Дочь вне миров (ЛП) [Карисса Бродбент] (fb2) читать онлайн

Карисса Бродбент

Дочь вне миров

Примечание автора:

Для моей команды Write on the Wall.

Эта книга ваша, и без вас ее бы не было.

ПРОЛОГ

***

Все начинается с двух душ, которые внезапно оказываются совершенно одинокими.

***

Оценивать. Судить. Действовать.

Молодой человек позволил словам отозваться эхом, как второе сердцебиение.

Он не позволял себе признать возможность того, что он умрет здесь. Даже когда он поскользнулся на крови, споткнулся о тела, мысленно пересчитал мужчин и женщин, которые последовали за ним в город, но не последовали за ним. Даже когда возможность подкрадывалась все ближе и ближе к уверенности.

Ему был двадцать один год. Он участвовал в слишком многих битвах, чтобы сосчитать. Но это? Это была не битва. Это была бойня.

Оценить. Сделать вывод. Действовать.

Он прижался спиной к внешней стене таунхауса, выглядывая из-за угла на узкую городскую улицу. Дороги были густо заселены кривыми домиками, которые прижимались друг к другу. Испуганные лица выглядывали из них. Матери скрывали своих детей от вида стали, магии и огня, слившихся в страшном, смертоносном танце.

Глубоко под его мыслями раздался смешок.

Заткнись, сказал он и снова бросился в бой. Он летал по улицам, что-то шепча пламени, заманивая его к себе. Оно охотно подчинилось, скручиваясь вокруг его рук и выше по спирали. Он выдергивал всполохи пламени из домов и с улиц, подальше от тонкой кожи и хрупких костей.

Но их было слишком много. Это поглотило его энергию и его внимание. Настолько, что он даже не успел уклониться, когда острая боль пронзила его спину. Тепло крови смешалось с жгучим соленым потом.

Действуй, действуй, действуй.

Он стиснул зубы и развернулся в хорошо отработанном контратаке, прежде чем мятежница смогла нанести еще один удар. Тело упало на землю неуклюжим сплетением конечностей. Он не смотрел на ее лицо, благодарный тому, что оно было закрыто копной кудрявых каштановых волос.

Словно разбуженный запахом свежей крови, внутри него зазвучал голос. Убей! — прошипел он, бросившись на поверхность его мыслей, словно когти, вгрызающиеся в дверь.

Нет —

Он сделал паузу на долю секунды, слишком долго. Сила столкнулась с ним, отбросив его обратно в переулок. Инстинкт сработал. Его руки уже выхватывали клинок, занесенный у горла нападавшего, прежде чем он даже повернул голову, чтобы увидеть…

— Не смей меня убивать. — Теплый, знакомый голос прошептал ему на ухо. — Здесь сотни повстанцев, которые хотели бы сделать это за тебя.

Этот голос. В тот момент это была самая прекрасная вещь, которую молодой человек когда-либо слышал.

Он безмолвно вздохнул с облегчением, уронив кинжал, когда повернулся.

— Куда, черт возьми, ты ушла?

Девушка встретила его непоколебимым стальным взглядом. Ее радужки были настолько светлыми, что сливались с белками ее глаз, оставляя точечные темные зрачки, наблюдающие за ним оценивающим взглядом. Копоть и кровь окрасили ее щеки, белые косы спутались и стали грязными. С ее плеч свисало пальто, которое когда-то было синим. Теперь она была так забрызгана красным, что граничила с пурпуром, пятна ползли по знаку отличия в виде полумесяца на лацкане.

Это зрелище заставило его сердце подскочить к горлу.

— Сколько из этого принадлежит тебе?

— Сколько из этого принадлежит тебе? — Женщина схватила его за плечи и развернула.

— Так плохо?

— Очень плохо.

— Замечательно, — проворчал он. Он надеялся, что рана не будет такой глубокой, как кажется.

Она развернула его, руки все еще сжимали его руки, ее лицо было в нескольких дюймах от его.

— Ты сильно истекаешь кровью. Ты этого не чувствуешь?

Уже нет. Он покачал головой. Движение наклонило пол, как будто мир был кораблем, готовящимся опрокинуться. Он представил себе солнце на спине его куртки, расколотое надвое каким-то лезвием, разрезавшим его спину, половинки скользят вместе с ним, разделяясь в небе…

— Хей

Ее пальцы были у его лица, щелкая перед его глазами. Она выглядела сердитой, но он знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что так она просто маскирует страх. Так же, как она делала, когда они впервые отправились в лес в детстве, когда они часами бродили потерянными, пока…

— Не. Отключайся. — На этот раз она потрясла и его. — Останься со мной.

Он почувствовал, как что-то вторглось в его мысли — прикосновение ее присутствия. Ее магия проникла в его разум. — Не делай этого, — прорычал он.

Голос хмыкнул что-то отвратительное, далекое.

— Я просто проверяю тебя. — Ее присутствие отступило, когда линия между бровями молодой женщины стала глубже. — Я отправилась в западную часть города. Так много мертвых.

Так много мертвых.

Молодой человек сморгнул изображение маленьких лиц, выглядывающих из разбитых окон.

— Мы должны отступить, — сказал он. — Здесь слишком много горожан для этого. Я могу забрать огонь, пока мы идем.

— Их руководство здесь. Отступать не вариант. Слишком хорошая возможность.

Он почти рассмеялся. Горько, уродливо и совершенно без юмора.

— Возможность? Нет, это…

— Они решили начать это здесь, в одном из своих городов, — выплюнула она. — Если они хотят нагадить в свои кровати, они могут лечь в них.

Слова поразили его, как удар под дых. Он не был уверен, что это из-за ее черствости или потери крови его желудок сжался от тошноты.

— Это все еще гражданские лица, — парировал он. — Восстание или нет. Это люди.

— У нас есть варианты.

— Не с тем, что я видел.

— У нас есть ты, — прошептала она. Одна рука скользнула к его лицу, зависнув над мышцами, сжимавшими его челюсть. — У нас есть ты.

Дрожь пробежала по его самым глубоким укромным уголкам. Он стоял там, приоткрыв губы, но не в силах подобрать слова, достаточно сильные, чтобы соответствовать его отвращению.

Лучшее, что ему удалось, стало:

— Черт возьми, нет.

Ее рот сузился. Если бы он был внимателен, он мог бы заметить, как ее ласка переместилась к его виску, отбрасывая в сторону пряди черных волос.

— У нас нет выбора, — прошептала она. — Пожалуйста.

— Нет. Мы в центре города. И…

И что? И так много всего. Слишком много, чтобы выразить словами. Одна только мысль об этом вызывала в его венах ледяной ужас.

— Прости, — сказал он тихо. — Но уничтожение будет… и я…

Вероятно, это был первый раз, когда он не смог сделать то, что было в интересах Ордена. Но все, о чем он мог думать, были эти маленькие лица в окнах.

На мгновение она выглядела так, словно собиралась пойти дальше, но затем что-то изменилось, смягчилось в ее выражении. Ее губы скривились в грустной улыбке.

— Знаешь, это кровоточащее сердце однажды убьет тебя.

Возможно, подумал юноша.

{Вероятно}, прошептал голос.

Наступило долгое молчание. И затем, наконец, она просто сказала:

— Я твой командир.

Он почти усомнился в своем здравомыслии, засомневался, правильно ли он ее расслышал.

— Ты… что?

Смех пронесся сквозь его мысли, насмехаясь над страхом, который сжал его сердце.

— Таргис мертв. Я видела его. — Она посмотрела на него. Отблески пламени блестели во влажных глазах — единственный признак волнения. — Когда его нет, я твой командир. И я приказываю тебе использовать все свои способности.

Ее слова разделили его надвое, боль была настолько острой, что казалось, будто кто-то схватил его за верхнюю часть позвоночника и проткнул кожу.

— Нура…

— Я приказываю тебе сделать это.

И тут он заметил ее руку у своего виска. Когда он заметил, что ее магия проникает дальше, в его мысли, к той двери, которую он захлопнул, заколотил, запер на засов…

— Нет…

Это слово было единственным, что он смог выдавить одним прерывистым вздохом, остальное застряло у него в горле, когда он почувствовал, как она проникает глубже в его разум.

Это была единственная вещь, которую она поклялась никогда не делать.

Он бросил все оставшиеся силы на укрепление своих ментальных стен, но он никогда не был бы таким сильным, когда дело доходила до таких вещей, как она. Ее магия родилась в мире мыслей и теней, тогда как его магия гораздо больше подходила для более ярких и непосредственных сил. Особенно сейчас, когда все больше и больше крови течет по его спине, а это существо отчаянно борется за то, чтобы выбраться.

— Прекрати…

Его ослепила вспышка боли. Он почувствовал, как она открыла эту дверь, раздавила ее, выбросила.

Ее губы сложили слово «Извини», но если она сказала это вслух, он этого не услышал.

{Так мило,} прошептал голос, такой близкий и такой реальный, что мурашки побежали по гребню его уха. {Ты всегда так стараешься.}

Пошел ты.

Его руки упали с ее рук. Пальцы вытянулись. Затем сжались, выпустив какофонию треска.

Если бы он был способен говорить, он бы сказал ей, что никогда — никогда — не простит ей этого.

Но он был не в состоянии говорить. Он не был способен ни на что, кроме как снова и снова бросаться на собственную ментальную стену в отчаянной попытке восстановить контроль.

Даже когда она ускользала все дальше от его досягаемости.

Даже когда его ладони раскрылись, и его ослепило огнем, огнем и огнем.

***

Через море

Маленькая девочка была поражена тем, насколько все было тихо.

Работорговцы пришли посреди ночи, вырвав ее маленькую деревню из глубокого сна. Как и у большинства ее родственников, многие из ее кошмаров вращались вокруг этого момента. В какой-то момент это стало вездесущей опасностью, постоянно таящейся в глубине ее разума.

Но реальность отличалась от ночных кошмаров.

Она всегда представляла себе, что будет больше шума — больше криков, еще больше криков, еще больше затяжных драк. Но люди в широкополых шляпах и их команда наемников первыми напали на самых молодых и сильных мужчин, заковав их в кровати, прежде чем они успели причинить неприятности. И даже те, кто сопротивлялся, были на удивление тихими, их бои были не более чем приглушенным ворчанием и тупой сталью, заканчиваясь поразительно быстро дрожащими последними вздохами.

Мать девушки, их предводительница, не разговаривала с ней, так как их разбудил стук копыт и плач жен. Единственным ее утешением была тихая рука на плече ребенка. Когда они вышли за дверь, она бросила взгляд на свою деревню — на свой народ или на то, что от него осталось после столь стремительного разрушения — и предложила работорговцам условия.

Девушке было не больше тринадцати, но она знала, что мать пытается спасти свой народ от неминуемого. Она также знала, что это не сработает. Кроме кратких приглушенных команд ее матери, никто не сказал ни слова.

Так было до тех пор, пока маленькая девочка не вышла вперед, посмотрела на одного из работорговцев и его блестящие темные глаза и не сказала:

— Вы можете получить за меня лучшую цену.

Слова сорвались с ее губ еще до того, как она полностью осознала, что делает. Работорговец оказался менее устрашающим, чем она себе представляла. Он был невысоким и толстым. Его длинное кожаное пальто было измято и натянуто, чтобы сдержать пухлые плечи, и натянулось еще больше, когда он переместился, чтобы посмотреть на нее. Она знала, что он обратил внимание на ее необычную внешность: ее кожа и волосы были совершенно белыми, совершенно бесцветными, а по коже ползли пятна того, что должно было бы быть ее естественным более глубоким цветом. Один зеленый глаз, один белый. Пряди темного смешиваются в серебристых волосах.

Позади нее она услышала, как ее мать сделала шаг вперед, словно останавливая ее.

Она не повернулась.

— Вы можете получить за меня лучшую цену, — повторила она. Ей потребовались все силы, чтобы не позволить своему голосу дрожать или сорваться. Она сосредоточилась на покачивании нижней части подбородка толстого работорговца. Одно щупальце ее разума потянулось к нему, прислушиваясь к проблескам его мыслей. Его жадность пахла потом в воздухе.

— Может быть, если бы ты была полнее, — проворчал он через мгновение. Он взял прядь волос между пальцами, затем поднял ее подбородок, повернул щеку, изучая полосу загара на правой стороне ее лица. — Но это…

— Что? — К первому присоединился еще один работорговец, его черная шляпа была смята в одной руке, когда он вытирал пот со лба. Этот был худым, с узловатыми суставами и изможденными щеками. Девушка заставила себя признать, как забавно они смотрелись вместе. Толстый и худой. Высокий и низкий. Как клоуны. Не монстры.

— Посмотри на эту.

— Она Фрагментирована. Не настоящая Вальтейн. И в любом случае слишком молода для шлюхи.

Толстый работорговец пожал плечами.

— По некоторым стандартам.

Даже со своей магией девочка редко чувствовала хоть намек на сдерживаемые эмоции матери. Но при этих словах удар яростной паники потряс ее, как удар грома.

Тем не менее, она не повернулась.

— Она ничего не стоит, — сказал худой работорговец. — Может быть, если бы она была полной.

Слова застряли в горле девушки. Мужчины начали отворачиваться от нее, глядя на своих солдат, которые сковывали мужчин перед деревней. В панике она разжала ладони, и светящаяся бабочка вылетела из ее рук, летая по воздуху, пока не столкнулась с лицом толстого работорговца.

— Смотрите, — сказала она в отчаянии. Еще одна бабочка. И еще. — Я Владелец. Я могу выступать. Вы можете получить хорошую цену за меня. Лучше, чем шахты.

Двое работорговцев смотрели, как бабочки поднимаются в небо и исчезают на фоне непрерывной серебряной луны. Они смотрели друг на друга, общаясь без слов.

— Со временем она станет хорошенькой, — медленно сказал толстяк. — Молодая, но… ты когда-нибудь покупал на рынке незрелые фрукты?

Худощавый работорговец скрестил руки на груди, рассматривая ее так, что ее коже казалось, будто муравьи ползают по ее позвоночнику.

— Она умеет готовить. Чистоплотная. Очень послушная. — Голос ее матери раздался позади нее. Внезапно становится намного труднее сохранять спокойствие.

Теперь оба работорговца скрестили руки. Глаза девочки метались между ними.

— Ладно. — Худой опустил руки, натягивая шляпу на голову. — Возьми ее. Мы продадим ее в Эн-Захире одному из этих павлинов.

— Подождите! — закричала девушка, когда работорговец схватил ее за руку. — Моя мама тоже должна прийти.

Работорговец усмехнулся, как будто это даже не стоило ответа.

— Пожалуйста. Она нужна мне. Она…

Глаза худощавого работорговца вспыхнули, и девушка почувствовала, как его гнев сворачивается в воздухе, как тухлое молоко. Он открыл рот, но прежде чем он успел заговорить, ее мать оказалась рядом с ней, схватив руками ее за плечи.

— Она молода и напугана, — быстро сказала она. — Она не знает, что говорит. Я понимаю, что не могу пойти с ней.

Мать развернула девочку к себе лицом, все еще держа руки на ее плечах. Впервые с тех пор, как начался этот ужасный кошмар, девочка позволила себе прямо встретиться взглядом с матерью. Они были яркие янтарно-зеленые, такого же цвета, как правый глаз маленькой девочки. В эту долю секунды она увидела знакомое лицо матери — высокие царственные скулы, темные брови, обрамляющие пронзительный, спокойный взгляд. Она никогда не видела свою мать явно испуганной или потрясенной. Даже сегодня это не изменилось.

— Никто из нас не может следовать за тобой, Тисана. Но у тебя есть все необходимое, чтобы выжить. И послушай меня — используй это.

Девушка кивнула. Ее глаза горели.

— Никогда не оглядывайся назад. И никогда не сомневайтесь в том, чтобы сделать шаг вперед и сказать: «Я заслуживаю жизни».

— Ты заслуживаешь жизни, — захныкала девушка. Шахты были смертным приговором. Все это знали.

Лицо ее матери дрогнуло, на ее чертах отразилась печальная неуверенность.

— Ничего подобного, — сказала она, смахивая слезы, прежде чем они упали. И это было все, что она сказала, прежде чем прижаться губами ко лбу дочери в последнем прощальном поцелуе.

Она выпрямилась, вздернув подбородок, переводя взгляд с одного работорговца на другого, а затем снова на своих людей, выстроившихся в линию, связанных веревкой и цепью. В тот момент она никогда не выглядела более королевой, благородной и захватывающей дух, даже когда она протягивала руки для связывания.

Толстый торговец увел маленькую девочку, затащив ее в кузов их телеги, а худой увел с собой остальную часть деревни. Она сидела среди мешков с зерном и ящиков с вульгарными купеческими товарами, прижавшись спиной к расколотым доскам. Вскоре ее друзья и семья превратились в серебристые силуэты вдалеке — одна длинная шеренга, спины прямые, подбородки подняты, а впереди всех — безошибочно узнаваемая фигура ее матери.

Позади них деревня горела ярким оранжевым пламенем.

Она никогда не думала, что это будет так быстро и так тихо. Потребовалось меньше часа, чтобы вся ее жизнь изменилась, растворившись в ночи, как одна из ее мерцающих бабочек.

— Никаких слез по своей матери, хах? — Один из наемников заглянул ему через плечо и фыркнул. — Холодная.

— Они всегда такие, — как ни в чем не бывало сказал работорговец. — Не сентиментальные.

Ты сделал это, хотела закричать маленькая девочка. Ты отказался забрать ее со мной. Ей хотелось кричать, хотелось рыдать. Ей хотелось позволить себе рухнуть на грязный пол телеги, колотить бесполезными кулаками по дереву, плакать, пока ее не вырвет.

Но вместо этого она стояла неподвижно, с прямой спиной и поднятым подбородком, изображая каменную силу своей матери. Она так сильно прикусила внутреннюю часть губы, что теплая сталь залила ее язык. Эхо материнского поцелуя горело у нее на лбу.

У тебя есть все, что нужно для выживания, сказала ей мать. У девушки не было ничего, кроме потной ночной рубашки, но она знала, что у нее есть инструменты. Во время этой долгой и темной поездки в город она снова и снова пересчитывала их. У нее была необычная внешность, взгляд, которые однажды могут превратиться во что-то, чего стоит желать. Она была хорошим слушателем и быстро училась. У нее была своя магия — серебряные бабочки и красивые иллюзии, да, но, что более важно, у нее была способность чувствовать, чего от нее хотят люди.

И, что самое ценное, у нее был дар, который дала ей мать: разрешение делать все возможное, чтобы выжить, без извинений, без сожаления. Она будет делать абсолютно все, кроме слез.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: КРЫЛЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Восемь лет спустя

1, 2, 3…

Когда я танцевал, я никогда не переставал считать.

По правде говоря, я была ужасным танцором. Я не была уверена, что вообще верю в понятие таланта, но даже если бы и верила, то могла бы признать, что у меня его нет. По крайней мере, когда дело касалось танцев. Но талант, как я поняла, необязателен. Его можно заменить долгими ночами и ранним утром, окровавленными ногами, одержимо заученными движениями ног.

Никто не нуждался в таланте, когда у тебя была грубая сила. И, несмотря на мой стройный рост и непритязательную улыбку с глазами лани, у меня было больше грубой силы, чем у кого бы то ни было.

…4, 5, 6…

Поворот.

И — огонь.

Я улыбнулась торговцу, сидевшему передо мной, и раскрыла ладони, позволяя голубому огню вырваться из моих пальцев. Публика, гости вечеринки Эсмариса, охали и ахали одобрительно. В большом мраморном зале собралось несколько сотен человек, одетых в свои лучшие одежды. Много золотых нитей и легкого прозрачного шифона. Много белого. Богатые люди любили белый цвет, возможно, потому, что он доказывал, что у них есть деньги, которые они могут потратить на небольшую армию рабов, чтобы содержать его в чистоте.

Все эти одетые в белое тела склонились ко мне в тот момент, восхищенные, когда я выпустила в воздух волну своих фирменных полупрозрачных бабочек. Четыре дюжины из них вспорхнули к высокому потолку и исчезли, рассыпавшись клубами голубого дыма.

Все, кроме трех.

Трое порхали перед тремя отдельными мужчинами в зале, кружась у них на шее, порхая у их щек, прежде чем исчезнуть.

Все мужчины вздрогнули, когда бабочка приблизилась, а затем рассмеялись с разной степенью энтузиазма, когда поняли, что чувствуют не более чем просто воздух. Их взгляды были прикованы ко мне все это время, и я могла сказать, что они жаждали возможности бросить монеты в мою сторону, если я правильно воспользуюсь тем, что у меня было.

Сначала я сосредоточилась на самом молодом, торговце, возможно, всего на несколько лет старше меня. Ему было что доказывать. Новые деньги. Я придвинулась ближе к нему, и когда мои пальцы потянулись, чтобы кокетливо коснуться его плеча, мой разум тоже сделал это — пробуя воздух на предмет его мыслей, его предпочтений. Этот, как оказалось, вообще не имел ко мне никакого предпочтения. На самом деле, я чувствовала, что его внимание постоянно приковано к Серелу, одному из самых красивых телохранителей Эсмариса, который задержался в дальнем углу комнаты.

Это было прекрасно. Он не должен был хотеть трахнуть меня, чтобы служить моим целям. Во всяком случае, это облегчило мне жизнь — он бы слишком стремился доказать свой мужественный интерес к полураздетой танцовщице вроде меня, а не к полураздетому охраннику вроде Серела. И он не стал бы пытаться остаться со мной наедине, когда танец закончится.

Струны арфы звенели, но музыки могло и не быть вовсе. Мой танец запомнился. Мои ноги не переставали двигаться, когда я обвила руками шею торговца.

— Я кое-что оставила здесь, — промурлыкала я, вытаскивая пальцы из-за края его челюсти и показывая одну из моих мерцающих бабочек. — Вы ей понравились. Хотите оставить ее?

Молодой торговец улыбнулся мне. Он был красив, с вьющимися каштановыми волосами и большими янтарными глазами, обрамленными такими длинными ресницами, что я завидовала им.

Он и Серел могли бы стать прекрасной парой.

— Я бы хотел, — сказал он, слишком пристально глядя на меня, хотя его мысли говорили мне, что он вообще не заинтересован в том, чтобы удерживать мой взгляд. Что его действительно интересовало, так это показать, что он может постоять за себя в этой комнате безумно богатых и безумно успешных людей — даже против самого Эсмариса. Он поднял руку, словно хотел забрать у меня светящуюся бабочку, но я отвернулась назад, застенчиво ухмыляясь ему.

— Что ты дашь мне за нее?

Я мельком увидел Эсмариса через плечо молодого человека. Он был одет в ярко-красный цвет, который выделялся в море белого. В конце концов, ему не нужно было доказывать свое богатство или статус выбором одежды. Но даже за тенью его рубашки в нем все еще было что-то, что выделяло его из толпы. Какой-то холодный, властный вид, как будто он шагал по миру, ожидая, что тот склонится перед ним. Обычно так и было.

Он был занят разговором с одним из своих гостей, выглядя смутно скучающим. Его волосы — черные, но с проседью — были собраны в низкий хвост, а одну непослушную прядь он все время зачесывал за ухо. В середине движения он поднял глаза, чтобы встретиться со мной взглядом. Наш зрительный контакт продлился долю секунды, прежде чем он беззаботно посмотрел на своего гостя.

Хорошо. Обычно он не был собственником, но лучше быть осторожной.

— Вы уже получили мое восхищение, — сказал молодой торговец, и мне стало физически больно сдержаться и не закатить глаза.

— Действительно ценно, — проворковал я вместо этого. — Но ведь она тоже, не так ли?

Крылья бабочки трепетали под моими пальцами. Я сомкнула вокруг нее пальцы, а когда разжала их, маленькая стеклянная версия моей иллюзии оказалась у меня на ладони. На мгновение я не могла не восхититься ей, гордясь собой. Это было новое дополнение к моей рутине.

Брови торговца выгнулись дугой, и я почувствовал, как его пораженное удивление пробежало между нашими лицами.

— Для вас.

— Это невероятно.

Приятная улыбка мужчины превратилась в ухмылку. В этом благоговейном взгляде я увидела, как он мог бы выглядеть в детстве, очарованный каким-нибудь цирковым акробатом или блестящей безделушкой. Когда эти прекрасные глаза снова встретились с моими, мы разделили момент подлинной связи.

А потом полез в карман.

— Для вас.

Он взял из моей руки стеклянную бабочку и вместо нее бросил мне на ладонь пять золотых монет.

5.

Золото.

Я моргнула, глядя на них, на мгновение потеряв дар речи. Я не была дурой — я знала, что была причина, по которой он так громко бросал монету мне в руку, почему он делал это, когда все смотрели на нас. Было дерзко, даже грубо с его стороны давать мне деньги, даже не ожидая молчаливого согласия Эсмариса, не говоря уже о таких деньгах. Многие вообще не любили, чтобы у их рабов были деньги, а еще больше не любили, чтобы эти деньги исходили от других мужчин. В обоих этих отношениях Эсмарис был довольно либерален, но пять золотых были за пределами лояльности по любым меркам.

Тысяча две.

Я не ожидала, что достигну такого числа этой ночью, или следующей ночью, или после. Мне повезло, если я ушла с одной из вечеринок Эсмариса с десятью серебряными монетами.

Тысяча две. Тысяча две.

— Спасибо, — выдавила я, забыв о кокетливости. Я сжала монеты в ладони, наслаждаясь их весом, и сунула их в маленькую шелковую сумочку на бедре. — Спасибо.

Мужчина улыбнулся и кивнул мне, не обращая внимания на то, что он только что сделал для меня.

Волнение и восторг кипели внутри меня. На мгновение я потерялась в этом. Затем снова раздался рев арфы, и я поняла, что чуть не промахнулась.

Мне хотелось прыгать вверх и вниз, кружиться и смеяться. Но у меня оставалось еще несколько часов выступления. Поэтому я снова начала считать.

1, 2, 3, 4…

Прежде чем отвернуться, я провела кончиками пальцев по щеке торговца, по его восхитительным густым кудрям. И я улыбалась, и улыбалась, и улыбалась. Пока я мчалась по мраморному полу, Серел поймал мой взгляд через всю комнату и склонил голову набок, задавая мне немой вопрос. В ответ я только ухмыльнулась. Возможно, он знал, что это значит.

Тысяча две.

Тысяча золотых была ценой моей свободы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Одна тысяча. — Серел повторил число, которое крутилось в моих мыслях всю ночь, издав изумленный присвист. Он провел рукой по светлым волосам, отбрасывая их от лица. — Ты сделала это. Как тебе это удалось?

— Восемь лет, — пробормотала я. В основном себе, потому что часть меня все еще не могла в это поверить. — Восемь лет работы.

Я скрестила руки на животе, глядя в потолок. Серел и я лежали, распластавшись, на полу моей скромной спальни, измученные. Вечеринка продолжалась до раннего утра, и хотя Серел явно был готов уйти в свою комнату и залезть в постель, я потащила его в свою. Я должна была кому-то рассказать, и Серел был единственным, кому я достаточно доверяла.

Я не засну этой ночью, я уже знала. Я была так взволнована, что мои руки все еще дрожали сейчас, спустя несколько часов. Меня убило то, что я не могу сегодня вечером встретиться с Эсмарисом, вывалить эту кучу золота на его стол и уйти. Вероятно, пройдет еще день или два, прежде чем у него будет время договориться о личной встрече со мной.

— Он никогда не говорил мне, что я могу купить свою свободу, — проворчал Серел.

— Я спросила его.

— Конечно.

— Ну… потребовала, я полагаю.

— Конечно.

Я издала небольшой смешок. К тому времени Эсмарис владел мной примерно год, и я вспомнила, как почувствовал себя богатой, когда впервые выступил на одной из его вечеринок, где гости то тут, то там бросали мне несколько серебряных монет. В течение года я копила их, пока не накопила в общей сложности пятьдесят серебряных монет — половину одной золотой монеты. Для меня, маленькой девочки из деревни, которая в основном занималась торговлей, это была ошеломляющая сумма денег. Как только я получила свою пятидесятую монету, я подошла к Эсмарису, сунула ему в руки кучу монет и объявила, что выкупаю у него себя.

— Конечно, это хорошая цена, — сказал я ему, стараясь, чтобы это звучало гораздо увереннее, чем я себя чувствовала. К тому времени я уже поняла, что все в этой жизни должно быть спектаклем.

Мне повезло. Этот трюк, вероятно, заставил бы выпороть меня любого другого владельца. Теперь я оглядываюсь назад и сжимаюсь, потому что я даже не осознавала, как мне повезло — повезло, что Эсмарис всегда искренне любил меня. Тогда он посмотрел на меня сверху вниз, и уголки его рта дернулись в улыбке, хотя его темный взгляд оставался типично острым.

— Ты стоишь гораздо больше пятидесяти серебряников, Тисана, — сказал он.

— Значит, семьдесят пять, — возразила я, и он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Ты стоишь тысячу золотых, — наконец сказал он мне. — Это может быть ценой твоей свободы.

В то время я даже не могла себе представить такое богатство. Даже все эти годы спустя это все еще было борьбой — даже сейчас, когда она физически была в моем распоряжении.

С тех пор я внимательно наблюдала за работорговлей. Теперь я знала, что тысяча золотых на самом деле сильно переоценивала меня. Я видела, как настоящий Вальтейн, с безупречной кожей альбиноса и чисто-серебристыми волосами, шел за девятьсот. Как бы усердно я ни работала над своей магией или танцами, я все равно оставалась Фрагментированной. Этот один зеленый глаз и пятна золотой кожи значительно снижали мою ценность. Но я хотела свободы больше всего на свете, и если Эсмарис хотел за это тысячу, что ж, тогда мне просто нужно было сделать это.

И я сделала. Так или иначе, я сделала.

— Он был красив, — размышлял Серел. — Этот гость. Ты должна была найти его потом и поблагодарить. — Он поймал мой взгляд и усмехнулся, подмигивая.

Я усмехнулась.

— Это все было для шоу. Он интересовался тобой больше, чем мной.

— Правда? — Серел сел, потрясенный. — Почему ты не сказала мне раньше? Такого никогда не бывает.

— Ты же не хочешь впутываться в это.

— Хочу!

— Ладно. Мне жаль. Я был отвлечена. — Я повернула голову, чтобы встретиться с его усталым взглядом голубых глаз. — По крайней мере, теперь ты знаешь, что в следующий раз он будет здесь.

— Вероятно, после этого показа его больше не пригласят, — вздохнул он.

Что мы оба знали, но не сказали вслух, так это то, что это, вероятно, к лучшему. Заигрывания с богатыми были чрезвычайно рискованны для таких людей, как мы. Однажды я усвоила это на собственном горьком опыте и была вознаграждена разбитым сердцем и десятью ударами плетью по задней части бедер. Я все еще могла сосчитать каждый удар по шрамам.

Если бы Серела когда-нибудь поймали с богатым мужчиной? Смерть. Без вопросов.

Наступило долгое молчание. Я думала, что Серел наконец задремал, пока он не спросил тихо:

— Ну и что теперь? Ордены?

Я кивнул.

— Ордены.

— Честно говоря, — прошептал он, — я никогда не думал, что это произойдет.

Я тоже, хотела сказать, но, как обычно, не удостоила вслух неуверенности.

— Я горжусь тобой, Ти. Если кто-то этого заслуживает…

— Ты заслуживаешь это. Все мы этого заслуживаем.

Заслуживать. Я ненавидела это слово, несмотря на то, что провела большую часть своей жизни, цепляясь за него.

— Мы доберемся туда. — Он сказал это так просто, так прозаично.

Я села, болтая ногами под собой, глядя на него сверху вниз, пока он лежал, заложив руки за голову. Ему всегда было так легко предполагать лучшее в людях, в жизни. Сначала я подумала, что это маска, которую он надел, так же, как я проскальзывала в свои кокетливые танцы и практиковала свою уверенность, пока она не стала завистливой частью меня. Но вскоре я узнала, что он действительно имел это в виду — действительно верил в это. Хотя его история была такой же кровавой, как и моя.

Я узнала в нем эту доброту в самый первый раз, когда увидел его. Я была с Эсмарисом в короткой деловой поездке в соседний город, и я сидела позади него и смотрела, как ряды рабов маршируют через рыночную площадь. Это было ужасно. Боль и ужас в воздухе были невыносимыми, они разрывали мою голову и мышцы, как будто я переживала худший день в жизни десятков людей одновременно — и вдобавок живо переживал свой.

Но даже сквозь этот клубок эмоций Серел привлек мое внимание. Он остановился, чтобы утешить молодую девушку рядом с ним — моложе, чем была я, когда стояла на их месте, — и хотя это заслужило крик и злобный удар плетью от работорговца, он все же подарил этой девочке такую искреннюю улыбку. Серел был высоким и мускулистым, но все, что я могла видеть, это его большие водянисто-голубые глаза, эти черты лица были такими добрыми и тонкими, что казались почти детскими.

Если бы Эсмарис не купил его, его бы купила фракция наемников. Он мог бы стать одним из тех, кто вытащил мою семью из постели той ночью, много лет назад. И мне было невыносимо видеть, как это происходит.

— А что насчет того? — Я шепнула Эсмарису. — Он именно то, что ты ищешь.

Если Эсмарис и задумывался над тем, почему у меня такой интерес к этому красивому молодому человеку, или имел какие-то предположения на этот счет, он этого не показал. После секундного раздумья он поднял ладонь, и Серел был его.

В ту ночь я провела много времени в его постели, как будто он ждал компенсации за то, что уступил моей просьбе. Но это того стоило, потому что Серел быстро стал лучшим другом, который у меня когда-либо был — и до рабства, и после.

Теперь я наблюдала за своим другом с комом, подступающим к горлу, внезапно взволнованная по причинам, которые я не могла объяснить. На мгновение мне пришла в голову мысль отдать ему мои деньги — купить его свободу. Он был лучше меня. Заслужил этого больше.

— Я вернусь, ты же знаешь, — пробормотал я. — Для всех вас. У меня будут связи, у меня будут ресурсы…

Он протянул руку и похлопал меня по колену, как будто понимая чувство вины, которое переполняло мой желудок.

— Я знаю, что ты вернешься.

***

В конце концов, бедняга Серел не выдержал и ушел в свою комнату, чтобы немного поспать, оставив меня одну в своей. Я была измотана, но знала, что даже пытаться отдохнуть бесполезно. Вместо этого я начала шагать.

Это было немного трудно, учитывая, что моя комната была едва ли больше моей кровати. Тем не менее, она была чистой и ухоженной, с хорошей мебелью и несколькими украшениями. Эсмарис иногда привозил мне из своих путешествий маленькие подарки, которые стояли на полках в моей комнате. Но моим самым ценным имуществом было то, что пришло от Ара.

Ара, небольшой остров в тысячах миль отсюда, в первую очередь известный как дом Орденов-близнецов: Ордена Полуночи и Ордена Рассвета.

Ара, место, куда я отправлюсь, как только куплю свободу.

От этой мысли — или от ходьбы, или от усталости, или от всего сразу — меня начало тошнить. Я рухнула на пол, сдернув со дна книжной полки изношенную деревянную коробку. В ней было несколько кусков хлама (камень с пляжей Ара, несколько бумажек с нацарапанными на них круглыми отметинами) и несколько книг. Я вытащила тот, в простой синей обложке, на котором не было никаких опознавательных знаков, кроме серебряной луны и золотых знаков отличия солнца на передней части.

Символы Орденов.

Я распахнул его и пролистал страницы. Мои пальцы водили по картинкам, выпуклым чернилам, все еще незнакомому письму, пока я практиковал свой Аран на одном дыхании. Я остановилась на одной размашистой иллюстрации, занимавшей несколько разворотов: рисунок основателей Ордена Полуночи и Ордена Рассвета, Росиры и Араиха Шелейн. Синие и пурпурные кружились вокруг Росиры, обрамляя ее белые волосы на фоне силуэта луны, а огонь окружал Араиха. Их ладони соприкоснулись поперек шва переплета.

Росира олицетворяла Вальтейнов, обладателей магии с кожей альбиноса и белыми волосами, которые составляли Орден Полуночи. А Араих представлял Солари, не-Валтейнских Владельцев магии, которые составляли Орден Рассвета. Их магия дополняла друг друга, хотя и противоречила, как две стороны одной медали.

Книга, как и все мои безделушки из Ара, была подарком от Зерит Олдрис. Он был путешественником из Ара и высокопоставленным членом Орденов, который останавливался в поместье Эсмарис в качестве гостя на несколько дней. Я сразу была очарована им. Я никогда раньше не встречала никого, кто был бы чем-то похож на меня, хотя, в отличие от меня, его бесцветная кожа и седые волосы были не фрагментированы — полноценный Вальтейн. Я стала ходить за ним повсюду, как заблудившийся щенок, но он был добр ко мне и, казалось, любил потакать моему любопытству. Я часами слушала, как он рассказывал мне на сломленном Терени об Орденах и их истории.

А потом, в течение нескольких дней, я наблюдала, как Зерит смешался с Эсмарисом и его дворянами. Я наблюдала, как люди улыбались ему, уступали ему, смотрели на него с таким же боязливым уважением, которое многие питали только к самому Эсмарису.

Значит, что-то встало на свои места. Как у члена Ордена Полуночи, у Зерита были ресурсы. У него была поддержка. У него была защита. И самое главное, у него была сила.

Все, что мне было нужно, чтобы мое выживание стоило того, что стало с моей семьей. Все, что мне нужно, чтобы стать кем-то.

— Могу ли я стать членом Орденов? — спросила я Зерита позже, глядя на свои руки и на пятна песочного цвета кожи, ползающие по двум моим пальцам.

— Конечно, — ответил он, одарив меня ослепительной улыбкой, от которой мое четырнадцатилетнее «я» растаяло. — Фрагментирована или нет, но ты все еще Вальтейн.

Хорошо. Это была вся поддержка, в которой я нуждалась.

Я погрузилась во все это с того дня. Я одержимо изучала Ордены. Я практиковала Аран шепотом по ночам, изучая их странный, раздражающий язык. За эти годы Зерит приезжал еще несколько раз, и с каждым возвращением он приносил мне маленькие подарки от Орденов и терпел мои непрекращающиеся вопросы.

Он пообещал мне, что если я доберусь до Ара, он познакомит меня с Орденами. Я надеялась, что он был готов выполнить это обещание.

Дрожь пробежала по моему телу, и я посмотрела вниз и увидела, что мои руки дрожат над желтыми страницами.

Нет. Никакого сна сегодня, это точно.

Вместо этого я бодрствовала до тех пор, пока рассвет не просочился сквозь мои шторы. Я прочитала все книги, которые дал мне Зерит, от корки до корки. Я практиковала каждую аранскую фразу, которую знала, и повторяла те, которые не знала, пока они не зазвучали уверенно на моем языке. Я заполнила свой мозг планами, пока не осталось места для страха или неуверенности.

Часы. Оставались считанные часы, прежде чем все, что я знала, изменится.

Я надеялась, что они были готовы ко мне.

Я надеялась, что я была готова к ним.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Казалось бы, после всех этих лет я должна была перестать находить Эсмариса таким пугающим, я прожила с ним семь лет и, пожалуй, видела его в более, можно сказать, компрометирующих позициях, чем кто-либо другой. Тем не менее, иногда я заходила в комнату и была на мгновение ошеломлена им, потому что казалось, что весь воздух в комнате наклонился к нему.

Это был один из таких моментов.

Я смотрела на его спину, вырисовывающуюся на фоне окна его кабинета. Как и в ночь на вечеринке, он был одет в красное, хотя на этот раз его пиджак был из темно-бордовой парчи. Его руки были сцеплены перед ним, линия его плеч была совершенно широкой. И квадратной. Этот мужчина никогда не сутулился.

Он не смотрел на меня.

Ясказала себе, что мне не о чем волноваться. Это была обычная деловая сделка. Не больше, не меньше. Серел стоял за дверью, как любимый телохранитель Эсмариса, и я цеплялся за память о короткой ободряющей улыбке, которую он дал мне, когда я вошла в комнату.

Тем не менее, мои ладони были мокрыми от пота.

Скажи что-нибудь, приказала я Эсмарису.

— Одна тысяча. — Он как будто услышал меня. Он по-прежнему не оборачивался. — Это поразительно.

— Значительно больше, чем пятьдесят серебряников, которые я предложила вам в первый раз, — легко ответила я, позволяя улыбке просочиться в мой голос, но, к моему облегчению, не беспокоясь.

— В самом деле.

Эсмарис, наконец, повернулся, оглядывая меня острыми темными глазами. Эта непослушная прядь черных волос висела перед одним глазом. Это была единственная неуместная вещь в его внешности. Все остальное, от покроя его одежды до кончика стриженной бороды и гладкости связанных волос, было безупречным. К настоящему времени ему должно было быть около шестидесяти, но у него была осанка гораздо более молодого человека.

Я протянула свои мысли в непроизнесенные между нами слова, чувствуя его реакцию, его мысли, он всегда был труден для чтения, каменен и неуступчив, но иногда я могла уловить от него проблески, особенно когда он был доволен мной.

Сейчас ничего.

— На самом деле у меня есть тысяча две, — добавила я, — я готова дать вам больше, раз вы так много для меня сделали. — Поглаживая его эго и напоминая ему, почему я ему нравлюсь.

Никакой реакции… Боль, которую я не хотела слишком близко исследовать, пронзила меня — маленькая-маленькая часть меня, которая по какой-то причине хотела, чтобы он был впечатлен.

— Они у тебя с собой? — Он дернул подбородком в сторону сумки, которую я принесла с собой, она лежала у моих ног. Она была на удивление тяжелой. Оказалось, что тысяча золотых монет — это много металла.

— Да.

— Покажи мне.

Я сделала, как он просил, поднесла сумку к его столу и открыла ее. Как только она коснулась стола, он одним движением вывернул ее вверх дном, рассыпав монеты по столу и на пол.

Мы стояли в мучительной тишине, пока наконец не стихли эти звонкие звуки.

— Должен ли я заставить тебя считать их? — Он сказал.

— Я сделаю это, если хотите. Там все верно.

— Это значительная сумма денег. Как ты ее заработала?

Как я это заработала? Что я не сделала? Я сделала все, что должна была. Все, что я могла.

— Я делала себя ценной везде, где только можно, — сказала я.

И посмотрите, что я сделала. Даже моменты, которыми я не гордилась, стоили того, ради этого. Довольная улыбка тронула уголки моего рта.

— И что, — прошипел Эсмарис, — это значит?

Моя улыбка тут же исчезла.

Дерьмо.

— Я многому научилась у вас, — спокойно сказала я, шагая вперед, — бизнес — это просто вопрос…

— Ты развратничала за эти деньги.

Его отвращение — его ярость — раскололи воздух с такой силой, что я почувствовала себя так, будто меня ударили по лицу. Уродство этого слова, то, как он бросил его в меня, на мгновение лишило меня дара речи.

Я никогда не говорила этого даже себе, это ударило сильнее, чем я думала.

— Нет, я…

Только один раз… Я отогнала шепот, напомнив себе, что не жалею о содеянном.

— Ты и я оба знаем, что я не глупый. Вы не могли бы получить эти деньги другим путем.

— Я на это заработала. Кто бы меня ни нанимал. Танцевала, колдовала, мыла полы…

Это была правда. Я работала над этим. И только сотня из этих монет пришла за ту единственную ночь. Остальное — часы и часы пота.

— Может быть, медные. Но это? — Он так яростно усмехнулся, что я почувствовала на своей щеке капельки слюны…

— Я бы никогда не поступила этого с вами, — ответила я, изображая оскорбление при этой мысли.

— Тысяча золотых должна была занять у тебя пятнадцать лет, — парировал он, — даже двадцать.

Пятнадцать лет.

В этот момент я поняла, что Эсмарис никогда не предполагал, что я заработаю его абсурдную цену — по крайней мере, до тех пор, пока либо я не стану слишком стара для его вкусов, либо он слишком стар, чтобы в любом случае использовать меня.

Его гнев отдавался у меня в ушах, в голове, под кожей, но постепенно сменился моим собственным.

— Я приняла вашу цену. На эти деньги вы можете купить настоящего Вальтейна, если он вас устроит. Еще красивее и талантливее меня.

— Рабы не могут позволить себе роскошь торговаться, и мне не нужны твои деньги, — прорычал Эсмарис. — Ты забыла, кто ты.

Мой живот провалился сквозь ноги.

— Ты в курсе, как хорошо я к тебе отношусь? — Он выпрямился, сузив глаза, сложив руки за спиной. Молчание. Он ждал ответа, но я вдруг не решилась открыть рот.

Мне не нужны твои деньги.

У меня был один план, одна цель, он выбил фундамент, и я чувствовала, что в любой момент моя душа рухнет.

— В курсе?

— Да, Эсмарис.

— И все же, — его голос стал настолько низким, что перемена была едва слышна, — ты прошла через все это, чтобы уйти.

Внезапно до меня дошло: в воздухе воняло этим скрытым подводным течением, переплетающимся с гневом Эсмарис:

Болью.

Мы смотрели друг на друга, и я заметила единственную морщинку между его бровями — единственный признак скрытой уязвимости.

Это был человек, который нанес мне столько шрамов, отнял у меня свободу, давил меня, гнул и бил, но он же был и человеком, который помнил мой любимый цвет, который однажды не спал со мной часами после тяжелого кошмара, который улыбался мне со странной гордостью в тот день, когда я потребовала от него свободы.

Я наклонилась вперед, пока мои ладони не уперлись в его стол, эти холодные золотые монеты прилипли к моей потной коже.

И я только сказал одно слово:

— Пожалуйста.

Он долго смотрел на меня, и я едва могла дышать.

Пожалуйста, сделай это для меня. Если какая-то часть тебя когда-либо заботилась обо мне. Пожалуйста.

Затем я почувствовала, как хлопнула дверь, ледяное покрывало заглушило слабый конфликт Эсмариса.

— Отойди от моего стола. Встань на колени.

Мне не нужны твои деньги.

Боги, что я буду делать?

— На колени.

Я упала так сильно, что полированный деревянный пол ушиб мои колени.

Мне не нужны твои деньги.

Его голос и грохот моих мыслей так громко отдавались в моих ушах, что я ничего больше не слышала.

Я не слышал, как сапоги Эсмариса пересекли комнату и вернулись, встав позади меня.

Мне не нужны твои деньги.

Я не услышал смертельного треска в воздухе.

Но даже сквозь дымку я определенно почувствовала, как боль пронзила мою спину, разделив меня на две части, и из горла вырвался стон.

Треск.

Два

Треск.

Три.

И это продолжалось, и продолжалось, и продолжалось.

Треск, треск, треск.

Пять, десять, двенадцать, шестнадцать.

Мне не нужны твои деньги.

Что я буду делать?

Я не позволяла себе кричать, плакать, хотя я так сильно прикусила губу, что потекла кровь, совсем как в ту ночь много лет назад — в ночь, когда я бросила свою семью, свою мать, потому что она верила, что я могла бы сделать что-то большее. Стать кем-то большим.

Треск.

Двадцать.

Но она ошибалась, потому что Эсмарис собиралась убить меня.

Эта мысль медленно обретала уверенность в тумане моего угасающего сознания.

Он собирался убить меня, потому что я допустила критический просчет. Я наивно полагала, что его извращенная, сбивающая с толку привязанность поможет мне сбежать. Вместо этого она раздавит меня, потому что Эсмарис только обладал или разрушал, и если он не мог одно, он делает другое.

Интересно, слышит ли Серел это через эту толстую дверь? Интересно, попытается ли он мне помочь? Я надеялась, что нет. Он будет наказан за это.

Треск.

Двадцать пять.

Эсмарис собирался убить меня.

Этот ублюдок.

Внутри меня вспыхнул огонь. Когда я услышала свист Эсмариса, поднимающего руку над головой, я перевернулась, игнорируя агонию, которая вспыхнула, когда моя спина коснулась земли.

— Если ты хочешь убить меня, — выплюнула я, — ты будешь смотреть мне в глаза, когда будешь это делать.

Рука Эсмариса была над его головой, хлыст рассекал воздух за его спиной, жестокая каменная складка презрения над носом. Моя кровь забрызгала его рубашку, растворившись в бордовой парче. Что-то едва заметное дрогнуло в его лице. Его глаза опустились.

— Смотри на меня!

Я зашла так далеко не для того, чтобы мерцать в ночи, как приглушенная свеча, я преследовала его.

Посмотри на меня, трус, посмотри в мои глаза, посмотри в глаза маленькой девочки, которую ты встретил восемь лет назад, маленькой девочки, которую ты спас, а потом уничтожил.

Эсмарис только больше погрузился в насилие, словно мог заставить меня замолчать, стерев меня с лица земли.

Треск.

Двадцать шесть.

— Смотри. На. Меня.

Ты будешь видеть мои глаза во тьме каждую ночь, каждый раз, когда моргаешь, каждый раз, когда будешь смотреть на девушку, которая заменит меня…

Двадцать семь. Мои предплечья горели. Темнота затуманила края моего зрения.

ПОСМОТРИ НА МЕНЯ.

А потом все прекратилось.

Подбородок Эсмариса дернулся ко мне, его рука замерла, темный взгляд встретился с моим одним рывком, как будто его потянуло за веревку, которую я обмотала вокруг пальца, как будто я протянула пару невидимых рук и заставила его посмотреть на меня.

С сюрреалистическим изумлением я осознала, что чувствую, как его разум находится в пределах моей досягаемости, и на одну изломленную секунду я увидела что-то сырое, почувствовала что-то сырое в его взгляде.

В его глазах я могла видеть миллион мгновений, которые я разделила с похитителем, любовником, отцом или какой-то извращенной комбинацией из этих трех.

Может, я что-то почувствовала.

Но вместо этого я просто подумала о том, каким хрупким он чувствовал себя под моей невидимой хваткой, каким сладким был его страх на моем языке, когда он понял — как мы оба поняли — что я способна на большее, чем маленькие бабочки.

Его страх превратился в ярость, его рука вырвалась из моей руки, хлыст поднялся, воздух порезал…

И прежде чем я поняла, что делаю, я изо всех сил дернула за эту нить между нами.

Оглушительный треск разорвал воздух, я сжалась, думая, что это хлыст, но боль так и не пришла.

Грохот… Я открыла глаза и увидела, как Эсмарис споткнулся о стул и упал на колени передо мной.

Я поднялась, когда он упал, едва не столкнувшись с ним. Его протянутая рука чуть не ударила меня по щеке, но вместо этого схватила пригоршню длинных серебристых волос, схватив их с силой, которая ускользала от остального тела.

Я онемела, когда он повалил меня на землю вместе с собой, моя ладонь инстинктивно уперлась ему в грудь.

— Смотри на меня, — повторилась моя команда.

Мы оба повиновались, я не моргала, не отводила взгляда, наблюдая, как ярость уходит с его лица, оставляя после себя грубую печаль, которая обдирала мою плоть более злобно, чем эти двадцать семь ударов.

— Тисана…

Я едва услышал вздох Серела, когда подняла голову, мой друг стоял в дверях, держа руку на рукоятке меча, и в ужасе смотрел на меня.

Я, должно быть, представляла собой то ещё зрелище: пропитанная кровью, с изодранной спиной, держащая мертвое тело самого могущественного человека в Трелл.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Изгнанные Боги, что он сделал с тобой?

Руки Серела были на моих плечах.

Я не слышала его. Я все еще смотрела в безжизненные глаза Эсмарис. Они смотрели сквозь меня, мимо меня.

— Посмотри на меня, Тисана.

Посмотри на меня. Посмотри на меня. Посмотри на меня.

Теплые мозолистые пальцы коснулись моего подбородка. Большие водянистые голубые глаза Серела были полной противоположностью глазам Эсмариса во всех отношениях, и их вид был глотком свежего воздуха, который пронесся в моей душе.

Я сказал единственное, что пришло на ум:

— Он мертв

Серел перевел взгляд на Эсмариса. Он не спросил меня, что случилось. Возможно, эта сцена — груда монет на столе, моя кровь, хлыст, грохот, заставивший его войти в комнату, — рассказала все, что ему нужно было знать. Но он даже не вздрогнул при виде тела. Иногда я забывала, что мой милый, добрый друг не был чужд смерти.

— Ты можете встать?

Я кивнула, но не двинулась. Сжатый кулак Эсмариса все еще запутался в моих волосах. Трясущимися пальцами я вытащила их. Его рука была такой теплой, что мне казалось, что он может схватить меня в любой момент.

Я убила его.

Я убила Эсмариса.

Я.

Ужас накрыл меня волной, выбивая дыхание из легких.

Серел помог мне встать. Это движение прожгло мою спину, и я невольно всхлипнула. Слезы защипали мои глаза, хотя я не позволила им пролиться.

— Я знаю, — пробормотал Серел сдавленным голосом. — Я знаю.

— Что мне делать? — Прошептала я.

У меня всегда был план, всегда была цель. Даже в самые мрачные моменты моей жизни я могла рассчитывать на свои варианты. Теперь я даже думать не могу. Не могу дышать.

У меня никогда не будет свободы.

Эсмарис был мертв.

Они узнают, что я убила его.

Меня казнят.

Так и будет…

Мои глаза метнулись к Серелу.

— Тебе не следует быть здесь. Они узнают, они…

— Ш-ш, — пробормотал он тихим успокаивающим звуком. Он переводил взгляд с Эсмариса на меня, на хлыст, сжав губы в тонкую линию.

Подумай, Тисана, приказал я себе. Думай. Не так все должно закончиться. Этого не может быть.

Но мои мысли были кашей. Я просто продолжала видеть выражение глаз Эсмариса, когда он падал. Этот шепот предательства.

Я была так поглощена, что не поняла, что происходит, когда Серел вытащил свой меч и вонзил его в грудь Эсмариса. Звук, который он издал, вернул меня к реальности. Тошнотворный влажный хруст, который я услышала в тот момент и никогда не смогу забыть.

— Серел, что…

— Кровь может быть его. Любой мог убить его. Теперь они не узнают, кто. — Серел выдернул клинок из тела Эсмариса. Еще больше крови брызнуло на пол.

Я закашлялась, глотая едкую желчь. Серел взял хлыст, туго скрутил его и повесил на свое место в чулане, как будто к нему никто не прикасался.

Кусочки головоломки начали складываться в моем сознании. Я поняла, что он делает. Что мы делаем.

Я схватила Серела за запястье, мои ногти впились в его кожу.

— Это опасно. Тебе не следует быть здесь.

— Конечно, следует. Мы собираемся это исправить. — Он подарил мне улыбку, которая, несмотря на кровь на моей спине и тело у наших ног, оказалась такой легкой, такой искренней. Меня это ошеломило. Потом он оглядел меня сверху донизу. — Твоя одежда. Тебе нужно что-то еще. Если ты останешься здесь, я пойду в твою комнату…

Я посмотрела на себя, осознав, что я практически голая. Рваный шелк моего платья едва держался вместе. Кровь текла по всей задней части моих ног.

— У меня тут куртки. В его шкафу.

Чего я не сказала: Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не оставляйте меня здесь с ним.

Серел кивнул. Он подошел к шкафу и выбрал пальто, достаточно длинное, чтобы скрыть большую часть моего тела, и, надеюсь, достаточно толстое и темное, чтобы скрыть кровь.

Эсмарис держал мою одежду в своем кабинете вместе со своей. Еще одна странная близость. Я едва сдерживала позывы на рвоту.

Серел встал позади меня с пальто в руке. Мгновение он молча рассматривал меня.

— Мне придется перевязать тебе спину, Тисана. А потом я надену это на тебя.

Болезненный, извиняющийся тон его голоса говорил, что он точно знает масштаб того, о чем просит меня.

О боги.

Одно только движение рук за спину выбило дыхание из моих легких, и мое зрение побелело. И это было просто движение, совсем чуть-чуть — не говоря уже о скольжении этой жесткой ткани по тому, что осталось от моей кожи. Нет и мысли о том, чтобы натягивать бинты вокруг нее.

Я не могу, я не могу, я не могу. Я никогда не произносила этих слов, но вся эта проклятая ткань чуть не сломала меня.

— Просто сделай это, — пробормотала я вместо этого, упираясь в край стола Эсмариса.

— Извини, — шепот Серела прервался разрывом ткани.

А потом боль.

Мне потребовалось все, что у меня было, чтобы не закричать. Мои колени подогнулись, но я цеплялась за стол, пока Серел наматывал самодельные бинты на мой торс.

Ара, напомнил я себе. Ордены. Свобода. Ты сделаешь это. У тебя нет выбора.

Агония была настолько сильной, что я почти не слышала Серела, когда он сказал мне, казалось, годы спустя, выпрямиться. Я покачнулась, вытянув руки, чтобы он мог надеть жесткую ткань куртки на мою кожу.

Меня тошнило. Я собиралась рухнуть. Я была уверена, что сделаю хотя бы одну из этих вещей или обе сразу.

Каким-то чудом ничего из этого не случилось.

— Ты сделала это, — наконец прошептал Серел. — Ты сделала это.

Если я могла сделать это, я смогу сделать что угодно.

Я все еще думала, что могу потерять сознание, но заставила себя сосредоточиться на том, чтобы стоять прямо. Мой взгляд упал на монеты, все еще сложенные на столе Эсмариса.

— Нам понадобится несколько таких, — хрипло сказал я.

По крайней мере, они не пропадут.

Серел подчинился, схватил пару горстей золота и положил их в мою шелковую сумку. Затем он опустился на колени перед телом Эсмариса и расстегнул брошь на лацкане: серебряную лилию, его символ.

— Умно, — прохрипела я, покачиваясь. Эта булавка служила Эсмарису благословением в его отсутствие. Он отдавал ее рабам или слугам в знак своего одобрения, когда им требовался более широкий доступ.

Серел бросил на меня обеспокоенный взгляд.

— Ты в порядке?

— Да. — Может быть, я могла бы превратить это в правду.

— Еще немного.

Он выпрямился, но какое-то время не двигался, глядя на тело Эсмариса.

— Серел…

— Ещё кое-что.

Усмешка тронула переносицу Серела, когда он опустил подбородок и сплюнул. Слюна скатилась по холодной, неподвижной щеке нашего хозяина — бывшего хозяина.

— Теперь мы можем идти, — сказал он. И вместе мы выскользнули за дверь.

***

Обычно я была не из тех, кто безоговорочно следует за кем-то, но у меня не было другого выбора, кроме как поверить, что Серел знал, что делает, когда вел меня через знакомые залы поместья Эсмариса. Просто оставаться в вертикальном положении поглотило все мое внимание.

— Я нормально выгляжу? — прошептала я Серелу после того, как мы кивнули в знак приветствия другому проходящему мимо рабу.

— Ты отлично справляешься.

Я почувствовала, как кровь стекает по моим ногам сзади. Я задавалась вопросом, сколько времени у меня осталось, прежде чем она начнет смешиваться с моими шагами.

— Быстрее, — сказала я, и мы ускорились, насколько я могла вынести.

Вскоре я поняла, куда меня ведет Серел: в конюшню. Один из телохранителей, Вос, стоял у входа. Когда мы подошли, он приветственно ухмыльнулся, на что я ответила с таким энтузиазмом, на какой только была способна. Вос был моим другом, и я молилась, чтобы наших отношений было достаточно, чтобы отвлечь его от того, какой подозрительной я выгляжу.

— Сегодня у нас потрясающие новости, Вос, — с гордостью сказал Серел. — Тисана покидает нас. Она только что купила себе свободу.

Какой он хороший актер. Я, с другой стороны, едва помнила, что должна сдержать улыбку.

Все лицо Воса осветилось. Он всегда был таким: его эмоции захватывали каждую черту с затаенным энтузиазмом.

— Правда? Ты наконец сделал это?

Я кивнул, изображая счастье.

— Как и говорила.

— Конечно. Ух ты.

Вос покачал головой, явно пораженный. Его счастье за меня крутило ножом в моих кишках. Я задавалась вопросом, будет ли он наказан, когда обнаружится, что Эсмарис мертв, а Серел и я пропали без вести.

— Это замечательная новость, — сказал он. — Я будут скучать по тебе.

— Я тоже, — ответила я, имея в виду именно это. Пальцы Серела сжались на моем плече, замаскированные под нежное похлопывание.

Ветерок прижал мою одежду к телу, и я поняла, что по моим икрам ползут струйки крови. Я не могла стоять здесь дольше.

— Мне нужно уйти до захода солнца, — сказал я Серелу, который сразу понял намек.

— Да, она слишком хороша для нас сейчас. — Серел протянул ладонь, показывая серебряную лилию Эсмариса Восу. — Он сказал, что можно взять одну из младших лошадей. Не чистопородную, конечно.

Вос едва взглянул на печать.

— Конечно, конечно, просто поговори с начальником конюшни, — сказал он, затем посмотрел на меня и усмехнулся. — Поздравляю, Тисана. Удачи там.

— Тебе тоже, Вос. Удачи.

Ему понадобится удача. Я старалась не думать о том, как выглядела бы спина Воса, если бы его наказали за то, что он нас отпустил. Как выглядело бы его тело, свисающее с виселицы.

Соберись, я прошипела сама себе. Это никому не помогает.

Хозяина конюшни мы, конечно, не видели. Вместо этого мы направились прямо к стойлам, где содержались рабочие лошадки — пони и дворняги, за которыми никто не следил. Было пусто. Конец дня, когда вокруг много занятых рук. Оказалось, что по стечению обстоятельств я выбрала прекрасное время, чтобы случайно убить своего хозяина.

Я оперлась о стену, а Серел выбрал лошадь и накинул ей на спину седло. После того, как он взнуздал животное и тихо открыл дверь стойла, я протянула руку.

— Я подержу ее, пока ты оседлаешь свою, — прошептала я.

Серел замер на долю секунды, прежде чем оттолкнуть меня в сторону.

— Я не могу пойти, Тисана, — сказал он, словно отказываясь от приглашения на обед.

Он и лошадь продолжили путь по коридору, но я замерла.

— Что?

— Ш. — Серел посмотрел на меня через плечо. — Тебе нельзя терять время.

— Конечно, ты идешь.

Я не собиралась оставлять его здесь. Это был просто не вариант.

Я ковыляла за ним, изо всех сил стараясь догнать его, пока мы не оказались у задней двери конюшни. Я выглянула наружу, на пальмы и папоротники, уступающие место сплошному голубому небу с оттенком начала заката. Сквозь листву пробивались проблески золотистой ряби травы. Знаменитые Треллианские равнины.

Через мили и мили в ту сторону, за лугами, было море. А потом за тем морем был Ара.

Ордены.

Я снова повернулась к Серелу, который затягивал ремешок на ушах лошади.

— Конечно, ты идешь, — сказал я снова, решительно.

— Все знают, что ты хотела купить себе свободу, но у меня через час тренировки. Если меня не будет, они пойдут искать меня. Недостаточно времени. Кроме того, теперь мы показали, что я проводил тебя сюда, оставив Эсмариса на время без присмотра. Я вернусь и увижу его. У него было так много врагов. Я могу утверждать, что видел кого угодно.

— Это никогда не сработает.

— Это будет лучше, чем если мы оба убежим. Кто-то поймет, что произошло в течение нескольких часов. Таким образом, они могут даже не искать тебя. Если они и поймут, то я смогу дать тебе фору по крайней мере в день.

Купить мне день. Но по какой цене? Как это похоже на Серела, всегда верящего в лучшее, даже перед лицом гораздо более суровой реальности.

— Перестань быть мучеником и садись на проклятую лошадь.

— У нас нет на это времени.

— Ты прав, нет.

— Ты заслуживаешь всех возможных шансов сделать это. Я не собираюсь все портить. Я буду в порядке здесь. Обещаю.

Заслуживать. Я ненавидела это слово.

Серел был не из тех, кто повышает голос. Каждое его слово всегда было легким и спокойным, и эти не были исключением. Но я чувствовала его решимость, прочную стену между нами.

— Пожалуйста, — умоляла я, втягивая его пальцы в свою ладонь, сжимая их. Я никогда не смогу отпустить их.

Я не могу, я не могу, я не могу.

— Я посажу тебя на лошадь. Готова?

Я — нет, но он все равно сделал это, осторожно приподняв меня за талию. Моя рука похолодела там, где раньше была его кожа, и мое тело корчилось от боли от этого движения. К тому времени, когда я была на лошади, мир вращался.

— Держи. — Он протянул мне свой кинжал в ножнах, привязав его поясом к талии. Затем его рука сжала мою. — Если я узнаю, что ты умерла на этих равнинах, я убью тебя.

Я посмотрела на него сверху вниз, в эти ясные глаза, теперь более поразительные, чем когда-либо, они блестели слезами, которые никак не могли перелиться через край. Я вспомнила тот день, когда впервые встретила его. Теперь я знала, что, должно быть, чувствовала эта маленькая рабыня. Каким драгоценным был этот дар горько-сладкого нежного утешения.

Я так много хотела ему сказать. Так много, что невысказанные слова душили меня.

— Тебе нужно идти, — сказал он и притянул мое лицо к себе, прижавшись губами к моей щеке. — Передай привет Аре от меня.

Я не могу.

Он послал мою лошадь галопом, и она побежала, прежде чем я была готова. Комок в моем горле освободился ровно настолько, чтобы я выдавила: «Я люблю тебя», но слова растворились в копытах, ветре и почти всхлипах, которые я заглушила в своих легких. Я бесчисленное количество раз задавалась вопросом, услышал ли он меня. Если бы он, мой друг, мой брат, знал все, что значил для меня.

Его поцелуй обжег мою щеку, присоединившись к поцелую, который моя мать оставила на моем лбу много лет назад — двойные шрамы, клеймя меня как человека, оставившего самых важных для нее людей.

Я протиснулась сквозь папоротники, и перед моим взором открылись луга, размытые и в ряби от потери крови. Я не оглянулась. Я не могла. Иначе я бы обернулась. Как бы то ни было, мощная часть меня вгрызалась ногтями в землю, пытаясь доползти до Серела, визжа в уши: Ты не можешь его бросить, ты должна вернуться, ты не можешь бросить его.

Но топот копыт участился.

Это стоило того. Я сделаю так, чтобы это того стоило — сделаю себя достойной жертвы, не только за Серела, но и за всех.

И я вдохнула слезы, которые вцепились в меня, прежде чем они достигли поверхности.

У меня было все, что мне было нужно.

У меня в кошельке была горсть золотых монет, которых хватило, чтобы купить или подкупить дорогу в Ара.

Во мне была сила, достаточная, чтобы убить одного из самых страшных людей в Трелл.

У меня было двадцать семь свежих шрамов, которые никогда не дадут мне забыть, что я способна пережить — и я выживу.

И, что важнее всего, у меня был долг, который нужно было отдать. Я сделаю все, что нужно, кроме слез.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Меня зовут Тисана Вайтезик. Я из Трелла. Я подруга Зерита Олдриса. Я должна поговорить с ним.

Я одержимо практиковала эти слова, снова и снова перекатывая на языке круглые аранские звуки.

Я шептала их себе, пока моя лошадь скакала по равнине в отчаянной попытке убежать от восхода солнца, от моей потери крови и от постоянной, вырисовывающейся вероятности того, что силы Эсмариса придут искать меня.

Я бормотала их себе под нос, борясь с лихорадочными снами, когда я рисковала упасть в обморок, спрятавшись под камнями и в крошечных пещерах, в которые едва помещалось мое тело.

Меня зовут Тисана. Я из Трелла. Я подруга Зерита Олдриса.

Они эхом отдавались от равнин в леса, где моя бедная лошадь споткнулась и сломала ногу, и мне пришлось избавить зверя от страданий. Я съела все, что могла, той ночью, все время извиняясь перед ней.

Они крутились в моем мозгу, пока я брела пешком по лесу, прижимаясь к деревьям при каждом звуке голосов или шагов.

Я повторяла их, чтобы отвлечься, чтобы помнить, ночами, когда с растущим беспокойством смотрела на кровь на своих пальцах, затягивая бинты все туже и туже, чтобы остановить кровотечение.

И они вырвались в триумфальном крике, когда я, наконец, дни или недели спустя, вытащила себя из леса, чтобы впервые увидеть прекрасное, огромное, могучее море. Они на мгновение затихли, так как все внутри меня замерло при виде этого.

Я подруга Зерита Олдриса. Я должна поговорить с ним.

Эти слова застряли у меня в голове, пока я сталкивалась с неловкими разговорами почти с каждым матросом в доках, пытаясь найти кого-то, кто мог бы отвезти меня на Ара. Они говорили на другом диалекте Терени. Если бы это не было так неприятно, было бы забавно, что я могла бы лучше понять их, если бы они говорили на аранском языке.

Меня зовут Тисана Вайтезик.

Но потом они танцевали, как песня, когда я наконец села в лодку, наблюдая, как треллианские берега уходят вдаль и позволяют соленому воздуху расчесать мои волосы.

Я практиковала их между приступами рвоты, когда меня безжалостно укачивало.

Я утешала себя ими, когда мне снился Серел, предательство в предсмертном взгляде Эсмариса, и просыпалась в поту.

Когда эти поты становились все жарче.

Когда лихорадка настигла мои мысли, погрузив меня в бред.

Меня зовут Тисана, и я бросила всех, кого любила.

И я убийца.

И я умру, прежде чем доберусь до Ара.

Но я не умерла.

Я была близка к этому, когда корабль пришвартовался в гавани Ара. Я лишь смутно припоминаю, как вылезла из лодки и с благоговением смотрела на эти блестящие стеклянные башни — одну из серебра, другую из золота.

Должно быть, я едва успела добраться до ворот Орденов.

Мне сказали, что я потеряла сознание, когда дверь открылась. Что я выдавила на хриплом ломаном аране:

— Меня зовут Тисана. Я из Трелл. Подруга Зерита Олдриса. Я должна поговорить с ним.

Я помню, как серебристые волосы женщины отражались в угасающем солнечном свете, как я испустила слабый, судорожный крик, когда она коснулась моей спины.

Но это все.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Болтовня.

Звук кружился вокруг меня, как колокольчики, мерцающие в восходе и падении музыки.

Я открыла глаза и увидела узор серебряной парчи сквозь потоки света. Моим глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть и понять, что я смотрю на узорчатую стену.

Боги, моя шея болела.

К счастью, я лежала на животе. Мое тело было укутано белыми одеялами, которые были толще и мягче, чем все, что я когда-либо чувствовал в Трелле — хотя, опять же, в Трелле было так жарко, что нам не нужны были такие вещи.

Я моргнула. С моих губ сорвался стон.

Звук прекратился. Только когда перед моим взором предстал полный женский торс, одетый в простую синюю блузку и длинную развевающуюся юбку, я поняла, что это был голос.

Я подняла подбородок, не обращая внимания на резкую боль в шее, как раз в тот момент, когда женщина наклонилась, чтобы посмотреть на меня. Ей было около тридцати пяти, с белой кожей и серебристыми волосами, которые были небрежно уложены на макушке, оставляя несколько кудрявых прядей на круглых щеках.

Вальтейн.

Внезапно я поняла, что должна быть в Аре.

В Ордене Полуночи.

Женщина что-то сказала мне на аранском, но говорила она так быстро, а мой разум был настолько нечетким, что я пропускала ее слова сквозь пальцы, не переводя их.

Женщина улыбнулась мне, ее глаза сморщились от беспокойства.

— Тисана? — Спросила она. Голос у нее был высокий и легкий. Неудивительно, что это звучал как колокола. — Это твое имя?

Она говорила медленно, подчеркивая каждое слово в манере, которая могла бы показаться снисходительной, если бы она не казалась такой доброй.

Я кивнула.

— Да.

Ее улыбка стала шире. Она положила ладонь себе на грудь.

— Уилла.

— Привет, — прошептала я.

— Привет, де-эр.

Де-эр. Де-эр. Я напрягла свой мозг, отыскивая каждое аранское слово, которое когда-либо читала. Писать было намного легче.

Медленно он щелкнул. Де-эр. Дорогая. Срок привязанности.

Я смогла сделать это. Уголки моего рта приподнялись.

Этот маленький признак понимания, по-видимому, был той поддержкой, которая была нужна Уилле, чтобы снова броситься в веселый натиск слов. Мне приходилось заставлять себя следить за ее предложениям.

— …отсутствовала в течение довольно долгого времени. Сначала мне нужно было приходить сюда лечить тебя три раза в день. У тебя была сильная инфекция. — Она покачала головой. — Очень сильная.

Ин-фект-шан.

Новое слово. Но я мог понять, что это значит.

Я пошевелила руками, напрягая их, чтобы подняться. Я ожидала, что это движение будет встречено стеной боли, но этого не произошло. Болезненность, да, но ничто по сравнению с тем, что я пережила за последние несколько недель.

Невероятно.

— Я уверена, что это все еще больно.

Я подняла голову и увидела, что Уилла смотрит на меня с морщинкой между бровями.

— Не так плохо, — ответила я. — Спасибо.

Она издала тихий, сосущий звук зубами, нечто среднее между грустью и неодобрением.

— Бедняжка. Твоя спина была ужасна.

Легкий холодный ветерок привлек мой взгляд к правой части комнаты, которая, по сути, представляла собой стену со стеклянными окнами от пола до потолка, выборочно прикрытую слоями пыльно-голубых шифоновых занавесок. Одно окно было приоткрыто, позволяя морскому воздуху проникать внутрь.

Комната была маленькая, но безупречно чистая. Единственной мебелью была моя кровать, большое зеркало и шкаф. Все они были простыми по конструкции, но явно дорогими, из массивного красного дерева с серебряной фурнитурой. Эта фурнитура, по сути, была единственным украшением. Каждая деталь — каждая ручка или рычаг — была маленькой серебряной луной.

Еще один ветерок. Я вздрогнула, обхватив себя руками. Только тогда я, к своему смущению, поняла, что на мне нет рубашки.

Моя застенчивость, должно быть, отразилась на моем лице.

— Не волнуйся. Обнаженные тела для меня не новость, — сказала Уилла. — Но у меня есть одежда для тебя. Я предполагаю, что ты больше не захочешь надеть это.

Она указала на шкаф, где на крючке с одной стороны висела моя куртка. Моя изодранная, грязная, окровавленная куртка. Куртка, которую мог носить только тот, кто был близок к смерти. Кто-то, кто видел и пережил ужасные вещи, кто каждую ночь закрывал глаза, гадая, откроются ли они снова утром.

Я вздрогнула.

Нет. Я этого не хотела. Я не хотела даже смотреть на это когда-либо снова.

Но теперь его вид с комком у основания живота напомнил мне, зачем я пришла сюда, — заставил задуматься, через что сейчас проходит Серел. Если бы я могла поговорить с Зеритом, возможно, он помог бы мне заручиться поддержкой Орденов и помочь ему. Я не могу представить, что они потерпят это, и с их огневой мощью…

— Мне нужно поговорить с Зеритом Олдрисом, — сказала я Уилле, которая открыла шкаф и рылась внутри. Она выглянула, держа в руках голубое хлопковое платье. Ее губы сузились.

— Ох да, — сказала она почти как самой себе. — Они говорили это, не так ли…

Она повесила платье на край шкафа, прикрывая мою грязную куртку.

— Держи. Не самое стильное, но давай пока оставим его свободным, чтобы не раздражать твои раны.

Я поняла примерно только половину этого предложения, но была слишком нетерпелива, чтобы обращать на это внимание.

— Зерит…

— Да, да. Пока ты одеваешься, я позову кое-кого, кто хотел бы с тобой поговорить.

Уилла подошла к двери, ее юбка развевалась вокруг ее ног. Несмотря на то, что она была небольшого роста и относительно коренастая, она двигалась с грацией, на которую я смотрела с легкой завистью. Мой танец был создан благодаря практике и чистой силе воли. Все движения Уиллы были естественными.

— Уилла, — сказал я, когда ее рука коснулась дверной ручки. Она остановилась, чтобы посмотреть на меня. — Спасибо.

Она слегка тепло улыбнулась мне.

— Добро пожаловать, моя дорогая. Я уверена, что скоро снова увижу тебя.

А потом она выплыла за дверь, оставив меня одного в башне Ордена Полуночи — месте, о котором я мечтала много лет.

Я еще толком не знала как. Но я сделала это.

***

Я выскользнула из постели и побродила по комнате, остановившись на мгновение, чтобы заглянуть в окно между этими легкими, развевающимися занавесками. Когда я посмотрела вниз, пол, казалось, прогнулся подо мной, и мое горло непроизвольно ахнуло. Я была, вероятно, в сотнях и сотнях головокружительных футов над землей. Только стекло отделяло меня от неба.

Мое окно выходило на знаменитые скалы Арана и бушующее море за ними. Если я наклоню голову и прижмусь щекой к стеклу, то едва смогу разглядеть Башню Рассвета — штаб-квартиру Ордена Рассвета — стоящую рядом с этой. Она была идентична этой башне, за исключением того, что ее стекло было покрыто полированным золотом, а не серебром. Подходяще.

За ней, примерно в миле, возвышался Дворец среди утесов. Он был далеко не таким высоким, как Башни, но распластывался на изгибе земли. Золото, покрывавшее каждый угол, сверкало под грозовыми облаками цвета морской волны. Пики, украшенные яростными шпилями, пронзали небо.

У меня в горле образовался ком.

Рисунки тушью в моих книгах и описания Зерита не передавали ничего из этого.

Я развернулась и подошла к шкафу, схватив платье, которое сделала для меня Уилла. Три слоя прямого, рыхлого хлопка, пыльно-голубого цвета, как и шторы, с развевающимися рукавами до локтя.

Мой нос сморщился. Это то, что носили аранские женщины? Им нравилось притворяться, что у них нет талии, или…?

Ладно. Я здесь не для того, чтобы быть красивой.

Я расстегнула платье и обернулась, и в этом движении я мельком увидела себя в зеркале в полный рост.

Мне пришлось сдержаться, чтобы не уронить вешалку.

Боги. Это была я?

Мои волосы грязными спутанными локонами свисали на оба плеча, щеки ввалились, ребра торчали. Два злобных розовых шрама прорезали мою грудь и живот. Они также порезали мои предплечья. Если бы я держала руки правильно, я могла бы видеть непрерывные линии, которые хлыст прорезал на моей плоти, когда я защищалась. Но когда я повернулась, моя спина –

Моя спина была полностью покрыта глубокими свирепыми бороздами. Некоторые все еще кровоточили, некоторые были в струпьях, а некоторые были сшиты вместе, как отвратительное лоскутное одеяло. Неудивительно, что я была в такой агонии. У меня практически не осталось кожи. И уже было ясно, магическое исцеление это или нет, но эти шрамы останутся на мне навсегда.

Треск!

Двадцать семь.

Образ умирающего лица Эсмариса промелькнул у меня в голове. И впервые мысль об этом не вызывала даже намека на вину. Я была рада. Рада, что он умер, и рада, что мне удалось его убить.

На один переломный момент.

Потом я подумала о той печали, которая стерла его черты, об этом шепоте предательства. Чувство вины последовало за этим, как волна, разбивающаяся о берег.

Я вздрогнула, отвернулась от зеркала и скользнула в это жуткое бесформенноеплатье. Я снова почувствовал боль в запястье, и когда я посмотрел вниз, мои брови нахмурились.

Странно. Там, на внутренней стороне моего запястья, был браслет из малиновых пятен. Они были явно свежее, чем другие мои раны, маленькие, аккуратные и выглядели очень преднамеренно. Как это…

Мысль прервалась, когда я услышала, как за моей спиной открылась дверь.

Я повернулась и увидела еще одну женщину Вальтейна, стоящую в дверях.

Она была немного моложе Уиллы, гораздо стройнее и выше. Ее одежда была полностью белой, сливаясь с ее кожей и волосами и превращая ее в бесцветный силуэт. На ней были узкие брюки и жесткое пальто, застегивающееся до шеи и облегавшее ее гибкое тело, пока оно почти не касалось пола.

Я посмотрела на свое платье, радуясь, что это, по-видимому, это не то, что носят все аранские женщины.

— Рада видеть, что ты проснулась. — Женщина закрыла за собой дверь. Движение показало большую темно-серую лунную эмблему на ее спине. — Мы все беспокоились о тебе.

— Мне намного лучше.

— Хорошо, хорошо. — Она вошла в комнату, сцепила руки и откинула волосы за плечо. Они были длинными, почти доходили ей до талии и были заплетены в бесчисленные крошечные пряди.

Она посмотрела на меня ледяным, раздевающим взглядом. Боже, эти белые глаза так смущали. Мне казалось, что она смотрит прямо сквозь меня.

Я встретила этот взгляд, соответствующий ее напряженности.

— Мне нужно говорить… поговорить, — напомнил я себе. — Мне нужно поговорить с Зеритом Олдрисом

— Могу я спросить кое-что?

Я колебалась.

— Если вы его приведете, я скажу вам обоим.

Края ее рта изогнулись в улыбке, как будто что-то в этом заявлении было забавным. Я не знала что. И я ничего не чувствовала от нее, ни намека на мысли или эмоции, ни даже на туманную форму ее ауры. Когда я потянулась своим разумом, чтобы найти ее — попытаться почувствовать что-то, что могло бы помочь мне скорректировать мою стратегию, — я ничего не нашла. Просто глухая стена.

— Зерита сейчас здесь нет, — сказала она. — На самом деле, он в Трелле. Может быть, вы двое встретили друг друга в своих путешествиях.

Трелл? У меня пересохло во рту. Я задалась вопросом, остановился ли бы Зерит в поместье Эсмариса, как он всегда делал во время своих визитов в этот район.

— На самом деле я получила от него это письмо на прошлой неделе. Женщина подняла руку, и вдруг между ее пальцами появился кусок пергамента. Она держала его, читая. — Как и планировалось, я остановился в доме Эсмариса Микова только для того, чтобы узнать, что он действительно мертв. Он был убит всего за несколько недель до моего приезда. Излишне говорить, что его город погрузился в беспорядок.

Она посмотрела на меня и подняла брови.

— Тебе нужно, чтобы я перевела это для тебя?

Перевести — как бы подразумевая, что она знала Терени и предпочла не говорить на нем. Я поняла силовую игру, когда увидела ее. Кроме того, я достаточно поняла — достаточно, чтобы мой рот превратился в пепел при слове «беспорядок». Я знал это слово. Я читал об этом в книгах, которые дал мне Зерит, в описаниях войны и жестокости.

— Я понимаю.

— Ты также понимаешь, почему может показаться несколько подозрительным, что девушка-треллианка с избитой спиной рухнула на порог нашего дома сразу после того, как Эсмарис Миков был убит?

Я ощетинилась.

— Я ушла, потому что купила свою свободу, — сказала я. — Честно.

Правда, если не очень придираться.

— Меня не должно волновать, убила ли ты его или нет. Я видела, как выглядела твоя спина. Я бы не стала винить тебя, если бы ты это сделала. Однако. — Она уронила письмо, которое исчезло в ленивой спирали дыма, затем скрестила руки на груди. Как ни странно, она напомнила мне Эсмариса — те же властные, бескомпромиссные движения. — Ордены политически нейтральны. Если треллианцы узнают, что мы сознательно укрыли разыскиваемую женщину, мы можем испортить с ними отношения. Или, что еще хуже, начать войну.

Ноо-трул. Хар-бур-инг.

Я отложил слова вместе со своим смутным пониманием их значения.

— Нам нужно отправить тебя обратно к Трелл, — медленно произнесла женщина, словно видела, как я борюсь.

Мои пальцы сжались по бокам.

Я прошла через все это, приплелась сюда, а она мне пытается сказать, что меня собираются отправить обратно? Она видела, что это место сделало со мной, и хотела отправить меня туда снова?

Нет. Это работало не так.

— Я не Треллианка, — сказал я.

Женщина Вальтейн открыла было рот, чтобы ответить, но я перебила ее.

— Я не Треллианка. Я Низренец. Моя нация была уничтожена треллианскими лордами, когда я была очень маленькой, мой народ был убит и порабощен. И восемь лет назад они поймали и меня. Они убили мою семью и забрали меня. Меня избили. Изнасиловали. У других было хуже. Я чуть не умерла, чтобы попасть сюда.

Я подготовился к этому моменту. Я специально выучил аранские термины для обозначения всех этих ужасных вещей — сжала свою жизнь в маленькие ужасные слова — потому что знала, что они мне понадобятся.

Я раскрыла ладони и послала к потолку поток серебристых бабочек.

— Если вы отправите меня обратно, — сказала я, — вы отправите меня на смерть. — Зерит сказал мне, что я могу присоединиться к Орденам, даже несмотря на то, что я Фрагментирована.

Я превратила бабочек в стекло. Они упали, разбиваясь о мраморный пол. Женщина не дрогнула.

— Мило, — сказала она ровным голосом, глядя на осколки на земле.

— Вот почему я пришла. Потому что мой народ нуждается во мне. И чтобы помочь им, мне нужны Ордена.

Мы с женщиной уставились друг на друга, выражение ее лица застыло.

— Я упомянула о твоем прибытии в своем последнем письме Зериту, — наконец сказала она. Затем она раскрыла ладонь и достала другое письмо, прочитав вслух. — Я много раз встречал Фрагментированную девушку. Она умная и целеустремленная. Она может быть плохо обучена и неопытна, но у нее есть неоспоримый потенциал, и было бы очень жаль, если бы он был потрачен впустую.

Она взглянула на меня.

— Уверяю тебя, что Зерит не всегда так хвалит молодых женщин, которые падают у нашей двери, бормоча его имя.

В моей груди разлилось теплое удовлетворение. Возможно, мне не нужна была помощь Зерита, чтобы пересечь море, но в этой комнате она мне была нужна. Я молча поблагодарила его за это.

— Я отдам все, что у меня есть, Орденам, — сказала я. — Я стала бы лучшим Владельцем, которого они когда-либо видели.

Я разжала пальцы и прошептала осколкам стекла, призывая их к себе. Они скользнули по полу и поднялись к моим рукам, где я сжала их в кулаках. Когда я снова открыла их, стекло превратилось в матовое пятнистое пятно.

Луна.

Впервые с начала нашего разговора на лице женщины появилось настоящее выражение — ошеломленная ухмылка застыла в уголках рта.

— Это серьезное обязательство со стороны кого-то из Фрагментированных, но я могу оценить это чувство.

Она открыла дверь.

— Прогуляйся со мной. Да я и не представилась. Меня зовут Нура.

***

Нура шла быстро и, казалось, не замечала и не заботилась, поспеваю ли я за ней. Тем не менее, я подстраивалась под ее темп шаг за шагом. Было приятно снова двигаться, несмотря на резкую боль в спине. Что бы Уилла ни сделала для меня, это сработало.

— Зерит был прав. Нет никаких правил, запрещающих Фрагментированному Вальтейну вступать в Орден Полуночи. Это не обычно, но… — пожала плечами Нура, лениво поднимая ладони. — Я не возражаю против этого.

Это действительно происходило.

Я вытянула шею, пока мы скользили по коридорам, глядя на высокие потолки, белые полы, серебряные акценты, залитые закатным светом через огромные окна. Мимо нас прошло еще несколько Вальтейнов, некоторые с любопытством посмотрели на меня. Я старалась не пялиться на них в ответ. В то время как у большинства где-то на куртке была какая-то лунная эмблема, ни одна из них не была такой большой, как та, что была на спине у Нуры, и никто другой не был одет полностью в белое, как она. Я задавалась вопросом, имеет ли она более высокий ранг.

— Однако у нас есть одна проблема.

Мы резко повернули и достигли круга лазурно-голубого цвета, вырезанного в полу, окруженного тонкими серебряными воротами. Нура встала в центре и жестом пригласила меня присоединиться к ней. Когда я это сделала, она положила обе руки на перила. Платформа вздрогнула.

Я издала тихий вздох, когда почувствовала, как пол начал опускаться подо мной, сопротивляясь желанию отпрыгнуть от края. Нура бросила на меня удивленный взгляд.

— Есть много применений нашей магии. Представь, сколько времени потребуется, чтобы подняться по этой лестнице.

Так она этим занималась? Опускала нас и пол?

Я смотрела, как пролетают этаж за этажом Башни, пока мы падали, размазывая проблески суеты.

— Однако у тебя есть проблема, — сказала Нура. — Ученичество было назначено шесть месяцев назад. Вальтейнов не так много, как Солари. Я не уверенна, что у нас есть кто-то, кто мог бы тебя тренировать.

Э-прен-тиш-ипс.

Я не понял этого слова. Но я поняла ее последнюю фразу.

— Мне не нужны тренировки.

Нура фыркнула, как будто это было смешно.

— Да, видишь ли, каждый Владелец, Вальтейн или Солари, должен пройти обучение, чтобы присоединиться к Орденам. Без исключений.

— Обучение…?

— Ученичество. Молодые мастера тренируются с учителем в течение шести лет.

Шесть лет?!

— У меня нет на это времени, — выпалила я. — У жителей Трелла нет шести лет, чтобы ждать помощи.

Нура взглянула на меня, задумчиво прищурив глаза. Мне отчаянно хотелось почувствовать ее мысли.

— И какую именно помощь ты хочешь, чтобы мы оказали?

— Отправьте небольшую группу Владельцев в Трелл вместе со мной. — Я не колебалась. Я обдумывала это много раз. — Дайте мне двадцать человек и прикажите защитить, чтобы я отправилась в город Эсмариса Микова и… — Я наткнулась на аранский эквивалент слова «переговоры», безрезультатно блуждая в уме. — …и обсудить там свободу рабов. Дайте мне деньги или власть для заключения сделок по их освобождению. И если все пойдет хорошо, мы сможем пойти дальше в Трелле. Но пока я прошу у вас только двадцать.

Платформа остановилась, коснувшись земли, но никто из нас не двигался и не говорил. Тишина была мучительной.

— Тмучительнона, — сказала Нура. — Я не знаю, насколько это реалистичный план. Но посмотрим, что мы сможем сделать, может быть, после того, как ты пройдешь обучение. Ничто из того, что я делаю, не может обойти это требование.

Она сошла с платформы, продолжила идти по коридору и махнула мне рукой:

— Следуй за мной.

***

Первый этаж башни был более открытым, чем спиралевидные коридоры наверху, и настолько ослепляюще ярким, что мне пришлось прищуриться. В вестибюле кипела жизнь, было полно людей, выглядевших так, будто у них у всех были очень важные дела — Вальтейн с седыми волосами и кожей альбиноса и Солари, которая выглядела как любой другой человек, но носила солнечные эмблемы Ордена Рассвет.

Мой взгляд переместился на другую сторону комнаты и тут же остановился.

Фреска, украшавшая заднюю стену, была до боли знакомой и в то же время так отличалась от той версии, которую я знала. Огромная картина Араиха и Росиры Шелейн была тем же изображением, что и рисунок тушью в моей потрепанной книге — они двое в обрамлении солнца и луны, их ладони соприкасаются. И прямо там, в центре, где их руки встретились, само здание изменилось, акценты сменились с серебра Росиры на золото Араиха. Башня Полуночи и Башня Рассвета располагались на одном первом этаже, и здесь они сходились.

Я не осознавала, что остановилась, пока рядом со мной не остановилась Нура.

— Ты знаешь историю нашего основания? Спросила она.

— Да. Очень хорошо.

Я посмотрела на их лица. Араих наклонился, его глаза смотрели прямо на зрителя, а глаза Росиры смотрели на море через огромные стеклянные окна. Мне было интересно, мечтала ли она о моем мире так, как я мечтала о ее. Если бы так и было, она, возможно, никогда не увидела бы его. Пятьсот лет назад в мире не было магии, и ее возрождение было настолько хаотичным и непредсказуемым, что грозило уничтожить все. Как рассказывали истории, она и Араих отдали частички своих душ, чтобы превратить магию во что-то устойчивое. А затем они основали Ордены, чтобы быть маяком стабильности в новом мире опасной силы и больших возможностей.

Я проглотила внезапный прилив эмоций.

По крайней мере, такими они всегда были для меня. Заманчивым обещанием.

Я была так очарован, что почти не заметила, как Нура начала удаляться.

— Пойдем, — сказала она и помахала мне рукой.

Я последовала за ней в комнату поменьше, заставленную письменными столами и книжными шкафами, от которых сильно пахло успокаивающим ароматом бумаги. Уилла сидела за одним из столов в углу. В другом конце комнаты женщина и мужчина перебирали бумаги. На лацканах у них были золотые знаки отличия в виде солнца — Солари.

— Ты хорошо двигаешься! — сказала Уилла, улыбнувшись мне, и я не могла не ответить улыбкой.

— Уилла. Нам нужно найти учителя для Тисаны. — В тот момент, когда Нура открыла рот, Уилла закрыла свой, уделив ей безраздельное внимание.

Да. Нура должна была быть важной. Возможно, не верховный комендант — лидер Орденов, — но определенно высокопоставленный.

Уилла нахмурилась, перебирая несколько листов бумаги на столе.

— Боюсь, что никто из тех, кто готов взять подмастерья, сейчас не свободен, так как назначения произошли несколько месяцев назад… — Она прищурилась на меня. — Сколько тебе лет, дорогая?

— Двадцать один.

— Двадцать один? — Уилла изогнула брови, глядя на Нуру. — Она на три года старше учеников, когда они заканчивают…

— Возраст здесь ни при чем. Если она хочет присоединиться к Орденам, она должна пройти хотя бы какое-то обучение. В законах ясно сказано об этом. — Нура скрестила руки на груди, нетерпеливо постукивая указательным пальцем. — Я думаю нам придется немного отойти от традиций.

На лбу Уиллы образовалась морщина. Она вытащила исписанную стопку переплетенного пергамента и начала листать ее.

— Посмотри, где сейчас живет Максантариус Фарлионе, — сказала Нура.

Уилла остановилась на полпути.

— Правда?

— Я же говорила тебе, что нам придется действовать нестандартно.

— Но ты уверен, что он прав…

— Посмотри, пожалуйста.

Пауза. Уилла выглядела так, будто могла возразить. Но вместо этого она полистала свои книги, достала небольшой лист бумаги и протянула его Нуре.

— Спасибо. — Нура взглянула на пергамент. — И сколько, по-твоему, Тисане нужно восстанавливаться, прежде чем она сможет начать?

Восстанавливаться? Мне больше не нужно было восстанавливаться. Я бы не позволила им заставлять меня тренироваться шесть лет, это я знала точно. И это означало, что я не могла терять время. Если бы я могла протащить себя тысячи миль, находясь на пороге смерти, я, конечно же, смогла бы взять все, что этот Макс, кто бы он не был, — будет готов отдать мне.

— Я хочу начать прямо сейчас.

Уилла выглядела пораженной.

— Тисана, дорогая, ты все еще…

— Я ждала восемь лет, чтобы приехать сюда. Я выздоровела. И я хочу начать.

— Но…

— Мы не можем винить ее в нетерпении. — Крошечная улыбка изогнулась в уголках рта Нуры. — Она любит доводить дела до конца. Я уважать это.

Уважение было не совсем тем, что я увидела в веселом блеске бледных глаз Нуры. Но это было прекрасно. Мне дали шанс заработать его, и шанс был всем, что мне было нужно.

— Тогда давайте. — Нура посмотрела на бумагу, которую ей дала Уилла, и перевернула ее. Она взяла ручку со стола.

— Держись за мою руку. — Я повиновалась, наблюдая, как она рисует круг. Затем добавляет линии и фигуры, проходящие через его центр.

И вдруг я уже не стою в Башне Полуночи, а моргаю на слепящем полуденном солнце.

— Нура. — Напряженный мужской голос. — Чего ты хочешь?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Земля сдвинулась и скользнула подо мной, и я изо всех сил старалась оставаться в вертикальном положении. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что я все еще смущенно цепляюсь за руку Нуры.

— Тисана, это Максантарий.

Я оторвала глаза от яркого солнца, щурясь на окружающее. Мы с Нурой теперь стояли в одном из самых больших садов, которые я когда-либо видела. Он раскинулся во всех направлениях, цветы и зелень поглощали каждый дюйм земли. Посреди всего этого стояла маленькая каменная хижина. И там, притаившись среди кустов дикой белой розы, нам навстречу встал мужчина с острыми чертами лица под тенью взлохмаченных черных волос.

Черные волосы.

Он не был Вальтейном.

Это должно было быть ошибкой. Теперь я поняла растерянную морщинку на лбу Уиллы.

— Максантарий? Серьезно? — Он закатил глаза, насмехаясь. Его пурпурный шелковый жакет, который показался мне ужасно непрактичным одеждой для работы в саду, колыхался на солнце, когда он скрестил руки на груди.

Его взгляд остановился на мне. Это был самый яркий, самый ледяной синий цвет, который я когда-либо видела, настолько пугающе резкий, что казался нечеловеческим.

— Можешь ли ты сказать мне, почему ты приводишь странных девушек в ночных рубашках, чтобы они топтали мои радужки?

Я посмотрела на себя, заставляя не смущаться этой бесформенной хлопчатобумажной вещицы. Потом посмотрел вниз, на маленькие голубые цветочки, раздавившиеся у меня под пальцами ног.

Справедливости ради, не раздавить что-то было невозможно.

Нура лишь холодно ответила:

— Ты не появлялся в Башнях ни на каких обязательных мероприятиях.

Максантарий поднял один длинный прямой палец. — Во-первых, это не твоя забота, не так ли? — Затем еще один. — Во-вторых, как ты знаешь, я на пенсии.

— Ты все еще член Орденов.

Он развел руки, одним резким движением дернул рукав, делая вид, что изучает внутреннюю сторону правого запястья. Я мельком увидел маленькую татуировку золотого цвета. Солнце. — Я собирался избавиться от этой штуки.

Нура не отреагировала, за исключением небольшого напряжения мышц вокруг глаз. Настолько слабого, что я бы пропустила его, если бы отчаянно не нуждалась в признаках связи, отчаянно пыталась ухватиться за что-то кроме аранских слов, которые я изо всех сил пыталась понять.

Она указала на меня.

— Это Тисана. Она назначена твоей ученицей.

Я вооружилась самой ослепительной, лучезарной улыбкой в своем арсенале, склонив голову в приветствии.

Глаза Максантариуса метались от меня к Нуре и обратно ко мне, черные брови чуть-чуть приподнялись, резкие слова болтались в воздухе.

А потом он рассмеялся.

— Это нелепо.

— Ты не взял никого шесть месяцев назад, так что вот.

— В отставке. Таково было соглашение. И кроме того… — Его руки опустились, он указал в мою сторону, а затем пожал плечами. — Я имею в виду — честно? Я должен что-то говорить? С чего мне вообще начать?

Во время этого последнего вопроса его взгляд пробежался по мне с недоверчивым отвращением, от которого у меня стиснули зубы.

— Какие у тебя сомнения? — возразила Нура.

— Какие у меня сомнения? Ты приводишь мне Фрагментированного Вальтейна, который практически престарелый, и спрашиваешь, какие у меня сомнения?

Ге-ри-акт-рик.

Я не знала, что это значит, но была уверена, что это оскорбление.

Я заставила себя изобразить очаровательную, искреннюю любезность.

— Для меня будет честью тренироваться с вами… ах… — Я даже не знала, как подступиться к попытке произнести имя Максантариуса. Вместо этого я неловко оборвал себя, предлагая вместо этого олений взгляд, прежде чем повернуться к Нуре. — Но, может быть, было бы лучше, если бы я смогла обучаться у Вальтейна?

Он изогнул бровь, его не позабавили мои отработанные чары.

— Она ещё и иностранка. Что это, Терени?

— В Ордене Полуночи нет Вальтейнов, свободных для учеников прямо сейчас, — отрезала Нура. — Ты — единственный вариант для Тисаны.

Боги. Что ж, это было просто потрясающе. Даже если бы это было правдой.

Мы с Максантариусом переглянулись, и в этот момент я был уверена, что мы должны думать об одном и том же.

Он фыркнул.

— Как бы мне ни нравилось быть последним вариантом, это нелепо. Сколько тебе лет? — Прежде чем я успела ответить, он покачал головой, поворачиваясь к Нуре. — Я не буду беспокоиться. Это даже не повод для ответа. Ты это знаешь, я это знаю, и я уверен, что она, вероятно, тоже это знает. Вы уже знаете, как я отношусь к Орденам.

Я перевел взгляд с Максантариуса на Нуру, читая напряженную враждебность в их позах, резкость в том, как они смотрели друг на друга. И я почувствовала нить напряжения в воздухе, затянувшуюся между ними, которая, казалось, исходила из чего-то более глубокого, чем один только этот разговор.

Здесь была история.

Возможно, старые соперники. Или…

Я наблюдал за их непрекращающимися взглядами, наполненными характерной смесью фамильярности и обиды.

Или…

…Возможно, бывшие любовники. Я спрятала эту теорию. Знание такого рода вещей о людях всегда оказывалось полезным, так или иначе.

Если оставить в стороне детали, одно было ясно: я сильно подозревала, что этот спор касался не только меня.

— Прошло восемь лет, Макс, — отрезала Нура. — Пора что-то делать со своей жизнью.

— Твое беспокойство трогательно, но я дал тебе ототве

— Ты член Орденов, нравится тебе это или нет. Я не просила тебя об ответе.

— Конечно. Верная шаблону.

Тишина. Нура и Максантариус посмотрели друг на друга воинственными взглядами, едва сдерживавшимися откровенными взглядами. Звук птиц, порхающих между деревьями, внезапно стал оглушительным.

— Я этого не сделаю, — сказал он наконец. — Я уверен, что ты только искала предлог, чтобы поставить меня на мое место. Но неправильно использовать ее для этого.

— Это не так — я уже говорила тебе. — Нура выпрямилась, выпуская через ноздри глоток раздраженного воздуха. Она повернулась ко мне. — Он просто ребенок. Он более чем способен научить тебя.

— Нет, — возразил он. — Не лги бедной девочке.

Я посмотрела на упрямый, пристальный взгляд Максантариуса. Потом на сжатую челюсть Нуры и ледяные глаза — одинаково неподвижные. Я не была уверена, во что именно я ввязалась, но я знала, что если я подниму вопрос о поиске другого тренера, Нура не сдастся. Не после всего этого спора.

Я могу это сделать, сказал я себе. Я была экспертом в том, чтобы заставить упрямых мужчин делать вещи, которые они не осознавали, что хотели бы сделать. Я обмотывала Треллианских Лордов вокруг пальцев, словно они были сделаны из пластилина. И насколько другим мог быть этот раздражительный Солари?

Кроме того, мне не нужно было тренироваться. Я могла научить себя всему, что мне нужно было знать. Все, что мне нужно было сделать, это уладить формальности Ордена, заставить себя выполнить их требования как можно быстрее, а затем убедить их помочь мне вернуться к Трелл.

Надеюсь, до того как Серел…

Я не дала себе закончить мысль.

— Он придет в себя, — тихо сказала мне Нура, а затем повернулась к Максантариусу, который присел, чтобы понаблюдать за своими розами.

— Не смей оставлять ее здесь, — сказал он, не поднимая глаз.

Я надеялась, что она уйдет. Каждая минута, которую она тратила на споры, впоследствии усложняла мне работу.

