Вечные каникулы [Скотт Киган Эндрюс] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Скотт Киган Эндрюс Вечные каникулы
Урок первый КАК БЫТЬ УБИЙЦЕЙ
Глава первая
Свой пятнадцатый день рождения я отметил, хороня своего директора и опорожняя мочевой пузырь на кучу взрытой земли. Самый лучший подарок для мальчишки. Труп я обнаружил на диване в гостиной его квартиры. Я бывал там лишь однажды, в компании прочих воспитанников, притворявшихся, будто играют в шахматы на его обеденном столе, пока сам он стоял позади нас, благожелательно улыбаясь, словно позировал для школьного журнала. Сейчас он не выглядел столь самодовольным, скрючившись под одеялом с бутылкой виски и пригоршней таблеток в руках. Я решил, что он мёртв примерно две недели тому; за прошедшие месяцы я неплохо ознакомился с процессом трупного разложения. Я открыл окно, чтобы проветрить вонь и уселся в кресло напротив, размышляя о судьбе человека, которого ненавидел сильнее, чем мог выразить. В книгах, что я читал, подобные моменты описывают героя, чья ненависть исчезла, а её место заняли жалость и печаль, вызванные тщетностью бытия. Херня. Я по-прежнему ненавидел его сильнее всего на свете, исчез лишь страх. Коридор, который тянулся вдоль гостиной директора, был разделён тонкой деревянной перегородкой, с другой стороны которой располагалась спальня, которую я делил с тремя другими мальчиками. По ночам все мы четверо просыпались и слушали, как наш директор пьяно ругается с женой, нашей Матроной. Она нам нравилась. Она была доброй. Он не был добр с мальчиками, что находились на его попечении. Перемены его настроения были внезапными и непредсказуемыми, кары жестокими и суровыми. Я не к тому, что школа святого Марка была заведением в стиле Диккенса. Но наш директор был жесток, прост и искренен. Гораздо хуже любого из назначенных им заместителей, не считая, пожалуй, Маккиллика; но того, слава Богу, уже давно нет. Я был рад, что директор умер, ещё больше меня радовало то, что он покончил с собой. Я испытывал наслаждение, представляя его отчаяние. Я чувствовал себя хорошо. Возможно, мне следовало бы побеспокоиться насчёт своего душевного состояния. Я раздумывал помочиться на труп прямо там, но решил, это будет слишком грубо. Помочиться на его могилу выглядело привлекательнее. Я как раз собирался приступить к выполнению неприятной работы по спуску его вниз по лестнице, когда со стороны дверного проёма справа от себя услышал глухое рычание. «Бля. Про собаку забыл». Гнусную здоровенную скотину звали Иона. Ирландский волкодав размером с пони, который обожал трахать наши ноги, пока Хозяина не было рядом, дабы устроить ему урок послушания. Даже в те времена в его глазах читался голод. Мне не хотелось поворачивать голову и смотреть, как он выглядел, спустя две недели, проведенные взаперти с разлагающимся владельцем. Мою голову посетили две мысли: первая — страх собаки перед хозяином должен быть довольно сильным, чтобы не соблазниться полакомиться его трупом, и вторая — к тому моменту, когда я успею подняться с кресла, он будет уже возле меня, и на этом всё. Жена директора, в итоге, ушла от него. Одним субботним утром, когда он отсутствовал на тренировке по регби, она собрала вокруг себя всех мальчишек, которые не состояли в команде, и мы дружно помогли перенести её вещи из квартиры в фургон, пока сама она ждала внизу. Она поцеловала нас всех в щёки и уехала в слезах. Когда он вернулся и увидел, что она уехала, он разозлился и спросил нас, видели ли мы, как она уезжала. Мы дружно ответили: «Нет, сэр». Возможно, я мог бы завалить кресло на левый бок, прикрыться им, как щитом, и выгнать собаку из комнаты. Кого я обманываю? К тому моменту, когда я смогу нормально его схватить, я уже пойду на корм псу. Несмотря на моё, вероятно, плачевное положение, страха не было. Никаких бабочек в животе, дышать чаще я тоже не стал. Могло ли быть так, что собственная жизнь меня ничуть не беспокоила? Нашей новой Матроне пришлось изрядно потрудиться, чтобы расположить к себе тех, кто любил предыдущую. Во-первых, она не выглядела, как Матрона. Жена директора была средних лет, округлая, с розовыми щеками, в общем, как Матрона. Этой самозванке было чуть за двадцать, она была стройной, с зелёными глазами и крашеными рыжими волосами. Она выглядела роскошно, и в этом-то и заключалась проблема — она вела себя, скорее, как крутая старшая сестра, нежели как суррогатная мать, в которой нуждались мы. Ни одному подростку, на самом деле, не хотелось зависать со старшей сестрой. Мне она сразу же понравилась, но остальные держались от неё на расстоянии. К ней обращались мисс Кроутер, отказываясь называть её матроной, впрочем, со временем, она их одолела. Через два месяца весеннего семестра мы все слегли с гриппом. В те выходные в общежитии нас было только восемь человек, но, поскольку, в лазарете имелось всего четыре койки, директор постановил, что все мы должны оставаться в спальне, в своих кроватях и лежать тихо до самого понедельника. Мисс Кроутер не стала с этим мириться, она изолировала нас в лазарете, с нашей же помощью перетащив туда кресла и койки. Затем она притащила нам телек и снабдила целой кучей DVD-дисков. Когда директор об этом узнал, он пришёл в ярость, и мы сидели в лазарете, и слушали, как он с ней ругался. «Как она посмела уронить его авторитет, кем она себя возомнила? Он уже подумывал влепить ей». Всё звучало крайне знакомо. Но она стояла перед ним, говорила ему, что лазарет находится в её ведении, что если он помешает ей лечить больных мальчиков, она пойдёт к попечителям, так что, почему бы ему не заткнуться и не отвалить? Удивительно, но он так и поступил, а мисс Кроутер стала Матроной, нашей общей героиней. Собачье ворчание сменило тональность, превратившись в полноценный рык. Я слышал стук его когтей по полу, пока он постепенно заходил в комнату, выбирая лучшее направление для броска. Я по глупости оставил рюкзак в коридоре; всё, что могло бы помочь защититься, осталось в нём. Я был беспомощен, и не видел никакого выхода. Ничего не оставалось, встречать зверя придётся голыми руками. Когда чума впервые появилась в заголовках, Матрона заверила нас, что антибиотики и карантин сберегут нас. Всемирная Организация Здравоохранения заявила, что пандемии не будет. Боже, она никогда так не ошибалась. К чести сказать, тогда ошиблись все. Состоялась большая встреча с попечителями, родителями и персоналом, даже ученикам было позволено выступить, по крайней мере, шестиклассники должны были выбрать представителя, который выступит от их имени. Шумное меньшинство требовало, чтобы школа закрыла двери и объявила карантин, но в итоге, родители настояли, чтобы мальчиков забрали по домам. Один учитель должен был остаться, чтобы присматривать за теми мальчиками, чьи родители застряли в пути, или, что ещё хуже, уже умерли. Матрона сказала, что идти ей некуда и осталась ухаживать за заболевшими мальчиками. Учителем, который с ней остался, был мистер Джеймс, он преподавал физику, пользовался популярностью, и за несколько недель до роспуска школы ходил слух, будто между ним и Матроной завязалась интрижка. Один из брошенных мальчишек, рассказал мне, что тайно следил за ними. Школа оставалась в их полном распоряжении, и Матрона и мистер Джеймс совершенно точно отлично повеселятся. Всё будет похоже на продолжительный отпуск. Час назад я прошёл мимо могилы этого мальчика по пути к школе. И могилы мистера Джеймса. Вообще, почти все мальчики из тех, кто остался, и кого я помнил, похоронены на лужайке в самодельных могилах. На аккуратных деревянных крестах написаны их имена и даты смерти. Большинство умерло два месяца назад в течение одной недели. Вероятно, вскоре после этого директор вернулся из тех мест, где скрывался, побродил вокруг какое-то время, а затем покончил с собой. Когда начался Отбор, мой отец находился за океаном, проходя службу в армии в Ираке. Мать забрала меня домой и мы изолировались настолько, насколько могли. До того как связь прервалась, я сумел поговорить с папой по телефону, и он поведал мне, что пошёл слух, будто у людей с первой отрицательной группой крови имеется иммунитет. У нас с ним была первая отрицательная, у мамы нет. Будучи практичным человеком, папа потребовал обсудить, что случится, если мама умрёт, и я с облегчением согласился, что вернусь в школу, и буду ждать его возвращения. Он пообещал, что найдёт способ, и я в нём не сомневался. Так что, когда мама, наконец, умерла — вопреки заявлениям оставшихся СМИ, это не произошло ни быстро, ни легко, ни мирно — я похоронил её в саду на заднем дворе, собрал сумку с вещами и отправился в школу. В конце концов, куда мне ещё идти? И теперь, после хождения по округу и пережив по пути три нападения банд, меня разорвёт и сожрёт собака, которую я последний раз видел с высунутым языком, занимающейся любовью с моей правой ногой. Потрясающе. Иона уже прошёл по комнате и стоял прямо передо мной. Его спина сгорбилась, задние лапы согнуты, готовые к прыжку. Клыки обнажены, глаза дикие и полны ярости. Это был очень крупный, очень злобный зверь. Я решил, что сначала ударю его в глаза и в горло, и одновременно попытаюсь пнуть по яйцам. Я не думал, что смогу убить его, но, если повезёт, смогу обездвижить его на какое-то время, отбежать, схватить сумку и запереть дверь. Директор мог и сам себя похоронить. Мне будет чем заняться, залечивая раны от укусов. А затем собака оказалась на мне, и я сражался за свою жизнь. На мне не было мотоциклетной куртки, но я был одет в облегчённую кожаную куртку, которая обеспечила мне защиту правой руки, когда я ударил ею в распахнутую пасть пса. Под его напором я откинулся на спинку кресла, попытался поднять ноги, чтобы отбросить зверя, но его задние лапы заскребли по твёрдому деревянному полу, клацая когтями в поисках опоры, и я не смог нанести чёткий удар. Я ощутил на своём лице горячее влажное дыхание пса, когда тот терзал мою руку, яростно тряс её влево-вправо, пытаясь прорваться через неё к мягкой плоти на моём горле. Я поднял левую руку, ухватил его за глотку, и изо всех сил сжал трахею; зверь даже не замедлился. Правая рука начала чертовски болеть. Зубы, возможно, не прокусят кожу, но челюсти пса были чудовищно мощными и я боялся, что он сумеет сломать кость. Мы смотрели друг другу в глаза, и безумие в этих чёрных зрачках, наконец, вызвало во мне первые приступы страха. Я сцепился с собакой, пытался отпихнуть её на пару сантиметров, чтобы дать себе возможность задрать ноги и пнуть его по задним лапам. Потеряв равновесие, он заскользил назад, но руку мою не выпустил, так что я подался за ним, словно в забавном соревновании по перетягиванию каната. Я пнул ещё раз, что-то хрустнуло, пёс отпустил мою руку и тоскливо взвыл. Но при этом он не отступил. Судя по тому, как его правая лапа изогнулась влево, я понял, что повредил её. Бесстрашный пёс снова потянулся к моему горлу. Теперь я был к этому готов и вместо того, чтобы использовать правую руку в качестве щита, я со всей силы ударил ею прямо ему в нос. Пёс тявкнул и снова отпрянул. С его пасти тянулись толстые нити слюны, он дышал и рычал, жадно смотрел на меня. Он не ел две недели, откуда в нём столько сил? Не успел я пошевелиться, как Иона избрал иную тактику, вцепившись в мою левую ногу и яростно её терзая. Теперь я закричал. Велосипедные шорты не обеспечивали должной защиты, собачьи зубы впились в мою голень, и зверь впервые ощутил вкус крови. Я подался вперёд и принялся колотить его по голове. Я осознал, что фатально опоздал на долю секунды, чем Иона, и этого оказалось достаточно. Он выпустил мою ногу и бросился к открытому горлу, готовясь совершить финальный укус. У меня даже не было времени, чтобы отступить, когда меня оглушил громкий хлопок. Оглушённый, я слышал лишь тихое поскуливание Ионы, умиравшего у моих ног. Я посмотрел в сторону двери и там в лучах света разглядел силуэт женщины с дымящейся винтовкой. — Никогда не любила эту чёртову зверюгу, — произнесла она, заходя в комнату. Морщась, она опустила винтовку, закрыла глаза и нажала спусковой крючок, избавляя зверя от страданий. Она мгновение постояла, глаза закрыты, плечи сгорблены. Она выглядела самой одинокой женщиной во всём мире. Затем она взглянула на меня и улыбнулась своей самой милой и прекрасной улыбкой. — Здравствуй, Ли, — произнесла Матрона.* * *
Я морщился, пока Матрона смазывала укус антисептиком. Лазарет выглядел точно так же, как когда я ушёл — чуть более пустые полки и чуть более скудные запасы в медкабинете, а в остальном, почти ничего не поменялось. Тут по-прежнему пахло трихлорфенолом, что показалось мне странно приятным. Впрочем, Матрона изменилась. Белая форма исчезла, её сменили военные брюки, футболка и куртка. Волосы её были неопрятными, а макияж превратился в воспоминание. Под глазами виднелись чёрные круги, а сама она выглядела жутко уставшей. — Директор появился здесь с месяц назад и попытался захватить руководство, — рассказывала Матрона. — Веришь, нет, он начал устанавливать законы, раздавать приказы, управлять детьми. Я мог поверить. — Он пытался ввести карантин, хоть для этого и было слишком поздно, и правила похорон уже болевших мальчиков. Он выглядел вполне нормально, до одного дня, когда, внезапно, в нём что-то щёлкнуло. Он сказал Питеру… мистеру Джеймсу помочь похоронить одного мальчика, но тот был уже слишком болен, чтобы встать с кровати, и отказался. Я думала, директор решит его ударить. А тот просто разрыдался, и никак не мог остановиться. Он ушёл к себе, заперся и больше не выходил. Я несколько раз пыталась вытащить его, но в ответ слышала лишь плач. А потом, через несколько дней, и это прошло. У меня не было времени заглянуть к нему, мальчики умирали каждый день, а у директора первая отрицательная, вот я и решила, что разберусь с ним, когда всё закончится. Но, когда я попыталась открыть дверь, то услышала собачий рык, и я, в общем, не стала беспокоиться. Не хотелось хоронить обглоданный труп. До сих пор поверить не могу, что пёс его не тронул. Странно. — И добавила: — Тупой бестолковый ублюдок. Какая утрата. Я не считал его смерть какой-то серьёзной утратой, но вслух этого говорить не стал. — Значит, ты сама выкопала все могилы? — спросил я. — Нет. Мистер Джеймс помогал. Поначалу. — Но ты же не могла остаться единственной выжившей. Должен остаться кто-нибудь из мальчиков. Мне не хотелось спрашивать о Джоне. Он был моим лучшим другом с тех самых пор, как мы начали здесь учиться семь лет назад, и, когда его родителей не смогли найти, его бросили здесь. Мама предложила забрать его с нами, но директор запретил — что если родители будут его искать? — Из двадцати брошенных, осталось только трое — Грин, Роулс и Нортон. Фамилия Джона была Свифт. Значит, мёртв. — А, и мистер Бейтс, конечно же. — Да? Я думал, он ушёл. — Ушёл. — Матрона наложила на рану марлевую повязку и потянулась за бинтом. — Но где-то неделю назад вернулся. Я не спрашивала, но предполагаю, его жена и дети мертвы. Он немного… раним сейчас. Бейтс был учителем истории. Крупный, мускулистый мужик, вечно носивший регбийные футболки в пятнах карри; слово «ранимый» было последним в списке тех, какие можно было бы использовать для его описания. Им восхищались мальчики-спортсмены, а на мальчиков-ботаников у него не было времени; его версия истории целиком состояла из битв и обезглавливаний. Он также возглавлял курс военной подготовки в Объединённом Кадетском Отряде школы, ему нравилось кричать на плацу, мазать себя ночным камуфляжем и водить дружбу с парнями из Территориальной армии, с которыми он тренировался раз в два месяца. Мой папа не считал, что школам следует одевать четырнадцатилетних мальчишек в военную форму, учить их пользоваться оружием, создавать видимость, будто война — это самое весёлое, что может быть в жизни. Он сделал так, чтобы я познал реальность службы — кровь, смерть, грязь. «Не будь таким, как я, сынок, — говорил он мне. — Не будь убийцей. Не связывай свою жизнь со смертью. Хорошо учись, сдавай экзамены, найди нормальную работу». Хватит об этом. Помню, как однажды в пятницу папа стоял на краю бетонного плаца, по которому мы маршировали и наблюдал, как Бейтс красуется на учениях. В один момент Бейтс выкрикнул: «НАПРА-ВО!», выдерживая вторую «а» целую вечность, и ставя голос так, чтобы он звучал, как карикатурный сержант из фильма «Так держать». Папа рассмеялся так громко, что его услышали все. Бейтс покраснел и принялся таращиться на него до тех пор, что я начал думать, что его голова взорвётся. Папа смотрел на него в ответ, ухмылялся, пока Бейтс не распустил нас и не промаршировал в учительскую. Хоть папа и не одобрял ОКО, но Общественная служба три часа каждую пятницу казалась совершенно тупой — помогать старушкам с покупками, может, и способствовало становлению характера, но, блин, старики плохо пахли — и я вступил в секцию Королевских ВВС. В секции Королевских ВВС было меньше муштры и криков. Моей специализацией являлась тренировка обращению с оружием — я учил четвероклассников разбирать, чистить и снова собирать винтовку «Ли-Энфилд.303», которые хранились в оружейном хранилище рядом с буфетом. Винтовка Матрони стояла в углу, пока она перевязывала мою ногу, значит, Бейтс открыл оружейку. Разумно. По пути к школе я довольно близко познакомился с бандами и отрядами линчевателей. — Всё, готово, — произнесла Матрона. — Какое-то время будешь хромать, и я хочу, чтобы ты как-нибудь зашёл ко мне проверить на инфекцию и сменить повязку. А теперь, тебе нужно доложиться! Бейтс хочет тебя увидеть. Все перебрались в жилой блок для персонала, его легче защищать, как он считает. — Она заметила на моём лице выражение любопытства и добавила: — Он стал слегка… военным. Какая-то сверхкомпенсация. Сходи сам посмотри, пока я тут прибираюсь. Не забывай обращаться к нему «сэр», салютовать и прочее. Впрочем, можешь не переживать, он вполне безобиден, мне кажется. Он хорошо ужился с молодым Роулсом. — Ладно. — Я поднялся, снова поморщился и сел обратно. — Прости, — сказала Матрона. — Болеутоляющих не осталось. Они есть в списке покупок следующей экспедиции, но до той поры, боюсь, придётся терпеть, стиснув зубы. Позже, наверное, смогу раздобыть немного водки, если тебе пойдет. — Она подмигнула мне, улыбнулась и протянула костыль. Я уковылял прочь. «Господи, как же нога болит». Когда я уже заходил за угол в конце коридора, она высунулась из лазарета и позвала меня. — А, и, Ли? — Да? — Очень рада тебя видеть. Нам тут понадобятся светлые головы. Стараясь не дать своей светлой голове скатиться с плеч, словно мячу, я покраснел и забормотал слова благодарности.* * *
Жилые помещения персонала располагались в западном крыле главного здания школы, старое основательное здание начала XIX века было превращено в школу около ста лет назад. Оно отдалённо напоминало замок — не какой-то конкретный замок, не оплот, просто, замок. Две башни по обеим сторонам от главного входа делали здание похожим на замок с фальшивыми зубцами на крыше, но внутри были деревянные перегородки, скрипучие половицы и сквозняки из створчатых окон. Центральное отопление в наших общежитиях обеспечивалось огромными старыми батареями, которые всю зиму хрипели, стонали и протекали. Краска на них каждое лето облазила, обнажая обжигающе горячий металл под ней. Одним из любимых старостой методов пытки маленьких мальчиков было прижать их ушами к обнажённому участку батареи. Уши потом ещё несколько дней жутко болели. Маккиллику нравился этот метод, хотя с недавнего времени он придумали использовать более мягкую и более чувствительную часть тела мальчишек, и я даже думать не хочу, как сильно она болела. Сейчас батареи были холодными, а воздух прохладным и сырым. В школе было пугающе тихо. Я ненадолго остановился в главном актовом зале, вдыхая запах лака и пыли. В одном краю зала располагалась сцена, занавески задёрнуты. В прошлом учебном году шестиклассники показывали здесь «Сон в летнюю ночь», и только Богу известно, когда сценой воспользуются вновь. На полпути вверх по стене, по трём сторонам зала проход галереи соединял ряды классных комнат с библиотекой и помещениями для персонала. Я поднялся по лестнице и прошёл в крыло, обычно предназначенное для учителей. Бейтса я обнаружил в комнате для персонала, где он устраивал нечто вроде совещания с тремя оставшимися мальчиками, все одеты в школьную форму, как на уроке. Бейтс стоял у доски, рисуя примитивную карту со стрелками, указывающими направление движения. Центральное здание на карте было подписано «Теско». Дверь была открыта, я постучал и вошёл, отчего Бейтс дёрнулся и потянулся за винтовкой, затем узнал меня, увидел костыль и подошёл, чтобы помочь мне сесть. — Кевин, да? Я вздохнул. — Нет, сэр. Киган, сэр. Ли Киган. — Киган, точно. Что ж, с возвращением Киган. Побывал на войне? «Я похоронил мать, пересёк на велосипеде весь округ, по пути на меня трижды нападали, я съел на завтрак жирного барсука, а потом на меня напала сраная собака Баскервилей. Я весь покрылся грязью, кровью, синяками и повязками, и хожу с костылём. Конечно, я побывал на войне. Мудила». — Немного, сэр. Ему хватило доброты выглядеть сочувствующим в течение двух секунд. — Рад возвращению ещё одного старшеклассника. Королевские ВВС, да? — Последнюю фразу он произнёс с ноткой отвращения в голосе, словно говорил о какой-то неприятной болезни. — Так точно, сэр. Младший капрал. — О, что ж. Ты же ещё можешь стрелять из этой штуки? — Он потряс».303»-м. — Так точно, сэр. — Хорошо, хорошо. С твоим назначением разберёмся позже. Сейчас я излагаю план завтрашнего нападения. Присаживайся. Бейтс выглядел странно. Его волосы были зализаны назад при помощи геля (или жира?), а одет он был по полной военной форме. Ботинки блестели, хотя сам он не брился несколько дней, глаза его были глубоко посажены и налиты кровью. Также изменились его манеры. Дурная шутливость исчезла, вместо этого он начал вести себя резко, по-военному. Чёрт, неужели он и правда думал, что теперь солдат? Готов спорить он даже время использовал в двадцатичасовом формате. Он продолжил совещание. — Собираемся у микроавтобуса в ноль-шесть-ноль-ноль. — «Точно». — Основная цель — консервы в «Теско», однако спички, чистящие средства, зажигалки, также пригодятся. Да, Грин? Шестиклассник поднял руку. — Сэр, мы уже посещали… виноват, набегали на «Сэйнсбери», «Асду» и «Уэйтроуз». Там было пусто. Даже у Моррисонов ничего нет. С чего, вдруг, в «Теско» будет иначе? На краткий миг на лице Бейтса появилось выражение отчаяния. Оно тут же исчезло, на его место встала покровительственная улыбка. Боже, у него совсем дела плохи. Похоронить маму было для меня делом весьма непростым, но, в конце концов, таков естественный порядок вещей — дети оплакивают своих родителей. Я даже представить не мог, что с ним сотворили похороны жены и детей; он выглядел сломленным. — Нужно быть внимательным, Грин. Хороший командир ничего не оставляет на волю случая. Ничего! — Так точно, сэр! Мальчик бросил на меня взгляд и закатил глаза. В ответ я ухмыльнулся. Грина я знал весьма неплохо. Он был на год старше, но жил в нашем доме и помогал устроить спектакль в прошлом семестре. Он хорошо сдавал экзамены, и всегда выходил вперёд во время игр или представлений, но встань с ним рядом на спортивной площадке, и заметишь, что ему хочется одного — убежать и спрятаться в кустах; умный, но хилый. Именно с такими мальчишками Бейтс не желал иметь никаких дел. Он был высокий и стройный, с тёмными волосами и карими глазами, и этот везучий засранец умудрился полностью избежать прыщей. Мне так не повезло. Накануне Отбора я учился в младшем пятом классе. Роулс был второклассником, а Нортон, сидевший рядом с Грином, учился в старшем пятом. Роулса я знал плохо. Он был настолько моложе меня, что я никогда не имел с ним общих дел. Он был низок даже для своих лет, а большие глаза и веснушчатые щёки делали его похожим на прелестного ребёнка из диснеевских фильмов, ребёнка того типа, который мирит своих родителей, ведя себя ужасно, гротескно, тошнотворно мило. Он смотрел на Бейтса полным восхищения взглядом. Бедный малыш. Мало потерять родителей, так надо ещё и получить Бейтса в качестве примера для подражания. Настоящее невезение. Я вдруг понял, что мир до Отбора казался ему каким-то сном, некоей детской фантазией, слишком идеальной, чтобы иметь место в реальности. Нортон, с другой стороны, был полон чванства, но не в плохом смысле. Он был самонадеян и уверен в себе, богатенький ребенок, который восхищался прыгающей походкой Лиама Галлахера[1]. Хорош в единоборствах, он создавал впечатление человека, который мог позаботиться о себе, и проводивший перемены за перекуром в подсобке кафетерия через дорогу, и болтая с девчонками из старших классов, которые велись на его мальчишеское поведение. Пусть он и соответствовал своему профилю, он не был ни хулиганом, ни козлом, и я был рад его видеть; когда Нортон рядом, всегда весело. Ну и банда собралась, чтобы пережить апокалипсис — честолюбивый казанова, крутой парень и надоедливый мальчишка-талисман, под надзором уставшей от всего мира медсестры и повредившегося рассудком учителя истории, возомнившего себя сержантом Роком[2]. Впрочем, могло быть и хуже — директор мог быть жив, а Маккиллик мог находиться здесь. Именно в тот самый миг, когда эта мысль посетила мою голову, я услышал, как кто-то позади меня прокашлялся. Я выругался про себя за то, что сглазил и обернулся, прекрасно понимая, что именно за сукин сын стоял у меня за спиной. — Здрасьте, сэр, — произнёс Шон Маккиллик. — Помощь нужна? — Ох, блядь, — пробормотал Роулс.Глава вторая
Шон Маккиллик являлся любимчиком Бейтса, и имевшим самое высокое звание мальчиком в армейской секции ОКО. Он был заместителем старосты и капитаном регбийной команды — три победы на соревнованиях округа. Ещё он был отличником, платиновый ублюдок. Благодаря его спортивным достижениям, школьные власти думали, что из шотландской жопы Мака светит солнце, но, когда учителей рядом не было, он становился самым худшим школьным задирой — садистским, жестоким и совершенно непредсказуемым. Джон всегда говорил, что это из-за того, что он такой низкорослый. Даже сейчас, в свои девятнадцать лет, он был ниже всех остальных в комнате, даже Роулса, но телосложение у него было кирпичеобразное, а голова квадратная, с острыми углами. У него были мясистые бедра и такие кривые ноги, что он, словно ковылял при ходьбе — младшие окрестили его Дональдом Даком — но в нём безошибочно была видна грубая, приземистая мужская сила. Под его пшеничного цвета волосами блестели голубые глаза, лицо целиком покрыто веснушками, но в изгибе его рта читалась жестокость, а в глазах холодный расчёт. Мак был из мажоров. Его отец заседал в Палате Лордов, пока с наследственными пэрами не было покончено, а затем он принял образ бандита из Ист-Энда. Рождённый в семье аристократов, он вёл себя, словно Рэй Уинстон[3]. Натуральное убожество. Большинство одноклассников поклонялось ему, но за пределами класса он был безоговорочно всеми ненавидим, особенно в ОКО. Он считал, что ношение формы даёт ему право делать всё, что заблагорассудится, и хоть он и хулиганил на школьной площадке, это не шло ни в какое сравнение с тем, как он вёл себя, когда военная секция была в походе или на учениях. Прошлогодний летний военный лагерь превратился в повторяющуюся череду марш-бросков, отжиманий и проверок на выносливость, всё под присмотром Мака и полнейшим игнорированием со стороны Бейтса, который считал всё происходящее нормальным, и даже весёлым. В последнем походе, в Уэльсе, где мы занимались спортивным ориентированием и прочими вещами, он вообще бросил мальчика в реку и держал его голову под водой до тех пор, пока тот не потерял сознание. Когда пацана выловили и привели в чувство, Мак заставил его, промокшего и дезориентированного, заканчивать упражнение вместе с остальными. Тогда стояла зима, вокруг были предгорья, и к тому времени, когда они добрались до места встречи, паренек был уже совершенно синий; в итоге он оказался в больнице с гипотермией. Он был слишком напуган, чтобы рассказывать о случившемся, поэтому соврал, будто сорвался и упал. Остальные мальчики в отряде тоже промолчали — у Мака имелась целая банда подручных — и если тебе не хотелось получить синяков, ты не вмешивался. Он и его лакеи расхаживали вразвалочку (ну, они расхаживали, он ковылял) по школе, устанавливая свои законы, но, когда появлялся учитель, Мак улыбался и подлизывался. Директор его обожал. До заместителя старосты его понизили лишь потому, что отец старосты совсем недавно пожертвовал школе новую химическую лабораторию. Матроне он был отвратителен. Ей постоянно приходилось лечить нанесённые им раны, однако директор отмахивался от её жалоб, бормоча банальности о юношеских забавах. Задрот. Ходили мрачные слухи и о смерти, случившейся давным-давно, когда Мак учился в младших классах. Но, насколько мне известно, эти разговоры так и остались — слухами. Мак закончил школу за семестр до того, как начался Отбор, выиграл большой приз за своё выступление, как король всех жополизов, а пока он выступал, Джон заблокировал замок его машины. Теперь Джон мёртв. Мы испытали огромное облегчение, глядя в спину Маку, убеждённые, что он ушёл навсегда. Строго говоря, Шон Маккиллик являлся последним человеком на Земле, которого вы хотели бы видеть присматривающим за группой уязвимых детишек в постапокалиптических пустошах. Бейтс радостно вскрикнул и — Господи, помоги нам — обнял этого ублюдка. — С возвращением, Мак, — произнёс он. — Вот, теперь, всё начнётся по-настоящему.* * *
