Чудовище (СИ) [Динна Астрани] (fb2) читать онлайн

====== Глава 1. Сожгите это! ======

— Сожгите это! Слышите, сожгите! — визгливо кричала невысокая женщина, стоявшая на крыльце в одной лишь забрызганной кровью сорочке и сжимая в руке нечто бесформенное, окровавленное, отчаянно верещавшее.

Толпа, окружившая крыльцо, безмолвствовала, зрители в ужасе прижимались друг к другу, не сводя округлившихся глаз с жуткого зрелища.  — Дрова, несите дрова! — продолжала требовательно кричать женщина в сорочке. И швырнула то, что держала в руке прямо перед собой в снежный сугроб. Толпа разом выдохнула, охнув и отпрянула назад на несколько шагов. Оно лежало на снегу: нечто, отдалённо напоминающее новорожденного младенца наличием конечностей и головы, но отличавшееся от естественного человеческого ребёнка тем, что эта самая голова была у него бесформенной, с неестественно выступавшей вперёд челюстью и двумя буграми на макушке, а ручки и ножки были слишком длинны и оканчивались странными пятками и фалангами, напоминавшими куриные лапы. Живот у него был слишком тощий и впалый, в отличие от нормальных карапузых младенцев, но от него отходила длинная пуповина, тянущаяся по снегу.  — Шутка ли такое дело — сжечь дитя самого Свири, Демона Огня! — переговаривались в толпе. — Да он за это спалит всё наше селение, бревенчатые дома вспыхнут сами собой! Разве Малентина не знает этого, что требует от нас? Женщина на крыльце обвела присутствующих безумными расширенными глазами, горевшими яростными, как у рыси, зелёными огнями.  — Так мне никто не поможет? — зло прорычала она. Староста селения, коренастый мужчина, усатый, в длинной серой зимней рубашке, вязаной из шерсти и округлой вязаной же шапке, осмелился выступить вперёд.  — Опомнись, ты требуешь от нас невозможного! — проговорил он. — Лучше не веди себя так. Подумай сама: ты единственная женщина, которую Свири не уничтожил после соединения с ней, значит, он избрал тебя, он пожелал от тебя ребёнка. Неужели ты поступишь так, что осмелишься вызвать его гнев?  — А с каких это пор мы подчиняемся воле демонов? — насмешливо проговорила Малентина, скрестив руки на груди. — Да если бы я знала, что вынашиваю демонское отродье, а не дитя моего мужа, я бы живот себе разодрала, да вытащила это оттуда! Разве мы поклоняемся демонам? Разве мы не ищем защиты у нашей богини Акимины? Разве мы не признаём только чистое, а нечистое не сжигаем на огне?  — Как бы нас самих не сжёг огонь Свири! — промолвил староста. — Но дело на самом деле весьма деликатное. Думаю, здесь нам не обойтись без совета жрецов. Эй, позвать сюда жреца Полока! — крикнул он. От толпы отделилось сразу несколько человек и они побежали по глубокому снегу в сторону черневшего на пригорке бревенчатого храма.  — Ах, вот как вы решили? — возмутилась Малентина. — Нет уж, я сама решу! Она развернулась, распахнула тяжёлую дощатую дверь своего дома и исчезла в тёмном проходе. Через пару минут она появилась снова на крыльце сжимая в руках тяжёлый топор мужа и баклагу с горючим маслом. Она бодрым шагом сошла со ступеней. Казалось, она была полна сил, несмотря на то, что только что разрешилась от бремени, родив на свет непонятное существо. Кровь сочилась по её ногам из-под покрытой багряными пятнами сорочки, но она даже не придавала этому значения. Она двинулась к ближайшей сосне, перебираясь через сугробы, оставляя на девственном снегу красные следы. Сосна была молодая, это было деревце-подросток, едва перешедшее стадию саженца. Нещадный металл с размаху вонзился в него, губя его молодую, едва начавшуюся жизнь. Малентина была физически сильной женщиной, могучие руки её были способны валить и более мощные деревья, нередко она помогала своего мужу рубить стволы сосен в лесу. Эта женщина могла работать наравне с мужчинами в их селении лесорубов.  — Для чего она это делает? — переговаривались в толпе.  — Кажется, она сама хочет развести костёр! — догадался кто-то.  — Если так, то должны мы ей помешать или нет? — тревожно поинтересовался кто-то.  — Это трудно сказать! — рассудительно вставил кое-кто. — Пусть жрец решит, если, конечно, успеет сделать это до того, как Маленитна приготовит дрова. А долговязая фигура жреца в длинном чёрном хитоне уже спускалась с заснеженного холма. За ним семенил его слуга — толстячок средних лет, кривоногий, в потёртом зимнем плаще из тёмной шерсти, без головного убора, плешивый, тяжело дышащий. Малентина, орудовавшая топором, даже не взглянула в их сторону, когда они приблизились к толпе, окружившей сугроб, на котором корчилось посиневшее до черноты крошечное тельце новорожденного монстра.

Толпа почтительно расступилась, давая проход священнослужителю и его человеку. Жрец Полок приблизился к сугробу, в котором утопало крошечное чудовище, замёрзшее настолько, что уже не имело сил кричать и склонился над ним.

 — Рассуди нас, святой отец, — попросил староста. — Женщина, родившая ЭТО, хочет его собственноручно сжечь. А мы не можем понять, верное это решение или нет. Пойми, мы боимся гнева Свири. Пожалуйста, прими решение за всех! Полок повернулся лицом к своему приземистому толстяку-слуге.  — Возьми это, — отрывисто и повелительно бросил он. Слуга поспешил повиноваться, не замешкавшись ни минуту. Он поднял новорожденное существо на руки. В это время вдалеке послышался грохот: рухнула молодая сосна, срубленная Малентиной. Женщина даже не заметила присутствие жреца, полностью погрузившись в дело. Склонившись над поваленным деревом, она принялась стучать по его стволу, отсекать ветки. Её целеустремлённость зашкаливала. Жрец, ничего не объясняя переговаривающейся толпе, вновь двинулся к храму и его слуга со своей ношей — за ним.  — Что-то ещё решится в храме! — рассуждали между собой селяне. Жрец Полок уже знал своё решение. Он шагал не к храму, а в соседнее бревенчатое строение, служившее ему жилищем. Распахнув двери, он вошёл в сумеречное помещение, освещаемое только огнём в очаге посреди комнаты и дневным светом в крошечное слюдяное окошко.  — Джамн, — обратился он к слуге. — Положи это на лавку. Нагрей воды, омой, почисть солью, обрежь пуповину. Словом, сделай всё, что не было сделано, как положено. Когда новорожденный, уже молчавший, утомлённый от собственного крика, был уложен на лавку, длинная фигура жреца выросла над ним.  — Эта безумная толпа не знает, какой страшный источник силы таится в нём! — проговорил он. — Всё идёт так, как нужно, это невероятная удача! Да, теперь я обрету власть над городом, который когда-то меня вынудили покинуть. Тёплая вода была готова, деревянное корыто было установлено на лавку рядом с пылающим очагом и Джамн погрузил в воду новорожденного.  — Хозяин, а это девочка! — сообщил он.  — Не имеет значения, — Полок опустился в кресло поодаль. — Джамн, теперь ты полностью отвечаешь за это существо. Дадим ему имя… Ну, допустим, Джанка. Можно его так называть. Джамн, пои его козьим молоком и днём и ночью, меняй ему пелёнки, купай. Ну, ты ведь и в этом тоже разбираешься, как и во многом другом, за что я тебя и ценю, — он чуть улыбнулся. — А главное, не выпускай его наружу, когда оно научится ходить. Никогда. Ни за что.  — Слушаюсь, хозяин. Однако, почему ты называешь её «оно»? Это же девочка.  — Тем хуже для неё. Уж лучше ей привыкать к «оно», потому что это не её судьба — стать со временем полноценной женщиной. Она — моё орудие, а значит «оно».  — Несчастная судьба!  — Перестань, Дажмн, когда ты, наконец, избавишься от своей глупой жалостливости! Я что, никогда не отучу тебя от этого? Слуга ничего не ответил, старательно омывая монстра-младенца, вновь принявшегося пищать мерзким голосом, разъедающим слух. Но для Полока, упоенного своими собственными грандиозными планами, эти звуки были слаще самой нежной мелодии. Ребёнок был омыт, пуповина обрезана, его запеленали в кусок ткани и уложили в ящик с посланной на дно соломой. Спустя некоторое время его напоили козьим молоком из рожка. Где-то вдали раздавался стук топора — Малентина всё ещё орудовала над срубленным деревом, разрубая его на чурки и ветки. А затем сложила костёр, наваливая крест-накрест чурки и ветки друг на друга, после полив всё горючим маслом. И когда всё было готово, она, наконец, оглянулась и поняла, что толпа разошлась и куда-то исчез незадачливый плод её чрева, который она самолично собралась изжарить на огне.  — Ааааа, вязка собачья! — выругалась Малентина, швырнув на снег топор. — Всё-таки решили за меня! Вот уж этого я не люблю. Кто же мог это сделать? Они звали жреца? Неужели жрец унёс это? Ничего, завтра я разберусь с этим. Не сейчас. На следующий день она на самом деле отправилась к дому Полока и, войдя в сени, услышала за дверью из прочных досок звуки, чем-то напоминавшие детский плач, но какой-то невероятно резкий и громкий. “ — Ну, точно, это оно, это чудовище!» — догадалась она. Полок даже не удостоил Малентину объяснениями своего решения.  — Ты выбросила, я забрал, — только и ответил он. — Ты свободна от этого существа, чего тебе ещё?  — Я не хочу, чтобы оно жило. Ты не понимаешь! Это воплощение демона! Малентина целых девять месяцев с содроганием вспоминала день, когда впервые перед ней предстал настоящий демон. Это случилось потому, что она разводила огонь в очаге, высекая искры из огнива на сухую траву, не произнося заветной молитвы: ” Всё нечистое из огня прочь! Чистое пламя, явись! Не губи, чистое пламя, служи!» Эту молитву знал каждый и щепетильно читал её перед разжиганием любого костра — хоть в домашнем очаге, хоть на природе, чтобы из пламени не выскочил свирепый демон Свири и не причинил зла. Демон Свири являлся людям леса уже несколько раз, тем беспечным и бездумным мужчинам и женщинам, что пренебрегали короткими молитвами и заклинаниями. Мужчину он обычно изжаривал одним дуновением своего огненного дыхания и съедал, как шашлык без приправ. Женщинами овладевал, грубо, как животное, самец, при этом обжигая те части их тел, к которым прикасался, заставлял их влагалища шипеть и клокотать, а самих насилуемых женщин сходить с ума от боли и умирать в страшнейших мучениях. Малентина высекала искры из огнива и когда вспыхнули языки пламени, он выскочил из них — бесформенный, состоящий из сплошных всполохов огня, с множеством глаз — пустых, тёмных, холодных, как будто, будучи демоном пламени, он таил в себе безграничный холод. Он повалил Малентину на пол и оказался сверху на ней и она потеряла сознание от невыносимого ужаса. И очнулась. Живая. Не в загробном мире Вечных Болото, а в собственной избе и её приводила в сознание золовка, поливая ей лицо водой. Малентина не молчала, она рассказала о происшедшем сначала семье мужа, затем своей семье, а после об этом узнал весь посёлок. И об этом долго говорили, удивляясь чуду, что женщина, изнасилованная Свири, осталась жива, только на животе её и внутренней стороне бёдер оказалось несколько сильных ожогов. Но Малентина не чувствовала благодарности по отношению с Свири за оставленную ей жизнь. Она была ярости, что нечистое прикоснулось к ней. У всех, кому она рассказывала о своей беде, она как одержимая, спрашивала:  — Как отомстить? Как мне отомстить за моё бесчестие? Посоветуйте, ведь это невыносимо быть обесчещенной и не отомщённой? От неё шарахались, как от умалишённой, боясь, что её неблагоразумные слова услышит сам Свири и накажет за них не только Малентину, но и всё селение. Она докучала мужу, требуя, чтобы он рассчитался за неё с демоном, найдя способ для возмездия. Но муж её, скромный лесоруб Атеп только робко ёжился и говорил:  — Может, не стоит так уж сердиться на Свири? В конце концов, он высшее существо и в какой-то степени оказал тебе честь своим прикосновением, при этом не убив тебя. Стоит ли тебе быть такой гордой и оскорбляться, как будто тебя отпежил какой-то чистильщик нужников, а не дух огня? Малентина злилась и плакала. А вскоре и поняла, что беременна. И ужас удвоился сомнениями, от кого именно у неё эта беременность: от мужа или напавшего на неё демона. И страхи её оправдались в тот день, когда из неё вышел странный неестественно безобразный ребёнок. Дитя демона. И теперь она стояла в сенях дома жреца, сжимая от ярости кулаки и зубы.  — Ты плохо меня знаешь! — сквозь стиснутые челюсти процедила она. — Я от своих намерений не отступлюсь!

====== Глава 2. Детство Джанки ======

Полок не придал значения словам Малентины, которую считал глупой и взбалмошной бабой. Ребёнок демона, которому он дал имя Джанка, нужен ему и он не отдаст его на сожжение.

Крошечное чудовище, как оказалось, обладало колоссальным аппетитом и жадно пило козье молоко. Но при этом, с течением времени, оно не обретало форму пухлого упитанного младенца, оно было костлявым и кости его росли, становясь неестественно крупными для дитяти. Оно очень много кричало таким жутким голосом, что Полок временно переселился из своего дома в каморку внутри здания храма и вопли маленького отродья демона истязали только уши бедного Джамна. Джамн попытался сделать колыбель из ящика, привязав к нему верёвки и прикрепив их к металлическому крюку, ввинченному в балку под потолком, чтобы укачивать орущего демонёнка. Это дало незначительные результаты, зато в первый же день лежания в такой колыбели закончился не очень хорошо: стоило няньке-слуге вздремнуть, сидя на табуретке, как Джанка, которой не было и трёх месяцев, умудрилась выкарабкаться из колыбели, цепляясь куриными ручками и ножками, на которых к тому времени затвердели когти, за её края и выпасть из неё. Но, как ни странно, монстрик остался невредим абсолютно. После этого случая Джамн удлинил верёвки колыбели, спустив её пониже, на высоту ладони от пола и получилось, что поступил дальновидно, потому что Джанка выпадала из неё постоянно, стоило только слуге отвернуться. Малентина несколько раз пыталась проникнуть в дом и намерения её были очевидны: она хотела забрать то, что породила, и убить. Она и не скрывала этого, она требовала отдать ей ребёнка демона и даже пыталась драться с Джамном, но Джамн был сильнее, к тому же, он призывал на помощь огромного волкодава, караулившего жилище Полока круглосуточно. Малентина пыталась отравить собаку жреца куском мяса с ядом, но собака была отлично выучена и принимала пищу только из рук хозяина или его слуги. Полоку на некоторое время удалось усмирить Малентину, когда он пригрозил, что объявит её на всё селение сумасшедшей и её изгонят прочь. Сам он иногда заходил в своё жилище, чтобы посмотреть изменения, какие происходили в ребёнке демона с течением времени. Джанка начала держать головку и ползать раньше, чем другие, обычные дети, слишком рано у неё начали прорезаться и зубы — треугольные и кривые, как остриё ножа. Две шишки на её голове разбухли и покраснели, очевидно, это доставляло её неприятные ощущения, потому что она заходилась от крика и днём, и ночью. Она крепко встала на ноги и ходила на них, когда ей ещё не исполнилось девяти месяцев, а когти на руках и на ногах затвердели, как у хищной птицы. К году она уже цеплялась ими за бревенчатые стены и карабкалась по ним, как кошка, до самого потолка. Она пыталась красться и по потолку, но не удержалась и упала на пол, но вновь оказалась невредима и ни одна кость у неё не сломалась. И ей было мало той еды, какой обычно кормили детей, которыми чуть больше года — каши и молока, она жадно поедала мясо, разрывая его острыми кинжальными зубками. Но при том, что уже в раннем младенчестве она уже обладала таким опасным природным оружием, как крокодильи зубы и когти, она ни разу не укусила и не оцарапала Джамна. Полок же никогда не пытался притронуться к ней. А где-то к полутора годам на её макушке прорезались рожки — маленькие, мягкие. И начали постепенно твердеть. При том, что ребёнок стремительно развивался физически, ему явно нелегко давалось освоение человеческой речи — мешала тяжёлая челюсть и крупные зубы. Тем не менее, она повторяла многие слова за Джамном, краснея от напряжения.  — Оно должно осознать окружающий мир, — решил однажды Полок. Он отдал приказ Джамну:  — Выводи её во двор, благо нынче летняя пора, но не за частокол, не за ворота. Ни в коем случае не выпускай её туда. Покажи ей как можно больше всего, что есть в моём дворе: корову, коз, кур, гусей, сараи, яблони, цветы, лопухи, траву. Объясни, какие названия это всё носит. Ему необходимо определённое развитие, это входит в мои планы. И приучи её носить какую-нибудь одежду. И подточи ей кончики когтей, а то ещё вздумает вскарабкаться по частоколу и сбежать. Джамн спилил когти Джанки почти до пальцев. Затем пошил ей из куска холстины сорочку в виде мешка с прорезью для головы и рук, но облачить в это Джанку оказалось делом не из лёгких. Демонёнок привык к постоянной наготе в избе, где всегда было тепло, он считал, что голым ему гораздо комфортнее, чем в странном мешке, который пытался натянуть на него его дядька. Джанк подняла страшнейший визг, принялась вырываться, носиться по всей избе, скрести стены, стремясь взобраться на них. У неё началась настоящая истерика. Полоку это надоело и он подумал, что теперь самая пора начать подчинять демонёнка своей воле. Он стянул с ноги тапок и, поймав Джанку за правый рог, принялся хлестать её тапочкой по тощей спине с выступающим не по-детски хребтом и попе, ягодицы которой были так плоски, что, казалось, их нет вовсе. Джанка орала так, как будто с неё живьём сдирали кожу.  — Хозяин, хозяин! — растерянно бормотал Джамн. — Ты же убьёшь её! Но Полок даже не слышал его слов и продолжал наказание, приговаривая:  — Слушайся меня! Слушайся меня! Слушайся меня! Всегда! Всегда! Всегда! Наконец, демонёнок обессилел и потерял сознание. Джамн вылил ему на лицо воды из чаши. Джанка разлепила тяжёлые веки и взглянула на склонившееся над ней лицо Полока мутными красно-карими глазами, радужные оболочки которых были так велики, что закрывали почти весь глаз полностью — как у животного.  — Не смей больше перечить ни мне, ни Джамну, — произнёс Полок. — Если тебе говорят: «делай так», значит, так и делай. Если не послушаешься — я буду тебя бить. Ты будешь терпеть боль. Ведь тебе не хочется терпеть боль?  — Нет, — выдавила Джанка сквозь острия зубов.  — Тогда сейчас же встань на ноги, замри и не противься, когда Джамн будет одевать тебя. Джамн помог демонёнку подняться на ноги и натянул на него мешкообразную сорочку.  — Теперь ступайте, — приказал Полок. Джамн взял за руку Джанку, из краснокирпичных глаз которой струились слёзы. Однако, когда они вышли на крыльцо, Джанка вмиг перестала плакать, немерено удивившись окружающему её новому миру. До сих пор он был такой маленький, тёмный, тёплый и понятный и все до одного предметы были знакомы в нём. Она подняла голову к небу и удивлённо взглянула на солнечный диск, сиявший в вышине. От внимания её дядьки не ускользнуло то, что его воспитанница смотрела на дневное светило, не мигая, оно явно не слепило её.  — Это солнце, — пояснил он. — Что ты скажешь о нём?  — Это я, — процедила малышка и на её лице появилось подобие улыбки. У неё были слабо развиты губы — они представляли собой тонкие полоски, которые не могли даже закрыть не то, что огромные зубы, но даже мощные дёсны, и они всегда выступали у неё наружу. Когда она улыбалась, дёсны обнажались полностью.  — Ну, уж этого ты не говори! — покачал головой Джамн. — Солнце — это самое красивое, что только есть на свете, оно настолько прекрасно, что всё, на что падают его лучи, тоже становится красивее. А ты? Ты бы только видела себя! Джанка посмотрела на свои руки.  — Вот, я вижу себя, — выдавила она. — И что? Слуга махнул рукой и потащил её к коровнику.  — Видишь? Вот это корова. У неё рога. Прямо как у тебя.  — Какая смешная… Весь день Джамн посвящал свою воспитанницу в изучение обстановки двора. Джанка оказалась способной ученицей и почти сразу запомнила название всех животных, растений и строений. С тех пор она выходила во двор ежедневно и не обязательно под надзором Джамна. Он регулярно подпиливал ей отрастающие когти и был уверен, что без них она не сможет перелезть через частокол.

Чаще всего Джанка играла во дворе с животными, иногда забиралась в коровник или курятник и мазала себя с ног до головы экскрементами и Джамну приходилось отмывать их, купая её в корыте. Полок запретил ей это. Но она не послушалась и жрец снова применил физическое наказание, на этот раз розгами и порол её до тех пор, пока она не потеряла сознание. Это дало результаты и Джанка теперь боялась даже притронуться к нечистотам.

В возрасте между двумя и тремя годами у неё разбух кобчик и опухоль причиняла ей невыносимую боль, от которой она плакала днём и ночью около двух месяцев, а затем всё прошло и у неё на месте копчика появился небольшой отросток, превратившийся в хвостик. Полок ежедневно занимался воспитанием демонёнка, которое было, по своей сути, дрессировкой. Он отдавал Джанке команды и она была обязана их мгновенно выполнять, если же у неё возникали сомнения, подчиняться или нет, её хозяин развевал их крепкой поркой, которая обычно кончалась потерей сознания наказуемой. Полок мог отдать любой приказ: выплюнуть изо рта уже пережёванную пищу или начать поедать несъедобное — землю, траву, ветки, стоять на одной ножке, прыгать на месте до перехватывания дыхания, ползать по полу, приседать и множество других команд. И эта муштра могла длиться часами, ежедневно. Когда Джанка была безупречно послушна, он поощрял её лакомством, которое она обожала, поскольку не знала других: это была муравьиная кислота. Муштра Джанки оказалась настолько успешна, что в четыре года она превратилась в полную марионетку своего хозяина и само тело уже автоматически выполняло его приказы.  — Так, я уверен, что полностью подчинил твоё тело, — рассуждал Полок. — Но этого мало. Мне необходимо владеть твоей душой, пока это ещё возможно. Для этого твоя душа должна стать мягкой, как воск, а значит, ей не нужны так называемые духовные кости, твоя волевая ось здесь совершенно излишня. Лучше всё это сломать, пока оно не обрело нерушимую твердь. Джамн получил новый приказ:  — Оно должно видеть людей. Других людей. И понять, насколько отличается от них. Полок и Джамн впервые вывели за предел частокола четырёхлетнего демонёнка, чтобы спрятать его в храме за плотной портьерой, находившейся слева от исполинского каменного изваяния богини Акимины. Портьера эта закрывала небольшую сцену, на которой обычно в дни священных праздников разыгрывались спектакли духовного содержания.  — Ты должна смотреть в эту щель между портьерами, но не выходить наружу, — объяснил Полок Джанке. — Просто стой здесь и замри, как будто ты окаменела, и смотри. Смотри на людей, что появятся в этом зале. Ты всё поняла?  — Да, хозяин. Через несколько минут зал храма начал наполняться людьми и жрец Полок занял своё место на возвышении у алтаря богини. И начал свою проповедь. Джанке не трудно было выполнить приказ своего хозяина — окаменеть, потому что ею и без того овладело оцепенение из-за того, что она увидела. До сих пор она видела лишь двух человек подле себя и не могла представить, что людей может быть на самом деле так много. И все они были не похожи друг на друга, хотя одежда у них была примерно одинакова: холщовые рубашки сероватого цвета, широкие штаны у мужчин и у женщин тоже, но поверх шаровар у женщин были понёвы, расшитые синими, жёлтыми, красными и зелёными нитями. И те и другие были длинноволосы и заплетали волосы в несколько кос. Между ними находились и маленькие существа — их дети. Джанка с любопытством всмотрелась в их лица — грубоватые, простодушные, даже немного глуповатые. И удивлялась, насколько этот мир не прост, не догадываясь, что он гораздо сложнее. И не подозревала, какое серьёзное испытание готовил ей её хозяин. Когда после проповеди она вернулась из храма в дом Полока, он принялся расспрашивать её, какое впечатление произвело на неё увиденное. Она не умела особо выражать словами чувства и ответила только:  — Их так много. Но по её глазам Полок понял, что она эмоционально возбуждена и открытие новой грани жизни поразило её. И теперь ей предстояло поразиться ещё больше.

Жрец приблизился к большому сундуку в углу и, приподняв его тяжёлую, грубо сколоченную крышку, вытащил зеркало в металлической оправе — не большое и не маленькое, а примерно такого размера, чтобы в близи от лица Джанки в нём могла отразиться вся её голова вместе с рогами.