— Пора что-то делать, Макс. Ты слишком молод для этого. — Слабое, неуловимое тепло звучало в ее голосе далеко за ее словами. Это было достаточно слышно, чтобы заставить его поднять взгляд, морщинка над носом лишь слегка разгладилась.

О, определенно бывшие любовники. Мое подозрение превратилось в уверенность.

— Удачи, — сказала мне Нура. — Я уверена, что скоро увижу тебя.

И прежде чем я успел ее остановить — прежде чем я успела задать хоть один из десятков вопросов, которые крутились у меня в легких, — она нацарапала два неровных штриха на маленьком клочке пергамента и просто исчезла.

Оставив меня здесь.

— Черт возьми, я сказал ей не делать этого, — проворчал Максантариус.

Ветерок шелестил садом, заставляя лепестки цветов трепетать, как крылья бабочки, прижимая к спине ткань моего нелепого платья и резко напоминая о моих ранах. Какое бы обезболивающее ни дала мне Уилла, оно начало сходить на нет. По крайней мере, боль обострила мои мысли.

Я наблюдала за Максантариусом, который старательно игнорировал меня.

Покорность, вероятно, была не лучшим вариантом. Я уже могла сказать, что такой подход не вызовет у меня симпатии к нему и не поможет мне добиться какого-либо прогресса. Обычно я бы предпочла более кокетливый подход, но это тоже казалось рискованным. Раньше он только насмехался над моими попытками обаяния.

У «нетерпеливого протеже» может быть потенциал. Может быть.

Мне просто нужно было понять, с чем мне придется работать.

Я смотрела в спину Максантариуса, мысленно проникая в пространство между нами, ища малейшее дуновение его эмоций, его мыслей, его предпочтений…

Резкая, поразительная боль раздалась в затылке, как будто мои пальцы прихлопнуло дверью. Максантариус повернул голову, чтобы посмотреть на меня.

— Не делай этого со мной, — прошипел он. — Никогда.

Моя челюсть сжалась, и я проглотила прилив смущения.

Нура явно защищала свой разум, скрывая его от моих способностей. Как Вальтейн, она обладала мастерством мышления, которое позволяло ей делать такие вещи. Мне и в голову не приходило, что Солари может сделать то же самое, хотя теперь казалось очевидным, что такая защита будет необходима, живя в этом мире…

— Прошу прощения… — начала я. — Я только…

Но Максантарий поднялся, даже не взглянув на меня.

— Чертовы Вальтейны, — пробормотал он. — Подлые ублюдки.

Он подошел к двери маленькой каменной хижины. Я пошла за ним, но он развернулся в дверном проеме, заблокировал его и ухмыльнулся мне в лицо.

— Я в этом не участвую, — сказал он.

И прежде чем я успела ответить, дверь хлопнула так сильно, что я почувствовал, как дерево завибрировало у кончика моего носа.

***

Я вздрогнула.

Моя спина пульсировала.

Максантариус больше не открывал дверь после того, как захлопнул ее перед моим носом. Некоторое время я ходила по саду, обдумывая варианты. Судя по тому, как все выглядело с того места, где я стояла, у меня их было очень мало.

Сначала было трудно обуздать свой гнев, который с каждой минутой становился все сильнее и сильнее. Я тащилась через равнины, через океан, чтобы попасть сюда. Я охотилась, торговала и пряталась. Я чуть не умерла. И — в мысли, которая все еще сжимала дрожь вины в моей груди, — я убила.

И все это для того, чтобы меня вышвырнули за запертую дверь какого-нибудь сварливого «учителя», отказавшегося обучать меня.

Боги, он даже не был Вальтейном. Я мало что знал о Владельцах Солари, но я знала, что, хотя теоретически они могли делать большую часть того, что мог делать Вальтейн, то, как они использовали свою магию, сильно отличалось от того, как я использовал свою.

Но.

Я вдыхала свой гнев и выдыхала решимость.

Если они собирались заставить меня оказаться в этой ситуации, то ладно. Я бы сделала все, что могла.

Я не была уверена, чего ожидал Максантариус, но я не уходила. Вместо этого я села прямо за дверью, скрестив ноги, и стала ждать. В конце концов он должен был выйти. И когда он это сделает, я буду здесь. К тому же… мне некуда было пойти.

Прошло минут — тридцать, сорок, пятьдесят. Потом часы. Я наблюдала, как лепестки цветов становятся все ярче и ярче под заходящим солнцем, затем отражают тепло заката, а затем скручиваются и складываются в сумерках.

Было холодно. Трелл не было холодов, и мне не особенно понравилось это незнакомое ощущение.

Листья цветка нежно свернулись, как животное, готовящееся ко сну. Я подумала, не наложил ли он на них какое-то защитное заклинание, чтобы защитить их от холода. Мои зубы стучали.

И вот, наконец, дверь открылась. Меня так резко тряхнуло, что спина завизжала.

Максантарий стоял в дверях.

— Ты выглядишь замерзшей, — сказал он как ни в чем не бывало.

— Да.

Я не видела смысла отрицать это.

— Ты собираешься куда-нибудь идти?

— Мне некуда.

Я попыталась звучать очень жалко.

Он вздохнул.

— Полагаю, она оставит тебя здесь самой холодной весенней ночью за многие годы, — проворчал он. Затем он отступил от двери, настороженно глядя на меня. — Я приглашаю тебя внутрь, но только потому, что если я позволю тебе замерзнуть здесь, мне придется отказаться от своего морального превосходства.

Я не понимала, что все это значит, за исключением важной части. Я поднялась на ноги, слегка вздрогнув, когда моя спина выпрямилась, и подарил Максантариусу свою самую очаровательную, благодарную улыбку. — Спасибо, Макс-ан-тар-и-ас.

Я была очень горда собой за то, что правильно связала все эти слоги вслух.

Он закатил глаза и отступил в сторону, придержав для меня дверь.

— Макс, пожалуйста. Иначе мы потратили бы полжизни, произнося это нелепое имя.

Слава богам.

***

Я никогда не видела так много вещей, упакованных в такое маленькое пространство.

Я шагнула в дверь и тут же остановилась. Потребовалось ощутимое усилие, чтобы у меня не отвисла челюсть. Мои глаза даже не знали, куда смотреть в первую очередь.

Дом Макса был крошечным, но каждая стена — каждая — была увешана полками с безделушками, инструментами, произведениями искусства, скульптурами и маленькими странными жужжащими металлическими штучками. Одна полка была полностью посвящена винным бутылкам самых разных размеров, форм, цветов и типов. Пол покрывали четыре разных ковра, все они накладывались друг на друга под разными углами, каждый разного цвета и текстуры.

Камин заливал все это мерцающим оранжевым светом, отражаясь от маленьких металлических маятников и любопытных кружащихся устройств. Кушетка и два кресла стояли у огня — ни одно не подходило друг к другу, а обеденный стол с пятью стульями разных стилей занимал середину комнаты. За углом я мельком увидел маленькую кухню и узкий коридор с несколькими закрытыми дверями.

— Все это очень полезные и важные вещи, — сказал Макс несколько защищаясь, словно увидел, как у меня расширились глаза, когда я вошла.

Я кивнула. Конечно.

Не было ничего большего, чем огромное минималистское поместье Эсмариса. По крайней мере, здесь было чисто. Захламлено, но чисто.

— Ты голодная?

Макс исчез на кухне. Словно отвечая за меня, мой желудок заурчал.

— Да.

Он вышел с тарелкой супа и чашкой чая, которую поставил на стол, жестом приглашая меня сесть. Я так и сделала, а он рухнул на стул напротив меня. Он наполнил почти пустой бокал вина из бутылки, которая тоже была почти пустой, и откинулся на спинку стула.

Я фыркнула. Суп, который дал мне Макс, отличался от всего, что я когда-либо ела раньше, — он был более густым и тяжелым от все еще незнакомого запаха океана. Я бы вдохнула его, даже если бы это было отвратительно, но это было хорошо. Пряно, но хорошо.

— Спасибо. — Я была так голодна, что едва вспомнила, что бы сказать это.

Макс облокотился на стол, подперев подбородок костяшками пальцев и молча наблюдая за мной. Я вернула ему взгляд, осторожно посматривая на него между укусами.

Он был моложе, чем я могла ожидать. Возможно, за двадцать, хотя в его выражении лица была определенная резкость и наблюдательность, из-за которых он казался старше. Высокие скулы обливались мерцающим светом костра. Плоский, прямой нос. Изящные, вздернутые глаза под гладкими веками, которые только подчеркивали их нервирующую мутную синеву. Вблизи они выглядели еще более странно. Я знала старика в Трелл, у которого была катаракта, похожая на эти, хотя, конечно, не такого ярко-синего цвета. Но почему-то я сомневался, что у Макса проблемы со зрением. Его взгляд казался слишком неторопливым, слишком пронзительным для этого.

— Итак, — сказал он наконец, — Ты из…?

— Трелл.

— А сколько тебе лет?

— Два-десять… — я слишком поздно поняла свою ошибку и поправилась. — Двадцать один.

— Двадцать один, — повторил он себе под нос, качая головой, — как будто это был нелепый ответ. — Ученичество завершается в восемнадцать. Ты понимаешь, насколько странна вся эта ситуация?

Я пыталась не показать Максу, что я не понимаю, но, видимо, у меня этого не получилось, потому что он добавил:

— Странно. Необычно.

— Довольно.

— Чтобы было ясно, все это очень, очень странно.

— Нура сказала мне, что я не могу вступить в Ордены без обучения. Хотя я слишком стара.

Я не стала скрывать своего раздражения.

На губах Макса мелькнула ухмылка.

— Я рад, что у тебя хватило здравого смысла разочароваться в этой бюрократической глупости.

— Я пришла сюда не для того, чтобы меня отправили обратно.

— Сюда, в Ару, или сюда, в мой дом?

— В обоб

Он издал смешок, словно этот ответ был просто забавной шуткой, и допил свой бокал вина. Налил другой.

— Прости, как грубо с моей стороны. — Он поднял бутылку. — Хочешь немного?

— Нет, спасибо. — Мой взгляд метнулся к стенам и пустым винным бутылкам на одной из полок.

Отмечено.

Но мне нужно больше информации об этом человеке, если я хочу понять, чего он хочет. Если бы я собиралась выяснить, как сделать себя бесценной.

Я отложила ложку и сделала глоток чая. Даже это было пряно, заставляя мой нос гореть.

— Откуда ты знаешь Нуру? — спросила я с рассчитанной небрежностью. — Она друг?

Макс фыркнул.

— Она второй по рангу член Ордена. Все знают Нуру.

О, я услышала эту горечь. Я хитро улыбнулась ему.

— Я думаю, ты знаешь ее с другой стороны.

— Мы вместе сражались во время войны, если хочешь знать. — Макс выпрямился, сузив глаза. — Но ты ужасно дерзкая для той, которая бросилась в мой дом и отказалась уходить.

— Я не могу уйти. Какая война? Я очень мало знал о недавней истории Ара.

Но Макс проигнорировал мой вопрос.

— Ты можешь уйти. Ты можешь делать все, что захочешь.

Я сделала паузу. Внезапно меня осенило: впервые в жизни это утверждение было правдой.

Но затем это осознание утонуло под натиском образов. Умирающее лицо Эсмариса. Прощальные глаза Серела. Обличающий ожог от его уходящего поцелуя на моей щеке.

Чувство вины сжалось в моем животе. Нет. Я не была свободна. Не совсем. Пока нет.

— Мне нужно присоединиться к Орденам, — сказал я. — Нура говорит, что я должна быть здесь для этого. Так что нет, я не могу уйти.

— Плохая цель. По двум причинам. — Макс поднял палец. — Во-первых, потому что тебе не следует присоединяться к Орденам. Я бы хотел, чтобы я этого не делал. — Другой палец. — И во-вторых, потому что я не собираюсь тебя учить. Это не личное, это просто дело принципа.

Под столом мои ногти впились в ладонь.

— Я могу помочь вам другими способами. Я могу убирать или готовить…

Макс издал сдавленный смешок, нахмурив брови.

— Ты имеешь в виду, что я выгляжу так, будто мне отчаянно нужна помощь по дому?

Я оглядела захламленный дом и воздержалась от продолжения этой конкретной линии разговора.

— Должно быть что-то, что я…

— Меня не нужно беспокоить в моем собственном доме. — Макс встал, потянулся, затем взял мою пустую миску и чашку. — Ты можешь остаться здесь на ночь. Только сегодня вечером, а завтра мы придумаем, что с тобой делать.

Я тоже встала. Изнеможение проникло в мои веки, кости, мышцы. Что бы ни сделала Уилла, чтобы исцелить меня, это было чудом, но она была права: я все еще не полностью выздоровела.

— Уборная? — спросила я, и из-за угла кухни показалась рука Макса, указывая мне пройти в холл.

По крайней мере, это было облегчением. Я понятия не имела, насколько распространены такие вещи в Аре, и во время моего путешествия я справляла нужду в столь отвратительных или постыдных местах, что их хватило бы на всю жизнь.

Я плеснула немного воды на лицо, а затем посмотрела на себя в зеркало. Это был необычный предмет — явно очень старый, обрамленный потускневшим золотом, который превратился в болото маленьких существ. Жуки, стрекозы, ящерицы, змеи. Мое лицо, отраженное посередине, слишком хорошо вписывалось. Еще одна вещь, которая выглядела так, как будто она каталась в грязи.

Я схватила горсть своих спутанных волос, которые мне так и не удалось полностью распутать. Но в этом прикосновении все, что я могла чувствовать, были руки Эсмариса, сжимающие их, тянущие меня на землю вместе с ним.

Внезапно от этого вида мне стало плохо.

Я выглянула в коридор, где Макс шаркал по гостиной.

— У тебя… гм… — я напрягла свой измученный мозг в поисках подходящего аранского слова. — Гм… Там написано… — Я подняла два пальца, соединив их вместе и произнося языком снп-снп. — Эта вещь?

Макс посмотрел на меня с невозмутимым замешательством.

— Хм?

— Там написано снп-снп, — расстроенно повторила я, снова сводя пальцы.

Он уставился на меня, как на сумасшедшую.

Слово на Терени, конечно же, кричало мне в уши, хотя на Арана его нигде не было.

— О. — Макс понял, щелкнул пальцами, затем открыл ящик и достал пару золотых ножниц. — Ножницы.

Я постараюсь запомнить это и уберечь себя от унижения в следующий раз. Я взяла их и вернулась к зеркалу. И я, не колеблясь ни секунды, отрезал себе волосы горстями между подбородком и плечами.

В конце концов, я хранила их так долго, потому что Эсмарису это нравилось. Мне больше не нужно было заботиться об этом. И, отрезав все это, я смогла освободиться от его последнего прикосновения. Отстричь последнее место, где он меня схватил.

Довольная ухмылка изогнула уголки моего рта.

Я чувствовала взгляд Макса, когда он прислонился к дверному косяку.

— Ты пожалеешь, что не оставила их еще немного длиннее.

Еще горсть. Я проигнорировала заявление Макса. Приятно было иметь возможность не считаться с мнением мужчины.

Я покачала головой, чувствуя легкость и наблюдая, как мои укороченные волосы подпрыгивают над плечами.

— Так хорошо, — сказала я, возвращая ножницы Максу.

Он пожал плечами.

— Тебе придется чертовски долго держать это подальше от своего лица. Длинные хорошо, короткие хорошо. Это между вещами, которые доставляют вам неприятности. — Он сунул ножницы в карман и дернул подбородком в сторону тазика. — Но это не моя проблема, пока ты все это убираешь.

Я сделала, как он просил. И я никогда не видела ничего столь прекрасного, как пламя камина, захватывающее эти черные и серебряные щупальца, сморщившее их, превратившее в пепел.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Яркое полуденное солнце пробивалось сквозь шторы, когда я открыла глаза. Меня снова разбудил этот музыкальный, стучащий звук. На этот раз я сразу узнала голос Уиллы.

Это заставило меня быстро встать с постели.

Я снова надела свое единственное бесформенное платье — неловко. Мне пришлось спать голой просто потому, что у меня не было другой одежды. Япоспешила в гостиную, где несколько неловко стояли Уилла и Макс. В голосе Уиллы появился новый, нервный оттенок.

— И знаете, как это бывает, все так напряжено из-за вторжения в Таирн и всей враждебности в Верной. Вознесся только в надежде, что он не пойдет на войну… О! — Уилла резко остановилась. Две пары глаз обратились ко мне. — Тисана. Доброе утро.

— Добрый день, точнее, — сказал Макс.

— Как ты себя чувствуешь? О, твои волосы… — Ее голос затих. Я задавалась вопросом, хорошо это или плохо, что моих коротких волос было достаточно, чтобы заставить Уиллу замолчать.

— Доброе утро, — сказала я. — Мне намного лучше. Спасибо.

— Я собиралась приехать сюда прошлой ночью, но со всем, что произошло… — Она выдохнула, ее маленький пухлый ротик сузился.

Что-то было не так.

— Что? — Я спросила.

— Паранойя нашей великой королевы Сесри прошлой ночью стоила жизни множеству людей, — сказал Макс.

— Паранойя? — Уилла нахмурила брови. — Сейчас трудные времена, Макс. Мы не можем отбросить это как паранойю. Она делает все возможное в данных обстоятельствах.

Пар-э-ной-э.

Я ничего не знала о королеве Ара — до сих пор даже ее имени. Самая недавняя история, которую освещали мои книги, на тот момент насчитывала более двух десятилетий. Тем не менее, я поняла, что сказала Уилла, еще до того, как вошла в комнату: война. Война может разрушить все мои планы.

Или… это может быть шанс продвинуться быстрее, чем в противном случае.

От этой мысли у меня в желудке образовалась тошнотворная дыра, и я ненавидела себя за то, что допускала такую возможность. Я была очень молода, когда треллианские лорды завоевали Низерен, но отголосок моей памяти все еще помнил запах горящей столицы, холод ночи, когда мы с матерью бежали. Война разрушила мой дом. Рассеяла мой народ по равнинам. Сослала меня в рабство.

Но это также представило возможность. Я не могла позволить себе роскошь игнорировать это.

Прежде чем я успела спросить больше, Уилла покачала головой, как бы прогоняя неприятные мысли, и снова заговорила.

— Так или иначе. Я пришла сюда не за этим. Я хотела принести тебе одежду и еще раз взглянуть на раны, раз ты так внезапно ушла, и все такое. Я действительно не ожидала, что она заберет тебя прямо сейчас, если быть честным. Обычно не так.

— Не беспокойся, — вмешался Макс, прежде чем я успела ответить. — Она не останется. На самом деле, это отличная возможность для тебя вернуть ее в Башни.

Угх. Я не понимала, почему он должен быть таким ослом.

Пальцы Уиллы играли друг с другом. Макс, как я поняла, заставлял ее нервничать. Интересно.

Макс одарил ее невозмутимым взглядом.

— Я серьезно, Уилла.

— Ну… это создает проблему…

— Единственная проблема, о которой все должны говорить, это тот факт, что я уже сказал Нуре нет. — Он вскинул руки. — Почему никто никогда не обсуждает эту проблему?

— Мне все равно, с кем тренироваться, — сказала я, все больше раздражаясь от этого обсуждения. — Я буду тренироваться с кем угодно. Я только хочу присоединиться к Орденам.

— Видишь? Это может сделать любой.

Уилла все яростнее грызла ногти.

— Ученичество было назначено шесть месяцев назад, Макс, и, учитывая все происходящее прямо сейчас, больше нет никого, кто…

— Не может быть, чтобы это было правдой.

Уилла так испугалась, когда ее прямо обвинили во лжи, что мне стало ее жаль.

— Это правда. Я проверила.

Дерьмо. Я все еще надеялась, что Макс на самом деле не мой единственный вариант.

— Если ты этого не сделаешь, — продолжала она, — то никто не сможет, по крайней мере, еще пять месяцев, когда нынешнее поколение старших учеников…

— Тогда она может подождать пять месяцев.

Я яростно замотала головой.

— Я не могу ждать пять месяцев.

— Вам обоим нужно успокоиться. — Голос Уиллы приобрел тон, который звучал так, как будто он предназначался для того, чтобы успокоить капризных детей. — Я говорила об этом с Нурой перед приездом сюда. Тисана, из-за твоей необычной ситуации мы готовы позволить тебе пройти первый раунд тестов пораньше. Остальные ученики проходят оценку через пять месяцев. Ты пройдешь тест, и оттуда мы увидим, готова ли ты двигаться вперед быстрее.

Если это должно было быть хорошей новостью, то это было не так. Я кивнула и попыталась не показывать, насколько сжата моя челюсть или как мои ногти впиваются в плоть моих ладоней. Кто знал, где будет Серел через пять месяцев? Где к тому времени будут мои друзья? И это было только начало…

Успокойся, сказала я себе. Ты докажешь им это. Ты найдешь способ. Ты всегда находишь.

— Это все еще не меняет того факта, что я не буду ее тренировать.

Боги, я хотела задушить его.

— Через пять месяцев, — сказала Уилла несколько умоляюще, — мы сможем подумать о том, чтобы что-то поменять.

— Я сказал Нуре «нет».

— Ну, Максантариус, как ты знаешь… — Она продолжала ерзать, ее голос дрожал, как будто она очень боялась сказать то, что собиралась сказать. — Ты по-прежнему обязан Орденам. Ты знаешь, какие наказания предусмотрены за невыполнение своих обязанностей. Особенно из-за твоего…

Макс поднял ладонь. Ярость проникла в каждую черту его лица, очерчивая резкие морщины напряжения вокруг каждой черты.

— Хорошо, я вижу, к чему все идет. Ты хочешь сказать, что у меня нет выбора.

— У всех нас есть обязательства, — извиняющимся тоном сказала Уилла.

Он усмехнулся, а затем обратил на меня свои нечеловеческие глаза.

— Они выбрали для тебя необычную битву, не так ли?

Я ответила на его взгляд милой, любезной улыбкой.

— Я буду отличной ученицей.

Макс скрестил руки на груди и вышел на улицу, не сказав больше ни слова, оставив Уиллу и меня смотреть друг на друга. Я поднял ее сумку.

— Спасибо, — сказала я и схватила юбку своего бесформенного платья. — Я рада избавиться от этой штуки.

По крайней мере, это была хорошая новость.

***

Уилла осталась еще на некоторое время, помогая мне распаковать одежду, которую она принесла. В данном случае «распаковка» просто означала попытку найти чистую поверхность, на которую их можно было бы положить, но я не возражала. Я была просто взволнована, чтобы быть в состоянии выбраться из этого отвратительного платья. Вместо этого я переоделась в пару облегающих брюк и блузку, обернутую вокруг моего тела и завязанную вокруг талии, оба окрашены в оттенки темно-синего цвета. Просто, но намного лучше, чем эта ужасная шифоновая вещь.

Перед уходом Уилла посмотрела на мои раны и, похоже, была довольна тем, как они заживают. Она уложила меня на живот, а сама провела руками по моей голой спине, что-то бормоча себе под нос. Что бы она ни делала, зудело, но не болело, даже когда она непосредственно прикасалась к открытым ранам.

— Могут ли все Вальтейны делать это? — Я спросила ее.

— Нет, только некоторые из нас, — щебетала она. — Способности у всех проявляются немного по-разному. Безусловно, это полезный навык.

Затем, прежде чем уйти, она взяла меня за запястье и сняла повязку, которую я заметила, когда впервые пришла, обнажив крошечную аккуратную рану.

— Прости, дорогая. Она будет жалить.

Я вздрогнула, когда она взяла маленький нож и открыла рану ровно настолько, чтобы выдавить несколько капель крови, которые она собрала в стеклянный флакон. Я подавила желание отдернуть руку.

— Что это? — Я спросила.

— Только для проб, — сказала она, как ни в чем не бывало. Потом заменила повязку. — Так! Теперь, что осталось…

Макс вообще не возвращался внутрь за всю эту встречу. Прежде чем уйти, Уилла неожиданно притянула меня к себе.

— Не волнуйся, — прошептала она мне в волосы. — Все сойдется.

— Я знаю, — ответила я, хотя бы потому, что не позволяла себе рассматривать никакую другую возможность.

А потом Уилла ушла, снова оставив меня одну в этом доме, где я явно была нежеланным гостем.

Но были и худшие вещи, чем нежеланность. По крайней мере, теперь у меня была цель, план. И учитель, который, по крайней мере, не мог меня выгнать.

Я нашла Макса в саду, срезающим сухие цветы с куста. Он даже не посмотрел на меня, когда я подошла.

Было бы намного проще, если бы я могла ощущать его мысли. Тем не менее, мне не нужна была магия, чтобы почувствовать гнев, окруживший его, как облако, отравляющее воздух.

— Почему ты ненавидишь Ордены? — Спросила я.

— Потому что они архаичны и жаждут власти.

Он не оглянулся. Клип. Цветок упал в грязь.

— Мне нужно только, чтобы ты сказал мне то, что мне нужно знать для теста. Только это.

Клип.

Макс рассмеялся.

— Только это, — повторил он, качая головой.

— Пожалуйста, — сказала я, делая голос тихим, сладким. — Мне требуется твоя помощь. — Мужчины любили этот голос. Крошечный и беспомощный. За последние восемь лет я отточила свой до совершенства.

Взгляд Макса мельком метнулся ко мне с отстраненной холодностью, которая говорила мне, что он не был ни обманут, ни тронут моим выступлением.

— Я прошел через многое, чтобы обрести свободу от Орденов. Я не собираюсь разворачиваться и отдавать ее обратно. Я не хочу, чтобы меня бросили в Илизат, поэтому я не выгоняю тебя, но не заблуждайся, я не планирую облегчать им задачу.

— Илизат?

— Это… тюрьма. Это не относится к делу.

Клип.

Макс зачерпнул горсть потемневших, увядающих соцветий. Он даже не посмотрел вниз, когда огонь поднялся от его кожи, чтобы поглотить их в его ладони.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы найти перевод на Терени для «тюрьмы», хранящийся в моей памяти, но когда я это сделала, я задалась вопросом, что сделал Макс, чтобы быть в таком шатком положении, что я могла отправить его туда.

— Ты можешь делать, что хочешь, — сказал он, — но я в этом не участвую.

Я встала. Скрестила руки.

— Отлично.

— Я рад, что мы поняли друг друга. — Он не смотрел на меня.

Мне он все равно был не нужен.

У меня было пять месяцев. Этого было более чем достаточно.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Я начала с того, что порылась в книжных шкафах Макса, разбрасывая тома по всему полу и читая слова, которые едва понимала. Что-то здесь должно было помочь мне или, по крайней мере, подсказать, что могло бы произвести впечатление на Ордены. Но читать их было все равно, что бродить по грязи. Передо мной расплылись аранские слова, не более чем путаница букв. Между книгами были спрятаны куски пергамента с нацарапанными на них кругами, похожими на те, что рисовала Нура, но я понятия не имела, что они делают. Книги тоже не помогли.

Макс смотрел на меня сквозь все это, игнорируя меня, за исключением того, что напомнил мне не трогать что-то или убирать то, что я потеряла (я воздержалась от указания, что «уборка» в этом доме — ужасно относительное понятие). В конце концов, он пошел на кухню, и вскоре ароматы, от которых у меня заурчало в животе, наполнили дом. Он появился с двумя тарелками, жестом приглашая меня сесть.

Я скользнула в кресло, даже не удосужившись взглянуть на то, что я ела, прежде чем вдохнуть это. Я была настолько голодна.

Макс посмотрел на стопку книг в центре комнаты.

— Как далеко они тебя завели? Их не так-то просто читать.

Я разложила рис по тарелке. Прежде чем я смогла найти способ сказать ему, как далеко они меня не завели, дверь распахнулась.

Подняв глаза, я увидела в дверях мужчину — высокого роста, с прямой спиной, с засунутыми в карманы хорошо сидящей бронзовой куртки руками. Он был примерно того же возраста, что и Макс, со смуглой кожей, остриженными черными волосами и тихими глазами, которые медленно переводили взгляд с меня на Макса и обратно.

Макс оглянулся через плечо.

— Ты должен был постучать. Однажды ты столкнешься с чем-то, что не хочешь видеть.

Брови новоприбывшего слегка приподнялись.

— Это то, чем я сейчас занимаюсь?

— К сожалению, это не тот скандал.

Он вопросительно посмотрел на Макса, затем сделал шаг вперед и перегнулся через стол, протягивая мне руку.

— Саммерин. С кем я имею удовольствие познакомиться? — Его голос был низким и ровным, глубоким, но манящим и нежным.

Мне потребовалось достаточно времени, чтобы смутиться, чтобы понять, что я должна была схватить его за руку. Это не было обычным приветствием в Трелл.

— Тисана.

— Это моя ученица, — сказал Макс. Он не перестал есть благодаря этому обмену. — По крайней мере, так мне говорят.

Саммерин выпрямился, его брови подскочили.

— Она твоя ученица?

Каждое отдельное слово — это небольшое предложение, которое было подчеркнуто по-разному, передавая другое значение.

— Она твоя ученица? — Перевод: Она Вальтейн, и Фрагментированная для ровного счета.

— Она твоя ученица? — Перевод: Она слишком стара для этого.

— Она твоя ученица? — Перевод: Они заставили тебя взять ученицу?

Странно успокаивало то, как эти вещи превосходили язык. И что я могла слышать эти маленькие нюансы на Аране так же, как и на Терени.

Макс вздохнул.

— Да, видимо.

Саммерин казался ошеломленным этим, задумчиво наморщив лоб. Затем он сгладился, и предложил мне небольшую улыбку.

— Приятно познакомиться, Тисана. Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с таким неприятным наставником.

Он мне нравился.

Макс рывком выпрямился, наклонившись, чтобы оглядеть тело Саммерина в дверном проеме.

— Что я тебе сказал? Ученикам вход в дом запрещен!

— Ты только что сказал, что она ученица, — ответил шепелявый голос. Я вытянула шею и увидела позади Саммерина мальчика лет двенадцати, пухлого, с причесанными кудрявыми светлыми волосами.

— Эта не уйдет, так что, похоже, я застрял с ней. Но если бы она сломала столько же моих вещей, как ты, я бы ее тоже прогнал.

— Прошу прощения за подзорную трубу, это было…

Саммерин посмотрел на мальчика.

— Почему бы тебе не выйти на улицу и не отрепетировать сегодняшний урок? Я не задержусь здесь надолго.

— Но..

— Мот. — Терпение в голосе Саммерина было таким изношенным, что звучало буквально через несколько секунд.

Ребенок вздохнул.

— Хорошо, — фыркнул он и удалился в сад. Саммерин закрыл за собой дверь, издав низкий раздраженный вздох и опустившись на стул.

— Этот мальчик. Ты понятия не имеешь.

Я имею.

— Я имею, — сказал Макс.

— Осталось пять с половиной лет. — Саммерин посмотрел на бутылку вина. Макс налил ему стакан и поставил его через стол.

Саммерин выпрямился и снова повернулся ко мне, словно пытаясь избавиться от разочарования.

— Итак, Тисана. Расскажи мне о себе.

Он говорил так тихо, что я наклонилась ближе, чтобы услышать его. Я задалась вопросом, было ли это сделано намеренно.

— Нура просто вчера оставила ее здесь, — проворчал Макс.

— Мой вопрос был адресован не тебе. — Саммерин бросил на Макса испепеляющий взгляд, затем перевел на меня гораздо более приятный взгляд, вежливо ожидая.

Да, решила я, он мне определенно нравился.

— Я должна стать ученицей, чтобы присоединиться к Орденам. Макс единственный, кто может это сделать. Поэтому я здесь.

— Хм. — На лице Саммерина промелькнуло мерцание, которое исчезло прежде, чем я смог его распознать. Затем: — Ты не из Ара, не так ли?

О, он притворялся, что мой акцент не так заметен. Очень мило.

— Я приехала из Трелл.

— Это долгое путешествие.

Я кивнула.

Пальцы Саммерина зависли у его подбородка, задумчиво поглаживая стриженую бороду.

— И ты приехала только за Орденами?

Я кивнула.

— Я встретила Вальтейна, Зерита, который рассказал мне о них. Он сказал, что познакомит меня, но…

Саммерин и Макс переглянулись. Макс выпрямился, внезапно насторожившись.

— Зерита Олдриса?

— Да. — Я перевела взгляд на двух мужчин напротив меня, мой собственный интерес вызывал их интерес. — Вы его знаете?

— Что Зерит делал в Трелл? — спросил Макс.

— Он говорил — заказывал вещи. — Я старалась не выглядеть слишком заинтересованным. — А что?

Молчание в течение секунды слишком долго.

— Нам просто любопытно, — сказал Саммерин.

— Откуда ты его знаешь?

— Это длинная история. Мы..

— Саммерин, я не хочу тебя прерывать, но… — Макс встал, глядя в окно. — Твой ученик поджег мои розовые кусты.

Саммерин вскочил на ноги, бормоча слово, которого я не понял, но произнесенное с яростным энтузиазмом проклятия.

— Этот мальчишка. Ты понятия не имеешь.

Я имею, подумала я.

— Пять лет, четыре месяца и двадцать шесть дней. — Саммерин остановился у двери, его голос стал медовым, и я подозревала, что он предназначен только для привлекательных молодых женщин. — Было приятно познакомиться с тобой, Тисана.

— И мне. — Я раскрыла свою самую искусную очаровательную улыбку.

Я подумала, не согласится ли Саммерин взять второго ученика. Он казался гораздо более приятным.

— А я? — сказал Макс. — Было приятно увидеть меня, Саммерин?

Саммерин саркастически приложил руку к сердцу.

— Как и всегда, Макс.

Затем он выскользнул за дверь, оставив ее захлопываться за собой. Вдалеке мы услышали его голос.

— Мот! Во имя Вознесенных, что ты делаешь?

— Я просто…

— Ты не можешь просто бродить вокруг, разбрасывая эти искры…

Голоса резко оборвались. Я подумала, не исчезли ли они, как Нура, когда привела меня сюда.

Мы с Максом какое-то время сидели молча, глядя друг на друга.

— Ты мог бы взять этого ученика, — сказала я наконец.

В уголках рта Макса мелькнула улыбка, хотя было похоже, что он отчаянно с ней борется.

— Верно, — ответил он.

А потом, одновременно, мы оба усмехнулись.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Прошло две недели, а Макс по-прежнему отказывался меня тренировать.

Это было особенно неприятно, потому что я даже не просила его о многом. Мне нужно было только, чтобы он сказал мне, что будет оцениваться Орденами. Эти испытания, как я полагала, были моим лучшим шансом доказать Нуре и Орденам, что я способна стать членом, и не только это, но и убедить их в своей правоте.

И для этого мне нужно было сделать больше, чем пройти. Я должна была быть выдающейся.

Книги Макса, как он, казалось, и подозревал, были бесполезны. Язык был слишком архаичным для меня, чтобы понять, и скорее философским, чем учебным.

Итак, я сделала все, что могла. Я пыталась заставить свое тело физически вернуться в прежнюю форму, вставая на рассвете, чтобы бежать настолько далеко, насколько я могла заставить свои ноги нести меня, напрягая легкие, пока мое дыхание не стало прерывистым. Я была так слаба. Раньше я могла танцевать часами, не позволяя моей кокетливой улыбке дрогнуть. Теперь мое тело истощило часть своих прежних возможностей.

Макс смотрел, как я возвращаюсь, задыхаясь и тяжело дыша, обычно откинувшись на спинку стула с книгой в руках или притаившись среди садов.

— Выглядит тяжело, — замечал он, и я смотрела на него, тяжело дыша и втыкая в волосы еще одну шпильку (поскольку он, к сожалению, был прав насчет длины).

— Было бы не так сложно, если бы я знала, что изучать, — огрызнулась я между вздохами.

— Бегать по кругу, вероятно, не в правилах Ордена.

Я практиковала каждый кусочек магии, который знала. Колдуя, сгибая ветерок вокруг моих рук, высасывая капельки воды из земли. Я даже попытался нарисовать некоторые из этих кругов на земле, подражая тем, что нашла в кабинете Макса. Я не знала, для чего они были предназначены — что, как я полагала, могло закончиться очень плохо, — но для меня они вообще ничего не сделали.

Однажды, когда я копировала то, что должно было быть моим пятнадцатым кругом, Макс встал позади меня и заглянул через мое плечо.

— Хм, — заметил он, наклонив голову, прежде чем уйти.

От одного этого звука мне захотелось разорвать его пополам.

По крайней мере, я что-то делала, в отличие от Макса, который, казалось, был настроен на то, чтобы абсолютно ничего не делать, никогда. В особенно холодный день он вышел на улицу, вздрогнул, посмотрел на небо и заявил:

— Я не создан для этого, — прежде чем вернуться в дом.

Я быстро поняла, что Макс, по-видимому, был «создан» только для исключительно узкого набора сред, температур, действий и взаимодействий.

Я хотела, чтобы Саммерин вернулся. Может быть, я могла бы получить больше помощи от него.

Но шли недели, и были только я и Макс, почти не обращавшие внимания друг на друга. Я никогда не позволяла ему видеть ничего, кроме решительной, непоколебимой уверенности. Но ночью, свернувшись калачиком на своей маленькой кровати в этой смехотворно загроможденной комнате, сон дразнил меня. Каждый раз, закрывая глаза, я видела предательство на умирающем лице Эсмариса. Я видела нежность в прощании Серела, чувствовала его поцелуй на своей щеке. Я слышала голос Нуры, читающей письмо Зерит.

И мне снова и снова снился один и тот же сон.

В ужасном смысле это было смешно. Когда Эсмарис избил меня, я поклялась преследовать его — прокляла его видеть мои глаза каждый раз, когда он закрывает свои. Теперь я была тем, кто видел его в каждой тени. Ты забыла, кто ты, он плюнул на меня. Ну, я никогда не забывала сейчас. Каждый раз, когда я подходила ближе, он был там — напоминая мне обо всем, что я оставила позади, и обо всем, что я буду нести с собой всегда.

Дни тикали.

А потом, однажды утром, Уилла вернулась, чтобы посмотреть на мои раны. Она была дружелюбной и бодрой, когда сообщила мне, что все хорошо заживает. Какое-то время было приятно просто находиться рядом с кем-то, кто был хотя бы относительно приятным.

Затем я спросил ее:

— Есть ли у тебя новые письма от Зерита? О Трелл?

Молчание Уиллы погрузило мое сердце в ледяную воду.

— Он говорит, что все немного… — Ее голос затих, музыкальность стала плоской. — Там все немного сложнее.

Мои пальцы сжались на простынях.

— Сложнее?

— Я полагаю, что после смерти этого Лорда были некоторые проблемы… — Уилла кашлянула. Я хотела вырвать у нее слова. — Но это просто период перемен. Все успокоится.

Я не доверяла себе, чтобы открыть рот.

Все, о чем я могла думать, были милые глаза Серела и звук, который его меч издал в груди Эсмариса — хруст, хлюпанье, напоминание о том, насколько мягким и хрупким на самом деле было человеческое тело. Неважно, принадлежало ли оно самому могущественному человеку в Трелл или мальчику-рабу с доброй, нежной улыбкой.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Той ночью я собрала все клочки бумаги, которые смогла найти, на которых были нацарапаны эти круглые символы. Я выстроила их снаружи, глядя на них. Каждый из них был разным — отметины, проходящие через их центр, имели разную форму и ориентацию.

Я до сих пор понятия не имела, кто они такие и что они делают, кроме того, что Нура использовала одного из них, чтобы привести нас сюда. И что они были самым конкретным примером чего-то важного, чего я не знала, как сделать.

Итак, по какой-то причине — возможно, просто потому, что мне нужна была твердая цель, за которую можно было бы зацепиться, — я направила всю свою энергию на их понимание. Я скопировала каждый, точно имитируя каждый штрих. В некоторых случаях я даже наслаивала бумагу и обводила их штрих за штрихом, линия за линией.

Прошли часы. Закат. Я зажгла фонари. Я не заходила внутрь, потому что боялся дать Максу пощечину, если он будет смеяться надо мной.

Я повторяла эти символы снова и снова, точно так же, как часами тренировала свои танцевальные па, заучивая их, отбивая их, разбивая их и себя, пока мы не слились воедино. Я делала то же самое с этими дурацкими символами.

Мне приходилось.

Я не была уверена, сколько уже прошло времени, когда услышала, как за моей спиной открылась дверь. К этому времени я была окружена бумагами, сложенными вокруг меня стопками, как ворота, запирающие меня.

— Не то чтобы это мое дело, но ты собираешься остаться здесь на всю ночь? — Я услышала, как Макс спросил.

Я не обернулась. Моя твердая рука не дрогнула, очертив еще один круг. Спокойствие. Методичность. У меня была система — сочетание каждого символа с каждым типом чернил.

— Если я должна.

— Я устал, просто глядя на тебя.

У меня не было на это ответа. Гнев кипел глубоко под моей кожей.

— Ты хоть знаешь, что это такое? — Спросил он.

Мои пальцы так сильно сжали ручку, что я чуть не сломала ее пополам.

— Нет. И я думаю, ты, наверное, не скажешь. — Слова прозвучали низким рычанием.

— Ордены, вероятно, не будут спрашивать тебя о них.

Прежде чем я смогла остановиться, я вскочила на ноги и повернулась к нему, все еще сжимая ручку в руке.

— Я знаю. Мне нужно… нужно…

Слова Арана ускользали от меня, заставляя мое разочарование биться о поверхность. Я посмотрела на Макса, который прислонился к дверному косяку.

Мне хотелось накричать на него. Я хотела спросить: кто тебя так разрушил, что ты ничего не можешь сделать, кроме как стоять на пути людей, у которых действительно есть важные дела? Почему ты испытываешь такое всепроникающее мелкое желание выплеснуть свое раздражение в лицо Орденам? И какого черта тебе нужно тащить меня за собой?

Вместо этого произнесенные аранские слова звучали примерно так:

— Сколько у тебя ненависти?

— Хм?

Его замешательство, как бы оно ни было понятно, приводило меня в ярость. Я резко уронила ручку на землю. Я медленно вдалбливала каждое аранское слово.

— Почему ты ненавидишь Ордены? Почему ты так ненавидишь меня? Что с тобой не так?

— Я не ненавижу тебя, — ответил Макс, что еще больше разозлило меня.

— Это неправда! — Я покачала головой. — Это неправда. Меня не волнует, если ты ненавидишь меня — ненавидь меня здесь. — Я коснулась своего сердца. Это был единственный способ передать то, что я говорила. — Или здесь. — Я прижала пальцы к виску. — Но ты показываешь свою ненависть своими действиями в отношении меня. Почему? Что плохого я тебе сделала?

— Дело не в тебе. — Что-то изменилось, смягчилось в выражении лица Макса. Но я уже не искала обрывков доброты.

— Это касается меня! Это и моя жизнь, а не только твоя. — Я моргнула, и все, что я могла видеть, было тело Эсмариса, лицо Серела, руки и кожа каждого мужчины, для которого я танцевала, чтобы заработать деньги, чтобы уйти. — Я была рабыней в Трелл. Ты знал?

Он не ответил. Просто смотрел на меня, с одной глубокой морщиной на лбу.

— Знал?

— Нет, — сказал он тихо.

— Я сделала многое, чтобы попасть сюда. Я убила за то, чтобы прийти сюда. Мой друг… — У меня не хватило словарного запаса, чтобы описать, что Серел сделал для меня, подарил мне. — Я оставила своих самых важных людей. Они нуждаются во мне. Я не могу их подвести. Чтобы помочь им, мне нужно это. — Я ткнула раскрытой ладонью в стопки рисунков. — У меня ничего нет без Орденов. Нет силы. Мне нужно это. Им это нужно.

Я не делала из себя все эти ужасные вещи — шлюху, убийцу, предателя — для того, чтобы меня просто игнорировали и выбрасывали, прежде чем это могло чего-то стоить.

Рот Макса сузился. Я не могла его читать, да и не пыталась. Меня давно уже не волновало, о чем он думает. В тот момент мне было все равно, что кто-то из них подумал — все эти люди, которые всю мою жизнь использовали меня как часть своих историй, считали, что я была частью их жизни. Как и Эсмарис. Как и каждый лорд, которого я соблазняла. Как Нура, использующая меня, чтобы залезть Максу под кожу. А теперь, как и Макс, который видел во мне представителя какой-то мелкой обиды, а не настоящего человека.

— Это не только твое, — выплюнула я. — Так что скажи мне, что будет там на дурацком тесте.

Тишина.

Моя ярость немного отступила, как волна, разбившаяся о берег. Во время этой короткой передышки я проклинала себя за то, что вышла из себя, задаваясь вопросом, не разрушила ли я навсегда способность формировать свои отношения с Максом, сказав ему что-то такое грубое и импульсивное.

Он просто стоял там. Глядя на меня.

— Ты была рабыней, — повторил он.

Я сделала паузу, ошеломленная выражением его лица, все еще выдыхая остатки своей ярости.

— Да, — наконец ответила я.

— И твой план состоит в том, чтобы присоединиться к Орденам, а затем использовать их влияние, чтобы помочь другим рабам в Трелл.

— Да.

Он засунул большие пальцы в карманы и выдохнул слишком долго и медленно, чтобы это можно было назвать вздохом. Неумолимая твердость его черт дрогнула, сдвинулась. Чуть-чуть.

— Это не сработает.

— Я заставлю это сработать.

— Это не так. Это не так просто.

— Мне все равно.

— Они не собираются облегчать тебе задачу.

Я усмехнулась. Это было, конечно, уже ясно.

— Я знаю.

— Ордены… — Он сделал паузу, покачав головой. — Они совсем не хорошие. Возможно, когда-то они использовались для совершения великих дел. Но теперь они стали инструментом, которым пользуются очень несовершенные люди.

Эти яркие глаза ушли далеко, словно потерявшись в прошлом.

Как бы мне ни хотелось это отрицать, я была уверена, что в чем-то он прав. Возможно, Ордены уже не были такими благотворительными организациями, какими они были когда-то. Но они были нужны мне.

И, может быть, в каком-то смысле я им тоже понадоблюсь. Может быть, я могла бы превратить себя во что-то ценное.

— Возможно, они снова смогут творить великие дела, — сказала я.

Горький смешок проскользнул сквозь зубы Макса.

— Может быть. — Он не казался убежденным.

— У меня нет другого выбора.

Он посмотрел себе под ноги, руки в карманах, и наступила долгая-долгая тишина.

Когда он снова поднял голову, его взгляд встретился с моим с большей решимостью, хрупкой, но свирепой, как треснувшее стекло.

— Ты действительно собираешься это сделать? Заставить Ордены сделать что-то стоящее?

— Да, — ответила я, не задумываясь.

— Не знаю, почему я тебе верю.

Но я видела по его лицу, по этой яичной скорлупе надежды, по почти невидимому покачиванию его горла, что он принял решение.

— Хорошо. — Он покачал головой, затем повернулся к стопкам бумаг. — Это стратаграммы. Они используются для направления магии для более сложных заклинаний. Что-то вроде инструкций.

Я посмотрела на них, шуршащих на ветру у моих ног.

— Я видела их только один раз. На рабе Вальтейне. Полном Вальтейне, не то что я. На руках. — Я вытянула предплечье, показывая, где я видела татуировки, вытатуированные вдоль и поперек кожи женщины-альбиноса. Тогда я пыталась поговорить с ней, взволнованная встречей с кем-то вроде меня. Но она только смотрела на меня мертвыми глазами.

Мышца на переносице Макса дернулась.

— Если она была рабыней, это, вероятно, предназначалось для того, чтобы нанести вред ее силе, отвлечь ее магию от чего-то полезного. Представь, что ты привязываешь голову коровы к ее хвосту. Но в качестве инструмента они чаще используют Солари, поскольку наша магия гораздо более внешняя, чем ваша. — Когда мы снова посмотрели друг на друга, уголки его губ изогнулись в уверенной ухмылке. Как будто этого краткого мерцания уязвимости никогда не существовало. — Но они для продвинутого уровня. Мы не начнем с них.

Мы не начнем с них.

Мое сердце подпрыгнуло. Я нетерпеливо кивнула, так благодарная за союзника — любого союзника, — что меня даже не волновало, что он переписывает мои планы.

— Заходи внутрь. Отдохни. В любом случае, если ты закончила захламлять мой сад. — Он открыл дверь, отступив передо мной. — Завтра у нас будет длинный день.

Я подошла к двери, затем остановился перед тем, как войти, повернувшись к Максу и молча глядя на него. Тень облила суровые глаза, но его черты лица были настолько острыми, что рассекали сумерки, встречая мои глаза с такой же решимостью и настороженным любопытством. Мы стояли всего в нескольких дюймах друг от друга, позволяя друг другу вглядываться в редкостную, сдержанную честность.

Желание поблагодарить его задержалось на кончике моего языка. Не благодари его за то, что он должен был сделать с самого начала, — язвительно прошипела более холодная часть меня.

Не знаю, почему я тебе верю, сказал он. Но я знала. Он поверил мне, потому что хотел мне поверить — хотел поверить в возможность чего-то лучшего, каким бы маловероятным оно ни было.

И что?

Это было чем-то, что запало мне в душу, как вода после миль и миль выжженной, отчаянной пустыни.

— Спасибо, — сказала я и вошла внутрь.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— И это все? Это все, что у тебя есть?

Макс сидел, скрестив ноги, среди высокой, струящейся травы и смотрел, как мои серебристые бабочки взлетают в небо.

— Что все? — повторила я.

— Я имею в виду — это все, что ты умеешь?

Не оскорбиться такой реакцией было невозможно.

— Не только это, — сказал я, указывая на бабочек. — Еще был пожар и…

— Искры, честное слово. Просто все очень… эффектно.

— Я так же могу узнать мысли, — предложила я.

— Верно. Не нужно это демонстрировать, я прочувствовал это. — Его зубы стиснули кончик ручки, глядя на стопку бумаг, которые он принес с собой. — И когда ты это делаешь — что именно ты обычно делаешь?

— Что я делаю?

— Ты говоришь или просто слушаешь?

Я тупо уставилась на него. Его глаза метнулись ко мне с пергаментов.

— Я имею в виду, насколько точно ты можешь понять, о чем думают люди? Слова или просто чувства? И насколько ты их контролируешь?

— Контролирую? — Вопрос вышел со вздохом. Может ли Вальтейн делать это?

Макс издал безрадостный смешок.

— Вознесенные, ты действительно новичок в Ара, не так ли? Вот почему здесь нужно быть осторожной.

Я покачала головой, откладывая этот вопрос на потом.

— Я слышу, что они чувствуют, — сказала я. — Не слова. Просто… — я не могла решить, как объяснить это на аране, поэтому приложил руку к сердцу. — Здесь большие вещи.

Он кивнул, словно прекрасно это понимал.

Мои мысли устремились к Эсмарису, к тому, как его разум увядал и задыхался под моим собственным, к выражению его лица, когда он падал на землю. Но я ничего не сказала об этом.

— Отлично. Хорошо. — Макс положил стопку бумаг на землю, глядя на них сверху вниз. Я была совершенно уверена, что он не спал прошлой ночью. Когда я ложилась спать, он лихорадочно строчил за столом, не удосужившись даже взглянуть на меня, пожелал мне спокойной ночи. И он был точно на том же месте, когда я снова встала утром, только в окружении значительно большего количества бумаги и с глазами, закрытыми тьмой. Тем не менее, он был исключительно энергичен, когда приветствовал меня, и почти сразу же вывел меня наружу, чтобы начать.

Никаких возражений с моей стороны. На самом деле, это было самое сильнейшее воодушевление, которое я чувствовала за последние несколько недель.

— Меня никто не учил. Я узнала то, что должна. Чтобы… — Слово ускользнуло от меня. Я остановилась на — танцевать.

— Танцевать?

— Да. — Я щелкнул пальцами, когда ко мне пришло слово, которое я искал. — Выступать. В Трелл.

Потребовалось мгновение, чтобы понимание заполнило черты Макса, приглушив часть его энтузиазма оттенком, который я не могла точно определить.

— Я понимаю. Логично, что ты будешь самоучкой.

Он застонал, поднимаясь на ноги. Я сделала то же самое, хотя бы потому, что мне не нравилась мысль о том, что он смотрит на меня сверху вниз.

— Больше всего на свете, — сказал он, — Ордены заботятся о контроле. Вот почему они были основаны для начала, чтобы убедиться, что Владельцы не собираются случайно сеять разрушения просто потому, что они не знали, что, черт возьми, они делают. И к чести Орденов, они отлично справляются с этой ролью. Когда Владельцы сеют разрушения, обычно это происходит потому, что они этого хотят. Если только мы не говорим о Моте и моих розах. — Макс на мгновение сердито посмотрел на обожженные цветы, прежде чем снова повернуться ко мне.

— Кажется, тебе нравится колдовать, так что давай начнем с этого. И в этом есть потенциал. То, что ты делаешь, превращая бабочек в стекло? Это впечатляюще для Вальтейна. Они учатся, чтобы добиться таких физических проявлений.

Должно быть, я выглядела довольной собой, потому что он поднял палец.

— Не слишком гордись собой. Твоя точность все еще в беспорядке. — Он взял цветок — маленький желтый, с слоями и слоями крошечных длинных лепестков. — Начнем с этого. Я хочу, чтобы ты сделала мне копию этого цветка.

Легко. Я начала улыбаться, но он снова поднял палец.

— Нет. Убери с лица эту дерзкую ухмылку. Я не спрашиваю, как, по твоему мнению, выглядит этот цветок. Именно этот цветок. Один в один.

Я перевела взгляд с Макса на его поднятую руку, на маленький желтый цветок — на все эти слои и слои лепестков. Я была уверена, что смогу это сделать. Но действительно ли это было более впечатляющим, чем мои собственные трюки? Людям нравились выступления. Они любили быть ослепленными. И мне определенно нужно ослепить Ордены, чтобы помочь себе.

— Это действительно поможет мне произвести впечатление на тестах? — сказала я скептически.

— Ты намекаешь, что я ввожу тебя в заблуждение?

Выражение моего лица, должно быть, выдавало, что я почти не знала ни одного из этих слов.

Макс выдохнул сквозь зубы.

— Слушай. Многие люди считают, что Фрагментированные Вальтейны менее способны. Идея в том, что магия Вальтейна отбеливает волосы и кожу, так что, по этой логике, кто-то вроде тебя…

Кто-то вроде меня был бы по своей сути менее могущественным. Я кивнула, глядя на свою руку и два загорелых пальца. Эти клочья золота подорвали мою ценность как раба, а теперь они подорвали мою ценность и как Вальтейна.

— Это не доказано. Дело в том, что многие люди, особенно полные Вальтейны, будут ожидать, что ты потерпишь неудачу. Они будут искать причину, чтобы доказать, что ты не способна на это. Мы позаботимся о том, чтобы ты сорвала с них одержимые луной мантии, полностью. Но когда ты это сделаешь, ты должна быть технически совершенна.

Мы позаботимся. Видимо, теперь было «мы».

Должна признаться, я была приятно удивлена — хотя и несколько сбита с толку — тем, как быстро Макс перешел от попыток оттолкнуть меня от себя и стал так глубоко заинтересован в моем успехе.

— Я буду, — сказала я.

— Так то лучше. У меня есть другие дела, которыми я мог бы заниматься. Сделай так, чтобы это того стоило. — Макс протянул мне цветок. — Помни. Точно.

***

Мое небольшое задание оказалось сложнее, чем я думала.

Мой первый цветок появился легко, паря, серебристый и полупрозрачный, между моих рук. Но Макс взглянул на него и покачал головой.

— Что я тебе сказал? Это не тот цветок. Это просто цветок. Или, что еще хуже, как, по твоему мнению, выглядит цветок. В этом нет ничегонастоящего.

Потребовался еще один долгий взгляд на то, что я создала, чтобы понять, что он был прав. Мое творение было слишком совершенным, состоящим из рядов одинаковых лепестков в форме слез, которые издалека казались настоящими, но вблизи оказывались устрашающе фальшивыми.

Я кивнула, позволяя цветку раствориться в воздухе. Затем попробовала снова.

И снова.

И.

Снова.

Слишком большой. Слишком маленький. Слишком идеальный. Слишком симметричный.

— Ты дублируешь лепестки, — заметил Макс.

— Я знаю, — пробормотала я. Я не хотела дублировать, но было так трудно не сделать этого. Мой разум казался слишком тупым и неуклюжим, чтобы воссоздать все эти детали. Моя голова раскалывалась. Но я не возражала, не жаловалась.

Прошли часы. Мое колдовство становилось все длиннее и длиннее, мерцая и извиваясь в воздухе, как дым. Вскоре нам с Максом пришлось щуриться от слепящего закатного света.

— Мы можем остановиться на день, — сказал Макс, вставая на ноги. — Даже у опытных Владельцы есть проблемы с этим. Тебе не обязательно получить его сегодня вечером.

Но я не отвела взгляда от своего полупрозрачного цветка, когда ответила:

— Нет.

— Что?

— Нет. Мы не останавливаемся.

Он остановился на полушаге, выглядя озадаченным.

— Обычно это не тот контекст, в котором я хотел бы это услышать. Но мой ответ, тем не менее, тот же, — он обернулся, рухнул на землю и скептически изогнул бровь. — Если ты можешь это сделать, то и я смогу.

О, я могла это сделать.

Итак, мы продолжили — я создавала цветок за цветком, а Макс рассказывал мне обо всех недостатках. К этому моменту я уже знала, прежде чем он открыл рот, чего именно не хватает, и уже позволила этому раствориться, когда слова слетели с его губ. К тому времени последние остатки солнечного света уже давно скрылись за горизонтом, оставив нас во тьме. Макс создал огонь в своих ладонях и положил его на землю, где он завис жутким самодостаточным шаром.

— Могу ли я это сделать? — спросил я, не отрывая взгляда от пятитриллионного цветка.

— Я не знаю. Ты можешь?

Я перевела взгляд на огненный шар. Огонь всегда был трудным для меня, как будто он говорил на языке, который я не совсем понимала. Искры, правда, так назвал это Макс. Он не ошибся.

Но я небрежно сказал:

— Я уверена, что да, — как будто это было пустяком.

Он усмехнулся.

Цветы испарились в ночи. Ответы Макса становились медленнее и менее восторженными. В конце концов, он встал и потянулся.

— Хорошо. С меня хватит. Спать. — Он сказал это так, как будто не мог наколдовать энергию, чтобы создавать более полные предложения.

— Ты иди. Я останусь.

Короткая, удивленная пауза.

— Ты уверена?

— Да.

— Удары головой о стену, вероятно, со временем станут менее эффективными.

— Я не знаю, что это значит.

— Это значит, не убивай себя. Но опять же, я не в том положении, чтобы судить, я полагаю. — Я услышала, как открылась дверь, даже когда мои глаза были непоколебимо сфокусированы на лепестке, который я лепила. — Удачи.

Горькая улыбка скривила уголки моего рта.

— Я делаю это, чтобы не нуждаться в удаче.

— Я не могу решить, очарователен этот ответ или ужасен.

И с этими словами он закрыл дверь, оставив меня в тишине, исключительно сосредоточенную на своей работе.

Было что-то утешительное в том, что есть за что бороться, ради чего выйти за рамки таланта и добиться успеха из упорства и силы. Было какое-то медитативное качество в том, чтобы снова и снова бросаться на каменную стену, откалывая от нее по чуть-чуть. Я чувствовала, как она трескается под моими пальцами, точно так же, как я чувствовала, как она ломает меня. В конце концов, одна из нас останется стоять. И я не собирался позволять себе сломаться.

В конце концов я начала колдовать над каждым лепестком по отдельности, выясняя, как удерживать в уме остальные, пока я переходила к следующему, следующему и следующему. И затем, после этого, я заставила себя сделать еще один шаг: выяснить, как превратить его в стекло, не позволяя всем этим отдельным лепесткам ускользнуть из памяти моего разума.

Звуки ночных жуков и существ стихли. Небо стало фиолетовым. Зрение у меня затуманилось, голова стала свинцовой, за глазами, ушами, висками пульсировало.

Тисана.

Сначала это был голос Эсмариса, обвиняющий и умоляющий одновременно.

— Тисана.

Мрак испарился, стирая воспоминания о лице моего бывшего хозяина, о его предательстве.

Я открыла глаза и увидела яркое небо, ветви деревьев и зеленые листья, посягающие на края моего зрения. И пара угловатых ярко-голубых глаз, смотрящих на меня из-под недоуменных бровей.

Я заснула.

— Я же говорил тебе, что биться головой о стену не получится, — сказал Макс.

Моя голова определенно чувствовала себя так, как будто ее ударили обо что-то. Она пульсировало так сильно, что цвета моего зрения становились ярче и тусклее с каждым ритмическим ударом боли. Я потянулась к боку, мои пальцы шарили в грязи, мягко обхватывая что-то твердое.

— Не получится? — Я улыбнулась ему и раскрыла пальцы, чтобы показать стеклянный цветок — каждый лепесток разный, совершенно несовершенный, точная копия.

Я никогда не пробовала ничего слаще, чем тихое, приглушенное удивление на лице Макса, когда он забрал у меня цветок, вертя его в пальцах.

— Хорошо, — сказал он наконец. В конце был намек на вопросительный знак, как будто он не совсем знал, что с этим делать.

Я опустила пульсирующую голову обратно в траву, позволяя цветам скрыть мою ухмылку. Боги, я забыла, какое это прекрасное чувство — превзойти все ожидания.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Рыба обожгла мне горло.

У меня никогда не было большого дома, поэтому я, возможно, наивно полагала, что не буду тосковать по дому. Как оказалось, это неправда. Я многое пропустила в Трелл, даже в поместье Миков, единственном доме, который я знала за свою взрослую жизнь. В верхней части этого списка была еда, которую было не больно есть. На Ара, видимо, перепутали «вкус» с «болью». По крайней мере, у Макса.

Пока я ела, он все крутил этот стеклянный цветок в пальцах. К моему удовольствию, он не сказал ничего плохого об этом.

— Теперь тебе просто нужно научиться делать это за секунды, а не за часы.

— Сделаю, — ответила я, хотя перспектива этого казалась головокружительно пугающей. — Мы продолжим после еды.

Я сказала это очень небрежно, хотя мой желудок сжался при этой мысли. Пол будто двигался под моими ногами, как будто я снова оказалась на той жалкой лодке с больной спиной.

Макс усмехнулся.

— Как, черт возьми, мы продолжим? Тебе нужно как минимум несколько часов, чтобы отдохнуть.

— Я хорошо себя чувствую.

Неправда. Но времени на отдых у меня не было. И кроме того, мысль о том, что я буду лежать там, ничем не занимаясь, кроме своих мыслей, казалась куда более пугающей, чем заставлять себя заниматься до изнеможения.

Макс одарил меня прищуренным взглядом, который пронзил мою ложь.

— Ты слишком напрягалась. Владение требует много энергии, а ты делала это без перерыва последние двадцать часов.

— Это сработало.

— В этот раз. Тебе не всегда будет так везти.

Он поерзал на стуле и открыл рот, как будто собирался заговорить. Но прежде чем он успел это сделать, входная дверь распахнулась, и перед ней стоял Саммерин.

— Спасибо, как всегда, что постучался. Очень вежливо. — Макс бросил взгляд через плечо, но Саммерин ничего не ответил, кроме ухмылки и деликатного пожимания плечами. — Ты привел наш любимый шар разрушения размером с ученика? Потому что если так, то его не пускают в дом. Или сад. Я полагаю, он может сидеть очень-очень тихо где-нибудь в углу, ни к чему не прикасаясь.

— Мот навещает свою мать. — Саммерин скользнул в кресло рядом с Максом. — Слава Вознесенным.

— И ты решил провести свою драгоценную свободу с нами? Как мило.

— Ограниченная свобода. У меня скоро будет клиент. — Взгляд Саммерина остановился на мне, задержавшись на мгновение. Интересно, слышал ли он это тоже — «нас». — Как дела, Тисана? Ты выглядишь немного…

— Я в порядке, — ответила я в то самое время, когда Макс сказал:

— Она всю ночь делала это.

Он вручил Саммерину мой стеклянный цветок, который задумчиво изучил его, прежде чем перевести взгляд с Макса на меня.

— Хорошая работа.

— Спасибо, — сказала я, как раз в тот момент, когда Макс заметил:

— Это приемлемо.

— Хм. — Саммерин посмотрел то на меня, то на Макса, то снова на меня. Обычно я не была застенчива, но мне пришлось сопротивляться желанию извиваться под оценивающим весом его взгляда.

— Клиент? — Я спросила.

— Саммерин — целитель, — сказал Макс. Честно говоря, было облегчением услышать, что отвечать за других было не исключительно тем, что он делал со мной.

— Как Уилла?

— Не совсем так, — сказал Саммерин. — Результат тот же, но процесс другой.

— Вальтейн внутри. Солярии внешние. — Макс сказал это так, как будто это было самодостаточным объяснением, но мне оставалось только вертеть эти слоги у себя на языке.

Ин-турн-ул. Экс-терн-ул.

— Что это обозначает? — наконец спросил я. Я ненавидела вкус каждого слова, внезапно слишком осознавая сильный привкус своего акцента.

— Вальтейн… — Макс прожевал, задумавшись на мгновение. — Когда Уилла исцеляет тебя, она в некотором смысле разговаривает с твоим телом. Поощряет его расти и исцеляться, питая вашу жизненную силу изнутри. — Он ткнул вилкой в сторону Саммерина. — Когда Саммерин делает это, он физически двигает плоть, соединяя ее воедино и соединяя на очень маленьком уровне. Конечный результат похож, но подходы сильно различаются. Путь Саммерина причиняет гораздо больше боли.

— Но это гораздо лучше для серьезных травм, таких как переломы костей, — добавил Саммерин с легким оттенком защиты. — И быстрее.

— Когда дела идут особенно плохо, — сказал Макс, — лучше иметь и то, и другое.

Я задавалась вопросом, знал ли он по собственному опыту.

— Я понимаю. — По крайней мере, отчасти так и было. Я была уверена, что границы понимания станут более четкими, чем дольше я проведу в Ара. Солари я встречала только однажды — красивую черноволосую женщину, которая присутствовала на одной из вечеринок Эсмариса. Она была женой лорда, но была необычайно добра ко мне для дворянина, усиливая мои представления заклинанием маленьких танцующих огней и заставляя золотые статуи колебаться, как будто они двигались вместе со мной. Тогда мне было ясно, что она использовала магию не так, как я, но я не до конца понимала, как.

— Во всяком случае, с этим маленьким уроком… — Макс встал и пошел по коридору к уборной, оставив нас с Саммерином в неловком молчании. Я прожевала последнюю порцию ошпаренной рыбы.

Первым заговорил Саммерин.

— Похоже, его отношение изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз.

— Нет выбора. Больше никого не было.

Я сказала это как ни в чем не бывало, как будто мы оба не знали, что этого далеко недостаточно, чтобы изменить мнение Макса.

— Чтобы убедить Макса что-то сделать, нужно приложить немало усилий, — сказал Саммерин, поглаживая свою бороду. — Но когда он это делает, он делает это. Например…

Он указал на окно, и я проследила за его взглядом. Я поняла, что он имел в виду сады, раскинувшиеся от коттеджа во всех направлениях.

— Он сделал все это? — Я спросила.

— Посадил каждый цветок. Это было навязчиво. Но он ничего не делает наполовину.

— Он мог бы быть хорошим учителем. — Я сделала паузу, а затем добавила чисто из мелочности: — Может быть.

Саммерин медленно покачал головой, в его глазах появилась заинтригованная улыбка.

— Не может. Макс будет лучшим учителем, которого только можно найти в Ара. — Он откинулся назад, задумчиво наклонив голову. — Любопытно.

***

— Макс! Ты знал, что в твоем доме спит красивая женщина?

Я резко открыла глаза и увидела массу кудрявых золотистых волос, парящих над моим лицом, пальцы убрали волосы со лба.

Я издала безмолвный визг, вскакивая с кровати. Сногсшибательная молодая женщина со светлым лицом в обрамлении растрепанных золотистых кудрей сидела на краю моей кровати. Она улыбнулась мне в безудержном восхищении.

Святые боги, я сплю?

В моем окне было небо, едва окрашенное пурпуром, и комната была затуманена тусклым светом почти рассвета. Той ночью я забралась в постель рано и заснула так крепко, что казалось, что смерть находится всего в нескольких шагах от меня. Не исключено, что мне приснился какой-то странный сон наяву.

— Здравствуйте, — сказала женщина. Ее пальцы прошлись по моей щеке, следуя по краю моего участка загорелой кожи.

На кончике моего ошеломленного языка сорвалось приветствие Терени, спутанное со словом «привет», но я был слишком потрясена и дезориентирована, чтобы выплюнуть хотя бы одно из них.

— Я думал, что жизнь в глуши означает, что мне не нужно запирать двери. Что я сделал, чтобы мой дом стал таким гостеприимным? Голос Макса, хриплый ото сна, раздался из коридора. — Я действительно старался быть как можно более неприятным.

Он появился в дверях, и я взглянула на него, прежде чем быстро отвести взгляд.

Он стоял, прислонившись к раме, поглаживая торчащие на затылке волосы. Мятые льняные штаны низко сидели на его бедрах, и он был без рубашки, худые мускулы на его животе и груди зашевелились, когда он зевнул.

Он выглядел… иначе, чем я ожидала, учитывая, что его главными увлечениями были выпивка и увлеченное ничегонеделание.

Я заметила это, а затем быстро попыталась не заметить.

— Макс. — Женский голос был вздохом удивления. Она перешла от моей кровати к дверному проему, где провела руками по волосам Макса. Ее простое белое платье плавало вокруг ее лодыжек. Она была босиком. — Ты выглядишь прекрасно.

Любовница, наверное? Как-то это казалось не совсем правильным.

— Спасибо, Миразель. — Его голос был ровным. Он вздрогнул, высвобождаясь из ее рук. — Давно тебя здесь не видел.

Миразель, казалось, даже не слышала его. Вместо этого она посмотрела на меня с изумлением ребенка, сложив ладони вместе.

— Посмотри на нее. Разве она не прекрасна? Посмотрите на этот глаз! Он такого же цвета, как солнце сквозь листья! Ты заметил, что они двух разных цветов?

Мы с Максом переглянулись. Я подтянула колени к груди и задумалась, стоит ли мне волноваться из-за того, что он не так встревожен.

— Я действительно заметил это. — Он вздохнул и протер глаза. — Где ты была?

— Я путешествовала по побережью до столицы.

— Я же говорил тебе, что это плохая идея.

Миразель раскинула руки.

— Ветер просто унес меня, Макс!

Каждое слово, которое она говорила, было нараспев, с придыханием и изумлением. Это казалось… странным. И чем больше я смотрела на нее, тем более странным казался ее взгляд, как будто он смотрел мимо меня, мимо Макса, мимо всего, чего касался ее восторженный взгляд.

Макс вздохнул. Затем он нежно положил руку ей на плечо, подталкивая ее к дверному проему.

— Еще даже не рассвет. Пойдем.

Они прошлись по коридору. Я соскользнула с кровати и последовала за ней, слишком любопытная, чтобы оставаться в своей комнате.

Когда я добрался до гостиной, дверь уже была открыта, и Миразель замлела, прислонившись к ней лицом, обращенным в сад.

— О, как я соскучилась по здешним цветам.

— Верно, — сказал Макс. — Они намного лучше, чем суетливые террасы, которые вы видели в столице.

Милая улыбка расплылась по ее лицу.

— Я скучала по тебе, Макс. Ты такой милый. Мне всегда нравилось, что ты такой хороший человек.

Если бы я не была так озадачена, я бы посмеялась над этой характеристикой.

— Спасибо, Миразель, — равнодушно ответил он.

И тут она повернулась ко мне лицом.

— А ты… Ты такая милая, Тисана. Действительно красивая.

— Спасибо, — ответила я, потому что не знал, что еще сказать.

Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что я никогда не называла ей своего имени.

— Не попадай в неприятности, — сказал ей Макс, но к тому времени Миразель уже выплыла за дверь, завороженная цветами.

Он закрыл ее за ней и раздраженно вздохнул.

— Вознесенные. Ну что за способ проснуться.

— Что… с ней не так?

— С чего ты взял, что с ней что-то не так?

Я одарила его взглядом, который молча упрекал его за то, что он имел наглость думать, что я глупая.

— Она безобидна, — сказал он. — Она просто бродит вокруг. Она немного странная, но я полагаю, в этом есть смысл, поскольку она не всегда была человеком.

Не всегда был человеком?

— Кем она была? — спросила я, сразу очаровавшись.

— Колибри.

Я тупо моргнула, глядя на него. Он взял с каминной полки одну из множества золотых фигурок и бросил мне.

— Как это.

Я посмотрела на изображение птицы у себя на ладони — заостренные крылья и длинный клюв. У нас они были и в Трелл, хотя, конечно, слово на Терени было другим. Мой нос сморщился.

— Ко-ли-бри, — повторила я, запоминая слово.

У меня было отчетливое ощущение, что он дразнит меня.

— Да, — ответил Макс слишком небрежно. — Она хотела быть человеком, и я сделал ее им.

— Ты сделал ее…

— Да.

— Ты можешь…

— Да.

Я взглянула на фигурку, потом на Макса, который выглядел слишком довольным собой.

— Ты лжешь, — сказала я. — Шутишь.

— Я? Никогда. Я совершенно лишен чувства юмора. — Он зевнул. — В любом случае, я уверен, что мы будем видеть ее здесь чаще. Ей нравятся цветы. Что и понятно, я полагаю.

Примерно три четверти меня были уверены, что он издевается надо мной. Другая четверть думала, что он, по меньшей мере, сильно преувеличивает.

— Ещё слишком рано. Я не создан для этого. — Макс начал прокрадываться в свою спальню. — Надеюсь, я смогу поспать еще несколько часов, и никто больше не забредет в мой дом, поскольку это, по-видимому, модно в наши дни.

Я постояла в гостиной еще несколько минут, все еще держа фигурку птицы в руке, думая о пустоте за чертами лица Миразель. Затем я подняла взгляд и проследила за голой спиной Макса, неторопливо прогуливающегося по коридору. Длинный шрам пересекал ее, начиная с правого плеча и спускаясь к левому бедру, проскальзывая под пояс брюк.

Интересно. Интересно, правда.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Саммерин был прав в одном: когда Макс что-то делал, он вкладывался в это полностью.

Мы приступили к тренировкам с рвением, которое можно описать только как свирепость, и я восхищалась каждой секундой. Я нашла определенную эйфорию в истощении, которое пришло от неустанного преследования моей цели. И я знала, что Максу это тоже нравилось. Он не показывал этого — по крайней мере, не так открыто, как я, — но жизнь в рабстве научила меня видеть сквозь трещины. У Макса их было немного. Но энергия, которая исходила от них, питала мою собственную.

Каждое утро мы вставали на рассвете, чтобы начать работу. Макс настоял на том, чтобы я заново выучила все, что я уже знала, несмотря на мои протесты.

— Ты не можешь дать этим ублюдкам никаких возможностей, — постоянно указывал он, — поэтому твои основы должны быть безупречными.

И хотя сначала я была настроена скептически, вскоре мне пришлось с неохотой признать, что он был прав. После целой жизни самообучения я научилась срезать углы, о существовании которых не подозревала.

Итак, я лепила цветок за цветком, сокращая минуты за раз. Каждый день я заканчивала с раскалывающейся головой, дрожащими пальцами и, как правило, скупыми, редкими похвалами от Макса.

Но, хотя я наслаждалась тем, что он подходил к нашим тренировкам с таким же энтузиазмом, как и мой, наше партнерство все еще было далеко от совершенства. Вне наших уроков мы мало разговаривали — в основном потому, что я никогда не хотела быть вне наших уроков. Я постоянно толкала его — еще час, и еще, и еще. Еще один набор уроков. Еще один раунд практики.

Иногда он баловал меня. В другие дни он закатывал глаза, отпускал какую-нибудь неопределенно оскорбительную шутку, наливал бокал вина и исчезал в своей комнате. Независимо от этого. Я практиковалась одна, пока не могла больше держать глаза открытыми.

Когда они, наконец, закрывались, меня каждую ночь встречали одни и те же изображения. Лицо Эсмариса. Глаза Серела. Щелчок кнута. Мазки крови на моих пальцах. Каким-то образом я всегда знала, что не все это принадлежит мне.

Я старалась не спать, когда это было возможно. В любом случае, сказала я себе, это пустая трата времени. И хотя Макс ругал меня за необходимость отдыха, я знала, что он тоже почти не спал. Слишком часто, выбираясь из постели посреди ночи, я видела мягкое мерцающее свечение под дверью его спальни. Иногда я видела его силуэт в саду, срезающим среди ночи увядшие цветы.

Наверняка он тоже меня видел. Но я была рада, что он так и не подошел ко мне. Были некоторые вещи, которые я не была готова позволить ему увидеть. И он, похоже, не был заинтересован в том, чтобы потакать моему любопытству.

Только один раз за эти недели он признал меня. Это была особенно жестокая ночь для меня, и мне снились такие яркие кошмары, что кровь стыла в жилах. Я не могла заниматься, я не могла учиться. Вместо этого я сбежала в сад, ходила большими кругами вокруг коттеджа, отчаянно пытаясь замедлить учащенное сердцебиение.

В конце концов, я так расстроилась и поникла, что позволила коленям подогнуться подо мной, едва не расплакавшись.

Ты забыла, кто ты.

Слова повторялись снова и снова. И все, чего я хотела, это чтобы мой разум успокоился хотя бы на одну минуту, одну секунду.

Я сидела, стоя на коленях во влажной земле, с опущенной головой, и мне показалось, что это длилось несколько часов. И когда я, наконец, наконец подняла голову, я мельком увидела пару голубых глаз, смотревших на меня из-за занавески.

Мои щеки горели. Смущенная, я поднялась, отряхнулась и вернулась внутрь. Я возобновила свои занятия, пока, наконец, к счастью, сон не окутал меня над моими книгами.

***

— Давай сегодня попробуем что-нибудь другое.

Макс потягивал чай, стоя ко мне спиной и глядя в окно.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы набраться смелости хотя бы взглянуть на него на следующее утро, смущенная тем, что я невольно позволила ему увидеть себя в таком состоянии. Но как только я это сделала, я старалась быть идеальной картиной своего типичного повседневного «я».

Я остановилась, моя вилка замерла на полпути ко рту.

— Другое? — повторила я.

— У меня есть некоторые поручения в городе. Ты никогда не была там, не так ли?

— Город?

— Столица.

Я покачала головой, хотя его спина все еще была обращена ко мне.

— Нет.

Я видела его издалека, во время моего краткого пребывания в Башне Полуночи. Но это вряд ли считалось. Я читала о столице Ара, и в моих книгах она звучала так живо, так грандиозно. Небольшая часть меня — хорошо, большая часть меня — жаждала узнать, соответствует ли это тому, что я себе представляла.

Но…

— Когда мы проведем сегодняшнюю тренировку?

Наконец Макс повернулся. Он сделал еще глоток чая, бросив на меня долгий взгляд, на который я ответила с такой же твердостью.

— Я думаю, — сказал он наконец, — что ты много тренировалась.

Неловкость покалывала в затылке.

— У меня всего пять месяцев, — сказала я. — Я не могу терять время.

Он раздраженно вздохнул и потер переносицу.

— Отлично. Мы поедем в Столицу на несколько часов этим утром. А затем мы продолжим урок сегодня днем. Удовлетворяет ли это твоим компульсивным стандартам продуктивности?

Я сделала паузу.

Всего одно утро. Одно утро, чтобы подумать о чем-то другом, кроме моих предстоящих тестов. Одно утро, чтобы посмотреть город — и не какой-нибудь город, а Столицу Ара. Место, о котором я только мечтала увидеть своими глазами.

Несколько часов будет нормально. Только в этот раз.

Улыбка дернула уголки моего рта без моего разрешения.

— Я думаю, может быть, это будет хорошо.

Макс неохотно ухмыльнулся, поднимая чашку.

— И вот, наша треллианская принцесса заговорила.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Когда мы позавтракали, Макс вывел меня на улицу, и я взяла его за руку, пока он разворачивал маленький кусочек пергамента.

— Стратаграмма? — Я спросила.

— Да. В противном случае дорога туда заняла бы целый день.

— Когда я узнаю об этом?

Он изогнул бровь.

— Я начинаю думать, что у тебя ужасно однонаправленный ум.

— У меня в голове много мыслей, — возразила я, как будто знала, что означает его оскорбление.

— Ясно.

Я смотрела на его руки, когда он рисовал круг. Потом одну строчку, другую…

Мое сердцебиение участилось в груди, а пальцы сами собой сжались.

— Это удивительно? — пробормотала я, слова сорвались с моих губ без моего разрешения.

— О, нет. Это ужасно, — ответил Макс. — Тебе это понравится.

Он начертил последнюю линию стратаграммы, и мир разлетелся на тысячу кусочков.

На этот раз я ожидала этого, но когда мы приземлились в Столице, я все еще ловила себя на том, что сжимаю руку Макса гораздо сильнее, чем когда мы улетали. Я пошатнулась на его плече, когда земля, казалось, поднялась и ударила меня. На несколько ужасных секунд мои чувства смешались в оттенках серого. Они возвращались одно за другим. Звук был на первом месте.

В частности, звук смеха Макса надо мной.

Я ослабила хватку.

— Ты в порядке? — Он спросил.

— Да, — слишком быстро ответила я.

Мы стояли в углу оживленной мощеной площади. Здания выстроились вдоль узких улочек, сложенных вместе, как мозаика. Украшены были даже самые маленькие из них: каменные львы, выглядывающие из-за дверных косяков, или изящно вырезанные лозы, стелющиеся по подоконникам. А люди… Люди были повсюду. Люди во всех стилях одежды, от рваной рабочей одежды до развевающихся шифоновых платьев. Люди всех цветов кожи, всех возрастов, все так плотно набились, что их плечи задевали друг друга. Если толпа кому-то и мешала, никто этого не показывал.

Я подняла глаза еще выше и увидела, что Дворец возвышается над всем этим — эти ножевидные вершины, более бросающиеся в глаза отсюда, чем когда-либо, разрезающие слабую дымку туманного прибрежного неба. Сразу за ним двойные Башни уходили в облака двумя эфирными колоннами из золота и серебра.

Мои губы раскрылись, но я на мгновение потеряла понимание своего нового языка. Слова растворились где-то между моим трепетом перед масштабами всего этого и паникой, которая поднялась в моей груди от многообразия. Я никогда не была так близка к такому количеству людей одновременно. Никогда.

— Я знаю, — проворчал Макс, читая мое лицо. — Вот почему я не прихожу сюда. Это, и в городе с населением в несколько сотен тысяч человек, это только вопрос времени, когда ты столкнешься с кем-то, с кем не захочешь разговаривать.

Его взгляд задержался где-то в толпе, и мне стало интересно, нашел ли он уже хоть одного такого человека. Вероятно, было много людей, с которыми Макс не хотел разговаривать.

— Я не создан для этого. Давай выбираться отсюда. Вознесенные, я не помню, чтобы этот сквер был таким плохим.

Он двинулся сквозь толпу. Когда мы двигались через море людей, я плавно скользнула своей рукой по его руке. Я сделала это из чисто практических соображений, но удивленный взгляд, который он бросил на меня, был настолько восхитительным, что я придвинулась немного ближе только потому, что хотела посмотреть, как он отреагирует. Возможно, я впервые увидела на его лице выражение, выходящее за рамки невозмутимой ворчливости или дерзкого удовлетворения.

— Что? — Я улыбнулась ему. — Если я потеряюсь, меня уже никогда не найдут.

К моему разочарованию, это испуганное выражение исчезло так же быстро, как и появилось. Он просто сузил глаза и сказал:

— Иногда ты непреднамеренно поэтичена.

— Ничего непреднамеренного, — холодно ответила я.

Неправда, но ему и не нужно было этого знать.

Толпа немного рассеялась, когда мы обошли площадь и заскользили по переулку, настолько узкому, что скрылись в тени зданий по обеим сторонам. Здания менялись по мере того, как мы шли, становясь чуть менее первоначальными и немного менее прямыми. Тип людей, мимо которых мы проходили, тоже эволюционировал — этих элегантных платьев становилось все меньше и меньше, их заменяли мужчины в небрежной одежде, склонившиеся над мольбертами, или женщины в ярких цветах, ухаживающие за цветами в горшках. У одного человека, мимо которого мы проезжали, был длинный изумрудно-зеленый плащ, почти касавшийся земли, и попугай точно такого же оттенка зеленого — попугай! — сидел у него на плече.

После этого я повернула голову, чтобы посмотреть на Макса, и мое лицо расплылось в ухмылке.

— Ты видел…

— Это не самая странная вещь, которую ты сегодня увидишь в этом городе.

Легкая веселая улыбка тронула уголки его глаз.

Он вырвал свою руку из моей. Я была немного удивлена тем, как сильно мне этого не хватало, когда мои руки неловко свисли по бокам.

— Здесь.

Макс повернулся к небольшой витрине магазина. На первый взгляд он казался закрытым. Пыльные шторы закрывали широкие стеклянные окна, вывеска над ними была пуста. Тем не менее, он даже не колебался и открыл дверь, пропустив меня первой.

Каблуки моих ботинок эхом отдавались от тусклого деревянного пола, звук поднимался вверх, чтобы ласкать стропила, пересекающие высокий потолок. Свет лился сквозь большие грязные окна, ловя пыль, висевшую в воздухе, как туман.

Пространство было большим и почти пустым. Сначала я подумала, что там никого нет. То есть, пока мой взгляд не упал в дальний угол, где вся эта пустота и прохладная тень сменились всплеском тепла. Помпезные кушетки и кресла стояли под случайными углами, забрызганные цветными пятнами. Между ними стоял длинный грязный деревянный стол, покрытый сверкающими металлическими предметами. По всей этой мебели были разбросаны различные холсты и скульптуры — лица, руки и глаза, которые безучастно смотрели на нас.

И там, среди всего этого, были две фигуры. Одна из них, невысокая женщина в свободном, забрызганном краской белом топе и простых брюках, повернулась к нам, когда мы вошли. Сначала ее глаза упали на меня, и она выглядела так, словно собиралась сказать мне, что зайти сюда — плохая идея. Затем ко мне подошел Макс, и выражение ее лица просветлело.

— Макс! Я все думала, где ты был. Начала думать, что мне лучше продать все, что я сберегла для тебя.

— Веселые вещи или рабочие вещи?

По мере того, как мы с Максом приближались к гостиной, мне становилось все труднее и труднее оторвать взгляд от окружавших нас скульптур. Они были гротескными и красивыми. Одна состояла из десятков скрюченных бестелесных рук, тянущихся к какой-то невидимой точке. Некоторые из менее тревожных напоминали мне фигурки на полках в доме Макса.

Женщина усмехнулась, перебрасывая прядь длинных каштановых волос через плечо. Все в ее внешности выглядело ленивым, как будто она могла бы скатиться с кровати, выглядя так же, как сейчас. И тем не менее, она была бесспорно очаровательна. Не то чтобы традиционно красивой, но ее черты были сильными и резкими, почти такими же поразительными, как и ее скульптуры. Белый порошок покрывал ее руки, оставляя пятна на волосах, когда она заправляла их за ухо.

— И то, и то — сказала она. Затем она посмотрела на меня. — Должно быть, это Тисана, знаменитая ученица.

Я пыталась решить, нравится ли мне такое описание.

Одна бровь Макса дернулась, задавая невысказанный вопрос.

— Саммерин сказал мне, — сказала женщина.

— Что за сплетни, — пробормотал Макс. — Тисана, это Виа.

Я поздоровалась с ней, хотя все еще была явно рассеяна. Я посмотрела на кусок мрамора рядом с ней — тот самый, который, вероятно, ответственен за белую пыль, пачкающую ее руки и лицо. Нижняя половина представляла собой нетронутый квадрат, а верхняя откололась, обнажив голову женщины с поднятым подбородком и поднятым лицом.

— Это ты сделала?

— Да, хотя иногда я не уверена, как я отношусь к тому, чтобы стать их владельцем. — Она посмотрела на свою незавершенную работу и сморщила нос. — Я не уверена насчет этой.

— Это по-плебейски. — Мужчина, развалившийся на одном из диванов, свесил ноги, встал рядом с Вией и положил руку ей на плечо. Он выглядел так, будто приложил много усилий, чтобы быть очень красивым, и еще больше усилий, чтобы не показывать этого. Он был хорош и в том, и в другом, но восемь лет в поместье Эсмариса сделали меня экспертом в распознавании подобных вещей.

— Ты способна на большее, — продолжал он. — Что-то более… сырое. Душевное.

Виа издал тихий уклончивый звук, а затем махнул ему рукой.

— Это Филип.

Филип одарил Макса улыбкой, больше похожей на оскал, и полностью проигнорировал меня.

— Так или иначе. — Виа выскользнула из рук Филипа и зашагала прочь, жестом приглашая нас следовать за собой. — Проходите ко мне в мастерскую.

Это не ее мастерская?

Она провела нас в темный угол, где во мраке скрывалась единственная простая дверь.

— Он ужасен, — пробормотал Макс, когда Вия открыла дверь.

— О, Макс. — Она озорно улыбнулась ему, шагнув в тусклый золотой свет. — Ты бы судил о белке по ее умению плавать?

— Мне не нужно знать, куда дальше пойдет эта метафора.

— Я имею в виду, что он не очень хороший собеседник, но он отлично лазает по деревьям.

Макс застонал.

Мне не нужно было разбираться в особенностях Арана, чтобы понять суть, и я усмехнулась. Но только на мгновение, потому что я шагнула в дверь и погрузилась в ошеломленную тишину.

Эта комната была полной противоположностью пыльному чердаку, откуда мы пришли: тщательно организованная, с двумя гладкими чистыми столами в центре комнаты на аккуратно упорядоченных полках. Стены были увешаны оружием. Мечи, ножи, копья, ятаганы, кинжалы — и многое другое, не похожее ни на что, что я когда-либо видела. Все они были бесспорно смертельно красивы, их серебро, золото и сталь блестели в мерцающем золотом свете костра.

Виа закрыла за нами дверь и начала рыться в шкафу в углу. Я подошла к стенам, изучая оружие. Некоторые, как я заметила, казались странно и намеренно неполными. Я остановилась у одного меча с полым центром, тонким спиралевидным узором, вырезанным на лезвии.

Декоративный? Или — возможно, они преследовали какую-то цель.

— Почему он такой? — спросила я, указывая на один из полых мечей на стене.

Она улыбнулась мне так же остро, как и ее лезвия.

— Чтобы Владельцы могли получать от этого больше удовольствия.

Итак… место в центре предназначалось для магии? Интересно. Я наклонилась ближе, щурясь на узоры.

— Тебе нравится?

— Это красиво. — Неоспоримая истина. — Но красивого недостаточно. Он должен быть одновременно красивым и…

Слово ускользнуло от меня, но Макс добавил:

— Функциональным.

— Да, — согласилась я. — Красивым и функциональным.

Виа рассмеялся, тихо и ровно.

— Поверь мне, моя работа всегда функциональна.

Когда я снова обернулась, Макс склонился над одним из верстаков, поднимая с него наполовину готовое оружие.

— Ты берешь контракты? — Он не скрывал неодобрения в голосе.

Виа вышла из чулана с бутылками в руках и локтем толкнула дверь.

— Мне очень нравится, когда ты приходишь сюда и критикуешь все, что касается моей жизни. Положи это, оно ещё не окончено.

Он повиновался, но продолжал смотреть на оружие, сморщив нос от отвращения.

— Гвардия заказывает это?

— Я должна как-то зарабатывать деньги.

Мой взгляд остановился на сложенных друг на друга ящиках в углу. Крышка верхней была перекошена, обнажая груды сверкающей стали.

Только в этих ящиках было около сотни единиц оружия, если они все были полны.

Макс проследил за моим взглядом.

— И дела идут хорошо?

— Бизнес принадлежит только мне. — Виа указала на маленькие стеклянные бутылочки на столе. — Так ты хочешь это или нет?

Я присоединилась к Максу возле стола. Все эти маленькие пузырьки содержали черную жидкость — и все же они были так странно красочны, переливались голубым, пурпурным или оранжевым отблеском, когда свет мерцал в нужном направлении.

Макс какое-то время наблюдал за ними. Затем он выбрал три бутылки: одна была настолько черной, что, казалось, полностью поглощала свет. Затем ту, что мерцала фиолетовым блеском. И, наконец, ту, которая искрилась оранжевым, как будто отражая пламя, даже когда это было не так.

— Выбери одну, — сказал он мне.

— Что это?

— Будет веселее, если ты не знаешь.

— Веселее мне или тебе?

Вия рассмеялась.

— Умный вопрос.

Макс ухмыльнулся, его глаза сверкнули.

— Зависит от того, какой ты выберешь.

Я посмотрела на стол. Мой взгляд остановился на темно-бордовом цвете, который переливался ярко-красным. Это напомнило мне брызги моей крови на тёмно-малиновой куртке Эсмариса — настолько сильно, что при виде этого шепот гнева пробежал по моей коже.

Но гнев был хорош. Гнев был лучше, чем вина. Гнев был напоминанием о том, почему я вообще все это делал.

— Этот. — Я передала Максу бутылку. Он поднял ее, чтобы посмотреть на мгновение, нахмурив бровь, но не давая никаких комментариев, когда он засунул ее в свою куртку.

— Это все, что нам нужно, — сказал он Вие, которая затем упаковала флаконы и вернула их в шкаф.

Она проводила нас из своей мастерской обратно к парадной двери. Макс бросил горсть монет ей на ладонь.

— Слишком много, — сказала она, все равно запихивая их в карман.

— Заключай меньше контрактов.

— Идеалист, каким может быть только богатый человек. — Она подмигнула ему, а затем ее взгляд скользнул ко мне. — Приятно познакомиться с тобой, Тисана. Я уверена, что наши пути снова пересекутся.

А потом она снова исчезла в пыльных тенях своей квартиры.

Макс и я зашагали обратно по улице тем же путем, которым пришли. Мы еще раз прошли мимо человека в зеленом пальто и попугая. На этот раз я не выдержала. Я резко остановилась, развернулась и пошла к нему. Он обратил на меня спокойный очкастый взгляд, и я одарила его своей самой очаровательной улыбкой.

— Я должна спросить, — сказала я, — вы подобрали пальто к птице или птицу к пальто?

Мужчина серьезно кивнул, как будто я задала ему чрезвычайно важный вопрос, и его голос отражал эту серьезность, когда он наклонился, чтобы прошептать ответ мне на ухо. Я почувствовала себя просветленной и удовлетворенной, когда ускорила шаги, чтобы догнать Макса, улыбка натянула мои щеки.

— Что он сказал? — спросил Макс.

Но я просто приложил палец к губам.

— Это буду знать только я.

***

Когда мы вышли на главные дороги, мы пошли другим путем через город, и Макс вел меня по широким красочным улицам. Мы были уже очень близко к Дворцу. Я могла видеть золотую лестницу, ведущую к его входу в промежуткахмежду зданиями. Торговые киоски стояли вдоль тротуаров, продавая фрукты, безделушки или безвкусные украшения. Здесь было менее людно, чем там, куда мы впервые прибыли, но я все еще изо всех сил пыталась приспособиться к огромному количеству людей в этом районе.

— Ты что-то ищешь? — спросила я Макса, который остановился, чтобы рассмотреть чрезвычайно старую книгу в одном из прилавков.

— Не особенно.

Я провела пальцами по украшенному драгоценными камнями кинжалу. Красиво, но даже я могла сказать, что это практически игрушка. Ничто не сравнится с элегантными инструментами, которые мы видели в магазине Вии.

— Бутылки. — Я кивнул на карманы Макса. — Это оружие?

— Не совсем.

— Виа производит так много оружия для войны?

— Давай не будем об этом здесь. — Глаза Макса метались с одной стороны улицы на другую, выглядя крайне неловко.

Но прежде чем я успела ответить, воздух пронзили рожки, заглушая даже самые громкие голоса в толпе. Почти все на этой переполненной улице сразу замолчали, все в унисон повернули головы к Дворцу, что граничило с жутким.

— Черт, — прошипел Макс. Я повернулась, чтобы посмотреть на золотую лестницу, ведущую к воротам Дворца, и увидела процессию фигур, спускающихся по ступеням. Любопытство охватило меня, и, прежде чем я успела подумать, мои ноги понесли меня вперед.

Я ничего не знала о политике Ара, и мне придется это исправить. Что бы там ни происходило, это выглядело важным.

— Тисана…

Но я даже не слышала Макса, когда проскользнула сквозь толпу, проталкиваясь вперед, не сводя глаз с лестницы.

Я добралась туда как раз вовремя, чтобы увидеть, как спускаются первые фигуры. Их было восемь, все полностью в черном — обтягивающие штаны, длинные куртки, капюшоны, закрывавшие волосы. Тьма была усеяна золотыми пуговицами на пуговицах их униформы, на толстом поясе, опоясывающем их талии, и, что наиболее заметно, на длинных острых копьях, которые каждый из них держал скрещенными на теле. Я поняла, что каждая из них была женщиной.

— Вознесенные, Тисана. — Я подпрыгнула, испугавшись, когда Макс появился в толпе рядом со мной. — Что случилось с фразой, если я потеряюсь, меня больше никогда не найдут?

Ему повезло, что я была слишком рассеяна, чтобы обидеться на его имитацию моего акцента.

— Ну, ты нашел меня, — пренебрежительно сказала я.

— С трудом. Это место — катастрофа. Пойдем.

Одно из этих лиц в капюшонах дернулось ко мне. Она двигалась, как птица, жуткими, резкими прыжками. Когда она повернулась ко мне, мне пришлось подавить вздох.

Поначалу тень их капюшонов закрывала их лица настолько сильно, что я не замечала. Но сейчас…

— У них нет глаз, — прохрипела я.

В ее глазницах было только два аккуратных розовых шрама. И все же она смотрела прямо на нас…

— Мы видели те… — Аранское слово «копье» ускользнуло от меня. — Эти заостренные штуки. В мастерской Вии. Она сделала их? — Я повернулась, чтобы посмотреть на него, и увидела, что Макс выглядел настолько ужасно бледным, что остановился. — С тобой все в порядке?

— Да. Но давай просто…

По толпе пробежал ропот, и я почувствовала, как их волнение, их страх пронзают мои кости. Он обрушился и затопил мои собственные мысли, на мгновение утопив меня. Мне пришлось отбиваться от поверхности собственного разума, заставляя себя наблюдать за каждой деталью этой процессии.

Мазок золота и румянца спускался по лестнице — длинные волосы цвета солнца и розовое платье, которое долго волочилось за своей обладательницей. Неверие ошеломило меня, но не было сомнений, на кого я смотрю. Если какие-то и оставались, то хрупкая корона на ниспадающих каскадом волосах упокоила их.

— Это королева? — Я задохнулась

— Да.

— Она ребенок.

— Это она, — пробормотал Макс.

Королеве Сесри было не больше тринадцати лет. Ее круглые щеки были совершенно неподвижны, огромные глаза не мигали, что делало ее похожей на фарфоровую куклу. Ее платье переполняло ее крошечное тело, укутывая ее слоями шифона и паутины. Рядом с ней стоял мужчина Вальтейн, одетый в красивый, но простой белый костюм. Он остановился сразу за ней, перебросив через плечо прядь аккуратных серебристых волос и глядя на толпу с неприкрытым стоицизмом.

Восемь солдат в капюшонах расступились, и красиво одетого дородного мужчину заставили встать на колени на ступеньках.

— Черт, — пробормотал Макс себе под нос, — она теперь делает это публично?

Напряжение в толпе усилилось, и на один ужасный момент я забыла, кто я такая, сметенный переполняющими эмоциями других. Я чуть не согнулась пополам, а затем так быстро вернулась к своим мыслям, что мне показалось, будто я наткнулась на стену.

Сосредоточься, Тисана. Сосредоточься.

Королева открыла рот, и тишина накрыла толпу удушающим одеялом.

— Лорд Савой. Вы здесь, чтобы свидетельствовать перед своим народом. Вы смотрите в глаза тем, кого предаете, и продолжаете настаивать на своей невиновности?

— У меня нет предательских намерений, моя королева, — сказал мужчина. Небольшое колебание в конце его фразы было единственным признаком того, что он испугался. Но я чувствовала его страх, чувствовала, как он проникает в мою кожу и сливается с дрожащим напряжением толпы.

Королева повернулась и посмотрела на Вальтейна, стоявшего рядом с ней. Он покачал головой одним легким движением.

— Вы лжете, — сказала она своему пленнику. — Вы продолжаете лгать.

— Я не лгу, моя королева. Нет.

Я умру, я умру, я умру.

Мои пальцы прижались к вискам, грубый выдох вырвался сквозь зубы.

— С тобой все в порядке? — Дыхание Макса у моего уха манило меня обратно к моей собственной голове. Я кивнула, хотя знала, что сильнее прижимаюсь к нему.

— Ты лжешь, — рявкнула Королева. — Ты лжешь всем нам. Такие предательские намерения убили гораздо больше людей, чем только мой отец. Я уверена, что ваши родственники помнят.

Она указала на толпу. И я чувствовала, как сквозь них пробегают воспоминания, а сквозь меня — вспышки крови и стали, железный привкус паники.

Лицо безглазого охранника в капюшоне снова повернулось к нам.

Другая рука Макса нежно сжала мое плечо.

— Давай выбираться отсюда.

Охранник перегнулся через талию и прошептал на ухо Королеве.

Я кивнула, отворачиваясь вместе с Максом, чтобы протиснуться сквозь толпу…

Но тут раздался голос Королевы.

— Максантариус Фарлионе.

Макс замер.

— Черт.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Мой ошеломленный взгляд остановился на Максе. Почему Королева?..

— Шаг вперед, Максантариус

Он пробормотал себе под нос несколько ругательств. Затем он отпустил мое плечо и повернулся, проталкиваясь сквозь толпу. Я смотрела на него с замершим сердцем у основания горла, не в силах избавиться от ощущения, что над нами нависла опасная тень.

Только когда я смотрела, как он приближается к ступеням, я заметила Нуру, стоящую у подножия лестницы, с руками за спиной. Рядом с ней стояли несколько других членов Орденов, каждый из которых носил знаки отличия Ордена Полуночи или Рассвета.

Я увидела лишь малейший намек на удивление на лице Нуры.

Королева улыбнулась Максу.

— Я помню вас. Знаете, у меня очень хорошая память.

Боги, она была таким ребенком.

Макс ничего не ответил. Я смотрела на напряженную линию его спины, расправленные плечи и сцепленные перед собой руки.

— Вы знаете, кто это, лорд Савой? — спросила Королева.

— Я… нет, моя королева. — Мужчина оглянулся через плечо. — Мне знакомо имя Фарлионе, но…

— Максантариус Фарлионе практически единолично несет ответственность за окончание Великой Ривенайской войны. В частности, нашу победу под городом Сарлазай.