Следующие несколько недель к нам устремился постоянный поток людей, ищущих у нас убежища. В школе училось более тысячи мальчиков, при выживаемости 7 % в живых осталось около семидесяти человек. Из них сорок вернулись вслед за мной в течение последующих недель. Некоторые приводили братьев или сестёр, матерей, бабушек и дедушек, дядей, тёть, друзей. Лишь один мальчик пришёл с отцом, но через несколько дней тот умер от пневмонии. Бейтс особенно хорошо обращался с этим мальчиком — Теккерей его фамилия — и я увидел его с другой стороны. Он был заботлив, добр и внимателен; удивительно. В итоге, к концу месяца нас стало сорок шесть, и жизнь, казалось, вернулась в старые здания. Все, кто возвращался, приносили с собой истории. Вольф-Барри, тощий шестиклассник, слегка повёрнутый на компьютерах, рассказывал об улицах Лондона, заваленных трупами, о полчищах крыс, выползавших из канализаций в светлое время, чтобы попировать. Роулс видел массовые захоронения, и электростанции, превращённые в гигантские печи, чтобы сжигать мёртвых. Коняга Хейкокс, прозванный так за свою одержимость лошадьми, встретил группу вновь зародившихся христианских фундаменталистов, объявивших священную войну всем иноверцам, что, по сути, означало всех не-белых. Спейт, ещё один шестиклассник, рассказал похожую историю, только, в его случае, верующими психами оказались мусульмане. Были и другие истории о контуженных выживших, обратившихся в самые извращённые верования, лишь бы обрести смысл в произошедшем, о харизматичных вождях, устанавливавших свою власть, обезглавливая, вешая и даже сжигая всех, кого они считали грязными и нечестивыми. Установили генератор, а топливо для него добыли из ближайшей автозаправки. Мы опустошили «Блокбастер» и по вечерам пару часов жгли энергию, смотря кино. Телевидение и радио к тому моменту практически умерло, хотя мы продолжали сканировать радиоволны в поисках сигналов. Некоторые спутниковые станции продолжали трансляции, пока хватало энергии от генераторов, но в большинстве своём они передавали лишь унылую музыку и записанные сообщения с извинениями за перерыв в трансляции. Один итальянский телеканал три недели подряд транслировал зацикленный дублированный эпизод «Башни Фолти»[4]. Одна за другой все станции уходили из эфира. Последний живой канал передавал из Японии, где какой-то парень читал новости. Он показывал снимки отдалённых взрывов и сражений, пустые улицы и заброшенные городские кварталы. Мы каждый день смотрели его в течение месяца, пока он просто не перестал выходить в эфир. Бейтс и Мак взяли руководство на себя, разбили всех по группам и мы принялись обустраивать своё гнёздышко. Веснушчатый невысокий брамми[5] по имени Петтс подготовил кусок земли, на котором весной можно будет разбить огород; в конце концов, наши запасы консервов и обезвоженной еды сокращаются, и вскоре нам придётся выращивать еду самим. На основной кухне стояла бесполезная газовая плита, но в одной из хозяйственных построек мы нашли плиту начала века с давно позабытой дровяной печью. Мы её почистили и раз в сутки питались горящей пищей, приготовленной тётушкой одного нашего парня, которую мы тут же прозвали Обеденной Леди, хотя звали её миссис Аткинс. Во многих общежитиях имелись старые заложенные кирпичом камины, мы разбили их кувалдами, открыли дымовые трубы, в заброшенном хозяйственном магазине в Севеноксе раздобыли решётки, и по ночам спали с комфортом. Необходимым топливом нас обеспечивали леса на территории школы. Мы даже обустроили хлев, куда поселили корову, двух свиней и трёх овец. Поскольку школа святого Марка являлась элитным учебным заведением, в ней не было недостатка в потенциальных фермерах-джентльменах, к тому же двое выжили и вернулись — Хиткоут и Уильямс, и взялись за ухаживание за свиньями. Школа начала походить на рай. Мы организовали турниры по футболу и регби, после завтрака начали проводить собрания; чёрт, мы даже жгли костры и пели песни. С трёх сторон территорию огораживала каменная стена, а река Медуэй, которая очерчивала южную границу школы, удерживала внешний мир на порядочном расстоянии от нас. Мы чувствовали себя в безопасности и изолированными, а Бейтс и Мак до поры до времени вели себя хорошо. Разумеется, поисковые отряды выглядели слишком воинственно, чтобы воспринимать их всерьёз, но без своих подручных Мак казался практически нормальным, а Бейтс, наконец-то, успокоился. Он сильно надеялся на Мака в организационных вопросах, но построение графика посадки картофеля и дойки коров, на самом деле, оставляет не так уж много места для мании величия. Сюрреалистичная картина. Мир умирал, а тут крошечная община опечаленных детей ведёт себя так, будто всё в порядке. И на какое-то время, лишь на какое-то время, я позволил увлечь себя, позволил себе думать, что всё ещё может наладиться, что мир не погряз в анархии, хаосе, религиозных культах, крови и ужасе, что остальной мир был такой же, как мы — надеющийся и справляющийся день за днём. Возможно, эта крошечная община, что мы основали, выживет. Каким же идиотом я был. Любая община здорова настолько, насколько здоровы её лидеры. А у нас были Бейтс и Мак. Надо было догадаться, что пиздец нам настал ещё до того, как всё началось. Мы могли лишь как можно дольше удерживать безумие подальше от себя. Мы жили в отрицании, и появление мистера Хаммонда всё изменило.* * *
Мы с Нортоном находились на южном участке, работая с хитрым изобретением, созданным одним пятиклассником, отличником по химии, по фамилии Дадли, которое должно было собирать метан из дерьма животных, когда услышали выстрелы. Звук отразился от стен и мы не могли понять, откуда именно он доносился. Послышались также резкие повторяющиеся звуки, которые мы быстро опознали, как топот копыт по тротуару, и отдалённые крики. «Главная дорога!». Мы пробежали через здания к парадному входу, и взглянули на длинную подъездную дорогу, которая вела от главных ворот к школе. По дорожке к нам бежал старик, поддерживаемый под руки двумя мальчиками. Все трое звали на помощь. Позади них, у самых ворот, но быстро приближаясь, верхом ехали мужчина и женщина. У обоих в руках были дробовики. Женщина прицелилась в бегущую троицу. Она выстрелила, один мальчик споткнулся и упал в гравий. Старик замер в нерешительности. — Беги, идиот, беги, — прошептал Нортон. Старик подтолкнул второго мальчика в сторону школы, и пока тот бежал, вернулся, чтобы подобрать раненого. Он присел, защищая его от приближающихся всадников, когда те остановили коней и нависли над ними. Женщина тщательно прицелилась в бегущего мальчика. Пока всё это происходило, у двери собиралось всё больше мальчишек, привлечённых шумом. Бейтс явился последним, держа в руках винтовку. Он вышел вперёд и открыл дверь ровно в тот момент, когда женщина выстрелила, и бегущий мальчик вскинул руки и кубарем рухнул на дорогу. Какое-то время он лежал, затем пополз в нашу сторону. Мы все испуганно охнули. Женщина медленно повела коня к нему. Я посмотрел на Бейтса, но выражение его лица говорило само за себя; он замер, неспособный принять решение. От него никакой пользы нам не будет. — Где Мак? — спросил он. — В поисковом отряде, сэр, — ответил я. — А. Точно. Эмммм… «Бля. Нужно что-то делать». — Сэр, дайте мне оружие, сэр, — произнёс я. — Чего? — Дайте мне оружие, сэр. Я не кричал, да без толку было кричать. Я лишь тихо настаивал, демонстрируя власть, которой за собой не чувствовал. Он передал мне винтовку, и в этот же миг подбежала Матрона. Она тоже была вооружена. — Матрона, — сказал я. — Выходи и поговори с ними. Дай мне пару минут. Та задумалась, взглянула на Бейтса в поисках одобрения, но тот лишь пялился в окно, покусывая губу. Она взглянула на меня, кивнула, затем вышла на крыльцо, с винтовкой наизготовку, но без явного намерения стрелять. Наездница спешилась и встала возле раненого мальчика, который продолжал отползать от неё, он стонал и плакал, за ним тянулся густой кровавый след. Её коллега оставался верхом, удерживая двоих других метрах в двадцати позади неё. Я обернулся, протиснулся сквозь толпу мальчишек и побежал вверх по главной лестнице. Мне требовалась хорошая точка обзора. Я услышал позади выстрел и мой желудок дёрнулся. Господи, она казнила мальчишку. Я добежал до площадки на втором этаже, забежал в класс и выглянул на дорогу. Твою мать, сраные окна закрыты. Я положил винтовку на подоконник и попытался открыть створку. Без толку, она закрашена и не откроется. Я посмотрел вниз, увидел Матрона и с облегчением осознал, что стреляла она, предупредительный выстрел. Раненый мальчик продолжал ползти. Дробовик наездницы теперь был нацелен прямо на Матрону. Я мог бы разбить одну небольшую секцию окна, но не хотел привлекать к себе внимание, и мне нужно было слышать, о чём они говорили. Я выругался, схватил винтовку и побежал обратно к лестнице. Я терял драгоценное время. Я побежал на третий этаж. Зал здесь служил общежитием с койками, стоящими у окон, одно из которых оказалось открыто. Я тихо пробормотал слова благодарности, лёг на койку, схватил винтовку и выставил ствол из окна. Я прижал приклад к мягкой плоти правого плеча. «303-й» лягается, как осёл, и если не приложить приклад, как следует, можно получить сильный синяк на ключице, который потом несколько недель будет сильно болеть. Поверьте, я знаю. Я поднял рукоятку затвора, отвёл её назад и патрон скользнул из обоймы, заполняя пустоту. Затем я толкнул затвор вперёд, плавно поместил патрон в паз, защёлкнул затвор и переключил предохранитель. Я тщательно прицелился, выровнял дыхание, успокоил руки, и сосредоточился на женщине с дробовиком. — …мародёры, просто и понятно, — проговорила та. Она стояла метрах в пяти напротив Матроны. Мальчик продолжал ползти, продолжал всхлипывать, находясь между двумя женщинами. — Мародёры? — недоверчиво переспросила Матрона. — Их заметили, ворующими еду из газетного киоска в Хилденборо. Старик и двое мальчишек. Сомнений никаких. Мы час их выслеживали. — И кто, блин, решил, что им нельзя брать найденную еду? Ты, может, и не заметила, дорогуша, но дебетовые карточки больше не принимают. Мальчик продолжал ползти. — Теперь Хилденборо контролируем мы, — сказала женщина. — Наша территория, наши правила. — Кто это — «мы»? — Местный магистрат, Джордж Бейкер — главный. Он устанавливает закон, и если он говорит, что ты мародёр, значит, ты — мародёр. — И мародёров вы расстреливаете? — Тех, что бегут, ага. — А тех, кого вы ловите? — Их мы вешаем. Матрона склонилась над мальчиком, который добрался до неё и цеплялся за её обувь. — Я знаю этого мальчика. Ему тринадцать лет! — воскликнула она. Наездница пожала плечами. — Мародёр есть мародёр. А те, что укрывают мародёров, не лучше. Матрона выпрямилась, вскинула винтовку и подошла вплотную к наезднице. Я решил, что она выстрелит, но она стояла спокойно, уверенная, что её товарищ удержит Матрону от первого выстрела. Обе женщины стояли лицом к лицу, а между ними торчал ствол винтовки. — Ну, а это — моя территория, — произнесла Матрона. — Я здесь закон. Уходите. Немедленно. Целую минуту наездница выдерживала её взгляд. Мне нужно было сместить прицел; голова Матроны загораживала цель. Я переключился на мужчину. Наездница приняла её вызов. — Да, ну? — усмехнулась она. — И кто меня заставит? Ты и кто ещё? Она отвела ствол винтовки Матроны в сторону, вскинула дробовик, и не успел я отреагировать, как она ударила Матрону прикладом по голове. Матрона рухнула на землю. Вот он, момент истины. Я бессчётное количество раз стрелял в тире, разрывал в клочья бумажных человечков, но я никогда ещё не стрелял в настоящее дышащее живое человеческое существо. Если бы я мог перечислить все невысказанные желания в этой жизни, одним из них, которое, думаю, разделяет большинство людей, является желание никогда не убивать других людей. Я не хотел, чтобы на моей совести была кровь, мне не хотелось страдать от бессонницы, раз за разом переигрывая в голове свои действия, видеть, как кто-то раз за разом умирает от моих рук. Я слышал, как мой папа просыпается с криками. Я знал, каково это — стать убийцей. Но в тот момент, сомнение означало, что другие люди, люди, которые были мне важны, могли погибнуть. У меня не было времени на рассуждения, философию и раздумья. И как только наездница прицелилась в голову Матроны, яприцелился ей в грудь и нажал спусковой крючок. Но, не успел я выстрелить, не успел я отнять свою первую жизнь, кто-то другой открыл огонь по мужчине, который удерживал двух других «мародёров». Мужчина кувыркнулся в воздухе, свалился с лошади и упал на землю. Женщина обернулась посмотреть, что случилось. Матрона, раненая, но подвижная, схватила подстреленного мальчика на руки и начала пятиться к школе. Лошадь мужчины испугалась и побежала влево, в траву, она ржала и вставала на дыбы, открывая Мака, стоявшего у школьных ворот с винтовкой у плеча. Наездница издала жуткий вопль и побежала к Маку. Она выстрелила из дробовика один раз, вынудив старика пригнуться, но выстрел ушёл в «молоко», а затем и она упала, сражённая одиночным выстрелом Мака. Она ещё прошла по инерции несколько шагов, затем упала рядом с двумя мародёрами, которых преследовала. Её лошадь испугалась и помчалась, опустив голову, к Матроне, которая пятилась с мальчиком на руках. Не раздумывая, я перевёл прицел и выстрелил. Винтовка с силой ударила меня в плечо, а от звука выстрела заложило уши. Однако лошадь упала, точное попадание, прямо в голову. Впервые в жизни я стрелял по движущейся мишени. Впервые в жизни я убил что-то живое. Какое-то время я лежал, шокированный содеянным. Я мог видеть, как Мак удивлённо смотрит на окно. Мои руки дрожали. Я ещё не стал убийцей. Пока.* * *
Неуверенным шагом я спустился по лестнице, шатаясь от адреналина. В центральном коридоре царила суматоха. Матрона уже ушла; она пробежала сквозь толпу прямиком в лазарет, а контроль над ситуацией взял Нортон. — Хиткоут, возьми пару парней и убери лошадей, нахуй, с глаз долой, — говорил он. — Уильямс, займись телами. Нам совершенно не нужно, чтобы их дружки обнаружили их трупы прямо у нашего порога. Оба фермера собрали группы мальчиков постарше и поспешили заняться уборкой. Я стоял на месте, позволяя шуму и суматохе омывать меня. Понадобилось какое-то время, чтобы осознать, что Нортон разговаривает со мной. — Ли. Ли! Я тряхнул головой, разгоняя туман. — Ну? Он положил руку мне на плечо и обеспокоенно спросил: — Ты в порядке? — Ага. — Я кивнул. — Ага, думаю да, ага. — Хорошо. Идём, надо занести второго раненого. — Ага, конечно. Небо снаружи было идеально голубым, воздух бодрящим и свежим. Когда мы бежали к раненому мальчику и старику, что его защищал, под моими ногами хрустел гравий. Все мои органы чувств, казалось, усилились. Я слышал, как в груди колотилось сердце, всё вокруг представало передо мной с кристальной чёткостью. Я чуял кровь. Мы пробежали мимо убитой лошади, возле которой стояли трое мальчиков и обсуждали, как двигать такую здоровую тушу. Я замедлился и остановился. Я обошёл животное, опустился на колени рядом с ним и коснулся ещё теплой шеи. Глаза лошади были открыты, они безумно и слепо таращились вперёд, пасть открыта, язык вывалился, зубы обнажены от испуга. Над её левым глазом виднелось небольшое отверстие, из которого на тропу вытекало чёрно-серое вещество. Я ощущал затухающий жар тела лошади и по моим щекам потекли слёзы. В животе опустело, голову сжало, мне хотелось лишь забиться в дальний тёмный угол и реветь. То была первая настоящая эмоция, которую я испытал после смерти мамы. Я угомонил свои чувства. Это потом; сейчас надо работать. Я пробормотал «прости», поднялся на ноги и побежал за Нортоном, вытирая по пути глаза. Когда я подбежал к мародёрам, то был шокирован, узнав мужчину. Это был мистер Хаммонд, наш учитель рисования. Мальчика я тоже узнал, по внешности. Он учился в третьем классе, но имя его от меня ускользнуло. Хаммонд был стариком, семидесяти пяти лет, и уже давно должен быть на пенсии, а сейчас он выглядел на все девяносто. Его лицо было бледным и небритым, щёки впавшие и затенённые. Его одежда, столь знакомая по бесчисленным урокам рисования, была изношена и изодрана. На лбу у него был глубокий порез, из которого набок стекала кровь. Он не выглядел так, словно пережил самый лёгкий апокалипсис. Когда я подходил, мимо прошёл Уильямс, волоча мёртвую женщину. Нортон помогал Хаммонду подняться на ноги, Мак поднимал раненого мальчика. Бейтс тоже там стоял, он смотрел на лужу крови остекленевшими и пустыми глазами. Когда я коснулся его, он не поднял взгляд. — Сэр, — сказал я. Нет ответа. — Сэр. Бейтс вырвался из задумчивости и посмотрел на меня. — Ммм? — Ваша винтовка, сэр, — сказал я и протянул её. Он посмотрел на неё с таким ужасом, словно я протягивал ему отрубленную голову. Затем он протянул руку и взял её. — Спасибо, — пробормотал он. Нортон и Хаммонд вернулись в школу, а Мак передал мальчика, истекающего кровью, но всё ещё дышащего, паре пятиклассников, которые увели его прочь. И вот мы остались втроём — я, Бейтс и Мак — возле двух луж крови, неуверенные, что сказать друг другу. Я только сейчас заметил на армейской куртке Мака следы высохшей крови. Я изучил его получше. Я только что убил лошадь и полностью развалился; он только что застрелил двух человек и не выглядел хоть сколько-нибудь обеспокоенным. Возможно, я не был убийцей, но он-то был. И что-то в его реакции, точнее, в её отсутствии, подсказывало мне, что он не впервые отнимал чью-то жизнь. — Что случилось? — спросил я. — Где остальные? Бейтс взглянул на Мака и, кажется, восстановил способность мыслить. Мак внимательно наблюдал за ним, и его холодный оценивающий взгляд заставил меня чувствовать себя крайне неловко. — Да, Мак, — сказал Бейтс. — Ты ушёл с МакКаллохом и Флемингом. Где они? Он ответил бы, но его внезапно окружила толпа шестиклассников, которые принялись его поздравлять. Вольф-Барри хлопнул его по спине и вскинул кулак, Пейтел продолжал повторять, что было «так круто», Зейн просто восторженно таращился. Отлично, теперь у него новый фан-клуб.* * *
Мы собрались в главном актовом зале сразу после легкого ужина кониной с карри. Я не ел. Бейтс заговорил первым. — Вы все в курсе инцидента, произошедшего сегодня днём. Матрона до сих пор пытается спасти жизни двух раненых мальчиков. Этих мальчиков зовут Грант из 2-го «В» и Престон из 4-го «С». Один мальчик из второго ряда звучно охнул, услышав эту новость. Видать, одноклассник. Бейтс чувствовал себя более уверенно в этой безопасной, подконтрольной ему обстановке. Все признаки потери самообладания исчезли. Он стоял прямо, одетый в форму, с руками за спиной, словно полковой сержант-майор. — Сейчас я передам слово мистеру Хаммонду, который расскажет о произошедшем. Деннис… Он жестом указал на коллегу и сел на своё место. Хаммонд поднялся, оглядел помещение, вглядываясь в лица, мысленно отмечая тех, кого он знал, высматривая, кто выжил, а кто, по оплошности, нет. — Я счастлив вернуться, мальчики. Счастлив видеть, что вас так много. Это даёт мне надежду… — Он замолчал на мгновение, но тут же собрался. — Престон и Грант жили неподалёку от меня в Севеноксе и несколько дней назад оба явились ко мне домой. Это я предложил вернуться сюда. Если бы мы остались, возможно мы бы… В общем, топливо у нас закончилось у самого въезда в Хилденборо. Но до школы оставался всего час пешком, и мы не переживали. Грант был голоден, поэтому мы остановились у газетного ларька, чтобы поискать что-нибудь съестное. Там всё оказалось тщательно вычищено, но под перевёрнутым шкафом мы нашли шоколадные батончики. Мы сочли это удачей и собрались уходить. Но через несколько минут поднялся шум и гам. Послышался крик «мародёр», мы увидели, как к нам бежал мужчина, и побежали сами, спасая свои жизни. Престон знал эти места, благодаря ему мы сумели оторваться от преследователей, хотя так и не сумели стряхнуть их со своего следа. Наконец, у ворот они нас догнали, а остальное вы знаете. Если бы не Матрона и Маккиллик… — Он вновь умолк, не договорив. Можно было бы предположить, что Хаммонд был благодарен человеку, спасшему ему жизнь, но взгляд, что он бросил на Мака, был полон неприязни и подозрительности. Бейтс снова поднялся, поблагодарил Хаммонда и передал слово Маку с тревожаще высокой степенью почтения в голосе. Мы с Нортоном обменялись обеспокоенными взглядами. Мак помылся и сменил форму, но по-прежнему носил военный камуфляж. — Благодарю вас, сэр, — произнёс он, возможно, с тончайшей ноткой сарказма. — Я буду краток. Флеминг, МакКаллох и я этим утром ушли покопаться в Хилденборо. Как вам известно, все магазины давно вычищены, поэтому мы ходили от дома к дому. Не самое приятное занятие. В тех домах, что ещё не заселены, по-прежнему остались жильцы. Потребуется крепкий желудок. Какой же он самодовольный, самовлюблённый, «я-не-такой-как-все» урод. — В одном доме мы обнаружили много полезных вещей и принялись грузить их в микроавтобус. Я был внутри, когда услышал крики. Я подошёл к окну и увидел, как трое мужчин, все с оружием, бегут к МакКаллоху и Флемингу. Наши парни вооружены не были, их застали врасплох, у них не было ни единого шанса. Я видел, как их увели, а потом пошёл за ними, прячась среди домов. Наших парней отвели в большой дом у дороги, полагаю, какой-то старый особняк. Не успел я туда пробраться и всё рассмотреть, как их вывели обратно. Трое мужчин, а с ними ещё один, новенький, какой-то расфуфыренный лорд в твидовом костюме и всё такое. Они завели наших пацанов за дом, я проследовал за ними, прячась среди живых изгородей. А там, так словно, это самое обычно дело в саду, стояли виселицы. МакКаллох начал кричать, поэтому с ним расправились первым. Всё произошло буквально в одно мгновение. Затем они взялись за Флеминга. Не успели ему накинуть петлю на шею, как он обмочился. «Твою мать, Мак. Эти подробности тут нахуй не нужны». Я со злостью сжал кулаки. Ему всё это нравилось. — После этого я там не задерживался. Но, когда я уходил из города, то увидел, как несколько парней ставили вдоль дороги новый забор и вывеску, на которой было написано: «Протекторат Хилденборо. Губернатор: Джордж Бейкер. Торговцев приветствуем. Мародёров вешаем». Пришлось искать другой выход из города, я обнаружил на всех выездах посты охраны. Ну, я и разобрался с одним из них и вернулся сюда. Полагаю, вовремя. «Разобрался с одним из них». Это объясняло кровь на куртке. Значит, за сегодня он убил троих и смотрел на всех так, словно проводил лучшее время в жизни. Мне стало не по себе. Он сел и слово вновь взял Бейтс. — Мальчики, понимаю, это тяжело, но необходимо принять реальность того, что мы, эм, на войне. Послышался ропот недоверия. — Понимаю, звучит нелепо, но взгляните на факты. Практически у нашего порога некая враждебная сила основала свою оперативную базу. Они убили двоих наших и ещё двоих ранили; мы убили троих с их стороны. Мы знаем, что они вооружены, окопались и настроены очень серьёзно. Мы должны ожидать нападения и должны быть к нему готовы. Я поднял руку, намереваясь спросить, с чего нам ожидать их нападения. — Опусти руку, Киган, — пролаял Бейтс. — Я не разрешал задавать вопросы. И это всех касается. Если мы намерены выжить, мы должны сконцентрироваться, объединиться, подготовиться. Необходимо наладить чёткую цепь руководства и все приказы должны исполняться немедленно и без вопросов. Это ясно? — Что ж, — заговорила Обеденная Леди. — Я не ожидала, что со мной будут обращаться подобным образом. — Мэм. Вам рады в святом Марке, но командую тут я, и если вы принимаете мою защиту, боюсь, вам придётся принять и мои правила. Вот так Бейтс и объявил военное положение. Я взглянул на Мака. Его лицо оставалось невозмутимым, но глаза говорили совершенно о другом. Они блестели от радости. Слово взял Хаммонд. — Скажите, Бейтс, вы точно уверены, что необходимо… Бейтс подался вперёд и что-то прошипел Хаммонду прямо в ухо, отчего тот умолк. Он продолжил: — Необходимо обезопасить периметр, расставить охрану, организовать патрули и так далее. В конце концов, мы восстановим ОКО, и от каждого мальчика ожидается, что он внесёт свой вклад. Броадбент поднял руку и принялся блеять раньше, чем Бейтс успел его заткнуть. — Но, сэр. У меня освобождение от ОКО из-за астмы. Мой папа написал записку и всё такое. — Я сказал, никаких вопросов, пацан! — выкрикнул Бейтс. — И никаких освобождений. Если ты достаточно взрослый, чтобы уметь самостоятельно одеваться, то ты достаточно взрослый, чтобы держать оружие. Можно было заметить, как все в зале были шокированы, глядя в их глаза и на поникшие плечи. Бейтс глубоко вздохнул и, казалось, взял себя в руки. — Я понимаю, не этого мы хотели, но так оно и есть, — рассуждал он. — Это наша с Маком работа — обеспечивать вашу безопасность. Сегодня я потерпел поражение. Больше этому не бывать. С сего дня все вы будете обращаться ко мне «полковник», а к Маку — «майор». Это ясно? Мне хотелось рассмеяться ему в лицо. Хотелось встать и крикнуть: «Ты, блядь, прикалываешься? Ты — учитель истории, убогий ты метатель консервных банок». Но я не стал. Слишком трагичный момент. Трагичный и — я бросил взгляд на Мака — зловещий. — Я спрашиваю, вам всё ясно? Несколько мальчишек без особого энтузиазма пробормотали: «Так точно, полковник». Я думал, Бейтс начнёт давить, но он, должно быть, решил, что пока не время. — Хорошо, — произнёс он. — А сейчас пусть останутся Спейт, Пьюг, Уайли, Вольф-Барри, Пейтел, Грин, Зейн и Киган. Остальные свободны. Нортон, уходя, прошептал: «Удачи». Все затопали на выход, за исключением меня, Бейтса, Мака и семерых названных мальчиков. Все они были шестиклассниками; я оказался единственным, кто был не из шестого класса. Когда все прочие ушли, Бейтс указал нам пересесть поближе, а сам уселся напротив нас. — Вы здесь — самые старшие мальчики, и немалая доля ответственности ляжет на вас. Со временем всем раздадут звания, но в данный момент вы — временные капралы. Майор Мак будет непосредственно вами руководить, и я хочу, чтобы вы всегда исполняли его приказы чётко и без вопросов. Это ясно? — Так точно, полковник. — Молодцы, парни, — сказал Бейтс. Он улыбнулся, что, по его мнению, должно было нас приободрить, но он скорее, был похож на напуганного человека, открывающего свои зубы стоматологу-садисту. Он похлопал Мака по плечу. — Они ваши, майор, — сказал он и вышел из зала. Мак оглядел нас и улыбнулся хитрой кровожадной ухмылкой. Мы его не впечатлили, но собой он доволен был. Он поставил свой стул так, чтобы сидеть лицом к нам. — Так, я сегодня уже грохнул троих пидоров, так что, если никто из вас не хочет становиться четвёртым, держите ухо востро, а рот на замке. Ясно? А, ну, конечно. Вот и он. Тот самый Мак, которого я помню. Все эти недели, пока он изображал милого парня и подлизывался к Бейтсу, он выжидал, выгадывал момент, когда настанет его время. Теперь, когда Бейтс дал слабину, когда в воде появилась кровь, акулой оказался Мак. Дела оборачивались скверно.Глава третья
С отцом Мака я видел лишь однажды, на дне выступлений. Мы с Джоном какое-то время шли за ними, восхищаясь манерой их речи. У его отца, лорда, речь была полна растянутыми гласными, и, что самое поразительное, у Мака тоже. Он постоянно сыпал выражениями и словечками, вроде: «батюшки мои», «супер» и «божечки». Один раз он сказал, буквально: «Ох, звёздочки мои!». Нам с Джоном пришлось отойти в сторону, поскольку мы поняли, что уже совершенно неспособны сдержать смех. Я глядел на поддельного бандита, сидевшего напротив, а в голове у меня была лишь одна мысль: «Что бы подумал твой отец?». А ещё: «Я знаю тебя, мошенник. Все считают тебя крутым, но там, в глубине, ты всего лишь избалованный папенькин сынок из высшего общества, сверхкомпенсирующий наличие серебряной ложки у себя в заднице». — Короч', - произнёс он с ярко выраженным диалектом кокни[6]. — Теперь, для вас всех я — ваш боженька, блядь. Я — закон. Конкретный судья Дредд[7], вот, кто. Всё, чё я г'рю, исполняется, и без единого, блядь, возражения, ясно? Вы принадлежите мне. Он выдержал эффектную паузу и смерил нас угрожающим взглядом. — Но я не безрассуден, — соврал он. — Я не недружелюбен. Держитесь меня, и всё будет путём. Я о вас позабочусь. Будьте верны мне, и мы притрёмся, уяснили? Мы снова кивнули. — Короч'. Так. Полковник сделал меня своим заместителем, а вы, пацаны, мои офицеры. Вы мои любимчики. Вы сможете отдавать приказы остальному мудачью, и вы постоянно будете носить оружие. Следующие несколько дней я проведу с вами кое-какую дополнительную подготовку — руководство, стратегия, военное ремесло, и прочее говно. Вы возглавите отряды сборщиков, рейдерские команды и все прочие операции, слишком, блядь, грязные, чтобы я марал о них свои белые ручки. Держитесь меня и вам повезёт. Попробуйте меня наебать, и вам кранты. Итак, большинство из вас уже было со мной в ОКО, и вы в курсе, как мне нравится. Те из вас, что были летунами, быстро, блядь, научатся. «Уж точно, научимся», — подумал я. — Киган! — внезапно выкрикнул он, отчего я подскочил. — Ну? — икнул я. Он сурово посмотрел на меня. — В смысле, да, сэр? Он кивнул, прощая меня, на этот раз. — Сегодня днём ты продемонстрировал хорошую инициативу. — Благодарю, сэр. — Для летуна, — добавил Мак. — И пятиклашки. И стрельба тоже нехеровая. Почти, как у меня, хех. — Он усмехнулся собственной небольшой шутке. Пьюг подобострастно хихикнул, но умолк под презрительным взглядом Мака. — Если дела пойдут вразнос, ты нам понадобишься, Киган, — продолжал он. Он обратил своё внимание на остальных и я тяжело выдохнул, внезапно осознав, что задержал дыхание. — Все остальные могут у него поучиться. Это — человек действия. Он склонился ближе ко мне, его кислое дыхание ударило мне в лицо. Он прошипел: — Но не слишком активничай, лады? Ты же не хочешь быть слишком умным, ради своего же блага, да, Киган? — Никак нет, сэр, — хрипло ответил я. Он выпрямился и улыбнулся. — Короч', пора расставить вас в патрули, народ. В ходе последующего обсуждения, я осознал, что мне была дана возможность. Если я буду находиться среди офицеров, я стану ближе к Маку, а если я смогу сблизиться с ним, возможно, я смогу на него повлиять, отвлечь его, и даже, если возникнет нужда, договориться с ним. Я приготовился стать лучшим из лучших друзей Мака: надёжным, стойким и хитрым ублюдком.* * *