 — Взгляни сюда, — предложил он, поднося зеркало к демонёнку. Джанка скосила глаза на своё отражение, в них отразился нестерпимый ужас и она с истошным криком отпрянула, попятилась и забилась в угол, трясясь всем телом. Прежде она никогда не видела зеркал и себя в них.  — Там кто-то очень страшный, — процедила она сквозь зубы.  — Это ты и есть, — спокойно ответил Полок. Джанка замотала головой с окрепшими отяжелевшими рогами:  — Нет!  — Я ведь тебе никогда не врал. Вот взгляни, — он выставил ладонь перед зеркалом, — видишь, здесь отражается моя рука. А вот в нём отражается стол, табуретка, кресло. На всё, на что я его навожу — всё отражается в нём, — он приблизился к Джанке, присел перед ней на корточки и снова выставил зеркало перед её лицом. — А это ты. Она зажмурилась, прижала ладони к лицу и из-под них заструились слёзы.  — Я не хочу! — процедила она сдавленным голосом. — Не хочу!  — У тебя нет выбора, — жёстко ответил Полок. — Ты всё ещё не веришь мне? Но ведь ты не раз нащупывала руками свои рога и огромные зубы. Вот они, отражены здесь. Посмотри на свои руки, — он резко оторвал ладони от её лица, — вот они, вот они, здесь в зеркале, это ты, ты! Джанка закричала что есть сил, так, что у Полока и Джамна заложило уши, на столе зазвенела посуда и задрожали слюдяные стёкла в окнах. Крик её был долгим и пронзительным, страшным, как сирена. Она вопила и вопила и было трудно понять, как четырёхлетний ребёнок может быть способен издавать такие мощные звуки. Объяснялось это только тем, что это было дитя демона. В голосе её звучала не детская душевная боль и сильнейший страх. Она легла на спину и принялась корчиться от мучительных судорог, извиваться всем телом, бить кулаками и ногами по стенами и полу, кататься, продолжая кричать. Полок вновь поднялся во весь рост, он просто стоял и смотрел на её припадок. Истерика Джанки переросла в самую настоящую горячку, в жар и бред, и она прометалась в таком состоянии несколько дней. Джамн ухаживал за ней днём и ночью, пытаясь остудить её тело, покрывшееся волдырями, холодными примочками, а Полок изрядно перетрусил, что демонёнок умрёт и все планы его полетят в тартарары. Когда горячка миновала, Джанка сильно изменилась. В глазах её, прежде наполненных нормальным детским любопытством и простотой, теперь появилась старушечья пустота. Она по целым дням лежала на кровати в своём закутке, отведённом для неё в избе её хозяина и смотрела в одну точку, отказываясь от еды и почти не разговаривая.  — Так, хорошо, её становая ось затрещала, но ещё не сломлена, — рассуждал Полок. — Я продолжу её воспитание, но, чтобы не добить её сразу, её необходимо вернуть к жизни. Немного мелких удовольствий не испортят её. Он разрешил Джамну впервые накормить его воспитанницу сладкой пищей — вишнёвым сиропом. Затем самолично принёс ей первую в её жизни игрушку — расписного небольшого коня, который вызвал у демонёнка восхищение, как будто это было дорогостоящее бриллиантовое украшение. Эти небольшие уступки сделали своё дело и Джанка начала постепенно возвращаться к жизни. Ей больше не показывали её отражения в зеркале и она начала забывать о том, что ужасна настолько, что испугалась сама себя. К ней вернулся аппетит, она снова с удовольствием выходила гулять по двору, слушала незатейливые сказки, которые ей рассказывал Джамн и даже смеялась, когда он говорил смешное. А Полок, поняв, что демонёнок полностью оправился от душевного недуга, едва не стоившего ему жизни, уже готовил для него другой подарок.

====== Глава 3. Страдания продолжаются ======

Однажды Полок уехал верхом на коне в большой город за лесом и вернулся оттуда через несколько дней с покупками.

Отдохнув немного, он приказал Джанке сесть за широкий дощатый стол и разложил перед ней яркие праздничные открытки с изображением невероятно красивых детей женского пола — ровесниц Джанки и чуть постарше. Пока демонёнок рассматривал картинки, Полок внимательно следил за выражением его лица, глаз. В глазах Джанки отразилось восхищение, она явно признала, что девочки на открытках хороши.  — Тебе нравится это? — спросил Полок. — Ты считаешь их красивыми?  — Да, — ответила Джанка, продолжая жадно рассматривать картинки.  — А ты помнишь, как ты выглядишь сама? Или тебе напомнить? Достать зеркало?  — Я помню, — едва слышно промолвил демонёнок, низко наклонив голову. — Не надо зеркала.  — Видишь, Джанка, какие на свете бывают красивые существа. Как повезло им и не повезло тебе! Тебе не повезло даже ещё больше, чем ты думаешь. Полок заставил её рассматривать другие картинки, с изображением карликов, уродцев с родимыми пятнами на лице и другими дефектами.  — А эти, по-твоему, страшны, Джанка?  — Да.  — Так, я вижу тебе дано разбираться и в красоте, и в уродстве. Так знай же, что ты ужаснее любого из этих уродцев! Потому что они могут жить среди людей, а вот с тобой не согласиться жить никто, кроме меня и Джамна. Джанка повесила голову ещё ниже, плечи её сильно ссутулились. Полок продолжал дрессировку демонёнка. Время от времени он заставлял Джанку смотреть на себя в зеркало. Она приходила в сильный ужас, у неё начинались припадки, истерики, но горячки больше не было. Так длилось почти год и шло привыкание, Джанка всё меньше пугалась и плакала, но глаза её становились всё несчастнее, в них как будто отражалась печать душевной боли, выжженной на самой душе слишком частыми страданиями. Глаза её теперь были такими всегда, даже когда ей давался небольшой отдых от дрессировок, даже во время поглощения вишнёвого сиропа или яблок, печёных с сахаром и мёдом. Вероятно, сладкое ей давали, чтобы она не сошла с ума от нестерпимых моральных пыток. Однажды, в день своего пятилетия она получила от Полока подарок — небольшую фарфоровую куклу с льняными волосами и розовом платье с кринолином. Кукла была смазлива, вроде девочек с праздничных открыток, но Джанке она показалась верхом совершенства. Вручая подарок, Полок внимательно следил за реакцией девочки-демонёнка. Он ожидал злости, ревности, зависти, возможно, такого поступка, что Джанка разобьёт куклу, но демонёнок прижал игрушку к груди и в печальных глазах блеснули живые искры.  — Это как будто буду я, — проговорила она. Полок ухмыльнулся уголком рта. Воображение заменяло демону реальную жизнь. Неплохо, значит, вряд ли Джанка когда-либо захочет что-то от настоящей жизни и будет за это бороться и проявлять свою волю. Мечтатели обычно податливы, как воск, ими несложно манипулировать. Значит, плоды его стараний по части дрессировки демона увенчались успехом. Но не стоит останавливаться на достигнутом. К лету Джанка получила от своего дрессировщика ещё один подарок: платье. Это была не просто холщовая мешковатая роба, какие носили в тёплое время года все женщины и дети женского пола в селе, это было настоящее приталенное платье из лёгкого материала, пёстрое, покрытое яркими цветами. Джанка пришла в восторг от него и у неё появилась иллюзия, что, возможно, этот наряд скроет её ужасающее безобразие. Но когда Джамн помог ей облачиться в это платье, ей не было позволено взглянуть на себя в зеркало и девочка-демон сама домыслила себе новый облик, ощущая себя чуть ли не такой же смазливенькой, как её фарфоровая куколка, которую она почти никогда не выпускала из рук, считая частью себя.  — А теперь ты пойдёшь со мной, — сказал Полок, взяв её за руку. Он вывел её за ворота и двинулся по покатому спуску с холма. Джанка ковыляла рядом с ним на своих птичьих ногах с обрезанными когтями и удивлённо озиралась вокруг на огромный мир, который снова был для неё новым. Она впервые увидела лес, окружавший село плотным кольцом, суровые тёмные ели, мрачность которых понравилась Джанке, потому что они отражали её бесконечно депрессивное настроение. Ещё её поражало, что пространство жизни может быть таким огромным, что на свете так много зелёной травы и растущих на неё цветов и всё это под солнцем, что прекраснее всех и вся… Спустившись к подножию холма, Полок неожиданно свернул влево и потащил за собой Джанку. Они двигались теперь вдоль полосы елей, находившихся в такой близости от демонёнка, что она, протянув руку, могла коснуться колючих лап самых низеньких из них. Она так и делала всю дорогу: повернув голову в сторону, тянулась к елям и пыталась трогать их. Это увлекло её настолько, что она не заметила, как закончилась еловая роща и открылось пространство луга вокруг озера, на котором играло множество детей от двух до десяти лет. Луг возле озера был излюбленным местом для развлечений сельских ребятишек. Зимой здесь строили ледяные горки и катались на санях и коньках по ледяной глади застывшего озера, а уж летом не было предела всяким забавам. Полок указал Джанке на них:  — Видишь этих детей? Подойди к ним и попробуй с ними поиграть. От любопытства у Джанки отвисла тяжёлая челюсть с частоколом крокодильих зубов. Без всякой задней мысли она заковыляла к играющим детям, нисколько не сомневаясь в своём праве присоединиться к их забавам. Кто-то из детей случайно повернул голову в её сторону и глаза дитяти округлились и полезли из орбит. Ребёнок закричал так, как будто ему сломали кость. Детвора разом прервала свои игры и все, как один, устремили взоры туда, куда указывал орущих перепуганный мальчик. И все разом завопли и бросились наутёк, побросав свои игрушки. Джанка повернулась лицом к Полоку:  — Почему?  — А ты ещё и не догадываешься? — усмехнулся тот.  — Нет.  — Они испугались тебя, ведь ты очень страшная. Вспомни, как ты испугалась сама себя, может, поймёшь их. Джанка низко повесила голову: она поняла. После этого дня Полок зачастую отводил её в еловую рощу и, спрятав в тени еловых лапок, заставлял подолгу созерцать игры детей, затем подробно выспрашивал её, какие чувства испытывала она от этого. Чувства Джанки были самые обыкновенные человеческие: она завидовала чужой радости, веселью, смеху, беззаботности, которые были недосягаемы для неё за то, что она слишком отличалась от других.  — Видишь, — твердил жрец, — ты никому не нужна! Никому, кроме меня! Я единственный в целом мире, кто есть у тебя. И даже Джамн не в счёт. Он пестует тебя только потому, что я приказал ему, только поэтому. Я — всё для тебя, пойми, я и только я — всё для тебя! Джанка слушала и верила. Конечно, Полок всё для неё и ещё её кукла с фарфоровой красивой головой и тряпичным телом в затёртом розовом платьишке, которой было дано имя Анна. Потому что Анна не убегает от неё за то, что она так ужасна. Анна умеет слушать и не перебивать. Джанка иногда мысленно вселялась в неё и испытывала от этого некоторое наслаждение, что позволяло Джанке дышать в мучительном мире страданий. И страдания явно не собирались завершаться. Однажды Полок сказал своей подопечной:  — Сегодня ты отправишься в село. Одна. Без меня и Джамна.

Джанка подняла удивлённые глаза. Она не поверила своим ушам: она пойдёт в село без сопровождения?

 — Почему? — выдавила она из себя.  — Ты выполнишь моё поручение. Ты сойдёшь с холма, но отправишься не к озеру, а пойдёшь по равнинной дороге у подножья холма, всё прямо и прямо. Остановишься возле небольшой избы. Она отличается от других изб тем, что на её крыльце на перилах развешано много ярких красочных бус, там стоят горшки, как бы сваленные в кучу и рядом с ними — деревянные изделия. Это лавка в нашем селе, принадлежащая Ануру, в ней можно купить то, чего не выращивают в садах и огородах — соль, сахар, посуду, привезённую из города, бижутерию. Ты зайдёшь в эту лавку и купишь одну меру сахару и одну меру соли. Джанка помотала головой:  — Нет. Я боюсь. Полок нахмурил брови:  — Что? Ты снова не подчиняешься мне? Ты до сих пор не усвоила урок, что слово «нет» под запретом? Демонёнок затрясся всем телом, покосившись на метлу в углу, из которой обычно Полок выдёргивал прутья, чтобы сечь её.  — Я пойду, хозяин, — робко пробормотала она.  — Но ты уже сказала «нет». Запретное слово было произнесено и этим ты нарушила мою волю и должна быть наказана. Он заставил Джанку выломать из метлы прут и подать ему, после чего три раза ударил её этим прутом по пальцам, приговаривая: «Слушайся меня! Слушайся меня! Слушайся меня!» Джанка тряслась от боли, глотая слёзы и облегчённо вздохнула, что получила всего три удара, не то, что раньше, когда её пальцы распухали так, что ими было трудно пошевелить. Ей были вручены деньги — монеты из латуни с изображением селезня, священного животного краёв, где проживала Джанка и холщёвая торба. Когда Джамн вывел её за частокол и пустил вперёд по тропинке, протоптанной прихожанами в храм богини Акимины, её прошиб озноб и холодный пот от волнения. Она не могла знать того, что Джамну было приказано потихоньку следовать за ней, чтобы подстраховать. Она медленно шла по склону холма, как приговорённая к казни, терзаясь дурными предчувствиями, какие могут быть только у взрослого человека, но не у пятилетнего ребёнка, видящего мир в розовом цвете. Когда она спустилась на равнину, всё стало ещё хуже. Шедшие навстречу люди, разглядев её, с криками ужаса шарахались в стороны, если они что-то несли в руках, то роняли это. Женщина у колодца, увидав проходившую мимо Джанку, утопила ведро и потеряла сознание, по счастью, свалившись не в колодец, а рядом с ним. У крыльца лавки толпился народ, но стоило Джанке приблизиться ко ступеням, всех как ветром снесло. Джанка сама с большим трудом вскарабкалась на эти ступени, цепляясь за перила и шагнула через порог в избу, дверь которой не закрывалась с раннего утра до позднего вечера. И поразилась, сколько внутри этой избы оказалось вещей, стоявших на полках и под ними: расписных тарелок, кувшинов, корзин, наполненных чем-то цветным, мешков, ящиков, ковриков… Но долго рассматривать это ей не пришлось. Лавочник Анур, толстый коротконогий мужчина средних лет, самолично стоявший за прилавком, увидав демонёнка, взвыл неестественно высоким голосом и волосы вокруг его плеши на темени встали дыбом. Ему вторили покупатели: две женщины с баулами и щуплый мужичонка в такой изодранной рубашке, что она лежала на его костлявый плечах, как сетка. Он-то и схватил с прилавка тяжёлую каменную ароматическую лампу и со всей силы запустил ею в голову Джанке, попав прямо в середину лба…

У обычного пятилетнего ребёнка от удара по лбу таким тяжёлым предметом случился бы перелом черепа, но у Джанки только оказалась рассечена кожа и на лицо ей хлынула струя алой крови. Она заревела от боли, зажала рану обоими ладонями и осела на пол.

Джамн, как ветер, ворвался в лавку и увидав Джанку, скорчившуюся на полу и закрывавшую ладонями лицо и сочащуюся между её птичьими пальцами кровь, закричал:  — Что, что вы с ней сделали?!  — Я только защищался! — крикнул мужчина в худой рубашке, бледнея, как воск.  — Вы ей разбили голову! Вы разбили голову дочери демона Свири! — бешено проорал Джамн. — Да как вы посмели! Он поднял на руки ревущую в голос Джанку.  — Да откуда она здесь взялась? — простонал Анур, прячась за спины воющих и плачущих от перепуга двух женщин.  — Она только хотела купить соли и сахара для нашего хозяина! — Джамн был вне себя от ярости. — Вы думаете, она бы вам не заплатила?  — Не в этом дело, но мы думали, что ребёнок Свири исчез совсем, ведь мы ничего не слышали о нём столько лет!..  — Исчез совсем?! А разве вы не знали, что жрец Полок приютил её?  — Но мы предполагали, что он избавился от этого исчадия…  — Каким образом? — насупился Джамн. — Сжёг её на своём дворе? Или утопил в нужнике? Нет, с ребёнком демона Свири так поступать негоже и вам придётся смириться с тем, что он есть и будет появляться между вами! Круто развернувшись, он зашагал прочь, унося Джанку из лавки Анура. В доме Полока Джанке были сделаны примочки и голова её была перевязана.  — Вот ты и получила очередной урок, до какой степени тебя ненавидят все, все, все в этом мире и ты нужна только мне, — Полок присел возле её кровати и взял её за руку. И тут же оказался поражён: кожа демонёнка, ещё недавно мягкая, как у полноценного ребёнка, оказалась жёсткой, как доска.  — Ого! — пробормотал он. — Да у тебя очередные перемены, моя маленькая нечистая демоница!  — Где моя Анна? — проговорила Джанка, шаря глазами по избе. Полок кивнул Джамну и тот подал ей куклу. Джанка прижала куклу к себе:  — Теперь я не расстанусь с тобой никогда! Я знаю, что без тебя мне будет плохо, ведь ты — на самом деле я, а я — это не я, — дёсны её обнажились ещё сильнее — она улыбалась. После этого случая кожа Джанки так и осталась жёсткой и шершавой, как наждак, местами она начинала бугриться. Кроме того, у неё всего за несколько дней настолько вытянулся хвост, что уже волочился за ней по земле, когда она ходила и на его конце появились шипы. А к концу лета она и сама вытянулась так, как будто она была ребёнком не пяти, а десяти лет. Между тем, в селе говорили только о ней — ребёнке демона Свири, который, оказывается, жив-здоров и собирается обитать среди людей. Новости эти пугали, но что можно было тут поделать? Изгнать демонёнка и навлечь на себя месть демона огня?

====== Глава 4. Ненависть Малентины ======

Тяжелее всех весть о возвращении демонёнка в село приняла Малентина. Родив ребёнка от демона огня, она несколько лет не имела больше детей и только в последний год судьба улыбнулась ей и она родила другую дочь уже от своего мужа — нормального полноценного человеческого ребёнка. Но Малентина была не из тех людей, что умели радоваться тому счастью, что имели. Её беспокойная натура никак не отпускала тяжёлую обиду прошлого, а именно то, что её изнасиловал демон. Если бы над ней надругался обычный мужчина, даже нанеся ей тяжёлые физические травмы, она могла бы это как-то перенести и жить дальше, но её терзалонегодование, что это был некто нечистый, инородный, не только вошедший в неё, но и оставивший в её утробе свой мерзкий след. Эти мысли сводили её с ума, она пылала от жажды мщения, но она не могла воздать за оскорбление тому, кто был гораздо сильнее её, а заплатить за её боль и обиду кому-то требовалось. Так почему бы не ребёнок нечистого? Кто ещё, если не маленький полудемон-получеловек?

Малентину трясло от волнения. Её пришла в голову жестокая мысль: сжечь. Сделать с демонёнком то, что она собиралась сделать пять лет назад. Но для осуществления этого плана ей было необходимо для начала увидеть незадачливый отверженный плод своего чрева. Она ждала, напряжённо ждала, когда демонёнок снова появится в селе. Зачастую, оставив в колыбели ребёнка, которому от роду не было и месяца, она отправлялась бродить по окрестностям, дико озираясь кругом. Она запустила дом, не убиралась, не стирала пелёнки, не готовила пищи для себя и мужа. И сделалась чрезвычайно нервной: если её муж Атеп начинал обижено бубнить, упрекая жену, что она не кормит его и дом провонялся какашками, она поднимала страшнейший скандал, едва не бросаясь на супруга с кулаками. Она упрекала его, что он не отомстил за поруганную честь жены, что он трус и недостоин жить на свете, что она отомстит сама, только пусть он не путается у неё под ногами. Атеп, больше всего на свете ценивший тишину и спокойствие, затыкал уши и рот, давая понять, что не хочет дальше продолжать ссору. Ему приходилось самому перестирывать пелёнки дочери и варить в горшках, что попроще — кашу и или картофель с мясом. А Малентина становилась всё одержимее с каждым днём. С утра до вечера она бродила по селу во все его концы, надеясь увидеть дочь Свири. Несколько раз она наведывалась домой, чтобы покормить грудью своего младшего ребёнка, а потом забросила и это и Атепу пришлось взять на себя и кормление дочери козьим молоком из рожка. С Малентиной было бесполезно вести какие-либо благоразумные разговоры. С ней пыталась беседовать вся её родня, проживавшая с ней в одном селе и родня мужа, но она словно не слышала, только смотрела впереди себя пустыми неподвижными глазами, редко мигая и этим только отпугивала собеседников. Наконец, она достигла своей цели. Она увидала Джанку. Когда рана на голове Джанки зажила, Полок вновь без всякой пощады отправил её в село, якобы, одну, заставив Джамна следовать за ней поодаль так, чтобы она не заметила его. На этот раз он приказал ей пройтись по сельской улице до дальнего родника и принести в маленьком кувшине ключевой воды, хотя у него во дворе был колодец. Джанка двигалась мимо изб и садов и плечи её нервно вздрагивали. Всё было как в прошлый раз: люди, идущие ей навстречу, испуганно шарахались, молча или вскрикивая. Джанке было очень страшно, что в неё снова кинут камнем и слёзы начали литься у неё из глаз. Ей хотелось только поскорее выполнить желание своего хозяина и снова спрятаться в его избе, если, конечно, он ей это позволит. Ещё у неё было желание быть немедленно поглощенной землёй, чтобы мучения, в которые превратилась вся её жизнь, наконец, закончились раз и навсегда. Внезапно в глаза ей бросилась фигура женщины, которая выросла на обочине дороги. Рослая женщина в серой холщовой длинной рубашке, в такого же цвета понёве, с красным покрывалом на волосах. И женщина не кричала от страха и не ринулась убегать. Она просто стояла и пристально смотрела на Джанку. Джанка также остановилась и принялась разглядывать её.  — Ну, здравствуй, — утробным голосом проговорила женщина.  — А ты разве не боишься меня? — выдавила маленькая демоница. Женщина презрительно скривила рот.  — Я больше ничего не боюсь.  — Почему? Вместо ответа женщина спросила:  — Ты хочешь зайти в мой дом? Джанке хотелось. Ведь хозяин, кажется, не запрещал ей входить в чужие дома. А воды из родника она ему принесёт — потом. когда ещё ей представится такой случай — зайти в чей-то дом по приглашению? Она и не подозревала, что незнакомая женщина, позвавшая её в гости, когда-то дала ей жизнь и теперь собиралась отнять её. Малентина поднялась на крыльцо своей избы и открыла дверь, распахивая её перед своей дочерью и своим злейшим врагом. Сейчас она убьёт демоницу. Атеп отправился в лес с другими лесорубами, младшую дочь взяла к себе на несколько дней золовка Малентины, ей никто не помешает сделать то, что она задумала. Джанка карабкалась на крыльцо, взбираясь на ступени чуть ли не на четвереньках. Конечности её, лишённые когтей, были чрезвычайно неловки. Она вошла в дом своей матери, оглядывая всё, что было в нём. А Малентина присела над очагом и принялась высекать из огнива искры на сухие пучки трав. Затем, когда огонь бы разведён, она принялась кидать в него еловые ветки, сложенные в углу комнаты. Она бросала их так много, что пламя взметнулось огромным костром. Джанка удивилась: в доме её хозяина никогда не разводили летом в очаге такой большой огонь. А незнакомка приблизилась к небольшому сундуку у окна и принялась в нём рыться. Наконец, она, видимо, нашла, что нужно и повернулась к Джанке, оскалив в странной улыбке крупные зубы:  — Хочешь, я поиграю с тобой в одну игру?  — Со мной никто не хочет играть, — ответила Джанка. — Потому что я ужасна.  — А я вот поиграю, — Малентина приблизилась к демонице и присела рядом с ней на корточки. В руках её были два мотка медной проволоки. Содрогаясь от отвращения, она взяла левую руку Джанки, обмотала ей проволокой запястья, затем то же сделала с правым, а после закрутила проволокой обе её руки.  — Это игра? — удивилась Джанка.  — Ещё какая! — щёки Малентины загорелись нездоровым румянцем и она нервно хохотнула. Она ту же обвила проволокой из другого мотка лодыжки демоницы и скрепила их вместе.  — Мне так неудобно стоять, — заметила Джанка.  — Так и не стой! — крикнула Малентина и, схватив демоницу за плечи, толкнула её в пламя костра. В это время в дверь её дома принялся колотить кулаками Джамн. Следя за своей воспитанницей на расстоянии около трёхсот метров от неё, он увидал, как та столкнулась с Малентиной и та повела её в свой дом. Он растерялся и только когда Джанка уже вошла в дом своей матери, предположил, что у Малентины, когда-то пытавшейся сжечь этого ребёнка и теперь на уме может быть что-то подобное. Он помчался к дому Малентины, но быстро бегать он не умел, он был полнотел и не молод и, к тому же, путь ему перегородила собака Атепа. Ему пришлось отбиться от собаки палкой и только после начать отчаянно стучать в дверь дома Малентины. Джанка лежала между языков пламени и ощущала дискомфорт от ещё не превратившихся в золу веток елей. К тому же, проволока противно впивалась в запястья и лодыжки. Что за дурацкая игра, неужели так играют?! Нет, это вовсе не забавно. Если в этом и было что-то приятное, то это ласковое прикосновение живого огня, гладившего её тело. Таких сладких ощущений она не испытывала никогда! Ей даже показалось, что огонь выражает ей свою любовь. Правда, платье её сгорело, вспыхнуло в одну минуту, превратившись в золу. И что она теперь скажет хозяину? Приподняв рогатую голову, она просунула между острых мощных зубов язык и пощупала им пламя. Огонь был сладким и горячим. И она принялась его пить, втягивая пламя в себя. А тем временем Джамн, догадавшись, что Малентина не откроет ему дверь, оббежал вокруг дома и палкой вышиб стекло. Он попытался влезть в окно, но хозяйка не собиралась пускать его, вооружившись сковородкой и отбиваясь ею. Она больно ударила Джамна сковородкой по голове, он едва не потерял сознание, но снова возобновил свои попытки проникнуть в избу, пытаясь отпихнуть Малентину палкой. Мужчина и женщина сражались и никто из них не видел маленькую демоницу, сидевшую на остывающей золе потухшего очага и удивлённо смотревшую на них.  — Неужели это игра? — недоумевала она.

Малентина, наконец, отступила под яростным натиском Джамна, упорно пролазившего в окно. И когда он оказался в избе, они разом с Малентиной обернулись к очагу и оцепенели: от пышного костра остались лишь дымящиеся головешки, на который сидел чумазый демонёнок, живёхонький и повеселевший.

