наотрез отказался сообщить результат экспертизы.

–Можешь не говорить, только кивай. Я и так знаю, что в бутылке обнаружили яд, его специально отравили. Да?

Петя нахмурился и молчал, как каменный.

–А откуда у меня такая уверенность, знаешь? Я кое-что раскопала вчера в Шабалихе!

–Что ты нарыла? – невыдержал Петя.

Марина сложила руки на груди, и нахмурилась, копируя его самого. Повисла пауза. Марина решила молчать до победного: «Ни дать ни взять – Земфира из оперы «Алеко»: «Старый муж, грозный муж! Режь меня, жги меня, я тверда – не боюсь ни ножа, ни огня»». Петя не выдержал:

–Ну, да, да! Отравили, убийство это. Да еще яд какой-то необычный – дорогое лекарство, которое с алкоголем не сочетается. Сейчас прокуратура этим делом занимается. А у тебя что?

Марина вынула из сумки фотографию.

–Вот, читай, во втором ряду. Видишь, он учился в том же классе, где мы ищем пропавшую девочку! Можешь следователю сказать.

–Ага! Придумала! Как я скажу, что разболтал про убийство?

–Не злись, и ничего ты не разбалтывал. Мы с тобой – родня, это – раз. Я веду журналистское расследование, это – два. Пришла поделиться с тетей, это – три. А ты увидел фотографию, перевернул – а там знакомая фамилия. Все логично, никакого криминала.

–А если спросит, чем я мотивировал свой интерес к фотографии, скажу, якобы увидел рожу, похожую на кого-то в розыске, – Петя уже довольно улыбался. – А ты никому не проболталась?

–Век свободы не видать!

Петя фыркнул.

–Блатной жаргончик тебе не идет. У тебя на лбу высшее образование написано. Марина, а ты сильно веришь, что это убийство связано с твоими поисками?

–Не то что бы верю, а как-то досадно, что был еще один возможный свидетель, а поговорить не удалось. А вдруг он что-то знал?

–Ну, этого ты уже не узнаешь.

–Да, если только…

–Если только – что?

–Если только не выйду на того, кому выгодно, чтобы он замолчал.

–Как это выйдешь? Ты что собираешься у следствия под ногами путаться? Даже и не суйся в это дело!

–Расслабься, я и не буду соваться. Но если Шугай что-то знал о настоящей наследнице, а его убили, то должна появиться подставная Елена, которой он мог помешать.

Петя помолчал, переваривая услышанное.

–Что-то это мне напоминает… А – сказку, где потерянная принцесса с бабушкой встретилась.

–Какую сказку?

–«Анастасия». Соня от этого мультика рыдала. А что, эти родственники сильно богатые?

–Скажем так, среднего достатка, – Марина решила не разглашать то, о чем умалчивалось в публикациях. «Среднего – для английских промышленников», – добавила она про себя.

–Понятно, – многозначительно протянул Петя, взглянул на часы и заторопился. – Ладно, давай фотографию.

–Нет, её вернуть надо, возьми лучше копию, я обе стороны отсканировала.

–Ты, Марина, если что подозрительное встретишь, сама не рыпайся, лучше звони в наше отделение, телефон милиции знаешь?

–Ноль-два, что ли?

–Да, только впереди шестьдесят шесть, а потом ноль-два, ноль-два. Запомнила?

–Запомнила. Но и ты звони, если что полезное узнаешь, – при этих словах Марины у Петя на скулах слегка обозначились желваки, и она сменила тему. – Жалко, опять с дядей Васей не познакомилась.

–А ты приходи на ужин, он тоже хотел тебя увидеть. Придешь?

–Не знаю, если ничего срочного не будет, приду. Только сильно уж вкусные пирожки у твоей мамы!

–А что тут плохого?

–Да я их ем, ем, не могу удержаться – растолстею.

–Если хочешь похудеть, пойдем со мной в зал, хоть в понедельник. Мать говорила, ты чем-то занималась?

–Да, дзю-до, только давно.

Они дошли до калитки. Петя размышлял вслух:

–Это что же получается? Ты написала статью про девочку, кто-то её прочитал – и шлепнул ее одноклассника. Марина, колись, ты больше писать не собираешься?

–Наоборот, полночи текст набирала, сегодня съездим к ветерану, добавлю и отошлю. А почему ты интересуешься, почитать хочешь?

–Нет. То есть да, почитать могу. Мне понравилось, как ты про байдарочный поход написала и про парашютистов. Но я сейчас подумал: одна статья – один труп, а вторая – второй.

–Ну и черный же у тебя юмор! – Марина хотела пальцем у виска покрутить, но передумала и поправила прическу. Не стоило злить источник информации, может, еще что-нибудь расскажет. – «Я с тобой, Петя, тоже как-нибудь пошучу. И за «гражданку понятую» расквитаюсь».

* * *

В конторе кроме Дворжецкого были секретарша Аля и его коллега: не то «Аркадий», не то «Аркадьев». Их представили в дверях, он куда-то мчался с папкой под мышкой. Алю Марина даже не сразу узнала: сегодня была завита в мелкие кудряшки, как овечка, а её шелковый наряд цветом напоминал тропические фрукты. Похоже, она принципиально каждый день меняла костюм и прическу.

Евгений начал разговор с того, что звонила Анна Викторовна Жукова, она оказалась дочерью Розы Леонгард.

–Ну, что ж, хорошо, – кивнула Марина, наизусть помнившая «список девятнадцати». – Может, она нам чем-то поможет.

– Я её пригласил, и она приедет после обеда, как раз успеем вернуться из Ордынки.

Еще он показал Марине присланное по факсу обстоятельное письмо Н.Н.Кирсанова из Петербурга, который прочел статью в журнале. Оказалось, что его мать, Ирина Васильевна Бортникова, была сослана в Нарым и там познакомилась с Еленой Ивановной Сушковой. Несмотря на разницу в возрасте (Бортникова моложе на 20 лет), они подружились. Ирина Васильевна работала врачом в медпункте, а Елена Ивановна, бывшая в Первую мировую войну сестрой милосердия, ей помогала. Ирина Васильевна была реабилитирована, и в 1957 году вернулась в родной город Ленинград. А Елена Ивановна умерла годом раньше, немного не дожив до шестидесяти, и была похоронена на кладбище близ деревни Егоровка. Все эти детали сын почерпнул из воспоминаний матери, которые та написала еще в семидесятые годы. Тогда их не опубликовали, а позднее, при Горбачеве, один солидный историко-литературный журнал напечатал их в сокращении. Но у Бортниковой осталась полная версия, из которой сын прислал отрывок, относящийся к Сушковым. Ирина Васильевна восхищалась добротой, мужеством и стойкостью своей старшей подруги, потерявшей сначала сына, а потом невестку. В Нарыме все знали, что лживая формула «десять лет без права переписки» означала «расстрел». Елену Ивановну поддерживала вера в то, что на воле осталась и растет внучка. Самое существенное для расследования заключалось в нескольких словах. «Бывая в соседнем селе за покупками, мы всегда заходили в церковь. Елена Ивановна молилась и ставила свечи за упокой: Ильи, Александра и Галины, – а за здравие – Елены. Она говорила, что внучка жива, и она сможет её отыскать. Она умерла во сне от остановки сердца, не успев никому рассказать, у кого же был спрятан ребенок».

–Вот это да! Наконец-то есть свидетельство того, что Елена жива. А сама-то Бортникова? Хорошо бы её фотографию. Давайте свяжемся с нашим Н.Н.Кирсановым, здесь его телефон и «и-мэйл». Ах, да, в Питере еще семь. Ну, пошлем сообщение, а когда приедем, может, уже ответ будет.

Евгений сел за компьютер, его длинные пальцы уверенно побежали по клавиатуре.

–Спрошу еще, как ему деньги выслать.

–А я пока схожу за чайником. Этот магазин напротив – с десяти?

Рядом с магазином «Товары для дома» Марина неожиданно обнаружила вывеску «Подарки, сувениры и приколы». «Очень кстати! Надо что-нибудь купить для братца Пети, раз он так любит приколы», – решила она. Продавщица, совсем молоденькая девушка, изо всех сил пыталась помочь Марине, но та и сама не знала, чего она хочет. Выбор был не очень велик. Марина отвергла муляжи мух, пауков и змей, вампирские зубы и подушку с неприличным звуком и теперь колебалась между чертиком из коробочки, обливающей кружкой и невыливаемой рюмкой.

–Покажите исчезающую ручку, – услышала она за спиной. К прилавку подошли двое школьников. Марина заинтересовалась.

Продавщица с видимым неудовольствием достала цветастую гелевую ручку.

–Вы все равно её не возьмете.

–Почему?

–Потому, – она отвинтила колпачок, провела по бумажке волнистую линию, снова закрыла и убрала. – Цвет – только зеленый, красных и синих не бывает. А вам, небось, надо учительнице подсунуть для двоек?

–Вовсе нет, – мальчишки зачарованно смотрели на бумажку, на которой как будто бы ничего не происходило. Как вдруг линия стала бледнеть, пропадать и совсем исчезла.

Мальчишки отошли и принялись шептаться, звенеть мелочью в карманах, но, так и не купив, ушли, провожаемые насмешливым взглядом продавщицы. А у Марины появилась идея.

–Скажите, какой здесь принцип действия?

–Чего? – не поняла девчушка.

–Эти чернила пропадают, когда высохнут?

–Нет, они только на свету пропадают примерно за две минуты, а в темноте целый месяц сохраняются. Можно, например, на открытке что-то написать, быстро закрыть и – в конверт. Классный будет прикол для именинника, – она снова смотрела на Марину с надеждой.

«Нет, это будет не открытка – не буду же я ждать до сентября – я Петьке зеленые усы в служебном удостоверении нарисую. Пусть пару минут волосы на себе рвет!

* * *

Утренний ветерок врывался в открытое окно, вытесняя затхлый воздух квартиры. «Опять Татьяна перелила воды», – Аня машинально потрогала землю в цветочных горшках. Она оставляла подруге вторые ключи, когда уезжала. С Таней они дружили еще с «абитуры», вместе учились в университете, вместе остались на кафедре. Весной Аня защитила диссертацию, а Татьяне не до науки, погрязла в семейных делах: один муж чего стоит, глаз да глаз нужен. Сын такой же разгильдяй, натерпелась с ним Таня, пока Васятка первый класс закончил.

А у Ани детей нет. С Вадимом встречаются третий год, Танька все уши прожужжала: «Выходи, да выходи за него замуж. Мужик непьющий, положительный во всех отношениях». Умом Аня понимала, действительно вряд ли найдешь лучше. Да и о детях пора подумать, двадцать восемь лет – это не восемнадцать, но все тянула с замужеством, находила причины, то ремонт делала, то над диссертацией работала. Вадим действительно положительный, у него все «по полочкам разложено», аккуратный, ответственный, никогда не опаздывает.

Таниного Левчика с ним не сравнить. Татьяна на четвертом курсе училась, когда замуж выходила. Аня у нее на свадьбе свидетельницей была. Они тогда с подружками целую программу на «выкуп» приготовили. Невесту одели, ждут жениха с друзьями. Ждут, ждут – нет его. Уже в ЗАГС ехать надо. Татьяна слезы льет ручьем, фату сорвала. Все сроки прошли – явился жених. Какой тут выкуп – опоздали в ЗАГС! Но там пожалели зареванную невесту, зарегистрировали их. И до сих пор Лева не дает «скучать», то всю зарплату проиграет в карты, то домой не идет – Татьяна бегает по знакомым, названивает по больницам, моргам, а он является заполночь: «А что такого? Шел домой и Мишку встретил, давно не виделись, зашел к нему, посидели». Но как-то выпили подруги винца на празднике, и призналась подруге Татьяна, что никогда бы не пошла замуж за такого, как Вадим. Вот и понимай её, как хочешь.

А ведь Аня самая первая из их группы вышла замуж, они заканчивали первый курс. Таня причитала: «В мае выходить замуж – всю жизнь маяться». Всю жизнь не маялись, всего один год. Аня обратила внимание на Даниила еще на олимпиаде школьников по математике, когда приезжала в Академгородок Новосибирска. Она тогда заняла пятое место, а он первое. Им предложили поступать в Новосибирский университет. Аня с первого взгляда влюбилась в утопающий в зелени городок, университет и в Даниила. Он учился в физико-математической школе при университете и жил в интернате. Они переписывались, потом поступили в университет и оказались в одной группе. Аню все считали красавицей, хвалили её большие синие глаза, пышные вьющиеся волосы, фигуру. Любил ли её Даниил или её внимание льстило его самолюбию?

Мама удивилась её решению, но не отговаривала. Свадьба была шумная, студенческая. Девчонки деликатно оставили их одних в комнате общежития после свадьбы. Аня очень устала и хотела спать. Ей было стыдно раздеваться при муже, и она полуодетая залезла под одеяло. Только тогда она с ужасом подумала о супружеских обязанностях. Он навалился на нее всем телом, сопел, а ей было больно, и она отталкивала его руками. Она ничего не поняла тогда.

Комнату им пообещали выделить в следующем семестре, жили они врозь, да и сессия началась. После сессии Даниил предложил поехать пожить в деревню к его родителям, у которых с поступления в физматшколу он проводил только каникулы. Аня согласилась. Она представляла белые домики с палисадниками, утопающими в цветах, речку с прозрачной чистой водой, зеленые луга с ромашками и васильками, по которым они будут гулять с Даниилом.

От райцентра они тряслись часа полтора на маленьком автобусе, битком набитом людьми. Было жарко и пыльно, воняло потом, проходы были забиты какими-то мешками и узлами. Деревня тянулась длинной и единственной улицей вдоль маленькой загаженной речушки. Деревенские вываливали мусор на илистый берег речки, тут же копались гуси и утки, ходили на водопой коровы и овцы. Дома в деревне были серые, рубленные из толстых бревен, с огромными огородами.

Свекровь, Марья Тихоновна, сразу окрестила Аню Нюрой. Вдвоем со свекром, Иваном Даниловичем, они разглядывали её очень неодобрительно, обсудили, почти не понижая голос, и вынесли приговор: уж больно тощая невестка, ни работать, ни родить не сможет. Их почему-то поселили в проходной комнате, и когда Данька лез к ней, Аня всегда пугалась: «А вдруг кто-нибудь пройдет». Еще она не могла понять, как можно мыться не утром и вечером, а только раз в неделю, когда топят баню. Она ставила воду в тазике на крылечко бани, чтобы нагрелась на солнце, и вечером мылась слегка теплой водой. Но утром приходилось довольствоваться холодной.

Кроме того, Аню сильно донимали мухи, их было великое множество, они ползали по столу, за которым ели, по грязной посуде, которую никогда не мыли сразу, как поедят. Аня пыталась отмыть эту посуду. Воды горячей не было, посуда была жирная и липкая. Аня пробовала мыть её с мылом, но свекровь запретила: «Будет мылом пахнуть, как из нее есть потом, так ополосни и полотенцем вытри». Кухонное полотенце было все в жирных пятнах, а тряпка для вытирания стола просто колом стояла. Аню постоянно тошнило от запаха грязной посуды, несвежего мяса, из которого варили жирный суп. За столом она ела только овощи и пила холодную простоквашу из погреба. Свекровь поджимала губы: «Вам, городским, не угодишь». Даниил уходил на весь день с мужиками на покос, возвращался поздно, он не понимал, почему так не нравится Анне в деревне.

А потом привезли уголь. Его вывалили прямо перед воротами. Все домашние с ведрами стали таскать его в сарай. Ане досталось большое ведро, но она старалась не отстать от прочих. После нескольких ведер заболело в животе, сначала боль была слабая, терпимая. Когда резануло, как ножом, Аня присела на деревянную лавку во дворе. Она обхватила живот руками, согнулась пополам и видела, как кровь растекалась по лавке. «Ох, не досмотрела, она же тяжелая была», – причитала Марья Тихоновна.

В больнице врач-гинеколог, пожилая грубоватая тетка с плечами молотобойца, приняла Анину историю близко к сердцу.

– Пусть твой муж зайдет ко мне, я ему мозги вправлю, как жене здоровье беречь. Заодно и предохраняться научу, а то тебе теперь целый год залетать нельзя. Кругом – столько информации, а этот – темный, как антрацит.

Даниил ничего не сказал Ане после беседы с врачом, но, как оказалось, принял к сведению. После больницы Анна уехала домой к матери. Мама посочувствовала Ане, утешала ее, готовила любимые блюда. Но к жалобам на Даниила отнеслась спокойно. Выслушав её эмоциональный рассказ, она сказала: «Замуж тебя никто не тянул, сама выбирала. А теперь он твой муж, неужели ты не можешь с ним объясниться? Будь добра, уважай его родителей, какие бы они ни были. К ним тебе в гости изредка ездить, а с мужем жить». Осенью они с Даниилом заселились в собственную комнату, где им никто не мешал, но холодок отчуждения поселился вместе с ними. Даниилу упорно твердил, что семья без детей – не семья, но Аня склонялась к мысли, что ему просто лень предохраняться, а о том, как они проживут с ребенком, сможет ли она учиться, он вообще не думает. Сама она считала, что надо подождать с ребенком до окончания учебы, но постепенно пришла к выводу, что ей совсем не хочется растить детей с Даниилом. Очень многое в молодом супруге её не устраивало.

Аня не могла понять, если они вместе ходят на лекции, занимаются, то почему она одна должна заботиться о том, когда и что купить, приготовить, найти время постирать. А Даниила бытовые вопросы не занимали. Катастрофически не хватало денег. Родители в это время бедствовали вместе с заводом, присылать много не могли. Муж удивлялся, как это может быть, им же хватало денег, когда они жили врозь. Именно Аня находила дополнительные заработки: писала курсовые заочникам, делала технические переводы с английского. Она, возможно, пережила бы трудности повседневного быта, если бы не патологическая ревность мужа. Он мог приревновать к «фонарному столбу», устроить скандал из-за одного взгляда, улыбки. Аня перестала ходить на групповые праздники, дни рождения. Даниил считал, что замужняя женщина не должна распускать волосы, краситься, наряжаться. Из всех её вещей признавал приличным только серый сарафан с водолазкой, а все остальное считал излишне кокетливым. Постоянные разборки надоели им обоим, и весной они с облегчением расстались.

После неудачного замужества у Анны появилась, по словам Татьяны, «аллергия на мужиков», пока не появился в её жизни Вадим. С ним было все спокойно и размеренно, они не поругались ни разу за все время знакомства. Несколько раз он делал ей предложение руки и сердца. Чего ей не хватало? Любви? Страсти?

Стукнула входная дверь.

–Что ты мне не позвонила? Вижу окно открыто, перепугалась, побежала, вдруг воры, – скороговоркой выговаривала Татьяна, – Как там в Омске?

–Плохо, отцу стало хуже, обнаружили опухоль мозга, нужна операция в течение месяца.

–Операция? Бесплатная?

–Если бы бесплатная!.. Буду срочно продавать квартиру.

–А Вадим? Ты говорила с ним?

–Поговорю.

–Пойдем ко мне, я курицу приготовила, вкусно получилось.

–Нет, не хочу, извини.

–Ну, как хочешь, возьми ключи, побегу, а то мое чудо в перьях куда-нибудь смоется. Поди уж забыл, что собирались погреб чистить.

Татьяна ушла. Чуткая подруга у нее, поняла, что Ане сейчас хочется побыть одной. С тех пор как бизнес отца стал успешным, Аня не задумывалась о деньгах. Зарплата преподавателя университета, весьма скромная, не позволила бы ей приобрести эту квартиру, уютную обстановку. Она всегда занималась любимым делом. Все дарили и покупали ей родители, как само собой разумеющееся. Теперь настала её очередь. Надо продать все, что можно, чтобы спасти отца. Вадим, конечно, не одобрит. Еще бы! Крах всех планов. Но это – дело второе.

Побыть одной не удалось. Дверной замок рассыпался музыкальной трелью. Ввалилась запыхавшаяся Татьяна.

–Прости, совсем забыла, вот, смотри, в газете напечатали. Собирают сведения о какой-то Елене из Шабалихи, за вознаграждение. Я вспомнила, что твоя мать из этой Шабалихи. Ты тоже туда с матерью на кладбище ездила, я помню.

–Ну и что? Она там давно не живет, а бабушка умерла, когда мама в институте училась.

–Послушай, этой Елене столько лет примерно, как твоей матери. Может, мать помнит, что им надо, в деревне же все про всех знали. Ты пойми, «за приличное вознаграждение»! Вам, что, сейчас деньги не нужны?

–Мама в Омске, а я ничего не знаю из того, что может их заинтересовать.

–А вот и нет! Я уже позвонила, про вас рассказала. Заинтересовались! Еще как! Оставили телефон, чтобы ты позвонила. Евгений Сергеевич, а голос такой приятный, бархатный, завлекающий.

–Татьяна! Все тебе шуточки.

–А что? Я настроение поднять. Серьезно, позвони, чем черт ни шутит. И я пообещала, что ты позвонишь. Не потеряй газету, здесь телефон. А вот тебе валерьянка, пару таблеточек прими, успокаивает. Вреда не будет, я без нее уже инфарктнулась бы. Отдыхай с дороги, я попозже зайду.

«Нет, никакому Евгению Сергеевичу звонить не надо. А надо позвонить в какое-нибудь агентство недвижимости. Но сначала – принять душ с дороги». Дверной звонок решил достать сегодня Аню. Как же ей не хотелось видеть Вадима, рассказывать тяжелые новости!

–Здравствуй, моя дорогая! Я скучал без тебя, считал дни и минуты. И что же? Почему-то узнаю не от тебя, а от твоей подруги, что ты приехала. Зашел в магазин: у тебя, наверное, пусто в холодильнике.

–Вадим, убери руки, я пошла в душ.

–А, может, мы вместе примем душ?

–Нет, не сейчас.

Пока Аня была в ванной, Вадим приготовил завтрак: свежие огурчики, украшенные листиками салата и петрушки красовались в керамической салатнице, а на сковородке скворчал воздушный омлет с ветчиной. После завтрака и, особенно, после кофе Аня почувствовала себя лучше, расслабилась, и Вадим моментально этим воспользовался. Она привычно уступила ему, хотя и без страсти. «В любви всегда один целует, другой подставляет щеку», – это Татьяна где-то вычитала и часто твердила Ане. «Может, я уже и не способна на другое, сильное чувство, – порой задумывалась она. – Ничего не поделаешь – возраст».

Наконец настало время рассказать последние новости Вадиму. Как и ожидала Аня, он им не обрадовался. Она сидела с ногами на своем любимом угловом диванчике, обложившись подушками, смотрела, как ходит по комнате Вадим и все «раскладывает по полочкам».

–Совершенно нет необходимости продавать твою квартиру. У тебя два взрослых брата, пусть заботятся о себе сами. Почему ты должна давать им деньги на обучение? Они сами могут заработать. И мать твоя тоже могла бы выйти на работу, у вас есть бабушка-пенсионерка, она вполне бы справилась с уходом за отцом. И что это за операция такая вдруг? Так ли она нужна? Вполне возможно, с вас хотят вытянуть деньги. Если бы это угрожало здоровью отца, то сделали бы её бесплатно. А с другой стороны, отец твой вряд ли полностью восстановится после таких травм. Так стоит ли делать такую дорогую и сложную операцию? То есть, я хочу сказать, стоит ли подвергать его лишнему риску? И почему мать не наймет юристов, разобраться в делах фирмы? Мы с тобой планировали, что объединим нашу жилплощадь, не хочешь же ты всю оставшуюся жизнь жить на подселении. Почему ты не подумаешь о нас? Дорогая, подумай, а потом примешь решение. Я подожду.

–Вадим, я решила.

–Ну, хорошо, решила, так решила, – на словах согласился он, но лицо его было недовольным. – А что это за Евгений Сергеевич? В поезде познакомилась? Здесь телефон записан на газете.

–Татьяна, договорилась, что я позвоню по поводу этой статьи.

–Этой статьи? Я прочитал её, пока ты была в ванной. Полный бред! Неужели ты веришь тому, что здесь напечатали? Все это выдумка от первого до последнего слова. Хотят пощекотать нервы. Вот увидишь, появится серия душещипательных статей, а потом окажется, что так никого и не нашли. А читатели будут лить слезы. Неужели ты позвонишь?

–Да, и прямо сейчас.

Татьяна была права: голос у этого Евгения Сергеевича оказался очень приятным.

–Анна Викторовна? Большое спасибо, что нашли время позвонить нам. Ваша мама жила в Шабалихе? Не скажете ли вы её девичью фамилию?

–Леонгард. Роза Георгиевна.

–В таком случае, нам обязательно надо с вами встретиться и поговорить. Как вам удобнее это сделать?

Евгений Сергеевич сразу расположил Аню к себе, хотя она позвонила только для того, чтобы досадить Вадиму. Аня согласилась заехать после обеда в офис Евгения Сергеевича и привезти фотографии своей мамы. Прямо сейчас она собралась в агентство недвижимости. Вадим ушел молча. Обиделся? Даже если и так, то ни слова обидного ей не сказал. Ане стало стыдно. Зачем она так разговаривала с Вадимом? А он собрался отвезти её в город на своей машине. И дух противоречия тут же добавил: «И еще твой хваленый Вадим сказал, что попутно ему надо купить какие-то автозапчасти».

Для поездки в город Аня выбрала светло-голубые джинсы с вышивкой и топик с открытой спиной. Топик доходил до талии, но когда Аня поворачивалась, открывал узкую полоску загорелой кожи над джинсами. Вадим будет недоволен, ну и пусть.

Вадим, конечно же, прошелся по поводу Аниного наряда: «Что за мода такая, на спине только одни шнурки! Я понимаю, на пляж идти в таком виде, но не в серьезную юридическую фирму. Впрочем, тебе, моя дорогая, лучше знать, как одеваться. Кстати, тебе идет этот цвет».

Аня хотела возразить, что она не на занятиях в университете, но решила не дразнить больше Вадима, хватит с него на сегодня. Они ехали молча. Сначала Аня прочитала статью в газете и поняла, что требуются сведения обо всех девочках Шабалихи маминого возраста. Видимо, из сопоставления всех фактов авторы надеются вычислить потерянного ребенка. «Ну, дай Бог им успеха! А я им не сильно помогу, конечно, и денег никаких не заработаю. Но раз пообещала, зайду».

Потом Аня вспоминала сегодняшний разговор с риэлтером агентства «Твой дом». Румяная и жизнерадостная девушка Олеся долго отговаривала сейчас продавать квартиру: «Подождите месяц-другой. Сейчас мертвый сезон, вот увидите, как поднимутся цены в самое ближайшее время. Я о вашей выгоде пекусь». Подождать Аня не согласилась, квартиру выставили на продажу. И еще Аня успела дать объявления в газету о продаже домашнего кинотеатра, музыкального центра, мебели и новой шубы, а сейчас везла все свои украшения: в городе можно продать дороже, чем в маленьком Академгородке.

* * *

Марина сидела за компьютером в офисе «Сиблекса» и просматривала фотографии Ивана Ивановича Фомина, сделанные утром. Две, наиболее удачные, она отобрала для статьи: на одной ветеран держал в руках подаренный чайник, а на другой он, жена и двое внуков пили чай из красивых цветастых чашек. Пришел ответ из Санкт-Петербурга с фотографией Бортниковой, причем старой, сделанной вскоре после возвращения из Сибири. Кирсанов сработал оперативно, но про мать сообщил, что хоть она и жива, с памятью у нее стало совсем плохо, и вряд ли она сможет чем-нибудь дополнить ранее написанное. Марина решила подготовить две статьи, а Андрей, если захочет, объединит их. Если постараться, можно отправить еще сегодня.

«Интересно, что принесет встреча с дочерью Розы Леонгард?». Она уже два раза привлекала внимание Марины: тем, что жила с матерью в Шабалихе, а не в лесхозе, и тем, что была (или не была) близкой подругой матери Евгения. К сожалению, сама Роза Георгиевна проживала в настоящий момент в Омске, а дочь вряд ли что-то могла рассказать интересное. Но все равно, надо послушать, что ей известно от матери, и посмотреть её фотографии. Если обнаружится что-то важное, то и в Омск слетать можно. «Что нам известно об Анне Викторовне? Преподает математику в университете, защитила диссертацию, ей двадцать восемь лет». Марина представила её себе: строгая дурнушка, в роговых очках, волосы забраны в пучок или коротко стрижены, так и сыплет математическими терминами, вся с головой ушла в науку. Сказала, что заедет после трех.

Марина вспомнила, что не спросила Евгения про детский дом, а ведь Андрей сразу ухватился за него, как за новую версию.

– Евгений, вы не помните, рассматривалась ли возможность, что ребенка могли подбросить в один из детских домов? В частности, в Пашутинский?

– Конечно, эта версия рассматривалась. Ни в октябре, ни в ноябре девочка, подходящего возраста не поступала в этот детский дом, а других детских домов поблизости не было.

– А в декабре или в январе?

– Так далеко не проверяли.

– Давайте проверим хотя бы полгода. Этот детский дом существует сейчас?

– Конечно, там кругом сейчас зона отдыха: санатории, пансионаты, парк отдыха с пляжем – место очень популярное у нас в городе. Я позвоню, договорюсь, когда можно посмотреть архивы.

Мелодичный голос пропел: «Здравствуйте, можно войти? Могу я видеть Евгения Сергеевича?». Марина уставилась на вошедшую девушку. Вот это да! Природа не поскупилась, когда оделяла её красотой. Безупречная фигура, чистая матовая кожа, пышные черные волосы. А лицо – ровный лоб, огромные синие глаза, тонкие дуги бровей, точеный нос, аккуратный подбородок – подошло бы для иконы, только губы слишком сочные. Всплыли слова из песни Александра Малинина, любимого певца Тани:

«А ты божественна была,

До исступленья совершенна.»

«Что здесь надо этой красотке? Нет, «красоткой» её не назовешь, «красоткой» можно назвать Джулию Робертс. А это настоящая красавица!», – только успела подумать Марина, как тот же певучий голос продолжил: «Я Анна Викторовна Жукова, мы с вами утром по телефону договорились». «Это она – кандидат математических наук?! Тогда я – прима балерина, не меньше», – Марина чуть не упала со стула. – «Такая должна быть замужем». Марина посмотрела на её правую руку, но не нашла обручального кольца. Зато перехватила взгляд Евгения, тот покраснел, славно его застали за неприличным занятием. Как там, в пародии на Льва Толстого: «Элен вошла, и старцы встали». Старцев здесь нет, а Евгений определенно «сделал стойку».

– Проходите, присаживайтесь, мы очень рады, что вы зашли, – он заливался соловьем.

– Как добрались? Вы в городке живете? Нам подруга Ваша о вас рассказывала. Вы в нашем университете учились? – не унимался Евгений.

– Меня зовут Марина Николаевна, – не дождавшись представления, напомнила о себе Марина. – Мы вместе с Евгением Сергеевичем ведем журналистское расследование. Вы читали статью?

– Да, читала, но не очень понимаю, чем я могу быть вполезной. Просто у меня сегодня дела в городе, вот и решила попутно зайти.

«А она, наверное, и поет хорошо. Голос мелодичный, мягкий», – подумала Марина. – «Но не буду отвлекаться, хватит одного зацикленного».

– Расскажите, пожалуйста, о своей матери, о её семье. Вы принесли фотографии?

– Да, принесла, – синеокая красавица повернулась к сумке, показав удивительно прямую спину.

«При таком росте нисколько не сутулится, молодец», – отметила Марина, и тут же распрямила свою спину.

