Обычное дело [Дикий Носок] (fb2) читать онлайн

Дикий Носок Обычное дело

Книга 1

Глава 1

Тамару Семеновну со вчерашнего вечера терзали смутные сомнения. Они не давали ей уснуть ночью и погнали к окну, едва только старенький будильник прозвонил в шесть утра. Вставать в такую рань не было совершенно никакой необходимости. Но, когда тебе за семьдесят, то у тебя существует свой распорядок дня, а у сна – свой, и зачастую они не совпадают, заставляя тебя бездумно щелкать телевизионным пультом в три часа пополуночи или безудержно зевать, сидя в очереди к терапевту в три часа пополудни. Тамара Семеновна боролась с этим безобразием как могла: с помощью будильника и силы воли. Последней ей было не занимать. Именно она подняла пенсионерку чуть свет, а вовсе не склочность характера, как многие могли бы подумать.

Нацепив на ходу очки, Тамара Семеновна бдительно осмотрела двор. Так и есть. Эта развязная девица в спортивном костюме из дома напротив выгуливала своего наглого лабрадора в их дворе. Думала, наверное, что в такую рань её никто не заметит. Как бы не так. Торопясь восстановить попранную справедливость, Тамара Семеновна выскочила во двор в чем была: халате, надетом поверх ночной рубашки в меленький цветочек и домашних тапочках. Даже умываться не стала, торопясь застукать злодейку на месте преступления. Надела только зубные протезы, дабы её гневно-обличительная речь звучала четко и убедительно.

Старая, верная Мулька – единственная спутница жизни социально-ответственной старушки на протяжении последних двенадцати лет, перед носом которой она только что захлопнула дверь, осталась сидеть у порога в полном недоумении. Ведь утром положено гулять, а она уже не в том возрасте, чтобы неизвестно сколько терпеть. Муля поразмышляла немного, потом вздохнула совсем, как человек, и, примостив мохнатую попу на уныло-практичных, осенних туфлях хозяйки, напрудила изрядную лужу. С чувство выполненного долга старушка прошествовала на свое место – коврик у батареи на кухне и, покрутившись, улеглась в ожидании завтрака.

Обтекаемо-расплывчатая (как и любой другой словесный оборот, активно используемый чиновниками всех мастей) фраза о социальной ответственности прочно засела в голове Тамары Семеновны несколько лет назад. Она позволяла ей с полным основанием совать свой нос куда угодно и бороться с несправедливостью (реальной или мнимой): соседним магазинчиком, хозяева которого повадились выбрасывать свой мусор в мусорные контейнеры, принадлежащие их дому; владельцами машин, которые зимой заводили свои машины дистанционно, дабы те прогрелись к их появлению (придумали же такое, буржуи) и отравляли воздух во дворе выхлопными газами; бестолковыми мальчишками, которым лень очистить грязь с ботинок, и они тащат её в подъезд. Последнее было особенно актуально потому, как до недавнего времени Тамара Семеновна подрабатывала уборщицей в своем же собственном многоподъездном доме и вид грязной обуви мгновенно превращал её в фурию. И ведь зачастую получалось. Хотя бы потому, что многие предпочитали просто не связываться со скандальной бабкой.

Однако девица из соседнего дома была не из их числа. Первую часть обвинительного монолога Тамары Семеновны, который она начала едва ли не у подъезда, девица благополучно пропустила мимо ушей, заткнутых маленькими, черными наушниками. Бдительная пенсионерка осознала свою ошибку лишь подойдя вплотную к лавочке, где расположилась возмутительница спокойствия, уткнувшаяся носом в телефон размером с небольшую разделочную доску. Первая неудача Тамару Семеновну ничуть не смутила, она поджала губы и встала напротив девицы так близко, что той ничего не оставалось, кроме как поднять глаза.

«Че?» – вынула наушник из одного уха нахалка.

«Не че, а что,» – немедленно парировала учительница начальных классов с многолетним стажем. – «Что Вы здесь делаете, милочка?»

«Сижу,» – недоуменно ответила девица. Вика недавно устроилась на работу и ранние подъемы для прогулок с собакой давались ей тяжело. На работе тоже не ладилось, она многого не понимала и очень уставала к концу дня. Раздражение копилось в ней понемногу – неизбежно и неотвратимо, словно пыль под диваном.

«Да, голубушка. Вы сидите, а Ваша собака срет на нашей детской площадке,» – старуха обличительно ткнула пальцем в сторону Борьки. Загипнотизированная Вика невольно повернула голову вслед за ним. Борька, к слову сказать, все свои дела уже сделал и с упоением обнюхивал кусты, обрамлявшие детскую площадку по периметру.

«Я Вам уже говорила. Гуляйте с Вашей собакой в другом месте,» – нависала над Викой старуха. А ведь и правда, говорила. Теперь девушка её вспомнила. Не далее, как на прошлой неделе она ругалась с какой-то бабкой по этому же самому поводу. Надо же, и не узнала её. Почему все старухи на одно лицо, какие-то невзрачные и помятые?

«А не пошла бы ты на х…, старая калоша. Где хочу, там и буду гулять. Не твоё собачье дело,» – с этими словами Вика поднялась с лавочки и окинула Тамару Семеновну презрительным взглядом с высоты своих 180 см. Розовый спортивный костюм, застиранный и потому немного севший, плотно обтягивал её телеса. Девица сделала шаг вперед, и пенсионерка вынуждена была отступить, словно сдавая свои позиции. Поспешно отойдя на несколько шагов и сочтя это расстояние вполне безопасным, Тамара Семеновна отбила хамские высказывания Виктории, словно теннисный мяч: «Да как ты смеешь со мной так разговаривать, хамка малолетняя? Кто тебя только воспитывал? Ещё раз увижу тебя здесь, сразу полицию вызову, церемониться не буду.»

Почти цензурные и совсем нет реплики влетали в открытые по случаю теплой погоды форточки всего дома, как снаряды, протяжно гудя и повизгивая, вызывая недовольство разбуженных раньше времени жильцов: «Опять эта Тамара Семеновна с кем-то лается, будь она неладна.» Поединок закончился вничью. Вика смотала поводок и потащила упирающегося Борьку домой, лениво огрызаясь через плечо чем-то совсем уж непечатным и имея твердое намерение назло старухе вечером выгулять пса именно в этом дворе. Тамара Семеновна с чувством выполненного долга гордо прошествовала домой и пребывала в приподнятом настроении ровно то того момента, пока не вляпалась в благоухающую Мулину лужу. Надо заметить, что подобные свары неизменно оживляли и подзаряжали пенсионерку, как оброненная коровой, свежая навозная лепешка оживляет жизнь на лугу.

Приведя в порядок нервную систему и проглотив утреннюю горку таблеток (гипертония, желудок, головокружения) Тамара Семеновна поразмышляла и добавила к ней леденец от боли в горле. После утренней перепалки в горле саднило, будто его потерли металлической губкой для мытья посуды.

Детей Тамара Семеновна не любила. Маленьких совсем, а выросших – еще больше. Что поделать, для многих учителей, проработавших в школе двадцать пять лет, ненависть к детям – профессиональная деформация. Сегодняшняя девица была из разряда выросших – наглая, вульгарная, невесть что о себе возомнившая крашеная лахудра с толстыми розовыми ногтями и нарисованными бровями. Чувствуя, как снова начинает подниматься давление, Тамара Семеновна постаралась выкинуть нахалку из головы и занялась домашними делами. И почему все-таки горло болит так сильно?

***

Иринины поджилки тряслись не меньше, чем рука стоматолога.

Ее нелюбовь ко всем врачам вообще перерастала в отвращение по отношению к гинекологам и откровенный страх по отношению к стоматологам. Хотя, чего, казалось бы, бояться? Укольчик обезболивающего избавлял от всех неприятных ощущений, за исключением самого себя.

Однако сегодня происходило нечто странное. Уже трижды молодой и чрезвычайно серьезный врач, добиравший солидности дорогими очками в тонкой оправе, пытался начать лечение, но каждый раз приступ кашля заставлял его отступить. Вежливо извинившись, как и положено врачу дорогой частной стоматологической клиники, он промокнул испарину со лба носовым платком и вышел из кабинета, снимая на ходу маску. Следом за ним бесшумно ускользнула медицинская сестра.

Следующие пятнадцать минут, сидя в стоматологическом кресле, Ирина размышляла о сугубо бытовых вещах, как-то: что бы такое приготовить на ужин, что для этого нужно купить и как отделаться от этой скукотищи побыстрее, чтобы спокойно почитать новый роман Алексея Иванова. Ирина принадлежала к вымирающей породе людей, которые читали книги всегда и везде: в общественном транспорте, в очереди к врачу, на скучной лекции в институте или укачивая ребенка. Глаза всегда искали, чтобы почитать и, за неимением лучшего, прочитанными оказывались даже этикетки от шампуня или правила пользования лифтами.

Через некоторое время пришло осознание того, что ожидание слишком затянулось. Ирина внезапно поняла, что из обычно тихого коридора респектабельной клиники с мягкими диванчиками и затейливыми светильниками доносятся звуки какой-то суеты: стук дверей, многочисленные быстрые шаги и даже чьи-то всхлипывания.

«Так, кого-то залечили», – мелькнула нехорошая мысль и мгновенно исчез настрой вылечить зуб сегодня. Какая жалость, ведь три недели с духом собиралась, прежде чем записаться на прием. Неловко выбравшись из кресла, Ирина вышла в коридор и пошла к стойке регистратуры. По пути до ее слуха доносились обрывки фраз: «Как … не может быть… такой молодой». «О, Господи, неужели у них пациент в кресле умер?» – подумала Ирина и тут же отмела эту мысль: «Не может быть, кому-то просто плохо стало». На лицах трех молодых женщин, оказавшихся за стойкой регистратуры, застыло выражение недоумения и растерянности.

«Извините, я была на приеме у доктора Романова …» – начала было Ирина, но при упоминании фамилии доктора медики дружно охнули и прикрыли рты ладошками с наманикюренными ноготками. В течении минуты все четверо молча обменивались взглядами. Потом профессиональная выучка взяла вверх, и одна из девушек вежливо сообщила, что доктор Романов плохо себя почувствовал и не сможет ее сегодня принять. А также предложила записаться к другому специалисту. Это предложение Ирина так же вежливо, но твердо отклонила, решив, что в эту клинику она больше ни ногой. Особенно жаль было «боевого» настроя на лечение, когда еще с духом соберешься. Как всякий нормальный русский человек, Ирина долго запрягала, а потом старалась переделать кучу дел за один день стахановскими темпами.

Выскочив из здания клиники, Ирина только шагов через двадцать обнаружила на своих ногах бахилы. Чертыхнувшись, сдернула их и, выбросив из головы неудачный поход к стоматологу, отправилась на ближайший рынок. Обойдя надсадно кашлявшую бабку с такой же немолодой собачкой на поводке, она оказалась среди прилавков. Здесь царило непривычное запустение. Едва ли не половина павильонов и лавочек были закрыты, несмотря на субботнее утро, самое что ни на есть торговое время. Хамоватые обычно торговки вели себя непривычно тихо и напоминали сонных, осенних мух. Посетителей тоже было немного. И даже Ирина, обычно не очень наблюдательная и погруженная в свои мысли, если вокруг не было ничего интересного, заметила, как много людей вокруг выглядело больными. Направляясь домой, она уже внимательно посматривала по сторонам и с все возрастающим удивлением и даже беспокойством замечала сколько людей вокруг покашливало с разной степенью интенсивности. Дело было в том, что ее младший сын Антошка, походив в школу лишь первую неделю после начала учебного года, уже четыре дня сидел дома, болея. Небольшая температура и кашель не внушали опасений и не мешали сыну жить, однако позволяли ему совершенно легально «закалывать» школьные занятия. Дополнительные каникулы вызывали у мальчишки неприкрытую радость, как и у любого двенадцатилетнего пацана на его месте.

Ирина не беспокоилась. До сегодняшнего дня.

Быстренько добежав до дома и с порога велев сыну померить температуру, Ирина выдохнула лишь тогда, когда увидела на градуснике «несерьезные» 37.0. Лекарства давать было еще рано, поэтому она сунула в рот любимому теленку леденец от кашля и, немного успокоившись, принялась разбирать пакеты с покупками. Следующие пару часов Ирина посвятила давно надоевшему занятию изготовления еды на семью из четырех человек. Время поиска новых интересных рецептов и кулинарных экспериментов уже давно кануло в прошлое, и ежедневная обязаловка не доставляла удовольствия. Чаще всего она готовила что-нибудь, не требующее постоянного стояния у плиты: тушила или запекала в духовке, выкраивая тем самым полчасика на чтение новой книжки или «Аргументов и фактов». Слушая краем уха новости, разбавляя молоком готовую смесь для кекса и одновременно стараясь не наступить на крутящегося под ногами кота, Ирина уже почти и не думала обо всем, что произошло утром. К слову, информационного вакуума она не терпела. Ирине было любопытно все, что происходит в мире: удачный запуск космического корабля в России, нашествие медуз в Таиланде, извержение вулкана в Мексике, очередная беременность жены английского принца (почему-то не принцессы, а герцогини). К сожалению, в телевизионных новостях действительно интересных новостей было очень мало, на центральных каналах правил бал официоз, на кабельных – «желтые» сплетни о звездах и звездульках разного калибра. Информационный голод приходилось утолять в интернете.

Из душевного равновесия ее вывел случайно брошенный в окно взгляд. На детской площадке рядом с лавочкой лицом вниз лежал человек. Ирина немедленно опознала зловредную бабку со второго этажа по ее вечному коричневому плащу и древней, лохматой собачонке, крутившейся рядом с ближайшей мусорной урной. Бабка, в силу природной склочности характера, всегда по любому поводу и без оного придиравшаяся к детям во дворе, лежала лицом вниз, откинув одну руку в сторону и уткнувшись лицом в траву. Подавшись всем телом к окну Ирина в замешательстве смотрела на бабку. «Почему к ней никто не подходит? Почему во дворе никого нет? Где все эти мамочки с детьми?» – с напрасной надеждой обшаривая глазами двор думала она. Никого. Придется идти.

Выключив духовку, строго велев сыну сидеть дома и схватив телефон Ирина побежала вниз по лестнице на ходу набирая номер экстренных служб. Она уже добежала до детской площадки, а трубку все не брали. Не зная, что делать дальше и невольно замедляя шаг, Ирина подошла к лежащей бабке и присела на корточки. «Вам плохо?» – спросила она, тронув ту за плечо. И тут же мысленно обругала себя: «Конечно плохо, ничего глупее я спросить не могла.» Собравшись с духом Ирина перевернула бабку лицом вверх и тут же отпрянула. Та определенно была мертва окончательно и бесповоротно. Ее лицо посинело, рот был открыт, язык свисал набок, как у собаки, шея распухла и была сильно поцарапана, безумные, остекленевшие, выпученные глаза смотрели в небо. До этого дня Ирине дважды приходилось видеть мертвецов, но те аккуратно лежали в гробах и после работы сотрудников похоронных агентств выглядели скорее, как восковые куклы. Мертвая соседка выглядела чудовищно и внушала ужас.

Отойдя еще на несколько шагов и тяжело опустившись на соседнюю лавочку, она вновь набрала экстренный номер. Через несколько минут ей ответил усталый голос, спокойно выслушал сбивчивые объяснения, задал несколько вопросов и сообщил, что вызов принят. Вопрос: «А, что мне теперь делать?» – даже не выслушал, отключившись. Сидя на лавочке в растерянности Ирина размышляла, что же ей все-таки теперь делать. Нельзя же просто уйти, оставив тело лежать на детской площадке. Сидеть рядом, дожидаясь медиков или полиции, ужасно не хотелось. Проблема решилась неожиданно просто. Из соседнего подъезда вышла бабуля в кокетливой шляпке и, заметив неладное, направилась к детской площадке. «О, Господи, Тамара Семеновна. Да что случилось-то?» – запричитала бабуля, с жадным любопытством оглядывая тело знакомой. Коротко рассказав все, что знала, Ирина решительно повернулась и зашагала к подъезду, словно сдав вахту.

Печальное происшествие вновь вернуло ее к мыслям о внезапной смерти полгода назад школьной подружки и соседки по парте, которую она никак не могла осознать и примириться с ней. Как можно умереть в 43 года? Ведь жизнь в самом разгаре. Как это, если бы она сейчас умерла? А дети? На похороны Ирина не пошла. Просто не смогла. Увидеть ее в гробу было немыслимо, как будто увидеть там саму себя. В течении нескольких недель Ирина постоянно думала об этом. Спустя полгода эмоции, конечно, поутихли, но сейчас снова вернулись.

От грустных мыслей ее оторвал зазвонивший в руке телефон. Старенькая, по современным меркам, «раскладушка» служила Ирине уже шесть лет. Она была равнодушна к всеобщему помешательству на новых моделях смартфонов, искренне не понимая, зачем каждый год менять телефон на почти такой же с огромным количеством ненужных, по большому счету, функций. Ведь ей от телефона требовались только три вещи: звонки, сообщения и будильник. Поэтому телефон Ирина меняла тогда, когда старый умирал естественной (или не очень) смертью.

Звонила дочь. Семнадцатилетняя Даша еще утром ушла гулять с друзьями в крупный торговый центр, намереваясь сходить в кино и посидеть в какой-нибудь кафешке. Ирина совершенно не понимала этого странного, но популярного у молодежи времяпрепровождения – бессмысленного шатания по крупным торговым центрам. Сходить в кино? Хорошо. Зайти в ресторан фастфуда? Не очень хорошо, но ладно. Сделать нужную покупку? Тоже вариант. Но что подростки там делают долгими часами, если ни одного из этих пунктов в планах нет? Почему бы не гулять в парке? Особенно, когда погода хорошая. Что им там, медом намазано, в этих торговых центрах?

Голос дочери был напряженным и даже немного испуганным. Волнуясь, она говорила: «Мам, тут что-то стремное происходит. Одному парню стало плохо в кинотеатре, он сознание потерял в зале и ему скорую вызвали. И Кате стало плохо, она говорит, что дышать нечем и голова кружится. И вокруг все какие-то больные, кашляют. Может это теракт и нас каким-то газом отравили? Мам, мы на улицу идем. Мам, ну что ты молчишь? Я позвонила Катиному папе, он сказал, что сейчас приедет».

Ирина молчала, но в ее голове лихорадочно крутились мысли. Фраза дочери о том, что все вокруг кашляют словно, стала спусковым крючком. Пазл в голове начал складываться, и получался он плохим, очень плохим. Стоматология, люди на рынке и на улице, бабка с собачкой и кашель, который она сегодня слышала повсюду.

«Дашка, ты кашляешь?» – внутренне холодея в ожидании ответа спросила Ирина.

«Да нет, вроде» – ответила дочь.

«Слава Богу» – выдохнула Ирина.

«Идите на улицу, все правильно, на парковку, в самый дальний конец, где нет ни машин, ни людей. И побыстрее. Там дождетесь Катиного папу. А теперь слушай внимательно. Я не хочу, чтобы ты ехала домой вместе с ними потому, что кашляет не только Катя, но и похоже все вокруг. Наверное, это какой-то очень заразный вирус. Ты пойдешь домой пешком, стараясь, по возможности, держаться подальше от людей, особенно кашляющих. Хорошо бы, конечно, надеть марлевую повязку, но я не хочу, чтобы ты заходила в аптеку, там может быть полно народу. Ты все поняла?» – закончила вопросом инструктаж Ирина.

«Поняла,» – в голосе дочери уже слышались панические нотки.

Сообразив, что, кажется, слишком напугала ее, Ирина продолжила с успокаивающей интонацией: «Дашка, все нормально. Просто сделай как я сказала и звони мне по дороге».

«Ладно» – с некоторой задержкой проговорила дочь, размышляя, видимо, не сошла ли мать с ума.

Беспокойство о том, что ребенок находится среди большого скопления людей, рядом с уже больной подружкой, и может легко подхватить заразу снедало Ирину. И, скорее всего, уже подхватила. Однако, не мешало бы, наконец, включить мозги и рассуждать хладнокровно. Итак, что происходит? Вокруг слишком много больных людей. Ощущение, что сидишь в очереди к терапевту в сезон гриппа, все кашляют. Это эпидемия. Но для гриппа еще рано, только сентябрь. А вчера она уже была? Черт ее знает. Ну почему я такая невнимательная! Нужно пару дней подержать детей дома и подавать им что-нибудь противовирусное. Хорошо, что продукты я уже купила, лекарства тоже есть. Скорее бы Дашка добралась! Так размышляла Ирина, но в голову лезли и другие мысли, которые она старательно гнала подальше. Что случилось в стоматологической клинике, кто-то умер? Что случилось с парнем в кинотеатре, о котором говорила дочь? Отчего умерла бабка на детской площадке? Только бы Дашка скорее пришла!

Дочь явилась через полтора часа и, сообщив, что видела по дороге три автомобильных аварии и парочку бомжей, спавших прямо на газоне, закрылась у себя в комнате, как обычно. Война с Дашкиным подростковым возрастом шла с переменным успехом, доводя временами до слез то одну, то другую сторону. Характер у Дашки был тяжелый, словно асфальтоукладчик, помноженный на подростковый максимализм. Дочь была нелюдима и довольно угрюма, заменяя живое, нормальное общение постоянным кнопкотыканьем (это удивительно точное словечко Ирина подслушала у незабвенного Михаила Задорнова) в телефоне, как и большинство молодых людей её возраста. С вечно закрытой дверью в комнату Дашки Ирине пришлось смириться. А вот стучаться, заходя туда по сто раз в день, Ирина категорически отказывалась, мотивируя это тем, что она у себя дома. Ирина добросовестно пыталась сохранять спокойствие в ответ на подростковый эгоизм и хамство, все время вспоминая крылатую фразу Карлсона из мультфильма: «спокойствие, только спокойствие», но получалось плохо.

Беспокойство слегка отпустило ее и, накормив детей ужином и таблетками, Ирина позвонила мужу, пребывавшему в командировке в г. Санкт-Петербурге, чтобы обсудить ситуацию. Однако на телефонные звонки муж не ответил, ни в тот вечер, ни больше никогда.

Глава 2

Учитывая дочитанный только за полночь роман Ирина проспала почти до полудня. Впрочем, ранних пташек в семье не было, и дети тоже только проснулись.

Всеобщий любимец кот Василий (в просто «Ваську» его чувство собственного достоинства никак не помещалось), которого частенько после хулиганских выходок именовали наглой рыжей мордой, немедленно заявил о себе громким мяуканьем и повел Ирину на кухню. Голодным кот бывал исключительно ласков: урчал, терся об ноги и позволял себя тискать и гладить в пределах разумных, по его мнению, 30 секунд. В любое другое время он был махровым эгоистом, как и положено всякому порядочному коту. Этот беспородный котяра, взятый практически с улицы, проявлял чудеса сообразительности и предприимчивости, научившись открывать все двери и дверцы в доме, кроме холодильника. Его способность спать в самых невообразимых местах и позах изрядно веселила всех членов семьи. Люди никогда не научатся лениться с таким вкусом, как кошки: вальяжно и безмятежно развалив свою царственную тушку в самом неподходящем месте, вроде компьютерной клавиатуры. И Боже упаси наступить на него или пнуть. Месть будет плескаться в твоей кроссовке уже к вечеру, распространяя дивный аромат баночки с анализом мочи.

Своими выходками кот культивировал в Ирине чувство собственной неполноценности потому, что был умнее ее и всегда успешно Ириной манипулировал, получая все желаемое (как правило, внеплановую еду). После чего поглядывал на хозяйку с самодовольным видом и чувством собственного превосходства. Складывалось ощущение, будто он взял ее в рабство и помыкает по собственному усмотрению, требуя, например, завтрак в пять утра путем методичного сбрасывания тюбиков и баночек с туалетного столика на пол. После первого сброшенного флакона Ирина просыпалась, после второго – проклинала кота, после третьего – шла его кормить.

Выходной день неспешно потек по давно известному каждой женщине графику: стирка, глажка, уборка, проверка дочкиного сочинения на предмет ошибок и вполне успешная попытка заставить сына сделать хоть какие-нибудь уроки. Температура у Антошки была уже в норме, он лишь изредка откашливался.

К четырем часам Ирина решила сделать перерыв, выпить кофе и подоить коров на своей виртуальной ферме, которой, к своему стыду, увлеклась пару лет назад. Всегда считавшая компьютерные игрушки злом в чистом виде и ограничивавшая время игр детей часом в день, сама она первое время просто не могла оторваться от забавных коров и свинок с энтузиазмом развивая и украшая свою веселую ферму. Но заниматься этим старалась, когда дети были в школе или уже спали, дабы не подавать плохого примера.

Сварив кофе и запустив игрушку загружаться на планшете Ирина подошла к окну. На детской площадке рядом с лавочкой лицом вниз лежал человек. Все та же бабка в коричневом плаще со второго этажа. Вот только собачки рядом не было.

Мгновенно на Ирину навалились тоска и ужас от осознания того, что происходит что-то непоправимо страшное. Во дворе было непривычно пусто: ни мамочек с детьми, ни бабулек на лавочках, ни горластых юных футболистов. Выйдя на балкон, она поразилась тишине, царившей вокруг. Даже шума машин с дороги не слышно. На Ирину напало какое-то оцепенение, она в прострации стояла на балконе не в силах пошевелиться, а ее взгляд бессмысленно упирался в чьи-то ноги в синих джинсах и белых кроссовках, лежащие на ступеньках соседнего подъезда. Все остальное скрывал козырек подъезда. Пахло дымом. Где-то вдалеке орала автомобильная сигнализация.

С трудом передвигая ставшие вдруг тяжелыми ноги она зашла домой, аккуратно закрыла балконную дверь и задвинула штору. Дети сидели, уткнувшись в свои ноутбуки и никак не отреагировали на сообщение о том, что она дойдет до магазина и обратно. Уже в лифте Ирина сообразила какого дурака сваляла, ведь если лифт сейчас застрянет (а с ним это частенько случалось), то сидеть ей тут до морковкина заговенья. Благополучно спустившись вниз она услышала, как на первом этаже за дверью одной из квартир воет собака. От этого воя сердце тоскливо сжалось.

Обладателем ног в синих джинсах и белых кроссовках оказался парень, живший в соседнем подъезде. Ирина хорошо знала его в лицо. Тот факт, что он мертв не вызывал сомнений, стоило лишь взглянуть на его посиневшее лицо. Тихо постояв рядом пару минут, она пошла дальше. В соседнем дворе одиноко бегал веселый лабрадор, радуясь внезапной, ничем не ограниченной свободе и таская за собой длинный поводок. Его хозяйка лежала у подъезда, закинув длинные ноги в розовых спортивных штанах на лавочку. Подходить Ирина не стала, пошла дальше.

Повернув за угол дома, она оказалась на широкой улице. Поперек четырехполосной дороги лежало маршрутное такси, в открытой задней двери виднелись тела нескольких человек. Миниатюрная «женская» красная машинка уткнулась носом в киоск Роспечати. На автобусной остановке прикорнула торговка семечками, уткнувшись носом в мешок со своим товаром. Через огромные окна ярко освещенного салона связи было видно молодого человека в форменной рубашке, неловко привалившегося спиной к стене у кассы. В том, что эти люди были мертвы, Ирина почему-то не сомневалась.

Нереальность всего происходящего пугала до одурения. С трудом переставляя ноги она направилась по тротуару вдоль дома. Почти все магазинчики, располагавшиеся на первом этаже, были закрыты. Только в аптеке горел свет. Туда Ирина и зашла. «Есть кто-нибудь?» – звук собственного голоса показался незнакомым. Никто, конечно, не отозвался.

Большой супермаркет, пристроенный к торцу дома, был открыт. И первым, на кого наткнулась глазами Ирина, был мертвый охранник в форменной одежде. Судя по гнетущей тишине людей в магазине не было, по крайней мере живых. У служебного входа обнаружился грузовик хлебозавода, водитель которого лежал лицом на руле.

Состояние паники у Ирины сменилось какой-то заторможенностью и отстраненностью. Она будто смотрела на все происходящее со стороны. Зато снова появилась способность соображать. «Дойду до рынка и пойду обратно другой дорогой,» – решила она. Поход закончился вполне ожидаемо: несколько разбитых машин, столб дыма в соседнем квартале и тела. Их было совсем немного, видимо, почувствовав себя плохо, большинство людей остались дома. Два колоритных бородатых кавказца у прилавка с арбузами, девушка в палатке с шаурмой и тетка в хлебном ларьке – вот и все. «Надо пойти домой и позвонить всем знакомым,» – устало думала Ирина. – «И детям как-то рассказать».

Тщательно выбирая выражения и не сгущая красок, она рассказала детям обо всем, что видела. Недоверие в их глазах сменилось испугом только когда они увидели с балкона два мертвых тела во дворе. В течении следующего часа все трое пытались дозвониться друзьям, знакомым, в экстренные службы, да хоть куда-нибудь. Бесполезно. Дети напряженно смотрели на нее, ожидая, видимо, что мать немедленно разрулит ситуацию и они вернутся к привычной жизни. Но Ирине нечего было им предложить, оставалось только обнять.

Но делать что-то было нужно. Если живых людей нет на улице и ни один телефонный номер не отвечает, то где их искать? Правильно, сидят дома, как мы. Надо пройти по дому и позвонить во все двери. Принятое решение принесло хоть какую-то определенность. Дети остались обходить квартиры в своем подъезде, а Ирина отправилась в соседний. «Как мы могли проспать и не заметить этого кошмара? Уму непостижимо,» – размышляла она, нажимая на кнопки звонков. Собачий лай, раздавшийся за одной из дверей, направил мысли в другое русло: «О, Господи, сколько кошек и собак остались за закрытыми дверями квартир! Они умрут от голода. После того как сожрут своих хозяев». Уже цинично подумалось вслед.

Похоже, Ирина начала выходить из ступора. По крайней мере в голове стали появляться разумные мысли. До позднего вечера они ходили по окрестным дворам и громко кричали, надеясь услышать ответ. Дети жались к ней, как испуганные телята и не могли оторвать глаз от попадающихся иногда мертвых тел. Вернувшись домой уже затемно, сварили пельменей, поели и легли спать.

Все знания Ирины об апокалипсисе были почерпнуты из голливудских фильмов, сериалов и книг. В них люди, пережившие конец света (неважно, по какой причине) все как один напяливали на спины тяжеленные рюкзаки, обвешивались оружием и с наспех придуманными целями шлялись по дорогам, попутно отстреливаясь от зомби, вампиров или потерявших голову от вседозволенности людей, и поочередно погибая от трудностей постапокалиптического бытия.

Согласно тем же авторитетным источникам, выжившим следовало запасаться едой, водой, крепкими ботинками и батарейками. По законам жанра рано или поздно обнаруживался суперсекретный военный бункер под завязку набитый оружием и продовольствием, где герои обустраивались и принимались с подростковым энтузиазмом возрождать человеческую цивилизацию старым, хорошо зарекомендовавшим себя способом.

Чем ей все это могло помочь сейчас? Создать запас продуктов и воды – идея более, чем здравая. А батарейки? Сейчас в их доме батарейки использовались только в компьютерных мышках и многочисленных пультах от телевизоров. Здравый смысл подсказывало Ирине, что надобность в этих предметах скоро отпадет окончательно и бесповоротно. Ах, да, фонарик. Он понадобится, когда отключится свет. А это произойдет наверняка. Значит, батарейки тоже нужны и фонарики, кстати, тоже. «Надеюсь, хоть с зомби сражаться не придется. У меня на это просто нет сил,» – устало подумала Ирина.

Дети, просочившиеся по одному в ее спальню, уже посапывали, а Ирина, лежа без сна, вполне рационально планировала дальнейшее. Из города надо уходить. Если все мертвы, то здесь будет разлагаться почти полмиллиона трупов. Хотя все не могут быть мертвы, ведь они живы. Непонятно только почему. Ну хотя бы куда уходить из города было понятно. Несколько лет назад муж построил дом в деревне всего в нескольких километрах от городской черты. В свое время строительство было камнем преткновения в отношениях с мужем и причиной постоянных ссор. На стройку уходила прорва денег и, главное, времени, которое он мог бы провести дома с ней и детьми. С момента рытья котлована Ирина убеждала его, набив мозоль на языке, что жить в деревне не будет ни при каких условиях, даже летом. Однако муж с упорством носорога претворял свою идею в жизнь, получая огромное удовольствие от самого процесса строительства. Это Ирину и злило, и раздражало. Она точно не получала такого удовольствия проводя все выходные дома с маленькими детьми, пока он играл в любимую игрушку. Сейчас дом стоял пустым, используясь лишь десяток раз в год для ночевки, когда возникало желание пожарить шашлыки. Это было дешевле и удобнее, чем ехать на такси в город. И вот теперь дом им пригодится. Должен был случиться конец света, чтобы Ирина решила перебраться в деревню. Сон так и не пришел, зато к рассвету план действий был готов.

Деревня с милым названием Кудрявцево находилась в ближайшем городском пригороде. Дорога туда на машине занимала всего полчаса, сколько это в километрах Ирина не знала. Она никогда не умела навскидку верно определить расстояние, но была уверена, что они доберутся за несколько часов. Идти, увы, придется пешком, поскольку водить машину Ирина так и не научилась. А учитывая многочисленные виденные ей автомобильные аварии вряд ли они смогли бы далеко уехать.

Но сначала следовало позаботиться о нескольких вещах.

Во-первых, раздобыть баллончики с краской. Ирина собиралась оставлять во всех доступных местах надписи о том, куда они идут. Эту идею она почерпнула из книги нежно любимого Стивена Кинга, прочитанной давным-давно, и вовремя вспомнила о ней.

Во-вторых, следовало найти второй велосипед. Сама Ирина ездить на велосипеде не умела, о чем сейчас ужасно жалела. Но дети могли бы объезжать на велосипедах все окрестности по дороге, оставляя надписи и громко крича в каждом дворе.

И, в-третьих, нужна была магазинная тележка, в которую Ирина намеревалась сложить необходимые вещи. В американских фильмах в таких тележках часто перевозили свое барахлишко бомжи. Эта проблема решалась проще всего, в ближайшем супермаркете их было полным-полно.

За велосипедом они пошли в магазин спортивных товаров. Тот оказался закрыт, и взломать железную дверь не было никакой возможности. Ничего не оставалось, кроме как разбить окно, используя обломки кирпичей, найденные поблизости. От звука разбившегося стекла сердце рухнуло в пропасть. По законам жанра сейчас должен был раздаться звук полицейской сирены и принести с собой кучу неприятностей. Но этого больше никогда не случится. Наступала эра полной вседозволенности и безнаказанности: можно было бить стекла, грабить магазины, угонять машины. До настоящего момента Ирина была вполне законопослушна. Даже в подростковом возрасте она не баловалась кражами всякой мелочевки из магазинов. Чувствовать себя мародером было очень странно, непривычно, но почему-то весело. Однако, новый мир – новые порядки.

Баллончики с краской нашлись в магазине строительных материалов. К счастью, он оказался открыт, и стеклянные двери предупредительно разъехались при их приближении. Ирина уже спокойно смотрела на тела нескольких сотрудников магазина. Циничность –дело наживное. Приобретается она быстро и не исчезает уже никогда. Но притихшим и испуганным детям это зрелище внушало ужас.

К тому моменту, когда сборы были закончены, было уже три часа пополудни и путешествие пришлось отложить на завтра. Ирина осознавала, что в эту квартиру они вряд ли когда-нибудь вернутся, поэтому хотела забрать с собой все семейные фотографии. Однако, больше десятка толстых альбомов унести было нереально. Пришлось вынуть их из альбомов и сложить в обувную коробку. Туда же, на всякий случай, отправились и документы. Тщательно отобрав одежду, обувь и необходимые мелочи она в задумчивости остановилась перед сейфом с оружием. Брать или не брать? Пользоваться им Ирина не умела, но стрельба представлялась ей делом несложным. В сейфе лежали два ружья и две коробки с патронами. Много лет назад муж несколько раз сходил на охоту, но это занятие, видимо, не принесло ожидаемого удовольствия. С тех пор ружья пылились в сейфе. Решила взять. А вот запасом продуктов можно было не нагружаться, ведь всегда можно ограбить магазин поближе к деревенскому дому.

Похоже, мародерство становилось стилем жизни.

И все равно вещей получалось слишком много. Совместными усилиями с детьми придумали прикрепить с помощью скотча к багажникам велосипедов корзинки из супермаркета. В одной из них предстояло ехать переноске с котом, в другой – детским рюкзакам. Безумно жаль было оставлять книги. Содержимое двух огромных книжных шкафов, любовно собранное за всю восемнадцатилетнюю семейную жизнь, ее радость и гордость, доставлявшее Ирине море удовольствия, увы, придется оставить.

В эту ночь все спали, как убитые. На одной кровати. Обнявшись.

Наутро, плотно позавтракав и, по привычке, закрыв дверь на все замки, пустились в путь. Решено было идти через город, а не по окружной дороге, чтобы осмотреть как модно больше дворов и оставить надписей на стенах.

Ирина с тележкой шла прямо по дороге, лавируя между машинами. Дети на велосипедах объезжали жилые кварталы поблизости. Каждый раз, ожидая их в условленном месте Ирина с надеждой издалека вглядывалась в их лица. Напрасно. Живых людей они не находили. А вот кое-кого другого – да. Грязно-бурый пес самого что ни на есть бродячего вида рассматривал их, сидя на тротуаре у пешеходного перехода, дойдя до которого Ирина и дети невольно притормозили. Но оказалось, что ждала дисциплинированная псина вовсе не их, а зеленого сигнала светофора. Стоило лишь зеленому человечку начать свой путь, сопровождаемый звуковым сигналом, как пес поднялся и потрусил через дорогу по своим делам. Люди проводили умника завороженными взглядами.

Переходя по путепроводу железнодорожные пути, они ненадолго задержались, рассматривая лежащие внизу вагоны сошедшего с рельсов поезда. Состав был грузовым. С запозданием Ирина сообразила, что он мог перевозить какие-нибудь отравляющие вещества типа хлора и поторопила детей идти дальше.

Перекусить остановились у крупного сетевого супермаркета. Пока дети писали на его стене привычный текст, Ирина пошла внутрь за продуктами. Но пахло в магазине уже не только едой. Этот приторный и сладковатый запах ей раньше чувствовать не доводилось, но то, что так пахнут разлагающиеся тела было очевидно. Она порадовалась, что дети остались снаружи.

Глядя на полки с продуктами Ирина с иронией думала, что вся еда в городе теперь в их распоряжении и можно порадовать детей любой вкусняшкой. Ведь любителем вкусно поесть в их семье был каждый первый, включая кота. Взяв корзинку, она отправилась в поход по мертвому магазину. Три баночки красной икры, пачка масла, белый хлеб, пара упаковок вкуснейшей слабосоленой рыбки, горсть самых дорогих конфет, гроздь винограда, две бутылки воды и симпатичная баночка паштета для Василия. И скорее прочь отсюда, на свежий воздух.

Устроившись в скверике рядом с супермаркетом все трое блаженно вытянулись на траве. Повалявшись, вымыли руки водой из бутылки, ей же помыли виноград. Затем предусмотрительно взятым ножом наделали бутербродов и устроили праздник живота. Следующий перекус устроили уже на выходе из города, ограбив фирменный магазин молочного комбината. Какое счастье, что электричество все еще было!

Запасаться продуктами решили в огромном гипермаркете на перекрестке с окружной дорогой. Заодно прихватили свечи, фонарики и батарейки к ним. В помещении, пусть и таком большом, запах разложения отчетливо чувствовался, поэтому в магазин Ирина детей не взяла.

Разбив тележкой стеклянную дверь аптеки она от души помародерствовала, набрав лекарств на все случаи жизни. Подумав, прихватила аппарат для измерения давления и полугодовой запас таблеток для его нормализации. У нее была не очень хорошая наследственность по гипертонии, поэтому за давлением Ирина периодически следила. И когда около года назад его значения стали регулярно превышать 140\90, начала ежедневно принимать те же таблетки, что уже несколько лет принимал муж. К врачу, конечно, не пошла. Терпеть их не могла, да и давление нормализовалось. Самолечение было вполне обычным делом. Ирина без тени сомнения лечила себя и всю семью от отита, бронхита, гастрита, ангины и простуды. В более сложных случаях приходилось все-таки идти к врачам. Она не видела в этом ничего предосудительного, все ее знакомые поступали так же. Благо, большинство таблеток можно было купить без рецепта.

Большая часть пути была уже пройдена и усталость начала брать свое. Дети тоже притомились. Дальше передвигались мелкими перебежками. Дети проезжали метров 500 и отдыхали, ожидая пока их догонит Ирина. Доехать до дома одни они категорически отказались.

С утра день был по-летнему теплый, но к вечеру погода начала портиться. Поднявшийся ветер нагнал кучу облаков, на подходе наверняка была и дождевая туча посерьезней. Ирина торопилась. Тяжело нагруженная тележка так и норовила вильнуть в сторону. Когда начал накрапывать дождик оставалось только перейти мостик через густо заросшую по берегам ивой маленькую речушку. С середины мостика открывался красивый вид на два десятка домов, обвешанных спутниковыми тарелками. Но не сегодня. Взойдя на мостик Ирина ошеломленно застыла, не в силах сразу осознать увиденное.

Дома не было.

Глава 3

Обломки еще дымились. Сгоревший остов виновника катастрофы – упавшего вертолета торчал из груды кирпичей, блоков и черепицы. Его лопасти при падении срезали часть крыши соседнего дома и порубили в щепки ажурную деревянную беседку во дворе.

Пока Ирина осматривала место катастрофы, дождь припустил в полную силу. Нужно было срочно искать укрытие. Оставив детей под крышей на крыльце соседнего дома, она накинула куртку и пошла обходить соседские дома. Только два оказались открыты. Но в первом уже стоял невыносимый смрад разлагающихся тел. Видимо, все хозяева были дома. Во втором ее встретил только заливистый собачий лай, запаха не было. Выбирать не приходилось.

Маленькая рыжая лохматая собачонка, похожая на лисичку, название породы которой Ирина знала, но забыла, недружелюбно лаяла, спрятавшись под столом. Общими усилиями удалось выгнать ее на улицу. Теперь можно было осмотреться. Дом был большим: три спальни наверху (двумя явно не пользовались), большая гостиная с камином, кухня, кладовка и еще одна совершенно пустая комната внизу. На просторной кухне помимо газовой плиты стояла печь, покрытая красивой голубой плиткой. Вид у печки был рабочий и она могла здорово выручить их если (когда) отключится электричество.

Дом был обжитым, уютным, любовно обустроенным. Светлая мебель, занавески мягких пастельных тонов, удобные диванчики с цветочной обивкой и множество комнатных растений. Среди них особенно выделялись два лимонав больших деревянных кадках. На специальной полочке на кухне притаилась коллекция черепашек всех форм и размеров. На второй этаж вела деревянная лестница с изящно выточенными балясинами. Книжный шкаф в гостиной согрел Ирине душу. Целую полку занимала специализированная литература – что-то о строительстве. Еще три – художественная, в основном классика, несколько старых альбомов с репродукциями картин и книг по разведению комнатных растений. Кот, обнюхивая новые владения, недовольно фыркал и бил хвостом. Всем было не по себе в чужом доме, но чувство неловкости проходило по мере того, как они согрелись, обсохли и поужинали макаронами с сыром. После чего дети моментально отрубились на диване в гостиной, а Ирина открыла бутылку вина, которую нашла в шкафчике на кухне, и собралась напиться. Жизненный опыт показывал, что одной бутылки ей для этого вполне достаточно. Блаженная эйфория пришла уже после второго бокала. Да здравствует долгожданная пустота в голове! Никаких мыслей, никаких тревог. А теперь спать.

Весь следующий день семья посвятила обследованию своего нового хозяйства. В кухонных шкафчиках и кладовке обнаружился некоторый запас «долгоиграющих» продуктов, в подвале – целая батарея банок и баночек с домашними заготовками. Каждая банка была снабжена аккуратно приклеенной скотчем бумажкой с годом ее производства. Там же стояли несколько ящиков с морковью, пересыпанной песком, десять мешков картошки нового урожая, три больших корзины с луком и одна с чесноком. В пузатых бутылях была, судя по запаху, самогонка. Ирине оставалось только мысленно поблагодарить рачительных хозяев дома.

Вскоре ей представилась возможность сделать это лично потому, как хозяина дома они обнаружили в машине за рулем. Машина стояла в гараже, двери которого были распахнуты. Тело выглядело ужасно, а пахло еще хуже. Ирина вышла из гаража и притворила двери. Мимо этого тела нельзя пройти как мимо прочих. Его нельзя здесь оставлять. При мысли о том, что придется к нему прикоснуться Ирина внутренне содрогалась от отвращения. Но убрать его было нужно. Оставалось решить, как. Пока она обследовала участок, в голове зрел план действий.

Участок, к слову, оказался образцово- показательным. Весь урожай был уже собран и земля перепахана. Только в большой стеклянной теплице слева еще дозревал сладкий перец. Справа вдоль забора росли кусты смородины и малина. Выложенная плиткой площадка с мангалом и плетеной мебелью примыкала к дому. В конце огорода располагались плантация клубники и фруктовый сад. Несколько яблонь, усыпанных плодами, издали напоминали распластавшихся крабов из-за подпорок под отяжелевшими ветвями. Там же в саду стоял шедевр садовой архитектуры – деревянный туалет в форме сказочной избушки. А в заборе за фруктовым садом обнаружилась калитка. Небольшой хозяйственный сарайчик притулился в углу участка, там то Ирина и нашла то, что поможет им избавиться от трупа.

Могилу за забором участка копали втроем, неловко орудуя с непривычки лопатами. До появления мозолей на руках дело шло довольно споро. Совершенно выбившись из сил через несколько часов работы, оставили яму такой, какой получилась. Следующий этап работы Ирина проделала одна. Завязав рот и нос шарфом, сбрызнутом духами хозяйки дома, она отправилась в гараж. Расстелив рядом с водительской дверью рулон плотного полиэтилена, найденного в сарае, она открыла ее. Невыносимый запах шибанул в нос, не в силах терпеть Ирина выбежала из гаража едва сдерживая рвотные позывы. Продышавшись, снова закрыла лицо надушенным шарфом и пошла назад. Орудуя лопатой, она свалила тело на полиэтилен. Оно плюхнулось с омерзительным звуком. Придав телу нужное положение все той же лопатой, она завернула его в пленку как мясной рулет. Закрутила полиэтилен в районе головы и ног и плотно замотала скотчем. Вонять стало меньше. Плотно упаковав таким образом мужика, Ирина обвязала его ноги веревкой и потащила волоком через участок к приготовленной могиле. От идеи довезти труп в магазинной тележке она отказалась, пришлось бы прикасаться к нему, чтобы погрузить. Вскоре к ней присоединился сын. Он молча взялся за веревку, стараясь не смотреть на труп, и поволок, как бурлак на Волге. Закапывать яму оказалось гораздо проще и быстрее.

Долгое время тошнотворный запах преследовал Ирину, невзирая на горячий душ и чистую одежду. День выдался тяжелым морально и физически, поэтому она прибегла к испытанному средству расслабиться – бутылке вина. «С этим концом света я сопьюсь,» – блаженно хмелея думала Ирина.

В течении всего дня на участке крутилась рыжая хозяйская собачонка. Совместными усилиями вспомнили, что порода называется шпиц. Утром она еще пыталась их облаивать, но к вечеру, подкупленная вкусняшками, которые давали ей дети, сменила гнев на милость. В дом ее не пустили, опасаясь кошачье-собачьего побоища, но на терраске ночевать оставили.

Весь следующий день посвятили сбору яблок. Неповрежденные складывали в ящики в подвале, все остальные резали и раскладывали для превращения в сухофрукты. Через забор перелезли в соседский сад и обобрали яблони и там. Пользуясь хорошей погодой, они продолжали опустошать соседские сады еще пару дней.

Предполагая, что они могут провести в этом доме всю зиму, Ирина начала составлять список вещей и продуктов, которые им могут понадобиться, планируя набег на гипермаркет. Переждав несколько дождливых дней отправились в путь налегке с пустыми рюкзаками за спиной. Консервы, крупы, макароны, соль, сахар, мука, специи, растительное масло, чай, кофе, шоколад и многое другое. Продуктовые тележки наполнялись очень быстро отчасти еще и потому, что медицинские маски, позаимствованные в аптеке, от ужасного запаха помогали мало. Рюкзаки набили вещами объемными, но легкими: теплыми куртками и резиновыми сапогами. Пустые тележки бросили у дома и на следующий день снова пустились в путь налегке. В гипермаркет они ходили как на работу каждый погожий день в течении месяца, превратив пустую комнату на первом этаже дома в склад. Чем больше она заполнялась, тем спокойнее становилось на душе у Ирины. А во дворе выстроились в ряд тележки из супермаркета.

Они очень пригодились, когда Ирине пришло в голову запастись на всякий случай дровами для печки. В первую очередь перевезли дрова, заготовленные некоторыми из соседей для своих бань. Потом собрали обломки деревянной беседки во дворе своего разрушенного дома и срубили фруктовые деревья, поврежденные пожаром. Дрова складировали в гараже.

