Легенда о солнечном свете [Ирина Михайловна Якубова] (fb2) читать онлайн

Ирина Якубова Легенда о солнечном свете

Предисловие.

Цитата «С рождения до смерти наша жизнь идёт на автопилоте, и надо обладать сверхчеловеческим мужеством, чтобы изменить её ход.»

Фредерик Бегбедер

Глава первая. Побег

Сара тяжело дышала. Яков прижал к груди её голову и стал гладить спутанные мокрые от пота волосы любимой. Он понимал, что ранение, полученное шестнадцать часов назад, может оказаться смертельным. Но поверить в такой исход событий он не мог. Потерять Сару, всё равно что потерять саму жизнь.

– Мне кажется, – простонала женщина, – что она мне до кости ногу прогрызла. Прям слышу скрежет её зубов. Как больно…

– Потерпи милая, родная моя! Скоро всё кончится. Мы выберемся отсюда, обещаю. Свет залечит твою рану.

– «Свет, Свет!» – передразнила его Сара, пытаясь придать голосу иронии (не очень-то получилось). – Веришь в это божество, как…

Она не успела договорить, Яков прижал ладонь к её губам.

– Тебе надо силы беречь. Идти ещё долго. Часов сорок – сорок пять.

– Давай поспим здесь, Яков.

– Они могут настигнуть нас и сожрать тоже!

– Зачем, зачем ты потащил меня за собой?! – спросила Сара, задыхаясь. Она готова была разрыдаться, но слёз в её красивых больших глазах больше не осталось. Как и сил на любые эмоции. – Лучше бы я умерла там же, у южного склона, где вечно теперь мой сыночек будет лежать.

– Наш. Наш сын, Сара. Ты думаешь, мне не больно?

Яков перестал гладить жену по волосам, он аккуратно уложил её головой на свои колени, прикрыв куском бычьей шкуры, служившей ему и накидкой, и одеялом. Сара уснула. Яков положил руку ей на грудь, отчасти для того, чтоб слышать биение её сердца, которое учащалось с каждой минутой, отчасти для того, чтоб ощущать тепло родного тела. «Жизнь уходит из неё… Крови много потеряла, да ещё, видать, зараза или яд», – как-то отстраненно подумал Яков. Спина его гудела от напряжения. Они более шестнадцати часов шли пешком, пили лишь солёную воду. У южного склона горы, что была последней в череде из восьми гранитных скал, упирающихся в каменное небо, и составляющих центральную часть их города, населенного тремя с половиной тысячами жителей, шестнадцать часов назад произошла очередная трагедия. Она унесла жизни последних обитателей каменного мира. Да, нашествия крыс-мутантов участились в последний год. Мерзкие твари величиной с небольшого кабана на неестественно тонких для мощного тела лапах, с черной лоснящейся шерстью и жутким оскалом, напоминающим клоунскую улыбку, с мелкими глазёнками и длинными, двухметровыми хвостами, вроде стальных прутьев, которыми можно было сбить с ног или задушить насмерть любого, кто попадётся на пути. Они, кажется, обладали интеллектом, эти крысы. Те немногие, которые выжили после нападения, рассказывали, что перед тем, как разинуть смердящую пасть с острыми клыками и липкой гадкой слюной, крыса, будто с ехидством в упор смотрела в глаза жертве, как бы наслаждаясь предсмертным парализующим страхом. Но им было всё равно, кого жрать. «Почему они стали такими?» – размышлял Яков, – «Наверное, питались отходами. Точно. Мир процветал семь столетий. Люди жили, строили жилища, женились, плодились, радовались праздникам. Любили друг друга и своих детей. Разводили скот. Обучались письму, наукам, изучали историю предков. Наш мир состоит из камня, из горных пород, лабиринтов пещер, подземных озёр, рек, сталактитов, сталагмитов. Красивых гротов, сводов и арок. Всё это природное богатство было усердно возделано, превращено в десять городов, расположенных в нескольких десятках километров друг от друга через горные перевалы и озёра. Внутри скал мы век за веком строили свои дома, школы, фабрики, на которых обрабатывали шкуры животных и шили одежду. Мы живём в тёмном мире и поклоняемся богу Огня. Его мы бережём тщательно, ибо он даёт нам свет и возможность видеть. Над нами простирается бескрайнее каменное небо. В некоторых местах оно так низко, что можно достать его рукой, а кое-где так высоко, что не видно его вершины. Смотришь вверх, вглядываешься, что есть мочи, а там – темнота. Ещё год назад население нашего мира исчислялось двумя сотнями тысяч жителей, но теперь… Крысы уничтожили всех. Они когда-то были маленькими, как летучие мыши, но всё чащи стали появляться крупные особи, особо агрессивные. Они стали нападать и убивать. Наверное, они видоизменились, так как ели многие годы трупы с кладбищ и разоряли мусорки. Конечно, у нас всегда были проблемы с захоронением тел усопших, но мы так старались! Мы устраивали кладбища под водой, или засыпали тела известняком. Сжигать мы их не могли, так как кислород тратился при горении, и город наполнялся запахами горелой плоти. Старики и дети задыхались. Воздух, которым мы дышали, и пока ещё дышим (Яков отвлёкся от мыслей, плотнее прижал руку к вздымающейся грудной клетке Сары), производят наши многочисленные микроорганизмы, которые размножаются под присмотром наших учёных, которые так же поддерживают необходимый уровень воды и её давление в водоёмах, откуда тоже мы извлекаем воздух (раньше извлекали). А ведь в детстве я тоже мечтал ученым стать. И придумать устройство, которое вечно излучает свет. Чтоб это был не огонь, который можно потерять навсегда, а что-то такое, невероятно яркое, чтоб озаряло не отдельно каждый наш дом или улицу. А всё небо. Такое, чтоб увидеть каменное небо во всей красе целиком».

Сара пошевелилась. Яков вздрогнул, заметив, что его клонит в сон. Ещё бы, воздуха становилось всё меньше. Крысы разрушили последний город, его город. И теперь он явственно ощущал запах ядовитых пещерных испарений. Что это? Сероводород? Метан? Нет, метан не пахнет.

– Я думаю, это радиация сделала их такими. Залежи урана, они в ста километрах от нашего Таунаса. Это ведь не далеко. – проговорила Сара, открыв глаза.

– Не знаю. Тогда почему не изменились мы сами? – спросил Яков. Он обрадовался, что Сара, подремав, немного воспряла духом. – Давай не будем об этом. Идти сможешь? Я помогу.

Он поднялся, спина была как каменная. Даже не болела. Сделал несколько приседаний, чтоб размять затёкшие ноги. Сара тоже встала, но тут же скрючилась от боли. Повязка, перетягивающая правое бедро тут же намокла кровью, хотя до этого начала подсыхать. Одной рукой Яков подхватил жену за талию, другой вытащил факел из расщелины в гранитной породе и пошёл так быстро, как только мог. Сара продолжала постанывать, но старалась изо всех сил помогать мужу себя тащить. По его расчётам, через пару часов они доберутся до водопада, там сделают привал, затем им предстоит карабкаться вверх по склону, потом снова идти уже на запад, а там…

Уже полчаса он не думал о сыне. Его больше нет. В мозгу всплыла жуткая картина. Вот их лагерь, последнее убежище под открытым каменным небом у южного склона, освещённое по периметру огнями сотен факелов так, чтоб свет огня отпугивал крыс на расстоянии (они нападали всегда в темноте, так как их чёрный окрас позволял подкрадываться незаметно). Вот дети. Их тридцать семь. Самому маленькому два годика, его мать и отца загрызли на его глазах неделю назад… Старшему- одиннадцать. Он старается держаться, но мелкую дрожь не скрыть. Они жмутся друг к другу, озираясь по сторонам. Они молчат. Да, Яков собирался вывести всех. Он один верил и знал. Знал о том, чего не знали другие, и о чём он собирался поведать всем, как только они доберутся до водопада. Измученные люди, взрослые и дети настолько привыкли к смерти, многие наблюдали картины расправ со своими родными. Кто – то сходил с ума. На улицах городов валялись грудами останки тел, которые прожорливые чёрные твари рвали на куски и, насытившись, бросали изуродованными. Матери кидались яростно вырывать своих детей из зловещих лап, но нет. Они были сильны. И вечно голодны. Сначала исчез Морити, город, в котором прошло детство Якова, потом Доломитико, потом Кварцид, потом все остальные. Дома и замки, в которых жили старейшины запустевали. Они не разрушались, но наполнялись мёртвыми жителями, мёртвыми животными, вокруг которых кишели полчища разнообразных насекомых, блох, каких-то гусениц и червей. Войти в такие жилища уже было нельзя. Сами крысы обитали под водой и в расщелинах. Их было много, тысячи. Огня так же становилось мало, факела гасли один за другим, иссякал кислород. Они, люди в лагере были последними выжившими. Тридцать семь детей и восемь взрослых, в том числе Яков, Сара, их пятилетний Еврашка… Долгожданный сыночек. Яков с Сарой, как самые крепкие и молодые отправились на разведку. Они, оставив лагерь, вскарабкались по склону на высоту примерно метров сто, чтоб убедиться: на пути нет крысиных следов (их не было). Яков огляделся, сравнил маршрут с картой (карта, так же, как манускрипт была обнаружена им в архивах городской библиотеки всего часов десять назад, когда он, ведомый одним лишь предчувствием перелопачивал горы старинных фолиантов, хранившихся здесь с начала времён, написанных часть старинными писалами на берестяных досках, а часть на пергаментах). Они уже собрались возвращаться, как пространство наполнил полный ужаса крик, всколыхнувший в них обоих чувство животного страха. Это был крик, сотканный из многих отдельных истошных криков, слившихся в один большой невообразимой силы вопль. Кричали все одновременно, там в лагере. Их всех, одновременно ели. Пожирали эти твари, напавшие впервые при свете огня. Яков остолбенел, а Сара с такой скоростью бросилась вниз по склону, что уронила свой факел, чего было делать никак нельзя (их всех с детства приучали беречь огонь, и ни при каких обстоятельствах они не имели права выпускать из рук факела, если находились на улице). Яков, успев молниеносно ругнуть Сару в сердцах, бросился вслед. Он догнал её перед самым спуском в долину и силой повалил наземь. Сара пыталась кричать, бить его, но Яков зажал рот жены так сильно, что почувствовал боль от вдавленных в его ладонь зубов. Им нельзя выдать своего присутствия. Он увидел, выглянув из-за серого кварцевого валуна, как там, внизу творится невообразимое: штук двадцать крыс, удобно устроившись в центре огненного круга, созданного догорающими факелами, поедали куски полуживой плоти, вгрызались в свои жертвы, громко чвакая и пыхтя. Ему показалось, что даже хруст человеческих костей раздаётся. Буквально через пять минут стихли стоны и редкие вскрики медленно умирающих жителей, тех, чьи лица, глядящие на него с надеждой и молчаливым отчаянием в глазах, он не забудет никогда. На фоне чёрно-бордовой крови, образовавшей подобие небольшого озера, чётко вырисовывались силуэты этих монстров. Их туши были не такими жирными и неповоротливыми, как ранее казалось, они имели явно очерченный торс и нижнюю часть, как у собак, с довольно длинными лапами. Головы, не как у обычных крыс, интенсивно покачивались на толстых шеях в такт движениям мощных челюстей. Они неторопливо перебирали лапами куски тел, кропотливо очищая мясо от жил, смакуя лучшие кусочки. Видно, они чувствовали себя хозяевами мира. Наконец, разбросав беспорядочно останки своих жертв, чудовища медленно стали удаляться прочь, лишь одна крыса отстала и ковыляла позади всех, лениво волоча толстое пузо. И тут Сара вырвалась. Она бросилась вниз, оказавшись в мгновение ока посреди кровавого озера, она страшно закричала, её лицо исказила зловещая гримаса. Он так и запомнит потом её такую: воинственно стоящую в свете огня женщину со вскинутыми руками, готовую на всё. Сара поскользнулась, упала схватила что-то попавшееся под руку и начала молотить крысу по спине этим факелом. Это был не факел, чья-то нога, точнее, кость с остатками красного мяса, свисающими с неё короткими рваными ленточками. Она лупила долго и яростно, потом стала топтать морду крысы ногами, с силой вдавливая ступни в её глазницы. Когда туша превратилась в бесформенное месиво, которое нельзя было отличить от других истерзанных тел, Сара тихо села рядом и уставилась в одну точку. В лужу крови села. Яков в исступлении стал трясти её за плечи, по его глазам текли слёзы. Ему казалось, что она сейчас окаменеет и навеки так и останется сидеть тут, слившись с окружающими скалами. Минут через десять Сара отживела и зарыдала. Она стала ходить среди недоеденных трупов, вглядываясь в их изорванные лица, или в то, что от них осталось. Она тщательно перевернула каждый труп, который выглядел меньше остальных и мог быть телом ребёнка. Ни одного целого тела, оторваны конечности, головы, снята и изжована кожа. Яков тоже осматривал останки, но делал это машинально, отстраненно. Сара должна видеть, что он ей помогает. Наконец она отчаялась и отошла, прислонилась спиной к каменной глыбе. Сказала так задумчиво: «Одни кости. Евраша не найти. Ни одного кусочечка не оставили-и-и» – зарыдала она. Якову захотелось умереть после этих слов. Только теперь он заметил, что в правом бедре жены зияет огромная рана. Тварь перед расправой успела тяпнуть Сару. Он быстро разорвал на себе рубашку из тонкой овечьей шерсти и перевязал ей ногу. Ей было больно, её нога потрясывалась, но она не замечала этого. Странно, жители мира за последние месяцы привыкли к смерти и к нависшему под каменным небом смрадному запаху протухших и сгнивших трупов людей и зверей, но каждая расправа чудовищ сопровождалась громким плачем оставшихся в живых. Теперь же никто не плакал, стояла мертвая тишина. Потому что никого не осталось. Никого не вернуть. «Мы сможем, мы дойдём до Света. Ради них всех, ради памяти сына. Мы выживем и родим ещё детей. Нам надо выбираться», – сказал Яков тогда жене, глядя в глаза, полные боли. И они пошли. Сара, подволакивая ногу, он, крепко сжимая в одной руке факел, в другой сумку с флягой и несколькими кусочками сушёной баранины, картой окрестных пещер и древним манускриптом, находка которого изменила его жизнь и подарила надежду на будущее.

Через два часа они дошли до водопада. Тяжелая тёмная вода падала с высоты трёхэтажного здания, каких было мало в их мире, и принадлежали они в основном старейшинам и самым зажиточным людям. Остальные миряне проживали в пещерах, коих было множество. Их выдолбили в скалах их предки, постоянно строились и новые жилища из камня, правда не последний год, когда численность людей стала сокращаться из-за крысиных набегов. Яков приметил просторное место под сенью свисающих с потолка грота блестящих сталактитов, отгородивших узкий водопад от плоского дна небольшой карстовой пещеры. Он аккуратно просунул драгоценный факел, который за время похода трижды чуть не погас, в расщелину между двумя белыми сталагмитами, взял слабеющую Сару на руки и перенес в эту импровизированную комнатку, с потолка которой падали редкие капельки. Затем вернулся к мелкому озерцу, тихому пристанищу бурной стекающей вниз воды, которая незаметно впитывалась в скользкое дно пещеры. Там он наполнил флягу водой, смыл пот с лица и шеи. Когда он вернулся, расстелил на полу шкуру, уложил Сару на мягкое и снял с себя кожаные штаны, которыми накрыл её по самую шею. Посветив факелом ей в лицо, заметил, что она бледная, как мел, черты лица заострились.

– Я умираю, дорогой. Ног не чувствую, даже боли. И дышать трудно, – прошептала она.

Яков и сам понимал, что наверх Сару не вывести. Она не сможет встать больше. Всю дорогу до водопада он старательно не замечал тонкую кровавую струйку, которая предательски стекала по её ноге. Стало действительно тяжело дышать, они попали в пещеру с малым содержанием кислорода. Но другого пути не было. Яков развернул карту. Сразу же отложил её, вспомнив о сушеном мясе.

– Милая, тебе надо подкрепиться – сказал он, порывшись в сумке. Он поднёс кусочек к её рту, но Сара просто отвернулась.

– Себе оставь.

Она повернулась на бок, свернулась калачиком и закрыла глаза.

– Сара, не засыпай! Это нельзя! Через тридцать часов мы окажемся на воле. Надо чуть-чуть отдохнуть и идти. Почему ты мне не веришь?

– Если ты прав, и твоя легенда не врёт, и существует какой-то другой свет, кроме нашего огненного, – она сделала большую паузу, прокашлялась и продолжила уже тише, – ты должен его найти. Это твоя мечта, ведь правда?

– Я хочу с тобой! Мне не мила жизнь без моей любимой, как ты не понимаешь? Мне так Свет не нужен!

– Прости.

Яков лёг рядом с Сарой, она же съёжилась от холода. Их тела были приспособлены к низким температурам каменного мира, но то, что существуют какие-то другие температуры в окружающей среде, раньше никто и не знал. Но легенда гласит… Его взгляд снова заскользил по телу Сары, в котором едва теплилась жизнь. А может всё- таки она сможет дойти?

– Любимый, обними меня, а? И знаешь, прочитай мне свою легенду ещё раз. Я.. Я думаю, что это просто красивая сказка. Но… Ох, дышать нечем…

Яков обнял Сару, подсунув руку к ней под голову. Свободной рукой он вынул старинный манускрипт, выбитый на тонком куске кожи, служившей с древних времён для письма. Факел над их головой горел слабым огнём, и Яков не мог не поглядывать на него через каждые несколько минут. Он давно за этим старым документом охотился, везде искал. Бабушка когда-то в детстве рассказывала ему, что существует легенда о солнечном Свете, которую кто-то из древних записал, который сам знал всю правду. Этот манускрипт старейшины прятали веками, чтоб никто и подумать не мог, что существует другой мир и другой свет. О том, что существует Солнце и воздух. О том, что существует день и ночь. Что там есть настоящее небо, звёзды и такие похожие на них люди… Нельзя было, чтоб кто-то пошёл на поиски Света, ведь тогда их мир разрушится, его надо было защищать от вторжения существ из верхнего мира, вход к ним должен быть всегда закрыт. Ведомый детской мечтой увидеть Свет, в который никто не верил, Яков рос, учился грамоте, истории и наукам. Ведь старейшины были учеными, они передавали свои знания из века в век, и только друг другу. От отца к сыну, и так далее. Они многое знали, чего не знали обычные жители, они научили всех когда-то как жить в каменном мире, как строить, создавать пищу из планктона и создавать воздух из воды. И ещё продлевать жизнь домашним животным, которые не могли нормально плодиться в подземелье. А питались в основном мясом и рыбой, которую разводили в специальных водоёмах. А Яков всё искал какое-то свидетельство того, что в легенде говорится правда. И вот наконец, нашёл. Да что говорить об этом. Мудрость старейшин не помогла их народу выжить. Монстры сожрали всех. В нём всё же теплилась надежда выбраться, он расправил манускрипт и стал читать его Саре в самое ухо.

Глава вторая. Непутёвая

Маша Кривулина проснулась рано, майское солнце светило в окно с пяти утра, отгоняя остатки сна. Она всё равно лежала с закрытыми глазами, пытаясь уснуть хотя бы на час, ведь сегодня ей надо выглядеть свежо и бодро. На суточное воскресное дежурство она начала собираться ещё с вечера субботы, напекла сдобных пирожков с разными начинками, сладкими и несладкими. Покажет сегодня своему любимому доктору, какая она хозяйка. Борис печёное любит, это она сразу поняла, в первый же месяц интернатуры. Он ведь один жил, никто о нём не заботился. Это не важно, что он девок меняет каждые три месяца, уже всех сестёр в больнице перебрал. Но ни одна из них (в этом Маша уверенна), не умела печь, как она. А путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Боже! Как любовалась она им, таким мужественным и умным, когда он, устало сняв свой бирюзовый хирургический колпак, придя в ординаторскую после очередного насыщенного операционного дня, принимался за её кулинарные шедевры. И расхваливал их, поедая одно за другим, прихлёбывая травяной чай из её же термоса.

К сожалению, Машу, как начинающего врача, Борис Владимирович никогда не хвалил. Ведущий хирург краевой Калининской больницы, тридцатитрёхлетний красавец-сердцеед (совмещать работу и любовные утехи в ночные смены он умел, а почему бы и нет?) работал на износ. Когда ему дали в помощники молодого врача-интерна Кривулину, он обрадовался. Но уже через неделю понял: хирург из Марии – никакой. Она сразу же зарекомендовала себя непутёвым доктором. Ей даже кличку дали: Кривуля. Ну не даётся ей хирургия, руки «не из того места растут». Ну и пусть, решил потом Борис, хоть истории болезней будет печатать за него, на побегушках год побудет с ним, а потом куда-нибудь в «приёмку» (прим: приёмное отделение) работать пойдёт. Не вставать же ей у операционного стола. Это ж кошмар!

– Борис Владимирович! Вы тут? – крикнула медсестра Ира, просунув голову в дверь ординаторской.

Борис выглянул из-за шкафа, в который только что повесил свою уличную одежду, облачившись в хирургическую пижаму. Иру он давно хотел. И она отвечала взаимностью, флиртуя с ним при каждой встрече, завлекая его как бы невзначай распахнувшимся до середины бедра итак коротким халатиком или не вовремя выскочившей из-под него кружевной бретелькой лифчика. Все эти приёмы Борису были знакомы, но толку-то. Переспать с Ириной никак не получалось. Последнее время дежурства были интенсивными, так как начались майские праздники и летние отпуска. Из операционной не вылезал. А приглашать дамочек домой он не любил.

Ирина, убедившись, что доктор один, впорхнула в ординаторскую и молниеносно впилась в губы Бориса своими пухлыми сексуальными губами. Борис прижал разгорячённую девушку к стене, уткнувшись в её упругие бёдра своим быстро затвердевшим достоинством, про себя прикидывая, что на секс времени не хватит, но можно просто поприжиматься и зарядиться хорошим настроением на весь день. Это так бодрит! Но не тут-то было. Дверь резко распахнулась, и на пороге появилась она: девушка «не от мира сего», интерн Кривуля. Борис, оглянувшись, сразу заметил, как не эстетично нависает толстая жировая складка Машиного живота над ремнём обтягивающих ляжки чёрных брюк. Хоть сверху и была надета лёгкая белая блузка, Машин жирок она скрыть не могла, предательски топорщась как раз над её самым проблемным местом. Второе, на что обратил внимание Борис, это две большие сетки в её руках, набитые всякой всячиной. Он знал, что Кривуля классно готовит, и мысли о сексапильной Ирише как-то сразу ушли на второй план. Он чмокнул девушку в щёчку (стесняться Машу, заставшую его в щекотливом положении, ему в голову не приходило никогда) и сказал:

– Здравствуй, Маш. А ты чего на дежурство пришла? У тебя разве по графику сутки?

– Здрасте, Борис Владимирович! Нет, у меня во вторник, я просто Вам помогать пришла. Вы меня сегодня ассистировать возьмёте?

– Конечно! Проходи, переодевайся.

Ира состроила недовольную гримасу, запахнула халатик плотнее и собралась выйти, но Борис её удержал:

– Ириш, может чайку?

– Да, я сейчас заварю! Я тут пирогов напекла. Угощайтесь! – сказала Маша, водрузив одну из сумок прямо на стол.

У Бориса потекли слюнки. Промелькнула бредовая смешная идея: «Вот бы соединить тело Ирки (сиськи, попу, ноги и лицо) с руками Машки, которые так плюшки пекут. Можно ещё мозги какие-нибудь вставить в Иркину голову. Клёвая тёлка получится». Доктор улыбнулся своей мысли, а девушки приняли его улыбку каждая на свой счёт.

После девяти хирурга вызвали в приёмный покой.

– Кривулина, сходи-ка в приёмку, пациента осмотри. Я минут через десять спущусь. (Хирургия находилась на третьем этаже, а приёмный покой на первом).

– Ага, уже бегу! – ответила Маша, бодро соскочив с дивана. Она аккуратно заложила закладкой книгу, которую читала, повесила на шею фонендоскоп, поправила круглые очки в пластмассовой оправе и с умным видом отправилась диагностировать.

Борис закурил, взял в руки Машину книгу. «Теория эволюции. Победа разума над животным началом» гласило название. Книга неизвестного автора не вызвала у него интереса, даже листать не стал. «Вот, блин, чудо заумное. Лучше бы «оперативную хирургию» почитала за четвёртый курс, вместо этой философской байды. Экзамен на носу» – подумал Борис. Затушив сигарету, он вышел из ординаторской.

В приёмном покое на жесткой узкой кушетке лежал очередной страждущий. Мальчишка тринадцати лет. Мария, присевшая рядом на кушетку на одну половину попы, с чувством, с толком, с расстановкой мяла живот бедняги. При этом она многозначительно щурилась, прикидывая в уме, что бы мог значить тот или иной симптом. Борис отстранил её, присел слева от мальчика и, перед тем, как начать осмотр, обратился к Маше:

– Ну, ваше мнение, коллега?

– Я сопоставила жалобы, анамнез, данные осмотра, пропальпировала живот, и мой диагноз: острый цистит! (прим: цистит – воспаление мочевого пузыря) – радостно сообщила Мария.

– Какой цистит!? – послышался возмущенный женский голос из-за спины Маши. Это мама мальчика вступила в диалог. – Был у меня цистит сто раз, он не так протекает.

– Женщина, выйдите в коридор, пожалуйста, – вежливо попросил Борис Владимирович.

Мама мальчика удалилась, а доктор стал расспрашивать пациента:

– Тебя как зовут?

– Саша Руденко.

– Покажи где у тебя болит? И расскажи с чего всё началось.

Ребёнок стал повествовать, стараясь не упустить ни одной детали. При этом Борис спокойно пропальпировал живот мальчика и вынес свой вердикт: острый аппендицит. Он позвонил по внутреннему телефону дежурным медсестрам в опер. блок и скомандовал: «Готовьте операционную. Через полчаса пацана возьмём» – приказал он.

– А ты Маш, с мамой побеседуй, проследи, чтоб согласие на операцию было подписано.

– Борис Владимирович, – разочарованно произнесла Кривуля, – как Вы аппендицит поставили? Не похоже же.

Борис сел на стул в смотровом кабинете, сам прикрыл дверь, чтоб дежурный врач приёмки не слышал их, и стал объяснять своей непутёвой помощнице:

– Маш, даже тётка далёкая от медицины, его мамаша, сообразила, что тут циститом и не пахнет. А ты чего растерялась? Ну понятно же, что у тринадцатилетнего мальчишки, циститу просто взяться неоткуда!

– Но он же на учащенное мочеиспускание жаловался. И температуру 39!

– А для цистита не характерна высокая температура. Максимум 37,5С. Просто отросток расположен забрюшинно, Маш. Ну учила же! Аппендикс лежит на мочевом пузыре, мочевой реагирует дизурией (прим: дизурия – расстройство мочеиспускания). У него положительный симптом Щёткина. Внимательнее надо живот смотреть! Вот «профукала» бы сейчас аппендицит, и что тогда? Поэтому повторяю в который раз: хорош читать свою ересь и в облаках летать, учись лучше! – сказал Борис и вышел из отделения.

Кривуля огорчилась, в глубине души она надеялась, что не сильно раздражает своего любимого доктора. Как же она ошибалась. Если б не её пирожки, послал бы её куда подальше. А Борис тем временем, шагал по коридору в сторону операционной, дать распоряжения, и вспоминал забавный случай, который произошёл с Кривулей однажды. Всякий раз, когда он злился на свою помощницу, он возвращался мысленно к тому февральскому дню, когда произошла история, ставшая «притчей во языцех» в их больнице. И его раздражение как рукой снимало. Дело было так:

Одним морозным днём в феврале, когда город завалило снегом, на работу не вышел врач приёмного покоя. Что там с ним случилось, уже никто не помнит. Но заменить его было некем. Врачей итак не хватало, да ещё была эпидемия гриппа, многие находились на больничном. Все интерны были при деле, а вот от Кривулиной, все были в курсе, проку в хирургии мало. И её попросили выйти на замену. Зная Машины «способности», главврач велел ей строго настрого, самодеятельностью не заниматься, при любом мало-мальски подозрительном на хирургическую патологию случае, сразу вызывать докторов для консультаций. Мария была счастлива, что ей доверили дежурить за врача, и была очень горда собой. И сначала всё шло хорошо. Она старательно осматривала больных, тщательно мерила им давление, слушала лёгкие и сердце, давала рекомендации, когда надо вызывала докторов. Она так усердно работала, что даже пообедать забыла. И вот, после двенадцати ночи, когда больница погрузилась в сон, раздался звонок со «скорой». «Везем парня в критическом состоянии, реаниматологов зовите, через пять минут будем» – сказал фельдшер по телефону. Маша засуетилась, набрала реанимацию и доложила о ситуации. Со второго этажа спустился реаниматолог с сестрой и своим неизменным чемоданчиком для экстренной помощи. Надо отметить, дежурил по реанимации в тот день старик Рыжов, семидесятилетний пенсионер, доктор с огромным стажем и опытом, и букетом хронических болезней. Работать в адских условиях реанимационного отделения с колоссальной нагрузкой и мизерной зарплатой – дураков не было, вот и держали Рыжова, старожила этого учреждения. Нареканий к старику не было, он родной больничке сорок семь лет жизни отдал и профессию свою знал, как никто. Правда, страдал бронхиальной астмой, гипертонией, артритом, артрозом, перенес перелом шейки бедра. Он очень медленно и кряхтя передвигался из-за своих никудышных распухших суставов, сдерживая гримасу боли, которая его не отпускала ни днём ни ночью. Да и без ингалятора обходиться не мог. Сам Рыжов, царство небесное, (похоронили в марте, недавно сорок дней минуло), был добряком. Грубого слова от него не слышали, шутку любил, и коньячок иногда, чисто символически, пригубить мог. Так вот, спустился доктор в приемное со второго этажа реанимации, сел на стул и стал ждать приезда пациента. Он поглаживал больные колени, припоминая, принимал ли сегодня стероиды. Вспомнил, что не принимал, не зря суставы гудели. Особенно левый голеностоп.

Через несколько минут в смотровую ввалились два санитара со «скорой» в синих жилетах. Оба они морщились и часто моргали, пытаясь стряхнуть снежные хлопья с залепленных ресниц. Их костюмы были мокрыми, а подошвы сапог грязными. Санитары быстро вкатили каталку с тяжёлым пациентом в центр кабинета и удалились, прилично натоптав. Свою лепту в загрязнение кафельного пола внёс и мельтешащий тут же фельдшер, активно стряхнувший внушительные комья снега с рукавов, шапки и штанин (будто нельзя было перед входом в больницу это сделать). Сей специалист среднего звена выглядел весьма довольным собой: в первый раз ему пришлось оказывать реанимационные мероприятия прямо на улице в окружении толпы зевак молодому парню, внезапно упавшему на автобусной остановке и потерявшему сознание. Мужчина с волевым выражением лица в униформе с крестиками на манжетах и надписью «реанимация» на спине костюма (эдакий спаситель), делающий непрямой массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот, выглядел очень эффектно. Когда у больного, распростёртого посреди тротуара с беспомощно раскинутыми в стороны руками, забилось сердце и появились первые вздохи, толпа вокруг них восторженно загудела. Фельдшер-герой не стал отвлекаться, решив позже осмыслить свой триумф и порадоваться за себя, такого классного. А сейчас он быстро набрал номер краевой больницы и предупредил о происшествии. Всё было выполнено чётко, по инструкции, поэтому фельдшер бригады спокойно, с чувством выполненного долга занял место за столом дежурного и принялся заполнять бумаги.

Кривулина с Рыжовым подошли к каталке и откинули одеяло. Маша обратила внимание на землистую окраску кожи пациента. Он, парень лет двадцати, лежал на спине, как-то неестественно выпятив тощую грудь, на которой под водолазкой чётко вырисовывались все двенадцать пар рёбер. Серое трико было мокрым от снега и сильно мокрым и вонючим в области паха.

– Так-так, – медленно проговорил Рыжов, подойдя к каталке. Он засучил рукава водолазки молодого человека, потом задрал её, приставил фонендоскоп к груди, послушал. Затем достал фонарик, оттянул правое веко, посветил в глаз – Итак, ваш вердикт, коллега? Каков Ваш диагноз? – обратился он к Маше.

– Я думаю, он – онкологический больной, Николай Сергеевич.

– А я думаю, что он – наркоман. Ты на руки его смотрела?

– Нет, а зачем?

– Ну посмотри, тогда поймёшь. Следы инъекций множественные. Со стажем наркоман. Был.

– А как вы поняли, что он бросил наркотики?

Рыжов усмехнулся.

– Он их не бросал. Просто он мёртв. Окончательно и бесповоротно. – ответил доктор. И, устало поковыляв в сторону двери, кинул фельдшеру через плечо: – Труп доставили, товарищи спасатели. Труп.

Фельдшер, старательно заполнявший документы, отложил ручку. Он как-то сник. Но сейчас речь не о нём. Когда бригада «скорой помощи» удалилась, Маша с медсестрой раздели пациента, сделали, как положено, опись личных вещей, которые упаковали в специальный пакет, накрыли тело простынёй и вывезли каталку в коридор. Предстояло переправить тело в морг. Но как? На улице жуткая темень, снегопад, дорожку, ведущую к моргу, который располагался в отдельном здании в ста метрах от больниц, замело наглухо. Кстати, на пути к моргу, который, естественно, ночью был закрыт, тусклым светом горел один единственный фонарь. Температура на улице приближалась к минус двадцати. И до утра ещё далеко. Нельзя же труп оставлять, всё-таки здесь приёмное отделение, суета, людей привозят- увозят, детей…

– А что положено делать в таких случаях? – спросила Маша у медсестры приёмки.

– Как что? Ключи берём (вон они лежат в первом ящике стола) и отвозим. Перекладываем на их каталку, свою обратно везём. Но я не пойду, сразу предупреждаю. Вы же знаете…

Конечно Маша понимала, что беременную сестру Дашу никак нельзя отправлять в морг, значит она сама поедет вместе с санитаркой. Ничего, справится. Она накинула чёрный ватник, обулась, позвала санитарку бабу Катю, которая пробурчала что-то невнятное в адрес Кривулиной, наверное, ругательства. Обе они взялись за ручки каталки, Маша спереди, Катя сзади и повезли труп в кромешной тьме, утопая по колено в снегу, сбиваемые с ног резкими порывами ледяного ветра. Путь их был долг. Наконец, вот она, железная дверь Морга – места окончательной регистрации граждан. Дверь долго не поддавалась. Когда удалось открыть её, Маша несколько минут шарила руками по стене, пытаясь отыскать выключатель, проклиная про себя бабу Катю, которая не собиралась ей помогать. Еле- еле барышни переложили бездыханное наркоманское тело на секционный стол. А бездыханное ли? Вдруг Маше показалось, что грудная клетка парня вздымается. Незаметно так, неуловимо. Она пригляделась. Да точно же! Маша оглянулась. Справа от входа стоял стол патологоанатома. Она побежала, стала открывать все ящики подряд под недоумевающим взглядом санитарки. Наконец она нашла то, что искала. Вот он – тонометр. Она схватила прибор, подбежала к парню и стала замерять артериальное давление. Сначала на левой руке, потом на правой. И она определила его! Давление 40 на 10 миллиметров ртутного столба. Руки парня были неподатливыми, твёрдыми, но пульс на лучевых артериях Маша чувствовала. Нитевидный пульс. Слабый. В нём теплилась жизнь. Мария бросилась к телефону. Она набрала номер реанимации.

– Позовите срочно Рыжова! – крикнула она.

– Да я это. Кто говорит?

– Это интерн Кривулина. Я из морга звоню. Николай Сергеевич, бегите скорее сюда. Он жив, этот парень! У него есть давление и пульс. Я здесь. Я Вас жду.

Николай Рыжов, умудренный опытом реаниматолог, с сорокасемилетним стажем чуть не выронил трубку из рук. Его сердце застучало, как бешенное. Он на секунду задумался: «Как так? Твою ж мать! Я его и впрямь как-то вскользь осматривал… Вот б*я…» Ещё через секунду бедный Рыжов, превозмогая боль в суставах и чудовищную экспираторную одышку, в одной пижаме на голое тело, в резиновых шлёпках нёсся во весь опор, перескакивая сначала через две ступеньки, потом через большие сугробы, поскальзываясь на каждом шагу, прижимая к груди чемоданчик, к моргу больницы. Он не мог допустить такого провала: «Констатировать смерть живому пациенту. Да… Старею. Только б успеть!» Перед дверью морга Рыжов притормозил, чтоб отдышаться и пшикнуть в горло из ингалятора. Его тело адски болело, так он не бегал уже лет тридцать. Казалось, ещё немного, и его скелет разрушится на части, сложится, как карточный домик. Ноги устали болеть, и теперь просто отказались слушаться и онемели от пальцев стоп до самых паховых складок. Про мокрые носки и штанины можно даже не упоминать. Вбежав в секционный зал, Рыжов отстранил раскрасневшуюся возбуждённую Машу, подошёл к металлическому столу, откинул простынь с молодого человека, которого два часа назад признал мёртвым и… подавляя назревающую истерику отошёл в сторону. Он прислонился спиной к ледяной стенке морга и съехал по ней вниз, усевшись на корточки. Он вытер пот со лба трясущейся рукой. Подумал, что подняться самостоятельно не сможет. Потом пристально посмотрел на ничего не понимающую Машу. В нём боролись два диких желания: разорвать Кривулину на части прям здесь и оставить растерзанный её труп до утра, или же сделать то же самое чуть позже, на отчёте у главного врача в присутствии коллег.

– Николай Сергеевич… Я… – начала лепетать девушка, кажется до неё стало что-то доходить.

Реаниматолог тёр пальцами виски и приговаривал, кажется, сам себе:

– Трупное окоченение… Трупные пятна… Какое давление? Какой пульс?

– Конечно, он давно окоченел. Вон, твёрдый, как камень. И синий весь, особенно там, со спины. Трупак стопудовый. – вставила реплику санитарка баба Катя.

И тут Маша поняла: она, горе-докторша, нашла признаки жизни у человека, умершего два часа назад, в его теле уже начались процессы разложения, и, ясное дело, спасти его не представлялось возможным.

Как Рыжов добрался обратно до больницы, и как он смог вообще идти со своими коленями, и всем остальным, что у него барахлило, никто не знает. Но придя в отделение, он первым делом принял стакан спирта. Залпом. Потом уколол обезболивающее. А потом закончилось дежурство.

Ещё до утренней планёрки об этом инциденте уже знала вся больница. На конференции даже появился главный врач, чтоб посмаковать подробности. Многие доктора открыто посмеивались над Марией, другие по-доброму смеялись над многострадальным Рыжовым. В целом, было весело. Главный врач, подсев поближе к Марии, без малейшего упрёка тихонько спросил:

– Кривулина, ну как же так?

– Вы же сами сказали, бдительной надо быть, и самодеятельностью не заниматься.

– А что это было, если не самодеятельность? Ну сказал же реаниматолог: «В морг!» Значит в морг и всё. Или ты решила, что умнее деда Рыжова?

– Ну простите…

– У старика прощения проси. Он после ночной пробежки голышом по морозу, поди сляжет. Ёжкин кот!

Маша потом старалась Николая Сергеевича стороной обходить, в реанимацию «носа не казала». Так стыдно было.

В общем, в очередной раз развеселился Борис, вспомнив эту историю. В ординаторской он ещё раз покурил, отхлебнул остывшего чая и отправился в операционную. По пути мило недвусмысленно подмигнул медсестре Ире, возившейся на сестринском посту с документами. Здесь же уже сидели Саша Руденко с мамой. Мальца немного потрясывало, оперироваться он не хотел, а спокойная Ира, с лицом знающего специалиста рассказывала ему про то, что аппендицит – это не страшно, и всем его вырезают в детстве. Убеждала не бояться. Уже через десять минут мальчик лежал на операционном столе, сжав губы и приготовившись к самому дурному. Борис, перед тем, как «помыться» (прим: мыть, обрабатывать руки хирурга спец. средствами перед операцией) наклонился над ним и сказал:

– Сашок, расслабься. Сейчас будешь мультики смотреть. Тебе какие нравятся? Заказывай!

– «Ниндзяго. Мастера Кружитцу».

– Ч-чего?

Тут в предоперационную вбежала запыхавшаяся Кривулина:

– Борис Владимирович! – крикнула она. – Вы же меня обещали взять помогать.

– Так я тебя и жду, «мойся» давай скорее.

Анестезиолог покачал головой. Опять эта Кривуля. Сейчас с аппендюком час возиться будут. Через минуту маленький пациент уже смотрел свои мультики (возможно, как раз про «Мастеров кружитцу»), а хирурги приступили к операции.

Глава третья. Манускрипт

Содержание фолианта вызывало благоговейный трепет в душе у Якова. Он погрузился в чтение, прижав крепче к себе родную Сару. Под мерный стук капелек, падающих с белоснежных сталактитов причудливой формы на гладкое скальное дно пещеры, он вдумчиво и с выражением произносил каждое слово, понимая, что внимание жены рассеянно, и ей трудно сосредоточиться на более или менее длинной мысли. Сознание её было спутанным, но в глазах читался слабый интерес. Свидетель тех событий, что произошли пять веков назад, оставил после себя послание потомкам, жителям подземелья. В общем, Яков о том, что его народ – есть жители подземелья, не знал. Ведь никто не рассказывал ему, что каменный мир, в котором родился он сам, его родители и прародители – это лишь малая часть большого, настоящего, светлого мира, который есть там, наверху. Именно манускрипт лёг в основу легенды о солнечном свете, которую тайно передавали из-уст в уста люди каменного мира.

«О, мой друг, читающий эти строки! Да будет мир твоему дому и твоей семье. И пусть правда станет основой твоего смутного стремления увидеть солнечный свет. Это истина, которую от тебя скрывают. Существует другой мир. Не тот, где ты родился и вырос, среди каменных глыб, вечного холода, тишины и застойного тяжелого воздуха. На самом деле мы живём на большом круглом шаре, который называется Земля. Этот шар настолько велик, что, посмотрев в стороны, ты не увидишь границ его. И если будешь долго бежать, то будешь думать, что бежишь по плоской поверхности, которая никогда не кончается. Но на самом деле, ты бежишь по кругу, просто ты ничтожно мал, чтоб ощутить это. Таких шаров, названных планетами и звёздами множество, и все они подвешены в пустом пространстве, большом и необъятном, называемом космос. Шары-планеты крутятся вокруг своей оси, и неведомая сила удерживает их висящими на своих определённых местах. Да-да. Всего лишь несколько десятков метров над твоей головой находится каменное небо. Но оно, на самом деле, не небо. Оно – лишь потолок. Ты можешь, если построишь высокую лестницу, дотронуться до этого неба рукой, в то время как до настоящего неба дотронуться нельзя. По небосводу, к которому ты привык, с другой стороны ходят люди, не сильно отличающиеся от тебя. От этих людей наш народ, численностью всего пара тысяч человек или чуть больше, бежал когда-то в эти подземелья, которые стали твоей и моей родиной. Я поведаю об этом позже. Самое удивительное, что есть в том верхнем мире, откуда все мы родом, это Солнце. Большая звезда на голубом бескрайнем небе, которая излучает настоящий свет, о котором ты не имеешь представления. Это шар гигантских размеров, он состоит из огня, который никогда не гаснет, и он такой мощный, что освещает все вокруг так, что места для темноты просто нет. Всё вокруг залито его светом, всё вокруг белое и живое. Оно, Солнце, даёт жизнь. Ты думаешь, жизнь – это то, что дышит? Тёплое, мягкое, обладающее сознанием, мыслями, чувствами и умеющее двигаться, как ты сам или животные, вокруг тебя? Это не совсем так. Жизнь – это красота. Например, цветок – олицетворение жизни. Или бабочка. Или птичка. Что, не знаешь, что этотакое? Ты не видел настоящей травы и деревьев. Потрогав эти зелёные хрупкие создания, вдохнув аромат их свежести, ты наполняешься энергией жизни, порождённой солнечным светом. Ты знаешь только свет и тепло огня, который носишь в своей руке, такой мелкий и жалкий, и боишься потерять его и погрузиться во мрак и холод. Тепло и свет солнца нельзя потерять. И делить его ни с кем не надо, оно безраздельно принадлежи всем. Тебе знакома только красота и величие скал, но она не сравнится с великолепием лесов, степей, океанов, ветров, молний, снега, сиянием звезд ночного неба и разноцветной радугой. Да, солнце периодически исчезает с небосвода, для того, чтоб осветить другую сторону шара-Земли, пока ты спишь. А потом оно неизменно возвращается, чтоб светить тебе. Там, наверху, в солнечном мире, ты можешь дышать полной грудью. Там ты ощущаешь свободу. Там ты ощущаешь и холод, и жару, влагу и сушь. Там ты сможешь увидеть снежинку. Если повезёт, она порадует тебя своей неуловимой грацией несколько мгновений, упав на рукав твоей одёжи. Слух твой усладится пением птиц, порхающих с ветки на ветку в зелёной роще. Там есть шум морского прибоя. Там есть мягкий, горячий песок. Солнечный свет – это основа жизни на Земле. Поэтому твой народ, запершись в тёмном подземелье, живёт так мало: всего сорок с небольшим лет, он с этим ничего не поделает, ведь в вашей жизни есть лишь тьма. Тот мир прекрасен, и я бы всё отдал, чтоб он стал моим.

Но тот мир так прекрасен и полон жизни ещё и потому, что в нём есть добро и зло. Оба эти явления не могут друг без друга. Наш немногочисленный народ не мог этого понять пятьсот лет назад. Мы жили общиной чуть более двух тысяч человек со своим укладом, традициями и новыми технологиями, которых не было ни у кого на Земле. Наши старейшины были учёными и изобретателями. Они тревожились за будущее нашей общины. Мы поклонялись богу Огня, жили отшельниками в горах и никому не мешали. Но нас захотели истребить. Другим племенам, окружающим нас, не нравилась наша самобытность и самодостаточность. Мы были более развитыми и независимыми, нам не было нужды даже торговать ни с кем. Мы всё производили сами, чем вызывали зависть и негодование. Соседние провинции объединились и пошли на нас войной. Но, придя в наше горное поселение, подготовленные воины никого не застали. Ибо наши славные старейшины давно готовились разорвать связь с этим порочным миром. Накануне ночью наш народ спустился в подземелье, где несколько лет велась стройка города. Было принято сознательное решение покинуть верхний мир. Вход был тщательно замаскирован и закрыт навечно с помощью искусственного обвала. Теперь на этом месте заросший лесом холм. Наши предки поклялись сохранить календарь, летоисчисление, язык, письменность. Были взяты с собой все ценности, особенно библиотека. И мы стали привыкать к этому существованию. Мы расширяли наши подземные владения, мы развивали науки, мы росли духовно, но не могли повлиять на продолжительность жизни. Мы живем мало, в верхнем мире – в два раза дольше. Ведь у нас нет солнечного света, его невозможно воссоздать. Мы размножались, нас стало много. Постепенно наши тела видоизменялись, становились устойчивыми к низким температурам пещер, ниже ростом. Наши глаза стали идеально видеть в темноте. Но я ещё в юности понял, что мы всё- равно вымрем. Ибо не создан человек для жизни в подземелье. Можешь считать меня предсказателем, мой друг. Поэтому, я прилагаю карту наших подземелий, которую я с любовью составил, как только вернулся из верхнего мира домой. Здесь обозначен путь к выходу в верхний мир. Я его сам нашёл, движимый мечтой о солнечном свете. Я жил среди людей как бродяга целый год. Это у них там я узнал, что есть день и ночь, что существует год. И это не просто 365 одинаковых бесцветных дней, а это смена времён года. Это зима, весна, лето, осень. Это цикл, это контраст, в этом вся прелесть. Я наблюдал людей. Они красивы, очень похожи на нас. Они высокие, их кожа насыщенного цвета, тёплая, гладкая, не как наша, серая и дряблая. Их старики доживают до семидесяти лет! И они ещё бодры, многие работают и приносят пользу. Они ходят, выпрямив спину, часто быстрым шагом. Они любят шум и громко говорят. Среди них есть и злые, и добрые. Как я уже говорил, добро и зло, эти две полярности, идут рука об руку на Земле, иногда прячась в одном и том же человеке. Я понял, что в этом вся прелесть. А наши старейшины предпочли жить на одном полюсе, полностью оградить нас от второго компонента, как от вредоносного и разрушительного. В этом ошибка, мой друг, это отняло у нас настоящую жизнь. И это убьёт наш народ.

Ты хочешь узнать, почему я вернулся обратно? Не только, чтоб поведать всем о солнечном свете. Я дал слово матери, что вернусь из своего путешествия, о котором знала только она. Мама благословила меня на поиски верхнего мира. Когда прошёл год моего бродяжничества на Земле, я решил вернуться к престарелой матери, ей было уже сорок шесть. Я люблю мать. А любовь, как ты понимаешь, мой друг, это то, что сильнее жизни, и даже солнечного света, и даже цветка. Я попрощался с тем миром, понимая, что достиг всего, о чём мечтал. Я умру счастливым. Я мечтаю, что когда-нибудь наш народ покинет пещеры. Правда, не могу представить, как это случится и куда мы все денемся на современной Земле. Это, впрочем, задача для наших старейшин. А может, какой-то отчаянный парень, такой, как я, пойдёт за своей мечтой. Ничего не бойся, мой друг! Отправляйся в дорогу, да сопутствует тебе удача. Выход есть. Моё имя знать тебе не надо, оно исчезнет, как всё земное и подземное, когда исчезну я сам».

Яков отложил манускрипт. Он боялся взглянуть жене в лицо, так как минут десять назад ощутил, как её тело обмякло в его объятиях. Последние строки манускрипта от читал в каком-то исступлении, потому что всё понял: Сара его не слышит. Он заплакал и посмотрел на неё. Лицо любимой было мертвенно бледним, на щеках неровными тенями поблёскивали языки пламени, слишком маленькие, обозначающие одно: огня хватит ненадолго. Яков прислонился к груди Сары, она была неподвижной. Слёзы его продолжали бежать, тело содрогалось в беззвучных рыданиях. Сара оставила его. Всё кончено. Зачем? Зачем теперь ему куда-то идти? Он одинок. Никому не нужен. Даже цели у него теперь нет. Яков решил, что похоронит Сару на дне озера под водопадом. Он ещё полчаса лежал рядом с телом любимой, гладил его и целовал. Он хотел запомнить каждую клеточку, каждый сантиметр тела жены. Когда холод совсем сковал его тело, он поднялся, превозмогая боль в затёкших ногах, взял на руки жену, завёрнутую в его шкуру-накидку и отнёс к озеру. Вошёл по колено в чёрную воду, туда где брызги падающей воды не доставали его. В последний раз прижал к себе Сару, вдохнул запах её волос, в которые любил зарываться лицом во время сна на уютном супружеском ложе. Затем закрыл глаза и выпустил Сару из рук, с силой оттолкнув вглубь. Также с закрытыми глазами попятился назад к скалистому берегу, а когда открыл их, следов Сары уже не было. Она ушла на дно, не оставив даже кругов на воде. Так быстро…

Яков взял факел и стал бродить по пещере, подсвечивая им то там, то сям. Наконец, справа от водопада он разглядел небольшой лаз, находившийся на высоте примерно метров семи. Он не без труда вскарабкался по выступающим камням и проник через овальную расщелину в узкий проём. Лаз заканчивался тёмным гротом, за которым, согласно карте автора манускрипта, был лабиринт из десятка пересекающихся карстовых пещер. Туда Яков уже не собирался идти, так как его путешествие подошло к концу. Он расположился на камне у входа в грот, закрыл глаза и приготовился умереть. Потушил факел в знак прощания со своей жизнью, жизнью последнего человека из подземной цивилизации. Силы почти покинули его, в теле ощущалась дикая слабость. Тошнота подкатила к горлу и застряла в нём, как кусок тухлой говядины. Он пролежал так какое-то время, пытаясь впасть в беспамятство, но упрямый мозг отказывался отключаться. Всё транслировал мысли о печальной его судьбе. Воспоминания нахлынули потоком бессвязных событий последних дней. Перед внутренним взором маячило кровавое месиво из обрубков растерзанных тел его сородичей, разбросанных у южного склона. Вот Сара, с воинственным видом схватившая чью-то конечность и размахивающая ею над тушей крысы-убийцы. Теперь всплыла она же, с отрешённым лицом блуждающая меж трупов в поисках сына. Почему так жестоко обошлась с ними судьба? Предсказатель не ошибся: наш народ уничтожен, спустя двести лет после его путешествия в верхний мир к Солнцу. Спустя семь веков после бегства в подземелье от человеческого зла. Зло настигло и здесь его народ. Тщетно пытались мудрые старейшины уберечь от него наш род. Не знали они ни убийств, ни насилия на протяжении долгих лет до появления монстров-крыс. Не важно теперь, от чего с пещерными крысами случилась эта страшная трансформация. Они пожрали всех, а что потом? Будут есть друг друга? Или… Или… Якова пронзила словно острым штыком догадка: они выберутся на солнечный свет?! Они станут уничтожать людей! Когда-нибудь они, может быть не все, но некоторые, найдут выход из пещер, и тогда…

В мозгу у Якова прояснилось. Он хотел продолжить думать (тем более, что умирать всё равно не получалось), но мысли его прервал шорох внизу. Он встал на колени и подполз к расщелине. Водопад, озерцо со скалистыми берегами и плато в окружении сталактитов и сталагмитов, на котором умерла Сара, были видны как на ладони, несмотря на кромешную тьму. Зрение у жителей было отменным, за века своей эволюции глаза их приобрели способность видеть в темноте чётко и детально. Он притаился, стараясь унять тяжёлую одышку и рвущийся наружу кашель. Внизу копошились крысы. Они добрались до этого места, с которого начинался долгий путь к выходу из подземелья. Яков присмотрелся. Их было не больше десятка. Но! Несколько из них были не такими: они стояли на задних лапах, будто люди. Их лапы были длинными и пропорциональными телу, которое оставалось толстым и бесформенным. Брюхо, однако, не выпирало вперёд, как у тех крыс, которые передвигались на всех четырёх конечностях, волоча пузо чуть ли не по земле. Яков потёр глаза и разглядел некоторые детали: морды этих, стоящих вертикально, крыс не имели вытянутой формы, а были округлыми, вроде человеческих голов. Их шерсть была довольно редкой в области лап, живота и морды, а на спинах густой, но с лысыми участками. С этим человекоподобным образом не вязались длинные хвосты. Они, извиваясь по земле, придавали монстрам ещё более зловещий вид, чем у тех крыс, которые не были прямоходящими. «Как же быстро они меняются», – подумал Яков, – «Что-то заставляет их приобретать новые формы, наверное, поломка в этих… Ну как их…» Он не смог вспомнить слова, которым назывался внутренний аппарат каждой частички, составляющей тело любого живого существа и передающийся по наследству от матери к детям. Школьный курс естествознания забылся, припомнил Яков лишь то, что учитель рассказывал о старейшинах-учёных, которые выяснили опытным путём, что в каждом теле есть составляющая, несущая память обо всех событиях рода, такое хранилище информации. И если на эту частичку повлиять и изменить её состав, то изменится и само тело. Вот оно менялось и у крыс. Под каким-то воздействием. Правда, кровожадность их лишь усиливалась. Снизу доносились рычащие звуки вперемежку с более сложными, отдалённо напоминающими невнятную речь. Монстры общались, видимо что-то обсуждая. Яков увидел, что пара тех, человекообразных крыс, двинулась в сторону от водопада, неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, при этом несколько раз одна из крыс наступила себе на хвост. Тут перед глазами у Якова поплыли разноцветные круги, и он потерял сознание.

Когда пришёл в себя, сначала решил, что всё-таки умер. Лежал неподвижно, пока не возникла потребность открыть глаза. Они быстро привыкли к полумраку пещеры, но перед этим уши Якова уловили знакомый шум водопада. Он здесь, никуда не делся, и он жив. Упрямый инстинкт самосохранения заявил о себе настойчивым желанием поесть. Повинуясь ему, Яков проглотил три оставшихся куска сушёного мяса и запил водой из фляги, которая закатилась под правое плечо, больно его сдавив. Тошнотворный ком в горле исчез. Он попытался встать, но не смог, ноги ниже колен пронзили тысячи мелких иголочек. Тогда он стал усиленно их растирать, закатав штанины. Минут через десять он смог шевелить пальцами, ещё через пять минут кое-как поднялся и тихонько подошёл к краю расщелины. Внизу не было крыс, они ушли. «Что я не бросился вниз со склона, прямо к ним?» – спросил он себя. Но раз не бросился, значит упустил возможность покончить с собой на пике отчаяния. А что теперь? «Пойду», – решил он.

Развернув карту и сверив маршрут, Яков двинулся медленно в сторону к гроту, первому обозначенному на карте ориентиру. Сколько часов он блуждал по лабиринту в полной темноте неизвестно, но мысли его то и дело перескакивали с «Зачем я туда иду?» на «Я должен идти и предупредить всех» и на «А что потом?». Ноги несли его измученное тело автоматически, холода он почти не чувствовал. Когда совсем устал, стала кружиться голова, готовясь расстаться с сознанием, но Яков упорно цеплялся за обрывки мыслей, не отпуская его. Наконец наступило какое-то тупое безразличие. Лишь перед внутренним взором мелькало что-то блестящее, перемещаясь с одного поля зрения на другое, будто танцуя. «Наверное, это бабочка», – решил Яков, – «Указывает мне путь… Такая маленькая и резвая».

Позади остались узкие проходы, через которые протискивался с таким трудом, отвесные скалы, по которым карабкался из последних сил. Сам не заметил, что уже долго просто идёт по длинному коридору, в который проник, час назад, отодвинув два больших гладких валуна, обозначенных на карте красным крестом. Перед глазами маячила уже не только так называемая бабочка, но и целый рой насекомых, которые мелкими точечками оседали на зрачках, прилипали и мешали смотреть. Яков тёр глаза, понимая, что от напряжения последних дней и усталости у него начались видения – первые признаки сумасшествия. Под ногами, обутыми в кожаные сандалии, протёртые на ступнях до дыр, хлюпала вода.

Постепенно дышать становилось легче, несмотря на запах сырости и плесени на стенах пещеры. Яков остановился и ощупал эти каменные стены. Они были холодными и… ровными, хоть и шершавыми. Такими, как в домах и любых помещениях его мира. То есть, он шёл по тоннелю, сделанному не природой, а человеческими руками. Яков удивился: «Как мог я не заметить, что миновал границу?» Это была первая его осознанная эмоция за последние десять часов. Он ощупал ещё раз стены и потолок. Тоннель имел прямоугольную форму. Значит, здесь были люди. Они его построили для каких-то целей. Люди… Ему ведь предстоит встретиться с ними. Как будет объясняться с людьми и как будет принят ими он – существо из другой цивилизации, раньше Яков не думал. А теперь его мозг слишком устал, чтоб размышлять о чём – либо. Клонило в сон. Но тут вдруг Яков услышал монотонный гул над головой. Над крышей тоннеля что-то передвигалось, что-то массивное. И не одно. Может какие-то телеги или вагонетки? Он снова пошёл, глотнув воды. Фляга опустела, и он её выбросил. Сделав несколько поворотов, Яков заметил, что темнота вокруг него немного рассеялась. Он пошёл дальше, смутно предчувствуя, что в тоннель проникает настоящий солнечный свет, и он скоро его увидит. Дойдя до источника света, коим являлось метровое круглое отверстие из какого-то серого камня, расположенное над головой Якова довольно высоко, он зажмурился. Надо же! Над его головой – другой мир! Свет совсем другой! Он белый, он ласковый и зовущий к себе… Он нежный, не яркий. Не такой грубый и опасный, как огненный, вечно напоминающий тебе о своей силе и превосходстве. Этот свет тёплый и любящий, как мать. «Хотя, может и солнечный свет тоже обжигающий, просто сюда доходит немного его», – подумал Яков, отгоняя неизвестно откуда нахлынувшее чувство умиротворения и ностальгии. Только сейчас Яков обратил внимание, что стоит по пояс в грязной воде с затхлым запахом, справа и слева от него округлые стены, в одну из которых вколочены изогнутые железяки, служившие ступеньками. Он полез по ступеням, стараясь не смотреть вверх, так как при приближении к поверхности глаза его, даже сквозь закрытые веки, жгло и кололо. Наконец, он почувствовал открытое пространство вокруг. Подтянувшись на руках, он вылез из колодца и перекатился на твердую поверхность. На свой страх и риск открыл глаза, и его ослепило. Это было Солнце! Душу Якова наполнила радость. Глаза режет, но ничего. Будет время ещё разглядеть его и этот мир. Где он? Нащупал руками под собой и рядом что-то шелковистое. «Растения», – узнал Яков. Он сжал ладони и потянул к себе. Послышался тихий треск и шелест. Ленточки и волосинки остались в руках. Он понюхал их, и поплыл…

Глава четвертая. Дежурство

Мальчик лежал на твёрдой поверхности операционного стола в полузабытьи. Наркоз, кажется, начал отходить, так как дурацкие мультики (хаотично перемещающиеся по чёрному небу самолёты с немецкой свастикой, а никакие не диснеевские красочные про мастеров – ниндзяго) уже закончились. Мышцы не слушались, кожа не чувствовала, но уши уже слышали следующий диалог:

– Кривулина, опять узел распустила. Сильнее затягивай! Не бойся, это – кожа.

– Так? Ой, чёрт… Нитка порвалась.

– Третий раз уже.

Послышался шумный вздох. Затем пауза. Затем мужской голос сказал:

– Закончили. Всем спасибо. Маш, наклейку на рану положи. Я пошёл. Историю болезни принесёшь, протокол операции после обеда запишем.

Саша осознал, что ему сделали операцию, и всё прошло нормально. Что там за узел распустился на его коже он спросит потом. Не успел мальчик начать думать о шумно вздыхающей какой-то Кривулиной, как почувствовал неприятные похлопывания на своих щеках.

– Александр! Просыпаемся, открываем глаза! Сейчас в палату поедем. Са-а-ш! Как дела-а-а? – говорил кто-то прямо перед его лицом.

Это был анестезиолог Марат Юрьевич, мужчина средних лет с волевым лицом и металлическим голосом, больше похожим на голос робота, а не живого человека. Саша подумал, что, видимо, наркоз искажает восприятие звука (Саня был умным парнем, он любил думать и находить всему объяснение в любых обстоятельствах). Вот и теперь, вместо того, чтоб просто открыть глаза и дать понять врачам, что он пришёл в себя, паренёк углубился в мысли о волновой природе звука, да так углубился, что чуть не заснул. Удары по щекам усилились, и голос доктора продолжать звать его по имени и принуждать открыть глаза.

– Больно! – только и сумел прокричать Саша, но на самом деле это «Больно!» он прошептал едва слышно пересохшими губами. Затем открыл глаза, и сказал уже более чётко: – Не надо бить.

Назойливый доктор усмехнулся и наконец отстал от пациента.

– Проснулся малец. Перекладывайте его, вызывайте девчонок из хирургии, можно в палату ехать. – заключил анестезиолог и потрепал Сашу по волосам.