Спейт и Зейн отправились в караул первыми, остальные были свободны. Я пойду в караул в паре с Вольфом-Барри с рассветом, поэтому мне захотелось прикорнуть. Разница между ночью и днём должна была быть стёрта электричеством; уличные фонари окрашивали ночное небо в оранжевый цвет и прятали звёзды; электрические лампы в домах позволяли людям всю ночь заниматься всем, чем они пожелают; автомобильные фары позволяли уверенно путешествовать в ночи. Теперь всё изменилось. Фонари на батарейках использовались только в случае крайней необходимости, поэтому свет по ночам исходил только от огня. Люди возвращались к старому распорядку дня и ночи, поднимаясь и вставая вместе с солнцем. Тем не менее, Бейтс поддерживал старый распорядок: младшие ложились в постель в 8, четверо- и пятиклассники ложились в 9:30, старшие в 11. Я должен был ложиться в 9:30, но мне сообщили, что мне, как повышенному до старших — со всеми полагавшимися обязанностями — позволялось пользоваться и расписанием старших, поэтому у меня имелось кое-какое свободное время, и кое-кто, кому следовало нанести визит. Дверь в лазарет была закрыта, но сквозь заиндевевшее окно было видно пламя свечи и перемещавшаяся тень Матроны. Я постучал и заметил, как тень замерла. Она не открыла. Возможно, хотела, чтобы её оставили в покое. Я постучал снова. — Матрона, — произнёс я. — Это Ли. Просто хотел повидаться с тобой. Её силуэт расслабился. — Входи, Ли, — сказала она. Я толкнул дверь, вошёл и увидел Матрону, стоящей у кушетки, которую она использовала для осмотра. На лбу у неё, там, куда её ударила наездница, виднелся бледный синяк, и на какое-то мгновение я разозлился, что после всего этого не пристрелил ту суку. Матрона была одета в медицинский халат и фартук в пятнах свежей крови. Рукава халата были закатаны, а на ладонях резиновые перчатки, которые она стягивала, когда я вошёл. Её лицо было таким же белым, как и одежда. На полу, под простынями, лежало четыре тела. Значит, оба мальчика умерли. Я замер в дверном проёме, не зная, что сказать. Тишину нарушила она. — Слишком много дроби, — просто сказала она. — Слишком мало анестетиков. Рядом с кушеткой стояла сложная система трубок, подвешенных на металлической подставке. Вероятно, она делала переливание. Матрона проследила за моим взглядом и кивнула. — Первым кровь сдал Аткинс, затем Броадбент, Дадли и Хейкокс. Они были такие смелые, но крови всё равно не хватило. — Слова застряли у неё в горле, и она облокотилась на кушетку, словно у неё закружилась голова. Затем она подняла взгляд, вспоминая. — О, Ли, я забыла тебя поблагодарить. Ты спас мне жизнь, не так ли? Я кивнул, по-прежнему, не понимая, что говорить. — Благослови тебя бог. Ты спас меня. А я не смогла спасти их. — Она сползла на пол. — Какой пиздец. Пережить конец света, чтобы погибнуть из-за батончика «Марса». Она закрыла лицо ладонями и заплакала. Я подошёл к ней, присел рядом и осторожно коснулся её плеча. В тот же миг, она потянулась ко мне, обняла и уткнулась лицом мне в шею, заливая её слезами. Какое-то время мы так и просидели.* * *
Похоронив трупы, расчленив и засолив одну лошадь, и отпустив вторую километрах в пятнадцати дальше по дороге, мы избавились от всех свидетельств конфликта у школьных ворот. К счастью, на микроавтобусе, брошенном в Хилденборо, не имелось надписи с названием школы и креста, поэтому никто не мог отследить его, не пробив номер в Агентстве выдачи водительских удостоверений и транспортных средств, а там не брали трубку. Нам оставалось надеяться, что ни МакКаллох, ни Флеминг перед повешением не выдали нашего местоположения соседям. Однако Бейтс не стал рисковать, и на следующий день собрал всех офицеров в актовом зале. Он был прямолинеен. — Нам нужны боеприпасы, — просто сказал он. — В нашей оружейке десять винтовок и несколько коробок с патронами, но если дойдёт до стрельбы, повезёт, если продержимся день. Разумеется, когда закон и порядок рухнули, оружие и патроны можно брать, где угодно, если знать, где искать. А я знаю. Так что, собираемся в полевой выход. Он достал маркер и принялся рисовать на доске карту.* * *
Пьюг и Уайли остались охранять школу. Мистер Хаммонд намеревался учить, поэтому большинство мальчиков будут в безопасности внутри. Тем временем, остальные отправились в путь, с Бейтсом и Маком, попеременно сидящими за рулём микроавтобуса. В полном снаряжении, вооружённые, с лицами, раскрашенными защитной краской, мы готовились добыть оружие и встретить любое сопротивление. Объехав Хилденборо по широкой дуге, мы направились в глубины Кента. Все машины, встреченные нами по пути, были брошены, а дороги были близки к тому, чтобы стать непроходимыми. С исчезновением муниципальных рабочих, которые резали бы кустарник и пилили поваленные деревья, узкие проселочные дороги быстро исчезали в зарослях зелени. На некоторых дорогах ветки деревьев скребли по нашему автобусу. Ещё пара сезонов и дорога зарастёт напрочь. Мы проезжали мимо живописных деревень с обширными лугами, где поля для крикета, так долго подстригаемые, ныне пришли в упадок и заросли. Мы видели древние церкви с разбитыми витражами и громадными вековыми дубовыми воротами, висящими на толстых кривых петлях. Мы ехали среди полей, полных коров, мёртвых или умирающих, агонизирующих, из-за того, что их выводили давать молоко, которое теперь некому доить. Кое-где виднелись признаки жизни: мужчина на лошади, запряжённой в повозку с кульками лука-порея; одинокий коттедж, из трубы которого в серое небо тянулась струйка дыма; горящая сельская ратуша. В одной деревушке, мимо которой мы проезжали, нас закидала камнями толпа одичалых детей. Мак сделал несколько предупредительных выстрелов по-над их головами, и рассмеялся, когда они убежали прочь. Когда мы находились примерно в километре от пункта назначения, мы свернули на ферму. Мы с Маком обошли строения, чтобы убедиться, что там никого, затем загнали автобусы в амбар. Отсюда пойдём пешком. Мы разбились на две группы. Я, Мак и Грин пошли одной дорогой, Бейтс, Зейн и Вольф-Барри пошли другой. Спейт и Пейтел остались сторожить транспорт. Суть заключалась в том, чтобы подобраться к цели с различных направлений. Двигались мы через густой лес. Одна единственная напуганная крикливая куропатка могла выдать наше присутствие, поэтому шли мы налегке. Мы спугнули небольшое семейство оленей, но те исчезли из нашего вида, поэтому мы решили, что всё в порядке. Где-то справа в небо взмыла, крича, стая голубей; очевидно, группа Бейтса двигалась менее скрытно, чем мы от них ожидали. Когда мы вышли к опушке леса, то легли и поползли прямо по сырым перегнившим листьям, держа винтовки перед собой. Вскоре Мак вскинул руку, и мы замерли. Он достал бинокль и пару минут изучал пейзаж перед лесом, затем передал бинокль мне. — Что видишь, Киган? Я взял бинокль и осмотрел полигон и арсенал территориальной армии Кента и Сассекса. Между нами и комплексом тянулся решётчатый забор. В одной его секции прямо перед нами торчал сгоревший седан, видимо, это результат чьей-то безумной попытки тарана. Корпус машины был испещрен дырками от пуль. Мест возможного проникновения было немало; забор представлял собой слабое препятствие, в нескольких местах он завалился, однако состояние автомобиля говорило о том, что в какой-то момент комплекс серьёзно оборонялся. До сих пор ли? По правую сторону от нас располагалось стрельбище. Кирпичная траншея выходила на длинную полосу травы с широкой песчаной насыпью в дальнем конце. Прислонившись к песку, стояли выцветшие изодранные изображения бумажных солдат, прибитые скобами к деревянным доскам. Многие упали, другие висели под причудливыми углами, будто пьяные. И окопы, и насыпь представляли собой отличное укрытие, как для нападающих, так и для обороняющихся. Прямо напротив нас располагалось главное здание. Оно было двухэтажным, построенным из кирпича, с впечатляющей вывеской над широким дверным проёмом, говорящей о его высоком военном значении. Парковка перед зданием была пуста, за исключением одной блестящей «БМВ», которая каким-то причудливым образом осталась нетронутой, терпеливо ожидая возвращения своего гордого владельца. По левую сторону от парковки тянулась дорога, вдоль которой стояли хозяйственные постройки, которые, по-видимому, тянулись и за главным зданием; остальная часть комплекса была не видна, где-то там был плац и полоса препятствий. У входа в главное здание располагались две огневые точки из мешков с песком, но ни людей, ни орудий видно не было. То были остатки предыдущих попыток обороны, давно уже заброшенные. Если бы я оборонял это место, где расположился бы сам? Я осмотрел крышу и окна главного здания, но не заметил ни признаков жизни, ни иных, более свежих укреплений — ни мешков с песком, ни заграждений, ни каких-то неслучайным образом расставленных препятствий, за которыми можно спрятаться. Стрельбище выглядело пустым, равно как и хозпостройки вдоль дороги. Возможно, все защитники укрепились позади главного здания, но тогда они не смогут перекрыть наиболее очевидные пути подхода, так что, это маловероятно. Так что, либо я что-то упустил, либо это место брошено. Я уже собирался вернуть бинокль Маку, когда заметил уголок кирпичной кладки, торчащий за портиком входа в траншею стрельбища. Я передвинулся немного левее, чтобы рассмотреть получше и перед моими глазами предстал бункер из бетона и кирпича времён Второй Мировой. Сидящий в нём будет иметь круговой обзор всего комплекса, иметь практически любую линию огня и, блин, практически все шансы быть убитым каким-нибудь мародёром с дробовиком. Я указал на бункер и передал бинокль Маку, тот кивнул; либо он его уже видел, либо Бейтс предупредил его заранее. — Малость очевидно, да? — прошептал он, передавая бинокль Грину, который, в свою очередь, принялся осматривать местность. — Я бы посадил ещё кого-нибудь, прикрывать подход к бункеру. Итак, где, по-вашему, засел этот пидорюга? — Сэр, — прошептал Грин. — Машина у забора. Правое заднее колесо. Он передал бинокль Маку и тот посмотрел. Он ухмыльнулся. — Не так уж и плохо, Грин. Совсем не плохо. Он передал бинокль мне. И точно, из-за правого заднего колеса торчал ботинок. Пока я за ним наблюдал, он слега шевельнулся. Под машиной лежал человек. Между ним и бункером лежало открытое пространство комплекса, отлично подходящее для перекрёстного обстрела. Раций у нас не было, поэтому Грину и Вольфу-Барри предстояло обойти комплекс, держась леса. Они должны встретиться на полпути между нашими позициями и обменяться записками. Грин убежал, а мы с Маком отползли с опушки в глубину леса и уселись возле пары деревьев. Мак достал мятую пачку «Мальборо» и протянул одну сигарету мне. — Дым могут увидеть, сэр, — заметил я. Мак смотрел на меня какое-то время, и на мгновение я решил, что сейчас он устроит мне взбучку, но вскоре он кивнул и убрал пачку. — Разумно, — сказал он и холодно на меня посмотрел. — Почему ты вчера не пристрелил ту суку? «Потому что я не убийца-психопат, основной инстинкт которого — стрелять». Дыши. Спокойно. Играй свою роль. Заслужи доверие. — Не был уверен, что достану её дружка до того, как тот убьёт Хаммонда и остальных. Не хотел стрелять первым, наверное. Но я собирался, пока ты меня не опередил. Так что, спасибо. Ты уберег меня от неприятностей. — Я ухмыльнулся, пытаясь показать, что говорю в шутку. — Меткая стрельба, кстати. — Много тренировался. «О, отлично, суровый мужик. Делай вид, будто постоянно стреляешь в людей. Знаю я, где ты тренировался — с четырех лет стрелял фазанов в папочкином поместье, одетый в курточку «Barbour». Опять же, не спешить. Я не знаю, что случилось с ним во время Отбора. Не знаю, чем он занимался последний год. Может, он валил всех подряд. Откуда мне знать, в конце-то концов? Он мог быть всего лишь избалованной копией Гранта Митчелла[8], но я понимал, что недооценивать его опасно. — Много кого убил с начала Отбора, да? — Обыденный, беззаботный, слегка заинтересованный, а не испуганный тон. — Нескольких. — Скрытный, ничего не раскрыл. — По крайней мере, никого, кто этого бы не заслужил. Поначалу хуже всего. Потом легче. — И кто был первым? Долгое молчание. Из-за деревьев появился, ковыляя, Грин, и момент оказался упущен. — Чё, блин, с тобой случилось, Грин? — спросил Мак. — Поскользнулся, сэр. Похоже лодыжку подвернул. — Ёб твою мать, Грин, лучше б я послал вместо тебя свою младшую сестру. Короч', садись. Что они разведали? — Плац на той стороне пуст, они никого не заметили, так что, похоже тут только один человек под машиной, и ещё один в бункере. Полковник со своими людьми займут позиции в главном здании, на крыше с левой стороны. Наша задача — убрать парня под машиной, не привлекая внимания того, что в бункере. Он говорит, это ваша работа, сэр. Однако Мак уже пришёл в движение. Он достал из рюкзака жуткого вида нож, сунул его в зубы и пополз на животе. — Киган, прикрой, — прошептал он, выползая из леса и потихоньку продвигаясь к машине, которая находилась метрах в пятидесяти впереди и ниже по склону. Я занял позицию на опушке, прижал винтовку к плечу и принялся осматривать местность на предмет неприятных сюрпризов. Вокруг было тихо, как в могиле. Затем, оказавшись в максимальной близости от машины, Мак вдруг выпрыгнул из травы, и сломя голову ринулся к лесу, полностью раскрывая свою позицию. Я решил, он полностью позабыл про план, но машина внезапно взорвалась в клубах дыма и пламени, швырнув Мака лицом вперёд. Он поднялся на ноги и побежал дальше. Пока он бежал в укрытие, вслед ему никто не стрелял. Он сел рядом со мной, тяжело дыша. — Растяжка, блядь, — выдохнул он. — Не было там никого под машиной, вообще. Просто нога, блядь, на проволоке, которую дёргал какой-то мудак. Заманил меня внутрь, и я не заметил ловушки, пока не залез в неё. Ёбаный любитель! — Он со злостью отбросил нож. Тот с силой врезался в дерево. — И где тогда кукловод? — спросил я. — Проволока тянется налево, куда-то между машиной и главным зданием, полагаю. Но мы уже засветились. Врагов там может быть сколько угодно, и они знают, что мы здесь. Нужно всё обдумать. В тот же момент треск статики и ожила древняя система оповещения. — Данное учреждение является собственностью Вооруженных Сил Его Величества и находится под охраной. В соответствии с чрезвычайными мерами и действующими приказами, касающимися операции «Родина», любая попытка проникнуть на данный объект является актом государственной измены. Любые попытки дальнейшего вторжения будут встречены огнём на поражение. Это наше первое и последнее предупреждение. Громкоговорители стихли, как и мы. — Что, блин, во имя Господа, такое операция «Родина»? — вскоре произнёс Мак. Он закусил губу и нервно оглядел комплекс. — Короч'. В этом месте полно боеприпасов, и я, блин, намерен его забрать, с приказами там, или нет. — Можем дождаться темноты, сэр, — предложил Грин. — И если у них есть очки ночного видения, мы отдадим им всё преимущество, тупица. Не, нужно действовать быстро. — Он снова достал бинокль. — Нужно отследить два провода. Громкоговоритель и тот, что дёргает. Поглядим, куда они идут. Пока он пытался найти, откуда вещает громкоговоритель, я заметил вспышку в одном из окон верхнего этажа. Я пригляделся и вспышка повторилась. Я похлопал Мака по плечу, и указал. Тот посмотрел. — Это Бейтс, — сказал он. Не «полковник» — отметил я. Занятно. — Сигналит зеркалом. Идиот чёртов, голову опусти. — Но было уже слишком поздно. Очередь из пулемёта ударила по зданию, разбив окно и засыпав осколками Бейтса и остальных. В бункере кто-то был. — Кажется, в кого-то попали, не вижу, в кого, — сказал Мак. — Блядь, какой бардак. Короч', надо это прекращать. — Он передал бинокль мне. — Грин. — Сэр? — Провода громкоговорителя идут к бункеру, а провода кукловода идут к главному зданию. Думаю, там укрылся человек, возможно, снайпер в камуфляже. Можно подобраться к нему вплотную и даже не заметить, если он знает своё дело. Но я хочу, чтобы ты держался леса и продвинулся вниз, чтобы накрыть район. Он не станет стрелять, пока не увидит цель, с которой не смогут разобраться из бункера, поэтому мне нужен ты, Киган, чтобы отвлечь его огонь. — Сэр? — переспросил я, стараясь, чтобы в моём голосе не слышалось скепсиса. Мак ухмыльнулся. — Я знаю, ты стреляешь лучше, Киган, но Грин ещё не скоро пробежит стометровку, не так ли, Грин? — Никак нет, — униженно ответил тот. — Но, ты можешь пристрелить эту дрянь? — Так точно, сэр. — Ну, вот. Ты, Киган, будешь наживкой, а Грин пристрелит стрелка. Разобрались. — А чем вы будете заниматься, пока по мне будут стрелять, сэр? — спросил я. Он открыл рюкзак, достал из него шашку динамита и помахал ей у меня перед лицом. — Проходил мимо карьера на обратном пути в Замок, да? Взорву этот бункер нахуй. — А полковник? — Идёт он на хуй, если его ещё не пристрелили, то давно пора. Мы это переживём. Вы со мной? — Так точно, сэр! — восторженно тявкнул Грин. О, да, закончиться всё должно хорошо.* * *
Мы синхронизировали часы, а затем я и Грин, держась леса, разошлись, в то время как Мак направился прямиком к бункеру. Грин занял позицию в высокой траве прямо перед главным зданием, а я продолжил движение. Я немного прошёл по комплексу вне предполагаемых пределов видимости снайпера и поспешил по дороге, ведущей к воротам. Я спокойно добежал до деревьев на противоположной стороне и начал путь обратно к забору. Найти пролом труда не составило, я пролез под забором и пополз по траве, пока не оказался за первой хозяйственной постройкой на противоположной стороне дороги от Грина. В моём списке «вещей, которых я делать не хочу» выше пункта «пристрелить кого-нибудь» стоял только пункт «быть кем-нибудь подстреленным». Поэтому мне не очень понравился план Мака, по которому я должен бегать перед носом у снайпера, представляя собой сочную мишень для небольшого сверхзвукового раскалённого куска свинца, способного вынести мне мозги. С минуту я лежал на месте, глубоко дыша, успокаиваясь, сосредотачиваясь. Надо ли мне всё это? Может, всё бросить и сбежать? Надо ли мне оставаться в школе, получать приказы от психов и идиотов, вовлекаться в ненужные перестрелки и рисковать жизнью… ради чего? Ради школы? Ради Матроны? Но, что мне тогда делать? Найдет ли меня папа, если я уйду? Нет, выбора не было. Я принял решение вернуться в школу, и мне с этим жить. Мне нужно было лишь прожить как можно дольше, чтобы дождаться отца, и тогда я уйду, и оставлю Мака с Бейтсом одних играться в свои военные игры. Но до тех пор, нужно подыгрывать. В конце концов, вместе безопаснее, не так ли? Я взглянул на часы. Пора. Я медленно двинулся вперёд. Расстояние между этой постройкой и следующей составляло метров десять. Я должен буду преодолеть эту дистанцию достаточно медленно, чтобы снайпер меня заметил и выстрелил, однако достаточно быстро, чтобы он не смог как следует прицелиться и убить меня. Уверен, какой-нибудь опытный боец САС[9] смог бы всё рассчитать, основываясь на расстоянии, скорости бега и времени, необходимого на выстрел, и сказать, как долго он должен быть виден. Я же должен строить свои предположения, основываясь на опыте просмотра сериала «24 часа» на DVD. «Похуй». Я побежал. Нужно всего три шага. Три сраных шага и я уже лежал лицом вниз, не зная, попали ли в меня, и если да, то куда. Рот мой забился травой ещё раньше, чем я услышал выстрел. А затем, пока я пытался выяснить, истекаю ли кровью, послышалась пулемётная очередь, а за ней мощный взрыв. Вокруг меня посыпались обломки бункера. И следом, не успела осесть пыль, по правую сторону от меня раздалась серия выстрелов — это перестреливались Грин и снайпер. Затем крик. И тишина.Глава четвёртая
Проблема участия в бою в том, что, если тебя убивают, ты так и не узнаешь, победили наши или нет. Жертвовать жизнью в ореоле героической славы — это прекрасно, но только тогда, когда ты готов признать, что никакого толку с этого, возможно, не будет. Кинобитвы имеют строгую жесткую структуру — начало, середина, конец — и зрители видят, как всё происходит, как действия конкретных персонажей влияют на события, имеет или нет их смерть какое-либо значение. Но пока я лежал в холодной траве, подстреленный, истекающий кровью, впадающий в шок, я осознал, что персонажи в тех фильмах, те самые, что спасают всех, накрывая пулемет, или устраивают диверсии, дабы их товарищи могли уйти, те, что говорят: «оставьте меня, я вас только замедлю» или: «я их задержу, выиграю для вас время», умирают в одиночестве, цепляясь за надежду, что они хоть что-то изменили, но не уверенные до конца в том, что их жизнь не растрачена попусту. Я понятия не имел, попал ли Грин в снайпера, или наоборот. Даже если Грин его подстрелил, «наша» сторона могла и не добраться до оружия. А если мы и добрались до оружия, мы по-прежнему можем не пережить следующий год. В таком случае, какой смысл имела моя медленная, пропитанная кровью смерть на клочке земли между двумя сборными домами? Чем я помог? Будут ли меня вспоминать, как героя, который пожертвовал своей жизнью во имя всеобщего блага, или всё закончится тем, что к моей ноге приделают кусок проволоки под машиной, дабы заманить в засаду каких-нибудь других бедолаг? К счастью, благодаря шоку, человека перестаёт заботить что бы то ни было, поэтому я прекратил философствовать. Затем я недолго поразмыслил, сдаться или продолжать, и пополз в укрытие. Должно быть, снайпер целился в верхнюю часть моего тела. Я не был уверен, повезло ли мне, что он попал лишь в бедро, или не повезло, что он вообще попал. Ранение в бедро, может быть болезненным, но оно не опасно — повреждены только мышцы, жизненно важные органы не задеты — но в ногах есть артерии, и если бы пуля попала туда, долго я бы не протянул, в какое бы укрытие ни забрался. До следующей постройки я добрался неподстреленным. Я оперся спиной на стену и осмотрел ногу. Кровь шла, но не брызгала. Повезло. Я снял с брюк ремень, обмотал им ногу прямо над раной, и затянул. До сей поры боли почти не было, но стоило мне затянуть ремень, как тут же пришлось приложить усилие, чтобы подавить крик. Я застегнул ремень и попытался подняться, используя винтовку в качестве костыля. Едва я встал, как голова тут же пошла кругом и я вновь осел наземь. Возможно, я вырубился, не знаю. «Дыши глубже. Сосредоточься. Найди опору». Я захромал к главному зданию. Господи, как же болит нога. Иона откусил от неё кусок, но тогда она не болела и вполовину от того, как сейчас. Матрона будет довольна, если мне таки удастся добраться до лазарета. Когда я преодолевал расстояние от одного дома к другому, я расслышал безошибочный хруст ветки. Кто-то приближался. Если бы я попытался вскинуть винтовку, то упал бы, поэтому я доковылял до дома, прислонился спиной к стене, и только тогда поднял оружие, ожидая появления преследователя. Перед глазами всё начало плыть. Между двумя зданиями ковылял Грин. Одну руку он держал над головой, а другая безвольно свисала, истекая кровью. Счёт 2:0 в пользу снайпера. Однако сам снайпер решил, что я мёртв, потому что он выскочил прямо передо мной во весь рост, целясь из винтовки в спину Грину. Мне на ум пришли две мысли. Во-первых, скорее всего, они прошли по дороге прямо перед бункером, значит, снайпер не видел никакой угрозы с той стороны, что означало, что Мак мёртв; во-вторых, мне снова представилась возможность стать убийцей. — Стоять. Снайпер замер, глядя прямо перед собой. Грин, наоборот, был готов из кожи выпрыгнуть. — Я могу пристрелить тебя прямо на месте, — сказал я. — Умрёшь раньше, чем упадёшь на землю. — Ну, простите за клише, у меня голова кругом шла. — Я, правда, не хочу этого делать, но прошу поверить мне, когда я говорю, что ни на мгновение не задумаюсь, если ты сделаешь что-нибудь такое,что заставит меня нервничать. Я потерял много крови, и не уверен, что мыслю ясно, так что не нервируй меня. У снайпера был отличный камуфляж. Его лицо и руки были покрыты черной и зеленой краской, с него, подобно паутине, свисал плащ, из которого торчали зеленые листья, ветки и стебельки папоротника. Он нёс снайперскую винтовку «L96», а также различный инвентарь, рассованный по карманам и мешочкам. На вид ему было около сорока лет. Вряд ли серьёзный вояка, скорее всего, солдат выходного дня из территориальной обороны, который всю неделю трудился счетоводом. — Хорошо, — произнёс он, по-прежнему, не двигаясь ни на сантиметр. — Успокойся, сынок. Я понятия не имел, что стреляю в детей. Знал бы, никогда бы не выстрелил. Не надо больше стрелять, хорошо? — Не придётся, если положишь оружие. — Не мог, братан. Приказ — есть приказ, сам знаешь. Я поднял винтовку, прицелился ему в голову и захромал вперёд, пока её ствол аккуратно не уткнулся ему в висок. — Последний шанс. Бросай, или я тебя уроню. Этот наглый ублюдок ещё думал около минуты, но потом всё же опустил оружие и позволил ему упасть на землю. «Спасибо. Всё ещё не убийца». Грин пошатнулся и упал на стену противоположного здания. У него была гипервентиляция и остекленелый взгляд. — На землю, лицом вниз, руки за голову. — Послушай, мы же можем… — На землю! Снайпер подчинился. — Грин. Грин! — Эм, да? Да? Ли? Ли. Меня подстрелили, Ли. Он подстрелил меня, Ли. — Знаю, всё будет в порядке, ничего серьёзного. Всё будет хорошо. — Но он меня подстрелил, Ли. В руку. В руку подстрелил. Меня подстрелили. В руку. — У него шок. Я могу помочь, — сказал снайпер. — Заткнись, нахуй, — рявкнул я. — Грин, тебе надо сконцентрироваться на мне. Грин. Грин. Сконцентрируйся на мне. — Он вращал глазами, но вскоре уставился на меня. — Я хочу, чтобы ты дошёл до главного здания, поднялся на самый верх и нашёл полковника. У него есть аптечка. Расскажи ему, что случилось. Но, Грин, держись позади этих домов и в главное здание заходи с чёрного хода, не выходи перед бункером, ты понял? Понял? Тот вяло кивнул. — Хорошо, иди. Побыстрее. Он уковылял прочь, словно зомби из дурного ужастика. Убедившись, что он ушёл, я переключил внимание на пленника. — Тероборона, да? — Это допрос? — В его голосе слышалось изумление. Я пнул его. Плохая мысль. Раненая нога отозвалась болью. Он начал двигаться ещё до того, как я понял, что падаю. Но он был толстый и медленный, а мне везло. Я упал так, чтобы продолжать целиться в него, а когда моя спина ударилась о стену, я наклонился, но всё ещё стоял, целясь ему прямо в грудь. Он стоял на коленях, одна рука тянулась к кобуре на бедре, но он понимал, что у него ничего не получится. Он расставил руки в стороны, улыбнулся и отполз назад, пока не уткнулся спиной в противоположную стену. Я упёр винтовку в здоровое колено, палец по-прежнему на спусковом крючке. — Не против, если я закурю? — Ради бога. Он медленно потянулся к плетеному карману, достал кисет и приступил к ритуалу скручивания сигареты. Закончив, он принялся меня рассматривать. — Сколько тебе лет, сынок? — Достаточно. — Четырнадцать, пятнадцать? Вы тут, что, решили в солдатиков поиграть, а? Я был не в том настроении, чтобы меня допрашивали. — Я хочу, чтобы ты достал оружие и бросил мне. Медленно. Он сунул сигарку в рот, прикурил, а затем легким движением швырнул мне два блестящих «Браунинга L9A1». — Вот, патроны тоже держи. Считай это подарком. Там, откуда я пришёл, такого полно. — Он швырнул мне четыре обоймы по 13 патронов. Я рассовал пистолеты и патроны по карманам брюк. Не надо никому знать, что они у меня есть. Подстраховка. — Это у тебя, что, старый «303-й»? Где ты его достал? Я не ответил. — Дай угадаю, ОКО, верно? Ты из одной из тех школ для богатеньких, где детишки играют в переодевание? Послушай, сынок, не знаю, кто отдаёт тебе приказы, но эти люди наглухо ёбнутые, если думают, что смогут штурмовать военную базу толпой подростков. Ты бы лучше спрятался где-нибудь, тёр палочки друг о друга, добывая огонь, а не шарился по округе, стреляя во взрослых. — Может быть. Но взрослые стреляют в нас, и мне гораздо комфортнее, если я буду знать, что смогу стрелять в ответ. Он ненадолго задумался над моими словами, и кивнул. — Справедливо, н'верное. — И, вообще, это у меня оружие в руках, и похоже на то, что ваш бункер разлетелся на куски, так что я бы нас не недооценивал, дружок. Мы тут не в игры играем. Он ухмыльнулся. — Опять же, справедливо. — Так, что это за операция «Родина»? — спросил я. — Именно это я бы и хотел бы знать, блядь, — раздался голос Мака.* * *