Мародерствуя на соседских участках, они наткнулись на курятник. Под проволочной дверцей обнаружился подкоп. Дюжина кур во главе с петухом свободно гуляли по участку, питаясь подножным кормом, поэтому и были до сих пор живы. Таким подарком судьбы пренебрегать не следовало. О разведении кур Ирина не знала ровным счетом ничего, кроме того факта, что кормить их надо зерном. Однако твердо вознамерилась сохранить кур. Взломав дверь в сарай, они нашли мешок какого-то зерна. Экспериментальным путем установили, что куры его охотно едят. Засыпав подкоп камнями и плотно утрамбовав их, стали заманивать кур в курятник зерном, потратив на это кучу времени. В отличии от глупых кур, петух оказался осторожен. Эту недоверчивую скотину ловили втроем несколько часов, на провокации он не поддавался, зерном не подкупался. Носясь по двору как сумасшедший по только ему одному ведомой траектории, он ни в какую не хотел расставаться со свободой. Каким-то чудом удалось наконец накинуть на петуха простыню и, спеленав как младенца, посадить в курятник.

Вечером, когда, блаженно вытянув ноги после погони за диким петухом, Ирина размышляла где взять зерно, зазвонил телефон.

Сердце подпрыгнуло и остановилось. Послышался топот и в дверях кухни, столкнувшись лбами, замерли дети. Все трое ошеломленно смотрели друг на друга. Непослушными руками Ирина выудила свою «раскладушку» из ящика стола и раскрыла, приложив к уху. Механический голос сообщил, что у нее образовалась задолженность за кабельное телевидение в такой-то сумме, которую надо погасить до такого-то числа. Опустив руку с телефоном Ирина в изнеможении опустилась на диван. Сердце отчаянно колотилось. Вспыхнувшая было надежда погасла, оставив ее в полном раздрае.

С новой силой навалились тягостные мысли об эпидемии, одиночестве и туманном будущем ее и детей. За ежедневными насущными проблемами они отступали, прятались в их тени. Иногда Ирина испытывала даже некоторое удовлетворение от жизни. Например, когда видела наполненную продуктами кладовку. Один телефонный звонок разрушил зыбкое спокойствие. Страх вернулся.

В глазах у детей надежда сменилась разочарованием. В едином порыве они обнялись. Прежде в их семье такие «телячьи нежности» были не в ходу. Но конец света многое меняет. Дашин подростковый возраст внезапно кончился. За полтора месяца новой жизни не было ни хамства, ни эгоизма, ни высокомерия. Куда что подевалось? Похоже она больше не считала себя самой умной и признала в матери «вожака стаи». Внезапно возросший родительский авторитет грел душу и поднимал самооценку.

Антошкино детство тоже закончилось раньше времени. Обычно слегка безалаберный и невнимательный сын вдруг стал серьезным, не по годам рассудительным и молчаливым. Прежде такие фразы, как «вымой руки» или «собери носки с пола и положи в корзину с грязным бельем» в одно ухо влетали, а в другое вылетали, не задерживаясь в голове у Антошки ни на минуту. Транзитом. Его «бытовая бестолковость», как называла это Ирина, когда сын не в состоянии был найти ножницы в ящике стола или брюки в шкафу, доводившая Ирину порой до белого каления, исчезла бесследно. Раньше Ирина считала это качество врожденным и передающимся по мужской линии. На ежеутренние, набившие оскомину, вопросы мужа «а где моя рубашка (носки, ремень, ключи и т. д.) порой хотелось ответить матом. На детских плечах теперь лежала непосильная тяжесть, и Ирина ничего не могла с этим поделать.

Вот кто совсем не изменился, так это кот. Ему было около двух лет и главной чертой его характера было неуемное и неиссякаемое любопытство. В свое время выяснилось, что кота не пугают даже новогодние фейерверки. В то время как все нормальные животные прятались от шума взрывов, Василий стремглав бежал к окну и в возбуждении провожал глазами огоньки. Путешествие на новое место жительства он перенес легко, в новом доме освоился быстро, избрав себе местом для сна мягкое кресло в гостиной, а наблюдательным пунктом – верхнюю полку стеллажей на кухне. Некоторое время назад состоялось знаменательное кошачье-собачье знакомство. Собаку Василий видел впервые. Природная осторожность заставила его запрыгнуть на стол, откуда он и взирал с нескрываемым любопытством на заходившегося внизу лаем шпица. Почти семикилограммовый пушистый кот выглядел намного крупнее собаки. Учитывая разницу в весовых категориях шпиц отбегал на безопасное расстояние, стоило лишь Василию сделать шаг в его сторону. Понаблюдав за парочкой некоторое время, Ирина пришла к выводу, что безопасности кота точно ничего не угрожает, драки не будет. Собаку оставили в доме и назвали Лисой Алисой.

Следовало заняться неотложной проблемой – найти зерно для кур. Вокруг деревни и вдоль дороги располагались поля сельскохозяйственного предприятия. Неоднократно проезжая мимо летом Ирина помнила, что на некоторых колосилась какая-то зерновая культура. Поскольку поля были уже убраны, значит это зерно где-то складировано. Оставалось только найти. Поразмыслив, она решила идти в большую деревню километрах в двух от дома и поискать склад зерна среди других хозяйственных построек бывшего колхоза. Они оказались разбросаны по деревне довольно далеко друг от друга: здание правления колхоза, судя по барельефам построенное давным-давно при коммунизме, склад сельскохозяйственной техники под открытым небом и ремонтная мастерская рядом, пилорама, склад пиломатериалов и еще парочка сооружений непонятного назначения. К фермам в отдалении от деревни даже не стали подходить, оттуда тянуло невыносимым смрадом. Наиболее перспективными выглядели несколько больших ангаров, огороженных общим забором с будкой охранника на въезде. Окон в ангарах не было, а железные двери и ворота были закрыты. Как их взломать Ирина не представляла, ключей в будке охраны не оказалось. Пришлось уйти не солоно хлебавши.

Однако нет худа без добра. Пытаясь сократить путь до дома, они наткнулись на поле с кукурузой. В их климате кукурузу на еду не выращивали, только на корм скоту. Почему бы не попробовать кормить кур кукурузой? Эксперимент провели немедля. Куры, как механические веники, сметали все: кукурузу, морковь, капустные листья и даже крапиву, для прикола брошенную Антошкой.

Значит, следовало натаскать как можно больше кукурузы. К делу подошли обстоятельно. Сначала освободили от всякого старого хлама большую часть подвала, потом нашли на соседних участках две тачки в дополнение к уже имеющейся. На тележках из супермаркета можно было бы привезти больше, но по раскисшей от дождей проселочной дороге они просто не проехали бы. Эта работа была самой тяжелой из всего, чем им приходилось заниматься до сих пор в новой жизни. К вечеру все валились с ног в полном изнеможении, а приготовленное в подвале место заполнялось очень медленно. В какой-то момент пришлось отказаться и от тачек, из-за дождей дорога превратилась в сплошное месиво из грязи. Кукурузу носили в рюкзаках и сумках.

Накопившаяся многодневная усталость отупляла, а нужно было еще облазить соседские подвалы в поисках овощей. Решив действовать как Скарлет О Хара и подумать об этом позже, Ирина устроила выходной. Был уже конец октября, день выдался солнечным, но довольно холодным. Наслаждаясь бездельем, дети валялись на диване, играя с Васькой и Лисой Алисой. А Ирина пошла на улицу, чтобы оборвать плоды с куста шиповника, росшего за воротами. Она смутно помнила, как в детстве ее поили отваром шиповника при простуде.

«Тетя, ты живая?» – услышала она за спиной детский голосок.

Медленно повернувшись Ирина уставилась на девочку лет шести в ярко-красной курточке и с рюкзаком за спиной, а потом и на ее бабушку, вывернувшую из-за забора.

Глава 4.

Анна Михайловна и Софочка действительно были бабушкой и внучкой. Девочке было шесть лет, а бабушке шестьдесят девять. Жили они на другом конце города в спальном районе.

В то время, когда мир умирал, Софочка находилась в больнице. За три дня до этого ей удалили аппендикс. Принеся внучку домой на руках Анна Михайловна выхаживала ее, как могла. Несколько недель они провели в своей квартире на первом этаже многоэтажки. Бабушка ходила за продуктами в ближайший супермаркет и готовила для Софочки диетическую еду. Когда Анна Михайловна сочла девочку достаточно окрепшей, они стали обходить городские кварталы в поисках людей и в один прекрасный день наткнулись на надпись, сделанную Дашей и Антошкой. Чтобы дойти до места назначения, им понадобилось два дня. Софочка ехала на розовом трехколесном велосипеде, Анна Михайловна медленно шла пешком.

И вот они здесь. Первоначальный шок от встречи быстро прошел. Смеясь и плача одновременно, Ирина обняла обоих и повела домой. Спустя час они с Анной Михайловной готовили праздничный обед, а из гостиной доносилась веселая возня, детский смех, визги и собачий лай.

Анна Михайловна оказалась учителем музыки, учила детей играть на фортепиано в музыкальной школе. Самая бесполезная профессия по нынешним временам, как с иронией заметила она сама. Впрочем, от Ирининой бухгалтерии толку было ничуть не больше. Невысокого роста, стройная, с коротко постриженными седыми волосами Анна Михайловна обладала тем неуловимым качеством, которое называют интеллигентностью. Оно не зависит ни от образования, ни от социального положения, но обладателей его можно отличить сразу. По глубокому убеждению Ирины, интеллигентом можно было только родиться. Интеллигентность передавалась по наследству, как наличие музыкального слуха. У Анны Михайловны был еще внук Егор, который уже полгода служил в армии и сноха, бывшая на заработках в Москве. Связи с ними не было. Сын Анны Михайловны умер несколько лет назад.

В тот день они выпили последнюю бутылку вина из хозяйских запасов и проговорили допоздна. Рассуждали, в основном, о болезни. Обе пришли к выводу, что она имеет генетическую природу. А причина их выживания в том, что они являются обладателями нужной комбинации генов и передали их по наследству детям и внукам.

Ирина была счастлива, что теперь рядом есть взрослый человек, с которым можно разделить бремя ответственности за их выживание, посоветоваться. Ее постоянно преследовал страх упустить что-то важное, беспокойство, как бы ее непредусмотрительность не оказалась роковой для семьи. Сейчас она чувствовала себя гораздо спокойнее и увереннее. Встреча с живыми людьми воодушевляла, возрождала надежду найти еще людей и придавала сил.

Еще много дней Ирина с детьми ходили за кукурузой. Анна Михайловна и Софочка оставались на хозяйстве. Они кормили кур, готовили еду. Разбив окно соседского дома и проникнув в подвал, перетаскивали оттуда запасы овощей.

Ирина вздохнула с облегчением, когда Анна Михайловна полностью взяла на себя заботу о курах. Сама она отчаянно побаивалась петуха и в курятник иначе как с лопатой наперевес не входила. Злопамятный петух косил на нее недобрым взглядом и постоянно ходил по пятам с настороженным видом, как продавец в ювелирном магазине за нагловатой цыганкой. Куры давали 30-35 яиц в неделю. Им хватало.

Однажды, вернувшись с детьми домой из очередного рейда за кукурузой, они с порога почувствовали одуряющий запах свежего хлеба. Настоящего хлеба хотелось уже давно. Ирина иногда пекла бездрожжевые лепешки на сковороде, но это было не то. Оказалось, Анна Михайловна и Софочка нашли в соседнем доме электрическую хлебопечку. Там же на кухне нашлась инструкция по ее эксплуатации с рецептами выпечки и небольшой запас сухих французских дрожжей. Вкусно было нереально. На семейном совете решили на следующий день совершить набег на гипермаркет. Помимо дрожжей, не мешало пополнить запасы продуктов, включая алкоголь.

Весьма сомнительным приобретением казались поначалу коза с козленком. Они попались им на глаза по дороге домой. Беленькая маленькая козочка совершенно очаровала всех детей, и они уговорили Ирину и Анну Михайловну взять ее домой. Мама-коза безропотно и совершенно самостоятельно последовала за ними. Зная по опыту, что козье молоко обладает специфическим запахом, доить козу не планировали. Да и не умели. Посовещавшись, решили, что очаровательный козленок к зиме подрастет и попадет на новогодний стол в качестве жаркого. Детям эту крамольную мысль озвучивать не стали. Коз нигде не запирали, они свободно гуляли по участку, ограниченные забором, и подъедали остатки травы.

Но вопрос с сеном решать надо было незамедлительно. Скоро зима. Где его взять Ирина знала. Живописные, аккуратные, ярко-желтые рулончики сена лежали на полях по обе стороны дороги из деревни в город. Оставалось прикатить парочку к дому. И здесь их поджидал сюрприз. Это издалека они выглядели, будто игрушки, а вблизи рулоны оказались метра полтора в диаметре и тяжелыми, как чугунный мост. С большим трудом удалось вчетвером сдвинуть один с места и докатить до дома. На следующий день прикатили второй. Ирина переживала, что сено долго мокло под дождем и теперь сгниет. Но другого не было. Накрыв его остатками полиэтилена, в который она заворачивала труп хозяина дома, оставили сено за забором.

Множество вопросов крутилось в голове у Ирины: хватит ли на зиму сена козам и кукурузы курам; могут ли козы зимовать в неотапливаемом сарае или они замерзнут; не замерзнут ли куры зимой, быть может, их держат в этом курятнике только летом? Имевшая раньше дело лишь с хомяками и кошками, Ирина была тем еще зоотехником.

К счастью, Анна Михайловна – гордая обладательница дачного участка в шесть соток, без урожая с которого их семья бы не прожила, обладала обширными знаниями в сфере огородничества. По ее настоянию они с Антошкой съездили на велосипедах в магазин «Садовод», расположенный в паре километрах дальше по окружной дороге, чем гипермаркет, и привезли множество пакетиков с семенами, удобрения для растений, витаминную подкормку для кур, отраву для мышей и, главное, несколько весьма полезных книг. Вообще, Анна Михайловна оказалась очень приятным человеком. Проработав всю жизнь преподавателем в музыкальной школе, особых богатств она не нажила. Муж оставил ее еще в молодости, когда сын ходил в детский сад. Развелись они тихо, интеллигентно, без скандалов. Больше устроить личную жизнь она не пыталась, посвятив всю себя воспитанию сына и своим ученикам. На пенсию вышла, когда родилась Софочка, чтобы заниматься ей, пока родители зарабатывали на жизнь. После внезапной смерти сына внуки стали ее единственной радостью и смыслом жизни. Ирину подкупала ее житейская мудрость и излучаемое Анной Михайловной спокойствие. Сама она такой выдержкой похвастаться не могла.

Ее внучка была очень милой девочкой с серьезными голубыми глазами и толстой косичкой рыжеватых волос. Конечно, все произошедшее наложило на нее свой отпечаток. Но у шестилетнего ребенка психика очень гибкая, поэтому она быстро забывала плохое. Девочка оттаяла почти сразу. Антошка стал ее лучшим другом. Преодолев стеснение первых дней, она ходила за ним хвостиком и буквально не сводила глаз. Он был для нее авторитетом во всем. Свою лепту вносил и домашний «трогательный» зоопарк: кот, собака и козочка. И если кот ловко прятался от излишнего внимания, то остальным деться было некуда.

В свои шесть лет девочка уже хорошо читала, чем совершенно очаровала Ирину. За неимением детских книг Софочка с удовольствием читала вслух всем желающим подшивку журнала «Вокруг света» десятилетней давности, найденную в шкафу. Вслед за ней к книжному шкафу потянулись Антошка и Даша. Ирининому удивлению не было предела, когда однажды вечером она застала их обоих с книгами в руках. Читали оба Агату Кристи. До этого момента читать отпрысков приходилось заставлять. Как и большинство детей их поколения, дети воспринимали чтение, будто тяжкий и нудный труд. И наповал убивали Ирину вопросами: «Зачем нам это читать? Как нам в жизни это пригодится?» Личный пример Ирины, вопреки устоявшемуся мнению, никак не помогал заинтересовать их, а её восклицания: «Ну ведь это же интересно!» выглядели жалким и неубедительным лепетом под их скептическими взглядами. Мать с книжкой в руках была для Даши и Антошки древним динозавром. Пока мир неожиданно не изменился.

Исчезновение интернета, конечно, тоже сыграло свою положительную роль. Появилось свободное время, которое раньше тратилось на бессмысленное блуждание по сети. Ирина была рада исчезновению этой помойки. Вместе с ней канули в лету и «инстаграмные» девушки с надувными губами, грудями и задами, одинаковые, словно яйца из картонной коробки. Её давно занимал вопрос: можно ли потом вернуть их губы в нормальное состояние или гламурные куры изуродовали себя навсегда? Интересно, а как эти вареники на лицах будут выглядеть в старости? Ответ на этот вопрос она уже вряд ли узнает. Исчезли и брызжущие слюной ничтожества, щедро рассыпавшие гадкие комментарии по любому поводу и получавшие от этого почти физическое удовольствие, а также извращенцы всех мастей: от педофилов, до фанатичных последователей здорового образа жизни, питающихся строго пророщенными зернами пшеницы и только по четным числам. Потоки вранья, пошлости, низкопробного юмора ниже пояса выливались на Ирину всякий раз, когда она включала компьютер.

Телевизор был ничуть не лучше. Целыми днями по центральным каналам показывали либо политические ток-шоу, где кучи раскрасневшихся мужиков во весь голос пытались переорать друг друга, споря до хрипоты, а порой и хватая оппонента за грудки, по давно набившим оскомину поводам; либо трясли грязным бельем двадцатилетней давности давно вышедшие в тираж певички или третьесортные спившиеся актеры, выясняющие кто, с кем, когда и где спал. Кому нужен был весь этот бред? Кто его смотрел? Среди своих подруг Ирине не удалось найти ни одной, кого интересовали бы подобные передачи. Как ведущие этого телевизионного фастфуда умудрялись говорить со скоростью пулеметных очередей, полностью игнорируя любые интонации, вызванные знаками препинания, так, что смысл сказанного можно было уловить далеко не сразу?

Выбирая из двух зол меньшее, Ирина все же предпочитала компьютер. Там хотя бы фильмы можно было выбрать по своему вкусу: неспешные, атмосферные, мрачноватые скандинавские детективные сериалы или экзотические южнокорейские костюмные зомби-ужасы.

В середине ноября резко похолодало. Проснувшись однажды рано утром Ирина увидела в окно слепящую белизну первого снега. Любуясь на эту красоту, она не сразу сообразила, что уже некоторое время слышит какие-то звуки во дворе. Подойдя к другому окну Ирина остолбенела.

Незнакомый мужик чистил на дорожке снег.

Глава 5

«Ну, здравствуй, хозяйка,» – спокойно поприветствовал он вышедшую на крыльцо Ирину.

Та невежливо молчала, рассматривая незнакомца. Среднего роста, худощавый, заросший седой щетиной, лет 55-ти на вид. Грязные джинсы с пузырями на коленях, теплая куртка с капюшоном, забрызганная грязью, немытые длинные волосы с сильной проседью – видок у мужика был довольно бомжеватый. Смотрел он на нее чуть насмешливо, сощурив карие глаза в сеточке морщин.

«Не бойся, не обижу,» – с легкой ухмылкой пообещал он, сверкнув золотым зубом.

«Михаил»

«Ирина»

«Иди в дом, замерзнешь, я сейчас,» – снова берясь за лопату, фамильярно скомандовал он.

Михаил зашел в дом через пять минут, на пороге был облаян собакой и обнюхан котом. Потрепав обоих по загривкам, снял куртку и по-хозяйски прошел на кухню.

«Есть хочешь?» – сразу переходя на «ты» спросила Ирина.

«Как собака,» – признался Михаил. – «И чаю горячего, если есть».

От него веяло спокойствием и уверенностью в себе.

«Или я просто соскучилась по мужикам,» – сделала вывод Ирина, ставя разогревать остатки вчерашнего ужина и чайник одновременно. В дверях кухни показался заспанный Антошка и обалдело уставился на гостя.

«Давай знакомиться, Михаил,» – сказал тот, протягивая руку.

Следом потянулись остальные домочадцы. Дети поначалу были несколько скованны и смущены, только Анна Михайловна проявила добросердечие и радушие. Но обаятельная, чуть грустная и усталая улыбка нового знакомого быстро растопила лед.

Оказалось, Михаил приехал в деревню на мотоцикле еще на рассвете. Без труда нашел единственный жилой дом и, пока хозяева спали, успел осмотреть нехитрое хозяйство и даже почистить дорожку от снега.

Ему понадобилась всего пара дней, чтобы завоевать симпатии всех домочадцев. Анну Михайловну он покорил полным отсутствием ненормативной лексики. С Софочкой обстоятельно обсудил способы дрессировки обитателей домашнего зоопарка. Вместе с Антоном они пригнали из соседней деревни трактор с тележкой, привезя запас бензина в канистрах и какие-то инструменты и запчасти. Уже на следующий день Михаил начал учить его управлять трактором. Даше он отдал свой мотоцикл, пообещав научить водить его в ближайшее время. Вот только на Ирину он смотрел с вечно ироничной усмешкой, а сама она никак не могла определиться в своем отношении к нему.

Несомненно, Михаил был самым полезным членом их коллектива. Ирина понимала, что именно его знания, навыки и жизненный опыт помогут им пережить эту зиму. Первый снежок благополучно растаял через пару дней. Однако настоящая зима была не за горами. А по настоянию Михаила следовало переделать еще кучу дел, пока дороги не замело.

Ежедневно они вдвоем ездили в соседнюю большую деревню и привозили то полную тележку дров, собранных у бань и домов запасливых сельчан; то мешки с зерном со склада, замок которого Михаил срезал; то разные инструменты и пиломатериалы, чтобы приспособить один из соседских сараев для содержания коз.

Обнаружив на окраине деревни небольшой заросший пруд, оккупированный стайками суетливых уток и надменных гусей, они вернулись туда на следующий день с детьми, снаряженные дюжиной мешков из-под картошки. Гусей переловили, накидывая им на головы мешки. Уток выманивали из воды зерном и упаковывали в мешки по две штуки. Птицу разместили в очередном соседском сарае.

Но заветной мечтой Михаила было найти корову. Большая часть сельскохозяйственных животных давно погибла без ухода человека от голода в запертых загонах и сараях или от того, что их не доили. Но, наверняка, были и те, кто, оборвав привязь или сломав загородку, бродили теперь на свободе. Их он и искал, объезжая окрестности день за днем. Пока безуспешно. Надежды Михаил не терял, запасая впрок сено.

С помощью трактора он расчистил дорогу до гипермаркета на перекрестке с окружной дорогой, аккуратно растаскивая и сталкивая на обочину машины, попавшие в аварии. Теперь до магазина можно было доехать на тракторе и пополнить запасы. Чем они и не преминули заняться.

Михаил был кладезем полезной информации. Он точно знал, что на зиму для одной коровы понадобится около 3-х тонн сена, а на козу хватит и 400 кг., как раз столько и весит рулон. Осмотрев курятник, он вынес вердикт, что куры вполне могут здесь зимовать потому, что он хорошо утеплен и оборудован инфракрасными лампами для освещения и обогрева. А вот место для зимовки гусей и уток еще предстояло оборудовать.

Дел было невпроворот. Рабочих рук не хватало. Теперь Ирина хорошо понимала, почему деревенские жители, пользуясь любой возможностью, перебираются жить в город. Слишком много однообразного, тяжелого, физического труда, слишком мало времени и сил на любимые увлечения, например, чтение. К вечеру сил у неприспособленного городского человека не оставалось ни на что. Зато все чаще тянуло расслабиться с бокалом вина. «Вот почему люди в деревнях часто спиваются, и я бы запросто могла,» – размышляла она. Удерживало ее от алкоголя еще одно обстоятельство. Когда она впервые за ужином предложила Михаилу что-нибудь выпить, тот просто ответил: «Я алкаш, мне нельзя». С тех пор алкоголь в доме был под негласным запретом. Михаил, вообще, не был склонен к задушевным разговорам и откровенности, информацию о себе выдавал неохотно, маленькими порциями. Но общая картина все же сложилась.

Михаил родился в столице. Его отец – главный инженер одного из крупных заводов был всесторонне образованным и начитанным человеком. Его скоропалительный брак с матерью Михаила – недалекой провинциалкой, приехавшей покорять столицу и начавшей свой путь с должности хлебоукладчицы на хлебозаводе, многие знакомые сочли мезальянсом. Объяснялся он просто – яркая оборотистая провинциалка была беременна, а врожденная порядочность отца не позволила ему бросить женщину в таком положении. Брак не был счастливым. Бывшая хлебоукладчица осуществила свои самые заветные мечты: московская прописка в трехкомнатной квартире, статус замужней женщины и немаленькая зарплата мужа. Жизнь удалась. Инженер получил сына.

Михаил во всем походил на отца: и неприметной внешностью (хороши были только выразительные карие глаза), и математическим складом ума. Он рос спокойным, сдержанным и уравновешенным ребенком, прекрасно учился в школе, хорошо играл в шахматы, занимался плаванием. Михаил ничем не выделялся среди сверстников и лидерских качеств не проявлял. Друзья ценили его за надежность, добросовестность и порядочность. Девушки же предпочитали ему бунтарей с гитарами. Михаил закончил Московский автодорожный институт, поэтому с техникой был на «ты». Дальнейшая его биография была вполне стандартной: работал, женился, родился сын. Жена его – капризная красавица из Краснодара, искала в браке не столько любви, сколько способ устроиться в столице. И нашла его в лице впервые опьяневшего от страсти Михаила, излившего на нее и родившегося вскоре сына все накопившиеся запасы любви, заботы и нежности. Через несколько лет жена заскучала и стала благосклонно посматривать по сторонам. В общем, обычная жизнь обычного человека.

Все закончилось в один вечер. Вечеринка по случаю дня рождения жены в баре закончилась безобразной пьяной дракой, в которой визави Михаила получил тяжкие телесные повреждения и, проведя полтора месяца в коме, скончался, не приходя в сознание. Михаил, разумеется, получил срок и пока отбывал его в одной из мордовских колоний жена с ним развелась, вскоре вновь выйдя замуж. Сын был совсем маленьким, когда Михаил сел, и совсем большим, когда вышел. Он был единственным родным ему человеком в тот момент, родители уже умерли. Но отец – бывший заключенный никак не вписывался в вполне благополучную жизнь мальчика, сын его стеснялся и откровенно избегал общения. Внутренний стержень, который позволил Михаилу продержать все время в колонии, сломался. Пришло осознание того, что он один на этом свете и никому не нужен. Помыкавшись еще какое-то время в столице, он махнул рукой на себя и свою жизнь. Михаил уехал в соседнюю область в деревню, устроился работать механизатором и, по русской традиции, запил.

Вымирание человечества он благополучно проспал пьяным. Мучаясь страшным похмельем, Михаил вышел на улицу после полудня, намереваясь купить холодного пива и подлечиться. Увидел он там примерно тоже, что и Ирина. Но до магазина все-таки дошел, взял в холодильнике пива, обойдя мертвую продавщицу, и, опохмелившись, проспал до следующего утра.

Протрезвевший и не бравший с тех пор в рот ни капли, на следующий день он обошел каждый дом в своей деревне. Затем, реквизировав чужой мотоцикл, объехал все соседние населенные пункты и, никого не найдя, направился в сторону ближайшего городка. Его странствия продолжались пару недель прежде, чем он наткнулся на первого живого человека – суровую, молчаливую бабку Люду 84-х лет от роду. Апокалипсис мало повлиял на ее образ жизни. Нелюдимая и неприветливая, она одиноко существовала на окраине небольшой деревеньки живя, в основном, своим хозяйством. Особой радости при виде Михаила она не выказала, но и гнать не стала. Живи, раз пришел. Некоторое время он жил у бабки – днем помогая по хозяйству, а по вечерам рассказывая о своих странствиях. В один прекрасный вечер она посадила его перед собой и серьезно глядя в глаза сказала: «Поезжай ты, милок, отсюда. Поищи людей. Знать, не одни мы с тобой живые. Я-то помру скоро, а ты один не сдюжишь.» И в этом старая карга была абсолютно права. Человек – животное социальное. Каждому (включая самых упертых интровертов) время от времени нужно общение, внимание, забота, а, если повезет, и любовь. И Михаил не был исключением. В этом новом мире одиночество пугало его больше всего. Мудрая бабка позволила ему отогреть душу подле себя и теперь отправляла в мир. Было страшно уехать от единственного живого человека, но встреча с ней вселяла надежду найти и других людей. А один он не сдюжит, в этом бабка права на все сто.

Михаил уехал на следующий день. Направился в областной центр, рассудив, что уж в полумиллионном городе кто-нибудь должен был выжить. В опустевшем городе с черными проплешинами от пожаров уже поселилась разруха. Ветер гонял по улицам мусор вперемешку с осенними листьями. Под ногами размокали в лужах рекламные листовки из серии: «наша хрень – самая хреновая хрень в мире». Из развороченного киоска Роспечати вывалились на улицу кипы газет. Новости, еще вчера кому-то столь важные: о всемогущих русских хакерах, опять запоровших демократические выборы в суверенной стране, многомиллиардном воровстве очередного губернатора или пьяной выходке какой-нибудь сериальной звездульки потеряли свою актуальность раз и навсегда. Все, что только когда-нибудь имело значение, кроме еды, одежды и теплого убежища на зиму, больше было неважно. Тлен, прах, бессмысленность, мусор, в котором теперь копошились крысы и голуби. Но по вечерам, когда становился виден свет в окнах многих домов, сияла неоновая реклама над магазинами и горели уличные фонари, город казался живым. Эта иллюзия была пугающе реальна и завораживала Михаила.

К ним он попал благодаря все тем же надписям, оставленным детьми. Увидев только женщин и детей, мало приспособленных к жизни в дерене, Михаил сразу понял, что здесь он на своем месте. Забота о них возвращала ему давно потерянный смысл жизни. Пожалуй, они нужны были ему не меньше, чем он им. А Ирина ему сразу приглянулась.

Неизвестно, выжил бы Михаил один, вопреки предсказанию старой карги, но Ирина с детьми без него точно пропали бы.

Накануне погас свет.

Глава 6.

Удивительно, что электричество не отключилось раньше. В прошлой жизни это происходило регулярно, во время каждой грозы. Но не больше, чем на пару часов. Теперь, похоже, отключилось навсегда.

Все знали, что рано или поздно это произойдет. Но оказались морально совершенно не готовы. Отсутствие электричества сильно осложняло жизнь. Стало не только темно, но и холодно. Котел, обогревающий дом и греющий воду, тоже был электрическим. Больше не было вкусного хлеба и чистой одежды. Приходилось привыкать жить по-новому: без горячей воды, стиральной машины, электрической духовки и хлебопечки.

Все были подавлены и с трудом приспосабливались к новым реалиям. Хорошо, хоть газ пока был. Иногда Михаил запускал электрогенератор, чтобы не замерзла система отопления в доме, и все, пользуясь случаем, принимали горячий душ. Но происходило это не так часто, как хотелось бы потому, что запасы топлива были не безграничны. В остальное время выручала печка, благо запасти дров удалось много. В доме было довольно прохладно, исключая кухню и смежную с ней гостиную. Туда и решили переселить на время детей. Для Даши и Софочки предназначался широкий раскладывающийся диван, а кровать для Антошки принесли сверху. Ирина радовалась своей предусмотрительности – запасенных теплых одеял и меховых тапочек хватило бы на роту солдат.

Царившее в доме уныние навевало грустные мысли. Блага цивилизации в виде электричества, водопровода, канализации и газоснабжения будут исчезать одно за другим. Восстановить их не хватит ни сил, ни средств, ни технических знаний. Через некоторое время они будут жить как в средневековье – натуральным хозяйством, совершая редкие набеги в городские магазины за одеждой и другими вещами, которые не смогут сделать сами. Пусть еще вчера мы запускали марсоходы (спорим, Curiosity протянет на Марсе дольше, чем человечество на Земле), строили атомные подлодки и роботов, проводящих хирургические операции. Сегодня все это не имело ровным счетом никакого значения. Ведь каждый отдельно взятый человек, выкинутый из привычной среды, совершенно беспомощен и не может обеспечить себя даже электричеством. Они барахтаются, словно слепые кутята в проруби, которых топит практичная хозяйка.

А кто тот практичный хозяин, который пустил ко дну человеческую цивилизацию? Наверняка, неадекватные политики с непомерно раздутым самомнением (а адекватных людей в этой сфере, по твердому убеждению Ирины, и быть не могло, сплошь павлины, шуты и «решалы») в погоне за мировым господством, бездумно подчиняющиеся им военные (откуда только берется такое огромное количество инфантильных мужчин, не забивающих свою голову никакими мыслями, а тупо исполняющих самые абсурдные приказы? Ведь быть послушными овцами так просто. Чего только стоит излюбленная фраза всех убийц в военной форме, включая нацистских преступников, «я просто выполнял приказ», оправдывающая, по их убеждениям, любое зверство) и жадные до денег транснациональные корпорации, производящие всякую гадость: от автоматов до биологического оружия, для процветания которых необходимы непрекращающиеся войны. И неважно чьи. Результат один. Доигрались. Если в мире еще осталась справедливость, то все они должны были сдохнуть первыми в адских муках.

Ее же дети так и останутся неучами, а возможные внуки и таблицы умножения знать не будут, превратившись в совсем уж пещерных людей. Но если с отключением электричества Ирина ничего поделать не могла, то проблема с образованием детей была отчасти решаема.

Во время поездок в соседнюю деревню она заприметила здание школы. А где школа – там учебники и, возможно, небольшая школьная библиотека. Анна Михайловна с жаром поддержала идею домашнего обучения детей, Михаилу оставалось только согласиться и свозить Ирину в школу. Здание было закрыто. Увы, снова пришлось ломать замки на дверях. Зато школьная библиотека не разочаровала. Полные комплекты учебников для каждого класса, дидактические материалы, справочная и художественная литература – Ирина с энтузиазмом собирала все. Михаил наблюдал за ней со своей обычной ироничной усмешкой.

Дома дети разбирали привезенные книги с не меньшим энтузиазмом. Неужели по школе соскучились? Софочка бала просто в восторге от обилия детских книг, ей больше не придется читать старые журналы. Михаил, как обладатель высшего технического образования, вызвался объяснять детям физику и математику. И делал это на редкость спокойно и терпеливо. Анна Михайловна взяла на себя литературу, а Ирина – русский язык, географию и историю. Проблемы возникли с химией. Никто из взрослых ее не знал. Из всего школьного курса химии Ирина помнила лишь загадочное слово валентность, смысл которого, впрочем, был давно и прочно позабыт. И это был определенно не тот предмет, в котором можно разобраться, самостоятельно почитав учебник. Софочку по программе первого класса обучали Анна Михайловна и Даша, которой роль учительницы пришлась по душе.

Наступила зима. Дни протекали довольно однообразно, по сложившемуся распорядку дня. Утро начиналось с приготовления для кормления птицы того, что Михаил назвал «влажная мешанка»: запаривали сено и добавляли туда кусочки овощей и корнеплодов. По вечерам птицу кормили зерном. Куры безвылазно сидели в курятнике и в темноте и холоде почти перестали нестись. А вот гуси с видимым удовольствием прогуливались по улице не меньше часа в день. Днем по очереди занимались с детьми. Антоша помогал Михаилу обустраивать сарай для гусей и уток. Даша осваивала мотоцикл, пока дороги не занесло снегом. Софочка дрессировала во дворе Лису Алису и безымянную козочку.

Михаил по-прежнему часто отправлялся на поиски коровы. В тот день, когда установился постоянный снежный покров ему пришла в голову идея осмотреть все места, подходящие для водопоя. И действительно, возле одного небольшого еще не замерзшего пруда он обнаружил свежие следы на снегу. Долгожданную корову он подкараулил на следующий день, да не одну, а с теленком – маленьким бычком. Вот уже несколько дней они стояли в сарае и непрерывно производили навоз. Работыпо кормлению и уборке еще прибавилось. Молоко корова, правда, тоже производила. Доить ее умел, конечно, только Михаил. Приходя в сарай, он сначала гладил ее и разговаривал так ласково, будто женщину соблазнял. Ирина, пересиливая свой страх перед животиной, всегда сопровождала его, давая корове возможность привыкнуть к ней. Сначала просто стояла рядом, потом училась доить. Но трусила отчаянно. Корова это чувствовала и снисходительно посматривала на Ирину свысока с чувством собственного превосходства. Первую партию творога из собственного молока торжественно съели за завтраком как редчайший деликатес. Делать творог научил, разумеется, Михаил. А Ирину теперь круглосуточно преследовал запах навоза.

Самым приятным временем суток был вечер. Благодаря стараниям Анны Михайловны чаепития за большим столом на кухне стали ежевечерней традицией. Болтая о том, о сем, на этих домашних посиделках при свечах можно было расслабиться и скинуть груз проблем прожитого дня.

В то памятное утро все шло как обычно. Ирина вышла из дома и, щурясь от солнца и слепящего снега, отправилась к козам, решив покормить их первыми. Издалека заметила, что дверь в сарай, закрывавшаяся на простую вертушку, распахнута настежь. А подойдя, медленно попятилась назад. Навстречу ей, скаля зубы и негромко рыча, выходила большая собака. Ее морда была перемазана в крови. В дверной проем Ирина видела еще как минимум двух крупных собак, раздирающих и пожирающих растерзанных коз. Ирина медленно отступала назад по дорожке к дому, лихорадочно соображая, что делать. Под мышкой у нее была охапка сена, в руке – ведро с зерном. Как средство защиты не годилось ни то, ни другое. Она надеялась, что, прогнав ее достаточно далеко, собака вернется к трапезе в сарай. Но та, похоже, решила на десерт съесть человечинки.

От раздавшегося позади оглушительного рева мотоцикла непроизвольно дернулись обе. «В сторону,» – закричал Михаил, направляя мотоцикл прямо на собаку. – «Беги домой.» Едва успев отпрыгнуть с дорожки и уронив ведро и охапку сена, Ирина стремглав припустила к дому. Рев мотоцикла спугнул стаю бродячих собак, выскочив из сарая, они ретировались в дыру под забором. Их оказалось четыре, все довольно крупные, беспородные, наглые и голодные. От коз остались только рожки на ножки. «Софочка будет безутешна,» – отстраненно подумала Ирина. Вернувшись к дому, Михаил молча обнял ее и поцеловал в лоб. Это было так неожиданно приятно, что на минуту она забыла даже пережитый страх.

«Нужно ружье,» – озабоченно хмурясь сказал он.

«У меня есть,» – подняв глаза тихо сказала Ирина.

«И стрелять умеешь?» – удивленно улыбнувшись спросил Михаил.

«Нет,» – призналась она.

Михаил был уверен, что собаки не оставят их в покое. В городе больше нет помоек, на которых они раньше кормились. Человечина, которой они, возможно, питались долгое время, с приходом морозов замерзла. А здесь столько всего вкусного и добыча легкая. Пока он долго и обстоятельно чистил и смазывал оружие, из дома никто не выходил. Затем, под вооруженным конвоем, сходили покормить всю скотину. Цепочки собачьих следов вились повсюду, но самих их видно не было. Остатки козьих туш из сарая убирать не стали, надеясь, что они послужат приманкой. Собаки вернутся их доесть, и Михаил их пристрелит.

Собаки вернулись, когда стемнело. Вылезя из дыры под забором, они по-хозяйски пробежались по участку, помечая территорию, и направились к сараю. Их темные тела хорошо были видны на снегу. Михаил успел выстрелить дважды. Одна псина осталась лежать у сарая, вторая, пронзительно скуля, ползла по дорожке, таща за собой задние ноги. Две другие ускользнули в дыру под забором. Но далеко не ушли. В течении нескольких следующих дней собачьи следы, отчетливо видные на свежевыпавшем снегу, обнаруживались повсюду. А под забор из сетки, окружающий курятник, явно пытались сделать подкоп.

Решив устроить ночью засаду в курятнике Михаил твердо и решительно отказался взять Ирину с собой. «Все будет хорошо,» – успокаивающе сказал он, проведя кончиками пальцев по ее щеке и устало улыбнувшись. Он ушел, оставив Ирину в смятении. И вовсе не из-за собак.

В тот день, когда Михаил поцеловал ее в лоб, у Ирины будто глаза открылись. Она перестала видеть в нем лишь ходячую энциклопедию и мастера на все руки. Чувство благодарности мгновенно переросло во что-то другое. Или это произошло уже давно? А поцелуй послужил лишь спусковым крючком, чтобы выпустить это чувство наружу. Или она нафантазировала все это? В любом случае, она была в смятении. Его пристальный взгляд и насмешливая улыбка волновали ее против воли.

Впервые за долгое время Ирина пристально посмотрела на себя в зеркало. Куда-то исчезли вся её мягкость, округлость и податливость. Жесткая складка залегла вокруг рта. Взгляд стал колючим и озабоченным. За последние три месяца она немного похудела. Хоть какая-то польза от физического труда! Здоровый румянец на щеках и почти полное отсутствие темных кругов под глазами – ей определенно на пользу жизнь на свежем воздухе и отсутствие ночных бдений за компьютером. Волосы давным-давно пора покрасить и брови привести в порядок. И с руками надо что-то сделать, за последнее время кожа на них сильно огрубела. Но в целом она осталась такой же, какой и была. Не красавица, но и не чудовище. Самая обычная, ничем не выделяющаяся в толпе женщина.

Обратили бы они внимание друг на друга в прошлой жизни? Едва ли. Да и точек соприкосновения никаких: деревенский алкоголик и городская дамочка с претензией на интеллектуальность, живущие в сотне километров друг от друга. Ирина была холодновата. Неземные любовные страсти были ей неподвластны и обходили ее стороной даже в молодости. Она была вполне довольна ровными, спокойными, устоявшимися отношениями с мужем, и «налево» ее совсем не тянуло. Зачем искать приключений на свою голову, если дома уже есть все то же самое? Секс Ирина считала самым переоцененным занятием на свете, а все эти нелепые телодвижения в пароксизме страсти находила просто смешными. Ирина уже и не помнила, когда ее последний раз волновали мужские прикосновения.

Спать она не собиралась. Поэтому, дожидаясь Михаила, нашла косметичку и занялась собой. Он вернулся еще до полуночи, подстрелив одну собаку. Вторая убежала.

Этой ночью Михаил впервые пришел к ней.

Глава 7.

Все произошло так просто и естественно, будто они знали друг друга много лет. В этом не было безумной страсти, скорее безграничная нежность и немного похоти. Они не сказали друг другу и пары слов, даже когда потом лежали обнявшись. Уже наутро Ирина сама заметила, что будто оттаяла, стала мягче. Куда-то ушла терзавшая ее нервозность. Приятно было на время забыться в его объятиях, чувствуя заботу и нежность сильного мужчины. Однако она относилась к произошедшему вполне прагматично. Единственные Бог знает на сколько километров в округе мужчина и женщина не могли не оказаться вместе в постели. Это было неизбежно. Хорошо, что он ей приятен, а не противен. Михаил ей нужен. Без него им с детьми не выжить.

Единственной проблемой было отсутствие контрацептивов. В свое время, запасаясь лекарствами в ходе мародерского рейда в аптеку, Ирина и подумать не могла, что они ей могут понадобиться. Кто же знал?

Бродячая собака больше не появлялась, дыру под забором засыпали. Поэтому Ирина и Михаил решились оставить своих домашних одних на день и съездить в город. Снега выпало пока немного, и Михаил был уверен, что они смогут проехать на тракторе. Была у поездки и еще одна цель. Он хотел обновить надписи об их местонахождении, сделанные три месяца назад детьми и оставить новые в других частях города и на рекламных щитах вдоль окружной дороги.

Снег и правда почти не мешал, а вот брошенные и разбитые автомобили изрядно. Потихоньку объезжая их или аккуратно сталкивая трактором в сторону, они медленно продвигались вперед. Город был великолепен в своем снежном безмолвии. Присыпанные снежком, исчезли следы от пожарищ и полуразложившиеся трупы людей на улицах. Он был чистеньким, белым, нарядным, как костюм снежинки для утренника в детском саду.

Пока Ирина оставляла надпись на подходящей стене, Михаил успевал проехать метров 300. Утопая по щиколотку в снегу, она догоняла трактор и путь продолжался. Таким образом они ползли уже четыре часа, добравшись до большого спального района на другом конце города. Тележка трактора постепенно заполнялась: продукты, мотоблок, коптильня, коробка с оборудованием для производства сыра в домашних условиях, упаковки с гвоздями и какими-то нужными железками.

«Кажется нас ждут новые деликатесы?» – спросила Ирина.

«О, да, еще какие!» – с загадочным видом заинтриговал ее Михаил.

В списке покупок оставался только один пункт – патроны. Их оставалось мало, а одичавших собак много.

До оружейного магазина с говорящим названием «Ворошиловский стрелок» оставалось недалеко. Заприметив подходящую стену Ирина отправилась делать надпись, а Михаил поехал дальше. Прибежав через пять минут на его крик, она застала такую картину: магазин пытались взломать самым варварским способом – выломав железную решетку из оконного проема. Она валялась в отдалении, присыпанная снегом. Стекло было разбито, а под окном громоздились ящики, с помощью которых легко было забраться внутрь.

«Люди, родная моя, здесь были люди,» – торжествующая улыбка не сходила с лица Михаила. – «И мы найдем их».

«Решетку явно выломали с помощью машины, но уже давно, следов от шин на снегу нет. Похоже, собаки и их достали,» – продолжал он.

Внутри тоже все было раскурочено. Но им это было на руку, не нужно было самим взламывать ящики и сейфы. Выбрав два ружья и основательно запасшись коробками с патронами, они выбрались наружу.

«Темнеет, надо возвращаться. Завтра начнем поиски отсюда и будем ездить кругами,» – рассудил Михаил.

Дорога назад заняла гораздо меньше времени. Настроение было приподнятым. Шутя и дурачась, Михаил остановился у магазина «Русские меха» и принес оттуда две дорогущие шубы.

«Носила такое когда-нибудь?» – иронично поинтересовался он, галантно накидывая ей на плечи одну из них.

«Нет, но теперь самое время. В одной буду ходить в курятник, в другой – доить корову,» – подыграла ему Ирина, с трудом сдерживая изумление. Влюбленные мужчины определенно превращаются в идиотов независимо от возраста. Какая, к черту, сейчас может быть романтика? Какие шубы? Свое мнение она благоразумно оставила при себе. Не стоит умалять его романтический порыв, обидится. Кто бы мог подумать, что человек, разменявший шестой десяток и сидевший в тюрьме, способен на такие юношеские восторженные эскапады.

Романтика, по глубокому убеждению Ирины, была вещью одноразовой и хрупкой, словно древнегреческая амфора. Грязная посуда в раковине, куча неглаженых рубашек и не вынесенный вовремя мусор – вся эта бытовуха убивала её быстрее пули – раз и навсегда. Чтобы сохранить романтическое отношение к мужчине, с ним нельзя жить. Ни в коем случае. Даже до утра оставлять не стоит. Свидание, букеты, конфеты, секс, а потом пусть отправляется домой, не заморачивая любимую женщину изготовлением завтрака и суматошными сборами на работу. Потому что стоит лишь раз помыть за ним раковину в ошметках зубной пасты или обнаружить его носки, скромно и ненавязчиво ароматизирующие комнату, то этом все. Чудо исчезает и не возвращается больше никогда. По крайней мере, по отношению к этому мужчине. Увы, мужчины включают стирку своих грязных носков и приготовление пяти литров борща в неделю как обязательное условие отношений с женщиной. А потому так и норовят превратить жен и подруг в бесплатную прислугу.

Шубы забросили в тележку и поехали домой.

Дома приподнятое настроение как рукой сняло. У Антошки болело ухо. Температура уже перевалила за 38 градусов и, как всегда при такой температуре, он беспомощно свернулся клубочком в постели. Антошка обладал способностью заболевать практически мгновенно. Утром уходил в школу совершенно здоровый ребенок, а после третьего урока и звонка учительницы Ирина забирала домой совершенно больного. Болел Антошка подолгу и со вкусом, особенно любил покашлять. Проблемы с ушами случались не реже раза в год, поэтому как его лечить Ирина знала точно. Помимо капель и таблеток антибиотика не менее важным ингредиентом выздоровления были обнимашки. Этим они и занимались всю ночь и почти весь следующий день. К вечеру температура начала спадать. Но не Иринино беспокойство.

Это была первая болезнь с момента конца света. Факт сам по себе удивительный. Видимо, в критической ситуации включаются какие-то резервные силы организма. Когда-то давно Ирина читала о такой теории. Но вечно это везение продолжаться не будет. Укус змеи, открытый перелом, сильное кровотечение, роды, в конце концов, – могут быть смертельны для них. Если бы приступ аппендицита у Софочки случился тремя днями позже, она была бы мертва. А какое огромное количество женщин умирало раньше в родах при отсутствии медицинской помощи! Думать об этом было страшно, а поделать ничего было нельзя.

Пока Антошка болел, Михаил колдовал над 20-ти литровой кастрюлей молока, превращая его в сыр. Нежно любимая им корова давала в день как раз около двадцати литров молока. Собрав вечерний и утренний надои, он подогрел молоко в огромной эмалированной кастрюле до 36 градусов, тщательно измеряя температуру специальным молочным термометром. Потом добавил заранее приготовленные сырную закваску и сычужный фермент. Промышленно произведенные пакетики с закваской и таблетки сычужного фермента нашлись в магазине вместе с нужным оборудованием. Затем он перемешал все и отставил на час. За это время в кастрюле образовался молочный кисель, который Михаил порезал ножом на кубики и выложил в специальные формы. Сыворотка бодро капала в подставленный тазик, а он продолжал колдовать, ежечасно переворачивая формы. Уже поздно вечером он посолил образовавшиеся головки сыра и на ночь отнес их в подвал.