Пока ехал на каталке по коридору, а потом в лифте, Саня снова уснул, но уже не наркотическим, а обычным сном. Ему приснился странный сон: будто сидит он в каком-то помещении перед операционным столом. Над головой висит большая круглая лампа, состоящая из шести ярких лампочек, расположенных в виде цветка, одна в середине, пять вокруг. На столе большой компьютер, Саша смотрит напряженно в монитор, на котором мелькают цифры и знаки. Он быстро стучит пальцами по клавиатуре, выполняя какое-то сложное задание, как вдруг, при очередном ударе по кнопкам, руки его утопают в непонятно откуда взявшейся красно-коричневой липкой массе, похожей на мясной фарш. Саша с брезгливым отвращением вынимает руки из этой желеобразной субстанции и смотрит на них: с пальцев свисают кровавые нити, по виду напоминающие оборванные сухожилия и вены, с которых капает кровь. Он пытается стряхнуть с рук прилипшую сырую плоть, но не получается. Он судорожно трясёт конечностями, но лишь видит, как кровавые капли забрызгивают всё вокруг: белую простынь на операционном столе, стены, стеклянные лампочки и его лицо. Потом противное видение исчезло, и на экране монитора он увидел чьё-то лицо с чёрными прищуренными глазами, широким сплюснутым носом и ртом, уголки которого были опущены, как у обиженного клоуна. Глаза смотрели на Сашу с укоризной, а подбородок незнакомца дрожал.

Что ещё было в том сне мальчик забыл. Когда он проснулся, было семь вечера. На краю больничной койки полулёжа расположилась мама, рядом на стуле сидела молодая врач и вела с мамой беседу.

– … Ну а потом отдали мы его на кружок программирования. А что делать? И дорого, и ездить далеко. Две четыреста в месяц, представляете, Мария Анатольевна? – рассказывала мама, сетуя на нынешние цены.

– Понимаю, – отвечала доктор, – сейчас всё дорого. Но зато ребёнок чем-то увлечён, лишний раз по улицам болтаться не будет.

– Он не просто увлечён, он без гаджетов и часа прожить не может. Сначала садится за компьютер. Начинаю его гнать, говорю два часа уже сидишь! Он отвечает: «Мам, я ещё не доиграл». Или он ролик не досмотрел, или миссию не прошёл. И ещё на час. Потом я кричу, что если сейчас не выключит, выброшу к чертям этот компьютер! Выключает. И тут же жалуется, что нечего делать. Гляжу, через полчаса уже планшет схватил, играет. Я ору, что не разрешаю! Он его откладывает, пол – часика посидит, гляжу – уже в смартфоне ковыряется. Отбираю смартфон, он к отцу: «Пап, дай свой ноутбук ненадолго, я только кое-что посмотрю, и всё». И так каждый день. Гулять его не выпрешь. Скучно, говорит, на улице.

– Да, такие сейчас дети. А может зря Вы ему столько гаджетов купили?

– Да не покупали мы их. Компьютер старенький, он у нас давно. Ноутбук мужу нужен для работы. Планшет ему дедушка подарил на день рождения. А на смартфон он сам деньги два года копил. Не отбирать же.

Саша давно не слушал этот нудный разговор, а думал о своем: «В больничке теперь неделю проваляюсь, кружок программирования пропущу. Жаль. Да и смартфон мать сюда не взяла. Скучняк».

Пока интерн Кривулина вела неторопливые беседы с пациентами отделения и их родственниками, периодически проверяя повязки и замеряя давление всем старикам и старушкам, которые без конца об этом просили (эта привычка таскать с собой тонометр и мерять больным давление бесила Бориса больше всего. Зачем? Ты ж не терапевт!), дежурный хирург Борис Владимирович Зорин сидел, развалившись в кресле перед телевизором в ординаторской и трепался по телефону. Сначала с медсестрой Иркой, которая утром его так умело соблазняла, а сейчас не желала показываться в ординаторской из-за надоедливой Кривулиной, которая ходила туда-сюда то за историями, то приносила анализы, то затем, чтоб что-то спросить. Потом поболтал с двоюродным братом-бизнесменом, торгующим мебелью, в который раз позавидовав его свободному графику. Потом позвонил Кристине.

Она была единственной, кому Борис звонил всегда сам, и всегда якобы по делу. Она работала врачом-гистологом при онкодиспансере и была бывшей Бориной однокурсницей. И в этот раз доктор тщательно продумал свою липовую проблему, с которой попросит помочь коллегу. Неважно, что Кристина Максимовна, замужняя дама с дочерью-второклассницей, догадывалась об истинных намерениях Бориса (переспать с ней он хотел ещё в институте, да не получилось). Для них это было своеобразной игрой: он за ней охотится, изображая просто друга-коллегу-однокурсника-и ещё бог знает кого, на самом деле методично, медленно, но верно, шаг за шагом приближаясь к своей цели завоевать её сердце (не только тело!) А она играет роль неприступной крепости, равнодушной стервы и порядочной жены, и мамы, и ещё бог знает кого, кто никогда не снизойдёт до такого бабника и вообще козла, как Борис. Эта игра продолжалась почти десять лет, и не надоедала обоим. На самом деле, как думал Борис, для неё это просто встряска, развлечение. А для него… Вот это вопрос. Последнее время он стал думать о том, что ему бы хотелось не только овладеть Кристиной, но и влюбить её в себя. Возможно, он и сам любил эту женщину где-то в глубине души. Но признаться он не мог в этом никому и никогда. Особенно себе самому.

– Алло.

– Привет, Кристин. Это я. Ты на работе? – спросил он торопливо.

– Нет, дома. Кто говорит? (Ишь, делает вид, что не узнала).

– Это Борис.

– А, привет. Извини, у меня почему-то твой номер не высветился (Ага, сказки).

– Ну, извини.

– Ты прекрасно знаешь, что у нас нет дежурств. Гистологические исследования не выполняются по ночам и в выходные. (Ну конечно, отчитать поучительным тоном – как без этого?)

– Ладно, я завтра перезвоню.

– Так что ты хотел? (Сама-то хочет продолжить разговор!)

– Ты, наверное, занята?

– Есть немного. Давай ближе к делу (Голос старается пожёстче сделать!)

– Да просто хотел спросить. Наши к вам в лабораторию операционный материал отсылали в ту среду, там трое моих пациентов…

– Со среды всё готово, результаты завтра отошлём. Я сама над этим материалом работала.

– А ты не помнишь, там была папиллома с шеи от Афанасьева, 1951 года рождения? Это мой пациент. Просто я его завтра выписать хочу, а без результата не могу. Ну раз ты не на работе, то номер гистологии не подскажешь…

– Номер исследования не подскажу. Но точно помню, что там не рак.

– Ой, спасибо, Кристин!

– Пожалуйста. Это всё? До понедельника не мог подождать? (Ясно, хочет выставить дураком)

– Не, не мог. Я о своих больных днём и ночью думаю. Очень переживаю.

– Особенно о самых тяжёлых, да? С родинками (Смеётся, прикрыв трубку рукой).

– Не просто с родинками, а с подозрительными на меланому.

– Ври больше! (Та-а-а-к… Официальная часть беседы резко закончилась…)

– Кристин! Ты меня в чём-то подозреваешь?!

– Именно. В том, что тебе нечем заняться. (Раскусила. Хотя нет, просто соскучился…)

– Просто у меня выдалась свободная минутка, я стал планировать завтрашний день, вспомнил, что мне пора койки освобождать, наметил на выписку нескольких пациентов, в том числе Афанасьева, у которого оказалось не готовым гистологическое исследование папилломы. Тогда я вспомнил, что у меня однокурсница работает там, где выполняют эти анализы, и решил, почему бы мне не позвонить и не поинтересоваться. В общем, можно пригласить тебя на чашечку кофе?

– Ты думаешь, после того, что ты устроил на встрече выпускников в том году, я с тобой пойду пить кофе? (Блин, так и знал!)

– А что, собственно случилось в том году? – невозмутимым голосом спросил Борис.

– Может тебе диск с видеосъёмкой торжества прислать, чтоб память освежить? (Вот зараза!)

– Ну подумаешь, за попку тебя схватил нежно.

– При всех!

– Так все ж свои были.

– И знали, что я приличная замужняя дама.

– Я был пьян, и все поняли, что это было случайно!

– Я теперь тебе не доверяю! (Вот врёт, ведь! Сама просила три года назад, чтоб её батеньку прооперировал сам, говорила, что больше никому не доверяет из хирургов нашей клиники).

– Почему?

– Боюсь.

– Так я же на кофе тебя приглашаю. Им не напьёшься. Просто я на следующей неделе в ваших краях буду, могу тебя после работы подождать.

– Нет.

– Как хочешь, уговаривать не буду. Останешься без кофе и дружеского общения. (Вот ещё! Обойдёмся!)

– Мог бы сразу с кофе начать, а не с родинки какого-то Афанасьева.

– Я на самом деле хотел узнать об этом пациенте, а про кофе ради приличия сказал.

– Тогда пока!

– Ты ошибаешься, если думаешь, что я ради того, чтоб с тобой поболтать…

В трубке послышались короткие гудки. Последнее слово осталось за ней как всегда, Борис не успел объяснить, в чём она ошибается. Тем более, что она не ошибалась. Каждый раз, общаясь с Кристиной, Борис про себя комментировал каждую её реплику, искал скрытый смысл в словах. А потом неоднократно прокручивал разговор в голове, пытаясь найти хоть какие-то признаки симпатии с её стороны и заинтересованности в его персоне.

В ординаторскую зашла Кривулина и стала разогревать ужин, одновременно раскладывая по тарелкам разномастные пирожки и докладывая доктору как идут дела в отделении. Борис был голоден и устал. После Саши Руденко с его аппендицитом была ещё одна непростая операция, которую они выполняли совместно с дежурным урологом. Пациентом был мужик пятидесяти двух лет, страдающий шизофренией. Он с целью самоудовлетворения засунул себе в мочеиспускательный канал шариковую руку, которая ускользнула в мочевой пузырь и внедрилась в его стенку, приведя к кровотечению. Вдвоём они делали ревизию брюшной полости, вскрывали мочевой пузырь, извлекали инородное тело и восстанавливали целостность уретры и мочевого пузыря. На это ушло два часа двадцать минут. Хорошо, что Кривулиной не разрешили участвовать в операции, а то б времени ушло гораздо больше, с её медлительностью.

Борис, жуя булочку вдруг подумал: «Какой же я говнюк: одну женщину целую и зажимаю в порывах страсти, другую люблю и донимаю телефонными звонками, третья мне, вон, вкусняшки всякие готовит…» Однако, самобичеванием доктор заниматься не любил, поэтому мысль о том, что он говнюк, быстро растворилась в потоке других, более продуктивных мыслей: о работе, о скором отпуске, о планах поменять свою старенькую «Ниву» на какой-нибудь «Опель» или «Шевроле» и, конечно же о Кристине. Его (?) Кристине…

Глава пятая. Новый мир

Утром Мария Кривулина, сделав обход совместно с зав отделением, дежурным врачом, тремя палатными врачами и другими четырьмя интернами, стала собираться домой. Борис устал от неё за прошедшие сутки и поэтому отпустил отдыхать (тем более, плюшки уже закончились).

В девять утра солнце светило уже ярко, почти как летом. Тёплый майский ветерок ласково играл в кронах деревьев, уже покрывшихся свежей листвой. Он трепал неровную Машину чёлку, которую приходилось постоянно смахивать с лица, чтоб не мешала глазам. До дома идти было не далеко. На маршрутном такси всего две остановки, потом полтора квартала пешком до одноэтажного домика в частном секторе, который снимала Кривулина ещё с института. Её родители, папа комбайнёр и мама медсестра в фельдшерско-акушерском пункте, жили в деревне за двести километров от Калининска и дочери деньгами не помогали с тех пор, как она закончила институт. Впрочем, свою зарплату интерна Маша итак тратила лишь на оплату коммуналки, аренды домика, продукты и книги, любимые философские и эзотерические. По такой хорошей погоде девушка решила пройтись пешком, но вскоре устала и натёрла мозоль. До дома идти ещё минут тридцать, но можно сократить путь вдвое, если пойти через посадки. Хотя там, на заросшем кустами и высокой неухоженной травой пустыре, могли оказаться какие-нибудь наркоманы или маргиналы, завернувшие туда, чтоб спокойно, вдали от посторонних глаз выпить бутылочку дешёвой водки, оставленной кем-то на дне бутылки, выброшенной в мусорный бак. Но Маша всё-таки пошла короткой дорогой. На тропинке, ведущей к её частному сектору, состоящему из двух десятков покосившихся деревянных домишек, постройки эдак года пятидесятого, незадачливую девушку ждал сюрприз. Переступая через мелкие кустики, в густой траве Маша наткнулась на открытый метровый коллектор. Рядом, уткнувшись лицом в траву, лежал ребёнок. Он спал или был без сознания. Маша остановилась, по спине пробежал холодок. «Неужто мёртвый?» – подумала она. О том, чтобы пройти мимо не могло быть и речи. Девушка присела на корточки и стала трясти за плечо лежащего на спине Якова.

– Эй, мальчик! Тебе плохо?

Незнакомец пошевелился. Маша придвинулась вплотную к телу мальчика и легко перевернула его на спину. «Ба… Так это не ребёнок. Лицо мужика. Но странное какое-то. Бледное, в царапинах всё. И одет как-то не по погоде, в кожаные шмотки. Дырявые штаны, какая-то не то рубаха, не то плащ растянутый. Поди бомж», – решила Маша. – «А что мелкий-то такой? Будто больной. Худой, руки в какой-то саже или грязи. Волосы свалявшиеся и все в пыли?»

Яков пришёл в себя. Он открыл глаза, которые тотчас резанул яркий свет. Он зажмурился и начал интенсивно их тереть. Он успел заметить, что перед ним крупная женщина, которая пытается его растормошить. «Какие большие здесь люди», – подумал он. Открыть глаза снова побоялся, лишь слегка приоткрыл правый глаз, поднеся к нему ладонь.

– Э… Молодой человек, Вам помочь? – продолжала Кривулина.

– Да, – ответил Яков, с радостью осознав, что понимает женщину.

– Может «скорую» вызвать?

Яков замахал руками. Он понял, что женщина хотела вызвать кого-то, но решил, что лучше пока познакомиться с одной этой женщиной, раз она его нашла. В её голосе не было враждебности, значит она могла помочь.

– Мне пить и есть надо. – проговорил он.

– Какой у Вас акцент странный. Сейчас, сейчас, – засуетилась Маша. Она поднялась и огляделась. Их окружали густые невысокие заросли бурьяна, редкие деревца и кусты волчьей ягоды. Тропинка тянулась в сторону Машиной улицы то теряясь в высокой траве, то вновь проглядывая на несколько метров вперёд. Людей не было видно. Мария помогла молодому человеку встать.

– Идти сможете?

– Пойду. Помоги мне, я плохо вижу. – попросил незнакомец.

Маша взяла его под руку. Парень выпрямился, ростом он был ниже Маши на полголовы, наверное, метр шестьдесят где-то. Он снова открыл глаза, при этом так сильно их сощурил, что на лбу и вокруг глаз образовалось множество морщин. Маша даже цвета его глаз не разглядела. Она повела молодого человека по тропинке, не обращая внимания на свои пропылённые брюки и жутко разболевшуюся мозоль. Парень шагал медленно и пошатываясь, а Кривулина уже представляла, как сейчас приведёт его домой и станет ухаживать за бедным, явно попавшем в беду человеком: нагреет ему пару тазиков воды, выстирает его одежду и накормит как следует. Потом уж расспросит его обо всём. «Приятно быть полезной кому-то», – шла и думала она.

Когда вошли в калитку частного домика, к счастью, не встретив никого из соседей, Маша на минутку отпустила руку своего подопечного, чтоб вытащить из сумки ключи. А он вдруг взял, да и сел прямо на землю. Хорошо, что несмотря на маленький участок перед крыльцом (всего три квадрата), домик был огорожен железным забором, и защищён надёжно от посторонних глаз. Сел и стал водить ладонями по траве, перебирать травинки, подносить руки к носу, глубоко вдыхая.

– Ты что делаешь? – удивилась Мария. Ей как-то не с руки было продолжать обращаться на «Вы» к этому низкорослому мужчине, которого она сначала приняла за ребёнка, когда увидела со спины. Он был таким жалким и безобидным…

– Это трава, да? – спросил парень. Он глядел на Машу снизу-вверх, и его, кажется, не смущала такая неловкая ситуация.

– Ну да. Ты травы не видел? – Маша присела на корточки рядом и посмотрела на него внимательнее. Глаза он открыл, но часто моргал. Они были красными как при конъюнктивите, зрачки подрагивали. К слову, они были тёмно-карими.

– Не видел. А цветы? Где смотреть цветы?

– Да где хочешь. Смотря какие. Вон слева от тебя тюльпаны, я их сама посадила. Правда, уже отходят. А вон там за воротами сирень. Не заметил? Мы мимо шли, да ты глаза закрывал. В доме фиалка есть, пять горшков. У кого-то розы в огороде растут, да и на рынке можно цветов купить каких хочешь. Те же розы там, хризантемы, лилии. В полях – ромашки, васильки. В лесу – ландыши. На болоте – кувшинки.

Яков замотал головой. Она закружилась у него от избытка информации. Единственное, что он понял, что здесь, рядом с ним есть цветы. Какие-то туль…, тюль… или пуль… Он встал, подошёл к тюльпанам, стал нюхать их, периодически закрывая глаза и откидывая голову назад, словно пытаясь прочувствовать запах и зафиксировать в мозгу это новое ощущение. Затем он стал трогать бутоны пальцами, про себя поражаясь их хрупкости и нежности. Он потёр один лепесток пальцами, заметил, как тот истончился и приобрёл более тёмный оттенок красного и чуть не порвался. Прошло минут десять, прежде чем женщина позвала его:

– Пойдём в дом. Цветы не убегут. А тебе надо отдохнуть. Как твоё имя?

– Яков, – ответил он, в который раз возблагодарив небо (то самое, настоящее голубое небо, которое он ещё не рассмотрел) за то, что его язык так похож на здешний. Лишь с некоторыми искажениями. И значения слов многих он не понимал, но всё равно улавливал суть.

– А меня Маша. Я – будущий врач. Интерн пока в больнице. Ты заходи.

Яков прошёл в дом. Он был чем-то похож на их жилища, но был более правильной геометрической формы, стены были гладкими и ровными. На одной стене, над кроватью висело красивое покрывало с ромбиками и завитушками (потом он узнал, что это называется ковром). Две маленькие комнатки, в каждой по окну. И кухонька тоже с окном. Через все окна в дом лился яркий солнечный свет, от чего все предметы выглядели красочно и чётко. Яков стал озираться по сторонам. Он увидел много незнакомых, странных вещей, предназначение которых было ему не понятно.

– Яша, ты посиди здесь, а я обед приготовлю, ладно? И разденься, а то ты весь такой грязный. Сейчас я воды нагрею, помоешься.

Мария порылась в шкафу и вытащила свой старый спортивный костюм.

– Надень пока мои вещи. А что ты весь в кожу одет, кстати? Впервые вижу, чтоб так ходили. Ну, я на кухню!

Девушка закрыла за собой дверь. Яков послушно переоделся, аккуратно сложив своё, можно сказать, истлевшее одеяние на пол в углу комнаты. Костюм, который ему дали на время был мягким. Он был не кожаным, а из какого-то другого материала. «Наверное, такие шьют из растений. Как-то перерабатывают их, возможно, измельчают травинки. Это женский костюм. Ну ничего. Она обещала мои вещи постирать. Какая она добрая…» – думал Яков. Он выпил воды из стакана, который предложила ему Маша, и стал рассматривать посудину. Материал, из которого сделана эта чаша, как он потом узнал, назывался стекло. Якову жутко хотелось прилечь, но вокруг было много всего интересного и непонятного, хотелось всё потрогать, подержать в руках. Вот какая-то кнопка на стене. Он подошёл, нажал. Раздался щелчок и над головой засияло маленькое солнышко, спрятанное за узорчатой полупрозрачной плоской чашей в форме цветка. В комнате стало светлее. «Надо же, у каждого жителя есть в доме маленькое личное солнце», – удивился он. – «А огня как раз не видно, ни одного факела. Как здесь всё приспособлено грамотно. Интересно, другие люди такие-же большие?» Мысли в усталой голове перескакивали с одной на другую. Он даже на время перестал думать о своих недавних потерях, настолько был поглощён новыми знаниями и новыми ощущениями. В комнате не было кожаных изделий вообще. Кровать была застелена покрывалом коричневого цвета тоже из мягкого материала, как и подушка. Яков приоткрыл шкаф. Внутри на вешалках висела женская одежда. Она была разных цветов, разной фактуры. Он пощупал платье, оно было тонким. Юбка в складочку (таких он не видел). Потом его взор упал на полки, прибитые к стене. На них стояли в ряд книги. Бумажные. Таких в каменном мире не выпускали, но он видел в библиотеке похожие, сшитые из пергамента. Как раз те, что достались от предков-основателей каменного мира. Понятно, что они их из верхнего мира прихватили. То были старинные книги с тускло-жёлтыми страницами, изъеденные временем по краям. Полки были, естественно, не привычно каменными, а из какой-то твердой породы непонятного происхождения. Яков стал их рассматривать и понял, что они, как и вся мебель в доме девушки из растений. Не успел Яков присмотреться к книгам, как вошла Мария:

– Яша, пойдем к столу, а? Я тебе на руки полью, а то у меня дом без горячего водоснабжения. Но я нагрела целый чан.

– А из чего это сделано? – спросил он, постукивая по столешнице.

– Из древесины. Это дерево. Ты и деревьев не видел? Откуда ты такой взялся?

– Я…

– Ладно, потом расскажешь. Пока шли ничего не замечал, да? Из-за глаз? Вот, смотри!

Маша раздвинула шторы и подвела Якова к окну. За окном росло дерево, молодая яблоня, как раз в цвету. Яков улыбнулся: «Как красиво! И на деревьях цветы тоже растут!»

– Это яблоня. Скоро цветочки опадут, на их месте вырастут яблоки.

– ?

– Это плодовое дерево. Их можно есть. Не все деревья такие. Те, из которых мебель делают, другие, с толстыми стволами, в лесу растут. И бумагу, кстати. Делают из них.

Якову вдруг стало обидно. За себя, что так многого не знает. За то, что родился в таком примитивном мире. А ведь так жили несколько поколений жителей до него. Не зря он мечтал попасть сюда. И Сара, вот, не дожила… Наверное, девушка смотрит на него, как на глупца.

– Садись, – приказала Маша, после того, как сама отмыла руки Якова от въевшейся за много дней грязи. – Вот еда, налетай!

Яков послушно «налетел». Он быстро отправлял в рот то, что как он узнал потом, было пирожками с капустой, кислыми щами, чёрным хлебом, пряниками и чаем с лимоном и сахаром. Это было вкусно, но непривычно. Живот его раздулся на глазах, к горлу подступила тошнота, которую он едва сдерживал. Маша заметила, что её гость побледнел, хотя сначала казалось, что стать бледнее, чем он был, просто невозможно.

– Яков, пойдём в кровать, а? Ты выспишься, потом мы поговорим, да?

– Да. Ты добрая, Маша. Но я должен предупредить всех вас… – голос Якова стал тревожным.

– Потом предупредишь, идём.

Он повиновался. В конце концов эта женщина лучше знает, что делать. Это он тут новичок. Маша уложила Якова в постель, не раздевая. Он моментально забылся спасительным сном, хотя мозг его продолжал лихорадочно работать, переваривая новую информацию, казалось сам по себе. Кривулина, убеждённая в том, что приютила у себя пациента психиатрической клиники с умственной отсталостью и какой-то генетической патологией, который, видимо, сбежал и потерялся, стала напряжённо думать, что ей делать дальше. «Да что ж я-дура-то такая? Вот вляпалась опять! Его же, наверное, ищут. Надо было сразу «скорую» вызвать. Нет, пожалела на свою голову. А вдруг он агрессивный? Или ему препараты какие-нибудь надо пить?» Но вскоре её мысли переключились на любимого Бориса Владимировича, и она задремала, сидя в старом кресле в сенях.

Глава шестая. Сомнения

Проснулась Маша от стонов за стеной. Она быстро встала, отворила дверь в комнату и увидела Якова, мечущегося по кровати во сне. Она растормошила его, разбудить удалось не сразу. Лоб парня покрыла испарина, лихорадочно бегали и нездорово блестели глаза.

– Что такое? Кошмар приснился?

– Они… они… Идут сюда… – затараторил Яков, схватив Машу за запястье и глядя в глаза.

– Кто идёт? – спросила Маша, в очередной раз пожалев, что не отправила этого странного человека куда следует, вместо того, чтоб притащить домой.

– Чудовища идут. Крысы. Они убили весь наш народ. Мою семью. И скоро выберутся на поверхность, как выбрался я.

– Ты бредишь? – Маша всерьёз испугалась. Кажется, у парня начались галлюцинации.

– Что? Я не понимаю.

Яков отпустил Машину руку. В его глазах застыли слёзы, он уставился в потолок. Понял он, что ему ведь могут неповерить. Как же он сразу об этом не подумал? А может надо успокоиться? Может крысы не попадут никогда в солнечный мир? У него-то была карта. Это не один километр пути по каменным лабиринтам, пещерам, гротам, по подземным речкам. Трудный и долгий путь. Теперь, когда им некого есть, они станут питаться друг другом. А вдруг наоборот? Станут агрессивнее, сильнее. Голод погонит их наружу и тогда…

– Маша, я должен предупредить всех людей этого мира об опасности. Я для этого сюда пришёл. Не только из-за мечты.

– Я тебя тоже не понимаю. Ты так странно говоришь. Мне кажется, ты психически болен, прости…

– Я не болен, я просто другой.

– Это я вижу.

Маша была в замешательстве. Её хлебосольная деревенская натура не придумала ничего лучше, чем усадить Якова за стол и напоить чаем с плюшками. Он их съел пять штук.

– Эта еда тоже из растений? – осведомился он. – Такая вкусная.

Маша засмеялась.

– Это как приготовить! Можно и невкусно испечь. А так да, из растений. Точнее из муки, которая является продуктом из растения пшеницы. Яков, а у тебя родственники есть? Может, тебя ищут?

Он погрустнел.

– Все умерли.

– Но как?

– Их монстры съели. Ты не поверишь, боюсь.

– Я попытаюсь. А где эти самые монстры живут?

– Под землёй. И я там жил с моим народом. У нас были города… Пока не появились эти чудовища. Они были сначала обычными крысами, потом стали расти, размножаться и нападать. Их очень. Очень много.

– Народ, который живёт под землёй? Не верю!

– Целая цивилизация. Была. Более семи веков.

Маше казалось, что она слышит сказку. Было и интересно, и жутковато. Как бы самой умом не двинуться!

– Яков, а пойдём погуляем, а? Я тебе город наш покажу.

– Да, я хочу! Я благодарен тебе, Маша.

– Сейчас как раз темнеет, скоро вечер. И глазам твоим будет полегче, солнце заходит, уже не палит.

– Вечер?

– А, ну да. В подземелье же всегда ночь. – догадалась Мария. Она объяснила Якову наскоро про смену дня и ночи, а заодно и про времена года. Парень слушал так внимательно, что Кривулина поймала себя на том, что начинает верить в его бредни про каменный мир.

– Но, я в этом не пойду! – запротестовал Яков, показывая на висевший на нём, как на вешалке Машин спортивный костюм.

– Супермаркет недалеко. Скоро стемнеет, тебя никто не увидит. Подберём тебе что-то, у меня до зарплаты ещё восемь тысяч осталось. Ну что ты так смотришь? Или в Вашем мире не платят зарплату?

– У нас нет никакой зарплаты. Не было. А за что её платят и кому?

– Всем. За работу. Вот деньги, гляди», – сказала Маша и вытащила из кошелька бумажные купюры и несколько пятаков.

– Красивые картинки. И кружочки эти блестящие. А зачем они тебе нужны? Для какой-то игры?

– О, боже! – воскликнула Мария. – Идём, по дороге расскажу!

Молодые люди вышли на улицу. Сначала двигались молча, Маша с интересом наблюдала за своим гостем, который шёл, не глядя под ноги совсем. Он рассматривал здания, проходящих мимо людей (они оказались действительно большими, высокими и крупными), деревья в зелёной густой листве. Машины привели его просто в восторг. Он искренне и по- детки изумлялся чудесам прогресса. Понравились ему птицы. Они долго сидели на скамейке в аллее, наблюдая за пузатыми серыми голубями, снующими туда-сюда, пока не начался закат. К этому времени друзья (они, несомненно могли уже считать себя таковыми) вышли на набережную. Яков с влажными от слёз глазами внимательно следил за багровым солнцем, медленно плывущим за горизонт по другую сторону реки.

– Маша! Я всю жизнь мечтал увидеть его, Солнце. Многие из моих товарищей вообще не верили в его существование. Оно прекрасно. И этот мир чудесен. Как же так? Я теперь задаюсь постоянно вопросом, зачем наши предки покинули этот мир? Лишили нас, своих потомков этой радости? Жить под этим небом, дышать настоящим воздухом, любить этих птиц, деревьев и цветов?

– Деревья и цветы, – поправила Маша.

– Прости, я плохо на вашем языке говорю.

– Ты нормально говоришь, я тебя отлично понимаю. Немного путаешься в склонениях…

– В чём?

– Неважно. А теперь смотри туда, – указала Мария на другую сторону небосвода, где неявно проступал бледно-жёлтый месяц.

– Это что? Другая планета? Я про них в легенде читал.

– Это Луна. Говорят, что это не планета, а искусственный спутник, который инопланетяне запустили в космос, чтоб за нами, землянами, следить.

– Иноплатяне?

– Инопланетяне, Яков. Ох, ты ничего не знаешь о жизни на Земле. Истории не знаешь. Мне жаль тебя. Ну, ничего. Завтра я уйду на работу, а тебе оставлю книг. У меня много есть по истории, литературе, даже словарь русского языка толковый.

– Благодарен.

В круглосуточном супермаркете Якову стало дурно. Он пожаловался на боль в животе. Поэтому Мария, наскоро купив первую попавшуюся рубашку, джинсы, кроссовки, майку, по паре носков и трусов на свой вкус, повела гостя домой. Есть Яков отказался, ссылаясь на тошноту. Маша решила дать ему что-то полегче и предложила бананы. Он съел два и похвалил божественный вкус этих растений (не запомнил ещё, как что называется). Последней «фишкой», которая вызвала недоумение, а потом восхищение у бывшего жителя подземелья стал сотовый телефон. Он зазвонил внезапно мелодией Стаса Михайлова «без тебя, без тебя…», заставив вздрогнуть от неожиданности обоих. Маша схватила трубку, лежащую на полке, нажала кнопку и стала беседовать с мамой. Через пять минут, когда девушка отключилась и небрежно бросила мобилу на диван, Яков спросил:

– Что это было, Маша?

– Где?

– Ну вот же. Штука, с которой ты говорила, называла мамой. Как?

– Это телефон. Он передаёт звуки на расстоянии с помощью сотовой связи.

– На расстоянии? Этот прибор?

– Да. Я вот разговаривала с моей мамой, у которой тоже такой де приёмник звуков. А мама находится очень далеко, в другом городе. Ну, то есть в деревне. Как телефон улавливает и передаёт звук голоса, я тебе объяснить не могу. В общем, его переносят невидимые волны по воздуху, понимаешь?

– Нет.

– Я сама не понимаю, как это происходит, но факт в том, что любой человек на земле может общаться с другим с помощью эффекта этих невидимых волн, которые точно переносят звуки с бешенной скоростью. То есть, мама сказала что-то там, и я тут же это слышу здесь, в своём доме. В этот же момент.

– А как мама дала тебе знать, что хочет говорить сейчас?

– Так позвонила ведь! Слышал, песня звучала из аппарата? У каждого такого прибора, под названием телефон, есть индивидуальный номер. Каждый номер принадлежит определённому человеку. Вот мама кнопки нажимала с цифрами моего номера, и зазвонил именно мой телефон! А. Вспомнила. Ещё с помощью специальных вышек передача звуков идёт. Ой, я подробно этим вопросом не интересовалась. Слушай! – продолжала Маша, – Ты же про интернет тоже ничего не знаешь…

– Я себя ребёнком чувствую. Столько нового вокруг. Всё надо познавать.

– Познаешь постепенно. Так это правда, что ты из подземелья? И про монстров правда?

Яков снова помрачнел. И поморщился, видимо, от боли в животе:

– Да. Это правда. Можно я лягу?

Кривулина засуетилась. Она уложила Якова в свою кровать, но перед сном заставила выпить его таблетку но-шпы от спазмов.

Сама она легла в двенадцать. Очень хотелось перед сном предаться мечтаниям о своём любимом строгом докторе Борисе, но из головы не уходили мысли о Якове. Ну не может это быть правдой, не может! Житель каменного мира, подземелья… И почему именно она его нашла?

Глава седьмая. Крутая Таня

Уроки закончились в два тридцать, и это был первый раз за четвёртую четверть, когда тринадцатилетняя Таня досидела на них до конца. Вчера мать вызывали в школу. И хоть её мамаша, алкоголичка со стажем, работающая санитаркой в краевой больнице Калининска на две ставки, давно дочерью не интересовалась, в школу всё-таки пришла. К этому мероприятию женщина готовилась тщательно. Она не пила три дня вообще, чтоб выглядеть приличней, чтоб сошли отёки с лица. На работе-то она своё лицо, запах перегара под маской скрывала. Да и кому интересно, трезвая санитарка, или пьяная? Всё равно не уволят, полы за двенадцать тысяч в месяц нет дураков мыть. А тут – школа. Дело серьёзное. Отбилась Танька-зараза от рук, надо показать ей, кто в доме хозяин! А то нет уважения ни к кому, даже мать родную «ни во что не ставит». Да и учителям надо показать, что порядочная, заботливая она мать. А то ещё в службу опеки насвистят, что дитё брошенное. Танюху в детдом, а её пенсии по потере кормильца лишат. Визит к директору школы прошёл на редкость гладко. Мать Тани с вниманием и смирением выслушала монолог директрисы о том, какая Таня развязная девчонка, о том, что её боятся в классе, о том, что недавно она избила девочку из параллельного класса и о том, что хамит учителям, учится на одни двойки и не делает уроки. В своё оправдание мама Тани лишь сказала, что у девочки нет отца, а она вынуждена пахать на двух ставках, истирая в кровь руки на мытье полов, чтоб выжить. Но благодаря этому девочка одета, обута, накормлена и живёт в семье. А воспитанием дочери она клятвенно обещала заняться прям с сегодняшнего дня. Мать своё обещание сдержала, оходив нерадивую дочь шваброй в этот же вечер, ибо другие методы воспитания были неведомы ей.

– Мамаша вчера меня отпи***ла, прикинь? – рассказывала крутая девчонка Танюха своей подружке Вике, с которой шли после уроков в посадки за частным сектором в двух остановках за школой, чтоб спокойно там покурить. – И сказала, что, если на уроки ходить не буду, бабло давать перестанет. Вот сука!

Таня жутко любила материться. Этому она научилась ещё в садике. И к первому классу уже поняла, что это круто. Постепенно, учась в школе, она убеждалась, что мат – это признак взрослости и самостоятельности. Особенно, если использовать эти словечки смело, не стесняясь и с «наездом». Она любила «наезжать» на одноклассников и на детей из соседних классов. Маленьких не трогала, считала, что это «лажа», приставать к малолеткам. Все знали, что Танька Старикова – это школьный «авторитет». И что дружить с ней престижно. Такая кому угодно в морду даст за друга! Учителя «плакали» от Тани, от её выходок. Вокруг девочки собрался круг единомышленников, таких же девочек и мальчиков, называвших друг друга не иначе как чувак и чувиха, держащих в страхе всю школу. Точнее, детей от шестого до восьмого класса в страхе, а от девятого до одиннадцатого – в напряжении. Сама Старикова училась в седьмом.

– Да ты что? – деланно возмутилась Вика. Она недавно была в Таниной компании и очень стремилась завоевать Танино доверие и благосклонность. Вот и теперь согласилась пойти прогуляться с ней после школы до безлюдного пустыря. Там, в стороне от посторонних глаз, подруга обещала научить Вику курить. Тогда только она может претендовать на Танину дружбу.

– Да, прикинь, охерела, совсем. Вот, глянь какой синяк, – ответила Таня, задрав высоко рукав кофты и продемонстрировав Вике большую фиолетовую гематому на плече.

– Меня тоже пи**ят предки, – тут же соврала Вика (сама она была из благополучной семьи), но очень уж хотелось подражать Тане во всём.

– Но бабло дала, сказала последний раз. А у тебя бабки есть?

– Да, сотня.

– Вот говно ж! На пачку не хватит.

– Может тогда чипсы купим и колу?

– Да нах** эти чипсы? Пошли «Яву» возьмём.

– А как нам продадут, Тань? Мы же школьницы.

– Не ссы. Увидишь. Давай бабки.

Вика отдала подруге сто рублей, не подав вида, что удивилась, что сигареты будут куплены исключительно на её деньги. Но о том, чтоб заикнуться об этом самой Татьяне, не могло быть и речи.

На автобусной остановке стоял одинокий ларёк. Девочки вошли. Они были единственными посетителями. Таня протянула сто рублей продавщице и попросила пачку «Золотой Явы» и буханку хлеба.

– Сигареты не продам, – сразу объявила продавщица.

– Девушка, ну пожалуйста! Вы же знаете, что я не себе покупаю. У меня папа лежит, от рака лёгких умирает… Он если не покурит, сильно кашляет и задыхается. Ну я же у Вас всегда беру. И вчера покупала, забыли?

Продавщица сделала недоуменное лицо. Она не помнила, чтоб вчера отпускала сигареты ребёнку, но вчера было много народу… «Чёрт с ним, продам. Того и гляди, заплачет девчонка. Всё равно никто не видит», – решила продавщица, мимоходом пробежавшись взглядом по окну-витрине, выходящей на пространство перед входом в магазин и позволяющей убедиться, что рядом на улице никого нет.

– Вот видишь, – сказала Таня восхищённой подруге, выйдя из магазина, – Тут «или пан или пропал». Уметь надо. Поэтому и уважают все меня, что мозги на месте. Так что, Викуся, держись меня и будешь как в шоколаде. Усекла?

– Да, ты реально крутая! – ответила Вика. Она жутко робела перед крутой подругой, но усиленно не показывала виду.

Девочки пошли по тропинке сквозь кусты и мелкие корявые деревца. Таня рассказывала, как однажды позапрошлым летом тут, на пустыре, ночевала, когда мамаша пьяная заявилась и подралась со своим сожителем, который забылся крепким сном в аккурат на её раскладушке. Она тогда психанула и убежала. Была такая же жара, как сегодня. Вот и пошла в посадки, тогда ещё тут ржавые трубы валялись, можно было веток натаскать и типа постели что-то устроить. Наутро её там менты нашли, мамаше «вставили пистон», а та ей всыпала по первое число и в доме заперла на неделю. Но Танька через два дня убежала через окно третьего этажа, связав две простыни и привязав к батарее один конец. В школе как об этом узнали, так месяц о ней трындели все, кому не лень. Что типа, кроме Таньки, никто б так не смог!

Вика слушала и восхищалась Таниной смелостью и дерзостью. Она понимала, что живёт в лучших условиях, и родители у неё добрые, нормальные и старшая сестра есть, студентка… И на море её возят, и покупают всё. Но… В школе-то её так не уважают, как Татьяну. Она – обычная девочка, паинька. До седьмого класса вообще отличницей была. И так хотелось ей стать крутой, так хотелось почувствовать вкус свободы! Чтоб о ней тоже говорили, как о популярной Тане. Как же классно, что они подружились!

– Садись сюда, – сказала Таня, указав на бетонный край старого коллектора, выступающий над землёй на полметра, – тут нас кусты закрывают, не увидит никто, если проходить будет. А то любят нос совать не в своё дело все, кому не лень.

– А что там? – спросила Вика, присев рядом с подругой на каменный холодный бортик, вскользь заметив, что он пыльный, и можно испачкать юбку (фиг с ней, пусть пачкается, не выглядеть же чистюлей щепетильной. Как «лохушка!»)

– Канализация там.

– Да… И воняет немного.

– Короче, на сигарету, – сказала Таня серьёзно, протянув Вике одну штучку, а вторую сунув себе в рот. Но, подумав, добавила: – Ща я прикурю и себе и тебе. А то не сможешь сама. Потом будешь вдыхать дым через фильтр. Только сильно, а то будешь не в затяг курить, это неправильно! Давай сюда обратно.

Вика вернула сигаретку, а Таня сунула в рот себе сразу две. Так она была похожа на смешного маленького козлёнка, сосредоточенно скосившего глаза, пытающегося рассмотреть жёсткий капустный лист у себя во зубах. Эта ассоциация насмешила Вику. «Да совсем она не страшная, даже прикольная эта Танька», – подумала она, сдержав улыбку.

Танька чиркнула зажигалкой, и ойкнула. Вспыхнувшее пламя оказалось неожиданно большим и слегка подпалило кривую длинную чёлку. Танька выронила зажигалку, выплюнула сигареты и принялась колотить себя по лбу, яростно приговаривая:

– Б*я, б*я, б*я! Что за х***я!? Твою мать!

– Таня, тебе не больно? – забеспокоилась и немого испугалась Таниной злости подруга.

– От****сь!

– Да ладно тебе, Тань. Ну подумаешь, волосы подпалила. Это ж херня! – решила сменить тактику Вика. И это возымело действие, за что Виктория мысленно себя похвалила.

– Ты права, подруга. Тока зажига упала, вот пи***ц!

– Куда? Я не заметила.

– В яму эту.

– Может тогда домой пойдём? Раз прикуривать нечем.

– Вик, ты чё, сдрейфила?

– Нет, что ты!

– Я сейчас слазаю, достану.

– Да ты что? Там, кажись, вода бурлит, – сказала Вика, прислушиваясь. Она заглянула в коллектор, там было темно, дна не было видно. В стене торчали куски арматуры, напоминающие импровизированные ступеньки.

– Нет там никакой воды. Я уже туда лазала. Кажись зимой прошлой. Там неглубоко. Зажигу найду, подымим нормально. О-Кей?

– Ну, смотри сама.

Таня сняла с плеча потрёпанную дермантиновую сумку и велела ждать. Резво перемахнула через бортик коллектора, и стала медленно спускаться вниз, цепляясь руками за железные прутья и тщательно нащупывая ногой очередную нижнюю ступеньку. Вика перегнувшись наблюдала за исчезающей подругой. Когда лицо Тани оказалось в трёх метрах от Викиного, оно внезапно исказилось гримасой ужаса. И послышался крик. Гортанный, невообразимый крик. Будто всё существо Тани содрогнулось от боли и страха. Вика остолбенела и словно приросла к бортику коллектора. На неё смотрели глаза подруги, расширенные до размера крупной сливы, казалось глазные яблоки выстрелят сейчас прям ей в лицо. Таня продолжала орать. Но, всё тише. Тише орать… Какое странное словосочетание. Губы девочки напрягались, горло дрожало, глаза выпучились, а звук из горла вылетал каким-то приглушенным. Руки вцепились в железную ступеньку так сильно, что могли, наверное, её переломить. Вика хотела рассмотреть, что там происходит внизу, кто схватил Таню за ноги и тащит вниз. Но её приковали глаза подруги, молящие о помощи и в то же время осознающие, что помощи ждать бесполезно. Голубые, между прочим, глаза… Но даже если бы Вика могла дотянуться до Тани рукой, она бы не смогла. Сердце её колотилось так быстро, кровь пульсировала в висках, а всё тело дрожало и не слушалось. И тут она увидела внизу, где предполагалось, находилось тело Тани, страшную чёрную морду, с блестящими глазами и открытой зубастой пастью, испачканную кровью. Морда издавала чавкающие звуки (Эти мерзкие звуки Вику долго потом преследовали). Она сделала резкое движение, подскочила и впилась в Танину шею, оросив красными брызгами стены круглого коллектора, после чего голова Тани повисла, словно на ленточке. Голубые глаза исчезли, и Викиному взору предстал мокрый затылок и часть Таниной спины, вернее большой кусок рыхлого фарша, в который она превратилась.

Вику как током ударило, она отпрянула от бетонного бортика и бросилась бежать на ватных ногах. «Таню покусал какой-то зверь», – сообразила она. Ей казалось, что она бежит медленно, очень медленно, как во сне. Ноги словно вязли в болотной тине, и каждое движение давалось с усилием. Выбежав с пустыря, исцарапав ноги до крови в нескольких местах и порвав капроновые колготки об острые кусты, она направилась к автобусной остановке, где стоял злополучный ларёк. Вика подумала: «Если б гадская тётка не продала им сигареты, то и не случилось бы ничего». На остановке стояли два человека, молодая парочка. Они ворковали, словно голубки, радующиеся весеннему солнышку. На испуганную девочку-подростка внимание никто не обратил. А Вика не могла вот так просто стоять и ждать автобуса. Она пошла домой быстрым шагом. Мысли путались: «Боже, как страшно! Спасибо, милый Бог, что я спаслась. А ведь тогда, ещё десять минут назад, на мгновенье возникло желание полезть вниз вслед за Таней. Спасибо, спасибо, спасибо, мой ангел-хранитель, что не дал мне сделать это. Боженька, прости меня за всё! Надо срочно в полицию. А зачем? Таню не вернуть уже. Спрашивать будут, что там делала на пустыре. Поймут, что курила. Что мама с папой скажут… Ужас, нет! Молчать надо. Да, никто не видел, что мы с Таней вместе со школы уходили. А вдруг Таню найти не смогут? Не… Найдут. Спасибо, Господи, что это не со мной случилось…»

Вика пришла домой. Родители были на работе, а сестра сидела за фортепьяно, готовилась к музыкальному конкурсу в Юрмале. В квартире пахло борщом. Сестра сказала Вике «привет», не прекращая играть. Девочка отметила, что дома уютно… Она подошла к сестре. Та повернулась к Вике и увидела слёзы в её глазах. Она обняла сестрёнку и стала гладить по голове, спрашивать, что случилось. «Да, ничего, Рита, всё нормально», – отвечала Вика сквозь слёзы, – «Просто я очень вас люблю. Тебя, маму и папу».

Виктория так никогда и не закурила. И не выпила, и перестала уважать матерщину. Сегодня она осознала, что быть «крутой» на самом деле, не так уж и круто.

Глава восьмая. Зорин оказывает помощь

Утром интерн-Кривулина засобиралась на работу. Она чувствовала себя разбитой после ночи, проведённой в неудобной позе в старом жёстком кресле. День снова выдался ясным. Май вступил в свои права. Маша сама разбудила Якова, показала ему, где помыться и как воспользоваться плитой и микроволновкой. Сегодня её дорогому Борису Владимировичу не придётся лакомиться её пышными булочками и аппетитными пирожками. Она ничего не приготовила. Но на то была причина. Провести день с пришельцем из другого мира (а в то, что это действительно так, Маша успела поверить) – это вам не шутки!

Девушка оставила гостю книги по истории государства, несколько художественных книг. Но настоятельно рекомендовала прочесть те, что по истории. Велела поесть еду из холодильника (сыр, колбасу, купленные по случаю накануне и позавчерашние тефтели). И наказала строго-настрого никуда не выходить до её прихода. А то ещё потеряется или под машину угодит.

По пути на работу девушка всё-таки решила подумать о том, что же ей делать с её гостем. То, что Якову надо социализироваться как-то, Маше в голову пришло только сейчас. Вот как ему жить и где? Не у неё же дома. Надо работать в конце концов. А как же документы? У него ведь нет их. Есть только имя. Да…, наверное, если он обнаружит себя, то сразу попадёт под пристальное внимание спецслужб. Или учёных? Не важно. Ясно одно: нельзя пока никому рассказывать о нём, пока она что-нибудь не придумает. Правда, думать у Маши не очень хорошо получалось, причём на любые темы.

Весь день Мария была рассеянной, истории болезней пациентов заполняла медленно и нехотя. Поприсутствовала на одной операции, стоя за спинами других троих хирургов-интернов, лишь изредка заглядывая через плечо ассистента хирурга на операционное поле. После часа дня Мария решила отпроситься домой. На душе было как-то неспокойно, так и чувствовала, что надо торопиться к Якову. Как он там один? Конечно, хотелось побыть подольше с любимым доктором, «своим» Борей, но теперь ведь на ней лежала ответственность! И Маша не ошиблась. Войдя в сени, она почувствовала запах газа. Оказалось, Яков безуспешно пытался воспользоваться электрической зажигалкой, в ней что-то сломалось, заискрило. В общем, пламя никак не разгоралось, а завернуть краник на плите Яков не догадался. Хорошо, что окна были открыты! Сам парень лежал, скрючившись на полу в зале и тихо постанывал, держась за живот.

– Господи, Яков! – запричитала Маша. Она не на шутку испугалась. Сначала девушка выключила газ и открыла настежь все три окна своего дома и дверь на улицу. Ругать гостя за неосторожность не было смысла. Затем бросилась к нему, присела на корточки и спросила встревоженно: – Что с тобой?

– А-а-а… Больно-о…

– Где больно? Дай посмотрю!

– А-а-а… В животе. И рвало. Извини, там во дворе. Я выбежать успел… О-о-х.

– Яков, встать сможешь? Надо на кровать лечь. Ой, что ж мне делать – то с тобой?

И опять Мария побоялась вызвать «скорую». В такой ситуации Кривулина ещё не была. На её руках буквально умирал человек. Она видела, как он корчится от боли, как часто дышит и стенает. Что же могло случиться? В голове возникла здравая мысль. Надо позвонить Борису. Обратиться-то больше и не к кому! Не помочь он просто не может! Для Кривулиной хирург Зорин был не только предметом обожания, но и непререкаемым авторитетом в профессии.

Звонок от Кривулиной прозвучал в три часа дня, когда Борис делал перевязки. В перевязочном кабинете суетилась медсестра Ирина, между делом демонстрируя доктору идеально прямые длинные ноги, которые то и дело оголялись почти до основания, когда девушка нагибалась или тянулась за каким-то инструментом на перевязочном столике. Их Борис конечно же заметил и оценил, но про себя посчитал, что такой короткий халатик носить не пристало всё-таки. Хотя ладно… Для него старается.

– Да, Маш, – ответил в трубку Зорин, бросив в таз использованные перчатки.

– Борис Владимирович, мне срочно помощь нужна!

– Ну конечно. А что случилось? – ответил Борис. Он отметил крайнюю степень тревоги в её голосе.

– Понимаете, я не могу по телефону. Вы бы могли приехать ко мне? Прям сейчас. Пожалуйста!

– Что, домой? – изумился Зорин. Он увидел, как медсестра Ирина скривила свои соблазнительные пухлые губы в саркастической усмешке, от чего её красивое лицо потеряло шарм и стало каким-то злобным и несексуальным. Он отвернулся к окну. Тем более блуждать взглядом по оголённым ногам ему надоело, он изучил их вдоль и поперёк.

– Да, домой! – продолжала настаивать Маша.

– Ну… Что, так надо? Ты знаешь, у меня дела. – Борис терялся в догадках, для чего он так срочно понадобился Марии. Да и знал он в глубине души, что девушка эта немного придурочная… Поэтому связываться с ней не хотелось.

Он не заметил, как вышел из перевязочной, автоматически кивнув Ире, оставшейся наводить там порядок. (Он, кстати, не догадывался, что медсестра сегодня собиралась сама пригласить его к себе…) Но, это уже не важно. А Кривулина, продолжая разговор, перешла практически на крик, что было на неё не похоже:

– Борис Владимирович! – кричала она, – Неужели вы мне откажете в помощи?! Я так надеялась. Мне больше некого просить. У меня беда!

– Маша! Сначала скажи, что произошло! Ты меня пугаешь! Ты ушла час назад, все было в порядке.

– Ну ладно, скажу. Понимаете, у меня дома человек умирает. Ему очень плохо, живот болит и рвота. Ему нужен хирург!

– Кривулина, ты с ума сошла? «Скорую» вызывай быстрее! Мало ли что?

– Нет, не могу «скорую»! Это не простой человек!

– Это твой друг?

– Да.

– Так в чём же дело?

– У него документов нет.

– Ну и что? Какая разница, если у него «острый живот»? Его примут в стационар в любом случае.

– Да нельзя же! Он не обычный человек!

– Пришелец что ль?

– Можно и так сказать. Борис Владимирович, умоляю! Не время шутить. Я Вам потом всё расскажу.

– Маш, ну чем я дома смогу помочь-то? Пощупать ему живот и объявить о том, что нужна операция и его надо госпитализировать?

В трубке послышались всхлипывания. «Рыдает. Этого ещё не хватало!» – разозлился Борис. Терпеть не мог он всякие неопределённости, но то ли чувство профессионального долга, то ли жалость к бедной непутёвой помощнице, то ли просто доброта сделали своё дело. В конце концов, какая бы она не была странненькая, она просит о помощи. Как потом ей в глаза смотреть? Да и совестно…

– Ладно, Маш. Не плачь. Приеду я. Адрес говори.

– Спаси-и-бо-о-о, – проплакала почти отчаявшаяся Мария, – улица Чехова, дом 2.

– Квартира?

– Это частный дом. Там, от автобусной остановки два квартала пройти пешком или через пустырь. Так быстрее. Только вы лучше быстрее приезжайте. На такси!

– Я за рулём, Маш. Жди.

Борис стал спешно собираться. Из больницы он вышел в четвёртом часу, завёл «Ниву», включил навигатор и определил, что у дома Кривулиной он будет через пятнадцать минут. В том районе он не бывал, так как там находился частый сектор, состоящий из пары десятков дощатых одноэтажных развалюх и несколько девятиэтажек, построенных при Хрущёве, в которых никто из его знакомых не жил. День сегодня выдался каким-то напряжённым. Во-первых, банальная холецистэктомия осложнилась кровотечением, и всю операцию Борис корил себя, что не обследовал систему гемостаза у пациента, и не выявил проблемы со свертываемостью крови. В результате после несложной операции пришлось поместить пациента в реанимационное отделение. Во- вторых, вспомнился жуткий случай, который потряс буквально всех сотрудников. У санитарки из приёмного отделения Галины (пьющей женщины) погибла единственная дочь. Да такой жуткой смертью. На пустыре собаки загрызли живьём. Изуродованный труп девочки где-то в посадках полиция ночью нашла. Скидывались всем коллективом на похороны, так как у бедной семьи не было средств на траурные мероприятия. Борис не вникал в подробности инцидента, но искренне пожалел несчастную женщину-мать. На работе санитарка естественно не появилась, а вот тело её дочери лежало в их морге. Он в морг как раз сегодня ходил по поводу умершего в выходные пациента, разговаривал с патологоанатомом, и тот обмолвился о том, что ему предстоит вскрывать труп ребёнка не в первый раз, но таких страшных повреждений он ещё не видел. Борис даже хотел полюбопытствовать и взглянуть на тело девочки, но передумал. Забот и своих хватает, ему готовиться к операции надо было, а перед этим в кабинет УЗИ сбегать, на обход в реанимацию, и что-то ещё. Да и санитарку эту он знал «постольку-поскольку», она как тень ходила, худющая, в тёмно-синем халате выцветшем, постоянно лицо отёкшее под маской прятала.

Когда проезжал мимо пустыря, издали заметил, что в центре, за деревьями стоит патрульная машина, суетятся какие-то люди в форме и в штатском. Пустырь огорожен чёрно-жёлтой лентой. «А не здесь-ли на того ребёнка собаки напали?» – подумал Борис. Ну да ладно. Ага, вон Кривулина стоит на дороге. Его встречает. Припарковав авто на обочине, Борис вышел и направился к Маше. Она потащила его в свой убогий домишко, лицо девушки пылало от возбуждения и страха, губы дрожали.

– Борис Владимирович, – тараторила она, – Вы только не удивляйтесь. На самом деле я с этим человеком только вчера познакомилась. Он в посадках лежал рядом со старым коллектором. Он был слаб, у него глаза не видели почти. Я шла с работы, а там… Ну, я не могла пройти мимо. Так жалко стало его.

– Зачем же ты его к себе домой повела, если ничего о нём даже не знаешь?

– Знаю теперь. Он жил с самого рождения в подземелье, там целый народ жил, понимаете? Я тоже не верила.

Борис, в который раз убедившись, что Маша Кривулина – это девушка «не от мира сего», тем временем прошёл в сени. Он вымыл руки, вскользь пробежав взглядом по ветхим стенам съёмного Машиного жилища, и вошёл в комнату. На диване лежал, поджав ноги к животу, молодой паренёк. На лбу его проступила испарина, понятно, что человеку действительно больно и плохо. Борис присел на край дивана, попросил больного перевернуться на спину и расслабить живот. Парень был очень бледен, маленького роста, однако сложен атлетически. Борис, увлекавшийся в юности бодибилдингом, всегда чисто автоматически оценивал фигуру любого пациента-мужчины при осмотре. И если человек был крепким и мускулистым, автоматически начинал его уважать. А если у молодого здорового мужика висело пивное пузико, тело было дряблым и обрюзгшим, то не уважал… Конечно, эти ментальные процессы происходили у Бориса в мозгу на заднем фоне, он их не контролировал. К этому пареньку доктор проникся симпатией. Борис помог ему снять майку, расстегнул и приспустил брюки. Он сначала проверил пульс, потом стал медленно и вдумчиво пальпировать живот пациента, следя за его реакцией. Парень «ой» -кал и морщился. Борис одновременно собирал анамнез заболевания, пытаясь поставить диагноз:

– Тебя как зовут?

– Яков.

– Сколько лет?

– Тридцать

– Ну рассказывай, Яков, когда заболел живот. Что вчера ел, сегодня?

– Я… Я… – говорил Яков, часто прерываясь от болезненных спазмов в животе, – вчера ел растения, и хлеб, пироги. Из мяса шарики ел. А до этого много часов не ел, только пил. Я шёл… шёл… А-а-а. Свет! Сарочка моя-а-а-а.

Парень затрясся в рыданиях, вновь перевернувшись на бок и сжавшись ещё сильнее.

– Эй, ты чего? – заволновался Борис. – Маш, он бредит? Я ничего не понимаю, он на русском говорит вообще?

– Борис Владимирович, это несколько осовремененный старославянский язык. А бредит и плачет он потому, что его семья погибла. Жена и сын. Он мне рассказал, что его народ не то шестьсот, не то семьсот лет жили в подземельях и не знали о существовании солнца, неба и вообще не знали, что над ними живут люди. А потом там появились крысы-мутанты, чудовища, с его слов. Они стали нападать на жителей и растерзали всех. Не сразу. За год или два. А ему удалось выбраться наружу.

– Ага. Дети подземелья. – усмехнулся Борис.

– Не дети, там целый народ жил. У них были города, были учёные вроде даже. Какое-то производство. Школы там…

Борис встал и заходил по комнате туда-сюда. Маша наоборот подсела к Якову, стала гладить его по голове и успокаивать: «Не плачь, друг! Мы тебе поможем. Мы – врачи. Ты только успокойся и скажи подробно, как начал болеть живот, когда рвота случилась». Яков стал говорить, водя руками по животу, слёзы прекратили течь, уступив редким всхлипываниям.

– Маш, переведи, – сказал Зорин. – Как ты вообще его понимаешь?

– Борис Владимирович, я в школе в исторический кружок ходила. Мы там в том числе историю древней Руси проходили. Язык, письменность. Мне нравилось.

Маша вкратце рассказала Зорину всё, что знала о каменном мире. О том, как этот мир исчез из-за кровожадных тварей.

– Машка, – сказал Борис, дослушав, – ты и вправду веришь, что многие столетия где-то глубоко под землёй жила цивилизация? И люди там умирали в сорок с небольшим лет из-за того, что жили без солнечного света и питались только мясом? А теперь несколько сотен тысяч трупов лежат и гниют прям под нами в разрушенных каменных городах? Ты с ума сошла!

– Не прям под нами, а дальше, ближе к горам. Где-то километров пятьдесят к югу от Калининска, то есть…

– Бред!

– Так и знала, что не поверите.

– Яков… Сара… – продолжал Борис. – Имена-то какие-то нерусские. Еврейские.

– Борис Владимирович, Яков говорил, что их предки жили особняком, отдельной народностью как-бы. В горах. У них были свои традиции, устои. Отличающиеся от остальной Руси. Это было в манускрипте написано, который Яков в древней библиотеке нашёл. От жителей это всё скрывалось.

– Так-так… Что там у нас было в тринадцатом-четырнадцатом веках-то? Ледовое побоище? Татаро-монгольское иго? Я истории не помню совсем.

– Какая разница, Яков тогда не жил. И его предки, которые спустились в подземелье давно умерли. То, что происходило на Земле, они не знают. У них своя история, без войн. Такое развитие, эволюция, приспособление постепенное к существованию в той среде, в которой они вынуждены были жить.

Борис всё равно не верил. Нет же никаких доказательств. Кривулина словно прочитала его мысли и протянула ему чёрно-коричневый мягкий свёрток. Борис понял, что это и есть тот самый манускрипт с картой подземелий, который парень принёс с собой. Он разложил документ на столе. Прямоугольный кусок кожи пах какой-то плесенью, на ощупь был шершавым от множества мелких трещин вдоль и поперёк текста, написанного витиеватыми буквами, похожими на русские, но с дополнительными палочками и крючками. «Кириллица?» – всплыло умное слово в голове у Зорина. Как ни странно, ему удалось кое-как прочитать написанное. От дальнейшего вникания в манускрипт его отвлекли стоны Якова. Он подошёл к нему, снова попросил оголить живот.

– Маш, ты знаешь, – сказал Борис, – в эти бредни про каменный мир я не верю, но если предположить, что этот человек был отшельником и питался всегда мясом… Ты его чем кормила, вспомни?

– Ну, в основном пирожками с капустой, булочками с брусникой ещё. Клубничный пирог. Бананы давала, яблоки. Сегодня тефтели ел с хлебом.

– Холодные?

– Наверное. Он газ так и не смог зажечь.

– Маша, Маша… И как же тебя в медицину угораздило пойти…

– ?

– Ты же человека сама угробила!

– Я? – удивилась Кривулина бледнея.

– У него несварение. Кишечная колика. Пучит его, понимаешь? Кишечник у мясоеда не привык к растительной пище. Если верить его истории, что он с рождения питался мясомолочной пищей, значит у него пищеварительный тракт устроен иначе. А если этот человек действительно продукт эволюции многих поколений не знакомых с растительной пищей, то он не сможет переварить клетчатку, да его разорвёт просто!

– Как разорвёт? Господи! Неужели это из-за меня?

– Из-за тебя, Мария.

– Борис Владимирович, миленький, придумайте что-нибудь! Да что ж я такая дура-то?!

– Просто Маш, думать надо! Так, – продолжал Зорин, – попробуем ему помочь. Беги в аптеку, купи кружку Эсмарха, папаверин в ампулах, физраствор, глюкозу пятипроцентную, систему для внутривенных инфузий, шприцы. Так, что ещё… Да. Ещё сорбенты купи, полифепан, например, желудочный зонд. Сделаем ему промывание желудка и проклизмим. Не забудь вату и спирт. Запомнила?

– Лучше запишу.

– Да некогда! Вперёд! Я на связи, из аптеки позвони, если что.

Мария выскочила из дома, как ошпаренная. Борис сел за стол напротив Якова. Общаться с ним было неловко. Непонятно, как к нему относиться: либо считать психически больным (тогда вообще не стоит вступать в разговоры, сделать своё дело, и уйти с чувством выполненного долга, а Кривулина сама пускай разбирается). Либо поверить в его историю (тогда придётся общаться с парнем на равных, при этом считая психически нездоровым уже себя). Кривулина вернулась минут через двадцать, запыхавшись посетовала на очередь в аптеке. «Ну, слава богу, хоть всё купила», – подумал Борис, вынимая из пакета лекарства.

– Яков, мы с доктором Машей тебя сейчас будем лечить. Э… Давай-ка раздевайся. А, нет, пока не надо. Маш, вода прохладная есть кипяченная? Литров десять?