Никто не издал ни звука, но эмоциональная реакция, пронзившая воздух, была настолько взрывной, что на мгновение я забыла дышать — словно меня разрывало надвое, разрывая между ошеломленным восхищением и ядовитым отвращением. Я напрягла каждый мускул, чтобы удержаться в вертикальном положении.

Я могла бы поклясться, что видела, как вздрогнули плечи Макса.

Королева какое-то время смотрела на него с восхищением, и я узнала выражение ее лица, ту обожающую улыбку ланьих глаз, которую я много раз практиковал перед зеркалом в ее возрасте. Потом закисло.

— Вас пригласили во дворец, чтобы отдать дань уважения после окончания войны. Но вы не пришли.

— Вам тогда было всего шесть лет, моя королева. Я думал, что, скорее всего, вам уже пора спать.

Коллективный вздох. Я присоединилась к нему.

Глупый. Глупый. В Трелл такое вопиющее неуважение могло стоить человеку жизни.

Остатки улыбки померкли в уголках рта королевы.

— Ты будешь обращаться к нашей Королеве с уважением, — рявкнула одна из безглазых стражниц, сжимая копье в пальцах.

Я живо вспомнила звук клинка Серела, пронзающего грудь Эсмариса, и моя кровь превратилась в лед, представляя тот же влажный хруст, когда копье пронзит Макса…

Я отчаянно, так отчаянно хотела схватить его и втянуть обратно в толпу.

Лицо Макса слегка повернулось, ровно настолько, чтобы я могла видеть край его профиля через плечо.

— Я просто дал объяснение, — сказал он Королеве, которая нахмурилась. Она посмотрела на Вальтейна, который, в свою очередь, уставился на Макса, нахмурив брови.

— Даже не думай об этом, Таре, — прошипел Макс. Но морщина на лбу Вальтейна только углубилась, а пальцы Макса сжались у виска.

Когда Вальтейн взглянул на Королеву и кивнул, она заметно вздохнула.

— К вам проявляется снисходительность только из-за того, что вы пожертвовали всем ради моего отца, — сказала она дрожащим голосом. Затем, обращаясь к лорду Савою, который все еще стоял на коленях на ступеньках: — Хотите ли вы посмотреть в глаза такой жертве и тоже солгать ему, лорд Савой? Уверена, вы слышали о судьбе семьи Фарлионе. После всего, что он сделал для этой страны, он, как и я, потерял своих родственников из-за таких предателей, как ты.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы полностью перевести слова. Когда я это сделала, мое сердце сжалось.

Лорд Савой посмотрел на Макса.

— Я не лгу, — сказал он умоляюще.

Королева Сесри снова повернулась к Вальтейну, который покачал головой с каменным выражением лица.

Ее тонкая рука сжалась в кулак.

— Вы лжете. Почему? После всего, что такое враньё отняло у меня? У таких героев, как Капитан Фарлионе…

— Во-первых, я больше не Капитан. — Разъяренный голос Макса прервал ее. — Я больше не военный. А во-вторых…

Лицо девушки стало пустым, ошеломленным.

— Вы не будете…

— Во-вторых, моя Королева, — выплюнул он, — то, что случилось с моей семьей, было трагедией, а не политическим заявлением. И это не то, за что они или ваш отец умерли. Ему было бы стыдно увидеть, как вы используете его смерть для оправдания этого цирка.

На какое-то мгновение я была уверена, что вот-вот стану свидетелем смерти Макса.

То есть до тех пор, пока Нура не рванула с отведенного ей места, скользнула перед Максом и опустилась на колено.

— Пожалуйста, простите его, моя королева. Вещи, свидетелем которых он был и которые он потерял во время войны, все еще остаются в памяти, и его разум никогда не будет прежним. Он не знает, что говорит.

Я могла только вообразить лицо, которое он скорчил при этом намеке.

— Я точно знаю, что говорю, — прорычал Макс.

— Сумасшедшие всегда так думают, — сказала Нура Королеве, не обращая на него внимания.

— Я точно знаю, что говорю, и при необходимости столкнусь с последствиями.

Никому не понадобился мой особый дар, чтобы услышать смелость в этом заявлении.

Нура смотрела на Макса так, как будто он действительно был сумасшедшим, и, честно говоря, я тоже начинала так думать.

Изящные тела охранников в капюшонах двигались крошечными, смертоносными движениями, словно сворачивающиеся кольцами кошки.

Губы королевы были плотно сжаты, ее кукольные глаза блестели, кулаки дрожали по бокам. Впервые ее компаньон Вальтейн двинулся. Он шагнул вперед, положив руку ей на плечо.

Как бы молча говоря: Не надо.

Но она смотрела только на Макса.

— Вы не можете так со мной разговаривать. Я Королева. Мой отец гордился бы тем, что я сделала, чтобы отомстить за него.

— Твой отец бы…

— Довольно! Вы

Рука Вальтейна сжалась на ее плече. Он наклонился вперед, чтобы прошептать ей на ухо. Затем отступил назад, оставив Королеву Сесри стоять там с тяжело вздымающейся грудью, яростная внутренняя борьба отражалась на ее лице.

— Я знаю, что вы спасли жизнь моему отцу, — сказала она наконец. — Поэтому, в его память я дарую вам милость, один раз.

Я судорожно выдохнула.

Но Королева не закончила.

Она обернулась, губы скривились в яростной усмешке.

— Но вы. — Она указала на лорда Савоя, стоявшего на коленях на ступеньках. — Вы лжец. Вы предатель. И я не повторю ошибок моего отца.

— Пожалуйста, моя Королева… — Лорд Савой коснулся лбом каменной земли. Все его тело тряслось. Когда я посмотрела на него, ужас, который не принадлежал мне, наполнил мои вены. Мое зрение начало расплываться.

— Я знаю, что вы лжете. Я знаю, что вы участвуете в заговоре.

— Нет, я….

— Я знаю это! — Слезы потекли по ее щекам. — Я молода. Но я не наивна и не слаба.

— Пожалуйста… — Макс рванулся вперед, протягивая руку.

Но затем, так быстро, что от их движения казалось, будто время прыгнуло вперед…

Двое охранников в капюшонах вонзили копья в спину съежившегося мужчины.

Мир замер, когда его кровь пролилась на золотые ступени Дворца, капая вниз густыми водопадами. Она скапливалась вокруг ног Макса.

Один из охранников сапогом снял дергающееся тело лорда Савоя с копья и сбросил его с лестницы.

— Пусть это будет доказательством, — сказала Королева, но я сомневаюсь, что ее кто-нибудь услышал. Мы все стояли в тишине, пока она, ее солдаты и ее Вальтейн поднимались по ступеням, длинное румяное платье волочилось за ней.

Как только они скрылись за воротами, я прыгнула к Максу, который стоял совершенно неподвижно, наблюдая, как кровь впитывается в подошвы его ботинок. Я тоже чувствовала, как она пропитывает меня. Еще теплая.

Как и у Эсмариса. Как было и у меня.

Прежде чем я успел заговорить, Нура повернулась к нам, и в ее бесцветных глазах загорелся огонь.

— Если ты так сильно хочешь умереть, — выплюнула она, — повесься, как и любой другой жалкий ублюдок. Я не поставлю себя в такое положение, чтобы снова спасти тебя.

Я была удивлена тем, как быстро колючая защита дернулась к кончику моего языка. Пришлось стиснуть зубы, напоминая себе, что нуждаюсь в благосклонности Нуры.

Макс почти не реагировал.

— Ты права, Нура, — сказал он ровно. — Должно быть тяжело быть такой чертовски самоотверженной.

Его рука скользнула в карман и достала кусок пергамента, который он медленно развернул.

Безжизненное лицо лорда Савоя, всего в нескольких шагах от меня, смотрело куда-то из-за моего правого плеча. Позади нас толпа начала рассеиваться.

— Макс… — я даже не была уверена, что собиралась сказать. У меня было так много вопросов, но я чувствовала себя слишком плохо, чтобы задать хоть один. Вся моя энергия ушла на то, чтобы отделить свои мысли от тумана чужих.

Взгляд Макса упал на меня, и что-то в нем дернулось, между его бровями образовалась морщинка беспокойства.

— Пошли домой.

Он разорвал на бумаге две злобные строчки, и мир начал чахнуть и растворяться вокруг нас. Я сжала его руку, сжав пальцы, когда вдруг поняла, что он дрожит. Или, может быть, это была я.

Нежная, мелодичная тишина сада была почти жуткой, когда мы вернулись в коттедж. Макс не сказал ни слова, пока мы шли к дому. Мир все еще вращался, и я думаю, он знал это, потому что не пытался вырвать свою руку из моей.

Я хотела спросить его, в порядке ли он, но это был глупый вопрос, потому что было очевидно, что он не в порядке. Я тоже не была в этом уверена. Поэтому вместо этого я сказала:

— Ты был прав.

Уставшие голубые глаза скользнули по мне.

— Что?

— Человек с попугаем. Не самое странное.

Макс издал сердитый, лишенный юмора смех, и мы снова почти не разговаривали.

***

Я сбросила свои окровавленные сапоги и несколько раз вымылась, но в ту ночь я все еще не чувствовала ничего, кроме запаха смерти, и не видела ничего, кроме этого безжизненного лица, прижатого к золотым ступеням.

Звук был именно таким, каким я его себе представляла. Плоть и кость.

Таким образом, история Макса на войне была больше, чем я думала. И его семья –

Его семья –

Теперь некоторые вещи стали более понятными. Изоляция Макса. Его цинизм. Его горечь. Я знала, как такая трагедия, независимо от обстоятельств, может так легко стать сердцевиной твоего существа. У меня так было. Я просто подожгла ее и позволила ей питать меня. Она так же легко могла бы съесть меня заживо.

Я соскользнула с кровати и стала ходить по комнате, выглядывая в окно и наблюдая, как лунный свет ложится на нежные складки цветов. Я посмотрела на свои руки, желая, чтобы холодный голубой свет струился из кончиков пальцев. Он свернулся в бабочку еще до того, как мне пришлось сказать ему об этом. Мило. Но слишком нежно, слишком хрупко.

Что бы ни случилось в городе Сарлазай, это было противоречивым. Я никогда не испытывала такого сильного отвращения. Такой ненависти. Что бы там ни сделал Макс, это принесло им победу в войне, да. Но за это пришлось дорого заплатить.

Но ведь такова была природа войны, не так ли? Я почти не помнила худшего из Треллианских войн, но я знала, что даже Низренские победы оставляют так много скорбящих. Моим самым ярким воспоминанием о времени до падения Низренского сената было то, что я заглянула ночью в спальню моих родителей и увидела, как моя мать плачет в объятиях тети или друга семьи, которого я больше не помню. Я даже не помню, кто умер. Но больше всего я помню отчетливое замешательство. В тот день было много празднеств: еды было больше, чем мы получали за последние месяцы, и сам Стратегас поднимался на главный балкон, чтобы рассказать о нашей доблестной и сокрушительной победе над треллианскими армиями на том или ином фронте, прославить нашу честь. И наша надежда, чтобы заверить нас, что мир и победа были неизбежны. Мне было пять лет — мне просто нравилось пить молоко, есть пирожки, испеченные с настоящим сахаром. Я не замечала ни молчания матери, ни ее натянутой улыбки. И той ночью, когда я смотрела, как она плачет, я не понимала.

Мы победили, сказал Стратегас. Разве мы не должны были быть счастливы?

Тогда я была слишком молода, чтобы знать правду. Эта победа означала чужое поражение, а иногда и наше собственное поражение. Эта победа означала жертвы, а иногда и такие, на которые не желал идти даже наш собственный народ. На войне всегда кто-то платил.

Я подумал о Королеве. Об оружии, которое громоздилось в магазине Виа. Об ожидании толпы.

Если бы в Ара пришла война, что бы я сделала? Был ли у меня другой выбор, кроме как использовать ее для укрепления своей позиции? Использовать это положение, чтобы помочь моему многострадальному народу?

Тем, кто пожертвовал всем ради меня?

Моя бабочка увяла, словно ее поглотило пламя.

Я надеялась, что мне не придется делать этот выбор. Возможно, потому, что я знала, что выберу, и ненавидела себя за это.

Я скользнула обратно в кровать, уставившись в потолок. Сон казался таким далеким, но я все равно закрыла глаза. В темноте я увидела дворцовые ступени, королеву, спину Макса. Смутное воспоминание о моей плачущей матери. Кровь снова стекает по лестнице, и снова, и снова.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Тени под глазами Макса на следующее утро сказали мне, что он спал так же хорошо, как и я. А потом его подчеркнутое молчание дало мне понять, что ему определенно неинтересно говорить о том, что произошло накануне.

У меня было так много вопросов — о войне, о его семье, об отце королевы. Но я провела достаточно времени, читая людей и анализируя свои взаимодействия с ними, чтобы понять, что прямые вопросы — не лучший способ узнать то, что мне было нужно. Так что я удовлетворила его невысказанную просьбу, сидя в тишине, глядя в окно затуманенными глазами, как солнце поднимается над горизонтом. Это было несложно. Я чувствовала себя так, будто меня растоптали несколько десятков лошадей.

Мы были на полпути к концу завтрака, когда входная дверь резко распахнулась, и я увидела совершенно недовольного Саммерина.

— Я слышал, вчера у вас был очень волнующий день, — спокойно сказал он вместо приветствия.

Макс буркнул что-то бессловесное.

— Тебе повезло, что ты жив.

— Точно. Так повезло.

Саммерин бросил на него холодный, жесткий взгляд — один из тех взглядов, которыми обмениваются друзья, которые знают друг друга достаточно хорошо, чтобы говорить молча.

Макс пожал плечами.

— Она ребенок, — сказал Саммерин. — Тебе следовало держать себя в руках.

При этих словах у меня пересохло во рту, образ крови, стекающей по ступеням, затмил мое зрение.

— Ребенок? — Спросила я. Мой голос был хриплым от усталости, как будто моя головная боль просачивалась в горло. — Она убила этого человека.

— Это тоже не впервые. — Макс усмехнулся. — Кто-то должен был что-то сказать.

— Очень благородно с твоей стороны. — Саммерин тихо выдохнул, невидимо, если не считать опущенных плеч. — Если бы Таре подал ей какой-нибудь другой знак, это было бы твое тело, сброшенное с лестницы.

Макс горько рассмеялся.

— Хорошая точка зрения. Все эти годы назад ты когда-нибудь думали, что Таре будет тем, кто держит в своих руках так много жизней? Таре? — Он покачал головой. — Вознесся выше. Что за время, чтобы быть живым.

— Вальтейн с ней? — Я спросила. Вчера Макс тоже обращался к нему по имени, насколько я помню. — Ты его знаешь?

— Ордены кровосмесительны, — ответил он. — Все друг друга знают, в основном потому, что либо потому что кто-то облажался сам, либо облажались друг над другом. Иногда оба варианта. Иногда даже одновременно.

— Ин-сес-ту…?

— Это значит… — Он нахмурил брови, потом покачал головой. — Неважно.

Саммерин вздохнул.

— Просто действуй осторожно, Макс. У тебя больше не будет таких шансов.

Что-то смягчилось в выражении лица Макса, совсем немного.

— Я знаю. — Затем он встал, повернувшись ко мне. — Ты готова?

Я моргнула, пытаясь прогнать облако из своих мыслей.

— Ты выглядишь как смерть. Но ты же не думаешь, что из-за этого у тебя будет перерыв, не так ли?

Я предполагала, судя по скверному настроению Макса, что сегодня буду заниматься одна. Но это был приятный сюрприз.

— Если ты можешь это сделать, — сказал я, — то и я смогу.

В уголках его глаз мелькнула ухмылка.

— Вот что я хотел бы услышать. — Затем, обращаясь к Саммерину: — Прости нас, Саммерин. У нас есть работа. Кроме того, я уверен, что Мот, вероятно, что-то разрушает, пока мы разговариваем.

— Возможно, — пробормотал Саммерин. Его взгляд на мгновение ушел далеко, словно представляя, что он отправится домой, чтобы найти это что-то.

Бедный Мот. Я надеялась, что обо мне так не говорят.

Саммерин повернулся к двери, затем на мгновение остановился и снова посмотрел на Макса.

— Что вы делали в городе с самого начала?

— Просто забрал кое-что у Вии.

— И ты остался? Кто-то посмеет назвать это нехарактерным, Макс.

Макс пожал плечами.

— И заплатил за это цену. Урок выучен.

— Хм, — Саммерин бросил на нас один из тех тихих, непроницаемых взглядов и выскользнул за дверь.

***

— Это ужасно, — сказал Макс, проводя рукой по лбу, выражение отвращения появилось на его лице.

Я не могла не согласиться.

Лето, казалось, наступило всего за несколько дней. Я привыкла к жаре. Но жара в Ара была совершенно другим зверем, таким влажным и липким, что я не могла сказать, была ли слизь на моей коже от пота или от самого воздуха.

Вытянув шею, я смотрела, как Макс стоит на вершине скромной груды камней, вытирая пот с лица и глядя на озеро внизу. Вода хлестала по моим босым пальцам ног.

Мы вышли из коттеджа в эту стену влажного зноя, и Макс тут же объявил:

— Я даже отдаленно не создан для этого.

Затем, после секундного размышления, он увел меня гораздо дальше за линию деревьев, чем мы обычно отваживались, вглубь леса. Я была вся в поту и была наполовину съеден жуками, когда мы добрались до этого места: ущелье в лесу с красивым, идиллически выглядящим прудом.

Одной рукой Макс стянул через голову промокшую от пота рубашку. Когда он потянулся, изгибая спину, листья деревьев наверху мерцали светом и тенью на мышцах его плеч. Он пригнулся, чтобы убрать со своего пути рассыпавшуюся ткань, и эти нежные клочья были разорваны жестоким шрамом на его спине.

Я смотрела более пристально, чем хотела. В моей голове эхом отдались слова королевы: Капитан Фарлионе почти полностью несет ответственность за окончание Великой Ривенайской войны.

Это был орган, способный на вещи, достаточно мощные, чтобы положить конец войне. Достаточно могущественной, чтобы совершить действия, которые вызвали такую бурную реакцию в этой толпе, благоговение и отвращение, которые пронзили меня, как молния.

Боги, у меня было так много вопросов.

Макс лишь мельком взглянул вниз, прежде чем одним плавным грациозным прыжком спрыгнуть со скалы. Секунду спустя его голова снова мотнулась вверх, стряхивая мокрые волосы с лица.

— Намного лучше. Твой ход.

Я перевела взгляд с камней на воду и подавила в животе шепот неуверенности.

Я повторила его путь вверх по скалам, затем сняла завернутую рубашку и брюки, оставив себя в нижнем белье — замшевой рубашке и шортах. Они были гораздо менее откровенными, чем многие из вещей, которые я носила каждый день в рабстве у Эсмариса, и даже в те дни я никогда не задумывалась дважды о том, что так много обнаженного тела. Теперь я не чувствовала себя смущенной, но я остро ощущала взгляд Макса.

Этот отвлекающий фактор, однако, был далеко от моего разума, когда я свесила пальцы ног с края скалы и посмотрела вниз.

Прошли секунды.

— Ты боишься? — наконец спросил Макс.

— Нет, — солгала я.

Утес был всего около десяти футов в высоту. Невысоко.

— В Трелл… очень мало воды, — запинаясь, добавила я.

— Ты не умеешь плавать?

Когда я наконец заставила себя посмотреть на Макса, он сдерживал ухмылку удовольствия.

— Обещаю, я не позволю тебе утонуть. Если, конечно, ты не хочешь прыгать.

— Конечно, я прыгну, — сказала я, как будто предполагать обратное было откровенно нелепо. А потом, поскольку я знала, что этот тон голоса означает, что я должна довести дело до конца…

Я зажмурила глаза, а через мгновение уже падала, падала, пока вода не ударила меня.

А потом я тонула, окруженный холодом и тьмой.

Страх охватил меня, когда мои конечности затряслись. Ты сказал, что не дашь мне утонуть, осел! Я хотела закричать. Но, конечно, я не могла ни говорить, ни дышать, ни видеть…

Пока я не почувствовала, как сила затвердевает подо мной, как будто сама вода толкает меня вверх и вверх.

Мое лицо вырвалось на поверхность, и я закашлялась. Мои руки инстинктивно метнулись в дикой панике, хватая Макса или все, что могло удержать меня на плаву.

— Расслабься, Тисана. Перестань двигаться, чтобы почувствовать это.

Почувствовать это?

И тут я заметила: я плыла сама по себе. Вода хлынула у меня из-под ног, подхватив меня и поддерживая мой вес. Я согнула пальцы ног, извиваясь, когда течение ласкало их.

Моя голова повернулась к Максу.

— Ты можешь делать это?

— Нет. — Рябь прокатилась по его плечам, когда он шагал, выглядя довольным. — Ты можешь.

Я?

И, как по сигналу, течение остановилось, и я упала. На этот раз руки Макса вытянулись, чтобы поймать меня, и он повел меня к берегу, пока я не почувствовала под ногами мягкую землю. Я снова закашлялась, когда моя голова показалась на поверхности.

Неприятно. Так глубоко неприятно.

— Ты в порядке? — Ладонь Макса не отпускала мою руку, как будто он боялся, что я могу уплыть. Когда я кивнула, он сказал: — Тебе станет лучше или, по крайней мере, ты будешь более последовательной, я уверен.

Я водила рукой по воде, наблюдая за своей пятнистой кожей сквозь пульсирующую поверхность. Я заставила воду двигаться вместе со мной, и она сделала круг вокруг моих пальцев. Довольная улыбка изогнула уголки моего рта.

Раньше я проделывал небольшие трюки с водой для своих выступлений. Но ничего подобного.

— Ты выглядишь слишком довольной собой. — Макс поманил меня. — Опять же, у тебя нет контроля. Покажи мне некоторых из тех бабочек, которые тебе так нравятся, и мы посмотрим, сколько ты заработала за эту маленькую ухмылку.

Я обязана. Первые были неряшливыми, тяжелыми и капающими. Но вскоре они стали более тонкими, более контролируемыми.

— Уже лучше, — сказал Макс. — Это как говорить на другом языке. Как только ты выучишь акцент, тебе станет легче. Мне было любопытно, как далеко ты сможешь зайти.

— Можешь так сделать?

— Вода — не совсем тот язык, на котором я говорю. Общее правило состоит в том, что вода и воздух, как правило, являются владениями Вальтейнов, в то время как Солари больше приспособлены к более физическим элементам, таким как огонь и земля.

Я выгнула бровь.

— Правда? Ничего с водой?

Я намеренно придала своему голосу оттенок дерзости. Сколько бы времени Макс ни инструктировал меня, я ни разу не видела, чтобы он использовал собственную магию. И теперь, после вчерашнего, мне стало как никогда любопытно.

— Некоторые вещи. — Он посмотрел на меня так, будто точно знал, что я делаю. Всегда был один и тот же скептический взгляд: прищуренные глаза, чуть прищуренные, рот скривлен набок.

— Какие например?

Он сделал паузу, словно решая, принять ли мой вызов.

Затем этот осторожный взгляд сменился более сосредоточенной искрой, и я поняла, что выиграла. Он сделал несколько шагов по более мелкой территории, пока вода не обхватила его талию, но не грудь. Затем он распластал руки по стеклянной поверхности.

Сначала ничего не было. Затем вокруг него начали подниматься пузыри, все быстрее и быстрее, словно вода закипала.

Или…

Особенно детский образ возник у меня в голове и отказывался уходить.

Я не могла ничего с собой поделать. Я зажала нос.

— Макс! — Я выдохнула, ошеломленная. — В Трелл очень грубо делать это перед другими.

На мгновение Макс выглядел сбитым с толку. Затем на его лице отразилось осознание, и его рот сжался в очень напряженную, очень прямую линию.

— Тисана… Вознесенные, помогите мне, это была шутка про пердеж?

Я просто стояла, зажимая нос и ухмыляясь.

Мы с Серелом владели таким незрелым юмором не меньше, чем мастерством. И я не знала до этого момента, как сильно я скучала по нему. Шучу — даже неумело.

Губы Макса дернулись. Сначала левая сторона, потом правая. А потом вдруг разразился диким, безудержным смехом. Тут я поняла, что никогда раньше не слышала, как он смеется, по крайней мере, таким образом, чтобы это не было язвительным смешком или саркастической насмешкой.

Я могла бы, призналась я себе, привыкнуть к этому.

— Извини, — сказала я, не подразумевая этого. — Я не могла сопротивляться.

Он покачал головой, смех медленно стих.

— Не знаю, что меня больше впечатляет. Что ты пошутила или что это подобает пятилетнему ребенку. Теперь, когда это вне твоей системы, ты позволишь мне сосредоточиться?

Его последние смешки исчезли, когда между его бровями образовалась линия концентрации. Пузыри поднялись еще сильнее.

Вдруг с поверхности воды вырвался пар, на время ослепив меня теплой серостью. Медленно облако рассеялось, и мне понадобилось мгновение, чтобы понять, на что я смотрю: массивную змею, вырезанную из облачного тумана. Она поднималась, поднималась и поднималась, и я вытянула шею, следя за ее призрачным лицом, завороженная.

А затем она бросилась на меня, кружась вокруг моего тела во влажном, теплом тепле, прежде чем взлететь в небо. Она была почти окутана облаками, когда, наконец, рассеялась — и тут я не могла не улыбнуться — сотнями и сотнями маленьких бабочек. Должно быть, ее было видно за много миль.

Когда я снова посмотрела на Макса, его кожа блестела от пота. Он окунул голову под воду и вынырнул, отбрасывая волосы с лица.

— И это все? — сказала я небрежно. — Очень… эффектно.

Ладно. Я была впечатлена.

— Сегодня ты бросаешь в меня всевозможные слова. — Он выглядел довольным собой, хотя и пытался это скрыть. — Не помню, чтобы я говорил, что ты можешь остановиться.

Я управляла бабочкой с настолько искусно сделанными крыльями, что они были полупрозрачными, и улыбалась сам себе.

— Хорошо, — сказал Макс, одобрительно кивнув. Затем его голос стал немного серьезнее, когда он сказал: — Тебе сегодня лучше?

Мне удалось достаточно отвлечься, чтобы забыть о вчерашних событиях хотя бы на несколько минут. При мысли об этом у меня загорелись щеки от смущения.

— Да.

— Тебе пришлось нелегко.

Это был не вопрос. И — конечно, не был. Должно быть, было очевидно, насколько меня переполняли эмоции. Утопили меня.

— Вчера я очень переживала, — тихо сказала я. — Мысли толпы. Лорда. Королевы. Очень много.

Даже это маленькое признание уязвимости чуть не прилипло к моему языку.

Но лицо Макса смягчилось, и его голос был на удивление нежным, когда он спросил:

— Ты часто сталкиваешься с большими скоплениями людей?

Я вспомнила тот день, когда впервые увидела Серела, когда я задыхалась от эмоций рабов в той яме. Пытка. Абсолютная пытка.

— Иногда, — призналась я.

— Это обычная проблема для Вальтейна, — сказал он. — Есть еще одна причина, по которой я привел тебя сюда. Сначала я не был уверен, как я собираюсь помочь тебе в этом. В конце концов, это совершенно незнакомо мне. — Его пальцы скользили по поверхности, выпуская крошечные волны. — Но как Вальтейн, ты чувствительна к тому, что разум других людей выпускает в мир. Все эти… волны.

Когда я увидела, как его руки скользят по поверхности пруда, пришло осознание.

— Как вода.

— Верно. — Он одарил меня слабой улыбкой. — Природа или степень, в которой отдельные Вальтейны чувствуют и интерпретируют их, очень разные, и я уверен, что ты хорошо это знаешь, но мы знаем, как ты их чувствуешь.

— Эмоции, — сказала я.

— В целом мягко, если говорить об умственных способностях Вальтейна. А когда их всего несколько, то не о чем беспокоиться. — Словно демонстрируя, он окунул кончики пальцев в воду, оставляя тонкие круги на ее поверхности. — Но когда ты смотришь на большую толпу…

Я подняла руки и опустила их с сильным всплеском, забрызгав себя и Макса водой.

Он вздрогнул.

— Точно. — Он указал на поверхность, теперь содрогающуюся от сотен неразличимых волн.

Верно. Это было просто слишком, все эти волны чувств столкнулись вместе, пока мой разум не стал таким же разрушенным, как эта вода. И это было почти именно то, на что это было похоже: как будто все, что когда-то было четким и гладким, очерченным волнами и кругами, стало запутанной массой движения.

— В Ара это универсальный и необходимый навык, чтобы научиться максимально экранировать собственные мысли, — сказал Макс. — Вокруг много Вальтейнов, и никто, Владелец или нет, не хочет, чтобы они копались в их мыслях. Я всегда думал об этом, как о возведении стены… или, если мы хотим продолжить эту метафору, плотины.

Он указал на другой конец пруда, где старая каменная преграда тянулась к центру и рушилась. Возможно, когда-то он создал какой-то резервуар, хотя, судя по всему, те времена давно прошли.

Я вспомнила тот случай, когда я пыталась хотя бы коснуться мыслей Макса. Что бы он ни делал, это работало.

— Но, — продолжил он, — тебе, вероятно, потребуется что-то более… сложное. Тебе нужно отсеивать то, что входит, и то, что уходит.

Старое воспоминание шепнуло мне в голову — мы с матерью стоим на коленях у мутного ручья, жажда сжимает мне горло. Она держала в руках полоску тонкой нежной ткани, и мы вместе пропускали через нее воду, пока она не стала чистой.

— Как ткань для фильтрации, — пробормотала я.

Маленькая улыбка.

— Как ткань для фильтрации.

Я закрыла глаза и представила это — представила, как натягиваю фильтр на свои мысли и воздвигаю барьер между собой и миром. Слабое эхо присутствия Макса стало еще слабее, как и гудение птиц и рыб. В моей собственной голове стало спокойнее.

Я подняла его и почувствовала, как эти крошечные осознания возвращаются к жизни. Снова опустила.

Я почувствовала, как улыбка начала растягиваться по моим губам.

— На освоение потребуется некоторое время, как и на большинство вещей, — сказал Макс. — И ты, вероятно, всегда будешь чувствовать это в какой-то степени.

— Хорошо, — сказала я — и имела в виду именно это. Я бы не хотела полностью отрезать себя от этой части себя, даже когда это было бы трудно. Как бы мне ни было больно ощущать непреодолимую тяжесть эмоций всех этих рабов на рынке много лет назад, их боль уже была моей. Я бы никогда не хотела отказаться от этого.

И страх, и тоска, и злость, которые я испытала вчера…

Мой взгляд упал на небольшой водопад над плечом Макса. Струящаяся по камням вода так живо напомнила мне кровь на ступенях Дворца, что мне вдруг стало трудно дышать.

Макс проследил за моим взглядом и слегка побледнел. Я знала, что мы оба думали об одном и том же.

— Есть много вещей, которые я должна узнать, — тихо сказала я. И когда глаза Макса снова встретились с моими, в них поселилась покорность.

Он вздохнул.

— Я полагаю, что так и есть.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

— Расскажи мне о войне, — сказала я, когда стало ясно, что Макс даже не знает, с чего начать.

Он поднял подбородок к моим рукам.

— Ты продолжаешь с этими бабочками, и я расскажу.

Я повиновалась. Он тоже.

— Есть область на севере Ара, — начал он, — гористая область, называемая территорией Ривенай. Традиционно в этом регионе всегда была некоторая напряженность с остальной частью Ара, даже столетия назад. Они всегда были несколько сепаратистскими. На протяжении истории Ара они боролись за независимость не менее пяти раз. Но тот, что был восемь лет назад, был намного хуже, потому что он был первым крупным с момента возникновения магии и основания Орденов.

— Почему хуже?

— Потому что аномально большая часть Солари — ривенайцы. На самом деле, многие люди считают, что все Солари в некотором роде являются ривенайцами, даже если это произошло столетия назад в их родословной.

— А ты?

Он издал безрадостный смешок.

— Достаточно, чтобы застрять с одним из этих смехотворно длинных имен.

— Значит, ты боролся за…

— Я сражался против ривенайцев, а не за них. Это не сделало меня очень популярным ни укого.

Чем больше он говорил, тем сильнее его голос натягивался, как натянутая струна. Я могла сказать, что ему было трудно это обсуждать.

— Почему? — Я спросила.

— Я был в армии с двенадцати лет. Для меня это даже не было выбором. Кроме того, я бы никогда не выбросил все, что построил.

Двенадцати?

На мгновение моего удивления он добавил:

— Тогда я еще не был солдатом. Это было то, чем я занимался вместо традиционного ученичества. Меня обучали военные. Честно? Мне там понравилось. Но в мирное время все было иначе.

Слабый пар поднимался от поверхности воды вокруг него.

— В любом случае, — хмыкнул он. — Это не обо мне.

— Это не так? — Я нажала.

— Это не так. — Он посмотрел на меня. — Бабочки, пожалуйста.

Я повиновалась, но мой разум был далеко.

— Саммерин тоже служил?

— Да.

— Как целитель?

Пауза.

— Нет.

— Тогда..?

— Были более полезные способы использовать кого-то с его мастерством владения плотью и костями.

Я не знала, что это значит — не совсем так, — но темнота, пронизывающая его голос, заставила меня вспомнить спокойное, наблюдательное выражение лица Саммерина. Это казалось таким несовместимым ни с чем, что можно было описать таким тоном.

Макс покачал головой, как будто отгоняя собственное изображение.

— Так или иначе. Это было плохо. Армии Владельцев швыряют друг в друга все виды ужасной магии налево и направо, не заботясь о том, кто попадет под перекрестный огонь. Никто никогда раньше не видел таких масштабов разрушений, и никто не знал, как с ними справиться.

Я подумала о том, что сделал с Эсмарисом. Я, неопытная Фрагментированная девушка, даже не прикасаясь к нему. Я могла только представить, на что способны обученные Владельцы. И в таких числах…

Макс прочистил горло.

— Бабочки, пожалуйста. — Казалось, он был рад сменить тему, пусть даже на мгновение.

Я посмотрела вниз на неподвижную воду, мое разрозненное отражение отражалось от стеклянной воды. И я сделала еще одну бабочку.

— Как долго это продолжалось?

— Два года, — с горечью ответил Макс. — Войны были намного, намного дольше. Но ни одна из них не была даже наполовину такой кровавой.

— А Королева…

— Тогда она была совсем маленьким ребенком. Война подходила к концу, по крайней мере, мы так думали. А потом Короля убил его лучший друг. Человек, которому он доверял больше, чем кому бы то ни было. И это снова отправило все в дерьмо. Судя по всему… — Его голос стал ровным. — Она была там, когда это случилось.

Неудивительно, что она была параноиком.

— Но вы все равно выиграли?

— Корона победила, в конце концов, да. — Его коррекция была напряженной и твердой. Корона — не он.

Эти слова повторились эхом: это человек, ответственный за окончание войны. Ответственный за нашу победу при Сарлазае.

— Из-за Сарлазая? — Я прошептала.

Макс вздрогнул, так слегка, что я бы этого не заметила, если бы не смотрела так пристально на его лицо, не прослеживая напрягшиеся мышцы вокруг его глаз и челюсти.

— Да, — сказал он и больше ничего не продолжил.

Победа — или поражение — достаточно сильное, чтобы принести триумф стране, в которой больше не было даже Короля. Это должно было быть что-то невероятное.

Он посмотрел на меня так, словно ожидал, что я потребую от него больше информации, и боялся этого. И он был прав в том, что вопросы вертелись у меня на языке. Но…

Что-то заставило меня задуматься. Что-то, что задержалось под стальными стеклами его лица, что-то уязвимое, что умоляло, чтобы его не трогали.

Я узнала эту скрытую уязвимость. Я вскормила это в своих костях.

Так вот, я его не тронула. Не в этот раз.

Вместо этого я сказала:

— Теперь она убивает мужчин на улицах.

— Прошло меньше года с тех пор, как она получила контроль от советников, которые правили вместо нее в детстве. У нее была эта сила в течение нескольких недель, прежде чем она начала становиться тиранической.

Он сказал это с таким пренебрежением, и хотя я не знала самого слова, я достаточно хорошо знала, что он имел в виду. Особенно, когда я подумала о той крови, разливающейся по лестнице, просачивающейся к ногам Макса.

Но что-то не сходилось.

— Чего она хочет? — Я спросила.

Макс усмехнулся.

— Это имеет значение? Власти. Мести. Кто знает.

Я покачала головой.

Я отлично справилась с ролью, которую играла в поместье Эсмариса, и не потому, что была самой красивой девушкой, самой талантливой или лучшей танцовщицей. Это было потому, что каждый раз, когда я обращала внимание на мужчину, я спрашивала: Чего он хочет?

— Это и сложнее, и проще, чем это, — сказал я. — Всегда.

Мужчина, с которым я развратничала, не хотел секса. Не совсем. Он хотел чувствовать себя могущественным. В частности, более мощным, чем Эсмарис. И как только я поняла это, он был как масло в моих руках. О нет, я не могу, он был бы так расстроен, он бы никогда этого не допустил. И эта цена росла, росла и росла.

— Как только она начала убивать людей на улицах, мне все равно, чего она хочет. Мне все равно, что она ребенок. Это не делает этих людей менее мертвыми.

Я подумала о страхе, который пронзил воздух, когда я посмотрела на человека на ступеньках.

— Вчера я почувствовала такой страх, когда смотрела на этого человека, — сказала я. — Тогда я думал, что он принадлежит ему. И некоторый, вероятно, принадлежал. Но… — Я подумала о маленькой девочке, наблюдающей за смертью своего отца. Наблюдая за его смертью от рук кого-то, кого она, вероятно, называла дядей. — Возможно, он был ее.

Макс остановился на этом только на мгновение.

— Люди делают всевозможные ужасные вещи из-за страха. Это ничего не меняет. Я слишком хорошо знаю, к чему приводит такое поведение.

Он больше не смотрел на моих бабочек. Вместо этого его взгляд обратился только ко мне.

Я встретил это.

— И твоя семья…

— … стали жертвами войны.

Он сказал это с решительностью, которую я знала, что не смогу оспорить, да и не хотела, даже если бы могла. Он мог бы хранить свои секреты немного дольше. Я знала, как болезненно может быть даже признавать такие воспоминания, не говоря уже о том, чтобы заставить их обжечь горло.

— У всех нас есть грустные истории, — пробормотала я, и Макс просто кивнул.

Наступившая тишина была настолько тяжелой, что у меня перехватило дыхание. Я продолжал лепить бабочек, и прошли долгие минуты безмолвия.

Через некоторое время я вздрогнула.

— Мне холодно, — объявила я, благодарная любому предлогу, чтобы снять напряжение, и протолкалась к берегу. Безжалостное тепло воздуха на самом деле было облегчением в этот момент, превращая воду на моей коже в пар.

Я даже не думала смущаться, пока не обернулась и не увидела Макса, совершенно неподвижно стоящего в воде. Он выглядел так, будто даже не дышал, его жгучий взгляд пронзил мою грудь стрелой — его интенсивность парализовала меня.

Что? — хотела я спросить, но сила его взгляда была настолько сильна, что вопрос замер, не успев слететь с моих губ.

— Я надеюсь, что тот, кто сделал это с тобой, умер ужасной, мучительной смертью, — сказал он наконец, слова шипели, как пар. — И я надеюсь, что если есть подземный мир, он будет страдать там вечно.

Тепло поднялось к моему лицу.

Мои шрамы. Мне удалось забыть о них — по крайней мере, на несколько часов.

Надеялась ли я на то же? Я не всегда была уверена. Он убил бы тебя, прошептал мне голос. Но каждый раз, когда я думала об Эсмарисе, я больше думала о том, как его жизнь вытекала из его тела, чем о бешеной ярости в его глазах, когда он бил меня.

— У всех нас есть свои грустные истории, — сказала я, удовлетворившись тем, что горло не обожжено, и натянула куртку на плечи.

***

Той ночью я сидела перед камином, просматривая свои записи с наших уроков, скрестив ноги перед собой. Макс плюхнулся в одно из кресел с книгой в руках и очками для чтения на носу.

Это был странно мирный момент, до такой степени, что любой момент был мирным, в моей голове — моей голове, которая всегда тянулась к следующему, всегда думала о Трелл, Сереле и моей семье. Ничто из этого не исчезло, но кое-что исчезло в потрескивании огня — в смешке, который я издала, когда Макс ворчал себе под нос, поджигая его щелчком пальцев: Как это похоже гребаный Ара, внутри духовки весь день, а потом чертовски холодно ночью.

Я подняла взгляд от книг и увидела, как мерцающий свет огня дрожит на его чертах, заливая задумчивые черты его лица прерывистым пламенем.

— Макс.

Ничего не двигалось, кроме его глаз, которые метнулись ко мне.

— Хм?

— Чего ты хочешь? В жизни.

Только очень короткая пауза, а затем он пробормотал:

— В основном я просто хочу, чтобы все оставили меня в покое.

Именно то, что я думала, он скажет.

Но потом я подумала о том, как он согласился тренировать меня после того, как услышал, почему я здесь с самого начала. О странной настойчивости в его голосе, когда он спрашивал меня, что Зерит Олдрис делает в Трелл, или когда он настаивал на том, чтобы Вия рассказала ему больше о ее контрактах на оружие. И я подумала о том, как он стоял там перед Королевой, что он сказал ей — и как он рванул вперед, когда копья воткнулись в спину этого человека.

Я медленно ответил:

— Думаю, нет.

Он посмотрел на меня поверх очков для чтения, изогнув брови.

— Думаешь, нет.

— Я думаю, ты лучше этого.

Ему потребовалось мгновение, чтобы ответить тихим смешком себе под нос. Он снова посмотрел на свою книгу и, перевернув страницу, сказал:

— Ну, спасибо, мало кто так думает, — и мы снова погрузились в тихое, уютное молчание.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В ту ночь мне приснился один из самых ярких снов. Я проснулась, задыхаясь, вся в поту, образы ухмылки Эсмариса и глаз Серела горели в предрассветной тьме.

Я сбросила с себя одеяло, прошла по коридору и вышла через парадную дверь и практиковал свою магию, пока солнце не поднялось над горизонтом. Не было времени на сон.

***

— Я хотела бы написать письмо Зериту, — сказала я Максу утром. — Как я могу отправить его ему?

Прежде чем ответить, Макс осторожно поставил чашку на стол.

— Зериту Олдрису, я так понимаю.

— Да. Он в Трелл.

— Верно. Я помню этот интересный момент. — Он сузил глаза, совсем чуть-чуть. — Хорошо. Если ты точно знаешь, где он, можешь попробовать послать ему письмо с помощью стратаграммы. Или ты можешь послать сокола и надеяться, что эта тварь найдет его до того, как упадет на равнину.

По сути, он говорил мне, что мне нужен кто-то из Орденов, чтобы отправить письмо для меня, поскольку они были единственными, кого я знала, кто имел какое-либо представление о том, где конкретно в Трелл находится Зерит.

— Зачем тебе нужно ему писать? — Макс слишком небрежно помешивал чай.

— Мне нужно узнать, что происходит в Трелле, с моим… — Я не знала, как назвать Эсмариса или его поместье, теперь, когда он больше не был моим хозяином, а его дом больше не был моим. — Моими друзьями.

— Тебе следует поговорить с Уиллой. Посмотрим, сможет ли она помочь. — Несмотря на услужливый ответ, в его голосе по-прежнему чувствовался явный привкус неодобрения. — Как именно ты познакомилась с Зеритом?

— Он остался у меня… — я споткнулась, но другого слова у меня не было. — В доме моего хозяина, когда он путешествовал. Тогда мы стали друзьями.

— Твой хозяин, — повторил Макс. — Это он оставил тебе эти шрамы?

— Это имеет значение?

— Я так думаю. Да.

Пауза. Я не знала, кого я защищаю — почему мне было больно это подтверждать.

— Да, это он сделал. — Я смотрела, как Макс ковыряет деревянную текстуру стола, его губы сжались в тонкую линию. — Тебе не нравится Зерит.

Утверждение, а не вопрос. Макс был, пожалуй, наименее утонченным человеком, которого я когда-либо встречала.

— Мы никогда не ладили. И… — Кратковременное замешательство. — У него были ресурсы, чтобы вытащить тебя, и он решил этого не делать.

— Это не его дело. Он не мог освобождать каждого раба, которого встречал в Трелл.

Я говорила небрежно, но правда заключалась в том, что первые два раза, когда Зерит приезжал в гости, я мечтала, что он заберет меня с собой, когда уйдет. Мне потребовалось несколько лет, чтобы решить, что моя свобода должна быть моей ответственностью и ничьей другой. Я не могу винить Зерита за то, что он не взял это на себя, тем более что он потратил так много времени, обучая меня и потакая моим вопросам. Зажечь этот огонь в моем животе было своего рода свободой. По крайней мере, так я говорила себе.

Макс покачал головой.

— Просто так не поступили бы те, кого я бы считал друзьями.

— У тебя нет друзей, — попыталась я пошутить, но Макс резко ответил в ответ.

— У меня есть отличный друг, который намного лучше, чем я того заслуживаю. И если бы Саммерин был в таком положении, я бы никогда, никогда не позволил ему остаться там.

Его слова скользнули между моими ребрами и скрутились внутри. В тот момент мой разум был далеко-далеко от Зерита. Нет, мои мысли вращались только вокруг Серела. Вокруг моей матери.

Мои щеки и лоб горели, шрамы, оставленные всеми, кого я бросила.

— Никогда не бывает так просто, — парировала я слишком быстро и слишком громко. И, возможно, горячность моего ответа подсказала Максу, что мы почему-то заговорили о чем-то другом, потому что его лицо изменилось в начале беспокойства.

Но я почувствовала облегчение, когда раздался стук в дверь. Макс немного поколебался, прежде чем встать, чтобы ответить, пробормотав:

— Я даже не знаю, что это за шум, учитывая, что никто никогда не беспокоит.

Он распахнул дверь, и там стояла Нура.

— Как приятно тебя видеть, — сказал Макс, обнажая зубы в улыбке.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

— Чего ты хочешь? — потребовал Макс.

Нура одарила его ледяной улыбкой.

— Могу ли я войти?

— Если я откажусь, ты все равно собираешься войти? Потому что, похоже, именно так здесь и обстоят дела.

— Да, возможно.

— Ты так решила читать мне лекции?

Низкий смех вырвался из ее дыхания.

— Не будь таким самодовольным, Макс. Я здесь не для того, чтобы тебя увидеть.

Я старалась не выглядеть удивленной. Они оба повернулись ко мне — Нура с кривым ртом в легкой неразборчивой ухмылке, а Макс с жестким блеском в глазах, отдающим эхом нервозности.

— Зачем? — рявкнул он.

— Впусти меня, и ты узнаешь.

Макс помедлил, потом отошел в сторону.

Нура прошла через комнату и скользнула в кресло рядом со мной. На ней была разновидность той же униформы, которую она надевала каждый раз, когда я ее видела: длинная белая куртка, застегнутая до горла, с лунными знаками отличия на лацкане и на спине. Меня еще раз поразило, насколько грациозны и размеренны были ее движения, как будто каждый мускул работал в совершенном унисоне, даже в крошечном выражении ее лица. На самом деле она была довольно красивой. Когда она собралась сесть, ее белые косы упали на одно плечо, и свет из окон на мгновение мягко отразился на ее лице. Затем она успокоилась, и этот блеск снова сменился сталью.

— Твои тренировки идут хорошо? — Спросила она.

— Очень хорошо. — Я бы все равно дала ей этот ответ, но я не могла не взглянуть на Макса, отмечая — я была рада, что мне не пришлось лгать.

— Хорошо. Я пришла, потому что Ордены просят твоей помощи.

Я моргнула, отказываясь позволить себе выглядеть удивленной, хотя дикая надежда пробежала по моей коже. Это должно было быть хорошо… не так ли?

— Для чего?

— Сын лорда Савоя в Таирне отказывается отречься от власти, даже несмотря на то, что его семья была отстранена от руководства. Это просто истерика. Но нам нужны люди, чтобы пройти к городским воротам и выгнать его из убежища, и я бы хотела, чтобы ты присоединилась к нам. Это не обернется кровопролитием. Его просто нужно напугать.

— У Гвардии недостаточно людей, чтобы сделать это и так? — вмешался Макс. — Одна Фрагментированная девушка все изменит?

— Одна Фрагментированная девушка и один вспыльчивый, в меру известный Солари, если вы согласны сотрудничать.

Она произнесла слово «сотрудничество» так сухо, что оно треснуло и рассыпалось по полу.

— Но опять же, ты слишком самонадеян, — продолжала она. — Мы рассылаем письма многим людям в этом районе, так как Гвардия занята Верной.

— Война еще даже не началась, а ты уже перегружена налогами? — Уколол Макс. — А что случилось с политически нейтральными Орденами? Или ты отказалась от этого фарса теперь, когда один из твоих устроил весь этот бардак?

Но я позволила разглагольствованиям Макса отойти на задний план, наблюдая за Нурой и размышляя.

Я воспользуюсь любой предоставленной мне возможностью. Я не могла позволить себе этого не делать. Но бесплатно я ничего не отдавала.

— Я пойду, — сказала я.

Макс, который был на полпути к жалобе, захлопнул рот.

— Я так и думала, ты воспользуешься случаем, — сказала Нура с довольным видом.

— Я пойду, — повторила я, — если Зерит Олдрис заберет с собой моего друга в Ара, когда он покинет Трелл.

Я говорила плавно, уверенно, хотя чувствовала себя так же, как тогда, когда была маленькой девочкой, требующей свободы от Эсмариса с моими пятьюдесятью печальными серебряниками. Я уверена, что мое присутствие в этом городе не имело для них никакой ценности. Но если бы это было так, они бы не получили его, не дав мне что-то взамен. Не тогда, когда было так много вещей, которые мне все еще были нужны.

Я тщательно избегала взгляда Макса, хотя и чувствовала, как он прожигает обугленную дыру в центре моего лба — разительный контраст с стеклянным льдом Нуры, который блестел от слабого веселья.

— Члены Орденов должны следовать директивам без роскошных условий, — сказала она.

— Во-первых, это не похоже на правду. — Я указала на Макса. — Во-вторых, вы очень ясно дали понять, что я не член Орденов. Еще нет.

Глаза Нуры выдавали немой смех.

— О, Макс. Она действительно многому у тебя научилась, не так ли? — Затем мне: — Все в этой комнате знают, что мы нужны тебе больше, чем ты нам. И все же, если я тебя правильно поняла, ты просишь меня доставить неудобства одному из наших самых важных членов в одной из наших самых важных миссий?

— Ты просишь моей помощи, поэтому я прошу твоей. — Я наклонилась вперед. Слова Макса все еще звучали у меня в ушах. Я бы никогда не оставил его там. Ну я бы тоже не стала. Никогда. — И это не для меня. Это для приличия. Вы уже отказали тысячам людей в помощи. Ты сказала, что это слишком. Теперь прошу об одном человека. Это все еще слишком? Или Ордены менее могущественны, чем о них говорят?

Тишина. Я почти ожидала, что Нура рассердится, но она этого не сделала. Вместо этого она посмотрела на меня с одной неглубокой морщинкой мысли между бровями, а слабая ухмылка скривила уголок рта.

— Ладно. Назови мне имя, и мы посмотрим, что сможет сделать Зерит.

Мое сердце поднялось.

— А взамен, — продолжила Нура, — я ожидаю увидеть тебя завтра у ворот Таирна. Это сделка?

Я не колебалась.

— Да.

Макс стоял там в редкой заметной тишине.

— Твоему другу повезло с тобой. — Нура скрестила руки на груди, задумчиво вздернула подбородок. — Однако будь осторожна, Тисана. Легко манипулировать людьми, которые хотят чего-то одного больше всего остального.

Я торжественно кивнула, как будто это была новая информация, счастливая, что ее недооценили. Но на самом деле я знала это лучше, чем кто-либо другой. У меня просто не было роскоши выбора.

***

Солнце било мне в затылок, пока я щурилась на коттедж. Рядом со мной Миразель ворковала над пионами, поглаживая лепестки между пальцами. Я понятия не имею, куда она ходила, когда не бродила по саду Макса, но она всегда материализовалась, когда я оказывалась на улице одна. Меня это вполне устраивало — какой бы странной она ни была, Миразель мне нравилась. С ней было легко быть рядом, и она была одной из немногих людей, которые не заставляли меня чувствовать себя болезненно из-за моего акцента, потому что она была единственным аранцем, которого я встречала, чей словарный запас был даже меньше моего собственного.

Вскоре после того, как я договорилась с Нурой, она повернулась к нетипично тихому Максу и попросила поговорить с ним наедине. Для меня это был очевидный сигнал уйти, поэтому я удалилась в сад, чтобы попрактиковаться в одиночестве.

Тем не менее, я продолжала бросать взгляды на этот дом, пока шли минуты. Мое любопытство грызло меня.

Через некоторое время они появились. Нура лишь издалека махнула мне рукой, прежде чем умчаться прочь, что я решила не считать оскорбительным. Макс даже не взглянул на нее, прежде чем двинуться ко мне.

Миразель вскочила на ноги.

— Доброе утро, Макс! Разве сегодня не прекрасный день?

— О чем. Черт возьми. Ты думала? — Макс повернулся ко мне лицом, стиснув челюсти, слова шипели сквозь стиснутые зубы.

— О чем я только думала? — Я чуть не рассмеялась. — Что еще я могла бы сделать?

— Это работает не так. Думаешь, ты что-то там выивыигра

— Нет, — я сказала. — Не полностью. Но мне нужно было попробовать.

Миразель подошла ближе, на ее красивом лице отразилась чрезмерная озабоченность. У этой женщины не было чувства личного пространства.

— Макс, почему ты такой грустный?

Макс поднял руки, мягко отталкивая ее.

— Миразель… — рявкнул он, но остановился и выдохнул. — Три шага, пожалуйста. Это все, что я прошу. Три шага в сторону.

Миразель сделала один, два, три шага назад.

— Что по-твоему я должна была сделать? — Я спросила.

— Сказать «нет». Я бы сказал, что ты должна была это сделать.

— Я не могу.

— Ты не заключаешь сделок с Орденами. Никогда. И дело даже не в том, что это Кровавый договор или что-то еще, что помешает Нуре отказаться от своего слова. Не то чтобы она даже дала тебе слово. Она постарается. — Он усмехнулся. — Пожалуйста.

Я спокойно посмотрела на Макса. Я бы солгала, если бы сказала, что его реакция не заставила меня нервничать. Но ничто из того, что он говорил мне сейчас, не было новостью. Я знала, что у меня нет никаких гарантий. Я заметила явное отсутствие надежд у Нуры. И я знала, что купила себе — купила Серелу — только шанс, и ничего более.

Тем не менее, это было хотя бы что-то. Это все, что у меня было.

— Моему другу нужен хотя бы шанс, — сказала я. — У меня нет другого выхода. И даже если бы Нура сказала нет, все равно я бы согласилась.

Я не могла понять, как Макс посмотрел на меня при этом.

— Тебе не следует.

— Мне нужно произвести на них впечатление. Ты знаешь это. — Я подпрыгнула, когда руки Миразель начали расчесывать мои волосы, и мне пришлось сдержаться, чтобы не оттолкнуть ее пальцы.

— Миразель… — голос Макса звучал так, словно он изо всех сил старался не сорваться на нее. — Дай нам минутку.

Миразель на мгновение выглядела обиженной, прежде чем вернуться в кусты роз.

— Что такое кровный договор? — спросила я, когда она ушла.

— Сделка, заключенная с помощью магии, так что ни одна из сторон не может нарушить условия.

— Что произойдет, если они это сделают?

— Они не смогут.

— А вдруг…

— Тисана, это не относится к делу. Ты не можешь доверять им. Они будут использовать тебя.

Я тоже их использую. И кроме того, какая возможная польза от меня Орденам, организациям, населенным самыми могущественными обладателями в мире?

— Для чего?

— Я еще не знаю. — Макс посмотрел на меня своими странными блестящими глазами из-под тени нахмуренных бровей, губы скривились в задумчивости, плечи напряглись. Его забота опустилась на дно моего живота и лежала там тяжелой.

— Я могу это сделать, — тихо сказала я.

— Вот чего я боюсь. — Он глубоко вдохнул, ноздри раздулись, когда он выдохнул. — Я надеялся, что больше никогда не окажусь на поле боя.

Я удивленно посмотрел на него.

— Она сказала, что ты тоже должен пойти?

Макс фыркнул.

— Нура? Она могла бы попробовать и посмотреть, как далеко это заведет ее. Но если ты пойдешь, то и я пойду.

— Ты…

— Я не отпущу тебя туда одну, Тисана.

Это осознание — осознание того, что моя цель и то, чем я решила пожертвовать в своем стремлении к ней, больше не принадлежало мне одной, — сокрушило меня так внезапно, что я почувствовала, что качаюсь под этой новой ответственностью. Некоторое время я молча смотрела на Макса, приоткрыв губы, ища слова и не находя их.

Я нервничала перед походом на Таирн, но только смиренно и отстраненно. Теперь что-то более острое дернулось в моем сердце, когда я поняла, что, намеренно или нет, я втягиваю Макса обратно во все, против чего он так отчаянно боролся.

— Ты не должен.

— Не будь смешной. Я не закончил школу дерьмовой дружбы Зерита Олдриса.

— Макс…

— Не обсуждается.

Макс по-прежнему смотрел на меня задумчивым взглядом, а я молча смотрела на него, осознавая два момента.

Во-первых, я не собиралась отговаривать его от этого.

А второе поразило меня сильнее: осознание того, что что-то изменилось в характере наших отношений, а я этого просто не заметила. Но с решимостью, засевшей глубоко в моей груди, я поняла, что в этой хрупкой, неуверенной дружбе я получила что-то ценное. Я сомкнула пальцы вокруг этого нежного подарка и притянула его ближе.

— Спасибо, — сказала я, и Макс только кивнул. Один взгляд на его далекий взгляд, и я поняла, что он уже на поле боя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Макс выглянул из-за края моста и вцепился в металлические перила, словно в любой момент мог упасть в мутную воду. Я смотрела, как белые костяшки пальцев покрылись белизной, а мутная кожа выдавала отсутствие самообладания. Я задавалась вопросом, есть ли у меня такой же очевидный тремор. Я пыталась похоронить свой страх так глубоко внутри себя, чтобы никакое эхо не достигло поверхности, но все равно казалось, что он кричит каждой моей порой.

Пот стекал у основания шеи, по спине, между грудей. Я пыталась винить жесткую ткань куртки Ордена Полуночи, которую я носила, — жестокую в сочетании с болотной жарой, — а не собственную тревогу.

Я перевела взгляд на ряды и ряды плеч, выстроенные аккуратными цветными полосами. Большинство из них были золотыми, обозначая членов Королевской гвардии, которые вообще не были владельцами. Потом было несколько голубых колонн с лунными знаками на их спинах. И зеленый, отмеченный бронзовыми солнцами. Когда я заглянула через плечо, я заметила, что несколько пар глаз метнулись к нам, слегка вытянув шеи. Глядя на Макса, несомненно. Казалось, все были удивлены, увидев его.

Город Таирн возвышался над нами, темный и безмолвный, освещенный восходящим солнцем. Он был расположен на вершине трех рек, построен на скалистом холме. В результате он был общеизвестно недоступен — три моста вели в главный город, который сам был сосредоточен вокруг одного круглого здания, увенчанного единственным серебряным шпилем: поместья Савойи и центрального зала Тэрна.

Я прищурилась. В этом здании, по-видимому, жил Патхир Савой, человек, которого мы должны были уговорить выйти из укрытия. Сын человека, чья кровь пропитала мои ботинки.

Саммерин стоял рядом со мной, следя за моим взглядом. Его тоже, как выяснилось, попросили (или приказали) присоединиться к маршу, как члена Орденов и бывшего члена Вооруженных Сил, хотя, в отличие от меня, он не получил личного визита, что все еще озадачивало меня.

Мы смотрели, как другой голубь пролетал над стеной, зажав пергамент в лапах.

— Пятнадцатый, — заметил Саммерин.

Пятнадцатый голубь. Пятнадцатое письмо. Пятнадцатая попытка переговоров. Мы были здесь несколько часов. Макс провел почти все это время, перегнувшись через перила и глядя в воду.

Я не спрашивала его, в порядке ли он — он ужасно скрывал свои эмоции, и было ясно, что это не так. Вместо этого я создала маленькую бабочку из болотистого озера внизу и нарисовала ее, чтобы она парила перед нашими лицами.

— Что в ней неправильного? — Я спросила.

Он почти не смотрел на меня.

— Что?

— Что с ней не так?

Медленно он повернулся. Потом посмотрел на мою бабочку.

— Итак? — подтолкнул я.

— Слишком тяжелая, — проворчал он наконец. С каждым словом его голос становился чуть чище. — И ты стала неаккуратной с движением. Она качается, как…

Но затем произошел сбой. Мы обернулись. Я позволил моей бабочке упасть обратно в вонючую воду.

Все лица вытянулись по стойке смирно, когда мы увидели, как Нура отступила назад, когда одетые в черное фигуры вонзали свои копья в основание ворот. Оранжевое сияние ползло по деревянным доскам, просачиваясь в крохотные щели, разрывая их на части.

Макс выпрямился, обменявшись взглядами молчаливого общения с Саммерином. Каким-то образом ему удалось выглядеть еще бледнее.

Мое сердцебиение участилось, но я подавила свою нервозность, заставив горло проглотить ее.

— Эти солдаты без глаз… Они Владельцы? — Я прохрипела, пытаясь отвлечься.

— Сиризен? Да. Солари, вроде того. — Его голос звучал далеко. Затем он тихо спросил: — Ты помнишь все, что я показывал тебе прошлой ночью?

Я кивнула. Позже тем же вечером он позвал меня из моей магической практики в сад, держа в руках два кинжала и протягивая мне один из них.

— Если ты собираешься согласиться на какую-нибудь глупость, — сказал он, — тогда тебе нужно знать, как защитить себя.

Остаток ночи мы провели, отрабатывая различные защитные маневры — в основном движения, предназначенные для того, чтобы сохранить мне жизнь, если я когда-нибудь окажусь в сложной ситуации, и магия не подведет меня.

Теперь я смотрела, как рушатся остатки этих ворот, и молилась, чтобы мне не пришлось ими пользоваться. Тем не менее, я мысленно репетировала движения. На всякий случай.

— Я полагаю, это не вывело его из истерики, в конце концов, — пробормотал Макс. Саммерин молча покачал головой.

Я закрыла глаза, подумал о Сереле и напомнила себе, зачем я здесь.

И тогда мы начали двигаться.

Холодный металл моста сменился скользкими булыжниками под ногами. Солнце, палящее мне в лицо, уступило место влажным теням, любезно предоставленным высокими таунхаусами, теснившими узкие извилистые улицы.

Я оглянулась на мост через плечо, который вскоре закрыли из виду солдаты позади меня. Я отметила в отдаленной, прозаической мысли, что теперь мы оказались в ловушке на этом острове.

Макс толкнул меня в плечо, как будто тоже разделял мое осознание.

— Будь начеку, — прошептал он натянутым от предостережения голосом, на носу выступили капли нервного пота. — И оставайся здесь.

Улицы Таирна были такими узкими и извилистыми, крутые повороты купались в тенях окружающих зданий. Макс, Саммерин и я шли почти плечом к плечу. Мы были впереди группы, сразу за Нурой и сиризенами, но даже тогда сам город, казалось, давил на нас.

Что еще хуже, с каждым шагом мы попадали во все более и более густой туман, такой густой, что с каждым вдохом мне казалось, что я вдыхаю жидкость. Тела перед нами стали не более чем силуэтами. Впереди Нура поднимала руки, чтобы оттолкнуть болотный туман, как пловец, расталкивающий воду, только для того, чтобы потом возникали новые шаги.

Волосы у меня на руках и затылке встали, в животе закрутилась холодная тошнота.

Что-то было не так.

— Что-то не так, — пробормотал Макс.

В городе было совершенно тихо. Прилавки магазинов стояли пустыми — в некоторых были даже фрукты, а вокруг размягченных ягод и апельсинов жужжали мухи. Я посмотрела на затемненные окна, затененные туманом, и нахмурилась.

Тишина простиралась за пределы моих ушей, просачиваясь в мой разум. Неестественная тишина для города такого размера. Опасная тишина.

Я наклонилась к Максу.

— Посмотри на пустые окна.

— Я заметил.

— Я никого не слышу. — Я прижала палец к виску, качая головой. — Ничего.

Затем я подняла глаза на эту центральную башню, возвышавшуюся на вершине холма, с серебряным шпилем, готовым пронзить туманный круг солнца, скрытого туманом. И когда я посмотрела на нее, мой разум взорвался бессловесной массой света, активности и железного страха.

Я видела, как затылок Нуры остановился, повернулся, как будто она тоже заметила, что я делаю.

— Они все там, — начала я.

Но потом там, где ничего не было, вдруг что-то появилось. Туман смещался, двигался, менялся, сгущался и редел сразу, тая.

И я могла видеть их, чувствовать их — люди повсюду, окружающие нас, фигурки, разворачивающиеся из тумана.

Нура издала безмолвный предостерегающий крик. Она подняла руки, и тени закружились вокруг нее, вокруг нас, укрывая нас покровом тьмы. Последнее, что я увидела перед тем, как темнота затмила мое зрение, были копья сиризен, загоревшиеся теплым оранжевым светом, их тела подпрыгнули в воздух и исчезли в никуда. Просто исчезли.

Оглушительный грохот. Голубые искры едва пробивали покров теней Нуры. Я почувствовала, как булыжники под моими ботинками сдвинулись.

Дым заполнил мои легкие. Мои глаза лихорадочно блуждали во тьме, не находя ничего, кроме черноты.

Но затем что-то за пределами видимости — глубже, чем видимость — почувствовало присутствие рядом с нами, почувствовало, как лезвие поднялось и качнулось к Максу…

Я не подумала, прежде чем схватил его за плечи и толкнула, скользя своим телом перед ним, цепляясь за присутствие и изгибаясь, дергая и щелкая так сильно, как только могла. Острая боль пронзила мои руки, поднятые перед лицом…

Потом я почувствовала, как меня дернуло назад, почувствовала, как сотряслась земля, почувствовал резкий удар в затылок.

А затем тьма растворилась в чем-то более глубоком.

***

Я открыла глаза и первое, что я увидела, была кровь. Кровь стекает по булыжникам, покрывая груды мокрого сломанного дерева. Кровь капала мне в глаза, закрывая боковое зрение, размазываясь по моей щеке, когда она прижалась к земле.

Мои пальцы коснулись чего-то мягкого, и я чуть не подпрыгнула, пока не притянула его поближе и не поняла, что это разорванная мягкая игрушка для собаки, окрашенная в малиновый цвет. Моя рука промокла.

— Это было глупо, — пробормотал голос Макса. Он было слабым, почти дрожащим. — Никогда больше так не делай. Я был бы в порядке.

Я попыталась сесть. Боль закричала в моих ладонях, когда я прижала их к полу, и мир закружился, но я заставила себя устоять. Макс схватил меня за плечи, стабилизируя. Когда я подняла голову, он посмотрел на меня со страхом, который застал бы меня врасплох, если бы я не была так полностью сосредоточена на том, чтобы меня не стошнило.

Тени Нуры исчезли, суровое утро отбрасывало гротескные золотые пятна на сломанные балки и смятый камень. Я была в том, что выглядело как чей-то дом — или был им когда-то. Здание превратилось в руины, оставив жуткие фрагменты жизни какой-то бедной семьи, разбросанные по грязному песку. Макс и Саммерин встали передо мной на колени. Саммерин потер между пальцами синюю пыль.

— Молниеносная пыль, — сказал он, нахмурив брови.

Я повернула голову и подавила крик. Две протянутые руки потянулись из-под массивной балки. Остальная часть тела — или то, что могло от него остаться — было погребено под кучей щебня, из-под этой массы сломанных балок текла река крови.

Макс что-то сказал, но я его не слышала.

Он провел пальцем по моему подбородку, повернув мое лицо к себе, и повторил это снова.

— Тебе больно, Тисана?

Я покачала головой, хотя и не была полностью уверена, что это правильный ответ. Я посмотрела на свои ладони, которые были так глубоко изрезаны, что я увидела белые всполохи костей.

Не говоря ни слова, Саммерин взял мои руки в свои. Я подавила визг, когда моя кожа начала гореть.

— Он взорвал свой собственный город? — Макс присел на землю, вглядываясь в синюю пыль. — Вознесенные. Это чертовски безумно.

— Возможно, он думает, что это лучше, чем позволить Сесри забрать его обратно, — ответил Саммерин.

Я завороженно смотрела, как по коже моих ладоней ползают сотни крошечных пауков, нити пересекают пропасть моих ран и соединяют плоть с плотью. Было ужасно больно, и кровавый образ этого был… тошнотворным. Но когда Саммерин отпустил мои руки, раны сменились гладкой кожей.

Саммерин встал, потянув меня на ноги. Обломки вокруг нас были достаточно целы, чтобы образовать темное убежище, хотя и выглядело так, будто оно может рухнуть в любой момент. Снаружи вернулся густой туман, скрывая обломки до силуэтов. Но я могла слышать звуки глухой, тупой борьбы, крики, хрюканье и стоны, призывы о помощи. Тем не менее, всегда тише, чем можно ожидать. Как и в ту ночь, когда работорговцы пришли в мою деревню.

Взорвал собственный город.

Вот почему он был пуст. Но я не могла себе представить, какой может быть его конечная цель — как это может хорошо закончиться для его народа.

Я выглянула из щели в щебне.

Призрачные фигуры растворялись в физических формах только для того, чтобы снова растаять в тумане, как если бы они вообще были ничем, нанося нашим солдатам смертельные, бесшумные удары.

Я почувствовала себя плохо. Взгляд Макса метнулся к моему, и я могла сказать, что он тоже.

— У них там Вальтейн, — прошептал Макс. — Наверное, несколько. Молодцы, что наложили такое заклинание на стольких своих солдат.

— Все в этой башне, — сказала я, указывая. — Нам нужно…

Удар разбил мою фразу. Болото теней и тумана, бьющегося с молодым солдатом, врезалось в нашу груду щебня. Макс отдернул меня от входа, и мы втроем затаили дыхание в темноте, пока тело таирнийца не осталось дергающимся на земле. И тут появилась Нура, выйдя из тени, с перепачканной кровью щекой.

— Ты жива, — выдохнула она, задыхаясь. — Хорошо. Не могу поверить, что этот ублюдок… может…

Она резко, судорожно вздохнула, затем покачала головой.

— Доберитесь до ворот поместья. Он и те предатели, которые этим занимаются, прячутся в холле. Они увидят, как им нравится играть со взрывчаткой, когда мы разрушим здание.

Мое сердце остановилось. Я надеялась, что ослышалась.

— Ты не можешь, — выпалила я. — Весь город…

— Это директива Сиризена, а не моя. И у нас нет времени на чертово обсуждение.

— Нура, даже ты не можешь подумать…

Она прервала Макса прежде, чем он успел договорить.

— У меня нет времени на ваши суждения. Либо мы проникнем туда и искореним этих крыс, либо сиризены обрушат всю эту чертову штуковину. — Серебряные пряди выбились из ее косичек, перекликаясь с белками ее глаз. Мерцание пробежало по ледяной решимости на ее лице. — Я пыталась сказать им… Вы не представляете, сколько тел я вытащила из этих зданий. — Ее горло пересохло. — Подойдите к воротам. Это приказ.

А потом она исчезла, ее белые волосы, кожа и куртка растворились в тумане, словно она была одним из тех проклятых солдат. Я не заметила и не увидела, как она ушла. Все мое внимание было приковано к этой трясине сердечных сокращений, пульсирующих в моей голове, к тысячам людей, нагроможденных друг на друга под этим зданием.

Я посмотрела на разорванную собачью игрушку.

Ужаспревратился во что-то более острое и сильное в моих венах. Когда я посмотрела на Макса, его взгляд уже встретился с моим, отражая мою решимость.

— Если мы войдем первыми… — отчаянно начала я, и он ответил резким кивком.

— Сиризены заботятся только о своей цели. Если они приняли решение, это единственное, что мы можем сделать. Кроме того. — Он выпустил глоток воздуха сквозь зубы. — Полагаю, это такой же хороший способ умереть, как и любой другой.

Мы оба повернулись к Саммерину, который посмотрел на нас с молчаливой покорностью.

— Мы все знаем, — сказал он, — что я привержен. — Затем он остановился у щели в щебне. — Если мы пойдем, то пойдем сейчас. Готовы?

— Да, — уверенно солгала я.

Ответ Макса не был столь обнадеживающим.

— Готов, как и буду.

И затем, прежде чем наступил бы еще один момент, чтобы подумать или усомниться –

Мы вышли из этой массы тумана, крови и пота, пробивая себе путь к башне. Огонь вырвался из рук Макса, согнул его предплечья, отбрасывая гротескный красный свет в туман и освещая кричащие силуэты всего на долю секунды, прежде чем они ринулись на нас.

Я хватала эти теневые разумы безумными горстями, туго натягивая невидимые нити, которые связывали нас, скручивая, разрывая. В половине случаев они ускользали, прежде чем я успевала их схватить. В других случаях они спотыкались достаточно надолго, чтобы огонь Макса подхватил их одежду или волосы, прополз вокруг них, вернул их обратно в их хрупкое физическое существование и швырнул на землю.

Но он никогда не бил на поражение. И как только они оказались на земле, убрав с нашего пути, он тащил пламя за собой, когда мы двинулись дальше.

Краем глаза вспышки ярких золотых искр предупредили меня о том, что сиризен прыгает в воздух, мерцая и исчезая в середине прыжка, а затем снова появляясь дальше в небе — как будто они летели.

— Обрати внимание, — проворчал Макс, когда огонь осветил мое лицо, отбрасывая от меня одну из этих туманных фигур. — Достань лезвия, Тисана.

Я бы рассмеялась, если бы смогла отдышаться. Мои маленькие кинжалы казались смешными в такой битве. Что хорошего могут сделать эти маленькие кусочки стали против иллюзии, дыма и пламени?

Мы пробивались вперед, Макс был окружен огнем, Саммерин держал в руках такие же клинки, как и я. Ни один из них прямо не сказал мне, что они вместе воевали на войне, но теперь в этом не было никаких сомнений. Их движения молча координировались, даже не глядя друг на друга, как будто один постоянно держал руку на пульсе другого. Я могла только представить, на что они оба были бы способны, если бы я не тащила их обратно.

И все же мы летели, скользя между телами и битвами, вступая в бой только там, где это было необходимо. Слова Нуры эхом отдавались у меня в голове, и я постоянно ощущал вспышки движений Сиризен. С каждым ударом сердца я слышала постоянное притяжение всех этих людей, тянущее меня вперед.

К тому времени, как мы подошли к прочным латунным дверям башни, в тумане было так много солдат, что мы сталкивались через каждые несколько шагов. Наши люди были далеко позади нас. Мы двигались медленнее, по мере того как наработанная грация Макса и Саммерина уступала место чему-то более изменчивому и отчаянному.

Я споткнулась, когда Макс оттолкнул меня в сторону, тепло брызнуло мне на щеку. Слишком поздно я увидела фигуру, вырывающуюся из воздуха с поднятым мечом. Макс пошатнулся, выпустив яростный поток огня прежде, чем я успела среагировать.

Я не видела тела, пока не упала на землю. Макс схватил его за плечо.

— Я в порядке, — прохрипел он. Из-под его пальцев сочилась кровь, но он только смотрел на вялое тело нападавшего.

Он был не в порядке, но сейчас у Саммерина не было времени что-либо делать. Мы были окружены, теперь наши спины были прижаты к металлическим дверям. Мой разум был таким же жидким, как и мое зрение, он лишь мельком видел людей, которых мы не могли видеть, и огонь освещал их широкие штрихи.

Ошеломленная, я моргнула, зажмурила глаза, чтобы очистить свой разум…

И в тот момент я могла видеть все это: точки света в темноте. Как будто я смотрела на перевернутую версию мира с ясно освещенным каждым солдатом, каждой жизнью, каждым шаром мысли. Передо мной невидимые солдаты. Позади меня люди сгрудились под башней. Сиризен. Каждый.

Это было так ярко, что я снова открыла глаза, погрузившись в свои нормальные, притупленные чувства, задыхаясь. Недолго думая, я подняла руки перед собой. Невидимая сила вырвалась из моих рук, отбросив солдат назад, выиграв нам несколько драгоценных секунд.

— Хорошо.

Голос Макса был хриплым хрипом. Его правая рука была пропитана кровью. Его левая все еще полыхала пламенем, создавая вокруг нас стену, пока он выглядывал через плечо на дверь.

Я знала, о чем он думает: мы не прорвемся. Не физической силой. Я чувствовала слабый магический пульс того, кто держал ее изнутри. Железо было не единственным, что держало ее закрытым.

Земля грохотала. Сиризен начали разрушать основание башни, готовя ее к обрушению.

Нет, подумала я. Нет, нет, нет.

Я вздрогнула, зажмурив глаза, и при этом мир снова осветился, как карта в темноте. Все эти души, такие близкие и все же так далеко от нас.

Так близко, так близко –

Внезапно меня осенила идея.

Я повернулась к Максу.

— Можешь ли ты послать огонь, не глядя? — спросила я, пытаясь возвысить голос над хаосом.

Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

— Слишком опасно. Я не могу идти вслепую.

— Я вижу, — сказал я, прижимая палец к виску. Когда он просто уставился на меня, я снова сказал, более настойчиво: — Я вижу. Впусти меня сюда. — Я поднесла руку к его лбу. — И я могу сказать тебе, куда идти. Мы можем вытолкнуть их.

Лицо Макса стало каменным.

— Нет. Абсолютно, черт возьми, нет.

В этот момент земля снова загрохотала, на этот раз в сопровождении хруста костей.

У нас было мало времени.

— У нас нет других идей, — отчаянно настаивала я, и Макс вздрогнул — как будто правдивость этого утверждения физически поразила его.

Но он снова покачал головой.

— Я не могу, — сказал он тише. — Я не могу.

Но я услышала то, что на самом деле скрывалось в остроте его голоса, в жестком напряжении его черт. Прежде чем я дала себе время подумать, я взяла его окровавленную руку в свою, не обращая внимания на испуганное движение его пальцев.

Его страх был настолько сильным, что я чувствовала, как он вибрирует от его кожи.

— Поверь мне, — пробормотала я. Мольба, просьба, приказ — я не была уверена, что именно, или, возможно, все три. Макс выглядел так, будто тоже не знал.

Он сделал паузу, скривившись, огонь все еще вырывался из его другой руки. Он посмотрел на поле битвы, потом на меня, потом его взгляд поднялся на сиризен у основания здания.

А потом его взгляд вернулся к моему, и еще до того, как он открыл рот, я точно знала момент, когда он сделал свой выбор.

— Саммерин… — начал он.

Саммерин кивнул. Каким-то образом мужчине все еще удавалось казаться вечно непоколебимым.

— Я могу прикрыть.

Он засунул клинки за пояс и поднял руки.

И то, что я увидела дальше, повергло меня в ужас.

Мёртвые тела, сваленные вокруг нас, начали двигаться. Не так, как живые, а гротескно, по коже ползут мурашки, их конечности волочатся под неудобными, тошнотворными углами, головы болтаются, цепляясь друг за друга к основанию моста, ведущего к башне. Они создавали стену из человеческой плоти, скользя друг по другу в трясущуюся трясину.

Макс сказал мне, что есть более полезные способы использовать кого-то с мастерством Саммерина в области плоти и костей. Боги, он был прав.

— Тисана, — рявкнул Макс, возвращая мое внимание. Он раскрыл ладони. Спираль огня удлинялась и расширялась между ними, образуя шар, затем башню, потом что-то большее, более органичное: змею, похожую на ту, которую он создал из тумана в тот день в воде, но вырезанную из жгучего пламени.

Она кружила вокруг наших тел, так близко к моей коже, что могла обжечь волосы на руках. Тем не менее, она росла, пока не стала больше любого из нас. Огонь окрасил туман в красный цвет, силуэты в тумане выглядели так, словно они плыли в крови. Растущая стена человеческих тел Саммерина превратилась в сломанные багровые теневые марионетки.

— Ты должна сказать мне, куда идти. — Руки Макса дрожали, как будто контроль над этой змеей забирал все его силы. — Я открыл тебе дверь. Не смей там ковыряться.

Его разум, он имел в виду. Я кивнула, как будто точно знала, что делаю, хотя это было не так уж далеко от истины. И я позволила себе опустить щит, зажмурив глаза.

Мир осветился на карте душ и пламени. В темноте открылась пара голубых змеиных глаз. Я вошла в них, окружив себя присутствием Макса, проскользнув в расщелину его разума, которую он вырезал для меня.

Я слепой. — Я услышала эхо его голоса. — Будь очень осторожна. Для нас двоих. И для всех внутри.

Приглушенный ужас на его обнаженных нервах переплелся с моими. Я попыталась послать ему шаткое заверение.

Гражданские находились под башней, сбившись в одну гигантскую массу под землей. Но меньшая группа задержалась у вершины. Я подумала, что это должен быть Патхир Савой и его командиры, которые, должно быть, наблюдали за битвой с самой высокой точки обзора.

И если мы их отрежем… мы заставим их сдаться.

Иди, прошептала я.

А змея — Макс — слушала.

Бешеная тропа пламени бушевала по извилистым залам, проносясь мимо дверей, огибая углы, обжигая гобелены и картины. И я вдохнула его. Стала им. Дым заполнил мои легкие. Мой желудок. Мои глаза.

Я направляла Макса плавными, бессловесными указаниями. Его сила была моей, и я чувствовала, как она устремляется вперед. Я поняла, что его мускулы дрожали не потому, что он так сильно напрягался, а потому, что сдерживал себя. С каждым уверенным поворотом, с каждым яростным всплеском он становился все более диким.

Осторожно, — прошептал он мне на ухо. Я чувствовала, как он пробует тени прошлых воспоминаний, отшатываясь. Каждый удар сердца танцевал на острие лезвия между опьяненной силой и мучительным страхом.

У нас все в порядке.

Останавливайся.

Еще нет, — успокоила я. — Чуть дальше.

Кровь стучала в моих ушах. Огни приближались, дым густел. Дверь за дверью закрывались ставнями перед моим взором.

Напряжение Макса становилось все туже, словно тетива натягивалась все дальше и дальше. Контроль грозил ускользнуть. Но он ждал, его временное доверие все еще баюкалось в моих руках.

Еще нет, — прошептала я.

Двери. Дым.

Сейчас. Вверх!

Огонь повиновался, змея с ревом прорывалась сквозь каждую щель в полу, поднимаясь сквозь двери и окна и между камнями.

И вот они: горстка сбившихся в кучу, хорошо одетых фигур. Они в ужасе подпрыгнули, когда огонь пронзил комнату, окружив их кольцом пламени.

Заклинание раскололось надвое.

А потом –

Рваный вздох. Мое лицо против камня. Глаза распахнулись во тьму, слабые, темные и тусклые. Мои собственные глаза. Снова на мосту, снова в моем теле.

Черные сапоги и золотые искры пронеслись перед моим затуманенным зрением. Затем вспышка белого цвета.

Темные руки подняли меня. Мое дрожащее зрение остановилось на Саммерине, затем на Максе, медленно поднимающемся с земли. А затем открытая медная дверь, мерцающая в свете костра.

Открытая.

Нура и сиризен бежали по коридору. Или, возможно, лучше было бы назвать полет, гибкие тела сиризен парили в этих прыжках, мерцали, исчезали и снова появлялись все дальше, дальше и дальше, как камни, скачущие по поверхности пруда.

Позади себя я почувствовала тепло пламени. Я лишь мельком взглянула через плечо, чтобы увидеть город в огне, прежде чем побежать за ними, углубляясь в эти тусклые проходы и взбираясь по ступеням башни.

Не надо было думать. Не приходилось дышать. Я точно знала, куда идти.

Патхир Савой и его спутник находились на самом верху башни, в комнате, окруженной окнами. Первое, что я увидела, была спина Нуры, суровая и белая. Несмотря на яркое небо и открытые окна, в комнате становилось все темнее, словно она призывала к себе тени. Перед ней стоял молодой человек, раскинув руки, прикрывая небольшую группу людей позади себя, включая двух Вальтейнов.

— Ваша Королева убила невинного человека, — прорычал он. — Мой отец не был предателем. Она тиран.

Тьма сочилась из углов, застилая окна, затуманивая воздух, образуя чернильный плащ на Нуриных плечах. Мое дыхание участилось.

Когда я моргнула, я могла бы поклясться, что увидела забрызганное кровью лицо Эсмариса. Увидела тело Воса, свисающее с виселицы.

— Мне нет никакого дела до твоего отца. — Голос Нуры двигался, как чернила, растворяющиеся в воде.

Тени стали гуще. Мое сердце забилось быстрее, выскользнув из-под контроля.

На расстоянии я поняла, что это не было естественным. Что тьма, выползшая из теней и извивающаяся вокруг нас, не была игрой света. Что внезапная паника, захлестнувшая мои вены, не была полностью моей собственной. Что какая-то страшная магия, обвивающая кончики пальцев Нуры, вытягивает все это на поверхность.

Но это поразило меня слишком быстро, чтобы это что-то изменило.

Мои колени ударились о мраморный пол с силой мертвого веса. Белый камень был холоден под моей кожей. Белый, как пол Эсмариса.

Треск!

Двадцать шесть.

Я погрузилась в холодный ужас.

— Это нереально. — Я почти не слышала голоса Макса. — Это не по-настоящему, Тисана.

Я чувствовала, как хлыст Эсмариса ударяет меня снова и снова, плоть разрывается на моей спине. Я чувствовала, как его жизнь трещит по швам. Чувствовала, как руки Серела ускользают из моих.

— Меня не волнует, был ли твой отец невиновен. Ты, конечно, нет. — Нура, белый силуэт в темноте, подняла руки. Савой стоял перед ней на коленях, схватившись за голову. — Твои люди мертвы из-за твоих действий. Ты это знал? Каждый. Надеюсь, тебе нравится, как эта кровь выглядит на твоих руках.

Я подняла ладони вверх, чтобы увидеть малиновый цвет.

Возможно, я кричала. Ужас душил мои чувства.

Рука Макса скользнула в мою. При его прикосновении я уловила короткую, мощную вспышку змеиных глаз и полос длинных черных волос, отголоски знакомого лица, вглядывающегося между ними. И горе такое острое, что разорвало меня надвое.

Щелчок!

Гробовая тишина, когда тела падают на пол.

Внезапно тьма рассеялась. Так же, как и этот неестественный страх, оставивший на своем месте только сильную усталость. Ослепительный полуденный свет ударил меня по лицу.

Я подняла голову, наблюдая, как копья сиризенов вонзаются в хрупкую плоть Патира. Сработали быстро. Дюжина людей, сгрудившихся в этой комнате, была казнена за считанные секунды.

Я поняла, что звук всегда один и тот же.

Нура молча смотрела, скрестив руки на груди. Когда она, наконец, повернулась, она сказала только:

— Хорошая работа, — прежде чем пройти мимо нас. Рядом со мной Макс издал грубый стон и судорожно вздохнул.

Я прислонилась к стене, настолько измученная, что едва могла поднять свое тело. Призраки эхом отразились в моем видении, когда темнота медленно настигла меня.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Зачистка была едва ли не хуже, чем сам бой. В безумии боя адреналин защитил меня и ошеломил. Но впоследствии жестокость того, что осталось позади, была ярко выражена под неподвижным полуденным солнцем. Каждое зрелище и запах, каждый оставшийся надломленный стон, каждое всхлипывание потрясенного выжившего царапало мою кожу.

Тем не менее, я стягивалась, словно кусочками бечевки, и усердно работала, хотя, когда я впервые оторвалась от земли, я думала, что могу упасть. Макс и я какое-то время смотрели друг на друга, все еще стоя в этой комнате с мертвыми телами. Интересно, выгляжу ли я так же ужасно, как он?

Я была уверена, что он немедленно перенесет нас домой, потому что он выглядел так, словно умирал от желания выбраться отсюда. Но затем он выглянул в окно, тяжело вздохнул и сказал:

— Если мы собираемся нести ответственность за это, пусть даже косвенно, было бы прилично помочь справиться с последствиями.

Я согласилась. И, что еще более эгоистично, я не хотела давать Орденам повода отступать от своих обязательств.

Итак, мы бросили наши измученные тела на уборку, даже когда я думала, что мне больше нечего дать.

— Все это для чего? — Макс сплюнул, тяжело дергая балку в сторону, толкая груду выброшенной одежды с болью, внутренним гневом. — Для большого «да пошла ты» Сесри? Все это из-за его личной мести?

Я тоже ничего не понимала, и каждый раз, когда я смотрела на осколки жизни какой-нибудь семьи, меня подхватывала ярость. Но потом я подумала о лжи Нуры — об агонии на лице Патира Савойи, когда она убедилась, что он умер, веря, что он убил всех своих людей. Был ли он человеком, который действительно не заботился о своем городе? Или его ярость и горе настолько исказили его суждение, что он поверил, что поступает правильно?

Удивительно, какие мысленные кульбиты могли делать умы и сердца, чтобы оправдать свои действия во имя любви.

К тому времени, когда нас, наконец, освободили, казалось, что последних нескольких дней и не было. Город все еще лежал в руинах, тела все еще оставались несожженными — или, что еще хуже, все еще не обнаруженными среди обломков, — а таирнийцы все еще были призраками, блуждающими и заблудшими.

Но я больше не могла, и я знала, что Макс тоже не может. Даже Саммерин, который всегда излучал непоколебимую стабильность, выглядел так, будто был готов рухнуть.

Никогда еще я не была так рада свежему, чистому аромату этих цветов или теплому переполненному коттеджу. Я подождала, пока Макс исчезнет в своей комнате, прежде чем подошла к умывальнику и позволила себе блевать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В ту ночь я даже не пыталась уснуть. Отголоски того, что я видела в тенях Нуры, врезались в меня так глубоко, что остатки той паники ощущались при каждом вздохе. Но еще хуже были образы, которые я видела, когда закрывала глаза, кровавые шрамы от битвы и последствий.

Я была так измучена, что мой разум и тело болели. Но я не могла больше просто лежать. В конце концов, я соскользнула с кровати и вышла в сад, прохладная сырость голой земли под моими ногами приносила облегчение. Цветы цвели с весны, процветая во влажной жаре, обрушившейся на нас в эти последние недели. Виноград и листья щекотали мне лодыжки, пока я шла по дорожкам.

Клип.

Клип.

Клип.

Я повернула голову и увидела фигуру, присевшую в саду. Нежное оранжевое тепло осветило лицо Макса, сосредоточенное на розовом кусте, за которым он ухаживал.

Я перешла дорогу и устроилась рядом с ним. Мои конечности кричали при каждом движении, и я знала, что Макс все еще чувствовал удары. Я взглянула на его плечо. В лунном свете я могла видеть мрак застарелой крови, все еще просачивающийся сквозь его рубашку. Он отказался позволить Саммерину исцелить его, настаивая на том, что ему нужно сохранить свою энергию для более тяжелых пациентов.

Клип.

— Ты тоже, да? — Он сорвал еще один мертвый цветок, затем собрал увядшие лепестки в ладонь и сжег их нежной вспышкой огня, высыпав пепел в грязь.

— Да.

Я смотрела в профиль Макса — лунный свет и его прерывистый огонь освещали линию его прямого носа и неподвижного серьезного рта. Я заметила, что рот Макса редко оставался неподвижным. Он всегда был истончен в сосредоточении, или искривлен в насмешке, или скривился в саркастической ухмылке. Но не сейчас. Сейчас он выглядел усталым, опустошенным, как будто события последних нескольких дней очистили его мышцы от кожи.

И он вышел для меня.

Я подтянула колени к груди, оперлась щекой о коленные чашечки.

— Я знаю, тебе было трудно, — прошептала я. Мне не нужно было говорить, что я имела в виду.

— Это сложно для всех. Просто так оно и есть. — Его глаза метнулись ко мне, устрашающе яркие даже в темноте. — А как у тебя дела?

— Нормально, — солгала я.

Он выглядел так, словно ни на секунду не поверил мне.

— Нура действительно задела тебя.

При упоминании ее имени я почувствовала, как бритвенный ужас пронзил мои вены — увидеть Эсмариса, Серела, Воса. Противореча самой себе, я вздрогнула.

— И это был просто перелив, что мы с тобой получили. Это даже близко не было к полной силе. — Макс покачал головой, выпустив дыхание безрадостного смеха. — Патиру Савою повезло, что его убили. Я видела, как она запирала людей вот так на неопределенный срок.

От этой мысли волосы на моих руках встали дыбом.

— Что это было?

— Она топит людей в худших из их страхов. Или, как правило, хуже — худших из их воспоминаний. Как живой кошмар, но более реальный. Это…плохо.

Клип.

Я подумала о том, что увидела, когда Макс коснулся моей руки — змею, девушку с длинными черными волосами. И чистая, калечащая сила его ужаса.

Словно зная, о чем я думаю, он сказал:

— Знаешь, это был проход с двусторонним движением. — Он сделал паузу. — Я видел твоего хозяина. С кнутом.

Треск.

Двадцать семь.

Я вздрогнула, как только морщинка усмешки пробежала по переносице Макса.

— Пожалуйста, скажи мне, что этот человек мертв.

Клип.

Его пальцы сжались вокруг мертвых лепестков, и возникшее пламя на этот раз показалось немного ярче, чуть более злобным.

— Он мертв, — сказала я хрипло.

— Надеюсь, это сделала ты, и надеюсь, что это было больно.

Мой желудок перевернулся. И глаза Макса снова метнулись ко мне с каким-то особым понимающим выражением, которое заставило меня задуматься, что еще он видел — знал ли он, что я сделала.

— И я надеюсь, — добавил он тихо, — что ты ни на секунду не пожалела об этом.

Он знал. Он должен был знать.

— Он бы меня убил, — прошептала я.

— Он бы это сделал. — Клип. Огонь. — Чертов монстр.

— Не всегда. Он был… — Мой голос затих. Как я могла даже описать, чем был для меня Эсмарис? Все извращенные, неудобные оттенки наших отношений? — Иногда он был добрым. Я думала, что он заботится обо мне, по-своему.

И все же тот человек, который смотрел на меня с такой искрящейся нежностью, был тем самым, кто сдирал кожу с моей спины, удар за ударом, с полным намерением продолжать, пока я не стану ничем иным, как безжизненным мешком плоти.

— Но только в конце я поняла, — сказала я. — Он любил меня как вещь, принадлежащую ему. Не как человека.

Произносить это вслух было больнее, чем я думдума

Челюсти Макса были так напряжены, что я могла видеть, как напрягаются мышцы даже в лунном свете.

— Он это заслужил. — Он бросил на меня еще один косой взгляд. — А как же блондин?

Боги, сколько он видел? Мое удивление, должно быть, отразилось на моем лице, потому что он слегка улыбнулся мне.

— Ты была не совсем готова морально, и ты все еще была в моей голове. У меня было место в первом ряду.

— А теперь мой вопрос, — сказала я вместо ответа. — Девушка с черными волосами. Кто это был?

Выражение лица Макса стало жестким. Он долго молчал.

— Это была моя сестра. — Клип. Он отвернулся и снова заговорил грубыми, отрывистыми фразами. — Отвечая на твой следующий вопрос, да, она умерла вместе с остальными.

Военные потери, сказал он с тем же неизменным окончанием.

— У тебя были ещё?

— Братья и сестры? Да. Нас было семеро. И мои родители. — Клип — быстрее и резче. — Это был шумный дом.

Семь. Каким ужасным и жутким, должно быть, было превратиться из семьи такого размера в… ничто.

— Расскажи мне о них, — тихо сказал я.

— О моей семье?

— Да. Какими они были?

Я видела, как руки Макса остановились, уголки его рта слегка сжались. И я смотрела, как его глаза уходят далеко, словно погружая пальцы ног в память.

— Слишком много есть, что сказать. Мой отец был громким и дружелюбным. Моя мать застенчивой и сдержанной.

Кли-п. Медленнее.

— У меня было три брата и три сестры. Брайан, Вариасл и Артаклиус. А потом близнецы, Шайлия и Мариска. А потом Кира.

Шесть братьев и сестер. Я представляла себе молодого Макса, забившегося в угол, чтобы убежать от шума, или ссорящегося с братьями и сестрами из-за повседневных будней. Неудивительно, что он был так разборчив в своих вещах. Вероятно, он вырос, постоянно защищая их от дома, полного людей.

— Ты, наверное, был… вторыми по старшинству, — предположила я.

Достаточно взрослый, чтобы отточить чувство бдительности, намеки на которое я улавливала тут и там. Достаточно молод, чтобы доказать свою бдительность, вступив в армию.

Он взглянул на меня, показывая слабый проблеск удивления.

— Хорошая догадка.

Я прижал палец под одним глазом, довольный собой.

— Я понимаю тебя, Макс. Ты не такой уж загадочный.

Только частично верно. Это было приятное чувство, но определенно было еще много вопросов.

Он одарил меня ухмылкой, говорящей, что он тоже это знает.

— В таком случае, всезнающая, я могу перестать отвечать на твои вопросы.

— Расскажи мне о сестре, которую я видела.

Улыбка исчезла.

— Не про смерть, — быстро добавила я. — Расскажи мне о ней при жизни.

— Это была Кира, самая младшая. — Клип. Вместо того, чтобы сжечь мертвый цветок, он свободно держал его в руках, сложив их на коленях. — Она была самым странным человеком. Ей нравились — как бы это еще сказать — грубые вещи. Как пауки и прочее. Умная как грех. И она только начинала. Ей было двенадцать, когда она умерла. Ни у кого не было возможности увидеть, кем она была или кем стала бы…

Он нащупал слова, затем сдался и погрузился в молчание.

Как всегда, мысли Макса были закрыты занавеской, которую я не могла раздвинуть. Но я все еще могла чувствовать его горе, портящее воздух между нами, отголоски того, что я чувствовала, когда была в его разуме, отголоски того, что я чувствовала в своем собственном сердце. Я знал эту потерю.

— Когда работорговцы пришли в мою деревню, — сказала я, — я оставила всех, кого знала. Моих друзей, мою семью. Мою маму. Их отправили на шахты. Только меня продали лордам.

Я до сих пор помню, как они выглядели, их спины выпрямились, когда их уводили в ночь, полные достоинства в этих прямолинейных серебристых линиях. И я наблюдала за ними из этой шаткой телеги, готовясь к новой жизни.

— Мне жаль, — пробормотал Макс, и это звучало так, будто он действительно имел это в виду — как будто он чувствовал это со мной.

— Я уверена, что теперь они все должны быть мертвы. Шахты убивают быстро. Или, возможно, они все сначала покончили с собой. — Среди взрослых всегда ходили разговоры о том, что они будут делать, если окажутся у входа в эти туннельные гробы. Нередко целые деревни глотали яд, спрятанный под языком, вместо того, чтобы столкнуться с унизительной и неизбежной смертью. Я представила, как эти силуэты рушатся ряд за рядом. Отбросила мысль. Проглотила.

— Но самое ужасное, — продолжала я медленно, — это думать, что они все похоронены где-то в яме вместе с множеством других рабов. И я ненавижу их смерть. Но что я ненавижу больше, так это то, что не осталось никого, кто помнит их жизнь.

Никого, кроме меня.

Моя мать была могущественной и мудрой. Она была центром мира для меня и для людей нашего сообщества. И она превратилась в ничто иное, как сжатую горсть моих воспоминаний.

Теплый ветерок трепал мои волосы, вызывая дрожь в листве. Я чувствовала тепло плеча Макса рядом со своим, хотя мы оба были совершенно неподвижны.

— И кто мы, черт возьми, такие, — сказал он наконец низким и хриплым голосом, — чтобы нести что-то столь ценное?

Одна из многих неуверенностей, о которых я не говорила вслух, но которые каждый день терзали мои мысли. У меня не было ответа.

Я услышала глухой звук ножниц, падающих на сырую землю, руки Макса были неподвижны. Мы долго сидели в тишине, горе и воспоминания сплетались вокруг нас призраками.

Я не была уверена, сколько времени прошло, прежде чем он снова заговорил.

— Как ты добралась до Ара?

— Большую часть я не помню. Я была сильно ранена.

— Ты перетащила себя через океан с этими ранами?

— Да. — Я позволила себе упасть назад в траву. — Мой друг помог мне уйти.

— Блондин.

Стыд пронзил мою грудь. Остатки прощания с Серелом обожгли мою щеку.

— Я оставила его, — прошептала я. — Он помог мне, и я ушла от него.

— Ты вернешь его, — пробормотал Макс.

— Верну. Я должна.

— Ему повезло, что ты борешься за это.

Может быть. Может быть нет. Была только одна я. А Серелов было так много.

Звезды размылись. Боги, я устала.

— Спасибо, что поехал со мной в Таирн, — пробормотал я. — И спасибо, что доверяешь мне.

Краем глаза я увидела, что Макс тоже откинулся назад, лежа рядом со мной. Его тепло странно успокаивало, хотя мы вообще не касались друг друга.

Та же самая теплота пронизала его слова, когда он сказал:

— Мы составили хорошую команду.

И мы больше не разговаривали, так и лежали, прижавшись к траве, земле и шепчущему ночному воздуху, веки, наконец, дрогнули в неуверенном сне, когда солнце ползло к горизонту.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

— Ну, это мило.

Я открыла глаза на агрессивное палящее солнце, которое казалось личным оскорблением моей раскалывающейся головы. Я снова моргнула, и появился силуэт, подсвеченный серебряными косами, со скрещенными на груди руками.

— Поздняя ночь? — спросила Нура.

— Та, кого я хотел бы увидеть первым делом с утра. — Голос Макса, все еще хриплый ото сна, раздался рядом со мной. Я лишь мельком взглянула на него, пока мы отталкивались от земли. Мы даже не коснулись друг друга, хотя и заснули в нескольких дюймах друг от друга. И все же что-то во всем этом казалось неудобным — хотя и не неприятным — интимным.

— Все еще? Это лестно, Макс. Может быть, немного грустно. — Нура смотрела, как мы встаем, не шевелясь. Несмотря на ее шутку, ее голос был более ровным, чем обычно. Как только я поднялась на ноги и хорошенько ее разглядела, стало очевидно, что она истощена. Пурпурные тени окружили ее глаза и впадины на щеках. В то время как я всегда думала, что она выглядела гибкой и мощной, сегодня то же самое тело казалось худым до хрупкости.

— Кроме того, — добавила она, глядя на нас, — на самом деле почти полдень.

Макс проворчал что-то бессловесное.

— Но тогда я не могу осуждать вас за то, что вы делаете все, что нужно, чтобы немного отдохнуть после всего этого. Вы заслуживаете это. У меня не было возможности сказать ни одному из вас, как хорошо вы справились. — Она посмотрела то на меня, то на Макса, то на меня. — Умная идея.