Пока Анна Викторовна доставала фотографии, в комнату заглянула Вика, подруга Евгения. Марина вспомнила: в первый день, когда Вика позвонила Евгению, ему пришлось прервать разговор с Мариной. Он потом извинился и сказал улыбнувшись: «Почти невеста». Не бывает «почти невест»: девушка или невеста или нет. Марина тогда спросила, когда же намечается семейная жизнь. На это Евгений беспечно рассмеялся и сказал, что еще не ощущает готовности взвалить на себя ответственность за жену и детей. Вика извинилась за вторжение и, рассмотрев Анну Викторовну, опустилась в кресло.

«Они совсем разные», – отметила Марина. Невысокая кокетливая блондинка Вика подавала себя, как аппетитное блюдо. Вот и сейчас она выбрала черное кожаное кресло, чтобы подчеркнуть роскошные белые волосы. Высокая строгая Анна с темными подобранными в «хвост» волосами и удивительными синими глазами притягивала взгляд без малейших усилий.

Евгений Сергеевич подошел к Вике:

– Извини, я очень занят. Что-то срочное?

Вика грациозно поднялась с кресла и, одарив присутствующих лучезарной улыбкой, выплыла в коридор вместе со своим «женихом».

«Ну и представленье, вовремя пришла эта Вика, привела Евгения в чувство», – подумала Марина.

– Давайте, посмотрим фотографии, – обратилась она к Анне.

Фотографий было немного. Темноглазая хорошенькая девочка лет пяти сидела на коленях у женщины на фоне вышитого коврика. У женщины были тоже темные глаза.

– Ваша мама немка по национальности?

– Да, а папа русский.

– Я почему-то думала, что все немцы голубоглазые.

– Вовсе нет. Это самая хорошая фотография моей бабушки, мама сделала её нам всем на память. На коленях у нее – моя мама. Здесь маме пять лет. А это моя мама снималась на паспорт, а здесь она заканчивала школу. Вот эта фотография была сделана, когда мама училась в институте. Мама по распределению уехала в Омск, там вышла замуж за папу, там они и живут сейчас.

– Вы не знаете, где именно в Шабалихе жила ваша мама?

– Бабушка работала уборщицей в конторе, и жили они рядом с конторой, сначала в бараке, а потом в новый дом переселились, тоже поблизости. Барак снесли, а тот дом до сих пор стоит, мама мне его показывала, когда мы с ней в Шабалиху на кладбище ездили.

Евгений вернулся и присоединился к рассматриванию фотографий.

– А здесь кто на фотографии? Какая у вас красивая мама! А она где училась? Тоже в Универе?

«Контора в Шабалихе находилась на противоположном конце деревни от дома, где жили Сушковы. К тому же, в бараке ничего от соседей не скроешь. Значит, Розу Леонгард можно исключить».

–Нет, в электротехническом. У мамы в Новосибирске осталась подруга Люся, с которой они жили вместе пять лет в общежитии.

–Тоже из Шабалихи?

–Нет, она не из Шабалихи.

–Но ведь Ваша мама могла ей что-то рассказывать о деревенских жителях?

–Да, наверное, могла, они до сих пор переписываются. Но я адреса Люси не помню, где-то на улице Ударной. Я заезжала к ней несколько раз с посылками от мамы. Я могу посмотреть дома, если Вас интересует.

–Лучше я сам заеду за адресом Люси и заодно верну эти фотографии, нам надо сделать копии.

Разговор явно пошел не в то русло, ведь отсканировать фотографии, даже если бы они представляли какой-то интерес, – минутное дело. Но Марину это не волновало. Никакой особо интересной информации от этой девушки Марина не получила, кроме того, что её мать Роза тоже не афишировала дружбу с матерью Евгения. Марина вспомнила фотографию из альбома Татьяны Аркадьевны: две веселые девочки в белых фартучках с букетами цветов, Роза и Лара. «Нет, их не просто жизнь развела. Тут что-то кроется. Но Анна про это ничего не знает. А Евгений разошелся, пусть поговорит, если ему этого так хочется. Пусть даже и деньги выдаст, не мне за них отчитываться. Не забыл бы только позвонить в детский дом». Марина вернулась к прерванной работе, но в какой-то момент снова прислушалась.

– О, это такая романтическая история! Моя бабушка жила в Шабалихе, но долго не выходила замуж. Нет, она симпатичная была, вы же видели на фотографии, просто ей не за кого было выходить там. Однажды, её было уже 30 лет, она поехала на базар и там встретила дедушку, он что-то продавал. Они влюбились друг в друга с первого взгляда. Они весь день гуляли по городу. Он сделал ей предложение, и она сразу согласилась. Бабушка с дедушкой пошли в фотоателье и сфотографировались. Смотрите, какая хорошая фотография, это у мамы единственная фотография отца. Бабушка с дедушкой жили в Северном районе, в какой-то очень дальней деревне, там не было фотографа. Мамин папа умер, когда ей и двух лет не было, она совсем его не помнит.

Слушать заверения Евгения, как это все важно для расследования, у Марины не было ни времени, ни желания. Она уже заканчивала правку текста статьи на компьютере, когда в дверь постучали, и мужской голос что-то спросил. Марина оглянулась, рядом с Анной Викторовной стоял мужчина:

– Извините, пожалуйста, прервал ваш разговор. Моя дорогая, ты едешь домой? Я уже закончил свои дела в городе. Подождать тебя в машине?

Анна Викторовна встала с кресла.

«Они почти одного роста», – отметила Марина. – «Что-то она ему не очень обрадовалась».

Мужчина был полноватый, среднего роста, не красавец, но и не урод, однако, терялся рядом с такой яркой девушкой. Он положил руку на плечо Анны.

– Нет, Вадим, у меня еще есть дела в городе, не жди, я приеду на маршрутке.

Вадим оглядел Евгения оценивающим взглядом, мило улыбнулся:

– Хорошо, моя дорогая, как хочешь.

Сникший было Евгений, оживился после ухода Вадима и снова усадил Анну в кресло.

«О чем еще можно с ней беседовать?» – Марина закончила статью и отправила электронной почтой текст и фотографии. Потом она потом решила сохранить текст в собранных Дворжецким материалах и открыла его каталог. «Список адресов Рудых» попался ей на глаза заголовок, и она вспомнила, что не удосужилась его прочитать. «Надо посмотреть и скопировать себе».

Разговор Анны и Евгения не имел уже совершенно никакого отношения к расследованию: ей что-то надо срочно продать, она советовалась, где ей лучше это сделать. Потом он потащился её провожать.

Наконец Евгений вернулся. Марина накинулась на него в дверях.

–Что же вы мне не сказали, что Антонина Захаровна Рудых жива?

–А она жива? – Он подошел и встал за креслом, вглядываясь в экран компьютера.

–Да, а кто же этот список набирал?

–Аля набирала, я её попросил перед отъездом. Надо же, выходит умерла старшая дочь, тоже Антонина, а мать живет в Бердске вместе с Лидией. Вот тебе и Белоруссия! Ай да Павел! Перепутал немного.

–А вы что, знаете, где этот Бердск?

–Конечно! – В голосе Евгения звучал неподдельный энтузиазм. – Город-спутник Новосибирска. Он недалеко от Академгородка. Можно попутно заехать к Анне Викторовне. Я сегодня же вечером ей позвоню, но надо срочно отсканировать её фотографии.

Он подошел к своему столу, собрал разложенные там фотографии в стопочку и включил сканер.

«Бесполезная работа!» – Марине захотелось скрипнуть зубами, но она постаралась не выдать раздражения.

–Разумеется. Но не забудьте позвонить в детский дом.

–Да, я же записал, – Евгений и не заметил её настроения.

«Что это он там насвистывает? Ба, хоть он и привирает, но похоже на романс «Я встретил вас…». Вот они, мужчины!»

* * *

Солнце едва выглянуло из-за пятиэтажек на противоположной стороне улицы, а летний зной уже стекал с безоблачного небосвода на серый асфальт. Спешили с тележками и рюкзаками на остановку субботним утром запоздалые дачники. «День будет еще жарче, чем вчера». Хорошо, что Марина захватила из дома пляжную юбку, вот и пригодилась сегодня. В ярко-желтой кофточке на тоненьких бретельках вид не солидный, но не на прием идти. Евгений, несмотря на опасения Марины, не забыл про Пашутинский детский дом. Марина не знала, какие с и связи он использовал, но договорился на сегодня с директором детского дома посмотреть архив. Сначала Евгений подвезет Марину в Бердск, там проживает Лидия Рудых с матерью, а по дороге в Пашутино завезет фотографии Анне Викторовне и узнает адрес подруги Люси. «Кстати, о подруге…»

– Кстати, вы не могли бы дать мне адрес вашей домработницы, Галины Петрушиной, не знаю её отчества?

–Галина Ивановна. Она не домработница, а мамина подруга детства. Просто она помогает по хозяйству, а мама ей платит. А вообще-то она в библиотеке работает, но там зарплата очень маленькая. Конечно, жизнь у них по-разному сложилась, но мама её и на дачу берет, и за стол сажает.

– Неужели ваша мама еще дачей и огородом занимается?

– Нет, ей некогда, но, было бы время, занималась. Она у нас трудоголик. На даче у нас большой загородный дом, а вокруг – газон. Там и зимой хорошо. Галину Ивановну я подвозил домой несколько раз, она живет в частном доме, точнее, у нее полдомика. Улицу помню с детства, необычное название: улица Осоавихима. Я долго думал, что это фамилия. А номер дома забыл, но могу нарисовать, как найти. А что вы хотите узнать, она же не была в Шабалихе в том году?

– У нас каждый свидетель важен. Время у меня есть, завтра с утра поговорила бы с ней. Может, у нее есть адреса одноклассников, а через них выйдем и на Степановых. Все лучше, чем сидеть и ждать, пока они сами откликнутся.

–Пожалуй, вы правы. Я сейчас нарисую, – на светофоре он открыл блокнот и набросал схему улицы Осоавиахима. – Вот здесь, на краю оврага маленький домик. Ехать недолго, это на Плехановском жилмассиве, почти в центре. В воскресенье она не работает. А, может, я Вас лучше на той неделе на машине подвезу?

– Нет, не беспокойтесь. Прогуляюсь, город посмотрю.

–Кажется, мы приехали, – он сверился с адресом и свернул во двор стандартного пятиэтажного панельного дома. – Вас проводить?

–Нет, спасибо.

–А если там нет никого из Рудых? Что будете делать?

–Расспрошу соседей, схожу в местный адресный стол. А дорога – не проблема, раз есть маршрутное такси. Позвоните мне, как вернетесь в город, встретимся в конторе.

* * *

Марина вернулась в город первой и с нетерпением ждала звонка Евгения. Она уже набирала его номер, но телефон был недоступен. «Ну, где его носит так долго? Он же на машине, а не на трамвае». Она успела позвонить Андрею и пообедать в кафе. Кроме того, ей пришлось сегодня вычеркнуть Лидию и Светлану Рудых из списка кандидаток.

«А как было бы здорово, если бы Светлана Рудых оказалась Еленой Сушковой! Привлекательная блондинка, умница, после техникума еще и институт закончила, начальник отдела на заводе. Что ж, «еще не вечер». Отрицательный результат – тоже результат. Зато наметился сдвиг в поисках Елены Степановой».

Антонина Захаровна Рудых в свои 85 лет не блистала ухоженной красотой: расплывшееся лицо грушевидной формы над грушевидным расплывшимся телом, ноги – двумя столбами, толстые руки с крупными кистями, суставы пальцев болезненно расширены. За все время разговора она не вставала с дивана. Марину встретила и проводила двадцатилетняя девушка, видимо внучка, а потом она сразу удалилась смотреть телевизор в соседнюю комнату, откуда доносились визгливые голоса комиков, изображавших старух, и хохот зрителей. Едва начав разговор, Марина с радостью обнаружила, что Антонина Захаровна сохранила твердый ум и крепкую память. Вынув из-за буфетного стекла фотографию со своего юбилея, она не только назвала все даты рождения 10 детей, но также перечислила и внуков, которых Марина насчитала тоже 10. К тому, что к ней пришла пресса, она отнеслась как к должному:

–Небось, к выборам чего-то пишешь, я ж и мать–героиня и доярка передовая. Пиши, чего хочешь, только пусть твой депутат нам перед подъездом заасфальтирует, а то ходим по лужам.

История пожара оказалась совсем не такой, как представляли сотрудники «Сиблекса» и Марина. В тот день дома были самые старшие: Костя и Тоня – и трое маленьких: Вика, Нина и Павлик. Виновниками пожара были семилетняя Вика и шестилетняя Нина. Это они уронили керосиновую лампу. Костя и Тоня в стайке были, за скотиной ухаживали. Они получили ожоги, когда пытались младших детей из горящего дома вытащить. Павлика, тоже с ожогами, спасли, а девчонки со страха под кровать забились и, наверное, сразу в дыму угорели. Потому что не кричали и не отзывались. Трое средних: Вера, Надя и Люба – были в школе во вторую смену, а самые маленькие: Лида и Света – в яслях. Тогда брали в ясли даже до года. Взрослых поблизости почти не было, все на работе, потом только прибежали, когда все полыхало. Факел даже с фермы видно было. Тушили ведрами, бочка с водой с водокачки приехала. Залили, когда уже крыша рухнула.

– Павлик с тех пор заикаться стал. Мало того, что родовая травма была, еле выходила, тут еще пожар.

–Тогда понятно, почему он ваш адрес не смог найти.

–Кто? Павлик? Не смог? Да кто тебе такую ерунду сказал! Вот народ! Поди еще и отсталым назвали?

Марина уже не знала, как выкрутиться.

–Простите, но это не я с ним говорила. Я только с вашей внучкой Олей встречалась.

–То-то, что не ты! Ты – девка вежливая, симпатичная, одета по простому, он тебе бы все выложил, как на блюдечке. А мужиков, которые в костюмах-галстуках и смотрят свысока, он терпеть не может. Прикинется дурак-дураком: «Не знаю, не помню». Самапосуди, как бы он в школе мог учиться?

–В обычной? – уточнила Марина.

–Ну, конечно, не в этой, которая для отсталых. Что я – изверг, родного ребенка в дурдом определять? Пошел, правда, попозже, в восемь лет, и учился на тройки, но старался. А с шестнадцати лет отец его в пастухи пристроил. Нет, мой Павлик – не глупей прочих. Мало ли что злые языки болтают!

Марине кое-как утихомирила возмущенную мамашу, чтобы перейти ко второму вопросу. На Антонину Захаровну арест Сушковых не произвел особого впечатления.

–Никого зря не сажали, – категорически заявила она. – Раз из бывших дворян, могли что-то затаить. А что, скажешь, вредителей не было? Я помню, как в Кузоватове сгорел спиртзавод. Кто-то же его поджег? Ясно – диверсия. А вот девочку жалко, в лесу потерялась, такой страх перетерпела. Она же за родителей не в ответе.

–Их потом реабилитировали.

–Это что, простили, значит?

–Нет, прощение называется «амнистия», а Сушковых признали невинно осужденными.

–Вот видишь, кому положено, разобрались. Не виноваты оказались – признали.

–Да, только посмертно.

–Ну, что ж, лес рубят – щепки летят.

В планы Марины не входила политическая дискуссия, поэтому она поспешила спросить, кто, по её мнению, мог бы спрятать ребенка.

– Разве только Домникова Мария могла бы, она водилась с их бабушкой. Только как её можно было спрятать?.. Да и зачем?.. Ну да, чтобы в приют не попала. Семейная кашка, говорят, гуще кипит. Вот мои ребятишки росли веселые, дружные. Наварю чугун картошки – наедятся да носятся в прятки-догоняшки. Хоть детство видели. И всегда здоровые, румяные. А сейчас родят одного, нянькаются с ним, носятся, а он вялый, да скучный, да бледный. Да, о чем я говорила-то?.. Мария могла спрятать, да только Мария-то померла, не спросишь. До девяноста дожила – и померла. А ты дочку её спроси, Шуру.

–Мы искали Александру, но не нашли, как из Ташкента уехала, так и след пропал.

–Какой след пропал, когда она в городе живет! Я, думаешь, откуда про Марию знаю? От Шуры. Я её в городе встречала, когда мы еще на старой квартире жили на Лесоперевалке, значит, уже лет десять прошло.

–А адрес она Вам не давала?

–Может, и давала, да я не запомнила. На что мне? Так только поговорили, своих деревенских вспоминали. Сама она была на пенсии, а дети – Ира и Артем на барахолке работали, больше нигде не устроились. Они у ней близнецы, на два года старше нашей Светы.

–А Лена?

–А Лена со Светой одного года, пятьдесят первого, только весной.

–Нет, что говорила Шура про Лену? Она тоже с ними приехала?

–Да, наверное, где ж ей быть?

* * *

«Нет, где же может быть Евгений? Ох, не нравится мне, его заезд к Анне Викторовне! Похоже, у него мозги сейчас заняты вовсе не расследованием». Наконец позвонил Евгений, сказал, что скоро приедет, и пригласил её в офис, так как он нашел кое-что интересное.

Марина пришла первой, но ей не пришлось стоять у дверей, так как в конторе была Аля. В свой выходной день она пришла поработать над курсовой: она училась на юрфаке Томского университета.

–Какая курсовая в июне? – удивилась Марина.

–Да я не успела до начала сессии, принесла справку, мне передвинули на конец.

Они еще немного поболтали и выпили по чашечке кофе. Как и думала Марина, Аля сменила имидж, сегодня на ней было элегантное белое платье-сафари, а волосы забраны в кудрявый «конский хвост». Она, конечно, отметила про себя перемену гардероба Марины, в её взгляде сквозило одобрение. «Не долго я еще я смогу демонстрировать разнообразие, разве что купить шарфик какой-нибудь, и надеть все еще по разу, но уже с шарфиком. Впрочем, можно и не по одному разу, если завязывать его то на шее, то на талии, то на ноге», – эта мысль позабавила Марину, но не надолго.

Она села к компьютеру и, огорченно вздохнув, вычеркнула Рудых и из в этой базы. Потом высчитала год рождения близнецов Степановых. «Как-то неудобно отвлекать Алю от курсовой в её выходной». Марина написала на бумажке: «Сделать запрос: Степанов Артем Владимирович 1953 г.р. – адрес в г.Новосибирске», и положила в Алину папку «Текущие дела». За её спиной хлопнула дверь, пришел Евгений. Он почти вбежал в офис, по его лицу Марина поняла, что он не зря где-то прослонялся весь день.

– Марина Николаевна, ну, как результат?

– Отрицательный, – Марина вкратце описала свой визит к Рудых. – А что у Вас, Евгений Сергеевич?

– Есть одна девочка! Очень и очень подходящая. Её подбросили в Пашутинский детский дом 3 января 1953 года. Есть описание вещей девочки. Среди них, обратите внимание, коричневое демисезонное пальто. Девочка назвала себя Аля.

–Что, Евгений Сергеевич? – откликнулась секретарша, складывавшая свои листочки в папку.

–Нет, я не Вам. Уходите?

–Да, – она распрощалась и вышла.

«Аля – Ляля – Елена», – отметила Марина. – «Жаль, не поинтересовалась в Шабалихе, хорошо ли говорила девочка, хотя вряд ли кто-то мог такое запомнить».

Евгений продолжал:

– Милиция не смогла установить, чья это девочка. Её оставили в детском доме, определили примерный возраст. Дату рождения поставили 1 октября 1950 года. Всего на два месяца старше Елены Сушковой! Девочку назвали Валей, Валентиной Ивановной Найденовой. Девочка до пятнадцати лет жила в этом детдоме, училась в Пашутинской средней школе. Когда она закончила восемь классов, её определили в парикмахерское училище с общежитием, а когда ей исполнилось 16 лет, ей выделили маленькую комнату в коммуналке в том же районе. – И, предупреждая вопрос Марины, добавил:

– Адрес я переписал и даже съездил.

–Ну и что?

–Как сказала Анна Викторовна, вряд ли Сушковы обрадуются таким родственникам.

– Анна Викторовна? Она ездила с вами?

– Я думаю, что ничего страшного нет в том, что я предложил Анне Викторовне немного развеяться. У нее сейчас некоторые трудности в семье, ей было полезно немного отдохнуть, тем более, что она имеет непосредственное отношение к нашему расследованию и бескорыстно откликнулась помочь.

–Я ничего не имею против нее, пусть помогает, – прервала страстную речь Евгения Марина. – И почему же Сушковы не будут рады?

– Похоже, эта Валентина, как говорится, сбилась с праведного пути. Я записал рассказ кастелянши, она живет в соседях с Марией Ивановной Найденовой, поварихой детского дома. Мария Ивановна нашла эту девочку. В этом детском доме всем подкидышам давали фамилию Найденовы. Сама в то время будучи воспитанницей, Мария Ивановна помогала на кухне, и, вынося какой-то мусор, нашла девочку на заднем крыльце. Она считала эту девочку как бы младшей сестрой и всячески опекала её. В настоящее время Мария Ивановна гостит у знакомых, но я убедительно попросил передать ей, чтобы она позвонила нам при первой же возможности.

–Убедительно, это – как?

–Оставил небольшой аванс.

– Да, это подействует. И что там такого страшного в рассказе кастелянши?

– В её рассказе как раз ничего особенного. Рассказала, что девочка росла непослушная, хитрая, обманывала всех. Несколько раз убегала из детского дома, возвращали, наказывали. Потом определили в училище. Дальше начинается самое интересное. Дом, в котором проживала Найденова деревянный, двухэтажный, небольшой. Я не надеялся найти кого-нибудь из старожилов, тем более, выходной день, все по фазендам разъезжаются. Но день был для меня воистину удачный. Одна старушка проживала с Валентиной в одной квартире, она привела еще свою подружку с первого этажа. Не представите, с каким удовольствием они согласились рассказать. Взахлеб рассказывали. Я очень их просил, чтобы без крепких выражений, но кое-где мелькало, извините. Послушайте сами.

Марина включила запись. Рассказ шел явно на повышенных тонах. Столько лет прошло, а до сих пор не забыли обид бывшие соседки, выплескивали накипевшее.

Квартира, в одну их комнат которой поселилась Валентина Найденова, мало того, что находилась на самой дальней окраине Новосибирска, еще была неблагоустроенная. Длинный коридор, в который выходило девять дверей от комнат, заканчивался большой кухней. В кухне стояло девять столов, столиков и тумбочек по числу хозяек, так как места, чтобы разместить всем по обычному столу не хватало. Это был самый больной вопрос обитателей квартиры. Обладатели тумбочек чувствовали себя обойденными и враждовали с хозяйками столов. В кухне постоянно стоял чад, висело мокрое белье, и кто-то с кем-то ругался. И без Валентины обстановка в этой квартире была напряженной.

Валентине досталась самая маленькая комната квартиры, метров пять или шесть. Комнату когда-то сделали из бывшей кладовки. Первым делом Валентина выбросила пару столов на кухне и поставила свой собственный стол, подобранный на какой-то помойке, заявив, что ей негде ставить стол в своей каморке.

Матерые и видавшие виды бабы собрались «намылить шею нахалке», как она привела к себе двух совершенно бандитского вида мужиков и девицу отметить новоселье. На девице была мизерная юбчонка, а кофточка скорее напоминала лифчик. Все уселись за Валькин стол на общей кухне. Мужики принесли бутыль с каким-то мутным содержимым, селедку и консервы. Вся компания, не стесняясь общества, выпивала и закусывала. Когда кто-то из соседей возмутился, что они загородили проход, верзила, весь в жутких наколках, вытолкал народ из кухни, пообещав прирезать.

Никто не знал, ходила ли Валентина на занятия в свое училище. Она могла вернуться под самое утро или сутками отсыпаться в своей комнатке. Подозрительные личности так и шныряли туда-сюда. Соседки дружно написали анонимное письмо. Пришел участковый, Валентина была трезвая и одна. Поулыбалась милиционеру, а когда закрылась за ним дверь, пригрозила, что они наплачутся, если будут ей мешать жить.

Но, слава Богу, есть все-таки Бог на этом свете, года не прошло, как загремела Валентина на зону. Грабанули они с приятелями магазин, да еще сторожа по голове тюкнули. Приятель все на себя взял, к тому же ей восемнадцати не было, много не присудили, но отправилась, как миленькая, в колонию. Хотели шустрые соседи комнатку её себе забрать, да органы опеки вмешались.

Год прошел, и вернулась Валентина в свою комнату, да не одна, а с дитем. В семнадцать лет родила! Пацана пристроила в круглосуточные ясли, сама на работу устроилась. Мужики к ней похаживали, но спокойные, в кухню не заходили, все больше в комнате сидели. Ночевали иногда, но кто из нас не без греха, главное тихо было. Соседи успокоились, и тут на тебе! Опять посадили Вальку, краденое хранила. Колю, сына её, в дом малютки определили, но комнату за ней оставили.

И что вы думаете, она снова по амнистии вскоре вышла, и снова с дитем. На этот раз девочку родила, и виданное ли дело, Марианной назвала. Это сейчас Анжеликами, Марианнами, да еще как-то мудрено называют, насмотрелись сериалов разных заграничных, а в то время такие имена в диковинку были. Да еще отчество у этой Марианны было записано Егоровна, а отца, конечно, как у Кольки не было и в помине. Смех просто, Марианна Егоровна! Нет, чтобы попроще, Таней там или Катей назвать. Вот тут-то все поняли, что раньше были цветочки, а сейчас ягодки начались. Пьянки-гулянки, что день, что ночь им все равно. Кухня и коридор общие, а они уделают все, а убирать не убирают, и слова им не скажи, боязно. Колька, сынок её, между ними вертелся, бандит-бандитом рос, огрызался. А девчонку её маленькую жалели, подкармливали.

Куда соседи только ни жаловались, а к ней с уговорами придут, постыдят и уходят. Наконец, пригрозили, что материнства лишат и выселят. Согласилась она лечиться от алкоголя. Полгода её не было. А вернулась, детей взяла из детдома и съехала с квартиры: объявила, что замуж выходит. Как все рады были – верите, нет – даже стол общий накрыли: кто пирог испек, кто картошки наварил. Никогда так дружно не сидели. И, слава Богу, не видали её больше, но уверены, что ничего путного в жизни у этой «прошмандовки» не получилось.

– Как вам рассказ?

– Впечатляет. У меня нет слов. Но имя-отчество редкое – Марианна Егоровна!

– Да, я тоже об этом подумал. Какого она примерно года рождения? Семидесятого – семьдесят второго. Даже если она поменяла фамилию, можно попробовать найти по имени – отчеству.

–Но это – только в понедельник?

–Нет, мы подписались на адресную базу, сейчас поищем, – он сел за стол начальника и включил компьютер.

Марина принесла свою бумажку. Евгений удивился:

–Что это? Кто это?

–Внук Александры Степановой, они вернулись и жили в городе.

–Да вы что?! В Новосибирске?! Да, это хорошая новость, не зря, все-таки, вы съездили в Бердск. Тогда посмотрим сначала нашу более раннюю версию. Пусть она будет про запас.

Среди массы Степановых нашелся Артем Владимирович, и год рождения совпал. Марина переписала адрес на свою бумажку. На всякий случай уточнила, где это. Евгений, неплохо знавший город, припомнил, что улица Выставочная находится на левом берегу, недалеко от метро «Студенческая».

А вот, что Найденовых окажется в одном городе так много, Марина не ожидала: «Неужели все они – подкидыши?» Но Найденова Марианна Егоровна семидесятого года рождения была одна, проживала в Новосибирске на той же Затулинке, но по другому адресу. Телефона в квартире не было, Евгений предложил завтра ближе к обеду съездить к этой Марианне, несмотря на воскресенье.

– Анну Викторовну возьмем? – поддела Евгения Марина.

– Нет, она не сможет. Если и у вас на завтра другие планы, я один съезжу, – ничуть не обиделся Евгений.

–Вместе поедем. Степановы подождут, Марианна – это интереснее. Только, если вы не против, поедем попозже, примерно в обед.

–Я тоже подумал, что в 9 утра в воскресенье нас не очень радостно примут. Вы мне позвоните часиков в 12, хорошо?

«Нет, я была несправедлива, его симпатии делу не мешают», – успокоилась Марина. Когда они вышли на улицу, оказалось, что погода испортилась, подул резкий холодный ветер, небо покрылось тучами. Марине расхотелось идти пешком, и Евгений любезно предложил подвезти её до гостиницы. На первом же светофоре загорелся красный свет, и машина встала, пропуская пешеходов. Впереди быстрым шагом шел молодой папаша с сынишкой на руках. Марине понравилось, как бережно он прижимал малыша к себе, чтобы защитить от ветра. Неожиданно Евгений вздохнул и произнес:

–Надо же, такой молодой – а уже отец.

Марина чуть не присвистнула от изумления: «Вот так метаморфоза! С Викой год встречался – и все еще не был готов, а с Анной на второй день знакомства созрел для семьи? Прямо флюгер какой-то! Впрочем, это его личное дело. Интересно, а что Анна, тоже готова бросить своего толстячка?»

Вечером Марина долго беседовала с мужем. Андрей согласился с Мариной, что Валентина Найденова с большой степенью вероятности может оказаться Еленой Сушковой. Он, как и Марина, был обескуражен жизнеописанием этой Валентины. «Наверное, не стоит приводить такие подробности в журнале», – заметил он. – «Да и мистера Сушкова такие родственники не обрадуют, ты права. Но они пока единственные, кого можно отправить на экспертизу ДНК».

***

Прав был папа, когда рассказывал, какая переменчивая погода бывает в Сибири. Вчера почти весь день город изнывал от жары, асфальт плавился, к вечеру похолодало, всю ночь шел дождь, временами гремел гром. Сегодня с утра небо затянуто серыми тучами, ветер треплет деревья, в открытое окно несет холодом. «Никуда не пойду, должен же у меня быть какой-никакой выходной, хотя бы полдня отдыха», – Марина завернулась в одеяло. – «Зачем идти к Галине Ивановне, когда уже есть адрес Степанова? Только ради того, чтобы узнать об отношениях Розы и Ларисы? Не все ли мне равно, какая кошка между ними пробежала? Хотя к нашему делу это не относится, но не люблю, когда что-то не сходится». Марина решительно выскочила из-под одеяла, сделала зарядку и, закусив йогуртом, отправилась на Плехановский жилмассив, где согласно схемы Евгения, проживала Галина Ивановна Петрушина.

Холодная сырая погода загнала людей по домам, на улице некого было спросить, но Марина по схеме легко нашла дом. Новый жилмассив с трех сторон теснил зеленый островок домишек, с четвертой стороны частный сектор примыкал к глубокому оврагу. «Поэтому и не снесли», – отметила Марина, шагая по раскисшей грязной дорожке вдоль заборов. Как ни старалась Марина, а туфли уже промокли. Хорошо, хоть дождь прекратился. Домик у самого оврага оказался низеньким, маленьким, да еще и разделенным на две половины. В ухоженном палисаднике цвели пионы трех сортов: белые, розовые и темно-розовые. Сейчас их ветки низко склонялись к земле под тяжестью мокрых цветочных головок и покачивались под порывами ветра, как будто хотели стряхнуть влагу. «Крыльцо не мешало бы обновить, видимо, нет мужской руки. А с соседкой живет дружно»,– подумала Марина, подходя к крыльцу. – «Между ними нет забора, и цветы одинаковые растут». Звонка на двери не оказалось, на стук никто не отзывался. Марина постучала сильнее, и дверь слегка приоткрылась, она не была заперта. Марина, поколебавшись, вошла в темные сени, а затем и в дом.

–Есть кто дома? – Тишина в ответ. – «Может, Галина Ивановна спит или заболела? Она живет одна. Слегла, а никто и не знает».

Серый день стоял за окном, и в доме с зашторенными окнами было совсем сумрачно. Стоя на пороге, Марина осматривала небогатое жилище: это была одна длинная комната с печкой, перегораживающей помещение на кухонную и спальную половины. В кухне справа под окном стоял стол, рядом висела посудная полка, возле самой двери – водопроводный кран и раковина с ведром под ней. В левом углу у двери непривычно смотрелся большой старый телевизор на массивной тумбочке. Напротив печки стоял платяной шкаф, оставляя проход, наподобие дверного проема. Глаза привыкали к слабому освещению, и Марина удивилась беспорядку: ворохом лежали на полу какие-то тряпки, книги, листки бумаги. Сердце сжалось: «Что-то случилось. Идти дальше или не идти?».

