Небо в алмазах (СИ) [Alexandrine Younger] (fb2) читать онлайн

Получалось с переменным успехом. Хотя бы потому залечивать его производственные «украшения мужчины», полученные в неосторожных столкновениях с особо непокорными, приходилось именно Лизе. Он надеялся на её понимание. Ведь не убежала она от него ещё в самом начале? Или когда узнала всю правду о том, чем он занимается. Кос догадывался, что Лиза была бы куда довольнее, протирай он светлые штанины своего дорогого костюма в институте, но она прекрасно знала, что это не их случай.

Она необходима для него, незыблема, и поэтому… золотое кольцо лежало у Холмогорова в кармане. Космос, недолго думая, пришел к выводу, что на этот ответственный шаг нужно решиться, как можно скорее, пока Лиза не уехала в Ленинград на неделю-другую. Ломанулся бы с нею, и в чемодане, раз на то пошло, но определенные дела, подконтрольные ему и Пчёле, требовали забыть про отлучки из Москвы.

Друг грезил мечтой о расширении круга точек, с которыми приходилось работать. Кос же находил свою правоту в признании авторитета в своей среде. Покушаться на полную самостоятельность им пока не светит. Да и не так сильны они были: вот только если бы привлечь к этому делу Фила, а вслед за ним и Саньку… Какой жизнью бы тогда зажила вся их компания!

Дверь открылась с двух оборотов, и встретить Космоса у порога никто не вышел. Магнитофон одиноко надрывался все той же Сандрой, распевающей «In the Heat of the Night», и молодой мужчина проскользнул в квартиру, замечая, что Лиза дома, хотя бы потому что он налетел носком на её летние туфли. И больно, надо сказать, налетел!

***

Лиза резко открыла глаза от громкого шарканья знакомых ног и хлопка входной двери. Легко понять, кто нарушил её незапланированный сон, длиною в полчаса. В голове гулко и настойчиво повторялся звук дверного железа, развеивая морок, напущенный на нее недолгим сном, из-за которого все мысли в голове путались, но преобладала одна — он все же приехал…

— Ты?! — Павлова роняет ноги, удобно взгроможденные на стенку, прямо на себя, и обнимает свои коленки, покрытые мурашками. Даже в жару ей нужно чем-то накрыться, чтобы во сне не замёрзнуть, но сегодня она пренебрегла своим правилом.

— Чё, блин, не похож, перебухал? — Космос стоял на пороге, и в излюбленной позе подпирал крепким плечом дверной косяк.

— К сожалению, подмена невозможна! — подушка брошена прямо в парня, и он без труда её ловит, и уверенным жестом отправляет в кресло.

— Зараза мелкая, кто б жаловался! — Лиза совсем по-детски показала молодому человеку язык, выражая этим жестом неподдельные эмоции, в данную минуту живущие в её сознании. — Вставай, что ли, уже, Пчёлкина!

— За «Пчёлкину», Космос Юрьевич, можно и получить по одному месту, а ты… нужен мне здоровым! На будущее! — смотреть на него вверх тормашками было чрезвычайно забавно, но спина затекла от долгого лежания. — Солнце, неплохо я придумала?

— Заладила! — Кос не двигался с места, одновременно любуясь плавной фигурой Лизы, скрытой за тканью длинной домашней футболки с нашивкой. — Ну, вот, зашел на огонек! А мне не рады?

— Тогда подними меня с кровати, Космик! — Лиза с грацией сиамской кошки задвигала руками, но тут же прекратила эти действия, зная, что так или иначе, пусть тягает её с кровати сам, а она же переучилась. И как-то не вовремя уснула, мучаясь, теперь разбитым состоянием.

— Космик? Какой идиот, это дурацкое сокращение придумал?

— Белый!

— А ты повторила, умница-дочка!

— Не, Космосила, не подлизывайся!

— Если гора не идёт к Магомеду… — не думал Космос, что в один из самых знаменательных вечеров его жизни ему так трудно будет не говорить с Лизой о всяких пустяках. Смешно, но от мысли, что она с такой же лёгкостью отправит его «по грибы», думая, что он, как всегда, поспешил, ладони сжимались в кулаки до побеленных костяшек.

— Не судьба к экзамену подготовиться, — согласилась Лиза, когда Космос плюхнулся со всей дури на её кровать, и целенаправленно уронил на пол конспекты, в которых он ничего не разбирал. Властно притянув девушку к себе, Кос плотоядно рассмеялся, как охотник своей добыче. Он соскучился. Остаться, чтобы тупо смотреть на то, как она читает эти мутные кирпичи без картинок, не было в его правилах.

— Слушать надо старших, — в следующий миг Лиза явственно ощутила удар чуть ниже поясницы, вскрикнув от неожиданности, но не осталась в долгу, передвигая Космоса к грядушке, — а я тебе поддаюсь…

— Будешь меньше распускать клешни!

— Это вряд ли…

— Холмогоров, ты… наглый…— схватив Коса за грудки его рубашки, Павлова не заметила, как была захвачена, — как сволочь!

— Раскусила, красивая! — когда голубоглазая прикоснулась своими губами к его щеке, он почти растерял свою удаль. — Привет, солнышко!

— Здравствуй, милый! Аэрофлот сообщает, что полет нормальный? — Лиза мягко обхватывала руками его плечи, снова чувствуя себя маленькой, защищённой; а когда парень трепетно коснулся губами её затылка, то и любимой до крайности. — Я слышала этот характерный звук в коридоре, и проснулась сразу же! Ты как вор на ярмарку, честное слово!

— Бля-я-я, да вздумала же туфли свои посредине выставлять! — в темном коридоре Космос чуть не растянулся во весь рост.

— То Ленинград не нравится, теперь туфли. Ты мне их сам купил…

— Лизка моя, хватит телегу катить! Чего, тучка, спряталась опять?

— Ты забыл, как я умею обижаться?

— Не помню, и помнить не хочу, маразм у меня, довольна ответом?

— И все-таки… Поехали со мной! — уже спокойно произнесла Лиза, играясь с крупным перстнем на пальце Холмогорова, понимая, что сейчас, когда он так близко, она имеет реальный шанс уговорить! — Во-первых, я одна боюсь на самолете летать…

— Так, ты же на поезд билеты собралась брать?

— Во-вторых, на самолете. Тёть Лена сказала, что так быстрее!

— Ага, не успели приехать, а там твоя тётка командует! Повяжет меня…

— Значит, ты согласен?

— Уговаривай!

— Да легко!

— Поди, речь сочинила, подготовилась, да?

— Да нет же, Кос! Ты просто не понимаешь, мозг кипит! — Лиза вскочила с кровати, окончательно сбрасывая с себя сонные оковы, и поднимая с пола свои учебные принадлежности. — Сижу здесь. Тупею. Жара! Ничего не складывается! Ещё и Софка ни хрена не чешется. Нужно срочно всё сдать, а потом валить из города! Чем тебе плох Ленинград? Ты Пчёлу на хозяйстве оставить не можешь?

— Допустим! — Кос кивнул головой. — А чего ты опять начинаешь? Все ты сдашь, первый раз, что ли? Ну, Лиза! Я уверен! Ты же у меня умная, как эта… забыл, как звали…

— Гипатия! — но Лиза не была уверена в своих силах. И просто пыталась вытянуть это чудовище из его замка, раз первые сдвиги уже определенно есть. — Нет, я не могу!

— Не верю, — удобно развалившись на кровати, и, заложив руки за голову, Кос чувствовал, что находится в театре, нет, в цирке для одного зрителя. От этого и не сдерживал свой приступ конского смеха, — но ты продолжай, я уши-то навострил.

— Нет, Космос, хватит ржать! Я больше не могу учить, голова кругом! — Лиза растрепала свои золотистые волосы так, что они неаккуратно торчали во все стороны. — Если не закрою эту сессию, то отчислят! Пойду в гараж за старым москвичом дяди Паши, таксовать стану. Язык подвешен, базар любой навести могу.

— Берегись автомобиля! — Космосу было откровенно смешно от всех восклицаний Лизы. — Не-а, хрен бы я тебе поверил. И я тебе запрещаю с всякими водилами дела иметь!

— Сдалась и уснула! Экзамен послезавтра, а я уже ничего не успела! — она с грохотом закинула тетради и учебник на полку, после чего также резко закрыла книжный шкаф.

— Врет и не краснеет, а! Вся в братца своего! Ты меня снова не убедила, но меня послушай! — Космос был уверен, что его будущая жена переплюнет любого зубоскала в своем институте. — Вон, жучаре и мне все контрольные в десятом классе бабахала. За подругу свою учишься. Тебе четыре надо диплома, четыре! Я ими весь сервант у отца заставлю. Всем хватит.

— Ничего я, блин, не соображаю. Тупенькая! — оставалось только сесть в кресло, закрыть лицо руками, и плыть по течению. Что сестра Вити Пчёлкина и сделала, понимая, что она действительно ничего не успевает. И не светит ей этот Ленинград с разводными мостами. — Буду досдавать, и как сайгак прыгать с кафедры на кафедру… Или вообще пойду на повариху учиться, все полезнее, чем мой диплом.

Космоса порядком утомил этот концерт по заявкам. Была бы его воля, то Лиза бы вообще не думала ни о поступлении, ни о последующей учебе, в которой Холмогоров, положа руку на сердце, не видел особой выгоды. Занималась бы женскими делами со всеми вытекающими последствиями. Это бы он ей обеспечил…

— Можно подумать… — Кос встал за спинкой кресла, незаметно для девушки находя в кармане синюю бархатную коробку.

— Нельзя! — Лиза не поднимала головы, опустив её на скрещенные ладони.

— Нет, ты послушай, — он перебил ее, — и внимательнее.

— Да, мой генерал!

— Как будто, глупенькая, я без этой чертовой корки на тебе не женюсь! — выпалил на одном дыхании Холмогоров, неуверенный, поймет ли она значение его фраз.

— Правда? — повернув голову на Космоса, Лиза увидела, что он улыбается во все тридцать два, протягивая ей на ладони аккуратное кольцо в футляре. Никакой двусмысленности, и Павлова могла только догадываться, когда он успел, и какой ценой достал эту сакральную вещь.

— Просто так в кармане завалялось. Дай, думаю, зайду!

— Космос! — Лиза не знала, что делают в данной ситуации. Она могла бы упираться, капризничать и продолжать жаловаться на жизнь, но вместо этого ей хотелось просто обнять этого невозможного Холмогорова. Что она и сделала через пару секунд, встав на кресло. — Я тебя обожаю!

— Не, маленькая, ты, наверное, можешь подумать, с брательником своим посоветоваться. Но… ты не будешь думать, Лиз, я сам! — изящный девичий пальчик был украшен в ту же минуту, и Кос с гордостью залюбовался ее ладонью. — Да-а-а!

— А ты… важность момента осознаешь, Космос? — и надо же, он будто искал колечко к тем фамильным серьгам её матери, которые теперь Лиза почти не снимает. Они и сейчас блестели алмазами, но чье сиянье сейчас было более ярким — больших голубых глаз с черной поволокой или же старинного украшения? Ответ был очевиден…

— Мы будем любить друг друга, и проживем вместе, как в сказке о Золушке, — сказал он почти на манер рассказчика детских сказок, из которых не помнил почти ни одной, — я классно всё выдумал!

— Главное, чтобы не как в «Рыбаке и рыбке».

— Ну, и чтобы в один день… — почему-то именно сейчас Кос невольно хотел сморозить какую-то лабуду, но осекся на полуслове. — Я люблю тебя…

— А я-то тебя как…

Лиза не подумала, что целует не просто собственного молодого человека, а жениха. Друга детства, вытащившего её из пучины большого несчастья. Который в один миг стал для неё целым миром, и теперь… хочет на ней жениться. Кто бы подумал об этом шесть лет назад!

— Два билета возьмем, — объявил своей невесте Космос, когда она в спешке искала прогулочное платье, — на самолёт, так и быть.

— Кактус и ключи на кого?

— Да на Фильку с Пчёлой! Воздух тут целебный! На всякие великие поступки вдохновляет.

И последнее обсуждению не подлежало…

========== 89-й. Случайные совпадения ==========

«Рубин» работал вполсилы, и если бы не яркие блики цветного экрана, то никто бы из домашних не заметил, что электроника надрывается, показывая очередной выпуск «Времени» — главной новостной передачи для советских граждан. Семья, собравшаяся в гостиной, исключением не была. Но телевизор был забыт, потому что под боком зрелище разворачивалось куда более любопытное.

— Смотри на него, угомонился! Как думаешь, Лизок, сколько, мух гоняя, при матери будет заседать? — Павел Викторович, поправляя на переносице очки, не скрывает своего удивления. Чтоб его Витька ровно сидел на месте? Давно такого не бывало. С рождения. Сложно припомнить день, когда бы этот смышлёный пацан чего-нибудь не вытворял. — Не того ребенка в судьи отдали обучаться!

— Три минуты, не больше! Сейчас уснёт, а до кровати не дотащим. Он прожорливый стал, тяжёлый.

— А в прошлый раз сколько? Засекали?

— Космос говорил, что четыре минуты. Рекорд побит!

— Если твой Космос говорил, дочка, то верю!

— Дядь… — смущенно протягивает Лиза в ответ Павлу Викторовичу, — главное, что я ему верю.

Пчёлкин-старший по-стариковски вздыхает, целуя племянницу в лоб, понимая, что всё в жизни повторяется. Какой-то заколдованный круг, и хорошо бы, что не замкнутый. Родители всегда отражаются в своих детях, и от этой истины никуда не спрячешься, как от врага в окопе.

Покойная Татьяна решила свою судьбу в те же беззаботные восемнадцать лет. Играли свадьбу, возлагали большие надежды. Ведь дружно они жили с Павловым, ничего не скажешь. Кто бы знал, что все так получится, и найдется падаль, которой чихать хотелось на закон и справедливость. И за каким чёртом Лёшка, полагаясь только на себя, влез на самый рожон? Думал, что не тронут. Как вся семья полегла… Остались только Лена, наедине с остатком проблем погибшего брата, и маленькая Лиза, попавшая в руки к Пчёлкиным озлобленным волчонком.

Фронтовик, видевший не одну смерть, содрогался только от мысли, что родная для них Лиза, удавшаяся в рыжую Татьянку нравом, может повторить материнскую судьбу. Вместе с сыном уважаемого всеми профессора астрофизики. Но Павел Викторович разумно отгонял от себя эту тревожную мысль.

Он не из тех, кто слепо верит совпадениям. Да и жене лишний раз об этом не скажешь, будет переживать пуще прежнего. Младшую сестру Валентина до сих пор вспоминает со слезами. Двадцать лет разницы, почти воспитала сама, надеялась, что будет жить без хлопот. Выдали замуж за хорошего парня, будет удачлива, нашла свою золотую жилу их неугомонная Танька. А получилось…

— Внимания на меня не обращай, Лизок! Слышу давно от тебя одно имя, уж как седьмой год пошел.

— У меня такое чувство, что сто седьмой, — правую ладонь Лизы неделю украшало тоненькое золотое колечко. — Правда, оно красивое?

— Береги, чужим не показывай! — то, что парень достал не самое дешёвое кольцо, чтобы так радовало глаз Лизки, заверяло старшего Пчёлкина во многом. — Завидовать будут твои же институтские товарищи, а ты не обращай внимания.

— Кроме близких и не знает никто! Пусть думают, что хотят. Кольцо и кольцо! — будь воля Лизы, то она бы и Космоса от излишнего любопытства однокурсников спрятала, но, попробуй, скажи ему, не забирать с пар, сразу почувствует жареное.

— Скромная пошла молодежь, комар носа не подточит! — заметил Павел Викторович, оборачиваясь на сына и жену. — Мать, ты отпусти уже его, краснеет, рак вареный!

— Ещё моточек! — мягкий голос Валентины Анатольевны заглушает бормотание мужа, и роняет на лицо сына улыбку. Витя знает, что помогать матери — свято. И никогда ей не отказывает. — Сынок, спину держи!

— Да, мамочка, но мне бежать по делам скоро, — больше всего на свете Виктору Пчёлкину хочется закурить, но на сей раз они с Софкой поспорили — он на целый день воздерживается от пристрастия. — Лизк, водички притащи, в горле пересохло, жарко! — свое обещание Пчёла нарушил дважды, и это только за последние два с половиной часа. Софа была не в курсе, поэтому их договоренность прокукарекать при всем честном народе оставалась в силе.

— Нечего было покуривать в подъезде, — ответил за Лизу глава семейства, — пыхтит и пыхтит, скоро «Приму», как раньше, прятать начну!

— Принесу, дядь Паш, а то спор с Софой проиграет, — Павлова рассмеялась, чем заметно оживила обстановку в комнате, потому что веселую волну подхватили все, кроме Валентины Анатольевны, сосредоточенно освобождающей руки сына от нитей.

— Спасибо, малая! — иногда за вечные шуточки над своей персоной Пчёла готов был хорошенько отругать непокорную Лизку, но как можно ругать младшую за их общий несносный характер? — Вот так помру под забором, кому жаловаться на Космоса побежишь?

— Я не жалобщик! — а теперь она и в самом деле не просто девушка Космоса Холмогорова. Она — невеста! И осознание того, что теперь они всегда будут рядом, окрылял златокудрую мечтательницу сверх меры.

Брат разузнал знакомый блеск в голубых глазах, и глянул на Лизу без тени лукавства. Он понимал её порывы, но долго смеялся, когда заметил на руке сестрицы золотое кольцо. Лизка и Косматый… Муж с женой через какой-нибудь год, а вдруг и раньше! Не понимал Пчёлкин такого ограничения собственной свободы, и была бы это другая девушка, а не его сестра — верно бы вздумал, что Кос чего-то обкурился или башкой ударился победный сотый раз. То, что однажды Лиза станет Холмогоровой, было ожидаемо и вероятно с точностью до десятых долей, но всё равно поражало своей скоростью. Как будто новогодний салют бабахнул! Или метеорит упал прямо на улице Профсоюзной.

— Батя, ты её на меня натравливаешь! — Витя попытался воззвать к родительской абсолютной любви, но получил назидательный ответ:

— Я тебя воспитываю! — Павел Викторович продолжил смотреть телевизор, попивая остывший чай, стоявший перед ним на журнальном столике.

— Павел, они у нас взрослые, хватит тебе поучать, — обычно вмешательство Валентины Анатольевны становилось последней репликой в этом споре отцов и детей.

— Ладно, принесу, в самом деле, а то обезвоживание получишь, — быстро вскочив с дивана, Лиза выбежала на кухню, на ходу напоминая брату о перспективе его двухчасового будущего, — только, Вить, проводи до дома, не дойду сама с сумками, а то к Софке потом надо.

Пчёлкина, наконец-то оставившая свое занятие, заметила сыну, надеясь, что он всё правильно поймет:

— Софа — замечательная девочка! Как хорошо, что Лиза тебя с ней познакомила, — мама всегда права. Возразить нечего. Витя лишь уклончиво кивнул головой, не собираясь разъяснять, на что похожи его отношения с Софкой. — Передавай привет, пусть заходит в гости.

— Не забуду, мам, передам! — Витя бросил взгляд на часы, вспомнив, что Космос обещал взять его с собой на встречу с какой-то важной персоной полета Червона. С кем разбираться на этот раз — неведомо. Одна надежда, что это не сулило лишний геморрой, а лишнюю зелень. — Родители, вы не скучайте, я вечерком вернусь! Мы с сестрой побежали…

— Штаны другие найди, Витюша, — «и хорошо, что не до дыр сносил» — подумалось матери двух самостоятельных чад, пока Пчёла крутился перед зеркалом, — фалды какие стали!

— Нормальные, — Пчёлу всегда устраивал свой вид, где не было место косовскому официозу. — Все, бать, я потом в гараж загляну, ты просил у «Москвича» цилиндр сменить?

— Успеешь, — назидательно произнес Павел Викторович, и Вите оставалось лишь пожать отцовскую руку, — и осторожным будь!

Отец никогда не был глупым человеком, и мог догадаться, чем занимается наследничек. Отчего-то Пчёле не хотелось, чтобы пенсионеры-родители, разменявшие шестой десяток, узнали всё доподлинно. Спокойствие не должно быть нарушено.

— До скорого! — Витя по привычке чмокнул мать в щёку, коротко прижимаясь щекой к пухнущим желтковым шампунем волосам, и, позвав Лизу с кухни, велел ей энергичнее собираться.

Он догадывался, к чему клонила главная женщина в судьбе, связывая его имя с единственной девушкой, в которой он видел друга, но по-прежнему не желал признавать очевидные для всех факты.

***

Валера мысленно проклинал своих задушевных дружков, у которых играло детство в одном хитром месте. На все лады русского разговорного, не жалея крепких изречений. Заодно припоминая и Космосу, и Пчёле несметные грешки перед добрым Филом. Каждый раз, что ли, будет за ними так гоняться по городу? Потерялись, грибочки-дождевики небитые, по прямой дороге. Сдриснули!

Не хрен делать на Университете, моросит, противно! Так давайте к Лизке подгоним, фиг с ней с машиной поломанной, кому этот металлолом нужен. Она в учаге своей томится, что-то сдает. Принцесса, как в башне, только трёх драконов ей там не хватало! Как это, не дракон он. «Я — её принц», — выражался Космос Юрьевич, по факту считающий себя обязанным нарушить спокойствие своей невесты. Скажем, мол, что мы «организация физкультурников». Насаждаем направо и налево культ спорта.

Особенно по Пчёлкину видать, что он тот самый идейный борец за здоровый образ жизни. Сигареты, разве что, не из ноздрей торчат.

Сколько раз боксер пытался отучить друзей от лишней пачки «Самца» или «Marlboro»? Валера давно сбился со счета! Спорили на крепкие щелбаны, но салаги на эту угрозу забивали. Про пробежки по утрам Фил предпочел бы вообще умолчать. На них приходила лишь сонная Лиза, которая не могла бросить большого брата в одиночестве. Космос близко не встречался со спортом со школы, а Пчёла и не обещал появляться на стадионе. Главное, что Фил-то у нас мастер спорта, без пяти минут олимпиец, а с ним можно всё. Вот когда в следующий раз будут посылать за «Жигулевским», потому что пришла «теофиловская очередь», он им так и скажет. С посылом! Он на пиво не подписывался, у него тренировки по расписанию.

Задумка навести шорох в институте, имела право на жизнь, и Филатов отнесся к ней с пониманием, если не сказать, что с участием. Посмотреть на то, где сестрица учится, что там вообще внутри, поразвлечь девчонку. Заночует в своем рассаднике умных голов, а Косу с братьями беспокойся потом. Вот они и решили среагировать быстро.

Но неудавшийся доктор наук с летающим жалом ломанулись куда-то вперед, не дождавшись Валерку, разминувшись с ним в метро. То ли невнимательный стал и проспал нужную станцию, то ли у кого-то из них совесть была продана классе в пятом. За спертые из широких карманов рассеянного старшеклассника папироски «Беломора».

Ещё и обувь подвела… Зараза! Кто же знал, что эти оковы резиновые так ноги будут натирать? Пчёла ж достал у какого-то барыги почти задаром, и рыночная морда с Рижского клялась, что кеды — истинная фирма! Ага, сто раз, только лейбл «Adidas» немного кривоватый, что и смутило Филатова, знающего толк в выборе спортивной обуви, но пока и такая марка была терпима.

Дорогу до института пришлось вспоминать самому, сокрушаясь, как же Белого сейчас не хватает, чтобы приструнить эту клоунскую камарилью! И если с Космос несся вперёд, что называется, на крыльях любви, которая ведёт их с Лизой по свету в сторону Грибоедовского ЗАГСа, то Витя…

Опять, шмелина, собрался охмурять миловидных первокурсниц? И так ведь знаменит на всю округу! Или бравирует своей громкой славой? Всю общагу обшарил, Дон Жуан хренов! Что не факультет ему, то пасека. Хвалился тем, что красотки с Урала от него без ума, повелись на песни под гитару и две бутылки советского шампанского, но вот с сибирячками контакт не вышел. Вместо обещанных вечеров прослушивания перезаписанных кассет с «Depeche Mode», девицы заставили насекомое чинить казенный светильник, чтобы комендантша не заметила порчи институтского имущества. Пчёла, отремонтировав лампу, сильно разочаровался, но виду не подал. И с тех пор в общагу не заходил, мало ли, куда припахают предприимчивые студентки.

Однако Валера забыл про Софку, за которой бедный Витюн увиливает с переменным успехом. Он ценил Софу за добрый и всегда ровный нрав. Рядом с Лизкой, которая, подобно Космосу, не имела золотой середины в настроении, такой человек был нужен в первую очередь. Да и огромных высот Голикова не ловила. Можно было переговорить с нею за жизнь, и в сотый раз удивиться, что она находит в общении с Витькой. На памяти Филатова зеленоглазая девчонка стала первой, кто так долго в упор не видит поползновений Пчёлы в свой огород.

Да и сам друг вел себя как-то странно. Говорит, что дружит; что Софка своя в доску. Понимает его с полуслова. Фил и Кос лишь уклончиво кивали на эти оправдания, зная, что жучью морду все равно без толку прятать в песок. Красивая легенда о дружбе имела значение только для Софы, которая и сама бы рада обманываться, только бы нервы лишний раз не трепать. Выдержка! Хорошую тактику выбрала, может, однажды возьмет измором. Только когда?

Передохнув, Филатов отправился по пути следования, не прочитав и вывески. Старушка на входе окинула его презрительным взглядом, который красноречиво говорил о том, как ей надоели сонные морды студентов:

— Прогуливаем? — приняла за своего. Надо же! Валера готов был поклясться, что физиономия у него далеко не институтская. Наверное, без очков плохо видит тётечка. Возраст подводит, раз уж система живого пропуска дала свою пробоину. — Соколик… — командирский окрик выводит Филатова из ступора. — Чего встал-то?

— Да опаздываю, — таким голосом, как из подзорной труды, только непослушных детишек запугивать, чтобы неповадно было совать пальцы в розетку, — мать, пусти!

— Иди, не стой над душой!

— Спасибо! — протягивает Фил, напрочь забывая пчёлкинскую легенду о физкультурниках.

— Через пять минут начнется, ты поторапливайся!

Осмотревшись, Валера прошел к широкой мраморной лестнице, стены вдоль которой были увешаны злободневными лозунгами. В переходе между первым и вторым этажом алело знамя, видимо, используемое для торжественных случаев. Друзей нигде не было видно, и, помня лишь номер аудитории, который по волшебству знал Космос, Фил направился прямиком на второй этаж.

Поиск увенчался успехом — двести шестая оказалась лекционной. Студенты, пользуясь переменой, копошились в ней разве что не роем, но внимание Валеры привлекла девушка, сидевшая у окна второй парты, отвлеченная от остальных.

Светловолосая и в простеньком желтом платье, с прямой спиной и сосредоточенным умным лицом. Чистый тип красоты, поразивший его в первую встречу. Тома Бессонова являла собой девушку, за которую Филатов мог поручиться, просто сказав о ней: «это то, что нужно!». Он не ошибся, одиноко слоняясь по студгородку в поисках Коса и Вити. Никакой мысли в иную сторону. Тома уже заметила знакомое лицо.

Валера прошел в аудиторию, поймав на себе несколько любопытных взглядов, и Тамаре пришлось обратить на него внимание. Снова явился у нее на пути, как снег на голову! Посчитай, что уже третий раз. Сначала налетела на него, опаздывая, в гости к Лизе, а потом так и Бог свидание послал в гостях у подруги. Оказался приятным парнем, до дома проводил, но через несколько дней удавшееся знакомство забылось, заставляя Бессонову больше думать про скорые экзамены.

Родители Томки возлагали надежды на диплом о высшем образовании, а также на будущее распределение. Дочь же с усердием изучала несложные для себя алгоритмы. Если у большинства её подруг зубы сводило от слова «математика», то Тома все схватывала налету, не видя в формулах и уравнениях ничего сверхъестественного. Быть ей педагогом-математиком…

К счастью, лекция по аналитической геометрии сегодня крайняя, и вскоре занятия подойдут к концу. Лектор был суровый дядька, «камчатку» и опоздавших не любил, а она все равно сидела на втором ряду. И к ней бы никто не подсел, Томка ревниво оберегала свое предэкзаменационное спокойствие, если бы не Валера, невесть откуда взявшийся.

— Привет, Томка! — обычно в их корпус не пускают в спортивных костюмах, и как же прошел? Старушка Ивановна приняла за одного из балбесов-активистов, которые и появляются на занятиях ближе к сессии, по-другому никак.

— Валера? — парень озирался по сторонам, для вида взяв у Бессоновой из кучи одну тетрадь. — Какими судьбами?

— Потерял тут одних клоунов, которые за Лизой на поиски отправились, а меня бросили!

— Космоса с Витей?

— Дурнее мир ещё не придумал!

— Накажи их, но боюсь, что ты сам институты перепутал.

— Перепутал? — искренне удивился Фил, приподнимая вверх свои густые темные брови.

— Лиза учится чуть дальше, не та дорога, — веселый голосок Бессоновой пронесся над головой спортсмена, как короткий летний дождь. — С добрым утром!

— Стой! — Фил осознао свою оплошность. — Лизка-то с клоунами куда девалась?

— Валера, я тебя разочарую! — Тома поспешила положить свою тетрадь перед Филом, зная, что через считанные минуты явится великий и ужасный Владимир, прости Господи, Ильич Сумароков. «Сумрак», как звали его любители пересдач. Если увидит кого-то без ручки и тетрадки, то пишите письма из приемной заместителя директора. — Пару придётся провести со мной, а потом я покажу, где юрик искать.

— Бляха-муха, — тихо проронил Валера, но тут же осекся, — прости, переживу!

— Уйти не успеешь, а лектор не пустит, хоть он тебя в жизни не видел…

— Ещё и лектор, тьфу! — и не то, чтобы Филатов расстроился. Просидеть с симпатичной девчонкой лишние полтора часа ему не в тягость, но куда он ввязывается? — Томк, пошли отсюда, а?

— А я занятия не прогуливаю! — мягкая улыбка выдавала радушное настроение кареглазой блондинки.

— Сжалься! — воззвал он, понимая, что не представляет, как это, почти два часа сидеть в позе мыслителя, и ни хрена не понимать, что вокруг говорят. — Мороженое куплю!

— Заметано!

— Шоколадное хочешь?

— Теперь у тебя есть прекрасный шанс, чтобы окунуться в студенческую жизнь, — в проеме двери показалась грузная фигура Ильича. В ближайшие полтора часа из аудитории никто не выйдет. Доцент по кафедре высшей геометрии и топологии был поборником армейской дисциплины. — Сделай лицо, как у ботаника, вон, как у того на первой парте!

— Издеваешься, что ли? То чуть не сбила, то исчезла, а щас… — не хотел Валерий Константинович выражать неудовольствие поведением девушки с первой короткой встречи, но…

— А сейчас, Валера, пара началась!

— Да ну ее! Не потяну!

— Сделай вид, что всю жизнь только и делал, что учил ангем!

— Чего? Аналгем? — переспросил Фил. — Ну и названия предметов на вашем педе, занесло же! — Валерка и сам не заметил, как преобразовал название аналитической геометрии.

Между тем, преподаватель по кивку головы поднял весь огромный и притихший студенческий поток, и пара действительно началась, не оставляя Валерке возможности покинуть аудиторию, и Тамару, сменившую свою красивую улыбку на ученый вид.

— Тома! Будь ты другом! — уже тише произнес Фил, открывая перед собой толстую тетрадь в девяносто шесть листов. — Спасай! Я ж не Архимед!

— Мемуары пиши, — шепнула Бессонова, — о том, как тебе здесь интересно! Нашим потом расскажешь, что есть что-то круче бокса. Я проверю!

— Так, мне ж это ничего не надо! Как зайцу триппер! — и Тома вновь слегка рассерженно взглянула на него, понимая, что ещё пару минут такой перепалки, и Ильич их точно погонит. — Томка!

— Что «Томка»? — не выйдет у Бессонной с полной отдачей окунуться в геометрический мир, и не следовало в этом сомневаться. — У меня экзамен через неделю! А ты меня сбивать решился? Кто тебе виноват, что ты право и лево перепутал на прямой дороге?

— Сильно мешаю?

— Всё, тише, а то заметят…

— Ну… — идея вернулась в боксёрскую голову спонтанно, как падающий с яблони перезревший плод. — Ты в качестве извинений таки… пломбир примешь? — не знал он, как за такими правильными девушками ухаживать. А почему-то хотелось соответствовать, и начать нужно было с малого.

— Давай-ка, после пары, Архимед!

— Архимед?

— Сам же так сказал!

— Пошутил.

— А тебе бы пошло.

— Согласна?

— Допустим!

— Не допустим, а забились! — Филу не приходилось уговаривать симпатичную знакомую на прогулку в таких необычных для него условиях. А главное, что не пловчиха тебе, не гимнастка и легкоатлетка, которой ничего нельзя.

— Пиши уже, смотрит, — не лучшей идеей было приземлиться на вторую парту, но кто же предвидел, что приключения найдут Томку сами.

Валере пришлось вспомнить, как нужно вести себя, с вниманием слушая преподавателя. От звонка до звонка. И согласно мотать головой на реплики доктора математических наук, обращенные в их с Томкой сторону.

Пара, сперва показавшаяся Филатову той еще заманухой для очкастых ботаников, протекала без происшествий. Да и разве уснешь, когда тебя с периодичностью в десять минут легонько пихает в бок требовательный женский кулачок Томочки, взявшей над ним шефство в эти бессмысленные полтора часа.

Томка не ушла от ответственности, и через пять минут вышагивала рядом с Валерой по студенческому парку, выслушивая истории про то, как умудренная годами вахтерша приняла его за студента, и как Косу и Вите достанется от него, когда он их обнаружит.

Говорили про учебу, друзей и о том, чем Бессонова собирается заниматься по жизни. Сошлись на том, что когда она перейдет на второй курс, Филатов обязательно посетит институт снова, чтобы ещё раз понять, что точные науки — не его ума дело.

А любимое мороженое Томки за три копейки, как трофей преподнесенный девушке миролюбивым Филом, всё-таки оказалось вкусным.

========== 89-й. Сказки случаются ==========

Испытанные временем черные «Жигули» разрывались от громких звуков «Gorky Park». Космос только успевал подать свой голос к припеву, наблюдая за дорогой, пока его неугомонная сирена, счастливо сдавшая крайний экзамен, горланила во все горло «Bang, say da da da da». И даже попадала в ноты. Приручить Лизу не было ни подручных средств, ни особого рвения, и Кос успокаивал себя тем, что с периодичностью в полминуты путал неприкрытые мини-юбкой женские коленки с рычагом переключения скоростей. Лиза отбивалась для вида, следя за тем, как менялось в эмоциях красивое лицо Холмогорова, расплывавшееся в широкой улыбке. Кос и вправду был похож на довольного, сытого котяру, особенно когда останавливался на светофоре, и коротко дотрагивался до губ Лизы поцелуем.

— Ты сейчас сам получишь, пусти. Мне щекотно! — девушка надвинула на лицо темные очки, скрываясь от палящего солнца, и взглядов жениха в свою сторону, но они посредственно скрывали мерцающие голубоватые зрачки. Причина блеска в глазах и не думала отстать от красавицы. — Твои лапы вездесущие, куда прятаться?

— Я тебе удеру, лисица! Не выйдет, поверь мне! — чувственные губы молодого мужчины самоуверенно усмехаются, и он прекрасно знает, что является хозяином положения. Сердце этой голубоглазой принадлежит ему, и представить, что все было бы не так, нет ни силы, ни духа. — Фыр-фыр, сестра рыжего. Поймаю, поймаю!

— А вот и не достанется тебе, гуманоид! Ответишь мне на пару вопросов? — Лиза перебросила копну вьющихся волос на плечо. Допрос следователя Павловой набирал свои обороты. — Кому-то с утра не нравилась эта бежевая юбка? Кто этот подозреваемый? Кто обещал мне самолично платья шить, а, портной?

— Слышь, мент, или как там у тебя в дипломе будет? Я ему все твои жалобы передам, у меня право есть, а то пристает тут к тебе в машине какой-то фраер, не знаю, где ты его откопала? — бесновался Космос со вкусом, развивая собственный цирк в геометрической прогрессии. — Следачок сдулся? Лапки лисьи сложил?

— То, что ты каждое утро целуешь зеркало — не моя вина, Космос Юрьевич!

— Меня все устраивает, но без меня ты эту хрень не напялишь. Космосила слов на ветер не кидает! Я тебе реально сошью!

— Балахон или паранджу? И чего выбирать, родной?

— Да у Пиявы журнальчик позаимствуем, с конфискацией.

— Эта юбка… идеально подходит к твоему костюму! — бежевая замшевая юбка-карандаш по последним модам ленинградских универмагов появилась в гардеробе Лизы зимой, после очередной поездки в гости к тётке, и с той поры Космос неоднократно пытался изъять «эту тряпку для мытья окон». — Аргументы «против» исчерпаны?

— Мужик в доме вообще всегда прав!

— Да ты задолбал! — этого спорщика хотелось огреть чем-то тяжёлым от всей любящей его души. — Вот и хрен тебе тогда, сам всю жизнь посуду мыть будешь. Ясно?

— Издеваешься? — научить Космоса, мыть за собой тарелку с чашкой, являлось чем-то из области фантастики даже для члена-корреспондента АН СССР Холмогорова. — Бля, это серьезная заявка на победу!

— И у плиты стоять, лентяй!

— Станешь тут, с тобой кашеваром! И так далее, по наклонной! — Кос ударил ладонями по рулю, и засигналил, выражая свое наигранное недовольство. — Где тут поблизости «Общество по защите Космоса»?

— Я тебя умоляю, я его основала!

— Докажи!

— Если начнем бодаться, то никакой прогулки не выйдет!

— Ну, чёрт, ты же меня зазывала шалберничать, мисс Москва!

— А кто меня с пар выкрал? Пушкин?

— Терпеть не могу этого потомка арапа!

— Меня ревнуют к великому русскому поэту, дожили! Холмогоров, ты перешёл на новый уровень! — Лиза зааплодировала, заходясь в приступе гомерического хохота. — Замуж за него собралась! Боже мой! Мне конец!

— Не благодари! Не все же уроки я в школе прогуливал! Вот и Пушкин твой пригодился!

— Ничего, я восполню пробелы в твоем образовании.

— А я все быстро схватываю! Пока ты со мной никуда идти не хотела, учила свою фигню, я научился ждать, как Белый Бим!

— Ладно, в следующий раз Пчёлу с намордником поставлю возле квартиры, никуда не денется от меня, будет рычать на тебя круглосуточно! Неплохо, а?

— Неплохо в нашей ситуации — это то, что детям до шестнадцати смотреть запрещено, чтобы ты знала, красивая, — Холмогоров коварно усмехнулся, поглядывая на длинные ноги девушки, — а братца твоего я на хер послал ещё год назад!

— Мечтать не вредно! Скажи спасибо, что соседи не жалуются.

— Я им пожалуюсь! Потом всю жизнь будут на поклон ходить!

— Даже так?

Лиза продолжала ему подыгрывать, про себя отмечая, что давно сбилась со счётов, сколько раз Космос прибегал к ней из родной высотки на Ленинском проспекте. Тётя Валя бы точно запретила их совместную жизнь до регистрации брака, но Павлова была только рада лишний раз не отпустить от себя любимого балбеса.

Кос не выносил наглую Надьку хотя бы за то, что она расположилась в комнате, когда-то принадлежавшей Аде Борисовне. Младшему Холмогорову, ревностно охраняющего память матери, было достаточно только этого факта, чтобы признать провинциалку расчетливой тварью, упавшей им с отцом на головы. И Лиза это мнение разделяла.

На пороге дома невесты Космос появлялся не предупреждая, но Лиза ждала его в любой момент. Вместе им было светло и уютно. Он с трудом оставлял её одну, зная, что дома ждет отец, которому не понравится такой порядок вещей. Но Космос не скрывал, что оскорбится, если после свадьбы она захочет остаться в родительской квартире, а не в его, пока ещё скромных, квадратных метрах. Они не загадывали, что будет через три заветных месяца, а мучить молодого человека отказами Павлова не собиралась.

Кос — её семья и дом. Что же ещё было нужно?

— Имею право!

— Только об одном и думаешь!

— Что естественно, то не безобразно.

— Сказал бы о том, как пламенно меня любишь, дядя, — Лиза снова стала подпевать в такт музыке, потому что в машине заиграла её любимая «Flames of love». — Ценности ему книжные прививаешь, а все равно — задница, всё через одно место идёт!

— Началось в колхозе утро! Уже не люблю-то её! Нет, наглость — сестра таланта, Пчёлкина! Давай-ка, продолжай по списку, к Новому году набор заяв своих соберешь, прокуратура!

— Дурак ты, Кос, — Лиза нежно прикоснулась к щеке возлюбленного ладонью, когда машина сбавила ход, — мой любимый дурак.

— Зато твой!

— Люблю и такого! — цель поездки была достигнута — они на Ленинских горах.

— Катапультируемся, — Космос одновременно отворил обе передние двери быстрым движением рук, и, выйдя, помог выбраться из машины девушке, — прошу!

— Благодарю! — парочка пыталась держаться договора, заключенного утром — не целоваться хотя бы пять минут, но и в этот раз ничего не вышло. Это была единственная договоренность с Косом, которую Лиза нарушала раз за разом, и не жалела об этом. — Я так совсем разучусь ходить. Перестань меня подбрасывать! — и сама не заметила, как оказалась на руках своего пришельца, сжимая в ладонях ткань пиджака.

— Теперь-то, солнышко лесное, давай о наших баранах? — Кос никогда не чувствовал тяжести, поднимая неугомонное создание на руки. — Согласна, что ли?

— Давай, давно пора! — Павлова захихикала, поддаваясь прикосновениям молодого человека, который вздумал коснуться губами её плеча. — Кос, улица, глазами только так шарят!

— Мне по барабану, что подумают!

— Столько всего за день! И сессия, и… — но перечислять ей не дали:

— Ну, что скажешь? Фамилия у тебя-то будет покруче, чемдевичья?

Решение поехать в ЗАГС пришло спонтанно, когда счастливая студентка вышла из института с разукрашенной во все «отлично» зачеткой. Односложный диалог, состоящий из быстрых вопросов и ответов, устроил обоих. Зачем откладывать, если ситуация вырисовывалась серьезная.

Будущие Холмогоровы оказались в ЗАГСе, не оповестив ни родителей, ни друзей. Дата торжественной регистрации была выбрана на середину осени, а все недовольства чиновницы, упорно не желавшей отсрочить заключение брака между молодой ячейкой общества, были побеждены, стоило Космосу показать запечатанные французские «Climat Lancome», которые были вероломно изъяты из венгерского серванта Наденьки.

— Самая праздничная, как и ты, космическое нашествие!

— Эй, пока ещё Павлова, я тебе не Олег Попов!

— А у тебя получается, Космик! И я туда же!

— Диагнозы уже нашла, Айболит?

— Да тут невооружённым глазом видно.

— Всё равно женюсь на тебе! — спорить с Холмогоровым невозможно, особенно когда он наклоняется, и целует в лоб, как малого ребёнка. Павлова с готовностью отвечает, подтягиваясь к его ждущим поцелуя губам.

— Иди ко мне!

И сын профессора астрофизики был недоволен только одним:

— Может, Пчёлка, надо было раньше?

— Мы дождемся, — Лиза, усаженная Космосом на перила, привлекла парня к себе, сцепив тонкие руки на его шее, и нисколько не боясь, что кто-то из умудренных опытом прохожих скажет, что она неправильно себя ведет, — надо, правда, нашим рассказать.

— Белый со своей границы деру даст, тогда вперед, — похлопав по карману светлых брюк, и, не найдя там привычной пачки «Marlboro», Кос нахмурился, понимая, что забыл сигареты в бардачке, но не хотелось ему выбираться из захвата Лизы. — Твою мать…

— Курение вредит здоровью, бери пример с Фила.

— Не пойдет, у меня работа нервная… С людьми…

— Это ты так называешь? — Лиза не сдержалась.

Потому что после милицейских облав или драк с сомнительными личностями, участившихся в местах частной торговли, Кос мог заявиться к ней на порог и со стертым в кровь кулаками. Не сказать, что Лиза никогда не догадывалась об обратной стороне возросших доходов и зачатков будущего авторитета. Никто не мог упрекнуть её, что она живет, нацепив на свои зоркие глаза розовые очки; и она совсем не привыкла скрываться от реальности. Она ею жила.

— Не бери в голову, маленькая, — на все осторожные попытки попросить Космоса ввести её в курс тех дел, которыми они с Пчёлой занимаются уже добрый год, пытаясь затянуть за собой Фила, Лиза получала отрицательные кивки головами.

— Не бери в голову? — он и сам знал, что этого никогда не будет. Лиза примет его занятия, но не перестанет волноваться; верить, что обманчивая власть не всегда будет их спутником. — И с тёмной подворотни вечерами таки убегай.

— Лиза! Что я тебе говорил? — Кос поворачивает голову, снимает с девичьего лица улыбку, как будто крадет синими омутами, но Лиза давно знает, как держаться в этих водах. И сводит всё к одному постулату:

— Ладно тебе, я же умница-дочка! Проблем не приношу в принципе…

— Вот именно! — Космосу проще было свести все эти разговоры в пользу бедных на «нет», а не бестолковой ругаться со своей второй половиной. Чтобы после, как всегда первому, искать способ помириться.

— А здесь же праздновали отвальную Белого. Подумай, два года прошло! Этот Тарзан залез на самую верхотуру…

— Пьянь зеленая! А мы с Пчёлой чуть тебя не потеряли.

— Нет, я вас пасла, и сорвала вам всю малину. Точнее, тебе…

— Да ладно, это я на тебя повелся! Охмурила!

— Не охмурила — не стояли бы сейчас здесь! — Лиза прислонила щеку к плечу Коса, продолжая предаваться воспоминаниям о по-настоящему беззаботных годах их жизни. Где самой главной опасностью было то, как скрыть от тёти Вали, что старший брат снова подрался или пришел домой на бровях, разящий портвейном во все стороны. Валентина Анатольевна делала вид, что всему верила, и понимала, что Витьку не удержать. — Сашка что-то ножом чиркал, а потом Фил Ленкино имя узрел…

— Беда, а не Лена, — о том, что сталось с прежде трогательной девушкой в зеленом платье ребята так и не сообщили пограничнику Белову, — превратилась в швабру, будто так и надо! Нельзя Саньке с такой было оставаться!

— Не надо, солнце, не вспыхивай раньше времени, — Лиза успокаивающе провела пальчиками по темно-русым волосам Космоса, который остро реагировал на предательство их друга. — Он её любит… И… сам помнишь, какой он упертый! Расскажем, а кто кроме нас? Но не оставит это дело так просто. Аукнется нам всем.

— Ты не знаешь, с какими чертями связалась его баба! А если бы я тогда не пришел? Ты хоть поняла, что она тебя чуть не спихнула на того отмороженного?

Редкий случай, но Лиза виновато посмотрела на парня, быстро хлопая черными ресницами. В этот раз с ним просто нельзя было поспорить. Тот сковывающий тело страх перед угрозой, несправедливые упрёки врезались в подкорку сознания. Окончательно стереть тот вечер из памяти помог только Кос, его любовь к ней, необъяснимая для других. Он касался губами её щеки, а она уже таяла от родных рук, крепко прижимающих к себе.

— Видела, запомнила.

— Больше не увидишь! Ты меня услышала?

— Зануда, — Лиза спрыгнула прямо в любимые объятия, чувствуя себя маленькой обезьянкой, — я же люблю тебя!

— Повторяй это чаще, — он наклонился к улыбающемуся, почти детскому лицу, успев прошептать перед поцелуем, — обожаю тебя… — летнее небо было свидетелем того, что они очень счастливы, и не видят пред собой преград.

Всё было впереди…

— Я тут подумал, — пришлось вернуться в машину — время поджимало, — может, не поедем к Пчёле и ко? — Кос снова начал откровенно дурачиться, желая свернуть не в район, где жила подруга Лизы, а к дому по улице Профсоюзная. — Лизок! Как думаешь?

Лиза отрицательно покачала головой, беря Холмогорова за руку, и уговаривая в очередной раз:

— Космос! Во-первых, у Софки сегодня день рождения! Она нас пригласила! Подарок для кого в багажнике лежит?

— Пчёла же ничего не оставит от коня, — Кос повернул голову на заднее сиденье, где лежала заветная бутылка, привезенная его стариком с конгресса астрофизики. — Батя же не для этой рожи разрешил, сжалься!

— Дядя Юра, что тебе сказал — не похорони раньше времени печень, — профессор слов на ветер не бросал, — а у меня Софка родилась!

— Господи, напугала! — Лиза умела выбирать формулировки так, что Кос чуть ли не каждую воспринимал за правду, а выражение космического лица менялось на все сто восемьдесят градусов. — Почему я не в курсе был, роженица?

— Восемнадцать лет назад родилась, чукча. Что надо сделать, чтобы ты угомонился?

— Поцелуй меня, — мужские пальцы играются с золотистыми волосами Лизы, будто котенок с бантиком. Синева глаз завораживает, заранее предвещая, что она беззащитна перед этим пьянящим маревом, — Лизк?

— Трехсотый раз за день? — поцеловал её все же он, и она не смогла не ответить, изо всех сил хватаясь за сильные плечи, за которыми так легко спрятаться. И когда им не хватило воздуха, Павлова опомнилась первой, понимая, что просто не умеет играть серьезность, когда все внутри сжимается от любви к ревнивцу. — Ты сдаешь, ничего нового придумать не можешь!

— Дядя Кос всегда прав! Это я тебе говорю!

— В нас пропадает дух авантюризма! Трындец! Я не думала, что старость так близко!

— Бля, ну что я тебе кудахтаю тут? — Кос же был солидарен с другом, у которого в мозгах плотно засело одно имя, несмотря на то, что, в общем-то, Пчёлкин вел прежний полупьяный образ жизни. — Посуди сама, кто там звезда вечеринки!

— Поехали уже! Там полный дом гостей будет, откуда мне знать?

— С ней Пчёла! Какой там до гостей! Ты что не понимаешь, чем там пахнет? Спорим!

— Во-вторых… — Павлова выдержала паузу, прежде чем опять прыснула от смеха. — Сваха, хватит подрабатывать на моем брате! Разве я могу залезть в эту голову, заплывшую мёдом?

— Ой, Павлик, ты, Морозов, какой там мед? «Жигулевское» рекой, марку бы сменил, бестолочь!

— Не буду их сводить, и тебе не советую.

— Я могу зато!

— Космос!..

Любимое имя из уст Лизы выскочило, скорее, обреченно. Знала, что Холмогоров не исправим…

========== 89-й. С днем рождения, Софа! ==========

OST:

— М. Муромов — Яблоки на снегу

— Steve Miller Band — Abracadabra

Софа ждала своего дня рождения с детской непосредственностью. Ровно за два месяца она начинала отсчитывать деньки до семнадцатого июня, зачеркивая цифры в календаре. На первом курсе института знаменательная дата обрела для неё таинственный смысл. Это первый день рождения, который Софка отмечала без родителей, а усилиями друзей. После знакомства с Лизой их круг общения совпадал на все девяносто девять процентов, и Софа замечательно чувствовала себя в компании, которая окончательно сформировалась, когда к ним присоединилась Тома.

Все вместе собрались и на день рождения Софки, но главную скрипку решился играть Пчёла, заводила праздника. Он влетел в квартиру Голиковых, пряча за спиной милый букетик из розовых пионов. В честь их чистой и светлой дружбы, вечной, как мир…

Неутомимая Софа уговорила явиться и Фила, ради такого повода пожертвовавшего своей тренировкой. «Не могу же я одна тащить пьяного Пчёлкина!». Валера откликнулся на призыв, и задача облегчалась тем, что на собрании клятвенно обещала быть Тома, чтобы хоть как-то сдерживать градус безобразия.

Не уехали бы старшие Голиковы на дачу, то не видать бы их дочери такого веселья, и поэтому Софа пользовалась моментом. Молодежь веселилась и не берегла печень, а из кухни чувствовался сигаретный дым. Сегодня можно было всё, и гости этим пользовались. О спокойствии и благополучии соседей не беспокоился никто: июнь радовал жарой, из-за которой дом, сплошь и рядом населенный партийными работниками, машинами отправлялся за город.

Хозяйка праздника веселилась, не скрывая бурной радости. Раз в пять минут прибавляла громкость на магнитофоне, а заодно успевая выговаривать что-то Пчёлкину, который отвечал за всеобщее алкогольное опьянение. Витя притащил ей новый кассетный магнитофон марки «Электроника», и пытался его наладить, не допуская в это дело других. Космос не мог не выразиться про «короля вечерины», которым возомнил себя назойливое насекомое, и безвременно павшую в пчелином организме бутылку «Васпуракана». Софа же старалась следить за тем, чтобы квартира не превратилась в гремящий бедлам, но с каждой новой песней, которой подпевал Пчёла, сделать это было все сложнее.

А с Пчёлкиным бывает легко? Он из простого «привет» лепит целую феерию. Любая тема для обсуждения часто выливалась в спор двух противоположностей, в котором не было особого смысла. Даже сейчас, когда они так бодро выплясывают под «Яблоки на снегу», Пчёла не забывает переговариваться в прежней боевой традиции.

— Когда-нибудь я привью тебе хороший вкус? Мохнатый, на нас люди смотрят, хватит, что ли, за талию лапать! Уже хряпнул, да?

— Ещё чего удумала? Бля, тоже возомнила, мать, смотрят! Кос и Лизка на кухне обжимаются, а Фил завис на царице всех наук.

— Не лезь к ребятам!

— Полегче, студентота, — девушка была притянута ближе, вровень к музыкальному — «я больше не могу…», — и отстань от кепаря, он модный.

— Я тебя в покое не оставлю! А, Пчёлкин? Не увиливай, хитрюга рыжая, я слежу!

— Озверела совсем? Ты бы добрее была, ласковее.

— А ты добрую заслужил? Мечтать не вредно!

— Вредно — не мечтать, а уж если мечтать, студенточка, то масштабно!

— Придумай ты уже другой аргумент, насекомый.

— Гребанная кличка! — и почему-то пренебрежительное «насекомый» в исполнении студентки бесит Виктора Пчёлкина больше всего.

— Вот и не отдам тебе твою кепку, боцман, — Софе кажется, что головной убор с козырьком в правую сторону идет ей куда больше, чем обделенному кавалеру. — Это национализация, батя, в честь праздника. В школе учился, читал?

— А сейчас тебе так «не отдам», если будешь себя плохо вести, чумичка! У-у-х, цыганочка ты! С выходом!

— Я тебе покажу «цыганку», комбинатор! Вдруг, возьму, папе пожалуюсь?

— Жалуйся, сколько влезет, дочура, — брюнетка не успевает, и подумать, как закинута на плечо, и остаётся только стучать кулаками по мужской спине. — Покажи, цыганку, давай! — с азартом в прозрачно-голубых глазах вопрошает молодой человек, ставя Софу на ноги. — Софа-а-а! Ну, блин горелый! Только не бросай!

— Я восемнадцать лет уже Софа! Софья Константиновна! — громкое имя должно было убедить Витю в правильности образа мыслей подруги, но он только насмешливо роняет многозначные в их ситуации слова:

— Я ж жду, любовь моя! — а глаза у него и вправду медовые — посмотреть разок, и влипнуть. Но Софа отучила себя от подобных разочарований, считая, что не ее это удел — страдать по кому-то с раздавленной всмятку сердечной мышцей.

— Любовь? Шутка хорошая! Молись, братец, чтобы тебя это стороной обошло!

— Ну, ёпт твою, Соф, какая ж ты не романтичная! Сказок в детстве не читала?

— Чистый материализм, он меня не подводит. Надейся, Витюша, жизнь длинная!

— Так и сдохну, не узнав!

— Крепче спишь, Витя, если знаешь меньше… — Голикова вернула кепку на золотую гриву обладателя. — На! И советую новую купить…

— Ну тебе же эта нравится, на фиг тогда покупать?

— Чтобы мне отдать!

— Да бля… — когда-нибудь она оставит его кепку в покое?

— Обращайся!

Софье не хочется, чтобы её медовая Баба Яга пропадала надолго. Это уже традиция, прогуливаясь по Москве, выбирать укромный уголок, и потягивать его любимые сигареты, делясь пережитым в проекции крайних трех дней. Он многое ей доверял, в том числе и истории о своих далеко не серых буднях. Пчёла ничего не боялся ей рассказать, чувствуя за спиной поддержку боевой подруги. Софку манила неизведанная сторона медали стремительной городской жизни, творившаяся где-то на окраинах столицы, облюбованных рисковыми парнями с толстыми цепями.

Можно было хотя бы чуть-чуть узнать, как живут те, что верит только в свой сегодняшний день. Просиживать три пары в день, делая вид, что санкции и диспозиции норм права ей интересны, становилось все тяжелее. Но Софе не оставили право выбора. А более Софка страшилась разочаровать отца, который вкалывал всю жизнь, чтобы роскошная обстановка, окружающая Голиковых, не превратилась в пыль.

Пчёлкин казался спасителем на пути, слушая которого Софка отдалялась от своей расписанной по минутам жизни. Она и сама не знала, кем видела себя через несколько лет, но уж точно не работающей по распределению служащей. За положенные в карман кровные сто пятьдесят рублей. Папиной дочке хотелось хоть вскользь посмотреть, откуда каждый раз к ней возвращается Витя. Она видела, что Лиза резко отделяет себя от больших денег и новой власти подпольного авторитета, не нервируя лишний раз сына профессора астрофизики.

Пчёла же был не так авторитарен. И однажды Софа прорвала эту оборону, навязавшись на шею Вити, держащего курс на Пятницкий, собрать положенные за крышевание деньги у мелкой коммерсантки, торгующей разнородным ширпотребом. Пчёла поддавался на женские уговоры про «ничего не говорить предкам», а Софа улучила момент, когда Кос и Лиза были заняты исключительно друг другом. Это не была дружеская прогулка, но Голикова наблюдала за Пчёлой молчаливым статистом, в разговоры не лезла, лишь поражаясь, из какой ерунды можно делать деньги.

Они надеялись, что никто и ни о чем не узнает, куда ходит дочь партработника на досуге. Но никто бы и не сказал по девушке в мужской олимпийке и видавших виды варёных джинсах, что она не с ближайшей подворотни, а с района Патриарших. Родители ничего и не ведали. Хватило бы одного намека — здравствуй, домашний арест! Мать, выучи телефон морга, как пелось в известной песне.

Марина Владленовна, учёная женщина, умела и любила раздувать из мухи слона. У профессора по кафедре уголовного права возникало слишком много вопросов относительно Вити, на которые младшая Голикова отвечать не собиралась. Кто он есть, что за семья и чем занимается? Как будто оценивала парня по шкале собственных запросов. Сказать проще — проверяла на вшивость.

Пчёла не понял бы подругу, расскажи она все родительнице. Есть закрытые темы, о которых они не поведают даже Космосу с Лизой. А Софа для него своя, понимающая, будто знакомая ему, как и Лиза, с которой он вместе ходил пешком под стол. Никто не решался делать лишних шагов, спугнув очень удачные в их ситуации отношения…

***

Московская ночь приближалась неумолимо, заставляя вспомнить, что день скоротечен, но тихая музыка лилась из приемника, перемешиваясь с негромкими разговорами. Дитер Болен негромко надрывался, повествуя о любви к неведомой маленькой Саре, прощении и мечтах, но Тома не сильно вдавалась в смысл песни. В отличие от Лизы, в каждой композиции видевшей глубинный смысл, неистовым поклонником музыки Бессонова не была.

Как и Валера Филатов. Он вообще предлагал врубить телик, но от этой идеи присутствующие отказались, как-то само собой разбившись по парам. Лиза и Космос забаррикадировали небольшой диван, о чем-то переговариваясь, и, вероятно, планируя каникулы в Ленинграде. Софа пыталась дисциплинировать готового на подвиги Пчёлу, смотрящего на неё добрыми, но пьянющими глазами. Как-то само собой вышло, что Тома сидела напротив Валеры за большим праздничным столом, осматривая будущий фронт работы. Ожидалась целая гора посуды…

— Как думаешь, Томк, — лениво потянувшись за столом, Филатов дотронулся до руки Тамары, попивающей «Ситро» из гранёного стакана, — Пчёла надолго зоопарк устроил?

Бессонова перевела тёмный взгляд на Валеру, указывающего на Софу и Витю. Пчёла вальяжно восседал на порожке лоджии, заграждая имениннице проход, а Голикова не могла сдвинуть этот вулкан с места.

— Нет, Валер, я прогнозов не берусь давать.

— А я бы сделал, но, блин, сейчас не прогадаю, и кирдык Софкиным нервам с этим…

— Брось! Мы тут не клуб бабок-гадалок! — Томка не желала строить в голове сложных теорем. Ей хватало их на учёбе, где профессорско-преподавательский состав с завидной регулярностью забрасывал бедных первокурсников трудноразрешимыми заданиями. Однажды выстроенная мысль, высказанная Лизе Павловой ровно два года назад, материализовалась во всей красе, и теперь будущие супруги Холмогоровы витают в облаках взаимного головокружительного чувства. — Лучше, пошли Коса с Лизой проводим.

— Да мы щас все пойдем, — торжественно объявил Космос, размахивая над головой ключами от машины, — и я поведу! Домчу за пять сек…

— Ты с дивана-то зад свой подними, гонщик, — Фил заранее знал, что ключи от своей гремящей ласточки Кос отдаст ему. Язык у любителя быстрой езды заплетался от количества принятого на грудь эликсира, стыренного из бара профессора Холмогорова.

— Ещё пять минуточек, Тео, — скандировала Софка, — а то быстро все как-то заканчивается.

— Соф, прости, но нам на самолет еще собираться, а Космос не летал ни разу, мне его подготовить нужно! — Лиза никак не могла выбраться из медвежьих лап жениха, и поэтому не поднимала светлой головы с родного плеча. — Ты Витю помочь попроси!

— Софико, водярой его какой-нибудь брызни, а лучше по тыкве! Сразу встанет, как пионэр! Он у нас всегда готовый! — ратовал поддатый Кос, на коленях у которого сидела Лиза, и они все ещё не могли собраться с силами и подняться с удобного дивана. — Может, соображать на старость лет начнет. А, Лизкин?

— Не, Софокл! Поливай, как цветочек! Я так шесть лет по утрам раньше делала, — наказание Лизы, как ни крути, было мягче. — Кос, не кусайся, домой ехать с тобой ещё! — смеясь, выпалила она, когда ощутила знакомый укус на плече. — Чудо в перьях!

— Да идите уж вы, демоны! — Пчёла отмахнулся, с озорством смотря на Голикову, готовую спустить на него целую псарню. — Софик! Я ж предупреждал, что курение девкам вредит! — он откашлялся, и запил сигаретный осадок во рту, початой беленькой, с которой не расставался минут пять.

— Какой поливай, нафиг! Зацветет кабан! Не прокормим… — Космос крепче сцепил свой варварский захват на животе невесты, поучая ее. — Ты херню Софке не советуй, ей с ним без нас неделю жить, а оно уже нажралось.

— Раскомандовался, — Лиза пригрозила Косу указательным пальцем, — я на тебе отыграюсь дома, дядя!

— Неугомонная, — Холмогоров даже не удивился, — сочтёмся!

— Эй, брэк, перед юбиляршей неудобно! — Фил сделал внушение Космосу, показав компанейскому чудовищу свой внушительный кулак. — Ну, нафиг, машину я поведу! — Валера и в самом деле не выпил ни капли за весь вечер, предпочитая беречь себя, особенно после получения звания мастера спорта.

— Софа, я провожу до парадной, а там вернусь… — откликнулась Томка, до того, как Космос, Лиза и Фил, медленно перебирая ногами, скрылись за серой железной дверью.

Софка осталась с проблемой наедине — Витя уходить не спешил.

— Сдрисни, — Софа задела коленку упрямого Пчёлу пяткой, за что была схвачена за руку, и стянута вниз, — Витя! Я всего лишь хотела пройти, у окошечка постоять!

— Раз позвала — не бросай! — Пчёла дружески обнял приятельницу за плечи. — Софа Генераловна! В этот достопамятный алкогольный день, желаю бодро неси знамя коммунизма, ленинского комсомола и Витю Пчёлкина! Аминь! — Пчёла отпустил Софку, и сумел доползти до стола в поисках собственного фужера. — Утром будет похмельный!

— И родителей до нервного припадка бы не довести! — Софка поднялась следом за другом, протягивая Вите бутерброд с рыбой. — Ты бы закусывал!

— Обожратый уже этими бутерами, — но еда была не лишней и вкусной, — а насчет предков не волнуйся. Я все вынесу, а Томка поможет следы преступлений скрыть. Ты б знала, какой у меня в этих фестивалях опыт!

— Да уж, а я не привыкла к неожиданным гостям… — Софа коротко взглянула на настенные часы, и, услышав звонок, ринулась с места. — Томка, наверное, вернулась!

— Иди, открой, я тут пока поприбираюсь. Не тормози, я смелых люблю!

— Помощник, блин, нашелся! — рассмеявшись, ответила Голикова, и убежала в коридор, надеясь увидеть за дверью Бессонову. Но мужская фигура с цветами, появившаяся за порогом квартиры, заставила Софу по-детски взвизгнуть, и поверить, что неисправимый салага обманул её ожидания.

Тамаре, стоявшей за спиной незнакомого для нее парня, оставалось только с легким испугом взирать на происходящее. Как и Вите, вывалившемуся из гостиной на голос подруги, и от неожиданности разбившему пустую бутылку из-под «Советского».

— Пчёла, растяпа! — Софа вспомнила, что время позднее, и они практически на лестничной площадке. — Так, это Ник! Никитка! — «Бог свидание послал» — мысль пролетела в голове у Пчёлкина также быстро, как Космос на своей колымаге.

— Да я уж вижу… — Витя, протрезвев окончательно, кивнул головой, не признавая за собой, что впервые за день, он не разделяет всеобщего веселья.

Тома, пользуясь всеобщим замешательством, проскользнула на кухню, предпочитая не наблюдать эту авансцену. Нужно было помочь другу с осколками, разбросанными по всему полу в коридоре, а совок в этом доме хранился на кухонных антресолях.

— Никита Милославский, только что из стажировки! — Ник не забыл представиться Пчёлкину, который, внимательно изучал его. — Приехал к вам, мадам, крайний рейсом! «Аэрофлот», родимый, не подвел! — почти скороговоркой проговорил высокий темно-рыжий парень, оказавшийся легендарным Ником, другом детства Софки.

А он существует…

— Говорил, что через месяц! Ну, старик, даешь! — Софа всегда относилась к Никите, как к хорошему другу, но никак не могла предположить, что будущий работник МИДа, так рьяно мчался к ней, забывая, какое позднее сейчас время. Любого другого, будь это не знакомый с горшка Милославский, она бы костерила на чём стоит свет, но не в этот раз…

— Держи, юрист, от всего дипкорпуса, прямо с грядок синички приперли! — и уверенно вручил девушке цветы. Это были розы, банально красные, но чего стоило достать такой шикарный букет! — Так и знал, что отмечаешь…

— Да и не одна она отмечает, — не думал же Пчёла, что вечер рядом с Софой завершится именно так, — а с друзьями.

И откуда этот перец вообще взялся?

На лице Виктора Пчёлкина читался немой вопрос…

========== 89-й. Большие надежды ==========

OST:

— Fancy — Latin Fire

Софа не помышляла о том, что Пчёла ожидал другого исхода праздника, а Никита поступил неосмотрительно, появляясь на ночь глядя. О таких поздних визитах заблаговременно предупреждают, но разве ей до нравоучений, когда радость встречи затмевает пространство?

Милославский — этот оригинал, по которому плачет МХАТ, всегда по-особенному поздравлял Софу с днём рождения. Держал марку и сейчас. Голикова заливалась румянцем, как маков цвет, опуская лицо в красные розы без шипов, с наслаждением вдыхая их аромат. День рождения продолжался, и целый Милославский был тому подтверждением.

— А я не дозвонился, и вспомнил, что ты гульбанить будешь до ночи, — дежурные слова Никиты шли вразрез с его прямым взглядом, сосредоточенным на подруге детства, — сам Бог велел причалить…

— Ты — мастер внезапно появляться, Никитка! — Софья не видела друга всей своей жизни уже больше шести месяцев, и не ждала того, что он приедет хотя бы к концу августа.

— Я рад, что не разочаровал тебя, — Ник кивнул головой в знак приветствия, и протянул широкую ладонь Пчёле. — Никита Милославский, пасу эту мадам лет с четырех…

Витя сам понял, что пора представиться гостю. Перекинуться парой ласковых, пожелать имениннице доброго здоровья и свалить отсюда к чертям собачьим. В конце концов, где-то же его ждут сегодня ночью? Третьим лишним Пчёлкин быть не любил, а подруга была явно воодушевлена встречей с этим патлатым увальнем. И какой смысл пудрить её острые мозги своими однобокими разговорами? Историями о том, что он послал на три буквы всех тех, кто хотел разделить с ним ночь, а сам отбивает пороги номенклатурной квартиры на Патриарших прудах?

Софа, красивая, смилуйся…

— Пчёла, то есть, Виктор Пчёлкин! Софкина совесть, и я уже пошел! Не скучай, будь умницей, Генераловна…

— Куда ломанулся? Ник, это мой друг и брат Лизы Павловой, я тебе про неё говорила. Прошу любить и не жаловаться! — ничто не имело право испортить настроения Софы, и поэтому Пчёле в лапы отправился огромный цветочный букет, а на осколки, разбросанные по полу, студентка лишь махнула рукой. — Думаю, Никит, что Тому ты успел узреть, она у нас девушка видная, хоть и скромная. Бессонова, выходи! Ну, ты где там-то?

— Приятно узнать, что совесть у этой красотки в наличии, — Ни правильно уловил интонации в голосе Пчёлы, но виду не подал. День рождения должен быть весёлым праздником. И не этот скользкий его занимал. Не для того Ник мчался через полгорода, напрягая свою подержанную белую «Volvo» из последних сил. — Будем знакомы!

— Всё, пошлите, чего у порога стоим! — Тома, не иначе, как добрым ангелом, вмешалась в разговор, и пригласила всех в гостиную.

Никита, казалось, смотрел исключительно на подругу детства, внезапно окутанную пленительным блеском, доступным лишь человеку неравнодушному. Что тут скрывать? Она всё давно знает, и он не делал большой тайны из того, на ком он остановит свой выбор. О котором упорно и долго твердили ему родители, постоянно занятые, но находящие время вложить в единственного отпрыска разумные вечные ценности. Ему всегда нужен был тыл и опора.

Голикову он помнил ребенком двух лет. Родители постарались, чтобы шестилетний мальчик развлек глазастую девчонку, которую ему-то и не слишком хотелось замечать. Так бы и игнорировал, заносчивый мальчишка, если бы малютка не оказалась зубастой, и не забрала его самую лучшую игрушку. Точнее, он добровольно подарил миниатюрную «Волгу» Софке, а сам попросил у матери такую же куклу, по имени Софа. Куклу, как у тёти Марины, что преподает всяким разным студентам уголовное право.

Отец отшутился про то, что Ник и Софа — идеальная пара. Пахло маразмом, но старшее поколение это не смущало. Лет до восемнадцати Ник отплевывался от этой идеи, произнесенной за второй бутылкой «Бурбона», но Софка вздумала повзрослеть и обратить на себя внимание. Это была подстава, пощечина, ирония, но Никита рад был плавать в своих новых грезах.

Зря папа шутил, зря. Рациональная Софа, будто специально ничего не понимала. И совесть себе отыскала. Виктор Пчёлкин! Валит импортным табаком. «Camel» какой-нибудь, курит, «Родопи» не станет. Видали мы таких…

Цепь на шее Софкиного приятеля говорила Милославскому, что парень в спортивном прикиде не так прост, как кажется. Ещё один Пума, на которого с пеной у рта орала грозная Марина Владленовн. Где она берет-то таких? Приполз же, мальчишка с какого-нибудь Западного Бирюлево. Читать людей без чужих подсказок студент института международных отношений умел, находя в этом чуть ли не любимое занятие.

Софа опять ничего не подозревала, занявшись поиском большой вазы в большом серванте с хрусталем. И отбирая у Пчёлкина красные цветы в газетной упаковке.

— Покурим? — неожиданном для себя предложил Пчёла, покинутый Голиковой, открывая перед Ником полупустую пачку «Самца».

— Пошли…

***

Сломанная обугленная спичка полетела куда-то в темноту улицы одним метким пчёлкинским броском. Ник поступил иначе — прикурил собственной зажигалкой «Zippo», привезенной из образовательной, прости Господи, поездки, где студент МГИМО чуть не оставил свою печень. В старости будет, что вспомнить. Если, конечно, печень не откажет от количества выпитого «Хереса» и тяжести службы на дипломатической ниве.

— У кого брал? — оценивающе присвистнул Витя, потягивая ментоловый дым. — Чё по чём? Ты, говорят, с Пумой знаешься, поди, он подогнал?

— Обижаешь, из самой проклятой заграницы, — Милославский предпочитал затягиваться «Marlboro», как и любой уважающий себя советский гражданин. — Я ж стажировался, с немцами.

— Еханный бабай, вот у Софки знакомства, — Пчёла же знал цену натурпродукту, и потому прикуривал обычными спичками, — но чё это я удивляюсь?

— А я смотрю, ты не зря про Пуму словечко обронил, — заметил Никита, пряча железную зажигалку в карман. — Кем будешь? Студент-технарь?

— А ты, вижу, пацан с юмором, Никитос, — Виктор не смог скрыть своего приглушенного смеха, — и давай сразу договоримся, без церемоний — Витя! Если уж совсем припрет, то зови Пчёлой, но Софка, знаешь, не любит этой кликухи, всё «Витя-Витя».

— Так-то лучше, — понимающе закивал Ник, — да ты не объясняй, сразу прознал, что к чему, — пока Никита обивал пороги института, его сверстники познавали жизнь иначе.

— Ты припозднился, правда, мы не ожидали, — у Пчёлы были собственные планы на вечер, — но вам послам закон не писан.

— Тебя бы в менты, раз так законы почитаешь, — Милославскому показалось или он не один видит все и насквозь, играя в угадывания намерений собеседника. — Не пробовал, а то вдруг?

— Времени трата пустая, нафиг! Не потяну!

Пчёла посмотрел в сторону гостиной. Софа вместе с Томой над чем-то снова хлопотали, а большие часы с кукушкой грянули половину двенадцатого. Ник затушил окурок о стеклянную пепельницу, и уставился в прохладную непролазную темноту. Только один фонарь тускло освещал небольшую улочку.

— Софка-Софийка! А ты… — Никита решился задать волнующий вопрос, занимающий его уже минут двадцать. Уж лучше сразу выяснить, а в его ситуации прямой подход был самым верным средством, — ты кем Софе будешь, Робин Гуд?

— А ты, толмач? Базаришь по-английски же?

— Базарят тётки на лавке, а я серьезным делом занимаюсь! Все-таки? Ещё один в нашем полку?

— Чё? — намного легче было сделать вид, что Витя ни хрена не понял. Именно — ни… хре… на… — Бля, знаешь, братан, я сегодня так здорово пил за здоровье Софы, так что ты с философией не лезь!

— Хорош прикидываться, скажи! Не гостайна?

— Лучше у Софки и спроси, почему Пчёла ей брат по разуму.

— Ну и у меня примерно тоже самое, — Ник мог ненадолго расслабиться. — Ладно, пошли, поздравим! — не расколет он сегодня этого крепкого орешка. — Вон, видишь, тачка белая? Могу потом даже до дома подвезти.

— Белее видали! — Витя похлопал широкоплечего Милославского по спине, выпроваживая хозяйским жестом в квартиру. — Давай, девчонки заждались!

— Если уж девчонки.

До дома Пчёлкин решил добраться на такси, но только после того, как этот интеллигент свалит восвояси. Бодаться с ним не хотелось. Где-то на уровне трезвого сознания Пчёла осознавал это, не включая по отношению к Голиковой ментора. Так и случилось: Ник не собирался задерживаться, невольно оставляя Пчёлу победителем в этой невидимой схватке. Но сдаваться Милославский не привык, выныривая в нужный момент из укрытия, как вор перед жертвой. Время покажет, у кого какой рубашкой упадёт карта.

Понял ли Витя, что не всё в этом мире будет принадлежать ему безраздельно? Или снова убедился в том, что ничего постоянного не бывает? На вопросительные взгляды Софки, Пчёла отмахнулся, обещая, что зайдет за ней завтра в пять. Она опять должна была ждать его на детской площадке со сломанными качелями, как и было заведено у них ранее.

Тома, оставшаяся вместе с Софой в пустынной праздничной квартире, не заметила на лице брюнетки ни капли смятения. Это вызвало большое облегчение. Никому не стоило делать поспешных выводов…

***

Будущие Холмогоровы светились, как два начищенных до блеска чайника, предвкушая насыщенную поездку. Лиза была рада, что могла показать Космосу город, где родилась и прожила первый год своей жизни. Ленинград давно приковал её к себе, заставляя возвращаться каждые полгода. Не домой, но на родной балтийский берег.

Дом — это люди, сестра Пчёлкина поняла простую истину лет в тринадцать. В её особенном случае — это целый Космос. И он был рядом с ней, читая для Лизы её любимые «повести Белкина», пытаясь занять время, проводимое на борту рейса «Москва — Ленинград».

— Не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал… В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции! — Холмогоров покачал головой, проводя указательным пальцем по желтоватым страницам. — Бухло до добра не доводит, Фил прав, это точно! Нет, как тебе, Лизк, такой сценарий свадьбы? Нахер, блин! К рюмке не притронусь!

— Тогда делаем безалкогольную свадьбу, — сонливо пробормотала Лиза, облокачиваясь на поджарое плечо жениха, — и, скорее всего, ты на неё не придешь! Останусь старой девой! Так что, Кос, дочитывай…

— Надейся, наивная, но раз просишь… — Кос набрал в легкие воздух, и, пытаясь сделать свой голос писклявым. — Боже мой, боже мой! Так это были вы! И вы не узнаете меня? — мужчина закашлялся, махая головой во все стороны. — Бурмин побледнел… и бросился к её ногам… — томик в бирюзовом переплете захлопнулся прямо перед носом Павловой. — Конец свистопляски!

— Неправильно, Космос, должно быть, чтобы как в сказке, — Лиза положила книжку на колени, — и жили они долго и счастливо.

— И коньки отбросили в один день? Нет, Лизк, не наша сказка!

— Какая наша тогда? Не «Колобок» же? Я от Пчёлы ушел, и от Фила укачусь?

— Понятия не имею, Лизок, но скажу точно, — прикосновение мягких губ к виску, всегда поражающих Лизу своей мягкостью, дало осознать, что, собственно, Кос размышлял о только о ней, — что ты у меня точно принцесса!

— А ты? — это школьное прозвище так и не отвязалось от Павловой. Вот только с принцессой были рядом хулиганы, и особенно преуспел тот, кто сейчас летит с ней в Ленинград.

— Говорят, что драконище проклятое, — Кос поглядывает на свои командирские посеребренные часы, желая поскорее оказаться там, где чувствуешь твердую землю под ногами. — Кентавр! Железо!

— Драконище, ты на самолете лететь не хотел, а мне не страшно.

— Ну половина дела сделана — в самолет запрыгнули! Свалимся вместе!

— И, наверное, это главное.

— Надо на будущее учесть…

— Что ещё?

— Никуда тебя не отпускать, а то, гляди, ничего не боишься…

Лиза покачала головой, прижимая нос к гладкой щеке молодого человека, и закрывая глаза, приглушенно и тихо проговорила, будто таилась:

— Есть то, чего я на самом деле боюсь, Кос.

— Да, брось, чего тебе со мной бояться?

— Знаешь ли… — девушка не желала говорить о том, что поняла ещё весной восемьдесят третьего, когда взрослые напряженно молчали, не зная, как рассказать о смерти родителей. — Давай, только, я расскажу тебе об этом… Потом!

— Я всё равно достану! — шепчет он совсем тихо, видя, что Лиза безнадежно изображает сонливость.

— Нет, я расскажу тебе страшную правду, когда мы станет корявыми старичками.

— Старикан в маразме, а бабка с клюшкой? Зашибись…

— Заметь, это не я придумала.

— Ладно, раз не хочешь говорить — не лезу.

— Солнце, — Лиза снова раскрыла перед Космосом аккуратный фолиант, — прочитай мне ещё!

— Как скажешь…

Выстрел — гласило название повести, начинавшейся на восемьдесят девятой странице. Космос и Лиза даже не задумывались, чтобы это могло значить…

Комментарий к 89-й. Большие надежды

Космос/Лиза:

https://vk.com/photo-171666652_457239310

========== 89-й. Гляжусь в тебя, как в зеркало ==========

OST:

— Secret Service — Flash In The Night

Елена Владимировна Чернова, именуемая близкими детским прозвищем «Ёлка», давным-давно перестала чему-то удивляться. Пусть и лет-то ей, в самом деле, было не так много. Тридцать восемь. Она молода, красива и притягательна, как и в желанные двадцать пять. Но слишком часто судьба оборачивалась оборотной стороной, породив в Елене чувство полной готовности к любой перегрузке. Старший брат был прав, говоря о том, что это качество незаменимо. Будь подготовлен даже к хорошему.

И потому, когда Лиза радостно заявила, что выходит замуж… Пришлось лишний раз убедиться, что в жизни всё зеркально повторяется. Где-то все это она уже слышала, видела, уверяла в правильности собственного пути, и… Только это была не Лиза, а Лена Павлова. И исповедовалась она не тётке, а родной матери, и получила куда более суровый ответ…

«Никогда и ни за что… Он не фарцовщик, не диссидент, не враг народа… Ещё хуже! Кровь не вода!»

Потом непослушная дочь узнает — история похуже, чем у Монтекки с Капулетти. С таких долго не снимается гриф секретности. Родители молчат, а дети недоумевают, почему из-за чужих обид они должны лишиться счастья. Одиннадцатого марта семьдесят третьего Ёлка готовилась биться головой об стену, только бы мать перестала чинить им с Лёней препятствия. Испугал ли материнский гнев своенравную дочь, спустя час сбежавшую из запертой на все замки квартиры? Лишь добавил в поступки толику решимости.

Ключи старшего брата, найденные в отцовском столе, стали тому подтверждением. Уходить надо быстро, не оглядываясь. Мать считала, что зять второго секретаря обкома Ленинграда не мог быть евреем? Зазорно лишиться того, что предоставило им государство — особенно просторной двухэтажной дачки под Гатчиной, где Октябрина Станиславовна выращивала розы без шипов. А дочь не жаль?

Дачу все-таки отнимут, когда Владимира Александровича Павлова отзовут с посольской должности, отправляя на почётную пенсию. Мать, убитую новостью, хватит удар, граничащий с безумием. Будет разбито и зеркало в родительской спальне, и дорогой китайский фарфор. Придется ломать дверь, чтобы увидеть сломленную ненавистью немолодую женщину в полуживом состоянии.

У Ёлки затрясутся ладони, Лёшка с Татьяной будут попытаться поднять Октябрину Станиславовну с пола. Лиза, приехавшая в гости с родителями, спрячется на руках могучего деда, не двигаясь с места. Они будут с разочарованием смотреть на то, как доживает последние минуты близкий человек. Но до этого еще далеко.

Ёлка в очередной раз подумала, как сильно любит старшего брата, и, накинув на себя драповое пальто и аляповатый пуховый шарф, убежала из дома. Думая, что навсегда. Отец не будет держать зла, а что до матери… Она свой выбор сделала, и между ними никогда не было добросердечия. О чём жалеть? Лена свято уверена, что права во всем, переминаясь с ноги на ногу у казарм военной академии. Притоптывала легкими ногами, замерзала, ждала, не имея возможности уйти.

Мама не могла отнять у нее Лёню, а Лене нет дела до того, чем грешили чьи-то родители в прошлом. Бред какой-то! Любящей невесте лейтенанта военно-морского флота Рафаловичасовершенно наплевать на холодный ветер и мороз, сковывающий ноги. Она готовилась стать женой советского офицера, следовать за ним хоть на край света, не оглядываясь на предрассудки, которыми так рьяно заполняла ей голову всесильная мать — майор НКВД в отставке.

Папа называл сослуживцев матери безликими фигурами, не сильно скрывая брезгливости к сотрудникам органов госбезопасности. Через пять лет Елена — партработник на почетной должности, увидит этих людей на похоронах Октябрины Станиславовны, и изумится тому, что никогда не видела друзей мамы у них дома на Московском проспекте.

— Леночка, ты не многое потеряла! Такие только на похороны и придут! — папа, всю жизнь почти слепо любивший мать Ёлки, впервые так строго отзывается о том, что окружало жену в действительности…

Ёлка лишь крепче сожмет локоть отца, желая спрятаться от серых посланцев из застенков Лубянки и Литейного. Ужаснется тяжёлым взглядам из другого мира, пусть и взрослая девочка. А сколько еще впереди? Подумать страшно. Но на дворе холодный март семьдесят третьего, и Лена надеялась, что один человек — её судьба, от которой не сбежать. Ведь Лёнька любит её с детства. Вместе со школьной скамьи. Её мушкетер, защита и оплот. Раф обязательно всем докажет, что полюбил в ней нелюдимую гордячку, девочку с книжкой, а не дочь второго секретаря Ленинградского обкома партии. Мама не права!

Не получилась сказка. Разбилась о корку льда Финляндского вокзала, стоило услышать правдивые слухи досужих сплетниц, от которых Рафалович не смог отмыться. Её жених так пылал любовью, что не брезговал мелкими изменами. Этого Ёлка простить не могла. Читала всё и сразу по его честным глазам. Леонид никогда не умел врать, хоть и пытался построить вокруг Ёлки воздушные замки. За один день мир разрушен суровой реальностью.

На запальчивое предложение Лёньки «бежать к маме Риве», которой, к слову, никогда не нравилась ни Лена, ни её семейство, Лена Павлова ответила категоричным и холодным отказом. Пользовать Лёня мог кого угодно! Спи, с кем хочешь, сынок. Ты сам себе хозяин! Но чтобы брать дочь «проклятого комендантского семени»? Непозволительно! Эти Павловы виновны в том, что Рафаловичам приходилось терпеть лишения…

Былые влюбленные разошлись, как в море корабли. Только в шторм, и никто, кроме самой Ёлки и не предполагал, что следующее утро она встретит с капельницей, рядом с больничной аппаратурой. И едва увидев растерянное лицо Рафа, застрявшее между дверей палаты, проронит роковое — «не приближайся…». Всё кончено, как будто и не было ни дружбы, ни привязанности, ни любви. Отсекать, так с корнем… С кровью… Глядела спокойно, пронизывая серым взглядом, окутывая собой всю палату, в которой они были вдвоём. Любила и ненавидела одновременно, но не могла и слова сказать о прежних чувствах.

Смотрела на лейтенанта Морфлота, чтобы через десять лет увидеть капитана второго ранга. Китель с иголочки! Наверное, выгодно женат на нужной даме. Как и хотела Рива Израилевна. Сын оказался почтительным — не подвел!

Но почему у образцового семьянина задрожал голос? Почему поник, почему не хочет просить помощи у председателя комиссии по распределению городского жилища? Стыдно? Или пришла его очередь быть гордым? Нет же, глупая, у самой руки синие. И любишь ты его, как и в двадцать, а муж твой — досадное недоразумение. Елена Владимировна, значит? Председатель комиссии? С детства же хотела быть директором, видя то, что окружает отца в рабочем кабинете. Сбылось!

А Лёня смотрел, запоминал. Неловко проговорился о детях, ради которых и обивал пороги властных кабинетов. А ведь это могли бы быть их дети — две девочки. Не случилось. Ушел, решив, что собственные проблемы решит сам. Оставил одну, в слезах, потерянную, но без права быть слабой. Поменялись местами. Чужие. Снова встреча — через три месяца, на похоронах Алексея и Татьяны. Раф не мог не проводить в последний путь друга юности. Скорбные фигуры у двух гробов, не имеющие сил и возможности что-либо друг другу сказать. Но Лена и не желала говорить: схватилась за руку четырнадцатилетнего Витьки, будто племянник мог как-то скрыть тётку из этого ужаса и кошмара, которым в одночасье стала новая весна.