Результат превзошел все ожидания. Изумительно нежный, вкуснейший, свежайший домашний сыр пошел на ура и был съеден без остатка, хотя было его немало – около полутора килограммов.

На следующий день Михаил и Ирина возобновили поиски людей. В течении нескольких дней они систематически объезжали городские кварталы, стараясь производить как можно больше шума и оставляя граффити на каждой подходящей стене. От пристального вглядывания в заснеженные дороги в надежде обнаружить возможные следы от автомобиля слезились глаза.

Никогда еще они не разговаривали так много, как в эти дни, проведенные вместе почти от рассвета и до заката. Разговор блуждал об обсуждения достоинств различных пород коров (здесь Ирина в основном слушала) до любимых фильмов и актеров, коих у Ирины был внушительный список. Смешно и нелепо было рассуждать об этих осколках прошлой жизни. И актеры, и коровы, скорее всего, давно мертвы. А они все ещё продолжают плыть по инерции, словно обломки за тонущим кораблем.

Глядя в смеющиеся глаза Михаила в сеточке морщин, она понимала, что невольно влюбляется в него все больше с каждым днем, оттаивая, словно айсберг на экваторе. Прагматичность и недавно приобретенный цинизм все чаще на время отступали в сторону. Это только в молодости предмет страсти должен иметь высокий рост, широкие плечи, белозубую улыбку и копну светлых кудрей. Сейчас это было совершенно неважно, по крайней мере для женщины. С мужчинами все обстоит иначе. Они, наверное, и по дороге на собственные похороны не преминут оглядеть стройные ножки скорбящих дам. Поэтому Ирина стала гораздо внимательнее относиться к себе. На свет божий были извлечены и маникюрный набор, и небольшой запас декоративной косметики, а в аптеке реквизирован целый набор кремов. Михаил еще не достиг того возраста, когда согласие на секс пугает мужчину больше, чем отказ. Но даже если они просто спали, тепло его тела опьяняло ее. Никогда раньше не любившая особых нежностей, Ирина на время забывалась в его объятиях. Да, мужчина – это очень приятно!

Медленно продвигаясь от одного городского района к другому, они объехали их все. И перед ними встал вопрос: что делать дальше? Вернуться домой и ждать результатов? Попробовать проехать в ближайшие к городу деревни? Но накануне потеплело и пошел снег. Был риск застрять в сугробе неизвестно где без надежды вытащить трактор. Дилемма решилась сама собой. Разворачиваясь на перекрестке, чтобы ехать домой по накатанной трактором колее они увидели человека, неловко бегущего к ним по сугробам и отчаянно размахивающего руками. По мере того, как он приближался, все отчетливее становилась видна ослепительно белая улыбка на его совершенно черном лице.

Глава 8.

Кристиан Камени родился и вырос в крупнейшем городе Камеруна Дуала. Он был младшим из пяти детей в семье, где кроме него были два старших брата и сестры – близняшки. Пятеро детей для Камеруна – это очень мало. Сколько себя помнил Кристиан, родственники всегда с притворным возмущением подшучивали над его родителями по этому поводу.

Семья была вполне состоятельна, по меркам Камеруна. Мама – врач акушер-гинеколог, папа – инженер на судоверфи. Дуала – огромный, шумный и грязный полуторамиллионный город, была экономической столицей страны. Здесь было сосредоточено много промышленных предприятий и, конечно, порт. Город стоял на берегу эстуария р.Вури в двадцати километрах от побережья Гвинейского залива.

Камерун долгое время был французской колонией, получив независимость в 1960 г. Но влияние французской культуры до сих пор ощущалось во многих областях жизни. Во-первых, французский язык был государственным и повсеместно в обязательном порядке изучался в школах. Хотя последнее время его сильно потеснил английский. Во-вторых, городская архитектура. Центр города выглядел совершенно, как европейская столица. И, конечно, религия. Около 40 % населения Камеруна были христианами, в основном католиками. А кафедральный собор святых Петра и Павла с 1936 г. являлся украшением центра города.

Давать детям французские имена считалось хорошим тоном. Всех братьев и сестер Кристиана тоже назвали французскими именами: Самюэль, Анри, Шанталь и Элли. Ну и, разумеется, французская кухня. Ни одно утро в их семье не обходилось без свежего французского багета.

Семья Кристиана принадлежала к наиболее многочисленной народности в стране – бамилеке. Но французский язык он, как и все члены его семьи, знал не хуже родного наречия. Язык изучался с прицелом возможного получения высшего образования во Франции. Камерунцы, как жители бывшей колонии, имели некоторые преимущества в этом вопросе. Вместе с братьями и сестрами Кристиан учился в католической французской школе и номинально считался католиком. Но его подлинной религией, как и у большинства камерунских мальчишек, был футбол. Каждый мальчишка мечтал стать вторым Самюэлем Это О и играть за «Барселону» или «Реал Мадрид». Кристиан не был исключением, и даже делал успехи. Но травма колена, полученная в подростковом возрасте, поставила крест на возможной спортивной карьере.

Родители Кристиана располагали достаточными средствами, чтобы послать детей получать высшее образование за рубежом. Два старших брата уже выучились на инженеров во Франции, сестры получали образование в сфере туризма там же. Ему же предстояло стать первопроходцем. Кристиан хотел учиться на врача, но во Франции медицинское образование было все же слишком дорогим. Поэтому, после многочисленных консультаций с родственниками и знакомыми, было решено отправить его учиться в Россию. Это было намного дешевле, а качество образования не хуже, чем во Франции. В этом его мама могла убедиться сама, работая вместе с несколькими коллегами, учившимися в России.

Выбор пал на медицинский университет в одном из областных центров, где обучали иностранцев уже более двадцати лет. Преподавание велось на английском языке, поэтому еще год после окончания школы Кристиан учил язык. И вот в первых числах сентября он оказался в России. Ему исполнилось 19 лет. Покровительство над ним осуществлял соотечественник, учившийся уже на 3-м курсе. По его совету они прилетели в Москву на неделю позже начала учебного года потому, что авиабилеты стали дешевле. Здесь оказалось не так холодно, как пугали Кристиана знакомые, около 20 градусов тепла. В куртке и плотных джинсах Кристиан совсем не замерз. Первые дни он был переполнен впечатлениями, в том числе и от обилия красивых девушек вокруг.

В университете обучались двенадцать студентов из Камеруна. Они образовали весьма тесный кружок и всячески поддерживали друг друга. Но не долго. Сосед по комнате, тот самый, что взял над ним шефство, скончался через три дня после приезда. Обезумевший от страха Кристиан бегал по университетскому общежитию, натыкаясь повсюду на больных и умирающих. А он даже скорую помощь не мог вызвать, так как по-русски знал лишь десяток слов. Трудно описать, в каком ужасе пребывал парень следующие пару дней, видя повсюду лишь мертвые тела. Один, в чужой стране, в тысячах километров от дома. На второй день эпидемии ему удалось связаться с родными. Рыдающая сестра Шанталь рассказала, что в Камеруне происходит то же самое – люди умирают. Ее близняшка Элли погибла в автомобильной аварии, все остальные пока живы. Счастье, охватившее Кристиана, когда он услышал родной голос, вновь быстро сменилось отчаянием. Ведь добраться до дома не было никакой возможности.

Пробродив в полной растерянности по городу несколько дней, он устроил себе берлогу в мебельном магазине. Там было тепло, светло и мягкие кровати в ассортименте. Тела двух продавцов он замотал в покрывала и вытащил на улицу. За продуктами ходил в продуктовый магазин неподалеку. Долгое время молодой человек просто бездумно валялся на кровати, не удосуживаясь даже поесть, изредка забываясь беспокойным сном. Дружелюбный и общительный по натуре парень был совершенно сломлен и раздавлен навалившимся одиночеством.

От сумасшествия его спас щенок. Довольно крупный, неуклюжий, с толстыми лапами черно-белый щенок подбежал к нему на улице. С детской непосредственностью он бегал вокруг Кристиана, виляя хвостом, то игриво припадая на передние лапы, то хватая зубами за штанины. Парень присел на корточки и погладил щенка, улыбнувшись впервые после конца света. Потом, взяв его под мышку, пошел в магазин за собачьим кормом. С тех пор они не расставались, давая друг другу смысл в жизни.

Вместе они подолгу бродили по городу. Если бы Кристиан умел читать по-русски, то виденные им надписи на стенах не были бы бессмысленными граффити, и они встретились бы гораздо раньше. На улице стало значительно холоднее. Несмотря на найденную теплую одежду он отчаянно мерз. И некому было подсказать горячему африканскому парню, что в холода надо одеваться многослойно, как капуста, и ботинки выбирать на толстой подошве, и про перчатки ни в коем случае не забывать.

Именно таким увидели его Ирина и Михаил: дрожащего от холода, в картинно-русской шапке-ушанке, распахнутой настежь дубленке и без перчаток. Ослепительная белозубая улыбка сияла на его лице. Задыхаясь от спринтерского забега по сугробам, он некоторое время ничего не мог сказать. А потом торопливо и сбивчиво заговорил по-французски, смеясь и плача одновременно, без конца обнимая их обоих. Вокруг прыгал подросший щенок, тоже зараженный всеобщим лихорадочным возбуждением. Когда эмоции немного улеглись, и незнакомец смог говорить связно, он, положа руку на грудь, представился – Кристиан. Так и познакомились.

Дома, увидев столько живых людей, парень впал в эйфорию и лишь счастливо улыбался, перестав даже болтать. Его появление произвело фурор. Конечно, все надеялись найти живых людей, но и предположить не могли, что это окажется чернокожий парень. Счастливая улыбка Кристиана была так заразительна, что, глядя на него, невольно улыбались все. Вскоре выяснилось, что с новым знакомым можно и поговорить. Пригодились, наконец, знания, полученные Дашкой на дополнительных занятиях по английскому языку, стоивших в свое время немалых денег. Она и поведала им историю Кристиана. И кое-чего в ней не оказалось.

Оружейный магазин он не взламывал.

Глава 9.

Счастливая и довольная улыбка не сходила с лица Кристиана еще много дней. Его постоянная потребность видеть, слышать и прикасаться к живому человеку не уменьшалась. Он не мог оставаться в одиночестве и постоянно искал человеческого общества. Больше всего времени с ним проводили дети. Даша и Антошка взялись обучать Кристиана русскому языку. К настоящему моменту его познания ограничивались десятком слов, включая: привет, спасибо, общага и нескольких емких непечатных выражений, без которых в России, по мнению его соотечественников-студентов, было не обойтись. Парень завел толстую тетрадь, в которую записывал новые слова и выражения, и активно взялся за обучение. Как-то сразу дети сократили его имя до более демократичного Крис, и через пару дней все называли его уже только так. Ирине парень все больше нравился с каждым днем: легкий на подъем, контактный, общительный, не чурающийся никакой работы. Чего стоила только лепка пельменей, которую затеяла Анна Михайловна как-то на вечерних посиделках на кухне. Дурачась, Крис удивительно ловкими пальцами лепил из теста бегемотиков и рыбок, стараясь всех рассмешить.

С едой проблем не возникло. Последние три месяца парень питался, в основном, консервами, потому с энтузиазмом поглощал любую домашнюю еду. Даже борщ, который попробовал впервые. Конечно, он предпочел бы кус-кус или ндолэ (тушеную рыбу с орехами и зеленью), приготовленные заботливыми мамиными руками. Но картошка, капуста и яблоки здесь были такие же, как дома.

Щенку, которого Крис назвал Сэмом, приспособиться было сложнее. Дружелюбный и игривый, он не нашел взаимопонимания ни у Лисы Алисы, которая его облаивала, ни у кота Василия, который предпочитал презрительно рассматривать его с безопасной высоты. Поэтому большую часть дня щенок проводил на улице, гоняя неспешно прогуливающихся вальяжных гусей или бодаясь с безымянным теленком.

По предложению Михаила решили забить часть гусей и уток, чтобы заморозить их и съесть зимой. Остальным предстояло весной дать потомство. Кур решили не трогать, их было слишком мало. Это тошнотворное мероприятие заняло целый день и сделало Ирину вегетарианкой на некоторое время. Еще с вечера отобранных гусей и уток не стали кормить. Утром Михаил связал птице ноги и попарно подвесил на перекладине вниз головой. Торчащие в два ряда дергающиеся желтые и красные перепончатые лапы вид имели сюрреалистичный. Ирининой задачей было держать птицу во время связывания. Затем гусям и уткам перерезали горло и следующие двадцать минут кровь сначала лилась, а потом капала на снег. Убитую птицу сложили в мешки и отнесли на кухню. Застелив большой стол простыней, приступили к ощипыванию. Даже Михаил никогда этого раньше не делал, только наблюдал со стороны. Поэтому дело шло медленно и неловко. Вшестером провозились до вечера и совершенно измучились. Что делать с мешком перьев никто не знал, но выбрасывать было жалко и его оставили в терраске. Но на тушках еще оставался пух, который нужно было опалить. Потом птицу потрошили. Собаки и кот, позабыв свои разногласия, дружно крутились под ногами, вымогая вкусный кусочек. Замораживать птицу подвесили в сарае, где раньше содержались козы. Там же в сарае хранился запас налепленных, замороженных и ссыпанных в большую кастрюлю пельменей. Оставалось только отмыть кухню.

Механически занимаясь привычными делами Ирина вспоминала, как ровно год назад они всей семьей бродили по нарядно-рождественской Праге. Упиваясь атмосферой, они путались по средневековым улочкам и смеялись, заблудившись, пили пиво и ели свиные ребрышки в заведении под вывеской «Три кошки». Вспоминала, как совершенно неожиданно набрели на небольшой рынок и в полном восторге накупили себе и всем знакомым игрушечных ведьм верхом на метлах. Если рядом с такой громко хлопнуть в ладоши, то она издавала карикатурно-злобный смех. Ради этой поездки дети даже пропустили несколько учебных дней в конце четверти.

Путешествовать Ирина обожала, каждой поездки ждала, как чуда. И заразила этой страстью мужа. Но с огорчением отмечала, что дети относятся к ним довольно спокойно. Они умудрялись утыкаться в свои телефоны во время обзорной экскурсии по Риму или Парижу, лишь время от времени делая дурацкие селфи. В то время это бессмысленное кнопкотыканье раздражало Ирину безмерно. Казалось, что дети существуют в каком-то своем, суррогатном мире и упускают настоящую жизнь, с ее реальными эмоциями и впечатлениями. Возможно дело в том, что для нее в детстве любая поездка кроме, как в деревню, была совершенно немыслима. А они путешествуют по миру с трех лет, привыкли. Пару раз в год они обязательно выбирались куда-нибудь всей семьей: один раз – на море, второй – побродить среди достопримечательностей. Больше путешествий не будет. Как грустно! Ирина особенно остро ощущала, что теперь их мир ограничен дальностью поездки на тракторе. Ей было тесно в этом пространстве, она хотела большего. А когда выпадет еще больше снега, они и вовсе будут заперты в этой деревне, даже на тракторе не проедешь.

Стараясь не зацикливаться на грустных мыслях, она заставила себя поразмышлять о чем-нибудь другом. Скоро Новый год. Обязательно нужно устроить праздник! Хоть какое-то разнообразие. В свое время, проводя ревизию шкафов бывших хозяев, Ирина нашла коробку с елочными украшениями и отложила ее до лучших времен в сторону. Теперь они пригодятся. Где можно срубить небольшую сосенку она тоже знала. Подходящие по размеру росли по дороге к кукурузному полю. Миша наверняка не откажется за ней сходить. Вот только подарков нет. На новогодние подарки ее предусмотрительности не хватило.

До Нового года оставалось десять дней, когда начался снегопад. Снег валил три дня, не переставая. Дважды в день приходилось расчищать дорожки, чтобы добраться до сараев со всей живностью, разбросанных на разных участках. Нечего было и думать поехать куда-то на тракторе в поисках людей, можно было застрять до весны. Оставалось лишь сидеть дома, занимаясь повседневными делами, и ждать результатов предпринятой экспедиции.

Результат уже брел к ним по дороге, приминая свежий снег валенками 44-го размера. Он очень устал потому, что лез по этим сугробам уже километров десять. Остановившись на мостике через маленькую замерзшую речушку он, тяжело дыша, обозревал окрестности слезящимися глазами. Сердце радостно екнуло при виде дыма из трубы одного из домов.

«Блин, люди. Дошел,» – все еще не веря, до боли в глазах вглядываясь в дом, думал он.

Но фигурка человека, показавшаяся у ворот, не оставляла сомнений. Вокруг человека крутилась собака. Не отрывая взгляда от человеческой фигуры, он поправил ружье на плече и двинулся вперед. Человек начал энергично чистить снег, но вдруг резко остановился, будто наткнувшись на невидимую преграду.

«Меня заметил,» – мысленно отметил вновь прибывший.

Человек с лопатой испустил непонятный вопль и, бросив лопату, помчался в дом. Вскоре оттуда высыпалась целая группа людей, включая ребенка, и, выстроившись на вычищенном от снега участке, молча уставилась на него. В состоянии радостного изумления от такого количества живых людей он подходил все ближе. Вдруг одна из фигур покачнулась и, раскинув руки, будто птица, буквально полетела к нему навстречу.

«Егорушка,» – разнесся вокруг ее полукрик-полустон.

Глава 10.

Егор родился в дружной семье. Мама – хохотушка и выдумщица, работала бухгалтером в небольшой фирме, отец – в полиции. Егор получился флегматичным в отца и по-хорошему упертым в достижении цели. Именно это качество позволяло ему добиваться успехов и в школе, и в спорте. В спортивную школу на дзюдо родители отвели его в первом классе, чтобы не болтался по улице без дела после школы и умел, в случае необходимости, набить кому-нибудь морду. Учился Егор хорошо. Семья жила как все. Летом выходные проводили на даче, а его отправляли в спортивный лагерь. Иногда, не каждый год, ездили на море.

Шесть лет назад, соблазнившись материнским капиталом, либо осуществляя давнее желание, родители решились завести второго ребенка – сестричку Соню. Мама просидела полгода в декрете и снова вышла на работу потому, что с деньгами стало очень туго. На одну папину зарплату вчетвером не проживешь. О поездке на море, новом смартфоне или модном рюкзаке можно было даже не мечтать. Жизнь так изменилась, и все из-за нее, этой Софочки. Из чувства протеста Егор никогда не называл ее этим высокопарным именем, только Сонькой. С чисто подростковым эгоизмом он искренне не понимал, зачем было заводить еще ребенка, если все так сложно? Долгое время парень воспринимал ее исключительно как досадную помеху, постоянное присутствие которой приходится терпеть. Его раздражали постоянные вопли, сюсюканье с ней взрослых и невозможность отгородиться от ее присутствия в его жизни. В двухкомнатной квартире это попросту физически было невозможно. Да, детская ревность – страшная штука, даже если ребенку уже четырнадцать. После выхода мамы на работу на амбразуру ухода за младенцем была брошена баба Аня, вышедшая из-за этого на пенсию.

Через год умер отец. Сердце отказало прямо на работе, он просто упал и умер. Это случилось так внезапно, что даже похоронив его, семья долго не могла осознать случившееся. Теперь денег было не просто мало, а катастрофически мало. Давно переставшая быть хохотушкой мама, нашла работу в столице – в бригаде, делавшей ремонты в квартирах состоятельных москвичей. Большую часть времени теперь она проводила там, приезжая домой лишь иногда на пару дней. Дети жили с бабушкой Аней. Теперь бабушка Аня и брат Егор стали в жизни Сони постоянными величинами, а мама, увы, переменной. Как ни странно, все это сблизило брата с сестрой. Теперь ему приходилось часто присматривать за ней, и Егор с удивлением отмечал, какими восхищенными глазами Соня на него смотрит, с каким нетерпением ждет его, стоя в манеже и заливисто хохочет над немудреными шутками. Егор и сам не заметил, когда и как его отношение к сестре изменилось. Сочетая чисто женское кокетство с детской непосредственностью, Сонечка покорила брата.

Уйдя из школы после 9-го класса, Егор поступил в железнодорожный колледж. Сразу после окончания которого и попал в армию. В момент апокалипсиса он служил связистом в двухстах километрах от дома. Ему было 19 лет. Поначалу повальному кашлю сослуживцев парень не придал особого значения. Накануне был марш-бросок под проливным дождем и многие могли банально простыть. Но к вечеру ситуация накалилась. Едва ли не треть солдат уже были в лазарете, майор бегал по военной части, будто у него пятки горели, и, не обращая внимания на собственное плохое самочувствие, ругался с кем-то по телефону. К утру некоторые были уже мертвы, включая майора, а многие так плохи, что подходить близко было страшно, в том числе и из-за опасения заразиться. Прислушиваясь к своему организму, Егор понимал, что, кажется, здоров. Также отчетливо он понимал, что часть надо покинуть, пока не заболел. Но, хотя в части царила полная неразбериха, КПП был закрыт. Да и самоволка чревата большими неприятностями. Егор не вернулся в казарму. Позади строевого плаца, вдоль забора аккуратным рядком были высажены ели. Туда он и отправился, постаравшись спрятаться. Беспокоился он напрасно, до него уже никому не было дела.

Следующим утром Егор выбрался из части, в которой царила зловещая тишина. Окружающий ее военный городок тоже как будто вымер. Впрочем, так и было. Егор не сразу осознал масштаб катастрофы. Осторожно обойдя догорающую на перекрестке машину скорой помощи, парень отправился на небольшую центральную площадь городка, где размещалось большинство магазинов и небольшой стихийный рыночек. Там оказалось абсолютно пусто и тихо, все магазинчики были закрыты, кроме сетевого супермаркета. Туда Егор и отправился. Ни сотрудников, ни посетителей, только монотонное гудение ламп на потолке. Две сотрудницы в форменных фартуках с логотипом торговой сети обнаружились в подсобном помещении, вид у них был совершенно мертвый. Тогда парень вышел на площадь и направился к ближайшей из нескольких пятиэтажке унылого вида, по периметру окружавших площадь. Егор звонил во все квартиры подряд, поднимаясь на этаж за этажом. Безрезультатно. Уже понимая тщетность своих действий, он сделал тоже самое в соседнем доме, и в следующем. Потом, выйдя на площадь, парень изо всех сил безнадежно крикнул: «Есть кто-нибудь? Люди! Кто-нибудь есть?» Тишина. И вот тогда ему стало совсем страшно.

С трудом подавляя нарастающую панику, Егор в растерянности стоял посреди площади. «Что делать? Что же мне делать? Надо добраться до соседнего поселка,» – уцепившись за эту спасительную мысль, как за соломинку, он начал выходить из ступора. Военный городок стоял на берегу реки, на противоположной ее стороне в двух километрах проходила федеральная трасса и находился небольшой поселок. Обычно через реку функционировала паромная переправа, но сегодня это был не вариант. Стоя на берегу, парень прикидывал, сможет ли перебраться на другой берег вплавь. Пожалуй, да. Но сначала стоит все же поискать лодку. Однако поиски на берегу успехом не увенчались. У местных жителей лодки, конечно, были. Но стояли они, видимо, в неказистых сараях, кучковавшихся справа от паромной переправы. Все они оказались закрыты на хлипкие висячие замки. Поколебавшись какое-то время (не брать чужого был приучен с детства), он сломал один замок обломком железной трубы. Внутри и правда оказалась лодка: деревянная, когда-то давно выкрашенная синей краской, но сейчас имевшая довольно потрепанный вид. Весла тоже нашлись. Не без труда дотащив до воды оказавшуюся неожиданно тяжелой лодку, Егор притормозил. Ему пришла в голову благоразумная мысль взять с собой бутылку воды и что-нибудь перекусить. Вернувшись в супермаркет и чувствуя себя ужасно неловко, он быстро нагрузил пакет провизией: хлеб, две упаковки колбасной нарезки, пара красных яблок, бутылка воды и несколько шоколадных батончиков. Конечно, с рюкзаком было бы удобнее, но где его взять он не смог сразу сообразить.

Столкнув лодку в воду, Егор залез в нее, промочив сапоги, и, отталкиваясь веслом от дна, отплыл от берега. С непривычки он довольно долго не мог приноровиться грести веслами, дело оказалось не таким простым, как представлялось. Течением его отнесло довольно далеко от паромной переправы, пока, наконец, набив на руках мозоли и изрядно взмокнув, он причалил к другому берегу. Выбираясь из лодки, парень неловко поскользнулся и упал в грязь, подвернув ногу. Пакет с провизией упал в воду и немедленно пошел на дно. Чертыхаясь, мокрый и грязный Егор выбрался на сухой пригорок, нога сильно болела. Пути назад не было, нужно добраться до поселка. Доковыляв до паромной переправы, Егор обнаружил в очереди на паром всего две машины: продуктовый фургон и видавшую виды белую «Ниву». Прав у него не было, но водить машину он умел – дело нехитрое. А вот справиться с брезгливостью и отвращением не смог. В обеих машинах были тела людей, вытащить их оттуда или даже просто прикоснуться казалось делом немыслимым. Поэтому решил идти пешком.

Очень быстро Егор понял, что погорячился, наступать на ногу становилось больнее с каждым шагом. Но упрямо продолжал идти. То, что в поселке его ничего хорошего не ждет, он понял издалека по дыму пожара. Горело придорожное кафе и грузовик, припаркованный рядом. Уйдя подальше от пожара, на другую сторону поселка, вытянувшегося вдоль трассы, Егор тяжело опустился на лавочку летнего кафе и, скинув мокрые сапоги, долго лежал без движения.

В поселке парень провел три дня, дожидаясь пока нога перестанет болеть. Спасаясь от тошнотворного запаха разлагающихся тел, спал на улице на больших садовых качелях с балдахином (благо, дождя не случилось), продуктов и воды набрал в близлежащих кафешках для дальнобойщиков. Потом двинулся домой. Из-за аварий на дорогах идти пришлось пешком. По пути Егор обзавелся рюкзаком, картой и парой удобных кроссовок, а через пару дней – велосипедом. Но проходить, а потом проезжать удавалось не очень много, больная нога все же давала о себе знать. Монотонно бредя по дороге, он мысленно жевал одну и ту же жвачку: «Баба Аня, мама и Соня могут быть мертвы, как все. Но ведь я жив, значит и они могут быть живы.» Попеременно его охватывали то отчаяние и страх, то надежда. Несколько раз продвижение Егора останавливал дождь. Как не велико было его нетерпение, парень предпочитал пересидеть дождливые дни в подвернувшейся деревне, чтобы не заболеть, чем уныло крутить педали, объезжая лужи.

На Светлану он наткнулся на окраине какого-то райцентра. Она сидела на раскладном стульчике на обочине дороги и лузгала семечки. От неожиданности Егор едва не упал с велосипеда. Высокая фактурная деваха лет двадцати шести вцепилась в него мертвой хваткой, едва не задушив в объятиях. В ней всего было слишком: слишком крупные зубы, слишком большая грудь, слишком громкий голос и несокрушимый напор несущегося во весь дух стада бизонов. Она рыдала и причитала по-бабьи, так, что даже у обычно сдержанного в проявлении чувств Егора, заблестели от слез глаза. Светлана налетела на него, как тайфун на утлую рыбацкую лодчонку: закрутила, завертела и подмяла под себя, не давая вздохнуть.

Глава 11.

Сколько себя помнила Светлана, она с детства постоянно пребывала в состоянии войны с кем-нибудь, отдаваясь этому делу с полной самоотдачей. В детском саду это могла быть вчерашняя подружка, которой родители купили новое красивое платье – предмет восхищения и зависти. В школе – одноклассница, которую назначили старостой в обход Светки или соседский мальчишка, специально обрызгавший ее грязью, проезжая мимо на велосипеде. Ее неуемная энергия обязательно должна была находить выход, иначе Светка просто взорвалась бы. Подметив это ее качество, учителя привлекли Светлану к общественной работе, и она с энтузиазмом принялась подтягивать двоечников, рисовать стенгазеты, участвовать в концертах школьной самодеятельности и проводить тематические уроки к праздникам и круглым датам. В общем, в каждой бочке затычка. В старших классах Светлану побаивались даже учителя. Учительница русского языка, имевшая несчастье не заметить ошибку у Светкиной соседки по парте, но отметившая ее в тетради у Светки, долго с содроганием вспоминала устроенный ей скандал. Училась девушка не важно, поэтому о высшем образовании речи не шло. Закончив девять классов, Светлана подалась в областной центр в медицинское училище. Стушевавшись поначалу в новой обстановке, освоившись, онасобрала вокруг себя стайку иногородних девушек и устроила травлю местным городским студенткам.

Получив диплом, Светлана вернулась в родной городок и устроилась работать медицинской сестрой в детскую поликлинику. Зарплата была так себе. Но повысившийся социальный статус тешил ее самолюбие, молодые мамочки заглядывали ей в рот, когда она приходила на патронажный осмотр их младенцев. Поучая их с многозначительным видом, Светлана просто ловила кайф. Решив в какой-то момент, что пора выходить замуж, она огляделась по сторонам и призадумалась. Хотя девушкой она была видной, броской и мужскому взгляду было за что зацепиться, оглядывая ее аппетитную фигуру, женихов не наблюдалось. В небольшом районном городке дурная слава разносится, как пожар в саванне, поэтому о ее склочном нраве знали все. Пустив в ход весь арсенал женских уловок, ей удалось обольстить Санька – сурового водителя-дальнобойщика. Он же покорил ее тем, что в ответ на первый закаченный ей скандал, молча отвесил Светлане оплеуху. Такого со Светкой еще не случалось. Она заткнулась и пошла готовить Саньку ужин, невольно его зауважав. С тех пор так и повелось, стоило только Светке открыть рот, Санек смотрел на нее так сурово, что потенциальный скандал затухал, как спичка на ветру.

Конец света она провела на работе. Поликлиника была просто завалена вызовами на дом. Педиатров не хватало, да и половина из них не вышли в тот день на работу по болезни, поэтому на вызовы, в нарушение всех инструкций, стали отправлять медицинских сестер. Вернувшись домой уставшей, как собака Светлана уснула без задних ног, успев порадоваться, что завтра выходной. Санек был в рейсе. Всю субботу Светка крутилась по хозяйству, как белка в колесе: стирка, уборка, куры, огород. К вечеру привела себя в порядок и отправилась на день рождения к одной из немногочисленных подружек. Неладное заметила сразу: на улицах было слишком малолюдно для субботнего вечера, не толпилась молодежь у единственного в городе кинотеатра, не фланировали по центральным улицам стайки девчонок. Дома у подружки на звонок и вовсе не открыли. Раздосадованная и взбешенная Светлана вернулась домой, уже точно зная с кем затеет гражданскую войну с понедельника. Но не пришлось. От Светкиного гнева бывшую подружку спасло всеобщее вымирание.

К понедельнику она осталась единственным живым человеком в городке. Зрелище мертвых тел знакомых людей (в небольших городках, как в деревне, многие друг друга знают), пожаров и разбитых машин напугало даже такую циничную особу, как Светлана. Побродив по городу в поисках живых, она решила пойти по пути наименьшего сопротивления. Запасшись семечками, Светка устроилась на раскладном стульчике у обочины федеральной трассы, ожидая пока кто-нибудь не пройдет мимо. Через неделю пришел Егор.

Уже третий день он жил у Светланы. Грехопадение случилось вчера. Она просто пришла, скинула халатик, надетый на голое тело, и деловито залезла к нему под одеяло. Вид ее полных, тяжелых грудей подействовал на Егора магнетически, а уж когда она прижалась к нему всем телом, положа его руку на свой круглый крепкий зад, устоять не было никакой возможности. Поутру Егор ужасно смущался произошедшим ночью, зато Светка воспряла, как птица Феникс из пепла. У нее был свой дом, крепкое хозяйство и сильный молодой мужчина рядом. Можно было жить. С утра она принялась по-хозяйски командовать парнем, уже смекнув, что от него оплеух не будет. Следующей ночью все повторилось.

А с утра случился первый скандал. Светлана застыла в полном и неподдельном изумлении, когда услышала предложение Егора пойти вместе с ним. Идти? Куда? Зачем? Ведь здесь у нее есть все, что нужно для жизни. А его родственники наверняка мертвы, ведь все вокруг мертвы. Твердое намерение парня идти домой ее взбесило, после двух прошедших ночей она уже считала его своей собственностью. Все бросить и идти неизвестно куда, непонятно зачем, немыслимо! Но и оставаться одна она больше не могла. Уж больно страшно. Егору тоже трудно было решиться оставить единственного виденного им живого человека, но о том, чтобы остаться здесь самому и речи быть не могло. Он должен дойти до дома и найти родных. Спорили и ругались три дня, на исходе которых Светка привела решающий аргумент: «Я беременна.» Видя ошеломленный взгляд Егора пояснила: «Да, не от тебя, дурашка, от мужа, четыре месяца уже.» Егор невольно облегченно выдохнул. Споры возобновились с новой силой. В конце концов упертость Егора переборола Светку и, скрипя сердцем, она решилась пойти с ним.

На сборы ушло еще два дня: удобная обувь, комплект одежды, минимальный запас медикаментов, дождевики, еда и вода. Надутая Светка тянула время, как могла. Ехать на велосипеде она категорически отказалась, заявив, что беременным это противопоказано. Можно было найти мотоцикл, но ездить на нем ни один из них не умел. А падение было чревато. Пошли пешком, договорившись проходить в день немного, пока Светлана не устанет. Путешествие получилось безумно долгим и нудным. Светка своим нытьем и стонами вымотала Егору все нервы, он уже давно проклял тот день, когда она согласилась пойти с ним. Но, учитывая ее беременность, приходилось носиться с ней, как с писаной торбой.

До родного города Егора они добрались только в конце октября. Решительно и не слушая никаких возражений, он оставил Светлану в деревенском доме в пригороде, где еще было электричество, и один быстро зашагал домой. Сгорая от долго сдерживаемого нетерпения, Егор влетел в знакомый подъезд и заколотил в дверь квартиры. Он долго стучал и в дверь, и в окна, уже сознавая тщетность своих попыток. Слезы отчаяния застилали глаза, Егор сел на ступеньки подъезда и разрыдался. С бабушкой Аней и Соней он разминулся всего на сутки.

К Светлане парень вернулся на следующий день. Она была не одна. Пожилой, в меру упитанный мужчина с ленинской бородкой и блестящей лысиной с упоением что-то рассказывал Светке, прижимая ее руки к своей груди. Вид у него был игривый и щегольской, несмотря на спортивные штаны с пузырями на коленях и грязноватую куртку цвета хаки. Хамоватая Светка млела и кокетливо прикрывала глаза. Егора новый знакомый встретил радушными дружескими объятиями.

Арсений Петрович – милейший человек, заведующий кафедрой археологии в одном из столичных вузов действовал на Светлану, как сильнейшее седативное средство. Стоило только ей накалиться и начать пускать из ноздрей дым, готовясь, казалось бы, неминуемо, взорваться, как он с доброй отеческой улыбкой целовал ей ручки, называя голубушкой, душенькой и ласточкой. Гнев куда-то испарялся и желание поскандалить временно притуплялось. От ее уже ставшего заметным животика Арсений Петрович был просто в восторге, величая ее «Евой нового мира». Этот дамский угодник уже давно не имел возможности попрактиковаться, а Светлана оказалась идеальным объектом. Она легко покупалась на лесть.

Профессор археологии приехал из столицы в начале сентября на 65-ти летний юбилей к своему коллеге и сокурснику, планируя пробыть в гостях всего два дня. Торжества так и не случилось по случаю смерти именинника и всех приглашенных, кроме Арсения Петровича. Человек одинокий, он не видел смысла возвращаться в столицу и остался в деревенском доме своего приятеля. Благо, приятель – большой поклонник русской старины, дом выстроил большой, деревянный, с резными наличниками и, главное, с исправно функционирующей печкой в дополнение к новомодному камину в гостиной. Она была самым большим достоинством дома, на электричество Арсений Петрович благоразумно не надеялся.

Хозяйственная жилка и природная предприимчивость позволили профессору с размахом устроиться в новой жизни. Пришлось вспомнить деревенское детство. Это сейчас он был импозантным профессором археологии в идеально начищенных ботинках и благоухающий дорогим парфюмом, а до призыва в армию – типичным деревенским мальчишкой, умеющим и за скотиной ходить, и любую мужскую работу справить. А вот смекалки у него было поболее, чем у прочих, поэтому после армии в деревню он не вернулся, а поступил в институт. Выбрал педагогический: и проходной балл поменьше, и молодых людей туда брали охотнее. На факультет истории пошел из-за присущей ему любознательности и неожиданно для самого себя увлекся. История оказалась целым миром – бесконечно огромным и постоянно удивляющим. Делая карьеру, ступенька за ступенькой, Арсений Петрович дорос до должности заведующего кафедрой. Городская жизнь пришлась ему по вкусу. Бытовые удобства он ценил более, чем свежий деревенский воздух. С азартом гончей, преследующей зайца, он с жадностью поглощал все, что мог дать ему новый образ жизни: книги, музыку, театральные постановки, выставки и, как изюминку на торте, городских женщин – ухоженных, на каблучках, с наманикюренными коготками и интеллигентными профессиями. Деревенские девахи с огрубевшими руками и вечной грязью под ногтями, с которыми Арсений Петрович успел пообжиматься до армии, не шли с ними ни в какое сравнение. Ловко избегая брачных уз, он всю жизнь без устали совершенствовал и оттачивал мастерство обольщения. Одним словом, был бабником.

Внимательно осмотрев все соседние домохозяйства, Арсений Петрович обнаружил два десятка кур, свинью с поросятами и дюжину клеток с кроликами. Не теряя ни дня, профессор стал запасаться кормами для всей этой компании на зиму, а также сеном, дровами, продуктами, теплой одеждой и прочим. Это занятие полностью поглощало его время и силы, но и результаты были впечатляющие. Вот какой фортель выкинула жизнь! На склоне лет он оказался там же, где начинал – в деревне, снова ходил за скотиной и косил сено.

Светлана, вышедшая на улицу покурить (грешна, баловалась иногда), стала для него сродни явлению Христа народу.

Егор активно включился в процесс подготовки к зиме под руководством профессора, но был молчалив, хмур и равнодушен ко всему. Словно что-то в нем сломалось. Собаки стали одолевать их примерно в то же время. Вот только оружия у них не было. Отправившись в город на «Ниве» профессора, мужчины с большим трудом сумели добраться до оружейного магазина, объезжая дворами и обочинами заторы на дорогах. Озадаченно рассмотрев замки на солидной железной двери два начинающих взломщика: достопочтенный профессор археологии и рядовой-связист в самоволке, решили попытаться просто сорвать железную решетку с окна. Фокус удался. И теперь оба с азартом охотников на тираннозавров отстреливали бродячих собак, поэтому патронов надолго не хватило. В декабре Егор вновь отправился в оружейный магазин пополнить запасы. На стене близлежащего супермаркета он обнаружил надпись, сделанную Ириной. И без промедления на следующее утро отправился в путь.

Сейчас Егор безмятежно спал на втором этаже, согретый, накормленный и укрытый двумя одеялами. Анна Михайловна сидела рядом, не в силах отойти от вновь обретенного внука, а радостно-возбужденная Сонечка то и дело забегала посмотреть на спящего брата.

Все остальные, собравшись на кухне, обсуждали рассказанное Егором.

Глава 12.

Совершенно очевидно было одно – надо объединяться, вместе выжить проще. Нужно было как следует взвесить все плюсы и минусы и решить, кому предстоит переезд. Безусловным аргументом за переезд было наличие там электричества. За работающую стиральную машину Ирина готова была продать душу дьяволу. Но решающим аргументом это не могло быть. Рано или поздно, произойдет обрыв проводов или авария на подстанции, и электричество исчезнет. Там большой теплый дом с печью, но и здесь тоже. Незнакомый пока Арсений Петрович вызывал огромное уважение. Он один сколотил целое фермерское хозяйство: свиньи, куры, кролики. Это огромный плюс. Но и у них здесь живности, как в колхозе: корова, теленок, куры, гуси, утки. Кого будет проще перевозить: коров или свиней? В любом случае морока будет еще та. У них солидные запасы сена, дров, зерна и овощей на корм скоту. Но, по уверениям Егора, и там не меньше. Как быть? Может быть прожить зиму каждому у себя, а весной съехаться и объединить хозяйства? Голову можно сломать. Так и не придя к какому-то единому мнению решили пока только одно – попробовать добраться до Арсения Петровича на тракторе. Для этого придется чистить дорогу от снега, и у Михаила уже были определенные задумки на этот счет.

На следующее утро мужчины, вооружившись деревянными лопатами и термосом с горячим чаем, отправились в соседнюю деревню. На площадке, где под открытым небом хранилась сельскохозяйственная техника, столпились снежные сугробы разновеликой высоты, под которыми угадывались очертания агрегатов. По задумке Михаила им предстояло изрядно поработать лопатами и отыскать в этих сугробах снеговой отвал, чтобы потом закрепить его на тракторе. Вскоре разрытые кучи снега покрывали площадку, как воронки от снарядов. Искомое нашлось ближе к вечеру. Следующий день ушел на то, чтобы прикрепить отвал к трактору и заправиться.

Решено было, что в экспедицию поедут только мужчины: Михаил за рулем, Кристиан и Егор – в тележке с лопатами, готовые в любой момент расчищать снег, и вернутся назад не позже, чем через три дня. Анна Михайловна и Соня никак не могли расстаться с Егором и, не сдерживая слез, висели у него на шее. В назначенный срок вернулся Михаил – один, в крови, на снегоходе. Черный двухместный агрегат, напоминающий футуристическую стрекозу, привел в восторг Антошку, который немедленно начал клянчить возможности покататься. К пассажирскому сиденью была приторочена снеговая лопата. Измотанный до предела Михаил сообщил, что все живы, здоровы и в полном порядке, затем упал и уснул. Уже спящему Ирина обработала будто содранную наждачной бумагой левую щеку, висок и ухо, которое так сильно и кровоточило.

Их поездка оказалась долгой и трудной, как и ожидалось. Продвигались они очень медленно, ребятам то и дело приходилось работать лопатами. Мысль обзавестись снегоходом пришла в голову Егору, когда неподалеку оказался салон, торгующий игрушками для взрослых: снегоходами, снегокатами, квадроциклами. Разбили витрину и взяли два. Как в воду глядели.

Арсений Петрович и Света встретили их с неподдельной радостью, они ужасно беспокоились о Егоре, ушедшем четыре дня назад. Между ними царило полное взаимопонимание, которое наводило на определенные мысли. На следующий день профессор с гордостью показывал гостям свое хозяйство и сделанные запасы, напоминая кота в сапогах, который с довольным видом объяснял своему господину: «Это поля маркиза Карабаса, а это луга маркиза Карабаса.» Получив свою порцию одобрения и, обращаясь уже только к Михаилу, сказал: «Ну, Миша, давайте решать, как жить будем. Надо объединяться, чем больше людей, тем проще выжить.» Полностью согласный с ним Михаил взял день на размышления и, преодолевая сугробы, отправился осматривать сараи, гаражи и другие постройки на соседних участках, прикидывая что и как можно переоборудовать под их нужды.

Вечером он без колебаний решил: «Мы перебираемся сюда.»

«Вот и отлично, голубчик. Как будем действовать?» – безоговорочно признавая его лидерство обрадовался Арсений Петрович.

План действий тоже был готов. Сначала предстояло привезти пиломатериалы и инструменты и переоборудовать соседские хозяйственные постройки для содержания коров и птицы. Часть необходимого у Михаила была в Кудрявцево, остальное надо было позаимствовать все в том же колхозе. А уже потом перевозить всех и все. А утром их поджидал сюрприз. Трактор не завелся. Причину нашли довольно быстро, но нужной запчасти не было. Поэтому заправили бензином один из снегоходов, на котором Михаил и поехал домой. Рассказывая обо всем домашним, он опустил подробности своего падения, когда он наехал на замерзший труп, не заметив его под снегом и кубарем улетел в сугроб. Оспаривать его решение о переезде никому и в голову не пришло.

Под утро Ирину разбудили требовательные поцелуи в шею. Не открывая глаз, она обняла Михаила, и привычно вся открылась ему навстречу. Потом оба снова уснули. Утром, найдя нужные запчасти и инструменты, он снова уехал, обещав в любом случае вернуться не позже, чем через три дня. Но приехал уже вечером, на тракторе, с ребятами. Втроем, они развили бурную деятельность, собирая инструменты и пиломатериалы. Потом снова уехали, обещая вернуться, как обычно не позже, чем через три дня.

Во всей этой суматохе едва не позабыли про Новый год. Ирина с Антошкой сами лазили по сугробам в поисках подходящей сосенки, рубили ее и волоком тащили домой. Пока дети ее наряжали, Анна Михайловна колдовала над кулебякой – шедевром кулинарного искусства, к которому Ирина и подступиться не рискнула. Сама же она, занимаясь привычной рутиной, все время поглядывала на дорогу, гадая: приедут или не приедут? Приехали. Вдвоем с Егором, Крис остался в гостях. Переглянувшись, с одинаковыми счастливыми улыбками на лице Анна Михайловна и Ирина встречали мужчин. Но самое радостное лицо было у Антошки, когда он выгружал из трактора коробку с фейерверками. Какой же русский встречает Новый год без фейерверков?

Первый Новый год после апокалипсиса получился очень уютным, домашним и безалкогольным. Куча вкусняшек, потрескивающий в камине огонь, близкие люди рядом. Что еще нужно для счастья? Фейерверки, разумеется! Каждый год после новогодних праздников Ирина читала новости о несчастных случаях при их неудачном запуске и сгоревших квартирах. Поэтому сама их никогда не покупала. Но сегодня возражать не стала, при условии соблюдения всех мер безопасности. Зрелище получилось впечатляющим. Уже заходя домой, они увидели взвившийся на горизонте красный огонек, потом еще один.

«Ракетница,» – определил Егор.

Глава 13.

Лихорадочное возбуждение охватило Ольгу при виде зарева от фейерверков на горизонте. А ведь могла и вовсе их не заметить, если бы не вышла на улицу. Далеко, звуков не слышно. От волнения сердце колотилось так громко, что какое-то время она слышала в ушах только его стук. Бросившись в дом, Ольга дрожащими руками нашла ракетницу и выскочила на улицу. Красный огонек взвился в небо, еще один. Больше патронов не было. Заметили или нет? Что находится в той стороне? Деревни какие-то. Насколько далеко? Пытаясь успокоиться и взять себя в руки, Ольга пошла в конюшню к Снежинке. Светлогривая кобыла светло-рыжей масти была ее любимицей и единственной оставшейся на ее попечении лошадью. Угостив Снежинку кусочком морковки, Ольга прижалась щекой к ее шелковистой шкуре, поглаживая по шее. Близкое общение с лошадьми всегда приводило ее в состояние если не счастья, то умиротворения и покоя. Снежинка понимающе негромко заржала, кося на Ольгу влажным карим глазом. Беспородная неказистая простушка, как и ее хозяйка, нрав имела покладистый и незлобивый.

Во ВНИИ коневодства Ольга работала уже десять лет из своих двадцати девяти. Но лошадьми заболела еще в детстве. В школе Ольга училась неважно, перебиваясь тройками и четверками, но для поступления в колледж на специальность зоотехния большего и не требовалось. Закончив учебу, она устроилась на работу в институт. В ее ведении находились частные лошади, владельцы которых навещали их обычно по выходным. Все остальное время лошади находились под Ольгиной опекой. Здесь она была на своем месте, полностью отдаваясь любимому делу. Не каждому так везет в жизни. Лошади были ее самой большой любовью и смыслом жизни.

С личной жизнью не сложилось. Немного напоминающая внешне любимых лошадей, Ольга не привлекала внимания мужчин, а стеснительность не позволяла ей самой проявить инициативу. Она уже почти и не переживала по этому поводу, вот только ребенка с каждым годом хотела все больше. Все же лошади не могли его заменить. Так и жила бы Ольга в своем маленьком мирке несбывшихся желаний, психологических комплексов и женской нереализованности, если бы не появился он – принц.

Принцу было под сорок. Был он брутален, небрит, недостаток двух передних зубов восполнял проникновенным взглядом, из одежды предпочитал спортивные костюмы и майки-алкоголички, позволяющие лицезреть синюшные, кривоватые татуировки на плечах. Треть своей жизни принц по имени Вовчик провел в местах не столь отдаленных, начав знакомство с пенитенциарной системой после окончания девятого класса, когда в честь своего шестнадцатилетия угнал машину соседа, дабы прокатить упившихся вусмерть пацанов. Покатался на пять лет. А жизнь свою пустил под откос навсегда. На воле Вовчик чувствовал себя не в своей тарелке. Не хватало какой-то стабильности и определенности, что-ли, и четкого распорядка дня. Ну не умел он сам планировать свою жизнь и отвечать за неё. Возможно поэтому и возвращался в простой и понятный для него зарешеченный мир исправительных колоний ещё дважды. На пороге сороковника Вовчик вдруг призадумался – хотелось уже чего-то своего – футбольной трансляции на экране большого телевизора под пиво и таранку, блинчиков со сметаной по воскресеньям, зашитых штанов. Обеспечить все это могла только баба. Вовчик огляделся по сторонам в поисках подходящей дуры. И дура нашлась – они всегда находятся.