Марина медленно прошла вперед, перешагивая через вещи, чтобы взглянуть на вторую половину, где было светлее от двух окон. Слева, за печкой, стояла кровать, она была застелена и пуста. Над кроватью висела репродукция в раме, изображающая картину Шишкина «Корабельные сосны». Посередине у окна стоял небольшой старомодный круглый столик, покрытый белой скатертью с бахромой. Возле него стояли два «венских» стула и торшер с пластмассовым абажуром, а на столе – странное украшение в виде белочки из белого мрамора, сидящей на мраморном блюдце. «То ли пепельница, то ли просто безделушка». Справа в углу стоял книжный шкаф с открытыми дверцами и полупустыми полками. Часть его содержимого валялась на полу. А еще правее… Марина не поверила своим глазам. Вдоль стенки большого шкафа, на полу неподвижно лежала женщина в каком-то темном плаще или пальто, из-под которого торчали худые ноги в серых чулках и тапках. Она лежала вниз лицом, головой в дальний угол, и на полу у головы растеклась и уже засохла большая коричневая лужа…

Марина не помнила, как она оказалась в палисаднике. Коленки предательски подгибались, и она прислонилась к забору. Её била дрожь, тошнило, комок подкатывал под горло. Дрожащими руками она достала сотовый: «Господи, как милицию вызывать? Не помню!!! Ноль-ноль-два или два-ноль-два?» В памяти всплыло Петино число: шестьдесят шесть, ноль-два, ноль-два.

–Дежурный слушает.

–Мне старшину… старшину… «Господи, как его фамилия?!» – Пауза тянулась, но Марину словно заклинило. «Катя – Буйничева, а Петя – ?»

–Девушка, решайтесь быстрей, – пошутил голос в трубке.

–Петя, это ты, что ли? – жалобно спросила Марина, не веря в удачу, и мгновенно вспомнила – Кривощеков.

–Я, а кто это?

–Марина, Марина Белых, – ей заметно полегчало.

–Марина? Что случилось? У тебя такой голос…

–Я нашла мертвую женщину, – собравшись с силами, торопливо заговорила Марина. – Петрушина Галина Ивановна. Лежит в своем доме. Адрес: улица Осоавиахима… Приезжай скорей!

Петя пробормотал что-то мимо трубки неразборчиво, кажется матом, но это было для Марины не важно. Зато громко и отчетливо прозвучал его голос, голос человека, который знает, что надо делать:

–Только ничего не трогай и никого не пускай! Жди! Еду.

«Возьми себя в руки и жди», – уговаривала себя Марина, стоя у калитки. Вдруг совсем рядом раздался вопрос:

–Это ты кричала?

Марина вздрогнула, но ничего угрожающего в подошедшей к ней старушке не углядела. Та была в платочке и серой пуховой кофте, надетой на байковый халат, такой яркой красно-оранжевой расцветки, что глазам больно.

–Что случилось? Я из летней кухни видела, как ты пришла. А потом варенье закипело (жимолость вчера собрала), я стала пенки снимать. Некогда глядеть. Да вдруг слышу страшный крик от Гали.

–Я кричала? – Марина не узнавала свой голос, он по-прежнему был какой-то сиплый.

– А кто же еще? Так кричать можно только, если убивают или насилуют.

– Там женщина лежит. Мертвая.

– Боже мой! Горе-то какое! Галя еще вчера пропала, приезжали с работы её искать. А Семеновна как чувствовала. Она им так и сказала, надо в милицию, что-то случилось. Это что у тебя – телефон? (Марина кивнула.) В милицию звонила? (Опять – кивок.) Что сказали?

Пришлось отвечать:

–Приедут. Ждать. Никого не пускать.

–Ну, ты здесь стой, карауль, а я к соседкам сбегаю.

Бабулька, причитая на ходу, резво устремилась куда-то, яркий подол халата мелькнул и пропал за кустами сирени.

Марине было неуютно на хмурой пустынной улице, она чувствовала себя как потерянный в лесу ребенок. Она подумала, как далеко она сейчас от Москвы, от всех своих близких. Захотелось увидеть их родные лица. Зазвонил телефон у нее в руке. «Маша! Сестренка!» – радостно толкнулось сердце.

–Марина, у тебя все в порядке?

–Маша, а у тебя? Почему ты звонишь в семь утра?

–Мне показалось, что тебе плохо. Ты простудилась? Голос у тебя хриплый.

–Да, есть немного.

Марина почувствовала, как потеплело у нее на сердце, но пугать сестру ей не хотелось. Послышался отдаленный звук сирены милицейской машины.

–Спасибо, Маша, я тебе позже перезвоню.

Первыми прибыли сотрудники местного отделения, видно, им сообщил Петя. Один из них, совсем молоденький парнишка, не в форме, а с какой-то сумкой, достал папку, ручку и прицепился к Марине с вопросами. Записав её фамилию, имя и отчество, он спросил:

–Как вы обнаружили труп?

–Я пришла к Галине Ивановне, а дверь была открыта. Я зашла и увидела.

–Кем вам приходится покойная?

–Никем.

–Давно вы знакомы.

–Совсем не знакома.

–А зачем же вы пришли к ней?

–Познакомиться.

–Как же вы узнали имя и адрес?

–От знакомого.

Парень смотрел на Марину все более странно, ситуация ей сильно не нравилась. Но она никак не могла избавиться от сковавшего горло спазма, слова приходилось выталкивать, и звучали они как-то жалко и неубедительно. Стали подходить зеваки, в основном, старушки, они негромко переговаривались, ахали. Шустрая бабулька была центром внимания, в очередной раз она повторяла свою историю, тыча пальцем в Марину. Парнишка покосился на толпу и передвинулся ближе к крыльцу. Марина для устойчивости прислонилась к перилам.

–У вас есть паспорт?

–Есть. В гостинице.

–А где вы прописаны?

–В Москве?

–И вы приехали из Москвы, что бы познакомиться с покойной?

–Да. То есть нет. То есть не только с ней, а со всеми её одноклассниками. И фотографии старые посмотреть.

Парень что-то торопливо строчил, изумляясь все сильнее. Но тут наконец прибыл Петя. Он подошел и представился парню по форме, а Марине подал руку, в которую она вцепилась мертвой хваткой. Между коллегами завязалась перепалка.

–Слушай, Кривощеков, при чем здесь ваше отделение?

–Эта девушка – моя родня, она из Москвы приехала. Она работает в журнале, ведет корреспондентское расследование, хотела поговорить со свидетелем. А тут – труп, она со страху мне позвонила. Смотри, какая бледная, как бы в обморок не упала, а ты её мучаешь.

–А паспорт?

–Да есть у нее паспорт. Марина, покажи.

–Он в гостинице.

–Вот! Придется задержать до выяснения.

Петя, наверное, сказал бы что-нибудь, чересчур резкое, но тут из дома быстрым шагом вышел лейтенант и потребовал у парнишки рацию. Марина с удивлением услышала, что он вызывает «Скорую помощь».

–Она жива?! – одновременно спросили Марина и парнишка с папкой.

–Жива, только без сознания. Это – поколение крепких людей. А это кто, откуда?

Петя представился и повторил все снова, но лейтенант не слишком его слушал. Он забрал у парнишки папку и, кивнув на плотную толпу за оградой, велел привести кого-нибудь из соседей для установления личности потерпевшей. Несколько бабусек одновременно ринулись вперед и устроили пробку. Знакомая Марине старушка, выиграв короткий бой, прорвалась в калитку и торопливо вошла в дом. Лейтенант прочел записи, покачал головой и спросил Марину:

–Сколько лет Петрушиной, знаете?

–Да, примерно: пятьдесят один или пятьдесят два.

–И вы её никогда не видели? – вопрос прозвучал почти утвердительно.

–У меня есть только фотография, и то – старая, школьная, – она полезла в сумку и вынула копию классной фотографии. На траву выпала оранжевая книжечка. Марина и Петя, наклонившись, столкнулись головами. Однако лейтенант среагировал быстрее всех, мгновенно подняв её с земли.

–А это что?

–Мое удостоверение. Корреспондентское.

–Так что же вы сразу его не показали?

–А меня только про паспорт спрашивали.

–Старшой, – стал уговаривать Петя, – видишь, девушка в шоке, отпусти, она потом все расскажет. Не уедет, пока не поговорит со следователем.

Улицу огласил вой сирены.

–Ладно, забирай свою барышню, только координаты её мне оставь, – лейтенант, потеряв всякий интерес к Марине, поспешил к калитке.

–Пропустите «Скорую помощь»! – рявкнул он. Толпа раздалась в стороны, по проходу прошли трое медиков в светло-зеленых костюмах с носилками и вошли в дом. Пока Петя записывал для лейтенанта номер сотового Марины, они вынесли на носилках неподвижное тело. Марина со страхом взглянула на окровавленное лицо женщины, и сразу отвела взгляд. Пол-лица, ухо и прядь волос пострадавшей были в засохшей крови – похоже, она разбила нос при падении. И тут же пораженная Марина уставилась на нее во все глаза: на лицо, на шею, на кисти рук. Седина и морщины ясно показывали: пострадавшей никак не меньше семидесяти лет.

Марина так удивилась, что даже дрожать перестала. Она внимательно вслушивалась в рассказ шустрой соседки, которая выйдя из дома к публике снова завладела всеобщим вниманием. Она опознала несчастную женщину. Это оказалась соседка Гали по домику, Агриппина Семеновна Никитина. На улице её звали просто Семеновна.

Все началось с того, что пропала сама Галя. В субботу, то есть вчера, она не вышла на работу в читальный зал. Галя была одинокая, несемейная, и огородик имела при доме. Поэтому её коллеги-дачницы, летом часто просили её подежурить в выходные. Галя была исполнительная, аккуратная и очень ответственная. В пятницу она забрала ключи от читального зала, пообещав отработать за свою коллегу. Когда она не пришла к открытию читального зала, сотрудницы забили тревогу: за тридцать лет работы Галя ни разу не опоздала на работу, и никого не подвела.

Соседка тоже переполошилась: они были как родня, всегда докладывали друг другу, если собирались куда-то ехать. Библиотекарши приехали еще раз вечером, но Галя не объявилась, и перепуганные женщины отправились в милицию. Заявления о пропаже от них не приняли, мол, еще найдется. Семеновна закатила милиционерам скандал, крича, что она знает точно, что с Галей что-то случилось, но ей посоветовали позвонить в «Бюро несчастных случаев». Они тут же позвонили, но про Галю информации не было. Договорившись завтра снова идти в милицию, женщины разошлись по домам. Возбужденная Семеновна в деталях описывала соседкам свой поход в милицию. А утром Марина обнаружила её, оглушенную, в Галином доме.

Петя хотел увести Марину, но лейтенант вдруг снова ею заинтересовался.

–Так кто же вам дал этот адрес?

Марина назвала Евгения и дала его телефон.

–А он может знать, где сейчас Петрушина?

–Скорее, нет. Но это может знать его мать, они же школьные подруги. Но её телефон я не знаю.

Наконец Марина с Петей двинулись к остановке.

–Не нравится мне это, – выдавил из себя Петя. – Ладно, не будем о плохом. Давай, сестренка, отвезу тебя к нам домой. Мать будет рада, борщом тебя накормит, отдохнешь до ужина, с Соней поболтаешь. Ну, что идет?

–Нет, я лучше вечером к вам приеду. А сейчас мне надо на работу. Вот позвоню Евгению, и на тот берег поедем. Да, Петь, а я статью вторую написала.

–Ты это к чему?

–Ты же говорил, вторая статья – второй труп, а его нет. Это я так шучу теперь.

–Эх, Марина! Чует мое сердце – еще будет.

* * *

Когда Марина вышла из гостиницы, она сразу увидела, что Евгений, словно маятник, ходит взад-вперед перед своей машиной. Он с ходу начал делиться с Мариной:

–Марина, представляете, мне прямо сейчас позвонили из милиции. Такая странная история: в Галином доме напали на её соседку, ударили по голове, старушка попала в реанимацию. Грабитель, что ли забрался? А главное, Галя пропала. Где она может находиться? Надо матери позвонить, может, она что-нибудь знает.

Едва они сели в машину, Евгений взял телефон. Дворжецкая выдала совершенно ошеломляющую информацию: Галя в субботу ездила с ней на шашлыки. Но не успели они с Галей съесть по одному, как Ларису Владимировну вызвали по сотовому телефону на работу. Галя не захотела оставаться одна в малознакомой компании и уехала вместе с Дворжецкой в город. Лариса Владимировна заскочила на минутку домой, а затем подвезла Галю до остановки. Галя вышла из машины, и направилась к себе. Дворжецкая так до сих пор и сидит на работе, занимается монтажом своей программы. Галю она больше не видела, и та не звонила ей. Милиция к ней уже обращалась, и она все это рассказала. Она встревожена и готова оказать всякую посильную помощь в поисках Гали.

–Ничего не понимаю! Всякие авантюры совсем не в духе Галины Ивановны, – Евгений посмотрел на часы. – Конечно, время уходит, но, может, вы не откажетесь сначала пообедать?

Только сейчас Марина поняла, как сильно она проголодалась. «Почему-то, когда я нервничаю, у меня аппетит не пропадает, а усиливается, все не как у людей» – подумала она и сказала:

–Хорошо. Только давайте я заплачу за обед, а то вы меня уже два раза кормили.

Евгений заспорил, Марина не уступала. Сошлись на половине: каждый за себя.

Марина не стала рассказывать Евгению о своем участии в этом деле. По пути в кафе она напряженно думала: «Допустим, Галя вернулась домой в субботу, нечаянно ударила соседку, и, испугавшись, что убила, скрылась», – придумала она версию. «В доме разбросано, потому, что она в спешке собирала вещи», – продолжала размышлять Марина, сидя за столиком в уютном кафе. От бифштекса с жареными овощами, салата с креветками, рогалика и чашечки ароматного кофе у нее не только настроение поднялось, но и голова лучше заработала. «Никуда не годится моя версия! Она что, знала уже с утра, что вечером убьет соседку и скроется, поэтому вместо работы отправилась развлекаться, есть шашлыки? Гулять, так гулять?»

–Марина, вы не подумайте, что я – бревно бесчувственное, – заговорил Евгений, тоже приободрившийся после обеда, – но у меня от стрессов почему-то появляется зверский аппетит. А теперь можно и на Затулинку ехать.

«Ну, в этом мы, кажется, похожи»,– в первый раз за этот день улыбнулась Марина.

–Подождите, мне надо позвонить сестре.

По дороге на эти чертовы кулички Марина обдумывала новость, услышанную от Маши. Виктор Александрович Краснов приходил в гости к Маше и Олегу. Он принес вкусного омуля, привезенного лично им из Иркутска, и битый час рассказывал, какой замечательный коттедж продается рядом с ним очень дешево. Он почти убедил Машу и её мужа сменить квартиру на Кутузовском на экологически чистую зону и даже обещал занять денег. Маша сомневается, так как эта квартира дорога Олегу, как память о родителях. Марина горячо поддержала Машу и подумала: «За Красновым глаз да глаз нужен. Может, он специально сплавил меня в Новосибирск, чтобы не мешала охмурять Машу?»

* * *

Марианна Егоровна жила на пятом этаже панельной «хрущевки» на окраине города. Сразу за домом начинались поля с небольшими островками берез. Лифт, конечно, отсутствовал. Запыхавшиеся Марина и Евгений долго безрезультатно звонили в квартиру. На лестничную площадку выходили еще две добротных железных двери. Дверь в квартиру Марианны, по всей видимости, стояла нетронутой с самого момента сдачи этого дома: обшарпанная, поцарапанная, с облупившейся краской, с многочисленными накладками от старых замков. Хозяйку не заботила сохранность имущества за ветхой дверью. «Напрасно звоните, у них никого нет», – по лестнице тяжело поднималась женщина с сумками. Евгений сунулся помочь донести сумки, но она «отбрила» его взглядом.

– Не скажете, где, хозяйка, скоро ли будет? – попробовал выяснить у нее Евгений.

–А вы кто такие ей будете?

–Мы по делу, можем документы показать, – вступила Марина.

–Вот и покажи, что там у тебя есть.

«Точно, враг не проберется, когда такие бдительные соседи, ей бы в органах работать», – отметила Марина, доставая журналистское удостоверение.

–Неужели из Москвы? И какое дело может быть к этой шалаве?

Соседка выразительно буравила глазами Марину, но девушка упорно молчала. Поняв, что ничего ей не узнать, женщина поджала губы:

–Работает она сегодня, торгует мелочью на остановке, а дети в летнем лагере.

На автобусной остановке стоял столик с мелким товаром. На картонной коробке от руки было написано «Все по 10 руб.». Покупатели не рвались отовариться подешевле. Сидя на складном стульчике продавщица, скучая, курила сигарету.

– Это не она, Марианне тридцать два года, а этой все сорок, – в полголоса сказал Евгений.

Марина присмотрелась: «Ну, уж сразу и сорок. Конечно, она – не Анна Викторовна, но симпатичная. Лицо обветренное, загорелое: на улице работает. Одета вульгарно, но фигура есть. Её бы привести в порядок, так красавица будет».

–Сколько стоят эти ножницы? – спросила Марина, подойдя к столику.

–Пятнадцать рублей, – хриплым голосом ответила женщина, не вынимая сигареты.

–А почему 15 рублей, а не 10, как написано?

–А они – японские, а те – китайские, которые по 10.

Разницы между теми и этими Марина не заметила, но отсчитала деньги и взяла ножницы. Евгений с удивлением смотрел на нее.

– Скажите, пожалуйста, вас зовут Марианна Егоровна Найденова?

– Да, а чо?

–Меня зовут Марина Николаевна, а это Евгений Сергеевич. Мы ведем журналистское расследование и хотим поговорить с вами.

–Чо вы ко мне привязались? Ну, перепутала я ножницы! Возьмите сдачу, мне чужого не надо. Смотрите, сколько у меня товара, разве все упомнишь? И разговаривать я с вами не собираюсь!

Женщина совала оторопевшей от её пронзительного крика Марине какую-то мелочь.

–А вы постойте сами тут в дождь-холод с этими копейками, у меня двое детей, между прочим, есть-пить просют.

–Успокойтесь, нас не интересует ваша работа, мы хотели поговорить о Вашей семье, – попытался уладить Евгений.

–Ничего не буду говорить, выметывайтесь, а то позову, кого надо.

–Все-таки выслушайте нас, это в Ваших интересах, – Евгений пустил в ход все свое обаяние, и Марианна слегка убавила звук.

–Чо за интерес мне светит?

–Возможно, Вас разыскивают родственники.

–Ха, … родственники, – крепко выругалась Марианна, – знаем мы таких родственников! Небось, алкаши проклятые? Пронюхали, что я квартирку приватизировала? Знать никого не знаю, и квартирку, они у меня не получат, так и передайте. Я оформила её на себя, и на детей несовершеннолетних. Чо, выкусили? У меня все по закону, и государство не обидит мать с двумя детьми.

–Поверьте, никто не посягает на вашу квартиру! Ваша мать, Найденова Валентина Ивановна, воспитывалась в Пашутинском детском доме. У вас должен быть старший брат Николай. Верно?

–Ну да. Только мать лет восемь, как окочурилась, спилась, а Колька на зоне сгинул. Никого у меня нет, только пацаны растут. Бьюсь, бьюсь, как рыба головой об лед. Фруктами торговала, да усек хозяин, что себе в карман приторговывала, выгнал. Вот на мелочь пошла.

–Марианна Егоровна, возможно, Ваше положение изменится в лучшую сторону. Наши клиенты разыскивают свою пропавшую родственницу. Ею могла быть Ваша мать.

–Они богатые?

–Я не могу вам об этом сказать.

–Значит, бедные. Так, на кой … они мне сдались? – Марианна ввернула крепкое словечко.

–Марианна Егоровна, согласны вы пройти экспертизу для установления родства?

–Это как?

–Сдадите кровь из пальца, её посмотрят под микроскопом, и скажут, родня ли вы между собой.

–Не, палец дырявить не дам. Ишь, чо выдумали! А чо они так поздно хватились?

То, что Марианна явно не рвалась признать себя Сушковой, добавило ей баллов в глазах Марины. «По крайней мере, не самозванка какая-нибудь». Она снова вступила в разговор.

–Подумайте, ведь ваша мать потерялась совсем маленькой девочкой, её переименовали. Как трудно им было найти Вас! Они понесли расходы, и готовы заплатить за этот дорогой анализ…

–Значит, все-таки, богатые, – ухватила самое главное для себя Марианна. – Может, и мне подкинут деньжат? Тогда согласна. Место на рынке куплю, чтоб в тепле стоять. Вот жизнь пойдет! …! – она опять выругалась, на этот раз – от восторга.

Сами родственники как таковые Марианну не заинтересовали.

–Ну, и экземпляр! – поделился с Мариной Евгений, садясь в машину. – Поговорим еще с поварихой. Но и так ясно: придется отправлять нашу Марианну Егоровну на экспертизу.

–Конечно, она неотесанная, но и не совсем пропащая: имеет жилье, работает, заботится о детях, – вступилась за кандидатку в наследницы Марина. И добавила не без ехидства:

–Ей бы, конечно, не помешало пройти «Школу красоты» Вашей матери, особенно, если придется ехать в Англию.

Евгений так смеялся, что чуть не въехал в столб.

–Вот уж точно – готовая Элиза Дулитл для маминого проекта! «Бернард Шоу точка ру»! Только с речью можно не напрягаться: договориться с переводчиком, он сам её подправит.

«Да, с речью сейчас никто не напрягается: говорят и пишут, как Бог на душу положит». Словно специально для подтверждения её мысли мимо проплыли подряд две вывески. Одна обещала запчасти и «акссесуары», а вторая бифштексы и «антрикоты». Марина вспомнила своего преподавателя в МГУ профессора Лепешинского. Вот уж кто боролся за чистоту русского языка! Как Марине досаждали его придирки к её статьям для факультетской газеты! То он требовал сленг убрать, то – иностранные слова перевести. И всегда – очень вежливо, с юмором. Когда Георгий Федорович умер, в возрасте девяносто три года, Марина поняла, что его точка зрения, его любовь к чистому красивому русскому языку – уже у нее в крови. Теперь она сама досадовала, когда слышала или читала засоренную и убогую русскую речь. Она даже написала об этом статью под названием «Фильтруй базар, мужики! Эссе о проблемах русского языка». Мысленно она посвятила её Лепешинскому, но постеснялась написать об этом. Как-то не хотелось ей вешать на себя табличку «Ученица профессора Лепешинского», пусть будет как еще один букет цветов на его могиле.

Музыка, которую включил Евгений, смолкла, пошли новости, на разделе «Происшествия» у Марины снова выплыла беспокойная мысль: «Где же Галя Петрушина?»

* * *

Солнце просвечивало сквозь цветастые шторки, золотило стены и пол. Марина не сразу поняла, где находится. «Я же у тети Кати, на веранде, вчера к ним приехала. Интересно, который час?» – Марина посмотрела на часы и чуть не вскрикнула: «Не может быть! Вот это поспала, так поспала». После вчерашних событий Марина не могла оставаться одна в гостинице. Вечером она наконец-то познакомилась с дядей Васей. Коренастый добродушный дядя Вася понравился ей с первого взгляда. При среднем росте он со своими широкими плечами, мощными ручищами и низким густым голосом, казалось, наполнял собой весь дом. Жену он называл «мамочка», сына – «Петруша», Соню – «дочка», зато внука величал «Михаилом Петровичем». Марина сразу стала «Маришей» и «любимой племяшкой». Дядя Вася расспрашивал про Москву, сильно хвалил её статью о парашютистах, делился своими впечатлениями от прыжков (он служил в десантных войсках). При этом все подливал ей в рюмку наливочку, чуть только Марина зазевается, пока тетя Катя не отобрала бутылку. Сам он успел основательно подзаправиться еще раньше, когда с соседом-помощником обмывал новый сарай. Тетя Катя укоризненно взглянула на мужа, покачала головой – и он тут же, извинившись, что устал, удалился в спальню, откуда вскоре послышался заливистый храп.

Но и остальные домочадцы, видимо настроенные Петей, весь вечер отвлекали Марину от плохих воспоминаний. Мишутка приносил её свои любимые игрушки и подставлял ладошку поиграть в «сороку-ворону». Разговоры велись на спокойные семейные темы. Оказалось, что Соня учится и не где-нибудь, а в архитектурной академии, будущий дизайнер интерьера. И все картины, которые висят в доме, написала она. Марине очень понравились голубые колокольчики в траве, Соня тут же сняла картину и подарила её Марине. Петя собирается осенью поступать в институт, хочет учиться на юриста заочно: и деньги уже накопили, и учебное заведение выбрали. Петя занимался на курсах всю зиму. За разговорами засиделись допоздна. Марина рухнула на кровать, куда устроила её Катя, и погрузившись в перину, как в облако, заснула сразу крепким сном молодости, без кошмаров и сновидений. «Зато выспалась», – подумала Марина, вставая с кровати. Из кухни доносились восхитительные запахи: тетя Катя жарила блины.

–Доброе утро, тетя Катя! А что же Вы не на работе?

–Я отгулы взяла, чтобы мужиков кормить, пока строят. Вот Васю в поездку провожу, можно еще зарабатывать. Садись, поешь горяченьких блинчиков. Вот мед, вот масло, а может, сметанки?

–Что Вы, теть Катя, я мучного не ем, поправляюсь сильно.

–Ну и где ты поправляешься, в каком месте? Разве ты не знаешь, что девяносто процентов мужчин любят полных женщин, а десять процентов любят полных, но скрывают? Ты теперь замужняя, должна быть как репка, кругленькая.

Под уговоры Марина не заметила, как проглотила с десяток поджаристых блинов. «Обязательно сегодня пойду в зал», – дала себе слово Марина.

–А где Петя? Он обещал меня на тренировку взять.

–Они с Васей сарай красят. Сейчас как раз придет собираться.

Марина договорилась с Петей о встрече и поехала в гостиницу за формой.

С утра вчерашнее приключение уже не казалось таким ужасным, но Марина не могла забыть о нем. «Кто же все-таки убрал Бориса и подбирался к Гале? Действовал сам или нанял? И как, интересно, можно найти желающих оказать такую услугу? Через двусмысленное объявление, типа «Все проблемы решим за Ваши деньги»?»

Тут в глаза ей бросилась фраза с рекламного щита: «Уберем без проблем». Четыре мрачных типа в черных кожаных пиджаках, руки в черных перчаткахсложены на груди. Марина ошеломленно уставилась на плакат: «Вот это да! Киллеры вывесили рекламу размером шесть на три метра!». Хорошо, что маршрутка остановилась, и Марина разглядела, что внизу мелким шрифтом написано «ООО «Чистота без проблем» – уборка офисов, квартир». «Ну, и юмор у новосибирских дизайнеров!»

Марина собралась очень быстро: нечего раздумывать над формой, если есть только трикотажные бриджи и футболка, заменяющие домашний халат. Ну, и вещи для душа. Петя подъехал быстро, и они пошли в зал.

–А меня к вам пустят? Я же не милиционер.

–Марина, нет проблем, – заверил Петя. – У нас маловато девушек ходит. Мужики только рады будут.

Но проблема возникла в виде сурового коренастого мужчины с лицом, покрытым шрамами. «Гладиатор какой-то», – подумала Марина. Пете пришлось его уговаривать, объяснять все про Марину: кто, откуда, зачем. Наконец «гладиатор» кивнул и сказал:

–Только пусть нам разминку не портит, а делает все, как остальные.

Петя вопросительно глянул на Марину.

–Как скажете, – бодро заверила она.

Конечно, пришлось попотеть, но Марина не отставала и не выходила из круга. Десять лет занятий приучили её быть терпеливой и выносливой. Когда все занялись растяжкой в парах, Марина не успела оглянуться, как перед ней уже стояли трое желающих помочь (девушек не оказалось больше ни одной). Она позвала Петю – брат все-таки, хоть и троюродный. Спарринговать она не стала, чтобы синяков не заработать, а в уголке еще помахала руками и ногами, покувыркалась. Обстановка на тренировке была такой   привычной, знакомой. Было приятно ощущать свое гибкое послушное тело. Мужики истово «рубились», отрабатывая приемы, тренер с лицом гладиатора был доволен. На прощанье он спросил:

–Будете ходить?

–Нет, наверное, я же здесь в командировке.

–А может, еще успеете? Петя, ты еще как-нибудь приведи свою девушку, – его суровое лицо неожиданно осветила мечтательная улыбка. – Пусть побегает, поразминается.

* * *

У стола Евгения сидели две посетительницы. Молодая, миловидная девушка в ядовито зеленом костюме с розовой сумкой в руке, вальяжно развалилась в кресле. Вторая, постарше, одетая во что-то серое и неприметное, сидела на краешке стула. «Похожи друг на друга. Наверное, мать и дочь», – отметила Марина, подходя к своему столу. Аля уткнулась в какую-то папку, пряча улыбку. Отвернувшись к компьютеру, делал вид, что работает, Аркадий. Раскрасневшийся Евгений Сергеевич беседовал с женщинами. Марина прислушалась: очередная претендентка.

–… я вам в который раз говорю, что бумага, представленная вами не является документом, – словно в пустое пространство, объяснял посетительницам Евгений.

– Как это не документ? Его бабушка перед смертью написала. Правда, мам? – вела переговоры дочь, тогда как мать только поддакивала. – Бабушка маме часто рассказывала, как нашла она её в лесу у Шабалихи. Девочка выбежала из лесу такая хорошенькая, что бабушке жалко её стало, и она забрала её себе.

–Это ваше свидетельство о рождении? – обратился Евгений к старшей женщине.

–Мамино и есть, – выскочила молодая.

–Я читаю: «Шевелева Наталья Ивановна, родилась 17 июня 1951 года, место рождения: г. Нижнеудинск Иркутской области». Объясните, чей это документ и как он оказался у вашей мамы?

–А это просто. У бабушки с дедом дочка была, её это метрика. Они, когда уезжали с Иркутской области, оставили дочку там, с бабкой в деревне. А когда эту подобрали, то метрику запросили, якобы потеряли, – бойко объясняла девица в зеленом.

–А что стало с той девочкой, которая осталась с бабкой? Вам известна её судьба?

–Нет, не знаем, так и осталась, наверно, в той деревне.

–Почему ваши родители, взяв чужого ребенка, бросили свою родную дочь? Почему даже не интересовались, как она живет? Вам не кажется это странным? И потом, если они нашли чужого ребенка, не логичнее было бы вернуть девочку родителям?

–А мы с мамкой почем знаем? Взяли и взяли ребенка. Вот она и есть ваша потеря.

–Хорошо, если вы настаиваете, мы отправим вашу маму на экспертизу ДНК.

–Что это за экспертиза такая?

–Экспертиза позволяет установить точное родство между двумя людьми. Это сложный и дорогой анализ, но Сушковы настаивают на экспертизе.

–Дорогой? А кто платит?

–Если ваша мать окажется действительно Еленой Сушковой, то ваши родственники. В противном случае – платите вы.

–Мы?

–Да, восемнадцать тысяч рублей. Что вам бояться таких больших расходов? Вы на сто процентов уверены, что ваша мать и есть разыскиваемая Сушкова. Согласны?

–Мы подумаем, а вдруг бабушка ошиблась или придумала что-то, а мы плати, – девица решительно поднялась с кресла и направилась к двери.

–Применил опять свой излюбленный прием? – рассмеялся Аркадий, когда посетительницы скрылись.