Одиннадцатого марта разрушилась будущая семья Ёлки и Лёньки, одиннадцатого марта погиб брат, а невестка скончалась от полученных травм. В этот день Лиза осталась сиротой…

Чертов месяц март! Почему он ненавидел именно Павловых?! Слишком много вопросов, на которые Лена до сих пор не могла себе ответить. Вечер после горестная чиновница, одинокая и покинутая всеми, провела с открытой бутылкой «Столичной», и как бы пошло это не выглядело — полупустой пачкой «Marlboro». Нет, ей не было стыдно, просто сил не оставалось. А Лёнечка запрещал ей курить… Пусть и смолил «Беломором» в годы юности. Она опознавала возлюбленного по этому запаху. Так легче переживать собственное горе.

Задымила всю кухню! Муж явился не домой, а на минное поле. Чернова смотрела на супруга волком. Запланированный Павловыми-старшими брак рассыпался, словно карточный домик. Покойная мама ошибалась, облегчённо вздыхая, когда в семьдесят пятом Лена сказала «да» перспективному партийному деятелю. Не выдержала бы она и вести о разводе дочери, но мертвым должно быть всё равно.

Перед смертью матери Лена не удержалась, и высказала разбитой параличом женщине горькую правду:

— Видишь? Мама, видишь? Тебя напичкали пилюлями, ты не чувствуешь боли, так легче! Ничего вокруг нет! Знаю, что такое бесчувственность! Тебе не больно, когда тебя обижают, и ты не бьешься головой о стену, когда тебя предают! Ты ешь, ходишь на работу. Даже замуж выходишь и разводишься, как мертвый!

Чернова не жалела слов. Странно, перед ней лежала мать, но между ними не осталось ни одного доброго чувства. Выкручены, как и пальцы Елены, лежащей ничком на диване. Пять с лишним лет пролетело, но всё как вчера. Октябрина ударила дочь в солнечное сплетение, применив старый, но проверенный прием. Как будто рядом была не дочка, а производился допрос. С признательными. Её мать начинала в тридцать седьмом.

— Мама, знаешь, кто меня убил? Не знаешь? — пауза тяжела, но необходима — Это была ты! Ты! Ты отняла у меня Лёню. Теперь ты тоже стала такой же… Но мы поборемся, слышишь, мама? Мы поборемся…

Парализованная, со стеклянными пустыми глазами, Павлова прекрасно понимала дочь, и лишь до боли сжала пальцы Елены. Ответных слов больше не было. Как и сил на борьбу с недугом. На следующее утро Октябрина отошла в мир иной, а Ёлка ничего не почувствовала. Только проронила облегченный вздох, как и мать на её свадьбе.

Судьба упорно издевалась над Черновой. В её жизни были лишь смерть, разлука и… успех… за который Ёлка платила слишком большую цену. Огромную. Ей нет и сорока, а она уже в Смольном. Отстаивает чьи-то ценности, до позднего вечера сидит в своем квадратном кабинете, заваленная документами до ушей. Жизнь торчит ей медаль за мужество и храбрость. Но какая-то ничтожная плата за то, чтобы любить взаимно, и видеть своих близких рядом. Или хотя бы знать, что у них все хорошо.

Брат её понимал, любил. Именно Лёша познакомил сестру со Татьяной, которую взял в жены студенткой второго курса школы милиции. Огненной бестией, которая против воли заражала Лену жизнью. Таня могла перевернуть вокруг всё, но добиться желаемого результата. Рождение Лизы её не остудило. Так бы и жили, курсируя между двумя городами в отпуска, но кто мог предугадать, что Лешка с его правдивостью переступит черту…

Мог. И это был папа, предупредивший Алексея о том, что против него работает система. Но Владимир Александрович смерти сына и невестки не увидел. Тихо умер на руках дочери за полгода до этой трагедии. Не выдержало сердце. Он просто устал жить. Богатырь, гигант силы и духа постепенно угас на своей почетной пенсии. Чернова до сих пор радовалась, что отец не увидел всего того, что случилось после. Папа больше всего в жизни ценил семью, обожал маленькую Лизочку. За что бы ему видеть такое?

Лешка умер мгновенно, не мучился. Таня прожила ещё три часа, пытаясь бороться за жизнь, но усилия врачей были тщетны. Травмы черепа, несовместимые с жизнью. Утро следующего дня Ёлка встретила в больничной палате, прислушиваясь к детскому дыханию Лизы. Всё руки в гипсе, голова перевязанная, и капельницы, провода. Она была в сознании, но не говорила ни слова. Но они почувствовали, что оторваны от привычного мира. Последние из семьи. Не было у них с Лизой защиты, остались вдвоем, как пальмы на утесе.

Приехавшая по первому зову Валентина горю помочь не могла, и оставалось заботиться о сироте, потерявшей в автокатастрофе и мать, и отца. Разговор под дверьми палаты ребенка продолжался два часа. За свою уступчивость свояченице, слёзно оплакивающую сестру, Елена корила себя до сих пор. Нельзя было поддаваться эмоциям! Не факт, что Лизе куда лучше было оставаться в семье тётки по матери, рядом с братом-ровесником, чем каждый день ждать занятую тетю Ёлку с работы. Но Москва благосклонно отнеслась к девочке, нежели родной Ленинград. Да и какой родной — Лизке исполнился год, когда Алексей и Татьяна вернулись с крошечной дочкой в столицу.

И вот теперь Елене кажется… Повтор? Сломанная пластинка? Лизка до боли на неё похожа, меньше, чем на родную мать, и идет по тому же обманному пути. В чем она виновата? В том, что кто-то лет пятьдесят назад сильно срезал с пути? Нет, к чёрту такие предзнаменования. Младшему Холмогорову до лейтенанта Рафаловича, как до китайской границы. Несмотря на смутные догадки, чем живёт и дышит сын профессора астрофизики, Чернова не собиралась устраивать очередное расследование в стиле своей покойной матушки.

Голова на плечах есть, что радовало. Этот утешаться по квартиркам и капустникам не побежит, а если и побежит, то далеко не уйдет. Решил жениться сразу. Знает, характер у Лизки не из лёгких, лучше ковать железо, пока оно податливо. Смотрит с почти наивным обожанием. Любит и бережёт. Неудивительно, что в свои восемнадцать Лиза заявляет, что «замуж невтерпёж». Хоть кто-то в этой семье будет счастлив.

— Ты уверена, Лиза? — вопрос, волновавший женщину, не смог дождаться подходящего момента, а выплеснулся сразу, как только племянница по традиции уселась на мягкий ковер у камина. Потянулась, как ленивая кошка, зевнула… И пропустила вопрос тётки мимо ушей. — Ты меня слушаешь?

— Ты о чем, родная? — улыбаясь, спрашивает Лиза, и, подперев кулаком щеку, смотрит на Чернову. — Уверена я в том, что Кос не расстанется с тачкой, любезно предоставленной твоим помощником Гелой, а в остальном…

— Не умничай, солнышко. Как показывает мой жизненный опыт, женщинам из нашего клана это не идет! — Елена потянула к чашке чая, стоявшей на письменном столе. Отвар приятно отдавал мелиссой. — Ты же поняла меня, умница-дочка?

— Тетушка Ёлочка, это фраза Космоса, и вообще…

— В частности, а твоему астрологу ещё бы со мной спорить за авторство фразы! — махнула рукой старшая родственница, в характере которой тоже присутствует эта несносная черта — несгибаемое упрямство. — Вот так хорошо, что хоть за три месяца приехали. Чёртовы детишки!

— Почему бы тебе не поговорить об этом с Космосом?

— А у меня одно беспокойство — ты! — упрямый светлый локон, выпавший из строгой прически женщины, был небрежно отброшен за спину — Чернова всегда поправляла волосы, когда нервничала. — Второе не приехало. Дома будешь, то прокатись у братца на ушах.

— С ветерком прокатиться на них умеет исключительно Космос.

— И когда вы решились? Свадьбу же надо организовать, народ созывать…

— Косу подойдёт костюм жениха! — от чего-то Лиза не хотела говорить о таких важных вещах серьезно. — Я, конечно, не мисс Москва, но…

— То, что у мальчика хороший вкус, я в курсе, но я тебя слушаю, не увиливай, я и не таких золотых рыбок ловила.

— Меня уже поймал один космонавт, я в недосягаемости! Ты это все три дня хочешь у меня вызнать?

— Другого ответа от тебя я и не ожидала, но знаешь, то, как вы молниями скрываетесь от меня по комнатам, я уже заметила. Хвалю, ни одна разведка бы не прочухала! Но кто из вас кого откормил, чубчики?

— Ч-ё-ё-рт! — стыдливо проговорила студентка, окончательно роняя себя на ковер, и закрывая красивое лицо ладонями. — Ты ночами-то хоть спи! — не думала Лиза, что они так глупо офаршмачатся. А ведь говорила Космосу — шагай во всю стопу!

— Иначе не могу, — Чернова пыталась остаться равнодушной, демонстрируя спокойствие, но эти взрослые люди, которые грозятся преподнести старшему поколению двух семей звания бабушек и дедушек, её откровенно смешили.

— Вот лосина, говорила ему, — кажется, или кого-то из них, а именно Холмогорова, перекормили манной кашей.

— Может, Космос, а не лосина, Лиз? — Ёлка лучше других понимала порывы молодости, переживаемые ею ещё лет восемнадцать назад, на «конспиративных» встречах с лейтенантом Рафаловичем. Но нынче молодняк скрывался хуже. — Отчаянный мальчик, мне его уже жаль!

— А я, смотрю, вы сошлись характерами, — открытый в своем темпераменте Космос не мог не прийтись по душе прямолинейной Черновой. Но чиновница привыкла присматриваться к людям, и сын членкора не был исключением. Лиза была во многом права, но этот единственный процент сомнения заставлял чиновницу копать глубже.

Таня бы поняла её — примеряет роль тёщи, желая отгородить Лизу от любого разочарования. Татьяна, как следователь по призванию, а не по красной корочке с гербом, сделала бы тоже самое. Поэтому Чернова считала себя вправе давать советы, тем более она знала, что есть брак. Обожглась.

— Нет, я думала, ботаника, какого нашла, а тут, раз посмотришь — два метра красоты, чемоданы на себе тащит, а ты рядом скачешь.

— Мы сейчас точно про одного моего Космоса говорим?

— А в СССР есть другие граждане с такими именами?

— Действительно! Дяде Юре расскажу, не поверит!

— Не заставляй меня копить деньги на памятник твоему астронавту, рано! Так, а что за грохот во дворе?

Сталинка, прописанная на Московском проспекте, именуемая «Дом Советов», явно привыкла к чинной и размеренной жизни, но сын столичного учёного думал иначе. Лизе пришлось подняться с мягкого ворса, чтобы выглянуть в окно и увидеть, что так заливисто затормозить мог только Космос, воспользовавшийся щедростью Гелы — владельца подержанного белого «Мерседеса». И самого хозяина авто на пассажирском месте не оказалось.

— Гела опять приехал с бумажками? — обреченно сказала Чернова, качая головой. — Нет, нет, гони его! Выходной…

— Нет, Гела без бумажек, но он не увидит свой тарантас до тех пор, пока я клешнями не загоню Космоса в самолёт!

Автомобиль просигналил три раза, прежде чем Чернова ткнула племянницу в бок, подмигивая, и двигая с ровного места.

— Иди уже, невеста! Всему учить надо, а у меня и правда бумаг много, Гела прав!

— Может, перестанешь напрягаться в свой законный отдых? — отпуска Чернова предпочитала не использовать, но ради приезда Лизы отступила от своего правила.

— Мерилом моей работы прошу считать не усталость, а накопленный опыт! — трудовая биография Лизиной тётки всегда складывалась успешно. Сначала этому помогал отцовский авторитет, а позже собственная бульдожья хватка. Этого не отнять.

— Железная леди! Тэтчер закурила в сторонке, завидуя черной завистью.

— Политика этой английской зубоскалки меня никогда не прельщала. Я в другой команде!

— Тогда до вечера!

Лиза коротко обняла тётку, одновременно целуя её в щёку. Через две минуты все в квартире стихло. И даже в этом Чернова узнавала себя. Протяни руку, открой дверь, и на дворе снова счастливый шестьдесят девятый год. И она такая же хрупкая блондинка с глазами оленёнка, стремглав бегущая на танцы в военную академию. Милая и непосредственная.

Зазвонивший в соседней комнате телефон, вернул Ёлку с небес на землю, заставляя кинуться к трубке, и, невзирая на отпуск, заняться делом.

***

Обнимать её — одно удовольствие. В Ленинграде, в Москве — разницы никакой, если гибкие руки прячутся за полы его бежевого пиджака так доверчиво. Хочется со всей имеющейся силы прижать девушку ещё ближе, пряча от других, в очередной раз, доказывая всем вокруг, что она принадлежит ему. И все равно не поверят — а Космос плевал на эти недовольные рожи, знающие, кто он такой, и куда ему вообще идти. Сам знает. И никуда от нее не уйдет.

Лиза чувствовала его настроения. И почему-то сейчас особенно остро: должно быть сказывалось то, что они стоят под аркой вдвоем и пережидают летний балтийский дождь. Обычное явление в этих широтах. Машина ещё с час назад была передана законному владельцу, но несмотря на ухудшение погоды им не хотелось провести свой вечер у телевизора.

А чего хотелось? Лиза могла с лёгкостью ответить на этот вопрос, чуть приподнимаясь, захватывая мужские губы в сладкий плен, зная, что их никто не видит.

— Мне холодно! — вместо — обними крепче. Девичье тело под легким платьем подрагивает, сильнее приникая к мужской фигуре. Лиза, несмотря на привычный запах дождя, чувствует лишь запах одеколона, перемешанный с терпким табачным дымом. — Космос!

— Говорил тебе, неугомонная! Иди сюда, я знаю все способы для согрева!

— Я водку не пью, а только твою кровь.

— Мы без консервантов обойдемся, милая моя!

— А я думала, что в культурной столице на улице и в дождик к девушкам не пристают. Все вы москвичи одинаковые!

— Я-то пристаю? Нет, никогда! Я только охраняю от всяких там Васей! И от москвичей тоже, между прочим!

— Кого ты обманываешь, дорогой мой? Ты только и делаешь сегодня вечером, что пристаешь…

— Главное ж, что теперь тебе не холодно, девица?

— Не-а, на Космодроме всегда хорошая погода!

— То-то и оно!

— Теперь не холодно! — смеясь от того, что его руки вездесущие, и ей совсем не вырваться, Лиза целует жениха по лицу, чувствуя, как длинные пальцы спускаются ниже её спины. — Я достаточно согрелась. Не отпустишь?

— Разбежался и хлопнулся, — Кос подхватил Лизу под коленками, чтобы она удобно на нем повисла, приобняв, — а ты опять размечталась?

— Нет, я не думала, что ливанет.

— Рожденная в Ленинграде, и ничего не знает про этот круглосуточный дождь.

— Июнь в Ленинграде обманчив!

— Зато белые ночи хреновы. Я потерялся уже — какое сегодня-то число? Двадцать пятое, да?

— Ты портишь всю романтику момента! — высоченный Космос закрывал ей любой угол обзора, и Лизе оставалось спрятать розовое от смущения лицо в полах его пиджака, который укрывал не только парня. — Какая разница вообще? И какое там число!

— Не брыкайся у дяди Коса на руках, а то будет молчать, как Пчёла с похмелья!

— Ты, что ли, молчать? Нет, Холмогоров, шизанешься ведь так!

— Обижать меня не надо!

— Иначе обратишься в общество по защите астронавтов от произвола Лизы Павловой? — Лиза опустилась на землю, а Кос закатил глаза, вспоминая, как радушная тётка Лизы придумала для него новое имя.

— Бля, астронавт, — удружил ведь папка с именем. — Хуже, мать его, может быть только Юпитер!

— И не благодари её…

— Ага, а то буду спать на вокзале! — Лиза только покачала головой, уверяя без слов, что наказания не последует. — Может, пойдем? Пора…

— Знаешь? Все-таки Ленинград — мой любимый город, и погода здесь моя, — пиджак, окутавший фигурку девушки, не был таким теплым, как сам его обладатель. Но Кос все равно снова прижал невесту к себе, заглядывая в голубые глаза, — не спорь, пришелец!

— Как с тобой спорить, ты скажи мне? — Космос сдавленно засмеялся, подмигивая любимой блондинке. — У тебя бабка — майор НКВД, так и проснется где-то лет через двадцать. Обломинго!

— Ну, Космос, хватит! — похвастаться тем, что её родственники занимались только гражданской деятельностью, Лиза не могла. — Знала бы — не рассказывала тебе ту историю… грустную!

— Да по этапу бы меня твоя родственница отправила, это в лучшем случае, — Кос иронизировал, а Лизе же было совсем не смешно. — Ладно, не будь смурной, как мухомор.

— Своровал бы меня, как горец?

— Я — сын профессора!

— Неужели? Вдруг тебя в роддоме подменили?

— Исключено, я на папу похож, — балагурил Космос, не унимаясь, — попробуй, узнай, что у меня там в гениальной башке?

— Ладно тебе, не наша история, — взгляд девушки потеплел, и она заметно успокоилась, — и расплачивались за неё не мы, поверь мне.

— Да уж, опасная расплата, — несколько разочарованно согласился Космос, — но знаешь, Лиз, что я понял?

— Что зря со мной связался? — Лиза опять смеялась, и расцепив крепкий захват на своей талии, вышла из арки под дождь, капающий по асфальту. — Не бойся, сестра Пчёлы — это еще не диагноз!

— Что ты от меня не скроешься, ни в жизнь, — и как бы далеко она не убежала, Кос все равно поймал её, совершенно игнорируя лужи под ногами, и назойливые капли воды с неба, — и даже на Юпитере!

— Это от тебя далеко, — Лиза устало склонила голову на мужское плечо, умиротворенная, и совершенно не думающая, что там, в Москве, его жизнь связана совсем не с мирными делами. А здесь, в её родном городе, как бы Космос не выражался, им хорошо. Они свободны тем, что могут думать только о своих чувствах друг к другу. И она желала продлить эти моменты, — а я такое, все же, не вынесу…

— А ты о таком и не думай!

Серо-голубое небо, затянутое летними тучами, не искрилось алмазами, как тогда, осенью, в старой памятной беседке, с вечно скрипящими полами. Но почему-то хотелось поверить ночному мареву, трепетно оберегающему ночное беспокойство влюбленных.

Город трех революций не спешил открывать свои тайны…

Комментарий к 89-й. Гляжусь в тебя, как в зеркало

Ёлка и Раф:

https://vk.com/photo-171666652_456239022

Космос и Лиза:

https://vk.com/wall-171666652_1190

========== 90-й. Мне не больно ==========

Комментарий к 90-й. Мне не больно

Космос/Лиза, вторая половина 89-го (от Camomille):

https://vk.com/photo-171666652_457239213

Воспоминания, лето 89-го…

Перекись щипала покрасневшие пальцы, но Лиза не страдала чувством излишней жалости к себе. И руки Космоса на талии, крепко обнимающие, придавали уверенности в том, что она на своем месте. Тонкой ладошкой Павлова поправляет темные волосы Холмогорова, преданно заглядывая в его глаза, кутаясь в чувство единения с этим невозможным пришельцем, как в теплое одеяло. Прикладывает вату к его пострадавшей губе, думая, что сержант Белов не прав, размахивая кулаками направо и налево, горячая голова.

Привальная получилась короткой. Санька одиноко поплелся домой, пытаясь не верить словам друзей. Да и невозможно, чтобы Сашка сразу им поверил. Ему нужно время…

— Ромео хренов, со своей паклей! Твою мать, да чтоб я еще раз ему… По доброте душевной! — боль мимолетна, но Космоса это не утешает, и поэтому брань сквозь зубы не прекращалась вплоть до дверей квартиры Лизы. — Лизк, пусти, а, я прилягу? Нормально всё. Заживет, как на собаке…

— Сам давал пацанам слово, что прекращаешь материться, а теперь? — Лиза обрабатывала разбитую губу Коса, пострадавшего за правду. — С тобой профессию пора менять. На сестру милосердия!

— Маленькая моя, сама-то подумай? Видишь, — Кос нервно сглотнул, перехватывая пальцы любимой девушки, пытаясь уговорить, — он брата на шалаву променял, мозг включать разучился в своей армейке! Где это видано?

— То есть, Кос, погоди, разберёмся! — Лиза резко остановилась, закрыв тюбик с раствором, и с укором глянула на будущего мужа. — Ты бы на его месте поступил иначе?

— В смысле? Ты о чем говоришь вообще сейчас? Это вместо «спокойной ночи»?

— Сашка защищал свою девушку! Что он ещё мог противопоставить?

— Припомнить, как мы встряли из-за этой суки? Лизк… Она и Саньку, и нас всех бы под монастырь завела, конченная! И ты не сравнивай себя с этой… Бля, вспоминать не хочу!

— Да ты лиху временами даешь после истории с Елисеевой, хоть почти год прошёл, а я тебе повода для опасений не даю! На цепь бы меня посадил и выгуливал, будь твоя воля!

— Ещё чего! Просто обрадовался тому, что изначально сделал верный шаг к тебе, Лизка, — Космос расцеловал женские дрожащие пальчики, и сгреб Павлову к себе на колени, — а этот салага остынет, вот увидишь, ну куда он от нас денется?

— Кос, кажется, ты остался без свидетеля, — задумка повязать Белову через плечо красную ленту провалилась в одночасье, — а я же говорила, что надо брать Пчёлу…

— Разберёмся, малыш, — час ночи, а они до сих пор не ложились спать, сидя на кухне. — Скоро институт твой? — поинтересовался Космос, закуривая неизменные сигареты из бело-красной пачки. — Чем зевать, Лиз, давай на заочку переведемся? Найдем способ…

— Нет, мы уже говорили, Кос. Заочка — это крайний случай, а я вроде бы не беременная, не жалуюсь на усталость и всё успеваю.

— Брякнешь тоже, все крайние случаи перебрала, — фыркнул Космос, не совсем представляя, как это — катать коляску через год. С орущей копией самого себя лет двадцать назад, глазастую и шкодливую, — и не кисни, милая моя…

— Нет, прокисну, будешь подбирать меня по всей квартире.

— Лучше скажи мне, что с твоим платьем? Свадьба ж всё-таки у нас, а с этими драками и дембелями совсем не про то речь ведем.

— Блин, не голая же замуж пойду, Космос, скажешь тоже.

— Ни хрена себе положительный ответ…

— Время есть, а наряд до дня свадьбы жениху не показывают.

— Ты так к этому относишься, будто совсем не хочешь за меня замуж!

— Вот хочешь, сам и покупай. Завелся из-за ерунды, хуже Белого, чтоб тебя!

— Уже и свадьбы не хочешь?

— Не перегибай палку!

— Сидишь, губы дуешь! — Кос пренебрежительно махнул рукой, окончательно хороня в себе последние остатки утреннего бодрого настроя. — С самого Ленинграда, твою ж мать!

— Глянул бы на себя! Пистолетом нравится тыкать, да? — вспыхнула Павлова, не пытаясь теперь не кричать и не махать руками. — Или забыл, что я на антресолях две недели назад нашла? — Лиза могла только догадываться, откуда Кос достал пистолет, с которым теперь не расставался.

— Нечего было трогать, и делать свои внезапные уборки! — взревел Космос, хмуря черные брови. — Чё, блин, не догадываюсь, что в сейфе твоего папаши не только бумажки по уголовке лежат? Додумались, блять, все эти бумаги здесь оставлять…

— Компромат на нехороших дяденек, по типу твоего Червона, Парамона и иже сними, — сейф в комнате родителей, в которой и спустя шесть лет ничего не поменялось, Лиза обнаружила при уборке — хранилище пряталось за копией «Красного коня», — и можно подумать, что я там что-то от тебя скрывала! Золотую жилу…

— Конечно, «Макаров» у твоего предка просто так в сейфе валялся! Дом защищал!

— Ключ в шкатулке. Иди, изучай, а о занятиях моего отца больше говорить не смей.

— Блять, я опять виноват? Что ж такое-то, весь день орут и бьют…

— Понедельник, — озлобленно произнесла девушка, пытаясь успокоиться, — и оставь меня одну, мне нужно собраться с мыслями. Разговор окончен.

— Это моя жизнь, а ты её часть! И меняться я не намерен!

— А ты не с кралей с Рижского разговариваешь, тон убавь…

— Ведешь себя, как братец твой, могла бы и сама помолчать, раз столько мозгов…

— Тогда иди к тем козам, к которым сегодня собирался, я подожду, — любой шутливый треп Космоса шел ему во вред. — Потные и красивые? Ну-ну! С ними и спи, я все сказала! А твоя резвая овца Лиза подождет дома с книжкой. Ты так захотел устроиться?

— Ничего тебе не скажи, — Кос и не думал, что его шутливый треп, впопыхах сказанный Саньке, будет воспринят Лизой так серьезно, — кота за яйца тянем весь вечер.

— Как хочешь, но я прошу тишины! — соленые слезы едва виднелись на бледных щеках Лизы. — Мне пофигу, нахер ты сдался, бегать за тобой! Комета долбанная…

— Пиздец, приехали, — роняет Кос насмешливо, понимая, что кто-то хватил лишка, что после поездки в Ленинград не раз случалось, — и как мне дальше жить?

— Тебе лишь бы поорать, не разбираясь в причинах.

— Ору на тебя исключительно из-за любви, — Космос неизбежно пронимает девушку трепетом прикосновений к её лицу, ласкаясь к ней, как кот, зная, что заслужит её добрый взгляд, — разве не видно?

— Холмогоров, запомни, — Лиза не замечает, как сдается, выгибаясь, когда он со всей силы прижимает её к себе, доказывая, что творит с ним любовь, — запомни, что я на память не жалуюсь! И хоть я и тебя и люблю, н…

— Это законченное предложение, — сын академика прерывает тираду невесты, — и чтобы ты себе не втемяшила — я люблю тебя ещё больше…

— Несносный, какой же ты несносный, Холмогоров!

— От заразы ленинградской слышу…

Январь, 90-го…

Из забытья выводит назойливый будильник. За окном темно, но нет никакого желания снова закрывать глаза. Хотя, допустим, это и есть панацея от всех бед. Лизе приснится что-то хорошее. Кто-то. Например, мама, но в последний раз она пришла хмурая, будто уставшая, как после дежурства. Строго смотрела на Лизу умными карими глазами, качала головой, не собираясь жалеть. Сама виновата, дочка…

— Только не вздумай плакать, и расслабляться! Помни, что я тебе говорила — мы не имеем права показывать свои слабости!

Павловы не плачут. Так твердил отец, забинтовывая Лизину коленку, предварительно обработанную зелёнкой. Конечность ныла, и Лиза все равно растирала по лицу слезы маленькими кулачками. А потом папка брал её на руки, и боль забывалась. Он дарил Лизе плюшевых зайчиков, из которых можно было бы собрать целую семью! Как мало нужно было для счастья в пять лет, просто жить и быть послушной. Или же просто увидеть старшего брата, ведь с Витей можно смеяться до упаду. И братец всегда знает всё наперед, оперируя сухими фактами, и почему младшая сестра никогда его не слушает? Ни разу…

Да, Павловы не плачут. Просто не умеют, разучились. Они берут свои проблемы в кулак, и душат, как змею Горгону. Принцип работал железно, пока не полетел к чертям собачьим — прямо по курсу к крыльцу дачи Царёвых. Разбился буквально вдребезги, когда Лиза внезапно почувствовала, что оказалась одна. Без Космоса, который почему-то пытался удержать, смотря строгим взглядом, будто имел право запретить дышать или не верить своим глазам.

Воспоминания, лето 89-го…

— Лиза! — и как он ещё стоял на ногах, а не рухнул снопом на пол? И с этим человеком завязана её судьба? Судьба, которая поманила светом, а потом опустила в кромешную темноту. — Я с кем вообще разговариваю?!

— Иди лесом! Не заблудишься! — и этот человек ревновал её, чтобы сам… — Убери руки, Космос! Да пусти ты, — втолкал её в квартиру, будто безвольную куклу. — Кос!

— Ты хоть раз за этот долбанный месяц, меня послушай! Не ходи за советами к дружкам, не звони никому, а… — Холмогоров заметно протрезвел, особенно когда в очередной раз забыл, что Лизе не слишком хочется быть тряпичной игрушкой на веревочках. — Нахер… Бля, на хер-то меня вообще слушать, да? Чего тебе сказал твой хороший друг Слава?

— О том, какой же ты кретин и ушлёпок! — пускай бедный Громов был готов просить помощи у отца, чтобы понять, почему на Белова повесили убийство. — Пляши! От обузы избавляешься! Козы ждут…

— Вот и пиздит твой прокурор хренов! — Космос смеется, и эти звуки убивают последние надежды, что все между ними не кончено. Но сейчас он даже не представляет, что завтра утром не найдет понимания у Лизы. Она же просто не может его бросить! — Поверила, что ли? Говори!

— Не волнуйся! — и теперь Павлова не узнает того, кто дал ей ощутить — что же такое любовь, и пытается лишь защититься от нападок, как маленький волчонок. — На измене стоишь? Доказывай! Меня любишь?

— Какого же лешего ты понять меня не можешь? — Космос взревел, как вспыхнувший Везувий. Он был пьян, но оставался верен себе в своей правде.

— Не нужна я тебе! Зубы показала, а на хера тебе такой геморрой?

— Шагу теперь из дома без меня не ступишь!

— Это — мой дом! — и она впервые так рьяно отстаивает свое мнение перед ним. — И отцу не вздумай с такой мордой показаться! И ключи от дачи отдать не забудь!

— Заботливая дочка! А меня не жалко, нет? Какого хрена я тут распинаюсь?

— Ты когда шалаву эту по пьяни целовал и под юбку к ней лез, то тоже обо мне думал, да? — и как им вообще в голову пришло так развлечь Сашку, которого ищет вся ментура. — Хороша же деваха была, задница точно крепкая, ночка обещала быть горячей? Тебя бы оценили по достоинству! Но обломался, да? Дурная дочка судейская, так Надька говорит? А она права была, сволочь…

— Я тебя везде искал, пока ты шлялась, и на месте усидеть не могла! Что ты?! А ты у нас умная, делаю, что хочу! Избаловалась, ни скажи мне дурного, нахуй, слова!

— Уходи! Я тебя искала, ты успокоился?! Нет?! Мне уже все равно!

— С ума сошла? Кто мне кроме тебя нужен, поясни?! Любишь? И не нужен?

— Отпусти! — взревела Лиза, роняя голову на согнутые колени. — Твой друг Громов обрадуется — тебе назло, дурень, ты же это предвещал?!

— Я убью его! — Слава был прав, говоря, что она еще не раз обожжётся на этом вулкане любви. — Если он к тебе хоть приблизится. Я слов на ветер не брошу, я знаю, что он хочет от тебя…

— Какой толк, Холмогоров? — Лиза вжалась в кресло, понимая, что остановит его только одним решением. — Не будет свадьбы! — и как в насмешку, кольцо не снималось с безымянного пальца. А Космос даже не дослушал Лизу. Закрыл в квартире, забрав ключи, и вернувшись утром.

Трезвость подкатила с осознанием того, что хозяйка одиноко закрылась от него в спальне, не зная, как поверить снова. Как не вспоминать того, что крысой-ревностью отравило чувства двух брошенных детей, потянувшихся друг к другу после горьких потерь…

Январь, 90-го…

Конец лета и осень восемьдесят девятого года казались Лизе ночным кошмаром. Как будто не с ними. И стоит только открыть глаза, а за окном родная московская улочка, во дворе стоит шикарный «Линкольн», счастливый обладатель которого прижимается во сне теснее. Лиза давно не спит, и перебирает темно-русые волосы спящего Космоса, который утыкается головой в её неприкрытый живот и обнимает стройные ноги — излюбленная поза для отдыха.

Лучше бы он подольше не просыпался, а лежал так спокойно, не заставляя за себя волноваться. Но Лизе нравится, что стоит Холмогорову чуть разлепить глаза, и ей не уйти далеко, отдаваясь во власть любимых рук. Она податливо выгибает спину, прижимается; они сводят друг друга с ума, каждый раз. Они любят — это заметно в каждой мелочи и прикосновении, сделанном не напоказ, а обыденно. Они давно стали незаменимы, и даже после самой тяжелой ссоры Лиза знает, что он придет — не может не прийти, а она не простить. Ей совсем не хочется видеть в нем недостатков, и выныривать из своего омута.

Любит…

И их счастье омрачает только Пчёлкин, явившийся так некстати, и оповестивший, что «Белый поперся к своей манекенщице». За разговором парней раскуривается последняя пачка сигарет, а Лиза молча наблюдает со стороны, зная, что Кос и Витя почти наверняка ввяжутся в громкую историю. Санька нарвется или уже нарвался, и взял друзей в долю.

Механизм пущен…

Нет, Павлова плачет. Жаль, что она не послушалась покойного родителя, который велел не тратить слезы попросту. Едва оказавшись в заклятом Ленинграде, Лиза разразилась ревом, переходившим в крик одинокого ребенка. Малыш потерял маму. Мамы рядом не было — не первый год. Успокаивать пришлось тётке. Лизе стало легче, а Ёлка без слов прижала племянницу к себе, убеждаясь, что зеркало всё-таки отразило её копию.

Чернова проходила через эту боль…

— Ничего, солнце! Мы через это проходили, и в этот раз переживем! А ты плачь, — качала восемнадцатилетнюю девушку, как малое дитя, — я тоже так хотела — не плакать, не знать… А если ты плачешь — ты человек… И не бойся — не стыдно!

И в самом деле — плакать совсем не стыдно. Просто оставьте в углу, как растение, а музыку сделайте громче, чтобы никого не услышать. Не надо ни вещих снов, ни гостевых. Чашку кофе с молоком — можно, а в душу лезть — увольте, пожалуйста.

Нужно ли было так рано, так необдуманно? Когда над родными головами сгущаются тучи, а о том, что ты влюбленная невеста, напоминает только золотое колечко на пальце. И какой-то отчаянный, горький поцелуй, следующий за фразой — «будь умницей». Как насмешка над всем, что ей ценно и дорого. Ты пытаешься помочь и быть полезной, но тебе лишь говорят о том, что нужно сидеть тихо. Невозможно быть статичным наблюдателем, когда решается судьба близкого с детства человека.

Ты пытаешься дать совет, не быть обузой на сильном мужском плече, но в ответ получаешь недовольство и ревность. Черную. Неблагодарную. Яд, который проникает и по твоим венам, отравляя кровь, заставляя отвечать недоверием на недоверие. Резать, рвать, метать, отсекать. Не оставлять шанса на пагубную уверенность в том, что все будет, как прежде. Такое не забудется…

И без него начинаешь просто существовать, как кукла в прозрачной обёртке, на витрине, у всех на виду. Таких дарят детям на особые праздники, не слишком размышляя о том, что кукла тоже хочет покоя. Спрятаться в темном чулане. Нет, не страшно, просто там не больно, тихо. Безразлично.

И нужно вспомнить о главном! Ты пытаешься не верить своим глазам, но почему-то не получается, и ноги несут куда-то далеко, а из горла вырывается крик. Этого следовало ожидать, или, возможно, она не заслужила подобного отношения к себе? Кто их рассудит?..

***

— Вить, дай ты мне трубку! — у Голиковой не хватает силы, чтобы выхватить аппарат из медовых лап. — Пчёла, уступи даме…

— С какого хера? — несмотря на «эти ваши девять утра», Витя Пчёлкин зачем-то пришел к Софе, которая, к счастью, была одна дома. — Дама моя-то? А вот сестра-то моя, я ей звонить и буду! Иди-ка на фиг, дочура…

— Витя! — возмущенно вскрикивает Софка, совершенно без стеснения обнимая парня за плечи. — Ты мне друг или собакен?

— Аргументируй, я ж так, не профессор, чтобы все сходу понимать! Просто механик какой-то, работы вечно до жопы.

— Не ври, и не прибедняйся, милый! Что будешь без меня делать?

— Долой рабство! — Пчёла отдаёт телефон девушке, и коротко поцеловав её в губы. — Лады, звони! И голос, давай, веселее! Про Фила сболтни, точно сработает! Скучает, на свадьбу зовёт.

— А если оставить проблему Коса на его решение? Пока он нас совсем не прибил?

— Хрен с этим ящером, не убьет, трезвее будет! — Пчёлкину нравились эти словесные перепалки с Софой. Ради него она отшила дипломата, ради него — и пары прогуливает, зараза мелкая. А он… Решил впервые послушать упрямую мышцу, отрывающую его разум от земли, и нарушил свои принципы. — Я прав?

— Прав! — брюнетка отложила телефон на тумбочку, и, пытаясь высвободиться от крылатых рук на талии, спросила: — Так, может, скажем, уже всем? И Лизе…

О том, что Пчёлкин и Голикова были вместе с конца декабря, знали только стены профессорской квартиры в элитной высотке. Неудобно было признаться даже друзьям, будто обнажить рану. И в том случае, когда у них свет и радуга, а у Космоса с Лизой после истории с убийством Мухи и ОМОНом — дно адское и непонятное. Две большие разницы…

— Забей, приедет, то расскажем!

— У неё день рождения сегодня!

— Нет, бля, а куда я еду через два дня, ты объясни?

— Куда успел купить билеты, мудрила!

— Ебать, чё успел достать!

— И вообще! Моя идея с рокировкой была хороша!

— Да не поедет он!

— Поедет! Ты Коса не знаешь?

— К сожалению!

— Дурак!

— Чучундра!

— Мы в расчете?

— Нет, тебе ещё надо придумать извинение за дурака!

— Витя! — Софья высвободилась, и, потянувшись к телефонному аппарату, отдала его рыжему. — Звони! Хуже не будет!

— Нельзя было нормально телефон дать, она шараду придумала, чума!

Соединили быстро, и меньше через минуту Виктор услышал голос — сонный и недовольный. Он вне всяких сомнений принадлежал Лизе.

— С днем рождения поздравить решил, не забыл? — шутила. Что уже не мало.

— Когда я вообще об этом забывал, потеряшка?

— Блин, братец, а как же тот случай, когда мне было пять лет?

— Прости, кошак, — с покаянием произнес Пчёла. — Прости, что сожрал тогда твой кусок торта!

— Принято, — на другом конце провода послышался смех, — спасибо, родимый. Обрадовал…

— Ну я тебе ничего такого желать не буду, сама знаешь.

— Знаю я твой список пожеланий, да! Зелени и пива…

— Софу сейчас дам, — Пчёла перекидывает трубку в руку Голиковой, — не хнычь, сестра! Покеда…

— Как Софу?! — в голосе Лизы слышалось непомерное удивление.

— А вот так, —ответила за парня Голикова, выхватившая трубку, — расти большой, не будь лапшой!

— Ну, чумичка, куда уж больше?

— Когда в родные пенаты?

— Сговорились? Я — уроженка Ленинграда! Я на общественной работе! Мне здесь легко и вольготно!

— Прям синонимы слова «отвалите».

— И тебе спасибо, подруга!

— С тобой точно все хорошо?

— А разве Витя не сдает меня всем?

— Ты всех плохо оценила, — необычное греческое имя Софка не произносит, но непрозрачно на него намекает, — а особенно одного молодца! С дома на Ленинском проспекте…

— Не волнуйся, перебьются! А мне не больно! — заверила Лиза, пытаясь быть приветливее. — Ладно, звоните. И не завали сессию, Соф, у меня же нет дара телекинеза, прости.

— Витя приедет послезавтра.

— С багажом и песнями?

— Ага, встречай хлебом и солью.

Разговор закончили на мажорных тонах. Лиза заверяла, что со всем прекрасно справляется, отлично проводит вечера с Ёлкой и хвалила Ленинград за почти сносную погоду. Софу это совсем не убедило, но зачем тревожить раны? Пчёла же подкинул монетку, в очередной раз, понимая, в какую авантюру он ввязался, самовольно пытаясь помирить друга и сестру.

— Орёл, — заметила Софа, когда монета упала на пол, — твоя взяла.

— Звоню Косу!..

========== 90-й. Орлы или вороны? ==========

Комментарий к 90-й. Орлы или вороны?

Космос/Лиза, вторая половина 89. Арт от Follia:

https://vk.com/photo-171666652_456239031

OST:

— Г. Лепс, М. Фадеев — Орлы или вороны</i

Январь, 90-го…

Космос восседал на капоте «Линкольна», покуривая неизменные «Marlboro». Пряча подбородок в ворот дубленки, он уже успел пожалеть, что закинул теплый шарф на дальнюю полку шифоньера. Фил обещал ждать близ автомойки в четыре часа, но каждый занят чем-то своим. Кем-то! Ничего удивительного. Кос не забыл, как это бывает. Шубы зимой не спасают, нужно человечье тепло, а то ещё заметёт, к чертовой матери. Везде возвышенные материи! Лизе бы понравилось.

Лизе…

Холмогоров не признавал книжную лабуду, которой зачитывалась мечтательница-Лиза. Приходилось таскать ей книжки из отцовской коллекции. Над ним потешались, а Кос плевал на чужое мнение.

В непролазном московском небе, вооружившись фантазией, Лиза высматривала неведомые алмазы, заставляя поверить в небыль Космоса.

Но единственными алмазами он признавал её глаза — пронизывающие, два осколка. Не смотрит — морозит. Так леденяще они смотрели на него после ночи на даче Царёвых. После того, как он закрыл её одну в квартире, отобрав ключи, боясь, что снова побежит за ним. Или от него…

Следующим утром понял, что борьба бессмысленна. Павлова не хочет его слышать, забравшись в глухой кокон с головой. Софа при помощи старого дружка Пумы вскрыла квартиру Лизы, и не пустила Космоса на порог.

Кос убеждал себя: остынет к вечеру, ведь такая же, как и Пчёла, отходчивая. А сам пропал на два дня, пытаясь найти приют для Белого. Проблемы друга позволяли не думать о собственных. Но Лиза не смогла заговорить и после, закрываясь от Холмогорова на все замки, будто бы держала оборону. Избегала.

Космос не имел понятия, как она ходит в институт, и ходит ли, а Пчёла смотрел на него волком. Ведь он заранее предупреждал, чем чреваты их близкие отношения.

В день, когда Белов покинул пределы Москвы, Лиза впервые появилась среди друзей, но и слова не сказала Космосу. Держалась брата, как будто ей снова двенадцать лет. Пчёла готов быть жилеткой для младшей сестры, раз появилась такая необходимость.

А на утро Фил огорошил Коса новостью — «беги на Ленинградский». Лиза так и не решилась сказать бывшему жениху, что уезжает в родной Ленинград. Он бы почти её догнал, ведь Лизка как всегда опаздывала на поезд, но в этот раз всё обернулось против. Холмогоров не успел, стоя на перроне, как вкопанный, и…

Без Лизы он перестал видеть это небо в алмазах. Разучился. Мёрз в минус пятнадцать по Цельсию. Один…

Космос Холмогоров не думал, что всё так получится. И чтобы ничем не утешиться — ни в злости, ни в угаре, ни сознательно. Через это он прошёл. Кос почти убил свои ревность и обиду, дотрагиваясь руками до чужого доступного тела, но быть любящим и отвечать вниманием другим, он уже не мог. Сковало по рукам и ногам, когда ему стоило увидеть Лизу.

Чёрт возьми, он бы никогда и ни за что не пустил её на дачу Царевых в тех обстоятельствах, но ничего не мог ей предъявить! Проблемы, так внезапно свалившиеся на удалые плечи дембеля Белова, рикошетом обрубили карточный домик, в котором пытались укрыться Лиза и Кос. Никто не мог остаться в стороне, и Космос получил по заслугам. За то, что не нашел выхода. Нажал на курок, не сильно думая о последствиях.

Хотя… отыскал — самый скользкий из мизера возможных. Но Сане так и не признался, и надо ли? Ведь везде палёные концы. И Лизе ничего не сказал. Отмолчался, предчувствуя, что это навсегда может их разделить. Если не разделило, как по закону бумеранга.

Когда все рухнуло? В момент, когда Космос впервые расслабленно махнул рукой на женские опасения? Или в день появления его закадычного друга Громова, связи которого не внушали Косу доверия. Кто посоветовал Лизе влезть в мужские дела, которые пахли большими тюремными сроками и чей-то кровью, пролитой на бою в Раменском?

Добрый друг Слава! Смотрел же на неё, как побитый щенок, и опять не мог понять, как такая хорошая девочка стала невестой раздолбая, промышляющего не самыми образцовыми делами.

Может… в миг, когда увидела с ним другую? И Лизе было все равно, что Кос сделает с этой пьяной в дымину пловчихой. Павлова не терпела третьего лишнего.

Воспоминания, лето 89-го…

— Я хотела вернуться к тебе, а теперь с меня довольно! Молодец, развлек Сашку, хвалю за доблесть! Чтобы его повязали, да?

— Не пререкайся! Я еще узнаю, как ты добралась до дачи! Друг Громов?

— Ты лапал левую тёлку, и пытаешься сказать мне, что всё нормально, придурок? И приплести сюда Грома?!

— В Москву! Может, там меня, наконец, послушаешь?

— Какая Москва, Космос? — на Лизу смотрели захмелевшие глаза, и Кос в самом деле не знал, что ей сказать. Впервые в жизни. — Ты еле на ногах держишься…

— Лиза, что ты творишь?

— Ничего не говори!

Не слушалась, не слушал, не слышали. Пытались доказать, что делают всё, как надо, единственно и верно. Ревновал, запрещал. Подозревала и не понимала, почему ему спокойнее, когда она ждёт его дома, а не лезет на амбразуру, ища выход из тупика, в котором оказались вместе. Ссора за ссорой. Мрак.

Исход лета восемьдесят девятого года просто не мог вылиться в финал для Космоса Холмогорова и Лизы Павловой! Не имел права, но вот только Кос не двигался с места, сминая в руках пустую пачку сигарет, и с заметным мазохизмом вспоминал. Слишком часто в последнее время…

Воспоминания, лето 89-го…

— Такая только у меня, и у Майкла Джексона! — «Линкольн» был светлой мечтой любого советского автолюбителя. Кос настолько воодушевлен, что не замечает открытого пренебрежения Пчёлы. Версия о том, что поп-король — голубой негр, озвученная старшим братом Павловой, нисколько не впечатлила сына академика АН СССР.

— У голубого негра не может быть клёвой тачки? — заступился за Джексона Фил, которого интересовал не треп двух друзей, а обустройство приобретенной Холмогоровым машины. — Лизок, лучше скажи, тебя не колошматило на этой космической станции?

— Эй, не надо тут! — Кос по-командирски пригрозил Филатову пальцем, спеша привлечь к себе Лизу. — Такая юная леди только у меня. Не дождетесь!

— И я тоже люблю тебя, Кос! — Лизе не спорила с космическим пришельцем, в лапах которого она удобно расположилась. — Валер, как видишь! С ветерком и с песней…

— Ты, Пчёлкин, расист получаешься, — глаза Космоса горели от того, как нравилось ему новое приобретение. — Лизка, докажи этому придурку, что я прав!

— Достали цапаться, как кошка с собакой! — каждая ссора Космоса и Пчёлы прибавляла Лизе шанс на скорые седые волосы.

— Я не просто расист, а Ку-клукс-клан! Понял меня? — Пчёлкина сложно было унять, если он решился что-то доказать ближнему. — Понял меня, грязный вонючий негр?

Космосу пришлось отпустить Лизу, чтобы посоревноваться в любезностях с её братом.

— Кос, красиво! Сам рисовал? — Валера приметил оранжевые языки пламени, которыми был щедро разрисован автомобиль Космоса. — Или Лизу поднапряг на такое дело? Ночью там краски не обнюхались?

— Валер, и ты туда! — обреченно отозвалась Лиза, занявшая водительское кресло. — Энди Уорхол! Мне до такого таланта не хватит.

— Чего ещё нахер?

— Лучший американский художник, деревня!

— Чёртовы детишки!

— Знать будешь больше, башка!

Меньше чем через полчаса они увидели Саньку Белова. Парню не дали шанса отдохнуть лишний час после поезда, выкрикивая его имя в мегафон. Космос от счастья пританцовывал на широком капоте машины, а Лиза, висела на спине у брата, пытаясь высмотреть, насколько изменился Саша, два года прослуживший на границе.

Сержант оказался верен себе, появляясь во дворе как раз в то время, когда бедный Кос пытался спасти свой лоб от нового щелбана. Филатов буквально подхватил пограничника на свои могучие руки, и вскоре посреди двора образовалась дружная кучка из пяти человек, сжимающая друг друга в объятиях.

— Сашка, наконец-то, приехал! — Лизе казалось, что они не видели Саньку вечность. — Кос, да не сдави ты его! Он и так с дороги.

— Не сахарный, не рассыплюсь! — бодрым и счастливым голосом отвечал Саша, балансируя на ногах. — Пчёла, брат! — Витя все еще продолжал висеть на спине Белого. — Как мне этого не хватало, черти!

— Вернулся, генерал! — голосил Фил, отцепляя Пчёлу от демобилизованного. — Встань ты нормально, кепка!

— Ну чё, Сань, никакая там зараза не пролетала, нет? — с азартом интересовался Космос. — Привальная, всё! По коням, без базара…

— Кос, чего там по элитному алкоголю? — почти пропел Витя, но Космос отмахнулся:

— Какой алкоголь? Так по пивку, посидим, по бл… — договорить он не успел, вовремя вспоминая, что роковая оплошность близка, как никогда. — Я с Лизой, а вы гуляйте, братья! Гуляйте…

— Добился своего, — Белов ободряюще потрепал Космоса по плечу, подмигивая Лизе, которая наблюдала за парнями с нескрываемой усмешкой, — когда свадьба, голубки?

— Молодец, Космос! — в унисон сказали Лиза и Фил, а Кос лишь растеряно кивнул, без особенного энтузиазма. — Чуть спор не прошляпил! И так весь лоб как красное знамя!

— Да я об его лобешник все пальцы расквасил, но Лизка защищает, мужика своего жалко. Придумал, балбес, способ отшаркаться от мата, а Филу нравится, вошёл во вкус, кайфует!

— Ещё и женятся, детишки! Сань, ты прикинь? Надо было на ящик водки спорить.

— Хорош, салаги! Давайте быром на наше место…

Привальная Белого не имела шанса закончится мирно. Сашка не поверил в правдивость слов Космоса о Елисеевой, и двое стрелой полетели с парапета, как в старые добрые времена, когда дрались из-за опустевшей пачки «Беломора».

— Ты что, охренел? — Филатов же держал за руки Белого, который все еще не мог успокоиться. — Что ты делаешь, Саня?!

— Ну ты и псих, Белов! Я-то здесь при чем?

— Возможно, Космос не умеет подбирать слова, но он прав, — неожиданно решительно сказала Лиза, едва переведя дыхание, — так бы и убили друг друга!

— Ну ты-то куда, Лизка! — прикрикнул на сестру Витя. — Не начинай молоть!

— Мне не нужны ваши ссоры, — Павлова лучше других имела понятие, что представляет собой Ленка Елисеева, и потому не могла принять поведения Сашки, — а я знаю, что говорю, Саша! Мы из-за нее чуть не встряли в передел, и знать она тебя больше не хочет! Вот она твоя правда…

— Выбирай выражения! — ещё немного и Белов бы пошел с войной и на подругу детства, но сделать он этого не мог — Космос уже стоял на ногах, и закрывал девушку собой. — За два года страх потеряла, смотрю! А, Лизка?!

— Отвали от неё! — Космос не собирался пересказывать другу, как свиделись Лена и Лиза, но орал для лишнего воздействия на нервы пограничника. — Ты ни хера не знаешь!

— Зато глазам своим верю! — Лизе ни на минуту не хотелось бы остаться здесь. — Хочешь, Сашка, иди, убедись!

— Пойду, — Белый смотрел на Лизу, как будто он обиженный ребенок, — пойду, твою мать! И не надо меня тут лечить…

— Больно надо, — Павлова отвечает злым зырканьем голубых глаз, — нянек нет!

— Брейк, Саш! Оставь их! — Фил развел друзей по разным углам, а Пчёле оставалось лишь жалеть о том, что какая-то кабанская подстилка снова стала причиной конфликта. — По домам, давайте! Завтра поговорим, когда соображать нормально станете!

Соображать на следующий день и вправду пришлось. Экстренно, как неотложка. Ведь было бы удивительным, если историю с бывшей девушкой их друг проглотил бы молча, не оставляя за собой следов. Люберецкие отделали сержанта Белова так, что он рисковал не вернуться домой живым. Лиза впервые увидела, что её жених не просто так носит за полой пиджака оружие. Виновато не только время…

— Давай покурим! — Космос давно догадывался, что редко и втайне от него невеста курит, возможно, просто балуется с той же Софкой, но сейчас ему было не до нравоучений. — Ну, попали! Не знаю, что делать!

— Кос, ну кто же знал? Что сказали старшие?

— А то, что Саня наш — не только псих, но и живой, сука, труп! И я в ту же колоду!

— Ты друга защищал.

— Лиза, наш разбил калган одному из основных на той земле, а он типок гнилой.

— Но причем здесь ты?

— Время до пятницы! Нужна голова Сашки, а не будет его — тогда моя…

— Елисеева, — Лиза от злости ударила по бардачку, — тварина! Она же знала, что он к ней придет, не могла не понимать!

— Психи тут ни хрена не помогут, хоть всех перестрелять.

— Что нам говорить тёть Тане, если с ним что-то случится?

— Твою дивизию, и не только с ним, — так и заведет Белый всех под монастырь, — если сдохну, то сразу замуж не выходи, чё я ещё тебе сейчас скажу, а, алмазная?

— Космос, сейчас получишь, это не твои клоунские шутки!

— По ночам прилечу тенью отца Гамлета! Я — сын членкора, я могу!

— Как дочь следака, не забуду поймать твою тень за хвост…

Январь, 90-го…

Сегодня Холмогоров объявит Филатова во всесоюзный розыск. И где опять носит этого олимпийского чемпиона? Космос устал думать. Собственные дебри когда-нибудь закопают его с головой, а несносная Павлова спляшет на этом пепелище…

Рядом затормозила темно-синяя Волга, показавшаяся Космосу смутно знакомой. Кажется, или он видел её в сентябре на территории института, в котором училась Лиза. Последние сомнения исчезли, стоило водителю явить себя во всей красе, и оказаться для Холмогорова слишком знакомым персонажем.

Вот оно — яблоко раздора…

***

Когда известный в определенных кругах Пчёла заколачивал свои первые нетрудовые доходы, в жизни Славы Громова возникла неизменная вражда, камнем преткновения которой явилась сестра неутомимого воротилы.

Лиза — сердце механизма внутри сплочённой компании друзей своего двоюродного брата, допускающая в свой круг немногих знакомых. О причинах замкнутости гордячки знала вся школа — сирота. Грома это не смутило, и между ними завязалась, какая-никакая, но всё-таки дружба.

Но Лиза почти всегда улетала от него: у школьного пятачка её ждала совсем другая компания. И Славка не брал бы эту неуловимость в расчёт, продолжая оставаться равнодушным и спокойным к резкому поведению Лизки, если бы не одно «но»… Крупное и длинное, несносное и с кулаками, которое не поддавалось законам формальной логики, заученной Громовым в институте.

К инопланетному существу Лиза тянулась, презрев все опасения. Неудивительно, что Космос Холмогоров, смотревший на Славу озлобленным волком, сразу почувствовал в нём соперника, переиграв заклятого приятеля по каторге.

Чудовища тоже влюбляются, а красавицы не выбирают принцев. От силы… Космонавтов! Гром знал это лучше других…

Поэтому больше не верил сказки о любви, которыми кормят впечатлительное воображение меланхоличных девушек. Он вам не кисель…

«Всякая лучше, чем эта судейская дочка! Нашёл бы уже кого-нибудь! На Карину глянь…» — выражалась мать семейства Громовых, для которой старший сын был светом в окне. С тем же успехом Евгения Болеславовна хвалила бы Лизу, будь она невестой Славы, а не спутницей жизни профессорского сынка.

Гром и сам неистово негодовал, когда узнал, что школьная подруга окончательно и бесповоротно полюбила личность, по которой плакал ОБХСС. Но осенью восемьдесят девятого, увидев потерянную Лизу в стенах института, просто не мог ей не помочь. Тщетно, но всё же держать за руку, когда ей плохо.

Обещать всё то, о чём она просит, и знать, что ещё пару шагов, и Павлова убежит от него, сломя голову, к заклятому врагу. Но ноги сами несли его к ней.

Воспоминания, лето 89-го…

— Лизка, твой Космос не шуткует! Ты не должна лезть в эти благие дела, или ты думаешь, они сами не знают, что делать с Беловым? — они сидели в машине, пережидая первый осенний ливень. Она впервые никуда не убегала, а сидела на месте, грустная и сосредоточенная. — Ты хоть осознала, с какими людьми им тягаться?

— Не знают, Слав, не знают! Кос мечется, а везде — отказ! — вскричала растерянная Лиза, плотнее кутаясь в свой темно-зеленый пиджак, мешковатый и длинный. — Чёрт их дёрнул податься в Раменское! Если б Фил знал…

— Да не про Валеру речь, ты пойми! Им нужно было на Белого спихнуть, вот и ищи корень в ком-то из Мухиных корешков. Полюбасу же имел какие-то завязки!

— Мне все равно, кто зло! Пострадают люди, которых я люблю!

— Виновный должен ответить за убийство!

— И ты веришь, что это Сашка? Белов? — вскрикнула Лиза, пытаясь добрать до совести Славы. — Ты вспомни, что все из одного крыльца школьного вылетели! И какими!

— Об этом спроси у своего жениха, Павлова! — недобро ответил Громов, пытаясь не вестись на женские истерики. — Пока ещё Павлова! Но я не знаю, где в тебе эта Павлова заканчивается, а где уж — твой Холмогоров!

— Все вы одним повязаны, не финти, — и всё-таки Лиза поменялась, и Слава впервые должен был констатировать: не в лучшую сторону. Бледная и безрадостная. На без того тонких руках появились сиреневые поджилки. И как бы не старалась, но голос дрожит, будто бы в эту же минуту разрыдается. — Скажи мне, Гром, рассуди, ты умеешь! Чем ты, прокурорский сын, бегающий наподхват от одного следака к другому, лучше, чем…

— И если твой жених при своих связях, ничего не добился, то вряд ли смогу и я, — Слава стремительно перебил девушку, — а если мой отец не станет меня слушать?

— Я ищу любой возможный выход, прости, — будь у неё все хорошо, Лизка никогда бы не просила помощи у Громова, — будь уверен, что Кос не знает о том, что я делаю.

— И морду по традиции он мне уже не набьет? Не верю!

— Громов, брось, вы одинаковые! Только он давно забыл слово «если», прёт напролом!

— Чёрта с два, мать твою! Ты прекрасный манипулятор! Боже, кто достался Космосу!

— Узнаю друга Славку!

— Не в то кидаешься, Лиза.

— Я люблю Коса, ты же понимаешь меня? Может, я не останусь с ним, свадьба сорвётся, но сейчас не это главное! В опасности мой друг, и, значит, и мой Космос.

— Предпочитаешь окунуться в его жизнь с головой, прежде чем сделать взрослый и ответственный шаг?

— Уже сделала.

Громов изучал любимое лицо: ровное и нежное, с влажными от недавних слёз голубыми глазами, и губами, которые он не имел права целовать. Признаться честно, плевал он на этого Космоса! Так бы взял, увез Лизу от этих проклятых проблем, в которых не было никакой её вины. Расстроил бы эти идеальные отношения, над которыми и так висели тучи. Но что поделать, если без толку биться в закрытую дверь…

— Слава, спасибо тебе, — после минутного молчания Лиза первой подает свой голос, вполне искреннее поблагодарив друга за рвение, — если что-то получится. И, пожалуйста, Карину не обижай. Не мне тебе объяснять, что она тебе не просто друг!

— Мой совет, Лиза! Это все не твое! Кос прав, когда ограничивает тебя, ведь ты та ещё головная боль, лови тебя потом.

— Хуже, я его проклятье!

— И очевидно… Моё?

— Гром, ты прости! Ты же знаешь, что не стала бы обещать тебе того, чего нет…

— Я уже привык! — только нового разговора про его разбитое сердце Громову сейчас не хватало. — Ты решила? Чем будешь заниматься?

— Очевидно, что выть на Луну, как сбежавшая невеста!

— Тогда на твои взывания сбежится половина Москвы, а глухарей будет целая братская могила, потому что твой астролог точно кого-то прикончит…

— Гром, без шуток! Спасибо, что выслушал, мне легче…

Январь, 90-го…

Космос взглянул на хозяина «Волги» с холодным прищуром, внутренне негодуя, что этот борзый щенок, отравляющий его существование, оказался рядом. Каждый раз что-то смущало Холмогорова, стоило увидеть лицо из прошлого. Кос с самого начала невзлюбил наглую лощеную морду прокурорского прихвостня.

Пусть и Громов-старший оказался тем самым знакомым отца, который, в конечном итоге, спустил дело Белова на тормозах, оказав неоценимую услугу, а заодно обеспечил относительно ровную будущность и для самого Космоса.

Успокоиться немыслимо, Слава не вызывал приязни. Особенно теперь, когда с Лизой разделяют сотни километров. Грому не стоило открывать рта, и приближаться к Павловой. Без него грохотало…

— Ментяра, твою ж мать! Боюсь, боюсь! Ты, видно, берега попутал, сухарь?

— А ты чего без опричников своих, фраерок? Чё, Кос? Растерял? Всех? И кто тут из нас конченый неудачник?

— А у тебя забыл совета спросить! Советчик, бля, отрылся из канавы своей… Мы с тобой с осени не прикрыли лавочку, ты мне так и не сказал, что втолковывал Лизке! Надоумил её свалить или думал, что я не догадаюсь, дьявол!

— Завали уже старую тему, я не об этом приехал с тобой языками молоть. Мимо, можно сказать, тормознул!

— Мозг не парь мне, ты ж никогда просто так ни хера не сделал бы! — Космос выбросил сигарету в сугроб. — Все, прекращаю курить! Меня бросают, и я тоже брошу…

— Пробовал, все бесполезно! — «Космоса», которым провонял весь его жестяной гараж, Громов больше не употреблял, и не только из-за нелицеприятной ассоциации. — Затягивает ещё круче! Какие проблемы?

— Завали, сынок.

— Почему же, Кос? Мое, как раз, не расслабляйся! Не будь тебя — жизнь была гораздо проще! Думать бы о своих проблемах забыл.

— Не была бы! Я тебя все равно к Лизе на пушечный выстрел не пущу.

— Себя пусти!

— Сука… — Кос презренно прикусил губу, качая головой, видя, что Громов давит на больное. — Ты спецом нарываешься, едрит твою налево? Мазохист? Или пришёл посмотреть, не сдох ли я? Свободна ли дорожка?

— Москва — большая деревня!

— Пиздят, как дышат в твоей Москве, но не в этот раз.

— Не спорю, — Слава чувствовал себя причастным к тому, что случилось с Космосом и Лизой прошлой осенью. Не расскажи она ему, что им нужна реальная помощь, так бы и остался в стороне, — и как там Санёк?

— Жив, здоров, уважаем, — распространяться на эту тему Кос не собирался. — Папаша место под солнцем уже забил? — Космос оценивающе посмотрел на средство передвижения Громова, замечая при этом, что сопляк заметно заматерел. — Хорошо устроился!

— Можно подумать, что у тебя когда-то не было выбора. Мы с тобой в одной весовой категории.

— А я заранее знал, что мне это не сдалось.

— Решительно!

— Видишь? Поэтому Лизка и со мной!

— Была!

— Временные трудности!

— Кос! Я вообще не говорил с тобой, если бы Лиза во всей вашей истории не участвовала.

— Правду-матку решил смолоть? Психологов не заказывал!

— И я прав! У неё был и есть прекрасный шанс — не думать о чужих проблемах!

— Да что ты ей там, сволочь, натрындел в ушки чуткие, что она взяла и среди ночи меня искать мотнулась?

— Обороты сбавь, — пламенный «Линкольн» жалобно заскрипел, когда Славка присел на длинный капот рядом с Холмогоровым. — Это все нихуя для меня не смешно, а вот Лизке ты нужен, дятел!

— Ты, мент, наконец-то это внял! — взревел Космос, поднимая руки к зимнему небу. — Не прошло и века! Пойду и набухаюсь!

— Я бы с пустого места не приехал, — Громов зябко поежился, пряча сжатые кулаки в карманы драпового серого пальто. — Пчёлу не нашёл, хрен достанешь его.

— С капота слезь, — Космос не мог не заметить, что Слава покусился на святое, — а теперь говори…

— Обойдешься, дядя!

— Выкладывай, давай.

— Привет, Белому передай, пусть там на задворках не мёрзнет… — Слава не знал, где сейчас пережидает бурю знакомый с давних лет Сашка, но желал ему прямой дороги. — Ещё месяц, два… И весна…

— И я тебя правильно понял?

— А в остальном разберешься, — Гром поднялся с капота иномарки, медленно направляясь к собственной «Волге», — и не благодари, Кос!

— Да ладно тебе, — крикнул Холмогоров ему в спину, — ты же знаешь, что ещё как благодарен! Не все так плохо-то! Кроме…

— Разве не заметил, что я давно не путаю твои берега? Странный ты, Космосила, так и протираешь штанины, на что боролся-то?

— Я спокоен, куда уж мне, виноватому? Только ты, Гром, не пропади. Пылишься с протоколами, лёгкие портишь!

— Не рассыплюсь! Вообще, Космос, смотри, не упусти её. Раз у вас на то пошло. А меня Карина ждёт, хорошо тебе знакомая. Тороплюсь!

— Разберёмся, а Боровицкой привет от дяди Коса!

— Передам, будь спокоен.

— Бывай!

Жизнь упорно сталкивала лбами Космоса и Славу, заставляя бороться за сердце, для которого всё давно было предрешено. И лишь этой зимой отступила от извечного правила, давая Косу, возможность отбросить ревнивые мысли, а Громову дышать воздухом свободы.

Но Лиза, глядевшая на снежный Ленинград из окон высотки на Московском проспекте, не догадывалась об этом разговоре. В её душе царила зима — такая же, как и у москвича Холмогорова. Никто не желал признавать собственное бессилие.

Комментарий к 90-й. Орлы или вороны?

Космос и Слава:

https://vk.com/wall-171666652_638

========== 90-й. Нелётная погода ==========

Комментарий к 90-й. Нелётная погода

Космос/Лиза образца осени 89-го:

https://vk.com/wall-171666652_663

Огромный «Линкольн» притормозил у серийной девятиэтажки. В этой малосемейке жил Валера Филатов. Не так давно дорога в профессиональный спорт для него закрылась, но друзья не оставили боксера без занятия. Фил все чаще появлялся на Рижском рынке и в других знаковых местах, что случалось не без участия Космоса и Пчёлы. Изнанка жизни, царившая в кругах, о которых ранее Валера имел очень смутное представление, нисколько не удивляла его, а больше укрепила чувство собственной нерушимости.

Он хотел знать, чем дышит механизм наживы, о которой с пеной у рта трезвонил тот же Пчёлкин, и куда так настойчиво зазывал Космос. И если, разговаривая с рыночными решалами, Кос чувствовал себя, как рыба в воде, не испытывая угрызений совести, то Фил до сих пор осторожничал. Наблюдал, как и любой хорошо зарекомендовавший себя боец.

Что теперь напоминало несостоявшемуся чемпиону Союза о прежних грёзах выбиться в люди при помощи спортивных наград? Гордо посаженная голова или медкарточка, оставшаяся в архивах эскулапа, поставившего ему плачевный диагноз. Только нос с производственной горбинкой. Привет из Раменского. Или «вечная память» от Кота из Люберецких, пусть земля ему будет пухом…

Бились же не на жизнь, а на смерть. По слухам, недобитым киккер пал в пьяной поножовщине под самый девяностый год. Кто-то говорил, что и того хуже — нашли в канаве, без признаков жизни. Бог знает, кто прикончил лучшего бойца нелегального ринга. Парень, наверное, был нескучным кадром, хоть гонялся за Мухой, как пёс на привязи. Недолго ногами махал…

Раменское отдавало противным холодком в ладонях. Фил помнил ночную непролазную дорогу, скрип тормозов старого «Линкольна» и остановку под фонарем. Первый и последний бой без правил оставил шрамы на лице и разбитый нос, заставляя биться в непокорной дрожи. Друзья были целиком правы, отговаривая Валерку от затеи с тотализатором. Оставались бы попивать «Жигуля» в беседке… Не пришлось бы сидеть в ментуре, глазея по сторонам, и пытаясь не сболтнуть лишнего.

Отчего-то латать боевые раны поехали к Лизе: Кос не сказал ей, куда все кинулись так поздно ночью, и повелел не выходить из дома. И, кажется, что в единственный раз Павлова послушалась.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов! — Лизка и бровью не повела, когда в три часа ночи на порог квартиры её родителей дислоцировался целый десант во главе с Космосом. Или это было обманчивое спокойствие. По строгому лицу сестры Пчёлкина трудно разгадать: плакать или смеяться она собирается в ближайший час. — Кто же тебя так? Где вас нелегкая носила?

— Главное, куда принесла, — Фил морально готовил себя к экзекуции. — Я ж говорил, тот же ринг!

— Тогда, казак, держись, — Лиза обильно смочила стерильный бинт раствором, прищуриваясь, смотря на разбитое лицо друга, — атаманом будешь, если заживёт до свадьбы!

— Как на собаке, и к твоей-то уж свадьбе точно затянется.

— Кто так покоцал, хвались?

— Одна кошачья морда долго не унималась! — морщась от одного вида с бутыльком перекиси водорода протянул Валера. — Грелка гадская…

— Грелка твоя, что, каратист? Мастер спорта по метанию молота?

— Хуже! Киккер — ногами болтает, как хрен знает что! — Фил мотнул головой, и почувствовал резкую боль в шее — похоже, ему нужно время, чтобы восстановить силы. — Твою мать! Больше никаких, нахер, драк!

— Не верю я, Валер.

— Хорош тебе, женщина, сегодня я победил.

— Не боязнь это, — уверила девушка, заставляя Филатова сидеть прямо. — Потерпи, а то наша подруга Бессонова не поймет, что с тобой.

— Не передёргивать, Пчёлкина!

— И ты с этой кличкой, братец!

— Успокойся…

— Не получается, Валерк, не уговаривай! — Лиза оглянулась по сторонам — Космос и ребята курили на лоджии, и поэтому она решилась тихонько сказать одну вещь, которая не могла понравиться её Холмогорову: — Как-то мрачновато для грядущей свадьбы. Не находишь, большой брат?

— Брось эти бредни, мы ж не бабки-гадалки! — Фил отмахнулся, не подозревая, что слова, брошенные подругой детства, не произнесены за зря. — Кто у тебя твоё чудовище уведет?

— Пусть попытаются! — при мысли о Космосе у девушки приятно порозовели щеки, и в этих ужимках крылось большое чувство, которым Лиза жила.

— Всё ещё будет, Лизка! Ты Коса держись, он тебя правильно остерегает.

— Кто вас сбережет, ты мне это скажи? — Павлова закончила с помощью пострадавшему, и, устало вздохнув, присела в драпированное кресло, прикрывая глаза. Волосы её, чуть темнеющие год от года, в свете лампы причудливо отдавали рыжеватым блеском. Она была красива даже в своей печали. — Да вот только в курсе я, что там, куда вас черти носят — и стреляют, и по частям собирают…

— Ладно тебе! — Валера тронул рукой хрупкое плечо девушки Космоса, скрытое тканью синего платья. — Не унывать и не сдаваться!

— Попытка — не пытка!

Прошло немногим больше месяца, прежде чем Лиза и Космос рассорятся, срывая свадьбу, а Фил, принимая близко к сердцу горький опыт лучших друзей, решит не размениваться на призрачные надежды.

Валера полулежал на переднем кресле «Линкольна», вспоминая, о чем хотел спросить друга, перебирая в голове имена и события. Кос чаще кивал головой, соглашаясь, чем помогал другу вспомнить ту или иную личность. Он старался держать лицо, даже когда жизнь не дюже ему улыбалась, но Фил знал несносное космическое чудовище больше, чем Холмогоров себе представлял. Космосу паршиво от этих надуманных расстояний, и того, что осень снова забрала самого дорогого на свете человека.

Лизу не осуждали и не пытались лезть в душу. Только Пчёла махал после драки крыльями, на трезвую голову осознав, в каком свете выставился Космос. Заботливый братец и оставленный жених покатались на мокрой траве около дома на улице Профсоюзной. Но собственное шаткое положение и состояние Сашки, зализывающего раны в подмосковном укрытии старших, вернуло с небес на землю.

Помирить Коса и Витю оказалось легче, чем попытаться уговорить Лизу не уезжать. Она дождалась, пока Белого благополучно переправят за Уральский хребет, и никого не послушав, умчалась в Ленинград. Даже Тома, переигрывающая Лизу даром убеждения, не смогла найти нужных слов, удерживая подругу в столице. Лизе было легче остаться наедине с собой, а Кос впервые опустил руки, не собираясь оправдываться.

Причина хорошего настроения Фила ждала его дома. Почти неделю назад Тамара переехала к будущему мужу, уверив родителей в том, что с приходом апреля им стоит ждать свадьбы. Любовь, что называется, с первого взгляда. С первой книжки, которую деятельная Тамара уронила на боксерскую ногу, торопясь на новоселье к подруге.

История Лизы и Космоса, отношения которых стали планомерно портиться из-за неуступчивых характеров, многому научила Валеру, который мог с десяток лет раздумывать — а что, собственно, делать с симпатичной Бессоновой, мелькающей в окружении Лизки. И ответ пришёл под Новый год. Почти под бой курантов Тома нашла под ёлкой золотое кольцо, на которое Филатов потратил почти все сбережения.

С Бессоновой было тепло и уютно, просто и легко. Детдомовец будто снова очутился там, где его ждали, любили и пестовали. Как в забытом доме раннего детства, где маленький Валерка был безмятежен, несмотря на ободранные худые коленки; и о котором взрослый Филатов, наученный вечной борьбой за место под солнцем, почти ничего не помнил. Но все равно пытается воссоздать его со старательностью самого скрупулезного дельца. Он никогда бы не решился на это, если бы рядом не оказалось Томки.

Фил уверился, что пропал окончательно и навсегда, когда увидел симпатичную ему девушку в дверях Лизкиной квартиры. Тома распекала Павлову за то, что она снова рыдает, не желая взять себя в руки. Тома умела управлять неуправляемым, прилагая к тому наименьшие усилия, и Лизе ничего не оставалось, как принять правду подруги, а после молча выслушать «большого брата», уговорившего её прервать внеочередное затворничество. Чужое несчастье объединило их, заставляя трепетнее относиться к собственному союзу…

— Косматый, ты это, отзовись, я ж тебя про Рыжего спрашивал, чего с ним стало-то, ты ведь только у нас всё про всех знаешь, — Филатов не спешил покидать друга, из тепла машины окунаясь в январскую стужу. — Космос, ты чего, из-за Громова снова? Окстись!

— Хрен бы с вашим Громом! Терпеть его не мог, и мнения не меняю! Проехали, не об этом сынке речь!

— Ну чё тогда кисляк такой?

— Да ничё, забей вообще, — Кос попытался переменить настроение, хоть все внутри говорило ему об обратном, а сердце, которое громко заявляло о своем существовании, сковывало от холодящего чувства одиночества. Космос хотел проснуться, но не мог. Замкнутый круг какой-то, несправедливый и ничтожный, — а ты про Рыжего ж спрашивал?

— Пофигу на этого кента. С тобой что на этот раз? Неужели Славка чё ещё ляпнул, что ты в краску?

— В космосе не бывает плохой погоды, разве не видать? — сказал Космос, лениво дергая ножки скелетика, висевшего под зеркалом.

— Хорош тогда мину фиолетовую давить, как будто помер кто! На крокодила похож и так до хрена! И зубы такие же здоровенные, счаз укусишь же кого-нибудь, Космосила!

— Ты, значит, только это заметил, Айболит? А, добрый доктор? — за все годы дружбы именно Космос побил всевозможные рекорды по собиранию нелепых кликух и прозвищ. Пчёла копошился где-то на втором месте, да и поводов для кличек давал сравнительно меньше. — Крокодил, конечно, животное так себе. Зубы такие, страшные, вот раз — и нету Кука!

— Ты чё теперь взъерепенился? — Валера успел понять, что занимается неблагодарным делом — раздает полезные советы Космосу, пробуя лечить его и без того пострадавшую совесть, но что же поделать… Если с течением времени ситуация с Лизкой не менялась ни в какую сторону. — Ломаешься, хуже бабы, бля буду!

— Сейчас отскочит, если будешь продолжать дурить! — хмуро пробурчал Кос. — Ведь подыгрываю тебе, Фила! Ты же сказал, что я рожей не вышел?

— Да не об этом я, дядя, ты не кобенься, бараном не будь! — драка с Косом не входила в планы Валеры, тем более, что он с легкостью умел уложить на землю эти два метра фонтанирующей энергии. С таким же успехом, только словесно с Космосом могла управлять только Лиза, которой хватало одного недовольного ледяного взгляда. И в этом была вся беда: Лизы слишком долго не было в Москве, а Космоса губило одиночество. — Тебе на пятерне объяснять?

— Значит, диагноз ставишь, психолог хренов? Где вы раньше-то были, спасатели Малибу?

— Бля, Кос! Ну не вынесем же! Ты пойми… Полегче быть надо! Вот ты ответить можешь, ты Маляру зачем по щам заехал? Проблем нам мало?

— А нехер было лезть не с теми вопросами! Я ему все перспективы сотрудничества обрисовал, то да сё, туда, сюда, чё надо, где подкинуть кому, а он мне — а это твоя, чё ли, сестра Пчёлы, белобрысая такая? Разбежались? Ёпт твою, а мы тут спорили, долго ты протянешь? Пусть благодарит, что не до сотряса!

— Космос, все переживают! Все! — для пущей убедительности Филатов повысил голос на слове «все!». — Маляр — пиздабол конченный, народ в курсах про то! И ладно б свой был ещё, типа Пумы.

— А я не позволю, чтобы этот колхозан свою харю в её сторону разинул!

— Я так до старости тебя из махачей буду вытаскивать, архаровец, чесслово! Отчитывайся перед стариком за тебя потом, и письма в Ленинград шли, что у нас Кос-то — того, репой тронулся нахуй!

— Хрен вам всем, не дождетесь, выползу сам! — Космос разразился по-настоящему крокодильим смехом, который заглушал музыку в машине. — Чё, правда, что ли, папане сдашь? Тео, это не в нашей клятве! Особенно пахану сдавать, чтобы у него последняя нервная клетка отправилась вслед за пиявкой в её хацапетовку!

— Ты же не идиот, не прикидывайся, Косматый! Какого хера ты еще в Москве, балбесина?

— Погода нелётная, а дома, как известно, и стены в помощь.

— Подумаешь, не смог за три месяца оборону прорвать! — Кос не спешил отвечать, распаковывая непочатую пачку сигарет. — Кто лучше тебя знает, как подход искать? Ну не пизди, что не помнишь, что у твоей девчонки день рождения завтра.

— Пчёла, наверное, не брешит сроду, и маразмами не страдает! Шуруй к нему! Только он Посейдона временами зазывает! — Космос продолжал закрываться своей выдуманной ширмой, не пытаясь высказать, что его беспокоит. А он действительно больше не мог сидеть, сложа руки, но не решался сделать первого шага. — Они с ним одной масти! Джокер-жук! Моя краплёная карта…

— Хватит гнать на него, ещё странно, что он тебе шнобель там не разбил, как грозился два года назад…

— Ладно, где б моя не пропадала, а Пчёла отходчив, зараза! — равнодушно и совсем не в своей манере бросил Кос. — Хочешь курнуть? Чешские! Угощаю!

— Не курю, и тебе не советую. Завязывай! — Филатов приоткрыл стеклянное окошко «Линкольна». — Вот это снегопадение! Не, закрою, чё-т холодно, ветрило!

— Что ж, твою мать, все меня учат-то! Батя говорит про вред пива, а сам шаркает втихаря, Пиява от него, видите ли, свалила в свою нору! Пчёла довольный такой ходит, гадина! Мотается на другой конец города каждый день, цветочки собирать. Прибил бы! И ты, Теофило, туда же… У тебя же невеста. Ты же тоже такой быстрый. Какие беспокойства-то, очухайтесь!

— Не ной, братишка! Знаю ж, в чем твое дело! Давно бы уж помирился, Тормоз Юрьевич! Не правы оба, но уступи! Хорошо, что ли, Лизе на родине предков?

— Соображаю, не волнуйся, что противно сопли распустил! — Космос постучал пальцами по рулю, высматривая что-то вдали, но глаза натыкались лишь на вальс снега за теплым салоном лимузина. — М-да, сегодня в гараж загоню, а то завтра не откопаю! А пёхом из дома не вариант!

— Брателло, ты, давай, это… — Валера приоткрыл окно, впуская струю свежего воздуха — запах сигарет, пусть даже дорогих, ему не слишком нравился. — Козыряй!

— Валер, проще пареной репы! — совершенно серьезно ответил Космос, наконец-то начав прямой разговор о девушке, разбившей ему не только сердце, но и возможность строить что-то без неё. Сковывала, будто и вправду морозила.Дошутился. — Я не знаю, почему моя Лиза не хочет знать обо мне! Громовержца этого заслушала, к сведению приняла, но за каким только хером? А я так плох, блять, что беды все от меня у неё! Решила свалить к тётке, там пожалеют! Зачем плакаться мне, я же монстр! Я же её не люблю…

— На тебя — тебе? — остановить шквал вопросов Холмогорова стало почти невозможным — наболевшее требовало выхода, пусть и умалчивалось долгое время, и неизвестно, сколько пролежало в глубинах подкорок. — Косматый, ты не забывайся, что там не все у тебя… Так просто!

— Смысл мне оправдываться — глазам не верить сложно! — теряя свой пыл, заключил Космос. — Может, так мне и надо?

— Скажи, что за лучшей жизнью погналась, медом ей там намазано, — отчитывая Космоса, произнес Филатов, — а тётка в Смольном решит проблемы, и парня без придури найдет?

— Ещё немного, и я так подумаю. Она же никогда ничего не делает, не продумав… Готовилась, умница моя!

— По ушам съезжу тебе, если ещё раз такую херню сморозишь!

— Ладно бы ещё только это! Но трубки ни взять, убежать, как загнанный зверёнок!

— Взрослая девочка!

— Серьёзно? Пиздец! В рот воды набирать — это по-взрослому, её так Пчёла, что ли, учил с пеленок? Куда я все это время смотрел? Кто бы сомневался в ней, но не ты, Фил! Лизка всё время выходит правой у тебя, а я… да в говне я, по уши. Ей со мной противно, как будто это не я был с нею столько лет. А я не готов всё это схоронить, понимаешь, не готов! Не такого я склада! Я — дурак, но мне одна нужна! Своя!

— Тогда ползи в Домодедово… И желательно — вместе с Пчёлой, который пакует свой чемодан, в отличие от тебя, — боксер не желал поддаваться на вопли Космоса, рассерженного и встревоженного, как маленький воробей, выпавший из своего теплого плетеного гнезда, — и зря ты его вчера послал, когда спор за заправку зашёл!

— Пусть со своей оторвой разбирается, а мне нечего объяснять, как все работает, сам всё знаю! Говорил я ему, что не отпадет он от Софки, если его, конечно, папашка блатной с метлой не погонит…

— Ты тоже это заметил? — притихшее поведение Пчёлкина воспринималось в диковинку. Видимо, что этой зимой надоело ходить вокруг да около не только одному Филу. — Бедная Софико! Мало ей мамаши-строгачки, которая её-то в этот институт и пихнула…

— Что Пчёла-то распылился? Что там замечать? В оборот взяла его, та и все, нет Пчёлки, влип своим жалком…

— Кто и кого там в оборот взял?

— Вот возьми жучку за жалко, спроси.

— Радоваться надо, и надеяться, чтоб Софка далеко не убежала, а то прочухает, какой он, когда обнаглеет!

— И насвистывать марш Мендельсона, скажи… — Кос простучал пальцами, по рулю, как по клавишам, — а кто свистеть-то будет только? Или петь? Нынче я не в певческом настроении!

— Ни слуха, ни голоса… — разочарованно буркнул Филатов, отворачиваясь к дверце, — та и бабла водиться не будет такими темпами.

— Хорош тебе каркать, Теофилушко! — Кос решил предостеречь друга — обрисованная перспектива непризнанных певцов была не слишком улыбчивой. — Тамарке привет передай, и Саньку, если позвонит тебе… Вдруг!

— А Пчёле? Может, позвонишь?

— Сам на раздачу прилетит, Ромео херов!

— Смотри мне, поговори! Погода у него, блин, нелётная!

— Да иди ты уже домой, холодина!

— До завтра, генерал!

Иномарка умчалась в сторону Юго-Запада, не соблюдая скоростного режима, а Филатов, поскрипывая снегом под ногами, направился домой, размышляя, что его слабая попытка привести друга в чувство, возможно, легла на благодатную почву.

***

Утром двадцать пятого спокойствие Тамары было разбужено трелью телефонного звонка. На другом конце провода тараторила взбудораженная Софа. Без сна в тонком голосе профессорская дочь сообщила, что Пчёлкин, прихватив Космоса, уехал в Ленинград, и чего им стоило урвать последний билет для Холмогорова.

— Слава Богу! — обронила Тома, скоропалительно бросая трубку. — Валера, ты слышал? Валер, да перестань ты жевать, потом позавтракаешь! — радостная Томка теперь и сама походила на живую и непосредственную Софку, грозившуюся приехать в гости через два часа.

— Наша Софочка голосит, как галчонок! — Фил отсалютовал невесте чашкой чая, коротко подмигивая правым глазом.

И пришла очередь Тамары — пытать жениха:

— Скажи, это ты их надоумил? Поехать вместе?

— А кто нашего Пчёлу без космического сопровождения в Мариинский пустит? — в том, что Кос устроит в Ленинграде целое представление, а Пчёла обеспечит цирк с конями, Филатов не сомневался.

— Только вот будет им театр!

— Ага, большой и малый.

— Знаю я ваши фокусы, — с пониманием ответила Тома, наливая себе щедрую кружку чая, — главное, чтобы там не поубивали друг друга.

— И Пчёлкину за компанию достанется! — Филатов встал стула, обнимая невесту, нежно дотрагиваясь губами до светлой макушки. Мягкие волосы цвета спелой пшеницы всегда манили его прикоснуться, и хотелось подольше задержаться рядом. — Ладно, зови подружку! Не скучайте, студентки-комсомолки!

— А ты? Мы же давно не виделись с Софой, все экзамены!

— А я по коням, — Фил повертел в руках связку ключей, переданную ему Космосом вчера вечером. О том, что Кос летит в Ленинград, он знал, но ему нравилось, как Томка преподнесла эту новость, — дела не ждут!

— Валерка, — Тома стрелою вспорхнула на шею возлюбленного, забывая про завтрак, и остывающий кофе, — ты у меня такой замечательный!

— Да мне и несложно, — Фил и сам чувствовал себя связующей цепью между друзьями, — и я только учусь, не волшебник пока.

— Да и не надо другого, я и так довольна.

Тамара кинула взгляд на розу, одиноко стоявшую в стеклянной вазе на подоконнике. Розовый бутон распустился, ловя утренние лучи солнца, проникающие сквозь закрытое окно. На улице так холодно, а в душе царило вечное лето, о котором Бессонова не подумала бы и полгода назад, впервые влюбляясь. Ей была привычна обыденность, расписанная от минуты к минуте, от занятия к занятию. Тома опасалась терять блаженный покой, правивший ею до появления Филатова. Сбивший с толку, он заставил студентку рискнуть, поддаваясь будущему без всякой опаски.

События, безжалостные к другим, вели их с Валерой к скорому согласию, и… к свадьбе…

========== 90-й. Мерзлота ==========

Комментарий к 90-й. Мерзлота

Космос/Лиза, осень 89-го:

https://vk.com/photo-171666652_456239033

Ленинград, январь 90-го

Зачастую Лиза выбегала из парадной Дома партработников, вооружившись лишь горсткой мелочи. Монет хватало ровно на киносеанс в «Аврору». Консьерж Леонтьевна неизменно голосила в след быстроногой москвичке, чтобы та не хлопала дверьми, боясь за изысканную лепнину, украшавшую потолочные своды, а Лиза старательно делала вид, что опаздывала, стремясь быстрее попасть в оковы ленинградской стужи.

Старушка-блокадница Муза Леонтьевна, потерявшая мужа ещё в Финскую, знала младшую Павлову с детства, и, как и всякий старожил, докладывала Елене Владимировне о том, что её Лиза опять куда-то мчалась, сломя голову:

— Замуж вашей Лизке надо. Куда всё дергается, вы уж проконтролируйте!