Оружейная комната находилась в подвале главного здания, в одном конце которого стояла огромная сейфовая дверь. Снайпер и ещё двое мужчин сидели привязанные к стульям как раз напротив этой двери. У одного из пленников, захваченных в бункере, была жуткая рана на голове, а сам он находился в полубессознательном состоянии. Второй был весь покрыт кирпичной пылью, но выглядел в порядке. Мак и сам был весь покрыт кирпичной пылью, а на лбу у него красовался большой фиолетовый синяк. Ему в голову прилетел кирпич, выброшенный в небо после взрыва, но он пришёл в себя первым и вытащил этих двоих из-под обломков. — Бункеры — пиздец, какая крепкая вещь, короч', - пояснил он. — Пришлось заложить много взрывчатки. Мне удалось заложить заряды так, что они меня не заметили, но они засекли меня, когда я полз назад, вот и пришлось взрывать до того, как окажусь в безопасности, иначе они бы меня убили. Остальные также собрались у двери, они сидели на стульях, или развалились на ступеньках подвала. Вольф-Барри обрабатывал рану Грина, Зейн осматривал мою. Лица Бейтса, Зейна и Вольфа-Барри были в крошечных порезах от стекла разбитого окна, но серьёзных ран ни у кого не было. Вероятно, когда Мак взорвал бункер, и началась стрельба, они всё ещё обсуждали план действий. Прекрасно, Бейтси, настоящий командир на передовой. — Прости, Дейв, — обратился Бейтс к уцелевшему мужчине из бункера. — Но у нас такая ситуация, что нам нужно оружие. Мы не думали, что кто-то будет тут защищаться. Я не собирался стрелять, но вы начали палить первыми, и мои пацаны вынуждены были защищаться. Тебе лишь надо сказать, как открыть сейф, и больше никто не пострадает. Мужчина даже не пытался скрыть презрение. — Ты, блядь, чего задумал, Бейтс? Ты всегда был слегка дёрганным засранцем, который считал себя солдатом, но, серьёзно, что это за хуйня? Полковник? Ты — полковник? Не смеши меня. Всё это время мы брали тебя с собой бухнуть после тренировок, чтобы ты рассказал нам свежепрочитанные байки из САС. Мы смеялись над тобой, а не с тобой. Ты, что, всерьёз решил, будто… Он умолк, когда раздался громкий булькающий звук, доносящийся со стороны полубессознательного человека, сидевшего рядом с ним. Все повернулись и увидели, как Мак вынимает из его горла нож. Кровь залила его ладони, стекала по куртке мужчины. Мы все сидели в гробовом молчании, и наблюдали, как человек дёргается в путах, пенится, хрипит и плюётся. Умирал он чудовищно долго, и никто из нас не обронил ни слова. Снова пустота в животе и болезненное ощущение того, что ситуация выходит из-под контроля. Но я ослабел от потери крови, у меня кружилась голова, и ещё не прошёл шок. Моя реакция была приглушена. Я мог лишь наблюдать. — Ты — следующий, — буднично произнёс Мак. Он вытер лезвие ножа о рукав, и сел напротив, уставившись прямо в перепуганные глаза Дейва с выражением, очень похожим на вожделение. Зейн убежал наверх. До нас доносилось эхо его шагов. Бейтс побелел, словно простыня. Этого он Маку не приказывал. Даже в состоянии шока я осознал, что если он оставит этот поступок без последствий, авторитет Бейтса рухнет навсегда, и будет лишь вопрос времени, когда Мак сделает свой ход. Мне хотелось, чтобы Бейтс наорал на него, отобрал оружие, угомонил и восстановил порядок. Но он ничего этого не сделал. Бейтс отчаянно желал стать уверенным боевым командиром, но он был слаб, нерешителен и уязвим. И своими следующими словами он приговорил всех нас. — Что ж, Дейв? — прошептал он, не в силах совладать с шоком, но стараясь идти на поводу у Мака. — Как поступим? Дейв выдержал взгляд Мака, его собственный взгляд был полон недоверия и ужаса. И, как я с удивлением заметил, слёз. Он сообщил нам комбинацию. Мак улыбнулся. — Спасибо, браток, — сказал он и посмотрел на Бейтса. — Не окажете ли честь, сэр? Бейтс, казалось, смотрел сквозь Мака, куда-то далеко-далеко, но он кивнул и пробормотал: — Да, благодарю, майор. Теперь он благодарит подчинённого за то, что тот разрешил ему открыть дверь. Он подошёл, ввёл комбинацию, повернул большой рычаг и открыл дверь, за которой один на другом стояли ящики с патронами и стойки с оружием. Мак тихонько присвистнул от восхищения. — Прекрасненько, — проговорил он.* * *
Мы подогнали к главному входу микроавтобусы и принялись загружать в них оружие. Мы с Грином сидели на передних сидениях и наблюдали, как остальные выполняют всю тяжёлую работу. Мы взяли около пятидесяти автоматов «SA80», десять ящиков с гранатами, ещё три пистолета «Браунинг» и четыре пулемёта «FN MAG», из тех, что можно установить на джип или в бункере. Патронов оказалось больше, чем мы могли увезти, поэтому, видимо, придётся делать вторую ходку. С такой огневой мощью, при должном использовании, мы станем весьма грозным противником. — Мы даже можем напасть, — сказал Вольф-Барри. — Устроить бой этим пидорам из Хилденборо. Мак всё сделает, как надо, он позаботиться, чтобы мы сделали всё, чтобы защититься. В его голове Мак уже заменил Бейтса. Я задумался, сколько ещё человек думало точно так же. Ещё я задумался, сколько потребуется времени, чтобы Мак захватил власть официально. И что это будет означать для бедного мистера Бейтса? Когда автобусы были загружены, Пейтел открыл водительскую дверь, он весь сиял от восторга. — Вам надо на это взглянуть, — произнёс он. — Мак проводит допрос. Строго говоря, это было последнее, на что я бы хотел взглянуть, но почему-то я решил посмотреть. Снайпера захватил я, поэтому, в какой-то степени, то, что с ним произойдёт, лежало и на моей совести. Я выкарабкался из автобуса и доковылял до сейфовой двери. Мак усадил двоих оставшихся бойцов теробороны друг напротив друга и ходил вокруг них кругами. — … получили то, за чем пришли, — говорил он. — Однако нужно убедиться, что мы ничего не упустили, а полезнее оружия может быть только разведка, так? На лицах мужчин не дрогнул ни один мускул, они стали жёсткими от страха и решимости. — Поэтому мне нужно знать, пардон, нам нужно знать, — он указал в сторону Бейтса, который сидел на ступеньках, удовлетворившись ролью наблюдателя, — что такое операция «Родина» и что это означает для моего милого маленького отряда. Так, кто скажет? Дейв? Дерек? Значит, снайпера зовут Дерек. Я даже пожалел, что узнал об этом. Никто не произнёс ни слова. Мак принялся вертеть охотничий нож в правой ладони. — Если никто не скажет, я собираюсь устроить небольшую резьбу. Должен признать, я с нетерпением этого жду, поэтому, надеюсь, вы ещё немного поупираетесь. Давненько я уже не устраивал резьбу по какому-нибудь пидору. — Пошёл на хуй, — прошептал Дейв. — О, славно, значит, резьба, — произнёс Мак с самой злорадной ухмылкой, что я когда-либо видел. Он поднял нож и подошёл к пленному. — Ладно, ладно, — сказал Дерек. — Оставь его в покое. В этом нет необходимости. Мак остановился и повернулся к Дереку. — Сам сказал, — ответил он. Какое-то время он стоял, размышляя, затем решил дать Дереку шанс. — Давай, жги. Однако Дерек уже сложил своё впечатление об этом человеке, он склонил голову набок, разглядывая своего палача. Я заметил, как из его глаз исчезла всяческая надежда, а её место заняло смирение и осознание поражения. Он осознал то, что я понял уже давно — Мак никогда не выпустит его живым, что бы он ему ни рассказал. Он посмотрел в лицо человеку, который станет его убийцей и нашёл в себе решимость, которую не смогли сломить никакие угрозы. — Операция «Родина», — заговорил он — это твоя смерть, малыш. Для тебя она станет большой лохматой бойней, блядь. Она придёт за тобой, и ты даже не поймешь этого, пока не повиснешь в петле, дергая ножками и обсираясь под себя, когда твои глаза будут лезть из орбит, а язык станет чёрным, и ты осознаешь, что всё, чем ты был — это печальным напуганным ребенком, ищущим мамочку. Операция «Родина» — это наше правосудие, наше оправдание и наша месть. И больше тебе ничего от нас не добиться, пиздёныш, так что, режь. Мак стоял и смотрел на Дерека с выражением некоторого удивления. — Что ж, — произнёс он. — Попытаться стоило. Затем он достал пистолет и прострелил обоим мужчинам головы. — Короч', возвращаемся в Замок с барахлом, — сказал он и поднялся по лестнице мимо нас, насвистывая, и оставив за собой трупы троих солдат, которые так никогда и не узнают, чем всё закончилось.Глава пятая
По пути домой никто особо не разговаривал, все пытались переварить произошедшее. Вскоре я узнал, что урок, который остальные извлекли из того дня, был столь же прост, сколь и глуп: Мак — командир, он суров и холоден, и если держаться его, всё будет хорошо. В тот день Грин, Зейн, Вольф-Барри, Пейтел и Спейт стали, в той или иной степени, преданными последователями Мака, его основой, и самой большой проблемой для всех прочих. Какой урок извлёк Бейтс, я так никогда и не узнаю, но на обратном пути в школу это был не тот человек, что отправлялся с нами утром. Раньше он выглядел сломленным, теперь же он превратился в тень. Когда мы вернулись в школу, нас с Грином отвели в лазарет, где Матрона нас вытерла, зашила и перевязала. Грину она разрешила уйти, у него была только мышечная рана, но моё ранение оказалось достаточно серьёзным, чтобы уложить меня в койку. Матрона предупредила, что в процессе заживления болеть будет ещё сильнее, и если я хочу полностью восстановиться, я должен любой ценой не пытаться расчёсывать шов. Мне был предписан недельный постельный режим и ещё две недели на инвалидном кресле потом. На второй день моего пребывания в лазарете меня посетил Мак. — Хотел винограда тебе купить, но его весь распродали. — Он рассмеялся собственной шутке, а я выдавил ухмылку. Он придвинул стул к моей койке. — Послушай, Ли, всё, что ты там сделал — рисковал жизнью, получил ранение, спасал Грина, захватил того сраного снайпера — это всё по-жесткачу, конечно. Полагаю, ты здесь — самый суровый человек. После меня, конечно. И ты реально умеешь стрелять. «Льстишь теперь?». — Остальные парни верны мне, и всё такое, но они ни разу не Эйнштейны. Если я собираюсь всем тут управлять… — вот так запросто он признал, что намерен подвинуть Бейтса. — …значит, мне нужен лейтенант, заместитель, кто-то, кому я смогу доверить свой тыл, когда дела пойдут скверно. Кто-то инициативный. И я решил, что это ты, браток. «Твою же мать. Ладно, осторожней, обдумай всё. Мак не глуп. Он знает, как держать врагов ближе к себе, так что, возможно, он осознаёт меня, как угрозу и просто хочет за мной приглядывать. В то же время, мне тоже нужно за ним приглядывать, именно потому, что я и есть угроза. Опять же, если я его доверенная правая рука, будет проще хранить от него тайны, свергнуть его и угомонить. Проще и намного опаснее». От попыток разобрать все те шестеренки, что приводил в движение этот разговор, у меня разболелась голова. Но, строго говоря, выбора у меня не было. — Ого, Мак, не знаю, что и сказать. Я только в пятом классе, а остальные уже шестиклассники. Не думаю, что им понравится, что я ими командую. — Я о них позабочусь. Они будут делать, что я скажу. — Лады, что ж, ого. Эм, да, мне льстит, что ты считаешь меня подходящим человеком, и я постараюсь тебя не подвести. — Так, ты возьмёшься? — Да, погнали. — Отличное сочетание сдержанности и энтузиазма. Пора выходить на сцену. Мак протянул руку и я пожал её. Я ожидал предупреждения, наклона и шипения: «но если ты…». Этого не случилось. Возможно, он был искренен. Он улыбнулся. — Ну, тогда, всё. Теперь тебе надо поправляться, и потом мы начнём по-настоящему разгребать весь этот ебучий бардак. — Что ты задумал? — О, увидишь, увидишь. «Ага, — подумал я. — Конечно, увижу».* * *
После нескольких дней, проведённых в гуще событий, было весьма странно оказаться в коконе лазарета, пока вся школа превращалась в военный лагерь, и Мак вместе со своими новоявленными поклонниками принялись расхаживать по Замку, словно это была их собственность. Что, с учётом того, что они были единственными, кому дозволялось носить оружие, так и было. Вскоре они начали назначать наказания за мнимые нарушения — построение, порка, бег кругами перед завтраком. Вскоре начали появляться более изобретательные и жестокие кары. Начались издевательства. Ко мне регулярно приходил Нортон и держал в курсе происходящего, а я смог передать ему пистолеты и патроны, чтобы тот их спрятал в безопасное место. От него же я узнал, что в подвале Замка оборудовали новую оружейную комнату, с постоянной вооружённой охраной. Бейтс и Мак носили пистолеты, а остальные старшие офицеры ходили с винтовками. — Веришь, нет, Хаммонд начал преподавать, — сообщил мне Нортон. — Всякое по выживанию, типа, очистки воды, как ловить и свежевать кролика, разводить костёр, всякое такое. Как будто вернулись времена бойскаутов. А, ещё у него полно DVD с жуткими старыми телешоу о выживших после чумы, и он заставляет нас это смотреть, а потом «обсуждать вопросы». — Он зевнул. — Но это не самое лучшее, — продолжал он. — Он создаёт памятник. Он его ото всех прячет, но зная его, это будет идиотская скульптура в стиле модерн. Шар с дыркой, или вроде того. Короче, на послезавтра он запланировал грандиозную церемонию открытия, так что повезём тебя туда на инвалидном кресле. — С трудом скрываю свой восторг, — произнёс я. Я поведал Нортону о событиях в центре территориальной обороны, и он согласился с мыслью, что Мак становится серьёзной проблемой. Если бы дело было только в Маке, мы бы прогнали его при помощи оружия, или сделали чего похуже. Но сейчас, когда при нём целая банда последователей, угомонить его будет намного сложнее. Нам придётся быть хитрыми, выжидать, собирать вокруг себя других мальчишек, которые помогут нам в назначенный час. — Самая большая проблема сейчас — это Уайли, — сказал Нортон. — Он увлёкся младшей сестрой Анвина, и отказа он не примет. Он уже позволял себе парочку непристойных выражений, пока он не угрожает Анвину оружием, но, полагаю, это лишь вопрос времени. — Он замолчал и обеспокоенно посмотрел на меня. — Ей тринадцать лет, Ли. — А как на это реагирует Мак? — Считает всё это забавным. — Слушай, тебе удобно носить оружие самому? Нортон выглядел удивлённым. — Мне? Ну, да, наверное. — Хорошо, тогда найди способ носить «Браунинг», не на виду, и приглядывай за Анвином и его сестрой. Если дела пойдут скверно, тебе придётся вмешаться. Только, слушай — главное, не на виду у всех. Если сможешь что-то сделать — делай, если же будет риск — не делай ничего. Я был потрясён собственными словами, но если моё предложение и шокировало Нортона, виду он не подал. Либо отчаяние, вызванное ситуацией, ещё не до конца угнездилось в нём, либо он оказался более хладнокровен, чем я предполагал. — Бог знает, что Мак с тобой сделает, если узнает, что ты угрожаешь одному из его офицеров, — продолжал я. — И нам нужно приглядывать за всей ситуацией. Мак — наша основная цель, и нам нельзя делать ничего, что могло бы выдать наши планы по его устранению. — У нас есть планы? — Эм, нет, пока нет. Но будут. Ждём и наблюдаем. Большие планы. Схемы, даже заговоры. — Мне нравится добротный заговор. — Ну, вот. Одновременно с укреплением нашей дружбы с Нортоном при помощи заговора, мои отношения с Матроной становились всё ближе. Я сидел рядом с ней, пока она занималась утренними операциями, а она начала обучать меня основам первой помощи и медицины. В штабе теробороны мы нашли не только оружие. Во время экспедиции за оставшимися патронами Бейтс приказал обыскать всю территорию, и мы нашли отлично оборудованный медицинский центр, содержимое которого было собрано и передано Матроне. Она была в восторге от того, что теперь у неё есть подходящие обезболивающие, антибиотики, перевязочный материал и всё прочее. Надолго всего этого не хватит, но на какое-то время можно расслабиться. Поэтому днём я помогал ей каталогизировать имущество, а она рассказывала мне о свойствах каждого лекарства. На всякий случай, я записывал каждое лекарство, имевшее успокоительные или стимулирующие свойства. Помимо этого мы обсуждали книги, фильмы и музыку. Она никогда не говорила о своей семье или жизни за пределами школы, но тогда я ни разу не видел, чтобы она покидала школу, даже по выходным. Возможно, за пределами школы, у неё не было никакой жизни. Иногда, каким-то образом, нам удавалось вдоволь посмеяться.* * *
Мистер Хаммонд был популярным учителем. Он ожидал, что при его появлении, класс будет вставать, на занятия он надевал длинную чёрную мантию, и иногда возникало ощущение, что были времена, когда он жаждал вытащить мальчишку за вихры, поставить посреди класса и как следует ему всыпать раз шесть, как бывало в те времена, когда он был моложе. Но он нравился нам, мы уважали его, поскольку всегда знали, чего от него ожидать. Правила на его уроках были просты и понятны, он никогда не терял терпения, и никого никогда не наказывал просто, потому что у него не задался день — если уж вы и добивались от него наказания, он всегда делал так, чтобы вы знали, почему. Его занятия были интересны, если не увлекательны, и его навязчивая страсть ко всему современному в искусстве означала, что любой, кто ищет просвещения в таких мирских вещах, как рисование или скульптура, мог ощутить его разочарование от необходимости преподавать то, что он считал отсталыми, и не относящимися к делу навыками. Кубизм и абстракции Генри Мура — вот, ради чего он жил. Честно говоря, я всё это считал бессмысленной претензионной чушью, но трудно не сочувствовать тому, кто так искренне увлечён своим делом. Он учился здесь сам, и вернулся преподавать сразу же, как получил диплом, так что, не считая первых пяти лет, да трёх лет в колледже искусств, он провёл в Замке всю свою жизнь. Он был стариком, который уже давно должен был выйти на пенсию, но он настолько прочно вжился в это место, что никто и представить не мог, чтобы он ушёл. В семьдесят пять лет он по-прежнему преподавал искусство, и намеревался заниматься этим до самой смерти. Хоть он и был самым старшим учителем, он никогда не оспаривал власть Бейтса, не того типа это был человек. Казалось, он был рождён для того, чтобы преподавать навыки выживания в постапокалиптическом мире, и я сожалел, что не мог посетить хотя бы один его урок. Нортон поведал мне, что уже набралась довольно крупная группа мальчишек, которые безмерно его обожали. Он играл для них роль дедушки и они упивались этим. В конце концов, Мак был не до конца доступен, а Бейтс, несмотря на его первоначальное взаимопонимание с младшеклассниками, становился всё более отчуждённым и изолированным. В некотором смысле, можно сказать, что за очень короткое время Хаммонд твёрдо занял ту позицию, которую занимал многие десятилетия до Отбора — место сердца школы, её совесть и доброту. Ну, и разумеется, в нашем дивном новом мире таким вещам места не было.* * *
Первый зимний снег выпал в ночь перед грандиозной церемонией открытия, заставив всю школу и окружающую территорию блестеть и сиять. Пришёл Нортон, чтобы одеть меня в форму ОКО, что было необычно, однако я ничего не сказал. Вместе с Матроной они пересадили меня в инвалидное кресло. Нога постоянно болела, глухая пульсация, переходящая в острую агонию при малейшем движении, однако при отсутствии полноценного медобслуживания кто-то из мальчишек соорудил горизонтальную подпорку при помощи подушек и палок, на которую можно было бы опереть ногу, так, что едва меня усадили, я мог кататься без постоянных криков. Это было плюсом. Вместе с Нортоном в качестве моего водителя, мы выехали по снегу на лужайку, где собралась вся школа. Я не мог поверить своим глазам. Вместо латанной-перелатанной формы, мальчики, почти все пятьдесят человек, были одеты в полный комплект армейской униформы. На младшеклассниках она выглядела довольно комично, но штанины брюк были подвёрнуты, а куртки перетянуты поясами. Очевидную проблему представляли береты, поэтому младшеклассники либо вообще стояли с непокрытой головой, либо носили бейсболки, выкрашенные в зелёный цвет. Они были не только одеты, как солдаты, они спокойно стояли в ровном красивом маленьком каре. И — кровь в моих жилах начала леденеть — все держали в руках «SA80». — Что это ещё за нахуй? — прошептал я Нортону. — Я собирался тебя предупредить, но решил, что тебе следует всё увидеть самому. Я сам всё вижу и до сих пор поверить не могу. — Значит, у него таки получилось, и все дети теперь в армии? — Ага. С сегодняшнего дня для всех мальчиков начнутся обязательные занятия и обучение обращению с оружием, а также занятия по тактике, маскировке и прочей херне. Меня даже подписали вести занятия по рукопашному бою. Напротив собравшегося войска стоял предмет размером с голову, накрытый простынёй. По обе стороны от него стояли Бейтс и Хаммонд, а по левую сторону сидела Матрона и остальные взрослые — тётя и трое бабушек-дедушек; с ними сидел Грин, его рука до сих пор лежала в перевязи. По правую сторону в два ряда выстроились офицеры, все с «303»-ми винтовками в руках. Нортон подкатил меня к ряду кресел и остановил рядом с Грином. Затем он промаршировал к строю и занял своё место. Встав по стойке «вольно», он подмигнул мне и слегка дёрнул плечами, словно говоря: «я понимаю, всё это — фарс». Едва Нортон занял своё место, Бейтс встал. Он выглядел даже хуже, чем когда я видел его в последний раз. Хоть он и был чисто выбрит, всё его лицо было в красных пятнах и порезах. Причина этого была ясна — руки его, сжимавшие за спиной офицерскую трость так крепко, что даже кулаки побелели, тряслись. Взгляд его расфокусирован; когда он говорил, он казалось, смотрел не на кого-то конкретно, а куда-то влево или вправо, либо в пространство позади людей. Мак стоял по стойке «смирно» перед отрядом, лицом к Бейтсу. Он смотрел ему прямо в глаза, не двигаясь. Бейтс ни разу не встретился с ним взглядом. — Вольно, парни. — Мальчишки, многие из которых не были до конца уверены, что это означает, нервно поёжились от холода. — Когда я был маленьким, мой дедушка рассказывал мне о Второй Мировой войне. Рассказывал о героях, безрассудных храбрецах, тайных операциях, хитрых генералах, злобных нацистах. Тогда всё казалось так просто. Добро против зла, добро победило, зло проиграло, все счастливы… Он умолк и уставился в пространство. Секунды шли и становилось понятно, что это не просто драматическая пауза. Тишина вскоре стала неловкой, народ начал переглядываться и гримасничать. Всех охватило смущение, а затем и настоящий дискомфорт. Прошло, наверное, не менее минуты, прежде чем он продолжил, и все смогли расслабиться. — Но, в таком мире, как этот? — Он заговорил жёстче, увереннее. Он начал повышать голос почти до крика. — Теперь же важно только выживание. Убей, или будь убитым. Это тяжело, отвратительно, жестоко и неправильно, но в таком мире нам жить и мы должны быть такими же жёсткими, чтобы выжить. Я знаю, мы все теряли близких. Но они не будут забыты. Мы будем строить идеальный дом здесь, на территории нашей любимой школы, и будем нести память о павших от чумы, и от безумия, что настало после неё. Он снова взял паузу, но на этот раз, слава богу, то было сделано ради драматизма. — Мой коллега, мистер Хаммонд, отдавший жизнь этой школе, создал памятник нашим погибшим. Мистер Хаммонд… — Он уступил место Хаммонду и сел сам. — Эм, благодарю, Бейтс. — Он выдержал паузу, собираясь с мыслями, затем, к моему удивлению, оглядел толпу чистым суровым взглядом. В его глазах читалась целеустремлённость, а челюсть была сжата. Немощный пенсионер, которого мы спасли на дороге, сменился строгим дисциплинированным стариком. — Однако боюсь, я не могу согласиться с вашим мнением. Видите ли, я помню войну. Я был всего лишь мальчишкой, но даже я помню, что в ней не было великолепия. Когда мои родители сгорели заживо в собственном доме во время операции «Блиц»[10], они не были героями, они были жертвами поголовного истребления. Во время «блицкрига» в Англии погибли сотни тысяч, погибли в постелях, погибли за завтраком, погибли по пути на работу или в паб, погибли в объятиях любимых. Вот это было тяжело, отвратительно, жестоко и неправильно. Но, знаете, как мы с этим боролись, а? Возвышаясь над этим! Мы выбрали порядочность, доброту и общительность, мы заботились друг о друге. Мы отказались превращаться в тех, с кем сражались, и поэтому мы победили! Эти слова будоражили. Дух «Блица»! Победа над невзгодами! Битва за Британию! Никогда на нашей земле и т. д. Я сидел и размышлял обо всех бомбах, сброшенных нами на Германию — что сказать, порой я бываю циничным засранцем — но больше меня интересовала реакция Бейтса и Мака на эту обличительную речь. Лицо Мака не выражало ничего, но взгляд Бейтса, наконец, сфокусировался, и он выглядел злым. — Однако, вы, Бейтс, что вы предлагаете детям пред лицом всех этих ужасов? Больше смертей! Нельзя отвечать насилием на насилие; бороться чумой, страхом и отчаянием при помощи оружия! Если хотите создать армию, вооружаться следует знаниями, которые помогут восстановиться им самим, помочь восстановиться другим. Затем вы, возможно, сумеете сдержать прилив. Но, всё, что предлагаете нам вы — форму, оружия, марши — это лишь возможность умереть ни за что, вместо того, чтобы искать способы жить! Поэтому я создал вот это. Он повернулся, сорвал простыню со скульптуры, и открылась фигура из гипса, сиявшая в отраженном снежном свете. Это был мальчик лет двенадцати, одетый в школьную форму. В одной руке он держал стопку книг, а в другой у него был ранец с ярко-красным крестом. Под фигурой стояла табличка с надписью: «Из тьмы через мудрость и сострадание», а ещё ниже список погибших. Мы все изумлённо таращились на блестящую статую. Я и не думал, что Хаммонд способен изобразить нечто, столь хорошее. И, судя по выражениям лиц остальных, никто не думал. — Всю мою жизнь, школа была для меня домом, — произнёс Хаммонд. — Она представляет всё, во что я верю и ценю — доброту, долг, образование и уважение. Превращение её в военный лагерь принижает всё, на чём она стоит, и я не позволю этому случиться. Кто-то начал хлопать. Матрона. Она поднялась на ноги и зааплодировала. Её примеру последовали все взрослые вместе с Обеденной Леди. Бейтс был багровым от ярости, он смотрел на этот пример несоблюдения дисциплины, он замер, шокированный открытым неповиновением тому, чего он пытался достичь. Затем один, другой третий, все мальчики начали аплодировать. Вон оно, решил я. Это мог быть тот самый миг, когда мы отойдём от края, бросим игры в военных и немного восстановим царство разума и гуманизма; миг, когда мы выдернем ковёр из-под ног Бейтса и Мака и возьмём всё в свои руки. Всё зависело от того, как наши прославленные вожди ответят на этот мятеж. Бейтс вскочил на ноги и бросился к Хаммонду, который остался стоять на месте. — Ох, бля, — прошептал я. — Понеслась. — Мне следовало бы пристрелить вас на месте за неподчинение, — прошипел он. Аплодисменты стихли, когда все заметили, что ладонь Бейтса сжимает кобуру с пистолетом. — Неподчинение? — переспросил Хаммонд. — Я вам не подчиняюсь. Мне никто не может приказывать, особенно сбитый с толку учитель истории, возомнивший себя фельдмаршалом Монтгомери. Я готов был его обнять за эти слова. Это было всё, что я мог сделать, чтобы не радоваться. Мак всё ещё стоял на месте, по стойке «смирно», глядя перед собой. Офицеры, те, что не аплодировали, также стояли спокойно, но я видел, что они нервничали, не знали, что делать. Они смотрели на Мака в поисках решения, но тот молчал, позволяя действию развиваться своим чередом. Ситуация, и будущее школы, балансировала на лезвии ножа. — Этим мальчикам нужна сильная рука, им нужна защита. — Бейтс старался не кричать, но всё равно в воцарившейся тишине его голос звучал очень громко. — Да, нужна. От вас и этого психопата! — Он указал на Мака, на лице которого не дрогнул ни единый мускул. — Поглядите, чего вы достигли с тех пор, как взялись за командование? Двоих мальчиков повесили в Хилденборо, ещё двоих убили и ранили во время приступа глупого военного авантюризма. Ваш заместитель, насколько мне известно, за последние две недели убил четверых человек. А эта школа, которая должна была быть гаванью безопасности и познания, которая должна предоставлять убежище и помощь всем потерявшимся детям, бродящим вокруг среди всего этого хаоса, превратилась в чёртову крепость. Мы должны были высылать отряды за детьми, а не за оружием. Разве вы не понимаете? Бейтс достал пистолет. Трудно было сказать, было ли это сделано сознательно или нет, но он стоял лицом к лицу с Хаммондом, крепко сжимая пистолет, дрожа от едва сдерживаемой ярости и безумия. Я заметил, как Грин шагнул вперёд, словно, желая вмешаться, но Мак бросил на него предупреждающий взгляд. Грин присмирел и вернулся в строй. — Мистер Хаммонд, боюсь вам больше не рады в этом учреждении. Приказываю вам уйти. Хаммонд рассмеялся Бейтсу в лицо. — Вы не можете приказать мне уйти. Это место является моим домом в гораздо большей степени, нежели вашим. Я был здесь ещё, когда ваш отец ходил в подгузниках, юноша. Это моя школа, не ваша, и чтобы избавиться от меня, вам придётся меня убить. — Нет, я не стану, — произнёс Бейтс. Он повернулся к Маку. — Майор, вы и ваши люди немедленно выведите мистера Хаммонда отсюда, — сказал он. — Есть, сэр! — рявкнул Мак и кивнул офицерам, которые вскинули винтовки и вышли вперёд. В этот момент Матрона вышла вперёд, чтобы вмешаться, однако Мак перегородил ей дорогу и прошипел: — Ну-ка, села, сука. Та побледнела и села. Видя приближающегося Мака, Хаммонд выпрямился и выпятил грудь. Пугаться он не собирался. — Вы не можете отдать меня этому человеку, Бейтс, — выкрикнул он. — Мы оба знаем, через час я буду мёртв. А эти ребята не позволят этому случиться, правда, парни? О, каким же ошибочным было это заявление. Потому что мальчики не издали ни звука. Они были слишком напуганы вскинутыми винтовками офицеров, слишком прибиты ужасами, что объяли их жизни за последний год, слишком привыкшими бояться Мака. Они наслаждались кратким безумным мигом бунта, но едва они прекратили аплодировать, их собственный ужас заполнил тишину. Нортон в отчаянии посмотрел на меня, ожидая указаний. Если бы я кивнул, он заговорил бы. Надо ли было дать ему сигнал? До сих пор над этим думаю. Если бы я это сделал, Нортон шагнул бы вперёд, поднял мальчишек на бунт, всё сложилось бы иначе. Возможно, удалось бы предотвратить кровь и смерть. Но я не был уверен. Дело казалось слишком рискованным. Я покачал головой, Нортон стиснул зубы и промолчал. В этот миг неопределенности и трусости мы приговорили себя к тому, что случилось дальше. Наблюдая за медленным угрожающим приближением Мака и молчаливым одобрением мальчишек, Хаммонд начал понимать всю тяжесть своего положения. — Нельзя этого делать, Бейтс. Ради всего святого, поглядите на себя, поглядите, что вы творите! — Теперь в его голосе слышались нотки отчаяния и мольбы. — У Мака приказ вас выгнать, — сказал Бейтс. — И именно так он и поступит, так ведь, Мак? — Так точно, сэр! Мак вышел из-за спины Бейтса, щеря зубы на Хаммонда. Бейтс шагнул вперёд с поднятым пистолетом, чтобы окружить Хаммонда и не дать ему сбежать. Хаммонд презрительно отпихнул пистолет. Бейтс снова его вскинул. Хаммонд снова его отпихнул. Бейтс вскинул оружие, чтобы ударить старика, но тот схватил Бейтса за руку. Все смотрели кино. Все знают, что будет дальше. Двое мужчин сцепились за обладание оружием, прижались друг к другу, почти обнялись, боролись за пистолет. Затем выстрел — внезапный, неожиданный, эхом отдающийся от домов и деревьев, повторяющийся раз за разом, затихая, пока двое мужчин вдруг замерли, напуганные зрители ждали, кто же из них упадёт. Хаммонд отступил от Бейтса, на его лице растерянность и страх. Затем он завалился набок, упал в снег, дёрнулся и умер. Бейтс стоял на месте с дымящимся пистолетом в руке. Он таращился на тело Хаммонда и, казалось, прирос к месту. Роулс выскочил из строя и побежал к школе, плача. Мак, не раздумывая, вытащил пистолет и выстрелил в воздух. — Ещё один шаг, Роулс, и пойдёшь под суд за дезертирство! — выкрикнул он. Роулс повернулся, его лицо блестело от слёз и соплей, нижняя губа дрожала. — Вернись в строй, пацан, живо! Роулс прошаркал обратно с широко открытыми глазами, и вернулся в сомкнутые ряды мальчишек, каждый из которых отражал его страх и неуверенность. — Вы все на параде. Вы не можете уйти, пока вас не отпустят. Понятно? Мальчики стояли молча. — Я спрашиваю, вам понятно? — прорычал Мак. Послышалось нерешительное: — Так точно, сэр. — Очень надеюсь, блин, что понятно. Мак повернулся к офицерам. Пейтел и Вольф-Барри сдерживали Матрону, которая рванулась к Хаммонду сразу же, как только его подстрелили. — Зейн, Пьюг, отнесите тело Хаммонда в лазарет. Так они и сделали. Бейтс так и стоял на месте. Мак обратился к отряду: — Полковник прав. Здесь нет места для благотворительности, нет еды для халявщиков, нет постели для ебучих нытиков. Будем держаться вместе, будем стоять на своём, будем жить. Хаммонд считал иначе, и посмотрите, к чему это его, блядь, привело. — Мистер Хаммонд на твоей совести, Маккиллик! — выкрикнула Матрона, борясь с мальчиками, которые пытались её удержать. Мак повернулся и медленно подошёл к ней. Пистолет он так и не убрал. Он подался вперёд, так, чтобы их лица оказались в паре сантиметров друг от друга. — Слушай меня, слушай внимательно, сука, — прошептал он. — Теперь я тут главный. Мой дом, мои правила. Если тебе что-то не нравится, можешь валить нахер. Но пока ты здесь, ты делаешь именно то, что я говорю, иначе, богом клянусь, я тебя выпотрошу нахуй. Ты — моя, сука, не забывай, блядь, об этом. Он искоса посмотрел на неё, затем поднял свободную руку и очень нежно погладил её по щеке. В этот момент мне искренне захотелось кого-нибудь убить. Матрона плюнула ему в лицо. Мальчики шумно охнули все разом. Мак улыбнулся. — Уведите её, парни, — сказал он. — Найдите место понадёжнее и заприте эту тёлочку. Уверен, мы найдём ей применение. — Сэр? — подал голос Пьюг, усомнившись на мгновение. — Да, капрал? — В голосе Мака безошибочно читалась угроза. — Ничего, сэр. — Хорошо, тогда, приступайте. Мальчики увели Матрону в сторону школы. Бейтс так и не пошевелился. Мак подошёл к статуе, сделанной Хаммондом и пихнул её ногой. Она покачнулась и упала в окровавленный снег. Ещё одна провальная попытка добиться порядочности и сострадания, нарисованная красным на белом.Глава шестая