— Кто-то должен был придумать что-то, что не связано с раздавливанием нескольких тысяч человек до смерти. — Макс потер левый глаз тыльной стороной ладони, правым впился взглядом в Нуру. — Но эй. Они гадят в свои кровати, верно?

Нура заметно вздрогнула.

— До этого не дошло, — сказала она. — Спасибо тебе.

— Спасибо ей. — Макс дернул подбородком в мою сторону. — Что мы можем сделать для тебя, Нура?

— Я пришла поговорить с Тисаной. — Она посмотрела на меня сверху вниз. Я скрестила руки на себе, внезапно осознав свою хлопчатобумажную ночную рубашку.

Приняв это за сигнал, Макс ворчливо извинился. Неторопливо направляясь к коттеджу, он бросил взгляд через плечо и встретился со мной взглядом впервые с тех пор, как мы проснулись. Было что-то более грубое и честное в том взгляде, который мы разделили.

— Как он?

Я обернулся и увидел, что Нура тоже смотрит ему вслед, слегка нахмурив брови, опустив уголки рта. Ее голос звучал так по-другому, с оттенком сдержанной заботы. Но тогда все в ней казалось совсем другим. Я бы ее почти не узнала.

— Хорошо, — сказала я. Не совсем верно — не всегда — но я знала, что он хочет, чтобы я сказала именно это.

— Хороший учитель?

— Да.

Короткая, слабая улыбка сжала ее губы.

— Я знала, что он будет таким.

Взгляд Нуры метнулся ко мне, и что-то в нем отдалилось.

— Ты очень хорошо выступила в Таирне. Признаю, лучше, чем я даже думала. Кроме того, я должен поблагодарить вас лично. Как и жители Таирна.

Я подумала о руинах. Эта плюшевая собака. Опустошенные лица жителей, выходящих из подвала башни.

— И все же они очень многое потеряли.

— Да, — торжественно согласилась Нура. — Мне жаль, что тебе пришлось стать свидетелем того, что ты сделала.

Я сразу поняла, даже по расплывчатой формулировке этого заявления, что она говорила о себе — о своем порочном, жестоком проявлении в этой башне. Даже сейчас невозможно было не смотреть на нее и не вспоминать ее, белоснежный силуэт в темной комнате, излучающий ужас.

— Почему ты солгал Патиру Савою? — Я спросила. — Перед смертью?

Лицо Нуры окаменело.

— Это было всего в нескольких минутах от того, чтобы быть правдой. Он был готов пойти на жертвы, которые ему не принадлежали, ради личной вендетты. Я глубоко сочувствую его утрате и его боли. Но у меня нет терпения на такой ужасный, опасный эгоизм.

Прямо сейчас она выглядела так, будто у нее не осталось терпения, и точка. Как будто разрушились все щиты, которые она построила между собой и миром.

— Но мне жаль, — добавила она мягче, — что то, что я сделала, затронуло и тебя. Тебя к этому никто не готовил.

— Никто никогда не готовит к такому.

Едкий, лишенный юмора смешок. Это жутко напомнило мне о Максе.

— Верно. — Затем она сказала: — Ты выполнила свою часть сделки. А мы свою выполним. Зерит хотела, чтобы я передала это тебе.

Она полезла в карман куртки и вытащила мятое письмо, запечатанное серебряным воском в форме луны. Снаружи было только одно слово, написанное идеальным завитым почерком: Тисана.

Я повертела его в руках. Несмотря на то, что оно хранилось в кармане у Нуры, бумага была настолько прохладной на ощупь, что я чуть не вздрогнула.

— Спасибо, — сказала я.

Нура не ответила, а когда я снова подняла голову, ее подбородок был склонен к коттеджу. Макс снова вышел на улицу и перекладывал дрова у двери. Я никак не могла разобрать выражение ее лица. Я гордилась своим умением разбираться в людях — но Нура оставалась для меня такой загадкой, видимой только в размытых, широких формах, как фигура, застывшая за ледяным стеклом.

— Знаешь, он пошел туда ради тебя, — сказала она. — Чтобы ты был не одна.

— Я знаю. — Я чувствовала тяжесть этой ответственности, хотя в моей груди было странно тепло и уютно.

Глаза Нуры метнулись ко мне, тускло мерцая, когда уголки ее глаз сморщились — единственный признак слабой, отстраненной улыбки.

— Я знал, что он так поступит.

Затем, прежде чем я успела еще что-то сказать, она подняла ладонь, устало попрощалась и растворилась в воздухе.

***

Я вернулся в коттедж, прежде чем открыть письмо и прочитать его вслух, расхаживая по гостиной. Макс смотрел на меня с чашкой чая в одной руке, другая болталась в кармане.

Тисана —

Я был счастлив, когда Нура впервые упомянула твое имя. Я слышал, ты пыталась связаться со мной. Приношу тебе свои глубочайшие извинения за свое отсутствие и молчание.

Я скоро вернусь в Ара и не вернусь без всех возможных усилий, чтобы выполнить твои благородные и заслуженные просьбы. У тебя есть моя личная уверенность, наряду с моим глубочайшим уважением.

Всегда знал, что она у тебя есть.

— З.

Когда я закончила, я подняла глаза и поймала раздраженный взгляд Макса. Я перевернула бумагу. Сложила. Развернула ее.

И это все? Несколько предложений с расплывчатым обещанием… чего-то?

— Зерит и его личные заверения. Я уверен, это не то, на что ты надеялась. — Макс отхлебнул последний глоток чая, бросив сардонический взгляд на письмо в моих руках. — Но, по крайней мере, он дал тебе этот милый, покровительственный кусочек в конце. Я уверен, что все это стоило того, чтобы знать, что ослепительный Верховный Комендант всегда верил в тебя…

Я даже не слышала его горького сарказма. Я чуть не выронила бумагу из рук.

— Верховный Комендант? — пискнула я.

Макс моргнул, глядя на меня.

— Что?

— Зерит — Верховный Комендант?

— Ты не знала?

— Откуда мне было знать?

— Откуда мне знать.

— Знать что?

— Я исправлял твой Аран. — Макс вскинул голову. — Ты действительно не знала?

Я снова посмотрела на письмо, нахмурив брови. Я никогда бы не подумала, что человек, с которым я провела так много времени, может быть самым высокопоставленным членом одной из самых влиятельных организаций в мире.

— Он никогда не говорил.

— Я в шоке. Я думал, он начнет таять, если проживет больше часа, не упомянув об этом.

Я сделала паузу, молчала, перебирая эту новую информацию в своей голове.

С одной стороны: это было хорошо. Просто быть известной по имени Верховному Коменданту должно было быть хорошо. Нет вопросов.

С другой…

Я почувствовала, как что-то горькое и кислое просочилось в мой желудок. Я и раньше отмахивалась от гнева Макса в свою пользу, но теперь, подумать только, что чертов Верховный Комендант подружился со мной в рабстве, а потом бросил меня там…

Я стиснула зубы, позволяя напряжению челюсти отсечь остальную часть этой мысли. И я положила бумагу на стол, аккуратно сложенную.

— Это ничего не меняет, — коротко сказала я. — Мы опаздываем на тренировку.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Я сидела в саду, скрестив ноги, и смотрела, как Макс волочит палкой круг по грязи. Затем он акцентировал свой рисунок тремя линиями, проходящими через центр под разными углами.

Я сдержала улыбку предвкушения.

Прошла неделя деликатной, пробной нормальности, и примерно столько же времени понадобилось нам с Максом, чтобы медленно вернуться к своим собственным мыслям. Когда мы добрались туда, мы как будто оба посмотрели на календарь и с удивлением осознали, что до моих тестов осталось всего два месяца. Учитывая все обстоятельства, это было не так уж и много времени. Вот почему я был в восторге от того, что Макс наконец-то решил заняться…

— Стратаграммы, — объявил Макс.

Он уронил палку, протянул руку, и в его ладони появились лепестки разных цветов, словно прикованные к коже магнитной силой.

Моя улыбка исчезла. Я посмотрела на него, не впечатленная.

— Только это?

— Только это. Пожалуйста. — Он растопырил пальцы, перебирая лепестки цветов. Был один лепесток лилии. Одна гортензия. Одна фиалка. И больше и больше, никогда больше, чем кусочек любого данного цветка. — То, что я только что сделал, — сказал он, — это дал инструкции. Я хочу по одному лепестку каждого цветка в этом саду. Это требует, чтобы магия действовала одновременно во множестве разных направлений, и она требует, чтобы она думала.

— Думала?

— Мне нужно сказать ей, что я хочу один из каждого отдельного вида цветов, и она должна признать это. Это может показаться простым, и во многом так оно и есть. Но для того, чтобы попасть во множество разных мест одновременно,требуется магия. Контролировать это проще со стратаграммами, хотя они и не нужны. Вот почему большинству Владельцев необходимо использовать их, например, для путешествий. Им нужно сказать магии, где их взять, где оставить и как их туда доставить. Сложно делать мысленно в одиночку.

Он полез в карман и достал небольшую стопку бумаги. Затем в другой карман, открыв бутылку с жидкостью, которую я выбрала у Виа.

— Это чернила, — сказала я, осознав.

— В некотором смысле. Чернила с чем-то дополнительным. — Его глаза сверкнули, и у меня сложилось впечатление, что я вот-вот окажусь не на той стороне шутки. — Теперь я хочу, чтобы ты сделала то, что я только что сделал. Лепесток каждого цветка. Поскольку ты находишь это таким невпечатляющим, тебе должно быть легко.

Я открыла чернильницу, и Макс протянул мне ручку. Я посмотрела на круг Макса, начерченный грязью на земле. Потом пошла рисовать то же самое –

— И взвизгнул, откатываясь назад. Как только я прикоснулась ручкой к бумаге, по моей руке пробежал удар, выпустив облако искр и дыма и ударив меня по лицу с силой, к которой я была совершенно не готова. К тому времени, как я снова сориентировалась, первым, что я услышала, был смех Макса.

Я сердито посмотрел на него.

— Спасибо, — саркастически фыркнула я.

— Всегда пожалуйста. — Макс взял себя в руки, хотя смех еще долго оставался в его глазах после того, как слетел с его губ. — Справедливости ради, ты выбрала особенно свирепые. Подходит, я полагаю. На этот раз приготовься к этому.

Я снова опустилась на колени, собираясь с духом, прежде чем прикоснуться ручкой к пергаменту. Когда я была к этому готова, меня лишь слегка тряхнуло, но я быстро совладала с магией, вытекающей из кончиков моих пальцев — словно я хватала поводья непослушной лошади.

— Хорошо, — услышала я слова Макса, но я была слишком сосредоточена на том, чтобы переводить взгляд с его круга на свой из-под нахмуренных бровей. Я копировала штрих за штрихом, а затем раскрыла ладонь, готовясь к цветочным лепесткам.

…И ничего не произошло.

Я перевела взгляд на Макса, который выглядел слишком удивленным.

— Интересно, почему не работает? — он сказал. — Ну ка. Позволь мне продемонстрировать еще раз.

Он использовал палку, чтобы нарисовать еще один круг в грязи. И еще ряд строк. И так же, как и прежде, шквал цветочных лепестков устремился к его рукам.

Но моя бровь нахмурилась. Этот круг совершенно отличался от первого. В них даже не было одинакового количества линий, а расположение оставшихся было совершенно другим.

— Я не понимаю.

— Магия — такое же живое существо, как ты или я. Так что то, как ты ею управляешь, должно измениться. Эта стратаграмма — это то, как мне нужно было направить ее пять минут назад. Но это то, как мне нужно было направить тридцать секунд назад. И если бы я сделал это снова, она тоже была бы другой.

Мои губы сжались. Я нарисовала круг, затем остановилась.

— Но, — спросила я, — что означают линии? Как мне их прочитать?

— Знаешь, что я слышу, когда ты спрашиваешь меня об этом? Макс сузил на мне глаза. — Я слышу: «Макс, как мне проткнуть это головой с безжалостной и методичной грубой силой?»

— Это не то, что я имела ввиду.

Ну возможно немного.

— Ну, ты не можешь заставить их, — сказал он самодовольно. — Ты просто должна чувствовать это.

Я попробовала еще один круг, затем еще один. Ничего.

— Для Вальтейна они, как правило, более трудны, — сказал Макс после нескольких неудачных попыток. — Твоя магия просто более расплывчата, чем моя.

— Нура ими пользуется?

— Да. Я видела, как она делала с ними невероятные вещи. Несмотря на все ее недостатки, она исключительно талантливый Владелец.

При упоминании о Нуре я вспомнила свой странный разговор с ней в саду. Много раз я почти задавала Максу вопросы, которые вертелись у меня на языке. Это никогда не казалось хорошим временем, особенно когда мы оба все еще восстанавливались после нашего пребывания в Таирне. Теперь мое разочарование сделало меня смелым.

— Итак, — сказала я, рисуя еще один круг. — Нура была твоей любовницей. Да?

— Прошу прощения? — Макс издал сдавленный смешок. — Какая смена темы.

— Но это правда. Да?

Другой круг. Еще набор строк. Нет ответа.

— Да, — сказал он наконец. — Давно.

Меня не удивило, что Нура и Макс были вместе. Но я все еще не могла представить их как пару, словно они были двумя кусочками головоломки, которые не совсем подходили друг другу. С другой стороны, может быть, это было потому, что Нура все еще была для меня такой загадкой.

— Ты выглядишь совсем другим, — сказала я.

Долгая пауза. Я не сводила глаз с бумаги, повторяя круги.

— Как ни больно мне это говорить, — ответил наконец Макс, — Нура, наверное, знает меня лучше, чем любой другой живой человек. Я знаю ее с тех пор, как мы были детьми. Но когда мы были вместе, мы были очень разными людьми и гораздо более… совпадали.

Совпадали. Хм.

— Почему это закончилось?

— Наши взгляды стали совершенно несовместимы, и это стало очевидным самым жестоким образом.

Я взглянула на него, и он сморщил нос.

— Не смотри на меня так, — сказал он, — как будто я должен тебе грязные подробности.

Я одарила его приторной улыбкой. Он закатил глаза.

— А после? — Я спросила. — Другие любовники?

— Слишком длинный нос.

Моя рука остановилась. Я прижала палец к кончику носа, приподняв бровь.

— Нос-э-э?

Аран был странным, странным языком.

— Это термин для тех, кто сует свой нос куда не следует. Определение может также включать твое имя.

Я усмехнулась, нарисовав еще один круг.

Лицо Макса просветлело.

— Смотри, — сказал он, указывая. Я выглянула через плечо и увидела россыпь случайных цветочных лепестков, разбросанных по земле. — Это уже что-то.

— Не то, что я хотела, — нахмурилась я.

— Лучше чем ничего. Это сработает, когда ты будешь думать об этом меньше всего.

Я смотрела, как улыбка исчезла с его губ, хотя она все еще слабо цеплялась за уголки рта.

Я бы признала: он был красив, с этими высокими скулами и, конечно, с этими тонкими, поразительными глазами, смотревшими из-под его вечно задумчивого лба. Мой взгляд скользнул вниз, по твердой линии его плеча, затем проследил за его рукой и остановился на канатных мышцах его предплечий.

Конечно, ему не составит труда найти женскую компанию, если он захочет. Но он никогда никого не приводил домой. Опять же, возвращение кого-то домой подразумевало, что он ушел с самого начала, чего на самом деле не было. Никогда.

Его глаза опустились. Я подумала, не слишком ли пристально я смотрела. Слишком быстро я снова посмотрела на свой пергамент.

— Ты не ответил, — сказала я.

— У меня уже давно не было ничего, кроме… ммм… физического. Не то чтобы это твое дело.

— Физического? — повторила я.

— Ну ты знаешь. Больше поверхностных романтических взаимодействий.

— Поверхностных? — Я наклонилась вперед, глаза лани. — Насколько?

— Ну… неудачный выбор слов. — Легкий, но отчетливый румянец выступил на его щеках. — Определенно не поверхностно, но… — Он замолчал, когда я изо всех сил пыталась сдержать смех, сузив глаза в осознании. — Ты дерьмо.

Я покачала головой, все еще хихикая, делая еще одну попытку со стратаграммой. Краем глаза я мельком увидела шквал бесцельных цветочных лепестков. Не достаточно хорошо.

— Почему меня здесь допрашивают? — Он скрестил руки. — А ты? Как долго ты со своим возлюбленным?

Он произнес слово «возлюбленный» так, как я могла себе представить, это должно было быть имитацией моего акцента.

— У меня нет возлюбленного.

— Блондин?

— Серел? — Я рассмеялась, качая головой. — Нет. Он будет интересоваться тобой больше, чем мной.

— Ой. Я понимаю. — Макс какое-то время молчал. — Так… никого?

Я не говорила. В моем сознании промелькнула иная реальность — реальность, в которой я была обычной аранской девушкой, которая жила ничем не примечательной аранской жизнью и могла рассказать ему историю о невинной первой любви или тупом бывшем кавалере. И эта фальшивая реальность казалась такой… привлекательной. Простой.

По сравнению с моей правдой. Моей сложной, болезненной правдой.

И все же у меня почему-то сложилось впечатление, что он знал, о чем на самом деле спрашивал меня. В мягком тоне его голоса было ясно: открытая дверь.

— Хорошо. Там была Эсмарис. И мужчины, для которых я… выступала. — Я старалась говорить как можно небрежнее, хотя слова вдруг стали густыми, как прогорклый мед. — Но это было выживание, а не любовь. Я знала свою ценность, и мне нужно было ее использовать.

Я случайно взглянула на него, и его губы были плотно сжаты.

— Этого не должно было случиться с тобой.

Я пожала плечами, хотя движение было жестким, вынужденным.

— У многих было намного хуже.

Ты знаешь, как хорошо я к тебе отношусь? — спросил меня Эсмарис за несколько минут до того, как попытался меня убить.

— Это ничего не меняет. — Он покачал головой. Одно обжигающее движение. — Это не делает то, что они сделали с тобой, менее ужасным, Тисана.

Его слова задели что-то внутри меня. Рана, которую я прикрыла, глубоко в груди. Я столько раз говорила себе, что мне повезло. В конце концов, я выжила, когда люди, которых я оставила, нет.

И все же я также знала, что Макс был прав. Я знала это с того дня, как Эсмарис попыталась забить меня до смерти. Я видела такие ужасные вещи, пережила такие ужасные вещи, что приняла тщательную заботу Эсмариса за любовь. Хотя он заботился обо мне, как о призовой лошади: баловал ее, ухаживал за ней, ломал ее и ездил на ней, а когда она начала брыкаться, выбросил ее.

Ведь я была счастливчиком.

— В тот день, когда я попыталась купить себе свободу, — тихо сказала я, — он сказал мне, что я забыла, кто я такая.

Когда я снова взглянула на Макса, его челюсть была стиснута, а взгляд был печальным, задумчивым. Он не говорил.

— Возможно, в чем-то он был прав, — сказала я. — Но я тоже забыла, кто он такой. Я забыла, что он был тем, кто никогда не мог видеть во мне что-то большее, чем собственность.

Я была совсем ребенком, когда встретила его. Всего лишь ребенком, и он взял меня к себе, сказал мне, что я должна быть благодарна за то, что он бил меня лишь изредка, за то, что он выждал несколько лет, чтобы изнасиловать меня, за то, что он не отправил меня на смерть, как он сделал это со многими другими.

Тебе не повезло, Тисана. Я плохо к тебе отношусь.

Мои пальцы сжались вокруг ручки. Когда я нанесла еще один злобный, бессмысленный удар по бумаге, мои кулаки внезапно наполнились цветочными лепестками.

***

Всю ночь я рисовала стратаграммы, хотя и безуспешно, кроме той единственной победы в саду. Мы с Максом привыкли к удобному распорядку. Я была на своем обычном месте у очага, присела на землю, вокруг меня были разбросаны бумаги. А Макс, как обычно, развалился в кресле с книгой в руках.

Ночь тикала, и в мерцающем пламени мои чернила начинали колебаться и расплываться перед глазами. Иногда мы оба засыпали вот так, просыпаясь, чтобы поприветствовать друг друга с затуманенными глазами суровым утром.

— Тисана.

Голос Макса был хриплым от полусна, таким тихим, что я почти потеряла его из-за собственной усталости и потрескивания огня. Когда я подняла глаза, он посмотрел на меня из-за низких, чуть скрюченных очков для чтения, с напряженным и задумчивым лицом.

— Я понял это, — сказал он очень торжественно, так тихо, что слова его летели в воздухе, как пар, — ты не забыла, кем ты была. Я думаю, ты вспомнила. И я надеюсь, что больше ни у кого не хватит наглости сказать тебе обратное.

Какое-то время я молча смотрела на него. Странное, мимолетное ощущение зашуршало в груди — как будто я проглотила горсть своих серебряных бабочек.

— Я знаю, — сказала я наконец, как будто ничего и не было. — Я замечательная.

Макс покачал головой, закатил глаза. И в шорохе его смешка мы снова погрузились в эту тихую, уютную тишину.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Восемь недель.

Это все, что нам оставалось до моих тестов. И Макс, и я, вооружившись этой странной новой близостью, которую создали в нас Таирн и его последствия, устремились вперед к нашей цели с новым вниманием. Наши тренировочные дни длились десять, двенадцать, шестнадцать, восемнадцать часов или столько, сколько требовалось до тех пор, пока один или оба из нас не рухнули в кресло в изнеможении.

Что-то встало на свои места. И ни один из нас, казалось, не мог определить, что это было, но мы оба видели это друг в друге — в растущей непринужденности нашего разговора, в невысказанных пониманиях наших тренировок, в безопасности и тишине наших вечеров дома.

Наша жизнь превратилась в пульс, сердцебиение, совокупность вздохов. В тишине между ними я запомнила ритм босоногих шагов Макса по ночному коридору, то, как подергивался единственный мускул в его горле, когда он был напряжен, шепот смеха, который всегда следовал за моими шутками (какими бы несмешными они ни были). Я узнала, что одна сторона его улыбки всегда начиналась первой — левая сторона, на долю секунды раньше правой — и что он больше всего на свете любил имбирный чай и список вещей, для которых он не был создан.

И, в свою очередь, он меня тоже потихоньку запомнил. Я знала, что да, потому что однажды я поняла, что он давно перестал спрашивать меня, как я пью чай, и что у нас таинственным образом всегда был нескончаемый запас малины, хотя я знала, что он ее не любит. И он тихо расспрашивал меня о моей жизни — всегда в сонные минуты в конце дня. Расскажи мне о Сереле. Расскажи мне о своей матери. Расскажи мне о Найзерине.

А я, со своей стороны, поступала наоборот: осторожно ступал по граням вопросов с сырыми ответами, отрывая пальцы от сочащихся, тщательно запрятанных ран. Прошлое Макса по-прежнему хранило так много загадок. Но как бы мое любопытство ни грызло меня, я видела эти затуманенные мурашки. Я поняла ценность облегчения — милосердия — в том, что я оставила их без вопросов.

В этом взаимопонимании мы стали друг другу стабильностью. В те ночи, когда мои кошмары будили меня, выталкивали на чистый воздух сада, он всегда обнаруживал себя таинственно беспокойным, прогуливаясь по ночам и предлагая мне какую-нибудь тихую компанию.

Мой Аран значительно улучшился. Тем не менее, время от времени я произносила ряд совершенно бессмысленных слов, которые нарушали все мыслимые правила грамматики. В один особенно утомительный день я совершила одно из таких преступлений, когда спросил Макса, куда делись чернила Стратаграммы. («Ушла куда… черная вода?»)

Макс даже не остановился, а полез в ящик и достал чернила. Увидев взгляд Саммерина, полный ужаса и изумления, он пожал плечами и сказал:

— Через некоторое время ты свободно говоришь на языке Тисаны.

Мы посмотрели друг на друга и обменялись маленькой гордой улыбкой.

Дни текли один за другим, сливаясь воедино. Дни тянулись длиннее, потом скручивались короче. Холод вонзился в воздух, предупредив о далекой осени. Сад стал диким и заросшим, виноградные лозы змеились друг над другом, цветы вились над булыжными дорожками в прекрасной дикой жадности.

Мы тренировались среди этих цветов ясным утром, за неделю до моих тестов. Я отпустила какую-то ужасную шутку, а Макс в ответ поморщился и покачал головой.

— Ужас. Просто ужас.

— Ты говоришь это сейчас, — возразила я, крутя воздух между руками. — Но что ты будешь делать, когда меня не станет?

Я имела в виду это как прихорашивающуюся шутку. Но как только слова слетели с моих губ, они приземлились, как брошенный кирпич, ударив нас обоих тупым, неумолимым ударом.

Ухмылка Макса замерла и увяла. Между его бровями образовалась морщинка. Мы уставились друг на друга в пораженной тишине, что-то ощутимое и неописуемое сгущалось в дюймах между нами, когда нас обоих охватило осознание.

Мы вырезали эти маленькие, интимные пространства друг для друга в нашей жизни, и каким-то чудом человеческого отрицания ни один из нас не думал о том, что это неизбежно будет означать. Теперь я впервые осознала всю широту зияющего отсутствия, которое мы оставим друг в друге.

Что, по крайней мере, он оставит во мне.

— Я полагаю, — сказал он наконец, подталкивая носком ноги ползущую лиану, — наконец-то я верну этот сад под контроль.

Я закрыла рот и изобразила внезапный интерес к чему-то на земле, борясь со странной пустотой, которая внезапно прогнулась в моей груди. Я была так сосредоточена на том, куда иду, что даже не остановилась, чтобы подумать о том, что оставлю позади. Мысль об этом наполнила меня словами, которые я не была готова произнести.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

На кончике моего носа свисала капля пота, отказываясь падать.

Макс кружил вокруг меня, его глаза были острыми, как бритва, с воинственным сосредоточением, и он выкрикивал команду за командой. Мои ладони были раскрыты, жонглируя воздухом и водой, искрами и иллюзиями и, конечно же, этими серебряными бабочками, прыгающими в воздух большими отчаянными порывами.

Начинай. Остановись. Наведи. Выше, быстрее, меньше, медленнее — контроль!

Я предвкушала каждое слово еще до того, как оно срывалось с его губ, подтягивая иллюзии ближе или отодвигая их дальше, превращая воду в совершенные подобия.

— Что это? — Макс рявкнул, шевеля моим болтающимся локтем.

— Намеренно, — выдохнула я сквозь стиснутые зубы.

— Хорошо. Хитрый вопрос. Не заканчивай. Покажи мне этих бабочек. — И затем, прежде чем я успела пошевелиться, — Бесшовных, пожалуйста. Контроль.

Водяной шар, зависший между моими руками, был идеальной сферой — совершенно круглой, из его формы не выходила ни одна капля, хотя удержание его там требовало полной концентрации. Вода мчалась круговым движением, текла внутри этой сферы, хотя никогда не выходила за ее пределы. С идеальной плавностью я отделила от него бабочек — сначала одну, потом двух, потом пять, потом сфера разорвалась и уступила место их целой своре. Сначала мокрые, хлопающие, затем переходившие в голубой полупрозрачный свет, поднимавшийся в небо.

— Позови их назад.

Я так и сделала, дернув бабочек обратно на ладони и закружив их вокруг своего тела. Мои волосы встали дыбом от ветра, который обдувал мое лицо, заслоняя обзор. Тем не менее, эта проклятая капля пота не упала.

— Вернуться к твоим рукам.

Они собрались в моих ладонях, сжались между ладонями, прижавшись друг к другу.

— А теперь удиви меня.

Я улыбнулась. Сомкнула пальцы. Когда я открыла их, горстка бабочек была отлита из сверкающего металла.

Макс посмотрел мне в руки, улыбка тронула уголок его рта.

— Что это, сталь?

— Да.

— Крепче стекла. Очень поэтично.

Я пожала плечами, сдерживая самодовольную ухмылку. Я тоже так думала.

Но Макс выпрямился, эхо улыбки исчезло под слоями камня, его руки сцеплены за спиной. Он смотрел на меня ястребиным взглядом, который казался настолько непохожим на него, что я бы рассмеялась, если бы не была так сосредоточена. Вот таким, подумала я, должен быть Макс-солдат — капитан с прямой спиной, острым языком и каменным лицом.

Прошли секунды. Мой желудок сжался.

А потом, как только я начала нервничать, его лицо расплылось в ухмылке.

— Идеально. — Он поднял руки с раскрытыми ладонями, словно благословляя. — Тисана, ты готова.

Нервозность дрожала под моей кожей. Моя последовавшая за этим улыбка была недолгой.

— Даже без…

— Тебе не нужны стратаграммы. Они не будут этого ожидать.

— Но…

— Я слишком пессимистичен, чтобы сказать тебе, что все в порядке, если это не в порядке. Невозможно, чтобы они могли смотреть на этот показ и утверждать, что ты не знаешь, что делаешь. Ты готова.

— Я знаю, что готова. — Мои пальцы переплелись друг с другом. — Но, возможно, мне стоит провести ночь, тренируясь для…

— Нет. Не положено. Это главное правило: в ночь перед тестами ты отдыхаешь.

— Ты соблюдал это правило?

— Нет. Но у меня не было такого хорошего учителя, как я. — Он протянул большой палец и провел пальцем по кончику моего носа, глядя на свои пальцы и корчась. — Я ждал, когда она упадет, последние пятнадцать минут. Не удержался. — Он развернулся на каблуках и зашагал обратно к коттеджу, махая мне рукой следовать за собой. — Иди прими ванну. Ты отвратительна. И я клянусь Вознесенными, если я увижу, как ты крадешь стратаграммы, как самый занудный наркоман, я сверну тебе шею.

***

Я провела пальцами по мокрым волосам, перекинула их через плечо и накрутила влажные концы на пальцы. Они значительно выросли с той ночи, когда я впервые приехала сюда и срезала их в туалете Макса. Забавно, как я до сих пор не замечала, насколько именно. Время пролетело так незаметно.

Другой рукой я рассеянно рисовала круги на деревянном столе. Потом одна строчка, и две…

— Тисана!

Я подпрыгнула. Макс стоял надо мной, скрестив руки на груди.

— Какая разочаровывающая предсказуемость.

— Я действительно не…

— Действительно не. Пожалуйста. — Он усмехнулся, а затем пододвинул ко мне со стола стакан красного вина. — Держи. Гораздо лучший механизм преодоления несговорчивых нервов.

— Я не нервничаю, — сказала я. И все же сделала глоток, наслаждаясь горьким привкусом на языке.

— Мы оба знаем, что уже прошли эту чушь. — Он прижал палец под одним глазом, приподняв брови, глядя на меня. — Я понимаю тебя, Тисана. Не большой вопрос.

Я рассмеялась тихим, неудобным смешком — не зная, как реагировать на то, как сжалась моя грудь, как мои ладони сжались.

— Должен ли я — я не знаю — взять тебя с собой в город или что-то в этом роде? — Он скользнул в кресло напротив меня, откинувшись назад, его собственный бокал с вином болтался в его пальцах. — Кажется, мы должны отпраздновать. И мне пришло в голову, что, может быть, твоя идея праздновать не в том, чтобы сидеть дома с таким неприятным отшельником, как я.

— Рано праздновать. Может быть, мы сможем уйти после того, как я сдам.

По правде говоря, я больше нигде не хотела быть, кроме как здесь, впитывая эти последние мгновения комфортного общения. Так или иначе, удачно или нет, у меня было отчетливое ощущение, что завтра к этому времени все будет по-другому. И было так много того, что я не хотела менять.

Макс поднял свой стакан.

— Значит, завтра. Когда нам действительно будет что праздновать. В любом случае, я уверен, что прогуляться с тобой будет намного веселее, чем сидеть в углу и смотреть, как дамы спотыкаются из-за Саммерина.

Я фыркнула от этой мысленной картины.

— Есть на что посмотреть, честное слово. — Макс перегнулся через стол, установив напряженный зрительный контакт и понизив голос, имитируя плавный, тихий протяжный голос Саммерина. — О, вы шляпница? Как увлекательно. С того момента, как я увидел вас, я понял, что в вас есть артистический дух. — Он покачал головой. — Это отвратительно и, тем не менее, захватывающе.

Я могла себе это представить. И представить себе Макса, сердито смотрящего из угла и безразлично наблюдающего.

— А что насчет тебя?

— Я не создан для этого. — Он поднес стакан к губам, помолчал. — Я имею в виду часть социальной благодати.

— А то, что идёт — для такого ты создан? — Ответ выскользнул из меня так легко, голосом, который не появлялся с тех пор, как я танцевала при дворе Эсмариса. Я сделала еще глоток вина, заглушая собственное легкое удивление. Смотрел, как слегка скривился рот Макса.

— Я не получаю жалоб, — спокойно ответил он.

Поверхность моей кожи покрылась дрожью. Я оторвала взгляд от лица Макса, проследила рисунок текстуры дерева. Опасная территория. Я даже не знала, откуда это взялось.

Долгое время мы оба молчали, воздух был напряжен, как будто мы задерживали дыхание.

— У меня есть кое-что для тебя, — наконец сказал Макс. Легкость в его голосе оборвала нить напряжения, и я выдохнула. Он поднялся со стула и исчез в коридоре, появившись через мгновение с маленькой непритязательной коробочкой в руках. Он положил ее передо мной. Затем он прислонился спиной к дверному косяку, небрежно и все же странно напряженно.

Я посмотрела на коробку. Она была размером с мою растопыренную ладонь, плоская, аккуратно сделанная из коричневой кожи.

Я перевела взгляд на Макса. Я ничего не могла поделать. В горле уже стоял ком.

Он издал грубый, неловкий смешок.

— Открой ее, прежде чем так смотреть на меня. Это может быть ужасным подарком.

Я согласилась, и все, что я могла сделать, это сидеть и моргать от того, что открылось, совершенно ошеломленная.

Внутри коробки было золотое ожерелье на ложе из черного шелка.

Задняя часть представляла собой элегантную золотую нить, которая затем расширялась в красивую спутанную массу мерцающих бабочек. Их крылья были так идеально сделаны, что я могла бы поклясться, что они дрожали — металл был таким нежным, что казалось, сквозь него преломляется свет. Сверкающие лозы, шипы и знакомые цветы вились между ними, сплетая их в дикий пейзаж. При ближайшем рассмотрении я увидела, что между всем этим устроилась одна змея, маленькая и непритязательная, свернувшаяся вбок.

Он создал это для меня. Он должен был. Это было слишком конкретно.

У меня болела грудь.

— Переверни, — тихо сказал Макс. Я повиновалась. И там, где металл упирался в мою кожу, находились три крошечные стратаграммы.

Я не заметила, что он шевельнулся, пока не почувствовала его дыхание возле своего лица, склонившегося над моим плечом.

— Эта, — сказал он, указывая на первую стратаграмму, — поможет тебе исцелиться. Не много, но достаточно для небольших порезов и синяков. Мне помогал Саммерин.

Эта мысль тронула меня так глубоко, что я подумала, что мое сердце может сжаться в себе.

Его палец перешел к следующему кругу.

— Эта принесет тебе тепло. Поможет разжечь огонь. Опять же, ограничено, но… — Он сделал паузу, издав неловкий, шаркающий смешок. — Я подумал, может быть, если ты будешь путешествовать по всему Трелл, тебе может понадобиться такая вещь.

Я кивнула, не веря себе, что могу говорить.

Наступила долгая пауза. Рука Макса зависла.

— Как насчет этой? — сказала я наконец, указывая на третью стратаграмму.

Макс выпрямился. Когда он снова заговорил, голос его стал ниже, грубее, как будто он что-то привязывал.

— Эта приведет тебя сюда. — Он сделал паузу, прочистил горло. — Если… если ты когда-нибудь захочешь вернуться. Это сработает только в радиусе нескольких миль, но…

Его голос умолк и не возобновлялся.

Боги.

Я сразу поняла. Дело было не в ожерелье, красивом и искусно сделанном. Он не стал дарить мне еще одну красивую безделушку. Нет, Макс — Макс, человек, который так тщательно выкроил свой собственный уединенный уголок мира, — давал мне то, чего у меня никогда не было.

Настоящим подарком было не ожерелье. Подарок был домом, в который можно вернуться.

— Только… если захочешь, — сказал он тихо, неловко.

Мои глаза горели.

Я хотела сказать, конечно, я хочу вернуться. Я хотела сказать, я даже не хочу уходить.

Но я даже не улыбнулась, потому что не знала, что вылетит из моего рта, если я его открою. Вместо этого я сунула ожерелье Максу в руку, затем подняла волосы, подставляя шею. Когда он застегивал его вокруг моего горла, каждое прикосновение его пальцев оставляло на моей коже маленькие огненные дорожки, горящие, когда они парили там, на затылке.

— Спасибо, — наконец пробормотал я. — Это замечательно.

Я позволила своим волосам упасть. Его пальцы соскользнули с моих плеч.

— Я подумал, что у тебя должно быть что-то красивое и функциональное, как ты.

Он сказал это так быстро, что почти не заметила. Я повернула голову, чтобы посмотреть на него.

— Макс, — выдохнула я, с преувеличенным трепетом прикасаясь к сердцу, — ты думаешь, я функциональная?

В его глазах мелькнула танцующая улыбка.

— Я думаю, — сказал он, — что ты потрясающе функциональна.

Мои пальцы коснулись этих крылышек бабочки, когда я окинула его взглядом — по подергивающимся мышцам его горла, по изгибу уголков рта, по непослушной волне пряди волос, падающей на его лоб.

Честно? Я тоже думала, что он потрясающе функционален. Он был самой умопомрачительно функциональной вещью, которую я когда-либо видела.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Я не могла вытянуть шею назад настолько, чтобы увидеть вершину башен Ордена. Они поднимались, поднимались и поднимались, как две стены из золота и серебра, исчезающие в туманных облаках. Я была почти без сознания, когда в последний раз стояла у входа в башни. Определенно не настолько в сознании, чтобы быть пораженной ошеломляющей высотой, ошеломляющим присутствием, ошеломляющим всем. Я никогда в жизни не чувствовала себя меньше.

Почти как нервный тик, мои пальцы очерчивали круг на ладонях, словно пытаясь поймать стратаграммы, которые все еще ускользали от меня.

Мы вчетвером — я, Макс, Саммерин и Мот — стояли в их тени, между нами повисла тревожная энергия.

— Я очень давно не заходил в эти двери, — пробормотал Макс, глядя на них. Потом на Мота. — Нервничаешь?

Мот заерзал.

— Ну, — сказал он с притворной уверенностью, — это потребовало некоторой работы, но я думаю, что наконец-то получил правильное искажение энергии. Так что я думаю, что у меня точно не будет никаких аварий.

Макс и Саммерин обменялись взглядами, одним из тех молчаливых взглядов, которые обмениваются невысказанными словами.

— Мот провел целую неделю, не уничтожив ни одной вещи, — сказал Саммерин. — Мы все очень гордимся им.

— За исключением кувшина, — добавил Мот, — но это не моя вина.

Саммерин вздрогнул.

— Кроме кувшина.

— К счастью, я не думаю, что у них будут кувшины на тестах, так что ты должен быть там в чистоте. — Макс посмотрел на меня. — А ты?

— Нормально. — Мой голос не выдавал моего беспокойства, но я уверена, что он знал, как я нервничаю. Обычно я находила Мота бесконечно забавным, но сегодня я не могла даже улыбнуться его забывчивым выходкам. По крайней мере, для Мота это была только однин из шести ежегодных тестов, которые ему давали. Если он потерпит неудачу в этом, он может искупить ее в следующем году. У меня не было такой роскоши.

Саммерин и Мот начали пробираться к дверям, и я пошла за ними, но Макс мягко схватил меня за запястье.

Я обернулась.

— Я хочу, чтобы ты знала, Тисана, что я полностью и безоговорочно верю в твою способность сделать это, — сказал он. — А теперь давай покажем этим ублюдкам, на что ты способна.

Хотя я так нервничала, что дрожала, улыбка натянула мои щеки.

— Да, — согласилась я. — Мне нравится этот план.

И с этим мы открыли двери.

***

Если бы я так не нервничала, первый этап оценок был бы просто забавным.

Макс и я не могли бы выделиться больше. Макс был там единственным Солари, одним беспорядочным пятном цвета среди длинного ряда бледнолицых седовласых учителей Вальтейнов. И если одной исключительной особенности Солари, тренирующего Вальтейна, было недостаточно, его репутация превратила то, что могло быть слегка неуклюжим, в откровенно забавное. Казалось, никто не знал, что с ним делать. Каждое взаимодействие представляло собой череду неловких рукопожатий, смущенно поднятых бровей и нерешительных, удивленных приветствий. Во время моего личного фаворита из этих взаимодействий один Вальтейн сказал ему:

— Я думал, что ты больше этого не делаешь. — Когда Макс безапелляционно заявил:

— Что, чушь Ордена? — Вальтейн покачал головой, слабо размахивал руками и сказал:

— Я имел в виду, ну… мир.

Я хихикала над всем этим, благодарная за то, что хотя бы один маленький кусочек моего мозга был занят тем, что наслаждался ярко выраженным, очень забавным социальным дискомфортом Макса, а не собственными нервами. Заметив это, Макс ткнул меня в ребра.

— Не расслабляйся, — проворчал он. — Просто подожди.

И о, он выглядел так, будто наслаждался этой улыбкой, когда начались оценки, и меня схватили с несколькими дюжинами других учеников…. Всем им было не больше двенадцати лет.

Излишне говорить, что благодаря тому факту, что я была почти в два раза старше моих однокурсников, и моей Фрагментированной коже (хотя, к моему приятному удивлению, я заметила в толпе двух других Фрагментированных студентов), я заслужила столько же недоуменных взглядов, сколько и Макс. Но в отличие от Макса, который хмурился и извивался во время этих взаимодействий, как кошка с ошейником, я поглощала внимание.

В конце концов, мне нужно было произвести впечатление. А если бы глаза уже были прикованы ко мне, было бы только легче.

И произвести впечатление, я смогла.

Нас провели в группе через серию структурированных упражнений, заставивших нас продемонстрировать отточенный контроль над своими способностями. И боги, это было легко. Эти упражнения были проще и скучнее, чем все, что я делала под руководством Макса каждый день.

Итак, я показала им, что я могу сделать.

Когда меня попросили манипулировать водой, в то время как окружающие изо всех сил пытались сохранить гладкую сферу, я превратила в идеально сделанных бабочек. Когда меня попросили поколдовать, я вызывал две, три, четыре иллюзии за раз, обвивая их друг вокруг друга в — идеально контролируемом, как подчеркивал Макс — танце. На просьбу укрепить наши разумы против подкрадывающихся щупалец способностей восприятия мыслей друг друга, я оттолкнула своего партнера, затем повернулась и повторила ему его собственные мысли.

Каждая просьба встречалась с легкой улыбкой и «да, и?»

К моменту завершения первой части оценок я была очень довольна собой.

— Меня одновременно возмущает и впечатляет то наслаждение, с которым ты выставляешь напоказ свое превосходство над кучей детей, — сказал Макс, когда я присоединилась к нему между сценами. — По крайней мере, постарайся сделать вид, что тебе это не так уж нравится.

— Зачем?

— Кто-то может назвать это неприятным.

Я лукаво ухмыльнулась.

— Но не ты.

Уголок его рта дернулся.

— Нет, — признал он. — Не я.

Я знала, что ему нравилась каждая минута этого так же сильно, как и мне. И точно так же, как ему было бесполезно отрицать это, я не могла отрицать, что его поддержка обвивала мое сердце и сжимала его.

Тем не менее, я нервничала из-за того, что меня ждало впереди. По крайней мере, слишком нервничала, чтобы есть что-либо, поэтому вместо этого мы с Максом воспользовались перерывом, чтобы проскользнуть через вестибюль в Башню Рассвета и заглянуть на тесты к Солари. Один взгляд на Саммерина, сидящего в зрительской зоне, развалившегося на стуле и смотрящего в окна с выражением, которое я могла бы описать только как покорный ужас, точно сказал мне, как проходят тесты Мота.

Я поморщилась.

— Бедный Мот.

Макс усмехнулся.

— Бедный Саммерин.

Мы услышали слабое эхо грохота, шквал активности из соседней комнаты, и то, что увидел Саммерин, заставило его обхватить голову руками и тяжело вздохнуть.

Мы восприняли это как сигнал уйти.

Когда мы вернулись в Башню Полуночи в конце полуденного перерыва, Уилла ждала нас. Ее лицо просветлело, когда мы подошли.

— Вот ты где! Я хотела поздравить тебя с этими групповыми оценками, Тисана. Ты была великолепна.

— Слишком рано для поздравлений, — сказала я, но все равно поймала себя на том, что сдерживаю ухмылку.

Она весело пожала плечами.

— Ну, все же. Я не думаю, что кто-то может спорить. Все, что осталось сейчас, это твоя индивидуальная оценка. Собственно, поэтому я и пришла за тобой.

В моем животе скрутился узел. Я особенно нервничала по поводу этой части, в основном потому, что понятия не имела, чего ожидать. Мои глаза нашли группу других учеников, идущих по коридору, и я кивнула.

— Я готова, — сказала я.

Я пошла в этом направлении, но голос Уиллы остановил меня.

— О нет, дорогая, твоя будет где-то в другом месте. — Она слабо улыбнулась мне. — Пойдем со мной.

Я колебалась. Обменялась коротким нервным взглядом с Максом.

Может быть, и хорошо, сказала я себе. Я была явно необычным случаем. Конечно, мой тест был бы другим.

— Хорошо, — сказала я и последовала за ней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Меня привели в большую круглую комнату. Возможно, в типичных случаях это был бальный зал или какое-то место для проведения мероприятий. Сегодня она была полностью обнажена, лишена каких-либо украшений, кроме лун, выгравированных на стене, и сверкающей красоты белого мраморного пола. В нем стояло всего четыре предмета: три пьедестала, на каждом из которых стояла простая серебряная сфера. А в центре комнаты стояла большая гладкая раковина. Нура стояла рядом, скрестив руки перед собой, ожидая меня.

Ее вид вызвал у меня в животе нервное удивление. Я не ожидала, что кто-то настолько важный будет здесь.

Я посмотрела через плечо на балкон, который занимал половину комнаты. Макс выглянул из-за перил, наблюдая, переплетая пальцы. Когда я посмотрела на него, он одарил меня беспокойной улыбкой. Я подозревала, что у него те же мысли, что и у меня.

Нура откашлялась, и мой взгляд снова обратился к ней.

— Это, — сказала она, — будет твоей более продвинутой оценкой. Ты заметила, что в этой комнате есть три сферы. — Она указала на три пьедестала, расставленные по краям комнаты треугольником. — Твоя цель — взять каждую из этих сфер и поместить их в чашу в центре комнаты. — Она положила руку на изогнутую губу.

Мои глаза метались между тремя сферами. Потом чашей. Это казалось слишком простым. И слишком… игривым. Я задавалась вопросом, нормально ли это — стандартная часть каждой оценки. Или это было задание, приготовленное только для меня.

— Ты поняла? — спросила Нура. Как всегда, она была неразборчива.

— Да, — сказала я, кивнув. И в ее ответном кивке уголки рта Нуры скривились.

— Хорошо. В таком случае мы начинаем…

Она подняла один палец. Потом два.

Три.

— Сейчас

Потом она подняла руки, и я погрузилась в полную темноту.

***

Тьма поглотила меня, как чан с чернилами, булькая в легких. Пришлось напоминать себе дышать. Мое сердцебиение участилось пульсирующей дрожью на краях поля зрения.

Дыши, Тисана. Это не в первый раз.

Я закрыла глаза — по привычке, так как в комнате было так темно, что это не имело никакого значения для видимости — и потянулась вокруг себя, ощупывая невидимыми руками края комнаты в поисках сфер. В моем воображении они начали пульсировать слабым серебристым светом. Я поймала их нить, и вместе с ней пришел тихий вздох облегчения.

У меня есть это. Это ничего.

Я начала притягивать к себе один из шаров, стягивая его с подставки. Но в тот момент, когда я это сделала, его тут же отшвырнуло, какая-то мощная сила швырнула его по мраморному полу. Я бросилась за ним –

— И рванула куда-то далеко, в стену холода. Холод, окружавший меня, вдыхал меня, поселился глубоко в костях и кишках. Я моргнула, а когда снова открыла глаза, тьма растворилась в бесконечной колыхающейся траве и размазанных звездах.

Я почувствовала, как жидкость стекает помоей спине — по задней поверхности бедер. Обжигающе по сравнению с ледяным воздухом.

Моя кровь.

Я была на равнинах, в Трелл. В этом грязном пальто. С моей умирающей лошадью.

Дрожь от холода, страха, ужаса пробежала по моему позвоночнику. Иллюзия, сказала я себе. Это была Нура. Это было нереально.

Не так ли?

Я снова закрыла глаза. Задняя часть моих век открыла ту же сцену, равнины, выжженные в моем мозгу. Мой разум блуждал вперед, ища эту нить реальности, таща себя обратно к башне, обратно в комнату, обратно к этим пьедесталам…

Равнины мерцали, растворяясь, как песок на ветру.

Сферы снова засветились передо мной. Одна из них медленно покатилась по полу.

Я использовала магию, чтобы притянуть ее к себе, щелкнув пальцами. Она была приятно прохладна в моих руках, твердая, твердая и настоящая. Я повернулась, чтобы бросить ее в чашу, удовлетворенно улыбаясь звуку металла о металл.

И вдруг меня ударили с силой. Стена воздуха настолько мощная, что ударилась о мое тело, как о цементный блок. Прежде чем я успела осознать, что происходит, я ощутила, как мчусь через комнату, почувствовала, как моя спина ударилась о изогнутую стену. Из моего горла вырвался приглушенный бессловесный крик.

Снова темнота, и, сползая по стене, я снова погрузилась под поверхность тонущей иллюзии. Мрамор под моими руками и коленями был мрамором из кабинета Эсмариса.

Треск.

Двадцать четыре. Двадцать пять.

Лицо Эсмариса мерцало в тени, выглядывая из-под широкополой черной шляпы. Ужас утопил меня.

Ты забыла, кто ты.

Не реально. Не реально. Не реально.

Это реально.

Нет, нет.

Я была сильнее этого. Я прорезала лицо Эсмариса, нащупывая реальность. Я поднялась на ноги только для того, чтобы снова почувствовать, как воздух выбивается из моих легких. Но на этот раз, по крайней мере, я была готова — я вскинула руки перед собой, как на мосту в Таирне, и прикрылась щитом. Все мое тело содрогнулось от удара, но я осталась стоять.

Я мысленно обрезала оставшиеся нити иллюзий Нуры, расплетая их, как изодранный гобелен.

Пот катился по моей шее сзади. Мне потребовалось все, что у меня было, чтобы защитить себя как внешне, так и внутренне, но я делала это — как-то. Я двинулась вперед ко второму шару. Дотянулась. Приложила кончики пальцев к его прохладной поверхности.

Я уже собиралась поднять его с подставки, когда почувствовала, как что-то сдвинулось. Я подняла голову и увидела, как сквозь тьму просачивается тусклое мягкое свечение.

И когда тени уплыли, словно развевающийся занавес, они открыли Зерита Олдриса.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Зерит скрестил руки на широкой груди.

— Привет, Тисана.

Мои пальцы замерли, пораженные смущением, но оно растаяло от опьяняющего тепла его улыбки. Его вид вернул меня к тем вечерам, которые мы проводили вместе в моей комнатке в имении Миковых. Некоторые из моих самых любимых воспоминаний там.

Но если оставить в стороне воспоминания, было невозможно не быть ошеломленной улыбкой Зерита. Каким-то образом мне удалось забыть о явном его влиянии. Он был из тех красавцев, которые казались почти оскорбительными, из тех, что растворялись в воздухе вокруг него магнитным облаком. Он был одет в облегающую белую куртку, похожую на куртку Нуры, и с его белой одеждой, белой кожей и белыми волосами до плеч он так резко выделялся на фоне скользящих теней, что я поймала себя на том, что щурюсь, чтобы посмотреть на него.

— Зерит, — сказала я тоном, который не мог решить, был ли он доволен, сбит с толку или раздражен. Я снова взглянула на шар, который сидел между кончиками моих пальцев. Мы закончили? Я не выполнила свою задачу.

— Тисана, — сказал он, — иди сюда.

Я убрала руки. Смотрела, как мои пальцы соскальзывают с металла. И я шагнула вперед, мимо пьедестала, к Зериту.

Его взгляд пробежался по мне, начиная с моих ног и медленно поднимаясь вверх, пока не достиг моих глаз.

— Ты выглядишь не так, как в последний раз, когда я тебя видел, — сказал он. Его зубы блестели. — Скажи, сколько времени прошло?

— Думаю, полтора года, — ответила я, и его улыбка стала шире.

— Твой Аран тоже намного лучше. Какое удовольствие так ясно общаться с тобой сейчас. — Он сунул руки в карманы. — Скажи, тебе здесь нравится? В Ара?

— Да.

— Тебе понравилось тренироваться?

— Да.

— Твой инструктор, должно быть, очень рад это слышать. — Он кивнул в сторону балкона. — Повернись и помаши ему.

Я повернулась. Подняла руку. Взглянула на балкон. Глаза остановились на Максе, и выражение застывшей ярости на его лице зацепило мои скользкие мысли за что-то острое.

Стоп.

Это было странно.

Я посмотрела на поднятую руку. Сжала пальцы.

Было кое-что, что я должна была сделать. Что-то важное. Я была здесь по причине. А я как-то и забыла –

Мои мысли укрепились, когда я посмотрела направо, на шар, который все еще стоял на пьедестале. Я начала разворачиваться, идти обратно к нему.

— Остановись, — сказал Зерит.

Мои ноги перестали двигаться.

— Посмотри на меня.

Я повернулась к Зериту. Он наклонил голову.

— Почему ты хочешь уйти?

Это был хороший вопрос.

Я не знаю, мои мысли гудели. Я не хочу уходить. Я не хочу никуда идти.

Но я заставила свой рот подчиниться.

— Есть кое-что, что я должна сделать.

— Ничего важного.

Ничего важного.

— Подойди сюда.

Я так и сделала.

— Встань на колени.

Встань на колени, сказал мне Эсмарис.

Я вздрогнула.

— Нет.

— Да.

Да, мой рот начал было говорить, но в последнюю секунду…

— Нет.

Нет, нет, нет.

Я поняла, что происходит. Я поняла, что никогда раньше не видел, чтобы Зерит использовала магию. Осознал, что на мои мысли оказывалось давление, сахариновый налет превращал все в один липкий бесформенный комок.

Это было частью теста. Теста, который мне нужно было закончить.

— Встань на колени, — снова сказал Зерит. Мое тело замерло на полпути. Мои мысли ускользали из моих пальцев, как горсти червей. Но я ухватилась за свою ускользающую нить сознания с болезненной яростью.

Я посмотрела на Зерита прямо в его белые ожидающие глаза.

— Нет, — я сказала.

Я еще не закончила.

Зерит мельком взглянул на Нуру, которая стояла в нескольких футах от него.

Потом снова все почернело.

Темнота и холод. Живая трясина всех моих самых больших страхов, всех моих худших воспоминаний. Боги, нет — нет, я не могла — я погрузилась в ужас, по сравнению с которым то, что я испытал в Таирне, выглядело как детская игра. Меня тащили через все страхи, которые у меня когда-либо были, все, что я когда-либо оторвала от себя, каждое лицо, которое я видела в темноте ночи, все свернуто в черноту и кровь, и щелканье кнута, обжигающее тепло, губы Серела на моей щеке.

— Садись, — повторил голос Зерит.

Садись, милая бабочка. Оставь это. Я знаю, что ты так устала.

Я была такая уставшая. Так устала. Но –

Я. Нет. Закончила.

Я не знала, сказала ли я это вслух, но я прокричала это в своей голове достаточно громко, чтобы заглушить все остальное.

Я с трудом поднялась на ноги, шатаясь, как новорожденный жеребенок.

Я еще не закончила.

Я привязала эту фразу к своему сердцебиению.

Я выдернула из руки нить магии, чтобы поднести к себе ближайшую сферу, но как только я это сделала, стена ветра ударила меня так сильно, что я полетела через всю комнату. Острая боль пронзила мой череп.

— Вернись, Тисана, — промурлыкал Зерит. Предложение облегчения, безопасности.

Нет.

Я коснулась головы и почувствовала на пальцах теплую кровь. Мои ноги уже начинали слушаться, ползли к нему. Но я нашла его — единственный острый осколок, оставшийся в моем мозгу. Зацепила.

Я потерла кровь между пальцами.

— Иди сюда, Тисана.

Отдохни, маленькая бабочка.

Я нарисовала круг.

Мои ноги все еще шевелились. Только мои пальцы все еще цеплялись за землю.

Линия.

Я закрыла глаза и увидела все это, освещенное, как карта — я, сферы, три Вальтейна.

Я еще не закончила.

Другая линия.

— Я больше не скажу…

Нет, подумала я. Ты не скажешь.

И я нарисовала последнюю линию моей стратаграммы.

А потом, вдруг, случился крах. Металл о металл, потрясенное ворчание и стена света — все это слилось в одну прекрасную хаотичную какофонию.

Я открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как последние два шара рикошетят в бассейн. Увидеть, как Зерит, Нура и третий Вальтейн поднимаются с пола. Посмотреть вниз и увидеть мою стратаграмму, измазанную моей собственной кровью подо мной.

И услышать знакомый голос, кричащий с балкона:

— Что. ЧЕРТ ВОЗЬМИ. Это было?

Я откинулась на землю.

***

Когда я снова открыла глаза, Макс склонился надо мной, положив руки на колени. Я видела, как шевелились его губы, но его слова не распознавались.

События последних минут поразили меня вспышками.

Нура. Зерит. Тени.

Встань на колени.

И Стратаграмма. Моя успешная стратаграмма.

Макс снова заговорил, каждое слово звучало с острой силой.

— С тобой все в порядке?

Я сделала это.

Я сделала это.

Я коснулась своей головы, все еще теплой и влажной. Отвела пальцы назад, чтобы посмотреть на красное. Я не понимала, что улыбаюсь, пока не начала задаваться вопросом, почему у меня болят щеки.

Макс откинул мне волосы, осматривая рану. Я почти не чувствовала этого.

— Саммерин может позаботиться об этом, — сказал он, но мне наплевать на эту рану.

Потому что я сделала это.

— Тисана, мне нужно устное подтверждение того, что с тобой все в порядке и что ничто из этого не превратило твой разум в желе.

Я не могла перестать улыбаться.

— Я очень хороша, — сказала я хрипло. — Очень, очень хороша.

Макс опустил голову, испустив вздох, который начался с облегчения, а закончился раздражением.

— Вознесенные. Вставай. Ты выглядишь как сумасшедшая.

— Лу-нух-тик? — Новое слово. Я не нашла ни одного из них за то время.

У меня закружилась голова, когда Макс поднял меня на ноги.

— Сумасшедший человек. Как, например, тот, который катается по земле, ухмыляясь сам себе, будучи весь в собственной крови.

Лу-нух-тик.

Мне нравится.

Твердая рука хлопнула меня по плечу, тряся колени.

— Отличная работа, Тисана. Невероятно впечатляюще.

Зерит стоял рядом со мной, приветствуя меня приятной улыбкой. Его рука осталась на моих плечах. Этот потусторонний магнетизм исчез, сменившись гораздо более удобным, человеческим дружелюбием. Тем не менее, я сопротивлялась немедленному желанию вырваться из его рук.

Встань на колени.

Но я просто улыбнулась — дала ему то, что подобает милой девочке-подростку, которой я была, когда впервые встретила его. Оскорбление Верховного Коменданта не в моих интересах.

— Рада видеть тебя спустя столько времени, Зерит, — сказала я.

Одна предательская морщинка мелькнула на переносице Макса, и я сразу поняла, что произойдет.

— Что, черт побери, это было? — он выплюнул. — Три высокопоставленных Вальтейна против одного ученика? В каком мире это разумно?

Я бросила на Макса предупреждающий взгляд. Каким бы трогательным ни было то, что он был так зол из-за меня, мне не нужно было, чтобы он подрывал мой успех, даже если его намерения были благими. Кроме того, я не боялась сильного давления. Не тогда, когда это дало мне гораздо больше шансов проявить себя.

Что у меня получилось. Это было все, что имело значение.

— Максантарий. Какой сюрприз. — Зерит оставил свою руку на мне. Его легкая улыбка затвердела. — Ты наконец пытаешься воссоединиться с обществом?

— Это временный тестовый период. Пока мое мнение неоднозначно.

— Правда? Такой беспечный человек, как ты?

Макс практически зарычал.

— Ты не ответил на мой вопрос. Хочешь объяснить, почему ты счел это приемлемым…

Замолчи.

— Макс — очень преданный учитель, — сказала я Зериту, придав своему голосу оттенок слишком приятного, слишком сладкого хорошего настроения.

Макс поймал мой взгляд и закрыл рот, хотя это выглядело так, будто это причиняло ему физическую боль.

Зерит отмахнулся от моего комментария, посмеиваясь.

— Мы старые друзья. Поверь мне, я очень хорошо знаком с его очаровательными особенностями. — Затем он снова повернулся ко мне, и его улыбка сменилась с жесткой на нежную. — Не могу передать, как я был рад услышать, что ты добралась сюда, Тисана. Но опять же, если бы кто-нибудь мог это сделать…

Я просияла.

— Спасибо.

Я могла слышать невысказанный ответ Макса, заметно бьющего сквозь зубы: Ну, она бы добралась сюда намного раньше, если бы ты…

Я взглянул на него с большой буквы В, прежде чем он успел бы что-то сказать, и он повернулся лицом к земле, нахмурившись.

И затем, мой самый сверкающий взгляд снова устремился на прекрасное лицо Зерита, я, наконец, задала единственный вопрос, который действительно имел значение:

— У тебя есть какие-нибудь новости от Трелл?

Выражение лица Зерита застыло так, что мой желудок сжался.

— Да. Нам нужно поговорить. — Он указал на маленькую дверь в главной комнате, затем повернулся к Максу. — Если ты извинишь нас, Максантарий. Я обещаю, что верну ее в целости и сохранности.

— Я не беспокоюсь. Сегодня она уже надрала тебе зад.

Боги, Макс.

Но Зерит лишь тихонько усмехнулся.

— Мы не можем с этим поспорить, не так ли?

Потом он повернулся ко мне и поманил.

— Следуй за мной, Тисана. Давай поговорим.

***

Мы свернули в белые залы, узкие и пустые. Зерит был значительно выше меня, определенно выше шести футов, и мне приходилось вытягивать шею, чтобы смотреть на него, пока мы шли.

— Прошу прощения за медленный ответ на твои просьбы, — небрежно сказал он. — Видишь ли, я был занят довольно долгим путешествием.

— Конечно.

— Я был весьма удивлен, когда впервые остановился в поместье Эсмариса и обнаружил… — Он выдохнул. — Ну.

Каждый мускул моего тела напрягся.

— Скажи мне. — Мой слащавый фасад начал таять.

— Вещи там были в… значительном беспорядке. Эсмарис, как я уверен, ты знаешь, был мертв. — Он взглянул на меня. Мне было интересно, знал ли он или подозревал, что я сделала. Если и знал, то ничего об этом не говорил. — Его сын был там, чтобы занять его место.

— Азин. — Я встречалась с ним всего дважды и очень не любила его. Он выглядел точно так же, как Эсмарис, и унаследовал всю безжалостность своего отца, но не его обаяние.

— Да. Не очень дружелюбный человек, оказывается.

Я покачала головой. Это было преуменьшение.

— Пока я был там, он был в самом разгаре безжалостной охоты на убийцу своего отца. А когда я говорю «безжалостной»… Я никогда не видел ничего подобного.

Я могла только представить. Никто не охотился так, как это делали Треллианские лорды — все эти безупречные белые наряды сменились на кроваво-красные. В кровопролитии было ритуальное качество, которое они принимали, вдыхали. И у Азина была более веская причина, чем у кого бы то ни было, броситься на самый кровавый путь. Эсмарис почти отрекся от своего сына. В последний раз, когда он приехал в поместье, он и Эсмарис вступили в очень громкий, очень публичный спор, который перерос в такую жестокость, что закончился тем, что Азина бросили у ворот с отсутствующим глазом.

Репутации и уважению Азина всегда мешало хорошо известное отвращение его отца к нему. Но со смертью Эсмариса у него будет возможность вернуть уважение, которое пришло вместе с фамилией — без неудобств самого Эсмариса. То есть до тех пор, пока он показал себя достаточно сильным и преданным делу.

— Я был там дважды, — продолжил Зерит. — Однажды, когда я уходил, когда я прибыл вскоре после смерти Эсмариса. А потом, однажды на обратном пути, после того, как я написал тебе в последний раз. — Мы свернули за угол. — В первый раз Азин и его люди все еще лихорадочно прокладывали путь через врагов Эсмариса, убивая всех и каждого, кто мог быть связан с его смертью.

Волосы встали дыбом на затылке. Прекрасная возможность — оправдание — показать превосходство над соперничающими семьями. Это была очень опасная игра.

— Но потом, когда я снова был там несколько месяцев спустя, это не было самой большой проблемой. Поместье столкнулось с серьезным возмездием со стороны других лордов. Я слышал об этом от всего Трелла.

Мои руки дрожали. С каждым новым фрагментом этой истории в моем видении вспыхивал другой способ, которым Серел мог быть убит — убит в ходе первоначального кровопролития, или искоренен во внутренней охоте, или отправлен на смерть на кровавом, безличном поле битвы во имя человека, которого он презирал.

Мы подошли к двери и остановились. Я положила руку на руку Зерита, сначала для акцента, а потом оставил ее там, потому что мне нужна была стабильность.

— Скажи мне. Ты нашел его? Человека, которого я просила?

Зерит бросил на меня серьезный, непроницаемый взгляд. Он потянулся к дверной ручке, но еще не повернул ее.

— Я сделал все, что мог. Я знаю, что это важно для тебя.

Важно для меня? Я хотела кричать. Важно для МЕНЯ? Думаешь, это обо МНЕ?

Как будто это не было намного больше, чем я? Как будто это не близкая опасность, нависшая над головами тысяч и тысяч людей?

Мои пальцы сжались. Сжались так, что я почувствовал мускулистую плоть его предплечья под своими ногтями.

— Покажи мне.

Зерит открыл дверь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я взяла себя в руки с такой яростью, что мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что обрывок тела, лежащий на кровати передо мной, не Серел.

Нет, это была копна огненно-медных волос, покоившаяся на этой подушке лицом, отвернутым от меня. И руки, вытянутые над слоями одеял, были длинными и неуклюжими, а не худыми, загорелыми мышцами Серела.

Мой разум застопорился, не зная, разочарована ли я или испытала облегчение. Но какие бы жужжащие мысли ни начали материализоваться во мне, они замерли, когда фигура в постели повернула свое лицо, чтобы посмотреть на меня.

Я стиснула зубы на выдохе.

На долю секунды я даже не подумала, что лицо, приветствовавшее меня, было человеческим.

Но он был человеком. Он был старым другом.

Я проглотила свой шок. Смягчила мой голос во что-то настолько спокойное и мелодичное, что я подумала, что он должен принадлежать кому-то другому.

— Вос, — выдохнула я на Терени. — Я так рада тебя видеть.

Я увидела лишь мерцание удивления в глазах Воса. Даже это было легко не заметить, в основном потому, что невозможно было не отвлечься на две зияющие треугольные дыры там, где когда-то был его нос. Или ожог, иссушающий веснушчатую кожу его правой щеки. Или шрам, который прошел через его рот, разделив верхнюю губу надвое.

Нет. Глаза. Посмотреть на глаза. Они были такими же.

Такими же, как в последний раз, когда я видела его: когда я солгала ему о своем уходе в конюшнях Эсмариса, обманом заставив его позволить мне уйти.

Вос уставился на меня ровным взглядом, не реагируя, пока я пересекла комнату и упала на колени рядом с его кроватью. Я потянулась, чтобы коснуться его разума, провела пальцами по его мыслям, и меня встретила жгучая стена боли и ярости, которые были настолько сильны, что я почти — почти — спустила свою приятную маску.

Дыхание Воса, вырывавшееся из дыр, оставленных отсутствующим носом, участилось. И выражение его лица стало жестче.

— Вос… — я накрыла его руку своей и не выказала удивления, когда почувствовала под своим прикосновением только два пальца.

— Что ты здесь делаешь? — Его голос надломился, как ветка, ломающаяся надвое, злобная и рваная. — Похоже, ты сделала это, не так ли?

— Ты тоже. Ты в Аре. Теперь ты свободен.

Какое-то время он не отвечал. Затем ярость опустилась на его черты, как огненное покрывало, мышцы вокруг его отсутствующего носа дернулись в том, что было бы похоже на усмешку, эта разбитая губа скривилась. Я всегда любила Воса за его беззастенчивый энтузиазм — за то, как каждая эмоция отражалась на его лице яркими красками. Теперь тьма его гнева, его агония охватили его с той же интенсивностью.

— Свободен? — Выплюнул он. — Ты называешь это свободой?

— Ты находишься на территории самых могущественных Владельцев в мире. Они могут тебе помочь. — Я провела пальцами по его руке и по его разуму. — Так будет не всегда. Я обещаю, что этого не будет.

Я надеялась, что не вру ему. В очередной раз.

— Это случилось со мной из-за тебя. — Он отдернул руку. — Ты думала об этом, когда солгала мне в тот день? Думала ли ты о том, что они сделают со мной, когда узнают, что ты пропала?

Да. Я думала. Ответ застрял у меня в горле. Это сделает ему лучше или хуже? Это имело значение?

Мои глаза горели.

— Скажи мне, что произошло.

— Как ты думаешь, что произошло?

Допрос — когда Азин понял, что Вос был свидетелем и ключевой фигурой той кровавой истории, которую он хотел рассказать. Наказание — за некомпетентность Воса или его предполагаемое предательство. Вероятно, какая-то смесь из двух. Когда дело доходило до жизни рабов, треллианцы не отличались особой проницательностью.

— Мне очень, очень жаль, Вос, — прошептала я. — Мне очень, очень жаль. — Затем я наклонилась вперед, глядя так глубоко в янтарные глаза Воса, что наши лица были всего в нескольких дюймах друг от друга, каждый шрам на его лице был болезненно острым. — Пожалуйста, Вос — что случилось с Серелом? Где Серел?

Я не знала, что ярость может сильнее отразиться на лице Воса, но это произошло.

— Он был послан сражаться в гребаных войнах Азина. До того, как меня взяли. До того, как меня допросили. Так что я не видел, как его утаскивали, когда я назвал его.

Моя кожа онемела. Взгляд Воса прожег меня.

— Ты сделала это, не так ли? — прошипел он. — Ты или он. Я знаю, что ты это сделала. — Его голова откинулась на подушку, как будто вся его энергия сразу покинула его, оставив лишь остатки ярости. — Я рассказал им все, — прошептал он. — Не то чтобы это заставило их остановиться. Они не хотели правды. Не хотели бесполезного врага вроде бедного раба. Они искали крупную дичь. Но я все равно назвал его. И я надеюсь, что где бы сейчас ни был Серел, его нос гниет рядом с моим.

Я посмотрела на свои руки. Когда я на долю секунды оглянулся на Воса, на меня уставилось изуродованное лицо Серела.

— Убирайся. — Вос перекатился, отворачиваясь от меня, так что я осталась смотреть на затылок с медными волосами. — Я не хочу смотреть на тебя.

***

— Ты можешь его вылечить?

В тот момент, когда Зерит закрыл за нами дверь, я приняла решение. Это было все, что я могла сделать, чтобы не раствориться в луже горя и ужаса. Но я все еще онемела, мои руки дрожали, когда я сплела их вместе.

— Уилла работает над этим. Но это не простой случай. Шрамы, наверное. А вот с носом будет сложно. И пальцев нет.

— У меня есть друг Солари. Целитель. Может быть, он поможет. — Слова Арана казались неуклюжими на моем языке. Этот краткий разговор на Терени вернул мой аранский словарный запас к тому уровню, который был несколько месяцев назад. Или, может быть, это был тот факт, что я не могла ясно мыслить. Вообще не могла думать.

— Возможно, это поможет, — сказал Зерит.

— Что-то должно помочь. Я не позволю ему оставаться таким.

— Конечно, мы сделаем все, что в наших силах.

Все, что они могут. Сколько раз они говорили это мне? Они это имели в виду? Эти слова что-нибудь значили?

Я резко остановилась, повернулась к Зериту. — Когда мы отправимся в Трелл?

Белые брови Зерита изогнулись.

— Дело не только в Восе, — сказала я. — Так много рабов пострадали, как он. Ты видел это. Да?

— К сожалению.

Я покачала головой, одним резким движением.

— Я не позволю.

— Я могу отправить сообщение через наши сети, чтобы следить за твоим другом. Вытащить его, как только…

— Дело не только в нем, — парировала я резче, чем собиралась.

Но имена и лица всплывали во мне, оттачивая остроту моих слов. Это было намного больше, чем Серел. Чем Вос. Чем я. На каждого из нас приходилось столько одинаково сломленных душ — тысячи, которые болели, любили и горевали так же сильно, как и мы. И на каждого Эсмариса, на каждого Азина приходилось сотни других треллианских лордов, которые бросали тела на войны, в постели и под хлысты, как будто они были не чем иным, как мешками с мясом.

Меня поразило все сразу. Волна, которая грозила сбить меня с ног.

— Есть так много других. Мы не можем этого допустить. У них нет силы. — Я посмотрела на Зерита и смягчила голос. — Но у нас есть.

Бровь Зерита дернулась.

— У нас?

— Ты достаточно силен, чтобы сделать это.

Вещи, которые мужчины будут делать в погоне за своим эго. Если они будут рушить страны за это, может быть, они могли бы благодаря этому сделать что-то хорошее.

Но Зерит покачал головой.

— Боюсь, это не так просто. — Он сказал это пренебрежительно, как будто отказывался от приглашения на ужин, вместо того, чтобы оправдывать гибель тысяч людей.

— Тогда что мы будем делать?

— Тисана…

— Мы ничего не будем делать? Ты ничего не будешь делать?

Ничего, — прошептал голос, — как это было с тобой, когда ты встретил симпатичную маленькую девушку-подростка, захваченную порочным мужчиной в четыре раза старше ее, и оставил ее там?

Лицо Зерит окаменело.

— Прямо сейчас ты стоишь здесь, в Башне Полуночи, — резко сказал он. — Это не ничего.

Что это вообще должно было означать? Я притащилась сюда. Попробовала разобраться в их требованиях. Чем он помог? Отправил лестное письмо Нуре? Притащил обратно одного раненого раба, который и без того был бесполезен для Азина?

Но один взгляд на лицо Зерита заставил меня сдержать гнев. Слишком далеко. Я зашла слишком далеко.

— Я… я сожалею. Ты прав. — Я одарила его слабой улыбкой — нежной, девичьей. — Ты так много сделал для меня. Я этого не забываю.

На мгновение он одарил меня холодным взглядом, и мое сердце сжалось от ужаса, что в моей неспособности управлять своим гневом я упустила одно из своих величайших преимуществ.

Потом его лицо смягчилось, и я выдохнула. Он положил сильную руку мне на плечо.

— Мы тебя вытащили. Это начало. Терпение, Тисана.

Мы? Я сама себя вытащила. Серел вытащил меня. И Вос заплатил за это чем-то более ценным, чем его жизнь.

Этого недостаточно, я хотела сказать. Этого всегда недостаточно.

Но я посмотрела на Зерита большими глазами.

— Терпение, — эхом отозвалась я, и это слово застыло на языке привкусом крови и измены.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

После этого я даже не решилась открыть рот, опасаясь, что что-то вывалится наружу. Я держала себя крепко связанной, тщательно закутанной, когда возвращалась к Максу в вестибюль башни, когда я вежливо кивала, когда Уилла приглашала меня на какой-то бал, или вечеринку, или на какое-то другое легкомыслие — я не обращала внимания — и когда мы с Максом уходили. Эти гнетущие Башни в свежий почти осенний воздух.

Макс наклонил подбородок в сторону города, скопления активности прямо под холмом.

— Я уже побил свой рекорд времени, проведенного в приличном обществе за последние пять лет. Мы могли бы продолжить и устроить обещанную праздничную вечеринку, если хочешь. Выпить. Расскажешь обо всех аспектах, в которых этот тест был чушью.

В его тоне была какая-то завуалированная мягкость, какой-то умоляющий вопрос, из которых было ясно, что он знает, что что-то не так.

— Нет. Спасибо.

— Хочешь ли ты…

— Нет. — Я сказала это резче, чем собиралась. — Я хочу только домой. Пожалуйста.

Я хочу домой.

Я даже не знала, о каком доме идет речь. Дом Макса. Моя комната в поместье Эсмариса. Моя маленькая хижина в моей деревне, под крыльями безопасности моей матери. Низренский город, который я едва помнила. Все они. Или нет.

Я просто не хотела быть здесь, в осуждающей тени Башен, когда я разваливалась на части.

— Конечно, — пробормотал Макс.

Я закрыла глаза, услышал приветственный шорох бумаги и чернил и открыла их для цветов. Вида этих диких, извивающихся лоз было достаточно, чтобы каждый напряженный узел внутри меня разорвался.

Мои колени ударились о грязь.

***

Макс молча слушал, пока слова лились из меня. С каждым из них его рот становился плотнее, взгляд тверже, а морщинка на переносице становилась все отчетливее.

— Они издеваются над тобой, — тихо сказал он, когда я закончила. — Не принимай это от них.

Я подтянула колени, обхватив их дрожащими пальцами. Даже сейчас все мои мышцы все еще были напряжены, словно сдерживая что-то неприятное, чему я не могла позволить выйти на поверхность.

Они издеваются на мной? Или они просто не думали обо мне — или о ком-то вроде меня — вообще?

— Почему они это делают?

— Я не знаю. Но это? То, что они сделали с тобой во время этой оценки? — Он покачал головой. Одно резкое движение сожгло больше, чем череда проклятий.

— Им нужно было проверить меня, — тихо сказала я. — И я сделала это.

— Это не имеет значения. Это было так далеко за пределами типичной оценки. Ты была лучше, чем они ожидали, но это не меняет того факта, что они настроили всех против тебя.

— Я этого не боюсь.

Макс издал яростный смешок.

— Значит, для тебя все это нормально? Это нормально, что они так тебя унижают? Это нормально, что Зерит оставил тебя в рабстве, даже если ему ничего не стоило вытащить тебя? Им нормально морочить тебе голову, втягивая в какую-то дурацкую игру? Он пытался поставить тебя — буквально — на колени. Это чертовски унизительно. И с тобой все в порядке?

Нет. Не в порядке. Я сглотнула приступ ярости.

Но…

— Я не могу изменить то, что они делают. Я могу изменить только то, что они думают обо мне.

— Правильно, потому что дружба с Зеритом Олдрисом так много сделала для тебя.

У меня болела голова. И сердце. Я прижала ладони к земле, впитывая прохладу сырой земли.

— Мне нужна его благосклонность. Ты знаешь это.

Макс долго смотрел на меня, холодный огонь вспыхнул в его глазах. Он встал, прошелся, скрестил руки на груди. А потом повернулся ко мне.

— Знаешь, Тисана, чего я иногда в тебе не понимаю? Почему ты не сердишься?

Это заставило меня хотеть смеяться. Почему я не злюсь? Я не была зла, потому что я посвятила так много себя тому, чтобы превратить эту энергию во что-то другое, засунув ее так глубоко в себя, что она выровнялась изнутри моей кожи.

— Я могу контролировать только себя. Это все. Никто не несет передо мной никакой ответственности.

— Нет. Нет, они несут ответственность перед тобой. Они обязаны быть порядочными людьми. — Он выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Иногда… иногда я смотрю на тебя и поражаюсь огромному, черт возьми, масштабу того, как люди тебя подвели. Просто полностью подвели тебя. Этого достаточно, чтобы меня тошнило, а что насчет тебя? Как можно смотреть на кого-то из них и не хотеть выцарапать им глаза?

— Это не обо мне, — парировала я. — Я хочу изменить ситуацию. И для этого мне нужно использовать любые инструменты, которые у меня есть.

— Любые инструменты, которые у тебя есть.

— Да.

— И что это, собственно? Что это за инструмент, которым ты пользуешься? Ты больше, чем твоя ценность для могущественных людей, Тисана, и эти люди используют тебя и выбросят прочь.

Я так резко вдохнула, что воздух прорезал меня от подбородка до пупка.

Я слышала, это. Я слышала этот оттенок осуждения. Я так хорошо это знала — шептала в коридорах и углах и в приторных тонах каждого мужчины, для которого я танцевала. Я знала его так хорошо, что ему достаточно было поднять голову за милю, чтобы я уловила его запах.

Я вскочил на ноги, сжав кулаки.

— Это неправда, — выплюнула я. — Больше у меня ничего не было, Макс. Моя ценность для влиятельных мужчин — вот почему я жива. Так что не смей так обо мне говорить.

Его лицо тут же изменилось, губы приоткрылись.

— Нет, я…

— Ты не можешь говорить мне, как я должна относиться к тому, что со мной случилось. И что гнев сделает для меня? Зачем мне это нужно? Только то, что я могу утонуть в нем? Чтобы я могла использовать это как предлог, чтобы ничего не делать со своей жизнью?

Его рот закрылся. Я увидела, как на его лице отразилась боль, а затем почувствовала, как она эхом отразилась в моей груди.

— Я предполагаю, — сказал он натянуто, — что ты думаешь о ком-то конкретном.

Тишина. Мы смотрели друг на друга, одновременно желая вдохнуть наши слова обратно в легкие. Моя кровь кипела в моих ушах. Он утопил мои слова.

Поэтому я почувствовала облегчение, когда Макс сказал первым.

— Я бы никогда, никогда не осудил тебя. Это было невежественно. — Большинство людей отводили глаза, когда извинялись. Но не Макс. Он смотрел прямо на меня, непоколебимо, уголки его рта скривились. — Мне жаль.

Стыд был незнакомым оттенком на его лице, смягчая все эти резкие черты. Он выглядел… грустным. Таким же истощенным, как и я.

Я смотрела на него, задаваясь вопросом.

Однажды в Трелл я прогуливалась по поместью Эсмариса и наткнулась на улице на мертвую птицу. Ее насмерть раздавило фургонное колесо — размозжило прямо посередине, блестящие черные крылья с огненными кончиками распластались по белым булыжникам. Я опустилась на колени рядом с ней и рассмотрела болезненную красоту застарелой крови на фоне этих блестящих черных перьев, гротескную симметрию того, как она распласталась на улице. Я представила, как она просто стоит там, пока колесо проезжает по ней. И мне стало интересно, как ты сюда попала, птичка? Почему ты не улетела?

Иногда я ловила себя на том, что смотрю на Макса, на последствия всех этих скрытых шрамов, оставшихся на каждом дюйме его тела и разума, и думаю о том же: что случилось? Почему ты не улетел?

— Ты хочешь, чтобы я ненавидела Ордены так же сильно, как и ты, — пробормотала я. — Но ты не говоришь мне, почему. Что они с тобой сделали?

Он тихо выдохнул.

— Я не могу дать тебе эти ответы.

— Ты не хочешь.

Он посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом, нахмурив брови.

— Ты права. Я облажался. Я знаю это. Я не могу с этим поспорить. — Он пожал плечами. Его напускная небрежность только подчеркивала грубый вес его голоса. Что угодно, только не неосторожность. — Я ничего не делаю, потому что я уже все сделал и потерпел неудачу. И я не мог этого вынести. Просто больше не мог.

Просто больше не мог. Я чувствовала, что мои собственные кости начинают дрожать. Сокрушительный вес этой безнадежности. Я посмотрела на грязь, на листья, покрывающие мои пальцы ног. Мох на камнях напомнил мне об ожогах, ползающих по лицу Воса, пространство между листьями повторяло щели его отсутствующего носа.

Я почувствовала пальцы на своем подбородке, поднимая взгляд. Макс посмотрел на меня с серьезной решимостью.

— Но я думаю, что ты лучше и сильнее меня во всех отношениях. Это правда.

Комок подступил к моему горлу. Я ждала, когда его пальцы оторвутся от моего подбородка, но этого не произошло.

— Не позволяй им игнорировать тебя, Тисана. Ты лучше, чем они. Они должны бояться тебя. Заставь их испугаться. Разозлись.

Я моргнула и увидела все — все — в эту долю темноты: каждую широкополую шляпу работорговца, каждый удар хлыста Эсмариса, каждую снисходительную улыбку Зерита, каждую рану, разорвавшую тело Воса. Они впились в меня ногтями, схватившись за сердце, словно отчаявшиеся призраки.

Мой ответ содрогнулся от прерывистого дыхания.

— Я не могу. Я не могу.

— Почему?

Потому что это слишком.

Потому что моя ярость сковывает меня.

Потому что в последний раз, когда я разозлилась, я почувствовала, как человеческая жизнь увядает в моих руках.

Я открыла глаза и посмотрела в глаза Макса, мутные и синие, отражение моего собственного.

— Потому что, если я позволю себе злиться, я никогда не остановлюсь.

Он наклонился ближе. Так близко его нос коснулся моего, так близко, что я могла сосчитать его ресницы. И так близко, что я почувствовал его теплое дыхание на своем лице, когда он улыбнулся и сказал со злостью дыма и стали:

— Хорошо.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Я стояла у входа в Башни, готовая к битве, наблюдая, как горизонт Столицы мерцает в слабом угасающем свете сумерек. Я сказала себе, что не нервничаю, хотя и знала, что это ложь.

Я пока была одна. Макс оставил мне стратаграмму, чтобы добраться до Башен, но сказал, что у него есть кое-какие поручения, и он встретит меня здесь позже. Точно также. Мне было легче готовиться одной. Может быть, он понял это, хотя я не думаю, что он точно знал, что я планировала.

Я повернулась и окинула взглядом ослепительное великолепие Башен. Они были освещены так ярко, что врезались в небо, как два бесконечных столба света, стекло, сверкающее на закате. Каждый ярус теперь был украшен гроздьями переливающихся цветов и полосками мерцающего шифона.

Немного много, подумала я. Но все же поразительно, как много они успели украсить со вчерашнего дня.

Я услышала знакомый голос, позвавший меня по имени, и повернулась, чтобы увидеть Мота, прыгающего ко мне, Саммерин не отставал. Оба были безукоризненно одеты — даже Мот, к моему удивлению, в двубортном жакете из яркой оранжевой парчи, его белокурые кудри уложены (хоть и временно) в нечто, что можно было бы назвать «опрятным». Когда он приблизился, я увидела, что он порвал край одного рукава. Я уверена, что к концу ночи костюм будет разрушен.

— Ты очень хорошо выглядишь, Мот.

Его глаза опустились.

— Спасибо. Как и ты.

Я посмотрела на Саммерина, который только что догнал меня. Он действительно производил впечатление, когда хотел. Он всегда был аккуратно собран, да. Но сегодня вечером, в облегающем пальто из янтарного шелка, в черном бархатном плаще, ниспадающем на одно плечо, он был просто поразителен. Я надеялась, что получу возможность стать свидетелем его знаменитых флиртов. Он определенно был одет для этого.

— И ты, Саммерин.

— Спасибо. — Он сделал паузу, посмотрел на меня. Я подумала, не оскорбиться ли меня слабым удивлением, мелькнувшим на его лице. Я решила, что не стану, когда он прямо заявил своим низким, ровным тоном: — Ты прекрасно выглядишь.

Я посмотрела на себя — на кроваво-красный шелк, который обтягивал мое тело до самой земли, юбка была настолько легкой и развевающейся, что плавала вокруг моих ног при каждом шаге. Воздушная тканьсоскользнула с моих плеч и упала в низкий вырез струящегося малинового цвета, поддерживаемый золотой цепочкой на шее. Ожерелье, которое мне подарил Макс, было прижато к моей ключице.

Я слегка улыбнулась Саммерину в знак благодарности, а затем медленно повернулась кругом. Когда я снова добралась до них, на лицах Мота и Саммерина отразился шок, который меня очень удовлетворил.

Это, в конце концов, и было моей целью.

Моя спина была полностью обнажена, демонстрируя полную топографию шрамов на пятнистой коже. Ткань опускалась так низко, что когда дул ветерок, у меня покрывались мурашки на ямочках внизу позвоночника — но мне было наплевать на приличия. Я хотела произвести впечатление. Я хотела показать всем, кто не хотел слушать.

Вот почему я взяла самое простое платье, которое смогла найти, и медленно вырезала из него кусочки, пока не стало видно все до единой раны: вырезала низ рукавов, чтобы обнажить шрамы на предплечьях, опустила плечи, чтобы выделить порезы. На сгибе моей шеи. Я взъерошила волосы, чтобы они не закрывали ни одного дюйма.

Они хотели меня игнорировать? Отлично. Я покажу им то, что они игнорировали. Я покажу им, что означает их самодовольство.

— Что случилось? — наконец спросил Мот тихим голосом. — С твоей…. С твоей спиной?

— Я была рабыней до того, как попала в Ара. Ты это знал?

Его глаза расширились.

— Я… я не знал.

— И я получила эти шрамы, когда пыталась купить свою свободу.

Его рот был закрыт, слегка сморщен в чем-то между мыслью и осознанием — как будто он никогда не рассматривал возможность существования таких вещей в мире. Мне было интересно, на что это похоже. Прожить жизнь, не тронутую таким уродством, что сама мысль об этом поражала.

— Я думаю, ты все равно хорошо выглядишь, — сказал он тихо.

— Спасибо, Мот.

Саммерин молча смотрел на меня. Я могла бы поклясться, что увидела проблеск удовлетворения на его лице, когда он сказал:

— Я тоже так думаю. — Затем он поднял подбородок, указывая на Башни. — А не пойти ли нам?

Когда мы направились к зловещим золотым и серебряным дверям, я поправила белую лилию, которую заткнула себе в волосы. Она была добавлена в последнюю минуту, я украла ее из сада, когда уходила. Я подумала, что Макс не будет возражать, и, кроме того, без нее все это казалось неполным.

В конце концов, как поэтично: носить печать Эсмариса, когда я разоблачаю все ужасные вещи, которые он сделал со мной. Как будто я носила его с собой, шипя ему на ухо: Посотри. Посмотри на все, что тебе не удалось уничтожить. Посмотри, что создала твоя жестокость.

***

Я чувствовала их взгляды на себе. Я чувствовала это так же ясно, как чувствовала, как пальцы касаются моей кожи, касаются моего лица, проводят руками по этим уродливым, уродливым шрамам.

Хорошо.

Вестибюль Башен полностью преобразился. Цветы и гобелены покрывали каждую поверхность, свет сотен и сотен свечей танцевал над ними. Обе стороны вестибюля были объединены в одну гигантскую комнату, золото Башни Рассвета с одной стороны встречалось с серебром Башни Полуночи с другой. Музыка пронизывала воздух, доносясь одновременно отовсюду и ниоткуда, смешиваясь с голосами и слегка пьяным смехом. Над всем этим возвышалась фреска с изображением Розиры и Араиха, их лица были обращены к земле, как будто они небрежно наблюдали за празднеством.

Здесь должно было быть несколько сотен человек. Все были безукоризненно одеты, хотя в большинстве своем скромнее, чем я. Но это было к лучшему. С моей Фрагментированной кожей, красным платьем и шрамами я выделялась ровно настолько, насколько хотела.

Мот почти сразу исчез в толпе, бродя вокруг, чтобы исследовать с широко раскрытыми глазами. Саммерин не пытался его остановить.

— Я знаю, что у него будут неприятности, — сказал он, пожимая плечами. — Зачем бороться с природой?

Я усмехнулась. Конечно.

— Все члены Орденов здесь? — Я спросила.

— Отнюдь. Есть много тех, кто решил не приходить. Эти вещи становятся немного утомительными год за годом.

Иногда было легко забыть, сколько именно Владельцев существовало в мире.

Когда я оглянулась на Саммерина, его глаза скользнули по толпе. Я проследила за его взглядом и увидела женщину, замершую у стены, с бокалом в тонких пальцах, которая время от времени оглядывалась на него сквозь каштановые волны.

Я толкнула его в плечо.

— Иди. Я буду в порядке.

— Куда?

Я выгнула одну бровь.

— Иди.

Он сделал паузу, сдерживая легкую улыбку.

— Праздники Орденов — это особый вид опасности.

— Как и я. — Я ухмыльнулась. — Я не боюсь.

— Ты пришла одетой, чтобы нанести ущерб. — Он шагнул обратно в толпу, затем помедлил и повернулся ко мне.

— Макс скоро будет здесь, я уверен, — добавил он, слегка повысив голос над толпой.

— Будет ли он? — Макс сказал, несколько неохотно, что пойдет на мероприятие, если я поеду. Но теперь, когда я была здесь, я даже не могла представить его существующим в этой среде.

— О, он не пропустит, — ответил Саммерин, и я уловила лишь намек на тот знакомый непроницаемый блеск в его глазах, когда он растворился в компании.

Когда Саммерин ушел, я снова просканировала комнату. Теперь, когда я смотрела, было легко обнаружить Зерита — вся комната, казалось, сгибалась вокруг него, как будто он был центром тяжести, вокруг которого вращалась вся эта история. Он стоял возле этой огромной фрески, ведя оживленную беседу. У него был свет человека, который был совершенно в своей стихии — и одетый в безупречно сшитый пиджак на подкладке из белого шелка и серебряной нити, которая мерцала под светом, он выглядел соответствующе.

Нура, напротив, в одиночестве задержалась у стены, потягивая напиток. Ее платье было почти комично точной адаптацией наряда, который она носила каждый день — белое, с высоким воротом, длинными рукавами, обнимающими ее тонкие руки, и юбкой до пола.

Я вышла в толпу. Шеи вытянулись, чтобы следовать за мной, при виде моей спины сразу же последовали взгляды, за которыми последовали ужасные вздохи.

— Ты это видел?

Я услышал, как один мужчина шепчет своему спутнику, и сдержала яростную ухмылку восторга.

Посмотрите на меня, приказала я, и все послушались. Я чувствовала каждые из этих глаз.

Но больше всего я чувствовала Зерита.

А когда я обернулась и посмотрела через плечо, делая вид, что удивлена, увидев, что его взгляд встретился с моим, я одарила его ослепительной злобной улыбкой.

— Зерит, — промурлыкала я вместо приветствия. — Потанцуй со мной.

В моей голове зазвучал запыленный, потрепанный метроном. Я надеялась, что вспомню свои танцевальные па после стольких месяцев.

— Я бы с радостью.

Мои руки обвили шею Зерита, прежде чем слова полностью сорвались с его губ. Его рука поднялась к моей талии. Одним плавным движением он вытолкнул меня на танцпол. Удивительно, насколько быстро, насколько плавно прошла вся сделка — как будто мы были двумя звездами, которые столкнулись и улетели. И если люди раньше пялились на меня… ну, теперь они таращились. Идеально.

1, 2, 3…

Белые волосы Зерита были аккуратно собраны в хвост у основания шеи, хотя несколько прядей выбивались и танцевали вокруг его лица, когда мы двигались. Он ухмыльнулся мне.

— Я всегда знал, что однажды увижу тебя на одном из таких мероприятий. И ты такая же потрясающая, как я и думал.

4, 5, 6…

Я ответила на его улыбку своей собственной — той, которую я отдернула и стряхнула впервые за долгое время.

— Я тоже очень рада, что добралась сюда. Это возможность, которой большинство таких людей, как я, никогда не получат.

Лицо Зерита, всегда выражавшее приятное обаяние, даже не дрогнуло. Но я почувствовала, как его пальцы слегка сжались у основания моей спины, как будто он больше знал о моих шрамах.

— Извини, что не смог дать тебе ответ, который ты хотела вчера. Я очень сочувствую твоему другу.

— Очень мило с твоей стороны. Мы должны быть благодарны хотя бы за мысли Главного Коменданта. — 1, 2, 3. Мы закружились по комнате, двигаясь так быстро в толпе, размазанной за лицом Зерита. И моя улыбка была такой непоколебимой, что я думала, что она вот-вот треснет. — О чем еще мы могли просить?

Краткое колебание.

— Ну… — начал он.

— О чем еще я могла просить, Зерит?

Моя улыбка исчезла, хотя Зерит лишь слегка помрачнела.

— Я бы вытащил тебя, если бы мог, Тисана, — сказал он.

— Я не думаю, что это правда.

— Я…

Но мои слова вскочили в горло, как огненные веревки.

— Я думаю, тебе нравилось, как я смотрела на тебя, когда мне было четырнадцать, и ты был единственным, что я знала о мире за пределами Трелл. Я думаю, это было приятно для тебя, и я думаю, что я тебе понравилась. Но я не думаю, что ты хотел или заботился о том, чтобы вытащить меня.

— Это сложная ситуация.

— Это может быть правдой. Но тем не менее моя жизнь не стоила твоих неудобств. Вот что это такое. Но не лги мне об этом. Я устала от лжи и представлений.

Брови Зерит дернулись. С небольшим предупреждением он запустил меня в вихрь. Мне удалось поймать себя, прежде чем я потеряла равновесие, закрутилась в скользящем водовороте, прежде чем он притянул меня обратно к себе. Когда я приземлилась, он наклонил лицо к моему уху.

— Разве не этим мы сейчас занимаемся? Выступаем?

4, 5, 6.

— Спектакль показывает людям приятную ложь, — ответила я. — Сегодня вечером я покажу им уродливую реальность.

Прохладное дуновение смеха коснулось моей щеки.

— Я не вижу здесь ничего уродливого.

Я ответила на его смех своим собственным.

— Тогда ты на самом деле не смотришь, Зерит.

— Так ли это? — Он отстранился ровно настолько, чтобы его взгляд встретился с моим, одна бровь изогнулась. — Мы с тобой не такие уж и разные. Многие люди, которых ты видишь вокруг себя сегодня, родились с привилегиями, включая твоего учителя. Мир принадлежал им. Ты и я, мы должны были цепляться за это. Я смотрю на тебя и вижу победителя. — Его следующие слова подошли ближе, отдаваясь эхом на коже моего уха. — И это очень, очень красиво, Тисана.

Впервые я позволила ухмылке, бурлящей во мне, коснуться моего лица.

— Это не игра, Зерит, — сказала я. — У меня на спине двадцать семь шрамов с той ночи, когда я пыталась купить себе свободу, а Эсмарис вознаградил меня, пытаясь забить меня до смерти. Меня били, меня насиловали, меня чуть не убили. Это вписано в мое тело и душу, точно так же, как твоя вина в этом записана в твоей, хочешь ты этого видеть или нет. Но ты не можешь игнорировать это. Я тоже не могу. И они тоже не могут, потому что я им не позволю.

Я подняла ладонь, махнув толпе, собравшейся вокруг нас.

Выражение лица Зерита оставалось ровным, постоянно невозмутимым. Но что-то — определенная искра удовольствия, которую я не могла толком прочитать или понять, — просочилось в него, когда он сказал:

— Я никогда не игнорировал тебя.

— Нет. Ты бы предпочел увидеть меня на коленях.

— Я должен был испытать тебя. И ты прошла.

Испытать меня на что? Я хотела спросить. Что могло бы оправдать это? Но вместо этого я только сказал:

— Мне не нужно, чтобы ты извинялся за прошлое. У меня к тебе только один вопрос. Что ты сделаешь, чтобы помочь мне уберечь других от встречи с моей судьбой?

И вот оно. Трещина на его безмятежной, гладкой внешности — так тонко замаскированная, что я почти не увидела ее.

— Тисана, я…

Но прежде, чем он успел закончить, я приблизила свой рот к его уху. И с хриплым шипением, шипящим в воздухе, я прошептала:

— Мне все равно, если ты сожалеешь.

4, 5, 6 и…

И я вырвалась из его рук, швыряясь обратно в толпу. Я не оглядывалась — мне не нужно было знать, что он смотрит, как я ухожу. Зрители расступились, когда я ускользнула с танцпола. Они тоже смотрели.

Легкая удовлетворенная улыбка тронула уголки моих губ.

И тут мой взгляд окинул комнату и тут же остановился на знакомой фигуре. Той, которую я узнала мгновенно, даже сквозь толпы людей, разделявших нас.

Словно почувствовав мой взгляд, Макс оторвался от разговора, которого, похоже, предпочел бы избежать. И когда он увидел меня, это выражение недовольной усталости растаяло в легкой понимающей улыбке, которая, как я знала, предназначалась только мне.

И, не думая, я вернула ее.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Макс оборвал разговор так резко, что казалось, он даже не попрощался, развернувшись и скользнув сквозь толпу ко мне. И даже с такого расстояния, когда он стоял, я была немного ошарашена его видом. На нем был фиолетовый шелковый жакет, выглядевший невероятно дорогим, тщательно подобранный по фигуре, с подкладкой из золотых пуговиц и нитками, которые сверкали в мерцающем голубом свете вечеринки. Волосы его были необычно уложены, причесаны и разделены пробором.

Сначала он был так поразителен, что в нем почти не узнать моего недовольного и смутно взлохмаченного друга. Но когда мы приблизились друг к другу, я заметила небольшое количество мелких деталей, выбивающихся из колеи: его куртка была расстегнута на одну пуговицу слишком низко, воротник загнут на одну сторону; что одна непослушная прядь волос уже избежала масла, предназначенного для ее фиксации; что белая рубашка под пальто, которая была слегка помята.

Мне нравились эти маленькие выбивающиеся вещи.

Мне нравилось все это.

— Спасибо, что предоставила столь необходимую причину для побега, — сказал он мне, как только мы укрылись в тихом месте. Мы были относительно уединены, хотя случайные взгляды все еще преследовали нас. Я задавалась вопросом, были ли они предназначены для моих шрамов или его репутации. Для обоих, может быть.

— Ты очень опоздал. Я не была уверена, что ты придешь.

— Конечно я бы пришел.

Я наблюдала, как уголки его глаз чуть-чуть морщились. Смотрела, как его взгляд задержался на мне на мгновение, прежде чем отвести взгляд.

О, — сказал Саммерин своим таинственным блеском, — Он будет здесь.

Затем я снова пробежалась глазами по горлу, по плечам, по рукавам, сморщенным, как будто они были задраны до предплечий, а затем поспешно расправлены. А потом я вытянула шею, вглядываясь в его собеседницу, который теперь неловко сидел в одиночестве.

— Она была хорошенькой.

— Я не заметил.

Я, конечно, заметила.

И я также заметила, как его взгляд скользнул по моему телу. Вернулся обратно.

— Это было умно, — сказал он. Слишком небрежно. — Платье.

Я хлопнула ресницами.

— О? И это все?

— Не притворяйся, что я нужен тебе, чтобы тешить твое эго. Ты знаешь, что хорошо выглядишь. — Затем он посмотрел через мое плечо и поднял брови. — Все это, видимо, знают.

Я проследила за его взглядом и увидела группу людей, которые смотрели на нас слишком долго, чтобы это могло быть случайным, прежде чем поспешно отвернуться.