–А что делать, если иначе не помогает. Как только выясняется, что будет экспертиза ДНК и надо платить большие деньги, то у претенденток тотчас возникают сомнения: а Сушковы ли они?

Евгений обратился к Марине.

–Утром позвонила Мария Ивановна Найденова. Можно поехать прямо сейчас.

Пашутино привольно раскинулось по берегам большого залива Обского моря, как все называли водохранилище. Марина стояла на высоком откосе. «Красота какая», – не удержалась она. Высоченные сосны на жарком солнце наполняли воздух сладким ароматом смолы. На откосе розовели маленькие цветочки, похожие на гвоздику, а внизу белел песком пологий берег. Дымка стояла над водой, а вдали зеленой шапкой выступал из синей воды остров. Крыши домов выделялись в зелени по всему берегу залива. «Популярное место», – заметил Евгений, – «десятка два садоводческих обществ по обе стороны Пашутина, дом отдыха, детский дом, санаторий».

Мария Ивановна маленькая, кругленькая (Марина вспомнила тети Катину репку) провела их в комнату и усадила на уютный диванчик, покрытый гобеленом. Круглый стол был застелен скатертью, сшитой из такого же гобелена, украшенной кистями. На столе лежал скомканный мокрый носовой платок. Мария Ивановна держала в руках кусок белой тряпки, и вытирала им покрасневшие глаза. «Как Клава сказала, что родственники Валюшку разыскивают, все утро плачу, вспоминаю»,– хозяйка шумно высморкалась и села за стол.

–Успокойтесь, пожалуйста, мы не думали, что вас так расстроит эта история. Может нам в другой раз подъехать? – сочувственно предложила Марина.

–Зачем же снова в такую даль ехать? Спрашивайте, что вас интересует, все расскажу, что знаю, и деньги ваши не нужны, возьмите назад.

–Расскажите, как вы нашли девочку в январе 1953 года, и все про нее, что знаете. Возможно, это её разыскивают родственники. Мы знаем, что она умерла, но у нее есть дочь и внуки. Родственники примут участие в их судьбе, если родство подтвердится. Поэтому нам важны все детали.

–Где ж они раньше были, эти родственники? Может, жизнь у Вали по-другому бы сложилась. Я сама детдомовская была. Родилась перед самой войной, потом, видно, повезли меня в эвакуацию. Эшелон разбомбили по дороге, а меня подобрали в поле рядом с горящим вагоном. Кочевала по детским домам, пока здесь не оказалась. Я сама не помню ничего. Куда я только ни обращалась после войны, так хотелось найти родных, но погибли, наверно, все в том эшелоне. Детский дом у нас большой был: несколько корпусов, свое подсобное хозяйство, участок приусадебный. Все старшие дети помогали кто где. А мне нравилось на кухне. До сих пор я поварихой работаю, люблю свое дело. Помню, сразу после Нового года я дежурила на кухне. Вечером, после ужина помогала прибираться, вышла на двор. Смотрю, девочка на крыльце сидит, сжалась от холода.

–Вы помните, как она была одета?

–Помню, как сейчас перед глазами стоит. Валенки были на ней разные: серый и черный, платок большой на голове крест накрест завязан, а пальтишко демисезонное, коричневое. Вещи все грязные, да и сама не чище.

–А под платком капора не было?

–Не помню капора. По самые глаза платок повязан был.

–А глаза и волосы, какого цвета были?

–Глаза у нее темно-серые были, а волосы – тихий ужас, а не волосы, скатанные, да еще и вши. Остригли её налысо, отмыли: шейка тонюсенькая, как головка держится? В изолятор поместили. Я бегала к ней, карамельки носила, нам к празднику выдали. Решила, не найдутся родители, будет мне сестрой. Валей девочку назвали. Волосы потом отросли, кудрявились, темно-русые были или чуть потемнее. У меня фотографии её есть, не маленькой, а когда подросла, смотрите, какая хорошенькая.

Девочка на выцветших любительских фотографиях кокетливо улыбалась в объектив. Марина достала фотографию Сушковых.

–Как вы думаете, похожа она на кого-нибудь из них?

–Не знаю, разве что на эту бабушку глазами.

Мария Ивановна снова всплакнула, выпила валерьянки и продолжила свой рассказ.

– Как я опекала эту девочку, привязалась к ней. Бегала к ней в группу, следила, не обижают ли. Но она из бойких была, сама за себя постоять могла. Читать и считать её научила, занималась с ней. Что вкусное дадут, я ей несу. Коски красиво заплетала каждый день, как волосы отросли, упросила, чтобы не стригли. Очень Валюшке хотелось, чтоб косы были. Прижмется она ко мне, так мне хорошо, так сладко. Души в ней не чаяла. После семилетки уехала учиться в кулинарное училище, но Валюшку не забывала, письма писала ей. Отвечала мне за нее баба Маша, наша повариха. Старенькая она была, ноги больные, но на пенсию не уходила: меня ждала. У меня и мысли не было, в городе остаться. Здесь дом мой был, Валечка, и комнату отдельную обещали.

Вернулась я в Пашутино после училища дипломированным поваром, тут мне и рассказали, что без меня моя Валечка вытворяла. Бегать начала, от рук отбилась. Стала её снова к себе привечать. Она хорошенькая собой была, реснички загнутые, черные, личико чистенькое, ямочки на щеках, глазки с поволокой. Рано развилась. Другие девочки её возраста еще доска доской, а у нее все уже на месте было, фигурка точеная прямо. Подросла, хвостом давай крутить перед парнями. Со шпаной связалась с Пашутинской. Школу пропускать стала. Деньги у заведующей пропали. Поняла я, чьих это рук дело. Вызвала Вальку к себе, созналась она во всем. Я не сказала никому, а её заставила вернуть деньги. Долго я тогда с ней говорила. Стала после этого она тише воды, ниже травы. Хитрая она была, но умная. Учиться стала хорошо. У нас, кто хорошо учился, в училища, техникумы направляли. Она хотела на парикмахера учиться, сколько за нее я просила, чтобы отправили. Но и в городе она с компанией плохой связалась, вот и покатилась жизнь под откос. Не зря говорят: «Яблоко от яблони не далеко падает».

–А причем здесь яблоня?

–Мать непутевая, вот и дочь такая же.

–Какая мать? Вы знали её мать?

–Была, объявилась, не запылилась. Вале лет шесть-семь было, когда та пришла к нам и стала дочь назад требовать. Пьянчужка, ни документов у нее на ребенка не было, ни справок никаких. Конечно, не отдали ей Валю, не потому, что документов не было, документы восстановить можно, помогла бы заведующая. Уж больно непутевая баба оказалась. Она из Вьюнов была, километров десять от Пашутино. На заработки решила она тогда поехать, девочку подбросила в детдом, лет через пять вернулась ни с чем. Гуляла с мужиками, работала спустя рукава, да еще и выпивала. Дочь ей нужна была, чтобы по электричкам попрошайничать. Но она была мать. Вам не понять, что для нас, детдомовских, мать значит. Любая, самая непутевая, но мама! Как любили дети матерей, всей своей душой любили. Но все готовы были ради мамы. Понимаю я Валюшку. Я тоже бы побежала к маме, даже к такой. Уехала эта горе-мамаша снова куда-то искать лучшей доли. О себе не напоминала больше, но девчонку испортила своими гулянками.

–А вы уверены, что это её мать была?

–А кто его знает, говорила, что мать, а может, и врала.

По дороге Евгений разочаровал Марину, которая надеялась завтра же поехать в эти Вьюны и поискать сведения о подброшенной девочке.

–Не помню я никаких Вьюнов возле Пашутино. Надо посмотреть по карте.

В конторе он нашел карту области, но там даже следа такой деревни не осталось.

–Вот видите, надо искать документы этого сельсовета в районном архиве. Хорошо, если их в компьютер ввели, а если нет, придется в папках рыться. Боюсь, что рано посылать Марианну на экспертизу. вы поезжайте завтра к Степановым, а я поеду в архив, пороюсь в бумагах.

* * *

Марина сидела у стола, как у разбитого корыта. Надо же, самая лучшая версия тоже не подтвердилась!

Загадочное отсутствие Александры Семеновны Степановой в базе адресного стола объяснилось курьезной ошибкой при получении ею нового паспорта. Ташкентская паспортистка почему-то перепутала отчество. Семеновна стала «Симоновной». Но сразу она этого не заметила. Зато в Новосибирске возникла целая череда проблем, к примеру, три месяца пенсию не могла получить. В итоге она поменяла паспорт, но в некоторых бумагах так и осталась Симоновной.

Жила Александра Семеновна не с сыном, а с дочерью. Марина, прождавшая полдня возле пустой квартиры, получила её адрес от тещи Артема, которая пришла на обед.

–Это пятый микрорайон, – сказала она, но в спешке не объяснила Марине, как туда ехать.

Пока Марина методом проб и ошибок добиралась с пересадками на противоположный край города, позвонил Евгений. Ему не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть версию Найденовой. Не нашлось ни одной деревни с названием Вьюны, а в поиски в Малых и Больших Вьюнах пока ничего не дали. Тем больше надежд возлагала Марина на встречу со Степановой, в дверь которой она позвонила в четвертом часу. Степанова оказалась маленькой, сгорбленной старушкой, совершенно седой и с глубоко запавшими усталыми глазами. Она была дома одна, но сразу впустила Марину, как только услышала про Шабалиху. Человек, переживший войну, она сначала усадила Марину за чай с пирогом, а потом стала уточнять, что ей, собственно нужно.

Внимательно следя за реакцией собеседницы, Марина рассказала ей о родственниках Сушковых, о своих поисках, но Александра Семеновна и глазом не моргнула. Она с охотой стала вспоминать свою мать, Сушковых и других соседей из Шабалихи, но дальше разговор никак не шел, словно буксовал на месте. Как ни старалась Марина подвести её к дочери Лене, собеседница вдруг перескакивала на младших детей-близнецов, какие они были в детстве, да они теперь хорошо устроились. Руки её нервно теребили край фартука. Видя это, Марина все больше убеждалась, что Александре Семеновне есть, что скрывать. Но как заставить её сознаться? Марина снова попросила её вернуться к 5 октября, и снова та без запинки рассказала, как гостила у матери и стала свидетелем ареста, как все они горевали из-за погибшей девочки. Марина спросила в лоб:

–А где сейчас Ваша старшая девочка?

–Ира? Почему старшая? Я же говорила, что они с Артемом близнецы.

–Нет, не Ира, а Лена, – Марина уже решила раскрыть все карты и выложила тот самый список. – Вот здесь написано: «Степанова Лена, февраль 51-го».

Александра Семеновна взглянула на бумагу и замерла, руки её судорожно стиснули фартук. Она так долго не отрывала взгляда от коротенькой строчки, что Марина испугалась, не парализовало ли старушку. Наконец она что-то сказала, но так тихо, что Марина не расслышала.

–Что? – переспросила она.

–Умерла. Она умерла. У нее был менингит в пятьдесят четвертом году зимой.

И такое странное и страшное выражение приобрело её лицо, что Марина не знала, как спросить, была ли она родной дочерью Степановой или приемной. Повисло молчание.

–Простите, я не знала, – от души покаялась Марина, соображая, не лучше ли ей сейчас откланяться, а потом еще где-то навести справки.

–Вам-то какое дело до нее? Отцу – нет, мамочке его – нет, а вам – есть? – с горечь вымолвила старушка, а потом вдруг заговорила быстро, страстно, путаясь в словах. Голос её то доходил до крика, то понижался до шепота.

Старшая дочь Степановых переболела менингитом, но не поправилась. Она потеряла речь, отнялись ноги, из всего окружающего реагировала только на еду. Врачи констатировали её состояние, и дали инвалидность. Шура растерялась, что делать, как жить, ведь еще близнецы на руках? Сиделку нанять – слишком дорого, а сидеть самой – каждый день душу надрывать. Муж не воспринимал это существо, как дочь. Он помнил живого веселого ребенка, бойко говорившего и бегавшего с папой в догоняшки. А эта сидела неподвижно, в мутных глазах – никакого выражения, только мычит, да еду глотает. Он сам собрал все справки, и заявил, что девочку надо сдать в Дом инвалидов.

–Там за ней будет уход, чужим легче на такое смотреть. А ты все силы тратишь на нее, а двойняшки – сбоку припека. Им тоже мать нужна, семья нормальная.

Шура плакала, но все больше смирялась. А тут еще Володя списался с родителями и затеял переезд в Ташкент. Лену сдали перед самым отъездом. Ни единой живой душе Шура не созналась, а матери написала, что девочка умерла вскоре после переезда. Жизнь налаживалась, близняшки радовали материнское сердце, горе переходило в тихую тоску. Каждую осень Александра посылала на адрес Дома инвалидов для оставленной дочери яблоки из сада. На третий год ей ответили, что Степанова Елена умерла.

Обрушив на Марину свое признание, похожее на исповедь, Степанова обмякла, как спущенный шарик, и стала совершенно спокойной, даже руки замерли на коленях. Так же спокойно она отреагировала на слова Марины:

–А мы надеялись, что ваша девочка – потерянная Сушкова.

–Правильно надеялись, – у Марины сердце упало. – Мама бы не выдала ребенка, она любила её, дружила с Еленой Ивановной. Попросила и внучку в честь нее назвать. Да только не пришла малышка к нам, наверное, сбилась с дороги, заблудилась в лесу. Мама сама ходила её искать с фонарем. Да, мама у нас добрая была… Она жила по совести… Мама говорила: «С неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься». Мама, прости меня!.. А почему вы её ищете, на что надеетесь?

Марина почему-то решила сказать ей:

–Елена Ивановна ей в тот день крест фамильный надела, а недавно его видели.

–В нашем городе? – Марина кивнула, – Вот что значит крест. Он её и сохранил. А я свою не покрестила, Володя не разрешил, такой идейный был, вот и не уберегла. А вы ищите, помоги вам Бог!

«Ищите! Знать бы – как. Значит так, остались все, кто был на четвертом месте, кроме Испаловой, Леонгард и Фишер. Тринадцать человек – и ни одной зацепки!» Марина в который раз рассматривала копию рукописного списка. В нем содержалась нечто большее, чем в печатном тексте. Марина припомнила «Время» Макаревича: «Помнит бумага перо, а перо помнит тепло руки». Ей захотелось попробовать написать что-нибудь таким же замысловатым почерком. Она взяла чистый лист и, копируя буквы, несколько раз написала:

Сушкова Елена Александровна

«А как можно было бы подправить фамилию в метрике? Исправить, допустим, «ш» на «м» или на «ли». Что получится?»

Сумкова, Суликова

«Не очень звучно, но вполне реально. А еще как? «С» очень легко преобразуется в «Ж» или «К». Она старательно вывела:

Жумкова, Жуликова. Кушкова, Кумкова, Куликова

«Ух, ты! Две фамилии уж точно не редкие», – Марина в школе училась с Геной Куликовым. – «Нет, это публиковать не надо, а то Жуликовы и Куликовы нас засыплют письмами и звонками. Но можно же по-другому проверить».

Марина поискала список всех жителей Шабалихи, но его не было, был только список ближайших соседей – всего десяток фамилий. Она вывела его на экран и присвистнула. «Ну и ну! Прямо как по заказу». После Иванниковых шли Куликовы: Александр Иннокентьевич и Фарида Ринатовна. Жили они, судя по адресу, рядом с клубом. «Это же ветеринар и его жена, завклубом. Что там Раиса Никитична говорила? «Красивая татарочка, хорошие люди, детей не было». Не было детей! А лет им сколько? Ему – 28, ей 26. Значит, бездетные, это – раз. Детей любили, это – два. Дружили с Сушковыми, это – три. А еще была родня в Новосибирске, это – четыре. К тому же, ветеринар, наверное, свободно мог взять лошадь и отвезти жену на станцию. Закутать её в этот, как его, тулуп, а под ним девочку двухлетнюю спрятать. А в городе её оставили у родни до своего переезда, который вскоре произошел, это – пять. Вот и дочка! Главное, отчество совпало, а фамилия легко исправляется. Стоп! А как же сведения о родителях? Их так просто не исправить. Все-таки он ветеринар, а не профессиональный жулик».

Марина оставила ноутбук и снова взялась за ручку. И очень легко исправила имена.

Александр Ильич – Александр Иннокентьевич

Галина Игнатовна – Фарида Ринатовна

Результат её поразил. Вот она – третья возможность. Осталось найти Куликовых. И если у них окажется дочь, Куликова Елена Александровна, 1951 года рождения, то это – она! Марина кинулась звонить Евгению. Он отозвался после восьмого звонка каким-то хрипловатым сердитым голосом:

–Слушаю.

–Добрый вечер! Это Марина.

–Марина? Какой вечер? Вы на часы посмотрите – скоро утро!

Марина взглянула на часы – полтретьего. Ничего себе, задумалась, называется. Ну да, у нас в Москве-то всего полдвенадцатого, еще метро открыто.

–Марина, вы же не зря позвонили? – уже другим, «проснувшимся» голосом спросил Евгений. – Есть новая версия?

–Есть, но не скажу. Хочу сначала в базе кое-кого поискать.

–Марина! Я бы хоть сейчас пошел, но до шести нас не пустят в здание. Так не скажете?

–Нет.

–Тогда ложитесь спать, а я Вас в шесть подниму, теперь моя очередь.

Марина не уснула сразу. А еще раз позвонила Андрею. Он удивился, ведь она уже успела пожаловаться на полный провал всех планов. И он уже успел её утешить. Услышав про новую идею, Андрей не стал допытываться, а попросил только разобраться с ней быстрее и не расстраиваться, если ничего не выйдет.

–Зато скоро дома будешь. Я ужасно соскучился. А Сушкову можно и здесь искать. Закинем информацию в Инет и подождем, может, кто клюнет.

Утром Евгений не разбудил Марину в шесть, она встала сама, правда, по московскому времени. Умылась, сделала зарядку в укороченном варианте, и помчалась в офис.

–Что это значит? – набросилась она на Евгения, едва успев поздороваться. – Вы меня не разбудили!

–Марина, хотите кофе? Вот шоколадка, садитесь, угощайтесь. Я подумал, зачем Вам чей-то адрес в шесть утра? Все равно до десяти врываться к кому-то, даже с новостью о богатых родственниках – неприлично.

–Это я и без Вас знаю, – огрызнулась Марина, прихлебывая довольно хороший кофе.

–Если новость хорошая, сразу поедем разговаривать, если плохая, то лучше перед ней выспаться.

–Согласна, но теперь-то можно мне в базу заглянуть?

–Пожалуйста, все готово.

Всего пять минут понадобилось Марине, чтобы найти Фариду Ринатовну Куликову. По тому же адресу проживала и Елена Александровна Иванова, 1951 года рождения.

«Действительно, – заулыбалась Марина, – Что бы я делала с этим адресом, кругами по конторе бегала?»

Она достала свой листочек и изложила Евгению новую версию, но он отнесся настороженно.

–Не факт, что прописанная Иванова – их дочь. Однако можно выяснить, меняла ли она фамилию. Он стал куда-то звонить, и пока Марина ходила завтракать, все узнал.

–Да, представьте, это Елена Александровна Куликова, 1951 года рождения, место рождения – город Новосибирск. Данные о родителях совпали. Поздравлять пока не буду, но восхищен. Но я все-таки продолжу работу в архиве.

* * *

Дом оказался хрущевской пятиэтажкой, длинной, как подводная лодка. Но во дворе, образованном между ним и соседней такой же «подлодкой» было много зелени, цветники у подъездов, детская площадка с качелями и горками, а для подростков – небольшое футбольное поле с двумя воротами. Целый ряд клумб из покрашенных в голубой цвет старых покрышек загораживал этот оазис зелени от вездесущих машин. Кустики скромных незабудок и ландышей выглядели ухоженными. От гомона детворы звенело в ушах. В прохладной тени на лавочках, сколоченных дворовой общественностью из подручных материалов, восседали старушки-пенсионерки. Они сразу обратили на Марину бдительные взоры, но её это даже умилило: молодцы, всех знают, все видят. Радостное предвкушение победы не покидало её с той минуты, как у Куликовых обнаружилась дочь, Елена Александровна, 1951 года рождения. Железная дверь подъезда оказалось открытой, и в этом Марина уловила некое предзнаменование, намек на раскрытую тайну. Она вихрем взлетела на третий этаж и нажала самую заурядную кнопку на самой обычной двери.

–Ой, а мне показалось, дочь вернулась, – сказала открывшая дверь маленькая сухонькая старушка с тощими наполовину седыми косами на голове. Голос у нее оказался неожиданно высоким, почти детским. – Что-то я Вас не узнаю, а вы к кому? – Она напряженно рассматривала Марину большими карими глазами за стеклами дальнозорких очков.

– Здравствуйте! Вы – Фарида Ринатовна Куликова? А я – Марина Белова, вот мое корреспондентское удостоверение. Можно с Вами побеседовать?

– А, так вы хотите написать про наш домком? Но мы не так уж много и сделали. Вот когда подъезды отремонтируем, приходите, снимайте, – Фарида Ринатовна, несмотря на почтенный возраст, явно была в гуще общественной жизни двора. – Вам бы лучше с Валентиной Ивановной поговорить, это она – у нас главная, а я только помогаю дворовые праздники проводить.

   -Нет, я веду журналистское расследование одной истории, которая произошла 50 лет назад. Это касается Вашей дочери Елены.

Старушка вдруг побледнела, покачнулась, но не упала, а быстро зашептала:

–Тише, тише! Зайдите в квартиру, поговорим.

Она увлекла Марину в крошечную кухню и усадила на табурет. А сама поскорей схватила с подоконника начатую пачку таблеток, вынула одну и положила в рот. «Валидол», – сообразила Марина, не решаясь продолжать разговор, пока собеседница в таком состоянии. Желтый цвет лица постепенно сменялся нормальным, но тут же щеки её пошли красными пятнами, и Фарида Ринатовна закричала:

–Как вы смеете ходить и пугать меня, да еще на лестнице, чтобы все соседи услышали! Я уже заплатила! У меня сейчас нет денег, а если бы были, то не дала бы! Так и скажите Дашке. Нечего ко мне подсылать! Что, у самой уже от водки ноги отнялись?

–Какая Дашка? Вы о чем говорите? Простите, но я ничего не понимаю, – Марина старалась говорить как можно спокойнее и не делать резких движений, как если бы перед ней вдруг оказалась сторожевая собака. – Если хотите, я уйду…

–Нет! – почти взвизгнула старушка и даже руку протянула, вроде бы порываясь схватить Марину, но та сидела неподвижно, и Фарида Ринатовна сбавила обороты. – Как это не от Дашки? Откуда же вы узнали?..

–Пятьдесят лет назад, – Марина принялась рассказывать обстоятельно и даже монотонно, как учительница отстающему ученику, – 5 октября 1952 года в деревне Шабалихе во время ареста семьи Сушковых потерялась маленькая девочка. Сейчас её хотят найти дальние родственники, они обратились за помощью в наш журнал. Вы же прочитали мое удостоверение? Мы ездили в Шабалиху в поисках Елены Сушковой и расспрашивали жителей. Оказалось, что до вашего отъезда в конце 1952 года у вас не было детей. А теперь есть – Елена Александровна, 1951 года рождения. Значит, она – ваша приемная дочь, и вовсе не Куликова, а Сушкова.

Старушка слушала Марину, – и лицо её снова приобретало нормальный цвет, но уж очень изумленный вид: глаза её округлились, брови поползли вверх, а рот приоткрылся.

–Как это Сушкова?! При чем здесь Сушковы?! Я, конечно, помню, как их арестовали, а девочка потерялась и погибла в лесу. Вот ведь ужас! Как будто мало людям одного горя! Но мы-то свою Леночку еще раньше выбрали и все документы оформили, только ждали, когда можно будет уехать, чтобы совсем никто не знал про удочерение. А как только Саше дали место на ипподроме и разрешение на переезд, сразу её забрали. Так что никто ничего не знал, кроме Сашиной тети. И все хорошо было, пока нас не разыскала Дашка…

Это была бывшая нянечка из Дома малютки. Она все больше спивалась, а денег не хватало. Случайно встретила Куликовых на улице и узнала. Проследила до квартиры, а потом явилась требовать денег, грозя все рассказать ребенку. Первый раз Фарида Ринатовна испугалась и отдала ей всю свою зарплату, а мужу сказала, что выкрали кошелек.

–Леночке было всего 7 лет, представляете, какой это был бы для нее удар?

Потом шантажистка пропала года на три, и Фарида Ринатовна думала, что насовсем.

–Вдруг она снова явилась, при Саше, и опять за свое. А он спокойно так спрашивает, какие у Вас, гражданка, есть доказательства. Тут она сдуру трудовую книжку достала, что в Доме малютки работала. Он посмотрел, усмехнулся и говорит: «Убирайтесь-ка, гражданка Титкова Дарья Борисовна, милиция Вас теперь сама найдет. Тайну удочерения раскрывать – такая статья есть, не слыхали?» А потом все же сорвался и крикнул: «Вон!» – а лицо стало такое страшное, черное. Дашку – как ветром сдуло, а Сашу «скорая» с первым инфарктом увезла. Уже и Саши 12 лет как нет, и Лена – взрослая, скоро бабушкой станет, а мне в кошмарах все эта Дашка является…

Старушка совершенно успокоилась на счет Марины и теперь чувствовала себя виноватой.

–Простите, что я на Вас накричала! Может, чаю выпьете? – Марина отрицательно покачала головой. – Я правильно поняла, Сушкова Лена не погибла? – Марина пожала плечами. – Ах, точно не известно… Ну, да, все равно, надо искать. Я, может, что вспомню про Шабалиху, прямо не знаю, чем Вам и помочь. Хорошие были люди, Саша и Галя Сушковы. Саша – видный мужчина, высокий, плечистый, немного сдержанный. А Галя – просто красавица, кареглазая, волосы роскошные, свои локоны до плеч, завивать не надо. А какая веселая, как пела! Сама сиротой была, но никогда не унывала, не жаловалась. В одном платьишке весь институт проходила и сюда приехала. Вместе мы ездили ей первый костюм покупать. Как бы мне хотелось, чтобы вы Лену разыскали, рассказали, кто её родители.

Из Марины словно вынули запал. «Полный облом!» – с горечью подумала она, но одна маленькая мыслишка заставила её встрепенуться.

– Фарида Ринатовна, я бы хотела взглянуть, как выглядит свидетельство о рождении усыновленного ребенка. Если, конечно, это Вас не затруднит.

–Нет, нисколько, – она очень быстро принесла документ. – Вот, смотрите, ничем не отличается.

Марина взглянула и убедилась, что ни исправлений, ни подчисток в нем нет и в помине. «Почерк совсем другой, такую букву «К» из «С» не сделать. И все остальные исправления – тоже». Она вернула бумагу старушке, которая тем временем честно пыталась что-то выудить из глубин памяти.

–Знаете, мы с Сашей почти семь лет в Шабалихе прожили. Люди там были удивительно хорошие: добрые, работящие, честные. Никто никогда двери не запирал. Если надолго уходили, палочку вставляли. Никто ни с кем не скандалил. Самые ужасные хулиганы, знаете, что вытворяли? Цветы для девушек в чужом палисаднике рвали. Вы мне скажите, кого еще не проверили? (Марина наизусть выдала список в алфавитном порядке.) Вспомнила! Вот кто точно не мог взять чужого ребенка – это Пафнутий Половков. Такой жадный был, злой. Соседку прямо изводил, что её куры приходят в нему во двор еду клевать. Однажды взял, поймал соседскую курицу – и у живой все перья выщипал. Еще и похвастаться успел, как он отомстил за потраву. Живодер настоящий! А вечером куры – на насест, и ощипанная курица к нему в стайку пришла. Перепутал, значит. Как все над ним смеялись!

–Спасибо, Фарида Ринатовна, значит, исключаем Половкову Наталью. Скажи, только честно, а если бы вы тогда взяли себе Лену Сушкову и вырастили её, как дочь, Вы бы сейчас открыли ей тайну?

–Конечно, да. А чему вы удивляетесь? Есть разница, как ребенок без родителей оказался. Одно дело, узнать, что они погибли, а другие их заменили, а другое, что ты никому не нужный, родной матерью на помойке брошенный валялся…– она всплакнула, но быстро вытерла слезы, и продолжила. – Пусть бы роднились, раз они такие совестливые, что не забыли родню. Если, конечно они не из-за выгоды себе ищут. Нет? Тогда вы не расстраивайтесь, ищите дальше. А я буду теперь ваш журнал читать. Хоть бы Леночка жива оказалась!

«Хоть бы Леночка жива оказалась… Хоть бы Леночка жива оказалась…» – уныло повторяла Марина засевшую в голове фразу, неторопливо шагая по лестнице с третьего этажа на второй и глядя под ноги. «Хоть бы я её найти догадалась», – невольно подумала она в том же размере, двигаясь уже побыстрее. «Отработанные версии – долой. И скорее приехать бы домой». Улыбнулась этим примитивным стишкам, подняла голову, расправила плечи и быстрым шагом вышла из подъезда.

* * *

Максим давно мечтал пойти в отпуск и съездить на рыбалку. Уже много лет что-нибудь мешало осуществлению мечты: то отпуск не давали, то квартиру с тещей разменивали, а потом ремонтировали. В этот раз внезапно отпал друг и наставник Юрик, опытный рыболов и дизайнер интерьеров.

–Извини, Макс, – позвонил он в пятницу, – мне крупный заказ привалил. Грех не срубить капусту, если поспела. Считай, недели три меня нет для личной жизни. Но ты не грузись, еще не вечер. А если хочешь, один поезжай. Место я тебе нарисую. Отвечаю, щуки там ходят здоровые, как бревна, а коряг нет, дно чистое. Но клюнет или нет – не гарантирую. Лучше бы ловить в прохладной воде, но попробуй.

Сначала Максим ужасно расстроился: уже и жена сдалась, отпустила, и теща как-то пережила, и вода после двух дней непогоды немного остыла, а главное, снасть купил приличную. «Снаряга – первое дело», – поучал Юрик. Он же посоветовал, что брать, какой спиннинг, какой воблер. «Воблер» – само слово звучало так заманчиво, а уж вид у этой искусственной рыбки с тройными крючками был такой, хоть на новогоднюю елку вешай. Потом он решил: «Эх, была ни была, поеду! Чем я рискую? Пустой приеду – так я же новичок, какой с меня спрос. А вдруг повезет»…

Так Максим и оказался в понедельник ранним утром на берегу Инюшки километрах в двадцати от города. Нужное место он по схеме не нашел. То ли сам прозевал сверток, то ли Юра неточно нарисовал. Ехал, пока впереди на бугре не показались домики. Дальше ехать не стоило, там очередная станция электрички, дачные общества, а Максу хотелось тишины и спокойствия. Пришлось вернуться и немного поплутать по жутким (после вчерашнего дождя) проселкам, пока не нашел удобный подход к воде, чтобы кусты не мешали забрасывать блесну.