Ёлка с почтением выслушивала предложения по воспитанию «буйной молодежи», и, взяв корреспонденцию, накопленную в почтовом ящике, скорейшим образом спешила ретироваться посредством исчезновения. Она переживала за племянницу, в которой видела собственное подобие за давностью в восемнадцать лет, и надеялась, что Лиза не совершит её ошибок. Помирить её с сыном профессора Холмогорова — задача второстепенная, и женщина не хотела, чтобы дети в очередной раз спешили и шли на поводу у своих эмоций.

Пользуясь своим одиночеством, Лиза часами гуляла по Невскому проспекту, теряясь в толпе лимиты и туристов, чувствуя себя частью людского водоворота. Ключи от квартиры позвякивали где-то в потайном кармане зимнего пальто, напоминая, что в девятом часу Лизу ждут за чайным столом. Увешенная новой должностью в исполкоме, Ёлка приезжала домой с большой задержкой. Но Лиза давно подозревала, что не только бумажная волокита занимает день тётки.

Доказательством тому, что Елена возобновила утерянную связь с отставным военным Рафаловичем, служил хотя бы кабинет, заставленный цветами. Ёлка дивилась им, как дитя, пряча счастливое лицо в очередном розовом букете, а на удивленные вопросы окружающих загадочно улыбалась.

— Родная, — спрашивала Лиза, когда в их доме оказывалась свежая охапка лилий, а курьер на все вопросы Павловой отвечал односложно, выдавая фразу — «от моряков», — от каких морских гадов эти веники? Гелка, друг мой, сдай тайну!

— Служу Советскому союзу, — парень салютовал широкой ладонью, понимая, что спор бесполезен, — раз моряки, то в обиду не дам, фиг тебе Лизка…

— От моряков северного флота, — медленно протягивала чиновница, не собираясь выдавать имя и фамилию того, кто не жалея собственных финансов делает из их четырехкомнатного жилища теплицу, — бравые ребята, Лиза!

— И эти салаги способствуют тому, чтобы в большом жилище не осталось места.

— Я подумывала, что давно не была в Москве, вот и место для цветочков освободим!

— Ужин на столе! Гелыч, не болей! — Лиза растворялась где-то в дальней комнате, а Чернова, вспоминая, зачем вызывала помощника в восемь вечера, вручала ему папку с документами, и отвешивала лишнее указание:

— Так, солдат шалопутных войск — под этими приказами я расписалась, а завтра — в три часа заседание Ленсовета! — перечислила Елена, вспоминая, о чем ещё могла забыть. — В девять утра эти бумажки должны быть отправлены на контроль к шефу. Усек?

— В лучшем виде! — с торжественным лицом заверял Гела, кивая темно-рыжей кудрявой головой. — Машину за вами к восьми подавать?

— Сами доедем, спасибо! — вежливо отказывала Елена, усаживаясь в рабочее кресло.

— По протоколу… — Гела не унимался, пытаясь навязать свою помощь, — положено.

— С Лизкой прокатиться хочешь? — замыслы молодого парня были заметны и невооруженному глазу. — Боюсь, что там пассажирское давно занято, ты не надейся.

— Елена Владимировна! — парень заметно стушевывался, и это, несмотря на то, что минувшей осенью ему исполнилось двадцать пять. — Виноват!

— Иди уже, и завтра в десять совещание! — вежливо и с приятной улыбкой на моложавом лице напомнила Чернова.

— Так точно! — по-военному отвечал помощник, и, кивая головой, удалялся восвояси.

— Пропадает! — каждый раз удивлялась Чернова, взявшая на себя ответственность за сына друзей своего бывшего мужа, которому нужен был опыт работы с общественными проблемами. — Лизка, пошли, что ли, чаю попьем!

Ровно к одиннадцати женщины расходились по комнатам, чтобы встать по зову будильника в семь утра. С некоторых пор Лиза и сама перебивалась лёгкой подработкой в комиссии по распределению жилплощади, где ранее царила Чернова. Помогала секретарям вести учёт жалоб, падавших на голову чиновников из рога изобилия, сверяла документы, составленные не слишком внимательной к мелочам секретарём Марочкой.

В три часа пополудни Лиза возвращалась домой, и жизнь её текла довольно однообразно. Часто звонил Пчёла, разговоры с которым сводились к беспокойству тёти Вали, которая первой подсказала Лизе сменить обстановку, меняя две столицы. Валентина считала, что визит в родной город затянулся. Однако Чернова, впервые проявив семейную власть, решила за всех — никто не будет торопить сбежавшую невесту. На этом вопрос был закрыт…

Витя поддерживал мать, убеждая сестру, что в Ленинграде москвичам не рады, город опасен для девушки, не знающей его порядков. Лиза прекрасно понимала, о чем говорил старший брат. Её некому защитить, но со свойственным максимализмом она твердила, что разница в городах её не волнует. Отморозки одинаковы везде, что в ленинградском логове, что в белокаменной столице. Она ещё помнила, чем закончилась стычка на дискотеке, с которой они еле утащили ноги, спасая Сашку от мордоворотов Мухи.

И как в Космоса летели угрозы, в ответ на которые он стрелял по земле, пытаясь удержать толпу от продолжения бойни. Кусок железа становился главным аргументов в любом споре.

Лиза могла бы часами перебирать в памяти отрывки событий, поставивших точку невозврата к прежним идеалам, и… признаться, что только этим она и занималась, заставляя себя отвлечься, бродя по узким улицам Ленинграда. Но брусчатка, покрытая коркой льда, и мутные городские реки, безмолвно отказывали девушке в помощи, будто подсказывая — ей нужно вернуться туда, где она оставила свое сердце.

Москва, осень 89-го.

В двухкомнатной квартирке Павловой царило неважное настроение. Лиза металась из стороны в сторону, совершенно раздраженная, а точнее — с запретом определенных действий без разрешения Холмогорова, который единолично решил, что его девушке опасно появляться где-то без провожатого. Те же люберецкие, рыскавшие в поисках Белого, запросто могли припугнуть Космоса безопасностью его невесты, а она и рада бежать на огонь, выставляя свои руки вперед.

— Сейчас не то время! За Муху, помяни мое слово, бошки полетят. И это не чепуха, я прав! Занимайся лучше макулатурой, выбирай тряпки.

— Кому я к чёрту нужна, солнце?

— Мне нужна, — Кос прислонялся щекой к мягким локонам Лизы, прижимая девушку к себе, не слушая возражений, — такой ответ тебя устраивает, ментура будущая?

— Устраивает, Космос, но ты не мог мне рассказать, где все утро проторчал? — Кос не знал, что Пчёла проговорился сестре о том, куда утром был вызван счастливый жених.

— В прокуратуре, твою мать, как обложенный, — Холмогоров скривил свое красивое лицо, будто ежился от зубной боли, — следак суетился!

— И даже про повестку не проболтался — это точно ты, космический?

— Ладно, фиг с ним, расскажи мне — во что собралась меня рядить? — чем скорее Космос переводил с себя стрелки, тем выше рос протест внутри Лизы, которой, скрепя зубами, приходилось думать о том, что ей должно быть приятно.

Но о какой свадьбе, пригрезившейся Лизе, могла идти речь, если фоторобот их друга висел на каждом заборе? Отсутствовала зацепка, которая бы спасла Сашку от торжества советского правосудия. Холмогорова было совершенно невозможно уговорить на единственную встречу с Громовым, о связях которого так упорно твердила Лиза. Зато инопланетный отыскивал тысячу и одну причину для ревности, обид, складывающийся в глухое непонимание.

— Будь твоя воля, то запер бы меня в чулане, чтобы не повадно было! — Космос разозлился на Лизу за то, что нашёл её не в институте, а в сквере, о чем-то серьезно разговаривающей с бывшим однокашником. Раз Кос терпеть его не мог, она сама попытает шанс узнать что-то большее, чем инкриминируемую Саньке статью. — Ты теперь каждого мужика будешь лопатой гонять, чтобы я ни с кем не разговаривала?

— Будешь доводить меня до седых волос, ввязываясь не в свое дело, так и сделаю. Этого прокурорского прихвостня в дела Белого вплетать! Знает он! Подай и принеси! Вот что твой одноклассничек вызубрил, как шестерка последняя, не выдумывай!

— Сколько можно топтаться на имени одного человека? Не волнуйся, солнце мое, не уведут меня, не коза! Если сам доведешь до ручки — другое дело, тогда и поговорим, как наследство делить!

— Если ты забыла, то и мой отец тоже не крайний! Но я же не бегу к нему.

— Время идет, а морда Саньки скоро будет висеть на каждом заборе, уже висит, пока ты лясы точишь! Кос… все средства хороши, как ты не понимаешь! Он же не виноват.

— А я, что ли, его обвиняю на хрен? — Космос заметно нервничал, теребя окурок, лежащий в граненной пепельнице. — Нет, я, твой Космос? Скажи мне, ты ж ученая!

— Ты, кажется, обедать приехал, — раздраженно выкрикнула сестра Пчёлкина, вырывая из рук жениха пепельницу, поставив её на подоконник, — остынь!

— Нет уж, малая! Подожгла — гаси! — парень дернул невесту за локоть, приближая к себе. — Или силенок не хватит?

— Сам понимаешь, что происходит? Кос? — серьезно сказала она, понижая интонации в голосе. — В последний месяц? Время… Я сбилась!

— Понимаю, хорошая моя! — кивнул головой Космос, припоминая новость, услышанную от Пчёлкина и Голиковой. — Если ты в один день написала заяву на заочку, и не сказала мне! Софка твоя знает, братец твой при делах, а я… да кусок какой-то, прут железный на твоей шее!

— Ты слышишь только себя, Космос, — бросила Лиза, отворачиваясь к окну, и оставляя мужские руки свободными. — Все, обедаем, я больше не могу!

— Аппетит испорчен! — Холмогоров чиркнул спичкой, прислоняясь спиной к стене. — Зараза ты, Павлова! В каждой бочке затычка!

— Пожалуйся на это кому-нибудь, валяй! У тебя отлично выходит изображать пострадавшего! И орешь, как потерпевший!

— А говорил папка — бедная девочка, замучаешь! Полюбила раздолбая и шпану! Твою мать… — тяжко ухмыльнулся Космос, и Лиза кинула в него кухонным полотенцем, не в силах продолжать препинания. — Чего ж ты злющая, Рокки Бальбоа? Часом, не аиста схватили? — самоуверенное и прямое лицо менялось в выражении за доли секунд, стоило серьезно задуматься о единственном слове «аист». Белокурая на вопрос отвечать не собиралась, упрямо поджимая губы, и пряча кулаки в длинных рукавах синего джемпера. — Все-таки… схватили, что ли?

— Ага, а как же? — прыснула Лиза, наблюдая за движением темных нахмуренных бровей Космоса. — Имя выбирай! Белка или Стрелка?

— А я уж посчитал, — Кос же напротив — совсем не смеялся от будущих перспектив, — сколько палок колбасы врачу.

— Идиот! — с чувством произносила Павлова, оказываясь в лапах домашнего тирана. — Дети будут счастливые, но больные на всю голову!

— Зато мои… — редкий случай, когда их ссоры заканчивались так полюбовно…

Впервые им было так трудно остановиться, выдохнуть и разобраться, что же происходит с ними с наступлением всеобщих неприятностей. Влюбленными и лучезарными Лиза и Космос оставались только на июньской фотографии с Софкиного дня рождения. Но кольцо, перламутром блестевшее на тонком пальце девушки, напоминало о сделанном выборе.

Лиза ни капли не пожалела, что сказала «да» воодушевленному Космосу, практически ни секунды не думая, однако сердце вздрагивало от мысли о том, что они все больше отдаляются друг от друга. Хотя бы потому что сегодня утром Кос вспылил на неё, едва Лиза заикнулась о том, что дача Царёвых не гарантирует их другу шансы на спасение.

— Тебя послушать, милая, так я просто с боку стою, покуриваю анашу, и мне на Санька с колокольни плевать! — крикнул Космос в спину девушки, когда она, не находя сил на спор, молча изучала вид за окном, пытаясь не дать волю застоявшимся в глазах слезам. — Не суйся, иначе, я к чёртям собачьим рехнусь из-за тебя!

— Что мне делать, прикажешь, когда тебя заметут? — глухо спросила Елизавета, пытаясь сосчитать капли дождя, усеявшие её окно. — Может, стоит прислушаться ко мне?

— Ты хоть понимаешь, что это тебе глазками хлопать?

— Не волнуйся, Космос! Кажется, что, по-твоему, я умею делать не только это, раз ты решил на мне жениться.

— Будешь сидеть здесь, как завещал твой братец. Его-то ты всегда признавала!

— Не держу… — студентка обернулась, и указала молодому мужчине на дверь, не в силах больше терпеть этот разговор. — Поговорим, когда угомонишься.

— А я люблю тебя, Павлова, — в руке Космос крутил ключи от Линкольна. Это одно из его любимых занятий… когда он буравит голубоглазую взглядом, — и хреново, что ты этого ни черта не воспринимаешь!

— Оставь! Оставь меня одну! Езжай и решай все сам, если тебя уже невозможно отговорить!

— До дачи Царевых — не самый близкий путь.

— Ну, может, там и поймешь, куда ты всё завел!

Безобразная сцена в Дубне, другая девушка, неизвестно каким образом, оказавшаяся рядом с Космосом, и всё, что последовало после — крики, громкие хлопки дверью и обвинения во всех грехах, довершили их ссору, тлеющую не первые дни. С ночи после неудавшегося дембеля Саньки, Космос и Лиза испытывали друг друга, не скрывая ревности, и, не считаясь с тем, что отравляло их любовь, не знающую до осени восемьдесят девятого года ни единой тучи.

Молчание в телефонной трубке не придавало сил для решения общей проблемы. Кто-то скажет, что глупая Лизка Павлова не выдержала первого шторма, и, послушав тётку, путаясь в шнурках под ногами, сбежала к уютной жизни, подальше от забот, не разбираясь, кто виноват.

И наивно продолжать упрямо верить в то, в чем разочаровалась та же Ленка Елисеева, предавшая настоящее чувство ради жизни в достатке. Но, переживая расставание, Лиза оставалась в глубокой уверенности, что любовь — не абстрактное понятие, обесцененное, пошлое и утратившее всякий смысл. И она по-прежнему будет жить для студентки в одном человеке.

Ленинград, январь 90-го.

Ёлка ощущала себя матерью этого взрослого, но такого запутавшегося ребёнка. А сердце матери, как известно, ничего не обманет. Лиза может сколько угодно баламутить воздух своей самостоятельностью, и твердить ей, прожившей жизнь, о том, что со своими проблемами разберется сама, но Чернову подобные доводы совсем не убеждали. И поэтому в её день рождения не оставит попытки поговорить с ней, приводя разрозненные мысли в стройный ряд.

— Именинница! Почему твой братец положил трубку, не поговорив со мной? — начала разговор Чернова, намазывая на булку щедрую порцию малинового варенья. — Так и исключу из завещания! Приезжать — фиг дозовешься, занятой, а пару ласковых сказать? Пользуется тем, что я вечно покуриваю бамбук на конференциях?

— Я забыла сказать, Ёлочка, — Лиза бросила свое баловство, спокойно выдавая очевидную тайну Пчёлкина, — а у Вити Софочка, он же не из дома звонил! Это, конечно, неожиданно, но когда-то должно было громыхнуть.

— Что? — Елена чуть ли не обронила свежую булку хлеба из рук. — Вот зараза же такая, а что за девочка? Только не говори, что дочь Голикова…

— Из-под носа дипломата будущего девчонку увел! Значит, не тем колокола пели! Ладно, что это я, в самом деле… — чужое счастье заставляло задуматься о своем… Потерянном. — Большому кораблю — удачное плаванье, а мой брат этого заслуживает!

— Звонил? — строго спросила Елена, зная, что в этот раз племяннице не отвертеться от правды. Слишком грустные глаза. Молчание затянулось, и кто-то и сам не знал, как выбраться из искусственного тупика на глиняных ногах. — Лизка, не юли! Ведь я давно тебе говорила — виноваты оба.

— Ещё бы эта тема не портила мой аппетит! Звонил, три дня назад, а я… Не знаю, как с ним говорить! О чем?! Я никого не хочу обвинять, но… — каждая мысль о Космосе лишала Лизу возможности не вспоминать то, что развело их в разные стороны. — Мне проще начать сызнова… Зарыть, закопать, память стереть!

— Дурная голова ногам покоя не дает! — прогресс существует, подумала Елена, отмечая, что история, приключившаяся с нею и лейтенантом Рафаловичем много лет назад, не имеет риска материализоваться. — Не спеши зарываться — к тебе и так через два дня примчится гонец! Не удивлюсь, если покаянное «до свидания, Ёлка», вы объявите мне хором!

— Не волнуйся, не скажем… — уютное проживания в четырех стенах комнаты с высокими потолками стало нормой для Павловой.

Ей было легко приехать сюда, чтобы без слов и лишних стенаний дать понять тётке, как бывает, необходима спасительная тишина. К тяжелому разговору с Холмогоровым Лиза приготавливала себя, как к неизбежному хирургическому вмешательству.

Вместе — как на вулкане, а врозь — тошно, готовь веревку и мыло. Чем дальше нёсся календарь, тем острее накрывала тоска по тому, вера в которого так нечаянно поколебалась. Старательно убивали все то, что так избирательно строили. Корабль заштормило, и никто не мог найти силы, чтобы признать поражение. Ведь в этом и есть победа?

Если, конечно, они бывают в любви… Но Лиза сомневалась, что нужно что-то доказывать, и выставлять свою боль на всеобщее поругание.

— Поправимое дело! — отметила Чернова, наслаждаясь ароматом любимого кофе, и не слишком торопясь выныривать с кухни. — Вот что! Раз так будет продолжаться — сама позвоню профессору, снаряжу твоего мухомора и буду вершить суд! Не обещаю, что гуманный!

— Боюсь-боюсь! — блондинка положила голову на скрещенные пальцы, пытаясь хотя бы сегодня отвлечься от своих серых мыслей. Обычно свой день рождения Лиза проводила совсем в другой компании, и был он куда примечательнее, чем этот скромный завтрак. — Везде я плохая получаюсь.

— Ну ты и не пятирублевый, чтобы всем угодить, — Ёлка с озорством закатила глаза, и, хитро подмигнув, дополнила, — может, скажешь, зачем кружишь голову бедному грузину? И не смотри на меня так! Гела замучился тебя в театр приглашать, развлечь, а ты?

— Я? — черные ресницы Елизаветы удивленно и непосредственно захлопали. — Ах, Гела… Ну с днем рождения поздравлял!

— И что сболтнул тебе этот пионер? — иногда в Черновой просыпались гены собственной матери — чего уж так сильно не хотелось, но любопытство брало вверх.

— Клялся в любви, позвал замуж, — нервно сказала Лиза. Гела шутил в своей обычной манере, но Лиза жила в своей холодной осени, из которой не слишком хотелось выплывать. Ёлка же смеялась, не считая нужным скрывать свою веселость. — Все, больше ничего тебе не скажу!

— Я так и знала! — уверенно произнесла Чернова, вставая со стула. — К бабке не ходи! Только прошу, если Витя… Не дай Бог, притащит сюда причину твоих горючих слез, пожалуйста! Пусть не портят здесь интерьеры! Ампир! А дуэли, кстати, запрещены были ещё при царе горохе!

— В моем возрасте ты бы не посмеялась.

— В твоем возрасте… — обнимая племянницу за плечи, и ласково перебирая её кудлатую голову ответила Чернова. — В твоем возрасте, Лиза, я столкнулась с жестоким предательством, сделавшим из маленькой Ёлки — Елену Владимировну Чернову… Не Леночку, не Ленку, а Елену Владимировну! Без чувств и желаний! Недочеловек! И женился на мне Чернов, потому что дед твой был секретарь обкома, а я же приставка к хорошим возможностям!

— Никогда не понимала, — девушка погладила изящную руку любимой тётки, лежащую у нее на предплечье. — Зачем? Зачем ты сделала то, за что можешь до сих пор, до смерти жалеть? К чему Чернов? Он же и пальца твоего не стоил!

— Лизка, — чиновница поняла, что на работу она сегодня опоздает — подождут. — Бывают такие состояния! Тебя убивают, больно, но бьют не руками, хотя лучше бы пристрелили, как больную собаку. Когда-то тебя не останавливало, что твоя мать отправила его деда на плаху, а потом все резко стало безразличным. И замуж вышла — как мертвая, неживая. Долго думала, может, отказаться? До последнего смотрела на дверь. Узнает ли, придет? А, нет, не повезло!

— И ты… готова принять его обратно? Все ещё любишь?

— К чему я развела эту сырость… — Чернова присела на маленькую софу, смотря в окно, говоря племяннице то, что искренне пыталась донести до нее все время, пока она вынужденно искала защиты, как маленький ребёнок. — Между вами не стоял кто-то третий! Перед вами никакой преграды, никаких предрассудков, лишь ваше нежелание слушать друг друга. Ты просто закрылась, как зверёнок в клетке, а он устал оправдываться!

— И с цинизмом доказывая сразу после, что ни с кем он не путался, а только решил меня припугнуть! Знал, что у меня на нечисть нюх. Побегу его искать!

— Лиза! Если бы я проявила власть, то ты бы действительно зажила по канонам своей бабки. Нашелся бы и хороший мальчик с достойным будущим, без порочащих фактов и идеальной трудовой биографией! Сама знаешь, о чем я, но я не твой враг. И я знаю, какой ценой даются ошибки! Мы остались вдвоем из всей семьи. Я делюсь своим горьким опытом, и за душой у меня — только кабинет богаче, чем был у твоего отца! Должность, деньги? Никто не застрахован! Перестану молчать — уберут! Не физически, так морально.

— Скажи, — Лизе было тягостно от всего услышанного, но упоминание об отце будило её душу, — папка же был ни в чем не виноват? Он был прав!

— Как истина в последней инстанции, но кому это теперь нужно? Кто наказан? Умер дед, и с ним решили не церемониться! Что до меня — я квартирки старикам выдавала! Фигура серая, непримечательная.

— И ты, наверное, опять во всем права… — медленно проронила Павлова, — и летом говорила — предупреждала же, рано.

— Какая разница? Рано, поздно… Со временем я убедилась, что нет того, чего нельзя простить! Если ты любишь, а не просто рассыпаешься в клятвах!

— Поэтому у нас не дом, а признание в любви королеве? — указывая на цветы, заполонившие и столовую, и кабинет, отшутилась Лиза. — Красивые ведь цветы.

— Взятка от всего военно-морского флота! — в таком же духе призналась Ёлка, думая, что с оранжереей, Лёня переборщил. — Законспирированная, разведка не прочухает.

— Хорошо, что не от космонавтов.

Лизе было горько. Несмотря на солнце, пробивающее стекла косыми лучами, тепло комнаты и родственной души, в её сердце мерзлота, разве что не вечная.

И кто виноват?..

Комментарий к 90-й. Мерзлота

Обложка для всех глав, идущих до апреля 90-го года:

https://vk.com/photo-171666652_456239096

========== 90-й. За расставаньем будет встреча ==========

OST:

— Eruption — One Way Ticket

Время нарочито натягивало лямку молчания замедляя ход стрелки часов на запястье Космоса. Это форменная издёвка над Пчёлой, избранного Филом в роли провожатого. Но жаль пропадающее в пьяных лабиринтах чудищ. Орбита опустела до такой избитой степени, что земли в иллюминаторе не виднелось. Даже не как в шлягере, звучащем в каждом советском окошке лет пять тому назад, а будто наш Космик застрял в глухом тамбовском лесу; рыщи его, свищи. Пытайся повернуть находчивый котелок в родную гавань.

Два года назад Пчёла по-буцефальски заржал, если бы узнал, что именно ему придётся соединять Лизку и Косматого. Предупреждал дурней, что оба не подарки с красными лентами. Не поймёшь, кто взорвется первым. Но почему-то Пчёла растёкся по креслу, перемешивая в голове застоявшуюся галиматью, ожидая, когда самолёт швартанётся в Ленинграде.

Космос не интересовался течением времени, помалкивая в тряпочку. Вулкан накапливает громкие заявы, что предвещает сжигающую лаву? Буря мглою Коса кроет! Вьюгу за окном своего скворечника Витя не любил, пусть именно зимой ему так вольготно и весело. Он просто не выдержит очередного заскока закадычного товарища.

А Космос Юрьевич ни в одном глазу. Глянул на свои соломенные, а через секунду на Пчёлкина, отвешивая бодрящий подзатыльник по львиной гриве. От него не убудет.

— Пчёл, вот нехрен было свои драгоценные о чей-то лобешник разбивать.

— Смотрите, блять, кто продрал глаза!

— Кому говорил, Пушкину?

Холмогоров поглядывает на друга с нескрываемой иронией, грозившейся обратиться во вспышку конского ржача, но отчасти может его понять. Смолить хотелось без меры, хоть полет относительно короток. Но не из-за шила в одном месте, а из-за грядущей встречи, висевшей над Косом дамокловым мечом. Что ж, он сам на это согласился.

— Не было б повод, то не расквасил! Они мне не налили… — поднимая палец к небу замечает «Победитель», припоминая недавний визит в места эпицентра курьезной жизни Москвы. — Ты чё думал, Космос? Я ж блять к этим гарсонам, со всей душой! По-братски…

— Кончай заливать, Пчёл, — Кос уверенным жестом щелкает пальцами, вынося другу жизни единственный вердикт, — ты просто нажрался! Можно подумать, что я тебя вчера с утреца не видел! Или кто меня вызвонил, а?

— Иди в жопу, командир! Тебе повторить, с какого лешего мы здесь трясемся, а не бамбук покуриваем? Или сам сообразишь?

— Обойдусь без повтора, бабский прихвостень! Без тебя бы газанул!

— Чего ты башню в дупле своем прятал тогда, дятел?

— Целее остался!

— Сомневаюсь…

Пчёла посеял свои соломенные по чистой пьяной случайности: три дня назад, ненароком залетая на огонёк в «Метелицу». Полет был настолько приятным, что на следующее утро пришлось собирать себя, как детский конструктор марки «Механик», попутно вспоминая, на каком этапе от него отпочковался Космос… Точно, Космос! Братишка! Из «Метлы» его транспортировал Холмогоров. А если не он, то кто довез Пчёлу до места кампании, и… методично смылся, отговариваясь важным делом.

Нет, снова мимо! Если бы пили из одной рюмки, сейчас бы так не морозил, заставляя припомнить все косяки, позорные и не очень. Фил в такие места не пойдет, как ни уговаривай, одна математика, то есть Томка на уме. Надо было полюбопытствовать перед отъездом, на какой стадии их образцовая таблица умножения. Или сложения. А с тангенсами и котангенсами Витя дружил с детства, как, собственно, и с любой другой наукой о цифрах.

И реально — был ли мальчик? И если присутствовал, то, каким ветром? Нет, Пума-то точно участвовал. С ним и звезданули за встречу. И за успех в нелегком деле. И за Софу. Аж два раза. Витя взревновал, краснея, как вареный рак к пенному, но вовремя смолчал, понимая, что ещё чуть-чуть, и пропала хваленая конспирация. Софке будет неприятно, хотя видеть виноватую физию сразу после бала — не самое благодарное зрелище.

— Ты такой предсказуемый, Пчёл Чего ты лыбишься? Вся Москва в курсах о том, как ты весело наотмечался?

— Ничего такого.

— Все равно — предсказуемый!

Софа лишь спокойно разглядывает свои новые левайсы, привезенные отцом из-за бугра — краше не придумаешь, вам и не снились. Юлька Золотарева, бывшая предметом симпатий Пчёлкина ещё с пару лет назад, удавилась бы от зависти из-за такой красоты. Но Софийка не знала слова «дефицит», и зависть тоже была ей чужда. Наверное, поэтому он выбрал именно Голикову. Девушку из номенклатурной высотки. Советскую студентку, которая с удовольствием бросила все занятия. Ради Пчёлы!

— Ты меня за это любишь, бесстыжая! Сюда иди! Любимая!

— Любимая?

— И красотка ещё, тащусь, не могу!

— Определись, Вить? Бесстыжая, красивая или всё-таки любимая?

— Выбираю всех трех!

— Сделаю вид, что на этот раз я тебе поверила.

Что думает о нем Софа? С некоторых пор Пчёлу заботила эта тема, закрытая семью замками, без окон и дверей и сроков давности. Потому что они так решили. Никто не сунет свой нос в их дела, не полезет с советами, уча жизни.

Угораздило поймать зеленоглазую удачу в свой карман!

Софка была готова смириться с данностью, висевшей над ней, как дамоклов меч: накрахмаленный парняга из МГИМО, уютное прогревание костей — где-то на казённой дачке или в ведомственном санатории в Подмосковье. Тупеешь. Когда живёшь у самой кормушки — не такая уж это и страшная доля. Но Пчёла думал иначе, выхватывая Софу из цепких объятий её реальности.

И случилось то, что пророчили все окружающие, и чему не верили ни Витя, ни Софа. Они вместе разделяют и промозглую осень и ненастную зиму, никому не говоря, что быть друзьями — не их история. И он простил ей Ника — названную тень, а она просто не вспоминает, кто пытался занять законное место зеленоглазой чумы Виктора Пчёлкина. Или просто умеет удачно закрыть глаза.

Но скользкое чувство хрупкости пряничного домика не могло покинуть Пчёлу, привычный уклад которого был разрушен одной постоянной привязанностью. Он даже боялся признаться вслух. Было проще также безответственно вести себя с Софой на людях.

Он втрескался, как зелёный пятиклассник. И имя той, которая внезапно перестала быть другом, останется с ним навсегда. Даже если их медовое королевство рухнет. Пчёла впервые рассуждает, будто лишний раз заглянул в книжки сестры. Красная черта пройдена. Голикова и сама пыталась не замечать верные грабли, на которые они с разбега прыгают. Уж если взрываться, то вместе.

Пчёла не придавал значения тому, с чьей дочкой у него, собственно, приключилась любовь. Софа беззаботно доверялась ему, зная, что должностные привилегии её отца не интересуют Пчёлу. Все советские граждане равны друг другу. Будь то дочь партийного босса, держащего в руках все финансы государственной машины, или сын автомеханика, промышлявший крышеванием мелкого бизнеса. Но мать семейства Голиковых этот лозунг как-то не убеждал: женщина не привыкла быть ведомой, и предпочитала сама определять судьбу своей Софы. И поэтому Пчёлкин, с его потертыми кроссовками и черной кепкой, небрежно надвинутой на лоб, не внушал ей никакого доверия.

«Влип ты, Виктор Павлович!», — пронеслось в голове у Пчёлы, когда он впервые попался на глаза Марине Владленовне, оценивающе осматривающей его полуспортивный видок на пороге своей богато обставленной квартиры.

Возможно, что в прошлом достойная представительница рабочего класса и была студенткой из провинциального сибирского села, но время совершило с матерью Софы разительную перемену. Выбрав в мужья нужного человека, она смогла забыть о трудностях быта и многометровых очередях, в которых простаивали драгоценные часы советские обыватели. И достигла не только учёной степени, но и достаточной силы, державшей всю семью в морской увязке.

К какому чёрту в стенах её хором заведется паренёк с окраины столицы, без определенного занятия, достойного образования и образцовой биографии? Козел не ко двору, и Пчёла догадывался, что будет нашептывать злобная Владленовна дочери, как только узнает, как все зашло далеко. Не вырубишь топором! Только поджигай и наслаждайся процессом.

Да и папаше из Центрального комитета он бы тоже не сильно понравился, если бы Константин Евгеньевич обнаружил, что мальчик в бежевой толстовке и голубыми хипповатыми джинсами — вовсе не провожатый, как уверяла Софка. А вот Марина, пробившаяся к верхушке жизни с самых низов, видела куда дальше: и то, на какие шиши на парне золото, и то, в каких кругах вращается. Не того полета птица.

Нет, об этом проще совсем не думать, а то тараканы в голове вымрут. Лучше петь, с лицом неприкаянным, тихо, шевеля лишь одними губами. Жаль только, что у Косматого тонкий слух, и он уже неодобрительно косится в сторону друга.

— Вояж, во-й-а-а-я-ж! Туда-а-а, ни разу где не был! Воя-й-а-я-ж, где радуга и синее небо! Где солнце вста-й-о-т за г-о-о-рою… Над спящей землею!

— Пчёл, завали ты уже сипеть, достал! Не глотку дрёшь, а как комар в ухо залетел! Ты ещё в Москве там, у Софы, не отжужжался?

— Здесь сплошной ажи-о-о-о-таж! Дашь на да-а-а-шь…

— Да что б тебя, Серёга Минаев! Витя — ля-минор! Ни слуха, мать твою, ни голоса! На себя по барабану, тогда людей пожалей!

— Тебе того же, монстр.

Если честно — скучно, что аж до зубного скрежета. Засмолить хотелось смертельно, а ещё больше опустошить ту спиртную заначку, заложенную хитрюгой Косом куда-то в свой космических размеров чемодан. И поэтому Пчёлкин дурил назло своему бледнолицему брату, пытающемуся скоротать время полета, к удивлению, за книгой.

Космос читал Булгакова. Будто бы спящие академические гены пробудились, танцуя канкан в большом космическом котелке. Не друг, а Кот Бегемот! Не шалю, никого не трогаю, починяю примус…

— Тише едешь — дальше будешь! Посиди ж ты на жопе ровно, дурачина!

— Счаз прям, хлопнулся и разбежался.

— Хорош уже!

— Речь репетируй!

— А тебя, что ль, зря переговорщиком взял?

— Кто кого ещё на спине тащит, трепло!

— Чёрт рогатый дернул за язык, не иначе! Согласился с тобой, дураком!

— Чё тебя уговаривать? Перебьешься!

— Едешь, а сам ещё издевается!

— Я не начинал.

Витя не упустил удобного случая, дергая товарища детства за локоть, рассматривая фирменный циферблат часового завода, и в ответ едва ли не получая в курносый нос.

Белый был совершенно прав, когда утверждал, что Коса и Пчёлу нельзя оставлять наедине друг с другом. Даже, если до посадки самолета всего-то двадцать минут.

***

Честно говоря, Космос и Пчёла надеялись, что Лиза будет дома. Тихонько отворит дверь, на секунду захлопнет, поорет с пять минут от радости и сменит гнев на милость. В конце концов, беглянку показано схватить на руки, потрепать по щекам и утащить в Москву следующим же рейсом. Дела не ждут, Филу одному пыжиться не в радость. Но желаемое не всегда выливается в действительность… Ломать головы не надо.

Чернова — образцовый строитель коммунизма, имела право на отдых, тем более за свой неуемный государственный труд. Строгий взгляд её серых зрачков красноречиво свидетельствовал, что без барьера никто за обеденный стол не попадет — дача показаний по расписанию. И теперь они стоят, как два тополя на Плющихе в ожидании следственных действий. Не приблатненные московские командиры в длинных плащах, а гуманоиды, свалившиеся с Луны. В некотором роде так оно было: час назад с самолёта, всклокоченные и потерянные в пространстве. Спасибо родному «Аэрофлоту»!

Пчёла хитро кривил гримасу, зная, что его-то ужточно ждали. Почти как дорогого Леонида Ильича. Только вот, на день позже. И без спецгруза.

— Японский городовой! — радушнее приветствия не придумаешь. — Двое из ларца — одинаковы с лица…

Если не с Луны, то главное, что полет был нормальный, без встрясок и кислородных масок. Раз стоят здесь — целые и невредимые, и, скорее всего, даже не поцапались на пути. А сигаретами-то как несет! Слава Богу, не «Беломор». Кто-то передергивал, бедный. А как свою занозу увидит, так вообще глаз задергается. Нет уж, не хватало тут ещё места происшествия — это не по части Черновой, она из другого ведомства.

— За реабилитацией примчались или на орехи наполучать? — вопрос напряженно повис в воздухе, и двое перед маленькой моложавой женщиной, подбирали слова, а точнее — выбирали, кто из них заговорит первым. — Я жду!

Женский голос окрестил широкий коридор с колоннами, заставляя Коса нервно захлопать ресницами от утомительного для него перелёта, а Пчёлу широко обнажить белоснежные зубы. Насмешка знакомая с детства… Как есть прикалывалась, родимая, держала в тонусе, как мальчиков-зайчиков. Плевала она на их великие дела, о которых свидетельствовал хотя бы толстого плетения золотой браслет, рядивший запястье Вити. Для нее он хулиган из восемьдесят четвертого года, когда за собственные проделки он краснел перед тёткой, как пионерский галстук. Вспомнить, как из его рюкзака вывалилась пачка «Пегаса», выигранная на спор у Космоса. Приехал, блин, племянничек в гости на летние каникулы.

Родителям тоже никто не сдал, но непутевого сынка поставили перед выбором: выкурить остаток термоядерных папиросок, воняя как товарняк с горючим, или же отстричь свою отросшую притчу — предмет юношеской гордости, скрываемый черной кепкой. Витя выбрал свой хайер, клятвенно обещая не курить. Или не палиться, и при случае лучше прятать. По крайней мере, лет до восемнадцати. Если совсем невтерпеж — до получения паспорта гражданина СССР. И за школой тоже не цыбарить.

Макаренко из властолюбивой тётушки выходил на троечку. Ни Пчёлу, ни Лизку этот факт совершенно не расстраивал. Наоборот — играл на руку.

— Ну… — неловкая пауза. Здоровенные лбы не могут выбрать, кто из них возьмет слово первым. Ни на «цу-е-фа» же разыгрывать. Камень, ножницы, бумага… — Здрасьте! — кивая темно-русой головой с аккуратным пробором, сказал Космос, пока не понимая откровенной веселости родной тётки своей девушки.

— Привет, дорогая! — опомнился Витя, бывший званым гостем, в отличие от нерешительного в своем неведении космического существа. — Билет поменять… удалось!

— Сразу на два? — в этом доме давно не было столько молодежи, и чиновница представляла масштаб бедствия — ампирные интерьеры без присмотра все-таки пострадают. — На что выменяли? Только не говорите, что на два пузырька «Красной Москвы».

— Обижаешь! — заверил нагловатый Пчёла, вечно хохмящий, и поэтому непроницаемый. — Ящик «Золотого кольца»! Кос соврать не даст.

— Не дам, а как же? — от ящика беленькой ещё никто и никогда так просто не отказывался. Для Пчёлы — так вообще, железный аргумент в любом споре. — Спасибо родной партии и товарищу Горбачёву лично!

— Сватать пожаловали, или так, на побывку? — женщина продолжала вытягивать в час по чайной ложке. Двое из ларца по-прежнему держались единой братией. — Князь за красным товаром пожаловал, как вижу?

— Да не князь, а так, космонавт… — Космос готов был покраснеть, провалиться сквозь пять этажей, но оправдываться и сдаваться — не к добру, особенно в случае такого радушного приема.

— Правда, он больше на разбойника с большой дороги похож! — опылитель растений не мог не вставить свои пять копеек. — Мы так, налегке…

— Да ну вас! — стояние на реке Угре могло затянуться хоть до ночи, но москвичей следовало проучить. — Стоите, как на Лубянке, я, конечно, помню, что тут майор НКВД когда-то жил… Один из вас на её внучке жениться собирался, только вот, за какие грехи? Да, Космос? Каким ветром?

— Вольным, — Кос, почесывая почти черный затылок, обречённо раздумывал, что этой миловидной, и ещё молодой, в сущности, женщине, следовало пополнить ряды доблестной конторы. Не оборотень в погонах, но отрезвляет, круче сигареты натощак.

— Да мы комсомольцы! — Пчёла держал тон в таком же духе, вовремя уловив игру. — Корки показать? Там все черным по белому!

— У меня тоже справка есть, — не слишком удачно ляпнул Космос, — что добровольно…

— Я так и знала, что один из вас — потянет с собой другого! — Ёлка ни минуты не сомневалась, что Витя приедет с багажом — два метра красоты. И все же у Лизки хороший вкус. — Ты, Витюша, когда нёс сюда подарок под восемьдесят кило, не надорвался?

— Да эта избушка на курьих ножках сама достанет, кого хочешь! Бог свиданьице послал! — парировал радостный Пчёлкин, толкая заторможенного Космоса локтем. — Клоуна заказывали? Так ведь привёз, распишитесь!

— Не мне отметку о получении груза ставить! — Чернова жестом пригласила молодых людей в квартиру. — Прошу!

— А… где? — взволнованно произнес Космос, видя, что причина его бессонницы, очевидно, не слышала нелепого разговора. — Лиза!

— Много знать будешь — состаришься преждевременно, астронавт, — тем временем, Чернова стряхивала со стеганой куртки Пчёлкина снег, рассматривая возмужавшего за год племянника, — а это не выгодно, раз ты великие дела вершить тут собрался. Сам свою Лизку и пожалей, ей с тобой мучиться!

— Ну, Ёлочка, правда? — без смешинок в хрипловатом с мороза голосе спросил Витя, ставя чемодан на пол. — Кого поздравлять приехали-то? Куда эта лохматая смылась?

— Меня поздравлять! — ответила женщина, качая светлой головой, и подмигивая обоим. Лиза ещё не вернулась с прогулки — так значит, причин для переживаний рожденного летать, не было. — С тем, что вы дружно будете мне ремонт здесь делать! Знаю ваши разговорчики — разнесете всю дедовскую штукатурку!

— Я не ругаться приехал, — скороговоркой протараторил Кос, понимая, что частица «не» — была излишней.

— Я не сомневаюсь! Главное, что колющие и режущие предметы я уже спрятала. Будет у тебя такая возможность! — в отличие от высоченного каланчи, загородившего весь проход, Елена успела уловить звуки из парадной. Лизка никогда не пользовалась старым лифтом, тягуче скрипевшего при каждом новом поднятии на этаж.

— Да какая, чёрт возьми, возможность? — настроение Холмогорова совсем не располагало к разгадыванию ребусов чиновницы. Он устал не только с дороги, но и от безмолвия, в котором жил в последнее время.

— Кос, твою дивизию, — выругался Пчёла, хлопая себя по лбу, и бросая любопытный взгляд за широкую спину друга. Сын профессора даже бровью не повел, продолжая вопросительно смотреть на окружающих.

— Рукой подать! — невежливо указывать пальцем, тем более на человека, но сын член-корреспондента нуждался в подсказке. — Лиза, а ты что встала, как вкопанная?

Космос опрометью развернулся на каблуках своих зимних лакированных ботинок, наконец-то замечая родное присутствие. Лиза стояла в двух шагах. Она совершено осязаемая, впервые за несколько месяцев. Разве что волосы струились чуть ниже лопаток, а глаза не таили усмешки. Возьми и протяни руку.

— С прошедшим, сестрёнка! — Витя не забыл главную цель визита — поздравить. Да так, чтобы подарок запомнился — на всю жизнь. Кос на избранную роль подходил блестяще, только вот… Уставился на свою Снегурочку, будто его снова заморозили.

Снеговик долбаный!

— Спасибо… — ни двинуться, ни убежать.

Лиза Павлова не успела подготовить себя к долгожданной встрече, а заодно опередить ход мыслей старшего братца, толстокожую шею которого хотелось сжать, пока насекомое не покается в содеянном проступке. Что ж, нужно справиться с ненужной робостью, слепившей быстрые ноги в стройную линию.

Попытаться…

Комментарий к 90-й. За расставаньем будет встреча

Кос и Лиза (немного злобные):

https://vk.com/wall-171666652_31

========== 90-й. Лабиринты ==========

OST:

— The Beatles — Let It Be

— Michael Jackson — Thriller

Старый дом на улице Пестеля неизъяснимо притягивал Лизу. Аномальное место заставляло остановить время на часах, и перенести себя в беззаботность, а своды арки хранили тепло счастливого июня. Белую ночь, отправленную на задворки сознания. И нацарапанную на нижнем выступе дату — двадцать пятое июня восемьдесят девятого года. Можно подумать, что постарались хулиганы, если бы заветные цифры не чиркал Кос, прикладывая максимум усилий к порче памятника культурного наследия.

Где-то рядом с Лизой дворовая шпана в паленых адидасах мучила гитару, пытаясь перепеть «белый снег, серый лед…», а Павлова, уперев носок в стенку, выстаивала в темноте свода, потягивая запас из братской пачки. Пару раз компания зазывала к себе, настойчиво предлагая огоньку, размахивая руками, но это заставляло Лизу уйти быстрее, а не вести разговор с синими лицами. В таких компаниях не переводился дешевый портвейн и разило «Стрелой», производимой исключительно в Ленинграде.

Московская нычка расходовалась медленно. Павлова не успела стать заядлым курильщиком, но свыклась с тем, что дымят вокруг нее. Практически все, кроме Валеры Филатова. Сначала родители, обсуждая какой-то громкий рабочий вопрос, битый час не находя точек соприкосновения. Затем дядя Паша копаясь в полуживом оранжевом «Москвиче». Пчёла и Белый, раскуривая одну на двоих папиросу. Космос… сигарой под шумок сворованной из чешского серванта. Парень предчувствовал, что за табак ему попадет, но великолепного ничего не пугало. Холмогоров вряд-ли чего-то боялся в жизни…

Сегодня воскресенье. Несложно догадаться, какая нелегкая принесла студентку в одну из вечных ленинградских подворотней. Кино не приносило прежнего удовольствия, и Лиза снова очутилась на улице Пестеля. Зализывала раны, как пострадавший зверёнок. Сигарета тлела на ветру, голову еле-еле прикрывал небрежно наброшенный палантин. Материнские часы клонили к темноте. Поежившись от морозной свежести, голубоглазая заключила, что предаваться мечтам на сегодня достаточно.

«Не приедет» — отрешенно стучало в висках. Сама виновата. Как всегда — не может первой протянуть ладонь, начать разговор, позвонить… Было легче, когда Космос невольно шел на путь примирения зачинающим, ломая любые стены прикосновением ладони. А Лиза не держала обиду за хвост, как облезлую кошку, голодную и бессильную. Но в ушах стояли упреки тётки, для которой «любовь» — понятие вечное. Ёлка слишком через многое прошла, всякий раз теряя надежду на светлое завтра.

Космос и Лиза, в самом деле, не знали другой преграды, кроме неумения слушать друг друга, рождающего бесплодную уверенность в собственной неуязвимости.

С неба больно подать…

Но зачем сыну профессора такая напасть, и лишняя проблема на свою загруженную трудами голову? Космос шёл вперёд к своей цели, не жалея для приумножения полученного авторитета ни времени, ни средств. Зачем ему младшая сестра Пчёлкина, ненужный груз ответственности и проблем? Сама же убежала в Ленинград, туда, где ей спокойнее и сытнее…

О том, что её ребята превращались в мощную силу, Лиза знала не понаслышке. И это уже не фарца, которой перебивался Пчёла, рискуя попасть на статью, и не контроль мелких торгашей, заполонивших пространство столичных рынков. Павлова в родном Ленинграде, и не имеет возможности увидеть, каков сейчас их полёт…

К собственному удивлению, Лиза привыкала к автономному существованию. Заново врастала в Ленинград и училась благодарить свое одиночество. Но тишина пугала. Да и темнело рано. Сигарета истлела под январским снежком и резиновой подошвой ватных зимних сапог.

— Девушка, девушка, — послышалось за спиной, когда светловолосая направилась прочь из арки, — погодите! А что вы так рано ушли с нашего дворика? Второй день наблюдаю…

— Так, — бросила Лиза, продолжая свой путь, — не для лишних ушей…

— Проводить? Все дороги знаю!

— Если ноги обломать не боишься.

— Девушка, а как вас зовут?

— Таких не не берут в космонавты.

— Девушка, зачем так сразу отшивать? Я же, можно сказать, со всей душой…

— Видно.

Лиза вместе с провожатым завернули за угол.

— Эй, красивая! Смотри, темень вокруг, как пойдешь? — девушка не успела заметить, как перед ними возникло ещё двое парней полуспортивной внешности с заметно помятыми лицами. В Павловой родилось единственное желание: дать деру, как можно быстрее. — Раз кента не слушаешь, может, мы?

— Отвали… — небрежно бросила Лиза, поправляя на плече кожаную сумку, идя прочь. Но её нагнали.

— Мадам, вышло недоразумение! Мой брат обознался, а провожаю Вас я! — коротко стриженный молодчик, бывший, очевидно, кем-то из братии незнакомца, пытавшегося проводить Лизу до дома, преградил путь, не давая дороги. — Ты чего, милаха? Мы ж парни добрые, не обидим.

— Дорогу дай, — Лиза отодвинула мужчину плечом, благо была выше ростом и не лишена хоть какой-то физической силы. — В школе с девочками обращаться не учили?

— Учёная, твою мать! — но и переоценивать собственные силы глупо, тем более, когда тебя снова застали врасплох. — Ну чё, кукла? Службу съема забоялась, за цацки свои переживаешь? Откуда такая взялась?

— На твоей сыроварне таких не делают! — Павлова продолжала диалог, искренне пытаясь не подавать признаков паники.

Не было времени разбираться, кто настиг племянницу чиновницы горисполкома, пусть подобные элементы нередко встречались Павловой на пути; но тогда за её спиной стоял Космос, своим видом распугивающий всех, кто только на неё покушался. Лизу просто не смели трогать — себе дороже.

— Та не спеши, красота! — сказал третий, до того державшийся чуть поодаль, нахально насвистывая. — Тикалки, гляжу, золотые, кольцо не с барахолки. А серьги с мамкиного набора взяла?

— Тебя не спросила! — алмазные украшения, бывшие свадебным подарком для матери Лизы, никогда не покидали её. Оберег, талисман. Может, и сейчас сберегут?

— Да ладно, какая борзая? — прозвучало самоуверенно, но Лиза не двигалась с места, испепеляя противников своим ледяным взглядом. — Говорят же тебе, люди! Снимай серьги! А то, чего дурного… И не отвяжешься от нас! И не слиняем!

— Держи! — проронила Павлова, всматриваясь в полупустые глаза главного — коренастого, плечистого бойца, который больше не скрывался за спинами двух друзей-шестерок. — Только поспорим, что ты отдашь мне серьги! — фраза звучала утверждением.

— Вот, бля, упертая, — криво усмехнулся мужчина, всматриваясь в прозрачные алмазы, лежащие на ладони девушки, которую она тут же захлопнула, и спрятала в кармане пальто. — Давай, мать вашу так! Уверена?

— Вы и пальцем не тронете меня! — и Лиза не знала, почему не бежит, сломя голову, на Московский проспект.

— Да только пощупаю! — провозгласил центровой, пытаясь дернуть студентку за руку, и получая неожиданное для себя сопротивление. — Все честно — один на один!

— Ни хрена ты от меня не получишь!

— Сука, — Лиза успела лягнуть коренастого острым локтем, когда услышала, что в руке одного из его провожатых заблестело лезвие.

— Бля, Леха! Мать её, чего с этой шкурой церемониться? — опомнились, было, двое, стоящие позади, и ждущие, что «капитан» сам разберется с зазнавшейся малолеткой. — Нормально ж, говорили, а она…

— Что? — самый высокий, ещё с пять минут назад, клеящийся к Павловой, как банный лист, презрительно сверкнул нетрезвыми глазами. — Страшно?

— Не дождетесь, — девушка, собрав последние силы, успела выбежать из угла старого дома, спасая себя от беды. И её бы поймали, не давая шанса вернуться домой невредимой, если бы не чужое присутствие, выплывшее из темноты вечера:

— Стоп, машина! — глас вопиющего, разбавленный прежней веселостью, обращался ко всем троим вымогателям, будто обезличенным. — Башкой надо думать, блять, когда чужих девиц по углам зажимаете! На хера в подворотне промышляете? И так от ментов бегаете! Мало?!

— Гелыч, да ты чё! На финты тебе эта проблема, мы б с неё одни серьги да колечко! Сразу, бабла немерено! — уверяли парни, перебивая друг друга. — Все по-людски!

— Твою мать, если она скажет кому, что вытворяли?! — ситуация — закачаешься, подумал Гела, не ожидавший, что на ночь глядя на его голову свалиться этот нешуточный сюрприз. — Вы ж вроде девушек не обижаете? И на пиво хватает! Или вас кто-то припахал? В долгах, как в шелках?

— Не скажет, — пошловато причмокивая обветренными губами, произнес остриженный, — неразговорчивая…

— Надейся, сволочь, — Лиза цепко сверкнула ледяными глазами, впервые чувствуя боль. От чужого захвата саднило плечо, и неизвестно, чтобы было с нею ещё через три секунды.

Ей везет? Или у Павловой довольно странная полоса падений и удач… Почувствовав долгожданную безопасность, она готова молиться на Сванадзе, оказавшегося на улице Пестеля, неведомо каким ветром.

— А ты, бритый, вякать будешь, когда пригласят!

— Гелыч, было бы из-за чего!

— Канайте…

Лиза могла бы часами рассыпаться в благодарностях перед рыцарем, защитившим её от участи быть живым трупом, но молчание между ними, воцарившееся после побега морской пехоты из местной подворотни, красноречивее всяких слов говорило, что Сванадзе недоволен. И град на Неве как-то хмурился…

— Слезь с поребрика, неугомонная! — Гела оборачивается, когда Лиза, балансируя на бордюре, пытается обрести прежнюю легкость в движениях.

— Ладно, не я его красила, — снег падает хлопьями, и Павлова спешит плотнее запахнуть крупные пуговицы у горла, — что скажешь, Гел, я почти влипла?

— Не сказать, что Пчёла не прав, говоря, что тебе пора в родные пенаты. Вот, что тебе, эти подворотни? Слоняешься, зелёная…

— Убежала бы, но спасибо! Ещё чуток, и пришлось орать «пожар», — Лиза пожимала хрупкими плечами, как крыльями. — Но и не похожи эти синяки на бандитов.

— А на кого ещё они могут быть похожи, Лизка?

— Стало быть, у тебя на уме не только работа, гражданин Сванадзе?

— Не мне тебе объяснять, что в Питере на каждом шагу вот такие быки! Голова всё-таки не для украшения!

— Выживает сильнейший, и, не волнуйся, больше затемно одна не сунусь!

— Ну ведь не совру!

— Ха! Да если и соврешь — дорого не возьмёшь, знаю тебя, — оковы страха были окончательно повергнуты, и Лиза похлопала спасителя по крепкому плечу, — вылечил…

— Все твои проблемы — яйца выеденного не стоят! Поразмысли. Космос, твой, хоть и фрукт, покруче некоторых местных решал, но… все безопаснее, чем здесь! — Гела выдержал паузу, закуривая последнюю сигарету из пачки. — Бля, эти хабарики — не советую… за одну этикетку бабло отгрохал!

— Это ж Мальборо!

— Хренальбро! Курить бросать надо.

— Договаривай, мой дом — через квартал.

— Но ты сама все прекрасно знаешь! Я один, что ли, тебе это заливаю?

— Да вас там целая армия!

— Шуруй в Москву, какого фига тут ещё думать?

— Гел… — Лиза замедлила шаг, останавливаясь рядом с торцом дома партработников, — и на нашей улице будет праздник!

— Будет? — с азартом поинтересовался грузин, изгибая рот в приветливой улыбке, которая делала его на редкость симпатичным. Но Лиза любила морские синие омуты. Они спасали её от озноба, без противоядия.

— Будет, Гела!

— Пригласишь?

— Открытку не забуду нарисовать, дружище!

— А я уже понадеялся!

— Я не прощаюсь… — Павлова поспешила скрыться за тяжёлой парадной дверью, понимая, что она порядком задержалась. А если бы не Гела… Нет, нельзя жить, загадывая и ставя себя в тупики. Она и не станет.

И только Сванадзе, медленно перебирая ногами, плёлся дальше, не горя желанием оказаться дома. Там, где, признаться, жуткая холодина. И не из-за отопления, с которым все трансферты — без перебоя. Общение с девушкой красивой, но лукавой, сбило грузина с толку, заставляя хоть ненадолго окунуться в прошедшие времена. И немного в настоящее…

***

Гела Сванадзе умело держал лицо, словно каменная непроницаемая стена. Широченная ширма с могучими руками; не задевай, задавит. Коренастый и среднего роста, плотный и основательный, он не производил впечатления добра с кулаками, но глаза его, темные и южные, выдавали раздолбая, оставленного где-то на окраинах славного города Тбилиси. Уж сколько лет он там не был — не вспомнить, не счесть.

Казалось, что раздольная жизнь, без царя в голове и прочих условностей, была где-то там, за далеким поворотом. Там была первая отцовская хрущоба, где молодой семье становилось тесно. Там была мать — Кетеван. Она просто была, и этого было достаточно. Была обычной советской женой, которая печалилась из-за того, что непокорные сыновья Гела и Лёва теряли свои сандалики.

А потом отец стремительно пошёл на карьерное повышение; служба вела в Москву. ЦК партии — головокружительные перспективы, которые не давали продохнуть и опомниться. Дети росли, а отец не замечал. Леван был старшим — отличник, спортсмен. Образец для троечника Гелы, которого переводили из класса в класс за родительский авторитет, заставляющий учителей передёргивать лишний раз.

Гела плыл по течению, зная, что после школы пихнут в заветный МГУ — двери открыты. Возможно за ним нет старания, но зато пробивной и со стержнем. Не то что Лёвка, бредивший посольством в Лондоне, и заветным дипломом МГИМО. Хренов мечтатель с извечным магнитофоном на кровати, и разложенными по столу учебниками. Его кассеты вечно крутили «Битлз»…

Let It Be…

Кетеван Вахтанговна не знала, как примирить родных братьев, стараясь победить глухую разрозненность, а отцу было не в досуг. Забот хватало на службе, а мальцы справятся сами. Мужчины они или нет? Георгий Никанорович взлетал, пропадая на партийной работе, колесил в командировки и не замечал, что упускает самое главное.

Семья рассыпалась…

Сначала белой тенью из жизни родных ушла мать. Кетеван сгорела за три месяца, когда опухоль была уже неоперабельной; в заботах о сыновьях, сорокалетняя женщина не замечала собственные хвори. Гела заканчивал девятый класс, а Лёва поступил в институт, тот самый, заветный, оправдывая высокие ожидания родителей. Пропадал на лекциях, заставляя брата задуматься о будущем пути, который не имел права скатиться в пропасть.

Похороны, поминки, громкие слова… Все по чину, но в горле стоял ком. Мама жила тихо — помпа ни к чему; но кто послушает Гелу, безликого и невидимого первые месяцы после кончины матери. Отец безмолвствовал; хватало того, что сыновья всё больше напоминали головную боль. Как управляться со взрослыми и разнохарактерными парнями чиновник практически не знал, да и сам все время жил на даче. Звонил раз в два дня, передавал с водителем деньги, интересовался учебой. Ничего более…

«Скорбел», — убеждал Гелу старший брат, устало потирая глаза от скопившейся за последний период напряжённости. Пока однажды внезапно не нагрянул на служебную дачу — и не познакомился с любовницей отца, по-хозяйски расположившейся в мамином плетенном кресле. Возникало смутное чувство, что дама здесь — давно и надолго.

И это отец, клявшийся у могилы ушедшей Кетеван — на его пути не возникнет женского присутствия! Младший, отходчивый и контактный, перенес новость стоически — отец у него один, и грех ему жаловаться. Леван, категоричный и резкий, воспринял изменения, закрываясь в себе куда больше, чем в день смерти обожаемой матери.

Сванадзе стал студентом Плехановки — ни шатко ни валко, но он учился, пытаясь не заставлять папашу краснеть при удобном случае. Армия не стращала — сказывалась травма левого колена, полученная на давнишних соревнованиях по баскетболу. Да и грозила ли она когда-нибудь сыну большого человека? Уж точно не Афган, откуда горячая голова молодого грузина рисковала вернуться только в цинковой коробке.

А Лёва… Заметно сдал. Пропадал из дома, забросил престижную учебу, вызывая недоумение отца. Георгий бесновался и кричал, грозился всеми святыми и проклятыми, но Леван смеялся в ответ, демонстрируя полное неприятие родительского авторитета. Раз отец слал к чертям семью, так чем хуже сын?

Гела пытался их помирить, беря с Левика обещание: перестанет сорить родительскими деньгами и откажется от времяпровождения в сомнительных компаниях. Однако год, прошедший со смерти Кетеван, сделал из её старшего сына бледное подобие отличника и умницы Лёвы. Гела давно сбился со счета, сколько раз его брат приходил домой на бровях, в пьяном угаре; а когда заметил широкие, почти безумные зрачки, отпугивающие в свете лампы, не стал долго размышлять.

— А чё, малой? Истерить будешь? — Леван нервически смеялся, не собираясь рассказывать, как давно в его жизни появился белый порошок — решение всех насущных и великих проблем. И где он его доставал. — Ты ж всегда был оторвой? Давай! Я отцу не скажу, ему и похер, поверь мне! Мать захоронил со своими шашнями, а мы-то — так, груз на шее! Балласт!

— Ты больной, Лёва! — Гела тряс брата за плечи, пытаясь без помощи ударов по лицу привести его в чувство. — Тебя с кормушки твоей погонят, на батю не глянут! На хрена ты пыжился, если сейчас вот так, все херишь?!

— Святая наивность… — Лёва больше не видел смысла держаться. Он только хватал раскрасневшимся носом воздух, показывая брату крохотный пакетик с белесым порошком. — Это мне вас всех заменит! Всех, нахуй, всех! Только тебя, дурак, жалко! Не понимаешь ещё! Ни на грош!

— Как тебя-то легавые не забрали? Как ты «Волгу» свою не разбил?

— А об этом история умалчивает! И вообще, малой… Ни хрена мы не поймаем на этой рабочей Ниве…

— Что мы отцу скажем? Соображаешь, что творишь?! — отношения с отцом оставались предательски ровными, но узнать, что Лёва, даривший надежды, и ловивший звёзды с неба, падал со стремительной скоростью…

И Гела не знал, как выбраться из ямы. Впервые оказавшись с проблемой один на один, пытаясь скрыть от отца, что Леван… потерялся. Уговаривать лечиться — обнажить рану, а Лёва упорно не признавал действительное.

Левана Сванадзе отчислили из МГИМО — факт, который не скроешь и подавно. Георгий Яковлевич кричал, как никогда в жизни, не брезговал поднять на старшего сына руку, но смотря на потерянное и простывшее лицо, боялся признать… Сына он теряет. Вслед за Кетеван, которую убил новостью о том, что с ней его связывают лишь общественные нормы. Но в упор не чувствовал за собой вину, продолжая жить на даче в Сосновом бору. Так было проще…

Лёвы не стало под новый восемьдесят шестой. Нет, не передоз. Вздернулся в комнате матери, пользуясь тем, что брат-студент праздновал наступление года тигра где-то в общагах друзей. В записке, найденной на письменном столе, Сванадзе нашел лишь обрывок, с коротким напоминанием прежнего умницы Лёвы: «я сам себе противен…».

Гела остался один — присутствие отца, напуганного и покаянного, картины не спасало. Левки этот трёп все равно бы не вернул. В квартире на Чистых прудах воцарился мрак, и Гела сбегал, ища свой адреналин на улицах. Иногда и утюжил, втюхивая подороже отцовские подарки — ширпотреб не имел никакой значимости. Но отец взял ситуацию под контроль, видимо, вспоминая, что кроме младшего у него никого не осталось.

Гела пообещал, что диплом принесет в зубах; так и быть, не зря же учился, пусть и катаясь с пересдачи на пересдачу. Или получая «зачтено» за коробку дефицитного чая, завалявшегося с последней командировки отца ненужным атрибутом. А после института попал в Ленинград, где снова окунулся в другой ритм, неся вахту при очень человечной для политической кухни женщины. Собственно, и назначение в обком устроил отец, обеспокоенный будущим единственного сына.

Но Гела держал дистанцию, а отец брюзг на Чистых прудах. Наверное, совершенно один, или с новой походно-полевой. Впрочем, хоть с двумя, сыну стало все равно. Заяву за антиобщественное поведение строчить не станет. Порицать поздно. Сванадзе жил простым существованием советского служащего, от получки к получке. И не было в нем никакой загадки, которой бы мучилась светлоглазая Лиза. Только пустота, закравшаяся черной кошкой.

Не шутка, а чёртов лабиринт…

Комментарий к 90-й. Лабиринты

Космос/Лиза:

https://vk.com/photo-171666652_456239107

========== 90-й. Оттепель ==========

OST:

— Cutting Crew — (I Just) Died in Your Arms

— Алексей Глызин — Зимний сад

Немая сцена длилась ровно шестьдесят секунд. Долгую минуту, за которую Пчёла успел просигналить тётке жестами, показывая на пачку верблюжьих, а Лиза смогла влететь в квартиру, беспечно скидывая свои луноходы. Вьюга постаралась на славу. На обратном пути ноги заплетались от усталости, а случившаяся схватка с маргинальными элементами тоже не прибавила бодрости. Гела появился вовремя, спасая от большой беды, с которой бы Лиза не справилась, даже будучи мастером спорта по боксу.

В ногах правды нет. Лиза снова ощущает нехорошую дрожь. Надо спросить у Пчёлы, как называются такие состояния, но Лиза не желала получить великую взбучку. Лучше свалить вину на мягкие сапоги, промерзшие от минусовых температур. Обувь, бывшая пределом мечтаний миллионов советских модниц, чуть было не спасла непутевую блондинку, позволяя ловко изворачиваться на поворотах. Но о том, что случилось на улице Пестеля, присутствующим в коридоре лучше не знать. Запрут в четырех стенах…

А Космос готов рвать и метать, но чутье подсказывало, что молнии произведут нулевой эффект. Лиза умела уходить от ответа, молча демонстрируя свою усталость. Хотелось кричать во всю глотку, доказывая свою правоту, но сын профессора будто врастает в пол, не находя дежурного в таких случаях междометия.

Чёрт дери! Смотрит! Тупо уставилась на его понурую фигуру в черном драпированном пальто. Подбирала слова, чтобы выстрелить без осечки. Все убедились в этом через считанные секунды.

— Как посмотрю, вы готовились? — Лиза прыснула от смеха, усаживаясь на низкий пуф, и устало качая головой. — Ау, Пчёлкин? Глухой стал?

— Чё… — неловко откликнулся Витя, пытаясь не терять лица, — подарок не тот? Прости! Чего под руку попалось…

— И так вышло, что это Кос! Ну? Что ты как в детстве? За елочку спрятался! Тебя видно, братец… — из двух зол Пчёла всегда выбирал меньшее зло, и потому держался Черновой, решив, что не станет парировать сестре. — И вам физкульт, Космос Юрьевич! Не изображайте из себя черта, у вас похоже Юпитер в неблагоприятной фазе.

— Зато у тебя Венера взбесилась, — не остался в долгу Кос, теряя возможность помириться без суеты, — и с Луны упала, без парашюта!

— Вот и выяснили! — дутики, снятые Лизой, убраны в шкаф одним движением. Чехословацкая стенка с грохотом закрывается, но девушке не до испорченной мебели. — Какой Витюша молодец! Приехал! И Космоса с собой взял, а то всё Москва… — заметила Чернова, едва заметно подмигивая племяннику. Обстановка разряжалась с трудом.

— Загнал во двор овец… — правдоподобнее рифмы не придумать, успела прикинуть Лиза, когда в голове внезапно возникло комичное сравнение.

Пчёла тряхнул светлой гривой, и не скрывая эмоций, заржал, как гарцующая лошадь. Неугомонные! И можно было засекать, когда они начнут целоваться по углам. Витя ставил на три с половиной… минуты.

— Пошли! «Служу Советскому Союзу» посмотрим… — Елена дернула Пчёлу за рукав, уводя, для начала обживаться, а не портить своими папиросами фамильную пепельницу. — Тебе ведь полезно, призывник!

— Та я не годен же… — Пчёлкину впору махать своим военником, раздобытым путем великой военной хитрости и врожденного плоскостопия.

— Потому что армия не выдержит такое счастье! — резюмировала Чернова, закрывая двери в гостиную.

— Ну что, Юпитер… — вопрос Лизы неловко повис в воздухе, делая и без того малое пространство коридора душным и стягивающим, — не забыл дороги?

У Космоса нюх на ненастья и неурядицы Павловой. Появился, захватив второго из ларца. Решился поздравить, скрывая обиду. Напряжение, жившее в венах, заставило Лизу отвернуться, медленно понурив голову к стене. Вроде не операция, не укол. Сердце обрывается, когда Космос пронизывает её, стоя на расстоянии, и не решаясь заговорить первым. Это так не похоже на бравого балагура, который не знал неудач и стремился вырваться вперёд из любой толпы.

— Космос! — зазвучало требовательно, как будто командой к действию.

— У меня память хорошая, не все ж так хреново, — обычно разговорчивый, Кос все-таки подтвердил, что найдет выход из тупика.

— Слава Богу!

Космос решил рискнуть, нарушая ложное спокойствие Лизы, спрашивая:

— Лучше скажи мне… довольна?

Кос побеждал, не думая о верности выбранного метода, но состязание с сердцем проигрывал, не пытаясь сопротивляться единственной, за которую он боролся. Сначала с самим собой, удивляясь, откуда в нем эти глупые чувства, а позже доказывая всему свету, что никого к ней не подпустит. И сейчас не отступит. Позади Москва. В прямом и переносном смысле.

— Я рада тому, что вы с Пчёлой не поубивали друг друга в дороге.

— Твою дивизию! Слишком много чести! — из соседней комнаты послышался несдержанный гогот. Со стороны Космос бы тоже посмеялся над собой. Лет через десять, если повезёт.

— Зато все целы… — смех близких должен был смягчить Лизу, но почему-то ей только хуже от гнетущего взгляда справа.

Подростком Космос вторил ей, что непременно станет хирургом. Обычно, когда бинтовал стёртые в кровь коленки подруги. Лиза не раз падала с железного велосипеда старшего брата. Прошли годы, идеалы сменились, но Холмогоров резал без скальпеля, и был идеален в своём ремесле.

— Как оно? — Космос поднимает громадную ладонь к потолку, едва уловив, что от золотистых волос, забранных в косу, пахнет духами и дымом… И морозом. Курит и мёрзнет. Или нервничает. И это как-то неправильно… Его девочка, живущая в пелене своих высот и мечтаний, просто не должна была растрачивать себя по пустякам. Почему-то всё наперекосяк…

— Что? — непокоренная оборачивает влажные глаза; в них не было слез, но стоит щелкнуть пальцами… и водопад.

— Как в эмиграции? — звучно интересуется Кос, видя, как Лиза зябко тянет рукава старого синего свитера, и кусает губы, ожидая нового вопроса. — Крыша хоть не течёт?

— Где?! — резко бросила голубоглазая, не сразу понимая, что Космос снова теряет их шанс на адекватный разговор. Как будто бы ничего не было. Ни скандалов, ни криков, ни дачи… Каких сил стоил профессору Холмогорову ремонт чужих загородных хором!

— В твоей… пирамиде Хеопса, — издевался, — потолки-то какие-то тяжелые…

— Отойди, — дрожащим голосом проговорила Лиза, не зная, как отреагировать на откровенную насмешку, — если ты приехал, чтобы корить меня, то дверка не та! Или напомнить, почему мы оказались по разные баррикады?

— Нет, малая, ошиблась дверью ты! — теперь он не видел смысла таить свои длинные монологи для одного зрителя. — Когда прыгнула в последний вагон, сматываясь, как загнанный заяц! Ни строчки, ни звонка, ничего не оставить! Главное для братца, твою мать, ключи от хаты, чтобы фигусы твои грёбанные поливал! А на меня пофигу!

— А ты наглый, Холмогоров! С какой стати ты ведёшь себя, как будто я во всем виновата! Тебе напомнить? Дачу и тёлку, которая утешала? Но имени не знаю, может, ты мне подскажешь? Ах, милый, ты же не успел узнать! Я не вовремя накрыла тебя? Признай, что тебе стало тошно от моего присутствия! Развлекся, а пацаны бы прикрыли. Или ты думаешь, что я не знаю вашу шайку… Да получше некоторых, придурки!

— Ты отказалась разгребать нашу кашу, молчала. Тебе вообще было похеру, что со мной, и что я думаю, — Кос пытался унять нервно поднимающуюся пятку в лакированном ботинке, но тело упорно не слушалось, — но я не могу оставить все так, как есть! И один бить головой об стену тоже! Это ясно?

— А как же? Я просто избалованная дочура, которая рубит с плеча. Но память мне не изменяет. Ты повел себя безобразно! И не слышал моих слов… Подозревал в том, чего никогда не было!

— Легче бросить меня, как пса ненужного, чтобы назвал себя скотиной, варился в собственном соку! Как будто не знаю, что кругом виноват.

— Ты хочешь выяснить, кто кинул здоровый камень в нашу клумбу?

— Я приехал к тебе, а остальное мне как-то по барабану. Ты, вроде как, девчонка неглупая. Знаешь, что кроме тебя нахер никто не сдался, но что-то там выдумала…

— Была бы умной, то не уехала бы из Москвы? Догадалась бы, что ты все от обиды на меня делаешь, и что другу помочь хотел, не меньше моего? Что не сдержался, пал духом, когда я решила просить помощи у Громовых! И на той даче… Ты же взял меня, в Москву поехал, ты же доказать хотел, что верен. Ведь ты меня любишь, правда?

— Люблю, — Космосу до зубного скрежета обидно, что Лиза спрашивает у него то, на что всегда есть только однозначные ответы, — и я думаю, что это навсегда.

— И я тоже.

В Ленинграде снег. Запорошило и непокрытую голову Космоса. Лиза выискивает в чуть влажных волосах невидимые снежинки, едва скользнув ладонью в его темно-русые волосы. Он её ловит, захватом за талию, не давая повысить голоса, о чем делает знак.

— Вот что ты творишь? То собираешься, как вор на ярмарку, то…

— Валяй, мне интересно!

— Как снег на голову, Космос!

— А дождешься тебя! Так что сиди, Космос, в Москве, ломай башку…

— Ты сам доказывал, что неуязвим…

— Ничего я не хочу доказывать, — с этой несносной девчонкой было проще молчать, чем городить километровые заборы. Как правило, из обещаний и клятв, которые никогда не сбываются, — толку?

— Как ты думаешь? — Лиза не остановила попыток вырваться в гостиную. — Они…

— Ни о чём я не думаю, надоело, — Космос придвинулся ближе, проходясь чуткими пальцами по озябшей шее девушки, — устал думать.

— Подслушивают, — за белой дверью странно зашуршало, будто кто-то топтался, — пойдем, всё и так слышно…

— Мне наплевать!

— Я знаю.

Разговор остался незавершённым. Пару позвали к столу, что спасло положение. Лиза пыталась не расплакаться в мужское плечо, сильное и родное, а Космос страшился не спугнуть первую оттепель. Она чревата обильными заморозками.

***

Концерт по заявкам «нашего профсоюза» продолжался с полчаса. Бренчание «Последних известий» сменилось скрипом кассетных записей, воспроизводимых импортной аппаратурой, смотревшейся в квартире Павловых инородным элементом. Быть может, Кос в этой обстановке — лишняя обуза и комок нервов?

Пусть Космосу Юрьевичу разрешили дымить. Хозяйка дома предпочитала «Marlboro», окурками которых была заполнена граненная хрустальная пепельница, запрятанная на кухонном подоконнике.

— Не подумай, что учу плохому. Курю у детей на глазах, плохой перемер! Ещё и бюрократия… Фу, как вы меня все выносите? — иногда Кос терялся, и всерьёз полагал, что Лиза — дочь Ёлки. Они были во многом похожи. Хотя бы строгим взглядом, которым каждый раз буравили своих собеседников. — Слышал, Космос, что служба у меня нервная, с людьми? Приходится выпускать пар, чтобы лишний раз не сорваться…

— Не работа, а праздник, — монотонно протягивал Кос, стряхивая пепел в прозрачный хрусталь, но резко одёрнул себя, понимая, что ещё чутка — и сболтнет лишнего, о чем говорить сейчас крайне не хотелось, — прям как у меня…

— А я привыкла строить, а не ломать, — прищуренные женские глаза с пониманием усмехались, но Чернова не привыкла работать капитаном Жегловым, выводя собеседника на прозрачность и досужую откровенность, — а ты чай-то помешивай, а то не остынет!

— Сойдет, — поморщившись от капли кипятка из чайничка, упавшей на его запястье, проронил Космос, — блин…

— Вовка в тридевятом королевстве! — Елена продолжала расслабленно потягивать дым, не жалея чуткую дыхательную систему. — Ищете же приключений на все места… Что ты, что эта барышня.

— Я — не Вовка, — упрямство завладело существом парня, когда кто-то пытался склонять его имя на всех четыре стороны света, — а Космос — имя греческое такое. Мир, порядок, вселенная!

— Смотри, не перепутай, Кутузов, называется… — Елена, вскинув бровь, покачала пшеничной головой, нисколько не удивляясь ребячеству вечного спутника своей племянницы. — А в трех шагах от меня издевается над братцем твоя клятва! Елизавета…

— Нет, вам тоже в прикол надо мною изгаляться? — в первую очередь, как только Пчёла перенесет свой зад к своим «питерским корешам», Кос всё выскажет Лизе, которая дурачилась вместе с братом. Укоры их великолепной тётушки он как-нибудь стерпит.

— А я начинала? — Черновой искренне хотелось рассмеяться, но два метра красоты, устроившиеся в дедовском кресле, и так не отличались завидным расположением духа, а Лизка вздумала вести себя, как игривый сивка-бурка. — Ладно,допрос прошёл…

— Мы вроде и не на Лубянке, — Холмогоров подавил в себе смешок, отчего-то вспоминая бывшую хозяйку квартиры на Московском проспекте, совершившую тридцатый кульбит в своем адском вареве. Её единственная внучка да с таким пахарем, которого исправит только наган, — в вашей семье про это лучше знают.

— Да и не на Литейном, поверь мне, Космос! — Чернова говорила со знанием дела и потаенной грустью в голосе. — Проехали. Пей чай, остынет…

Кос пытался сосчитать, сколько будет лететь Пчёла, прямиком с мраморных ступенек сталинки на Московский вокзал. Взгляд фокусировался на Лизе, бессовестной заразе, снова поманившей Космоса голубыми омутами, и так же легко строившейся из себя заботливую сестру при Пчёле.

Не сказать, что Холмогорова радовала картина маслом: стоило Лизе вплыть в большую гостиную, как она отмахнулась от продолжения беседы и мертвой хваткой схватилась за Пчёлу. Витя, падкий на лесть в свой адрес, забыл зачем вытащил Коса из Москвы. Медовый глаз всегда кичился особенной ролью в судьбе сёстры, а Лизка цепляется за родственника, как за единственный оплот. Потому что в панцире тепло и удобно. Прятаться и недоговаривать — это вообще их семейная фамильная стратегия.

Дуэт беснующихся пчёл, твою мать! Брат с сестрой вздумали петь, соревнуясь в громкости с телевизором, Глызиным и здравым смыслом…

— Зимний сад…

— Зимний са-а-д!

— Белым сном деревья спя-а-а-т…

— Но им как нам цветные снятся сны-ы-ы, — с надрывом и зауныло протянул Пчёла, облапив младшую сестру за плечи, — сны-ы-ы! Которую неделю…

— Да перестань орать мне в ухо! — Елизавета не выдержала первой, пытаясь усмирить вредное насекомое. — Соскучился или в твоем улье снова сбой механики?

— Не катит, как пою, а? Знал бы, то чемодан с кислыми щами к тебе не тащил!

Пчёла оборачивается на Космоса, пытаясь изобразить на помятом с дороги лице эмоции солидарности и понимания, но взамен ловит на себе раздраженный и всклокоченный взор, громогласно говоривший о том, что кто-то заваливает всю идею ленинградского предприятия. Но вновь решается выслушать сестру, которая привычно выговаривает ему:

— Если бы ты пел, а не дурил — другой разговор.

— Может, мать, я всю жизнь мечтал стать оперным певцом, а не как вот эти петухи с начесами по сцене скакать…

— Кишка не тонка будет так лямку тянуть?

— Та я бы и не слажал, я тебя умоляю, медовая!

— Давай, ты это Софе будешь заливать…

— Не-а, объясни-ка? Ты почему опять начинаешь мне про Софку речь вести, женщина?

— Вижу дальше, чем собственный нос, — Павлова не знала, сочувствовать ли Софе заранее, выставляя себя не лучшей подругой и ещё более отвратительной сестрой; или повернуться вправо, чтобы увидеть собственное зеркало с черными нахмуренными бровями.

— Не пойман — не вор, — Пчёла пытался бороться, крепя свою невидимую стену и железный занавес, которым оградил отношения с Софой от других, — довольна ответом?

— Считай, что я тебе поверила.

— На хрен этот разговор…

— А ты не взводись, Пчёл, — окликнул Кос, вступая в беседу, — правду тебе говорят, а ты всё где-то шарахаешься. Не надоело?

— Я телик гляну! — надо было предположить, что Пчёла откажется от любых комментариев по поводу Софки. Чёрт дери, ведь они с Косом тоже так делали. Лиза разучилась отделять себя от сына профессора Холмогорова.

Космос, одиноко восседающий в старом кресле покойного хозяина дома, хранил обет молчания, вынашивая хитрый план по усмирению крылатого дурня, пока Чернова, вернувшаяся в гостиную, не спросила его:

— Что это за филиал «Песни года восемьдесят девять»? — не хватало только новогодней ёлки. — Они бы ещё мишурой и гирляндами себя обвесили! На весь этаж слышно.

— Я бы их куда-нибудь закрыл, но по отдельности.

— Не ревнуй, он её брат… — Елена поспешила успокоить расстроенного в чувствах Холмогорова, — возможность подмены исключена! Видишь, что хохолки в один цвет?

— Это я уже понял, лет так семь назад. Пчелиный дуэт!

— То-то я смотрю ты у них вечно за балласт.

— Нет, нет, я на роли космонавта!

— Тогда соответствуй, — устало теребя веки, сказала чиновница. — Витя, сходи со мной! На пару слов, а потом к соседям за солью. Ждут только нас…

— А чё? До исполкома дефицит дошёл? — опомнился хохмящий Пчёла, не сразу учуяв суть замысла тётки. — Раз за солью, то чё, блин, сам схожу.

— Не «чё», и не «блин», а пошли… — не объясняя причин, продолжила Чернова, и через секунду Космос мог бы ставить замечательной женщине прижизненный памятник, но Лиза думала иначе, не скрывая своей отрешенности.

Красноречивее взгляда, чем тот, потерянный, который и отличал девушку, выкинутую из своего черепашьего панциря, не придумать.

— Сами догадались, молодцы, — начал Космос, пытаясь нарушить сложившуюся за пару мгновений тишину, — ну… так и будем шкериться?

— Иди на фиг!

— А чего так не вежливо, командирша?

— Кос, давай выясним?

— Нет, ты послушай меня, я и так долго высиживал.

— Давай проясним то, что я ничего не хочу разбирать, ворошить и переворачивать!

— Потрясно! Сразу выгонишь под забор? Или спрячешься куда?

— В подсобке, кстати, уютно, — в ногах правды нет, и девушка присела на подлокотник кресла, ближе к спасительному теплу. — Я там в детстве пряталась с соседским мальчишкой. Антоха, у нас разница в четыре года была, жил на этаж ниже… Хорошо бы жил, если бы не воля военкома.

— Я что-то о тебе не знаю?

— Антон погиб в Афгане, не стал косить…

— Хочешь… — тихо предположил Кос, роняя руку на худое девичье колено, — чтобы я пожалел, что береженный?

— Нет, — строго ответила Лиза, часто качая головой, — я просто хотела, чтобы ты был рядом со мной, Кос. Все просто, как ты любишь.

— Теперь расхотела, скажешь? — против своей воли, но Лиза оттаивала, стоило бравому космонавту дотронуться пальцем до побелевшей щеки.

Можно было что-то возразить, кидаться друг в друга клятвами, которые ничего не значат, но взамен Павлова разревелась, подобно потерянному ребенку, падая в руки собственного ловца звезд.

— Ты чего? — Космос успел поймать свою беглянку, как сорвавшуюся с ветки птицу. Или существо, выбравшееся из собственного кокона, сплетенного из железных прутьев.

— Ни… че… го… — он улыбается, и Лиза успевает заметить это, прежде чем утыкается лицом в шею, отдающую «Шипром». Обычно сестра Пчёлы терпеть не может этот советский мужской аромат, но теперь не спешит ругаться.

— Вот и славно, маленькая.

— Сознайся, кто из вас придумал это все? — девушка и не надеется услышать правду.

— Уже неважно! — Космос впервые решается поцеловать свою девочку.

Девочка… Это слово было применимо только к Лизе. Оно стало волшебным и отличало Павлову из тысячи одинаковых лиц, которых приходилось встречать на своём пути.

Помня о благодарности, Лиза успела подумать, что Пчёле следовало купить бутылку «Столичной» и билет в Москву, чтобы Голикова получила свой подарок раньше времени. Ёлку, явно уехавшую к Рафаловичу, от души обнять за понимание и любовь к ближним, а Космоса…

Задержать в Ленинграде…

========== 90-й. В комнате с белым потолком… ==========

OST:

— Sade — Smooth Operator

— Nautilus Pompilius — Я хочу быть с тобой

Москва. Февраль 90-го

Софа привыкла к подъему в семь утра. На кухне успевал воцариться запах сигар «Гавана», которыми неизменно дымил отец. Мать отмахивалась от едкого табака, и, дождавшись спасительного звонка, объявляла мужу, что служба не ждёт. Константин Евгеньевич заканчивал завтракать, накидывал на коренастую фигуру пиджак, и, коротко прощаясь с женой и дочерью, спускался по лестнице к служебному автомобилю. Марина Владленовна не забывала приговаривать в спину супруга, что «членовоз» не уедет без него. Она всегда называла чёрную «Чайку» по завету народной молвы. Но семейство привыкло к комфортной жизни, от машины никто не спешил отказываться.

Но обличительные крики разбудили Софку тревожным набатом. Сразу же захотелось спрятаться под одеялом, будто двухметровый кусок ткани — укрытие от всех бед. Надоели Софе ваши семь утра. Слушать музыку куда приятнее, да ещё и в тихой комнате на солнечной стороне. Пока Бутусов пел о глазах, потерявших свой цвет, Софа пыталась сосредоточиться на себе, пытаясь не думать, что лодка её родителей дала пробоину. Папа всё чаще запирается от семьи на даче, почти не скрывая от супруги новое увлечение — медсестру из Кремлёвки. Мать, глубоко оскорблённая, сыпала справедливыми упрёками.

Константин Евгеньевич, считавший, что обеспечил семье безбедное существование, больше не мог скрывать, что его чувство к Марине Владленовне умерло. Показное благополучие казалось ему рациональным решением проблемы. Когда-то делегат комсомольских съездов Дементьева избрала его своим распрекрасным мужем, и он не сильно сопротивлялся подобной перспективе. Партии нужны ответственные кадры, которым можно доверить судьбы миллионов и народное хозяйство. Женитьба на хорошенькой Марине позволила не сомневаться в своем верном тыле. Но со временем Константина стала тяготить жизнь с женой, оказавшейся натурой довольно деспотичной. Характерной.

Софа предвидела, что однажды отец взорвется. Понимала, что родители никогда не любили друг друга, но разумно решили, что молодым строителям коммунизма лучше держаться вместе, а для развлечения родить дочь. Софка инертно следовала по течению, послушно окончив школу без троек, поступив в юридический институт, но на этом её амбиции закончились. И если отец вступался за дочь, шутя, что великие гены передаются через поколение, то Марина Владленовна не знала жалости. В конфликтах родителей её имя не раз всплывало на первые места. Было так и на этот раз.

— Меня не жалеешь, дурак, подумай, что у дочки за спиной в институте скажут! Мало ли, что звёзд там не ловит, а начнут говорить про кобеля-папашу! Решил, что стерплю? Времена не те, но за аморалку пожалуюсь. Так своей мадаме кремлевской и передай!

— Вот теперь ответь, профессорша, а что я тебе не дал? Чем обделил? Должность у тебя есть, дочка наша — не шпана и не мотается! Деньгами снабжаю, как будто печатаю, и родственников твоих по нужным направлениям распихал. Пашу на будущее Софки, как папа Карло! Я считаю, что сделал всё, в чем ты так когда-то нуждалась…

— Запел, хрен моржовый! О дочке вспомнил, когда звоночек прозвенел! Где ты был, заботливый папашка, когда она Милославскому сказала, чтоб лесом шёл? А ты, занятой своей неотложкой, так и спустил на тормозах! Милуйся, дочка, с кем хочешь, с шиблотой подзаборной! Вставил бы мозги, чтобы твоя Софка пример с Павловской дочки брала! Та раскидываться не стала, та прикарманила профессорского сынка. А наша всё на этого барышника заглядывается, глаза бы мои не глядели!

— Чего ещё мелешь! Дочерью попрекнуть решила? Не выйдет! Что случится, Софа ко мне придёт! Потому что ты её, как и меня душишь, но хватит, кончилась песня…

— Через годок дочура в подоле принесет, а ты жалей её, распускай руки! А дачу от слуг своих освободи! Приеду, проведаю хозяйство, дух переведу! Завтра же…

— Делай, как вздумается! Если что надо — звони, не обделю, раз так нужно будет. Я на службе! Буду поздно!