– Ну, в чайнике немного есть. Да я сейчас быстренько нагрею и разбавим из фильтра, можно?

– Можно.

Через десять минут флаконы с растворами были готовы, Зорин поставил пациенту капельницу со спазмолитиками. Боль начала отступать, и парень перестал стонать, держась за живот, и с интересом разглядывал внутривенную систему.

– Это что? У нас так не лечат, – сказал он.

– Это капельница, – пояснила Маша, – лекарство попадает в вену и по сосудам разносится…

– Я знаю анатомию, про сосуды тоже, – перебил Яков.

Борис громко вздохнул и посмотрел на парня с лёгкой усмешкой:

– А как у вас лечат? Травками что ли?

– У нас нет растений. То есть, не было…

– Борис Владимирович! – одёрнула его Маша шёпотом. – Вы его травмируете снова. У него стресс, я же говорила!

– Я не обиделся, Маша, – ответил Яков и посмотрел на Бориса открыто, – таблетками лечили, мазями и целебной глиной, и грязями. Ещё разминали тело, растирали специальными движениями.

– Массажем что ли? – уточнил Зорин.

– Наверное. Руками можно от многих болезней избавить. Лекарь – это почитаемая работа у нас была.

– Ну, у нас лекарь – тоже когда-то почитаемая была профессия. А теперь вот, с началом модернизации здравоохранения, оказалось, что врач не лечит, а оказывает «медицинскую услугу». Обслуживающий персонал, короче. Прикинь, парень, как врачей-то опустили. Ниже плинтуса. – говорил Борис между делом, снимая капельницу.

– Борис Владимирович! – зашипела снова Кривулина. – Ну зачем ему это? Парень вчера увидел машину, сотовый и телевизор! Цветы и птиц, небо синее. А вы ему про такие вещи!

– Ладно, Машка, не зуди. Я и сам вижу, глаза у него округлились. Объясни, что мы сейчас ему клизму учиним и промывание желудка сделаем. Что это неприятно. Он тебя лучше понимает. Хотя, я тоже уже приноровился к его говору.

Маша стала подробно объяснять Якову, что ему предстоит перенести неприятные процедуры. Парень стал интенсивно вертеть головой из стороны в сторону, давая понять, что категорически отказывается, от такого лечения. Уговаривали долго. Наконец Зорину всё надоело, и он сказал, глядя в глаза бедолаге:

– Знаешь, парень, я не знаю, откуда ты взялся, но скажу честно: в нашем мире никто с тобой нянчиться не будет. Коли уж ты сюда попал, будь добр имей уважение к людям, которые хотят тебе помочь. Или я пошёл.

То ли Якова проняло, то ли стало стыдно за ребяческое поведение, то ли снова вернулась боль, но он согласился. Маша принесла два тазика. Сначала парень стоически перенёс промывание желудка, из которого по толстому зонду вымылись куски непереваренного теста вперемежку с кусочками банановой кожуры (когда он успел её съесть?!) Рыгая и плача, бедняга таращил испуганные глаза то на Машу, то на Бориса, безмолвно моля о «пощаде». После этого, дав отдохнуть пациенту полчаса, доктора приступили к очищению кишечника с помощью клизмы. Тут уж Зорин понял, что придётся делать всё самому. Показывать женщине деликатные места Яков категорически отказался, и Борис его по-человечески пожалел. Измученного Якова, еле сдерживающего позывы «на низ» проводили до уличного туалета и оставили там очищаться. Зорин хотел, конечно, посмотреть, что там из Якова вышло, и посмотрел бы… Но. Тут ведь выгребная яма…

Парень зашёл в дом минут через двадцать, объявив, что из него вышло много воды, и живот больше не болит. И ему очень легко и хорошо, он больше не станет есть растения, и у него ужасная слабость в ногах. Доктора проводили парня в постель, перед этим заставив выпить стакан с сорбентом. Яков поблагодарил за помощь, повернулся на бок и уснул. Борис ещё минуту разглядывал лицо Якова, и прикидывал про себя, что бы такое ему порекомендовать есть. Возможно, придётся с диетологом посоветоваться, или самому в интернете полазить.

– Машуль, я пошёл. Устал, чёрт побери. – сказал он, обуваясь в сенях.

– Борис Владимирович, спасибо! – ответила Маша. Глаза её светились благодарностью. Она подошла вплотную и, неожиданно для самой себя и для Бориса тем более, смачно чмокнула доктора в щёку.

– Кривулина, ты это брось! – наигранно возмутился Борис. – Ты лучше завтра своего дружка приведи к нам. Договоримся в лаборатории, кровь возьмут пусть на анализ. Бледный он очень. Кожа такая… Тургор снижен значительно. Глаза слезятся вон.

– Конечно! Скажу всем, что это мой брат из деревни.

– Во-во.

– Я Вас провожу до машины?

– Не Маш, его нельзя оставлять одного. Иди в дом.

– Ну ладно. Вы простите за это…

– За что? Маш, я приехал, потому, что мой долг – помогать людям. Тем более моей помощнице.

– Я не об этом. Про поцелуй. – сказала смущённо Маша

– Проехали. Всё, пока! – сказал Борис, садясь в свою Ниву (всё-таки так с ним и шла до машины!)

– Борис Владимирович, ну теперь Вы поверили?

– Не верю, и тебе не советую. Вдруг это какой-то проходимец? Мошенник. Ты бы завтра, как оклемается, выпроводила его. А лучше вообще в полицию сообщила бы, вдруг он в розыске.

– А как же завтрашние анализы? Сами же предложили.

Бориса стал раздражать этот разговор и прилипчивая Кривулина. Тем более, он понял, что сам себе противоречит и выглядит глупо. Он завел мотор и ответил через окно не торопящейся уходить Маше:

– Ну значит, сперва анализы, а потом в полицию! Всё! И не забудь ещё сорбентами его попоить!

Глава девятая. Одиночество

Начало июня выдалось тёплым, но дождливым. Под моросящим освежающим дождичком Зорин бодро шёл на работу. Ниву оставил на стоянке, так как настроение располагало кпрогулке на свежем воздухе. Сегодня, в пятницу, не было плановых операций. Был день выписки и обхода зав. отделением. У молодых врачей заканчивалась интернатура, и сегодня они вскладчину накрывали стол в ординаторской хирургии, чтоб попрощаться со своими учителями. Были приглашены и другие специалисты, с которыми интерны тесно общались: анестезиологи-реаниматологи, двое эндоскопистов, урологи, проктолог и патологоанатом Степан Васильевич.

Кривулина на пару с другой девушкой-интерном суетились вокруг импровизированного стола из трёх сдвинутых вместе письменных столов, подкладывая в тарелки коллегам салатики, бутербродики со шпротами и другие вкусности, заботливо приготовленные по такому случаю. Подняв фужер с шампанским заведующий отделением произнёс тост, призывающий молодых докторов любить избранную профессию, любить людей, непрестанно учиться, добросовестно трудиться, и удачи на экзаменах.

– Ой, не знаю Мария, как ты с экзаменами справишься… – тихонько сказал Зорин на ухо сидящей рядом с ним Кривулиной.

– Да я учу, не беспокойтесь Борис Владимирович, – заверила его Маша. Ей было грустно, что придётся расстаться с любимым доктором, но что поделать? Тот поцелуй две недели назад… Расставлены все точки над «i»: Борис к ней равнодушен. Дальнейшие шаги Маша делать не решилась. Тем более ей теперь было о ком заботиться: Яков так и остался жить у неё в хате. Через несколько дней после Зоринской «интенсивной» терапии парень окончательно поправился, Мария отвела его в частную клинику на приём к окулисту и раскошелилась на консультацию диетолога. Сдавать анализы парень категорически отказался, считая, что раз ему лучше, то можно обойтись без лишних болезненных процедур. Глазные капли сделали своё дело, видеть Яков мог теперь не хуже остальных, и как послушный ребёнок придерживался строго-прописанной диеты. По вечерам они с Машей гуляли по городу, рассказывая друг-другу истории из жизни.

– Как там твой подопечный, кстати? – поинтересовался Борис.

– Хорошо, обживается потихоньку в нашем мире. Он такой интересный, искренний человек. Вчера мне рассказывал о том, как познакомился со своей женой. Как они тайком встречались у красивого озера в обрамлении сталактитов и сталагмитов, вода в котором была ледяной и бодрящей, и они…

– Маш, – перебил её Зорин, – сдаётся мне, что этот мошенник тебе окончательно голову заморочил.

– Ну что Вы… Кокой ему от меня прок, если он мошенник? У меня красть нечего, домик и то не мой. Разве что ему жить негде… Так мне и не жалко, вдвоём веселей.

– Надеюсь ты с ним не… Не сожительствуешь, как с мужчиной? – встревожился Борис, сам понимая, что лезет не в своё дело и поступает некультурно, задавая такие вопросы.

Зря он боялся, что перегнул палку. Мария добродушно рассмеялась и ответила:

– Да Вы что? Конечно нет! Он жену свою погибшую до сих пор любит и страдает. Да и не в моём он вкусе, он ведь такой миниатюрный. Мелкий. Кстати, Вы его теперь не узнаете: мы в парикмахерскую сходили, постриглись. И кожа у него немного изменилась, мы сейчас витаминный комплекс пьём по назначению диетолога.

– Молодец, что так хорошо ухаживаешь за этим странным типом. Но ты подумала, как он дальше будет существовать без документов? Не работая?

– Я думаю, мы обратимся куда-нибудь, как только он немного поправится и освоится. Потом надо придумать ему какую-нибудь правдоподобную легенду, прежде чем его в люди выводить…

– Машка! Кончай так говорить! Будто он и вправду из подземелья вылез.

Тем временем застолье подходило к концу, и все с интересом слушали патологоанатома Степана Васильевича, который делился своими впечатлениями от вчерашнего вскрытия:

– И вот вы представьте, привезли труп такой изуродованный, что при беглом осмотре не сразу определишь, мужчина или женщина. Скальп снят, глаза выткнуты или выцарапаны, отсутствует рука и всё тело такое… На лоскуты подранное. Гениталий нет. Внутренние органы все в кровоизлияниях. Живот развороченный, печень раздавлена, петли кишечника спутанные в клубок, рваные.

– Может не будем за столом об этом? – попросила Кривулина.

– Да ладно, Машка, все медики тут! Продолжайте Степан Васильевич, – ответил за него анестезиолог Марат.

– А чего его к нам привезли, если труп криминальный? – спросил интерн Балашов.

– Коллега, Вы не знаете ещё? В Калининске всего одно бюро судебно-медицинской экспертизы было, которое прошлой зимой затопило. Оно в аварийном здании располагалось, и пока его никуда не перевели. Закрыли на ремонт и всё. А трупы к нам возят все, и криминальные, и такие. Правда для судебной экспертизы выделен отдельный секционный зал. Двое их экспертов уволились, один к нам перевёлся. Но один же он не будет с криминалом работать. Вот и Степан подучился и теперь в теме.

– А, ясно. Так что с трупом?

– Что-что? – продолжал патологоанатом. – Животина его погрызла, этого мужичка. Наверное, бульдог. Судя по следам зубов. Страшное зрелище. И за две недели – это третий такой труп. Всё началось с девочки той. Дочери санитарки с приёмного. Галина, кажется?

– Да, она самая, – вставил уролог Семёнов. – Галина так на работу и не вышла, в запой ушла, говорят.

– Ребят, хватит вам о трупах, да о слухах! Давайте наших молодых докторов с началом самостоятельной взрослой жизни поздравим, – предложил Зорин и наполнил свой бокал шампанским, не забыв освежить бокал Кривулиной и сидевшей по другую сторону от него девушки-интерна.

С работы Зорин ушёл вместе с медсестрой Ириной, жгучей брюнеткой, давно положившей на него глаз. Пребывая в приподнятом настроении, он согласился поехать к ней в гости. Тем более, родители девушки вчера уехали на всё лето на дачу, оставив квартиру в полное распоряжение взрослой дочери.

Вечер удался на славу. Коньячок, купленный для раскрепощения в честь первого свидания, сделал своё дело. Поддатый Зорин осмелел и буквально набросился на сексапильную медсестру после первых двух рюмочек. Такого феерического секса у него давно не было. Да и вообще, около трёх недель не было секса. После расставания с молодым специалистом неврологом Любашей, работавшей в их больнице всего год, Зорин больше ни с кем не встречался. Да он никогда ни с кем не встречался, только спал. То с одной, то с другой. Почему-то серьёзных отношений с женщинами выстраивать он не умел, а может и не хотел. Вот и сейчас, полежав полчаса в жаркой кровати в обнимку с новой пассией, Зорин нестерпимо захотел уйти. Он поцеловал Ирину в губы, сославшись на срочное дело, о котором «совершенно забыл!», спешно собрался и убежал.

Вечер был тёплым и свежим. В голове у Зорина неприятно шумело, немного подташнивало от смеси алкогольных напитков, которые (он в сотый раз поклялся) мешать больше не будет. Домой идти не хотелось. В холостяцкой однушке его ждала лишь посуда, не мытая со вчерашнего вечера. Тёмно-коричневый ламинат на полу покрылся слоем пыли, так как мылся дней десять назад. Ещё пора было вымыть окна, заляпанные недавними майскими дождями, но этого в ближайшие дни Борис делать точно не собирался. «И зачем я столько дежурств на июнь набрал?» – задался он вопросом. – «Наверное, просто от скуки. Или от одиночества? Н-да… Даже у недотёпы Кривулиной кто-то есть. Есть о ком заботиться и вечера с кем коротать. Хотя и у меня есть девушка. Ира очень даже классная, и меня любит. Наверное, любит. И чё я тогда от неё свалил?» Поглощённый грустными размышлениями Борис дошёл до торгового центра «Мир», большого комплекса с магазинами, кинотеатром, несколькими детскими площадками и десятком кафешек на четвёртом этаже. Поднялся наверх и вдруг увидел её. Не одну.

Кристина стояла в очереди за пиццей, рядом стоял муж с двумя большими пакетами и маленькая Катя, которую Борис видел несколько раз: первый раз через окошко роддома, когда всей группой врачей-интернов пришли под окна родильного отделения поздравлять Кристину с рождением дочки и орали «Поздравляем!» с шариками и хлопушками, второй и третий раз в сквере, гуляющей в коляске с мамой, и несколько раз встречал в городе, когда они с Кристиной куда-то шли. Борис занял место за столиком дальнего кафе в гуще других посетителей и стал наблюдать за ними, уверенный, что за двадцать с лишним метров он останется незамеченным. Кристина что-то показывала девочке в витрине, та тыкала пальчиком то на одно, то на другое блюдо. Наконец заказ был сделан, мама расплатилась и понесла поднос к столу почти напротив Бориса, но через шесть-семь столиков от него. Борис сел полу-боком и продолжил наблюдать, надёжно спрятавшись за спиной молодого здоровяка в выцветшей серой футболке, уплетающего огромный хот-дог. Он залюбовался Кристиной, одетой в светлые обтягивающие джинсы и голубую рубашку в бледно-розовую клетку навыпуск. Её русые волосы беспорядочно свисали густыми прядями, вьющимися на кончиках, на плечи и грудь. Они закрывали левую половину лица, когда она наклонялась к Катеньке, и она их грациозно откидывала назад тонкой изящной ручкой, плавно взмахивая головой. Это непроизвольное движение придавало ей шарма и загадочности. Борис переключился на девочку. Она была очень похожа на мать. Личико у неё было кукольное, очень миленькое и живое. Волосики аккуратно заплетены в две косички с такими же завитушками на концах, как у Кристины. Короткий жёлтый сарафанчик делал её похожим на нежного цыплёнка, вылупившегося всего неделю назад. Муж Кристины работал в органах МВД, был начальником отдела по борьбе с организованной преступностью. На вид – обычный крепенький мужичок среднего роста с заурядной внешностью. Через несколько минут он встал и куда-то пошёл из кафе, придвинув пакеты с покупками к ногам Кристины, тарелка его была уже пуста. Борис подумал: «А что, если я ей сейчас позвоню?» Он набрал номер Кристины, сам не зная зачем. Увидел, как она достаёт из сумки мобильник, нажимает кнопку ответа. Выражения её лица Борис разглядеть не мог, но, как ему показалось, женщина немного напряглась, выпрямила спину и стала ковырять вилкой в своей тарелке с остатками еды.

– Алло, – сказала она.

– Привет, Кристина, это я.

Она несколько раз обернулась, будто чувствуя, что он рядом, но ничего не заметила.

– Привет.

– Как дела? Ты не на работе? – не придумав ничего лучше, спросил Борис, понимая, что снова выглядит дураком.

– Мы же договорились в прошлый раз, что я не работаю в ночное время, а уже девять.

– А, забыл. Просто…

– Что просто?

В этот момент вернулся муж Кристины. Он пододвинул свой стул к её и приобнял жену за талию. Она улыбнулась в ответ, как показалось Борису, счастливой улыбкой. Прикрыла трубку рукой и что-то ему сказала, наверное, что звонят по работе. Борис почувствовал укол ревности в самое сердце. Гадкое чувство давно таилось в его подсознании, но теперь, когда он воочию наблюдал эту сцену семейной идиллии, оно вырвалось наружу и с неистовой силой стало жалить, жалить в самую грудь! Совсем как настоящая изжога, ревность поднималась из глубины живота и разливалась по грудной клетке, заполняя целиком всё пространство между клетками, быстро проникая в сердце, желудок, лёгкие, мешая делать глубокие вдохи. Алкоголь выветрился из его головы, но чувствовал он себя пьяным и неадекватным, ему на мгновение представилось, что вот он сейчас достаёт из ножен острый кинжал, подходит и вонзает в шею Кристининого мужа, и тот падает ниц, не успев понять, что с ним произошло. Но такое, естественно, лишь привиделось Борису, и лишь на короткий миг. Не зря говорят, что ревность сводит с ума. Он отключил мобильник, резко встал и направился к эскалатору не оглядываясь, проклиная себя за нездоровые эмоции и за глупость. Зачем? Зачем он ей позвонил?! Пора, пора ему завязывать с этими нездоровыми отношениями, с недомолвками, с их непонятной затянувшейся на годы игрой. Она счастлива в браке, это видно. А он? Просто неудачник, пытающийся запрыгнуть в вагон поезда, который отцепили и оставили стоять на станции на запасном пути, в то время, как состав отправился дальше. В голову ему, энергично идущему по вечернему проспекту среди гуляющих пар, упорно лезли мыли о том, что он сам виноват. Что он ни разу, любя эту женщину тайно и безнадёжно, не дал ей понять, насколько она ему дорога. Он скучал, но не звонил, он изнемогал от желания, когда они были моложе, и она была свободна. Но ни разу не сделал первого шага. Не обмолвился и словом о своих чувствах. На что он рассчитывал? Потом она вышла замуж. Тогда он подумал, что, значит – не судьба. И усилием воли запрещал себе вспоминать о ней. Но всё равно не мог забыть, и втайне ему хотелось, чтоб её брак оказался неудачным. Но так не случилось, от общих друзей и коллег, с которыми Кристина работала в онкодиспансере, и с которыми общался он сам, Борис узнавал, что Кристине повезло с мужем, что он её на руках носит, и она счастлива. Они иногда встречались где-то, иногда на встречах выпускников института, иногда в больнице или на улице. Ему хотелось как-то её задеть, уязвить, но в его поведении всегда угадывалась обида на неё, злость или зависть и яростное желание запасть ей в душу. Он понимал, что это деструктивное подростковое поведение его разрушает, но ничего не мог поделать. Кристина была его болезнью. А когда у нее появился ребёнок, Борис понял, что она отдалилась от него, как луна от солнца, как северный полюс земли от южного. Они по-прежнему продолжали изредка общаться, «подкалывая» друг друга по-доброму и не очень, находя в этом своеобразный скрытый подтекст. Борису казалось, что ей приятно, когда он звонит, что не у одного его что-то ёкает внутри, когда они неожиданно встречаются. Но, возможно, это лишь его фантазии. Внезапно, уже у подъезда дома, в мозг ненароком постучалась робкая мысль: «Надо ей признаться во всём. И пусть делает с этим что хочет». Но Борис отогнал эту мысль, как дикую пчелу, которую через секунду убил, раздавил и растёр ботинком по асфальту перед своим внутренним взором.

Глава десятая. Перерождение

Существо поднесло липкие окровавленные пальцы к розовому вытянутому носу, на кончике которого зашевелились короткие редкие усики. Мордочка, с которой недавно опали последние клочки чёрной шерстки, обнажив гладкую тёмно-коричневую кожу с продольными морщинками в области лба, отпрянула назад. Впервые ему не захотелось есть сырое мясо. Сладковатый запах мёртвой, но ещё тёплой плоти, застрял в носу. Он вызывал тошнотворные позывы, и ему ничего не оставалось, как бросить большой кусок убитого им только что человека и убежать. Его добыча была маленького размера, но справиться с ней было трудно. Он и сам чувствовал, что его челюсти слабеют день ото дня, что потерялась железная хватка, мышцы рук и ног стали рельефными, а сами конечности, которые ещё не так давно были лапами, вытянулись в длину. Совсем недавно он с изумлением рассматривал свои пальцы, на кончиках которых выросли новые когти, ломкие и тупые. Нормальные острые когти почти все обломились или выпали после последней охоты. Выпала и шерсть, из-за чего он стал заметен на расстоянии, и очень мёрз. Пришлось облачиться в какие-то тряпки, стянутые им с последней жертвы. Он сумел в точности повторить, что видел. Сообразил, как спрятать голое тело в одежду, понял, что длинный и тонкий хвост надо смотать в клубок и спрятать как следует.

Несколько дней он уже ходил среди людей. Ходил, когда было светло. Это самое «светло» он осознал тоже недавно, когда вместе с сородичами выбрался из чёрного туннеля наверх для охоты, но назад не вернулся. Просто опоздал, и поэтому увидел, как пространство вокруг видоизменяется, предметы вокруг приобретают чёткие формы и раскрашиваются в цвета. Он не знал слов, не знал, что его застало врасплох обыкновенное утро.

Он не захотел назад. И пошёл куда-то. Он видел издали, сидя в кустах, других существ, их было много, они были интересными, разными и манили его отнюдь не как пища. Он заметил, что похож на них. Этим же вечером он добыл себе одеяние. Он не знал ничего, кроме того, что он есть. До этого дня он понимал только страх и не-страх. Не-страх – это сытость, безопасность, тепло. Это спокойствие. А всё остальное – это страх: голод, угроза жизни и холод. Но вот оно, новое чувство, возникло из ниоткуда, или из неведомого источника – желание. Он стал чего-то хотеть. Это было для него не знакомо, но именно разного вида хотение порождало либо страх, либо его противоположность. Сначала он захотел остаться тут, наверху. Потом захотел узнать. Вернее, появилось настойчивое желание узнавать всё: кто он такой, кто такие все вокруг него, как узнать и уложить в голове всё новое, что он видит и чувствует. И он сообразил, что должен быть здесь, поближе к этим существам, таким похожим на него. В первые дни его не отпускал страх перед ними, но потом он решился и пошёл. Он нашёл место, где на него никто не смотрел, стал сидеть возле большого здания вокзала на обочине дороги и наблюдать за существами под названием люди. Естественно, слова: «вокзал», «здание», «люди» и все остальные слова были для него странными сочетаниями звуков, непостижимыми и сложными. Но понял, что каждый звук что-то значат, какой-то предмет, но для него понимать и произносить что-то подобное – невыполнимая задача, так навсегда и оставшаяся в другом измерении. И вот однажды, обуреваемый чувством голода, он сидел на чёрной горячей земле, смотрел по сторонам и понимал, что надо удовлетворить голод, а чем? Он подобрал в канаве кусок булки, сунул в рот и стал интенсивно жевать, как вдруг услышал непонятные звуки над своей головой и ощутил страх. Он хотел убежать, повинуясь инстинкту, но не смог сдвинуться с места, потому что над ним стояли люди, они смотрели на него, они что-то от него хотели. Они были прекрасны, он пожелал быть с ними, и пошёл за ними. Они были активны, они размахивали конечностями и что-то говорили, наверное, о нём. А он шёл и смотрел на них отрешённо, и чувствовал счастье. Он жил в настоящем, ничего о том, где он раньше был, о том, что ел существ, таких как они, не помня. Зато помнил, что вчера во тьме он спал на траве, и её запах. Он не забыл образы и моменты из вчера и позавчера. Правда с приходом темноты на него нападало необъяснимое беспокойство и видения, часто страшные, о каких-то чудищах, вонзающих в него когти и рвущих его на части, и о каменных коридорах, в которых он плутает, ища выход, и не находит. Потом видения прекращались, он открывал глаза и снова испытывал счастье от того, что видит свет, от того, что он есть.

Он не сразу понял, чего от него хотят, но быть полезным людям, которых он стал считать родными, ему очень хотелось. Поэтому он сидел часы напролёт неподалёку от той канавы, возле которой его нашли, и держал в руках банку, в которую некоторые прохожие бросали мелкие железные кружочки. Каждый кружочек- монетку он рассматривал и клал в банку. И смотрел, смотрел по сторонам. Не в этом ли счастье? Потом его люди приходили, забирали банку с кружками, он слышал часто ласковые звуки-слова от них. Они приносили ему вкусную еду. Потом, с уходом света, его сажали в мощного тяжелого зверя, который его и их уносил с бешенной скоростью куда-то, где ему разрешали поспать на мягком. В теплом помещении, где рядом с ним спали такие же люди, которые что-то ему говорили иногда. Он внимательно смотрел на них, и заметил, что они часто говорят слово «Махмуд», когда обращаются к нему. Значит, Махмуд – это он сам. Всё просто. А наутро его снова отвозили к канаве, и он сидел долго с банкой в руках и предавался своему любимому занятию: наблюдать и радоваться проходящим мимо людям. Он научился, кстати, копировать их улыбки. Понял, что так выражают радость, удовольствие. И стал постоянно, при любой возможности растягивать в стороны свои губы и удерживать их в таком положении. Он пытался и повторять сложные звуки людей, но это было за гранью…

Казалось, ничто не может помешать его счастливому существованию в этом славном мире, куда его забросило по милости судьбы. Но случилась беда. Однажды вечером он вышел из жилища полюбоваться на природу. Одежду оставил на полу возле своего спального места, заметил, что спят его братья-соседи и выглянул во двор. Его лысая шкура чесалась, захотелось подставить её прохладе ночи, а также размять хвост, весь день находившийся в свёрнутом неудобном состоянии под штанами. Вышел за ворота и побрёл по тропинке, петляющей между двухэтажных домов с покосившимися балконами. На встречу ему попадались редкие прохожие, которые при взгляде на него вели себя странно: ускоряли шаг, двое вообще убежали в обратную сторону. Он кожей почувствовал, что они видели опасность и испытывали страх. Именно его они боялись, но почему? Ах, да. Одежды на нём не было! Он испытал новое чувство: ему захотелось срочно спрятаться от любых глаз, и чувство это было неприятным. Чтоб быстрее вернуться назад он побежал, причём становясь несколько раз на четвереньки, и снова поднимаясь.

Вдруг его окружили двое. Тропинка в этом месте делала изгиб, за которым (он знал) находилось его жилище. Свет фонарей не освещал это место, скрытое под тенями, отбрасываемыми кронами двух ветвистых ясеней. Эти двое были небольшого роста, даже ниже его, но на их лицах он, прекрасно ориентирующийся в темноте, увидел страх и решимость. Один из них направил в его сторону какой-то предмет и… Раздался оглушительный звук, и в следующую же секунду его шею пронзила горячая боль. Он упал, издав громкий протяжный вой, переходящий в короткие всхлипывания. Он извернулся и, повинуясь инстинкту, прыгнул с силой на одного из них, впившись зубами в руку. Человек закричал и, мгновенно сориентировавшись, стукнул наотмашь его по голове чем-то твёрдым. Он снова упал и съёжился. Эти двое быстро убежали, а он остался лежать, постанывая. Не от жгучей боли в шее и голове. Новое чувство (уже второе), новое и необъяснимое, за короткое время посетило его: если б он мог говорить на человеческом языке, то объяснил бы его как обиду. До глубины души! За что? Это чувство было ещё более неприятное, чем все остальные, с которыми ему удалось познакомится. Оно было не похоже ни на один из оттенков страха, оно имело вкус. Было горьким и колючим, оттого и застряло где-то в горле. Ему захотелось его выплюнуть, но вместо этого он его проглотил, а взамен из его глаз впервые в жизни полилась вода. Он как-то сразу сообразил, что вода из глаз – это явление, всегда сопутствующее тому горькому комку в горле. Он не стал тщательно изучать обиду, надо было бежать. В считанные минуты, гонимый страхом, он добрался до сарая, в котором жил. Из короткой толстой шеи, на которой сбоку проявилась небольшая ранка, медленно сочились красные капельки, пачкая пол. Он прижал к больному месту кусок тряпки, оторванный от своей штанины. И только облачившись в свою одежду, аккуратно уложив хвост в широких штанах, почувствовал себя в безопасности. Лёг на пол на свой матрац, накрылся дырявым засаленным покрывалом и заплакал. «Поскорее бы снова наступил свет и возвратилось счастье», – подумал «Махмуд».

Глава одиннадцатая. Репортаж

Евгений Фёдорович Долин любил Переднегорск. Одиннадцать лет назад он приехал сюда хоронить мать, да так и остался. Городишко с населением восемьдесят тысяч человек уютно расположился в основании небольшой горной гряды, плавно переходящей на юге в живописнейшее высокогорье с ущельями и бурными горными речками. Здесь же, где высота горных пиков не достигала и трёх сотен метров, климат был почти таким же, как на равнинной части области, например, в ближайшем Калининске, мягким, спокойным, с чётким чередованием сезонов. Но воздух был горным, свежим. Летом луга в основании низких гор покрывались многоцветием ароматных степных трав, а сами горы яркой салатовой зеленью. Эти виды завораживали Евгения Фёдоровича, именно здесь он излечился от длительной депрессии, когда его, непризнанного гения, со скандалом выперли из «Института молекулярной генетики» в Москве почти двенадцать лет назад. За нецелевое использование государственных средств, выделенных на новые разработки в области генной инженерии. Неважно, над каким проектом трудился в 2005 году профессор Долин. Информация засекречена. Но руководство института посчитало, что именно Евгений Долин завалил проект, плюс аудиторская проверка выявила растрату. Всё повесили на него, как на руководителя исследования. Он не понял, почему сделался виноватым, он и вправду распоряжался бюджетом, но ведь он тратил на дело! Он не воровал, а то, что опыт не удался и всё пошло насмарку… Так это ж наука! Результат многолетних трудов, бывает, оказывается не таким, как ожидалось, или вообще нулевым. Никто не застрахован от провала, на то они и исследования. Чудом удалось избежать административного наказания и штрафа. Его просто уволили, сделали выговор с занесением в трудовую книжку. На его место поставили более молодого перспективного сотрудника, а его, невзирая на прежние заслуги и громкое имя в научных кругах, выкинули, как старую изношенную куртку, затёртую на локтях.

Евгений Фёдорович это как-то пережил. Год просто сидел дома, тупо глядя в телевизор и попивая коньячок вприкуску с антидепрессантами. Когда закончились деньги, сел на шею жене, но долго не просидел. Жена подала на развод, он не явился в суд, так как в этот день был пьян и слаб. Через месяц снова не явился, потому что ему было всё равно. А потом их развели автоматически. Жена съехала, забрав почти всё нажитое с собой, а он даже не поинтересовался куда. Так и сидел пред телевизором, щёлкая по каналам, не обращая внимания на сына, таскающего чемоданы супруги из квартиры. Зашли грузчики и вынесли мебель, оставив лишь диван с ним самим и телевизор, который был привинчен к стене намертво. Впрочем, с сыном Долин тоже не очень-то общался. На следующий день, после того, как остался один, бывший профессор-биолог почувствовал некоторое облегчение. Это чувство было обусловлено тем, что он остался один на один со своей депрессией и горем, и можно было переживать обиду на мир максимально глубоко. В этом Долин видел особый кайф. Он тогда даже решил проверить сколько часов может лежать неподвижно без еды и воды (всего пять часов пятнадцать минут, из которых три последних часа крепко спал). Разные глупости в голову лезли. Но вот, позвонили и сообщили, что умерла мать, он немного встряхнулся и двинулся в путь. Хоронить было больше некому, и, если б не этот факт, наверное, так бы и не встал с дивана.

Приехав в Переднегорск, закончив все траурные мероприятия, Долин быстро оформил себе пенсию, поселился в доме матери и начал новую жизнь. Первые месяцы гулял по окрестностям, дышал свежим воздухом, любовался природой и лечил душу. Потом стало скучно. И он, тогда ещё не старый (всего-то пятьдесят восемь лет) учёный, решил возобновить свои исследования. Хотя нет, он решил придумать что-то новое, естественно по своей части. Ведь за биотехнологиями будущее! Кто знает, вдруг удастся прославиться?

Идея явилась неожиданно и захлестнула ум профессора как мощная океанская волна. Он займётся редактированием ДНК! Такое понятие известно было лишь в узких кругах в те годы. И у Долина имелись соответствующие навыки, некоторые собственные наработки. В течение полугода он обустраивал лабораторию в одной из комнат материного частного дома. Закупил оборудование в столице, специальный холодильник и морозильную камеру в Питере, пару микроскопов, электропоратор, микроманипулятор и биолистическую пушку заказал в Германии, по интернету заказывал питательные среды и разные растворы для хранения эмбрионов. Начал работать с мышками и крысами, которых приобрёл на колхозном рынке, потом сам разводил. Денег от продажи Московской недвижимости хватило с лихвой на первых порах. Так работать, у себя, в собственной лаборатории Евгению Фёдоровичу нравилось. Во-первых, никто за тобой не надзирает, не требует никакой отчётности. Во-вторых, время не ограничено: захотел – поработал, захотел – отдохнул. В-третьих, всё оборудование и материалы собственные. Но главное – другое. То, что ты сам себе даёшь задание! Экспериментируешь, пробуешь. Не получилось, пробуешь ещё и ещё, никто не подгоняет и не лезет. Он пытался перепрограммировать ДНК мышки, меняя местами гены, фрагменты цепочек ДНК, внедряя в геном новые гены, потом наблюдал за делением клеток в пробирках. Большая часть зародышей гибла. Некоторые доживали до пятидневного срока и никогда больше. Тогда Долин приобретал другие питательные среды и даже создавал новые по своим рецептам (О! Сколько времени на это тратилось порой!)

Однажды, загоревшись новой идеей, взял, да и внедрил в молекулу ДНК крысиной клетки участок своего генома, выделенного из собственных клеток эпидермиса. Когда клетка стала делиться, образуя себе подобные, удивился и не поверил, и лишь спустя сутки, наблюдая в электронный микроскоп зарождение жизни нового генно-модифицированного организма, осознал, что эксперимент удался. Пусть зародыш проживёт всего день, но это случилось – он сумел трансформировать генетический код. Много часов профессор не выходил из лаборатории, следя с помощью приборов за рождением чуда. Зародыш постепенно превратился в полноценный эмбрион, который Долин подсадил в матку пятимесячной самки домашней крысы. Вскоре стало понятно, что неоэмбрион прижился, и все двадцать два дня беременности чёрно-серенькой Анфиски Долин не выходил из дома. Он ел и спал в лаборатории, покидая её, лишь чтоб сходить в туалет. Купаться было не обязательно, на улице стояла прохладная осень. Поэтому клетку с подопытной беременной самкой профессор покидал лишь на три-четыре минуты. Даже звонившему в дверь соседу, у которого заклинило навесной замок на воротах, он не открыл. В день «икс» биолог-генетик Евгений Долин сделал кесарево сечение крысе, маме первого генно-модифицированного крысёнка. Такую операцию ему делать ещё не приходилось, но он справился. Даже Анфиска выжила, он её потом ещё несколько раз использовал, как суррогатную мать. Появившийся на свет крысёнок ничем не отличался от обычного. Но это было не важно. Долин по прошествии четырёх месяцев, в течение которых тщательно изучал его генетический материал, осуществил спаривание мальчика, которого он назвал Малыш, с молоденькой самкой. Это было естественное оплодотворение, на свет появились десять крысят. Их генетический материал так же был тщательно изучен, в том числе с помощью полимеразной цепной реакции. Искомую хромосому с внедрённым человеческим геном Долин исправно находил, радовался, но… Одно большое НО… – ничего не происходило: крыски так и оставались крысками. Со своими повадками, со своим образом жизни, развитием. Ну и что, что они теперь на одну стотысячную часть как-бы человечки… Это не проявляется ведь никак. Долин, сидя на ступеньках частного дома через девять месяцев после первого эксперимента по трансформации ДНК, думал о том, что он закоренелый неудачник. Ему явилось озарение: наверное, у него ничего не получается, потому что он никогда не имеет чёткого представления о том, чего же он в итоге хочет получить. Не видит он явственной картины результата своего труда. Как-то внезапно на него накатило отчаяние и он, в чудесную августовскую ночь, вошёл в лабораторию, взял три клетки с подопытными крысками, вынес во двор и легким движением руки открыл дверцы. Семь белых, четыре серенькие и три чёрненькие крысы, в том числе и милая сердцу Анфиска-мама, выбежали на волю. Не сразу, но разбежались в разные стороны. Долину показалось, что две особи женского пола даже как-то с грустью посмотрели на хозяина своими блестящими глазками-бусинками, остановившись на мгновение, прежде чем скрыться в высокой траве возле забора. Потом Долин сидел около часа в раздумьях на крыльце. Когда замёрз, встал, несколько раз пнул пустые клетки каждую по два раза, и зашёл в дом. Там он снова запил. На три недели.

Теперь, по прошествии долгих девяти лет, Евгений Фёдорович редко вспоминал о своём увлечении биотехнологиями. Он занимался селекцией у себя на участке. Это было занятие более благодарное, приносящее плоды. В прямом и переносном смысле. Своими овощами и фруктами гигантских размеров и насыщенного вкуса он мог гордиться по праву. Угощал соседей, отсылал ящики с персиками, абрикосами и клубникой семье сына в Питер (хоть они и не ладили, но фрукты-то надо куда-то девать!) и бывшей жене, которая уже несколько лет сожительствовала с каким-то бизнесменом-торгашом среднего пошиба, в Москву.

Но сегодня днём, сидя перед телевизором и щёлкая пультом по каналам, Евгений Фёдорович испытал шок. Внимание привлекла передача под названием «Криминал 24/7». Диктор объявил о срочной новости, и в эфир дали сюжет. Парень-корреспондент с открытым широким лицом и цепким взглядом из-под круглых стильных очков вёл репортаж. Он стоял на фоне какой-то детской площадки, видимо в новом районе, зелёном от густой летней растительности. За спиной корреспондента суетились люди, стояли полицейские машины и карета скорой помощи. Также позади паренька виднелись обрывки бело-красной ленты, которой огораживают места чрезвычайных происшествий. Хорошо поставленным чётким голосом, лишённым эмоций, репортёр вещал:

«Здравствуйте, земляки! Мы в прямом эфире. Сегодня наш репортаж из областного центра, города Калининска. Жители города обеспокоены участившимися в последнее время случаями нападения бродячих собак. Беспризорные животные сбиваются в стаи и в поисках пищи кидаются на одиноких прохожих, а также на детей, гуляющих в отдалённых от центра кварталах, вблизи лесополосы. Одичавшие голодные псы с неимоверной жестокостью расправляются со своими жертвами, они буквально разрывают тела несчастных на части, обгладывают до костей. Изуродованные трупы находят по всему городу. По информации из достоверных источников городской морг переполнен, обнаружено порядка пятнадцати трупов, половина из которых не опознаны. Наряду с этим участились случаи пропажи детей, за последние две недели ушли из дома и не вернулись шестеро подростков и один ребёнок семи лет, первоклассник. Их розыском занимается полиция и волонтёрские поисковые отряды. По непроверенным данным, дети также могли стать жертвами диких собак, они либо съедены, либо утащены в логово зверей, которое, по слухам, находится где-то под землёй в районе заброшенных штолен на севере Калининска. За моей спиной место очередного ЧП. Давайте подойдём поближе и посмотрим, что здесь происходит. Говорят, на этой детской площадке ночью произошло нападение псов-убийц на девочку четырнадцати лет, загулявшуюся допоздна. И есть свидетели происшествия».

Корреспондент подошёл к лысоватому мужичку лет пятидесяти, который только что вылез из полицейского Уазика и направлялся как раз к разграничительной ленте. Лицо мужчины было красным и круглым, на нём читалась крайняя степень возбуждения.

«– Добрый день! – продолжал молодой репортёр, глядя то в камеру, то на возбуждённого мужика в синем спортивном костюме и грязных сланцах на таких же, покрытых чёрной пылью, отёчных ступнях. – Вы и есть тот самый свидетель происшествия, которому удалось воочию наблюдать картину расправы над несчастным ребёнком?

– Чё?! Я – свидетель, но я не наблюдал, клянусь! Я с работы шёл, поздно возвращался и я не просто наблюдал, нет! Я хотел помочь!

– Расскажите, пожалуйста, программе «Криминал 24/7» о том, что случилось. Зрителям нужна информация о событиях, всколыхнувших город. Назревает паника, и любая правдивая информация будет полезна горожанам. Когда всё произошло?

– Ну, часов в одиннадцать, наверное. Я, значит, иду со стоянки, где сторожем работаю, точнее охранником. Во двор через арку вошёл, гляжу на детской площадке какая-то возня. И звуки какие-то странные, как будто хруст и хлюпанье что ли. Подхожу сначала медленно, там темно, ничего не видно. Глядь, какие-то животные добычу на части рвут, думал сначала мешок мусорный большой. Потом рассмотрел, что кровища кругом. Я оцепенел, когда увидел, что это человек мёртвый! И они его рвут прям зубищами и лапищами!

– Вы испугались? Испытали шок?

– Конечно, испытал! Но не испугался! Я ж бывший десантник! Я как заору! Палку с земли схватил и на них как попёр! Они бросили всё, и наутёк.

– Сколько было собак?

– Штук пять! Да и не собаки это были, по-моему… Великоваты для собак. У них хвосты были длинные, как крысиные, морды такие зловещие и пасти все в крови! Жуть прям, меня до сих пор колбасит!

– Вам удалось прогнать пятерых монстров?!

– Ну, может их было три или два. Темно было, да я не соображал ничего. Стою на этой площадке посередине, а рядом тело лежит растерзанное, лицо выедено, месиво кровавое… Я сразу в полицию позвонил, они приехали, меня допрашивали сначала час ночью, потом домой отпустили. С утра опять сюда попросили, машину выслали. Фотографировали всё тут. Снова допрашивали. Кстати, узнал только, что жертва – девочка-подросток, она вообще не местная, у бабушки тут гостила. О, Господи! Вот родителям-то что пережить придётся!

– Спасибо Вам за интервью, – поблагодарил корреспондент мужчину-свидетеля и продолжил:

«Ну вот, уважаемые сограждане, теперь мы выяснили, что на людей нападают, возможно, и не бродячие собаки, а самые настоящие монстры с крысиными хвостами. Не думаю, что после нашего репортажа у кого-то останутся сомнения в том, что власть и полиция как всегда бездействуют. Кровавые расправы и похищения жителей Калининска продолжаются на протяжении месяца, но никакой информации в прессе! Никакого чрезвычайного положения не объявлено. Всё ясно! Не хотят допустить паники и признаться в собственной несостоятельности. А что же люди? Они так и должны жить в страхе и неведении? Что ж, теперь прям отсюда мы отправимся к зданию администрации города, попробуем получить комментарии о происходящих беспорядках у главы администрации или у мэра города. Вперёд! О результатах нашей беседы с власть-имущими мы сообщим в следующем выпуске передачи. С Вами был Денис Богданов, «Криминал 24/7». До встречи в эфире».

Евгений Фёдорович застыл в той позе, которую принял десять минут назад, когда в начале репортажа на пятом федеральном канале вскочил с дивана и приложил трясущиеся пальцы к вискам. Его прошило от макушки до пят невидимой адреналиновой молнией. Его надпочечники продуцировали гормоны стресса в полную мощь. Под их влиянием тело стало горячим, щёки запылали огнём, а мышцы напряглись как натянутые гитарные струны. «Это они, мои… Мои…», – успел подумать он. Перед глазами на мгновенье промелькнул тот давний вечер, когда он, распрощавшись с иллюзиями о своем научном открытии и вообще о великом будущем учёного-генетика, отпустил на волю своих подопытных крыс. Вспомнил даже, что первого генно-модифицированного крысёнка звал Малыш. Больше ничего припомнить не успел, так как в дверь позвонили, и он на непослушных ногах пошёл во двор открывать калитку. Нутром чуя, что к нему явились незваные гости, и их визит связан с его бывшей профессиональной деятельностью, Долин лихорадочно пытался вообразить, что его ждёт. По затылку разливалась нарастающая тупая боль, свидетельствующая о скачке артериального давления. Ведь за последние пару лет его дом никто не посещал, кроме участкового терапевта, которого он вызывал сам. Открыл ворота, впустил троих в штатском. По их лицам сразу было видно, что церемониться с хозяином дома они не намерены. Эдакие роботы-полицейские с имитацией человеческой кожи, запрограммированные на определённые действия относительно его, профессора Долина. Эти трое мужчин были одинаковыми на лицо, одного возраста и одеты в тёмные брюки и водолазки. Так показалось Евгению Фёдоровичу, когда он решил считать визитёров роботами-полицейскими.

– Вы – Долин Евгений Фёдорович, так? – спросил один из них, так для проформы.

– Да, – ответил Долин робея, – а вы кто?

– Мы из спецслужб. Вам придётся проехать с нами, – добавил второй.

– Покажите ваше удостоверение, будьте добры, – сказал Долин, взяв себя в руки.

– Зачем? Это ничего не поменяет. У нас задание доставить Вас в Москву вертолётом в кратчайшие сроки. Это приказ. И Вы ему подчинитесь.

Долин присвистнул.

– И кому это я там понадобился? – спросил он, глядя то на первого, то на второго, то на третьего «робота».

– Вас привлекут как консультанта по вопросу чрезвычайной важности. Это связано с вашими исследованиями в 2004-2006 годах.

– Не может быть! – с сарказмом ответил Долин. – Вы что-то путаете. Я был уволен в 2005-м. И уже почти двенадцать лет никакими исследованиями не занимаюсь. Я – пенсионер, на заслуженном отдыхе.

– Возможно, я путаю. Но это не моего ума дело, – продолжал первый «робот», – у меня приказ Вас транспортировать в Москву и всё. Собирайтесь, пожалуйста. Пока я Вас прошу. Не заставляйте меня применять к Вам силу, профессор. У Вас на сборы пять минут.

Евгений Фёдорович замолчал, обдумывая сказанное. Дело «пахло керосином».

– И, кстати, о том, что Вы не занимаетесь биотехнологиями больше – ложь, – вступил в разговор третий визитёр.

– Вот именно! – добавил второй. – За Вами была установлена слежка, в одной из комнат у Вас имеется действующая лаборатория и необходимый инвентарь для опытов над животными.

– Ч-чего? – вспыхнул Долин. Они ведь стояли всё время здесь, в сенях! Как? – Вы хотите сказать, что проникли в мой дом, когда меня не было?! Да вы… Как вы посмели?! Я обращусь в прокуратуру! В суд!

– На досмотр у нас были санкции соответствующих органов. Так что можете куда угодно обращаться. Всё! Время не ждёт! – отчеканил первый «робот» и подхватил разъярённого Долина за руку.

– Да оставьте меня! – закричал Евгений Фёдорович, пытаясь высвободиться. Это ему не удалось. Второй и третий полицейские (или кто они там были на самом деле) заломили руки Долина за спину и вытолкали на улицу. В глаза ему бросилось, как сосед из дома напротив резко задёрнул занавеску. Его усадили на заднее сидение УАЗа, пригнув голову, как это делают с преступниками, и захлопнули дверцу. Потом он увидел, как один из похитителей (по-другому не назовёшь) вернулся в его дом, минут через десять вышел, прикрыв ворота. На лице его читалась досада. «Ага!» – возликовал Долин, – «Чёрта с два ты там найдёшь!»

Машину трясло на выезде из города. Евгений Фёдорович понял, что его везут к аэропорту, расположенному на границе с Калининском. У него раскалывалась голова, видимо давление подскочило до двухсот. Во рту пересохло. Через час езды он почувствовал теснящую боль за грудиной и дикую жажду. У него потемнело глазах, и он осмелился попросить воды:

– Дайте пить, мне плохо!

Ему протянули бутылку минералки с переднего сиденья, и он жадно стал глотать, одновременно вытирая со лба пот.

– Может, вы мне, ребята, объясните, кому в Москве понадобился старик Долин? Я не сопротивляюсь, но имею же я право знать, в чём меня обвиняют спецслужбы?

Мужик, сидевший рядом с водителем, повернулся к Долину (теперь профессор увидел, что он насамом деле одет вовсе не в чёрное одеяние, как показалось ему сначала, а в обычную серую футболку и камуфляжные лёгкие брюки) и сказал, решив, видимо сжалиться над пожилым пленником:

– Вас, повторяю, не обвиняют, а хотят побеседовать с Вами, как с лучшим специалистом в области генной инженерии. Посоветоваться, можно сказать.

– Но кто?

– Министерство обороны.

– А какая связь между мной, бывшим ученым, и министерством обороны, не понимаю, – спросил Долин, чувствуя, как вернулась боль в висках и снова задавило в области сердца.

– Вы дурака-то не валяйте. Возникла угроза национальной безопасности. Пока она локальная, ограниченная нашей областью, но, кто знает… В Калининске появились монстры, пожирающие людей. Счёт жертв идёт на десятки. Чудовища появляются ночью, приходят, видимо с гор. Либо из пещер, либо из заброшенных штолен.

– Так обыщите эти штольни и пещеры, уничтожьте их! Я-то тут при чём?

– А при том, уважаемый, что эти самые чудовища очень похожи на мутировавших крыс. Почему произошла такая мутация с обычными грызунами, что они выросли до размеров взрослых кабанов и стали охотиться на людей? Может быть учёный-генетик прольёт свет на эту загадку? Не дело ли это человеческих рук? Такая трансформация крысок.

Профессор задумался. Так яростно захотелось поводить за нос этих напыщенных индюков из спецслужб. Он даже ненадолго унял дрожь в коленках, взял под контроль эмоции.

– И что, вы полагаете, что кто-то мог специально этих монстров создать?

– Не мы предполагаем, а правительство.

– Ну… – задумчиво сказал Долин, свободно откинувшись на спинку сиденья, – для того, чтоб это доказать, необходимо иметь как минимум один экземпляр монстра. Ха-ха-ха. У вас он есть?

– Вам смешно? – раздражённо спросил тот, что сидел справа от профессора, – вообще-то гибнут люди. Это может принять грандиозные масштабы. На месте растерзанных мальчиков и девочек могут оказаться Ваши внуки… Ах да! Ваши внуки далеко отсюда, да Вы и не общаетесь с ними. Отгородились от мира.

– Вас не касается моя личная жизнь!

– Да ладно, профессор, нам всё равно.

Долин снова вытер пот и допил воду из бутылки шумными глотками. У него как-то повеселело на душе. «Вот ублюдки. Ишь, вспомнили Долина, спустя столько лет. Я им отомщу, мразям, за то, что выперли со скандалом и обвинили в хищении гос. средств! Ничего я не забыл. На допрос меня везут. Ха-ха! Так я и стану им помогать!»

– А что же армия, рос гвардия? Полиция? Бессильны, да? – не унимался он, подзуживая и себя и людей в штатском.

– Такое ощущение, что Вы не желаете помочь стране, родному краю. – сказал мужик в камуфляжных штанах, развернувшись к Долину вполоборота.

– Очень желаю! Так я должен хоть что-то знать!

– Хорошо. Рос гвардейцы обыскивали старые штольни – ничего… Привлекли спелеологов, они прошарили окрестные пещеры – никаких следов. Но опять же, пещеры далеко, к югу от Переднегорска, а в Калининске их нет.

– Умные, черти! – пробубнил Долин хихикнув.

– Что? – все трое обратили на профессора напряжённые взгляды.

– Значит… ни одной особи нет у вас… Неуловимые!

– Ты что-то знаешь, гад! – воскликнул рядом сидящий спецназовец, он схватил Долина за грудки. – Я из тебя вытрясу информацию, сволочь!

– Оставь его, Саня! – скомандовал сидящий спереди. – Разберутся наверху. Приехали уже.

Машина затормозила перед шлагбаумом, водитель через открытое окошко показал охраннику удостоверение. Остановились прямо на взлётном поле, в центре которого стоял вертолёт, покрашенный в болотный цвет. Долина снова вытолкнули из Уазика и повели к вертолёту. Ему в лицо подул тёплый ветер. Ужасно хотелось остаться здесь, на родных просторах. Увидеть свои создания. Хитрых и умных, интеллектуально-развитых генно-модифицированных человекоподобных крыс. Интересно сколько их? Они размножались, получается, целое десятилетие. Эволюционировали. Это ж сотни особей! Тысячи!

– Никуда я не полечу! – сказал упрямо Долин, остановившись перед трапом.

Тот самый Саня, пытавшийся вытряхнуть из него душу десять минут назад, потянул его за локоть вперёд.

– Не дури! – подтолкнул другой спец.

– Знаете, что?! – разгорячённо затараторил Долин, – летите без меня. Я вам всё сейчас итак скажу. Эти монстры – мои создания. Мои детища, ясно? В них моя ДНК. Именно поэтому они такие умненькие, и вам их никогда не одолеть! И не найти. Их сотни тысяч, понимаете? И мне, если честно, наплевать, если они сожрут здесь всех! Ха-ха-ха! А кого жалеть-то? Меня никто не жалел! Никто! Ни одна собака драная не пожалела, ни из вашего оборонного ведомства, ни из Минздрава. Под зад коленом Евгения Долина! Да пропади всё пропадом, отрыгнутся вам всем мои страдания! Ха-ха-ха!

Удар оказался такой силы, что Долин упал, ударившись затылком об асфальт. Не выдержал Саня, первый из троих спецов осознавший, что перед ним один из монстров, их прародитель, такая же кровожадная тварь. Долин поднёс руку к носу, из которого вытекла порция крови. «Наверное, ушиб мозга», – подумал он, но тут же его внимание переключилось на разлитую жгучую боль за грудиной, не позволяющую сделать вдох. «Задыхаюсь, бл…ь! Инфаркт! Довели, твари». Долин открыл глаза, отгоняя от себя понимание того, что сердечный приступ может оказаться смертельным. Склонившимся над ним мерзким роботоподобным харям на последнем издыхании он прошептал: «Так вам и надо, чтоб вы сдохли все!»

– Он умер, Сань.

– Собаке – собачья смерть!

– Не кипятись, Сань. Теперь мы хоть знаем, кто за этим стоит. Знаем, что это – крысы-мутанты.

– И чё делать?

– Наверх доложим, в первую очередь. Звони в Москву.

Глава двенадцатая. Власть молчит

Борис включил телевизор. После утреннего обхода полагалось выпить чайку, потом просмотреть рентгеновские снимки от вчерашнего числа, потом идти на плановые операции. Его пациент был третьим в очереди, но надо будет ещё поассистировать коллегам на двух первых операциях, так как интернов в больнице больше не было. После сертификационного экзамена, прошедшего неделю назад, они разбежались кто куда. Двоих обещали трудоустроить в Калининской больнице с сентября, ещё двое уехали в другие города, несколько были в поисках работы, так как вакантных ставок в хирургии стационара не осталось. Мария Кривулина, получившая на экзамене твёрдую четвёрку, пока отдыхала, собираясь осенью попытаться устроиться в приемное отделение Калининской Краевой, там всегда была текучка кадров, надолго никто не задерживался.

Прихлёбывая горячий чай с мятой, вспоминая со светлой грустью Машины сдобные булочки, Зорин, анестезиолог Марат и ещё трое хирургов смотрели в ординаторской «Новости региона». В первом сюжете показывали одаренных школьников. На экране крупным планом показали фото мальчика тринадцати лет из Калининска, занявшего первое место на Всероссийской олимпиаде по математике и информатике в Нижнем Новгороде неделю назад. «Запомните этого юного гения, дорогие соотечественники», – говорил диктор, – «Вот увидите, парень ещё прославит наш родной город. Ученик седьмого класса обычной средней общеобразовательной школы номер восемнадцать Руденко Александр решил сложнейшие задания, набрав в совокупности триста пятьдесят баллов, что соответствует ста процентам правильных ответов по предмету. Парня наградили золотой медалью и премией в размере пятидесяти тысяч рублей!»

– Где-то я этого мальчугана видел, – сказал один из хирургов.

– У нас в отделении ты его видел. Я его оперировал месяц назад примерно, – ответил Зорин.

– Светлая голова!

– Ага.

В ординаторскую влетел Марат Юрьевич. Он, не обращая внимания ни на кого, и не поздоровавшись с коллегами, схватил пульт от телевизора и переключил на пятый канал. Доктора в недоумении на него посмотрели:

– Ты чего, Маратик? – спросил Борис.

– Сейчас, ровно в девять, экстренный выпуск новостей должен быть.

– Ещё пять минут. А что случилось-то?

– А вы чё, вчера «Криминал 24/7» не смотрели?

– Нет, Марат, не смотрели.

– Короче, там репортаж интересный был про исчезающих в последнее время детей, и нападения диких собак на людей. Показывали мужика, который видел, как девочку загрызли на улице. Только он утверждал, что это были не собаки, а монстры, не то крысы, не то свиньи…

– Что за бред? – спросил хирург Малянов, который только что отдежурил и переодевался за шкафом-гардеробом, готовясь идти домой.

– Так это, может, ему с бодуна привиделось? – предположил Зорин.

Начался выпуск новостей. Никакого экстренного сообщения не было. Сначала показывали визит Путина в Анкару. Потом про беспорядки в Париже. Затем про тройню, родившуюся в соседнем Переднегорске. В конце выпуска вскользь было упомянуто, что по области идёт отлов бродячих животных, которые уже несколько раз нападали на людей, нанося травмы. В связи с этим горожан просят не ходить в одиночку по тёмным переулкам и пустырям. Затем, как обычно, прогноз погоды, обещавший жару до тридцати градусов на ближайшие дни.

– Хм, странно, – задумчиво произнёс анестезиолог, – почему ничё не показали-то?

– А с чего ты взял, что будет экстренный выпуск? – спросил Борис.

– Тут что-то не чисто. Я сейчас вам покажу. Вчерашний сюжет по «Криминалу» я записал. Вот флэшка. Не специально, конечно. Мой телек сам записывает, потом можно пересмотреть.

– Ну, у меня тоже такая функция в «плазме» есть, – сказал Малянов, напяливая сандалии.

– Так вот. Я как чувствовал, что этот сюжет больше не покажут.

– Почему?

– Да потому, что в городе паника назревает. Трупы находят со следами насильственной смерти повсюду. Точнее, со следами зубов и когтей, понимаете? Власть молчит! А мне вчера, между прочим, Степан Васильевич, наш дорогой патологоанатом, рассказал по секрету, что у него уже восемь таких трупов было! Да только две недели назад к нему наведались гости из полиции, которые все эти тела изуродованные изъяли! Вот. И увезли куда-то по чьему-то приказу. У них было постановление. И с того дня ни одного криминального трупа в нашем морге не было! Ни одного! Такое у нас было когда-нибудь?! Степан язык за зубами держал, с него подписку взяли, да мне под рюмочку вчера рассказал, поделился.

– А какого хрена ты треплешься, если по секрету?

– Ребят, вы сюжет посмотрите, потом поймёте.

Марат Юрьевич сел за Зоринский стол, вставил флэшку в компьютер. Пока шла загрузка, подбежал к двери и закрыл её на замок, отодвинув в сторону мешающегося Малянова, который заколебался: уходить ему или нет. В конце концов хирурги склонились над столом Бориса и стали смотреть вчерашний репортаж.

«Здравствуйте, земляки! Мы в прямом эфире. Сегодня наш репортаж из областного центра, города Калининска. Жители города обеспокоены участившимися в последнее время случаями нападения бродячих собак. Беспризорные животные сбиваются в стаи и в поисках пищи кидаются на одиноких прохожих, а также на детей, гуляющих в отдалённых от центра кварталах, вблизи лесополосы. Одичавшие голодные псы ……………………….

………………………………………………………………………………………….

………………………………………………………………………………………….

………………………………………………..... Кровавые расправы и похищения жителей Калининска продолжаются на протяжении месяца, но никакой информации в прессе! Никакого чрезвычайного положения не объявлено. Всё ясно! Не хотят допустить паники и признаться в собственной несостоятельности. А что же люди? Они так и должны жить в страхе и неведении? Что ж, теперь прям отсюда мы отправимся к зданию администрации города, попробуем получить комментарии о происходящих беспорядках у главы администрации или у мэра города. Вперёд! О результатах нашей беседы с власть-имущими мы сообщим в следующем выпуске передачи. С Вами был Денис Богданов, «Криминал 24/7». До встречи в эфире».

– Теперь вы поняли, почему я, как и многие другие, ждал «новостей» ?! – выпалил Марат.

Все молчали. Малянов почесал затылок. Иванов и Пасечников, другие хирурги, одетые в зелёные пижамы, готовые идти в операционную в полдесятого, переглянулись и пожали плечами. А Борис просто остолбенел. У него в голове возникла картинка. Как говорится, «пазл сложился». Ему стало по-настоящему страшно. Ещё пять минут назад он готов был скептически усмехаться над любыми слухами и домыслами насчёт таинственных смертей, которых, якобы, уже десятки, но теперь…

– А я, кажется, понял, – сказал он, – почему не было никакого экстренного выпуска новостей.

Вдруг у Зорина зазвонил мобильник. Это был брат.

– Борь, привет. Меня тут на входе не пропускает охрана. Ты бы спустился вниз, а?

– Ты тут? – изумился Зорин. Невероятно, чтоб его двоюродный брат бросил дела и приехал сам к нему. Неужто что-то со здоровьем? – Бегу!

– Ребят, я спущусь ненадолго, – обратился он к коллегам, отключая сотовый.

Дмитрий ждал внизу в холле больницы. Борис не виделся с ним почти три месяца. И если б не вросший ноготь, который доставлял брату жуткое беспокойство всю зиму и который требовалось удалить, то не увиделся бы ещё долго. После операции прошло три месяца, и Борис понимал, что до тех пор, пока у Дмитрия опять не случится какой-нибудь форс-мажор, требующий оперативного вмешательства, вряд ли они встретятся. Вечная занятость – вот цена успеха бизнесмена. Вечные договора, встречи, поставки, заказы… «Это только кажется, что иметь свой бизнес – это легко, успевай денежки лопатой грести и карманы набивать. А ты попробуй! Мой бизнес – это мой ребёнок, в него надо вкладывать и силы, и душу и время», – любил говорить Дима.

– Привет! – сказал Борис, приобняв брата, пожал ему руку.

– Здорово, пойдём присядем.

Мужчины устроились на диванчике за вендинговым автоматом. Дмитрий, обстоятельный серьёзный сорокалетний мужчина, начал сразу с главного, не дав Борису поудивляться его внезапному появлению. Предвосхитив вопросы о своём здоровье, он сказал, понизив голос:

– Борь, ты не в курсе, что в городе происходит?

– В курсе. Если ты о нападениях.

– Да, я о них. Ты вчерашнее интервью видел по пятому каналу? Там показывали свидетеля, который видел, что на ребёнка напали монстры, вроде здоровенных крыс?

– Видел на флэшке только что.