— Думаю, ты производишь впечатление, — сказал Макс. Его глаза метнулись в сторону скопления активности вокруг Зерита, и я не была уверена, вообразила ли я перемену в его голосе, когда он добавил: — Танец тоже был умным. Вы двое устроили настоящее шоу.

— Я не знаю, сработало ли это. И послушает ли он.

— Во всяком случае, это привлекло к тебе много внимания. Никто не может рассчитывать на то, что у Зерита внезапно разовьется чувство порядочности. Но если твоя цель — внимание, ты делаешь успехи.

Прогресс. Этого было достаточно?

— Я еще не закончила, — пробормотала я, и намек на улыбку дернулся в уголках рта Макса.

— Я и не ожидал меньшего.

Какое-то время мы просто стояли плечом к плечу, глядя на вечеринку. Толпа становилась все громче, музыка агрессивнее, запах духов и кожи все резче.

Я мельком увидела знакомое лицо на окраине танцпола и усмехнулась, толкая Макса в плечо.

— Смотри.

По комнате шагал Мот, неловко сцепив руки за спиной, и нервно поглядывал на хорошенькую девушку Вальтейна в безобразном розовом платье.

— Вознесенные, — простонал Макс. — Не делай этого, Мот. Девочки Вальтейны — это беда.

Я рассмеялась.

— Даже я?

— Особенно ты.

Мы наблюдали, как Мот подошел к девушке, и после короткого разговора, который выглядел настолько неловко, что я почувствовала, что физически съеживаюсь, они вместе зашагали на танцпол.

— Однажды, — как ни в чем не бывало заявил Макс, — он оглянется на это как на начало своего падения.

Я усмехнулась.

— Ты ревнуешь только потому, что никто не стал бы танцевать с тобой, когда ты был в его возрасте.

— Только одна бедняжка, — ответил он, — и мой взгляд невольно нашел Нуру, стоявшую на другом конце комнаты. — Но, честно говоря, тогда я был немного пухленьким и далеко не таким лихо красивым, как сейчас.

Его губы изогнулись вокруг слов с приторным налетом сарказма. Но когда его взгляд метнулся ко мне, у меня в горле встал не совсем понятный ком. Было что-то в том, как он смотрел на меня — тяжелый от невысказанного вопроса, синие огни, танцующие на его лице, жар, исходящий от его кожи даже на расстоянии нескольких дюймов — что заставило тепло разлиться внутри меня.

Я подняла подбородок к открытым дверям, ведущим в сады и к скалам.

— Слишком громко, — сказала я. — Выйди со мной на воздух.

Вместе мы проскользнули сквозь толпу и вышли за двери. С закатом опустился густой туман, и стена прохладного влажного воздуха казалась ступающим в облако. Мы молча шли по извилистым дорожкам, встречая все меньше и меньше тусовщиков. Пока, наконец, мы не остались одни на каменном патио, выходящем к скалам и морю.

Туман был настолько густым, что луна превратилась в пятно отпечатка большого пальца, стирая линию между морем и небом. Башни скорбно стояли позади нас, шифон скользил на легком морском ветру. Музыка искривлялась сквозь туман далеким эхом.

Мы все еще были в тени Башен, но вечеринка казалась такой далекой.

И все же, даже в этом торжественном одиночестве, даже в этой студеной ночи еще оставался этот жар.

Я посмотрела на море и подчеркнуто не на Макса, хотя и чувствовала его взгляд на себе.

— Я ужасный танцор, — сказала я. — Ты это знал?

— Ты была танцором в Трелл, не так ли?

— Была, но только по памяти. Я считала шаги. Только, если я достаточно практиковалась. Мне даже не нужна была музыка.

Он усмехнулся.

— Грубая сила. Я должен был знать. — Затем, через мгновение, — Я думаю, что это может быть первый раз, когда я слышу, как ты вслух признаешь свою слабость.

Боги. Наверное, так и было. Я подняла на него глаза и приложила палец к губам.

— Только чтобы ты знал. И я говорю тебе это только потому, что не хочу опозориться, когда попрошу тебя потанцевать со мной.

Тишина. Такая глубокая тишина, что остатки далекой музыки смешались с внезапно оглушающим стуком моего сердца. Макс стоял с прямой спиной, сцепив руки за спиной. На этот раз я не смогла прочитать выражение его лица.

— Или, — сказала я небрежно, — ты оглянешься на это как на начало своего падения?

— Я… — Он вздохнул, усмехнулся, засунул руки в карманы. Потом убрал их. — Мой ответ зависит от одного условия.

— Какого?

Он сделал шаг вперед, потом еще один. Я тоже, пока наши тела не оказались прямо друг перед другом, пока я не почувствовала, как его теплая рука скользнула в мою.

— Без счета, — сказал он.

— Только в этот раз.

— Только в этот раз.

И его рука уже была на моей талии, мои руки на его плечах, когда я прошептала:

— Договорились.

Мы покачивались вместе, несколько неловко, под далекую музыку. Моя щека едва коснулась его. От него пахло пеплом, сиренью и слабым намеком на далекое море.

— Не думала, что ты скажешь «да», — пробормотала я. — Я думала, ты не создан для светской милости.

Его смешок был тихим, но мы были так близко, что я почувствовала, как он отразился от его мускулов.

— Во-первых, — возразил он, — мы одни. Так что термин «светский» не применим.

Верно.

— Во-вторых. — Он попытался запустить меня в нежное вращение. Мы ошиблись во времени и споткнулись, прерывая его следующее слово хрипловатым смехом. — В том, что мы здесь делаем, нет ничего изящного.

Очень верно.

Он посмотрел на меня и поднял брови, молча прося разрешения на вторую попытку. Я кивнула, и мы почти — почти — покрутились.

Вот только я поскользнулась на влажной земле и, отвлекшись, бросилась ему на грудь. Мы оба издали стон удара, и мой неловкий смех все еще замирал на моих губах, когда я вдруг так остро ощутила тепло его тела, прижатого к моему. На сколько мне понравилось. Как сильно я хотела погрузиться в это.

Мои руки скользнули по его шее. Он опустил меня во что-то, слегка напоминающее объятия, и я свернулась вокруг него. Каждый нерв в моем теле был в огне, загорелся от прикосновения его рта к моей щеке, от едва заметного шепота, касавшегося моей кожи, когда он дошел до моего уха.

— Так что, может быть, — прошептал он, — я мог бы быть создан для этого.

Может быть, я тоже могла бы. Создана или не создана. В тот момент мне было все равно, какой.

***

В конце концов мы все-таки — неохотно, хотя ни один из нас не признался в этом вслух — вернулись на вечеринку. И я возобновила свое выступление, собирая удивленные и испуганные взгляды так же, как когда-то собирал серебряные монеты. Я говорила правду всем, кто осмелился спросить меня, не жалея ни жестокости, ни уродства, ни ответственности.

Недостаточно. Никогда недостаточно.

Эти слова все еще пульсировали во мне, когда мы с Максом, наконец, покинули вечеринку, спустя много времени после того, как свет начал мерцать, спустя много времени после того, как Саммерин, Мот и большинство других гостей удалились. С момента нашего единственного сказочного танца мы почти не разговаривали до тех пор, пока не ступили обратно в знакомое тепло этой захламленной гостиной.

В этой обстановке я вдруг почувствовала себя смешной в своем наряде. Макс, должно быть, тоже, потому что тут же закатал рукава до локтей, вздохнув и расстегнув еще одну пуговицу на воротнике.

— Должен сказать, Тисана, стоило отважиться на мое первое мероприятие Ордена в лучшую часть десятилетия, просто чтобы увидеть выражение их лиц, когда ты с ними покончила.

— Я не закончила с ними. Я только начала.

Я провела ночь, разрезая себя на маленькие кусочки для потребления, заставляя людей признать меня, выплескивая свою боль им в лицо. И теперь я чувствовала, что что-то во мне просто… истощилось. А для чего? Для их испуганных взглядов? Этого было достаточно?

Недостаточно. Никогда недостаточно.

— Первый шаг — заставить их столкнуться с реальностью, — сказал Макс, словно услышав мои невысказанные сомнения. — Людям не нравится это делать, но я видел, как это произошло сегодня вечером. Даже у Зерита, а обычно его голова слишком высоко в его собственной заднице, чтобы что-то увидеть.

— Но я должна решить, что делать дальше.

— Ты все сделаешь. И ты знаешь, я бы не сказал этого, если бы не верил в это.

Он в это верил. Я знала, что так и было. И я не позволила нашим взглядам задержаться достаточно долго, чтобы увидеть все это — всю его глубину — по причинам, которые я не могла понять.

Вместо этого я одарила его слабой улыбкой.

— Сейчас мне просто нужно вылезти из этого платья.

Как только слова сорвались с ее губ, я проглотила странный кайф, который поднялся к коже от моего выбора фразы. И мне стало интересно, воображаю ли я учащенное моргание Макса, легкое изменение его позы.

Но он просто сказал:

— Понятно. Отдохни.

— Доброй ночи.

Я вернулась в свою комнату и закрыла дверь. Выскользнула из своих очень неудобных ботинок. Затем я потянулась к спине, чтобы расстегнуть застежку на спине моего платья –

И издала стон боли. Пряди моих волос распустились за ночь и запутались в застежках, удерживающих платье на шее. Я боролась с ним еще несколько минут, а затем, когда я, наконец, испугалась, что могу пустить кровь, я сдалась с цепом разочарования и вернулась в гостиную.

— Я застряла.

Макс отложил книгу.

— Ты застряла.

— Да. Мои волосы и платье… — я указала на свою шею. — Ты можешь… ммм… помочь?

Он стоял неподвижно, слишком долго. И в этот момент перед моим мысленным взором пронеслась картинка. Руки и кожа. Красный шелк на земле.

Я стряхнул это. Боги, Тисана. Контролируй себя.

— Хорошо, — ответил он. — Тебе придется встать в очередь за всеми другими женщинами, которые хотят, чтобы я их раздевал.

Я закатила глаза, повернулась и подняла волосы.

— Разве я не заслужила первое место?

Мягкий смешок.

— Я полагаю, это бесспорно.

Я слышала каждый шаг. А потом его руки оказались на моем затылке. Кожа головы покалывала, когда он мягко — очень нежно — отодвигал мои волосы, приглаживая выбившиеся пряди.

Мои веки дрогнули.

— Отведи волосы дальше назад. — Его голос слишком груб.

Я повиновалась, и он принялся за работу, напряжение полностью сузилось.

— Вознесенные, что ты сделала? Они все…

— Ой!

— Извини, извини, мне просто нужно отвлечься от этой части и… черт возьми. У тебя тут запуталась свободная нить. Кто сделал эту штуку?

— Я должна была внести некоторые изменения! — сказала я, защищаясь. — И я не… швея.

— Швея. Слово швея. Подожди… я должен…

И я не была готова ко всему, что пронзило меня сразу, когда почувствовала его дыхание на затылке. Его рот был так близок к моей коже, что я чувствовала едва заметные прикосновения его губ.

Я сделала резкий вдох.

Паническое напряжение в моих волосах исчезло.

Я поняла, что он использовал свои зубы, чтобы разорвать спутанные нити.

— Извини, — пробормотал он, — мне пришлось ее отрезать.

Я позволила своим волосам упасть, мои руки двигались, чтобы поддержать мое платье. Я выдавила:

— Нижнюю тоже?

Его пальцы скользнули вниз по моей спине, упав на изящную золотую застежку между лопатками.

— Эту?

— Да.

Он повиновался. Но его руки остались там, его большой палец сделал один плавный круг, от которого я испытала шок от пальцев ног до внутренней стороны моих ног.

— Это задело тебя. У тебя здесь красная метка.

Мой смех был слабым, хриплым.

— Она идеально сочетается со всеми моими другими боевыми шрамами.

Он снова провел по ней большим пальцем. Затем издайте низкий, грубый смешок.

— Если сегодня была битва, Тисана, ты победила.

У меня перехватило дыхание.

— Ты была безжалостна. — Это был почти шепот, тяжелый с некоторым благоговением, как будто он не знал, что говорит вслух. И он просто остался там, его костяшки касались моей спины, как будто мы оба попали в какую-то странную приостановку времени.

По собственной воле мои глаза закрылись. Я надеялась, что он не может почувствовать мое поверхностное дыхание, мои мурашки по коже.

Мне было не привыкать прикасаться. Это был профессиональный инструмент, одно из немногих орудий, которыми я могла владеть, чтобы выжить. Раньше это всегда было требованием, наставлением, средством для достижения цели.

Но не это. Это была тихая ласка, проникавшая сквозь шрамы на моей спине, сквозь все эти уродливые раны, что-то, что касалось только здесь и сейчас. Что ничего не просило.

Как давно меня никто так не трогал? С бесцельной привязанностью?

Мое тело не знало, что с этим делать, кроме как упасть на него, призывая к большему. И боги, я хотела большего.

Я почувствовала, как он начал отстраняться.

— Не надо, — прошептала я, прежде чем смогла себя остановить.

Пауза. Я снова почувствовала его дыхание на затылке, на изгибе уха.

— Что не надо?

Не останавливайся. Никогда не останавливайся.

Я повернулась лицом. Он был так близко, что его нос почти коснулся моей щеки, пространство между нами вибрировало так, что весь мой мир сузился до тех нескольких дюймов, где наше дыхание смешивалось. Он смотрел на меня острыми глазами с тяжелыми веками, предельно сосредоточенно, и все же…

… И все же я знала его достаточно хорошо, чтобы увидеть это.

Что он был так же напуган, как и я.

Я всю жизнь умоляла, чтобы на меня посмотрели. Посмотри на меня, я ворковала мужчинам, для которых танцевала. Посмотри на меня, требовала я у Эсмариса убийственным дыханием. Посмотри на меня, приказала я каждому, кто взглянет на мою изодранную спину.

И я показала каждому из них кусочки, столь же Фрагментированные, как и я, маленькие, тщательно подобранные части целого.

Но именно здесь, в этом взгляде, меня увидели — увидели каждую нелепую часть меня. И никогда еще ничто не наполняло меня таким сладким, мучительным ужасом.

Я посмотрела на его рот и подумала, каково это показать ему еще одну уязвимость, еще одну правду. Чтобы позволить себе хотеть.

Что не надо?

Не переставай прикасаться ко мне, видеть меня, нуждаться во мне.

Но я выдавила из себя легкую улыбку.

— Не льсти мне, — выдавила я. — Это не похоже на тебя.

И вдруг он исчез. Он отстранился так быстро, что я осталась стоять перед внезапным зияющим пространством.

— Тебе нужно немного поспать, — сказал он слишком быстро. И когда я кивнула в ответ, я сцепила руки вместе, чтобы он не увидел, что они трясутся.

— Спокойной ночи, Макс, — пробормотала я.

— Спокойной ночи, Тисана.

И я чувствовала, как его глаза следят за мной, пока я брела по коридору. Он все еще стоял там, не двигаясь, когда я закрыла дверь.

***

В ту ночь мне приснился стук в дверь. Мне снилось обжигающее тепло кожи — губы на горле, груди и внутренней поверхности бедер, невыносимая боль между ног, бешеный разрыв одежды. Мне снилась пара знакомых голубых глаз с тяжелыми веками от желания, голос, который я так хорошо знала, изданный прерывистым и отчаянным стоном у моего рта.

Я мечтала о скользком желании, которое поглотило меня, разрушило меня, уничтожило меня. О вкусе его пота, соленого и железного, и…

И железного и…

И через мгновение все исчезло.

Мне приснился внезапно холодный мир, если не считать ожога крови, покрывавшей меня, — огня тех прощальных поцелуев, багровых пятен, оставленных всеми, кого я бросила. Мой лоб, моя щека и еще дюжина, еще сотня там, где губы Макса прошлись по моему телу.

Желание превратилось в ужасный страх.

Я выкрикнула его имя.

Но он уже исчез.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Когда я проснулась на следующее утро, слишком рано после прерывистого, беспокойного сна, Макс уже был на ногах.

Он сидел за обеденным столом с письмом в руке. Он молча сунул его мне. Тисана, — читалось на лицевой стороне безупречным рукописным шрифтом.

Поблагодарив за принятие письма, я открыла его.

Тисана —

Было приятно видеть тебя на вчерашнем празднике. Ты, безусловно, произвела впечатление. Судя по всему, у многих посетителей внезапно возник острый интерес к треллианским гуманитарным делам — интересное совпадение, не так ли?

Но увы, это не предмет моей сегодняшней переписки. Вместо этого я хотел бы обсудить твои оценки. Обычно результаты доставляются письмом и не доступны еще неделю или две. Тем не менее, я предпочел бы доставить твои лично.

Пожалуйста, приходи в Башню Полуночи к полудню. Мои клерки будут ожидать твоего одиночного прибытия.

Нам нужно многое обсудить.

— З.

Я прочитала его, затем передала через стол Максу, который сделал то же самое.

— Кажется, я снова поеду в Столицу, — сказала я.

— Кажется, поедем, — ответил Макс, и мы посмотрели друг на друга, между нами вспыхнуло тревожное любопытство.

***

Я сказала себе, что не нервничаю.

Я сказала себе, что не нервничаю, когда прокручивала в уме каждое слово этого письма, проигрывая возможные исходы. Я ковыряла ногти, наблюдая, как Башни поднимаются в поле зрения.

Мы с Максом оба знали, конечно, что именно означает «твое одиночное прибытие» — «не бери с собой Макса», — но, поскольку я все равно не могла надежно стратограммировать себя в город самостоятельно, он должен был сопровождать меня в Башни. До моей встречи с клерками. Я была благодарна ему за компанию.

— Возможно, они изменили свое решение, — сказала я, допуская в своем голосе нотку неуверенной надежды. — Насчет отправки поддержки Трелл вместе со мной.

— Может быть.

Я услышала то, что Макс не говорил вслух: это казалось слишком простым. И как бы я ни надеялась на обратное, я тоже не могла не думать об этом. Прошлой ночью ко мне было много внимания, да. Но все же это было похоже на первый шаг в большой борьбе, а не на самостоятельную победу.

Между моими бровями образовалась морщинка мысли, когда я вновь посетила свои воспоминания о прошлой ночи.

— Может быть, есть что-то еще.

— Что ты имеешь в виду?

Одна фраза не давала мне покоя. Одна вещь, которую Зерит сказал во время нашего танца, наполнила меня маленькой, неуверенной надеждой.

— Прошлой ночью Зерит сказал, что должен был испытать меня. И что я прошла. Я думала, он имел в виду оценки. Но, возможно, он имел в виду что-то другое.

Секунда тишины.

— Испытать тебя, — повторил Макс. Голос у него был странный, тихий.

— Да. — Я задумалась, когда начала взбираться по ступенькам ко входу в Башни. — Может быть, из-за того, что я просила, они…

— Он сказал, что они должны были проверить тебя?

— Да. Что…

Резкий толчок в руку прервал мои размышления. Я повернулась, и один взгляд на Макса испортил мой вопрос. В считанные секунды вся краска сошла с его лица. В горле застрял приступ паники.

— Что не так?

Он ничего не сказал. Просто уставился на меня.

— Макс…

— Он сказал, что они должны испытать тебя, — снова сказал он.

Я кивнула, сбитая с толку, а Макс просто стоял там, все еще держа руку на моем запястье, наморщив лоб, сжав рот, выглядя так, как будто он только что сделал какое-то ужасное осознание.

— Что случилось, Макс? — Я нажала.

Но его взгляд метнулся ко мне, широко распахнутые и пронзительные глаза.

— Не иди, Тисана.

Он сказал это так быстро, что слова слились в один отчаянный звук. Я даже не знала, правильно ли я его расслышала.

— Что?

— Не иди в Башни. На встречу. Не иди.

— Я… — Выражение его лица, явный ужас, потряс меня. — Мне нужно идти.

Он покачал головой, сразу резким движением.

— Нет. Тебе не нужно ничего делать, Тисана.

— Но… — я была так сбита с толку. Это было все, ради чего я работала, не так ли? — Я не понимаю.

— Послушай меня. — Пальцы Макса сжались на моем запястье. Он сделал шаг ближе, его глаза смотрели на меня с отчаянной напряженностью. — Неважно, что они тебе предложат. Независимо от того, что они дадут тебе. Что бы они ни попросили тебя сделать. Скажи «нет». Хорошо? Даже если сегодня они пошлют армию в Трелл. Даже если они дадут тебе все, что ты хочешь. Скажи «нет.»

Его голос дрожал.

Мои губы приоткрылись, но потребовалось мгновение, чтобы слова последовали за мной.

— Потому что они не будут выполнять свои обещания?

Он издал звук, который был почти смехом, но более уродливым, более грубым.

— Дело не в этом, Тисана. Все это не об этом.

Я открыла рот. Затем закрыла. Наконец, я смогла выдавить только:

— Тогда почему?

Макс молча смотрел на меня, стиснув зубы.

Конечно. Чего еще я ожидала?

— Ты мне не скажешь.

— Я не могу.

Кислотное разочарование захлестнуло меня. Наверняка он понимал важность того, что он просил меня делать или не делать. И все же он говорил этт, охраняя свои секреты?

— Это несправедливо, — тихо сказала я. — Я знаю, что ты ненавидишь Ордены, но…

— Я пойду с тобой. — Он сказал это быстро, на одном выдохе. — Мы можем отправиться в Трелл сегодня. Нам не нужна армия. Ты и я могли бы сделать это в одиночку. Мы найдем способ.

Его слова пронзили меня, врезавшись в сердце с такой силой, что я на мгновение потеряла дар речи.

— Я серьезно, Тисана. Я серьезно. Сейчас. Мы можем идти прямо сейчас. — Он поднял ладонь, указывая на море. Но его глаза не отрывались от моих, и я утонула в той нити, что связывала наши взгляды.

— Если Ордены предлагают мне поддержку, значит, она мне нужна, — прохрипела я. — У меня больше ничего нет.

И не было ни колебаний, ни паузы, когда он подошел ближе и сказал:

— У тебя есть я.

У меня болела грудь.

Мне хотелось разгладить отчаянную морщинку между его бровями. Я хотела успокоить дрожащую мышцу его горла, которая выдавала интенсивность его беспокойства. Я хотела взять поцелуй, который оставила прошлой ночью.

И больше всего — больше всего на свете — я хотела сказать «да».

Но это касалось не меня.

И он тоже это знал. Я видела это по страданию на его лице: мы оба понимали, что то, что он предлагает, было фантазией. Мы вдвоем никогда не смогли бы сделать то, что я хотела — должна была — сделать.

Я положила свою руку на его.

— Ты должен сказать мне, почему.

Что я имела в виду: дай мне причину. Дай мне любую причину, чтобы сказать да.

Уголки его рта напряглись.

— Ты мне доверяешь?

Боги, я доверяла. Больше, чем кто-либо.

— Я верю, что ты пытаешься защитить меня превыше всего.

Вспышка боли пробежала по его лицу.

— Что это значит?

— Это значит, — сказала я тихо, — что я готова пойти на жертвы, на которые ты пойти не готов.

Его пальцы сжались вокруг моих. Он едва дышал, едва моргал.

— Он может быть мертв, Тисана, — пробормотал он, и его голос звучал так, будто ему было так же больно говорить это, как и мне слышать это. — Что, если так и есть? Даже если ты пойдешь туда, он может уже быть мертв.

Просто от того, что я услышала, как мои худшие страхи сгустились в слова, у меня подступил ком к горлу.

— Я знаю.

И я знала. Я знала, что маловероятно, что Серел выжил. Я знала, насколько хрупкой была его плоть, как легко было бы одному мальчику-рабу быть убитым из-за жестокости, злого умысла или простой небрежности треллианских лордов.

— Но дело не только в нем, — прошептала я. — Их так много.

Потому что, в конце концов, ради меня уже были принесены такие тяжелые жертвы. Как я могла их не вернуть? Как я могла остановиться на чем-то, что могло бы когда-нибудь отплатить им? Это было все, чего я стоила. Даже несмотря на то, что та часть меня, что скрывалась под всем этим — та часть меня, что прошлой ночью стояла у стены, утопая в ощущении дыхания Макса, — не хотела ничего, кроме этого.

Мы долго смотрели друг на друга.

— Тисана, пожалуйста, — сказал он наконец. — Обещай мне.

Я высвободила свои пальцы из его, затем положила руки по обе стороны от его лица. Я упивалась его чертами. Затем я притянула его лицо к себе и прижалась губами к его лбу. Медленно вдохнула его запах пепла и сирени, смакуя его. И на выдохея прошептала ему в кожу:

— Я обещаю тебе, что со мной все будет в порядке.

Я отвернулась, прежде чем он успел что-то сказать, и не оглядывалась, пока поднималась по ступенькам ко входу в Башню. Только когда я открыла эти тяжелые двери, я бросила последний взгляд через плечо и увидела, что Макс все еще стоит там и смотрит, как я ухожу.

Я подняла ладонь, но он не ответил. И когда я обхватила трясущимися руками ручку, чтобы закрыть за собой дверь, я подумала, не совершила ли я только что самую большую ошибку в своей жизни.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Каждая вещь в офисе Зерита выглядела слишком дорогой, чтобы ее трогать. Он был большим, просторным и тщательно оформленным: мебель с платиновыми вставками, развевающиеся белые шифоновые занавески, красивые классические пейзажные картины, цепляющиеся за изогнутые стены. Комната была ближе к размеру квартиры, чем типичный офис. Половина стены представляла собой сплошной массив окон, из которых с поистине головокружительной высоты открывался вид на мили и мили бушующего моря. Офис Зерита располагался на втором этаже Ордена Полуночи. На верхнем этаже, как он дружелюбно сказал мне, когда мы поднимались, он жил.

Теперь я сидела в маленьком белом бархатном кресле перед столом из мрамора и красного дерева. Зерит устроился в своем кресле, откинулся на спинку кресла и уперся пятками в край стола, глядя на меня с неизменной улыбкой.

Нура стояла перед окном, спина прямая, руки сцеплены за спиной. Когда Зерит предложила ей сесть, она лишь покачала головой. Он пожал плечами и почти закатил глаза.

— Итак, — сказал он мне. — Тисана. Спасибо, что присоединилась к нам.

Мои пальцы были переплетены передо мной, давление замедляло сердцебиение, которое грозило учащенным учащением. Я тщательно охраняла свои ментальные барьеры — мне не нужно было, чтобы Зерит или Нура знали, как я нервничаю, особенно когда я все еще не могла выкинуть лицо Макса из головы, звук его голоса, умоляющего меня уйти, все еще эхом отдавался в моей голове. В моих ушах.

— Мы здесь, чтобы обсудить мои оценки, да? — Я сказала.

— Да. — Зерит спустил ноги со стола и наклонился вперед, ухмыляясь еще шире. — Ну, ты прошла! Поздравляю.

Я ждала большего. Больше он ничего не сказал. Нура вышагивала за ним длинными, медленными шагами.

— Это замечательно, — сказала я, наконец, категорически.

— Ты довольна собой?

— Да. Но меня больше интересует, что будет дальше.

Нура продолжала ходить.

Зерит выглядел довольным этим ответом.

— Конечно. Вот почему мы позвали тебя встретиться с нами здесь сегодня, в конце концов… — На полуслове он резко повернул голову, чтобы метнуть на Нуру острый взгляд. — Тебе обязательно так маяться?

— Я не маюсь, — парировала Нура, нависая над плечом Зерита.

— Ты сегодня вспыльчивая. Нервная энергия? — Он указал на пустой стул рядом со мной. — Присаживайся. Расслабься.

— Я лучше постою.

Нить моего терпения становилась все туже и туже.

— Что мы здесь обсуждаем? — Я вмешалась.

Зерит снова повернулся ко мне. Удивительно, как быстро и плавно изменилось выражение его лица, как исчезло бескомпромиссное разочарование.

— Это еще не общеизвестно, но рано утром мы получили очень тревожные новости. Нашей королеве Сесри пришлось лишить власти еще одну вероломную дворянскую семью. На этот раз это был Райвенай. В результате перестрелки погибло около двухсот солдат и мирных жителей.

Боги! Двести.

— С обеих сторон были задействованы Владельцы, — добавила Нура.

— И дальше будет только хуже, — сказал Зерит. — Возмездие будет. И стало ясно, что гораздо более крупное восстание против королевы Сесри…

— Гражданская война — это неизбежность, — вмешалась Нура. — Мы стоим на пороге войны, которая может быть такой же смертоносной, как…

Зерит снова повернул шею, и его самообладание рухнуло.

— Опять же, маешься. И перебиваешь.

— Опять же, я не маюсь.

— Сядь.

Губы Нуры дернулись в усмешке.

— Я не ребенок.

— Нет, но ты моя подчиненная. — Зерит щелкнул пальцем, и другой стул заскрипел по кафельному полу, словно его резко дернула невидимая рука. — Сядь.

Нура тяжело упала на сиденье, выражение ее лица было ледяным.

Я сидела неподвижно, стараясь не реагировать заметно. Я задавалась вопросом, было ли это шоу для моей пользы.

Нура откашлялась, все еще глядя на Зерита.

— Как я уже говорил… мы наблюдаем ситуацию, которая может быть такой же смертельной, как последняя Ривенайская война.

— Нура и я оба воевали на той войне. Ни одному из нас не суждено вновь пережить то, что мы видели или пережили. — Резкость в голосе Зерита исчезла так же быстро, как и появилась. — Я уверен, что Максантарий выражал бы подобные чувства.

Мне даже не понравилось, как имя Макса звучало в устах Зерита.

— Это ужасно. Но я не понимаю, как это касается меня.

Зерит наклонился вперед, ухмыляясь.

— Я же сказал, что мы тебя проверяем.

— Для вступления в Ордены. — Мне приходилось бороться, чтобы сохранить уровень голоса.

— Для чего-то большего.

Я думала о вещах, которые раньше никогда не имели смысла. Их настойчивость в том, чтобы я двинулся на Таирн. Надрезы, через которые Уилла взяла мою кровь. Необычайный интерес Нуры ко мне. Мои странные оценки.

Но я не позволила своему выражению лица измениться.

— Тогда для чего?

Нура и Зерит переглянулись. Улыбка замерла в глазах Зерита, даже когда она прилипла к его губам.

— Чтобы владеть оружием, — сказала Нура.

И когда Зерит снова повернулся ко мне, эта улыбка вернулась во всей своей ослепительной силе, свет блестел на его зубах.

— Быть оружием, — поправил он. — Оружием, достаточно мощным, чтобы спасти и нашу страну, и твою.

Я только моргнула.

У меня было так много вопросов. Они танцевали перед моим лицом в такой трясине, что я не могла сомкнуть пальцев вокруг одного.

Я решила:

— Что за оружие?

— Это форма чистой магии, — ответила Нура. — Это во много раз мощнее, чем любая природная сила любого Владельца, который ходит по Ара или за его пределами. Даже соперничая с силой вымерших фейри.

— Достаточно мощная, — добавил Зерит, — чтобы закончить войну до того, как она начнется. Без него Великая Ривенайская война продолжалась бы намного дольше и кровавее, чем она была.

— Быть оружием? — повторила я.

Конечно, я неправильно поняла это, не так ли?

— Да. Это станет частью тебя. — Зерит сказал это так небрежно, как будто мы обсуждали погоду. — Точно так же, как твоя собственная магия течет по твоим венам. Но… больше.

О, это все?

— Навсегда?

— Нет. Это может быть и будет удалено.

— Зачем вам нужно, чтобы я им владела? — Я не поняла. Почему они доверили мне что-то, что якобы было таким могущественным? Зачем им желать, чтобы Фрагментированный иностранец положил конец их войне?

Нура поерзала на стуле. Потом встала, как будто не в силах удержаться, скрестив руки на груди.

— Оно очень… избирательно относится к своим хозяевам.

Избирательно? Хозяин?

— Ты говоришь об этом так, как будто это человек.

— В каком-то смысле вся магия выбирает своего Владельца, — небрежно сказал Зерит, что показалось мне очень преднамеренным отсутствием ответа.

— Но если оно использовалось раньше, — спросила я, — тогда зачем тебе еще один Владелец?

Нура снова зашагала.

— Наш последний хозяин больше не является добровольным участником.

Было что-то в том, как она это сказала…

Без него эта война продолжалась бы гораздо дольше и кровопролитнее, чем на самом деле.

Кусочки головоломки разлетались перед глазами. Мой разум переставил их. Медленно соединил их вместе.

Этот человек почти единолично ответственен за окончание Великой Ривенайской войны.

Мой взгляд остановился на Нуре.

Что бы они ни предлагали тебе, что бы они ни просили тебя сделать, скажи «нет».

— Макс, — пробормотала я. — Это был Макс.

Она чуть-чуть опустила подбородок.

— Да. Единственный.

Моя кровь похолодела.

— Мы обучим тебя специфике, — сказал Зерит. — Но самое главное, это даст тебе более чем достаточно сил для достижения ваших целей в Трелл. Гораздо более чем достаточно, чтобы освободить своих друзей и кого угодно. Даже если это не так, мы отправим поддержку, чтобы путешествовать с тобой. Все это в обмен на твою службу в нашем собственном конфликте, конечно.

— Но я не понимаю…

— Я думаю, самое важное, что ты должна понять, Тисана, это то, что я даю тебе все, за что ты так упорно боролась. — Он откинулся на спинку стула. — Что еще там?

В чем-то он был прав. Поддержка. Власть. Ресурсы. Все, ради чего я пришла сюда.

Я закрыла глаза, вздохнула.

Даже если они предлагают тебе все, что ты хочешь. Слова Макса звучали у меня в ушах. Скажи «нет». Обещай мне.

Я задавалась вопросом, был ли он все еще снаружи. Я представила, как встаю и выхожу из комнаты. Представила, как обнимаю его у дверей, говорю, что была неправа, сажусь в лодку одна.

Скажи «нет».

Я открыла глаза под выжидающим взглядом Зерита и приоткрыла губы.

Скажи «нет».

— Я хочу кровный договор.

И с этими словами моя фантазия рассыпалась, как пепел, развеянный по ветру.

Зерит изогнул брови и коротко рассмеялся.

— Кровный договор? Кто рассказал тебе о кровных договорах?

— Ты точно знаешь, кто говорил с ней о кровных договорах. — Нуре казалось, что это не так уж и весело.

Зерит покачал головой, на его губах играла ошеломленная ухмылка.

— Вознесенные. Этот человек так безжалостно озабоченный.

Я заставила свой голос говорить что-то спокойное и уверенное — так же, как я делала это, когда мне было двенадцать лет и я пыталась купить свою свободу за пятьдесят жалких сребреников. Я чувствовала себя той маленькой девочкой сейчас, даже если я никогда, никогда не покажу этого.

— Я предпочла бы быть озабоченной, чем быть преданной, — холодно ответила я. — Если я сделаю это для вас, я хочу, чтобы условия были ясны. И я хочу быть уверена, что они будут выполнены.

Зерит откинулся на спинку стула, глядя на меня с голодным весельем. Затем он открыл ящик стола и достал оттуда лист хрустящей бумаги цвета слоновой кости. После этого, серебряную ручку. И в третий раз — изогнутый кинжал. Его край блестел под лучами солнца, проникающими в окно, когда он расчехлил его и аккуратно положил на стол.

— Очень хорошо, Тисана. — В его глазах был такой же блеск, когда он закатывал рукава своей шелковой рубашки до локтей. — Давай заключим сделку.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

— Подожди. — Я остановила Зерита, когда он поднес перо к странице. — Я еще не определила условия.

— Я думал, что наши условия были простыми. Ты присягаешь Орденам ради ношения этого оружия. И как только война закончится, ты получишь нашу поддержку в Трелл.

— Я ни на что из этого не соглашалась. — Я встала, положив ладони на край стола и наклонившись, заставив Зерита посмотреть на меня снизу вверх. — И это слишком расплывчато.

После всего этого показа с Нурой я ожидала вызвать у него какую-то реакцию. Но это не так. Он остался нетронутым.

— Ладно. Что бы ты предпочла?

— Сначала мы идем в Трелл.

Он моргнул. Если он и был ошеломлен, это одно мигание — одна мгновенная пауза — было единственным признаком.

— Мы на пороге войны. Сиризен никогда не пожалеет поддержки, чтобы пойти с вами, и мы не можем пожалеть ни времени, ни ресурсов, чтобы начать новую войну в Трелл.

— Я понимаю. Если это оружие такое мощное, как вы говорите, мне нужна лишь небольшая помощь в этом путешествии. Затем я воспользуюсь их полной поддержкой после того, как наша работа в Ара будет завершена.

Еще одно мигание.

— Ты говоришь, что хочешь пойти дважды.

— Да. Я хочу сейчас забрать своих друзей из имения Миковых. А потом, позже, я вернусь с армией, чтобы работать в гораздо большем масштабе.

Я сказала все это так, как будто сама идея делать что-то еще была нелепой.

Наступило короткое молчание.

— Нам нужно будет это проверить, — сказала, наконец, Нура Зериту. — Ей нужно научиться им пользоваться. Мы можем сделать это в Трелл. С помощью стратаграмм, которые ты выложил, мы могли бы добраться туда быстро.

Зерит кивнул, слегка пожав плечами.

— Это честно.

Должна ли я беспокоиться, подумала я, что он казался таким равнодушным?

Он поднял ручку, но я снова остановил его.

— Подожди. Сделай список.

— Список?

— Да. — Я выпрямилась, скрестив руки. — Мы собираемся быть очень, очень конкретными.

— Если тебе так будет удобнее, — ответил Зерит.

Он написал красивым почерком:

1.

Потом посмотрел на меня, выжидательно подняв брови.

— С чего начнем?

***

Я оперлась на стол и диктовала свои условия, пока мои запястья не начали неметь. Я уточняла каждое слово — заставляла его вычеркивать фразы, которые я считала слишком расплывчатыми, обдумывала каждую букву, определяла все временные рамки, чтобы закрыть каждую возможную лазейку.

Я знала, что отказываюсь от чего-то ценного или, по крайней мере, гораздо более ценного, чем они хотели бы, чтобы я поверила. И я бы солгала, если бы сказала, что не сдерживаю ужас и неуверенность. Но вместо этого я сосредоточилась на своих напряженных пальцах, старательно пытаясь схватить то, ради чего я пришла в Ара.

Кровный договор никогда не может быть нарушен. Условия должны быть выполнены. И если я была очень, очень осторожна, это означало, что я могла обеспечить безопасность своих друзей и достижение своих целей с помощью одного листа бумаги. Если бы я могла это сделать, мне было бы все равно, что со мной случилось.

Я определила продолжительность и цели моего первоначального путешествия в Трелл, указала, что Серела нужно вернуть, что его поиски продолжатся, когда я должна буду вернуться в Ара, если я не смогу найти его во время моего двухнедельного периода обучения в Трелл… хотя я поклялась себе, что этого не произойдет. Я определила количество солдат, которые будут отправлены со мной в Трелл после того, как мое время в Аре закончится, как долго они будут оставаться там, что наша миссия не будет завершена, пока треллианские лорды не будут отстранены от власти.

Наконец, я выпрямилась, сдерживая дрожь, когда боль пронзила мои затекшие запястья.

— И, — сказала я, — я хочу, чтобы Вос был обеспечен. На всю оставшуюся жизнь. — Я сделала паузу, затем перефразировала. — Я хочу, чтобы Вос получал по тысяче лизатов в месяц в течение следующих восьмидесяти лет. И ему будет дан дом, и вся лечебная помощь и лекарства, в которых он может нуждаться.

— Это значительная сумма денег, — заметил Зерит, но точно записал мои слова без дальнейших жалоб.

Я остановилась у окна, глядя на прекрасный океан. Небо начало приобретать оранжевый оттенок, свет становился все ярче и ослепительнее, когда день начал уступать место вечеру. Прошли часы. Мысль мелькнула на задворках моего разума, что-то скорбное поселилось в моем животе.

— Это твой полный список? — спросил Зерит.

— Еще. — Одно из наиболее важных. Я не отводила взгляда от океана. — Максантариус Фарлионе будет освобожден от Орденов. Он будет освобожден от всех пактов или соглашений или… любых контрактов. От всего, что связывает его с вами.

Все это время Нура стояла совершенно неподвижно, сцепив руки за спиной. Но тут ее голова повернулась ко мне.

Зерит усмехнулся.

— Боже, как мило, — напевал он, но я слушала только стук пера по бумаге.

Я вспомнила разговор, который у нас был с Уиллой, когда я впервые приехала в дом Макса — завуалированная угроза последствий, подразумевающая, что он стоял на тонком льду.

— И, — добавила я, — он будет прощен за все, что сделал в прошлом. Чистый лист.

— Чистый лист, — эхом повторил Зерит, и ухмылка исказила его слова. — Разве мы все не хотели бы такого.

Тем не менее, он записал это.

А потом мы замолчали на несколько долгих секунд, тиканье часов эхом разнеслось по огромной комнате.

Я перевела взгляд на Зерита, который откинулся на спинку стула и смотрел на меня с приятным терпением.

— На этом все?

Бумаги были разложены перед ним. Три чернильных страницы с подробным описанием всего, что я когда-либо хотела. Три страницы, которые гарантировали безопасность моих друзей и шанс — по крайней мере шанс — на лучшую жизнь для тысяч людей.

И три страницы, которые продали меня обратно в рабство.

— Это мои условия, — ответила я.

Зерит приветствовал мой ответ легкой улыбкой, вертя ручку между пальцами.

— Превосходно. Наши простые. Ты немедленно возьмешься за оружие. И как только ты вернешься с первоначального обучения в Трелл, ты останешься на службе у Орденов на время войны. Как только оно нам больше не понадобится и ты выполнишь свою миссию, оружие у тебя отнимут, и ты будешь свободна.

Моя бровь нахмурилась.

— Слишком расплывчато. Войны могут длиться вечно.

Та, которая разорвала мой собственный народ на части, длилась почти сто лет. Я не собиралась записывать себя в бессрочное рабство.

— У нас есть все намерения покончить с этим быстро. Вот почему мы это делаем.

— Если бы только наши намерения имели значение.

Зерит рассмеялся.

— Справедливо. Отлично. — Он задумался на мгновение, а затем предложил: — Семь лет.

— Четыре.

— После всего этого… — Он указал на страницы на столе, — ты, конечно же, понимаешь, что мы должны быть уверены, что получим то, что нам нужно. Мы делаем значительные инвестиции в тебя. Особенно, если учесть… — Он постучал по имени Макса в контракте. — Ты вынуждаешь нас отказаться от нашего запасного плана.

Я старалась не показывать прилив гнева, охвативший меня при этом. Ладно. Если бы это было так. Когда я моргнула, то отчетливо услышал голос Эсмариса: Ты стоишь тысячу золотых.

— Я должна добавить еще одно, — сказала я, — и тогда я дам вам ответ.

Зерит выжидающе поднял брови.

— Мои условия будут выполнены, даже если я умру.

Я ожидала какой-то шутки, какого-то резкого ответа. Но он только кивнул и прижал ручку к странице.

— Пять лет, — сказала я, когда он закончил. — Пять или до конца войны, или до тех пор, пока Орден не решит меня освободить. Что бы ни случилось первым.

Нура повернулась к нам. Она и Зерит переглянулись, как будто вели безмолвный разговор.

— Хорошо, — наконец сказал Зерит. И его руки скользили по пергаменту плавными, размашистыми движениями. Затем он аккуратно сложил три страницы вместе и начертил стратаграмму поверх верхнего листа, нарисовав элегантный круг чернилами поверх нашего контракта.

— Я так понимаю, — сказал он, — что ты никогда не делала этого раньше.

Он потянулся за кинжалом и вытянул руку над столом. Одним ударом он провел лезвием по своей коже, оставив красный след, который пролился по стратаграмме.

— Твоя очередь. — Он щелкнул кинжалом в руках, протягивая мне рукоять. Лезвие размазало кровь по пальцам. — Нам нужно совсем немного…

Но я не колебалась, забирая у него нож, и не прерывала зрительного контакта, полоснув им по руке — даже когда ударила слишком глубоко, забрызгав багровым цветом белую куртку Нуры, страницу и этот красивый, дорогой мрамор.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Нура извинилась почти сразу после того, как мы вышли из кабинета Зерита, и ускользнула, даже не попрощавшись. Зерит дал мне ткань, чтобы я прижала ее к ране на предплечье, и, пока мы шли по коридору, я наблюдала, как через белую ткань расцветает красный цвет. Никто из нас не говорил.

Меня привели в маленькую, узкую комнату без окон, с белыми стенами на белом полу. Несмотря на отсутствие окон, она была ярко освещена — как, я не знаю, — и в ее центре стояли только два предмета мебели: две простые кровати. На одной лежал высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, одетый в свободную серую мантию, которая сливалась с простынями. Он вообще не двигался.

Другая была пуста.

Становилось все труднее и труднее задушить свой страх. Особенно, когда я последовала за Зеритом в центр комнаты и заметила, что у мужчины на кровати были опутаны конечности. Его глаза смотрели в потолок, остекленевшие.

Зерит указала на пустую кровать.

— Ложись.

Я сказала себе, что не боюсь и сделала так, как он просил.

Я повернула голову. Лицо мужчины было повернуто ко мне, незрячие глаза смотрели на меня, не мигая. Он был совершенно обмякшим, одна рука свисала с края кровати, рот отвис и приоткрылся.

Зерит склонился надо мной. Потолок был настолько ярким, что на нем вырисовывался его силуэт.

— Я буду честен с тобой, Тисана. Это будет чертовски больно. Но я обещаю, что ты не умрешь, даже если тебе так захочется.

Что ж, это утешало.

Я кивнула, бросив взгляд на мужчину, лежащего рядом со мной, и задалась вопросом, можно ли его квалифицировать как «не мертвого».

Зерит встал между двумя кроватями и взял обмякшее предплечье мужчины, закатав рукав и обнажив шрамы поверх шрамов поверх шрамов. Затем он потянулся к поясу и достал кинжал. Он был еще влажным от остатков нашей крови. Он, не колеблясь, открыл еще один разрез на руке человека, находящегося без сознания, оставив красную полосу.

Я увидела, как затуманенные глаза мужчины дернулись, ровно настолько, чтобы это могло быть реальной реакцией, и мой желудок сжался.

Затем Зерит потянулся ко мне.

Он снял тряпку, которую я все еще держала на руке, и аккуратно положил ее рядом со мной на кровать.

— Извини, — сказал он, и я вздрогнула, когда он расширил рану на моем предплечье.

Его глаза метнулись ко мне, и на мгновение мы просто смотрели друг на друга.

— Ты боишься? — он спросил.

— Нет, — солгала я.

Он издал небольшой смешок, как будто было очевидно, что я не говорю правду. Затем он повернул голову, показав дрожь на шее.

— Вознесенные, я не разогрелся для этого. На три. Готова?

Я не была, но я кивнула.

— Один. Два.

И я знаю — я знаю — что он не сказал «три», прежде чем мир побелел, и вдруг я не смогла дышать.

Боль пронзила мои вены, мои мышцы, мои глазные яблоки, как будто существа с пальцами из колючей проволоки протаскивали меня сквозь себя. Мне удалось поднять голову ровно настолько, чтобы посмотреть на свою руку, зажатую в пальцах Зерита. Я задумалась, не галлюцинировала ли я, когда увидела злобные щупальца красного и черного цветов, выходящие из моей сочащейся плоти и поднимающиеся в воздух, как волосы, плавающие под водой. Сливались с малиновым серебром собственной обмякшей руки мужчины.

Яркая белизна — пустота — этой комнаты атаковала меня, душила. Мне казалось, что мои органы разъединяют и собирают наизнанку.

Я не осознавала, что кричу, пока не заметила, что ничего не слышу и что мое горло саднит.

У меня была только одна мысль: что Зерит, должно быть, солгал мне.

Потому что это не могло быть ничем иным, как смертью.

У меня закружилась голова. Мое зрение затуманилось. Мои крики стихли, когда горло потеряло контроль над моим голосом, хотя оно все еще цеплялось за него беззубым укусом.

И последнее, что я услышал перед тем, как соскользнуть в слепящую тьму, был голос, шепчущий с маниакальным повторением: Дом, дом, дом, дом.

Дом.

ЧАСТЬ ДВА: КЛЫКИ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Макс

Будь я умнее, я бы с самого начала знал, что все это беда.

Даже когда я знал ее всего несколько часов, Тисана выбивала из меня уступки, прежде чем я понимал, что делаю их.

Я приглашаю тебя внутрь, но только потому, что…

Ты можешь остаться здесь на ночь. Только на ночь.

Не знаю, почему я тебе верю.

Если ты пойдешь, я пойду.

Всегда шаг вперед, шаг вперед. Она шла вперед с такой неутомимой решимостью, всегда, несмотря ни на что. Как я мог не уследить? И хотя каждый из этих шагов причинял боль, как мышцы, возвращающиеся к жизни после многих лет бездействия, они все равно казались такими правильными. Медленное, неуверенное, чертовски ужасное возвращение в естественное состояние.

Тем не менее, я не понял.

Не тогда, когда я согласился впустить ее в свой дом, или в свой разум, или в свое прошлое. Даже тогда, когда я понял, что каждый раз, когда я был без нее, я ловил себя на том, что собираю маленькие истории и странности, чтобы рассказать ей, когда я увижу ее снова, как камни, которые я кладу в карманы.

Может быть, лишь капля этого просочилась сквозь мой толстый череп в ту ночь, когда я стоял позади нее, едва касаясь и все же утопая в ее запахе, ее коже и собственной ревущей крови:

Беда, Макс. Беда.

Но это было ничто по сравнению с этим моментом. В тот момент, когда я стоял там, наблюдая, как она поднимается по ступеням к Башне, зная, что ничто, что я мог бы сказать или сделать, не остановит ее.

И мог ли я винить ее? Я еще так много не мог ей сказать. И это было почти поэтично: именно то, что заставило меня впустить ее в ту ночь, почти полгода назад, — та решимость, та мощная стойкость, которая заставила меня поверить в кого-то впервые за столь долгое время… Вот в чем дело. Чтобы вырвать ее.

Несмотря на все это, я все еще восхищался этим, хотя и ненавидел.

И только тогда стало ясно: все эти шажочки ведут нас прямо на край обрыва.

Я не видел ничего из этого, пока не стало слишком поздно.

***

— Скажи мне, что это не ее.

Мой голос превратился в безумное, отчаянное рычание, которое я едва узнал.

Я такой абсолютный гребаный идиот.

Я стоял там и смотрел на двери еще долго после того, как она ушла, мои пальцы были сжаты по бокам. Я чувствовал себя как кусок одежды с торчащей нитью, и она взяла ее с собой, медленно распутывая меня. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем я смог заставить себя пошевелиться. Когда я смог, я вошел в Башню Полуночи, стоял в вестибюле и ждал. И ждал. И ждал.

Прошли часы. Ежедневная суета Башен поредела, затихла. Я стоял, потом сидел, потом ходил, потом сидел.

Я такой абсолютный чертов идиот.

Когда двери главной колонны открылись и меня встретило знакомое лицо, я взглянул на нее и почувствовал, что вся кровь разом отхлынула от моего тела.

— Скажи мне, что это не ее, — повторил я, схватив руку Нуры.

Нура посмотрела на себя, разглядывая красные пятна на своей белой куртке.

— Все нормально. Она была слишком взволнована своим первым кровным договором.

Она сказала это так, как будто это должно было принести облегчение. Облегчение вместо подтверждения всех моих худших опасений.

— Кровный договор? — прохрипел я.

Мои пальцы невольно сжались на руке Нуры. Она посмотрела на мою руку, потом на лицо и вздохнула.

— Пойдем со мной, — сказала она, мотая подбородком по коридору.

— Нура, вознесённые, помогите мне, если…

— Просто… иди со мной. — На одно короткое мгновение, настолько короткое, что это было чуть больше, чем прикосновение, она положила свою руку на мою. Затем она отстранилась и пошла по коридору.

Кровный договор. Чертов кровный договор.

Мне казалось, что мое тело забыло, как двигаться.

А потом я последовал за ней.

***

Нура провела меня по извилистым белым коридорам, пока мы не достигли простой двери далеко-далеко от шумных вестибюлей. Я понял, что это ее квартира, когда она открыла ее и поманила меня внутрь. Она была такой же чистой, разреженной и угнетающе пустой, как и все остальное в этом чертовом месте, вся белая мебель на белом полу на фоне белых стен.

Нура толкнула входную дверь, затем пересекла гостиную и направилась в свою спальню. Я стоял в дверях, глядя ей в спину, когда она начала расстегивать свою окровавленную куртку.

— Где она?

Может, еще была надежда. Может быть, еще было время. Может быть, я был неправ.

Нура подняла палец, указывая на потолок.

— Там наверху. Восстанавливается.

Восстанавливается.

Следующие слова мне пришлось протолкнуть через горло.

— Вы дали ей Решай. Это то, о чем вы просили ее.

Это был первый раз, когда я высказал свою теорию вслух, и мне так отчаянно хотелось ошибиться.

Но Нура сказала:

— Да.

Черт. Черт.

— Она хороший кандидат, — продолжила она. — А нам это нужно сейчас. Мы на грани чего-то худшего, чем предыдущее.

Я не мог говорить. Мои руки сжались по бокам, пока не задрожали. Комната гротескно осветилась, когда все фонари в комнате вспыхнули одновременно.

Я никогда не был так зол, так напуган.

— Даже для тебя, — выдавил я. — Даже для тебя это… Это…

— Успокойся.

— Успокойся? — Еще одна вспышка. — Эту штуку нужно уничтожить, и ты это знаешь.

— Это слишком полезно. — Нура искоса взглянула на меня, и было что-то в этом взгляде, что я ненавидел — ненавидел то, что он делал ее похожей на девушку, в которую я влюбился, когда нам было по двадцать лет, и гораздо счастливее и глупее, чем мы были сейчас. — Это будет не так, как в прошлый раз, Макс. И она не делала того, чего не хотела.

— Она не знает, Нура.

— Она сделала бы все, чтобы спасти свой народ. Если бы она знала, это не имело бы значения.

Она была права. Я знал это и ненавидел. Потому что тогда я сделал то же самое. Я сидел в кабинете Главного Коменданта, пока он предлагал мне все, что я когда-либо хотел. Эгоистичные вещи. Мелкие вещи. Это все, что потребовалось, и я подписал свою душу.

По крайней мере, я это заслужил. Но Тисана — Вознесенные, Тисана и ее благородные дела –

Я не позволял себе думать о следующих словах, сорвавшихся с моих губ.

— Я сделаю это, — сказал я отчаянно. — Я сделаю это вместо нее. Заберите его у нее и отдайте мне.

Нура уже на полпути расстегивала куртку, но тут замерла, потом медленно повернулась ко мне. На мгновение она выглядела искренне грустной, и при других обстоятельствах суровость этого взгляда могла бы поразить.

— Ты не это имеешь в виду.

— Я сделаю это сейчас, — сказал я. Мои руки уже были у рукава, обнажая предплечье и шрам от последнего договора, заключенного много лет назад. — У нас есть история. Я бы лучше владел им. Оно будет слушать меня.

Нура покачала головой.

— Макс…

— Просто сделай это. — Я шагнул вперед. — В любом случае, это то, чего вы все хотели, не так ли? И я…

— Слишком поздно, Макс. — Голос Нуры прорезал мой, достаточно громкий, чтобы эхом повиснуть в воздухе. Она вздохнула и опустила взгляд. — Слишком поздно, — повторила она уже более спокойно. — И даже если бы не…

Я все еще держал рукав. Я посмотрел на свою трясущуюся руку. На татуировку солнца на запястье, на шрам под ней. Все признаки того, что я когда-то был предан Орденам, и следы, которые они оставили после того, как забрали у меня все, а остальное выбросили.

Точно так же, как они поступили бы с Тисаной.

И ужасающая правда начала доходить до меня — что я ни черта не мог сделать, чтобы остановить это.

Я не поднимал глаз, но слышал, как Нура тяжело вздохнула. Слышал, как ее куртка упала на землю.

— А даже если и нет, — пробормотала она, — я все равно не думаю, что кому-то захочется играть с таким огнем.

Медленно я поднял взгляд, только чтобы снова отвести взгляд.

— Оденься, — пробормотал я.

— Почему, тебе от этого не по себе?

Она полностью повернулась ко мне лицом, представляя свое обнаженное тело…

…И шрамы от ожогов, которые его покрывали.

Каждый дюйм этой кожи альбиноса Вальтейна был испещрен красными и фиолетовыми пятнами, слившимися во что-то почти неузнаваемое. Шрамы тянулись от ее сморщенных пальцев на ногах, мимо ключиц, через горло и заканчивались за левым ухом. Она прикрыла их своим жакетом с длинными рукавами и высоким воротом, но вы могли бы увидеть края на ее шее сзади, если бы знали, куда смотреть. Целителям едва удалось спасти ее лицо. Практически содрали всю кожу и заново нарастили ее.

Я не ответил.

Я видел ее тело таким только однажды, после окончания войны — после Сарлазая, после моей семьи. Она появилась у дверей моей квартиры, и мы практически поглотили друг друга с бешеной, маниакальной интенсивностью. Но все в нашем свидании было ядовитым, как будто мы пытались трахнуть что-то мертвое, вернув к жизни, и притворялись, что не чувствуем запаха гнили. Мы даже не разговаривали. Когда мы закончили, она перевернулась, оделась, и я не видел ее больше много лет.

По правде говоря, мне было неприятно видеть ее такой.

И это казалось неправильным, потому что я был тем, кто сделал это с ней.

— Мы оба принесли свои жертвы, — тихо сказала она.

Я чуть не рассмеялся. Жертвы. Если так мы называем это.

Убийство. Убой. «Жертвы». Конечно.

Восемь лет назад, во второй худший день моей жизни, мы с Нурой стояли в кровавом хаосе в горах, сражаясь в битве, на победу которой мы не могли надеяться. И она проникла в мой разум и заставила уничтожить весь город Сарлазай. Предательство, которое выиграло войну, убило сотни и полностью выпотрошило меня.

И все же иногда я забывал, что, принимая это решение, она была готова умереть за него. Жертвы.

Одна мысль о том дне заставила мои ноздри гореть запахом горелого мяса. И мы собирались вернуться к этому. Тисана вот-вот должна была вернуться к этому.

Ко мне подошла Нура, черты ее были проникнуты мягкостью, которой я не видел уже много лет.

— Ты и твое кровоточащее сердце, Макс, — прошептала она. — Мне жаль. Мне действительно жаль.

Я выдавил:

— Мне нужно, чтобы ты сказала мне, что ты привела ее ко мне не для этого. Мне нужно, чтобы ты сказала мне, что я не готовил ее к этому.

Тишина.

— Нура…

— Оно одержимо тобой. Мы думали, что связь с тобой облегчит ей контроль. Даст больше вероятность, что оно примет ее.

Я издал сдавленный звук, нечто среднее между горьким смехом и хрюканьем, как будто меня ударили в живот.

— Но я имела в виду то, что сказала в тот день. Я думала… я думала, что для тебя будет хорошо иметь какие-то отношения в своей жизни. — Она наклонила мой подбородок к себе. — Помоги нам помочь ей, Макс. Ты можешь провести ее через это.

Я отстранился.

— Черт возьми, я не могу.

Не после того, что эта штука сделала со мной. Не после того, что я, пусть и невольно, сделал с Тисаной.

Я бросил на Нуру взгляд.

— Уверен, ты собираешься сказать мне, что это не просьба.

Легкая улыбка скользнула по ее губам.

— Это должна быть просьба. Тисана вписала это в свой договор.

— Она… что?

Она вернулась к своему шкафу.

— Она умна. Очень специфична в запросах. Мы не смогли бы отказаться от своих обещаний, даже если бы захотели. И одно из них было о тебе. — Она выбрала еще один из своих таких же белых жакетов. — Что ты освобожден от всех обязательств Ордена. Чистый лист. Поздравляю. Ты свободный человек.

Слова покинули меня.

Я не заслужил ее. Никто ее не заслужил.

Нура накинула куртку на плечи, покрыв обожженную кожу безупречной белизной. Она была открыта, когда она снова повернулась ко мне, сделав паузу.

— Я пыталась, — сказала она. — Я пробовала владеть им. Оно не приняло меня. — Она сказала это так, как будто это был какой-то великий позор, какая-то ужасная неудача. — Он никого не принимал — а мы перепробовали очень многих. Но… потом появилась она. И это действительно было просто предчувствием, поначалу. Может быть, потому что она Треллианка. Может еще что-то, не знаю. Но как только он попробовал ее кровь, она ему понравилась.

Ее брови опустились над этими острыми глазами, рот был плотно сжат. Я узнал этот взгляд. Она ревновала. Ревновала — но не из-за меня. Из-за него. Она завидовала, что Тисана должна была заставить эту штуку разорвать ее на части.

Моя злость поглотила меня так, что сгорела сама собой, и вдруг я оцепенел — словно каждая эмоция стала оглушительным звоном, оставшимся после громкого шума.

Я не мог. Я не мог этого сделать. Я не мог смотреть, как эта штука уничтожит Тисану так же, как она уничтожила меня, — и это произойдет, хотя она была лучше меня во всех отношениях, сильнее, добрее, достойнее. Еще один свет, который нужно погасить. Еще один инструмент, которым нужно владеть.

И я, правда, невольно, скормил ей право на это.

Нура застегнула куртку, запечатав свои шрамы, а вместе с ними и этот краткий проблеск человеческой уязвимости.

— Она сделала свой выбор, Макс. Теперь тебе просто нужно сделать свой.

— Выбора нет, — выплюнул я и направился к двери.

— Куда ты идешь?

Куда угодно. Подальше отсюда — подальше от этой проклятой башни, и этих людей, и этой штуки.

— Я не буду участвовать в этом, Нура. Я не буду этого делать.

Я не могу. Я не могу этого сделать.

Я распахнул дверь и двинулся по гнетущим, извилистым коридорам — коридорам, которые утопили меня в открытом космосе. Было тихо, если не считать моих быстрых шагов, напоминавших обо всем, от чего я не мог убежать. Но все, что я мог слышать, — это мелодичный голос Тисаны из нашего дня, проведенного в городе много месяцев назад.

Я слышал это снова и снова, следя за каждым шагом:

Если я потеряюсь, меня уже никогда не найдут.

Меня уже никогда не найдут.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Тисана

Я помню только сны.

Я терялась в хлещущем потоке ярких образов, тонула в осколках людей, которых не знала, но знала близко. Светловолосая женщина в красивом фиолетовом плаще кусает яблоко. Пара обветренных рук сжимает дверную ручку. Явный порыв холода, когда я ступила в бассейн с холодной водой в месте, которого я никогда раньше не видела, нажимая пальцами ног на затейливую керамическую плитку. Мое горло сжимается от голосов, голосов, голосов.

Когда я резко открыла глаза в черной тьме, я так резко вдохнула, что втянула капельки пота, катившиеся по моему лицу.

Моя голова пульсировала с такой жестокой силой, что я практически могла слышать ее изнутри своего черепа. Слюна скапливалась у меня в горле. В отдаленной мысли, почти заглушенной моей пульсирующей головной болью, я осознала, что мне очень-очень не хочется блевать в постель.

Я откинула покрывало и насладилась прохладой плитки под босыми ногами, затем, шатаясь, дошла до ванной, примыкающей к спальне, и склонилась над раковиной, держась за края.

Я взмахнула головой, чтобы убрать с лица прядь свисающих назад волос. Она тут же упала на прежнее место, прямо перед моим взором.

Приближались босые шаги, и мягкий белый свет медленно наполнял комнату, освещая мое лицо в зеркале.

Мое лицо. Лицо Макса.

Мое лицо.

Только очень издалека, очень издалека мне пришло в голову, чтоэто не то, что я ожидала увидеть.

— Макс. — Шепот, хриплый ото сна. Я оглянулась и увидела, что Нура задержалась в дверном проеме, затуманенно моргая, волосы рассыпались по плечам, рассыпавшись локонами. Она выглядела такой… молодой.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

Я открыла рот, чтобы ответить, но вместо этого проснулась.

***

— Ты в порядке.

Рука провела по моей спине плавными, широкими кругами.

Было темно.

Все болело.

Макс.

Я не осознавала, что произнесла его имя вслух, пока не услышала ответ:

— Не говори.

Мои глаза медленно привыкли к темноте, и я обнаружила, что смотрю на свисающие серебряные косы. Нура. Я могла только поднять голову ровно настолько, чтобы узнать ее. Затем мои мышцы пронзил спазм, и я перекатилась на бок, свернувшись калачиком.

Я только что видела его. Я могла бы поклясться. Но это было неправильно. Его не должно быть здесь. Был ли это сон?

— Где он?

Я еле выговаривала слова.

— Не знаю, Тисана, — пробормотала Нура. — Никто не знает.

Мой желудок сжался от тошноты, но щеки напряглись. Хорошо.

— Надеюсь, он далеко…

— Тссс. — Прикосновение Нуры сгладило пот прохладной кожей ладони. — Спи. Твое тело должно исцелиться.

Одеяло тьмы начало падать на мои чувства, и моя грудь вздрогнула от паники.

Нет, нет, нет, нет. Я не хотела возвращаться в эту реку снов. Не могла. Это убьет меня.

Волна боли слилась с моим угасающим сознанием, на мгновение утопив меня. Когда я вернулась в смутное сознание, я так яростно сжимала руку Нуры, что наши пальцы дрожали вместе.

Я солгала Зерит. Я боялась. Я так боялась, что не могла дышать. Мои широко распахнутые глаза метнулись к Нуре, и я поняла, что она поняла мое молчаливое признание.

— Ты в порядке, — прошептала она.

Я сжала ее руку так, как будто это было единственное, что удерживало меня на привязи к миру, пока и она не растворилась во тьме.

— Ты в порядке, Тисана. — Ее голос отозвался эхом, исчезая вместе со мной. — Я никуда не уйду.

***

Сон. Воспоминание.

— Я никуда не уйду, Макс.

Я моргнул. Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать, что она сказала, сквозь стук в голове.

Девушка протянула руки и ухмыльнулась из-под прямых черных волос. Ярко-зеленая змея свернулась в ее руках и смотрела на меня нервирующими желтыми глазами.

— Можешь смотреть на меня этим пустым взглядом, сколько хочешь. Я никуда не пойду. И она тоже. — Она посмотрела на свою спутницу и преувеличенно надула губы. — Она не виновата, что ты ее боишься. Протяни руки.

Мы были в маленькой пыльной комнате, свет струился через одно большое окно, вдоль стен стояли полки с золотыми проволочными клетками и маленькими стеклянными ящиками.

Кира подняла на меня брови, саркастическая ухмылка сменилась кривоватой ухмылкой, которая была настолько странным образом моей собственной, что до сих пор иногда шокировала меня. Прошло шесть месяцев, и я уже почти забыл, до какой степени у нас было одно и то же проклятое лицо.

— Мне не нравятся существа, у которых нет элементарной приличия иметь конечности, как у всех нас, — сказал я.

— Тебе не нравятся и сороконожки, а у них много конечностей.

— Что-то среднее между змеями и многоножками допустимо. — Я посмотрел на змею, которая смотрела на меня с таким же трепетом. — Убери эту штуку.

Кира застонала, но вернула змею в клетку. Она подчинилась так быстро, что казалось, она поняла, чего она от нее хочет. У нее действительно была сверхъестественная близость к вещам.

— Она одна из моих любимых новичков. Я получила гораздо больше с тех пор, как ты ушел.

Один осмотр сарая подтвердил это. Когда я уходил, он был наполовину полон, но она только начинала. Отец согласился отдать ей сарай в лесу в обмен на ее обещание никогда, ни при каких обстоятельствах, даже самых маленьких, особенно маленьких, никогда больше не приносить в дом никакой живности.

Это было первое, что она хотела сделать, когда я вернулся домой в отпуск. Она едва дала мне поздороваться с кем-нибудь еще, прежде чем потащила меня в лес, чтобы показать мне новые поступления в ее коллекцию.

Она поставила клетку с зеленой змеей обратно на полку вместе с полдюжиной других змей разных форм, размеров и цветов. Затем схватил стеклянную коробку с полки под ним.

— Посмотри на это!

Я посмотрел вниз на гигантского блестящего черного жука, его панцирь отражал фиолетовый и зеленый цвета на фоне света из окна.

— Мило.

— Ты знаешь, что он ест?

Я покачал головой.

— Гниющую плоть.

— Это очаровательно.

— Не беспокойся, только тех, кто уже мертв.

— О, хорошо, это было почти болезненно.

Я пробежал глазами по стене. Больше всего на свете она любила змей, так что их было много. Но нижняя полка, похоже, была «полкой для жуков». Жуки, муравьи, маленькие извивающиеся личинки.

Я остановился у одной стеклянной коробки.

— Этот, — сказал я, указывая, — выглядит слишком обычным и красивым, чтобы быть частью твоей коллекции.

Она последовала за моим пальцем к дрожащей бабочке, сидящей на замшелой палочке, свет которой отражался от мерцающих бордовых крыльев.

— Ой. Я тоже так сначала подумал. Но! — Ее темные глаза загорелись. — Знаешь ли ты, что когда бабочки вьют кокон, их тела полностью растворяются? Они просто становятся липкой гусеничной слизью с парой смешанных органов. У них даже нет мозга.

Я сморщил нос.

— Это отвратительно. Как ты это узнала?

Я почти боялся ответа, поэтому вздохнул с облегчением, когда она ответила:

— Я читала об этом.

Затем она добавила:

— Но я не думала, что это звучит верно, поэтому я разрезала кокон пополам в доме тети Лизары. И это было верно! Просто слизь.

— Мама и тетя Лизара, должно быть, были в восторге.

— Мама говорила, что мне не хватает социальной грации.

— Она и мне так говорит.

Забавно, потому что нашей маме тоже не хватало «социальных граций», как бы она ни пыталась притворяться иначе.

— Ой! Я почти забыла! — Кира отложила жука, отвлеклась и ухмыльнулась мне, щелкнув пальцами. Потом нахмурилась, когда ничего не произошло.

Еще один щелчок.

И третий — выпустивший небольшое облако голубых искр. Она повторила себя, создав чуть большее скопление света, похожее на маленький осколок молнии.

— Хорошо правда? Я тренировалась.

Я улыбнулся, несмотря ни на что. Единственный Владелец в нашей семье. Это казалось уместным. Подходящим и немного пугающим.

— Ты уже начала думать о том, что будешь делать на тренировках?

Морщина пересекла переносицу, как будто я задал ей глупый вопрос. Еще одно выражение, которое я узнал как принадлежащее мне в первую очередь.

— Я пойду в армию, как ты и Нура.

Моя улыбка исчезла.

Шесть месяцев назад я без колебаний посоветовал бы ей пойти по моему пути. Черт, именно это я и сделал, когда она впервые начала проявлять признаки Владельца — у меня не было причин не делать этого. Военные мне понравились. Понравилась структура, как и соревнование, понравилось то, как это заставляло меня продвигаться вперед, дальше и дальше, пока я не протиснулся вверх по лестнице. Конечно, гораздо выше, чем если бы я уединился где-нибудь в какой-нибудь бедной лачуге Солари, тратя время на бессмысленные занятия.

Но эти последние месяцы — война, сражения —

— Уф, здесь ужасно пахнет. — Дверь распахнулась, и Атраклиус высунул голову в сарай, очки в проволочной оправе сдвинулись, когда он сморщил нос. — Меня послали за тобой. Отец теряет терпение.

Он ухмыльнулся. У него была одна из тех улыбок, которые делили все его лицо пополам. Почти неприятная зараза.

— Кроме того, я голоден. И мне есть что рассказать тебе, Макс.

{У меня есть много историй, чтобы рассказать тебе, Тисана…}

Я открыл рот, чтобы ответить, но не смог.

{Так много историй.}

Мир застыл. Затем растворился в черноте.

{Они тебе нравятся? Я скоро получу и твои.}

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Тисана.

Мне становилось все хуже и хуже. Прошло несколько дней, недель или месяцев? Годы? Часы? Я уже даже не знала, кто я такая. Мне казалось, что мое собственное тело нападает на меня, что мои собственные мысли пожирают меня. Мои странные, яркие сны стали настолько реальными, что в любой момент я не знала, бодрствую я или сплю, я сама или кто-то из этих незнакомцев. Или, что самое яркое, я сама или Макс.

Большую часть времени я спала, видела сны или меня тошнило. Нура была единственной, кто проводил со мной сколько-нибудь значительное количество времени, убаюкивая меня, чтобы я снова заснула, или безуспешно пытаясь запихнуть мне в горло еду. Она тоже была во многих моих снах, хотя тогда она выглядела иначе — круглолицая, более выразительная, волосы распущены волнами, а не убраны в многочисленные косы.

Так много моих снов было о нем. В моих снах я была им. Неужели я так отчаянно по нему скучала?

Вам больше всего нравятся его истории. Мне тоже больше всего нравятся его рассказы.

Голос зазвучал в моих мыслях, ниже шепота, такой слабый, что он исчез в моем сознании, как клубок дыма, — исчез слишком быстро, чтобы я могла его определить.

— Я беспокоюсь за нее, — услышала я однажды слова Нуры по ту сторону моей двери. — Когда он это делал, все было не так плохо.

— Волнуешься? — голос Зерита был приятным, недовольным. — Если ты выражаешь эмоции, выходящие за рамки смутного отвращения, это должно быть серьезно.

— Это не шутка.

— Я знаю, что она может это сделать.

Мы можем это сделать, Тисана? Хотим ли мы этого?

Мое сознание снова грозило ускользнуть, но я услышала нечто, что привлекло мой интерес, и я заставила себя оставаться начеку.

— Может быть, он может помочь. Ты ничего о нем не слышала?

— С чего бы это?

— Боже, — промурлыкал Зерит. — Вся эта моральная агитация, а он просто встает и уходит.

— Не говори так самодовольно, Зерит. Даже ты не можешь похвастаться таким лицемерием.

Думаешь, он вернется за тобой?

Боги, я надеялась, что нет.

И на этот раз, могу поклясться, я услышала, как маленький, смущенный голос очень четко сказал:

— Почему бы и нет?

И только тогда, в искреннем замешательстве от этого вопроса, я поняла, что шепот, который я слышала, не был моими собственными беспорядочными мыслями.

Я села.

— Что? — мой голос был настолько хриплым, что даже это слово прозвучало с треском.

{Почему бы и нет?}

На этот раз голос исходил из моей головы. Я не могла определить, что это за звук — он не был ни мужским, ни женским, не отличался возрастом, хотя слова были произнесены с растерянностью маленького ребенка.

{Он тебе нравится.}

Осколки воспоминаний пронеслись в моей голове, как страницы в книге, которые перелистывает большой палец, каждая из которых видна лишь долю секунды. Первая усмешка, которую мы с Максом разделили вместе.

— Он мог бы стать твоим учеником! — взгляд, которым он посмотрел на меня, когда я увидела, что его решение обучать меня встало на место, первый раз, когда я услышала, как он смеется над одной из моих шуток. — Если ты уйдешь, то и я уйду.

Звук его голоса, когда он умолял меня уйти с ним.

— У тебя есть я, Тисана.

{И помимо этого, ты желаешь его}.

Теперь другой набор образов, ощущений: мой взгляд, скользящий по его телу, его тепло в ту ночь, когда мы заснули рядом друг с другом в саду, огненные дорожки его пальцев на моей коже, когда он отдавал мне ожерелье. Его губы на моей шее. Его грудь напротив моей.

— Я могла бы быть создана для этого.

{Так почему же ты не хочешь, чтобы он вернулся?}

Мой рот открылся.

Я сходила с ума.

{Ты не сходишь.}

Мой рот закрылся.

Тишина, кроме биения моего сердца.

Я ждала.

Ничего.

Моя голова раскачивалась, пульсировала. Но потом, когда я почувствовала, что снова начинаю терять сознание, я услышала голос, доносящийся как будто издалека:

{Возможно, он вернется за мной,} — размышлял голос.

— Кто ты?

Возможно, правильнее было бы спросить… что?

{Решай, — просто ответил голос. {Я много кто.}

Я определенно сходила с ума.

{Ты не такой. Ты часто повторяешься?}

Оружие станет частью тебя, сказал мне Зерит.

Ты говоришь о нем так, как будто это человек.

Рассветное осознание расцвело, обжигая мой позвоночник.

{Тебе понравились мои истории? Мне еще есть что рассказать}.

Оно качалось туда-сюда, как болтающийся фонарь, свет которого отбрасывал яркие, изменчивые тени в глубины моего сознания. Оно было таким же усталым и дезориентированным, как и я. Я чувствовала это.

{Твои ощущения знакомы. Ты пахнешь как прикосновение, которое я когда-то давно знал. Или, может быть, историю, которую я с тех пор забыл}.

Образы снова замелькали в моем сознании — остановившись на кратком воспоминании о том, как мои руки бегут по тем знаменитым треллианским равнинам, позволяя высокой траве щекотать мои пальцы. Назад. Потом снова.

— Ты знаешь Макса? — прошептала я. Глупый вопрос. Я знала ответ.

В пространстве между моими мыслями проскользнуло знакомое урчание.

{Ты знаешь. Так почему ты спрашиваешь?}

Снова эта детская растерянность.

{Почему?} Он надавил. Я поняла, что он хочет услышать ответ.

— Разве ты не видишь мои мысли?

{Я многое вижу, но не понимаю}.

— Я тоже. И именно поэтому я спросила.

Присутствие вздохнуло — или, по крайней мере, мне так показалось. Как выдох. От этого по коже поползли мурашки.

{У нас с Максантариусом нет ничего, кроме друг друга.}

Он звучал все дальше. Каждое слово вызывало волны боли, как будто мои собственные мысли и кровь восставали против меня.

Это неправда, подумала я.

{Возможно, уже нет. Теперь мы есть друг у друга и у тебя}.

Я моргнула и с трудом открыла глаза. Мне понадобилось мгновение, чтобы понять, что я смотрю на потолок. Я не знала, когда я снова упала в постель.

{Мы с тобой оба устали.}

Усталость — это мягко сказано. Я чувствовала себя так, словно умираю, теряя и тело, и разум.

{Тебя больше волнует то, что ты теряешь, чем то, что ты приобретаешь.}

Маниакальная улыбка дернулась в уголках моего рта. Я подумала о Сереле. О моих друзьях в поместье Эсмарис. Неправильно. Меня больше волновало то, что я приобретаю, чем что-либо еще.

Я почувствовала, как любопытные пальцы приостановились при этой мысли. Перевернуть. Заморозить изображение лица Серела и воспроизвести ощущение его прощального поцелуя на моей щеке.

Я почувствовала вопрос прежде, чем он оформился в слова.

— Ты видишь, но не понимаешь? — прошептала я.

{Я понимаю, что значит хотеть.}

Не хотеть. Любить.

{Любить — значит хотеть.} Шепот погрузил меня во тьму. {Я очень сильно любила Максантариуса.}

Кровать прогнулась подо мной, отправляя меня в падение, по спирали.

{Возможно, я тоже смогу полюбить тебя. Какую историю мы бы написали вместе}.

Темнота и пламя поглотили меня.

***

Мечта. Воспоминание.

Пламя пожирало меня, лизало кожу, наполняя ноздри гнилостным запахом горящей плоти.

Кожа пузырилась, когда горела, и эти пузыри лопались и вытекали под грубым захватом рук или более жестоким укусом клинка. Это, как я узнал, было универсальной истиной. Это касалось и орденоносцев, и солдат гвардии, и повстанцев-ривенаев, и мужчин, женщин и детей, которые ни к кому из них не относились.

Так было и с Нурой, которая — даже после того, что она сделала — была первым телом, к которому я подползл на пепелище Сарлазая. Я был уверен, что она должна быть мертва. Когда я передал ее лекарям, я испытал огромное облегчение, услышав ее тоненький, мучительный скулеж, когда листы ее кожи прилипли к зубастой ткани моей куртки.

Облегчение. Вознесение, что за гребаное слово.

Я смотрел, как мои пальцы разрывают слои ткани, как нити перетираются между ногтями…

— Макс, я подумала, что ты захочешь увидеть…

И я вернулся. Вернулся сюда, в свою спальню на западных берегах, лежа на животе на своей кровати. Смотрю на красное покрывало и растворяюсь в нем.

Я моргнул и подняла глаза, чтобы увидеть Киру, стоящую в дверях и улыбающуюся мне с необычной нерешительностью. Она держала в руках одну из своих стеклянных коробок.

— Смотри. Я вырастила эту. Только сегодня вылезла из шелка. — она подняла коробку, чтобы показать мне маленькую красную бабочку, беспокойно порхающую на вершине своего корпуса. Я едва взглянул на нее.

— Красивая.

— Я подумала, что он может тебе понравиться, потому что у него разумное количество конечностей.

Ее слова ушли на задний план. Я издал ничего не выражающий звук подтверждения.

Босые шаги Киры зашагали вперед.

— Знаешь… я рада, что ты дома на перерыв, — тихо сказала она. — Даже если это не так.

Прежде чем я смог остановить себя, я выпустил яростный смешок. Перерыв.

«Перерыв» на самом деле означал: «Ты явно собираешься сойти с ума в любой момент, и мы, конечно, не хотим видеть тебя здесь, когда ты это сделаешь».

«Перерыв» означал: «Ты ответственен за гибель сотен солдат Ордена, так что спрячься на время, пока мы решаем, кто ты — герой или военный преступник».

Но больше всего «перерыв» означал: «Меня зовут Зерит, мать его, Алдрис, и я жаждущий власти ублюдок, который хочет, чтобы все остальные кандидаты на пост архкомандующего были как можно дальше от Башен».

Что ж, это было прекрасно. Он мог получить ее. Внезапно это показалось чертовски тривиальным.

— Каково это — быть героем войны? — спросила Кира. — Он никогда этого не скажет, но даже Брайан впечатлен.

Совсем недавно было время, когда даже невысказанное одобрение Брайана было бы для меня дороже золота. Но теперь, как и звание коменданта, оно ничего не значило. Я хотел сказать ей: «Мне кажется, что в моих руках щелкают детские кости. Вот чем можно гордиться».

{Ты должен быть рад, что он наконец-то понял, на что ты способен}.

Мое сердце остановилось.

Я провел пальцами по всем своим мысленным стенам и дверям. Ни одна из них не казалась такой прочной, как раньше. После того, как Валтайн вошел и начал все перемещать, ничто не кажется прежним — и даже более того, за последнюю неделю моя голова стала более беспорядочной и запутанной, чем когда-либо.

— Мне нужно побыть одному, — огрызнулся я и не стал поднимать глаза, чтобы увидеть жалостливый взгляд Киры, прежде чем услышал, как она забрала свою стеклянную коробку и вышла из комнаты.

Я встал. Закрыл дверь. Запер ее. Затем пересек спальню и забилась в угол, упираясь лбом в стык двух стен.

{Ты сердишься], - заметил Решайе.

Конечно, я сержусь. Я попытался ухватиться за эту мысленную дверь, заменить ее, но ее вдруг стало невозможно найти.

{Ты злишься на меня.}

Ты убил тысячи людей.

Тысячи. От масштаба этого у меня до сих пор немели руки. И, за исключением слишком маленькой горстки людей, весь мир думал, что это сделал я.

{Я сделал нас героями войны.} От его нервирующего, детского смятения у меня застучало в висках.

Нас? Я выплюнул насмешку вслух. Нас нет.

Спираль боли сжалась вокруг моего разума — настолько искренняя и чистая, что слегка вывела меня из равновесия.

{Конечно, мы есть}.

Вознесенный, как я ненавидел это. Ненавидел. Из глубин этой ненависти мои ментальные стены начали обретать форму. Вот оно. И если бы я мог уговорить его вернуться, захлопнуть дверь…

Нас нет. Ты сам это сделал.

Отвлеки его. А потом…

Резкий удар отозвался в задней части моего черепа. Словно резко захлопнулась тяжелая дверь, остановившись на середине движения. Затем все волоски на моем теле встали дыбом от ощущения ногтей, волочащихся по металлу.

{Я дал тебе все, чего ты желал. Я дал тебе власть, которую ты так отчаянно хотел, чтобы реализовать свои амбиции}.

Я не хотел этого. Это было… это было ужасно. Я не хотел, чтобы это случилось.

{Ты не можешь мне лгать.}

Ты использовал мое тело, чтобы делать ужасные вещи. Мое тело. Это мое. А теперь убирайся из моей головы и дай мне насладиться временем с моей семьей.

Я не мог этого сделать. Стоял здесь в углу и шипел на себя как сумасшедший, сжимая костяшками пальцев обои. Нет, такой жизни не будет ни у меня, ни у кого другого. Первое, что я сделаю, когда вернусь в Башни, это вытащу этого монстра из моей…

{Монстр?}

Это слово потрясло меня изнутри, зажгло яростью и болью.

В яростном порыве я пытался удержать контроль — пытался захлопнуть эту дверь…

{Я отдал тебе все. Я принял твои амбиции как свои собственные. Я проглотил твои слабости. И я дал тебе любовь, которую ты не заслужил. Даже сейчас заслуживаю. Даже сейчас, когда ты называешь меня чудовищем. Если я чудовище, то кто же тогда ты?}

Белая, изнуряющая боль проскользнула под моим черепом. Мой разум начал ускользать, но я боролся с ним, набрасываясь на каждую ниточку контроля.

{Ты принадлежишь мне, Максантариус. Только мне. И ты предпочитаешь этих людей мне? Этих людей, которые никогда не поймут тебя так, как я? Людей, которые никогда не полюбят тебя так же глубоко?}

Я не твой. Я, блядь, не ТВОЙ.

Это были единственные слова, которые мой разум смог сформировать в результате этого всепоглощающего усилия, и они были быстро заглушены стеной ярости и моим собственным нарастающим ужасом.

Я чувствовал, как Решайе поднимается, поднимается и поднимается, пока мы не оказались на одном уровне. Как будто мы смотрели друг другу прямо в глаза, идеально совпадая на один ужасающий момент. Каждый из нас с одинаковой силой вцепился в контроль.

И тогда оно сказало печальным, вкрадчивым шепотом: {Ты забыл, кто ты, Максантариус}.

Я почувствовал, как выпрямилась моя спина. Мои пальцы разжались.

Нет.

Дверь захлопнулась перед моим лицом.

Стоп.

Я совершил ужасную ошибку.

Мои ноги пересекли комнату. Мои руки отперли дверь. Открыл ее.

{Ты заставляешь меня делать это}.

Я с бешеной силой бросился на собственный разум, но встретил только стену.

СТОП.

Это слово прозвучало эхом, сначала как приказ, затем как мольба. Я боролся, боролся и боролся.

Но шаги продолжались.

Комната Атраклиуса была первой, по соседству с моей. Я запомнил его недоуменную ухмылку, когда я только открыл дверь, и то, как она едва успела превратиться в страх, прежде чем его кровь забрызгала золотой ковер. Я буду помнить, как хрустят его искореженные очки под моим сапогом.

Потом была Мариска, потом Шайлия. Я запомнил два набора каштановых локонов, опаленных и горящих.

Стоп-стоп-стоп-стоп…

И все же я боролся. Я отчаянно цеплялся за свои мышцы, царапался, оставляя следы ужаса. Ты не сделаешь этого, ты не можешь этого сделать…

Мой отец. Я бы вспомнил, как он схватил кочергу, прежде чем увидел мое лицо, поднял ее изящной рукой, вылепленной десятилетиями его собственного военного опыта. Как при виде этого во мне взыграла нездоровая надежда, как я бросил все силы на то, чтобы ухватиться за истертую нить контроля и заставить свое тело застыть на мгновение — всего на одну долю секунды. Сделай это, молился я. Сделай это быстро.

Но когда он узнал меня, он замешкался, лишь на время, чтобы наклонить запястье и перенаправить острие с моего горла на плечо. Слишком долго. Нить ускользнула от меня, и я на всю жизнь запомнил тот тошнотворный угол, под которым эта кочерга выходила из его горла.

Потом Вариаслус. Я помню, как он схватил меня за запястье, тонкие пальцы были слишком испуганы, чтобы оттолкнуть.

Моя мать. Я бы запомнил одну-единственную растерянную морщинку между ее темными бровями, то, как кончики ее пальцев коснулись моего лица, когда она падала.

А потом я вышел в подъезд и стоял там в массивной, гулкой тишине. Мои ногти все еще слабо царапали стеклянную стену, отделявшую меня от тела.

Ты убил их всех. Ты убил их всех.

Фраза зациклилась в бешеном, легком дыхании.

Мои глаза уставились на дверь, наблюдая, как слабеющий солнечный свет пробивается сквозь украшавший ее полукруг витража. Мы вместе тлели в остатках гнева Решайе, стоя на пороге жуткого, неуверенного спокойствия.

Я надеялся, что мое отчаяние скроет мою неправду.

Но потом оно прошептало: {Ты не можешь лгать мне, Макс}.

И когда мои пальцы сомкнулись вокруг входной двери, моя борьба началась заново, с новым отчаянием — неумолимым с каждым шагом моего тела через лес, к знакомому сараю.

Пожалуйста. Пожалуйста. Я никогда раньше никого ни о чем не умолял. Ни разу. Даже в Сарлазае. Прости меня. Я был неправ. Ты всегда был прав.

Мои руки распахнули дверь сарая.

Кира сидела на коленях на полу, зеленая змея обвивала ее руки.

Пожалуйста, — взмолился я. Я больше никогда не буду с тобой бороться. Не делай этого. Я сделаю все, что угодно.

Наступило мгновение тишины. Я почувствовал, как внимание Решайе переключилось на меня, в тихом раздумье.

В этот момент я воспользовался его кратким отвлечением. В безумном порыве я попытался взять под контроль собственное тело.

Палец моей левой руки дернулся.

Я вскинул голову, чтобы посмотреть на эту руку и поднести ее к лицу.

Гнев. Растущий гнев. {Я же сказал тебе, ты не можешь мне лгать}.

И какая-то сила толкнула меня назад, отбросив на задворки собственного разума.

Я бы вспомнил, что Кира была единственной, кто пытался сопротивляться — жалу молнии, которая выскочила из кончиков ее пальцев, как только она упала на землю, даже когда пламя поползло по ее одежде.

Я бы запомнил, как быстро эта зеленая змея перескочила с ее руки на мою, вонзив свои клыки в мое запястье.

Больше всего я запомнил бы ее лицо — мое лицо — когда она смотрела на меня сквозь пряди длинных черных волос.

И я едва — только едва — вспомнил, как на меня снова навалилась давящая тяжесть моего собственного сознания. Дрожь от шепота Решайе: «Теперь у тебя нет никого, кроме меня».

Когда мы вместе погружались во тьму.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Тисана.

Я проснулась от рвотных позывов и рыданий одновременно.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, где я и кто я. Еще больше, чтобы понять, что голос, который выкрикивал их имена, был моим.

И еще дольше, чтобы понять, что другой человек держит тазик под моим лицом, собирая мою водянистую рвоту, в то время как другая рука убирает с моего лица матовые волосы.

Боги, как больно. Было так больно, что я не могла даже дышать, не могла думать, не могла сориентироваться в этом просачивающемся горе. Я никогда не встречала их. И все же я знала их так близко, что чувствовала их смерть, как кислоту в открытой ране.

Низкий голос шептал:

— Дыши. Дыши. Дыши, — так же ровно, как биение сердца. Моя рука протянулась и нашла тепло кожи.

Я сразу поняла, кто сидит рядом со мной.

Я подняла лицо и увидела в темноте призрачные очертания лица Макса, эти яркие, неестественные глаза блестели. Его вид пронзил кинжалом мое нутро до самых легких.

Мои пальцы сжались вокруг его пальцев. Настоящий. Он был настоящим.

Я задыхалась:

— Они все… Они все…

— Я знаю. — низкий, болезненный шепот. — Ты говорила во сне.

Я издала крик, который вырвался из глубины моей души.

И я почувствовала, как руки обхватили меня, притянули в объятия, которых я жаждала, хотя мне было очень, очень грустно.

— Ты не должен быть здесь, — рыдала я, прижимаясь к его коже. — Ты не должен был быть здесь.

Улетай, — умоляла я. Даже когда я, как всегда предательница, притянула его ближе. Улетай от всего этого.

Я почувствовала, как его спина вздрогнула от прерывистого вдоха.

— У них больше нет ничего, что могло бы удержать тебя, — сказала я между рыданиями. — Нет ничего — ничего, что заставило бы тебя остаться.

— Не надо. — его шепот был сырым и горловым. И я почувствовала, как его слезы смешались с моими, горячими на моей щеке, когда наши тела прижались друг к другу. — Не будь дурой.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Макс.

Прошло примерно тридцать семь минут, прежде чем я понял, что обманываю себя.

Неделю назад я вырвался из Башен, убежденный, что у меня нет иного выбора, кроме как отделиться от всего этого. Я отказался участвовать в интригах Ордена и помогать им использовать Тисаану еще больше, чем уже невольно использовал.

Я вернулся домой. И стоял там, на краю своего участка, пошатываясь от гнева, отчаяния и дезориентации, вызванной путешествием по Стратаграмме, и просто смотрел на него. Мой маленький каменный домик и это дикое, заросшее цветами пространство. Это был прекрасный день — солнце, легкий ветерок, порхающие бабочки и все такое.

Идиллия. Бастион мира и спокойствия.

И в этот момент я возненавидел его.

После смерти моей семьи я потерял годы на наркотики, вино и бесцельное блуждание. Возможно, более медленный вид самоубийства. И когда я, наконец, выбрался из этого саморазрушения, я построил коттедж, слишком удаленный от мира, чтобы беспокоиться. Я посадил сотни и сотни цветов и сказал себе, что они — все, в ком я нуждаюсь. Все равно лучше, чем люди, — бормотал я про себя. За ними проще ухаживать. Более предсказуемы. И гораздо красивее.

И, если честно, цветы не сделали того, что сделала Тисана. Они просто сидели там, покачиваясь на ветру, не собираясь подниматься и продаваться организации, которая разрушила мою жизнь. Мне не нужно было бегать и умолять их не заключать кровный договор с Зеритом Алдрисом.

Но они также были статичны и молчаливы. Они были проще, да, но они не шептали по ночам истории о потерянных землях, не шутили и не смеялись. Они были более предсказуемы, но у них не было мечты о лучшем будущем, амбиций, надежды. Они были красивы, но они не могли сравниться с живой красотой Тисаны, которая немного менялась каждый раз, когда я смотрел на нее, как будто я открывал новую захватывающую грань в каждом ее выражении.

Я просто стоял там, и в один момент меня поразила моя собственная самозабвенная трусость.

Я провел годы в самодовольной уверенности, что я каким-то образом морально превосхожу других за то, что уклоняюсь от мира, который жесток, несовершенен и сложен.

Моральное превосходство, мать его. Я, сидящий здесь наедине с цветами, пока Тисана страдала. Я, живущий в этом коттедже, который стал ее домом так же, как и моим, возвращающийся к бессмысленной жизни и говорящий себе: «Ну, это единственное, что я могу сделать».

Я опустился на колени. И в течение тридцати минут я сидел там, приходя в себя от того, что собирался сделать.

Когда я снова встал, мое решение было принято.

Теперь Тисана лежала, прижавшись к моей груди, и спала. Хотя я достаточно помнил о времени, проведенном с Решайе, чтобы понять, что это было больше похоже на потерю сознания, чем на «засыпание». Время от времени мои пальцы опускались к внутренней стороне ее запястья, ощущая теплое биение крови под хрупкой кожей.

Мне потребовалась неделя, чтобы привести в порядок свои дела, собрать необходимые материалы, связать концы с концами. В каком-то смысле я боялся приехать сюда. Но была и другая часть меня, которая испытывала странное, первобытное чувство облегчения, когда она прижималась ко мне. Как будто был восстановлен какой-то недостающий фрагмент головоломки.

Я был удивлен тем, как сильно я по ней скучал. И здесь, в этот момент, в размытости моего изнеможения и предрассветной тишины, было так нервирующе легко забыть, почему мы здесь.

Так легко забыть, что несколько часов назад я слушал, как она проживает мое самое ужасное воспоминание.

Назвать это странным было бы преуменьшением. Слышать фрагменты самого ужасного дня в моей жизни, прошептанные мне в ответ из уст человека, который стал мне так дорог. Вспоминать обо всем, что я уже потерял, глядя в глаза всему, что мне еще предстоит потерять.

Я боялся утра.

Интересно, как она посмотрит на меня? Теперь, когда она знала о том, что я сделал, и о монстре, который теперь жил внутри нее? Эта мысль пугала меня.

Но не так сильно, как следующая: Существо, разрушившее мою жизнь, теперь скрывалось за этими пленительными несовпадающими глазами. Я боялся того, как она посмотрит на меня, да. Но я боялся того, как я буду смотреть на нее, и того, что я буду чувствовать при этом.

Поэтому пока что меня устраивало только это — тишина.

Я не был уверен, сколько часов прошло, когда почувствовал, как она прижалась ко мне. Я приготовился выскользнуть из-под нее. Я мог только предположить, что как только она проснется, все станет невероятно неловко. А у нас и без того было чертовски много забот, не касающихся… чего бы это ни было.

Тисана подняла голову и посмотрела на меня, и я замер.

Я сразу понял, что это не она.

Глаза слишком сильно двигались. У Тисаны был ровный, пронзительный взгляд, но этот был повсюду, перескакивая с потолка на пол, с одеяла на меня.

Уголки ее рта изогнулись в нечто, лишь смутно напоминающее улыбку.

— Привет, Максантариус. — у нее не было акцента. От звука ее голоса без акцента у меня по позвоночнику пробежала огненная спираль.

— Решайе. — это слово прозвучало как низкое, задушенное рычание.

Ее взгляд устремился на меня, и то, как он внезапно стал пристальным, как-то еще более нервировало.

— Я скучала по тебе, — прошептала она, грубо и задыхаясь. — Я всегда знала, что наша история не была… завершена…

Ей — этому — пришлось с усилием вымолвить последнее слово, как будто она уже теряла контроль над собой. И прежде чем я успел отреагировать, выражение лица исчезло, ее глаза закатились и закрылись. Она стала настолько неподвижной, что я засомневался, двигалась ли она вообще.

Я откинул пряди черно-серебристых волос с ее лица. Вышла. Полностью. Почему-то она выглядела более спокойной, чем раньше.

Я резко выдохнул и привалился спиной к изголовью кровати, мое сердце колотилось. Мои руки сами собой сжались вокруг плеч Тисаны.

Возможно, именно в этот момент я понял, что совершил ужасную ошибку.

Вместо этого я почувствовал, как ярость другого рода опаляет мои вены, поджигая меня.

Возможно, Решайе был прав. Наша история, очевидно, не была завершена. И я бы солгал, если бы сказал, что не боюсь. Но я также был зол.

Мои пальцы обхватили пальцы Тисаны. Сжал.

Если это был не конец, то на этот раз я был готов написать лучшее, мать его, заключение.

Чего бы это ни стоило.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Тисана.

Когда я проснулась, мои глаза были зажмурены, и я едва не запаниковала в темноте, испугавшись того, что я могла увидеть или услышать в ней. Но, к моему облегчению, никаких признаков Решайе не было. Кусочек за кусочком все возвращалось ко мне. Мои сны — мои воспоминания. Сарлазай и то, что было потом. Каждое лицо мертвого Фарлиона. И…

Я открыла глаза (треск!) от ослепительной яркости и увидела Макса, который вышагивал по комнате с таким видом, будто делал это уже долгое время. Было что-то в его поведении, что так отличалось от нашей близости прошлой ночью — даже по сравнению с обычной, повседневной близостью нашей дружбы до начала этой ужасной недели. Какая-то отстраненная, сосредоточенная интенсивность.

Он выглядел ужасно. И в то же время он был самым прекрасным, что я когда-либо видела. Эта вторая мысль, промелькнувшая у меня в голове, показалась мне немного предательской.

Я не должна быть счастлива, что он здесь. В конце концов, он жил в одной комнате с тем же существом, которое убило его семью.

Той тварью, которая теперь жила внутри меня.

— Ты не должен быть здесь, — сказала я ему. Мой голос был хриплым.

Он едва признал меня. Даже почти не смотрел на меня. Вместо этого он сел на край кровати, положил руку на мой потный лоб и практически допрашивал меня о моем самочувствии. (Головная боль? Терпимо. Озноб? Нет. Тошнота? Умеренная. Жар? Умеренная — и так далее).

Я отвечала ему все более отрывистыми ответами. Затем я провела языком по сухим губам и прошептала:

— Почему ты вернулся?

Он отвернулся.

— Твоя энергия должна быть направлена на заботу о себе. Вот где тебе нужно сосредоточить всю эту неумолимую грубую силу, потому что тебе понадобится каждая ее частичка.

Какая-то часть меня погрузилась в слабую симпатию от того, как он сказал «неумолимая грубая сила», как бы отдаленно это ни было. Но это было быстро заглушено, когда в моем животе образовался узел.

— Макс…

— Это произошло прошлой ночью, — резко сказал он. — Недолго. Всего на минуту, пока ты спала. Но ты должна знать об этом.

Он сказал все это с напряженной, ровной фактичностью, которую, как я знала, ему пришлось навязать.

Я почувствовала, что мой желудок провалился сквозь пол.

— Что… что это? — прошептала я.

Но Макс просто сказал:

— Ты чувствуешь это сейчас? В своей голове?

Я начала качать головой, но он продолжил.

— Не отвечай так быстро. Действительно почувствуй это. Успокой себя. Прислушайся.

Я сделала паузу. Закрыла глаза. И, медленно, во мне зародилось свечение — мой собственный разум, светящийся как карта, как и души в башне Таирна в тот день битвы.

Я провела пальцами по всей карте, по каждому скоплению теней. И я действительно нашла Решайе — сложенную в углу, совершенно темную, совершенно безмолвную. Это… присутствие.

— Оно как будто спит, — пробормотал я.

— Вначале оно такое же больное и слабое, как и ты. То, что оно сделало прошлой ночью, забрало всю его энергию.

— Воспоминания или… — я даже не мог придумать, как это сформулировать.

— И то, и другое. Все. — я открыла глаза, и Макс смотрел на меня спокойно, резко.

— Обращай внимание на то, как он реагирует на эти вещи, и всегда, всегда знай, где он находится. Благодаря твоим дарам тебе будет легче, чем мне.

«Надеюсь» было непроизнесено, но мы оба его услышали.

— Теперь мы воспользуемся этой возможностью, чтобы научиться отгораживаться от него. Сейчас это должно быть легко для тебя.

Голова все еще раскалывалась, но по сравнению с тем, как я чувствовал себя после получения Решайе, я чувствовала себя готовой к плаванию по морям Арана. И уж точно более чем достаточно, чтобы погрузиться в наставления Макса, который описывал, как привязать Решайе к ее собственной маленькой комнате, уединенной вотдельном уголке моего сознания. Его, сказал он мне, была похожа на чулан — дверь, которую он мог представить себе закрытой, а затем запертой на засов. Примитивный, простой образ для соларианца, который слабо разбирался в ментальной магии.