Через минуту входная дверь закономерно хлопала, надрывно и тяжело. Мать явно бросилась в слёзы, пытаясь понять, когда упустила из вида мужнино вольнодумство, а Софа с вздрагиванием утыкалась в подушку. И все-таки не пробоина, не течь. Ситуация грозила самыми неблагоприятными катаклизмами. В это не хотелось верить хотя бы в этой комнате с белым потоком, всегда уютной и светлой, но музыка, которая теперь лилась куда тише, убеждала в обратном:

— Твое имя давно стало другим,

Глаза навсегда потеряли свой цвет,

Старый врач мне сказал — тебя больше нет,

Пожарный выдал мне справку, что дом твой сгорел…

Кассеты с иностранными записями, принесенные Пумой, валяются где-то в столе, и поэтому тишину комнаты нарушил лишь негромкий рокот «Наутилуса». Пума знал, что сладкоголосой немке с «In the Heat of the Night» подруга опять предпочтёт «Казанову», но подачки в честь долгой и верной дружбы не прекращались. Васька присматривал за Софой с внимательностью старшего брата, и никто не имел сил прервать детскую дружбу. Пусть Быков давно забыл, что кто-то может называть его по имени, а не звучным прозвищем.

— Взяла бы Сандру и не выделывалась, на нее спрос у всех о-го-го! Но ты же слушать не будешь, Чума! — в том, что Пума лучше любого студента-экономиста разбирался в категориях «спрос» и «предложение» Голикова не сомневалась.

— Но ты же знал, что я буду выделываться, бычок? — кассетами Софка не разбрасывалась, зная, что может предложить их сокурсницам, с ума сходившим от западного евродэнса. — Ладно, в хозяйстве все сгодится!

— И это твоя благодарность, подруга? А поцеловать? По-братски, Пчёле не сдам! Он теперь такими делами в перспективе заморочит со своим Белым, да чтобы я ему указывал!

— Издеваешься, да? — Голикова теряет свой задорный пыл, и взгляд изумрудных глаз тухнет. Она же знает, что Пуме не нужно долго гадать, чтобы понять чувства Софки к Вите Пчёлкину. Но советчиков она не послушает. — Мне-то ваши зоны влияния по барабану! Живите, как знаете! И ты, и Белый, а с Пчёлой я уж сама как-нибудь выясню!

— Разберётся она! Ладно, я не в обиде, я так просто поворчал! — Пума по-доброму улыбается, и Софья вновь видит привычного беззлобного мальчика, с которым познакомилась в далеком детстве. — Только держи себя на мушке, готовься. На стороне будь! И не разочаровывайся, а то совсем плохо будет…

— Пума, послушай, — Софа остановила поток речи друга жестом ладони, — а давай сама разберусь, даже если дура полная! Мне же не привыкать, правда? Признаешь?

— Не сломайся, а это и есть главное! Сама поймешь…

Пчёла не запрещал такого общения. Казалось, что ему чужда ревность. Не лохов же бомбить её Пума зовёт, а так, друг детства золотого. Что Пчёлкин мог запретить Софке, если и сам ходил в полулегальных ухажерах? Марине Владленовне не ко двору козёл по имени Витя. Он не обеспечит её дочери столицу капстраны.

Ник перестал смущать воображение Софы, когда понял, что Пчёлкин — не пустая графа в её биографии. У него этих дочек партийных функционеров — вагон и маленькая тележка! Но Марине Владленовне не хотелось терять связь с влиятельной семьей Милославских, и она не могла простить дочери её непростительное легкомыслие.

— Ты дура, Софка! Дура, а как иначе? Мать права! Вон, Лизка твоя закадычная! Задницей докрутилась и профессорского сынка на удочку подловила! Набралась бы опыта, мы с отцом не вечные, а ты привыкла ушами хлопать! Зла не хватает…

— Если тебе так нравится Ник, то, мам, пожалуйста — разводись с отцом, и шуруй в устроенную Европу! Правда, боюсь, что папа не выдержит удара, а Никите не нужна такая перспектива! А меня уволь! Разменной монетой быть не собираюсь, и так выполняю твои желания, как Алладин! Профессию серьёзную получаю! Ты этого хотела, ма?

— Я хочу, чтобы тебе не пришлось знать нужды! Чтобы ума набиралась!

— Идти по проторенной тобою дороге? Нет, мама, не надо.

— Надо, не надо! А ты меня отцом не попрекай — не жила бы так злачно, как бы ни я!

— А я и не жалуюсь!

— Одно радует!

Без Пчёлы пусто — корень проблемы, заставляющей Софку закрыться в четырех стенах, обнаружился в этом. Софа могла бы упрекнуть Пчёлу, что он пытается втянуть свои медовые крылья в чужой улей, но она сама же проводила его из Шереметьево, снабжая обещанием — по его приезду из Ленинграда бросить всякую конспирацию. Это было не самой легкой задачей: Софка хотела сберечь нервы матери. Витя не понимал, почему Софа строит из себя виноватую. Что ему до чужих бесплодных амбиций? И ей…

— Блин, о чём мы вообще толкуем, как бедные люди? И я на это, блять, соглашаюсь, по углам чужим мыкаться на свиданки, как бы ни приделах! Ты меня кем выставляешь? Уродом моральным? А, Соф?

— Остынь уже, и так нелегко. Ты ведь был согласен подождать! А сейчас-то что изменилось? Потопить меня перед матерью хочешь? Разве я тебе не говорила, что она творит! Каждый раз, когда хочет сорвать на мне свой гнев!

— Чем я теперь твоим предкам плох? Заграниц не видел? Бабла не заработаю, сдохну в канаве после очередного разбора? А стыдобно ведь! Пацаны смеются, когда я очевидного не признаю. Бегаю за тобой, как сопливый восьмиклассник…

— Уговорил! Не мелкая, разберусь, и всё нормально будет, как у людей. К Филу на свадьбу со мной пойдешь, как жених на выданье…

— Хорошо сейчас сказанула, Хазанов в юбке. Лады, дочь Тритона, я на гребне волны в северную гавань, ты давай там… Не скучай, умницей будь!

— Не дождешься, лукавый! Оглянись, сзади космические войска!

— Эй, Пчёл! Объявляю, Вас мужем и не ной! Та-да-да-да… — идиллию разрушил Холмогоров, появившийся между Голиковой и Пчёлкиным, как третейский судья. — Ля-ля, тополя, люблю — трамвай куплю, все вы такие безголовые! Соф, я, конечно, сын профессора астрофизики, но не моей морде «Аэрофлот» задерживать…

— Соф, эта махина просто достала, тудыт его за клешню, — показав Косу кулак, Пчёла на секунду почувствовал себя истинным победителем, — но мы это, правда, опоздаем так! Чё, Кос, погнали за золотом маккены?

— Мне бы хотя бы поговорить с твоей сестрой, а золото потом я ей уж обеспечу! — веселость Коса стёрлась при едином упоминании Лизы. — Софа, лихом не поминай, а Пчёлу пришлю следующим рейсом!

— Переговорщики фиговы, постарайтесь не переубивать друг друга в полете.

— Где уж наша бы не пропадала!

Из гущи воспоминаний выводит требовательный стук в дверь. Софа бы и рада остаться неподвижной на своей кровати, но стучалась мать, и она не уйдет так просто, прежде чем не пожелает «доброго утра». В весьма специфичной форме.

— Проснись и пой, хоть раз в жизни! — мрачно замечает Голикова-старшая, отворяя дверь, и нажимая на кнопку выключения магнитофона. — Грустная у тебя музыка, дочка, плакать с неё будешь. А не хватало, чтобы ещё и ты туда же…

— Ты же сама говорила, ма! Я из поколения бездуховной молодежи, куда мне до тебя, святой комсомолки и идейного борца с тунеядством? — Софке не жаль выключенного Бутусова, а вот за поникшую от бабского горя мать впервые по-женски обидно. — Только не надо плакать! Ты ведь всегда была смелая, боевая, а сейчас подаёшь мне заразительный пример. Ну, мама!

— Мне в юности тоже пели про солнышко лесное, про зорьки ясные, в любви признавались. Был один залётный. Обманул в два счета, а потом папаша наш подобрал добро, хорошо, что не с пузом, но только вот сижу я, Софа, здесь… Обманутая и покинутая, все одно! Зато с пропиской и привилегиями.

— Мама, — едва слышно произнесла Софа, садясь на кровати, и подвигаясь ближе к Марине Владленовне, — а ведь ты прекрасно понимаешь, что я Пчёлкина выберу. Борись со мной, сколько влезет!

— Будто я не знаю, о чем ты все время думаешь, — Марина не скрывала разочарования в голосе, но сил на борьбу не оставалось. Может, муж и вправду сказал не дурость — Софка умна, и обормота не выберет, — но учти — падать будет больно! Первая любовь — разовая акция! Я смыслю, о чем говорю. Через это мы проходили! Любовь-морковь, а матери потом страдай! В слезах утонешь!

— Все мы когда-нибудь падаем, мам, — приятная полудрема, владеющая сознанием Софы, давно вытеснена здравомыслием Марины Владленовны, и девушка резво поднимается, не давая себе раскиснуть, — и это вопрос времени. Чему быть, того не миновать! Но с отцом помиритесь. Каждое утро выслушиваю! Или разводитесь. К чёрту ваши приличия, если вы сами себе враги!

— Софа, успокойся на мой счёт, уж как-нибудь уживусь с отцом. Не могу я его оставить, как бы что не случилось, время такое, к верхам тоже подбираются. А тебе твой рыжий прихвостень вчера вечером звонил, говорил, что приехал. Не печалься, он сам карту выложил, можешь не бегать от меня. Знаю я, в какой ты институт опаздываешь, что света белого не видишь! В институт семьи и брака? Думаешь, туда?

Софка, натягивающая на стройные ноги домашние брюки, едва ли не упала на пол от слов матери. Чтобы её Владленовна так спокойно, без лишних споров приняла чужую позицию, и не гаркала лишних раз, как ворон на распутье? Неужели сдалась? Или минное поле с отцом куда притягательнее для поучений, чем радужные мечты дочери?

— Ма, а что ж ты так молчала? Как воды в рот набрала, — на ходу натягивая белую футболку с лейблом, прокричала Софа. — Спасибо, так бы до скончания веков не узнала! — оборона пала, и Софка практически этому не верила. Она бросилась к телефонной трубке, в спешке набирая зазубренный абонентский номер.

Марина Владленовна лишь бессильно раскинулась на кровати, апатично смотря в потолок. Софка стремительно выходила из-под контроля, муж не принимает её точку зрения, а она опоздала на заседание кафедры. Везде бардак!

Что ж, ей не привыкать ломиться в глухие стены.

***

Ленинград. Февраль 90-го

В угловой комнате, выходящей единственным окном на улицу Гастелло всегда прохладно. Космосу так показалось. Особенно в этой комнатке. Ленинградское жилище Лизы — десятиметровая светлица, умещавшей раскладной диван и лакированный гарнитур, беспорядочно заваленный книгами с разноцветными корешками «классиков и современников».

В гостиной и кабинете куда теплее, чувствуйте себя, как дома. Да и квартира пуста, перемещайся, сколько влезет. Но Космос и Лиза не двигались с места, пропав для всех и надолго.

Где-то в коридоре зазвонил телефон. Наверное, это Пчёлкин. Или Ёлка — с приветом от всего военно-морского флота. Космос нарочито делал вид, что не услышал трели звонка, лёжа с закрытыми глазами. Совесть не мучила. С прошедшего сентября, и целого дня, проведенного в оковах холодного Ленинграда, она и так желала перерыва на перекур. Прошлой ночью Кос поймал за хвост долгожданное спокойствие, приникшее к плечу, как и утомленная Лиза. И пусть не двигается, безмятежно спит, а Космос разгадает, какой цветной сон приснился ей на этот раз. Девочка, милая…

Ему не поверят, разузнав, что он мыслит подобными категориями. Это также невозможно, как представить Фила балериной. Впрочем, кто сказал, что нормальных человеческих отношений стоит стыдиться? Рискнув однажды, можно почувствовать себя довольным жизнью. А Космосу хотелось, чтобы его любили. И его любили взаимно, решив закопать за сто первый километр все то, что рассорило их осенью прошлого года.

Лиза нехотя отрывает тяжелую голову от мужского плеча, и осознает, что уже не семь, и не десять часов утра. И что Космос бессовестно придавливает её собой, и она забывает, что вообще умела двигаться. Хорошо, что ребра не сломал, и она может свободно дышать. По телу приятно разлилось тепло, желанное и приятное, которого так не хватало в зимние стужи. Тоска осталась где-то за бортом комнаты и растворилась окончательно, когда водоворот любви закружил, не оставляя возможности подумать о том, что будет завтра.

И что, чёрт возьми, случилось в Дубне, когда жизнь не дала подумать — есть ли путь к отступлению? И вот туманная голова Лизы падает обратно на белые простыни и к ласковым рукам, и Кос, прислоняясь щекой женской макушке, шепчет тихое «нет». Она не должна думать о прошлом, в котором всё равно ничего не исправишь.

Лиза не забыла, что совсем не умеет жить без Космоса. У них это обоюдно, как диагноз, поставленный давно и надолго. Сроки несоизмеримы, лечения не существует. И поэтому ещё минут пятнадцать они тихо дремлют, привычно сплетая ноги, и не говоря ни единого слова. Часы, ровно тикающие на стене, подсказывали Лизе, что им пора выходить из состояния блаженного морока. Но Кос решительно отсекает любые попытки опустить ноги за пределы дивана, но Лиза тихо уговаривает возлюбленного:

— Ко-о-о-с, пожалуйста…

Но Павлову не слушали — её с нетерпением целовали в шею, дразнили и приручали, лаская выгнутую в призыве спину, и пользуясь сонливой слабостью, не давали окончательно сбросить с себя оковы царства Морфея. Она восприимчиво поддается, особенно когда её губы отвечают на горячие мужские поцелуи. Космос знал, что делал — желание обладать никуда не уходило, а лишь заставляло слиться в одном движении.

— Космос, двенадцать! Нас теперь точно услышат соседи! — сквозь поцелуи заявляет Лиза, капитулируя перед неизбежным Холмогоровым. — Кос!

Вездесущие ладони, рисующие неведомые круги на неприкрытом плоском животе девушке, не дали уйти. Лиза попыталась стянуть одеяло с прижавшегося к ней Космоса, который немного успокоился, накручивая её золотистые волосы на пальцы правой руки, но наконец-то получила ёмкий и однозначный ответ на свои действия:

— Спи сладко, я посторожу!

От этого охотника действительно не спрячешься, особенно когда он переворачивает её, и Лиза поддается, крепко обхватывая мужскую фигуру гибкими ногами. Космос устраивает её удобнее и не даёт отстраниться, и они снова растворяются друг в друге. Трепетные руки поддерживают её, когда Лиза приподнимается навстречу, раскрывается, не тая загадок для того, которого так давно любит. Обиды проходят, а вот её чувство, заслонившее остальной мир, никогда не уйдет.

Павлова больше всего на свете боится проснуться, и услышать, что её Космос больше никогда к ней не придёт. Такого она не выдержит. Сломанная кукла со стеклянными глазами…

Возможно, злые языки правы. Дочь советского судьи видит мир глазами человека, давно преступившего закон ради лучшей жизни. Смотрит на людей через спину Космоса, зная, что её просто не осмелятся тронуть. Любит взаимно, понимая, что, пытаясь убежать, никем не сможет заменить бесценный оригинал.

В комнате вовсю брезжит солнце, а Космос и Лиза не спешат прервать уединение. Им так часто не хватало простого «вдвоем», и тяжело дыша, и утыкаясь носом в теплую ключицу, девушка совершенно ни о чём не думает. Лизе нравится проводить холодными руками по сильной спине, отогреваться от собственной стужи и забываться, чувствуя, что рядом с ней бьётся горячее сердце, которое поразило её одним выстрелом. Она жарко расцеловывает родное лицо, и зарывается тонкими пальчиками в темно-русые волосы Космоса — они всё ещё пахли его терпким одеколоном.

Раньше Павлова терпеть не могла нотки «Шипра», едва улавливаемые на коже собственного мужчины, но сейчас готова вечно втыкаться любопытным носом в ключицу Коса и тихо сходить с ума от счастья.

— Спать не получится, прости, Кос, — Лиза вырывается из мужских рук, и садиться на широкий подоконник, не пытаясь удержать на груди сползающее пуховое одеяло, но внезапно чихает, и все покровы окончательно падают на пол. — Ты сам виноват в том, что здесь произошло. Приехал на мою голову, родственников по адресам разогнал!

— Начнем с того, что они сами всё подстроили, пока я сопли на кулак мотал, а ты в трубку сопела, — Космоса смешит манера Лизы возмущаться. Но пусть голосит — Лиза должна знать, что у нее есть только один преданный зритель. — Будь здорова, бригадирша! Марш под одеяло! Жду покаянных речей! — мужчина выразительно приподнимает левую бровь, пронизывая Лизу синим внимательным взглядом. — Стрельнула, так отвечай, что ли!

— Мне кажется, что я достаточно тебя обработала, пришелец, — Лиза смотрит на Космоса влюблено, подкупая мягким голосом, — но ты постарался сильнее, кто бы сомневался! У меня на фоне твоего приезда не просто сдвиг, а помутнение рассудка!

— Обращайся, моя хорошая, — Космос добродушно хмыкнул, кидая в свою голубоглазую подушкой, — и будешь меньше попадать в переделы, если станешь меня слушаться. Чего слиняла от меня опять? — рука Коса потянулась под кровать, где он, кажется, посеял свои черные брюки, пуляя их ногой подальше в крайней спешке. Но штанины слишком далеко, не дотянуться даже с его силой. Прощайте «Marlboro», забытые в кармане. Да здравствует здоровая нация! Минут на пятнадцать, наверное.

— Всего лишь синяк на руке, и ничего бы они мне не сделали! — Гела выложил историю про цацки и везение Лизы вчера днем, прося Космоса повлиять на Лизу — разборки с местной шпаной здоровья не приносят. Космос отнёсся к новости не слишком радужно, чего и следовало было ожидать, но у него просто не осталось сил, чтобы повышать голос или отчитывать девушку. Он дорожил воцарившейся идиллией. — И я же здесь, ты со мной. Что ещё нужно?

Павлова не спешила подходить к теме, волновавшей её не первый день, проведенный в Ленинграде. Этот город давал им шанс на новую жизнь, на чистые страницы, где ни Космос, ни Лиза не помнили ночи на даче Царёвых.

— Нужна смена координат, как в географии, чтоб её! Может, обогреватель врубим, а? — поёжившись, поинтересовался Космос, глядя на Павлову, обязанной тонкой простынкой. Он нарочито не вел с ней серьезных бесед, зная, что после ссоры, порядком затянувшейся, ему бы хотелось видеть улыбающееся лицо своей девушки, а не её резкие укоры.

— Сам ты как обогреватель, Холмогоров!

Признаться честно, Лизе безразлично и на мороз за окном, и на привычный северный ветер с Невы. Ей хорошо, как только может быть после кошмарного сна, иначе прошедшие месяцы без Коса она не назовёт.

— Лизк…

Девушка небрежно разметала по плечам остриженные до лопаток золотистые волосы и покачала головой в знак отказа. Лиза уже минуту сидела на месте, рассматривая город через полупрозрачные шторы, и невольно заставляя молодого мужчину любоваться собой. У неё совсем нет уложенной прически, на лице ни одного следа косметики, но ревнивое чувство Космоса крепнет от осознания, что вся она принадлежит ему.

— Что там можно интересного в окне найти? — Холмогоров с хрустом потягивает затёкшие поджарые плечи, и настигает Лизу, поднимая её, и, сажая к себе на колени.

— Город красивый!

— Серые булыжники, камень на камне.

Космос не впервые замечал, что все ведомственные дома, такие, как и Дом академиков, в котором он вырос, выпали из одной колоды. Кто-то придумал назвать архитектуру народным прозвищем — сталинки, и заселять в них партийные верха вперемешку с профессурой и офицерами госбезопасности. Помпезные высотки казались каменными глыбами посреди типовых строений оттепели и застоя, успевших массово заполонить города Союза без исключения.

В рабочей части квартиры на Московском проспекте любая деталь напоминала кабинет Юрия Ростиславовича: та же дефицитная мебель под карельскую берёзу, рояль «Красный Октябрь» и огромная библиотека с трудами вождя всех народов. На письменном столе — фигурка «Рабочего и колхозницы», кожаная телефонная книжка и свежий выпуск «Правды». Сколько их, похожих друг на друга квартир советской номенклатуры?

— Дом — не там, где удобно, а там, где нужные люди, — Лиза, согретая желанными объятиями, не хотела бы менять положения, — разве ты не понял этого, Кос?

— Я понял, что замерзаю…

— Без меня?

— Это верно.

— Что ты так смотришь на меня, Космодром? Попался?

Лиза накрывает мужские губы своими, с наслаждением погружаясь в дурман собственной любви. Раньше Павлова не задумывалась о том, что пьянящие поцелуи гоняют кровь по венам и заставляют оживать против воли. Сейчас же готова повернуть время вспять, чтобы восполнить одинокие месяцы без Космоса.

— А я сам сдался.

Объятия удушающие — между ними прорваны границы, и Лиза не боится лететь, мечтая о призрачном алмазном небе. Её кроет синими глазами, тёплыми руками и низким голосом. Пусть она одна знает, каким бывает Космос, когда закрывается дверь в комнату. Резкий и нетерпеливый, он преображается, когда Лиза подкрадывается к нему со спины и без промедления привлекает к себе, давая понять, как тоскует.

Космос подбирается к открытому девичьему плечу, с которого безнадежно сползло одеяло, чтобы оставить на нем отметку. Он слышит её запах, золотистые волосы накрывают его с головой. Кос давно не чувствовал себя отдохнувшим, и, покрывая поцелуями любимую девушку, он снова оказался там, где невозможно допустить фальшь и лукавство. Лиза поддается напору, полностью отдавшись своей безграничной любви.

Космос может смело свалить покрывало на пол, и, отведя длинные волосы голубоглазой за спину, поинтересоваться:

— Давай без стеснения, как тут в твоём бомбоубежище? — Лиза, опомнившись от прикосновений мужских мягких губ, стыдливо отводит взгляд, закрываясь от Космоса краем покрывала, скоро поднятого с пола. Ей совсем не хочется что-то вспоминать и припоминать. Она научена горькой школой отчаяния в оковах ленинградского мороза. — Что ты? Ну, хватит тебе… — разговоры начистоту и вправду не к месту. Космос и сам понимал, что это тупиковая беседа — с ней проще согласиться, забыться, но не топтаться на ровном месте. Напряжённые худые плечи дрожат, Лиза с трудом скрывает, что в глазах застоялись невыплаканные слёзы, но по-прежнему не знает, как ответить.

— Не хватит! Думать, что ты меня не любишь, и что я вовсе тебе не нужна — то ещё развлечение! — выпалила Лиза, перестав себя сдерживать, и бросаясь на руки к Космосу. — После того…

— Забудь, как кошмарный сон! — почти приказным тоном проговорил Космос. Он бы и сам с огромным облегчением раскатал бетонным катком всё случившееся прошлой осенью. Может, не случилось бы всего того, во что ввязались все вчетвером. Рикошетило здорово, и по чьей вине? Космос гнал от себя смутное чувство, но все ещё не мог признаться в содеянном проступке. И признается ли? — Это не та тема! Ты не виновата! Никто не виноват! Но тогда мы не могли иначе.

— Тебя невозможно забыть, Холмогоров!

— Чего ты тут делала тогда вообще, красивая?

— Горбатого лепила, разве не понял, Кос?

— Да я догадливый.

— Общественная мораль нас засудит! — Лизка нарочно прикрыла свое лицо космической рукой, будто стеснялась своего поведения. — Хотя, где мы, и где оно — приличие…

— Я сам себе мораль, и мне вообще пофигу, что скажут о тебе другие, — она совсем отбилась от рук, — и давай уже без бредней. Я с тобой! Я приехал, чтобы забрать тебя домой… Мало? Мы, напомню, без двух шагов от ЗАГСа застыли. И скажу, что ничего на хрен не поменялось! Ни в жизнь!

— Самоуверенно! А ты подумал, нужно ли нам это домой? — Лиза все ближе подходит к главной цели своего разговора. — Какая разница, где мы, если вместе не будем? Москва, Ленинград или глухая деревня?

— Хорошо начали, да хреново закончили, Лиза, — недовольно прогудел Кос, смотря на то, как его девушка подходит к большому окошку, в очередной раз, высматривая знакомые с детства виды. — Иди сюда! Обсудим преимущества глухой деревни, раз на то, блин, пошло!

— Давай поговорим не об этом, Космос Юрьевич! — сейчас или никогда.

— Так о чем же?! — Кос нехотя поднимает фигуру с пледа, расстеленного на паркете, и тихо подкрадываясь, собственническим жестом прижимает Лизу к себе. — Ну?

— Я… — не слишком уверенно начала Павлова, утопая в руках молодого мужчины, — я всё время думала, что хочу начать новую жизнь… Глупость сказала?

— Говори, раз так приспичило! — не препятствовал Космос, прикусив губу, к ненастью думая, что то, что скажет Лиза — не к добру.

— Я хочу жить в Ленинграде! Здесь хорошо! По крайней мере, не так много тех, кого бы, я не хотела видеть.

— Одна? Приехали, твою мать! Лиз, мы же только что всё выяснили! Мы едем домой, чтобы съехаться окончательно. А дальше — все как планировали раньше! Ну, Лиза! Не своди ты меня с ума!

— Меня послушай, родной! Я, слишком долго молча, следила за твоим времяпровождением, и не смела пожаловаться. Это не шутки, все то, что произошло с Сашкой! Вас всех могли повязать, и что тогда? Передачки носить и письма строчить? Да какая это жизнь! Почему ты не хочешь остаться здесь? В городе, где я родилась, и где обязательно найдется место для тебя! А главное, что ты с сможешь порвать… Со всем тем, о чем так не хочешь со мной каждый раз разговаривать!

— Стой, милая! Порвать с тем делом, из-за которого чего-то стою? В которое братьев втянул? В котором сам по уши? Или ты думаешь, что осенний передел, Санёк за Уралом — это зря? Что я о тебе и нашем будущем совсем не думаю, а куражусь от фени и балды?

— Космос, однажды ты поймёшь, что это не самый верный путь, и неизвестно, чем эта байда закончится! — Лиза вглядывалась в любимые глаза, пытаясь не робеть. Реакцию нужно было знать. Космос постоянен в своих пристрастиях. Был бы он другим, и она бы не терялась в его руках, каждый раз забывая собственное имя. — Я не знаю, что нас ждёт при такой жизни. Я не уверена, что хождение по краю — это то, что ты когда-то загадывал. Чем ты хуже Гелы, который однажды не стал кидаться в степь вечных крышеваний? Сегодня тебе двадцать, ты в деле, а завтра — ты и дальше будешь тянуть кота за одно место?

— Могу от получки к получке! Двести рублей за месяц, чин по чину, а в лучшем случае пятихатку, если задницу надорву. Зато по чесноку! Не дури, моя красивая, я о нас думаю! Ты у меня одна, и другой не предвидится. Либо я с тобой, либо я ни с кем!

— А если после ваших очередных разборок я труп получу, вместо тебя? Или Витьку по частям? Кто мне за это ответит? Загасят и вся наука! А Фил с Белым — тоже этого хотели? Я знаю, чем заканчиваются рисковые начинания! У меня из-за них отец с матерью в могиле, а уголовное дело закрыли. Должна спасибо сказать, что живая осталась!

— Твои родители пострадали не за то, не мешай два начала. Другие времена, Лиза, выживает сильнейший, — Космос аккуратно усадил девушку в кресло, садясь перед ней на пол, — а мы выстояли. Люберецких за кордон загнали, территорию умножили, а там глядишь — дело за малым. Вернётся Белый — станем думать, как расширяться, не всю жизнь же на дядю левого мешки таскать!

— Вот ты и сам все за нас решил, — Павлова пыталась держать слезы в себе, и не смотреть на Космоса — так больнее. — Я в Москве только из-за тебя осталась! Но я вижу, куда затягивает нас это болото.

— И предлагаешь мне стать никем в главном болотном логове? Чтобы меня пристрелили за то, что я такой красивый с Москвы пожаловал? — Лиза отворачивала лицо, но уже не боялась открыто стирать слезы с покрасневшей кожи щёк. — А я не смогу сидеть на месте! И без тебя не могу! Жили же до этого столько лет, как синички в гнёздышке! Сидеть на шее твоей тётки я не стану — знаю, к чему клонишь. А я за тобой приехал, чтобы ты помнила…

— Значит, я — ребенок! Капризный, требовательный. Ты только теряешь со мной время, — слезы закончились внезапно — не так поступательно, как подбирались. Бледно-голубые зрачки, не мигая, изучали лицо Холмогорова — Лизе казалось, что она запоминает его. Но Космос обнимает её за талию, не давая встать с кресла, и уйти от него дальше, чем за порог комнаты. — Я боюсь, что просто не получусь той, кем ты меня выдумал!

— Я дам тебе время, раз ты так упёрлась в своё, — Космосу больше ничего не оставалось — отступление иногда тоже победа. Лиза упрямо стояла на своем, как маленькая заводная кукла с зацикленным механизмом, — время, чтобы ты подумала, как нам быть дальше. Свалю, очищу твой город-герой от своего присутствия! Может, случится чудо, и ты внезапно поймёшь, что неважно оно, это твое место.

— Я упёрлась, не хуже тебя, — Лиза перебирает темные пряди Космоса, утыкаясь в них носом, чувствуя, как из-под ног уходит земля, заставляя думать только о своей любви; но в действительности им приходится выбирать. Она не может разобраться, почему сама усложняет их не без того накалившиеся отношения, а Космос не привык сдавать лидирующих позиций. — И не думай, что только тебе нелегко.

— Главного это не меняет, не чувствуешь? — Кос понимает, что ни с кем не смог бы быть так долго, как получается с Лизой. Для другой он просто не откроется настолько, чтобы сердце обнаруживало себя в самый неподходящий момент. Лиза — холодное солнце, лучи косые и неприветливые к чужим веяниям, а Космосу рядом с ней светло и ясно.

— Чувствую.

Лиза пыталась отпустить от себя шальную мысль, что скоро Космос возьмёт билет до Москвы, и улетит домой, оставляя её наедине со своими мыслями, которые и так не давали покоя. Она доверилась мужским рукам, зная, что почти наверняка не хочет думать о том, что случится завтра.

Космос чувствовал, что нет ничего дороже этого момента… Вдвоем, впервые за долгое время. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. И он упорно прогонял от себя любую возможность того, что однажды Лиза, спрятавшаяся в его руках от остального мира, примет окончательное решение, и оно явно будет не в его пользу…

========== 90-й. Выбор ==========

Конец марта 1990-го, Ленинград/Москва

Опыт подсказывал Павловой, что дружба между парнем и девушкой — субстанция обманчивая. Такая связь запросто перерастает в неразрывное трепетное чувство (здравствуйте, Космос Юрьевич), или же с треском падает в пропасть из-за разных взглядов на жизнь (прости, Славка).

Правда, Софка шутила, что Холмогоров — это самая лучшая подружка Лизы. А Кос и рад стараться бытьцентром вселенной, чтобы без слов доносить до Павловой простую мысль о том, что ближе никого не будет. И не нужно.

Выпад Софы не был лишён здравого смысла. В чем-то подруга была права.

О взаимоотношениях с другими ровесниками Лиза почти не думала. В конце концов, Саша и Фил всегда воспринимали «мелкую Пчёлку», как сестру лучшего друга, и младшую родственницу, за которой иногда следует следить для её же блага. Сокурсники, зная про тень одного космонавта, не пытались искать шанс для общения, а остальное место под солнцем было прочно занято Косом. Как показал январь девяностого года, сын профессора астрофизики совсем не собирался сдавать позиции. Проще коня на скаку остановить!

Но не со всеми мужчинами судьба так однозначно сталкивала Лизу. В каждом правиле есть свои исключения.

Гела Сванадзе мало похож на тех молодых людей, с кем Павловой приходилось иметь дело. Наверное, потому что не смотрит, как на подарок с красной лентой, и не подумает позволить себе чего-то большего, чем дружелюбное участие или безобидная шутка. Гела протянет руку в трудную минуту, он без мишуры видит любую ситуацию. Удивительно, но Лиза впервые могла признаться, что Гела, предлагая подвезти или прогуляться недалеко от Дома Советов, действительно вел себя, как друг. И это по-хорошему подкупало.

А ещё Сванадзе прекрасно спелся с Космосом. Теперь Холмогоров мог похвастаться, что в проклятущем Ленинграде у него есть приятель, который не только разбирался в иномарках и футболе, но и состоялся, как отменный собутыльник и психолог. Нашлись родственные души!

Чёрт дери! Про Гелу размышляла, а пришла к излюбленной инопланетной дорожке. Но иначе и быть не может, потому что Сванадзе самостоятельно подливал масло в огонь, говоря, что имеет огромное желание сдать её космонавту с потрохами! Пусть ловит с трапа самолета, раз такой распрекрасный жених. Ведь Космос обещал пригласить Гелу на свадьбу, которая… уже однажды сорвалась. Но у Коса есть шанс полюбить Ленинград также, как с детства любит его Лиза, помня о людях, которые обитают под сводами дождливого неба. Однако он выразился ясно. Будет ждать её решения. Ждать в Москве, как и сказал, и дело Лизы — сделать выбор, который…

Изначально не имел двух вариантов!

Может ли Павлова спокойно жить на балтийских берегах, когда сердце оставлено в суетливой Москве? Возможно ли стереть из памяти и души то, что с таким трудом осознавалось? Нет, и Лиза знает, что Космос — всегда дороже пересудов, косых взглядов и вчерашнего дня. Виноватых искать незачем. Просто ли показаться Холмогорову на глаза, помня, что с момента его отбытия из Ленинграда ничего не поменялось? Будет нелегко, но он должен быть хозяином своих слов, если обещал ждать! А долгих объяснений Лиза не любила, потому что с трудом к ним подбиралась, заметно страдая косноязычием, когда следует сказать нечто важное. Это у них с Пчёлкиным семейное.

Двое из ларца…

Но Лиза возвращается в Москву, заручившись наказом Ёлки — не творить глупостей, если что-то пойдет не так. Билет в родной город купить успеет, а разобраться в себе куда важнее. Раз уж решила упасть на космическую умную голову, как снег летом, то должна понимать, какие подводные камни ожидают на пути. Тем более — Кос устал воспитывать её через провод, и в последнем разговоре неделю назад просто бросил трубку, взбешённый тем, как надоели ему расстояния. Лиза не стала перезванивать, чтобы убедить Космоса в том, что не ему одному приходится терпеть лишения.

Как будто бы она уехала без причин! Но не теперь Лизе в этом разбираться. Она уже ему поверила, и нет оснований думать, что Космос мог ей лгать. Подозрения были ей ненавистны…

Первого апреля девяностого года Космосу Юрьевичу исполнится двадцать один год. Это день смеха или день дурака? Угораздило же космонавта начать свою биографию именно таким образом…

Это становится зловредной традицией, от которой волосы на голове встают дыбом — приближать ранние инфаркты в день появления на свет. Но Лиза знает, с кого берёт пример. Получи и распишись, Холмогоров!

Будет ему подарочек…

— Я надеюсь, что Косматого не хватит кондрашка, — Лиза помнила, что Гела, пользуясь правом мужской солидарности, находился в стане сочувствующих Космосу, — а то приготовилась к прыжку, умница. Как вор на ярмарку собиралась!

— Гелыч, вот что ты, а? — молодые люди расположились в машине, пользуясь тем, что ещё слишком много времени до самолета. Лизе просто не сиделось в доме тётки, которая попрощалась с нею с утра, а после сразу укатила в киевскую командировку. — Ты же понимаешь, что это лучший момент. Если нет, то ждите обратно. Покачусь бревнышком…

— Как будто пень не ясен, что ты на свадьбе друзей не только с ползунками пробежишься, но и свидетеля окончательно захомутаешь. А свидетель кто у нас? Скажите, как его зовут? Правильно, этот Буратино на имя греческое редкое откликается! Смотрите, голубочки сизые, не передеритесь! У вас для этого будет своя мыловарня…

— Я не собираюсь громко выяснять отношения, — показательные сцены никогда не приходились по нраву Павловой, пусть Кос находил в них свою особенную нишу, — ведь в моем случае такие разборки заканчиваются атомной войной. Или звездными войнами!

— Если наш колорадский тебя сдал, то свои распевки начнёте прям в аэропорту, — не слишком долгое знакомство уже позволяло Геле Сванадзе делать выводы о характере и Холмогорова, и Лизы. — Кос случая не упустит, а все посмотреть сбегутся, как в цирке! Дуэт неугомонных зараз…

— Гел, знаешь, что! Я — лицо заинтересованное, и поэтому… — в самом деле, стоит пожалеть, что Сванадзе обитает не в Москве, а в Ленинграде. Растаскивал бы их с Космосом по углам, если был бы добрым и удалым соседом по лестничной площадке, — вынуждена задать тебе вопрос на засыпку!

— Валяй, разрешаю, — вальяжно бросает грузин, рассматривая пачку сигарет, вытащенную из нового блока, — я же энциклопедия! Советская и большая…

— А как Ёлка Владимировна ещё не удавила тебя за особое мнение? — в последние полгода Лиза могла услышать от тётки то, что Гела — «незаменимый умница». Все-таки парень не зря просиживал модные джинсы на лекциях. — Ты же по любой маляве будешь выражаться, начальник!

— Готовлюсь в большое плаванье, — Сванадзе успел рассказать Павловой, что получил заветное место работы по протекции собственного отца, который окончательно умыл от него руки, поняв, что младший достаточно крепко встал на ноги. — Баклуши мне бить нельзя, не могу сидеть без дела. Пыльные кабинеты не пугают. Вот как-то так теперь у меня складывается бытьё, будто за двоих живу. За двоих, ёлы-палы! Сверхчеловек…

История Лёвы, потерянного и потерявшегося, была известна Лизе со слов самого Гелы. Время не стало лучшим врачевателем утрат, но Сванадзе обладал завидным умением — жил, не неся за собой шлейф вчерашнего дня. Воспевание слезливых драм было полезным свойством лишь для дешёвой бульварной книжонки, а Гела Сванадзе никогда не доверял подобному чтиву. В этом они с Павловой были схожи, как духовные близнецы, но…

Дьявол! Лиза не представляла, как всегда улыбчивый грузин привел себя к порядку, живя и не жалуясь. Чего стоило Геле не опустить руки, видя, как убивает себя единственный родной человек? Может, Гела не удержал брата в последней схватке со смертью, но он всегда продолжал бороться…

Когда-нибудь Лиза ответит себе на тревожащий душу вопрос, как и всегда это делала, но стрелки часов бежали только вперед, а всесоюзная столица ждала её почти полгода. Пора…

— Ты всё делаешь правильно, родимый! Не все твои ровесники способны отмести от себя обманчивые соблазны…

— Далеко ходить не надо? Рубишь, верю! Но не принимай это к себе, потому что на твоей стороне солнце. Как ни крути…

— Лучше бы ты мне не верил, Гел! Может, я была бы спокойнее…

— Ну тебя, бегунок ленинградский! Что-то мне подсказывает, что не подумает твой Космос делать тебе мозги. Проорётся пару минут для видка, пообещает небесную кару и домашний арест. Он же тебя там в чадру завернуть хотел, басмач хренов, а потом… Чего ещё сказать, Лизк? Свидимся в Грибоедовском, если меня в командировку не запихнут на тот момент. Все путём будет. Железно!

— Твои слова — да Богу в уши! Этот сценарий, знаешь ли, меня нисколько не пугает…

— Вот и всё, вот и выяснили. Любит он тебя, ёшкин кот! Такое видно. Значит, мать, домой… Тебе пора домой! Дядя Гела в аэропорт отвезёт, он добрый.

— Дом — это люди? — в конкретном случае Лизы Павловой — человек. Космический. Невероятный! — Мысль верная?

— И ты сама отвечаешь себе на вопрос. В Ленинграде тебе хорошо, есть с кем прятаться, и тётка тебя любит, как дочь. Всегда примет, если что не по уму. Но там… в Москве своей, Лиз, ты осталась. Дело всё в том, что виноваты всегда оба. Резанули! В одиночку раны зализывать не выйдет…

— Академик Сванадзе даёт гарантию, что два космонавта — заразы полные?

— Увидишь, что я прав! Может, поработаю ещё громоотводом, всякое в жизни бывает, но Косу обещал, чтобы по весне чёртика своего из табакерки ждал. Красивого такого чёртика, светленького. Птаху ленинградскую!

— На будущее надо учесть, что ты прогнозы составляешь. Гороскопы читать не надо.

— Правильно, ведь куда лучше мой вольный перевод. Там все на пальцах!

— Тогда поехали, а то плакала моя будущая конспирация у Филатовых в шкафу.

— Не смею спорить, но пристегни ремни. Я же бывалый гонщик!

— Не привыкать.

— Да простит меня Ленинградское ГАИ…

И когда Гела начинает прокручивать ключ зажигания, Лиза, откидываясь на спинку автомобильного кресла, закрывает усталые веки, давая себе кратковременную передышку. Напряжение не покинет оков её сознания, пока она не увидит Космоса. Обескураженного, злого, обиженного, сердитого… Неважно!

Выпутаться из собственных лабиринтов без него не получится. Выбор снова подтвержден…

***

Осень восемьдесят девятого стёрла с лица Белова затёртое дворовое детство. Московский Горный институт остался за гранью реальности, витающей лишь в памяти зеленого дембеля. Пора вспомнить в какое время живем, на каких вулканах приходится подрываться. Возможно, Кос был прав, утверждая, что главные аргументы в их споре с жизнью отныне поменялись. А Пчёла, хвалившийся дневной выручкой, собранной с челноков, не кривил душой, презирая гроши, которые бы получал на заводе.

Не видать Белому вольготной жизни, если бы не перестройка и ускорение, которые вели страну к неведомым берегам. Спасибо, товарищ Горбачёв! Живем дальше, только с каким-то вымученным оптимизмом. Но теперь Саше не привыкать к крутым поворотам…

Первоуральск послужил бойцовской подготовкой. Саша не мог сидеть на шее уральской родни, проводя свои дни, как Емеля на печи, а нужные люди нашлись в захолустье почти по взмаху волшебной палочки. Белый, мучаясь от невозможности легального трудоустройства и безденежья, не раздумывал куда идти, как не к рекомендованному московским старшим Боцману.

В Первоуральске каждая собака знала, кто он есть, и какие великие начинания кроются на его счёту. Слухи о разборе с люберецкими докатились и до заштатного захолустья, и не дали шанса соскочить. Следовало принять каждодневный сбор дани с торгашей, как новую работу, и перестать задаваться вопросами о правильности выбранного пути.

Саша подходил к своему начинанию скрупулёзно, взвешивая все «за» и «против», пытаясь решить дела по справедливости. Не чурался драки, если приходилось поставить зазнавшегося на место. Не брезговал мелкими поручениями и частыми разборками.

Переосмысление ориентиров легло на благодатную почву. Белов загорелся новой криминальной стезей, как и когда-то изучением земных глубин. Друзьям придётся принять безусловные амбиции лидера, которыми отличался Александр, завоевавший достаточный авторитет среди первоуральских братков.

Однако Белый не думал, что между ними может возникнуть борьба за власть. Космос и Пчёла, а следом и Фил, последуют за ним и согласятся действовать одной когортой. Всему виною потрясения, взрастившие из вчерашних школьников «Бригаду». Детство как-то быстро закончилось…

Но минувшая осень не могла украсть иллюзии армейца, оставляя взамен лишь след от омоновской пули. Сашка передёргивал как пятиклассник, думая о том, что знакомство с симпатичной скрипачкой злосчастно прервалось. Пусть и классику он не любил, с содроганием вспоминая, как выдержал два с лишним часа в Рахманиновском зале.

Оля могла сделать выводы о ночной стрельбе в Дубне, чтобы навсегда отвернуться от беглого арестанта. Да, не убивал и подставили, но зачем ей нужны оправдания? Если фоторобот, висевший на каждом московском заборе, был куда убедительнее любых фраз…

Шут его знает это созвездие скорпиона! Поспешно уезжая за Урал, Белов просил Пчёлу объяснить Ольге сложившееся положение. Уголовное дело, шитое белыми нитками, закрыто. Все, что связывалось с Мухиным, отныне не бросало тень на имя Александра. Он чист, как слеза младенца, и, приехав в Москву, без сомнения захочет найти понимание в женских глазах.

Пчёлкин, вооружившись улыбкой для успеха предприятия, справился с задачей, давая девушке адрес уральских родственников Беловых. Первая весточка, как птица счастья, упала в почтовый ящик на новый год: Ольга спешила узнать, что с ним, набравшись смелости первой прервать вынужденное молчание. Ни строчки о том, виноват или нет. Вынужденная неизвестность отметает подобные вопросы, а в тетрадных листах, сложенных в три погибели, крылись ответы на мучившие Белова вопросы.

Лёд тронулся! Ещё немного, и кому-то будут играть Мендельсона, Александр Николаевич! Кажется, так поэтично сказал Космос, узнав о том, что Белов не забыл скрипачку. Почти…

— Чуть на нары не загремел, молодчик, а всё шопены-мопены из башки выбросить не можешь, — в голосе Холмогорова преобладал сарказм, сменившийся горькой усмешкой — его грузило в собственные дебри. — На хрена это тебе? Тебе Елисеевой не хватило, да? Нашёл свою Паганини? Твою мать, но это уже не смешно…

— Ты выражения-то выбирай, Косматый, а то я не светоч доброты, и в этот раз отскочит! — Белов не старался разобраться в китайской грамоте Космоса, и его запутанной историей с Лизой, и поэтому не жалел слов.

— Давай, попробуй, я прям жду, когда у тебя бамкнет на этой почве, — Космос не стал напоминать, что временами его пророчества имеют свойства сбываться, — но только с носом потом не останься! И не заливай, что все такие, а твоя не такая!

— А чё, Кос, может лучше о тебе в таком случае побазарить? Валяй, рассказывай, у самого же рыльце в пушку! — Белов решил надавить на больное место Коса, чтобы вулканическая сила немного умялась. Но результата это не принесло, только больше разозлило друга.

— Заткнись! — жёстко отрезал Космос, со всего размаху ударяя игрушку, висевшую перед лобовым стеклом указательным пальцем. — Лучше заткнись…

— Ладно, Сань, Космосила просто лишка по осени хватил, вот и мозги всем канифолить пытается, аж блевать тянет, — Пчёла, больно дёрнув холмогоровское плечо, с раздражением смотрел на друга, надув курносые ноздри. — Да, Космос? Соображаешь?

— Умный мне тут нашёлся, — Кос вырывает свое плечо из пчелиного захвата, и пытается не соскочить на другую, болезненную для себя тему, — но не об этом речь была, Сань, давай лучше, оклемайся с дороги, а там потом сразу найдем занятие. Не оставим!

— Начал бы об этом сразу, — к чему Космос развел сыр-бор известно только его юпитерскому богу, — а то завел разговор, профессор! Разгалделся!

— Да развели тут, сразу и не вспомнишь, чего планировали!

А следующим утром последовал звонок от Пчёлы, разбудивший Сашу в неведомую рань. Белов не успел отделаться от упрямого стука вагонных колес, как оказался в Шереметьево. На все отмазки, что Пчёла, кажется, с адресатом ошибся, Витя не реагировал, а лишь попросил пересечься в девять. К чему взялась вся хитрая конспирация, Саша не понимал, но спорить с братом в блаженные восемь утра неповадно, да и не мог он в этом случае отказать.

И теперь стоят они с Пчёлой, как два тополя на Плющихе, пытаясь выследить Лизу, прилетевшую в Москву ранней пташкой родного Аэрофлота.

Павлова заметно изменилась с последней встречи. Рыжеватая блондинка сияла задорной улыбкой на губах, что нисколько не напоминало тень из прошлого сентября — тихую, похудевшую, с бесцветными глазами и затаенной обидой на Космоса. Осень не пощадила их, разводя по двум столицам, пронёсшись по сказке красавицы и чудовища будто арбалетом, но Белов стопроцентно уверен, что Лиза приехала не ради свадьбы Фила!

Космос должен маячить где-то на горизонте, но почему-то среди встречающих его нет. И он до сих пор не ведает, что свидетельница Томки — вовсе не подруга из Владика. Что ж, сильнее будет бурная радость, если Косыч не набьет им с Пчёлой морды раньше времени…

Лиза приветливо машет друзьям, и, оказываясь рядом с Пчёлой, сдергивает с головы помятый капюшон, в котором он прятался. Белов заключает двух Пчёл в объятия, и радостное верещание не смолкает до самой квартиры Павловых, в которую привезла их «девятка», пойманная Сашей на выходе из аэропорта. Дом на Профсоюзной встречает молодежь заметной пустотой и иссохшим кактусом, который ждал свою хозяйку на подоконнике.

Витя кидает чемодан сестры в сторону, и вваливаясь на кухню, лениво растекается на табурете. Лиза орёт на брата благим матом, укоряя за испорченный цветок, а Саша смеётся, понимая, что время не меняет отношения Пчёлы и его младшей сестры.

Через каких-то пятнадцать минут троица, как и во времена беззаботного детства, пьет чай «со слоном» — единственным продуктом, который обитал на одинокой кухоньке.

Лиза успевает мучить отцовскую гитару под тихий перезвон собственного голоса, а ребята не бросают вредной привычки, куря прямо на кухне, слегка приоткрыв форточку. За окном настоящая весна, которую они неосознанно ждали, едва очнувшись от зимних холодов.

— Но если есть в кармане пачка… сигарет, значит всё не так уж плохо на сегодняшний день… — нужные аккорды вспоминаются не без труда, и Лиза медленно перебирает струны, пытаясь подобрать песню Цоя, — и билет на самолёт с серебристым крылом, что… Блин! Пчёл, ну я же просила заменить! Опять! — гитарная струна с надрывом лопнула, и инструмент пришлось отложить в сторону.

— Не тяни струны, как котяру за муда. Во всех позах этого проклятого слова! — Лиза по-лисьи недовольно фыркнула в ответ, осматривая следы своего творчества, а Пчёла задергал руками, передразнивая младшую сестру. — Не жалко, мелкая, свой инструмент?

— Лучше бы показал пару-тройку новых аккордов, а не давил морды, Пчёл, — Лиза не пропускала брату колкости. На этом и строилось их полное взаимопонимание, помноженное на кровное родство. — Но давай учить не будешь, кандидатуры на святое место найдутся и без меня! Ты им даже счёт не ведёшь…

— Ага, блин, там уже очередь из желающих на сеанс, — Белов поддержал заметное дружелюбие Лизы, забыв о проявлении мужской солидарности. С этой шальной дамой было покончено ещё утром, когда Саша не сдал двух Пчёлкиных Космосу. — Только Пчёл, ты помни, не продешеви! А то заразу цепанешь там, и всё, нету Кука!

— Аборигенки сожрут, без соли! — Павлова расставила ладони перед лицом Вити. — Вот с такенными ручищами, мы ещё им бы приплатили за всё хорошее! За прожарку!

— Ебать, кто бы сомневался, что меня уже продали! Барыги! — Пчёле впору сокрушаться, что его так низко оценили, на аборигенок ведь не согласен, но он лишь вливается во всеобщий ржач. — Белый, всего-то херню какую-то на Урале прокантовался, а строишь схемы! На вас другие города с Лизкой плохо влияют!

— А я смотрю, ребята, тут никто из вас зря времени не терял. Да, Саш? А ты, Вить, поясни… — Лиза отпила глоток чая, пытаясь передохнуть от последней порции смеха. С комнатным балаганом она сегодня просто так не разделается; ведь обоим интересно, почему с вещами приехала. И отмазка, что прибыла к Филу и Томке на свадьбу, заранее обречена на провал. — Ты про какие там позы пытался мне рассказать? Кого я там тяну?

— Не виляй хвостом, лиса! У тебя это лучше с Косом получается, он ведётся, бедняга, — Саша вновь принял свой обычный ровный вид, начиная воспитательную беседу с Лизой. — Ты почему раньше не явилась, красивая? Мы про это и спросить тебя хотели!

— Перья чистила, — Лиза, изменившаяся в лице, не спешила рассказывать, что их отношения с Космосом, не без чужого вмешательства, стали похожи на натянутые струны.

Либо завязывать морской узел, либо бежать без оглядки. Такое настроение царило между ними, когда Лиза со слезами провожала Холмогорова в Москву, а он, скрепя сердце, дал ей право выбора. Не зная, что не было у неё никакого выбора… На ладони прочной линией читалось редкое греческое имя из шести букв, и это значит, что Павлова приняла окончательное решение, которое не подлежало пересмотру.

Все карты легли в пользу Космоса, и другой расклад изначально обречён на проигрыш. Потому что ей больше никто не нужен. И на солнце бывают пятна, а Лизу греют только московские прямые лучи. Космос знал об этом лучше других.

— И как с чисткой? — первым поинтересовался Пчёла, как и всякий заботливый старший брат, которому не слишком хочется видеть понурую голову сестры. — «Лотос» постирал? Или замочить надо?

— Не изображай папашу, жук, тебе рано! Всё время лезешь со своими советами, а сам в себе разобраться не можешь! Приехала и приехала! Я ж не у тебя на шее!

— Бля, ну началось… — и всё-таки нужно сдать её Космосу, но почему-то совесть затормозила в последний момент, — в колхозе утро…

— Харе, всю жизнь так цапаться будете, а толку? Лиз? — Саша смял ладонью пустую пачку «Самца», глядя на Павлову испытующе. — Чего удумала? Почему здесь мы чаи гоняем, а не…

— А об этом я подумаю завтра, только одно с вас спрошу, — Лиза не спешила сдавать позиции, но решила напомнить, что провалами в памяти не страдает. — Вы не вздумаете говорить Космосу, кого встречали сегодня утром, как и мне… Про дембель на даче Царёвых! Ну как, парни, лихо же погусарили? Да так, что раны латать пришлось!

— Такую гулянку никто не забудет, — о том, что Белов чуть было не отдал Богу душу из-за шальной пули, говорил хотя бы простреленный бок, пестривший свежим шрамом. — Лиза, но ведь живы. А там дальше всё будет, раз с первых шагов не свалились…

— Не каждый день от ОМОНа дёру даёшь, — Пчёла не хотел, чтобы Лиза припоминала прошлые косяки. Им всем было нелегко, но это пройденный этап. — За пять минут до стрельбища, я про смену профессии думал. Додумался, блять, чуть не поседел, пока Космос с Филом не приехали!

— Прикинь, ныряльщик хренов, сидел, через маску прикуривал! — Саша с энтузиазмом поддержал Пчёлу, и свёл разговор в мирное русло. Тем более девушка приятно улыбнулась, услышав от Белова слово «ныряльщик», обращенное к Пчёле. — А ты-то, Лизка, куда теперь метишь?

— С вами заделаюсь санитаркой, тимуровцы. Выбора нет! Хотя бы обзаведусь нужной связью в Кащенко.

— Туши свет, Сань, я у неё псих пожизненный! — дух соревнования между братом и сестрой не спешил сбавлять обороты. — Вот, твою мать, упечёт же! Потом только в ныряльщики!

— В аквалангисты, Пчёлиный глаз! — Белов бросил свою привычную роль арбитра — самую бесполезную на свете, которую, к тому же, оплачивали только чаем. — Детишек бы сейчас тренировал.

— Один фиг, тоже благим делом занят! — Витя снова смолит, с удовольствием потягивая табачный дым, и примирительно привлекая сестру к плечу. Лиза соскучилась по домашнему уюту, в котором существовала рядом с братом, и потому обнимает Пчёлу, напоследок выдыхая единственную фразу:

— Робин Гуды…

В голове Павловой с трудом уживалось, что Саша, непримиримый и жесткий к любой несправедливости, встал колею, чужеродную для себя прежнего. Обстановка, в которой жили верные друзья, не давала выбора и лишних минут на раздумья. Впрочем, о чём Лиза могла рассуждать, если самолично становится соучастницей замыслов четверых родных с детства людей?

Остаётся лишь встать за спиной, и не подавать ложных тревог. И признаков липкого страха, допускающего неверную мысль, что однажды Космос не разбудит её утром, нарушая покой квартиры на улице Профсоюзной.

Лиза может беспомощно ждать, что её не оттолкнут и примут, и опять посмотрят как на бедового малого ребёнка. Потому что любят, из двух зол выбирая её. Потому что слишком многое было построено, чтобы несходства и стечение обстоятельств ломали воздушный замок намертво. Лиза боится представить, что невиданное прежде терпение Космоса может измениться в противную для неё сторону, но всё-таки готова к любому исходу своего внезапного появления на свадьбе друзей.

Привыкнуть к пустоте невозможно. И Лиза слепо доверяет шестому чувству, идя напролом к тому, с кем никогда могла бы не встретиться, если бы не роковая случайность, изменившая её жизнь в одночасье и навсегда.

К тому же каждый день рождения Космоса они всегда проводили вместе.

========== 90-й. Подарок ==========

OST:

— Игорь Корнелюк — Возвращайся

Тома готова спорить на новенькую фату, прицепленную Софкой, что скажет дородная регистраторша, перед тем как окончательно закрепить монопольное право Валеры на гордое звание мужа. Семья — это не просто союз любящих сердец, а главное звено в бесконечной цепи поколений, орудие эволюции и опора государства! Заготовленная речь будет отлетать от зубов, а утомленные церемонией гости хором засмеются, услышав, «как поэтично сказал Энгельс».

Но до счастливого мига ещё пятнадцать минут, за которые Пчёла и Космос успеют откупорить бутылку «Советского», а Фил утихомирить внезапный алкогольный балаган. И поэтому Тамара украдкой изучала циферблат на стене, занятая своими размышлениями.

Тома не волновалась, как и положено новоиспеченной невесте в белых кружевах, но, наверное, до конца не принимала ценность момента. Беспечно спала ночью, без тревог и приступов паники, встав с постели поутру, с удовольствием любовалась апрельским солнцем. У всех пальцы, руки и ноги дрожат, а Тамара блещет уверенностью.

Даже когда Валера с друзьями наперевес появился на пороге её жилища, и Космос Юрьевич залихватски произнес традиционную прибаутку «у вас товар, у нас — купец», картина происходящего не спешила проникнуть в задворки души.

Софе пришлось вымораживать молодцов, а особенно жениха, который путался в показаниях из-за неуёмного желания оказаться поближе к невесте. Когда двадцати рифм к слову «красивая» в адрес Томы оказалось предостаточно, Голикова пустила парней за порог, постоянно переживая, чтобы Лизка ненароком не вывалилась из шкафа. Получилось бы совсем неудобно перед Космосом, ради которого Павлова и придумала появиться как чёрт из табакерки, и поэтому весь режиссированный Софкой выкуп изображала наполнение мебельного гарнитура.

Расписывать Филатовых пришлось бы без свидетеля и свидетельницы, которых, во избежание эскалации конфликта, представлялось необходимым запереть в замкнутом пространстве.

— Том, на нас люди смотрят! А ты задумчивая, как Джоконда с того портрета, — Филу нравилось наблюдать за своей невестой, у которой на лице ни капли жеманности и неуверенности в своем выборе. — Филатова, просыпайся, скоро наша очередь! Ау! Тебя уже выкупили, полчаса назад!

— Что? Какая Филатова? Ах… — Тамара опомнилась, прежде чем успела сообразить, как назвал её жених. — Ещё не поженились, а командуешь! Расслабься, сегодня день смеха!

— Не туда смотришь, красавица, не туда! На меня надо, на меня… — Валера шутливо щелкает невесту по носу, развевая её задумчивость. — Мандраж настал? Не верю своему счастью!

— А я не верю тем, кто говорит, что свадьба — это переживания! Ведь я же в тебе уверена, — Тамара решила сменить улыбку Джоконды на веселую ухмылочку Томы… Филатовой, — но ты сорвал Софке весь выкуп! Выставлять её один на один с ребятами было нечестно! Негодяи!

— А вот на хрена было Лизку в шкафу сундучить? Захожу, а они в прятки играют! Не ту невесту крали! — наклонившись к уху Томы, прошептал Фил, вспоминая забавную картинку. — Вам пяти минут было мало, чтобы маскировку наладить, что ли?

— Софка и так герой баталии, — Тамара вспомнила ещё одну не менее курьезную свадебную традицию, — и спасибо, что не выкрали! Хотелось бы свадьбу без происшествий! Хотя, о чем это я, правда?

— Пусть бы попробовал, кто тебя красть, кроме меня, я им… — Фил сложил правую ладонь в увесистый кулак, показывая невесте, чем чреваты любые розыгрыши, подготовленные для мастера спорта по боксу. — Поэтому Космос на этот случай три коробки успокоительных привёз.

— Валера, я не сомневаюсь в нашем свидетеле, но Павлову прихлопну! Женская драка — событие стихийное и неорганизованное! Как я без свидетельницы замуж пойду?

— Сами выдумали человека шокировать, — Софа, подоспевшая на суетливую перепалку молодоженов, в очередной раз поправила фату невесты. — Может, скажем, Космосу, а? Помирать, так с музыкой! Подумаешь, что из «Линкольна»…

— Под марш Мендельсона, блять, — энтузиазм зеленоглазой был погашен Пчёлой, — всегда знал, Соф, что ты меня под неё похоронишь.

— Твою мать, вот только не на моей свадьбе, брат, — Фил в очередной раз понял, что без нотаций не обойдется. — Правда, что-то затянули Лизкино опоздание. Не на то уговор был!

— Короче, не знаешь ты сестру мою нифига. Если ей надо, она дохлую лошадь поднимет. Главное, чтобы Коса на месте Кондратий не хватил!

— Ты за красных или белых, Пчёл? — Филатов не знал, зачем Лизке нужна очередная шарада, и поэтому от души сочувствовал Космосу. Но молчал, поддерживая недобитых заговорщиков. — Бить буду! Больно, но справедливо!

— Ёпт твою дивизию, да хоть за японского городового, мне уже фиолетово! Мы на свадьбе или как? Запели! — Пчёла привык к тому, что сестра — известная любительница выкинуть какой-нибудь дурной фортель. Например, уехать в другой город, предупредив об этом за два часа до отправления поезда, заставив единственного братца поливать полузасохший кактус. — Бля, сторонись! Кос идёт, соскучился!

— Братва, о чём толкуете? — к новобрачным присоединился свидетель Космос, донельзя загруженный и взявший на себя всю культмассовую часть праздника. Первое апреля — его двадцать первый день рождения, и он считал своим долгом не только отгулять свадьбу, но и проставиться. — Бухло, что ли, выбираете? Чё паритесь, я у одного старого знакомого по бару такие связи на кухню поднял…

— Кто о чем, Косматый, а тебе лишь бы печень просадить!

Белова не менее других собравшихся мучило моральное состояние Космоса Юрьевича Холмогорова, но недолго музыка играла — в зале раздался призыв для будущего семейства Филатовых:

— Филатов, Бессонова! — женский голос, схожий с монотонным звуком вокзального мегафона, разрушил относительное спокойствие Софки и Томы, синхронно переглянувшихся, и понимающих, что операция «Ы» может неминуемо потерпеть провал, если кто-то не пошевелит своими длинными ногами. — Следующие на очереди!

— Томка, что-то подводит тебя твоя дама из Владика… — Космос, не чувствуя подвоха по детской доверчивости, просто махнул рукой, не желая тратить время попусту. — Всё, народ, пора, на передовую, по коням!

Космос хотел донести до всех простую истину — командовать парадом будет он. Но большая дубовая дверь в фойе притворилась, привлекая его абсолютное внимание. Нет, он не спит, но чудом не свалился в обморок от незапланированного шока.

Лиза выделялась на общем фоне ярко-красным платьем с открытыми плечами и небольшим букетом розовых роз, которые, очевидно, предназначались Тамаре. Невеста помахала ей рукой, и две подруги воодушевленно кинулись друг другу в объятия, радуясь удачному замыслу.

— Слава Богу, Пчёл, — спектакль окончен, а, значит, можно, наконец-то, женить Фила на веки вечные, — а ты говорил, что верный Кондратий! Куда б нам такую тушу отсюда тащить?

— Забудь, Белый, — у Пчёлы на прогнозы Белова свое однозначное мнение, — забудь!

Саша и Витя облегчённо выдохнули, пожимая друг другу руки, а Валерка прикрикнул в сторону регистраторши:

— Приехал важный гость от комсомольской организации!

Так вот она, свидетельница из города Владивостока! Космос не успел ни разозлиться, ни протянуть руку в сторону Павловой, чтобы вглядеться в большие потерянные глаза, которые никогда ему не лгали.

Не приходилось сомневаться, что свадебного генерала эти глазки надурили по самые гланды, да с помощью кого — собственных незаменимых друзей, без которых он жизни не смыслит, дороги не пройдет. Нет, ни в какой Ленинград Лиза не уедет. Билет купить не успеет…

***

Блондинка в красном платье сводила Холмогорова с ума. Всего лишь одним своим присутствием и милыми разговорчиками не подле него. Кос летит с катушек, окончательно и бесповоротно, как и каждая рюмка спиртного, попадающая в его страдающий организм. До остервенения хотелось напиться, забыв, что в тщательно выстраиваемом мире без Лизы всё почти улажено. Космос не верил ни в совпадения, ни в приметы, ни в людей, но почему она ни словом не обмолвилась, что приедет домой? Вечно что-то выдумает, а ему разгребать несусветные лабиринты!

Она подчеркнуто держится Пчёлу, выводя с ним и своей незаменимой Софой какой-то незатейливый танец под гремящего Белоусова, а рыжий гад рад стараться, развлекая народ своими полупьяными телодвижениями танцора диско. Павлова озирается по сторонам, будто чего-то выжидает, но Космос все ещё не спешит к ней подойти. Бледно-голубые глаза снова убивают его, бросая беззащитный, вороватый взгляд украдкой. Лиза привыкла замораживать, не жалея.

Дьявол…

— Космос… Кос… — из полного погружения в состояние алкогольного опьянения спас Белый. Крепкая рука друга легла на плечо, и сын астрофизика попытался изобразить подобие улыбки. Однако выходил звериный оскал, не подходящий под всеобщую атмосферу тотального веселья. Жених с невестой, к примеру, сияли, словно две ёлочные игрушки. — Так нельзя, ты давай, чокнись со мной и пошли! Какая свадьба без тебя? Кос…

— Только посмотри на этот пчелиный дуэт, твою налево! — красное платье Лизы будет сниться Космосу в кошмарах. — Сань, ну без ножа же режет, сестра милосердия!

— Я не узнаю тебя, брат! Взял, чтоб не брыкалась, как умеешь! Нюни, блять, развели, шопены-мопены! Ты чё?

— Губит людей не пиво, а твои шопены-мопены, Белый!

— Ладно, варись, пропащий, — Саша понял, что пациент, скорее, безнадежен, — но я б штанины на твоем месте не протирал, я б штурмовал, как Александр Василич!

— Какой ещё? — без всякого энтузиазма спросил Космос, рассматривая свою заметно опустевшую тарелку с горячим.

— Суворов, двоечник, — Белый поспешил напомнить другу фамилию знаменитого тезки-полководца. — Наука побеждать, прочти уже на досуге!

— А я бы пропустил с тобой ещё по одной! Белый, Белый… — Кос покачал головой, бросая неожиданно теплый взор в сторону жениха и невесты, а теперь уже мужа и жены Филатовых. — Счастливые…

— Ты… Это Кос… Смотри, не упусти свое счастье! Что-то мне этот тип из филовой гостевой когорты не по душе, и Лизке тоже! — Саша, наставив Коса на борьбу, растворился в вихре свадьбы.

И Космосу совершенно не понравилось, что батонообразный товарищ с бритыми висками пираньей кружит около Лизы. Да откуда Фил вообще взял столько здоровых лбов на свою свадьбу? Не хотел Космос Юрьевич признаваться себе в том, что руки снова чесались устроить какой-нибудь беспредел, но ноги сами понесли его в ту сторону зала, где находилась свидетельница.

Лиза стояла молча, подпирая плечом холодный мрамор, выслушивая нелепые комплименты в свой адрес. Лицо её было совершенно непроницаемым, но голубые зрачки беспокойно бегали; она просто не знала, как отвязаться от кавалера.

— Девушка, ну? Один танец, кавалеры приглашают дам…

— Не танцую… — устало отвечала Лиза, рассматривая фужер с шампанским, искривший пузырьками.

Новый знакомый, представившийся «Серожей», не унимался, и, разумеется, не знал значения отдельных слов русского языка. Верную Софку сдуло с места, ведь она снова находит общий язык с Пчёлой, карауля его из-за каждого угла. Или он в который раз разочаровывает дочь партийного работника. Отношения странные, но, однако, куда уж им до…

Лиза не успевает прогнать мысль через призму своих рассуждений, потому что Вендетта настигает непрошенных гостей сама. Не заметить Космоса просто невозможно, а разъярить в сложившейся ситуации — раз плюнуть. Он, медленно меряя шаги, подходил совсем близко. Лизе оставалось выбросить из головы разногласия, втайне радуясь, что Кос пришел к ней, защищая от ненужного внимания.

— Девушка, а ещё вы очень хорошо поете, и с каким-то рыжим хмыренком танцуете! Я бы даже сказал, что вы актриса или певица! Как Алёна Апина! — ничего лучшего здоровяк придумать не мог. На солистку «Комбинации» Лиза не была похожа хотя бы, потому что её голову не венчал новомодный начёс, пахнущий лаком «Прелесть».

— Зря ты так про моего брата сказал! Может, я его глаза и уши? А то ещё позову рыжего хмыренка этого, и какая свадьба без драки?

— Угрожать стала! Зря…

— Тебе что сказали, братец? — Кос положил свою огромную ладонь на предплечье парня, и отодвинул его, закрывая Лизу собой. — Проблемы какие?

— Ты вообще, красавчик, откуда возник-то? — претензия Коса не произвела никакого впечатления. — Не путайся. Сиди и бухай дальше!

— А я тебя снова спрашиваю, какого лешего девушке надоедаешь? — клиент попался упертый, и это означало одно — больнее будет падать. — Русский вообще или прикидываешься?

— Ты какого хрена лысого нарываешься, длинный? — в голосе «Серожи» скользило непонимание ситуации и того, насколько весомый товарищ возвышается над ним. — Ща из свидетеля быстро перебью в соучастники! Баб мало?

— Девушка не танцует, потому что я так сказал! — Космос чувствовал, как Лиза едва касается его спины, пытаясь сдвинуть с места. Лишённая возможности отвязаться от залетного придурка самостоятельно, она искренне не хочет, чтобы Космос опять устроил мордобой, оправдываясь высокими чувствами, но препятствовать не могла. — Чё, смекнул, что я с тобой щас сделаю, если ты на неё ещё раз хлебальник свой поднимешь?

— Крышуешь? Нашел, мля, благородное занятие, — Кос отбросил последний конёк сдержанности, так ему несвойственной, и скоро занёс руку, схватясь за лацкан пиджака далеко не трезвого боксёра. — Девка-то красивая, не ты один на такую задницу повелся!

— Пиздуй отсюда гигантскими шагами, да и шарнирами своими пораскидывай… — черный ящик мог взорваться в любой момент. — Я не Айболит, долго лечить не стану!

— Женишок нарисовался, да? Чё ж ты отсиживался, ждал, когда уведут! А ведь уведу ща, церемоний не будет, бля!

— Космос, не надо… — Лиза легко ощущала, к чему ведёт словесная полемика. — Он понял все. А если иначе, так я Филу скажу, его гость!

— Надо, будет, блять, знать, как к чужим девчонкам руки тянуть!

— Да я потанцевать, и, может, и дальше, куда бы прогулялись, — неосторожное слово, произнесенное Серёгой, лишает беседу благополучного исхода, — а ты не делишься, придурок…

— Сука ж ты непонятливая, — Космос больше не стал раздумывать, направляя свой увесистый кулак в нос обидчика, — ответишь!

Мягкая ладонь Лизы сама собой, не слушаясь разума, схватилась за рукав белой рубашки Коса, стремясь не допустить продолжения недружелюбного разговора. И это заставило Космоса отодвинуть от себя незадачливого ухажёра девушки, который растерял боевую закалку: затряс головой, оценивая масштаб бедствия, и разведя руками, задним ходом плелся куда-то в закат.

Кос вопросительно глянул на Павлову сверху вниз, заодно прикидывая длину кроя этого сумасшедшего огненного платья. Дикий Серёга даже облегчил ему задачу и приближение к заветной цели. И почему-то Космосу легко, словно он заранее знает, что Лиза уверит его в том, что никуда не денется.

— Ни на минуту оставить нельзя, эмигрантка! — но видя, как девичьи губы растягиваются в насмешливой улыбке, Космос угадывал, что она всё сведёт в шутку. Что же, он и обманываться рад, лишь бы к этому Павлику Морозову поближе. — Ничего мне пояснить не хочешь?

Глаза-алмазы снова смотрели на Холмогорова магическим мороком. Светло-синее марево, дурман, в котором таяли все его принципы, его тоска, и чёртова злость на блондинку, с которой он собирается провести всю оставшуюся жизнь. Размениваться нет смысла.

— Застрелишь? — их руки самопроизвольно сплетаются, а Лиза знает, что прощена заранее. Потому что только объятия собственного Космоса могут быть такими сильными, но удивительно нежными, открывающими от земли и воспоминаний. Теряется в нем, как в тумане, в синем море. Увы, плавать Лиза не умела, и охотно отпускала руки на водную гладь, помня, что её держат.

— Прощай, оружие, — Лиза все ближе, и тем меньше Космосухватает воздуха — и от этого стресса сигареты, к сожалению, не спасут, — но я этого урюка я с удовольствием бы урыл! Вокруг тебя штабелями всякие Васи падают, успевай шашкой махать.

— Падают, а потом видят горбатую гору, разбегаются, как от чёрт от ладана!

— Ты же замораживаешь! Шанса мозгами раскинуть не даёшь! — Космос запускает ладони в волосы цвета золота, и всматривается в голубые глаза, по-детски доверчиво распахнутые и прекрасные. — Почему я всегда соглашаюсь с тобой, Пчёлкина?

— Нет, это от тебя, Холмогоров, бегут даже уголовники! Не дай Бог двинешь в челюсть, или из-за пазухи свою игрушку достанешь! — Лиза может довольно обнять Космоса, повиснув у него на шее, забывая, что пять минут назад, не знала, как подступиться. — Пиф-паф, ой-ё-ё-ёй, убивает заяц мой!

— Моя мораль разрешает мне карать твоих поклонников без суда и следствия! — Лиза никогда не давала повода сомневаться в себе, даже когда он снова увидел в её обществе Громова, пытающегося, как оказалось, помочь им в не самые лёгкие времена, но борьба с собственной ревностью — ринг, на котором он зачастую проигрывал. — Набегалась по своим Ленинградам…

Платье не может обмануть Холмогорова в том, как устали плечи блондинки, и как хрупка её спина — сломается, разрыдается, если надавить сильнее. Лиза держится за него точно также, как и в тот день, когда они впервые поцеловались… Или признались друг другу в чувствах, либо заснули вместе.

Космос потерял счёт этим особенным моментам, а Лиза отдаёт себе отчёт в том, что больше не сможет с ним расстаться. Последние месяцы дались трудно, будто кто-то с кровью вырывал сердце, оставляя на грани выбора: мирная гавань или вечная борьба, заставляющая играть кровь, и волновать душу? Собственные лихие волны оказались дороже, чем тлеющее спокойствие.

— Зараза, ты, Пчёлкина! Умная, красивая, любишь меня, — Космос начал перечисление, словно пересчитывал регалии Лизы, непонятно каким образом доставшимся ему, — но зараза…

— Не называй меня «Пчёлкиной»! — голубоглазая пригрозила Космосу пальцем, злясь, что услышала от парня детское прозвище. — Я не обижаюсь даже на «заразу», но Пчёлкина!

— Имею право! Но ты… — Кос почти не находил слов для своего праведного гнева. — А это платье? Мне сразу на кладбище? — длинная юбка сзади никоим образом не реабилитировала короткий фасон спереди.

— Не волнуйся, Пчёла с нашатырем дежурит! И Сашку просила запастись, — бастовать в объятиях, которые вот-вот сломают ей ребра было глупо, но к Лизе наконец-то пришло ожидаемое состояние облегчения и покоя рядом с любимым ревнивым чудовищем. — Свадьба все-таки! Видишь, наши снова про синих лебедей поют! Сами уже синие, а всё мало…

— Ты в курсе, что я с твоим платьем после всего этого балагана сделаю?

— Кос, — Лиза рада тому, что гости забыли про существование свидетелей, — поцелуй меня…

— Спрашивает ещё… — Космос по-доброму хмыкнул, медленно наклоняясь к своей девушке. Ещё чуть-чуть и холодящая нить оборвется, навсегда и насовсем, но…

Да неужели им сегодня нельзя просто поговорить, стоя вдвоем в стороне от шумного зала? Поддатый раскатистый голос и поросячий смех перебивают долгожданный момент воссоединения. Похоже, их всё-таки потеряли. Или кто-то потерял совесть, меняя её на блок «Самца» или новые джинсы из-за бугра.

— Космос, Лиза! Еханный бабай, вы куда пропали? — чёрт дери Пчёлу, у которого на плече висела Софка. — Без предупреждения! Смотрю, а чего-то случилось! Помирились, что ли? Всё? Отмечать-то можно, или, Соф, когда там, следующая свадьба?

— Ребята, пошлите, может Лизка споёт? Встряли здесь, как истуканы! Ну не в Третьяковке же! — Голикова и Пчелкин не страдали ложным стеснением. Белка, блин, и Стрелка. Бешеные детишки. — Лиз, давай ту самую… Я птица во-о-ольная!

— Спою… И сыграю… — строго сказала Лиза, беря Космоса под руку, давая понять Софке, что кто-то тут третий, и даже четвертый лишний. — Песенку про двух обломщиков, если вы сейчас же не протрезвеете!

— Мы? — Витя первым понял оплошность. — Тысяча чертей… Софка, твою мать, всё ты! Ты видишь, чучундра, сорвали малину! Учудила…

— Черти вы, пьянющие, вот вы кто! — Космос шутливо толкнул друга в плечо, и увел свою девушку за стол; теперь сидеть по отдельности не было никакого смысла.

— Слава яйцам… — послышалось облегченное пчелиное жужжание. — Набухаюсь…

— Жук твой братец всё-таки! В следующий раз буду травить, чтоб не мешал!

— Подтравливать разрешаю, ему полезно, а так — в обиду не дам.

— Всегда знал, что ты та ещё Пчёлозаступница!

— Кос… — Лизу внезапно осенило, что неплохо бы не только прикидываться подарком, но и поздравить драгоценного именинника. — С днем рождения! С подарком, думаю, я не совсем намудрила?

— А я забыть успел, чёртик ты табакерочный. Меня ещё никто не поздравлял с такой изощренностью!

— Угораздило тебя родиться на первое апреля, чудо!

— Танцевать пошли, надо твоему Пчёле разгон дать.

— Я тоже самое хотела тебе сказать!

— Понимаешь с полуслова…

***

Апрельская Москва прекрасна. Тома не жалела, что сама выбрала такую забавную дату бракосочетания. Зато этот день никто и никогда не забудет, а у драгоценной половины никогда не будет провалов в памяти. Впрочем, иногда Филатовой казалось, что Валера знает о ней все. Ей удивительно повезло. Когда-нибудь Томка снова вспомнит о том, как была счастлива в день своей свадьбы, надеясь вернуться в беззаботную юность, но сейчас молодая жена поддерживает всеобщий гогот, поправляя изрядно съехавшую фату, растрепанную Филом.

— Не-а, Филатовы! Послушайте свадебного генерала! — нетрезвый свидетель Космос пытался контролировать два элемента: Лизу, держащую его под руку, чтобы случайно не упал, и собственный язык, раздающий дельные, а главное работающие советы. И если Павлова, веселая и хохочущая, опасений не вызывала, то вот с речью веселее. Спасайтесь, кто может! — Надо из пушки! Ба-а-а-х! Салют! За процветание рода Теофилов! Да, Лизок? — но Лиза оторвалась от Холмогорова, помогая Тамаре с фатой — жалко старания Софки, все утро трудившейся с укреплением этого фатинового шедевра. — Лизка, твою мать! У меня на твои исчезновения теперь нервный тик!

— Кос, угомонись ты, постреляй ещё тут давай, — Белов прервал пространные рассуждения Коса, и, похлопав Валерку по плечу, — но про теофилов-то курилка прав! Это надо…

— Эй, вы! Товарищи бандиты! Дядя Пчёла с тётей Софой вернулись, молочка вам приперли, — вывалившиеся из такси Витя и Софка добавили в компанию новых красок, — взамен разбитой бутыли, как и обещали! Бля, Лиз, прости, что та крайняя на твое платье!

— Я прощаю! — Космос ещё раз взглянул на красное платье Лизы, видневшиеся из-под расстегнутого коричневого пальто. — Ты эту главное не разбей, рукожоп!

— Кос, да не шухарись ты на Лизку из-за этого платья! — Валера, откупоривавший бутыль спиртного, с азартом произнес: — Ну, красавчики! За перестройку или кто следующий?

— Валер, да погоди ты, дай от одной свадьбы оклематься! — Лиза помнила, что выбора у нее, в общем-то, и нет, и сейчас её кто-то подловит на слове, если она не прекратит горланить.

— Вот, дальше можно уже не говорить, — Космос опрокинул в себя фужер шампанского, понимая, что Павлова, как всегда, будет увиливать, но он своих слов обратно не забирал. — Видишь, ты, зараза! Пять свидетелей! Не соскочишь!

— Космос… — Лизе осталось лишь не испытывать терпения Холмогорова, влюбленного и хмельного. — Слушайте, а, может, у Софы спросим, а? Какие планы?

— Ну ты стрелочница, Лиза! — Софка отвлеклась от взирания на поддатого Пчёлкина, заглатывающего очередную дозу горячительного. — Витюн! Ты совсем не пей до дна, мне одной домой страшно возвращаться!

— Слушайте, Вы! — моралист Саня не мог успокоиться. — Софуша и Витюша! — эта парочка его всегда удивляла — вроде не любовь, а вроде и не дружба. Так и пропадет Пчёла, с его-то косыми взглядами по сторонам.

— А чё? — в диалог вступил Филатов, поддержанный кивками головы Космоса, целующего ладони Павловой. — Соф, куй железо…

Криворукость Пчёлы неизлечима — бутылка шампанского падает, звонко разбиваясь о влажный асфальт. То, что он долго хранил в секрете давно не тайна, но отчего-то он не спешил торопить время. Софка найдет, что сказать друзьям, ведь не зря же в институте училась — умела найти слова.

— Нет, ребята, я, конечно, с вами, но Голикова не камикадзе! — Софа кинулась вытирать руки Вити платком, боясь, что он мог порезаться — любовью к порядку эта пчела не отличалась. — Но вы не волнуйтесь, мы разберемся сами…

— Ну, наконец-то, вещи разумные пошли!

— Да ладно Вам! Где Пчёла, а где разум?

— Вам в рифму ответить где?

— Да идите вы нафиг!

— Мы там уже!

— Все там будем!

Лиза не знала, когда и где они будут такими беспечными, несерьезными и каким ветром унесёт их юность, заставляя вспомнить, что время на всё отложит отпечаток. Когда-нибудь они с Космосом посмеются над тем, что могли так резко и нечаянно расставаться, чтобы в сотый раз понять — они не могут существовать по раздельности. Лиза посмотрит на день своего возвращения в Москву с высоты прожитых лет, чтобы убедиться — всё прожитое не зря. И она знает, что бывает и больно, и страшно. Но всё же любит, потому что живет этим чувством, отказывая себе в рациональности.

Космос смотрит на нее, и снова теряется в догадках: о чем Лиза может размышлять, отводя взор куда-то далеко, смотря сквозь фигуры друзей, и крепче сжимая его ладони. Глаза-алмазы поднимаются к небу, не находя на нём ни одной тучи, и, обернувшись к молодому мужчине, Лиза шепчет, стараясь не привлекать внимания друзей, раздающих советы новобрачным:

— Пойдем домой!

Московское небо перестало таить загадки…

Комментарий к 90-й. Подарок

Ребята в 90-м году:

https://vk.com/photo-171666652_456239135

========== 90-й. Такое короткое лето ==========

Комментарий к 90-й. Такое короткое лето

Космос и Лиза, 1990 год:

https://vk.com/wall-171666652_108

OST:

— Алексей Глызин — Ты не ангел (Космос/Лиза)

— Женя Белоусов — Такое короткое лето (Витя/Софа)

Москва, осень 90-го

Голубое небо приветливо улыбнулось девушке в цветочном сарафане, выбежавшей из подъезда типовой многоэтажки. Сентябрь и не думал вступить в свои права, остужая столицу своей обыкновенной прохладой. Лиза радовалась теплой погоде, как ребенок пестрой игрушке, и поэтому пребывала в хорошем настроении, несмотря на то, что институт отнимал львиную долю времени. Космос не считал правильным восстановиться на очном факультете, половину дня проводя в пыльных аудиториях, а Лиза, как и всегда, имела сто аргументов «против» отношения Холмогорова к образованию.

Тем более Софка заметно сдала, полгода проведя за партой без подруги. Как и Кос с Пчёлой, Софа громко смеялась, когда Лиза рассуждала о ценности красной корки, которая послужит домашней утварью для смахивания пара. Распределение в неведомую глушь снилось Софке в ночных кошмарах, но она знала, что дочь представителя партхозноменклатуры не тронут. Лиза надеялась на благоразумие подруги.

Помахав рукой Валентине Анатольевне, выглянувшей в окно, чтобы проводить племянницу взглядом, Лиза, не мешкая, прошла к огромному «Линкольну», в котором небрежно расположился его хозяин. Космос разложил водительское сиденье во всю длину, смотря десятый сон. Длинные ладони молодого мужчины лежали на животе, и его совсем не смущало, что он забыл закрыться в машине. Лиза поспешила воспользоваться ситуацией, просовывая голову в окошко, и наклоняясь ближе к спящему.

— Не так-то я представляла себе сказку о спящей красавице, дядька, — смешливо проговорила Лиза, и веки Космоса лениво разлепились. Сквозь дрёму он совсем не слышал, как в его расставленную ловушку прокралась белокурая хитрюга, но пугаться не собирался: притянул непокорную ближе к себе, пытаясь протянуть легкую девичью фигурку через небольшое пространство. — Не спи — замёрзнешь. Мне тебя потом лечить, а это занятие энергозатратное, ты много потребляешь.

— Не дождешься, не на того напала. Ты уже лекарство, моя красивая! Сожрал бы прямо здесь.

— Куда тебе подорожник приложить, волынщик? А может вазелином нужные места? Вернее.

— Подумай сама, я университетов не кончал, ни хрена не соображаю, охламон неотёсанный, как батя говорит! А ты за партой каждый день, как проклятая! Со мной это дохлый номер… Думай, давай, а то не уедем!

— На голову себе приложи, и не подорожник, это полумера, а кота — они всякую дурь на себя перетягивают, — метко подметила Лиза, чувствуя, что мстительная рука Коса ущипнула её ниже спины, — а я ложных прогнозов не даю… Балбесина, пусти!

— Чтобы твоя хвостатая гадина меня обделала? — Космос не собирался разжимать свой стальной захват, и дать Павловой шанс на свободу. — Фиг тебе, сама будешь осматривать…

— Какой из меня «Айболит»? — у Лизы заметно затекла поясница, ей хочется саморучно поднять Космоса за грудки и потянуть в сторону дома без его любимой железной махины, но природное упорство не даёт ей уступить. — Так, укол поставить могу, в задницу, чтобы наверняка!

— Нет уж, хорошая, я тебе покажу, как лечиться надо народными средствами, — о недопонимании черного кота Тутанхамона и его хозяина Космоса можно складывать легенды, помноженные на количество испорченных домашних тапок и перегрызенных проводов, но Юрий Ростиславович сам вручил былого любимца Лизе, которая с этой животинкой чуть ли не целовалась, — и без сопливых обойдёмся! Я ж мальчишка решительный…

И Космос стал доказывать свою правоту, не отпуская Лизу от себя, целуя её сухие губы и безнадежно нарушая аккуратность прически, в которую были забраны золотистые волосы. Лиза впервые за день может позволить себе расслабиться, покорно плавая в родных объятиях, но, к несчастью, они не в том месте, где следует смотреть цветные сны. Ей хочется снова и снова касаться лица Космоса, проводить носом по мужественным скулам и тихо сходить с ума от переживаемого счастья. Когда воздух стал слишком горячим, Лиза посчитала, что теорема их многолетних отношений в доказательствах не нуждается, и, оторвавшись от лежебоки, заставила его подняться.