От волнения два раза возвращался к машине: то сумку решил оставить, то вспомнил, что забыл запереть. Заодно уж включил сигнализацию, а то вдруг и в этих кустах какой-нибудь козел найдется. Пусть никакие мысли не мешают отдаться древнейшему мужскому делу: добыче рыбы. В тихом прохладном воздухе просвистела и упала в воду блесна. «Не запуталась леска, не зря тренировался!» – Максим гордо выпрямился, глянул по сторонам, но зрителей не было. Покрутил катушку, леска резала водную гладь, изредка мелькал, переливаясь, красавец-воблер. Вот это жизнь! Сердце то билось, то почти замирало в предвкушении удачи. Ясно представлялась огромная сонная щука в толще воды. Вот сейчас она заметит приманку, вот сейчас заглотит, будет рывок…

И рывок не заставил себя ждать! Метрах в десяти от берега крючок зацепился за подводную корягу. Максиму хватило ума признать это сразу, не порвать леску. Что делать? Ясно, что – лезть в воду, спасать воблер, может еще и корягу долбанную убрать, чтобы уж больше не мешала. Тогда еще не все потеряно, рыбалка не отменяется. Максим, не желая пачкать снасть, аккуратно пристроил спиннинг за развилкой сухого дерева, потом, поеживаясь от утренней свежести, разделся и бодро шагнул в воду. Осторожно перебирая леску, он дошел до того места, где она уходила в воду вертикально. Глубина здесь была всего по грудь, но сверху ничего не было видно. Слегка подергал леску – невидимая коряга чуть подавалась. «Кажется, не сильно большая, подниму и отцеплю спокойно», – Максим, зажмурясь, наклонился, вытянул руки вперед, ухватил что-то мягкое («Тина какая-то или трухлявое бревно») и потянул вверх. Что-то треснуло, хрустнуло и массивное нечто сдвинулось и пошло на него. Максим попятился, не разжимая рук, голова его вышла из воды. Он открыл глаза – и увидел… Прямо перед собой он увидел сверкающий воблер, зацепившийся крючками за одежду на спине утопленника. Только мгновение он видел темный мокрый затылок и бугор спины.

–А-а-а! Мамочка! – заорал он отчаянно и бросился бежать, разбрызгивая воду, поскользнулся на илистом берегу, упал, вскочил… Только увидев родную оранжевую машину, пришел в себя. «Угораздило же меня труп выловить!» – он покрутил головой. Выматерился вслух, вроде полегчало. Составил план действий: вернуться за одеждой, взять ключи, открыть машину, вызвать милицию по сотовому. «А в воду – ни ногой!»

* * *

Марину не удивил звонок следователя прокуратуры. Она только уточнила, куда идти, оказалось, всего три остановки. Пошла пешком, по дороге вспоминая детали происшествия, чтобы не «бекать-мекать», как в тот раз. Пересекая по диагонали сквер с фонтаном, она в который раз удивилась контрастам сибирской погоды. На лавочках не было свободных мест. Спасаясь от жары, в парк устремились пенсионеры, мамаши с детьми, молодежь. Эти, совсем по-американски, сидели и лежали на травке.

Геннадий Васильевич Кузнецов был примерно возраста её папы, среднего роста, довольно обычного вида. Никакой особой пронзительности во взоре, никакого многозначительного молчания с трубкой в зубах. Он сразу приступил к делу, но совсем не так, как ожидала Марина.

–Как продвигается журналистское расследование? Я прочел все Ваши статьи в журнале «Кредо».

–Отпадает одна версия за другой. Возможно, так никого и не найдем, – ответила Марина и, считая себя в праве, спросила в свою очередь. – А вы нашли Галину Петрушину?

–Да, поэтому я Вас и вызвал. Вы, кажется, хотели посмотреть её фотографии? Вот, можете ознакомиться, – он достал из ящика стола и подал ей толстый альбом в темно-коричневых дерматиновых корочках.

–А не могу я поговорить с ней самой? Вы её арестовали?

–Нет, не арестовали, но поговорить с ней нельзя. Она убита.

«Второй труп!» – вспыхнуло в мозгу у Марины.

–Как убита, когда?

–Накануне вашего посещения, в субботу. Её нашли в реке спустя двое суток. Один горе-рыболов, случайно. Коллеги по работе пришли подавать заявление о пропаже, их и свозили на опознание. Они все трое её признали по одежде, волосам. До лица уже раки добрались…

Марина почувствовала дурноту.

–Вот, выпейте водички, – поспешно предложил Кузнецов, видя, что Марина побледнела и, как рыба на берегу, открывает и закрывает рот. Она жадно схватила стакан, а следователь продолжал:

–Я пригласил вас, Марина Николаевна, главным образом потому, что именно после Ваших публикаций о розыске пропавшей девочки убиты двое бывших жителей деревни Шабалиха: Борис Шугай и Галина Петрушина. Причем, они оба – из одного класса, даже на фотографии, которую вы передали следствию, они стоят рядом.

–Но вы же меня не подозреваете?

–Нет, в первый раз Вас еще не было в Новосибирске.

–Только поэтому? А какая у меня, по вашему, могла бы быть причина?

–Да – любая. Например, деньги. Кто-то платит, что бы вы признали наследницей другого человека.

–Не выйдет! Экспертиза ДНК вскроет обман.

–Ну, пока еще вскроет, а в Англию на халяву можно скататься. Или наоборот, английские родственники хотят помешать мистеру Сушкову разбазаривать деньги на каких-то еще наследников.

Эту версию Марина тоже опровергла.

–Вы просто не знаете завещание Василия Сушкова. Оно составлено так, что родственники из кожи вылезут, лишь бы найти наследницу, иначе часть капитала уйдет из семейного дела.

–Что же он родных детей обидел?

–Да нет, там всем хватит: и детям, и внукам.

–НовВы же, Марина Николаевна, нигде не упомянули про экспертизу. Преступник может и не догадываться о ней.

–Но Галя Петрушина не могла быть наследницей, она позже переехала в Шабалиху.

–Да, но она что-то знала или у нее были какие-то свидетельства, не известные ей самой. Поэтому убийца Гали, что-то искал ночью в её доме, где его и застала соседка.

–Да, как там Семеновна, очнулась? Вид у нее был… – Марина поежилась.

–Очнулась, но не знает, кто её ударил по голове, не видела. Я не могу сказать на сто процентов, но связь с вашими поисками очень может быть. Поэтому, пожалуйста, посмотрите внимательно и назовите мне всех, кого узнаете на этих фотографиях. Скажете, когда будете готовы, я включу диктофон.

Марина раскрыла альбом. Фотографии были наклеены на листы, нигде ни единой подписи. То, что Гали нет в живых, как-то обязывало Марину отнестись к ним внимательнее. Она медленно листала эпизоды чужой жизни. Младенец с родителями, младенец голый на животике, девочка с мишкой, детсадовские группы, школьные классы, – это еще до Шабалихи. Вот появились знакомые лица, это пятый класс, дальше – с шестого по десятый – серия снимков, которые Мариной уже смотрела у Татьяны Аркадьевны. «Смотрела, да не увидела». Из года в год неизменно одно: в первом ряду сидят рядом Роза и Лара. В старших классах за их спинами пристраивается некрасивая Галя Петрушина. В десятом возле нее, как раз за спиной Лары, оказывается долговязый Боря Шугай.

С выпускного вечера – только плохие любительские снимки. Но среди них – отдельное фото этой четверки. Марина сразу поделилась со следователем своим открытием: эти четверо, похоже, были друзьями. Рассказала, что Роза живет в Омске, а её дочь Анна – в Академгородке. Рассказала про Свету и Лиду Рудых и оставшуюся в Шабалихе Галю Испалову. Называть остальных не было смысла, ведь подписанные на обороте имена и фамилии уже были на копии.

Несколько фотографий были с места учебы Гали – незнакомые девушки у двери с вывеской «Техникум», они же – в какой-то аудитории, на пикнике. Вот Боря, очень возмужавший, в спортивном костюме стоит в ряду таких же атлетов. А вот снова Роза, Лара и Галя сидят за столом в какой-то компании. Кажется, это комната в общежитии, стол придвинут ко кровати, над которой на стене висит гитара. Девушки повзрослели. Очень изменилась Лара, стала ярко краситься, похорошела. Галя тоже накрашена, но это ей не помогло. Сходство с обиженной мышью только усилилось. Роза красива, как и раньше.

Вот опять компания, снято зимой на прогулке в солнечный день. В центре – Галя с Ларой и Роза с каким-то парнем, обнявшим её за плечи. Парочка не смотрит в объектив, они смотрят друг на друга и улыбаются, просто сияют. Они явно влюблены. «Очень красивая пара. Этот парень похож на какого-то артиста. Вспомнила! Да это же Сергей Валерьевич Дворжецкий! Вот оно что: он и есть та «кошка», которая пробежала между подругами! Что ж поделаешь, бывает». Марина назвала узнанных персонажей и уточнила, что это – муж Ларисы Владимировны. На следующей странице была пара фотографий со свадьбы Дворжецких. Марина узнала жениха и невесту, Татьяну Аркадьевну с мужем, которого видела на фото, и Галю, скромно стоящую с краю. Розы, понятно, не было. Свидетельницей была незнакомая Марине девица в мини почти по пояс.

Дальше шли похороны, видимо, – Галиных родителей и еще каких-то родственников. Снимки вбиблиотеке женским коллективом, кажется, для доски почета. С возрастом Галя снималась все реже. Раз – в квартире рядом с Ларой, за праздничным столом, да еще раз – на природе, наверное, на даче. Последний снимок был с юбилея, Галя отмечала его на работе в кругу коллег, тоже немолодых женщин. Она стояла в белой блузке с букетом цветов и большой самодельной открыткой с надписью «Дважды 25 лет». Марина закрыла альбом. Вот и вся жизнь одинокой женщины. Ни ребенка, ни котенка. Но ведь не преступница, училась, работала, дружила, сажала цветы, читала книги, выручала коллег. Кому же она помешала?

Видимо, последнее она сказала это вслух. Геннадий Васильевич ответил:

–Найдем, кому. Может, и с Вашей помощью. Вот мои телефоны: служебный и домашний. Как что-то новое обнаружите или вспомните, даже не существенное, сразу звоните. Если меня нет дома, можете передать жене, она уже привыкла.

–А сотовый?

–Увы, пока обещают, а мне самому не по карману.

* * *

Марина вернулась в офис.

–Как прошла беседа, удалось что-то выяснить? – спросил Евгений.

Он явно куда-то торопился и, похоже, его в данный момент не очень интересовал результат беседы Марины со следователем.

–Вы куда-то собираетесь? – вопросом на вопрос ответила Марина, чтобы ничего не рассказывать.

Евгений оживился:

–Собираюсь заехать к Анне Викторовне. Я обещал ей помочь упаковывать вещи, попутно хочу посмотреть другие фотографии её семьи. Они ведь могут нам пригодиться?

Марина уже была в курсе все от того же Евгения о составе семьи Анны Викторовны: у нее было два брата младше её, которые родились в Омске, и не то, что в Шабалихе, даже в Новосибирске не бывали.

–Конечно, надо съездить, – поддержала его Марина.

Ей хотелось подумать одной. Не давала покоя та фотография. Что угодно Марина могла поставить на то, что Роза и Сергей на том снимке не случайно обнимались, не просто дурачились перед объективом в своей веселой компании. Они любили друг друга! Где-то есть адрес соседки по общежитию Розы Леонгард, добытый Евгением и занесенный в базу. Вот он, Людмила Ивановна Коростелева, есть адрес и телефон. Надо позвонить и съездить, пока нет Евгения.

Людмила Ивановна, Люся, с порога запричитала:

–Ой, не прибрано у меня, вечером смену сдала, два дня работала. В киоске работаю, два дня работаю, два отдыхаю.

–В киоске? Так вы же институт закончили.

–Что с того, что закончила? Работала в научно-исследовательском институте, зарплату платить перестали, вот и пошла в киоск. А что? Деньги регулярно, семью содержать хватает. Да вы проходите, я сейчас чай сделаю. Я, честно говоря, не поняла, по какому вопросу вы ко мне?

–Мы проводим журналистское расследование, оно касается Шабалихи. Дело в том, что вы пять лет жили в общежитии с Розой Леонгард, она родом из той самой Шабалихи. Нам известно от её дочери Анны, что вы до сих пор переписываетесь с Розой Георгиевной.

–Да, переписываемся. Вот, видите, какой красивый халатик, Роза прислала к именинам. А что вы узнать хотите? Спросили бы у нее самой или у дочери, она здесь живет. Я про эту Шабалиху ничего не знаю.

–А про Ларису Дворжецкую что-нибудь знаете? Приходила она к вам в общежитие? Они, кажется, подруги были с Розой?

–Подруги, но я всегда Розе говорила: змея подколодная эта Ларка. Роза ей курсовые делала, в учебе помогала. Добрая Роза была, порядочная, по себе о людях судила и до сих пор такая осталась. Вот сами смотрите, болела я одно время, витамины, фрукты прописали врачи. А денег где на все это взять? Дачи-огорода у меня нет. Так Роза с Анечкой прислала мне ведро смородины и ведро вишни. Бедная девочка с таким грузом из Омска тащилась. Роза и деньги бы дала, но знала, что обижусь, а это как подарок из своего сада получился.

–А что произошло между Розой и Ларисой?

–Как что? Лариска у Розы парня увела, Сергея Дворжецкого.

–Как увела?

–Подробностей не знаю. Практика закончилась у нас преддипломная, я выкроила две недельки перед майскими праздниками, к родителям поехала. Сама я из Хабаровского края. Уезжала я домой, все у Розы и Сергея хорошо было, а приехала – расстались. Роза молчит, с Сергеем не разговаривает, книги возьмет – и в Шабалиху. Мать у нее умерла в начале весны, но соседка там оставалась. Они с соседкой как родня были, к ней Роза и уезжала. Соседку эту, Нину Матвеевну, Роза потом к себе в Омск забрала, до сих пор живет с ними. А Лариска за Дворжецкого замуж вышла, никто из нашей группы не пошел на эту свадьбу, кто уезжал, а кто не захотел. Сейчас Дворжецкая большим человеком стала. Всегда недолюбливала её, но шоу её «Школа красоты» смотрю по телевизору. Придет к ней замухрышка из замухрышек: ни кожи ни рожи, двух слов связать не может. А потом смотришь, откуда что взялось? Не красавица, но глаз не оторвать и говорит складно. И все они потом и работу находят интересную и личную жизнь устраивают. Про них это все по телевизору показывают. А сама Лариска лет на тридцать выглядит.

–А после свадьбы Роза встречалась с Ларисой или Сергеем? – вернула Люсю к первоначальной теме Марина.

–Вряд ли. Роза по распределению в Омск уехала, на приборостроительный завод, там и осталась. В июне уехала, а осенью замуж вышла за начальника цеха, а летом у них Анечка родилась.

–Как летом? Нет, Анна Викторовна родилась в январе.

–В январе? – округлились глаза у Люси. – Да вы что?! Вы уверены?

–Да, её подруга Таня назвала день рождения.

–Ну, надо же! Я и не знала. Роза мне летом написала, что у нее родилась дочь, я и подумала, что летом. Вот, оказывается, как дело было. Мне-то могла правду сказать? Неужели бы я что-то этим Дворжецким растрепала?

Люся вскочила, обхватила плечи руками и заходила по комнате.

–Ну, надо же! Выходит, Аня – дочь Дворжецкого.

–А вы в этом уверены?

–Конечно, даже ни минутки не сомневаюсь. Такая любовь у них с Розой была! Мы все на них любовались: какая пара красивая.

–Люся, Вы понимаете, что о нашем открытии никому говорить нельзя?

–За кого вы меня принимаете? Нет, уж я-то подруге гадить не буду. – А потом добавила:

–Дивная красавица Анечка, не находите?

Марина ехала к себе в гостиницу. Анна Викторовна и Евгений Сергеевич – кровные родственники! В голове стучала фраза: «грехи отцов падут на детей». Что же делать? Кому из них рассказать правду? Анне? Но имеет ли Марина право раскрыть то, что скрывала от всех её мать?

А Евгений? Перед глазами стояло счастливое и немного глуповатое лицо Евгения сегодня в офисе, когда он говорил об Анечке. Он порвал без сожаления со своей Викой, потому что влюблен в Анну Викторовну. Марина не сомневалась, что это чувство взаимное. «Какая ужасная ситуация! Как жалко их обоих».

* * *

Хорошо, что Аня догадалась, поместить объявления о продаже в Интернет. Цена небольшая, а вещи почти новые. Все складывалось удачно: позавчера приходил мужчина, смотрел мебель. Он покупал сразу угловой диван, шкаф и кухонный гарнитур, обещал завтра отдать деньги и забрать все. Объявление о продаже квартиры еще не вышло, но вчера уже приходила покупательница от агентства. Квартира просторная, ремонт сделан недавно, ей понравилась. Сегодня она заглянула утром со своей подругой за забытыми очками, сказала, муж приедет на днях, точно будут покупать.

Аня разбирала вещи: кое-что можно продать, что-то отдать, а часть придется выбросить. Она твердо решила уехать в Омск, и теперь была спокойна. Мысль, что денег хватит на все, и Дениске не придется бросать университет, её ободряла. Татьяна, как всегда, причитала:

–Зачем тебе уезжать? Живи у нас. У Васятки отдельная комната, поместитесь вдвоем.

–Нет, Таня, это нереально. У тебя своя семья. Во-первых, не хочу стеснять вас, а во-вторых, я сейчас нужна своим. Когда буду приезжать в Новосибирск, то обязательно воспользуюсь твоим предложением. А к Васятке мои цветы поставишь вместе с угловой полкой. Только не заливай фиалки, не лей воду на листья.

–Ты не о том думаешь. Может, у тебя есть возможность остаться. Что у тебя с новым знакомым? С Евгением?

–Ничего, и вряд ли что-то будет, у него есть девушка. Но я рада, что встретила его: я разобралась в себе. Танюша, я поняла, что, я не должна выходить за Вадима, я испортила бы жизнь себе и ему. Он меня никогда не любил, я была «удобной» во всех отношениях. Я подходила под его параметры будущей жены по внешним данным, по характеру, и, главное, по жилплощади.

–Так ты не собираешься мириться с Вадимом?

–А мы не ссорились.

–Вот и он, легок на помине, ну я пошла.

Вадим сел на диван, Аня продолжала разбирать вещи.

–Может, сядешь, поговорим.

–О чем?

–Ты считаешь, нам не о чем говорить?

–Вадим, я все сказала. Но если ты хочешь, то повторю: «Нам надо расстаться».

–Расстаться! И ты так спокойно говоришь об этом. Четыре года мы были вместе. Я строил планы на наше с тобой будущее. Я хоть раз пришел к тебе без подарка? Я выполнял все твои капризы и прихоти. Среди ночи ты могла отправить меня домой. Тебе, видите ли, хочется отдохнуть одной! И я шел. У тебя плохое настроение! Я терпел. Ты хочешь в театр! Я иду с тобой, хотя тебя не волнует, люблю ли я оперу. Ты захотела на концерт, пожалуйста, вот я уже тебе билеты привез. Ты захотела в японский ресторанчик, вот я уже сижу с тобой там. Ты решила продать квартиру! Я согласился. Но ты пошла еще дальше! Ты захотела ни с того, ни с чего расстаться со мной, вернее, выбросить меня на помойку! Оказывается, ты меня не любила, а только использовала!

–Да. А теперь уходи.

–Нет, я еще не все тебе высказал: ты бессовестная и бессердечная! Запомни, ты никогда не будешь счастлива, не найдешь другого такого дурака! Какая же ты дрянь!

Вадим ушел, хлопнув дверью. Аня в оцепенении опустилась на стул. Он никогда не повышал на нее голос, никогда не кричал на нее. Её била мелкая дрожь. Взгляд упал на флакон валерьянки, которую принесла Татьяна. «Сколько там надо пить? Две или три?» – Аня насыпала несколько таблеток на ладонь и пошла на кухню, запить водой. Перед глазами поплыли стены, шкафы, окно. Аня попыталась сесть на табуретку, но упала на пол. Последним усилием воли она дотянулась до телефона, лежащего на краешке стола, нажала кнопку, вызвала номер. «Таня, мне плохо», – заплетающимся языком произнесла Аня в трубку. Последняя мысль была о том, как же Таня сможет открыть дверь без ключа. Глаза закрылись, и стало легко и невесомо.

* * *

Марина неслась на такси в больницу. Ей позвонил Евгений, он был не в себе, кричал в отчаянии в трубку: «Аня отравилась! Марина, она в больнице!»

«Аня узнала обо всем! Но откуда? Кто ей об этом мог рассказать? И зачем сразу травиться – значит, такая любовь?» – вопросы не давали покоя Марине.

В приемном покое сидел, опустив голову на руки, приятель Анны Вадим. Рядом стояла худенькая молодая женщина с встрепанными волосами. Она была в шортах, футболке и накинутом сверху плаще. Евгений ходил кругами по небольшому коридору.

–Что случилось? – Марина подбежала к Евгению.

Евгений и женщина, которая оказалась Аниной подругой, наперебой стали рассказывать Марине о последних событиях. Вадим только ниже опустил голову в ладони.

Татьяна, так звали молодую женщину, ушла к себе, когда к Ане зашел Вадим. О чем они говорили, Татьяна только может догадываться, потому что Аня вскоре позвонила. Она смогла произнести одну какую-то совершенно невнятную фразу, и затем в трубке послышались одни короткие гудки. Татьяна, в чем была, побежала к Ане, благо живут они рядом. Дверь была закрыта, на звонки никто не открывал, и по-прежнему в трубке шли короткие гудки. Таня в отчаянии стучала в железную дверь, когда подошел Евгений. Тот сразу же позвонил в милицию и в «Спас-001». Железную дверь вскрыли. Аня лежала без сознания на полу в кухне. Аню увезли в больницу. Таня вызвала Вадима, но тот не сказал ни слова, как пришел в больницу, так и сидит в одной позе, плачет что ли? Выходил врач. Он показывал флакончик с валерьянкой, и спрашивал, не знают ли они, что в этом флаконе. Врачи хотят знать, чем она отравилась. Но этот самый флакончик принесла Таня, там желтенькие таблетки валерьянки и ничего не может быть другого. Флакончик был начатый, Татьяна сама пила эти таблетки, и если врач не верит, она может прямо сейчас выпить таблетку. Врач таблетку выпить не дал, сказал, что здесь не валерьянка, а какой-то другой препарат. Врачи уже позвонили в милицию, а их просили не уходить.

Марина потеряла дар речи: «Подменили? Не может этого быть!» Она достала карточку, которую ей дал следователь, и вышла на улицу:

–Геннадий Васильевич? Это Марина Белых. Срочно приезжайте в больницу на Пирогова. Кто-то пытался отравить Анну Викторовну Жукову. Мне кажется, это имеет отношение к делу, что вы ведете.

Время ожидания тянулось как кошмарный сон. Таня, не умолкая, пересказывала последние события. Она не скрывала, что в случившемся подозревает Вадима. Вадим, сидел, не меняя позы, и, никак не реагировал. Евгений без конца курил за дверью. Наконец приехал Геннадий Васильевич.

–Марина Николаевна, представьте мне знакомых пострадавшей, – обратился он к Марине.

Среди вопросов, которые он пытался выяснить, главным был, кто имел возможность подменить таблетки. Марина поняла, что врачи уверены в отравлении этим препаратом. Под подозрение попали Вадим и Таня, но Таня сразу вспомнила, что к Ане приходили посторонние люди: мужчина – покупатель мебели, и женщина – покупательница квартиры. Мужчина нашел объявление в Интернете, а женщину прислало агентство недвижимости.

–А какое агентство, не знаете?

–Конечно, знаю. Аня мне все рассказывает: наше, городковское, называется «Наш дом».

–Где можно позвонить?

Таня, Женя и Марина протянули телефоны. Геннадий Васильевич вышел на улицу. Вернувшись, он обратился к Татьяне:

–В агентстве ответили, что никого не присылали. Вы видели эту женщину?

–Нет, просто вчера Аня радостная сказала, что уже приходила покупательница. А потом та еще раз приходила, очки забыла.

–Когда?

–Кажется, сегодня, с утра.

–Вы были при этом.

–Нет, я позже заходила.

–А руку она когда порезала?

–Сказала, что утром упала в обморок и порезалась о стекло. Уж я ей сто раз говорила, чтобы не забывала поесть. С этими заботами все нервы истрепала и до обмороков дошла.

Марина, между тем размышляла: «Нет, кажется, это не Вадим».

Она отозвала Геннадия Васильевича в сторонку.

–Помните, я вам говорила про четверку друзей: Боря, Галя, Роза, Лара? Анна Викторовна – дочь Розы. Не кажется ли вам, что сейчас в опасности Лара Дворжецкая?

–Вы правы, на нее вчера покушались.

–Как?

Геннадий Васильевич начал рассказывать, но тут вышел врач…

* * *

Марина несколько раз порывалась позвонить мужу, но отбрасывала трубку. Слезы сами лились из глаз, рыданий не было, только тихие слезы. «Бедная Анечка, такая молодая, красивая. Кто же мог её отравить? И, главное, зачем?» Подруга говорила, что в последние дни Анина квартира была, что проходной двор: смотрели вещи, квартиру, бытовую технику. Кто угодно мог подменить ей таблетки. Марина даже не знала, что у Ани были проблемы в семье, оказывается, на её отец попал в аварию, и Аня собирала деньги на операцию. Не была ли авария подстроена и как это связано со смертью Анечки? Нет, её отец постоянно жил в Омске. Вспомнились слова Пети: «Новая статья в журнале – новый труп». Зачем, зачем Марина ввязалась в это дело? Зазвонил телефон. Андрей, беспокоится, что уже поздний вечер, а Марина не позвонила:

–Ты что, плачешь?

–Аню Жукову отравили. Она умерла. Я недавно приехала из больницы. А на Дворжецкую совершено покушение, следователь сказал. Она гуляла в парке с собакой, и на нее напали. Помешали случайные прохожие, а то бы убили и её.

–Мариша, милая, успокойся. Надо бросать это дело. Ты разворошила здесь какое-то осиное гнездо. Пусть милиция занимается этим. Я очень беспокоюсь за тебя, если б ты знала, как я тут места себе не нахожу. Мариша, уезжай оттуда, я тебя прошу, бросай все дела, и завтра же первым самолетом домой. Ладно?

–Да, ты прав, я уеду завтра.

–Позвони, каким рейсом полетишь, я встречу. И никаких дел, слышишь, никаких! Береги себя. А сейчас умойся, выпей чего-нибудь успокоительного и ложись. Ну, все, целую крепко-крепко. Я ночь спать не буду, пока ты не приедешь.

–Нет уж, ты поспи, пожалуйста. Как я соскучилась по тебе! Неужели мы завтра будем вместе?

–Конечно, моя милая, а теперь спи. Сладких тебе снов. Еще раз целую, миллион раз целую.

Марина сушила волосы после душа. Спать не хотелось. Она перебирала в памяти события последнего вечера. Следователь приехал в больницу удивительно быстро. Можно подумать, он сидел одетый и ждал звонка от Марины. Не зря она тогда, в кабинете, когда рассматривала альбом Гали, обратила внимание на эту четверку: Лара, Роза, Галя и Борис. Дружба их продолжалась после окончания школы. А потом, как сказала Татьяна Аркадьевна, «их развела жизнь». А так ли уж далеко развела, если после стольких лет убиты Борис и Галя, на Лару совершено покушение, отравили дочь Розы Аню. И каким боком задели их всех поиски Елены Сушковой?

Снова телефон. Евгений. Уже два часа ночи, что еще могло произойти, чтобы звонить в такое время? Вечером в больнице, когда врач объявил, что Анна Викторовна скончалась, Евгений молча, не попрощавшись, вышел и уехал. Перед глазами Марины до сих пор стояло его бледное лицо. «Не сотворил бы что с собой», – мелькнуло в голове, пока Марина брала трубку.

–Марина, я разбудил Вас? Это очень важно, не могли бы вы спуститься вниз. Я в машине у входа в гостиницу.

Марина стремглав выскочила на улицу. Вот и машина Евгения.

–Я сейчас разговаривал с Анной.

–Как!?

–Нет, я не сошел с ума. Она жива! Следователь решил, что её надо спрятать.

–Зачем?!

–Чтобы поймать убийцу.

–Ну и методы у него, я вам скажу!

–Пусть делает, что хочет, главное, она жива и даже ходит. Аня взяла у спящей медсестры сотовый и позвонила мне, чтобы я не переживал. Она разрешила рассказать только вам. Она знает, что мы будем молчать. Марина! Она меня любит! Боже мой, вечером я жить не хотел! А сейчас, какое счастье!

Счастье? Марина сразу вспомнила, что никакого счастья у Евгения с Анной быть не может. И рассказать им об этом должна она. Но как же это сделать после всего, что произошло? Она не смогла, и решила оставить письмо.

Марина в который раз пыталась как-то по деликатней изложить ту, старую историю на бумаге. Завтра она уедет, а записку оставит Евгению. Андрей прав, пусть милиция делает свою работу. Больше ничего здесь не держит Марину, место на завтра забронировано. Тревожила неясная мысль, что-то она упустила в связи с последними событиями, что-то недоделала. Но что? Марина не помнила, когда заснула.

А день будет теплым, отметила она, раздергивая плотные шторы. «Зайти в кассу, оформить билет, к тете Кате, в офис, в магазин сувениров, взять какую-нибудь местную экзотику и в аэропорт, домой к Андрею», – спланировала Марина. В кассу успею, лучше сначала к тете Кате, пока не ушла куда-нибудь.

С чайным сервизом в руках, подарком Соне к предстоящему дню рождения, Марина свернула на улицу Московскую. На весь квартал из восьми частных домов: по четыре с каждой стороны,– раздавалась громкая перебранка. Один голос был знакомый, другой – нет. «С кем это тетя Катя ругается?» – удивилась Марина. – «Соседки у нее совсем не скандальные, это кто-то чужой». Она не могла разобрать ни слова, так как соседская собака, помесная овчарка Рекс, высунув голову из-за забора, принималась лаять каждый раз, как тети Катина противница открывала рот. Подойдя ближе, Марина смогла оценить диалог.

–Ты что же так ругаешься прямо перед домом! – возмущалась тетя Катя. – У меня внук говорить учится. Что если он все это запомнит?

–А я – чо, рази я чо сказала? – удивлялась невидимая Марине собеседница. – Ну, извиняйте. Я токо говорю, тетрадку участковому принесла, а этой стерве…(пошли такие цветистые определения, что если Мишутка и впрямь что-нибудь такое выговорит, у Сони молоко пропадет)… ни в жисть не отдам. Ишь, чо выдумала …, деньги мне сулила. Может она, …, маво Бореньку и отравила. А какой мужик был – тихий, спокойный, сроду не бил, ни пьяный, ни трезвый, из дому ничо не таскал. Как два голубка мы с им жили: на базаре подработаем или тару соберем, посидим за бутылочкой…

Марина тем временем подошла вплотную в калитке и из-за плеча тети Кати во все глаза уставилась на невысокую подвыпившую бабенку с лицом красно-кирпичного цвета, одетую в натуральные обноски, примерно такие, какие выбрасывают даже из «Сэконд-хэндов».

«Надо же, как похоже её Петя изобразил! Не зря в театральном кружке занимался. Это, конечно же, Варька Червова, сожительница Шугая». Катя упорно пыталась спровадить нежданную посетительницу.

–Нет его дома, он на службе. Иди в отделение, здесь недалеко, там все рассказывай, а мне зачем твои истории слушать? Да еще и с такими матами!

–А я – чо? Я же ничо не сказала! – искренне изумилась Варька. Марина заметила тетрадь у нее в руках.

–Здравствуйте! – подчеркнуто вежливо обратилась она сначала к Варьке, а потом к тете Кате. – Здавствуйте, тетя Катя! Что за шум?

–Марина! Хоть ты ей объясни, пусть в милицию идет, у нас дом все-таки, а не отделение. И кто ей только адрес сказал?

–Ха! Скажет кто, как же? Купила я его, чекушку отдала, вот этими руками. У Рябого Витьки все про всех купить можно, ох, и хитрый, черт…(она опять «загнула» трехъэтажным).

Тетя Катя даже сплюнула от возмущения.

–Тьфу! Что за язык такой поганый!

Но Марина пропустила Варькин мат мимо ушей, её интересовало другое.

–У Вас какое дело к старшине Кривощекову?

Варька с надеждой подступила к Марине, но Катя не дала ей и рта раскрыть.