 — А нельзя мне теперь снять это? — проговорил он, выставляя вперёд руки, скрученные проволокой. Джамн ринулся к Джанке и спешно освободил её от проволочных пут. Малентина с грохотом осела на пол. Ей стало страшно до безумия. Страшнее было только в те минуты, когда её насиловал демон. Как сквозь пелену сна она смотрела, как Джамн взял на руки Джанку и куда-то унёс из избы.  — Проклятье! — пробормотала она. — Проклятье тебе, демонское отродье! Проклинаю тебя! Проклинаю! Проклинаю отца твоего, да случится с ним худшее, что только может случиться с демоном! Она поняла, что другой возможности расправиться с Джанкой у неё уже не будет. И она не отомстит никогда. От этой мысли ей сделалось так горько, что она расхотела жить. Она решила наложить на себя руки и намерения её были самыми настоящими. Самоубийцы, которые на самом деле не желают всерьёз свести счёты с жизнью, а лишь стремятся привлечь к себе внимание суицидной выходкой, как правило, совершают попытку повеситься, отравиться или зарезаться так, чтобы это было замечено и их успели спасти. Те же, кто твёрдо вознамерился умереть, стараются осуществить это намерение вдали от посторонних глаз, так, чтобы помощь не подоспела вовремя. Малентина удалилась в глубину леса, взяв с собой корзинку для грибов, чтобы уход её был объясним и никого не удивил. На дно корзины была положена верёвка — достаточно толстая и прочная, чтобы выдержала её вес. И ветка дуба, к которой привязала Малентина один конец верёвки, была мощной, могучей. Сделав на другом конце верёвки петлю, она присела ненадолго на выступающие из земли корни дуба, чтобы попрощаться с жизнью, утратившей для неё смысл. Она подумала о младшей дочери, которую оставляла на этом свете сиротой и угрызения совести было колыхнулись в ней, но она тут же неистово подавила их. У её дочери останется отец и ещё куча родственников, уж как-нибудь, сообща, поставят на ноги этого ребёнка. “ — Но если бы даже у моей Милоны не было отца и родни, если бы без меня она осталась одна на целом свете, я бы всё равно удавилась бы в петеле, — рассуждала она. — Я не хочу жить и не обязана оставаться в живых ни ради кого. Для меня не было ничего важнее мести, а если я не могу отомстить, то и жить не стану. Ах! Да если бы ради мщения мне бы даже пришлось принести в жертву мою Милону, любимого ребёнка, не то, что это демонское отродье, я бы даже не задумываясь, сделала это! Я бы пошла на всё, чтобы отомстить! Ни перед чем бы не остановилась, всё отдала, разметала, уничтожила, всё, что было дорого, любимо, всего бы лишилась и не пожалела бы ни на минуту после!» Так она подумала и в голове её как будто пронёсся смерч. Пора было подниматься и лезть в петлю. Внезапно ей показалось, что кто-то касается её плеча. Это было что-то жёсткое и сухое, ей показалось, что это ветка дерева. Она хотела отбросить ветку, но позади проскрипел странный голос:  — А ты, дрогуша, торопыга, как я погляжу. А ведь не мешает помедлить, помедлить! Малентина задрожала от раздражения. Надо же, кто-то заметил её и, наверно, петлю, спускающуюся с ветки дуба и догадался о её намерениях. Вот, теперь ей помешают. Она резко повернулась к тому, кто с ней заговорил и застыла от изумления. Перед ней стоял существо непонятного возраста. Голос его казался стариковским из-за скрипучести. У него была тёмная кожа и старые черты лица, но при этом лицо было гладким, без единой морщинки. Глаза были ярко-зелёными, как у молодого человека, но их выражение было таково, как будто он прожил немереное количество лет. Волосы были всклокоченные, тёмные, без единого седого волоска, но при этом он сутулился не так, как это бывает у юношей с несовершенной осанкой, у него была стариковская изогнутая спина. Одежда на нём была тёмная и бесформенная.  — Дааа, здорово припёк тебя демон огня! — скаламбурил он.  — Не твоё дело! — огрызнулась Малентина. — Ступай, куда шёл, не мешай! О моём позоре, что учинил надо мной Свири, болтают не только в нашем селе, но и в соседних сёлах, если ты слышал об этом, то не смеешь смеяться над моей бедой!  — А что в этом плохого, что я смеюсь?  — Но ведь ты смеёшься надо мной! — глаза Малентины расширились и запылали от ярости.  — А как над тобой не смеяться? — странный незнакомец ядовито хихикнул. — Огонь пыталась убить огнём! — смех его рассыпался, как треск сучьев.  — Я пыталась убить огнём нечистое! — Малентина едва сдерживалась, чтобы не вцепиться в горло насмешнику.  — Вот и дура. Ты только сделала её сильнее.  — Ты-то откуда знаешь?  — Я много чего знаю. Не из твоих братьев я. Имя моё — Мудрец. И не я дал себе это имя, заслужил его перед другими. Малентина угрюмо смотрела исподлобья, ничего не отвечая.  — Да тут и мудрости-то особой не надо. Тут и дитя малое знает, что убивает огонь. Вода убийца огня!  — Она пьёт воду, как обычная смертная! — рявкнула Малентина, продолжая свирепо смотреть на представившегося Мудрецом, почти не мигая. — Я слышала, она живёт, как обычный человек! Как мне было не подумать, что огонь её не спалит?!  — Ну, теперь-то она не будет обычным человеком.  — Ты хочешь сказать, что она станет неуязвимой?  — Я этого не говорил.  — Ты что-то знаешь? — брови Малентины настороженно сошлись на переносице в две глубокие суровые складки.  — Не что-то. Мне доступны многие знания. Малентина ринулась к Мудрецу, схватила за тёмную куртку и попыталась потрясти:  — Так говори же, говори, или я тебя убью!!! — глаза её полезли из орбит. Но он даже не покачнулся от того, что сильные руки этой женщины попытались колыхать его. При всей своей тщедушности, он стоял непоколебимо, словно старый дуб. Он только насмешливо смотрел на неё. Затем сжал её запястья своими сухими тёмными пальчиками, сжал их так, что она закричала от боли и оттолкнул от себя так, что она полетела на землю. Рухнув на мягкую глинистую почву, усыпанную листвой и ветками, она удивлённо взглянула на толкнувшего её.  — Уймись и слушай, — голос его сделался повелительным. — Я всему научу тебя. Поверь, я так же сильно, как и ты не люблю демонов огня.  — Я ненавижу только одного демона, — процедила сквозь зубы Малентина. — И только ему хочу отомстить.  — И на что ты готова ради этого!  — Согласна даже, чтобы после осуществления моей мести Свири с меня живой содрали кожу!  — Есть жертва и посерьёзнее. Ты была изнасилована только одним демоном. Ты, например, согласилась бы за отмщение отродью демона Свири быть после изнасилованной несчитанное количество раз?  — Меня настолько сильно оскорбило надругательство надо мной Свири, что все остальные надругательства для меня ничто. А что, требуется такая жертва?  — Я просто хочу понять силу твоей жажды мщения. Так да или нет?  — Да! — в бешенстве проорала Малентина. — Пусть будет после хоть ад, только бы мне наказать если не самого Свири, то хоть его отродье! Что? Это требуется от меня? Мудрец слегка засмеялся: мол, ну, что ты, я же шучу. Затем лицо его стало ещё более серьёзным.  — Хорошо. Я всему научу тебя. Я не из смертных людей, годы, прожитые мной, исчисляются тысячелетиями. Я — бог этого леса и помогу осуществить твоё желание, потому что огонь — мой враг! Малентина замерла, не сводя с Мудреца пристального взгляда, готовая слушать и запоминать каждое его слово.

====== Глава 5. Сгоревшая кукла ======

Когда Полок узнал от Джамна о происшедшем с Джанкой, о том, что Малентина пыталась сжечь её и Джанка не только не погибла в огне, но спокойно выпила его, жрецом овладело радостное торжество.

 — Значит, она готова, — произнёс он с восторгом. — Надо же, я думал, это произойдёт ещё лет через десять, не раньше… Ну, значит, и я медлить не буду. У меня есть всё, что нужно для того, чтобы завладеть огромной властью: карта колдуна Афарима, его мел и полноценный демон. В тот же вечер Полок изъял из своего тайника в храме карту вышеупомянутого колдуна Афарима, разложил её на столе под абажуром и принялся на ней чертить алым мелом, забыв обо всём на свете. Теперь он целые дни проводил за этой картой, доверив служение в храме своему помощнику жрецу Пикалю. Джанка также впервые познала, что жизнь может иметь хоть какой-то вкус. По приказу Полока Джамн выстроил для неё на заднем дворе что-то вроде беседки с высокой деревянной и покрытой смолой крышей, надёжно защищающей от дождей. В середине беседки была вырыта яма и над этой ямой была решётка, на которую Джамн складывал дрова, разводил костёр и Джанка по целым дням нежилась в пламени. Ей было дискомфортно лежать на дровах и она просто левитировала в языках костра, довольно мурлыча. Наравне с человеческой пищей она лакомилась огнём и Полок поощрял это. Однажды он подозвал Джанку к столу, на котором была разложена карта Афарима и начал указкой показывать ей странные алые линии, кружки.  — Запомни их расположение, — произнёс он. — А теперь попробуй вообразить, что эти линии пылают огнём. Джанка повиновалась, изо всех сил представляя себе огонь на карте. И свершилось чудо: линии и кружки изменились так, что их алый цвет сделался, к тому же, люминесцентным, горящим холодным пламенем.  — Так, хорошо, — довольно произнёс Полок. — Ты выполнила моё поручение, молодец, Джанка. Обрадованная похвалой хозяина, Джанка решила продлить себе удовольствие, лёжа в пламени, чем она и занялась весь остаток дня. На следующий день Полок отправился в путь, сообщив Джамну, что его не будет дома, возможно, дней двадцать или даже больше, поручив верному слуге беречь демонёнка пуще глаза. Однако, ещё через день случилось нечто непредвиденное. Джанка решила возлечь на костёр со своей лучшей подругой куклой Анной, чего Полок делать почему-то не разрешал, как всегда, не объясняя причины и только рявкая неоспоримый приказ: «Нельзя!!!» И тут всё прояснилось. Замусоленное платье куклы, бывшее когда-то розовым, её льняные волосы и ватное тело вспыхнули в один миг, но Джанка не сразу заметила это, наслаждаясь теплом огня с закрытыми глазами. Она задремала и пробудилась где-то через двадцать минут, когда от её куклы осталась лишь фарфоровая покрытая сажей голова. Джанка заорала так, что вопль её был слышен от усадьбы около храма, где она находилась, до другого края села. Её охватило сильнейшее горе. Так плохо ей могло бы быть, если бы ей отсекли руку или ногу.  — Анна! — взвыла она. — Моя Анна! Ты же сгорела, сгорела вся, как дрова!!! Она со всех ног помчалась в избу, где Джамн на столе замешивал тесто для пирогов.  — Моя Анна! — Джанка показала ему фарфоровую голову. — Она сгорела, сгорела!  — Конечно, сгорела, — хмыкнул Джамн. — Ты же взяла её с собой в огонь.  — Верни её!..  — Да как я теперь тебе её верну? Сгорела и сгорела. Джанка снова закричала так, что сотряслись стены и Джамн изо всех сил закрыл ладонями уши, опасаясь за свои барабанные перепонки. Глаза демонёнка налились огнём, фарфоровая кукольная голова выпала из его рук. И дальше случилось то, чего бедняга Джамн не ожидал никак. На руках и на ногах маленькой демоницы в одну секунду прорезались когти, которые ей регулярно спиливали. Она вмиг вскарабкалась на ближайшую стену и принялась носиться по всей вертикали бревенчатых стен, затем — по потолку, ловко вонзая когти в древесину. Она кричала и кричала. Затем, спрыгнула на пол и изо рта её заструился поток огня, устремившийся на одну из стен и пламя поползло по брёвнам. Джамн ринулся к кадке с водой, а демон, схватив голову куклы, стремительно выскочил из избы наружу. Джанка мчалась, как ветер, по склону холма. Ноги её, которые теперь имели когти как опору, уже не ковыляли неуверенно, но были быстры и прочно чувствовали под собой землю, покрытую жухлой осенней травой. Спустившись на равнину, она побежала по тропинке, ведущей в село. Встречая идущих навстречу прохожих, по-прежнему в ужасе шарахавшихся от неё, она тыкала им чуть ли не под нос закопчённую кукольную голову с воплями:  — Она сгорела! Сгорела! Нет моей Анны! Горе мне, горе! Она промчалась мимо дома Малентины, услышавшей её крики. Малентина возилась в избе, стирая пелёнки младшей дочери, но тут же бросила своё занятие и кошкой метнулась вон из избы. Она увидала своё первое порождение, рыдавшее в голос и бросавшееся то к одному, то к другому селянину, имевшему несчастье оказаться в это время неподалёку от неё. Ненависть вскипела в Малентине, как вулкан, но она не забыла недавнего разговора с Мудрецом и наставлений, которые он дал ей перед тем, как расстаться с ней. Если она хочет избавить человеческий мир от отродья демона, она должна сдерживать свои отрицательные чувства, как бы сильны они ни были. Она знает, как следует себя вести ради грядущей победы над демоном. Терпение — о, терпеть, порою, невыносимее, чем умереть мучительной смертью, но Малентина преодолеет и это ради святой мести.  — Джанка! — окликнула она демоницу. Та резко обернулась и поспешила к ней, вытянув вперёд руки, сжимавшие чёрную кукольную голову.  — Моя Анна-аааа! — зарыдала она басом. — Она была, а теперь её нет!  — Твоя кукла сгорела?  — Я только хотела, чтобы она полежала рядом со мной в пламени, это же так приятно…  — Я могу вернуть тебе твою куклу, — словно во сне произнесла Малентина, сама себе не веря, что она может сделать что-то доброе для той, что ненавидела больше всех.  — Да? — удивилась Джанка.  — Заходи в мой дом. Атеп, сидевший в углу и вырезавший из чурок игрушки для дочери, не поверил своим глазам. Его жена, слывшая в селе не совсем разумной, очевидно, окончательно сошла с ума и снова привела в дом демона!  — Ну, это уж слишком! — возмутился он. — Ты впустила чудовище в жилище, где находится твой ребёнок?!  — Это тоже мой ребёнок, — спокойно произнесла Малентина.  — Неужели? — взгляд мужа сделался ядовитым. — С каких это пор женщина, пытавшаяся сжечь плод своего чрева, зовётся его матерью?  — Я изменила свои чувства, — голос жены был по-прежнему ровным.  — Ты сумасшедшая! — Атеп поднялся с табурета. — Я не могу предугадать, что придёт в твою безумную голову через минуту. Я больше не хочу оставаться с тобой в одном доме ни дня. Я ухожу от тебя. Слышишь?!  — Да будет ровной твоя дорога, чтобы из-за кочек ты не свернул назад.  — Ах, так! — глаза Атепа сверкнули от гнева. — Я заберу и нашу дочь!  — Сделай милость. Атеп решительно зашагал к колыбели, вытащил из неё спокойно спящего младенца и, пройдя избу, робко обогнув стоявшую у входной двери Джанку, выбежал наружу.  — Садись, — Малентина указала Джанке место на лавке и принялась рыться в мешке в углу, наполненным овечьей шерстью. Достав несколько горстей чистой мытой светлой шерсти, она положила их на стол. Затем поискала в сундуке для рукоделия и на столе оказались несколько лоскутков белой ткани, такого же цвета нитки, иголки.  — Я сошью новое тело твоей кукле, — произнесла Малентина.  — Но у Анны сгорела голова! — обиженно пробасила Джанка, показывая чёрную голову куклы. — Ведь она же — это я! Я! Значит, сгорела я!  — Ещё не сгорела, — возразила Малентина и взяв кукольную голову из рук демоницы, приблизилась к рукомойнику и, взяв в руки тряпку, намылив её, принялась оттирать сажу от фарфора. Провозившись так с полчаса, она показала Джанке совершенно очищенную от копоти голову куклы Анны.  — Видишь, голова восстановлена. Глаза Джанки просияли. Малентина сидела за столом, раскраивая белый лоскут. Это была ценная ткань, такую можно было приобрести только в городе и не за дёшево, это был платок, который Малентина одевала только по праздникам, отправляясь в храм. Но для того, чтобы приручить демона, которого в грядущем необходимо уничтожить, не жалко ничего. Она работала молча и Джанка на лавке сидела молча, говорить было не о чем. За окошком становилось сумеречно и Малентине пришлось зажечь лампаду, чтобы продолжить своё занятие. Она раскроила туловище, ноги и руки куклы и принялась сшивать. Примерно к полуночи она справилась с этим и начала набивать новое тело куклы овечьей шерстью. Затем пришила к телу голову. Но фарфоровой голове требовались волосы. Малентине пришло в голову сделать из не просто из клочков льна, а усовершенствовать, сделать гораздо красивее. Среди вещей Малентины, кроме белого платка, были и другие, не менее ценные и к ним относился пояс из натурального шёлка, который по цвету напоминал искристые светлые золотые волосы женщины. Она тут же расправилась с этим поясом, вытягивая из него поперечные нити, а продольные, тонкие, мягкие, как паутинки, связывая. В результате для куклы Анны был изготовлен роскошный парик из волнистых золотых волос — мечты многих женщин. Джанка от восторга издала утробный рёв и проговорила:  — Да она стала ещё красивее, чем была! Но Малентина не собиралась останавливаться на достигнутом и принесла третью жертву: она решила пошить шикарное платье для куклы Джанки из своей свадебной кружевной понёвы, которую должна была беречь для свадьбы дочери. Она рукодельничала всю ночь, Джанку сморил сон и она уснула, скрутившись калачиком на лавке. А утром её ждало счастье: кукла Анна снова была восстановлена и казалась ещё лучше прежней со своими золотыми шёлковыми волосами и в пышном белом кружевном платье, да ещё и в золотых башмачках, пошитых из остатков пояса. Джанка в восторге прижала к груди то, чем дорожила больше всего на свете.  — Анна, ты снова со мной, — тонкие губы её растянулись в улыбке, оголяя дёсны полностью. Малентина содрогнулась от омерзения, но усилием воли постаралась преодолеть свои чувства.  — Я старалась ради тебя всю ночь, — проговорила она.  — Да… Спасибо… Ты добрая, — Джанка продолжала улыбаться.  — А ты не хотела бы отблагодарить меня?  — Я… Я сделаю всё, что ты хочешь… Малентина сделала паузу, пристально глядя на демонёнка. Затем, скрестив руки на груди, произнесла:  — Я хочу, чтобы ты назвала меня матерью. Джанка низко опустила голову, так, что на Маленитину оказались как бы наставлены изогнутые рога демонёнка.  — Но ведь ты же мне не мать, — пробурчала Джанка, прижимая к себе куклу.  — Значит, ты не хочешь меня отблагодарить?  — Я хочу, но это же не правда, что ты мне мать. У меня вообще нет матери!  — Кто тебе это сказал? Полок?  — Ничего он мне не говорил. Только ведь я жила всё время без матери, значит, её у меня нет. Малентина помолчала немного, размышляя. Затем заговорила вновь:  — А тебе известно, что мать есть у каждого? Что никто не может жить, если его не родила мать? Джанка засопела и посмотрела на неё исподлобья, но ничего не ответила.  — Так вот знай, — Малентина присела рядом с ней на лавку. — Это я родила тебя! Я твоя мать! Она не сводила внимательного взгляда с демонёнка, ожидая его реакции, но Джанка просто смотрела на неё, продолжая сопеть и жуткая его морда, скованная жёсткими мышцами и не менее жёсткой кожей, была подобна маске, не выражая никаких эмоций, только глаза как будто вспыхнули огнём.  — Ты нашла свою мать, — продолжала Малентина. — Ты рада этому? Или тебе всё равно? Ну, ответь же! — нетерпеливо вскрикнула она.  — Я не знаю, — гнусаво протянула Джанка.  — Да как это ты не знаешь?! — ненависть Малентины по отношению к рождённому ею демонёнку упрямо рвалась наружу, трансмутируя в раздражение и гнев. — Каждый хочет иметь мать! Для любого мать — это самое главное, что есть в жизни! Без матери каждый — никто! Никто! Вот и ты — никто, потому что не знаешь и знать не хочешь своей матери! — её голос набирал высоту. — Пока у тебя нет матери, у тебя нет дома, нет счастья, нет даже настоящей опоры под ногами и сама ты как проклятая, даже ветер будет гнать тебя! — Малентина уже истерично вопила во весь голос и Джанка, испугавшись, втянула голову в плечи. Заметив это, Малентина опомнилась, что поступает неправильно. Она заставила себя успокоиться и даже сказать демонёнку что-нибудь ласковое, но он сполз с лавки и на полусогнутых ногах поспешил к двери:  — Мне нужно вернуться домой, ведь Джамн, верно, беспокоится…  — Да постой же! — расстроенно крикнула Малентина. Но Джанка уже выскользнула за дверь и след её простыл. Малентина с досады всплеснула руками. А она ещё рассчитывала на лёгкую победу! Сидела всю ночь, шила дурацкую куклу, изрезала ради неё самые ценные вещи… Да плевать бы на эти вещи, если бы пошло всё так, как надо! А надо, чтобы Джанка назвала её мамой. Много раз. Очень много раз. Тогда всё пойдёт по плану. Надо было догнать Джанку и снова поговорить с ней. Уже более ласково, более мягко. Нельзя терять времени. Полок, кажется, покинул село и никто не помешает ей приручить демонёнка. Она выбежала на крыльцо, даже не одевшись, хотя стояла промозглая осень. Огляделась кругом и увидала только спину Джанки, взбегающей на холм. Прыгая через ступени, Малентина спустилась с крыльца и поспешила следом за ней. Но Джанка уже вскарабкалась на частокол, ограждающий усадьбу Полока и через несколько секунд послышался её вопль, такой же громкий, какой она издала, когда сгорела её кукла. Малентина задыхалась, взбегая на склон холма. Джанка кричала и кричала, перемежая вопли с рыданием. Малентина распахнула створку ворот, но ей навстречу с рычанием выпрыгнул волкодав, оскалив зубы. Она отступила на несколько шагов и собака убежала назад в усадьбу, но створка ворот была распахнута и Малентина могла видеть, что происходит во дворе. От дома Полока остались одни головешки и Джанка скакала вокруг них, заходясь криком от ужаса. Затем Джанка забралась прямо на пепелище, принялась разгребать остатки обгоревших брёвен и досок с силой, значительно превосходящей ту, какая может быть у пятилетнего ребёнка. И выбралась наружу, неся на руках обгорелый труп человека, заливаясь слезами.  — Джамн, ведь это же Джамн! — рыдала она. — Ты умер, ты сгорел! Ты тоже хотел лечь на огненную постель, как Анна, да? Ты не знал, что тебе нельзя? Она положила обугленное тело на траву, упала на колени рядом с ним и слёзы хлынули из её глаз бурным потоком. Она не помнила своей истерики, когда сгорела в огне её кукла и она выпустила изо рта струю дыма, отчего загорелась стена избы. Тогда она была слишком расстроена, до стадии полубезумия, когда творящий не ведает, что творит. Джамн пытался сначала потушить огонь, затем, поняв, что изба обречена, принялся спасать вещи хозяина. Он был очень хорошим слугой, радеющим за сохранение имущества хозяина и это погубило его: когда он пытался вытащить наружу сундук с одеждой хозяина, на него рухнула горящая крыша и это стало концом его жизни. Джанке было очень жалко его, она была по-своему привязана к этому человеку, который хоть и не всегда понимал её, зато заботился о ней и даже жалел. Она горько плакала, била кулаками по земле, стоя на коленях рядом с трупом, страдая от невозможности ничего исправить. Человеку не сошьёшь новое тело, как кукле. Огонь убивает людей. И с Джамном всё кончено. Малентина с удивлением наблюдала за ней издалека, не понимая причины её слёз. “ — Очевидно, это погиб Джамн, — догадалась она. — И сгорел дом старшего жреца. Неужели это может так огорчать демона? Что это, откуда это у неё? Я ничего не понимаю и это меня пугает. ” Она пробовала позвать Джанку, но та словно её не слышала. Малентина решила подождать, но Джанка всё рыдала и билась. Затем принялась когтями рыть землю и Малентина поразилась, как хорошо это у неё получалось: земля летела комьями, как вихрь и всего за полчаса Джанка приготовила длинную и достаточно глубокую яму. А потом, приблизившись к трупу Джамна, поволокла его к этой яме и затащила в неё. И земля снова полетела бурей, только уже обратно в яму, засыпая обгоревшего мертвеца. Сев возле свежей могилы и изо всех сил прижав к груди куклу, Джанка завывала волчицей, раскачиваясь в разные стороны, и источая потоки слёз. Малентина ещё раз попробовала звать её, но та никак не откликалась. Малентина решила вернуться в свою избу и позвать Джанку попозже, позволив той излить своё горе. Но всё было бесполезно. Джанка просидела у могилы Джамна трое суток, рыдая, и не меняя позы: подвернув ноги по-турецки, прижимая куклу к груди, раскачиваясь и заливаясь слезами. Малентина несколько раз поднималась на холм и пыталась её звать, но та не откликалась, целиком отдавшись своему горю. В селе было уже известно, что сгорел дом Полока, погиб его слуга, сгорели и сараи вместе с козами, свиньями и курами. Остался невредимым только частокол, находившийся на приличном расстоянии от бревенчатых построек, да ещё выжил волкодав. Но и тот вскоре покинул участок хозяина в поисках пропитания. И никто из селян не решался приблизиться к пожарищу, воющий над земляным могильным холмиком демон отпугивал всех. На это осмеливалась лишь Малентина, одержимая своей целью. Наконец, на четвёртый день Джанка повернула голову в её сторону, когда та окликнула её по имени. Малентина принялась уговаривать Джанку, чтобы та шла в её избу, ведь у той больше нет пристанища и о ней некому позаботиться. Поначалу Джанка только смотрела на неё пустыми глазами и, казалось, даже не слышала, что ей толкуют, но Малентина не сдавалась и почти после часа усиленных уговоров она всё же убедила демонёнка отправиться с ней. После этого было очень много разговоров. Джанка поселилась в доме своей матери, к которой теперь даже носа не казали ни её муж, ни её, ни его родня. Малентина стала изгоем для них, но ей было всё равно. Целыми днями она кромсала текстильные запасы из сундуков, чтобы шить наряды кукле Джанки и этим купить себе внимание демонёнка. Джанка поневоле садилась неподалёку, любопытствуя, какой же такой новый наряд теперь будет у её Анны и Малентина вела с ней беседы. И все разговоры сводились только к одному: Малентина твердила, что любое существо, у которого нет матери — ничто, оно вроде ходячего мертвеца, котрого преследуют постоянные несчастья, он не знает радости и отвержен всеми людьми. Джанка поначалу слушала рассеяно и равнодушно, а затем у неё начал проявляться интерес. За свою короткую пятилетнюю жизнь она уже познала, что значит быть очень и очень несчастной и теперь впервые начала задумываться о причине своих страданий. У неё появились мысли: а может, это и правда, что все её мучения от того, что у неё нет матери? Однажды она произнесла эти предположения вслух и Малентина уцепилась за них как за соломинку и принялась убеждать Джанку, что той следует только сломить своё упрямство и признать её, Малентину, матерью. Джанке пришло в голову спросить её, где же она была раньше, почему не находилась рядом с ней, на что Малентина начала лгать, не испытав ни малейшего укора совести, что её муж Атеп запрещал ей признать Джанку дочерью и ей пришлось отдать дочь на воспитание Полоку. Джанка начала поддаваться убеждениям поверить в то, что Малентина — её мать, но никак не могла произнести слово «мама» — язык не поворачивался. Эта женщина была ей чужой, хоть и не избегала её, как другие селяне, пустила в свой дом, разрешила ей спать на кровати своего мужа, собирала еловые ветви в лесу, чтобы развести огонь в печи и накормить Джанку огнём — в последнее время демонёнок питался именно этим, даже баловала, изготавливая наряды для её куклы. Наконец, после долгих дней неутомимых уговоров, терпение и упорство Малентины было вознаграждено: Джанка нашла в себе силы назвать её мамой. “ — Вот и всё, — с яростной радостью подумала Маленитина, — это начало твоего конца. ” Она давила и давила на Джанку, чтобы та обращалась к ней «мама» как можно чаще и демонёнок оказался не таким волевым, чтобы противостоять этому давлению. Однако, и по доброй воле, как само собой разумеющееся, обращаться к Малентине, как к матери, не стремился. Однажды, когда в середине осени пожухлую траву начал покрывать лёгкий налёт снега, в избу Малентины ввалился Полок. Он явно уже всё знал: о том, что его дом сгорел и слуга его погиб, а его демон, его собственность, нашёл пристанище в доме своей матери, когда-то отвергшей его. Полок не слишком расстроился из-за сгоревшего дома и погибших домашних животных — он всё равно собирался всё это кинуть. Ничего ценного в этом доме у него не пропала, главная его ценность — карта колдуна и магический мел были всегда при нём. Смерть верного слуги огорчила больше — хорошего преданного слугу найти сложно. А вот весть о том, что, оказывается, прирученный им демон теперь обитает в доме отказавшейся когда-то от него матери, привела его в бешенство. Он ворвался в дом Малентины, как вихрь. Распахнул дверь и уставился горящими глазами на Джанку, сидевшую за столом и облачавшую свою куклу в зелёную накидку, только что пошитую Малентиной.  — Да как ты посмела! — прорычал он, обращаясь не то к хозяйке избы, не то к демонёнку.