– Так вот, этого паренька-репортёра Дениса Богданова, уволили. Нет его на телевидении больше. А тот десантник-охранник вообще пропал. Поговаривают, вывезли его из города спецслужбы, чтоб ни с кем он не контактировал и не болтал лишнего. Может закрыли где-нибудь в СИЗО. На время, возможно.

– Бли-и-н…

– Не веришь?

– Не верится. А ты-то откуда знаешь это всё?

– У меня клиент есть, полковник ФСБ в отставке. Я ему квартиру обставил мебелью эксклюзивной под заказ в своё время, две дачи, коттеджи сыновьям проектировал ещё в свою бытность инженером, в 2007-м. До бизнеса. Мы с ним дружны. Хороший дядька он. От него инфа. На сегодняшний день шестьдесят шесть трупов, прикинь?

– И где они все?

– Сначала в ваш морг возили, теперь в одном из корпусов училища МВД организовали морг. Вернее, просто склад. Их и не вскрывают уже. И родственникам не возвращают. Типа пропал и пропал человек. А то волна недовольства такая поднимется, мама не горюй!

Борис встал.

– Пошли на улицу, покурим, – сказал он. Разговор продолжился на крыльце. – Не знаю, кто там нападает на людей, но ведь это уже реальная угроза! Почему не объявляют чрезвычайное положение? Шестьдесят шесть трупов…

– И не объявят. Паника ещё страшней. Ты представь, что будет, если люди перестанут выходить из дома? Производство встанет. Больницы, магазины, хлебозавод! Кстати, лицей номер три, знаешь?

– Ну,

– Там детки чиновников и богатеньких учатся. Так вот, его на карантин закрыли в связи с энтеровирусной инфекцией, якобы.

– А на самом деле?

– А на самом деле, просто закрыли. Потому что те, кто в курсе (ну, непростые люди, сильные мира сего) уехали и детишек своих вывезли из города. А кто не уехали, по домам сидят!

– А наших, обычных детей пусть твари эти сожрут, так?! – прикрикнул Борис, задохнувшись порцией табачного дыма, застрявшей в горле.

– Не ори. У тебя нет детей.

– Ты понял о чём я!

Как-то не к добру перед глазами Бориса возникло невинное личико Катеньки, Кристининой дочурки, милой озорной девчушки.

– Я одного не пойму, – продолжал обозлённый Борис, сделав глубокую затяжку, – почему ничего не делается, а? Что об этом твой ФСБэшник говорит? Это ведь и вправду были не дикие собаки, да? Неужели нельзя найти, и устроить облаву на этих… Зверей?

– Я тоже задал это вопрос. Он говорит, что известно, что эти твари – крысы-мутанты. Они очень умные, обладают интеллектом. Живут под землёй, охотятся ночью.

– И где же они помещаются под землёй? Они ж не маленькие, а крупные, как кабаны, со слов того мужика-свидетеля.

– Думаешь, у нас под землёй пространства мало? Особенно со стороны гор, где пещеры. И штольни, заброшенные за городом. Возможно, они себе прорывают ходы какие-то. Типа кротов. Мне кажется, они могут использовать для перемещения канализацию в том числе.

– И что? Нельзя прочесать канализацию?

– Пытаются. Но ты не забывай, что нашему Калининскому водопроводу и всей канализационной системе сто сорок лет! Его в царское время проложили ещё! Трубы последний раз меняли лет сорок назад. Они осторожничают, боятся, что прорвёт центральную трубу, и затопит нафиг весь город. Обследуют, конечно. Но там множество затопленных тоннелей, может по ним звери передвигаются. Плавают…

– Знаешь, что?! – сказал Борис, – я на это так смотреть не могу. Давай пойдём на телевидение, выступим? Надо привлечь внимание людей! Предупредить!

– Успокойся! – ответил Дмитрий, положив руку на плечо брата. – Не сходи с ума. Выступит он. Хочешь, чтоб тебя, как того мужика из вчерашнего репортажа, «заластали»? Не пустят тебя туда.

– Просто кошмар. Что же делать?

– Борь, я вот что приехал. Давай предков вывезем? Твоих стариков и моего батю. Я и жену хотел, но она отказывается категорически.

– У… Давай. А куда?

– Подальше отсюда. В Москву хотя бы.

– У нас же там никого нет.

– В гостинице поселим. Глядишь, власти уладят вопрос, найдут и уничтожат зверей. Я слышал, сюда из столицы опытных сыскарей прислали.

– Согласен. Надо вывезти, конечно!

– Только у меня свободных денег не много, Борь. Понимаешь, я не могу из оборота сразу много извлечь, проблемы будут.

– А сколько надо? Давай я со своего счёта сниму. У меня, правда, не много. Тысяч триста.

– Хорошо. Едем в банк. Снимешь всё. А то мало ли что? Вдруг трагедия примет грандиозный масштаб, тогда наличка будет нужна. Ну, знаешь, типа как во время войн или эпидемий. Банки все разграбят, и плакали твои накопления.

– Ладно, тебе виднее. Тогда ты сам организуй переезд предков. Я деньги тебе сейчас передам. Только сбегаю наверх, переоденусь. Отпрошусь на пол часика.

Борис пулей взлетел на третий этаж. Он отпросился на полчаса у заведующего, сославшись на семейные обстоятельства. Извинился перед коллегами, что не сможет принять участие в операциях. Помня о том, что не сделан утренний обход, и необходимо уладить все дела до двенадцати, когда придёт очередь его операции, Борис торопился, безуспешно пытаясь внутренне успокоиться. В банке пришлось отстоять очередь, и это было не характерно для столь раннего часа. В воздухе повисло напряжение, подпитываемое духотой и мерным треском люминесцентных ламп. В очередях к окошечкам стояли, в основном, мужчины средних лет, бабушек-дедушек было мало. Клиенты банка не разговаривали между собой, быстро осуществляли денежные операции и в спешке уходили.

– Ты видишь? – спросил Дмитрий, – какая нездоровая атмосфера. Такое ощущение, что народ о чём-то догадывается. Когда это по утрам в банке столько людей было. Н-да…

Зорин молчал. Он знал, что сейчас ему необходимо будет нанести визит ещё кое-кому. Он нервничал и проклинал чёртову очередь и всех людей, которые сюда припёрлись спозаранку, о чём-то догадываясь.

Наконец, сняв деньги со счёта и передав половину суммы брату, выслушав подробный отчёт о том, как и куда Дмитрий сбирается отвезти родных, Зорин сел за руль своей «Нивы» и задумался. Так. Надо понять, как теперь действовать. Сидеть вот так, сложа руки, зная о том, что родной Калининск в опасности, он не мог. А что он, собственно, может? Есть специальные службы для принятия экстренных мер… Власть, армия. Полиция. Шестьдесят жертв уже… «Ладно, будем действовать по ситуации», – решил Борис и набрал Кривулину.

– Здравствуйте, Борис Владимирович! – радостно поприветствовала она своего учителя. – Как Ваши дела? Я так рада Вас слышать!

– Привет, Маш! Мне надо срочно с тобой поговорить. Скажи, тот парень из подземелья, он ещё у тебя живёт?

– Да. А что?

– Ты вчера телевизор смотрела?

– Нет. Мы с Яковом ко мне в деревню ездили, на природу. Поздно вечером вернулись. Да я итак его редко включаю.

– Машенька, я сейчас к тебе приеду, хорошо? Ты дома?

– Нет. Мы с Яковом на пляж городской пошли позагорать. Возможно, искупаемся. Вода, наверное, уже прогрелась.

– Нельзя ему загорать, Кривулина. Он сгорит с его кожей и получит тепловой удар! Забыла, что он генетически не приспособлен к высоким температурам, а тут открытое солнце!

– Вы поверили, что он житель подземелья, да? Поверили нам?

– Отведи его в тень, я приеду через двадцать минут!

На городском пляже, как и в черте города, было малолюдно. Зорин оставил машину на стоянке и, сняв сандалии, пошлёпал по песку в благоустроенную часть пляжа, где росли редкие деревца и стояли вкопанные в землю ржавые железные зонтики с выцветшими шляпками. На минуту взглянул на речку. Вода любимой им с детства Демьянки, названной так во имя родившегося здесь казачьего атамана, прославившегося подвигами во время Кавказской войны в девятнадцатом веке, манила кристальной чистотой и незабываемым ароматом детства. Зорин вспомнил на мгновенье, как проводил здесь, на берегу, с закадычными друзьями дни напролёт с утра до позднего вечера с весны до осени, купаясь, рыбача, катаясь на лодке и просто играя в пляжный волейбол. Давно это было…

Под одним из зонтиков сидела на соломенной подстилке Мария в купальнике. Она оглядывалась по сторонам, высматривая его, Зорина. Рядом на песке лежал Яков, закинув руки за голову. Его Борис, подойдя и поздоровавшись, не узнал. Это был красивый, хорошо сложенный парень с модной причёской и правильными чертами лица, вовсе не похожий на того зашуганного патлатого сгорбленного мужичонку, крючившегося от болей в животе, которого Зорин увидел впервые месяц назад. Ему показалось, Маша смотрит на Якова неравнодушно. И её можно понять. Сама Кривулина тоже преобразилась. Она покрасилась в тёмно-каштановый цвет, немного похудела. «Жаль, парень ниже её на голову, а то неплохо бы смотрелись» – отметил про себя Борис, решив, что наверняка они уже спят в одной кровати.

– Добрый день, Яков.

– Здравствуйте, Борис Владимирович, – ответил парень, сев и приготовившись внимательно слушать. Кривулина его предупредила, что её учитель, уважаемый доктор и его, Якова, спаситель, хочет сказать им что-то важное.

– Э… Яков, давай на «ты».

– Хорошо, на «ты». У нас вообще не было никакого «вы».

– Вот об этом-то я и хотел поговорить! – сказал Борис, присев на покрывало к Марии.

– Я не понял, об этикете?

– Нет. О вашем подземелье. Яков, расскажи мне всё подробно. Обо всём. О вашем мире и о том, что с ним стало, и почему ты здесь.

– Хорошо, а чем вызван твой интерес? То ты не верил…

– Друзья, у нас в городе беда. Нашествие крыс-мутантов, – сказал Борис, решив, сразу выложить карты. Всё равно придётся рассказать. С помощью Якова может хоть что-то проясниться. Борис, конечно, понимал, что на спасителя мира он не тянет… Но в душе у него бушевало чувство не только тревоги, а ещё и вопиющей несправедливости из-за того, что богатеи и чиновники активно защищают своих деток и себя, а власть молчит. Дети продолжают гулять, подвергая себя опасности, и они, простые люди, ничего не могут поделать.

Яков подскочил.

– Я знал! Знал, что они выберутся наверх и начнут убивать! Я хотел, хотел предупредить!

– Сядь, Яков! – попросил Борис. – Всё равно бы никто тебе не поверил. Как не поверил я.

– Да в городе ведь всё спокойно, – возразила Маша.

– Нет. Не спокойно. Крысы эти по ночам нападают на людей, власть боится паники и не информирует людей. Число жертв замалчивается. Яков, рассказывай всё, что знаешь.

Яков тяжело вздохнул.

– Хорошо. Но не знаю, как это сможет помочь. Наш народ более шести или семи веков, если верить легенде, жил под землёй.

– Какой легенде? Той, что я у вас дома видел, на куске кожи таком мягком? Я и прочитать её толком не смог, каракули…

– Да, – продолжал Яков, – если начинать совсем уж сначала, то мы все, а нас было… Ну, около двухсот тысяч жителей…

– Сколько? – присвистнул Борис.

– Несколько сотен тысяч, ты не ослышался.

– Как мог под землёй существовать столь многочисленный народ? Где?

– Глубоко. Не прям под Калининском. На юге, где горы. Это выбрался я здесь. По карте шёл. На этом месте, где я вышел, теперь коллектор и канализация проложена, или водопровод… Я не разбираюсь в этом. А тогда, когда мой предшественник выбрался на свет, видимо здесь был лес или трещина в земле, овраг какой-нибудь.

– Ничего не понял, какой предшественник? Яков, говоришь ты так невнятно… Прости уж.

– Я расскажу, – предложила Маша, – а Яков добавит, если что. Так вот. Все они, жители подземелья, народ Якова и Сары, его жены, знать не знали, что существует наш мир. Солнце, звёзды, деревья и так далее. Они думали, что они единственные существа, больше никого нет. Рождались, росли, учились. Женились и умирали. Школы у них были, предприятия, и всё остальное. Были там ученые, которые обеспечивали жизнедеятельность под землёй. То есть, еда, очистка воды и тому подобное. Лекари были. Люди жили в пещерах. Денег не было у них, только натуральное хозяйство. Но это тонкости. Руководили ими так называемые старейшины, самые мудрые из них. Власть передавалась по наследству. Они тщательно скрывали от простых людей то, что сами знали. Ну, что над ними есть другой мир и люди. Они не хотели, чтоб кто-то выбрался наружу. Возможно, так их из года в год учили, передавали по наследству от отца к сыну знания о том, что наш мир жестокий и опасный, и под землёй их народу лучше. За несколько веков они эволюционировали и приспособились к жизни в вечной темноте. Кстати, поклонялись они богу огня, и огонь очень берегли. Ну так вот. Один из жителей несколько веков назад как-то узнал правду и отправился в путешествие по подземельям с целью выйти наружу. Спустя какое-то время он отыскал путь наверх. Выбрался и год жил среди людей. А когда вернулся назад, описал на том самом куске кожи правду о мире под солнцем. Этот документ, так сказать, у него изъяли и спрятали те самые старейшины. Но ведь нашлись люди, которым он устно всё рассказал. Вот, со временем и появилась легенда о солнечном свете, которую Яков слышал от своей бабушки. Загорелся он найти сам выход из подземелья. И, как видите, нашёл.

– Сначала я отыскал манускрипт с картой подземелий, Мария, – вставил Яков.

– Погодите, погодите, – сказал Борис, – а крысы-мутанты тут при чём? Про них поподробнее хотелось бы узнать.

В разговор вступил Яков. На ломанном, но вполне приличном русском языке (Мария занималась с ним грамматикой целый месяц, пытаясь сделать его древнерусский говор удобоваримым для окружающих), парень поведал о страшных событиях:

– Борис, крысы появились под землёй год назад, примерно. Вернее, эти грызуны были всегда, конечно. Но такими, какие сейчас, они стали не так давно. А начиналось всё так же. Стали пропадать дети. Потом взрослые. Потом по нескольку человек. Крысы утаскивали их под воду, в расщелины, где жили. Потом стали находить трупы, изъеденные до костей. Как любое правительство, наши старейшины скрывали проблему. Через несколько месяцев скрывать стало невозможно. Люди сами находили своих пропавших родственников со следами от лап и зубов. Растерзанными. Потом начали бунтовать. Это было не характерно для нашего народа. Жители собирались большими группами, выстраивались у замков старейшин и требовали ответа. У нас ведь не было оружия даже. Мы были абсолютно беззащитны. Тогда правящей династии пришлось признать провал… Перед людьми на центральной площади выступил главный старейшина и рассказал, что уже несколько месяцев они и их приближённые пытаются остановить страшных чудовищ, кровожадных крыс. Они их выслеживали, несколько десятков крыс убили, закололи вилами. Но их множество. Сколько, никто не знает. Они прекрасно плавают, обитают, в основном, под водой. А у нас там такие бездонные озёра…

Яков замолчал. Борис почувствовал, что парню тяжело даётся разговор. Воспоминания нахлынули на него с такой силой, что голос его задрожал, глаза заблестели от слёз.

– Так вот, – продолжал он, – народ сплотился и решил противостоять чудовищам. Мы стали везде и помногу устанавливать горящие факела. Так как нападения случались в темноте. Детей не выпускали из домов. Мужчины и женщины ходили группами, вооружившись каменными булавами, которые ежедневно изготовляли наши каменщики. Много раз мы сталкивались с ними, много раз удавалось уничтожать по нескольку крыс. На какое-то время они затихли. Но, оставив в покое людей, начали нападать на домашних животных, которых мы взращивали с таким трудом. И вскоре в городах наступил голод. Люди питались запасами, в основном, вяленым или сушеным мясом и водорослями. Стали больше болеть и гибнуть от недостатка еды. А крысы окрепли и размножились, они стали передвигаться стаями по десять-двадцать особей, ничего не боясь, кроме огня. Самое страшное началось, когда они стали проникать в жилища и поедать целые семьи. Постепенно смерть стала обычным явлением для нас. Из соседних трёх городов приходили к нам оставшиеся в живых жители и просили убежища. Когда надежда иссякла, и мы поняли, что в живых осталось лишь несколько десятков человек, я принял решение вывести всех на белый свет. Я одни в него верил. Мне удалось отыскать в архивах библиотеки старейшин карту с манускриптом. Я собрал людей с детьми в одном надёжном месте, но… Не успел. Крысы выследили нас и напали. Ещё бы, им некого больше было есть, они были голодны и злы. Они загрызли моего сынишку. Его звали Еврашка. Потом жену мою укусила крыса и она истекла кровью. Я её в озере под водопадом захоронил. И остался один. Простите…

Борис понял, что парень страдает, и удивился сам себе: почему он, Борис Зорин, врач, такой бесчувственный. Человек пережил страшную трагедию, год существовал на грани жизни и смерти, потерял самое родное – ребёнка и жену. Лишился Родины и смысла жизни. А он? Относился к нему не как к человеку, такому же как он сам, а как к бомжу и мошеннику. А Кривулина? Её вообще считал дурёхой и надоедливой неухоженной бабой. А она-то вон какая оказалась. Пожалела парня, не испугалась, приютила. Родственную душу в нём углядела. Помогает и любит. А у него, Зорина, душа-то чёрствая…

– Борис Владимирович, – сказала Маша, – Яков страдает. Он такое пережил. Давайте закончим.

– Нет, друзья. Нельзя. Яков, расскажи ещё. Всё, что знаешь. Я сочувствую твоему горю, но ты ведь сюда шёл, чтоб предупредить нас? Соберись.

– Ну что ещё рассказать? Я шёл из последних сил. Хотел умереть, но что-то не давало… Наверное, чувство долга. Сначала ориентировался по карте, потом шёл просто так, когда совсем плох стал. Когда выбрался, меня ослепило солнце. Радость от того, что я увидел настоящий свет затмевала боль потерь. Спасибо Марии, она меня спасла. И тебе, Борис, спасибо.

– Яков, – не унимался Борис, – вспомни что-нибудь про крыс. Почему они такие, как ты думаешь? Может что-то ваши люди знали или хотя бы догадывались. Ты их вблизи видел? Какие они? И сколько их? Любая деталь может быть важна.

– Не знаю сколько. Наверное, несколько тысяч. Хотя я сам видел одновременно по двадцать или больше. Может их несколько сотен всего. Думаю, они вымирают под землёй без еды. Я помню из школы, чем крупнее животное, тем меньшее оно даёт потомство. Скорее всего они так быстро не размножаются, как раньше, когда были меньше. Может быть они теперь друг друга съедят и всё.

– Нет, Яков. Они, видимо, друг друга есть не хотят, поэтому рвутся наружу, поедают людей. Ещё что-то помнишь?

– Ну, они боятся света, это ясно. Что ещё? Почему крысы мутировали, у нас так и не выяснили, возможно из-за радиации. Под землёй залежи урана есть.

Внезапно у Бориса зазвонил мобильник. Он, нажимая на кнопку ответа, с ужасом увидел, что уже двенадцать тридцать, он отпросился на полчаса! Звонили с работы, зав. отделением.

– Алло! Боря! – почти кричал СанСаныч. – Ты куда пропал, срочно возвращайся! У нас небольшое ЧП.

– Ё моё! Шеф, сейчас буду. Проблемы. Моего больного уже подали? (прим: отвезли в операционную?)

– Твоего больного отменили. На завтра перенесли. У нас экстренный больной. Им будешь ты заниматься. Это мальчишка тот, что на олимпиаде победил, мамаша хочет, чтоб ты его лечил.

– Ничего не понял, еду!

Закончив допрос Якова, принесший парню столько нерадостных минут, Борис встал и стряхнул песок со штанин. Солнце было в зените, палило нещадно. Только сейчас Борис заметил, как сильно покраснела кожа Якова, как затуманился его взгляд.

– Мне надо срочно ехать, – объявил он. А ты, Яков, всё-таки сгорел. Езжайте домой, друзья мои. Маш, купи сметану и намажь Якова с ног до головы.

– Ой-ой! Как же мы это так? Неосторожно… Может «Пантенол» купить вместо сметаны? – забеспокоилась Мария.

– Можно. Яков, если что вспомнишь ещё, позвони мне, хорошо? И будьте осторожны. И ещё. На всякий случай, я вам ничего не говорил!

Глава тринадцатая. Непростой пациент

Сашку положили в ту же палату, что и пять недель назад, когда прооперировали по поводу аппендицита. Остальные три койки были свободными, на соседней сидела мать, причитая монотонным плаксивым голосом: «Что ж будет то теперь, Господи! Ну как же так, Сашенька, сыночка? На доктора Зорина одна надежда, авось руку спасут. Что за напасть-то, а? Сашулик, ну почему же ты молчал-то, а? Вот дурачок! Прям беда-а-а…» Сашка не мог разобрать слов матери, ему было очень плохо. Так плохо, как никогда. Рана от аппендицита так не болела, как правая рука. Её дёргало, било током, разрывало на части. Он пять дней терпел, пряча забинтованную руку под рукавом рубашки, рассказывая всем, в том числе и маме, что упал во дворе и слегка оцарапал локоть. Рассказать кому-либо что произошло, было нельзя. Его из школы могли исключить, если б узнали, что он по вечерам с мальчишками из десятого «А» охотился на бродячих собак, стрелял из травматического пистолета, который его друг Митяй украдкой брал у отца. И Митяю бы досталось тоже! Ой, что было бы… Представить страшно. Поэтому, когда его цапнула та тварь, он решил, что сам обработает рану и попьёт антибиотики. Хорошо, что он попал ему в шею, жаль, что не убил. Ту ночь Сашка не спал. Он усиленно думал о том, что ему открылось страшное: слухи, ползущие по школе – правда. На людей нападают не одичавшие псы, а настоящие монстры. Эх, сколько же невинных псинок он успел загубить…

Второе озарение пришло к Сане через два дня, когда он, исполненный уверенностью, что разобрался в страшной тайне, пошёл снова на то место, где возле бесхозных сараев в Заводском районе города подстрелил неведомого зверя, похожего на человека. Он шарил в кустах и на тропинке, отыскивая какие-то улики произошедшего, когда увидел, что к одному из сараев подъехала старенькая «девятка». Из неё вышли несколько мужиков, по виду цыгане. Они зашли в сарай и вскоре вывели из него троих бомжей. Один из них был он! Тот, в кого Саня стрелял, он хорошо запомнил его нечеловеческий оскал! И видел, как убегал не на двоих ногах, а словно зверь, опираясь на все четыре конечности. Неужели, они, эти монстры прячутся среди людей? Или это не они? Возможно, он всё напутал, и этот тип – обычный бомж, просто показалось? Но нет! Этот получеловек-полузверь бежал, как собака, на лапах, бомж бы так не смог. Не зря в темноте пацаны его перепутали с большой собакой.

Уверившись, что это и есть один из тех мутантов, которые держат в страхе весь город, Саша Руденко вернулся на то место на следующий день на велосипеде и, превозмогая боль в локте, который уже распух и перестал сгибаться, проследил за «девяткой», которая в то же время с утра вывезла из сарая троих бомжей. Он поехал следом, размышляя о том, сколько таких ещё в городе и где они скрываются под личиной простых людей. Он увидел, что этих типов цыгане развезли по разным местам, двоих на рынок, третьего, подстреленного Сашей, на вокзал. Там его усадили на обочину дороги недалеко от входа в здание и вручили банку для сбора милостыни. Саша пристально наблюдал за ним из-за кустов, несколько раз прошёлся мимо, смешавшись с толпой. Бомж был одет во всё грязное и рваное, лицо перемазано сажей, на голове из-под панамы защитного цвета видны чёрные лохмы. Рожа вообще непонятная, слишком вытянутый нос, глаза мелкие и близко-посаженные. Взгляд у него был рассеянный и пустой. Он несколько часов сидел неподвижно, лишь вертел головой, провожая следом прохожих. Саша подумал, что при свете дня он не показался бы ему подозрительным, но тогда, поздно вечером… В нём проявилось что-то нечеловеческое, то ли повадки зверя, то ли облик, окутанный тьмой, выдавал зверя. Что-то не вязалось. Что именно, Саша вспомнил только сегодня.

Он пришёл на кружок информатики (во время летних каникул занятия перенесли на утро) и сел за свой компьютер. Включил его и не смог ничего сделать. Сначала почувствовал жар в теле, дикую головную боль. Потом перед его взором возник образ того самого недочеловека (так Саша про себя окрестил раненого им бомжа). У него был хвост! Да! Он был голым, тело покрыто волосами и хвост длинный такой! Саша ударил себя по лбу со всего размаху и… потерял сознание.

Он упал со стула, перепуганный преподаватель информатики вызвал «скорую» и позвонил Сашиной маме. Только в приемном покое больницы с Сашиной руки сняли повязку и увидели жуткую рану на правом предплечье, припухлость и красноту на локте и ниже. Мама Саши обомлела, увидев это. Мальчик, пришедший в себя после спасительного нашатырного спирта, пробормотал, что его цапнула собака друга и впал в полузабытьё. Температура была 40… Мама Саши разразилась рыданиями и стала умолять докторов вызвать Зорина. Она знала, что он – лучший хирург в краевой больнице Калининска, и только ему можно доверить сына. Про то, что ребёнку грозит ампутация, догадалась даже она, далёкая от медицины женщина-мать.

Борис зашёл в палату, едва отдышавшись в начале второго дня. На кровати под капельницей лежал бледный, измученный мальчик. Лицо его осунулось, Зорин с трудом его вспомнил. «Надо же, какое совпадение, только с утра про него по телеку слышали» – подумал он.

– Парень, ты говорить можешь? – спросил он, аккуратно присев на край кровати.

– Мне в полицию надо, – прошептал мальчик.

– Бредит он, доктор. От жара бредит, – ответила за него мать.

Зорин пощупал лоб пациента, после инфузионной терапии температура спала. Он сам снял повязку с раны и внимательно её осмотрел. Не обращая внимание на стоны несчастного, доктор стал ощупывать руку и там, и сям, осторожно пытаться согнуть её в локтевом суставе. Когда осмотр был закончен, Зорин посчитал пульс на запястье Саши. Сто ударов в минуту.

– Мама, простите как Вас зовут? – обратился он к женщине.

– Евгения Валерьевна.

– Расскажите, что случилось с сыном? У него начинающаяся флегмона предплечья. Вы понимаете, что это значит?

– Ну, гнойник?

– Не просто гнойник, это гнойное воспаление клетчатки предплечья. С захватом локтевого сустава, хотя я думаю он не поражён. Разлитое воспаление, скажем так.

– То есть, гной распространился далеко от укуса?

– Да. Мальчик нуждается в срочной операции и массивной антибактериальной терапии. Иначе, будет сепсис – заражение крови. И находиться он будет в реанимации какое-то время.

– О, Боже!

– Всё серьёзно.

– А ему будут уколы от бешенства делать?

– Нельзя в таком состоянии. Позже. Лучше поясните, что за собака его укусила, где она сейчас может находиться, если знаете. И главное, сколько дней прошло после укуса, думаю, дней пять? Почему не обратились сразу? – спросил он строго.

– Ой, Борис Владимирович! Он же скрывал, руку прятал. А что я могла? Я с утра до вечера на работе, он по улицам шатается.

– Ладно. Так что про собаку?

– Не знаю я ничего, может он скажет? С-а-а-ш, сынок…

Мальчик открыл глаза.

– Я пить хочу. Мам, принеси мне воды, а?

Зоин понял, что паренек что-то скрывает от матери. Он показал знаками Евгении Валерьевне, чтоб вышла и подсказал, что в буфете она может взять чашку и там же налить кипяченной воды из чайника. Когда женщина вышла, Зорин сказал:

– Саня, мы здесь одни. Расскажи начистоту, что случилось? Это важно. От этого зависит твоя жизнь. Я хочу сохранить тебе руку.

Саша приподнялся немного, опершись здоровой рукой о кровать, но тут же сполз на подушку. Он стал говорить быстро, довольно внятно. Он был возбуждён, несмотря на общую заторможенность и слабость:

– Борис Владимирович, маме не скажете?

– Нет.

– Обещаете?

– Даю клятву Гиппократа!

– Я знаю, кто крадёт детей и нападает на людей! Это монстры под видом людей. Я подстрелил одного из них из пистолета, не спрашивайте, где я взял оружие, всё равно не скажу. Я его ранил, а он меня укусил.

– Что ж ты раньше молчал, сразу в больницу не обратился? Довёл до такого!

– Думал, пройдёт. И боялся, что накажут за пистолет. Слушайте дальше. Я его выследил. Знаю, где он прячется. Он на человека похож, на бомжа. Правда, я видел одного, а где остальные, не знаю. Я теперь понял, что собаки не причём.

– Саш, с чего ты взял, что он – убийца?

– Да потому что он – не человек. У него хвост, и бегает он на четырёх ногах. Или лапах. Я видел, когда он убегал.

– И где же он прячется?

– На вокзале милостыню просит. Косит под бомжа. А ночью, видать, охотится. Наверное, со своими сородичами встречается и нападает на людей!

– Так почему его не поймают? На вокзале полно людей, уж заметили бы того, кто ходит на четырёх лапах, имеет хвост и не является собакой!

– Маскировка! Ой… Больно… – заплакал Саша, нечаянно шевельнув правой рукой. Но тут же смахнул слезу и закусил губу.

В палату зашла Евгения Валерьевна с наполненным бокалом воды и, отстранив Зорина, поднесла его к губам Саши.

– Нет, нет, мама. Нельзя, – скомандовал Борис, – сейчас будет операция. Подойдите к ординаторской, пожалуйста, надо заполнить согласие на операцию. Идите, идите.

– А-а… Доктор, – совсем растерялась Сашина мама, – иду…

Она поставила бокал на тумбочку и вышла. Борис потрепал мальчишку по волосам и сказал:

– Сань, ты постарайся успокоиться. Когда проснёшься от наркоза, будешь в реанимации.

– А они? Звери?

– Я во всёмразберусь, обещаю.

– На вокзале он сидит.

Операция началась в два часа дня. Зорин собрался, сосредоточился. Предстояло сделать продольные разрезы на предплечье, в чём особой сложности не было. Ассистентом у Зорина был Пасечников, гнойный хирург. Детского хирургического отделения в краевой больнице не было, о чём все жалели. Детская больница расположена далеко, часто несовершеннолетних «скорая» привозила к ним из-за расположения в черте города.

«Так, теперь два антибиотика. Надо узнать, есть ли меронем…» – рассуждал про себя Борис по окончании операции. Он медленно шёл по коридору в сторону реанимационного отделения, как вдруг раздался звонок мобильника. Он даже вздрогнул от неожиданности. На дисплее высветился номер Кривулиной. А говорил по телефону Яков.

– Алло, Маша?

– Это Яков. Борис, ты просил позвонить, если я что-то вспомню про крыс.

– Что ты вспомнил?

– Я вспомнил, что в тот день, когда умерла моя жена, я спрятался в скалах над водопадом.

– Каким водопадом? В горах, за Переднегорском?

– Где-то там, но под землёй. Я на карте могу показать это место.

– Ну?

– И вот, я притаился. Через некоторое время туда пришли крысы. Не помню, сколько их было, но они как будто общались между собой. То есть не просто пищали, издавали звуки. Это было именно подобие речи. Я видел, как две крысы передвигались на двух задних лапах.

– То есть, ты хочешь сказать, что они медленно, но верно, превращаются в людей?

– Ну, не в людей, прям. Но эволюционируют как-то.

– Яков, тебя я понял. Спасибо. Звони, если что. Пока.

– А что ты собираешься делать?

– Сегодня точно ничего.

На Бориса свалилась дикая усталость. Он немного посидел в ординаторской, где остальные врачи попивали кофе, смотрели телевизор, почему-то не спеша по домам. Все ждали выпуск новостей в 17.00, но после того, как в нём ничего неожиданного не рассказали про их Калининск и загадочные нападения монстров на людей, стали потихоньку расходиться. Борис краем уха слышал, как персонал клиники переговаривается о том, о сём:

– Ирка, ну что ты думаешь обо всём? В городе-то что творится…

– Не знаю. У нашей соседки племянник пропал, пацан восьмилетний. Говорят, нашли недалеко от кладбища, труп без рук, без ног.

– Да ты что?!

– Прикинь? Сама тётя Тоня в больницу попала с приступом сердечным. А мать мальчика, её сестра, пыталась собой покончить после этого!

Или на первом этаже возле приёмного покоя Борис слышал, как в очереди перед кабинетом фиброгастроскопии разговаривали два мужика:

– Ты на митинг пойдёшь сегодня?

– Вань, на какой митинг?

– В шесть вечера, перед мэрией. В интернете не читал, что ль?

– Не-а.

– Оппозиционеры собирают народ, хотят требовать от властей, чтоб дали информацию, что происходит. Нашествие диких животных на город. Вроде. Говорят, мутанты. Или зомби, возможно. В училище МВД устроили МОРГ, там около сотни трупов уже. Их родственникам не выдают, не пускают туда никого!

– Да ты чё! Пойду, конечно, а ты?

– И я пойду. Вот, сразу после, как желудок проверят, и пойду! Жене и сыну сказал, чтоб из дома не выходили вообще!

Зорин видел, что все что-то о чём-то знают, назревает паника. Он заглянул в реанимацию перед уходом домой. Саша проснулся, он обрадовался, когда увидел Зорина возле своей кровати.

– Мне больно, Борис Владимирович, – сказал он едва слышно, – и голова болит.

– У тебя поднялась температура. Это нормально. Сейчас укол сделаем.

– А рука моя?

– На месте твоя рука.

– Спасибо. А можно меня в палату перевести? Я к маме хочу.

– Нет, Саня. До завтра нельзя.

Он попрощался с мальчиком. Сейчас был тот момент, когда впервые в жизни Борис захотел ребёнка. Сына. Такого же вот отважного умного пацана, как Руденко Сашка. Как бы он гордился им, как любил! «Надо же! Охотился на бродячих собак, подстрелил чудовище, ещё потом выслеживал. Боль в руке терпел, скрывал от всех. И теперь думает, как спасти город. А в душе, всё-таки, ребёнок – к маме хочет».

Глава четырнадцатая. Собрание

В восемь тридцать на следующий день Зорин, который полночи не спал из-за сумбурных мыслей, сидел на общеврачебной конференции. Он занял место в последнем ряду зала. Всегда там садился, так как за полчаса ежедневной болтовни ни о чём, успевал незаметно поработать со своими историями. (прим. История болезни, карта круглосуточного стационара пациента). Но сегодня на конференции должен выступить главный врач. Это редко бывало, когда он посещал утренние планёрки, в основном тогда, когда в больнице происходило что-то экстраординарное.

Перед началом собрания Борис получил СМС-ку от брата. Дмитрий писал: «Мы в Москве. Стариков устроил в гостинице «Россия». Всё нормально. Твои обижены, что ты даже не позвонил». Зорину стало стыдно. Очень стыдно, так сильно, что последующие пятнадцать минут он яростно укорял себя за то, что не приехал вечером и даже не позвонил родителям перед отъездом. Голова была забита крысами-мутантами, трупами, которые прячут в училище МВД, Сашкиной рукой с укусом неведомого зверя и чем угодно, только не мамой с папой. Ничего не оставалось, как срочно звонить матери после конференции и извиняться. «У меня была срочная операция. И я дежурил. Скажи им, что извиняюсь и перезвоню скоро» отправил Борис ответную СМС брату, отметив про себя, что можно немножко подоврать в таком случае. Ясное дело, на звонок бы ушло пять минут, но всё же. Так он хоть чуть-чуть был оправдан, в том числе и в собственных глазах.

Главврач, седой, умудренный опытом отставной военный врач, посвятивший тридцать с лишним лет руководству Калининской краевой больницей, зашёл в конференц-зал и занял место за трибуной. На нём был кипельно-белый халат с воротником- стоечкой, чудесно гармонирующий с такими же белыми волосами, зачёсанными назад. Борис уважал этого человека. Он был истинным руководителем, в меру строгим, когда надо – уступчивым. Он чётко и громко говорил во время выступлений перед коллегами, а наедине мог дружески похлопать оппонента по плечу. Не курил и не пил. На его офицерскую выправку, не по годам ровную осанку хотелось равняться. И он, что редко присуще врачам-администраторам, обладал клиническим мышлением, разбирался во всех областях медицины, мог дать действительно дельный совет по любому сложному пациенту. А это дорогого стоит.

– Уважаемые коллеги, – начал Алексей Юрьевич, когда все притихли, – поводом для нашей встречи сегодня послужила некая внештатная ситуация. Это не связано с нашей врачебной деятельностью.

В зале зашептались.

– Внимание, тишина! – продолжил главный. – Вчера вечером я был срочно вызван на медсовет в гор.зрав.отдел. Выступал министр здравоохранения. Были приглашены генеральный прокурор области и мэр Савицкий. Обсуждалась ситуация в городе. Как известно вам всем из различных неподтверждённых источников, в городе последнее время, якобы, пропадают люди. Дети и подростки, в основном.

– Что значит «якобы» ?! – выкрикнула с места врач-эндокринолог Гуськова, экзальтированная дама бальзаковского возраста.

– И не просто пропадают, а часть из них находят в виде изуродованных тел! – почти одновременно с ней сказал зам. главврача по экспертной работе Ковалёв, сидевший в первом ряду.

– Успокойтесь, товарищи, – невозмутимо продолжил Алексей Юрьевич. – Мэр города на том совещании привёл статистические данные за последний месяц (их подтвердил прокурор области) о том, что численность без вести пропавших лишь на пять процентов превысила статистику за прошлые месяцы.

Из зала потянулись руки. Доктора желали задать вопросы. Надо отдать должное бывшему военному за трибуной, на его лице не дрогнул ни один мускул. Хотя Алексей Юрьевич прекрасно понимал, что ему придётся говорить своим коллегам то, что ему велено свыше, во что он сам не верил. То есть, откровенно лгать.

– Позвольте мне закончить, – сказал главный. – Потом вы зададите свои вопросы. Итак, численность пропавших людей остаётся практически такой же, как всегда. Все мы сталкиваемся время от времени с тем, что где-то кто-то пропал без вести, чаще это подростки, которые убежали из дома, которые потом возвращаются сами, или их находит полиция. Бывают, конечно, разные случаи… Но наши градоначальники заверили нас в том, что ничего сверхъестественного в городе не происходит. Ведётся также отстрел и отлов бродячих собак, которых развелось столько, что стали нападать на людей, кусать…

В зале послышалось недовольное шипение. Алексей Юрьевич решил дать высказаться докторам и указал на тянувшего руку заведующего травматологией.

– Я не понял, Алексей Юрьевич, – сказал травматолог, – Вас и всех руководителей медучреждений там собрали, чтоб попросить нас не беспокоиться, так? Да всем давно известно, что на людей нападают какие-то мутанты, они же утаскивают детей и подростков. Потому что взрослого легче сразу убить, чтоб не сопротивлялся. Вон, у нас у санитарки с приёмки убита единственная дочь. Её просто загрызли заживо. Бедная женщина так на работе и не появилась больше!

– Вот именно! – подхватил разоблачительную эстафету хирург Пасечников, не дожидаясь, когда ему дадут слово. – А что Вы скажете о тех трупах с многочисленными рваными ранами и следами от зубов, которые, спросите у Степана Васильевича, сначала к нам привозили, а потом изъяли и забрали полицейские? Или кто они там были… – Пасечников поискал глазами патологоанатома Степана в зале, но не нашёл.

– Коллеги, я понимаю ваше беспокойство, но ведь нет никаких доказательств присутствия мутантов в городе.

– Так они в городе и не присутствуют! Они живут в канализации! А вылазят по ночам на охоту! – крикнула с места молоденькая врач-терапевт, которая от волнения несколько заикалась.

– Откуда такая информация, коллега? – спросил Алексей Юрьевич, недобро зыркнув на языкастую докторшу. За неё ответил хирург Малянов, обладавший громким высоким тенором:

– От людей. Пока власть скрывает от народа что-то страшное, слухи растут как снежный ком. Я, например, вчера был на митинге возле мэрии, который переместился потом к администрации города. Нас там было почти полторы тысячи! Скандировали все хором: «скажите правду! Ничего кроме правды!» и что? Никто не вышел. Ни мэр, ни хоть какой-то его заместитель.

– Не знал, Малянов, что вы – оппозиционер.

– Я просто гражданин своей страны, который хочет знать правду! – вконец возбудился Малянов. Он сел на место, обидевшись на то, что главврач перевернул всё с ног на голову, обозвав его оппозиционером, коим он ни на минуточку не являлся.

– А я слышала, – сказала заведующая неврологией, – что вчерашний митинг полицейские с дубинками разогнали, когда уже стемнело. Ещё порадовалась, что мужа не отпустила. А то хотел идти.

– Так что насчёт трупов? Кто и зачем их вывез из нашего морга? – снова зазвучал тупиковый для главного врача вопрос.

– Коллеги, потише, – попросил Алексей Юрьевич, – было несколько трупов, криминальных, по всей видимости. Их изъяли для следственных действий. Я был в курсе, ничего странного в этом как раз нет. Есть ещё вопросы?

– Так Вы ж не отвечаете, – съехидничала молодая терапевт.

Тут главный на эту барышню так зло посмотрел из-под густых белых бровей, что всем показалось, что её выпрут из больницы с соответствующей записью в трудовой книжке, если она ещё раз откроет рот.

– Итак, подытожим, – сказал Алексей Юрьевич спокойно, – никакого ЧП не произошло. Разные необоснованные волнения и митинг оппозиционеров, не первый, кстати, за год не в счёт. Все работаем, как работали. Лечим, оперируем, принимаем больных. Прекращаем всякие досужие разговорчики про монстров и тому подобное. Мракобесие какое-то развели, честное слово. В двадцать первом веке живём, товарищи. Всё. Если вопросов больше нет, конференция окончена.

Он вышел из-за трибуны и направился к выходу. Врачи тоже стали расходиться по отделениям, ничуть не удовлетворённые. Травматолог Исаков, который сидел рядом с Зориным на конференции успел нашептать, что как раз ночью, в его дежурство, к ним госпитализировали троих избитых мужиков со вчерашнего митинга. У одного был перелом челюсти, а двое других с ушибами разной степени тяжести как раз резиновыми дубинками.

После собрания Борис спустился в реанимацию. Первым делом подошёл к Саше Руденко, осмотрел его, пощупал оперированную руку через повязку. Мальчик был бледен, но температура была невысокой, что порадовало Зорина.

– Здравствуй, Саня. Ну как переночевал? Руку не дёргало? Сильно болела? Ну-ка пальчиками пошевели.

Саша пошевелил, потом спросил:

– Борис Владимирович, Вы на вокзал ездили? Видели его?

– Кого? Монстра? Ездил, но не видел, – соврал Зорин. Неудобно было перед мальчишкой, который на него понадеялся, – но ты не волнуйся, сегодня после работы опять поеду.

– Обещаете?

– Да. Тебе бы отдыхать, да о своём выздоровлении думать. А то вон проваляешься половину лета на больничной койке и плакали твои каникулы.

– Как я могу валяться и думать о выздоровлении, когда такое происходит? – возмутился мальчик. – У нас в школе незадолго до экзаменов девчонку загрызли! Вернее, нам-то сказали, что она свалилась в колодец и сломала позвоночник. А почему тогда её не похоронили? Я в параллельном классе учусь, и слышал от пацанов, что похорон-то не было. Её в МОРГ отвезли, да так и не вернули.

– Может просто её родственники похоронили по-тихому, огласки не хотели.

– Всё равно бы кто-то знал!

– Саш, тебе нельзя волноваться. Ты готовься, через пару часов тебя в палату переведут, будет полегче.

Мальчик насупился и ответил:

– Так и знал, что Вы мне не поверите. Зачем только с Вами поделился…

– Знаешь, что? – немного разозлился Зорин,

– Давай так договоримся: ты не будешь меня учить как поступать, а я, в свою очередь, никому не расскажу, что ты охотился на собак с пистолетом. Я, между прочим, совершаю должностное преступление, покрывая тебя.

– Я этого не знал. Так Вы поедете?

– Да, – ответил Борис и удалился из реанимации.

«Какой упрямый пацан!», – негодовал он, – «Ведь придётся после работы поехать разыскивать этого неизвестно кого с хвостом в штанах. До чего я дошёл. Идиот!»

По окончании рабочего дня Зорин поехал на вокзал. Он оставил машину на платной парковке и решил походить не спеша по привокзальной площади, осмотреться. В нескольких местах сидели нищие. Борис купил баночку колы. Первого нищего он сразу отмёл. Это был лысый толстяк с бычьей шеей и красным лоснящимся лицом. На описанного Сашей получеловека вовсе не похож. Тот должен быть худым, лицо узкое с вытянутым носом. Ко второму нищему, сидевшему прямо перед входом в здание вокзала Борис стал присматриваться потщательнее: он сидел на маленькой табуретке, был худым с немытыми патлами до плеч, лицо непонятное, но нос, кстати, вообще расплющенный. Через пять-десять минут после того, как Зорин «положил на него глаз», бомж достал из кармана губную гармошку и заиграл на ней нескладные мелодии, режущие ухо. Борис подошёл, бросил в лежащую на полу шапку пятак. И тут увидел, что… Не нищий это вовсе, а нищая. Обыкновенная баба-алкоголичка с характерным пропитым лицом. Что ж. Надо понаблюдать ещё за одним попрошайкой, сидящим на обочине дороги напротив остановки маршрутного такси. Этот был странным. Перед его коленями стояла банка с монетами, он вытаскивал по две монетки, перебирал их пальцами, рассматривал. Сидел почти неподвижно, взглядом провожал прохожих, тем, кто кидал деньгу в баночку, кивал и радостно улыбался вполне себе искренней улыбкой. Борис подошёл к нему и присел рядом на корточки. Обратил внимание на густую растительность на груди, торчащую через расстёгнутый ворот грязной рубахи. На шее сбоку виден квадратик лейкопластыря. «Это ещё ни о чём не говорит», – подумал Борис, но рядом с этим типом ему стало неуютно. Человек повернул к Зорину лицо и обезоруживающе улыбнулся. Лицо у него было обычным, глаза узко-посажены, нос вытянутый и крупный. Во рту виднелись белые острые зубы. Широкая улыбка и вправду получилось крысиной. Сразу вспомнился старый советский мультик про щелкунчика, где такой же улыбкой улыбался крысиный король.

– Давно тут сидишь? – спросил Борис. Плана действий он не имел, поэтому приходилось импровизировать.

– У-у.

– Что «у-у»?

В ответ улыбка и пара кивков головой.

– Колу хочешь? – спросил Борис и протянул недопитую банку нищему.

Тип взял банку двумя руками. На жестянке рядом с открытым отверстием для питься было несколько коричневых капель, которые нищий стал лизать языком. Потом он поднёс баночку ко рту, запрокинул её и облился. Кола потекла ему за рубаху, намочила подбородок. Он удивлённо посмотрел на Бориса и отдал банку.

Борис понимал, что ему надо как-то выяснить наличие хвоста у этого странного попрошайки, и либо убедиться в правдоподобности Сашиной версии, либо признать себя полным дебилом, поверившим пацану-фантазёру, решившему поиграть в супермена. А как? Насильно стянуть с него штаны? Вдруг Зорину стало смешно. Он посмотрел в глаза странному человеку и спросил:

– У тебя хвост есть? – при этом Борис жестами указал на свою собственную попу, движениями рук изображая хвост, а затем на заднюю часть нищего, потыкав в ту сторону рукой. – Там у тебя что?

Вдруг нищий насторожился и отодвинулся от Бориса, сидящего на корточках на бордюре. Он стал смотреть исподлобья, а улыбка стёрлась с его лица. Он зажался, обхватил себя руками за плечи. И стал коситься в сторону Бориса.

– Эй, да ты чего? Иди сюда, – позвал Борис.

И вдруг произошло нечто неожиданное: человек с чумазым лицом сверкнул чёрными круглыми глазами и просто оскалился на Зорина, продемонстрировав острые белые клыки, явно нечеловеческие, которых не было видно за добродушной улыбкой. У Бориса похолодело внутри. На несколько секунд перед его глазами предстала чёткая крысиная морда, без прикрас. «Господи», – произнёс про себя Зорин. Наверное, если б сейчас он увидел самого сатану, такого, как в фильмах показывают: кровожадно смеющегося чёрта с рогами и копытами, то испугался бы меньше. У него возникло ощущение, что он один на один с исчадием ада, скрывающимся под человеческой личиной, и никто вокруг не видит этого. Слава богу, к ним подошли какие-то два мужика цыганской наружности в возрасте около сорока лет. Зорин поднялся, стараясь не смотреть в сторону крысы (он, после того, как увидел звериный оскал в полуметре от своего лица, считать этого типа просто нищим, бомжом и вообще человеком, не мог). Мужики подошли к нему вразвалку, на их лицах было решимость «поговорить» с незнакомцем, пристающим к их работнику.

– Тебе чего надо, уважаемый? – нагло спросил один из них, демонстративно закурив и выпустив дым Борису в лицо.

Зорин не хотел конфликтовать, хотя за такой жест мог и двинуть по носу, как бывшему спортсмену ему это ничего не стоило. Он решил прикинуться дурачком и не лезть на рожон.

– Да ничего, мужики, – сказал он и подал руку одному из них. Рукопожатие не состоялось. Борис явно не нравился этим двоим.

– Ну и вали.

Борису ничего не оставалось, как «взять быка за рога». Как истинный мастер своего дела, первоклассный хирург экстренного отделения, он умел быстро ориентироваться в ситуации и принимать нестандартные решения. Он картинно откашлялся, резким движением схватил за локоть стоявшего ближе к нему цыгана и вывернул ему руку так, что тот согнулся пополам от боли. Из- под его рубахи вывалился массивный золотой крест на толстой цепочке. Его друг сделал порыв в сторону Бориса, но не сразу, а немного постояв в оцепенении.

– Стоять! – гаркнул в его сторону Борис.

– Мужик, ты кто такой, а? Отпусти друга, мы ничё не сделали, просто гуляли тут, – как-то жалобно заканючил он.

Борис ослабил хватку, поняв, что добился своего – цыгане его испугались.

– Я оперуполномоченный, капитан полиции Зорин. Мне нужна информация об этом типе. Он вам кто? Или вы мне отвечаете по существу, или едем в отдел. Считаю до трёх: один, два…

– Стоп, стоп, не надо считать, капитан, – попросил скрюченный цыган. Борис отпустил его, встряхнул за грудки.

– Мы сами не знаем его, товарищ Зорькин, капитан, – запричитал второй.

– Зорин. Запомни, Зо-рин! – жёстко поправил Борис.

– Извиняемся, Зорин, – сказали мужики хором. Они стояли спиной к бомжу и делали вид, что не очень-то им интересуются, главное для них помочь капитану полиции. В отдел им было никак нельзя.

– Говори ты, – приказал Борис тому, которому только что вывернул локоть.

– Где-то две или три недели назад мы его нашли. Это же наше место, тут наши двое э… друзей обычно сидят, просят милостыню. Мы же цыгане, бедный бродячий народ. У нас детей много, голодают детишки наши. Ну вот идём мы с Николаем, – рассказывает мужик, кивая в сторону друга, – смотрим сидит этот человек тут как пень. А это наше место! Мы его давай гнать отсюда, он не идёт. Ничего не говорит, глухой и немой. Мы поняли, что он дурачок, или псих. Мы решили его себе забрать и…

– Зачем себе? Как это? Он вам чё, вещь что ли? Почему в полицию не обратились?

– Да ты что, капитан, какая полиция? Мы с полицией боимся связываться. Вдруг наркотики подкинут!

– Кому, тебе?

– А что, мы же цыгане, бесправный народ.

– А ты, баран тупоголовый, – повысил голос Борис, гневно глядя на цыгана, – не подумал, что человека кто-то ищет? Что он без вести пропавший? Что он болен? Может вы его ещё и обокрали? Я-то вот санкцию на обыск получу и тогда…

– Да Вы что, капитан оперуполномоченный?! Не надо! Мамой клянёмся, мы ему ничего дурного не сделали, наоборот кормили, поили, у нас в сарае жил. Да он и сам с нами пошёл, когда позвали.

– Так, сейчас едем к тебе в табор и…

– Какой табор, Вы что господин полицейский? Мы в квартире живём. В обычной трёхкомнатной. Я, Николай, его жена, моя жена, дети наши четверо и тётя старая. Мы же братья.

– А сарай чей, где бомжи живут?

– Не надо так говорить, Зорин. Какие бомжи? Этим несчастным мы наоборот помогаем, они нам как родные. Сам спроси, никого не обижаем! Сарай тоже наш, у нас ещё гараж есть.

– Так я и поверил, как родные… Бомжи вам бабки все отдают, а вы им еду и крышу. Хорош, надоело мне, едем в отдел, сейчас составлю протокол и…

– Не надо! – чуть не закричали цыгане. Они стали активно размахивать руками, перебивая друг друга рассказывать о подобранном ими бомже.

– Мы его когда тут нашли, – тараторил Николай, – пытались с ним поговорить. Он смотрит как тупой, будто не понимает. Мы по карманам у него пошарили, документов нет. Ну брат говорит, давай его к себе пригласим, жалко же парня. Явно больной и никому не нужный. Он сам с нами пошёл, добровольно. Он хоть и глухонемой, сразу понял, что мы люди добрые. Не обидим его. Потом показали, как с банкой сидеть. Ну, работать-то он не может, а так хоть что-то…

– Дальше.

– А что дальше, капитан? Живёт спокойно и всё.

– А что за рана на шее у него? Вы его били?!

– Да вы что, Зорин? – запротестовали оба, – это в него стреляли!

– Кто? Когда?

– Да не видели мы. В ту пятницу, кажется, – начал рассказывать брат Николая. (Зорин так и не узнал, как его зовут). Мы дома были, вдруг ночью или вечером поздно, когда спать ложились, жена говорит моя, что слышала выстрелы за домом. Ну я решил сбегать на улицу сарай проверить, как чувствовал беду. Пока бежал, видел, ребята молодые пробежали мимо меня. Не знаю, они стреляли или нет. Но вокруг больше никого не было. В сарай зашёл, смотрю, все спят, а Махмуд лежит плачет. Я свет включил, а у него подушка в крови, на шее рана. Я посмотрел, неглубокая рана. Сразу видно, что по касательной пуля прошла. Рану обработал и всё. Лекарства ему давал ещё от заражения крови.

– Его зовут Махмуд?

– Не знаем, как зовут. Это мы его так назвали. Он на азиата похож, вон смотри, руки и ноги волосатые у него. Может узбек или араб вообще.

– При чём тут азиаты? Вы идиоты, это кавказцы волосатые!

– Да какая разница? Мы потом решили, что он беженец из Сирии, кто знает какие у них там имена.

– Ну Махмуд, так Махмуд. Он в этих вещах был, когда вы его нашли?

– Не, в других, они ему малы были. Мы ему новую одежду дали.

– Чё-то она на новую не похожа.

– Зорин, ну это же рабочая одежда, она такая должна быть. Нищенская.

– А… Вы его купали? – несколько замявшись спросил Борис. Как выяснить наличие хвоста у этого бомжа- полукрысы он не представлял. Ну не снимать же штаны с него!

– Нет, зачем? Он грязный должен быть. Да если б хотел сам бы купался. В сарае вёдра с водой стоят, тазик есть. Я что ли должен его мыть? – не понял вопроса брат Николая.

Братья цыгане встревоженно переглядывались. Им хотелось поскорее отделаться от «капитана» Зорина и продолжать жизнь обычной жизнью. Брат Николая потирал руку в области локтя. А Борис не представлял, что ему делать дальше, его мозг лихорадочно работал. Наконец братья сами невольно подсказали выход из сложившейся не в их пользу ситуации:

– Капитан оперуполномоченный, – начал Николай, – если этот человек преступник или он в розыске, так ты его и вези в отдел. Нам он не нужен.

– Да, нам проблемы не нужны. Мы добропорядочные люди, мы… – подхватил второй, но не успел закончить. Борис перебил его:

– Я должен Махмуда вашего обыскать для начала. Ну-ка братцы, поднимите-ка его!

Оба цыгана как по команде метнулись к затравленному нищему, всё это время сидевшему на бордюре, и не сводившему с них своих чёрных испуганных глаз. Они подняли его подмышки и подвели к Борису. Зорин оглянулся по сторонам. К счастью, именно в этот момент рядом никто не проходил. Метрах в тридцати на парковке стояли машины, возле двух суетились несколько человек, но они были заняты своими делами. Зорин, как он вспомнил из фильмов, быстрыми (и неуклюжими) движениями произвёл досмотр. Он пошарил по пустым карманам рубашки и широкой ветровки бомжа, затем стал тщательно прощупывать по очереди ноги «подозреваемого» сверху вниз. В правой штанине ближе к внутренней поверхности бедра он ущупал что-то твёрдое, подвижное, толщиной с бамбуковую удочку, которая у него была в детстве, и длиной примерно до середины голени. «Ё-моё! Это ж хвост!» – сообразил Зорин, но не подал виду. Человек, знающий наизусть анатомию, ошибиться не мог!

– Так. Держите его и отсюда ни шагу, – скомандовал Борис, – сейчас я подъеду, поможете мне.

Цыгане закивали и крепче вцепились в плечи несчастного Махмуда, который молчал, как рыба, лишь боязливо оглядывался по сторонам. Борис быстрым шагом направился к стоянке. Через две минуты он подогнал «Ниву», вышел и открыл заднюю дверцу, сделав знак мужикам, которые бесцеремонно втолкнули своего подопечного на заднее сиденье Зоринской машины и захлопнули дверь. На их лицах читалось облегчение. Борис оглянулся и увидел, что Махмуд лежит на сиденье, свернувшись калачиком и прижав руки к груди.

И тут произошло непредвиденное: к автомобилю Бориса подошёл инспектор ГИБДД. Видимо издали он заметил возню возле машины. Что ж! Играть, так до конца! Борис совсем обнаглел. Он вышел из Нивы, отдал свои документы молоденькому лейтенанту, и перед тем, как тот приступил к их изучению, сказал:

– Я оперуполномоченный капитан Зорин Борис Владимирович.

Инспектор козырнул и вернул Борису водительское удостоверение. Не дав сказать ему и слова, Борис продолжал:

– Сейчас я не при исполнении, но еду в отдел. Задержал особо опасного преступника.

Лейтенантик мельком глянул через окошко Нивы. Ему и в голову не пришло требовать «ксиву» у старшего по званию.

– Вы из шестого отдела? – только спросил он.

– Да.

– А эти? – спросил он, кивнув в сторону братьев цыган.

– А этих отпустить!

– Слушаюсь, капитан. Счастливого пути! – отчеканил инспектор и повернулся к братьям, намереваясь заняться ими.

Борис же спешно укатил. Отъехав на приличное расстояние от вокзала, он наконец осмелился оглянуться на Махмуда. Тот лежал в той же позе на боку, зажмурившись. «Надо бы связать его, а то фиг его знает…» – подумал Борис, но ничего не стал предпринимать. Человек-то не сопротивляется.

Зорин уже дважды объехал сквер «Октябрьской революции», находившийся неподалёку от его дома, прежде, чем решил, что ему делать дальше. Он набрал номер Марии Кривулиной, уверенный в том, что поступает правильно.

– Слушаю, Борис Владимирович, – ответила в трубку Маша.

– Машка, вы с Яковом дома?

– Да. Что есть какие-то новости?

– Не просто новости. Я поймал одного из них.

– Как поймали? Они же опасны!

Борис покосился на лежащего на заднем сиденье Махмуда, который открыл глаза и вслушивался в речь Бориса. Зорину было не ясно, понимает ли он человеческий язык. И в который раз он мельком подумал, а не ошибся ли он, ибо вид у «зверя-мутанта» был весьма жалким и беспомощным.

– Короче, я его к вам везу.

– Как это? Зачем? – изумилась Кривулина. – В полицию его везите!

– Ты с ума сошла? Нельзя!

– Почему?

– Маш, ты телевизор не смотришь совсем? Не знаешь, какие у них методы? Они его в камеру посадят, или в клетку, вообще, как животное.

– Ну и пусть. Раз он на людей нападает, там ему и место.

– Как тебе сказать… Ну… Не похож он на того, кто нападает. Хоть и с хвостом. Короче, открывай калитку. Мы уже здесь.

Мария и Яков выбежали во двор. На их лицах читался испуг. Из припаркованной машины Зорин вывел того самого крысу-мутанта, который со своими сородичами, по всей видимости, и держал в страхе весь город. Быстро завел во двор Кривулиной и закрыл дверь на улицу.

Глава пятнадцатая. Новые хозяева

Он мало что понял из того, что произошло. События последней недели, а также его славное имя прочно уложились у него в голове. После того, как его ранили, он долго переживал. Плакал целую ночь, пока не взошло солнце. Хорошо, что его хозяин, добрый человек, лечил его рану на шее, а главное, давал снова каждый день сидеть с банкой на улице. Он наслаждался светом и теплом, играл монетками и любовался на красивых людей, проходивших мимо него. Только горечь обиды возвращалась вновь и вновь, когда вспоминал себя, убегающего от злого охотника. Он был голым и беспомощным и очень боялся. На несколько мгновений он ощутил тогда потребность впиться зубами в горло того врага, который причинил ему боль. Он был явно слабее Махмуда. Но он только укусил его за руку. Не сильно. Сдержался. Наверное, не надо было.

Размышления часто беспокоили Махмуда, это был новый для него вид мозговой деятельности. Когда он думал, он всегда испытывал беспокойство и интерес одновременно. Когда он размышлял и исследовал свои собственные чувства, ощущал себя причастным к чему-то важному и большому, был будто выше самого себя. Но, в то же время, испытывал облегчение и радость, когда мысли его покидали, и он мог предаваться простому наблюдению за всем, что его окружало, без оценок, без лишних вопросов. Тогда перед ним открывался бескрайний красивый мир, частью которого он себя ощущал. Это было блаженство. Но, к сожалению, процесс, под названием «думание» посещал его всё чаще, и уже не так спонтанно, как раньше. Теперь, когда события в его жизни под солнцем развивались стремительно, он усилием воли вызывал думание, оно было необходимым. Он стал немножко понимать людей. Особенно, когда говорили о нём. Вот и сегодня, когда он сидел и играл монетками, он видел, как говорили о нём. Тот, кто привёз его сюда, в его новый дом, был злым. Он сначала угрожал ему, хотел оторвать его хвост (слово «хвост» отложилось в его сознании, он понял, что оно обозначает, и что эта часть его тела была важна тому человеку). Но он сумел его напугать. А потом злой забрал его и привез к этим двум людям, которые теперь его хозяева.

Махмуд лежал на полу в маленьком сарайчике. Рядом с ним был фонарь, через щели в досках просвечивал неяркий розовый свет заходящего солнца. За стенкой на лавочке сидели они, мужчина с женщиной, и говорили, он сразу узнал, о нём.

– Яков, что ты думаешь обо всём этом? Этот тип не похож на крысу. Не понимаю, почему Борис Владимирович настоял на том, чтоб он сидел в сарае. Ещё связать хотел.

– Я думаю, Мария, что это один из них. Эти крысы эволюционируют. Скорее всего он тоже раньше питался человечиной, а потом перестал, возобладали другие гены.

– То есть, ты считаешь, все они переродятся в людей рано или поздно? Не успеют ли они к тому времени сожрать всех Калининцев?