–Молчи лучше, я сама скажу, а то у тебя нематерные одни предлоги! – остановила она Варьку и вполне литературно изложила, с чем та пришла.

Варвара совсем недавно похоронила сожителя, которого, как она считала, отравили. Три дня назад («а, может, все четыре») к ней приходила женщина, его знакомая, от кого-то узнавшая, что Боря умер. Она попросила взять что-нибудь на память из вещей: книжку или фотографию. Однако у Бори, когда его привела к себе Варвара, ничего такого не было: в старом потрепанном портфеле он носил минимум вещичек, да коричневую тетрадку. Она, было, дала женщине почитать тетрадь, но та, прочитав сколько-то, пришла вдруг в сильное волнение, стала что-то бормотать, а потом требовать её насовсем. Она совала Варваре немалые деньги («на бутылку бы хватило»), обещала принести еще. Но Варвара смекнула, что это сообщница убийцы («а, может, и сама»). Тетрадь они возьмут, а Варьку пристукнут. Она её выгнала, а сама решила пойти к надежному милиционеру, чтобы разобрался. Ей посоветовали найти Кривощекова. («Сказали, он – такой. Он нашел, кто сбил машиной бабушку Парамоновну».) Но в отделение Варька идти не хочет, её в милиции как облупленную знают, зачем лишний раз там светиться.

–Тетя Катя, давайте возьмем тетрадь, это же – вещественное доказательство. А Петя придет вечером – и посмотрит.

–Ты думаешь, взять? – Катя явно брезговала брать что-то из рук пьянчужки. Марина решительно протянула руку:

–Давайте, я тетрадку Пете передам или в милицию отнесу, я сестра его троюродная, из Москвы приехала.

–Вот спасибочки, отнеси. Как камень с души свалился, – Варька сунула в руки Марине тетрадку и быстро засеменила прочь.

Марина присела на крыльцо и раскрыла тетрадку.

–Погоди, я тебе газетку дам, да руки потом вымой, чтобы заразу какую-нибудь не подцепить, – закрыв калитку, Катя заторопилась в дом.

Это была старая общая тетрадь – дневник, который вел Борис Шугай лет с двенадцати. Первые страницы Марина перелистывала, не вчитываясь: обычная история мальчишки, влюбленного в девочку. Мальчик подробно перечислял, сколько раз она посмотрела на него, что сказала. Марина с улыбкой перелистала большую половину дневника. А потом? Марина пришла в себя только тогда, когда закрыла последнюю страницу.

Надо срочно позвонить Андрею. Который же сейчас час в Москве? Половина седьмого утра, ничего, пора вставать и, кстати, кто-то обещал не спать ночь, пока Марина не приедет.

–Милый, не разбудила? Андрей, не сердись на меня, я задержусь на денек-другой. Ты ни за что не догадаешься, что у меня в руке: дневник Бориса Шугая. Представляешь, он вел дневник!

–Марина, причем его дневник? Мы договорились вчера вечером, ты сегодня возвращаешься домой. Там опасно оставаться.

–Андрей, в дневнике упоминается золотой крест!

–А ты уверена, что это тот самый крест?

–Андрей, я у тети Кати во дворе, сижу на крыльце, я не могу больше говорить. Давай, я тебе из гостиницы перезвоню. Мне еще надо быстренько снять копию с этого дневника. Все, целую, люблю.

Марина выключила телефон. За углом она видела книжный магазин, там должен быть ксерокс.

Марина не стала завтракать в кафе, когда пошла к Кате, зная, что та ее все равно уговорит поесть. Сбежав из гостей, она и не вспомнила про еду. В номере она заварила кофе из пакетика, и разложила перед собой страницы дневника Бориса. Он влюбился свою «дриаду» в шестом классе, после летних каникул. Он описывал её в своем дневнике: солнце освещало её волосы и белый бант. Она была в белом фартуке с красными цветами в руках. В этот момент Бориса озарило, что он её любит и будет любить всю свою жизнь. Марина просмотрела еще раз все страницы. Нигде, ни разу он не назвал её по имени. Жаль, не было в то время цветных фотографий, можно было определить её по красным цветам. Одноклассница? С таким же успехом она могла быть старше или младше Бориса. Нет, не могла: на ней он однажды видел красивый золотой крест. Елена Сушкова? Никакой наводящей информации в дневнике. Вместо того, чтобы описывать, сколько раз она посмотрела на него, написал бы что-нибудь посущественнее. Марина, как сквозь сито, просеивала каждое слово. Придется отложить школьные годы на потом, может, осенит что-нибудь.

После школы Борис учится в Сибстрине. «Надо же, в том самом, где учился папа». Его «дриада» учится где-то в другом месте, но он часто навещает её. Затем что-то происходит «ужасное» в их отношениях. И вот дальше про крест, это уже через два года. Видимо, она его простила. Они были вместе в постели. Её необычный крест качался и касался его груди. Это май 1973 года. Поголовно все комсомольцы-атеисты. Никто не имеет и не носит крестов. А она надела крест. Зачем? Может быть, у нее не было других дорогих украшений? А ей хотелось как-то нарядиться для Бориса? Кто это был? Они дружили вчетвером. Одна из них? Роза, Лара или Галя? В мае 1973 года Роза и Лара выясняют между собой отношения из-за Дворжецкого. Им не до Бориса. Тогда остается Галя? Но она такая некрасивая. Любовь зла, возможно, он в ней что-то видел. Почему они расстаются? После смерти Бориса она приходит к Варваре взять что-то на память. Это не может быть Роза: она в Омске. Дворжецкая? Она, как кошка, любит своего мужа, зачем ей Борис? Галя? А была ли она еще жива в этот день? Что гадать, надо поговорить еще раз с Варварой. Марина представила предстоящий разговор: «Ради такого дела, буду игнорировать особенности её речи».

Марине пришлось походить по Октябрьскому рынку, пока она разыскала Варвару: на заднем дворе рынка в узкой будке та принимала бутылки. Бутылки в ящиках занимали все тесное пространство будки, стояли снаружи вдоль стены. Никогда Марина не задумывалась, что может быть так много желающих сдать тару. Марина подождала, пока последний бомжистого вида мужичок отошел от будки, пересчитывая на ладони мелочь.

–Здравствуйте, – Марина на всякий случай поздоровалась еще раз. – Это я, сестра Кривощекова, помните, утром, вы тетрадку приносили?

–Чего надо?

Варвара была не в духе, разговаривать просто так, она не желала.

–Я хотела поговорить с вам. Я заплачу. У вас бывает перерыв?

–Какой перерыв? А это разве можно без присмотра оставить? Вмиг стащат. – Варвара придвинула Марине грязный ящик. – Садись. Газетку подстели. Давай, на бутылочку, тогда поговорим.

Спрятав, куда-то за вырез кофты полученную от Марины бумажку, Варька подобрела. Выражалась она на своем неописуемом жаргоне, но Марина переводила для себя её выражения в допустимые обороты.

–Вы помните ту женщину, что приходила к вам? У меня есть фотографии, посмотрите, пожалуйста. Вы узнаете её?

Марина разложила фотографии перед Варварой. Фотографий было не густо: увеличенные снимки двух выпускных классов Шабалихинской школы, институтские фотографии Розы Леонгард.

–Вот она, – Варвара ткнула грязным пальцем в фото.

–А вы уверены, здесь она молодая, а с тех пор прошло много лет.

–У меня, чо, глаз нет? Она и есть! Вот еще здесь она, – Варвара показала Галю на другом снимке.

–А когда она приходила?

–Когда? Да перед выходным. Блины принесла, помянуть. А на кой … мне её блины, бутылочку бы лучше. Кто ж одними блинами поминает? Рази можно так? А она мне: «Не пью я». А я рази пью? Так, иногда выпиваю.

–А точнее не помните, в какой день она приходила: четверг, пятницу?

–В пятницу после работы.

–А вы уверены?

–Не сумлевайся, в пятницу. Я к Маруське в гости собиралась, у нее свинья опоросилась, надо было отметить. А тут эта пришла. Я сразу поняла, воровка или еще что похлеще. Не зря ты про нее спрашиваешь.

Галя, значит, все-таки этой «дриадой» была Галя. В пятницу вечером она читала дневник Бориса, и её что-то взволновало до глубины души, в субботу она не пошла на работу, а в воскресенье её убили. Что она узнала из этого дневника? А крест? Как к ней попал крест? Она с родителями приезжает в Шабалиху через лет через десять после тех событий. Но даже если предположить невероятное, что это она, то, как объяснить её потрясающее сходство со своим отцом: та же унылая мышь, но с усами. Марина помнила семейные фотографии в альбоме Гали. Нет, не Сушкова. И не «дриада». С чего бы ей так волноваться, она и так про себя все знает. А волновалась она потому, что узнала эту «дриаду»!

Петя стоял во дворе и сочно хрустел огурцом.

–Что, тетрадку принесла? Все прочитала? Копию сняла?

–И прочитала и сняла.

–Марина, ты же вроде домой собиралась?

–И ты туда же! Вредный какой.

–Я – вредный? А эта твоя шуточка с усами в моем удостоверении? Меня чуть кондратий не хватил: открываю, а там зеленые усы, как у таракана, козлиная бородка и еще рожки торчат. Твоя проделка?

–Моя, прости меня Петя. Исчезли потом?

–Исчезли, исчезли. Это что за чернила такие?

–Купила в магазине приколов. Петь, мне с тобой посоветоваться надо. Только прочти сначала дневник.

–Ладно, я пока почитаю, а ты иди, перекуси, мать окрошку приготовила.

* * *

Солнце склонялось к западу. Река медленно катила свои воды куда-то далеко на север. Отблески уходящего солнца играли на воде. Зеленые газоны с нежной травой, которую не успело спалить недавно начавшееся лето. Клумбы с цветущими пионами и пестрыми тюльпанами. Легкий шепот молодых листочков. Покой и гармония. Как будто не было ни убийства Бори и Гали, ни покушения на Анну. Марина с Петей сидели на скамейке на набережной.

–Как красиво здесь, так бы сидела и сидела.

–Вот и сиди.

–Петя, мне кажется, что эта девушка из дневника и есть убийца Гали. И еще она может оказаться нашей Еленой. Представляешь, Сушковы её находят, а она преступница.

–Это только твои фантазии. Но я не понял, чем у них с Борисом дело закончилось? Он в чем-то её обвиняет. Что она такое сотворила?

–Я тоже читала это место несколько раз. Он писал его в большом волнении, смотри, слова наезжают друг на друга, и несколько листов вырвано. Обрати внимание на приписку: «Долг платежом красен». Не с нее ли он собирался стребовать тот должок? Вспомни, Варька говорила про какой-то долг.

–Марина, давай-ка, отдадим эту тетрадку, куда следует. Я знаю Геннадия Васильевича, головастый мужик. Он точно додумается до истины.

Сговорились они все, что ли? Геннадий Васильевич, поблагодарив Марину за новую информацию, недолго мялся, а затем выдал: «Возможно, лучше будет, если вы уедете домой. Над материалом вам удобнее работать на месте, дома». Марина обиделась. Она выложила ему все свои предположения, а он даже не намекнул, как продвигается дело. Мало того, он хочет, чтобы Марина уехала домой. Можно подумать, она ему мешает. Только благодаря Марине к ним попал дневник Бориса. А эта «дриада» вполне может быть Еленой Сушковой. Только сейчас до Марины дошло: Галю могли утопить в обычной ванне, а затем уже бросить в реку. Для этого не надо обладать силой, могла с этим справиться обычная женщина.

Марина возвращалась в гостиницу. Вечером она еще на раз перечитает дневник, посоветуется с Андреем. Он немного успокоился, она задержится здесь всего на сутки. Письмо, написанное для Евгения, она решила пока не отдавать; запечатанное в плотный конверт оно все еще лежало в сумке Марины. Аня в больнице, пусть поправится сначала. Хорошо бы поговорить с матерью Анны. Марина слетала бы в Омск, но как-то неудобно, у людей горе, а она со своими расспросами. И тема еще такая деликатная. И Розу, и Лару – лучше не трогать. Что Марина прицепилась к этой девушке из дневника? Крест мог быть совпадением. И почему она считает, что поиски Елены связаны с этими убийствами? Если Еленой была Валентина Найденова, то она не жила в Шабалихе, не была знакома ни с кем их этой четверки. Не мог её любить Борис Шугай. Надо все выбросить из головы. Есть одна претендентка и хватит.

Анализы Марианны уже отправили на экспертизу. Так и не удалось найти никаких сведений о женщине, которая однажды назвалась матерью Валентины Найденовой. Поиски осложнились тем обстоятельством, что несколько деревень западнее Пашутина, к которым можно применить название Вьюны: Большие Вьюны, Малые Вьюны, Советское со старым названием Вьюны, – попали под затопление водохранилищем при строительстве ГЭС. Вьюнами именовали местные жители и деревню Киреевка, заселенную переселенцами каких-то Вьюнов. Не факт, что та женщина была матерью девочки: она могла быть родственницей или соседкой. Можно было искать еще и еще, но Сушковы настояли на экспертизе. «Хозяин – барин». «Может, повезет девчонке», – Марина почему-то сочувствовала этой Марианне Егоровне.

Крест раскачивался перед глазами Марины. Рука не слушалась и падала. Марина безуспешно пыталась взять в руку крест. Звенело. «Колокольчики?» – почему-то подумала Марина и проснулась от телефонного звонка. «Евгений, почему так рано?»

–Извините, что так рано, но у нас возникли некоторые осложнения. Не могли бы вы подойти в офис.

–Что случилось?

–Здесь Геннадий Васильевич, он все расскажет. Мы Вас ждем.

Марина собралась с невиданной для себя скоростью. В офисе уже сидела на своем месте аккуратно причесанная Аля. Сегодня на ней было платьице в матросском стиле. Евгений Сергеевич показывал какие-то бумаги следователю.

–Марина Николаевна, я настоял на повторном анализе крови Марианны Егоровны.

–Зачем?

–У нас с Евгением Сергеевичем возникли некоторые подозрения о достоверности полученного материала. Предварительный анализ, показал, что кровь из этих двух образцов принадлежит разным людям.

–Не может быть, у Марианны кровь из пальца брали в присутствии экспертов.

–Заметьте, оба раза в присутствии экспертов. И еще, первый анализ подтверждает принадлежность Найденовой Марианны к роду Сушковых. Это, конечно, не окончательный анализ, но вероятность очень велика.

–Подменили первый анализ?

–Мы рассматриваем все версии. Больше я ничего не могу сказать.

Марина сидела за столом и рисовала свои любимые квадратики. Квадратик первый: Марианна. С большой степенью вероятности она не имеет никакого отношения к Сушковым.

Квадратик второй. Марина нарисовала большой вопрос. Кто-то хочет, чтобы Марианну приняли за Сушкову. Зачем? А чтобы мы не нашли настоящую Сушкову. Этот кто-то следит за нашим расследованием. И у него есть веская причина помешать поискам, и эта причина не деньги.

Квадратик третий. Сушкова Елена. Она стоит совсем близко от меня. Стоит протянуть руку и дотронешься до нее. Но этот второй не хочет, чтобы мы нашли её, и он идет на убийство.

Под вторым квадратиком Марина уверенно подписала: «дриада». И задумалась «А кто же она?».

Отгадка пришла, как озарение. Все сошлось. Марина позвонила Люсе, подруге Розы Леонгард по общежитию. Но уже до этого звонка она знала ответ.

* * *

Марина рвала на мелкие клочки письмо, написанное в таких трудах для Евгения, и мысленно твердила: «Хотя бы этот камень с души». В офисе было прохладно и сумрачно по сравнению с ярким летним днем. «Бедный Евгений, не одно так другое», – размышляла Марина, прибирая на столе. Звонить Евгению она не стала, решила, что позвонит из аэропорта, просто попрощается. Рассказывать ему ничего не хотелось: «Пусть милиция рассказывает, что посчитают нужным. А я не буду больше ввязываться в это дело. Это расследование не стоило человеческих жизней, и лучше мне бросить его немедленно, пока не погиб еще кто-нибудь».

Приняв такое решение, Марина успокоилась. Вот, кажется, и все. Файлы переписаны, бумаги сложены. Она не могла вспомнить, что же её еще тревожило ночью. Она спала плохо. Мешал назойливый комар, болела голова, какая-то мысль пыталась пробиться из подсознания. Ей несколько раз снилась женщина, идущая по лесу с маленькой девочкой. Во сне она упорно пыталась рассмотреть лицо женщины, оно казалось ей знакомым, но имя она не могла назвать. «Все, я же решила, что я никого больше не ищу», – Марина пыталась выкинуть этот сон из головы. Но против ее воли Марины какая-то незавершенность беспокоила ее, словно она упустила что-то важное. Что же это? На диктофоне? Нет. Чей-то разговор. И фраза, она чем-то задела Марину. Анна Викторовна! Её разговор с Евгением в офисе! Они мешали Марине готовить статью. «Какая же я дура!» Вот оно: «… маме двух лет не было, когда умер папа…». Марина открыла копию архива Кузоватовского сельсовета. Год 1952. Как она не обратила раньше внимания на эту запись? Зациклилась на уехавших из Шабалихи. На странице горела запись о том, что Эмилия Оттовна Леонгард с дочерью Розой Георгиевной Леонгард прибыла на жительство в Шабалиху из села Малиновка Северного района 5 октября 1952 года.

Надо отменить броню на сегодняшний рейс, надо срочно позвонить Андрею, она остается. Телефон мужа отключен. Странно, где он может быть?

–Марина, – позвал такой родной и любимый голос.

–Андрей, как ты здесь оказался, а я звонила тебе только что.

–Я, наверное, забыл включить телефон, после того, как мы приземлились.

–Как ты прилетел? В это время нет рейсов из Москвы.

–А я через Екатеринбург. Маришка, я места себе не находил после разговора с тобой. Не представляешь, как я люблю тебя. Я бы не простил себе, если бы с тобой что-то случилось. Сижу в безопасности в Москве, а ты здесь рискуешь жизнью.

–Как, ты бросил все?

–Марина, а зачем мне это все без тебя.

–Андрюшка! Я тебя люблю! – Марина кинулась на шею мужу. Как хорошо оказаться в кольце его теплых надежных рук.

–Папа тебе привет передает, хотел послать своих головорезов, но я отказался. Сам доставлю тебя домой в целости и сохранности.

–Андрей, нам надо ехать в Северное… ой, а что же мы здесь стоим?

Марина только сейчас поняла, что они с Андреем самозабвенно обнимаются и целуются в вестибюле гостиницы, на глазах администратора, охраны и других свидетелей.

–В Северное, так, в Северное. С тобой хоть на край света,– ответил Андрей, и они снова поцеловались.

* * *

С того момента, когда стала осознавать себя в детстве, я помню Розу. Её имя звучало для меня какой-то дивной, чудесной музыкой.

–Ро-за, Ро-за,– часто повторяла я по себя.

Розы в нашей деревне, Шабалихе, не росли. Даже не помню, когда я увидела впервые живую розу. Наверное, это случилось, когда я уже жила в городе и училась в институте. В детстве я обожала рассматривать открытки. Мама для чего-то складывала их в отдельную картонную коробочку. Среди открыток патриотического и революционного содержания были открытки с розами. Красота этих сказочных цветов завораживала. Бабушка часто пользовалась этой моей слабостью, чтобы отвлечь и успокоить меня, когда я капризничала. До двух лет за мной присматривала бабушка. Но потом родители переехали в Шабалиху, бабушка погостила и вернулась в город, а меня отвели «к детям».

Помню какую-то комнату. Дети сидели за столом и рисовали. Меня посадили рядом с девочкой с толстыми косичками, я копировала все, что она рисовала: домик с большим окном и трубой, над трубой шел густой дым, а над всем этим светил яркий круг солнца с длинными лучами. Потом девочка сказала, что её зовут Роза. Мне показалось, что она похожа на настоящую розу. Роза никогда не была «гадким утенком». Темные вишневые глаза, очень белая, с матовым нежным румянцем кожа, пухлый маленький рот, как бутон розы на моей открытке, и густые каштановые волосы. Роза, Роза Леонгард.

Следующее, что четко помню из своего детсадовского детства, как мы готовились к какому-то празднику. Наша воспитательница, Нина Матвеевна, разучивала с нами разные танцы. Сшили костюмы к этим танцам. Самые красивые костюмы были украинские. К расшитому фартучку полагался венок из ярких бумажных цветов с лентами. Все девочки хотели танцевать только украинский, учили движения «гопака», так назывался танец. Лучше всех получалось у Розы. До сих пор помню, как она, поставив руки на пояс, распрямив плечики, снова и снова взлетала вверх и легко вставала на носочки. Дома перед зеркалом я, до изнеможения, пыталась повторить движения Розы, ревела в бессильной ярости, била кулаком по зеркалу и кричала:

–Почему, почему я не такая как Роза?

Бабушка гладила по головке и утешала:

–Далась тебе эта Роза, подумаешь, дочка уборщицы в конторе, и отца у нее нет. А твой папа самый главный – директор совхоза, а мама директор школы. И вырастешь ты красавицей, и все у тебя будет хорошо. А с Розой не водись больше, виданное ли дело так убиваться.

Сколько раз с тех пор я давала себе зарок, не ходить больше к Розе, но ноги сами несли меня к дому, где жила Роза со своей матерью, Эмилией Оттовной, тетей Милей, как все её звали в деревне. Я часто бывала у них дома. Они жили в длинном деревянном бараке, рядом с конторой, в нем было пять или шесть квартир. Роза с матерью занимали всего одну комнату с печкой у стены, а моя семья жила в отдельном доме и у нас было четыре комнаты. Что тянуло меня в их убогое жилище? Две кровати, стол, небольшой шкафчик для посуды – вот, пожалуй, и вся обстановка. Роль шифоньера выполняли деревянные полки, закрытые простой ситцевой тряпкой. Но мне так нравились у них белые вышитые занавески и салфетки, сшитое из разноцветных кусочков покрывало, вазочка с искусственными цветами. А еще тетя Миля все свободное время что-то шила и всегда давала мне цветные лоскутки. Мать Розы плохо говорила по-русски, но Роза говорила чисто и правильно. А с матерью она разговаривала по-немецки и всегда переводила мне, так, что скоро я стала понимать их язык. Нина Матвеевна была соседкой Розы. Одинокая незамужняя женщина в те далекие послевоенные годы, Роза была её отдушиной и утешением. Вся нежность, предназначенная своим неродившимся детям, досталасьРозе.

Сколько раз я давала себе зарок не обращать внимания на Розу, жить своей жизнью без нее. Пусть она лучше всех учится, лучше всех поет и танцует, пусть у нее все получается, пусть все любят Розу – какое мне до нее дело. Но я, как от наркотика, не могла избавиться от этой терзающей мою душу дружбы.

Наша деревня в те годы ничем не отличалась от тысячи подобных деревень: деревянные домишки без удобств, бараки, разбитые дороги. Но где-то в середине шестидесятых указующий перст руководства области остановился на Шабалихе для строительства образцово-показательного животноводческого комплекса. Может, это было случайно, а может, оказалось на слуху имя моего отца-энтузиаста, который все силы прилагал для создания своего элитного стада и даже добился каких-то успехов к тому времени. Строительство шло невиданными темпами, прокладывалась асфальтовая дорога в Шабалиху, строился сам комплекс, двух-трех этажные дома со всеми удобствами, перерабатывающий завод. На месте старой деревни вырос огромный поселок. От желающих работать в Шабалихе не было отбоя. Люди дорожили хорошими квартирами и заработком. Ставились невиданные рекорды, Шабалиха гремела на весь Союз. Мой отец стал знаменитым.

Слава отца падала и на меня. Многие девочки хотели со мной дружить, некоторые открыто льстили, но только не Роза. Никогда она не позавидовала мне. Она не была мне благодарна, что я из всех выбрала её, что она и только она моя лучшая подруга, что только её я привожу в наш самый большой дом в поселке, где у нас красивая мебель, ковры, пианино. Она не притворялась, это действительно было так.

Галя появилась у нас в классе в пятом. Она прилипла ко мне. Сначала я отмахивалась от нее как от назойливой мухи, потом притерпелась, привыкла к её восторгам по поводу своей персоны. Девочка она была простая. С ней было легко, она слушала меня, раскрыв рот. И еще в нашей компании был Борька. Он, наверное, был единственным из мальчиков, кто никогда не был влюблен в Розу. Он любил меня. Его не трогали насмешки мальчишек, которые не понимали еще, что такое любовь, мое равнодушие к нему. Куда бы я ни посмотрела, встречала его просящий взгляд:

–Ну, посмотри на меня, пожалуйста, ну, попроси чего-нибудь и ты увидишь, что никто кроме меня не сможет сделать это так для тебя.

Я не выдерживала, и иногда что-нибудь просила. Так мы и дружили вчетвером до десятого класса. Я успокоилась, Галя с Борькой были противовесом в наших отношениях с Розой.

В палисадниках и за околицей старой деревни цвела черемуха. Сладким ожиданием чего-то неведомого и прекрасного, что обязательно ждет впереди, была наполнена моя семнадцатая весна. Папа хотел, чтобы я поступала в институт народного хозяйства, мама – в педагогический, мне легко давались языки, но я решила поступать вместе с Розой в электротехнический.

Дома был скандал.

–С ума сошла, там большой конкурс, ты никогда туда не поступишь, ты никогда не любила и не понимала математику, Роза – да, математика и физика – её конек, пусть и поступает туда.

Я понимала, что родители правы, но уперлась на своем.

Нина Матвеевна привезла Розе сборники задач для поступающих в этот институт. Тайком от родителей я брала их у Розы. Роза решала все легко, мне же многие из этих задач давались с трудом, некоторые я даже не понимала, но не могла себя заставить попросить помощи у Розы.

Платье для выпускного вечера папа мне привез из Москвы. Косые складочки на лифе веером расходились на пышной юбке. И все это великолепие переливалось, мерцало сиреневым блеском. Несколько дней я вертелась в своем платье перед зеркалом, радовалась. Галина умирала от зависти от такой красоты. А Роза спокойно сказала:

– Очень красиво, тебе идет, только в груди немного великовато. Давай я добавлю здесь еще одну складочку, не бойся, я не испорчу.

Платье стало смотреться лучше, но нравиться оно мне стало меньше.

Прическу делали в городе, папа возил меня на машине. Девчонки ахали, я казалась себе самой красивой, пока не пришла Роза. Платьице она сшила сама из какого-то простенького материала. Но как оно на ней смотрелось! Открытые плечи, вырез на спине, поднятые вверх волосы, точеная шея – на нее уставились абсолютно все мужики, когда она вошла в зал. Мне хотелось сорвать со своей шеи золотую цепочку, топтать её ногами, убежать. За что все ей одной, за что такая красота, за что все её таланты! По сценарию вечера Роза пела песню про детство. Она сама аккомпанировала себе на гитаре, подаренной Ниной Матвеевной. Песня была очень трогательная, и пела Роза хорошо. Девчонки и женщины в зале плакали. Ей долго хлопали и кричали «Бис». И если раньше я сомневалась, а стоит ли поступать в электротехнический, то после выпускного вечера с каким-то отчаянием вместе с Розой подала документы на факультет вычислительной техники, где был самый высокий конкурс в институте.

Первый вступительный экзамен был математика письменно. До сих пор помню, как прилипала блузка к моей спине. Где-то потеряла платок, руки были мокрые, я постоянно вытирала их об юбку. Задача никак не решалась. Не могло быть в ответе отрицательной скорости и все тут. И еще сомневалась в решении задачки по тригонометрии. Розу посадили где-то сзади меня. Я даже боялась обернуться, какой-то хмурый преподаватель как маятник ходил по проходу. Первые абитуриенты пошли сдавать решения. Листок бумаги упал мне на колени. Роза прошла по проходу. Из аудитории я вышла одной из последних, но успела все переписать.

Пятерка за письменный экзамен по математике была единственной в моих вступительных экзаменах, но она и решила все, когда меня взяли кандидатом в одну группу с Розой. Роза не была бы Розой, если бы не сдала все экзамены на пять. Она сама ходила к декану, просила за меня. Розе дали общежитие, а я поселилась в свою квартиру. В порыве благодарности я великодушно предложила Розе жить со мной, но она отказалась, сказала, что лучше будет ходить ко мне в гости. Квартира эта была бабушкина. Когда-то мои родители жили вместе с бабушкой в Новосибирске. Отец работал в пригородном хозяйстве зоотехником, а мама училась в институте и работала в школе. Затем отцу предложили место директора совхоза в Шабалихе. Родители поехали не раздумывая. Бабушка обиделась. «Ничего, помыкаются без меня и приедут», – жаловалась она соседкам. Но родители и не думали возвращаться, наоборот, в каждом письме приглашали её в гости. Особенно ей нравилось, что зять своей рукой приписывал приглашение. Когда она приехала в Шабалиху «погостить», то первым делом выгнала няньку, которая присматривала за мной. «Виданное ли дело: дите кричит, а она и в ус не дует», – возмущалась бабушка. Пока мама не отдала меня в детский сад, бабушка водилась со мной. Несколько раз бабушка возвращалась к себе в город, но скучала одна и снова приезжала «на недельку» в Шабалиху. Задерживали какие-то дела, «неделька» растягивалась на месяцы. Постепенно бабушка прижилась, привязалась к детям (у меня появился младший брат) и к саду, разбитому мамой, так и осталась в Шабалихе.– А квартира пусть будет Ларочкина,– решила бабушка.

Меня прописали в эту квартиру, а пока за квартирой присматривала бабушкина сестра Нюра. Характер у нее был тяжелый. Она не ладила со снохой, и ей больше нравилось жить одной, а своих родных она регулярно навещала. Я разрешила ей остаться со мной. Первый год учебы в институте я отчаянно трусила, мне надо было сдать две сессии без троек, чтобы меня зачислили в институт. Тетя Нюра оказалась для меня находкой, она готовила, стирала, полностью вела домашнее хозяйство. А я занималась и занималась, я ничего не помню из этого года моей жизни кроме книг, конспектов и учебы. По осени несколько раз заходила Галя, но она мешала мне, и я попросила её не ходить. Её долгие метания весной между медицинским и педучилищем закончились неожиданным для нас и, видимо, для нее самой, выбором: она поступила в книготорговый техникум. Жила Галя у какой-то одинокой дальней родственницы в частном секторе. Родственница занимала половину маленького домика, но какой-никакой свой угол был лучше, чем съемная квартира. Роза устроилась на работу на ближайшую почту во вторую смену. Моментально она оказалась членом совета общежития и кем-то там еще по комсомольской линии, но всегда находила время позаниматься со мной. Я стала спокойно принимать её помощь: мне надо было остаться в институте, а может я просто переросла из своей детской «дури». Заходил Борька. Он учился в строительном институте. Почему-то всегда приносил шоколадку «Аленка».

–Зачем носишь? Наверно, на все свои обеденные деньги покупаешь?

Он только глупо улыбался и молчал.

Видимо, я была права: он всегда с удовольствием соглашался на обед. Потом вставал к чертежной доске. Чертила в тонких линиях я сама, но обводил и подписывал он, у него это хорошо получалось. Борька очень нравился тете Нюре. Они с ним «спелись». Борька выносил мусорное ведро, ходил в магазин, забивал какие-то гвозди, что-то ремонтировал.

–Хороший парень, и хозяйственный и симпатичный и в тебе души не чает. А ты, нечесаная, ходишь в трико, приоделась бы хоть для парня.

–Мне фамилия его не нравится, Шугай.

–Дурочка, главное, чтобы человек был хороший, а уж лучше его вряд ли найдешь. Что тебе еще надо?

Что мне было надо, я и сама не знала. На счет того, что Борька симпатичный, у меня было свое мнение. Был так, на лицо ничего, но какой-то нескладный с длинными руками, и волосы а-ля Битлз смешно торчали.

Я как-то сказала:

–Культуризмом бы хоть занялся.