Руководствуясь принципом – на безрыбье и рак рыба, бабы часто подбирают и пытаются обиходить всякую шваль, раздувая до небес самомнение у самых никчемных и завалящих мужичков. И непонятно, то ли жалостливы они без меры, то ли в погоне за социальным статусом замужней дамы смешат окружающих своими плюгавенькими «наполеонами».

Вовчику повезло – Ольга была относительно молода, не обременена спиногрызами, не пила, имела постоянную работу и приносила в дом стабильные деньги. Нетребовательная и неприхотливая, как придорожный лопух, свое нежданное сокровище Ольга оберегала всеми силами: варила супчики (у Вовчика был гастрит), крутила котлетки, стирала носки, подарков не просила и головными болями не мучилась. Упиваясь своей новой – почти семейной жизнью, словно молочным коктейлем, Ольга лелеяла своё счастье, все время опасаясь какого-то подвоха. Вдруг избранник уже женат (неудобно как-то спрашивать в лицо, язык не поворачивается), вдруг разлюбит её – простушку деревенскую, соблазнившись кем-нибудь помоложе, да посимпатичнее. А Вовчик, устроившись со всем возможным комфортом, сидел у неё на шее, свесив ножки вниз. Майки-алкоголички сменились наглаженными рубашками, изрядно поредевший от времени чуб был аккуратно подстрижен, во рту сияли новенькие коронки, а впалые прежде, точно у бродячего пса, бока обрастали жирком.

Выходные апокалипсиса Ольга провела, как всегда, на конюшне, с удивлением отмечая, что никто из хозяев лошадей не приехал покататься. Студент, помогавший ей с лошадьми, тоже не пришел. Ольгу это только порадовало, нравилось думать, что лошади всецело принадлежат ей. Жила она в поселке рядом с институтом коневодства, снимая однокомнатную квартирку. Возвращаясь домой поздно вечером в субботу Ольга обнаружила соседку Лизу, незадачливую мать-одиночку, лежащую на пороге своей квартиры. Бросившись поначалу к ней, сразу отпрянула. Лиза была мертва. Ее восьмилетний сын лежал в постели и тоже был мертв. Ольга в панике бросилась домой – Вовчик сидел перед работающим телевизором (кредит за который ей предстояло отдавать еще полтора года, но чего не сделаешь для любимого) в одних трусах, язык вывалился из его раскрытого рта. Вокруг все было заблевано пивом. Дальше события нарастали как снежный ком – беготня по поселку, страх, непонимание. К утру Ольга вернулась в конюшню, окончательно убедившись, что все люди в поселке мертвы. В институте тоже ни одной живой души не оказалось. Но лошади были в порядке.

Конец света Ольга восприняла, как данность. Все ее мысли были о лошадях, в институте их было слишком много, она не в силах будет заботиться обо всех. Нужно найти людей, чтобы помогли. Наверняка еще жив кто-нибудь, кроме нее. Оседлав свою любимицу Снежинку (машину Ольга не водила), она отправилась в районный центр, расположенный в десяти километрах от института. После двухчасового безрезультатного блуждания по городу Ольга осознала масштаб катастрофы, даже мысли о лошадях отошли на второй план. О них ей предстояло позаботиться самой. Уже вторые сутки девушка была на ногах, душевное потрясение и усталость давали о себе знать. Но отдыхать было некогда, предстояло вывести всех лошадей на пастбище, чтобы они не погибли от голода. Сердце у Ольги кровью обливалось, эти породистые красавцы: арабские скакуны и орловские рысаки, не выживут зимой одни, без ухода человека. При себе она оставила только свою любимицу – Снежинку.

Поглаживая лошадь, Ольга постепенно обретала ясность мысли. Нужно поехать в ту сторону, где был фейерверк, нельзя упускать шанс найти людей. Вынужденное одиночество давило, она устала. Но снега очень много, проедет ли? Уснуть этой ночью она так и не смогла. Рано поутру, тепло одевшись и оседлав Снежинку, тронулась в путь.

Смежив заиндевевшие ресницы, Ольга безнадежно вздохнула. Эта деревня была уже третьей из тех, что она обследовала, утопая в снегу. Сюда она пришла по следу колес на дороге, окрыленная надеждой. Хотя к жилым домам следы не вели, она добросовестно обследовала их все, потратив на это остаток дня. Стемнело. Ольга совершенно выбилась из сил, Снежинка тоже. Перспектива ночевки в одном из холодных домов в компании парочки трупов не привлекала, на улице у костра – тем более. Покормив Снежинку припасенным зерном, Ольга поехала назад по следу шин на дороге. По примятой колее ехать было намного легче и до следующей деревни она добралась меньше, чем за час. Колея привела ее к трактору, стоявшему у одного из домов. К этому времени Ольга совсем продрогла, глаза слезились, голова болела.

Тяжело сверзившись с лошади, она начала стучать в ворота, все еще не веря в удачу. В доме зажегся один огонек, второй. Потом послышался шум открываемой двери, звук шагов и, наконец, калитка распахнулась. Несколько человеческих лиц, освещенных фонариком, и женский возглас: «Ой, да Вы замерзли совсем. Скорее в дом. Идемте.»

Слезы лились из глаз Ольги не переставая, а хозяева в это время развили вокруг нее бурную деятельность: сняли обувь и верхнюю одежду, надели теплые носки, раздули огонь в камине и усадили ее в кресло напротив, сверху укутали шубой и сунули в руки кружку с чем-то горячим.

«Пейте,» – твердо приказал женский голос.

Горло обожгло горячее вино, и Ольга закашлялась, но уже вскоре почувствовала блаженное тепло глубоко внутри и отключилась. Проснулась она далеко за полдень и первой мыслью было: «Снежинка.» Кажется, она вскрикнула это вслух потому, что тут же в комнате появились девочка лет шести и пожилая женщина.

«Снежинка. Моя лошадь,» – просипела Ольга и зашлась сухим лающим кашлем, раздирающим грудь.

«Не беспокойтесь, мы о ней позаботились. Она в сарае с коровами, накормлена и напоена,» – успокоила ее женщина, озабоченно кладя руку на лоб.

«Софочка, градусник,» – скомандовала она.

Через час, накормленная горячим супом и таблетками, Ольга снова спала, то укутываясь в одеяло, то сбрасывая его. Ее бросало то в жар, то в холод. Только на третий день температура начала спадать и ежик, застрявший в горле, начал прятать свои колючки. Все это время компанию ей составлял самодовольный рыжий кот, вроде бы спавший в кресле напротив, но внимательно наблюдавший за ней одним глазом.

Все остальные домочадцы были чем-то заняты, в доме царила суета. Но вечером все собирались за одним столом на кухне. Их оказалось на удивление много: милая девчушка Соня с толстой косичкой, ее душевная бабушка Анна Михайловна, серьезный молодой человек Егор, то и дело заинтересованно поглядывающий на симпатичную, но замкнутую и немного угрюмую девушку Дашу, смешливый Антошка, чем-то озабоченная женщина средних лет с приятной улыбкой и немолодой мужик с проницательным взглядом карих глаз, которого внимательно слушали все. Обсуждали переезд. Оказывается, были и другие люди, и совсем недалеко. Пока Ольга болела, они два дня перевозили домашнюю птицу на новое место жительства и со смехом хором проклинали свободолюбивого петуха, который умудрился удрать дважды: здесь и по приезду. Свесив набок гребень и шустро передвигая лапами, он умудрялся так ловко уворачиваться от людей на узких, протоптанных в снегу дорожках, что заставил всех изрядно попотеть.

На четвертый день Ольга чувствовала себя вполне сносно, чтобы присоединиться к вечерним посиделкам на кухне и была принята с шумным одобрением. Она рассказала свою немудреную историю и тут же была засыпана просьбами от детей покататься на лошадке. Навестив перед ужином Снежинку и сидя теперь в компании живых дружелюбных людей в тепле и уюте, Ольга была счастлива так, что невольно расплакалась. Все бросились ее успокаивать. От всеобщего внимания она засмущалась и совсем разревелась. Жизнь входила в привычную колею. Ольга с удовольствием покатала детей на застоявшейся Снежинке, наслаждаясь их радостным смехом. Первый раз выйдя из дома после болезни, она долго с недоумением рассматривала вереницу тележек из супермаркета, пристроенную на зимовку вдоль забора и остов сгоревшего вертолета, торчащий из дома неподалеку.

Трактор делал по два рейса в день, перевозя запасы дров, зерна, кукурузы и овощей. Рулоны сена закатывали по деревянному настилу общими усилиями. На очереди был домашний скарб и коробки с книгами. Самые большие сложности возникли с коровой. Предполагалось завести ее все по тому же настилу. Но фокус не удался. Корова оказалась упрямее ста ослов (или трусливее). Ее пробовали тянуть, толкать, заманивать теленком, которого не без труда удалось затолкать в тележку с помощью грубой физической силы. Без толку. Ничего не оставалось, как вести ее пешком, привязав к трактору. Следом отправилась и Ольга верхом на Снежинке. Коровы, как известно, не спринтеры, поэтому путешествие затянулось.

В новый дом Ольга влюбилась с первого взгляда – сказочная деревянная избушка из бруса (только размером побольше) медового цвета с резными наличниками и высоким деревянным крыльцом, покрытая красно-коричневой черепицей. По обе стороны от крыльца росли небольшие, совершенно одинаковые пушистые елочки. Подвальный этаж отделан красивым декоративным камнем. Такой же камень использован для забора. Ажурные кованые ворота были творением большого мастера своего дела.

После того, как упертая уставшая корова была водворена в приготовленный для нее гараж, Ольга познакомилась со всеми домочадцами. Компания оказалась весьма любвеобильная. Пожилой суетливый дядечка, из которого не иссякая лился поток слов, оказался тем самым Арсением Петровичем. Сняв рабочую одежду и пригладив лысину, он превратился в Дон Жуана провинциального разлива: целовал Ольге руки, которые она, немедленно смутившись, попыталась спрятать за спиной, называл валькирией и с многозначительной улыбкой заглядывал в глаза. Прежде такие обольстители не удостаивали Ольгу вниманием, и она совсем растерялась. Положение спасла появившаяся из кухни грудастая красотка, гордо выставлявшая вперед животик – причину своей уникальности и неповторимости. Мгновенно оценив ситуацию и метнув в профессора молнию, она с притворной улыбкой обняла Ольгу и увела на кухню. Светлана Ольге не понравилась с первого взгляда, уж лучше тот престарелый павиан, чем эта насквозь фальшивая, холодная девица. На кухне ее поджидал сюрприз. Конечно, она знала о том, что Крис – чернокожий. Но знать – одно, а видеть – другое. До прихода Ольги он ловко шинковал капусту и, пересыпая ее натертой морковью, складывал в большую эмалированную кастрюлю, где Светлана собиралась ее заквасить. Показав все тридцать два белоснежных зуба в искренней улыбке он, широко раскинув руки, бросился обниматься, лопоча что-то по-французски. Оторопев от такой встречи, Ольга и сама не смогла сдержать улыбки. Сердечие и дружелюбие Криса, его заразительный смех и непритворная радость совершенно покорили Ольгу, она почти перестала стесняться.

Глава 14.

Ирина с детьми и Анна Михайловна с внучкой покидали дом последними. На прощание она обошла место, с которым уже было связано столько воспоминаний. Михаил ее не торопил, чутко уловив настроение: «Взгрустнулось? Не переживай, тебе там понравится. К тому же у меня есть сюрприз.» Уткнувшаяся было ему в плечо Ирина отпрянула, услышав возмущенный вопль сына: «Ну хватит уже целоваться, поехали!» Невольно улыбнувшись этой наглой выходке, они пошли к трактору. Все уже были в сборе, разместившись со всеми удобствами в тележке поверх тюков с одеждой. Закутанный в норковую шубу кот вид имел самодовольный и вальяжный, словно сытый купчина с лоснящейся, зажравшейся и заплывшей жирком мордой. Второй шубой укутали Соню. Ирина устроилась с краю и всю дорогу была задумчива и молчалива.

Деревянный дом совершенно всех очаровал, окружающие его сугробы и заснеженные деревья придавали ему поистине волшебный вид. Такие домики рисуют на новогодних открытках, подразумевая жилище Деда Мороза. Антошка выразил свое восхищение фразой: «Круто, в теремке жить будем».

«Не будем,» – отрицательно покачивая головой сказал Михаил и пояснил в ответ на удивленные взгляды: «Это и есть сюрприз. Дом, конечно, большой, но всем нам здесь будет уже тесно. Поэтому я подготовил для Вас с мамой другой дом через два участка отсюда вниз по улице.» Дом оказался самым обычным, небольшим, с двумя спальнями наверху, гостиной и кухней внизу, со всей необходимой мебелью и бытовой техникой. Ирина испытывала почти физическое удовольствие, поглаживая стиральную машину. Электричество, горячая вода! Какое счастье!

Знакомство с Арсением Петровичем и Светой вышло задушевным. Вся компания с трудом поместилась на кухне большого до, где, сдвинув столы, они по русской традиции, отметили знакомство застольем. Оглядывая лица собравшихся, Ирина думала, как причудливо переплелись их судьбы. Всего одиннадцать человек. Одиннадцать совсем разных человек – все, что осталось от полумиллионного города. Им нужно сберечь друг друга. Может быть весной еще кто-нибудь найдется. Это уже не казалось невозможным.

Арсений Петрович расцвел в обществе стольких дам и, не переставая, сыпал комплиментами, анекдотами и забавными историями из жизни. Душа компании. Светлана периодически по-хозяйски одергивала его, но тот, откупившись дежурным поцелуем ручки или щечки, продолжал фонтанировать словами. Забавная парочка. Разница в возрасте у них огромная. Что держит их вместе?

Крис, сияя улыбкой, разговаривал по-английски с Дашей. Языковой барьер очень мешал Ирине понять, какой он на самом деле. Первое впечатление – добродушный, открытый, дружелюбный, простой, как пять копеек. Так ли это? Егор поглядывал них озабоченно и хмуро. Вот он был Ирине очень симпатичен: спокойный, уравновешенный, серьезный, на него можно положиться. На месте Дашки она определенно предпочла бы его компанию. Ирина видела, что и от глаз Анны Михайловны этот зарождающийся любовный треугольник тоже не укрылся. Она смотрела на внука, как в первый день его возвращения – с безграничной любовью, заботой и беспокойством.

Ольга тихонько сидела в углу стола, не участвуя в общей беседе, задумчиво глядя в пустоту мечтательным взглядом. Ее некрасивое лицо в этот момент казалось таким одухотворенным. Заметив, что на нее смотрят, Ольга смутилась. Ирине и самой было неловко, будто подглядела что-то интимное.

Она спешно перевела взгляд на Михаила. Оказывается, пока она наблюдала за всеми, он наблюдал за ней. Пришла ее очередь смутиться под его проницательным взглядом. Он понимающе улыбнулся. Словно мысли ее читает. Неприятно.

Разговор, между тем, крутился вокруг катастрофы, произошедшей с человечеством.

«Кто устроил этот кошмар? Да мужчины, разумеется. Вы – обладатели игрек хромосом вечно бряцаете оружием, пытаясь выяснить, у кого член больше. Вот и доигрались,» – внесла свою лепту в дискуссию Ирина.

«Это точно,» – поддержала Светлана. – «Вечно меряетесь х…ми, как обезьяны краснозадые. Все войны развязывают мужчины, а страдают обычно больше всех женщины и дети.»

«Строго говоря, это не совсем так, голубушка. Воинственные женщины в истории человечества тоже бывали. Вот Изабелла Кастильская, например, или Жанна д Арк…,» – встрял было с исторической справкой Арсений Петрович, но счел за благо стушеваться при виде грозно насупившихся Светкиных бровей.

Больше никто заступиться за мужчин не рискнул.

«Надеюсь, на следующем этапе развития человечество предпочтет матриархат,» неожиданно высказалась Анна Михайловна. – «Все же это самая разумная форма общественного устройства. Женщины никогда не затеют войн, в которых могут погибнуть их сыновья. Интересно, почему мужчины никогда не думают о детях, даже о своих, когда устраивают все эти ужасы?»

«Да потому, что они не рожали,» – фыркнула в ответ на этот риторический вопрос Светлана.

Первый скандал грянул уже на следующий день. Светлану вывела из себя Лиса Алиса, посмевшая облаивать ее в собственном доме. Мало ей было одной, без устали крутящейся под ногами псины, которую притащил Крис, так вторую подсунули. По ее глубокому убеждению, собаки должны жить на улице. Эту тираду пришлось выслушать всем, включая Соню, успевшую привязаться к собаке и взявшую ее жить вместе с собой. Анна Михайловна не стала накалять обстановку и отнесла собаку Ирине. И, пожалуй, зря. Такая легкая победа окрылила Светку. У нее появилось то, чего она давно была лишена – человеческое общество, с отдельными представителями которого или со всеми сразу можно повоевать. Арсений Петрович был не в счет, он уже давно был плотно пришпилен Светкиным каблуком и сам не понимал, как это с ним произошло на старости лет.

Теперь Светлана развернулась. Скандалы накатывались один за другим бесперебойно, как морские волны. Не успевал схлынуть один, как уже пенился второй. Поводов было не счесть: она не нанималась чисть картошку на всю ораву; натащили в дом снега на валенках; слишком долго занят туалет, а она беременна (в этом хотя бы был резон) и т.д. Жизнь в одном доме со Светкой становилась невыносимой, несмотря на миротворческие усилия Арсения Петровича и Анны Михайловны.

О, как хотелось Ирине временами стать такой же хамкой, хотя бы на пять минут: приструнить злючую, высокомерную бабку в регистратуре детской поликлиники (оставив в этом преддверии ада изрядное количество сил, времени и нервов, она ненавидела это учреждение всеми фибрами души) или наглую кондукторшу в автобусе. Бывали в её жизни моменты, когда она остро завидовала хабалкам, способным открыть рот и излить на любого, кто их (якобы) обидел потоки словесного дерьма. Для верности вколачивая каждое слово в голову несчастного собеседника децибелами, сравнимыми по силе со звуком взлетающего самолета. Сама Ирина так никогда не могла. Не дано было. Обычно она тушевалась, пасовала и что-то мямлила, надолго теряя после этого душевное спокойствие.

Ирина малодушно радовалась, что они живут отдельно и она избавлена от Светкиных истерик. Через пару недель атмосфера в доме накалилась настолько, что впору было надеть Светке на голову мешок и устроить темную. Ситуация разрешилась самым неприятным образом. В один прекрасный день Ирина с Дашей принесли к завтраку к общему столу в большой дом свежеприготовленный сыр. Раскрасневшаяся Анна Михайловна пекла блинчики, которые, не отходя от сковородки, наперегонки поедали Соня и Егор. Отвлекшись на минутку, она сожгла один из них. Неприятный запах горелого теста поплыл по кухне. Внезапно возникшая на кухне Светка ядовито обозвала Анну Михайловну косорукой старухой. Это оказалось последней каплей. Взбешенный Егор мгновенно молча закатил Светке оплеуху. Та, ошеломленная, немедленно заткнулась, застыв с открытым ртом. Дежавю. Недооценила она парня. Егор нашел единственный способ ее унять – грубая физическая сила. Бабушка тут же бросилась к Егору с успокоительными словами, Ирина возликовала в душе, а Даша презрительно скривилась, глядя на Егора.

После этого происшествия Светка присмирела. Периодичность скандалов теперь составляла один-два в неделю, что совершенно нормально для женщины с семимесячной беременностью. А вот Егор, по рассказам Анны Петровны, долго корил себя за несдержанность. Были и другие последствия. Ирина с сожалением заметила, что Дашка стала сторониться Егора, отчего тот стал мрачнее тучи. Ох уж эти подростки! Что им стоит поговорить по душам? Оторвать бы голову, да свою приставить. Сама она Егора не осуждала. Да, он ударил женщину, сильно беременную. Не стерпел оскорбления бабушки. Да ведь и у самой Ирины руки давно чесались. Поэтому осуждать не могла.

С момента знакомства с беременной мегерой одна мысль беспокойным червяком сверлила Ирине мозги. Роды предстояли через два месяца в начале марта. И никто из них не сумеет их принять, даже отдаленно не представляя, что надо делать. После близкого знакомства с будущей мамой у Ирины мелькнула малодушная мысль пустить все на самотек. Пусть рожает, как хочет. Она решительно прогнала ее подальше. Каждый ребенок в этом мире бесценен. Надо научиться принимать роды и научить этому может только сама Светлана, какой-никакой, а медик. Пережив омерзительно-скотский процесс деторождения дважды, она была в ужасе от перспективы пережить это снова, хотя бы и в качестве зрителя и соучастника. Мужчины вряд ли смогут ей помочь, а вот поддержкой Ольги и Анны Михайловны стоит заручиться. Запасшись толстой тетрадью и ручкой, она приступила с расспросами к Светлане.

Жизнь вошла в привычную повседневную колею: ухаживали за скотиной, делали домашний сыр, пекли хлеб, коптили мясо, чистили бесконечный снег, учили детей. Арсений Петрович с удовольствием взял на себя преподавание истории. Эти занятия тотчас стали любимыми не только у детей, но и у взрослых. Настолько увлекательно и захватывающе умел рассказывать профессор.

Глава 15.

Гарик появился во дворе неожиданно, будто из-под земли вырос.

«Эй, парень, бить не будете?» – вместо приветствия обратился он с вопросом к оторопевшему Антошке, чистившему снег у дома.

«Мое почтение, хозяюшка,» – дурашливо поклонился он выскочившей из дома Даше. Та, зажав нос и отступив пару шагов назад, скомандовала брату: «Беги, позови всех.» Воняло от гостя нестерпимо, на расстоянии двух метров вонь просто сбивала с ног.

«Эк, сколько Вас тут собралось, прям как в метро в час пик,» – уважительно прокомментировал он прибежавших и столпившихся на некотором расстоянии людей.

«Я Гарик – свободный человек без места жительства. Ну, бомж, то есть. А ты че, негр что ли? Во блин, все сдохли, а негр живой,» – залился гость дребезжащим хохотом при виде Криса, аж приседая и ударяя себя по бедрам от восторга, демонстрируя при этом щербатый рот.

«Ну, Вы, это, бить, значит не будете? Дайте тогда пожрать чего-нибудь горяченького, супчику там. А? За харчотработаю честь по чести,» – закончил Гарик свое выступление с просительными нотками. Зрители безмолвствовали.

«Я – бездушная скотина, но в дом я его не впущу ни за какие коврижки,» – размышляла Ирина. Схожие мысли посетили Светлану, у которой отвращение было написано на лице, и Анну Михайловну, которая деликатно обратилась к гостю и Михаилу одновременно: «Конечно, мы Вас накормим, у нас сегодня борщ. Но сначала мы Вас немножко помоем. Правда, Мишенька? Давайте баню затопим.»

Идея была принята на «ура». Пока мужчины занимались баней, а женщины собирали чистую одежду, Гарик сидел на крыльце и пил горячий чай со свежим хлебом, шумно прихлебывая и причмокивая от удовольствия. Санитарная обработка гостю требовалась основательная. Под чутким руководством Михаила он бесчисленное количество раз намыливался и тер покрасневшую кожу щеткой до блеска, безропотно позволил сбрить волосы на голове, попытавшись отстоять хотя бы бесформенную лохматую бороду под предлогом того, что без нее зимой холодно. Безуспешно. Всю его одежду вилами (противно было прикасаться руками) выгребли из предбанника и сожгли в бочке во дворе. Пытка санитарно-гигиеническими процедурами продолжалась больше двух часов. В заключении Гарика заставили подстричь ногти и даже почистить уши.

И вот теперь, раскрасневшийся, розовощекий и крякающий от удовольствия Гарик, поедал уже третью тарелку горячего борща, сидя у Ирины на кухне. Вполне удовлетворенная результатами обнюхивания гостя, она рассматривала его, устроившись напротив. Маленький, щупленький, жалкий человечек непонятного возраста. Лысая ушастая голова со шрамами, лицо, напоминающее печеное яблочко многочисленностью глубоких морщин, бегающие глазки неопределенного цвета. Всем своим обликом он напоминал шуструю юркую ящерку, готовую при первых признаках опасности спрятаться под камнем или отбросить хвост. В Гарика поместилось три тарелки борща, миска гречневой каши и приличный шмат сала с луком. Самогонки не дали. После еды его совершенно разморило, и он уснул прямо на полу в кухне, наотрез отказавшись лечь на диван.

Беззлобный обалдуй Гарик катился по жизни, как перекати поле. Родился и вырос тогда еще Гришенька в городе Невинномысске. Жили они вдвоем с мамой в небольшом частном доме. Папа исчез в неизвестном направлении так давно, что Гриша его и не помнил. Мама работала продавщицей, выращивала на продажу все, что росло в огороде, сдавала парочке молодоженов летнюю кухню, в общем, крутилась. На жизнь хватало. Вот только сынок у нее получился непутевый. Мечтательный, задумчиво улыбающийся Гриша с детства имел у соседей репутацию «странненького». Он мог часами наблюдать за бабочками, не замечая, что давно стемнело; подолгу любоваться течением воды, сидя на берегу Кубани, не слыша, как мама часами зовет его.

В школе тоже всегда находились занятия поинтересней, чем слушать учителя. Поэтому учился Гриша плохо. Но мальчиком он был тихим, безобидным, незаметным, как соломинка в стоге сена. Поэтому переползал из класса в класс, пока не закончил восьмилетку. Мама всю голову сломала, куда пристроить Гришеньку дальше, такой не приспособленный к жизни получился мальчик. В итоге устроила дитятко работать почтальоном. И угадала. Со столь необременительными обязанностями справлялся даже он. А если и задерживался где по дороге, то не все ли равно придет письмо часом раньше или позже. Зарплата правда была – кот наплакал. Но в быту Гриша был совсем неприхотлив – ходил зимой и летом в одних и тех же штанах, не обращая внимания на пузыри на коленях; ел, что давали, не замечая вкуса. Женщины Гришу тоже не замечали. Так и существовал он под маминым крылом, пока та не умерла.

Да и после ее смерти образ жизни Гриши мало поменялся. На работу он ходил, как привык при маме, научился варить макароны и мыть иногда посуду. Но на этом его самостоятельность и закончилась. Через пару месяцев дом превратился в свинарник, в огороде все засохло, молодожены, зажимая носы при Гришином приближении, съехали, даже кот, которого давно перестали кормить, сбежал в поисках лучшей жизни. Неравнодушные соседки, пытавшиеся поначалу помогать ему, махнули на Гришу рукой. Взрослый ведь мужик! Заведующая почтой церемониться не стала и заставила Гришу написать заявление на увольнение, после того, как сотрудницы и посетители стали жаловаться на исходящий от него запашок. Когда кончились деньги и запасы макарон в кухонном шкафчике, Гриша призадумался. И пошел посоветоваться к тетушке – маминой сестре. Видел он ее до этого не более трех раз в жизни, сестры не ладили. Тетушка пустила слезу в память о почившей сестре, дала Грише немного денег и, порывшись в доме, забрала какие-то документы. Через три месяца дом оказался продан, новые хозяева – семья каких-то кавказцев с Гришей церемониться не стали, а дали пинка под зад вовсе не в переносном смысле. Так и началась для Гарика новая жизнь.

Где его только не носило с тех пор. Поначалу несколько лет он жил в Краснодарском крае, зимы там теплые, а летом и вовсе благодать. Иногда Гарик нанимался подработать: навоз чистить или огороды копать. Порой ему немного платили, порой просто кормили, а то и побить могли. Всяко бывало. Гарику все было нипочем. Однажды он добрался до Черного моря и задержался там надолго, любуясь осенними штормами. Море его завораживало. Но охота к перемене мест погнала дальше.

Конец света застал Гарика в Ростове-на-Дону и ничуть не испугал. Люди его мало интересовали. Без них жить стало гораздо проще. Заходи куда хочешь, бери, что хочешь, никто не гонит и не бьет. Консервов в мире еще лет на сто хватит. А запах разлагающихся трупов его и вовсе не смущал, и не такое нюхал. Гарик решил податься в столицу. Никогда там еще не был, да и охота было знать: там тоже все умерли? Пару раз в дороге он видел живых людей, но подходить не стал. Зачем? Ему ничего от них нужно не было. Еды вокруг вдосталь, мест для ночевок еще больше. В Москву он пришел уже зимой. Впрочем, какой сегодня день недели или даже месяц его тоже мало интересовало. Снег лежит, значит, зима. Побродив недельку по заснеженному мертвому городу, поглазев на Кремль и Красную площадь (на этом список известных ему достопримечательностей закончился), Гарик решил куда-нибудь пойти. Куда глаза глядят. По счастливому стечению обстоятельств глаза глядели в сторону этого областного центра.

В гостях ему понравилось. К нему здесь отнеслись уважительно, не били, кормили от пуза, давали спать в тепле. А что помыться заставили – так это мелочи, переживет. Гарик добросовестно отработал харчи – отобрав лопату у мальчишки почистил все дорожки от снега. На третий день хозяева приступили к нему с расспросами о планах на будущее. Какие планы? Да он отродясь их не строил. Пойдет куда-нибудь, где тепло. Почему этот ответ всех изумил Гарик не понял. Хозяйка с жаром бросилась убеждать его, что нет никакой необходимости уходить. Ведь других людей он может и не встретить. Он может жить с ними. Теперь, в свою очередь изумился Гарик. Жить здесь? Да он и не думал об этом, скучно ведь на одном месте сидеть. Соскучится – придет обратно. А люди и в других местах есть. Тут хозяева хором воскликнули: «Где?» Гарик рассказал.

Последний раз людей он видел в Коломне – небольшом городе по дороге сюда. Понаблюдав за ними какое-то время, Гарик решил им не показываться и пойти дальше потому, что видел только двух мужиков и мальчика. А мужики и морду набить могли, это бабы обычно помягче, да пожалостливей. Такая вот немудреная бомжацкая психология. А вот объяснить где точно в Коломне они живут не смог, знал только, что дом из белого кирпича, двухэтажный, да сетевой супермаркет на той улице есть. Пойди найди!

Исчез Гарик так же внезапно, как и появился следующим утром. Ни с кем не попрощался.

Глава 16.

23 февраля отметили день рождения Сони. По этому случаю Егор и Кристиан на снегоходах съездили в город и привезли целый ворох кукол и новых книжек для именинницы. Было у них и другое поручение – целый список медикаментов, которые могли понадобиться при родах. Светка совсем отяжелела, она еле ходила, переставляя по-утиному ноги. Ирина с ужасом ждала часа икс.

По случаю дня рождения решили побаловать себя копченостями. Во дворе устроили очаг, обложив небольшое пространство кирпичами, между ними разожгли огонь. Когда дрова хорошо разгорелись, сверху на кирпичи водрузили коптильню, представляющую из себя прямоугольный ящик из нержавейки с крышкой и двумя рядами решеток внутри. На решетках разложили кусочки гусиного мяса. Больше двух часов мужчины с серьезным видом колдовали у коптильни. От фантастического запаха текли слюнки. За столом гусиные косточки были обглоданы до зеркального блеска. Праздник определенно удался, но ровно до того момента, пока не погас свет. Одновременный вздох разочарования пронесся по кухне. Ситуация была знакомая. Снова вернулись в средневековье с вечерними посиделками при свечах. Накануне была оттепель, после которой случился ледяной дождь и ударил мороз. На деревьях ломались обледеневшие ветки, и провода, по мнению мужчин, тоже могли не выдержать ледяного груза.

Следующим утром Ирина вывалилась из дома и села прямо на заснеженную ступеньку лестницы. Руки у нее дрожали, сердце колотилось, шум в ушах стоял такой, что ничего вокруг она не слышала. Нужно было бы померить давление, наверняка оно зашкалило, и выпить таблетку, но сил подняться не было. Ну почему она должна этим заниматься? Она не может, не хочет, она устала. Рядом присел Михаил, накинул ей на плечи шубу, приобнял за плечи и успокаивающе заговорил: «Ну, что ты, все хорошо, все кончилось. Пойдем домой потихоньку. Поспишь.»

Ночью всем было не до сна. Светка рожала. Схватки начались вечером сразу после ужина. Первые пару часов, пока они были несильными Светлана бойко командовала всеми, распорядившись нагреть воды, собрать свечи и фонарики, убрать постельное белье с кровати и застелить ее двумя слоями клеенки и старой простыней поверх. Ирина сбегала домой за заветной тетрадкой и отправила Соню, Егора и Криса ночевать к ним. Мужчины с напряженными лицами сидели внизу с тревогой глядя друг на друга. Ирина разложила медикаменты и шприцы. Проблема была в том, что уколы умела делать только сама Света. Еще через час она сама себе ввела внутривенно окситоцин, решив, что сила схваток нарастает недостаточно эффективно. Результат не заставил себя ждать, схватки усилились, воды отошли, Светка начала орать с интервалом в три минуты. Все это было до ужаса знакомо Ирине. И наблюдать со стороны было еще страшнее, чем мучиться самой. На эпидуральную анестезию рассчитывать не приходилось. В течении следующих нескольких часов Светлана уже ничего не смогла себе уколоть. Анна Михайловна сидела рядом с ней на постели, пытаясь говорить что-то успокаивающее, Ольга и Ирина стояли, опираясь на подоконник и мечтая оказаться где угодно, только не здесь. Когда наконец из Светки что-то показалось функции акушера-гинеколога неожиданно взяла на себя Ольга. Закричав Светлане страшным голосом: «Стой, не тужься,» – она аккуратно освободила показавшуюся головку и скомандовала: «Давай.» Ирина была безумно благодарна Ольге за проявленную инициативу, та в ответ улыбнулась: «Да все, как у лошадей.» Реакцией на эту фразу был всеобщий истерический смех. Нечто родившееся оказалось девочкой и, судя по первому концерту, такой же горластой, как ее мать. Обессиленная, измученная Светка сама перерезала пуповину. Деловито осмотрев младенца (уж в них то она разбиралась) подытожила: «Вроде все нормально.» Еще пара часов суеты, две инъекции для профилактики кровотечения и нормализации давления и Светлана уснула. Для новорожденной малышки принесли заранее собранную и спрятанную из суеверия кроватку. Арсений Петрович вызвался добровольцем посидеть с ними.

Суеверия, кстати, успешно пережили конец света. Коляска, кроватка и прочие вещички для ожидаемого малыша были приготовлены заранее, но ждали своего часа в доме у Ирины, не показываясь на глаза будущей мамаше. Члены маленькой общины по-прежнему продолжали плевать через левое плечо, активно стучать по дереву на всякий случай и гонять без вины виноватых черных котов.

Через два дня раздумий Светлана назвала девочку Александрой. Возможно в честь мужа? Чувствовали себя обе хорошо, молоко у свежеиспеченной мамы было. Арсений Петрович с первого дня очень трогательно заботился о них. Возможно, в бездетном профессоре заговорил наконец родительский инстинкт, поэтому эта чужая по крови девочка стала для него объектом безмерной любви, всепоглощающей заботы и неусыпного внимания. Ребенок получился «ручным», в течении дня понянчиться с ней успевали почти все. Александра была образцово-показательным младенцем: жадно ела, исправно пачкала памперсы и требовательно орала по поводу и без.

Близилась весна. Анна Михайловна начала готовиться к следующему огородному сезону, заставив все подоконники ящиками с рассадой сладкого перца и помидоров. На вечерних посиделках при свечах обсуждали, в основном, две темы: возможную поездку в Коломну и предстоящие весенне-полевые работы. В их распоряжении были несколько соседских теплиц и все окружающие огороды, и Анна Михайловна планировала развить бурную деятельность. А Ирине предстояло за этот сезон освоить все возможные тонкости огородничества, чтобы не чувствовать себя такой беспомощной. Перспектива совсем не радовала. Копаться в земле она никогда не любила, искренне не понимая, как можно получать от этого удовольствие. Цветущие розовые кусты и колосящаяся плотными рядами морковка – это не для нее. Но это был вопрос выживания в будущем, поэтому в который уже раз придется наступить на горло собственной песне. У мужчин планы были помасштабнее: обработать и засеять зерном несколько ближайших полей, и заготовить сена. Необходимую технику и семена надеялись найти в бывшем колхозе поблизости.

До Коломны было около 80 километров. В старом мире – час езды по шоссе. Но сейчас проехать это расстояние по дороге, перегороженной битыми и брошенными машинами, аккуратно расчищая ее трактором – та еще задача. Поэтому ехать решено было на мотоцикле. Дело оставалось за малым – найти подходящий. Новенький агрегат можно было с легкостью раздобыть в автосалоне. Таким образом, все с нетерпением ждали, когда растает снег, чтобы начать осуществлять свои наполеоновские планы.

Новенький блестящий черный-синий мотоцикл выглядел слишком массивным и широким, на взгляд Ирины. Однако мужская часть населения в возрасте от 12 до 65 лет с явным одобрением, а некоторые и с восторгом, оглядывала его гладкие бока. Мальчишки не взрослеют. В путь отправлялись ребята: Егор и Крис. Было начало апреля и еще довольно прохладно. Островки снега лежали в лесах и на полях, но дороги уже были свободны. Подготовка к предстоящему путешествию внесла в жизнь маленькой общины приятное оживление. Ребята, волевыми усилиями сдерживающие нетерпение, терпеливо выслушали инструкции по безопасности; решительно вынули из своих рюкзаков половину упакованных вещей, решив ехать налегке; еще раз всех обняли и отправились в путь. Крис за рулем, Егор – позади с ружьем на плече.

Полным сюрпризом для Ирины были трогательные объятия Криса и Ольги. Их взаимные взгляда были полны нежности. Ох уж эта ее вечная невнимательность и ненаблюдательность! Как она могла не заметить возникшей привязанность? Ведь видит обоих каждый день. Как давно это началось? И как далеко зашло? Оставалось только надеяться, что они предохраняются.

***

Кристиан был счастлив. За рулем такой крутой и мощной машины ему сидеть еще не доводилось, дома он с двенадцати лет гонял только на скутере. Эх, разогнаться бы как следует! Но по такой дороге нельзя. Приходилось ехать медленно и аккуратно, согласно полученным инструкциям. Отъехав пару километров от дома ребята, не сговариваясь, сняли шлемы. Зачем они нужны на такой черепашьей скорости?

Яркое солнышко, наконец, начало пригревать. Конечно, было еще очень холодно, но Кристиан уже не мерз так отчаянно, как зимой. Снег он возненавидел почти сразу. Этот белоснежный кошмар лежал повсюду огромными кучами, заполняя, казалось, весь мир. На него даже смотреть было холодно. Поначалу он не мог выйти зимой на улицу просто так, обязательно надо было активно двигаться, чистить снег, например. Потом немного привык. Даша – единственная с кем он мог тогда разговаривать, научила его, как правильно одеваться зимой: многослойно, как капуста. Крис с ужасом смотрел, как дети, смеясь от радости, играют снегом на улице: кидают друг в друга большими комками или валяются в нем. Ведь это же пытка. А взрослые им это позволяют. Странные люди – его новая русская семья.

Как он радовался, когда они его нашли. Долгое время просто пребывал в эйфории и без конца улыбался. Но русская семья так редко улыбалась, у взрослых всегда были серьезные и озабоченные лица. Крис изо всех сил пытался понравиться им: брался за любую работу, охотно ел странную на вкус еду, ужасно скучая по маминому ндолэ.

Немного угрюмая, как он не пытался ее развеселить, Даша сразу начала учить его русскому языку и сейчас, спустя несколько месяцев, он уже почти все понимал, догадываясь о значении незнакомых слов по контексту предложения. Больше всех Кристиан привязался к Арсению Петровичу, тот был веселым, улыбчивым, мог бесконечно долго болтать и смеяться, мешая русские слова с английскими.

А вот с его женщиной – Светланой получилось неловко. То, что она положила на него глаз, Крис понял сразу. Пристальные, оценивающие взгляды с нагловатой улыбкой на лице за спиной Арсения Петровича, якобы случайные прикосновения. Много ли надо девятнадцатилетнему парню, чтобы загореться? Несмотря на беременность Светка была очень привлекательна, ее пышные округлости невольно волновали Кристиана. Неизбежное случилось, когда Арсений Петрович кормил свиней, Светлана мыла полы, а Кристиан собирался чистить снег, да зашел домой за забытыми варежками. И повторилось еще дважды. Потом в доме стало слишком много народу и уединиться стало негде. Угрызений совести он не испытывал, отнесясь к произошедшему легко и просто, как оно того и заслуживало.

Ольгу он разглядел не сразу. Ее удивление при первом знакомстве позабавило и насмешило Кристиана. Потом она пыталась неловко извиниться, смущаясь и краснея. Почему-то именно ее стеснительность показалась ему такой привлекательной, может быть потому, что противоположности притягиваются? Их отношения развивались очень медленно и осторожно. Ольга была похожа на пугливого недоверчивого дикого зверька, и Крис интуитивно чувствовал, что торопиться нельзя, спугнешь. Вернувшись из поездки героем, он рассчитывал на полную и безоговорочную капитуляцию с ее стороны.

Около шестидесяти километров они проехали без происшествий, добравшись до небольшого районного городка с крупной сортировочной железнодорожной станцией. Путепровод на выезде из города и дорога по обе стороны от него была усыпана грузовыми вагонами сошедшего с рельсов поезда, словно детская комната кубиками из коробки. Зрелище было впечатляющее. Неприятный едкий запах заставил ребят ретироваться на безопасное расстояние. Нечего было и думать проехать здесь, пришлось искать обходные пути.

Двигаясь по городским окраинам параллельно железнодорожной насыпи, они нашли железнодорожный переезд километрах в трех от трассы. Но дальше за переездом дорога поворачивала в другую сторону, нежели было надо им, а в нужной стороне разлилось озеро с раскисшими от воды берегами и торчащими коричневыми остовами прошлогодних камышей. Через пару километров им удалось отыскать проселочную дорогу, огибавшую озеро и вроде бы ведущую к трассе. Посовещавшись, ребята рискнули поехать по ней и почти сразу пожалели. Разбухшая от воды земля и скользкая глина не позволяли двигаться на мотоцикле, пришлось идти пешком, толкая его, и с каждым шагом увязая все глубже в грязи. Проклиная все, два упертых барана героически штурмовали весеннюю распутицу и добрались-таки до шоссе: грязные, мокрые, донельзя уставшие, с тонной грязи, налипшей на сапоги и мотоцикл. Оставалось последнее препятствие – преодолеть полутораметровую насыпь и взобраться на дорогу. Собрав последние силы, ребята ринулись вверх, надеясь взять преграду с наскока. Не вышло. Поскользнувшись на глине, Егор стал падать назад, машинально уцепившись за мотоцикл и опрокидывая его на себя. Раздался страшный вскрик. Кристиану не хватило сил удержать их обоих, и он съехал следом по насыпи на животе.

Через два часа Крис вернулся за сидящим на обочине Егором. Ему пришлось долго идти, отыскивая место, где насыпь становилась ниже. Сообразив, что штурмовать ее в лоб не стоит, он попробовал вкатить мотоцикл наискосок. Со второй попытки получилось. Стараясь не вскрикивать от боли в потревоженной ноге, Егор с помощью друга взобрался на мотоцикл. Две таблетки обезболивающего ничем ему не помогли. Темнело. После захода солнца резко похолодало. До Коломны оставалось километров двадцать. Крис вел мотоцикл предельно сосредоточенно. В город они въехали уже в полной темноте. Ездить по нему сейчас было глупо и опасно. Поэтому устроились в первом попавшемся частном доме, и, накрывшись всем, что попалось под руку, отрубились до утра.

К утру голень ноги распухла. Кристиан кое-как смастерил шину из двух дощечек и порванной простыни и, оставив Егору продукты и воду, отправился искать людей. Приметы были весьма шаткие, да и свидетель из Гарика ненадежный, но выбирать не приходилось. Парень медленно разъезжал по улицам, громко газуя мотоциклом и крича во все горло. Повезло ему уже через час. Из двухэтажного кирпичного дома выскочил мужик в веселеньких семейных трусах, пуховике и ботинках на босу ногу и, размахивая руками и громко крича, бросился вдогонку за мотоциклом, расплескивая весенние лужи. Крис ничего не мог с собой поделать, при виде мультяшных фигурок на трусах у мужика его разобрал неудержимый смех.

Обладателем забавного нижнего белья был Сергей Борисович – хорошо упитанный мужчина средних лет с лукавой хитринкой в глазах. Для окончательного сходства с Карлсоном ему не хватало только пропеллера за спиной. Но Кристиан русских мультфильмов не смотрел, поэтому видел перед собой лишь мужика лет 45-ти, среднего роста, с основательным пивным животиком и изумленно-радостным выражением на круглом лице.

«Твою ж мать, негр! Да откуда ж ты взялся родимый?» – хлопая парня по плечам восклицал он.

«Ты по-русски то понимаешь? Понимаешь! Ты один? Ты откуда приехал? А еще людей видел?» – засыпал он Криса вопросами, не замечая, что топчется прямо в луже.

«Борька, Борька, сюда, смотри,» – в ажиотаже закричал он парню, бегущему к ним по дороге.

В отличии от отца, Борис Сергеевич предпочел надеть штаны, а не куртку, потому и подзадержался. Был он похож на него, как две капли воды, только лет на двадцать моложе: такое же восторженно-радостное выражение на круглом лице, тот же ежик коротко стриженных волос, приземистость и основательность фигуры, вот только пивной животик взлелеять еще не успел. Соображали оба быстро. Сосредоточенно выслушав рассказ о Егоре с возможно сломанной ногой, они перестали смеяться и задавать вопросы, сообща обмозговали это дело, и уже через четверть часа были готовы ехать. За это время Кристиан успел познакомиться с их домочадцами. Тех было двое: шустрый чернявый пацаненок лет восьми и очаровательная белокурая девчушка в памперсе, взревевшая при появлении незнакомого дяди, как пожарная сирена.

Егора эвакуировали на маршрутном такси Коломна-Москва, перенеся его до машины на руках. Самодельную шину забраковали и, пошуровав в аптеке по дороге, раздобыли специализированную медицинскую, похожую на сапог с вырезанной передней частью и кучей креплений.

Новые знакомые оказались людьми хозяйственными: содержали дом в относительном порядке, умели жарить картошку и варить кашу для девочки. Все последние месяцы они прожили вчетвером и никого больше не видели.

Сергей Борисович родился и вырос в этом городе. В прошлой жизни он был владельцем автомастерской на трассе и, несмотря на обилие конкурентов, доходов на хлеб с маслом хватало. Предприятие было семейным – работали они втроем с сыном и братом жены. Супруга его была женщиной солидной, твердой рукой вела и бухгалтерию предприятия, и семейную лодку, направляя ее к процветанию. Любитель пива, футбола, бани и дружеских застолий, с женой благоразумно во всем соглашался. А супруга, в качестве ответной услуги, не лишала его всех этих радостей жизни. В семье царило взаимопонимание. Сын, названный в честь деда Борисом, оказался точной копией отца не только внешне. В школе звезд с неба не хватал, учиться дальше не хотел, а вот в автомобилях копаться обожал, с детства пропадая у отца в мастерской.

Конец света отец с сыном провели на работе. Супруге с утра нездоровилось, ночью кашель ее совсем замучил, поэтому мужики собирались на работу, стараясь не шуметь. Поток клиентов в автосервисе неиссякаем, покуда существуют автомобили. Но сегодня поток чайников за рулем превратился сначала в тонкий ручеек, а потом и вовсе иссяк. Подивившись такому невиданному явлению, как почти пустая трасса, Борисовичи, как сокращенно именовали похожих будто две горошины мужчин знакомые, закрыли автосервис и отправились домой.

В дом они вбежали уже совершенно ошарашенные увиденными мертвыми телами, авариями и пожарами. И первым делом бросились на второй этаж в спальню к жене и маме. Она была мертва. Мужики совсем растерялись. Как же они без нее? Попытки дозвониться в скорую ни к чему не привели, впрочем, как и в похоронное агентство. Без чуткого руководства жены и мамы Борисовичи чувствовали себя, как рыба, вытащенная на берег. Обойдя дома соседей и знакомых следующим утром, они приняли единственно верное решение – похоронить ее самим. Так уж получилось, что первым местом, где им пришлось помародерствовать, стало похоронное агентство. Гроб выбрали самый дорогой. Похоронили на городском кладбище, там же и помянули.

Возвращаясь вечером домой по безлюдному, притихшему городу Борисовичи услышали истеричный плач ребенка. Совсем маленькая девчушка была пристегнута к детскому креслу на заднем сидении солидного черного внедорожника, водительская дверь которого была вмята внутрь ударом другой машины. Малышка совсем охрипла от крика, переполненный килограммовый памперс прохудился, но во всем остальном она была цела. В отличии от своей мамы, которую подушка безопасности впечатала в спинку сиденья. Длинные белокурые локоны, изящная стройная ножка в туфельке на высоком каблуке – она была похожа на поломанную фарфоровую куклу. На полу нашлась дамская сумочка с документами. Судя по паспорту, блондинка была Беляковой Викторией Кирилловной, а девчушка – Беляковой Ульяной Владимировной восьми месяцев от роду.

Освободив ребенка от переполненного памперса, Борисовичи завернули ее в рубашку Сергея и рванули в аптеку за детским питанием. Действовали слаженно, как единый механизм, пока один вскрывал упаковку с бутылочкой, другой читал инструкцию на банке молочной смеси. Греть воду было негде и некогда, поэтому развели той, что была. Девочка вцепилась в бутылку двумя руками и жадно зачмокала. Борисовичи перевели дух и, поняв друг друга без слов, стали собирать в аптеке детское приданое: памперсы, молочную смесь, коробки с кашами и баночки с детскими пюре. Высосав содержимое бутылочки, малышка блаженно уснула на руках у Сергея Борисовича. С тех пор так и повелось – засыпала только у кого-то на руках или в обнимку.