Военный трибунал над мистером Бейтсом начался на следующее утро. Присутствовало большинство офицеров, включая меня, на инвалидной коляске, мы сидели по правую руку от Мака. Отсутствовали лишь Грин и Уайли, они тренировались с мальчишками. Мак, с огромным синяком на левой щеке, на который он старался не обращать внимания, занял своё место. Мы были для мистера Бейтса судьями и жюри присяжных. Бейтс сидел напротив нас со связанными руками. Он был сильно шокирован и с момента вчерашней стрельбы не произнёс ни слова. Не думаю, что когда-нибудь чувствовал себя более беспомощно, чем тогда. Официально я считался одним из трёх самых могущественных людей в школе, но это было представление, придуманное Маком, и мы все знали, чего от нас ждут. Выйди я из строя, вступи в противостояние с Маком, и я, без сомнений, разделю с Бейтсом его судьбу, какой бы они ни была. Это была кульминация стремления Мака к власти, и нам пришлось её сертифицировать, несмотря ни на что. От этого зависели наши жизни. — Полковник Майкл Бейтс, вы представлены перед судом по обвинению в убийстве. Мак даже заговорил хриплым голосом, притворяясь судьёй Верховного суда. Строго говоря, не совсем «заговорил», скорее «снова заговорил». Бейтс в ответ пробормотал нечто невнятное. — Говорите, полковник, — произнёс Мак. Бейтс взглянул на него. Глубина отчаяния в его глазах ощущалась буквально физически. — Я сказал, простите, — пробормотал он. Мак хмыкнул. — Боюсь, прощения здесь будет недостаточно. Вас обвиняют в совершении особо тяжкого преступления, и вы должны ответить за него перед судом. — Мне так жаль, — вновь прошептал он, его голова поникла, а плечи начали трястись. Он принялся хныкать. Мак не пошевелился. — Правильно ли я понимаю, полковник, вы отдаёте себя на милость суда? Однако единственный звук, который издал Бейтс, был низкий хриплый стон. — В таком случае, мы должны удалиться для обсуждения вердикта. Едва Мак поднялся, Бейтс поднял взгляд и заговорил. — Всё, чего я хотел — это помочь, — промямлил он. — Что ж, я думал… — Всё, чего я хотел, — перебил его Бейтс, — это приглядывать за ними. Оберегать их, защищать, заботиться о них, вот, чего я всегда хотел. Но это всегда так тяжело. Им никогда не понять, что я делал, им никогда не понять, что всё это делалось во имя добра. Никогда не понять. Ни за что не понять. Он заговорил громче, всё более страстно начал делиться с нами своими решениями и поражениями. — Знаете, каково это — пытаться помочь кому-то, кто не желает помощи? Знаете? Убеждать их, что вы знаете лучше? Это невозможно. Но это была моя работа, мой долг, я не мог просто так сдаться, правда, ведь? Я хотел, чтобы они увидели. Я должен был их сберечь. «Вооружимся», — сказал я. «Школа будет в безопасности», — сказал я. «Убежище», — сказал я. Но они бы мне не поверили. Не стали бы делать по-моему. Они бросилимне вызов, всегда бросали мне вызов. Подрывать, отменять, извращать и игнорировать. Всё, чего я хотел, чего я всегда хотел — это стать героем, их героем. Мак начал хихикать. Человек перед ним разваливается на куски, а этот больной ублюдок считает, что это смешно. — И я, ведь больше никогда им не стану? — Бейтс вновь посмотрел на Мака, неожиданно ясными и сосредоточенными глазами. — Потому что ты меня убьёшь, да, Мак? Мак встретился с ним взглядом, но ничего не сказал. — Ну, да, разумеется, убьёшь. Ты подбираешься к этому с самого своего появления здесь. Просто, выжидаешь, ждёшь, пока я ошибусь. Что ж, молодец. Молодец. У тебя, ведь, легко всё получилось, да? Я ошибался на каждом шагу, и ты просто позволил мне погружаться в дерьмо всё глубже и глубже, пока не настал час сделать свой ход. А теперь у тебя свои лакеи, оружие, армия. Но, что ты намерен со всем этим делать? В чём цель твоей власти? У тебя есть какая-нибудь цель, или делаешь это всё, просто так, просто, потому, что можешь? Тебе плевать на всех этих пацанов, плевать на их благополучие и безопасность. Ты просто хочешь их контролировать. Ну, и вот. Снова моя вина. Моя вина. Он набрал воздуха в грудь и сумел остановить слёзы, которые сопровождали эту его небольшую речь. Он поднял связанные руки, вытер рукавом глаза и нос, сел прямо и уставился перед собой, пытаясь собрать последние остатки достоинства. — Прежде чем ты огласишь приговор, я бы хотел высказать последнюю просьбу. — Он перевёл взгляд на меня. — Не знаю, зачем ты связался с этой тварью, Киган, я наблюдал за тобой, и считаю, ты выше всего этого. — «Ну, бля, отлично. Взял и раскрыл меня, зачем?». — Я хочу, чтобы кое-что для меня сделал, если сможешь. — Что же? — Я старался говорить спокойно и равнодушно. Нельзя позволить Маку понять, что я всё это ненавижу. — Я хочу, чтобы ты нашёл моих сыновей и рассказал им о произошедшем. — Что? — Я не сумел скрыть удивление в голосе. — Они живы? — О, да, они живы. Ты, что, решил, что я их похоронил? Нет, у них у всех первая отрицательная. Но они не мои дети. Мы с Кэрол их усыновили. Это чистая случайность, что у них одна группа крови. Я лишь хотел… простите. Короче, найди их. Попроси за меня прощения. Они с матерью на ферме севернее Лидса. Ферма Раммор, она есть на карте. — Так, зачем вы вернулись? Что случилось? — спросил Мак, неожиданно для самого себя заинтригованный его словами. — Они ушли от меня. — Бейтс горько усмехнулся. — Я был самым счастливым человеком в мире, знаете ли. Единственный ребёнок, поэтому не мог потерять ни братьев, ни сестёр. Родители давно умерли. У жены и детей полный иммунитет. Вся моя семье, все, кого я люблю, пережили Отбор. Самый счастливый человек в мире. Но потом… они просто ушли. Нет смысла больше притворяться, сказала она. Не наш настоящий папа, сказали дети. Я лишь хотел уберечь их, стать для них героем, для своих мальчиков. Но они ненавидели меня. Всей этой любви… больше… нет. Внезапно Бейтс преобразился, внезапно в его словах появился смысл. Мне стало его отчаянно, до боли жаль. — Ого. — Мак рассмеялся. — А ты ещё больший неудачник, чем я думал! — Да, — произнёс полностью сломленный Бейтс. — Наверное, так. — Что ж, приговор очевиден — смерть. Но мне нужно немного времени обдумать, каким образом, так что тебя мы пока запрём, лады?* * *
Пока Бейтс томился под замком, а Мак раздумывал, какая форма мучительной смерти более ему по нраву, день шёл своим чередом. Нортон отвёз меня обратно в лазарет, где я по-прежнему ночевал, несмотря на арест Матроны. — Она в комнате наверху, — сказал Нортон. Он, по моей просьбе вынюхивал всё вокруг, выясняя, где её содержат. — Конкретно, в старой комнате Мака. Насколько мне известно, дверь не заперта, но её охраняет Вольф-Барри. — У неё… есть… — Я не мог заставить себя выразить свои страхи словами. — Я только этим утром узнал, где она, и насколько мне известно, с тех пор к ней никто не приходил. Но насчёт прошлой ночи я ничего не знаю, Ли. Мне не хотелось думать, что Мак мог с ней сделать. Вспомнился таинственный синяк на его щеке. Нортон передал мне два «Браунинга», что он прятал для меня, и я рассовал их по карманам. — Так, нужно убрать Вольфа-Барри от двери, мне нужно к ней попасть. — У меня есть одна идея, как это сделать, — сказал Нортон. — Можно даже назвать это планом. Но как ты управишься? Ты едва ходишь. Я поставил здоровую ногу с кресла на пол и выпрямился. Я осторожно передвинул больную ногу и позволил ей принять лишь малую долю своего веса. Неплохо. Ещё чуть-чуть. Терпимо. Я попытался шагнуть и тут же кто-то будто воткнул мне в голень раскалённую кочергу. Я зарычал от боли и стиснул зубы. Но я мог. Должен был. Нортон с сомнением посмотрел на меня. — Как нефиг делать, — соврал я.* * *
С наступлением зимы в школе стало жутко холодно, и весь день в большинстве каминов горел огонь. Нортон пробрался в общежитие в коридоре, где держали Матрону, и вытащил на пол полено из камина, где оно начало тлеть, лёжа на старой вощёной половице. Дверь в общежитие была открыта, и мы рассчитывали, что Вольф-Барри учует огонь и поднимет тревогу раньше, чем займётся по-настоящему. Последнее, чего нам хотелось, это спалить всю школу. Нортон направил дым к двери, затем выбил заднюю дверь общежития и спустился по пожарной лестнице. Очень скоро Вольф-Барри встрепенулся и убежал, крича. Я сумел доковылять по пожарной лестнице и, едва он скрылся из вида, толкнул дверь и добрался до комнаты Матроны. Я старался не обращать внимания на кровь, сочившуюся из раненой ноги, а перед взором появились пятна. Я толкнул дверь — не заперто, слава богу — и вошёл в комнату. Лишь мой неторопливый шаг спас меня от удара напольной доской по голове. — Эй, эй, это я — Ли, — поспешно прошептал я. Матрона стояла прямо за дверью, держа в руках импровизированное оружие. Всё её лицо представляло собой один сплошной синяк. Под носом, который изогнулся в месте перелома, у неё виднелась струйка крови. Одежда её также была изодрана. Она тяжёло дышала, обнажив окровавленные зубы. — Чего припёрся, Ли? Твоя очередь пришла? «Не время думать о том, что это значит. Соберись. Сконцентрируйся. Надо работать». — Матрона, нужно вытащить вас отсюда. — И с чего мне тебе доверять? Говорят, ты у него теперь верный заместитель! Она боролась со слезами, и говорила со смесью гнева и боли в голосе. Времени на объяснения не было. Скоро коридор наполнится людьми. Я достал из кармана пистолет и протянул ей. — Берите. Она посмотрела на оружие, задумавшись. — Берите! Она бросила доску, схватила пистолет и взглянула на меня. Я не смог понять, что выражало её изувеченное лицо. — Идёмте! Я взял её за руку и повернулся, осторожно приоткрывая дверь. Но мы слишком сильно задержались. Снаружи уже собралась целая толпа мальчишек, которые принялись спорить возле яркого огнетушителя, которым, по идее, они должны пользоваться. Ближе всех стоял Нортон, залитый тускло-оранжевым светом, одновременно, стараясь держать ситуацию под контролем, и приглядывать за нашим побегом. Он не только отвлёк от нас внимание, он старался держаться как можно ближе к опасности, чтобы никто не пострадал от его действий. Моё уважение к нему сильно выросло. Я встал перед Матроной и направился к лестнице. Мы пробрались за дверь и та закрылась. Лишь тогда, остановившись, я осознал, что весь этот путь я пробежал. Адреналин — прекрасное болеутоляющее, но я знал, что мне придётся за это платить. Я слышал шаги на лестнице внизу; кто-то пытался обойти пожар. Мы с Матроной пробежали один лестничный пролёт и выскочили в дверь этажом ниже, как раз вовремя, чтобы остаться незамеченными. Нога подогнулась и Матрона помогла пройти по коридору до лазарета, который находился прямо под горящим общежитием. Сверху сквозь потолок сочился дым. — Времени мало — сказал я. — Скоро кто-нибудь придёт, увести меня в безопасное место. Вас тут не найдут, к тому же, пока ещё никто не в курсе, что я могу ходить. Помогите лечь в кровать. Матрона помогла, и её руки тут же испачкались в крови. Она охнула. — Ли, я должна посмотреть, ты можешь стать калекой. — Нет времени. Берите оружие и идите. Бегите. Найти местечко и заройтесь. В школе для вас небезопасно, и я не смогу разобраться с Маком, если вы будете у него в заложниках. Так что, идите, пожалуйста. Она взвесила «Браунинг». Затем она достала обойму, проверила заряжена ли та, вставила её обратно, опустила ствол, дослала патрон и сняла с предохранителя. Она точно знала, что делает. Откуда, блин, воспитательница школы-интерната знает, как обращаться с оружием? — Никуда я не пойду. — Она тяжело дышала, и, несмотря на синяки, на её лице читалось выражение гнева и уверенности. — И что вы будете делать? — требовательно спросил я. — Перестреляете всех? У вас нет ни шанса. Их семеро, не считая Мака, и после всего, что они натворили, думаете, они станут колебаться перед тем, как вас пристрелить? Вы нужны школе — вы нужны мне — чтобы быть в безопасности, так что, когда мы, наконец, избавимся от этого пидора, вы должны быть здесь, чтобы помочь нам собрать осколки. Её глаза горели ненавистью, но я заметил, что она начала сомневаться. Я усилил натиск. — Если сейчас пойдёте к нему, через час будете мертвы. Или хуже — вас снова закроют. Пожалуйста, бегите. Она колебалась, держа меня за руку. Будь я на её месте, не знаю, смог бы я побороть желание отомстить, но мне, каким-то образом, удалось до неё достучаться. Я взглянул в её изуродованное лицо и увидел, как из распухших глаз текли слёзы разочарования. Мне хотелось столько ей сказать, но времени не было. — Пожалуйста, Джейн, бегите. Спасайтесь. Она наклонилась и осторожно поцеловала меня в губы. — Ты тоже, — сказала она и побежала к двери. Я решил, она побежит прямиком к свободе, но я недооценил её целеустремлённость. На самом деле, она спряталась в пустой классной комнате до утра, а затем выбралась, чтобы осуществить свой план. Мальчики спали в пяти общежитиях, по десять человек в каждом, и в каждом общежитии с ними ночевал один офицер, дабы предотвратить возможные попытки побега. Однако четыре девочки, нашедшие убежище в школе, ночевали в собственном общежитии в компании одной тёти и одной бабушки. Их не охраняли и находились они в другой части Замка. Под покровом ночи Матрона проникла к ним, разбудила всех, собрала их вещи и под вооруженной охраной вывела их из школы в ночь. Хоть она и не отказалась от мести, тем не менее, она убедилась, чтобы ни одной девочке или женщине не пришлось терпеть то, что вытерпела она. Когда я узнал о ночной вылазке Матроны, то не смог сдержать улыбку. Она очень смелая. Мне не хотелось думать, куда они с девочками отправились, и как будут жить. Я лишь знал, что они в безопасности, и в моём плане свержения Мака одним фактором стало меньше. Впрочем, медицинские навыки Матроны были нужны мне, как никогда; моя нога была искалечена. Швы разошлись, из раны сочилась кровь, а боль была такой, что невозможно описать словами. Я начал беспокоиться о вещах вроде гангрены и ампутации. Я сделал всё, что мог, чтобы разобраться с антисептиками, свежими швами и перевязкой. Вы когда-нибудь зашивали себя сами? Не советую. Закончив, я лёг в надежде на лучшее. Если повезёт, какое-то время я побуду в покое, и рана заживёт.* * *
Важным вопросом было, что станет с Бейтсом. Ответ мы получили следующим утром, и он оказался намного хуже, чем мы могли представить. Позади главного здания школы находились две спортивные площадки и площадка для крикета, огороженные деревьями. В школе регби преобладал над футболом, и по обе стороны поля стояла пара огромных регбийных ворот. Мак отрядил нескольких мальчишек сломать одни ворота, разобрать и пересобрать в форме креста, который лежал на земле в ожидании установки в одну из пустых лунок. Он намеревался распять Бейтса. — Нельзя этого позволить, — спешно произнёс Нортон, когда правда была явлена наружу. Мы сидели в лазарете и через окно смотрели на эту жуткую конструкцию и всё, что она представляла. — Если мы ему позволим, тогда… не знаю, что. Ничего хорошего. — И как ты намерен его остановить? — поинтересовался я. — У него целая толпа постоянно вооруженных и полностью верных пацанов. Поначалу они поверили ему по глупости, но потом, после того, что они сделали с Матроной, они виновны не меньше, чем он, и им об этом известно. Они в его власти, и я не думаю, что они будут колебаться, если Мак прикажет нас пристрелить. Не сейчас. Нортон кивнул. — Я тут поспрашивал, осторожно, как мог, но никто не видел, что случилось той ночью. Я не могу выяснить, кто из пацанов ходил в ту комнату. Находясь в одиночестве в лазарете, с мыслями, сосредоточенными на боли, у меня было полно времени разобраться, что случилось с Матроной. «Твоя очередь пришла?» — спросила тогда она. Поначалу подтекст этого вопроса вызвал во мне ужас, но затем, пока тянулась длинная ночь, отвращение сменилось раскалённой вспышкой гнева, яростью, которую я и не думал, что способен ощущать. Это меня изменило. Всё стало гораздо проще. — Значит, предположим, что все, — сказал я. — Каждый из этих козлов ответственен за то, что случилось с Матроной, и каждый из них за это заплатит. Когда они заходили в ту комнату, они пересекли черту. Он их инициировал. Я был благодарен за то, что оказался прикован к постели, но эта радость вызвала у меня чувство вины. Если бы мне пришлось участвовать, меня либо убили бы при попытке это предотвратить, либо заставили участвовать под прицелом. Я это понимал, но мне всё равно казалось, что я должен был защитить её, что я должен был что-нибудь сделать, что угодно. — Теперь они, как он, — продолжал я. — Он их такими сделал, и недооценивать их нельзя. Они верны, глупы и, как мы выяснили, способны на очень многое. Мы должны быть очень осторожны. Играть на долгой дистанции. — Бейтс так долго не продержится. — Не продержится, — согласился я. — Скорее всего, не сможет. Нортон вопросительно посмотрел на меня. — Значит, ничего делать не будем? Просто позволим им? Я взглянул на крест и обдумал варианты. — Нет, Не будем. Но я вижу только одну возможность, при которой нас не распнут вместе с ним. Мне это не нравится, и тебе тоже не понравится. Когда я рассказал Нортону, что мне от него требовалось, с его лица сошла вся кровь.* * *
— Придёшь на вечеринку? — спросил Мак, подкатывая кресло к кровати. — Обещаю, браток, будет шикарно! — Не пропущу ни за что на свете, сэр. — Я изобразил самую злобную улыбку, и впервые я делал это не по принуждению и не притворяясь. Я ощущал себя охотником, чувствовал беспощадность, концентрацию, спокойствие. — Молодчина, Ли. — Он шутливо пихнул меня в руку, а затем помог перебраться в кресло. Я даже не пытался скрыть дискомфорт и боль; если основной план не сработает и придётся прибегнуть к плану Б, нужно, чтобы Мак был уверен, что с ногой у меня всё очень плохо. — Всё болит? — Ага. Немного. Жаль, Матроны нет, не хочу, чтобы гангрена началась. — Сучка уже далеко сбежала, но мы её найдём. Ради тебя, Ли, обязательно найдём. Он выкатил меня за дверь, провёз по коридору к лестнице, где ждал Пейтел, чтобы спустить меня вниз. — Вообще, Ли, знаешь, прошлой ночью ты пропустил всё веселье. Сохранять спокойствие в подобных ситуациях становилось всё проще; гнев позволил держать себя под контролем. — Правда? И что там было? Мы подъехали к лестнице, и Пейтел ухватился за передние колеса. — Как ты сказал тогда, Пейтел? Той ночью. Проверка качества, да? На мгновение Пейтел почувствовал себя неуютно, но возможно это было вызвано тяжестью кресла. — Так точно, сэр. Высшее качество. — В общем, преподали сучке урок. Объяснили, кто тут главный. Жаль, тебя там не было, Ли. Полагаю, она всегда тебе нравилась, да? Позор, что тебе так и не удалось присунуть, да? Я представлял, как беру нож, медленно вонзаю в его бьющееся сердце, и улыбаюсь, глядя в его умирающие глаза. — Значит, — с энтузиазмом произнёс я, — оно стоило бы того, чтобы получить гангрену! Мак и Пейтел рассмеялись. Все мы трое — соучастники одного преступления. Мы спустились с лестницы и меня выкатили на задний двор. — Кстати, ночью сбежали девчонки. Не переживай, мы их найдём. А ещё мы теперь ходим в патруль по ночам и у нас есть сторожевые будки. Больше никто отсюда не выскочит. Не правда ли, толстуха? — Последняя фраза была адресована Обеденной Леди, которая стояла в стороне, скрестив руки на груди, и глядя на него с вызовом, но, при этом, не скрывая собственную неуверенность и страх. Она ночевала одна, над кухней, прямо напротив окон общежития мальчиков. Должно быть, Матрона сочла слишком рискованным будить её. — Утром она пыталась сбежать, — сказал Мак. — Но она слишком большая, чтобы двигаться тихо. Вообще, что мы будем есть, если её не станет? Вы слишком ценны для меня, миссис Обеденная Леди. Вас следует держать поближе к дому. Он наклонился и прошептал мне: — Плюс, пусть Матроны и нет, у нас есть и другие развлечения. У ближайшей ко мне бровки стоял Нортон. Когда я проезжал мимо, он взглянул на меня и почти незаметно кивнул. Я облегчённо выдохнул. Задание выполнено. Мак остановил меня и встал напротив войска. Над ним нависал крест. — Для меня нет никакого удовольствия в том, что я намерен сделать, — произнёс он. «Ой, не пизди», — подумал я. — Однако в стремлении к справедливости и безопасности, сильный лидер должен быть безжалостен. Любой, кто вредит моим людям, будет страдать от последствий, и эти люди должны знать, что в своём стремлении я буду непоколебим. Здесь нет места милосердию и прощению. Единственное, что здесь свято — это справедливость. Если вы убьёте того, кто находится под моей защитой, вы убьёте часть меня. И, да поможет мне бог, вы будете наказаны за свои грехи. Это уже что-то новенькая, вся эта ахинея про священное правосудие. Надеюсь, он не заработал себе комплекс мессии. Словно по команде, Бейтс достал Библию и принялся читать вслух, в то время как Зейн и Грин вывели Бейтса. — «Путь праведника лежит среди беззакония эгоистов и тирании злых людей, — говорил, Мак цитируя Сэмуила Л. Джексона. — Блажен тот, кто во имя милосердия и доброй воли ведёт слабых через долину тьмы, ибо он воистину спаситель своего брата и искатель потерянных детей. И я обрушусь с великой местью и яростным гневом на тех, кто пытается отравить и уничтожить моих братьев. И, когда я обрушу на вас свою месть, вы узнаете, что имя моё — Господь». Мак и в самом деле заморочился. Ситуация становилась нелепой. Как бы то ни было, надо было отдать должное выбору цитаты; по крайней мере, она была к месту. Мальчики подвели Бейтса к кресту, а тот совсем даже не сопротивлялся. Даже увидев всю конструкцию, на которую его водрузят, он не выказал ни удивления, ни тревоги. Не думаю, что в Бейтсе осталось хоть что-нибудь, что можно было бы убить. Мак подошёл к нему, силой поставил на колени, а затем повалил на спину. В полной тишине он привязал его запястья и ноги к импровизированному запястью. Затем он достал молоток и гвозди. Он выглядел разочарованным, когда Бейтс не издал ни звука, пока гвозди впивались в его плоть. Он шагнул назад и взял веревку, что была привязана к кресту. Зейн и Пьюг взялись за остальные веревки, и втроём они поставили крест. Было непросто. Тяжёлая конструкция качалась и болталась, пока они пытались воткнуть столб в яму. Они отошли назад и осмотрели свою работу. Человек на кресте — это мощная картина, возможно, знаковая. Она полна ассоциаций и смыслов, мифических отражений жертвенности и мученичества. Я взглянул на Бейтса, чья голова со стеклянными глазами пьяно повисла на плечах. Не было тут никакой жертвенности. Не был он никаким мучеником. Это просто был слабый человек, который пытался стать сильным, и не сумел. Никакой великой трагедии, всего лишь павший герой. Мак, казалось, был неудовлетворён представлением. Успокоительное, которое я достал в лазарете, действовало. Нортон позаботился о том, чтобы именно его назначили отнести приговорённому последний обед. Прежде чем предложить ему шприц, он передал моё обещание найти семью Бейтса и рассказать о его смерти. Бейтс, разумеется, согласился принять наше спасительное предложение и сам ввёл препарат. Если я правильно рассчитал дозу, через пару часов он впадёт в кому и умрёт, и никто ни о чём не догадается. Мак может решить, что распятие прошло быстрее, чем он рассчитывал, возможно, предположит сердечный приступ и шок, пока Бейтс уплывёт из жизни по волнам наркотического блаженства. Это было единственное милосердие, которое мы могли ему предложить. Мальчики разошлись в полной тишине. Мак ещё раз взглянул на Бейтса, затем подошёл ко мне и повёз меня в Замок, оставив своего бывшего наставника на милость того, что, как он считал, было медленной мучительной смертью. Я с удовлетворением подумал, что мне, наконец, удалось перехитрить Мака. Не такая уж и победа, но хоть кое-что, хоть какая-то крупица сострадания. Теперь, как заместителю, как его приятелю, мне нужно было подыскать тему для разговора с Маком. Выбрать верный курс было сложно, но я решил проявить наглость, вести себя дружелюбно и саркастично, и надеяться, что он не обидится. Я сглотнул и решился. — Ты слишком часто смотрел «Криминальное чтиво» — сурово произнес я. Он хмыкнул и ответил: — Я ему это средневековье в жопу засунул. В этот момент Бейтс начал кричать. — Наконец-то, — удовлетворённо произнёс Мак.* * *
Это ужасно — слушать крик умирающего человека. Он врезается в тебя, расчленяет все иллюзии относительно бессмертия, лишает комфорта, заставляет принять собственное существование, и самым суровым образом напоминает, что каждый новый день мы проживаем лишь благодаря прихоти судьбы и случайности. Это унизительно и ужасно, и раз услышав этот крик, вы его уже никогда не забудете. Я лежал в лазарете и около часа слушал крики Бейтса, пока не решил, что с меня хватит. Либо я перепутал дозу и он пришёл в себя, либо он переживает самый жуткий трип, какой только можно вообразить. Без разницы. Я либо не помог, либо сделал только хуже. Жить с этим я не был готов. Пора переходить к плану Б. Я сполз с кровати и проковылял через медицинский кабинет. Сейчас нога уже не так болела, хотя ковылять было практически невыносимо. Но, что такое моя боль в сравнении с той, что испытывает кричащий снаружи человек, стоящий перед лицом неминуемой смерти? Я открыл шкаф и принялся рыться среди бутыльков, пока не нашёл нужный. Я нашёл шприц, наполнил его и воткнул прямо в рану. Какое-то время кричали двое, но вскоре сладкий морфий сделал своё дело, ноге стало тепло, она перестала двигаться и стала вдвое толще. Но она, наконец-то, начала держать мой вес. Я не имел ни малейшего представления, как долго лекарство будет глушить мои чувства, но я понимал, что нужно торопиться. Я проковылял к двери и проверил коридор. Пусто. Хвала небесам за такие маленькие радости. Моя винтовка стояла у стены в углу, нетронутая с тех самых пор, как я принёс её в лазарет, когда меня ранили, кажется, целую жизнь тому назад. Я взял её и пошёл к пожарной лестнице. И снова, никого. Я шагнул на лестницу и пошёл наверх. Начала кружиться голова. Я крепко держался за перила, пока добирался до запертой двери, которая вела на крышу. Двумя сильными ударами приклада я выбил замок и оказался снаружи, под низкими серыми облаками. Я подошёл к краю крыши, которая пружинила подо мной, словно одеяло. Небо над головой начало вращаться, я ощутил как тело и лицо охватил жар, как у персонажа мультика, который съел слишком много острого перца чили. Я подошёл к краю и посмотрел вниз, покачнулся и отпрянул. Осторожнее. Я лёг, занял позицию и прицелился из винтовки в грудь человека внизу, который так и продолжал кричать, кричать и кричать. Я попытался сосредоточиться, но крыша проваливалась, словно пыталась поглотить меня, съесть, подобно зыбучему песку. Голова кружилась, в глазах всё плыло, руки дрожали. Я крепче сжал винтовку и закрыл глаза. Я успокоил дыхание и снова открыл глаза. По периферии моего зрения промелькнуло безумие, но я заметил, что, пусть и на мгновение, в моих глазах появилась ясность. Возможно, это было безрассудство, вызванное наркотиками, или я зашёл так далеко, что перестал беспокоиться о последствиях своих действий; что бы это ни было, я не колебался ни секунды. В одно мгновение я сделал то, чего старался избегать все эти долгие месяцы, с тех самых пор, как Отбор сделал каждого мужчину, женщину и ребёнка блюстителями своей собственной морали; единственное, чего я больше всего боялся, так это того, куда приведёт меня мой собственный выбор, и на что я действительно способен. Я нажал спусковой крючок и оборвал человеческую жизнь. Наконец-то я стал убийцей.Урок второй КАК БЫТЬ ПРЕДАТЕЛЕМ
Глава седьмая