====== Глава 6. Страшное прозрение ======

Джанка в ужасе втянула голову в плечи и зажмурила глаза, ожидая грома и молний, хотя и не понимала, за что. Ведь она, кажется, не сказала хозяину «нет», почему же он сердится?

 — Посмела, — холодно и спокойно ответила Малентина. — Это моя дочь. Я родила. Я имею на неё право.  — Вот как? — насмешливо прищурил глаза Полок. — В тебе проснулись материнские чувства? Вот уж не ожидал! После такой ненависти — и вдруг любящая мамочка! Или забыла, как ты, едва родив ЭТО, — он ткнул пальцем в сторону Джанки, — не омыв новорожденную от крови, вынесла её на мороз и швырнула в снег? А то, как ты рубила дерево ради дровишек для костра, чтобы сжечь её, — он снова указал на демонёнка, — на костре, живьём? А недавно, когда ты закрутила ей проволоку на руках и ногах и кинула в огонь, ты же надеялась, что она сгорит, что от неё останется только пепел, как от простого человека! Это ты называешь материнской любовью?!  — Да, я хотела её смерти, — Малентина по-прежнему выглядела уравновешенной, — а теперь передумала. Вот тебе-то она зачем, Полок?  — Я не собираюсь посвящать тебя в свои планы! И мне плевать, что ты задумала, ты же сумасшедшая, зачем мне знать, что на уме у безумной? Короче, я забираю своего демона. Иди сюда! — рявкнул он Джанке и та подскочила, как будто её пронзили острым шипом. Малентина впилась в него колючими глазами и поднялась, выпрямившись во весь рост.  — Тебе придётся считаться со мной, иначе я могу погубить твоего демона! — жёстко произнесла она. — Меня научил Мудрец, бог лесных деревьев. Полок оторопело уставился на неё расширенными глазами.  — Тебя? — в голосе его завибрировали изумление с недоверием и презрением.  — Да, меня. Пока ты отсутствовал здесь, я не теряла даром времени. Это демонское отродье жило у меня и называло меня мамой. А ты знаешь, какая в этом сила? Даже если чужой ребёнок назовёт чужую женщину достаточно количество раз мамой, женщина обретёт над ним материнскую власть, она может проклясть его, когда пожелает. А тем более, родная мать! Если ты не станешь считаться со мной, Полок, я прокляну этого демонёнка и он, возможно, долго не проживёт. И твои планы не осуществятся, а они грандиозные у тебя, не так ли? Полок стоял посреди избы в оцепенении. “ — Малентина сумасшедшая, — рассуждал он, — но в таком деле она не станет лгать, если здесь замешан бог леса. И говорит она то, что похоже на истину. ”  — Ты звала её матерью? — прогремел он, повернув лицо к Джанке. Та кивнула низко опущенной головой. Ей было всего лишь пять лет, но она отлично поняла, что было сказано при ней: Малентина, её мать, родила её, но возненавидела и не один раз пыталась умертвить. И может это сделать сейчас одним только словом, проклятьем. Ей было очень страшно. Она не могла понять этого. От покойного Джамна она слышала немало рассказов о том, как нежно и беззаветно любят другие матери своих детей, нормальных человеческих детей, без рогов, когтей и острых зубов. До сих пор она немало выдержала душевной боли за своё внешнее безобразие, что она слишком отличается от других и в худшую сторону, но теперь ей стало больно, как никогда и она тихо заплакала, так низко повесив голову, что рога коснулись поверхности стола, за которым она сидела. Полок и Малентина о чём-то долго спорили, но Джанка уже не разбирала слов, погрузившись в очередные внутренние страдания. Очнулась она только тогда, когда Полок схватил её за руку и рванул к выходу:  — Пойдём. В его планы входил переезд в город Акир и он был вынужден согласиться взять Малентину с собой, не решившись рисковать жизнью демона, на котором были закручены все его великие планы. “ — Иногда надо уступать, — рассуждал он, — временное отступление ещё не проигрыш. К тому же, из этого можно извлечь и выгоду. Ведь я потерял Джамна, Малентина мне его заменит. Пусть ухаживает за демоном. К тому же, баба она сильная, её всегда можно послать туда, где требуется риск и жертвенность. А устранить её я всегда успею. Она не успеет и подумать о том, чтобы произнести проклятье! ” Через несколько часов он, Малентина и демон, спрятанный в ящик с просверленными в его крышке дырками, ехали на телеге по лесной дороге мимо угрюмых сосен, укутанных в снега. Жизнь Джанки, с самого рождения отнюдь не сладкая, теперь и вовсе превратилась в подобие ада. Теперь она слишком часто оказывалась в дороге, но была лишена возможности смотреть на проплывавшие мимо пейзажи, потому что её возили в закрытом ящике, где она дрожала от холода, несмотря на то, что её одевали в тёплые одежды и стелили на дно ящика солому. Её пугала окружающая её темнота и теснота, хотя ящик был достаточно велик, чтобы в нём можно было лежать и даже стоять. Давили сами его стенки, холод мешал уснуть, чтобы скоротать время и тянулись томительные часы изнурительной тряски и дискомфорта. Дороги сменяли какие-то тёмные избы, незнакомые лица, преимущественно, мужчин, о чём-то толковавших с Полоком, о чём-то договаривавшихся с ним. Полок подносил Джанке карту колдуна, расчерченную алым мелом, заставлял представлять алые линии пылающими в огне и когда они начинали сиять неоном, он оставлял её в покое, отсылая в комнату, предназначенную для её ночлега. Но покоя не было, потому что его лишала её Малентина, постоянно требуя, чтобы Джанка называла её матерью. Но Джанке была известна цена этого слова и она догадывалась, что оно может усилить проклятье, которое может в любую минуту наложить на неё эта опасная женщина, по несчастливому совпадению ещё и её родная мать. А потом снова были дороги в тёмном ящике, избы, незнакомцы и Малентина, злившаяся, что Джанка не желаетназывать её матерью. Гнев её на ненавистную дочь-демоницу дошёл до того, что она больше не могла сдерживать себя и доходила до того, что исступлённо кричала на ту, обзывая её последними словами, а затем началось и рукоприкладство. Сначала это были просто тычки и затрещины, а после они переросли в настоящие жестокие избиения. Жизнь Джанки сделалась настолько плоха, что ей всерьёз расхотелось жить. Причиной своих несчастий — всех, до одного, она считала своё внешнее безобразие и ненавидела его. Она питала отвращение к зеркалам, омерзение у неё вызывали даже собственные руки, узловатые пальцы воскового цвета, с которых снова срезали когти, она не могла на них смотреть. Она завидовала людям с нормальным обликом, невыносимо завидовала, думая об этом по целым дням. И ненавидела своё тело в бодрствовании и во сне. Порою, ей казалось, что даже ватную куклу Анну с фарфоровой головой она любит больше, чем себя. Жить было невыносимо, но она почему-то жила — демонское тело было живуче и не поддавалось душевным страданиям, которые у нормальных людей обычно убивают и тело. В таком тоскливом кошмаре прошло ещё пять лет. Джанка и со счёта сбилась, сколько раз Полок показывал ей карту колдуна, заставляя воображать огонь. И однажды всё изменилось и Джанку привезли не в очередную тёмную избу, а в какое-то помещение не с бревенчатыми стенами, а с ровным и гладкими, расписанными такими яркими красками и причудливыми узорами, что Джанка, рассматривая их, забыла о своих страданиях. И это помещение Полок и его люди называли «палаты». И сам Полок оказался одет в роскошные одеяния, сверкавшие, отделанные каменьями, горевшими, как огонь. Джанка была поражена, а Полок, заметив её изумление, только засмеялся и произнёс:  — Что, Джанка! Я — повелитель большой земли! Но мне надо ещё больше и ты мне поможешь, моя девочка. Джанка была помещена в роскошные покои и таким же красочными расписными стенами, мебелью, покрытой перинами коврами, столами из деревьев ценных пород. А вскоре после этого исчезла и Малентина. Это случилось, когда Полок забрёл в покои Джанки и застал сцену, как Малентина хлестала Джанку по спине широким кожаным ремнём, приговаривая:  — Говори: «мама»! Говори: «мама»! Я твоя мать, говори «мама», слышишь, говори! Будешь говорить? Если «да», то кивни! Джанка с туго завязанным ртом только отрицательно мотала головой и зажмуривала глаза, готовясь продолжать терпеть боль. “ — Она делала это с ней всё время и могла убить её, а я остался бы без этого демона, который для меня — всё?! — ужаснулся Полок. — И я не догадался об этом? И Джанка не жаловалась? Но почему? Аааа, проклятая баба, ну, ты у меня получишь своё!» И Маленитина исчезла из жизни Джанки навсегда. Вместо Малентины теперь рядом с Джанкой появилась другая женщина, опекавшая её. Её звали Фева, женщина доброго нрава, лет тридцати, заботливая и повышенным чувством ответственности. Полок теперь тщательно подбирал служанку для ценной демоницы, без которой все его великие планы полетели бы в тартарары. Отсутствие Малентины несколько успокоило Джанку и это стоило дорогого. Полок пытался немного скрасить ей жизнь, опасаясь, что демоница после всего пережитого может ослабнуть здоровьем и зачахнуть до смерти, потому что взгляд Джанки сделался тусклым, как у мертвеца и это пугало Полока. Он присылал ей роскошные наряды из шёлка, бархата и парчи, Джанка позволяла Феве себя в это облачать, но после этого её подводили к зеркалу и она расстраивалась ещё больше, понимая, что такие одеяния могли был украсить любую девушку, будь она просто дурнушка, а не чудовище. И она возненавидела наряды и просила Полока, если он хочет её утешить, просто дать ей обычную грубо вытканную мешковатую одежду из льна, в которой ей было по-настоящему комфортно. Полок исполнил её желание. Он сделался более милостив и мягок к Джанке, ведь это она помогла ему стать хозяином большого города Акира и двадцати крупных деревень, примыкавших к нему. А до этого, сама того не подозревая, целых пять лет она жгла эти деревни, только воображая огонь на алых линиях, начерченных на карте колдуна. Огонь вспыхивал внезапно, целой полосой — на полях, лесах, рядах изб и потушить пожары было невозможно — всё сгорало до тла. Этот ужас длился и длился, затем пожары начались в городе. И подручные Полока носились по деревням и городу и твердили, что для того, чтобы пожары прекратились, акирцы должны признать своим правителем великого жреца Полока, способного умилостивить богов огня, разгневавшихся на Акир и стремящихся сжечь его. И в Акире начинались волнения, закончившиеся свержением прежнего правителя и возведением на трон Полока. Но этим его честолюбивые мечты не могли удовлетвориться и он уже грезил о покорении соседнего города Валлая и примыкавших к нему плодородных земель, богатых лесом и водой. А Джанка жила затворницей в роскошных палатах, нисколько не наслаждаясь окружавшим её богатством. Лучшая придворная портниха шила наряды её кукле и Джанка тешилась, облачая вместо себя куклу в шелка и бархат. А после у неё появилась ещё одна забава — книги. В палатах правителя Акира оказалась богатая библиотека и Джанке нравилось подолгу там находиться и рассматривать красивые переплёты книг или картинки в них. Фева объясняла ей значение картинок, читала вслух сказки, а затем предложила Джанке научить её читать и писать, на что та с охотой согласилась. Джанка оказалась способной ученицей и выучила весь алфавит всего за несколько дней, а ещё меньше, чем через месяц она уже умела бегло читать и писать. Теперь она проводила в библиотеке почти всё своё время и даже нередко ночевала там, устроившись в полукресле-полулежанке и накрывшись тёплым пледом, которым пользовалась и зимой и летом, потому что её частенько мучили ознобы. Книги стали её миром, она читала все подряд: сказки, учебники по истории, географии, стихи, романы, а когда её возраст достиг двенадцати лет, её начали интересовать любовные истории. Начитавшись любовной литературы, она начинала воображать себя кем-нибудь из красавиц, изображённых на иллюстрациях книг и влюбляться в красивых мужчин с картинок и фантазии давали некоторую сладость и утешение. Она полностью ушла в мир грёз и вытащить её оттуда мог на какое-то время лишь её повелитель Полок, вновь и вновь совавший ей под нос странную карту и заставлявший воображать на ней огонь. Где-то далеко от Джанки горели города и сёла огнём, вызванным её демонским воображением, но она и не подозревала о своих способностях. Она добывала власть для Полока и, сделав всё для этого, вновь убегала в сотворённый ею самой мир. В грёзах миновали ещё четыре года и Джанка назвала бы их вполне сносными для себя. Не счастливыми, нет, состояние счастья было заказано для неё, даже если какой-то намёк на него назревал благодаря богатой фантазии демона-подростка, то тут же обрывался, стоило ей взглянуть на свои руки — непропорционально огромные, бугристые, с расширенными суставами и обрубленными когтями. Она вспоминала о своём внешнем виде и о том, что должна быть из-за этого несчастна. За эти четыре года она сделала Полока хозяином ещё четырёх городов и прилегающих к ним земель, но он всё не унимался, ему был нужен весь мир. Немыслимое количество книг, прочитанных Джанкой, отточили её ум и это способствовало появлению новых вопросов в её голове. Её стала интересовать личность её хозяина и то, что он постоянно требовал от неё: смотреть на карту и воображать огонь. Однажды она решилась спросить у него, зачем ему это нужно. В ответ он только нахмурил брови:  — Тебе надоела твоя спокойная и беспечная жизнь? Как ты смеешь задавать вопросы и лезть не в свои дела? Делай, что тебе велят и радуйся тому, что больше не терпишь побои! Джанка сильно испугалась и больше не смела ни о чём выспрашивать. Она попыталась подавить своё любопытство, но ей довелось случайно услышать от слуг, убиравшихся в библиотеке, что, оказывается, много лет назад, при бывшем правителе, Полок служил в этом дворце смотрителем библиотеки и запоем читал книги мистического и оккультного содержания. Джанка задумалась. Сама она прочла множество книг, но никогда не интересовалась ни мистикой, ни оккультизмом. Она решила это исправить. Слуги, убиравшиеся в библиотеке, побаивались её, хотя, кроме устрашающей внешности она ничем их напугать не могла. Она была тихой и кроткой, как тень и если бы она имела естественную человеческую внешность, не исключено, что прислуга воспользовалась бы этим. Но она ужасала слуг своим обликом демона и они трепетали перед ней и старались ей угодить, как могли. Она выспросила их, какие книги предпочитал Полок и они указали ей их и Джанка так же решила эти книги прочесть. Она погрузилась в новый странный мир необычных явлений и потусторонних существ. Ей открылась немало информации о себе самой — полудемоне-получеловеке. О карте колдуна Афарима и алых линиях на ней.  — Значит, я жгла города и деревни, — пробормотала она. — Должно быть, в огне гибли люди, горели живьём… Ведь они же не могут, как я — находиться в пламени и не сгорать… Но разве я этого хотела? Я сама испытала столько боли, разве я хочу, чтобы кто-то другой её испытывал? Затем ей пришла в голову догадка, что Полок заставит её и дальше жечь, жечь, жечь, это будет вечно, всегда. А она не хочет. Не хочет.  — Другого выхода нет, — говорила она себе. — Мне ведь всё равно не нужна жизнь. Зачем она мне? Когда мне было хорошо и когда я мечтала о грядущем? Она провела пальцами по плоской, совершенно плоской груди. К шестнадцати годам у неё не появилось даже намёка на девичью грудь, были только два соска, совершенно вдавленные, как у щуплого ребёнка. Затем коснулась рогов на голове, острых, торчавших изо рта зубов.  — Это всегда и все будут ненавидеть, — продолжала она рассуждения вслух. — Да и я сама ненавижу. Так неужели я, отвратительное, безобразное, уродливое существо буду губить этих красивых, ладных и совершенных существ? Нет, меня больше быть не должно. Не должно. Она подумала о том, что должно существовать средство умертвить демона, о нём наверняка написано в книге. И она непременно найдёт его и воспользуется им. Она сидела за книгами теперь не только с утра до позднего вечера, но теперь даже по ночам. И так до тех пор, пока не обнаружила информацию о том, как и что может убить её. Способов умереть оказалось несколько, но вот тут-то Джанкой и овладело малодушие. В голове её появились мысли, что в последнее время ей не так плохо, как раньше, что всё-таки у неё есть покой, уединение, книги, грёзы… Как оставить книги и грёзы — навсегда? Когда Полок в очередной раз заявился к ней с картой колдуна, она не поспешила выполнить его волю. Она долго смотрела на росчерки алых линий и, наконец, едва слышно произнесла:  — Я не могу.  — Что значит «не могу»? — нахмурился Полок. — Ты вздумала капризничать?! Джанка покачала головой:  — Я теперь знаю, что творю. И больше не хочу этого. Полок зашипел с досады. Книги! Как же он выпустил из вида, что девчонку могут заинтересовать именно ЭТИ книги!  — А мне плевать, знаешь ты или нет, — грубо проговорил он. — Ты сделаешь это и всё, потому что я велю тебе.  — Я не могу, — голос Джанки дрогнул.  — Ты мне говоришь «нет»?! Джанка подняла на него страдальческие глаза:  — Ты пойми, если горят дома, то не могут спастись все. Кто-нибудь да погибнет, кто-нибудь да сгорит живьём… Полок раздражённо всплеснул руками:  — А тебе-то какое дело? — прорычал он. — И откуда это в тебе эта юродивость, эта сопливая жалость? Отец у тебя был свирепый демон огня, мать хоть и человек, да от демона мало отличалась… Откуда это в тебе?!  — А откуда в тебе, в человеке, такая жестокость? Ты же не демонов губишь, себе подобных! — промолвила Джанка и ужаснулась собственной дерзости. Полок не поверил своим ушам. Им овладело холодное бешенство. Бунт? Он не достаточно дрессировал эту рогатую дрянь, не достаточно наказывал, воспитывал, зомбировал?  — Вытяни руки вперёд! — прошипел он, приблизившись к столу, на котором стоял органайзер и вытащил линейку подлиннее. Джанка покорно вытянула узловатые руки вперёд и Полок с размаху ударил по её пальцам линейкой. Удар должен был вызвать нестерпимую боль, бьющую прямо в мозги, но Джанка с удивлением поняла, что ощутила гораздо меньшие болевые ощущения, чем ждала. Впрочем, и боли-то никакой не было, просто неприятные ощущения — и всё. Она смотрела, как её хозяин бьёт её линейкой по пальцам, ни разу не вскрикнув, не проронив ни слезинки, не прося о помиловании. Полок поразился не меньше:  — Тебе не больно? Джанка чуть улыбнулась:  — Но ведь я уже половозрелый демон. Моё тело почти перестало воспринимать боль так остро. Полок наморщил лоб, вспоминая, что он читал в книгах, изучая природу демонов. И как же он мог об этом забыть! Раньше он помнил об этом постоянно, жестоко наказывая Джанку физически, пока она ещё воспринимала боль, надеясь насытить её этой болью на всю жизнь, чтобы она осталась покорной навсегда. Однако, похоже, вместе с болью она утрачивала и повиновение.  — Это значит, ты больше не станешь подчиняться мне? — хрипло проговорил он. Джанка замотала головой:  — Нет, нет, я не отказываюсь подчиняться. Ты спас мне жизнь, ты приютил меня, когда я была абсолютно никому не нужна, ты и сейчас даёшь мне крышу и покой. Неужели я предам тебя? Нет, нет, я сделаю всё, что ты скажешь, только не заставляй меня убивать огнём! Я не в силах творить это, зная об этом. Краски жизни начали сходить с лица Полока, он побледнел смертельно, ему стало страшно. Демон, который подчинялся ему так, как будто являлся его собственной конечностью, не то, чтобы взбунтовался, но уже не желает делать то, что ему, Полоку, от демона нужнее всего. Джанка в любую минуту могла бы испепелить его потоком огня изо рта, но не делает этого, только из благодарности — такого зыбкого чувства, в которое Полок не верил. Страх надёжнее. Страх — это колоссальная сила. Но до сих пор Джанка боялась физической боли, а больше её пугать нечем. Разве что осталась в ней ещё одно слабое место — её комплексы. Ощущение того, что она не только никому не нужна, но ещё и всем ненавистна, кроме него, Полока. Это ещё возможно было бы использовать ради власти над ней.  — Если ты мне на самом деле благодарна за всё, что я для тебя сделал, так веди себя, как благодарная, — проговорил он. — Ты полагаешь, я потехи ради заставляю тебя жечь города и сёла? Так будет лучше, если они окажутся в моей власти, лучше для всех. Они нуждаются в таком правителе, как я! Они несчастливы, потому что не умеют управлять собой. Они подобны детям, которым свобода только во вред. Им нужна твёрдая рука. Знаешь, что это такое?  — Но, Полок, ведь у тебя и так есть четыре города, да ещё и без счёта деревень. Этим же очень трудно управлять. Даже в одном городе нелегко навести порядок, такой, чтобы была справедливость в судах, сытость в домах, чтобы воры боялись красть, чтобы города и деревни были благоустроены. Зачем тебе это нужно — ещё и ещё земель? “ — Надо же, как испортили её книги! — злости Полока не было предела. — Получила знания, да всё не те, что на пользу. Она будет меня учить, каким мне правителем следует быть!»  — Я справлюсь, — сдержанно ответил он. — Я справлюсь с целой империей, даже если она будет состоять из целой планеты!  — Ты надеешься на чиновников? — продолжала рассуждать Джанка. — Ты будешь им верить? Но для управления целой планетой требуется очень много помощников, ты будешь им всем верить? А если они будут поступать вероломно и недобросовестно выполнять свои обязанности и твои подданные будут недостаточно счастливы, разве ты сумеешь проверить всех?  — Тебе-то что за дело до всеобщего счастья? — рявкнул Полок.  — Я знаю, что такое быть несчастной и никому этого не желаю.  — Да твоё несчастье — в твоём безобразии! — выйдя из себя, закричал Полок. — И ты сама это прекрасно знаешь! Так почему же ты жалеешь тех, кто намного счастливее тебя, потому что не так уродлив?  — Есть и другие несчастья, — возразила Джанка. — Голод, потери ближних, холод, бродяжничество, насилие, мучительная смерть. Разве это не равно моему уродству?  — Да откуда же это в тебе! — исступлённо потряс в воздухе кулаками Полок. — Ты же демон, демон! Я ни разу не слышал о демоне, которому была бы свойственна гуманность!  — Я наполовину человек.  — Человек? Твою мать было трудно назвать человеком. Или ты её не помнишь? Забыла её побои и ненависть к тебе?  — Я ничего не забыла. Кто знает, может, именно страдания и сделали меня иной, чем все демоны и недобрые люди. В тот день Полок так ничего не добился от Джанки. Она не выполнила его приказ: устроить массовые пожары в городе Танаге, которым он планировал завладеть в ближайшее время. Сердце Полока сжимал холодный страх. Его демон, которого он до сих пор считал чем-то вроде личной вещи, оказался способным на собственное мнение и проявил твёрдую волю, сказав «нет». Что это сулило в грядущем? Полок ощутил себя загнанным в ловушку. Теперь он слишком зависел от демона. Своё недолгое правление он обозначил действиями настоящего тирана. Он ненавидел народ, которым повелевал, власть его была жёсткой и беспощадной. Он подозревал, что жители захваченных им земель давно бы подняли бунт и растерзали бы его, если бы им не было известно о демоне, который подчинялся только Полоку и был способен обратить всех в кучку золы. Джанка поневоле была его защитой и он оказался в полной зависимости от неё. Но он не собирался сдаваться и оставаться в ловушке и далее.