— Я домой хочу, Космик, и мы уже минуты на три были бы ближе к цели, если бы не твои лапищи. Что, так соскучился? Ревную, люблю?

— А ты чё думала? По самые гланды! С утра один совсем, с твоим котом сволочным, днём Пчёла, мать его, заскучать не даёт! Тащил меня сегодня на другой конец Москвы, с человеком интересным потолковать, а на деле — опять кого-то подтянуть в пехоту хочёт, мало ему всё… Думал, что к тебе опоздаю, — Космос успокаивается, ощущая так близко аромат лёгких польских духов, и не спешит перебивать его, закуривая в замкнутом пространстве, — но это ещё полбеды! Ты подумаешь, что я обкурился в конец, но нет, тут завязка есть, хуже некуда… Для меня так точно, но я обещал.

— Колись, Космодром! А то так не уедем. Или пешком домой пойду, через всю Москву.

— Домой мы щас точно не полетим, ты прости, в спящую красавицу проиграешь потом. И я тебе завтра учагу прогулять разрешаю… Железно!

— Да ладно? А я и не надеялась, Космос, — Лиза пригладила темные волосы парня ласковой ладонью, и поцеловала его в щеку. Девичий нос, прислонившись к гладкой коже, чувствует любимый запах импортного табака и одеколона. Павловой не хватало этого целый день, но она успокаивала себя, что они не разлучаются надолго, и никто не собирается друг от друга уезжать. Зимы хватило. — Так! Какая учага? Я всё-таки не в ПТУ учусь! Зачётку показать?

— Твою мать, опять начали за здравие, а закончили за высшее образование, нахер-нахер, как хорошо, что меня пронесло, так и остался абитурой, — Кос никогда не уставал спорить с Павловой, и в тайне лелеял надежду, что однажды грызение гранита науки вызовет у неё неизбежный кариес. Но это бы вызвало опасения — значит, его умницу кто-то подменил. Чем бы дитя ни тешилось… — Ладно, сейчас Белого подхватим от тёти Тани, или сам придёт, тут рукой подать. Поддержать его штанины пойдем. На общественных началах…

— Курс молодого бойца проводишь? — что на этот раз придумал Сашка Лизе неведомо, но все разговоры Белого о расширении и самостоятельности их небольшого движения вводили её в тоску. Пчёлкин и Фил старательно внимали другу, Космос подкидывал новые идеи и способы ведения кампании. Лиза, на чьей кухне чаще всего происходили данные собрания, старалась не припоминать, что истории с Люберецкими и вечными гонками от ментов, стояли у неё поперёк горла.

— Не поверишь!

— Говори уже.

— На скрипочки, твою дивизию, в консерваторию. Говорил, нереально, чтобы я тебя туда по доброй воле отвёл, — но к ценителям музыкального искусства Космос относил себя хотя бы потому, что в его доме стоял тяжеленный «Красный Октябрь», и Лиза не давала инструменту спокойно дожить свой век. — Я бы и сам себе не поверил, ну тут брату надо компанию составить, один раз… Кого ты там любишь? Бахи, Чайковские… На этих покойников Белый нас и зовёт!

— А иронизировал так, будто Сашка меня с собой на дело позвал, у тёток с рынка баулы дербанить. Наконец-то, а то тебя вилами на концерт не загонишь!

— Олька его там будет пиликать, думаешь, Санёк на трезвую башню позвал бы нас? Звонил вроде не бухой, значит, осознанно.

— Да по пьяни вы бы и сами сообразили скрипки с оркестром, — Лизе не привыкать слушать нетрезвую «Девочку синеглазую» по гитару на четыре завывания, — но боюсь, что такого размаха консерватория не выдержит. И перед Олей неудобно выйдет, мне-то пофигу, а ей в осадок…

— Я рад, что ты во мне не сомневаешься, Лизк…

— Спорим, что вас потянет смолить после первого взмаха смычка? Выбирай, что на кон ставишь!

— Я зарёкся вестись на твои приколы после того, как ты провела меня вместе, между прочим, со своими любимыми дружками и братцем, — Кос не уставал напоминать, как был шокирован внезапным приездом Лизы из Ленинграда. С того самого времени они больше не расставались и почти не ссорились, но Космос постоянно грозился, что Пчёлкину достанется на орехи за молчание.

— Не провела, а сделала сюрприз! — довольная Лиза кокетливо постучала пальчиками по бардачку, выуживая оттуда солнцезащитные очки Холмогорова. — Было ваше — стало наше! Мне эти фары больше идут!

— Ага, не сюрприз, а просто ангел в сахарном сиропе, чуть кондрашка не хватила от фактора неожиданности. Земля, прощай! Следить пришлось, чтобы случайно не утащили, гады ползучие!

— Прости, что тебе такая досталась! Никуда не денешься, руки связаны, да? Причем у меня, вечной заразы! Это ты мне говорил, котяра? — поток космической речи был вовремя остановлен поцелуем, сладко накрывающим пухлые мужские губы, и Космос готов забыть про Сашку, обещание и два часа сидения на пыльных стульях концертного зала, пока хрупкие руки обнимают его и не желают отпускать. — Наказание на твою голову…

— Мне в кайф такое наказание, по всем статьям, — ощущение того, что чувство, накрывшее с головой и давно ставшее его частью, останется с ним навсегда, не покидало Холмогорова. А Лиза была уверена — её любят абсолютно, и тем же отвечает и она, не зная границ своему полету. — Только где этот белый человек, чтобы его за ногу! Вот почему его ещё здесь нет, отсюда ж до его коробки, как в сортир сгонять!

— Фиг с ним, иди сюда, — Лиза решила не терять времени зря, продолжая игриво касаться пальчиками гладких щёк Холмогорова, не спеша его целовать, — инопланетянин мой…

Стук в лобовое стекло послужил предупреждающим знаком о том, что Сашка о договорённостях не забывал, и тем более слышал, что Космос Юрьевич только что припоминал его имя.

— Барабашка? — Лиза стремительно обернулась на звук, и, увидев до боли знакомую и потешную физиономию Белова, неведомо с какой клумбы стащившего букетик свежих астр, засмеялась, представив, что их с Космосом снова застали с поличным. — Ой, нашлась пропажа…

— У деда в штанах, — не скрыто ёрничал Космос. — Белый, ё-мое, ты так и будешь столбом притворяться? Ты бы нахрен уже определился, тебе шпионить за нами или окультурить везти?

— А у вас тут фильм офигенный, в цвете, да ещё немного и плюс шестнадцать бы пошло, ёлки-палки! Правда, до «Маленькой Веры» не дотягиваете, я там и не такое видел, — Белов расположился на заднем кресле, не забывая подмигнуть Лизе, взгляд которой поймал в зеркало заднего вида. — Лизок, прости, я не тебе насолить, а этому чудищу! Язык же у длинного совсем без костей, пора с этим что-то порешать.

— Не ври, Сань, не надо, знаю я про твои любимые фильмы, — отмахнулась Лиза, припоминая друзьям давний случай. — А кто на «Эммануэль» в видеосалон с Пчёлой гонял, Пушкин? И потом всё в подробностях обсуждал? Рисуночки между тетрадок прятал? Моих тетрадок! По истории СССР!

— Космос Юрьевич, собственной персоной! Это не я ж тебя тогда караулил, как часовой, — Сашка решился подлить масла в огонь, спихивая вину на Космоса. — Хотя из него художник, как из меня балерина, нафиг! Космос Холмогоров, рисование — три!

— Белый, ты ж, блять, без предъявы закладываешь меня перед моей же совестью! Я охереваю! Вот и делай людям добро, знал бы — Лизку домой потащил! Сам бы лямку там тянул у себя на концертах! Беспредельщик хренов…

— Угу, сейчас бы дома уже были, бамбук покуривали, — Лиза по-детски скорчила Белову рожицу, на что получила зеркальный ответ, — и кота кормили… Спасли бы чёрную морду от голодной смерти!

— Вот пиздят же, как дышат, голубки! Коту бы хрен знает что в миску кинули, а сами опять забаррикадировались от всех! — нет, Саша не завидует и не иронизирует, хотя… Именно подобной дурки в отношениях с противоположным полом ему сейчас и не хватает.

— Сань, так в этом и смысл, или я чё, совсем плохой? — показанная Лизой правая ладонь с тоненьким ободком золота на безымянном пальце служила дополнительным аргументом в споре. — Все по расписанию!

— Твою мать, малину людям сорвал, Космосила злющий теперь будет ходить, — покаянно процедил Белов, закрывая лицо приятно пахнущими астрами. — В прямом и переносном! Каюсь-каюсь, едрид, не рассчитал…

— Охуеть! Что ты, что Пчёла! Нигде от вас спокойствия нам с Лизкой нет, ни в жизнь, — «Линкольн» быстро разрезал пространство, перестраиваясь из ряда в ряд, а Лиза, оценивая скромный букет, отняла его из рук Белого, любуясь разноцветными лепестками.

— Поддерживаю, — Павлова вернула цветы другу, миролюбиво улыбнувшись. — Сам выращивал?

— Лизок, а то! Каждое утро удобрял, без нитратов!

— Ага, конечно, расскажи, у каких азеров веник отжал? — Космос не унимался, подшучивая над любовными порывами друга. — Или ты по старинке, памятник какому-то корешу композиторскому обобрал?

— Бля буду, сам выращивал! — не хотелось Белову говорить, что эти цветочки — бывшая клумба во дворе его дома, но слишком астры были хороши, чтобы попасть в руки к кому-то, а не к Ольге. — Чаем с балкона каждое утро брызгал. Лиз, это у тебя считается, не?

— Брейк, ребят, я вас наслушалась, — Лиза удобно расположилась в кресле, наконец-то понимая, что за полгода отвыкла от долгого сидения за учебниками, и теперь могла уснуть в любой момент и в любой позе, — а вам ещё два часа под живую музыку не засыпать, мальчики.

— Еханный бабай! Я думал, что ты поддержишь, Лизавета! И вообще, на скрипке черти в аду играют, я это Ольке уже говорил, может, ты прислушаешься?

— Вас никакие черти не переиграют, Александр Николаевич! Один час, другой час, а какая разница, если в хорошей компании?

— В компании пенсионеров, ценителей и нестриженных пидоров! Ты б видел, Кос, этих напомаженных! Пиздец ходячий…

— Омерзительно, — Лиза подавила в себе смех, ощущая, что ещё чуть-чуть, и «Линкольн» развернется обратно. — Космос, а кто говорил, что по мне консерватория плакала?

— Не напоминай, милая моя, — Космос с удовольствием перепутал бы ручник и женскую коленку, или бы вообще оказался в другом месте. Вдвоем с Лизой, которая расслабленно расправила плечи, и с мягкой улыбкой смотрит на него, прикрывая внимательный взгляд темными ресницами, — солнышко лесное…

— Где в каких кра-а-а-я-х встре-е-е-ти-и-мся с тобою…

Под мелодичное завывание голоса Сашки, Лизе на короткий миг вернулась в детство. Туда, где папа учит её играть на гитаре, и каждый раз, когда Лизка правильно берет аккорд, добродушно треплет подростка за тугие косички, а мама с упоением слушает песню Визбора, со скрипом доносившуюся из «Каравеллы». Будущая жизнь казалась призрачной и далекой. Лизе снова одиннадцать лет.

Погрузившись в ценные воспоминания, она не заметила, как уткнула голову в согнутый локоть, проваливаясь в долгожданный сон, и ощутила изменение обстановки только, когда Космос осторожно расправил кисти её рук. Кос аккуратно заправил мешающие пряди за уши девушки, и пушистые, рыжеватые на солнце волосы, приняли почти божеский вид. Лиза благодарно кивнула, а после стала озираться по сторонам; они приехали. Сашка уже выскочил из машины, и бодро проследовал в концертный зал.

— Кое-кто говорил мне, что мой привал на перекур будет первым! — вместо того, чтобы спорить с инопланетным созданием, свалившимся на голову ещё в далеком восемьдесят третьем году, Лиза обнимает парня, проводя холодной рукой по согнутой спине, и не спешит рассказывать, кого опять вспоминала. Но у Лизы есть Космос, и она не хочет думать о тревогах, охватывающих существо так внезапно и непрошено. — Ну… чего ты, неугомонная? Пойдем меня просвещать?

— Давай, солнце, торопись, — Лиза на сто процентов уверена, что, Космос, скорее, весь вечер будет изучать узор на её новом сарафане, чем звуки музыки, разносившиеся по концертному залу, но всё же они идут вслед за Беловым, — тем более надежды я не теряю… что все полезно.

— К напомаженным на скрипочке лабать не пойду! Ни слуха, ни голоса!

— Скажи ещё, что медведь в детстве на ухо наступил.

— Нет, пчела одна знакомая тебе укусила.

— Да не отдам я тебя ни в какие консерватории!

— Мне зрелищ всяких и без этого по жизни позарез.

— Страна же такого не выдержит!

— Ладно, пошли искать нашего интеллигента, поржём хоть…

Саша, переминаясь с ноги на ногу, дожидался зазнобу у большой лестницы, сминая в ладони краешек газеты, в которую завернул неброские астры. Парень, мысли которого денно и нощно занимали схемы, достойные главных воротил подпольного мира столицы, выглядел всклокоченным, как юный птенец, выпавший из гнезда.

Прежде Лизе приходилось видеть такого зелёного и беззащитного Сашку в далёком восемьдесят шестом году под сенью школьного вяза. Тогда Белов впервые серьезно влюбился. В девушку классической красоты и высоких моральных качеств. Чем обернулась короткая история любви друга детства, Лиза не могла вспоминать без содрогания. Как и горящие глаза Ленки, темной ночью восемьдесят восьмого, кричащие о ненависти.

— Как вспомню, к чертовой матери… — Космос и Лиза наблюдали за Сашей и Ольгой из-за угла, не спеша нарушить их уединение. А заодно и своё. — Что она пиликала как дятел, когда я на твои восемнадцать от похмелья подыхал, то всё, отпаивай боржоми.

— Да тебя от любой музыки тогда воротило.

— Я вообще против пыток!

— Гуманист нашёлся.

— Ты чего там на своем долбанном юридаке делаешь? Ворон считаешь? — Космос пытался воззвать к совести своей неугомонной бестии, используя однажды услышанный в программе «Время» аргумент. — А СССР конвенцию против пыток, меж прочим, подписал!

— И там ни слова про бухих драконов, огнедышащий ты мой!

— Таковы реалии. Ты учись, запоминай, адвокатом будешь!

— Почему не прокурором?

— Чтобы меня зашерстили, нахер?

— Типун тебе! Блин, пока языками мололи, все разбежались, где этот зал?

— Найдем! Без нас не начнут.

Лиза не могла сказать, что происходящее на сцене не давало вспомнить, что по левую сторону от неё восседают два ценителя, с завидным упорством и громким шепотом обсуждающие насущные дела, решать которые забились уже завтрашним утром. С одинаковым безразличием Павлова понимала и принимала прелесть «Времен года», разыгрываемых на скрипочке усердным высоколобым студентом, и проблемы новой подконтрольной автомойки, успевшей проесть у Космоса невидимую плешь.

О темной стороне занятий самых близких её кругу людей, заставляющей нередко выводить на стрелки помятые «девятки» и битых жизнью бойцов, Лизе приходилось догадываться самой, по обрывочным отголоскам, разносящимся из кухни почти каждый вечер.

Холмогоров боялся, что его девушка начнет разбираться в этих перепутах не хуже его самого, и поэтому оставлял для неё малую часть, увенчанную успехом, который стал сопровождать «Бригаду», действующую так, как и когда-то загадывал Кос, на четыре головы. О том, что Белый забрал бразды правления в свои руки, всегда оставляя за собой последнее слово, Кос предпочитал умалчивать, но продолжал иметь на всё своё мнение…

Скрипачке Суриковой ещё предстояло осознание открываемой дороги, на перекрестке которой она и встретила Сашу Белова. Встретила в самый тревожный момент его жизни, когда судьба не оставляла шанса подумать, чтобы вернуться к прежним идеалам. Сашка не станет изучать вулканы, как когда-то обещался при знакомстве с Ольгой, и он не будет соскакивать, точно зная, что перекрыться нет шанса.

Белов заискрился, как пожар, и не собирался останавливаться на ступени, достигнутой в провинциальном Среднеуральске. Но Оле неведомы масштабы, в которых действовал симпатичный ей Саша, и она продолжает витать в облаках, улетая за звуками скрипки. Она внимательна к своему инструменту, у неё ловкие музыкальные пальцы и вся она поглощена своей игрой, пусть и бросает украдкой взгляд в зал, на восхищенного Александра.

Ольга влюбилась в него вопреки сложившимся обстоятельствам и ориентировкам, украшавшим каждый забор Москвы и Московской области осенью прошлого года. Именно ради неё Саша рискнул и пренебрег предостережениями Космоса: высиживал битые часы на концерте, дожидаясь услышать капризные звуки скрипки Суриковой. Побежал на кишащий ментами рынок, чтобы починить сломанную туфлю Ольги.

Дожидаясь электрички до Дубны, Оля увидела злосчастный фоторобот, а последующие спасительные бега Белова разлучили их на целых полгода. Но всё же Ольга поверит доводам Пчёлы, нашедшего её под Новый год, и с искренним облегчением наберёт незнакомый иногородний номер. Насыщенные глаза скрипачки светились от подъёма, который возносил её до небес, и Лиза могла предвидеть, что чувствует миловидная поселковая мечтательница.

Однажды Елизавета и Ольга почти наверняка не сойдутся во мнении, правильной жизнью ли живут их спутники. Две сироты, потерявшие родителей при трагических обстоятельствах, не одинаковы в своём положении. Но до этого ещё далеко….

Хотя бы потому что выпускнице консерватории Суриковой наперебой кричат «Браво», хваля её совершенную игру на скрипке, а Космос Холмогоров, не отрывающий руки от изящной талии студентки юридического института Павловой, действительно разглядывает узор её яркого цветастого одеяния. И Лиза интересна ему куда более чем вся консерватория, Москва и чувства Саши и Ольги вместе взятые.

***

Пачка «Самца» расходовалась предательски быстро. Хотел — курил, не хотел — все равно курил. Кажется, что это и есть девиз Пчёлы, который протирает старые джинсы, выстаивая лишние минуты у дома на улице Патриарших. К таким подъездам, у которого стоит он, нередко подъезжают служебные «Чайки» и «Волги», перевозящие лиц высокопоставленного ранга, а Пчёла, с его-то свиным рылом не слишком подходит в этот калашный ряд.

Он не сын профессора астрофизики, и даже не внук председателя исполкома Здорового «Линкольна», разукрашенного заморским художником, у него нет. Родители его — простые рабочие завода, живущие от получки к получке, в совокупности рублей на триста в месяц. От них он и научился так четко считать деньги. Со временем, особенно когда из Среднеуральска вернулся Саня, финансовые умения Пчёлы только служили на руку.

Зоны влияния расширились, как и возрастал авторитет, приобретенный после присоединения к движению Белого, но Витя по-прежнему не мог рассчитывать на то, что серый дом на Патриарших ему улыбнется. Хотя бы улыбкой загадочного сфинкса.

Не то, чтобы Пчёла переживал, что его не поймут или скажут, чтобы со своей рыжей мордой он валил куда угодно. Но где-то в области грудной клетки что-то обречённо покалывало, и, наверное, тому виной не пиво, не сигареты и не чрезмерная увлеченность формами Натахи Запольской, простой девахой с нашего двора, которая не требовала от него постоянных заморочек. Просто отличная «пятерка», круче рыжей с буферами, одной из хорошо знакомых Пчёле пловчих.

Он не звонил Софке неделю. На укоризненно склоненную голову сестры, смотрящую в его сторону, Витя уверял, что все идёт по плану, и продолжай, Лизка, смотреть на мир сквозь призму Космоса. А Пчёлкин решит, что делать дальше, когда чувства, неведомо возникшие под зелёным взором симпатичной брюнетки, заставили его приобрести привязанность на свою голову. Вите не все равно, что друг Пума приносит Софе кассеты с писклявыми песнопениями Сандры, которые слышны из каждого утюга.

И тем более Пчёла недовольным боровом перестает разговаривать с Софой, едва речь заходит о дружке Милославском. Неделю назад, к примеру, пособачились именно по данному ходячему поводу. Потому что женишок Ник внезапно подкатил к институту, чтобы похвастаться новой тачкой. Конечно, Софа любезно согласилась прокатиться с ветерком до дома, где её уже выжидали. В отличие от Ника своей машиной, несмотря на обильные нетрудовые доходы, Пчёла ещё не обзавелся, и поэтому добирался до Софы на метро. А тут — здрасте!

— Какого, блять, хрена лысого этот твой ухажёр тут делал? Он не охуел, таскаясь за тобой, как пудель? А ты? Летишь без тормоза? Дура, что ли, совсем?

— Ты псих, Пчёлкин! На всю рыжую свою башню! Ты сам прекрасно в курсе, что Ник — друг детства! А сам напутал, во сколько я заканчиваю, ещё рычишь, как кот после кастрации! Загрёб, лучше бы не мозги так не капал, а в других местах пыжился. Это ясно?

— Если я говорил, что не быкую против твоего общения с этим урюком, это, ебать, не значит, что можно жопой вилять и по чужим тачкам слоняться!

— Ты завали, пока я перечислять не начала! Я же ведь не остановлюсь при случае.

— Валяй, раз такие пироги!

— А сам куда позавчера шлялся? Какой притон с пивом и сигаретами облизал?

— Ну ты дурой не будь, не надо! Там, где был, там меня нет! И я же не позорный, чтобы по каким-нибудь квартиркам, ну…

— Отмазался! — Софа усмехнулась одними глазами, не меняя форму губ — упрямо поджатых. — Совсем за идиотку держишь!

— Припёрся, блин, стою перед тобой, как отличник.

— За это я должна расцеловать твои лапы, да, Пчёл?

— Хотя бы в грош меня ставить, умница!

— Если не ставлю… Вперёд и с песней, в трусах и в каске! Тащи жопу к тем, кто тебя ждёт! Только без меня!

— Ну и пойду! И не буду выслушивать блядские приветы твоей ушибленной мамочки!

— А мне самой это по самые гланды торчит! С меня довольно!

Может, не в Милославском дело? Ну, подумаешь, что подвез, чтобы под дождик не попала. Стоит взглянуть правде-матке в глаза: Пчёла просто боится, что однажды сокровенное чувство любви к Софке возьмёт окончательный верх над рациональным разумом. Будет каждый день, стоя у её дверей, караулить с вениками, смотря на студентку, как дворняга на привязи. И знать, что такой, хм… козёл не ко двору. Потому что истории про Ромео и Джульетту утратили свою актуальность.

И не тянули Витя с Софой на веронских влюбленных. Даже на советских с натяжкой.

Голикова увидела Пчёлкина метров за пятнадцать до двери подъезда. Узнает из тысячи, как бы не подводило зрение. Дамская сумка из крокодиловой кожи, отягощенная талмудом по гражданскому праву, неприятно оттягивает правое плечо, но Софа решается идти быстро, не заговаривая.

— Софк! Соф, Голикова! Ну, с кем я разговариваю-то, чума? — Пчёлкин не знал, как казаться умнее, и поэтому просто подбежал к девушке, не давая ей прохода. — Прямо прохода не дам, а там дальше стена, все равно не пролезешь.

— Я обычно не заговариваю с говнюками, — Софа сбавила шаг, попутно роясь в сумке, пытаясь найти ключи от квартиры, — чего и Вам желаю.

— Слушай, Соф! Мне ли тебе рассказать, что с обиженными делают? — на них смотрела вся округа, любопытно и удивлённо, но Пчёле фиолетово, что о нём подумают. — А мне как-то на тебе воду возить не в кайф, я чё, дурак?

— Правильно, зачем мне вообще что-то рассказывать? — неделя без Пчёлкина — как кость в горле для Софки. Она успела закрутить свои мысли в неведомые жгуты, теряясь в догадках, с кем её Витя может проводить время, но пыталась не терять лица. — Пришел, по головке погладил и свалил в закат! Этого захотел? Обломись!

— Соф, ну, мой злющий человек, — Пчёлкин окончательно перекрыл дорогу домой, крепко сжимая фигурку брюнетки, облаченную в джинсовый сарафан, и прислоняясь лбом к её лбу, принялся заговаривать этот фонтан предъяв на его голову, — может, хорош уже? Проорались и живём? Врать не буду, без наших баранов не обойдёмся, но вместе ж.

— Кто-то не дал? Неделю трубки не брал, не говорил, а тут решил навестить?

— Ну вот сейчас ты уже выебываешься, хватит, блин, это не смешно! — досадливо сказал Витя, продолжая сильно прижимать к себе девичье тело, знакомую дрожь которого он ни с чем не спутает. — Здравствуй, Витя Пчёлкин, и пошел ты нахер, да?

— Отвянь! — Софка попыталась расцепить объятие, державшее сильным захватом. Пухловатые щеки девушки наливались густым румянцем. Она не хочет, чтобы весь номенклатурный дом оказался в курсе её личной жизни, но пронзительные бледно-голубые зрачки Пчёлы имеют над ней невиданную власть. И её зелёное марево не справляется с этим мороком. — Пусти, идиотина, с тобой разговор короткий!

— Все, я согласен признать, что в прошлую пятницу был не прав. Я просто этого фраера нахер послал в последний раз, и вообще популярно ему объяснил, где рак в жопу клюнет, если он и дальше будет делать вид, что я чурка с окраины.

— Витя, никто не делает вид, что тебе со мной не место, а ты просто сам нагнетатель, сам все решил, меня не спросил, ходишь, дуешь губы. Осеннее обострение, да?

— Разве мне не видно, что твои предки на меня смотрят, как на осла циркового? То приличные люди в спортивках не гоняют, то, блять, постригись, пацан.

— Какая, блин, разница, полосатое ты недоразумение?

— Недоразумение? Ну, давай, обзывай меня, как Кос с Лизкой! У них вообще Клондайк этих унижений…

— Так тебе и надо, Пчёлкин, — Софа, смотрящая на светловолосого снизу вверх, заметно потеплела взглядом. Она присела на лавочку, безнадежно пытаясь удержать Пчёлу на расстояние вытянутой руки. — Заслужил, значит!

— Как псина, давай, косточку ещё кинь… — Витя смахивает с головы кепку резким жестом, растрепав и без того кудлатые кудри, поняв, что снова отвёл тему в неведомые дебри. Однако Софа ничего ему не припоминает, и не спрашивает, с кем он утешался. Чужими духами от него не разило, и при взгляде на зеленоглазую чуму — он тот же влюбленный Пчёлкин, которого не каждый видел. Но отчего же так мерзко?

— Это все, что ты сказать хотел? Ради этого приехал?

— Приехал сказать, что хватит бегать от меня, и я… — Пчёла вороватым жестом порылся в кармане, находя там пачку «Самца» с единственной сигаретой, — и я пришёл к тебе. Сама все знаешь…

— Знаю, Вить, знаю! Только дымить перестань, вокруг детей полно.

— Так, может, тогда, со мной пойдешь? Какую дорогу выберешь, а, любимая?

— Ту, где ты явно слетишь с катушек, а ты слетишь, обещаю.

— А разве тебе нормальный нужен? Признайся!

— В том то и дело, что одна дурная пчела в жизни покоя не даст!

— Великий и ужасный…

— Пчёл, это не новый эпитет…

— Зафига новое? На черта, и к какому херу, я тебе теперь по-русски объясню…

— Знаешь, Пчёлкин, не объясняй! Просто пойдем отсюда. На это я согласна.

— Нас в гости пригласили, Соф, — запоздало вспоминает Пчёлкин, беря девушку за руку, и уводя прочь из её престижного логова. — Фил, между прочим, с Томкой. Друзьям отказывать неудобно, посмотрим, как люди женатые живут.

— Да я больше чем уверена, что все у них в порядке! Валерка просто с одной левой отобьёт любую заразу.

— А ещё он каскадерить станет скоро, это так, секрет фирмы, не сболтни Лизке! А то вы коллективно секреты храните, красотки!

— Не берешь в расчет, что ей давно обо всем сболтнул Космос! Я всё-таки с твоей сестрой каждый день вижусь.

— Ладно, пошли, опаздываем! Минут двадцать осталось.

— Ты бы ещё больше злил меня, заночевали бы уподъезда…

— С тобой — хоть где! Ты чуешь, на что способен?

— У меня просто не остаётся шансов!

Софа может отпустить напряжение целой недели, только тогда, когда они вдвоем загружаются на заднее сидение поддержанной «шестерки», несущей их к друзьям обходными дорогами. Она устало кладёт темноволосую голову на жилистое плечо Пчёлы, слабо сжимая его правую ладонь, и бесцельно смотрит на курносый профиль любителя пощекотать её нервы. Голикова не старалась задаться вопросом, куда поведет их рок событий, сотворивший из них два берега у одной реки, но совершенно отчётливо гнала от себя мысль предателя, заставляющую трезвеющий разум делать свои выводы.

В голове настойчиво крутилась строчка, услышанная утром из побитого временем кассетного плеера:

— Такое короткое лето…

И действительно… Сентябрь не мог позабыть, что он осенний месяц…

========== 90-й. Билет в один конец ==========

OST:

— ABBA — Head Over Heels

— Chris Rea — Road To Hell

Софа в трехсотый раз кляла свою дочернюю покорность, помноженную на мнимую уверенность в том, что жизнь её давно предрешена. Вторым профессором в семье она не станет, а непыльная работа по распределению никуда не убежит. С этими мыслями Софка проводит каждый день в институте. Хорошо, что мать не преподавала в Московском юридическом: от вида дочери, по-барски развалившейся на парте, её Владленовна бы непременно разгневалась. С такой как Софа коммунизм не построить.

Впрочем, время уже не то. Никто не верит в светлое будущее, когда в магазинах шаром покати. Строили семьдесят лет коммунизм, а фиг вам. Кирпичи грозятся с грохотом свалиться на головы партийных небожителей. О том, что почва под ногами её отца вскоре может дать слабину, Голикова предпочитала не думать. Ветер перемен не всегда благосклонен к тем, кому и при прежнем застое жилось лучше, чем неплохо.

Потертые фолианты со сводами законов могли бы исследоваться Софой лучше, если бы не явственное желание бросить бесполезное учение к чертям собачьим. Родители перестанут краснеть по поводу и без, и просто махнут на Софу рукой. Взять ручку и написать заявление на отчисление! Что сложного? Бумага стерпит всё, пальцы не отвалятся, а Голикова просто выдохнет и пойдет дальше. Пусть сначала приторговывать каким-нибудь ширпотребом, в котором Софа никогда не знала отказа.

Пчёла бы ей гордился, как и восторгался первой тройкой в её зачетке.

— Удовлетворительно! Все по чину, ровно. Трёшник, красотка! Так это чё, за вот тот талмуд, который мы всю ночь по очереди писали? Курсач? В следующий раз постараюсь — четверку принесешь, напьемся в честь праздника.

— Тебе б повод квасить нарыть, Пчёл! Знаем мы, что вы там ночами строчите, голубочки. Заливает он… — вездесущий Космос на всё имел своё мнение, но в этот раз он совершенно прав. Злосчастную курсовую Софка готовила впопыхах, проспав все возможные сроки пересдач, и, естественно, постоянно спотыкаясь об Пчёлу, назойливо жужжащего под ухом. — У соседей-бедняг на хате как бы потолок трещинами не пошёл. Въехал, блять, дебошир какой-то рыжий, подругу свою привел.

— Холмогоров, заткнись уже! А то я не Лизка, и за рыжую морду сразу бить буду. Больно и в шнобель! — Голикова спешит изъять из рук Вити зачётную книжку, и положить её в сумку. — Подумаешь, что первая тройка! Говно случается. Под конец второго курса это должно было произойти. Я и не претендовала на почетное звание вундеркинда, куда мне, талантами обделенной.

— Так я горжусь, умница! Главное, чтоб не кашляла, а то мамка твоя переживать будет, она умеет шухер наводить, — Пчёле лестно, что инопланетные шутки не действуют на Софу. — Кос, учил бы Лизку, как родину любить! Пиздишь тут! Самый умный…

Лиза наблюдает за Пчёлой и Софой, не выбираясь из объятий Космоса. Погода в доме Голиковых сегодня и вправду теплая, несмотря на то, что Софка не ждала веселую компанию в гости, и не успела приготовить к столу ничего, кроме чая.

Однако половина хрустальной вазы с «Красной шапочкой» и «Мишками на севере» сметена под спор пчелиного дуэта и Космоса Юрьевича. Лиза спешит вставить свои пять копеек, припоминая старшему брату всё его нехитрые подвиги:

— Братец, не смеши мои штанины! Этот тройбан — твоя работка, сбил всю успеваемость наследнице профессорского звания.

— Корку свою не получила, а бочку катит, прокурорша. Репетировали мы экзамен, не понимаешь ты ни хрена! — Пчёлкин разводит руками, как крыльями, после бросая в Космоса цветастый фантик, сложенный в трубочку. — Чего ты, а, сестрица? Могла бы проверить брату, а нет, все, отрезанный ломоть, мать правильно на тебя сказала.

— Расслабляешься ты без соседства со мной, Витюша, — обёртка с изображением героини детской сказки неловким броском попадает в шевелюру Лизы, и недолго цепляясь за светлые локоны, летит прямиком в пчелиный лобешник, — мазила! Так-то…

— Нечего было к чудовищам всяким ходить, замуж захотелось ей, смотрите на эту наглую мордаху! — Пчёла растирает едва ушибленный лоб, привычным широким жестом поправляя рыжеватые волосы, и, приведя себя в порядок. — Прикинь, Софк, поженятся скоро, народят кого-нибудь. Я не выдержу второе нашествие пришельцев!

— На то они и пришельцы, чтоб тебя бесить, — если быть честной, то Софке и самой хотелось бы метнуться местами с Лизой и Космосом. Но Пчёлу нужно тянуть за уши, а грузить на свои хрупкие плечи балласт Голиковой не по силам, — а Лизке звезду героя на шею за выход в бурлящий космос!

— Грамотные, даже жук своим рылом везде суётся. Один я, как дурак, ушами хлопаю! — лишний раз возмущается Космос, напоследок корча физиономию для Пчёлы. — Как сын профессора заявляю — кончайте уже демагогию пороть! Философы, твою мать…

— Космос, тут идея есть, раз ты тоже из профессорского выводка. А тебя точно не подменили? — тая робкую надежду на ответ «да», спрашивает Софа. — Хотя гениальность, говорят, она через поколение, а мы, походу дела, эту гипотезу подтверждаем. Если первый блин комом, то остальные блинчики, может быть, мозгами выйдут.

— Не-а, я на папу с мамой похож, умный и красивый, сил нет, — на подобные вопросы у Космоса всегда один однозначный ответ, отдающий детскостью, с которым он говорил слово «мама», — и на вступительных математику умудрился на «отлично» сдать. Да, Лизок? Хороший и добрый?

— Сам себя не похвалишь, Кос, никто не похвалит, — Холмогоров уводит из-под носа Пчёлы последнюю конфету «Мишек на севере», и желанное лакомство оказывается в ладошке Лизы. — Мои любимые! Спасибо, солнце! Вот так бы сразу и сделал.

— Вот, блин, гады вы обожратые! — Витя театрально надулся, смотря на то, как младшая сестра довольно уплетает шоколад, благодарная Космосу за добычу. — Соф, нас грабят, как лохов. Прям уводят закрома, с носом оставляют.

— Хочешь жить — умей вертеться, Пчёл! — изрекает Кос, складывая голубой фантик в маленький самолетик, и сажая его на патлатую макушку возмущенного друга. — Кушай, милая, кушай, тебе ещё экзамены сдавать, как за двоих! Это мы заранее мзду взяли.

— Чего, космодром? Мзду? Тебе в рифму сказать, что я думаю о расхищении социалистической собственности на кухне этой чувихи?

— Кстати, в кабинете папки портрет вождя висит. Можете сразу пойти, поплакать. Особенно ты, Пчёл, за все пьянки.

— Ёбушки-воробушки, я много чё по пьяни-то трындел, всякое бывало! Софк, только не трещи, что я опять нажрался, и звал Ахиллеса! Это Санёк придумал, к нему все заявы.

— В любви клялся, жениться обещал, как я могла тебе не поверить? Короче, Пчёлкин, ты продолжай, мне ж интересно, что там в твоем черном ящике! Ты не очкуй, я понятливая, с тех пор сразу платье выбираю. Чтобы с твоими грязными кедами смотрелось.

— Земля, прощай! Всюду подстава, даже ты Кос! Еханный бабай…

— Пчёла, не дрейфь, я в тебя верю! Вспоминай свои пьяные подвиги, герой нашего времени…

— Ну тебя нахуй, Космос!

— Обращайся! Дядя Кос выслушает, куда уж ему с подводной лодки.

— Психолог херов!

— Всё-таки хорошо, что вы с Лизкой двоюродные.

— Надейся!

— Да с вами, одинаковыми, все равно билет в один конец.

Шутки про успеваемость Софки по плану превращались в обмывание костей Пчёлы. В этом искусстве Космос Юрьевич не знал поражений, не уставая оттачивать мастерство…

Софа сознается себе, что диплом ей всё-таки нужен, но с каждым днём ей труднее изображать интерес, особенно когда рядом есть Пчёлкин. Его реальность устроена без всяких университетов. Несмотря на скользкие дорожки, сопровождающие парня по жизни, он был при деле. Читать нотации о том, что стычки с конкурентами когда-нибудь доведут Пчёлу и всю кавалькаду Белого до закономерного финала, Софка не собиралась. И будет ли он, этот финал, при мысли о котором хочется сразу прикупить верёвку и мыло. Жизнь — штука непредсказуемая, хоть и просчитываемая на много ходов вперед.

Состав преступления по сто второй статье УК РСФСР Голиковой заведомо неинтересен. Доцент Шаповалов зря распинается перед студентами, надеясь, что изложение норм УК РСФСР в его исполнении как-то облегчит понимание практики, которая никогда не совпадает с действительностью. Портрет дедушки Ленина на бледно-желтой стене никак не придает уверенности, угнетая студентов дневного отделения мрачным взором забальзамированной куклы, лежащей на главной площади Москвы.

Лиза не разделяет всеобщего настроения. Павлова навострила уши, внимательно слушая тему лекции, и попутно выводя на полях общей тетради незамысловатые узоры, напоминающие розы. Она только отмахивается от Софы, устремляя непроницаемые глаза в сторону первых парт, когда та пытается вызвать её на разговор:

— Спустись на землю! Учиться перед сессией будешь за двоих, я уже в очереди.

— Тихо ты, я пишу, и так ради тебя на камчатку переселились, половины не слышу!

— Лизк…

— Короче, Склифосовский?

— Зануда, космонавту так своему скажешь!

— Через час и скажу, дай тему послушаю, потом ничего не разберу из-за тебя!

— Зараза такая!

Голикова тихо открывает ланкомовскую пудреницу, лежащую в сумочке, и пускает солнечного зайчика, что не остаётся незамеченным однокурсниками. Ребята дружно оглядываются на неё, оживляясь и подмигивая, но Лиза по-прежнему кремень.

— Нашла время учиться, на третьем курсе, что-то в Ленинграде у тебя рвения не было, — Софа придвинулась ближе к подруге, заглядывая её в тетрадку, и вчитываясь в забористые фразы, написанные синей пастой. — Тебе бы в мед поступить, а не в судьи, а то вообще ничего не пойму… Как курица лапой!

— Соф, да иди уже… К Пчёле, нафиг, вам вместе полезно! — Лиза с треском бросает ручку на краешек раскрытой тетрадки, переставая слушать лектора, и обращая внимание на Голикову. — Что ты от меня хочешь, чума?

— Зачем ты паришься? Закрой тетрадку, выдохни! Тебе то, и не разукрасят диплом во все цвета особенного образца? Ерунда, разукрасят, и Пчёла с Косом от счастья точно алкоголизм заработают. Подумай, пока добрая тётя Софка в трезвом уме и здравой памяти!

— О смысле жизни? — Лиза прячет слегка озябшие ладони в рукавах красного плюшевого свитера. Октябрь ещё не вступил в свои права, опаляя Москву дождями, но градус по Цельсию ощутимо опустился. — Нет, спасибо-спасибо, такие разговоры Космос с ребятами ведут только после третьей рюмки. Тебе до них, как до Китая раком!

— Сама посуди, Павлова! Заглянем в твое ближайшее будущее, разве там есть что-то, чего бы я тебе не растолковала?

— Я тебя внимательно слушаю, Софик! Могу записать, если будешь настаивать.

— Тут и без бумажки меня поймешь, много мозгов не надо.

— Рожай уже быстрее! Не стесняйся, все свои.

— Смотри, драгоценная, замуж зимой выходишь. Птицу счастья поймала, что любая бы с пеной у рта тебе горло перегрызла. Нет, не я, конечно. Я этих золотых мальчиков на своем веку столько видела, что аж полк выстраивай. И все сплошь при иномарках и связях! Да, да! Не думай, что о тебе здесь рты не раскрывают. С самого первого дня болтают, а когда в Ленинград уехала, то злобно похихикали! Не все коту масленица!

— Раньше тебя это не заботило, — Павловой давно наплевать на то, что о ней говорят. А говорить будут, напряженно размышляя, ради каких целей объединились сын академика, без пяти минут уголовник, и дочь убитого судьи, выброшенная из вольготной жизни за кордон девять лет назад. Союз, выгодный во всех отношениях — шутили сокурсники, а Лизе оставалось лишь самоуверенно улыбаться, наливая ямочки на своих щеках ядом злословия, — но повествуй, мне интересно. Не зря ты уши грела.

— А то и долдонят, что отхватила, так отхватила! Невеста счастливая, перышки чистишь, а там гляди — и жена! Жена при муже, который фигу тебе покажет и твоему диплому в частности, — в своих рассуждениях Софка сама себе напомнила собственную мать, живущую по категориям — машина, квартира, дача. Голиковы не страдали возвышенными мечтаниями, и поэтому Софа готова безжалостно рушить воздушные замки своей лучшей подруги. — Где будет твой институт, скажи на милость? В кастрюле с щами? На Томку посмотри! На уме одни борщи вместо формул, все дома, быт обустраивает… И спрашивается, к какому чёрту ей это образование?

— Не выдохлась перечислять, подруга? — тоненькое колечко, подаренное Космосом больше года назад, привычно поблескивало на пальчике Лизы, давая ощутить, что прожитые метания, переживания и выбор, сделанный в пользу единой судьбы, был верен. В момент, когда Софка чеканит слова как механический аппарат, Лизе не боязно, но слишком много обличительных аргументов для одной пары уголовного права. Их вряд ли кто-то услышит, а преподавателю глубоко наплевать на дисциплину — не в детском же он саду, в конце концов. — У меня бы язык отсох…

— Представь себе, Лизка! Ты домашняя, в халатике и с бутыльком караулишь бабаек возле кроватки с беззубым кульком, и забываешь, чего мудрого такого в институте? Стоишь за плитой, уставившись в ящик, и заодно передергиваешь, когда твой муженек задерживается… Сама знаешь где, не мне тебе объяснять, в какой среде ты крутишься!

— Софа! Ничего не перепутала? Раз так, то ты недалеко от меня ушла… Возможно, что мой брат — не подарок с красной лентой, и тебе не на кого спустить всех собак, но… и я сама разберусь, куда упадёт мой диплом! Было бы желание…

— Признаешь, что упадёт? А Кос обеспечит твое безоблачное будущее. Далеко пойдет! И думать забудешь и про Маркса, и про Энгельса. Не из детской кухни ж тебе курсовик строчить?

Лиза легко качает головой, кривя розовые губы в насмешливой ужимке. Ей не больно от услышанного. Она давно и наверняка знает, куда ведут кривые дорожки близких ей людей, и что она никогда не пойдет против их воли. Софке легче. Хотя бы потому, что она не так давно знает Витю, Лизу и ей проще вырвать себя из их реальности. Проще… Но не без корня, и не без крови.

— Соф, может быть, ты никогда не поймешь меня, но — это моя жизнь, — Лиза делает акцент на слове «моя», и наконец-то снова окутывает подругу голубоватым взглядом, — моя, которую я выбрала. И если, по-твоему, моя функция сводится к «принеси, подай», то, наверное, ты не понимаешь, что я нашла в Космосе! Андестенд? Ты хочешь поговорить ещё? Я готова, но осторожнее на поворотах…

— До твоих идеалов мне как до китайской пасхи, — Софе слишком знакомы глаза, которыми Лиза смотрит на неё. Это взгляд Вити Пчёлкина, того же леденящего цвета, в морозы сковывающий холодом, — так или иначе, но всё решено. Правда?

— Пара к концу идёт, торопись, — циферблат «Зари» показывает двенадцать дня, и Лиза механически кидает в сумку толстую тетрадь. — Решено или не решено, разберёмся! Но перед тем, как упрекать меня за то, во что ты ввязалась, раскинь своим житейским умом, Софа, и заруби — не лезь на амбразуру, которую не потянешь…

— Совет на будущее? — трель звонка, перебиваемая гулом, воцарившимся в аудитории, не дает Софе собраться с мыслями. — Учту.

— Совет на будущее, Софка, ты пропустила мимо ушей, — Лиза припомнила первый курс, и более мирный разговор едва знакомых студенток, выбравших друг друга среди пестрой разноплановой толпы, — года два назад. А после драки кулаками не машут. И вообще, Соф, забудь сегодняшний разговор. Хорошо, что выкипело. И тебе не дует!

— Ты прекрасно знала моё мнение, — Голикова не собирается признаваться себе и подруге в том, что могла быть не права, — и только нос не вешай, я не со зла… Кто тебе об этом скажет, кроме меня?

— Забей! Меня Космос ждёт, наверное, уже подъехал, — Лиза покручивает на пальчике номерок, данный в гардеробе. Решив, что сегодня она не будет дожидаться подругу, бывшую её постоянной спутницей в институте, Павлова встаёт и решительно прощается. — Всё! Счастливо! Целую, люблю, пока!

— Давай…

Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что никакие разговоры на Лизу не подействуют. Софе не жаль произнесенных в запале слов, но что-то лишает её обыкновенной легкости.

Тревожное чувство улетучивается лишь только тогда, когда Софка ступает на порог жилища Пчёлкина, пропитанного запахом «Camel». Табачную верность Пчёла хранил свято, как не одной девушке, успевшей мелькнуть в его нескучной жизни.

Витя спит, потому что час дня слишком раннее время для подъема, когда его никуда сегодня не звали. Софка роняет сумку в кресло, не боясь, что разбудит парня, и, скинув плащ, оседает на пол, трогая Пчёлу за висящую над паркетом руку.

— Давно не виделись, — сонно бубнит Пчёлкин, протирая глаза одной рукой, а другой, сгребая к себе брюнетку, уставшую и прозрачную, — что не приходила вчера? — под ладонями Вити напрягшиеся плечи, а Софа не издает ни звука, кутаясь в мужские объятия. — Чего расскажешь? Опять скучняки в шараге своей ловила?

— Поймала, — вместо приветствия отвечает Софа, потершись кончиком носа о гладкую щёку Вити, — и убежала, делать нечего.

— М-да, леща тебе мамаша даст!

— Мне не привыкать, — Софа на миг отстраняется, и, наконец, видит едва заметный синяк на подбородке парня. — Подрался где?

— Считай, что травма производственная, — Пчёла не желает покидать объятия Морфея, отлепляя свой в меру изящный зад от простыней, — а ты нагруженная, как водовоз.

— Я не настолько объемная, но ты знаешь, я тут подумала…

— Да ладно?

— Ржать как конь необязательно, Вить.

— Что стряслось?

— Как бы там твоя трясина не утряслась, — слова любви с трудом подбираются. Софке проще без них показать свои чувства, оставаясь достоверной, но когда-то поступки тоже подтверждаются словами, — я тебя люблю…

— А ещё небо ночью темное, и трава зеленая весной… — подводит итог Пчёла, совсем не удивленный признанием, которое он нутром чует, — классно!

— Пчёлкин, твою мать, не об этом я!

— Моя твоя не понимать, родимая.

— Просто хотела сказать…

— Очевидное, Софик!

— Очевидное, значит?

— И взаимное!

— Я и не надеялась…

Впервые за день у Голиковой пропадает всякое желание выяснять отношения с ближними…

Комментарий к 90-й. Билет в один конец

Лиза и Софа — осень 1990:

https://vk.com/photo-171666652_456239165

========== 90-й. Забудь сомнения ==========

Комментарий к 90-й. Забудь сомнения

Космос/Лиза, конец 90-го:

https://vk.com/wall-171666652_132

OST:

— Комиссар — Твой поцелуй

Пятнадцать минут. Ровно столько времени для размышлений оставалось у Космоса, пока он терпеливо караулил студентов юридического института, убегающих с занятий. Поменяться с зелеными салагами местами Холмогорову не хотелось: бравые ребятки, голосящие за законность и чтящие правопорядок, не имели за душой ни гроша на хлеб с маслом, ни реального представления, с чем им придётся сталкиваться, сгибаясь в три погибели государства ради.

Им и во сне не являлось, насколько нагло брешут сводки Генпрокуратуры, считающей преступную статистику со всех углов Союза. Но у каждого имеются собственные представления о добре и зле, и поэтому Кос не пытался навязывать будущим судьям и милиционерам свои нехитрые понятия.

Космос не видел себя, чинно склонившим голову над учебником. Что физфак, что юридический. Ему все одно! Не выдержит душа поэта. Полезней Лизкиных учебников будет журнал «Крокодил», а тетрадки с задачками по уголовному праву казались Косу полной ахинеей. Поведал бы Космос любому профессору юридических наук, как обстоят дела с криминогенным фактором. И что ребусы про кражи не решаются с помощью буковок из волшебной книжки под названием УК РСФСР.

Представлений о студенческой жизни хватило навечно, стоило проникнуть в перенаселенную общагу, где ценность любого его сверстника представляли пару плакатов Саманты Фокс и полупустая пачка «Беломора». Доходяги хватались за каждую возможность идти в ногу со временем, подручными средствами обеспечивая свой дешёвый быт. Им постоянно чего-то не хватало, и поэтому элита нации должна быть благодарна, что на целый этаж общаги есть вполне сносный душ и уборная, а на кухне регулярно вымирали тараканы.

Изучая хаотичное движение толпы на улице, Кос высматривал в незнакомцах знакомую золотистую головку, попутно вслушиваясь в то, как динамики ритмично выдают надоевшие до скрипа в ушах «юмахарт, юмасоул». Пальцы привычно расположены на руле, постукивая в ритм энергичной западной композиции. Будь рядом Белый, он бы выразился, что его уши не созданы для такого дикого запада, и на всю мощь врубил бы «Плот», напрягая горло и подпевая Лозе на всю ивановскую.

Но другу никогда не везло в этом деле, потому что на переднем кресле восседала Лиза. Она не впускала Сашку вперед, каждый раз, удобно располагаясь рядом с личным водителем, и совместно с ним определяя, что будут слушать обитатели заднего ряда. С Лизкой спорить бесполезно, но Белов пытался навязать свое мнение, с упорством знатока своего дела.

— Лиза, врубай Женьку, надоело твой загнивающий запад гонять! Там девчонку… — Сашка, с видом обиженного бульдога, садился за Космосом, небрежно разваливаясь в салоне лимузина, и подвигая Пчёлкина, спящего после очередной бурной ночи, — девчоночку синие очи. Или синеглазую! Там прям вообще под настроение.

— Белый, да шуруй ты к своей синеглазой тогда. Тебе прямо. А меня от этой песни скоро кондрашка хватит, стопудняк! — Кос медленно увеличивает звук, пытаясь своими движениями немного напомнить Лизе, как все началось, и как она не понимала, куда дует ветер. Или старательно прикидывалась, пряча себя в кукольный домик. — С меня хватит этой дворовой романтики, я на ней собаку съел! Овчарку целую, не подавился.

— Ага, Сань, чтобы у меня от этой синеглазой девчонки уши завяли? — у Лизы свои незабытые ассоциации с песней кумира всех синеглазых девчонок, приправленные воспоминанием о том, как Космос долго и упорно признавался ей в любви. Включая эту песню, раз по пять, именно когда Лиза оказывалась рядом. Учитывая, что песня длилась около шести минут, Павлова не могла сказать, что её уши не принимали форму трубочек со сгущенкой. — Ночью меня разбуди, а я кассету спрячу! Потому что Космос использовал эту песню усерднее, чем её исполнитель! Гостелерадио так не напрягалось…

— Не сыпь мне соль на рану, — Кос перехватывает руку, спокойно лежащую на коленке девушки, и тянет к себе, начиная рассказывать пацанам свою историю болезни. — Мне эта песня душу всю душу вывернула, не хуже, чем мультик про Умку. Значит, включал её по тридцать раз, пока кое-кого из-за кустов, как гаец высматривал. Потом приходит, как дела, траси-маляси! А после хлоп глазами, и моя-твоя не понимать, но мне в кайф, продолжай признаваться… Гражданка Павлова, это как расценивать? Делись инфой!

— Как реакцию на твои хитро расставленные путы, фантазёр ты хренов, — Саша перехватил ответ Лизы, пока блондинка млела под избирательным взглядом Космоса.

— Поболтай мне тут со своими Шопенами, старичок, — Космос в очередной раз вспоминает единожды посещенный концертный зал консерватории, и свой зарок — никогда больше не поддаваться на уговоры Белого. — В добровольно-принудительном! Всем слушать Фэнси.

— А потише, блять, сделать нельзя, ёпт твою дивизию! Нигде, блин, не вздремнуть, — открывшему глаза Вите безразлично, какая музыка раздается в салоне авто — она уже помешала ему выспаться, — но я на «Девочку» тоже согласен, Сань! Была у меня одна, глаза, как тормоза. Еханный бабай, такие глаза! Чёрт…

— И буфера, как два бульдозера, ты договаривай, романтик недобитый, — Белов закуривает «Самца», на которого перешёл, стоило ему вернуться в Москву, и треплет Пчёлкина по рыжим волосам, больше похожим на извержение вулкана, чем на мужскую прическу. — Проснулся, салага! Трудился всю ночь? Ударник комсомольской стройки!

— Ребят, не наглейте, не в пивнухе, — Лиза, не отрываясь от Космоса, недовольно смотрит на брата, пытаясь отрезвить его одним голубым взором, но в ответ Пчёла лениво поводит плечами, понимая, что камень летит в его огород. — И вообще, Санька, тоскливо от твоего Лозы! Мы не на маленьком плоту, а в железном «Линкольне».

— Как у Майкла Джексона, между прочим, — не забывает напомнить Космос, разряжая обстановку между братом и сестрой, — и огни сам Уорхол рисовал, клянусь!

— Я вас умоляю, братья, — музыкальный спор продолжался с новой силой, и масла в огонь подливал Белый, — зато Лоза не с накрашенной харей, как ваши Джексоны и Депеши. И те чубакки, которые у Пчёлы в гараже висят. С гримом, как у бармалея в ТЮЗе…

— Твою мать, Сань, не замечали за тобой знания таких подробностей, — Космос уже не пытался высвободить свою руку из захвата Лизы, которая слушала ребят вполуха, отвлеченная музыкой и новым перстнем-печаткой на пальце жениха. — Вот что значит, пару раз в консерваторию сгонялся!

— Эй, Батя, а ты чего против моих Депешей имеешь? — встрепенувшийся Пчёлкин, со сна похожий на встревоженного воробья, пытался присесть ровно, но тело, застывшее в не самой удобной позе, с трудом делало движения. — Поясни…

— Я сам-то уважаю, Пчёла, но эти бронтозавры красятся, как пидора…

— Белый, бля, ты не смыслишь в музле! Кто б говорил…

— Харе, можно подумать, Кос, что ты разбираешь ту белибердень, которую поют твои Джои?

— У Лизки пятерка по инглишу стояла, и я тоже шпрехаю по инерции.

— Кос, какой шпрехаю? — Лиза закрывает свое уставшее лицо ладонью Космоса, и удрученно вздыхает. Кос неисправим, особенно когда хочет доказать, что в чем-то он лучше всех. — Это уже немецкий, майн либен!

— Да какой там немецкий, елы-палы! — Саше не надо напоминать, как Космос и Пчёла прогуливали уроки, а он прикрывал их перед всеми, кем можно. — Вы б с Пчёлой все равно его проёбывали.

— Полегче, Санёк! Я у папки математик…

— Был да весь вышел…

— Да вы издеваетесь!

— Все, айда за Теофилом, а то все к чертям собачьим передерёмся.

— И не будет у Коса тачки как у голубого нигера…

— Пчёл, ты сейчас улетишь, далеко и в Склиф!

— Зато мне сестричка будет молоко носить из гастронома…

— Если я разрешу!

— Угомонитесь!

— Ладно, поехали, правда, к Фильке! Каскадёрить человек в первый раз пошёл…

Впрочем, Космосу и без друзей есть о чем подумать в прохладные осенние дни. На маленький плот, свитый вместе с Лизой, жаловаться не приходилось. Космос знал, что не существует другой девушки, которая, несмотря на все беды, свалившиеся на их голову год назад, будет с ним рядом. Его не пугало ярмо женитьбы, от которой всеми силами отбрехивался Пчёлкин, заднее место которого требовало зрелищ и приключений. Женился же Фил, и не чернел от рутинного быта, а зацветал, как краснотал; пах соответствующе…

Штамп в паспорте не изменит человеческих отношений, которые зародились, в момент первой встречи с Лизой. Они с каждым днём всё больше сближались, и Космос забывал то время, когда голубые льдины не смотрели на него с робким участием, а после закрывались, когда он дотрагивался губами до бледной щеки. До Лизы невыразимо хотелось касаться: каждый раз прижимать её к себе, как будто отнимут.

Космосу не до смеха, когда он на секунду роняет в себе сомнение, что Лиза может уехать обратно в Ленинград. И он перестанет чувствовать её тепло, когда счастливая студентка бежит к нему навстречу, и, видя распахнутые объятия, виснет на его плечах, как на большом дереве. Он не будет обхватывать холодными руками худые коленки, ловить жадными губами пальчики на изящных ладошках. Космос не был романтиком, но принимал близко к себе любое проявление чувств Лизы. Люди не поверят, а ему и не надо…

Холмогоров без промедления нёсся туда, где есть единственный свет, который грел его без видимых на то причин. Он бы и сам никогда не ответил на вопрос, почему тянулся к Лизе, будто бы на ней сошёлся весь свет, и без нее ему сложно опутывать себя рамками серьезности. Лиза бы сама не сказала, почему из всех возможных «нет» выбирает Космоса. И в минуты нелепых ссор Кос прерывает молчание первым. Павлова может сколько угодно кривить лицо, пытаясь с ним не помириться, хитро буравя в Холмогорове дыру своими яркими алмазами, но уже через несколько минут не прячет улыбки. Признается в любви, повиснет на шее, и в очередной раз заставит убедиться, что все прожитое — не зря…

Но пока Лиза медленно идет к нему на встречу со своих бесконечных занятий, сын профессора астрофизики имел право подумать, какой курс взял корабль его дружбы с незаменимыми одноклассниками. Космос часто возвращался к этой теме, оставаясь с собой один на один, оценивая новые возможности и прошедшие изменения… Братья, а именно так Космос воспринимал друзей детства, стали частью его семьи, и частью его самого. Кос и времени не помнил, которое проводил бы без них, но с некоторых пор, их связывают не просто дружеские отношения. В игру вступал чистый бизнес, где царила своя иерархия. И Холмогоров затруднялся сказать, какое место в ней в итоге займет.

Ведь все складывается именно так, как и когда-то желал взбудораженный Космос, обрадовавшийся, что наконец-то его лучший друг дембельнулся. Значит, что они пойдут одной дорогой, усыпанной, если уж не звёздами с небес, то мешками с купюрами, номиналом не меньше двух сотен. Ценой больших потерь и трудностей на крутых поворотах, но четыре пути слились в один, и Кос не может сказать, что о чем-то жалеет. Воздух свободы творил со вчерашними школярами невообразимые преобразования!

Санька без лишних разговоров принял нити управления в их небольшом движении в свои окрепшие ладони. Подбирал людей в движение, умея в них отлично разбираться; определял то, чем каждый будет заниматься внутри их слаженного механизма. Пусть все ключевые решения Белый, Космос, Пчёла и Фил принимали сообща. Дела постепенно шли в гору. Не нужно скрываться по углам, мелко мечтать о расширении, как было это только год назад. Уральская школа выживания слаженно подействовала на Сашку: он не слишком долго думал, как завоевывать новые высоты в Москве девяностого года. И пока Космос радовался тому, что в его неспокойной жизни все наконец-то устаканилось и закрепилось, их «Бригада» приняла окончательное оформление.

Саша задумался о самостоятельности, порядком окрепнув на московских берегах, ему не хочется делиться заработанным их трудом, и у друзей немного времени, чтобы размышлять о правильности такого поступка. Космос и сам соглашался с другом, понимая, что такой расклад неизбежен. Либо все сразу, либо до конца жизни спрашивай разрешения сходить в сортир. Никому не по вкусу работать на чужого дяденьку, а старшаки, по происшествие времени, заметно сдавали, сами не сознавая, что власть по капле уходит из-под контроля, венчая голову иного поколения.

Не оставаться же Космосу и друзьям обыкновенными решалами с парой стволов в багажнике «Линкольна», все заработанные деньги которых уходили наверх. То, что устраивало Коса и Пчёлу в восемьдесят восьмом, не могло удовлетворить их интересов в девяностом. А говорить о роли Белого с Филом, присоединившихся к ним год назад, не приходилось. Парни не умели сидеть без дела, разменяв вулканы и ринг на новые земные высоты.

Космосу не приходило в голову высказывать свои невидимые и видимые неудовольствия вслух. Не сказать, что Холмогоров, первым ступивший на галеры нелегального рынка, чувствовал себя ущемленным. Восемьдесят девятый год закрутил гайки, лишив неуместной чувствительности. Начались другие игры, и шут знает, во что они рискуют перерасти.

Но ведь если по-хорошему разобраться, то все идеи с совместной деятельностью четырех друзей детства, невиданными схемами заработка и ни к ночи упомянутой «Бригадой» — его головы дело. Это Космос придумывал, как лучше объединиться, чтобы больше заработать, и заслужить хоть какой-то маломальский авторитет. Это Кос дал идею беглому Белому, за которым потянулся Фил, отрицавший свое любое участие в криминале. Но бахвальные причитания Космоса о том, какой центровой бригадой они станут, благополучно забылись. Главное — это результат, который позволял не сидеть на шее у стареющего родителя.

Была у Космоса и ещё одна потаённая причина, из-за которой никогда и ни за что не предпримет попытки поставить Сашку на место. Ведь никто так и не узнал, кто пустил пулю в покойного Муху, шедшего на Белого с пером, но мертвенно остановившегося на половине пути со свинцом в правом предсердии. Возможно, никогда и не узнает, если Космос не скажет, что это он нажал на курок, а после единственный раз в жизни скрыл правду от всех. От Лизы, от друзей, от отца. Саня прекрасно знал, что не виноват в смерти упыря, но не имел понятия, кого корить за то… что остался жив, претерпевая скитания на периферии.

Космос ни о чём не жалел. И не раскаивался, как бы отвратительно это не звучало. Окажись он той ночью в Раменском снова — поступил точно также, после скрывая друга по всем возможным адресам, поднимая на уши всех нужных знакомых. Дело шилось белыми нитками. А если бы кто-то вышел на него? Космосу не улыбалось сменить дорогой костюм на тюремную робу из-за падали, отравляющей мир своим существованием. Он бы не выдержал доброй десятки, которая светила ему.

О Лизе, которую неизбежно отвели от уголовника и убийцы, о друзьях, которые поняли, во что он их втянул, приказали бы забыть. А отец просто не смог бы вытерпеть настолько сильного позора. И стал бы отмазывать? Зачем ему такая головная боль…

И все равно: нет… пути… назад…

Сигарета практически истлела, зажатая между средним и указательным пальцем левой руки, и Космос бросает несчастный окурок в лужу. Нет, пора бросать… И не курить — пачка красных «Marlboro» по-прежнему лежит в бардачке иномарки, маня прикоснуться к себе и чиркнув спичкой, затянуться во все тяжкие. Напротив, нужно перестать думать про изменившуюся реальность, и свое в ней место. Космос имеет гораздо больше, чем мог располагать любой его сверстник-студент. И в этом тоже есть фарт и невиданное везение…

Как и в том, что Лиза дважды выбрала не благоустроенный для себя Ленинград, а его заблудшую душу. Всё-таки они никогда бы не смогли ужиться с чужими людьми…

— Дядя, я вела себя плохо, заберите меня куда-нибудь! — голос, полный озорства, кажется, принадлежит вовсе не красивой девушке, подбежавшей к автомобилю, и уронившей чувство спокойствия Космоса метров на сотню вниз. — Я ж знаю, вам оно надо!

— Твою налево, Лиза… — пора заканчивать с любовью к самокопанию, которое подступало исподтишка в самые неподходящие моменты дня и ночи.

— Знаю-знаю, хулиганка с детства, мама с папой так задумали, — Лиза не спешит двигаться с места, продолжая наблюдать за подвижным лицом Космоса. — Смотрю, что инопланетяне не готовы к приходу обычной земной девушки? Как неосмотрительно!

— А я думал, что меня будешь слушаться, алмазная, — поправляя свою тёмную шевелюру назад, Космос не может остановить в себе порцию надвигающегося смеха. И не пытается, когда смотрит на Лизу, задумавшую очередную каверзу, — будешь, Лизок?

— Конечно, нет, Космос Юрьевич, — Павлова хитро подмигивает, пряча свой небесный взор под пушистыми ресницами, — размечтался, дружок…

— Г…нет! — Кос передразнивает Лизу, и корчит ей гримасу. — Значит, хреново себя вела? Не надо было на пары с утра валить, меня с котом оставлять. Эта тварь царапается!

— Он весь в своего хозяина! Не только шикарная морда, но и редкий царапун…

— Он — неслух! Обойного клея не наберёмся с ним… Этот царёк египетский свои причиндалы клал на то, что я там ему втираю… Нашла себе подружку!

— Мы же не нюхать этот клей собрались, и, родной, перестань ревновать к коту! Я не дам тебе отправить его ценной посылкой Надьке, — у Лизы свои счёты с Наденькой, отравлявшей жизнь Космосу, и ставившей Павловой в укор полнейший расчёт, не без которого они с Космосом нашли друг друга. Жена академика, выронившая себя из глубоко провинциального городка, не имела смелости признать, что её ненавистный пасынок искренне влюбился в подругу детства. — Чтобы этой стерве там икалось!

— В Сызрани! — сказал Космос, уточняя место жительства бывшей мачехи, с которой отец полгода, как в разводе. Что не говори, но в квартире на Ленинском проспекте стало меньше паразитирующих элементов. И кот не в счёт.

— Да хоть за бугор! Может, пустишь уже? Вести себя хорошо буду! Я же обещала, луноликий ты мой…

— Клянешься?

— О клятвах в ЗАГСе поговорим, а я про погреться.

— Иди уже ко мне…

— М-м-м, сам напросился!

Голубоглазая бестия без лишних церемоний открывает дверцу «Линкольна», и отнимает Космоса у сварливой старухи-задумчивости. Порывисто прижав к себе будущего мужа со всех своих тщедушных силенок, Лиза могла хотя бы на секунду забыть, что пятнадцать минут назад чуть не лишилась лучшей подруги, отвечая на её колкости не менее жесткими фразами. Павлова с Луны свалилась, признает! Она недальновидная и ограниченная, но ничто не заменит ей простого объятия с космическим пришельцем, от которого ей совсем не хочется убегать.

Лиза не умеет отделить себя от Космоса, и советы тех, кто пытался пошатнуть её веру в свою абсолютную любовь, золотоволосая научилась пропускать мимо ушей. Они всегда будут вместе! О прочих сценариях дочь судьи предпочитала не задумываться; ей слишком трудно давались разлуки с Космосом.

Софка, не думающая о последствиях выдвинутого обвинения, все ещё жила в черепной коробке Павловой, мрачно напоминая о том, что замужество грозит Лизе полным запустением. Софа впервые смело вылила ушат помоев, оправдываясь своей любовью к истине. Нет, мудрейший Софокл, ты отнюдь не рубилово правды-матки и не Верховный суд СССР, к системе которого не хочет иметь отношения. И почему все нужные, а порой даже резкие, но верные слова, приходят в голову, когда Лиза уже поникла духом, и ищет поддержки, спрятав потускневшие глаза на плече у Космоса?

Павловой так хорошо рядом со своей неприступной скалой, которая забирает весь негатив, намеренно или нечаянно выброшенный на её светлую голову. Можно уютно прислонить горящую румянцем щеку к ворсу красного свитера (который Кос так не хотел принимать в свой гардероб), и смотреть в синие омуты без остановки, глупо и зачарованно. И Лиза ничего не хочет доказывать миру, а тем более оправдываться перед Софой за несуществующие грехи. В своем мире есть повод для тихой радости.

— И эта увертюра вместо «здравствуй, любимый, я твоя навеки»? У тебя фантазия разыгралась? — не по одному Космосу плачет цирковое училище, и две минуты назад он в этом убедился. — Вот это поворот!

— А тебе не нравится? — Лиза нехотя поднимает голову от мужской груди, и, не желая терпеть больше ни секунды, расцеловывает Космоса первой, напоминая себе голодного волка, который добрался до твоей дичи. — Такая песенка устраивает, милый?

— Я бы тебе ещё пару куплетов подсказал…

— Опять блатных?

— Когда такое было?

— В прошлую пятницу, когда вы с Сашкой голосили про голубей и зону.

— Начинали с яблок на снегу, а потом как-то понеслось…

— Меня этим не удивить!

— Ладно, девочка моя, я просто заждался тебя.

— И я очень рада тебя видеть.

— Домой поехали? — в распущенных пшеничных волосах, пахнущих луговыми цветами, хотелось утонуть минут на пятнадцать, чтобы никто не увидел на лице вечно хохмящего Космоса следы недовольства и усталости. Мужчина проводит ладонью по изгибу тонкой талии, спрятанной в черный комбинезон и куртку, жалея, что они не дома, где их уединение ничего не нарушает. — Лизок, ты же ничего там не удумала? Чего-то листья летят, крапает, всё, не май.

— Давай сразу, без пассажиров, Кос? — Лиза не дает растрепать свои уложенные локоны, убрав их на правую сторону. — И я хочу сказать, что нужно провести день вдвоем. Да, да, мне тоже надоел капустник, который образуется на нашей кухне через день.

— Кто из них тебе так насолил, звезда моя? — Лиза отводит глаза, подбирая слова для ответа, и, распуская теплый шарф на шее, всё-таки говорит:

— Не важно, все разрешилось мирным путем! Волки сыты, овцы целы…

— Какие там волкимогут быть в твоём институте? Лахудры с потока?

— Одна пародия на пчелиное жало. Мелочи жизни.

— Софка лиху дала? Вот что твой братец с людьми делает! Пчёла, Пчёла, говорил же, не суйся задницей, куда не надо…

— Ты не просто Космос, ты ещё и Нострадамус, мой генерал…

— Опять эта детская кличка?

— Мне она очень нравится!

— Неугомонная, выкладывай.

— Космос, — Лиза в бессилии рухнула на колени Холмогорова, с разочарованием смотря перед собой, прокручивая лямки своего джинсового комбинезона, — все нормально. Я, оказывается, не смыслю, что меня ждет в будущем, и что диплом мой так, для ширмы. Мне вообще нельзя строить долгих планов!

— Долго у кого-то пламя тлело… — Космос мог только пожалеть Софку, оказавшуюся меж двух огней. И от Пчёлкина — толку ноль, и мамаша — зверюга на выгуле. — Не бойся, сама первая хвост подожмет. Гарантирую!

— Нет, я все понимаю! Софа устала, накипело, и я прослушала её лекцию, не увиливала. Дома все не Слава Богу, мать на мозги капает. Витька, временами, мотает нервы…

— Ты здесь причем, Лизк? Непорядок… Пчёлкину своему эстафету передай, пусть разбирается. Хватит ещё, что ты два диплома тащишь… За это надо Пчёле предъявить!

— Короче, если хочешь знать, что со мной будет через пару лет, то обратись к Софе…

— Этого, блять, ещё не хватало! Нет, малая, у тебя одна лучшая подружка… — и Павлова без подсказок должна догадаться, кто это, и почему. — Разве я тебя не устраиваю?

— Это я давным-давно осознала, Холмогоров, куда мне от тебя?

— ЗАГС в январе по расписанию, не увильнешь!

— Тогда послушай, Кос!

— Продолжай в том же духе…

— Я вообще не осознаю, что мой диплом падает в кастрюли и коляски… Детские, с розовыми бантиками! Это какой-то тормоз перестройки…

— Ну это не Софкину решать, пусть Пчёлкина от бутылочки отучает…

— Бутылочки «Жигуля»?

— Он теперь такое не пьет, — Холмогоров изображает недовольную физиономию Пчёлы, которому по старой памяти предлагают открыть бутылку «Жигулевского», и громко смеётся, сам себе напоминая повизгивающую свинью. — Бля, это мощно…

— Ой, враки, не пьет он! Знаешь, я просто не буду брать это в голову. Нет, я не про Пчёлу, а про Софкины предсказания…

— Слава Богу, а то я уже прикинул, что ты передумала за меня замуж выходить.

— Нет, ты не понял, Кос! Мне теперь всё равно, что о нас скажут.

— Открою секрет, маленькая!

— Какой ещё, Космос?

— Меня никогда не интересовали распускаемые бредни!

— Я знаю…

— И, Слава Богу, Лиз, — мужская ладонь заключает в свой захват тонкие женские пальчики с полированными ноготками, и сжимает их, не давая пути для отступления, — тебе есть, кому посоветовать. Твоей Софке тоже. Она, кажется, почти прописалась в комнатухе одной рыжей пивной бочки.

— Ну хватит над ними прикалываться, Космос, — Лиза медленно притягивает ладонь Холмогорова к своей щеке, довольно прижимаясь, и заставляя его капитулировать, — у каждого свои недостатки…

— Но не целый набор в одном насекомом!

— Если однажды они поссорятся, — Лиза снова с потаенной тоской подумала о Пчёле, кровные узы, с которым говорили сами за себя, — я встану на его сторону…

— А если я? — вполне серьезно спрашивает Космос, которого всегда подкупала бескомпромиссная привязанность брата и сестры.

— Что? — Лиза не понимает обрывка вопроса Холмогорова. Но посмотрев на его строгое лицо, полное внезапной задумчивости, осознала, к чему он клонит. — Что ты? Даже не думай! У нас совсем другая история, Кос…

— Повезло, так повезло, — Космосу паршиво от одной мысли, что однажды Лиза не скажет ему «да». — Ладно, забудь сомнения, студентка! Домой…

— Забуду, правда!

— И я в тебе уверен…

— И я в тебе тоже…

— Вот и славно!

Жухлая листва, бесшумно падавшая на землю, разлетелась по всему студгородку, стоило Космосу повернуть ключ зажигания и нажать на нужные рычаги железной птицы.

Лиза мечтала об этом весь день…

========== 90-й. Куда выпадет карта? ==========

OST:

— Электроклуб — Ворожи

— М. Муромов — Ариадна

Гул, раздающийся на кухне, не перебивался звуками телевизора, по которому сменялись монотонные картинки, прошедшие неслабую цензуру, прежде чем добраться до глаз простых советских граждан. Тамара искренне пыталась сконцентрироваться на цветном экране, но не могла. И вовсе не из-за того, что Софка оккупировала добрую половину дивана, вдобавок положив свою тяжелую голову на её колени.

Ещё минут пять бурного диалога Космоса и Саши, и их честная компания рискует стать героями следующего эфира «До шестнадцати и старше» полным составом. Всем найдется, что рассказать об остросоциальных проблемах молодежи. Но заходить к ребятам на кухню, и попросить тише обсуждать свои насущные проблемы — дело неблагодарное.

Валера долго бы припоминал, что в мужские разговоры вероломно вмешиваются юбки. Витя бы опять принял Томку за «вождя всех пролетариев», и, саркастически выражаясь, повелел бы всем остальным девушкам слушать замужнюю подругу-педагога.

В отличие от других девушек в комнате Лиза знает, что страсти на кухне кипят нешуточные. Сашка дозрел до ключевого решения в их полулегальном бизнесе, и любой ценой заставит друзей последовать его мнению. В том, что Белый окончательно убедит Космоса в полезности своих доводов, Лиза не сомневалась. Понимала, что её Холмогоров сам бы хотел независимости, и штанишки подручных некого Анатолия Михайловича Червонова со временем не пришлись по размеру. Делиться раздобытым своим неуемным трудом никто более не желал.

Один лишь вопрос: как с порога заявить, что «Бригада» не собирается мотаться в качестве служебного инструмента в главном механизме?

Космос не желал идти войной на тех, кто когда-то открыл ему дорогу к человеческому заработку. Он снова и снова напоминал братьям и о том, что не дай их старшие сносное укрытие для латающего раны Сашки — лежать бы им всем вместе под еловыми шишками. Следов бы не нашли. Жмурики! И поэтому несвойственно для себя самого, Кос призывал друзей действовать осторожно, слушая не горячее нутро, поющее о новых вершинах, а разум, свободный от всяких зеленых мечтаний. Однажды и Космосу пришлось размышлять: быть человеком Червона, приобретя каплю уважения к себе, или прозябать в баре, получая свои гроши, помноженные на выгодную подфарцовку.

Но в восемьдесят седьмом никого не оказалось с ним рядом. Ни покоряющего чемпионаты Фила, ни армейца Сашки. И даже Пчёлы, который в ту пору смиренно изображал трудящегося на заводе, раздумывая, как вырваться из серого существования простого работяги.

Впрочем, Лиза нутром чувствовала, что на этот раз обойдется без жертв. С них хватит потрясений и злоключений. Лишний аргумент — удачно сложившийся пасьянс. Пока Томка и Софокл сидят, уставившись в синий экран, Оля Сурикова наблюдает за движением ловких пальцев невесты Космоса, робко спрашивая:

— Лиза, ты и гадать умеешь?

— А если умею, то попросишь на любовь погадать, Олька? Смотри, не ошибусь…

— А я пока и не думала… — Сурикова смущенно улыбается, делая очи долу, а Лиза качает головой, давая девушке Александра дружеский совет:

— Не гадай, красавица — судьбу прогадаешь, — так говорила мама. Ведь это ей принадлежала старая колода карт, найденная Лизой в родительской комнате, — но одно я тебе скажу, что твой добрый молодец никуда не убежит. Раз пошёл за тобой в консерваторию, и нас с Космосом туда поволок.

— Оль, не верь, у этой заразы картишки крапленые, — Софа скатывается с дивана на пол, и прислоняется к плечу Лизы, ощущая невиданное для себя спокойствие. Ей бы не выходить из этой двухкомнатной квартирки, туда, где мать опять жалуется на жизнь, и устраивает ей величайшую головомойку за упавшую успеваемость. — Гадаете, что ли?

— Ага, когда люди на кухне выкурят все имеющиеся сигареты, и замолчат, для начала, — Лиза чешет усмиренную Софку за хохолок, как домашнюю кошку, и к ногам студенток, ни к ночи упомянутым, приполз Тутанхамон. Явно голодный от того, что хозяин не пускает его к миске. — Тома, громче сделай!

— Спор софистов и Сократа… — припомнила Тома имена из подзабытого университетского курса философии, понимая, почему Лиза так усиленно закатывает глаза, и показывает рукой на закрытую кухню.

— И не говори… — Софа, погрузившая кота на руки, как несмышленое дитя, гладит гладкошерстного между ушек, восхищаясь лощеной черной шерстью. — Ух, животинка!

— И кто из них Протагор? — институтский курс философии сидел у Лизы в печенках.

— Спорю на свою пудру от Ланкома, — Голикова, как и никто другой в этой гостиной, не страдала нарушениями слуха, — что Космос Юрьевич, его больше всех слышно! И они там не в курсах совсем, что чувак этот Протагор.

— Да, Софка, не зря ты философию прогуливала, чтобы потом со мной к пересдаче учить, — Лиза вынуждена согласиться с подругой, — выстраданная тройка!

— Бодрая, — заверяет дочь профессора уголовного права, — и вообще, херня полная твоя философия, Лиза! В жизни у каждого своя… Вот у Пчёлы, во, — девушка показывает пустую пачку «Camel», — цыбарить, пока пыхтеть не начнет! Или из ушей не полетит…

Тем временем деятельной Филатовой не сиделось на месте. Оставив увлеченных философией подруг возле дивана, она решительно прошла в коридор, и обесточила кухню. Послышался обреченный вой оленей на привале, знакомые изречения «еханный бабай» и «твою мать». В следующую секунду, как на пожар выскочил Пчёла. Недовольно щурясь от яркого света в коридоре, засластившего глаза, выползли и остальные спорящие.

— Закончили свой совет в Филях? — Тамара поспешила закрыть дверку на кухню, из которой несчастно валило как на табачной фабрике. — Мы уже не ждали, мальчики!

— Тамарка-педагог, это вам не персики на базаре толкать, — Пчёла не удержался, направляя находчивое жало в сторону сестры и её красивого окружения. — Чё, Лиз, смешно тебе опять? Ржете тут, штанины на диване протираете, а Томка уже методу придумала!

— Витя, чья бы корова мычала? — Тамара слишком долго знала брата Лизы, чтобы реагировать на его уловки и шуточки. — Возьмёмся воспитывать и тебя, если такой умный… Софе помощь нужна, это мы уже поняли.

— То есть, Томк, думаешь, что Лизка за девятнадцать лет не справилась. Замуж с горя выйти надумала! И за кого? За Космоса, председателя съезда всесоюзной клоунады! А у тебя с Филом попрёт? — улыбаясь во все тридцать два зуба, отвешивал свой ответ Витя, и продолжал отпираться дальше. — Говно-вопрос, да здравствует наш родной суд, Тамар Григорьевна! Доверяюсь в ваши руки…

— Угомонись, рыжее бедствие! Если бы твоей сестрой была Тома, то ты бы сейчас строевую отрабатывал, — Пчёлкин не сдался внутренним войскам советского союза, но лишний раз напомнить ему ненавистное слово «армия» грехом не считается.

— Это всегда, пожалуйста, сестрица, — Витя никогда не устанет спорить со своей младшенькой, с которой они, что называется — двое из ларца, сделано с любовью, — я пацан послушный! Только на грудь приму, дубак на улице, пиздец.

— Я не это имела в виду, опылитель, — лучше других Пчёла воспринимал внушения Лизы, которая в таких случаях просто закрывала его красноречие при помощи ладони. Временами они менялись местами. Лиза казалась себе старшей сестрой, а не надоедливой мелкой проблемой, братец которой всегда запрещает приходить домой поздно, — и рот «Поморином» прочистить не забудь, чтоб не воняло.

— Пчёлкин, иди же ты уже к чертовой бабушке! Проблемный, хуже Кабана, — последнее слово в споре Томы и Вити всегда принадлежало Филу, который мог не только урезонить советчика, но и при случае надавать по ушам, — а то «Поморином» не обойдешься, придётся латать канал. Сам знаешь, боксеров бывших не бывает, как ментов…

— Охренеть! — Пчёла недовольно фыркал, всем своим видом напоминая рассерженную лису, и пытаясь освободиться от рук Лизы, наводящих на его кудлатой голове невспаханное поле. — Уже и отсоветовать нельзя! Одно «гав-гав» в ответ…

— Так тебе и надо, Пчёлкин, — Павлова запрыгивала на спину брата под азартное скандирование Космоса, которого хлебом не корми — дай нелепых зрелищ вместе с жуком в главной роли, — будешь меньше права качать…

— Та ему не привыкать… — Белов, все ещё перебирающий по кусочкам каждое слово Космоса, поднимает свою спутницу с пола, с гордостью указывая Суриковой: — И это мои друзья! Да, Оленька…

— Ребят, да мне уже его жалко, давайте дружно от него отвалим? — Софа вступает в оживленный разговор друзей последней, перетягивая Пчёлу на себя, и ласковым жестом, приводя в порядок его растрёпанные волосы, отдающие медью. — Иногда, но жалко!

— Соф, чего ты этого клоуна защищать бросилась, перетерпит, дурья башка! Держи в ежовых руковицах!

— Ослы египетские, посоветуйте ей ещё, я ж совсем пиздабол и идиот! Ничего так, нахер, реклама! Вот так вот, чума! Ничего хорошего видеть не хотят, всё рыжий и плохой…

— Пчёл, да ты сплошной повод для ржача, — Кос, которого Пчёла извечно называл клоуном, упрямо выдвигал свой неизменный аргумент, — а смех продлевает жизнь!..

***

Стоит большой компании разойтись по разным точкам густонаселенной столицы, Космос обнаруживает карты рубашками вниз, разбросанные по полу в гостиной. Значения этих картинок с цифрами и однотонными лицами Холмогоров вряд-ли когда-нибудь поймет, но не может удержаться от вопроса, любопытно наседающего на его сознание:

— Милая, — когда Лиза снова появляется в комнате, Кос распахивает для неё широкие объятия, и девушка с удовольствием усаживается к жениху на колени, — милая, где гуляла? Чего не со мной?

— Б-р-р-р, ревнивый! Допустим — кота кормила, — Павлова не обращает внимания на беспорядок, оставленный после гостей, и без задней мысли откидывает спину назад, полностью умещаясь в руках молодого мужчины, — ты его заморил.

— Не я, а Белый, это он решил на кухне забаррикадироваться.

— Успешно? — Лиза и без ответа жениха знала, что он промолчит, без слов уверяя её в успехе предприятия одной улыбкой. Либо подмигнет, и предложит провести время с пользой. И не только для организма и будущих поколений. — Колись…

— Малыш, не об этом речь, — Кос вытягивает палец, и показывает на небрежно разложенные карты. — Опять народ пугала? Говорил же, выкинь к чертям собачьим…

— Может, у меня пасьянс удачный? Всё по кайфу, а бестолковые короли не врут…

— Ну-с, а мне, куда выпадет карта? — он шутливо произносит вопрос, но на лице голубоглазой внезапно появляется тень расстройства, и она оборачивается, отрицательно качая головой. — И почему еще «нет»?

— Во-первых, я тоже не слишком верю в эту чертовщину, — девушка, накручивая золотистый локон на палец, продолжает перечисление, — а во-вторых, Космос, я не хочу прогадать нашу жизнь. Потому что и так лучше некоторых знаю, что любая цыганка напророчит тебе на руке древнееврейское имя одной сестры победителя! Из девяти букв! В переводе, кстати — моя клятва. Не с языка греческих философов снято, но всё же…

— Родная, да не бойся ты, сам без бабок-гадалок знаю, — впервые за долгое время Космосу не хочется поддерживать спор с неугомонной сестрой Пчёлы, выпавшей ему козырной дамой червей, — чтобы от меня уже не убежала…

— Да, Космодром, ни за что! — Лиза коротко целует мужчину в губы, давая понять, что она и в самом деле не собирается от него убегать — ни в родной Ленинград, ни в институт, чтобы грызть гранит науки, ближе подбираясь к заветной цели получения высшего образования. — К счастью, этот новый год мы точно встретим вместе. И ты не будешь обрывать провода ленинградской квартиры моей Ёлки, названивая мне.

— А ты звонить моему бате, чтобы передать поздравления.

— И молчать тебе в трубку, правда?

— Вот именно…

Несколько суматошных недель календаря сменят девяностый год на совершенно новый период их жизни, но Космос и Лиза слишком увлечены друг другом, чтобы об этом задумываться. Поцелуи и объятия прерывает лишь назойливая трель звонка, разрушающая романтическую тишину в квартире номер пятьдесят.

— Не открывай, блин! — оторвавшись от желанной девушки, просит Космос, не пуская её от себя. — Лиз! Не пущу…

— Это Софа, она конспекты забыла, не кривляйся ты, Кос… — со смехом Лиза пытается выпутаться из оков Коса, взывая к его доброте. — Дай, пойду, открою. Человек впервые за долгое время к знаниям тянется, лови момент!

— Там, где твоя Софка — там и пчелиный заговор! Этот кирдык её так обучит!

— Не бузи, а то потеряешь свидетеля!

— Я ему, бля, та-а-а-к потеряюсь!

— Я не сомневаюсь.