Цыганенок Коля нашел их сам. Мальчишка пребывал в состоянии ужаса четыре дня, начиная с того момента, когда его многочисленные шумные родственники начали умирать один за другим и до того дня, когда, бесцельно бродя по вымершему городу, он не увидел Бориса Сергеевича, перегружающего в багажник автомобиля содержимое полной тележки из супермаркета.

«Дяденька, дяденька, возьмите меня с собой. Ну, пожалуйста, дяденька!» – истошно кричал он, вцепившись, как клещ, в ногу Бориса.

«Да ты что, малец, конечно возьму. Не реви. Ну, успокойся. Ты один? Еще кого-нибудь видел?» – обняв пацаненка и неловко поглаживая того по голове, успокаивал его парень.

Но Колю, наконец, прорвало. Он рыдал, пронзительно всхлипывая, и не мог остановиться. Так и приехали домой. Испуганное выражение надолго поселилось на Колином лице, он ни в какую не хотел оставаться один ни на минуту, опасаясь, что взрослые его бросят. Пацан оказался шустрым и сообразительным, старался быть во всем полезным и хвостиком ходил за мужиками. Вскоре выяснилось, что девятилетний Коля не умеет читать. В его большой цыганской семье, состоящей из мамы, папы и шести старших сестер, образование было не в чести, куда больше ценилось умение пролезть в узкую форточку или ловко стащить горсть конфет у торговки на рынке. На этом поприще Коля преуспевал. Девочки и вовсе бросали учебу в 14-15 лет, выходя замуж. Четырех Колиных сестер из шести замуж уже выдали. Необходимость протирать штаны в школе воспринималась, как напрасная потеря времени. Просидев два года в первом классе, мальчишка с трудом складывал из букв простейшие слова. Борисовичи решили, что так дело не пойдет и в единодушном педагогическом порыве извлекли на свет божий старые Борины учебники. Дело продвигалось со скрипом. Ученик всячески отлынивал от скучнейших занятий, а у учителей не хватало терпения и выдержки. Вскоре педагогический пыл Борисовичей, к великой радости Николая, иссяк. Учебники пылились в дальнем углу под кроватью, припрятанные им подальше на всякий случай.

Поразмышляй мужчины хоть немного о природе болезни, скосившей человечество, они пришли бы к тому же выводу, что ранее Ирина и Анна Михайловна. И тогда их сильно удивило бы, что Коля вообще жив. Возможно после шести попыток, окончившихся рождением девочек, его родители решили проблему с наследником радикально – украли ребенка. Цыганенок ли он на самом деле? Где его настоящие родственники?

Зиму спокойно прожили в своем доме, ведя хозяйство типично по-мужски – как получится, не строя планов на будущее. Рев мотоцикла за окном прозвучал, как гром среди ясного неба. Встречу двух культур отметили по русской традиции – пьянкой. Егору тоже налили, сугубо в медицинских целях, в качестве анальгетика.

Через неделю состояние Егора ничуть не улучшилось, наступать на ногу было невозможно. Видимо, это действительно был перелом. Егор тяжело переносил вынужденное бездействие и свое положение чемодана без ручки, который нести тяжело, а бросить невозможно. Уже был найден маршрут объезда аварии на путепроводе, подготовлен и заправлен микроавтобус. Дальше тянуть с отъездом не было смысла. Егора разместили прямо на полу маршрутки, обложив подушками и одеялами. Ульяшу пристегнули в детском кресле, собрав ей в дорогу целую сумку игрушек, еды, воды и памперсов. Наконец, тронулись.

Глава 17.

Михаил неспешно бродил по полю, разминая в руке комок земли. В небольшом отдалении недовольно столпились спугнутые им грачи. Пожалуй, пора. Земля достаточно подсохла. Поле небольшое, можно посадить здесь картофель. Будет проще и быстрее обрабатывать несколько рядков картошки здесь, чем понемногу на разных огородах. Борисовичи (прозвище прижилось сразу и навсегда, как накипь к чайнику) – простые мужики: легкие на подъем, хозяйственные, общительные – влились в коллектив быстро и просто, будто всегда здесь были. Любители простых и понятных радостей жизни: бани, футбола и пива, они всей душой привязались к найденным детям и с трогательной нежностью как могли заботились о них. Особенно о девчушке, конечно. Ульяша могла из них веревки вить. Сергей Борисович просто млел, когда она обвивала ручонками его шею. Что совсем неудивительно, ведь малышка буквально выросла у него на руках, сделала первые шаги и сказала первые слова. Борисовичи оказались бесценным приобретением для их маленькой общины. Втроем за две недели они подготовили всю необходимую технику, перегнав ее поближе к дому. Импровизированный автопарк устроили во дворе одного из соседних домов. Мальчишки все время крутились рядом с ними, наматывая на ус технические премудрости и помогая по мелочам.

Да, зимняя спячка закончилась. Теперь работы будет невпроворот. Сегодня же надо начать перепахивать мотоблоком огороды. Нужно подключить к этому делу Криса, дело нехитрое, а сил у него, как у буйвола. С тех пор, как неделю назад спальня у него и Ольги стала общей, Светлана просто ядом исходит, каждый день жалуясь, что они будят ребенка своими африканскими страстями. Вот паучиха ненасытная. Похоже и Криса к рукам прибрать пыталась, а может и прибрала, да теперь ни с чем осталась. За Ольгу Михаил был искренне рад. Она просто светилась изнутри, сопровождая каждый шаг любовника влюбленным взглядом сияющих глаз. Ей бы еще мордашку посимпатичнее. Сейчас она может быть спокойна за своего горячего африканского парня.

А Светка уже вовсю обхаживает Бориса. И делает это так бесцеремонно, что всем вокруг неловко. Только профессор ничего не замечает. Узнает обо всем последним, это уж, как водится. При всей разговорчивости и общительности Арсения Петровича задушевного разговора с ним так и не случилось. Он, будто маслом намазанный, скользит всегда вокруг да около, а до сути и не докопаться.

Когда ребята уехали в Коломну, Светка сделала попытку подкатить к нему. Всего одну. Она увязалась за ним в подвал, где он раскладывал отраву от расплодившихся и совершенно обнаглевших мышей и, не стесняясь, потерлась грудью о его руку. Дальнейшее Михаил вспоминал с неизменной усмешкой. Хладнокровно заглянув в глубокий вырез ее платья, он сочувственно поинтересовался: «Обвисли, никак, после родов?» Светка выскочила из подвала, как ошпаренная, растеряв по дороге свою наглость и самоуверенность. Ну не любит он потаскушек.

Егор лежал бревном. Бабушка вилась вокруг него, как пчелка. Как же Михаил был зол на ребят, когда они вернулись назад. Глупые мальчишки! Наворотили дел исключительно благодаря своей глупости. Надо было самому поехать. Забегая вперед, Егор пролежал полтора месяца. Потом долго разрабатывал ногу, но все равно долго заметно хромал при ходьбе. Ночью Ириша, как ласково называл он ее наедине, поделилась, что Даша стала периодически заходить к Егору поболтать. Последнее время она, в основном, присматривала за Улей. Вместе с ней и навещала парня. После пощечины, которую он отвесил Светлане, у них состоялся серьезный разговор. Егору и самому было тошно от своего поступка, поэтому Михаил не стал сильно подливать масла в огонь.

Ох уж эти юные девушки, такие, как Даша, они будто существа с другой планеты. Никогда не поймешь, что у них в голове. Другое дело Антон – нормальный парень. С ним он быстро нашел общий язык. Мальчишка ему нравился, и Михаил надеялся, что заменяет ему отца хоть отчасти. Глядя на Антошу, он гадал, каким был его сын в этом возрасте, могли бы они стать друзьями? Целая жизнь упущенных возможностей.

Борисовичи присмотрели себе один из соседних домов. Загвоздка была в том, что хозяева были дома и смерть встретили в супружеской постели. Пришлось заниматься крайне неприятным делом. Останки хозяев завернули вместе с постельным бельем, упаковали в полиэтиленовые мешки и похоронили на окраине деревни. Матрас сожгли. После этого дом два дня стоял, распахнув все окна и двери, проветривался. А сегодня Ириша занималась уборкой. Она не могла положиться на представления Борисовичей о чистоте и позволить детям жить в грязи.

Михаил пребывал в полной гармонии с самим собой. У него появилась семья, о которой он мог заботиться, он был любим в ответ. За последние месяцы его ни разу не потянуло выпить. В душе больше не осталось пустоты, которую надо было заполнить. Щурясь от яркого весеннего солнышка и мечтательно улыбаясь своим мыслям Михаил дошел до края поля и присел на поваленное дерево. Тут же на поле вернулись грачи и стали неторопливо прохаживаться в поисках червяков. Михаила совсем разморило пригревающее солнце, он лег на землю и безмятежно растянулся во весь рост, подложив руки под голову. Столько лет бессмысленного существования в алкогольном угаре. Стоило пережить и их, и конец света, чтобы, наконец, обрести смысл в жизни. Слово «счастье» казалось ему девчачье-сентиментальным, и он не решался произносить его даже мысленно.

Прикрыв глаза, Михаил едва не задремал. Хорошо знакомый и совершенно невероятный шум заставил его широко распахнуть глаза и, вскочив на ноги, лихорадочно завертеть головой.

Над полем кружил вертолет.

Покружив над черными прямоугольниками полей, вертолет аккуратно приземлился на асфальт дороги в двухстах метрах от Михаила. Выскочивший первым парень лет тридцати помог выбраться дородной женщине, одетой не по сезону в норковую шубу. Беспокойство и недоверие в их глазах сменилось улыбками облегчения и радости, когда они увидели подходившего широко улыбающегося мужчину. У женщины в глазах блеснули слезы, да и парень еле сдерживался. Дружеские рукопожатия. Объятия и восторженное женское «Ах!» при известии о том, что здесь живут 16 человек. Впрочем, многие из них уже спешили к месту посадки и первыми – мальчишки на велосипедах. Все планы на день были порушены. Предстояло знакомство и размещение гостей. Похоже, придется открывать и отмывать еще один соседский дом.

Олег и Татьяна Ивановна прилетели из Подмосковья, где Олег служил на военной базе пилотом вертолета. Родился и вырос он в небольшом подмосковном городке километрах в 100 от базы, где и по сей день жила его мама. Оставшись на военной базе один после всеобщего вымирания Олег, не раздумывая долго, полетел за мамой на вертолете. Татьяна Ивановна оказалась в полном здравии и сходила с ума от беспокойства о единственном сыне.

Татьяна Ивановна – дама, не лишенная деловой хватки, к пятидесяти годам была хозяйкой магазина, торговавшего, в основном, продуктами и сдававшему площади в аренду под всякую всячину. Мужа своего – в молодости первого парня на деревне с баяном и вечной стайкой обожательниц, она выгнала за блядство много лет назад и ни разу не пожалела. Сына с тех пор поднимала одна. Бывший муж к пятидесяти годам превратился в печального лысеющего павиана с увесистым брюшком и плохим запахом изо рта. В анамнезе у него было уже три бывших жены и столько же брошенных детей. Встречая его иногда на улице Татьяна Ивановна недоумевала: «И вот в это я была так влюблена когда-то? Ревела по ночам в подушку? Было бы из-за чего.»

Олег, хотя и похож был на отца внешне, такой же высокий, статный, широкоплечий, с приятным открытым лицом и обаятельной улыбкой, как и тот в молодости, характер его, к счастью, не унаследовал. Татьяну Ивановну всерьез беспокоило, что к 28-ми годам сын еще не был женат, хотя в душе она, конечно, считала, что ни одна женщина ее Олежика недостойна. Сына Татьяна Ивановна любила, авторитетом на него старалась не давить и, пока тот не встал на ноги, денег на него не жалела. Олег, будучи примерным сыном, отвечал маме полной взаимностью.

Зиму они прожили на военной базе, а с приходом весны решили поискать людей. И воспользовались тем, что было под рукой – вертолетом, справедливо рассудив, что так осмотрят большую территорию. У Татьяны Ивановны поначалу сердце холодело, когда они поднимались в воздух, но за неделю полетов она притерпелась со страхом, с уважением и гордостью глядя на сына, уверенно управляющего тяжелой машиной.

Полеты по Подмосковью результатов не дали и сегодня они решили полететь в сторону одного из областных центров. Михаила углядела Татьяна Ивановна, когда он уже бежал по полю, отчаянно размахивая руками, и глазам своим не поверила. Проведя восемь месяцев в обществе друг друга, они не могли нарадоваться на столь многочисленную и пеструю компанию, которую нашли здесь. Разумеется, больше они никуда не полетели, вертолет так и остался стоять на шоссе. Через пару дней Татьяна Ивановна выбрала им с сыном дом. К счастью, его хозяева умерли где-то еще, не дома, поэтому привести его в порядок воодушевленной Татьяне Ивановне труда не составило.

Ольга и Кристиан тоже решили обзавестись собственным гнездышком подальше от ядовитых Светкиных замечаний. Таким образом, к началу мая коммуна состояла из восемнадцати человек и расселилась в пяти домах. Хозяйство вели по большей части совместное, как в колхозе.

Занятия с детьми на лето прекратили в связи с началом сельхоз работ и всеобщей тотальной занятостью. Но, узнав, что Коля не умеет читать, Ирина пришла в ужас и решила заниматься с мальчишкой даже летом в любое свободное время. Взрыв бурного Колиного возмущения о несправедливости жизни и о том, что так нечестно был подавлен суровыми взглядами Борисовичей. Коля сник, тяжело вздохнул и отправился с Ириной заниматься. Но не смирился. Словно предчувствуя, когда именно Ирина его позовет, он загодя ловко прятался и найти его в деревне было совершенно невозможно. Борисовичи, чувствуя свою вину за запущенного мальчишку, поначалу помогали Ирине его искать, но вскоре махнули рукой ввиду полной безнадежности предприятия. Даже когда шустрого мальчишку удавалось отловить, толку от занятий было кот наплакал. Любые знания из Колиной головы будто ветром выдувало, и каждый урок приходилось начинать с чистого листа. У Ирины просто руки опускались, но пустить ситуацию на самотек она не могла. Хватит и того, что они живут натуральным хозяйством, как в раннем средневековье, лишенные почти всех благ цивилизации. Неграмотности и, как следствие, невежества она не может допустить. Ирина очень болезненно относилась к вопросу неизбежной деградации выжившего человечества, столь малому количеству людей невозможно было поддерживать прежний уровень жизни. Коля был обречен.

В конце февраля гуси и утки отложили яйца. Появившиеся в результате желтые пушистые комочки затмили по «няшности» кота, собак и кроликов вместе взятых. Дети подолгу возились с ними, не спуская с рук.

Иринина заветная тетрадка с секретами огородничества была уже наполовину исписана, на огородах и в теплицах все росло, цвело и колосилось. Собравшись в беседке у большого дома Анна Михайловна, Ирина, Даша и Татьяна Ивановна перебирали и мыли клубнику, намереваясь варить варенье. Такой большой компанией дело шло споро. Арсений Петрович, присматривающий да девочками в надувном бассейне и за спящей в коляске полугодовалой Александрой, попутно развлекал их псевдоисторическими зарисовками из жизни древних греков. Светлана и Ольга сегодня кормили мужчин ужином. Внезапно дверь кухни распахнулась и со всей силы шарахнула о стену. Оживленный разговор в беседке прервался и все головы синхронно повернулись в сторону дома. Из дверного проема молча вывалился клубок из двух переплетенных тел,продолжающих мутузить друг друга. Поначалу даже трудно было понять кто это. Оказалось, Борис и Олег. Следом за ними гуськом выбежали мужчины и бросились разнимать. Оба бойцовских петуха пострадали несильно: кости и зубы были целы. Причина драки невозмутимо стояла в дверях в обтягивающей майке и чересчур узких шортах, явно наслаждаясь происходящим. Осуждающие женские взгляды Светку ничуть не смущали.

Двух соперников за Светкину благосклонность еще долго не рисковали оставлять наедине. И кто из них счастливчик Ирина тоже долгое время не могла понять. Оказалось, оба, но в разное время. Эта мыльная опера уже порядком всем поднадоела. «Интересно, а к Михаилу эта сучка-щучка подкатывала? Она ведь никого вниманием не обошла, чертова любительница разнообразия,» – часто задавалась вопросом Ирина. Но знать на него ответ вовсе не хотела.

Анна Михайловна плохо себя чувствовала с начала лета. Она никому ни на что не жаловалась, пила какие-то таблетки и делала уколы, назначенные Светкой. Но к концу июля слегла. Все переполошились. Анна Михайловна почти ничего не ела, ее без конца рвало, слабость не давала возможности подняться с постели. Зато Светлана вновь чувствовала себя на коне, как единственный медик в доме. Раздутое самомнение, впрочем, не помогало ей справиться с болезнью. Она предполагала, что дело в печени, колола Анне Михайловне гепатопротекторы, противорвотное, физ. раствор, глюкозу и Бог знает, что еще. Толку было немного. То ли диагноз был неверен, то ли лечение. Теперь Егор сидел у бабушкиной постели, подавленную и испуганную озабоченными лицами взрослых Соню старались не пускать по просьбе Анны Михайловны. Агония длилась две недели. В середине августа она умерла.

Это событие произвело тягостное впечатление. Все были подавлены и угнетены случившемся, даже Светлана. На Егора страшно было смотреть, Ирина всерьез опасалась, как бы он сделал с собой чего-нибудь. Поэтому одного его не оставляли. Растерянная и ничего не понимающая Соня пыталась приласкаться к брату, но тот словно окаменел. Ирина взяла девочку к себе и постаралась окружить ее душевным теплом, вниманием и заботой. Она все чаще надолго погружалась в депрессивные мысли, которые одолевали ее и раньше. Пусть они выжили в апокалипсис, но какой в этом смысл, если теперь будут умирать от банальных вещей, типа аппендицита? Это может случиться с любым из них в любой момент. И с ее детьми тоже. Ирину уже не радовало ничего вокруг. Хорошо скрываемое отчаяние все больше овладевало ей.

Немного отвлекала работа. Конец августа – начало сентября именно то время, когда день год кормит. Конвейер по заготовке продовольствия на следующий год не останавливался ни на день. Перевести дух смогли только в середине сентября. К этому времени в поле осталась только кукуруза на корм скоту, а в садах – поздние сорта яблок.

В это же время стало очевидно, что Светка снова беременна, ее мучил токсикоз. В воздухе безмолвно повис вопрос: «Кто отец?».

Глава 18.

В один из теплых, ясных, солнечных дней «бабьего лета» Ольга оседлала застоявшуюся Снежинку и отправилась покататься. Поездка преследовала и практическую цель – поискать, нет ли где во дворах домов заготовленных дров. Это сэкономило бы им силы и время. Ольга пустила лошадь вскачь по проселочной дороге, наслаждаясь чувством полета и ветром в лицо. Выехав на шоссе, она обогнула вертолет, уныло повесивший лопасти, будто грустный ослик уши, и припустила в сторону реки, намереваясь пересечь мост и осмотреть деревню на другом берегу. На дорогущую спортивную машину, стоящую на обочине, Ольга не обращала внимания, как и на все прочие. Но ровно до того момента, пока водительская дверца не открылась и помятый, заспанный мужчина не уставился на проскакавшую мимо Ольгу ошалевшими глазами. Ольга резко осадила Снежинку и развернулась.

Разом проснувшийся мужик уже выскочил из машины с криком: «Стойте! Подождите!»

Ольга уже возвращалась назад.

«Девушка, милая, кто Вы, откуда?» – судорожно хватаясь за упряжь лошади, сбивчиво говорил незнакомец.

«Привет, я Ольга. Мы здесь недалеко живем,» – спокойно ответила она. Ольга очень хорошо понимала, что он сейчас чувствует. Сама пережила подобный шок, встретив людей после нескольких месяцев одиночества.

«Мы? Вы не одна?» – радостное изумление в ответ.

«Нет, нет. Нас много, целый колхоз,» – пошутила Ольга. – «А вы кто?»

В этот момент открылась пассажирская дверь и оттуда показалась не менее заспанная, но совершенно очаровательная юная девушка лет шестнадцати. – «Ой, привет!»

«Простите, я – Леонид, а это моя дочь Лиля. Мы из Москвы. И Вы – первый живой человек, которого мы видим за последний год,» – уже придя в себя, связно объяснял мужчина.

«Ну так едем к нам,» – радушно пригласила Ольга.

Высокотехнологичное, неадекватно дорогое в свое время чудо зарубежного автопрома смогло доехать только до вертолета, припаркованного на шоссе. На проселочную дорогу водитель спуститься не рискнул из-за низкой посадки автомобиля. Игрушку пришлось оставить и дальше пойти пешком. Ольга спешилась и, ведя Снежинку в поводу, рассказывала Леониду и Лиле, бодро катившим свои чемоданы на колесах, историю появления здесь вертолета. Заодно украдкой рассматривала их.

Девушка была чудо как хороша. Среднего роста, худенькая, изящная, она шла, покачивая бедрами, будто пританцовывая. Тонкую длинную шейку венчала аккуратная головка с совершенно кукольным лицом: большие чуть припухлые ото сна карие глаза, плавный изгиб черных бровей, четко очерченный небольшой капризный ротик с яркими пухлыми губами. Черные вьющиеся волосы заколоты на макушке так, что несколько локонов выбиваются из прически, обрамляя лицо. Такие лица прежде Ольга видела только в журналах.

Мужчине было за пятьдесят, он выглядел спортивным и подтянутым. Если бы Ольга разбиралась в дорогой брендовой одежде, то не удивилась бы тому, сколько стоят непритязательные на вид джинсы, свитер и кроссовки нового знакомого. Дорогая салонная стрижка год спустя превратилась в воронье гнездо, которое Леонид пытался кое-как привести в порядок самостоятельно. Внимательный взгляд серых глаз из-под очков в дорогой оправе и золотой перстень с черным камнем на мизинце правой руки завершали картину.

Свою трудовую деятельность хороший мальчик из приличной еврейской семьи Леня Гольдман начинал младшим научным сотрудником в Богом забытом НИИ. Год назад он был преуспевающим столичным юристом. На пару с партнером у них была солидная юридическая фирма с хорошей репутацией, занимавшаяся делами крупных корпоративных клиентов. Гонорары позволяли жить на широкую ногу, и Леонид со временем обзавелся дорогими привычками: кататься на лыжах в Альпах, водить дорогие спортивные машины, летать на выходные в Париж, поражая воображение очередной пассии. Женщины ему всю жизнь нравились однотипные: яркие восточные брюнетки с длинными волосами, кошачьей грацией и стервозным характером. Одна из них и родила Лилю, как решающий аргумент своих притязаний на положение законной супруги. Увы, ее матримониальным планам сбыться было не суждено. Зато наличие ребенка позволило ей присосаться к кошельку Леонида всерьез и надолго, как пиявке.

Девочкой Леонид не интересовался, отделываясь от нее парой дежурных визитов в год и щедрым денежным содержанием. Все изменилось два года назад, когда четырнадцатилетняя Лиля неожиданно приехала к отцу домой поздно вечером с большущим чемоданом и сообщила, что теперь будет жить с ним. Поначалу Леонид пытался уладить это недоразумение традиционным способом – увеличить денежное содержание ее матери. Не вышло. Наверное, впервые в жизни Лилькина мать отказалась от денег, заявив, что с этой упрямой стервозной девчонкой нет никакого сладу и она уже не имеет на нее никакого влияния. Леонид никогда не видел бывшую любовницу в таком возбуждении.

«Она просто неблагодарная тварь,» – закатывала тщательно подкрашенные, «кошачьи» глаза Лилькина мать. – «Сколько сил и нервов я вложила в эту девчонку: угробила здоровье, вынашивая её, потеряла половину красоты…» После этой реплики она выжидательно глянула на Леонида явно ожидая опровержения этого очевидного факта. Не дождавшись, окончательно обозлилась и продолжила: «А что мне это дало? Ничего. Она сделала из меня психа. У меня самооценка упала ниже плинтуса. И поскольку деньги ей даешь ты, то меня она вообще и в грош не ставит. Вот сам с ней и возись.»

Пришлось оставить девочку у себя. Так Леонид впервые близко познакомился с дочерью. Результаты знакомства не порадовали. Все, что так нравилось ему в женщинах, категорически не устраивало в дочери. Его единственное чадо оказалось капризным, наглым, высокомерным и лживым. Лиля по жизни была паразитом: жадным, прожорливым, эгоистичным в своем выживании. В точности, как её мать. Помощница по хозяйству, которая работала у Леонида без малого десять лет, уволилась через месяц после ее появления, не польстившись даже на повышение оплаты труда. Хамоватая тинэйджерка изрядно потрепала домработнице нервы, тыча ту носом на ее место на социальной лестнице. Деньги деньгами, но чувство собственного достоинства никто не отменял.

С молоком матери мажорка усвоила, что все в этом мире покупается. Папой. Училась она в дорогой частной школе кое-как и принадлежала к той части населения, для которой Цезарь – это салат, а Наполеон Бонапарт – два разных человека. Зато превосходно разбиралась в модных брендах, круглосуточно ведя бессмысленный треп по новенькому смартфону последней модели. Леонид был озадачен и ощущал свое полное родительское бессилие.

Партнер Леонида по бизнесу был человеком своеобразным. Он имел обыкновение периодически фанатично увлекаться какой-нибудь идеей и отдаваться увлечению с полной самоотдачей. Так, в течении целого года он был полностью поглощен идеей здорового образа жизни, но, несмотря на столь долгий срок, остался вполне жив и здоров. Последним его увлечением было выживание в пост апокалиптическую эпоху. Прежде «выживальщики» представлялись Леониду суровыми бородатыми мужиками с рюкзаками за спиной. Но современные выживальщики располагали специальными бункерами разной степени комфортности с автономными системами очистки воды и воздуха. Именно таким бункером и собирался похвастаться партнер Леонида в начале сентября прошлого года, приглашая гостей в загородный дом. Радуясь удивительно свободным дорогам Леонид и Лиля быстро домчались до места. Но принимать гостей оказалось уже некому.

В критической ситуации Леонид соображал быстро. Видя, что творится вокруг, он принял единственно верное решение – бункер. Владелец остромодной игрушки основательно подготовился к его презентации, бункер был под завязку заполнен припасами. Вылезти из убежища они рискнули лишь через два месяца. За это время дочь успела проесть Леониду плешь на макушке. Пожалуй, лучше было умереть, чем провести с ней еще сутки в замкнутом пространстве. Но он не умер, а вот все остальные, похоже, да. К такому неутешительному выводу пришел мужчина, обходя окрестности в течении нескольких дней. В бункере они провели всю зиму, здесь было тепло, имелись запасы продовольствия и воды. И не было разлагающихся трупов. Ничего не скажешь, вовремя партнер увлекся выживанием. Леонид отчетливо понимал, что вдвоем они не выживут. Где-то должны быть другие люди. В мае они отправились на поиски.

Узнав от Ольги, что здесь вместе живут 17 человек, Леонид мог только развести руками от удивления. Лилька тоже воодушевилась. Последний год она прожила в сущем кошмаре. От нечего делать отец решил заняться ее образованием. Будучи стопроцентным гуманитарием, он не полез в дебри физики и математики, но безжалостно пытал ее историей, географией и русским языком, приходя в ужас от ее невежества; заставлял читать нудные книжки (а другими они и не бывают), найденные в соседних домах, и рассказывать, как она их поняла. Лилька бесилась от злости, даже хотела убежать, но одной было страшно. Наконец-то, снова можно будет жить нормально, а то она похожа на пугало с этими вечными переездами в поисках людей.

Новоиспеченных поселенцев приняли радушно. Их появлению Ирина уже особенно и не удивилась. Год назад они, казалось, были втроем с детьми на этом свете, а сегодня их уже девятнадцать. Люди постепенно, но неизбежно собираются вместе, как железные опилки вокруг магнита. Поселили новеньких в доме Арсения Петровича, и до поздней ночи делились друг с другом историями выживания, собравшись за столом. Безошибочно вычислив неформального лидера и обращаясь в первую очередь к Михаилу, Леонид сказал:

«Я понимаю, что мы свалились, как снег на голову. Скоро зима, и Вы на нас не рассчитывали. Я хочу быть максимально полезен в оставшееся время.» Он закашлялся. В горле саднило, наверное, от долгого разговора.

«Да расслабься, от голода мы точно не умрем. Консервов в этом мире лет на сто точно хватит,» – дружески похлопал его по плечу Михаил. – «А корову доить научу».

Утром Леонид с трудом оторвал голову от подушки. Она болела, как при сильном похмелье, да еще и ангина, будто гвоздей наглотался. Попросив у хозяйки (безусловно, самой симпатичной женщины из всех, но, кажется, уже беременной) таблеток и, решив не будить Лилю, он отправился с Арсением Петровичем осваивать процесс кормления свиней. Через пару часов Леонид вынужден был вернуться в дом и прилечь. Пот катился с него градом, горло сжимал железный шипастый обруч, от головной боли темнело в глазах, бесплодный сухой кашель не приносил облегчения. Он послушно проглотил все лекарства, которые дала ему обеспокоенная Светлана, и отключился. Придя в себя от удушья, Леонид раздирал себе горло ногтями, пытаясь вдохнуть широко открытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег. К вечеру он был мертв.

Эта новость всех как громом поразила. Все взгляды с тревогой устремились на Лилю. Притихшая девушка чувствовала себя хорошо, никаких симптомов нездоровья не проявляя. Первой то, о чем думали все, озвучила Светка:

«Он умер от того же, от чего все умерли год назад. И он должен был умереть, но бункер спас его от заражения. Это мы его заразили и убили,» – безжалостно подытожила она.

В кои то веки все были с ней согласны. Леонида похоронили на следующий день рядом с Анной Михайловной. Лиля не заболела.

Глава 19.

Скандал бушевал внизу, мгновенно набрав силу торнадо. Арсений Петрович на цыпочках подошел к дверям комнаты и, выскользнув наружу, потрусил вниз по лестнице.

«Девочки, девочки! Тише. Успокойтесь, пожалуйста. Сашеньку разбудите,» – умоляюще сложив руки говорил он, заранее понимая тщетность своей просьбы.

«Егор, помогите хоть Вы мне,» – обратился он к молодому человеку, зашнуровывающему ботинки в коридоре.

«С этими мегерами? Шутите, профессор? Да пусть сожрут друг друга, спокойнее будет,» – флегматично высказался Егор и, застегнув куртку, вышел за дверь. Последние месяцы парень большую часть времени проводил дома у Ирины и Михаила. Во-первых, там жила Соня, а он был очень привязан к сестре. Во-вторых, там была Даша, которой он весьма симпатизировал и, похоже, не без взаимности. И, наконец, в-третьих, дома обстановка напоминала театр военных действий со свистящими над головой, как пули, ядовитыми замечаниями и едкими шпильками; с массированными артиллерийскими обстрелами, когда ругань не смолкала часами, и рукопашными схватками, как сейчас.

Собравшись с духом и глубоко вздохнув, Арсений Петрович вступил на кухню с миротворческой миссией. Внимания на него обратили не больше, чем на муху. Светлана, с выпирающим шестимесячным животом, грудью защищала глубокую миску, полную оладий, с деревянной лопаточкой в руке. Эту беременность она переносила много хуже, чем первую. Токсикоз не прекратился после первого триместра, непереносимость запахов зашкаливала. Светлана стремительно покрывалась прыщами, они уже оккупировали лицо и спину и беспрепятственно продвигались на грудь. Негласный титул первой красавицы утекал сквозь пальцы, что само по себе приводило Светку в бешенство. А то, что теперь он перешел к Лиле, просто взрывало мозг. Тот снотворный, успокаивающий эффект, который ранее оказывал на нее Арсений Петрович, начисто выветрился.

«Светочка, потише, пожалуйста. Сашенька спит,» – робко вступил профессор. В этот момент сверху донесся заливистый рев. Метнув на Арсения Петровича один-единственный взгляд, который припечатал его к месту, будто незадачливого таракана тапочек, она вынула из кастрюльки с теплой водой приготовленную заранее бутылочку молочной смеси и царственно удалилась. Пока ступеньки лестницы натужно поскрипывали под ее тяжелой поступью, на кухне царило молчание. Потом Лилька с победным видом подхватила миску с оладьями и расположившись за столом, стала шустро поедать их, намазывая вареньем. Арсений Петрович присоединился к ней, рассудив, что пока Сашенька завтракает и ему самое время.

Лиля оказалась тем еще подарочком. Первое время, притихшая и подавленная смертью отца, девушка вела себя тише воды, ниже травы. Ее не трогали и не обременяли работой, давая время прийти в себя. Она целыми днями валялась на диване, изредка снисходя до беседы с кем-нибудь из молодых людей. Единственную Дашину попытку наладить отношения (они были почти ровесницами и дружеские отношения между ними были бы вполне логичны) восприняла как визит пастушки к принцессе. Желание общаться у Даши пропало раз и навсегда.

Когда Светлана со свойственной ей «деликатностью» попыталась привлечь Лилю к домашней работе, то наткнулась на такое высокомерное недоумение, что немедленно вспылила. Первый скандал Арсению Петровичу удалось погасить, пообещав Светлане самому на доступном языке объяснить девочке коммунистические принципы существования их маленькой общины: от каждого по способностям – каждому по труду. И приступил к делу деликатно, тщательно подбирая слова. Лиля выслушала его удивленно приподняв красиво нарисованные бровки. Идея помыть, например, посуду после ужина заставила ее носик брезгливо сморщиться. Профессор был обескуражен.

С тех пор военные действия шли по всем фронтам. Поговорить с Лилей пытались и Татьяна Ивановна, и Ирина. Но обе категорически отказались взять ее к себе. Ольгу и Криса он даже просить не стал, их медовый месяц продолжался уже полгода. Ольгин живот был лишь чуть меньше Светланиного. Арсению Петровичу оставалось лишь втайне надеяться на то, что рано или поздно Лиля снизойдет до одного из молодых людей, которые теперь за ней увиваются и переедет к нему.

Профессор рад был сбежать из дома под любым предлогом. А сейчас у него был самый, что ни на есть весомый – урок истории для ребят. Занятия он проводил общие для всех: Антона, Коли и Сони. Впрочем, он знал, что его с удовольствием слушают и Ирина, и Даша, если оказываются дома. Занимались уже некоторое время у Ирины и Михаила, по причине все той же гражданской войны у него дома. Уроки давали профессору возможность самореализации, и на этом поприще он преуспевал. Даже Коля слушал его, открыв рот. А Ирина, льстя самолюбию Арсения Петровича, называла учителем от Бога. Николай, похоже, смирился со своей участью (или просто холодно стало прятаться). Читал он еще медленно, но уже вполне уверенно.

Дома царило затишье. Лиля в компании Олега каталась на снегоходе. Менее успешный кавалер Борис чистил снег у ворот своего дома, хмуро поглядывая на них.

У Михаила и Ирочки сегодня был день большого шопинга. Требовалось запастись приданым для двух будущих младенцев, пока дороги совсем не завалило снегом, и пополнить запасы. Особенно быстро кончались свечи.

Арсений Петрович на цыпочках подошел к двери в спальню и сунул в щелочку нос. Тепло одетая Сашенька мирно играла в манежике. Светлана что-то штопала, устроившись в кресле с подушкой, подложенной под спину. Выпустив утром пар, она была в добром расположении духа, поэтому остаток дня прошел спокойно.

Ночью Арсений Петрович закашлялся. А закашлявшись, проснулся. В комнате отчетливо пахло дымом. Сон как рукой сняло. Сунув ноги в меховые тапочки, профессор порысил к двери. В небольшом коридорчике, куда выходили двери спален второго этажа, плавали клубы дыма. Плотно притворив дверь, чтобы они не просочились к Сашеньке (ее кроватка стояла у него в спальне, чтобы дать возможность Светлане отдыхать ночью), профессор принялся будить домочадцев, стуча во все двери сразу.

Первым выскочил взлохмаченный Егор и, быстро сориентировавшись, закрыл лицо футболкой и рванул вниз по лестнице. Вернулся он почти сразу.

«Лестница внизу уже занялась, коридор горит и кухня, кажется, тоже. Не пройдем,» – сообщил он.

Дым становился гуще, глаза слезились, дышать было нечем.

«Сюда, сюда, в спальню к Сашеньке,» – подгонял всех Арсений Петрович, подталкивая в спину испуганную Лильку. Егор уже распахивал окно, оценивая высоту.

«Егор, подождите,» – суетился профессор. – «Сначала выбросим под окно все одеяла, подушки и матрац, чтобы не переломать руки и ноги.»

«Точно,» – согласился тот. – «Лилька, заткни щель под дверью чем-нибудь,» – на бегу скомандовал он.

Мужчины споро стащили с кровати матрац и теперь с трудом пытались пропихнуть его в окно. Лилька бестолково хлопала глазами, так и не сдвинувшись с места. Светлана, тяжело опустившись на колени, затыкала щель под дверью, откуда заползал в комнату едкий дым, простыней. Проснувшись, заревела Сашенька. Сбросив вниз последние подушки, Егор потащил к окну Лилю.

«Прыгаешь, падаешь на бок и сразу отползаешь в сторону,» – инструктировал он ее. Но Лилька, до этого лишь испуганно таращившая глаза, вдруг уперлась руками и ногами. Отчаянно сопротивляясь, она вырывалась из рук Егора, молотила его всеми четырьмя конечностями с какой-то нечеловеческой силой и верещала при этом громче Александры.

«Успокойтесь, Лилечка, милая. Надо прыгать, иначе сгорим,» – хватая девушку за руки, пытался унять истерику Арсений Петрович.

Но Лиля уже впала в раж, проще было остановить разъяренного носорога, чем ее. Профессор отступил в растерянности. Как некстати эта истерика, времени совсем нет. Простыня под дверью уже горела, едкий дым выедал глаза. Он отступил от Лили.

«Егор, прыгайте. Потом я передам Вам Сашеньку,» – решил он.

Держась за подоконник, Егор повис вдоль стены дома и, отцепив руки, прыгнул. Удар ногами, мягкое падение спиной назад на подушки, и он тут же вскочил на ноги. Арсений Петрович уже опускал вниз, держа за ручки, отчаянно ревущую девчушку. Егор ловко поймал малышку и заметался. Не в снег же ее посадить. К счастью, во двор уже вбегал Крис. Подхватив девочку и закутав ее в свой пуховик, он галопом помчался к ближайшему дому.

Тревогу подняла Ольга. Как любой беременной женщине ей приходилось вставать по ночам в связи с физиологическими потребностями. Перед тем, как нырнуть в теплую постель, она бросила взгляд в окно и увидела зарево пожара. Растолкав сладко посапывающего Криса, Ольга велела ему бежать туда, а сама помчалась будить всех остальных.

Когда во дворе дома появились соседи, половина дома уже полыхала. Огонь, пощелкивая и потрескивая, бодро пожирал сказочный деревянный теремок, расползаясь по стенам и полам огненными метастазами. Дверь в спальню почти прогорела. Светлана сидела на подоконнике и, уже свесив ноги вниз, никак не могла решиться прыгнуть.

Давай Светочка, давай. Внизу подушки, даст Бог, все обойдется,» – терпеливо уговаривал ее Арсений Петрович, высунув голову в окно. Дышать в комнате было уже нечем. Лучше всяких уговоров подействовал на Светку грохот обвалившейся прогоревшей лестницы. Она спешно спрыгнула. Упала плохо, плашмя на живот, вытянув вперед руки, и страшно вскрикнула. Ее перевернули на спину и, подхватив под мышки, оттащили в сторону, прямо на снег. Борисовичи уже тащили садовую лестницу. Пристроив ее к окну, они хором закричали снизу: «Петрович, спускайся. Скорее.»

Но профессор сделал из окна успокаивающий жест рукой, вздохнул поглубже и исчез в дыму. Не мог же он бросить здесь эту глупую девочку, бьющуюся в истерике. На уговоры времени больше не было, поэтому Арсений Петрович твердо решил действовать силой. Закрыв нос и рот какой-то тряпкой, кажется, Сашенькиной кофточкой, он изо всех сил всматривался в дым. Глаза слезились, голова кружилась. Где же она? Дверь в комнату запылала, отшатнувшись от полыхнувшей волны жара, профессор оступился и упал. И только поэтому нашел Лилю. Она забилась под кровать и потеряла сознание, надышавшись дымом. Профессор ухватил ее за ногу и потащил к окну, ползя на четвереньках. Легкие просто взрывались, перед глазами все плыло. Подтащив девочку к окну, которое он нашел уже наощупь, Арсений Петрович из последних сил перевалил гуттаперчевое тело через подоконник головой на улицу и отключился, вытянувшись на полу.

Появившаяся в окне Лилькина голова с длинными распущенными волосами, свисающая из окна, заставила всех действовать. Егор и Олег полезли вверх по лестнице и вдвоем аккуратно спустили девушку вниз. Борисовичи страховали внизу, готовые поймать Лилю в случае чего. Она по-прежнему была без сознания. Комната уже пылала, из окна валил густой черный дым, нестерпимый жар обжигал лица и глотки. Сунуться туда сейчас было чистым самоубийством. Огонь уже был под крышей. Поджариваемая снизу черепица начинала подпрыгивать и лопаться от жара, как попкорн на горячей сковородке.

«Всё, отошли все назад,» – скомандовал Михаил, обреченно махнув рукой. – «Эх, Петрович».

Пятясь назад в сторону ворот от нестерпимого жара, они не в силах были оторвать глаз от полыхающего дома. Оконные стекла взорвались и разлетелись на сотни осколков. Дом жалобно завывал, трещал и ворочался, как погибающее исполинское животное, оседающее на задние ноги. Крыша обрушилась на рассвете. Дом дымился еще в течении суток. Ажурная деревянная беседка превратилась в груду угольков, пушистые елочки-близняшки у входа исчезли без следа.

Глава 20.

Совсем отупев от переживаний прошедших суток, Ирина сидела у Светланиной постели. Та с полчаса, как заснула. Неудачный прыжок из окна не прошел бесследно. У Светы начались преждевременные роды, ребенок появился слишком быстро, уже на рассвете. Мертвым. Приняла его, как и первый раз, Ольга. Она долго держала на руках мертвое тельце, глядя на него ничего не понимающими глазами. Потом бережно положила его на пеленку, молча встала и ушла. Ребенок был чернокожим. Несложно было подсчитать, что зачат он был в то время, когда Ольга и Крис уже жили вместе.

За Ольгу Ирина переживала сейчас больше, чем за Светку. Как бы не сделала с собой чего. Поэтому отправила за ней вдогонку Дашу с наказом одну ни в коем случае не оставлять и глаз не спускать. В том, что со Светкой все обойдется, она почему-то была уверена. У таких, как она, девять жизней, как у кошек. Отлежится, почистит перышки и снова в бой. Ей все, как с гуся вода. «А диван придется выбросить,» – вклинилась в размышления практичная мысль. – «Мы его даже клеенкой застелить не успели.»

Ирина слышала, как на кухне возятся дети. Надо пойти покормить их и послать за молоком для Александры. Ночью девочка проревелась, прокашлялась и уснула, оставленная на попечение детей. В дверь тихонько поскреблись, вихрастая Антошкина голова всунулась внутрь и громким шепотом возмутилась: «Мам, а что нам есть?» Приложив палец к губам и одновременно бросив взгляд на Светлану, Ирина на цыпочках вышла из комнаты. Четыре пары требовательных голодных глаз уставились на нее.

«Антошка, открой мохнатым по банке их консервов, а когда поедят, выставь на улицу, пописать,» – попросила она сына.

Так, двумя парами глаз меньше. Чем быстрее всего покормить остальных? Конечно, макаронами. Пока вода закипала, Ирина шерстила содержимое кухонных шкафчиков, извлекая оттуда: пачку спагетти с истекшим сроком годности, но совершенно нормальных на вид; две банки тушенки, решив приготовить самую большую сковороду еды; банку ананасов в собственном соку детям на десерт. Что бы мы делали без консервов? Именно они и есть величайшее изобретение человечества. С большой сковородкой она не прогадала. На запах подтянулись Даша с рассерженным лицом и Миша с ведром молока.

Когда Дашу послали вслед за Ольгой, ничего не объяснив, она не успела ее догнать. Оля захлопнула дверь у Даши перед носом. Девушка стучала в дверь, уговаривая открыть, но смогла проникнуть в дом только тогда, когда оттуда вышел какой-то растерянный и сконфуженный Крис. Оля свернулась калачиком на диване, уставясь в одну точку невидящим взглядом. На вопросы не отвечала. Даша накрыла ее пледом и, не зная, что еще можно сделать, просто сидела в кресле, пока Татьяна Ивановна не пришла проведать Ольгу и не отпустила ее.

«Мам, что случилось? Я уже не маленькая, хватит со мной обращаться, как с ребенком,» – гневно выдала она с порога.

«Ну иди за стол, взрослая ты моя, расскажу, что случилось,» – усмехнувшись, сделала приглашающий жест Ирина.

Даша по обыкновению надулась, но села.

«Итак,» – медленно, с расстановкой начала она. – «Арсений Петрович погиб ночью на пожаре, пытаясь спасти эту дурочку Лилю. Очень надеюсь, что он задохнулся в дыму, а не сгорел заживо. У Светланы после прыжка со второго этажа начались преждевременные роды. Ребенок родился мертвым, но, что еще хуже – чернокожим. Это означает, что Крис путался со Светланой даже когда уже жил с Олей. Я боялась, что Ольга сделает с собой что-нибудь, узнав эту новость, поэтому и послала тебя вслед. Я не знаю поправится ли Светлана. И не знаю пока, что с Лилей,» – устало закончила она.

Дашка хмурилась и долго молчала.

«Ладно, только в следующий раз сначала расскажи все,» – хмуро сказала она.

Эта черта характера дочери всерьез озадачивала и даже пугала Ирину. Известие о чьей-то смерти Даша воспринимала внешне совершенно спокойно и невозмутимо. Ни одной пророненной слезинки, ни испуганных глаз. Так было, когда скончался ее дедушка, отец мужа, так было, когда умер их первый кот, тоже Василий, проживший с ними тринадцать лет. Так случилось и сейчас. Только всеобщее вымирание заставило Дашу испугаться, но не заплакать. Что это? Душевная черствость? Подростковый пофигизм? Запредельная степень интровертности? Слава Богу, Антошка совсем другой. Пожалуй, даже чересчур чувствительный. Когда бродячие собаки разорвали коз, они рыдали на пару с Соней и еще неизвестно, кто громче.

«Думаю, Ольга его выставит,» – подытожил разговор Михаил.

Так и случилось. В тот же день Крис понуро перенес вещи к Борисовичам. Ольга осталась в доме одна, категорически отказавшись от компании. На прямолинейно высказанное опасение Ирины о самоубийстве жестко ответила: «Еще чего. Я же беременна, именно поэтому и ничего не сделаю. Это мой ребенок. Мой.» Олю оставили в покое. Крис, как побитый щенок, бродил вокруг дома, оставляя на крыльце хозяйственные подношения в виде охапки дров или куска свежего сыра. Вслед за ним весело скакал Сэм, превратившийся за этот год в пса изрядного размера, басовито лающего на ворон.

Ольга с отвращением смотрела на Криса в окно. Внезапно он стал невыносимо противен ей весь: мимика, жесты, смех, голос, запах, нежная бархатистость кожи, жесткие кучерявые волосы во всех местах, мясистые уши и манера складывать губы в трубочку для поцелуя; то, как жадно он ест, как спит, свернувшись клубочком и громко посапывая, кошачья грация движений; его вечная дурашливость и смешливость. Все, что еще вчера наполняло ее радостью и нежностью, сегодня вызывало только чувство гадливости и брезгливости, словно раздавленный таракан в обеденной тарелке. Ольга ненавидела его целиком и полностью: от пяток до макушки.

Ужас ситуации в том, что никуда ей от него не деться. Будущий ребенок свяжет их крепче якорных цепей. Она должна будет видеть, слышать, говорить с ним каждый день. Нестерпимо. А если ребенок будет похож на него? А так и будет, хотя бы цвет кожи он точно унаследует от папы. Неужели она также будет ненавидеть и малыша? Уже только потому, что он будет похож на своего отца?

Хотелось бежать без оглядки, выть, кричать от бессилия, но пока не получалось даже плакать. Сухие глаза и боль, боль, боль, бесконечная боль предательства. А чего она хотела? На что надеялась? Она дурнушка. Всегда была, есть и будет. Размечталась о любви. Смешно. Наивная дура. Поделом тебе. Знай свое место.

Даже если она, Ольга, пересилит себя и простит его, нет, не из-за себя, а из-за ребенка, как раньше уже не будет. Никогда не бывает. Все дело в доверии.

Доверие – вещь одноразовая, как посуда для пикников на природе. Если оно исчезло, сломано, растоптано, попрано ногами, то уже никогда не вернется. Страсть, вожделение, даже любовь – могут уцелеть после предательства. Покорежатся, перекрутятся, оплавятся по краям, точно металлические балки после взрыва дома. Но даже во взорванном доме можно найти убежище: подкрасить, подмазать, сгрести обломки, забить досками зияющие в стенах дыры, и можно если не жить, то существовать. Доверие же исчезает без остатка раз и навсегда, рассыпается в пыль. И нет сил, способных вернуть его. Нет смысла изо дня в день бередить кровоточащую рану, лучше вырвать эту проклятую любовь из сердца с корнем одним рывком, точно лейкопластырь.