====== Глава 7. Фантазии юности ======

Полок пробовал было ещё пойти ва-банк и заявить Джанке, что если она не будет выполнять его требования, он просто выгонит её из дворца, пусть идёт, куда хочет и ищет тех, кому она будет ещё нужна. Она не растерялась и ответила:

 — Тогда я сломаю рог на своей голове. У меня обнажится мозг и через несколько часов я умру. К чему мне жизнь, если я точно уже никому не нужна? Полоку пришлось уговаривать её, чтобы она этого не делала, твердить, что он пошутил и внутренне кипеть от гнева. Она нужна ему, если не в качестве совершенного оружия завоевателя, то хотя бы в качестве щита. За короткое время своего правления Полок успел обзавестись целой армией шпионов, сутками шнырявших по городам и его собственным хоромам. Теперь настала пора приставить соглядатая и к отбившемуся от рук демону. Фева, её нянька, на эту роль не годилась. Это была честная и исполнительная женщина, но слишком простодушная для того, чтобы вести двойную игру — быть преданной Джанке и одновременно доносить Полоку о каждом её шаге. И поэтому вскоре у Джанки кроме Февы появилась ещё и компаньонка, некая особа, совсем ещё юная девушка ровесница Джанки, но уже прожжённая донельзя. Имя её было, какое особенно нравилось Джанке — Анна. Хотя на красивую куклу Анну эта девушка была совсем непохожа. Это было серое незаметное существо, но при этом юркое и бойкое. Она внесла нечто новое в жизнь Джанки, много рассказывая ей житейских, реальных историй. Это входило в планы Полока. Он стремился отвлечь демоницу от книг, угасить её интерес к ним, стремясь доказать, что настоящая жизнь слишком отличается от той, что описана в книгах. Полок считал, что именно книги, слишком развив в Джанке способность мыслить самостоятельно, сделали её непокорной. Это надо было попытаться исправить. Он не решался напрямую запретить Джанке читать. Она научилась шантажировать его: если он требовал от неё что-то, чтобы было ей выполнить неприемлемо, она тут же хваталась за рог на своей голове, намекая, что может сломать его в несколько секунд. Ему не хотелось рисковать, чтобы выяснить, насколько серьёзны намерения Джанки и уступал. С руганью, упрёками, даже оскорблениями в адрес демоницы, но уступал. Теперь ежедневно Анна потчевала Джанку самыми грязными и скверными бытовыми историями, в которых люди были представлены мелкими, бездушными, подлыми, склонными к предательству. Полок надеялся, что познание этой грани человечества даст трещину в филантропии Джанки. Джанка внимательно слушала Анну и однажды выразила желание почаще выходить из хором на дальние улицы города, чтобы лучше узнать жизнь.  — Но разве это возможно? — вздыхала она. — Я ведь перепугаю весь город, если выйду за пределы двора. Анна передала её пожелание Полоку. Тот задумался:  — А ведь это было бы ей на пользу. Мерзость грязных улиц, гадкие людишки с их вопиющим несовершенством — и юродство нашей демоницы будет выдавливаться из неё, как масло из подсолнечных семечек. Думаю, тут ей поможет одежда молчащего. Одежда молчащего представляла собой чёрную накидку с капюшоном и чёрной длинной сеткой спереди, наподобие паранджи. Горожане, ходящие в таких одеждах в Акире никого не удивляли: набожные люди, стремившиеся что-то вымолить у своих богов, давали обет молчания на срок от одного месяца до нескольких лет и облачались в чёрные закрытые одеяния. С человеком, одетым в одежды молчания, было запрещено разговаривать, чтобы не прослыть провокатором, мешающим умилостивлению богов. В такие одежды можно было спрятать Джанку, чтобы дать ей возможность свободно и спокойно расхаживать по Акиру. Чёрное покрывало и сетка на лицо понравились Джанке: вот истинная одежда для такой образины, как её! Она с удовольствием облачилась в это и отправилась скитаться по Акиру в компании Анны. На руки ей пришлось одеть перчатки, а на ноги — сапоги, обувь мешала ей, загнутые когти впивались в подошву, она ковыляла, как будто хромала. Анне приходилось поддерживать её под руку. Они забрели на центральный базар, где торговали, в основном, товаром быта или украшениями. Продукты питания продавались в небольших закрытых деревянных киосках и не выставлялись на витрину. Перед киосками выстраивалась длинная очередь из людей с мрачными недовольными лицами, роптавшими на цены.  — Почему продукты продают в киосках, а не на открытых прилавках? — шепнула Джанка Анне.  — Так надёжнее. Если продавать еду открыто, не заметишь, как подкрадётся воришка и стащит что-нибудь. А еда сейчас очень ценна.  — Почему? Разве земля перестала родить?  — Нет, но нам и не нужно слишком много её плодов. Правитель Полок всё рассчитал. Сытый народ всегда заносчив, требует себе всё больше и больше, начинает мыслить слишком смело и свободно. Земля обкладывается достаточно большими налогами, чтобы не многие считали выгодным работать на ней. Когда еды мало, каждый думает, как добыть её, а не о бунте.  — Но это слишком жестоко, намеренно заставлять людей голодать.  — Что ж делать, правительство должно обезопасить себя от бунтов. На рынке им повстречалось также немало нищих с протянутой рукой, просивших себе хоть что-нибудь поесть, но у Джанки не было денег и она смущённо отворачивалась от побирушек. Довелось ей услышать и о себе и весьма нелестное. Это произошло, когда они с Анной забрели в небольшую чайную на рынке, где присели за низенький столик на стеганые одеяла и разносчик чая поставил пред ними травяной чай и вазочки с мёдом и вареньем. Народ, который Полок усиленно морил голодом, чтобы сделать покорным и податливым, явно не был сломлен этим, потому что в чайной почти за каждым столиком бойко критиковали правительство. Более того: рассказывали сказки про демона, который служит правителю Акира, одну страшнее другой и выражая пожелания, чтобы нашёлся кто-то, кто демона бы уничтожил. Джанка повесила голову. Она догадалась, что речь шла о ней и её считали виновницей всех бед Акира. Это ей желали гибели, её проклинали, приписывая ей бессмысленную злобность и беспощадность. Кроме того, ей довелось повидать людей, пострадавших от пожаров, вызванных некогда ею. Многие остались без крова, у кого-то погибли в пожаре родственники и друзья. И все, как один, проклинали её, демона, сотворившего это. Джанке стало тяжело невыносимо от чувства вины. “ — Что ж, они правы, что проклинают меня, — вздохнула она, — но если бы нашёлся способ вернуть им их потери!» Она вернулась в хоромы мрачнее тучи, погружённая в собственные размышления, ни с кем не желая разговаривать. А на следующий день отправилась в денежное хранилище Полока. Двери хранилища были раскрыты: там находились казначеи с ревизией. Стража не посмела задержать демона, решившего войти в хранилище. Ни слова не осмелились произнести и казначеи, когда Джанка раскрыла сундук, в котором находились самые ценные монеты. В Акире чеканили деньги, не обозначая их никакими цифрами, но по мере ценности изображали на них животных. Самая ценная монета изготавливалась из золота и на ней чеканили образ оленя — священного животного, посвящённого верховному богу акирцев Таку. Этих монет Джанка набрала в котомку столько, сколько могла унести и с ней и покинула хоромы, чтобы раздать эти монеты тем, кто пострадал при пожарах, вызванных ею. Полоку было немедленно донесено о её поступке и, разумеется, он пришёл в ярость. А затем появился страх. То, что совершила Джанка, было слишком серьёзно: она протянула руки к его материальному имуществу. Он подумал о том, что должен непременно снова вернуть демоницу в своё подчинение. Запугивать её физической болью, которую она больше не чувствует, бесполезно. И он решил сделать ставку на навязывании чувства вины, которое способно сломить любую чрезмерно высоконравственную личность. Пусть же это странный демон станет жертвой собственной порядочности и гуманности, которые должны быть противоестественными для него! Когда Джанка вернулась в свои покои с опустошённой котомкой, Полок уже находился там — нахмуренный, злой, как настоящий чистокровный демон, смотрящий исподлобья. Он начал пафосную речь с напоминания о том, как много сделал для Джанки и спас ей жизнь и перекинулся на изощрённые упрёки в том, что она отблагодарила его, обокрав. Но, как ни странно, Джанка не упала в слезах на колени, чтобы вымолить прощение, даже головы смущённо не опустила. Она смотрела ему прямо в глаза, как тот, чья совесть совершенно чиста.  — Но ведь я поневоле всё это тебе дала, — промолвила она. — Так неужели я не могла взять из этого хотя бы малость, чтобы хоть в малейшей доле загладить свою вину перед теми, кого сделала несчастными по твоей милости? Полок ощутил, как от нервного напряжение потеют его ладони. Страх вновь навалился на него ледяной глыбой. Он не справлялся с демоном.  — Сколько денег тебе нужно, Полок? — продолжала Джанка. — В твоём хранилище стоят большие сундуки, набитые ими. Зачем тебе столько? Куда ты хочешь их потратить? Неужели тебе кажется, что ты разоришься, если я буду брать из них сотую долю, чтобы накормить тех, кто умирает от голода? Полок оторопел.  — Ты собираешься ещё брать деньги из моего хранилища?  — Конечно. Мне понравилось помогать этим несчастным. Если бы ты видел их радость на лицах! Им никто не подавал и «зайца», а тут вдруг получили по «оленю»! «Зайцем» называлась самая мелкая монета в Акире. Она изготавливалась из обыкновенной стали и на ней чеканилось изображение зайца.  — Наверно, они были просто счастливы, что могут быть сыты не один день, — с воодушевлением продолжала Джанка. — Ведь если разменять «оленя», то можно купить много еды. Жаль, нищих в Акире было больше, чем у меня монет на подаяние. Я старалась раздать их старикам, малолетним сиротам, калекам, а не тем, кто может работать и прокормить себя. Хотя, если рассудить, как им себя прокормить, если всё, что они и могут заработать, тут же отбирают твои сборщики налогов! Полок смотрел на неё тупо остекленевшими глазами. Он пребывал в моральном шоке от её заявления, что она собирается раздавать его деньги нищим. А Джанка, словно не замечая этого, разглагольствовала далее:  — Земля — это кормилица, Полок. Чтобы все были сыты, надо, чтобы на земле трудилось семь десятых из всего населения. А три десятых могут быть ремесленниками и прочими. Ведь человеку, в основном, нужна еда, зачем большее? Крестьяне могут сами прясть и ткать. А к предметам быта, что изготавливают ремесленники, относиться бережно. Земля у нас хорошая, жирная, плодовитая, летом из неё всё так и прёт. Но даже если бы она была сухая и истощённая, руки трудолюбивых людей могли бы своим усердием оживить её. Тут главное, не требовать слишком многого от тружеников. А ты обложил их непосильным налогом. Разве это правильно? Неправильно. Так твоя страна никогда не достигнет процветания. Ни-ког-да! Полок ухмыльнулся: «Неужели она думает, что я стремлюсь именно к процветанию этих ничтожных недостойных людишек, будь они прокляты? Они и не должны процветать, чтобы не иметь сил на бунты и революции. Как же всё-таки она глупа и наивна!»  — Стариков, детей и калек должны содержать их родственники, — с упоением продолжала Джанка, — но, к сожалению, бывают старики, дети и калеки, у которых никого нет. Совсем никого! В таком случае, тут помогли бы добрые традиции, которые существовали бы, пока жив Акир: благотворительность… Полок ухватился за голову и застонал. Ему хотелось ухватить Джанку за оба рога и сломать их, чтоб она немедленно сдохла. И этому мешала только память о том, как сильно он зависел от неё. И именно память об этом заставила его всё-таки выделять ей кое-какие деньги из казны, которые она ежедневно раздавала на рыночной площади. Сумма была незначительной и Полок сёл разумным пожертвовать ею, чем лишиться всего вместе с защитой неправильного демона. Одновременно он готовил для себя альтернативных защитников: он начал строительство военного городка близ Акира и наращивание внутренней армии, которая была бы фанатично предана ему и подавила бы любой бунт. В хоромах появились новые люди из военных, для которых было выделено целое крыло. В ту пору Джанке исполнилось восемнадцать лет и она впервые обратила внимание на мужчину. Это был офицер, которого звали Эвин. Не то, чтобы это была настоящая и великая любовь, это затруднительно было бы назвать даже банальной влюблённостью. Скорее, это происходили обычные химические реакции в организме, движение гормонов, дающие юной восемнадцатилетней душе ощущение сладости и жажду страсти. Джанка была слишком реалисткой, чтобы всерьёз возмечтать о взаимной любви. Она могла лишь дать волю ярким картинам в своём красивом внутреннем мире, в котором она принимала облик то одной красавицы, то другой, используя образы на картинках в книжках и вообразить себя в компании с Эвином. Эвин не был красавцем. Это был рослый плечистый мужчина, с длинными светло-рыжими волосами до плеч, окладистой бородкой, светлобровый. Обычный, каких большинство. Интерес вызывали разве что серые пылающие отвагой глаза, умевшие смотреть прямо даже на безобразный лик Джанки, в то время как остальные мужчины в её присутствии старались не глядеть на неё. Джанка понимала: противоположный пол страшится и брезгует коснуться её даже взглядом. Не отводил от неё взгляда только Полок, а теперь ещё Эвин. Эвин был назначен телохранителем Джанки после того, как её едва не ограбили, когда она шагала на рыночную площадь с котомкой, набитой монетами, чтобы раздать милостыню. В котомке этой лежали монеты чуть больше достоинством «зайца» — с отчеканенными на них головами голубя. Полок не мог допустить, чтобы Джанка разоряла его, раздавая уличным нищебродам золотых «оленей». После долгих споров и скандалов он договорился с ней, что она будет раздавать милостыню не каждый день, в только раз в десять дней и не «оленей», а «голубей». Иначе она вообще ничего не получит, чтобы хоть как-то помогать бедным! Джанка обычно двигалась к рыночной площади кратчайшим путём — через небольшую осиновую рощу, переходила деревянный мосток через неширокую речку, заросшую тиной и камышами, затем миновала другую маленькую рощу из смешанных деревьев и оказывалась у рыночной ограды, которую надо было обогнуть, чтобы войти в ворота. Когда она приближалась к мосту, её остановили двое мужчины и потребовали, чтобы она отдала им деньги. Очевидно, они выследили её ещё раньше, когда она в чёрных одеждах молчания время от времени приходила на рынок и высунутой из-под тёмной сетки рукой, облачённой в перчатку, раздавала монеты многим нищим. И теперь караулили её у моста. Джанка и не подумал послушаться их и отдать двоим здоровым мужчинам, способным работать то, что предназначалось детям, старикам и лишённым рук или ног или глаз. Она так и ответила грабителям, посоветовав им поискать себе работу. И тогда они набросились на неё. Один из нападавших, взъярившись не на шутку, решился на весьма кощунственный поступок: сорвать с давшего обет молчания его священные одежды, если тот всё равно заговорил. И тут же поплатился за свой грех, скончавшись на месте от разрыва сердца. Его товарищ оказался покрепче и, увидав демонский облик Джанки только нагадил в штаны и поплёлся прочь. Он желал мчаться во все лопатки, но ноги его от ужаса сделались, как ватные и едва несли его, он двигался зигзагами, жалобно скуля и подвывая. Джанка лишь пожала плечами, подобрала одежды молчания, вновь накинула их на себя и направилась к рынку, где преспокойно раздала милостыню, а позже, дома, в своих покоях со смехом рассказывала о происшедшем Анне. И, конечно же, Полок узнал об этом в тот же день.  — Ах, я бестолочь! — хлопал он себя по лбу. — Отпускать её одну на рынок, без охраны, её, самое ценное, что у меня есть! Но кто же мог предвидеть, что на свете могут существовать такие кощунники, которые посмеют напасть на носителя одежд молчания?! Ведь это дело неслыханное и невиданное, кто мог бы такое предположить? Ведь я твёрдо был убеждён, что одежды молчания на ней надёжней целого отряда охранников! Поначалу он собирался окружить Джанку целым десятком телохранителей, но она наотрез отказалась, сказав, что в этом случае никто не подойдёт к ней за милостыней, все будут боятся её охранников. Они в очередной раз расскандалилась с Полоком и в конце концов, у Джанки появился только один охранник — Эвин. И то, с условием, что Эвин будет находиться неподалёку от неё, одетый в обычные одежды, какие носят многие простые люди в Акире. И теперь, направляясь к рынку, Джанка ощущала за спиной пристальный взгляд Эвина и ощущала сладкое сосание под ложечкой и было так просто мечтать о том, что бы было, если бы она была красавицей… Джанка сильно стыдилась своих фантазий, связанных с Эвином. Когда он сопровождал её на рынок или когда она желала побродить по городу, она стеснялась перекинуться с ним даже парой слов, даже повернуть в его сторону лицо, спрятанное под чёрной сеткой. Страх быть осмеянной, презираемой, показаться кому-то безумной из-за того, что будучи безобразнейшей из безобразных, она смеет испытывать влечение к нормальному мужчине, был колоссален. Иногда Эвин сам пытался с ней заговорить о чём-то незначительном, что-то спросить по мелочи и она от смущения только мычала что-то нечленораздельное, желая провалиться сквозь землю. В этот период она ненавидела своё уродство, как никогда. Так миновало чуть больше месяца и вскоре на рынке произошёл инцидент, который внёс обновления в отношения Джанки и Эвина. Джанка, как всегда, вышла на рыночную площадь и ожидала, как обычно, что к ней сейчас заковыляет толпа попрошаек, многих из которых она уже знала в лицо. Она помнила, у кого из них какое увечье, ей было известно, сколько лет детям-попрошайкам и иссохшим старикам, тянущим к ней закорузлые руки. Но в этот раз было всё иначе. Проходившие мимо неё люди поворачивали в её сторону голову, смотрели с опаской, кое-кто перешёптывался, указывая на неё, кто-то смотрел пристально и зловеще. У Джанки болезненно сжалось сердце от дурных предчувствий. И нищие, прежде спешившие к ней наперегонки, даже те, кто был на костылях, куда-то исчезли. И только один из них, старик с ожогом на лице и без глаза, ковылял к ней, опираясь на суковатую палку. Он приблизился к ней вплотную и Джанка уже начала раскрывать свою котомку с «голубями», чтобы дать старику его долю милостыни, как вдруг тот вцепился в длинную чёрную сетку, свисавшую с покрывала на её лицо, грудь и живот, и резко рванул вниз. Одежда молчания упала к ногам Джанки, а Эвин, как ветер, подбежал к ней и встал рядом. Проходившие мимо посетители рынка и увидевшие это, разом вскричали и шарахнулись в разные стороны. Торговцы побросали свои прилавки и хлынули подальше, остановившись поодаль, чтобы всё-таки понаблюдать происходящее, не в силах справиться со своим любопытством.  — Аааа, значит, нам не соврали, что ты, проклятый демон, осквернил одежды молчания, спрятавшись под них! — завопил старик с ожогом на лице. — И я брал в руки твои гнусные деньги, будь они прокляты! Да разве мы бы стали брать деньги у демона, который сжёг наши дома, увечил нас, многие из нас погибли в огне! Да лучше сдохнуть от голода, чем покупать себе жратву на такие нечистые деньги! Толпа в отдалении загудела: «Демон! Демон! Это демон правителя Полока!» До Джанки так же донеслось и она поняла, что это говорят о ней: «Какое мерзкое существо! Как оно страшно! Гаже змеи, скорпиона, жабы! Ужаснее паука!»  — Убить его! — закричал кто-то из толпы.  — Не смейте! — Эвин поднял вверх мощную руку. — Вы будете иметь дело с самим правителем Акира! Из гущи толпы в воздух взметнулся камень и, просвистев, ударился в рог Джанки. В глазах у неё потемнело, в мозгах как будто всё перевернулось и она зашаталась, едва держась на ногах. В неё полетели камни — ещё и ещё. Эвин обхватил Джанку могучими руками, прижал к своей груди, стремясь закрыть собой и принимая удары камней на себя. А по рынку уже бежали городские блюстители порядка — стражники в серых рубашках и с кованными дубинками. Один их вид напугал толпу, которая начала стремительно рассеиваться. Эвин разжал свои медвежьи объятья, в которых Джанка едва не задохнулась, и вдруг повалился на землю. За несколько секунд вокруг его головы образовался ореол из кровавой лужи.

====== Глава 8. Жених чудовища ======

— Да что же вы делаете! — в отчаянии прокричала Джанка. — Вы убили его! Несправедливо убили! Вы не-спра-вед-ли-вы! — изо рта её вырвался столб огня и метнулся вперед где-то на полтора метра, что вызвало на рынке настоящую панику. Вокруг Джанки в считанные минуты освободилось безлюдное пространство, от неё бежали прочь с криками и воплями.

Джанка склонилась над Эвином, плача и подвывая.  — Врача! — взмолилась она. — Пожалуйста, позовите врача! Помощь вскоре подоспела. Анна, всегда неотъемлемо следившая за Джанкой и Эвином издалека, успела сбегать в хоромы и привести врача и толпу правительственных стражников. Эвина уложили на носилки, а Джанка неотступно бежала рядом, продолжая рыдать и трястись всем телом. Она была убеждена, что Эвин погиб и она тому виной. Однако, позже выяснилось, что ничего страшного с Эвином не случилось. На теле — море синяков и ссадин, разбитое темя — всё это было неприятно, но не смертельно. Эвин был уложен в лечебные палаты для правительственных охранников дня на два, не больше. Но Джанка всё же мучилась от чувства вины и, наконец, решила, что обязана поблагодарить лично того, кто спас её, прикрыв собой от града камней. Стыдясь своей внешности, она набросила на себя белоснежную кружевную накидку, прикрывшую её голову с рогами, лицо, плечи, грудь и живот. Пусть Эвин вообразит себе, что под этим покрывалом находится обычная девушка, а не чудовище. Войдя в больничную палату, она, как всегда, сильно оробела и принялась мямлить сдавленным тихим голосом слова благодарности. Эвин приподнял голову от подушки и посмотрел на неё серыми огненными глазами.  — Сядь, — произнёс он, указывая ей на низенькую лавочку возле кровати. Голос его звучал как-то непривычно властно и от этого у Джанки поползли по коже мурашки сладострастия. Полок тоже говорил с ней повелительно, но это было по-другому. От Эвина исходила иная воля — воля не господина, но Мужчины. И она покорно заковыляла к лавочке и плюхнулась на неё.  — Ты зачем прикрыла лицо? — спросил он.  — Я очень страшная, — пробормотала она. — На меня противно смотреть.  — С чего ты решила?  — Но у меня же есть зеркало. Да я и вижу, как другие отводят глаза.  — Я когда-нибудь отводил от тебя глаза? Джанка почувствовала, как заливается краской смущения. Нет, он не отводил глаза и она это замечала, потому что наблюдала за ним. Она, чудовище, страшилище, уродливее жабы, паука и скорпиона. Она посмела присматриваться к мужчине, проявлять к нему интерес. И теперь ей за это очень стыдно.  — Я не знаю, — горло её сдавили спазмы от волнения.  — Сними это кружево, — приказал Эвин. Джанка втянула голову в плечи. Показать ему свои острые огромные зубы, жёсткую кожу, красные глаза, рога? Нет, ни за что! Она вскочила с лавочки и стремительно выбежала из палаты. Ей было очень стыдно и горько за свой внешний вид. Но позже вдруг впервые в жизни ею овладело безудержное веселье, превращающее разумную девушку в настоящую дурочку. Она поглупела и опьянела без вина и не хотела трезветь. Ей нравилось это состояние, оно впервые позволило ощутить ей вкус юности. Забежав в свои покои, она принялась кружиться на месте, подпрыгивать, взвизгивать. И никак не хотелось возвращаться к благоразумию. Думать о своём уродстве. Был только жажда стать любимой. Человеком, защитившим её и осмелившимся приказывать ей. В тот же день к ней заявился Полок. Он ругал её, пилил, упрекал за её давнишнюю затею раздавать милостыню голодранцам, твердил, что предвидел, чем всё это кончится. Она слушала его и не слышала. Она была юна и на сердце у неё было легко и хорошо. Впервые. А ещё через несколько дней выяснилось, что Эвин заслужил доверие Полока настолько, что был назначен им не только личным телохранителем Джанки, но ещё и охранником её покоев. Осознание того, что Эвин, полноценный мужчина, спасший её, не боявшийся смотреть прямо на её уродство, храбро разговаривавший с ней, часами находится теперь за дверями её покоев, заводила Джанку до того, что она только об этом думала и даже не могла сосредоточиться на своём любимом занятии — чтении книг. Она поглупела, поглупела настолько, что ей начало казаться, что стоит ей только прикрыть своё безобразие кружевным покрывалом и она уже обретает право на общение с мужчиной, вызвавшим в ней страстные чувства. Однажды, набросив на голову ажурную розовую ткань, она додумалась до маленькой хитрости: подняла крик, чтобы подать Эвину повод забежать внутрь её покоев, а затем пожаловалась, что её напугала огромная крыса, нырнувшаяпод её кровать.  — А я-то подумал по твоему крику, что к тебе в окно забрались другие враждебные демоны и не меньше сотни! — хмыкнул Эвин. Джанка смущённо хихикнула.  — А если бы было так, ты стал бы с ними сражаться, со всеми?  — Нужно послать слугу к мастеру по изготовлению крысоловок, — ответил на это Эвин, поворачиваясь, чтобы удалиться.  — Не уходи! — попросила она. — Я очень боюсь, что крыса выскочит снова. Эвин развернулся к ней лицом. Неспешно приблизился. Взял пальцами кончики её розовой накидки, приподнял её и, открыв лицо Джанки, повесил накидку на её плечи. Пальцы его коснулись её шеи и по коже демоницы вновь предательски побежали мурашки.  — Не одевай больше это.  — Но я же очень страшная.  — Ты просто не похожа на других.  — Меня за это ненавидят.  — Только за это?  — Наверно. Мало кто имеет желание хотя бы говорить со мной. Полок это делает потому, что думает, что я добуду ему весь мир. А служанкам платят. Эвин коснулся рукой её затылка. Джанка вспыхнула: на голове её почти не было волос, там росло только какое-то жалкое подобие цыплячьего пуха непонятного цвета — то ли серого, то ли русого. Много раз в своих грёзах она воображала на своей голове вместо рогов роскошную копну золотистых кудрявых волос и мужские пальцы, плавающие в них. Ей вновь стало стыдно за свою внешность и она опустила глаза. Эвин указал на круглый стол у окна и два стула:  — Садись на этот стул, а я сяду напротив. Я буду говорить с тобой и для этого мне не надо добывать весь мир или платить дополнительно кроме того, что мне платят за мою работу. Джанка покорно опустилась на стул и спрятала под стол узловатые руки. Она часто так делала, не желая лишний раз смотреть на них.  — Ты можешь говорить со мной о чём угодно, — сказал Эвин. — Можешь о чём угодно попросить. Если это в моих силах, я постараюсь тебе помочь.  — Но мне ничего не нужно, — улыбнулась Джанка и тут же прикрыла рот рукой, вспомнив, что улыбка её не делает красивее, только ещё больше обнажая огромные бугристые дёсны. — А в чём я могу нуждаться? Если бы я была обычной девушкой, пусть даже не красавицей, просто обыкновенной, я бы стремилась сделать себя красивее, принарядиться, убрать волосы. Если бы я была от природы красавицей, мне бы хотелось быть на виду, восхищать своей красотой, выбрать себе мужчину, который бы мне понравился. Но меня уже ничто не украсит. Так что мне может быть нужно, кроме вот этого серого мешковатого платья, что сейчас на мне? Оно же прикрывает наготу. А ещё я люблю книги. Как я люблю книги! Что может быть лучше того, чтобы их читать? Эвин слушал её очень внимательно и Джанку удивляло, как ему может быть интересно то, что она говорит.  — А пища и напитки? — поинтересовался он. — Ведь многие находят удовольствие, поглощая немереное количество еды и напитков.  — Уже несколько лет подряд я ем и пью только огонь. Я, конечно, могу поглощать и человеческую пищу и напитки, только нет охоты.  — Ты не чувствуешь вкуса?  — Вкус я ощущаю, но каждый раз, когда я пью или ем человеческое, я начинаю задумываться: «А какой смысл?» Зачем баловать и любить себя, если меня никто не любит и даже родная мать желала мне смерти. Эвин чуть наклонил голову, серые глаза сделались ещё пронзительнее:  — Тебя не любила собственная мать? Ты хочешь рассказать мне об этом? Джанка вдруг ощутила неожиданную потребность рассказать о себе, о своей нелёгкой короткой жизни этому мужчине, готовому слушать её. Ей захотелось его жалости, сострадания. Ведь на большее она рассчитывать бы не посмела никогда. И она в подробностях поведала Эвину то, о чём слышала от покойного Джамна: как её мать, едва родив её, выбросила её на лютый мороз, всю в крови и с необрезанной пуповиной, в гору снега, а сама отправилась рубить дерево, чтобы развести костёр и сжечь её. Затем была история, как Полок приютил её и множество коротких рассказов о том, как жёстко и сурово он воспитывал её. Эвина изумила её не длинная и невесёлая биография. “ — Кто бы мог подумать, что у демона может быть такая тяжёлая судьба, — рассуждал он. — И почему она до сих пор не испепелила своего мучителя, как берёзовое полено? Что заставляет её вести себя не просто по-человечески, а поступать, как лучшие из людей? И не произойдут ли в ней однажды перемены, не начнёт ли вести себя так, как и положено демону?» Он внимательно рассматривал её лицо и удивлялся собственным открытиям. В лице Джанки не было ничего человеческого, обычные стандарты человеческой красоты твердили о его безобразии, но его выражение… “ — Скромность, кротость, доброта, всё, что называют красотой души, кажется, светится над уродством черт этого лица, — пришло в голову Эвину. — Надо же, при всём демонском безобразии это лицо кажется… Красивым. Или я сошёл с ума…» Глаза Джанки лучились, как будто в их глубине играло солнце. Надбровные дуги, расслабленные, лежали полукругом над глазами, придавая ему мягкое выражение. И из-за этого даже крупные крокодильи зубы выглядели не столько угрожающе, сколько забавно, безобидно, как колья забора, которые никого не пронзят, пока кто-то неуклюжий, перебираясь через них, сам не напорется. За пару часов Эвин узнал всю недолгую биографию Джанки.  — Никогда не думал, что демон может так страдать, — задумчиво произнёс он.  — Страдать может кто угодно, — пожала плечами Джанка.  — Оказывается, Полок был невероятно жесток и с тобой, зверски избивая тебя.  — Да боль тела это не самая худшая боль! — махнула Джанка рукой. — Душа может болеть куда сильнее. Моё уродство — вот что било по сердцу больнее палок и ремней!  — Странно, я думал, у демонов другие вкусы и ты могла бы нравится самой себе такой, какая ты есть.  — О нет, я отлично вижу себя, как безобразна! Может, если бы я жила среди демонов, похожих на меня, я видела бы себя такой, как все. Но люди меня научили, насколько я отличаюсь от них.  — Однако, не скажешь, чтобы ты была полна к ним ненависти за это.  — Их можно понять. Мне настолько ненавистно моё отражение в зеркале, что, порою, хочется кинуть камнем в саму себя. Могу ли я винить других за это желание? Они ещё поговорили немного и разошлись. С этого дня Эвин начал часто гостить в покоях Джанки. Она говорила о себе, он внимательно слушал и она была ему безмерно благодарна за это. Она видела сострадание в его глазах и это было для неё равносильно тому, чтобы быть кем-то горячо и страстно любимой. Однажды, прощаясь с Джанкой, Эвин сделал неожиданный поступок: взяв обеими ладонями виски демоницы, он приблизил к ней своё лицо и поцеловал её прямо в верхнюю губу. Джанка остолбенела, не веря, что это ей не снится. За всю жизнь её никто ни разу не поцеловал, он лишь видела, как целуют других и этим выражают либо любовь, либо какие-то другие положительные чувства. И даже не смела мечтать о том, что в реальной жизни дождётся этого от кого-нибудь. Она была готова упасть на колени перед Эвином, начать лобызать ему руки и ноги в знак благодарности, ей стоило огромной силы воли сдержаться, чтобы не сделать это. Она просто ошалело смотрела на него и взгляд её вопрошал: «Неужели?» Но на этом всё не ограничилось. Эвин обнял её за плечи и прижал к своей широкой мускулистой груди, которая Джанке, всегда чувствовавшей себя, как рыба в воде в настоящем пламени, показалась горячей, словно печка. Она не решилась обнять его в ответ, но его, кажется, это не смутило. Он начал стягивать с её плеч мешковатое серенькое платьице и оно сползло вниз, упав к её ногам. Джанка застыдилась своего тела, не менее уродливого, чем лицо — бугристой жёсткой шершавой кожи цвета воска, худобы, торчащих крупных костей, а главное, плоской мальчишечьей груди. Она закрыла было руками соски, но Эвин взял её за запястья и развёл её руки в стороны. И принялся целовать вздёрнутые плечи, выпирающие ключицы, несуществующие груди… Джанка вмиг опьянела так, как будто выпила вина немереное количество. Она не верила в происходящее и в то же время её захлестнула могучая и сладкая волна эйфории. Она оказалась поднятой на руки Эвином, только хвост с шипами на концах волочился по ковру, когда он нёс её к её кровати…