За дверью и вправду оказалась рассеянная Голикова, с виноватым видом выхватившая у подруги тетрадь с учебными записями. Софа порывисто и быстро приобняла худые плечи Лизы, и в следующую секунду растворилась в темноте подъезда, резво соскакивая с бетонных ступенек вниз. Клич, раздавшийся из глубин нижних этажей, довершил ребус, составленный Лизой за минуту — внизу подругу ждал неисправимый и не исправившийся Пчёла…

***

Двое на кухне, початая бутылка горькой и закуски — все это, как минимум, сулило серьезный разговор. Но как же быть, если вас в помещении не двое, а четверо. И все вы раскиданы по разным углам квартиры, пытаясь собрать себя заново. Кто-то дрыхнет сном праведника, пытаясь собрать себя хотя бы часам к двум, а Пчёла поспел быстрее, просыпаясь в невиданную для себя рань — девять утра, и лунной походкой добираясь до кухоньки. Ведь бутылка опохмелки горюет, как одинокая березка. Правильно Томка верещала им на свадьбе — надо меньше пить! А то в следующий раз придётся прыгать на морозе, как легендарный Женька Лукашин, перепутавший Ленинград и Москву…

Потому что вчера наконец-то случился пир на весь мир. Почти как в старые добрые времена на даче Царёвых (вечная ей память), но с большим размахом и издевательствами над бедной печенью. Не без надрывных песен под гитару и моря пенного. Каждому из друзей хотелось кричать от радости и невиданной удачи, которой обернулся тяжелый разговор со старшими. Работая на них, Белый не забывал обеспечивать собственные тылы и набирать костяк в свое стремительно растущее движение. Не каждому нравится сидеть за чьей-то спиной, и все найденное и лакомое делить с поднадоевшей крышей. И когда Саня, долго расписывая грядущие планы, объявил друзьям, что их собственное дело не терпит отлагательств, то Пчёла без споров поддержал бывшего ловца вулканов.

Конечно, Белому пришлось пройти сложную промывку мозгов, совершенную самым главным из старших — Анатолием Михайловичем Червоновым. Этот седовласый мужчина, не растерявший хватку, приобретенную на службе в торговом представительстве (с которой давным-давно был уволен по собственному желанию), больше похожий на академика, чем на полузаконного предпринимателя, покрывал умную голову Александра трехэтажными матами и более сложными конструкциями, прежде чем смог выслушать предложения «Бригады» спокойно.

Подвоха от своего человека, которым Червон считал Белого, он справедливо не ожидал, и поначалу, судорожно хватал ртом воздух, пытался поставить зазнавшегося паренька с окраины на место. Чтобы делал молокосос, если бы Червонов не вздумал дать ему убежище от людей Мухи, пуще ментов желающих разделаться с мнимым обвиняемым? Чтобы предприняли Космос и Пчёла, пытаясь защитить друга детства от неминуемой расправы Люберецких?

Но Сашка с завидным упорством стоял на своём, взывая к тому, что больше не может плясать под чью-то дудку. Теряя остатки гнева, вызванные внезапным ударом в спину, Червон, за час опустошивший пачку дорогих сигарет, ответил на разумные доводы Белова. Он умел смотреть по сторонам, видеть перспективу и выгодно растрачивать средства. С окрепшей силой, которую являла собой «Бригада» Саши Белого, нужно считаться, и предугадывать наперед, куда кривая заведёт. Скрепя сердце Анатолий Михайлович вручил карты в руки Саши, оставляя за собой право на прибыль со старых точек.

И теперь они вчетвером осуществили мечту, ещё полтора года назад являвшуюся лишь в снах сказочного идиота. Подумать только, новая эра! Свобода, самостоятельность… Свое дело, стабильно приносящее доход, гораздо больший, в сравнении с тем, который падал в карман Пчёлкина ещё года три назад! Почти как «перестройка и гласность», только ставки вдвойне высоки. И Витя не собирался лишний раз теребить чьи-то моральные принципы, и раздумывать, что он живет неправильно, презрев почтенную профессию какого-нибудь инженера на заводе. С похмелья бы только эти кабинеты ему не снились…

По крайней мере, Пчёлкин, больше не будет чувствовать себя последним отребьем, появляясь в доме семейства Голиковых на Патриарших прудах. И не станет вяло пожимать плечами на назойливые восклицания бывшего соседа Артурика, что «Витька не на том гребет бабки…». Обойдемся без советов лиц в малиновых пиджаках, и предоставим свое будущее в собственные здравомыслящие путы.

Однако Пчёла не может смотреть ни на бутылку «Золотого кольца», ни на поле закуски, которую достали в жутких количествах. Мало ли, ему бы собрать в кучку находчивый мозг, и вспомнить, за какой хрен он опять так нажрался? Опять…

— Блять, Пчёла, нахуй… Выглохтал всё, кто ж так делает? — космический голос раздается из глубин кухни съемной хаты Белого. Да как он ещё не скопытился после того, как уговорил полторы бутылки коньяка, и не выбежал умываться снежком в двенадцать ночи? Бычье здоровье. — Пчёла, Пчёл… Голос хоть подай, где ты, рожа пивная?

После вчерашнего кутежа у Пчёлкина практически нет сил ответить Холмогорову, без пяти минут как женатому на его младшей сестре. В голове назойливо суетился вальс из звездочек, образованный из свежего «Чинзано», запитого огуречным рассолом, заботливо заготовленного для сыночка Сашеньки Татьяной Николаевной. И поэтому из коридора к ногам сына Космоса летит пустая надорванная пачка «Самца», с характерным исправлением латинской буквы «L» на обложке. Косу явно лень нагнуться, чтобы выкинуть трофей, а Пчёле остается только глупо ржать над другом, предугадывая его реакцию.

— Твою мать, нашлась пропажа… — сонный и помятый Космос оборачивается, чтобы увидеть растекшуюся тушку Пчёлкина, сидящую в позе зародыша рядом с магнитофоном. — То есть, ты так и собрался тут задницу морозить…

— Волнуешься, чудище? Та жив я, как видишь, почти здоров… — Пчёла с завидной регулярностью клацает по кнопкам техники, морщась, когда в коридоре раздается родимая C.C. Catch, плакатами которой Белый разукрасил весь свой коридор, да так, что Оленьке потом — хоть обои новые добывай. Персиковые в крапинку. Жалко девочку. Очень. Особенно в последнее время, стоит увидеть, как пышущий гордостью Саня ведет свою скрипачку по знакомым Пчёлкину улочкам. — Чё орёшь-то, громила? С утра не сравши…

— Да я смотрю, ты квасить продолжаешь, ядрен батон?

— «Чинзано», чудовище ты комнатное! Натуральное! Было, блин…

— Сам ты, Пчёл, «Чинзано» натуральное, а я вчера достал «Чинзано» — натуральный! Высший сорт! Одобрено, меж прочим, конгрессом астрофизиков.

— И я его уже уговорил!

— Тебе ж хуже, чинзанщик…

— Слово-то придумал, с бодунища!

— Сложное, почти как птеродактиль.

— Какой у тебя охуительно богатый словарный запас!

— Мама в детстве сказок много читала…

— А мне сестра все сочинения писала, куда мне, деревне, до Вас аристократов!

— Оно и видно… — Космос медленно подходит к другу, и, протягивая ему широкую ладонь, помогает подняться. Ни шатко ни валко, но они доходят до стола, на котором все ещё покоилась банка с недопитым рассолом. — Бери, уступаю…

— Ни финты себе! — искренне удивляется Пчёла, когда спасительная жидкость уже попала в его организм, и он с блуждающим взглядом уставляется в окно, за которым особо неугомонные ребятишки уже гоняют в футбол, сопровождая это резвыми криками. — Космосила проявляет чудеса гуманизма, ёпт тебя…

— Меня не надо, — Космос запрокидывает голову, пытаясь прогнать от себя марок похмелья, с которым уже давно научился мириться, — потому что, Пчёл, меня надо любить, уважать, ну и кормить по часам…

— Ой, бля… С этим шуруй к Лизке! Правда, Кос, ты не такой красивый, как моя сестра… Тебя б на обложку «Бурды» не напечатали…

— Зачем мне «Бурда-моден» твоя, Пчёлкин? Не баба ж я, — потягиваясь, интересуется Кос, и открывает забытую на столе пачку сигарет. Дым проникает в легкие, и даёт расслабиться… Хотя бы от того, как они с Филом бегали по району в поисках лишней бутылки «Столичной», вспоминая все знакомые точки. Пока кто-то решил разбавить свои холостяцкие деньки, — а мою физию прошу печатать на банкнотах…

— На пятере?

— Да иди ты…

— Ну ладно, червонец…

— Номиналом не ниже сотни, Пчёлкин. Любой нумизмат охоту объявит!

— Не продешеви, — беззлобно отвечает Пчёла, выхватывая из пачки Космоса одну сигарету. Вообще-то, мальборовские он не курит, но тащиться на лоджию, и вскрывать заначку Сани откровенно лень. — Ну, чё?

— Чего, жучок? — Космос без предложения вручает другу зажигалку.

— Я думал, что ты щас пригорюнишься.

— С какого перепуга? — пытаясь поймать вилкой соленый огурец, Холмогоров не рассчитывает силу, и роняет в банку сигарету. — Еб твою, Пчёл! Давай по делу…

— По жизни лихой, без колец…

— За Лизку опять перетереть решил? — Кос разочарованно ставит стеклянную банку на стол. — Во, любуйся на аквариум!

— Ну, ладно, хер с тобой собачий, раз не хочешь говорить, — Пчёла убирает банку с порченым рассолом на пол, предварительно закрывая её крышкой от всяких длинноногих владельцев «Линкольнов». — Не, знаешь, что подумал, Косматый?

— Ну, валяй, жучара, удиви меня…

— Поверю, что вы поженитесь только в ЗАГСе! Ей-богу, напьюсь…

— А в этом никто и не сомневается, алкашня ты редкая, — где-то в зале часы с кукушкой пробивают свой «бо-о-о-м», от которого Космос недовольно морщится, — а я же говорил тебе, что хорошо, что вы с Лизой — не родные?

— Ну да, это моральный ущерб, за тобой в свидетели на свадьбе идти, после всех Ленинградов, — общественная нагрузка на медовые плечи Пчёлы ожидалась к двадцатому дню рождения Лизы. — Давно пора, Кос, рассчитаться со мной.

— Не дай Бог Софка букет поймает, ты же поседеешь с горя! Родственник, не боись…

— Бляха-муха, Кос, перестань ты изгаляться, — Витя отмахивается при звучании новой клички, которой окрестил его Кос после подачи заявления в органы записи актов гражданского состояния, — а вообще, если тезисно, то я за вас рад… Вперед, к победе коммунизма!

— Сейчас смешно было, товарищ недобитый комсорг! Лады, мне собираться пора, не горюйте сильно, а если ты хотел сказать, что от счастья за нас — штаны полные… Пчёл, спасибо! Кому, как не тебе ленточку красную на грудь цеплять?

— Не выдержу, и расплачусь прям здесь! Все, катись на Профсоюзную…

— Давай, брат! Спящих буди…

— Не потеряйся по дороге, а то сестричка плакать будет!

— Не дождешься…

Забывая про то, что тяжелым на подъем друзьям пора просыпаться после веселого сабантуя, Пчёлкин от скуки находит магнитофон, в котором обнаруживается кассета, купленная в киоске на Рижском. Не желая искать долго, Витя решает прислушаться к первой попавшейся песне, не ища в ней ни смыслов, ни каких-либо особенных музыкальных мотивов. Кос, не спеша собирается, пытаясь привести свою царскую физиономию в божеский вид, а в коридоре упорно крутится мелодия, уносящая больную голову Пчёлкина и от заснеженной декабрьской Москвы, и от зимы, наступившей в умеренных широтах:

— Ариадна, Ариадна! Заблудился, я в чужой стране!

Ариадна, Ариадна! Как из лабиринта выйти мне?..

Виктор Пчёлкин не ставил на то, какие лабиринты ждут его в недалеком будущем. И поможет ли мифическая Ариадна, воспетая в песне, распутать морские узлы…

========== 90-й. Живут студенты весело ==========

OST:

— В. Кузьмин — Пристань твоей надежды

— Fancy — Angel Eyes

Лиза знает, что вещих снов не бывает. Они редко посещают её, быстро проносясь однообразной картинкой. Ведь Лиза не суеверна и не дрожит, как осиновый лист от того, что тринадцатое число снова выпало на пятницу, а дорогу ей нечаянно перебегает черная кошка. Потому что бедный Тутанхамон каждый день переходит им дорогу, жалобно мяукая, когда ему не оформляют горсть корма в миске.

Нет, Космос совершенно прав, говоря, что на ночь не рекомендуется читать Булгакова, особенно находясь в квартире под номером пятьдесят. А если в такой квартире живет черный кот… Нет, на этом совпадения заканчиваются. И поэтому, просыпаясь среди ночи от собственного истошного крика, Павлова ощутила себя беспомощным зверьком, которого зачем-то опустили в глубокий колодец. И помощи ждать от кого. Страшно…

Лиза отвыкла от пустоты в небольшой квартире родителей, которая, впрочем, привыкла простаивать за последние семь лет. Засыпать одной в четырех стенах непривычно и странно. Во-первых, потому что на лице её лежала раскрытая книга, а во-вторых, потому что Космос не остался с ней ночевать. Победители решили праздновать обретенное величие со всем размахом, и, доверяя, Лиза не хотела ставить парню палки в колеса, что-либо ему запрещая. Утром придёт, и будет жаловаться на больную голову, и уверять, что больше ни капли в рот не возьмет. Как обычно.

О деловом разговоре Белого и старших, курировавших занятия Коса и Пчёлы не один год, Лиза знала ровно столько, сколько докладывал ей Витя. Теперь он рассчитывал, что вся полученная прибыль будет делиться между старыми друзьями детства. Фил и Космос выражали такие же настроения, и Лиза могла убедиться, что родные люди довольны воцарившимся положением вещей.

Не в обиде и Сашка, который обрел желанную самостоятельность. Отныне ребята готовы идти дальше, не слушая наседающих на уши старшаков. Обошлось без жертв — финансовые не в счёт, дебет с кредитом Пчёлкин сведёт. И этим Лиза успокаивала себя, находясь в твердой уверенности, что нужно думать о скорой свадьбе. Они долго этого ждали…

Но во сне её никогда не звали детским голоском и не называли иначе, чем «Лизой». Однако Павлова не увидела того, кто к ней обращался, и у неё будто совсем не было сил, чтобы открыть глаза. Голос твердил ей «мама», и, спешно проснувшись, Лиза заронила мысль, что её старые страхи, пережитые в больничной палате, ненастно возвращаются. Она снова школьница, оставшаяся круглой сиротой.

Если во сне она бы снова увидела маму, как в Ленинграде, стало бы спокойнее. Но это была не мама, хотя именно после лишнего разбора бумаг в тумбочке, где осталось много документов Татьяны Анатольевны, Лиза так беспокойно спала. Мама бы не вызвала у дочери такого беспокойства, а незнакомая девочка из сна точно понимала к кому обращалась…

Поделиться сомнениями оказалось некому, и, пролежав без движений до раннего утра, Лиза пыталась под свет ночника читать конспект по уголовному праву. И окончательно отбросив оковы лености и учебные лекции, к которым она неизбежно вернется перед экзаменом, Лиза спешит привести в порядок шалман, который сотворила в материнских бумагах. Фотографиям место в альбоме, а чужие дневники читать не следует. Мама была противником такого чтения. Категоричность в жизни Татьяны возводилась в абсолют. Либо белое, либо черное…

Лиза поймала себя на мысли, что не понимала, как у одних и тех же родителей, с разницей практически в двадцать лет, родились такие непохожие дочери. Валентина Анатольевна, мама Вити, была совершенно обычной женщиной без амбиций, от неё веяло уютом и домом, она никогда не ловила звезд с неба. Закончила восемь классов и сразу на завод, чтобы помочь рабочим-родителям кормить не только себя, но и младшую сестру. В училище познакомилась с мужем, в положенное время получила от государства хрущёбу на окраине Москвы и не жаловалась на жизнь.

Рыжая Татьяна — ребенок поздний и избалованный вниманием. Всегда считала, что родилась не на своем месте. Училась отлично, не заставляя родителей краснеть за себя. После смерти отца положила все силы, чтобы самостоятельно поступить в лучший в столице институт, и доказать всем, что девочка из коммуналки может больше, чем просто ошиваться по окраинам и шить себе платья из ситца. Папа не мог не влюбиться в почти черные глаза, которые располагали к себе с первой же минуты общения. Родители совсем не умели существовать друг без друга. И поэтому когда случилась беда, разделившая жизнь Лизы на две большие части, мама устала бороться, и ушла вслед за отцом. Умерла, не приходя в сознание.

А Валентине и Лизе остались лишь фотографии. И черная исписанная тетрадь Алексея Владимировича. В пожухлых с годами листах не только сведения о трудовых буднях и сослуживцах, но и переживания за жену и дочь, и те свидетельства отцовской любви, о которых маленькая Лиза могла и не догадаться. Взрослая Лиза едва сдерживает горькие слезы, когда находит в отцовском дневнике незатейливые наблюдения о жизни самой рядовой советской школьницы: «моя Лиза — совсем большая, и, думаю, быстро освоится в Ленинграде», «Лизка никому не дает спуску…», «Лиза все больше похожа на Таню, но смотрит на мир совершенно моими глазами…».

Действительно! Свои холодные, почти январские, зимние зрачки, которые Космос называл алмазами, Лиза унаследовала от отца. Неугомонный характер, не позволяющий просидеть на месте, роднил Лизу с мамой.

Мама и папа по роду профессии были вынуждены читать чужие письма и знать сверх того, чем могут располагать простые советские обыватели. И отец бы смог донести до Лизы, какие опасения высказывал в своей потаенной тетради накануне поездки в Ленинград. Возможно, спустя восемь лет после аварии Павловой стало бы легче переносить горечь утраты, и наконец-то смириться с печальным концом своих родителей. Но…

Неправда! Время не лечит. Ты просто учишься с этим жить, и прячешь свою боль, прикрывая её от посторонних глаз. Переживаешь, мучаешься, применяешь на себя каждое утро, будто это вторая кожа. Не видишь края своему горю, и хочешь только глухого покоя в стенах своей одичавшей комнаты. Пока однажды кто-то другой неизбежно становится твоим миром, и заставляет тебя забыть свои бесконечные слезы. Этим другим и стал Космос, принося с собой не только свое вечное развеселое общество, но и новый мир, окрашенный во все цвета радуги. Лиза искренне любила его и абсолютно верила, что это навсегда.

Хлопок входной дверью и громкий шепот Холмогорова, матерившегося на кота, выводит Лизу из короткого ступора. Она выходит из родительской комнаты, и загоняет Тутанхамона на кухню.

— Я думал, что ты спишь, коза-дереза, — удивленный Космос расставляет инопланетные руки в разные стороны, и Лиза успокоено прислоняется к нему, забывая, что чем-то может быть расстроена.

— Знаешь, Кос, из меня сегодня Спящая красавица не очень.

— Я сегодня точно в космос не полечу. Голова трещит, а тут ещё черная гадская мордель бегает.

— Ага, мало тебе одной сестры Пчёлкина!

— Издеваешься, — Космос покорно склоняет голову на левое плечо девушки, поглаживая её напряженную спину, и по печальному вздоху Лизы замечает, что она не спала, — издеваешься над собой?

— Да проснулась в пять. Ждала тебя. Рассол не нашла, а «Боржоми» разлит.

— Ты ещё и хозяйственная!

— Просто думала, что выпавшая по дороге печень прискачет сюда раньше, чем ты.

— По жизни люблю обманывать ожидания…

— Мои не обмани, дракон огнедышащий!

— Подумаешь, что немного подзаправился.

— Где-то в Москве ещё трое подзаправились также.

— Драконы, твою мать…

— И как мой брат?

— Ищет истину где-то на глубине банки с рассолом. Я там сигарету утопил…

— А он аквариумы любит.

— И не только с рыбами.

— Даже не уточняй, Кос…

***

Показываясь на глаза Лизе, сверкая лицом, выражающим все цвета вчерашнего праздника, Космос старался не делать резких движений с разобранной кровати. И так дошел до дома в темпе черепахи Тортиллы. А сейчас спокойно лежит под звуки звонкого голоса, который, не уставая, повторял заученные фразы из учебника.

Кос дремал, не представляя, какой дурак ставит экзамены в субботу за неделю до Нового года. Да ещё приехать заставляет раньше. А это значит, что Космосу тоже вставать на заре и прогревать замерзший «Линкольн», чтобы доставить причину недосыпа к институту. Видя, как Лиза мучается, каждый раз прогоняя один билет за другим, Холмогоров в сотый раз похвалил себя за то, что он не так давно помахал застенкам МГУ рукой, заодно показывая старинным стенам университета средний палец.

Решение оказалось не просто правильным, а судьбоносным. Иначе не было бы ни громких тостов за «Бригаду», ни своего маленького дела. Они обрели независимость и сами берут ответственность за свои слова и поступки. Лишний раз Космос убедился в истинности выбранного пути, когда целое утро братался с Пчёлой.

Окрыленные недавним успехом и обретенной от дряхлеющих старшаков самостоятельности, они оставили в каком-то тамбовском лесу надежду на трезвую голову. Мало было укататься в ноль, так Пчёлкин решил постараться и утром, найдя на неубранном кухонном столе остатки угасшего пира. Остается догадываться, как рыжее бедствие доползло до своей норы. В приличных барах только начали принимать за своего, а тут такой прокол…

Однако братец-кролик снова выводил Космоса на допрос всеми способами, пытаясь выяснить, готов ли Кос к такому бесценному сокровищу, как Лиза. Будто они вернулись в восемьдесят восьмой, когда Пчёла, не заметивший, что сестра давно выросла из детской качельки, костерил Космоса за все хорошее, а Лиза бесполезно пыталась их разнять. Положа руку на сердце, Космос благодарен этой алмазной за то, что она выбрала именно его, и у нее нет желания сделать разворот не в ту сторону. Например, в Ленинград, чтобы учиться и работать полноценно, как хотела того Ёлка, не лишенная высоких амбиций и полезных связей в любом публичном учреждении города-героя.

Но чёрт бы разнес этот юридический институт и возможность одной будущей ячейки советского общества достигнуть любви и согласия где-то под одеялом!

— Я в следующий раз у Белого ночевать останусь, если ты со своими книжками целоваться будешь! Я уже и так, и эдак намекаю, что ты перетрудилась, а про меня забыла!

— Космос, угомонись! У кого-то, кажется, голова ныла. Пока я не нашла, куда ты банки с солениями спрятал! — подготовка к экзамену имела свойство слишком быстро заканчиваться, если рядом оказывался Холмогоров, и особенно если он поставил себе целью поиграть в дракона через… хм… хвост которого попробуй пройди. — И скажи спасибо, что я не вылила одну банку тебе на голову!

— Блять, мы не поженились, а ты уже мне перечишь! Деловая нашлась…

— Я не Гюльчатай, чтобы молчать в тряпочку? У нас тут не «Белое солнце пустыни». Забудь, Абдулла!

— А жаль, когда молчишь, то сразу такая красивая!

— Ты тоже похож на греческого философа, пока не начнешь каркать.

— Видишь, что всё-таки на философа!

— Что-то же должно быть в тебе профессорского?

— Павлова, ты рискуешь!

— Теперь я?

— Испытываешь ангельское терпение!

— Если завтра я завалю экзамен, то спасайся бегством.

— Спорим, что ты завтра сдашь его? На оценку выше четверки?

— Кто спорит, тот, знаешь, чего не стоит?

— Так говорят те, кто не рискует, а это не про тебя, Лизок.

— Пять минут молчания, Космос Юрьевич, всего лишь!

— Пять?

— Пять!

— Допустим, но от спора тебя это не спасает!

— Я тебя не слышу.

Лиза пытается сосредоточиться на учебном материале, вспоминая хоть что-то из того, что добросовестно выучила вчерашним вечером. Сдавать экзамен у заведующего кафедрой — не самая лучшая участь студента, но учебную часть не переспорить. Почему-то именно первой группе потока третьего курса так сильно свезло: и на экзамен приехать в семь сорок, и сдавать его лучше в первой пятерке. Поверье, гласившее, что именно первые пять человек получают отличные отметки, сильнее всего преобладало в едва окрепших головах студентов. Лиза не верила в подобную чушь, но ей хотелось как можно быстрее отстреляться, чтобы потом помочь Софке с её хлипкими познаниями. Тройку тоже нужно заслужить, ибо Пчёлкину нужно расхваливать этого гения среди отпрысков партработников.

Однако у Павловой не получается вызволить свои ноги из космического захвата, чтобы встать с дивана, и переместиться на кухню. Потому что кухня — это маленькое политическое убежище от некоторых пришельцев. Но, видимо, не выйдет у неё отпочковать себя отдивана дальше, чем на метр. Не судьба…

Космос выжидательно смотрит на Лизу, понуро опустив темноволосую голову на её колени, прижимаясь к ним щекой, и пытаясь не допустить бесповоротного хода к бесконечной экзаменационной подготовке. Периодически его длинные пальцы ныряют под тонкий красный свитер девушки, отсутствие которого порадовало бы Коса гораздо больше, но студентка суетливо вздергивается, прося тишины.

Так случилось и сейчас, когда пальцы правой руки Холмогорова, не спросив разрешения, вероломно проходились по линии позвоночника, начиная свою незатейливую игру, и вызывая голубоглазую на большую откровенность.

Но Лиза устала сопротивляться и выражать свои устные недовольства, и поэтому просто роняет тетрадку на голову Космоса. Он спешит со скоростью света пульнуть главную ценность отличницы куда-то под потолок. Меткость не подводила Холмогорова даже в мелочах, и не имеет права смухлевать и сегодняшним вечером. Когда им обоим, в сущности, делать нечего! Не к экзамену же книжки читать…

Пасть смертью храбрых от удара учебником по голове через несколько часов после того, как они на пару с Филом безбожно убивали героиню-печень, ему Космосу не хочется. В том, что зачетная книжка работает на Лизку, как проклятая, Кос убедился ещё до того, как она навострила лыжи в юридический институт. Не зря же сестра Пчёлкина на свой страх и риск готовила друзей к выпускным экзаменам, зная, что честная компания вряд-ли принесет ей в зубах что-то большее, чем четверку.

Но сегодня у принцессы не получится скрыться от дракона, не будь он Космосом Холмогоровым, вашу ж мать! И, судя по красивому лицу его Лизы, которое за несколько секунд менялось в эмоциях, как будто она побывала в комнате смеха, Кос преодолел очередной барьер. И они будут говорить и делать что душе угодно, но только не про институт права и проблемы преступности на необъятных просторах страны.

— По-о-о-о-о-бе-да-а-а! — разносится по комнате, когда тетрадь падает куда-то за шкаф, подсказывая всклокоченной Лизе, что догмы уголовного законодательства РСФСР забыты до завтрашнего утра. И ей тут настоящее расскажут. Могут провести экскурсию. Бесплатно! На Рижский рынок, под конвоем. — Да-а-а! К лешему твою учёбу, чтоб её за ногу! Главное, что красивая! За тетрадкой не полезу, у меня от позы неудобной ревматизм.

— Да иди ты!

— Не пойду!

— Космос, твою налево-о-о! Ещё одно слово… Ну, я тебя! Да по башке в следующий раз получишь! Или хуже… Не вздумай лезть, я тебя покуса… — договорить не получается, и буква «ю» тонет где-то в моменте, когда Павлова, потеряв самообладание, с пылом отвечает на поцелуй жениха, закрыв глаза, и, понимая, что этому танку её отговорки не помеха. — Укушу… в следующий раз точно, будет расплата…

— Чего? Съешь? Я больше чем в курсах про твои аппетиты, не спугнешь!

— Серый волк, это будет первый случай, когда Красная шапка сожрала санитара леса! С потрохами, до единой косточки! Вкуснятина! Никогда не пробовала мясо инопланетянина.

— Я уже приготовился, майонеза надо больше ебашить, как Пчёлкин твой говорит, когда прикидывается, что готовить умеет, — Кос сильнее прижимается, удерживая невесту за руки, и почти по-собачьи заглядывая ей в глаза. — Ты хоть посолишь, хозяйка? Хотя и я без приправ — это лучшее, что доктор прописал.

— Доктор Холмогоров, ты договаривай! Не так ли? Сам себе уже рецептики прописываешь, санитар?

— Вот красный диплом свой получишь, тогда и говори. Но лучше красная морда и синий диплом, так что не лечить тебе никого, кроме меня.

— Мне не светит красный диплом с твоим самоуправством, Космос! Я уже забыла, о чем вообще читала пять минут назад… — сокрушенно произносит Лиза, уже не пытаясь вырваться, а начиная допытываться до молодого мужчины, превращая аккуратный пробор на его затылке во взрыв на макаронной фабрике. — Вот, чего мне делать завтра? Экзамен у завкафедрой самого сдавать, а он меня весь второй курс не видел, то меня нет, то перевелась, а вопросы ко мне остались и на третьем! Павлова, которая у вас вечно замуж выходит, мне так ваш староста сказал — так и называет! Холмогоров, вредина, что делать-то будем?

— У-е-е-е-е-е-е-с! — с восторженным кличем раздается в комнате глас вопиющего Космоса, который плевать хотел на высокую профессуру, мелющую языком, как базарные бабы. — От Холмогоровой слышу, зубрилка! Все, теперь на меня смотри! Своими алмазными… Отвечай, на что спорим? Чтобы ты знала, что завтра после экзамена делать будешь…

— Я бы не стала исключать, что кукарекать перед дверью Пчёлы завтра будешь ты! Когда мы на прошлой сессии спорили, тебе понравилось кудахтать! У меня была четвёрка, а будешь вести себя плохо, то замуж за тебя не пойду! С горя напьюсь, и пойду с братом искать приключения на пятую точку по всем концам Москвы! А лучше Ленинграда, у меня там знакомых много, одни хулиганы на всю жизнь запомнили.

— Да кто тебя в этот раз пустит, ты, заяц-попрыгаец? Если ты ещё раз убежишь, Пчёлкина, то будешь поймана до того, как успеешь начать подготовку к преступлению. Я везде мышеловки расставлю. Я правильно сказал, почти, как в твоём учебнике?

— Махнул, дядя Кос!

— Я вообще плохому не научу, маленькая ты моя.

— Сделаю вид, что поверила, Космос, но ты теперь обречён! Определись, кто я там по фамилии? Пчёлкина, Павлова, или всё-таки пора к Холмогоровой привыкать?

— Давно пора, — довольный Космос снова ластится к девушке, как кот, которого не так давно закрыли в чулане, а ныне дали свет и человеческие теплые объятия. — Кто победил? Снова я? Все, проиграла твоя учёба? Признавайся, красавица, а то сожру…

— У меня экзамен завтра, дядя-людоед, не надо… — впору поднять белый флаг, потому что сейчас Лизе куда нужнее обнять свою безразмерную любовь и притянуть её к себе за уши, — и я тебе ночами же буду являться, обглоданная такая, в платье белом… Труп невесты!

— Э-э-э-эй, не надо так, обойдемся без всяких жмурок, мне эта тема и без того известна!

— Пиздец подкрался незаметно! Что ещё вчера в гостях у Белого натворили?

— Сплюнь!

— Слава Богу!

— Выдумываешь мне тут байки со страшилками, — Космос спешит поменяться местами, чтобы заграбастать это противоречие по имени Лиза в свои объятия, и к чертям собачьим отправить этот институт, когда уютнее — сидеть дома, занимаясь одним более полезным для здоровья делом. — И признай, хорошая моя, хватит обманывать доброго Коса! Ты и так сдашь, за красивые глазки поставят, и учага не рухнет, если ты получишь что-то ниже четырех баллов. Хочешь, спроси меня или Пчёлу, как это бывает?

— Солнце, я прятала твои якобы потерянные дневники в своих книжках, — воспоминание об их подростковой школьной дружбе отдает не только ароматом лимонада «Золотой ключик», но и запахом бумаги, из которой складывалась «бомба», приготовленная для написания контрольного диктанта восьмиклассником Холмогоровым. — Правда, после третьего пропавшего дневника тётя Ада что-то заподозрила…

— И почему тогда вопросы? — расстояние между ними все меньше, и Лиза сдается, ответно прошептав ему в губы:

— Потому что у тебя, моя звезда, точно есть ответы, не сомневаюсь…

— Прям Большая советская энциклопедия, и это всё я! Без всяких там университетов. Заметь, аттестат с тройками, вообще деревня какая-то! Бля… На кого ты вообще повелась?

— О-о-о-че-е-нь большая, мозгов — выше крыши! Всегда ношу с собой… И хватит набиваться на комплименты, я и так в этой жизни сочиняю их только тебе, а у меня плохая фантазия…

— Да чего там «выше крыши»? От Луны и обратно!

— И то верно! Знаешь, Кос, а я сама с трудом представляю, что в лице заумного профессора Гвинюка…

— Чё? — Космос переспрашивает, подозревая, что комичная фамилия ему пригрезилась. — Говнюка? Твою… Вот земноводные-то у вас там обитают! Ну, ё-мое… Аквариум похуже тех, что дымили в Люберцах, вечная им память…

— Гвинюк, — Лиза уточняет, убивая едва родившиеся сомнения Космоса, — Гвинюк Аркадий. Как его… забыла… Вспомнить бы какого цвета учебник, может, меня это завтра спасет. Не от неуда, а от его дурацких шуточек про факультетскую невесту.

— Пусть захлопнется навсегда, долбодятел старый, — Космос понимает, что Лизе не привыкать к подобному отношению к себе, но допустить такого положения вещей он не может. — Тебя сейчас правда волнует, что ты что-то не сдашь? Да ладно тебе, ниже пятерки поставит, тогда я этому говноеду…

— Кос, знаешь ли, слишком много раз в этой милой комнатке со светлыми занавесками прозвучало слово на «Г»…

— Нет, надо же! Тут моего папку обвиняют, что у меня имя странное. А бывает не человек, а говнюк.

— И за человека-стихию, который любую фамилию исковеркает на все лады русского языка, я выхожу замуж буквально через месяц.

— Меся-я-я-я-ц! — осознание того, что скоро все официально узнают, каким плохим вещам Космос учил своего дружка Лизу, да так усердно, что не потерялся и настиг её в качестве мужа, застилало пару каждый раз, когда они отрывали очередной лист календаря.

— Месяц суматохи и беготни, после которого…

— Все просто отстанут, и не будут долбить наши головы вопросом — «когда поженитесь?»!

— Солнце, я могу без угадываний сказать тебе о том, какой вопрос нам станут задавать сразу же в ЗАГСе…

— И только бы эти двое, которые Софочка и Витенька… Не опозорились перед людьми, бегая по залу с синими и розовыми пинетками!

— Дядя Юра их за это перед своими академиками лично прибьет!

— И все-таки… До свадьбы нужно пережить приезд нашего ленинградского смотрящего!

— Ёлка тебя убьёт за то, что тут беспределишь, не отходя от кассы!

— А я всего лишь хотел сказать, что готов с тобой снова поспорить!

— Ладно, — Павлова выставляет ладонь, с хитростью в голубых зрачках глядя на Космоса, вспоминая причины, по которым завтра утром должна быть в институте, — сдаю экзамен — и до февраля никакого упоминания института! Только ты и я, а иногда наши обормоты, но ненадолго!

— По рукам, красотка! И свадебные каталоги листай, модная будешь…

— Холмогоров, клянусь, если завтра экзамен не сдам, то платье будешь шить мне сам! Все дни и ночи…

— Я рад, что ты отыскиваешь во мне новые таланты.

— И сейчас самое время вспомнить ещё про один…

Космос так и не достал растрепанную тетрадку из-под шкафа, а Лиза не пыталась вспомнить, что труд целого семестра нашёл свое пристанище не на книжной полке.

***

Спор Космосу Лиза с треском проиграла. Для этого нужно было зайти в аудиторию шестой по счёту, и, получив «автоматом» отличную оценку, убежать в своё космическое плавание. Профессор Гвинюк оказался не таким уж и вредным элементом, который отравляет жизнь студентов своим маститым видом. Во-первых, он знал, что отличники все равно всё выучат; во-вторых, куда интереснее послушать ответы героев нашего времени, которые скрывали от него свои светлые головы на галерке.

Студенческое поверье с первой пятеркой счастливцев тоже никому не сыграло на руку, потому что первой в кабинет залетела Голикова, решившаяся взять свою оценку измором. Софа не просто нарушила давнюю традицию, но и полчаса доказывала старому знакомому её матери, что плюс балл к её твердому «три» по уголовному праву под Новый год точно не помешает.

— Аркадий Вадимович! Вы меня слышите? — Софа в очередной раз посмотрела сначала на преподавателя, а после на свой билет под номером тринадцать. — Объекты и объективную сторону раскрыла, перехожу далее!

— Владимирович, Софья Константиновна! Продолжайте…

— Так вот, Аркадий Владимирович, преступления против политических, трудовых и иных прав всех граждан нашего советского государства отличаются своим особым объектом посягательства…

— Ой, Голикова… младшая! Вам бы сказки писать деткам! Так увлекательно рассказываете то, что можно уместить в три слова…

— Видите, Аркадий Владимирович, учила же! Как в вашем конспекте…

— Переписала?

— Нет, писала! Сама! У меня даже есть свидетель…

— Что б его, чудеса…

— Субъект преступления в подобных составах, как правило, бывает специальным… И общим, тоже бывает… Как сказано в учебнике Рарога… И в диссертации профессора Голиковой тоже так написано!

— Разве? — как и можно было догадаться, всесильная Марина Владленовна не могла не заставить Софку почтить вниманием свой кропотливый труд. Профессору Гвинюку остается лишь посочувствовать девочке, которой насаждали, очевидно, бесполезное для неё юридическое образование. — Кажется, глава вторая?

— Как есть! Читала! Самолично…

— Согласен, согласен…

— И субъективная сторона… конечно же, характеризуется виной… Прямой умысел. По общему правилу…

— О чём ещё расскажете, Софья Константиновна?

— Нарушение политических и трудовых прав — всегда заключает в себе высокую общественную опасность… — Софа максимально вспоминала всё то, что записывала на шпаргалке прошлым вечером. — По билету — у меня все…

Профессор постучал зачёткой Голиковой по столу, прикидывая, насколько сильно он расстроит свою коллегу из соседнего института за то, что поставил её единственной дочери оценку «удовлетворительно». И все-таки — расстроит…

— Вот, что, Софья… Ставлю вам четыре, и возьму с вас обещание…

— Четыре! — большего подарка для матери Софка представить не могла, учитывая, что с кафедрой уголовного права и дисциплинами, которые преподаются на ней, у Софы никак не ладилось. Как и не ладилось с кафедрой гражданского, теории государства и права, но это уже совсем другая история

.

— Четыре… И диплом, чтобы вы лучше разбирались в тонкостях попавшегося вам билета, будете писать по моей кафедре!

— И вам спасибо…

— И всё же не забудьте про диплом!

— Непременно!

Боясь, что доброта профессора вернется на круги вечного занудства и менторства, Софа, положив зачётную книжку в карман джинсового сарафана, выбегает из аудитории. Вопиющий крик, стоивший окружающим здоровых барабанных перепонок, оглашает весь корпус института. И Софа стремиться убежать в гардероб также быстро, как и вылетела из кабинета. Лиза едва настигает её, пытаясь не выронить зачётку на ходу.

Салон теплого «Линкольна» встречает не только Космосом, который считал ворон, покуривая в открытое окно, но и его самоуверенными смешками Космоса и неизменной фразой в адрес Лизы:

— Я же говорил, а? Говорил, красивая?

— А я генералу не верила, да, родной?

— Новый год на носу, чудо ты мое… Какому дураку охота с такими салагами валандаться?

— Мне просто повезло.

— Молчи, женщина! — Голикова валяется на заднем сидении лимузина, подобно Пчёлкину после пьянки, и, не веря своим глазам, снова смотрит в свою зачётку. — Вот у меня чудо! Списанное, скомканное… Но моё!

— Ботаники и есть! Главное знать, что там за что и насколько? И хорош!

— Полезно для общего развития! — воодушевленная Софка хлопает Лизу по плечу, и, делая вид, что она торопится, спешит оставить парочку наедине. — Ладно, народ, меня не искать!

— Ты в запое по такому поводу, да, Софико?

— Запои не по моей части, я накрываю ульи!

— Тогда передай привет тому, кто на этом специализируется!

— И от меня по шее добавь…

— Космос, ты — душа!

— А я-то и не сомневался…

Декабрьское утро, так удачно начиная новый день, предвещало только приятные мотивы.

========== 90-й. Прошлое и настоящее ==========

Комментарий к 90-й. Прошлое и настоящее

Кос/Лиза:

https://vk.com/photo-171666652_456239070

OST:

— Ф. Киркоров — Небо и земля (Космос/Лиза)

— Kim Wilde — Cambodia (Ёлка/Леонид)

Магнитофон заглушает все звуки в двухкомнатной квартире, будь это неровное дыхание или сопение в мягкую подушку. Он давно стал неизменным атрибутом жизни, потому что без музыки всех неминуемо ждал эмоциональный голод. Космосу и Лизе, довольно приземлённым советским гражданам, воспитанным на «наша Таня громко плачёт», тоже знакомо понятие, которым блещут новоизданные книжки по психологии. Кажется, что этот приятный свет в комнате будет вечным.

Зимой рано темнеет. Но ритмичные раскаты музыки бессильны перед тем, что творилось в головах у тех, кто в бессилии не может подняться из вороха подушек и одеял, сплетя длинные, ослабшие от неги, ноги, и, высматривая в зрачках, неведомые чужим огоньки. Просто потому что в этом маленьком пространстве хочется остаться навечно.

Не надо вытаскивать, без спасательного круга обойдутся. Сами знают, что все дороги смыкаются в одно объятие. Иллюзорно, как в книгах, но ведь все скажут, что любви не бывает? Может, они сами придумали миф вокруг себя, чтобы все убедились в их неоспоримом благополучии?

Что они вообще могут знать в свои безоблачные двадцать, пользуясь тем, что было создано не ими? Когда до Космоса доходили слухи о том, что он непременно испортит Лизе жизнь, ему до остервенения хотелось послать всех к чертям собачьим. Там им самое место. Где-то далеко от него и Лизы, которая вернулась к нему, не подозревая, насколько осень восемьдесят девятого года изменила их судьбы одним нажатием на курок.

Но Космос не смеет о чем-то раздумывать, загадывать свои нелепые шарады, давая волю трепетным ладоням своего голубоглазого милого создания. В свете полуденного солнца Лиза ещё более ослепительна и прекрасна. Он не один считал, что с каждым годом она становится все более красивой, поражая цветущим румянцем и большими лучистыми глазами. Распущенные волосы блестят настоящим золотом, на них падают косые лучи декабрьского солнца, а розовые губы девушки распухли от поцелуев, которым оба потеряли счёт. Мутноватые голубые зрачки смотрят без всякой опаски, таинственности и той хитрости, которая появляется, стоит Космосу и Лизе оказаться вне своего уединения.

В бронежилете всегда легко спрятаться, чтобы никто не понял масштаб бедствия, связавшего космическое чудовище и неугомонную заразу по рукам и ногам…

Холмогоров не желает, чтобы кто-то вообще мог узнать о том, что с кем-то ему необходимо проявить свою спящую чуткость. Что он может сбавить обороты и покориться тому, кто нуждается в его внимании. Есть в этой жизни необъяснимые вещи, и их чувства с Лизой останутся без излишних комментариев. И когда она медленно проводит губами по его щекам, а после задевает зубками крепкую шею, и начинает довольно посмеиваться, зная, какую власть имеет в данный момент, Кос окончательно теряет способность думать. Его план по покорению крепости перешёл в руки осажденной, и Лиза, нежно приникнув к его плечу, даёт ощутить, что она снова выиграла…

— Не молчи, солнце, засыпать ещё рано! — требовательный голос, полный неги и женственности проникает в сознание Холмогорова, а ласковые пальчики проходятся по груди и спускаются ниже, заставляя делать только то, что скажет она. Но в ответ молодой мужчина может только покачать головой, и потянуться к спелым губам блондинки с новым крышесносным поцелуем. — Мне воздуха сейчас не хватит, — едва произносит Лиза, откидывая с себя и Космоса пуховое одеяло, — не замёрзнем. Жара!

— Давно пора привыкнуть, бесстыжая, что от меня ни на шаг!

— Так уж и не пустишь?

— Не-а, тебя и тут кормят.

— Ценная собственность?

— Со всех сторон, родная! — теперь сил для сопротивления нет у Лизы, которую целуют все откровеннее, спускаясь к тонким ключицам, и ревностном прижимают к себе так, будто они не виделись целое тысячелетие. А ведь сегодня они расставались максимум на полчаса, пока она решала свои дела в институте, а Кос смотрел десятый сон в «Линкольне». Не с его отношением к высшему образованию заходить вовнутрь храма науки. — Охомутала посреди белого дня, и жди ответку!

— Ты меня, что, съесть хочешь? Пристрелить, как дичь? — руки светловолосой безвольно падают на подушки, оторвавшись от темной макушки Холмогорова, и когда магнитофон на фоне обреченно прогревает нечаянное «О-о-о-о-й», Павлова только смеётся. — Глупые вопросы задаю, но, приятного аппетита…

— Сама виновата!

— Почему?

— Из-за твоей красоты вечно куда-нибудь встреваю…

— Лет с семнадцати, по самое не хочу! Это ты упорно хочешь донести?

— Умница-дочка!

— Ты меня за это любишь?

— Безумно! Только не говори никому, а то поверят…

— Не скажу…

С Лизой не бывает нормально или хорошо. Просто до одури сногсшибательно, до потери пульса волнительно и заставляет каждый раз плотнее прижимать эту самую прекрасную на свете девушку к себе, отвлекать от прочих дел, снова напоминая, что он любит её. Любит, как и в тот миг, когда впервые явственно осознал свои чувства, и отдал их сестре лучшего друга, чтобы она неминуемо ответила взаимностью.

— Не хочу выныривать из этой комнаты, я в домике, — лениво проговаривает Павлова, когда без лишней стыдливости приподнимается на локтях, позволяя полностью смотреть на свое обнажённое тело. Её не закрывают даже распущенные волосы, и перемахнув ножкой в сторону, Лиза усаживается на плоский живот мужчины, без лишних выражений давая понять, что не видит границ их близости. Ей безразлично, какие наполеоновские планы бродят в голове Космоса и его друзей, но последние дни уходящего года счастливая невеста совсем не хочет отпускать от себя своего космонавта. Год назад они сами лишили себя возможности быть вместе в крайние дни декабря. — Завтра проспишь. Не знаю, что там задумал наш корешок Белов, но мне фиолетово… Гори все синим пламенем!

— Я ж обещал Саньку подкинуть, Лиз, чего ты с людьми, как неродная? — Кос и сам знает, что Пчёла и Белый решат свои дела на Балтийском без него, и меньше положенного рубля на хлеб с маслом ему не достанется, но ему просто необходимо подразнить свою вторую половину. — И брата родного не жалеешь, вот ведь! Не поверят, что Лизка Пчёлу в обиду дала.

— Это ему за годы, проведенные под одной крышей! Перетерпит одно утро, не сахарный…

— Смилуйся, женщина-космонавт!

— Я подкину всю компанию с лестницы, если они покусятся на моего Космодрома, — сходу придумав, как подразнить будущего мужа, Лиза наклоняется, чтобы пощекотать волосами его смеющееся лицо, слабо обхватывая его плечи. — Ясно тебе, благоверный?

— У-у-у-у, Лизка — гроза… кровати, — когда Павлова чувствует громкий шлепок ниже поясницы, она даже не вздрагивает, а просто вскрикивает, смеясь, не меняя позы, — уговорила, так и быть, завтра утром буду прикидываться глухим часов до двенадцати. Как дед старый!

— Кос, признаю, что ты умный мальчик! — Лизе не представляется возможным расстаться с собственным космическим чудовищем надолго. О прошлых новогодних каникулах, смешанных с расстроенными полувздохами тётки и вечными звонками из Москвы с просьбами «приехать и полить свой кактус», думать горько. Лучше вспомнить, как подговаривала Пчёлу и Сашку ничего не говорить о своем возвращении Космосу. Сорвали бы весь подарок, два гоблина. — Пешочком пройдутся, не зря наш Белый границу сторожил…

— Сама ты пограничник, неугомонная!

— Какую границу сторожу?

— Моих железных нервов…

— Правда?

— У тебя получается!

Двое кубарем скатываются с кровати, не определившись, что же им делать — бороться подушками или целоваться? С тумбочки летят тяжелые учебники с изречениями советских идеологов, а кровать почти разваливается, освободившись от тяжелой ноши. Кос не сдерживает в себе довольного клича, потому что Лиза не смогла из-под него выползти, а она пинается руками и ногами. Никогда не сдаётся!

Всё-таки соседи напишут на них заявление, и плакала их счастливая свадьба. За аморалку и нарушение общественного спокойствия в отдельно взятом доме нужно нести ответственность. Однако Лиза и Космос прячутся от белого света под одеялом, раскинув подушки по разным концам комнаты, и им совершенно безразлично, что там за дверью…

— Акелла промахнулся!

— Я обещал месть!

— Да ладно, расслабься, скажи уже, что продул своей дурочке…

— Ты коварная, с кровати сразу сбрасываешь…

— Ну я же не виновата, Космик, — властные руки, обвившие тонкую фигурку Лизы, подсказывают ей, что стоит только покрепче прижаться, поцеловать эту железную стену, чтобы заслужить несуразное прощение за отлучки на учебу, — и мы туда и обратно съездили. И быстро приехали… Кто молодец? Я!

— Уговорила, алмазная…

— Спасибо, что не свинцовая!

— Вот не надо мне тут про свинец напоминать…

— Поцелуй меня, сойдемся на этом.

— Хорошая ж ты моя…

Прежде чем Космос и Лиза успевают оторваться друг от друга, прерывая такой сладкий и долгий поцелуй, в соседней комнате зазвонил телефон, разрушая мечты обоих на обретенное спокойствие.

— Бля-а-а-а-ять, ну как так-то? — раскаты холмогоровского голоса слышны и на улице, но он нехотя понимается с удобной кровати, путаясь ногами в разбросанной по полу одежде, и спотыкаясь о два красных свитера, за которые Пчёла прозвал их с Лизкой инкубаторами. — Твою мать, да так настойчиво-то…

— Надо трубку взять, а то вдруг…

— Чё всем надо-то?

— Чтоб ты на всех поорал!

— Да я это и сделаю на хрен!

— Только тапки найди! И для разнообразия труселя…

— Лиза, бля…

— Ну, тапки тогда!

— Фиг его знает, я в последний раз ими черную морду из комнаты гнал!

— Ладно, я сама отвечу…

— Скажи там, что они мне весь кайф обломали!

— Обязательно!

Лиза, не натянув на себя и пледа, быстро пробегает в коридор, чтобы надоедливая трель прекратилась. Кос, накинув на плечи теплый махровый халат, умиротворённо закурил, гадая, кто позвонил им в такое тихое и спокойное… обеденное время. Плевать, что нормальные люди в это время либо стоят в очереди в универмаге за «Столичной» к новогоднему столу, либо пытаются достать пушистое двухметровое дерево для увеселения детворы.

Тутанхамон воровато проникает в комнату хозяйки, и, прощая за все пущенные под свой кошачий хвост тапки, просится на руки смолившего в открытую форточку Космоса. Обстановка идиллическая, жаль Лиза из коридора не может увидеть картину маслом, как непримиримые враги мирятся. И Косу совсем не кажется, что черная кошка — это к беде.

— Опять жрать просишь, бандит мелкий? — когда сигарета потушена в хрустальной пепельнице, Холмогоров от скуки роняет себя на кровать, а питомец запрыгивает следом, клубочком свернувшись на мужской спине. — Бандит… Наряжу вместо ёлки, будешь мне, народ развлекать. Засранец… — юркий потомок египетских кошек спрыгнул на пол, засовывая черную мордочку в сухие мужские ладони.

— Ты всё-таки его выдрессировал!

Восторженный возглас и аплодисменты раздаются за спиной Космоса, и он лениво кивает, подталкивая животное куда-то прочь. Лиза, вернувшаяся в комнату, присаживается на кровать. Когда на её животе снова оказались длинные теплые пальцы, сомкнутые в замок, она заметно расслабилась, изучая глазами потолок своей комнаты.

— Эта морда хозяина почувствовала, с хрена ли со мной обостряться?

— Кормить ещё не будешь.

— И меня не покажут во «В мире животных», позорище…

— Зато завтра велено дуть втроём в Шереметьево, — Лиза не знает, как бы мягче сказать о том, что к ним в гости едет ревизор. — Ёлку с самолёта ловить будем! Самую настоящую…

— Тебе одной ёлки тридцать первого мало будет?

— Можно и три, как раз Пчёле будет место! Где-то надо первого с утра просыпаться…

— Мне, главное, Снегурочка чтобы рядом была, как в сказке…

— А вот про детские сказки поговорим после боя курантов…

Вот и подходил к концу так несчастливо начавшийся для Космоса Юрьевича Холмогорова девяностый год.

***

Чернова затруднялась сделать шаг вперёд, и, поднявшись на несколько этажей вверх, оказаться в квартире покойного брата. Боялась смотреть на стены, комнаты, где он когда-то жил, трудился и не думал, что его звезда так быстро погаснет, едва получив дорогу в светлое будущее. Не представляла, как зайдет в комнату Алексея и Татьяны, и обнаружит в ней серый порядок, нетронутый с самого восемьдесят третьего года. Ёлка знала, что Лиза запретила всем трогать родительские вещи, и ютилась в своей бывшей детской, превратившейся в комнату будущей жены сына профессора астрофизики.

Не будь скорой свадьбы племянницы — не видеть бы Ёлке дома на улице Профсоюзной. В родном Ленинграде легче прятаться от бурь прошлых лет, пережитых в Москве. Мерные волны Невы уносили боль, как бы остра она не была, а московские равнины нисколько не вносили спокойствия. Лишь заставляли вспомнить, что Москва — это чужой для Ёлки город.

Но надежды на счастливое будущее сильнее страха перед прошлым. Так сказал ей Лёня, когда принес два билета на самолёт, и Елене пришлось взять три дня в счёт отпуска, в котором её давно уже не видели. С того самого мига, как служебная машина её старшего брата приказала тормозам долго жить, и отправила на тот свет сразу двух человек. Лизе несказанно повезло остаться живой и почти невредимой, если очутиться без родителей в двенадцать лет от роду — это милосердно. Шрамы на тонких ладонях племянницы долго будут напоминать Черновой, как суров, оказался восемьдесят третий год…

Леонид Рафалович курил свой неизменный «Беломор», которому не изменял, даже когда друзья предлагали ему настоящие американские «Marlboro». Папиросы, прямиком из казарменной юности грели душу. Фирма импортная не та, да и он привык к старой марке. Хотя… «Беломорчик» не тот пошел с этой вашей треклятой перестройкой. Что же, он не расстроится, если курево упадет маркой вниз: съедет на турецкий табак. Рафу не привыкать терпеть лишения и неудобства. Разменял же он когда-то Ленинград на Мурманск, пытаясь оставить в родном городе все то, что так дорого и греет закостенелую душу морского волка? Умел забываться…

Но не в случае с Ёлкой, которую он, как и много лет назад, привёз в Москву. Причем, по тому же адресу, в обитель её брата. К кирпичному скворечнику, бывшему когда-то элитным жилищем для молодых специалистов. Но если двадцать лет назад они приехали зелеными юнцами на новоселье к другу и брату, то сейчас решают, как без слез в глазах взглянуть в спину юности. Прекрасной, светлой, да и что греха таить — пьяной. Пропахшей противным хересом, папиросами и запахом костра у маленького пруда, где курсант Рафалович поёт своей невесте Леночке «Милая моя…». А их друг, нераскрытый талант, враль и пьяница Ванечка берет с друзей клятву — один за всех и все за одного…

Растерялись, однокласснички. Засосало водоворотом жизни, беспощадной к светлым головам. Не соберутся как тогда, после новоселья Павловых. Петь песни под гитару, жарить свежую рыбу, и гулять под Луной. Иных уж нет. Но Леонид на месте. Жаль вот только, что рыжие волосья облетели. Но, кажется, что для Ёлки — ничего в нем не изменилось…

Раф не торопил свою женщину, понимая, что Черновой следует прийти в себя, осмотреться и, наконец, растопить тот айсберг, который стоял между нею и забытыми московскими воспоминаниями. Она слишком долго не была в этих краях, а командировки не в счёт. Леонид и сам бы не приехал сюда в одиночестве после гибели друга, черной тучей отравившей существование восемь лет назад.

Рафалович помнил, какие люди стояли за сиротством дочки Лёшки, и нёс свой груз, зная, что вряд-ли кто-то и когда-нибудь узнает правду. И кто спросит отставного офицера — новообращенного успешного кооператора, который и сам мнил о врагах Павловых ровно столько, сколько позволил ему узнать Алексей в последнюю встречу. Тварь, решившая порешить всю семью судьи сразу, не сгнил на зоне и не пал от острого пера в воровской схватке. Возможно, коронован своими синими братьями, и когда-нибудь снова поднимет башку. Чем рогатый не шутит? Рафалович отвык удивляться тому, что происходит в его жизни.

Но время затягивает. Ёлка, сминающая в упрямых пальцах просыревшую от падающего снега сигарету, лёгким щелчком отбрасывает её в ближайшую урну. Все, кончено, баста! Можно подняться в пятидесятую квартиру, отбросив старый страх перед привидениями, которых нет. Не зря же огненный «Линкольн» примчал их сюда, иногда повизгивая на крутых поворотах.

Добро пожаловать в Москву!..

— А говорила… — курящих женщин Рафалович не любит, но Ёлке готов простить и эту зловредную привычку.

— Что? — Лёня снова нашел повод учить Ёлку жизни, но не учёл, что на один его аргумент у неё находилось десять.

— Что курить бросишь, к началу, — Раф понимает, что это разговор в пользу бедных, но готов отвлекать свою половину от любых дурных воспоминаний хоть лекцией о вреде курения, — ладно я, не жалко!

— Брошу? Держи карман шире, Лёня! У меня работа нервная, похуже твоих партнёров и контрактов.

— А обещала, Ленка! И ещё ждать меня, пока буду бороздить просторы! Просторы новообращенного советского предпринимательства и т.д., и т.п…

— На пенсии со шлангом пробороздишь, но нам пока туда не скоро!

— Ну… В чем-то ты и права! Я ведь, как ты сама сказала, ещё у тебя ничего?

— Для сельской местности, — конкуренции с бывшим гаремом морского офицера Ёлка точно не выдержит. Или возьмёт дробовик, чтобы перестрелять эти тени из прошлого. Шутка, она на госслужбе. — Выбирала специально, чтоб не лезли, и жить мы теперь будем долго и счастливо!

— Нет, а обещала, что командовать перестанешь! — неизбежно такие переговоры с Ёлкой ведут Леонида Ефимовича к верной кондрашке. Или неземным садам эдемовым, о чем блюстителям морали знать запрещено. — Товарищ, председатель комитета!

— Давайте сегодня не о моей многострадальной работе, товарищ меценат! Ты мне тоже много чего обещал, Лёнечка! Сколько себя помню…

— Курить? — Рафалович затягивается папиросой, и с пренебрежением ежится от привкуса дешёвого табака. — Нет, не тот «Беломорчик», Леночка, — Раф выбрасывает окурок в сугроб, не слишком думая о том, что мусорить неприлично, — курить, Ёлочка, брошу…

— Вместе начнём, — Ёлка ещё не связана с этим человеком печатью в паспорте; едва отвязалась от старой. Но почему-то мысль о новом начинании вместе с этим морским волком не вызывает прежних слёз и истерик, — сразу после того, как твой усатый Михалыч разделается с сепаратными ближневосточными проблемами! — и проблему эту, Голду Смирнитскую, Чернова не переносила на дух.

— К свадьбе Лизки, помяни мое слово, скажем этой проблеме громогласное «Адьес». Михалыч, знаешь ли, за наше добро руку кому надо отгрызет, — бывшая жена вошла в разряд имён, которые Леонид без особого случая старался не упоминать. Хватило того, что Голду удалось организовать на историческую родину, чего она желала и ему. Хотя бы потому что «тебя здесь точно грохнут, хренов капиталист». — Будет вам, гражданочка, паспорт чистый, как слеза младенца!

— И каждое лето — возлежание одним местом в песке где-нибудь в Крыму, — просветлев своим ровным и более чем симпатичным лицом, ответила Ёлка, — и вина шампанские каждый вечер. Красиво жить не запретишь, сам мне об этом говорил!

— Боюсь, Ленок, что ты меня не поднимешь, с моей-то жизненной задницей, — новые конкуренты наступали на пятки Рафаловича, как и грядущий девяносто первый год. — Ладно, пойду, с пацанами переговорю. Смотри мне! Лизку курить не учи, тётка!

— Иди уже, молодежь воспитывай, Макаренко!

— Говорил же тебе, что будем ещё на свадьбе гулять, но только у бедного жениха может совершенно неожиданно для себя оказаться сразу аж две тещи! — в своем отношении к племяннице Чернова действовала, как настоящая мать, пусть родственница покойной невестки когда-то всячески этому противостояла. — Оцените масштаб бедствия, Елена Владимировна!

— Лёнечка, не волнуйся, тебе это уже не грозит! — лучистый взгляд серых глаз ещё больше теплеет, смотря вслед любимому человеку. Ёлка слишком многое прошла, чтобы просто так стоять с ним рядом, жить одной мыслью и действовать с ним в одном интересе.

— Не представляешь, как меня это радует!

Раф салютует возлюбленной своей крупной ладонью, и уходит куда-то во двор, к открытому Линкольну, загруженному пёстрыми подарочными сумками и чемоданами. И Ёлка вынуждена признать, что прогулка лишней не оказалась. Отпускает…

Вихрь мыслей о прошлом и настоящем нарушил знакомый девичий вскрик с лоджии на пятом этаже:

— Без шапки не стой, родная, — Лиза, зябко кутающаяся в шаль, переминается с ноги на ногу, стоя в проеме между комнатой и балконом, — ты каракуль свой куда дела?

— Сколько раз тебе говорить, Лизка, что у меня песец! — женщина рисует вокруг головы воображаемый предмет своего гардероба. — Писец! Вот тако-о-о-ой! Из «Березки», тебе по наследству достанется.

— Не ругайся!

— Да белый песец!

— Всё, я замерзла! Хоть рысь, не лето на дворе!

— Поднимаюсь! Чайник, давай, поставь!

— Быстрее!

Елена Чернова, делая уверенный шаг, отправилась к ребенку, которому почти двадцать, но он все ещё требует её советов и внимания…

========== 90-й. Навстречу будущему ==========

Павлова практически не помнит, когда Космос и Пчёла прощались со своей бесконечной клоунадой, беспечно слушая чей-то рассказ. Потому что Рафалович переиграл их в два счёта, плавно начав расспрашивать о деловой жизни в столице, и, получая дипломатичные ответы Космоса, практически сразу заруливал в сторону дел питерских. Понимая, что при Ёлке из парней не вытянуть фраз про их процветающее дело и выгодные московские знакомства, Раф искусно делал вид, что удовлетворился ответом «как семь футов под кителем», который был подобран явно для старого моряка. Идут к цели, без перебоев и вприпрыжку. Такая уверенность импонировала отставному моряку.

Лиза готова шумно выдохнуть — только бахвальных разговоров о прикормленных точках и стабильной прибыли ей сегодня не хватало. Не за этим столом. Да и Космос с Пчёлой разумные мальчики — с точностью уходили от скользких вопросов, предлагали «попить чайку с дороги» и лишний раз выйти на лестничную площадку посмолить. К тому же, Лиза ждала, когда сможет с глазу на глаз поговорить с Ёлкой.

Не зря же они с Космосом разбирали бумаги её отца, и чуть ли не переругались на почве спорных записей в его дневнике. Потому что Холмогоров считал, что дела прошедших дней, забытые под слоем пыли, не обсуждаются, и они все равно не в силах в них окончательно разобраться и что-либо изменить. Лиза разумно полагала, что имеет право знать, что крылось в причинах аварии, устроенной под Ленинградом в марте восемьдесят третьего года. Не узнает покоя, пока не услышит имен, фамилий, да даже маломальски неважных обрывков о тех, кому так мешал её отец.

Космос может переживать за неё, нервничать, и лишний раз запирать старые ящики и прятать ключи, но разве Павлову это когда-либо останавливало? В этой квартире она знает про все тайники, и те, о которых и не догадывается Кос. И Чернова могла ответить почти на всё тревожащие вопросы.

Погружая свои тонкие пальцы в хрустальную вазу с лимонными мармеладными дольками, девушка с удовлетворением замечала, что любимая тётка выглядит абсолютно счастливой и умиротворенной. Всё впервые складывалось именно так, как хотела она; Ёлка, а не кто-то из семьи. Будь-то отец, считающий, что Виктор Чернов — партийный — и будет перспективным зятем. Будь-то мать, которая на корню зарубила светлые надежды Лены на супружество по взаимной любви, а не мимолетной симпатии, помноженной на привилегии, которые имела дочь второго секретаря Ленинградского обкома КПСС.

Нетрудно догадаться, почему брак Елены и Виктора Черновых рухнул сразу после того, как Дмитрий Александрович Павлов был отозван с посольской должности. Виктор больше не считал себя обязанным играть роль примерного семьянина, и Ёлка посчитала нужным выставить опостылевшего мужа за дверь. А географически — на службу в Москву, дальше по карьерной лестнице. Чернов ещё долго бы держался за формальный брак, изредка вспоминая о жене, оставшейся в Ленинграде, если бы не сугубо личные обстоятельства, к которым его высокое начальство отнеслось, к удивлению, с пониманием и участием.

Новые времена! Ещё десять лет назад товарищи по партии осудили бы Виктора Геннадьевича за аморальное поведение и разложение личности, но в восемьдесят девятом никто не думал возвращаться к пережиткам доперестроечной эпохи.

Появление внебрачного ребенка мужа не только развязало Черновой руки, но и спустя несколько лет после разъезда даровало свободу. Ёлка никогда не думала, что клочок бумаги под названием «свидетельство о расторжении брака» подарит ей столько радости. Она бы не собиралась обременять себя чем-то, кроме каждодневного умственного труда, если бы появление потерянного Рафаловича не поставило её передвыбором: отпустить или крепче завязать? Но всё равно поймает, и при удобном случае надерет хвост. Поминай, как звали твою строптивость и неуживчивый характер!

С возрастом к Черновой пришло острое понимание, что ей слишком часто приходилось терять близких. Она бы просто не смогла снова перенести разлуку с Рафаловичем, как в семьдесят третьем, и, наверное, и поэтому простила того, кого не переставала любить все эти годы. И не думала, что делает неверный шаг, необдуманный и скорый, как выходя замуж за функционера Чернова. Елена долго шла к принятию своей новой реальности, и, сидя за обеденным столом, имеет право улыбаться, зная, что мимика её лица не будет фальшивой.

Тем временем Рафалович балагурил, вернувшись к незатейливому расспросу молодежи о делах в столице, и при каждом удобном случае травя байки про свою флотскую жизнь. Не забывал он и собственные анекдоты, прямо или косвенно касающиеся пятой графы в его паспорте. На сорок третьем году жизни он наконец-то нашел свою истинную аудиторию, а не каких-то пришибленных комсомольцев, которым по долгу деятельности приходилось рассказывать о переменах и перспективах нового экономического курса.

По виду Космоса и Пчёлы, их возрасту и возможностям он предполагал и был уверен, что их занятия далеки от присказок Ёлки про кооператоров и коммерсантов, но все мы на чем-то поднимались… И поэтому Рафалович, держа хорошую мину, и покручивая в ладони выкуренную пачку драгоценного «Беломорканала», чувствовал себя в своей тарелке. Эти, по крайней мере, знали, когда нужно смеяться — реакция хорошая, что похвально…

— А вот, про свадьбу, кстати, Космос, обрати внимание! — Ёлка и Лиза не без удивления переглядываются, видя, как Холмогоров меняется в лице, приготовившись услышать совет о том, как не опьянеть раньше, чем после десятого тоста. — В еврейской семье, когда дочь замуж выдают, знаешь, как происходит все? Знаешь, астронавт ты наш?

— Таки если бы Лизка из ваших была, то я бы там, стопудово не откупился, — не ведающий чьих-то национальных традиций Космос только поводит плечами, одновременно выхватывая из блюдца Лизы обломок печенья, — а пришлось бы по-абрековски — воровать, сразу.

— Лёня! Ну что ты, а? Опять мозги пудрит, и ладно бы только мне, он за парня взялся! — Чернова толкает грузную фигуру бывшего офицера в бок, пытаясь остановить этот фонтан еврейской мудрости. — Не напугай мальчика своими бреднями про дядю Моню и тётю Сару, ему оно не надо.

— Ну, короче, шмон такой, слушайте, пока Елена Владимировна моя вас не покусала! Как говорят у нас в Одессе. Ты просишь руки нашей Софочки, а смогешь ли, Мойша, семью содержать? Да? Точно надумал, нас же ведь шесть человек! Вот и ты, Космос! Надумал? А то у нас — та же ситуация… Шесть морд, и все жрать хотят!

— Дядя Лёня, поверьте, он к нам привык, — со стороны невесты на свадьбе шесть человек: считая Лизу, виновницу торжества и счастливую будущую жену, — почти восемь лет мучений со мной, и четырнадцать Витей! Они с первого класса вместе…

— Шесть человек меня теперь точно не остановят, — Кос с теплотой в синем взгляде смотрит на просветленное лицо Лизы, и не без гордости замечает, бросая камень в огород Пчёлкина. — Вот у этого жука кишка тонка оказалась, а пыхтел и разводил в стороны, брательник.

— И бедная Лиза чуть не сошла с ума, — с тоской в мягком голосе вспомнила Лиза, пытаясь в очередной раз донести до брата, что он был не прав. — Но откуда мне знать, может, Витя просто хотел пожалеть Космоса, и это мужская солидарность, ведь знает же меня, терпел, особенно когда голодный ходил…

— Я вспомню все упреки, когда ваши дети придут за положенной долей в наследстве. И расскажу им всё про их непутевого папашку. И мамке, кстати, тоже достанется, — Пчёла совершенно флегматично отвечает другу, пытаясь не вестись на его подколы. Открыв перед Рафаловичем пачку любимого «Самца», Витя предложил сменить систему координат, потому что долго в домашней обстановке высиживать не мог. — Ёлка Владимировна будет не против, если мы втроем совершим променад на проспект Калинина? Верну всех целыми и невредимыми!

— Про завещание тебе думать рановато. Иди, гуляй! Но не приноси мне сюрпризов, мне пока одной свадьбы хватит, вторую не выдержу… — Чернова и рада остаться наедине с племянницей, наверняка зная, что Лизе нужно многое ей сказать. — Но ровно в двенадцать добрая хвойная Ёлка превращается в злобную колючку. Как фея-крестная, только в руке скалка…

— Пока машину подгоню, — Космос, коротко поцеловав Павлову в порозовевшую теплую щеку, звякнул ключами от «Линкольна», найденными в кармане черных брюк. — Не скучай, алмазная…

— Надеюсь, что не успею! — проговорила Елизавета, когда Космос, нацепив на себя зимнее пальто, прошагал к выходу из квартиры.

— Всё-таки сплавили, вот бабы, — Раф, привыкший поддерживать градус юмора среди окружающих, подмигнул Вите, соглашаясь на перекур от квартирных стен, — ладно, по коням, братцы! Кому и что, а нам, молодым и красивым, водку пить…

— Дай пять, дядя Рафа! — оживленный Пчёлкин в очередной раз пожимает ладонь старшего товарища; они всегда понимали друг друга с полуслова, — а Лизкам мелким сидеть дома, возле тётушки и вязать братцу носочки…

— Я тебе рубашку сошью, смирительную, если не успокоишься, — Лиза подталкивает брата поторопиться, а Елена, напоследок помахав Рафу кулаком, безапелляционно заявила:

— Они идеально подходят друг другу, не зря привезла сюда этого вождя и учителя. Ну, чего глаза как у той любопытной обезьяны из мультика? Теперь на допросе я?

— Да простит меня Космос, — посмотрев в сторону коридора, и убедившись, что они остались вдвоем, Лиза кинулась с места, вспоминая, какими вопросами решилась завалить свою ленинградскую гостью, — у меня кое-что для тебя есть, и, наверное, ты меня по головке не погладишь.

— Надеюсь, это не справка об отчислении?

— Не дождешься, родная!

— Какая неделя?

— Шутка не по адресу!

— Конечно, надо было спросить Космоса, когда он там постарался.

— Ёлочка, не выдумывай!

— Ладно, выкладывай, и помни, что через час я превращусь в тыкву, если не повезешь меня гулять!

— Слишком много у тебя по расписанию превращений.

— Как вы меня терпите? Мегеру…

— Погоди, я что достану… — заветную тетрадь отца, от которой Космос так нетерпеливо желал избавиться, Лиза спрятала от него на полке с банками от крупы. Туда бы космонавтика на выезде точно бы не потянула свои лапы. Потому что кулинарный навык Космоса ограничивался минимальным набором: поджарить яичницу, порезать докторскую колбасу с белым хлебом и заварить чаю. Ну и разогреть то, что специально оставлено для него на плите. — Вот, целехонькая… Ты, может, никогда не видела её, но мы случайно перебирали. У меня рука не поднимается порвать или сжечь.

— Почему же? — Чернова прекрасно знает, что это за тетрадь. На чем она заканчивалась, какой датой, кто её законный владелец. Лиза и Космос не единственные лица, к которым в руки попал почти сакральный предмет, исписанный крупным размашистым почерком. — Читали? Скажи мне…

— Читали, и Кос сказал мне, что прошлое должно остаться там, где ему самое место… Но я же догадываюсь о чем писал папа, я же тоже слышала те разговоры родителей, делая вид, что я уроки делаю. Мама тогда перед Ленинградом кричала на него, говорила, что надо скорее уехать… Потому что то дело… все равно бы кончилось отменой приговора, и папа бы ничего не смог сделать! А его раздражало, что после смерти деда к нему стали относится, как в мальчику для битья…

— Эта сволочь настигла бы Лешку в любом городе, — Ёлка, беря с подоконника нетронутый блок сигарет Космоса, вскрыла его ножичком, добираясь до заветных красно-белых. Спасающих, когда нервы пытались задушить в чиновнице всякий здравый смысл. — Жуткое дело… Уверена, что хочешь узнать об этом, милая?

— А когда ещё узнаю? — Лиза хлопнула по столу ребром ладони, невольно раздражаясь. — Прошло восемь лет! Ты мне и слова не рассказала, кто виноват? Ни имен не знаю, ничего, и только эта тетрадь, из которой кто-то половину повыдирал…

— А я знала, что рано или поздно прочитаешь всё, и обезопасила себя от дальнейших последствий.

— Умно! Только вот я лучше других помню, что папа дотошно вел дневник, и не мог пропустить дат.

— Записи прерываются за пару десятков дней до аварии на трассе, ты мне это хочешь сказать?

— Хочу! И знаю, что только ты ответишь мне на волнующие вопросы. Пчёлкины никогда не заговаривали со мной о родителях, и я понимаю, что они делали это ради заботы обо мне, но…

— Ты думаешь, что Валентина хоть что-то знала? Что Таня действительно рассказала ей про то, что было с вами, когда вы в январе восемьдесят третьего переехали в Ленинград?

— У папы было новое назначение.

— И твой папа продолжал получать анонимки от доброжелателей, дескать, помним… Кому добра наделал!

— Папа пишет о пересмотре дела, о каком-то ужасе, организованном неким Л. вместе с сообщниками…

— И что приговор он вынес крайне суровый, да? Ты это там разобрала?

— И что в разграбленном доме убили сорокалетнего мужчину и мать с ребёнком… Жену этого самого Л., бывшую, и её ребенка от второго брака. Потому что она не заслуживала пристойной жизни. Значит, нужно разграбить, козла придушить, а остальных прирезать. Женщина, тридцать лет, и девочка… Лет пять, не больше. Их бы порезали спящими, если бы они не проснулись…

— Почему мама думала, что в Ленинграде не тронут? Она поэтому подгоняла отъезд? Поэтому меня даже в школу выпускать перестали зимой.

— Резонансное дело, твой папа знал, что судит не просто двух синяков и человека, их подославшего, все продумавшего, но и ворюгу, который делал все чужими руками, предпочитая не марать рук. Только его защита, давно подкупленная и готовая на все ради успеха предприятия, сочла доводы следствия и суда недоказуемыми, — следя за тем, как медленно тлеет никотиновое облачко, Чернова продолжала раскрывать племяннице глаза на дела давно минувших дней. — Дескать, слабая связь между… коронованной в своих кругах тварью и его давно бывшей женой, и молодчиков для убийства и ограбления подослал не он. Адвокат заручился связями в сером доме, и Лукина… того самого, если хочешь запомнить фамилию этой падали, не отправили за проволоку после пересмотра. Но твой папа об этом уже не узнал, потому что по заказу Лукина… с ним уже разобрались. Думали, что просто припугнут, чтобы жена-следачка не выделывалась. Но получилось… Собственно, мы бы сейчас не разговаривали, если твой папа успел заметить, что со служебной «Волгой» что-то не так… Но он сам сел за руль. Был уверен в том, что на родине не тронут, руки коротки… Не посмеют!

— Ещё как посмели…

— Меня обходили стороной, потому что я в то время — достаточно серая фигура, без власти, особенного уважения и давно замужем за приличным функционером. Сиди и не высовывайся сказал мне Чернов, и знаешь, мне в то время пришлось согласиться… — впервые за долгое время Елена вспоминает о бывшем муже без лишнего брюзжания, — и он был прав…

— Сначала я досаждала тёте Вале… — вспоминая себя в возрасте двенадцати лет, Лиза могла бы укорить того подростка за излишнюю строптивость, — есть отказывалась, из комнаты не выходила, все время ждала, что ты приедешь и заберешь меня. На Витю огрызалась. И пока он меня с мальчишками не познакомил, то особенно ни с кем не говорила…

— Пока я решала дела в Москве, ты была со мной, а после она сама попросила оставить тебя с ней. Мы обе понимали, что это безопасно, и какая из меня мать? Тебя требовалось стеречь ежеминутно, ходить по школам и врачам, а я с девяти до девяти сидела под лампой, квартирки выдавала, дело жизни нашла.

— Не кори себя! — Лиза резко прерывает поток откровений тетки, выведенной из равновесия вскрывшейся раной, — и, возможно, все сложилось иначе, чем мы могли себе представить. Время расставило всех по своим местам, и я же…

— Замуж выходишь, взрослая совсем! Но у жениха ещё есть время подумать, правда, с таким железобетонным характером, с места не сдвинем.

— Подумать, стоит ли грузить свои плечи таким странным семейством? — Лиза, помня ту детскую позу, которой обнимала Ёлку ребенком, сложила ладони на её плечах, наклоняясь головой к пшеничной макушке. — Не смеши… Я эту морду уже не отпущу…

— Ладно, не мне его учить, он выше меня на две головы, я снизу, как тявкающая пустолайка, — сравнение и вправду было удачным. Именно так Ёлка чувствовала себя, когда два здоровых лба прикатили к ней домой, забирать Лизу из укрытия, — но послушай его сейчас. Сожги тетрадь! Чтобы больше она не смущала тебя, не пылилась… Теперь ты все знаешь, больше тебя не буду мучить вопросы, которые тлели, возможно, с твоих лет тринадцати…

— И где-то по земле ходит живая та тварь, которая убила моих родителей… — не сказать, что Лиза не привыкла к мирской несправедливости, — и я ничего, совсем ничего не могу сделать.

— Для тех людей ты затерялась в большом городе, не представляешь интереса, да и ты не была целью их происков.

— А вдруг? — и если бы Космос услышал их разговор, то Лизе бы посчастливилось двадцать четыре часа в сутки сидеть дома. — Вдруг он жив?

— Тогда пусть сдохнет от чьей-то пули. Собаке — собачья смерть… — в Черновой отсутствовало раскаяние за то, что она много лет думала, но не пыталась произнести, пока Лиза не вывела её на чистую воду. — Я имею право так сказать, и больше… нет, больше ничего не стану говорить. Сама все понимаешь… Все хотят выйти сухими из воды, но всем воздастся.

— И это никого не вернет, — отворачиваясь к снежному пейзажу за окнами, Лиза все ещё пыталась свыкнуться с обретенной правдой. Однако она не приносила облегчения, и, следовало согласиться с Космосом и ничего не ворошить.

— А у тебя новая жизнь! Тебя все любят, у тебя есть семья и друзья. Главное — это перестать оглядываться на прошлое. И у тебя есть на это причины.

Усаживаясь на нешироком подоконнике, и окидывая взглядом кухню, Павлова хочет уверить тётку, что теперь окончательно успокоилась, и ей куда важнее вспомнить, что скоро она выходит замуж. За экземпляра штучного, немного необычного, временами зловредного, но она очень любит этого космического пришельца.

Или хотя бы намекнуть Ёлке на то, что она прокурила ей всю кухню. А это не просторная кухня в сталинской высотке на Московском проспекте Ленинграда, пространства для воздуха меньше:

— Ну и бардак!

— Ой, надо пепельницу вытряхнуть…

Чернова готова шумно выдохнуть, забывая тему их беседы. У них есть дела высокой важности, и ради них Ёлка здесь, а не просиживает штаны в кабинетах Смольного.

— Тебе легче? — чувствуя вину за облака грусти на лице Ёлки, Лиза понуро опускает голову на плечо своей тётки, без слов прося прощения за то, что целенаправленно заставила раскрыть тайны, которые, как думали все, закопаны и забыты. — Ты вроде радоваться приехала, а я…

— Ты все сделала правильно, Лизка, — Чернова похлопывает свою неугомонную племянницу по плечу, ответно заключая в свои хлипкие объятия, — ты не можешь меня разочаровать.

— Я снова умница…

— Нет, порядочная подлиза.

— Ура, — зайдясь громким смехом, Лиза почти выпрыгивает из кухни, с кличем несясь к шифоньеру, где висела её мутоновая шубка, — больше ни минуты не высижу здесь…

— Куда поскакала?

— Я не хочу, чтобы ты стала тыквой!

— Так, кто ж меня остановит?

— Законы биологии и Советского союза! Ну и я постараюсь…

— Против этих стихий моя власть бессильна!..

За окном причудливым вальсом кружились снежинки, притворяя чудесную новогоднюю погоду, а календарь стремительно шёл к заветному тридцать первому декабря, чтобы оставить девяностый год на задворках человеческой памяти.

До Нового года всего лишь три дня.

***

Юрий Ростиславович никогда бы не решился оставить квартиру на Новый год сыну, припоминая ему встречу этого же праздника четыре года назад, и выбитое стекло в венгерской стенке. Но он вынужден считаться с мнением Космоса, его фактически новым статусом и серьезной миной, гарантировавшей, что все будет в порядке. И академик, после не самого мирного развода со второй супругой и упорной трудовой деятельности, мог спокойно собирать вещи и смело лететь поправлять свое здоровье в Ялту. Любоваться горными и морскими пейзажами, не тратить себя на пустяки и вредные размышления. Без традиционных предупреждений и наставлений, что нужно сделать за десять дней, все-таки не обошлось:

— В кабинет не заходить, в бар тоже руками не лезьте… — назидательно говорил старший Холмогоров, когда сын с будущей невесткой провожали его в путь-дорогу, — это тебе понятно, Космос?

— Лиза не пьёт, — с почти каменным лицом уверял отца Космос, сдерживая в себе внеочередной приступ ржача, — и у нее на лимоны с солью вместе аллергия…

— А у тебя аллергия обычно возникает утром, когда я еле различаю в бессвязном шёпоте собственное имя, — Павлова не остаётся в стороне, и показывает Космосу свою самую большую «фигу», — не волнуйтесь, дядь Юр, вы каждый Новый год от нас отдыхать уезжаете, не в первый раз.

— Где же ты была, дочка, когда этот стервец с твоим братцем мне окно изувечили?

— Маленькая была, меня на праздники тогда ещё не брали.

— Вот почему на восемьдесят девятый у нас все без разрушений обошлось!

Ещё совсем юные Космос и Лиза, держащиеся друг за друга, как два волнистых попугайчика, и то и дело уверяющие в том, что со всем справятся, давали надежду, что профессор Холмогоров проживает свою жизнь не только из-за правительственных наград и почетных званий. Такие пары создаются, чтобы больше никогда не расставаться и всю жизнь испытывать тягу не разлучаться. Не давать и крошечной толики места гордости, ревности и прочим злым обидам. Переносить свою любовь на детей, которые неизбежно появятся в их доме.

Лиза смотрела на Космоса, будто ничего вокруг не видела, и он отвечал ей полной взаимностью, временами подшучивая над ней, не ради обиды. Скоро они станут мужем и женой, и Холмогоров-старший не думал, что между ними что-то кардинально изменится. Разве что людей в этой семье точно станет больше. И в старости будет кому подать стакан воды.

Мать Космоса не дожила до этих пригожих дней. Ада, чей образ почти стирался из памяти Юрия Ростиславовича, и чьи повадки и характер достались их сыну, никогда так вела себя мирно. Профессор, а в ту пору доцент Холмогоров, не обращал внимания на её грустные карие очи и презрительные восклицания, когда она снова оставалась одна. Он позволял себя любить, изредка опускаясь от работы к жене, оскорбляя её таким положением вещей. И гордая Ада Вышнеградская ушла, громко хлопнув дверью, постепенно угасая от ненависти, как от болезни.

— Ну, все, договорились, бать, Пчёлу в твой кабинет не пустим… Но Дед Мороза-то разрешишь уважить?

— Кто у вас на этот раз Дед Мороз?

— Опять моя очередь.

— Ну, что ж с тобой делать? — Юрий Ростиславович картинно схватился за голову. — Ладно, Лиза, прошу тебя…

— Поняла-поняла, — Лиза по очереди выставила перед Космосом три пальца. — Пункт «а» — я за тобой слежу, пункт…

— Бе-е-е-е-е, — Кос захватывает причину своего вечного влюбленного состояния в объятия, и золотоволосая сдается, — вот так, неугомонная!

— Космос, а вроде… Женишься же! — академик подозревал, что сын никогда не искоренит в себе ребячество.

— Папка, ты брось на меня нагнетать! — однако… Одни женатые, две парочки женихов и невест и жуки-навозники. Надо у Пчёлкина спросить-то, куда он там с дочкой Голикова катится? То рассорятся, то разбегаются, то люблю и не могу. — И на нашу вечерину пенсионеров на привязи тоже…

— Двадцатилетние пенсионеры, тоже мне!

— Время идёт, дядя Юра, — Лиза решила искоренить спор между отцом и сыном, иначе профессор астрофизики точно опоздает на самолёт. — С Наступающим, и не скучайте…

— И вы тоже, Лизонька! Но звони, жалуйся на негодяя… Чтобы не как на первое апреля! Чтобы мне там соседи в Ялту дозванивались!

— Пап, — очередь Коса хвататься за голову, — вот, блин же знал тогда, трубки надо было не брать…

— Не выражайся! А то звоню ему — зевает, а слышимость-то в доме хорошая.

— Мы же без глупостей…

— Охотно верю… — Юрий Ростиславович поправил очки на переносице, приобняв Космоса и Лизу, вспомнил о времени и месте, — ну все, до скорого свидания, дети…

— Не болей, главное, па…

— Уж постараюсь.

Очутившись в салоне «Линкольна», в котором стало изрядно холодно за время, которое они с Космосом провели в аэропорту, Лиза ощутила, что успела устать от встреч и проводов в эти короткие зимние дни. Но Кос не давал ей шанса рухнуть на кровать, по крайней мере, без него. Удобнее устраивая голубоглазую в кресле, следом расцеловывая слегка замёрзшие девичьи пальчики, Холмогоров безапелляционно заявил:

— Два дня, цветик мой, два дня! Всех разгоню по хатам, и можно смело репетировать… Ну, предположим…

— Медовый месяц?

— И его тоже.

— Я согласна.

Когда автомобиль припарковали у дома на Ленинском проспекте, Лиза решила также уверить Космоса в том, что следует его заветам. И она уничтожила ту злосчастную отцовскую тетрадь, которую он бы и сам не захотел оставить для потомков.

— Солнце…

— Ну, что такое, алмазная?

— А ведь я сожгла ту черную тетрадь! Совсем ничего не осталось… Да и Ёлка мне все рассказала. Все. И…

— Допустим, я тоже советовался с отцом, а потом и с Рафом, как быть и что делать… Последний между делом пояснил, какие рифы и айсберги стоит обходить и не сутулиться…

— И я решила, что ты был прав… Правда…

— Ну и молодец, — Кос не спешил выходить из машины, откидываясь головой на кресло, и продолжая думать, что нового ещё ему за сегодня поведают, — да видел, как ты в папкином камине что-то сжигаешь, пока ботинки чистил…

— Ты злишься, что мы не сделали этого вместе?

