Нения [Олег Кельман] (fb2) читать постранично, страница - 3

остановился возле старика и положил руку ему на плечо. Показалось, что рука хорта была так тяжела, что старец зажмурился, удерживая ее на плече, медленно прогибаясь под ее весом. Но на самом деле старик просто боялся. Страх был так силен, что его ноги подкашивались, а по обветренным морщинистым щекам катились слезы.

– Кхаррит, ты говорить мне, где они, – теперь хорт обращался уже прямо к старику.

Молчание висело в воздухе. Слышны были лишь всхлипы плачущего старика, который, казалось, забыл родной язык.

– Ты сказать мне, где они? – тихо спросил главный, чуть наклонясь над ним.

Старик открыл рот, но слова застряли, и он только замотал головой.

– Я… я… я… я не… – он задыхался от страха. – Я не… не знаю…

Хорт смотрел на него еще несколько мгновений, а потом резко толкнул в сторону остальных сероликих. Старик успел сделать лишь несколько шагов и, уже падая, был подхвачен за руки двумя надзирателями, которые стояли ближе всех. Хали увидел, как в то же мгновение в руках главного молнией сверкнул ятаган. Сделав шаг, хорт вскинул клинок, отрубая упавшему пленнику руку. Хали зажмурился, но все слышал. Слышал, как кричал старик, как в агонии он катался по земле и захлебывался собственной слюной. Как крики превратились в хрипы. Измученный человек больше не мог выносить боль. Хали открыл глаза.

– О Солнцеликий! – сорвалось с его губ, и он закрыл рот рукой.

Кровь. Она была везде: на песке, на скалах и камнях, на стражниках и рабах. Старик уже был бледен. Его кожа стала почти такой же серой, как и у хортов, спокойно наблюдавших все это время за казнью. Главный стоял рядом с умирающим.

– Хур! – рыкнул он, и один из сероликих подошел к старику и поднял его на колени. В следующий миг ятаган вновь описал в воздухе полумесяц, отсекая умирающему человеку вторую руку, за которую его и держали. И вновь раздался крик. Но в этот раз уже короткий. Старик потерял сознание и упал вперед, разбивая лицо о камни.

Помощник бросил отрубленную руку под ноги рабам. Хали посмотрел на них. Ужас, что застыл на лицах, могла видеть только сама смерть, которая пришла сегодня и уже, кажется, наложила на них свои костлявые пальцы. Через несколько мгновений она заберет с собой первого, и это только начало.

Главный хорт повернулся к рабам, направив в их сторону оружие. С клинка еще срывались и падали на песок густые красные капли.

– Два раб уходить и два раб умирать, – произнес он приговор оставшимся людям.

Все стало ясно. Этим утром предстояло умереть еще одному. Это было неизбежно, как восход солнца. Вопрос только – кому.

Хорт водил кончиком ятагана из стороны в сторону, обводя всех рабов. Хали стоял с краю, и, указав на него, клинок на миг остановился, но тут же продолжил движение обратно и через секунду замер на Паче. Раб опустился на колени, не в силах отвести глаза от окровавленного оружия, указавшего на него.

– Не надо, – прошептал он. – Пожалуйста. Я ничего не знаю.

Двое хортов, что прежде держали старика, подошли к Паче и подняли его с колен.

– Не надо… – он начал плакать. – Пожалуйста.

Его дыхание сбивалось, а губы скривились в судороге.

Хали вновь закрыл глаза. Но сейчас он уже не боялся. Страх, который еще недавно зверем бился в его груди, исчез. Монах шептал священные слова молитвы, уже не боясь, что хорты это заметят. Он молил Солнцеликого спасти этого человека, его душу. Слова звучали в его голове, и Хали не мог слышать, как хорт вновь вскидывает клинок, как плачет человек, который когда-то приносил дары в храм. Он слушал лишь свой священный шепот, молитву, которая, казалось, будет длиться вечно.

– Стой!

Монах не поверил своим ушам. Он открыл глаза.

Все смотрели на него. Лишь Пача продолжал тихо плакать, склонив голову. Лезвие ятагана замерло над его плечом. Бронзовые глаза его владельца вонзились в онемевшее худое лицо Хали. Все замерло. Лишь одинокая птаха вновь прощебетала где-то у родника.

– Возьми меня, – произнес монах.

Палач опустил оружие и направился к нему. В глазах его плескался океан искр и пламени. Хорт подошел и еще несколько мгновений смотрел в небесно-голубые глаза истощенного, в грязной рясе раба.

– Пархам амахи, – произнес он, и внезапно отпущенный, обессилевший и испуганный Пача упал на землю. Он еще тихо плакал, когда помощники главного отходили к остальным сероликим.

– Он быть живой, – прорычал хорт. – А ты можешь уходи.

Хали не смел пошевелиться.

– Ты слышишь, человек? – голос его был спокоен. – Ты свободен. Уходи.

Монах поднял глаза. Сероликий смотрел на него сверху, на его щеке уже засохли несколько капель чужой крови.

– Уходи.

Хали еще раз посмотрел на онемевших рабов. Затем повернулся и сделал короткий шаг. Затем еще один. Затем еще. И еще.