Но я видела все по-другому. Мой разум был не лабиринтом, а паутиной — катушки и катушки мыслей, которые становились тем сложнее, чем больше я на них смотрела, а мое внимание высвечивало нити, как скопления светлячков. Там, где находился Решайе, было темно, как будто он вдыхал нити через горло. Я представила, как заворачиваю его в ряд переплетов, заковываю в кандалы, запираю на ключ, который прячу в глубинах собственных мыслей.

Но все равно, это казалось таким… слабым. Я не сказала об этом, но Макс, должно быть, все равно увидел мое опасение.

— Некоторые из них могут быть костылем, — сказал он. — И нет, это, вероятно, не будет работать вечно. Вот почему ты всегда должна быть в поиске. Всегда. Но это начало.

Начало. Это было что-то. Это должно было быть.

На мгновение мы уставились друг на друга. Что-то сжалось в моей груди, когда я увидела тени под красивыми глазами Макса.

Он выдержал мой взгляд лишь на мгновение, а затем посмотрел на свои руки, судорожно сжимая их.

— Макс… — начала я, но он отвернулся, порылся в карманах и поставил на стол ряд бутылочек с грохотом.

— Это от головной боли. — каждое предложение сопровождалось очередным ударом стекла о дерево. — Это от тошноты. — он продолжил свой рассказ — от озноба, от недостатка концентрации, для нагнетания сна без сновидений. Затем он сделал паузу перед двумя последними бутылками. — Эта вырубит тебя за несколько секунд.

Ему не нужно было объяснять мне, зачем мне это может понадобиться.

— А этот сделает твою магию несуществующей на срок от нескольких минут до нескольких часов, в зависимости от того, сколько ты примешь.

Я подавила вздох. Я даже не знала, что такое возможно.

А потом он просто стоял там, устремив взгляд в землю.

Я хотела воспользоваться этим моментом тишины, но даже не была уверена, что скажу.

Стук в дверь прервал мои мысли прежде, чем я успела их прояснить, и вошла Нура.

— Ты выглядишь намного лучше, — заметила она и повернулась к Максу. Он едва взглянул на нее.

— Итак, — сказала она. — Ты все-таки вернулся.

— Похоже на то, — ответил он натянуто.

Затем ее взгляд упал на бутылки, стоящие на столе, и ее брови поднялись.

— Как тебе удалось достать их? — она остановилась на последней и посмотрела на него. — Это то, о чем я думаю?

— Ты читаешь мысли, а не я.

— Ты покинула Ара, чтобы получить это? Даже мы с Зеритом обычно не можем достать такие вещи.

Он пожал плечами.

— У меня есть связи. — затем он засунул руки в карманы и выпрямился, переведя взгляд на меня. — Мне нужно сделать несколько вещей. Ты справишься в течение часа или около того?

Слова, которые я не могла распутать, все еще свертывались в моей груди. Так много вещей, которые я хотела сказать ему.

Но я проглотила их и просто кивнула. Он смотрел на меня еще долю секунды, прежде чем повернуться и выскользнуть за дверь.

***

Нура некоторое время сидела рядом со мной, осматривала меня, измеряла пульс и проверяла дыхание. От одного ее прикосновения во мне поднималось отвращение. Когда я смотрела на нее, то видела вспышки воспоминаний, которые не были моими. Наиболее ярким был образ ее окровавленного лица, ладонь, прижатая к моему виску, в предательстве, которое разрушит жизнь Макса и уничтожит город Сарлазай.

Возможно, она заметила, как я вздрогнула от ее прикосновения, потому что она одарила меня долгим, спокойным взглядом, который балансировал на грани невысказанного вопроса.

— Оно начало говорить с тобой?

Воспоминание об этом голосе проскользнуло сквозь меня.

— Да, — сказала я.

— Хорошо. Я думаю, что вы преодолели худшее из этого. И скоро ты сможешь начать использовать его.

Использовать его. Это то, что она говорила себе, что делала в Сарлазае в тот день?

— Что это? — прошептала я.

— На этот вопрос нелегко ответить. Насколько мы можем судить, это, по сути, сырая магия — сырая магия, которая черпает энергию с более глубокого уровня, чем тот, которым пользуются человеческие Владельцы, даже более глубокого, чем тот, которым пользуются Сиризен или Фей.

— Но оно… говорит.

— Оно разумно, — легкомысленно сказала Нура. — Да.

— Так что же это такое? Или было?

— Никто не знает. Его охранял предшественник Зерита, Азре. Где-то за Бесритом. — она замолчала на мгновение, ее взгляд скользнул дальше. — Он умер прежде, чем кто-то смог выяснить, где именно. Но он очень силен.

Воспоминания промелькнули в моей голове. Воспоминания об огне, крови, разрушениях и, прежде всего, опустошении. Воспоминания о семье Макса и их мертвые, полные ужаса лица.

— Оно показало мне воспоминания, — сказала я. Мой взгляд встретился с ее взглядом, и я поняла, что мы оба понимаем, какие именно.

Горло Нюры дрогнуло. Единственный намек на эмоции.

— Это страшное существо во многих отношениях, — сказала она. — Но оно также невероятно могущественно, и даже в тех ужасных вещах, которые оно делает, оно спасает множество жизней.

— Оно показало мне, что ты сделала в Сарлазае. — мои пальцы сжались, и глаза Нуры отлетели от меня, внезапно занятые записями на ее коленях.

— Я сделала то, что должны были сделать мое положение и мой ранг.

— Ты заставила его. — мои слова прозвучали сквозь стиснутые зубы. Предательство, которое Макс почувствовал в тот день, все еще болело в моей груди. Я знала, что это такое — чувствовать, что твое тело не принадлежит тебе. И его воспоминания о разрушении города смешались с моими собственными полузабытыми образами горящей столицы Низерена. — И так много людей погибло.

Ее взгляд метнулся ко мне, острый, как острие клинка.

— Я сделала то, что должна была сделать, и я унесу этот груз с собой в могилу. Тысячи и тысячи других людей погибли бы, если бы война продолжалась. Она продолжалась бы годами. И тогда я увидела это — возможность.

Я чувствовала запах горящей плоти. Возможность.

— Ты не хуже меня знаешь, что иногда мы должны делать ужасные вещи ради чего-то большего. Ты знала это, когда пролила свою кровь за тот контракт. — ее рот сжался, между бровями образовалась горестная морщинка. — Макс был самым важным человеком в моей жизни. Была только одна вещь, которую я любила больше, чем его. — ее глаза вернулись к моим, более ярким и холодным. — Ара. Только Ара.

Мой желудок сжался. Любовь? Это была любовь? Так жестоко предать чье-то доверие? Пойти на жертвы ради стольких других людей?

Нет. Никогда.

Я не верила себе, что смогу открыть рот. Нюра встала, подошла к столу и посмотрела на маленькие стеклянные бутылочки.

— Значит, он вернулся вчера вечером?

По какой-то причине от моего ответа у меня заболело в груди.

— Да.

Я видела, как уголки ее рта приподнялись в маленькой, скорбной улыбке.

— Я знала, что он вернется.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Макс.

Я шел по улицам, засунув руки в карманы. Звуки города не заглушали моих мыслей, а свежий воздух не отвлекал. Воспоминание о голосе Тисаны, когда он был не ее собственным, все еще не давало мне покоя, и вместе с ним приходил надвигающийся ужас от того, что будет дальше — как лавина, грохочущая над нами, пока я сжимал в ладони первый разбитый камень.

Я знал, что это будет плохо. Но я все еще был застигнут врасплох тем, как сильно это поразило меня — просто увидеть Тисану, когда она проснулась. От одного взгляда на нее слова путались, а страх пронизывал меня насквозь, как битое стекло. Я знал, что у нее есть вопросы, и что скоро мне придется на них отвечать. И я знал, что был слишком резок, слишком отстранен этим утром.

Но я просто… не мог. Пока я не придумал, как противостоять всему этому, и не набрался смелости, чтобы снять крышку с ящика, который я закрывал почти десять лет. Скоро, говорил я себе. Скоро.

Но пока я просто шел.

Магазин находился на окраине города, где здания по-прежнему стояли вплотную друг к другу, но вдали от шума и суеты центра. Маленький, втиснутый между двумя гораздо более крупными предприятиями, он отличался величественностью — даже ступеньки перед входом были безупречны, растения аккуратно ухожены, бордовая краска блестела. Эсрен и Имат — гласила вывеска над дверью.

Она была не заперта. Я тихо проскользнула внутрь и прислонился к раме, чувствуя себя неловко.

Внутри практика была такой же аккуратной и причудливой, как и снаружи. Сразу за дверью находилась небольшая зона ожидания. Два сложенных бумажных барьера скрывали вход в заднюю секцию, и я слышала голоса сзади.

— Все еще не могу разжать эти пальцы, Целитель. — первый голос исходил от пожилого мужчины, в нем слышалось беспокойство. — И я сказал вам, что если я не смогу этого сделать, то не знаю, как я буду продолжать свою работу.

— Я понимаю. — голос Саммерина. Это не могло быть более разительным контрастом по сравнению с брогом его пациента — гладкий, ровный. — И с самого начала цель всегда состояла в том, чтобы убедиться, что вы полностью используете свою руку. Это происходит несколько медленнее, чем я ожидал, но это совершенно нормально.

Я сделал шаг в сторону, чтобы заглянуть за барьер. Я мог видеть спину Саммерина и лысеющую голову его пациента, покрытую солнечными пятнами.

— В человеческой руке двадцать семь костей и четыре основных сухожилия, — сказал Саммерин. — Когда вы впервые попали ко мне, двадцать из них были раздроблены, а три сухожилия полностью разорваны. Не говоря уже обо всех мышцах и коже, которые были разорваны. Видите? — послышался шелест бумаги. — Сегодня у вас осталось только пять сломанных костей, а сухожилия прекрасно растут заново. Нам просто нужно не торопиться, чтобы убедиться, что все нежные соединительные ткани прикреплены правильно.

Он говорил все это так, как будто это просто набор фактов, непоколебимо и мягко. Он был хорош в этом. Брать непреодолимое и спокойно делать его преодолимым.

Это не было сюрпризом — или не должно было быть сюрпризом. Но вот я заглянул в жизнь человека, которого называл своим лучшим другом, и меня сразу поразило, насколько я был эгоистичен, насколько бескомпромиссен. Я мог по пальцам одной руки сосчитать, сколько раз за последние годы я соизволил посетить практику Саммерина, в то время как он заходил ко мне четыре раза в неделю, чтобы убедиться, что я не повесился.

Все, что я пропустил, только для того, чтобы запереться где-нибудь в гребаной хижине и молиться на алтарь собственной изоляции.

Позади себя я услышал, как распахнулась дверь, и раздался знакомый голос.

— Макс? Что ты…

Но тут раздался удар! Потом треск! Потом осколки.

Когда я оглянулся, Мот лежал на земле в окружении разбросанных инструментов, битого стекла и опрокинутого бокового столика.

— Привет, Мот, — сказал я.

— Привет, Макс, — ответил он, немного смущаясь.

— Мотылек. Сколько раз я тебе напоминал… — Саммерин появился из-за барьера, затем остановился, когда его взгляд упал на меня.

— Макс.

Его манера поведения изменилась, став серьезной, как будто что-то в моем лице или позе говорило ему, что что-то очень плохо. И, конечно, как всегда, он был прав.

Я улыбнулся ему, что, вероятно, больше походило на гримасу, и слабо помахал рукой.

— Привет.

***

Саммерин терпеливо слушал, пока я рассказывал ему всю эту печальную историю.

Все это звучало так нелепо. Даже оскорбительно. В конце концов, он провел около восьми лет, держа меня вместе после войны, Ордена и Решайе, которые разорвали меня на части — держал меня вместе, как будто я был просто набором хромых конечностей, как любой из его гротескных трупов на поле боя.

И вот я здесь. Собирался вернуться в это снова. Пощечина.

Когда я закончил, он сидел молча, переваривая услышанное.

— Я понял, что что-то не так, — сказал он, наконец, — Когда ты добровольно появился на публике.

Я позволил себе слабый смешок.

— В свою защиту скажу, что в последнее время я был не слишком общителен.

Саммерин скрестил руки и наблюдал за мной, слегка нахмурив брови. Можно подумать, что после всего этого времени я лучше его понимаю, а не просто сижу здесь и ерзаю под его оценивающим взглядом, как ребенок, который ждет, когда его отругает родитель.

— Итак. — я прочистил горло. — Вот и все. И ты знаешь. Я имею в виду. Ты знаешь, что я должна сделать.

Он опустил подбородок в призрачном кивке.

— Да.

— Да? Я ожидала чего-то большего в духе: «Это ужасное решение, Макс, что, черт возьми, с тобой не так?»

Маленькая, лишенная юмора улыбка.

— Я точно знаю, что с тобой не так. — затем она померкла, когда он спросил:

— Значит, дело сделано?

Мой ответ причинил физическую боль.

— Договор крови и все такое.

Он поморщился.

— Это уродливо, Макс.

Уродливо — это самое доброе из возможных слов для того, что это было.

Когда я заговорил снова, мой голос был грубее, чем я хотел.

— Эти ублюдки должны знать лучше. Они видели, на что способна эта штука. Я не могу просто отпустить ее. И я не могу просто оставить ее там.

Морщинка между его бровями углубилась.

— Ты дашь им именно то, чего они хотят.

— Я знаю это. — я неловко пошевелился в своем кресле. — И… есть еще кое-что.

— Ты просишь меня тоже уйти.

Он сказал это как гладкое, фактическое утверждение, а не как вопрос. Вознесенный, откуда он всегда знал?

Я прочистил горло.

— Дело в том… Если ты не сделаешь этого, то кто сделает? Я не доверяю этим людям. Но ты знаешь ее. Ты знаешь, что она не инструмент и не монстр.

Саммерин кивнул мне, все еще не читая.

— Я знаю, что это большая просьба к тебе. И я пойму, если ты захочешь сказать мне, куда идти.

Наступило долгое, мучительное молчание.

— Было много плохих дней, — медленно сказал он. — Во время войны. После. Но больше всего я думаю о дне после того, как это случилось.

Ему не нужно было говорить, что это было. Всегда было только одно «это», одно событие, которое возвышалось над всеми. Хотя мы никогда не затрагивали эту тему. По крайней мере, не так прямо. То, что сейчас это было открыто, выбило меня из колеи, особенно в свете последних нескольких дней.

— Я не помню, — сказал я. Дни после смерти моей семьи были сплошным мазком кошмаров, темных и текучих, как кровоточащие чернила. Часы, дни, недели. Прошли.

— Хорошо. — его глаза переместились на меня, и в них было что-то такое, что я редко видел на лице Саммерина. Сожаление. — Надеюсь, ты никогда этого не сделаешь. Но я часто думаю об этом. И я думаю о том, что могло бы случиться, если бы я оказался там на день раньше.

Он сказал это, как всегда, спокойно. Так спокойно, что мне потребовалась минута, чтобы понять, в чем именно он признается. Когда я осознал, я был ошеломлен. Без слов.

Столько лет, а я даже не подозревал, что он испытывал такое чувство вины. Он никогда не говорил мне. Даже намека на это не было.

— Не стоило, — пробормотал я, наконец. — Это бы ничего не изменило.

Но Саммерин только покачал головой и сказал:

— Это была моя работа.

Держать меня — держать Решайе — под контролем. Его особые способности, контроль над человеческой плотью, делали его идеальной защитой. Он мог заставить мое тело упасть, заставить мои легкие сократиться или конечности заблокироваться. Ужасно. Унизительно. Болезненно.

Но эффективно.

В конце концов, именно поэтому орденцы взяли нас в партнеры. Он был поводком.

— Я сказал тебе уйти, — сказал я, и даже когда слова покинули мои губы, я понял, что они были преуменьшением. Я заставил его уйти. Я оплакивал погибших в Сарлазае, ужасался себе и тому существу, которое жило внутри меня, сокрушалась о предательстве Нуры. И я позволил всему этому поглотить меня, пока не стал жестоким, эгоистичным и чертовски глупым. Я просто хотел побыть один.

Ну. Я получил свое желание, не так ли.

Я наклонился вперед.

— Послушай, Саммерин. Тот день был трагически идеальным стечением обстоятельств. Безупречно выверенное, космическое событие с каскадом дерьма. Неважно, что могло или не могло произойти, если бы ты был там, потому что тебя там не было. Но даже если бы ты был, возможно, это ничего бы не изменило. Может быть, дерьмо просто покатилось бы немного по-другому, и из этого дома вытащили бы еще одно тело.

Я отмахнулся от этой короткой вспышки возможности, прежде чем дать ей улечься.

Потому что в этом заключалась единственная уверенность: если бы это случилось, я бы не прожил эти последние восемь лет живым.

Он испустил длинный вздох, но ничего не сказал, опустив глаза.

— Хорошо? — я надавила.

— В порядке.

Затем его взгляд встретился с моим, и колодец эмоций в нем был таким нервирующе суровым — неохотно опускающийся груз.

— Я больше никогда не хочу видеть такой день, — сказал он. — Так что да. Я пойду.

Облегчение захлестнуло меня.

— Спасибо, — пробормотал я.

Это были единственные слова, которые я смог найти, хотя это был слишком слабый ответ.

Саммерин пожал плечами.

— Ты уже достаточно раз спасал мне жизнь. И… — его выражение лица на мгновение ожесточилось. — Тисана заслуживает лучшего.

Затем он наклонил голову, ухмыляясь.

— Может быть, в следующий раз ты выберешь более мирского спутника. Может быть, пекаря. Тогда мы могли бы просто сидеть и есть пироги вместо того, чтобы ввергать наши жизни в такой захватывающий беспорядок.

Я насмешливо хмыкнул, благодарный за то, что напряжение спало.

— Это не так.

— Хм. — его глаза сузились. Затем он добавил: — Конечно, я рассчитываю на непомерно высокую оплату.

— Конечно, — ответила я.

Как будто в мире достаточно денег.

***

Мне предстояло сделать еще одну остановку перед возвращением в Башни, и я ужасно боялась этого. Еще одна вещь, которую я никогда не думал, что мне придется делать снова. Я пробиралась по тусклым переулкам центра города и остановилась у знакомой пыльной витрины. В прошлый раз, когда мы с Тисаной приходили сюда, я не могла не обратить внимание на то место, где мы проходили мимо человека в зеленом плаще и с такой же птицей. Теперь его нигде не было.

Виа выглядела совершенно не удивленной, увидев меня — настолько не удивленной, что это немного нервировало — и пригласила меня войти с непринужденной беззаботностью. На ней был только аляповатый шелковый халат, свободно завязанный на талии. Когда она вела меня обратно в мастерскую, я удостоился ленивого взмаха руки от такого же полураздетого мужчины, сидящего на диване.

Я был рад, что не пришел на десять минут раньше.

— Итак, Макс. Что я могу для тебя сделать? — она зажгла лампы в задней комнате, одну за другой. С каждым новым пламенем все больше лезвий рассекало тьму, рассекая тени отраженным золотом.

— Мне нужно оружие.

— Я помню время, когда ты говорил, что оно тебе больше не понадобится.

Уф, не напоминай мне.

— Оказывается, я ошибался.

— Я поняла, что что-то происходит, когда ты спросил о Храксилисе. Это тяжелое дерьмо.

— Ты подходишь опасно близко к тому, чтобы задавать вопросы, а я думал, что это противоречит твоей политике.

Она наклонила голову. Тусклый свет усиливал ее суровые черты, рассекая тени на драматическом лице. Она выглядела совершенно потусторонней. Виа не была Владельцем, но я готов поспорить на жизнь, что у нее была какая-то магическая чувствительность. Она нуждалась в ней, чтобы делать такое оружие, как она, и, кроме того, ее восприятие было просто сверхъестественным.

— Это не обязательно должно быть что-то причудливое, — сказал я. — Просто что-то получше, чем тот стандартный мусор, который они пытаются…

Виа прошла через комнату и открыла шкаф. Мои слова ненадолго заглушила серия стуков, пока она копалась в шкафу — и когда она повернулась, я забыл, что собирался сказать.

Вознесенный, я не смотрел на это уже много лет. Не ожидал, что один только вид этого предмета так ударит меня по нутру.

— Ты сохранила его, — вздохнул я.

— Ты думаешь, я позволю, чтобы одну из моих лучших работ выбросили на помойку или проиграли в азартные игры? Оставить где-нибудь в переулке борделя? — она щелкнула языком, покачав головой.

— Ты могла бы перепродать его.

— Я знала, что однажды она тебе понадобится. Кроме того, оно любит тебя. Вот. — она протянула руку, протягивая оружие мне. — Не бойся его так сильно.

По правде говоря, я его немного боялся.

Я протянул руку, и мои руки легко скользнули в запомненное, хорошо отработанное положение.

Вия сделала это для меня почти десять лет назад. Он был длиной с копье, но с двойным концом, выкованный из бронзы, настолько легкой, что казалось, она простирается за пределы осуществимости, изящные вихри и завитки танцевали по всей его длине. Лезвие на одном конце было заостренным, предназначенным для колющих ударов. Другой, слегка изогнутый, предназначался для колющих ударов. Но самое главное…

Я говорил с ним, как много лет назад, и он понимал меня так же легко. Легко было бы принять за украшение разводы, изгибающиеся по всей длине. Но с добавлением моей магии они засветились, как дорожки расплавленного огня. По краям лезвия заструилось пламя.

Еще одна мысль, и…

Посох разделился в моих руках надвое, разделившись посередине на два отдельных оружия. Я собрал их обратно, соединив в одно целое. Покрутил его. Снова разделил. Бесшовный.

— Нужно что-то подправить?

— Нет, это…

Идеально. Это было почти ужасающе, насколько правильным это все еще казалось.

— Конечно, да. — Виа одарила меня маленькой, довольной улыбкой. — И у меня тоже есть для нее.

Должно быть, я выглядел так же изумленно, как и чувствовал себя, потому что она рассмеялась.

— Мир не так непредсказуем, как ты думаешь, Макс. Кроме того, я слышала, что она собирается идти спасать мир или что-то в этом роде, не так ли? Я подумала, что однажды ей что-то понадобится, и я почувствовала… вдохновение.

Саммерин, ты сплетник.

Правда была в том, что я собирался вернуть кое-что для Тисаны. Я не собирался позволить ей войти в хаос с каким-то неуклюжим стандартным гвардейским мечом. Это было бы просто оскорбительно.

— Знаешь, — продолжала Виа, возвращаясь к шкафу, — Женщины всегда заходят сюда, глядя на красивые серебряные банты или маленькие изящные кинжалы и тому подобные глупости. Но я подумала… ну. Она показалась мне интересной.

Она повернулась, держа в руках длинные, изогнутые, бордовые ножны. Затем она медленно вынула один из самых изысканных клинков, которые я когда-либо видел.

Он был длинным и изящно изогнутым, с угловатым, заостренным кончиком. Но самое поразительное, что он был сделан из двух оттенков металла, золота и платины, переплетающихся между собой в диком, органическом танце, словно корни двух деревьев, спутавшихся под землей. В нескольких промежутках между ними я увидела, что центр был полым — в нем проходили вены, в которых можно было разместить магию, как в моем.

Она протянула его мне, и я осмотрел его. Он был невероятно легким, учитывая его длину.

— Лучше бы он не разломился на две части.

— Ты оскорбляешь меня этим намеком.

Она была права. Несмотря на все мое ворчание, я никогда не знал, чтобы Виа создавала что-то меньшее, чем безупречно сделанное оружие.

— Красиво, не правда ли? — восхищенно сказала она, и мне пришлось кивнуть.

Красивый и функциональный. Прямо как Тисана.

— Я назвала его, — сказала Виа. — Ил'Сахадж.

— Ил`Сахадж?

— Это бесритский язык. Оно означает «клинок без миров» или «клинок всех миров». - на мой растерянный взгляд, она пояснила: — На старом языке Бесрита «aj» означает и «нет», и «все».

— Это непрактично.

— Непрактично, конечно. Но, безусловно, поэтично.

— Кажется, что это немного далеко в собственной заднице.

— Мои произведения искусства — это мои дети, Макс. Я даю имена всем своим детям. Даже твоих.

— Я даже не хочу знать.

Она улыбнулась, пожала плечами.

— Может быть, однажды я скажу тебе. Но я думаю, ты не сможешь ходить, разбивая цепи и освобождая цивилизации, со скучным оружием без имени.

Я едва мог оторвать от него взгляд. Признаться, это была идеальная вещь для разрыва цепей и освобождения цивилизаций. И он подходил Тисане так идеально, что трудно было поверить, что Виа встретила ее всего один раз. Конечно, поначалу она не знала, как им пользоваться, но зато до него можно было дорасти.

— Она прекрасна, — сказал я. — Ты превзошла себя. Сколько я тебе должна?

— Считайте это моральной компенсацией за все те грязные, грязные оружейные контракты, которыми я занимаюсь, — сказала она.

Она выпроводила меня к двери, отмахнувшись от моих дальнейших настойчивых требований об оплате.

— Иди и сделай что-нибудь со своими жизнями. А Макс… — она приостановилась у входа, рот ее искривился в раздумье. — Постарайся не скатиться обратно в дерьмо.

Никаких обещаний.

— Я делаю все, что в моих силах.

— Что ж, удачи. Вам обоим. — и с этим она скрылась в тепле своей квартиры, оставив меня стоять там, держа в руках два прекрасных оружия, которые казались мне одновременно до боли знакомыми и глубоко неудобными.

Перед уходом я опустил в ее почтовый ящик мешочек с золотыми монетами.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

Тисана.

К тому времени, когда Макс вернулся, я уже царапала стены.

Удивительно, с какой скоростью я переключилась со слабости и болезни на ощущение, что я выползаю из собственной кожи. На самом деле, я чувствовала себя так хорошо, так энергично, что это граничило с неприятным ощущением — как будто что-то было немного не так, как будто моя кровь была горячей. Мое сердце учащенно билось, даже когда я сидела неподвижно.

Поэтому, когда Макс вернулся и показал мне оружие, которое он получил от Вии… Наверное, я выглядела немного безумной, потому что он не решался даже дать мне подержать меч. Но он дал, и я держала его в руках, как ребенка. Это была самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видела. И это имя… Ил'Сахадж. Клинок всех миров. Клинок всех миров.

Прямо как я.

Если бы я смогла остановить себя, остановить свои мысли хотя бы на долю секунды, я бы, возможно, была тронута этим. Я не думала, что Виа хоть раз взглянула на меня, когда я впервые встретила ее, не говоря уже о том, чтобы счесть меня достойной чего-то подобного.

Я снова обнажила клинок, ощущая под ладонями резную бронзовую рукоять и пробегая взглядом по пляшущему серебру и золоту. Что-то внутри меня мурлыкало при виде этого.

— У нас было не так много тренировок с мечами.

Макс продолжал обучать меня элементарным приемам боя на протяжении всего нашего совместного времени, но не очень много, и всегда с гораздо более короткими клинками, чем этот.

— Нет, — сказал он. — Мне, наверное, следовало бы… если я правильно рассуждаю, нам, наверное, следовало бы сделать больше. Учитывая твои планы.

Я подняла глаза, и он отвел взгляд.

С тех пор как я проснулась, наши взгляды все еще только встречались. Он не смотрел на меня. И, наверное, я это понимала. Даже в этих коротких обмолвках были слова, которые отягощали мое сердце, как свинец.

Сейчас я обдумывала все эти слова, все, что я хотела ему сказать. Обдумывала, как сказать ему, что мне жаль, что случилось с его семьей; как сказать ему, как много для меня значит то, что он вернулся за мной. Обдумывала, как спросить его, что может случиться со мной — с нами — дальше, учитывая существо, которое теперь жило в моем сознании.

Но все, что я могла слышать, это собственное учащенное сердцебиение, стучащее в ушах, и подергивание мышц.

Я могла попытаться сказать все это… или я могла двигаться.

Я встала, вышагивая, с зажатым в руках Иль'Сахаджем.

— Мы можем начать сейчас.

— Начать… обучение?

— Да.

— Ты чувствуешь…

— Я чувствую, что не могу оставаться неподвижным больше ни минуты. — я повернулась на пятке, чтобы встретиться с ним взглядом. Язвительная улыбка натянула одну сторону его рта. Левую, как всегда.

— Тебе нужно во что-то броситься.

Я выпустила небольшой вздох. Он понял. Конечно, понял. Я кивнула, смахнув бисеринку пота, собравшуюся у моего виска.

— Ну что ж. — он поднял свое оружие и осторожно обхватил его пальцами. — Отлично. Если ты можешь это сделать, то и я смогу.

***

Я была настолько мокрой от пота, что хлопок моей рубашки прилип к спине, пряди распущенных волос прилипли к моим мокрым щекам и шее. А мое сердце пульсировало, пульсировало и пульсировало.

Однажды в детстве я нашла маленького крольчонка — одного, оставшегося в живых после того, как исчезло все гнездо. Он был таким маленьким, таким хрупким, что все его тело дрожало вместе с биением сердца. И каждый удар был настолько быстрым, что все они сливались вместе, как крылья колибри.

Вот что чувствовало мое сердце. Тысяча ударов на каждый вдох.

Но мне не было страшно. Совсем наоборот. Я чувствовала голод. Я чувствовала жадность. Мощным, словно моя кровь кипела в жилах.

Макс привел меня в тренировочный зал, и я бросилась на стену со всей силы. Ил'Сахадж сидел без дела напротив двери, и это зрелище приводило меня в ярость каждый раз, когда я смотрела на него. Вместо него он дал мне палку для спарринга, которой я теперь размахивала с такой силой и точностью, на какую только была способна, выполняя ряд упражнений.

— Все дело в контроле, — сказал он мне, блокируя один из моих ударов. Он использовал свой посох, хотя держал клинки в ножнах, говоря, что ему нужно заново освоиться с ним. — Прямо как в магии.

Контроль. Контроль. Контроль. Чем не контроль?

Я бросилась дальше — быстрее, сильнее, теряя себя в повторении и крике рук, спины. Если будет достаточно больно, мне больше не придется думать.

Я зарычала сквозь зубы, когда очередной удар ударилась о бронзовый посох Макса.

— Не дави на себя слишком сильно.

Я открыла рот и рассмеялась. Смех прозвучал немного кисло, немного кисло — немного слишком яростно.

Макс едва заметно замешкался, между его бровей пролегла озабоченная морщинка. Я ухватилась за эту возможность, чтобы продвинуться вперед. Еще один удар. Низкий. Он почти промахнулся.

— Тисана…

Я едва не нанесла еще один удар. Но так же быстро он повернулся на пятке, направив на меня мою собственную силу, прижав нас обоих к стене. Наше дыхание сбилось и смешалось в воздухе между нами, там, где столкнулись наши посохи.

Теперь он смотрел на меня. Смотрел на меня с ищущим, настороженным вниманием. Удовлетворение скользнуло по моему позвоночнику.

— Ты чувствуешь, что все вокруг слишком горячо, — сказал он. — Верно?

Верно, подумала я, но что-то внутри меня поглотило это слово, прежде чем я смогла его осознать. Что-то, что было между яростью, желанием и голодом.

— Я в порядке, — шипела я. — Ты не можешь быть нежным со мной. Я еще не закончила.

Я была способна на все. Я могла сделать это. И он дал мне эту маленькую деревянную палочку, как будто я могла пораниться чем-то настоящим?

Ха!

Я соскользнула вниз, освободившись под его рукой, проскочила по его боку и танцевала в обратном направлении. Танец — вот что это было. Серия шагов. Глубоко в глубине моего сознания ключ скользнул в замок. Они все светились на фоне беленого деревянного пола, словно передо мной была разложена карта моего разума.

Макс крутился так же быстро, как и я, готовая блокировать удар. Он был быстр. Это было прекрасно, как плавно он двигался. Почти хищно. Мне было интересно, как он выглядит, когда не сдерживается. Он сдерживался в Таирне. И сейчас он точно сдерживался.

Треск.

Дерево столкнулось с металлом, рассекая воздух, когда он блокировал удар.

— Хватит. Сделай перерыв.

Нет.

Не достаточно. Никогда не хватит.

Я была так сосредоточена, что не почувствовала, как ухмылка расплылась по моему лицу, когда я отпрянула назад, чтобы сделать выпад снова.

И снова.

И снова.

Я точно знала, как двигаться, даже в непривычных для моих мышц направлениях. Мой разум откуда-то извлекал шаги, подавал их мне в виде цифр, которые я так хорошо знала при дворе Эсмарис.

1, 2, 3, 4…

Треск от ударов раздавался все быстрее и быстрее. Он только блокировал, но не наносил ударов.

Я хрюкнула, когда рванулась вперед с особенно жестоким рывком, и когда наше оружие встретилось, я почувствовала, как напряглись его руки, поглощая удар. Я усмехнулась, но он встретил меня палящим камнем.

Завитки на его посохе загорелись жидким огнем, и посох разделился надвое.

Он одним плавным движением уклонился в сторону, отправив меня кувырком на пол с рычанием, совсем не похожим на мое собственное. Моя спарринг-палка сломалась, когда я ударилась об пол.

Падая, я вытянул руку и послал воздушную спираль вокруг его ног, выбив колени из-под него.

Я набросилась на него в тот момент, когда он упал на пол, моя кожа ощущала прохладу пола, когда я положила ладони на каждое из его плеч, моя сломанная палка все еще была зажата в руке. Я навалилась на его торс, наше дыхание билось друг о друга.

— Я победил.

Боги, я забыла, как сильно я любила превосходить ожидания.

Мои волосы свисали вниз, выбившись из косы, и теперь щекотали кончик носа Макса. Я улыбалась и улыбалась, но он все еще смотрел на меня тем торжественным, ищущим взглядом. Я наслаждалась его взглядом, а затем провела своим по его челюсти, потному горлу, вниз, к вершине его расстегнутой белой рубашки. Она была настолько влажной, что прилипла к его коже, обнажая каждую судорогу или пульсацию мышц под ней.

Я не чувствовала удовлетворения от своей победы. Нет, я была голодна, голодна, голодна.

Недостаточно. Никогда не хватит.

— Это было не все твое, — сказал он. — Я узнаю некоторые из этих движений.

Я не слушала.

Его руки обхватили мои плечи — как будто для того, чтобы удержать меня на месте, не дать мне подойти ближе.

— Тисана, посмотри на меня.

Посмотри на меня, посмотри на меня, посмотри на меня.

Я подняла голову, медленно пробираясь по его телу, до самого лица.

И тем же движением я поняла, что моя рука обхватила сломанную палку для спарринга, а острый конец прижат к нижней части челюсти Макса.

И я поняла, что не мой голос — не мой голос — сорвался с моего языка, когда я сказала:

— Я ищу Максантариуса.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Тисана.

И точно так же из каждой ниточки моей мысли, из каждой линии, связывающей меня с моими мышцами, был выжат весь контроль. Словно стена выскочила из-под земли, захлопнув меня за стеклом.

Я попыталась пошевелить рукой, отчаянно попыталась…

Ничего. Ни малейшего движения.

— Я все еще нахожу это таким странным, — произнесли мои губы. Мои глаза все еще блуждали по лицу Макса. Лицо, которое было таким неподвижным, таким бледным. — Видеть тебя здесь. Ты такой мягкий и смертный.

Моя рука сильнее прижала сломанную палку к его горлу, выбивая одну каплю крови.

Его пальцы впились в мои плечи, но он не двигался. Он был настолько неподвижен, что его можно было высечь из камня.

В моем сознании мои пальцы вцепились в стеклянную стену. Паника нарастала, нарастала и нарастала.

Впусти меня обратно.

{Ты повеселилась. Теперь я получу свое}.

Моя левая рука — та, что не была занята колом, — двинулась вверх по телу Макса, проводя кончиками пальцев по его груди, потом по плечу, потом по горлу любопытными, легкими прикосновениями.

— Сначала я не понимала, — прозвучал мой голос. — Природу ее интереса к тебе. Но теперь я вижу. Это секс. Люди помешаны на сексе. Сейчас мне это кажется очень странным, хотя, возможно, было время, когда я так не считала. — моя голова наклонилась. — Я нахожу себя любопытной. Думаешь ли ты о ней так же, как она думает о тебе?

Я почувствовала, как это любопытство — этот искренний вопрос — пульсирует в моем сознании. Но я была слишком поглощена своим удушающим параличом, чтобы смущаться. Я вцепилась когтями в силу, которая держала меня в ловушке. С каждым бессмысленным ударом я чувствовала, что начинаю сомневаться в том, что вообще существую.

Глаза Макса сверлили меня ледяным огнем.

— Я вижу тебя, Тисана, — сказал он тихо, нарочито спокойно. — Я вижу тебя до сих пор. Ты все еще там.

Я ухватилась за это краткое заверение, даже когда мои губы искривились, испуская беззвучное рычание.

— Теперь ты говоришь только со мной.

— Я говорю с единственным человеком здесь, который имеет значение.

Шипение. Еще одна капля крови.

— Ты бросил меня и обращаешься ко мне с такой жестокостью?

— Ты пытаешься напугать меня?

— Я показываю тебе, что я чувствовала, когда ты запер меня. Что значит быть изгнанной. — мои костяшки пальцев побелели на дереве, мышцы руки дрожали. — Что значит быть бессильной.

Я снова прижалась к стеклу, вдохнула в себя ужасный поток бешеной паники.

Насмешка.

— Беспомощность? На кусок сломанного дерева?

Беспомощность. Что-то щелкнуло. Я заставила себя успокоиться.

Я провела свою жизнь в бессилии. Я знала, как найти силу там, где ее нет.

И вот, вместо того чтобы нанести Решайе еще один удар, я потянулась к нему с лаской.

Я вижу твои раны. Я вижу, как его предательство ранило тебя.

Никакой лжи. Оно узнает, если я солгу. Только самые тщательно отобранные истины.

Его внимание обратилось ко мне.

{Я действительно пережил много ужасных вещей.}

Я знаю, что ты тоже.

Оно приостановилось. И на одно короткое мгновение я почувствовала, как оно уступило мне, прикоснулось к моим мыслям в такой близости, что я заставила себя не отшатнуться…

От внезапного шока меня пронзил ужас, глаза ослепли от воспоминания о белом белом белом…

И затем это было поглощено вспышкой ярости Решайе.

— Ты знаешь, что они сделали со мной? Заперли меня в разбитом сознании и разбитом теле. Ничего, кроме белого, столько дней, столько дней. — я стиснула зубы, скривила губы. — У тебя не осталось никого, кроме меня, и ты все равно выбросил меня. Зачем ты это сделал?

Сила пульсировала в моих венах. Магия.

Свет в комнате померк, стал тусклым и темным, как красные сумерки перед закатной грозой. Пальцы, сцепленные на плече Макса, покалывало, и он вздрогнул от боли.

Медленно, так медленно, левая рука Макса скользнула вниз по моему плечу. Вниз по моей руке.

— Найди точку опоры, — пробормотал он, не отрывая взгляда от моих глаз. — Найди что-то, за что ты можешь ухватиться и не отпускай, Тисана.

— Ты говоришь со мной! — я почувствовала, как морщится мой нос. — Ответь мне на вопрос, Максантариус. Я знаю твое тело. Я знаю, на что оно способно. Ты мог бы уже швырнуть ее через всю комнату. Ты смеялся над моим сломанным куском дерева. Но мы все еще здесь.

— Это был не вопрос.

Смех пронзил мое горло.

— Возможно, ты прав. Возможно, это вообще не вопрос. В конце концов, я всегда видела все твои слабости.

Мои пальцы жгли, обжигали его кожу. И ужасный запах окутал мои ноздри. Макс напрягчелюсти, сдерживая дрожь. Его рука обвилась вокруг моего запястья. И я знала, что он ждет, ждет до последнего возможного момента…

В комнате становилось все темнее и темнее. Мои глаза, под контролем Решайе, переместились на Иль'Сахаджа.

Нет.

Я поборола собственную панику.

Что ты получишь, убив его?

Тихий смех пронесся сквозь мои мысли, как ужасная дрожь. {Возмездие.}

Но ты говоришь, что любишь его. И если он умрет, ты никогда не получишь его. И я скажу тебе суровую правду, Решайе: если ты убьешь его, если причинишь ему боль, то и меня у тебя никогда не будет.

{А зачем ты мне нужна?}

Потому что ты хочешь быть любимым, а я любила многих чудовищ.

Пальцы Макса сжались.

Одна ужасная секунда тишины, волна ярости, нарастающая, нарастающая…

{Тогда ты сможешь полюбить еще одного}.

Комната погрузилась во тьму, и Решайе протянул руку, чтобы принять Иль'Сахадж, который летел через всю комнату.

Нет.

Макс вывернул мое запястье, переворачивая меня на спину, посылая спирали агонии вверх по руке и через затылок, когда он треснулся об пол. Но Решайе не отреагировал, все еще готовый к удару клинка.

Его ликующая ярость имела вкус крови на моем языке.

Стоп! Я еще раз ударилась о стену, отделявшую меня от моих мускулов, и поняла, что это не так.

И сразу же поняла, что мой разум — это не комната. Нет, я забыла: это была паутина.

Меня не сдерживали. Я могла подняться.

Мои пальцы сомкнулись вокруг рукояти Ил'Сахаджа, напряглись, когда я подняла его.

Я ползла вверх по нитям своего разума, вдыхая их обратно в себя. Я шла по тропинкам, погруженным во тьму. Решайе.

Моя рука поднялась.

И в тот самый момент, когда мое тело приготовилось опустить клинок Иль'Сахаджа на горло Макса, я опустила бритву на все эти зараженные нити мысли, отрезая Решайе от моего разума.

Он издал вопль, который пронзил все мое тело, настолько сильный, что ослепил меня.

Треск.

Мое дыхание сбилось в легких, как будто я упала с огромной высоты. И свет, вернувшийся в одно мгновение, ударил меня по лицу.

Я повернула голову и увидела Макса, поднимающегося с земли, и Иль'Сахаджа на полу рядом с ним. Мое запястье было согнуто под ужасающим углом, но я была благодарна за боль, благодарна за то, что она привязала меня к телу.

— Тисана. — мое имя было неровным вздохом облегчения на губах Макса, настолько низким, что мне потребовалось мгновение, чтобы осознать его. Он прижался своим лбом к моему и повторил его, как будто не понимая, что говорит вслух.

На мгновение меня парализовал ужас того, что я чуть не сделала. Боги, я чуть не… это лезвие было так близко, так близко к его шее.

Мы оба дрожали. Я прижала ладонь к его лицу своей хорошей рукой, потом мой взгляд остановился на его горле — на струйке крови под челюстью. А потом — три странных, ужасных фиолетово-черных следа от пальцев у его плеча.

Что это было? Ожог? Я отодвинула рваную ткань его рубашки, заставив его резко вдохнуть сквозь зубы.

Нет, не ожог, не совсем…

Низкий свист оборвал все мои слабые попытки произнести слова.

— Я не помешал?

Мы с Максом отстранились друг от друга. Я использовала свою неповрежденную руку, чтобы подняться на ноги. Зерит стоял в дверном проеме, глядя на нас с любопытством, приподняв одну бровь.

— В последний раз, когда я видел вас двоих, настроение казалось немного мрачноватым для такого рода вещей, но опять же, я полагаю, угроза смерти может оказывать на людей такое влияние.

Прежде чем Макс успел выпустить свой неизбежный огрызающийся ответ, и прежде чем я успела начать объяснять, что только что произошло, рядом с Зеритом появилась Нура. Мрачное выражение ее лица заморозило слова в моем горле.

— Вставай. У нас больше нет времени возиться. — ее голос слегка дрогнул, когда она сказала: — Столица подверглась нападению, поэтому нам нужно начать выполнение твоего контракта. Мы отправляемся в Трелл на рассвете.

***

Я едва говорила, едва позволяла себе дышать, пока мы с Максом следовали за Нурой и Зеритом по статичным белым коридорам Башни Полуночи. Мои руки все еще дрожали, и я сжимала их вместе, чтобы скрыть это. Даже Макс был нехарактерно молчалив. Достаточно легко выдать это за шокированное молчание в ответ на то, что говорила нам Нура. Что, если честно, было вполне заслуженно.

— Бунтари, собравшиеся из трех домов, отстраненных от власти, — говорила Нура, пока мы шли по коридорам. Ее голос был напряженным. — Смелые они. Но впервые у них есть реальная поддержка. Три могущественные семьи. Несколько тысяч солдат. Ничто по сравнению с Гвардией, но…

Мы завернули за угол, попали во внешние залы Башни и к стеклянным окнам. Мое дыхание замерло в горле.

— Боги, — вздохнула я.

— Блядь, — прошептал Макс.

— Точно, — пробормотала Нура.

Окраины Столицы, далеко вдали, ярко полыхали огнем. Как будто город был живым существом, и по его краям по пылающим венам распространялась жгучая инфекция.

Я шагнула вперед и прижала пальцы к стеклу. Если присмотреться, то можно было увидеть свет факелов, устремляющийся к вспышке насилия. Сразу за ним наступала внезапная темнота, когда те, кто не участвовал в боях, плотно закрывали ставни.

Старое, старое воспоминание нахлынуло на меня — старое воспоминание о том, как то, что когда-то было Найзереном, превратилось в пепел и пламя, как я смотрела на это, прижавшись лицом к плечу матери, когда мы бежали.

— Они падут. — голос Нуры был низким, но твердым. — Каждый из них, черт возьми, достанется Страже. А потом, когда мы вернемся… — она бросила последний взгляд на город. Затем встретила мой взгляд и замолчала.

Дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Я сжала сломанное запястье.

Так же быстро Нура повернулась и жестом приказала нам следовать за ней.

— Рассвет, Тисана. Будьте готовы к отъезду. Чем быстрее мы уйдем, тем быстрее вернемся.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Макс.

Тисана издала шипение сквозь стиснутые зубы, когда Саммерин взял ее запястье в свои нежные пальцы.

— Это легко, — сказал он, и в этот момент я ни за что не была так благодарна, как за непоколебимое спокойствие в его голосе. — Чистый разрыв. Простой ремонт.

Он оглянулся на меня через плечо. Это заверение предназначалось мне в той же степени, что и ей.

Я покачал головой, сам того не желая.

Даже с учетом всего остального, даже с учетом нависшего надо мной существа, тьмы, магии и этого чертова меча…

Мои уши заполнил треск костей Тисаны, заглушив все остальное. И еще треск ее головы, ударившейся о землю с такой силой, что на одну страшную минуту я подумал, что она может больше не встать.

Я бродил по окраинам комнаты Тисаны, как будто я мог что-то сделать, чтобы это что-то не оседало в моем сознании, пока я продолжал двигаться. Ее глаза следили за мной. Я знал, что это чертовски больно, когда твои кости сшивают вместе, а плоть насильно восстанавливают. Но она не реагировала. Она просто смотрела на меня, в своей особой манере, как будто не просто видела, а наблюдала. Снимала слои своим взглядом.

Я не осознавал, что потратил шесть месяцев на запоминание этого взгляда — запоминание того, что я чувствовал под ним — пока ее глаза не остановились на мне на тренировочном ринге, и я понял, что это не она, еще до того, как она пошевелилась или заговорила.

Я остановился рядом с ее кроватью.

— Все тихо?

Она кивнула.

Саммерин осторожно положил руку Тисаны себе на колени.

— Будь осторожен с ней некоторое время. Сустав будет слабым еще неделю или около того.

Я посмотрел на ее запястье. Прямое, без повреждений, как будто оно вообще никогда не было травмировано.

Комок застрял у меня в горле.

— Мне жаль.

— Ты должен был сделать это раньше, — тихо сказала она.

— Оно не хотело меня убивать. Если бы хотело, я бы уже был мертв.

Тисана вздрогнула, ее взгляд упал на мое плечо. Я прикрыл свою странную рану — я все еще не понял, что именно это было, хотя знал, что это чертовски больно, — но ее взгляд проникал сквозь ткань.

Уверен, она видела то же самое, что и я, когда я смотрел на ее запястье, но для меня эта боль была лишь напоминанием о том, что Решайе не нужно тратить время на сломанные палки и волшебные мечи, если оно действительно, по-настоящему хочет моей смерти.

Нет, то, что произошло там, было игрой.

Я должен был это знать. Я должен был держаться дольше.

Она открыла рот, и я понял, что она готовится сказать мне, в сотый раз за сегодня, что я должен уйти.

— Мы знаем, чем закончится эта дискуссия, Тисана. Не начинай.

— Если бы я причинила тебе боль…

— И не собирался.

Саммерин встал и бросил на меня спокойный взгляд, прежде чем выскользнуть за дверь. Если Тисана и заметила его уход, она этого не показала.

— Если бы я хоть на мгновение задержался, чтобы вернуть контроль…

— Ты не сделал этого. И теперь ты знаешь, как это сделать.

Как странно было чувствовать себя, пытаясь быть оптимистичной в этом вопросе. Оптимистично или умышленно невежественно. Мое самое циничное, самое несносное «я» назвало бы эти два понятия одинаковыми.

— Кроме того, — добавил я, — завтра мы отправляемся в Трелл, и ты будешь рада, что с тобой один из лучших бойцов Ара, когда мы прибудем туда.

Эхо улыбки дернулось в уголках ее рта.

— Ты хвастаешься?

— Это не хвастовство, если это правда. И в кои-то веки я хочу посмотреть, как эти ублюдки будут гореть.

Я имел в виду каждое слово.

Она подняла лицо, и впервые с тех пор, как я вернулся, я не отпрянул от ее голого, электризующего взгляда. Я не был уверен, почему мне стало так неловко. Может быть, я слишком многого не хотел, чтобы она видела, или слишком многого боялся увидеть в ней. Может быть, просто было что-то в том, как ее лицо поражало меня каждый раз, что пугало меня до невозможности.

Я отодвинул в сторону прядь волос, которая резала ее зеленый глаз.

— Покажи мне эту неослабевающую грубую силу, Тисана.

Она не двигалась, не говорила. Но в ее глазах появился яростный блеск, и я позволил их пламени охватить меня, сжечь, поглотить, пока не осталось ничего, кроме пепла.

***

Саммерин зажал трубку между зубами, выпуская идеальное кольцо дыма.

Его лицо никогда не выдавало беспокойства, на нем не было ничего, кроме задумчивости. Но я знал, что он курит только тогда, когда нервничает.

Мы молча шли по коридорам Башни. Вниз и вниз.

— В чем дело, Саммерин?

Его глаза задали мне немой вопрос, и я ответил на него знающим взглядом.

— О чем бы ты ни размышлял. Просто скажи это.

Еще одна медленная затяжка дыма, через нос, как у дракона.

— Один день, Макс. Прошел один день, а мы уже здесь.

— Оно не собиралось меня убивать.

— Эта штука непредсказуема.

— Оно было у нее. Я должен был подождать.

— Сломанное запястье — небольшая цена, и мне показалось, что она с радостью заплатила ее, чтобы обеспечить твою безопасность.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что много лет слушал, как ты рассказывал мне, как бы ты хотел, чтобы твой отец не колебался в тот день.

Мои ногти впились в ладони, когда мои следующие слова вырвались между зубами.

— Если ты намекаешь на то, что я должен был…

— Нет. Определенно нет. — он покачал головой, выпуская еще один неровный вздох. Я хотел, чтобы его реакция была сильнее, чем она была. — Но что, если это было больше? Если бы это могло убить тебя, ты бы позволил? Потому что это было бы то, с чем ей пришлось бы идти до конца жизни.

Я все еще видел лица своих братьев и сестер каждый раз, когда моргал. Разве я не знал этого?

— Оно не собиралось меня убивать.

— Тебе нужно подумать о том, что ты будешь делать, если оно доберется до тебя.

— Мы не позволим ему добраться до меня.

Саммерин посмотрел на меня взглядом, который был очень близок к жалости.

— Не надо, — прорычал я.

— Ты находишься в невыигрышной ситуации. И оно это знает, особенно сейчас. Оно будет использовать это против тебя.

Я ненавидел то, насколько он был прав.

Мы шли молча, дым из его трубки забивал мои легкие.

— Мне бы хотелось подвести какой-то глубокий итог, — сказал он, наконец. — Что-то более полезное, чем просто сказать тебе, чтобы ты был осторожен.

Мне тоже хотелось — хотя я подозревал, что даже если бы он мог, мне бы не понравилось то, что он хотел сказать.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Тисана.

Я провела ночь, отрабатывая движения, которые оттачивала на ринге для спарринга, прогоняя их снова и снова, пока не впитала их в ядро своей памяти. Сон не шел, хотя я была измотана. Я думала, что, перетащив себя через океан, когда я активно умирала, я знаю, что такое быть уставшей. Нет, это было ничто. Эта усталость тянулась из моей души.

Решайе, видимо, тоже это чувствовал. Оно молчало. Хорошо.

Макс вернулся в мою комнату после ухода Саммерина. У него здесь были свои покои, но он остался в моей, развалившись в кресле, критикуя мои движения, пока его веки не затрепетали. В конце концов, он превратился в груду конечностей, откинул голову назад, слегка похрапывая — как будто его тело просто перестало функционировать.

Мы больше не говорили о том, что произошло сегодня, и я была благодарна за это.

Я предпочитала думать о том, что всего через несколько дней я смогу снова увидеть Серела. Он снова будет со мной, в безопасности.

Если он был жив.

Если я смогу его найти.

Если бы я могла сделать что-то из этого в исключительно узком промежутке времени, которым я располагала, или с исключительно ограниченными ресурсами, и, конечно, с исключительно непредсказуемым фактором Решайе.

Если, если, если.

Где-то в предутренние часы я отложила свою палку для спарринга и подошла к окну, прижав пальцы к прохладному стеклу. Моя комната не находилась на самом верху Башен, но она была достаточно высока, чтобы возвышаться над землей. Столица раскинулась подо мной, словно игрушечная копия, сведенная к далеким уличным фонарям и блокам безликого лунного света. Даже в темноте Дворец блестел вдали, отражая свет, которого не было — или, возможно, он отражал пламя, которое все еще светилось, как угли камина, на окраинах города.

Я задавалась вопросом, находятся ли Нура и Зерит все еще там, контролируя разрушения.

Я думала, не ускользают ли жизни от их внимания даже сейчас.

{Красиво.} Слабый шепот прошелестел по моим мыслям, дрожь пробежала по позвоночнику. {Я забыл, как это может быть прекрасно.}

Мое сердце замерло.

Я проверила нити своей ментальной паутины, готовясь вытолкнуть Решайе обратно, если понадобится.

Что? Привлечь, отвлечь.

{Мир. Воздух. Свобода. Огонь. Все эти истории}.

Я нашла ее — слабую, усталую, немощную, цепляющуюся за несколько тонких струн.

{Ты ценишь свободу так же, как и я. Никто не желает ее больше, чем тот, у кого ее никогда не было}.

Я почувствовала, как оно снова пробирается сквозь мои воспоминания. Воспоминания об Эсмарисе в первый день, когда он встретил меня, о том, как его взгляд разворачивал меня, словно подарок.

Завтра мы отправимся в мой старый дом. Мы с тобой подарим свободу многим людям, у которых ее никогда не было, как и у нас.

{Трелл.}

Да.

{Я знал это место, когда-то.}

Снова воспоминание о траве против моих рук. Назад. Вперед. Снова и снова.

{Знаешь ли ты, что они держали меня взаперти столько лет? У меня ничего не было, никого. Я не знаю, как долго. Много лет. Можно подумать, что для меня это пустяк. Но несмотря на то, что я прожила столько жизней, я чувствовала каждую секунду. Они пытались дать мне много других тел, много других домов. Но я ненавидел их. Они были похожи на гнезда из сломанной стали.}

Его шипение пробежалось по моей шее, затем смягчилось и превратилось в ласку.

{Но только не ты. Ты — шелк}.

Мне пришлось подавить отвращение.

Но я заставила себя спросить:

— Кем ты был? Раньше?

{Я не помню. Теперь я — лишь частички многих вещей. Неполноценный}.

Его боль отозвалась в моей груди скорбным, пустым криком.

Я тоже.

Фрагменты. Фрагменты Вальтейна, рожденного в стране, которой больше не существует, связанного с Орденом, который принимает меня лишь частично.

{Я знаю. Возможно, мы сделаем друг друга целыми, Тисана, Дочь пустоты}.

Возможно. Ложь забрала все, что у меня было.

{Какая ты красивая сломанная бабочка.}

И я почувствовала, как оно коснулось пальцев моего разума, поймало их там, где они сидели, готовые столкнуть его обратно во тьму, впиваясь в них безжизненными когтями.

{Ты предала меня сегодня}.

Паника всколыхнулась. Она плотнее свернулась вокруг моих мыслей. Боль пронзила позвоночник.

{Ты вырезала меня. И если ты сделаешь это снова, моя бабочка, я вскрою ему горло и слижу его кровь с твоих пальцев}.

И оно снова растаяло в тишине, оставив мои мысли, когда я сползла по окну в дрожащую кучу на земле.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Тисана.

Я вскрою ему горло и слижу его кровь с твоих пальцев.

На следующее утро я не почувствовала никаких признаков Решайе в своей голове, кроме легкого давления, которое тихо ощущалось в задней части моего черепа. Но теперь ему не нужно было говорить со мной. Слов, которые оно сказало мне прошлой ночью, было более чем достаточно, чтобы преследовать меня весь день.

Утром я едва могла заставить себя посмотреть на Макса. Не то чтобы у нас было много времени на общение. Мы поднялись на рассвете и сразу же начали готовиться к путешествию в Трелл. Корабль, который должен был доставить нас туда, был прекрасным творением, низким и тонким, паруса расходились веером, как шипы на спине ящерицы. Восходящее солнце проглядывало сквозь бело-золотую ткань, украшенную солнцем и луной, не оставляя сомнений в том, кому она принадлежит.

Он совсем не походил на ту простую купеческую лодку, которая перевезла меня через море более шести месяцев назад. И все же, когда я стояла в доках, вдыхая ноздрями резкий запах океана и обдувая щеки соленым воздухом, шрамы на моей спине пульсировали.

Я с удивлением узнала, что и Нура, и Зерит будут сопровождать нас, по крайней мере, на первом этапе путешествия. Кроме того, к нам присоединятся два сиризенца. Мне пришлось заставить себя не пялиться на их аккуратные шрамы без глаз, когда нас представляли: Эслин и Ариаднея. Эслин, невысокая, с резкими чертами лица и золотистой кожей, казалась гораздо дружелюбнее своей более высокой, широкой и светлокожей спутницы, но обе они были сдержанны и держались в тени после того, как поприветствовали нас.

По их разочарованному шепоту и холодным взглядам у меня сложилось впечатление, что они не были в восторге от этого путешествия. И все же, как бы они меня ни нервировали, я была рада, что они у нас есть.

Потому что это было то, что нужно: всего семь человек, чтобы войти в дом одного из самых могущественных треллианских лордов на континенте. Или восемь, если считать Решайе.

Макс стоял рядом со мной у перил причала, и мы оба смотрели на море, прислонившись друг к другу в тишине. Тревога душила меня, и я знала, что стоит мне только взглянуть на него, как все это вырвется наружу. Я чувствовала, как он смотрит на меня.

Я вскрою ему горло и буду слизывать его кровь с твоих пальцев.

— Тисана… — начал он, но прежде чем он успел заговорить — к моему облегчению — более громкий голос прорвался сквозь воздух.

— Но когда ты вернешься?

Мы с Максом повернулись, чтобы увидеть Мота, спешащего за Саммерином, когда тот переходил дорогу к докам.

— Я не знаю, когда это будет, Мот, — сказал Саммерин. — Элен будет отличным учителем.

— Но когда ты это сделаешь? — спросил Мот. — Когда ты вернешься, может быть тогда?

Саммерин повернулся, спрятал руки под плащ и долго молча смотрел на Мотылька.

— Да. Когда я вернусь, когда я больше не буду нужен Ордену, я снова стану твоим учителем.

Мот, казалось, лишь слегка утешился этим заверением, бросив на Саммерина скептический взгляд из-под нахмуренных бровей. Затем он заметил Макса и повернулся к нам, слегка сжавшись под его взглядом.

— Я еще раз прошу прощения за подзорную трубу. И за цветы. И…

Левый уголок рта Макса приподнялся.

— Какая подзорная труба?

— Той, которую я…

— Я не помню никакой подзорной трубы.

— Помнишь, я ее сломал…

Макс вздохнул и ущипнул себя за переносицу, и, несмотря ни на что, я подавила самую маленькую улыбку.

— Не бери в голову, Мотылек. Все в порядке. Это забылось.

— О. — Мот опустил взгляд на свои руки, судорожно сжимая их. — Ну, все равно…

— Было время, когда я тоже сломал много вещей, которые не хотел. Просто продолжай работать над этим. У тебя все получится. Когда ты это сделаешь, я думаю, ты станешь чертовски хорошим Владельцем.

Мот выглядел таким изумленным, что все его тело дрогнуло.

— Правда?

— Может быть. — Макс пожал плечами. — Докажи, что я прав.

Это заявление, казалось, перевернуло весь мир Мота. Затем он посмотрел на меня.

— Саммерин не рассказал мне всего этого, но ты идешь на рабовладельцев, не так ли? Вот почему ты идешь в Трелл.

— Да, — ответила я, и по его лицу прошла тень. Большинство людей, которых я встречал в Ара, умели скрывать свои эмоции, но у Мотылька они все равно просачивались в воздух, как облако. Я знала, что он думает о моих шрамах.

— Я могу помочь.

Я покачала головой.

— Пока нет. Тебе еще многое предстоит сделать здесь, в Аре.

Такие вещи, как обучение и рост — медленно — я надеялась. То, что не имеет ничего общего с полями сражений и войной.

Он нахмурил брови.

— Но однажды я это сделаю.

— Я верю тебе, Мотылек.

И, чувствуя, как облако вокруг него превращается в решимость, я говорила серьезно.

На его щеках появился румянец. Он протянул одну руку и ждал. Когда я растерянно посмотрела на него, он пробормотал:

— Твоя рука, Тисана.

Я вложила свою ладонь в его и постаралась не рассмеяться, когда он неуклюже поцеловал мои костяшки.

— Удачи, — сказал он, а затем слишком быстро отбросил мои пальцы, махнул нам троим напоследок рукой и удалился вместе со своим новым инструктором.

— Мотылек, разрушитель цветов, подзорных труб, кувшинов и сердец, — размышлял Макс, качая головой. — В конце концов, он твой ученик, Саммерин.

— Он немного поражен, я думаю. Но, полагаю, ничего не поделаешь. — я старалась не замечать, как взгляд Саммерина скользнул к Максу, когда он сказал: — Когда я увидел то красное платье, я понял, что мы все в беде.

***

Мы отправились в путь так рано, что солнце только начало подниматься в небо. Никто не чувствовал себя вполне комфортно. В течение дня мы общались в узком, скованном кругу — достаточно легко, ведь нужно было сделать так много. Когда солнце уже давно село, мы наконец остановились поесть. Зерит поднял свое рагу на палубу и свесил ноги через край, так как ел в передней части корабля. Нура отнесла свою в угол, в одиночестве. Макс, Саммерин и я ели в долгом, неловком молчании. Между нами все еще висела та странная пауза — не то чтобы отсутствие слов, но их избыток, — и, казалось, никто из нас не был готов ее преодолеть.

Вместо этого, подавившись безвкусным рагу, я не могла не наблюдать за двумя сиризенцами на другой стороне палубы. Для двух людей без глаз они двигались с такой точностью. Не было никаких спотыканий о местоположение половника или миски. Не было никаких сомнений в том, где находится кастрюля.

Они не могли быть полностью слепыми. Не совсем.

— Вы никогда раньше не встречали сиризен?

Должно быть, мой взгляд был очевиден, потому что я повернулась и увидела, что Саммерин задумчиво наблюдает за мной.

— Нет. Они…

Но, словно почувствовав, что мы говорим о них, Эслин обернулась, одарила нас полуулыбкой и направилась к нам с Ариадной на буксире.

— Должна признаться, Саммерин. Я была удивлена, увидев тебя здесь, в любом месте. — они уселись рядом с нами, и мы раздвинулись, чтобы освободить место. Вблизи все в них казалось отточенным до смертоносного совершенства. Их униформа, сшитая из черной кожи и жесткой ткани, была одинаковой и тщательной, волосы идеально уложены, копья блестели в свете фонаря. И, конечно же, шрамы — аккуратные, прямые, четкие.

Все это как-то странно противоречило веселому дружелюбию Эслин, когда она уселась рядом с нами. Хотя, даже в этом было что-то такое, что казалось… хищным.

Она наклонила голову в сторону Саммерина.

— Давно не виделись. Как дела?

— Достаточно хорошо, Эслин.

— Вы знакомы? — спросила я.

— Много лет назад, — сказал Саммерин, чуть слишком быстро, и жуткий, безглазый взгляд Эслин упал на меня.

— Сиризен набирают из военных, так что когда-то давно мы бегали в одних и тех же кругах. Не так ли, Сэм?

— Можно сказать и так, — мягко ответил он.

По меркам Саммерина этот тон был откровенно ледяным.

— У нас был общий друг, — сказала Ариадна. У нее был низкий, глубокий голос, который напомнил мне о камне. Стабильный и тяжелый.

— Да, один из наших товарищей-новобранцев, — добавила Эслин.

— Мм, — сказал Саммерин, глядя в свою миску.

Интересно.

— Так вы знали друг друга до…

— Да, когда у меня еще были такие большие красивые голубые глаза, — сказала Эслин и рассмеялась, а все остальные неловко замолчали.

Ариадна не переставала наблюдать за мной.

— Ты никогда не встречала сиризен.

Это был не вопрос, но я все равно покачала головой.

Эслин усмехнулась.

— Пристальный взгляд сделал это достаточно очевидным.

— Я не хотела показаться грубой. Я просто… — боги, невозможно было не пялиться. — Вы очень… грациозны.

— Ожидала, что мы будем спотыкаться, как маленькие котята, да? — щебетала Эслин. — Ну, мы видим не хуже вас.

— Только по-другому, — добавила Ариадна.

Мой взгляд метался между ними.

— Как?

Эслин ответила просто:

— Слои.

— Слои?

— Магия — это ряд слоев, расположенных гораздо ниже физического мира, — сказала Ариадна. — Разные слои, или потоки, для разных типов магии. Магия Вальтейна, магия Солярии…

Я кивнула. Общеизвестно. То, о чем пишут в сказках.

— Все гораздо глубже, чем только эти два потока. Их много, хотя эти две — единственные, доступные человеческим Владетелям. Фей, например, по слухам, имеют множество собственных нитей, недоступных человеческим Владельцам-

— Сиризен, — с гордостью сказала Эслин, — Единственные человеческие Владельцы, способные подключиться к более глубокому слою магии.

— Если только на несколько секунд за раз, — добавила Ариадна. — И с большими… уступками, чтобы добиться более высокой чувствительности. — она с кривой ухмылкой показала на свои глазницы.

По моему позвоночнику пробежала дрожь.

— Когда у тебя нет глаз, ты чувствуешь это сильнее.

— Именно.

Уголком глаза я увидела, как Макс покачал головой, и эхо моего собственного дискомфорта заколотилось у меня в груди.

Мой следующий вопрос был неуклюжим — его невозможно было сформулировать.

— Так… почему ты?

— Есть много очень специфических качеств, которым должен соответствовать человек, чтобы быть способным стать одним из Сиризен, — сказала Ариадна. — Мы все — Соляри, потому что более внешняя, энергетическая магия Соляри необходима нам для того, чтобы дать нам силу пробиться между слоями. Но в то же время нам требуется чувствительность к движениям магии, которой не хватает большинству Соляри. Существует очень сложная серия тестов для определения каждого кандидата. Никто не знает почему, но в подавляющем большинстве случаев только женщины проходят отбор.

— Нас не так много, — сказала Эслин, — Но мы хороши в своем деле. Возможно, мы способны погрузиться лишь на полслоя глубже, но даже это дает нам множество уникальных способностей. — ее безглазый взгляд упал на меня, и ее улыбка искривилась, расширилась, в ней появилось голодное любопытство. Она наклонилась вперед. — Хотя я слышала, что то, что живет внутри тебя, черпает силы гораздо, гораздо глубже, чем это.

У меня пересохло во рту.

{Шепот манил, издалека, издалека. {Она говорит обо мне.}

Голос был так далек, что его едва можно было расслышать, слабый и усталый, он исчез так же быстро, как и появился. Но вдруг я обнаружила, что сдерживаю рвоту.

— Оказывается, когда ты становишься сиризеном, ты не только теряешь глаза, но и способность вести разговор о чем-либо, кроме своих великих жертвоприношений, — пробормотал Макс. — Утомительно, Эслин.

Но я чувствовала его взгляд на себе, хотя и не могла смотреть на него.

Я встала, вежливо извинилась и отвернулась, прежде чем услышала их ответ.

***

Все рано ушли под палубу в свои импровизированные, занавешенные комнаты. Я лежала и слушала звуки медленно затихающего корабля. Я пыталась уснуть. Но я не могла перестать перебирать пальцами нити своего сознания, снова и снова, проверяя шепот и движение, пока не начала сходить с ума.

И наконец, когда я больше не могла этого выносить, я отодвинула занавеску и босиком поднялась по лестнице, выдохнув с облегчением, когда вышла на палубу и меня встретило бесконечное покрывало звезд. Как будто весь мир только что открылся.

Я остановилась и перевела дыхание, проходя по палубе…

— и споткнулась, чуть не наступив на лицо.

Точнее, на лицо Макса. Макс, который лежал на деревянном полу, сложив руки на животе.

Он не вздрогнул, когда я отпрыгнула в сторону и выпустила проклятие Тэрени.

Он приоткрыл один глаз.

— Осторожно.

— Макс. Что ты делаешь?

— Плачу. — он открыл другой глаз, оба встретились с моим в темноте. — И, если быть честным, отчаянно пытаюсь не разорвать свои кишки. Я не создан для того, чтобы иметь под ногами что-то, кроме твердой почвы.

Я хихикнула.

Удивительно, как хорошо это было. Просто посмеяться, хоть немного, хотя на самом деле это было не так уж и смешно. Я цеплялась за этот фрагмент нашей былой близости, как за золото.

Я опустилась рядом с ним и легла на пол.

— Мне кажется, здесь более шатко.

Мне потребовалось мгновение, чтобы подобрать слово. Как бы бегло я ни говорила, в последнее время мои мысли были мутными.

— Шатается, да?

— Да. Правильное слово?

Я наблюдала, как уголок его рта искривился в улыбке.

— Отличное слово.

По крайней мере, здесь, внизу, все мое тело раскачивалось в такт движению лодки, а не только ноги — и простор звезд простирался через все мое видение. Захватывает дух.

Какое-то время мы лежали в тишине, слушая, как вода бьется о борта лодки, а мачты скрипят от каждого порыва ветра. Тепло тела Макса касалось моей кожи, хотя я старалась не прикасаться к нему. Без приглашения в моей голове промелькнуло воспоминание о словах Решайе: Теперь я понимаю. Это секс.

Я вздрогнула. Чем дольше я смогу игнорировать это, тем лучше.

Я не была уверена, сколько прошло времени, прежде чем Макс заговорил.

— Ты готова? — пробормотал он.

— Да.

Нет. Я не готова.

— Будешь, — прошептал он, и я почувствовала, как напряглись мои щеки. Я не удостоила неуверенность вслух. Но в каком-то смысле было приятно, что есть кто-то, кто слышит то, что я не допускаю до своих губ.

— Ты? — спросила я.

— Черт, нет.

— Да, ты такой. Ты просто не знаешь об этом.

Дышащий смешок. Я повернула голову и увидела, что он уже смотрит на меня — в его взгляде была непоколебимость, интенсивность, от которой мне захотелось одновременно отвернуться и упасть еще ниже.

Что-то, что я не могла или, возможно, не хотела определить, больно кольнуло меня в груди. Я отвернулась.

— Так мы будем продолжать это делать? — пробормотал Макс.

— Что?

— Ты уже достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, что я не дурак, Тисана.

Я чуть не рассмеялась. Глупость не имела к этому никакого отношения. Мы просто прошли тот этап, когда один из нас был способен прятаться от другого.

— Я не знаю. Разве? Если ты открываешь дверь, она открывается в обе стороны.

Он насмехался.

— Что это значит?

В моем горле встал ком, и когда я повернулась, чтобы посмотреть на него, я почувствовала, как он раздувается.

— Ты не должен был возвращаться, — задохнулась я. — После всего, что он сделал с тобой.

Что-то напряглось в его чертах. Почти вздрогнула.

— Ты должна была послушать меня.

Он был прав, прошептала часть меня. Я должна была.

— Ты должен был сказать мне.

— Я не мог, Тисана.

— Тогда расскажи мне сейчас, — сказала я. — Расскажи мне все. Я должна знать, потому что мы живем этим.

Мой голос все еще был настолько тихим, что едва превышал шепот. Но его интенсивность висела в словах, как дым.

Медленно он перевел взгляд на меня и задержал его. Какая-то часть меня хотела сломать его, отвести взгляд от этих необычных глаз. Но я этого не сделала.

— Шесть месяцев, — сказал он грубо. — Она была у меня шесть месяцев. Может быть, чуть дольше. Я был военным. Капитан. Становилось все более очевидным, что война не закончится легко и без большой крови. На нас напали. Азре, арх-командующий, хотел, чтобы был выбран преемник, на случай худшего. Среди кандидатов были я, Зерит и Нура. И я хотел этого. Я хотел этого титула больше, чем когда-либо хотел чего-либо. Так что… — его голос прервался, а когда возобновился, он был более грубым. — Ты подписала этот контракт, потому что он дал тебе возможность защитить всех тех, кого ты оставила позади. А я? Я подписал свой, потому что хотел этого. Потому что я хотел власти.

Он выплюнул это слово, и я почувствовала его сожаление и гнев.

— Какое-то время, — сказал он, — казалось, что я получил ее. Потому что Решайе дико, безумно силен. Ничто не должно быть таким могущественным. Моя магия была моей собственной, но… намного больше. Поначалу это было потрясающе. Но вскоре… — он выдохнул. Покачал головой. — Оно непредсказуемо. Одержимое. Мстительное. И оно готово сокрушить все, что бросит ему вызов.

Овладеть или уничтожить.

Я вздрогнула.

— Нечеловек, — пробормотал он.

— Нечеловек? — я покачала головой. — Очень человеческие. Самые уродливые части человечества.

— Я верил, что если буду очень стараться, то смогу заставить его подчиниться. Но так не получилось. В Сарлазае все дошло до конца. И тогда…

Ему не нужно было продолжать.

Моя рука скользнула в его, прежде чем я осознала, что делаю, и его пальцы легко сомкнулись вокруг моих. В соприкосновении нашей кожи я почувствовала слабые волны его нервозности, передающиеся от него ко мне, даже за этими тщательно охраняемыми ментальными стенами.

— Дело в том, что о существовании Решайе знала лишь очень, очень небольшая горстка людей. А это означало, что большинство людей верили — верили — что я лично ответственен за то, что произошло в Сарлазае. И это была война, но это было…

Его взгляд потемнел, и воспоминания пронеслись по поверхности моих мыслей — его воспоминания, об огне и плоти, об обгоревших слишком маленьких трупах.

— Были предварительные слушания, — сказал он, — Чтобы определить, будут ли меня обвинять в военных преступлениях. Меня там не было. Я был… не в состоянии давать показания от своего имени. Но Нура давала показания за меня. В течение нескольких часов. Из гребаного инвалидного кресла. Я никогда не прощу ее за то, что она сделала с теми людьми, или, эгоистично, за то, что она сделала со мной. Но это… иногда я до сих пор не знаю, что с этим делать.

Нура. Вечная загадка. Каждый кусочек информации только усложнял ее понимание.

Мои пальцы сжались.

— И тогда они его убрали?

— Да. Это было… плохо. Как при получении, но еще хуже, потому что он вырывает половину твоего разума вместе с ним, когда уходит. А Решайе очень не хотелось уходить… — он замолчал, а потом уставился на меня, опустив бровь. Как будто он хотел сказать что-то еще.

Но потом он отвел взгляд. Покачал головой.

— Ну. Это чуть не убило меня.

В голове промелькнуло понимание.

— И ты не сказал мне ничего из этого, потому что был связан молчанием, — прошептала я. — Ты заключил договор крови.

— Да. Они сказали, что это должно оставаться в тайне. И в тот момент я согласился бы на что угодно, лишь бы это вышло из меня. Черт, это не казалось таким уж ужасным — никогда больше не говорить об этом. И их последний подарок был идеальным прикрытием. Мой отец был ривенайским дворянином, близким личным другом короля. С обеих сторон было много людей, которые хотели бы, чтобы семья Фарлионе была уничтожена только за это. И вот так, убийство Фарлионов стало просто еще одной несчастной трагедией военного времени.

Его голос понизился, загрохотал, впиваясь в слова, как когти в камень. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза были серьезными и печальными.

— Я хотел бы сказать, — произнес он медленно, словно делая страшное признание, — что я хотел сказать тебе. Но я не хотел, даже если бы мог. Я не хотел, чтобы ты знала хоть что-то из этого. Пока я не увидел, как ты вошла в эти башни, и не понял, чего тебе будет стоить незнание.

Его пальцы сжались вокруг моих, пока не задрожали, складываясь в молчаливое извинение.

И я ответила ему своим собственным.

— Жаль, что я не послушала.

Я говорила серьезно.

Потому что это могли быть только мы, прямо сейчас. И я знала, что это нереально. Но это была такая привлекательная фантазия.

Я буду слизывать его кровь с твоих пальцев.

Воспоминание о словах Решайе пробилось сквозь тьму. Я почувствовала его присутствие в глубине своего сознания и вздрогнула.

— Оно ненавидит тебя, — пробормотал я. — Оно угрожало тебе. Оно уже причинило тебе боль. И Макс, если…

Мои слова путались. Какие слова я могла бы подобрать, чтобы выразить все то, что бурлило во мне последние два дня? Как я могла объяснить, что со мной будет, если я причиню ему боль — больше, чем уже причинила? Как сказать ему, как много для меня значит то, что он вернулся, и как быстро я готова променять это на обещание его безопасности?

Слова были ничто по сравнению с этим. Это было бы все равно, что пытаться сдвинуть море ложкой.

Я погрузилась в молчание и не возобновляла его. Но между бровями Макса образовалась морщинка, и я увидела, как в его глазах появилось понимание.

— Когда мы были в Таирне, у подножия той башни, — тихо сказал он, — И ты попросила меня разрешить тебе помочь, моей первой мыслью было: «Ни за что, черт возьми. Слишком опасно.» Но оказалось, что наш единственный шанс победить эту тварь — сделать это вместе.

В моей груди разлилось горько-сладкое тепло, пронзенное чувством вины.

Я не заслужила его. Боже, не заслужила. И все же, предательски, в самых глубинах моей души было такое счастье, что он здесь.

Слабые зачатки слез навернулись мне на глаза.

— Оказалось, что мы были достойной командой, — прошептала я.

Улыбка согрела его голос, когда он ответил:

— Да. Мы были.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Макс.

С помощью трех Вальтейн, двигающих ветер над морями, мы должны были прибыть в Трелл не через недели, а через несколько недель. Я все еще находил корабль и все обстоятельства, связанные с нашим местом на нем, одновременно угнетающими и пугающими. И все же, после нашей встречи под луной в первую ночь в море, в моем общении с Тисаной появилось нечто более легкое, более простое. Это был первый раз за восемь лет, когда я вырезал эти истории из себя. Да, во мне все еще оставались осколки этого, и все еще были вещи, которые я не мог заставить себя признать вслух.

Но все же… она знала больше, чем почти все остальные. И я никогда не думал, что это будет приятно, но вот мы здесь.

Решайе, к счастью, в основном молчало. Я подозревал, что его выступление на ринге несколько дней назад истощило его энергию. Рано было брать контроль вот так, использовать магию. Бывали моменты, когда я видел, как лицо Тисаны застывало, как она смотрела куда-то вдаль, и я знал, что он шепчет ей. Но проходили дни, и дальше этого дело не шло.

Большую часть времени мы с Тисаной проводили, практикуя ее бой. Следы воспоминаний Решайе от предыдущих хозяев дали ей некоторые фрагменты врожденных знаний, которые мы вместе складывали в нечто более цельное. А ночью, когда все ложились спать, мы пробирались на палубу и сидели под небом. Там было чище. Свободнее.

Но на третью ночь в море она так вымоталась, что вырубилась, едва коснувшись подушки. Поэтому я поднялся туда один, повторяя движения снова и снова, пока мои мышцы не вернули себе воспоминания.

Я был не в форме.

Последние несколько дней тренировок, как ни стыдно, довели меня до того, что мышцы рук и спины стонали в знак протеста при каждом движении, не привыкшие к тому, что им приходится работать, чтобы управлять оружием. Лучше сейчас, подумал я, чем через неделю.

— Сегодня нет ученика?

Я выругался себе под нос и обернулся. Нура стояла там с самодовольным видом.

— Вознесенный, Нура, не делай этого.

— Будь внимательнее.

Я почти насмехался. Этот совет был почти поэтическим, исходящим от нее. Если бы я так поступил, возможно, никто из нас не был бы здесь.

— У тебя нет практики, — заметила она, и я вздрогнул.

— Я не думал, что мне придется делать это снова, так что да, немного.

Лицо Нуры было белой, безмолвной маской. Каждый раз, когда я смотрел на нее, мне приходилось бороться с яростью в своей груди, пока она не стала слабым пульсом под моей кровью — ярость на Тисану, да, но также и почти десятилетие копившееся предательство. Странная, сюрреалистическая вещь, с которой приходится сталкиваться каждый день.

— Нужен спарринг-партнер? — она потянулась под куртку, чтобы достать два кинжала, и слегка улыбнулась мне. — Думаю, в прошлый раз мы оставили ничью. Но это было так давно.

Я знал, что должен сказать «нет».

Я был слишком чертовски зол на нее, чтобы «дружеский» поединок был чем-то хорошим.

Но я не колебался, сказав:

— Хорошо.

Никакой магии, мы договорились. Пять шагов друг от друга. Поворот. Позиция. И…

Я и забыл, как быстро она двигалась. Как будто она стала тенью.

Я должен был немедленно блокировать ее. И снова, вращаясь на пятке, чтобы соответствовать жидкой скорости, с которой она огибала меня. Она отскочила от удара, как будто мой посох просто пронзил облако клубящегося дыма.

Блок — снова.

Она остановилась лишь настолько, чтобы одарить меня ухмылкой.

— Постарайся, Макс.

Я следил за ее бесшумными шагами, отмечал ее скорость, длину каждого шага. Отметил, куда она приземлится через две, три, четыре секунды.

И устремился вперед одним расчетливым ударом.

Вот как надо было действовать с Нурой — расчетливо. Нельзя было ждать, пока она сама придет к тебе, или рассчитывать победить ее разрозненной силой. Ты должен был атаковать, решительно. Одно идеально выверенное движение за другим.

Я следил за ее ногами, руками и клинками одновременно, поворачивал, изгибал, наклонял изогнутое лезвие своего посоха в нужную сторону.

Я тоже мог быть быстрым.

Один удар, со всей силы, так же, как гадюка делает выпад всем телом.

Один удар, и один удар.

Она выпустила рваный вздох, грация нарушилась, ноги заскользили по полу. Потеряв равновесие, она повернулась. Как я и знал. Так же, как я знал, что она ударит низко, потом высоко, потом повернет…

Я был готов.

Замах, полушаг, контрудар на каждое движение. Мы скользили по палубе, отвечая на уколы и уклонения друг друга мгновенными ответами, каждый из которых становился короче, резче, злее.

Я смотрел на ее лицо в промежутках между смазанными движениями нашего оружия и видел забрызганного кровью солдата, который семь лет назад поднял руку к моему виску. Я видел печальный, покровительственный взгляд, которым она одарила меня, когда рассказала о кровавом договоре Тисаны.

Мой гнев пылал так жарко, что превратился в лед. Я еще глубже погрузился в свои удары, словно надевая старую, удобную куртку.

Серебряные глаза Нуры сверкнули, когда она едва уклонилась от одного из моих ударов.

— Вот вы где, капитан Фарлионе.

Вот он я, блядь.

Я крутанулся на пятке. Намеренно потащил левый бок, только едва-едва. Позволил своей левой лодыжке вывернуться.

И когда она увидела это, когда она сделала выпад — потому что я знал, что она сделает это — я был готов.

Одним последним рывком я прервал ее движение длиной своего посоха, выбил один из ее кинжалов из руки, толкнул ее на землю…

Только для того, чтобы она перекатилась, а затем бросилась вперед. Так быстро, что я едва мог ее видеть. Так быстро, что она оказалась позади меня, когда я увидел, как ее предплечье обвилось вокруг моей шеи. Она задела рану на моем плече, и на одну критическую долю секунды волна боли, настолько сильная, что ослепила меня, охватила мои мышцы. Я боролся с ней.

Кинжала не было. Я все еще могу…

И тут она вскинула руку, из рукава выскользнуло еще одно лезвие. Оно пристало к моему горлу, прежде чем я успел ее обезоружить.

— Я думаю, это твой выход, — сказала она мне на ухо.

— А, понятно. — я попытался выдать свое задыхающееся дыхание за прерывистый вздох, но это удалось лишь частично. — Магия была под запретом, но спрятанные клинки — честная игра. Так мало изменилось, Нура.

— Это всегда было нашей проблемой, Макс. — она отпустила меня и отступила назад. — Ты всегда считал меня более благородной, чем я есть.

Я выругался сквозь зубы, сопротивляясь желанию сжать плечо, которое все еще болезненно пульсировало.

— Это щедрая формулировка.

Ее взгляд упал на мою рану — прикрытую, но, несмотря на мои усилия, она должна была быть видна.

— Тебе стоит попросить Саммерина взглянуть на это.

— Я позабочусь об этом.

— Отбрось свою гордость. Ты нужен нам целым и невредимым.

Я поднял свой посох, указывая на нее одним концом.

— Нам? Давай проясним, я здесь не ради тебя.

— Так защищаешься. Так защищаюсь. — твип — когда ее нож убрался обратно в рукав. — Я знаю, что заслужила твое недоверие, но сейчас мы на одной стороне.

— Так говорит женщина, засовывающая кинжалы в рукава.

Это была Нура. Все эти скрытые острые грани, готовые вонзиться между ребер.

— Оскорбляй меня сколько хочешь, — сказала она, слишком непринужденно. — Я все равно рада, что ты все-таки вернулся. Мне нравится, когда Зерит вынужден признать мою правоту.

В том, как она это сказала, было что-то такое, от чего у меня побелели костяшки пальцев на посохе от ярости. Я так сильно сдерживал подскочившие к горлу слова, что у меня задрожала челюсть.

Мы стояли молча. Потом Нура слегка вздохнула.

— Ну что ж. Спасибо за тренировку. Спокойной ночи, Макс.

Но когда она отвернулась, я рявкнул:

— Нура.

Она повернулась и посмотрела через плечо, приподняв бровь.

— Почему? — я сплюнул. — Ты там была. Почему?

Это было практически нагромождение слов, ни одно из которых не было особенно конкретным или значимым. Но я увидел, как изменилось выражение ее лица, и понял, что она прекрасно понимает, о чем я спрашиваю.

Она была рядом со мной на протяжении всего этого. Было время, когда я доверял ей больше, чем кому-либо, больше, чем самому себе. И как бы я ни ненавидел ее, как бы ни отчитывал за то, что произошло в Сарлазае, я знал, что она любила мою семью почти так же сильно, как и я.

Она была безжалостной, сосредоточенной до черствости и жестокости. Но она не была глупой. Возможно, даже не эгоисткой, не совсем. Она не была Зеритом, движимым эгоизмом до безрассудства.

Так… почему?

Слабая улыбка.

— Что? — сказала она. — Ты все еще думаешь обо мне лучше?

— Я хочу знать, где ты прячешь клинок.

— Если я скажу тебе это, какой смысл его прятать?

Я посмотрел на нее тяжелым взглядом. Тот самый, которым я смотрел на нее все эти годы назад, когда мне нужно было пробить весь этот лед.

И, как и тогда, выражение ее лица дрогнуло.

— Я бы не стала этого делать, если бы это не было необходимо.

— Для чего? Ради трона капризного двенадцатилетнего ребенка? — я покачал головой. — Нет. Это не имеет смысла.

— Я бы не стала этого делать, если бы это было не нужно, — повторила она. Затем, ниже: — Поверь мне, Макс.

Я насмехался. Доверься ей. Точно.

— Полагаю, с таким взглядом мне не поспорить. — последние остатки ее улыбки исчезли. И я увидел это — нерешительность.

— Грядет что-то важное, — пробормотала она. — И никто из нас не будет резвиться в садах с красивыми треллианскими девушками, пока все не закончится.

Холодная дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Даже не от ее зловещих слов, а от ее взгляда: безжалостная решимость.

Мало что может быть опаснее этого.

— Что-то большее, — повторил я. — Ах да. Это отменяет все мои опасения. Мое доверие обеспечено.

Она не засмеялась, не улыбнулась. Не нанесла ответного удара. Она только пожала плечами.

— Я никогда не боялась быть плохим парнем. — она отвернулась и лениво взмахнула рукой. — Спасибо за спарринг, Макс. Передай нашей девочке мои пожелания спокойной ночи.

***

Тисана выглядела такой обычной, когда спала. Ну, может быть, не совсем нормальной — в ней не было ничего обычного, в конце концов. Но когда я вернулся под палубу и заглянул в приоткрытую щель в ее занавеске, чтобы увидеть ее лицо, прижатое к подушке, я невольно вздохнул. Никто никогда не догадается, что творилось в этой голове. Прекрасные махинации или чудовище, поглотившее их.

Мне стало любопытно, думаешь ли ты о ней так же, как она думает о тебе?

Эта фраза всплыла в моей голове без предупреждения, вызвав всплеск неприятного отвращения. Никакого акцента, и никаких следов Тисаны тоже. Это было так далеко от нее, что я смог спрятаться за своим отвращением настолько, чтобы не думать обо всех любопытных последствиях этой фразы.

Ответ, конечно, был: да, часто, в мельчайших подробностях. Но я притворялся, что это не так, до тех пор, пока мог. В конце концов, я был хорошо практикующим, всемирно известным экспертом по отрицанию. Я был хорош в магии, хорош в бою, хорош в садоводстве. Но я прекрасно умел избегать неудобных истин.

Я проскользнул сквозь занавеску и бесшумно устроился на ящике у стены, прислонившись спиной к дереву, наблюдая за макушкой Тисаны. За ровным ритмом ее дыхания.

Я моргнул. Когда я снова открыл глаза, мир был более размытым.

Еще одно моргание. На этот раз они вообще не открылись.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ ВТОРАЯ

Макс.

— Макс

Май-оукс.

Я пробивался сквозь темноту. Повернулся во сне и посмотрел на облачное небо. Так же поступил и Брайан, его стальной взгляд то поворачивался, то поднимался, когда он опускал меч.

— Макс.

Я рывком проснулся. Не подумав, я пошевелил левым плечом и поплатился за это всплеском ослепляющей боли.

— Ты разговаривал во сне. — глаза Тисаны, опустившиеся на мое плечо, были окольцованы тьмой и тяжелы от беспокойства. — Все еще?

Я даже не мог разжать зубы.

— Ничего страшного.

— Глупый, — проворчала она и откинула занавеску, подзывая Саммерина.

***

Я вздрогнул и посмотрел на двух сиризенцев через открытую занавеску. Они находились на противоположной стороне лодки, но я чувствовал, что они смотрят на меня, и это ощущение было не менее неприятным из-за отсутствия у них глаз. Вознесенные, они были жуткими. Я сопротивлялся желанию скрестить руки на голой груди.

— Не могли бы вы закрыть это, пожалуйста? Мне не нравится, когда ауди… — оставшаяся часть предложения была потеряна в сдавленном шипении между зубами, когда Саммерин коснулся кожи вокруг моей раны.

Он нахмурил брови.

— Правда? Я даже близко не подходил.

Тисана задернула занавеску, не отрывая от меня взгляда.

— И пахнет очень плохо, — заметила она.

Несмотря на себя, улыбка дернулась у меня на губах. Как всегда, тактично. Иногда я думал, не стоит ли мне обидеться, что я никогда не получал ничего из того сахаринового очарования, которое она создавала для всех остальных, но я понял, что это действительно был больший комплимент. Никакого подсчета ее танцевальных шагов со мной.

— Спасибо, Тисана. — я взглянул на Саммерина, который теперь с каменной сосредоточенностью смотрел на темный участок моей кожи. — Что именно?

Я все еще не мог понять, что это. Это точно был не ожог, но и не порез, и болело оно сильнее, чем почти любая другая травма, которую я когда-либо получал. Это о чем-то говорило.

И, как бы ни было стыдно, Тисана была права — от него действительно начало вонять.

— Я никогда не видел ничего подобного раньше, — сказал Саммерин. Тисана снова подошла к нему, в ее глазах было беспокойство. Беспокойство и завуалированное чувство вины.

— Это не… — начал говорить я.

А потом весь мир стал белым, и мое тело сложилось само по себе.

— Матерь кровоточащих чертей!

Прошло целых десять секунд, прежде чем я смог сделать вдох, не говоря уже о том, чтобы открыть глаза.

— Прости. Лучше без предупреждения. — когда я открыл глаза, Саммерин смотрел на свои руки, потирая пальцы. — Мне нужно было это почувствовать.

— Творческое проклятие. — Зерит отодвинул ткань и прислонился к деревянной колонне, наблюдая за мной с ленивым любопытством. — Ты умеешь обращаться со словами, Максантариус.

— Пошел ты. — мне было слишком больно, чтобы я мог придумать что-то более изобретательное.

— И сказано с таким энтузиазмом.

— У тебя нет ничего получше, чтобы…

— Это гниль. — Саммерин говорил тихо, сосредоточившись только на своих пальцах. Мы с Зеритом оба погрузились в молчание.

Я взглянул на Тисану, которая смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Гниль? — повторил я.

— Гниль. Распад. — он покачал головой, все еще недоуменно глядя на свои руки, потом на мою рану. — Я даже не могу говорить с плотью. Она мертва.

— Как инфекция? — нерешительно спросила Тисана.

— Инфицированная рана начнет разлагаться, если ее долго не трогать, но это далеко не так. Так было с самого начала?

— Стало хуже, но…

— Она была черной, как сейчас?

— Да. — Тисана ответила за меня. — Оно выглядело так же.

— Я никогда не видел ничего подобного, — пробормотал Саммерин.

Я тоже не видел.

Во мне Решайе просто увеличил масштаб моей природной магической способности, подпитывая мои собственные силы в ошеломляющих масштабах. Но для Тисаны, как вальтейна, такие физические способности были бы затруднительны. И я никогда не слышал ни об одном Владельце, Вальтейне или Солярии, который бы превращал что-то живое в тлен через прикосновение. Даже Владелец, управляющий плотью, как Саммерин. Он мог разорвать ее на части, лишить крови, задушить и медленно увядать. Но гнить? Прямо убить его? Для меня это было в новинку.

Тисана побледнела.

— Похоже, мне не хватает некоторой справочной информации. Это ты сделала, Тисана? — в глазах Зерита появился какой-то блеск, какой-то голод, когда они остановились на ней и задержались.

— Решайе, — поправила она.

Я пожалел, что не могу набрать в легкие воздух и остановить ее, прежде чем она ответит.

— Ну… Это интересно.

Взгляд Тисаны снова переместился на меня и на эту необычную рану. Но я смотрел мимо нее, на Зерита, чьи глаза блуждали по ней с предвкушением удовольствия, словно ему только что преподнесли подарок, который не терпелось развернуть.

За эти годы было много-много раз, когда я очень живо представлял себе, как хорошо было бы вырвать горло Зериту, но это был, наверное, первый раз, когда мне пришлось активно останавливать себя, чтобы не сделать этого.

— Ты думаешь? — я насмехался. — Честно говоря, это немного не впечатляет. Больше всего раздражает. Давай просто залечим эту штуку, Саммерин.

Я знал, что это было неубедительно, но это была моя лучшая попытка. Моя кровь забурлила, когда уголок рта Зерита слегка дернулся, давая понять, что он точно знает, что я пытаюсь сделать. Это так отвлекло меня, что я почти не слышал Саммерина, когда он сказал:

— Я не могу.

Мое внимание снова переключилось на него.

— Ты не можешь?

— Нелегко. Я не могу говорить с этим. А форма… — его губы истончились в концентрации. — Мне нужно выкопать ее, прежде чем я смогу попытаться устранить повреждения.

Он только что сказал «выкопать»? Я постарался не покраснеть.

— Ты можешь уйти, пожалуйста? — огрызнулся я на Зерита. — Это инвазивно.

Было удивительно, как быстро изменилось выражение лица Зерита — словно каждый мускул сразу же перестроился в острый, как бритва, взгляд.

— Это мой корабль. Я могу залезть с тобой в умывальную комнату и буду вполне в своем праве. И это не считая того, что мне не нравится твой тон. Помни, с кем ты говоришь.

Верно. Зерит Алдрис, арх-комендант.

Зерит Алдрис, человек, который однажды отправился на разведку с пятью своими самыми талантливыми военными коллегами — своими самыми талантливыми конкурентами — и, по счастливой случайности, единственный вернулся живым. Человек, который заставил меня вернуться в дом моей семьи, чтобы убрать меня со своего пути. Человек, который выступал за мое заключение в тюрьму, хотя прекрасно знал правду о том, что произошло в Сарлазае в тот день.

Зерит Алдрис, человек, который «подружился» с подростком Тисаной в рабстве и оставил ее там не один, не два, а четыре проклятых раза. А потом с ленивой улыбкой пытался заставить ее встать на колени перед всеми, на кого она так отчаянно хотела произвести впечатление, просто потому, что мог.

И который теперь, после всего этого, смотрел на нее так, словно она была куском мяса, готовым к разделке для его собственных целей.

О, я точно знал, с кем говорю.

Я улыбнулся ему сквозь стиснутые зубы и сказал:

— Я никогда не смогу забыть.

Честно говоря, я гордился своей сдержанностью. Но, очевидно, мой тон все еще не соответствовал стандартам Зерита, потому что он выпрямился, расправил плечи, наклонил голову.

— Подойди сюда, Максантариус.

— В этом нет необходимости, — вклинилась Тисана, прежде чем бросить на меня взгляд, который говорил: «Заткнись и прекрати создавать проблемы».

— Встань и подойди сюда.

Длинные, острые пальцы вцепились в мой разум и сжимали, сжимали…

Мне удалось продержаться пять долгих секунд, прежде чем мои ноги предали меня, поднявшись со стула без моего разрешения и делая один мучительный шаг за другим. Я остановился в нескольких шагах перед ним и вскинул брови, как бы говоря: «Теперь счастлив?»

Он поднял бледный палец и поманил.

— Еще один шаг.

Ублюдок. Я сделал крошечное движение, как только мог, слегка подавшись вперед, и он рассмеялся.

— Ты никогда ничего не делаешь легко. — его улыбка превратилась в нечто более близкое к усмешке. — Ты всегда был таким болтливым. Но эта сила воли никогда не была достаточно сильной, не так ли? Всегда подводила тебя в самые важные моменты.

Низко. Так чертовски низко, даже для него. Ярость впилась когтями в каждую мышцу моего тела.

— Это твой корабль, но это моя миссия. — голос Тисаны раздался у меня за спиной. — И эти отвлечения ни к чему, Зерит. Мы здесь не для этого.

— Отвлечения? — его взгляд опустился на мое плечо. — Я только хотел взглянуть на это поближе. Мне нравится полностью понимать потенциал ресурсов, которыми я располагаю. — он осмотрел раны, сморщив нос. — Отвратительно. И восхитительно.

Затем он повернулся к Тисане, на его лице появилась озабоченность.

— Меня беспокоит, Тисана, что ты не сочла нужным рассказать мне об этом раньше.

Ее лицо оставалось нейтральным, но я наблюдал за ее стальным выражением, которое говорило мне, что она просчитывает идеальный ответ. Затем ее черты приняли хорошо отработанную извиняющуюся слащавость, и она ответила:

— Просто столько всего произошло… так быстро… я не успела как следует подумать.

Это было так сладко, что граничило с сарказмом, а может, мне так показалось только потому, что я слишком хорошо ее знал. Но Зерит, по крайней мере, казалось, купился на это. Одно моргание, и ослепительная, лучезарная улыбка вернулась.

— Мы все немного отвлеклись. Такое случается, в такие времена. Но, не заблуждайтесь, именно поэтому мы здесь. Никто из нас не может позволить себе забыть об этом. — его веселый взгляд переместился на меня, жестом указывая на рану. — Тогда позаботьтесь об этом. Повеселитесь с… раскопками.

И вот так он скользнул прочь, не потрудившись оглянуться, когда поднимался по ступеням на палубу.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Тисана.

— Все прошло именно так, как он хотел, — сказал Саммерин, покачав головой, а Макс нахмурился так, что понял, что его друг прав.

Я наблюдала за Максом, когда он опустился обратно на ящик, и стиснул зубы. Глупо. Так глупо, в этой уникальной мужской манере, опуститься до того, чтобы ввязаться в соревнование по размахиванию членом, вместо того, чтобы остановиться и подумать о том, что это может означать. Боги, какая это, должно быть, привилегия.

Возможно, у меня была способность разлагать плоть — эта мысль заставила меня содрогнуться, — но мне все еще не хватало свободы, которая позволила бы мне вести себя так беспечно.

Макс поймал мой взгляд.

— Что?

— Ты слишком упростила ему задачу.

— Поверь мне, я знаю Зерита достаточно долго, чтобы понять, что он все равно нашел бы оправдание для этой демонстрации. Это было неизбежно. Сейчас или позже. — насмешка. — Ублюдок.

— Это не имеет значения. Ты не можешь дать ему так много, чтобы он использовал это против тебя.

Лицо Макса ожесточилось.

— Этот человек обращался с тобой, как с животным, и он просто смотрел на тебя, как на… — он выдохнул сквозь зубы. — И ты говоришь мне, что я недостаточно хорошо играл?

Мне хотелось смеяться. Как кто-то может быть таким циничным и в то же время таким наивным?

— Ты понимаешь, сколько мужчин смотрели на меня таким образом? Как на вещь, а не как на человека? Я бы и недели не прожила при дворе Эсмариса, если бы…

— Но это неправильно.

— Конечно, это неправильно, но так оно и есть. Единственное оружие, которое у меня есть — это использовать его.

Макс посмотрел вниз на свое плечо. На сверкающую черную гниль.

— Я не думаю, что это даже отдаленно похоже на правду, Тисана.

Шепот, далекий, когда глаза упали на этот участок гнили: {Посмотри, что мы можем сделать вместе. Прекрасно.}

Один отголосок шепота, и он снова исчез. Это было всегда, всегда так устало.

— Я связан с орденами, — сказал я Максу. — Это правда, нравится ли это мне или тебе. И это… гниль… — я подняла руку к его плечу, сдерживая отвращение к этому слову. — Это не принадлежит мне. Это принадлежит им.