— Что несёшь? Это же ничего не меняет между нами, или ты меня после этого разлюбила?

— Опять изгаляешься?

— Нет, милая, хочу сказать, очень тебя люблю, очень.

— А я тебя ещё больше…

— Зачем тогда на месте топчемся, как два осла слепошарых?

— Но я же не рассказала тебе, что узнала…

— Только то, что есть у нас и будет теперь имеет значение… Я не вру?

— Нет… — в моменты, когда, кажется, что сердце лопнет от переполнившей его любви, Лизе хотелось забыть, что существует кто-то другой, кроме Космоса. И что они всегда должны помнить о времени, и о том, что их кто-то может ждать.

— Тогда в третий раз говорю: иди за меня замуж, и не пожалеешь, кто бы там не говорил.

Космос понимал, какими моментами он живёт, и что любая другая особа просто не смогла бы его выдержать, понять и рассудить. И он бы не пытался кого-то так сильно полюбить, погружаясь с головой в свой тихий омут. С каждым новым годом их чувства росли в геометрической прогрессии. Так не бывает, не навсегда? Ну и идите к чертовой матери…

— Я — Лиза Павлова, студентка московской юридической академии, родившаяся двадцать четвертого января семьдесят первого года в городе-герое Ленинград…

— Смелее!

— И я третий раз говорю, что… обязуюсь быть женой Космоса Холмогорова…

— Раздолбая, хулигана, дебошира и очень уважаемого человека. Пьет только по праздникам, курит только Marlboro, а самый близкий географически дружбан — и то, твой родственник…

— Я всё продумала!

— Мне это нравится…

Лиза чувствует, что лимузин снова остывает, но ей гораздо важнее говорить с Космосом об их удачно скроенном союзе. Купаться в этих незатейливых речах, как в лучах апрельского солнца.

Быть может, в этих робких минутах и скрывается настоящее счастье?!..

========== 90-91. С новым годом, дорогие сограждане! ==========

Комментарий к 90-91. С новым годом, дорогие сограждане!

OST:

— Секрет — Последний час декабря

Профессорская квартира радовала не только разноцветными гирляндами, но и пушистой красавицей-елкой, которую с утра принесли Космос и Фил, добывая лесное чудо в неравной схватке. Не они одни решили купить ёлку в самый последний момент. А потом тащить это дерево на девятый этаж, попутно матерясь из-за того, что лифт не работал. Но как же без ёлки? Кому-то в эту ночь, если он будет ловить белочек и прочую дичь, как и в прошлые года, под этим растением спать.

Но Пчёла божился Софе, что такого прокола с ним не случится. Не на того напали! А за друзей он уже как-то не уверен. Кто-то из них уже успел помотаться по просторам необъятной родины (Саня, тебя узнали), другой женился и теперь прикидывается серьезным человеком (Фил, помаши граблями семейной жизни), а кое-кто просто бессовестное чудище, вскорости женатое на его драгоценной сестрице (Кос, возврату и обмену не подлежит).

Телевизор работал для проформы. Картинка в голубом экране ничем грандиозным не отличалась от прошлогодней, и мало кого сейчас она занимала. И пока Космос и Лиза решали, кто из них эффектнее смотрится в наряде Снегурки, ребята совершали последние приготовления к застолью.

Музыка, настраиваемая в динамиках Пчёлой, не разносилась только из сковородок и люстр. Навесив на свои поджарые плечи серебристую тонкую мишуру, Пчёлкин активно заставлял Белого не сидеть на месте, показывая ему, как нужно вести себя в последние часы уходящего года.

— Оль, раз этот вождь племени меня слушать не хочет, то смотри тогда ты! Что надо делать в праздник, а не штанины протирать… — Пчёла, подмигнув девушке Саши, протянул ей бокал с шампанским. — Раз шажочек, — Витя заставляет Сурикову оторваться от дивана, и, видя, как Белый лениво отмахивается, а после и вовсе крутя пальцем у виска, продолжает атаковать скрипачку, — два шажочек! Под музыку дружка обняла, можно, сразу плясать вести… И шампуня налила, чокнулась, со мной желательно! Хоп…

— Судя по тому, что Софа каждый раз тебя воспитывает, с тобой, Витя, точно можно чокнуться, — Оля не остаётся в долгу перед Пчёлкиным, — не отходя от кассы.

— Не слушай ты никого! Брешут, сволочи! — Пчёлкин выставил перед Ольгой две раскрытые ладони, сложил колени в «присядке», и, выпрямившись, протянул девушке руку. — Приглашаю! Сашка так не умеет! Он однажды, Ольк, чтоб ты знала, попробовал брейк на дискаче забабахать! И свалился, блин, на жопу, ржали всем классом.

— Пчёл, ты там, за бугры-то не плыви, что ли, — резковато заметил Саша, кидая в Пчёлу остатком хлопушки. — Соф, иди сюда, раз нас бросили! Софка Генераловна, мать…

— Белый человек, оторвал бы задницу от дивана, мне помог! Скоро Горбач… — до обращения Михал Сергеича, по подсчетам Софки, доложенными криками с кухни, не так много времени. — Пчёлкин! Толкайте Лизку! Хрен бы с этой бородой, и так сойдет.

— Саня, отвечаю, бля! Просто я вас развлекаться учу, пни вы ленивые, — не вслушиваясь в то, что выкрикивает с кухни драгоценная Софка, Пчёла предлагает присутствующим в гостиной опустошить бутыль «Советского». — Давайте, пока…

— Да шевелись ты! Олька, подставляй посудину.

— На зачин… — Пчёла без особого труда откупорил шампанское, сразу же заискрившее обильной пеной, — а потом и остальные на запашок прибегут!

— Витя! — как некстати появившаяся на месте Софа, порядком уставшая от того, что они как всегда делают все в последний момент, с обреченностью в яблочных зрачках взглянула на Пчёлу. — Вить, иди… Не так много времени! Помоги!

— Слушаюсь и повинуюсь, раз такая пьянка пошла, — вручив Белому бутылку, Витя поплелся вслед за Софой, на ходу подгоняя её идти быстрее, — и, чувиха, сама пошевеливай булками! Я слежу.

— Будешь так разговаривать… Увидишь, что мы снова поссоримся!

— Я с тобой, чума, спорить не собираюсь.

— Витя, обещать — не значит жениться!

— Не пугай меня!

— Ну-ну…

— Вот сорока!

Белов мог только рассмеяться, попутно выдавая восклицания про идиотизм и распоясавшихся женщин. Но он слишком доволен своим состоянием, чтобы погружаться в психоанализ. Пчёлкин и его Софа, смущения Оленьки, Фил, под руководством Томки таскающий с кухни хрустальные миски с салатами, лишь вселяли в его голову ощущение, что все-то у них, в общем-то, хорошо.

Вот и Космос с Лизкой наконец-то женятся, а там, глядишь, и они с Ольгой следующие. Дело, общими усилиями, будет процветать, и не упадут на их головы всякие разные облавы, как-то было ещё с год назад. Звучит, прям как тост! Все-таки хорошо, что Пчёла открыл «Советское».

— Чё расселись, голубочки, трудовой народ не жалеете? — Фил, у которого от яств за столом, скоро точно снесет крышу, закончил с помощью жене, и решил заменить Пчёлу на посту разливающего. — Саня, ну-ка, пока Пчёлкин ускакал!

— Давай, по-быстрому, — оживился Белов, снова вспоминая про свой забытый фужер, — до края, Валерка, не жалей!

— Мальчики! А подождать? — Тома, на которой, как и обычно, все держится и не падает, прерывает миг раннего торжества, и Оля охотно соглашается с Филатовой:

— И вправду, если так… Тома права!

— Народ! — громкие постукивания Пчёлы по стене, сливающиеся с интонациями в голосе Сабрины, вещающей из магнитофона, призывают всех к порядку. Но чего нет, того нет, и поэтому Вите приходится снова голосить: — Народ, рассаживаемся, Горбач ждать не будет!

— Софа, торопи хозяев, — сказал Валера, указывая пальцем на часы, стрелки которых упорно шли к полуночи, — а то щас трубы, нахер, сгорят!

— Фотик настрою! Поглядите, а то я уже не соображаю… — разбираться с заморской техникой, привезенной отцом из командировки, Голиковой не ко времени, и, вручая фотоаппарат Томке, как самой ответственной, она убегает на другой конец квартиры, чтобы как в детстве подзывать Снегурочку и Деда Мороза. И она почти не думает, что несколько минут назад не обрадовалась теплому нечаянному взгляду Пчёлы, брошенного не на нее, Софу Голикову. Чёрт его дери…

Нет, быть не может! Ольга просто стала открытой и смешливой потому, что их компания всегда располагала к себе. Друзья держались друг друга. И это было золотым правилом. Лиза права, когда говорит, что Софка растрачивает себя по ерунде. Поэтому Голикова запрещает себе думать. В новогоднюю ночь — так точно…

***

Космос забыл, в который раз вынужден исполнять заклятую роль Деда Мороза, налепляя на свое выдающееся лицо ватную бороду. Зато Лиза могла быть довольна: он наконец-то становится её подопытным кроликом. Или манекеном из ГУМа, которому она вырисовывает кружочки на лице и щедро осыпает его широкие брови бледноватой пудрой. Как и каждый год тридцать первого декабря.

Кто-то ходит в баню, напивается и мчит на всех порах в Ленинград, а они с Лизой уже в третий раз изображают Деда Мороза и Снегурочку. Хоть бы раз кто-то за это подарил бутылку «Столичной» или налили старику Морозу за заслуги перед отечеством, благодарные зрители!

— Твою дивизию! Это не Космос Юрьевич Холмогоров… Московская красавица девяносто! Или Алла Борисовна… Тоже типа красавица в свое время была.

— Бородатая красавица, ты договаривай, не тушуйся, — нарочито серьёзно высказалась Лиза, приглаживая тёмные волосы будущего мужа, аккуратно причёсанные собственноручно. Пять минут ему придется прятать их под старой меховой шапкой Юрия Ростиславовича, декорированной красной мишурой, но чего не сделаешь ради веселья, — но симпотный, что сил нет! Кому ж ты достанешься, аристократ?

— Мне, по-братски, Снегурочку, — Космос ловит тоненькие пальчики Лизы, и преподносит их к губам, и у блондинки нет аргументов против его ласки, — мою.

— А мне Деда Мороза! Самого лучшего на свете…

— Признаешь, что старикан я самый лучший? Не споришь с дядей Косом?

— У некоторых споры с дядей Косом проходят не без риска для здоровья.

— Враки!

— А кто моему брату нос скособочил?

— Ой, мама родная, дело ж было сто лет назад, сроки давности вышли!

— Восстановим, — тихо произносит Лиза, усаживаясь на удобные колени Космоса, и стремительно накрывая его губы своими. Их вполне закономерно захватывает сладкий и долгожданный поцелуй, руки мужчины без стеснения блуждают по спине девушки, добираясь до застёжки её парадного платья, но…

— Что это такое, бля? — капризно сокрушается Кос, нехотя отпуская от себя свою Снегурочку. — Я в этом доме хозяин, ещё стучат, мешают…

— Мысли материальны! — со вздохом произнесла Лиза, когда услышала, что им в дверь стучится Витя, и напоминает, что они затянули свои приготовления.

— Какого лешего-то? — Космос зол, но Лиза в ответ пожимает плечами, и, указав на голубую шубку Снегурочки, позаимствованную ею в студенческом театре. — Всё, пошли? Напьёмся?

— Раз сам всех собрал, вот и развлекай теперь.

— Обещаю, что следующий новый год… — мечтательно приподняв глаза к потолку, и поджимая губы в доброй усмешке, Кос щёлкнул большим пальцем, — мы встретим по-другому! Во-первых, женатые…

— И женатые — почти год! Во-вторых?

— Малая, ну я не волшебник, я только учусь, — Кос подмигнул левым веком, предпочитая держать интригу, — потерпи годочек…

— И ёлку заранее купишь, да?

— Сам год растить буду! Я способен, ты не думай, что руки из задницы растут.

— Холмогоров, огорчу! Ты плохо в шестом классе учебник по ботанике читал! Ёлочке долго расти.

— Зато в восьмом классе с биологией-то проблемок не было!

— Лучше молчи, дедуля, сейчас договоримся, нас не дождутся…

— Куда денутся, Лизок, ну куда?

— А кто же их знает?..

***

Космос и Лиза полностью оправдывали факт того, что вместе они составляют сплочённый коллектив, который через месяц удостоится одной на двоих фамилии. Вывалившись из дальней комнаты, Кос, закуривающий сигарету на ходу, и Лиза, с длинными волосами, заплетенными в две забавные косички, сразу заполучили свою порцию аплодисментов и смеха окружающих. Лиза наскоро вспомнила детский стишок, почти забытый за долгие годы.

Эффект достигнут: драгоценный Дед Мороз смахивает слезу умиления, когда сногсшибательная внучка встает на стульчик, и под всеобщие хлопки и вспышку Софкиного фотоаппарата, произносит что-то из Агнии Барто:

— Встали девочки в кружок,

Встали и промокли!

Дед мороз огни зажег

На высокой елке…

— Ну, все, теперь шампанского Снегурке! — Тома выбегает из-за стола, помогая Лизе спуститься на пол. — Софа, фоткай быстрее! Мы тут такие красивые, закачаешься…

— Улыбочку! — в эти минуты Голикова понимает, что с выбором профессии она капитально ошиблась. Без особых усилий, но у неё выходят играющие красками снимки, на которых её друзья не скрывают настоящих эмоций. — Три с половиной минуты, Витя! Саша, Фил, Горбачёва тише сделайте! Кто-нибудь! Пульт…

— Деду Морозу налейте! — затребовал Космос, прежде чем поздравить своих гостей с праздников. — Снегурка, ходь сюда! Кто в этом доме хозяин?

— Да никуда я не денусь, — Лиза пытается снова увернуться от Софки и её вездесущности, — всё, Софокл, достаточно!

— Все, три без половин, — Пчёла перетянул внимание Софы на себя, отнимая у нее фотоаппарат, и, сковывая свои медовые крылья на плечах, прикрытых броской зеленой тканью с пайетками, — та вот кто тут ёлка зеленая! Софочка-ёлочка…

— Заметил, падла рыжая!

— Все, слушай дедушку Коса, будешь умницей.

— А теперь без дураков, — громкий смех прервал Дед Мороз, постучавший по фужеру серебряной вилкой. — Да-ро-ги-и-е сограждане! От советского информ, понимаешь ли, бюро… Желаю вам, чтобы в следующем году… Мы мозолили друг другу морды в таком же приличном составе, — бодро декламировал Дед Мороз Космос, размахивая рукой, с зажатой между пальцами сигаретой. Он упорно пытался изобразить тщательно скрываемый ставропольский говор Президента СССР, который параллельно вещал свое поздравление в телевизоре, — красивые и деловые, без седых волос, лет ещё сто двадцать… Чтобы наши дела мчались в гору, а в багажнике отсутствовали следы преступления…

— Ну тебя в баню, Космос! — попытался оборвать хозяина дома Белов, но получив брызг от мандаринки прямо в глаз (виновником преступления оказалась Софка), сбавил обороты. — Ёперный театр, дайте деду огня! А то будет тут…

— Сашка, да дай ты послушать, — вспыхнувшего вулканолога прерывает на полуслове Ольга, — а то Снегурочка подарок не отдаст.

— Да хорош Вам!

— Косыч, жги!

— Поддерживаем!

— А лежали мешки с девятьсот девяносто пятой, ящик с пенным… И чтоб ты, Саня, не кашлял, пока все это до съемной на Беговой тащить будешь, а там дальше и сами разберетесь! Ну, поехали! В добрый путь…

— Куранты, началось! — Валера прибавляет уровень громкости у телевизора, и когда часы бьют заветное «двенадцать» сам присоединяется к своей неизменной компании, идущей навстречу не только грядущему отвязному веселью, но и перелистнувшей ещё один год, который, несмотря не на самое лучшее начало, запомнился с лучшей стороны.

— С Новым годом! — Лиза бросается на руки Космоса, понимая, что ещё в прошлом году, переживая свое первое января в Ленинграде, не могла представлять себя настолько счастливой, — дай сюда! — она срывает с Коса норковую шапку Юрия Ростиславовича, чему её Дед Мороз несказанно рад. — С Новым годом, Космос! Мой Космос…

— И ты наконец-то поздравляешь меня не по телефону, неугомонная… — молодой мужчина спешит избавиться от мешающей искусственной бороды, чтобы превратиться из сказочного героя в Космоса Юрьевича Холмогорова.

— Такого больше не будет, Кос, не будет!

— Я это знаю… — и пока будущие новобрачные репетируют свой коронный поцелуй в ЗАГСе, Голикова может выхватить из рук Пчёлы фотоаппарат, чтобы сделать снимок «для истории», зная, что Лиза и Космос явно не заметят, что их фотографируют.

— Валер… — Тома, с удовольствием растягивающая бокал с шампанским, тихонечко зовет мужа, — Валер, знаешь, что я подумала?

— Любишь меня, наверное, ненаглядная?

— Это не обсуждается!

— Я тоже на других смотреть не могу! Как бес попутал!

— Сам ты…

— Томк?

— Тогда… Скажу, — Филатова, будто бы выдает величайший секрет, — я запомню этот Новый год.

— В отличие от меня? — Фил не отрицал, что он совершенно не умеет пить. — Тебя не переубедишь!

— Нет! Мы ещё никогда не были так счастливы…

Тома прекрасно осознавала, что моменты их юности больше никогда не поставить на повтор. И поэтому заставляет Валеру растянуть свое помятое рингом лицом в приветливой чеширской улыбке, потому что девочка Софочка опять спешит сделать вкладку в свой фотоальбом. Лица друзей всегда будут ей улыбаться, и однажды она припомнит слова подруги о счастье, и поймет, что они не являлись ничтожным звуком.

Так и наступил девяносто первый. Год, который очень ждали Космос и Лиза.

И дождались…

========== 91-й. Ожидание счастья ==========

OST:

— Анна Герман — Ночной разговор

— ABBA — Lay All Your Love On Me

За окном глубокая московская ночь. Замело!

Совсем как в детстве, когда Лиза жила вместе с родителями. В те славные дни Алексей Владимирович бережно оберегал сказку в жизни своей дочери, и Лиза не ведала бед. Особенно в эти снежные зимы, которыми маленькая Павлова привыкла любоваться.

Папа всегда примечал, когда Лиза, променяв ночной сон на стояние около окошка своей комнатки, считала снежинки, размышляя о чем-то своём. Судья прокрадывался в комнату девочки, сразу же беря её на руки, и после они долго переговаривались, зная, что их никто не прервет. Ведь мама присоединялась к ним редко. Татьяне не была свойственна излишняя откровенность. Всё держала в себе, пока не взорвётся. Лиза и сама станет такой же с возрастом, но в детские годы сложный характер матери оставался для неё загадкой.

В голове снова воспоминания об отце. Зимними вечерами им было о чем поговорить. В такие моменты старший Павлов забывал, что он коренной житель Ленинграда, волею службы определенный приносить пользу государству во всесоюзную столицу. Москва действительно прекрасна зимой, и стоит разделить восторги миниатюрной копии жены, смотревшей на мир его, отцовскими, глазами.

— Пап, расскажи про себя!

— Что ты про меня ещё не знаешь, голубоглазка?

— Пап, ты же тоже так зиму любишь, как я? Мама говорит, что да.

— Мне кажется, миленький, что зимой происходят хорошие события, — какой ребенок не любит все эти гирлянды и пятьсот грамм хороших конфет в цветастом мешочке? Если бы Павлов не знал свою Лизу, то обязательнозаговорил бы об увеселениях, но не со своей дочкой, — со мной, так точно!

— Деда Мороза нет, это Витька сказал, — утверждала семилетняя Лиза, напоминая отцу об обыкновениях своего возраста, — и я твои туфли тогда за шубой видела.

— Умно, — судья знал, что его стрекоза уже не ведётся на детские сказочки. — Тогда расскажу, что зимой родилась ты! И это мой самый любимый день на свете!

— И ещё мама мне сказала, что ты на ней зимой женился.

— Было дело, — Алексей мягко приглаживает светлые кудряшки своей крохотной принцессы, смотря на неё с нескрываемым обожанием, — а что это вы с мамкой про «замуж» разговорились? Нет, чтобы дочуре сказку рассказать! Или протоколы свои?

— Ты её в прошлый раз за это ругал!

— Что она тебе там поведала?

— Мама рассказывала про замуж, папк, когда мы у тети Ёлки в гостях были, а я ей ответила, что туда не хочу. Ёлка, кстати, тоже так сказала!

— Тетя Ёлка у нас — ума палата! — Павлов знал, что сестра несчастлива. Понимал, что затея родителей с «партийным» Виктором с треском разваливалась. Но Лена сама отказалась от его помощи, а помирить их с Рафаловичем — из разряда невозможного. Учитывая, что Лёнька женился. Выгодно и, наверное, полюбовно. Нужное подчеркнуть.

— А я решила, что туда не хочу!

— Когда-то моя голубоглазка вырастет!

— Но я буду как мама!

— Я не сомневаюсь, — глаза у Лизочки безнадежно слипаются, а ночное дежурство Татьяны не дает шанса дочери вовремя лечь спать. Сам Павлов просто не замечает, когда этот бегунок спрыгивает с кровати, крадясь к окошку. Слишком завален работой в кабинете, — но лучше, дочка, будь моей умненькой Лизой! А там разберемся… Кем вырастешь, кем станешь! Хоть космонавтом! Я тебе всегда всё разрешаю!

— Ага… — ответ любящий отец слышал лишь сонное согласие со своими словами, потому что дочка, пригревшись у него на руках, наконец-то засыпала…

Что мог сказать папа, если бы узнал, что профессия космонавта, в некотором роде, Лизой освоена? Наверное, сначала долго смеялся, интересуясь, кто эта жертва обстоятельств, а после стал бы задавать наводящие вопросы претенденту, считывая его биографию по лицу.

Неужели? Они с Космосом, начавшие детскую дружбу с делёжки старого велосипеда, и через несколько часов — муж и жена! Интересно, лет семь назад ему могло прийти в голову, что они дойдут до такой жизни? Да ещё захотят закатить свадьбу, чтобы о ней помнила вся Москва. Если, конечно, Подмосковье вдобавок не захватят. Кос просто не смог бы обойтись без такого балагана, а Лизе же приятно быть виновницей торжества, яркого и судьбоносного.

В одинокие моменты Лиза доподлинно ощущает, что никогда бы не смогла пройти мимо своего мужа (к этому давно пора привыкнуть). Так или иначе, но они бы все равно однажды встретились, и неминуемость этого пересечения была бы предрешена.

Как бы она жила, оставшись в Ленинграде одна? Плакала? Вечно сомневалась? Устраивала бы истерики с воем по поводу и без? Или бы уверяла всех, что, как всегда, права, и все сделала по уму!

Однажды Лиза спросила об этом Пчёлкина, от которого без сомнения могла услышать честный ответ. Брат не обманет. Рыжее бедствие в своей шутовской манере громко разразилось хохотом:

— Бля, опять в попе ветер? Чего ты мне мозг выносишь, а? — выслушивать Лизкины фантазии Пчёла привык. — Не знаем, что ты бы через месяц с рёвом вернулась? Вить, встреть меня, а то не справлюсь! Ну… ладно, как у вас там, у салаг это называется, через семестр! Там дальше ясно… Кос проматерился на тебя с пару минут, потом лямур-тужур, любовь до гроба и Грибоедовский.

— Почему бы тебе не заделаться писателем? — посетила Лизу гениальная мысль. — Какие барыши ты бы заколачивал на дамской впечатлительности, Пчёл! Решайся, я буду твоим редактором.

— Ну тебя в космонавты, нахер! — спешил отмахнуться Пчёла. Чего-чего, а дамской впечатлительности ему хватает и Софкиной. А про остальное ей, родимой, лучше не знать. — Чё ты вообще раздумалась, мелкая, тебе это вредно! Где меня ещё там не видели, да?

— А вдруг? — не унималась Павлова. — Представь такую ситуацию! Начнешь честным путем на хлеб с маслом зарабатывать.

— Блять, не дури, подлиза! Чё у тебя другие варианты имеются? — ситуацию следовало проиграть со всех сторон. — Хотя… нет, кого я обманываю! Вы ж даже расстаться нормально не смогли, все был какой-то цирк с телефонами и конями.

— Приехала на каникулы и случайно споткнулась о Коса? — Лизе даже подумалось, что это наиболее вероятный вариант. — Ты об этом сказать хотел? Не-ат, это вообще вся моя жизнь, промазал.

— И кто из нас теперь писака? Но тепло, почти жарень. Или же этот дурень сам бы заслал сватов. Я ж вас знаю, чёртовы детки, мать вашу! Достали б меня, опять поехал бы с этим по уши в тебя влюбленным…

— Да ты вечно первым чемодан пакуешь, дай только куда свалить.

— Ну да, быстро собрать шмотки и куда-то чухнуть — чисто моя тема!

— Бедная Софа!

— И не говори…

— Окей, братец, теперь твоя очередь, рассказывай!

— Моя-то, но с какого хрена? Птичка с пропиской в цековском доме напела?

— Вить, может, расскажешь уже, что происходит с Софкой?

— Не грузись!

— Уверен?

— Да на всю сотню баксов…

— Как знаешь!

— Разберемся! Не привыкать.

— Вот этого-то я и боюсь…

У них с Пчёлой с детских лет редкое взаимопонимание. Теперь их разговоры один на один достаточно редки, но оба чувствуют, что и того им достаточно. Лиза никогда не делала целью общения с братом ежесекундные жалобы, а Витя не рассказывал, что его, к несчастью, стала тяготить «Софья на шее». Что делать с метаниями брата Лиза пока не придумала, тем более Софе нужно отдать должное. Железное терпение для целого года, проведенного вместе с Пчёлой!

Да и Космос отговаривал лезть в «медовую оперетту». Сами разберутся, мозгов много не надо. Хватило же серой жидкости, чтобы начать свои шуры-муры прямо сразу после свиста пуль на даче Царевых? Он же предупреждал, что шашни с дочкой партийного босса до добра не доведут. А Павловой много гадать не надо. Видит, что брату тяжело. Витя не может привыкнуть, что обязан к кому-то возвращаться, и ещё рассказывать, а что он там целыми днями делает? Не его история.

Бесцельно глядя на свои старые качели во дворе, Лиза наконец-то задумалась, как представляла грядущую свадьбу, ожиданием которой жило всё их окружение в последние года полтора. Ведь Софка обещала пробежаться по залу, собирая «на космонавтика». Космос искренне попросил эту чумную заразу выбрать именно голубые ползунки!

При этом обсуждении Лиза хотела придушить обоих! Рано говорить про крохотные ползунки, и тем более определяться с выбором их цвета. Но Софокла слишком трудно отговаривать от идеи, которая, по её компетентному мнению, обречена на успех. Эту битву Голикова выиграла.

Лиза прокручивала в голове многочисленные сценарии, а сон упрямо не шел. Хоть вызывай такси, и мчись на Ленинский проспект. Это же Пчёлкин с Софой придумали идею с разделением, и в последний раз Лиза и Кос решили ответить согласием друзьям, чтобы после не видеть никого хотя бы два денёчка. Если уж свадебное путешествие отложило себя до лета!

Однако… Такси не нужно. Телефонная трубка сама привлекла внимание Лизы, а номер, заученный наизусть, она наберёт и в темноте. Должна же без пяти минут Холмогорова знать, что стоит на истинном пути?..

Наверное, Космос тоже не спит. Лиза не настолько забила свою голову романтикой, но не так часто же он берёт её в жены! Потерпит, не привыкать к её ночным звонкам.

— Алло, — слишком бодрый голос для человека, который бы хотел спать, — алло!

— Хорошая реакция, Космос Юрьевич, — Павлова пытается не рассмеяться в голос, но у нее ничего не выходит. Попытка устроить серьезный разговор ночью провалена, и Лиза просто хочется признаться, что её муж самый лучший. И она не знает для себя иного пути, — и ты самый хороший…

***

Космос лениво щурился, пытаясь собрать себя по частям с кровати, досадливо ощущая, что рядом с ним пусто. Никто не думает пинать ногами, потому что внезапно стало мало места, и никто не отзывался на его недовольное сонное кряхтение. Не сказать, что Кос чтил свадебные приметы, но разойтись по квартирам на одну ночь всё же пришлось. А после произойдет то, к чему они с Лизой вольно или невольно стремились, о чем постоянно думали или запрещали себе размышлять. С самого первого момента знакомства. Это не шутки…

В злой на мир девочке Кос вряд-ли мог распознать свою будущую жену, и осознание, бьющее обухом по голове, пришло гораздо позднее. Молния грянула закономерно, и никто не сопротивлялся такому удару. Разве что грозовые тучи позапрошлой осени чуть не развели Космоса и Лизу в разные стороны. Для кого-то свадьба непутевого сына профессора астрофизики казалась событием невероятным. Как это Космос, которому предоставлены все блага жизни, всех удивил и женился?

Что с него взять? Продолжал бы заниматься своими непонятными делишками, который год не поступая в институт, и не морочил голову хорошей девочке своими поползновениями! На подобные мнения, пожелания и замечания Космос Юрьевич Холмогоров плевал с высокой колокольни. В отношения с Лизой он не хотел кого-то впускать. Лишний советчик в любую секунду покушался не только на спокойствие в чужом доме, но и заставлял Космоса делать резкие и необдуманные вещи. А стрелял он метко.

К счастью, Кос имел право отпустить птицу своих неудач в неведомые дали. Всего-то через несколько часов все инстанции советской бюрократии узнают, что сын профессора астрофизики женился на племяннице маститой чиновницы из Ленинграда, и вынесут свой любимый вердикт. По расчету!

Вплоть до вечера им с Лизой придется делать вид, что они рады огромной толпе народа, которую собирает их торжество. Холмогоров снова себя одергивает, заставляя себя думать только о том, что на этой свадьбе для него есть единственное, что скрасить всю нелюбовь к незнакомцам и нелицеприятным поздравлениям — его Лиза…

И Кос чуть не сорвался с места, когда в ночи раздался телефонный звонок, снявший с него всякую пьяную мороку от посиделок с братьями. Лиза, которой не спалось, одним своим звучным голоском поднимала его с места, не учитывая, что ещё немного — и они больше никогда не расстанутся.

— Хорошая реакция, Космос Юрьевич, — в телефонной трубке послышались легкие смешки, — и ты самый хороший!

— Ты чё не спишь? — единственное, что пришло в голову, когда в Кос услышал родной голос. Правда, смех убивал любые опасения. — Или решила позвонить, чтобы сказать, что передумала, милая моя?

— Не дождешься, астронавт, я сегодня не такая добрая, — хитрющий голос не давал Космосу спуску. — И, знаешь, муж, пожалей! Я серьезно.

— Я тебя сегодня вечером пожалею, ты не сомневайся, но кого ругать?

— Тех, кто решил, что тебе сегодня нужен мальчишник, а мне — девичник, — недовольно пробубнила Лиза, не скрывая негатива, — и я не могу уснуть. Софка отняла живую грелку в лице Тутанхамона! Плохо…

— Потерпи немножко. Овец посчитай. Уснёшь, не заметишь!

— И начну с Софки… Потому что у нее проблем со сном не возникает! Храпит, блин, в моей комнате.

— Я баранов тоже с твоего Пчёлы считаю! Только давай эта математика останется между нами! Свидетели ведь…

— Замётано!

— Не жена, а золото!

— Но меня тошнит от этой обязаловки все соблюдать…

— А меня смущает фраза про тошниловку, — в их новом статусе слова о недомогании могли трактоваться однозначно, — капризная ещё какая-то, среди ночи подняла. Ничего сказать не хочешь?

— Погоди, Кос, — Лиза не даёт ему развить мысли о перспективах будущего, — ты наш уговор забыл? Ты же сам подписался.

— Который из? Не суй пальцы в розетку? Это помню. Или я опять чего-то забыл? — Космос действительно сбился со счётов, но в данном случае уверенно играл дурака. Потому что для него, само собой, разумеется: жить вдвоем им не так уж и долго. Это ему цыганка нагадала.

— А я теперь серьезно, не виляй своим хвостом, дракон! Именно в эту памятную ночь прошу тебя! Мне нужно диплом получить, раз! Ещё отработать несколько годков по распределению, как и положено, из Москвы меня все равно никуда не отправят, а там…

— Солнышко, дыхни через трубку! У меня теперь другие серьезные подозрения, что ты, прям, сильно поддала… В честь двадцати годков.

— Не валяй Ваньку, Холмогоров! С днём рождения меня поздравлять рано.

— Понял, прокурорша, срок завтра огласишь, я жду. Ладно, сдаюсь! Расскажи, алмазная, длинное платье выбрала?

— Если в него завернуться, то нам хватит, — можно было прикинуть на глаз, и не ошибиться. — Ёлка считает, что это шедевр, а Софка фыркает, говорит, что всю Москву своим платьем завтра подмету.

— Хижину надумала строить? — впервые в жизни Космосу нравился разговор о женских шмотках. — Берлога на Ленинском проспекте не устраивает?

— А с милым рай и в шалаше, и никуда не денешься! Будем жить, как первобытное племя…

— Папуасов?

— Тумба-юмба, мой несравненный Чингачгук!

— Твою ж мать, давай без аборигенов обойдемся, — в шалаше бы они не прожили и дня, потому что даже летом спали под одеялом, — тут один дракон местный нажрался. Заставлял пить за твое здоровье, и сказал, что возврату не подлежишь. Я его в Надькину комнату бывшую закинул, чтобы херню всякую молоть перестал.

— Вытрезвитель с отключением отопления? — Витя всегда мог найти повод квасить, и следующим же утром быть готовым к новому застолью.

— Ну у тебя и методы работы с молодежью, одни страхи и запугивания, комсомолка тоже мне, — не говорить же Лизке, что её брат снова пробивает дно, и сам не может понять, а что ему, собственно, надо от всего происходящего. — Чё сказать? На жизнь жаловался, а я ж ему говорил, что куда ему с рылом своим рыжим… Таможня добро не дает.

— Солнце, знаешь, я думаю… — без тени прежней веселости в голосе произносит Лиза, — а ведь это грустно, — мысли будущей новобрачной обратились к Софе, — и мы никак не можем им помочь. Они постоянно ссорятся, и места себе не находят, то вместе, то по углам. Она моя подруга, но я не могу отступиться от брата.

— Пусть сами плещутся, — Космос не считал нужным разбираться в личных проблемах Пчёлы и всех тех, кто был пунктом его донжуанского списка. И если эти двое приплетут в свои разборки его жену, то добра ждать не следует. — Лизок, я не для этого завтра на тебе женюсь! Перестань волноваться!

— Уже сегодня.

— Вот-вот, это у тебя нет выбора!

— И надеюсь, что ты никогда не станешь обсуждать меня с кем-то, если я начну кусаться и бодаться.

— Потому что я хороший, — Кос снова напомнил Лизе, что она говорила ему только пять минут назад, — повторишь на бис?

— Колыбельную споешь?

— Чтобы ты точно передумала быть моей женой?

— Я ж ведь уже говорила, что не дождешься!

— Люблю тебя, неугомонная…

— От неугомонного слышу!

— Все, давай по третьему кругу, всех нафиг разбудим!

— А давай…

Разговор бы так и продолжался часов до шести утра, если бы Космос не услышал, как его холодное солнце сонливо вздыхает. А до долгожданного мига уединения им ещё нужно пережить торжество, заботливо организованное старшим поколением, и тогда уже можно смело и без зазрения совести падать друг другу в объятия.

Квартира как будто вымерла. Отец явно встрял где-то по дороге, встречая с вокзала свою троюродную сестру с выводком, которую Кос не видел лет десять, и ещё бы столько не увидел, если бы не столь знаменательное событие. Пчёлкин, вполне очевидно, досматривал сто десятый эротический сон с Настасьей Кински. Белый и Фил обещали заехать вместе, прихватив с собой половину Москвы и Подмосковья. День обещал быть долгим…

Космос медленными движениями распрямил свои длинные руки, и, облачившись в махровый халат, поплелся к шкафу. На верхней полке, так, чтобы никто не дотянулся и не увидел, стояла темно-синяя миниатюрная коробка, внутри которой на бархатной поверхности лежали два золотых кольца. В бликах утреннего зимнего солнца они изысканно отливали своими красками, давая Холмогорову ощутить, что пути назад точно не будет. Его и никогда не было, потому что ровно двадцать лет назад на переменчивых берегах Ленинграда родилась Лиза Павлова. Выбор сделан, и Космос не допускает возможности своего обратного шага…

***

Тома предчувствует, что ближе к вечеру у неё будут дергаться оба века, из волос совершенно случайным образом пропадёт шпилька с жемчугом и сломается каблук на туфлях, которые Софка выкинула подарила ей с барской пятки. Тамаре впервые приходилось выдавать замуж подругу, да ещё быть постоянно на подхвате, потому что неизвестно, когда Витя или Саша что-то забудут, и не перепутает ли воодушевленный Валера листки с торжественными речами.

Отличаясь крайней скрупулёзностью, Тамара заранее установила, кому и что сказать, поздравляя новообращенных супругов Холмогоровых. Но, втолковывая рассеянному Пчёлкину про важность грядущей свадьбы его неугомонной сестры и закадычного друга, Тома получила в благодарность нехитрую тираду:

— Да твою мать, я и так не верю, что они наконец-то женятся, и поверю после «Горько…» и второй рюмахи, — Пчёла помнил отлучку сестры в Ленинград, и крокодильи страдания Космоса, — а там разберемся!

— Выпивоха хренов, тебе бы лишь бы надраться в хламину, — Фил пытался защитить мнение супруги, которая не привыкла к таким явлениям природы, как их Витёк. — Томку слушай, кто тебе дерьма тут насоветует?

— И блевать потом полночи, Пчёл, тебе надо? — Белов, со скучающим видом восседающий в хозяйском кресле Фила, выражает немое согласие большинству. — Знаем мы, как это бывает.

— Идите нахер, товарищи! — отрезает Пчёла, не тушуясь присутствия Тамары. — Я же вам повторял сто раз — не блюю никогда!

— Харе заливать!

— Правда, хватит…

— Ладно, шары розовые, белые и голубые, — Филатова решилась первой вернуться к волнующей теме, — и потом достаньте пинетки, и Софка с Витей… Пять минут позора, и у Лизки с Космосом три месячных зарплаты в кармане!

— Обкурившись гашиша….. соберем на малыша? — с недоумением на физиономии переспрашивает Пчёлкин, вспоминая, как подвыпившие Космос и Лиза наперегонки собирали дань с гостей у Филатовых. — Да ну нахуй… Мы кого женим? Там ползала академиков, рафовский Морфлот, дивизия из Смольного и ещё уважаемые люди…

— А Космос и Лиза у нас на свадьбе с розовыми ползунками не бегали, да? Я ж этих опоссумов просил по-человечески так не прикладываться, а они махнули! — Валера мог бы понять разумность доводов Вити. — Все, базара нет, ритуал соблюсти надо…

— Сами бля… блюдите там кого угодно!

— Ну, Витя, ну…

— Да ёперный театр, Пчёл! — сократился Саша, по мнению которого Пчёлкин ломался как красная девица. — Соглашайся!

— И шары надо надуть, — Тамара зачеркнула крайний пунктик из своего блокнота, — не подведите.

— Чего-чего, а вдуть могём… — плутовато усмехнулся Пчёла, прекращая высказывать свои недовольства, — раз, два и оп-ля!

— Пчёлкин, давай, блять, не при даме!

— По ушам давно не получал…

— Окей, ол райт, гуд! Только с подсрачниками по залу не бегать, а то не поймут.

— Я тебя услышала, Витя!

— Ты чудо земное, Томка!

— Моя жена, — гордый Фил, поддерживающий жену в любом замысле, придавал уверенности. Пусть и лицо у него сейчас, как у мартовского кота, поймавшего свою суженную-ряженную, — а все комплименты через меня…

— Смотрите, чё с этим Рембо происходит, розовый, как пэрсик…

— Пчёла, ты допрыгаешься, на свадьбу покандыляешь в повязках.

— А лучше в подвязках!

— Зачем я вас вообще позвала? — если в головы друзей её мужа вселилась «дурка», то не нужно надеяться на то, что она оттуда скоро переедет. Тома убеждена в этом на все сто процентов. Но одной разбираться с этим счастливым ожиданием праздника — не самое лучшее удовольствие…

В это дивное морозное январское утро Филатова вся в заботах. То в поисках нужной для наведения полного марафета помады, то пытаясь по телефону растолковать муженьку, что невесту из дома нужно красть выкупать ровно за час до регистрации брака, и никакой самодеятельности, иначе этот балаган действительно закончится легендарным Склифом.

И последнее мнение Томочка высказывает вслух, причем раздраженно, чем только веселит свидетельницу Голикову, свесившую ножки с дивана и спокойно жующую целую плитку «Алёнки». Обёртка постоянно хрустит в ладонях Софы, чем ещё больше выводит Томочку из равновесия.

— Ну чего ты, Бессонова? — продолжая звучно жевать, спрашивает брюнетка. — Ты же вроде уже Филатова? Свадеб не видела? Ну, подумаешь, беспределить начнут средь бела дня, да ещё в центре Москвы! Пиф-пааааф! Выходит наша Лизка замуж, с кем не бывает, случаются в жизни потрясения, а это значит, что всех проклятых конкурентов наш Косище уже перебил. Поэтому не бойся, все свои!

— Ты седалище свое от дивана поднимешь, свидетельница? Или тебе, чума, надо персональное приглашение? Пчёлкину пожаловаться? Я мигом! — Филатова не знает, что фамилия Вити горьким осадком отдается в горле его девушки.

— Твою же мать, Томка, не сыпь мне соль на рану! — осадок вчерашней ссоры с рыжим бедствием никуда не уходит. Не привыкать. — Мне и без тебя есть, кому рассказать всемирную историю отравлений.

— Мне тут не выражайся!

— Зато сразу доходит.

— Нашли же время!

Если для Томы смешны её резкие перепады настроения, и, порою, бесит обломовская лень, то Софья знает, чьими плавными чертами загорается силуэт, привлекший внимание непутёвого Пчёлы. Софка должна была понять, что в любом конфликте с ней Витя видит тупик. Или жопу, желательно, женскую. Терпение заканчивалось, а понимать и прощать его каждый раз… Голикова не подписывалась на этот аттракцион щедрости. Не на ту напал. И чем дальше, тем больше Софка упиралась, пытаясь отстоять свое право быть любимой.

— Соф, потерпи! На свадьбе вам всё равно вместе звездочки ловить, — Тамаре не нужно много слов, чтобы прочитать по светло-зеленым глазам Голиковой, что дело снова пахнет керосином, — и, дорогая, чтобы знала! Место свидетелей на наших свадьбах заколдованное! Передается почти по наследству. Спроси у Лизки!

— Кос и Лиза — это разовая акция! И я бы прибила их на вашей же свадьбе, если бы они там не договорились, — чтобы Лизе там в соседней комнате икалось от её вечной любви к чисто человеческому «поспать»… перед своим же торжеством. — Кстати, чего это она к народу не выходит? Без пяти минут Холмогорова, и уже в баре?

— Давай дадим Лизке ещё немного спокойствия, время есть. Потому что скоро нагрянут её тётки, а у нас конь не валялся.

— Нагрянут со всей балетной труппой? Тьфу ты…

— Нет, с фатой и платьем, и пока без твоего опылителя, — Тома изо всех сил подбадривала подругу, зная, что в праздник нельзя подарить себя унынию. — Вот увидишь, что букет ещё поймаешь! Софка…

— Рак на горе свистнет быстрее… Или волк тамбовский где-то сгинет, — в такие скорые чудеса Софа не верила, — и ладно, все, можешь считать, что я успокоилась! А твоя драгоценная помада осталась в ванной…

— Ладно, заканчивай лирику, поднимай ноги, и послушай, — Тамара указала на два листка, лежащих на серванте, — встречаешь их в подъезде, где почтовые ящики, пусть сначала подумают, что мы ничего не пронюхали.

— Они со мной не расплатятся, раз такое дело, — Софка загнула один палец, начиная свой нехитрый счёт, — цветочками и шампанским попробуют задарить, а это ж серьёзно. И два… И три… Все будут пытаться подкупить, а Лизка тот ещё брюлик, я не отдам… Пусть в окна лезут, баллады поют…

— Софа, окстись, — Тома покрутила у виска пальцем, — и пожалей нас! Там ни слуха, ни голоса. У нас свадьба, а не сборище жертв хорового пения.

— О музыкантах, — при жене Филатова Софа никогда не делает вид, что её кто-то или что-то не раздражает, — а Сурикова где? Раз залетела на огонь, но вчера не пришла, спряталась за своим белым человеком…

— Репетиции, прибежит, Лиза же её пригласила.

Для Тамары нет загадки в поведении Софы. Знает, что Голикова стала замечать рассеянные взгляды Пчёлы в сторону девушки Саши. Софка отчаянно ревновала. Витя не мог и не хотел нагружать себя её упреками. Клубок непонимания вился постепенно, словно подбирая нужные нити.

— Ну и отлично, живём, — осматривая свой идеальный ярко-красный маникюр, проронила Софка. — Пусть на скрипочке лабает, как раз процент выкупа покроет… Тоже мне, мечта поэта!

— Софа! Софа… Сегодня не время… И хватит, — в глубине души Тома представляет, что это разговор в пользу бедных, и Голикова не угомониться, не в её это духе, но всё-таки продолжает перевоспитывать подругу, — перестань об этом думать! Витя, я уверена, взял себя в руки. Тебе нечего бояться! Софа, дружок…

— Ну, что Софа? Дай лапу, да? А потом Витя крикнет — фас, ко мне?! — без тени смешливости в голосе говорит Голикова. — Я её не съем, больно надо, у меня на скорпионов аллергия.

— Никто там кроме тебя ничего не заметил, — Тамара предпринимает очередную попытку реабилитации Пчёлкина, — мало ли куда кто смотрит! Это Новый год, все как стёклышки были, с глазками бегающими, как будто год свиньи встречали. Филатов вообще чуть под ёлкой не уснул, хорошо, что доползли с ним до дома потом.

— А я заметила, — категорично отметила Софа, сминая обёртку от шоколада в ладонях, — и мне этого достаточно.

— Том, прошу тебя, следи за ней вечером, и не наливай лишний разик! Ни в коем случае! Это я на правах хозяйки говорю… — уговаривая Софку вести себя прилично, Тамара не заметила, как Лиза вышла из своей комнаты, зевая, и, очевидно, медленно вспоминая, зачем все собрались в её доме. — Вставай, проклятьем заклейменный!

— Мы-то уж думали всё, проспишь свадьбу! Косыч бы не простил…— Софа готова кинуть в Лизку думкой, чтобы та окончательно проснулась, но вместо этого наконец-то заканчивает с шоколадкой.

— Радость моя, Томка… Никогда не подведешь! — как ни в чём не бывало продолжает Лиза, повиснув у Филатовой на плечах, и грозя Софке пальчиком. — Встала рано, пока кто-то ласты тянет и сжирает мои конфеты…

— Ага, мне больше достанется, — декламирует брюнетка, не скрывая чеширской улыбки, и хватает подруг за руки, — тяните!

— Лиз, давай её в шкафу закроем, пусть Пчёлкин сам потом ищет, где оно запряталось?

— Подписываюсь под каждым словом!

— Вот предательницы, нормально вообще? — Софа бессильна против двух девиц, которым явно проигрывала в росте. — Ну, Павлова, не выкупит тебя сегодня твой гражданин бандит, запнется на первой ноте!

— Тогда сама его выкуплю, — Лиза заставляет Софку подняться с дивана, и сама занимает её место, — от Павловой не спрятаться, не скрыться…

— С днем рождения! Лизка! Двойной праздник! — слышит счастливая невеста наперебой от близких подруг, и в очередной раз думает о том, что двадцать четвертое января девяносто первого с самого начала давалось ей намного легче, чем та же дата в прошлом году. Ей двадцать лет. Ей, скорее, труднее поверить в это, чем в то, что они с Космосом дошли до жизни со штампами в паспортах. — Лизка, вот удумала же ты удачно! Готова к труду и обороне?

— Не волнуйтесь, сбежать у меня на этот раз не получится, ловушки по всей Москве расставлены, начиная от вас, — Лиза легко качает головой, отрицая эту версию развития событий, — и с датой свадьбы Космос сам придумал… Без дураков! Чтобы красиво получилось…

— Ну да ладно, мы вообще первого апреля поженились, — Тома вспоминает события почти годовалой давности, и их с Валерой свадьбу: по размаху и количеству гостей они значительно проигрывали празднику будущих Холмогоровых, — может, все будут помнить хоть ещё одну дату свадьбы!

— Я тебя умоляю, Томка, — Софа, размахивающая руками в разные стороны, изображала подобие утренней гимнастики, — про лишний повод заложить за воротник наши никогда не забудут! Как дай пострелять, ни в жизнь…

— Судя по визгу снизу… — Тамара, стоявшая у приоткрытого окна, заприметила, как во дворе многоэтажки затормозила новенькая иномарка, из которой с гоготом и разговорами вывалились две родственницы Елизаветы. И одна из них, Ёлка, явно чувствовала себя главным распорядителем всего того, что сегодня произойдет в жизни единственной племянницы. — Ты, Лизка, не опоздала с подъемом! Софа, беги, двери открывай! Платье приехало!

— Прям само? На бантиках? — воодушевленная невеста прытко убрала свою фигуру с дивана, и, вспомнив о времени, скрылась в своей комнате. — Понеслась, если такие дела!

— Наконец-то!

Увидев, что Софа занялась делом, а Лиза бросилась в комнату, Тамара вздохнула свободно. День обещал быть длинным, если их утро, размеренное и приветливое, дало им шансы на беззаботные разговоры.

Вот оно какое… ожидание счастья!..

========== 91-й. Звезды сошлись ==========

OST:

— Дмитрий Маликов — Всё вернётся

— Форум — Ревность

Лиза с трудом отвоевала свою минуту тишины. В соседней комнате идут приготовления к торжеству: Тома красит губы польской помадой, Валентина Анатольевна исподтишка наводит справки о Пчёлкине у Софы, а Ёлка дозванивается в ресторан, уточняя точное количество гостей.

Многих имен тех, кто пил за здоровье молодых, Лиза и Космос не вспомнят следующим утром, но зато позже с уверенностью скажут, что гуляли на широкую ногу. Юрий Ростиславович, оперируя тем, что «только один раз женит сына», убедил родственников Лизы в целесообразности пышного застолья. Главное, чтобы вечером Пчёлкин и Белов не перепутали фейерверки с огнестрелами, и не устроили мордобоя со своими бритоголовыми знакомыми. Иначе Ёлка и дядя Юра просто пристрелят массовиков-затейников, а Пчёлкины долго будут костерить сына за все хорошие и плохие поступки, не разбираясь, кто и насколько был пьян.

За полтора часа до регистрации брака Лиза уже не пытается справиться с собственным волнением. Поэтому в руках опять карты, используемые отнюдь не для перекидывания в игры. Когда Космос шутил о том, что Лиза «написана у него на ладони», то он практически не ошибался. Старая колода подсказывала Павловой, что её пасьянс снова сошёлся, как бы не бросала она привычку без повода браться за это черное дело.

Обещала же Холмогорову, что никогда и ни за что не станет ему гадать. Но Лиза разложила пасьянс для себя — обещание не нарушено. Все складывалось удачно, как они загадывали, и теперь Лиза может отбросить прочь свои страхи. И достать из шкатулки свои платиновые серьги с зелёными камнями, ведь темно-зеленые алмазы не могут покинуть Лизу и в день бракосочетания.

Полупрозрачная фата откинута за спину, чтобы невеста могла смотреться в трюмо. Лиза сознательно отказалась от карикатурной шляпки из сатина, и сам её подвенечный наряд отличался четкостью линий. Белизну платья не оттеняли излишние кружева. Никакого глубокого декольте, ненужных ленточек и рюшек. Только длинный шлейф, который замучаешься поправлять. Факт, с которым Лиза вполне могла примириться на один вечер…

— Лизка, подвинься, ты пока под моим контролем! — Чернова проскользнула в комнату племянницы, прячась от суматохи. — Эскадрон гусар ещё не прибыл? Где только их там носит со всем этим брачным кортежем? Так… — Ёлка стучит пальцами по деревянной поверхности письменного стола, выжидательно смотря на Лизу, — что я хотела?

— Космос прячет сигареты в шкафу на верхней полке, — девушку не смутило присутствие тётки за спиной, но колода карт была закинута в ящик, — если ты об успокоительных средствах.

— Какие вы малахольные, — Чернова не упускает возможности, чтобы подшутить над Лизой и всей компанией, — где спрятанный от тёти Вали пузырь горькой, я тебя спрашиваю?

— Кос прячет хитрее.

— Шельма!

— Не без этого.

Лиза, легко подхватив шлейф ладонями, встает с кресла, уступая место родственнице. Ёлка, облаченная в выходное платье небесного цвета, с облегчение усаживается перед зеркалом, поправляя прическу. В этот день все должно пройти идеально! Главное, чтобы Лизка не вздумала убежать из ЗАГСа. Но на этот раз не уйдет, потому что мчится к судьбе сознанно, преодолевая немалые преграды.

Что-то подсказывало Черновой, что жизнь всегда будет преподносить её семье сюрпризы, плохие и хорошие, но разве эти молодые люди не смогут держать удар? Смогут. И лучше, чем некоторые седовласые и умудренные годами старцы.

— Я не об этом! Не хочу благоухать ментоловыми сигаретами, спасибо, — не хотелось отравлять сигаретным дымом девичью комнатку, — и я обещала твоему еврейскому крестному отцу не курить! — правда, Раф нисколько не верил Ёлке в этом споре. И правильно делал!

— Что? Вы точно тридцать с лишним лет знакомы? Пусть дядя Лёня держит карман шире!

— Я тоже так ему ответила! Папка вот твой не такой наивный был, не пытался бороться с курением нашей Тани… — Ёлка с улыбкой отвечает племяннице, ловя себя на мысли, что брат… Брат не сдержал бы скупых слёз, глядя на ту красавицу, в которую превратилась его единственная дочка. А Татьяна бы, возможно, бросила свои железные маски внутрисистемного работника, рыдая в голос. Неумолимое время.

— Я тоже по ним скучаю, — и Лиза понимала, что эта тоска никогда не утихнет. Но научилась вспоминать о родителях без лишней боли. — Ну… вот и всё! — если уж Ёлка не хочет дымить, как пародия на паровоз, то, стало быть, она хочет высказаться. Раз уж никто из присутствующих за нею не поплёлся. — Всё должно пройти безупречно!

— Не сомневаюсь, — согласилась Чернова, — ведь детки вы уже взрослые. Сами все взвесили! Решили, что пора. Могли бы и раньше голубей пускать, но в жизни случаются катаклизмы. Тебе об этом лучше, чем мне известно, Лизка.

— Конечно, госпожа председатель градоначальника, — сбегать от напутственных слов тётки никакого желания, тем более нужно поздравить её с грядущим назначением, — правда, где одна свадьба, там и вторая? Правда, родная?

— Правда-правда, любопытная Варвара! Оторву голову твоему дядьке Лёньке, и посылкой отправлю к бывшей… — Елена не спешит принимать никаких поздравлений, кроме тех, которые приходились и по душу Лизы. — Назначение под вопросом, а свадьба… Дай мне остыть! Я уже там была, мне там не понравилось! Командовать парадом лучше одиночно…

— А я бы за другого не пошла! Ты знаешь… Мы знакомы восемь лет, и сначала мне было легче сделать вид, что все пройдет. Потому что я все о нём знала, и я же понимала, что… Я не могла во что-то без оглядки бросаться! Ты бы не похвалила, и… папа был бы против! Мама тоже. Ведь они не для того столько лет вкалывали в системе, чтобы она их убила… Ради Бога, скажи мне, что я не права!

— Зачем бередить рану, Лиза?

— Ты же давно ждала, что я все тебе скажу?

— Да я и сама не первый день живу на свете, милая.

— Мне следовало догадаться, но… Что бы с этого изменилось?

— Говоря честно, я понимаю, почему ты боялась предъявить мне Космоса.

— Догадалась?

— Чуйка сработала…

— И… что скажешь?

Были в их жизни запретные темы. Но Чернова не собиралась скрывать от Лизы, что знает, каким образом младший Холмогоров строит собственное благосостояние. Когда Витя, с легкой руки Рафаловича признался тётке, чем занимается, кто и когда втянул его в сборище тех, кто хочет обогатиться за счёт чужого труда, чиновница пришла в бешенство. Не так она представляла жизнь современной советской молодежи. Да ещё и кого? Жениха её племянницы, сына профессора астрофизики!

Если бы не Раф, то не ждать бы ей правды от Вити, но оба клялись и божились, что это начало. Деятельность, так или иначе, легализуется. С проблемами разберутся. Главное, чтобы никто не нагнетал. Кто не без греха? Ёлка была вынуждена смириться, но взяла с себя зарок — обязательно поговорить об этом с Лизой. Ведь решалась её судьба, и готова ли она к таким серьезным поворотам? Нужно ли ей так рисковать? Чернову всё ещё терзали эти вопросы, пусть и вида она почти не подавала. Беззаботно и по-родственному общалась с Космосом, намекая, кто тут есть его страшный сон — свекровь…

— Я не могу отправлять тебя в ад, в котором обварилась сама. С пинка твоей бабки и с молчаливого согласия окружающих, — и это служило главным аргументом тому, почему Елена не могла идти наперекор племяннице, — ты думаешь, что я и сейчас лучше? Я нахожусь на государственной службе, а мой мужчина проворачивает сделки, о которых мне лучше не знать. Что я могу? Прогнать? Думаешь, мне карьера дороже? По миру не пойду…

— Успокою, тётя Ёлка, — Лиза одним жестом вернула фату на место, закрывая лицо её легкой тканью, — пуганная! Однажды не добили, так не добьют в следующий раз! Если была бы молчаливой овцой, то Кос проплыл бы мимо. А мне другой не нужен…

— Вы… такие беззаботные и молодые! И либо чёрное, либо белое… — с этим пламенным характером трудно спорить. Чернова давно признала, что племянница слыла крепким орешком. Не сдаст позиций она и сейчас, когда уверяет её в том, как любит своего жениха. — Не боитесь подорваться, вам никто не мешает, и никто не удерживает. Наверное, вам можно позавидовать.

— А было бы по-другому, то… — Лиза, стоящая у окна, увидела, что во дворе оживленно. И Космос уже на месте, только почему-то компания друзей стоит возле подъезда и курит. Смеются. Павлова жалела, что не может услышать знакомых голосов, — «Ленинградской пташкой» в нашей семье называли бы не только конфеты!

— Больше не буду тебя мучить, баста! — встав с кресла, Ёлка спешит обнять племянницу, чтобы и она успокоилась по душу сварливой тётки. — Считай, что этот вопрос мы решили раз и навсегда. У меня все равно будет болеть, но может хоть кто-то совладает с тобой. Я ещё не отблагодарила за это местного космонавта!

— Замётано, но… — Космос назвал бы её величайшей стрелочницей, но картина под окнами заслуживала внимания Ёлки, — гляди на Витьку! Жених! Когда ты его в последний раз в костюме видела? — Лиза надеялась, что лирическая нота их разговора с тёткой завершилась.

— То есть твой Космос тебя уже не удивляет?

— Нет, просто Пчёлкин в костюмчике и пальто — это явление природы!

— Точно не в спортивном? Ба! Солидный! Не зря взяли в свидетели…

— Давай их с Софкой поженим, зачем пропадать таким кадрам?

— Боюсь, что здесь моя медицина бессильна, а был бы умный, то давно бы породнился с главными финансами партии.

— Ёлка! Софка не афиширует это…

— Слухи бегут далеко вперёд…

— Теперь знаю, чем занимаются люди в высоких кабинетах!

— Бамбук курим и чаи гоняем…

— Все, пошли выкупать… — Лиза отрывается от Ёлки, чтобы подозвать своих подруг. — Тома, Томка! Весь женсовет собрала? Все перья почистили?

— Приготовилась уже? — Филатова, размахивая в руках воздушным шариком, как тот самый Пятачок, одобрительно показывает Лизе большой палец. Невеста у них и, правда, краше всех. — Оля там Сашку своего в окно узрела, а Софка ушла на разборки, не удержалась. И остальные за ней.

— Ой, Белов! Как костюм идёт! — довольно сказала Сурикова, которую на помощь и по-дружески Лиза пригласила к себе. Не принимая во внимания замечания Софки, которой всё время что-то кажется. — Прямо сейчас замуж за него выйду!

— Подлецу все к лицу, Олечка! — не упустила случая Лиза, и обменялась со скрипачкой любезностями, показывая скрюченные физиономии.

— Что ж ты все время над ними смеешься, Лиза? — Оле непривычно ощущать себя частью большой компании.

— Имею право! — детская дружба никогда не проходит даром.

— Я этой ловушке не выкуплю Лизку, я ей задам! — насмешливо-грозным тоном выразилась Чернова, намекая, что она сделает с тем, кто сорвет эту свадьбу века. — Все свидетели! Все услышали?

— Ехать пора, — Тамара указала на часы, и кинулась за мутоновым полушубком Лизы, попутно выключая гремящий на кухне магнитофон, — час остался, а по этим дорогам…

— Без нас точно не начнут! — Валентина Анатольевна, отправившая мужа и малочисленных родственников из Подмосковья в сторону ЗАГСа, робко примостилась рядом с Черновой, которая может считать себя главной распорядительницей торжества. За Лизу ей и счастливо, и боязно! Ведь видит перед собой не свою смешливую Лизку, а будто бы Татьяну, её мать. Юную и прекрасную, прямо смотрящую вперед и с разбега поймавшую птицу счастья в свои руки. Хоть плачь, но нельзя. Валентина и не будет…

— Не зря мы так долго готовились!

— И дождались!

— Да наконец-то!

— А Софку там походу подкупили…

— Слава Богу!

— И неподкупной таможне!..

— А пусть поищут ещё! — невеста бегомсрывается с места. Лизе волнительно, она переминается с ноги на ногу, но до жути хочет увидеть Космоса. Она уже слышит, как по лестнице, преодолев препятствие в лице Голиковой и парочки одногруппниц, которых Павлова пригласила на свадьбу по душевной доброте, неслась кавалькада жениха и его команды, и мысленно приготовила себя к безудержному хохоту. Так нехитро складывались важные моменты жизни Лизы, и оставалось лишь верить, что это безоблачное утро — далеко не предел совершенству…

***

Космос, гнавший автомобиль от своего дома до Профсоюзной, с серьёзным видом втолковывал временному водителю Жоре (спасибо Филу за кадры), что «это не металлолом» и «дверьми не хлопать».

«Линкольн», несмотря на свою внешнюю усталость и премудрости в управлении, оставался предметом гордости своего хозяина. Это первая машина, полностью принадлежавшая только Косу. Старый драндулет отца учёту не подлежал. Кос всегда знал, что такая люлька ему не по статусу, а «Линкольн» не просто машина… Это мечта любого уважающего себя советского автомобилиста! За такую птицу счастья не грех кого-то умыть.

— Кос, полегче! Ты за кого сегодня больше топишь, за монстра железного, а? Где твоя совесть? — Фил, нагруженный цветами, напоминал себе не мастера спорта СССР по боксу, а… Валеру. Валеру, твою мать, Леонтьева! Потому что букетов накуплено, как артистам на «Песню года». И главное, чтобы Космос помнил, какой букет для Лизки. — Ничего с твоей тачкой не будет! Тоха у меня в секции первым права получил, умеет человек ездить, и газ с тормозом не путает.

— Говорил же вам, что таксу надо вызывать! Кос, завязывай… — Белов хлопал себя по карманам — на выкуп всё-таки собрались. А Фил, очевидно, подумал от бабских заскоков цветами отделаться. — Опоздаем в ЗАГС, пока тут телимся!

— Я тебе так, Белый, скажу, — сипловатый от холода голос Пчёлы окликает Сашу сзади, — туда, куда Космос собрался, нам не только никогда не рано, но и никогда не поздно! А мне так вообще противопоказано, бля…

— Чего ты там лясы точишь, Архимед недоделанный? — Космос, принявший слова на свой счёт, возвращается к друзьям, расставшись с ключами от автомобиля. — Встал там за сугроб, покуривает, головка болит?

— Даю вам хилый шанс передумать, космические люди! — но Пчёлкин уверен, что два космических пришельца вцепились друг в друга мертвой хваткой. Просто лишний раз нужно в этом удостовериться. — Пожалей! Девочку бедную…

— Пчёл, это моя война! — заботливый родственник включился в игру как-то не к месту. Кос же искренне советовал этому лешему закусывать, чтобы потом в голове без прибамбасов. — Как говорит Лизка, иди в пень со своей юрисдикцией!

— Все вы влюбленные дураки на одну морду, — и к этому племени Витя себя не относил, — хоть тресни…

— А ты чего нет, Пчёл? — Фил подумал о том, что Томка не зря предупреждала его про настроения двух свидетелей. Одна проклинает второго, а тот — не с той ноги встал. — Не надо тут нам сказки молоть…

Пчёла пытался не размышлять о собственных проблемах. И можно ли так назвать очередное недовольство Софки, пытающейся сделать из него собачку на поводке? Знает, что ничего не выйдет, но все равно пытается воздействовать. Наверное, не следовало бы говорить ей вчера, как он устал от её перепадов настроения и ревнивого шипения! Дышать тяжко, когда слышит капризы этой принцессы на горошине! Плевать ему, что она там себе придумала, и каким образом.

Сам же задним местом чувствует, что сейчас Софа будет воротить нос, ещё и Лизкин выкуп сорвёт, таможенница хренова. Но ничего поделать не может, потому что их ссор хватало максимум на неделю. Витя возвращался, и не находил особенных причин для конфликтов, но Софка изощренно выгребала их из любого говна. И почему в его жизни настал такой порядок? К чему оно ему надо? Мать твою…

Фиг бы с ней! Может, не хватает этой папиной дочке лишнего бабла, вот и бесится? Нет, мелко. Как и всякий представитель номенклатурного класса, Софа о таких вещах почти не думает. Всё как зайцу триппер. Или же просто с ума свести его хочет, не думая о том, что если уж он ей ответит, то неизвестно, кем они расстанутся. Точно не друзьями. В эту красноречивую лабуду об искренней дружбе между девушкой и мужчиной Витя не верит. Потому что знаком с Космосом и Лизой, и потому что… почти год ходил кругами вокруг одной зеленоглазой чумы. Допрыгался…

В самом деле… Пчёла не ради Голиковой сюда сорвался! Друга лучшего женит, чтобы хоть у кого-то на улице праздник был. Сестрицу замуж выдает! Единственную и любимую, умную и красивую. За Лизку как-то болело, потому что своя и родная. Вместе и по ушам получали, и делили горе и радости. Семья! Кровь с водой не спутать… Жил под одной крышей столько лет, и всегда мог рассчитывать на родственное понимание. И этот редкий человек выходит замуж за Космоса! Дожили…

— Всё! Покурили и хватит! — Космос прерывает привал на табак. — Не сутулься, родственник! Мы теперь братья особого калибра.

— Все путём, брат, не сомневайся! — Витя отвечает Холмогорову ответным хлопком, и, вспоминая о собственной роли, поправляет под расстёгнутой дубленкой красную ленту, и бодро командует: — Мужики, у чемпиона веники расхватали! А я со своей мадамой договариваться, а то хер пропустит! — секунда, и Пчёлкин снова в приподнятом настроении, и, оставляя друзей, резво бежит по снегу в подъезд.

— По карнизу, бля, полезет, — не скрывая сарказма, заявил Саша, принимая от Валеры два букета цветов: для тёток невесты, — акробат херов…

— На ракете запустим, ага!

— С любовью, марсиане!

— Чё ржете? — Кос, поправляя на запястье рукоять часов, приводит друзей к порядку. — Кони, я же вас с собой возьму, чтобы весело было! Мы с первого класса вместе…

— И огребаем тоже коллективно… — Фил не забывает напомнить, как им весело вместе живется. — Лизке подарок не забыл? Двадцать лет всё-таки!

— Не забыл!

Провалами в памяти Холмогоров не страдал. Правда, чуть не сломал голову, думая, как не ударить в грязь своим длинным носом. Разгадка нашлась в шкатулке с украшениями матери, и подарок удивительно шёл к зеленоватым серьгам, которые Лиза так часто носила. Космос решил дополнить их кулоном, да таким, как будто бы из того же гарнитура.

Мистика какая-то! Именно об этом подумал Кос, когда впервые увидел алмаз, будто бы для его голубоглазой сделанный. Ценность подарка Космос мог определить лишь по ощутимой тяжести, а Лиза… И без того сторонница того, что главное в таких подношениях — смысл. Здесь же — любовь. Как бы банально и глупо не звучало.

— Кольца, бриллианты? — скупо предположил Белов, когда они направлялись к подъездной двери.

— Считай, что небо в алмазах! — раскрыть карты рубашками поверху Космос не желал.

— Все, давайте, — Валера первым входит в дом, в котором гоготание Пчёлы и девиц с пятого этажа, слышно даже на первом, — акт первый, не тушуйтесь Космос Юрьевич!

— В первый раз женится, Фила, не дави на него!

— И последний… — отрезал Кос, решив без лифта подниматься на этаж, где жила Лиза. Шутки друзей не воспринимались насмешками, но важность момента не позволяла ему лукавить в ответ…

***

Софа смотрела на Пчёлу, как на дикого зверя, загнанного в ловушку. Именно так, а не с точностью наоборот. Её лицо не хранило следов ночной печали. К тому же выговорилась, и наслушалась рассказов Валентины Анатольевны о том, какой её Витя хороший. И то, что она первая, кто с ним так долго. От этого факта можно возгордиться, однако внутри Софку передергивало.

Но пережила, приняла и справилась. Снова взяла эту опасность на себя, потому что никто ни с кем не расставался, никто никого не бросал. С этим нужно как-то жить, и вот он, Витя Пчёлкин, стоит перед ней. Звёзды сегодня неминуемо сходятся, чтобы Софа его не отпустила. Она и не даст ему и единого шанса в сторону посмотреть.

— Что, товарищ, выручать друга пришли? — живой щит из Голиковой хлипкий, и Пчёла, постукивающий сигареткой по пачке «Самца», лучше всех это понимает. — А где оно? Чего друга послал?

— На сепаратных переговорах и Витя Пчёлкин хорош! Что, девушка, я не прав? А то думаю, откуда она здесь стоит!

— Конкретизируй, кто?

— Да певица какая-то, или актриса! Красотка жуткая, так бы и…

— Не выражайся!

Пчёла с готовностью позволил Софке находиться в ослепительной уверенности, неспешно сыпля на неё то колкостями, то комплиментами. Сегодня его спутница настроена решительно, так и он не собирается перед ней пасовать. Возможно, сегодня Софа убедительно докажет ему, что они просто созданы друг для друга, как и виновники торжества. Шансы ещё есть? Стоп, а о чем он думать десять минут назад! Впрочем, совершенно похер. Лучше располагать тем, что само идёт к нему в руки. И тогда Пчёла выкинет из головы предательскую по отношению ко всем мысль: к Саньку, к Софке, да и к самой… Оле Суриковой, чёрт возьми! Угораздило…

Витя и сам не знал, почему с некоторых пор смотрит на девушку Сашки, как на нечто неземное. Не понимал, почему так ёкает. Совсем не как с Софой, постепенно и мягко, а вспышкой, ударом под ребра. Получи, Пчёлкин, и не жалуйся! Он же никогда не влюблялся безответно, и знает, какие последствия ждут, стоит хотя бы намекнуть симпатичной скрипачке о том, что…

Он не просто так напросился с Сашкой на её отчётный концерт в нелюбимой им консерватории. Просто увидеть хотел. А Белый обрадовался, как олух, веря, что Пчёле и впрямь нечего делать! Но Софа этого не ведает. Пусть нутром чувствует его состояние, и копирует, будто обо всем догадалась. Плакала горькими слезами её рациональность. Поэтому мысленно Пчёла пытается жить, как будто бы ничего не изменилось. И опять играть покаянного путника перед Софкой, шаря по ней глазами, как ошалелый. Здесь ему нет равных.

— Нет, ну я предположил, — Пчёлкин азартно не сдавался, — вон, пацаны идут, свидетелей больше.

— Чё, Пчёлкин, проигрываешь мне войну тут? — Космос с ребятами появились на спасение другу, и на верную беду Софки, которой сложно держать оборону. Особенно когда присутствующие гости всех возрастов давно хватаются за животы, смотря на то, как Пчёлкин долго и упорно распинается на одном месте. — Начальница, я пришёл с миром! Ты можешь в плен этого рыжего брать, а там я дальше сам справлюсь!

— Да ещё неизвестно… — Витя приготовился решить свою проблему поднятием женского тела на руки на пару секунд, — кто из нас в плену окажется! Братва, наступай, я отвлеку!

— За невесту выкуп положен, эй! — Софа, внезапно для себя — висящая на плече Пчёлкина, видит, как Космос и его команда всё-таки проникают в квартиру. — Пчёлкин, гад, деньги гони! Не отдам!

— Она бесценна! — Витя увлекает ослабшую Голикову куда-то на кухню, совсем не собираясь с ней разговаривать, но падать на колени — вполне возможно. — Говорил тебе, дурында, Виктор — значит победитель!

— Вот дурдом! — в сердцах произносит Белов, идя следом за Космосом и Филом, но их останавливает тётка Лизы: почти легендарная и, видимо, весь этот цирк собравшая. Грех не подыграть такой даме из комитета, знакомства важны всякие, да и ясно теперь, что Лиза не просто так такой лебедь ясноглазый. Обкомовский. — Разве не вы невеста? Соглашайтесь, мы и вас выкупим! Не жалко…

— Неприкрытая лесть, юноша! — несмотря на праздник и своих счастливых детей, чиновница мысленно оценивала Белова, справки о котором навёл Раф, пользуясь неведомо какими старыми московскими связями. Чёрт бы побрал такие знакомства, а ещё бывший офицер! Но в друзьях племянника Чернова не находит ни одного намека на род занятий: вид у всех четверых строгий, а жених сияет, как начищенный чайник! — Вот и встретился цвет советской молодежи с центром цековской бюрократии! Милости прошу! Только не забыли, за кем пришли? Через одну границу прорвались, так я вас без контроля тоже не пущу!

— Я и не такие горы сворачивал! — Космосу любопытно, будто бы он никогда не видел своей Лизы. Сначала одну ловушку поставила, а потом другую — через заслуженного председателя комитета споткнулся даже Белый. Уморительная намечается свадебка, но если уж и мечтать о балагане, то только о таком. — С новой должностью!

— Присоединяюсь! — вручив Черновой букет цветов лично в руки, Валера с облегчением вздохнул, потому что на розы у него явно будет жуткая аллергия.

— С которой из, золотой? — не зять, а чудо лесное. — Кто проболтался?

— Скажи спасибо, что не бабушка! — ответил за Космоса Пчёла, откупившийся от Софы честным обещанием не разочаровывать её хотя бы этим вечером.

— Так и не расплатились со мной, — гуляния ещё не начались, но Софа чувствует, как после общения с Пчёлкиным в крови явно превышен уровень адреналина, — и даже не налили! Как знали, какого шпиона подсылать…

— Погоди ты, ещё до ЗАГСа не доехали!

— Долг платежом красен!

— Не заговаривайте мне зубы, — вспылил раздухарившийся Космос, которого окружили друзья, и не давали возможности перестать ржать, как породистый скакун, — куда дели Лизу?

— Да вот она я! — после вопроса, принадлежащего Холмогорову, невеста решается выйти из своей светлой комнаты, прерывая все споры между родными и близкими. Она умеет быть сторонним слушателем, но быть неотделимой половиной одного космонавта — её вторая сущность. — Берите даром, Космос Юрьевич! Как и заказывали…

— Вот это да!

— Лизка!

— А говорил, что не отдаём и спрятали!

— Все равно, — Лиза оправдывала все ожидания, но вместо того, чтобы рассыпаться перед ней в словесной чепухе, Космос едва вспоминает про обычное красноречие, — найду…

— Я же сказала, что сама его выкуплю, Софа! — в новую жизнь Павлова собиралась идти гордой и уверенной походкой, и поэтому стоя посреди коридора, ловила на себе восхищённые взгляды. — Я знаю все методы ведения межпланетных войн…

Лиза лукаво улыбалась через тонкую блестящую фату, и, протянув свою тонкую ладонь, вперед оказалась в руках Космоса, которого ждала и всю ночь, и все утро. Понимающие гости разошлись, оставляя жениха и невесту наедине, и в квартире воцарилось молчание от внезапной пустоты. Космос, не обращая внимания на время, вместо приветствия прижимал женственную фигурку Лизы к себе, а она, нежно коснувшись пальчиками его щеки, нарушила молчание первой.

— Как хорошо снова оказаться рядом с тобой, — когда Космос снимает с её лица покров, в очередной раз, откидывая фату на светло-русые локоны, Лиза сама целует его пухлые губы, и получает не менее горячий ответ, из-за которого они рисковали везде опоздать. Пусть…

— И упаковку правильную выбрала! — насчёт шлейфа Лиза и правда не шутила, но если так, то Космос готов нести её до ЗАГСа на руках. Потому что давно пора! — Красивая… Ты вообще самая красивая во вселенной, ты слышала?

— Сам такой! Главное, чтобы по дороге цыгане не украли, — черный костюм-тройка смотрелся на Космосе как влитой. Ни пылинки на ткани, но катышка, все как с иголочки, — не покушались?

— Нет, думают, что за бес такой, отскакивают…

— Неизгладимое впечатление на всю жизнь, Космос!

— А я тебе подарок принес!

— Ты сам — мой подарок…

— Это не обсуждается, я вообще тот ещё сюрприз.

— Сюрприз… Сюрприз! — Лиза готова поругать себя за то, что в ней ни грамма серьезности. Она не повзрослеет даже со штампом в паспорте, или ей просто по вкусу забавить Космодрома своим поведением. — Да здравствует сюрприз!

— Погоди ты, милая, подражать своему братцу! — Космос отодвинул полы зимнего черного пальто, и достал из-за пазухи небольшой серебристый мешочек. Павлова вопросительно взглянула на него, и в следующий миг Кос уже держал в ладони массивный кулон на серебряной цепочке. — С днём рождения! Этот артефакт тебе, алмазная, в честь моей вечной и безоблачной любви. Правда, что-то напоминает?

— Всё в этой жизни связано… — где Космос мог найти такую редкую вещь, Лиза даже не задумывалась, потому что внимательностью изучала, как играют грани на безупречном камне, — совсем, как мои серьги…

— А это кулон моей матери! Точнее, он теперь твой. А ну-ка… — не стоит большого труда закрепить на шее девушки серебряную цепочку. Лиза благодарно расцеловывает будущего мужа, и кружится вокруг него, почти запутываясь в складках длинной юбки. — Звёзды сошлись?

— Более чем! И знаешь, мой генерал… — Лиза вспоминает знание, почерпнутое в какой-то старой книжке матери, — алмаз — символ постоянства! А зелёный алмаз — нечто большее, чем все остальные камушки вместе взятые…

— Тогда скажу тебе, что все выглядит очень правдоподобно, красивая…

— Ещё бы…

— Тогда поехали жениться?

— Без колебаний!..

Комментарий к 91-й. Звезды сошлись

Холмогоровы образца 1991 года:

https://vk.com/wall-171666652_218

========== 91-й. Холмогоровы ==========

OST:

— Сергей Лазарев — Я не боюсь

Космос и Лиза приехали в Грибоедовский ЗАГС за пять минут до начала церемонии регистрации брака, потому что оба бессовестно забыли про стрелки на часах, фотографируясь на фоне красот заснеженной столицы. Не зря же неутомимая Софа готовила заграничный фотоаппарат, специально настраивая технику для великого случая, а Пчёлкин заранее сочинял маршрут следования. Снимали везде: и у подъезда на улице Профсоюзной, и на фоне припорошенного «Линкольна», а после почти по всем достопримечательным местам Москвы, попадавшимся по пути.

На этих незатейливых фотокарточках беззаботные жених и невеста навсегда останутся влюблены и юны, счастливы и прекрасны. Они понемногу подчинялись указаниям Софки, громогласно заставляющей держать спины ровно и послушно смотреть в объектив, но на волю часто прорывался смех или очередная гримаса Космоса, которому не нравилась расшалившаяся метель, наводившая в воздухе свои порядки.

Ведь сегодняшний день был только для него и Лизы…

Для Холмогоровых!

Витя, мельтешивший за спиной Голиковой, почти не напоминал ей о вчерашних слезах, то и дело пытаясь испортить кадры новобрачных, но Софа была готова бегать с фотоаппаратом вечно, не боясь растянуться на обманчивых снежных дорожках. Этого дня все очень долго ждали, и она не может не запечатлеть его, чтобы после вспоминать, что в жизни есть не только обыденность.

И что на фото Софка с Пчёлкиным тоже выглядят едва ли не молодоженами…

Они дурачатся и шалберничают, им ничего не мешает беззаботно плавать в облаках, как это бывало раньше.

Однажды они просто возьмут фотки в руки, посмотрят на свои до глупости смешные лица и забудут всё свои ссоры!

Легко…

— Наконец-то, приехали! — грянули хором Чернова и Холмогоров-старший, когда Космос помогал Лизе выбраться из автомобиля, придерживая подол её платья от сероватого снега под ногами. — Ещё бы отличились, опоздав на собственную свадьбу!

— Можем, когда хотим, — невеста и жених пытались сохранить серьезность перед нарочито строгими отцом и тёткой, но безрезультатно. — Прости, Ёлочка! Зато фотки классные получились, Софа соврать не даст!

— Фотки, фотки… — Елена Владимировна, запахивая на себе длинную серую норку, передразнивает тон племянницы. — Послушалась бы старую тётку хоть напоследок. Нет же, вам лишь бы где-нибудь помотаться, чтобы мне нервы помотать!

— Ладно, уважаемые, чего на молодежь покрикиваем? — вмешался Рафалович, облаченный в темно-красный пиджак. Он по традиции зажимал между зубами бесценную папироску «Беломора», в очередной раз нарушая свои обещания перед любимой женщиной. Не бросить курить ему в этой жизни. Никогда. — Главное, что лихо домчались. А там впереди ждёт устроенная семейная лодка, самая настоящая!

— С этими прохиндеями всегда будь настороже, уж поверьте, — Юрию Ростиславовичу лучше других известно, какие дела могут творить Космос и его друзья. Он наблюдает за этим слишком долго, чтобы не радоваться тому, что сын женится, — что, без приключений доехали? А я же возьму у Софы фотографии первым, не поленюсь…

— Папа, хватит тебе! — Космос не готов слушать нравоучения отца и в женатой жизни, но, видимо, придётся. — Доехали в лес за орехами. Лизку не утрясло, а двое потерпевших тоже на местах…

— Всё, родные, нам пора, — теперь пришла очередь Лизы торопить Космоса, а заодно и всех близких. — Не поверьте, дядя Юра, но Кос гнал нас больше всех. Поэтому теперь можно и побегать!

— Тогда побежали слушать марш Мендельсона! — залихватски объявил Пчёлкин, махнув рукой, чтобы сразу же словить на себе не самый понимающий взгляды Елизаветы. Логичнее было бы высказать эту фразу Голиковой: она бы обрадовалась, расценивая всё однозначно, но Витя обратился к сестре. Немного… немая сцена. — С Косом бегите. Я рядом постою…

— Главное, чтобы не в твоем исполнении слушалось, Пчёл, — таланты Пчёлы мало впечатляли Холмогорова, — бедные барабанные перепонки!

— Да фиг тебе, Кос, — Витя не сомневается в своих силах, — если надо, то и спляшу, я же парень талантливый.

— Сегодня не твоя очередь женихаться, жук!

— Я про это не говорил.

— Тебе туда и не надо, пока вести себя не научится…

Короткая перепалка Вити и Космоса, едва начавшись, завершена Лизой без боя. Ребята просто не стали с ней спорить, потому что эта неугомонная не просто невеста, но и именинница. Её желания закон. К тому же Космос сам схватил Лизу за руку, торопя скорее стать мужем и женой официально.

В старинную залу, украшенную живыми цветами, молодожены входят в положенное время. Их приветствуют текстами, заученными наизусть, а от последующей реплики о поэтичности Энгельса будущие Холмогоровы понимающе переглядываются, не сдержав смеха. «Капитал» и прочие марксистские труды снились Лизе в ночных кошмарах, а Космос удивлялся тому, что ничего не меняется. Формальности!

Может, к его свадьбе могли бы и новую речь придумать для разнообразия? А Энгельса и прочую пыльную нечисть Космос перестал уважать, когда Лиза с воплями и криками о своей усталости учила политэкономию. Но это мелочи…

Впрочем, вполне приятные!

А Лиза, слушая проверенную годами речь регистратора, смотрела прямо перед собой, временами крепко сжимая локоть Космоса. У нее не было желания отодвинуться от мужа больше, чем на сантиметр. Это её честный душевный порыв — никогда не разлучаться с космическим пришельцем. Ныне Павловой кажутся неведомыми моменты горького восемьдесят девятого года. Она надеялась, что Кос также похоронит их в памяти и заглушит. Не вспомнит, что они чуть ли не навсегда расставались ещё год назад. Все пути вели к сводам Грибоедовского дворца бракосочетания, и силы, соединившие их вместе на свадьбе у Филатовых, красноречиво советовали упрямцам не бежать от судьбы.

Лиза с твердой уверенностью говорит «да», когда ей задают закономерный вопрос о согласии на вступление в брак. Она не сомневается, о чём хочет оповестить все государственные инстанции Советского Союза. Павлова заголосила так громко, что Софа, стоявшая чуть поодаль, еле сдерживает в себе смешок, рождённый боевой удалью подруги. Готова к труду и обороне! И к грядущей семейной жизни…

Год за два, держи ухо востро и не бойся крутых поворотов фортуны. В остальном — полная обустроенность, чаша любви и серебряные туфельки хоть каждый день. Если, конечно, Лиза вообще умеет на что-то не обращать внимания, и сможет полностью посвятить себя домашним хлопотам. И в этом Софа сильно сомневается: Павлову слишком сложно обуздать. Если только Холмогоров сильно постарается!

Однако Голикова не питает иллюзий о том, как проводят свои трудовые будни Космос и Витя. Иначе бы старые друзья не говорили ей, что связалась она с братвой, а с виду же приличная девочка при маме и папе. Но всё-таки сегодня праздник. И свидетельница невесты должна заряжать всех радостью, подражая новогодней гирлянде.

Софка и будет. Никто не залезет к ней в голову, и не узнает, о чём Софокл думала, стоя в торжественной зале рядом с молодожёнами.

Космос не менее бодро оповещает окружающих, что на вступление в новую жизнь он, без всяких сомнений, согласен. Они с Лизой через многое прошли, чтобы наконец-то оказаться у собственной семейной лодки. Чего стоили их метания после ухода Сашки в армию, необдуманное решение Лизы о переезде в Ленинград или же ссоры позапрошлой осени. У Коса отлегло, когда его неугомонная Павлова выпалила свое «да», решительно вознамерившись стать Холмогоровой.

Несомненно и то, что стало легче не одному Космосу. Потому что в толпе гостей раздались умильные вздохи Ёлки, которая считала, что её миссия на этом свете выполнена. Остались только выборы в какие-нибудь верховные депутаты, но можно прожить и без них. Не отставала от неё и мать Пчёлкина, для которой Лиза — это копия погибшей младшей сестры. Вся в мать, особенно в этом безупречном белом платье, копной завитых локонов и алмазном гарнитуре. Картинка! Можно часами смотреть…

Когда-нибудь Космос и сам с удивлением обнаружит, как похожи свадебные фотографии двух беззаботных и молодых пар — Павловых и Холмогоровых. Но до этого момента ещё нужно дожить, устав от потока времени и событий, и поэтому сын профессора астрофизики не мучает себя такими шарадами. И Лизе бы они не понравились. Она помнит, чем закончилась история её родителей, но они с Космосом — совсем иной сценарий. Поэтому подобные сравнения не имели шанса быть озвученными.

Самый волнительный и долгожданный момент!..

Два золотых кольца наконец-то обрели своих законных владельцев. Если несколько лет назад кому-то из окружения Космоса и Лизы казалось невероятным, что они составят удачную пару, то сегодня все сочувствующие могли умыться горькими слезами. Космос светился, как начищенный чайник с завода, с твердой уверенностью украшая безымянный палец правой руки Лизы. И она, осматривая свою ладонь, которую так бережно накрывает мужская, непроизвольно растягивает губы в улыбке.