Она пробудилась раньше, хотя и сон её сморил только к утру.

Голова её покоилась на круглом валике. Он был специально приспособлен для её головы: он просовывался под изогнутые рога, они как бы обхватывали его, а затылок мог спокойно и удобно лежать на нём. Она смотрела в потолок, украшенный лепниной, не смея повернуть голову в сторону, где рядом с ней спал нагой мужчина, наполовину укрытый шёлковым пёстрым одеялом. Он лежал на животе, одна его рука была заброшена на её тощий впалый живот, рыжие волосы разметались по подушке, прикрывая лицо. Джанка никак не могла поверить в то, что происходившее ночью случилось на самом деле. Мужчина, обнимал и целовал её, как полноценную женщину, а не омерзительную демоницу, говорил ей ласковые слова и, наконец, лишил её девственности. Это случилось. Да, это случилось. И Джанка безмерно благодарна. Богам, судьбе, этому мужчине, всем, кто, вероятно, наделил её этой милостью — познать сексуальные прикосновения. Затем её вновь овладела робость и сомнения. Может, с Эвином случилось какое-то наваждение, что он решился коснуться её? А теперь он проснётся, увидит её и придёт в ужас. Она подумала о бегстве, испугавшись очередного унижения. Приподняв голову над подушкой, она аккуратно вытянула из валик из рогов и собралась уже откинуть одеяло, но Эвин зашевелился во сне, застонал, приподнял лицо от подушки и потёр глаза. Джанка замерла в напряжении, ожидая, что теперь будет. Эвин взглянул на неё и улыбнулся.  — Доброе утро, жена! — произнёс он. Джанка вздрогнула, как будто её пронзило электрическим током. Вот уж чего она в жизни своей не ждала: услышать, что кто-то назовёт её женой! Она смущённо заулыбалась, потупив глаза:  — Ну, какая я, право, жена, — пробормотала она. — Я так безобразна, разве может кто-то хотя бы назвать меня таким словом!  — Я уже тебя так назвал, — ответил Эвин, усаживаясь рядом с ней и обнимая рукой её плечи. — И могу повторить это даже в храме бога Така у брачного алтаря! Лицо Джанки вспыхнуло ярким румянцем.  — Куда уж мне, демону, входить в храм великого бога! — усмехнулась она. — Я знаю своё место и не мечтаю о таком счастье, какое положено всем женщинам, но не мне. Я благодарна тебе безмерно уже за эту ночь. Эвин прищурил глаза:  — Благодарна? — переспросил он. — И ты хочешь меня отблагодарить?  — Всем, что в моих силах.  — И ты согласна стать моей женой? У Джанки перехватило горло от радостного волнения.  — Не дразни меня, — попросила она, — я не верю, что на мне может захотеть жениться полноценный мужчина.  — Ну, я тоже не такой уж красавец.  — По сравнению со мной ты прекрасен! Эвин в шутку дёрнул её за мочку уха:  — Так ты согласна стать моей женой или нет? Я долго буду ждать ответ, женщина? Джанка засмеялась и глаза её заискрились:  — Конечно, я согласна, если ты всё-таки не пошутил…  — И ты будешь слушаться меня?  — Даже если прикажешь умереть! — серьёзно ответила Джанка. Эвин сурово нахмурил брови, но глаза его смеялись:  — Ну, уж таких жертв от тебя никто не требует! Джанка подумала о том, что Полок, узнав о том, что она провела ночь со своим телохранителем, наверняка будет орать, как сумасшедший и обзывать её последними словами, но она стерпит и даже легче, чем всегда. Ей даже показалось, что теперь она сможет смотреть на брань этого человека свысока, снисходительно. Ну, что поделать, таков уж Полок, характер у него не сахар. А она теперь стала сильнее, намного сильнее, вероятно, потому, что впервые стала желанной и востребованной. Эвин покинул её, сославшись на кое-какие свои дела и обещал, что вернётся к ней обязательно. Как ни странно, в течении дня Полок даже не заглянул в её покои, хотя наверняка знал, что там произошло. его соглядатаи не дремали ни днём, ни ночью и наверняка уже всё ему донесли. Джанка думала о том, как ей следует ждать очередного свидания с возлюбленным. Обычная девушка наверняка бы начала наряжаться и поливать себя духами, но такой вариант для Джанки был бы смешным: безобразная демоница пытается украсить себя одеждой и соблазнять запахом духов! Джанка понимала это и не желала выглядеть комично. И она просто спустилась в котельную к большой отопительной печи и, забравшись в её жерло, с наслаждением погрузилась в пламя. Огонь успокоит её и очистит тело. Конечно, Джанка могла бы принять ванну, никакого вреда вода бы ей не причинила, просто огонь был приятнее, роднее. К вечеру Эвин вернулся, как и обещал. И прямо на пороге покоев обнял её крепко, по-хозяйски, и смачно поцеловал в губы. Джанка в один миг опьянела и даже зашаталась от восторга. Этот мужчина явно знал, как свести с ума женщину, а тем более, никем прежде не востребованную и всеми презираемую демоницу!  — Я был в храме Така и договорился со жрецом, организовывающим обряд бракосочетания, — сообщил он. — Наша свадьба состоится через десять дней. Тебя устроит этот срок?  — Что? — удивилась Джанка. — Так скоро?  — А зачем нам медлить? Я не хочу красться в покои к своей женщине, как какой-то вор, я должен входить к своей жене полноправно. Так тебя устраивает срок — десять дней до свадьбы или нет? Джанка занервничала, у неё затряслись руки, на лбу выступили капельки пота.  — Я не могу, — пробормотала она. Эвин внимательно посмотрел ей в глаза:  — Но ведь ты же дала согласие. Демоница скрестила руки на груди. Плечи её дрогнули.  — Как я буду выглядеть в храме, в платье невесты? Не вызовет ли это всеобщий ужас?  — Лично я не стыжусь тебя, — ответил Эвин. — Но если тебя смущает многолюдство, мы можем не приглашать в храм гостей. Только жрец, выполняющий обряд бракосочетания, ты и я. Но Джанку не убедили эти слова. Она боялась, что её вхождение в храм возмутит многих и что в неё снова полетят камни, опасалась гнева богов, страшилась, что это вызовет смех многих. Но Эвин был настойчив, он не хотел отступать, он то уговаривал, то требовал её согласия на брак и, наконец, уломал её. Она согласилась сыграть самую скромную свадьбу без гостей, торжества и пиров и во время церемонии быть с ног до головы быть укутанной в полупрозрачные и кружевные покрывала. Осталось только добиться согласия Полока. Джанка по-прежнему считала его своим хозяином и не научилась совершенно не считаться с его мнением. Конечно, теперь она уже не подчинялась ему слепо и безоговорочно, как прежде, но и игнорировать его волю не решалась. Как ни странно, Полок не стал перечить ей, когда она испросила его благословения на брак с Эвином. Он лишь криво ухмыльнулся и бросил:  — Да бери ты себе его, коль тебе повезло, что тебя ещё может кто-то хотеть! Джанка успокоилась и принялась за приготовления к свадьбе. Она отослала Анну в мастерскую по изготовлению кисеи и кружев, она заказала изготовить целый ворох этого добра, чтобы быть в храме достаточно укрытой. В Акире для невест не существовало каких-либо традиционных одежд для свадьбы, тут рядились каждая кто во что могла, желательно, во что-то подороже или хотя бы просто не в рваньё. А тем более, в деликатном случае с Джанкой жрец был предупреждён, кем была невеста и был заранее готов не придавать значения тому, что невеста будет укрыта с ног до головы кружевом и кисеёй. В конце концов, его толерантность была оплачена. Перед днём бракосочетания Джанка была настолько взволнована, что несколько дней и ночей подряд не выбиралась из самой большой котельной печи, то и дело прося кочегаров подбросить побольше дровишек в огонь, нежащий и питающий её.

====== Глава 9. Слёзы водяного змея и спасение в огне ======

В день свадьбы Джанка волновалась невероятно. Ей пришлось применить колоссальное волевое усилие, чтобы выбраться из печи, добраться до своих покоев и отдать себя в рук служанок, принявшихся облачать её в шёлковое красное свадебной платье, а затем в разноцветные кружева и кисеи.

В груди её что-то болезненно сжималось, было страшно, как никогда. Ей казалось, что жених передумал, она явится в храм и не увидит его там. Хотелось плакать до безумия и когда её лицо прикрыли кружевным покрывалом, слёзы потекли из глаз. Она всё время спотыкалась, когда выходила их покоев, затем из правительственных хором, она бы не раз растянулась на полу, если бы Анна и Фева не поддерживали её под руки. В карету, которая должна была довести её до храма, она тоже вскарабкалась с величайшим трудом. И вздохнула облегчённо только в храме, увидав там своего жениха, разнаряженного в новый кафтан из красной шерсти, подпоясанного кожаным ремнём, в новых же чёрных сапогах. Всё было как во сне, Джанка только выполняла, что ей велел жрец. Программа брачного ритуала была сокращённой — таковы были условия Джанки. Затем рука Эвин скользнула в кокон из её покрывал, нашарила её узловатые пальцы и нежно сжала их. Он увёл её из храма, как сомнамбулу — совершенно обалдевшую от небывалого счастья. Ей страстно захотелось лечь с ним в постель. Её сомнения в том, что он всё-таки борется с отвращением, прикасаясь к ней, начали постепенно рассеиваться. Ведь никто же не принуждал его жениться на ней, настаивать на свадьбе. Значит, и в таком безобразном облике она может быть желанна. Тело её осмелело, в нём заиграла страсть. Сидя с Эвином в карете, везшей из сквозь осенний туман из храма обратно к правительственным хоромам, она уже мысленно видела его нагого в своей опочивальне, ощущала его поцелуи на своей коже… Полок встретил их в переднем зале с какой-то подозрительно довольной улыбкой.  — Ну-с, Джанка, надеюсь, ты наплодишь мне с десяток демонят, которые будут поразговорчивее, чем ты, — шутливо произнёс он. — Они-то и помогут мне завоевать весь мир! Джанка охнула: она впервые слышала, чтобы Полок шутил.  — Мои дети будут слушаться меня, а не тебя в этом деле, — ответила она. — Я постараюсь объяснить им, как страдают люди, гибнущие в огне и теряющие в нём своё имущество.  — Ну, это мы ещё посмотрим, — ухмыльнулся Полок. — Ладно, довольно разговоров, ступай-ка лучше в спальную с женишком. Авось, он саму тебя сделает покладистей! Эвин молча поднял Джанку на руки и зашагал с ней к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, где находились её покои. В спальной уже было всё приготовлено: брачное ложе, убранное красными шелками, небольшой круглый столик, на которым стояли два кубка из чистого золота — их распорядился поставить туда сам Полок, расписной кувшин с вином, блюдо с фруктами, другое блюдо с запечённой курицей.  — Знаешь, я на самом деле хочу иметь от тебя не менее десятка детей, — сказала Эвин, откупоривая бутылку с вином.  — А если они уродятся с рожками и хвостами?  — Для меня это не важно, это же будут мои дети.  — Ты уверен в этом? Ты не возненавидишь их, как возненавидела меня моя мать, когда увидала у меня куриные лапки вместо ручек и ножек?  — У твоей матери не было выбора. Она была изнасилована, в моём же случае ты была моим выбором.  — Если это так, тогда я тоже хочу иметь детей от тебя… Эвин улыбнулся:  — Тогда давай поторопимся с этим. Эвин протянул Джанке кубок, наполненный вином, но она слегка отстранила его.  — Нет, я много лет не употребляю человеческую пищу и питьё.  — Но ты же говорила, что можешь это.  — Она больше меня не привлекает после того, как я вкусила огонь.  — Если ты забеременеешь, тебе придётся есть то, что едят люди, иначе ты не выносишь нашего ребёнка. И пить наши напитки. Начни это сейчас. Выпей это вино и пожелай, чтобы этой ночью зачалась новая жизнь! Джанка улыбнулась.  — Что ж, разве что только ради этого, — она взяла кубок из рук мужа, поднесла его ко рту и несколько раз хлебнула красную сладко-жгучую жидкость. И в ту же секунду ей показалось, что в стенки желудка ей вонзилась сотня ножей. Она выронила кубок с недопитым вином, вмиг расплескавшимся по ковру кровавой жижей. Прижав ладони к животу, она закричала от невыносимой боли и осела на ковёр. Изо рта её хлынула сиреневая пена. Эвин стоял над ней, как скала и смотрел на неё, не сводя напряжённых глаз. В его памяти всплыли события, происшедшие более десяти лет назад. Он был нескладным подростком, жившим в деревне со своей семьёй и ночевал летом на дворе в ту ночь, когда пробудился от яркого света, бьющего в глаза и нестерпимого жара. То, что он ночевал во дворе и спасло ему жизнь во время грандиозного пожара, внезапно вспыхнувшего в деревне. Кое-кто из стариков, страдавших бессонницей и вместо сна бродивших по селу, говорили, что огонь взялся как бы ниоткуда, бревенчатые избы вспыхнули в считанные секунды таким великим пламенем, как будто были из бумаги. И мало кто спасся в деревне. Погибла и вся семья Эвина — родители, бабушка и дедушка, двое старших братьев и младшая сестра. За несколько дней до пожара в деревне появились какие-то люди, твердившие, что крестьяне обязаны признать власть некоего жреца Полока, имеющего власть над демоном огня, присягнув ему в верности и поставив свои подписи на документах о принадлежности правителю. Но крестьяне только смеялись и ни один житель деревни не подумал подчиниться. Пришлые люди удалились, сказав на прощание: «За вашу строптивость вы будете гореть ночью, а не днём, когда бы вы имели больше возможности спастись.» Их слов никто тогда не принял всерьёз, сочтя их бредом сивой кобылы. Гибель деревни послужила острасткой для других соседних деревень, ставших более покладистыми, когда их начали убеждать признать власть жреца Полока. Эвин, в одну ночь ставший круглым сиротой без дома и пристанища, даже не имел времени оплакать свою участь. Надо было выживать, ходить по деревням, зарабатывая себе на пропитание подённой работой. И только в душе его зёрна ненависти нашли благоприятную почву. Ненависти к тем, по чьей вине сгорела его деревня, дом, семья. Несколько лет он прожил, как ходячий мертвец, не помышляя о мести, считая себя слишком ничтожным и слабым, чтобы воздать по заслугам сильным мира сего. Его душа была обуглена вместе с его домом и трупами родных. И только случай свёл его с людьми, пострадавшими от демонского огня так же, как и он. Но они не считали себя слабыми, они были сплочены, как единое целое в своей фанатичной цели уничтожить демона, служащего Полоку и отомстить самому Полоку. Это был клан. Они были грамотны и вооружены знаниями о демонах, их образе жизни и смерти. И именно они сумели добыть то, что могло убить демона — жидкость, нацеженные слёзы водяного змея, выловленного в Дальнем море. Оставалось только найти способ напоить этим демона, служащего Полоку. Для этого кое-кто из клана сумел проникнуть на службу в хоромы Полока, на низкие должности. И выяснить, что демон не употребляет никакой воды и пищи, питаясь только огнём. На службе в хоромах правителя Акира оказался и Эвин, как протеже одного из членов клана, ставшего десятским в охране хором. И именно Эвину представился случай добиться доверия демона Джанки и уничтожить её, заставив выпить вино с добавленными в него слезами водяного змея, демона воды, врага огня… Дыхание Джанки спёрло, ей казалось, что она тонет, погружаясь в бездонные водяные глубины, в ушах стояло шипение, какое исходит от огня, залитого водой и одновременно не проходила режущая боль в желудке, затем она поднялась в пищевод, в полость рта. Она откинулась на спину, завернув рогатую голову вбок и закрыла глаза, замерев на ковре. Через несколько минут после этого в спальню Джанки ворвалось несколько охранников. Они схватили Эвина и поволокли прочь. Он и не думал сопротивляться. А ещё минут через десять в покои Джанки прибежал Полок. Он упал перед лежащей на полу бездыханной демоницей на колени, бледный, потный, схватил её руку и принялся щупать пульс.  — Носилки! — бешено заорал он. — Делайте из простыней и одеял носилки!!! Слуги тут же засуетились и тело Джанки было уложено на растянутое одеяло.  — Она ещё жива, — пробормотал Полок, — но жизнь её на волоске. В котельную! Бегом в котельную!!! — и сам помчался впереди всех. Тело Джанки с помощью лопат и кочерги запихали в огненное жерло печи.  — Огонь! — взмолился Полок. — Отец этой демоницы, великий Свири, ты же не допустишь, чтобы твоя дочь умерла! Грудь Джанки чуть колыхнулась, но она никак не приходила в сознание. Полок распорядился оставить её лежащей в пламени и на кочегарах теперь лежала строжайшая ответственность поддерживать в печи мощнейший огонь. Кроме того, в котельной должны были по очереди дежурить слуги, внимательно следя за демоницей, лежащей в костре. В тот же день Полок приказал отвести в пыточную тюрьму Эвина, требуя, чтобы тот выдал своих сообщников. Эвин и не думал делать это и поначалу мужественно переносил боль, когда его секли плетьми. Но затем к нему был приставлен опытный палач, умевший находить слабые места каждого человека и Эвин не выдержал. Он назвал имена всех членов клана, поведал о слезах водяного змея, назвал места сходки и указал на тех, кто работал в хоромах. Оставалось только предать смерти того, кто пытался убить Джанку, но Полок решил погодить с этим.  — Я казню только членов этого клана, — решил он. — А этот пусть потянет своё жалкое существование. Если Джанка выживет… Если только выживет этот демон, который так нужен мне, без которого я ничто, я доставлю ей удовольствие самой придумать казнь тому, кто предал её! Но как же я не предусмотрел, что такое может случиться, как же я не разгадал этот подлый умысел? — он хлопнул себя ладонью по лбу. Прежде Эвин казался ему простодушным парнем, немного олуховатым, со странным вкусом. То, что он решился флиртовать с демоницей и переспать с ней, тоже не удивляло Полока. Мир всегда был полон извращенцами. Скотоложниками, любителями полуразложившихся трупов. Так почему бы кому-то не возжелать рогатую зубастую демоницу? У Полока даже зрели определённые планы относительно Эвина. Демоница в последнее время пребывала в состоянии опьянения от радости, что её возжелал мужчина и, кажется, была готова стать рабыней этого мужчины. А мужчину этого Полок намеревался подчиниться себе. Через него он надеялся вновь повелевать Джанкой, заставляя её завоёвывать для него всё большие территории. И кто бы мог подумать, что этот Эвин подложит ему такую свинью?! Джанка дышала, еле-еле колыхалась её плоская ребристая грудь с обгоревшей на ней свадебной одеждой, но не приходила в сознание. Полок рвал и метал, дрожали от страха и его сторонники, когда-то принимавшие участие в захвате власти для него. Все боялись народного бунта. Но как сделать так, чтобы не просочилась из дворца информация, что их демон-защитник при смерти? Это было невозможно, на каждый роток не накинешь платок. Был надежда только на солдат, внутренние войска, но кто знает, настолько ли это надёжно, как страх народа перед живым и здравствующим демоном? Джанка открыла мутные глаза где-то примерно недель через шесть после того, как была отравлена. А ещё дня через четыре и вовсе пришла в себя и села в пламени, о чём было немедленно доложено Полоку. Тот немедленно примчался в котельную, а за ним — свита его приспешников, возбуждённых, взволнованно переговаривающихся.  — Ну, Джанка, — радостно проговорил Полок, заглядывая в жерло печи, — вылазь!  — Мне и тут хорошо! — буркнула она.  — Если хорошо, то сиди. Главное — твоё здоровье. Огонь тебе помогает окрепнуть после того, как этот негодяй, подосланный нашими врагами, отравил тебя, значит, оставайся в огне. Главное, что ты жива. Ты нам очень, очень нужна!  — Кто бы сомневался, — усмехнулась Джанка.  — Да. Тем более сейчас, когда мы окружены не только явными врагами, но ещё и тайно пытаются подточить нас, как червяк яблоко. Но они и кончили, как червяки — раздавлены и уничтожены. Все, кроме одного.  — Кого же?  — Того, кто подло обманул тебя, предложил брак только для того, чтобы отравить слезами водяного змея, демона воды! Ты выпила вино с этой отравой! Джанка вновь усмехнулась. Ах, вот оно что, вот отчего ей стало так плохо, что она чуть не умерла. Значит, Эвин был настолько великим актёром и настолько преодолел брезгливость, что сумел не только говорить красивые слова, но даже целовать демона в верхнюю губу поверх частокола торчащих зубов, а затем ещё и войти в него, как мужчина в женщину. Джанка поняла: из-за того, что её предали, она не умрёт. Ничто не застало её врасплох, она была готова к тому, что такому безобразному существу может причинить зло, кто угодно, что её никто не может любить, что она не может быть кому-то нужна. Эвин говорил ей много приятных слов, но ни разу не произнёс: «Я тебя люблю». Это не ускользнуло от её внимания. И она тоже не позволила себе полюбить Эвина, она берегла своё сердце, и без того предостаточно настрадавшееся. Ей просто нравились прикосновения Эвина к её телу, это давало ей чувственную радость, она была готова на всё ради неё. Но сердца её это не потревожило и теперь она ничего не потеряла, кроме возможности плотских удовольствий. Как и Полок, в душе она считала Эвина чем-то вроде скотоложника, но была рада даже такому мужчине, была благодарна за него судьбе, богам, ему самому. Ведь молодое тело требовало ласки. Ну, что ж, теперь проживёт как-нибудь без этого. Теперь Джанкой владели лишь самоирония и пустота. Полок, присев перед жерлом печи на подставленное ему слугами кресло, принялся выкладывать перед ней смачные подробности, как Эвин был арестован и под пытками поведал подробности своего гнусного предательства и причину его, а после выдал всех своих сообщников.  — Он всё ещё жив, — самодовольно добавил Полок, завершив своё повествование. — Я верил в твоё возвращение и оставил его для тебя.  — Зачем?  — Чтобы ты сама придумала ему казнь. Должна же ты насладиться местью. Прикажи только, что с ним делать.  — Пусть катится на все четыре стороны.  — Что?..  — Отпустите его. Больше ведь он не сумеет напоить меня слезами водяного змея. Лицо Полока начало заливаться краской гнева.  — Ты совсем дура! — рявкнул он. — И у тебя нет никакого самоуважения! Отпустить своего убийцу на свободу — вот ведь юродивость не в меру!  — Но он и так получил больше горя, чем кто-либо способен вынести. Он потерял семью, дом, деревню, друзей, соседей. Хотел за них отомстить — и не смог. Вытерпел пытки. Стал предателем. Не достаточно ли страшная судьба, чтобы к ней ещё и прибавить не менее страшную смерть в молодом возрасте? В конце концов, его желание отомстить мне, можно понять. О, если бы я знала тогда, что творю!  — Хватит! — Полок вскочил с кресла и топнул ногой. — Я не оставлю ему жизнь — и всё тут! Джанка устало прикрыла глаза и откинулась в пламя на спину.  — Зачем тогда притворяться, что ты считаешься с моим мнением, — глухо бросила она. Полок с досады плюнул. Ничто этого демона не учит, даже то, что враг пытался его убить. Готова простить своего врага, вот глупость-то! Вот и завоёвывай с таким демоном весь мир! Однако, он решил всё же выполнить пожелание Джанки и выпустить из тюрьмы Эвина, перед этим лично навестив его там. Ему хотелось увидеть выражение лица Эвина, когда тот узнает, что ему не удалось отомстить.  — Знай, что мой демон выжил! — с наслаждением сообщил он узнику, представ перед ним. — Я положил Джанку в огонь и пламя выгнало из неё слёзы демона воды. Она прекрасно себя чувствует. Она будет жить и с её помощью я завоюю ещё не один город. Эвин поднял на него пронзительные глаза. Он хрипло произнёс:  — Да, глупо я поступил, что попытался убить её, а не тебя. Она ведь мне рассказывала, как ты ввёл её в заблуждение, заставив действовать над картой колдуна. Она не знала, какому злу служит, это был твой замысел! Это ты убил мою семью! Это тебя надо было уничтожить, раздавить, как ядовитую гадину. Я мог бы остаться мужем Джанки, править Акиром, помочь всем, кого ты обездолил, а Джанка бы слушалась меня, я бы обезопасил все четыре города от огня… Мне приходили эти мысли в голову ещё раньше, но клан, клан давил на меня, требовал её, её смерти!.. Зачем я послушал их? Они были неправы, вот и пострадали, я не сожалею, что мне пришлось их выдать! Не говори, что я предатель! Я предал только Джанку, а ведь я её… Я её…  — Заткнись! — проревел Полок. — Ты теперь бессилен без своего клана! Ты — ничто! О, я теперь понял замысел Джанки, просившей оставить тебе жизнь!  — Джанка просила оставить мне жизнь?..  — Да. Живи, если сможешь. Жизнь твоя будет убога и ни на что не годна. Может, не выдержишь её и полезешь в петлю. В тот же день Эвин был выпущен на свободу. А Джанка через несколько дней поняла, что беременна. Врач осмотрел её и подтвердил её догадки.  — Значит, всё было не напрасно, — сказала Джанка, обращаясь к самой себе. — Что бы ни произошло, оно стоило того, чтобы это случилось. Дети — не самое ли это главное для каждого? Дети любят свою мать вне зависимости, красива она или нет. Чего нельзя сказать о родителях, например, о моей матери. Джанке пришлось прекратить питание огнём. Иначе её ребёнок мог бы унаследовать демонскую природу, а Джанка хотела родить человека. И она перешла на время на человеческую пищу, которая теперь казалась ей безвкусной и пресной. Полок потирал руки от радости: он рассчитывал, что ребёнок станет слабым местом Джанки и он, наконец, сможет снова управлять ею, как раньше. Он намекнул ей, что отнимет у неё её ребёнка, если она откажется работать над картой колдуна, на что она ответила, что будет своего ребёнка защищать.  — Мне не хочется враждовать с тобой, Полок, но если ты коснёшься моего ребёнка с дурными намерениями, мне придётся применить все свои способности.  — То есть, ты выпустишь огонь?  — Я не хочу, чтобы дошло до этого. Служить тебе, сжигая людей и их имущество, я больше не буду никогда. Смирись с этим, прошу тебя. И даже не думай завладеть моим будущим ребёнком!