В следующий приход Борька гордо объявил, что записался в секцию тяжелой атлетики. Тренировки были почти каждый день. Он стал реже ходить ко мне, я даже скучала, когда его не было долго, он был как привычная мебель. Так пролетел первый мой год учебы.

После летней сессии, когда получила студенческий билет, я осмотрелась вокруг. Зеленело лето, пух от тополей парил в воздухе, лежал под деревьями и на тротуарах. По тротуарам шли хорошенькие загорелые девушки в мини-юбках. Я критически осмотрела себя в большом зеркале. То, что отразило зеркало, превзошло все мои самые худшие ожидания. Стояла худющая девица, с бледной, как у поганки кожей, с прилизанными волосами мышиного цвета, да еще в каком-то несуразном платье. Как я умудрилась, ничего не замечая, в этом проходить год! Я полетела в Шабалиху, строя грандиозные планы.

Приехав домой, я собрала все журналы, что нашла у мамы: женские, о здоровье, журналы мод и несколько особо ценных журналов по косметике и моде, правда, на болгарском языке. Я завалилась на диван в своей комнате и три дня изучала предмет. Гимнастика для развития груди и укрепления рук, маски для лица, как правильно выбрать макияж, какие прически мне пойдут, какая одежда – все это я выбирала по крупицам из журналов. Салонов красоты в то время не было. Были парикмахерские, где делали прически, маникюр, красили в черный цвет брови и ресницы. Рассчитывать приходилось только на себя. Составив план действий и список покупок, я отправилась в город. Отец, щедро вознаградил мои успехи в учебе. Удалось купить практически все, что я наметила, для этого пришлось обойти вещевой рынок, зайти в «Березку» и посетить еще с десяток магазинов.

Начать я решила с волос. Роскошный шиньон и свои волосы покрасила в золотисто-каштановый цвет, как советовал болгарский журнал, если я правильно перевела. Затем разложила перед собой журнал, купленную французскую и итальянскую косметику и села перед зеркалом. Несколько раз стучала в дверь бабушка, сердилась, звала обедать, я не отвечала. Ну вот, кажется, все. Я встала перед зеркалом. Короткая мини-юбка открывала длинные стройные ноги, подчеркивала красивые бедра. Кофточка с поперечными полосками скрывала маленькую грудь и выступающие ключицы. Крупные локоны шиньона пышным «хвостом» рассыпались по плечам. Гладкая матовая кожа, выразительные и глубокие глаза, тонкие изогнутые брови, полные блестящие губы – я ли это? Я поняла, что чувствовала Золушка, став из замарашки принцессой. Бабушка охала и ахала.

–Красавица, ну писаная красавица!– не умолкала она.

Положим, до писаной красавицы мне было далековато, никуда не делся мой неправильной формы нос, широкие скулы, но эти недостатки замечались уже во вторую очередь. Да, не красавица, но шарм есть и какой шарм!

После первого курса мы должны были отрабатывать «практику» на какой-то стройке. Работать совершенно не хотелось. Мама достала в нашей поликлинике справку, что мне надо от чего-то лечиться. К поездке в комитет комсомола я приготовилась очень тщательно. Светлое короткое платье в греческом стиле открывало ноги выше некуда, бежевые босоножки с длинными тонкими ремешками красиво оплетали ногу. На тонком запястье звенели круглые браслеты, такие же круглые клипсы дополняли высокую затейливую прическу. На сборы я потратила больше трех часов. В комитете сидел маленький невзрачный паренек неопределенного возраста. Взглянув на справку, он задохнулся от возмущения, жестикулируя, вышел из-за стола и сел напротив.

– Во всех видимых местах нашего института висели объявления, которые гласили: во-первых, справки для освобождения от практики должны быть из нашей институтской поликлиники, а во-вторых, должны быть предоставлены не менее чем за два месяца. Мало того, что вы опоздали с выходом на работу почти на две недели, вы еще приносите какую-то липовую справку. О вас, Лариса Владимировна Ложникова, мы поставим вопрос …– не унимался он.

–Лара.

–Что Лара?

–Не что, а кто. Я – Лара,– я посмотрела на него многообещающим взглядом и добавила:

–Для друзей.

Голосок его зазвучал менее уверенно, он прямо ел меня глазами.

Я потянулась к столу и взяла свою справку. Интересно, увидел ли он кружева моих трусиков?

–Жарко у вас,– я развернула справку, хоть взглянуть, от чего там я должна лечиться, и стала обмахивать лицо.

Комсомольский босс замолк, засопел и уставился на мои ноги.

–А, может быть, я на следующий год тут, у вас в комитете отработаю, а этим летом никак не получится, лечиться надо, – предложила ему я и томно посмотрела в глаза.

–Нам такие девушки нужны,– промямлил этот козел и взял мою справку.

Я шла вприпрыжку, размахивая сумкой. Целое лето впереди! Какая зеленая трава, какое синее небо! И это все для меня!

По дороге на автовокзал зашла в магазин иностранной книги. Симпатичный парень рассматривал книги на польском языке. Я подошла.

–Вы тоже читаете на польском?– спросил он.

–Нет, я на немецком, но здесь нет книг, которые мне нужны.

–А я люблю фантастику, на польском языке издается много интересных книг, сначала читал со словарем, я теперь свободно читаю.

–А не могли бы вы мне подобрать книги по косметике, одежде, я тоже попробую по-польски, по-болгарски я уже читала.

Я позволила Игорю донести отобранные книги и здоровый польско-русский словарь до автобуса на Шабалиху. Позвонить ему я не обещала, но телефон взяла, вдруг пригодится.

Звенело лето теплыми грозами, наливалась малина в саду, белели ромашками луга вокруг Шабалихи. Я валялась в гамаке с книгой, загорала и занималась собой, как советовали книги и журналы. Пила противные сырые яйца, чтобы поправиться, делала маски для лица, обливалась контрастной водой и выполняла разные полезные гимнастические упражнения. Приходила Галя. Я переводила с польского языка новые книги, а она помогала мне, выписывая в тетрадку незнакомые мне слова. Так я быстрее запоминала. Одна книга была по истории гигиены и косметики, вторая с конкретными рекомендациями, а третья на тему «Как доставить удовольствие мужчине в постели». Ну и козел этот Игорь! Я смотрела на Галю другими глазами: слипшиеся ресницы, комочки туши под глазами, глаза густо подведены черным карандашом и голубые тени. Наверное, у каких-нибудь цыган покупала косметику. И все как у всех. Ну, нельзя всем без разбора и на все случаи жизни эти голубые тени! А как ей не идет мини юбка! Я бы на её месте прикрыла колени и сделала разрез сбоку. Я сначала пыталась ей дать дельные советы, но потом поняла, это бесполезно: пусть делает, что хочет. Роза отрабатывала на стройке в городе и приезжала в пятницу на выходные. Как я её ждала! Вечером в пятницу встречала автобус, мы шли с ней к тете Миле, пили чай с пирогами, а потом шли ко мне и болтали почти до утра. А в субботу были танцы. Здание нового дома культуры еще строилось, танцы устраивались в помещении старого клуба. Свет горел лишь на сцене, где стояла радиола. В тесном зале на дощатом полу задорный шейк сменял танго с тесными объятиями и поцелуями тайком. Мне нравилось опаздывать. Самые нетерпеливые стояли за оградой и гадали, с какой стороны мы придем: от меня или от Розы. Ни одного танца мы не стояли, если только сами не хотели этого. Танцевать с нами все почитали за честь. Существовала негласная очередь, приглашать нас на танец. После танцев заходили к Розе за гитарой и шли на берег речки, жечь костер. Дрова парни заготавливали загодя. Мы с Розой садились на самое удобное место на чей-нибудь пиджак. Потрескивали дрова, искры взлетали ввысь, и пелись песни под гитару. Пели все подряд и блатное и из Окуджавы и Высоцкого. Но всегда просили Розу петь романсы. Её научила Нина Матвеевна. Роза пела о безумной любви и горькой разлуке:

«Сияла ночь, в окно врывались гроздья белые,

Цвела черемуха, но как цвела она.

Тебя любил, тебе шептал слова несмелые,

Ты в полночь лунную мне сердце отдала».

Голос Розы завораживал, волновал души, и все просили петь еще и еще. Потом все провожали Розу домой, а меня провожал один Женька, Жека, как его звали на улице. Он был старше меня на целых три года и учился в военном училище и еще среди девчонок считался самым красивым парнем. За кустами сирени мы целовались, по-настоящему, взасос. Горячие руки скользили по ногам, поднимали кофточку. Я, шутя, била его по рукам. Жека руки убирал.

–Ты выйдешь за меня замуж? – спрашивал он.

Я отвечала, что подумаю. Вот возьму и выйду первая из девчонок замуж, да еще за такого красавца. Все умрут от зависти. Замуж за Жеку я не собиралась. Ехать с ним в какой-нибудь гарнизон в тьму-таракань? Нет, это не для меня. Дома горели припухшие губы, сладко ныл низ живота. Ветерок из открытого настежь окна студил мое обнаженное тело. Снились сладкие и стыдные сны. А в следующую субботу мы опять целовались с Жекой. Борьки в Шабалихе в то лето не было: он, как подающий надежды спортсмен, уехал на какие-то сборы. Я не вспоминала про него.

К концу лета я немного поправилась, перестали выпирать ключицы, и стало возможным как-то открыть плечи. Конечно, мне было далеко до потрясающей женственности Розы, но своим результатом я была довольна. Загоревшая, с новым обликом и в модных тряпках, я произвела в группе фурор. Неожиданно меня выбрали в бюро комсомола от факультета. Постарался Вова Рогов, тот самый, с которым я беседовала летом в комитете. Борька явился в белой модной куртке и потрясающем спортивном костюме. Он коротко подстригся. Занятия тяжелой атлетикой пошли ему на пользу, смотрелся он очень даже ничего.

Мой второй курс отличался от первого, как небо от земли. Занималась я ровно столько, сколько требовалось, чтобы удержаться в институте. Была не отличница, но и не из самых отстающих. Старалась получать «автоматы», вызывалась делать доклады, активно выступала на семинарах. За мной закрепилась репутация твердой «четверочницы». Осенью я пригласила группу к себе домой, отметить второй курс. Было весело, танцевали, пели. Тетя Нюра закатила мне скандал: она, видите ли, не могла всю ночь заснуть, а потом полдня мыла посуду и прибирала в квартире. Пришлось ей напомнить, что это моя квартира, и я могу делать в ней, что захочу. На следующий день я извинилась, но отношения между нами испортились. В конце концов, она собрала свои вещи и ушла. Вот и хорошо, нечего мне указывать, я здесь хозяйка, тем более, что под рукой была Галя. Она помогала по хозяйству и постепенно стала делать всю домашнюю работу.

Став полной хозяйкой своей квартиры, я задумала сделать в квартире ремонт и поменять мебель. Мама достала симпатичные обои, а папа обещал новую мебель Роза, Борис и Галя вызвались помогать мне. Работал в основном один Борька, мы больше мешали и бестолково топтались. Звучал любимый «Битлз», мы перепачкались известкой и клеем, всем было весело. Мне нравилось смотреть на Борьку, работал он в одних шортах. Перекатывались мышцы на его плечах, и почему-то это меня волновало.

Из старой мебели оставила после ремонта только кресло-кровать для Гали. Низкая софа с подушками, новые шторы, стеллаж для книг, пушистый ковер на полу – все сделало мое «гнездышко» милым и уютным. На «новоселье» пригласила только своих друзей на легкий ужин, не приглашать же было всю группу: и мебель испортят и ковер испачкают. Купила торт, конфеты, фрукты и бутылку ликера «Золотая осень». Роза и Галя принесли по бутылке сухого вина. Закуски явно не хватало, я не ела весь день, и меня что-то сильно развезло с непривычки. Роза и Галя быстро ушли домой, а Борька остался. Он совсем не пил, а я дурачилась, танцевала с ним, прижимаясь к нему всем телом, и пила ликер. Потом ничего не помню. Проснулась утром от сильной головной боли, сначала не поняла, где я и что со мной. Кто это со мной в постели? Борька! Да как он посмел!

Я кричала, была его руками. Он встал передо мной на колени, прижался лицом к моим ногам.

–Лара, любимая, прости, меня, но ведь ты сама этого хотела! Неужели бы я посмел тебя обидеть? Выходи за меня замуж, я так люблю тебя, Лара. Вся моя жизнь в тебе.

–Нет, я не хотела! Ты взял меня силой! Воспользовался тем, что я была пьяная.

–Лара, хочешь, я выброшусь в окно, если тебе от этого будет легче.

–Нет, это ты, это ты один виноват.

В самый разгар наших бурных объяснений пришла Роза. Она что-то шепнула Борьке и тут же отправила его к себе.

–Ну, что раскричалась, успокойся, а потом подумаешь и решишь. Не нужен тебе Борис, скажешь ему спокойно об этом, без крика. А, может, он тебе все-таки нравится? Я видела, как ты на него смотрела. Разберись сначала сама в себе, а потом кричи.

Я успокоилась, и в самом деле, что раскричалась, сама виновата, если разобраться. На Борьку «посержусь» маленько, а там видно будет.

Жизнь продолжалась. Студенчество. Мы были молоды и беспечны, уверены в себе и безрассудны, мы были счастливы.

Весной я «простила» Борьку. Они пришли вместе с Розой ко мне в гости. Борька занял призовое место в каком-то турнире, его фотографию со штангой даже напечатали в нашей местной газете. Он опять уезжал куда-то на все лето. Стала сильно болеть Эмилия Оттовна, только сейчас я заметила, какая старая и больная у Розы мать, подумать только, она весной вышла на пенсию! Роза устроилась на работу, а все вечера проводила с матерью. В Шабалихе построили новый дом культуры, но танцы потеряли свою привлекательность в новом зале, где было просторно и светло. Мне было скучно тем летом в Шабалихе, и я очень обрадовалась, когда папа предложил нам с мамой съездить на юг. Я никогда не была в Сочи, город меня поразил своими пальмами, теплым морем, темными южными ночами. Санаторий стоял на берегу моря, мне нравилось вечером смотреть, как угасает в море сегодняшний день, как накатывают волны на опустевший пляж. На берегу я познакомилась с Владиславом – аспирантом из Москвы. Мама не возражала, что мы встречаемся. Знала бы она, чем мы занимались в его комнате. Я прекрасно понимала, что наши встречи ни к чему нас не обязывали, и все закончится, как только мы разъедемся, но, может, потому мы были так раскованы в постели. Он был искусным любовником, а я вспоминала свою польскую книжку, мне было интересно попробовать все это на практике. Много позже мне попала как-то в руки книга, что-то вроде «Камасутры», так вот мы тогда с Владиславом похоже перепробовали все. Интересно, в монотонной размеренной череде дней вспоминал ли он когда-нибудь тот безумный месяц?

Дома и в институте я вела себя очень осмотрительно, мне надо было удачно выйти замуж, и дурная слава была ни к чему. Кроме Борьки за мной серьезно ухаживал Вова Рогов из комитета, он был маленький и несимпатичный, к тому же занудный. Но уже сейчас было видно: это будущий партийный босс. Поэтому я его пока держала при себе, как запасной вариант. И еще был Игорь, тот самый из книжного магазина, который когда-то выбирал мне книги на польском. С тех пор моя библиотека значительно пополнилась. Мама для меня выписывала журналы, отец отовсюду привозил подходящую литературу, да я сама частенько захаживала в магазин иностранной книги. Там с ним и встретилась снова. Он был умный, симпатичный и интересный. Заканчивал юридический факультет, мечтал стать прокурором, к тому же были какие-то хорошие родственные связи в этой области. Одним словом, перспективы у парня были неплохие. Все трое практически не встречались друг с другом, близко к себе никого из них не допускала, но и держала на поводке, чтобы не отпустить.

Роза особо ни с кем не дружила, хотя вокруг нее всегда целый табун топтался, выбирай – не хочу. И неплохие были парни, но она только отмахивалась, когда я предлагала ей обратить внимание на кого-то. Курсе на третьем она встречалась с одним парнишкой, так, в кино ходили, серьезного ничего не было. Не любила она его, я это видела. Может быть, и появились бы позже какие-нибудь чувства, но своей неуемной ревностью сам же он все и разрушил.

Осенью пятого курса в институте проводился КВН между факультетами. Капитаном нашей команды единогласно была выбрана Роза, я тоже была в команде, но, конечно, на «вторых» ролях. Последнюю репетицию проводили на сцене в актовом зале. У наших не получалась финальная песня, они её пели, спорили, что-то меняли, пробовали еще. Я устала, в зале было душно, вышла в коридор. Он шел мне навстречу. Откуда такой взялся! Синие глаза, черные волосы, смуглое лицо, Прямо Ален Делон! Улыбнулся мне.

–Какие девушки играют в КВН!

–И какие юноши, – нашлась я.

–Меня зовут Сергей.

–А меня Лара.

–Какое красивое имя.

Наша команда шумной толпой вывалила из зала.

–Это кто? – спросила я у девчонок.

–А ты не знаешь? Капитан наших противников. Он с физического факультета.

Я обернулась. Он смотрел на меня.

Мы проиграли физикам почти все конкурсы, но меня это не трогало: во все глаза я смотрела только на НЕГО. А он был в ударе, пел, шутил, удачно импровизировал, получая заслуженные аплодисменты. На конкурсе капитанов Сергей откуда-то достал красную розу и, встав на одно колено, вручил её Розе со словами:

–Что может быть красивее розы? Только другая Роза.

Мне не понравилось, как он смотрел на Розу. После КВН кто-то предложил пойти в общежитие и отметить, но я пригласила всех к себе. В общежитии Роза начнет петь под свою гитару романсы, мне это не надо. А ковер Галя почистит и отмоет. Накупив по дороге продукты, вся толпа завалилась ко мне. Мы с Розой накрывали на стол. За стол мы сели напротив него. На кого он смотрит: на меня или на Розу? Я вышла на кухню. Включили музыку, моя любимая мелодия «Yesterday». Он танцует с Розой. Он обнимает её, его пальцы касаются её волос. Роза раскраснелась, я никогда не видела её такой. Он нравится ей! Никогда, никогда не кончится эта песня, как я ненавижу её. Кто-то просит Розу спеть. Она поет без гитары. Я никогда не слышала раньше этого романса.

«Ты смотри, никому не рассказывай,

Что душа вся тобою полна».

Она всего лишь пару раз взглянула на него, но эта песня только для него! Я не выдержу этого.

«Никому не скажи, что я нежная,

Что люблю, что навеки твоя».

Господи, да она что, признается ему в любви? А он! Как он смотрит на нее! Да он готов умереть за нее!

«Если любишь, молю не отказывай,

Об одном только помни всегда,

Про любовь никому не рассказывай,

Никому, ни за что, никогда».

Когда все ушли, я сорвала с себя одежду, встала перед зеркалом.

–Ну, чем я хуже её! Почему ей, а не мне! Ведь это мне, мне он понравился!

–Успокойся,– уговаривала я себя, – да, она ему понравилась, но еще не все потеряно. Не теряй головы, соберись.

В первую очередь надо узнать все, что можно о нем и его семье. Где там телефон того нескладного парнишки из их команды, который весь вечер клеился ко мне и приглашал в кафе? В кафе, так в кафе. Это первое. А второе, есть Алка из комитета, она с физического факультета, девица еще та, думаю, что должна что-то знать о таком красавце. Интересовалась моими тряпками, пожалуй, предложу ей что-нибудь из того, что папа привез из Болгарии.

Толку с парнишки было мало, он все-время уходил от интересующей меня темы, да еще норовил залезть мне под юбку. А вот Алка оказалась находкой. Выложила такие подробности, что я просто диву далась, откуда она все это может знать. Пришлось пожертвовать кофточкой, продала ей по-дешевке, но информация того стоила. Сергей Дворжецкий – сын нашего проректора, девчонки штабелями под него ложатся. Год назад шел слух, кто-то вроде бы от него залетел, но или неправда это было или папаша замял, но жениться он так и не женился и пока не собирается. Мать его лет на десять младше мужа, очень модная, одевается хорошо, как елка новогодняя в украшениях, лабораторные по химии ведет в нашем институте. Новую квартиру получили в доме для преподавателей, в том, что по дороге на лыжную базу. Собака у них есть, колли, зовут Лайна. А сестру зовут Ольга, школу заканчивает, тоже в наш институт будет поступать, но на какой факультет Алла не знает.

Роман Сергея и Розы развивался с невиданной быстротой. Все свое свободное время они проводили вместе. Помню, как-то они сидели в её комнате в общежитии. Руки их лежали на столе. Едва ли они касались друг друга. Говорили о каких-то пустяках. Но каждый их взгляд, каждое слово излучали столько любви и нежности, что все это выплескивалось через край, заполняло комнату, и окружающие, глядя на них, улыбались.

Мне пришлось приблизить к себе Борьку, вчетвером мы могли ходить в кино, ко мне в гости, мне надо было, чтобы они были на глазах. При Сергее особых чувств я Борьке не выказывала, так, наш с Розой друг детства. Как-то Алла сообщила, что родители Сергея собрались на концерт зарубежной эстрады. Я тут же достала четыре билета. Концерт был в очень удачный для меня день: Роза работала и еле-еле успевала к началу. За неделю до концерта я провела «разведку». Одевшись как можно менее заметно, смешалась с толпой студентов перед лабораториями по химии. Мать Сергея определила сразу: сшитый по заказу костюм, эти модные линии только-только вошли в моду. А вот с украшениями явный перебор. Это в будний-то день! Теперь я знала, как одеваться на концерт. А украшения? Что ж, украшаться, так украшаться. Я тоже могу сверкать, как елка. Папа дарил мне разные золотые безделушки ко всем праздникам, так, что было из чего выбрать. Гарнитур : серьги, кулон и кольцо, на другой руке два кольца и браслет виде змейки – меня трудно было не заметить. Роза приехала прямо с работы в простом платье из шотландки. Когда мы встретились в фойе с родителями Сергея, его мать посмотрела оценивающим взглядом на мои украшения и костюм. На Розу она даже не взглянула. Роза не обратила на это внимания, она была счастлива и не замечала ничего. Ей надо было с кем-то делиться своим счастьем, конечно, она делилась со мной. Я была в курсе, как развивались их отношения. Родители Сергея захотели познакомиться с Розой и пригласили её на обед. Роза прибежала ко мне посоветоваться. Она собиралась домой, отвезти лекарства и продукты маме, она не знала, как ей отказаться от приглашения.

–На обед надо сходить, отказываться нехорошо, посидишь немного и уйдешь, а домой уедешь вечерним автобусом, – убедила я её.

Обед прошел неудачно, Роза нервничала, боясь опоздать на последний автобус, она не смогла надеть свое нарядное платье, пришла в том, в чем собиралась ехать домой. Да еще что-то припоздали с обедом, ей пришлось уйти, не досидев до конца. Сергей ничего не сказал Розе, но мы с ней поняли, что его родителям она не понравилась.

–Ничего, закончим весной институт и поженимся, проживем без них,– повторял он Розе.

Я была довольна, до весны много воды утечет. Эмилия Оттовна болела, ей было то хуже, то лучше. Роза металась между институтом и Шабалихой, да еще работала вечерами, Эмили Оттовне нужны были дорогие лекарства и хорошее питание. Мне это было на руку. Влюбленный Сергей явно страдал от недостатка внимания с её стороны. Избалованный домашний мальчик, привыкший к благополучию, он не понимал, зачем Розе надо работать, скучал без нее, когда она уезжала домой к матери. За утешением приходил ко мне. Я была «своим парнем», молча слушала, сочувствовала, со мной можно было отвести душу. Мы садились на ковер, пили кофе, слушали музыку, разговаривали о Розе. Я рассказывала ему про наше детство, про то, как все любили Розу, как вытаптывали розовые мальвы у них под окнами, как заваливали их крыльцо ночами охапками ромашек, которые любила Роза. А он ревновал. Он не понимал природной сдержанности Розы, ему казалось, она не любит его так сильно, как он её. Только я, знающая Розу с детства, видела, как играли краски на лице Розы, когда она смотрела на него, каким мягким становился её голос, когда она разговаривала с ним. Но ему это знать было не обязательно, наоборот, я поддерживала все его сомнения. Как-то вечером очень поздно мы смотрели хоккей, и он остался у меня ночевать, я постелила ему в соседней комнате.

–Не говори об этом Розе, она сейчас нервничает сильно из-за матери, может не понять,– предложила я, подавая завтрак. Он согласился. Так у нас появилась тайна от Розы. Потом мы ходили в кино, у меня «случайно» оказался лишний билет на интересный фильм, и еще на выставку.

Отец привез мне из очередной командировки модный спортивный костюм. Костюм был ярко красного цвета, брюки красиво облегали бедра и ноги. Я представила, как буду смотреться в нем на фоне белого снега, и тут же предложила всем покататься на лыжах в березовой роще. Борька не смог, а Роза и Сергей согласились. Но неожиданно вечером Розе позвонила Нина Матвеевна и попросила срочно приехать.

–Лара, позвони Сергею, вот телефон, мне уже некогда, объясни ему все, скажи, что наша прогулка отменяется.

–Конечно, не сомневайся, все сделаю.

Назавтра я долго извинялась перед Сергеем, что где-то потеряла бумажку с его телефоном, не смогла предупредить, вот и пришлось идти. Но раз пришла и день такой хороший, я решила все-таки покататься на лыжах. Сергей расстроился, я предложила составить мне компанию, а с Розой мы еще сходим в эту рощу в другой раз. День был действительно чудесный, совсем как у Пушкина в стихотворении. Снег был белый-белый, ослепительно сияло солнце. На лыжах я каталась легко и красиво и специально ехала впереди Сергея. В конце концов, мужик же он, неужели совсем его ничего не волнует? На обратном пути с лыжной базы я захотела пить, и Сергей предложил зайти к ним на чай. Мать Сергея, Людмила Васильевна, встретила нас радушно. Я представилась подругой Розы из Шабалихи, и за чаем мне удалось повернуть разговор в нужное русло.

–Так вы дочь того самого Ложникова, про которого сейчас все центральные газеты пишут? – восхитилась его мать.

Затем я удачно похвалила варенье из черноплодной рябины, которым меня угощали, пообещала принести оригинальный бабушкин рецепт варенья на сиропе из вишневых листьев. Между делом упомянула про наш дом, ухоженный большой сад, свою квартиру. Несколько раз заводила разговор про Розу, стараясь похвалить её, чем заслужила благодарный взгляд Сергея. Правда, получилось это у меня как-то «неуклюже», так что к концу чаепития мать Сергея знала про Розу все то, что я хотела рассказать между строк. После застолья я ловко перемыла чашки, помогла матери Сергея прибраться на столе. Расстались мы, как лучшие подруги с приглашением заходить еще.

Роза не приехала ни на следующий день, ни через день и даже не позвонила. Встревоженный Сергей прибежал ко мне, он хотел ехать сам в Шабалиху. Только этого мне не хватало. Я отговорила его, пообещав, что поеду сама, все узнаю и тут же ему позвоню.

Сойдя с автобуса, я сразу зашла к домой к Розе. Все было намного хуже, чем мы думали. Эмилия Оттовна не то спала, не то была без сознания. У кровати сидела Нина Матвеевна с черными кругами под глазами. Розы не было, она пошла к врачу.

–Лара, хорошо, что ты пришла, мы уже две ночи не спим.

–Идите к себе, отдохните немного, я посижу.

Нина Матвеевна ушла к себе. Я присела на краешек стула. В комнате неприятно лекарствами, и чем-то еще. Наверно, так пахнет смерть. Изможденное пожелтевшее лицо Эмили Оттовны выделялось на фоне белой подушки. Неожиданно Эмилия Оттовна открыла глаза.

– Роза. Где Роза? – позвала она.

–Розы нет, она сейчас придет, пошла к врачу. Это я, Лара.

–Возьми там бумагу и пиши для Розы.

– Зачем?

–Пиши скорее, не успею.

Она говорила, смешивая русские слова с немецкими, но я понимала её с детства. Слова с трудом слетали с её губ, она торопилась, чаще говоря отдельные слова, чем фразы. Я записывала, не вдумываясь в смысл этих слов, стараясь успеть за её отрывистой и бессвязной речью.

–Возьми, отдай Розе, – она протянула сморщенную руку из-под одеяла. Я машинально положила все в карман. Это было последнее, что смогла сказать она.

Прибежала Роза, бросилась к матери. Эмилия Оттовна пыталась сказать что-то, но у нее не получалось. Она смотрела на меня, я понимала, она просит, чтобы я отдала все Розе. Только сейчас до меня стал доходить смысл того, что она мне сказала. Отдать? Но Сергей, тогда я точно не получу его! Нет, надо сначала подумать, а там видно будет. Роза так и не поняла, что хотела сказать её мать перед смертью.

После похорон матери Роза ходила осунувшаяся, безучастная. Сергей жалел и утешал Розу. Они стали жить с Сергеем. Когда он подошел ко мне первый раз и попросил ключ от моей квартиры, чтобы остаться там с Розой, когда я поеду навестить родных, я была в ярости. Я разбила несколько тарелок, я выла в голос, как простая русская баба, каталась по полу. Но это было после, когда я осталась одна. При нем я мило улыбнулась.

–Конечно, берите ключ и оставайтесь у меня,– разрешила я.

–Ты настоящий друг, – радовался Сергей.

Они по-прежнему любили друг друга, но я стала замечать первые трещинки в их отношениях. Умело подливая « масло в огонь», я расширяла эти трещины, пользуясь тем, что они оба доверяли мне. Завершающий «аккорд» я наметила на двадцатое апреля, мой день рождения. Я долго прокручивала все в голове, отрабатывала самые мельчайшие детали, просчитывала по минутам. Все получилось, как я задумала. Я пригласила человек десять: Розу с Сергеем, наших общих друзей из КВН-овской команды, и, конечно же, Аллу. Роза в этот день работала и обещала прийти попозже. Заранее я смешала в бутылке водку с пивом для Сергея. Сначала я наливала ему из этой бутылки, а потом, когда он уже был пьяный, поставила перед ним водку. Ему стало плохо. Я увела его в другую комнату, уложила на кровать. Он отключился. С большим трудом мне удалось раздеть его, я разделась сама и легла с ним. Наши вещи я разбросала по комнате. Мне пришлось перевернуть его на себя, все должно было быть натурально. Очень удачно в комнату заглянула обеспокоенная нашим отсутствием Алла.

–Ой, а что это вы, – вырвалось у нее.

Она выскочила из комнаты.

–Роза, Роза, не заходи, – уговаривала Алка.

Роза распахнула дверь, мы ритмично двигались с Сергеем. Хлопнула входная дверь. За Розой ушли другие гости. Мы остались одни. Я взяла приготовленную бритвочку, надрезала ногу, крови получилось много, намного больше, чем когда у меня это было первый раз с Борькой.

–Ну, вот и все. Вот и все,– повторяла я про себя.

Утром Сергей хватался за голову:

–Как же это все случилось, я совсем ничего не помню. А Роза, что подумала Роза! Она мне не простит!

Я молча плакала.

–Лара, я чудовище, что я наделал, ты меня простишь? Как же я так напился?

Он ушел. Теперь предстоял второй акт. Согласно книге «Справочник акушера-гинеколога» дни, когда я могла забеременеть приходились на двадцать девятое апреля -второе мая. Двадцать девятого как раз прилетал Борька. Борька обитал теперь в Перми, куда перебрался его тренер. Там его формально устроили на работу в какое-то стройуправление, и он уже выступал за Пермь в соревнованиях. Здесь Борьке предстояло еще защитить диплом, и он изредка появлялся в нашем городе. Я знала, что он обязательно зайдет ко мне. Полдня я готовила романтический ужин. Свечи, легкая музыка, опущенные шторы… Борька не поехал на праздники к родителям, так же как и я. Четыре дня мы не вставали с ним с дивана. Зачем я надела на шею тот крест? Чтобы придать остроту ощущениям? Назло Розе? А мне ведь было хорошо с Борисом, даже однажды вдруг промелькнула мысль, а нужен ли мне этот Сергей?