До Отбора, когда школа Святого Марка была одной из множества школ для мальчиков, а я был обычным четвероклассником, который пытался сдать экзамены, я как-то раз перешёл дорогу Маку. Была пятница, обед, и я поехал на велике в город купить пачку чипсов и журнал. Пропускать обед не запрещалось, но время было ограничено, и если задержаться, существовал риск пропустить начало дневных занятий. В тот день я столкнулся с девочкой из старших классов, которую встречал на одном из официальных общественных мероприятий, что в то время проводили наши школы. Рядом с девочками я чувствовал себя неловко. Я учился в однополой школе с тех самых пор, как едва начал ходить, а сестёр у меня не было. Не то, чтобы я не знал, о чём говорить с девочками; я вообще не знал, как говорить с ними. И, вот, пока я рылся на полке с прессой, ко мне подошла девочка, сказала «привет», и мы поболтали несколько минут. Её звали Мишель, и она мне понравилась. Не помню точно, что я говорил; всё было слегка размыто. Я лишь старался не плеваться, не ругаться и не рыгать. Всё, вроде, прошло нормально, она улыбнулась и попрощалась. Она была милой, и я беспечно мечтал всю дорогу, пока не въехал прямо в Мака, который стоял у школьных ворот и стерёг опоздавших и прогульщиков. — Ну, и как, блядь, это назвать? — спросил Мак. — Прости, я… эмм… — Нет, выхода нет, попался с поличным. Он схватил мой журнал. — Эй, что это тут у нас? SEX? — Эм, нет, тут написано SFX. А похоже, потому что картинка закрывает часть буквы F. — Это ты так говоришь. А я вижу девушку в бикини на обложке журнала, на котором написано SEX. — Это принцесса Лея. Он свернул журнал и со всей силы ударил им меня по голове. — Да будь это хоть принцесса Диана, я его конфискую. Протестовать смысла не было. — Значит, ты у нас гик, да? Маленький поклонник научной фантастики? Дрочишь на картинки с далеками[11], да? На ум пришло немало резких ответов, но я не был настолько глуп, чтобы произносить их вслух. Я просто стоял на месте, понурив голову. Наказание для меня он придумал стандартное. Я должен был стоять в коридоре и прижимать журнал к стене собственным носом. Можно решить, что это довольно просто. Однако он заставил меня отставить ноги на метр от стены, а руки держать за спиной. Я стоял, наклонившись вперёд под углом в 45 градусов, и весь вес моего тела приходился на нос. Через минуту боль стала невыносимой. Он заставил меня так простоять полчаса. Больше я с ним не пересекался, и он забыл, кто я такой. Я ещё учился в младших классах, когда выяснил, как лучше всего разбираться со школьными задирами: бить их, как можно сильнее, и возможно, у них пойдёт носом кровь. Со мной всегда срабатывало. Но, когда задиры были разрешены официально, когда они были старостами (или учителями, если подумать), тогда, чем активнее вы протестовали, боролись с ними, давали сдачи, или отвечали на их риторические вопросы, тем хуже становились ваши дела. В их руках была власть, и любой ваш аргумент, довод или оправдание могли быть попросту проигнорированы. Так что, я выучился душить свою гордость, проглатывать ответные реплики, сжимать кулаки, но не размахивать ими. Не высовывайся, не привлекай к себе внимания, держись ниже радара. Таков секрет тихой жизни; таков секрет выживания. К тому времени как начался Отбор, этот инстинкт глубоко укоренился во мне. Возможно, именно поэтому я не стал противостоять Маку в самом начале, поэтому я сказал Нортону не вмешиваться, когда Хаммонду требовалась наша помощь, поэтому я решил свалить Мака путём предательства и уловок. Жизнь, прожитая в постижении способов выживания при узаконенных издевательствах, научила меня быть хитрым, но правил открытого конфликта я уже не понимал. Мак до сих пор обладал властью, пусть теперь она исходила из ствола винтовки, и банды прислужников, чем от яркой ленточки на пиджаке, а я так и застрял в роли подчинённой жертвы, кипя от обиды, но храня молчание, борясь с несправедливостью тайком, при помощи заговоров и планов. Но я до сих пор помнил удовлетворение от разбитого носа задиры, и мне хотелось почувствовать, как нос Мака трещит под ударом моего кулака.* * *
Во рту всё пересохло, глаза закрыты, а боль в ноге была чем-то далёким. Я слышал, как по комнате кто-то ходил, но где-то с минуту я не мог ни говорить, ни шевелиться. Вскоре у меня получилось захрипеть, и услышал звон, словно стакан разбился об пол. Я кого-то встревожил. Затем послышался звук воды, наливаемой в стакан из кувшина, мой затылок обхватила рука, а стакан поднесли к губам. Я с благодарностью выпил всю жидкость. — Спасибо, — прохрипел я. — Пожалуйста. Обеденная Леди. — Что… где… — Не пытайся говорить, просто полежи минутку. Я услышал, как она что-то протёрла в воде, а затем вытерла прохладной тряпкой мне глаза, и я смог их открыть, щурясь от яркого света, льющегося сквозь окна. Я всё ещё в лазарете. — Сколько? — Ты провёл без сознания неделю. Честно говоря, мы не были уверены, что ты выживешь. С ногой у тебя всё было совсем плохо. Но прошлой ночью лихорадка пошла на спад, а инфекция, похоже, сама себя сожрала. Ты очень-очень везучий мальчик. Я покосился на неё. Голова была, как будто, набита камнями. Дверь в лазарет открылась и в дверном проёме появилась голова Грина. — Он очнулся? — спросила голова. — Только что. — Отлично. Схожу за Маком. Он закрыл дверь и я услышал его шаги по коридору. Обеденная Леди заговорщицки наклонилась ближе. — Сейчас слушай, пока он не пришёл. У меня для тебя сообщение от Матроны. Она заметила моё волнение и шикнула. — Той ночью я осталась добровольно. А ты решил, она меня бросила? Кто-то должен присматривать за вами, мальчишками, и я решила, почему бы не я. Мы наладили связь и оставляем друг другу записки. Где — не скажу; она тебе доверяет, но я не вполне уверена. Так или иначе, она говорила мне, какие лекарства тебе давать, так что дышишь ты, благодаря ей. Она хочет, чтобы ты знал, что с ней и девочками всё хорошо. Они тут неподалёку, но место, где они прячутся, уже обыскивалось одним из охотничьих отрядов Мака, но их они не нашли. Вряд ли они снова станут там искать, так что можно сказать, теперь они в безопасности. Я выдохнул с облегчением, хотя похоже было скорее, на последний вздох умирающего, потому что она предложила мне ещё воды. Я пил с жадностью. — Мак? Бейтс? Она задумалась и с подозрением посмотрела на меня. — Мистер Бейтс мёртв и похоронен, упокой господь его душу. Мак, в основном, занимался тем, что рыскал по округе в поисках девочек, да муштровал мальчиков. Возле реки он построил полосу препятствий, и они там занимаются ежедневно в течение часа. Видел бы ты, как он с ними обращается. Возмутительно. Говорит, что готовит их к войне. Этот бешеный дурак всех нас погубит, попомни мои слова. Впрочем, он и тобой серьёзно интересовался. Высоко тебя ценит. Хочет, чтобы ты был в боевой форме. Говорит, не хочет начинать войну без тебя. Так что, поправляйся. Чем дольше будешь тут лежать, лениться и жалеть себя, тем лучше будет всем нам. Мы услышали приближение Мака и Грина, и замолчали. — Так, вот он наш, хер хромой, бодрячком, — произнёс Мак, входя. Он отпустил миссис Аткинс одним взглядом, та вышла, и он занял освободившееся место. — Привет, — слабо проговорил я. — И тебе привет. — Он понюхал и оглядел мою ногу. — Как самочувствие? — Пульсирует. Он кивнул. — Что ж, я говорил, ты везучий малый, и всё у тебя будет хорошо. Давай, отлёживайся, ты мне нужен в форме, но недолго, ты мне понадобишься. — Зачем? Что-то готовится? — Я был едва в сознании, дезориентирован, квакал, как лягушка, а мой мозг подвергался бомбардировке информацией, с которой я едва мог совладать. Но мне нужно было знать что происходит. — Среди нас предатель. Какой-то пидор застрелил Бейтси. Избавил его от страданий и испортил всё веселье. Я хотел, чтобы ты с этим разобрался, но ты был едва в сознании и тусовался здесь, в лазарете, когда я пришёл посмотреть, как ты. Так что не переживай, мы знаем, это не ты. Но мы не знаем, кто это и меня это… нервирует. Либо кто-то из офицеров мутит у меня за спиной, либо кто-то из младших припрятал ствол, о котором мы ничего не знаем. Мне оба варианта не нравятся. Короче, толстуха принесет тебе пожевать, и мы тобой займёмся. Как будешь готов, посвящу тебя в свои планы. Я был счастлив; я едва мог держать глаза открытыми. — Отдыхай, браток, — сказал Мак, но я уже практически спал.* * *
В процесс выздоровления у меня было полно времени оценить ситуацию. Школа превратилась в укреплённый лагерь. По периметру круглосуточно ходили патрули, а у главных ворот и входа в здание школу располагались посты охраны. Было введено правило, по которому в каждом патруле и на каждом посту присутствовал офицер, дабы держать мальчишек в узде. День начинался в 8 утра с парада и смотра, затем завтрак, а следом муштра и упражнения всё утро. День был отдан спорту и сбором хлама. Пока хватало топлива, Мак каждый вечер устраивал киносеансы, но оно уже давно кончилось, так что нам пришлось привыкать жить без электричества. Из технических игрушек у нас остались только магнитофоны и фонари, работающие от батареек; нам удалось собрать достаточное количество батареек, чтобы хватило надолго, так что мы могли хотя бы слушать музыку. Когда Мак не устраивал ночные занятия, вечернее время было свободным. Мальчики играли в настольные игры; Грин создал театральный кружок и объявил о прослушивании на пьесу «Наш городок»; третьеклассник по имени Лилл собрал музыкальный ансамбль. Хиткоут и Уильямс расширили ферму, и теперь у нас имелось несколько голов скота. Огород Петта также чувствовал себя неплохо. Все находились при деле, двигались и имели цель. Однако в воздухе постоянно висело нескрываемое напряжение. Офицеры, связанные общим преступлением, стали сплочённым отрядом, единой верной бандой, обладавшей абсолютной властью и не боявшейся её применять. Нам повезло, что только один из них, Уайли, оказался конченным ублюдком. Остальные командовали, издевались и управляли, но положение не становилось настолько серьёзным, как я предполагал. Мак, похоже, немного сдерживался, и я не мог понять, почему. Я предполагал, что он будет постоянно сжимать всех в тисках, но, чаще всего он просто кричал и раздавал случайные оплеухи. Его излюбленным наказанием являлось заставлять провинившихся бегать кругами перед завтраком. Мне кажется, он и сам был слегка шокирован собственным поведением в отношении Бейтса. С истощением запасов топлива, микроавтобусы стали бесполезны, поэтому наша зона поисков была ограничена несколькими милями во всех направлениях. При каждом удобном случае мы собирали лошадей, а Хейкокс проводил для офицеров занятия по верховой езде. Я уже мог ездить верхом, но лишь на поздних этапах своего выздоровления я мог выносить боль, вызванную постоянной скачкой вверх-вниз на шагающем четвероногом животном. Похоже, все усилия Мака были направлены на обеспечение безопасности и тренировки мальчишек. Но для чего он их тренировал? Я прямо спросил его об этом, но этот загадочный ублюдок выдал лишь «Увидишь». Я считался его заместителем, но он мне пока не доверял. И пока он занимался своими планами, я занимался своими. После того, как я застрелил Бейтса, отношение Нортона ко мне изменилось. Пусть он и вёл себя со мной весело и таинственно, я чувствовал в нём настороженность. Он не до конца понимал, чего от меня ожидать. Думаю, мои действия удивили его не меньше, чем меня самого. Я его не винил. Я и к самому себе относился настороженно. Иногда мой отец просыпался по ночам с криками. Я знаю, во время его командировки в Боснию, случилось нечто страшное, но он никогда не рассказывал, что именно это было. Теперь настала моя очередь просыпаться от крика и в поту. В моих кошмарах Бейтс вопил с креста мне прямо в лицо, а Мак стоял рядом и аплодировал, пока я отрезал от своего бывшего учителя небольшие куски, которые превращались в маленькие рты и присоединялись к общему хору. Прежде у меня никогда не было кошмаров. Все ужасы и смерти, которым я был свидетелем во время Отбора, всё насилие, которое причинялось в отношении меня, как физическое, так и психологическое, не вызвало у меня ни единой бессонной ночи. Однако насилие, которое я причинял в отношении других, мучило меня. Я всегда считал, что это с моим отцом произошло нечто ужасное; теперь я понял, что это он творил нечто ужасное с кем-то другим. Я осознал, что совсем не знал своего отца, ни того, на что он способен. Впрочем, теперь я начал осознавать, на что способен сам. И это меня пугало. Тем не менее, я оставался сконцентрирован на своих целях — завоевать доверие Мака, найти возможность предать его, найти Матрону и девочек, сделать из школы убежище, которым она и была всегда. Я был готов сделать всё, чтобы достичь этих целей, но я не мог сделать этого в одиночку.* * *
— У тебя есть ствол, так почему ты просто не пристрелишь этого гада? — спросил однажды Нортон во время ежеутренней поездки по полям. — В смысле, просто подойти и хладнокровно его расстрелять? — Ну, да. Я именно об этом. Почему нет? Серьёзно, почему нет? — Это не очень этично, не так ли? Он разразился смехом. — Этично? Ты, прикалываешься, блядь? Речь о человеке, убившем нашего учителя истории, человеке, который стал заместителем психопата, человеке, который по любым законам будет осуждён за убийство ребят из Территориальной армии? Этично? Не смеши меня. Разве более этично планировать его уничтожение, лёжа на больничной койке? По крайней мере, если ты подойдешь к нему и пристрелишь, это будет открыто и честно. Хоть какая-то этика. — Я не хладнокровный убийца, — только и мог ответить я. — Прости, братан, но ты именно такой. Мы шли мимо полосы препятствий. Она состояла из сетей, канатов, деревянных конструкций и чуть-чуть колючей проволоки. По ней надо было лазать, ползать, прыгать, качаться и всё такое прочее. Там занималась группа младшеклассников под надзором Уайли, который издевался над бедолагой Роулсом, швырял в него комья земли, стрелял прямо над ухом мальчика, симулируя обстрел, орал без конца. Бедный мальчик выглядел чудовищной напуганным. — Если я застрелю Мака, нельзя предугадать, что будут делать остальные офицеры, — сказал я. — Мне они подчиняться точно не будут. Я всего лишь пятиклассник, не забывай. Может я и заместитель, но пока не отдал ни одного приказа, а будет это только из-за того, что они подчиняются Маку. Мне нужно узнать их, завоевать их доверие и уважение, прежде чем начать действовать. Разделять и властвовать, вот, чем мы должны здесь заниматься. Я лишь пытаюсь разобраться со всем с минимальным количеством смертей. Он не стал продолжать спор, но я чувствовал, что мы с ним ступили на зыбкую почву. Мы оставались друзьями и союзниками, но нельзя было отталкивать его от себя ещё дальше. Мак терпел мою дружбу с Нортоном, а мне требовалось, чтобы он был моими глазами и ушами среди прочих мальчиков. К Замку он отвёз меня в молчании, но, несмотря на все оговорки, на следующий день мы встретились, чтобы сверить наши планы. — Самая наша большая проблема — это Уайли, — рассказывал Нортон. — Похоже, он пытается перепрыгнуть Мака. Остальные, в основном, довольствуются раздачей кругов, случайными оплеухами и работами по хозяйству. Но Уайли нравится унижать людей. Недавно он заставил Теккерея десять раз пройти полосу препятствий нагишом. Под конец пацан был весь в синяках и порезах. А Вона он заставил ночевать в коровнике лишь потому, что тот не доел завтрак. — Ладно, значит, считаешь, если Мака не станет, его место скорее всего займёт Уайли? — Без сомнений. Остальные вроде неплохи, за исключением Грина, который оказался на противоположном конце спектра. Он — мальчик для битья, самый убогий. Ему начали придумывать клички. — Какие, например? — Гомосек. Заднеприводной. Ну, ты понимаешь. Нестояк — одно из самых популярных. Он многозначительно посмотрел на меня, пока до меня не дошло. — Ох, блин, — прошептал я. — Не думаешь ли ты… Он кивнул. — Подтвердить это предположение не удалось. — Поэтому он уязвим. Они осознают, что он не столь же виновен, как и они, и ненавидят его за это. Плюс, ты же знаешь, он слегка женоподобен. Видел бы ты, как он ставит «Наш городок». Мне кажется, он сам хочет сыграть Эмили. На эту роль он взял Петтса. Говорит, что раз во времена Шекспира считалось нормальным, если мальчики переодеваются в девочек, то и нам нормально. Я обдумал эту информацию. — Ладно, наступать будем с двух фронтов, — сказал я. — Я попытаюсь убедить Мака увидеть в Уайли угрозу, и буду подкармливать обиду Грина на других, пока он не перейдёт на нашу сторону. — И пока ты будешь всем этим заниматься, что делать мне? — Тебе нужно разговорить остальных, но осторожно. Нужно выяснить, у кого из мальчиков дела идут хуже всего и попытаться перетянуть их на нашу сторону. Нам понадобятся собственные офицеры, которые смогут выступить, когда появится возможность. Нортон ухмыльнулся. — Наконец-то, у нас появилась схема. — И план. Мы пожали руки. — Чудесно, — произнёс Нортон. — Думаю, мы только что повысили вероятность нашего распятия на четыреста процентов.* * *
Спустя три недели отдыха, я, наконец, снял швы и смог ходить с тростью. У меня всегда была выраженнаяхромота, но я начал делать упражнения, помогающие вернуть ноге силу. В день, когда я смог начать ходить, Мак попросил посетить его апартаменты. Он переехал в старую квартиру директора. Когда я постучал в дверь и ждал, пока он меня впустит, то заметил, что он оснастил двери замками. Как и подобает лидеру — осторожность сменяет спокойствие, а вскоре на место осторожности приходит паранойя. Я надеялся, что сумею немного ускорить этот процесс. Мак открыл дверь и жестом пригласил меня внутрь. — Присаживайся, — произнёс он. Я оглядел гостиную, в которой боролся с Ионой, и с облегчением заметил, что Мак заменил мебель; мне не очень понравилось бы сидеть на диване, на котором лежал полуразложившийся директор. Я с благодарностью плюхнулся на плюшевые подушки. Не помню уже, когда последний раз сидел на диване; я чувствовал себя максимально комфортно. Я ожидал, что мне предложат чашку чая или нечто подобное, но вместо этого Мак открыл мини-бар и достал два больших бокала для виски. Он протянул мне один бокал, сел напротив и задумчиво меня осмотрел. — Не думаю, что очень уж тебе нравлюсь, Ли, — вскоре произнёс он. «Ох». «Блядь». Изобразить невинность? Он не поведётся. Попробовать отшутиться? Догадается. Ладно. Действуй прямолинейно. Будь серьёзен, но не лезь на рожон. Я посмотрел ему в глаза. — С чего ты так решил? Он пожал плечами. — Чутьё и наблюдение. Он отпил из бокала. Я тоже. Складывалось ощущение, что я играю в покер. Я не знаю, как играть в покер. — Видишь ли, я считаю, Бейтс был прав, — продолжал он. — Я думаю, что ты думаешь, что ты выше всего этого. Я иногда замечаю, как ты смотришь на меня, и вижу, как ты меняешь выражение лица, пытаясь скрыть своё презрение до того, как я его замечу. — Не будь дураком. — Я рассмеялся, по-дружески. Он не улыбнулся. — Я много, кто, слышь? Но я не дурак. В его голосе слышалась угроза, однако не было похоже, что он злился. Если только я не сказал что-то, по-настоящему глупое. Я поднял руки и изобразил невинность. Мак подался вперёд. — Суть в том, что ты не такой, как я. Я — пиздюк. Конченный ублюдок, и мне плевать, знает ли об этом кто-то ещё. Я убийца и насильник, и это только начало. Я сначала стреляю, а потом задаю вопросы. Я забиваю нахуй любого, кто встанет передо мной и моими желаниями, и мне плевать, кто это будет. И мне нравится всем управлять. Нравится руководить людьми, отдавать приказы, устанавливать правила, изображать крутого мужика. Но дело в том, Ли, что это единственное — в чём я хорош. У меня к этому талант, понимаешь ли. Попроси меня что-нибудь посчитать, или дай занятие по английскому, нарисовать картину или сыграть на пианино, и я полный нахуй дебил. Но, поставь меня в ситуацию, когда требуется сила, немного жестокости, и я в деле. И главное, что сделал Отбор, самая великая, прекрасная вещь, которую сделал Отбор — это вручил людям, вроде меня, ключи от всего этого блядского мира. Ни один коп не закроет меня за причинение вреда здоровью, ни один магистрат не вручит мне свидетельство об общественно опасном поведении, ни один судья не отправит меня в дурку. Сейчас закон один, и он не за теми, у кого самая большая пушка, а за теми, кто достаточно гнусен, чтобы первым ею воспользоваться. И этот человек — я. И, полагаю, ты такой же. Я мог лишь выдавить из себя: — А? — Ой, не позорься и не изображай невинность. Это ты застрелил Бейтси. Я попытался сделать каменное лицо и ничего не показывать. Только смысла не было. — Ага, — произнёс он, изучая меня. — Так и думал. Плохо дела пошли. — Сейчас ты думаешь, я буду из-за этого злиться. И я немного злился. Но потом я поразмыслил. Вероятно, ты так поступил, потому что решил избавить его от страданий, так? Я не издал ни звука. — Так? — В его голосе вновь появились нотки опасности. Я кивнул, продолжая смотреть ему в глаза. — Милосердно. Даже, по-геройски. Однако это не отменяет того факта, что ты его убил. Хладнокровно застрелил. Как бы ты сам себе там ни думал, теперь ты убийца. Как и я. А я себе нравлюсь, и мне нравятся люди, похожие на меня. Я снова кивнул. — Остальные — просто последователи, громилы, ссыкуны, которые чувствуют себя крутыми только, когда рядом есть такие крутые парни, как я. Но, полагаю, в тебе есть стержень. Полагаю, спина у тебя крепкая. Ты действовал у меня за спиной, умышленно сделал то, что собирался сделать я. Для этого нужны яйца, особенно с твоими ногами. Мне нравятся яйца. Но мне не нравятся те, кто меня подъёбывают. Так что у меня остаётся только два варианта. Мы пристально смотрели друг на друга. — Дай угадаю, — вскоре произнёс я. — Убить меня или повысить. Он склонил голову в согласии, откинулся на спинку кресла и отпил виски. Затем он вытянул правую руку, поставил бокал на стол и взял «Браунинг», который всё время разговора лежал, излучая молчаливую угрозу. Он положил пистолет на бедро, осторожно держа палец на спусковом крючке. — И что мне, по-твоему, делать, Ли? Я ничего не ответил. Мак поднял пистолет, положил его обратно на стол и вновь взял бокал. — Видишь ли, ты рискнул и принял сложное решение, потому что считал, что поступаешь правильно. Если я смогу убедить тебя, что помогать мне — это правильно, то мы станем отличной командой. Но мне придётся тебя убеждать, а не заставлять силой. Если я тебя заставлю, ты просто скажешь то, что мне хочется услышать, и я не смогу понять, можно ли тебе доверять или нет. Итак, позволь мне устроить презентацию. В конце концов, я должен был заниматься рекламой. Если не понравится, можешь выйти — прости, уковылять — за ворота. Я не буду тебя останавливать. Мак откинулся в кресле, снова отпил виски, и приготовился задать мне жару. — Когда я вернулся в первый раз, Бейтси отвёл меня к себе в кабинет и прочёл лекцию. По истории, что было в его стиле. Он сказал мне, что если взглянуть на историю примитивных цивилизаций, одни и те же шаблоны повторяются раз за разом, снова и снова. Фермы объединяются в деревни. Затем эти деревни обнаруживают рядом другие деревни, и с радостью объединяются друг с другом, образуя племена. Только в этих деревнях нет демократии. Никто не выбирает вождя. Командует там самый крутой засранец в округе, вот в чём дело. Если тебе не нравится твой вождь племени, ты бросаешь ему вызов, вы деретесь, и победитель становится новым вождём. Простая система. Все понимают правила. И всё работает. Охуительно работает. Так было по всему миру. Демократия — это роскошь. Её можно себе позволить, если твоё общество пиздец, как загружено, обеспечено, организовано, стабильно, обладает развитой инфраструктурой. Но, пока твоё общество всем этим не обладает, трайбализм — это лучший способ управления, потому что даёт людям наилучшие шансы выживания. И значение имеет только это — выживание. Вождь выбирается по заслугам, по силе. Людям нравится сила. Они её понимают. Так размышлял Бейтси, и мне пришлось с ним согласиться, поскольку Отбор поставил нас в ситуацию, когда мы должны вернуться к племенам. У нас нет электричества, водопроводной воды, газа. Блядь, у нас даже сельское хозяйство такое, что и говорить не о чем. Малые, сильные общины — вот путь восстановления человечества. А сильным общинам нужны сильные вожди. И это — я. Видишь ли, беда с Бейтси была в том, что он убедил меня в своей правоте. И едва это произошло, я осознал, что должен встать на его место. Я понимал, что он недостаточно крут, чтобы вести за собой. Племя, возглавляемое им, никогда не станет достаточно сильным, чтобы обеспечить выживание остальных. Поэтому я его заменил. Я распял этого бедолагу, потому что решил, что так будет наиболее драматично. Тем самым я послал чёткое сообщение: «Я — вождь. Я силён и безжалостен. Будешь до меня доёбываться, я тебя убью». Вот так, по словам Бейтси, и должен ставить себя сильный вождь сильного племени. Он знал, что это правда, знал, что подобное представление необходимо, но ему для этого не хватило духу. Это сделал я, и буду делать. Лишь потому, что я это делаю, я именно тот, кто должен управлять племенем. У племени под моим руководством наилучшие шансы выжить, когда к нам придут другие племена, чтобы нас захватить. Я — лучшая возможность выжить для этих мальчишек. Я в этом убеждён. А ты? Возможно, я был убеждён. Боже мой, этот сумасшедший мудак говорил здравые вещи. Мне ни на секунду не пришло в голову, что у него может быть что-то настолько развитое, как например, идеология. Я был убеждён, что он — буйнопомешанный психопат. Но всё, что он сейчас сказал, было чудовищно разумно. Брутальный, злобный и опасный, но логичный. — Нет, — произнёс я. — Не совсем. Мак откинулся в кресле и сделал глоток. Он дёрнул головой, чтобы я продолжал. Я набрал воздуха в грудь и развил мысль: — Возможно, Бейтс был прав насчёт племени. Не знаю, сам я никогда не разбирался в истории. Однако звучит правдоподобно. И, если он прав, ну, да, сильный вождь — это, вероятно, необходимое зло, на какое-то время. Не знаю, каким лидером был бы Бейтс. Откровенно говоря, он был нахрен бесполезен. Когда начинались какие-то сложности, он замирал, а это было опасно для всех нас. Он был обузой. Я не думаю, что распятие этого бедолаги было решением. Ну да ладно, что сделано, то сделано, и ты теперь вождь. Не будем обращать внимания, что ты сделал, чтобы занять эту должность, вопрос в том, что ты намерен делать, получив её? Я замолчал; нужно правильно подобрать слова. — Я вот, что хочу знать, — произнёс я. — Ты намерен держать тот же уровень жестокости, дабы продолжать занимать эту должность? — Ну, да, если надо будет, — признал Мак. — Но я не думаю, что стану. Мне придётся поступать мерзко только, когда кто-нибудь решит бросить мне вызов. Но я не думаю, что так будет. Можно немного расслабиться. Всё сделано. — Ага, я заметил. Должен признать, когда ты взялся за руководство, я думал, что будет очень плохо, но этого не произошло. Странное это дело — говорить с ним настолько открыто. Во мне до сих пор теплилась уверенность, что этот разговор закончится стрельбой, но он не оставил мне выбора, кроме как вести себя честно, и я так себя и повёл. И всё же, не было нужды быть честным до конца. — Послушай, Ли, сейчас я главный, — сказал он. — Я намерен сделать наших пацанов жесткими, и офицеры мне в этом помогут. Но мне необходимо соблюдать баланс, сделать так, что я не разозлю их настолько, что они выйдут из-под контроля. Я заполучил их повиновение, но мне нужна их верность и уважение. И я понимаю, это будет сложно. Не самая сильная моя сторона. Если ты будешь на моей стороне, полагаю, я смогу их одолеть. Я наблюдаю за тобой; ты справишься с молодняком и прочими делами. Они меня раздражают, а я их пугаю до охуения. Что есть хорошо, не пойми меня неправильно, я хочу, чтобы они меня боялись. Мне нужна добавка доброты. Кнут и пряник, уловил? Вот, чего мне от тебя нужно. — Теперь понимаю. — Я рассмеялся. — Ли Киган — заботливое лицо распятия. Значит, хочешь, чтобы я стал твоей совестью? Сдерживал тебя? — Ага, можно и так сказать. Дай знать, если я зайду слишком далеко. Приглядывай за пацанами. Держи меня в курсе, как они себя чувствуют. Следи за офицерами, выясняй, кто из них может создать проблемы. — Уайли, — тут же бросил я. — Серьёзно? Мне он нравится. Он жестокий, — весело произнёс он. Я наградил Мака наилучшим своим взглядом из разряда «да, ну?». — Ну, да ладно, — сказал он. — Что ж, я к этому и веду. Ты подмечаешь подобные вещи. Мы станем неплохой командой. Плюс, я могу рассчитывать на тебя в бою. А это важно. Ибо, полагаю, нам предстоит много боев. — Значит, я твой заместитель. Я отдаю приказы офицерам, и моя задача — поддерживать тебя, и давать тебе знать, если ты, по моему мнению, зайдёшь слишком далеко. И поступаю я так, потому что сильный безжалостный вождь — это наилучшая возможность выжит в племенном мире. Я прав? — Ага. Я сделал вид, что обдумываю собственные слова, затем подался вперёд и протянул руку. — Ладно, я в деле. Но, когда он пожимал мою руку, я думал лишь о том, что он сделал с Матроной и Бейтсом, и насколько сильно он будет страдать, когда я с ним разделаюсь.Глава восьмая