– Нет, скорее всего, все не сделаются людьми. Да и какой он человек, Маша? Посмотри на него. Реакции примитивные, речь отсутствует. У него на первом месте инстинкты. Вспомни, как Зорин говорил, что он покусал ребёнка, которого он вчера оперировал с нагноением раны.

– Ну, ребенок на него первым напал, не забывай.

– Маша, что будет дальше с нами? Я одного боюсь: что этот такой прекрасный город, который я успел полюбить, исчезнет так же, как наша подземная цивилизация.

– Ну что ты, Яков! Такое исключено. Что-нибудь придумаем.

– Мы придумаем?

– Мы или правительство. Не знаю. Весь город уже в курсе ситуации. Так что, надо ждать. Хотя бы официального объяснения от властей. Кстати, скоро вечерние новости. Идём в дом, Яков. Вдруг что-то скажут.

– А с этим что?

– Ой, не знаю. Мне так неловко, что он там сидит в сарае. Всё-таки, какой никакой, а человек! Поскорее бы завтра. Борис обещал после работы приехать и решить, как с ним поступить. Не дай бог, ещё полиция нагрянет к нам.

– Такова жизнь, Машенька. Пошли в дом, – сказал Яков. Он приобнял Марию за талию и повел в дом.

Кривулина привыкла к тому, что Яков часто её касался. Обнимал. С его стороны это не было признаком симпатии к ней, как к женщине. Там, в его мире, которого больше нет, считался нормальным телесный контакт. Люди признавали друг друга братьями и сестрами и не стремились выставлять напоказ свою индивидуальность, своё «Я». Они не усложняли себе существование разными условностями, и, как рассказывал Яков (а они с Кривулиной уже успели поговорить на многие темы), ни одна жена не подумает ничего плохого о муже, если он обнял другую женщину в знак приветствия или благодарности за что- либо. Да Маша и сама не знала, как она к Якову относится. Наверное, как к другу всё-таки. Хотя и как мужчина он, после того, как приобрёл современный облик, привлекал её… Немного…

А Махмуд решил поспать. Он уютно расположился на мягком матрасе и подушке (у первого хозяина такой не было). Вкусную еду, которую ему принесли и оставили рядом на каком-то ящике, он всю съел. Она тоже оказалась вкуснее, чем всё, что он раньше пробовал. Перед сном он много раз подряд повторил про себя имена новых хозяев «Маша», «Яков». Произнести вслух попытался, но не смог: из горла вырвались непонятные звуки, язык не хотел слушаться, как бы Махмуд его не напрягал, не вертел им во рту. Получалось лишь мычание: «М-а-а-м», «А-я-р-р». Ничего похожего на «Ш» или «К». Это его расстроило. Но перед тем, как забыться сном, он всё-таки порадовался тому, что хоть он и такой, он кому-то нужен. Вот эти добрые люди теперь о нём заботятся. Побыстрее бы настало завтра, и он смог бы им помогать, сидеть с банкой на улице. Он вознамерился быть полезным для них и научиться с ними общаться. И захотел быть на равных с этими людьми. Таким же, как они. Каким он раньше был, он не помнил, лишь во снах он иногда окунался в какую-то жуткую черноту, видел себя в окружении страшных чудовищ, вместе с которыми вгрызался зубами во что-то мягкое и склизкое, сладкое и тошнотворное. Слышал хруст и чавканье, сопение и зловонное дыхание, исходившее от него самого и от этих ночных чудищ. И всё это во тьме, там, где не было солнца.

Вот и теперь он открыл глаза от ужаса и обнаружил себя на мягком лежбище. Вокруг было светло. Рядом сидели двое его хозяев и смотрели на него с интересом. Он улыбнулся широко, как этому научился давно, и знал, что так надо делать, когда радуешься. И женщина Маша сделала то же самое, она в ответ растянула рот, так же, как он.

– М-м, – промычал Махмуд, глядя то на неё, то на Якова.

Мужчина встал и вышел из сарая, и Маша ушла за ним. Дверь закрылась. Махмуд подумал, что сделал что-то неверно и огорчился. За стеной он услышал разговор людей, часть слов он понял.

– Яков, ты чего убежал? – спросила Кривулина, присев рядом с Яковом на лавочке у стены сарая.

– Не могу я, Маш. Он же ведь один из них. Всю ночь об этом думал, почти не спал. Может он, этот названный Махмуд, и есть тот, кто укусил Сару, тот, кто напал на моего сына и сожрал его. И других жителей пожирал из моего мира. Я тебе не сказал, но я его хвост видел. Ночью я заходил в сарай. Он спал, штаны его рядом лежали. Ишь, как человек! Разделся перед сном. Я покрывало откинул и обомлел: реально хвост у него растёт. Тонкий и длинный такой. Не человек он, Маш. А ты ему ещё улыбаешься.

– Прости. Прости, Яков. Но согласись, видя перед собой обычного парня, хоть и грязного и в обносках, трудно представить, что он – крыса-мутант.

– Милая Мария! Если бы ты видела, что видел я! Море крови, трупы, кости своих сородичей, разбросанные всюду, где только можно. И этих страшных крыс, сбивающихся в стаи и внезапно появляющихся из-под воды или из расщелин скал. Крыс, размером с кабана. Невероятных просто размеров. Последнее зрелище, ну… Тогда, когда погиб мой сын и последние измождённые жители, ужасное зрелище жестокой расправы над моими родными, до сих пор стоит у меня перед глазами.

Мария обняла Якова и погладила по голове, как ребёнка. Это Махмуд увидел сквозь щель в стене и его посетило новое, неизведанное доселе чувство: ему вдруг отчаянно захотелось, чтоб его тоже погладили так же. Вот бы прикоснуться к людям! Прикосновение человека он испытал впервые только вчера, когда двое старых хозяев больно держали его за руки с двух сторон, а злой человек трогал его руки, грудь и ноги, сильно их сжимал. Это было неприятно, хоть и необычно. Теперь же он видел совсем другой вид прикосновений. От них было тепло и радостно, через стену сарая на Махмуда повеяло добром и нежностью. Именно так он бы охарактеризовал то, что почувствовал в тот момент, когда наблюдал за хозяевами, если б знал человеческий язык. Но его никто никогда не стремился потрогать, тем более погладить и обнять так, как он сейчас увидел. От этого ему стало грустно и обидно. Он не понимал, что в это момент отчаянно завидовал людям. Что они могут прикасаться друг к другу, а он не смеет. Хотя…

Хозяева снова заговорили:

– Яша, послушай, раз уж так случилось, что он здесь, мы должны позаботиться о нём.

– Заботиться?! Маш, я знаю, что ты добрая душа. И только благодаря тебе я не сошёл с ума от горя, когда вылез из подземелья раздавленный своими потерями. Но заботиться о нём?

– Ну не можем же мы держать человека… Ну ладно, это существо. Держать в сарае, как собаку.

– Отнеси ему еды и пусть дальше сидит, ждёт Зорина. Не понимаю, зачем Борис его сюда притащил. Ох, извини, это же твой дом…

– Яков, милый друг! Этот дом такой же твой, как и мой. К чему эти условности? Сам же рассказывал, как у вас на родине все были братьями и всё такое… Я доверяю Борису Владимировичу, понимаешь? Если он сказал, что что-то придумает, значит придумает. Знаешь, сколько жизней он спас?

– Ладно. Что ты предлагаешь?

– Надо его выпустить, пусть погуляет по двору. В конце концов нам-то он ничего не сделал дурного. Жаль его.

– А если он накинется на тебя, как на того мальчишку?

– Нет. Он не сможет.

– Он жрал людей!

– Возможно, раньше. Но теперь он другой. Люди тоже когда-то были не совсем людьми. Жили в пещерах, ели сырое мясо, совокуплялись, как животные. Эволюция идёт непрерывно, Яков. В этом смысл жизни. В развитии.

– Мария, ты философ. Врачи они не такие. Они как Зорин.

– Я пошла за ним. Вот посмотришь, он у нас ещё заговорит!

– Стой! Я возьму в сенях топорик. За последний год я мастерски научился обращаться с таким оружием. Мало ли что? И держимся от него на расстоянии, договорились?

– Если бы он был таким кровожадным зверем, каким ты его считаешь, он бы перегрыз горло Зорину. Вцепился бы в него, когда ехал на заднем сиденье машины.

После этих слов Маша пошла в сарай. Она открыла щеколду, вошла внутрь в сопровождении Якова, который передумал теперь вооружаться, и позвала Махмуда:

– Иди сюда. Не бойся.

Парень в обветшалой одежде щурясь от яркого солнца вышел во двор. Он стоял растерянно озираясь по сторонам. От его тела исходил едкий запах пота, прямые чёрные волосы стояли торчком на голове, словно деревянные.

– Воняет от него псиной, – сказал Яков.

– Ещё бы! Надо его искупать.

– Ну, началось…

– Яков, перестань. Даже собаку бездомную, когда подбирают, в первую очередь моют и кормят. А тут – человек!

– Крыса-убийца!

Кривулина не стала спорить. Она велела Якову присматривать за Махмудом, а сама пошла на кухню греть воду для мытья, прикидывая, хватит ли одного алюминиевого таза или достать ещё один, в котором она обычно варила варенья. Яков не знал, как себя вести с мутантом-получеловеком, поэтому просто указал ему жестом на скамейку, а сам отошёл к молодой яблоне напротив и облокотился об неё. С Махмуда он не спускал глаз. «Великой души человек, Мария», – рассуждал Яков про себя, – «В этом она на Сару похожа: такая же добрая, всепрощающая, отзывчивая. Возится с этим… Как будто он ей родной. Жалеет. И меня тоже пожалела и приютила. Такая женщина – просто клад». Он даже заревновал немного. Самую малость.

Маша, тем временем, устроила в сарае нечто, типа бани. Она развела два таза воды, принесла мыло, мочалку, полотенце. Как-то объяснила Махмуду как мыться-вытираться. При помощи жестов и слов показала, как мыть голову, поливая на неё из ковшика. Одежду его забрала, оставив лишь широкие льняные штаны, предусмотрев, что показывать свой хвост-атавизм парень не захочет. Через полчаса Махмуд кое-как искупался, устроив на бетонном полу сарая потоп. Но у него всё-таки получилось. За заботу он наградил Машу улыбкой. Потом девушка захотела отвести Махмуда в дом и усадить за стол, но Яков был категоричен:

– Ты с ума сошла, Мария! Он за столом-то ни разу не сидел, дай ему тарелку, ложку и пусть в сарай возвращается!

Маша не захотела обидеть Якова и согласилась. Оказалось, не зря. Увидев тарелку с едой (сырники со сгущенкой и большой кусок пышного омлета), Махмуд схватил её и принялся жадно есть завтрак, окунаясь лицом в еду. Прям стоя. Куски омлета вывалились на пол в сенях, сгущёнка потекла по подбородку и груди. Даже терпеливую Машу это зрелище покоробило, и она, взяв парня за локоть, препроводила в сарай, закрыв дверь снаружи. Через пять минут она отнесла Махмуду миску с компотом, решив, что так удобнее ему будет пить – всё не чашка…

А он, Махмуд, подумал, что еда у новых хозяев очень хорошая, и стало ему радостно. Когда хозяйка Мария уходила, он осмелился обратить на себя внимание:

– М-м-р, – проговорил он.

– Ма-ри-я, – повторила она, глядя прямо ему в глаза.

– Рь-р-ма-рр, – повторил он.

– Ну вот, уже лучше. Молодец, – сказала она и погладила его по голове.

Это было блаженство. Его даже перестала интересовать еда. Он хотел потрогать её руку, но не осмелился, так как рядом с ней стоял хозяин и злобно нанего смотрел.

– Маш, пойдём отсюда. Давай Бориса дождёмся. Ты его гладишь, как домашнего питомца, забывая о том, что он кровожадный убийца! Не известно, чего от него ждать, – сказал озабоченный Яков, повернувшись к двери сарая.

– Пойдём, – ответила Кривулина. – Заметил? Он пытается повторять нашу речь.

– Ну да, что-то мычит.

Дверь сарая захлопнулась, заскрипела щеколда. Махмуд остался один. Он тщательно вылизал тарелку, вылакал компот. На ложку посмотрел с недоумением и решил, пусть лежит. Он лёг на матрац и стал анализировать свои ощущения от прикосновения хозяйкиной руки. Нравится-не нравится. Приятно-не приятно. Сегодня был день, когда он думал слишком долго, почти без перерыва.

Глава шестнадцатая. Союзники

Рабочий день близился к концу. Весь день Борис пребывал в смешанных чувствах. Его тяготили мысли о нашествии крыс-мутантов на город, а также то, что он абсолютно не знал, что теперь делать с Махмудом. Он бесцеремонно влез в жизнь Марии и Якова, приволок к ним этого типа и пообещал что-нибудь придумать. Но ни за ночь, ни за половину дня ничего не смог. Голова его просто раскалывалась. Утром позвонил брат и обозвал его скотиной. Да. Борис так и не позвонил вчера родителям, от усталости он просто забыл о том, что они уехали. После звонка Дмитрия, который рассказал про небывалые пробки на выезде из Калининска (О Боже! Люди потихоньку покидают город!), Зорин позвонил матери. Пришлось уделить разговору почти полчаса, половину времени он просто извинялся перед мамой и врал, что был занят на операциях и днём и ночью. Но, когда отключился, почувствовал облегчение.

Утром медсестричка Ирина, считающая Зорина своим парнем (по крайней мере так она называла его и в глаза, и за глаза, а он не противился), пригласила его к себе. Квартира была всё ещё в распоряжении девушки, и не воспользоваться этим было опрометчиво. Так посчитал Борис, уже более двух недель страдающий от отсутствия женской ласки. Правда, последнее время страдал он не сильно, так как всё его внимание захлестнули бурно-развивающиеся события в городе. Но, сегодня утром Ирина, как-то ласково на него посмотрела, невзначай пару раз коснулась рукой его шеи, поправляя воротничок халата. Боря вспомнил, как классно оторвался с ней тогда, у неё дома. Вспомнил, какая она горячая штучка, и мужское начало взяло своё. Он согласился. Назначил встречу в восемь вечера возле кафе «Атлантида» недалеко от городского сквера. Ведь сначала надо поужинать, а уж потом… Борис откинулся в кресле в ординаторской, где в три часа дня был один, и начал фантазировать на известные темы. Как вдруг в дверь постучали.

– Войдите, – крикнул он, вернувшись из омута сладких грёз.

– Это я.

– А, Саша. Заходи.

Вошёл и плотно закрыл за собой дверь Саша Руденко. Мальчик на второй день после операции уже ходил. Несмотря на болезненные перевязки, он старался меньше лежать, часто сидел в коридоре, общался с другими пациентами, ко всему проявлял интерес. Мать принесла ему планшет, от чего паренек воспрял и повеселел.

– Борис Владимирович, мы так и не поговорили.

– Саня, тебе лежать бы побольше. Температура утром была…

– Вы же сами говорили, что это нормально в первые дни. Вы ездили на вокзал, видели ЕГО?

– Кого?

– Ну того, хвостатого. Что меня подрал.

– Я его не просто видел, Саш. Я его похитил.

Лицо мальчишки преобразилось. Оно выражало крайнюю степень удивления и ничуточки – испуга.

– Что?!

– Что слышал. Только жалею я теперь, что тебя послушал.

– Почему?

– Да потому, что я сто раз себе, дурак, говорил по жизни: «никогда не поступай сгоряча», и вот – на тебе! В который раз сделал не подумавши, и… Дело – труба, короче.

– Не понимаю я Вас.

– Ты умный парень Саш, вон в олимпиадах участвуешь, компьютер знаешь от и до. Скажи, на милость, что теперь мне делать? Я ведь этого человека (или крысо-человека) домой к своим друзьям привёз, да и запер в сарае.

– И он не сопротивлялся, когда вы его тащили? А он не сбежит?

– Я его не тащил, во-первых. Он не похож на агрессивного зверя, это – во-вторых. Куда его теперь девать? Вот в чём вопрос. А в-третьих, бедные мои друзья, которых я впутал в эту историю. И ещё я наврал гаишнику, что сам капитан полиции на задании, когда на вокзале этого типа в свою машину упаковывал. Я, может, сам уже в розыске, в-четвёртых. И всё по твоей милости, дружочек.

Саша задумчиво почесал подбородок.

– Ну и делов Вы натворили.

– Ха! Я натворил! – саркастически усмехнулся Зорин. – Мы, Александр, теперь с тобой в одной упряжке. Так что давай-ка вместе покумекаем, как выбраться нам из этого дерь… Ну… Из этой щекотливой ситуации. Мои друзья меня ждут после обеда. Если ОН их не съел ещё!

– Ой, плохи дела, Борис Владимирович! Знаете, что?

– Что?

– Пусть Ваши друзья его постерегут пока. Надо узнать о нём побольше для начала.

– Мы итак знаем, что он выбрался из подземелья и очень похож на человека. И сколько таких, как он, прячется среди людей, не известно. Что ещё мы можем о нём узнать, если он не разговаривает? И главное, зачем?

– Он может знать, где искать его сородичей! Если об этом узнаем мы, то сможем найти их всех и уничтожить!

– Да не он убивает людей! Возможно, его предки-чудовища, которые находятся на другом этапе развития, нежели он. Его Махмуд, кстати, зовут.

– Как это?

– Ладно, расскажу. Я знаю человека, который раньше жил под землёй. Ну, не вдаваясь в подробности, жил он там не один, а целой общиной.

– Где жил? Под землёй? Типа секты или отшельников?

– Что-то в этом роде. В подземелье жил, а потом выбрался наверх. Так же, как этот тип. Так вот, этих крыс он видел своими глазами. Они напали на его родных и других жителей подземелья и сожрали всех. Он один выжил, ему удалось бежать. Так вот он говорит, что этих крыс было множество, несколько тысяч, возможно. Но они не такие, как этот тип, что тебя укусил. Они действительно кровожадны, и не похожи на людей. У них когти, клыки и жажда крови. Но часть крыс эволюционировала и образовалась новая ветвь – человекоподобные существа. Как бы. Уже не крысы, но и не люди. Хотя, видимо, потенциал у них есть со временем превратиться в настоящих людей. Может, через столетие.

– Ничего себе!

– Вот такого человека я и похитил. У него ранка на шее от твоей пули. Так что это он. Вот и подумай теперь, как долго я могу его, словно узника, в сарае держать?

– Говорю же, надо его исследовать. Может удастся вступить с ним в контакт и узнать, где остальные и сколько их.

– Не контактирует он с теми крысами, что нападают. Он три недели жил у цыган, которые его подобрали. Ни с кем он не общался, только в гараже каком-то у их жил, весь день на вокзале под видом бомжа для них милостыню просил.

– Возможно, он со своими не общается, но он же знает, где их логово, откуда он пришёл.

– По идее, должен. Я, вон, тоже с родителями почти не общаюсь, но знаю, где их дом.

– Значит, надо заставить его отвести нас туда. То есть, мы сначала всё разузнаем, потом полиции сообщим. Они уже туда отправят отряд спецназа и всех крыс перебьют!

– Саш, ты насмотрелся боевиков. Во-первых, кто это «Мы» туда отправимся? Во-вторых, как ты его заставишь, нас туда отвести? И зачем это ему? И в-третьих, с чего это полиция станет нас слушать? Думаешь, силовые структуры в неведении о том, что в городе творится? Наверняка, они что-то уже знают и вот-вот разработают какой-то план.

– Да пока они разработают, сколько пострадает людей! А пойдём туда мы с Вами!

– Молодец, Саня! – сказал Зорин, подойдя к мальчику и похлопав его по плечу. – Ты настоящий патриот. Давай так: я подумаю, как его удержать и разговорить, а ты покумекай, как его заставить привести нас к своим. И не забудь о безопасности, а то не хватало, чтоб съели нас!

– Слушаюсь! – выпалил Сашка, поворачиваясь к выходу. – Только Вы меня держите в курсе. Я на связи, мне мама смартфон принесла.

Борис распрощался с мальчиком, посмеявшись про себя: «отправимся в подземелье вместе, чтоб найти логово зверей! Класс! Два супергероя: раненый тринадцатилетний пацан и хирург-одиночка спасают мир!». Впрочем, у Бори перед глазами уже мелькал образ красавицы-брюнетки Ирочки, романтическое свидание с которой приближалось с каждым часом. Он так давно не расслаблялся, что решил, хватит загружать себя депрессивными мыслями, нужно быть проще.

Сначала Борис поехал к Кривулиной. Он был почти уверен, что Маша с Яковом нормально обращаются с узником, и не ошибся. В доме Марии его застала следующая картина: все трое сидели на скамеечке во внутреннем дворике. Яков с Марией играли в карты, а отмытый от многодневной грязи «человек-бывший-крыса», как окрестил его Зорин, сидел по другую сторону от девушки и перебирал в руках разноцветные пуговицы. Он доставал их по одной из жестяной банки, рассматривал, пробовал на зуб, перебрасывал из одно руки в другую, клал обратно. На его лице «играла» мысль. И сосредоточение. Выглядел он весьма безобидно.

– Какая у вас тут идиллия, – сказал Борис, пожелав всем доброго дня.

– Привет, Борис, – отозвался Яков. – Не волнуйся, я на стороже. С Марией спорить бесполезно: говорит, не может смотреть, как человек в сарае сидит, словно скотина! Вот. Теперь здесь сидит, играет. А я как на иголках.

– Ой, Борис Владимирович, не слушайте Якова. Посмотрите на Махмуда: он же как ребёнок! И лицо у него доброе, открытое. Он и разговаривать пытается.

Зорин пригляделся: действительно, лицо парня изменилось со вчерашнего дня. Взгляд стал более осознанным. Правда на Зорина он смотрел с опаской.

– Маш, дай-ка мне ножницы.

– Зачем?

– Надо.

Мария вынесла из дома ножницы и отдала Зорину. Борис подошёл к Махмуду вплотную.

– Не бойся! – обратился он к нему, стараясь говорить искренне и мягко. – Дай руку.

Парень сжал губы и помотал головой. Он испугался. Зорин попытался дотронуться до его руки, но парень отдёрнул её и недовольно что-то промычал. Он весь напрягся. Кривулина отстранила Бориса:

– Вы его пугаете! Не видите, когда он боится, в нём просыпаются животные инстинкты. Что Вы хотите?

– Мне, – ответил Борис, – нужен его генетический материал для исследования. Ногти, волосы.

– Вам-бы только исследовать всех, – сказала Маша. – Отдайте ножницы.

Она принялась говорить с Махмудом, словно с маленьким, меняя интонацию голоса и жестами показывая, что хочет сделать. Он доверял ей. Послушно протянул руки, дав постричь себе кривые обгрызанные ногти под тихое Машино «воркование». Потом девушка отрезала клок волос. Передав всё это Зорину, она несколько раз пожала Махмуду руку, приговаривая: «Ну вот и всё, мой хороший, я же говорила, не больно будет». Потом она погладила парня по голове и поставила ему на колени банку с пуговицами. Зорин подумал, что как ни странно, есть что-то, что Кривулина умеет делать лучше него. Пожалуй, лучше всех. Так что же это за умение такое?

Не сразу понял Борис: она умеет любить. Просто любить и сострадать. Он зауважал её даже.

– Спасибо, – сказал Борис. – просто мы с Сашей решили, что надо определить, что же из себя представляет это тип. Глядя на него, как-то не верится, что он – крыса-мутант.

– У нас в городе выполняют генетическую экспертизу? – спросил Яков.

От слов «у нас(!) в городе» Борис чуть не подавился собственной слюной. «Вот офигел!» подумал он, но вслух сказал:

– Делают. Только не знаю, насколько она углублённая. Ладно, друзья. Поехал я. Вы тут за ним присмотрите, ладно? Вот, кстати, материальная помощь.

Борис положил на край скамеечки десять тысяч. Маша стала противиться, но Борис настоял:

– Вы не работаете пока. Это ведь я вам лишний рот пристроил. Пока всё решится, пусть он у вас побудет, ладно?

– Мне не жалко, Борис Владимирович, – ответила Мария, но Вы хоть скажите, что Вы собираетесь делать, и кто такой Саша?

– Тот мальчишка, которого Махмуд цапнул! Ты его тоже знаешь, кстати. Это тот самый Саша Руденко, которому мы с тобой аппендицит вырезали пару месяцев назад.

– Да Вы что? Вот совпадение!

– Мы с ним теперь напарники, так сказать! Вместе мир спасаем, – сказал Борис и рассмеялся.

Возле калитки Зорин обернулся.

– Яша, можно тебя на минуточку?

Тот подошёл к Борису. Зорин тихонько сказал:

– Я на тебя очень надеюсь. Ситуация приняла весьма серьёзный оборот. Маша, как я вижу, в облаках витает. Это ей свойственно. Я сильно напугать её не хотел, поэтому не рассказал, что в городе настоящая паника. Кругом развешаны фотографии пропавших детей, у здания администрации был митинг. Более шестидесяти убитых уже. Трупы несчастных скрывают, власть не информирует ни о чём народ. А люди-то, потихоньку из города сбегают. На выезде из Калининска пробка. По крайней мере в направлении трассы на Москву. Это с виду пока всё тихо…

– Знаю, Боря. Я сам через это прошёл. Так и у нас начиналось. Что ты будешь делать?

– Сегодня точно ничего. А вообще хочу изучить клетки Махмуда. Вдруг, есть какое-то слабое звено, даже не знаю. Мой двоюродный брат бизнесмен, у него есть связи в высшем обществе. Поговорю с ним, он может быть в курсе того, что сейчас предпринимает власть. Вряд ли я что-то сам смогу, я же обычный человек. Просто мне хочется хотя бы разобраться.

– Я понял.

– Прошу тебя, как мужика: ты следи за ним, ладно? Чтоб не сбежал. Или не сделал чего-нибудь. Он на самом деле, может ведь притворяться!

– Обещаю, буду следить. Пока, Борис.

Зорин сел в машину. Было жарко. Не успел он завести мотор и включить первую передачу, как раздался звонок мобильника. Борис взглянул на дисплей, и к его вискам мгновенно прилила кровь, а глаза расширились от удивления. Он заглушил двигатель, не сразу осознал, что случилось то, чего ни разу в жизни раньше не было: ему звонила Кристина Максимовна. Сама, первая звонила. Зорин стал прокручивать в голове все варианты, все возможные поводы для звонка ему. Хотя нет, это второй раз. Первый раз был несколько лет назад, когда бывшая однокурсница первой позвонила, чтоб попросить его, лучшего хирурга краевой больницы, прооперировать её отца по поводу язвы желудка. А что же теперь могло случиться, что она вспомнила о нём, тайно в неё влюблённом мужчине? Опять… Чёрт! Зорин понял, что слишком медлит и не берёт трубу. Как бы звонок не прекратился. Тогда он ей, конечно, тут же перезвонит, но уже вся прелесть момента исчезнет.

– Да, Кристин, слушаю, – сказал Борис, стараясь сохранить спокойствие и обыденность в голосе.

– Привет, Борь. Ты не занят?

– Для тебя я всегда свободен, ты же знаешь, – ответил Зорин. Ему вдруг расхотелось играть в их привычную игру с подкалываниями друг друга и двусмысленными намёками.

– Я… я хотела бы встретиться с тобой.

– Когда?

– Ну, завтра можно. Или на неделе.

– Что случилось, Кристина?

– Это не телефонный разговор. Просто я, возможно, уеду.

У Зорина сжалось сердце от этих слов. Его осенила догадка: конечно же. Муж Кристины оперативник, наверняка он владеет какой-то информацией и хочет вывезти жену и ребёнка, или уехать всей семьёй.

– Неужели ты вспомнила обо мне перед отъездом? Приятно удивлён. Хочешь попрощаться?

– Я же сказала, что ВОЗМОЖНО уеду. Не точно. Я хочу тебе кое- что сообщить. Не желаешь встречаться – не надо! Ты в своём репертуаре!

– Кристин, ну что ты взбеленилась? – испугался Зорин. – Я ж ничего такого не сказал. Просто не ожидал, что ты вспомнишь обо мне когда-нибудь. Я готов прямо сейчас всё бросить и к тебе бежать. Я ведь тебя…

– Что?

– Столько лет знаю.

– А, ясно.

– Давай встретимся прямо сейчас?

– Хорошо. Где?

– Где хочешь, я за рулём.

– Я ещё на работе, Борь. Приезжай к диспансеру, заодно подбросишь меня.

– Ладно. Жди минут через двадцать. Если в пробку не попаду.

Борис стартанул с такой скоростью, будто боялся, что Кристинин звонок ему приснился, и вот-вот настанет суровое пробуждение, в котором нет её голоса, просящего о срочной встрече. Если он в считанные минуты не доберётся до её работы. Ещё он опасался, что его любимая передумает, вот-вот перезвонит и отменит встречу. Поэтому он должен спешить. Пока она не успела покинуть работу, пока она там.

На улице Вернадского, последней перед онкодиспансером, когда осталось преодолеть два перекрёстка, Зорин попал в пробку. Только это была не автомобильная пробка. По проезжей части под гулкий вой автомобилей, вынужденных прекратить движение и затормозить у обочин двух полосной дороги, медленно двигалась толпа. Борис припарковал Ниву у тротуара и пригляделся. Человек пятьдесят, не меньше, шли в направлении центра города с плакатами на длинных палках. «Бессмертный полк?» – не понял Зорин. Было очень похоже. Однако сейчас не девятое мая, да и на плакатах не фотографии ветеранов, а фото молодых людей, девочек, мальчиков. Борис догадался, это пропавшие подростки. «Верните нам наших детей! Верните детей! Верните детей! Верните детей! Власть не защищает свой народ! Предатели! Трусы! Найдите наших детей!» – хором скандировали люди. Впереди шла дородная женщина с рупором и кричала в него так, что Борису пришлось закрыть окно машины. Он обливался потом от жары и от страха. От того, что медленно, но верно, жизнь в его городе превращается в какой-то апокалипсис. На тротуаре стояли два полицейских патруля, обстановка навевала тревогу. Когда дорога освободилась, и шествие последовало дальше, Борис рванул вперёд. Странно, но гаишник, стоявший недалеко от его машины, не посмотрел в его сторону.

Было около пяти часов вечера, когда Зорин притормозил у ворот диспансера, где работала Кристина. Она его ждала у расположенной в нескольких метрах от входа остановке маршрутного такси. Зорин вышел и направился к ней, обратив внимание, что мокрая от пота рубашка прилипла к телу на спине и груди. Под лёгкими брюками жутко вспотели ноги, на улице уже три дня температура не опускалась ниже тридцати тепла. Но Кристину он почему-то не стеснялся, настолько родной он её считал, пусть и в своих мечтах. На ней был светло-бирюзовый сарафан чуть выше колена, волосы подобраны блестящей заколкой на затылке, и лишь неизменная удлинённая чёлка наполовину прикрывала левый глаз. На открытых смуглых плечах проступили редкие симпатичные веснушки, Зорин задержал на них взгляд секунд на пять, чем, наверное, смутил Кристину Максимовну. Борис осознавал, что пришёл не на свидание, но не смог удержаться, чтоб не поцеловать её в щёчку «по-дружески». Он сделал это так быстро и неожиданно, что Кристина даже не успела возразить. А он, чтоб не ставить её в неловкое положение, сразу перешёл к делу:

– Привет ещё раз. Идём в машину?

– Нет. Муж с работы выехал, скоро заберёт меня. Извини, я думала, он сегодня не сможет за мной заехать. Тут нет никого всё равно.

– Ну что ж, давай присядем, – сказал Борис, расстроившись. Значит, времени у него не много… Возможно, минут пять. И они расстанутся. Он снова остановил взгляд на Кристининых плечах с мелкими коричневыми пятнышками. Они сели на скамейку остановки под пластиковым навесом.

– Борь, я скоро уеду. Муж настаивает, чтоб мы с Катюшкой перебрались на время к моим родителям в Кемерово.

– Но почему, Кристин? Так далеко…

– Ты многого не знаешь, Борь. И, к сожалению, я не могу тебе рассказать всего, что знаю. Ты в курсе, где служит мой муж. То, что происходит в нашем городе, скоро примет грандиозный масштаб.

– Ты про крыс-мутантов?

– Да. Но если ты знаешь это по слухам, то я знаю более точную информацию.

– От мужа?

– Да. Но он запретил мне разглашать её.

– Так зачем же ты меня позвала, Кристина Максимовна? – спросил Зорин, глядя в глаза той, ради которой мчался сюда сломя голову.

– Предупредить.

– Об опасности?

– Нападения не скоро прекратятся. У силовиков есть план, как уничтожить этих чудовищ. Но… Могут быть жертвы. Среди мирного населения, понимаешь? Убитых уже около сотни. Несколько таких животных-мутантов удалось поймать живьём.

– Поймать? Как? Это муж сказал тебе?

– Да, поймать. Это люди думают, что полиция и ФСБ бездействуют, а на самом деле ведётся охота на этих тварей.

– Интересно. И где их поймали? Что с ними теперь?

– Ты выпытываешь у меня то, что я не должна рассказывать! Я только знаю, что их держат в СИЗО в обычных камерах. Поодиночке. Только скоро их просто умертвят. Потому что они – обычные звери, крысы. Только очень больших размеров! И очень злые, агрессивные.

Борис замолчал. Он решил рассказать всё Кристине. О Якове и о Махмуде. Она, вон, волнуется за него. А может, после его откровений она расскажет всё? Что за план такой придумало правительство, от чего могут пострадать мирные жители?

– Кристина, я тоже многое знаю, возможно, даже больше тебя. Могу рассказать, только обещай, что поверишь, и не станешь считать меня сумасшедшим. Или лгуном.

– Не буду. Расскажи. В свете последних событий я уже готова поверить во что угодно. Ещё месяц назад я посчитала бы ненормальным любого, кто сказал бы мне, что наш город захватят крысы-мутанты. Кстати, известно, откуда они взялись.

Такого сюрприза Борис не ожидал. Он аж присвистнул:

– Ух ты! А вот этого я не знал. И откуда же?

– Сначала ты. Я ведь обещала мужу, что буду молчать. А ты никакими клятвами не связан, поэтому можешь поведать мне то, что тебе известно.

– Ну хорошо. Начну издалека. Сначала я расскажу о большой подземной цивилизации, которая процветала семьсот лет под нашими ногами. В буквальном смысле слова. Да-да. Не совсем рядом, а ближе к горам в подземных пещерах. Потом про то, как я это узнал.

Борис уложился за пятнадцать минут. Теперь между ним и Кристиной не было тайн. Сказать, что женщина была удивлена, это не сказать ничего. Она просто оторопела. Значит, поверила.

– У меня нет слов, Борь. Будто в триллер какой-то попали американский, да?

– Да. Так может расскажешь, каким образом мутировали крысы?

– Ладно. Муж рассказал, что около десяти лет назад в Переднегорске жил отставной профессор-генетик по фамилии Долин Евгений Фёдорович. Он втайне от всех занимался редактированием ДНК.

– Чем?

– Редактированием ДНК. Представь себе, ДНК любого существа можно отредактировать. Другими словами, вживить в неё новые гены, поменять местами и так далее. Ранее он занимался чем-то подобным в «Московском институте молекулярной генетики». Причём, его исследования засекречены. Потом его оттуда попёрли со скандалом.

– Каким же образом крысы из Москвы до наших краёв добрались?

– Ты дослушай. Он их уже здесь в Переднегорске создал. То ли специально для какой-то цели, то ли просто так он вживил в ДНК крыс участки своей ДНК. А потом эти крысы сбежали, или он их выпустил. История умалчивает. Кстати, Долин алкоголиком был, плюс ко всему.

– Не совсем понял, Кристин, как он вживлял эти гены или участки.

– Боря! Ты же врач. Вспомни генетику. Первый курс! Брал он половой хроматин крысы (внутри зародышевой клетки), внедрял свой какой-то ген или участок, потом оплодотворял. Запускался процесс деления, и таким образом – вуаля! Получаем новое существо. Для этого, разумеется, специальная аппаратура нужна.

– И что никто не заметил, что один из жителей города создаёт монстров?

– Ну, наверное, они не сразу-то монстрами стали, эти крыски подопытные. А в течение десятилетия. Одно потомство сменяло другое, каждое последующее поколение приобретало новые признаки. И так постепенно они превратились в то, что мы наблюдаем сейчас.

– Жесть. Так может этот горе-профессор знает, что теперь с его созданиями делать?

– Умер он недавно. И перед смертью признался во всём. Кстати, мой супруг участвовал в его задержании. Саша рассказал, что сам ему врезал, не выдержал, когда это наглый тип гордился своим злодеянием.

– Во чёрт.

Тут к остановке подъехала тёмная Лада «Приора». Из окна высунулся муж Кристины, кивнул Борису (он раньше несколько раз видел однокурсника жены, знал, что они коллеги по цеху). Зорин поздоровался так же, кивком головы.

– Ну, я пойду, – сказала Кристина. – Ты будь поосторожней с этим типом, что у твоих друзей. Да и этому Якову я бы не стала доверять.

– Кристин, ты так и не сказала, что тебе известно об операции по уничтожению крыс.

– Я не могу, Борь, прости.

– Так ты и вправду уедешь?

– Ну, не раньше, чем через неделю. Мне не хочется, но страшно за Катюшу. Я бы с мужем осталась, чует моё сердце, что с ним может случиться какая-то беда. Саня у меня такой, вечно в самое пекло лезет. Даже не знаю, что важнее для него: работа или семья.

Борис явственно ощутил укол ревности и вскользь подумал, что был бы рад, если б с Саней случилась беда. Но тут же остановился, отогнал от себя грешные мысли. Нет, не имеет он права на это! Если он любит Кристину по-настоящему, то не должен ей зла желать. Он просто обязан подавить в себе желание обладать ею в какой бы то ни было форме. Ну такая вот у него судьба! Захотелось обнять её на прощанье. В нескольких метрах от них стояла машина её супруга, терпеливо ожидающего, когда закончится разговор Кристины с коллегой. «Видать, и не подозревает, как я тут мучаюсь!» – подумал Борис. Что ж, придётся просто сказать ей: «Пока» …

– Кристин, я тут хотел тебя попросить кое о чём. Вот, возьми. В этом пакетике ногти и волосы того человека-бывшего-крысы. Сделай в своей лаборатории анализ ДНК, или хотя бы какой-нибудь другой анализ клеток этого существа.

– Борь, ты что? Я – гистолог, только и всего.

– Ну ты же в институте генетикой увлекалась, в кружок ходила. Ты же всё про строение, деление и рост клеток знаешь.

– ДНК – это не совсем то. У нас и аппаратуры должной нет. И не сравнивай научный кружок в институте с такими исследованиями.

– Кристинка, пойми. Мы все: ты, я, Машка, Яков и юный гений Саня – теперь союзники. Даже твой муж. Пожалуйста, придумай что-нибудь, а?

– Ладно, давай свой пакет, и я побежала!

Кристина положила в сумочку пакет с генетическим материалом Махмуда и уехала со своим Саней, так и не раскрыв тайны до конца. Но Зорина обидело не это, а то, что она как-то так быстро убежала, даже не сказав каких-то важных слов ему. И не посмотрела на него по-особенному. Так ушла, будто и не пригласила сама его на встречу, будто он, Борис, совсем ей безразличен. А в принципе, чего он ожидал? Что она у него на шее повиснет?

Глава семнадцатая. Кошмар наяву

В восьмом часу вечера Борис стал собираться на свидание. Он накатил рюмочку коньячка, чтоб расслабиться. На самом деле его сильно утомили мысли о текущих событиях. Хотелось отдохнуть «по полной». Понимал, что Кристина перед ним ни в чём не виновата. Чувствовал, что не хочет встречаться с Ириной, и даже спать с ней ему расхотелось. Нет, разрядить сексуальное напряжение он бы не отказался, но вот изображать истинные тёплые чувства к девушке ему было противно. И от того, что обманывает влюблённую в него медсестру тоже неприятно было на душе. Но, выпив пятьдесят граммов натурального Дагестанского коньяка пятилетней выдержки, который ему презентовал на днях благодарный пациент, Борис успокоился. В конце концов, Ире он ничего не обещал. Она сама не против провести с ним незабываемую ночь, и прекрасно должна понимать, что он просто здоровый мужик со своими потребностями, и это вовсе не потребность жениться. Да! Что плохого в том, что им обоим будет хорошо в сегодняшнюю ночь. Перед выходом из дома Борис внимательно осмотрел себя в зеркале и брызнулся туалетной водой. Выглядел он весьма брутально, сам себе понравился. Попытался усилием воли вызвать в воображении образ сексапильной Ирины с блестящими чёрными локонами, красной помадой, томным взглядом, упругой безупречной грудью и идеально ровными ногами. Представить, как обнимает её, сжимает круглые подтянутые ягодицы. Не очень-то получилось. Перед внутренним взором снова и снова возникала Кристина Максимовна в бирюзовом сарафане со своими очаровательными веснушками на загорелых плечах.

В который раз отогнав непрошенное видение, Зорин вышел из дома и направился к кафе «Атлантида». В желудке у него урчало от голода, так как последний раз он ел на работе часов в двенадцать. От выпитого на голодный желудок алкоголя немного кружилось голова, поэтому он решил проветриться. Проветриваться в двадцати восьмиградусной жаре было непросто, однако, возле входа в кафе он почувствовал лёгкость в теле и порядок в голове. Про себя стал продумывать, какой сделает заказ. Наверное, минимум два основных блюда, салат из свежих овощей и десерт. Обязательно чайник зелёного чая без добавок.

Прождал пятнадцать минут, Иры не было. Ещё через пять минут решил позвонить. В трубке послышались длинные гудки. Ага, значит просто не слышит, раз трубу не берёт. «А как не услышать свой мобильник? Может феном голову сушит, шумно? Хоть бы предупредила, что опоздает!» – подумал Борис. Он зашёл в кафе. Играла тихая зарубежная музыка. В центре зала возвышался пустой танцпол, лампочки по периметру были выключены. Через пару часов здесь начнёт зажигать ди-джей, и молодёжь станет отплясывать на нём, расталкивая друг друга и хохоча. Зорин не любил шумные вечеринки и радовался, что пока в кафе всего несколько столиков заняты. К тому, времени, как начнётся дискотека, они уже уйдут. Главное, чтоб Ире не захотелось потанцевать. Кухня в «Атлантиде» была отменная, акцент сделан на средиземноморском меню. Борис отхлебнул минералки и снова набрал Иру. Длинные гудки. «Может, обиделась?» – недоумевал Зорин. – «Да на что? Не… Тогда бы телефон отключила. А так, просто не берёт. Может он у неё из сумочки выпал, и она его бегает ищет?» Устав придумывать разные объяснительные версии, Борис решил выйти Ире не встречу.

На улице смеркалось. Из-за присутствия рядом с Калининском горной гряды, закат наступал рано. В полдевятого уже было довольно сумрачно, почти темно. Борис отправился в сторону городского сквера, через который пролегал путь к Ирининому дому, находящемуся в пятнадцати минутах ходьбы. Войдя в главные ворота, Борис направился по центральной аллее к противоположному выходу. Навстречу попадались редкие парочки, спешащие побыстрее выбраться из заросшего ветвистыми деревьями сквера. В дальнем углу парка справа от себя Борис заметил полицейский патруль. Вдруг из-за живой изгороди, на него выскочил парень лет двадцати и с криками: «Там чудовищ-е-е! Бегите! Спасайтесь! А-а-а!» пронёсся в сторону полицейского патруля, при этом несколько мужиков в униформе повернули головы в его сторону. Парень бежал без оглядки, ничего не видя перед собой, он задел Бориса плечом, сделал несколько шагов и споткнулся о ножку скамейки на правой стороне аллеи. Комично взмахнул руками, но удержался на ногах. Крик его шёл из глубины горла, казалось всё его нутро надрывалось от утробного страха. Остановить его сейчас, наверное, не смог бы сам Господь. Зорин застыл на месте. Как в замедленной съёмке он увидел, что четверо стражей порядка развернулись в его сторону и ринулись вперёд. Сам Борис, спустя секунду, уже летел через изгородь на левую половину сквера, продираясь через кусты с колючими ветками. Чисто машинально перепрыгнув глубокую канаву с хлюпающей зелёной жижей, он устремился к берегу высохшего озерца, где среди наваленных мешков со старым строительным мусором и каких-то сухих, видимо прошлогодних брёвен и веток черное существо с длинным трёхметровым хвостом неимоверно большого роста сидело спиной к Борису. Даже сидя это нечто было явно крупнее Зорина и мощнее раза в два. Свет фонаря с центральной аллеи слабо освещал лоснящуюся выгнутую спину и макушку зверя, ритмично двигающуюся вперёд-назад над чьим-то телом, распростёртым на земле.

Зорин, сердце которого застучало от выплеска адреналина как ненормальное, не помня себя бросился на спину чудовища, которое мгновенно выпрямилось во весь рост. Оно резко закинуло лапы назад и вцепилось в голову Бориса, от чего виски пронзила режущая боль. Борис закричал и расцепил пальцы. Он слышал лишь хрипящее частое дыхание перед своим лицом (глаза его залепило стекающей с головы кровью), когда он перемещался, опять, словно в замедленной съёмке, через голову животного вперёд прям на изъеденный труп. Зверь перекинул его через себя и ещё чуть-чуть, и нанёс бы ему смертельный удар. В темноте Борис не видел, как чудовище, запрокинув голову, разинуло пасть, готовясь загрызть наглого человечишку острыми зубами. На лицо Бориса упал комок липкой слизи, видимо изо рта зверя. Может, это был кусок мяса. Если б у Зорина было время что-то прочувствовать, кроме животного ужаса, он бы ощутил спиною, что лежит на склизких развороченных внутренностях. Он попытался встать на ноги, одной рукой стирая кровь с лица, другой, опираясь о землю. Однако рука вляпалась во что-то и соскользнула, от чего Борис грохнулся на спину, ударившись головой о что-то твёрдое. Он по инерции повернул голову и закричал: в нескольких сантиметрах от его лица были остекленелые Ирины глаза, почти выкатившиеся из орбит. Они были неестественно выпучены, рот был широко раскрыт, вместо носа зияла тёмная дыра. Лишь интуитивно Зорин понял, что это она. Та, кого он искал. Вернее, то, что от неё осталось. И падая, он приземлился как раз в аккурат в распоротое тело своей любовницы, в самую середину, где в кровавой мешанине нельзя было различить ни одного органа, ни одной косточки. Руки и ноги девушки были раскинуты и казались плоскими, словно чёрно-красные ленты. Эта картина всплыла в памяти Бориса во всех подробностях не сразу, а позднее. Теперь же он существовал лишь в настоящем моменте, когда над его жизнью нависла реальная угроза. Над своей головой он услышал звериный рык и клацанье челюстей, в тот момент он инстинктивно закрыл лицо ладонями и сжался в комок, ибо бороться с такой мощью было бессмысленно. И тут, со всего маха грузное животное, пронзённое решетом пуль, рухнуло на него, издав последний вопль. Полицейские подоспели за секунды до трагедии. В груди у Бориса что-то хрустнуло, но он сумел сделать вдох и выползти из-под мёртвой туши. «Спасибо, Бог. Я жив», – подумал Борис и отключился.

Отключка длилась недолго, минут десять. Пришёл в себя Борис в машине «скорой». Его везли в родную Калининскую больницу. Это он узнал из разговоров медиков, голос одного из которых ему показался знакомым. Лицо Зорина было скрыто под влажными салфетками, первое о чём он подумал – целы ли его глаза? Вспомнив, что после того, как был повержен гигантской крысой, впившейся ему в голову, он уже смотрел и видел, успокоился. Решил пока не выдавать того, что очнулся. Из разговоров понял, что кроме двоих фельдшеров (одного он точно знал) в машине едет оперативник. Ясно. После того, как он придёт в себя, его станут допрашивать. Хорошо, что везут хоть к своим. Фельдшер поинтересовался у полицейского, почему очередную жертву надо везти не в госпиталь ветеранов, как всех остальных, а в обычный стационар. На это оперативник ответил, что госпиталь переполнен, да и скрывать проблему больше не имеет смысла. Люди так и так всё узнают, назревают волнения масс. Шила в мешке не утаишь, жертв нападений мутантов уже более двух сотен человек, причём половина из них зверски убита. Пропавших без вести более пятидесяти, по уточнённым данным. Да и этих экземпляров уже отловлено несколько особей, но что толку? Звери они и звери, сколько их ещё и где прячутся? Никак их логово не найдут. Когда сотрудник уголовного розыска это рассказывал, у Зорина внутри всё кипело: хотелось встать, схватить за грудки мужика в форме и заорать: «На кой чёрт вас целую армию держат?! Что-нибудь вы можете вообще?! Вы и ваше сраное руководство? Хоть бы уже сожрали эти крысы кого-то из семьи мэра или губернатора, тогда зашевелитесь! Где ваши хвалёные СОБР, СПЕЦНАЗ, АЛЬФА? Где?!» Но Зорин сделал над собой усилие и промолчал, побоялся, что упрячут его куда-нибудь, как возмутителя спокойствия. Нет, прав Саня Руденко. Хоть и тринадцать лет пацанёнку, а правду он говорит: самим надо за дело браться! Хватит уже «пушечным мясом» быть!

Первым, что услышал Борис, когда его на каталке ввозили в приёмный покой, это испуганные возгласы медсестёр и врачей, которые сгрудились вокруг своего коллеги. Зорину надоело притворяться, и он сдёрнул с лица повязку и сел на каталке.

– Идти сможешь, Борь? Ну и подрали тебя… Всё лицо… Боже! – причитал Марат Юрьевич, которого вызвали из реанимации. По его лицу Зорин понял, что его собственное лицо оставляет желать лучшего. Но, главное, что глаза не пострадали, а остальное…

Бориса обступили другие сотрудники. Многие, кто дежурил сегодня в ночь, покинули свои посты и прибежали в «приёмку» поглазеть на Бориса, единственного свидетеля, да ещё раненого. Зорин их понимал и не обижался, что на него смотрят с жалостью и интересом. Особенно женщины. На их лицах читалось такое ярко-выраженное сочувствие, что Борис даже почувствовал себя героем.

– Ирка… Сестричка. Золотавина. Наша, хирургическая. Убита она. – проговорил медленно Борис, оглядывая собравшихся.

– Иринка?!

– Да. Её этот зверь загрыз. Я видел, ребят. Пытался помешать, но не смог. В сквере городском.

Окружающие медики в белых халатах обступили Бориса теснее, каждому хотелось узнать подробности. Все охали-ахали, врачу-лаборанту Гиреевой стало плохо. У женщины подкосились ноги, она попросила воды. Тут оперативник в своей камуфляжной форме подошёл к Зорину, растолкав остальных. Довольно бесцеремонно.

– Так, товарищи! Если гражданин Зорин нормально себя чувствует и готов отвечать на вопросы, то прошу всех разойтись. Нам предстоит…

– Ах отвечать на вопросы, говоришь! – взбеленился Борис. Он вскочил с каталки и накинулся на мента чуть не с кулаками. – Это ты мне ответь, когда твои дружки этот беспредел прекратят!

От натуги у Бориса над бровью закровила рана, и правый глаз стало заливать. На висках и обеих щеках у него была разорвана кожа, но боли он не чувствовал. Последовала словесная перепалка. Все кричали, защищая Бориса, а оперативнику ничего не оставалось, как пригрозить Зорину наручниками, если он не успокоится. В этот момент в кабинет вошёл главный врач, срочно вызванный из дома. Медики притихли. Пользующийся безграничным уважением коллег начальник велел всем посторонним разойтись по рабочим местам. Никто не двинулся с места. Тогда Алексей Юрьевич «попросил по-человечески, ради уважения к нему и друг другу» освободить помещение. Медики медленно покинули приёмное, каждый был возбуждён, и не знал, как продолжать работу в такой обстановке.

– Вы не обращайте на него внимание, – обратился главный к сотруднику органов. Не надо наручников. У него эректильная фаза шока, поэтому он возбуждён. Так всегда бывает при тяжёлых травмах. Мы ему окажем сейчас помощь, а утром Вы его допросите. Да, Борис Владимирович?

– Да, – ответил за Бориса хирург Пасечников. Он сегодня дежурил, ему предстояло поработать над лицом Бориса. Всё это время он стоял в стороне и не участвовал в разборках. Он рассматривал лицо Зорина, соображая, что и как можно сделать. Раны грязные. Но оставить их заживать вторичным натяжением на лице – значит оставить грубые рубцы. – Борь, операционная уже готова. Сделаем ПХО (прим: первичную хирургическую обработку) ран, а потом… Потом пластики не избежать.

– Да понял я… – сказал Борис.

Во время наркотического сна Бориса посетили жуткие галлюцинации. Ирина, красавица, которую он страстно желал весь предыдущий день, в образе разложившегося трупа с коричнево-зелёной кожей, потрескавшейся и оголившей белые кости и жёлтые жилы на конечностях, протягивала к нему руки и норовила обнять. Он пятился от неё, но ноги увязали в липкой глине, и он с неимоверным усилием пытался двигать ими быстрее. За спиной он слышал клацанье челюстей и хрипящее дыхание чёрной крысы, но не мог обернуться от страха. Когда руки Иры схватили его за шею и стали тянуть к себе, гладкий упругий хвост, словно металлический провод опутал его ноги, от чего он явственно ощутил давящую боль в икрах и бёдрах. Изуродованное лицо Ириного трупа приблизилось к нему вплотную, и он непроизвольно зафиксировал взгляд на тёмно-бордовой треугольной дыре на месте носовых хрящей, вырванных звериными зубами. В глаза посмотреть не посмел. Его замутило, и не заставили себя ждать рвотные позывы. Он отвернулся и увидел осклабившуюся вонючую пасть над головой, готовую сомкнуть железные челюсти на его черепе. Ноги его были скручены словно канатом, он был обездвижен и лишь беспомощно махал руками, пытаясь сохранить равновесие. Но не смог. Он стал заваливаться назад, утягивая за собой мёртвое тело, зная, что сейчас будет перекушен пополам, и его разорвут на части так же, как всех остальных.

Но этому не суждено было сбыться, Борис проснулся в палате реанимации, рассчитанной на трёх человек. В окно вовсю светило солнце. Слева от него мирно спал старичок в искусственной коме, за него дышал аппарат ИВЛ. (прим.: искусственной вентиляции лёгких) За ширмой справа суетились врачи и сёстры, кого-то спасая. Он сам не понял, в каком находился настроении. Вчерашнее возбуждение сменилось подавленностью и апатией. Решил, что пора наконец посмотреться в зеркало. Медленно встал с постели, пару раз повернул корпус в право-влево, размялся. Заглянул за ширму и увидел искалеченную девушку лет двадцати. Она находилась без сознания, из разреза трахеи торчала трубка для дыхания, присоединённая к мешку Амбу, который ритмично «качала» анестезиолог Дугина. Она вскользь глянула на Бориса, но ничего не сказала. Но не это было самым страшным. У девушки была ампутирована правая нога на уровне верхней трети бедра и левая рука целиком вместе с плечом. Культи конечностей под бинтами слабо кровоточили.

– Ой, Борис Владимирович! – воскликнула одна из медсестёр. – Зачем же Вы встали?

– Э-это ч-чт-то? – пролепетал Зорин, не сводя глаз с тяжёлой пациентки.

– А, проснулся… – сказал хирург Малянов, заступивший на дежурство утром. Он отошёл от койки с несчастной девушкой и приблизился к Зорину. – Новая жертва.

– Снова?!

– Да. Ранним утром нашли её недалеко от Демьянки в частном секторе. Оказалась жива, успели довезти. Четыре литра крови перелили ей, прикинь? Не знаю… Ещё и ДВС (прим.: синдром диссеминированного внутрисосудистого свёртывания крови, приводит к смерти.) начнётся… Пока гемодинамика стабильная, кстати.

– А почему ампутация?! Нельзя было конечности спасти? Ну вызвали бы сосудистого хирурга из Переднегорска по сан.авиации! Вертолёт бы отправили. Молодая же совсем!

– Ты успокойся, Борь. Нельзя было. Их, конечностей, на месте не было. Рядом с девицей не было, понимаешь? Отгрызли их и утащили.

Борис сжал зубы. Ему захотелось со всей силы треснуть кулаком об стену. Вот выживет девушка, поймёт, что стала инвалидом, как дальше жить ей? Ну как?! Он надел полосатый больничный халат, накинутый на спинку его кровати, и вышел из отделения реанимации. Слова: «Борис Владимирович, Вы куда?! Вам нельзя!», выкрикнутые кем-то из реанимационных сестёр, остались позади. Он поднялся к себе в хирургическое отделение. На сестринском посту, на столе в рамке стояла фотография Иры Золотавиной с чёрной траурной лентой на уголке. Борис открыл дверьв ординаторскую. Коллеги (их было трое) уставились на него, как на привидение.

– Всем, привет. Какие новости? По телеку что-нибудь показывали про вчерашнее происшествие?

– Нет, Борь, тишина, – ответил Пасечников. Он ещё не ушёл с ночного дежурства. Лицо его было помятым и серым. – Мы Иру поминаем, Боря. Садись.

Зорин сел за стол, накрытый тарелкой с колбасной нарезкой, чёрным хлебом, блюдом с дольками апельсина и яблока. Все были подавлены, даже никто как-то не поинтересовался у Зорина его самочувствием, а сам Зорин не вспомнил, что так до сих пор и не посмотрел в зеркало на своё прооперированное лицо. Вошёл зав. отделением в сопровождении Малянова, плотно закрыли дверь. Одноразовые пластиковые стаканчики наполнились водкой.

– Помянем нашу Ирочку, друзья. Царствие небесное ей. Хорошая была девочка. Умница. Да будет земля ей пухом, – произнёс заведующий.

Все выпили не чокаясь. Борис закусил кружочком колбасы и тупо уставился в стену. Он понимал, что всем хочется знать подробности происшествия, но возвращаться к жутким воспоминаниям не хотел, хотя, впрочем, …

Рассказал всё. И что на свидание к Ире шёл, и что накинулся зверю на спину и что потом прям на Иринин труп упал спиной. И сказал, что винит себя.

– Да в чём Вы виноваты? – спросил молодой хирург Балашов, недавний интерн, принятый на работу в штат отделения.

– В том, – ответил Борис, – что не встретил её в тот вечер. Что не сообразил, что она через чёртов сквер пойдёт. Знал же, что она в той стороне живёт.

Воцарилось деликатное молчание. Затем выпили ещё. Борису стало дурно от водки на голодный желудок. Но и есть он не мог, естественно тоже. Сказался не столько перенесённый наркоз и операция, сколько стресс, страх и тягостное ощущение собственного бессилия. Кусок в горло не лез, из уставшего тела утекала энергия. Коллеги сказали, что Ирина в больничном морге. Трупами заполнены подвалы в училище МВД, туда больше тела не отвозят. Скоро приедут родители Иры, они зайдут сюда. С этими людьми Борис встречаться не хотел.

– Можно я домой пойду сегодня? – спросил Борис у Зав. отделением.

– Да ты что, Борь, – удивился тот, – ты ж на больничном. Давай я тебя сам отвезу.

– Сначала перевязка! – возразил Пасечников.

– Да, конечно. Кстати! Вот чёрт! Мне ж Саню Руденко надо перевязать, осмотреть!

– Успокойся! – ответил Малянов. – Посмотрели мы его и перевязку сделали утром. Рука его в порядке. Температуры не было. Ребёнок на поправку идёт. Просит уколы отменить ему.

– Нет! – сказал Борис.

– Вот и мы так ему и сказали, Борис Владимирович не разрешит.

– А где он?

– Кто? Пацан твой?

– Да.

– Где-где. – улыбнулся заведующий, – дверь ординаторской подпирает. Тебя ждёт, волнуется. Все ж знают, что ты у нас вступил в неравный бой с мутантом. А мальчонка-то шустрый, сам знаешь. Да и тебя боготворит. Гляди!

С этими словами врач подошел тихонько к двери и резким движением распахнул её настежь. Перед дверью стоял обескураженный Саша, не успевший даже отпрянуть. Если б не траур, мужчины бы рассмеялись. Ситуация была неловкой для мальчика, он густо покраснел и выдавил из себя:

– Здрасте. Я узнать пришёл… Э… Когда меня выпишут.

Борис решил обыграть неловкое Сашино положение. Он поднялся со стула и произнёс:

– Саша, здравствуй! Ты как раз вовремя. Собирался к тебе идти, хорошо, что ты сам явился. А… Пойдём-ка, поговорить надо.

Глава восемнадцатая. Союзники ищут выход

С этими словами Зорин вышел из ординаторской и повел мальчика в холл, где стояли два мягких кресла и диванчик перед телевизором. Там же на стене висело большое прямоугольное зеркало во весь рост. На диванчике сидели несколько пациентов, смотрели новостную программу, в которой рассказывали о чём угодно, только не о страшных событиях в родном Калининске. Бориса перестало это удивлять. Он подошёл к зеркалу, не обращая внимания на окружающих, отклеил пластырь со всех трёх повязок на своём лице и немного приподнял каждую. На каждой щеке он увидел по три жирных кривых багровых рубца протяжённостью от виска до угла рта справа и от теменной кости до угла нижней челюсти с левой стороны. Кожа вокруг ран топорщилась. На переносице виднелась не хилая гематома с осаднением. Теперь только Борис заметил, что треть его головы с левой стороны выбрита наголо, от чего он сам себе показался пугалом огородным.

– Вот это она Вас поцарапала… – восторженно проговорил Саня, разглядывающий раны Бориса с особым пристрастием.

– Н-да… Херня…

– Что-что?

– Да ничего, Саш! Сам не видишь? Сбегай-ка лучше в ординаторскую, попроси мужиков, чтоб дали тебе мою шапочку и маску. Давай!

Сашка рванул с места, как ошпаренный, а Зорин присел на край кресла, отвернувшись от шушукающих пациентов. Он придвинул к себе вплотную второе кресло. Мальчик вернулся. Зорин надел, кряхтя от боли, медицинскую шапочку и маску. Шапку надвинул по самые брови. Пугало напоминать он не перестал, но так хоть не видно стало обезображенного перекошенного лица. Сашка затаил дыхание, приготовившись слушать рассказ Зорина о пережитом им ужасе. Борису не хотелось вновь рассказывать, он чувствовал бешеную усталость, тошнотворный голод, да и настроение его испортилось, после того, как увидел, что с его лицом сделала крыса. Немного, в самой глубине души, Борис укорял Пасечников за неаккуратную работу. Сам бы он, наверное, сделал лучше… Но! Спасибо, что остался жив. Раны заживут, сделает пластическую операцию, возможно, не одну… Главное, не падать духом. И чтоб не осложнилось инфекцией… Ирку жалко… Бедная, словно на крыльях к нему летела… а он…

– Борис Владимирович! Вы уснули что ли?

– А?

Зорин действительно отключился, пришёл в себя он того, что мальчишка тряс его за руку. Ладно, расскажет он ему всё. Такие глаза у Сашки… Ну как отказать пацанёнку? У него, Зорина, и близкого человека-то нет, с кем поделиться. Борис постарался в красках рассказать Саше о том, как ждал Ириного звонка, как нарастала в нём тревога, как потом пошёл её встречать и столкнулся в сквере с жутко-перепуганным пареньком. Как кинулся на спину крысе, не успев толком осознать, как огромен его противник. Подробности о том, как плюхнулся в разорванное Ирино тело, опустил. И так у Сашки глаза горели, и чуть не выпрыгивали из орбит от возбуждения.