Борька уехал, на прощание я пообещала к нему приехать в Пермь. Мне он был больше не нужен, надо было без шума его спровадить. Самой оставалось только ждать. Роза не разговаривала ни со мной, ни с Сергеем. Он приходил ко мне, жаловался, я утешала, кормила чем-нибудь вкусным и ждала.

Когда задержка менструации стала явной, я полетела в женскую консультацию. Беременна! Сомнений нет, срок правда немного не совпадает, но разница в две недели ничего не значит. Сказав Сергею по беременность, я заявила, что оставлю ребенка, но он может не беспокоиться, я сама буду воспитывать сына. Все это я сказала «под большим секретом» Алле.

Теперь предстоял третий акт. Накупив погремушек, я караулила несколько дней, пока не увидела мать Сергея. Я налетела на нее, выходя из магазина. Погремушки рассыпались по тротуару. Заинтересованная Людмила Васильевна помогла мне собрать игрушки, тут я и «нечаянно призналась» ей во всем. Через три дня пришел Сергей и сделал мне предложение. Я согласилась. На распределении Роза выбрала Омск, хотя могла бы остаться в нашем городе.

Никто из нашей группы не пришел на мою свадьбу с Сергеем. Хотя мне нравились тонкие обручальные кольца, я выбрала самое широкое и массивное золотое кольцо. Пусть все видят: я выхожу замуж за Сергея Дворжецкого! Свидетельницей с моей стороны была Алла. Она мне рассказала, когда уезжает Роза. Я пришла в общежитие. Роза, невероятно красивая в чем-то черном, упаковывала последние вещи. Равнодушно посмотрела на меня, ничего не дрогнуло в её строгом лице. Мы обменялись дежурными фразами. Я ждала, что она закричит, ударит меня. Я всю жизнь хотела увидеть, как она страдает! Я бы поплакала с ней вместе, простила бы её и сама попросила прощения. Я пришла отдать ей прощальное письмо Эмили Оттовны. Но нет. Лучше я сожгу это письмо, раз она такая гордая. Я не знала, увидимся ли мы с ней еще когда-нибудь. А крест? Что ж, свой крест я понесу сама…

Женька родился второго февраля. Я боялась, что он будет похож на Борьку, но он пошел в мою мать, что-то иногда проскальзывает в нем от Бориса, но этого никто не замечает, кроме меня. Сергей остался на кафедре, защитил диссертацию. Детей мы больше не завели, я все ждала, что он захочет еще ребенка, но ему было все равно, а я сама не заводиларазговор из гордости. Когда стали появляться первые кооперативы, я создала свой первый салон красоты. На первых порах мне очень помогли родственные связи. Теперь салоны «Лара» – самые популярные в городе. Большой успех имеет моя школа красоты. Я беру туда всех желающих, за деньги, конечно. Мне все равно, как выглядит женщина, к выпускному вечеру я из нее делаю если не красавицу, то яркую индивидуальность, модно и со вкусом одетую, уверенную в себе. Я подбираю для каждой стиль, прическу, макияж, учу двигаться, разговаривать. Женщины преображаются. Каждый наш выпускной показывают местные каналы. У этих передач очень высокий рейтинг. Я работаю, как проклятая, но мне нравится моя работа. Я богата и известна. Сергей давно сидит на моей «шее», заработка преподавателя ему не хватило бы и на сотую часть своих потребностей, но я никогда не говорю ему об этом. Иногда я отпускаю его «слегка» с поводка. Он тут же заводит какой-нибудь романчик. Но куда этим дурам до меня. Почему-то все они думают, что смогут только одним этим местом увести у меня мужчину? Азарт возбуждает меня, я без особого труда завоевываю собственного мужа в очередной раз. Мы сваливаем в какое-нибудь интимное гнездышко и «миримся» пару дней, не вставая с постели. Ко мне подкатывались много раз богатые мужики, но зачем мне они? Я столько сил вложила в Сергея, что не смогу теперь с ним расстаться.

Сын, Евгений, стал юристом. Я купила ему квартиру в центре города. Дела у него идут неплохо, работает в филиале московской фирмы, только вот с женщинами что-то ему до последнего времени не везло. Но последняя Женькина пассия, Вика, мне очень понравилась: в меру красивая и умная. Я видела, она любит Женьку. Мне казалось, у них дело идет к свадьбе. Он приводил её к нам домой, приезжая к нам на дачу, они спали в одной комнате.

Галя работает днем в детской библиотеке на полставки, а затем убирает и готовит в моей квартире. Тетка её умерла, и она теперь полноправная хозяйка половины того самого полуразвалившегося домика. Замуж её никто так и не взял. Она знает свое место, не украдет и не утащит. Какая разница, кому платить: ей или домработнице из агентства. Все было хорошо в моей жизни.

Неприятности начались со статьи в московском журнале «Кредо». Мне нравился стиль этого журнала, без пошлости, без особых скандальных сенсаций, интересные статьи, новости моды. Вечером я читала новый номер журнала. Эту статью я перечитала раз десять. Кто бы мог подумать! За приличное вознаграждение просили любые сведения об Елене Сушковой, которая потерялась когда-то в районе Шабалихи. Они начали журналистское расследование! И вот, ирония судьбы, мой сын принимает в нем самое активное участие. Но он вряд ли сам додумается до истины. А эта московская журналистка? Я даже пригласила её к себе в гости, чтобы посмотреть вблизи, что она из себя представляет. Совсем молоденькая, но умна, этого у нее не отнимешь. Есть азарт, да еще какой. А всего-то надо ей сделать один единственный запрос в Северное. Мне, по большому счету все равно, догадается ли она? Вряд ли Эмилия Оттовна рассказала кому-то еще эту историю, тогда бы она не стала рассказывать мне. Недолгим было женское счастье Эмили Оттовны: три года всего прожила со своим Георгием. Умер муж. Никого не осталось у нее в Северном. Эмилия Оттовна получила разрешение вернуться в Шабалиху на себя и свою маленькую дочь Розу. Роза, её единственная отрада и утешение, умерла перед самым отъездом от дифтерита. Похоронив, дочь, Эмилия Оттовна поехала в Шабалиху. Она шла со станции двенадцать километров до лесхоза Шабалихи, тяжело неся свои немудреные пожитки. Присев на обочину, она решила отдохнуть и услышала детский плач. Шел дождь, девочка упала в яму, пальтишко и штанишки её были мокрые и грязные. Эмилия Оттовна несла с собой красивые вещи умершей Розы, она сама с любовью шила их для единственной дочери. В них она переодела малышку. Женщина завернула девочку в свой платок, прижала к себе, та согрелась и заснула. Пристроив ребенка на узел с вещами, Эмилия Оттовна направилась в Шабалиху, выяснить, чья это девочка и отдать её родителям. Несмотря на дождь, стояла толпа. Кто-то из знакомых рассказал последние новости: арестовали Сушковых, теперь ищут их девочку, которая где-то потерялась. Стояли черные машины. Эмилия Оттовна вспомнила, как выгоняли их из домов, грузили в машины и как скот везли в вагонах. Она не отдала девочку. Ни одной живой душе она не рассказала об этом. Старые вещи малышки сожгла в печке, а золотой крест, что был на девочке, прятала всю жизнь. Так Елена Сушкова стала Розой Леонгард. Девочка долго болела. Сидя ночью перед детской кроваткой Эмилия Оттовна молилась всем святым: своим и её, чтобы не отнимали у нее Розу еще раз. Года полтора они прожили в лесхозе. Эмилия Оттовна болела и не могла больше там работать. Ей предложили место уборщицы в конторе, так они перебрались в Шабалиху. Девочку никто не узнал, она изменилась за это время, говорила только по-немецки. Соседкой их по бараку оказалась молоденькая воспитательница из детского сада. Она прикипела к Розе, научила её говорить по-русски, читала ей книжки. Так вдвоем они и растили Розу, вкладывая всю свою душу в нее. А теперь её ищут богатые родственники из Англии. Что ж, пусть ищут. Записку Эмили Оттовны я сожгла. А крест? А кто знает, что этот крест надо искать у меня? Пусть ищут. Заснуть я так и не смогла, пришлось пить таблетку. Сон обычно у меня хороший, эти модные таблетки держала на всякий случай. Вот и представился такой случай.

Этот звонок прозвучал для меня, как набат во время беды. Кто бы мог подумать, что объявится Борька. Столько лет прошло, ни слуху, ни духу, я забыла о нем. И вот тебе на, телефонный звонок. Он хотел встретиться, поговорить. Его не интересовало, а хотела ли этого я? Более неудачного времени трудно было придумать: до очередного выпускного вечера оставалось две недели. Я сама и все, кто готовил шоу, сбились с ног, готовясь к очередным съемкам. Получилась накладка с костюмами, сломал ногу солист шоу-балета, срывался договор со знаменитым ВИА «Звездолет», реклама об участии которого в нашем вечере шла уже вторую неделю на всех местных каналах. И еще этот звонок.

– Я понимаю, кем ты стала и что тебе некогда, но лучше бы ты нашла время, хочу сказать тебе что-то, что тебя заинтересует. Может, ты подъедешь на своей машине к Октябрьскому рынку, я сяду к тебе, не бойся, я не займу много времени, – просил Борька.

–Хорошо, только недолго, мне действительно некогда, – согласилась я. А ведь я знала, знала, что ничего хорошего мне эта встреча не принесет!

–Лара, как я мечтал все эти годы увидеть тебя, сколько раз я мысленно говорил тебе это все. Что, не нравится, как выгляжу? Смотри, смотри, это из-за тебя.

Сутулый, опухший, без зубов с неприятным запахом изо рта, в какой-то засаленной куртке – он вызывал у меня только омерзение.

–Зачем ты сказала, что приедешь ко мне? Я ведь даже малосемейку тогда выбил, мебель покупал, растрезвонил всем, что невеста приедет. А как я тебя ждал! А потом вот, прислали, доброжелатели – он протянул мне мою свадебную фотографию.

–Смотри, как удачно выбрали фотографию, ты здесь вся как есть, без прикрас: такое торжество в глазах, прямо хищница, заполучила наконец-то, что хотела, а Серега как зверек в клетке смотрится, такая безнадега. Я ведь теперь знаю, как ты его получила. Хочешь, расскажу?

–Не надо.

–Не хочешь? Тогда плати, за все плати, за мою жизнь испорченную плати. Я ведь после того, как допер, как ты меня использовала, на тренировке позвоночник повредил, а потом все оно и покатилось. Фиг бы он на тебе женился, он Розу любил, слепому ясно было. Так, что давай плати или сыну объявлюсь, не бросит он в беде родного папку.

–Сколько ты хочешь, чтобы оставить нас в покое?

–Давай для начала пятьдесят тысяч, а потом еще скажу сколько.

–У меня нет с собой такой суммы.

–Давай сколько есть, выпить охота, весь день терплю, чтобы с тобой трезвым поговорить. А остальное на неделе привезешь, собирай, позвоню дня через два.

Вечером я долго лежала в ароматной ванне, зловонный запах преследовал меня. Я размышляла. Надо все рассчитать. Через неделю в клубе «Отдых» какая-то презентация, для меня есть приглашение. Очень кстати. Надо начать до этой презентации завозить костюмы и кое-какой реквизит для нашего шоу. А с Борькой договориться на этот вечер.

Все прошло на удивление гладко. Сумку с вещами я оставила в нашей комнате с реквизитом. Все ключи были сданы на вахту под охрану, но я заранее сделала себе дубликаты ключей от комнаты и боковой двери, через которую обычно заносили реквизит. Помелькав то тут, то там на презентации какого-то «Сибирского дуэта», я пошла в туалет. Удалось незаметно пройти в боковой коридор прямо к нашей комнате. Свое платье развесила на плечиках среди костюмов. Переоделась в черные джинсы, свитер, надела светлый парик, повязала голову платком и с ведром в руках вышла через боковую дверь. Никто в мою сторону даже глазом не повел. Из троллейбуса вышла, не доехав одну остановку до конечной, где назначила встречу Борьке. Он уже сидел на скамейке, нахохлившийся, жалкий. Нечего его жалеть, сам виноват.

–Извини, Боря, не получилось с деньгами сегодня, а позвонить тебе некуда, да машина еще сломалась. Ты прости меня, я завтра обязательно привезу. А пока хочешь, отметим встречу? Или нет, давай завтра с тобой отметим, я закуску хорошую привезу, бутылку вот привезла, а про закуску не догадалась. А ты возьми пока бутылку, не везти же её назад.

Я дошла до параллельной улицы, села на маршрутку и с двумя пересадками вернулась в клуб. С ведром, ни дать ни взять, уборщица, я вошла через боковую дверь, закрыла её своим ключом и снова попала в комнату. Все, переоделась, сумку я завтра незаметно в суматохе заберу, а сейчас надо пройти по второму этажу и посидеть с кем-нибудь в баре.

Борька больше не звонил…

Несмотря на разные накладки съемки нашего шоу в клубе «Отдых» через неделю прошли как всегда с успехом. И «Звездолет» приехал, и солисту нашли достойную замену. Впереди были два дня выходных. Сергей поехал в гости к друзьям на дачу, на шашлыки и порыбачить. Завтра я присоединюсь к ним, и два дня не буду думать о работе. Мне нравилось после напряженной работы побыть одной в квартире. Журчала, наливалась вода в ванну, я делала себе маску.

Галя открыла дверь своим ключом. Я никогда не видела её такой. Она повысила на меня голос, она кричала!

–Ты, ты это сделала, я теперь знаю.

–Успокойся, что случилось? Да не кричи ты так!

–Боря умер! Я ведь всю жизнь его любила, да, представь, любила! Когда ты вышла замуж, это я отправила ему твою фотографию. Когда вернулся, он приходил ко мне в библиотеку, просил твой телефон. Вы ведь встречались?

–Да, встречались. Я дала ему денег, и он ушел, что из этого.

–Из этого ничего. Я была на квартире у его сожительницы. Они жили за Октябрьским рынком. Хотела взять на память что-нибудь из его вещей. И знаешь, что я там нашла! Его дневник. Оказывается, он вел дневник. Я прочитала его. Там нет твоего имени, но я поняла, что это ты. Варька не отдала его мне, а то бы я сама отнесла его в милицию. И не самопальной водкой он отравился, это ты отравила его. Я пойду в милицию и все расскажу. И еще я знаю про крест. Я прочитала твой журнал, что ты оставила на столе. Он лежал открытый на странице с фотографией этого креста. Я видела этот крест у тебя! Еще на той, старой квартире. Ты почему-то его прятала, там была еще записка. Знаешь, я сносила этот крест к ювелиру, чтобы узнать его стоимость, чтобы понять, зачем ты его прячешь. Я даже перерисовала все, что было на той бумажке. Я так и не поняла тогда, о чем эта записка, а теперь все стало на свои места. Я её отдам! Я все расскажу!

Я держала её голову в ванне, пока она не перестала дергаться. Теперь надо успокоиться и все обдумать. На неделе я заказывала грузовое такси, отвезти кое-какую старую мебель на дачу. Придется переоформить заказ на завтрашнее утро. Иначе я не смогу незаметно вытащить её из дома. Труп упаковала в большой баул. Обмотала тряпками и коробками, чтобы было незаметно.

Утром в гараже я достала из сумки манекен, который всегда был у меня дома под рукой, если вдруг пришла интересная мысль, чтобы сразу попробовать. Из куска ткани изобразила подобие розовой любимой блузки Гали, завязала платок. На заднем сиденье с затемненными окнами сойдет за Галю. Во время погрузки мебели я переговаривалась с «Галей». По мобильному позвонила Сергею, сообщив, что отвезу мебель на дачу и заеду к ним с Галей. На даче я переложила труп в машину, пришлось сделать крюк километров в двадцать, чтобы выбросить тело в реку. У друзей было шумно, шел дым «коромыслом», отмечали день рождения хозяина. Я заскочила на секунду, извинилась, сослалась на срочную работу. Мне и в самом деле звонили с телевидения, но я бы ни за что не стала бы портить свой отдых при других обстоятельствах. Я захватила два шашлыка для себя и «Гали». Перед лавочкой с бабульками из нашего дома я еще раз поговорила с «Галей». В гараже разобрала манекен и благополучно унесла его домой на свое место. Весь день и следующие три дня я постоянно была на виду у массы народа, толкалась в школе, салонах и всегда кто-то был рядом со мной. Оставалось решить еще одно дело. Дневник Борьки и записка. Записка. Когда-то я сожгла её. Кто знал, что эта дрянь перепишет её. А я еще её за стол сажала с собой! В субботу, когда стемнело, я пошла в дом Гали. Собаки ни у нее, ни у соседей не было, я это знала. Дверь открыла её ключами и спокойно вошла в дом. Трудно назвать домом ту халупу, где жила Галя. Одна комната, перегороженная печкой и шкафом на две половины: в первой прихожая и кухня одновременно, а второй закуток – все остальное. Я светила фонариком и искала. Соседка вошла неожиданно, сразу включила свет и затараторила: «Галя, где ты пропадала? С работы вчера приходили, искали тебя. Что же ты не предупредила их? А я-то как беспокоилась, но слава Богу, ты вернулась». Я стояла за шкафом. Она не успела понять, что случилось. Я ударила её массивной пепельницей по голове. Для чего Галя держала пепельницу у себя в доме? У нее мужиков никогда не водилось. Дневника я не нашла. Я тщательно перерыла все в этой халупе. «Не найдут, раз я не нашла», – успокаивала я себя. – «И там же не упоминается мое имя». Записку нашлась за картиной, не картина, какая-то репродукция Шишкина, висела на стене «в зале». Я сожгла её еще раз. Кто сказал, что рукописи не горят? Горят и еще как.

Следующим был звонок Вики, подруги Евгения. Оказывается, он неожиданно решил прекратить их отношения. Они не поссорились ни разу за полтора года, что жили вместе. Ничего определенного Евгений ей не сказал. Она в недоумении, никогда бы она не позвонила мне, но она любит Евгения, и хотела хотя бы знать, в чем причина. Я пообещала поговорить с Евгением, но без разговора с ним я знала: причиной такого неожиданного разрыва может быть только другая женщина. Я заманила сына к себе на ужин. Я сразу поняла, что он влюбился и серьезно. Что-то беспокоило его. Сначала я решила, что эта женщина не нашего круга, старше его или не свободна. Мне нетрудно было вызвать его на откровенность. Оказалось, что она старше Жени всего на несколько дней, кандидат наук, умница и красавица, но у нее есть жених. Радостный, что с кем-то можно поделиться, Женя выложил про нее все, что знал. «Что ж, жених не муж, да и от мужей уходят», – успокоилась я. Уже в прихожей, одеваясь, сын сказал, что я должна помнить её мать, я училась с ней в одном классе.

До половины ночи я не сомкнула глаз. Мой сын влюбился в дочь Розы! Я не могу допустить этот брак, тогда придется рассказать все. Я не могу потерять Сергея! Я не могу допустить скандала и потерять дело всей моей жизни! Во всех моих шоу всегда незримо присутствовал Сергей, как идеальный муж. Мы были идеальной парой, наш брак был примером того, к чему стремились все мои ученицы. Почему всегда я думала, а какие бы были у Розы с Сергеем красивые дети? Догадывалась, но прятала подспудно свои догадки? Что ж, хотела знать, сходи и посмотри.

Я нашла её адрес в компьютерной базе данных. Несмотря на популярную фамилию, оказалась всего одна подходящая Анна Викторовна Жукова. Загримировавшись до неузнаваемости, я пришла к ней под предлогом покупки квартиры. В целом она похожа на Розу, та же женственность, классическая красота, но ростом выше, это от Сергея. И еще от Сергея у нее синие глаза. Ничего не скажешь: безупречна. Женька от такой не отступится. Так, значит, шумный скандал? Журналисты пронюхают, как ни скрывай. Мой взгляд упал на тумбочку у дивана. Флакон с валерьянкой. Кажется, у меня есть выход. Женька погорюет и забудет, ничего еще нет между ними, слишком мало они знакомы. А я одним выстрелом могу убить двух зайцев, чтобы они нашли свою «Сушкову» и угомонились, пока не отрыли чего-нибудь лишнего, что может задеть меня. Я оставила свой футляр с очками, чтобы был повод прийти к ней еще раз.

Вечером я мастерски разыграла «покушение» на себя во время прогулки. Получилось замечательно, все поверили. Пусть ломают голову, теперь меня ни в чем не заподозрят.

Все имеет свою цену. Женщина из экспертизы согласилась мне помочь, деньги для меня не играли роли. Заработаю еще. А для нее это было целое состояние. На следующий день она пришла со мной под видом моей подруги к Анне Викторовне. Нам легко удалось вызвать небольшой обморок у хозяйки, во время которого она взяла кровь из надреза сделанного якобы разбитым при падении стеклом, а я подменила флакон на тумбочке у Анны. Таблетки не совсем похожи, но я понадеялась, что хозяйка не заметит. Мне повезло, Анна выпила сразу несколько штук, поссорившись с женихом. Нет человека – нет проблем.

Галю нашли слишком быстро и слишком быстро опознали. Кто знал, что за труп зацепится крючок какого-то любителя рыбной ловли. Все против меня. Они связали эти два трупа с поисками Елены Сушковой. Меня вызывал следователь. Когда мы с ним беседовали, в кабинет вошла Анна. Живая! Я выдала себя! Он все подстроил! Я, конечно, не бухнулась на колени и не заорала: «Каюсь, виновата! Казните меня!» Но следователь все понял. Пока ничего определенного против меня нет, но рано или поздно он раскопает все. Что ж, надо уметь проигрывать. Главное, не испортить жизнь сыну. Ниже плеча, ближе к локтю у меня появилось небольшое пятно. Анализ подтвердил меланому. Не смертельно, я узнала, люди годами живут с этим, но это хороший повод решить все мои проблемы. Вечером я сама приготовила ужин, пригласила сына. Мы втроем душевно посидели. Сергей с Женей утешали меня, что все это излечивается, мы обратимся к самым хорошим врачам. Я легла на диване в другой комнате, сказала, что хочу поработать. Прощальная записка лежит на видном месте. Больше никогда у меня перед глазами не встанет крест на изможденной ладони. Через неделю фирма, в которой работает Женька, получит анонимную бандероль с тем самым крестом. Это мой подарок Розе. Она выиграла как всегда. Вот они, остатки тех таблеток. Играла тихая музыка, мой любимый Битлз. На душе спокойно и легко. В комнату вошли Боря и Галка. Какой он молодой и красивый! Я рада, что он пришел, ведь я не успела сказать, что мне ни с кем не было так хорошо, как с ним.

* * *

Звонок в дверь прозвучал неожиданно рано. Роза Георгиевна, рассчитывавшая поспать еще час, прежде чем идти в больницу и сменить Нину Матвеевну, встала с кресла и пошла к двери. «Неужели Аня по привычке тратит на такси деньги, которые сама же и наскребла с таким трудом? Ах, да, этот странный вчерашний разговор, про то, что мы – какие-то дворяне. Она так верит в это, а все окажется газетной уткой. Впрочем, что её винить, она тоже старается помочь отцу, готова поверить даже в сказку».

Стоявшая за дверью Аня сразу кинулась обнимать мать, чуть не сбив её с ног. Из её радостных восклицаний можно было понять, что теперь все будет хорошо. Роза Георгиевна поцеловала дочку в ответ и чуть отстранила, чтобы разглядеть её спутника. Это оказался высокий молодой человек приятной наружности, который держал две дорожные сумки. «Ба! С кем это она? А с Вадимом что, покончено? Или это – не то, что я подумала?»

–Здравствуйте! Проходите, пожалуйста! Извините, я не ждала гостей, но у нас есть раскладушка.

–Нет, не беспокойтесь, Роза Георгиевна! Во-первых, я к вам не в гости, а по делу, а во-вторых, я заказал гостиницу.

–По какому делу? Это то, о чем Аня мне говорила по телефону? Разве это серьезно?

–Да, серьезно. Документально подтверждено, что вы являетесь приемной дочерью Эмилии Оттовны Леонгард, а настоящее Ваше имя – Елена Александровна Сушкова. Родственник Ваших репрессированных родителей – двоюродный брат отца – проживает в Англии.

–Где?!

–В Великобритании. Эндрю Сушкофф – владелец химического концерна в Ковентри. Его отец – ваш дядя – завещал некоторую часть своего состояния брату или его наследникам, обязав сына разыскать родственников. Наш последний отчет, показался мистеру Сушкову столь убедительным, что он лично позвонил мне в офис и потребовал немедленно, не теряя ни минуты отправить кровь для анализа ДНК.

–Мою кровь? Сейчас?

–Нет, Аня уже сдала. И еще она поговорила с мистером Сушковым.

–Когда? Как?

–Мама, я как раз была в офисе, смотрела Маринины фотографии из Северного района. Какой страх, представляешь, кладбище, и на памятнике надпись «Роза Леонгард 7.01.51 – 2.10.52»! И вдруг зазвонил телефон. Женя заговорил по-английски: «Хэллоу, мистер Сушкофф!» Потом немного поговорил и спрашивает, согласна ли я срочно сдать кровь на ДНК. Я вообще – как во сне, согласна, говорю, а сама руку ущипнула. А он вдруг дает мне трубку, а там: «Здра-стуй-те, Энн! Дуюспикинглиш?» Пришлось включаться и отвечать на его вопросы. Он все выспросил про нашу семью и пригласил приехать в гости в его загородный дом. А я сказала, что мы не можем, пока папа не поправится.

– После чего мистер Сушкофф, не дожидаясь результатов ДНК, решил перевести деньги на счет клиники профессора Стальского для оплаты операции Вашего супруга.

– Нет-нет, надо отказаться! Мы сами скоро наберем нужную сумму. Аня, представляешь, приходили наши старые друзья с завода, я их и не просила, сами собрали деньги, сколько смогли. Позвоните скорее, что нам не нужны их деньги.

–Уже поздно. По поручению профессора нам звонили из клиники, что он завтра прилетит для осмотра пациента на месте.

–Профессор Стальский сам прилетит? Как хорошо! – она радостно улыбнулась, но тут же нахмурилась в досаде. – Нет, надо было отказаться от этих денег. Что же ты, Аня? А если не подтвердится?

–Да я отказывалась, мама.

–Да, Аня не соглашалась. Она так прямо и спросила, что если результат анализа будет отрицательным, но Эндрю Сушкофф сказал, что спишет на благотворительность.

«Аня, Женя – они уже на «ты?»», – заметила наконец Роза Георгиевна. И мягко напомнила дочери:

–Аня, тебе не пора нас познакомить?

–Прости, мама! Позволь тебе представить Евгения Дворжецкого. Он приехал навести порядок в папиных делах. У фирмы «Сиблекс» есть связь с местной коллегией адвокатов.

«Однофамилец? Родственник?» – в смятении подумала Роза Георгиевна, и голос её слегка дрогнул.

–Оч-чень приятно, Евгений, – а как по отчеству?

–Сергеевич. Моя мама училась с Вами в одном классе. Вы должны её помнить – Ложникова Лариса.

–Да, разумеется, помню. Примите мои соболезнования.

«Все, это сын Лары и Сергея! Анечка, доченька, как тебя угораздило его встретить?! Но, может, все не так страшно, он же по делу, а не свататься».

–Роза Георгиевна. Я бы хотел, чтобы вы меня как можно скорей ввели в курс дела.

–Простите, Евгений Сергеевич, мне надо с дочерью переговорить. А вы пока присаживайтесь к столу.

На кухне Роза сразу схватила чайник и стала наливать воду, напряженно размышляя: «Как бы мне узнать поделикатнее?»

–Аня, это кто, мой будущий зять? – по возможности шутливо спросила она.

–Надеюсь, что да, – ответила в тон Аня, вынимавшая чашки и блюдца.

«Неужели придется ей рассказать? Может, удастся как-то её отговорить?»

–Но почему – он? Ты же его так мало знаешь! Когда ты уезжала из Омска, у тебя еще Вадим ходил в женихах, – не выдержала шутливого тона Роза Георгиевна.

–Мама! Зато ты его совсем не знаешь! Он же мне предложил все свои деньги сразу, в первый день знакомства. Просто так, в долг на неопределенный срок.

–А вы еще не… – Роза никогда не задавала дочери таких вопросов, но сейчас она была готова на все. – Как далеко зашли ваши отношения?

–Мама, что с тобой? Ты же никогда не спрашивала… Ты, наверное, сильно переутомилась? Ничего, сегодня я пойду к папе, а ты отдохнешь. Успокойся, еще не зашли, – Аня взяла поднос с посудой, и перед самой дверью сказала с мечтательным выражением лица. – Хотя, когда я о нем думаю, мне тепло даже на расстоянии.

Расстроенная Роза вслед за ней поплелась в комнату.

«Господи! В самом кошмарном сне я такого не видала! Аня и Дворжецкий! Господи, пронеси! Пусть я проснусь – и ничего нет, никаких английских родственников, но и Дворжецкого рядом с ней – тоже!.. Что он говорит?»

–Простите, Евгений Сергеевич, что вы сказали?

–Вам письмо от Марины Беловой.

–Я её не знаю, – Роза машинально взяла конверт, и уставилась на него, лишь бы не смотреть на счастливое лицо дочери.

–Мама, тебе нехорошо? Сердце?

–Нет-нет! Не беспокойся, Анечка! Это все так неожиданно, никак в себя не приду. Да, вспомнила, это же московская журналистка, которая раскрутила эту невероятную историю. Извините, я сейчас, – она поспешно вышла в спальню и плотно закрыла дверь.

Подошла к окну, вынула сложенный листок, развернула. Текст оказался странным, двухцветным: первая строчка – синяя, потом фраза зелеными чернилами, дальше до конца – опять синей пастой.

«Уважаемая Роза Георгиевна (Елена Александровна)!

Ваш новый знакомый – сын Бориса Шугая.

От души поздравляю Вас и Вашу семью…»

Роза распахнула дверь и застыла на пороге, напряженно разглядывая гостя. «Фигура длинная, немного нескладная, лицо мужественное, но не красавец, глаза – никакие не синие, а зеленоватые, как у Лары, и волосы – тоже её, а нос и подбородок – вылитый Борька». Она перевела взгляд на дочь. Синие глаза с тревогой смотрели на мать. Роза почувствовала, что ноги её не держат, и привалилась к косяку. Аня и Женя как-то очень слаженно подбежали к ней, с двух сторон подхватили под руки и усадили в кресло.

–Мама, успокойся! Ты такая бледная! Вот, выпей водички. Что там такое, в этом письме? – Аня выхватила бумажку и прочла вслух торопливой скороговоркой: «Уважаемая Роза Георгиевна (Елена Александровна)! От души поздравляю Вас и Вашу семью со счастливым завершением давней трагической истории! Приглашаю вас по пути в Англию непременно навестить нас с мужем в Москве. Позвоните, я вас встречу, мой телефон… Марина Белых (Белова)»

Роза протянула руку, но голос ей еще не повиновался. Аня, недоумевая, подала матери листок. После обращения не было ничего! Зеленые буквы исчезли. Но они же были! И Боря – тоже был. «Слава тебе, Господи! Теперь – ничего не страшно. Но надо же как-то им объяснить…» Роза слабо улыбнулась:

–Простите меня, я вас, наверное, напугала. Просто я не высыпаюсь в последнее время. А тут мне показалось, что в письме должны сообщить, что произошла ошибка, а Женя для того и приехал, что бы лично извиниться. Да вы присаживайтесь к столу. Анечка, пока не наливай чай, а достань бутылочку кагора, там еще осталось немного. Давайте, Женя, помянем Вашу маму.

Конец