К следующему утру Светлана чувствовала себя гораздо лучше. Ее подташнивало, видимо, от отравления дымом и покачивало от слабости при попытке встать. Но за нее теперь Ирина была совершенно спокойна. Оклемается.

Самой большой проблемой сейчас была Лиля. Уже сутки она лежала в беспамятстве под присмотром Татьяны Ивановны и Олега. Попытки привести ее в чувство с помощью нашатырного спирта ни к чему не привели. Периодически руки и ноги девушки сводило судорогой, она обмочилась. Несколько раз ее вырвало, поэтому Лилю повернули на бок, чтобы она не захлебнулась рвотными массами. Показатели ее давления прыгали вверх-вниз, как шарики для пинг-понга через сетку. Следуя ценным указаниям оклемавшейся Светланы, Татьяна Ивановна сделала Лиле несколько уколов и теперь с тревогой ждала результатов. Олег ждал их с надеждой. Ее обожаемый сынок, такой умник и красавчик, совсем потерял голову от этой пустоголовой девицы. У Татьяны давно сложилось вполне определенное мнение об этой вертихвостке: высокомерная хамка, наглая и недалекая. В каких глупцов превращаются мужчины при виде торчащих сосков или обтянутой тугими шортами попки. И неважно, что к этим сокровищам прилагается чемодан эгоизма, мешок вранья и вагон и маленькая тележка лени. И Олежек, к сожалению, не был исключением. Сколько раз она пыталась вразумить сына. И сейчас, глядя, как он сутки напролет сидит рядом с Лилей, трогательно держа ее за руку, не обращая внимания на рвоту и мочу, Татьяна вынуждена была признать свое полное поражение.

На этот раз Светкино лечение сработало. Лиля очнулась, но еще долгое время была слаба, как котенок, ее подташнивало, температура была повышена. Олег едва ли не на руках выносил ее на улицу подышать свежим воздухом, кормил куриным супом с ложечки, укутывал теплыми одеялами. Татьяна Ивановна только диву давалась такой одержимости. Она отдавала себе отчет, что испытывает чувство ревности к обожанию и чрезмерному, на ее взгляд, вниманию, которым окружил девушку ее сын. Несмотря на ситуацию, ей хватало самоиронии понять, что она превращается в классическую свекровь из анекдотов. Лиля была непривычно тихой и задумчивой. Узнав о смерти Арсения Петровича, вскинула на Татьяну испуганные, сразу заблестевшие глаза. Татьяна Ивановна с ней не церемонилась и сообщила об этом в самых жестких выражениях, практически обвинив девушку в его смерти. С тех пор виноватое выражение поселилось на Лилином лице. Она так и осталась жить с ними, перекочевав через несколько недель в спальню Олега. Пожар и смерть Арсения Петровича, в которой она, с подачи Татьяны Ивановны, винила себя, оказались переломными событиями в жизни Лили. Сильное эмоциональное потрясение заставило ее взглянуть на себя и окружающий мир по-новому, будто глаза только что открылись.

Через двое суток после пожарища поселенцы нашли на пепелище несколько крупных костей и почти целый череп – все, что осталось от профессора. Две небольшие коробки с печальным содержимым (в другой был недоношенный Светланой ребенок) похоронили. Чтобы выкопать скромные по размерам могилы пришлось отогревать мерзлую землю, разводя костры. Маленькое кладбище за полгода обзавелось уже четырьмя скорбными холмиками.

Книга 2.

Глава 21.

Из тяжелого сна без сновидений, в который он провалился сразу, как добрался до постели, скинув только ботинки и куртку, его выдернул истошный женский визг. Сергей открыл глаза, рывком сел на постели и очумело закрутил головой. Спросонья он плохо соображал.

«Ой, мамочки! Помогите,» – протяжный вопль резанул по ушам.

«Наташка,» – окончательно очнулся ото сна Сергей и рванул к двери, неловко волоча затекшую от неудобной позы ногу. Рывком распахнув ее, он вывалился в длинный коридор, куда выходили двери всех комнат барака. Коридор оказался абсолютно пуст, не считая вихрастой макушки хулиганистого пацана, высунувшегося из соседней двери.

«Иван, закройся в комнате,» – на бегу скомандовал он. Лестница вниз, на первый этаж двухэтажного барака находилась посередине коридора. Выскочив с разбега на площадку, Сергей схватился за перила лестницы и невольно попятился назад. На площадке между этажами, вжавшись спиной в стену, с круглыми от ужаса глазами стояла Наташа – его постоянно-временная любовница и тихонько подвывала, прикрывая рот рукой.

В метре от нее коренной представитель местной фауны – белый медведь с упоением потрошил Наташину увесистую хозяйственную сумку, обманчиво не обращая внимания на ее хозяйку.

«Круто, он ее сожрет?» – раздался за спиной Сергея громкий восторженный шепот Ивана. Разумеется, он проигнорировал слова соседа запереться дома и помчался за ним посмотреть, что происходит. Глупый мальчишка. Но ругать его было сейчас некогда. Голова работала, как часы.

«Иван, дома есть какая-нибудь еда? Ну, соображай быстрее. Еда?» – поторапливал он мыслительный процесс в голове у пацана.

«Рыба есть, только жареная,» – наконец сообразил Ванька и унесся по коридору, поняв дальнейшее без слов.

«Наташа, Наташа,» – попытался привлечь внимание женщины шепотом Сергей. Та оторвала обезумевший взгляд от медведя и подняла глаза вверх.

«Только не беги, сейчас я отвлеку его, когда он поднимется сюда, тогда беги вниз и зови людей. Поняла? Ты поняла меня?» – повторил он.

Наташа тихонько закивала, перестав подвывать. Как человек, почти всю жизнь проживший на острове, она хорошо знала, как вести себя при встрече с белым медведем. Главное – не бежать, иначе у зверя немедленно включится охотничий инстинкт, и он бросится преследовать. Вторым правилом было – не орать. Но знать – одно, а сделать, встретившись нос к носу со зверем, – другое. Не заорать при встрече с белым медведем в собственном подъезде она не могла.

Медведь с треском разорвал сумку, пытаясь добраться до ее содержимого. Он был не крупным, с грязно белой шерстью. «Видимо, молодой, любопытный,» – наметанным глазом определил Сергей. Наконец, прибежал Иван со сковородкой жареной рыбы в руках.

«Иди ко мне и будь готов запереть дверь, как только я вбегу в комнату. Быстрее,» – как можно более сурово произнес Сергей, чтобы пацан проникся серьезностью момента и не спорил.

Подхватив пятерней кусок рыбы со сковороды, он бросил его на нижнюю ступеньку лестничного пролета. Сочащийся маслом аппетитный кусочек смачно шлепнулся в полуметре от медвежьей морды. Тот на мгновение отвлекся от сумки и повел носом. Второй кусочек рыбы упал рядом с первым, распространяя вкусный аромат. Лакомство исчезло в мгновение ока. Сумка была забыта. Медведь двинулся вверх по лестнице вслед за угощением, щедрой рукой разбрасываемым Сергеем. Вывалив остатки рыбы на площадке второго этажа и проорав во весь голос: «Натка, беги!» – он во весь дух припустил по коридору. И только в своей комнате, отдышавшись, Сергей осознал, что держит в руке пустую сковороду. Истерично хохотнув, он протянул ее Ване: «На, матери отдашь, а то будет ругаться.»

Вдвоем они споро придвинули к двери тяжеленный диван. После чего им оставалось только ждать, выглядывая в окно. Ситуация разрулилась по уже отработанной схеме. Из подъехавшей вскоре «буханки» высыпалась группа мужчин с оружием, заряженным дротиками со снотворным, и с соблюдением всех мер предосторожности двинулась в подъезд барака.

Сергей открыл окно и поприветствовал водителя. Петрович – известный трепач курил у водительской двери, смачно сплевывая на землю и рад был побалагурить: «Че, Серега, работа сама пришла к тебе на дом? Совсем обнаглели косолапые. Вчера собаку мою сожрали. Внучок ревет, да и псину жалко, ласковая была. Теперь и посрать без ружья не выйдешь.» Сергей даже не мог вспомнить, как его зовут. Универсальное «Петрович» заменяло и имя, и фамилию, и отчество. Впрочем, мужиком он был безвредным, давно и надежно находящемся под пятой своей дражайшей супруги. Водителем Петрович работал всю жизнь, относясь к делу добросовестно, употребляя только по праздникам и с устатку, а потому находился на хорошем счету у начальства.

Возразить было нечего. Медведи оккупировали поселок недели две назад. Мишки неспешно прогуливались по улице, беззастенчиво заглядывали в окна, поводя черными носами, с энтузиазмом рылись на свалке, толкаясь грязно-белыми спинами. В окрестностях их бродило штук пятьдесят, а в самом поселке не меньше дюжины одномоментно. Поселковые собаки охрипли от непрерывного лая. Ситуация осложнялась тем, что краснокнижных зверушек отстреливать было нельзя, только отпугивать. Но медведи быстро привыкли к выстрелам из ракетниц и реагировали на них нехотя, возвращаясь на облюбованные места очень быстро. Неплохо работал доморощенный способ отпугивания – сковорода, по которой колотили чем-нибудь железным. Смех – смехом, но это работало. Белые медведи – звери очень осторожные и подвержены стадному чувству: если один из них испугался сковороды и побежал, то и другие последуют за ним просто на всякий случай. Люди по поселку передвигались организованно, большими группами и только на транспорте. В подъезды жилых домов мишки еще не вваливались.

Сегодняшнего бедолагу матерящиеся мужики уже грузили в «буханку», крепко связав спящему медведю лапы и челюсти. Его вывезут подальше от поселка и выпустят. Он проспится и завтра вернется обратно. Для белого медведя и сто километров в день преодолеть не проблема. Но это, увы, все, что мог сделать медвежий патруль.

Нашествия белых медведей случались и раньше, но не такие масштабные. И у них была причина. Белые медведи охотятся на тюленей, поджидая пока те выберутся из воды на кромку льда. В этом году льдапока было мало. Мишки голодали и уныло бродили по побережью. Открытая свалка близ поселка стала для них настоящим шведским столом, поэтому сегодня там был аншлаг. Выкурить оттуда медведей не было никакой возможности. Разговоры о строительстве на острове небольшого мусоросжигательного завода уже лет двадцать оставались лишь разговорами. Медведи оказались такими же заложниками ситуации, как и люди.

Вскоре вернулась Наташа. Несмотря на тяпнутое уже где-то успокоительное, она бросилась к Сергею на шею и разрыдалась, противно, по-бабьи подвывая. Как и большинство мужчин, он терпеть не мог женских слез, всегда теряясь и не зная, какой реакции ждет от него рыдающая дама. Но сегодня повод у Наташи был, без сомнения, достойный. Сергей смиренно вздохнул, обнял ее и, поглаживая по голове, терпеливо выждал, пока поток слез иссякнет. Всего то минут двадцать. Поплакав от души, Наташа успокоилась и повеселела. Она вообще была отходчивой, никогда долго не дулась и не грустила. Легким нравом и привлекла его когда-то (помимо других весьма очевидных достоинств).

Их вялотекущий роман продолжался уже два года и держался исключительно по Наташиной инициативе. Что она в нем нашла, кроме отсутствия обручального кольца на пальце, он не знал. Но отказываться от такого подарка судьбы не стал, просто плыл по течению.

Наташа родилась и выросла на острове. После окончания школы она уезжала учиться на материк, но ненадолго. Выучилась на повара и зачем-то вернулась. Последние пять лет она работала в столовой воинской части. Недостатка в кавалерах у нее не было, хотя бы потому, что большую часть населения острова составляли военные. Наташа была красива неяркой, спокойной красотой: светло-русые волосы, обычно просто заплетенные в косу, серо-голубые глаза чуть навыкате, мягкая улыбка и десять килограммов лишнего веса, если ориентироваться на современные стандарты красоты. Но на острове, где снег тает в июне, а выпадает уже в конце августа они были не актуальны. Нужно иметь хоть какую-то жировую прослойку, чтобы не мерзнуть постоянно, и не греметь костями.

Жила девушка в пятиэтажке на той же улице вместе с родителями. Впрочем, улица в поселке была одна: первая, она же последняя. Но большую часть времени проводила у него. Вот и сейчас, виновато улыбнувшись, начала хлопотать по хозяйству, сооружая ужин.

Глава 23.

Полковник Матвиенко трясся на уазике, возвращаясь в поселок после инспекционной поездки на аэродром. За последние пару лет на всю группировку войск в Арктике пролился денежный дождь. В рамках укрепления обороноспособности страны Арктика стала одним из приоритетов, поэтому денег на строительство и модернизацию не жалели. На острове такого строительного бума не случалось с момента основания военного городка несколько десятилетий назад. Новая радиолокационная станция уже сверкала блестящим куполом, словно пасхальное яичко. Единственная взлетная полоса старого военного аэродрома была удлинена чуть ли не вдвое и теперь могла принимать любые военные самолеты. Новенькие ангары для хранения военной и строительной техники, которой завезли на остров в избытке, высились неподалеку. Комфортабельные казармы для солдат-срочников и новое общежитие, а также целый ряд других сооружений, строительство которых последние два года было объектом его неусыпного внимания, уже были сданы. Дотошный педант, полковник досконально вникал в процесс строительства в вечной мерзлоте, пытаясь понять на каком этапе и где были украдены деньги, за которые ему, возможно, предстоит отсидеть. Без воровства и откатов, как известно, в России ни одна большая стройка не обходится. Но либо украдено все было ранее, либо образование, далекое от экономического, не позволяло ему понять замысловатые схемы оптимизации движения финансовых потоков, выделенных на строительство. В любом случае оптимизма ситуация не добавляла.

Аэродром и поселок разделяли всего десять километров. Всю обратную дорогу полковник был погружен в свои мысли, невидящим взглядом уставясь в окно. Новый водитель – молодой солдат-срочник еще не привык к вечно мрачно-молчаливому Николаю Петровичу и чувствовал себя не в своей тарелке. Он с облегчением вздохнул, когда полковник, словно внезапно очнувшись, приказал остановить машину у старой фактории, заброшенной еще лет сто назад, наверное. Большая изба из почерневшего дерева, покосившийся сарай и вытащенная далеко на берег дырявая лодка – вот и вся фактория, где какой-то промышленник в позапрошлом веке скупал у живших тогда на острове ненцев пушнину и моржовый клык. Матвиенко закурил, укрывшись от ветра за стеной дома.

Как же он ненавидел этот проклятый остров! Эту бескрайнюю пустыню: серо-каменистую в тот месяц, который условно считается летом, и уныло-белоснежную все остальное время года. Он не выдержит еще одной полярной ночи, сойдет с ума. Темнота и вечный холод страшно угнетали его. Полковник остро чувствовал оторванность от цивилизации и на этом краю света ощущал свою полную мизерность, никчемность и беззащитность. Все это порождало в нем не проходящую душевную усталость и глухую апатию. Если бы он не считал депрессию выдумкой алчных психологов, то оценил бы свое состояние именно этим понятием. Волевым усилием Николай Петрович заставлял себя каждое утро вставать с постели и отправляться на службу. Только работа и не давала ему сойти с ума. Ведь на его попечении военный городок, аэродром, зенитно-ракетный полк, две заставы с вертолетными площадками, метеорологическая станция и опорный пункт Национального Парка «Русская Арктика», где в летний период проживают его сотрудники. Что держало его на острове? Секрет был прост. На острове год службы считался за два и ему оставалось тянуть лямку совсем немного. Именно это было главной приманкой для большинства военнослужащих, стремящихся на остров.

Служба, да еще эта молодая женщина – Наташа. Это была его маленькая тайна. Единственная отдушина в течении дня – несколько минут полюбоваться Наташей в столовой. Он не пытался предпринимать никаких активных действий, ухаживать за ней на виду у всей части, просто смотрел украдкой. Николай Петрович был женат, но супруга, десять лет мотавшаяся с ним по военным городкам, в этот раз наотрез отказалась ехать на край света. Она вернулась в Нижний Новгород к родителям, где были хорошие школы для сына, нормальные магазины, салоны красоты, общественный транспорт и прочая инфраструктура, которой ей так не хватало. Развод они не оформляли, но это было лишь формальностью. Потомственный служака в третьем поколении полковник, с одной стороны – очень устал, а с другой – с ужасом ждал пенсии, не представляя, чем будет заниматься. Ничего другого делать он не умел и не хотел.

Полковник прикурил вторую сигарету и поежился. Чертов ветер. Пробирает до костей. Надо принять решение. На нем лежит ответственность за без малого 2500 человек: 1600 военных, 600 гражданских и почти 300 детей.

Связи с материком не было уже месяц, также, как и самолетов, и кораблей. Во время летней навигации на остров завезли годовой запас продовольствия, топлива и всего прочего. Хотя бы это не проблема. Полковник регулярно связывался с еще одной военной частью, находившейся в его подчинении и располагавшейся на большом арктическом архипелаге гораздо севернее острова. Там обстановка была штатной, но связи с материком тоже не было. Однажды ему удалось связаться со Шпицбергеном. Обезумевший от страха (это было понятно по голосу) норвежец, мешая английские и норвежские слова, кричал что-то об эпидемии, смерти и просил помощи. Слова help и please были единственными, какие понял Матвиенко без перевода. Это было чуть меньше месяца назад. С тех пор – тишина.

Николай Петрович был педантом и принадлежал к редкой породе людей, точно следующих инструкциям на все случаи жизни, если они есть. Редкость для мужчины. Ведь большинство из них воспринимают любую инструкцию, как вызов своим интеллектуальным способностям. Для мужчин это своего рода спорт: разобраться с настройкой нового телевизора или сборкой детской комнаты, не заглядывая в инструкцию. Сейчас приходилось импровизировать. Это пугало и выбивало из привычной колеи, когда изо дня в день просто делаешь то, что велено авторами всевозможных инструкций.

Перед тем, как предпринять решительный шаг, Николай Петрович, вернувшись в свой кабинет, распорядился пригласить на неформальное совещание людей, которые пользовались в поселке авторитетом и имели влияние на местных жителей: главу поселковой администрации, главного врача военного госпиталя, директора школы, начальника аэродрома, начальника островного филиала Национального парка «Русская Арктика», единственного на острове телевизионщика и еще несколько человек.

Начал издалека: «Слышал о происшествии с медведем. Девушка в порядке, товарищ Ларионов?»

«Да, перепугалась только,» – отозвался Сергей. Это морально устаревшее, но для военнослужащих стандартное, обращение «товарищ» резало слух.

«Не пора ли их отстреливать?» При известии о смертельной опасности, которой подверглась Наташа, он с трудом сохранил невозмутимость. Вопрос на некоторое время повис в воздухе.

«Нет,» – ответил Ларионов, спокойно глядя ему в глаза. – «Количество медведей вокруг поселка уменьшается уже четыре дня, сегодня мы насчитали 36. Они уходят.»

«Ну, ну, все согласны?» – обвел присутствующих тяжелым взглядом полковник. Собравшиеся молчали, переглядываясь. Присутствие медведей в поселке никого не радовало, но отстреливать их закон запрещает. О чем тут еще говорить?

«Вернемся к этому вопросу позже, в зависимости от результатов подсчетов,» – подытожил Матвиенко. – «Теперь о главном.»

Николай Петрович говорил медленно, с расстановкой, давая возможность присутствующим в кабинете людям время переварить информацию: «Уже в течении месяца нет связи с материком. В последних сообщениях шла речь о масштабной эпидемии и массовых смертях.»

«Эпидемия? Какого рода?» – всколыхнулся главный врач госпиталя, давно обрусевший армянин, нахмурив «брежневские» брови.

«Точной информации нет,» – продолжил полковник. – «С завтрашнего дня я ввожу на острове чрезвычайное положение. Все запасы топлива и продовольствия будут находиться под моим личным контролем. Мы располагаем примерно годовым запасом того и другого. Грузовых бортов ожидать не приходится. Но причин для беспокойства пока нет. Я прошу Вас помочь мне донести эту мысль до людей потому, что Вы пользуетесь определенным авторитетом в поселке. Нужно предотвратить панику и возможные волнения. Алексей Андреевич,» – обратился он к телевизионщику: «Мы можем сегодня записать видеообращение, чтобы завтра в течении дня Вы давали его в эфир?»

«Да, да, конечно,» – засуетился тот. Алексей Андреевич, несмотря на вполне русские имя и отчество, был этническим ненцем лет 50-ти. Его родители были коренными жителями острова вплоть до того момента, когда из-за планируемых испытаний ядерного оружия, все население острова было выселено на материк. Много лет спустя, уже взрослым человеком, Алексей Андреевич вернулся посмотреть на историческую родину своих предков, да так и остался тут, прижился. Была у него в телестудии и добровольная помощница – восторженная выпускница географического факультета Вероника, появившаяся на острове два месяца назад. Она делала фотоальбом об Арктике по заданию какого-то издательства, устроившись по совместительству преподавать географию в школе, и вела блог о своей жизни на краю света. С девушкой пришлось провести разъяснительную беседу о том, что остров – объект режимный и снимать на нем можно не всё и не всех. Блог ее регулярно внимательно просматривали. Вероника оказалась мастером на все руки, еще и в компьютерах немного разбиралась. Девушка постоянно сыпала какими-то модными словечками, связанными с современными компьютерными технологиями, смысла большинства из которых полковник и вовсе не понимал. Отчего чувствовал себя вымирающим динозавром. Алексей Андреевич, давно подрастерявший юношеский энтузиазм к своей работе под грузом ежедневной рутины, надышаться на Веронику не мог. А полковник Матвиенко, как терпеливый паук, притаившийся в засаде, с интересом ждал, как переживет восторженность девушки первую полярную ночь.

Паники не случилось, все-таки большинство населения были военнослужащими и членами их семей. Разумеется, были недовольные закрытием единственного продовольственного магазина, в основном, конечно, женщины. Теперь все жители поселка были распределены между тремя столовыми (задействовать пришлось и школьную) и питались там. К большому огорчению некоторых индивидуумов, закуску к дружескому неформальному общению достать стало сложно.

Медведи действительно покинули поселок в течении следующих недель. Все это время приходилось принимать усиленные меры предосторожности. Медвежьи патрули работали по-прежнему круглосуточно, расходуя драгоценное топливо.

Ромка – новый водитель полковника Матвиенко почти сразу пожалел о своем романтическом порыве – попроситься в военкомате служить на остров. Унылое местечко: ни деревца, ни кустика. Глазу не за что зацепиться. Постоянный ветер пробирает до костей. Он и выдул из Ромкиной головы всю романтику. К холоду парень был привычен, все-таки родом из Новосибирска. Но дома морозы были другие: звенящие, прозрачные, потрескивающие. Здесь же вечно метет и темень, хоть глаз выколи. И новых впечатлений было негусто: белые медведи (уже приелись), да авианосец, заходивший на остров в августе (давно ушел).

Ромка не сразу понял, как ему повезло, когда полковник назначил его своим водителем. Поначалу суровость и немногословность начальника его пугала. Но со временем парень, выросший без отца, только с мамой и бабушкой, проникся к полковнику неподдельной симпатией, позже трансформировавшейся в слепое обожание. Матвиенко был строг, но справедлив. Он лучше всех знал, как надо поступать. Роман без колебаний поддерживал любое решение Николая Петровича и втайне восхищался им. Хотел бы он иметь такого отца: сильного, твердого, надежного, а не того пьянчугу, с которым мать развелась сразу после его рождения.

Глава 23.

К середине зимы высота сугробов превысила двухметровую отметку. Фотографирование на их фоне было излюбленным развлечением солдат-срочников. Такие фотографии были визитной карточкой острова, ими поражали воображение заботливых мам и впечатлительных девушек.

Последнюю сотню новобранцев завезли на остров военным бортом в конце августа. Сюда обычно направляли призывников из Сибири, которые с морозами знакомы не понаслышке. Но даже им здесь приходилось непросто. Потому, что помимо морозов остров славился огромной силы ветрами, которые, казалось, выдували весь воздух из легких. Ветер сметал снег с сугробов, кружил его в воздухе, создавая снежную кашу, в которой ни зги не было видно.

К прогулкам зимняя погода не располагала, поэтому, добравшись мелкими перебежками с работы до дому, островитяне большую часть зимы проводили именно там, ведя малоподвижный образ жизни. Поселок давно замело. Жителям домов и бараков приходилось прорубать в снегу туннели, чтобы выбраться на улицу. Единственную в поселке дорогу чистили военные. Она тоже походила на туннель, высота снега на обочинах порой превышала высоту грузовиков.

Намахавшись вдосталь лопатой в паре с отцом Владимиром, Сергей поднимался по лестнице, на ходу стягивая заиндевевшую маску с лица. На верхней площадке, болтая ногой, сидел понурый Иван.

«Здорово, ты чего домой не идешь?» – поинтересовался Ларионов.

«Ключ потерял,» – буркнул, соврав, Ванька.

«Бывает. Ну, идем ко мне,» – понимающе предложил Сергей.

Наташи дома не было. Работы в столовой у нее теперь было выше крыши. Пользуясь служебным положением, она приносила домой то свежего хлеба, то пакетик сахара, чтобы было с чем выпить вечером чаю. Ставя чайник и собирая на стол, Сергей снисходительно посматривал на надутого пацана: «Что натворил, колись?»

«Петарды в школе взрывал,» – вздохнув, выдал Ванька.

«В школе то зачем?» – хохотнул Ларионов.

«А где еще? Не на улице же, в сугробе и взрыва не будет, пшик один. Директриса опять мать вызвала. Пилить будут,» – поделился горестями мальчишка.

«Балбес ты, Иван. Нашкодил, имей мужество повиниться. Пей чай и пойдем. Мать ведь дома?» – скорее утверждая, чем спрашивая закончил Сергей.

Сдав хулигана матери с рук на руки, Сергей задумался, какое будущее ждет этого юного нарушителя спокойствия. Тяги к учебе он, очевидно, не испытывал, да и насчет качества образования в островной школе обольщаться не стоило. Какое будущее ждет теперь их всех? С момента введения чрезвычайного положения ситуация, насколько он знал, не изменилась. Островитяне находились в подвешенном положении, ресурсы таяли, пополнения не предвиделось. Хотя люди и привыкли подолгу жить в изоляции от мира, сейчас все было иначе. Тревога, озабоченность, беспокойство читались в каждом взгляде. На вчерашнем неформальном совещании полковник Матвиенко поставил их в известность, что намеревается эвакуировать людей с военной базы на архипелаге, находящемся еще севернее острова. Кстати, очень умная мысль, эти так называемые «совещания». Сергей оценил. Полковник, конечно, принимает решения единолично, ведь он здесь царь и Бог, пока материк молчит, но может заручиться их поддержкой. Вроде как посоветовался. Неожиданно для себя Сергей напросился в экспедицию. Оставалось дождаться летной погоды, ее могло не быть неделями.

Лёту до архипелага было не больше двух часов. Он состоял из полутора сотен больших и малых островов. Своими рваными очертаниями они напоминали клочки бумаги, которые какой-то великан в припадке гнева изорвал и бросил в воду. Военная база находилась на одном из самых больших островов и с высоты представляла собой просто фантастическое зрелище. Сергею она напоминала космический корабль «Энтерпрайз» из серии фильмов «Star Trek» в цветах российского триколора. От массивного здания в форме трехлучевой звезды отходили крытые галереи, соединяющие его с тремя строениями круглой формы. Еще несколько прямоугольных сооружений, по виду – ангаров, располагались позади «космического корабля», к ним также вели крытые галереи. Таким образом, военная база представляла собой единый комплекс зданий и сооружений, где можно было жить и нести службу, не выходя на улицу. Весьма разумно, учитывая климат. Помимо жилых и служебных помещений здесь находились электростанция, водоочистительная станция, очистные сооружения и многое другое, необходимое для автономного многомесячного существования сотни военнослужащих. Сергей уже бывал на архипелаге летом и видел базу с воздуха, но внутри бывать не доводилось. Денежный дождь, пролившийся над Арктической группировкой войск, здесь образовал большую лужу, не успевая впитываться в вечную мерзлоту. Внутри база оказалась новенькой и блестящей, поражающей воображение современной начинкой и комфортными условиями несения службы. Страшно было представить, каких фантастических денег все это стоило.

Сейчас здесь находилось чуть больше сотни человек, только мужчины. Они провели несколько долгих месяцев полярной ночи в компании друг с другом и были очень рады видеть свежие лица. Загрузка двух прибывших бортов началась немедленно, один предназначался для эвакуации людей, второй – грузов, в первую очередь продовольствия. Вылететь назад планировалось сразу после погрузки. Однако погода спутала все карты, и на архипелаге они застряли на пять дней.

По вечерам Сергей развлекал одичавших мужиков рассказами об архипелаге. Удивительно, но проведя здесь столько времени, большинство из них полагало, что острова – всего лишь ледяная пустыня, чуть оттаивающая к июлю и замерзающая вновь в августе. На самом деле достопримечательностей и здесь было в избытке. Чего стоили птичьи базары на одном из островов, когда в определенное время года там собиралось до двадцати тысяч птиц, или лежбище моржей на другом. Сергею посчастливилось увидеть их, когда он работал в составе экспедиции Российского географического общества. Он вдохновенно рассказывал мужикам и о заброшенной в середине прошлого века полярной станции, проработавшей тридцать лет и о самой северной в России геофизической полярной обсерватории, законсервированной лет пятнадцать назад после сильнейшего пожара и вновь открытой совсем недавно.

«Представляете, как люди здесь выживали? Но это еще что, на нескольких островах сохранились хижины полярных исследователей девятнадцатого века: Джексона, Нансена, Йохансона, которые вынуждены были зимовать на островах. Вот кому не позавидуешь,» – вещал Ларионов благодарной публике.

«Да уж, канализации у них точно не было. Тут штаны на улице расстегнуть уже подвиг,» – перебила его уточняющая фраза, вызвавшая дружное мужское ржанье.

Посмеявшись со всеми, Сергей продолжил: «А о нацистской базе времен второй мировой войны Вы слышали? Есть и такая. Там нашли бункер и несколько блиндажей, она была рассчитана человек на тридцать. С воды была совсем незаметна. Предполагают, что немцы покинули ее примерно за год до окончания войны и во время эвакуации бросили там оружие, оборудование и личные вещи. А теперь о чудесах. На одном из самых удаленных островов архипелага разбросаны каменные шары идеально круглой формы и разного размера: от совсем маленьких, как шарики для пинг-понга, до гигантских более двух метров в диаметре.»

«Никак инопланетяне накидали?» – продолжала веселиться мужская аудитория.

«Может и они,» – согласился Ларионов. – «Происхождение этих шаров официальная наука объяснить не может. Они состоят из спрессованного песчаника, в некоторых обнаружены окаменелые остатки рыб и зубы древних акул. Какие-то потеряли свою округлую форму из-за сильных северных ветров и отрицательных температур. Это большая загадка. Кстати, такие же шары обнаружены и в других местах планеты, например, в Коста-Рике. На архипелаге никогда не было постоянных человеческих поселений, однако на этом острове обнаружены обломки лыж возрастом около ста лет. Видимо, это был первый турист, приходил каменные шары посмотреть.»

Беседа скатилась на инопланетян, летающие тарелки и прочую чепуху, а потом, разумеется, на баб. Разморенные чересчур сытным ужином мужики лениво трепались, перемежая речь скабрезными шуточками. Все они оказались в Арктике случайно, по долгу службы. Отслужат и вернутся в свои Омски или Новосибирски, привезя на память фотографии с гигантскими сугробами и рассказы о встречах с белыми медведями.

А что делает здесь он? Как часто задавал Сергей себе этот вопрос. Что случилось с ним во время той первой экспедиции в Арктику, куда он попал, будучи еще студентом последнего курса? Наваждение, болезнь, одержимость? Что так неудержимо манило его в этот суровый край: жажда приключений, желание испытать себя, любопытство, необъяснимое стремление души, невозможность поступить иначе? Или все эти причины, вместе взятые? Он был влюблен. Безнадежный романтик. Он был окончательно, бесповоротно и безответно влюблен в клубящиеся туманы, окутывающие сверкающие ледники; в ледяные глыбы, величаво плывущие по морю; в каменистую пустыню, лишь на месяц покрывающуюся разноцветными лишайниками и яркими полярными маками; в пронизывающий холод, звенящий, как натянутая струна; в бездонность чернильного неба, вспыхивающего время от времени всполохами всех цветов радуги; в хрупкую, убийственную красоту этого края. Эта всепоглощающая привязанность не оставляла душевных сил ни для чего другого: любви к женщине или детям, желанию сделать карьеру или достичь материального благополучия.

Всю сознательную жизнь после окончания института он провел в Арктике, время от времени навещая родителей в Питере. И никогда не жалел об этом. Арктика научила его быть осторожным, терпеливым и предусмотрительным, иначе здесь не выжить. Оказавшись тут домашний, городской мальчик как-то мгновенно повзрослел, словно арктические ветра выдули всю дурь из его головы. Он полюбил одиночество и не тяготился им. Научился восхищенно созерцать окружающую природу, не пытаясь изменить ее под себя. До появления Наташи его связи с женщинами носили случайный, краткосрочный характер, бытовые условия жизни не имели никакого значения, да и судьба мира до недавнего времени Ларионова вовсе не заботила. Сергей не читал газет, не интересовался политикой и новостями, хотя художественную литературу уважал, перечитав всю классику в местной библиотеке. На острове он прижился, они идеально сошлись характерами, притерлись друг к другу каждой выемкой и выпуклостью, как супружеская пара с многолетним стажем.

Закадычными друзьями Сергей не обзавелся, хотя кое с кем приятельствовал. Одним из них был единственный на острове священнослужитель – отец Владимир. Ларионов совсем не был религиозен, и религия не играла в его жизни ровно никакой роли. Более того, ему никогда не доводилось близко общаться с воцерковленными людьми. Как-то не случилось. У него не было бабушки в платочке, которая красила бы яйца на Пасху и держала Рождественский пост. Впрочем, бабушка, конечно, была. До глубокой старости она носила элегантные шляпки, курила и преподавала сопромат. От нее скорее можно было ожидать полета на Луну, чем похода в церковь. Родители также были людьми сугубо светскими. В церкви и соборы заходили только с экскурсионными целями, будучи в туристических поездках.

Поэтому Ларионов и религия существовали на разных планетах. Километровые очереди желающих поклониться заезжим святыням вызывали у Ларионова оторопь. Ведь состояли они не только из выживших из ума бабулек со скорбно поджатыми губами и постными лицами, но и из вполне нормальных, а местами и интеллигентных, на вид людей. Преимущественно женщин, конечно. Они-то что забыли в очереди за этой гастролирующей расчленёнкой? Неглупые, образованные, современные – они на полном серьезе планировали поездку в столицу на поклонение святыням так же, как планировали ремонт кухни следующим летом. Эти жертвы моды на религиозность изумляли Сергея не меньше, чем посетители гадалок, целительниц, колдуний и прочих чистой воды аферисток. Он искренне считал все вышеперечисленное бредом и ахинеей. И если у первой категории бредятины были хоть какие-то исторические предпосылки, то гадания и ворожба были уж вовсе полной чушью.

Сами же церкви представлялись Сергею чем-то вроде сетевых супермаркетов. Они также агрессивно делили территорию, поливая друг друга рекламной грязью, воюя за кошельки падких на акции покупателей. Запускали щупальца во все сферы жизни: от уроков православной культуры в школах (светских, между прочим), до освящения спущенных на воду подводных лодок, обвивали шею жертвы, потуже затягивая узел, и начинали душить, вдалбливая свои незатейливые установки. Главной из которых было – кто не с нами, тот враг. Оставаться нейтральным в такой ситуации (атеистом, агностиком или пофигистом) было преступлением, пожалуй, худшим, чем обманываться религией конкурентов.

Побеждала в этой схватке та церковь, которую меньше боялись. Та, чьи приверженцы не ассоциировались с терактами, заложниками, поясами смертников и отрезанными головами. Нет, у этой тоже, конечно, руки были по локоть в крови, как и у всех прочих. Но в крови не свежей – теплой и красочно-фотогеничной, а старой – засохшей и рассыпавшейся прахом столетия назад, и поэтому казавшейся современникам обманчиво нестрашной, вроде Бабы Яги из сказки. Власть сделала ставку на нее за ретивость в донесении до народных масс государственных инициатив, послушность и узколобость.

Тем абсурднее казалось Сергею, что такой образованный, широко эрудированный, абсолютно психически адекватный человек, как отец Владимир, может на полном серьезе верить в Бога. Нелепость. Возможно именно этим он Ларионова и заинтересовал поначалу. Этим, да еще своим бескорыстным желанием помочь ближнему и искренним сопереживанием. Отец Владимир был первым, кого встретил Сергей по возвращении.

Глава 24.

Отец Владимир (в миру Артем Горошин) с детства обладал обостренным чувством справедливости. Рассматривая очередной синяк на его лице, мама часто гладила его по голове и горестно вздыхала:

«Правдоруб ты мой. Ты, конечно, прав, Артемушка. Но как же ты жить будешь? Тяжело так.»

Десятилетний Артем слушал маму с недоумением, насупив брови. Разве мог он не заступиться за соседа по парте Данила, у которого двоечник Шмотов из шестого класса регулярно отбирал деньги на завтраки? Кончилось все, правда, не очень хорошо, теперь Шмотов отбирал деньги у них обоих, но не без боя. Разве мог он промолчать, когда наткнулся на все того же двоечника, шарящего по карманам курток в школьной раздевалке? Через пару дней тот подкараулил Артема в подъезде и наградил новыми синяками.

Жилось и правда тяжко, мама оказалась права. Почему-то люди вокруг не желали жить по правилам: лгали, воровали, мошенничали и двурушничали. И очень не любили, когда их деяния становились всеобщим достоянием. Чем старше становился Артем, тем больше несправедливости замечал вокруг. Все было неправильно. Как с этим бороться? Да еще в одиночку? Артем лихорадочно озирался вокруг. Неужели больше нет людей, которые хотят жить по справедливости? Но, кто ищет, тот всегда найдет. Нашел и он.

Отец Иннокентий проводил у них в школе урок православного воспитания. Не настоящий, а показушный, с заготовленными заранее вопросами и ответами. Его снимала для выпуска новостей небольшая местная телекомпания. Заприметив проницательным взглядом топтавшегося в нерешительности неподалеку юношу, отец Иннокентий приветливо обратился к нему: «Вы хотели что-то спросить? Смелее, молодой человек.» Так началась их дружба: покровительственная со стороны священнослужителя и щенячье-преданная со стороны Артема. Отец Иннокентий был хорошим психологом и быстро разобрался в душевных терзаниях юноши. Как у многих людей его профессии, у него хорошо был подвешен язык и доставало терпения на долгие беседы. Артем наконец нашел свои правила – десять заповедей и намеревался строить по ним свою жизнь.

Первым шагом было поступление в духовную семинарию. Розовых очков, надетых на него отцом Иннокентием, хватило на несколько лет. За это время Артем повзрослел, поумнел и понял, что нельзя жить в обществе и быть свободным от его пороков. Но нужно, по возможности, помогать людям их преодолевать. Это определило всю его дальнейшую жизнь. Поехать священнослужителем на остров он вызвался добровольцем, хорошо понимая, что карьеры он там не сделает. Да она его и не интересовала. Но здесь он был один, сам себе хозяин, и без присмотра сверху надеялся организовать духовную жизнь островитян правильно, так, как он это понимал.

Первым неприятным сюрпризом оказалось то, что прихожан на острове насчитывалось всего человек двадцать. Были это, в основном, пожилые женщины. Всех остальных островитян религия не интересовала. Конечно, отца Владимира приглашали присутствовать на присяге и освящать все новостройки в поселке (в том числе объекты военного назначения). Это было модно, вполне в духе времени. На подобных мероприятиях он чувствовал себя свадебным генералом и, механически исполняя требуемое, понимал, что это не то. Поразмыслив, отец Владимир нашел способ достучаться до островитян. Учитывая почти постоянно плохую погоду на острове зимой, собрать людей на службу было нереально. Они сидели по домам и смотрели телевизор. Значит нужно сделать проповедь телевизионной. Вскоре на острове появилась новая еженедельная телевизионная программа.

Но этого отцу Владимиру было мало. Ему хотелось добраться до детских душ, неиспорченных и более восприимчивых к разумному, доброму, вечному, семена которого он и хотел посеять. После длительных переговоров с недоверчивой директрисой ему позволили проводить в школе еженедельные уроки православной культуры. И он с энтузиазмом взялся за дело. Вышестоящее начальство было вполне довольно развитой им деятельностью. Хотя в общем и целом столь отдаленный и малочисленный приход начальство мало интересовал.

Поскольку отец Владимир был одинок, то жил он в комнате обычного барака, разделяя с соседями все тяготы зимовки на острове: чистил бесконечный снег, отпугивал белых медведей, хандрил от нескончаемых метелей и подолгу сидел без света из-за оборванных проводов. Местные жители восприняли его появление на острове неоднозначно: с недоумением, настороженностью, равнодушием или с иронией, как сосед по бараку – биолог Сергей. Он смотрел на отца Владимира, как на некую диковину: говорящую лошадь или летающую корову. Ларионову не нужны были помощь, сопереживание или участие. Он был «человеком в футляре». Близко к себе никого не подпускал, но и сам в чужую душу не лез, сохраняя равноудаленные отношения со всеми. Возможно поэтому Наташа со своей проблемой сначала пришла к отцу Владимиру, посоветоваться.

Эта сногсшибательная новость рано или поздно настигает каждого мужчину. Порядочный человек вообще должен обо все догадаться заранее и в нужный момент талантливо изобразить бурный восторг и полную пришибленность свалившимся на него внезапно счастьем, лепетать бессвязные глупости типа: «да мы теперь, да мы с тобой, ух, заживем» и смотреть радостно бараном. А не стоять дурак – дураком, соображая, когда же он так прошикнулся, вроде всегда меры предосторожности принимал неукоснительно. На мужском лице ни в коем разе не должно читаться и тени сомнения: «А мое ли? Точно? А вдруг?», лишь восторженная придурковатость и телячий восторг. И горе тому, кто не успеет вовремя сделать радостное лицо.

Ларионов запоздал, и Наташа успела обидеться. «Ларионов, мне уже двадцать пять, я буду рожать,» – категорично заявила она. От запланированного спокойного тона разговора мгновенно не осталось и следа, голос предательски сорвался и дрогнул. Чтобы не разрыдаться на глазах у Сергея, Наташа выбежала из комнаты. «Бревно бесчувственное, ненавижу. Черт бы тебя побрал, Ларионов,» – проклинала она его, уже не сдерживая слез. Встреться ей сейчас белый медведь, Наташа снесла бы его, как вихрь торнадо.

Сергей не побежал за девушкой, а сидя на подоконнике, переваривал услышанное. С одной стороны, удивляться было нечему. Вполне закономерный результат двухлетних близких отношений. Рано или поздно это должно было произойти. С другой стороны – ребенок? Зачем? Что он будет с ним делать? Его система ценностей детей не предполагала. Не то, что бы он был их ярым противником, нет. Просто вообще о них не задумывался. Ларионов понимал, что в Наташиных глазах он сейчас сущий злодей оттого, что не прыгает от радости и не носит ее на руках. Обижать Наташу не хотелось, но новость застала его врасплох, и он был скорее озадачен и растерян, чем рад. Впрочем, его мнения и не спрашивали, Наташа уже все решила и поставила его в известность. У них будет ребенок. Разумеется, как порядочный человек, Сергей будет о них заботиться. Но пока он даже не мог осознать этот факт. Ох уж эти женщины, вечно все усложняют!

В дверь постучали. Отец Владимир. У Сергея уже вылетело из головы, что он позвал его вечером на рюмку чая. Иной раз они вместе коротали долгие зимние вечера за неспешной беседой. Но сегодня Ларионову было не до того.

«Я видел Наташу в слезах. Кажется, у Вас произошел серьезный разговор?» – понимающе спросил Отец Владимир.

«Подожди, ты в курсе что ли?» – удивленно приподнял брови Сергей.

«Наташа приходила ко мне за советом. Но, кажется, он не сработал. Извини, что лезу не в свои дела,» – примирительным тоном продолжил отец Владимир.

«Да нет, это я болван. Растерялся что-то. Пойду, найду ее. В другой раз чаи погоняем,» – спешно одеваясь сказал Сергей. «А ты мог бы и предупредить. Чувствую себя полным дураком,» – уже на бегу погрозил он пальцем соседу.

Эти «чаи погоняем» обычно доставляли отцу Владимиру большое удовольствие. Скоротать вечерок за беседой с умным, эрудированным человеком было одним из немногих развлечений на острове зимой. Сергей оказался прекрасным рассказчиком и настоящим фанатом этого сурового края. Когда он был в настроении или немного навеселе, то рассказывал о встречах с любопытными белыми медведями, коих при его работе в национальном парке было предостаточно, или что-нибудь из истории острова, или и вовсе легенды о Гиперборее.

Наташа обиделась всерьез и перебралась к родителям. Сергей, хотя и не считал себя виноватым, благоразумно предпринимал шаги к примирению. Но Наташке будто вожжа под хвост попала. Гнев на милость она сменила совершенно неожиданно спустя три недели. Вернувшись как-то домой, Сергей обнаружил в самом разгаре большую стирку. Раскрасневшаяся Наташа гневно выговаривала ему: «Ларионов, почему у тебя грязные носки по всем углам валяются?» И припечатала: «Свин». Сергей лишь иронично улыбался. Свин так свин, еще и не так обзывали. Главное – вернулась. О неадекватном поведении беременных женщин, немотивированных вспышках гнева и повышенной слезливости он уже был наслышан. Новости в маленьком поселке разносились со скоростью пожара в саванне, поэтому мужики уже несколько дней сочувственно похлопывали его по плечу. Трехнедельное отсутствие Наташи заставило Сергея пересмотреть свои отношения с ней. Неожиданно оказалось, что она ему очень даже нужна, без Наташи возникло какое-то щемящее чувство пустоты. И чистые носки, опять же, кончились.

В последующие недели Сергей замечал, что Наташа как-то неуловимо изменилась. Часто она замирала в задумчивости, погруженная в свои мысли и поглаживала еще не заметный живот с нежной, мечтательной улыбкой на лице. Неужели она думает о ребенке? О чем там думать? Ведь его еще нет. Разве можно любить то, что пока нельзя увидеть, потрогать, взять на руки? Возможно это доступно только женщинам? Мужчины – существа более приземленные и рациональные, не способные испытывать чувства к чему-то эфемерному. Где-то глубоко в душе Ларионов вообще сомневался, что будет любить этого нежданного ребенка, но благоразумно предпочитал об этом помалкивать.

Глава 25

.

Вот благодать то! Как припекает. Гарика совсем разморило. Лежа на свежей, зеленой травке сухого пригорка, он блаженно щурился на солнышко. Шевелиться было лень, он растянулся на земле и замер, как ящерка на горячем, облитом солнцем камне. Растерев грязными пальцами несколько травинок, Гарик с наслаждением понюхал их. Птичье щебетание убаюкивало так, что он даже закемарил ненадолго. Проснулся Гарик, всем телом ощущая чужой взгляд. После многих лет жизни на улице у него выработалось просто звериное чутьё. Чуть приоткрыв правый глаз, он осторожно огляделся вокруг. Тощий облезлый петух, свесив на бок пожухлый гребень, внимательно рассматривал его, стоя поодаль.

Эва! Свежее мясо! Давненько он такого не едал. Немедленно засосало под ложечкой, рот заполнила слюна. Притворяясь все еще спящим, Гарик незаметно подсобрался и, резко крутанувшись на бок, выкинул правую руку по направлению к тонкой петушиной шейке. Однако и у петуха звериное чутьё оказалось не хуже. Ловко увернувшись от грязной пятерни, он отпрыгнул вверх и назад, умудрившись пребольно клюнуть Гарика в руку. Издав высокомерный клекот, петух развернулся и понесся вниз с холма по направлению к раскинувшейся внизу деревеньке, шустро вскидывая голенастые ноги и потряхивая жалкими остатками разноцветного хвоста. Гарик катился за ним, как неумолимая снежная лавина и пару раз почти схватил наглеца, но петух каким-то чудом умудрился вывернуться.

Охота продолжилась уже в деревне. Сидя в засаде за поленницей дров, Гарик терпеливо ждал, когда осторожный петух, ходивший кругами вокруг рассыпанного пшена, решится подойти поближе. Чуток терпения и изобретательности сделали свое дело. Вскоре тощая петушиная шейка была с хрустом свернута, голова с мятым гребнем безвольно повисла. Из пойманной птицы Гарик устроил целый пир. Он соорудил на улице очаг из нескольких кирпичей и развел огонь. Водрузив на кирпичи найденную в ближайшем доме кастрюлю, он скоренько, кое-как ощипал петуха и, порубив на части, бросил в воду. Проявив недюжинный кулинарный талант, Гарик добавил в кастрюлю соль, перец и лавровый лист. Не на шутку разыгравшееся урчание в животе он унимал консервированным горошком, лакая его прямо из банки. Но ни терпения, ни горошка не хватило. Обжигая пальцы, Гарик принялся ножом вытаскивать из варева куски мяса и пожирать их полусырыми, обгладывая до блеска кости и урча, словно зверь. Петух оказался жилист и жёсток. Но, набив брюхо мясом и вылакав бульон, Гарик был совершенно счастлив, как гиена, нашедшая дохлого слона. Он уснул там же, у костра, в блаженной сытости и абсолютном покое.