– Вот так-то, Сашок. Пришла беда и к нам. Ты ранен, я ранен. Ирину, хорошего человека, крыса загрызла… Сколько жертв ещё впереди. И нет на них управы. А ты говоришь, мы с тобой что-то придумаем… Кто мы против них? Видел бы ты, какое это чудовище огромное! Хоть и темнота была, а увидеть я смог, что он в два раза точно больше меня и мощнее! А потом, махина эта на меня свалилась, аж кости захрустели. Удивляюсь, как цел остался.

– Что-то Вы совсем расклеились.

– Не знаю, Саш. Наверное, стресс сказался и наркоз. Ты, кстати, что-то говорил о том, что подумаешь, как нам найти логово крыс под землёй, – сказал Зорин. Слова мальчика его немного задели, и ему ничего не оставалось, кроме как дать понять мальцу, что не всё так просто, и «бросить ему вызов».

– Я подумал!

– И? – сказал Борис без особого удивления, так как прекрасно понимал, что ничего дельного придумать нельзя.

Саша подался вперёд и прильнул губами к уху Бориса, от чего тот по инерции дёрнулся.

– Я Вам расскажу, что придумал, только по секрету, – зашептал он.

– Сашка, – улыбнулся Зорин его детской непосредственности, – ушли все на обед, гляди. Говори просто тихо, этого достаточно.

– Хорошо. В общем, Ваш тот человек-бывший-крыса, как вы его называете, сам нас выведет к их логову.

– Ну мы же уже обсуждали это! Каким образом?

– Ну Борис Владимирович, не перебивайте. Вот мой план. Я сделаю чип, который мы вживим ему, этому типу, который меня укусил, под кожу. Лучше, головы. На чипе запишем программку, которую тоже я создам. Просто тут у меня компьютера нет, так что это – дома. В программке будет отображена карта подземных коммуникаций нашего города и окрестностей. Я её скачал с одного сталкерского сайта, который взломал. Не переживайте, никто не узнает. Карта точная, её опытные диггеры составили. Они ею и сейчас пользуются. Так вот. Когда чип заработает, у него в мозгу, точнее перед глазами встанет эта карта в формате «3D». То есть будет он видеть только её.

– Остановись-ка, Саш. Я толком не понял. Кто такие диггеры?

– Это те, которые лазают по разным заброшенным подземкам, линиям метрополитена, канализациям и всяким старым тоннелям. Просто ради интереса, хобби такое.

– И у нас в городе есть диггеры? Я и слова-то такого не знал.

– Есть они везде, просто не афишируют своё занятие. Это не законно ведь, лазать где попало… Так вот, у них сайт есть с подробной картой подземных коммуникаций.

– Ну ладно, это я понял. Вот будет Махмуд видеть эту карту перед глазами. Дальше что? Почему ты решил, что он куда-то вообще пойдёт по этой карте и не станет её игнорировать? Я уж молчу о том, каким образом ты собрался вживлять в его голову чип.

– Я раньше чипы изготовлял, они маленькие. Используется для этого обычная карта памяти из смартфона. Правда, раньше я не вживлял…

– Ладно, что дальше? – спросил Зорин, безнадёжно махнув рукой. – Так почему же он должен идти куда-то в подземелье, ты так и не сказал.

– А потому, что он не сможет по-другому. Он станет снова крысой, как его сородичи. Его новое сознание (Вы же говорите, что эта конкретная особь эволюционирует) как-бы исчезнет.

– Это как? Можно стереть сознание?

– Нельзя. Но можно поставить заслонку. Это всё сделает программа. Не будет у его нового сознания доступа к мозгу. Понимаете?

– Как зомби?

– Да. Чистый лист. Его мозг будет считывать программу с чипа, а его тело её выполнять. Он не будет ощущать себя человеком, к нему вернутся инстинкты крысы. Он снова не сможет переносить солнечный свет и потянется к своим сородичам.

– Ага! И станет таким-же кровожадным! Нас сожрёт.

– Нет. Он просто пойдёт под землю. Скорость его движения будет прописана в программе, нам останется только за ним идти. Какое-то время, пока чип работает, он для нас будет безобиден. Как управляемая машина.

– Я в толк не возьму, почему ты решил, что он выведет нас к логову именно по карте? Вдруг заблудится?

– Просто, когда перед глазами его будет карта, ничто его не отвлечёт. Он выведет. Его инстинкт поведёт и память. Он вспомнит, откуда он пришёл.

– Сомнительно…

Сашка обиделся и надул губы.

– А Вы-сами-то придумали что-нибудь получше?

– Я? Вообще ничего.

– То-то же!

– Так, ты не задавайся! Твой план довольно ещё сырой. Вот что мы будем делать, если поблуждаем по этим катакомбам подземным, и ничего не найдём? А если найдём? Как будем спасаться? Крысы же набросятся на нас, если обнаружат? Успеем ли мы уйти? И что станет потом с Махмудом?

– Я подумал! Если не найдём, то вернёмся назад и станем придумывать другой план. Но мы найдём, я уверен. Так вот, когда мы приблизимся к логову крыс… А мы ведь не внезапно его обнаружим. Там будут следы, какой-то шум, запах. По поведению нашего крыса мы поймём, что уже близко. Отметим это место на карте (она у нас будет в печатном варианте) и уйдём тем же путём. Передадим данные органам. Они их всех БАХ! И взорвут! Или отловят как-то. А Махмуд… Ну, не знаю. Можем его там оставить, если захочет.

– В смысле, оставить? И как же он что-то захочет, если он станет зомби?

– Это пока действует программа. Потом сознание его человеческое вернётся к нему. Просто чип действовать будет, пока его не извлечёшь или пока батарейка не сядет. В него встроена будет микробатарейка, работающая 100 часов где-то. Пока точно не могу сказать. Для этого мне нужен мой компьютер. Просто долго воздействовать на мозг живого существа с помощью электроники нельзя. Это с помощью психотропных препаратов можно. Но с ними существо будет неуправляемым, а нам этого не нужно!

Борис задумался. Вся эта процедура по вживлению чипа под кожу и использование Махмуда, как зомби-путеводителя по подземным тоннелям, показалась Зорину зверством. Слышала бы это Кривулина. В жизни б не согласилась учинить над ним такую экзекуцию. Она, вон, его говорить учит, жалеет, опекает…

– Знаешь, Саш, – сказал Борис, – есть здравое зерно в твоих умозаключениях. Но… Сделать из человека зомби… Пусть и для благих целей… Фашизмом каким-то попахивает.

– То есть, Вам его жалко, да?! А если б он мне руку оттяпал? – вскрикнул мальчик.

– Остынь!

– А то, что они весь город в страхе держат, Вам всё равно? Из-за них погибла Ваша любовница!

– Замолчи! – рассердился Борис. – И не ори. Много ты понимаешь. Сам посуди: ну что мы нелюди? Оставив его там, мы обречём его на верную смерть! Спустя сто часов, он осознает себя вновь человеком и испытает ужас, когда поймёт, что он среди чудовищ! Ему конец. Да его сожрут раньше, он ведь не на крысу похож теперь, а на человека! Поэтому, Сашка, вместо того, чтоб меня упрекать, думай, как нам Махмуда с собой из подземелья вывести, если мы и вправду туда отправимся. И как сделать так, чтоб потом его мозги на место встали. Ребёнок ты ещё. Думать надо на несколько шагов вперёд!

– Хорошо, раз Вы такого обо мне мнения, посмотрим, что Вы скажете, когда все остальные крысы эволюционирую и повылазят на свет божий! Или, когда начнут при свете дня нападать!

В глазах у мальчика стояли слёзы, ему было ужас как обидно, что его кумир Борис Владимирович Зорин не оценил его стараний. Он всё-таки не удержался и заплакал. Чтоб не разреветься перед доктором, он резким движением вытер слёзы, шмыгнул носом и глубоко вдохнул. Последними его словами были:

– Говорите, я – ребенок? На шаг вперёд не думаю? А сами-то подумали, как Ваш так называемый Махмуд будет среди нас, обычных людей, дальше жить? Защищаете его. Всё равно он никому не нужен! В зоопарке что ли его показывать?

С этими словами мальчишка убежал к себе в палату, чуть не сбив с ног бабушку, возвращавшуюся из столовой с пустой тарелкой в руках. Зорин встал и пошёл в ординаторскую, обгоняя поток пациентов, которые гуськом шли с обеда, медленно разбредаясь по своим палатам. Он не стал заходить, заглянул в дверь и позвал Пасечникова на перевязку. Поминки Ирины Золотавиной подошли к концу, и хирург Пасечников нацепил на лицо маску, чтоб никто из пациентов не догадался, что он пил. Впрочем, ему всё равно домой. Коллеги в процедурном кабинете немного поговорили о лице Бориса, который поблагодарил Пасечникова за проведённую операцию по спасению его лица. Тот отметил, что лучше ничего сделать бы не получилось, раны были грязными, могут загноиться. Говорить о пластике пока ещё очень рано. Месяца через два, три. На что Борис скептически заметил: «Если доживём».

Зав. отделением довёз Зорина до дома. В своей квартире Борис смог, наконец, расслабиться. Он принял душ, стараясь избегать попадания капель на лицо. С трудом вымыл правую половину головы. Оказалась, в волосах было немало запёкшейся крови, которая стекала теперь, смешавшись с шампунем, красно-голубыми струйками. Завернувшись в махровое полотенце, он решил поесть. Первый раз за два с половиной дня. В свой холодильник заглядывать было бесполезно. Он набрал номер любимой пиццерии, но никто не ответил. Ясно, не работают. Ещё несколько пиццерий не отвечали. Тогда Борис позвонил в ресторан грузинской кухни, недалеко от его дома. Услышал от голоса с кавказским акцентом, что, оказывается, в связи с тем, что город Калининск захватили «ночные монстры» (О! Новое название!), многие заведения закрылись. Борис порадовался, что не закрылись они, и сделал заказ. На что кавказский голос сказал, что доставка у них теперь не работает, сам пусть приезжает. Борис чертыхнулся и бросил трубку. Сходил в ларёк на остановке за пачкой пельменей, которые ненавидел.

По пути в магазинчик столкнулся с похоронной процессией. Показалось необычным, несли два гроба. Толпа из примерно двадцати пяти человек шла довольно быстро, многие тихо плакали, одна женщина выла в голос, от чего Борису стало неуютно. Процессия двигалась в необычной для этого часа дня тишине. Машин на проезжей части не было, слышен был лишь шелест тёмно-зелёной, кое-где выцветшей листвы, перебираемой дуновением жаркого суховея. Под ногами скорбящих людей вздымались облачка серой пыли, она оседала на штанинах и подолах платьев, сопровождающих гробы, пачкала сандалии. Вот и Борис пришёл домой потный и пыльный, пришлось снова принять душ.

Пельмени понравились, правда не понравилась смачная мясная отрыжка, беспокоившая потом Бориса до конца дня. Правда конца дня он не дождался. Уснул так крепко около шести вечера, что не слышал надрывающийся телефон. Звонили родители из Москвы, брат, жена брата, Пасечников, Маша и Яков по два раза, один раз звонила Кристина Максимовна и три раза звонила мама Саши Руденко, чтоб сообщить о том, что её сын сбежал из клиники.

Ночью Борис то и дело просыпался из-за боли. Не замечал, как во сне переворачивался то на живот, утыкаясь лицом в подушку, то на бока, травмируя свежие рубцы. Однако, к утру удалось выспаться. Настроение было хорошим, наверное, сказался приятный сон о милых Кристининых веснушках на загорелых плечах, которые во сне он нежно гладил, приспустив лямочки бирюзового сарафана. Подошёл к зеркалу, побрился с трудом. Сам себе сделал перевязку, обработал швы. Заметил, что левый глаз несколько затёк, и кожа вокруг левого рубца более красная и отёчная, чем с противоположной стороны. Гематома на лбу окрасилась сине-зелёным. Поняв, что со вчерашнего дня не принимал антибиотики, Борис поспешил исправить положение. Хорошо, что заботливые коллеги вчера сунули ему в пакете таблетки, шприцы и перевязочный материал. Как знали, что сам он нигде ничего не купит. Аптеки, как и рестораны с магазинами, позакрывались. Да и в больницу лекарства неизвестно, когда поставляться будут… Отварив себе остатки пельменей и вскользь подумав, что так не долго до несварения, Борис стал просматривать телефон. Да. Его потеряли и надо бы всех обзвонить. Блин, как не охота. Но, придётся. Первому набрал Саше Руденко. Разговор был сухим и кратким, но после беседы у Бориса «отлегло». Ведь обидел его вчера…

– Привет, Сань. Это Зорин.

– Здрасте.

– Ты это… Не дуйся на меня, окей?

– Забыли.

– Как рука? Тебя уже перевязали?

– Нет. Я дома. Сам перевяжусь.

– Так и знал, – вздохнул Борис. – Сашка-Сашка…

– Как Вы сами? Шрамы болят?

– Потерплю. Чем занимаешься?

– Тем, чем собирался. Я от своих планов не отказываюсь, как некоторые!

Борис пропустил мимо ушей упрёк в свой адрес. Так ему мальчишка симпатизировал, что ссориться снова не хотелось. Даже соскучился он по нему немного. За ночь. Он спросил с крайней степенью заинтересованности:

– Мастеришь чип?

– Пока программу пишу. Может, конечно зря. Вы ж не позволите всё это… Осуществить.

– Посмотрим. Подумать надо, я ж говорил. Кстати, нельзя ли этот твой микрочип просто ему в кепку вшить. Близко же к голове. И не травматично.

– Нет. Сигнал не пробьёт черепную коробку. Да он её скинет и всё!

– Хорошо, не кипятись. Работай, ты у меня молодец! – сказал ободряюще Зорин, сам не заметив, как своими словами сокращает дистанцию между собой и своим маленьким пациентом.

– Мне антибиотики ещё колоть? Мать больно колет.

– Колоть, Саня. До семи дней минимум. А потом можно на таблетированную форму перейти. И, пожалуйста, пусть мама свозит тебя на перевязку.

– Отец свозит. До свиданья.

Сашка отключился.

«Вот те на… Отец…» – подумал Борис. Ему стало грустно. Никогда Саша раньше не упоминал об отце. А почему, собственно, он решил, что у мальчика нет отца? Может он просто с утра до ночи работает, и сына воспитывает мама. Или, допустим, командировки. Или с ними не живёт, но теперь пришёл мальчика навестить. А он себе напридумывал, бог весть что. Привязался к пацану. Дурак. Борис решил, что всё. Хватит быть таким сантиментальным. Никто ведь не виноват, что он одинок. Что у всех остальных кто-то есть, а у него нет. Родители и брат не в счёт. Ну разве виноват он, Борис Зорин, что не создал семьи? Что влюбился в женщину, которая ему не досталась в итоге? Что приходит к нему Кристина лишь во снах? Может быть с Иринкой, царствие небесное, у него бы что-нибудь получилось? Он налил себе рюмочку коньяка, но отставил её. Утро. Мало ли… Вдруг куда-то придётся съездить? Стал вспоминать Иру, их последнюю встречу. Поймал себя на мысли, что не очень страдает по ней. Жалко, конечно. Ужасно то, что с ней произошло. Но, чёрт побери, с ума от этой потери он не сходит. Из этих дум Бориса вырвал телефонный звонок. Как обычно бывало, когда звонила Кристина Максимовна, а было это всего два раза, Зорин встрепенулся и покрылся мурашками. Это она. Сама звонит.

– Да.

– Здравствуй, Борь.

– Привет! Как дела? Чем обязан?

– Ты забыл? Сам просил меня исследовать генетический материал того парня-крысы. Ты в порядке? Дома? А то я слышала, что… Все говорят о тебе. Боялась позвонить вчера. Ты операцию перенёс.

– Я вчера домой уехал. Не могу в больнице долго лежать. Вообще не могу лежать. Мне швы на лицо и голову наложили. Как-то так. Значит, ты знаешь, про нападение.

– Знаю.

– Что, до онкодиспансера слухи дошли? Что там у вас говорят?

– Не знаю. Я уже два дня на работе не была. Муж как забрал меня тогда, так и запретил из дома выходить до отъезда. Говорит, без гистолога больница как-нибудь обойдётся. Мне подруга позвонила, о тебе сообщила.

– Надо же… И многие у вас там на работу не выходят?

– Многие. Но хирурги, гинекологи все ходят. Зав. лабораторией тоже. Да там у нас сейчас приём больных приостановлен, кстати. Операции не выполняются уже три дня, так как не работает ЦСО (прим. ЦСО- центральное стерилизационное отделение).

Борис не знал, что сказать. Он с каждым днём, с каждым часом проникался мыслью о том, что медленно, но верно, наступает апокалипсис в их городе. И никому во всём мире (да что там в мире! В родной стране!) до несчастного Калининска нет дела.

– Борь… Ты слушаешь?

– Да, прости, задумался. Ну, расскажи, что ты узнала, изучая материал Махмуда?

– По телефону?

Такого подарка Борис не ожидал, он быстро сориентировался.

– Может, встретимся где-нибудь? – спросил он.

– Приезжай ко мне. Ах, нет. Тебе, наверное, нельзя на улицу.

– А ты одна дома?

– Я-то одна. Муж со вчерашнего дня на работе. У них напряжённый этап подготовки к операции по уничтожению крыс-мутантов. Помнишь, я говорила?

– Ты как раз ничего не говорила конкретного.

– А Катюшка у свекрови. Утром отвезла её, чтоб не мешала сборам.

– Всё-таки вы с дочерью уезжаете в…

– Кемерово. На время. Завтра утром на машине до аэропорта Переднегорска, а там самолётом до Москвы. Потом пересадкой до Кемерово.

– Ладно, понял.

– Я ещё и попрощаться хотела. И рассказать тебе всё.

– Ты же говоришь, ненадолго.

– Борь, это важно.

– Кристин, не подумай, я очень хочу с тобой увидеться, но у меня сейчас такой видок. Жуть. Вчера в магазин ходил, люди на меня как на прокажённого смотрели.

– Люди?

– Ну, продавщица. Ещё я встретил похоронную процессию, тем было, конечно, не до меня.

– Я сама в шоке, Боря. Улицы опустели, словно в Чернобыле. В общем, я к тебе сама приеду.

– Нет!

– Да. Машина под окнами стоит. Не волнуйся. На меня не нападут, сейчас ведь светло. Я твой адрес забыла. Напомни.

– Улица Посадского, дом 134, квартира 48. Второй подъезд.

– Буду через полчаса. Пока.

– Стой! Кристин, мне неудобно, но у меня дома еды никакой нет. Только макароны. Ты не могла бы…

– Могу. У нас супермаркет возле дома работает. Что тебе купить?

– Любые консервы, хлеб, молоко, минералки пару бутылок и сигареты «Марко Поло». Я тебе сейчас деньги на карту переведу. У тебя карточка привязана к этому номеру телефона?

– Ну ты, Зорин, даёшь! Центральный банк со вчерашнего дня закрыт. Мне вчера свекрови не удалось перевод сделать. Я всё куплю и приеду. Не беспокойся. Пока.

Кристина отключилась, а Борис принялся спешно наводить порядок в квартире. За полчаса он успел сделать столько, сколько в иных условиях бы делал весь день. Он помыл пол, пропылесосил палас, протёр пыль и выдраил с хлорсодержащим средством унитаз. Эта бурная деятельность позволила ему унять волнение и бешенное сердцебиение, возникшее после телефонного разговора. Он яростно работал половой тряпкой, щёткой, пылесосом, что позволяло ему взять под контроль дрожащие руки. И напрочь забыть о распирающей боли в левом шве, который, видимо, собирался всё-таки нагноиться. Наконец уборка была закончена, и Борис порадовался, что имеет однокомнатную квартиру и интерьер в стиле минимализма. Когда с его подбородка на пол упала капелька пота, раздался звонок в дверь. Он вздрогнул, вытер капельку с ламината большим пальцем ноги и пошёл открывать.

– Здравствуй ещё раз, – сказал Борис, пропуская в дом её. Любимую женщину. Чужую жену.

Кристина выглядела усталой, но такой же обворожительной, как всегда. На ней были светлые льняные брюки и просторная шёлковая рубашка персикового цвета, завязанная на талии узлом. Веснушчатые плечи были скрыты от глаз Бориса, зато у рубахи был глубокий вырез, в котором на тоненькой золотой цепочке притаился маленький блестящий кулончик в виде капельки, приковавший внимание Бориса на несколько секунд. Ровно на столько, что Кристине хватило времени перехватить взгляд Бориса на своей груди и как бы невзначай запахнуть вырез рукой. Волосы девушки были собраны в пучок и заколоты заколкой на макушке, от чего лицо её казалось серьёзным и сосредоточенным. Ясно, конечно, что пришла она для серьёзного разговора. Однако Борис так растерялся от того, что вот она, перед ним, что они наедине в первый раз за много лет, что стоял и тупо улыбался и робел, как подросток.

– Ужас-то какой… Боря…

– А, ты про лицо?

– Боже мой, и голова вся! – запричитала Кристина, рассматривая внимательно лицо Бориса со всех сторон. Оно было наполовину под марлевыми наклейками. Торчал только нос, глаза, один из которых был уже другого в два раза из-за отёка, да выпуклая зелёная гематома в области переносицы. Часть головы выбрита и покрыта тоже повязкой. – Сильно болит?

– Нет, чуть-чуть.

– Ты пьёшь антибиотики?

– Да. Хорошо, что напомнила. Как раз пора пить.

С этими словами Борис отправился на кухню, принял таблетку левофлоксацина и заодно обезболивающее. Левую щёку дёргало и жгло. Но сердечный трепет был сильнее всех остальных переживаний, чёрт с ним с лицом.

– Садись на диван, Кристин. Я тут убирался, поэтому весь «в мыле», – сказал Борис, оправдываясь за свою домашнюю футболку, которая была сырой от пота, и это было видно невооружённым глазом. – Может, я быстро душ приму и переоденусь, а ты подождёшь минут пять?

– Нет, Борь. Я ненадолго к тебе. Там в коридоре пакет с продуктами стоит.

– Спасибо. Сейчас я верну…

– Оставь! Сядь и давай поговорим.

– Хорошо, – сказал Борис, пытаясь успокоиться, – давай начнём с того, что ты узнала о Махмуде.

– Сразу скажу, было нелегко. Пришлось искать по друзьям-коллегам место, где бы можно было бы изучить геном человека, и кто бы мог помочь. Сам понимаешь в нашей больничной лаборатории этого не делают. Нашла я такого доктора. Это молодой специалист, работает в частной лаборатории «БиоТех». Там, конечно, делают в основном генетическую экспертизу на отцовство, определяют хромосомные мутации, высчитывают по генам вероятность того или иного…

– Кристин, – перебил её Борис, – давай ближе к делу. Он готов был слушать её вечно и так вот рядом сидеть, рассматривая её лицо и мечтая, но боялся, что ей вдруг позвонят, и он не успеет попрощаться с ней перед отъездом, сказать ей тёплые слова.

– Хорошо. Мне пришлось доктору сразу признаться, что волосы и ногти принадлежат не совсем человеческому существу. А мутанту. Хорошо, парень-специалист оказался понятливым и лишних вопросов не задавал. Он мне показал результаты тестов. Сказал, такого раньше не видел. Его, Махмуда, молекула ДНК копируется с изменениями, мутирует, то есть, при каждом воспроизведении. Локусы меняются местами в определённом порядке. И в результате клетки приобретают более усовершенствованные свойства при каждом следующем делении. Чаще всего мутируют участки генов, в которых закодирована информация об обонянии.

Кристина ещё долго и увлечённо рассказывала о том, что и как происходит с ДНК человека-бывшего-крысы, сыпля научными терминами. Из её рассказа Борис должен быть понять, почему Махмуд эволюционирует, и чем это может закончиться. Он больше не решился перебивать Кристину, и дождался терпеливо, когда она закончила словами:

– Короче, парень-генетик сказал, что ему было бы интересно поисследовать мозговую клетку этого мутанта. И с генетическим кодом тоже не всё ясно. Нужно время для полноценного анализа. Раскодировать ДНК – это задача не из лёгких.

– Я ничего не понял, но было интересно, – многозначительно протянул Борис.

– Как не понял, Борь?!

– Я не виноват. Все эти локусы-покусы, половину слов я не слышал раньше.

– Ну и ну…

– Не, я понял, что его ДНК как-то неправильно воспроизводится, и что у него с каждым разом улучшаются разные функции, особенно обоняние, так?

– Так. Это всё, что ты услышал?

– Прости.

– Ты извини, Борис, но кажется, зря я ехала через весь город, раз эта информация была тебе не нужна!

Кристина встала и направилась к двери, продолжая негодовать, что мол, сам Борис говорил, что мы все союзники и должны разобраться что к чему и защитить наш город, а теперь его запал иссяк. Борис догнал её в коридоре и позволил себе схватить её за руку, чтоб остановить.

Глава девятнадцатая. Почти человек

Маша Кривулина проснулась сегодня раньше всех. Яков мирно спал в сенях на раскладушке, которая была куплена на первые заработанные Яковом деньги. Что значит зарабатывать, Яков узнал совсем недавно и ему это дело понравилось. В его прежнем мире, бесследно исчезнувшем, он знал лишь натуральный обмен. Сначала он, с разрешения соседей из двух домов напротив, решивших покинуть город, =собирал ягоды малины, крыжовника и смородины. Люди уехали, а садовые растения так и остались увешанными спелыми гроздьями. Жаль. На местном рынке Яков продал шесть вёдер ягод. Вырученной суммы хватило на добротную раскладушку. Хотел ещё подработать грузчиком. Многие семьи, покидающие город, нуждались в такого рода помощи. Но Маша отговорила. «Яков, ну ты же не здоровяк какой-то, чтоб коробки да мебель таскать. Не надо! А то ещё спину надорвёшь, а в городе с медицинской помощью сейчас напряжённо. Ну прошу-у…» – сказала она. Когда у Якова купили первое ведро ягод, он посмотрел на две пятисотрублёвые купюры в своих руках и не испытал радости. С непривычки. Ну, бумажки и бумажки. Хотя помнил, что говорила о деньгах Мария. О том, как хорошо зарабатывать много и как потом приятно тратить деньги. Именно во время покупок Яков постепенно осознавал, что деньги имеют реальную стоимость, что они, конечно, посредник между двумя людьми, готовыми совершить сделку купли-продажи. Но, чёрт возьми! Это, оказывается, так удобно! Естественно, Мария рассказывала что-то о социальном неравенстве, о пропасти между богатыми и бедными и о том, как страшно остаться без денег. Эти все тонкости пока не укладывались в голове у Якова, хотя Маша твердила, что это вовсе не тонкости и не ерунда. Просто он пока не понимает, какую роль деньги реально играют в жизни человека. Так и сказала Маша, его спасительница и учительница. Проводница в солнечный светлый мир, в котором Яков, благодаря этой доброй девушке, неплохо адаптировался.

Он продолжал тосковать по жене. Сара приходила к нему во снах. Часто она держала на руках их сынишку, и в каждом следующем сне малыш был разного возраста: то он был новорождённым, то ему год или два, то четыре. И, к счастью, и Сара и Евраш в этих снах всегда были весёлыми, красивыми. Иногда Сара громко смеялась, кружась с сынишкой в задорном танце. Поэтому сны о мёртвых родных вызывали у Якова чувство светлой грусти, но не тревогу. По прошествии двух месяцев после выхода из подземелья Яков чувствовал себя настоящим человеком. Один раз было такое, что он посмотрел на Машу, как на… на… (это было так мимолётно, что почти не было) сексуального партнёра. Просто она, как всегда перед сном, когда стемнело, переодетая в длинную, почти до пят ночнушку, вышла из комнаты. Она на цыпочках пошла через сени, где Яков уже засыпал, лёжа на раскладушке. Прошла на улицу мимо него полуспящего. Очень тихо, чтоб не потревожить. Но Яков открыл глаза именно в тот момент, когда с его лицом поравнялась Машина коленка, а свет Луны из окна просветил сквозь рубаху её голое тело. Яков сразу зажмурился и перевернулся на другой бок, а Маша даже не поняла, что он не спал. Она тихонько шмыгнула на улицу, умудрившись закрыть бесшумно дверь. Наверное, пошла Махмуда проверить, или в туалет. Не важно. Важно то, что от взгляда на девушку у Якова проснулось естественное желание близости с женщиной, и кровь прилила к низу живота. Была ночь, и Яков решил заставить себя заснуть. Завтра разберётся со своими ощущениями. Но в ту ночь ему снова приснилась жена, и он забыл о своём смутном ночном желании. Возможно, на время.

Не спал короткими жаркими ночами и Махмуд в своём сарае. Сарай, благодаря усилиям хозяйки и хозяина был превращён в такую же, как у людей, комнату. Жилище хозяев он видел несколько раз изнутри, когда Маша просила его что-то занести в дом. Оно было слишком ярким, пёстрым, наполненным кучей вещей, предназначения которых он не понимал, и от обилия, которых у него кружилась голова. В его жилище было всё наоборот, так, как ему нравилось. Много свободного пространства, прохлада и сумрак. Он спал на мягких матрасах, настеленных на старый, выброшенный кем-то давным-давно диван, с продавленной серединой. У него был стол, состоящий из двух ящиков с приколоченными сверху досками, на который он ставил миски с едой и водой. Это было не удобно, но очень хотелось угодить хозяевам, особенно Маше, которая так радовалась, когда он ел за столом, как человек. Поэтому он учился поглощать пищу не руками, а ложкой. Ещё у него была лампа, удивительный прибор, который мог светить, как солнце, озаряя пространство вокруг, когда нажимаешь кнопку. Долго он просто играл с лампой, поражаясь тому, как легко управлять ею всего лишь нажатием на кнопку. Включал-выключал, включал-выключал… Светил ею себе в глаза, в открытые и закрытые. Направлял свет в разные уголки сарая. У хозяев в доме тоже были такие источники света на потолке и на стенах, и отдельно. Много интересного вмещал в себе солнечный мир и быт его обитателей. Они, люди, казались ему высшими существами. Но чувствовал он, что сам, в сущности, точно такой же. Похож ведь.

Препятствием была только речь, и Махмуд это постепенно осознал. Думать он уже научился, научился понимать хозяев, глядя на их лица, на их движения, слыша их голоса. Усиленно учился он говорить. Не слушался его язык. Это удручало до слёз. Но за старание хозяйка гладила его по голове. Из её рта вылетали ласковые слова, значения которых он не понимал, но чувствовал тепло и радость, когда слышал нежную, успокаивающую речь, обращённую к нему. Хозяин Яков относился к нему по-другому. Он не говорил тёплых слов в его присутствии, он ходил за Машей по пятам, охраняя её от него, бедного Махмуда. На лице у Якова было суровое выражение, неодобрение. Всякий раз норовил он встать между ним и Машей, губы сжимал, когда та дотрагивалась до Махмуда. Вот и сегодня, сидел Яков на скамеечке во дворе подле Марии, которая учила своего подопечного человеческой речи.

– Махмуд! Ну следи же за моими губами. Ма-ша! Я-ша! М-м! М-м! – проговаривала она, делая ртом чёткие круговые движения, то сжимая, то разжимая губы, проникновенно глядя парню в глаза.

– А-а-а-м-м-ай, – повторял Махмуд старательно.

Через полчаса бесплодных усилий Мария махнула рукой и сказала, повернувшись в сторону Якова:

– Ничего не получается…

– Тебе, Маш, просто делать нечего, – ответил Яков. – Зверь – он и есть зверь.

– Мне жалко его, и никакой он не зверь.

Яков промолчал, а Маша прижала к себе Махмуда, в чёрных глазках-бусинах его стояли слёзы.

– Ну ничего, дружочек, ты всё равно у меня молодец! А давай попробуем сказать: «Ша»? Просто пошипи вот так: «Ш-ш-ш-ш-ш-ш». Смотри на меня. Повторяй. Зубы вот так сожми, язык назад отодвинь и воздух выдыхай! «Ш-ш-ш-ш-ш».

– С-с-ш-с-с-щ-щ…

– Ещё разик!

– С-с-ш-ш-ш-ши…

– Ну вот! Уже лучше, – сказала Кривулина, – завтра продолжим. А теперь пойдёмте-ка на пляж!

– С ним? – не понял Яков.

– Ну, Яш, а как по-другому? Одного его не оставишь. Не сидеть же нам взаперти летом, когда такая погода хорошая, и вода в реке, как парное молоко.

– А если он сбежит?

– Да куда ему бежать? Нет.

– Знаешь, что, Маша? Я позвоню Борису, и попрошу забрать этого типа. Он осложняет жизнь нам. В первую очередь тебе. Потому, что ты постоянно в опасности.

– Успокойся, Яков. Потерпи немного. Борис Владимирович сказал, что это ненадолго. Он скоро приедет.

Яков, в который раз удивился доброте Маши. Ему ничего не оставалось, как согласиться. После пяти вечера компания из двоих молодых людей и девушки отправились на городской пляж Демьянки. Махмуд, шагая чуть сгорбившись с непривычки, боязливо озирался по сторонам. Но бояться было некого. Город был пустынным. Простояв минут пятнадцать на остановке маршрутного такси, и не дождавшись ни одного транспортного средства, товарищи поняли, что придётся идти пешком. Это минут сорок пять. Около шести часов они, наконец, расположились на песке под зонтиком, среди всего трёх таких же, как они, смельчаков. Ни для кого давно не было секретом, что по ночам в Калининске на охоту выходят из-под земли (а может быть, как раз из реки?) крысы-мутанты. И половина жителей сидят по домам, ожидая жёстких мер от правительства и армии, а вторая половина спешно покинула город и продолжает покидать. Мария не обращала внимания на Якова. Он был самостоятельным. Она всецело была поглощена Махмудом. Мудрая Маша в синем закрытом купальнике взяла парня за руку и в одежде повела к воде. Она сама закатала его штанины выше колен, обнажив худые волосатые ноги. Махмуд неуклюже переминался на маленьких кривых ступнях с неестественно длинными пальцами. Прохлада и свежесть реки манила его, но он подумал о том, что намокнет его одежда. Он растерянно посмотрел на хозяйку, смешно выпятив нижнюю губу и потупив взор. Расстроить Машу для него было самым страшным. Она его поняла и сказала:

– Ты переживаешь за свои вещи? Они высохнут, посмотри какая жара. Не бойся. Давай мне руку и пошли в воду. Ты умеешь плавать? Нет? Не важно. Просто зайдём в воду и постоим, хорошо? Яков! Иди к нам!

Когда Мария с Махмудом медленно зашли в воду по горло, парню стало плохо. То ли свело ногу судорогой от перепада температур, то ли произошёл спазм дыхательной мускулатуры. Он вырвался из Машиных рук и стал яростно бить руками по воде, делая судорожные шумные вдохи. Несмотря на то, что в воде они стояли по грудь, небольшая волна отнесла Махмуда на метр вглубь от растерявшейся девушки. Он стал уходить под воду, оставляя на поверхности разнокалиберные пузыри. Когда Кривулина сообразила, в чём дело и заорала: «Помогите!», Яков уже был рядом и бултыхался рядом с ней, подныривая под Махмуда, потерявшего ориентацию. Яков хорошо плавал, и уже через минуту он выволок на берег испуганного парня, не успевшего даже потерять сознание. Лежа на песке в окружении плачущей Маши, Якова, интенсивными рывками надавливающего на его грудную клетку, и ещё нескольких пляжников, Махмуд кашлял и рыгал. Ему было неловко, а страх отступил. Что же с ним произошло? А вот что.

Внезапно, войдя в воду, он ощутил жгучую боль внизу спины. Он резко сунул руку в штаны, схватился за хвост и… оторвал его от тела. Не специально, конечно, он сам оторвался, когда он потянул за него у основания. Так быстро, как в тот момент, он никогда прежде не думал. Что делать? Решение пришло единственно верное: надо как-то постараться незаметно, через штанину вытащить хвост и утопить навсегда. Он мечтал об этом моменте давно, хотел даже отгрызть его зубами, но было больно, и он не смог. А теперь это случилось в такой неподходящий момент.

– Он воды нахлебался, его в больницу надо! – верещали наперебой две девицы в модных купальниках, подбежавшие вместе со своими молодыми людьми к берегу.

Маша сидела на коленках в изголовье Махмуда и придерживала его голову. Она была в шоке и тихо всхлипывала.

– В больницу, срочно в больницу! В «скорую» позвоните кто-нибудь!

Махмуд сообразил, что его собираются куда-то везти, в неизвестное место. Он испугался и понял, что надо дать понять людям, что с ним всё в порядке. Он попытался сесть, но свалился на бок. Открыл глаза и замотал головой в знак протеста. Тут Яков помог:

– Не надо никуда нашего друга везти. Видите, Всё нормально. Лучше нам домой. Маша, такси надо вызвать.

– Ребят, не работает служба такси, – сказал долговязый парень, один из собравшихся возле них отдыхающих. – Я подвезу.

Через два часа за столом в комнате Машиного дома хозяева Махмуда вели беседу. Кривулина, отхлебнув горячего чая с чабрецом и мятой, после третьей чашки которого она наконец успокоилась, спросила Якова:

– Может всё-таки его Борису Владимировичу показать?

– Зачем?

– Всё-таки рана…

– Да заживёт его рана. Не волнуйся так.

– Она большая?

– Нет.

– А как ты понял, что он хвост потерял в воде?

– Когда в машину сели, он так сильно сморщился и на сиденье заёрзал. А когда выходили, кровавое пятно на его штанах заметил. Хорошо, что ещё сиденье чужой машины не запачкали. В сарай его повел, там заставил мне зад показать. Он не хотел, но я ему руку заломил, на лежбище его толкнул и насильно стянул с него штаны.

– Яков! Как ты мог?!

– Что я такого сделал?

– Ему итак больно, а ты!

– Я хотел помочь. Надо же было осмотреть его рану. А как по-другому, если он не понимает слов?

– Он только не говорит, а понимает прекрасно. Почему же ты меня не позвал?

– Зачем? Чтоб ты его начала уговаривать, песни ему петь до ночи.

– Ладно, пойду к нему схожу.

– Мария, не надо. Он поел и, наверное, зализывает свою рану языком, как любое животное. А животным тоже нужен покой.

– Не думала, что ты такой злой. Ничего не случится, если я загляну на минутку и справлюсь о его самочувствии.

Мария пошла к сараю. Сквозь щели увидела свет лампы. Открыла навесной замок, вошла. Уставший Махмуд спал, свернувшись калачиком на диване. Рядом лежала одежда Якова, которую тот оставил здесь взамен мокрых штанов и рубахи парня-бывшего-крысы. Маша несколько минут постояла, послушала его ровное дыхание. Выключила свет. К дому она направлялась с одной мыслью: «Странно, что Борис Владимирович второй день не отвечает на звонки…»

Глава двадцатая. Прощание

– Отпусти, мне больно!

– Не уходи, Кристин. Просто я туго соображаю, ты же видишь, на кого я похож. Травма сказалась. Головы.

– Мне всё- равно. Я ухожу. Чувствую себя дура-дурой.Полчаса тебе рассказывала, что мне удалось с таким трудом узнать, а ты даже не проявляешь никакого интереса.

Кристина остановилась у входной двери и посмотрела на Бориса с упрёком. Он же не знал, что сказать. Лезли в голову какие-то глупости. Хотелось оправдаться перед ней в своём бездействии. И вправду, сам просил её об услуге, сам так воодушевлённо расписывал, как они все должны быть сильными и сообща освободить их город. А сам…

– Кристина, я не отказался от идеи что-то придумать и помочь властям найти логово крыс. Мне только нужно несколько дней, чтоб оклематься. Я пережил страшное, тебе не понять. Я не смог спасти девушку, которая шла на свидание со мной, понимаешь? Я никогда себе этого не прощу.

– Ты сильно её любил, Борь? – спросила Кристина, посмотрев на него с грустью и сочувствием.

Борису стало стыдно. Когда же наконец он прекратит лгать? Себе и другим. Наверное, сейчас самое время. Он посмотрел в глаза своей любимой, продолжая сжимать её плечо сказал:

– Ты прекрасно знаешь, что всю жизнь любил я только тебя. И люблю.

Он, не дождавшись реакции женщины, резким движением притянул к себе её хрупкое тело и впился губами в её губы. Он стал целовать Кристину с неистовой страстью, даже не осознавая, что делает ей больно дрожащими пальцами вонзившись в её кожу, тянет и путает волосы. Он не мог остановиться, и как-то внезапно ощутил прилив счастья, когда понял: Кристина отвечает ему. Она не сопротивлялась его болезненным объятьям, а наоборот, прильнула к его груди и, высвободив руки, аккуратно и нежно гладила его по затылку и шее. В иной ситуации Борис испытал бы неудобство за своё потное тело, за своё распухшее лицо со шрамами и затёкший красный глаз. Но в эту самую минуту мир для него перестал существовать. И хотелось верить, что для неё тоже. Возбуждённый Борис (откуда только взялись силы!) поднял Кристину на руки, и не прекращая целовать, отнёс на диван. Раздевая друг друга они часто дышали и не могли вымолвить и слова. Кристина смотрела на Бориса с искренней нежностью, а он на неё с благодарностью. Он прижимал её к себе так сильно, будто не верил, что она – это она настоящая, живая. Что обнимает он не туманное видение, которое растает по утру. Он вдыхал её запах полной грудью, жалея, что с каждым выдохом он покидает его лёгкие. Не мог надышаться. «Любимая моя», – шептал Борис в исступлении. Она в ответ покрывала его поцелуями, прикрыв глаза. Её поцелуи были особенными: лёгкими, игривыми и тёплыми, без привкуса сладострастия и вожделения. Забыв о мерзкой пульсирующей боли в висках и переносице, Борис овладел своей женщиной, точно изголодавшийся самец, резко и быстро. Несколько минут он лежал на Кристине, уткнувшись лбом в подушку через её плечо и испытывал стыд от того, что всё произошло так быстро, и примитивно. В черепе барабанила глухая боль, не давая сосредоточиться и подобрать нужные слова. Поэтому он, откинувшись на спину, просто сказал:

– Прости…

– За что, Боря? – спросила она, положила голову ему на грудь. Мягкие локоны рассыпались по его шее, одна шелковистая прядка опустилась на лицо. Он не стал её смахивать, несмотря на то, что волоски щекотали ноздри.

Теперь Борису жутко захотелось говорить с Кристиной. О своих чувствах, о любви, которую он маскировал столько лет и подавлял в себе. Да о чём угодно, хоть о крысах-мутантах. Лишь бы она ещё немного полежала в его кровати. А он мог прикасаться к ней.

– За всё. И за то, что я… Так набросился на тебя. Как дурак.

– Ты жалеешь об этом?

– Милая! Я тебя люблю! Тысячу раз готов произносить это слово. Как же я могу жалеть о том, что был с любимой женщиной. С единственной. Я о тебе мечтал всегда, но ты… Ты выбрала другого.

– Нет, Боренька. Других всегда выбирал ты. За столько лет нашей непонятной дружбы, начиная с первого курса института, ты ни разу не дал мне понять, что любишь.

– Я боялся.

– Да что теперь об этом… Ты боялся, я боялась. В общем, мне пора.

– Нет!

Кристина встала, прикрылась своей кофточкой, которую подняла с пола возле дивана. Борис залюбовался её телом, а она не обратила внимания на его взгляд.

– Я в душ пойду.

– Кристина, милая, побудь ещё немного со мной, а?

Борис поднялся, взял её за руку и увлёк на постель. Она заулыбалась:

– Ну хорошо, ещё пять минут. Что же я наделала…

Они прижались друг к другу и стали целоваться. Борис не знал, чего ему хочется больше, обладать любимой женщиной или просто лежать, обнявшись с нею и разговаривать. Очень уж хотелось вытянуть из неё признание в любви, которая, возможно, когда-то была у неё к нему. Ведь сейчас она с ним! Она не убежала и не оттолкнула. Для него это было важно.

– Ты меня когда-нибудь любила?

– Зачем тебе это, Боренька?

– Мне это жизненно необходимо знать! Я же раскрылся перед тобой. Хоть и опоздал на много лет.

– Я тебе ничего не обещала. Твоё признание меня ни к чему не обязывает.

– Но ты отдалась мне!

– Ну и что? Я поддалась порыву… – ответила Кристина и засмеялась.

– Какая ты жестокая.

– Ты знал, какая я, – ухмыльнулась она и чмокнула его в кончик носа.

– И всё же?

– Что?

– Любила или нет?

– Если я скажу «нет»?

– Ну, я не поверю.

Внезапно у Кристины зазвонил мобильник. Она вскочила, как ошпаренная, её лицо мгновенно стало серьёзным. Она взяла трубку и несколько минут говорила с мужем. Голос её был неровным, а лицо и грудь покрылись красными пятнами.

Зорин понял, что это конец. Конец его мимолётному счастью, сейчас она уйдёт, оставив о себе воспоминания и светлую грусть. За эти несколько минут, что он наблюдал за быстро одевающейся Кристиной, повернувшейся к нему спиной, которая, казалось, забыла о его существовании, он успел испытать гамму чувств: это и отчаяние, и ревность, и обида на себя и за себя и глубокая благодарность ей за то, что подарила ему эти полчаса любви. Когда разговор был окончен, Кристина уже стояла полностью одетая и немного лохматая, но в глазах её он заметил радостные искорки. Видимо, между ними состоялось что-то важное и для неё тоже. Исчезла недосказанность, всё встало на свои места. От этого оба испытали облегчение, хоть и было понятно, что воспоминания об этом дне ещё долго будут жить в их памяти, то радуя, то печаля.

Кристина взяла сумочку, и сделала недовольное лицо, когда увидела, что принесённый ею пакет с продуктами так и остался стоять в прихожей.

– Чёрт! Там ведь молоко.

– Ничего, я кислого молока как раз хотел.

– Господи… У тебя повязки слетели, ты посмотри!

Она подвела Бориса к зеркалу в прихожей. Он мельком глянул на свои багровые рубцы и тут же отвернулся, чтоб обнять Кристину в последний раз, но она мягко отстранила его руки. Вместо этого она вытащила расчёску и стала расчёсывать спутанные волосы, рассказывая Зорину, как бы между делом:

– Самое главное, для чего я приходила. Коротко. Послезавтра начнётся операция, о которой я говорила. Никто не знает. На самом деле, логово крыс давно обнаружено. Находится оно, как сказал муж, в аккурат под заброшенными корпусами клеевого завода.

Борис чуть не сполз по стене от шокирующей новости.

– И ты это говоришь так спокойно?!

– Просто для меня это не новость. Так вот…

– Погоди, а как это узнали? Клеевой завод – это тот, что на южном берегу Демьянки через мост? Это ж недалеко от центра города.

– Да, там. На глубине около восьмидесяти метров. Там не то старая шахта затопленная, не то… Забыла, как называется. В общем, оттуда мутанты выбираются по ночам по канализационным траншеям наружу. Они хорошо плавают и бегают, ориентируются в темноте. Из Питера сюда прибыл отряд «Дельфин» – специально обученные водолазы и дайверы. Военные, короче. Совместно с силами нашей ФСБ и полиции они месяц их выслеживали и решали, как уничтожить. Причём, во время их рейдов по подземельям, несколько человек из личного состава погибли.

– Во те на… а мы и не знали, что ведётся такая работа!

– Да, это засекречено. Ну, ты сам понимаешь, кому надо – в курсе событий.

– Крысы там ночуют? Твой муж видел их?

– Сам он не спускался в подземелье. Но говорит, их там очень много. Сотни две, наверное. Они очень агрессивные, голодные. Там же, в логове и в соседних каменных коридорах обнаружены останки тел. Это страшно, Борь. Муж рассказал, что полковник ФСБ, руководитель операции, который одним из первых в подземелье спускался, на схрон наткнулся. В одном из колодцев около десятка изувеченных трупов лежало, и запах жуткий вокруг стоял. Он чуть не поседел окончательно. Когда вернулась его группа, наотрез отказался ещё спускаться туда. Психолог с ним работала потом.

– Н-да… Так как они наружу выходят?

– Там столько подземных коммуникаций! Часть заброшенные, часть затопленные. Звери же эти плавают. Бойцы из «Альфы» и «Дельфина» несколько маршрутов обнаружили, по которым крысы могут в канализацию проникать.

– Слушай, а там ведь штольни заброшенные недалеко. На юге. Наверное, мутанты с той стороны пришли.

– Не знаю, Боря. Я не специалист. Ты рассказывал, со слов того парня, Якова, целая подземная цивилизация существовала. Уж, наверное, не прям под нашим Калининском, а где-то в стороне гор.

Борис ошалело смотрел на Кристину, информация не умещалась у него в голове и требовала времени на переваривание. А с его болью в висках и лбу, усваивать такие шокирующие новости было тяжело вдвойне. У него закружилась голова и он сел на тумбу для обуви. Кристина, взглянув на часы, старалась продолжать как можно быстрее, опуская детали.

– Так вот. Хотела тебе, когда сюда ехала, в подробностях всё рассказать, да теперь не успеваю!

– Кристинка, рассказывай, как можешь. Не хочу, чтоб у тебя были проблемы, – упокоил её Борис.

– За месяц выслеживания выяснили, что есть несколько мест, где крысы ночуют группами по двадцать-тридцать особей. На участке площадью метров триста, наверное, или больше. Почти все они спят в промежутке между пятью и шестью часами вечера, а на охоту выходят около девяти-десяти. Естественно, строем они не ходят, поэтому, чтоб уничтожить всех их одним махом, желательно это сделать, когда они максимально безопасны, то есть спят. Ну, пусть не все они будут спать, но по крайней мере, они будут в своем логове или вблизи от него.

– А если у них есть ещё места обитания?

– Нету. Все подземелья, шахты и пещеры в окрестностях Калининска и Переднегорска прочесаны вдоль и поперёк, следов крыс нигде нет.

– Дальше что?

– Логово крыс по периметру и все выходы из него во все стороны на протяжении нескольких сотен метров заминированы. Послезавтра в четыре часа дня будет взрыв. Произойдёт обрушение горной породы, и злосчастные монстры навсегда будут погребены под землёй. Их разорвёт на части.

– Офигеть! – воскликнул Зорин и вскочил на ноги. – Да эти спецслужбы сдурели что-ли?! Ничего лучше не придумали? Они не знают какой у нас ландшафт? В ста пятидесяти километрах от Калининска горы! Здесь же может случиться землетрясение! А если дамбу сорвет на Демьянке? Так ещё и потоп! Её точно сорвёт! Будут же жертвы! И всё это наше правительство местное хочет провернуть втихаря? Своих-то родственничков давно из города вывезли!

– Успокойся, Борь. Дай договорить, и я побежала. Вот уже смс-ка от мужа пришла. Во-первых, специалисты всё рассчитали. Они же это не за один день сделали. Установить взрывчатку в подземелье, дело не одной недели, сам понимаешь. Проведена кропотливая и ювелирная работа. Да, землетрясение будет, магнитудой не более восьми.

– Так это же землетрясение разрушительной силы! Да и как можно предсказать магнитуду с точностью до балла при таком раскладе? Ты, наверное, что-то скрываешь, дорогая. Не зря же сама с дочерью уезжаешь!

– Я бы не уехала, муж настаивает! Говорит, на всякий случай. Да и правительство ничего не скрывает теперь. Завтра по телевидению объявят о землетрясении, будет предупреждение гражданам, чтоб покинули свои дома на время толчков.

– Почему тогда надо объявлять в последний момент, за день? И не сказать правду, о взрыве под землёй?

– Я тоже этот вопрос Сане моему задала. Это опять же, чтоб не было паники, а то люди спешно кинутся покидать город, будет давка и пробки. Найдутся недовольные, которые захотят устроить несанкционированные митинги, да и мародёрства не избежать. А так, мол, спрогнозировали обычное землетрясение, и всех по мирному предупредили. И всё.

Кристина открыла дверь резким движением. Борис подошёл её проводить, понимая, что время истекло, и задержать её не получится даже на минутку. Он обнял её за талию и поцеловал в щёку. Надо было что-то сказать на прощанье, но в голове всё перемешалось. «Чёрт с ними, с крысами!» – подумал Зорин, – «она уходит…»

– Я не могу тебя отпустить вот так, – сказал он, глядя в глаза Кристине, почему-то наполненные влагой.

– У меня нехорошее предчувствие, Боренька. Не знаю почему. Мне пора.

– Поцелуй меня, пожалуйста, милая.

Кристина обвила тонкими руками шею Бориса и поцеловала его в губы так страстно, что у него мурашки по коже побежали. Так и остался он стоять в проёме двери, как столб, когда Кристина, шепнув ему на ухо: «мой ответ – «да!»», уже спустилась на один лестничный пролёт. Когда исчез стук её каблучков, Зорин закрыл дверь, машинально достал пакет молока и налил в стакан. Он стал пить его большими глотками, не понимая, прокисло оно или нет. «Мой ответ – «Да!»», – звучали в голове её прощальные слова. Это могло значить только одно – она его любила. Как он мог раньше этого не замечать? Любила, а может, и сейчас любит. Впервые за столько лет, Борис Зорин почувствовал себя по-настоящему счастливым.

Глава двадцать первая. Несчастье Кристины.

Борис улёгся спать. Наступил тёплый и спокойный летний вечер. После ухода Кристины Максимовны он долго не мог успокоиться, всё думал и думал. Мысли перескакивали с операции по подрыву крыс-мутантов на воспоминания о мимолетном свидании с любимой женщиной. То, что должно было произойти послезавтра, семнадцатого августа, грозило вылиться в большую техногенную катастрофу для города. Хотя, возможно, всё обойдётся несколькими подземными толчками, дома немного потрясёт, как бывало и раньше в Калининске. Последнее мало-мальски заметное землетрясение Борис помнил. Он учился в восьмом классе и как раз сидел на уроке алгебры, когда внезапно затряслись стены и пол, зашаталась люстра в классе, а со стеллажей попадали книги. Все одноклассники повскакивали со своих мест и ринулись к выходу из класса, а Борька Зорин тогда просто залез под парту и сгруппировался, так как сидел на последней парте и понимал, что не успеет выбежать, если начнётся обрушение здания. Этого никто не заметил, и учительница потом долго ругалась, когда уже на улице не смогла досчитаться одного ученика и сильно разволновалась. То землетрясение длилось минуту, но Борис прекрасно помнил, как дрожал от животного страха, сидя в своём «укрытии», как молился, чтоб четырёхэтажное здание школы уцелело, и его не завалило бетонными плитами. А теперь о землетрясении предупредят заранее. Уже хорошо…

А если прорвёт дамбу? Буйные воды Демьянки хлынут по городским улицам, сметая всё на своём пути. Но может быть права Кристина, и специалисты всё рассчитали? Зря он волнуется. Нет. Лучше он станет думать о милой Кристине, о том, как стонала она в его объятьях, о её загорелой гладкой коже, точёной фигурке, о том, как на прощанье сказала: «Мой ответ «Да!»».

С этими приятными мыслями Зорин уснул, но проспал недолго. Около шести вечера стали звонить с работы, справляться о самочувствии (с одной стороны, хорошо, что позвонили, хоть вспомнил, что опять пропустил время приёма антибиотика). Заодно поинтересовался у звонившего Пасечникова, как там та искалеченная крысами девушка без обеих конечностей, которую привезли в реанимацию вчера ранним утром и уложили на соседнюю койку с Борисом. Оказалось, она умерла… От молниеносного сепсиса (прим.: сепсис – заражение крови). Потом Зорин сам позвонил родителям в Москву и брату, который, оказывается, с семьёй тоже вчера вечером покинул город. Ну и слава Богу! Он остался один, не за кого волноваться, все дорогие ему люди в безопасности, завтра и Кристина с дочерью уедут. Пусть тут хоть всё снесёт и завалит! Хватит о плохом, надо расслабиться! «Будь, что будет. Завтра буду отдыхать на полную катушку. Впервые за пять лет на больничном. К Машке Кривулиной съезжу, с ними и на речку схожу», – решил Борис и крепко заснул до самого утра.

Утром следующего дня Зорин почувствовал прилив сил. То ли антибиотики сделали своё дело, то ли продолжительный сон. Первым делом он ощупал своё лицо и удовлетворённо отметил, что рубцы стали меньше болеть, а глаза ясно видят. Потом осмотрел лицо в зеркало и удостоверился в том, что, когда раны заживут, не таким уж страшным оно будет. А после пластики, месяца через два-три, рубцы станут не так бросаться в глаза и скулы сделаются симметричными. В общем, жизнь продолжается.

После лёгкого завтрака бутербродами со шпротами и сладким чаем, Борис несколько минут стоял у окна, курил. На улице сновали туда-сюда редкие прохожие, а небо, впервые за последний месяц, заволокли серые тучи. Возможно, приближается гроза. Август. Отзвонившись на работу и доложив о своём состоянии, Борис включил телевизор и уютно расположился в кресле в ожидании «Новостей» на местном канале. Час с лишним он щёлкал пультом, не находя ничего интересного в телевизоре. В полуденном выпуске ничего нового не прозвучало. Он заволновался, стал думать о том, что, видимо, Кристина ошиблась насчёт объявления о грядущем землетрясении. Или её дезинформировали, или вообще перенесли эту подземную операцию. В голову навязчиво лезли мысли о вчерашней встрече с Кристиной, о том, что между ними произошло. Борис боялся углубляться в эти думы, так как понимал: всё его существо требует какого-то определённого решения по этой ситуации. Что ему дальше делать с его любовью? Конечно, выхода никакого другого нет, кроме как оставить всё как есть. Можно ещё забыть. Ведь понятно, что это – тупик. Нет у них никакого будущего, даже если его чувство взаимно. Но сердцу не прикажешь, к мыслям о Кристине Максимовне Зорин возвращался снова и снова, перебирая в уме каждую минуту с ней, каждое её слово и интонацию, каждое движение и взгляд. Он скучал по ней страшно. Когда она вернётся? Сейчас, по его расчётам, она уже в Москве. Если всё пройдёт, как она сказала (небольшое землетрясение с маловероятным ущербом для города), тогда она вернётся через недели две. К школе, в общем. А если всё пойдёт не по плану? Если город затопит? То? А вдруг она не захочет больше с ним видеться? В конце концов Борис устал теряться в догадках и позвонил Маше Кривулиной, намереваясь напроситься в гости.

– Слушаю Вас, Борис Владимирович, – бодро ответила в трубку Мария.

– Здравствуй, Маш.

– Куда Вы пропали? Мы с Яковом так волновались!

– Я в больнице лежал. На меня это… Крыса напала в парке три дня назад. Подрала меня прилично.

– На Вас?! Боже мой!

– Да, Маш. Я был свидетелем, как она девушку загрызла. Я пытался помешать, да сам чуть не погиб. Полицейские подоспели вовремя и застрелили её. Или его.

– Ничего себе… а когда Вас выпишут?

– Я уже третий день дома. Сам перевязки делаю себе. На лице и голове. Ой, Машка, мне многое надо вам с Яшей рассказать. Не по телефону.

– Конечно, Борис Владимирович. Мы можем к Вам подъехать. Вам чего привезти?

– Маш, я сам могу к вам приехать, если ты не против. Этот-то как?

– Кто?

– Ну, человек-бывший-крыса? Максуд.

– Махмуд, а не Максуд. Нормально он. Есть новости, кстати, про него хорошие!

– Неужто заговорил?

– Нет, другое. Вы приезжайте, расскажем.

– Хорошо. Буду у тебя через часик. Окей?

Тучи на небе Калининска рассосались без следа уже к двум часам дня, так и не пролившись долгожданным дождём. Стояла духота, и с Бориса нещадно лил пот, который он не успевал протирать с лица клетчатым платком, сидя на кухне у Маши Кривулиной. У Якова не было настроения после вчерашнего происшествия на пляже, когда Махмуд чуть не утонул, пытаясь утопить свой оторванный хвост. Маша не понимала, что тревожит её друга. Напоив Бориса чаем с мятой и выслушав историю о нападении крысы-мутанта, поохав и поахав над его раненым лицом, Мария в подробностях рассказала Зорину, как Махмуд лишился хвоста, что, по её мнению, является бесспорным свидетельством продолжающегося прогресса. Парень меняется, и этот процесс не остановить. Кривулину приводило это в восторг, и она очень эмоционально расписывала Борису и Якову, какие успехи делает Махмуд в быту, как он всё понимает и какой осмысленный у него взгляд. Борис смотрел на девушку, подавляя скептическую улыбку, а Яков вообще был «чернее тучи».

– Ну, что скажете, Борис Владимирович?

– А? О чём? – переспросил Борис, отвлекшийся в который раз на мысли о Кристине Максимовне.

– Вы меня не слушали, что ли? О Махмуде.

– Слушал. Кстати, где он?

– Да в сарае, где ж ещё? Только что пообедал и отдыхает. Мне так неудобно, что он у нас как животное какое-то в сарае спит.

– Хватит, Маш! – вмешался Яков. – Ты уже итак окружила его такой заботой, как сына родного. Всё время с ним проводишь. А ведь он опасен!

– Это поэтому ты такой мрачный, Яш? – удивилась Кривулина.

– Не только поэтому. Я о будущем думаю. Что потом с ним делать? – спросил Яков, с вызовом глянув на Бориса.

Зорин резко очнулся, поймав "камень", прилетевший в его "огород".

– Яков! Не торопи события. Что делать с ним, я пока не знаю, а вот что будет с его сородичами я вам сейчас расскажу. Собственно, для этого я и приехал.

– Что?! – хором спросили Яков и Мария, привстав каждый со своего стула.

– Что слышали. Наши силовые структуры совместно с москвичами и питерцами разработали операцию по уничтожению мутантов.

Яков ничего не понял:

– Москвичи и кто? Это кто такие?

– Это жители городов Москвы и Петербурга, наших главных российских городов. Про Москву, помнишь, видео смотрели? Я рассказывала, – пояснила Маша.

– Да, понятно. А про Петербург я читал в твоей библиотеке, книга есть по истории.

– Так вот там – питерцы или петербуржцы.

– Верно, – продолжил Борис, – но не просто жители, а ФСБ, полиция и спецназ. Простые россияне по-прежнему не в курсе, какой у нас тут апокалипсис творится.

– Ну точь-в-точь как у нас было. До последней власти в секрете держали про положение в городах. Н-да… Везде одинаковы люди. И под землёй, и под солнечным светом, – подытожил Яков.

– Согласен. Но как раз сегодня по телеку будет сообщение от властей. Про землетрясение.

– Какое?

– Которое завтра будет.

– А при чём тут крысы?

– А вот при чём, – сказал Борис. – Для начала расскажу о том, кто поведал мне эту информацию. Это Кристина Максимовна, моя однокурсница, врач, и очень дорогой мне человек. Её супруг работает…

Зорин подробно рассказал друзьям о том, что сам знал. Яков с Машей слушали внимательно и серьёзно, задавая вопросы по ходу повествования. Наконец Яков озвучил своё мнение:

– Ну вот, хорошо, что наконец с этими чудовищами, лишившими меня моего дома и семьи будет покончено. Я рад.

– А если наш город разрушится под действием взрывной волны и землетрясения? Не, мне эта идея не нравится, надо было как-то по-другому, – сказала Маша.

– Как? – спросил Борис.

– Не знаю, Борис Владимирович. Может отравить их каким-то газом или выманить наружу и выловить.

– Думаю, специалистам виднее. Взрыв, так взрыв. Ох, представляю, сколько там взрывчатки под нами…

– Тише! – воскликнул Яков, – глядите, «Новости» начались!

Все трое уставились в телевизор, Маша прибавила звук. Диктор, женщина лет двадцати семи с хорошо поставленным голосом в строгом синем жакете зачитала сообщение, с пометкой «Молния»:

«Здравствуйте! Начнём наш выпуск с экстренного сообщения. Внимание, граждане! Говорит штаб гражданской обороны. Передаю слово командующему штабом, генералу-майору Сергею Грищуку».