Охранник с отвращение осмотрел нас. — Чего надо? Петтс показал бумажный пакет. — Несём овощи, сыр и молоко на рынок, — сказал он. Охранник сунул нос в пакет. — Чеширский есть? — Эм, нет, простите. Всё только домашнее. Он типа, как филадельфийский. Охранник принюхался. — Гадость какая. Жена такой ела. Позорище, — задумчиво произнёс он. — Я любил чеширский. Мы стояли и выжидали, пока охранник погрузился в вязкие рыхлые размышления. Уильямс прочистил горло. — Чего? А, да, что ж, проходите тогда. Билл вас осмотрит. — Он кивнул своему коллеге, тот вышел вперёд и обыскал нас на предмет оружия. Закончив, он отодвинул деревянное заграждение с колючей проволокой, и дёрнул головой, чтобы мы проходили. — В семь комендантский час, — произнёс Билл. — Если намерены тут остаться, тогда заранее поищите себе какую-нибудь дыру. Номера есть в пабе, если есть чем платить. Петтс, Уильямс и я прошли мимо блокпоста и оказались в Хилденборо. Мак был убеждён, что этот крошечный городок в трёх милях дальше по дороге от школы, являлся нашей первоочередной проблемой. Именно к сражению с этими парнями он нас готовил. Пользуясь терминологией Мака, их сильным племенным вождём был Джордж Бейкер, местный магистрат. Тот самый человек, который повесил МакКаллоха и Флеминга, обладавший нулевой терпимостью, который, как и Мак, верил в публичную демонстрацию своей власти. Петтс и Уильямс раз в неделю посещали рынок с целью продать овощи, мясо и сыр, что они производили. Впрочем, Петтсу не удалось никого убедить съесть собранных им улиток. На рынках хорошо распространялись слухи, а в Хилденборо находился единственный паб на сотни миль, так что это место отлично подходило для сбора разведданных. По плану остальные должны были торговать, как обычно — по какой-то причине Уильямсу так и не удалось найти инвентарь для пивоварения — в то время пока я смешался с толпой и принялся слушать. Город был хорошо укреплён. С трёх сторон он был окружён полями, а с четвёртой практически сливался с Тонбриджем, что делало это направление наиболее сложным для обороны во время штурма. В качестве решения этой проблемы они срыли целый квартал домов, дабы создать открытое пространство, а затем возвели офигительных размеров забор, который украсили пулемётными вышками. Не хватало только нескольких прожекторов и немецких овчарок, как было в Берлине в пятидесятых. Поэтому, стороны, обращённые к открытой местности, где охрана располагалась на очевидных маршрутах, вроде троп и дорог, были менее защищены, и с этого направления было легче пройти, особенно с наступлением темноты. Понимая это, Бейкер установил строгий комендантский час. Петтс выяснил, что охранники ходят парами, с факелами, и носили яркие манишки, дабы предотвратить дружественный огонь. До Отбора в этой части Кента раздавался звук стрельбы из дробовиков по птицам, так что жители Хилденборо не имели недостатка в оружии и патронах. Однако наше вооружение было более впечатляющим, так что, если бы дело дошло до стрельбы, у нас было преимущество. Если говорить о цифрах, Уильямс подсчитал, что у них имелось около сорока человек, которые вели себя, как охранники, и около двухсот жителей в целом. Мак хотел, чтобы я выяснил какие-нибудь детали о самом Бейкере, и выяснить, может ли он попытаться расширить свою территорию. Петтс, Уильямс и я, одетые в гражданское, дабы не привлекать внимания, шли по городу на рынок, который раскинулся напротив крупного величественного дома, в котором Бейкер устроил штаб. Необычно было видеть улицы, очищенные от мусора и сгоревших машин. По мере нашего приближения к большому дому, нам стали попадаться здания с признаками заселения; сады были хорошо пострижены. Одним из примечательных явлений новой реальности являлось то, что все выжившие, вне зависимости от того, чем они занимались до Отбора, они жили в самых лучших домах, в самых благоприятных районах. Похоже в Хилденборо жители гордились своим недавно приобретённым имуществом. Уильямс поведал мне, что до Отбора этот большой дом являлся чем-то медицинского центра. На его территории имелись впечатляющие общежития и большой бассейн. Рынок, каким бы он ни был, располагался на переднем дворе. Там были расставлены раскладные столы, вокруг которых роились люди, пытаясь выменять всякое барахло, батарейки, бесполезную технику, одежду и всё такое прочее. Там же горели мангалы, где жарились бургеры и сосиски, которые можно отведать, если найдётся, что предложить повару. Даже какой-то народный ансамбль исполнял какую-то музыку, а также паб под навесом и несколькими бочками местного пойла. Больше было похоже на деревенский праздник, чем на постапокалиптические руины. Невысокая пожилая леди сидела и вязала за кучей банок с ежевичным вареньем, а викарий стоял с деловым видом за столом, заваленным старыми книгами. У входа в пивную палатку стояла доска для объявлений, где от руки было написано, что перетягивание каната начнётся ровно в два, после забега с ковшами, яйцами и ложками, но до Главного Представления, чем бы это ни было. Конец света, может и наступил в результате чумы и ужаса, однако в Средней Англии всё было очень мило, спасибо, что спрашиваете, не желаете ли сдобную булочку? И что может лучше Средней Англии, лучше «Отвращения к Танбридж-Уэлсу» держать людей в тонусе? В стороне стояла хорошо заметная, но, к счастью, в данный момент неиспользуемая, виселица. Я вздрогнул, когда представил, что чувствовали МакКаллох и Флеминг в последние мгновения своей жизни, когда стояли на эшафоте, ожидая нажатия рычага. Я оставил этих двоих заниматься своими делами, а сам направился прямиком к пивной лавке. Пиво мне не очень нравится, я больше по виски с колой, но у меня имелась полная сумка лука-порея на обмен, вот я и решил, что смогу выменять несколько пинт и немного поболтать с кем-нибудь из местных. Проникать и опьянять — таков был план. В итоге, всё это не потребовалось, поскольку в палатке находился сам Бейкер, в руке кувшин с пивом, и выступал перед благодарной аудиторией. Я выменял пучок лука на чашку светлого, сел на раскладной пластиковый садовый стул и сам прислушался к нему. Это был высокий округлый человек, за пятьдесят, одетый в твидовый костюм «Сельскохозяйственного альянса»[12]. У него были кустистые брови, румяные щёки и ярко-голубые глаза. При разговоре его подбородок трясся. — Вам следует понять, Джон, — говорил он, — что расширение — наша единственная возможность. Ого, десять секунд и дело сделано. Благодарю, теперь можно идти домой. Я и не думал, что быть шпионом так просто! По крайней мере, не придётся больше пить эту бормотуху; одного глотка оказалось более чем достаточно. — Однако это не всегда означает конфронтацию, — продолжал Бейкер. «Серьёзно?» — Я вижу Хилденборо центром союза. Неким объединением торговых партнёров. Племена, поселения, возможно, даже города-государства, как знать. Но у нас здесь безопасная защищённая позиция. У нас достаточно еды, благодаря нашей фермерской программе, мы отлично вооружены, а преступность практически на уровне нуля. «Занятно». — «Практически». — Один из его собутыльников рассмеялся. — Она станет нулевой, как только ты повесишь того ублюдка. — Народ обменялся понимающими усмешками. Как будто кто-то пошутил про гольф, или вроде того. Теперь понятно, что это будет за главное представление. — Верно, верно, — произнёс Бейкер. — В любом случае, у нас тут стабильность, и, полагаю, мы сможем её распространить. Помочь другим общинам организоваться и решить проблемы. Он сделал добрый глоток эля. — Очевидно, будет непросто, — продолжил он. — Посмею сказать, по пути придётся снести несколько голов, разобраться с несколькими бандитами и подонками, выстроить их вдоль стенки и избавиться от них. Но, на самом деле, у нас нет выбора, не так ли? Должно быть верховенство закона, иначе мы вернёмся к недобрым былым временам грабителей и насильников, и, прости господи, ниггерам с претензиями. Так, погодите-ка, я с самого начала был прав — это очередной повёрнутый на законе и порядке расист со страстью к казням. Не то, чтобы я против того, чтобы Мака вздёрнули и оставили висеть. Но мне совсем не хотелось стать гражданином страны, основанной фанатом жёлтой прессы. Лучше я попытаю шансы с Маком. Небольшой тревожный колокольчик в затылке вопрошал: «ну и кто же теперь выбирает сильного вождя? Кто доверяет самому крутому ублюдку себя защищать? Кто тут начал думать, что Мак, может быть и прав?». Я проигнорировал его. Я уже собирался встать и уйти, как Бейкер произнёс нечто такое, что усадило меня обратно. Один из присутствующих спросил что-то о местных общинах. — Ближайшая община — это школа дальше по дороге, — ответил Бейкер. — Правильная школа, для умных; плата за обучение, школьная форма, учителя в мантиях, армейские кадеты, ученики из хороших семей. Там целая толпа мальчишек, которые играют в солдатиков. — Значит, вы хотите с ними связаться? Присоединить к своему союзу? — спросил кто-то другой. — Сложно сказать. Пока мы за ними только наблюдаем… — «Бля!» — …и недавно там произошёл ряд весьма неприятных событий. Где-то недель шесть назад они буквально распяли собственного учителя. Хор удивлённых возгласов. — Нет, серьёзно. И они очень хорошо вооружены. Они устроили набег на штаб Территориальной армии, так что у них имеются пулемёты и гранаты. Нам они совсем не угрожают, но у меня есть подозрение, что именно они стоят за исчезновением моей племянницы. Несколько месяцев назад она отправилась преследовать кучку мародеров, двое из которых были детьми, так что… Когда он прервал речь, закашлявшись от избытка чувств, у меня появилось знакомое ощущение утопления. Вот перед нами самый крупный игрок в округе, и Мак пристрелил его племянницу. Если это вылезет на свет, противостояние будет неизбежно. — Так или иначе, — продолжал он, — я обдумал наш первый шаг, и решил, что нужно показать им, кто тут главный. В конце концов, это же всего лишь мальчишки, они тут же вытянутся в струнку, если им продемонстрировать достаточно крепкую руку. В стрельбе нет необходимости. Полагаю, демонстрация власти поставит их на место. Всё стало звучать крайне знакомо. Замысел Мака в демонстрации сильной власти подразумевал распятие. Я представил, что демонстрация Бейкера будет включать в себя какого-нибудь бедолагу, висящего в петле. Старательно делая вид, что я — это не я, я залпом допил остатки, едва не подавился, и встал, чтобы уйти. Но едва я направился к выходу, передо мной возник Бейкер и произнёс: — Куда это вы направились, мой дорогой Ли?* * *
— Прошу прощения, Ли — вас ведь Ли зовут, так? Я кивнул. — Прошу меня простить, Ли, за то, что ввёл вас в заблуждение. Я прекрасно осведомлён о том, что ваш прославленный главнокомандующий казнил мою племянницу. Бейкер сидел за массивным столом в месте, которое я счёл его кабинетом. Сквозь большое окно за его спиной я видел, что базарный день шёл хорошо. Высокая женщина только что вышла в лидеры в забеге с яйцами и ложками. Я был привязан к стулу, сидя через стол от Бейкера, и гадая, как меня угораздило здесь очутиться. — Мой источник сообщил мне эту ценную информацию несколько недель назад, — произнёс он. — Ваш источник? — Стивен Уильямс. Полагаю, он помогает управляться с вашей небольшой фермой. Сейчас он там, торгует овощами. Милый юноша. Он высоко ценил мистера Бейтса, и тяжело воспринял его смерть. Как-то он пришёл к нам в базарный день и попросил убежища, однако нам удалось убедить его вернуться в школу и зарисовать нам несколько карт, описать ваши рубежи, изложил нам характеристики некоторых ключевых игроков, в таком вот ключе. Он оказался крайне полезен. Некоторое время я обдумывал эти слова. Уильямс нас предал. Я не знал, как к этому относиться. С одной стороны, я не мог его винить; а с другой, он отдал нас в руки кучке фашистов в твидовых костюмах, решивших, будто в Отборе виновны иммигранты. — Он и о тебе нам рассказал, Ли. Доверенный заместитель, раненый в бою, соучастник, минимум, трёх убийств, о которых нам известно. Не было никакого смысла объяснять, что я и сам собирался предать Мака. Я намеревался остаться в образе; играя роль, которую я сам для себя придумал, могло помочь мне найти выход из этой ситуации. Будет иронично, если меня повесят за преступления Мака раньше, чем я смогу повесить Мака сам. — Вы убили двух мальчишек, которые просто искали еду. Не смейте говорить со мной об убийствах, — бросил я. Бейкер встал с кресла, обошёл стол и влепил мне сильную пощёчину тыльной стороной ладони. Большое кольцо с печаткой оставило на щеке порез, и я ощутил, как по ней потекла кровь. — Не дерзи мне, мальчик, — прорычал он, весь его налёт цивилизованности тут же сдуло. — Я убил мародёров. Просто и ясно. Нам необходим закон и порядок, особенно сейчас. Для закона не может быть исключений, ни по полу, ни по возрасту. Правонарушение должно быть наказано. Правосудие должно быть видимо, и должно проходить быстро и безжалостно. Я поднял голову и уставился на него. — А как насчёт права на справедливый суд? Как насчёт смягчающих обстоятельств? — Справедливый суд? Вроде того, что вы устроили своему учителю, прежде чем убить его? Не будь наивным. Твою мать, почему все психи, с которыми мне приходится разговаривать, излагают настолько чертовски здравые мысли? В любом случае, мы убили его племянницу. Не было вообще ничего, что я мог бы сказать, чтобы изменить этот факт. Отбрехаться тоже не получится. — Ладно, я ваш заложник, у вас есть план по захвату школы, а меня вы, скорее всего, убьёте. Почему бы вам не выложить все карты, тогда я смогу сбежать и испортить ваш зловещий план. Что скажете? Произнося эти слова, я внутренне сжался; я смотрел слишком много плохих фильмов. Возможно, дело в том, что подобный сценарий я видел чересчур много раз, что не смог избавиться от мысли, будто участвую в викторине. Герой всегда приходит к разговору с тем, кто намеревается его убить, и в последнюю минуту всегда появляется путь к спасению. Таковы правила. — Дорогой мой, — ответил Бейкер, цивилизованность вновь вернулась к нему. — У меня нет времени объяснять свои планы. Прости. Бейкер работал по сценарию из другого фильма. — Почему? У вас назначена встреча? — У меня нет. Но у тебя назначена.* * *
Всего несколько месяцев назад, мне было достаточно тяжело вызвать внутри себя настоящее беспокойство, когда я сталкивался с неминуемой смертью. Оправившийся от бойни, вызванной Отбором, замкнувшийся в себе после похорон матери, я был практически не заинтересован в собственном выживании. Теперь, после того, как меня избили и подстрелили, я начал остро осознавать, как легко умереть, и был полон решимости этого не делать, пока не состарюсь, не ослабею в окружении толстых внуков. Но, пока я шагал к виселице, я не видел иных вариантов, кроме как того, что жить мне осталось всего несколько минут. Нервы едва держались. К тому времени, как мне накинули на шею петлю, я уже был готов обосраться и мне хотелось кричать. Я стоял на деревянном эшафоте, глядя на собравшихся вокруг жителей Хилденборо, жаждущих увидеть «Главное Представление» — мою смерть. У одних вид был восторженный, у других скучающий. Они жевали хот-доги или попивали пиво так, словно это был обычный день. Уильямс избегал смотреть на меня. Я пытался понять, как простой поход на рынок и небольшой сбор слухов настолько быстро привели к моей неизбежной смерти. План был не такой. Я не должен был здесь умирать, не сейчас. Как же Мак? Как же Матрона? Это должен был быть обычный день, никакого риска, ничего примечательного. Похоже, смерть застала меня врасплох. Так оно обычно и бывает, разумеется. Бейкер стоял рядом и обращался к толпе, пока я изо всех сил боролся с дрожью в коленях. Верёвка чесалась и кололась о мою шею. — Граждане Хилденборо и достопочтенные гости, сегодняшний день знаменует новое начало для нашего города. Раздался всплеск восторженных аплодисментов и радостных криков. — С тех пор, как на нас обрушился Отбор, я стремился сделать этот город безопасным — безопасным для матерей и детей; для семей и стариков. В этом городе я поставил задачу возродить те ценности и идеалы, которые сделали нашу страну великой. И я убежден, что мне это удалось, с вашей помощью. Хилденборо — это гавань, убежище в этом жестоком и развращённом мире. Но больше этому не бывать. С сегодняшнего дня мы начнём нести послание всей стране. С сегодняшнего дня мы начнём возрождать цивилизацию. Из этого города, с этого самого места, где я сейчас стою, мы начнём распространять мир и безопасность по всей земле, и мы, я, стану его спасителем. И этот процесс начнётся с анклава насилия и болезни, что устроился прямо у нашего порога. Да, друзья, в деревушке неподалёку отсюда находится школа святого Марка. Я знаю, дети некоторых из вас учились в этой школе, и вы помните её, как передовой центр, воспитывающий такие ценности, как долг, уважение, послушание и независимость. На мне лежит тяжёлая ноша уведомить вас о том, что эти ценности оказались извращены. Под руководством ужасного и жестокого человека, выжившие дети вооружились, разогнали учителей и провозгласили себя анархистским государством. Их пренебрежение законом угрожает нам всем. Если мы продолжим этому потворствовать, пройдёт немного времени, когда нас захлестнут бандиты и хулиганы, грабители и насильники; одичалые дети, обладающие единственным инстинктом громить и уничтожать дома и жилища своих родителей и близких. Я здесь для того, чтобы сказать вам: я этого не позволю! Снова крики и аплодисменты. Но я заметил, что в этом не было единодушия. Группа из примерно пятнадцати человек стояла поодаль, и похоже, наблюдала не столько за Бейкером, сколько за толпой. Истерия, которую Бейкер вызвал своим ораторским талантом, их не затронула. Когда крики стихли, Бейкер указал на меня. — У этого юноши было светлое будущее. Он не из знатной семьи, его родители не владели землёй, не обладали богатством. Но его отец служил в Вооруженных Силах Её Величества, и они смогли оплатить образование своего сына в одной из лучших школ в стране. Они дали ему возможность стать лучше, подняться над своим скромным происхождением и преуспеть. И как же он поступил с этой возможностью? Он надел форму, носить которую не имел права, взял в руки оружие, и принял участие в бойне, которая слишком ужасна, чтобы описывать её вам. Я хотел указать ему, что ему нужен Мак. Но в этом не было смысла. Бейкер должен был демонизировать меня перед убийством, только тогда ему удастся донести свою мысль. — Можно сказать, он просто вернулся к началу. Что он недостоин и ему нет места в школе, вроде школы святого Марка. Подобное суждение я оставляю на ваше усмотрение. Впрочем, я могу свершить правосудие во имя всех мужчин и женщин, которых он зверски убил. Одной из них была, друзья мои, моя собственная дорогая племянница Люси. Толпа охнула. — Казнь жестокого зверя даст сигнал к началу моей кампании по очистке нашей страны, нашей страны! Пока мы здесь стоим, наш отряд берёт под свой контроль школу, в которой приютились эти криминальные элементы. К вечеру мы расширим наши земли слиянием с этим институтом образования и цивилизации, который, как я лично убеждён, будет восстановлен в своём прежнем статусе в самом сердце страны, управляемой уважением! Бурные аплодисменты. А группа мужчин позади толпы сбросила длинные плащи и замерла в ожидании… чего? Бейкер повернулся ко мне. — Ли Киган, я объявляю тебя виновным в убийстве, и посему я приговариваю тебя к смерти через повешение. И он опустил рычаг.Глава девятая
У Джона была старая потёртая книга в твёрдом переплёте под названием «Искусство палача». Он от неё просто тащился. Она представляла собой мемуары палача, а также руководство по правильному повешению. Среди прочих фактов автор подчёркивал главное — черный брезентовый мешок, связанные руки и ноги, плавное движение люка, а самой важной деталью он называл длину верёвки. Если вешать человека на слишком длинной веревке, долгое падение обезглавит приговорённого, а этого никому не надо. И наоборот, если веревка слишком короткая, тогда шея приговорённого не сломается, и он будет болтаться, пока не задохнётся. Подобный результат был признан негуманным. В книге имелась графика, содержащая зависимость веса осуждённого и правильной длины веревки, необходимой для чистого клинического перелома шеи и лёгкой, практически безболезненной смерти. Слава богу, среди людей Бейкера ни у кого не нашлось экземпляра.* * *
Не думаю, что будет как-то стыдно признаться в том, что, когда я провалился вниз, и потерял контроль над своим телом, я обосрался. Когда я вытянулся на всю длину веревки, она затянулась у меня на шее и впилась в трахею. Я услышал резкий хруст и понял, что умер. При отсутствии кислорода мозг умирает довольно долго. Помню, Бейтс рассказывал, что во время Французской Революции, отрубленные на гильотине головы, могли ещё около четырёх минут моргать и скалиться. Интересно, о чём они думали, насколько осознавали свою ситуацию? Кричали ли они безмолвно, или их последние минуты без тел прошли в странной безмятежности? Пока я висел, я понимал, что шея моя перетянута, и начинается медленная неминуемая смерть мозга, перед глазами всё плыло, а лёгкие вопили о воздухе, которого я не мог им дать. Я не ощущал никакой безмятежности. Мне хотелось пинаться, драться, кусаться и кричать, лишь бы вырваться из петли. Однако руки мои были связаны, а ноги беспомощно дрыгались в воздухе. Я видел лишь небо, вращающееся над моей головой. Понятия не имею, сколько я там провисел, кажется, целую жизнь. Вскоре, когда перед глазами всё померкло, а шум в ушах достиг уровня рёва реактивного истребителя, я ощутил, как меня подхватили за ноги и подняли наверх. Давление на горло на мгновение ослабло и я сумел вдохнуть капельку воздуха, а затем хватка ослабла, и меня, наконец, освободили. После этого я вновь обрёл вес, но на этот раз я будто стоял на чьих-то плечах. Меня потащили наверх, пока я не упал на деревянный помост, словно выловленная рыба. Я ощутил, как кто-то ослабил петлю и смог вдохнуть полной грудью. Пока я приходил в себя, пока уши всё ещё были заложены, а в глазах всё темно, меня поставили на ноги и я облокотился на чьи-то плечи. Я повис на них, не имея возможности контролировать своё движение. Мои органы чувств начали восстанавливаться, пока меня стаскивали с эшафота, несли по траве, вокруг главного здания и прочь с рынка. Я слышал крики и выстрелы. После недолгого забега, мы остановились, и мои спасители начали спорить. — Куда? — Петтс. — Эмм… — Уильямс. — Живее! Далеко мы с ним таким не уйдём. — Ладно, внутрь. — Ты ебанулся? — Внутрь! Они затащили меня внутрь главного здания через боковую дверь, а затем подняли на третий этаж. Когда мы, наконец, остановились, то оказались в небольшой чердачной комнате, возможно, бывшем жилище для слуг. Из небольшого окошка на пол падал квадрат света. В углу стояла кровать, и мои одноклассники бросили меня на неё. Уильямс закрыл дверь, подпёр её сервантом, и осел на пол. — Кто это такие? — спросил Петтс. — Откуда я-то, блядь, знаю? — выкрикнул Уильямс на грани истерики. Я лежал на кровати, а по моим венам носился адреналин. Я трясся, словно лист, но зато я мог дышать! — Моя… моя шея. Я слышал, как она сломалась, — выдохнул я. — Почему я до сих пор жив? — Если бы твоя шея сломалась, ты бы умер. В порядке твоя шея, — произнёс Петтс. — В смысле, у тебя офигенный синяк, ожоги от веревки, ты обосрался, но ничего не сломал. — Но я же слышал! Слышал хруст! — возразил я. — Это была не шея, а выстрел, — сказал Уильямс. — Стрелять начали сразу же, как тебя вздёрнули. Я приподнялся на кровати, и ощутил в штанах что-то скользкое. — Кто начал стрелять? — Погляди. — Петтс указал на окно. Я повернулся на кровати и уставился на рыночную площадь. Там царил натуральный хаос. Первое, что я заметил — это Бейкер, лежащий у рычага, без половины головы, куски которой валялись по всему эшафоту. Хоть об одном ублюдке можно больше не беспокоиться. Двор всё ещё был полон людей, но их окружали те, что стояли позади толпы. Некоторые из них были вооружены; все размахивали чем-то вроде самодельных мачете. Кое-где валялись тела, несколько селян и двое атакующих. В отдалении слышались редкие выстрелы. — Бейкера застрелили, едва он дёрнул рычаг, и началась паника, — объяснял Петтс. — Началась давка, но они к ней были готовы и согнали толпу обратно ко входу в здание. У некоторых было оружие, начался бой, и во всей этой суматохе мы сумели тебя вытащить. Но, похоже, эти новенькие, кем бы они ни были, держат всё под контролем. Кстати, Ли, от тебя воняет. — Ага, прости. В этот момент появилась незнакомая фигура, которая направлялась к зданию. Это был высокий и стройный человек, одетый в безупречный костюм-тройку в полоску, галстук и шляпу-котелок. Он нёс в руках зонтик, а лицо его было раскрашено коричневой краской. По бокам от него шли двое похожих на культуристов мужчин, голые и раскрашенные такой же коричневой краской. Оба несли пулемёты. Очевидно, город атаковала неизвестная сила. Я предположил, что, вероятнее всего, пара человек перелезла ночью через колючую проволоку, и заготовила схроны с оружием, скорее всего, в каком-нибудь заброшенном доме. Затем, по одному прибыли основные силы, как будто бы на базарный день, разобрали оружие и принялись ждать назначенного часа — моей казни. Стрельба в отдалении говорила о том, что ещё одна сила атаковала посты охраны, едва стали слышны выстрелы внутри города. Всё выглядело, как хорошо организованное и эффективное нападение. И, вот, в добротном костюме, явился их главарь. Как бы мне не хотелось увидеть, что происходит, я осознавал, что жители Хилденборо намеревались напасть на школу. Нельзя было тут болтаться, нужно было возвращаться и предупредить своих. Я повернулся к Уильямсу. — Когда они нападут? Уильямс уставился на меня широко открытыми глазами. — Чего? — Слышь, я знаю, что ты сдал нас Бейкеру, так что нехуй тратить моё время. Ты знаешь, когда они собираются напасть? Уильямс посмотрел на меня, словно кролик на мчащийся автомобиль. — Послушай, Уильямс. Короче, мне плевать на то, что ты сделал. Мне нужно только… — Я не знаю, — пробормотал он. — Он мне не говорил. — Погодь, — встрял Петтс. — Хочешь сказать… — Нет времени, Петтс, не сейчас. Нужно вернуться в школу и предупредить. Оставайтесь здесь. Я вернусь. Я поднялся на ноги. Мои ноги были как желе, но я заставил себя подойти к двери. Я прислушался, но ничего снаружи не услышал, поэтому я отодвинул сервант и распахнул дверь. Никого. Я вышел в коридор и осмотрел комнаты, пока в одной не нашёл шкаф с одеждой. Я снял с себя нижнюю часть одежды и, как смог, обтерся полотенцем. Я надел чистую пару брюк и вышел из комнаты, где обнаружил Петтса, выбивающего духа из Уильямса. Я растащил их. — Хорош, Петтс. Потом! Он тяжело дышал, а кулаки его были влажными; нос Уильямса был сломан, а с губы текла кровь. Он был напуган. — Господи, он собирался меня распять. Распять собирался, — только и мог он проговорить. — Да уж, блядь, надеюсь! — произнёс Петтс. Я посмотрел на него и сказал отойти. Он неохотно уселся на кровать. Я опустился на колени и посмотрел Уильямсу в глаза. — Никто никого не распнёт, Уильямс. Даю тебе слово. Он какое-то время смотрел на меня, затем кивнул. — В данный момент я хочу, чтобы ты собрался и помог нам выбраться отсюда, избежав встречи с парнями с мачете. Ты нам поможешь? Он снова кивнул. — Я знаю дорогу, — сказал он. — Умница. Так, мы собираемся выбраться из города как можно быстрее, и как можно тише, ясно? Петтс и Уильямс кивнули. Я вздохнул. Меня только что вешали, блин. Почему, ну почему же, я до сих пор не взял бразды правления в свои руки? У меня ещё даже говно на трусах не высохло. Мне была нужна только горячая ванна и горячительный напиток. И, возможно, массаж. Я вывел их на площадку и позволил Уильямсу показывать дорогу. Мы спустились на второй этаж, и вдруг услышали приближающиеся голоса, доносившиеся снизу. Они обыскивали дом. Я затащил мальчишек в ближайшую комнату. Убежище мы нашли в ванной. — Твою мать, — выругался я. — Ну, почему это не оружейка? Тут мало что подходило в качестве оружия. Петтс приоткрыл дверь и высунулся наружу, в то время как я отвинтил душевой шланг и передал его Уильямсу — сможет хотя бы кого-нибудь придушить. Не то, чтобы я намеревался кого-нибудь убивать, мне лишь хотелось как можно скорее добраться до школы. Насколько мне было известно, эти люди могли оказаться хорошими парнями, и мне не хотелось их убивать, вольно или не вольно, по крайней мере, пока я не пойму, с кем имею дело. Я поднял тяжёлую фарфоровую плитку, которая закрывала бачок унитаза, и держал его, готовясь воспользоваться, как дубиной. Ещё одним потенциальным оружием была бутылка с отбеливателем. Я сунул её в ладонь Петтса. — Только по необходимости — прошептал я. — И постарайтесь никого не убить, лады? Они кивнули. Голоса стали ближе и на вершине лестницы появились двое молодых людей. Оба были одеты в джинсы и футболки. Их оружие было измазано кровью, но руки и лица были чистыми; это было сделано для того, чтобы при случае, они могли смешаться с рыночной толпой, не привлекая подозрений. Они двинулись по коридору в нашу сторону. Я приготовился и крепче сжал крышку бачка; если удастся попасть как следует, одного я вырублю сразу. За две двери до нас они заметили, что в комнате кто-то прятался и бросились туда. Завязалась борьба. Я уже собрался воспользоваться суматохой и проскользнуть мимо них, как они вытащили в коридор старика примерно восьмидесяти лет, бросили его на пол, и сильно пнули по рёбрам. Тот лежал, охал, держась за грудь. Один из них виновато оглядел коридор, затем бросил приятелю: — Давай его грохнем. Его товарищ выглядел неуверенно. — Что? Здесь? — спросил он. — Конечно, здесь, дубина. Где ещё? — Дэвидуэто не понравится. — Дэвиду знать не обязательно. — Он указал на свои руки и лицо. — Я как будто голый. А ты? Мы не в безопасности, братан. А надо быть в безопасности. — Ага, наверн'. — Так, давай пустим кровь скотинке, и тогда сможем расслабиться, а? Старик, который и был субъектом этой банальной, но жуткой беседы, беспомощно хныкал. Первый человек подхватил его под руки и поднял, а второй подошёл к нему с мачете наперевес. Только в этот момент я чётко осознал, о чём они говорили. Коричневая краска — это никакая не краска. Это кровь. Человеческая кровь. «Так. Ясно. Это не хорошие парни». У меня появилось знакомое сосущее чувство, едва я осознал, что мне придётся вмешаться. Я повернулся к остальным и прошептал: — Давайте за мной. Затем я открыл дверь, заорал изо всех сил, и бросился на того, кто замахивался мачете. Обычно я стараюсь избегать драк с людьми, особенно с совершенно безумными, заляпанными кровью, и с охуительными ножами, однако именно это я и собирался сделать, вооруженный лишь деталью унитаза. На моей стороне была внезапность, а времени на то, чтобы отреагировать у моей цели было совсем немного. Я замахнулся крышкой бачка, вложив в удар весь импульс своего небольшого разбега, и со всех сил влепил ему в подбородок. Послышался громкий хруст, его ноги оторвались от пола, а голова шлёпнулась о стену коридора. Его приятель злобно закричал, отбросил старика в сторону, поднял мачете и с угрожающим видом пошёл на меня. В этот момент позади него появился Уильямс, накинул душевой шланг ему на шею и поднял вверх. Они завалились на спину, сплетясь конечностями. К нему подбежал Петтс и плеснул в лицо отбеливатель. Уильямс отполз