Заходящий на посадку самолет Гарик увидел, когда обдавал тугой струёй смородиновый куст. Запрокинув голову и открыв от удивления рот, он намочил ботинки и едва не упал. Застегивая на ходу ширинку, Гарик почесал за самолетом напрямки через поле, придерживая двумя руками спадающие штаны и перепрыгивая через кучи старой соломы.

До военного аэродрома, куда сел самолет, оказалось километров пять. Он находился на окраине военного городка. Аэродром и военная часть рядом были окружены массивным бетонным забором. Запыхавшийся Гарик долго шел вдоль нее, ища место, где можно просочиться внутрь. Путь ему указал шмыгнувший под запертые железные ворота котяра. Недолго думая, Гарик лег на спину и не без труда тоже протиснулся под ними. На другой стороне его ждал пинок в живот, приказание встать и дуло автомата, направленное в лицо. Первым порывом Гарика было слинять, ввинтившись в какую-нибудь неприметную щель, но суровые лица двух молодых ребят с автоматами не оставляли такой возможности. Он изрядно приуныл, примирительно поднял руки и заискивающе улыбнулся, всем своим видом показывая отсутствие сопротивления и полную свою неопасность. Не опуская рук, Гарик послушно побрел туда, куда его подталкивали солдаты. Надо же было так глупо попасться! От этих парней с автоматами добра не жди. И зачем он кинулся в погоню за этим самолетом, словно гончая за лисой? Надо было идти своей дорогой. Но, как ни странно, Гарик соскучился по человеческому обществу и все чаще вспоминал тех приятных людей, у которых гостил несколько дней. Там к нему отнеслись уважительно, не били. Как брошенная собака он, виляя хвостом, инстинктивно тянулся к приласкавшей его однажды руке. Может стоило бы вернуться и пожить с ними некоторое время? А эти парни с оружием как пить дать накостыляют ему. Вот только почему у них такие испуганные лица?

Гарика отконвоировали в какое-то административное здание, битком набитое людьми, в основном военными. Сразу несколько человек бросились к Гарику, но словно споткнулись впаре шагов от него, наткнувшись на невидимую стену из вони. После памятной помывки, устроенной ему Михаилом, Гарик водными процедурами себя не обременял, а потому вонял резко и оглушительно, как дикий кабан.

«Давайте на улице поговорим,» – обратился один из них к Гарику и приоткрыл дверь. – «Ребята, опустите оружие.»

Гарик с облегчением юркнул наружу, отсюда сбежать будет проще. Мужик вышел за ним. Он был на голову выше щуплого бомжа, широкоплеч, светловолос, продольные морщинки озабоченно пересекали его лоб. За годы бомжевания Гарик стал неплохим психологом, поэтому быстро определил для себя, что этот бить не будет. Сергей и не собирался. За два часа, прошедшие с момента приземления они, разбившись на группы, успели осмотреть аэропорт, военную часть и частично военный городок. Людей найти не удалось, по крайней мере живых. А от количества найденных человеческих останков всем было не по себе. Ларионов надеялся, что этот опустившийся тип прольет свет на произошедшую здесь катастрофу.

«Здорово, тебя как зовут?» – поколебавшись немного протянул он руку Гарику. – «Ты живешь здесь, в военном городке?»

Гарик недоверчиво смерил его взглядом. С ним давно никто не здоровался за руку. А светловолосый продолжал сыпать вопросами: «Что случилось с людьми? Отчего они погибли? И когда это произошло? Кроме Вас есть еще выжившие?»

Гарик аж руками замахал, подожди мол, не части, и, собравшись с мыслями, выдал на редкость связный текст (по своему разумению): «Так померли все в прошлом году, тепло еще было, в сентябре что ли или в августе. Тута живых я не видел, а в других местах есть понемногу.»

«Отчего умерли? Болели? Какие симптомы? Где вы видели выживших?» – теперь вопросами его засыпали двое: светловолосый и присоединившийся к ним грузный кавказец. На пару они потихоньку вытягивали из дырявой Гариковой головы крупицы информации, пока не сложилась более-менее связная картина. Тот аж вспотел от непривычных умственных усилий. По мере прояснения ситуации морщин на лбу Сергея становилось все больше.

Сергей, Давид Вагифович – главный врач военного госпиталя, еще 86 добровольцев и четыре члена экипажа прибыли на материк, чтобы выяснить сложившуюся ситуацию и подготовить условия для эвакуации всего населения острова. Полковник Матвиенко формулировал задачи по -военному четко и жестко. Была середина апреля. На острове – глубокая зима, темнота и метели; здесь – первая свежая травка, щебетание птиц и набухшие почки, готовые вот-вот взорваться и окутать деревья зеленой дымкой. После долгих размышлений пунктом назначения был выбран крупный военный аэродром близ большого областного центра в черноземной полосе России. Здесь были условия для технического обслуживания и заправки трех имеющихся у островитян самолетов и экипаж уже занимался этим, готовясь вылететь обратно. По существующей договоренности прибытие второго борта ожидалось не раньше, чем через неделю и то, если погода позволит. За это время требовалось разобраться в ситуации, подготовить места для размещения людей и обеспечить продовольствием.

«Давайте, Сережа, покурим, да поразмышляем,» – сказал Давид Вагифович, грузно опустившись на лавочку. С высоты своих прожитых шестидесяти шести лет он позволял себе иногда покровительственные нотки в разговоре, но в целом мужиком был дельным и серьезным. Потому и значился руководителем их экспедиции. Гарика пока решили не отпускать, надеясь вытянуть из него еще какую-нибудь полезную информацию.

«Колени вот болят, не могут уже носить мои сто килограммов,» – посетовал, затянувшись Давид. Ларионов молча ждал продолжения. – «Значит так, Сережа. Судя по симптомам и, главное, скорости распространения, похоже мы имеем дело с вирусом, передающимся воздушно-капельным путем, со страшной убойной силой. Летальный исход более чем в 99 % случаев. Не думаю, что он естественного происхождения. Но выжившие есть. Знать бы болели они и выздоровели или вовсе не заболевали? В последнем случае дело скорее всего в генетике. Иммунитет передается по наследству потому, что среди выживших есть кровные родственники. Времени прошло много. Как это ни прискорбно звучит, надеюсь все, кто заболел мертвы. В противном случае нам угрожает смертельная опасность.»

«Как думаете, останки заразны?»

«Не думаю, но наверняка сказать нельзя. Ну что, Сережа, как будем действовать?»

«Думаю, надо искать вариант размещения в сельской местности, что бы рядом был какой-нибудь колхоз. Отремонтируем технику, вспашем поля, посевной материал наверняка найдем в закромах, разобьем огороды,» – не торопясь рассуждал Сергей.

«Да, зеленушечки свеженькой то ох как хочется,» – мечтательно протянул Давид Вагифович. Рацион на острове хотя и был сытным, но разнообразим не баловал. Свежие овощи, фрукты и зелень ограничивались лишь скромным «борщевым» набором, да и тот был на исходе.

«Давайте-ка, Сережа, поищем в поселке школу. Здание должно быть достаточно большим и кухня там наверняка есть. Надеюсь, во время болезни дети в школу не ходили, и мы не найдем там останков. В конце концов, во время чрезвычайных ситуаций недаром пострадавших всегда в школах размещают. Это как раз наш случай,» – закончил разговор Давид.

На том и порешили. Людей разделили на группы. Одна из них отправилась искать и осматривать здание школы, вторая была направлена на поиски продовольствия, третья должна была в кратчайшие сроки подготовить транспорт для поисков подходящего места для поселения. Давид Вагифович, как единственный медик, проводил ревизию в местной санчасти.

Местная школа оказалась совсем небольшой и, если не считать годового слоя пыли, сияла свеженьким косметическим ремонтом, сделанным, вероятно, к прошлому первому сентября. В кабинетах еще стояли вазы с мумиями цветов. Школа действительно оказалась абсолютно пустой, и за обустройство временного пристанища можно было приняться немедленно. Из 92 прилетевших человек женщин было всего десять. В том числе Наташа, проявившая поистине ослиное упрямство. Как только стало известно о готовящейся экспедиции, она категорически заявила, что летит вместе с Ларионовым. Никакие разумные доводы об опасности этого предприятия, да еще в ее положении, на девушку не действовали. Набив мозоль на языке уговорами, Сергей в конце концов махнул на нее рукой. Оставалась надежда, что полковник Матвиенко запретит ей лететь, учитывая беременность. Наташа, насупив брови, решительно отправилась к нему сама. Вопреки ожиданиям, полковник, старательно отводя глаза от выпяченного Наташиного живота, как-то сразу стушевался и спорить с ней не стал. Ларионову ничего не оставалось, кроме как смириться.

Все еще сердитая на него Наташа старательно елозила мокрой тряпкой по столам в школьной столовой, умудряясь при этом выглядеть не менее гордой и неприступной, чем авианосец Адмирал Кузнецов. Приобняв ее сзади за расплывшуюся талию, Сергей поцеловал девушку в шею: «Наташа, все хорошо?» И погладил живот. «Хорошо, убери свои лапы,» – фыркнула Наташа и демонстративно удалилась, подхватив ведро с грязной водой. Перепады ее настроения приводили Сергея в ступор. Он совершенно терялся от резких переходов от смеха и нежности к слезам и отчаянию и втайне мечтал о том, чтобы все это скорее кончилось, и Наташа снова стала нормальной.

Про Гарика в суматохе все забыли. До позднего вечера он просидел, запертый в какой-то подсобке. Покормить его не удосужились, а потому брюхо совсем подвело от голода. От воспоминаний о съеденном вчера петухе мучительно сосало под ложечкой. Гарик был голоден и уже поэтому мрачен и зол. Пришедший за ним вечером солдатик был один и без оружия. Гарик утек от него, боднув бедолагу головой в живот. Солдатик охнул, согнулся пополам и, упав на землю, зашелся надсадным кашлем.

Сделав свое черное дело, Гарик, перепрыгивая кучи мусора и вихляя на бегу, как заяц под прицелом, уносился прочь, быстро затерявшись в темноте.

Глава 26.

Он умирал. Давид понял это еще сутки назад. Они все умирают. Почти. Задыхаясь и выкашливая легкие, Давид пробирался по школьному коридору, держась за стену. Сильнейшее головокружение заставило его опуститься на пол. Переждав несколько минут, он отправился дальше на четвереньках. Надо во что бы то ни стало добраться до него и сказать… Силы оставили его и Давид замер на полу, повалившись на бок.

Наташа задыхалась, лежа на мате в школьном спортзале. Эта агония продолжалась безумно долго. У Сергея сердце разрывалось, хотелось выть, орать, биться головой о стену, убить кого-нибудь. Но все, что он мог сделать – сидеть рядом с умирающей Наташей, держать ее за руку, вытирать пот со лба и говорить какие-то ненужные успокаивающие глупости. Едва ли она их слышала. На чудо Сергей не надеялся, многие были уже мертвы.

Давид Вагифович пытался бороться с болезнью, раздавал таблетки, делал уколы. Эффекта не было. Когда Ларионов видел его последний раз несколько часов назад, тот, едва держась на ногах, пытался попасть иглой шприца в чью-то вену. Внезапно Сергей понял, что Наташа затихла. Ее посеревшее лицо с открытым ртом и выпученными глазами было неузнаваемо обезображено болезнью и смертью. Он долго пытался нащупать пульс. Наташа была мертва. А Ларионов чувствовал только облегчение. Слава Богу! Ей больше не больно, она не страдает. Наконец то все закончилось. Какое-то время Ларионов безмолвно сидел рядом, уткнувшись лицом в колени. Потом прикрыл Наташино лицо своей курткой и пошатываясь пошел прочь.

Школа неумолимо превращалась в кладбище. Повсюду были агонизирующие или уже блаженно затихшие люди. Давид лежал в коридоре и на первый взгляд казался мертвым. Однако хриплое дыхание еще вырывалось из его груди. Сергей присел рядом и похлопал врача по ввалившейся небритой щеке:

«Давид, слышишь меня, Давид?

Мучительный приступ лающего кашля сотрясал тело Давида несколько минут. Тяжело дыша, он с трудом сфокусировал взгляд на Ларионове и, изо всех сил вцепившись в его руку, прерывисто заговорил:

«Дурак я, Сережа, старый дурак. Не понял сразу. Не подумал. Это бомж нас заразил, Сережа. Он носитель вируса, но сам не болен. И ты, Сережа. Ты – носитель. Ты убьешь всех наших, кто прилетит.»

Ошеломленный Ларионов потрясенно уставился на старого врача. Ему это и в голову не приходило. Не считая смертельной усталости после почти двух суток, проведенных на ногах, он чувствовал себя хорошо: ни кашля, ни удушья. Собравшись с силами Давид продолжил:

«Спаси их, Сережа. Предупреди обо всем, а сам уходи. Уходи, прошу тебя. Там Сусанночка и Русланчик. Предупреди…»

Речь становилась все более бессвязной, силы оставили его. В последние минуты жизни старый врач думал только о единственной любимой дочери и внуке, остававшихся на острове. Отупевший от переживаний Ларионов вышел на улицу и сел на ступени крыльца. Придя в себя через несколько часов, Сергей так и не понял, как он умудрился отключиться и уснуть. В школе царила тишина. Ларионов добросовестно прошел по кабинетам и коридорам, проверяя пульс у всех без исключения. Для того, чтобы осуществить задуманное, следовало сначала убедиться, что все мертвы. Он долго стоял рядом с телом Наташи, но так и не смог заставить себя откинуть куртку и последний раз взглянуть в ее лицо. Оно и так стояло перед глазами: посиневшая кожа, выпученные глаза, оскаленный рот. Неужели он навсегда запомнит ее именно такой?

Ларионов решительно открутил крышку канистры и полил Наташино тело бензином. Затем снова обошел всю школу, методично поливая тела бензином. Остановившись на лестнице, он зашвырнул в дверной проем канистру и бросил зажигалку в бензиновую лужицу. Огоньки весело побежали по бензиновым дорожкам в разные стороны, запрыгнули на колышущиеся от сквозняка шторы, шустрыми змейками расползлись по деревянным стендам с объявлениями и стенгазетами, попробовали на зуб деревянную обрешетку радиаторов отопления, лизнули новенькие двери и, наконец, бодро затрещали всем и сразу. Получаса Сергею хватило убедиться, что здание школы полыхает неугасимо, как вечный огонь на День Победы. Он затоптал ногой окурок, поднялся и зашагал прочь. Дел предстояло много.

Двое суток Ларионов мотался по округе, подбирая подходящее место для поселения. Большая пригородная деревня, раскинувшаяся километрах в двух от широкой реки, вполне подошла. Шоссе делило населенный пункт надвое. С одной стороны дороги располагалась непосредственно деревня, довольно зажиточная, судя по двухэтажным кирпичным домам за непроницаемыми мощными заборами. С другой стороны – новенький коттеджный поселок с яркими, аккуратными, будто игрушечными домиками, перемежающимися детскими площадками и хоккейными коробками. Деревню предстояло очистить от человеческих останков, а вот коттеджный поселок был почти чист. Большинство домов не были заселены, похоже, с продажами возникли проблемы. Ларионов собрал в одно место останки шести человек, обнаруженных в поселке и сжег их. Теперь здесь можно было устроиться на первое время, пока не будет зачищена деревня. В сторону реки от деревни раскинулись широкие заливные луга, а в противоположную – обрабатываемые поля.

Ларионов старался измотать себя до изнеможения, чтобы ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Он внимательно осмотрел всю сельскохозяйственную технику, складские и производственные помещения, поля, луга и составил план действий. Сергей сделал запас семян овощей для огородов, сельскохозяйственного инвентаря, мотоблоков, бензина и многого другого, помародерствовав в специализированных магазинах. В аэропорту он сложил запас продовольствия и медикаментов на первое время и припарковал в рядок все приведенные в порядок и заправленные машины. Но каждый раз, когда усталость заставляла его смежить веки, перед глазами вставало обезображенное Наташино лицо, со стекавшей из уголка рта струйкой слюны. Ларионов тут же подскакивал, как Ванька-встанька и принимался что-нибудь делать, лишь бы изгнать этот образ из своей головы.

Трое суток он мотался, как механический веник, пытаясь объять необъятное. Оставалось сделать только одно. Сергей потратил два часа, подробно описывая на бумаге все произошедшее, информацию о вирусе и рекомендации на будущее. Последние шесть часов он провел, валяясь в кузове грузовичка и бездумно глядя в небо. Временами усталость давала о себе знать, и он впадал в тревожное забытье, судорожно открывая глаза каждый раз, когда Наташино лицо всплывало в памяти. Проводив глазами заходящий на посадку долгожданный самолет, Сергей развернул машину и поехал куда глаза глядят.

Лето и зиму Ларионов прожил бирюком в небольшом городке километрах в пятидесяти от поселения островитян. Он окопался в частном доме, как медведь в берлоге, ему было все равно где жить, что есть, о чем думать. Только бы не о Наташе. Сергей совсем одичал и опустился, перестав бриться, мыться, следить за собой. Он поедал консервы ножом прямо из банки, когда был голоден, топил камин обломками мебели, когда замерзал. Одиночество его не тяготило. Привык.

Но с началом весны проснулась и жажда жизни. Вернувшееся беспокойство и нетерпение заставило его без сожаления сняться с насиженного места и податься в свободное плавание.

Глава 27.

«Товарищ полковник, Николай Петрович!» – заспешил вслед вышедшему из машины Матвиенко отец Владимир, подобрав рясу и перепрыгивая через весенние лужи. Полковник аж зубами заскрежетал от досады. Этот правдоискатель надоел ему хуже горькой редьки. Психотерапевт доморощенный. Куда угодно без мыла влезет.

«Слушаю Вас, отец Владимир,» – повернулся он к преследователю с невозмутимым лицом. Весь накопленный пыл и воодушевление отца Владимира немедленно разбились о его ледяную вежливость, как волна о волнорез. Тем не менее он продолжил:

«Николай Петрович, люди в поселке обеспокоены строительством, которое Вы затеяли и некоторыми из ваших приказов.»

«О чем идет речь, поясните, святой отец?» – педантично осведомился Матвиенко. Он явно не собирался облегчать задачу отцу Владимиру.

«Вы знаете. О приказе стрелять на поражение в случае, если к поселению приблизится чужак. Возможно стоило бы обсудить это с людьми и найти какое-то совместное решение,» – примирительным тоном продолжал отец Владимир.

«Святой отец, приказы обсуждению не подлежат, только исполнению. Все мои решения приняты с целью обеспечения нашей безопасности. Напоминаю Вам, что на мне лежит ответственность за жизни 2,5 тысяч человек.»

«Полковник, она лежит на всех нас. Мы вместе должны принимать решения. И это не только моя точка зрения. А стрелять без предупреждения в невиновных людей недопустимо. Николай Петрович,» – неожиданно сбавив напор и сменив тон продолжил он. – «Не хотите просто поговорить? Мне кажется, Вам это нужно.»

«Вам кажется, отец Владимир. Простите, я должен идти. Дел много.»

Разговор снова предсказуемо окончился ничем, как уже случалось ранее несколько раз. Достучаться до Николая Петровича никак не удавалось. Уже много месяцев с того момента, как они перебрались на материк, полковник был на грани, как натянутая струна. Казалось, тронь его пальцем, и случится ядерный взрыв. Титаническими усилиями Матвиенко удавалось держать себя в руках. Спасала работа и лежащий на нем груз ответственности. Дисциплинировала. А этот святоша так и норовил поковыряться в свежей ране. Боль потери уже немного утихла. Осталась бессильная ярость. Она клокотала и бушевала внутри, не находя выхода. Ведь он сам позволил Наташе лететь первым бортом. Умом он понимал, что ее смерть, как и всех прочих, – несчастный случай и винить в этом некого. Но он лишился единственной радости в жизни и не мог с этим смириться. Отец Владимир видел, что с полковником творится неладное, но понять причин его ожесточения не мог. Он несколько раз пытался пробиться через броню Николая Петровича. Но с таким же успехом можно было пытаться колоть грецкие орехи зубочисткой.

Жизнь в поселке была организована по-военному четко и рационально. Только что строем по улицам не ходили. В критической ситуации военная дисциплина была кстати, она не позволяла людям поддаться панике, давая ощущение стабильности. Однако жизнь постепенно налаживалась, а полковник продолжал закручивать гайки, не замечая или не обращая внимания на недовольство части населения, в основном, гражданского. Единоличное решение Матвиенко окружить поселок и большую часть используемых земель вокруг него непроницаемым забором со смотровыми вышками, на которых будут нести круглосуточное дежурство военнослужащие, чтобы не допустить приближение к поселку выживших после эпидемии (а, следовательно, заразных и смертельно опасных) и вовсе вызвало ропот среди населения. Отец Владимир тоже поддерживал эти протестные настроения и пытался в который уже раз донести их до полковника.

К великой радости отца Владимира в деревне оказалась церковь. Совсем небольшая, но яркая и нарядная, как хохломская игрушка потому, что отреставрирована была недавно и выкрашена в бело-синих тонах. Вполне закономерно, что во времена великих потрясений число прихожан значительно увеличивается. Люди пытаются осмыслить происходящее и примириться с ним, найти утешение и ответы на животрепещущие вопросы. Паства отца Владимира постепенно возросла до нескольких десятков человек по будням и нескольких сотен по праздникам. Это воодушевляло его необыкновенно. Пытаясь объять необъятное, отец Владимир старался уделить внимание всем, кто жаждал утешения или разговора по душам. И порой чувствовал себя совершенно опустошенным, словно сдувшийся воздушный шарик, но счастливым.

В деревне была небольшая школа и старенький фельдшерско-акушерский пункт, а также два магазина и придорожная кафешка. На этом блага цивилизации заканчивались. В общем и целом, Сергей выбрал удачное место для поселения. Руководствуясь его записями, прибывающие с каждым рейсом островитяне оперативно распахивали поля и засаживали огороды, чтобы не упустить благоприятное для посадки время. Параллельно зачищали деревню от останков умерших, устроив братские могилы подальше от поселения. Прилетевший последним рейсом полковник Матвиенко застал уже дружные зеленые всходы на полях и свежую редиску, выросшую в теплицах.

Особой изюминкой деревни была цепочка небольших заросших озер, тянущаяся вдоль реки на расстоянии нескольких километров друг от друга. Помимо диких уток, цапель и другой птицы, гнездившейся там, одно из них оказалось излюбленным местом водопоя разномастного стада лошадей. К большому изумлению людей две лошадки оказались мохнатыми пони – совсем ручными и с покладистым нравом. Людей они не опасались и позволяли себя гладить, охотно беря угощение прямо из рук. Лошадки моментально стали детскими любимцами и к озерцу гуськом потянулись дети с гостинцами для них. Скорее всего, в прошлой жизни лошадки катали детей в парках по выходным.

Через несколько дней вечером на огонек к полковнику Матвиенко забежала Вероника. Энергия из девушки, как всегда, била ключом и, казалось, заполняла все вокруг. Проведенная на острове полярная ночь, вопреки ожиданиям полковника, ничуть ее не изменила. От ее активности у Матвиенко немедленно начинала болеть голова.

«Здравствуйте, Николай Петрович,» – затараторила девушка с порога. – «Я хотела бы с Вами поговорить. Можно войти?»

Вероника была одной из тех городских девушек с активной жизненной позицией, которые все свободное время посвящают модному ныне волонтёрству и борьбе с социальной несправедливостью: убирают мусор в заповедных местах, выгуливают собак в приютах для животных, высаживают деревья на месте лесных пожаров, кормят бездомных, проверяют товары в магазинах на предмет «просрочки», ищут пропавших в лесах грибников и т.п. В общем, «моя хата с краю» – это не про нее. После вымирания большей части человечества дел у нее поубавилось. Такие мелочи, как изготовление кормушек для птиц, никоим образом не давали ей проявить себя. Вероника заскучала. И вот этот торнадо чистой энергии налетел на полковника Матвиенко. В отличии от отца Владимира, она не обращала внимания на его холодность и деликатности не проявляла. Уверенная в своей правоте Вероника шла напролом, как танк.

Не дожидаясь формального приглашения, возмутительница спокойствия вошла в маленькую прихожую, сняла мокрые сапоги, потоптавшись на скрипучих деревянных полах, пригладила растрепавшиеся волосы и прошествовала в комнату. Николаю Петровичу ничего не оставалось, как пойти следом. Вероника бодро вывалила на полковника заранее заготовленную речь о невозможности жить окруженными забором, как в концлагере. А уж убийство невинных людей и вовсе чудовищная идея. Ведь можно решить проблему цивилизованно, например, установить на всех дорогах таблички с просьбой не подходить ближе.

За все это время Матвиенко не проронил ни слова, внимательно глядя на девушку. Впрочем, ответа она и не требовала. Под этим пристальным взглядом запал у Вероники иссякал и к окончанию тирады она неожиданно для себя оробела. Вдруг в голову пришла мысль, что они с этим суровым мужиком здесь наедине. Холодок пробежал по спине, и девушка невольно поежилась под его изучающим взглядом. Засмущавшись, Вероника отвела глаза и с притворным интересом начала осматривать аскетичную обстановку. Молчание затянулось.

Николай Петрович жил один в маленьком деревянном домике из двух комнат, где до него доживала свой век одинокая старушка, почившая на той самой старинной железной кровати, в которую и уперся теперь взгляд девушки. Перехватив его, полковник развеселился, а Вероника окончательно смутилась.

«Я пойду,» – пискнула она с какой-то просительной интонацией.

«Конечно, я обдумаю Ваше предложение, Вероника Сергеевна,» – едва сохраняя серьезность уверил ее Николай Петрович.

Когда раскрасневшаяся девушка пулей вылетела из его дома, он расхохотался. Впервые после возвращения на материк. Оказывается, и на эту активистку есть управа. А ведь она очень даже хорошенькая, когда не напускает на себя этот менторский тон. И так забавно краснеет.

Над словами Вероники действительно стоило подумать. И она, и отец Владимир выражают мнение довольно большой части населения, которая пока проявляет свое недовольство лишь на кухонных посиделках. Однако недооценивать ее не стоило. Сам виноват. Нельзя было прекращать практику импровизированных совещаний с людьми, имеющими авторитет среди населения.

Тем временем весна надвигалась неумолимо, как грозовая туча. Придорожные сугробы поникли, скособочились и растеклись ручейками во все стороны. Земля всплакнула лужицами талой воды и глубоко вздохнула полной грудью. В кристально прозрачном воздухе поднимались вверх испарения, искажая окружающий мир, как кривое зеркало. И, наконец, разлилась река. Вода вплотную подобралась к возвышенности, на которой стояла деревня, залив сараи и огороды в низинах вокруг нее. Матвиенко частенько сидел на сухом пригорке позади огорода, примыкавшего к его дому, и любовался закатом. Огромное пространство, залитое водой, ограничивалось шоссе на высокой насыпи с одной стороны и совершенно ничем с другой. Лишь вереница поникших прибрежных ив виднелась в паре километров впереди, обозначая обычное русло реки.

Созерцательное настроение полковника было нарушено повизгиванием и возней на крыше одного из полузатопленных сараев внизу. Средних размеров тощая собака, суетясь и радостно поскуливая, бегала в нетерпении по крыше сарая, скрутив колечком облезлый хвост. Волновалась она не напрасно. Рваными рывками к сараю продвигалась лодка, в которой стояла Вероника. Неумело тыча шестом по дну, она медленно двигалась, стараясь не промахнуться мимо цели. Все ясно, рванула спасать собаку. Полковник аж застонал от досады. Глупая девчонка! Неужели нельзя было попросить о помощи кого-нибудь, кто хоть с лодкой управляться умеет. Конечно нет. Сама полезла.

Тем временем лодка благополучно ткнулась в стену сарая. Но глупая собака вместо того, чтобы немедленно в нее прыгнуть, отбежала на другую сторону крыши, недоверчиво глядя на спасительницу. Вероника и так, и этак пыталась подманить пугливую псину, но та не шла на контакт. В конце концов девушка выбралась на крышу, сняла куртку и, растянув ее двумя руками на манер рыболовной сети, стала подталкивать собаку к лодке. Матвиенко напряженно вглядывался в ее маневры. Предприятие увенчалось успехом. Вот только за то время, пока Вероника ловила собаку, лодка успела отчалить и дрейфовала на расстоянии около метра от сарая. Собака с легкостью перемахнула это расстояние. Девушке было сложнее. Помедлив пару минут, она сделала два шага назад для разбега, оттолкнулась, прыгнула и, стукнувшись ногами о нос лодки, шумно свалилась в воду.

Пока Вероника барахталась и в напрасных попытках взобраться в лодку лишь раскачивала ее, Матвиенко уже лавиной скатился с пригорка, скидывая на бегу куртку и тяжелые ботинки. Ледяная вода стаей голодных пираний укусила его сначала за щиколотки, потом за колени и бедра. Когда укушенные яички обиженно сморщились и втянулись куда-то внутрь, как черепаха в панцирь, стало уже не страшно. Полковник то плыл, то пытался бежать по дну потому, что глубина не превышала полутора метров. Он подхватил Веронику за бедра, закинул в лодку, забрался сам и, со всей силы отталкиваясь шестом, погнал ее к берегу, пока адреналин бушевал в его крови. Окоченевшая девушка свернулась калачиком на дне, ее колотила так, что испуганная собака сочла за благо спрятаться под лавкой. В конечном итоге только она и вышла сухой из воды, сиганув на землю и шустро припустив прочь, как только лодка плотно села на брюхо у берега.

Приведя Веронику к себе, полковник принялся быстро ее раздевать. Вынужденное моржевание сделало девушку на редкость покладистой и молчаливой. Еще никогда Матвиенко не укладывал женщину в свою постель с такой рекордной скоростью. Укутав свернувшуюся клубочком Веронику потеплее, он переоделся в сухую одежду и, чувствуя, что у него самого зуб на зуб не попадает, махнул залпом полстакана коньяка. Потом влил столько же в почти не сопротивляющуюся девушку и забрался к ней под одеяло как был, в джинсах и свитере.

Проснулся он оттого, что теплая ладошка забралась к нему под свитер и шаловливые пальчики теребили сосок. Черепаха немедленно высунула голову из панциря и потянулась вверх. Между тем пальчики нащупали второй сосок и потихоньку стали спускаться вниз, забуксовав на пуговице джинсов. Матвиенко совершенно справедливо воспринял происходящее, как приглашение и не замедлил им воспользоваться. Утром оба чувствовали неловкость, пока не закрепили достигнутый результат еще разок. Потом Вероника убежала домой привести себя в порядок перед работой.

Они встретились еще раз до того вечера, когда полковник Матвиенко собрал импровизированное совещание, на котором признал неудачной свою идею окружить поселок забором. По залу пробежал гул одобрения. Вместо этого он решил создать резервацию для всех выживших, кого удастся найти. Таковой может послужить территория какой-нибудь колонии или следственного изолятора, чтобы они не могли покинуть ее. Безопаснее будет собрать в одном месте всех, кто представляет смертельную опасность для них, чем вечно прятаться самим. Ошеломленно-гневно-презрительный взгляд Вероники поставил точку в их непродолжительном романе.

Глава 28.

Егор едва начал погружаться в сон, когда услышал с улицы тявканье Сониной любимицы – рыжей собачонки с лисьей мордочкой. Ночи были уже по-летнему теплые, и Егор спал с открытым окном. Ох, Соня, опять забыла запустить собаку на ночь домой. Высокомерная породистая псинка считала себя девушкой из высшего общества и на улице ночевать категорически отказывалась, невзирая на хорошую погоду. В этот момент с улицы послышался резко оборвавшийся собачий визг. Егор резко открыл глаза и сел на диване. Чертова собачонка! Что с ней опять случилось? Стараясь не шуметь, парень босиком добрался до входной двери и вышел на крыльцо.

«Алиска, ты где? Ко мне,» – шепотом позвал он. Тишина. В голове немного шумело. Самогонка у Борисовичей вышла что надо. Егор присел на ступеньки, всматриваясь в темноту. Как на грех ночь была безлунная. Наконец, услышав возню за разросшимися кустами смородины, парень поднялся и направился туда.

Инопланетянин в ярко-желтом скафандре ловко зажал ему нос и рот вонючей тряпкой и, придерживая под мышки, тихо и аккуратно положил на землю. Внутривенной инъекции Егор уже не почувствовал. Тем временем другие инопланетяне бесшумно проникли в дом и разошлись по комнатам. Когда все обитатели улицы погрузились в глубокий неестественный сон, подъехали несколько вполне земных автомобилей. В два погрузили спящих аборигенов, и они немедля тронулись в путь. Инопланетяне, не снимая скафандров и уже не соблюдая режим абсолютной тишины, принялись за дела. Все они вызвались добровольцами на эту акцию и по возвращении их ждал карантин. Это было самое большое поселение аборигенов из тех, что они находили до сих пор. Здесь было много детей, в том числе новорожденный малыш, которого с гордостью таскал чернокожий молодой человек. (Откуда только он здесь взялся?) Прежде чем забрать, за ними наблюдали в течении нескольких дней. И двух собак планировали отключить первыми, но мелкая оказалась слишком шустрой и чуть было не испортила все дело. Эта колония аборигенов процветала: обрабатываемые поля, множество домашнего скота, который решено было забрать с собой. Немигающим взглядом желтых глаз сопровождал их передвижения только толстый рыжий кот, предусмотрительно спрятавшийся за поленницей дров. Несколько часов назад он с остервенением вцепился в кого-то большого, шуршащего, пахнущего резко и незнакомо. Это существо тянуло к нему, мирно спящему на хозяйской постели, свои лапы, собираясь напасть. Оценив размеры и количество противников, котяра благоразумно счел за благо ретироваться из дома и наблюдать за ними с безопасного расстояния. Высунув из-за поленницы ровно половину наглой рыжей морды и одно рыжее ухо, котяра флегматично смотрел, как суетятся шуршащие существа, помечая своим едким запахом все вокруг. Только Снежинке удалось удрать, встав на дыбы и изрядно испугав всех своими крепкими копытами. Знал бы кот, какую панику вызвали следы от его когтей, обнаруженные позже. Прореха на защитном костюме одного из существ нашлась, когда рассвело. Вот уж тут они забегали, будто вожжа под хвост попала, потом замахали руками, собравшись в кружок. Затем они потыкали в несчастного черными палками, отогнав его от машин и закончили погрузку. К рассвету мычаще-кудахтающе-хрюкающий кортеж не спеша тронулся в путь, оставив одного из своих на произвол судьбы. Кот забрался повыше, запрыгнув на поленницу дров, по-прежнему не сводя желтых глаз с оставшегося чудовища. Оно долго стояло в растерянности посреди дороги, потом открутило голову и в ярости швырнуло ее вслед кортежу. Впрочем, у него оказалась еще одна. Когда оно скинуло шуршащую шкуру, то вид и запах у него оказались вполне человеческими. Незнакомец так дико выл, катаясь по дороге, что коту стало не по себе. Да и завтракать давно пора было. Кот соскользнул вниз, смахнув роскошным лисьим хвостом паутину и исчез в кустах. Он еще не понял, что теперь ему предстояло научиться жить самостоятельно.

Когда Егор очнулся, голова болела нестерпимо. Попытка поднять ее заставила парня застонать, в голове будто граната взорвалась. Глаза заволокло черным дымом. Егор попробовал разобраться, что происходит, не шевелясь и не открывая глаз. Итак, его везут на машине. На грузовой машине. Он лежит на полу, вытянувшись во весь рост. Егор пошарил рядом с собой и нащупал человеческую руку. Холодную. В ужасе он дернулся вверх, но в голове тут же взорвалась уже противопехотная мина. Парень застонал и откинулся назад. Превозмогая пульсирующую боль, Егор все же приподнялся на локте, дождался, пока зрение прояснится, и осмотрелся вокруг. Ледяная рука принадлежала Светлане. Но она была жива, просто спала. Михаил, Даша, Антошка, Соня и Сашенька – все они лежали на полу или деревянных лавках и, кажется, тоже спали. Егор тормошил всех, до кого смог дотянуться. Очнувшийся первым Антошка посмотрел на него непонимающим взглядом, перевернулся на бок и вновь уснул.

Спустя некоторое время приходить в себя стали все разом. Вслед за стонами градом посыпались вопросы: «Что случилось? Все живы? Где мы?»

«Я знаю где,» – всем и сразу ответил Михаил. – «В автозаке».

«Что-о-о?»

Небольшое прямоугольное пространство, в котором они были заперты, пересекали три скамьи: две тянулись вдоль стен, одна – по центру. В небольшие зарешеченные окошки проникал дневной свет. В такое же окошко на металлической двери уже пытался что-нибудь рассмотреть Антошка.

«А где мама? Дядя Миша, где мама?» – раздался его испуганно-недоумевающий вопль. Ирины и правда не было.

«Не бойся, дружок. Возможно с ней все в порядке, в отличии от нас,» – попытался его успокоить Михаил. Звучало неубедительно. Мальчишка насупился.

Чувствовали себя все неважно: подташнивало, в головах, толкаясь и скрипя сталкивающимися боками, ворочались булыжники. Очнувшаяся Сашенька тоскливо подвывала на руках у матери. Все тот же вездесущий Антошка обнаружил под одной из лавок упаковку с пластиковыми бутылками воды, стопку тощих кусачих казенных одеял и пустое ведро, при виде которого Михаил понимающе хмыкнул.

«Ладно, кто что последнее помнит?» – обратился он ко всем.

«Да ничего, мы же спали».

«Я не спал,» – встрял Егор. – «Я вышел на улицу, собаку запустить. Она лаяла.»

«Ну и? Запустил?» – подталкивал его память Михаил.

«Не помню. Может мне по голове дали?» – озадаченно предположил Егор.

«Может и дали, а потом накачали всех чем-то,» – подытожил Михаил.

«Антон, что там в окошке видно? Читай все указатели. Может поймем куда нас везут».

«Так нас, что, похитили? Кто? Зачем?»

«Хороший вопрос. Лучший на сегодня. Хотели бы убить – убили. Но нас усыпили и куда-то везут.»

Вопросы оставались без ответов до вечера. По дорожным указателям удалось выяснить только, что везут их на юг, в сторону Воронежа. Напряженное ожидание, беспокойство и подавленность царили в машине. Уже в сумерках она куда-то въехала и остановилась. Хлопнули дверцы автомобиля, послышался продолжительный лязг железных ворот и наступила тишина.

Люди в автозаке напряженно в нее вслушивались. Прошло пять минут, десять. Наконец заскрежетали засовы и дверь распахнулась. Заросший мужик с усталыми от жизни глазами, открыв дверь, сделал шаг назад, примирительно поднял руки и заговорил: «Пожалуйста, не бойтесь меня. Я не причиню Вам вреда. Меня зовут Сергей. Я здесь такой же пленник, как и Вы. Давайте пройдем внутрь, и я все объясню. Дело в том, что за воротами стоит еще одна машина с людьми. И пока мы здесь, она не может разгрузиться. А там могут оказаться раненые. Такие случаи уже были».

Эта не слишком понятная, но проникновенная речь мало, что прояснила. Тем не менее, переглянувшись, они стали по очереди спрыгивать на асфальт и застывали, ошеломленные увиденным. Небольшой дворик, в котором остановился автомобиль, был окружен более чем двухметровым забором, поверх которого аккуратными спиралями вилась колючая проволока. Справа от массивных железных ворот высилась вышка, на которой безмолвно и неподвижно стояли два автоматчика в каких-то защитных костюмах и в чем-то вроде противогазов. Оружие было направлено на них. На противоположной стороне дворика были еще одни железные ворота. Туда и предложил им пройти новый знакомый, после того, как выпрыгнувший из машины последним Антошка разинул от удивления рот при виде автоматчиков. Нерешительно потоптавшись на месте, вся компания последовала за Сергеем.

«Никогда не привозили так много людей разом. Вы жили все в одном месте? Откуда Вы?» – попробовал он начать разговор, пока запирал внутренние ворота и отводил группу на оговоренное ранее безопасное расстояние.

«Давай-ка сначала наши вопросы, а потом ответы,» – чуть помедлив ответил Михаил.

«Справедливо,» – согласился Ларионов. – «Я отведу Вас внутрь, там о Вас позаботятся, пока я буду встречать вторую машину».

«Вторую машину? Там может быть мама,» – обнадежил сам себя Антошка.

«И остальные наши» – вступила в разговор Светлана.

«Ваши?» – поразился Сергей. – «Сколько же Вас было?»

«Восемнадцать человек,» – ответила она.

«Ого. Как Вы умудрились собраться все вместе?» – совсем уж изумился Ларионов.

«Да как-то само получилось. Вроде, как булавки к магниту,» – вполне доброжелательно ответила Светлана. Мужчина не казался ей опасным, скорее раздавленным и донельзя усталым и, несмотря на это, симпатичным.

«А это что, концлагерь?» – любопытствовал Антошка.

«Нет, дружок, колония,» – пояснил Михаил, оглядывая до боли знакомый, стандартный для такого рода учреждений пейзаж: несколько белых двухэтажных корпусов, хозяйственные постройки, административное здание, строгие асфальтовые дорожки, зеленые газоны без единого деревца или кустика, глухой двухметровый забор со спиральками колючей проволоки, за ним еще один – повыше. Между двумя заборами по периметру – вышки. Уже почти стемнело, но Михаил был уверен, что на всех остальных вышках тоже стоят автоматчики.

Первый шок прошел. Заснувшая было на руках у матери Сашенька пробудилась и принялась отчаянно орать. Она была голодна, впрочем, как и все. Детский рев – страшная вещь, которая немедленно приводит всех окружающих в нервозное состояние и заставляет взрослых лихорадочно действовать, лишь бы не слышать его больше. Так случилось и сейчас. Следом за новым знакомым вся компания дружно потянулась к зданию, в котором Михаил безошибочно опознал кухню – столовую. Несколько женщин, не задавая лишних вопросов, лишь охая да ахая, наварили огромную кастрюлю макарон, сдобрив их незабвенной тушенкой. Варево поспело как раз к тому моменту, когда Сергей привел людей из второй машины. Все были в сборе. Кроме Ирины.

«Ну что же, Сергей, расскажите нам, что здесь происходит?» – попросили все после нескольких минут объятий, вздохов и всхлипов.

«Начало истории, думаю, вы знаете лучше меня. Ведь Вы были здесь во время эпидемии. И пережили ее. А нас она миновала потому, что мы были изолированы на острове за полярным кругом. Вирус до нас просто не добрался.»

«Погоди, так ты с ними? С теми, кто нас похитил?»

«Да, был. Мы прилетели чуть больше года назад. Первый борт – 92 человека. Мы должны были постараться выяснить, что произошло и подобрать подходящее место для переселения всех жителей острова – двух с половиной тысяч человек.»

«Ого,» – в унисон присвистнули некоторые слушатели.

«Да,» – кивком подтвердил рассказ Сергей. – «В первый же день мы встретили одного местного жителя. Через три дня все были мертвы. Кроме меня. Оказалось, что выжившие после эпидемии являются носителями вируса, хотя сами и не болеют.»

«Да, мы тоже с этим столкнулись,» – сказал Михаил, кивнув в сторону девушки с капризно-пухлыми губками. – «Лиля приехала к нам вместе с отцом. Он скончался через несколько дней.»

Сочувственно посмотрев на хорошенькую девушку, Сергей продолжал рассказ: «Я уехал подальше, чтобы не стать невольно виновником их смерти. Насколько я знаю, все благополучно перебрались сюда и перезимовали без потерь. А пару месяцев назад они, похоже, решили обезопасить себя от возможного заражения наверняка. По крайне мере первые «постояльцы», так сказать, появились здесь именно в это время.»

«Наверняка, на мой взгляд, – это убить,» – задумчиво сказал Михаил. – «Зачем рисковать жизнью, собирая нас здесь?»

«Как же можно нас просто убить? Они ведь тоже люди,» – дружно возразили сразу несколько голосов. Но одинаковое сомнение читалось не только во взгляде Михаила.

«А сколько здесь людей?»

«Двадцать шесть, с вами – сорок три человека. Насколько я понял, они объезжают все населенные пункты, постепенно расширяя радиус. А вот Вас они нашли по наводке, к сожалению,» – продолжил рассказ Сергей под недоуменные взгляды новых знакомых. – «Есть здесь один недалекий товарищ – Гарик, ваш знакомый, видимо. Он и сдал Ваше местоположение. Я думаю не со зла, просто он дурак блаженный.»

Ларионов поколебался, стоит ли рассказывать вновь прибывшим о роли Гарика в гибели первой экспедиции и не стал пока.

«Гарик,» – изумленно охнули женщины. – «Конечно, мы его знаем. Значит, и он здесь. Интересно, как его то умудрились поймать?»

Разговор продолжался еще несколько часов уже после того, как Сергей проводил их в корпус, познакомил с остальными бедолагами и разместил на ночь. Жить предстояло в большой комнате с двумя рядами двухъярусных железных кроватей. Они были сдвинуты вместе попарно и заправлены уже знакомымиколючими коричневыми одеялами. Возле каждой пары кроватей стояли деревянные табуретки. Все: кровати, полы, табуретки были выкрашены в одинаковый бежевый цвет. Сугубо строгую казенную обстановку дополняли решетки на окнах и дверях.

«Нормально, как в летнем лагере,» – прокомментировал сие убожество хмурый Антошка, залезая на второй этаж ближайшей кровати. – «Колька, ты со мной?» Цыганенок скинул ботинки и шустро забрался наверх. Эта парочка быстрее всех адаптировалась к изменениям. На следующее утро пронырливые мальчишки еще до завтрака облазили всю территорию колонии, нервируя автоматчиков на вышках и чуть не доведя до инфаркта Дашу, пытавшуюся за ними присматривать.

Кроме обычных бытовых хлопот: стирки, уборки и приготовления еды, в колонии абсолютно нечего было делать. Содержимое убогой тюремной библиотечки было прочитано вдоль и поперек. Постояльцы разбили на газонах огороды, выращивая зелень и овощи к столу. Вынужденное безделье скрашивали разговорами. Продукты, одежду и необходимые мелочи им привозили на машине тем же образом, что доставили сюда и их. Встречал машину только Сергей, все остальные в это время должны были находиться в зданиях. Он и нашел в машине первую записку, заботливо прикрепленную скотчем.

Глава 29.

Ромка выл, как собака и катался по земле в бессильной ярости. Слезы градом катились из глаз, оставляя мокрые дорожки на грязных щеках. Обида и злость захлестывали через край. Он его бросил. Полковник его бросил. Из-за какой-то царапины на защитном костюме. Такая ерунда. Совсем маленькие дырочки, а его просто бросили, как ссаный матрац. Еще минуту назад все было хорошо, он чувствовал себя важным, незаменимым членом команды, делал ответственное и нужное дело. И вдруг все смотрят на него с ужасом и отвращением, словно на помойную крысу, разбегаются в стороны. И никто, никто не возразил, не заступился за него. А полковник Матвиенко не колебался ни минуты. Сказал, как отрезал: «Ты знал, что так может случиться, когда вызывался добровольцем». Конечно, знал. Но такое могло случиться с кем угодно, только не с ним.

И что теперь делать? Он один, черт знает насколько далеко от дома. И неизвестно: здоров или болен? Если он рискнет поехать за ними, полковник, чего доброго, просто пристрелит его, как бешеную собаку. Растерянный, подавленный, злой, сидящий прямо посреди дороги Ромка шагов позади не услышал. Поэтому при звуках женского голоса дернулся, будто от удара электрическим током.

«Вы кто?» – спросила грязная, мокрая, страшная, лохматая баба в рваной футболке, с расплывающимся на скуле фиолетовым синяком и расцарапанными руками. Удивленной она не выглядела.

Попробуй, объясни. Почему ее не забрали? Где она была? Спряталась где-то? Как её упустили из вида? Ромка подсобрался. Ведь эта мегера наверняка вцепится в него, как только узнает, что произошло. Тем временем баба заподозрила неладное. Она покрутила головой, напряженно вслушиваясь в тишину. Потом, не обращая внимая на Ромку, быстрым шагом пошла к одному из близлежащих домов. Через несколько минут выбежала оттуда и рванула к другому дому поодаль, затем к третьему. Ромка поежился. Сейчас она все поймет и придет его убивать. Баба оказалась хладнокровнее, чем он думал. Она и правда пришла, да не одна, а с ружьем. У Ромки сердце ушло в пятки. Разъяренная фурия – это одно, ей можно дать как следует в ухо, чтобы успокоилась, но разъяренная фурия с ружьем – совсем другое дело.

Баба молча и совершенно спокойно наставила на него ружьё, опустила дуло чуть пониже и выстрелила. Пуля выбила фонтанчик гравия из асфальта у Ромкиных ног. Он молниеносно попятился на попе назад. Её тактика «сначала стреляю, потом задаю вопросы» сработала на все сто.

«Где все?» – спросила мегера.

«Их увезли» – осторожно ответил Ромка.

«Кто? Куда? Они живы?» – посыпались следом вопросы.

Пока Ромка, как мог связно, пытался объяснить все произошедшее, выражение её лица менялось от удивления к недоверию и, наконец, злости.

«А ты почему здесь? Опоздал на рейс?» – съехидничала стервозная баба.

«Меня кот поцарапал, защитный костюм порвал. Может быть теперь я болен,» – угрюмо поведал Ромка.