Привязана к Зериту. Связана с Нурой. Привязана к королеве Сесри. И, конечно, что, возможно, опаснее всего, привязана к Решайе. Все эти веревки, режущие мою кожу. Моя кожа, которая может убить. Мои руки, которые могли разлагаться.

Было проще, признавала я в глубине души. Легче было злиться на Макса за то, что он делает то, что я не могу, чем думать обо всем, что это подразумевает — чем думать о том, что эти люди сделали из меня и что мое рабство, мое рабство заставит меня делать.

Потому что это? От этого мне становилось плохо, сколько бы раз я ни говорила себе, что все это будет стоить того, если это означает освобождение тех, кого я оставила.

— Но ты больше, чем все эти вещи, — тихо сказал Саммерин. — Не забывай об этом.

— Я буду той, кем мне нужно быть.

— А как насчет того, кем ты хочешь быть? — Макс наклонился вперед, морщась от этого движения. — А что насчет тебя?

А как же я? Я была средством для достижения цели. Моя мать отослала своего единственного ребенка. Серел был готов пожертвовать своей жизнью. То, от чего они отказались ради меня, должно было чего-то стоить.

— Сейчас не время быть эгоистом, — сказала я. — Еще не время.

И потому что я не могла больше смотреть на это — на Макса и то, как он меня видел, на рану, которую я нанесла ему, на все, что подразумевало, что меня будут использовать, — я повернулась и пошла наверх, найдя небольшое облегчение в соленом бризе и неумолимом суровом небе. Зерит отдыхал в одном конце лодки. Но меня тянуло к задней части, где Нура ходила кругами.

Твимп.

Звук был резкий и чистый. Через каждые три шага Нура бросала маленький ножик на мачты, высекая серебряные отблески на дереве. Я подошла к ней и не могла не поразиться тому, что ее ножи были выстроены в прямую, идеальную линию, почти касаясь друг друга, точность была безупречной.

Ее лицо поднялось, чтобы поприветствовать меня. Это небольшое движение испугало меня, несмотря на меня саму. Иногда, когда я впервые видела ее, мне казалось, что острые края моего сознания зацепились за обтрепанный кусок ткани, зацепившись за нити воспоминаний, которые мне не принадлежали. Иногда они были окрашены горько-сладкой привязанностью. В других случаях — яростным гневом. Чаще всего я видела печальный, решительный, не признающий никаких сомнений взгляд в ее глазах, когда ее рука поднималась к моему — Макса — виску в Сарлазае, в паре с тем разрушительным предательством.

— Я слышала этот беспорядок внизу. — ее внимание вернулось к ее метательным ножам.

Твимп.

— Я забыла, какими занимательными могут быть эти стычки, — добавила она.

— Я бы не назвала это развлечением.

Она пожала плечами.

— В любом случае, похоже, это была не самая интригующая часть. — ее взгляд переместился на мои руки. — Гниль. Интересно.

Самосознательно, мои пальцы скрючились.

— Да.

— Разве тебе не повезло, что ты обладаешь такой силой…

Я не чувствовала себя счастливчиком. Но я сказала — ей и себе -

— Если это поможет достичь моих целей, то да.

В голове пронеслось воспоминание об издевательском лице Эсмарис, и измученное шипение Решайе проскользнуло в мои мысли. Я поморщилась.

— Посмотрим, что мы сможем с этим сделать, — сказала Нура. — Но это впечатляет и уникально. Я уверена, что он вселит страх в сердца ваших треллианских лордов. Да и вообще кого угодно.

Твимп.

Ее пальцы двигались так быстро, что превратились в тонкие белые мазки. Эта впилась в дерево немного не по центру. Она скорчила гримасу, а затем посмотрела на меня долгим, задумчивым взглядом. Под таким взглядом легко было бы сморщиться.

Чего хочет Нура? Спросила я себя. Я умела отвечать на этот вопрос. Но Нура… С Нурой было трудно. Она была жестокой и холодной. Но она была так нежна со мной, когда я болела. И она давала показания в пользу Макса, когда никто другой не мог этого сделать. Она прокляла его, но и спасла.

И все же она и глазом не повела, чтобы разрушить целый город, убить сотни невинных людей, предать человека, которого, как она утверждала, любила больше всего, самым ужасным образом.

Она слегка наклонилась ко мне, когда заговорила снова.

— Зерит преследует Макса, потому что видит в нем угрозу, и ему нужно доказать свое превосходство при любой возможности, — сказала она, ее голос был низким, когда она бросила короткий взгляд на Зерита на другом конце корабля. — Он делает то же самое со мной, что очевидно. Ты либо друг Зерита — то есть тот, кого он может использовать, либо угроза.

Овладеть или уничтожить. Это всегда было одно и то же.

— То, что он только что увидел, сделает тебя угрозой для него, — сказала она. — Имей это в виду.

Я почти насмехалась. Я бы никогда не позволила Зериту — или Нуре, если уж на то пошло — видеть во мне опасность. Не совсем так. Я бы показала им часть своей силы, да. Я показала бы им то, что могла бы дать. Но даже во время моего пребывания в рабстве я никогда не позволяла себе воспринимать себя как угрозу. В том, что меня недооценивают, была сила.

— Это было бы глупо с его стороны, — сказала я. — Я связана с Орденом. Ты это знаешь.

— То, что он думает, что может использовать тебя, не означает, что он также не боится тебя. Будь осторожен. У тебя слишком большой потенциал, чтобы его первобытные истерики сожрали тебя. Какая это будет потеря. — она бросила на меня быстрый, знающий взгляд. — Мужчины хотят власти, потому что она заставляет их чувствовать себя хорошо. Женщины хотят власти, потому что она позволяет нам что-то делать. И представь, Тисана, что мы могли бы сделать с тобой.

Ее взгляд вернулся к Зериту, и он не шелохнулся, даже когда она выпустила из пальцев еще три клинка.

Твимп, твимп, твимп.

На этот раз они выстроились в идеальную линию. И она подарила мне одну маленькую улыбку, которая расплылась по ее лицу, как дыхание замерзшей зимы — маленькую довольную улыбку, которая сказала мне, что эти ножи попали именно туда, куда она хотела.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Тисана.

Четыре дня. Это все время, которое у нас было бы в Трелле.

Всего на миссию мне дали две недели. Четырнадцать дней. Пять уйдет на дорогу туда и пять на дорогу обратно — может быть, меньше, если нам повезет, но я не могла планировать удачу. Дни, часы и минуты текли, а я проклинала солнце за то, что оно слишком часто встает, а море — за то, что оно слишком медленно нас перемещает, даже с помощью Зерита, Нуры и меня, подгоняющих ветер, насколько это было возможно, чтобы мы плыли быстрее. В конце концов, мы двигались в два с лишним раза быстрее, чем я, когда только пришла на Ара. Но все равно это было недостаточно быстро.

Дни шли.

Мы собрались, чтобы уточнить план, когда до берега оставалось менее двадцати четырех часов, а туманные очертания треллийского континента едва виднелись вдали. Высадившись на берег, мы могли быстро добраться до поместья Миков благодаря стратаграммам, которые Зерит составил в ходе своих — очевидно, обширных — путешествий по всему Треллу. Я приказала не применять силу — не сразу. Не раньше, чем я увижу Серела и обеспечу его безопасность. Я не могла рисковать, нанося слишком ранний удар и заставляя его страдать от последствий.

— А после этого? — спросил Макс, скрестив руки, прислонившись спиной к мачте.

— Вся цель этого путешествия — посмотреть, на что способен Решайе, — добавил Зерит с острой улыбкой.

Я сопротивлялась желанию поправить его или позволить себе задуматься о том, что Решайе все еще почти не разговаривал со мной после инцидента со спаррингом. Вместо этого я ответила на его ухмылку с мрачной решимостью.

— Они не отпустят рабов так просто. Я уверена, что у нас будет шанс сразиться. И убедиться, что в поместье больше никогда не будет рабов.

— Отлично, — ответил Зерит, похоже, довольный таким ответом, но тут глаза Макса встретились с моими. Вместе мы погрузили наши пальцы в бассейн нервозности, голода и огня.

В тот вечер, когда мы, соприкасаясь плечами, смотрели, как солнечный свет окрашивает море в кроваво-красный цвет, я могла думать только о времени и его отсутствии. Я была глупа. Я должна была просить о большем.

Я не озвучила эту мысль, но Макс тихо сказал:

— При правильном подходе к делу с помощью неумолимой грубой силы четырех дней более чем достаточно, чтобы свергнуть одного или двух треллианских лордов. — как будто, как всегда, он услышал мои затаенные сомнения. И хотя я не совсем поверила ему — не совсем — я все равно медленно выдохнула от облегчения, просто услышав, как эта надежда облекается в слова.

— Так и будет.

***

В ту ночь я не могла уснуть. Я так нервничала, что едва могла дышать. Нервничала просто от того, что снова нахожусь в этом пространстве. Нервничала, что провалюсь. Нервничала, что не справлюсь. Нервничала, что снова увижу Серела, ведь я так долго не возвращалась за ним. И нервничать, что его там не будет.

На протяжении всего путешествия я постоянно осознавала паутину собственных мыслей, вечно помнила о холодной темноте Решайе. Я чувствовала, как она движется, смещается и шепчет, но ничего больше, даже когда Макс был рядом со мной.

Какое-то время это было облегчением. Но теперь, накануне нашего прибытия, передо мной замаячила моя собственная хрупкость. У меня был один шанс. Всего один. И без Решайе я была никем.

И вот, оставшись одна на палубе, я стояла под молочным лунным светом. Вдалеке я наблюдала, как очертания Трелла становятся все ближе и ближе.

И я сделала то, о чем никогда не думала:

Я попыталась разбудить Решайе.

Когда я прикоснулась к ней, на меня обрушилась стена, от которой я пошатнулась — стена белого и яркого, неумолимого света, вспышка золотистых волос, вгрызание ногтей в плоть. И, прежде всего, ужас, словно я попала в гущу чьего-то кошмара.

Когда я открыла глаза, я стояла на коленях, а Решайе свернулся вокруг моих мыслей, перебирая паутину моего разума, как паук, перепрыгивающий с нити на нить. Остатки его страха переплетались с моим в моих венах. Я заставила себя отступить, шепча тихие утешения дрожащему присутствию в моей голове.

Шшш. С тобой все в порядке. Ты в безопасности.

По позвоночнику прокатился рык.

{Никогда.}

Ты в безопасности.

{Они сделали такие ужасные вещи.}

Я задалась вопросом, кто такие «они». Зерит? Нура? Макс, даже?

Или «они» — это десятки людей, разбросанных по десятилетиям или столетиям, собранные агрессоры миллиона разрозненных мгновений? Возможно, Решайе даже не знал.

Я питала его своим вынужденным спокойствием. Многие люди совершают ужасные поступки. Но мы можем либо питаться своим гневом и делать его топливом, либо позволить ему съесть нас заживо.

Решайе вдыхал воспоминания о моей матери, ее строгом и прекрасном лице, когда она говорила мне эти слова, а затем выпустила их обратно, как дым через ноздри. Я почувствовала его невысказанный вопрос.

Это моя мать. Она сказала мне это много лет назад.

{Ее больше нет.}

Да. Она умерла ужасной смертью, как и вся моя семья.

Я позволила ему увидеть веревки, цепи, широкополые черные шляпы. Я позволила ему увидеть сломанные тела, которые я видела на рынках рабов, людей, слишком старых или слабых, чтобы работать в шахтах, чтобы их продали на металлолом. Я позволила ему увидеть шрамы.

Я чувствовала, как оно подбирает и рассматривает каждое изображение, как любопытный ребенок рассматривает новую игрушку, заинтригованный, но не тронутый.

Отлично. Новый подход.

Завтра мы возвращаемся на мою родину. И я хочу отомстить. Это было понятие, которое, как я знала, оно уловило. Оно убило семью Макса, чтобы наказать его. Оно понимало гнев, даже если не понимало мою любовь. Ты тоже этого хочешь? Ты знаешь, что такое быть в гневе.

Хихиканье.

{Да. Это единственная твердая вещь, которая осталась. Все остальное сгнило}.

Мои воспоминания увядали, как плоть Макса под моими пальцами. Я должна была бороться со своим отвращением.

Тогда помоги мне. Ты мне понадобишься, когда мы придем туда. Только ты. Когда я позову тебя, ты придешь за мной?

И Решайе дрожал, дрожал, извиваясь, погружаясь все дальше и дальше в мои ужасные воспоминания, пока не задело самое острое из всех: лицо Эсмариса, его усмешка, кровь, приливающая к щекам. Оно снова и снова просматривало эти образы, мучительно медленно, словно препарируя их.

{Тебя предал тот, кто, как ты думала, любил тебя.}

Я не могла заставить себя озвучить свое подтверждение, хотя знала, что в ужасном, извращенном смысле это правда. Вместо этого я снова спросила:

Поможешь ли ты мне, когда я позову тебя?

Долгое раздумье.

{Да, — прошептало оно и скользнуло обратно во тьму.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ ПЯТАЯ

Тисана.

Стратаграммы, которые наметил Зерит, были разбросаны по всему Треллу, чтобы обеспечить ему сеть точек соприкосновения, между которыми он мог быстро и гибко перемещаться. Впрочем, «быстро» — это понятие относительное. Мы перескакивали через такое количество точек, что к пятому прыжку у меня уже кружилась голова.

— Когда ты не знаком с землей, — объяснял Макс между остановками, — Ты можешь начертить стратаграммы, чтобы использовать их в качестве крючков, за которые можно ухватиться между прыжками. Но они не могут быть очень далеко друг от друга, максимум несколько миль. — к этому моменту даже он начал выглядеть бледновато.

Первый прыжок привел нас через портовый город. Второй — через скалистые ущелья. Третий — в пышный, грозный лес.

Но я не думала, что это поразит меня так сильно, так глубоко, когда мы совершили, наверное, почти десятый прыжок, и нас встретили раскинувшиеся луга. Земля, которая когда-то, давным-давно, была Низереном.

Вид этих покрытых травой холмов, золотых от осенней смертности, припорошенных далекими намеками на цвет полевых цветов, вырвал слова из моей головы и дыхание из моих легких. Если я достаточно прищуривалась, то могла увидеть вдалеке свою семью. Маленькие силуэты деревни на горизонте, машущая рукой фигура, зовущая меня домой издалека.

Мой дом, подумала я, слова звучали одиноко и скорбно. Как я могла забыть?

Остальные члены группы разбрелись в разные стороны, стоная от головной боли или готовясь к следующему прыжку. А я просто стояла и смотрела.

Я почувствовала знакомое присутствие Макса, который остановился рядом со мной.

— Добро пожаловать в Трелл, — пробормотала я. — Добро пожаловать в Низерен.

— Это прекрасно.

Гордость и печаль смешались в моей груди.

— Я рада, что ты увидел то, что вижу я, когда вспоминаю свой дом. Прежде чем мы отправимся в путь, ты увидишь все то ужасное, во что он превратился.

— Я тоже, — сказал Макс, и мы постояли еще мгновение, позволяя призракам окутать нас, погружаясь в красоту моего печального потерянного мира.

Всего на мгновение, прежде чем мы повернулись и совершили еще один прыжок, от которого сводило желудок.

***

Еще три прыжка.

К этому времени моя голова кружилась каждый раз, когда мы приземлялись. Что еще хуже, Решайе становилось все более и более взволнованным.

{Ну что?} нетерпеливо спрашивало оно при каждом приземлении.

Пока нет, — отвечала я настолько успокаивающим тоном, насколько могла. Но я уже начала сомневаться, не совершила ли я ошибку, разбудив его накануне вечером. Он слушался меня с трудом… пока что. Ноя боялась, что произойдет, если ему надоест мой отказ раньше, чем я буду готова.

Когда мы приземлились в этот раз, мне потребовалось мгновение, чтобы прояснить свое вращающееся зрение, оттолкнуть Решайе, привести в порядок остальную часть головы.

Когда мне это удалось, я моргнула и обнаружила, что мы стоим на длинной грунтовой дороге. Дорога вела к холму, на котором возвышалось здание. Не огромное, но, безусловно, внушительное — построенное из золотистого кирпича, которое, казалось, поднималось прямо из янтарной травы вокруг него, шпили, увенчанные округлыми остриями, которые сходились к закрученному кончику, как глазурь на пирожном. Возможно, когда-то он был красив, но теперь он осыпался и облупился от поверхностного пренебрежения.

Вокруг него кипела жизнь, люди и лошади снуют вокруг его основания. На другой стороне холма я увидела вереницы фигур, пробиравшихся к входу.

У меня защемило в груди, когда я поняла, на что смотрю.

— В прошлый раз, когда я был здесь, это здание было заброшено, — сказал Зерит, нахмурившись.

— Это здание Низренеца, — пробормотала я.

Архитектура была очень похожа на архитектуру треллианских лордов, но небольшие отличия было легко заметить, если знать, куда смотреть: более узкие окна, более яркие оттенки краски, квадратные двери вместо округлых. Одно из наших старых правительственных зданий, оставленное гнить. Теперь здесь держат в клетках и пытают людей, которым оно когда-то служило.

Я снова посмотрела на вереницы людей, идущих по дорожкам, и нахмурила брови. Стены и стены ужаса обрушились на меня, сотрясая мои колени. Я и забыла, насколько сильны эмоции больших групп незащищенных умов. А эти? Они скользили между моих ребер и впивались когтями в мои внутренности.

— Эй! — двое мужчин на белых лошадях рысью приближались к нам, крича на резком теренском. Один поднял над головой скимитар, неуклюже угрожая. — Что, черт возьми, вы думаете, вы делаете?

Двое мужчин на белых лошадях.

Двое мужчин в широкополых черных шляпах.

Моя кровь превратилась в лед.

— Рабовладельцы. Конечно. Они делали это — занимали заброшенные здания, чтобы использовать их как торговые и транспортные узлы. Я сама бывала во многих из них.

Словно подстегиваемая шоком, пронесшимся сквозь меня, Решайе с нетерпением ждал моих мыслей.

{Теперь мы покончим с ними.}

Еще нет.

Мужчины ехали ближе, приближаясь к нам по грунтовой дороге.

— Если мы выберемся из Стратаграммы, то сделаем это сейчас, — сказала Ариадна.

Зерит бросил на меня любопытный взгляд, не обращая внимания, одна бровь была вздернута.

— Нам не обязательно идти, если Тисана предпочтет вмешаться.

— Там наверху, возможно, пятьдесят человек, — сказала Нура. — Плюс рабы.

— Для нас? Легко, — промурлыкал Зерит. — Какой замечательно благородный способ посмотреть, на что способен Решайе.

Череда яростных проклятий Терени стала громче, сопровождаемая стуком копыт.

Я подняла взгляд на здание и увидела маленькую фигурку в приближающейся очереди. Ребенок со связанными запястьями.

{Да, да, сейчас!}

Еще нет, еще нет.

— Все зависит от тебя, Тисана, — тихо сказал Макс. — Одно слово и место взлетит на воздух.

Мы были так близко к Серелу. Так близко. И шансы здесь были не в нашу пользу. Пятьдесят человек против нас семерых.

Но…

Я посмотрела на ребенка, ее голова была повернута вверх, чтобы прищуриться на здание перед ней. Я прочувствовала ее страх до самых костей. Ее кровь текла в моих венах, а моя — в ее.

И тут мой взгляд упал на одну из многочисленных фигур в черной одежде, высокого худого мужчину, который повернулся, чтобы посмотреть через плечо на нас, и у меня перехватило дыхание. Даже с такого расстояния я узнала эту фигуру.

Вы когда-нибудь покупали на рынке недозрелые фрукты? Сказал он, глядя на меня так, словно я была чем-то пожираемым, словами, которые я буду повторять в кошмарах на протяжении восьми лет.

— Один из тех, кто забрал меня в детстве, здесь.

Когда я встретила взгляд Макса, ярость накатилась на его черты, как грозовые тучи, темные, холодные и смертельно неподвижные. Он снял посох со спины и приготовил его, тепло слабо пульсировало там, где его пальцы пересекали узоры. Свертывание. Ждет моего разрешения.

— Это принадлежит тебе. Я двигаюсь только тогда, когда ты мне прикажешь.

Стук копыт был почти рядом с нами.

Я потянулась за спину и обхватила пальцами рукоять Ил'Сахаджа.

Я видела эти шляпы, их оценивающие взгляды, тела моих убитых сородичей. И я была зла.

{Сейчас? Сейчас?}

— Одно слово, Тисаана.

Мой клинок был наготове, его острие было таким же острым, как ужас девушки, которой я была, и ярость женщины, которой я стала.

Мои глаза метнулись к одному рабу и остались там.

— Да, — вздохнула я.

Решайе разразился торжествующим смехом.

— Ты что, блядь, оглохла… — голос приближающейся Терени возвысился до раздражения, а затем резко затих. Посох Макса пронзил плоть, словно бумагу, на его лице появилось злобное, предвкушающее удовлетворение, когда мы все бросились в ад.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Тисана.

Два приближающихся раба упали, словно были сделаны из песка. И, как и в ту ночь, все было тише, чем я ожидала. Их слова захлебнулись в тишине, их тела с глухим стуком упали на землю.

На несколько секунд все замерло. Я и мой клинок, Макс и его клинок, сиризенцы и их незаточенные копья. Саммерин, Нура, Зерит приготовились к действию — все мы были готовы.

А потом, все разом, что-то сломалось, и мы погрузились в грязь и кровь. Я зарылась в нее с неожиданным ликованием. Я не убивала со времен Эсмарис. Даже в Таирне мне удавалось избегать этого. Но когда мои глаза остановились на этом человеке и не отрывались от него, я не желала ничего, кроме крови.

Я выкрикнула грубый, неистовый приказ защищать рабов, молясь, чтобы он не потерялся в хаосе. Уголком глаза я увидела, как Эслин схватила Саммерина и исчезла вместе с ним, вновь появившись через доли мгновения возле толпы перепуганных рабов. Хорошо. Потому что я не могла думать о них.

Было только одно место, куда я хотела попасть.

Я отдала всего несколько нитей своего разума Решайе. Достаточно, чтобы почувствовать, как его сила проникает в меня, поднимая волоски на руках, сплетаясь с пьянящими, всепоглощающими эмоциями, которые я втягивала с каждым вдохом.

Я хватала умы, как горсти очищенного от кожицы винограда. И я наслаждалась тем, как ужас рабовладельцев стекал по моим рукам, подобно их крови, когда я вонзала Иль'Сахадж в их груди. Каждый удар клинка оставлял гнилые пятна разложения, даже неглубокие промахи расцветали гнилостной черной плотью. Решайе бросалось на каждый клочок контроля, который я ей давала — сначала с ликованием, потом с нетерпением.

{Еще}, - потребовало оно.

Еще нет.

Это было мое. Только мое. И мне нужна была власть над моими мышцами, которую я поддерживала с такой отчаянной ментальной энергией — с таким количеством невинных здесь, я не могла рисковать этим.

Тем не менее, сохранять контроль становилось все труднее, пока я тонула в мучительной, кровожадной эйфории, которая принадлежала только мне, и растерянном ужасе, который не принадлежал мне. Макс был рядом со мной, наполняя мои ноздри ароматом горящей плоти, и он погружался в эту жестокость с точной грацией, которая была мрачно прекрасна.

В том, что я делала, не было ничего изящного. Если он был танцором, ведомым годами тренировок и смертоносной точностью, то я была животным, опьяненным голодом и инстинктами. Но он защищал меня, скрывая небрежные ошибки моей ярости, отвечая на каждую безмолвную просьбу моих движений.

Я не смотрела ни на кого, кроме этого высокого, худого раба. Он схватился за свой скимитар, но побежал вдоль стен здания, нырнув в дверь, как испуганный кролик, ищущий свою нору.

Я пробивалась к нему. Я почти не почувствовала брызг крови на своем лице, когда сбила с ног охранника в дверном проеме, или раны, которую он прорезал на моей руке, когда я не попала в цель. На одну долю секунды толстые пальцы раба сомкнулись на моих руках. Я уступила контроль Решайе и позволила ему вырывать руки, пока он не закричал — пока Макс не оторвал его от меня и не отбросил к стене, одним ударом рассекая его от пупка до горла и позволяя его кашеобразной, тлеющей жиже расплескаться по полу.

Мое тело дрожало от смеха Решайе, от его удовольствия, от ее неутоленного желания.

{Еще, еще, еще}, с каждым ударом моего учащенного сердца и каждым вдохом ярости, руки дергали мой разум со все возрастающим отчаянием.

Я едва успела отпрянуть от мертвого охранника и с кряхтением влетела в дом, но тут же остановилась. Внутри было так темно, что мои глаза с трудом адаптировались. И страх навалился на меня сразу, он витал в воздухе так же густо, как потный запах тел и мочи. Через каждую открытую дверь я видела мерцающие белки глаз и пальцы, дрожащие на веревках и ржавых кандалах.

Меня пронзил рваный вздох. Боги, это было просто… это было слишком. Воспоминания о моем пребывании в подобных местах обожгли мне горло, как кислая желчь. Я споткнулась. Нура и Зерит пролетели мимо, запечатывая те комнаты, очищая коридор. Они так легко убивали.

Рука Макса коснулась моей спины. Бессловесная нота беспокойства, когда он не мог прекратить двигаться или сражаться достаточно долго, чтобы говорить.

{Не останавливайся!}

Я не останавливалась.

Не могла, даже если бы захотела.

Я стояла в большом вестибюле, передо мной открывалась широкая лестница. Ступени уже заполнялись бешеными телами оставшихся работорговцев, спускавшихся вниз, с клинками наготове. Один бросился на меня. Одно прикосновение — один взмах моего меча — и его плоть превратилась в ленты гноя и гнили.

Его тело еще не упало на землю, когда мои глаза снова нашли того, кого я искала. Высокий, худой человек отступил в угол под лестницей, его черная шляпа была отброшена, обнажив жалкие тонкие волосы на голове, которую он склонил, как будто, если он будет смотреть в пол, то его не заметят.

Он. Он.

Вся моя усталость улетучилась на фоне одного воспоминания: эта ночь, снова и снова.

Слишком молода для шлюхи. По некоторым стандартам.

Один рывок сквозь массу тел, и я настигла его. Я схватила его. Бросила его на каменную землю. Из моего горла вырвался беззвучный, стонущий крик.

Я хотела увидеть, как он будет страдать так же, как страдала я.

{Еще, еще!}

Решайе глотало мой гнев, все еще умоляя о большем контроле. Сдерживать его становилось все труднее и труднее.

Руки раба закрывали его лицо — уже покрытое гнилыми ранами от моих прикосновений, — рот разевал в нечленораздельных мольбах.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо… Пожалуйста…

Мой народ тоже умолял.

Я стояла над ним, поставив ноги по обе стороны от его бедер, с Иль'Сахаджем в руках.

— Ты помнишь меня?

— Пожалуйста, пожалуйста… — его лицо осунулось, прижалось к полу, глаза зажмурились.

— Посмотри на меня! — я приставила лезвие Иль'Сахаджа к его лицу и с его помощью разворотила ему щеку. Плоть его лица истлела в месте соприкосновения с металлом. Я наслаждалась его визгом боли. Его страх пульсировал во мне, как отвратительный, пьянящий наркотик.

— Не убивай меня, — рыдал он.

Ублюдок. Ублюдок. В его глазах не было узнавания — ничего, кроме трусливой паники.

Он забрал у меня все. Убил членов моей семьи в их постели. Продал ребенка на страшную судьбу. Меня, и многих других.

И он не помнил.

Решайе зашипело.

— Вспомни меня, — прорычала я. Не вопрос, а приказ, и я раскрыла ладони, выпуская потоки и потоки бабочек — багровые, гнилостные крылья, извергающиеся в воздух с такой же силой, как струи крови и дым погребальных костров. Они продолжали приближаться, окружая меня, даже когда я снова сомкнула руку вокруг рукояти меча, словно отслаиваясь от моей кожи.

Я услышала свое имя, слабое, далекое.

Я проигнорировала его.

— Пожалуйста, — стонал мужчина.

Он не помнил. Ему было все равно, что вспоминать.

Я была для него никем. Невидимая и незаметная, просто еще одно тело, которое можно использовать, продавать и разрушать, как и многие другие, кто приходил до и после меня.

И, возможно, для меня это было то же самое. Я посмотрела на старика, скорчившегося на полу, и заметил, как порозовели его щеки и заострился нос. Действительно ли это тот самый человек, которого я встретила все эти годы назад?

Имело ли это значение?

Кроваво-красные бабочки омрачали воздух, прилипая к полу, потолку, стенам и к моей душе.

Недостаточно. Никогда не хватит.

{Еще!}

Я позволила своей ярости поглотить меня.

{СЕЙЧАС!}

Звериный крик вырвался из моего горла, когда я подняла Ил'Сахаджа над головой.

И когда клинок опустился — когда он молниеносными пальцами разложил тело раба — мои руки уже не были моими.

Слезы потекли по моим щекам, когда Решайе поднял мой подбородок и разразился маниакальным, воющим смехом.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Макс.

Я больше не смотрел на женщину.

Я смотрел на гребаную богиню. Богиня смерти, мести и полного, беспорядочного разрушения. Она не могла быть никем другим — стояла там в своей белой куртке, забрызганной кровью настолько, что она стала пунцовой, меч поднят, алые бабочки образуют накидку вокруг ее плеч.

— Вознесся выше, — прохрипел я Саммерину. — Я выглядел так?

— Да, — сказал он. — Да.

Бабочки запорхали в воздухе, распространяясь по коридорам. А когда Тисана выпрямилась, деревянные половицы почернели под каждым ее шагом.

Рабыня, с которой я сражался, побледнела и попятилась, широко раскрыв глаза. Я воспользовался случаем, чтобы провести один обжигающий удар по его горлу, не отрывая взгляда от нее.

— Невероятно, — услышал я вздох Зерита.

Оставшиеся рабы, по крайней мере, те, что находились достаточно близко, чтобы в полной мере ощутить эффект того, с чем они столкнулись, начали отступать.

Или, по крайней мере, пытаться. Далеко уйти им не удалось. Она тащила их назад рывками невидимых рук, истребляя их плоть одними взмахами меча.

И ее выражение…

Не ярость Тисаны, не боль и даже не злобное удовлетворение встретили меня, когда эти несочетаемые глаза обратились ко мне. Нет. Это было пустое, остекленевшее ликование.

Это было Решайе. Это все Решайе.

Эти мерзкие бабочки стали плотными, и я мог видеть ее только в мерцании их крыльев. Одна попала на руку Саммерина, и он с шипением стер ее, чтобы показать пятно гнили.

Я схватил Нуру за руку.

— Уберите этих людей отсюда. — я дернул подбородком по коридору — к рядам комнат, в которых, как я знал, содержались рабы. — Через окно, если понадобится.

Конец моих слов заглушил воющий крик, когда Тисана — Решайе — заживо сгнил еще один раб. Теперь их оставалось всего несколько.

Я отдал тот же приказ двум сиризенцам, и они унеслись в противоположном направлении.

Тисана обернулась. Я увидел, как пустые, незнакомые глаза остановились на одной из приоткрытых дверей. Я услышал, как изнутри доносится хныканье страха.

И я не дал себе ни одной жалкой секунды на размышления, прежде чем прыгнуть перед ней, перечеркнув ее путь своим посохом.

Ее красивый рот растянулся в кровавой, яростной ухмылке, когда ее беззлобный голос шипел:

— Двигайся, Максантариус.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Тисана.

Меня разрывали на части, и я наслаждалась каждой секундой этого. Я не чувствовала ничего, кроме запаха крови, ничего, кроме увядания кожи моих врагов под моей собственной. Я погрузилась в это и позволила себе утонуть — отдалась своей боли и своей мести.

И я слишком долго не могла понять, от чего именно я отказалась. Я не только не хотела останавливаться, но и не могла остановиться. Мои попытки контролировать собственное тело наталкивались на ту же толстую стеклянную стену, что и в тот день на ринге для спарринга с Максом — но более болезненные, более яркие, потому что я была опьянена эйфорией Решайе, словно каждый мой нерв работал в сто раз сильнее, чем обычно.

Я боролась с туманом и колотила по стеклу.

Впусти меня обратно.

{Нет.}

Я бросилась на него, впиваясь ногтями в стекло, как когтями. Впусти меня обратно!

Волна удушающего наслаждения затуманила мои чувства, когда еще одно тело упало на землю и истлело под моими руками. {Ты просила моей помощи. Вот что я тебе даю}.

Но даже его голос звучал невнятно и одурманенно. Он глотал обрывки эмоций, ужаса, как рюмки спиртного.

Тело за телом падало на пол.

Нет. Нет, я не могла этого допустить.

Я заставляла себя успокоиться, дышать. Не стена, напомнила я себе. Паутина. Вдох, и схема моего собственного разума снова раскинулась передо мной в нитях сверкающего шелка. Но… но на этот раз что-то было не так.

Нити не были расположены в сложных, но аккуратных скоплениях. Вместо этого они переплетались. И они не горели нежным белым светом. Они горели. Синий, черный огонь, который полз по нитям, как будто сжимая их в кулак.

Я попытался разорвать их. Попытался оттолкнуть Решайе обратно в ее укромный уголок. Но меня встретил жестокий удар, как будто меня впечатали в стену, а затем связали, затянув веревки вокруг моего горла.

Вот только веревки были моими собственными воспоминаниями.

Размытый, полузабытый образ горящей столицы Низренеца.

Прощальный поцелуй матери на моем лбу и поцелуй Серела на моей щеке.

Мне не нужны твои деньги.

Руки — руки на моих запястьях, на моем теле, на груди, плеть, которая резала мою кожу снова и снова, и снова, и снова.

Паника. Паника росла и росла, росла так высоко, что я почти не видела лица Макса перед глазами.

Не надо, — взмолилась я, прежде чем Решай издал злобное рычание и накрыл меня черным покрывалом.

Закрывая меня во тьме и утопая в моем собственном ужасном прошлом.

ГЛАВА ПЯТДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Макс.

Я искал на ее лице признаки моей подруги, но не увидел ни следа Тисаны ни в этих чертах, ни в этом голосе. У меня свело живот.

Ну же, Тисана. Вернись.

— Тебе конец, — сказал я.

На переносице у нее появилась болезненная усмешка.

— Этого недостаточно.

— Ты закончила, — повторил я. Красные бабочки все еще струились с ее кожи, группируясь вокруг нее, как крылья, и поднимаясь к потолку. Но теперь они были деформированы, не более чем хлопающие крылья.

— Вернись, Тисана. Ты все еще там.

Одно мгновение она смотрела на меня, и в моей груди зародилась надежда.

А затем усмешка стала еще глубже.

— Мы еще не закончили, — прорычала она и подняла Иль'Сахадж, нанося жестокий удар.

Черт.

Я заблокировал ее, затем снова, и снова. Каждый раз, когда ее меч сталкивался с моим посохом, по жидкому огню, скопившемуся в его углублениях, расползалась чернота. Ее магия брала верх над моей собственной, перехватывая вены, встроенные в мое оружие. Мои ладони начали гореть в местах соприкосновения кожи с металлом. Бабочка столкнулась с моим предплечьем, и я вздрогнул от последующей боли.

Я отбросил металл назад одним сильным толчком, отбросив ее к стене. Она ударилась об нее, потом споткнулась, не сразу сориентировавшись. Судя по тому, как подкашивались ее ноги, Решайе все еще не полностью контролировало свое тело.

Идеальное открытие. Та часть меня, которая была тренированным бойцом, знала это движение так хорошо, что оно дернулось в моих руках. Любой другой противник, и это был бы конец.

Но это был не любой другой противник. Это была Тисана.

И все, что я мог заставить себя сделать, это молиться, чтобы момент ошеломленного удара дал ей возможность открыть дверь, необходимую для захвата контроля.

Вместо этого она лишь на мгновение опустила голову, прежде чем ее глаза остановились на мне, и она сделала выпад.

Я блокировал удар, морщась от того, что кожа на ладонях горела.

Где была Саммерин? Я даже не мог видеть сквозь эти чертовы бабочки. Я мог отвести от нее взгляд лишь на доли секунды, но когда это удавалось, я искал ее через плечо в этом красном месиве.

Еще один выпад. Еще один блок. Еще одна вспышка разлагающейся черноты.

Ты подавляешь себя, Максантариус. — ее ноздри дернулись. — Почему ты так боишься?

Я отстранился. Мои ноги танцевали над мертвыми телами, каждый шаг был продуман, чтобы не поскользнуться на полу, покрытом запёкшейся кровью и жирной гнилью. Только для того, чтобы мы снова столкнулись, ее рот одарил маленькой, задумчивой улыбкой.

— Я уже знаю, кто ты на самом деле. Я знаю о тебе все. — улыбка померкла. — Я дала тебе эти подарки. И все же, ты никогда…

Чернота поползла дальше по венам моего посоха.

Вознесся, мои гребаные руки…

Она нанесла еще один удар, и снова я уклонился.

— Сейчас самое время вернуться, Тисана, — рявкнул я.

Пожалуйста, Тисана, я знаю, что ты можешь это сделать.

Мир стал красным, затем белым. Внезапно я прижался спиной к стене, а мой бок горел. Когда я открыл глаза, то увидел свежую кровь, капающую со сверкающего клинка Иль'Сахаджа. Клинок, который она подняла, а затем…

Я проигнорировал крик своего тела, откатываясь в сторону.

Она снова дернулась, ее движения были небрежными и слишком медленными. И вот оно, отверстие: Я мог ударить по задней части ее икр. Это заставит ее упасть. Легко починить, если я буду чист.

Если я был достаточно чист. В противном случае она никогда больше не сможет нормально ходить.

Я поднял свой клинок, готовясь к движению. Но тут мои глаза на мгновение встретились с ее глазами, и мое сердце заколотилось, а рука замерла на мгновение.

И тут из ничего появилась еще одна фигура, мелькнувшая, словно тень от красных бабочек, и нанесла смертельный удар в спину Тисаны.

Я услышал только голос моей подруги, когда она издала крик боли. И я знал, что должен воспользоваться этой возможностью: я видел, как она сбросила с себя Ариадну, как она споткнулась, когда кровь потекла по ее спине. Но мои руки были неподвижны. Даже когда она выпрямилась и повернулась ко мне с бешеным взглядом. Даже когда она с воплем снова подняла клинок.

Но потом она замерла. Ее тело дернулось, а затем застыло. Я только жил этим, никогда не видел этого со стороны, но я точно знал, что происходит.

Мне не нужно было смотреть, чтобы понять, что Саммерин рядом со мной, одна рука поднята, брови узловаты от сосредоточенности. Он втянул пальцы в ладонь. Тело Тисааны издало тошнотворную серию тресков, когда она опустилась на пол, ее конечности перекосились.

Бабочки стекали по стенам, как загустевшая кровь.

Ее глаза прижались к моим. Ярость перешла в ужас. Она издала придушенный звук, не похожий на человеческий. Возможно, потому, что Саммерин завязывал ее мышцы в узлы, заставляя ее легкие сокращаться, пока ее мозг не потерял сознание.

Я опустился на колени рядом с ней. Гниль все еще пульсировала в досках пола, размягчая их под нашими ногами. Я не замечал. Я не замечал ничего, кроме того, как ее испуганный взгляд нашел мой и больше никуда не смотрел.

Мне жаль, — хотел я сказать ей. Мне так жаль.

Ее дыхание сбилось, она боролась всю дорогу, пока ее ресницы трепетали.

Трещина!

Если бы мне удалось отвести взгляд, я бы увидел, что деревянные балки здания начали поддаваться под усиками гнили.

— Это рушится. — я услышал шаги Нуры, приземлившейся рядом со мной. — Пора идти.

Я поднял Тисану на руки и встал, ни на кого не глядя, пока нес ее из здания, ее конечности внезапно обмякли, когда Саммерин выпустил ее тело из-под своего контроля.

ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

Тисана.

Назвать их кошмарами было бы все равно, что назвать тайфун «легкой моросью».

Я часами путалась в худших из своих воспоминаний, все они были смешаны вместе, все нападали на меня и душили одновременно. Это была реальность, только еще хуже: моя мать прощалась со мной, когда ее плоть увядала, а глазные яблоки выпадали из глазниц, Эсмарис поднимал свой хлыст, когда его кожа превращалась в тень и пламя. И как бы я ни царапалась и ни боролась, я не могла выбраться. Они каждый раз тащили меня обратно.

Когда я очнулась, уже был закат. Я лежала на импровизированной кровати в палатке, Макс был рядом со мной еще до того, как я осознала его. Лагерь, судя по всему, был разбит довольно быстро. Зерит, Нура и Макс объяснили мне, что произошло. Я слушала, онемев.

— Ты была великолепна, — сказал Зерит, улыбаясь.

Я не чувствовала себя эффектной. Я была отрезана от собственного разума.

Я посмотрела на Зерита, но ничего не ответила ему. Вместо этого я повернулась к Максу и встала, не обращая внимания на то, как земля дрожит и скользит под моими ногами.

— Покажи мне.

Он повиновался. Вместе мы поднялись на вершину холма, где стояло Низренское здание. Стояло. Теперь оно рухнуло. Половина здания едва держалась на ногах, а другая часть развалилась на куски камня и дерева. Одна из оставшихся колонн шатко стояла на месте. На некоторых камнях проступили красные пятна, яркие и агрессивные даже при свете луны.

Я посмотрела на другую сторону холма, на клубы черного дыма вдалеке.

— Тела, — констатировал Макс, проследив за моим взглядом.

— Рабов?

— Да. Все до единого ублюдки.

Я подумала, что могла бы почувствовать больше.

— А рабы?

— В том лагере нас более ста пятидесяти человек. — он указал назад в сторону лагеря — палатки и костры усеивали склон холма.

— Это все?

Мне было неприятно его последующее молчание. В горле встал ком.

— Все? — я надавила.

— Один был задет падающим камнем, когда здание обрушилось. Саммерин сделал все, что мог, но он умер.

Он умер. Я оценила прямоту этого заявления. Никаких «он не выжил». Никаких «мы не смогли его спасти».

Он умер. Он умер из-за моего недостатка контроля. И единственная причина, по которой это не произошло, была в том, что Макс остановил меня, а Саммерин заставил меня упасть.

Мое оцепенение треснуло, но не разбилось.

— Я хочу их увидеть, — сказала я, жестом указывая на лагеря, и Макс кивнул.

Он повел меня вниз, чтобы я прошла через скопления людей. Палаток на всех не хватало, но ночь была ясной и умеренной, поэтому многие расположились вокруг небольших костров. Не все они были низренцами. Треллийцы, в конце концов, завоевали и поработили почти полдюжины стран, и я могла сказать по различным акцентам в воздухе, что почти все они были представлены здесь. Но хотя они и родились в разных странах, теперь у них, возможно, общая кровь. Все они собрались вместе в изнуренном покое. По крайней мере, в комфортном. Им удалось спасти изрядное количество припасов из центра работорговли, сказал мне Макс, пока мы шли, что объясняло наличие палаток, еды и спальных мест.

Я услышала, как тихий разговор прерывается воплями, и остановился. Моя голова повернулась к фигурам, собравшимся у края лагеря.

Теплая рука сжала мое плечо.

— Это ничему не поможет, — пробормотал Макс. — Поверь мне, я знаю. — но я все равно отстранилась, и он не попытался меня остановить.

Тело было замотано в лоскуты белой ткани импровизированного низренского савана. Оно было маленьким и стройным — возможно, подросток. Какая-то эгоистичная часть меня была благодарна, что я не вижу его лица.

Женщина средних лет рыдала над его телом, склонившись над ним, вьющиеся каштановые волосы развевались вокруг ее лица в такт рыданиям.

Мое оцепенение лопнуло, и ее горе нахлынуло на меня волной такой силы, что я утонула.

Я открыла рот, но ничего не сказала. Что бы я могла сказать? Что я сожалею? Что я выражаю соболезнования, молитвы, уважение? Что это будет значить для нее — молитвы женщины, убившей ее сына, благословения богов, позволивших ему умереть?

У меня перехватило горло. Я отвернулась, прежде чем их глаза смогли найти меня, но я была слишком медлительна. Я услышала шепот, когда сделал первые шаги от костра. И я почувствовала, как их узнавание поднимается из лагеря, как пар, когда глаза, один за другим, метнулись в мою сторону.

Я смотрела прямо перед собой, пока мы с Максом шли обратно к моей палатке. Но мне не нужно было смотреть на них, чтобы почувствовать это, и мне не нужно было прислушиваться к ним, чтобы услышать их шепот. Они боялись меня. Ведьма, говорили их содрогающиеся мысли. Монстр.

***

Зыбкие луга были так же прекрасны под лунным светом, как и под янтарным сиянием солнца. Я прислонилась спиной к гладкой коре ствола дерева и наблюдала за течением.

Я уставилась на крышу своей палатки, пока гул активности снаружи не затих. Тогда я поднялась и босыми ногами прошлась по лагерю, выйдя на равнину. Там я присела у дерева и нескольких кустов полевых цветов, чтобы посмотреть на холмистые земли и подумать.

Я не удивилась, когда вскоре после этого услышала тихие шаги. Мне не нужно было приглядываться, чтобы понять, кто это. В конце концов, был только один человек, который когда-либо присоединялся ко мне за моими полуночными размышлениями.

— Ты тоже? — спросила я, и Макс издал смешок.

— Я тоже.

Он устроился рядом со мной. Я услышала шорох и посмотрела на него, чтобы увидеть, как он срывает мертвые цветы с полевых, а затем рассыпает их в пепел маленькими огненными вспышками в своих ладонях. Так же, как он делал это в своем саду — так же, как он делал это в первый раз, когда мы сидели вместе ночью после слишком близкой встречи со смертью.

— Прости. — он сложил руки на коленях, заметив мой взгляд. — Привычка.

— Нет, я… — мне это нравится. — Наверное, это хорошо для них.

Он прищурился на цветы, лазурно-голубые с белыми лепестками.

— Интересно, смогу ли я заставить их расти дома?

— Здесь совсем другая погода.

— Нет ничего такого, что нельзя было бы исправить правильным заклинанием.

Мой взгляд скользил вниз по холму, падая на далекие палатки и спящие фигуры, расположившиеся вокруг тлеющих костров. Сто пятьдесят человек без домов. Некоторые попросили вернуться в свои города, или в то, что от них осталось. Но многие предпочли вернуться в Ара под официальной защитой Орденов. Ара, страна, где они могли быть свободными, но страна, которая так сильно отличалась от их домов, где у них не было ни имущества, ни друзей, ни денег, ни языка.

Если бы только было так же легко помочь им укорениться.

— Куда бы они ни попали, там будет лучше, чем там, где они были бы сейчас, если бы ты им не помогла, — сказал Макс, проследив за моим взглядом.

Я подумала о том запеленутом теле и причитаниях его матери. Не все.

— Последнее, что я помню, — тихо сказала я, — это моя рука на двери и твое лицо. Больше ничего. Только… картинки здесь и там. — вспышки крови, гниение, красные бабочки. Кадры моей драки с Максом. Мои глаза упали на бок Макса и побежали вверх, воскрешая едва уловимое воспоминание о том, как мой меч прошелся по его ребрам. — Я знаю, что ты ранен, хотя ты и не сказал мне.

Он отвел взгляд.

— Я в порядке.

— Но что, если нет? Что, если бы они не были? Что если… — я закрыла глаза и в этот момент темноты вновь пережила неистовый, всепоглощающий голод Решайе. — Оно было словно пьяно. Оно чувствовало каждую смерть, и оно…

— Оно процветает на ней, — закончил Макс.

— Оно бы не остановилось. — мое горло сжалось. — И у меня не было контроля. Я была так далека от контроля, что даже не помню. Что если это случится снова?

— Мы не допустим этого.

Этого было достаточно?

То, что я могла бы сделать… мысль об этом душила меня ужасающим страхом. Мои глаза горели, мутнели. И тогда я сказала то, что никогда, никогда раньше не произносила вслух.

— Я не думаю, что смогу это сделать. Я не думаю, что у меня хватит сил.

Тишина. Я проследила абстрактные формы травы и гравия, в основном потому, что это казалось гораздо более удобной альтернативой взгляду на лицо Макса.

— Я хочу рассказать тебе одну историю, — сказал он, наконец. — После окончания войны, после… всего… я долгое время был не в себе. Годы, полные дешевого алкоголя, притонов Севсида, бесцельных скитаний и многого другого. И однажды ночью я затеял типичную жалкую драку в типичном жалком пабе и получил пинок под свою типичную жалкую задницу на булыжниках. В тот год стояла холодная зима, и я бродил по улицам Столицы, дрожа, как утонувшая крыса.

Я подтянула ноги к груди, уперлась щекой в колени, чтобы посмотреть на него. Его взгляд скользнул ко мне, и я была немного поражена тем, что он выглядел почти застенчивым, смущенным.

— И, как мы все знаем, я не создан для этого.

Я усмехнулась.

— Итак, — продолжил он, — Я зашел в ближайшую открытую дверь, которую смог найти. Это была эта… эта маленькая пекарня, которая была открыта на ночь, чтобы показать эти картины…

Его взгляд устремился куда-то вдаль, погружаясь в воспоминания. Мне было интересно, знает ли он, насколько выражение его лица отражает его мысли, когда он говорит. Или как сильно мне это в нем нравилось.

— В них не было ничего особенного, если честно. Художник в основном рисовал свою жену, отдыхающую в саду, и, скажем так, было легко понять, что он был художником-любителем. Но в них было что-то такое искреннее. Я так и представлял, как он трудился над каждой маленькой пупырчатой линией. — он неловко хихикнул. — Я был очень пьян.

Я позволила своим глазам закрыться, и я была там вместе с ним.

— Но что меня действительно поразило, так это когда я смотрел на одну огромную картину. Настоящий труд любви. И дата, написанная на ней…. - он прочистил горло, издав придушенный звук. — Это было в тот же день, что и Сарлазай. Пока я был в горах, занимаясь… ну, этим… Где-то, за много миль отсюда, этот человек просто сидел в своем саду и рисовал свою простую жену с благоговением, подобающим гребаной богине. И это просто… поразило меня. Так сильно, что я разрыдался, как четырнадцатилетняя девочка, у которой разбито сердце. Потому что я забыл.

— Забыл? — прошептала я.

— Я забыл, что люди могут быть такими. Я забыл, что кто-то, где-то, рисовал ужасные картины своей жены в саду. Я был так далеко, что даже не помнил, что такое обыденное удовлетворение вообще существует, тем более в те же моменты, что и такие ужасные вещи.

Мое сердце сжалось. Я кивнула.

— У меня не было жены, которую я мог бы попросить поваляться на скамейках для меня, и я ни черта не умею рисовать. Но после того, как я выплакал себя до изнеможения и протрезвел, я подумал… — его плечи приподнялись в крошечном пожатии, когда его взгляд вернулся ко мне. — Я подумал: «Ну. Я могу разбить сад».

Посадил каждый цветок. Это было навязчиво, сказал мне однажды Саммерин. Понимание щелкнуло на месте. Я закрыла глаза, пальцы нащупали ожерелье на моем горле, большой палец надавил на третью стратаграмму сзади. Та, что приведет меня туда.

— Это был очень красивый сад.

— Лучший чертов сад в Ара.

Боже, я и не подозревала, как сильно буду скучать по нему.

Наступило долгое молчание. А потом голос Макса стал более торжественным, более нерешительным, когда он сказал:

— Ты подарила мне то же самое чувство, Тисаана.

Мое дыхание замерло.

— Не сразу, — продолжил он. — Хотя, признаюсь, было довольно очаровательно с самого начала. Но пару недель спустя, когда ты рассказала мне, зачем ты приехала в Ара и что планируешь делать… я просто забыл, что люди могут быть такими. Что есть люди, которые просто хотят сделать что-то хорошее для мира.

Мои глаза горели. Я хотела этого — отчаянно хотела, хотя сейчас эта цель казалась мне такой недостижимой. Моя мать и Серел жертвовали ради меня, потому что верили в то, что я могу стать чем-то большим. Но когда отголоски рыданий этой женщины доносились до моих ушей, я не чувствовала ничего, кроме стыда.

Я посмотрела на Макса, на его торжественный взгляд, и было что-то в том, как он смотрел на меня, что пронзило все это — все эти сомнения, всю эту неуверенность.

— Но ты гораздо больше, чем это, Тисана, — мягко сказал он. — Я думаю, ты забываешь об этом. Ты старалась так же, как и я, видела все, что стоило увидеть, рассказывала мне свои, откровенно говоря, ужасные шутки, и… ты стала моим другом. Твои цели заставили меня уважать тебя, да. Но все остальное заставило меня…

Он закрыл рот, прочистил горло, посмотрел в сторону. Потом обратно.

— Я сказал тебе, что вместе мы найдем способ сделать это, и я это имел в виду. Но я буду с тобой до конца. С тобой, Тисана. Если ты захочешь бежать, клянусь, мы найдем выход. И если все это сгорит в огне, я буду гореть рядом с тобой, и это все равно будет лучшее, что я…

Я не понимала, что плачу, пока не попробовала соль.

— Прекрати.

Внезапно все приобрело смысл.

Чего ты хочешь? спросила я Макса, так много месяцев назад. И я так и не смогла ответить на этот вопрос, не до конца. Но теперь я понимала. Я поняла, почему он так верил в меня. Потому что больше всего на свете Макс хотел верить, что один человек способен что-то изменить. Потому что…

Если ты можешь это сделать, то и я смогу.

Я задохнулась:

— Ты сможешь, даже если я не смогу.

Между его бровями образовалась морщинка.

— Легко умереть за кого-то, — сказала я, — но гораздо ценнее жить. Я не даю тебе разрешения потерпеть неудачу, если я потерплю неудачу. Ты меня понял? — когда он не ответил, я повторила: — Ты понимаешь?

— Да, — прошептал он.

— Я тебе не верю. — я положила ладони по обе стороны его щек, прижавшись лбом к его лбу. От него по-прежнему пахло пеплом и сиренью, словно он вез остатки своего сада через все море. — Ты лучший из людей, Максантариус Фарлионе, как бы ты ни пытался убедить мир в обратном. Обещай мне, что ты будешь продолжать сражаться в своих битвах, даже если я проиграю свои.

— Ты не будешь…

— Обещай.

Его пальцы нашли мое лицо, прочертили теплую дорожку по щеке. А затем, словно нить оборвалась, он притянул меня в неожиданные, яростные объятия. Я погрузилась в него так плавно, мои руки скользнули по его плечам, мои колени подстроились так, что я свернулась вокруг него.

— Я обещаю, — пробормотал он в мои волосы.

Я надеялась, что он не ожидает, что я отпущу его, потому что я бы не отпустила. Я хотела утонуть здесь, в его груди, сердцебиении и дыхании рядом с моим. Отчаянно необходимое напоминание: Мы все еще живы, и мы все еще вместе.

Я слегка повернула голову, чтобы мое лицо было прижато к гладкой коже его шеи, чтобы я могла вдыхать его и удерживать его запах в своих легких.

Я прижалась губами к его горлу.

Его пальцы сжались у меня за спиной, и это прикосновение пронзило мой позвоночник, сердцебиение поднялось к поверхности кожи. И в этот момент в моем сердце, в моей душе, в моей крови укрепилась истина — часть меня, которая не хотела ничего другого, кроме как воспользоваться этим шансом.

Потому что я хотела его.

Я хотела его во многих смыслах. Как друг, как родственная душа, как яростный товарищ по команде. Как кожа, губы и зубы. Как задыхающийся стон в темноте или ленивое объятие на рассвете. Я хотела этого. Я хотела всего этого.

Я снова провела ртом по его коже, наслаждаясь ощущением тихого стона, вырвавшегося сквозь его дыхание. Я проследовала выше, к углу его челюстной кости, провела губами по ее углу, по рельефной текстуре маленького шрама.

Безмолвный вопрос.

Онвздрогнул.

Вздрогнул и отпрянул от меня, достаточно далеко, чтобы его жуткие, яркие глаза впились в мои собственные…

Когда он проговорил:

— Это не то, чего я хочу.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Макс.

Это не то, чего я хочу.

Все зависело от определения слова «это» — были ли эти слова непоколебимой правдой или самой большой гребаной ложью, которую я когда-либо говорил кому-либо еще или самому себе.

Тем не менее, предложение выскочило из меня прежде, чем я смог его остановить. И боль, промелькнувшая на лице Тисаны, выпотрошила меня.

— Ох.

Ее рот опустился. У нее был идеальный рот, с верхней губой, чуть полнее нижней, и уголками, которые всегда, всегда немного загибались к самым краям. Даже сейчас.

Это было усилие, чтобы не смотреть на него. Так было всегда.

Правильно. Все зависело от определения «это».

Если «это» было ощущение ее губ на моей шее, или тот маленький звук, о котором, как я подозревал, она даже не подозревала, или то, как она чувствовала себя в моих объятиях…

Если «это» было звуком ее голоса, или тем, как она смотрела на мир, или ее глупыми шутками…

— Я никогда не ожидал этого от тебя, Тисана, — задыхался я. Мы все еще были так близко. Наши носы почти соприкасались. Я едва мог сосредоточиться на словах, которые вырвались у меня изо рта. — Почти каждый человек в твоей жизни использовал тебя. И я не… Это не…

И я не стану еще одним из этих людей, вольно или невольно.

Это не то, чего я хочу.

Если «это» — это ее губы, ее тело, ее поцелуй, ее прикосновение, то я бы солгал, если бы сказал, что не думал об этих вещах. Если бы мне не пришлось засунуть их в темный угол моего сознания, чтобы никогда не беспокоить, никогда не обращаться к ним.

Но если «это» было ее дружбой, ее общением, ее доверием? Ее счастье? Ее безопасность?

Эти вещи стоили для меня больше, чем все остальное. Даже дороже.

И ради этого я готов бросить все остальное в коробку и запереть ее, чтобы никогда не признавать, навсегда, если это то, где они должны быть. Я уже был готов к этому.

Мой большой палец провел по ее левой щеке, где золотистая кожа встречалась с белой.

— Мы можем стереть последние полторы минуты, Тисана. Никогда больше не говорить об этом.

Она прошептала:

— Ты этого хочешь?

— Ты этого хочешь?

Мы были так близко, что наши дыхания смешивались. Ее дыхание дрожало. Или это было мое?

Она без колебаний прошептала:

— Нет.

Что-то кольнуло меня в груди. Что-то, что я не мог, а может быть, и не хотел определить.

— Сегодня был трудный день, — пробормотала она. — Я видела вещи, которые меня пугали. Я делала то, что пугало меня. Я хочу потребовать тебя сегодня, потому что, возможно, завтра у нас не будет. Так что, нет. Это не так.

Претензия! Я даже отдаленно не был готов к реакции, которую вызвало во мне это головокружительное, почти первобытное желание, опаляющее каждый мой мускул. Я никогда не думала, что это слово может звучать так привлекательно.

— Это то, чего ты хочешь? — спросила она. — Забыть это?

Лунный свет сверкал в ее глазах, когда она смотрела на меня — эти потрясающие, несовпадающие глаза, которые сейчас, как и всегда, видели меня насквозь. Ее взгляд был усталым, волосы спутаны и беспорядочны, одежда простовата и великовата. И все же я вдруг обнаружил, что не могу дышать, потому что назвать ее красивой было бы таким преуменьшением, что это было бы просто оскорбительно.

Моя грудь снова сжалась, и я понял, что именно я чувствовал:

Ужас. Чистый ужас.

Это не то, чего я хочу.

Потому что этот взгляд всегда проникал сквозь любую ложь.

И это выходило далеко за рамки поцелуя, прикосновения, объятий или секса. Если бы я открыл эту дверь, я бы передал ей нечто гораздо более глубокое, чем это. И я знал, что верно и обратное — что мне доверяют что-то ценное.

— Макс? — ее пальцы были по бокам моего лица.

Я покачал головой.

— Нет, — пробормотал я. — Нет, это не то, чего я хочу.

И с этими словами напряжение спало.

Мы оба сразу зашевелились. Она прижалась ко мне, а я обхватил ее руками, притянул ближе, и мой рот опустился навстречу ее рту. Сначала как ласка, просто проверяя, как ее губы ощущаются на моих. Затем мы перешли на более глубокий язык молчания — прикосновение ее языка вызвало дрожь в моем позвоночнике, а ответное прикосновение моего языка вырвало из горла Тисаны крошечный беззвучный стон.

Вознесся, блядь, выше. Этот звук. Я решил, что могу потратить всю свою жалкую жизнь на изучение новых способов выудить его из нее.

Я почувствовал, как ее губы потеплели в улыбке.

— Палатка, — прошептала она, хотя это слово далось ей с трудом, потому что мы не прекращали целоваться достаточно долго. — Сейчас.

Черт. Кто я такой, чтобы сомневаться?

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Тисана.

Один взгляд Макса, и все фонари разом ожили, наполнив свободный интерьер палатки нежным оранжевым свечением. Едва за нами закрылась дверь, как мы снова заключили друг друга в объятия.

Я еще никогда никого так не целовала, и теперь не собиралась останавливаться. Это было все равно что войти в цветной мир, когда до этого я видела только черно-белое. Мне нравился его вкус — нравилось, как его рот предлагал мне долгие и короткие поцелуи, зубы время от времени захватывали мои губы в маленьких, ласковых покусываниях, язык скользил по моим. Когда его рот переместился на мою щеку, я оплакивала это лишь мгновение, прежде чем он прошелся поцелуями по моему подбородку, челюсти, разжигая огонь на моей шее.

Мои колени готовы были подкоситься.

Я — несколько неуклюже — опустилась на землю, упав на свою подстилку, рука Макса все еще была в моей. Он последовал за мной гораздо более плавным движением, опустившись на колени и переползая через меня. Боги, я никогда не видела ничего столь прекрасного — грация движений, интенсивность его внимания ко мне. Это было так волнующе, что я пожалела, что не могу запечатлеть этот образ и сохранить его навсегда.

А потом его вес оказался на мне, его рот прижался к моему, и я снова потеряла всякую способность мыслить. Нет, я была лишь нервами, импульсами, реагирующими на его прикосновения, спина выгнулась дугой к его телу.

Мои руки блуждали по его спине. Я чувствовала его мышцы, его движения под тонкой хлопковой тканью рубашки, но мне хотелось кожи. Я успела застегнуть только три пуговицы, прежде чем Макс стянул рубашку через голову.

— Подожди, — прошептала я, останавливая его, когда он начал опускаться, чтобы снова поцеловать меня. Он выпрямился, и я воспользовалась возможностью просто посмотреть на него.

— Ну, это нечестно, — сказал он, приподняв бровь, когда его взгляд упал на мою рубашку.

— Будь терпелив.

Я провела легкими прикосновениями пальцев по линии его плеча, вниз по груди, вверх по другой стороне. Я остановилась на шраме на его левом плече — там, где я ранила его на ринге для спарринга. Затем я провела руками по тощим мышцам его живота, по гребням ребер. Он издал шипящий выдох, который, возможно, начался с возбуждения, но закончился где-то ближе к сбивчивой усмешке.

— Я не могу оставаться должным образом соблазнительным, если ты собираешься меня щекотать. Это разрушит мой имидж.

Шрам над его ребрами был длиннее, свежее, все еще испещренный сердитым пурпуром. Я лишь смутно помнила, как провела клинком Иль'Сахаджа по его боку. Это был даже не чистый порез, шрам толстый и волнистый. Из-за гнили, я уверена, Саммерину, вероятно, пришлось удалить всю гнилую плоть, прежде чем…

— Я вижу тебя, Тисана. — Макс поймал мою руку в свою. Затем опустился надо мной и прижался губами прямо между моих бровей, где скопилось напряжение моих мыслей. — Не думай, — прошептал он, прижимаясь к моей коже.

И как раз в тот момент, когда я собиралась задаться вопросом, как именно я собираюсь выполнить эту просьбу, он поцеловал меня так, что мне стало слишком легко — невозможно легко — подчиниться.

Тепло его тела проникало сквозь одежду, но все же…

Его рука скользнула вверх по моему боку, остановившись на пуговице у вершины моего декольте. В ожидании молчаливого разрешения.

Мои руки встретились с его, срывая с меня одежду, и тогда между нами не осталось ничего, кроме нашей кожи.

Я все еще не могла притянуть его достаточно близко. Я хотела прикасаться к нему повсюду, хотела провести ногтями по каждому мускулу.

Когда его рука пробежала по моему боку и легла на грудь, все его тело содрогнулось. И мое тоже. Желание горело в моей душе. Внезапно я нестерпимо ощутила его вес между своими бедрами. Прикосновение его кончиков пальцев, пробежавших по внутренней стороне моих ног. Не так высоко, как я хотела.

Недостаточно. Никогда не достаточно.

Я дернула за пуговицу своих бриджей. Макс сел, выпрямился, помог мне стянуть их. Охватил мою ногу и поцеловал внутреннюю сторону колена. Потом еще выше, на внутренней стороне бедра, и этот поцелуй сопровождался легким сжатием зубов и грубым ругательством под его дыханием.

Потребность, новая, незнакомая и всепоглощающая, овладела мной.

Затем он сел, выпрямился. Мир замер на одно долгое мгновение, в тишине, за исключением тихого потрескивания фитилей фонарей. Я почувствовала, как его взгляд прошелся по моему телу, медленно, словно впитывая каждый дюйм. Почувствовала, а не увидела, потому что отвернула лицо, стесняясь по непонятным причинам.

Мое тело всегда было одним из моих самых ценных товаров, и я использовала его по назначению. Меня никогда не беспокоило, что на меня смотрят.

Но опять же, Макс не просто смотрел на меня. Он никогда не смотрел. Он смотрел на меня, обнаженную, как никогда раньше. Никаких просчитанных танцевальных шагов. Никаких костюмов. Никакой ложной уверенности.

— Хотел бы я лучше владеть словами, — пробормотал он. И когда я наконец-то смогла заставить себя повернуться к нему, его взгляд вцепился в мою грудь и сжал ее — это лицо, взгляд, который встретил меня с такой обнаженной, сырой честностью.

Я была влюблена в него.

Эта мысль пронеслась у меня в голове, простая и непоколебимая. Неоспоримо верная, хотя я не могла заставить себя сказать это. Даже если, возможно, в конце концов, я не смогла бы удержать его.

— Они тебе не нужны, — прошептала я в ответ. Истина, которую мы оба понимали как факт. Особенно когда я посмотрела на него и увидела, как мое молчаливое признание отразилось в моем взгляде.

Мои пальцы пробежались по бокам Макса, остановились на узких, мускулистых бедрах и пробежались по поясу его брюк. Расстегиваю пуговицы. Он издал самый прекрасный звук, который я когда-либо слышала, — тяжелый выдох, протянувший ко мне свои когти с намеком на стон.

Одно это движение разорвало нить напряжения, и мы снова навалились друг на друга. Я пробовала на вкус каждый его дюйм, каждый участок кожи и наслаждалась тем, как он разворачивался, когда я спускалась по его груди, по шнурам живота, все ниже и ниже, пока он не схватил меня за плечи и не притянул обратно к своему лицу.

— Не сейчас, — пробормотал он, и его слова заглушил нетерпеливый поцелуй, когда он перевернул меня под собой.

Я едва успела подготовиться, как кончики его пальцев скользнули между нами. Скользнули в меня. Моя спина выгнулась дугой. Мир стал белым.

Боги внизу.

— Не сейчас, — прошептала я, и его руки не остановились, пока его дыхание с усмешкой разворачивалось у моего рта.

— Может быть, я хочу не торопиться с тобой.

— Как и ты. — мне пришлось очень, очень сильно сосредоточиться, чтобы сформировать каждое слово. — Тебе всегда требуется так много времени, чтобы сделать что-то.

У меня перехватило дыхание. Я услышала улыбку в его голосе, когда он ответил:

— А ты всегда такая требовательная.

Требовательная!

Я провела ногтями по его руке, сдвигая бедра ниже. А потом я наконец-то обхватила его ногами — наконец-то почувствовала, как он упирается в мой вход. Я отстранилась от него настолько, чтобы встретиться с его взглядом.

— Я выиграла, — прошептала я.

— Мое эго никогда не оправится.

Улыбка померкла, и он откинул спутанные волосы с моего лица.

— Ты уверена?

Я больше ни в чем не была уверена, кроме этого.

Мои зубы коснулись его уха, когда я ответила:

— Да.

Он подарил мне один долгий, страстный поцелуй и толкнулся в меня.

И весь мой мир разворачивался, расширялся, сужался. Моя спина выгнулась дугой. Осознание было ограничено только этим. Местами, где мы были соединены. Там, где он был внутри меня, да, но также каждый дюйм, где мои руки обхватывали его, мои ноги, наши животы. На мгновение он замер так, прижавшись ко мне, и я почувствовала, как он дрожит. Наши губы прижались друг к другу, обмениваясь неровным дыханием.

Ничто — ничто — никогда не могло чувствовать себя так хорошо. Так хорошо.

Я издала легкий стон и провела ногтями по его спине.

И что-то в этом сломало какую-то невидимую нить напряжения.

Он отстранился, затем снова погрузился в меня. Я встречала каждый удар, мои бедра двигались навстречу его бедрам. Наши тела спрашивали и отвечали, уступали друг другу, двигались с беспрепятственной интуицией.

Вместе мы горели.

Я перекатилась через него, прижалась к его груди, а он прижался ко мне, словно все еще не мог решить, к какой части меня он хочет прикоснуться больше всего, попробовать на вкус. Он выбрал все: мои губы, мою шею, мою грудь, его руки, бегущие вверх и вниз по моей спине, мои ноги, растущий жар там, где мы были соединены.

Мои бедра сжались вокруг его бедер, как будто я могла втянуть его глубже. Я чувствовала, как нарастает, рвется к дикому краю, и впервые в жизни я наслаждалась этим полным отсутствием контроля, бросалась в него. И я знала, что он тоже, потому что его движения стали быстрее, а толчки — более дикими. Он сел так, чтобы притянуть меня к себе, и я потеряла всякую способность к словам, к мыслям, к чему-либо, кроме инстинкта.

Может быть, я произнесла его имя — прошептала его, или застонала, или выкрикнула. Я не знаю, потому что конец уничтожил меня, наслаждение было настолько сильным, что я разбилась вдребезги.

И он последовал за мной по краю обрыва, его пальцы были в моих волосах, его губы издавали стон на моей шее. Его рука схватила мою и сжала, пальцы переплелись, как и наши тела. Он сжимал меня так, будто никогда не отпустит.

И он не отпустил. Даже когда волна обрушилась на нас, когда наслаждение перешло в оцепенение и прекрасное спокойствие.

Мы снова упали на одеяла и лежали друг на друге, наше пыхтение замедлилось до чего-то более глубокого и ровного. Макс лениво поднял руку, чтобы приглушить мерцание пламени фонаря. Я прижалась головой к его груди и наблюдала за тем, как костяшки его пальцев обхватывают мои, и наша кожа погружается в прохладную тишину тени.

И все же он не отпустил меня. Не тогда, когда его дыхание стало глубже. Ни когда мое зрение затуманилось. Я никогда не отводила взгляд от этих рук.

Последней мыслью, когда сон завладел мной, было то, что я совсем не возражала бы, если бы навсегда осталась привязанной к его гавани.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Макс.

Я оказался в весьма затруднительном положении.

С одной стороны, надо мной лежала красивая обнаженная женщина, ее лицо прижималось к моей шее, а медленное дыхание щекотало кожу, и я чувствовал себя по-настоящему довольным впервые за последние недели — да что там, годы. Было бы так легко свернуться калачиком и погрузиться в манящий покой, цепляясь за чудесную мысль, что она будет рядом, когда я снова открою глаза.

С другой стороны, на мне лежала красивая обнаженная женщина, ее пальцы сновали по моей груди, и никто из нас не знал, что будет с нами на рассвете. Может быть, один из нас или оба не выберемся живыми. А может, нас тут же вернут в Орден, чтобы мы отправились сражаться на следующую войну, как только закончится эта.

Может быть, Решайе крепче вцепится в Тисану и лишит нас возможности побыть вдвоем в будущем — такая перспектива ужасала меня так сильно, что я выбросил ее из головы.

В любом случае, кто знал, сколько времени пройдет, прежде чем мы снова сможем быть вместе? И, возможно, мне нужен был сон, но действительно ли я нуждался в нем больше, чем в ней? Чем я нуждался в том, чтобы проводить каждую возможную секунду внутри нее, или касаться ее, или смотреть на нее, или слушать ее? Я хотел запомнить каждый ее звук, каждое выражение лица, каждую веснушку или родинку, как будто я был картографом, вытатуировавшим ее карту на своей душе. Но еще так много путей, которые нужно проложить.

Конечно, я устал. Но было над чем работать.

Круги Тисаны дрейфовали, превращаясь в ленивые S-образные фигуры на моем животе. Я сдержал судорожный смех. Недостаточно хорошо.

— Какое прекрасное хихиканье, — поддразнила она.

— Если ты узнаешь, что я боюсь щекотки, это будет самой большой ошибкой в моей жизни.

Ее пальцы спустились ниже. Щекотка больше не была моей проблемой.

Я повернул шею, чтобы посмотреть на нее сверху вниз. Она моргнула мне в ответ одним зеленым, полуоткрытым глазом, ее волосы рассыпались по лицу, опухшие от поцелуев губы искривились в озорной улыбке. Вознесенный, эта улыбка. Возможно, я с самого начала знал, что она станет моей погибелью.

Я поднял брови, как бы говоря: Правда? Опять?

— Слишком устал? — она подняла голову, позволяя прядям черных и серебряных волос свисать мне на лицо. — Ты бы предпочел поспать?

Моя рука пробежала по ее боку, следуя за теплом ее кожи и изгибом, где ее талия пересекалась с бедром.

Действительно, какое затруднительное положение.

Я притянул ее лицо к своему, смирившись с благородной жертвой.

— Если ты можешь это сделать, то и я смогу.

***

В конце концов, мне все же пришлось отстраниться. Солнце еще не взошло, когда я, вопреки всем своим инстинктам, вырвался из объятий Тисаны, накинул на себя одежду и поцеловал ее на прощание — хорошо, два; хорошо, три. Мы были согласны, что лучше избежать неловких вопросов, которые могут возникнуть, если я уйду после восхода солнца.

Сумрачная темнота встретила меня стеной прохладного воздуха, который был отчасти освежающим, отчасти угнетающим, как физическое проявление того, насколько внутреннее пространство палатки отличалось от остального мира.

Там я мог отрешиться от реальности и не думать ни о чем, кроме Тисаны, в течение пяти блаженных часов.

Здесь же нас окружали перемещенные лица, чьи дома были разрушены, и мы ехали сражаться с самым могущественным домом в Трелле.

Ну, это было эффективнее любого ведра холодной воды: О, да, теперь я вспомнил. Все ужасно.

Я тихо ступал по тропинке к своей палатке, поглядывая на другие затемненные палатки и спящие тела слева от меня. Палатка Тисаны стояла на окраине лагеря, рядом с моей, так что до нее было недалеко. Тем не менее, я осторожно, чтобы никого не разбудить, открыл заслонку…

— От тебя пахнет развратом.

Я подпрыгнул так высоко, что мне пришлось сдержать ругательство, и, обернувшись, увидел Саммерина, сидящего со скрещенными ногами рядом с тропинкой перед своим убежищем. В своей темной одежде и со свойственным ему спокойным поведением он практически растворился в сумерках.

— Черт, Саммерин, не делай этого со мной. — я шагнул к нему, изучая его лицо, стараясь при этом не дать ему понять, что делаю это. — Разве у тебя нет более продуктивных занятий? Например, поспать. Возможно, это было бы лучшим использованием твоего времени.

Даже в темноте было легко заметить, что под его глазами залегли тени, его спокойное веселье было отягощено усталостью. Вчерашний день был для него долгим и тяжелым. Нужно было вылечить множество людей, и, конечно, усыпление Решайе потребовало огромного количества энергии. Когда я видел его в последний раз, он был настолько измотан, что практически тащил себя обратно в палатку.

Саммерин просто посмотрел на меня, в его глазах сверкнул знающий взгляд, и слегка приподнял брови.

— Повеселился?

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Макс, что это? — он указал на свою палатку.

Я знал, что все складывается не в мою пользу.

— Я бы с удовольствием поиграл в эту игру, но у меня полно важных дел.

— Это палатка. Укрытие из ткани. Ткань — это материал, не известный своими звукопоглощающими свойствами. — он говорил все это вечно ровным, спокойным голосом, но его усталые глаза блестели от смеха. — Тебе повезло, что я единственный, кто находится достаточно близко, чтобы услышать.

Мысль о Зерите — или Нуре…

Я сморщился, но постарался не показать этого.

— Во-первых, я джентльмен, и поэтому, повторюсь, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Но во-вторых, если бы я знал — теоретически — я бы счел крайне, крайне подозрительным, что ты это слушал.

— Будьте уверены, я очень старался этого не делать. Но, по крайней мере, мы избавились от неизбежного. — затем что-то изменилось в его выражении. Веселье угасло. — Надеюсь, вы оба готовы к сегодняшнему дню.

В моем животе образовался узел. Точно. Через несколько часов Тисана вернется в дом человека, который… ну, я даже не хотел думать обо всем, что эти люди сделали с ней. Ей — нам — предстояло сразиться с самым могущественным домом в Трелле. И я должен был видеть, как она подвергает себя такой опасности. И, конечно же, Решайе…

— Я буду более готов после еще одного часа сна, — проворчал я, запихивая свое беспокойство в горло.

Саммерин еще пару секунд смотрел на меня с озабоченным видом, а потом пожал плечами.

— По крайней мере, если ты умрешь, то умрешь счастливым.

— Пошел ты.

— Мне не нужны ничьи объедки.

Я подавил смешок, заходя в палатку.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Тисана.

Его не было несколько минут, а я уже чувствовала его отсутствие, как ноющую пустоту в центре груди. В палатке было холоднее без него. На моей обнаженной коже появились мурашки. И я уже чувствовала надвигающуюся тень беспокойства, закрадывающуюся за край моих мыслей.

Беспокойство. Реальность.

Но я попыталась улучить еще один момент, чтобы понежиться в лучах послеобеденного света. Я прижала ладонь к постели рядом с собой. Тепло. Его запах — наш запах — все еще витал в воздухе, сладкий, знакомый и незнакомый одновременно.

Я, конечно, слышала об этом — обо всем, чем может быть секс. Но секс даже не казался мне подходящим словом для того, чем это было. Секс был инструментом, которым я пользовалась для выживания, практичным и безличным. Это было… больше. Дело было не только в теле и даже не в физическом удовольствии. Это было уязвимо. Это было доверием. И я никогда не думала, что мне может быть так приятно открыться.

Но, боги, это было так. Так хорошо, что это было страшно.

Я все еще лежала вот так, моя рука была прижата к простыням, я умоляла их не остывать, когда я почувствовала это.

Голос. Голос.

{Ты получила то, что хотела}.

Решайе был слабым и усталым, его слова были скрежещущими от изнеможения, которое эхом отдавалось в моих собственных костях.

Это быстро вернуло меня к реальности. Это произошло так внезапно, что я не успела опомниться, как мое тело напряглось, воспоминания о вчерашнем дне и кошмарах, которые я пережила, нахлынули на меня, как физическая сила.

Мой желудок скрутило, и я молилась, чтобы оно не говорило о Максе.

Оно шептало: {Возвращайся}. {Я дал тебе то, что ты хотела.}

Мое облегчение было кратковременным. Образ тех кошмаров, моя рука на двери, лицо Макса, причитания матери…

{И все же ты сердишься на меня.}

Мое сердце остановилось.

Нет.

{Да. Я чувствую запах. Я чувствую вкус.}

Оно становилось все холоднее и холоднее, обвиваясь вокруг моих мыслей, как змея.

Я не сержусь на тебя.

{Ты не можешь мне лгать.}

Его растерянная боль просочилась в мою кровь, запятнав ее разрастающимися нитями. Я ненавидела то, как она перевернула все мои мысли, опасно приближаясь к тем, которые я хотела только для себя.

Пожалуйста… — начал я,

Но потом все остановилось.

И я почувствовала внезапный толчок острого, яростного предательства.

Оно пронесло воспоминание о прошлой ночи — слабый образ руки Макса, проводящей по моему животу. Я отмахнулась от воспоминаний, прежде чем они смогли увидеть больше, и засунула их в глубину своего сознания.

Но оно цеплялось за образ. За этот маленький фрагмент. Снова пальцы Макса на моей коже. В обратном направлении. Снова. Назад. Снова.

{Что это.}

Дневной сон.

{Покажи мне, что это такое.}

Меня смущает, что ты видишь мои фантазии…

{Ты не можешь мне лгать! Ты не можешь!}

Слова потрясли меня, рев вырвался изнутри моего тела.

{Теперь я понимаю. Ты бросаешь меня так же, как и он. Вы двое, вместе…}

Нет! Никогда…

Но следующие слова шипели во мне кислотно-зеленым цветом ревности.

{Я дал тебе все. Я дал вам обоим все. И ты тоже предаешь меня?}

Я…

Боги, я устала. Я так устала, и так боялась, и мой разум не мог подобрать нужные слова — и все это, когда он запер меня…

{Я запер тебя! Так же, как ты поступила со мной!}

Ты собирался убивать невинных людей, и ты собирался…

{Я давал тебе то, что ты просила. Я дал тебе то, что ты хотела, а ты отдала себя ЕМУ. Вы двое сговорились против меня.}

Пальцы на коже. Две секунды воспоминаний, снова и снова, навязчивый цикл.

{Покажи мне остальное.}

Нет. Я не могу. Не смогу. Это было единственное, что было настоящим, единственное, что было моим. Я заставила себя успокоиться. Это было опасно. Мне нужно было быть осторожной. Мне нужно было считать свои танцевальные шаги.

Ты подарил мне подарки, превосходящие мое воображение. Я бы никогда…

Боль вспыхнула на краю моего зрения, выбив дыхание из легких. Мои пальцы сжались в кулаки, сжимая белье.

Оно врезалась в мои мысли, ярость пронеслась по задней части моего черепа, заливая мой язык острой болью разбитого сердца.

Все, о чем я могла думать, это воспоминания Макса. Его воспоминания о Решайе, о том дне, когда оно отняло у него все.

Все, о чем я могла думать, — это все, что я потеряла, здесь, на простынях, еще теплых от всего, что было мне дорого.

И в панике я бросила в него единственное, что могла предложить. То, чего он хотел больше всего. То, что я всегда продавала в обмен на безопасность себя или людей, о которых заботилась:

Я люблю тебя. Я люблю тебя, Решайе.

Один ужасный момент. Пальцы на коже, снова, снова, снова, снова.

{Ты не можешь мне лгать}, - шипело оно погружаясь в тишину, как волна, отступающая от берега, не оставляя после себя ничего, кроме покрытых шрамами остатков своей ярости.

Я нуждаюсь в тебе! Я плакала.

Сыро. Честно. Самую уродливую правду из всех.

Но к тому времени все прошло.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Тисана.

Моя встреча с Решайе эхом отдавалась в моей голове еще долго после восхода солнца. Она погрузилась в полную тишину, настолько неподвижную, что я могла только предположить, что она все еще восстанавливается после прошедшего дня, но это не означало, что она все еще не нависала над каждой моей мыслью.

Я чувствовала себя больной.

Особенно когда я вышла из палатки под резким светом рассвета и увидела Макса впервые с тех пор, как между нами все изменилось. Он остановился на месте и просто уставился на меня, каким-то образом умудряясь выглядеть серьезным, несмотря на крошечную неохотную улыбку на левой стороне рта, и у меня сжалась грудь, и все, о чем я могла думать, это о вкусе его кожи.

Но только на долю секунды.

А потом мои мысли обратились к Решайе и его ревности. Я ненавидела то, что его ярость и его отсутствие пугали меня одинаково. И прежде всего, я ненавидела то, как эта ярость вцепилась в Макса.

Эгоистка. Я была такой эгоисткой. Потому что если Решайе причинило ему боль из-за меня — если оно причинило ему боль моими руками…

Я успела лишь слабо улыбнуться Максу, прежде чем приступить к подготовке к этому дню. Мы собрали лагерь ранним утром, и хотя они боялись меня, я должна была направить людей, которых мы вызволили. В конце концов, мы с Зеритом были единственными, кто говорил на Терени, а акцент Зерита был гораздо хуже, чем я помнила.

На полпути этого процесса Макс в короткий момент затишья схватил меня и потянул за одну из оставшихся палаток. Его рука осталась на моей руке, большой палец провел по ней в намеке на ласку. Он смотрел на меня с озабоченной морщинкой между бровями.

— Что случилось?

— Ничего не случилось.

— Не опекай меня. — морщинка углубилась, и он заколебался, прежде чем спросить:

— Это… у тебя есть сомнения по поводу…

— Нет, — быстро сказала я. — Нет, никогда.

Он выглядел заметно облегченным, хотя только на мгновение.

— Тогда что?

Я ничего не сказала. Мысль о том, что и он может запятнать то, что произошло между нами, заставляла меня чувствовать себя еще более больной, чем я уже чувствовала. И еще хуже была мысль о том, что Решайе может стать свидетелем моего признания…

— Нужно ли мне начинать гадать? У меня всегда это плохо получалось, но…

Я провела пальцами по своему разуму раз, два, три раза, проверяя, нет ли какой-либо активности, прежде чем понизить голос и прошептать:

— Решайе знает.

Каждый мускул на лице Макса сразу же напрягся.

— Что оно сделало?

— Ничего. Ничего. — я проверила еще раз. Ничего, кроме темноты. — Я не позволю ему ничего сделать.

Хотелось бы мне в это верить.

— Никто из нас не позволит, — сказал Макс.

Я бы хотела, чтобы он в это верил.

Он скользнул руками по моей талии. Я хотела только одного: погрузиться в это тепло, вернуться в прошлую ночь и никогда не возвращаться в реальность.

Вместо этого я лишь с трудом заставила себя встретиться с ним взглядом.

— Послушай меня, Тисана. Я серьезно. Мы контролировали его вчера. Мы будем контролировать его снова. Ты будешь контролировать его снова.

Я не контролировала его вчера.

Я молчала, оставляя свою неуверенность недостойной.

Его руки сжались вокруг меня, дыхание коснулось моего уха.

— Мы вошли вместе, и мы выйдем вместе.

Он пытался убедить себя, я знала, его отчаяние просто маскировалось под уверенность. У меня болела грудь. Моя рука скользнула к его плечу, и я почувствовала сквозь рубашку рельефную текстуру шрама, который я ему нанесла. Всего лишь царапина по сравнению с тем, что я могла сделать.

Если Решайе придет за ним, используя мои руки, мое тело, позволит ли он это сделать?

— Ты дал мне обещание прошлой ночью, — задыхалась я. — Мне нужно, чтобы ты его сдержал. Чего бы это ни потребовало.

И прежде чем он смог сказать что-то еще, я притянула его к себе и подарила ему один долгий, крепкий поцелуй.

Затем я отстранилась и вернулась к приготовлениям, не сказав больше ни слова.

***

Подготовка шла полным ходом, и прошло несколько часов — часов мучительных сомнений, — когда Зерит позвал меня из другого конца лагеря. Когда мы оказались вне пределов слышимости остальных, он слишком непринужденно сообщил мне, что вернется в Ара вместе с беженцами.

Мое сердце упало.

— Почему? — спросила я резче, чем намеревалась.

— Кто-то должен их сопровождать. Я говорю на Терени. — он сунул руки в карманы, беззаботно и непринужденно. — И у меня дома есть дела, связанные с Орденом.

Он провел почти шесть месяцев, путешествуя по Треллу, и теперь ему нужно было спешить обратно в свой офис?

Беспокойство грызло все, что осталось от моего терпения. Мне потребовалось ощутимое усилие, чтобы сдержать свой тон, когда я сказал:

— Тебя очень уважают. Было бы полезно, чтобы твои навыки и репутация были с нами сегодня.

Он лишь улыбнулся своей волевой, ослепительной улыбкой.

— Я вам не нужен. По крайней мере, если то, что я видел вчера, было хоть каким-то признаком, вы более чем способны сделать то, что должно быть сделано.

Это было с Решайе, который, возможно, уже не поможет мне. Который может быть слишком опасен, чтобы развязывать его так близко к моим друзьям.

— Но в нашем договоре…

— В нашем договоре ничего не говорится обо мне. Он предлагает тебе поддержку. Которая, очевидно, у тебя есть в избытке. — целенаправленный взгляд, который Зерит бросил через поле на Макса, не остался незамеченным для меня.

Я сделала глаза шире, опустила подбородок, наклонила голову.

— Но ты важен.

Отчаяние заставляло меня терять хватку тонкости. Я была уверена, что Зерит увидит мое поведение таким, какое оно есть. Если он и увидел, то не показал этого. Он просто пренебрежительно похлопал меня по плечу.

— Ты делаешь то, что тебе нужно делать здесь. Я делаю то, что мне нужно делать там. А потом увидимся в Башнях. — голод, сверкнувший в его глазах, заставил меня вздрогнуть. — Я уверен, что в поместье ты получишь массу удовольствия. На самом деле, возможно, даже больше, чем ты ожидала.

Я подняла брови в немом вопросе, и улыбка Зерита сверкнула.

— Я взял на себя смелость написать Азину Микову, чтобы сообщить ему о вашем сегодняшнем прибытии. В конце концов, он всегда с нетерпением ждет важных гостей.

Конечно. Азин заботился только о статусе, и принимать высокопоставленных членов Ордена было, конечно, почетно — особенно если это происходило по личному указанию эрцкоманданта.

— На самом деле, — продолжил Зерит, — Он был так рад принимать столь почетных гостей, что написал ответное письмо с приглашениями на мероприятие, которое он устраивает сегодня вечером. Празднование победы, очевидно, над одним из его вражеских лордов. Прием генералов дома, демонстрация своего огромного богатства и огромной власти, все такое.

Мне это было очень знакомо. Я танцевала на многих таких вечеринках, флиртуя за серебро за раз. Но мой ум зацепился за одну конкретную фразу: прием генералов дома.

Серел был гвардейцем. Серел участвовал в войнах Азина. И Серел, возможно, будет среди тех, кто вернется.

— Это твоя миссия. Тебе решать, как к ней относиться. — Зерит пожал плечами. — Но если ты хочешь присутствовать…

Он порылся во внутреннем кармане своего пальто и достал два сложенных листа бумаги. Один из них был стратаграммой, предположительно аналогичной той, которую Зерит начертил в поместье Миков. А другой — фольгированное приглашение с надписью на цветистом теренском языке.

— Если я правильно помню, ты очень любишь драматические заявления на шикарных вечеринках.

Он лишь пожал плечами и ухмыльнулся, повернулся и ушел, оставив меня стоять на месте, глядя на платиновую бумагу и проводя большим пальцем по сигилу лилии.

Каждый могущественный лорд в Трелле будет там. Все в одной комнате, готовые засвидетельствовать, кем может стать один бывший раб. И как это было бы поэтично — пожирать наследие Эсмарис там, где оно когда-то пожирало меня, мало-помалу, ночь за ночью.

Я бы солгала, если бы сказала, что меня это не привлекает. Но Зерит недооценил меня, предположив, что зрелище всего этого будет моим главным развлечением. Да, вечеринка предлагала это. Но она также предлагала нечто гораздо более ценное: возможность отвлечься на самое прекрасное.

Уголки моего рта начали загибаться, когда возникла идея.

Я могу сделать это.

Я могу освободить рабов поместья Миков, и для этого мне даже не придется использовать Решайе.

Где-то глубоко внутри меня, под беспокойством и тревогой, которые мучили меня весь день, распустился злой цветок.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Макс.

Я посмотрел вниз на протянутые руки охранника, едва скрывая недовольство, подрагивающее на губах.

— Не делай такое кислое лицо. — Тисана скрестила руки, выгнув на меня бровь. — Ты же знаешь, что у нас нет выбора.

Отлично. Безуспешно прячусь.

Нехотя я отстегнул посох от спины, бросив еще один взгляд на город, когда поворачивался.

Все в этом месте меня напрягало.

Я не был уверен, чего я ожидал, но это было не совсем то. Когда мы впервые прибыли ко двору Миков, я понял, почему люди с таким благоговением говорили о землях треллианских лордов. Это было не поместье. Это был город. Город, который возвышался над лугами, словно сверкающая гора из слоновой кости, ярусы белого мрамора каскадом поднимались вверх, пока не достигли кульминации во дворце Азина Микова.

Да, он был прекрасен, но в самом уродливом смысле. Я смотрел на все это великолепие и думал, сколько потребовалось истерзанных спин, чтобы построить его, и сколько искр потребуется, чтобы вернуть его на землю.

На последнем я задержался особенно долго, особенно когда увидел, как слегка изменилось поведение Тисаны в тот момент, когда мы по стратаграмме вошли в этот город. Вернувшись в лагерь, я с облегчением увидел, как она снова загорелась той особой неутомимостью, как только разгадала свой план — эта женщина, в конце концов, любила планы. Но эта сила немного притупилась, как только мы ступили сюда, хотя она старалась этого не показывать. Она по-прежнему держалась как королева, но она боялась, и я ненавидел, что это место может так с ней поступить.

Особенно когда мы встречали в тени раба за рабом — друзей Тисаны, согласившихся помочь нам с нашим маленьким проектом, что было для них риском, который ни на секунду не покидал никого из нас, — и я снова и снова вспоминал прошлое, с которым ей пришлось столкнуться.

Сейчас мы стояли в тени ворот, окружающих дом Азина Микова, приютившись в крошечном укромном уголке между зданиями, а в нескольких футах от нас кипела активная деятельность. Вечеринка уже началась. С нами стояли два охранника. Один неловко переминался с ноги на ногу, выглядел озабоченным. Другой, тот самый, что пытался отобрать у меня оружие, смотрел на нас с зачарованным интересом, который заставил меня почувствовать себя немного любопытным в клетке.

— Мы не можем прийти на вечеринку вооруженными до зубов, — сказала Нура, отстегивая кинжалы от бедер. Ей было легко говорить. Только в нижнем белье у нее, наверное, было засунуто семь спрятанных клинков.

— Не вижу причин для этого, — проворчал я.

На самом деле, я видел, почему бы и нет. Просто мне было трудно.

Я вздохнул и передал свой посох в руки стражника, наблюдая, как он прислоняет его к стене.

Если честно, сиризен выглядел еще более неуютно, чем я. Ариадна и Эслин до последнего момента держались за свои копья, отдавая их с неохотой, как родитель отдает своего первенца.

— Мы вернем их, когда они нам понадобятся, — заверила нас Тисана.

Мой взгляд переместился на нее, и я снова поразился тому, как она выглядит. На ней было красное шелковое платье, которое обтягивало и завязывалось на талии, мерцающая ткань закрывала рукава вокруг запястий, а юбка свободно спадала вокруг лодыжек. Просто, но привлекает внимание, тем более что ткань была настолько легкой и нежной, что прилегала к каждой вершине и долине ее тела. И все это держалось на ней только за счет одного узла на талии.

Несмотря на обстоятельства, я все равно не мог не представить, как затягиваю один конец банта и смотрю, как вся эта ткань скользит по ее коже и оседает на пол.

class="book">Очевидно, он принадлежал ей, когда она жила здесь. Ее подруга-служанка оставила его для нас, среди прочих вещей, в спрятанном за воротами пакете.

— На самом деле это была ночная рубашка, — сказала она мне с некоторым смущением, когда впервые надела ее и покрутилась. — Вы можете сказать?

Да. Но в лучшем смысле.

Но позже я увидел, как она теребит шелк между пальцами, нахмурив брови, погрузившись в раздумья. И я сразу понял, кто подарил ей эту ночную рубашку и при каких обстоятельствах она, вероятно, ее надела, и мне захотелось сорвать ее с нее совсем по другой причине.

Тисана поблагодарила охранников на теренском, обменявшись с ними словами, которых я не понял, но которые звучали ободряюще. Нервный охранник продолжал смотреть на толпу людей на улице, что меня тревожило.

Она повернулась к нам, позволив охранникам уйти первыми.

— Мы готовы, — объявила она.

Я видел, как наше оружие исчезло вместе с охранниками, когда они завернули за угол.

— Ты уверена, что мы можем им доверять?

— Да. — она проследила за моим взглядом, на ее губах заиграла легкая ухмылка. — Не волнуйся. Куски металла — не самое опасное наше оружие.

Это правда. То, что таилось в мыслях Тисаны, пугало меня больше, чем все те, с кем нам предстояло столкнуться.

Когда прошло положенное время, мы вышли на улицу и подошли к воротам поместья. Как и планировалось, мы опоздали на мероприятие, поэтому вход уже начал пустеть, лишь несколько немногочисленные гости задерживались снаружи.

Ворота распахнулись, словно огромные золотые челюсти.

Я остался рядом с Тисаной. Мне не нужно было смотреть на нее, чтобы почувствовать, как она напряглась, когда мы прошли под сенью мраморной арки. Я ненадолго поймал ее руку в свою и сжал, после чего наши ладони раздвинулись.

Мы войдем вместе и выйдем вместе, поклялся я. А в промежутке мы будем делать то, ради чего сюда пришли. Все должно быть так просто.

Я потерла пальцы друг о друга, успокаивая себя теплом пламени, которое лизало мою кожу.

Верно. Металл был не единственным моим оружием. И если уж на то пошло, то, возможно, было бы неплохо разорвать этих ублюдков на части голыми руками. Тем лучше, если я буду действовать немного медленнее.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Тисана.

Стены поместья Миков сомкнулись вокруг меня, как зубы, угрожая раздавить меня обратно в девушку, которой я была шесть месяцев назад. Я не была готова к физическому воздействию — к тому, что просто вид этих белых колон, этих одетых в белое тел, этих золотых сигил лилий поразит меня так же, как хлыст Эсмарис, открыв раны в моей душе, которые, как я думала, уже давно зажили.

Каждый мускул в моем теле напрягся, когда нас провели через знакомую арку, в логово роскоши и излишеств, которое когда-то было моим домом. И вечеринка была такой же, как и всегда, — настоящее накладывалось на прошлое. Я инстинктивно искала Эсмариса, готовая подчиниться ему, играть под его настроение и ожидания.

И все же… я попала в сюрреалистическое, перевернутое зеркальное отражение своих воспоминаний. Когда я присутствовала на всех этих одинаковых мероприятиях, я была рабыней. Но на этом празднике гости смотрели на нас с настороженным уважением. Слуги склонили головы. Служанки отходили в сторону и отводили глаза. И рога поднялись, и голоса пажей возвестили о том, что мы вошли. Не как слуг, а как почетных гостей.

— Объявляю самых почетных и уважаемых гостей Азина Микова, представителей орденов Полуночи и Рассвета!

Сотни пар глаз обратились в нашу сторону, расположившись на вершинах развевающихся белых тканей. Но я не смотрела на них. Нет, я смотрела только на одну знакомую фигуру в другом конце комнаты, сидящую за столом, который стоял на несколько футов выше всех остальных: Азин Миков. При виде него мой страх перерос в ярость.

Его взгляд остановился на нас, и он улыбнулся.

— Ах, да! Представители, позвольте мне выразить глубокую честь, что вы смогли присутствовать. Мы все очень рады видеть вас здесь.

Боги, я и забыла, как сильно он похож на своего отца. Да, он был моложе, стройнее. Да, была та повязка на глазу, золотая и сверкающая при свете свечей. Но когда он смотрел на меня, мне все равно казалось, что я увядаю под одинаковым взглядом Эсмарис.

Мне не нужны твои деньги.

Двадцать шесть.

Трещина!

Решайе пронеслось в моих мыслях, словно всплеск адреналина всколыхнул их.

Азин стоял у главного стола, подняв руку, в его пальцах был бокал красного вина. На самом деле все держали в руках красное вино. Комната была залита белым цветом с вкраплениями малинового.

— Вы подошли как нельзя вовремя, — сказал Азин, приглашая нас пройти в комнату.

Я улыбнулась.

— Для нас честь быть здесь, лорд Азин.

Я приготовилась к тому, что его узнают. Конечно, он — конечно, кто-то — должен знать, кто я. Но выражение его лица не изменилось. Я ждала чего-то, что не пришло. Азин просто смотрел на нас с острым интересом, подобающим группе очень важных гостей, а не с шоком, подобающим бывшему рабу.

Нас подвели к столу в центре комнаты, каждому вручили бокалы с вином. Мне пришлось держать свой бокал крепко, хотя руки отчаянно хотели дрожать — сначала от нервозности, а потом от нарастающего негодования.

Я действительно была никем для него. Для любого из этих людей. Я всегда знала, что в этом мире о рабах мало думают и не обращают на них внимания, но только сейчас я полностью осознала, насколько мы ничтожны. В конце концов, я дважды встречалась с Азином. Однажды он швырнул меня к стене, от него несло вином, и он был слишком пьян, чтобы даже толком погладить мой костюм для танцев. Эсмарис оттащила его от меня, прежде чем дело зашло дальше. Тогда я думала, что он защищал меня. Теперь я поняла, что он просто защищал свою собственность от ленивого и недостойного сына.

Это была та ночь, которая закончилась тем, что Азина вышвырнули за ворота с выколотым глазом. Эта ночь запомнилась мне настолько отчетливо, что я до сих пор точно знаю, как влажное тепло его дыхания коснулось моей щеки.

И он понятия не имел, кто я такая.

— Пожалуйста, присоединяйтесь к нам. — он поднял брови, снова подняв бокал. По комнате пробежала красная рябь, и гости сделали то же самое.

Я тоже. Уголком глаза я видела, как мои спутники последовали моему примеру, хотя я знала, что они не могли понять, что было сказано.

Я практически чувствовала отвращение Макса. И хотя я была рада, что он скрывает его до поры до времени, что-то в этом все же успокаивало меня.

Мой взгляд метнулся по комнате, и сердце замерло.

Там, возле второго входа, почти затерявшись за телами одетых в белое гостей, я увидела золотые волосы. Золотые волосы и пара широких, водянисто-голубых глаз.

Серел.

— Нашим почетным гостям, которые сегодня осчастливили нас своим присутствием из далеких башен Ара, — начал Азин. — Моим заслуженным генералам, которые вчера привели нас к победе над домом Риваков.

Серел. Весь в шрамах, с усталым видом, худее, чем я его оставила. Но живой. И здесь.

Даже сквозь всех этих людей, даже через всю комнату, я почувствовала, как его эмоции задели меня и слились с моими собственными. Шок, заглушенный облегчением, заглушенный глубокой, непоколебимой любовью.

Он был жив.

Мои глаза горели, когда я наблюдала, как дергается его лицо, как уголки его рта колеблются между улыбкой и гримасой слез. Я могла лишь мельком взглянуть на него. Слишком много глаз было приковано ко мне. И я не доверяла себе, что смогу смотреть на него дольше, чем на долю мгновения, не теряя самообладания.

И все же я бросила на него один взгляд — один маленький взгляд, — который проникал сквозь толпу и шептал: Я же говорила, что сделаю это.