в сторону, а мужчина обхватил руками лицо и заорал так, что его крик смог бы поднять мёртвых. Не успел я вырубить его своей верной крышкой от бачка, старик поднялся на ноги и уложил своего неудавшегося убийцу минимум на неделю. На мгновение повисла тишина, пока мы вчетвером стояли и тяжело дышали, оглядывая двух мужчин, лежавших без сознания. — Спасибо парни, — весело произнёс старик. — Но у меня всё было под контролем. Мы уставились на него. — Обучился кое-каким навыкам рукопашного боя в армии, — продолжал он. — Я просто ждал, пока он подойдёт по ближе, чтобы пнуть его прямо по шарам, перебросить через себя и дать дёру. — Вы же плакали! — сказал я. — Играл роль, понимаете ли. Времени на всё это не было. — Так, — сказал я. — Ладно. Хорошо. Нам пора бежать, если вы не против. Так что вы нас не видели, ладно? Он постучал себя по носу и прищурился. — Погорячились вы тут, парни. Я позабочусь об этих двоих. — Он наклонился и поднял мачете. — Не пользовался такими штуками с Бирмы, — с наслаждением произнёс он. Мы побежали. До первого этажа мы добрались, никого не встретив. Мы слышали, как во дворе кто-то выступал с речью, но мне не хотелось тут оставаться, поэтому Уильямс провёл нас через кухни к черному ходу. — Выйдем тут и окажемся позади здания, — сказал он нам. — Там есть сад, скрытый от дороги высокой изгородью. Затем через дорогу, по полю и в лес. Там мы должны быть в безопасности. Я открыл дверь. Охраны нет. Мы побежали изо всех сил, Уильямс впереди, до тех пор, пока не оказались в укрытом саду, и побежали вдоль двора. По-прежнему никого вокруг. Все находились по другую сторону изгороди, слушали, как кто-то ругался. Мы находились посреди сада, когда услышали поистине душераздирающий крик. Без толку; я должен был посмотреть, что происходит. Я подбежал к изгороди и выглянул из-за неё. Лучше бы я этого не делал. Люди с мачете окружили захваченных горожан, но всё внимание было сосредоточено на эшафоте. Петля лежала на досках, веревка обвисла. В объятиях двух здоровых обнажённых охранников билась женщина средних лет, но она была связана по рукам и ногам, и шансов вырваться у неё не было. Один из голых мужчин просунул её ноги в петлю, а другой потянул веревку. Она повисла в воздухе кверху ногами. Человек в полосатом костюме, который также стоял на эшафоте — вероятно, это и есть главарь группировки Дэвид — вышел вперед и начал раздеваться, методично складывая одежду в сторону. Последней он снял шляпу-котелок, которую положил поверх стопки одежды. Он стоял на месте, всё его тело было измазано подсохшей кровью. Он расставил руки в стороны и обратился к толпе. — В фонтане жизни воскресну я, — произнёс он. Люди с мачете в унисон ответили: — Спаси нас. Судя по призыву и ответу, складывалось впечатление, будто католическая месса пошла как-то не так. — Кровью агнца омою я себя. — Спаси нас. — Из источника чумы придёт наше спасение. — Спаси нас. — Жизнь за жизнь. Кровь за кровь. — Спаси нас. Он повернулся, нежно обхватил голову женщины и поцеловал её в губы. — Благодарю тебя за подарок, — произнёс он. Затем её подняли на максимальную длину веревки. Дэвид стоял прямо под ней. Один из его приспешников выступил вперед, легко и безо всяческих эмоций достал мачете, и перерезал женщине горло. Её свежая кровь полилась на Дэвида, толпа завопила, а его приспешники хором завыли: — Спаси! Спаси! Спаси! Внезапно Мак перестал казаться мне таким уж плохим парнем. Я с отвращением отвернулся, увидел Петтса с белым от шока лицом, блюющего Уильямса и очень крупного мужика с мачете в руках. Я без раздумий выбросил вперед кулак, но он качнулся назад и моя рука ударила воздух. Он подался вперед и ударил, целясь мачете мне в плечо. Я дернулся влево и металлическое лезвие мачете пролетело в миллиметре от моего уха. Я споткнулся, больная нога тут же предала меня. Я упал на землю и попытался перекатиться. Я не большой специалист по рукопашному бою. С оружием я справляюсь, без проблем. Могу даже пользоваться крышками от унитазов. Но в непосредственной драке, особенно, когда я безоружен, а против меня мужик с заточенной железкой, специально предназначенной резать людей на куски, я не очень силён. Моя неуклюжая попытка кувыркаться, похоже, спасла мне жизнь. Человек замахнулся мачете со скоростью света, вспоров воздух в том месте, где мог бы находиться я, если бы рука не соскользнула и я не покатился вперед. Петтс классическим регбийным приёмом врезался ему в бок. Человек качнулся в сторону, но не упал, и ударил Петтса рукояткой мачете прямо по шее, и тот упал, как мешок с картошкой. К тому моменту я уже поднялся на ноги, и мы принялись осторожно кружить друг вокруг друга. Краем глаза я заметил Уильямса, который бежал к деревьям в отдалении. Трусливый ублюдок. Наверное, распну его, если ещё встречу. Я подумывал сдаться, а потом сбежать. Но после всего увиденного, я больше ни секунды сверх необходимого не хотел оставаться в компании этих психопатов. Нет смысла примерять на себя вероятность истечь кровью. Но тут я был безнадёжно в меньшинстве. Этот парень был быстрее, старше, сильнее и при оружии. Я хромал, выдохся и у меня чертовски болела шея. Он бросился вперед, размахивая мачете по сторонам, пытаясь вспороть мне брюхо. Я втянул живот и изогнулся, словно лук. Нож промазал. Он шагнул ко мне, сделал резкое движение вверх и в сторону, целясь мне в шею. Я сделал шаг вперед, пригнулся под ударом и вскинул обе руки, чтобы ухватить его под локоть. Я развернулся и ударился спиной ему в живот, пытаясь использовать его же вес против него, вывести его из равновесия. Но, вашу ж мать, он очень крепко стоял на ногах, а это движение я прежде не отрабатывать; я лишь подражал тому, что видел по телевизору, а он очевидно знал, что делал. Он расставил руки, обхватил меня, сдавил, поднял в воздух и швырнул в сторону. Я вскочил на ноги и побежал. Разумеется, я говорю «побежал», хотя на самом деле, поковылял, поэтому шансов добраться до опушки леса у меня не было; никогда и было бы. Вместо этого я побежал обратно в дом, добравшись до него на мгновение раньше своего преследователя. Я остановился в дверном проёме на кухню, и посмотрел по сторонам в поисках какого-нибудь оружия, способного меня защитить. Когда мужчина вбежал в дверь, у его лица состоялась деловая встреча со сковородкой, и его ноги оторвались от пола. Он грохнулся на жёсткий кафельный пол и шумно выдохнул. Однако он по-прежнему держал в руке мачете. Я прицелился пнуть его по яйцам, но перекатился. И всё же, я задел его бедро и он охнул. Наконец, удача улыбнулась мне — я повредил ему ногу. Он высунул голову над столом и я вновь ударил его сковородкой. Он отбил её мачете, та вылетела из моей ладони и с грохотом упала на пол. Его нос кровоточил, а одна сторона его лица была багрово-красной от встречи сковороды со скулой. Он зарычал на меня, утёр кровь с носа ладонью, слизал её, а затем размазал кровь по всему лицу, смешивая старую кровь с новой. — Теперь безопаснее, — хмыкнул он, и, хромая, пошёл ко мне. «Господи, неужели этот парень настоящий?». Я отступил, продолжая осматриваться в поисках какого-нибудь оружия. Слева висела стойка с ножами, я схватил тот, что поменьше и принялся угрожающе им размахивать. В голове раздался смеющийся голос: «Это, по-твоему, нож? Это не нож. Вот у него — вот, это нож!». Я продолжал отступать, поскользнулся на упавшей сковороде и взлетел в воздух, словно персонаж из дурной комедии. Как будто бы мне было мало ран, я каким-то образом приземлился на собственный нож и порезал бок. Я закричал от боли, вытащил нож из бока, и по бедру потекла горячая кровь. Я поднял взгляд и увидел его, нависающего надо мной и ухмыляющегося. — Хорошая скотинка. Кровоточит. Убережёт от проблем. — Ой, отъебись, — устало произнёс я. Затем я сел, наклонился вперёд и воткнул нож ему в бедро по самую рукоятку. Настала его очередь вопить. Я отскочил назад, стараясь избежать ответного удара мачете. Я снова поднялся на ноги и заковылял подальше от него. Он продолжил гнаться за мной, даже не удосужившись вытащить нож. Я принялся хватать всё подряд и бросать в него, даже не разглядывая, что попадает мне в руки. Дуршлаг, чайник, бутылка масла, коробка с чайными пакетами; ничто не смогло его замедлить. Всё бесполезно. Я повернулся и поспешил к двери. Заперто. Я судорожно посмотрел по сторонам. Это была не та дверь, через которую входили Уильямс, Петтс и я, это другая сторона комнаты. Это была… ох, бля, это была дверь в морозильник. Я в ловушке. По обе стороны от меня тянулись длинные рабочие столы. Позади меня запертая дверь, а передо мной какой-то доморощенный Джейсон Вурхиз, измазанный кровью и ухмыляющийся. — Пора истечь кровью, мальчик. Бежать некуда, взять что-нибудь для защиты или нападения, тоже нечего. Только я, он и здоровенный нож. «Похуй». Я склонил голову и бросился на этого гада. Я врезался ему в живот и на этот раз, имея две поврежденные ноги, он потерял равновесие и упал на спину. Мы рухнули на пол, покатились по кафелю и — аллилуйя! — я увидел, как его мачете закатилось под столы. Мы боролись, каждый пытался завладеть преимуществом, но мы оба были измазаны в крови и наши руки постоянно скользили друг по другу. Я пытался дотянуться до его горла, но он был гораздо сильнее. Он опустил мои руки, каким-то образом развернул меня, крепко вцепился в мою одежду и прижал меня лицом к полу. Он обхватил рукой мою шею, прижал внутреннюю сторону локтя к моей шее, которая уже была в синяках и порезах, и сдавил. Второй раз за этот час меня пытались задушить, и я не видел никаких путей к спасению. Я брыкался, пинался, пытался повернуть голову, царапался, охал и ругался, но он был крепок, словно камень, навалившись на меня. Я не мог сдвинуться ни на дюйм. Снова в глазах потемнело, в ушах поднялся рёв. И вдруг мои дёргающиеся руки наткнулись на что-то твёрдое. Нож — он всё ещё торчал из его бедра! Я ухватил его, повернул и вытащил. Он зарычал и сжал меня крепче. Я не мог поднять руку, чтобы попасть во что-нибудь жизненно важное, поэтому снова ударил его в бедро. А потом ещё раз. И ещё раз. И ещё. Я продолжал колоть его ножом изо всех сил, но по мере того, как тело отказывало мне, удары становились всё слабее и слабее. Вскоре нож выпал из окровавленной ладони и я отключился.* * *
В себя я пришёл где-то через пару минут. Мёртвое тело моего преследователя всё ещё лежало на мне, но хватка на шее ослабла. Я полежал секунду, приходя в себя. Он не дышал. Я зарычал, скидывая его с себя, поскользнулся и поехал по окровавленному полу, пока, наконец, не сумел подняться на ноги. Остановившись только для того, чтобы подобрать мачете, я уковылял прочь, обратно в сад. Горло болело настолько сильно, что дышать я мог только короткими вдохами. Бок в том месте, куда попал мой собственный нож, горел. Я был весь в синяках, голова кружилась, и я весь, абсолютно весь, с головы до пят, был покрыт кровью — как своей собственной, так и человека, которого я убил. «Нет, не думай об этом. Не думай об убийстве, об интимности этого дела, о проникновении, брызгах и гладкости мёртвой кожи. Не думай о его дыхании на своей шее, его ладонях на своем горле, о колене на своей спине. Не думай о том, насколько ужасно и тошнотворно это отличалось от клинически чистого выстрела. Не думай об этом. Оставь на потом. Кошмары будут позже. Надо действовать». Я выбрался под солнце и прислушался. Песнопения прекратились, но я всё ещё слышал гул большой толпы людей. Мой путь к свободе оставался прежним, поэтому я направился туда, где до сих пор должен был лежать без сознания Петтс. Однако на месте его не оказалось. Пришёл ли он в себя и убежал, или его нашли и взяли в плен? Я выглянул из-за изгороди и увидел людей с мачете, конвоировавших горожан в крытые тентом военные грузовики, что стояли около парадного крыльца. Людей собирались увезти, вероятно, на главную базу. Один человек стащил труп женщины с эшафота и швырнул его в кузов к живому скоту. «Господи, они и трупы забирают. Неужели они тоже каннибалы?». Внезапно я заметил Петтса, который держался за голову, полностью дезориентированный, и которого запихивали в кузов. Надежды на спасение не было. Ему придётся рискнуть. Делать здесь было больше нечего. Я должен был возвращаться в школу и предупредить о неминуемом нападении со стороны остатков ополчения Хилденборо, если только оно уже не состоялось. Я как можно быстрее пересёк открытое пространство, а затем снова укрылся на дороге за живыми изгородями и оврагами. Даже простейшее преодоление оврага можно было счесть достижением, учитывая, что я его таки преодолел. Следом я пересёк поле и оказался под прикрытием леса. Мимо женщины, измазанной кровью, с оружием в руках, преградившей мне путь и смотревшей на меня с удивлением. — Теперь спасён. Она отметила мой окровавленный внешний вид и кивнула. — Теперь спасена, — ответила она. И отпустила меня.Глава десятая
Я не имел ни малейшего представления, что ждало меня в школе, но это трёхмильное путешествие показалось самым длинным в моей жизни. Хотелось бежать, но я не мог. Получался лишь неуклюжий полу-бег. Я задумался, насколько хороша разведка у Дэвида. Решил ли он атаковать Хилденборо днём, поскольку знал, что часть городских сил будет занята в другом месте? И если так, значит ли это, что ему известно о школе? Станем ли мы следующей целью? Всё это, разумеется, с учётом того, что школа ещё не захвачена. Я решил, что подходить лучше вдоль реки, чтобы зайти в школу с тыла, через лес. Так я смогу разобраться в происходящем, не показываясь. Река Медуэй являлась частью «линии Айронсайд», главной внутренней линии обороны в случае возможного вторжения немцев во время Второй Мировой войны. В результате вдоль реки понаставили доты, пять из которых обозначали тыловую границу территории школы. По плану обороны Мака только в двух из них постоянно находились люди, и никогда по два дня подряд. Я подошёл к первому, он оказался пуст, равно как и второй. Однако третий, как оказалось, поучаствовал в боях, пускай и много десятилетий спустя после постройки. Там, распластавшись на земле, лежали четверо с дробовиками в руках — жертвы пулемёта «FN MAG», установленного в доте. Когда я вошёл в дот, то обнаружил одного из наших — третьеклассника по имени Гурриер, с которым я не помню, чтобы хотя бы разговаривал — ему выстрелили из дробовика прямо в лицо. Пулемёта нигде не было, поэтому я предположил, что отряд из Хилденборо забрали его с собой, чтобы использовать для подавления дальнейшего сопротивления. Это немного уровняло бы шансы. Я поднял один дробовик, избавил убитого от патронов, зарядил оружие и продолжил путь. Четвёртый дот оказался пуст, а пятый был засыпан дробинками, также там стоял брошенный FN MAG в окружении гор пустых гильз. Трупов нигде не нашлось. Кто бы ни занимал этот дот, он сбежал. Я осторожно двинулся через лес к краю игровых площадок и полосы препятствий, где и нашёл укрытие. Я прополз через сети и под колючей проволокой и занял позицию у деревянного препятствия. Не было видно ни единой души, не слышно ни криков, ни выстрелов; в школе царили тишина и покой. Укрыться в поле негде, но идти было надо. Я подбежал к краю игровой площадки, и двинулся в сторону школы, стараясь держаться поближе к живой изгороди. Я добрался до хозпостроек, стены которых испещрены свежими отметинами, похожими на отверстия от пулемётных пуль. Один микроавтобус сгорел. Рядом с ним на треноге стоял пулемёт, что утащили из дота. Тут случилась чудовищная перестрелка, но надо двигаться дальше. На гравийной дорожке позади здания лежали ещё двое бойцов из Хилденборо. Все окна первого этажа были разбиты, из одного, высунувшись наполовину, торчал покойник. Я подошёл и приподнял его голову. Это оказался младшеклассник по имени Белчер. Я знал его; милый пацан, плакал по ночам, потому что скучал по мамке. Внезапно я услышал выстрелы. Это не была случайная перестрелка, а серия выверенных одиночных выстрелов, всего штук десять. У меня появилось жуткое подозрение, что я знаю, что это значит. Я осторожно шагал по коридорам Замка, обходя тела и гильзы, разбитые деревянные косяки и залитые кровью полы, пока не добрался до парадной двери. Я выглянул наружу и осмотрел дорожку и лужайку. Из сторожевого поста шёл дым, я увидел на мешках с песком тело мальчика. Зейн. Об одном офицере можно не беспокоиться. Одним насильником меньше, с которым придётся иметь дело. Бой у парадной выглядел менее ожесточённым, чем тот, что шёл сзади, и окончившийся, очевидно, перестрелкой в здании. Я решил, что к парадной они выслали отряд поменьше, чтобы отвлечь, в то время как основные силы напали со стороны реки. Так, наверное, поступил бы и я сам. Мало чего хорошего это им дало. Потому что напротив школы в компании выживших учеников стоял Мак с дымящимся «Браунингом» в руке. По левую от него сторону лежали в ряд одиннадцать человек со связанными за спиной руками, головы у всех прострелены. Ещё шестеро стояли на коленях по правую сторону. Пока я наблюдал, Мак извлёк из «Браунинга» обойму. Пустая. Он кивнул Уайли, тот вскинул винтовку и казнил следующего. Затем по одной жизни отняли Вольф-Барри, Пьюг, Спейт и Пейтел. Грин протестовал, но Уайли силой сунул ему в руки оружие. Мак пролаял приказ и угрожающе встал позади него. Не имея выбора, Грин закрыл глаза и нажал спусковой крючок. Мак похлопал его по спине. Ещё одно упражнение по тимбилдингу. Ещё одно преступление, которое их объединит. Я толкнул входную дверь и вышел наружу. Охи мальчишек привлекли внимание офицеров, они повернулись с оружием наизготовку, и замерли в изумлении. Мак подбежал ко мне, его лицо исказилось от удивления. Он осмотрел меня сверху донизу и произнёс: — Что, блин, с тобой случилось? Я рассказал. — Судя по твоим словам, я только что казнил целую толпу потенциальных союзников, которые могли бы нам помочь разобраться с более злобной толпой тяжеловооружённых шизанутых пидарасов, которые любят обливаться человеческой кровью и, скорее всего, каннибалы? — Похоже, так, ага. — Блядь. Мак приказал офицерам развесить трупы на фонарях вдоль дороги в надежде, что они на какое-то время оградят нас от дальнейших нападений.* * *
После подробного рассказа о своих приключениях Маку, я отправился в лазарет залечивать собственные раны, где лечился антибиотиками, посыпал антисептиками и втирал арнику в раны и синяки. Рана на боку жутко болела, но мне повезло, что ни один из жизненно важных органов задет не был, и я не думал, что нож проколол кишечник. Я зашил её и понадеялся на лучшее; на некоторое время напряжённые физические упражнения станут невозможны. К тому времени, как я закончил, мне приготовили горячую ванну — одна из привилегий моего положения. Погружение превратилось для меня в сладостную агонию, но я лежал, парясь около часа, позволяя спасть напряжению, и раздумывая над своим следующим шагом. Мы готовились к потенциальной войне с Хилденборо, но после недолгого, но кровавого боестолкновения, они исчезли из вида, а их место занял более грозный враг. Эта новая сила была высоко организована, вооружена пулемётами и мачете, ведома религиозным фанатизмом и совершала упреждающие нападения на близлежащие районы. Мы не имели представления, какая у них стратегия, если таковая вообще имелась, где они базировались, ни когда планировали следующее нападение, если вообще планировали. Мы были уязвимы и ничего не знали; больше всего сейчас нам требовалась хорошая разведка. Помывшись, я рассказал офицерам о событиях в Хилденборо. Я с облегчением отметил, что, вопреки моим ожиданиям, они не выказывали никакого негодования; я уже запятнал себя кровью, и, похоже, заслужил их уважение, даже не пытаясь этого сделать. Мак чётко донёс мысль, что вся информация о новой угрозе должна оставаться только среди офицеров; он не хотел пугать мальчиков. — Дадим им денёк или типа того оплакать погибших и отпраздновать победу, — сказал он. — Мы пережили нападение взрослых — всего двадцати восьми человек — и потеряли только пять человек. Этим мы слегка поднимем мораль, потому что, если всё, что рассказал нам Ли — правда, всё это — только разминка. Я не отдам врагу никого из своих, поэтому нужно пойти и спасти Петтса. Это означает принять серьёзный бой. По окончании совещания офицеры отправились исполнять грязную работу по развешиванию покойников из Хилденборо и похоронам своих. Мы с Маком развернули военную карту местности и отметили наиболее вероятные места расположения перевалочных баз группы, которую Уайли красочно окрестил Кровавыми Охотниками. Основное своё внимание мы обратили на места, которые удобно оборонять, в основном богатые дома и старинные особняки. Таких мест оказалось немало, но мы расставили приоритеты и набросали план поисков. Пока Мак готовился к нападению, что в нашем случае считалось лучшей защитой, я отправил сообщение Матроне через миссис Аткинс, предупреждая её о новой угрозе и советуя быть настороже.* * *
— Я за всю жизнь никогда так не пугался, блин, — сказал Нортон. — Кругом пули летят, окна лопаются, автобус горит. Я просто закрыл глаза и стрелял вслепую. Толку с меня было никакого. Если врукопашную, я знаю, что делать, но это было ненормально. Пиздец, как ненормально. Чего я понять не могу — почему они сначала решили напасть на нас? В смысле, что мы сделали? — Они наблюдали за нами, — ответил я. — Видели распятие Бейтса, решили, что мы — угроза. Полагаю, ты понимаешь, резон у них был. — Всё равно, можно же было просто постучать в дверь и сказать: «Привет, мы ваши соседи, мы испекли вам пирог»? Я к тому, что ну никакого же смысла прибегать к нам с оружием и палить, вообще никакого смысла. — Посмотри, чего им это стоило. — Посмотри, чего это стоило Гурриеру, Белчеру, Гриффиту и Зейну. Крыть мне было нечем. — Я не хочу так умирать, — вскоре произнёс он. — Если выбор стоит между быть застреленным и истечь кровью и быть съеденным, я всегда выберу пулю, спасибо. Я там был, я видел, мне хватило. — Да-да, хорош хвастаться, — с сарказмом произнёс Нортон. — Как я понимаю, с тех пор как ты вернулся в школу, в тебя стреляли, резали ножами, душили, вешали и драли бешеной собакой, три из этих события случились в течение последних суток. — Ещё я обосрался. — Ладно. Ты победил. Ты одновременно более суров и более жалок, чем любой из нас. — И не забывай об этом. — Итак, о великий неубиваемый вонючка, не желаете ли знать, как у меня дела? Я уверенно кивнул. — В наших рядах всё запутанно. Некоторые мальчишки в восторге от боя, они на взводе, хотят ещё. Они поняли, что руководство Мака спасло наши жопы, и теперь готовы сражаться за него. — Злоебучее руководство Мака, в первую очередь, спровоцировало это сраное нападение. — Но они об этом не знают. — О ком конкретно мы говорим? — О большей части четверо- и пятиклассников. Они меньше всех подвергались издевательствам со стороны офицеров, поэтому недовольство среди них менее развито. Но я немного поболтал с Хейкоксом, с Конягой, рассказал ему, что сделали с Матроной, так что он с нами. Он пускает слухи, так, осторожненько. — А младшие? — С ними интереснее. Роулс — мелкий подлый засранец, когда не спит зубами к стенке, и почти все на его стороне. Они обожали Матрону и Бейтса, и пиздец как ненавидят Мака. Плюс, офицеры постоянно к ним цепляются, и это их жутко бесит. — Значит, получается, почти все старшие за Мака, а против них — младшие, и они за нас, — угрюмо произнёс я. — Особой борьбы не получится, правда? — У нас есть план получше? Я покачал головой. — Нам просто нужно осторожно выжидать свой момент, не так ли? — произнёс я.* * *
Утром, после завтрака — на удивление, добротного кеджери[13] из речной рыбы — все собрались в актовом зале. Не особо вдаваясь в детали, Мак рассказал мальчишкам о приближающейся новой угрозе, и о том, что мы намерены разыскать их штаб. Была собрана группа из пяти поисковых команд, в каждой был офицер и двое мальчиков, и каждой была выделена своя цель для разведки. Остальные должны были сконцентрироваться на исправлении повреждений вчерашнего нападения и укрепления оборонительных рубежей. Меня, по причине ранения, освободили от всех работ. Вместо этого я всё время проводил с тремя ранеными в бою мальчиками. Самого молодого, Дженкинса, ранили в левую руку, которая была повреждена настолько, что ею вряд когда-нибудь можно пользоваться. Ему было всего одиннадцать, но он уже достиг шестого класса в обучении фортепьяно; ему было трудно смириться с тем, что седьмого ему уже не достичь. У Вона была серьёзная рана головы, полученная в результате удара о стол, когда он искал укрытие. У него небольшое сотрясение мозга, но всё с ним будет в порядке. Фесчаку осколок стекла попал в глаз, и вполне вероятно, что восприятие глубины для него ушло в прошлое. Весь день мы провели в пыльной библиотеке в поисках полезных книг, и делясь историями о нашей жизни до Отбора. Я выводил разговор на обсуждение Мака, и с ужасом осознал, что, невзирая на раны, невзирая на то, чего им стоили его действия, невзирая на то, как он обошёлся с Бейтсом и Матроной, этот козёл начинал им нравиться. — Если бы не он, нас вчера захватили бы и повесили, — сказал Фесчак. Он рассказал, как Мак занял его место после ранения, под огнём отвёл мальчишек и устроил засаду на атакующих в самом Замке. — Офицеры, конечно, достают, но, по крайней мере, мы здесь в безопасности, — сказал Дженкинс. Его лучший друг Гриффит погиб в бою, но его, казалось, это совсем не беспокоило. Это шок, или он просто привык терять людей? — Матрона мне, всё равно, никогда не нравилась, — произнёс Вон. Вот жеж, хер.* * *
Следующим утром я сменил пыльные книги на листья и жуков, когда полз в разведку через густой подлесок. В боку кололо при каждом движении, однако швы и болеутоляющие немного помогали. Добравшись до края леса, я достал бинокль и осмотрел широкий стриженый газон перед штабом Кровавых Охотников. — Что-то меня не прикалывает штурмовать эту штуку, — проговорил лежавший рядом Мак. Как и меня.Айтхем Мот представлял собой крепкий особняк XIV века из дерева и камня, расположившийся посреди широкого и глубокого рва. Этот дом бы специально спроектирован выдерживать осаду и штурм. Главный вход находился на каменном мосту, который проходил под башней, окруженной по бокам двумя каменными строениями. Остальные три стороны дома представляли собой фахверковый верхний этаж, расположенный на массивном каменном основании. Позади располагался ещё один каменный мост, поменьше. На обоих мостах стояли пулемёты, укрытые мешками с песком. С одной стороны раньше стоял ещё один мост, деревянный, но его, очевидно, разобрали новые обитатели особняка; Национальному Фонду[14] придётся с этим смириться. Кто-то из учителей водил младшеклассников в Айтхем, и подготовил для занятий фотокопии плана первого этажа. Чуть ранее мы перевернули весь Замок вверх ногами, и нашли в складском шкафу целую кипу этих бумаг. Здание представляло собой лабиринт, и не относилось к числу тех, где захочется принимать ближний бой. — Это самоубийство, — произнёс я. — Нам туда никак не пробраться, чтобы не быть нашпигованными пулями. — Что это? Киган Девять Жизней избегает драки? Такое прозвище он мне придумал, Девять Жизней. Забавный паренёк. — Да, — ответил я. — Всегда. Я всегда избегаю драки, когда можно решить вопрос гуманно. Мне не нравятся драки. От них больно. — Там Петтс. Он — один из наших. Мы своих не бросаем. Ужас, он начал говорить штампами. — Мак, дружище, мы — школьники, а не Королевская Морская Пехота. Скорее всего, он уже мёртв. Я понимаю, это прозвучит грубо, но велика вероятность, что вытаскивая его, мы поляжем там все. Разве одна смерть, какой бы прискорбной она ни была, лучше двадцати? Мак одарил меня полным отвращения взглядом. — Ты бы реально его там бросил? — Учитывая все шансы, да. — Значит, ты не тот, кем я тебя считал. Погоди-ка, хотелось мне сказать, с каких это пор убийца и насильник обзавёлся высокими моральными ценностями? — Послушай, — произнёс я. — В главном я с тобой согласен. Но, ёб твою мать, ты посмотри туда. Какая польза будет от того, что всех нас перережут? Он проигнорировал меня и уполз. Очевидно, я не было достоин даже его презрения. Чем больше я думал о штурме этого места, тем меньше мне эта мысль нравилась. Я понимал, что Мак прав насчёт спасения Петтса, это было единственное благородное решение с его стороны, но оно могло всех нас убить. Фундамент, который Нортон пытался построить для нашего заговора пока был недостаточно крепок, поэтому мы не могли расширить нашу власть до штурма. А Мак оседлал волну послепобедной верности, так что и тут наш прогресс выглядел жалко. Мальчики видели, что стратегия Мака помогла им одержать победу в бою, а сам он рвался в бой, находясь в первом ряду. Он зарекомендовал себя, как умного и храброго человека. Что, будем честны, мы и хотим видеть в своих лидерах. Не в первый раз меня посетила мысль, что Мак, в конце концов — наш лучший выбор в качестве вождя. И не в первый раз я вспомнил лицо Матроны и крики Бейтса, и моя решимость окрепла. Время имело значение. Необходимо было разработать быстрый и эффективный план штурма, а для этого требовалось больше информации. Нам были известны подходы к дому и его внутренняя планировка, но нам требовалось больше узнать о распорядке и поведении людей, что в нём жили. В конце концов, нападение всеми силами в разгар дневной стрелковой подготовки, в то самое время, когда каждый вооружён до зубов — не самая лучшая идея. Нам требовалось всё разузнать, а лучший способ всё разузнать — это спросить. Вместо того, чтобы вежливо постучать в дверь и предложить безумным каннибалам заполнить анкету, мы решили дождаться, пока кто-нибудь отойдёт и захватить его в плен. Долго ждать нам не пришлось. В районе полудня из особняка вышла группа молодых людей из трёх человек, вооружённые мачете и ружьями, и отправились в направлении близлежащей деревни. Спейт возглавил засаду, где двое из трёх были убиты, и вернулся в школу с выжившим, привязанным к лошади.
Последние комментарии
18 часов 10 минут назад
18 часов 24 минут назад
19 часов 32 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 7 часов назад