На экране появился военный в камуфляжной форме с генеральскими звёздочками на погонах. Зорин и не знал, что в их городе есть действующий генерал. В микрофон Грищук сделал официальное заявление беспристрастным тоном:

«Граждане! Завтра, семнадцатого августа, по прогнозам сейсмологической службы области ожидается землетрясение, предположительно магнитудой пять баллов. Точное время с пятнадцати до восемнадцати часов. Убедительная просьба: всем жителям и гостям города Калининска и Переднегорска в указанные часы покинуть свои дома, предварительно собрав необходимые вещи и документы, не находиться вблизи зданий, деревьев, рекламных щитов и прочих тяжелых конструкций. Рекомендовано пребывать на открытых пространствах, стадионах, площадях с обеда до вечера. Данное информация носит предупредительный характер. Масштаб и сила стихии уточняются. Убедительно просим граждан избегать паники. У меня всё».

– Довольно скупо, – сказал Зорин после окончания «Новостей». Больше никакой информации не прозвучало. Зато буквально через несколько минут после программы звонкими трелями задребезжали сотовые телефоны Маши и Бориса. Мария поговорила с родителями, которые уговаривали её срочно приехать в деревню. Борис поочерёдно разговаривал в течение аж двадцати минут с мамой, с братом, с несколькими коллегами из Краевой больницы. Несмотря на конспирацию, никто не сомневался: это внезапное землетрясение как-то связано с нашествием крыс-мутантов, о которых официальные власти упорно молчат.

– Мне как-то не по себе, – сказала Маша, – будто воздуха не хватает.

– Идёмте во двор.

– Да, Яша.

Втроем они вышли в маленький Машин дворик и устроились на лавочке перед сараем. Мария выпустила Махмуда погулять. Борис стал рассматривать парня и нашёл, что он действительно изменился за неделю, что он его не видел. Осанка его стала более прямой. Не стало угловатых движений, исчезла зажатость, а затравленный ранее взгляд, взгляд пойманного в клетку зверя, исчез. Одет был Махмуд в серые штаны и футболку с коротким рукавом, и Борис обратил внимание, что руки его больше не покрыты густым слоем чёрных волос, как раньше. Маша подстригла его вдобавок. По-дурацки, конечно, обычными ножницами. Но на голове парня теперь было подобие стрижки с чёлочкой, а не бесформенный чёрный колтун.

– Махмуд, иди к нам, – позвала Маша.

– У-у-у, – проухал Махмуд, завертев головой в стороны. Он отошёл от скамейки и присел на крыльцо в пяти метрах от них. Он вынул из кармана горсть ракушек и стал раскладывать их на земле в виде различных геометрических фигур, хмуря брови от напряжения.

– А изменился он немного. Что это он делает? – спросил Зорин.

– Играет. Ему мелкие предметы нравятся. Пуговицы, монеты, ракушки, камни всякие. Вас боится, не подходит, – ответил Яков.

– Гляжу, не просто играет. Будто думает о чём-то. Вон, фигуры складывает из ракушек. Ромбик, кружок.

– Это он повторяет узор коврика из сарая.

– Н-да… Очеловечивается… – многозначительно проговорил Борис и повернулся к Марии, которая поливала из лейки клумбу с ярко-фиолетовыми бархотками и розовыми мальвами под окном кухни.

– Ох, пережить бы поскорее завтрашний день, – вздохнула Кривулина.

– Да расслабьтесь вы, ребят! – сказал Борис. – Мне уже до такой степени надоело это напряжение и постоянный страх, что хочется попросту расслабиться. Пивка бы сейчас выпил с удовольствием. У вас тут ларёк есть поблизости?

– Есть, но не работает. А Вам можно? Вы ведь лекарства принимаете, – ответила Маша.

– Молодец, коллега доктор, – бодро ответил Борис, – и в правду нельзя. Может на речку сходим, а? Этого возьмём. Махмудика.

– Я не против, – подхватил Яков идею с пляжем. Настроение его заметно улучшилось после визита Зорина и новости о грядущем спасении города.

У Бориса в кармане зазвонил мобильник, он машинально взял трубку, не глянув на дисплей.

– Алло.

Маша с Яковом замерли. На расстоянии метра были слышно надрывистое рыдание из Зоринского телефона. Ничего не поняв, они подошли ближе и стали растерянно смотреть на его покрасневшее лицо и быстро расширяющиеся зрачки. Он стоял не двигаясь и, казалось, был в шоке. Просто остолбенел. Кто ему звонит?

– А где ты? О, Господи! Зачем же ты туда поехала? Я мигом к тебе. Не надо, сама не приезжай! А, не за рулём… Ладно, Машин адрес ул. Чехова, дом 2. Это за пустырём, в двух остановках от моей больницы. Частный сектор. С таксистом я расплачусь, скажи. Жду!

Борис отключился и буквально сполз по лавочке. Краем глаза он увидел, как Махмуд привстал с крыльца и внимательно смотрит на их компанию, пытаясь понять, что происходит. Беззаботное выражение ушло с его лица.

– Что случилось, Борис Владимирович?

– Ребят, ужасное случилось… Маш, принеси водички, а… – ответил Зорин.

– Да вот она, вода, – сказала раздражённо и испуганно Маша, подав Борису бутылку минералки, которая стояла на скамейке рядом с ним.

Отхлебнув два глотка Борис сказал:

– Кристина сейчас приедет.

– Та самая? Ваша подруга? Она же утром улетела и сейчас в Москве.

– Нет! Сам в шоке. Дочка у неё пропала. Ещё вчера.

– О Боже! – воскликнула Маша.

– Ну, так, а что Вы удивляетесь? Дети и взрослые пропадают два месяца уже, – заметил Яков.

– Знаю! – огрызнулся Борис, метнув на парня злобный взгляд. – То – чужие дети. А эту девочку я знаю! Её искать надо, понимаете! Кристине надо помочь, она на грани срыва.

– Никого ещё живым не находили… – тихо сказал Яков.

– Да замолчи же ты! – крикнул Борис, – надо подумать, что делать! Кристина сейчас приедет. Ей больше не к кому обратиться, раз сама позвонила.

Яков замолчал и ушёл в дом.

– Зря Вы так, Борис Владимирович, – сказала Кривулина, – он просто приучен говорить то, что думает, понимаете? У них так было.

– Да по фигу мне как у них было! Ещё не хватало, чтоб он при Кристине такое говорил. Он не понимает, что и словом человека можно убить?!

Через несколько минут за воротами послышался гудок автомобиля. Зорин стремглав бросился на улицу, где расплатился с водителем старенькой «Дэу Нексии». Кристина предстала перед ним вымотанной, бледной, как смерть. Под глазами у неё чётко вырисовывались фиолетовые круги, веки были настолько припухшими от слёз, что если б Борис не знал Кристину, то подумал бы эта женщина не просыхала неделю. Ничего общего с той обворожительной красоткой с игривым взглядом, загорелой кожей и соблазнительными влажными губами, с которой Борис провёл вчерашний день, не было. Казалось Кристина даже похудела килограммов на пять. Она вся сгорбилась и поникла. Но тем не менее, перед ним стояла она, его любимая. «Как же горе меняет людей. Старит и уродует», – подумал Борис. Про себя он успел отметить, что Кристина ему нисколько не противна, а любовь и нежность не только не исчезли, а нахлынули с удвоенной силой. Всё бы отдал, чтоб Кристина сейчас была в Москве или в Кемерово, или где угодно, но цела и невредима со своей дочерью. И мужем. Конечно, он был счастлив видеть её и такой. Вообще любой. Но мучения любимой женщины хуже собственных. Он лихорадочно соображал, как же ему себя вести, что говорить. Наконец, он крепко обнял Кристину, которая мгновенно залилась слезами и безвольной плетью повисла у него на плече. Борис бережно подхватил женщину за талию и увёл во двор, плотно затворив ворота.

– Это Кристина, знакомьтесь, – сказал Борис, усаживая её на скамейку. Сам он, не отпуская женщину, сел вплотную к ней и поцеловал её в лоб несколько раз.

– Здравствуйте, – сказали Маша с Яковом, который вышел к том моменту, как приехало такси.

– З-зд-здравствуйте, – простонала Кристина, – прос-с-сти-т-те, что я вам т-тут как снег на г-г-голов-ву… Вы Мария?

– Да. А это – Яков.

– Д-да. Мне Борис рассказывал про Вас, – сказала Кристина, немного успокоившись.

Яков молча кивнул.

– А где этот… Ну, крыс? – спросила она, глядя прямиком на Махмуда, который сидел на корточках у дощатого туалета, внимательно вглядываясь в лица своих хозяев, ловя каждый их жест и интонацию.

– Да вот же он! – ответила Маша, указывая на Махмуда и улыбаясь ему.

Кристина даже перестала всхлипывать. Настолько велико было её удивление.

– Это? Так это же человек!

– Ага! Вы нашим мужчинам об этом скажите, – ответила Кривулина. – Для них он зверь, чудовище, мутант.

– Кристин, – перебил Зорин, – расскажи, что случилось.

Кристина помрачнела. Из глаз её покатились слёзы, нос сделался красным, а голос задрожал.

– Вчера вечером, около девяти часов я уложила все вещи в дорогу. Собралась Катюшку ехать забирать, а тут свекровь звонит мне и плачет. Пропала, говорит, Катенька. Я дар речи потеряла: «Как?» – спрашиваю, а у самой ком в горле стоит, не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. А она мне: я, говорит, её пред сном мультики усадила смотреть, а сама на кухне возилась, пирог вам в дорогу пекла. Ну полчаса, наверное, или там час… – начала рассказ Кристина, всхлипывая и сбиваясь. Она тараторила, так как боялась, что расплачется и не сможет договорить.

– Так, значит в девять вечера? – переспросил Зорин.

– Ну, после девяти. А когда, говорит, в комнату зашла, нет её там… Свекровь подумала, что спряталась девочка, подшутить над бабушкой решила. И стала по квартире её искать. Вдруг смотрит, дверь входная приоткрыта. Она выбежала во двор, стала бегать, звать. У самой давление подскочило. Сразу стала звонить Саше, который с работы ещё не вернулся к тому часу. Муж сразу к матери выехал, дом обыскали весь, потом на столике в зале записку от дочки нашли. Сразу-то не заметили впопыхах. Катенька написала, что ушла искать Верочку, свою подружку закадычную, которая две недели назад пропала. Написала: «спущусь под землю, и Веру отыщу. Мы вернёмся вместе. Я должна её спасти. Я не боюсь диких крыс. Мамочка, папочка и бабуля, не злитесь на меня!» Так и написала, Борь! Это дословно. Муж в шоке был, он свекровь за грудки схватил и начал трясти, как сумасшедший! Ты, орал на неё, за дочерью нашей не уследила! Сама виновата, вот сама Кристине и звони-и-и-и…

Кристина сорвалась на рыдания, Маша с Яковом стояли в растерянности, Борис продолжал обнимать женщину и шептать глупое «тихо, тихо, успокойся». Махмуд сидел на крыльце дома, вжав голову и притихнув. Он боялся шевельнуться, ибо чувствовал – случилось что-то страшное. Сердце его заколотилось быстрее, предвещая что-то нехорошее. От женщины, которую привел злой человек, поймавший самого Махмуда, исходил запах опасности.

– А что, – спросил Яков, – Ваша дочь знала про крыс? Откуда?

– Выходит, знала, – продолжила рассказ Кристина, утерев слёзы. – Была у неё подруга с садика. Потом в один класс попали, два года вместе учились, «не разлей вода» были…

– Как это, не разлей вода?

– Яков, это метафора такая. Неразлучные, значит, подруги, – уточнил Борис.

Кристина рассказывала дальше:

– Пропала девочка в конце июля. Во дворе играла, да родители замешкались, вышли её домой звать, когда уже восемь вечера было, сумерки, то есть. А её нет. Конечно, полиция искала ребёнка, Саша мой оказывал всяческое содействие. Как вспомню! Несколько дней дома не ночевал. Конечно, дома мы между собой обсуждали всё это. И про крыс, и про канализацию и так далее. И не подозревали, что слышит всё Катенька, да «на ус мотает». Сейчас вспоминаю, действительно: изменилась она. Замкнулась. Первую неделю всё спрашивала, не нашлась ли Верочка. Потом перестала. Может, Саша или я что-нибудь говорили такое, типа того, что крысы-мутанты уже не первого ребёнка в подземелье утаскивают. Она и решила сама искать. Ну ребёнок-же! Сама я виновата. Сама! Надо было дочь возле себя держать, или рассказать ей всё.

– Что рассказать?

– А то, Боренька, что тело Верочки нашли на днях. На окраине города, в канаве-какой-то. Родители опознать не могли, изуродовано оно было… Господи! Надо было Катюше сказать, что умерла подруга её. Но как? Думала, уедем, побудем вдали от дома. Забудется всё. Потом что-то придумаем. А она вон что задумала! Искать! Кстати, она подготовилась, оказывается. Свекровь говорит, фонарик пропал, с которым она в погреб ходила. И тёплые штанишки с кофтой. Ну, готовилась она, понимаете?

– А сколько лет девочке? – спросил Яков, присев на корточки напротив Кристины.

– Девять.

– Ну, она такая маленькая… Вряд ли она могла далеко уйти, Кристин.

– Боря! Ты не знаешь, какая она шустрая. Мы, когда ей семь было, в поход её брали на водопады. Те, что за Переднегорском, в горах. Маршрут сложный был, помню, часов пять мы только в гору шли с небольшими перерывами. Она даже не пикнула. На обратном пути только ныть начала, что устала, но не остановилась. Последний километр Саня её на плечах нёс. Так, то – два года назад было.

– Вы думаете, – спросила Мария, – что она могла и вправду как-то в подземелье попасть? Но как?

– Не знаю я! Если её крысы не растерзали уж-ж-же, – снова заплакала Кристина.

– Может она в городе где-то?

– Тогда бы её нашли уже! Саша с полицией ищет со вчерашней ночи. Я искала с поисковым отрядом «Лиза Алерт». Я и два десятка добровольцев. Мы с утра ещё и листовки развешивали! Её фото на каждом столбе и дереве висит, не видели что-ли? – спросила Кристина.

– Я не приглядывался. Таких объявлений уйма по городу… – вставил Яков.

– Так мы сегодня никуда и не выходили, – добавила Маша. А Зорин промолчал.

Тут Кристина побледнела, губы её задрожали сильнее.

– Мне плохо, ребят, – прошептала она.

– Ой, Вы, конечно, не ели ничего и не спали ночь! Идёмте в дом, скорее, – спохватилась Кривулина.

– Ну что Вы, Мария! Какая еда? Меня сразу вырвет точно. Пить не могу, не то, что есть. Надо что-то делать! Вы мне поможете? Я просто не знаю, куда идти. Муж меня силком домой притащил час назад и сразу обратно к себе в отдел. Мало того, что к завтрашней операции готовятся, так ещё и это! А вдруг она уже там, недалеко от эпицентра взрыва, а? Если она жива, моя доченька, то разорвёт её-о-о-о… – застонала Кристина.

Зорин понял, что пора брать ситуацию под контроль. Иначе, они все утонут в море Кристининых слёз и не смогут ничего предпринять. Пока её сотрясали рыдания, Зорину пришла в голову мысль. Но для начала он должен хоть как-то успокоить Кристину. А то он себя как не мужик ведёт. Ещё чуть-чуть и тоже начнёт охать, ахать и причитать.

– Так, – сказал он, – сейчас, Кристина Максимовна, ты пойдёшь и приляжешь. На часик. Надо просто принять горизонтальное положение и дать телу отдых. Твой муж знает где ты?

– Нет. Думает, я дома. Но как я могу дома сидеть, когда моей Катюшки рядом нет? Я не знаю, не знаю, что делать! Я умереть хочу!

Борис проводил Кристину в дом и помог лечь на диван в комнате. Маша и Яков проследовали за ним, сочувственно глядя на женщину.

– Не могла девятилетняя девочка далеко уйти. Сама говорила, что обиталище крыс под старыми корпусами клеевого завода. А до него почти восемь километров. А если она спустилась как-то под землю, то и подавно не доберётся до туда. Я уверен, она поблизости. И мы её найдём!

– Как?! – почти одновременно воскликнули все трое.

– Для начала, скажи, Кристин вот что. Подрыв мутантов перенесут же, да? В свете новых обстоятельств.

– Каких обстоятельств?

– Пропажи дочери сотрудника органов.

– Ты что, Боря! Там всё с точностью до минуты рассчитано. Командует Москва! Через каких-то двадцать часов произойдёт дистанционно-управляемый подрыв тысяч килограммов взрывчатки, от чего, возможно, наш городок взлетит на воздух!

– Ну, нет. Это уж ты слишком круто взяла! – ответил Борис.

– Не важно. Но из-за одной маленькой девочки никто ничего отменять не станет. Долго готовились. Саша ставил в известность москвичей, они наверх передавали. Но мы же, сам понимаешь, птицы подневольные. Она одна что-ли пропала? Никого живым не нашли!

– Значит так. Будем искать Катю сами, – сказал Борис.

– Но как? Ищут же опытные сыщики и волонтёры. Со вчерашнего дня никаких зацепок, – спросила Маша.

– Нам он поможет, – ответил Зорин, кивнув в сторону окошка, за которым спиной к ним и лицом к клумбе с мальвами стоял Махмуд. Он поливал цветы.

– Каким образом? – удивился Яков. – Вы надеетесь попросить его провести нас к логову его сородичей в подземелье кратчайшим путём? Так она может быть и не там, а в городе где-то. Да он и не понимает ничего.

– Как раз-таки понимает он всё, Яшенька. Но вот договориться с ним нельзя. Да он вряд ли что-то может знать о мутантах. Они же не общаются. Он для них давно чужак, а они для него.

У Кристины высохли слёзы на глазах, и она стала смотреть на Бориса с надеждой и крайней заинтересованностью. Она встала с дивана, на котором успела полежать всего пятнадцать минут, и подошла к окну. Махмуд, такое похожее на человека существо, должен помочь ей найти дочь. Но как? В её сердце едва теплилась надежда на то, что она жива. Разум упорно твердил: Кати больше нет. Молодец Борис, то старается что-то придумать. Благодарна была Кристина и его друзьям. Просто понимала она, что сама умрёт от горя сидя дома одна, вот и поехала к этим людям. Лучше что-то делать, пусть и бессмысленное, но делать.

– Борь, расскажи подробно, что ты имеешь в виду? Как Он поможет нам в поисках? – спросила она упавшим голосом.

– Я должен Сане позвонить. Он изобрёл чип с программой. Его, этот чип, надо вживить под кожу головы парня. Программа сотрёт его человеческое сознание. Взамен восстановится крысиные инстинкты, в том числе его развитое обоняние. Он, словно собака-ищейка, учуяв запах девочки, приведет нас к ней. Тем более, если Катенька в подземелье, нам будет удобнее его использовать, нежели обычную полицейскую собаку, которая плохо ориентируется в темноте. В общем, изначально, Сашка Руденко придумал просто выйти на логово крыс с помощью своего изобретения. Но я думаю, его программку можно как-то переписать так, чтоб настроить на поиск конкретного запаха, то есть Катиного. У тебя, Кристин, есть с собой Катина вещь? – закончил Зорин.

Все трое ошарашенно смотрели на Бориса. План был действительно диким. Борис и сам себе удивился, когда с такой уверенностью в голосе о нём рассказывал. Ещё вчера всё это он считал сущей галиматьёй мальчишки-фантазёра. Но теперь, в настоящий момент, Борис ощущал сюрреализм ситуации, в которую они все попали.

– Так есть вещь? – повторил он.

– Да. Панамка есть.

– Погодите! – пришла в себя Кривулина. – То, что Вы задумали неосуществимо!

– Почему?

– Да потому, Борис Владимирович, что Вы собираетесь действовать словно нацисты. Это как? Взять человека, словно, подопытного зверюшку, что-то там ему вшить в голову и превратить его в зомби? В собаку-ищейку? Против его воли?

– Успокойся, Маш, – сказал Борис. – Не совсем он ещё человек. Если б у него было человеческое сознание, он, уверен, сам захотел бы нам помочь.

– Нет, я не позволю с ним сотворить такое!

Кристина смотрела то на Машу, то на Якова, то на Зорина полными слёз глазами. Она не верила вообще ни в какую идею, но ей отчаянно хотелось предпринять хоть что-то.

– Маша! Ты не имеешь права им распоряжаться, – сказал Борис.

– А Вы имеете? Я его обязана защитить! Он беспомощен.

– А если это– единственный шанс спасти ребёнка? – вступил Яков в разговор.

– То есть ты на его стороне? – возмутилась Мария, бросив на Якова злобный и укоризненный взгляд.

– Я на стороне девочки, которая в опасности. Возможно, она жива, и мы теряем драгоценные минуты, выбирая между ней, и этим… Бывшей крысой.

– Ну не знала, что вы такие жестокие! – чуть не закричала Кривулина.

– Маша, не обижайся, просто ты его так жалеешь и так рассуждаешь, потому что ты не мать, – сказал Яков.

– Ну и что? Я – будущая мать! При чём тут это? Я – человек, и не понимаю, как можно силой человека, пусть ещё не сформировавшегося, превратить в зверя!

– Не просто же так, Маш! – вставил Зорин, – ради Кристининой дочери!

– А потом? Что потом?

– Что потом, Маш, не знаю. Я сейчас Саше Руденко позвоню и всё выясню, – ответил Борис и вышел во двор, позвав с собой Якова.

Мария принялась быстро ходить по комнате взад-вперёд, а Кристина снова легла на диван и заплакала. Теперь она ещё и виноватой себя почувствовала. У Марии сердце было не на месте. Внутри неё шла борьба. Наконец она села на край дивана и обратилась к Кристине:

– Я всё понимаю, Кристина Максимовна, мне очень жаль Вас и Вашу дочь, но это как-то не по-человечески всё…

– Знаю, – ответила Кристина, срывающимся голосом, – но ведь это не я придумала.

– Вы должны отговорить Бориса от этого зверства.

– Я не стану отговаривать! – сказала Кристина и встала, – Зря я приехала, простите меня.

– Постойте!

Обе женщины выбежали на улицу. Обе со слезами на глазах. Борис сразу понял, что к чему. Разыгралась настоящая драма, Зорин понял, что от него сейчас зависит всё.

– Дорогие мои, – сказал он, стараясь держаться как можно спокойнее, – не время для истерик. Он перегородил путь к воротам и взял за руки Машу и Кристину.

– Борь, отпусти! Я домой поеду. Всё-равно бесполезно всё! – сказала Кристина.

– Нет. Мы должны использовать любой шанс. Я позвонил Сане и всё ему объяснил. Сейчас я за ним съезжу и привезу сюда. Ему понадобится компьютер, так как программу надо немного переделать. Маш! Успокойся, пожалуйста. С Махмудом всё будет хорошо.

– Вы хотите использовать его, как вещь!

– Да, это звучит жестоко. Но на кону жизнь ребёнка! Ты что не понимаешь?!

– Хорошо! Хорошо! Хорошо! Я поняла! – прокричала Мария и убежала в дом, вырвав свою руку.

Яков пошёл за ней, кивнув Зорину в знак того, что, мол, «я поговорю с ней и всё улажу». Борис велел Кристине ждать его здесь и вышел за ворота. А Махмуд тем временем, как затравленный зверёк, сидел съёжившись на корточках возле стены своего сарая, и глядел на Кристину, чувствуя прямую угрозу. На него накатила непонятная тоска…

Зорин сел за руль «Нивы». Машина не заводилась. «Чёрт!» – прошипел он себе под нос. Бензин кончился. Так и заправки не работают. Ладно. Не время рассуждать. Надо действовать. Недолго думая, он перелез через забор дома напротив. Постучал в дверь. Не открыли. Заглянул в окна. Несколько раз крикнул: «Ау! Хозяева!» Не ответили. Они покинули город ещё две недели назад. Во дворе стоял старенький жигуль. И (слава Богу!) в баке было топливо! Борис открыл ворота изнутри, взял пустую канистру из «Нивы» и позаимствовал у соседей бензина. Через пятнадцать минут он уже был у дома Саши Руденко.

Глава двадцать вторая. Операция

Саша Руденко через полчаса сидел на кухне у Марии Кривулиной перед своим ноутбуком. Рядом сидели Яков и Борис, который ёрзал на стуле от чувства стыда перед Сашиной мамой, с которой он несколько минут назад поговорил по телефону, наврав с три короба о том, что, якобы пока она на работе, Саша сам приехал к нему в гости показать свою руку и повидаться, так как ему надоело сидеть взаперти. Сашина мама была очень недовольна поступком сына и напугана, что мальчик самовольно ушёл из дома без её разрешения, но из-за глубокого уважения к доктору, который дважды оперировал её сына, разрешила Саше остаться с Зориным под его ответственность до вечера. Кстати, теперь же Борис осмелился спросить у Саши про папу. Оказалось, у него с недавних пор другая семья, а Сашу он навещает пару раз в неделю, а иногда и реже. Что ж, обычная ситуация.

Борис наблюдал за быстробегающими по клавиатуре пальцами мальчика и делал вид, что тщательно всматривается в непонятные символы и циферки на мониторе. Думал он исключительно о предстоящем событии. О том, что скоро ему как-то предстоит установить чип с Сашкиной программой в тело, вернее голову, человека… Чёрт! Крысы! Борису не нравилось, что морально-нравственный аспект всё чаще проявлялся в его мыслях и тревожил. Он гнал от себя чувство всякой жалости к Махмуду и не намеревался всерьёз воспринимать его как существо, обладающее сознанием, чувствами. Ему было стыдно перед Машей, которая привязалась к парню. И перед Кристиной Максимовной стыдно было расписаться в своём бессилии. Она сама к нему пришла за помощью. Его любимая. В том, что их план совершенно отчаянный и невероятный, Борис не сомневался, как не сомневался и в его провале. Ну не привык он верить в сказки! В фантастику. Но не делать ничего вообще, он не мог. Лучше умереть, чем сказать Кристине, доведённой до отчаяния, что, мол, прости, дорогая, зря ты пришла. Я ничем не смогу тебе помочь, я не супермен. Пусть твой муж и полиция разбираются. Это их работа. Извини.

Тем временем Маша отпаивала Кристину горячим чаем с мятой. Она сочла некорректным рассказывать женщине, потерявшей дочь, о Махмуде. О том, что он – человек. Просто недоразвитый, но очень добрый, доверчивый и покладистый. О том, как Маша учила его разговаривать, и как усердно он повторял звуки, как расстраивался, что не получается сложить их в слова. Маше очень хотелось рассказать Кристине о том, как он к ней привязан. Какими глазами на неё, на Машу, смотрит. Как он благодарен ей за заботу, и она это чувствует. Да что теперь говорить об этом. Маша согласилась на эту экзекуцию. Сделать из Махмуда зомби. Да, ради высокой цели. Да, ради спасения ребёнка. Но она предала его. Того, кто ей верил больше всего на свете. Она смирилась с тем, что придётся это сделать. Чувствовала она себя погано. Но прекрасно понимала, что это несравнимо с тем, что сейчас переживает мать, ребёнок которой, с большой долей вероятности, погиб. Поэтому, отставив в сторону свои угрызения совести, Маша просто слушала Кристину Максимовну, бледную и измождённую, с глубокими морщинами на лбу женщину, которая рассказывала ей о своей дочке. Какие-то моменты, особо дорогие ей, как матери. Например, как Катенька, когда ей купили первый сотовый телефон (дешёвенький, кнопочный), с которым она пошла в первый класс, писала маме на работу смс-ки на корявом детском языке: «мамачка, я саскучилас па тибе мама кагда ты придёш дамой мама», «можна мне планшет мама цылую тибя». В другой раз Маша бы точно умилялась Кристининым трогательным рассказам, но сейчас… Она безумно жалела её, но… Махмуд вот он, здесь. А девочку она не видела и не знала, поэтому мозг не мог перенастроиться. Вот как она станет смотреть ему в глаза? Как?

Около восьми часов вечера Сашка объявил, что работа закончена. Все собрались в комнате и с интересом и надеждой смотрели на юного гения. Он вертел в руках маленькое устройство.

– Это кардридер, – сказал он. – Внутри него мини карта-памяти с записанной программой. Вот, смотрите, какая маленькая.

Саша вытащил чип. Он был размером около сантиметра.

– Его, этот чип, надо вшить под кожу крыса на виске. Думаю, Борис Владимирович это сделает.

– И что потом? – спросила Маша.

– Да, как это будет действовать? – добавил Яков.

– Я уже рассказывал Борису Владимировичу. Так вот. В чипе есть микробатарейка. Она уже работает и рассчитана на двадцать часов. Как только сигналы от чипа пойдут в мозг, у него возникнет потребность исполнять команды, и перед его внутренним взором встанет карта подземных коммуникаций наших окрестностей. Он будет видеть её и ничего вокруг. Мы дадим ему понюхать вещь девочки, и он поведёт нас. Ели она жива… Э… простите…

– Продолжай, – сказала Кристина.

– Ну, если девочка находится под землёй в пределах карты, то он выведет нас к ней. Я же говорил, или нет, программа сначала была немного другой. Пришлось переделать её… Думаю, всё получилось!

Зорин заметил блеск в глазах мальчика. «Вот он, истинный гений. Представляет своё детище. А уж если и вправду его устройство поможет найти девочку живой, то парня ждёт слава!» Но думать, конечно, предстояло не об этом.

– А что потом? – спросила Кривулина. – Он станет вновь человеком?

Борис вздохнул.

– Да, – ответил Саша. – Мы вынем чип, и сознание вернётся к нему. Я имею в виду, то, что он знал и умел до этого момента. А пока чип работает, он ничего человеческого чувствовать не будет.

– Знаете, что? – сказал Яков после глубокомысленного молчания.

– Что?

– Вы не предусмотрели одну вещь. Даже две. Во-первых, как сейчас вшить ему этот чип? Это его связать что-ли придётся? А где хирургические инструменты у Бориса Владимировича? А, во-вторых. Когда всё закончится, как мы этот чип удалим из головы Махмуда? Он же нас к себе не подпустит, если у него не станет человеческого сознания. Он нас не будет видеть, как я понимаю. А если батарейка сядет раньше, чем мы обойдём подземелье?

– Нет, нам хватит суток, – ответил Саша Руденко. – Не могла же маленькая девочка больше суток идти и идти. Она не может быть так далеко. Думаю, она до клеевого завода точно не дошла.

– А если её туда утащили?! – воскликнула Кристина.

– Кристин, успокойся. Не надо паниковать. Всё равно другого шанса у нас нет. Мы ведь рассчитываем на то, что Катюша жива-невредима. Она просто заблудилась под землёй или вообще в городе на поверхности. Махмуд с помощью Сашиного устройства поможет её найти. Не плачь. – постарался успокоить её Борис.

Он повернулся к Якову и продолжил:

– Для того, Яша, чтоб вшить такой маленький плоский предмет под кожу не нужны специальные инструменты. Можно простерилизовать обычный нож с плоским лезвием. Надрез будет миллиметров 6-7. В области виска нет толстого слоя мышц и жира. Тампон с перекисью поможет остановить кровь. Края раны соединим пластырем, их не придётся ушивать. И, соответственно, быстро удалить чип, тоже не составит труда. В общем, Маш, покажи свои ножи. Я выберу подходящий. И готовь перекись, вату, лейкопластырь. Лидокаин и двухкубовый шприц приготовь. Пора начинать, время дорого.

– То есть, уже пора?

– А чего ждать? Мы с Яковом готовы к поискам. Ты же со мной идёшь?

– Конечно! – ответил Яков.

– В смысле как это, вы готовы? Я тоже иду! – сказала Кристина.

– Нет, ты очень слаба!

– С ума сошёл? Катенька – моя дочь!

– Я тоже иду! – воскликнула Маша.

– И я!

– Не, Саня, – возразил Борис, глядя на мальчика в упор. – Я твоей маме обещал, что с тобой ничего не случится. Ладно, мы. Мы – взрослые. Хотя я против, чтоб женщины шли. Но за тебя я головой отвечаю!

– Мама ничего не узнает. Вы ей позвоните и скажете, что я у Вас останусь ночевать, потому что у Вас кончился бензин, и меня невозможно отвезти домой. Транспорт не ходит.

– А если мама захочет сама приехать?

– Отговорите её тогда. Она Вам очень доверяет.

Долго продолжались споры. Каждый доказывал Борису, что ему необходимо пойти. Нервы у всех были на пределе. Наконец, решено было идти всем вместе. Маша Кривулина, сама позвонила Сашиной маме, представившись женой Бориса Владимировича. Она очень убедительно и артистично расписывала женщине, как хорошо мальчику будет у них дома и как безопасно. А утром, они сами вдвоем его привезут домой на такси, а если не получится вызвать такси, то приведут пешком. В любом случае, у женщины не было другого выхода, как согласиться. Всё равно вечером, когда уже стемнело, она не могла выбраться из дома.

Вскоре для операции было всё готово. Борис сказал:

– Ну что ж. Всё готово. Надо за Махмудом идти.

– Странные вы люди, – вмешался Яков. – Повинуясь эмоциям, забыли, что к походу надо подготовиться. Вы не представляете, что такое блуждать под землёй. Даже девятилетняя девочка умнее вас.

– И правда, – сказала Кристина, которая немного ожила, когда осознала, что вокруг люди, готовые ей помочь, и увидела, что дело сдвинулось с «мёртвой точки», – Катя и фонарик взяла и еду и вещи тёплые.

– Гм, действительно, – проронил Борис, почесав затылок.

– У меня есть кое-что. Мы с Яковом некоторые вещи купили для него. Мои куртки и кофты нам с Кристиной Максимовной подойдут. Яков ненамного выше Саши по росту, спортивный костюм с капюшоном, тебе, Саш, отдадим. Яков может надеть джинсы, свитер и пару рубашек. А вот Вам, Борис Владимирович, не знаю, что предложить… А Махмуд что наденет? – стала рассуждать Маша.

Борис снова удивился характеру Маши Кривулиной, своей бывшей ученицы. Ну что за человек она? Думает и беспокоится о том, кого все они за человека не считают и понимают, что он – это переродившийся мутант-крыса. Самому Борису, если честно, было всё равно, что станет с Махмудом по окончании их безумной операции. Был, конечно, в душе неприятный осадок от того, что он своими руками превратит его в зомби и заставит, получается, выполнять нечто против его воли… Но лучше в это не вдумываться. Процесс запущен и обратного пути нет!

– Маш, думаю мы с Махмудом итак не замёрзнем.

– Это исключено, – сказал Яков, – вы не выдержите.

– Яков прав. Расскажи про подземный мир, Яков. То, что ты рассказывал мне.

– Я бы послушал, – вставил Саша.

– Мы так никогда не выйдем даже из дома, – занервничала Кристина.

– Про мой мир вам знать не надо, там другое, – ответил Яков. – Мой народ проживал там не один век и генетически приспособлен к низким температурам. И к темноте. Такими же свойствами обладают и крысы, кстати. Но нам ведь туда не надо! Это почти сотня метров под землёй! Нам надо обойти окрестные подземные коммуникации. Там будет темно и холодно, но не так, как в подземельях, где я жил.

– Как Вы вообще выбрались оттуда? – спросил Саша.

– Чуть не умер. Я шёл так долго, что потерял счёт дням. Даже не заметил, как оказался в канализационной траншее, много раз по пояс в воде шёл, и даже в помоях… Я сознание терял, и такое было. Но я мог видеть в темноте, понимаете? И, несмотря на мою устойчивость к холоду, я был одет в кожу.

– Так, ладно, – перебил его Борис, который стал нервничать, что они никак не приступят к операции по установке чипа. Ему казалось, что время летит с бешенной скоростью, как и Кристине. Хотя на самом деле, после приезда Саши прошло всего два часа. – Сделаем так. Раз вещей больше нет, а без них нельзя, тогда надо их взять у соседей. У тех, у которых я отлил бензин.

– Что? Украсть? – воскликнула Мария.

– Маша! – не выдержал Зорин, – Считай, что мы на войне. Ну зачем, зачем ты думаешь о таких мелочах. Вот сейчас, когда весь город «на ушах стоит», когда завтра в четыре часа дня будет страшное землетрясение и небывалый по мощности подземный взрыв, последствия которого не предсказуемы, ты…

Зорин завелся не на шутку и почти кричал:

– О каком-то воровстве ты думаешь! Да завтра может быть весь город взлетит на воздух или уйдёт под воду от разрушения дамбы на Демьянке, и мы все погибнем! А ты: «Что? Украсть?» Аж бесит!

В таком бешенстве Бориса ещё никто не видел, все были напуганы. Кристина с Машей заплакали и затряслись, прижавшись друг к другу. Саша втянул голову в шею и зажмурился. Лишь Яков повёл себя по-другому. Он подошёл к Борису, ниже которого был на две головы и слегка ударил его кулаком по плечу, оттолкнув к стене.

– Успокойтесь! – скомандовал он. – Не время психовать. Сейчас поступим так: Я, Кристина Максимовна и Саша пойдём к соседям напротив, через окно проникнем в дом, возьмём там еду и вещи. Поищем фонари, два есть у Маши. Соберем сумки и вернёмся. А Вы с Марией установите Махмуду чип. На это, как я понял, потребуется минут пять, десять. Маша поможет приманить Махмуда и как-то уговорить. Он только её слушает. Поэтому, встретимся через двадцать минут у ворот одетые в тёплое и отправимся в путь.

– Д-да, – осёкся Борис и быстро взял себя в руки, мысленно поблагодарив Якова за такую «пощёчину». Нельзя терять самообладание. Нельзя. Одновременно и другая мысль всколыхнула нутро Бориса. Она была о том, что Якова-то он недооценивал… Он тоже способен быть настоящим лидером. Он обладает смелостью и рассудительностью. Возможно, большей, чем сам Борис. Это его немного задело. Но Зорин трезво рассудил, что не время завидовать и потворствовать амбициям своего эго. Они должны действовать сообща. И Яков всё сделал правильно. Молодец парень.

Через полминуты Яков, Саня и Кристина отправились в соседний дом. После речи Якова они стали собраннее и спокойнее. Несмотря на то, что Кристина дрожала и шла на ватных ногах, они быстро сумели под покровом позднего вечера вскрыть окно соседнего дома, пролезть внутрь и найти нужное. Тем временем Зорин велел начинать.

– Маш, иди за Махмудом. Это можешь сделать только ты. На тебя вся надежда. Идём к сараю, я подожду снаружи. Вот они, наши «инструменты». Хорошо, что у тебя лидокаин был и шприц-двушка. Я уж думал, что в больницу придётся за этим всем ехать.

Маша хотела возразить что-то о том, что ей так страшно и стыдно предавать несчастного парня, но она побоялась вымолвить и слово. Она молча подавила подступившие слёзы и вышла из дома.

Глава двадцать третья. Темнота

Он не спал. Чувствовал, что что-то произошло. Вся эта суета, странная женщина, появившаяся так внезапно. От неё веяло холодом и страхом. Она пришла и вселила страх не только в него, но и в его любимых хозяев. Словно солнце померкло. Ма-ша. Ма-ша. Мама-ма… Он снова и снова повторял в уме её имя, которое так мечтал произнести вслух. Ещё лучше было бы, чтоб получилось «Мария». Это так красиво звучит. А потом появился тот ребёнок. Он его плохо помнил, но точно, когда-то с ним встречался. Этот маленький человек тоже был опасен, как и женщина.

На него долго никто не обращал внимания. Можно было играть в своё удовольствие, но не хотелось. А ещё его вечером не покормили. Странно. Хозяйка забыла. Наверное, это связано с женщиной и мальчиком. Он слышал обрывки их разговоров. Понял, что не надо мешать людям и тихонько убрался в сарай. Здесь у него была еда. Внутри него образовалась какая-то дрожь, он попытался поесть вкусных плоских кружочков из бумажной коробки с надписью «овсяное печенье». Откусил. Во рту стало сухо и неприятно. Решил попить воды и лечь на свой матрац. Он стал думать. Теперь это было привычное для него занятие. Эти думы в виде движущихся образов возникали в его голове словно из ниоткуда. Он цеплялся за одну из них своим вниманием и начинал развивать в голове сюжет, соответствующий изначальному образу. Он не знал, что каждая такая дума с определёнными событиями и близкими друг другу персонажами называется мыслью. Такого слова он не слышал, ему встречалось только слово: «думать», «думай», «как ты думаешь» и тому подобное. Вот он и сообразил, что это такое. Это – тот процесс у него в мозгу, который когда-то раньше то появлялся, то исчезал, а теперь был постоянным и непрерывным. Ему нравилось думать: выбирать мысль у себя в голове, одну из нескольких одновременно возникших, и развивать её. Это интересное было занятие. Можно было сплести целую нить событий на своё усмотрение. Можно было менять события и персонажей и самого себя в этой картине. У Махмуда всегда были думы с хорошим концом. Если влезали какие-то неприятные события в сюжет, то он на секундочку останавливал поток в голове и менял направление истории на счастливое. Иногда, когда ему надоедало думать одну мысль, он запросто менял её на другую и довольно быстро. Словно ставил книгу на место на одну из полок высокого стеллажа, а взамен брал другую с другой полки. Выбирал и думал её, другую мысль. А по-другому и не получалось: он мог думать только одну мысль, пока не додумает и обязательно контролировал направление своей мысли. Не ведал парень, что обладает умением, которым обладают лишь единицы из людей.

А люди были для него точно боги. Это те существа, на которых он стремился быть похожим. Они могут говорить. Они могут передавать друг-другу мысли в виде слов. Слушать их чаще всего приятно. Особенно Марию. Она заботливая, любимая им беззаветно хозяйка. И он обязательно порадует её, он заговорит! Она ведь так этого хочет! И он не подведёт! «Ма-ш-ш-ма-а-а», «Маш-шаш», «Ам-аш»…

Махмуд продолжал повторять про себя имя хозяйки, а вслух всё не получалось. За монотонным повторением его стало клонить в сон, но вдруг послышались шаги. Внутри всё сжалось, потому что почувствовал, идёт хозяйка, и она расстроена. Он знал, что Маша не представляет для него опасности, но вот вторая пара шагов… Она стихла незадолго до того, как хозяйка подошла к двери сарая. Маша вошла и прикрыла за собой дверь. Её напряжение передалось ему, но он сделал усилие над собой и расслабился. Видеть Машу всегда для него радость. А вдруг она о чём-нибудь его попросит, например, полить цветы? Или войти в воду, как в тот день, когда у него отвалился злосчастный хвост? Угодить ей – это то, что для него было наивысшим благом. Потом ведь она может погладить его по голове и даже обнять. И если бы не мужчины, Яков и тот, который его поймал, она бы его чаще обнимала и гладила…

– Махмудик, родной, пойдём-ка к нам в дом, а? – сказала хозяйка. Голос её дрожал и был каким-то неестественным.

– Зачем? – безмолвно, одними глазами, полными удивления спросил он.

– Не удивляйся так. Мы все хотим тебя кое о чём попросить.

Слово «попросить» прозвучало для Махмуда как магическое заклинание. Обычно, когда Маша говорила «хочу попросить», «прошу тебя», это означало, что он может быть ей полезен, он для неё важен и необходим ей. Это сладкое чувство было самым приятным из тех, что он испытывал когда-либо, и необыкновенным. Махмуд вновь ощутил радость от того, что Мария его просит о чём-то. Не важно, о чём. Он всё готов сделать для неё. Но… Интересно-то как… Цветы он сегодня поливал уже.

– Я рада, что ты улыбаешься, Махмуд, – продолжала хозяйка, – идём скорее.

Махмуд позволил себе взять Машу за руку, будто опасался, что она передумает просить его и просто уйдёт. Вместе они вышли из сарая и направились в дом хозяев. Когда за ними из темноты проследовал Борис (он уже успел выучить его имя), он боязливо оглянулся и встретился с ним взглядом. Глаза этого человека были злыми и полными страха, как показалось Махмуду. Поэтому он ускорил шаг и наступил хозяйке на ногу. От неожиданности Маша взвизгнула, чем напугала Махмуда.

– Господи, Махмудик! – проговорила она шёпотом, словно боялась спугнуть, – осторожнее. Заходи давай!

В хозяйском доме, где он бывал нечасто, ярко горел свет. Пахло чем-то резким. Он вспомнил, что так же пахла его шея, когда на ней была рана, а на ране белая повязка. Теперь вот такой же запах витал вокруг.

– Махмуд, слушай меня внимательно, – сказала Маша, повернув его к себе лицом и внимательно глядя в глаза, – я знаю, что ты меня понимаешь. Ты же понимаешь? Кивни!

Махмуд мало что понял, но кивнул. Она ведь хочет, чтоб он кивнул. Сама даже слегка наклонила голову вперёд.

– Молодец. Я продолжу. Ты пойдешь с нами в подз… Э… Ты пойдешь вместе с нами со всеми на улицу и будешь нас охранять. Мы будем искать маленькую девочку.

Махмуд снова закивал, так как ощутил, что именно этого хозяйка от него ждала. Тут его внимание привлекли люди, вошедшие в дверь. Это была их испуганная гостья, ребёнок и хозяин Яков. Они принесли сумки. В руках у Якова было какое-то тряпьё.

– Но сначала тебе доктор сделает маленький укол. Больно будет в голове, понимаешь? Это надо, – сказала Маша и обратилась к Зорину: – Он не понимает, Борис Владимирович, что делать?

– Не знаю!

– Махмудик, иди сюда. Надень вот эти вещи на себя. Давай, – сказала Маша, протянув ему штаны и куртку, принесённые Яковом. Он послушно надел эти вещи поверх своей одежды. Стало жарко. – А теперь ложись вот на диван, – позвала его хозяйка и указала на диван.

Он подошёл и послушно лёг. Интересно, что она собирается делать с ним? Это что-то новое. Почему же она так взволнована и боится? Что, не понимает, что он готов ей помочь, раз она просит? Маша наклонилась к нему и повернула на бок его голову, откинула назад пряди волос. Все остальные столпились вокруг его лежбища и пристально на него смотрели. От этого стало не по себе, и он закрыл глаза… Открыл он их от резкой боли в виске. Над ним нависло лицо Бориса, который грубыми пальцами схватил его за голову и прижал к подушке. Стало страшно и он вырвался. Сел на диване и стал искать взглядом Марию.

– Борис Владимирович! Ему больно, и он не дастся! Ну… Я не знаю, что делать, – сказала Маша.

– Что что… – ответил Борис, – ты сама, хирург Кривулина, проведёшь Махмуду установку чипа. Вперёд! Мы не можем теперь отступить.

У Маши предательски затряслись руки, и она спрятала их за спину. Она поняла, что отказаться не получится, когда увидела четыре пары широко-раскрытых глаз, устремлённых на неё. От Марии сейчас всё зависело! Таких ситуаций у неё в жизни ещё не было. Она буквально кожей и костями ощутила груз ответственности, придавивший её. В голове смешалось чувство вины перед Махмудом, человеком, который её так безгранично верил и чувство жалости к Кристине, женщине, потерявшей ребёнка. Впрочем, будет время разобраться ещё со своей совестью. Сейчас она выполнит свой долг. Лишь бы не было всё напрасным…

Махмуд успокоился, когда на край дивана присела хозяйка. Она стала ласковым голосом его вновь просить. Она что-то говорила, объясняла. Он уловил слова: «Не больно», «Терпеть», «Помочь». Маша жестом указала ему лечь и повернуть голову. Он повиновался, так как понял, что для хозяйки это важно. Терпеть, видимо, надо ему. Но ничего, раз надо. Укол и распирающая боль в виске действительно длились недолго, и он потерпел. Потом были ещё какие-то ощущения в области головы, тянущие. Краем глаза он заметил, что в пальцах Марии мелькнуло что-то красное, по запаху это была кровь. Его кровь из головы. Потом он услышал слова Бориса, обращённые к хозяйке:

– Машка! Молодец! Теперь аккуратно отпрепарируй кожу от подлежащих тканей, где-то на сантиметр вбок. Во-о-т. Перекисью обработай ранку и просуши. Держи чип. Просто уложи его аккуратно в этом кармашке, прижми плотно, сведи края ранки и заклей пластырем. Ну же!

Махмуд услышал, ка хозяйка ответила следующее:

– Да сейчас!

Перед тем, как продолжить делать что-то там с его головой, она наклонилась к его лицу. Глаза её были красными и влажными, Махмуд заволновался, почему. И услышал, как она произнесла, гладя ему в глаза, очень тихо:

– Прости меня… И знаешь, ты молодец. Я очень горжусь тобой, Махмуд. Я тебе обещаю, что всё будет хорошо, просто надо немного потерпеть, ладно?

После этих слов хозяйка погладила его по голове и поцеловала в лоб. А потом в глаза. Это было очень приятно. Он был счастлив. И даже впервые вполне себе внятно сказал: «Мари. Ма-ша».

Да, у него получилось, наконец, но почему-то хозяйка не обратила на это никакого внимания, а вместо того чтоб порадоваться, напрягла губы и снова что-то сделала руками на его голове, от чего он почувствовал боль. А потом увидел вспышку света. Буквально секундную.

В этом пятне пронеслись перед его взором чередой счастливые мгновения его существования, те, которые он помнил. Лицо Марии мелькнуло в этой череде и испарилось. Цветы, бусинки и ракушки, его дом и мягкая постель, в ушах загудели человеческие слова, Машин голос. Этих мгновений было много, так много, что они слились в один круглый разноцветный шар, который завис перед его глазами, а потом разлетелся на тысячу осколочков. И наступила темнота. И пустота.

Он стал никем. Перед его внутренним взором возникло переплетение серых линий. И тут он ощутил запахи. Много разнообразных запахов, они исходили отовсюду, будоража сознание. И какой-то гул. Ещё несколько секунд назад он был Махмудом, и понимал, что слышит голоса людей. Но теперь это был просто бессвязный гул. В руках у него оказалось что-то мягкое, источающее запах. Он ничего не видел кроме лабиринта линий у себя в голове, но поднёс это что-то к носу и глубоко вдохнул. Запах от этого мягкого был другим. Каким-то лёгким, сладким и манящим. Этот запах был тем, что ему бы хотелось ощущать вечно, в нём проснулся дикий зов. И потребность иметь много такого запаха. Он ощутил всем своим нутром, что умрёт без него. Ему надо слиться с этим запахом, надо впитать его, стать им. И он пошёл на зов.

Глава двадцать четвёртая. Поиски в ночи

Впереди шёл Махмуд, которого уже точно нельзя было назвать Махмудом. У него остался человеческий облик, но человеческая сущность исчезла из него. Это стало заметно по остекленевшим глазам, глядящим сквозь своих попутчиков. Он шёл, не чувствуя ни ночной прохлады, ни голода, ни усталости. За ним шли люди, которых он не видел. Влекомый едва уловимым запахом, будоражащим мозг, он тщательно принюхивался к предметам, периодически становясь на колени посреди безлюдной улицы или заросшей травой тропинки в парковой зоне.

Спустя два часа хождений по городским улицам, странная компания в составе четверых взрослых людей, мальчика и того, кого можно было назвать теперь зомби, вышла на окраину города. В полукилометре от них ближе к мосту через реку Демьянку, спокойно и размеренно несущую свои прохладные воды, пахнущие тиной к середине августа, стали видны огни контрольно-пропускного пункта. Там расположился полицейский патруль. Не известно, сколько там было машин и полицейских. Что они будут делать в случае встречи с полицией, Борис не подумал. А Кристину, которая сама выглядела не лучше зомби из-за дикой усталости и стресса, беспокоило одно. Она в который раз схватила Бориса за рукав олимпийки и сказала:

– Боюсь я, Боря. Ну скажи, скажи, что это безопасно! Вдруг, когда он учует мою девочку и найдёт её, он набросится и разорвёт её на части? Я же видела, как он отреагировал на её запах, когда мы ему дали Катину панамку! Он возбудился просто!

– Кристин, не паникуй. Нам главное её найти. Разберёмся потом.

– Как? Как ты разберёшься? Он же неуправляем! Он зомби!

– Кристина Максимовна, – вставила Маша, – он же не зверь. Ну если в нём и взыграет животное начало, и он захочет наброситься на девочку, с нами же двое сильных мужчин! Они его удержат и не дадут. Тем более, когда она найдётся, нам придётся удалить из головы Махмуда чип. Скорее всего силой! Он же сейчас ничего не понимает…

– Не двое, а трое нас, – добавил Саша Руденко.

– Давайте соблюдать тишину, – сказал Яков, – не хватало, чтоб нас заметили. Как тогда полицейским и военным объяснять, кто мы такие.

– Стоп! – вскрикнул Борис. – Он что-то учуял.

Все пристально посмотрели на Махмуда. Он ускорил шаг и стал лезть сквозь кусты, растущие по обочине однополосной дороги, одной из тех, что вела к мосту, но была скорее объездной, а не основной. Все ринулись за ним. Когда скрылись за кустами пришлось притаиться на пар минут, так как по дороге пронеслись три автомобиля в сторону моста. Когда всё стихло, снова включили свои фонарики и стали светить ими на участок земли в окружении высохших веток и щебёнки, сваленной тут метровой кучей. За кучей виднелась бетонная балка.

– Глядите, – сказал Борис, – так яма какая-то.

Саша шустро проскочил по траве в сторону щебня, перепрыгнул через балку и оказался прям за спиной Махмуда, который замер в полусогнутом положении, словно прислушиваясь к чему-то.

– Идите сюда! – позвал мальчик, – Тут канава глубокая решёткой прикрыта.

Все подошли, Махмуд стал дёргать за стальные прутья, давая понять своим поведением, что он чувствует запах с той стороны.

– Ой! – вскрикнула Мария.

– Что?!

– Я зацепилась за ветку острую! Кажется, поцарапалась.

Борис посветил фонариком в сторону ветки и, не обращая внимания на Машину досаду, сказал:

– Ух ты! Смотрите.

Он заметил, на ветке что-то висело. Кристина чуть сама не вскрикнула, увидев завязанную бантом на самой выпирающей ветке куста белую ленточку. Она аккуратно стянула её с ветви и сказала, чуть не заикаясь:

– Это… Это наша вещь! Это Катино!

– Что это?

– Борь, я знаю это точно наша ленточка. Посвети-ка на неё. Вот видишь, красные ромбики и кружки на ней. Ну вряд ли это совпадение! Я дочери недавно такой набор покупала, знаете, для плетения браслетиков. В нём такие ленты были разноцветные. С узорами!

– Хм, – задумчиво сказал Яков, взяв из рук Кристины ленточку, – неужели девочка оставила знак? Ну, метку как-бы.

– Могла! Она могла! Я же говорила, дочь моя сообразительная не по годам!

– Может такие знаки ещё где-то были, – предположил Саша. – Мы их в темноте просто не заметили.

– Но как же она в эту канаву залезла? Там же решётка, – удивился Яков.

– Когда она залезла, решётки не было, – заключил Борис. – Скорее всего, кто-то потом решётку сюда поставил. Город под контролем венных, завтра же будет взрыв. Давайте скорее решётку снимем и полезем туда.

У Кристины появилась слабая надежда. Она даже обняла Машу и начала повторять «спасибо вам всем» себе под нос. Мужчины налегли на решётку и стали её расшатывать. Когда она поддалась и отошла от краёв канавы, которая при лучшем освещении оказалась не канавой, а железной трубой диаметром около метра, Махмуд пригнулся и стал пробираться внутрь, в кромешную тьму. Маша успела схватить его за подол куртки и крикнула: «Постой, Махмудик! Нас подожди». Он не остановился. Тогда Борис скомандовал:

– Всем нам не надо туда! Маша и Саша останутся. И не надо возражать. Неизвестно, куда ведёт эта труба и что нас ждёт. Ну, и Кристине надо остаться…

– Нет, я – мать! – возразила она.

– Я так и думал. В общем, Сашка, тебе задание: ты вместе с Машей разыщешь Кристининого мужа. Ясно? И вы расскажете ему, где мы. Запомните это место. Приведите его сюда.

– А как мы его разыщем? – спросила Маша. Ей очень хотелось идти со всеми, но она поняла, что лучше послушаться Бориса и не терять драгоценного времени.

– Его зовут Александр Земсков. Его все знают. Из уголовного розыска. Прям идите к полицейским, к любым, и спрашивайте, где его найти, – сказала Кристина.

– Всё! Полезли скорее! Вон, уже спина Махмуда едва видна!

Трое сыщиков скрылись в трубе. Впереди шёл Яков, как более приспособленный к темноте и подземелью, за ним Кристина, последним шёл Борис. Шли на полусогнутых, пригибаясь. Под ногами хлюпала вязкая глина, все три фонарика светили вперёд на спину несчастного зомби, пробирающегося по трубе на три метра впереди остальных.

– Знаете, что, Мария Анатольевна? – сказал Саша Руденко, когда в канаве стихли шаги друзей.

– Что?

– Я предлагаю пока не искать мужа Кристины Максимовны, того оперативника Земскова.

– Почему? Борис Владимирович сказал, надо сообщить. Мы не можем его ослушаться. Да и подстраховать товарищей надо.

– Понимаете, они, эти полицейские, могут всё испортить. Ну вот пойдут они за ними следом и спугнут Махмуда. Да мало ли что? Стрельбу устроят, например, под землёй. А там, недалеко отсюда, всё заминировано ведь! Помните, Борис Владимирович рассказывал? В общем, сорвётся операция!

Мария задумалась. Она стала интенсивно растирать поцарапанную руку, светить на неё фонариком чтоб рассмотреть ранку, хотя сама не понимала, зачем ей это сейчас понадобилось. Сашка ведь дело говорит. Борис просто не подумал, что Кристинин муж наверняка сразу же бросится за нею вслед. Он, естественно, не поверит во всю эту историю с Махмудом, переродившегося в человека крысу-мутанта. В бредовую идею с вживлённым чипом, в Якова, в подземную цивилизацию, которую истребили крысы. Да и рассказывать долго… Да и глупо выглядеть не хочется. Н-да… Не продумали они этот момент.

– Ну… Саня, давай сначала доберёмся до дома. И подумаем, как поступить. Ты прав, наверное. Не стоит прям сразу сообщать. С другой стороны, муж Кристины ведь хватится её! Если уже не хватился!

– Да и пусть хватится! Главное – спасти девочку. Когда Катя найдётся цела-невредима, всё остальное забудется и будет не важным. Ну согласитесь!

– Соглашусь. Тогда разыщем его с утра, хорошо?

– Ага. Может к тому времени они уже вернутся.

– Ой, Сашка… Я так переживаю. Вдруг они все погибнут? – начала причитать Кривулина, когда они с мальчиком вылезли из зарослей на объездную дорогу и направились по ней в обратную сторону от Демьянки в кромешной темноте.

– Я в это не верю, Мария Ан…

– Можно Маша просто.

– Ну, хорошо, тёть Маш.

– Такое безумие. Идём тут с тобой в полной темноте. А ведь нам до города ещё минут тридцать топать, потом ещё до моей хибары час. Хорошо, хоть наш Калининск не мегаполис, а городок маленький. Ты не сильно устал?

– Ну так… Немного.

– Я и за Махмудика боюсь. Чует моё сердце, не вернётся он из подземелья.

– А я больше боюсь за нас! Крысы ночью на охоту выходят, как нападут на нас и всё! Я, конечно, справлюсь с парой крыс, но вот если их много будет?

– Ох, и правда! Давай молча идти.

К счастью, до Машиного домика удалось добраться без приключений. Ни полицейский патруль, ни крысы-убийцы им не встретились. Было три часа ночи. Мария тут же разогрела в духовке вчерашнюю курицу-гриль и покормила мальчика. Саша был бледным. Пожаловался на боль в оперированной руке. Мария уговорила его сделать перевязку, с чем справилась сама. А потом уговорила на обезболивающий укол. Ещё через час оба легли в комнате Маши отдохнуть. Измотанный мальчик вырубился сразу.

Мария долго ещё ворочалась в постели, обдумывая, как они завтра отправятся на поиски Кристининого мужа и что ему скажут. С ужасом подумала, что нечётко запомнила в темноте место, где Зорин с Яковом и Кристиной спустились под землю. Чёрт! Как же много они не предусмотрели! А ведь ещё с утра надо Сашу домой к маме отвезти.

Часам к шести утра Кривулина уложила в голове план действий: значит, встанут они в восемь. Позвонят маме Евгении Валерьевне и предупредят, что Саня задержится на пару часиков, чтоб не волновалась. Потом вместе отправятся в ближайший полицейский участок и потребуют встречи с Земсковым, которого, со слов Кристины, все знают. Скажут ему, что владеют информацией о его супруге. Встретятся с ним и поедут вместе туда, к реке. Одна Маша всё это провернуть боялась. Пусть рядом с ней будет хотя бы Сашка. А там… Главное, всё сообщить полиции. Рассказывать про Якова, про Махмуда не обязательно. Просто, типа, пошла Кристина, отчаявшаяся от горя и готовая на всё, искать дочь. А Зорин и его товарищи ей помогают. Вот как-то так…

Наконец, глаза Маши сомкнулись окончательно, и мозг отключился. Предварительно она завела будильник. Эх Маша, Маша… Не подозревала она, что вымотанное от усталости и стресса тело не послушается её. Зря будильник сотового телефона заливался громкими трелями поутру. Проснулись Маша и Саша лишь в первом часу следующего дня.

Глава двадцать пятая. Призрачные надежды

Зорин с компанией шёл уже три часа без перерыва. Ему не верилось, что всё происходит с ним. Глаза привыкли к темноте, свет фонариков даже немного мешал. Промозглый холод продирал, казалось до костей, хотя на улице в эту ночь стояла двадцати пятиградусная жара. Ноги шли чисто автоматически, Борис лишь опасался, что Кристина не выдержит и не сможет продолжать путь.

За время блуждания по подземным лабиринтам, он чего только не передумал. Но всё-таки в мозгу усталого Зорина роились три основные мысли: первая – о том, что подземные коммуникации – это такая бесконечная разветвлённая сеть каналов, траншей, туб и коридоров, что раньше он и представить себе не мог. Того, что под землёй расположен целый город. А ведь где-то дальше и глубже существовала подземная цивилизация на протяжении семи веков… В это трудно было поверить, но теперь Борис перестал сомневаться. Вторая мысль была о том (и она вселяла страх, поэтому он пытался игнорировать её и не развивать), что на них сейчас запросто могут напасть гигантские крысы, которые притаились где-то поблизости, и могут разорвать их на части. И третья мысль, которую Зорин так же гнал от себя, о том, что зря они затеяли этот поход, и их поиски тщетны. Они, трое взрослых здоровых людей, замёрзли и валятся с ног от усталости. А что взять с ребёнка? Допустим, девочка могла дойти до этого коллектора и даже залезть в него. А дальше-то что? Как далеко она могла уйти, даже имея немного воды и еды, тепло одетая? Уже сутки, получается, о ней ничего не известно. Но эту мысль он бы не высказал вслух, даже под страхом смертной казни.

Как далеко они зашли? Борис посмотрел на часы – пять утра. Он увидел, что Яков остановился, за ним остановилась Кристина.

– Что такое? – спросил он, подойдя ближе к Якову.

– Глядите, Махмудик устал.

Действительно. Махмуд, с виду всё тот же обычный человек, остановился. Он покрутил головой, встретившись стеклянным, ничего не выражающим взглядом с Борисом, который в темноте едва угадал блеск его зрачков. Друзья не знали, что делать. Первым нашёлся Яков. Он положил руки на плечи Махмуда и с усилием усадил его на землю, облокотив спиной о шершавую стену тоннеля, который, судя по Сашиной карте, с которой Яков часто сверялся, был длиной около ста метров и должен был закончиться тупиком.