====== Глава 10. Ты любишь её?! ======

Чтобы как-то прийти в себя после происшедшего, Джанка вновь вернулась к многочасовому чтению книг и подолгу просиживала в библиотеке.

Тощий и впалый живот её постепенно сглаживался, затем начал набухать и округляться, выступая вперёд. Джанка стала совершенно замкнутой, избегая общения с кем бы то ни было. Ближе к родам она доверила приготовления для ребёнка Феве и Анне — обустроить одну из комнат в её покоях под детскую. И она почти не думала и не вспоминала Эвина, как не вспоминала ничего и никого из своего прошлого. Мысли её были заняты то анализом прочитанных книг, то мечтами о будущем ребёнке. И когда наступило время родов, она благополучно и быстро разродилась, совсем немного помучившись, близнецами — сначала дочерью, потом сыном. Это были обычные человеческие дети, с чуть вытянутыми, как это обычно бывает после рождения, головками, нормальными пальчиками на руках и ногах, карапузыми, беззубыми. Джанка только облегчённо вздохнула:  — Хвала богам, что они уродились в человеческую породу. Теперь я не могу сказать, что в этой жизни я обделена абсолютно всем! Вот и детей у меня сразу двое вместо одного! Значит, теперь настанут иные, лучшие времена и для меня, и для всех остальных. Сыну Джанка дала имя Лео, а дочери — Лея. Полок даже не подозревал, насколько он ошибся в своих расчётах использовать потомство Джанки для того, чтобы заставить её завоёвывать для него мир. Наоборот, после рождения детей у неё словно что-то перевернулось в мозгах и она оказалась словно одержима идеей осчастливить Акир и другие три города, принадлежащие державе Полока. Она сделалась напористой и настырной, докучая его просьбами снижать налоги для землевладельцев и бесплатно раздать по кускам пустующие земли для тех, кто хотел на них работать.  — Посмотри, молодые и трудоспособные люди уходят из твоих городов к другим правителям, потому что на твоих землях им нечего делать! — с упрёком говорила Джанка Полоку. — Ещё с десяток-другой лет и ты станешь правителем калек и стариков. Они ли будут на тебя работать? Говорю тебе, не будь таким жадным, сбавь налоги хоть наполовину!  — А на что, по-твоему, я буду содержать армию?  — А зачем тебе такая большая армия? С кем воевать собрался? Города, соседствующие с теми, что принадлежат тебе, спокойные, насколько я знаю историю, они никогда не воевали ни с кем за века своего существования, да и политика у них мирная. Неужто ты собрался на них войной идти, нарушить традиции покоя?  — А если мой собственный народ восстанет против меня, своего правителя, на кого мне надеяться? На тебя, что ли, если ты и блоху боишься обидеть?  — Поступай со своим народом так, чтобы он не желал бунтовать. Бунт, знаешь ли, дело горькое, не сладкое, это до какого же края надо дойти, чтобы пойти против своего правителя! Послушай меня, раздай им землю даром, тем, кто хочет её. Земля мудра и спокойна, она отдаёт мудрость и покой тем, кто на ней работает. Крестьянин не любит восстаний, он любит землю, его не так легко оторвать от неё, чтобы заставить воевать. Не понадобится тебе армия, если твоя держава будет державой крестьян. И народ вернётся в твою державу. И новый народ придёт, которого раньше не было. Это будут новые люди, хорошие люди, которые работать хотят. Раздай землю, раздай, раздай! Полок злился на неё кричал и бранился в ответ на её предложения, но со временем всё же начал поддаваться её словесному давлению и принялся постепенно раздавать земли, правда, не бесплатно, а в аренду. И это дало результаты: в державу Полока начал возвращаться молодой народ и большие площади заброшенных земель, заросших лебедой, вновь оказались распаханы, на них возводились новые избы и подсобные постройки. В казну потекли деньги и Полок повеселел было, но Джанка тут же испортила ему настроение, приставая с тем, чтобы он снижал и снижал налоги, твердя, что таким образом можно привлечь к земледелию ещё большее количество народа, богатеть и забыть страх перед бунтом народа.  — Если я забуду страх перед бунтами народа, для чего ты мне будешь нужна! — ворчал Полок.  — Не буду нужной — не расстроюсь, — отвечала Джанка с улыбкой. — Поселюсь на каком-нибудь хуторе с детьми и заживу земледелием.  — Ты же демон огня. Откуда у тебя такая тяга к земле?  — Так ведь земля — это стихия, которая не враждебна огню! — смеялась Джанка. Весной Джанка на самом деле увлеклась земледелием. Она разбила небольшой огород за садом на территории приусадебного участка вокруг правительственных хором и ежедневно брела туда с мотыгой и другими садо-огородными инструментами. Иногда она туда брала с собой и детей, спавших в корзинках на перинках. Дети её были спокойны, не так часто плакали, чаще спали или просто лежали, созерцая окружающий их мир. Груди Джанки ничуть не набрякли даже после родов и для детей пришлось нанять кормилицу. Поставив корзинки с детьми в траву неподалёку от грядок, Джанка принималась за работу. Она понимала, что в выращенных ею овощах никто не будет нуждаться, склады в хоромах забиты до отказа съестными припасами, но возня с землёй как-то успокаивала. Затем, с наступлением зимы, она снова засаживалась за книги или возилась с детьми, уже научившимися ходить и теперь пытавшимися произносить отдельные слова лепечущими язычками. Как и ожидала Джанка, дети нисколько не боялись её, они воспринимали её, как мать, потому что она носила их на руках, пела им колыбельные, пеленала и переодевала узловатыми пальцами, накоторых вновь, как когда-то были спилены когти, чтобы не поранить младенцев. Когда они стали немного постарше, у них, однако, возникли вопросы, почему их мама отличается внешним видом от других женщин. Джанка объяснила им только, что так бывает и они вполне удовлетворились этим ответом раз и навсегда. Ведь отличаются же одни существа от других, например, кошки от собак или куры от коров, так почему их мама не может быть немного другой? К трём года у малышей появились даже зачатки грядущей красоты и Джанка удивлялась: откуда? Отец у них не был писаным красавцем, так в кого же они могли уродиться такими славными? У обоих были светло-рыжие, как у Эвина, волосы, только более отливали золотом, чем рыжиной, а издалека казались жёлтыми и вились пышными кудрями. И были голубые глаза — должно быть, передалось от каких-нибудь предков по линии отца или матери. К тому же, и характеры у малышей оказались просто прелестными. Оба были очень спокойны и на редкость послушны. Они напоминали двух куколок, по целым дням мирно играющих у себя в детской или на заднем дворе под присмотром няньки. Именно в эту пору, когда Лео и Лее исполнилось три года, в Акире снова появился их отец. Когда Эвин был выпущен из тюрьмы, у него и в уме не было последовать намёку Полока на то, чтобы закончить свою жизнь самоубийством. Его нисколько не мучили угрызения совести, что он стал предателем клана, собравшимся уничтожить Джанку. Когда он сидел в тюрьме в ожидании своей казни, у него было очень много времени для размышления. И именно тогда он понял, что члены клана виноваты перед ним, а не он перед ними. Ведь беседовал же он с Джанкой и понял, что все её преступления против человечества были совершены по незнанию, ею манипулировал Полок, приучивший её к повиновению, с детства жестоко издеваясь над ней и унижая. Эвин даже восхищался Джанкой, её умом и силой воли, с помощью которых она сумела прозреть и понять, что она поневоле творит зло и отказаться от него, а ведь это нелегко, ох, нелегко для того, кого с детства ломали, как сухую ветку! Каково же это, после таких мучений и страданий, да ещё и преодолевая демонскую природу, не озлобиться, а стать добрее и высоконравственней, чем многие из людей! Эвин был против убийства Джанки, он считал, что смерти достоин Полок, он твердил об этом членам клана, а они не слушали его и давили, давили, давили на него, чтобы он умертвил именно Джанку, а иначе они сочтут его предателем. И он поддался давлению и совершил ошибку. И за это он осуждал членов своего бывшего клана и не сожалел, что они были казнены. После выхода из тюрьмы он решил попытаться начать жить заново и это ему удалось. Он уехал в один из приморских городов, носивший название Вебер, жившего торговлей и нанялся на один из купеческих кораблей охранником. Во время коммерческого рейса на корабль напали пираты и Эвину крупно повезло, просто невероятно: он сумел одним выстрелом из пушки угодить в такое место вражеского корабля, что корабль тут же пошёл ко дну, раньше, чем пираты смогли бы взять купеческий корабль на абордаж. Таким образом, получилось, что он один спас целый купеческий корабль ижизни множества людей на нём. Купец оказался человеком благодарным и щедро вознаградил Эвина кучей «оленей». И Эвин открыл собственную лавку и у него пошли неплохо торговые дела, он оказался талантливым купцом и за три года успел открыть ещё две лавки и нанять приказчиков. Впору было бы забыть горе прошлого и начать жить благополучной, полной процветания жизнью, но у него из головы не выходила Джанка. У него были женщины, он менял их одну за другой, все они были видными и интересными, но от каждой из них веяло духовной пустотой и все они вызывали лишь тоску. И Эвин вновь решил посетить Акир с тайной надеждой вновь найти способ встретиться с Джанкой и попросить у неё прощения. Она, вроде бы, простила его, помиловав, но это было не то. Он хотел услышать слова прощения лично от неё. Он остановился в небольшой гостинице неподалёку от рынка, находившегося ближе всего к хоромам правителя. Того самого рынка, где когда-то Джанка раздавала милостыню и где Эвин продемонстрировал видимость преданности ей, закрыв собой от летевших в неё камней. Он решил прогуливаться по этому рынку ежедневно в надежде встретить кого-нибудь из слуг правителя и расспросить о Джанке. И вскоре ему это удалось. Он буквально нос к носу столкнулся с одной из хоромных служанок, которую звали Вида. Это была невысокая полная женщина средних лет, живая, шустрая. Летом она обычно работала в саду, а зимой служила на побегушках при кухне. По натуре Вида была общительна и проста, она зналась с Эвином, когда он ещё работал телохранителем Джанки. Она слышала о том, что Эвин пытался отравить демоницу и был помилован, а если он был прощён правителем, значит, ничего не было зазорного в том, чтобы возобновить общение с ним. Она охотно рассказала Эвину о том, что Джанка родила близнецов, мальчика и девочку, дав им имена Лео и Лея, что теперь она почти всё лето возится в огороде, а в холодное время по-прежнему читает книги, что она добилась от Полока снижения налога на землю и раздачи земли нуждающимся. Эвин внимательно слушал и вздыхал.  — Да, сожалею я, что потерял такую жену, — наконец, заговорил он. — Её душа была словно солнце.  — Неужели тебе не было отвратительно прикасаться к ней? — удивилась Вида.  — Не поверишь, но — нет. Красота её души затмевала всё её уродство! Она была как яркий свет. Я и не думал, что мне будет так её не хватать. Три года я думаю только о ней. И не могу не сравнивать других женщин, что были у меня, с ней. И сравнения не в их пользу. Вида от изумления разинула рот, не сводя с Эвина расширенных глаз. Руки её едва держали корзинку с овощами, купленными на рынке.  — Ты… Ты хочешь сказать… Что… Что любишь её?!  — Теперь — да. Надо было понять это раньше. А теперь поздно. Теперь я хочу быть только прощённым ею.  — Но разве она не простила тебя?  — Мне нужно другое прощение. Вида задумалась. Потом произнесла, глядя перед собой сощуренными пылающими глазами:  — Такое прощение, чтобы она снова приняла тебя. Верно?  — Может быть… Может быть… Вида! — Эвин взял женщину за плечи. — Ты можешь помочь мне? Прошу тебя, скажи Джанке, что я в Акире и хочу поговорить с ней! Если она согласна, пусть придёт в гостиницу возле рынка в одежде молчания. Мне очень, очень нужно попросить у неё прощения! Вида опустила глаза. Передать просьбу Эвина Джанке она могла. Она больше не боялась Джанку, как и все остальные слуги, с годами понявшие, что демоница безобидна и страх перед ней у них сменился на снисходительную жалость, как к существу, оказавшемуся в чужом неуютном мире и прячущемуся от него. Со многими из них она успела познакомиться лично, в частности, с садовыми работниками, когда сама возилась в своём огороде. Вида была из их числа. Виде ничего не стоило пройтись из кухни в библиотеку так, чтобы только не попасться на глаза кому-нибудь из старших слуг, когда Джанка будет находиться там и передать слова Эвина. «А почему бы и нет? — подумала она. — В хоромах скука смертельная, а так произойдут хоть какие-то события, которые можно будет обсудить с другими. Правитель, конечно, не одобрит примирения Джанки с Эвином, а Джанка, возможно, и захочет воссоединиться с бывшим мужем. А что? Тело-то своё просит, а кто ещё захочет овладеть ею, кроме этого странного Эвина?» Узнав о возвращении Эвина в Акир, Джанка ощутила только внутреннюю пустоту. За несколько лет разлуки с этим человеком её душа успела успокоиться, книги, земля, забота о детях и государстве успокоили и отвлекли её от размышлений о несостоявшейся семейной жизни. Она из тех, кто умел смиряться с несбывшимися мечтами. Она лишь усмехнулась, услышав от Виды, что, оказывается, Эвин теперь испытывал к ней любовь и, видимо, под видом просьбы о прощении, рассчитывал восстановить былые отношения. Вида внимательно посмотрела ей в лицо.  — Так ты поняла меня? — спросила она. — Этот мужчина сказал, что любит тебя!  — Тогда он ещё более странный, чем я думала, — со смешком ответила Джанка.  — И что с того, что он странный? Почему бы тебе не воспользоваться этим и не снова не обрести положение замужней женщины?  — Полок особенно обрадуется этому, — с иронией в голосе ответила Джанка.  — Ты сумеешь уговорить правителя. Ты же так хорошо умеешь его убеждать!  — Да. Только вот кто меня убедит, что мне это надо? Я выпросила для него помилование, потому что решила, что он имел право попытаться убить меня, за то, что я убила его семью и не важно, что я сделала это неумышленно. Я не считаю себя в праве в данном случае давать волю гневу. Вот только мне странна его любовь ко мне, убийце его семьи. Не слишком ли это противоестественно? Вида замахала руками и горячо заговорила:  — Нет, нет, он теперь понял, что ты сделала это несознательно, что в этом вина Полока, а не твоя! Джанка пристально посмотрела в глаза служанки и её собственные глаза сверкнули огнями:  — Значит, он бы хотел убить Полока? Вида смущённо замялась. Джанка скрестила руки на груди и надбровные дуги её сурово сошлись на переносице:  — Так вот причина, по которой он заговорил о любви, в надежде на примирение со мной! Через меня он хочет добраться до Полока и отомстить! Никогда не поверю в его любовь! Я, может, и безобразнее всех безобразных, но я не дура! — гневно проговорила она. — Я не позволю никому убить Полока! Да, я знаю, что он причинил много зла, что он, вероятно, достоин смерти, но он спас мне жизнь, он приютил меня! Пусть это было своекорыстно, теперь я понимаю это, но так или иначе, он — мой спаситель и я буду его защищать! Слышишь?! Так и передай Эвину! И больше я не хочу о нём слышать ничего! На следующий день Вида снова отпросилась у главного повара на рынок, чтобы прикупить кое-чего для кухни правителя. И, конечно, там уже её ждал Эвин, в нетерпении получить ответ Джанки. Вида постаралась слово в слово передать ему разговор с Джанкой.  — Значит, она считает, что я готов быть снова с ней только ради того, чтобы добраться до Полока? — вскипел он от возмущения. — Так вот, передай ей, что я зову её с собой! Передай, что в городе у моря у меня есть теперь собственный дом и три лавки, мы можем жить безбедно с нашими детьми! Когда Вида пересказала это предложение Джанке, та принялась хохотать, как никогда, сотрясаясь всем телом и слёзы выступили у неё на глазах.  — Какая глупость! — повторяла она. — Какая глупость!.. Могу себе представить, в каком шоке будут его соседи, если случайно заглянут в его жилище и увидят там в качестве его жены рогатое чудище со звериными зубами! Или мне каждый раз прятаться в шкаф или сундук, если кто-то постучится в наш дом? А если я не успею?.. Меня забросают камнями и оторвут мне рога? И убьют моих детей — отродий демона? Как он всё это себе мыслит, как представляет? Вида покашляла и глаза её забегали в раздумьях. Очевидно, она на самом деле сообразила, что предложение Эвина изначально было бредовым. Джанка, наконец, отсмеявшись, вновь посуровела и заговорила и в голосе её вновь завибрировали нотки гнева:  — Ступай и скажи так. Даже если он не лжёт и на самом деле испытывает ко мне какие-то чувства, которые напоминают любовь, то я презираю его за них! Я презираю его любовь к инородному существу, которое внешне не то животное, не то уродливый человек! Любить такое существо противоестественно и преступно. Я не ищу ни чьей любви и не искала! — она перешла на крик. — Скажи ему, что он — жалкий извращенец и если ему не отвратительно касаться моего тела, то мне отвратительны его больные прикосновения!!!

====== Глава 11. Ты демон! ======

Когда Вида передала Эвину слова Джанки, он стал бледен, как мел, и в тот же день покинул Акир.