А он в ответ сказал: Я знал, что ты это сделаешь.

Он стоял плечом к плечу с другими охранниками Азина. Я узнала многих из них, и их узнавание отразилось на мне. Они видели то, чего не видели лорды.

— …В память о моем великом отце, Эсмарисе Микове, чье наследие мы собрались, чтобы отомстить…

Решайе зашевелился, вдыхая силу моих эмоций.

Мое облегчение.

Моя любовь.

Моя ярость.

Это — они — были причиной моего присутствия здесь.

— …И, прежде всего…

Мои глаза снова нашли Азина, и на мгновение, сквозь мерцающий свет свечи, я увидела его отца.

Я увидела человека, который изнасиловал меня, который бил меня кнутом, который чуть не убил меня.

Я увидела человека, который послал моих друзей на смерть. Человека, который санкционировал пытки и изнасилования десятков рабов.

Я увидела его и улыбнулась.

Решайе мурлыкал.

Он улыбнулся в ответ, и я пила его удовлетворение через всю комнату, когда он поднял свой бокал в воздух.

— Прежде всего, за победу.

Я откинула голову назад и выпила вино, вытирая пунцовые губы тыльной стороной ладони. И я позволила бокалу разбиться о мраморный пол, проходя в центр зала. Танцоры — мои заместители — неловко отошли в сторону, бросая друг на друга неловкие взгляды.

— Азин Миков. — я наклонила голову и подарила ему свою самую очаровательную улыбку. — Мы уже встречались раньше?

Музыканты замолчали. Я чувствовала внимание толпы, как физическую силу, окутывающую меня. Я схватила его и притянула ближе.

Брови Азина нахмурились, на его губах появилась неловкая улыбка. Его недоумение имело кисло-сладкий вкус одновременно, остро пахнущий в пространстве между нами.

— Я так не думаю, миледи.

В комнате стало темнеть.

Я улыбнулась и потянула за поясок на талии. Шелк ночной рубашки завибрировал, как вода, когда она скользнула по моему телу и опустилась вокруг ног, открывая один из моих старых костюмов для танцев — один слой ткани над бюстом, плавающая юбка вокруг бедер.

Я шагнула вперед и положила ладони на стол, склонившись над Азином. Я была так близко, что чувствовала сахаристый аромат его одеколона и масел, которыми были обработаны его волосы, свисавшие в аккуратный черный хвост через одно плечо.

— А как насчет сейчас? Помнишь ли ты меня сейчас?

Морщинка замешательства углубилась.

— Я…

1, 2, 3…

Я высасывала свет из воздуха, покрывая комнату туманной дымкой, шагая назад легкими, лилейными прыжками. Я раскрыла ладони, чтобы выпустить какофонию искр. Серебряные бабочки танцевали на кончиках моих пальцев.

4, 5, 6…

— А что теперь? — промурлыкала я.

Посмотри на меня, — приказала я, как и сотни раз до этого, когда стояла в этой самой комнате. Смотри на меня так, словно я последнее, что ты когда-либо увидишь.

И так же, как и тогда, они все повиновались.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Макс.

Никто не смотрел ни на что, кроме нее. Даже мне было трудно оторвать взгляд.

Я никогда раньше не видел ее такой. Это было невероятно, то, как она привлекала их внимание и не позволяла ему отвлечься. Тисана выдавала зрелище за зрелищем, тело извивалось, ноги обнажались на гладком каменном полу — цветное пятно в мире белого.

— Сейчас, — прошептал я Нуре, которая кивнула. Медленно мы опустились на окраину бального зала. Спокойно. Никто даже не взглянул в нашу сторону. Все были слишком увлечены ею.

Я прижался к дверному косяку и не сводил глаз с Тисаны, наблюдая, как Эслин и Ариадна пробираются вдоль задней части зала и выходят за дверь. В заднем коридоре у входа для слуг рабыни выстроились у противоположной стены.

Как и планировалось, два сиризенца один за другим начали захватывать рабов и исчезать в небытии. Вокруг города Миков стояли заслоны, которые не позволяли использовать стратаграммы — элементарная безопасность, в конце концов. Но сиризен перемещались через слои магии, гораздо более глубокие, чем стратаграммы… поэтому Эслин и Ариадна были двумя из очень, очень немногих людей во всем мире, способных преодолеть эти замки.

Теперь они молча забирали рабов и отправляли их на место встречи за городскими воротами. А самые могущественные люди в Трелле стояли в двух шагах от них, завороженные выступлением Тисаны. Идеальный отвлекающий маневр.

В животе все еще шевелилось беспокойство, голова слегка кружилась. Но буду честен: я не думал, что мы сможем зайти так далеко.

Я наблюдал, как Тисана выпускает волну за волной полупрозрачных бабочек, забираясь на стол Азина, а в комнате становилось все темнее и темнее, вызывая вздохи зрителей.

Если бы я не нервничал так, что в любой момент ее могут убить, я бы посмеялся над ее преувеличенным драматизмом. Но в этом не было ничего удивительного. Тисана никогда не делала ничего наполовину. И если она собиралась отвлечь внимание, то собиралась создать самый отвлекающий отвлекающий отвлекающий маневр.

В коридоре для слуг исчезал раб за рабом.

Вознесенный свыше, я подумал, что это может сработать.

Я нашел в другом конце комнаты мальчика-охранника, который забрал наше оружие. Установил зрительный контакт, готовясь к сигналу.

С минуты на минуту.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Тисана.

Я была пьяна. Пьяна от бокала вина, который я проглотила, да, но также пьяна от внимания толпы. Головная боль пульсировала в висках, но мне не пришлось притворяться, что я ухмыляюсь, когда я скатилась со стола Азина и закружился в центре комнаты.

— А это что? — сказала я, указывая жестом на свои шрамы. — Ты знаешь, как они у меня появились?

Я не осмелилась даже взглянуть на дверь для слуг или на то, что происходило за ней. Но я поймала взгляд Макса, всего один раз. Мне понравилось, как он смотрел на меня.

Восторг Решайе начал киснуть, шипеть и плеваться, как кошка, на заднюю часть моего черепа. Тем не менее, он игнорировал меня, отказываясь говорить.

Это было нормально. Я прекрасно обходилась без него.

Я улыбнулась Азину, хотя голова у меня разболелась.

— Твой отец отдал их мне. В ту ночь, когда я убила его.

Один глаз Азина расширился.

Шокированная волна шепота прокатилась по толпе.

Я не переставала танцевать, наслаждаясь масштабом того, что только что сказала.

Азин вскочил на ноги, его яростное признание разом обрушилось на меня. Как ни странно, оно не задело меня так сильно, как я ожидала, учитывая ярость его реакции.

— Простая шлюха-рабыня не могла убить Эсмариса Микова, — прорычал он.

— Шлюха-рабыня действительно убила.

Я осмотрела комнату, наблюдая, как другие лорды и леди яростно шепчутся друг с другом. Странно, что я не ощущала их реакции в воздухе — но я могла видеть ее, масштаб их удивления и осуждения.

Азин Миков, я знала, не хотел вспоминать меня, даже если бы мог.

Вос уже сказал мне, что у Азина есть вся необходимая информация, чтобы хотя бы заподозрить меня в причастности к этому. Но Азину не помогло политическое наказание какого-то безликого, безымянного раба. Нет — Азину нужна была власть. Ему нужно было уважение. А в мире треллианских лордов уважение зарабатывалось честью и превосходством.

— Лгунья, — прошипел Азин.

— Кто из нас лгун? — я остановилась у его стола, мило моргая и глядя на него. — Сколько войн ты использовал для оправдания смерти своего отца? Скольких лордов ты убил во имя его?

Если бы я не была так зациклена на восхитительной ярости на лице Азина, я могла бы заметить, что в комнате снова стало светлеть.

Я могла бы заметить, что под ударами моей головной боли Решайе замолчала.

Я могла бы заметить, что не слышу и не чувствую пульсации эмоций гостей вечеринки.

Вместо этого я наблюдала, как губы Азина искривились в усмешке.

— Фрагментированная дрянь, — прошипел он, посылая по моему лицу брызги слюны. — Я знал, что я угрожаю Ордену. Но я думал о них более высокого мнения, чем посылать какую-то девку свергать самую могущественную семью в Трелле.

И тут, когда эта усмешка превратилась в ужасную, холодную улыбку, я заметила.

Я увидела, как он поднял руку, и за долю секунды до того, как он опустил ее, я попыталась пустить в него порыв воздуха, чтобы оттолкнуть его назад.

Я попыталась, но ничего не произошло.

Его рука столкнулась с моим лицом с такой силой, что я упала на землю. Но я не думала о боли. Я думала только об одном ужасном осознании, когда мое затуманенное зрение остановилось на разбитых остатках моего пустого винного бокала:

Мир потускнел, словно половина моих чувств была отрезана.

У меня не было магии.

ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ

Тисана.

— Когда я услышал, что сюда прибудет группа орденских владык, ну, конечно, я должен был принять меры предосторожности, учитывая, что орденцы не очень-то охотно предлагали свою помощь.

Я выпустила один ровный, долгий вздох, поднимаясь с земли. Азин ходил вокруг меня кругами. Его голос был слишком громким, слишком уверенным. Он выпендривался.

— Но это. Это больше, чем я ожидал. Шпион и соблазнительница пришли, чтобы настроить моих союзников против меня. Или, моя украденная собственность возвращается ко мне. Вставай.

Его ногти впились в мою кожу, когда он поднял меня на ноги. У меня так кружилась голова, что я с трудом держалась на ногах, но усилием воли я выпрямила спину.

Второй раз в жизни я видела, как рушатся мои планы.

Что я собиралась делать?

Мои глаза нашли рабов, собравшихся на краю комнаты, и смотрели на них с затаенным ужасом. Выражение лица Серела пронзило кинжалом мои внутренности. Я не могла заставить себя встретиться с ними взглядом. Вместо этого я смотрела только на Азина, встречаясь с его темными, полными ненависти глазами.

Он улыбнулся мне, уродливым, безрадостным движением.

— Я помню тебя сейчас. Тебя и твои прекрасные танцы. Почему бы тебе не выступить для нас, шлюха?

Шлюха. Я ненавидела его. Ненавидела это слово. Ненавидела анонимность всего этого.

— Меня зовут Тисана.

— Тебя зовут так, как я захочу.

Суматоха привлекла мой взгляд в другом конце бального зала, и у меня защемило в груди, когда я увидела вспыхнувшую драку — стражники пытались схватить моих спутников. Мелькнула кровь.

Нет. Я не позволю этому случиться. Это не должно закончиться так.

Подумай, Тисана…

Жестокий удар обрушился на мое лицо, и мое тело снова столкнулось с каменной землей.

И еще один — удар ногой в живот, от которого я свернулась калачиком.

Что-то слабо зашевелилось в глубине моего сознания.

— Вставай.

Я так и сделала, хотя мое тело кричало. Я не позволила себе показать это. Как только я поднялась на ноги, он снова ударил меня.

Боль пронеслась по моему черепу, но я выпрямилась, как ни в чем не бывало, устремив пустые глаза на Азина.

По толпе пробежали тревожные шепотки. Как неприлично, бормотали они. Как неприлично.

Мое зрение поплыло, и мне стоило большого труда не рассмеяться. Двуличные лицемеры.

Азину всегда не хватало сдержанности. И это было его самым большим преступлением: не то, что он избил меня, а то, что он сделал это здесь, у них на глазах. Они были слишком цивилизованными для таких вещей. Они били своих рабов наедине. Они насиловали за закрытыми дверями.

— Выполняй, — приказал Азин.

— Нет.

Еще одно волнение в глубине моего сознания — оно исчезло прежде, чем я успела понять, что это было.

Он схватил меня за руку, ногти впились в кожу, глаза впились в мои.

— Ты думаешь, орден может защитить тебя? Думаешь, они делают тебя менее рабыней? Думаешь, их сила больше моей? Очевидно, что это не так. — он жестом указал на дверь. — Я довольно легко взял в плен твоих спутников, включая Второго из Ордена.

Опять это было: представление. Мы все были лишь частичками, иллюстрирующими его превосходство над всеми этими людьми, на которых он так отчаянно хотел произвести впечатление. Я так сильно прикусила внутреннюю сторону губы, что кровь залила язык.

Я не смотрела, хотя он явно хотел, чтобы я смотрела. Я смотрела только на него, и я ненавидела его.

Я ненавидела их всех.

— Ты так стараешься заполнить имя своего отца, — прошипела я. — Но все в этой комнате знают, что ты никогда этого не сделаешь.

Еще один удар по моему лицу, прежде чем слова успели вырваться изо рта. Я ударила его прямо по нервам, как и собиралась.

— Ты забыла свое место, — прорычал он. — Но я тебе напомню.

Ты забыла, кто ты есть, сказала мне Эсмарис.

Я улыбнулась безмятежной, кровавой улыбкой.

— Если ты хочешь убить меня, то убей.

Один открытый глаз Азина сверкнул гневом, который соперничал с моим собственным. Его пальцы сжались вокруг моей руки.

— Ладно, — прошипел он. — Я закончу то, что начал мой отец.

И потащил меня сквозь расступающуюся толпу к входу в бальный зал, по слишком знакомому белому коридору.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Макс.

Я понял это слишком поздно. Мне уже давали дозу Хриксалиса. Головная боль. Онемение, покалывание в кончиках пальцев. Я едва прикоснулся к вину. Доза была мощной, возможно, даже покрыла внешнюю поверхность бокала. Сейчас детали не имели значения.

Я щелкнул пальцами и выдернул лишь мельчайшие искры.

Нет.

Я повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эслин исчезает — медленно, слишком медленно — прежде чем я успел остановить ее. Ариадна схватилась за нее с опозданием на долю секунды, осознав то же ужасное, что и я. Она могла быть поймана между измерениями, если ее магия подвела ее прежде, чем она и мальчик, которого она несла, смогли появиться.

Я увидел, как Азин ударил Тисану, услышал, как она упала на пол, и мое зрение стало красным.

— Оружие! — я вихрем бросился к мальчику-охраннику, которого мы встретили раньше, и протянула руку. — Сейчас же!

Он не понял бы моих слов, но он явно понял мой тон. Я успел лишь мельком увидеть, как он нырнул в угол комнаты, прежде чем мое внимание отвлек звон поднятого клинка.

Я успел вовремя уклониться.

Но полдюжины охранников налетели на нас, как мухи на падаль. Там, где я уклонялся от одного, я едва не сталкивался с другим. А действие хриксалиса проникало далеко за поверхность, лишая меня сообразительности и рефлексов так же, как и пламя.

Я поймал запястье, замахнувшееся в сторону головы Саммерина, повернул, пока не почувствовал треск, и вырвал меч из слабых пальцев стражника. В этот миг я как никогда любил своего брата за каждую несчастную ночь, проведенную им в тренировках, когда я слишком мало спал все те годы, когда магия была запрещена.

Но даже это могло завести меня так далеко.

Тела приближались ко мне, все больше и больше. Я резал, я наносил удары, я уклонялся, пока кровь не забрызгала мое лицо. Но этого было недостаточно. Их всегда было больше.

Сквозь них я разглядел Тисану, поднимающуюся с земли. Азин стоит над ней.

Слабый, жалкий крик раздался, когда мальчик-раб, который помог нам, упал на колени, его горло было перерезано прежде, чем он смог дотянуться до нашего оружия.

Тупой удар ударил меня по затылку, но я рванулся вперед, борясь с руками, оружием и руками, которые пытались оттащить меня назад.

Формы сомкнулись, закрывая Тисану от взгляда, когда ее снова ударили.

Рядом со мной Саммерин издал приглушенное ворчание — единственный звук, который вывел меня из задумчивости. Повернувшись, я увидел, как он перевернулся на спину и схватился за бок, а один из солдат Азина держал окровавленный клинок. Черт, это левое колено, я должен был смотреть…

В этот момент, когда я отвлекся, другая пара рук схватила меня, и еще один удар обрушился на мою голову. Я почувствовал вкус крови.

Последнее, что я увидел сквозь затуманенное зрение, это как Тисану вытаскивают из комнаты.

И последнее, что я подумал, это то, что я собираюсь убить их всех до единого.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Тисана.

Кабинет Эмариса выглядел точно так же, как в тот день, когда он чуть не убил меня. Когда Азин распахнул дверь и втащил меня внутрь, на одну долю секунды я могла поклясться, что увидела перед окном безошибочно узнаваемую форму Эсмариса: плечи расправлены, руки сцеплены за спиной.

— Я не решаюсь сказать, что у нас с тобой есть что-то общее, но, похоже, мы оба любим устраивать представления. — он швырнул меня на стол. Я остановила свое падение ладонями.

Боже, как кружилась голова. Я думала, что это прекратится, но мое сознание как будто все убывало и убывало. Я повернулась и выпрямилась, хотя на это ушли все мои силы.

По крайней мере, мы были одни. Я убила одного Микова в этой комнате. Я могу убить еще одного.

— Что тебе нужно? — спросила я. Время. Мне просто нужно время. — Орден может предоставить тебе финансирование, если ты хочешь.

— Мне не нужны ваши деньги.

Мне не нужны ваши деньги.

Трещина!

Это было снова: слабый, слабый толчок на задворках моих мыслей. На этот раз он был достаточно отчетливым, чтобы я поняла, в чем дело, и мое сердце подпрыгнуло.

Решайе, — прошептала я, но не получила ответа.

Но если оно все еще было там — я могла вытянуть его. Я могу заставить его.

— Влияние, — сказала я Азину. — Ты сказал, что просил помощи у Ордена. Они дадут ее тебе в обмен на наше освобождение.

— Ваше освобождение? У меня заперт второй арх-командующий. У меня уже есть влияние. Кроме того, рабы не могут заключать сделки. — он схватил меня за подбородок, пальцы сжали мое лицо, когда он повернул его, изучая меня. — Я помню тебя. Ты была его любимицей. Я даже тогда не понимал, почему. Ты похожа на пеструю корову. И все же — он защищал тебя больше, чем меня.

Он отпустил мое лицо, только чтобы схватить меня за плечо и развернуть к себе. По моей коже поползли мурашки, когда его руки прошлись по моей спине, задерживаясь на шрамах.

— Но он сделал тебя бесполезной с этими уродливыми штуками.

В моей голове развернулся план.

— Но в конце концов, он не смог меня убить.

Азину было так, так легко приманить. Он снова ударил меня, отчего мое лицо ударилось о стол.

Поднявшись на ноги, я представила, как его жизнь будет увядать под моими руками, как увядал его отец. Мои глаза впились в стол. В этот белый стол. И я бросилась в свой страх, в свой гнев, пока он не поглотил меня.

Решайе, — прошептала я, снова.

Я почувствовала, как оно зашевелилась, подталкиваемая моим гневом и болью.

— Не только у тебя есть склонность к поэзии, — прошипел он. На мгновение мои глаза поднялись к окну, глядя на ступенчатый мрамор прекрасного города Миков, кварталы серебра и тени, купающиеся в лунном свете.

Я слушала, как шаги Азина пересекают комнату. Открыл хорошо знакомый мне шкаф. Интересно, висит ли там еще моя старая одежда?

Сделай это, — осмелилась я, когда его шаги вернулись ко мне.

Кнут прорезал воздух со смертельным свистом и зажег агонию по моей спине.

Треск!

Я заставила себя открыть глаза. Я заставила их уставиться на сверкающий стол, заполнивший мое зрение белым.

Ничего, кроме белого и белого, столько дней, рыдало Решайе. Я заставила свое лицо встретиться со всем, что его пугало.

Треск!

Ничего, кроме белого и боли.

Я подумала об Эсмарисе, о его холодной ненависти, о том, как он предательски ударил меня в грудь. Я наполнила свои мысли его агонией.

Решайе!

{Остановись.} Его боль переплелась с моей собственной. Далекая. Слабая.

Возможно, магия, присущая моей крови, стала бесполезной. Но Решайе было магией. Возможно, оно тянулось из чего-то более глубокого.

И я не позволила бы — не позволила бы — Азину Микову уничтожить меня или людей, которые были мне дороги. У меня не было времени бояться монстра, которого мне пришлось бы вызвать для этого.

Треск!

Тепло разлилось по моей спине.

{Остановись!}

Если ты хочешь, чтобы это прекратилось, то заставь это прекратиться.

Тепло разлилось по моим венам.

Я почувствовала вкус бурной ярости Азина, гнилостный и металлический. На моих губах расплылась безумная улыбка.

Треск!

Я почувствовала, как Решайе с ревом вырвался вперед моих мыслей, озарив нити моего разума силой, которая вырвала воздух из моих легких.

Мир снова обрел четкость.

Я почувствовала, как аура Азина затвердела. В тот же миг я вцепилась в нее когтями.

Я повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть его застывшую руку. Гнев, сковавший его лицо, сменился растерянностью, затем страхом.

В последний раз, когда я стояла здесь, в этой комнате, с жизнью человека на ладони, я была в ужасе от того, что сделала.

Но не в этот раз.

Я обхватила пальцами своей магии его разум и сжала. Он упал на колени.

Внутри меня поднялась волна. Кровь хлынула в уши, когда я наклонилась и схватила его лицо одной рукой. Его плоть засохла вокруг моих пальцев, пауки черной гнили ползли по его щекам.

Я приблизила свое лицо к его лицу так близко, что в моих ноздрях смешались запахи его подслащенного вином дыхания и гниения.

— Скажи Эсмарис, что я послала тебя, — прошептала я и сжала пальцы своей волшебной руки и своей руки, пока и его разум, и его гниющая челюсть не превратились в желе в моих руках.

Волна разбилась, и Решайе закричал ужасным, бессловесным воплем, утопив меня.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТЬ ТРЕТЬЯ

Макс.

Удар моего тела о стену и громкий взрыв! Вернули меня в сознание.

Все вернулось ко мне по кусочкам: вечеринка, Азин Миков, Хриксалис — и, самое яркое из всего, падение тела Тисаны на землю.

Я рывком поднялся на ноги, попытался вскочить на ноги и споткнулся, обнаружив, что мои руки связаны за спиной. Я находился в небольшой, дорого обставленной комнате, возможно, это была какая-то библиотека или гостиная. Никакой охраны.

— Мне нужно, чтобы ты быстро сориентировался. — голос Нуры, низкий и спокойный, перевел мой взгляд направо, где она стояла у стены.

Мой взгляд упал мимо нее на Саммерина, и мое сердце остановилось. Он слабо улыбнулся мне, как будто ожидая моей реакции, но при этом тяжело прислонился к стене. Кровь пропитала его куртку.

Рядом с ним Ариадна выглядела не намного лучше. Ее спина была прямой, плечи — квадратными в позе высококвалифицированного солдата. Но она коснулась рукой стены и края крайнего столика рядом с ней, выдавая неуверенность, которую трудно было не заметить. Ведь, в конце концов, сиризен без магии был просто слеп.

Вознесенный свыше. Мы были в беде. И все, что я мог видеть, снова и снова, это падающую форму Тисаны.

— Где…

— Я полагаю, они вели нас в подземелья. Но что-то случилось. В бальном зале поднялась суматоха.

Моя кровь похолодела.

— Они запихнули нас сюда и убежали расследовать, но я сомневаюсь, что у нас есть много времени до их возвращения.

Тисана. Так и должно быть.

Я с трудом подавил стену яростного ужаса.

Шаг назад. Мой разум произнес ряд команд, полученных много лет назад, благоговейно, как молитву. Оценить. Судить. Действовать. Не оставляй места ни для чего другого.

Мой взгляд вернулся к Нуре и остановился на ее предплечьях, сложенных за спиной. Это должны были быть только она и я. Саммерин и Ариадна были слишком скомпрометированы.

— Помнишь Альбрейта?

В глазах Нуры блеснула улыбка.

— Ты читаешь мои мысли.

И как раз в этот момент дверь распахнулась, и двое солдат Азина ворвались обратно. Они были неряшливы, неистовы, практически спотыкаясь вернулись в комнату. То, что они увидели, напугало их.

Я не давал себе времени разбираться в этом.

Вместо этого я навалился на более крупного мужчину и толкнул его к стене, где Нура повернулась к нам спиной — кинжал мелькал у нее в рукаве. От моего толчка охранник налетел на нее и издал вопль, когда лезвие вонзилось ему в брюхо.

Другой бросился за мной. Уголком глаза я увидел, как Нура отбила первого охранника от своего клинка. Я едва успел уклониться от взмаха меча. Бешеный импульс его удара отправил его спотыкаться, споткнувшись о журнальный столик.

Небрежно, небрежно.

Я перепрыгнул через него, прежде чем он успел подняться. Одна нога на его груди, другая сильно сдавила горло. Он захрипел.

— Нура, руки.

Удар и боль озарили мои запястья. Я вздрогнул. Ну, ей не надо было сдирать с меня кожу…

Мою досаду оборвал грохот слева от меня.

Я обернулся и увидел, как Ариадна и Саммерин прижимают раненого солдата к стене, загоняя его в угол.

Я безуспешно пытался разнять руки. Я чувствовал, как истершаяся веревка начинает поддаваться.

Другой охранник, тот, о которого я споткнулся, с трудом поднимался на ноги.

Нура прижалась к стене, упираясь в нее, и пилила свои путы.

Еще один рывок, и мои руки, наконец, освободились. Я бросился к Нуре и схватил кинжал между ее запястьями, не обращая внимания на боль, охватившую мои ладони, когда я потянул ее за лезвие.

Солдат стоял прямо, покачиваясь на поднятой руке.

Слева от меня Ариадна издала приглушенное ворчание, когда другой охранник отбросил ее в сторону.

Четыре секунды. У меня было четыре секунды, возможно.

Со злобной силой я провел кинжалом по связанным запястьям Нуры.

Этого должно было быть достаточно. Я успел сделать только один взмах, прежде чем прыгнул на человека, загнавшего Саммерина в угол, дернул его назад и провел кинжалом по его горлу.

И как раз вовремя, чтобы отвести взгляд от полощущейся раны мужчины, я увидел, как Нура отпустила второго мужчину, из-под рукава которой торчал второй окровавленный кинжал.

— В Альбрайте все было гораздо мягче, — пыхтела она, пока я освобождал руки Ариадны и Саммерина.

Я едва слышал ее. Саммерин с видимым трудом держался на ногах. Кровь капала с его куртки, образуя на полу грязную лужу. Вознесенный, он не должен был участвовать в этой драке…

— Сэм…

— Послушай. — Ариадна наклонила голову, подняв палец.

Мы замолчали.

И через мгновение по воздуху разнеслись звуки далеких криков. Тихие, но безошибочные.

Мое сердце превратилось в свинец и провалилось в желудок. Я подскочил к двери. Когда я распахнул ее и шагнул внутрь, с моих губ слетело проклятие.

Потому что это здание было в гребаном огне.

И это был не тот огонь, который я видел раньше. Один конец коридора, тот, который в конечном итоге должен был привести обратно в бальный зал, был усеян светящимися голубыми язычками пламени. Они двигались слишком медленно, проскакивая, как свет, отражающийся от качающегося стекла.

Образ, который я лелеял в затылке — образ Азина, забивающего Тисану до смерти посреди той отвратительной вечеринки, — сменился чем-то еще более ужасающим.

Далекие крики превратились в безошибочные отголоски тех, из Сарлазая. Те самые, от которых у меня заложило уши.

Я почти не слышал вздоха Нуры рядом со мной.

— Даже с Хриксалисом? Это… замечательно.

Замечательно? Замечательно? Это было ужасающе.

Ужас накатывал на меня, когда я вспоминал выражение лица Тисаны, когда она была в лапах Решайе, холодное, жестокое и отстраненное. И я подумал о том, насколько оно отличалось от лица, которое смотрело на меня в палатке, требуя от меня обещаний в лунном свете.

— В чем дело? — разочарованно спросила Ариадна, поворачивая свое безглазое лицо то в одну, то в другую сторону. — Что ты видишь?

— Это не огонь, — прохрипел Саммерин. Он привалился к дверной раме, сжимая туловище. Я посмотрел на своего друга, и безмолвный страх прошел между нами.

Только на секунду, прежде чем он начал терять сознание. Я поймал одну руку, а Ариадна поймала другую.

Он терял так много крови.

А Тисана теряла себя.

И я мог потерять их обоих.

Все катилось к чертям, и я никогда — никогда — не боялся так сильно за всю свою жалкую жизнь. На мгновение я вдохнул этот ужас так глубоко, как только мог.

А затем я выдохнул его в дикую решимость.

— Найди выход. Бери всех, кто пойдет с тобой, и уходи отсюда.

Нура вскинула брови.

— А как же ты?

— Я догоню.

Она посмотрела на пламя, потом на меня, потом на пламя.

— Не будь идиотом, — прошипела она. — Я сказала тебе, что в следующий раз, когда ты попытаешься покончить с собой, я тебя не остановлю.

Я чуть не рассмеялся. Если бы все было так просто.

Легко умереть за кого-то, — шептала Тисана, — но гораздо ценнее жить.

— Тогда не надо, — сказал я и повернулся к пламени.

Рука Саммерина поймала мою руку, его пальцы впились в мою кожу.

Он молчал, но это и не требовалось. Его серьезный взгляд сказал мне, что он знает, что я собираюсь сделать, и почему, и что он не может меня остановить.

Мне потребовалось ощутимое усилие, чтобы не сорвать голос, когда я сказал:

— Я знаю, что ты хочешь побыть с ним, романтичный ублюдок, но сейчас для этого нет времени. Когда все закончится. Закат и все такое.

Его глаза едва заметно дрогнули. Слабо, он убрал свою руку с моей руки ровно настолько, чтобы сформировать особенно вульгарный жест.

Я издал смешок, который на самом деле был вздохом облегчения.

— Вот это дух. А теперь убирайтесь к черту, пока не истекли кровью.

Я не дал никому времени ответить, прежде чем отвернулся и начал спускаться по коридорам бодрой походкой, которая быстро перешла в бег. Было легче смотреть на эти странные голубые языки пламени, чем на их лица. К этому времени конец коридора был поглощен им. Я бежал на стену мерцающего голубого света.

Я бежал к Тисане.

Я не даю тебе разрешения на поражение, если я потерплю неудачу.

Все, о чем я мог думать, это то, что я люблю ее.

Я не говорил ей об этом, но по мере того, как этот тревожный голубой свет становился все ближе и ближе, я никогда не чувствовал большей уверенности. Я любил ее за ее силу, за ее прекрасную грубую силу, за то, что она видит то, что не видит никто другой. Я любил ее за все, что мир постоянно использовал против нее. Я любил ее за то, что она все равно продолжала.

Пообещай мне, что ты будешь продолжать сражаться в своих битвах, даже если я проиграю свою.

Я был с ней, только с ней, до конца наших историй. Но я не хотел, чтобы ее история была пересказом моей. Она заслуживала большего, чем целая жизнь с окровавленными руками и история с горьким концом, созданная на основе ужасных деяний Решайе. Она заслуживала эпопеи.

И я любил ее так чертовски сильно, что выполнил бы данное ей обещание, даже если бы это стало самым трудным делом в моей жизни.

Даже если это означало принять часть себя, которую я предпочел бы притвориться несуществующей.

Синее пламя охватило меня. Они были слегка прохладными и жгли кожу медленной, странной болью, которая пронзала меня, как молния.

Я подождал, пока не смог больше терпеть, прежде чем сделать то, что поклялся себе никогда, никогда не делать.

Если Решайе черпал из более глубокой силы, то и я мог. В этот раз я не сдерживался.

Мое второе веко открылось, и мое тело превратилось в огонь.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Тисана.

Я падала так быстро, что мир размазался вокруг меня. Я тянулась к контролю, но не нащупала ничего, кроме тьмы и тени.

class="book">Я не контролировала свое тело, пока шла по коридору к бальному залу.

Бальный зал, где меня ждали сотни людей, включая многих моих самых дорогих друзей.

Мне было так страшно.

Все хорошо, — прошептала я Решайе, как можно спокойнее, преодолевая нарастающую панику. Все в порядке.

{Я говорил тебе много раз. Ты не можешь лгать.}

Даже его голос звучал по-другому, искаженный странной, мерцающей силой. Холодный свет, похожий на пламя, окружал меня, скребя когтями по полу и стенам с каждым моим шагом.

{Ты предала меня, — прорычал он. {Все они предали. Они всгеда предают.}

Образ пальцев Макса на моем животе снова промелькнул в моей голове, две секунды повторялись с головокружительной частотой.

Ужас сковал мое горло. Макс. Макс, который так сильно верил в меня. Где он был? Был ли он мертв? Они все были мертвы?

Я подвела их. Боги, они пошли за мной, а я так глубоко, совершенно их подвела.

Пожалуйста, — умоляла я.

{Тишина}.

Я повернула за угол и оказалась в бальном зале. Музыка переполняла мои уши, пульсируя в голове. Зал все еще был полон изысканно одетых гостей, хотя многие из них повернулись, чтобы выйти из зала, шепча друг другу тихими голосами и, несомненно, сплетничая о том, чему они стали свидетелями.

По крайней мере, так было, пока не вошла я.

Углы комнаты потемнели. Пламя и гниль расползлись по полу паучьими пальцами. Гости замерли и повернулись, чтобы посмотреть на меня, глаза их то расширялись от шока, то сужались в смущенном отвращении.

Решайе повернуло голову и пропустило наше видение мимо рабов — охранников, выстроившихся у стены, и служанок, в ужасе забившихся в углы.

{Посмотри, как они смотрят на нас.}

Монстр. Как будто я была чудовищем.

На мгновение я замерла, глядя на них.

— Нам нужно найти остальных, — прошептала я. Им нужно…

Затем боль пронзила мою спину, проникая сквозь все еще кровоточащие раны, и мое горло издало рваный крик. Вокруг меня вспыхнули холодные угли.

Я обернулась и увидела, что один из генералов Азина настигает меня, сжимая в руках окровавленный меч. Мои руки схватили его лицо и смотрели, как оно гниет, прежде чем он успел пошевелиться.

Но тут появился еще один, и еще. Лорд, желающий похвастаться своими боевыми навыками, и наемник, стремящийся сделать то же самое. Их удары пришлись по моей спине и плечу.

Решайе взвыло криком, который потряс и мои мысли, и мое горло. Я развернулась и ударила их когтями. Они умерли под моими руками.

Один из генералов Азина прокричал через всю комнату, мобилизуя нерешительные волны воинов-рабов.

Мои губы скривились в рычании, а рука взлетела в воздух, призывая Иль'Сахаджа. Вскоре мои пальцы обхватили рукоять.

Боги, нет. Нет. Я не буду сражаться с этими людьми. Я не могла.

Я схватилась за контроль. Хваталась за него и не могла найти опору. Решайе вырвало мои собственные мышцы из моей хватки, толкая меня дальше во тьму. Мое зрение расплывалось.

Я попыталась снова, и снова, и снова, безрезультатно.

И я закричала беззвучную мольбу, когда солдаты бросились ко мне, когда Решайе поднял Иль'Сахадж в смертоносном боевом кличе.

Нет!

Но прежде чем я успела опустить меч, я была ослеплен. Ослеплена огнем — настоящим огнем, таким, который выжег волосы на кончике моего носа, таким, который охватил меня таким ярким жаром, что мое тело отшатнулось к стене.

Сначала я не поняла, на что смотрю. Потребовалось мгновение, чтобы мои глаза привыкли и поняли, что огонь движется, причем быстро. Не как пламя, а как существо.

Восхищенная улыбка Решайе медленно расползлась по моим губам.

И мое сердце остановилось.

Это была змея. Огромный змей, который пробирался сквозь воздух и толпу, его тело было сделано из пламени, которое стекало вместе, как вода, искры сверкали, как чешуйки на его коже. У нее не было ни крыльев, ни ног, но двигалась она все так же свободно. Оно носилось в воздухе, совершая движения, которые были одновременно изысканно грациозными и дико необузданными, как будто оно тоже пыталось полностью контролировать свое тело.

И все же он был так прекрасен. Тепло, свет и сила в окружении холодной магии и углубляющейся тени.

Он повернул голову в мою сторону, и осознание этого поразило меня так сильно, что у меня перехватило дыхание.

Эти глаза. Я бы узнала их где угодно. Их форма впечаталась в мою душу. Даже несмотря на то, что сейчас они были темными, переходящими в черные, вместо привычных мутно-голубых.

Улыбка Решайе превратилась в оскал.

— О, Максантариус, — вздохнула я. — Ты еще прекраснее, чем я думала.

Змей на мгновение приостановился. Затем, в одном диком порыве, бросился ко мне.

Если бы я могла контролировать свое тело, я бы содрогнулась от неизбежного удара.

Но прежде чем он достиг меня, змея сжалась, пламя превратилось в призрачную форму человека. Когти жара укололи мою кожу, и я уставилась в лицо, которое было таким знакомым, хотя и таким ужасающе странным — лицо Макса, объятое пламенем и пульсирующим жаром, темные глаза, прорезающие такой яркий свет, что на него было больно смотреть.

Затем из уголков каждого из его глаз выскользнули мембраны, превратив их обратно в необычный холодный взгляд, который я так хорошо знала. Пламя угасло, оставив после себя кожу, покрытую капельками пота.

И именно этот образ Макса в его обычном, ничем не примечательном человеческом теле едва не вывел меня из равновесия.

— Пора остановиться, — сказал он.

— Посмотри, что мы сделали вместе. Ты наконец-то…

— Пора остановиться. Нам нужно вывести этих людей отсюда и уехать. — он положил ладони по обе стороны стены над моими плечами, склонившись надо мной, с морщинкой между бровями. Отчаяние в его глазах пронзило меня.

Он говорил со мной, а не с ним.

И Решайе понял это в то же время, что и я.

{Вы оба. Конечно.}

Моя кровь похолодела от гнева Решайе и моего ужаса.

Нет, я умоляла.

{Я сыт по горло.}

— С меня хватит. — мои ладони прижались к обеим сторонам лица Макса.

{Ты выбрала его, а не меня.}

Нет!

{Ты уже выбрала.}

Макс вздрогнул, когда по его щекам побежали вены. Его пальцы сжали мои плечи.

— Мне нужно, чтобы ты вернулась, Тисана.

Я в безумном порыве попыталась взять себя в руки. И я почувствовала это, на одно мгновение — на одно мгновение я ощутила тепло его кожи под своими руками.

Но потом Решайе схватило меня и отбросило назад.

{Нет. Ты сделала свой выбор}.

Я падала все дальше и дальше в паутину собственного разума, где тени и воспоминания становились все темнее. Нити связывали меня, душили.

Мое зрение начало темнеть.

Последнее, что я увидела, была мрачная решимость на лице Макса, когда веки опустились и он растворился в пламени.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Макс.

Мир был ослепительным, ярким и чертовски быстрым. Каждое движение было намеренной попыткой умерить мощь, вырывавшуюся из каждого моего мускула. Каждый вдох ощущался так, будто я вдыхаю молнию. Я был везде и нигде. Я впервые был свободен и в то же время находился в такой ловушке, в какой еще никогда не был.

Я вырвался из рук Тисаны и закружился в воздухе над головами окаменевших посетителей вечеринки. Боль все еще ощущалась во мне, хотя мое тело приобрело совсем другую форму. Ее магия просочилась в мою кровь.

В комнате становилось все темнее и темнее. Тисана приподнялась, смерть прочертила ногами по полу. Синее пламя вырывалось наружу бурными волнами, но оно не было горячим и не излучало света. Тем не менее, они пожирали занавески, стены и плоть гостей.

— Ты бросил меня. — ее голос пиявил и отдавался неестественным, нервирующим эхом. — Я отдала тебе все, а ты меня бросил.

Она зашагала вперед. Разложение и синее пламя подбирались все ближе к охранникам и гостям, которые к этому времени уже перелезали друг через друга в поисках спасения.

Я бросился к ней, отделяя ее от них огненной стеной своего тела. Немногочисленные солдаты — идиоты! — бросились за нами, хотя многие из их товарищей обратились в бегство.

Я нырнул перед ней, сворачиваясь, чтобы окружить ее щитом своего тела. Но я не привык управлять этой формой. Я не мог уклониться так, как обычно. Удар боли пробежал по моему позвоночнику — резанул далеко вниз по телу.

Да что с тобой такое?! Я хотел сорваться. Я пытаюсь помочь!

Из моего горла вырвалось шипение, когда я со всей силы толкнул солдат к стене. Но я был в невозможной позиции, защищая ее от них, а их от нее, как будто два набора зубов сжимались вокруг моего горла.

Еще один крик прорезал меня, когда я получил еще один удар. Этот был намного сильнее первого. Боль, от которой перехватывало дыхание, заставляя незнакомое тело двигаться по спирали и крениться.

Я мельком глянул на свой хвост и увидел почерневшую кровь, сверкающую в огненных бликах. Тисана стояла там с Иль'Сахаджем в руках, а агонизирующая ярость Решайе запечатлелась в ее до боли знакомых чертах.

Я надеялся, что такой взгляд на мир — через экран красного и яркого света — отдалит меня настолько, что мне станет легче.

Но этого не произошло.

Я бросился на нее, остановившись в последнюю секунду так, что она отшатнулась назад к стене. Каждый раз, когда я приближался к ней, независимо от моей скорости, она замахивалась на меня. Каждый раз она попадала.

Теперь было совершенно темно, если не считать отблесков моего пламени и аляповатых синих теней, отбрасываемых на ее лицо. Глубокие, злобные трещины раскололи мраморный пол, размягченная плоть камня наконец сдалась.

В этой комнате все еще находились десятки людей, зажатых трещинами в полу или просто слишком напуганных, чтобы заставить себя бежать. Но даже помимо этого, это поместье было огромным. Наверняка в этом здании находились многие сотни людей. Многие из них, вероятно, были друзьями Тисаны.

Я снова обернулся вокруг нее.

Еще один удар, еще один порез, еще одна волна гниющей боли.

Вернись, Тисана. Покажи мне эту грубую силу. Покажи мне, что ты можешь это сделать. Покажи мне, что мне не придется уходить отсюда без тебя, упрямая дрянь.

Я не мог потерять и ее. Я не мог.

Я привел себя в человеческий вид. Я стоял прямо перед Тисаной, которая смотрела на меня дикими глазами и залитыми слезами щеками.

— Ты предатель, — завопила она беззвучным голосом.

Она выглядела совершенно нечеловечески, вся в голубых лентах света, вся в крови. Я впервые заметил, что ее лицо сильно избито, а одежда изорвана в клочья.

Гнев заставил пламя вокруг меня разгореться.

Тисана. Моя Тисана, растерзанная столькими монстрами.

Я схватил ее за плечи и прижал к стене, не обращая внимания на протестующий рык Решайе и боль от гнили, обжигавшей мои ладони.

Я держал ее там, поймав в ловушку. А потом я обхватил ее руками.

Этого не могло быть. Я не мог отпустить ее вот так.

По моему телу прокатилась волна разложения, а по ее телу — волна пламени, синее и черное танцевали на нашей коже. Я прижался лицом к ее шее, хотя кожа на моем лбу кричала от этого прикосновения.

— Вернись, — прошептал я. — Тебе еще так много нужно сделать.

Решайе зарычало, ее пальцы впились когтями в мою спину. Мои глаза начали слезиться, когда на коже появились ленты гнили.

Ее тело содрогалось.

— Почему они всегда так поступают со мной? — рыдал ее голос. — Почему они всегда используют меня и выбрасывают? — он дрожал так сильно, что это могла быть она — это мог быть след акцента, который я услышал. Мое сердце подпрыгнуло и оборвалось одновременно.

Я услышал глухой звук трескающегося мрамора, почувствовал, как пол начал плавиться под моими ногами. Отдаленно до моих ушей доносились звуки испуганных людей. Так же, как они звучали в Сарлазае.

Края моего зрения начали расплываться. Боль становилась невыносимой. Я почувствовал, как она начала обвисать в моих руках.

Она убивала меня. Мы убивали друг друга.

И если все так и должно было случиться, то я хотел — я так чертовски сильно хотел — сгореть вместе с ней здесь. Пусть наши кости лежат вместе.

Но.

— Пообещай мне, — потребовала она.

— Ты еще не закончила, Тисана, так что возвращайся.

И тогда я повернул ее лицо и прижал свой рот к ее — потому что я был в отчаянии, потому что это было единственное, что я мог придумать, — и я молился любому богу, который слушал, чтобы это не был прощальный поцелуй.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Тисана

Лицо моей матери превратилось в оскверненный труп, лицо Серела вскрикнуло в изуродованное лицо Воса, лицо Эсмариса поднялось и растворилось в тени демона. Шрамы на моей спине множились, открывались, просачивались, заживали и трескались снова, и снова, и снова.

Я видела, как мою семью забили до смерти в шахтах. Я видела, как Серел рухнул под падающим мрамором, как тот мальчик в центре рабства. Я смотрела, как идеальное лицо Макса превращается в уродливое разложение под моими прикосновениями.

Серебряные нити моего разума все туже и туже обвивались вокруг меня, связывая меня с моим уродливым прошлым и уродливым будущим, как муху, пойманную в паутину.

Ты бы никогда не смогла этого сделать. Ты принесла смерть всем, кого когда-либо любила. Ты позволяешь им жертвовать ради тебя и отплачиваешь им таким образом?

Я не знала, был ли это голос Решай или мой собственный.

Я видела только вспышки того, что происходило снаружи — вспышки синего и оранжевого, пламени и гниения. С каждым проблеском я отчаянно пыталась освободиться, но меня тянуло назад еще глубже, чем раньше.

Паутина моего разума потускнела, поглощенная этим голубым пламенем.

Все катилось к черту. Это должно было закончиться таким образом. С Решай, используя свое тело, чтобы убивать, разрушать. И все, о чем я могла думать между ужасом и кошмарами, это то, что я надеялась, что Макс убьет меня до того, как это произойдет.

Затем я увидела еще одну вспышку. Образ — воспоминание, хотя и не принадлежащее мне — пронеслось в моей голове. Маленькая девочка с длинными черными волосами протягивает бабочку в банке.

Ты знал, что когда гусеницы вьют кокон, их тела полностью растворяются? Кира. Сестра Макса.

Они становятся ничем, прежде чем они станут чем-то другим.

И вдруг меня осенила эта идея. Я боролась, чтобы выбраться из собственной головы, но Решай жил во мне. Это вытягивалось из более глубокого уровня магии. И какая-то часть этого была внутри меня, даже если она была похоронена глубоко под моим сознанием. Даже если мне придется пробираться сквозь бездны тьмы, чтобы добраться до нее.

Нити стягивались туже, звали меня, душили.

Это убьет тебя! Часть меня кричала.

Но я не давала себе времени прислушаться к своему страху. Когда на меня обрушилась следующая волна ужаса, я бросилась во тьму.

***

Я открыла глаза и увидела чан с рассыпавшимися чернилами и болью такой сильной, что у меня запульсировало зрение.

Мир затвердел. Раскол. Небо. И земля. И линия горизонта.

Равнины, поняла я. Я стояла в центре безмолвных равнин, мили и мили сплошь лишь слегка колышущейся травой. Лунный свет отбрасывал серебряные тени на их обтрепанные пшеницей кончики и лепестки полевых цветов. Их движения были странными, прерывистыми, как будто ветерок подпрыгивал и качался. Цветы цвели, увядали и умирали в странной последовательности, то взад, то вперед, снова и снова.

Я посмотрела на свои руки и увидела, что они тоже меняются. Как будто границы между моей формой и миром были странными, нечеткими. Я была голой, но моя кожа сочилась небом, словно полупрозрачная плоть медузы.

Повсюду вокруг меня кровоточащие нити света тянулись от земли к небу.

Только одна, далеко вдалеке, была обжигающе-фиолетовой, пробиваясь сквозь землю сквозь злобную плачущую слезу. Одна чистая полоса магии.

Макс.

Я сразу это поняла. Единственный другой человек, который так глубоко черпал магию. И кроме того, я чувствовала его — эхо присутствия, которое я теперь знала так же хорошо, как свое собственное.

А потом, я почувствовала еще одно присутствие, которое слишком хорошо знала, нависнувшее надо мной.

Я подняла подбородок к небу. Поняла, что и от меня льется поток света. Но моя сгустилась надо мной кроваво-красным облаком.

И у него были глаза.

Глаза открылись. И я узнала существо, смотревшее на меня в ответ, хотя и не могла точно сказать, как именно: Решай.

{Ты!}

Слово было раскатом грома. Земля тряслась. И вдруг, прежде чем я успела заговорить или пошевелиться, Решай нырнуло ко мне, окружив меня. Его форма сдвинулась, трансформировалась во что-то, почти напоминающее какую-то гротескную вариацию человека — длинные веретенообразные конечности, которые двигались урывками. Облачное лицо. Пара белых, диких глаз.

И длинные, острые пальцы, внезапно оказавшиеся у моего горла.

{Ты предала меня!} завыло оно. {После всего, что я для тебя сделал, ты предала меня!}

Боль пронзила меня сразу — боль была настолько сильной, что я едва могла дышать, едва могла думать. Образы бомбардировали меня. Белый, белый, белый. Блеск длинных светлых волос.

{Я дал тебе ВСЕ!}

Один удар этими нечеловеческими мощными кулаками, и я оказалась на земле. Его когти впились мне в плечи. Я почувствовала обжигающее тепло крови, стекающей по моей спине. И когда Решай отстранилось, на нем теперь было лицо Эсмариса.

Во мне вспыхнула ярость.

Нет. С меня хватит.

— Нет, — прорычала я. — Больше не надо.

Нет больше ничего из этого. Больше не буду делиться собой в качестве подношения более могущественным монстрам.

Больше никаких жертв тем, кого я любила, во имя их собственной безопасности.

И я больше не смогу раскрыть весь потенциал силы — моей силы — в моем распоряжении.

Пальцы Решай сжали мое горло. Я посмотрела в эти пустые глаза, в эти глаза, которые были чем-то вроде всего и одновременно ничем.

Это форма грубой магии, как однажды сказала мне Нура. Вот и все. Магия, которой нужно Владеть.

И Владеть им, я могу.

Я погрузила руки в туманную форму дымчатой формы Решай.

Оно издало пронзительный визг, но я едва его услышала, потому что боль была настолько сильной, что я на мгновение потеряла контроль над своими чувствами.

Я думала, что знаю боль. Я ошибалась. Ничто, ничто никогда не сравнится с этим.

Сквозь агонию я притянула Решай к себе. Я Владела его мутной формой, как когда-то Владела водой в пруду, много месяцев назад. Оно боролось со мной на каждом шагу, впиваясь зубами в мою душу.

Моя собственная жизнь пронеслась перед глазами кровавыми осколками. Маленькая безликая девочка, играющая с цветами и бумажными бабочками в своей деревне. Напуганная почти женщина, сидящая в задней части катящейся тележки. Дом Эсмариса, моя уединенная танцевальная практика, мои ночи в его постели. Девочка-подросток плачет, пока ее друг лечит ее раны и разбитое сердце.

А потом, конечно, через несколько лет щелканье кнута, паруса корабля, яркий блеск двух башен на скалистом берегу.

Решай заплакало. Избитое.

{Ты предал меня, ты, ты, ты…!} оно плакало, голос растворялся, распутывался.

Я вцепилась в Решай так же, как вцепилась в разум Эсмариса в тот день, когда впервые убила. И тогда я почувствовала это: агонию этого. Не только моя собственная боль, но и боль Решай — агония от того, что столько разных кусочков сшиты воедино, разбитые остатки полуутраченных воспоминаний, горе из-за безликих смертей и безымянных предательств.

Белые стены.

Золотые волосы.

Яркие глаза и перья цвета шампанского.

Забытое имя, кричащее снова и снова, пока оно не было поглощено камнем.

Плач.

{Стой,} прошептало Решай, и это был голос ребенка. {Остановись, пожалуйста, остановись…}

Я толкнула глубже.

И я достигла центра, и мир внезапно затих, за исключением ритмичного удара: биения сердца. Там, в центре магии Решай, была бесформенная пульсирующая масса.

Я сомкнула вокруг него пальцы. Я поняла, что это было не просто одно ядро, одно сердце — это были кусочки многих. Они были теплыми и пульсировали в такт моему собственному сердцу.

— …У нас много историй… — Я взглянула сквозь всю эту мчащуюся магию и увидела едва различимые очертания фигуры, стоящей рядом со мной. Расплывчатая, слабая, тень тени тени. — …Так много историй, ты и я…

Грохнул гром. Небо вспыхнуло. Бессловесный визг Решай заполнил мои уши. Боль стала настолько сильной, что я едва могла думать. Меня отрывало, но эта призрачная фигура протянула руку и схватила меня.

— …Этому никогда не суждено было случиться… — прошептало оно. — …Возьми, пожалуйста, возьми все, унеси…

Он сунул мне в руки это сердце — эту массу магии, силы и разбитых воспоминаний. И в тот же момент я посмотрела вверх сквозь злобный раскат грома и увидела два силуэта, охваченных синим и красным, горящих безмолвным пламенем, слившихся в поцелуе.

— …Кто-то зовет тебя…

Макс. Имя пронзило мою душу. Я почувствовала, как этот поцелуй обжигает мои губы. К нему присоединились мамины на лбу и Серела на щеке.

Шрамы, оставленные всеми, кого я оставила. Всеми, кого я принесла в жертву. Всеми, кого я потеряла.

Нет. Не снова.

Я бы не приняла еще один прощальный поцелуй.

Я посмотрела на это ядро силы. Магия, которой нужно Владеть.

Фигура рванулась ко мне, раздираемая и отчаянная.

— …Сейчас!..

И в тот самый момент, как только я почувствовала, как его когти вонзились мне в затылок, как только я почувствовала, что теряю контроль над реальностью, я взяла это сердце и проглотила его. Вдохнула его силу. Почувствовала, как это наполняет мои вены.

Боги, такая сила — как она может быть не верной? Как это может быть чем-то кроме хорошего?

Свет хлынул из моих пальцев, моих глаз, моего рта, когда я открыла его, чтобы издать рев, смех или что-то среднее между ними.

Я потянулась к небу. И мир растворился в белом, и белом, и белом.

***

Ты еще не закончила, Тисана, так что возвращайся сюда.

Я слышала его.

Я чувствовала его, чувствовала его поцелуй, чувствовала, как его дыхание достигает моего.

Я бросила все, что у меня было, всю эту новую силу, обернутую вокруг кончиков моих пальцев, в один порочный кусок. Кошмарные образы растворились с диким визгом.

Мой разум вернулся на место. Меня отбросило обратно в мир света, цвета и подавляющего звука. Мое тело было в руинах, кровь текла по моей коже, ожоги ползали по моей плоти.

Но я просто схватила Макса и оторвала от него губы на достаточное время, чтобы заглянуть в эти темные глаза, в это лицо, созданное из клубящихся языков пламени.

— Ты прекрасно выглядишь, — прошептала я.

Шок отразился на его чертах. Шок, затем разбитое облегчение.

Полупрозрачные веки соскользнули с внутренних уголков его глаз. А потом огонь погас, и гниль исчезла, и мы стали двумя людьми из сломанной плоти и крови, рухнувшими друг на друга и на пол.

Все болело.

Лоб Макса был прижат к моему, руки сжимали мое лицо, как будто он не мог поверить, что я здесь.

— Ты напугала меня до чертиков, — наконец выдохнул он.

— Извини.

В оцепенении я убрала его левую руку со своей щеки и перевернула ее ладонью вверх. Прочертила круг по крови.

Я все еще чувствовала свою связь с этим глубоким, глубоким водоемом магии, хотя нить, которая привязывала меня к нему, быстро становилась все тоньше и тоньше. У меня была еще одна вещь, для которой мне нужно было его использовать.

Одна строчка, потом другая.

— Тисана.

Макс начал качаться.

— Что?

Я нарисовала последнюю линию моей стратаграммы.

— Я тебя люблю.

Мы разбились о булыжники возле усадьбы Миковых. Я рухнула на землю, как и Макс. А вокруг нас к нам присоединялись десятки и десятки рабов. Каждого раба в городе Миковых тянет к нам, как лепестки цветка в лучшем чертовом саду Ара, далеко за морем.

Но я на них не смотрела. Я смотрела только на Макса, наши щеки прижались к каменной земле, моя рука все еще сжимала его руку. Нить, привязывавшая меня к глубокому колодцу магии, наконец оборвалась, оставив меня в моем хрупком смертном теле без магии.

Мир померк.

— Я люблю тебя, — прошептала я. И я обвила его руку своей, сжимая так сильно, как только могла, пока мы оба теряли сознание.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Тисана

Я проснулась ото сна без сновидений, воздух забивался в горле. Все одновременно набросилось на меня: мое тело, мои чувства, воспоминания обо всем, что произошло в поместье…

— Сделай глубокий вдох. — Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать присутствие рядом со мной, низкий успокаивающий голос, шепчущий успокаивающие инструкции. — Осторожно, осторожно. Не принимай все слишком быстро. Вдох, выдох.

Рука двигалась по моей спине в такт командам. Вскоре мое дыхание и сердцебиение замедлились.

Я была в маленькой, но хорошо обставленной спальне. Один взгляд на мебель сказал мне, что я все еще в Трелл — возможно, где-то в дорогом месте. Но это было последнее, о чем я думала. Я повернула голову, чтобы посмотреть на Саммерина, который сидел на краю моей кровати.

Саммерин. Глядя на Саммерина, я думала о Максе, а мысли о Максе заставляли меня думать о том, как он выглядел, когда я видел его в последний раз, о глубине его ран…

— Макс, — выпалила я. — Он…?

— Он был в худшей форме, чем ты, но он в порядке. Он все еще без сознания, но этого следовало ожидать, и, вероятно, это лучший способ для него исцелиться, учитывая, как он издевается над своим телом, когда бодрствует. — Его голос звучал как земля, утешительный и стабильный, несмотря на эту шутку.

— Я хочу увидеть его.

— Ты сможешь. Как ты себя чувствуешь?

Моя голова пульсировала. Комната закружилась. Но когда я посмотрела на свои ладони, от почти покрывавших меня ожогов не осталось и следа.

— Ужасно, но живой.

— Было ожидаемо. — Он встал, скрестив руки на груди, и испытующе посмотрел на меня. — Судя по тому, что я слышал, ты через многое прошла.

Образы мелькали в моем сознании. Пламя, синее и красное, гниль, Макс, сгоревший в огне — Боги, это то, что требовало дальнейшего обсуждения — и, конечно же, Решай…

Решай.

С самого начала я остановилась и поискала в уме это. Я ничего не нашла. Ни движения, ни шепота, ни признаков этого в паутине моих мыслей. В этом не было ничего удивительного, учитывая, как Решай исчезла вскоре после масштабного проявления магии. Наверное, оно было так же измотано, как и я.

И я хотела перерыва. Это было необходимо. Кто знал, с чем я столкнусь, когда оно вернется.

Голова закружилась от вопросов.

— Где мы?

— В Усадьбе Миковых. В одном из гостевых домов.

Должно быть, я выглядел явно встревоженной, потому что Саммерин быстро добавил:

— Ордены захватили здесь власть теперь, когда линия Миков закончилась.

— Ордены захватили власть? — Я потерла висок. Это было странно. — С чего бы Орденам претендовать на город? А зачем им это?

— Я тоже не совсем понимаю. Судя по тому, что я слышал, похоже, что они мудро вложили деньги в землю и в богатых бизнесменов, поэтому, когда Азина убили…

— Они купили город?

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Моя челюсть работала.

— Я тоже нахожу это подозрительным, — наконец тихо сказал Саммерин.

— А рабы?

Пока рабы были на свободе, мне было все равно, что будет с жалким городом Миковых.

— Они у нас есть. — Он одарил меня маленькой, тихой улыбкой. — Я бы назвал это успешным путешествием. И… здесь есть кое-кто, кто очень хочет тебя увидеть. — Саммерин подошел к двери, затем остановился, держа пальцы на ручке, и снова повернулся ко мне.

— Ты хорошо справилась, Тисана.

Мой взгляд упал на покрывало.

— Все пошло не так.

— Почти, — сказал Саммерин, — но не совсем.

— Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с этим.

Он приподнял одно плечо и пожал плечами.

— Мне нет. Возможно, я был немного обеспокоен в средней части. Но некоторые вещи того стоят.

Он указал на дверь, приподняв брови, словно безмолвно спрашивая:

— Можно?

Я кивнула, мое сердце подкатило к горлу.

Саммерин вышел из комнаты. Я позволила глазам опуститься на руки.

Пока я не услышала шаги.

— Тисана.

Боги, я так давно не слышала, чтобы мое имя произносилось так — с резким ритмом моего родного языка.

Я смотрела, как мои пальцы сцепляются друг с другом, изображение расплывалось.

Еще два шага, приближающиеся к кровати.

— Тисана.

Я не могла заставить себя смотреть на него по многим причинам.

Потому что я знала, что мое сердце просто взорвется, когда я увижу его.

Потому что мне потребовалось так много времени, чтобы вернуться за ним.

Потому что он видел меня в моем худшем состоянии в том бальном зале, видел мою неудачу, видел монстра, которого Решай сделало из меня.

— Посмотри на меня.

Посмотри на меня. Посмотри на меня. Посмотри на меня.

Теплые пальцы коснулись моего подбородка, как в тот ужасный день семь месяцев назад.

И, как и в тот день, ясные голубые глаза приветствовали меня, как глоток воды посреди пустыни.

Серел улыбнулся мне, и что-то внутри меня раскололось. Я бросилась к нему и уткнулась лицом в его загорелую шею, в кожу, которая пахла моим домом, в объятия, которые казались затвердевшими мечтами.

И я плакала всем телом и душой.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Макс

Я стоял в знакомом маленьком сарае, который пах зверями и шуршал звуками крошечных ножек. Кира держала в ладонях маленькую синюю ящерицу. Она скользила между ее пальцами и тыльной стороной ладони, пока она взволнованно рассказывала мне обо всем, что делало ее отвратительным и прекрасным.

— …И после этого он изрыгает трупы, чтобы кормить своих детенышей.

Я прислонился к стене и фыркнул от отвращения.

— Это мило, — сказал я сарказмом в голосе, как будто я был не совсем там, где хотел быть.

Я слушал ее в течение нескольких часов. Обычно к настоящему времени я бы искал предлог, чтобы уйти. Сегодня, почему-то, чувствовалось иначе. Что-то в этом холодном дне казалось мимолетным, словно призрак вот-вот выскользнет из моих пальцев. Я не мог точно определить это ощущение, пока Кира не замолчала и не повернулась, чтобы посмотреть на меня темными глазами, которые были отражением моего собственного взгляда сквозь пелену черных волос.

Ее образ замерцал, словно на мгновение он был сделан из дыма, а затем затвердел так быстро, что я подумал, что схожу с ума.

Комок подступил к моему горлу. Далекая реальность начала посягать на край моих мыслей, но я умышленно игнорировал ее.

— Покажи мне следующую, — сказал я.

— Тебе не нравится эта.

— Все равно покажи.

Не переставай говорить.

Она опустилась на колени и вытащила последний стеклянный корпус с нижней полки, открыла его и потянулась внутрь нежным прикосновением матери, берущей в руки своего драгоценного ребенка.

Когда она обернулась, то одарила меня озорной улыбкой.

— Ты уверен? Я бы не хотела тебя пугать.

Она протянула руки. Зеленая змея смотрела на меня с опаской, обвивая ее руки.

Вот и снова. Вспышка дыма.

Нет. Останься.

— Если ты чувствуешь себя храбрым, ты можешь даже подержать ее, — поддразнила она.

Вид существа вызвал у меня некоторую тревогу в животе. Но я не боялся ее. Не так, как когда-то.

Я протянул руки и позволил змее соскользнуть с ее пальцев на мои, легко обвивая мои предплечья.

— Хм. Ты ей нравишься.

Ее голос звучал далеко. Но я поднял глаза, и она стояла прямо передо мной, глядя на меня с искривленным носом и какой-то странной гордостью. Выражение лица, которое, как и у многих других ее лиц, я признал своим.

У меня болела грудь. Реальность постучала в дверь.

Но я хотел побыть здесь еще одну минуту. Несмотря на то, что она начала уплывать, ее слои растворялись в тумане.

— Расскажи мне, какие отвратительные вещи делает эта, — сказал я, отчаянно пытаясь позвать её.

— Я не думаю, что это что-то отвратительное.

Каким-то образом подул ветер, хотя мы были внутри. Он растрепал ее волосы в клубы пыли. Я потянулся свободной рукой, чтобы схватить ее, но прошел прямо сквозь ее кожу.

Сарай растворился вокруг нас, как разорванный пергамент, обнажив грозовое небо.

— Прекрати, — попросил я. Мои пальцы сомкнулись вокруг плотного куска ткани на краю ее рукава.

Она пожала плечами веселым, некрасивым движением.

— Все нормально. Я уверена, что там есть много интересного.

Нет. Я не был готов. Мне еще так много хотелось ей рассказать — обо всем, об Атраклиусе, о моих родителях, о близнецах…

Я выпалил:

— Это был не я. Мне нужно, чтобы вы знали…

Она издала смешок.

— Вознесенные, заткнись, Макс. Мы всегда знали, что это не ты. — Она посмотрела через плечо. — Я должна идти. Как и ты. Постарайся не так бояться всего и всегда, ладно?

Я не был готов.

Но я все равно разжал пальцы и отпустил ее.

***

Макс.

Моя мечта покинула меня медленными, мучительными укусами.

Мааакс.

Дерьмо. Я был мертв.

Мы оба были мертвы. Тисана и я сгорели вместе. Я полагал, что есть и худшие пути.

Мааааксаааантриииуууус…

Сначала появился звук, мое имя в этом мелодичном голосе. Затем пришла боль, слабое жужжание, которое проникло в каждый дюйм моей кожи, в каждый мускул, в каждую кость. И легкое щекотание по моим щекам.

Я открыл свинцовые веки.

Лицо Тисаны нависло над моим, ее волосы рассыпались по моему лицу, подсветка сзади образовывала золотой ореол вокруг ее контуров. Она была так прекрасна, что не могла быть человеком.

Определенно мертв.

Очевидно, я сказал это вслух, потому что Тисана ответила:

— Ты не умер.

По мере того, как я все больше погружался в сознание, боль усиливалась. Что ж, это подтвердило истинность того, что она говорила. Мертвец, вероятно, чувствовал бы себя по-другому. Я застонал.

— Как нам это удалось?

— Я знаю только часть этого ответа. Некоторые тебе придется объяснить мне, таинственный человек-змея.

Я усмехнулся. Вибрация этого причиняла боль.

— Таинственный человек-змея. Теперь ты всегда будешь обращаться ко мне по этому титулу.

Эта часть его все еще казалась сном, а не воспоминанием или страницей, украденной из чьей-то сказки. Я не мог поверить, что сделал это. Я провел последнее десятилетие, избегая того, что Решай создал во мне, когда оно было вырвано из моей души, отказываясь признать, что часть этого навсегда изменила меня. И я не только признал эту силу, но и использовал ее.

Я не знал, было ли это ужасающим, или освобождающим, или и тем, и другим. Может быть, свобода всегда немного пугала.

Тисана позволила себе упасть на бок, рухнув на кровать рядом со мной. Я повернул голову так, что мы смотрели прямо друг другу в лица, наши носы почти соприкасались. С большим усилием я поднял руку и провел костяшками пальцев по ее лицу, прослеживая линию ее челюсти и мягкое тепло ее щеки.

Настоящей. Она была настоящей.

Некоторое время я не думал, что эта реальность снова будет существовать.

— Итак? — сказала она выжидающе.

— Итак что?

— Итак, таинственный человек-змея…

— Вознесенные, дай мне минуту, требовательная богиня гнили.

— Минуту на что?

— Минуту, чтобы порадоваться, что она у нас есть.

Шуточная улыбка исчезла в уголках ее рта, превратившись во что-то более нежное и задумчивое. Мой собственный разум снова собрал смутные, разрозненные фрагменты того, что произошло в поместье. План, ужин, похищение, Нура и Сиризен и…

Я выпрямился.

— Саммерин…

— Он в порядке. — Тисана остановила меня, мягко толкнув обратно на подушку.

Вздох облегчения.

— А другие? Рабы? Серел?

Она кивнула.

— Итак, мы сделали это.

Она снова кивнула.

Я глубоко вздохнул. Это было ошеломляюще. Что шесть человек за пять дней сумели освободить сотни рабов и разрушить один из самых могущественных домов Трелл. Конечно, даже если для этого потребовалось короткое путешествие через ад.

Но тогда, если бы кто-нибудь мог это сделать…

Я подумал о контракте Тисаны с Орденами, о войне в Аре, и у меня перехватило горло. Я видел, как в ее голове начинают крутиться тысячи махинаций. Морщина между ее бровями подсказала мне, что она думала о том же.

Я разгладил ее большим пальцем, отгоняя этим движением собственные тревоги.

— Всего одну минуту, — пробормотал я.

— Только одну.

И наши лица одновременно приблизились друг к другу, мои пальцы обвились вокруг ее щек, ее пальцы скользнули по моим плечам. Наши губы встретились в поцелуе, который сказал все, что мы не могли выразить словами, поцелуй, который начался с нежного шепота и быстро перерос в более страстную песню. Я напомнил себе о том, как двигались ее губы, о вкусе ее языка, о легком прикосновении ее зубов к моей коже.

В последний раз, когда я поцеловал ее, я думал, что больше никогда не поцелую. И я был чертовски счастлив ошибиться.

Она отстранилась, пощекотала мой нос, глаза улыбнулись. И этим низким эротическим голосом она прошептала:

— Твое дыхание очень, очень плохо пахнет.

Я нахмурился и дунул прямо ей в лицо, заставив ее издать смешок, который, возможно, был самым приятным звуком, который я когда-либо слышал. И, видимо, мое дыхание не могло быть таким неприятным, потому что она подавила этот смех еще одним поцелуем, и еще, и еще.

И все, что я мог думать, несмотря на все это, было одно:

Вознесенные, черт возьми, я был жив.

***

Я был бы рад продолжать в том же духе еще хотя бы несколько часов, но Тисана, к сожалению, не так легко отвлекалась.

У меня не было выбора, кроме как рассказать ей всю историю. И последнее, чего я ей не сказал — никому не сказал. Я знал, что в конце концов мне придется. Но это был секрет, который я похоронил в себе еще глубже, чем правду о Сарлазае или смерти моей семьи — возможно, потому, что он все еще смотрел на меня каждый раз, когда я смотрел в зеркало.

Но теперь я открыл дверь, которую уже не мог закрыть.

— Это случилось, когда Решай удалили, — начал я.

— После моей семьи мне нужно было вытащить это из себя. Это просто не подлежало обсуждению. И Ордены были в серьезном беспорядке в тот момент, так что не было никого, кто мог бы меня слишком сильно беспокоить по этому поводу. Зерит был слишком нетерпелив, так как война все равно закончилась, и, честно говоря, я думаю, что этот ублюдок больше всего боялся, что у меня есть вся эта сила.

— Он думал, что ты воспользуешься этим против него? — спросила Тисана.

class="book">— Я не мог, так как я был связан кровью с Орденами. Пока Зерит действовал от имени Орденов, я не мог причинить ему вред, по крайней мере, намеренно. Но за звание Главного Коменданта сражаются и проливают кровь, и ему не понравилось, как присутствие Решай во мне повлияло на него в этом бою. — Так чертовски банально. Зерит Олдрис, всегда озабоченный своим положением, даже когда умирают настоящие люди. — А Нура… она и не собиралась спорить.

Этого я бы никогда полностью не понял. Я знал Нуру с тех пор, как мы оба были детьми, но даже тогда я никогда не видел ее плачущей. Только на похоронах моей семьи, когда я издалека наблюдал, как горят их костры. Она была единственной, кто видел меня, и единственной, кто прятался в тени, ее щеки были блестящими от слез.

Я сделал вид, что не вижу ее, и ушел, прежде чем она успела подойти ко мне. Но на следующий день, когда я снова появился в Тауэрсе на грани истерики, требуя, чтобы из меня вырвали Решай, она и слова не сказала.

— Но, как и все, это было не так просто, — продолжал я. — Ранее они вытаскивали Решай из многих тел, но тел, которые оно отвергало. Оно хотело уйти так же сильно, как они хотели, чтобы оно ушло. В моем случае Решай точно не хотело уходить. Я часами истекал кровью на этой плите, пока они работали над тем, чтобы разлучить нас, пока Решай и я вели эти нелепые битвы в моей голове. Оно не хотело меня отпускать. Но я не собирался позволять ему держать меня.

Я все еще содрогался, когда думал об этом, о том, как Решай цеплялось за меня, как отчаянный любовник.

Тисана подошла ближе, ее тело прижалось ко мне, а руки обхватили мою руку. И на мгновение я был поражен тем, насколько глубоко я ценю это.

— В конце концов все стало настолько плохо, что они сказали мне, что если они пойдут дальше, они, вероятно, убьют меня. Я сказал им, что меня это вполне устраивает.

Я вздохнул, воспользовавшись моментом, чтобы заземлиться во внимательных глазах Тисаны.

— И я действительно умер. Всего на несколько минут. Достаточно быстро, чтобы это не было замечено. И когда Решай оторвали от меня, оно как будто вонзило в меня все свои когти, чтобы оттащить назад.

{Ты так сильно хочешь избавиться от меня?} прошипело оно. {Ты скорее умрешь, чем останешься здесь со мной?}

— Решай спасло тебя? — прошептала Тисана.

Что ж, слово «спасло» звучало так чертовски праведно.

— Оно прокляло меня жизнью, которой я не хотел назло. Оно тянуло меня назад так же, как оно было вырвано из моих вен. Но оно сохранило мне жизнь, сделав мне… подарок.

{Наши истории связаны навеки, Максантариус. Твоя еще не закончена, и ты не можешь отбросить уже написанные страницы. Они выжжены в твоей душе, а теперь будут выжжены и на твоем теле.}

Последнее, что я помнил в этих смутных воспоминаниях, была мучительная боль от того, что Решай, наконец, отделилось от меня. И его последний, угасающий шепот: {Наслаждайтесь подарком, который я тебе дал. За тобой всегда будет следовать то, чего ты боишься.}

— Я был без сознания несколько дней. Когда я впервые открыл глаза, там был только Саммерин. Я чуть не сжег дом, и у меня даже не хватило ума понять, что я не сплю, пока он не закричал на меня, чтобы я вырвался из этого.

Между бровями Тисаны образовалась морщинка. Один из ее пальцев коснулся уголка моего глаза, обводя контур.

— У тебя другое веко.

— Верно. — Я моргнул, внезапно осознав тонкую мембрану, покрывавшую мои глазные яблоки. Закрыт. Всегда закрыт. — В тот день мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять, что он там, и что, закрыв его, я смогу закрыть колодец магии, который изменил меня. — Я издал небольшой смешок. — Знаешь ли ты, что у змей такие веки? Для существа, которое не в состоянии понять нюансы человеческих эмоций, у Решай есть склонность к драматической справедливости, не так ли?

— Итак, когда он открыт…

— Ты видела.

В этих двух словах просочился намек на стыд.

Я провел почти десятилетие, агрессивно игнорируя эту часть себя. Это было напоминание о том, что Решай победило, что это навсегда изменило меня и превратило во что-то, что больше не было даже полностью человеком. Когда оно жило в моей голове, я мог сказать себе, что это был монстр, а не я. Но оно сделало и меня одним из них, своим прощальным «подарком».

И какая-то часть меня ненавидела, что она это видела.

— Ты никогда мне не говорил, — пробормотала она.

— Я никогда никому не говорил. Только Саммерин знал, и я бы тоже не сказал ему, если бы у меня был выбор. С самого начала было ясно, что я не могу это контролировать. И все, что есть у Решай, просто… испорчено. Я не собирался использовать или даже думать об этом когда-либо снова.

Я бросил взгляд на Тисану, сжавшись в ожидании того, какое выражение лица может встретить меня. Но она выглядела задумчивой, грустной.

— Но на этот раз ты сделал это.

— Ты нуждалась во мне.

Ее руки сжались вокруг меня, ее лицо уткнулось мне в плечо.

— Ты контролировал это.

Да. Эта мысль до сих пор не давала мне покоя. Я не был готов рассматривать возможность того, что я мог бы использовать эту вещь.

— Ты тоже, — сказала я. Она сделала то, чего мне никогда не удавалось: вернула Решай на грань срыва. И я благодарен Вознесенным за то, что она это сделала.

Наши пальцы скользнули друг к другу и переплелись.

— Ты был идеален, — пробормотала она.

И мы лежали там еще мгновение, позволяя себе не обращать внимания на надвигающиеся тени поверженных монстров.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Тисана

Когда я вернулась в свою комнату, Нура ждала меня, держа руку на дверной ручке.

— Ты встала. Я как раз собиралась увидеться с тобой. — Ее глаза бегали от пальцев ног к моему лицу, холодные и аналитические, как будто осматривая меня на наличие повреждений. — Восстановилась?

Я пожал плечами.

— Достаточно.

— Хорошо. Потому что мы не можем позволить себе оставаться здесь дольше. — Она посмотрела вниз, и я заметил, что она держит скомканный конверт на боку. Ее пальцы постучали по краю пергамента.

— Есть новости из Ара? — Я спросила.

— Это война, — отрезала она. — Всегда будут новости.

Ну, это ответ на мой вопрос. Она была в худшем настроении, чем обычно. Это означало, что да, новости были, и они были плохими.

— Выезжаем рано утром. Мы не можем позволить себе терять время, и такими темпами мы превзойдем время, которое тебе было обещано. Итак, собирайся.

Ее резкость раздражала, особенно если учесть, что я даже не видела ее и не разговаривала с ней с тех пор, как мы вошли в поместье Миковых. Но я только кивнула, хотя при мысли о возвращении на войну у меня вспотели ладони.

— Ладно. Я буду готова.

Она стала уходить, но я позвала:

— Нура.

Она остановилась. Оглянулась через плечо.

— Я думала, — сказал я. — О том вечере.

— И что насчет него?

— Азин и Зерит встречались раньше. И я думаю, теперь очевидно, что они расстались не по-хорошему.

Оказывается, не очень приятный человек, как однажды сказала Зерит об Азине. Как будто жизнь назад. И что-то большее, чем желание доказать свою силу, побудило Азина напасть на нас так, как он это сделал. Он был дерзким и высокомерным, да, но не бездумно глупым.

Нура немного хмыкнула.

— Действительно очевидно.

— Зерит послал нас туда, зная, что Азин настроен враждебно по отношению к Орденам. К нему. Я думаю, он знал, что высока вероятность того, что все будет… жестоким. — Я устремила на Нуру пристальный пронзительный взгляд. — А ты?

Она не уклонялась от моего взгляда. Не отвела взгляд. И не ответила — но ухмылка, едва дернувшаяся в уголке ее губы, сказала мне все, что мне нужно было знать.

Нет. Она была такой же слепой, как и мы. Он ее тоже подставил, как и всех нас.

— Почему? — Я спросила. — Зачем ему это делать?

— Я предупреждала тебя о том, какой он.

Обладать или уничтожить. Ты либо инструмент, либо угроза — и в этом случае мы все были и тем, и другим. Он знал, что я — этот Решай — выживу, но он не хотел и не должен был заботиться о том, чтобы выжил кто-то из остальных.

Но…

— Должно быть нечто большее, — сказала я.

— У него есть свои цели, и это все, что имеет для него значение.

— И какие это цели?

Губы Нуры сжались, и я не пропустила, как ее пальцы сжали письмо в руках. Она полностью повернулась ко мне лицом.

— Когда мы вернемся туда, — сказала она тихо, — надеюсь, ты будешь готова сражаться изо всех сил.

Я чуть не рассмеялась.

Я подумал о Максе, о Сереле, о треллианских беженцах, которые отправятся вместе с нами обратно в Ара. Я думала обо всех тех драгоценных душах, которые мне приходилось защищать. Я сражалась как в аду с тех пор, как много лет назад была прикована к телеге, в полном одиночестве. И задолго до этого, когда я бежала из рушащейся родины, которой больше нет. Я родилась в сражении.

Конечно, я не собиралась останавливаться сейчас. Не тогда, когда мне было что терять.

Я даже не моргнула, а одарила Нуру легкой безмятежной улыбкой.

— О да, — сказала я. — Я знаю, что впереди еще много сражений.

Может быть, я представила себе слабое эхо ухмылки, коснувшейся ее глаз. Но она отвернулась слишком быстро, чтобы я могла сказать точно.

***

В ту ночь Серел и я лежали на полу в моей спальне, как и сотни раз за эти годы. Мы вместе смеялись и плакали, потом снова смеялись и снова плакали. Я чувствовала его боль вместе с ним, когда он рассказывал мне о войнах, на которые его посылали сражаться, о том, как после моего ухода поместье погрузилось в хаос и паранойю. Он держал меня за руку, когда я рассказывала ему о своих тренировках, битвах и заключенном договоре. Его лицо озарилось шоком и замешательством, когда я рассказал ему о Решай — в самых вольных выражениях — задавая вопросы, на которые даже я не знала, как ответить.

Я рассказала ему о Максе, хотя и упустила некоторые детали характера наших отношений. Мне почему-то до сих пор хотелось прижать эти моменты к груди, только для себя.

Но темы наших разговоров уходили далеко за рамки наших грустных историй, за что я всегда так любила Серела. Он находил радость и красоту во всем. Он мог рассказать мне о тяжелых потерях в кровавой битве, а в следующий момент загореться, когда рассказывал мне, как прекрасно было вернуться к своим друзьям. Однажды, много лет назад, он сказал мне, что его дедушка говорил, что каждое мгновение жизни — это монета с одной темной и одной светлой сторонами. Они падали на землю одной стороной вверх, а другая всегда лежала под ней, там, но скрытая. Серел всегда видел обе стороны медали, даже когда судьба не сулила ему ничего, кроме тьмы.

Наконец, когда ночь стала настолько поздней, что приближалось утро, я спросила его:

— Ты вернешься с нами в Ара или останешься здесь?

Он не колебался.

— В Ара. Определенно. Мне нужна смена обстановки.

Я вздохнула с облегчением, но тут же почувствовал себя эгоисткой. Ара был на войне. По крайней мере, этот город теперь находился под юрисдикцией Орденов. Как бы нелепо это ни звучало, возможно, теперь это было для него более безопасным местом.

Когда я озвучила эту мысль, он усмехнулся.

— Пожалуйста. Ты больше не избавишься от меня так легко, Тисана. — Он слегка улыбнулся мне и подмигнул так агрессивно, так по-своему, что это выбило меня из колеи.

На мгновение слова ускользнули от меня.

Сколько раз я мечтала, что увижу его снова? Сколько раз я была так уверена, что нет?

— Ты не представляешь, как сильно я скучала по тебе, — пробормотала я, борясь с комом в горле.

Он улыбнулся и сказал:

— На самом деле представляю

***

…Видела…

Было уже поздно, когда я это услышала. Голос. Его Голос. Я открыла глаза в темноту, в старый, знакомый образ белого пространства треллианских потолков.

Рядом со мной я услышала тихое, медленное дыхание Серела.

Мое собственное бешеное сердцебиение.

На мгновение все стихло — я подумала, не вообразила ли я это.

А потом, вот оно. Голос, отличавшийся от того, что был раньше, каким-то образом, который я не мог точно описать, ближе и дальше одновременно.

{Ты видела меня.}

Я больше чувствовала, чем слышала. Это соответствовало моему собственному дыханию, моему собственному сердцебиению.

Да, прошептала я.

Я чувствовала, как оно бурлит во мне, содрогаясь между вздохом, смехом или стоном. Все это казалось намного ближе, чем когда-то, сила, которая двигалась в моей крови.

{Наша история не завершена, Дочь Всех Миров.}

Ласка извивалась вокруг моего разума. И мои губы скривились в улыбке. Не так давно я бы испугалась.

Теперь нет.

Хорошо, прошептал я. Я не решила, как я хочу, чтобы это закончилось.

И я могла бы поклясться, что оно усмехнулось, ускользая во тьму.

ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ

Макс

Пять проклятых дней на суше, а я уже и забыл, насколько я не создан для этого. Мы были всего в сорока футах от берега, и меня чуть ли не рвало.

Или, может быть, это была просто физическая реакция на возвращение в Ара, чего я отчаянно не хотел делать. В основном потому, что я понятия не имел, что нас там ждет.

Я оторвался от поручня и обернулся, пробежав взглядом по переполненной палубе корабля и вверх по этим шиповидным парусам. Нам пришлось нанять большую лодку только для того, чтобы перевезти всех людей, которые возвращались в Ара. Большинство бывших рабов предпочли остаться в Трелл, но многие все равно вернутся с нами.

Я смотрел, как они толкаются и суетятся по палубе, взволнованно перегнувшись через край лодки, показывая пальцем и смеясь. Тисана упомянула, что большинство из них никогда раньше не видели океана, и я должен был признать, что было очаровательно наблюдать за их волнением. Даже если бы другая часть меня хотела сказать: подожди еще три часа и посмотри, как тебе это понравится, когда тебя вырвет наизнанку.

— Ты знаменит. — Рядом со мной появилась Нура, так бесшумно, что она словно сложилась с воздуха. Она ухмыльнулась и подняла брови, кивнув группе людей на другой стороне палубы.

Я проследил за ее взглядом и вздохнул.

Море было не единственным предметом восторженного изумления бывших рабов. Лица постоянно поворачивались, бросая любопытные, благоговейные взгляды на меня и Тисану. Эта конкретная группа поспешно отвела взгляд, как только заметила мой в ответ.

— Вы вдвоем устроили шоу. Я уверена, что никто из них никогда не видел ничего подобного. — Ее взгляд метнулся ко мне. — Я тоже.

— Ты этого не видела.

— Я услышала достаточно. — Она подняла руки, растопырив пальцы, изображая ослепление. — Великий огненный змей. Интересно.

— Они преувеличивают.

— Вероятно. Но тебе удалось использовать магию под дозой Хриксалиса. И ты выступил против Решай. Так что я знаю, что независимо от того, как появляются истории, в этом бальном зале произошло что-то замечательное.

— Единственное примечательное, что произошло, это то, что всем удалось выбраться живыми.

Короткий, лишенный юмора смех.

— Это замечательно. В этом мы согласны.

Мои глаза нашли Тисану, которая стояла во главе лодки, прижавшись телом к краю поручней, подняв подбородок. Как будто она бросалась в океанский воздух. Действительно замечательно.

Нура проследила за моим взглядом.

— Знаешь… я хочу, чтобы ты был счастлив, Макс.

Она сказала это тихо, почти себе под нос. Заявление было таким резким, таким нехарактерным, что у меня не было другого выбора, кроме как повернуть голову, чтобы посмотреть на нее.

Я усмехнулся.

— Что, ты вдруг отчаянно нуждаешься в прощении?

— Ты не обязан мне верить. — Ее взгляд скользнул по мне. Серьезный. — Но это правда. И что бы ни случилось, когда мы вернемся домой, это все равно будет так.

Было что-то в том, как она это сказала — независимо от того, что произойдет, когда мы вернемся домой, — что заставило меня внезапно забеспокоиться.

Но прежде чем я успел спросить ее, что именно это должно было означать, я обернулся и увидел, что она уже удалилась, растворившись в толпе, словно еще одна тень.

Тем не менее, я прокрутил эти слова в своей голове, когда откинулся на перила. Мои глаза снова нашли Тисану. Она все еще стояла на том же месте, перегнувшись через край палубы и глядя на берег.

Я начал приближаться к ней, но тут же остановился. Я остановился и просто смотрел на нее, обрамленную изображением неба, моря и далеких треллианских холмов.

Меньше года назад в моем коттедже бросили молодую женщину в нелепом платье, и она отказалась уходить. А сейчас абсолютно все было иначе. Все мои убеждения были переставлены, некоторые разрушены, некоторые новые построены на их месте.

И впервые за столь долгое время в промежутке между этими несомненными фактами начало расти что-то совершенно новое, что-то менее заметное, но более мощное, более опасное, более прекрасное:

Возможность.

Я сунул руки в карманы, поднял подбородок под холодную ласку морского воздуха и простоял там еще мгновение.

***

Тисана

Я схватилась за борт корабля и бросила последний взгляд на далекие треллианские берега.

Несколько часов назад я наблюдала, как поместье Миков разваливается у меня на глазах, пока мы занимались стратаграммой. Дом, который сломал меня и построил меня, и который я разрушила в ответ, превратился в дым перед моими глазами.

Я думала, что в этот момент я почувствую что-то более острое, но этого не произошло. Только сейчас волна накрыла меня. Теперь, когда я стояла на лодке, набитой до отказа бывшими рабами, идущими к новой жизни, я шепотом попрощался с Трелл, возможно, в последний раз. Может быть, я ничего не чувствовала, когда прощалась с городом Эсмариса, потому что он никогда не был домом, а только тюрьмой.

Но здесь я могла видеть намеки на плавные равнины, далеко-далеко. Я чувствовала слабый, эхом зов моего дома. О моей матери и соленом запахе ее кожи, прохладной и освежающей в ее объятиях. Было больно прощаться с этим.

Я посмотрела на свои руки, двухцветную кожу, прижатую к влажному дереву поручня.

Я чувствовала себя иначе.

Я больше не слышала, чтобы Решай говорило, но я чувствовала его внутри себя, как если бы оно текло по моей крови. Конечно, его мощь, если не его голос. Я много раз думала о своих видениях с тех пор, как проснулась, прокручивая их шаг за шагом. Я тоже обо всем рассказала Максу. Никто из нас не понял точно, что я сделала, если вообще что-то сделала. Может быть, это был просто сон наяву, видение, похожее на кошмары, которые навязывало мне Решай.

Но это казалось более реальным.

Я сцепила пальцы и прижала руку к сердцу, заземляясь в слабом пульсе под кожей.

Послышались знакомые шаги, и Макс прислонился к перилам рядом со мной.

— В последний раз, когда я прощалась с этими берегами, — пробормотала я, — я думала, что будет чудом, если я переберусь на другой берег живой.

— По крайней мере, мы можем радоваться, что на этот раз обстоятельства изменились.

— И я была одна.

Я была так, так одинока.

Я не отрывала глаз от берега, но чувствовала, как его взгляд ласкает мою кожу.

— Я рад, что эти обстоятельства тоже изменились.

Моя рука скользнула по его, и его пальцы легко переместились, чтобы соединиться с моими.

Семь месяцев назад я стояла на палубе гораздо меньшей и гораздо более грязной лодки, по моей спине текла кровь, а в голове снова и снова проносились три отчаянных предложения. Призрак той девушки все еще жил где-то внутри меня. У нее было то, что нужно, чтобы выжить, и у меня было то, что нужно, чтобы жить.

У меня были навыки Владения, отточенные месяцами безжалостной грубой силы и обучения у лучшего учителя в Ара.

В моих венах текла магия, которая могла разрушать, создавать и восстанавливать.

У меня была способность не просто смотреть на людей, но видеть их и связывать их истории со своими.

И, что самое ценное, у меня были люди, которых нужно было защищать — любовь, которая горела ко всем им, как неугасимое пламя глубоко в моей груди.

— Мы еще не закончили, — прошептала я.

Я даже не поняла, что сказала это вслух, пока не почувствовала, как пальцы Макса сжали мои.

— Едва начали, — сказал он, и улыбка тронула меня.

Треллианский берег становился все дальше и дальше. И в своих мыслях я прошептала себе так же, как и семь месяцев назад.

Меня зовут Тисана. Я свободная женщина, но все же рабыня. Я осколки многих вещей, но целое только самой себя. Я дочь вне миров, но и всех миров.

И я еще не закончила.

ЭПИЛОГ

Это, по мнению Зерита, было весьма неудачным.

Он задумчиво нахмурил брови, приглушил голос благонамеренной заботой и наклонился вперед в своем кресле.

— Моя королева, я до сих пор не понимаю этой перемены в сердце.

Королева Сесри сидела напротив него, деликатно сложив руки на коленях, на плечи ниспадала полоса бархата и каскадом светлых волн. Они находились в одной из личных комнат королевы для встреч, маленькой комнате, которая все еще была богато украшена, и ее сиденье было приподнято так, что она смотрела на Зерита немного сверху вниз, несмотря на свой маленький рост.

Она действительно, должен был признать Зерит, выглядела как принцесса. Возможно, однажды она будет выглядеть как королева, хотя, вероятно, ей оставалось около десяти лет, чтобы действительно казаться, что она принадлежит кому-то рядом с троном.

— Я рассказала вам свои причины, — сказала она надменно. — Неужели так странно думать, что я пересмотрела вопрос о том, лучший ли подход — кровавых сражений?

Она звучала уверенно, или, по крайней мере, ее слова были уверенными, даже если ее голос слегка дрожал. Но настоящей выдачей ее неуверенности было то, как она бросала быстрый взгляд на Таре после каждого предложения. Ее советник Вальтейн сидел рядом с ней, тревожно тихий, как всегда, его лицо обрамляли пучки прямых серебристых волос.

Ой. Как мило.

— Дом Лорел не верен вам, — сказал Зерит. — Лорд Лорел — известный мятежный заговорщик.

Сесри посмотрела на Таре, который кивнул.

— Так и есть.

Ее лоб нахмурился.

— Возможно, есть другой способ.

— Сила, моя королева, — единственный способ справиться с такими вещами. — Зерит утешительно улыбнулся ей. — Хотя очень приятно знать, что у вас такое благожелательное сердце. Как и у вашего отца.

Упоминание о покойном короле, как и ожидалось, вызвало печаль на лице Сесри. Она посмотрела на свои руки, нахмурившись.

Зерит воспользовался этой возможностью, чтобы метнуть на Таре многозначительный взгляд, выгнув брови. Таре безучастно посмотрел в ответ, как всегда, без всякого выражения. Но он повернулся к королеве.

— У меня нет другого выбора, моя Королева, — мягко сказал Таре.

Сесри на мгновение задумалась, затем покачала головой.

— Должен быть. Я не хочу причинять страдания своему народу таким образом. Это зашло слишком далеко.

Хм. Интересно.

Сесри и раньше выражала подобные чувства, но она никогда не заходила так далеко. Никогда не оставалась непоколебимой, когда отец воспитывал ее или когда Таре начинал ее подталкивать.

Зерит бросил на Таре еще один острый взгляд.

— Сесри. — Голос Таре стал более умоляющим. — Я призываю вас задуматься над тем, что говорит Верховный Комендант.

— Я подумала. Я не буду нападать на Лорел. Нам придется придумать что-то другое.

Она снова покачала головой, на этот раз более решительно.

Она не собиралась передумывать.

Но это, решил Зерит, его вполне устраивало. Время было приемлемым. Идеальным даже. На самом деле, он солгал бы, если бы сказал, что часть его не надеялась, что это произойдет.

— Очень хорошо, моя королева. — Зерит встал, затем низко поклонился. — Ордены, конечно же, поддерживают любой курс действий, которому вы хотите следовать. Я начну работать над некоторыми альтернативными планами.

Он извинился, и Таре последовал за ним, чтобы проводить его из Дворца. Два Вальтейна шли по коридорам в тишине, шаги Зерита эхом отдавались с властной силой, а шаги Таре были легкими, почти бесшумными. Пока они шли, Зерит пробежался глазами по коридорам, обращая внимание на замысловатые мозаики и золотую филигрань, украшавшие стены. Столько золота. Сам он предпочитал платину. Чуть более элегантный и сдержанный.

— Я так понимаю, мы пришли к пониманию, правильно, Таре?

— Дай ей время.

— У нас нет времени, а даже если бы и было, нет причин его тратить.

Тишина.

— Может быть, лучше подождать, пока вернется Нура?

Зерит чуть не рассмеялся. О, Таре. Так мило. Так наивно.

Нет, этого точно не будет. На самом деле он считал, что тот факт, что Нура еще не вернулась, весьма преднамеренно помогает в сложившейся ситуации.

— Она поймет, — сказал он и одарил Таре самоуверенной ослепительной улыбкой.

***

Обычно Зерит предпочел бы использовать Стратаграмму, чтобы вернуться в Башни. Пешком это путешествие заняло около получаса, и Зерит редко тратил столько времени впустую. Но сегодня был прекрасный день — бодрый, свежий, с особенно соленым бризом с моря. Он решил прогуляться. Он мог бы сэкономить дополнительное время.

Сегодня ведь все выстраивалось идеально.

Утром он получил от Нуры письмо с подробным изложением — судя по всему, весьма волнующих — событий, происшедших в имении Миковых. Тисана доказала, что она настолько могущественна, насколько он надеялся. На самом деле настолько могущественна, что он даже был рад, что она предложила кровный договор. Обычно Зерит старался не увлекаться такими вещами. Но после того, что он увидел в Трелл, теперь он почувствовал ужасное облегчение от того, что она была связана кровью, чтобы не действовать против него.

Но именно часть о Максантариусе показалась Зерит особенно интригующей.

Он вовсе не хотел вовлекать в это Максантариуса. Он был слишком непредсказуем, слишком беззастенчиво язвителен по отношению к Орденам, и, что важнее всего, Зерит нашел идею провести длительное время в его присутствии почти столь же привлекательной, как и идею выколоть ему оба глаза, а затем съесть их.

За всю свою жизнь Зерит так и не смог понять, почему Нура привела Тисану к Максу из всех людей. И как только Тисана проявила себя, он был категорически против того, чтобы позволить Макс продолжать участвовать, по крайней мере, не без многих мер предосторожности. Зерит не собирался позволить Максантариусу Фарлионе ударить себя ножом в спину из всех бродяг. Было бы слишком большим унижением проиграть десятилетнюю вражду вдобавок к уже значительному унижению смерти.

Но вот, в ночь бала, Нура вернулась в башню и спокойно заявила, что у них есть предосторожность: Тисана.

— Если она у тебя есть, — сказала она, — значит, у тебя есть и он. Просто он так работает. И мы будем держать ее в железной хватке.

Было так бесстыдно холодно, что Зерит невольно восхитился ей.

И как бы ему ни было больно это признавать, она была во всем совершенно права. В конце концов, Максантариус оказался хорошей инвестицией. Все детали совпали идеально.

Теперь в его распоряжении было не одно, а два невероятно мощных оружия. И он, наконец, обрел реальную точку опоры в Трелл, желанный шаг, к которому он стремился уже много лет. Ара был разделен крайне непопулярным правителем, в то время как правящие Лорды медленно, один за другим, сменялись союзниками Ордена.

И, что самое приятное, его угрюмый и ненадежный Второй был далеко за океаном еще как минимум дней пять. Нура всегда была вынужденным союзником в этой схеме. Она была великолепна и ненавидела его. Комбинация, которая сделала Зерита слишком счастливым, чтобы привести все это в движение, пока она и ее спрятанные ножи были далеко за морем.

Зерит добрался до Башен и, напевая себе под нос, направился в свой кабинет. Он воспользовался моментом, чтобы полюбоваться бурлящим морем, еще более ярким, чем когда-либо, в тени далекого шторма, прежде чем сесть за свой стол и написать письмо своему дорогому заместителю.

К тому времени, когда ты это прочитаешь, — написал он, — Сесри будет мертва…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Путешествие Тисаны и Макса продолжится во второй книге, которая выйдет в июле в группе BookBook

Примечание автора

Спасибо за чтение!

Большое спасибо за то, что присоединились к Тисане и Максу на первом этапе их путешествия! Я надеюсь, что вам понравилось.

Пожалуйста, рассмотрите возможность оставить отзыв на Amazon или Goodreads. Я не могу переоценить, как много они значат для нас, авторов, и вы заслужили бы мою вечную благодарность!

Говоря о вечной благодарности… продолжайте читать, чтобы узнать, как вы можете получить бесплатную новеллу-приквел, рассказывающую о временах, когда Макс сражался в Ривенайской войне (есть кое-что пикантное, поверьте мне).

Пепельный сын: приквел из 4 частей

Получите бесплатно!

Максантариус — искусный маг и восходящая звезда военного дела. Но в одну ужасную ночь он узнал, что слава кровавее, чем он мог себе представить.

Разразилась война, в результате которой его семья оказалась в центре жестокого конфликта. После этого Макса выбирают для участия в конкурсе на звание Главного Коменданта.

Титул — это все, чего он когда-либо хотел. Но конкуренция беспощадна, и победа будет означать борьбу с его любовью… и все это время ему предстоит вести войну, которая угрожает уничтожить тех, кто ему дороже всего.

Пока союзники и враги обнажают его клинки за спиной, Макс узнает, что ни один победитель не уходит с чистыми руками.

Вопрос лишь в том, как далеко он готов зайти.

Подпишитесь на мою рассылку, чтобы бесплатно получить все четыре части Ashen Son! Часть 1 уже доступна:

Carissabroadbentbooks.com/ashenson

Благодарности

Прежде всего: Натан, спасибо тебе за то, что ты был любовью всей моей чертовой жизни, за то, что ты выслушиваешь, как я хнычу и жалуюсь, и работаешь над сюжетными узлами, за то, что держишь меня за кофеин, за то, что любишь меня, за то, что ты лучший товарищ по мозговым штурмам, и за то, что ты вообще самый невероятный спутник жизни. Я вовсе не преувеличиваю, когда говорю, что ты лучшее, что когда-либо случалось со мной.

Спасибо моей писательской группе, Стивену, Майклу, Ною и Тому за то, что они сыграли огромную роль в создании этой истории. Как я уже сказал, эта книга действительно ваша. Лучшая часть написания этой книги — читать ее вам каждую неделю.

И на этой ноте отдельное спасибо Ною за геркулесовы усилия по бета-прочтению всех 600 страниц этого монстра за 4 дня. Это было действительно впечатляющее дерьмо.

Спасибо Кате за прекрасное оформление. Я так рада, что наши пути пересеклись, и я думаю, что это может стать началом прекрасной дружбы.

Спасибо Нику за три предыдущие книги по редактированию и за множество звонков по Skype. Мне грустно видеть, что ты покидаешь мир фантастики, но я надеюсь, что твои новые приключения окажутся всем, о чем ты мечтал.

Спасибо моей семье за то, что всегда поддерживали меня в писательстве и за безграничную поддержку.

Спасибо Calcifer за то, что грели мои пальцы на ногах долгими ночами редактирования.

И, наконец, спасибо вам, кто бы вы ни были, потому что, честно говоря, меня просто щекочет мысль о том, что кто-то там хочет прочитать то, что я шлепну на странице. Вы чертовски лучшие.

Об авторе

Карисса Бродбент беспокоила учителей и родителей безжалостно мрачными историями с тех пор, как ей было примерно девять лет. С тех пор ее рассказы стали (немного) менее депрессивными и (надеюсь, намного?) более читабельными. Сегодня она пишет фэнтезийные романы с большим количеством крутых дам и большой долей романтики.

Карисса работает специалистом по маркетингу в области кибербезопасности при ярком свете дня, а также является художником. Она живет со своим партнером, одним очень послушным кроликом, одним очень плохим кроликом и одним вечно скептически настроенным котом в Род-Айленде.

Приходите пообщаться с ней на www.carissabroadbentbooks.com.