Яков вытащил из своего рюкзака банку рыбных консервов и передал Борису, продолжая придерживать Махмуда за плечо. Тот достал нож и, попросив Кристину посетить ему, открыл её. Яков тут же вложил в руку Махмуда открытую банку, внимательно следя за ним.

Тот принялся тыкаться носом в банку, неуклюже вылавливая из неё куски рыбы ртом без помощи рук и торопливо заглатывая.

– Да… Процесс пошёл. Обратный, – проговорил Зорин.

– Что? – переспросила Кристина, которая сидела на земле напротив Махмуда и уже жевала кусок батона из своей сумки. Она отчётливо видела, как человек-бывший-крыса окунается лицом в узкую банку, издавая хлюпающие звуки.

– Процесс расчеловечивания пошёл, – ответил Борис, и все поняли о чём речь.

– Да он и раньше человеком не был, – добавил Яков, – хотя есть по-людски он худо-бедно научился.

– Вы это Маше скажите, – сказал Кристина. – Она так его защищает и любит.

– Машка у нас святая. Она всех любит, – сказал Зорин, оторвав последнюю повязку с левой части головы, которая болталась на одном кусочке пластыря.

– Нам всем надо подкрепиться, – сказал Яков, вынув из рюкзака припасы: полбуханки хлеба, пачку печенья и ломоть сыра, который даже сохранил форму и не растаял за время путешествия.

Минут пятнадцать все молчали, монотонно жуя и думая каждый о своём. Махмуд лёг на живот, подогнув под себя колени. Поза его выглядела неестественной. Глаза его были открыты, а Яков, в свою очередь, сидел с ним рядом, не сводя глаз ни на секунду.

– Надо сделать привал, посидеть недолго или поспать по очереди, пока этот отдыхает, – сказал Борис. Он пододвинулся к Кристине и обнял её. Она положила голову ему на плечо, от чего Зорину стало приятно. «Родная моя…», – подумал он с грустью.

– Я первый будукараульным, – предложил Яков. – Вас через полчаса разбужу.

– Ой, не знаю… Мне ни еда не лезет, ни сон не идёт. – сказала Кристина Максимовна. – Мне кажется, мы по кругу ходим! Вокруг одно и то же, всё какое-то одинаковое. Тоннели эти.

– Нет, Кристина, – сказал Яков, развернув карту и подсев к девушке, – вот, на карту посмотрите. Мы зашли вот тут. Двигались всё время на юго-запад. Вот здесь-вот низенький такой туннель был, он изогнутый был, а тут…

– Яков, не надо. Я всё равно ничего не понимаю по этой карте. Достаточно того, что ты знаешь, что мы движемся. Вот только надежда тает с каждой минутой, – сказала Кристина и уронила несколько слезинок.

– Милая, – сказал Борис, прижав её к себе. В тусклом свете одного горящего фонаря, стоящего на земле в центре полутораметровой траншеи, он не мог не заметить, что она дрожит. Ладонью вытер её слёзы и погладил по волосам. – Неужели мы так быстро сдадимся, а? Сейчас мы немного отдохнём и снова двинемся в путь. Мы уже, кстати недалеко от Клеевого завода, да, Яша?

– Да. Ещё бы на крыс раньше времени не напороться. А если уж встретимся с ними, только бы их было одна, две…

– А время-то идёт! – сказала Кристина, довольно громко всхлипнув. – Вот сколько он ещё так лежать будет? Может его как-то потормошить?

– Кристин, он ничего не понимает сам и нас не видит. Вспомни, Сашка объяснял, у него только карта местности перед глазами. Ни единой мысли, осознанной нет. Он как зомби. А отдохнуть надо и нам тоже, и погреться. Носки надо переодеть, как минимум, мои мокрые – сказал Борис.

– А смысл? Если вся обувь промокла, тут вода всюду.

– Кристина, нам надо беречь силы! И потише говорите! – прошептал Яков.

Все замолчали. Зорин прижал к себе любимую, сам устроившись на своей дорожной сумке, очень неудобно. Под Кристину он подложил рюкзак и запасную кофту-толстовку, взятую у Машиных соседей. Было холодно, но всё же сухо.

Вдруг послышался шорох. В мёртвой тишине подземелья он был таким явственным и чётким, что все четверо, в том числе Махмуд, встрепенулись. У Зорина по спине пробежал холодок, а сердце застучало в бешенном ритме. Так страшно ему не было даже тогда, когда на него напала крыса-мутант в сквере. Тогда он столкнулся со зверем лицом к лицу, и времени испугаться не было. А теперь… Это жуткое скрежетание… Оно исходило, казалось, от стен и от потолка. Яков прижал палец к губам. Этого никто не увидел. Тогда он шёпотом подозвал Бориса и указал на Махмуда, который теперь сидел на коленях, поставив руки перед собой на землю, словно сфинкс. Его голова была неподвижной, но он стал делать шумные вдохи, словно принюхиваясь. Борис сообразил, что Яков хочет придержать Махмуда, мало ли что. Зорин отогнал страх, что-то делать всегда лучше, чем просто бездействовать и находиться в оцепенении. Он шагнул к Махмуду и взял его за локоть.

– Что это за скрежет? Мне страшно, – прошептала Кристина, вскочив на ноги.

Яков приложил ухо к стенке тоннеля.

– Тш-ш-ш, тише. Это крысы бегут. Они там, в соседнем туннеле.

– К нам бегут?

– Нет. Вот, судя по карте, тот туннель параллельно идёт и с нашим не соединяется. Но нам, видно в ту же сторону придётся пойти… Давайте помолчим и подождём просто, – ответил Яков.

Все замерли. Через минуту леденящие душу звуку стихли. Зорин почувствовал, как напряглись мышцы на руке Махмуда, и сильнее сжал его локоть.

– Разволновался он, – прошептал Борис, – тоже учуял их.

– Что же делать? Я не могу больше ждать. Это пытка какая-то. Кажется, я вечность в этом подземелье, – прошептала Кристина. – Не представляю, Яков, как ты мог жить в таких условиях всю жизнь!

– Я теперь и сам с трудом представлю это. Но у нас было не совсем так. Был огонь, в который мы верили, как в божество! У нас…

– Да хватит вам! – перебил Борис. – Надо идти. Боюсь, как бы Махмудик нас не подвёл.

– Я знаю, что делать, – сказала Кристина. Она словно набралась решимости, видимо, осознав, наконец, что терять им нечего. Раз пришли сюда, надо действовать.

Девушка вытащила из кармана смятую Катенькину панамку и приблизилась к Махмуду. Она стала медленно водить ею перед его носом. Яков с Борисом светили фонариками, в свете которых было заметно, что парень-бывший-крыса мотает головой вслед за запахом, раздува ноздри.

– На! – сказала Кристина и кинула шапку дочери в руки парня.

Она ударилась о грудь Махмуда, который не мог видеть, но ловко подхватил вещь и стал нюхать её, пыхтя, как собака. Или как крыса? Все приготовились. Парень встал на ноги и пошёл.

Глава двадцать шестая. Близится час «икс»

Марию разбудил солнечный свет, пробившийся сквозь тёмные шторы к её глазам. Едва осознав, что проспала, она вскочила, как ошпаренная, и кинулась будить Сашу, свернувшегося калачиком на раскладушке.

– Санька! Вставай, Саш! Блин, что мы наделали! Проспали, Саш!

Мальчик открыл глаза, не сразу вспомнив, где находится. Он сморщился от боли, так как во сне отлежал оперированную руку, которая теперь словно огнём пылала.

– Ай…

– Саня! Господи! – только и вымолвила Маша и безвольно опустилась на ковёр, закрыв лицо ладонями. Она горько заплакала.

Мальчик подсел к ней и стал успокаивать.

– Не плачьте тёть Маш… Мы ни в чём не виноваты. Ну, с кем не бывает, проспали. Сейчас оденемся и сразу в полицию пойдём.

– Эх, Сашка! Не понимаешь ты ничего, ребёнок ещё. Я стольких людей подвела! И друзей наших. Вот где они сейчас? Вдруг их уже в живых не-е-ет… – плакала несчастная Кривулина. – А так, их Кристинин муж с полицейскими уже спас бы-ы-ы-ы… И маму твою тоже-е-е. Вон, смотри на сотовом десять пропущенных вызовов уже от неё! Зачем я вообще спать ложилась! Вот дура-то я-я-а-а.

– Про маму не волнуйтесь, я ей сейчас отзвонюсь!

– Ну так звони скорее! А то я совсем места себе не нахожу-у-у-у…

Сашка Руденко позвонил маме. Он торопливо объяснял ей, что с ним всё в порядке, что он скоро будет дома, а Борис Владимирович просто вышел в магазин, что они всю ночь играли в компьютер, и долго спали, и что-то ещё плёл. Маша слышала в трубке телефона, как Евгения Валерьевна кричала и плакала, и требовала к телефону кого-то из взрослых. Маше было адски стыдно, и она уже готова была взять трубку, чтоб что-то сказать Сашиной маме, но мальчик отстранил её. «Мама! Если ты продолжишь ругаться и кричать, то я вообще убегу отсюда, и ты меня не найдёшь! Жди меня дома через пару часов! Всё!» Такую речь громко и приказным тоном говорил Сашка своей бедной маме, в то время как трусиха Кривулина размазывала слёзы по щекам.

Теперь предстояло сделать самое главное: разыскать оперативника Земскова. Маша с потерянным видом ходила по комнате взад-вперёд, продолжая себя проклинать, а Сашка попросил есть.

– Ты что, Саня, какая еда?! Полпервого дня, надо спешить!

– У меня нет сил спешить, тёть Маш. Да и за десять минут ничего не изменится!

У Марии не оказалось готовой еды. И хлеба не было, весь забрали друзья… Ни яиц, ни масла… Ни молока. Пока Маша стояла в раздумьях перед пустым холодильником, Саша включил телевизор. Передавалось, не первый раз за день, сообщение с пометкой «молния». Оно транслировалось по всем каналам и было одинаковым:

«Граждане! Сегодня между 15.00 и 16.00 часами ожидается землетрясение, силой 5-6 баллов. Точную магнитуду предсказать невозможно. Поэтому, во избежание несчастных случаев в результате возможных обрушений зданий, убедительная просьба покинуть свои квартиры. Рекомендуется взять с собой всё необходимое. Документы, ценные вещи и прочее. Находиться в указанное время надлежит на открытых участках местности вдали от высотных зданий и линий электропередач. Всех детей необходимо вывести на улицу под присмотром взрослых! Граждане, будьте бдительны и осторожны. По прогнозам гидрометцентра землетрясение ожидается около 16.00 по местному времени».

Машу затрясло от страха и беспомощности, она снова собралась зайтись рыданиями, но Сашка Руденко, настоящий мужчина, не позволил.

– Ладно, не надо никакой еды, – сказал он, подойдя к Маше и захлопнув дверцу холодильника. – Бежим скорее!

Они выбежали из дома и быстро направились к полицейскому участку, находившемуся в квартале от частного сектора. На небе собрались густые тучи. На улице было много людей. Мария недоумевала, откуда они все взялись, ведь ещё вчера ни одной живой души не было видно за целый километр. От страха она потеряла способность здраво рассуждать. Хорошо, что Сашка был с ней и не давал ей окончательно сойти с ума от стресса и чувства вины за свою ошибку.

– Глядите, тёть Маш, люди-то все повылезли. То по домам сидели, боялись крыс, теперь вон от землетрясения спасаются. С сумками идут.

– А куда они идут-то не пойму? К вокзалу что ль? Так там перекрыто всё. Поезда уж несколько дней не ходят.

– Думаю, они к стадиону идут. Там открытое пространство как раз.

– А… Точно. И зданий нет никаких, только одноэтажные.

Люди шли быстрым шагом, кто-то тащил за руки детей. Сашка с Марией шли в обратную сторону, периодически сталкиваясь с кем-то. Никто на двух человек, направляющихся в обратную сторону, не обращал внимания. Над городом нависло не только бурое низкое небо, готовое вот-вот вылиться долгожданным дождём, которого не было почти месяц, и который теперь мало кого мог порадовать. В воздухе витал запах предстоящей катастрофы, неминуемой беды. Он ощущался настолько явственно, что последние жители Калининска, оставшиеся в городе, с тревожными мрачными лицами, навьюченные сумками и мешками без лишних разговоров торопливо двигались в сторону северо-западной части города. Они, люди, не сговариваясь решили, что там будет безопаснее переждать стихию. Сашка подумал, что где-то в толпе идёт его мама, наверное. Как он ошибался. Евгения Валерьевна в этот момент бегала по улицам города, сжимая в руках сумку с документами и прижав к груди сотовый, в поисках сына. Сашке стало жалко мать, но лишь на минуту. Вскоре его мысли переключились на полицейский Уазик, стоявший у обочины.

– Тёть Маш! Давайте к тем гаишникам подойдём. Так быстрее будет.

И правда. Полицейский в камуфляжной форме (может это был какой-то военный или спецназовец) сразу вышел, увидев приближающихся к машине молодых людей.

– Здравствуйте, – начала разговор Кривулина, голос которой дрожал и сбивался. – Нам срочно нужен Александр Земсков, начальник уголовного розыска. Где его найти, подскажите пожалуйста!

– Это мой товарищ, сослуживец. А вы кто такие?

– Мы его, ну как сказать…

– Нам известна информация о его жене и дочери! – сказал Сашка. Времени на разговоры не было.

У оперативника глаза на лоб полезли. Он не стал долго выяснять детали, набрал номер Земскова. Сказал пару слов. Потом повернулся к Маше и сказал:

– Срочно едем! Нельзя терять времени. Ребенка надо здесь оставить. Мальчик, где твои родители?

– Не знаю. Я тоже поеду!

– Ладно, залезайте в машину.

Когда Уазик тронулся, Кривулина посмотрела на часы. Было около часа дня. Время действительно бежало с бешенной скоростью.

– Откуда Вам известно о жене Саши? – спросил полицейский за рулём. Тот, с кем они разговаривали сидел справа.

– Это долго рассказывать.

– Ну что ж, ладно. Сейчас любая информация важна. Земсков Саня готов на любые меры, лишь бы узнать хоть что-то. А то как дочь его пропала, потом жена, он как с ума сошёл. Не ел, ни спал, бегал. Он так жёстко требовал от московского руководства, чтоб операцию отменили, что…

На этой фразе оперативник осёкся и покосился на Кривулину. Ясно. Он испугался, что проговорился. Маша с Сашей сразу это поняли. Санька решил «взять быка за рога» и выпалил оперативнику прям в ухо:

– Да продолжайте! Мы всё знаем. И про логово крыс, и про взрывчатку под клеевым заводом!

– Да, знаем, – добавила Маша, – ну так что там с Земсковым?

Оба полицейских чуть не присвистнули.

– Да откуда вы…

– Да ладно, Витёк, рассказывай! Всё равно уже терять нечего. Через три часа долбанёт, и неизвестно, останется ли от города что-то!

– Ладно, ребят. Раз вы в теме… Ну, в общем, Земсков яростно требовал от генерала прекратить операцию или перенести, ведь его дочь может быть под землёй. Он даже за грудки генерала схватил на военсовете вчера. Короче, отстранили его от дел. Вообще уволили из органов. Приказом. Чтоб не мешался. И домой выперли под конвоем. Он так метался, бедняга, кулаками махал… а потом дома обнаружил, что жены нет. Ни записки, ничего. Он понял, что она дочь искать отправилась. Сам карту схватил и ринулся из дома. Так его патруль выловил и домой доставил, он теперь опасен, типа того.

– Как жаль его, – сказала Маша.

– Будем надеяться, вы чем-то поможете нашему другу.

Муж Кристины Максимовны предстал перед ними вымученным, ссутулившимся, небритым. Со впалыми глазами. Левое веко ритмично подёргивалось, и все поняли, что человек на грани. Он проводил гостей в зал и прокашлявшись, спросил:

– Что вы знаете?

«Какое самообладание…» – подумала Маша и начала рассказывать.

Опуская ненужные и сложные детали, она передала смысл так: вчера Кристина, пребывая в стрессе от потери дочери, разыскала Бориса Зорина, своего давнего друга, который был у неё, Маши, в гостях со своим племянником Сашкой Руденко. Она рассказала о своей беде, и друзья – Борис, Яков и ещё один человек вызвались ей помочь и пойти на поиски в подземелье. Якобы, друзья Бориса Зорина – диггеры, то есть исследователи пещер, и у них есть карта подземных коммуникаций окрестностей Калининска. Вот как-то так…

– Это правда?! А почему я об этом узнал только сейчас? – зло спросил Александр, повысив голос, от чего Маша с Сашей вжали головы в плечи.

– Саня, не надо, – попытался успокоить его опер. Витёк.

– Так… Что вам ещё известно? – спросил строго Земсков, словно на допросе.

– Нам всё известно, – затараторил Сашка. Ему раньше не приходилось быть в таком обществе, очень хотелось выглядеть взрослым, важным и значительным. Хотелось участвовать в разговоре на равных со всеми. Он продолжал: – Про то, что подземелье заминировано, и чтоб уничтожить логово крыс-мутантов, их взорвут. От этого произойдёт землетрясение, которое может разрушить весь город! И всей этой операцией руководят спецслужбы из Москвы. Это всё делается тайно, чтоб никто не узнал, что город может погибнуть, если такое случится. Чтоб потом не обвиняли никого. Типа, землетрясение, и всё. Никто не виноват. Только люди итак обо всём догадываются!

Речь Сашки, к его огорчению, не произвела должного эффекта. Земсков, на которого мальчик смотрел, словно на всемогущего и самого строгого полицейского в мире, с которым шутки плохи, лишь взглянул в его сторону неодобрительно и обратился к Марии:

– Давайте, по существу. У нас ещё есть шанс найти Кристину и… (он сделал паузу) всех остальных. Вы помните, где они спустились в канализацию? Дайте-ка карту, ребят!

Все склонились над развёрнутой на журнальном столике картой. Маша растерялась. На неё устремился испепеляющий требовательный взгляд Земскова, отчего бедная Кривулина забыла даже то, что знала. В который раз выручил Сашка:

– Э… Она в картах не разбирается, – сказал мальчик, – я могу показать.

Вторая попытка Сашки стать нужным и полезным настоящим оперативникам, удалась. Трое взрослых здоровяков вместе с ним склонились над картой. Сначала они слушали мальчика, который в подробностях показывал и рассказывал о том, как и куда пошли Кристина с мужчинами, потом совещались, и даже несколько раз что-то у Саши спросили. От этого мальчуган испытал настоящее чувство гордости. Но в конец он удивил взрослых, когда вынул из кармана брюк свою собственную карту подземелий, составленную диггерами, и протянул Земскову со словами: «Возьмите мою карту! Она точнее».

– Хм, молодец. Спасибо, Саша! – ответил грозный Земсков, потрепав мальчика по волосам.

– А куда мы пойдём? Прям под землю? – спросил Сашка, внимательно глядя на оперативников.

– Сань, – ответил Земсков, – вот смотри. На карте всего три места, откуда можно выбраться наверх через коллекторы, в том случае, если они пошли на юг в сторону клейзавода. Раз, два и три. Крестиками обозначены. Они и на твоей карте есть. Мы не знаем, по каким траншеям они ходят. Как я понял, наугад идут. Более вероятно, что назад они вернутся тем же путём. Это не известно. Поэтому мы рассредоточимся. Виктор и Женя отправятся в пункт один и два, осмотрятся, может там коллекторы люками закрыты. Освободят выходы и спустятся вниз, пойдут вглубь, будут светить фонарями и звать их, чтоб легче было выбраться. Я пойду в пункт три. Тоже полезу вниз и стану подавать сигналы. Больше ничего мы сделать не сможем. Подвергать опасности всех я не могу.

– А я? – чуть не плача спросил Сашка.

– Ты? – Земсков задумался. – Тебе надо мать с отцом найти. Я сейчас товарищу позвоню, он тебе поможет. Попрошу, чтоб вместе с тобой на стадион шёл искать. Это всё! Выходим.

Маша с Сашей не посмели ослушаться Земскова и послушно вышли на улицу вслед за оперативниками. К подъезду уже подходил старший лейтенант полиции Шабаев, подчинённый Земскова, правда уже бывший. Он согласился взять под опеку Машу и Сашу, так как у самого Шабаева семьи не было, и он мог вполне позаботиться о ком-то другом по просьбе друга.

Саня с горечью подумал, что закончились его приключения. Но, делать было нечего. Он лишь бросил в спину уходящего к машине Земскова: «Удачи!» И совсем не ожидал, что тот повернётся и ответит: «Спасибо», как любой нормальный добрый человек.

Глава двадцать седьмая. Силы на исходе

Махмуд шёл так быстро и целенаправленно, будто видел цель. У всех сложилось такое впечатление. Он пробирался, сгорбившись и вытянув вперёд руки, по низенькому туннелю, а трое следующих за ним людей едва поспевали обходить камни и рытвины в скользкой земле. Зорин несколько раз стукнулся головой о потолок туннеля. Посветив туда фонариком, он обнаружил, что вдоль его краёв с обеих сторон тянутся провода. Это не удивило Бориса, потому что на эмоции сил уже не осталось, впрочем, как и у его друзей. Кристина упала, но поднялась, даже не пикнув, хотя по звуку падения было ясно, что она сильно ударилась. Сколько они шли в таком темпе никто не засекал, но через некоторое время у Бориса и Кристины появилась одышка, пересохло горло. Яков держался лучше, видимо из-за своей генетической приспособленности к подземному существованию. Он отличался большей выносливостью и стрессоустойчивостью, несмотря на то, что Борис – бывший спортсмен, и должен тоже быть сильным. Но Зорин чувствовал, что у него иссякают силы. Для себя он решил, что лучше упадёт замертво, чем признается друзьям, что уже не может идти… Не понятно, как Кристине удавалось держаться?

То, что произошло потом, когда внезапно перед взором подземных искателей открылся вход в просторное квадратное помещение, освещённое тусклой электрической лампой под потолком высотой около двух с половиной метров, Зорин будет долго вспоминать, пытаясь понять, как же так всё быстро произошло… Борис вообще не любил, когда в его повседневной жизни происходило что-то внезапно и резко, какой-нибудь форс-мажор, когда надо было мгновенно что-то предпринимать экстраординарное. Экстренная хирургия – другое дело. Но там всё равно было не так внезапно и непредсказуемо. Там Зорин был в своей стихии, он знал, что делает, делал это хорошо и ловил от этого кайф. Как любой врач от бога, когда выполняет свою работу.

Но теперь ситуация была иной. И требовала незамедлительных действий, активных и решительных. Уже потом, воскресая в памяти события этого момента, Зорин сообразил, что помещение было искусственно построено тут совсем недавно. По точным инженерным расчетам. Оно располагалось в аккурат под логовом зверей-убийц, которые (возможно не все, но основная масса) обитали в дневное время ярусом выше. Там, судя по Сашкиной карте были мелкие пещеры естественного происхождения, которые, через полкилометра вглубь к югу переходили в заброшенные после Отечественной войны штольни. Помещение площадью около двухсот квадратных метров имело проход в узкий коридор, куда друзья не попали. В центре зала и вдоль стен стояли полуметровые ящики, много ящиков. Со взрывчаткой, что было понятно по обозначениям на дощатых крышках. В дальнем углу на ящике лежала Кристинина дочь. Без внешних признаков жизни.

Это было чудо. Но осознать его было настолько трудно, насколько некогда. Махмуд интуитивно вытянул шею в ту сторону и направился к противоположной стене. Борис увидел девочку первым и бросился туда с такой скоростью, что столкнул Махмуда на центральные ящики. Он сделал это автоматически, тело само подсказало, что надо опередить его. Парень упал, ударившись боком об угол, и взвизгнул.

– Держите его! – заорал Зорин.

Как по команде Яков и Кристина синхронно навалились на парня, прижав его лицом и животом к полу, между ящиками, опутанными множеством цветных проводов. Оба не поняли ещё, что случилось. Но через секунду, Кристина, подняв голову крикнула:

– Боря, что там?

– Нашли! Живая она, но без сознания! Кристин, будь там!

Зорин схватил на руки девочку, под тяжестью тела которой пошатнулся и прислонился спиной к стене. Он лихорадочно соображал, что делать дальше. В полумраке было ничего не видно. Он уронил фонарик. Лишь Яков умудрялся держать свой фонарь на вытянутой руке, в то время как сам всем телом лежал на полностью дезориентированном Махмуде, прижатом вплотную к деревянному ящику Кристиной. Она, между тем, ослабила хватку, сообразив, что Зорин нашёл Катеньку. Повинуясь инстинкту, она попыталась броситься вперёд к Борису, но он прокричал так громко: «Останьтесь там! Яков, его держите!», что она повернулась к Махмуду и снова ухватилась обеими руками за какую-то часть его тела.

– Всё! Мы нашли её! Всё нормально, Кристин! Теперь я подойду к Вам, ты, Кристина… Нет… У… Яков возьмёт на руки девочку, а я вырву чип из головы этого…, и мы уходим! Яков, приготовься!

– Он извивается, как ненормальный! – прокричал Яков в ответ.

Зорин ещё не совсем понимал, как ему действовать. Но он так воспрянул духом, когда понял, что Кристинина дочь жива, что дал себе клятву во что бы то ни стало выбраться из подземелья и доказать себе и всем, что всё не зря, что они герои и чудеса случаются. Вслед за воспрянувшим духом, он почувствовал прилив неизвестно откуда взявшихся сил.

– Ладно! Сейчас!

Борис сделал девять крупных быстрых шагов и оказался рядом с бесформенной пыхтящей кучей в окружении опасных ящиков. Махмуд, голова которого была прижата к земле, издавал непонятные звуки, он рвался куда-то, видимо к заветному аромату, будоражащему его рецепторы. Он повиновался программе, вшитой под его кожу. Он был зомби. А зомби, как известно, не чувствуют боли, они обладают иррациональной силой. Это в полной мере испытал на себе Яков, который уже не мог удерживать рвущегося из- под него зверя-получеловека.

Зорин подоспел как раз вовремя. Он опустил Катеньку на землю в паре метров от места борьбы, оттащил Кристину и сам навалился на Махмуда, пытаясь зафиксировать его голову. Яков откинул фонарик, свет от которого упал как раз на лежащего на земле ребёнка. И если бы мужчины могли хоть на мгновенье отвлечься от трепыхающегося под ними Махмуда и повернуть головы влево, то в блеклом свете увидели бы душещипательную сцену.

Картину, которую не смог бы написать ни один художник. Ибо выразить всю полноту чувств и эмоций, исходивших от женщины-матери, обнимающей свою единственную дочь, которую она считала погибшей, невозможно, даже имея великий талант. Сам Господь Бог бы плакал, наблюдя за Кристиной. Она сначала резко и с силой прижала к себе дочь, несколько раз тряхнув, пытаясь во мраке разглядеть её лицо, уловить движения глаз под закрытыми веками. Потом она прислонилась щекой к её носику, прислушалась к дыханию. Она повторяла её имя шёпотом, всхлипывая, не веря в счастье. Она нашлась. Её девочка. Кристина не видела ничего вокруг. Он плакала и раскачивалась сидя в позе лотоса, держа на коленях девочку, обвив руками её грудь и окунув лицо в её растрёпанные волосы, пахнущие сыростью. Катя переохладилась, но тело было хоть и холодным, но мягким и живым, дышащим. Девочка была в забытьи.

– Я плохо вижу, вообще не вижу ничего! – кричал Борис.

– Он вырвется сейчас! – ответил Яков, переведя дыхание.

Махмуд яростно дёргался.

– Я никак не могу нащупать чип, вертит башкой гад! Надо вырвать его хоть с кожей! – проговорил Борис.

– Давай, Боря! Я еле держу его!

Внезапно Зорин ощутил пронзительную боль в виске. Махмуд высвободил руку и шибанул что есть мочи его по голове, от чего Борис аж вскрикнул:

– А-а!

Через секунду Яков был откинут на спину мощным движением тела высвободившегося человека-бывшего-крысы, обладателя немереной силы и ловкости. По невероятному стечению обстоятельств ладонь Якова опустилась на валяющийся на земле фонарь, который он схватил и стал светить по сторонам, стараясь выловить из темноты фигуру Махмуда. И выловил. В то время как Борис, плохо соображающий из-за боли, на коленях пополз в сторону Кристины, чтоб прикрыть её и дочь от неуправляемого зомби, Махмуд возвышался над лежащим Яковом зловещей чёрной сгорбленной фигурой, с согнутыми в локтях и прижатыми к груди руками, с заострёнными чертами лица. Лицо его, к слову, в темноте подземелья напоминало самую настоящую крысиную морду. Яков изловчился и вскочил на ноги. Не сговариваясь с Борисом, они снова навалились на парня, сбили его с ног. Он упал, ударился головой и затих. Яков осветил его лицо фонариком, Борис ловким движением руки сорвал с виска Махмуда почерневший лейкопластырь и едва разглядел мелкую линейную ранку с запёкшейся кровью.

– Уф, слава Богу, – выдохнул он. – Яш, дай-ка ножик, пока он в «отключке» надо чип изъять. Быстрее!

– Да сейчас! Сумка-то где? А, вот она. – ответил задыхающийся Яков. – Вот нож. Держи.

Зорин трясущимися руками подковырнул край ранки на виске парня и ногтем подцепил пластмассовый квадратик. Затем приклеил на ранку тот же кусок грязного пластыря, из-под которого тут же засочилась кровь. Махмуд открыл глаза и поморщился.

– Успокоился вроде, – прошептал Борис.

– Махму-у-у-д… – позвал его Яков, – Ты как?

– Нормально он, – ответил Борис. – Ребят, некогда сейчас рассуждать. Всё потом. Надо выбираться отсюда. У кого часы? Кристина, у тебя.

– Борь, она в себя не приходит! Я её трясу, зову! – сказала в ответ Кристина встревоженно. – Сам посмотри!

Зорин подошёл ближе. Посветил фонариком на Катино лицо. Оно было худым, бледным и очень спокойным. Он пощупал девочке пульс на запястье, прислонил ухо к груди.

– Кристин, она просто спит. Глубоким сном. Вымоталась. Мы сами-то уже никакие. Нам пора! Вот часы… Чёрт! Уже одиннадцать почти! Мы тут столько времени блуждали. А теперь у нас всего четыре часа на обратный путь! Давай мне девочку.

– Лучше я её понесу, – предложил Яков.

– Ну хорошо. Спасибо. Я если честно, еле стою. – согласился Борис.

– У меня голова кружится… – сказала Кристина.

Стало понятно, что без небольшого отдыха и еды идти нельзя. Яков вытащил остатки провизии (засохший хлеб, печенье, коробку сока) и разделил на четверых. С осторожностью положил возле лица лежащего на боку Махмуда кусок батона. Парень не двигался, хотя глаза его были открыты и опасливо смотрели то на одного, то на другого человека.

– Что с ним теперь? – спросила Кристина, крепче прижав Катеньку к себе.

– Если Сашка всё рассчитал, то он теперь стал таким, как прежде. Наверное.

– Что-то он к еде не притрагивается.

Через пятнадцать минут все встали. Яков взял на руки Катеньку. Зорин решил, бросить тут сумки кроме одной, в которой была вода. Он велел Кристине идти третьей после него и Махмуда, Яков с девочкой должен был замыкать шествие. Он последний раз глянул на карту и сложил её в карман брюк. Если идти быстро и точно по карте, не петляя по разным ответвлениям и не прочёсывая второстепенные примыкающие коридоры, как они это делали идя сюда, то за три часа вполне себе можно добраться до той канавы, через которую они спустились вниз. Были и другие два сообщения с поверхностью, обозначенные на карте крестиками, и одно из них даже ближе. Но идти незнакомым путём Зорин боялся. Вдруг там встретится тупик или слишком узкая труба. Про то, что они не успеют и их завалит под землёй после взрыва, Зорин даже на секунду представить не мог. После того, что они пережили, как из последних сил шли в кромешной холодной тьме и нашли ребёнка, поверить в такой исход просто не получалось.

Зорин присел на корточки перед Махмудом, который лежал на боку у стенки ящика и выглядел затравленным. Это можно было понять по его скрюченной осанке и бегающим зрачкам. Борис посветил ему в лицо, от чего тот зажмурился и… оскалился. Борис вспомнил, что уже видел этот оскал тогда на вокзале, когда впервые встретил его и присел рядышком, чтоб выяснить про его хвост. Это видение так явственно встало перед его глазами, что Зорину стало не по себе. «Ну точно – крыса! Не человек он», – подумал Борис.

– Эй, вставай! – сказал он, слегка пихнув Махмуда в плечо. – Домой пошли. Там тебя Маша ждёт. Помнишь? Ма-ша, Ма-ша…

Парень встал. Его шатало из стороны в сторону, а может быть он дрожал. Борис решил, что это связано с падением, ударом головой. А может быть он просто устал, как все они. Ведь больше суток без сна. Однако, глаза Махмуда как-то неестественно блестели. Зорин сообразил, что парень его не понимает. Что же происходит в его голове? Впрочем, Борису это было не сильно интересно, главным было то, что нашлась Катя, что они все живы (пока) и что он сейчас, в данный момент по-честному пытается вывести из подземелья человека-бывшего-крысу, как обещал Машке Кривулиной. Да. Он обещал, что ничего с ним не случится. А Зорин не мог не сдержать обещания.

– Что с ним? Надо заставить его идти как-то, – сказал Яков. – Время уходит!

Борис взял Махмуда за локоть и подтолкнул. Внезапно, парень с силой вырвал свою руку и попятился назад. От них.

– Ты чего, Махмуд? А ну иди сюда! Мы уходим!

– Не слышит он вас, – сказала Кристина.

– Ребят, а мне кажется я шум слышу, – сказал Яков. – Тот, что нас напугал. Это крысы бегут где-то опять.

– Чёрт! Что делать? – Зорин снова шагнул к Махмуду, но было уже поздно.

Человек-бывший-крыса издал самый настоящий гортанный вопль. Такой страшный и громкий, что все замерли на мгновенье. Зорин ощутил беганье мурашек под кожей и такую сухость во рту, что чуть не задохнулся. Всё длилось считанные секунды. Махмуд попятился спиной к противоположному выходу из помещения с ящиками, узкий метровый коридор, вход в который виднелся в конце зала чёрной квадратной дырой. Затем он развернулся и бросился бежать в ту сторону, словно орангутанг, попеременно то на ногах, то на всех четырёх конечностях, что ему было явно неудобно и, видимо, больно. Какое-то время слышалось его шипение и глухой топот. Когда всё стихло, Зорин светанул фонарём в сторону противоположного туннеля. Видимость была плохая, за нагромождением ящиков со взрывчаткой вход в туннель почти не прослеживался.

– Убежал Махмуд. Видать Сашка ошибся, когда сказал, что чип на его мозг никак не повлияет. – сказал Яков.

– Может просто ему нужно время было какое-то, чтоб к нему память вернулась и сознание человеческое? – предположила Кристина.

– Не было у него никакого человеческого сознания, ребят, – ответил Борис. – Только как теперь Машке в глаза смотреть будем? Если выберемся отсюда, конечно.

– Ты сделал всё, что мог.

– Погибнет он теперь…

– Мама…

Все оглянулись на Якова. Катюша зашевелилась в его руках. Она открыла глаза и повторила шёпотом: «Мама».

– Доченька, я здесь, милая! – тут же отозвалась Кристина. Она снова взяла Катю на руки и стала целовать что есть мочи. Девочка обняла плачущую маму за шею тонкими ослабевшими ручками и сказала:

– Ты нашла меня, мамочка. А папа где? Я знала, что вы за мною придёте.

– Доченька! Папа сверху на земле нас ждёт. А тут я, дядя Боря и его друг. Мы долго тебя искали.

– Мамочка, мне так плохо… У меня голова болит, ноги болят.

– Главное, что ты жива, родная моя. Нам скорее идти надо.

– Я Веру не нашла… Что же делать, мамочка? Я так хотела её спасти. И не смогла. Мы что уйдём и её искать не будем? А вдруг она где-то рядом, а?

Зорин очень нервничал. Они стояли на месте уже очень долго, а время утекало. Он совершенно не умел общаться с маленькими детьми, а уж тем более на разные сложные темы. Ладно Саша Руденко. Ему тринадцать, взрослый уже пацан. А тут… Девочка пришла в себя, но она со всей своей детской непосредственностью и прямотой требовала от них, от взрослых ответа. Она думала о своей подружке, которую надо искать. «Лучше бы она побыла ещё без сознания, вышли б отсюда и разобрались потом», – подумал он с досадой.

Навстречу пришёл Яков. Он заглянул Кате в лицо и взял её ладошку в свою руку.

– Твоей подруги Веры больше с нами нет, – сказал он. – Она стала ангелом и теперь будет жить в раю. В самом лучшем месте во вселенной.

– Её крысы утащили и съели, да? – спросила девочка. Всем показалось, что она произнесла эти слова каким-то безучастным тоном, но вскоре стало ясно: малышка настолько устала физически и морально, что у неё не было сил на эмоции. Конечно, потом она осознает случившееся и всё поймёт. Она переболеет. Пусть это будет первое её жизненное потрясение. Но сейчас без этой правды просто было нельзя обойтись. И Зорин и Кристина это поняли. Хотя обоим было неуютно участвовать в таком разговоре. Яков продолжал, тщательно подбирая слова и тон:

– Нет. Но её нашли мёртвой вчера. Возле реки. Она лежала на травке, как будто мирно спала. Словно ангелочек. Может быть она потерялась и искала дорогу домой, а потом увидела страшных крыс и испугалась. И у неё остановилось сердце. Так бывает…

– Мамочка, это правда? Я не увижу больше Веру?

– Доченька, да. Ты должна понять.

– Время! – сказал громко Борис.

И они пошли.

Глава двадцать восьмая. Землетрясение

Холод пронизывал до костей. Как-то негласно решили не глядеть на часы. Шли быстро, на пределе возможностей. И было ясно, что увидев неумолимый бег времени и осознав, что истекают последние часы, можно было запаниковать. Умирать никто не хотел. Страх остаться похороненным под слоем земли и камня после масштабного землетрясения, вызванного взрывом сотен килограммов тротила, заставлял компанию идти быстро. Невзирая на промозглый холод и окоченевшие мокрые ноги люди не останавливались. Туннель сменялся другим туннелем, несколько раз приходилось идти, согнувшись в три погибели, царапаясь спиной и локтями о шершавые стены.

Стояла мёртвая тишина, нарушаемая лишь хлюпаньем воды под ногами и шумным дыханием четверых путников, гонимых не только страхом, но и жаждой жизни. Выбраться на божий свет, пожалуй, больше всех стремился Яков. Неся на деревянных руках обессиленного ребёнка, парень вспоминал своего сынишку.

Евраш был младше Катеньки, таким он и останется навсегда в сердце Якова. Весёлым, озорным и таким красивым мальчуганом пяти лет. Ему не суждено вырасти и кем-то стать, а Якову не судьба увидеть сына взрослым, участвовать в его судьбе, быть ему другом, чему-то учить, говорить по душам. Как же он Кристину понимал! Сам бы за своим ребёнком в огонь и в воду пошёл, как она. И рад был Яша, что помог девочку найти, и грустно было ему. Правда, теплилась какая-то надежда, что всё наладится, что жизнь его не кончена. Даже несмотря на то, что любимая Сара умерла. Но теперь у него есть Мария. Святая женщина, спасительница.

Любит ли он её? Нет. «Конечно ещё нет», – подумал Яков, вспоминая Машино встревоженное лицо, с каким она провожала его в этот поход. В мире Якова (в его бывшем, навеки исчезнувшем мире) не было такого понятия, как предательство. Сара бы никогда не осудила его, если бы он влюбился в другую. Не принято было у них это. Ведь человек не властен над своими чувствами, это же так естественно. Грубо говоря, ты не знаешь, что тебе сегодня захочется съесть на обед, а уж знать, сможешь ли ты любить одну женщину или мужчину долгие годы – и подавно невозможно! Поэтому, Сара бы просто отпустила его, стала бы ему другом. Но он любил только её. Но вот её не стало… Эта боль останется с ним навеки, и та картина, когда он опустил мёртвое тело любимой в тёмную воду подземного озера.

Яков шёл быстро, у него была цель. Увидеть снова солнце и верхний мир, который он уже приучился считать родным. Кристина Максимовна тоже проявляла чудеса выносливости. Она не думала ни о чём определённом, мысли перескакивали с оной на другую на фоне одной главной: дочь жива. Она жива! Больше всего сейчас Кристине захотелось помолиться Богу и поблагодарить его за всё. Ведь случилось настоящее чудо. Она не знала никаких молитв и была вообще атеисткой, но чувство благодарности её просто переполняло, а на кого вылить этот священный поток, она не знала. Да, друзья помогли ей. Но за чудо они ручаться не могли. Никто не верил, никто. И даже она сама. Но это произошло, и было так невероятно, как в волшебном кино. Уцелеть в холодном подземелье, блуждать одной в кромешной тьме почти двое суток, зная, что ты идёшь неизвестно куда и вокруг тебя где-то бегают кровожадные чудовища – разве это не чудо? А какая же смелая и сильная её дочь! Нет… Кристина понимала, что без вмешательства высших сил ребёнок бы не выжил. Поэтому Кристина шла и шёпотом бормотала слова благодарности всем: и Господу Богу Иисусу Христу, и ангелу хранителю своему и Катиному, Николаю Чудотворцу, а также святой Кристине, хотя не ведала, существует ли такая святая. Даже слёзы наворачивались на глаза женщине от избытка чувств. Она давно дышала ртом, так как нос забился от периодического плаканья и, вдобавок, от холода. В горле пересохло, и каждый вдох сопровождался болезненным царапаньем в глотке. Кристина подавляла сухой кашель, как могла. Она осознавала, что заболела. Возможно, воспалением лёгких. Как и Катя, наверное. В какой-то момент она поняла, что у неё поднялась температура и сердце заколотилось чаще. Тело дрожало, и она неимоверным усилием воли заставляла его слушаться, помогая ему молитвами. Она постоянно поглядывала на Катю, до конца не веря, что дочь снова с ней. «Нельзя сдаваться, Господи, помоги нам!» – повторяла она в уме.

Борис Зорин тоже был на последнем издыхании. Однако, мозг работал, несмотря на давящую головную боль и сковавший конечности холод. Он думал о том, как жалко было бы погибнуть. Уже не настолько страшно, сколько обидно. Не за себя, нет. За друзей. За Кристину и Катю. Умереть самому было не жалко. Здесь, в подземелье, одиночество ощущалось как нигде остро. Его всё равно никто, по его мнению, не ждал. Не к месту в голове возник вопрос «А зачем я вообще жил? Может, моя миссия была лишь в том, чтоб помочь любимой женщине найти ребёнка в этих безнадёжных катакомбах?»

Почему-то не вспомнилось, что он, Борис, замечательный и востребованный врач-хирург, на счету которого много спасённых жизней. Это ему в голову не пришло. Думы о личном счастье и собственном предназначении всплывали всю дорогу, наверное, потому, что перед смертью они самые важные, самые значимые. Перед смертью… Ответа на этот вопрос Зорин так и не нашёл, но ощутил сожаление, что раньше вопроса о смысле своей жизни не ставил перед собой. А теперь уж поздно. Его печальные размышления были прерваны оглушительным воем сирен, доносившимся откуда-то сверху. Он остановился и прислушался.

– Так, ребят, – сказал Борис, развернув смятую карту и посветив на неё фонарём, – в трёх метрах над нами дорога. А до выхода осталось метров … Та-а-к. Всего… Э… Кристин, посмотри, сколько сейчас времени.

Кристина вынула из нагрудного кармана часы, но не успела взглянуть на них. Затряслись стены, ходуном заходил под ногами земляной пол. За секунду до этого неимоверной мощности гул пронзил пространство вокруг. Он был таким продолжительным, всепоглощающим и объёмным, что, минуя уши, заполнил собою все внутренности, кровь и мозг Кристины. Бориса и Якова. Малышка Катя отключилась сразу. Взрослые стояли в оцепенении, инстинктивно закрыв уши ладонями, Яков уткнул лицо в Катину грудь.

Сверху посыпалась земля и камни. Сначала в глаза, потом на голову, плечи. Было больно, жутко. Люди упали под тяжестью обвалившегося грунта, растерянно крича и не слыша голосов друг друга. В последнюю секунду, перед тем, как потерять сознание и, вероятно, умереть, Зорин успел подумать: «Всё зря. Так мне и надо!»

***

– Вот они! Нашёл! Сюда скорее! – услышал Борис крик над своей головой. Он осознал, что выжил. Не сразу открыл глаза и в кромешной тьме увидел склонившееся над собой лицо мужика. Это был, видимо, солдат или полицейский.

В теле ломило каждую кость. Он повернул голову вбок и увидел, как в нескольких метрах от него несколько человек грузят на носилки ребёнка. Услышал женский плач.

– А… – только и смог простонать он. В памяти прояснилось. Язык не слушался, но еле-еле он смог проговорить нашедшему его мужику, к которому уже подбежали ещё двое в форме: – Сейчас ночь?

– Вы – Зорин Борис? – ответили ему, – мы Вас час искали после землетрясения. Завалило Вас в туннеле, хорошо, что рядом с поверхностью. А то так бы задохнулись в земле. Не… Не ночь сейчас. Просто смог это… Дым. Клеевой завод загорелся. Встать сможете? Я – Женя. Давайте руку!

Борис протянул руку, почувствовал крепкую мужскую ладонь. Парень помог ему подняться. Зорина шатало, глаза с трудом привыкали к вспышкам света вокруг, к шуму от машин «неотложек» и полицейских. Где-то неподалёку слышались крики. Задать Жене главный вопрос он боялся. Но парень сам сказал:

– Я друг Сашки Земскова, мы вас с пацанами пытались искать под землёй, потом взрывом вокруг всё разметало… Я думал, всё! Не успели… Сашку, видать контузило, он как раз под землёй был, вам навстречу шёл, да не дошёл. Поздно нам сообщили про вас. Саня выбрался, на него труба упала. И скомандовал поиски продолжать. Мы и тут, и там… Ходили, звали, пока тут среди камней женщина не застонала. Но Вас я первого увидел, а к ней Витька с Саней побежали.

– А… девочка?

– Живая она. Её Ваш товарищ телом от камней закрыл, ни одной царапины. И он жив, но у него рёбра сломаны, в полевой госпиталь сейчас повезут. И ребёнка тоже.

– Куда?

– В палаточный военный госпиталь. Его ещё до землетрясения развернули возле стадиона. В городе-то мало зданий уцелело. Больница разрушена областная… Ещё-бы. Тряхануло так! Баллов семь-восемь! А вообще, повезло вам, Борис всем! Завалило вас землёй, да ниже туннеля яма образовалась, земля и камни осыпались, освободив вам доступ воздуха. Везучие вы!

Борис стоял посреди груды камней, поддерживаемый надёжной Женькиной рукой. Парень продолжал рассказывать о землетрясении, о том, что в городе работают спасатели, армия, волонтёры. Ищут людей под завалами, так как, не смотря на объявление всеобщей тревоги, часть людей не захотели покинуть свои дома. За рекой Демьянкой, дамба на которой, ксчастью, уцелела, полыхало пламя пожара на заброшенном заводе, под которым находился эпицентр взрыва. Выли сирены пожарных машин, которые всё прибывали, проносясь мимо.

В голове у Бориса было пусто. Думать о крысах не хотелось. Итак понятно: в подземелье не могло остаться ничего живого. Апокалипсис предотвращён ценой многих жизней. Так всегда бывает, увы…

Он пригляделся. У берега реки стояли двое. Мужчина сжимал женщину в крепких объятиях. На фоне сверкающего за двумя фигурами пламени, они смотрелись словно герои исторической мелодрамы на финальном кадре киноленты. Рыцарь в доспехах смелый и отважный нежно обнимает свою преданную возлюбленную, после кровопролитного сражения, в котором удалось одержать победу. Они стоят на поле боя среди поверженных врагов, и нет для них лучшей награды, чем после стойко-перенесённых испытаний снова принадлежать друг другу. Это были Кристина с мужем, и они так красиво и органично вписывались в этот полыхающий пейзаж, что у Бориса защемило в груди от ревности, несмотря на пережитый стресс.

Вот уж поистине сильное и разрушительное чувство! И ничего, ничего нельзя с ним поделать! Радость и воодушевление от того, что выжил сам и нашёл ребёнка, помог любимой женщине, гордость… Всё смела, задавила гадюка-ревность. Кристина не смотрела в его сторону. Она, может, вообще и не знала, выжил он, или нет… Она обнимала мужа, и никто для неё не существовал в этот момент. Она любила его! А он, Борис, стоял и глотал слёзы в паре десятков метров от них, таких счастливых и любимых друг другом.

Глава двадцать девятая. Год спустя

Мария, пыхтя и морщась от стреляющей боли в пояснице, которая не унималась уже больше месяца, увалилась на диван перед телевизором. Яков прилёг рядом, аккуратно положив голову жене на колени, приобняв за огромный выпуклый живот.

– Как там мой сынишка? Ау-у… Парень! Ну-ка, поздоровайся с папкой! – протяжно проворковал он, прислонив губы через мягкий халат к Машиному пупку.

– Тише, дорогой! – сказала Кривулина, – «Новости» начались.

Яков поднял голову и приготовился слушать. Маша уставилась в экран.

«Здравствуйте, дорогие Калининцы и гости нашего города», – начала выпуск диктор местного канала. «Сегодня годовщина страшной трагедии, которая произошла с нами в августе 2019-го. Мощное землетрясение буквально сравняло с землёй наш любимый город. Пожалуй, нет такой семьи, которую не затронула эта катастрофа. В городе и окрестностях почти не осталось ни одного целого дома. По последним данным стихия унесла жизни 3458 человек, наших земляков. Многих из них не удалось найти под завалами. Сегодня на заседании правительства области губернатор края, мэр города и члены правительства почтили их память минутой молчания. Свои соболезнования семьям погибших в землетрясении выразил президент России.

Со всей страны, а также из ближнего зарубежья в Калининск продолжают приезжать волонтёры и рабочие бригады для помощи в восстановлении инфраструктуры города. За прошедший год нам с помощью наших друзей удалось восстановить и отстроить заново более половины зданий, жилых домов, школ, больниц. Жизнь в Калининске постепенно налаживается, но память о пережитом ужасе и о безвременно ушедших наших согражданах останется с нами навечно. А сейчас давайте посмотрим репортаж моего коллеги Егора Ларионова с самой масштабной стройки, которая близится к завершению, и в которой задействованы тысячи специалистов, в том числе международного уровня. Речь идёт о новом жилищном комплексе «Новый век», включающем три десятка многоквартирных домов, школу с бассейном, спортивную площадку с футбольным полем, поликлинику и детский сад. Здравствуйте, Егор…»

Телевизор продолжал вещать, но Яков уже не слушал. Он утопал в мечтах о скором появлении на свет своего ребёнка. Какой же он счастливый! Судьба подарила ему второй шанс. И не где-нибудь, а здесь, в Солнечном мире. Где всё так прекрасно. Рядом любимая женщина. У него есть крыша над головой, и он при деле. Ещё бы! Мастерство каменщика, которым он владел в совершенстве, сейчас ценится. У него есть документы (получить их после произошедшей катастрофы было не сложно. Многим людям тогда пришлось получать новые паспорта и как-то легализоваться. Ведь после землетрясения несколько первых месяцев творился настоящий хаос). Он работает на стройке Калининской больницы, в которой трудится его жена. Правда, последние две недели дорабатывает и уходит в декретный отпуск. Осталось совсем немного и он увидит сына. Будет ли мальчик похож на Евраша? Наверное, нет. Ведь Сара была не похожа внешне на Марию. Но, впрочем, какая разница?

Яков отогнал от себя мысли о Саре, пусть его первая любовь останется в светлых воспоминаниях. Он обожал Машу не меньше, и в глубине души радовался, что человеку дана способность влюбляться не один раз. Как и начинать новую жизнь.

– Эх, Яш, – вздохнула Кривулина. На восьмом месяце беременности она невероятно расплылась и стала похожа на сдобную плюшку. Это её, по мнению мужа, красило.

– Что, милая? Спина ноет?

– Ноет, да я не о том вздыхаю. Про Бориса Владимировича вспомнила. С тех пор, как он на север уехал, ни одного письма не написал! А уже скоро год, как он нас покинул. И зачем ему это надо было? Будто в Калининске пациенты не такие, как в Норильске. Там ещё и экология ужасная. Да и скучаю я по нему… Ты уж прости за откровенность.

– Машенька, ну как же ему было остаться? Несчастен он тут был и одинок. Наверное, уехав, он думал, что забудет о своей любви. Излечит душевные раны.

– Ну какие раны? Кристина Максимовна замужем, и он об этом знал. Незачем было влюбляться. Да не верю я в это! Зорин всегда был ловеласом.

– Кем кем?

– Ловеласом. Это такой мужчина, который женщин меняет, как перчатки. Любвеобильный, но непостоянный. Разбивает, в общем, дамские сердца.

– Хм, я бы о нём такое не сказал. Я его таким обстоятельным, серьёзным запомнил.

– Яшенька, одно другому не мешает. Ты его плохо знал.

– Возможно. Но то, что он из-за Кристины уехал, это точно. Ему больно было, от того, что она с другим. А вот в моём мире… Бывшем…

– Дорогой, если ты сейчас начнёшь снова рассказывать, что у вас в подземном мире было можно легко влюбляться в других мужчин и женщин и это было нормально, то запомни раз и навсегда: здесь – не так! И я тебя не буду ни с кем делить, только попробуй влюбись в кого-нибудь!

– Что ты, милая! Я – однолюб. Мне кроме тебя никого не надо. Просто если б Кристина Бориса любила тоже, то она могла бы просто уйти к нему, спокойно попросив мужа её отпустить. И для Александра бы это было естественным процессом. Жена не виновата, что чувства к мужу прошли. Ну, это если б они жили в нашем подземном мире. С нашими обычаями, традициями…

– Яков, у нас нет такой традиции! Муж и жена должны любить друг друга, а не ходить туда-сюда к тем, к кому они страстью воспылали через годы семейной жизни! Это неправильно!

– Ладно, ладно, мой сладкий колобочек, успокойся.

– Ох, пойду электронную почту проверю, – сказала Маша, решив прервать дурацкий спор. Ну не могла она поверить в то, что Борис Зорин уехал работать на север лишь для того, чтоб убежать от несчастной любви. Хотя, это было бы так романтично…

Маша включила компьютер.

– Яшенька, милый! Иди скорее сюда! Письмо от Бориса Владимировича пришло! Наконец-то, весточку прислал.

– Ты как чувствовала, дорогая, – сказал Яков, подойдя к Марии сзади, и, наклонившись, уставился в монитор компьютера.

" Здравствуй, Мария!" – писал Зорин – «Извини, что долго не давал о себе знать. Здесь, на новом месте, так много работы, что прихожу домой порой за полночь и сразу валюсь спать. Кроме меня в больнице ещё три хирурга: один – шестидесятивосьмилетний мужчина, второй – очень милая хрупкая женщина пятидесяти шести лет, которая неделю ходит на работу, две недели болеет. Есть ещё один – у него проблемы с алкоголем. Через месяц меня назначили заведующим хирургическим отделением. Оно у нас на восемьдесят коек, и я, как ты понимаешь, тут почти один… Приходится пахать без выходных. Все твои письма, Маша, я получил. Спасибо, что не забываете. Рад за Якова, что он нашёл работу на стройке и стал востребованным каменщиком. И ты молодец, что переучилась на дерматолога. Зачем тебе эта хирургия? Вы ведь скоро станете родителями. Поздравляю! Ты, уверен, будешь самой лучшей мамой на свете! Мне иногда пишет Саша Руденко. Он ведь уже три месяца в Лондоне в языковом колледже учится. Пригласили по какой-то там программе по обмену студентами. Мне так жаль, что тогда никто так и не узнал о Сашкином подвиге. Ведь если б не его светлая голова, никогда бы нам не выбраться было из той передряги. И не нашли бы Катеньку. Скучаю я по нему. Уверен, наш вундеркинд ещё проявит себя! Я, кстати, зимой на месяц в Москву летал. Мои родители и семья брата там ведь так и осели после Калининской трагедии. Мне сделали три пластические операции, и моё лицо приобрело человеческий вид. Ты спрашивала, не женился ли я? Отвечу кратко: нет. Пока как-то не до этого. Очень хотелось бы мне посмотреть, каким стал сейчас Калининск. Скучаю, но приехать не могу. Не на кого оставить отделение. Всего вам доброго, друзья! Маша, желаю удачных и лёгких родов. Пиши мне по возможности и передавай всем привет!

Борис Зорин."

Мария откинулась на спинку стула и сказала:

– Слава Богу, отозвался наконец Борис Владимирович. Теперь я спокойна, что у него всё хорошо. Правда, работает на износ.

– Он и здесь так же работал. Он мастер своего дела.

– Ага, врач "от Бога" про таких говорят. Яков, и почему ты не разрешаешь написать Борису про Кристину? Про то, что у неё недавно сынишка родился?

– Ну зачем, милая? Ты же видишь, он в своём письме о ней ни разу не спросил. Забыть он хочет свою безответную любовь. У Кристины Максимовны своя жизнь, у него своя. Она с мужем счастлива.

– Ну, не знаю. Мне кажется, ему интересно было бы узнать… Хотя, ты прав. Незачем бередить старые душевные раны. По нему, уверена, все дамочки в новой больнице сохнут. Это же Зорин!

Мария встала и не торопясь направилась к дивану.

– Может прогуляемся? – предложил Яков жене.

– Не, Яш… Я полежу. Так спину ломит, да ещё ноги отекли. Изжога опять началась.

– Конечно, любимая. Я сейчас тебе водички принесу, – ответил Яков.

Он пошёл на кухню. Выглянул в окно и стал смотреть на синее небо, снова и снова мысленно благодаря его и свою судьбу, подарившую ему эту новую счастливую жизнь. Жизнь под солнечным светом.

Эпилог

Лала возлежала на белоснежных кружевных простынях, как настоящая королева. Она посматривала на сверкающие звёзды через полуоткрытое окно, из которого веяло ночной прохладой. На тумбочке возле кровати тускло сияло маленькое солнышко в обрамлении серебряных завитушек ночника. Она хорошо знала, что от неё требует хозяйка, милая женщина с волевым строгим взглядом, яркими пухлыми губами и пышным округлым телом. Лала давно привыкла к своему имени, которое означало звуки песни: "Ла-ла-ла". Так она пела раньше, когда не могла говорить словами. А теперь она умеет не только петь, но и разговаривать, как любимая хозяйка и её гости. Но она не подаст виду. Зачем? Зачем всем знать, что она говорящая? И так хорошо. Её все любят, кормят, одевают, ласкают… Ей приятна её счастливая жизнь, и ей ничего больше не надо. Пока, по крайней мере, не надо…

– Ну что, Василиса, показывай, где твой самородок, – сказал Андрей Николаевич, постоянный посетитель известного в нешироких кругах города учреждения для взрослых, под названием «Тайский массаж".

– Николаич, ты прям с ходу! Расслабься. Давно не виделись. По коньячку? – заверещала пышногрудая Василиса, владелица борделя. Мамка.

– Ну что ж… Тогда и девицу пригласи, познакомимся! – согласился бизнесмен Николаич.

– Ох, увидишь её – забалдеешь! Непростая она, Лалочка моя! Она – ну чистый бриллиант!

Андрей Николаевич откинулся на спинку кожаного дивана и ослабил галстук. Умеет же Василиса уговаривать. "Ха, чистый бриллиант! В притоне,» – усмехнулся он про себя, – «Поглядим".

Что-то действительно дрогнуло в душе у Андрея, статного тридцативосьмилетнего холостяка, избалованного жизнью в полном достатке и финансовой независимостью, и следующей из этого вседозволенности, и свободы нравов, когда в дверном проёме появилась она: молодая девушка небывалой, самобытной красоты. Со взглядом полным достоинства, и, в то же время, смирения и покорности. Этот взгляд иссиня чёрных миндалевидных глаз пронзил Андрея в самое нутро, но лишь на мгновение, а потом переместился куда-то вдаль выше его головы. Девушка со странным именем Лала подошла к столику, улыбнулось уголками рта и, кокетливо поправив курчавую прядь волос, упавшую на лоб, присела на противоположный край дивана. Она, казалось, ничего не ожидала от мужчины, и в то же время, будто прекрасно знала, чего ждать. Николаичу в этот момент почему-то захотелось именно что-то такое сделать или сказать, чтоб это оказалось не тем, чего ожидала Лала. Но он не представлял, что это такое может быть, и тупо смотрел на неё приоткрыв рот и ощущая неприятную и непривычную неловкость. Это не ускользнуло от всевидящей Василисы, и она не преминула подколоть старого клиента:

– Ну, права я была? Не одного тебя моя красавица с ума сводила! Ты коньячку-то прими, дорогой друг, прими.

– Э… А откуда у тебя эта девочка? Может её ищет кто?

– Андрей, мы сейчас в такое время живём… Уже больше года, как с ног на голову всё встало. Какая разница? Бедная девочка глухонемая. Может от стресса после нашего апокалипсиса прошлогоднего, может родню потеряла. А может с рождения. Кто знает? Да только хорошо ей тут у меня. Я ей как мать, понимаешь? И насильно её не держу, – проникновенно произнесла Василиса и, похоже, сама поверила в то, что она "ей как мать".

На следующее утро Андрей Николаевич ушёл из притона раньше семи утра. Он плохо спал из-за нахлынувших невесть откуда мыслей о своей беспутной жизни. И зачем он ходит к Василисе? Понятно зачем. У неё лучшие и проверенные девочки. И ведь не противна ему эта продажная однодневная "любовь". Вот и теперь, переспав с очередной девицей, пусть и красавицей, Лалой, он не испытал брезгливости и сожаления. Вымерли в нём эти чувства. Он шёл сюда за одним: снять сексуальное напряжение и весело провести время, почувствовать себя в очередной раз героем, эдаким мачо, от которого все балдеют и знают, что он и есть хозяин жизни.

Но этой ночью что-то случилось непоправимое: как-то осознал Андрей, что поступает неправильно. Нет, он вовсе не изменился, и конечно-же вряд ли бросит ходить к проституткам. Но как-то стало неуютно от мысли о том, что продаётся-то он сам! Раздаёт себя направо и налево, и уже вконец опустошён.

Он не без сожаления взглянул на спящую Лалу, подарившую ему немало приятных минут прошлой ночью, подивился её необычной чистой красоте. На мгновение ему стало интересно, а понравился ли он ей? "Идиот», – тут же обругал себя Андрей, тихонько вышел из комнаты и плотно закрыл дверь.

Оглавление

Предисловие.

Глава первая. Побег

Глава вторая. Непутёвая

Глава третья. Манускрипт

Глава четвертая. Дежурство

Глава пятая. Новый мир

Глава седьмая. Крутая Таня

Глава восьмая. Зорин оказывает помощь

Глава девятая. Одиночество

Глава десятая. Перерождение

Глава одиннадцатая. Репортаж

Глава двенадцатая. Власть молчит

Глава тринадцатая. Непростой пациент

Глава пятнадцатая. Новые хозяева

Глава шестнадцатая. Союзники

Глава семнадцатая. Кошмар наяву

Глава восемнадцатая. Союзники ищут выход

Глава девятнадцатая. Почти человек

Глава двадцатая. Прощание

Глава двадцать вторая. Операция

Глава двадцать четвёртая. Поиски в ночи

Глава двадцать пятая. Призрачные надежды

Глава двадцать шестая. Близится час «икс»

Глава двадцать седьмая. Силы на исходе

Глава двадцать восьмая. Землетрясение

Глава двадцать девятая. Год спустя

Эпилог