И Джанка постепенно забыла о разговоре, что вёлся о её с ним воссоединении. Шли годы и держава Полока, а города и деревни под управлением Полока так и назывались теперь державой Полока, постепенно превратилась в настоящее крестьянское государство. Уроженцы этих краёв возвращались на родину, узнав о раздаче земель и небольшой налог на них, прибывали и пришлые люди, желавшие работать на земле. Число деревень росло, уменьшалось число голодных. Однако, рост деревень не мог не отразиться на увядании городов. Опустели многие избы, потому что их обитатели переселились в деревни — поближе к еде. Закрылись почти все школы из-за того, что в них некому было учиться, а в деревнях школы не открывались, так как большинство крестьян не считало, что грамотность их потомству ни к чему, были бы закрома полны. Не у дел оказались и ремесленники. Гончарство оказалось невостребованным, потому что глиняная бьющаяся посуда считалась у крестьян баловством, поэтому предпочтительна была посуда из стали, изготовляемая кузнецами. Кузнецы имели работу, выковывая посуду, от огромных казанов до мелких плошек, а также сельскохозяйственные орудия. Крестьяне также сами вырезали деревянную примитивную посуду. Крестьяне так же занимались прядением и ткачеством, так что значительно уменьшились заказы для городских ткачей и прядильщиков. Прогорели и красильни, потому что крестьяне не рвались к ярким и пёстрым нарядам, предпочитая грубую добротную однотонную холстину серого или тёмного цвета или простую шерстяную вязку. Державу Полока населил народ спокойный и тихий, но суровый, строгих нравов, не любивший излишеств. А посему не потчевал такими излишествами и город. От обилия крестьянских хозяйств городские рынки и продуктовые лавки не оказались заваленными дешёвыми продуктами. Крестьяне знали цену своему труду и силе. Они выращивали достаточно овощей, фруктов и зерновых, чтобы прокормить свои семьи и животных, а излишек этого добра оставляли небольшой, чтобы в городе продать его втридорога. Полок наложил на крестьян, кроме незначительного налога и платы за аренду земель ещё и продуктовый оброк. Часть его он оставлял в своих кладовых, а в основном, бОльшую часть его сбывал приезжим купцам, закупая у них дорогие ткани и других предметы роскоши для своих хором. Из всех жителей его державы по-настоящему богат был только он сам, правитель, власть имущий человек. И ещё неплохо поживали те, чья деятельность была связана с ритуальными услугами. Новый народ державы Полока оказался склонен ублажать умерших, порою, даже больше живых и на это не жалели денег, порою, на строительство погребений тратилось больше, чем на улучшение качества собственной жизни. Могилы теперь строились из кирпича, тогда как живые возводили избы из брёвен. Над местом погребения обычно вырастал небольшой мавзолей. Затем этот мавзолей требовалось год от года улучшать, тратя на него свои сбережения, если не хватило средств сразу сделать его таким, как полагалось. Погребение должно было быть в высоту не ниже метра и двадцати сантиметров, кирпичи покрывались штукатуркой, белились, затем нанимались художники, покрывавшие побелку многочисленными сценами, изображавшие добродетельные поступки умершего при жизни и блага, ожидавшие его в мире бога Така за Страной Болот. Умершему зачастую льстили, приписывая ему несуществующие благодетели и обещание награды за них в загробном мире. Стены мавзолеев также украшались лепниной, изразцами или плитками из облицовочного камня. А на плоские крыши было принято устанавливать статуи с изображением покойного в разных позах, эти статуи изготавливались из бронзы, меди, стали, камня. Порою, чтобы так оформить только один мавзолей уходили долгие годы с обременительными затратами для семьи покойного, за это время мог умереть кто-то ещё из семьи и живым прибавлялось заботы строить и украшать и другие могилы. Таким образом, вся жизнь живых сводилась к земледелию и нескончаемым заботам о жилищах мертвецов. И так получилось, что именно кладбища стали средоточием культуры в этих краях. Ибо художники и скульпторы были здесь востребованы лишь для того, чтобы оформлять могилы и больше, вроде бы, нигде особо их талант запрашиваем не был. Полок томился, будучи правителем этого народа. Ему больше не угрожал никакой бунт, народ, заботившийся лишь о земле и мертвецах, вряд ли стал бы бунтовать, если у него не отнимали ни землю, ни покойников. Всё было тихо и мирно. Но Полок ощущал, как будто на него что-то давит, гнетёт. Не таким он видел своё грядущее государство в планах прошлых лет. Он мечтал о власти над миром, ему грезились яркие города, наполненные изящными зданиями утончённой архитектуры, утопающие в зелёных садах и парках, набережные, фонтаны, жители этих городов — учёные, талантливейшие деятели искусств, философы, мудрецы. В его мире должен был процветать прогресс, культура, интеллект. А он сам стал бы земным богом, потеснив всех остальных богов, он был бы правителем над лучшими, над достойнейшими, а не над тупым быдлом, с которым пришлось идти на компромисс. Он ощущал себя застрявшим в каком-то туманном болоте, в паутине, парализованным от укуса паука. И во всём этом он винил Джанку. Она не оправдала его надежд. Она вышла у него из подчинения и прогнула под себя, заставив выстроить такой мир, какой казался правильным ей. Мир тисков узкой однообразной жизни, где царствовала мертвечина. Однажды у Полока попросил аудиенции один деляга, организовавший строительство мавзолеев. Он принялся убеждать правителя, что такому важному человеку, как повелитель державы не пристало после своей кончины быть погребённым, как все простые смертные. Мавзолей правителя должен быть размером с его хоромы, не меньше, украшен изразцами, гранитом, мрамором. Значит, правителю надо позаботиться о своём погребении уже при жизни. И он, деляга, работавший посредником у артели каменщиков, изготовителей кирпичей, штукатуров, художников, скульпторов и прочих, предлагал Полоку свои услуги по организации строительства его гробницы. Поначалу Полоку показалось, что ему плюнули в душу: он вообще не собирался умирать никогда. Он выгнал делягу из хором. А затем его стали одолевать трезвые и реалистично-мрачные мысли о том, что и он смертен, и хоть он и собирается ещё жить очень долго, ведь он не стар, ему не было и пятидесяти, но о грядущем погребении всё-таки следует позаботиться. А то кто знает, похоронят ли его преемники так, как прилично ему, правителю хоть и небольшой, но державы. Для строительства роскошной гробницы требовались средства и ему пришлось поднять крестьянам налоги на землю и увеличить оброк натурой. Но народ не возмутился: должен же их правитель в будущем быть достойно погребён. Уж если они, простые люди, ничего не жалеют для своих умерших, то как можно в этом деле обойти того, кто был для них, как бог! Люди державы Полока очень почитали своего правителя за то, что тот был правителем, они придерживались принципа «не важно, что правительство сделало для тебя, важно, что ты сделал для правительства». Однако, когда Полок выбрал место своей будущей гробницы и её строительство началось, им овладела великая тоска. Он сделался занудлив, криклив, капризен, как никогда. С Джанкой он уже не разговаривал обычным человеческим языком, он постоянно орал на неё, в то время как она придерживалась уравновешенной речи и спокойно отвечала ему на его вопли. Сама она не грезила ни о каких гробницах для себя.  — К чему это? — рассуждала она. — Роскошный огромный мавзолей для демона? Если бы я была очень красива и умерла любимой всеми — тогда да, а так для чего мне это? Чтобы каждый за сто вёрст обходил погребение демона, дрожа от страха? Впрочем, в Акире её уже особо никто не боялся. Все знали, что в хоромах правителя уже несколько лет живёт демон, сначала это ужасало, но демон никому не причинил зла и о его существовании говорили всё более спокойно и лениво. Большинство народа были довольные своей державой и её законами и роптать из-за того, что правитель решил держать у себя демона, считалось постыдным. Тем более, что Джанка жила своей тихой жизнью тени и таким же тенями были двое её детей. Подрастая, они оставались всё такими же тихими и очень послушными. Они оказались домоседами, такими же, как и их мать. Где-то к пяти годам Джанка принялась обучать их азбуке. Нельзя было сказать, что они всё схватывали на лету, как когда-то она, обучаясь читать, но всё же они старались, как могли. Лея быстрее научилась и читать и писать, а Лео так никак не мог преодолеть барьер, когда начинают читать не по слогам. Впоследствии Лео так и не увлёкся чтением книг, к огорчению своей матери, считавшей книги источником мудрости и умственной силы. Он научился вырезать из дерева свистки и раскрашивать их, этим он и занимался в свободное время, да ещё летом помогал матери огородничать. Лея же явно росла более развитой и амбициозной. Она проводила в библиотеке больше времени, чем её брат, прислушиваясь к внушениям матери, что знания дают больше возможностей не быть слепой игрушкой в чьих-то руках и строить самому свою судьбу. Кроме того, после десяти лет в ней начало пробуждаться девичье кокетство. Ей были по вкусу наряды из бархата и шёлка, но Полок не торопился баловать её этим. Он сделался невероятным скрягой, оправдывая свою скупость тем, что слишком много средств тратится на строительство его гробницы.  — Отдай девочке то, от чего когда-то отказалась я, — говорила Джанка. — Ты же когда-то предлагал мне и бархат, и шёлк, но мне-то они ни к чему, а вот дочери они пригодятся. Девочка моя растёт красивой, пусть её будущие женихи видят, что она так же не без приданого. Полок с трудом раскошеливался, он вновь поднимал истошный крик, обвинял Джанку в том, что она погубила его в глухомани, где он не может мечтать ни о чём возвышенном, кроме собственной могилы, что она неблагодарна и предала его. Джанка не воспринимала этих слов всерьёз, будучи переполненной внутренним достоинством, глядя на Полока, как на скверного ребёнка или старика, впавшего в совершенно ранний маразм.  — Считай, что ты платишь мне за то, что я даю тебе ценные советы и охраняю тебя, — отвечала она. — А то мало ли кто найдётся недовольный тобой. Никто не посмеет коснуться тебя, пока я рядом, вот и цени это. Полок ценил и всё-таки выдавал ей отрезы бархата и шёлка и для Леи шили платья и Джанка любовалась дочерью, как когда-то любимой куклой Анной.  — Ты станешь счастливой вместо меня! — мечтала она. — Ты-то не проживёшь жизнь одинокой затворницы, хвала богам! В душе Джанка опасалась, что у Леи будут затруднения с женихами из-за родства с демоном и ей приходили мысли отослать дочь в какой-нибудь дальний город, где никто не знает о её матери, чтобы она могла там выйти замуж. Может, даже к отцу, в город у моря Вебер, если, конечно, он ещё там жил. Ведь миновали долгие годы с тех пор, как Джанка в последний раз слышала о нём. Впрочем, люди Полока могли всё разузнать о нём. Полок по-прежнему активно пользовался услугами шпионов. Когда Лее исполнилось пятнадцать лет, Джанка решила поговорить с ней об этом. Прежде дети много раз спрашивали её о своём отце, но она уклончиво отвечала им: «На то была воля богов, чтобы наши дороги с вашим отцом разошлись». Она также избегала пояснений для своих детей, кто такие демоны и кем является она сама. Необычность же своей внешности она также объясняла кратко: «Такова воля богов, чтобы я была такой, а сильнее их воли не бывает ничего». Её дети не знали о ней многого, то есть, почти ничего: что она человек только наполовину, что её отец демон Свири, что её пыталась убить собственная мать и, конечно, не посвящала их в то, сколько зла, пусть и неумышленно, совершила, стыдясь этого. Слугам также было строго-настрого посвящать детей в это. Джанка была доброго нрава, но всё-таки никто не решался узнать пределы доброты существа, порою, дышащего огнём. Дети, к тому же, не имели понятия о том, что их мать время от времени ночевала в котельной, внутри жарко натопленной печи. Когда она попросила Полока, чтобы он приказал своим людям отыскать для неё Эвина, потому что она хотела отправить к нему свою дочь, он охотно взялся выполнить это. Он подумал, что ему это будет выгодно, чтобы сплавить девчонку из дворца и все расходы по её содержанию возьмёт на себя её отец. И где-то через пару месяцев Эвин был найден. Он по-прежнему занимался торговлей и даже имел своё небольшое судно кроме трёх лавок. Он так и не женился и жил один, без семьи, но в достатке и вполне мог бы взять на содержание свою дочь. Она завела разговор с Леей, наконец, рассказав ей, как зовут её отца и где он находится, а затем предложила ей съездить к нему в гости, чтобы поискать себе в Вебере жениха.  — Так будет лучше, дочка, — говорила ей Джанка. — Будет лучше, если твой будущий муж никогда не узнает, как выглядит его тёща. Если встретишь мужчину, что подойдёт тебе, скажи ему, что твоя мать умерла. Так и скажи. Я благословляю тебя на это. Тебе нужен муж и семья. Вряд ли кто-нибудь захочет жениться на тебе, узнав, как выглядит твоя мать. Лея с восторгом восприняла предложение матери поехать в Вебер. В свои пятнадцать лет она мечтала о любви и замужестве днём и ночью и несказанно обрадовалась, когда мать сообщила ей, что срок поиска жениха наступил. Она повеселела, она не ходила — порхала по комнатам. Однако, перед отъездом ей стало грустно. Она любила и мать, и брата, и то, что она, возможно, расстаётся с ними навсегда, довело её до слёз. Она неожиданно разрыдалась во время сбора вещей в коробы и припала к плечу Джанки, заливая его горючими слезами.  — Ничего, — утешала её Джанка, — ты сможешь иногда тайно видеться и со мной и с братом. Никто не умер, дочка, значит, не надо никого оплакивать. За день до отъезда дочери Джанка написала Эвину послание, в котором сообщала, что предъявительница этого письма — его родная дочь, Джанка просила бывшего мужа поселить у себя девочку и ничего не рассказывать о том, что её мать — демон, которого он пытался убить за то, что она убила его семью. Джанка писала: «Моей дочери лучше поселиться в полном окружении людей. Когда мой сын станет постарше и сумеет взять ответственность за себя и свою семью, я позабочусь и о его судьбе. А о забота о дочери должна стать твоей заботой сейчас. Эвин, ты знаешь, я простила тебе твою попытку уничтожить меня слезами водяного змея только потому, что до этого я уничтожила твою семью, так же, как и тысячи других людей. До сих пор я проклинаю свою способность создавать одной только силой мысли массу огня на расстоянии. К счастью, моим детям не передалась эта способность, они не такие, как их мать, не демоны, так что возьми их в свой человеческий мир и это будет знаком, что мы окончательно простили друг друга…» Письмо это Джанка поместила в небольшой тубус, запечатав его и отдала в руки дочери. На радостях Полок предоставил для Леи одну из своих карет для дальней поездки. Туда в багажное отделение были сложены все коробы Леи. Девушка расплакалась, прощаясь с матерью и братом. Она вдруг впервые почувствовала, что распростилась с детством и впереди её ждала неизвестность, которая пугала. В карету она села расстроенная и, чтобы отвлечься как-то от грустных мыслей, принялась было рассматривать мелькавший за окнами летний пейзаж: пашни, луга, пасшиеся на них стада коров, коз, овец. Но это ей быстро наскучило. Она попыталась почитать одну из книг, которые положила для неё в дорогу мать, но чтение тоже не увлекло. Она думала о своих родителях и их несостоявшейся супружеской жизни. Любопытство мучило её давно, она хотела узнать от матери хоть что-нибудь, как та сошлась с отцом, была ли у них любовь и что послужило причиной размолвки. Но Джанка упорно избегала этой темы, даже сердилась, если дочь была слишком настойчива в расспросах. Лее пришло в голову, что её отец, с которым ей предстояло познакомиться, должно быть, тоже скрытен и она не узнает от него ничего. А так хотелось! Хотя бы узнать, что это был за мужчина, который сумел полюбить женщину с такой необычной внешностью, как у её матери. Тубус, в котором лежало послание Джанки к Эвину, не давал ей покоя. Кто знает, сколько Лея могла бы узнать нового о взаимоотношениях своих родителей из этого письма! Искушение взломать печать и прочесть послание не давало ей покоя. Она даже потеряла аппетит и не смогла перекусить, когда наступило время обеда. “ — Что если сорвать печать, почистить тубус от сургуча, отец ведь может подумать, что печати никакой и не было? Я просто почитаю, а затем аккуратно положу послание обратно. Что в этом плохого? Разве я не дочь своих родителей, что не имею права на их тайны?» — рассуждала она. Наконец, любопытство взяло над ней верх и она сорвала печать с соединённых краёв тубуса и дрожащими пальцами вытащила свиток. Под ложечкой у неё засосало. Сейчас она узнает что-то большее, чем знала до сих пор! Возможно, мама помянула даже какую-то часть из истории их с отцом любви… Но как только Лея принялась читать текст письма, с каждой прочитанной строчкой сердце её наполнялось ужасом и холодный пот выступил у неё на лбу, когда она поняла, что безобразная внешность её матери вовсе не причина воли всемогущих богов, а потому что она- демон. Демон, уничтоживший тысячи людей, он жёг их живыми, в огне. И отец Леи, оказывается, пытался убить её мать из мести за убийство своей семьи! Лея, до сих пор нежно любившая свою мать и тосковавшая из-за разлуки с ней, в один миг оказалась во власти иных чувств по отношению к матери: отвращения, отчуждения, негодования. Ей вспомнились случайно услышанные обрывки разговоров и Полоком и Джанкой о том, что Джанка добыла ему власть.  — Так ты демон и убийца! — с ненавистью проговорила она. — Ты убивала, нещадно убивала! Так вот как ты добилась власти для Полока! А ведь ты и сейчас можешь убить стольких же, даже ещё больше! Бедные люди, как же они могут пострадать из-за тебя! В голову ей пришла высокая мысль: мир необходимо спасти от угрозы демона и его огня. Она, Лея, должна сделать это, потому что демон доверяет ей и не заподозрит в том, что она стала его врагом. И Лео, её брат, теперь не может оставаться в стороне. Она высунула голову из кареты и крикнула кучеру, чтобы он остановился.  — Я хочу вернуться в Акир! — сквозь зубы прокричала она. — Я забыла кое-что важное для меня. Кучер повиновался и принялся разворачивать лошадей и карету в обратный путь.

====== Глава 12. В путь, полный приключений! ======

Перед встречей с матерью, которая теперь вызывала лишь ненависть и возмущение, Лея сильно взволновалась, у неё начала болеть голова.

Вернувшись в хоромы, она даже не подняла глаз на встретившую ею Джанку и только сквозь сжатые губы процедила, что она оказалась не готова к встрече с отцом и не может говорить на эту тему, потому что голова её раскалывается от боли. Она сообщила так же, что нечаянно выронила тубус с посланием отцу в реку, проезжая через мост, и без послания не решилась ехать в Вебер. Это объяснение вполне удовлетворило Джанку и она предложила дочери сделать холодный компресс, но та ответила, что просто хотела бы побыть одна. Той же ночью она пробралась в спальную брата и вызвала его на разговор в ночной сад. И пересказала ему содержание прочитанного письма матери к их отцу. Лео слушал, оцепенев.  — Ты осмелилась взломать печать? — растерянно пробормотал он.  — И хорошо сделала! — ответила Лея. — Я ни о чём не сожалею! Подумать только, столько лет мы жили с этим чудовищем, называли её мамой, доверяли ей свои жизни, а она… Тысячи сожжённых заживо, Лео, тысячи!.. И это сделал она! Лео зябко поёжился и опустил голову. Лея взяла его за плечо.  — Послушай, братик! — горячо заговорила она. — Но мы-то с тобой не такие, мы другие, происхождение от демона никак не отразится на нас! Мы докажем это сами себе. Мы обязаны спасти всех людей, что могут пострадать от неё в будущем!  — Как это? — промямлил юноша.  — А ты не понимаешь? Лео не ответил, только несколько раз нервно кашлянул.  — Лео, там, в библиотеке, есть несколько книг о демонах. Прежде я никогда не интересовалась ими, но теперь я исправлю эту оплошность. Из этих книг мы можем узнать, как ещё, кроме отравления слезами водяного змея, можно уничтожить её. Ведь слёз водяного змея-то у нас нет! Но ведь должны быть другие способы… Лео покашливал и покашливал, поднося кулак ко рту.  — Мне страшно, — наконец, выдавил он из себя.  — За кого? — Лея сощурила колючие глаза.  — Просто страшно — и всё. Не каждый день узнаёшь, что твоя мать — демон.  — Надо не бояться, а исправлять! — решительно проговорила девушка. — Вот послушай, я знаю, как надо действовать. Она сейчас спит. Её нет в библиотеке, так что мы можем пробраться туда и вдвоём полистать книги о демонах. Вдвоём мы быстрее добьёмся нужного результата!  — Ты хочешь сделать это прямо сейчас?  — Нам нельзя терять времени! Всё надо сделать, как можно скорее. Иначе она может догадаться. Ты же её знаешь, она не дура. А она не догадается о том, что мы задумали, так Полок это сделает. Пойдём, Лео! Пойдём сейчас же! Только тихо, тихо! Она потянула за руку брата и он поплёлся за ней, как сомнамбула. У Леи был собственный ключ от библиотеки, которая обычно запиралась на ночь. Брат и сестра вошли в зал с множеством книг, освещая его настольной лампой. Лее не пришлось тратить слишком много времени, чтобы отыскать все книги о демонах, собрать их в кучу на столе. Она разделила эту кучу на две стопки и указала Лео на одну из них:  — Ты пролистай эти книги, а я — эти. Они засели за книги. Лео оказался плохим помощником, у него было туго с чтением, от волнения он и плохо соображал и вся нагрузка от поисков способа уничтожения демона легла на Лею. Но к утру сообразительная и умная девочка всё же справилась и обнаружила искомый результат.  — Рога, — пробормотала она, — ей просто надо отбить рога! В них её слабость! Лео втянул голову в плечи и робко посмотрел на сестру. Глаза Леи горели, как жерла двух огненных печей.  — У неё слабые рога! Их сломать — раз плюнуть. Даже если просто ударить по рогу — она потеряет сознание. Несколько ударов покрепче — рога сломаны, мозг повреждён, демона больше нет. Думаю, Лео, у нас хватит сил. Возьмём кувалды потяжелее…  — А что, это должны сделать мы? — трепеща, уточнил юноша.  — А кто же за нас ещё может это сделать?  — Сейчас?..  — Да. Она, должно быть, ещё спит. Лучше сделать это, пока она ещё спит. Иначе в бодрствовании она может нам дать отпор — изжарить, как цыплят! Брат и сестра, покинув библиотеки, крадучись, направились к кладовой, где обычно хранились слесарные инструменты. Кладовая не запиралась, потому что ещё ни разу из неё никто ничего не крал, а если брал что-то оттуда для какой-нибудь нужды, то непременно возвращал. Кувалд было несколько и брат и сестра выбрали те, что поувесистей. Теперь оставалось сделать самое главное… Сердца их колотились, как сумасшедшие, когда они вошли в спальную Джанки и остановились с двух краёв у её кровати, не решаясь начать то, что задумали. Обоим было до безумия страшно. Им стало совсем дурно, когда Джанка разлепила веки и взглянула на них мутными от сна глазами.  — Дети? — пробормотала она. — Что случилось? Почему вы здесь так рано? Она задала вопрос простым спокойным голосом, но Лео и Лее, уже видевшим в ней врага, показалось, что она уже поняла их замысел и ещё секунда промедления — и их охватит губительное пламя. Обоих охватила паника и отчаяние, они решили биться до последнего, спасая уже не человечество, а свои жизни, и Лео, который впал в ещё бОльшую панику, чем его сестра, в считанный миг вскинул над головой кувалду и ударил Джанку. Но удар был неловким и не попал по рогу, а по лбу Джанки и она вскрикнула от боли, в ужасе глядя на сына и не понимая, что это он такое творит и почему. Следующий же удар от рук дочери оказался более хладнокровным и сокрушительным — он пришёлся по правому рогу и от него у Джанки потемнело в глазах.  — Дети, дети, — простонала она, — вы сошли с ума?.. Но тут от кувалды Лео хрустнул её левый рог, отрывая часть черепа и её мозг пополам с кровью брызнул в лицо сыну… Брат и сестра били и били кувалдами по голове уже умершей матери. Они раскрошили ей оба рога, но никак не могли остановиться. Они пребывали в состоянии полусумасшедствия и даже не заметили, как в спальную ворвалась толпа охранников, немедленно схвативших их. Узнав о смерти Джанки от рук её детей, Полок не пришёл в обычную ярость, которая настигала его обычно в моменты неудач. Он был холоден и лицо его словно превратилось в каменную маску.  — Тащите-ка змеёнышей в котельную, — распорядился он. Лео и Лея, отошедшие от своего сумасшедшего порыва, теперь пребывали в ужасе за свою собственную участь. В их планы входило уничтожить демона, а затем, не будучи никем замеченными, выбраться из хором и тайно бежать из Акира в Вебер, к отцу. Послание от матери к нему хранилось у Леи, они могли бы показать это ему, чтобы отец признал их. Они бы жили в доме отца, человека, а не демона, человека не бедного, который мог бы обеспечить им жизнь без нужды и с ним они зажили бы полноценной человеческой жизнью и это была бы им скромная награда за спасение человечества от демона. А что же будет с ними теперь?! Лицо Полока было страшным, как никогда, а глаза источали ужас преисподней. Вот это были глаза настоящего демона!  — Итак, вы уничтожили самое ценное, что у меня было, — утробным ледяным голосом произнёс он. — Всё, что у меня было, мне дал этот демон, я ещё не терял надежды воплотить через него мои планы. А вы всё отняли, всё!.. Посмотрим же теперь, сможете ли вы заменить мне Джанку.  — Мы не демоны! — в отчаянии прокричала Лея. — Мы люди! Пожалуйста, Полок, отпусти нас, мы не можем жечь для тебя людей!  — Как знать, — всё таким же ровным и спокойным голосом ответил Полок, — не унаследовали ли вы многие таланты от своей матери. Она не горела в огне, а наслаждалась им. Если и вы не сгорите, значит, вы такие же, как и она! Он жестом приказал одному из охранником открыть заслонку печи, в которой гудело разгоревшееся пламя, так, что округлое жерло печи было красным. Он указал на Лею и охранники потащили её к печи. Девушка сильно выкатила глаза, полные ужаса и заорала во всю мощь своих лёгких, пытаясь вырваться из рук охранников. Но её держали крепко и, подтащив к жерлу печи, приподняли и запихнули туда, спешно захлопнув заслонку и подперев её несколькими кочергами. Из печи донёсся душераздирающий вопль длившийся несколько минут, а затем он стих. Заслонка была открыта и слуги баграми вытащили из жерла труп девушки, сплошь покрытый смертельными ожогами.  — Нет, она не демон, — с сожалением произнёс Полок. С Лео поступили так же, как с его сестрой, но и он умер от ожогов, как обычный человек к досаде Полока, мечты которого теперь рухнули навсегда. Джанка не могла понять, куда она летит: то ли вверх, то ли вниз, то ли просто парит в пространстве из кромешного огня. Такое пространство было её мечтой, оно целиком принадлежало пламени, вспыхивая протуберанцами. Возможно, это было солнце. Мечта, вроде бы, сбылась, но радости не было, лишь одна боль на сердце, как от рваной раны. Казалось, из астрального сердца души сочится кровь. Мать. Муж. Дети. Те, кого ближе нет, предали жестоко и изощрённо. Каково это — убить своего ребёнка, жену, мать?  — Да перестань ты, в конце концов, жалеть себя! — услышала она низкий и властный голос. — Разве ты не поняла, что, потеряв, ты приобрела гораздо больше! Создавалось впечатление, как будто голос принадлежит невидимому пространству, но оно тут же соткалось в силуэт, который в считанные минуты принял образ юноши такой дивной красоты, что Джанка от восхищения ею забыла о своих страданиях. Она не могла понять, какого цвета у него волосы и глаза, они как будто постоянно меняли цвет, но черты его лица были удивительно совершенны и гармоничны.  — Ну, здравствуй, моя дочь, — произнёс он. Джанке показалось, что её астральная сущность заискрилась бурным фейерверком восторга.  — Отец? — пробормотала она. — Демон Свири?  — Да, пришла тебе пора увидеть меня.  — Но… Но почему ты никогда раньше не являлся ко мне? Прекрасное лицо демона чуть тронула улыбка:  — Не следовало мешать твоим испытаниям.  — Испытаниям?..  — Да. Ты должна была доказать своё право на вечную красоту и ты с успехом сделала это. Ведь до воплощения в этом мире ты жаждала красоты больше всего на свете.  — И родилась самой уродливой!..  — В этом и заключалась основа испытания: познать горечь уродства, чтобы уметь ценить красоту. Никто не имеет права получить вечную красоту, не оценив её. Если ты, будучи уродливой, была любима своими родителями, мужчиной, детьми, если бы ты обрела друзей, оценившими твоё доброе сердце настолько, что твоя внешняя непривлекательность для них ничего не значила, если бы они поняли, что иные демоны могут быть весьма и весьма благородны, милосердны и кротки, ты просто прожила бы долгую или короткую жизнь очень уродливого, но счастливого существа, не заслужив ничего. Но ты была ненавидима всеми, ты ненавидела своё уродство и получаешь свой приз. Ты можешь снова и снова воплощаться в этом мире и во всяком воплощении ты будешь рождаться женщиной с прекрасной внешностью и с детства тобою будут восторгаться окружающие. Но осталось одно условие и у тебя нет выбора, выполнять его или нет, если ты намерена снова прийти в этот мир.  — Какое? — волнение Джанки зашкаливало.  — Красота твоей души станет красотой твоего лица, а уродство твоего лица станет уродством души.  — Ого! — усмехнулась Джанка. — Стало быть, теперь я стану прекрасным чудовищем, если надумаю вновь родиться среди людей?  — Стало быть, да. Единственный способ не допустить этого — не рождаться.  — Не рождаться?! Заслужив вечную красоту, такими страданиями, какие вынесла я, не рождаться? Не покорить мир, отвергавший моё уродство? — Джанке мнилось, что душа её вот-вот разорвётся на тысячу сполохов от нестерпимого наплыва эмоций.  — Это должно быть твоим выбором, детка. Джанка засмеялась и вся её сущность затряслась и загудела огненным пламенем.  — Нет, я жажду воплощения! Пусть за всё заплатят матери, желающие убивать своих детей, коварные мужья и мерзкие дети, не способные оценит того, что мать пела им колыбельные песенки, учила их ходить, читала сказочки!!! — в ярости прорычала она. Свири снова улыбнулся.  — Вот такой ты мне больше нравишься, дочь. Процесс замены души и внешности пошёл. Что ж, тогда в путь, полный приключений!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