«Если и не был, то теперь наверняка болен,» – обнадежила она. – «Молодец Василий! Вставай, идем,» – махнула она ружьем в сторону дома.

В доме баба велела ему лечь на пол, а сама стала лихорадочно рыться в ящиках стола. Выудив атлас автомобильных дорог России, она снова ткнула ружьем в Ромку: «Вставай, покажи где это. Как охраняют зону?». Получив ответы на все интересующие её вопросы, баба потеряла к нему всякий интерес, выставила Ромку за дверь, закрылась и занялась своими делами. У малодушного Романа волосы бы дымом встали, подсмотри он, чем она занимается.

***

Вымыв руки и лицо, Ирина вскрыла упаковку с одноразовым шприцем и решительно свернула шею ампуле с лидокаином. Злость клокотала в ней, как бульон в кастрюле, грозя сорвать крышку. Сделав несколько маленьких укольчиков в десну она с сомнением посмотрела на остатки лекарства в шприце. Хватит? Или ещё? В крайнем случае можно доколоть позже. Выждав несколько минут и почувствовав, как быстро немеет десна, Ирина взяла плоскогубцы и, выдохнув, приступила к делу.

Зуб, тот самый злосчастный зуб, который она намеревалась вылечить накануне конца света, сводил ее с ума уже пару недель. Зловонными коричневыми щупальцами кариес добрался до самой сердцевины зуба. И без кусочка анальгина в дупле жизнь была невыносима. Вырвать зуб самостоятельно, без стоматолога, казалось ещё страшнее. До сегодняшнего дня. Ирина совершенно измучилась, боль сводила с ума, отупляла. Спала она урывками, часто проводя бессонные ночи бродя по улице, будто неприкаянное привидение. В эту ночь ноги унесли её далеко как никогда – на пару километров от дома к реке. Добредя до маленького песчаного пляжа, куда они иногда ходили купаться, и ничего не замечая вокруг, Ирина присела прямо на сырой песок, опустив ноги в воду.

Как же она устала. Жизнь превратилась в нескончаемую каторгу: ковыряние в огороде, кормление скотины, уборка навоза и так по кругу каждый день без выходных и отпусков. Постоянная боль в спине, мозоли и вездесущая вонь. Все время приходится ломать себя через колено и делать то, что не хочешь. Самое элементарное дело, например, приготовление куриного бульона, превращается в многоступенчатый квест: поймай курицу, отруби ей голову, ощипи, опали и только потом свари. В жизни не осталось почти ничего, что доставляло бы ей удовольствие (если только кота потискать). И уже никогда ничего не изменится. Больше никогда она не услышит скрип качелей за окном или механический голос в метро «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция …», не почувствует запаха типографской краски от пачкающих руки, свежих газет, не попробует уныло-безвкусную «самолетную» еду. Почему такое острое осознание этого приходит к ней только сейчас, спустя столько месяцев? С задержкой, словно радиосигнал с Марса. Возможно потому, что все это время она боялась за детей и боролась за выживание, и только теперь, относительно успокоившись, осознала необратимость перемен. Будет только хуже и тяжелее. Деградация и снижение уровня жизни до раннего средневековья. Полная беспросветность. Так жить нельзя. Она больше не хочет, не может. Пусть все кончится вместе с этой проклятой зубной болью.

Ирина, не раздеваясь, сползла в прохладную воду, погрузив туда и пульсирующую щеку. Это было приятно, так приятно. Боль потихоньку стихала. Ирина начала забываться. Мощные челюсти вцепились в её предплечье и потащили из воды. Ирина выкрутилась, оставив кусок футболки в острых зубах, и встав на четвереньки оказалась нос к носу с крупной черной тенью. Собака оскалила зубы и угрожающе негромко зарычала. Сердце ухнуло и провалилось вниз, ужас мурашками пробежал по телу и ударил в голову. Ирина медленно попятилась в воду, собака двинулась за ней. На берегу сгустилась еще одна зубастая тень, но в воду не вошла. Улучив момент, когда собаки переглянулись, Ирина рванула на глубину.

Стоя в воде по шею в трех метрах от берега, она до боли в глазах вглядывалась в темноту. Смутное движение и шуршание травы давали понять, что собаки здесь, ждут. Через некоторое время она начала замерзать. Когда начало светать у Ирины уже зуб на зуб не попадал. Собаки, свернувшись колечками, лежали на пляже, спокойно наблюдая за ней. «Надо выбираться, иначе или сожрут, или околею от холода,» – решила она. Идти вдоль берега в темноте было страшно, но сейчас уже можно. Она медленно двинулась по течению реки, осторожно ощупывая дно. Собаки немедленно встрепенулись и последовали за ней по берегу, обегая кусты и заросли ивняка.

Плавать Ирина не умела. Даже нырять не могла. Погрузиться в воду с головой казалось ей делом совершенно немыслимым потому, что на нее немедленно накатывала волна неконтролируемой паники и животного ужаса, заставляющая бессмысленно барахтаться и пытаться орать прямо под водой. То есть делать все самое глупое, что можно предпринять в такой ситуации. Вода в реке была мутной. Сколько себя помнила Ирина, она всегда была такой: с плывущими травинками, листьями, пластиковыми стаканчиками, пакетами и прочим сезонным мусором после пикников. На глубине около метра дна уже не было видно, запросто можно было наступить на разбитую бутылку или другую притопленную мину.

Разумеется, по закону подлости с Ириной произошло то, чего она больше всего и боялась. Напоровшись коленями на затопленную корягу, она рухнула в воду, как подкошенная, пребольно ударившись скулой там внизу. Вынырнув и отплевавшись, Ирина готова была разреветься. Ее колотило от холода, она чуть не утонула, а две самодовольные псины спокойно наблюдают за ней с берега. Положение было безвыходным, но вместо того, чтобы впасть в отчаяние, Ирина разозлилась. Черта с два Вы меня сожрете, твари. Ощупав корягу, она выудила из воды увесистую ветку и с ней наперевес направилась к берегу. Она визжала, орала, размахивала веткой, стараясь попасть по уворачивающимся собакам. Такая неадекватная добыча их, как минимум, озадачила. Но далеко от Ирины они не отходили, преследуя ее почти до самого дома. Еще дважды по пути ей пришлось отгонять собак, пока они, наконец, не отстали.

Больно не было. Пожалуй, она вколола слишком много обезболивающего. Онемела уже не только десна, но и половина лица. А вот сил вытащить зуб не хватало, да и несподручно было делать это самой. Тогда Ирина стала потихоньку расшатывать его, словно репку на грядке. Эта тактика поначалу возымела успех, однако потом внутри что-то хрустнуло. Кровь заполнила рот и потекла тонкой струйкой по подбородку. Ирина напряглась и вытянула, наконец, зуб. Изъеденный кариесом огрызок вид имел отвратительный, но корни были целы. Что же тогда хрустнуло? Ирина опустилась на пол рядом с заляпанной кровью раковиной. Напряжение спадало, силы покидали ее вместе с адреналином и злостью. Бессонная ночь и многодневная усталость взяли свое, добравшись до постели Ирина провалилась в сон, как в бездонную пропасть.

***

Ромка поскребся в дверь: «Эй, чокнутая, ты там живая?»

С тех пор, как она выставила его за дверь прошло несколько часов. Время уже близилось к полудню, а в доме не было видно никакого движения. Может она там повесилась от отчаяния? Не то, чтобы Ромка сильно переживал. Но лучше если хоть она будет рядом, чем остаться совсем одному.

Ответа не было. Парень постучал громче и решительнее, а через пару минут и вовсе заколотил в дверь ногами. Пока она, наконец, не распахнулась. Баба выглядела еще хуже, чем утром, ее футболка была заляпана кровью.

«Тебе чего?» – хрипло поинтересовалась она.

«Ты, это, хотела с собой что-нибудь сделать?» – переминаясь с ноги на ногу спросил Ромка.

«Тебе то что, заботливый ты мой?» – ответила вопросом на вопрос баба и, не дожидаясь ответа, повернулась к нему спиной и пошла вглубь дома. Нерешительно потоптавшись на пороге, Ромка последовал за ней. Обращая на него внимания не больше, чем на прошлогодний снег, баба вытащила из шкафа рюкзак и, таская его за собой по полу за широкую лямку, начала собираться: одежда, продукты, фляжка, дорожный атлас, патроны. Потом, совершенно не стесняясь Ромки, сняла и бросила в угол окровавленную футболку и начала стягивать джинсы. Совсем страх потеряла, при постороннем мужике. Ромка отвернулся. Да и было бы на что смотреть, старая она уже. Между тем мегера оделась, стянула волосы в хвост, закинула рюкзак на одно плечо, а ружье на второе и, по-прежнему не обращая на парня никакого внимания, пошла вон из дома.

«Эй, ты куда? Ты за ними что ли поедешь?» – припустил он следом. – «Да тебя и близко не подпустят. Пристрелят без вопросов сразу, как увидят».

Противная баба распахнула двери гаража. В другое время Ромка восхитился бы навороченным хромированным чудом, стоявшем там: плавными обтекаемыми изгибами его хищного корпуса, раскосыми глазами, бьющей через край «самцовостью» и мощью каждой детали мотоцикла. Но сейчас было не до того. Неужели она и правда уедет? Она ему, конечно, на фиг не нужна. Но снова остаться одному было реально страшно. Мегера аккуратно налила в бензобак бензин из канистры и, неловко виляя из стороны в сторону, вывела мотоцикл на дорогу. Чувствовалось, что управлять им она умеет скорее теоретически.

«Да подожди ты. Ну куда ты едешь? Я же сказал, тебя сразу пристрелят. И разговаривать не будут. Раз уж тебя не заметили и не забрали, то живи спокойно, не нарывайся. Тебе повезло,» – дыхание у Ромки перехватило, и он закашлялся. Упертая баба оставила эту речь без комментариев, лишь смерила его презрительным взглядом и взгромоздилась на мотоцикл.

«Стой. Ты не можешь меня здесь бросить. Может я больной. Что я буду делать?» – прорвалось наружу Ромкино отчаяние. Оказаться брошенным второй раз за сутки было выше его сил.

«Сдохни. Ты все равно уже труп,» – флегматично бросила баба, равнодушно пожала плечами и укатила.

Бессильная ярость вновь захлестнула Ромку, а отхлынув оставила только злость и ненависть: на полковника Матвиенко, на всех его прихлебателей, бросивших его здесь, на стервозную бабу, на проклятого кота.

Только злость и ненависть и позволили ему продержаться следующие двое суток, пока он подманивал кота. Осторожная рыжая тварь наблюдала за ним с безопасного расстояния, ныряя в кусты всякий раз, когда он пытался приблизиться. Однако, голод – не тетка. Котяра был домашним, избалованным, еду привык находить в миске. На этом и погорел. Поймав, наконец, виновника всех своих бед, Ромка долго с остервенением бил его камнем по голове, превратив ту в кровавое месиво с осколками костей. Он не обращал внимания на изодранные кошачьими когтями в кровь руки и боялся только отключиться окончательно прежде, чем убьет его. Совершенно обессилев, Ромка так и остался лежать рядом с поверженным врагом, задыхаясь и выхаркивая легкие.

Глава 30.

Поселившееся в поселке напряжение за пару месяцев зажило своей, вполне физически ощутимой жизнью: постреливало косыми взглядами на улицах, шуршало по углам быстрыми шепотками, просачивалось, как утренний туман, в каждую замочную скважину. И, в конце концов, опутало всю деревню, как липкая паутина, в которой сколько ни барахтайся, лишь еще больше запутаешься.

Поселенцы разделились на два лагеря. Эпицентр недовольства политикой полковника Матвиенко сформировался вокруг церкви. Чрезвычайно эмоциональные, воодушевленные речи отца Владимира на тему «возлюби ближнего своего» сыграли с ним злую шутку, в который уже раз разбившись о ледяное спокойствие и холодно-рассудочные доводы Николая Петровича, добавлявшего «как самого себя». А, значит, прежде всего надо позаботиться о своей безопасности. Поэтому согласных с его действиями оказалось неожиданно много (больше, чем сам полковник мог предположить). Решающую роль сыграл тот факт, что среди членов погибшей первой экспедиции было много родственников и знакомых островитян. Никто не хотел повторить их судьбу или рисковать жизнями своих детей. Своя рубашка всегда ближе к телу.

В добровольцах недостатка не было. Хотя правила были жесткими. После каждой акции они не возвращались в деревню к семьям, а проводили много времени на карантине в соседней. Но то, что случилось в этот раз, произошло впервые.

Вся территория области была разбита на сектора, и группы добровольцев прочесывали каждый населенный пункт частым гребнем. Первым найденным человеком оказалась сельская пенсионерка Валентина Степановна. Закончив несколько лет назад трудовую деятельность в должности технолога хладокомбината, она осуществила давнюю мечту, купив домик в деревне и перебравшись туда на постоянное место жительства. Валентина Степановна завела обширное хозяйство: куры, утки, сад, огород, теплица. Чтобы не доживать свой век совсем уж одной после вымирания человечества, она пригрела приблудную собачонку, хотя и не любила их никогда. Собачка оказалась трусовата. Тявкнув пару раз на людей в защитных костюмах, она позорно бежала, поджав хвост. Ее без меры удивленную хозяйку в это время посадили в машину, угрожая оружием, и увезли. Все прошло, как по маслу. Валентина Степановна и была первым постояльцем исправительно-трудовой колонии. Дело пошло. Чаще всего люди жили небольшими группами по 2-3 человека, порой все они были членами одной семьи.

Гарика поймали, заметив дымок от его костра. В кои то веки выработанная годами жизни на улице осторожность изменила ему. Гарика застали врасплох, когда он сладко посапывал, свернувшись клубочком на ворохе прошлогодней листвы. Подобно бродячей собаке, он настороженно огляделся вокруг спросонья и покорно, мелкими шажками посеменил в указанном дулом автомата направлении.

Сергея застали на рассвете, когда он рыбачил с моста. Бежать и прятаться он не стал. Спокойно положил удочку, выбросил в воду пойманную рыбу и пошел к машине.

К последней акции готовились особенно тщательно. Людей было слишком много, в том числе крепких мужчин. Рискованно было просто угрожать им оружием, наверняка у них оно тоже было. Решили застать их врасплох ночью и использовать хлороформ и наркотические вещества. Матвиенко сам руководил операцией, не решаясь доверить ее никому другому. Все прошло почти как по маслу. Кто же знал, что кошачьи когти способны повредить защитный костюм? Полковник был вынужден действовать предельно жестко. Он был готов к этому, в отличии от прочих. Несмотря на то, что все здесь были добровольцами и знали о своей участи в случае возможного заражения, люди были подавлены случившемся. Ведь знать – это одно, а сделать – совсем другое. Однако никто не возражал. Опасаясь возможного заражения от несчастного солдатика бежали, как от чумы, бросив его на произвол судьбы.

Когда весть о произошедшем распространилась по поселку, в нем на некоторое время вязкой болотной тиной разлилась гнетущая тишина. Полковника она не обманула. Побулькав тут и там, болотные газы вспучили затянутую ряской поверхность и рванули вверх звонко лопнувшим пузырем. Матвиенко спокойно выслушал группу активистов, среди которых, разумеется, была и Вероника. Он заранее наизусть знал все, что они могут сказать. Но не мешал. Дал выпустить пар. В такие моменты у полковника словно включался режим энергосбережения. Физически он был здесь и даже понимающе кивал неприятным собеседникам, всем своим видом изображая заинтересованность, однако мысли блуждали на свободе. Сейчас мысли крутились вокруг тонких Вероникиных пальчиков, которыми девушка в волнении теребила пуговицу на кофточке. А услужливое воображение Николая Петровича дорисовывало эти пальчики совсем в других местах, которые они могли бы потеребить. Ему ее не хватало. Физически. Но возобновить отношения не стоило и пытаться, ведь сейчас он ей представлялся помесью графа Дракулы и Пиночета. И страшным, и мерзким одновременно.

К тому моменту полковник уже давно понял: для того, чтобы обезопасить людей наверняка, полумер недостаточно. Всех выживших после эпидемии надо ликвидировать. Однако высказывать эту мысль было преждевременно.

***

Учебный год закончился. Небольшая сельская школа, не рассчитанная на такое количество учеников, трещала по швам, переживая непрерывное двухсменное топтание сотен ног по коридорам и классам. И ко времени окончания занятий вид имела плачевный. Поэтому в период летних каникул учителя занимались привычным делом – осуществляли своими силами косметический ремонт.

Целый день Вероника кропотливо отдирала шпателем слои разномастных обоев в кабинете, который делила с учителем биологии. Незадолго до конца света вышел какой-то нормативный документ, согласно которому стены в школьных кабинетах ни в коем случае не должны быть оклеены обоями, только покрашены. И родителей школьников по всей России заставили сдирать ни в чем не повинные свежепоклеенные обои и красить стены в нормативно-утвержденные, приятные глазу казенные цвета. Вероника этого безумия не застала. Сейчас над ней не довлели никакие приказы, и она выбрала для своего кабинета красивые обои спокойного бежевого цвета. Благо этого добра в строительных магазинах было в избытке.

Душевное состояние девушки было далеко от спокойствия. Мысли в ее голове крутились с бешеной скоростью, сродни красному пятну на Юпитере: «Как он может? Как он может так поступать? Ведь он не такой! Уж я-то точно знаю». Внизу живота разлилось приятное тепло, как всегда при мысли о нем. Из-за этого предательского возбуждения она и поругаться то как следует на него не могла, поэтому сама на себя злилась несказанно. Слабость к этому чудовищу (а иначе она его про себя и не называла, менялись только испытываемые эмоции – от ненависти и злости, до вожделения) заставляла Веронику чувствовать себя виноватой.

Как переубедить полковника? Как помочь людям? Освободить их из заключения? Сколько уже было говорено-переговорено на эту тему. Надо действовать. Просто добраться до колонии и заставить открыть ворота. Не будет же охрана в самом деле стрелять по людям? Ведь нас и так слишком мало осталось. Прекрасно понимая детскую наивность своих рассуждений, Вероника не спеша шла в сторону ближайшего озера, надеясь найти там лошадок и угостить их кусочками сахара.

Стояли длинные, неспешные, ленивые июньские дни. Тягучие, как мягкая карамель, вечера многие мужчины и мальчишки проводили на озерах с удочками в руках, поджидая вечернюю зорьку. Порой они облепляли берега, как мухи банку с вареньем. Веронику так и тянуло из озорства с шумом плюхнуться в воду и проплыть из конца в конец, ныряя и шумно отфыркиваясь. После такого кощунства фанатики рыбалки просто испепелили бы ее взглядами на месте. Лошадок сегодня здесь, увы, не оказалось. Зато неожиданно обнаружился отец Владимир с удочкой наперевес, прежде страстью к рыбалке не отличавшийся. Впрочем, рыбу он и не ловил, а шепотом о чем-то оживленно разговаривал в кустах с потертым мужичком неопределенного возраста в растянутой футболке и подвернутых до колен штанах. Вероника невольно застала эту парочку врасплох, успев расслышать только имя собеседника отца Владимира – Петрович. При виде девушки оба они смутились и запнулись на полуслове.

«Вероника, а Вы что здесь делаете?» – каким-то неестественно напряженным голосом поинтересовался отец Владимир.

«Гуляю,» – машинально ответила девушка, отмечая некую странность ситуации. Прибрежные кусты зашуршали, разноцветные стрекозы прыснули в стороны, и через несколько минут она оказалась в плотном кольце рыбаков под прицелом десятка оценивающих взглядов. Веронике внезапно стало страшно. Все достоинства этого места: уединенность и безмятежность, немедленно превратились в его недостатки.

«Отец Владимир, что здесь происходит?» – дрогнувшим голосом, тщетно пытаясь сохранить спокойствие спросила она.

Его растерянный взгляд напугал девушку еще больше. Мужики переглядывались, не зная, что с ней теперь делать. Наконец отец Владимир, подняв руки в успокоительном жесте, решился: «Позвольте, я поговорю с Вероникой. Я уверен, что она разделяет нашу точку зрения».

«Это вряд ли. С кем она спит знаете?» – парировал ему тот самый мужичонка неопределенного возраста. Вероника немедля вспыхнула, будто окружающие узнали ее постыдную тайну. Ну и что такого? Все с кем-то спят. Так называемые рыбаки неохотно разбрелись к своим удочкам, а отец Владимир и девушка присели на берегу. Он долго не мог начать разговор, подбирая слова. И Вероника спросила первой: «У Вас тут собрание тайного общества рыбаков что ли?» Прекрасно понимая при этом, что дело гораздо серьезнее.

«В некотором роде. Вероника, я слышал, как Вы несколько раз публично выражали свою позицию относительно изоляции в колонии выживших после эпидемии. Многие люди тоже против этого и готовы предпринять решительные действия,» – решив не ходить вокруг да около, начал отец Владимир.

«И я тоже готова. Я хочу помочь,» – с жаром заверила его Вероника.

«Однако, из-за Ваших близких отношений с полковником Матвиенко Вам не доверяют, Вероника. И я не смогу их переубедить. Я очень прошу Вас просто держать в тайне все, что Вы видели или слышали».

На это девушке возразить было нечего, и она понурилась. Не объяснять же всем и каждому, что нет уже давно никаких отношений.

«Я понимаю,» – уныло выдавила из себя Вероника. – «Но, отец Владимир, если понадобится моя помощь, то я готова. Все, что угодно. Любая помощь».

Покуда девушка брела домой в полном расстройстве чувств, псевдорыбаки вновь собрались в кружок.

«Ох, попортит нам эта девка все дело. Как пить дать попортит,» – мрачно предрек Петрович. Вернувшийся сегодня из карантина Петрович работал водителем. Именно он неделю назад оставил в кабине машины записку, которую нашел Сергей. Ничего конкретного в ней не было. Просто слова ободрения, обещание помочь и призыв быть готовыми действовать в любой момент.

Глава 31.

Вероника дрожала, как осиновый лист. В животе щекотало, будто она была на самом крутом вираже «американских горок», сердце трепыхалось, мысли хаотично прыгали. Откуда-то изнутри, в предвкушении, разливались волны похотливого тепла. Конечно, она готова была оказать любую помощь: организовать народные волнения, замучить своим красноречием всех сомневающихся, даже рыть подкоп, в конце концов. Но на такое не рассчитывала.

Задание звучало предельно просто: сегодня вечером (в день икс) она должна вывести полковника Матвиенко из игры, поскольку только он был способен на быстрые и решительные действия. Без него подчиненные растеряются. Как она это сделает: затрахает его до смерти, напоит до потери сознания или свяжет и прикует к батарее, решать ей. Вероника решила действовать наверняка и запаслась таблетками снотворного. Она растолкла их в порошок, наполнив на четверть маленький стеклянный флакон с резиновой крышкой. Теперь флакон ждал своего часа в кармане пышной короткой юбки голубого летнего платья с глубоким вырезом. Оно выгодно подчеркивало грудь, оставляя открытыми руки и ноги, и скрывало тяжеловатые бедра. Давно Вероника не собиралась так тщательно: красивое бельё из неприкосновенного запаса, немного макияжа, капля духов, даже пятки пемзой потерла. Вот бы еще перестать дрожать, как овечий хвост.

Как же соблазнять его, этого полярного медведя? Не умела она как-то специально окучивать мужиков. Обычно все происходило само собой. Между тем, как не замедляла шаг Вероника, ноги привели ее на крыльцо неказистого домишки Николая Петровича. Собравшись с духом, девушка решительно постучала. Тут же откуда-то из-под крыльца вынырнул котяра с драным в неизвестной схватке ухом и наглой от природы мордой и сел у двери, всем своим видом показывая, что хочет войти. Вернувшийся домой Матвиенко так и застал их обоих, сидящих на ступенях. Он немедленно отметил и красивое платье, и тушь на ресницах, и запах духов. А некоторую растерянность и нервозность девушки приписал волнению. Рад был до чертиков, конечно.

«Привет. А как его зовут?» – кивнула Вероника на кота. Одного взгляда на полковника ей хватило, чтобы понять: все будет, и все будет хорошо.

«Да кто ж его знает. Он не представился. Просто пришел однажды и попросился в дом. Может жил здесь раньше?» – приобняв девушку за талию и увлекая ее в открытую дверь, ответил Николай Петрович. Котяра шмыгнул туда без приглашения.

Проявлять инициативу Веронике больше не пришлось. Первые четверть часа она еще помнила, что он не должен нащупать флакон со снотворным у нее в кармане, поэтому из платья выскользнула сама. Потом обо всем забыла, так было хорошо. И раз, и два. Вспомнила, прикорнувшая было на плече полковника, когда у нее предательски заурчало в животе от голода. В голове мгновенно выстроилась логическая цепочка: ужин, чай, снотворное.

«Я есть хочу,» – потыкав локтем в живот любовника, виноватым голосом сказала Вероника. – «Давай, картошку пожарю».

«Я сам, ты в гостях,» – по-джентельменски ответил он, натягивая штаны. – «Но можешь накрыть на стол».

Стоило ему спустить ноги на пол, как немедленно оживился безымянный котяра, до того талантливо прикидывавшийся дохлым в кресле. Он так затейливо нарезал восьмерки вокруг ног Николая Петровича, что и шагу нельзя было сделать, не споткнувшись об него. Проще было еще раз накормить хитреца, чем отбиваться от его подхалимажа. Вероника хихикала, наблюдая за этими маневрами. Она одела платье, нащупала в кармане заветный флакон и почти хладнокровно попросила: «Чайник поставь, пожалуйста».

Ловко орудуя деревянной лопаточкой, Матвиенко пожарил картошку на неподъемной чугунной сковороде, доставшейся ему в наследство от безвременно почившей хозяйки дома. Похоже, бабулька была дамой рачительной и бережливой. Помимо раритетной сковородки в ее хозяйстве обнаружилась швейная машинка фирмы «Зингер» 1895 года выпуска в рабочем состоянии, остатки фарфорового сервиза, сделанного еще до революции и, по виду, совсем уж древняя библия. Котяра, получивший на пробу первую ложку картошки, скорчил такую брезгливую морду, что его отвращение и пренебрежение к странному угощению ощущались физически. Веронике же, напротив, понравилось. Полковник давно жил один и научился кое-что готовить самостоятельно. Ассортимент был небольшим, но питательным: жареная картошка, жареное мясо и почему-то окрошка.

«А у тебя мед есть?» – спросила девушка, когда Матвиенко поставил на стол две кружки с чаем. В то время, как он метнулся к шкафчику за медом Вероника шустро вытащила из кармана флакон, поддела ногтем крышку и высыпала содержимое в кружку, чувствуя себя при этом Матой Хари. Но она ею вовсе не была, а полковник не был идиотом. Замеченный краем глаза неуклюжий маневр Вероники его озадачил. Матвиенко спокойно поставил на стол банку с медом, присел на корточки у стула девушки, крепко сжав ее колени и тем самым отрезав путь к бегству. Взгляд его прищуренных глаз стал чужим и колючим.

«Вероника, что ты подсыпала в чай?» – абсолютно спокойно спросил он. Кусочки мозаики собирались в общую картину: пришла сама ни с того, ни с сего; старалась выглядеть соблазнительно, хотя раньше макияжем и духами не заморачивалась; очень нервничала. Что-то происходит, а его, кажется, держат за дурака. Девушка окаменела на стуле, краска сошла с ее лица, расширенными от ужаса глазами она смотрела на любовника, не в силах вымолвить ни слова. Да и разбежались слова, впрочем, как и мысли, будто тараканы по щелям. В горле мигом пересохло. Пророчество Петровича неумолимо сбывалось.

«Ника, посмотри на меня,» – требовательно сжал полковник ее колени. И продолжил повелительным тоном: «Рассказывай». Вероника отмерла. Но посмотреть ему в глаза никак не могла, поэтому вильнула виноватым взглядом в сторону стола, зацепившись за раритетную сковородку. Дальнейшее произошло мгновенно. Ни о чем не думая и ничего не соображая, она схватила чугунное чудовище двумя руками и со всей силы шарахнула полковника по голове. Остатки жареной картошки веером разлетелись по сторонам и, ударившись о стену, посыпались вниз. По всем законам жанра (как это обычно бывает в кино) Николай Петрович должен был упасть и отключиться. Он и правда упал, застонав и схватившись руками за голову, но лишь на секунду. Вероника едва успела вскочить со стула, как вновь была поймана в железные объятия Матвиенко.

«Черт побери! Ника, что ты творишь?» – разъяренно кричал он, тряся ее за плечи. Девушка обмякла и болталась в его руках, как тряпичная кукла, рыдая взахлеб. Как и большинство мужчин, полковник терпеть не мог женских слез, его гнев постепенно улетучился, уступая место жалости и раздражению. Он обнял Веронику, прижав к себе и, поглаживая по голове, как маленького ребенка, принялся успокаивать, бормоча: «Ну ладно, милая, хватит. Ника, успокойся. Я не сержусь. У меня кровь идет. Посмотришь, что там?»

Повсхлипывая еще пару минут и размазав по щекам остатки туши, Вероника ушла умываться. Потом, по-прежнему не поднимая глаз, смывала кровь, стекавшую тонкой струйкой на крепкую шею любовника и обрабатывала рану. Кожа на голове была рассечена совсем немного, но ссадина на ухе сильно кровила.

«Кажется, зашивать надо,» – виновато сказала Вероника, осмелившись, наконец, взглянуть ему в глаза.

«Ничего, заживет, как на собаке,» – примирительно ответил он. Нужно было быстро выбить из девушки информацию и лучший способ для этого – быть белым и пушистым. Не пугать ее. Начать решил с самого простого вопроса: «Думаю, пить чай мне стоит. Что у меня там?»

«Снотворное»

Матвиенко понимающе хмыкнул и приобнял девушку за бедра: «От спящего меня толку тебе будет немного. Что происходит, Ника? Расскажи». Его проникновенный тон, нежная улыбка, руки, поглаживающие ее бедра – большего было и не нужно. Ника размякла и поплыла.

«Я ничего толком и не знаю. Мне не говорили. Просто нужно было, чтобы сегодня ты не смог оказаться у колонии,» – призналась, наконец, она.

«Ну что же, ты выбрала самый приятный способ. Сначала. Кроме сковородки, разумеется. Можешь остаться здесь. А у меня дела,» – быстро собираясь и уже не обращая внимания на девушку сказал полковник.

Когда дверь за Матвиенко захлопнулась Вероника бессильно опустилась в кресло, потеснив недовольного кота. «Господи, что я наделала? Я все испортила».

Глава 32.

Сан Саныч – основательный мужчина в самом расцвете сил был нетороплив и обстоятелен по своей сути. Прежде чем приступить к позднему ужину он расстелил на столе чистую скатерку, тщательно вымыл руки и принялся выкладывать из сумки заботливо упакованные дражайшей супругой продукты: свеженькие хрустящие огурчики (уже пробовал, не горчат), краснобокую редисочку, зеленый лучок, баночку с солью и маленькую эмалированную кастрюльку, закутанную в толстое махровое полотенце. Домашние котлетки с чесночком запах издавали умопомрачительный, и у Сан Саныча невольно потекли слюнки. Припомнив добрым словом свою супругу – женщину редкой хозяйственности (а это качество он почитал величайшей женской добродетелью и всегда мог положиться на свою половину в трудных жизненных ситуациях), он достал из сумки термос с чаем и приступил к ужину.

Сколько можно ждать, в конце концов. Машина должна была прийти после обеда, а уже вечер. Не сидеть же ему голодным, в самом деле. Дежурил Сан Саныч в небольшой вахтерке у ворот. Электричества в колонии не было, поэтому ворота приходилось открывать вручную. Это в его обязанности и входило. Поначалу он и не думал записываться добровольцем, сочтя все это предприятие опасным и неразумным, однако супруга настояла. Её племянница Наташа прилетела на большую землю первым рейсом и погибла вместе со всеми. А поскольку своих детей у супругов не было, жена была очень привязана к единственной племяннице.

Сан Саныч разрезал огурчики пополам, основательно посолил их, подцепил на вилку аппетитную котлетку и только поднес её ко рту, зажмурившись от предвкушаемого удовольствия, как услышал звук подъезжающей машины. Аж застонав от досады, гурман быстро и уже без всякого удовольствия сунул котлетку в рот, закутал кастрюльку в полотенце и пошел встречать машину. Обычно он охотно трепался о том, о сем с водителем, скрашивая скучное дежурство. У Петровича всегда имелся неистощимый запас старых анекдотов и пошлых историй. Но сегодня настроения не было. Да и Петрович был непривычно молчалив и как-то напряжен. Проверив, согласно инструкции, кабину и кузов грузовика, заставленный мешками и ящиками, Сан Саныч открыл наружные ворота.

Дальше произошло нечто странное. Вместо того, чтобы не спеша въехать в ворота, аккуратно припарковаться и покинуть опасную зону, Петрович сдал назад, разогнался и протаранил вторые ворота на полном ходу. Металлические крылья взлетели вверх по обе стороны от грузовика и опали вниз, как у смертельно раненой птицы. Сан Саныч, больше всего напоминающий удивленного пингвина, замер на месте, открыв рот. Петрович же выскочил из кабины через пассажирскую дверь и скрючился за задним колесом. Здесь он был недосягаем для автоматчиков с вышек, с одной стороны его закрывал грузовик, с другой – внутренний забор и остатки сломанных ворот. Автоматчик на ближайшей вышке у ворот колонии нервно поводил оружием из стороны в сторону, но стрелять было не в кого. Сан Саныч, наконец, отмер. Он напрочь позабыл все инструкции, полученные на такой вот непредвиденный случай и, совершенно растерявшись, шустро порысил к вахтерке и заперся изнутри. Быстро облачившись в защитный костюм, он на всякий случай подпер дверь стулом и лег на пол. Если бы Сан Санычу пришли в голову еще какие-то меры безопасности, он бы их обязательно принял.

***

От внезапного грохота задремавшая было Ирина резко открыла глаза и подскочила с дивана. Этот наблюдательный пункт в квартире на третьем этаже она облюбовала неделю назад. Отсюда хорошо просматривались ворота в колонию и даже небольшой кусочек территории. До этого она слонялась вокруг колонии, держась на приличном расстоянии, как лиса вокруг курятника, чувствуя нарастающее с каждым днем бессилие. Мотоцикл она бросила очень далеко, километров за десять до колонии, опасаясь выдать себя шумом двигателя. Ползком на четвереньках Ирина подобралась к окну и осторожно выглянула наружу.

Происходило определенно нечто из ряда вон выходящее. Сердце радостно забилось. Очень медленно Ирина тихонько открыла створку окна и пристроила ружьё на подоконнике. Высокие железные ворота были распахнуты настежь, внутренние, кажется, тоже. Пожилой мужичок, смешно переваливаясь с ноги на ногу, будто пингвин, со всей возможной для себя скоростью бежал в дежурку. Охрана колонии в защитных костюмах подтягивалась к воротам. А с другой стороны приближалась целая процессия, во главе которой решительно вышагивал самый настоящий поп в развивающейся черной рясе и с массивным крестом на шее. Недостаток роста с лихвой восполнялся воинственно сдвинутыми бровями и взлохмаченной ветром бородой. Его паства семенила на два шага позади, сбившись в кучу, как стадо баранов. Стадо было большим – человек шестьдесят. Добирались они сюда небольшими группами или поодиночке, стараясь не привлекать внимания. Грудой сваленные велосипеды остались лежать в ближайшей лесопосадке.

Темнело. Решив подобраться поближе, Ирина кубарем скатилась с третьего этажа, уже не беспокоясь быть услышанной. Им сейчас точно не до нее. Где ползком, где мелкими перебежками она добралась до остановочного павильона. Когда-то здесь была конечная остановка общественного транспорта, судя по тому, что разбитая дорога свивалась в кольцо и уползала обратно. Теперь было плохо видно, лишь в щелочку треснувшей стенки павильона, зато слышно было прекрасно. А послушать было что. Поп как раз начал вещать (иначе и не назовешь). Как у многих людей его профессии голос у него был глубокий, звучный, красивый, хорошо поставленный. При звуках такого голоса мысленно представляешь знойного красавца, обольщающего словами страсти богатую наследницу, а не субтильного, невысокого попика. Однако же, какое богатство напрасно пропадает! И громкоговоритель ему не нужен.

«Братья и сестры! Все мы люди!» – начал свою проникновенную речь поп, едва добравшись до распахнутых ворот. Паства, боязливо поглядывая на оружие в руках охранников, столпилась чуть поодаль. «У каждого из нас есть выбор, по какому пути идти: по пути обиды, злости и мести; или по пути прощения и примирения. Ваша ненависть по отношению к людям, которых мы здесь заперли, является результатом страха, незнания, предубеждения. Я знаю, многие из Вас потеряли близких. Но эти люди ни в чем перед нами не виноваты. Кто для себя пожелает оказаться на их месте, без вины заключенных? Смотря на страдающих, мы должны понимать, что на их месте могли оказаться мы сами. Любой из нас. Что мы можем сделать для них? Простить мнимые обиды и отпустить. Прощение есть примирение.»

Не переставая говорить, он вплотную подошел к грузовику. Петрович, не теряя времени, юркнул за его спину. Этаким своеобразным паровозиком они добрались до толпы сочувствующих, где Петрович немедленно и благополучно затерялся. Паства между тем оживилась. Разогретые речью активисты приблизились к воротам. Охрана, загипнотизированная происходящим, будто кролики удавом, растерянно переглядывалась и опускала оружие. Не стрелять же по своим, в самом деле. Чутко уловив произошедший перелом в настроениях, отец Владимир понял, что пора переходить к делу и дал отмашку подогнать заранее приготовленный автобус.

«Друзья мои, давайте просто дадим им возможность уехать, куда-нибудь очень далеко. Чтобы мы никогда больше не встретились и не навредили друг другу. Мир огромен. В нем хватит места всем нам. Давайте все отойдем на безопасное расстояние,» – махнул он рукой в сторону, противоположную автобусной остановки. Наконец, один из охранников решился и, не глядя на сослуживцев, пошел в толпу активистов, встреченный радостным гулом, приветственными возгласами и едва ли не аплодисментами. Следом за ним, чуть помедлив, еще один. Стадное чувство – великая сила. Оно заставляет людей совершать многое из того, на что поодиночке они не решились бы: как хорошего, так и постыдного. Под ег влиянием скромный застенчивый заика-очкарик становится участником группового изнасилования, а интеллигентная барышня, невесть как попавшая на стадион в разгар футбольного матча, вопит во всю глотку «дави Воронеж». Сейчас оно играло на руку заговорщикам.

Ирина была искренне восхищена: «Ну попик, ну дает! Силен. Он и мертвого уговорит.» Мимо нее проехал самый обычный желтый рейсовый автобус и остановился на противоположной стороне кольца. Его корпус был щедро украшен рекламой давно почившей местной строительной компании, а к окну прикреплено скотчем ностальгическое объявление о стоимости проезда в 23 рубля. Оставив открытыми все двери, водительбегом присоединился к единомышленникам.

Катастрофа разразилась неожиданно. Она промчалась мимо Ирины на «Ниве», резко затормозила, оставляя черные следы на асфальте, изо всей силы хлопнула дверцей машины и материализовалась в виде мужика лет около сорока: коротко стриженного, со спортивной фигурой и тяжелым взглядом. Его появление было сродни ледяному душу в жаркий летний полдень и мигом вернуло к реальности всех присутствующих. Прощение и примирение опали и рассыпались в прах, словно осенние листья. Он еще и слова не сказал, как охранники колонии, будто очнувшись от наваждения, вскидывали автоматы и занимали позиции.

«Заключенные на месте?» – спокойно поинтересовался он. Получив утвердительный ответ, удовлетворенно кивнул и распорядился выгнать грузовик с территории колонии и закрыть ворота. «А Вам, господа бунтовщики,» – снизошел он, наконец, вниманием на отца Владимира и компанию. – «Придется провести продолжительное время в карантине. А потом поговорим.»

Ирина готова была рвать и метать. Этот невозмутимый айсберг в мгновение ока уничтожил надежду освободить детей. Нет. Она ему не позволит. Злость и ненависть затопили ее от макушки до пяток, даже руки не дрожали. За прошедший год Ирина несколько раз стреляла по банкам с переменным успехом и без особого энтузиазма. Просто Михаил настоял, что бы все научились стрелять хоть немного. Она хладнокровно подняла ружье, вышла из-за остановочного павильона, быстро прицелилась и выстрелила.

Выстрел произвел эффект разорвавшейся бомбы. Невидимая сила резко толкнула полковника Матвиенко вперед и бросила лицом вниз на асфальт. Тридцатью секундами позже изрешеченное десятками пуль тело стрелка завалилось назад и сползло вниз по напоминающей теперь дуршлаг стене остановки. На несколько мгновений наступила оглушающая тишина. Вся накопившаяся нервозность и напряжение будто вылетели наружу вместе с пулями и дымком рассеялись в воздухе.

«Прекратите! Прекратите!» – запоздало призывал отец Владимир, выбежав на линию огня и размахивая руками. Он обреченно опустился на землю у тела полковника и перевернул его на спину. С первого взгляда было понятно, что помочь уже нельзя. Пуля вошла в спину и вылетела, разворотив грудь. Даже после смерти лицо полковника было спокойно и сосредоточенно. Две морщинки на переносице придавали ему серьезное выражение. Отцу Владимиру ничего не оставалось, кроме как перекрестить этот упрямый лоб и закрыть глаза навсегда. Постепенно вокруг тела Николая Петровича собралась молчаливая растерянная толпа. Произошло именно то, чего все боялись – кровопролитие. Как ни странно, именно оно, будто жертвоприношение остудило пыл присутствующих. Переминаясь с ноги на ногу люди опускали взгляд, стыдливо и смущенно пряча глаза друг от друга, словно это каждый из них лично застрелил полковника Матвиенко и нестерпимо стыдно было, что все окружающие об этом знают.

«А стрелял то в него кто?» – робко поинтересовался кто-то из толпы.

Множество голов разом повернулись в сторону убитого стрелка, а двое в защитных костюмах пошли посмотреть. «Женщина, лет 45, вроде не из наших, по крайней мере, мы ее не знаем,» – резюмировали они вернувшись. Тело Николая Петровича погрузили в грузовик, и уже в полной темноте безрадостной толпой отправились домой. Незнакомку трогать не стали.

***

Сан Саныч напряженно вслушивался в оглушающую тишину, расстегнув защитный костюм. Во время шквала автоматных выстрелов он буквально растекся по полу, пытаясь забиться своим грузным телом в каждую щелку деревянного пола и поминая нехорошими словами дражайшую половину, по чьему настоянию он тут оказался. Но уже очень продолжительное время он не слышал ничего, кроме бесстрашно стрекочущих цикад. Набравшись, наконец, смелости, Сан Саныч на четвереньках подполз к окну и выглянул наружу. Ворота так и были распахнуты настежь, грузовика не было, впрочем, как и охранника на ближайшей вышке. Полная луна хорошо освещала окрестности обманчивым мерцающим светом, и ничего подозрительного Сан Саныч не заметил. Благоразумно решив убраться отсюда подобру-поздорову как можно скорее, он залпом выпил из термоса поостывший чай, промочив пересохшее от волнений сегодняшнего вечера горло; стянул защитный костюм, в котором вспотел, как свинья, видимо, опять же от волнения и, покидав в сумку свои пожитки, отворил дверь, совершенно неожиданно оказавшись нос к носу с двумя мальчишками.

«Тоха, бежим, он нас ща пристрелит,» – быстро сориентировался младший из них и изо всех сил боднул Сан Саныча головой в живот. После чего пронырливая парочка, топоча, как слонята, умчалась в темноту. Ошалевший Сан Саныч плюхнулся на мягкое место, да так и остался сидеть на полу, раскрывая рот, но не в силах произнести ни слова. «Дурак, какой я дурак! Защитный костюм, скорее надеть костюм. Зачем я его снял?» – мысленно ругая себя, он вскочил, снова запер дверь, подпер ее стулом и, путаясь в рукавах, снова натянул провонявший потом костюм. «Может быть, мальчишки не из-за забора, а наши, деревенские? В таком возрасте у них шило в одном месте, так и норовят попасть в неприятности. Вот и эти приехали на великах колонию посмотреть, хотя это строго-настрого запрещено. Выпороть бы их, чтоб неповадно было,» – успокаивал себя Сан Саныч, отрицая очевидное. Но ужас липкой волной расползался по телу холодя пальцы, щекоча в животе, заливая потом глаза. – «Ну даже если они оттуда, не мог же я вот так сразу заболеть? И минуты не прошло, как мальчишки убежали. А чувствую я себя хорошо». И тут же предательски что-то закололо в боку, защипало в носу, запершило в горле, хрустнуло в коленях.

В дверь громко постучали: «Здесь есть кто-нибудь?»

«Уходите, я буду стрелять. Убирайтесь,» – не слишком уверенно принялся угрожать неизвестным Сан Саныч.

«Саныч, это ты, что ли?» – чуть помедлив спросили из-за двери. – «Это я – Ларионов».

***

Вторая записка, найденная Ларионовым в машине, содержала чуть больше конкретики. День Х намечался через неделю, в день следующей доставки продуктов, вечером. От них требовалось находиться в помещении и ни в коем случае не пытаться покинуть территорию колонии, пока все не кончится, чтобы ненароком не заразить своих освободителей. Транспорт и припасы, необходимые в дороге, будут ждать их неподалеку от ворот колонии. Отец Владимир (а записку писал именно он) просил их уехать в Краснодарский край. Это почти в 1000 км от поселения, достаточно далеко, чтобы жить, не пересекаясь друг с другом. Да и места благодатные, плодородные. Там их маленькая община сможет выжить без труда, надеялся с присущей ему деликатностью отец Владимир. Волна теплых дружеских чувств захлестнула Сергея, комок подступил к горлу, а на глаза едва не навернулись слезы.

Самым сложным было бездействие. Задолго до наступления темноты все заключенные собрались в корпусе, из окон которого хорошо были видны въездные ворота. Напряженную тишину изредка прерывали негромкие переговоры, сопровождаемые озабоченными взглядами. Грохот снесенных грузовиком ворот заставил всех прильнуть к окнам и затаить дыхание. Надежда вспыхнула, словно мощный маяк для затерявшегося в штормящем море корабля. И сменилась отчаянием при звуках автоматных выстрелов. После того, как Петрович выгнал свой грузовик из проема ворот, а с вышек исчезли автоматчики, они выждали еще около часа прежде, чем выйти за ворота робкой растерянной толпой. Было уже совсем темно. В неверном лунном свете поблескивал чисто вымытыми боками желтый автобус, чернело пятно подсыхающей крови на асфальте, позвякивая, перекатывались под ногами гильзы. К счастью, разглядеть в лунном свете можно было далеко не все. Скрюченное на боку тело Ирины в некотором отдалении на остановке осталось незамеченным даже вездесущими мальчишками.

И никто не заметил, как беззвучной тенью растворился в темноте Гарик. Вдыхая полной грудью воздух свободы и пьянея на бегу, он сверзился в открытый канализационный колодец, крышку которого нехорошие люди украли и сдали на металлолом еще в прошлой жизни. Нерадивые коммунальщики огородили открытый люк лишь колышками с протянутой между ними оградительной лентой, которую давно истрепал и унес ветер. Сломав спину о край люка, Гарик мягко шлепнулся на кучу прошлогодних листьев, веток и прочего мусора, нападавшего сюда за прошедшие два года. И еще какое-то время пытался вскочить, бежать, дергаясь нелепо, словно опрокинутая на спину черепаха, не в силах осознать масштаб постигшей его катастрофы. А потом взвыл: отчаянно и безнадежно, будто зверь, попавший в капкан. И не было в этом вопле уже ничего человеческого.

Сергей же в это время убеждал Сан Саныча, многократно повторяя одно и тоже на разный лад: «Сан Саныч, ты сам все прекрасно понимаешь. Ты не можешь вернуться в поселение потому, что скорее всего заражен. Едем с нами. Хоть не сдохнешь под забором, как собака». Но окончательно впавший в панику мужик на контакт не пошел, закончив бесплодный диалог выстрелом в дверь. Чудом не задетый пулей Ларионов плюнул на все и направился к автобусу.

«Ну что?» – встретили его вопросом.

«Бесполезно,» – махнул рукой Сергей.

«Надо уезжать,» – поторопил его Михаил. – «Боюсь, они могут передумать нас отпускать».

Светало. Автобус был полон. Мужчины пристроились на ступенях у двери. Глядя на уползающий назад забор колонии с толстой гусеницей колючей проволоки поверху, каждый молчал о своем. Одинаковые глубокие морщины прорезали нахмуренные лбы. Озабоченность, усталость и застарелая обреченность прятались во взглядах, расползаясь лучиками мелких морщинок вокруг потухших глаз. Нужно снова начинать жить сначала на новом месте. Как это будет? Смогут ли? Выживут ли? Или двум группам людей всегда будет тесно даже в новом, пустом и огромном мире, и они рано или поздно поубивают друг друга? Все, как всегда. Ничего не меняется. Обычное дело.

Оглавление

Книга 1

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 5

  Глава 6.

  Глава 7.

  Глава 8.

  Глава 10.

  Глава 11.

  Глава 12.

  Глава 13.

  Глава 14.

  Глава 17.

  Глава 18.

  Глава 19.

  Глава 20.

Книга 2.

  Глава 21.

  Глава 23.

  Глава 23.

  Глава 24.

  Глава 26.

  Глава 27.

  Глава 28.

  Глава 29.

  Глава 30.

  Глава 31.

  Глава 32.