Даже регистратор, видевшая в своей жизни не одну брачную церемонию, разделяет настроение всеобщего счастья. Пусть юные жених и невеста, занятые процессом обмена кольцами, не перестают переговариваться. Не грех сделать им замечание, чтобы не нарушали устоявшуюся юридическую процедуру, но они все равно бы не обратили внимания на чужие неблаговидные слова.

И когда Космос и Лиза вообще к кому-то прислушивались?!..

— Приговор окончательный, — Космос коротко целует Лизу в щеку, не дожидаясь никакого — «можете поцеловать…». Сам лучше других в этих вопросах разбирается. Долго обивал пороги, прежде чем золотое колечко украсило правую руку его алмазного сокровища, — обжалования не жди, алмазная!

— За наказание ты уже расписался, солнце! — скороговоркой шепчет новоиспеченная Холмогорова, понимающая, что способность спорить без умолку не покидает их и в ЗАГСе. Но и здесь они снова уравновесили чаши весов.

Вот так сливаются созвездия Овна и Водолея, если гороскопы, прочитанные Томой в журналах, не врут. Не воздух, не огонь…

Пожар, пламя! Вам и не снилось…

— Ну… Слава Богу, — слышится голос Пчёлкина на выдохе, — можно «Горько» крикнуть?!

— Молодой человек, позвольте, но это не ваша регистрация брака! — культурно замечает скромная чиновница, и одновременно Витя видит, как Голикова назидательно прицокивает. И, не давая ему шанса на последнее слово подсудимого, оглашает свою точку, мать его, зрения для всех присутствующих:

— За свидетеля извиняемся, его с утра уже уронили. К тому же — это старший брат новобрачной… — к раскованности современной молодежи привык не каждый из присутствующих на бракосочетании, но дело чести для Софки… Показать Пчёлкину, где он раков зимовать оставил, — и за это звание ему никто ещё не налил!

— И тут всё не лечится, — Космос не имел права смолчать, оставаясь в стороне от комментирования афоризмов Пчёлкина, — но, говорят, что в обществе трезвости и за таких решают…

— Вот черти! — прошептала окрылённая своим настроением Лиза, которая не сомневалась, что Софа и Пчёла — это мастера по втягиванию всех в комичные ситуации. Но сегодня не их свадьба, чиновница ЗАГСа совершенно в этом права. Тосты последуют на застолье, а сейчас им с Космосом жизненно необходимо удостовериться в том, что теперь у них одна фамилия на двоих.

Холмогоровы!..

Отныне их будут воспринимать только так, а не иначе!

Следуют короткие и суетливые поздравительные слова, Лиза с Космосом снова переглядываются в ожидании приятной минуты, и церемония близка к своему завершению. Вот их объявляют мужем и женой, разрешая скрепить их брачный союз поцелуем, и Холмогоровы не отказывают себе в этом удовольствии. Лиза, держа свой маленький букет из розовых роз в одной ладони, рада оказаться в объятиях мужа, чтобы поцеловать его. Коротко погрузиться в космические дали, а вернувшись на грешную землю увидеть, что сегодня в их мире нет места разочарованиям.

— Горько! Горько! — в зале слышится характерный всплеск, потому что Саша и Валера, не удержавшись, открыли первую бутылку «Советского». Гости рассыпались в поздравлениях, а у Пчёлы закончился даже восторженный мат.

Космос и Лиза громко и лихо вступили в свою женатую жизнь, и теперь их друзьям с чистой совестью можно уходить в запой по такой огромной радости!

Софа понимающе переглядывается с Витей, ведь год назад это они, как два шпиона-нелегала, строили планы по применению двух злых на мир космонавтов. Не себе помогли, но хоть как-то польза… и стоят, красивые. Муж и жена!

Одна сатана…

Но последние мысли Пчёла не высказывал. Не одному ему здесь и сейчас стало легче. Родители могли успокоиться и не думать, что племяннице будет тяжко по жизни: все бывает на пути, но ей есть за кого ухватиться. Ёлка могла размеренно разделять и властвовать, без перебоев занимаясь государственными делами и воспитанием Рафаловича. Дорогу осилит идущий, а Лизка пристроенная! Пылает своей космической любовью, с благодарностью принимая поздравления и комплименты в свой адрес.

Юрий Ростиславович мог быть уверен, что Космос приобретает известную степень серьезности. Семейная жизнь — это университет похлеще, чем все ваши Бауманки и Физтехи! Вступительный экзамен сдан более чем успешно. Но академик вряд ли прогонял в голове рассуждения Пчёлы, которому «туда не надо», а вместо этого почти по-свойски поздравлялся с новыми родственниками, то и дело, поглядывая на влюбленного сына.

Где-то сзади стоят люди, сдержано смотрящие на обстановку вокруг. Это знакомые Юрия Ростиславовича и Елены Владимировны, и они совершенно не знают, что собой представляют новоиспеченные муж и жена, но обязаны выразить уважение их семьям.

Вот и собралась компания интеллигентных людей! Это вам не свадьба Фила и Томки, где Космос чуть ли с кем-то не подрался за Лизу, соблюдая священные правила местного мордобоя. И никаких прятаний в шкафу…

И в этом Космос и Лиза ещё раз убедятся, когда окажутся в ресторане «Прага», в котором был организован банкет. Огромный стол был накрыт по форме буквы «П» на семьдесят персон. Вокруг лилась инструментальная музыка, в напольных вазах помещалось множество свежих розовых букетов, а столы ломились от изобилия угощений. Поздравления от почтенных академиков мешались с правительственными телеграммами, которые с огоньком зачитывала Чернова, стоя у микрофона в центре залы.

Знакомые «Бригады» Белого, сидевшие где-то на задворках застолья, могли подумать, что пришли далеко не по адресу, но Космос отстоял свое право на оживление официальной обстановки и теми, кто сопутствует ему по жизни. Лиза понимает это и принимает. В конце концов, такие события бывают единожды в жизни, нужно запоминать счастливые моменты и делиться радостью. Может, кто-то и любил жениться и разводиться, но у них с Космосом слишком расшатанные нервы для таких аттракционов. Поэтому они и решили, что больше не будут испытывать обоюдное ангельское терпение.

Но большее изумление охватит Космоса и Лизу, когда родители, взяв долгожданные слова для поздравлений, вручают им ключи от квартиры в доме на площади Восстания. Жилье в сталинской высотке не шло в сравнение с другими подарками, и сами Холмогоровы не могли догадаться, как Ёлка и Юрий Ростиславович сумели скрыть от них факт своих сложных предсвадебных происков. Космос и Лиза о таком и мечтать не смели, собираясь временами стеснять академика, по крайней мере, ещё год, пока не найду для себя собственный уголок, отличный от квартиры на Профсоюзной, но все было задумано за них.

— Браво-о-о!.. — послышалось от гостей, и Космос с Лизой медленно встали со своих мест, спеша принять из рук Ёлки связку увесистых ключей.

— Поздравляю, сестрёнка! — невесту окликает Пчёла, который был единственным посвящен в замысел старших, но клялся молчать, чего бы это ему не стоило. — В новую жизнь! Тебе понравится, я проверял…

— Витя… — Лизе хочется обнять брата и поинтересоваться, почему он молчит, когда не надо, но вместо того она наблюдает, как Космос прячет за пазуху ключи, пытаясь вызвать отца на разговор сразу.

— Батя, да как?! — Космос и доволен, и обескуражен. Он пытается выспросить у отца, как он добился привилегии, положенной только каким-нибудь партийным боссам или военным шишкам, но Юрий Ростиславович в ответ лишь крепко пожимает руку сына, отправляя объяснения в долгий ящик:

— Большому кораблю — большое плавание!

— Спасибо! Но…

— Сочтемся в старости.

Как в спасение академику в бирюзовом зале полилась музыка первого танца новобрачных. Они красовались посредине помещения, как высеченные из одного материала. Высокие и лучезарные, с открытыми лицами, сияющими юностью и любовью. Фотограф и оператор еле поспевали за движениями пары, плывущей в своем космическом ритме, а взоры гостей устремлялись исключительно на молодую семью. Их свадебное торжество ещё долго будет обсуждаемым событием среди столичных сплетников. Не каждый день сын профессора Академии наук СССР женится на племяннице чиновницы из Ленсовета. И какими силами родители подготовили своим детям шикарный и практичный подарок в виде квартиры в высотке на Баррикадной, оставалось только догадываться, а кому-то и завидовать не от доброй души.

Кто ещё мог так постараться? Чтобы молодые были настолько устроены, что вряд ли бы когда-нибудь собирались раздумывать о смене обстановки. И не думали, в какую очередь встать за жильем, и сколько от зарплаты нужно откладывать на короткий отпуск в Ялте. Что они могли в свои двадцать лет, если бы не встретились так удачно? Брак почти династический, пускай близкие родственники хором поют про то, как ладно этот союз скроен. И как оба любят друг друга!

Этими вопросами и мучили свои почтенные головы гости жениха и невесты, приглашенные по инициативе их уважаемых родственников. Представители академической элиты Москвы и прочие высокопоставленные знакомые старшего Холмогорова, добрая половина Ленинградского обкома и несколько военно-морских офицеров — знакомых покойного отца Лизы и друзей Рафаловича.

Новообращенные Холмогоровы и при всем желании никого бы не могли перечислить по именам, а свидетель жениха, неуютно озирающийся по сторонам Пчёла, чувствовал, что номенклатура живее всех живых и зорка, как ястреб. Пусть и веет ветер перемен, жестокий к своим детям. Дружки старика Космоса просто по вороту считывают, откуда Витя такой интересный взялся, но Ёлка и его мать просто не дадут совершиться на празднике Лизы происшествию в лице подпитого братка, желающего доказать кому-то из морских волков свою значимость.

И поэтому Фил постоянно бдит, чтобы кто-то из боевой команды не сболтнул лишнего. Особенно после оглушительной новости про квартиру в высотке на площади Восстания, от которой Белый, не так давно переехавший на съёмную хату, изменился в лице. На каком месте теперь стоит их общий братский подарок, имея который, счастливые Холмогоровы наконец-то поставят в глухой гараж свой гремящий на все лады «Линкольн»?

Многочисленные знакомые Космоса и Пчёлы, приглашенные на банкет, ютились где-то в конце столов, выстроенных по периметру помещения. Строгие пиджаки не могли скрыть золотых аляповатых цепей и крупных модных перстней-печаток. Каждое их доброе слово завершалось дарением охапки роз для молодой жены и памятного подарка для мужа, выслушивающего бывалых приятелей с видом победителя, который не даст усомниться в своей несокрушимости.

— Поздравляем с женатой жизнью, Космос! И по-хорошему завидуем твоему везению! — несколько раз подряд Лиза слышала подобные комплименты в свою сторону, на которые только благодарно кивала, крепче сжимая под столом руку мужа. А Космос, не на секунду не отодвигаясь от жены, протягивал знакомому руку, неизменно повторяя:

— Не забуду, брат! — в обычной жизни Кос ни на секунду бы не допустил, чтобы рядом с его алмазной водился подобный гость со свадьбы. С огромными забитыми ручинами, которыми полчаса назад с кем-то дрался.

К тому же теперь право Космоса на отлов соперников подтверждено государственной бумажкой, а сестра Пчёлы, вечно скрывающаяся за спиной братца, стала женой Космоса. Для братвы, укромно уместившейся вместе со всей молодежью на севере стола, было до этого дела. Никто не думал, что Космос, горячий на кулаки, буйную голову и трехэтажный мат, окажется таким постоянным в собственных симпатиях.

— Ты в это веришь? Кос, только посмотри… — спросила Лиза у Космоса, когда праздник, из-за заметного убывания почтенной части гостей, постепенно шел к концу. И ослабшие после многочисленных тостов и танцев Холмогоровы могли отдохнуть, думая о своих безбрежных мечтах. Друзья, попросив музыкантов взять краткий перекур, договорились в официантами обеспечить свою музыку, и вот уже развеселые свидетели выплясывают под «Яблоки на снегу», все время повторяя, что это «их песня», — не у нас одних праздник! И это ведь так хорошо, правда?

— Так будет всегда, красивая, — Холмогоров привлек заметно уставшую жену к себе, гладя её по раскрасневшейся щеке. Светло-голубые зрачки Лизы блестели даже в приглушенном свете, и он вынужден снова провалиться в этот морской омут. По-другому не умеет. — Теперь ты будешь жить почти в сказочном замке, а я, как тот самый страшный дракон, буду огнём дышать. Классно?

— Холмогоров, не издевайся, — Лиза не теряет своей иронии, — я лучше, чем кто-либо другой знаю, как ты умеешь извергать вулканы. И это, несмотря на то, что мы с тобой не ссоримся. Почти!

— Надо же… — Космос отвернулся в сторону, несмотря на хитрющее лицо своей голубоглазой заразы, — я же хотел, как ты любишь. И всяких принцев в полете разогнать, и жить почти на самом верху здоровенной башни!

— Обойдемся трехкомнатными пенатами, — видя, что Кос с трудом удерживается в рамках, Лиза заставляет его обернуться, и поцеловать себя, — и будем жить долго и счастливо!

— Как ты и говорила… — припоминая момент недалекого прошлого, Кос только качает темной головой, и усмехается, — клубок Ариадны свился намертво! Распутаться не получится, это мы выяснили ещё в Ленинграде.

— Нет, я сказала о том, что он вьется причудливо! — главное, что Космос запомнил редкое и звучное женское имя. И случилось это не после прочтения Лизиных книг, а после того, как Пчёла, пытаясь привести себя в чувство после гулкого застолья, молча обнимался с магнитофоном, напевающего приятный для слуха мотив.

— То, что причудливо, это мы, блин, умеем, да, — Лиза и Кос не думали о том, что их разговор кому-то слышно, но когда на плечи упали бравые руки Филатова, осознали, что цирк не может просто так уехать, — только их оставили, а они уже семейную жизнь сочиняют!

— Чего? — Белов присаживается рядом с Космосом, подмигивая подруге детства, и Лиза отвечает ему игривым поднятием правой брови. — Чего не танцуем? Космонавтику обсуждаем? Или космонавтиков?

— Белый, лучше бы ты свою первую скрипку не терял, — Кос не остаётся в долгу, — а то музыканты, как раз, перекуривают, Шопенов твоих обсуждают! Без тебя, вулканолог.

— А я знаю, что обсуждали Лиза и Космос, мальчики, — Тома также наваливается на плечи подруги, уже не боясь, что прозрачная фата спадёт с головы Лизы, — но любопытным варварам не сдам!

— Хоть одна со мной осталась, — присутствие Филатовой всегда благотворно сказывается на окружающих, — а вот любителям меда дадим немного оттянуться.

— Рубишь в яблочко, Холмогорова! — Тамара смотрит на стан танцующих пар. Как и можно было предположить, Витя и Софа больше не подражают героям знаменитого советского мультфильма. Волк зайца не обидел.

— Видите, да? — Космос, смирившись, что до дома на площади Восстания надо, к началу, доехать, подыгрывает братьям, без присутствия которых в его жизни не состоялось бы никакой свадьбы. — Холмогоровой стала, сразу в цель!

— И все-таки, — Валера упирается кулаком в плечо Космоса, назидательно внушая, — договаривайтесь на космонавта и космонавтку. Слава и мощь всея Союза! Будет человек!

— И содрогнётся земля от трех Космосов! — подытожила Лиза, которой слишком вольготно и весело, чтобы сейчас спорить с друзьями.

— А ещё мы пригласим вас всех на новоселье… —Кос пришел на помощь к жене, для которой не в привычку выставлять разговоры о личном на лицо. — Но сейчас все танцевать пойдем! Бодрые и энергичные танцы! Только разлейте шампанского, Космос Юрьевич без него не танцует…

— Да хоть целый короб!

— За что выпьем-то?

— Давайте тогда за будущее! За старт!

— И ещё раз за молодых!

— Ну, Холмогоровы, чтобы лихо танцевалось и славно жилось!

— И в карманах зелень росла! Без перебоев…

— Счастья, счастья!

— Все будем вместе!

— Ура…

Вите и Софе кажется, что они вдвоем среди множества людей, и не пытаются думать, что будет завтра. Не ведали, что жизнь меняется безвозвратно, да и…

Нет, не их сегодня дата. Это свадьба Холмогоровых, а два неугомонных космонавта пьют за здоровье, готовясь жить без пробоин в своем летательном аппарате. Пчёла больше других рад за друга и сестру, но не высказывает этого, молча прижимая к себе Софку, и, пытаясь найти в ней прежнее спасение от всех бед. Пусть так. Завтра разберемся, кто виноват!

А Космос и Лиза навсегда оставят в памяти день своей свадьбы, как момент редкого единения. Между собой, друзьями и близкими. Когда в атласном синем небе ни одной тучи, а в голове их одна царица — безбашенная юность. И она правит балом, вопреки спешащему календарю и чьим-то желаниям.

Холмогоровы обязательно разберутся с тем, какими дорогами вился их клубок…

Комментарий к 91-й. Холмогоровы

Космос/Лиза:

https://vk.com/wall-171666652_222

Витя/Софа:

https://vk.com/wall-171666652_220

========== 91-й. Новая жизнь ==========

OST:

— Nautilus Pompilius — Колеса любви

— Radiorama — Love of my life

Москва, март 1991-го

В новом доме Холмогоровых не было воспоминаний. У Космоса не возникало ассоциаций о булгаковском номере квартиры, а черную кошку было решено отправить к Юрию Ростиславовичу. Нет дела до того, кто раньше жил в этой трёхкомнатной квартире, пускай знакомых и заставляет трепетать словосочетание «дом на Баррикадной».

Каждое утро в супружескую спальню стыдливо льется свет первых утренних лучей, а с восьмого этажа открывается живописный вид на древнюю русскую столицу. Красиво, как в кино. И Кос неизменно курит на балконе, стоя на виду, как тот самый Иван Васильевич. Только вместо царской шубы его плечи покрывает махровый халат, а скипетр с лихвой заменяет импортная зажигалка. Ну и хозяйку квартиры зовут не Марфа Васильевна, и не Зиночка.

Лиза нехотя открывает свои сонные глаза, ощутив, что половина мужа на кровати пустует. Он точно не смолит, не вкручивает лампочки в гостиной, а характерные звуки с кухни свидетельствуют о том, что Космос, как минимум, голоден и старается исправить такое положение вещей. Упущение, которое в их семье грехом не считалось. Холмогорова и сама понимала, что хозяйка из нее по утрам неважная. Ранние подъемы давались ей через силу, особенно когда весна окончательно вступила в свои права.

Космос, нарушая сон жены, которой не хотелось просыпаться с ним в девять утра, увеличивает уровень громкости магнитофона, подпевая звонкому голоску мальчика Родиона. Он наверняка знает, что срач, устроенный в раковине — не самая большая мечта Лизы. Но повеселить её, размахивая кухонной лопаткой, как фея крестная, он просто обязан. Стоило окольцеваться, чтобы ещё больше преподносить ближнему сюрпризы.

— Ей каждый готов был свой завтрак отда-а-ать, — Космос не пел, а дурачился, невпопад издавая звуки, и думая, что от такого концерта одной ценительнице искусства из Ленинграда точно не захочется отлеживать бока, — а я ей котлеты на-о-о-сил! Люси! О-а-о-а! Люси! О-о-о-о!

Лиза чувствовала, что космическое чудовище нарочно издевается над её чуткой нервной организацией. И он прав, ведь на месте мужа, одиноко проснувшись раньше всех, Лиза бы взвыла. Стоит стать свидетелем того, как Кос открывает в себе новые таланты. И это не голос ресторанного запевалы, а более практичный навык обращения с продуктами питания. С голода не помрут…

Запах жареных гренок царил по всей квартире. Холмогоровой, очевидно, придется долго оттирать кухню от кулинарных происков мужа, но ради такого случая она готова потерпеть. Лиза почти спрыгивает с постели, разметав за спиной золотистые волосы, и накинув на стройное нагое тело шёлковую лиловую комбинацию, идёт в сторону кухни. В коридоре юной женщине встречается зеркало, и на бегу она подмигивает своему отражению, выглядевшему на удивление отдохнувшим.

Где-то на подходе к кухне скромно лежали её тапочки, потерянные на скорости, потому что кто-то не дал ей шанса принять вечерний душ в одиночку. Лиза не сопротивлялась. Пусть их путешествие туда, где всегда тепло отложило себя до лета, но у Лизы с Космосом свои представления о медовом месяце. География, время и температура по Цельсию роли не играли.

— И по какому праву, гражданин, вы зовёте какую-то Люську в этом доме? Что у вас в паспорте написано, а?

— Да опечатали там всё, к вольной жизни больше не пригоден, каблук какой-то, пацаны теперь засмеют, — Кос пытается не смотреть на растрепанную и милую спросонья Лизу, которая зевала, как маленький белый медвежонок, но потягивалась, будто готовилась к высокому прыжку, — и что тебе не нравится в этом, женщина?

— Целая «Песня года» у меня на кухне, бесплатно! Окей, я больше не в судебном настроении, шут с ним. Детством запахло! Мой дед делал гренки лучше всех, так напомнило… — вместо утреннего приветствия говорит Лиза, вставая у Космоса за спиной, и прислоняясь к плечу порозовевшей щекой. В отличие от неё, ледышки, он всегда теплый. И не только из-за физических характеристик. — Почему не разбудил, а сразу петь приспичило? Я бы и так не пришла, да?

— Твоего легендарного деда из ЦК я не переплюну, следачок ты мой маленький, а вот накормить тебя смогу сам, — Кос выключает газ, предусмотрительно оставляя гренки на сковороде — так вкуснее. Однако главная сладость сама прибежала к нему, но, как вариант, могла и прискакать на запах. — Чего, алмазная моя, соскучилась, холодно стало? Одеяло отжимать мы все горазды, вот я и пошел к плите греться…

— Услышала твой баритон, и не смогла сдержать восторги в себе. Думаю, где он? Куда провалился? Паника! Ещё и тапки куда-то пульнул.

— Наконец-то ты начинаешь понимать, какой мужчина-мечта тебе достался, — гренки лёгким движением лопатки попадают на тарелки, а Лиза прямиком на руки своего личного повара, — понимаешь? У-у-у-у, все, космический захват! Чё, попалась, да?

— Главное, что ни одна другая сволочь в курсе, какими ресурсами я сейчас владею, — Лиза почесывает темный затылок Космоса, смотря на него с нескрываемым обожанием. — Это останется нашим секретом! Не надо тут всех нормальностью удивлять.

— Пчёлочка ты моя, не ври! Ты учуяла божественный аромат, — Космос бы никогда не умер от скромности, — а песней о собаке можно вытрезвлять. Хоть пою я божественно.

— Пойду спать дальше, раз кормить не хочешь, хозяин, — стоя у столешницы, не отрывая рук, у них практически нет шанса нормально позавтракать, — и посуду за тобой мыть не улыбается.

— Не уж, дудки, я не зря тебя будил, а с посудой так и быть, я сам.

— Это уже другой разговор!

Они могли бы спокойно продолжить спорить и поедать свой аскетичный завтрак, но стоило Лизе протянуть руку, зажигая конфорку для чайника, как в коридоре раздался телефонный звонок. Космос не хотел поднимать трубку, недовольно морщась в отказе. Его ни грамма не смущало, что о них подумает звонящий. Улетели на Луну, просят убежище в посольстве Гондураса, занимаются… бальными танцами. Но дома никого нет!..

— Кос, сходи, поговори! Вдруг это дядя Юра! Или Белый таки нашёл свою золотую жилу, а Пчёла просит тебя за лопатами на дачу сгонять.

— Бля, смешно, но я и так знаю, кто у аппарата! Был, может, снова будет. Тебе не надоело чужие леваки решать? Надо будет, то перезвонят, и тогда ответим.

— С чего такие выводы? Пчёлкин, значит, посвящает тебя в свои укромные планы, а мне, как обычно, косяки достаются? Убью придурка! Сколько раз говорила ему…

— Ну, блин… — задумчиво протянул Космос, начиная выстраивать перед Лизой логическую комбинацию, — а это ж я вчера твоего братца выкинул где-то в районе ВДНХ, и он сказал, чтобы не сдавал родной дивизион. Хер знает, что у него там с Софико твоей происходит, но, мать его, мутит этот чёрт…

— С нашей свадьбы замечено, чтоб его… — Лиза перестала понимать, в чем нуждается её старший брат. Кроме мешка зеленых и знакомого человека среди гайцев. Но рассеянные взгляды Вити в сторону Оли Суриковой стала замечать не одна Софа, которую медленно и верно съедала злоба и ненависть. Ничего не улучшилось, а только накренилось в сторону полнейшего неприятия ситуации. — Треугольник бермудский!

— Лизк, и давай не будем туда влезать, ну? — в деле Пчёлы Космос искренне считал, что спасение утопающего — дело исключительно его медовых клешней. — Уже однажды, блять, познакомили. Саньку много мозгов не надо, чтобы догадаться, что к Ольке наш неровно дышит, и так он его сразу наладит.

— Ага, подумаешь, носы переломают, бывает в вашей жизни такое!

— Разукрашенными шнобелями не обойдутся.

— Готовься, мой генерал, — Лиза крутит в пальцах вилку, скорее, от желания больше ничего не делать, и, изображая из неё подобие оружия, — пойдешь разбираться! Раньше Пчёла твои драки с Сашкой разнимал, а теперь смена караула…

— Только этого мне ещё не хватало! — перетянув жену на свои колени, Космос побуждает её расслабиться и не думать о прелестях жизни Пчёлы, Белого и прочего зоопарка. — Окей, понял. У меня нет совести, я вообще глух и ослеплен. Тварь, которой ни до кого, кроме тебя, дела нет.

— Лестно, так и знала, что я, как всегда, во всем виновата!

— Моли о прощении, красивая…

— Тогда думай, сколько раз ты должен меня поцеловать!

— Да весь миллиард!

— Действуй…

— Все-таки поумнела!

Холмогорова не берется судить о том, как время научило находить зерна разума в действиях и решениях Космоса. Упрямство не вывести из женского характера, но замужество заставляет Лизу почувствовать, что последнее слово всегда остается за ним. В этом и смысл. В любви.

И они бы отбросили прочь заботы дня, если бы не новый звонок, ответить на который стало бы неудобно. Космосу не хочется отпускать свою блондинку, вставать и идти в другую комнату, но она метнулась первой, выскакивая из его рук, как воздушный гимнаст. Кос сам снимает трубку, пытаясь одновременно затормозить жену, и придерживать резиновый провод. Лиза смеется, пытаясь сопротивляться, но раз уж вздумал играть в хозяина дома; она не препятствует.

— Холмогоров слушает! Алло? — с нарочито важным видом проговаривает Космос, готовясь пошутить с собеседником, как обычно это делает, но захлебывающаяся в слезах Голикова просит его позвать к разговору жену. — Да вот стоит, рядом. Не реви только, не надо! Чего? Нет, не знаю, где его носит, не оповещал, зараза.

На лице Лизы поселились немые вопросы, но она молча подходит к аппарату, готовясь к самому худшему. Звонила Софка, и кто же мог предположить, что в это благодатное утро она рыдает вовсе не потому, что Витя Пчёлкин опять что-то учудил, чем вогнал её в очередное расстройство. Не всем весна преподносила приятные сюрпризы.

— Что там, совсем кранты? — поинтересовался Кос, опускаясь на пуфик, и удерживая Лизу за ноги. — Лизок, не темни. Чего случилось?

— Ничего хорошего, Кос, лучше бы про Витю верещала.

— Короче?

— У неё отца увезли с инфарктом прямо с совещания, и просила передать, что на неделю пропадёт.

— Вот дела!

Как и предполагалось, перемены зрели так скоро, что забирали своих первых жертв. Столпов партхозноменклатуры, которым не по душе умаление собственного влияния. Это было всем тем, что Лиза могла сказать об отце Софки — Константине Евгеньевиче Голикове.

— Как сажа бела…

— Хрен их знают, поснимают же, наворовались.

— Космос!

— Не буду раскрывать тебе всех секретов, любимая ты моя студенточка!

— Знаешь, что, солнце, и не надо. Знать не хочу, что происходит. Главное, что у нас все хорошо, да и у Софки не должно боком вылезти.

— Будет, будет. На хлеб с маслом заработаем, и на твои чумовые платья тоже, — Кос не желал оказаться на месте тех, кому придётся терять свое привычное влияние, но ему есть дело только до своей жены. Ведь побежит успокаивать приятельницу, и выслушает от неё с три короба, как бывало. — Ты только к себе все близко не принимай, ладно?

— Когда я тебя не слушалась?

— Действительно!

Их новая жизнь не могла быть омрачена и после звонка из дома Голиковых, и Лиза нежно перебирает темные волосы мужа, чувствуя, как от него веет спокойствием и силой, которых ей так часто недоставало.

Друзьям не стоило делать слишком резких и поспешных выводов о собственных неудача, и этим Космос успокаивал себя, не собираясь кого-то судить. Время всё расставит по местам. И это не он так придумал…

***

Впервые за долгие месяцы в доме Голиковых стихли обоюдные обвинения членов семьи во всех смертных грехах. Марина Владленовна выглядела сущим ангелом, которого Софка помнила лишь по детству. Мать будто подменили, она жила в беспокойстве за здоровье отца, и постоянно наводила свои порядки в его кабинете. В действиях Марины Владленовны даже в тревожный час наблюдался строгий расчёт и профессиональная последовательность.

Это изумляло её дочь, которая нашла утешение, лишь изложив бывшей Павловой все свои опасения, которые, наконец, не связывались с именем Пчёлы. Узнав о том, что у Голиковых дома подозрительно тихо, он, будто извиняясь, сказал, что он никуда не денется, раз так сильно захлестывало. Но Софке почти нет дела до его обещаний, ведь мать поражала большими изменениями. С этим следовало разобраться…

Софа не спешила радоваться таким переменам в характере своей неспокойной матери. Профессор Голикова не отчитывала дочь за то, что она не появляется в институте, сославшись на особые семейные обстоятельства, и не выговаривала ей за то, что её «приблатненный ухажер пропал с радаров». Софка и сама отвлеклась от своей нерешенной проблемы. Но шестое чувство подсказывало — это начало.

Папа, проходящий курс лечения в Кремлевке, более чем обеспокоен тем, что происходит за стенами больницы. А он никогда не нервничал без повода, и не советовался с мамой, будто бы она — главная его защита. Это спокойствие, воцарившееся дома после того, как отец начал приходить в себя, казалось обманчивым. Но Софа не берётся судить, куда оно их, в конечном итоге, ведет.

В гости не раз приезжали Милославские, желая подбодрить, советуя Марине Владленовне взять отпуск, а после выписки отчалить с мужем в Форос для поправления здоровья. Константин Евгеньевич поедет, потому что на поездке будут настаивать врачи, а с эскулапами лучше не спорить.

Ник неизменно являлся вместе с родителями, но Софа, помня, что Пчёла давно обозначил перед Милославским, где зимуют мидовские раки, отделывалась дежурным приветствием, и, отговариваясь пересдачей в институте, спешно уходила из дома. Мать никогда не предупреждала, когда приедут друзья семьи, всё время незримо надеясь на Софкин рассудок и элементарные правила приличия.

Сдаваться гордая сибирячка не привыкла, а Милославский размениваться не станет — коленкор высокий. И не мальчик с окраины, вырядившийся во всё самое дорогое, как пародия на английского аристократа.

Разумеется, что ни в какой институт нога Голиковой не ступала. Она почти бесцельно бродила по улицам, помня о том, что Милославские не просидят в гостях больше, чем на пару часов. Иногда делала это вместе с Пчёлой, если он не был чем-то занят, или встречалась с Филатовой. Ещё реже — с Холмогоровой.

Лиза погружена в свою семейную жизнь с космическим обитателем, и кажется, что вывести её из своего мечтательного мира нереально. Голубые зрачки горят от воодушевления, щеки румяные и все в ней говорило, что она действительно счастлива. Софа сомневалась, что подруга движется по сценарию, узнав о существовании которого полгода назад, отплевывалась, и уверяла, что у них-то с Космосом все будет иначе. И работать по распределению будет, и кастрюльки чистить не станет, и детские сказки читать не собирается. Разумная!

Но сегодня, возвращаясь домой, Софке не повезло. Конкретно. Потому что Галина Афанасьевна Милославская упражнялась в искусстве сплетничества с её матерью, а Ник, мучимый скукой, наглым образом проник в комнату Софы, заняв удобное кресло у окошка.

— Какие мадамы пожаловали! — любезничать он не собирался, и более того — не скрывал, что обижен. — Чё, Софья Генераловна? По сотам нагулялись? Сусеки наскребли?

— Блин, смотрите на маменькиного сыночка, — хочет войны — получит с гаком, — а что сразу в кабинете папки не развалился? Не пустили, да? Ник, Ник! Теряешь сноровку.

— Слыхал, что подруги твои все замуж повыскакивали, и сестричка этого твоего распальцованного тоже. А чего ты не аллё? С хомутанием осечка вышла?

— Не твое дело, дипломат, сгинь с моего места!

— Какой-то рыжий хрен в женихи набился, и сразу друг детства золотого в отставку ушел. Нехорошо!

— Рыжий хрен, ага, а ты, курилка, давно на себя в зеркало смотрелся?

— Но, но, но! Ты не сравнивай тут хрен с пальцем…

— Фи, Милославский, чему тебя только в МГИМО учили? Портвейн глотать и к бабам подкатывать? Я была о тебе лучшего мнения.

— Я тоже, особенно до восемьдесят девятого года! Крыша у тебя так вообще конкретно поехала, насмотрелась на подружек, и большой и чистой любви захотелось… — Ник не мог объяснить себе, что Софа нашла в смазливом решателе с Западного Бирюлево, кроме его, собственной, морды лица. — И как там? Из «Метлы» приветы не доходят? Или сопли на кулак?

— Что ты как баба с базара? Сплетни собирать не надо. Пришел поддержать? Заодно таксистом для своей матери подработать? Пожалуйста! Благодарю за участие! Меня лечить не надо.

— Пришёл, потому что пришел, знаешь, не каждый день у вас в семье такая лажа происходит, — не у одной Софки странные опасения, связанные с будущим их дружного семейства, — говорю, лажа! Правда, пока твой папахен держит у себя все коды и ключи к запасному плану существования в швейцарских банках — все у тебя по плану будет.

— Бред какой-то, Ник, хватит! — и всё-таки она не умеет отсекать от себя паразитирующих людей. — Разберусь, если что. Спасибо за добрые пожелания!

— Понял, что без головы не останешься, как вариант. И к королю рэкетиров своему побежишь. Эта шайка теперь в определенных кругах известной будет…

— Мне все равно, и я людей за другие качества ценю.

— Не берусь судить тебя в этом вопросе!

— Это не твоя профессиональная обязанность.

Софка не может понять, почему Ник решился с ней разговаривать, если целых полтора года даже не пытался. Располагает ценной информацией и искренне решил поделиться? Так себе Робин Гуд. Знал, что Софе уж точно не станет лучше от его китайских предупреждений, но всё-таки упрямо пытался вывести на диалог, лишенный прежних добрых чувств.

Тот же Пума, рассказывая три года назад о Пчёлкине, был куда приятнее. Быть может, потому что раздражал её мамочку одним фактом своего существования, как и Витя. Ник же Мариной Владленовной уважаем, как самый лучший представитель современной молодежи. Вот такой фрукт!

— Что, дочка? — скажет Софке её мать, когда закроет дверь за Милославскими. — Поговорили? Как в старые и добрые времена, правда? Рассказывай…

— Ты специально его подсылаешь, но только ошибочка вышла, мимо! У меня есть Ви…

— Что ты заладила про своего Витю? — старшая Голикова не даёт дочери договорить. — Где он твой Витя? Деньги зарабатывает? Сколько кружитесь, и все хрен его знает куда! Сестричку он свою устроил, и подумала, что и сам туда же с тобой хочет?

— Выйди! Выйди в свою комнату, мам, поспи, и с утра к отцу иди, — у Софы нет сил для скандала, — а я сама потом к нему схожу, не забуду. Не сомневайся!

— Милая моя, — почти дружелюбно произнесла профессор Голикова, — я-то выйду, спать пойду, переживу, а ты… Так и будешь страдать? Подружки твои умнее вышли, у всех постоянно, хоть неизвестно, насколько там мирной жизни хватит.

— Я тебя поняла, мама!

Глупо было предполагать, что Марина Владленовна Голикова бросит свои излюбленные привычки. Софе снова кажется, что ей пять лет, мать отчитывает её, оставаясь, преимущественно строгой к любым проявлениям дочернего характера. Кто бы сомневался, что тишина в доме окажется обманчивой?

— Чего ты? — услышит Софка в телефонной трубке, когда решится позвонить Пчёлкину. — Бери свой шмот, и, мать её, тебе тут на метрохе минут пятнадцать.

— Скучал, медовый глаз?

— Как протрезвел, так вообще.

— Поверю…

— С чего бы тебе мне не верить, а, мать?

— Не суть…

— Вот-вот…

— Жди…

Обвинять Пчёлу во всех немыслимых грехах не хочется. Разбираться в том, чего ему в этой жизни не хватает, нет малейшего смысла. Ревновать — на век Голиковой достаточно, особенно пока невестой Саши Белого является симпатичная скрипачка. Поэтому Софа внушает себе, что ничего не изменилось, и продолжает любить, будто бы непоколебимая уверенность в Вите не подвергалась гонениям. Это помогает ей жить…

Комментарий к 91-й. Новая жизнь

Космос/Лиза:

https://vk.com/wall-171666652_233

========== 91-й. Превратности весны ==========

Комментарий к 91-й. Превратности весны

Космические Холмогоровы:

https://vk.com/wall-171666652_261

Москва, апрель 1991-го

Весенняя пора несла на своих плечах шумные события. И если день рождения Коса прошёл в своем классическом алкогольном режиме, то прощание Белова с холостяцкой жизнью потревожит не только сердце его матери. Например, поведение Софки неминуемо подвергнется деформациям, потому что она остаётся единственной незамужней девушкой в компании подруг. Пчёла должен жить с пониманием, что от него ждут чуда. Неуместного, когда каждая недомолвка сменяется игрой в молчанку.

Подписывался ли он на такое? Нет, не по голове шапка Мономаха, и звезды с неба ловить не под силу. Пчёла и рад бы положить конец цирку, пожелав Софке ровной дороги, но… Зачем-то пытается держаться за прежнюю привязанность, как за спасательный круг. И в тяжкие для Голиковых времена, бросить Софу благородным делом не считалось. В конце концов, она осталась вместе с ним, когда будущее ничем пригодным не светило. Не думала же девчонка, что на Пчёлу нападет опасная привязанность, чреватая полной безнадегой.

Оля, Оля, кто бы знал?!..

Любовь нечаянно нагрянула к Вите Пчёлкину, и оставила его в полных дураках! А он не должен даже дышать на Сурикову. Подумаешь, что сходил в консерваторию за компанию с Саней, и влип в болото глубокого безразличия. Пчёла отдавал себе отчёт, что лучше никому не станет, если он, поражая искренностью, признается Ольге в своей большой и чистой любви. Поэтому он будет молчать, а что до друзей…

Они могут подозревать его в чём угодно. Чем бы ни тешились, братья, но Пчёлкин раскалываться не собирался. Не на того напали…

И Лиза в ту же колоду. Занесла же нелегкая в гости…

— Я тебе пирожные припёр! И где твоя благодарность родственная? — на кухне у Холмогоровых тепло. И лишний раз залететь к сестричке на огонёк не лень, раз уж в институт она сегодня не явилась. Слишком кислый видок для такого заведения, и зевает Лиза с завидной периодичностью. Семейная жизнь не жалеет никого, но Пчёла не видел, что между сестрой и другом что-то изменилось. Разве что пропадают из поля зрения чаще. — Лизок, давай жить дружно! Кушай и не чавкай, а с Софкой разберусь. Забились?

— За что купила, за то и продаю! Софа и так в напряжении, а тут я выслушиваю от неё добрые пожелания в твою честь. После проблем у отца она заметно сдает, как будто не видишь… Вить, включать надо было соображалку!

У Лизы на все свое мнение, и в этом она никогда не изменит себе. Относительные перемирия Вити и Софы сменялись постоянными недовольствами. Голикова давно не чувствует, что путает берега, и продолжает высказывать все претензии Холмогоровой. А она не пожарная служба, и не может отвечать за поступки взрослого человека.

— Чё сразу про соображалку-то, а, мать?

— Поиграться в салочки не выйдет. Здесь нужна зрелость, и, заметь, я не про биологическую. С последней у тебя все в ажуре лет с пятнадцати…

— Цвету и пахну, мать её, а как же? Не грузись, где бы моя не пропадала? — Пчёле и самому не по нраву, что сестра выслушивает матерные дифирамбы про его боевые заслуги. И как не просить Софу не вмешивать в их личные дела третьи лица, то все равно ничего не выходит. Если Софка загорелась идеей добраться до человека, то, как правило, она не отступает. Уши будут пухнуть круглосуточно. — Коса в свидетели возьму, как придёт… Нам не привыкать прикрывать друг другу задницы. Ой, бля…

— С этого места подробнее, — подловить на слове полосатого несложно, — и по списку, года с восемьдесят шестого.

— Ничего криминального, — к тому же Космосу, в отличие от него, не за что оправдываться перед женой, — я образно, мелкая.

— Хорошо, я спрошу у космонавта, не поленюсь, но… — Лиза не особенно скрывала, что мнение Космоса для неё — самое значимое из всех возможных. — Я беспокоюсь, и если тебе все так осточертело, а я знаю, что это так, то найди способ выбраться из этой ямы без драных рукавов. Поговори с ней!

— Окей, уяснил, не дурак, — свести все в шутку не получается, потому что Лиза расстроено отводит свои голубые зрачки, продолжая медленно помешивать свой черный чай со щедрым куском лимона. — За чё ещё мне сегодня от тебя пиздюлей не доставалось?

— Засранец ты, Вить, как не скрывайся, — проще закрыть тему. Их откровенные разговоры с Пчёлкиным стали эпизодическим явлением. В последнее время он занят делами бригады сверх меры. Достигнутого результата ему мало, а потребности и горизонты росли в геометрической прогрессии, — не зря ж жили под одной крышей…

— А ты не забывай, мадам Холмогорова, что мы с тобой с одной грядки, — не в каждой семье брат и сестра могли похвастаться доверительными отношениями с первых совместных проделок, — и это кабзда, конечно, но все-таки радует.

— Принесенные нерасторопным аистом, который перепутал даты и квартиры.

— Ты из-за врожденной лени сегодня на свой любимый институт забила, профессорша?

— Мой генерал сказал, что сегодня отменил мне пары! И я впервые согласилась…

Замужняя жизнь творит с сознанием Лизы неведомые фокусы. Сегодня она с трудом поднялась с кровати, и это объяснялось не лучшим самочувствием после вечерней прогулки и позднего ужина. Кажется, что котлеты по-киевски, переданные ей тётей Валей, она больше видеть не может, а от одного запаха к горлу подкатывал приступ тошноты. Нечего было поглощать сразу три штуки, будто бы Лиза прикатила с голодного острова.

А Пчёла принес пирожные с кремовыми цветочками, щедро приправленными маргарином. Почти издёвка над её организмом, но надо держать себя в форме. Через час Космос обещает им поездку на Мосфильм, к Филу. Как в старые и добрые времена, они соберутся впятером. Уже ради этого стоило впихнуть в себя левомицетин, запивая его кипячёной водой, и не радовать своих близких похоронной миной. И перестать зевать, разевая пасть, как грозный лев.

— В тамбовском лесу сдох волк! Или ты поумнела, и я от такой гордости сейчас заплачу!

— Не надо мне тут скупых мужских слёз.

— Да женские слёзы — это пиздец тот ещё, сразу же потоп.

— Рада, что ты начинаешь до этого доходить!

— Блять, опять та же херня… — Пчёла готов спустить на сестру все проклятия, особенно в случаях… когда она говорит ему правду. Чудо, что в детстве они не дрались. — Вот какого хуя я к тебе прихожу, если ты меня пинаешь, как и все? Зашибись! Вот развлекуха!

— А кто кроме сестры скажет тебе правду, — не без того громкий голос Лизы переходит на крик, — на которую тебя хоть как-то пронимает, а, рыжее бедствие? Про Софу и вздохи о Суриковой, про баб твоих, про дела ваши великие, о которых меня только ленивый в институте не спросил! Давай, Холмогорова, у тебя же муж и брат в обойме, делитесь награбленным! Так что не надо вопросов, я буду говорить тебе то, что пожелаю нужным. Мы в костюмах, при бабках и тачках, но тебя это не спасает. И находясь в моем доме, ты будешь меня слушать, уяснил, братец?

— Тихо-тихо, Лизк, ясень пень, — сестра давно на него не кричала, распекая за все смертные грехи. Или замужний статус так повлиял, что клыки, спрятанные где-то глубоко, выходят на свет в нужный момент, — не дебил, только не ори. Разберусь со всеми! В первый раз? А вот про Ольку давай не говорить никому, окей? Если уж ты заметила, твою дивизию…

— Запомни, Пчёл, не обещай того, чего не можешь. И с Белым не связывайся, я все-таки не хочу, чтобы вы переубивали друг друга. Вы же и Космоса в свои разборки втянете, мне в погибель, и кому это надо? Оле? Тебе и Софе? Сомневаюсь! — немного успокоив себя, проговаривает Лиза, внутренне радуясь, что Кос ещё не успел приехать домой. — Всё, а теперь пей чай, твой любимый, со слоном… И Софкин тоже, если ты не забыл!

— Я не в маразме… — и, правда, лучше чайку попить, — блин, давно меня так не чихвостили. Скажи честно, Кос от тебя не страдает?

— Иди в жопу со своими предположениями, Пчёл, — теперь Холмогоровой хочется рассмеяться, и у нее есть скромная надежда, что брат её услышал. — Меня ж теперь вся Москва ненавидит, такого мавра на себе женила!

— Хорош, — Пчёлкин лучше других знает, что ловил Лизку исключительно Космос. Поэтому слухи о них нужно делить на сотню, — не у каждого пацана жена одновременно похожа на Саманту Фокс и Ветлицкую!

— Что ты курил сегодня утром? Нашел с кем сравнивать!

— Я «Самцу» не изменяю, не дождешься.

— Ладно, медовый, я больше не буду приставать, а то ты и так для меня дефицитный стал, — почти расстроенно сказала Лиза, морщась от привкуса таблеток на зубах, — занятой и деловой! Тьфу, блин, какие горькие… Ещё водички…

— Ты мне, мать, не нравишься… — видя, как сестра жадно заглатывает кипячёную воду, Пчёла оглядывает её с ног до головы. С немым вопросом, на который эта красотка ему явно не ответит честно. Ничего в ней не изменилось. Такая же стройная и высокая, с плавной фигурой в замшевой коричневой рубашке — мейд ин не наше. Хоть сейчас на обложку модного журнала, и Космос достанет всех своей последующей хвальбой. — Лимон, что ли, махнула натощак? Я кому пирожные искал? Иди, зови Ихтиандра, пока есть время.

— Ешь мои кремовые розочки, разрешаю, а я по горло сыта обещанием Космоса вернуться раньше, — Лиза ставит граненый стакан в мойку, подвигая блюдце со сладким ближе к Пчёле. — Мне боевик в действии показать хотели! А по факту до сих пор перевариваю котлеты.

— Ты не того случайно, Лизка? Еханный бабай, ты б свое лицо бы сейчас узрела, ты не охреневай, рано, — от еды отказываться не хотелось, пусть и не от совсем дельной. Кремовое пирожное без труда поддается серебряной ложке, и, Пчёла, начиная бороться с голодом, продолжает взаимный допрос. — Сама понимаешь, как это бывает, объяснять не надо…

— Чего «того»? Пчёла, не нагнетай! Мне вроде бы двадцать лет, и мы с Косом сами разберемся, когда рак на горе свистнет, — с самого первого дня замужества родственники в чем-то подозревают юную жену Космоса. И, оставшись дома лишний раз, Лиза сама преподнесла информационный повод для ребусов. — А вам всем просто в прикол издеваться надо мной! То Софка с кастрюлями и ползунками, теперь и ты, мстительный.

— Не сгущаю краски, как родишь, так и покажешь, — сколько не спрашивай, так Лиза все равно не скажет, что её тревожит. — Чё там, вождя племени только за смертью посылать? Мы ему новую тачку на свадьбу подогнали, а он с америкосом расстаться не может?

— У тебя к нему срочное дело? — дома у Холмогоровых не должно вестись никаких разговоров о том, что происходит на сходках «Бригады». Это правило завела не сама Лиза, а Космос, но оно регулярно нарушалось Пчёлой. Потому что все они в одной шлюпке, которую давно пора сменить на гордый корабль. — Вам всё мало и мало! Белый доказывает Косу, что вас никто не уважает, а вроде бы от ментов уже не бегаете. Ты и сам в курсе, кому я тут рассказываю.

— Ты нас вчера развела, хозяйка, мы так и не договорили!

— Перебьетесь, граждане.

— Вот так и губят бабы мужиков!

Лиза помнит, что в последние дни муж и брат проводят время в спорах о совместном деле. Космос свято уверен, что Пчёла в очередной раз что-то замышляет, находя в своих происках полное одобрение Белова. Чего этим братцам-кроликам не хватало? Кос разумно считал, что переоценивать свои возможности не стоит. Нужно просчитать все свои риски, и осознать, что сейчас они живут на приличном уровне. Никому не должны, кто надо им щедро отстегивает. Именно это Кос пытался донести до Сашки, который судорожно искал лазейки и ходы к перемене статуса. Пока Фил увяз в своём каскадерстве, а Пчёла упрямо гнул свою стратегическую линию в неизвестном направлении.

Друзья тоже хотели жить со всеми удобствами и благами мира. В малосемейке тесно, а на съемной хате не по себе. Не всем на свадьбу выбивают квартиру в элитном доме, потому что есть свои прихваты в нужных кабинетах. Космос с рождения не знал стесненной денежными обстоятельствами жизни, и Лиза тоже не могла уйти от него далеко. Но разговоры о том, кому повезло больше, пресекались и не одобрялись. Есть у них дела и важнее.

— Кто-то говорил, Пчёл, что твоя сестра — исключение из правил!

— По губам, придурку, по губам!

— И про что ты хотел рассказать Косу? Мне тоже интересно! — Холмогорова окончательно пришла в себя, когда открыла кухонное окно, и вдохнула свежий весенний воздух полной грудью. — Хорошо, что в это утро я дома осталась. Иногда и советы Софки действуют!

— Все там устаканилось у неё, — пытаясь заверить сестру в том, что Голикова благополучна, заявляет Витя, — старика в санаторий отправят.

— А чего вчера тогда разругались ночью, что она утром жаловалась?

— Да так… Какая-то, твою мать, шмара с вашего курса ей донесла недавно, что с кем-то меня в «Метле» узрела, а там… Бля, хер знает…

— И вот тут началась ревность!

— Ужас, заебался, ведь так жить нельзя! Повешусь!

— И такое бывает…

— Не со мной, не со мной…

— Заяви это Софе! Она дома, шуруй к ней с песней…

— Да ну её, ещё и меня опять покусает, как тебя. И все, и покеда!

— Нет, меня покусал Космос, который с утра никуда не отпустил, — не одному Пчёле бледность на щеках Лизы не внушает доверия, — но я в строю, как бы вы там не гадали!

— Слава яйцам!

— Так, и про это тоже не мне рассказывай!

— Усёк!

— Молоток, братец…

Если Лиза прогуливает вынужденно, то Софку давно не останавливает угроза, что она рискует пополнить ряды отчисленных с третьего курса. После того, как Пчёла сменил свои оборванные джинсы на костюм-тройку и обзавёлся кожаной барсеткой, Голикова не имела ни малейшего представления о том, что сулит ей диплом, если она его получит. Люди достигают вершин иными путями, умея приспосабливаться к реалиям нового мира. Открой окошко, посмотри во двор и убедись, как стремительно поднимаются люди на девятках. Для просиживания своих левайсов за партами много ума не надо, а гены академика Голиковой проехали мимо вагончика по имени Софья.

И поэтому она решительно не понимает, почему Лизе не разгуляться в квартире на площади Восстания? Зачем ей институт? Игры в умную девочку? Софа рубила свою правду-матку с плеча, рассуждая об окружающих по своим личным меркам. В таком мышлении она не видела малейшей погрешности.

Не сказать, что Лиза постоянно анализировала несправедливые умозаключения подруги, но с того времени, как они с Космосом скрепили свой союз государственными печатями, между ними мало что изменилось. Почти ежедневно Космос встречает жену с пар, дожидаясь её у памятника Ильичу на территории института. Лиза ждёт его дома по вечерам, когда по какой-либо причине он задерживался, оставляя её одну в большой квартире.

Она, как и прежде, обещала мужу, что не будет вставлять палки в колеса, напоминая об опасностях игр с огнем, и сыпать угрозами о том, что уголовное право наказывает товарные отношения на подконтрольных точках реальными сроками. Жить опасениями — не самая лучшая доля, и поэтому Лиза не следовала подобной логике.

— Чё спросить хотел… — Пчёлкин снова напоминает о себе, отрезвляя блондинку своим хрипловатым голосом, — космическая звезда меня слышит?

— Валяй, а то, кажется, что Космос уже на месте, — с высоты своего этажа Лиза едва разглядела, как во дворе появилась иномарка мужа, — и поедем уже. Культурное просвещение, давно пора…

— Соседей наших помнишь с родительского дома?

— Которых?

— Да бутуза этого…

— Вить, у нас был полный двор таких, — вопросы Пчёлы всегда к чему-то наводили его сестру, но как он не может не помнить, что и сам говорил ей, держаться только его компании.

— Комсомольца, который тебя «хвостиком» за все хорошее прозвал, — провалами в памяти Виктор не страдал, — и нас с тобой подловил, когда мы с проводов Белого на бровях домой возвращались.

— Артур, что ли? Что за конспирация, так бы и сказал! — Лиза живее включается в диалог с братом. — Лапшин, кажется, его мамаша все сокрушалась, что такая хорошая девочка… из меня не вышла! И нас с Космосом гоняла, а потом всем докладывала, что молодежь пошла дурная.

— Она близко от правды расположилась, — ради справедливости стоит признать, что Пчёлу и его компанию не гоняла со скамеек лишь совсем ленивая бабка. Поэтому поначалу пиво переливали в тару от «Золотого ключика», — но я про другое. Видела Артурика в последнее время? Не слышала, чем этот кентуха занимается?

— Наверное, пошёл по линии комитета комсомола и спился, — Лиза и при желании не вспомнит, когда в последний раз воочию встречала бывшего соседа. — Я, что, так похожа на сумасшедшую?

— Когда ты вышла замуж, я в этом убедился!

— Не умничай, тебе это не идёт, — об Артуре Лапшине Лиза имела весьма посредственные представления. В жизни ей с головой хватает целого Холмогорова, у которого всегда в запасе огромный арсенал развлечений. — Зачем спросил? Я этого помидора всегда за несколько метров обходила, вечно ему все интересно было.

— Ничего, справки наводил…

— А оно тебе надо?

— Увидишь, Лизка, и все наши признают, что Витя Пчёлкин всё правильно подсчитал.

— Да уж, жизнь твоя — сплошной ребус! Сиди и угадывай, куда понесет нелёгкая…

— Или китайская грамота, не для слабонервных…

— Народ, ау! Чего дядю Коса с песнями и плясками не встречаем? Где фанфары? А обрадованная жена куда сдриснула? — разговор Лизы и Вити прерывается, когда в квартире раздается голос Космоса, мажорный и приветливый. Пчёла жестом показывает сестре о том, что все детали их разговора должны остаться только между их родственной бандой, и Холмогорова понимает брата без лишних слов.

— Сидела у окошечка, и ждала своего принца, а пришёл муж!

— Так тебе и надо, алмазная! Как ты, может, ну его, этот Мосфильм, я сам тебе такой фильмец покажу, как ты любишь, а? Пчёлу выгоним, а то пропишется здесь, глазом моргнуть не успеешь.

— Нет, милый, поехали, — сказала Лиза в ответ, не находя в себе уверенности признать, что состояние её совсем не улучшилось, но она не врач, чтобы ставить себе диагнозы. — Мне срочно нужен свежий воздух. И Пчёле для профилактики тоже.

— Лизк, солнышко ты мое, ошибаешься, там для лечения мозга нужен целый вытрезвитель! — Косу любопытно, как в детстве, узнать, чем там Фил в своем кино занимается, и поэтому все едут за другом полным составом. — Верная кондрашка мне, если совру…

— Кос, ты завязывай уже с моими унижениями, — Вите не привыкать к приколам со стороны друзей, к тому же иногда они реально смешны, — оба завязывайте, нацелуетесь ещё за день…

— Все, Пчёл, твоя власть на голову моей жены не распространяется, иди лесом…

— Со мной пойдешь, разговор есть!

— На три рюмахи?

— Не, ящик водки, это минимум.

— Это решим общим собранием!

***

Глядя на Фила, Космос мимолетно загорелся идеей о своем возможном актерском будущем. Всего на эпизод, но фрица при форме и кобуре сможет изобразить круче мхатовца. К тому располагали внешние данные и природное умение заговорить любую жертву. Будь у него богемная семейка, то непременно бы пошел в артисты. Деньги приносил бы домой лопатами. Но друзьям и жене не до его фантазий, и поэтому Кос молча ходил вокруг своего «Линкольна», пока Лиза не поймала его за пояс плаща, довольно потягивая ксебе. Космос не сильно сопротивлялся.

— Чего, майн фюрер? — молодой мужчина нарочно не поддается чарам своей карманной похитительницы нервной системы, делая вид, что обиделся. — Поменяла своё мнение? Мне идти в кино? Ведь явно же меня там не хватает!

— А я тебе разрешала? — у Лизы довольно цепкие ладони, и Космосу не уйти от её вопроса. — Что ты там без меня делать будешь? Скукота же смертная! Вот Деда Мороза ты играешь для своих с характером, письма от Пугачевой на свадьбах читаешь бодро, а в кино… Нет, не надо, я ревную!

— Со стволом по красоте буду на экране смотреться, — Кос легко бы представил себя в роли военного или шпиона, — билеты на сеанс на месяц вперед раскупят! Ништяк…

— Намылился уже, да?

— Надо же как-то на жизнь зарабатывать! Может, роль героя-любовника подкинут.

— Домой не возвращайся тогда!

— А я буду как Зорро, и достану тебя из любого места… — в каждой из шуток Космоса и Лизы присутствовала доля истины, — напомню, я бегаю быстрее, чем ты.

— Тогда можно ваш автограф, Ален Делон? — блондинке не хочется поднимать себя с багажника иномарки, где она удобно устроилась, наблюдая за всем, что происходит на Мосфильме. Валера, после проведенной экскурсии по съёмочной площадке, оставил их вчетвером, дожидаться его в сторонке, и Лиза бы откровенно заскучала, если бы не её активный муженёк. — Или вы только по-французски изъясняетесь? И целуетесь тоже?

— С вами, мадам Холмогорова, все могу… — голубые глаза, смотрящие на мужчину почти гипнотически, едва ли не лишают воли. Но Космос лучше других ведает о способах нейтрализации Лизы. Например, крепко обнять, раз уж сама протянула к нему свои холодные ладошки. — Ну? Идея же верняк! Я такой классный буду, и батя начнет мной гордиться спустя двадцать два года. И тебе тоже, кстати, в кадр попасть не мешает. Будешь там играть что-то типа радистки Кэт…

— Только после тебя, милый, и если так неймётся, то лови Валерку, он устроит тебя по блату. Ему несложно, а ты сразу актер триллеров!..

— Чего это? Я и сам дорогу в фильмец найду, только покажите мне этого режиссера!

— Что ты там изображать собрался, Космик?

— Накостылять любому дураку умею, и все с одного дубля.

— Не сомневаюсь, — соглашается Лиза, роняя тяжёлую голову на плечо своего народного артиста, — и я ведь помню, кто год после первого поцелуя со мной играл какого-то мутного друга Васю. Правда, Космос Юрьевич?

— А потом взял, и женился на тебе, — почти полгода по разные стороны — шутка ли? Кос пытался забыть это время, но упорно не получалось. Если такое вообще можно стереть, — но ты ж сначала партизанить решила…

— Нет, просто играла роль эмигрантки, но в отличие от тебя свою творческую карьеру я продолжать не собираюсь.

— Ну… Меня же можно на досуге развлекать?

— Нужно… — видя, что к «Линкольну» приближается Фил, переодетый в форму эсэсовца, Лиза отпускает мужа от себя. — Гляди, генерал, вот наш большой брат! Иди, ищи свою дорогу к славе.

— Клянусь, что выбью тебе роль моей фрау! В этом же фильме!..

— Семейка немцев?

— Главное, что не шведская…

В следующие пять минут Космос активно пробивал свою дорогу в мир кино, и остановить его невозможно. Лиза, наблюдающая за этим из-за его могучей спины, только посмеивается вместе с братом и Сашей. Шутка заходит далеко, так и пробьется в артисты…

— Фил, знаешь чё! — Космос был уверен в торжестве своей идеи «икс». — Слышь, познакомь с режиссером-то, а? Может, мы тоже пригодимся? Ну, там, знаешь, прикинемся, типа как артисты! Чего там надо? Ну, накостылять кому! Плакать — это к Лизке, она может, когда подколоть. У нее талант, а я Штирлица ещё могу, мы ж фотогеничные, артистичные! Пчёлу в Гитлера, ща усища пририсую!..

— Ну давай, договорюсь, — у Валеры нет шанса ретироваться от Космоса, — познакомлю…

Завершив свою пламенную речь, Кос отнимает фуражку у друга. Воодушевился. И Фил реально пошел знакомить дорогую каланчу с режиссером, который показался Лизе типичным городским сумасшедшим. На несколько секунд Лиза потеряла мужа из поля зрения, потому что он принялся уверять нового знакомого в своём актерском потенциале.

— Ребята, это надолго, у весны свои превратности, — сказала Лиза, усаживаясь на капот, и, гадая, когда вернётся Космос, — и обострения тоже…

— Да ладно, может, чел призвание нашёл, по нему и так, сколько лет цирковое плачет, — Саша и Витя курили, зная, что единственная девушка в их компании не будет отмахиваться запаха хорошего табака. — Чё, Лизк, курнешь? — Белов решил угостить даму сигареткой, но Лиза, внезапно закашлявшись, отказалась от предложения друга. — Понятно, не предлагаю, здоровее будешь.

— «Самца» не употребляю, — после грустной жизни в Ленинграде Лизе и в голову не приходило протянуть ладони к пахучей пачке, — и вам не советую. Запах какой-то не тот пошёл, раньше было лучше. Блин…

— Оно понятно, жена космонавтская, пример для подражания! — Фил, который никогда не понимал, какой кайф можно получить от сигаретного дыма, подмигнул подруге, растянувшейся на капоте струной. — Лизок, может, вернёшься к нам? Уснёшь и замерзнешь, ещё не лето…

— Нет, оставляю за себя Пчёлу, раз Кос куда-то усвистал, — в сон клонило жутко. То ли от погоды, которая никак не могла явить солнце, то ли потому что плохо спала ночью, — как ракета, мама дорогая.

— Вот и договорились, — Белов продолжал курить, озираясь по сторонам, и издали наблюдая за тем, как Кос взял в оборот бедного киношника. — Режиссер забавный такой!

Дальнейший разговор ребят прошел бы мимо рассеянной Лизы, если бы к родным берегам не вернулся Космос. Лицо его пылало наивной радостью, но удачная шутка Пчёлы перебила боевой настрой. К тому же Белый не зря выжидал момент, когда все соберутся вместе. Были в их жизни вопросы, которые в условиях полного бардака имели особенную актуальность.

Лиза не подавала голоса. Переместилась с капота, стоя, облокотившись на удобное плечо мужа, и следя за тем, чтобы он, раздосадованный энтузиазмом Белова и Пчёлы, на кого-то из них не наорал. Лучше других Лиза помнила, что Космосу всегда тяжело уступать пальму первенства, и сейчас он оказывался в меньшинстве. Более того Фил, с аппетитом поедающий нечто отдаленно похожее на тушёный картофель с мясом, был за любой кипиш, кроме голодовки. Но Лиза вздрогнула, когда при упоминании фамилии «Лапшин» легко разгадала, куда клонило брата утром.

— Малое предприятие «Курс-Ин-Вест»! Артурик Лапшин — сосед мой бывший, месяц назад въехал в офис на Цветном. Компьютеры, недвижимость, цветные металлы. Одна сложность — неясно, откуда такой подъем! — изложив перед друзьями нехитрые данные, Пчёла перевёл взгляд на сестру. — Да, мелкая, не удивляйся. Я тебе не зря напомнил с утра. Люди поднимаются, видишь?

— Он ещё в далёкие времена, как король на именинах ходил, — Лиза не сомневалась, что такие опоссумы в воде не тонут, и в огне не горят, — и, Космос, ты должен его помнить, раз столкнулись…

— Ему же хуже! — смутные воспоминания трехлетней давности рисовали Холмогорову упитанную рожу недоделанного интеллигента. Как только Пчёла вышел на него — другой вопрос. Никто его не вел, но могло ли в их неспокойное время такое произойти? При желании можно найти зацепку, и какой-то подвох в этом «Курс-Ин-Весте» однозначно был. — Лох мутный был, и такой остался. Хрен бы время меняло.

— Комсомольцы, небось! Интересно… — настороженности Космоса Саня не разделял. Почему бы и… да? Вот и нашлось, к кому зайти в гости. — Очень интересно!

— Знаешь, Сань, лучше синичка в руках, чем перо в боку! — пока Кос не разберётся, что и к чему, в этих смутных играх он участвовать не собирался. А разборки намечаются нешуточные, если уж Белов так загорелся идеей. Как маяк в ночи. — Если тебе по фигу, сам и пробивай!

— Легко, — хладнокровно проронил Белов, бросая сигарету на землю, — поехали!

— Без меня! — Космос решил, что высадит троицу за ближайшим поворотом. А дальше сами, раз такие идейные.

— Лизка, на настоящие переговоры хочешь? — Пчёла поддел сестру, которой тоже мало нравилось царившее между близкими людьми настроение. — Такого в твоих книжках умных не напишут…

— Какого фига? Пчёл, не обостряй, — для Лизы гораздо важнее поддержать расстроенного Космоса, чем восхвалять боевой настрой Пчёлы, — у меня другое распределение.

— Поддерживаю, — Космос передает жене ключ от машины, — думай, бля, чего говоришь…

— Блин, дык я шуткую…

— А меня достало…

Пчёла понимал, что Лиза воспримет его слова в качестве шутки, но грех не вывести из себя ядерного Космоса. Он ещё примкнёт к друзьям, когда почувствует, что дело не прогорит, а сестре Пчёлы лучше не знать, каким разделом пахнет знакомство Белого и Артурика. Она живёт в своем упорядоченном мире, где все поёт по законам алмазного неба.

И, судя по тому, что Лиза без всякого повода подлетает к Космосу, что-то нежно шепчет на ухо и ласково смотрит в глаза, она ещё больше увлечена своей вселенной. У людей любовь во всех красках, а не паршивая игра в картишки. Витя Пчёлкин знал, что прав, и было ему с чем сравнивать…

========== 91-й. Нет у нас пути назад ==========

Комментарий к 91-й. Нет у нас пути назад

Космос/Лиза (весна 91):

https://vk.com/wall-171666652_281

Весна вступала в свои права, медленно озаряя теплом русскую столицу, но мирное настроение покинуло Холмогоровых и не обещало вернуться в срок. Лиза, по мнению Космоса, поздно включила поворотник, заворачивая во двор, и Кракатау молниеносно закипел, раздражаясь и крича. Минутой ранее Космос склонял Пчёлу и Белого по всем падежам русского языка, и стекла в салоне дребезжали в такт его баритону.

Он считал, что братья не учитывают возможные удары со спины, и не вдумываются, что один неверный шаг, и всем существующим благам придёт кирдык собственной персоной. А ведь это его тема — налаживать связи, и поэтому поведение братьев никак не вписывалось в границы космических происков.

Теперь же под горячую руку попалась жена. Тушите свет, не поминайте лихом!..

— Поворотники, бля, предупреждай народ! Это «Линкольн», ё-моё, а не пердящий «Москвич»…

— Всё я включила, а вокруг никого…

— Прихлопну того гайца, который выдал тебе права! И как Каа стану спокойный!

— Кто будет возить тебя пьяного, пока ты лыка не вяжешь? Я всяким ребятишкам не доверяю… — Лиза не с первого раза переключается на первую скорость, потому что угнетение настигает её от издерганного взора мужа. — И не смотри на меня так!

— Лизонька, — идти на мировую первым Косу не привыкать, — не дергай резко этот рычаг, у тебя все по-людски выходит, когда ты смотришь на дорогу!

— У меня получается нормально, пока ты не начинаешь гаркать.

— А схренали третью рубанула?

— Сглазил один долбанный актеришка, похожий на моего мужа.

— Ах ты ж, бесстыжая жопа!

— Слабоватый аргумент…

— Тебе не угодишь!

Трудовые будни наступили вероломно. Космос понял это, когда друзья по очереди выпрыгнули из его машины, а Лиза сильнее газанула от Цветного бульвара, чтобы скорее оказаться дома. Пусть бьётся в конвульсиях Ленинградское ГАИ, которое вручило ей водительское удостоверение в январе девяностого года. Но Кос сам вырыл себе яму, когда протянул ключи от «Линкольна» своей даме. Пересадить жену за руль — не самое верное решение, но если бы сейчас на месте водителя оказался он, то они неминуемо врезались бы в ближайший фонарный столб. И есть тому веские причины.

Кос не мог проигнорировать изменение обстановки. Он перестал быть собой, если бы не вставил свое слово «против» того, что казалось ему слишком рисковым. Малое предприятие Лапшина само по себе не жухлый орешек, а Пчёла и Белый решили, что попробовать расколоть новообращенного предпринимателя не так уж и сложно. Кос не препятствовал, но первым на такое никогда не подпишется. Первым…

Мотор заглушен. Лиза может перевести дух, опустив руки с руля. Но в салоне «Линкольна» воцарилась гнетущая тишина, в которой различалось лишь чье-то неспокойное сопение. Кос обижен на весь свет из-за преуспевающего «Курс-Инвеста». Все кувырком! Лиза знала, что мужу в кратчайшие сроки нужно остыть, чтобы переосмыслить свои поспешные выводы. Впрочем, часто Космос терял для жены свою предсказуемость, особенно когда соглашался с ней, а после делал всё с точностью наоборот. Поразительное умение, но оно не помогало заговорить после пустякового спора.

Лиза не спешит выходить из машины. Габариты иномарки для неё довольно ощутимы, и теперь с непривычки руки и ноги наливаются свинцовыми реками. Хотелось сложиться напополам, подтянув колени к подбородку, и дремать под рокот Космодрома. Но шанса на сон нет. Если рано утром Кос заботливо подвернул под пятками Лизы пуховое одеяло, и, посмотрев на понурый вид, повелел приходить в себя до поездки на Мосфильм, то сейчас трюк с засыпанием не работал. Зато мог сработать другой…

— Любовь моя! Рассказывай сказки, кури в окошечко, а я тебя послушаю, — Лиза сама протягивает Холмогорову пачку сигарет, припрятанную в бардачке, — но только потихоньку, спать хочется…

— Раз пошла такая пьянка, то расскажу, — и Кос действительно теряется в догадках, зачем повышал голос на свою королеву бензоколонки. Уставшая она, что видно. Отодвинула сиденье дальше, откинула спинку назад и протяжно зевает, как смешной медвежонок, — но чего это, мухоморик, мне курить бросать?

— С ног валюсь после вчерашнего.

— Говорил, что надо меня слушать!

— Огуречный рассол в ночи был так себе…

— А пойло-то протухшее, как пить дать?

— Вот я и попила!

— Главное, что не козочкой стала…

— А ты все ближе к переезду в подъезд…

— Со мной поедешь, ещё чего?!

— С тобой хоть на Луну!

— Правильный ответ!

— Единственный, Космос…

— Ну, Елизавета Алексеевна, — Космос, стряхивая пепел на асфальт, решает вернуться к волнующей теме, — дело пахнет керосином? Зады у кого-то погорят капитально…

— Ночь перетерпим, — голос Космоса стал гораздо больше похожим на мерное рокотание, и его жену это радует, — а там видно будет…

— Курс-Инвест, мать его! — и Лиза понимает, что сглазила. — Курс-Инвест, сука, подумали бы, блять, куда вляпаемся? Нет, ты погляди, Лизка, каким дураком я выглядел!

— Не в моих глазах…

— Что, блять, будет, если все-таки пером вылезет?

— Казнь египетская!

— То и херово!

— Тогда перестань бурлить…

— Тогда я буду тебе надоедать, хочешь?

— Хочу…

— Радость моя!

— Чаще об этом вспоминай…

Космос вытаскивает связку ключей от машины из расслабленной ладони Лизы, и, касаясь пальцем её белой щеки, тянется к миловидному лицу, чтобы поцелуем стереть все возражения. Помогает. Девушка совсем не сопротивляется, и, кажется, что запах крепкого табака, которым Кос буквально пропитался, теперь совсем не смущает. Льдины в зрачках голубоглазой растаяли, сдаваясь напору синего марева, но молодой мужчина решается не спешить, и прижимается носом к девичьему аккуратному носику, ловя дымок наслаждения в этих невинных жестах. Обоим по вкусу эта игра…

— Здорово, что ты у меня есть! Лизк, это здо…ро…во… — отрываясь от нежных покрасневших губ, произносит Кос, и начинает неспешно и мягко перебирать золотистые пряди жены, шелковистые и приятные на ощупь. — Обними своего Космоса!

— Конечно, здорово! Есть на кого пар спустить, а потом погладить, как кошку, и она тебя не цапнет, — и Лизе легче, когда Космос так близко. Есть люди, как лекарства. У неё есть Кос, и это по-прежнему окрыляет, потому что является абсолютной и необъяснимой любовью. — Ладно, иди сюда, а то если скажу, что мне что-то не так, то всё, пора валить, а тебя и так сегодня не послушали.

— Что это за фокусы? — не заметить меланхолии жены Космос не мог, и во всём винил её учёбу, которая излишнего фанатизма не заслуживала. — С этого места колись…

— По тебе и Вите плачет прокуратура! Таких бы глухарей откопали… — Лизе остается лишь нервно гоготать. День такой — её в чем-то подозревают, как шпионку. — А Софокла больше слушать не буду, сами бы к парапету тащились. Тем более с утра она нажаловалась на свою головную боль по имени Витя.

— Ебанные паразиты, — глаза бы его этого родственника не видели, — но я-то за тебя думаю. Я тебе муж, не левый окурок с окраины…

— Меня надо любить, большего не прошу, — все тело затекло от позы эмбриона, в которую они с Космосом так удачно сгруппировались, но расщепляться нет никакого желания, — с этим спорить не станешь, солнце?

— Задолбался, домой хочу! Буду любить тебя, как скажешь, закачаемся…

— Кос, ну… О чем ещё ты можешь думать, когда мы вместе оказываемся?

— Я для этого женился. Жди вечера, любимая, и не хорохорься, — Кос захватывает искусанные розовые губы Лизы одним движением, и прислоняет женскую фигуру к груди как можно ближе, а её сердце бьётся неспокойно, будто загнанное. Если он чему-то и верил в этой жизни, то, скорее, этому гулкому звуку. — Не-не, фиг, не дождёмся опять…

— Дай продохнуть… — оторвавшись, восклицает светловолосая, продолжая также влюбленно смотреть в синие зрачки Космоса, — знаешь, что я помешанная, и пользуешься этим!

— Главный сумасшедший тут я, мне в кайф эта мания…

— Греки говорили, что любовь-мания — это недолговечное наказание…

— Штамп в паспорте сказал, что пидора твои греки!

— Люблю тебя! Не отвечай, знаю, что будешь со мной спорить на этот счёт…

— Можно я ещё разок скажу, что ты у меня самая потрясная!

— Не ври…

— Без дураков!

— Хорошо, поверила!

— У тебя просто выбора нет…

***

Тома проводила вечер под скучное вещание телевизора, невольно проваливаясь в сон, когда его звуки на мгновения стихали. Передача «Добрый вечер, Москва», несмотря на сменяющиеся картинки, не могла скрасить её положения, а Фил задерживался, не предупредив заранее. После съёмок он не заехал домой, но днём Тамара была слишком занята — трели телефона она могла бы просто не услышать.

Звонок от Оли Суриковой, которая не знала, куда делся Белов, не пришедший на примерку в ателье, довершил догадку, что муж пропадает где-то вместе с друзьями. Посоветовав скрипачке думать о марше Мендельсона, Тома понадеялась, что все разговоры на сегодня завершились. Но можно ли быть уверенной в этом, если первое место в записной книжке занимает фамилия Голикова?

Отвечая на бурный поток речи Софки, Филатова не теряется. После очередного нелестного разговора с матерью, Софе невмоготу оставаться дома. А Тамаре будет с кем скоротать время под чашку чая, хоть Софка и будет говорить о своей жизни не в мирном русле. Долго, с активной жестикуляцией и эффектными паузами, как прирожденная актриса. Жалко, что талант прозябает в стенах юридического института. Но у всех свой жребий…

— Думала, Том, что он сам признается. Утро было, но не спалось, — и если кто-то женится, заводит крепкие семьи и живет припеваючи, то такая удача не улыбалась Софе рядом с Пчёлой, — и решила поговорить, что он там в своей «Метле» потерял, и с кем, и он ли это был вообще! Но Витя же у нас птица свободного полета, ты что!

— И ты убежала, как сайгак? — жалобы Софки, её переживания и подозрения имели под собой плотную почву. Филатовой сложно подбирать нужные слова, и поэтому она просто дает подруге возможность выговориться. — Ой, Софа! С плеча рубишь…

— Догонять не стал, мы гордые, и дел у нас по горло, — мрачно заключает Софа, — а домой пришла, мать в истерику, давай на меня орать! Что все гублю, институт к херам давно пошел, и что Милославского… Мать его, поменяла на рожу бандитскую, вот что она мне кинула! Отец по мне все понял, сказал — помиримся, остынем. Тут Лизка звонит, квелая, как тухлая малина, договорились, что в институт не пойдем… Ну… Я ей все выложила, и слово за слово!

— Погоди, ты и с Лизой поссорилась? — и этого Тома никогда не поймет, потому что Софа и Лиза прекрасно ладили, и понимали друг друга без лишних объяснений. И тут… — Ты что? Не сходите с ума, девочки!

— Эта Холмогорова от мужа нахваталась, уши прикрыла, — Лиза никогда не скрывала от Софки, что Пчёла — не ревностный борец за институты семьи и брака. — Надоели, говорит, предупреждали! Пришлось в институт свалить, а вернулась под бурление говн! Сбежала, когда на чай снова приехали Милославские с выводком-переростком. Смотрит на меня, пытается допросить о чём-то, а я не могу… Смотрю на него, а вижу Пчёлкина! Два придурка… на мою голову!

— И что теперь, Софкин? — Томка и сама была в стане предупреждающих. Два года назад, когда Голикова влюбилась по уши в брата Лизы, будущая жена Фила остерегала подругу от скольких поворотов. Но грабли всегда манили Софу своим начищенным блеском.

— Фиг бы его знал, Томка, но ладно бы «Метла», я бы перетерпела.

— Софа… — Тома заранее знает, в какое русло подруга сворачивает, — не унижайся!

— Дьяволята играют на скрипке без заминок, — и скрытый факт новой симпатии Пчёлы, о которой никто не говорил вслух, злил его девушку больше всего, — и в курсах я, что не права, но ненавижу её! Не… на… ви… жу…

— Только недавно вы с Олькой прекрасно ладили…

— Она и сейчас так думает, а что я скажу? Олька, прикинь, а в тебя мой бабник влюбился! Не видит она ничего, а мне на свадьбу эту идти тошно! Добра не будет!

— Не спеши судить, где добро, а где спряталось зло…

— Ага, затаилось с автоматом за пазухой, и ждёт случая, чтоб перестрелять всех к чертям собачьим…

— Не все так мрачно, Софа…

— В такое время живём…

— А сейчас успокоилась, — наливая очередную порцию чая подруге, Тома подвигает ближе к Софке хрустальную вазу с «Мишками на севере». Брюнетка, обратив свой зеленоглазый взор на подругу, легко улыбается, радуясь, что хоть с кем-то, кроме отца и Томы, она сегодня не повздорила. — В двери ключ шумит, слышишь?

— Я, наверное, поеду! Все-таки перед папкой неудобно!

— Куда ты? Звони родителям, скажи, что у нас осталась… — такое решение представлялось Томке самым рациональным, — а Фил сегодня живет на кухне, я же спинным мозгом чувствую, что он в стекло…

— Тоже верно, — в самом деле, домой совсем не тянуло, — спасибо…

— Обращайтесь, Софа Генераловна!

— Что бы я без тебя делала, служба спасения?

— Пристрелила бы своего Пчёлкина к чертовой бабушке!

— За такое и суд оправдал бы…

— Боюсь представить!

Через минуту в коридоре малосемейки Филатовых будут раздаваться тяжёлые мужские шаги и добродушный, но хмельной смех. Все мысли Томы оправдались: её Валерка слегка перебрал. В детали его бессвязной речи Тома не вдавалась, и не без помощи Софы боксер был перемещён на кухню, ближе к холодной воде и открытой форточке. От стакана «Нарзана» Филатов и впрямь смог говорить отчетливее, почти серьезно смотря на девушек, и то и дело повторяя:

— Заживе-е-ем, — Валера громко икнул, да так, что Томе показалось, как зашевелились стены их крохотной кухни. — Белый… в нарды поиграл! Кто б знал, что Пчёла наведёт на перчика? А, Софа?

— Пей, пей… — Софа помрачнела при упоминании фамилии Вити, и поэтому, постучав мужу по спине, Тома пытается сосредоточить его на стакане воды. — Помедленнее, не залпом…

— Сёдня не ахти уже так, — на лице у Филатова выражение вселенского облегчения, он подпирает согнутым кулаком свою щеку и продолжает глуповато улыбаться жене и Софке, — а ты, Генер… Генераловна, будь здорова! Слыхала, чё твой удумал?

— Молодец какой, — хоть где-то этот шмель приносил пользу, — поверю на слово…

— Так, понятно… — Тома аккуратно снимает с могучих плеч Филатова куртку, понимая, что ему пора укладываться. — Раскладушку достава-а-ай! Пошли, пошли…

— Куда денусь? — медленно вставая, и, расправляя свои лопатки, будто крылья огромной птицы, Фил смутно доходит до того, что, наверное, мог сболтнуть что-то лишнее. А если у Софки-дружочка проблемы, они с Томкой не будут её расстраивать и уж тем более прогонять. — Чайку налейте! В башке шумит от этого «Мартеля»…

— Надо меньше пить… — неутешительно замечает Софа, снова зажигая газовую

плитку, и доставая из буфета самую большую кружку.

— А лучше просто не надо… — добавляет Тома, надеясь, что Фил не рухнет прямо на стол, потому что его нещадно клонило в сон. — Валер, продержись пять минуточек!

— Д-д-д-д-ве, — Фил практически трезво оценивает свои возможности, — и испаря-я-я-я-юсь…

Хмельной Валера даже не расстраивал. Через пятнадцать минут мужчина уснёт, и из кухни будет разноситься только скрип старой раскладушки и сонное кряхтение. Тома напомнит подруге, что родители беспокоятся, и Софа позвонит домой, прекрасно зная, что родители не спят, и отец, взявший трубку, подкупит её голосом, как в детстве, полным заботой и внимания, которого порой ей так не хватало.

— Дочка, ты остынь, — чиновник надеялся, что с возрастом дочь научится реагировать на все не так эмоционально, — и все сойдётся, это обещаю.

— Папка, — уверяла Софа Константина Евгеньевича, надеясь, что он не будет удручать себя на её счёт, — а в который раз? Триста первый?

— Я не считал, воробушек, — отцу Софки стыдно признаться, что когда-то конфликтами дочки он почти не интересовался, — а Пчёлкин твой… Пацан смекалистый, не без огня. Только полёт у вас разный! А ты сама видишь, к чему это обычно приводит…

— Сама виновата, — Голикова не понимает, из-за чего ей больше обидно: то ли из-за накренившегося брака родителей, то ли из-за ссор с Пчёлой, — сама, папк…

— Нет, смотри глубже, — для умудренного годами партийца давно очевидно, что жена изначально задавала неверный тон в воспитании единственной дочери, — всё я… Когда-то выбора не было, и разгребаю, пока руки не отсохнут…

— Папа, я очень тебя люблю, — честно признается Софа, впервые за многое время, переходя с привычного «папка» на лиричное «папа», — и я справлюсь…

— И я очень люблю тебя, доча… — Голиков, запутавшийся и всех запутавший, знает, что может быть уверен только насчёт своего крепкого родительского чувства. — Утро вечера мудренее…

— Спокойной ночи! Завтра вернусь…

— Спокойной! И не бросай старого папу…

— Ни за что на свете!

Однажды Софа вспомнит про полуночный разговор по телефону, и признается себе, что папа — единственный, кто любит её слепо, со всеми недостатками и изъянами. И неважно, может ли она набрать его телефонный номер…

***

Ночь была прекрасна. Но она растворилась в свете апрельского утра, оставляя после себя блаженную усталость и приятность откровенных признаний. Это слова, которые и Космос, и Лиза повторяли с завидной регулярностью, но их ценность и смысл нисколько не умалялись. Они уже не помнят, сколько раз говорили о любви, не тая лукавых глаз. Просто не считали, что это постыдно. Что это обман, который однажды разобьёт кому-то сердце.

И может ли скрываться то, что прочно связывает тех, кто неминуемо должен был встретиться и полюбить? Ведь это правильно и важно, повторять слова любви тому, кому они принадлежат. И не отрицать любовь, признавая её изменчивой слабостью, вызванной упрямой юностью голов и прельщением собственной гордыни. Все просто, но кто-то вздумает городить сложности. Не в этот раз, не в этой комнате и не с ними…

Поэтому Космос поверил в любовь, которая громко заявила о себе, стоило понять, что Лиза вызывает в нем отнюдь не братскую заботу. Её хотелось беречь, как замёрзшую по пути на юг птицу, но и своими противоречиями она не давала ему покоя, каждым днем доказывая, что их дорожки сплетаются. Его взаимно любили, никогда ни с кем не сравнивали и выбирали, вопреки собственным принципам.

Кажется, что Кос полюбил сестру друга с первого взгляда, и не важно, что сначала Лиза смотрела на него через тени горя на отрешённом лице. И, беря Лизу за руку после первого поцелуя на парапете, Холмогоров послал небу отчёт, что его с ума свели глазами-алмазами и заставили думать о себе все ночи напролет. Замок построился сам собой, потому что так и должно было случиться. А золото приятно холодит безымянный палец.

Лиза не спешит открывать туманных глаз, хоть сон постепенно покидает границы сознания. Её голова лежит на груди мужа, а светлые волосы снова разметаны в стороны, и она ощущает, что Кос снова наматывает локон на указательный палец, играясь, как малый ребенок. Скоро ему надоедает эта забава, и девушка довольно ощущает, как мужская ладонь уверенно гладит её по лопаткам, быстро перемещается на поясницу, привлекая к себе ещё сильнее. Внутри рождается сладкая тяжесть, ноги совсем расслаблены и Лиза тянет безвольные руки к шее Космоса, чувствуя себя желанной, но уязвимой, если сейчас же его не поцелует. Прикосновения иссохших губ опаляют своим напором и быстротой, и у Холмогорова нет выбора, кроме того, как повергнуть себя в нежные руки жены. Не жалко…

— Доброе утро, — запоздало вспоминает голубоглазая, тяжело дыша, и нехотя отрываясь от Космоса, не отпуская его плеч, и низко нависая над ним. Почему-то он останавливает её, не давая сделать нового движения, но устраивает на себе удобнее, продолжая влюбленно на неё смотреть, очевидно, после долгого ожидания пробуждения девушки, — ты куда-то опоздал?

— Не суть… — плевать на то, что из поля зрения друзей детства Космос в очередной раз пропадает. Почему-то Лиза помнит это лучше, но это не останавливает мужчину в стремлении отложить разговоры до нужного момента, — иди ко мне…

Обоим слишком хорошо, чтобы выплывать из своего мира, где не нужно лишних объяснений, а следует только терять себя раз за разом. Холмогорова живёт уверенностью, что только рядом с ней Космос показывает себя настоящего, и он позволяет робость только за закрытыми дверьми спальни, потому что не боится показаться слабым и зависимым. И если эти чувства однажды снесут им головы, то лететь не страшно. Страшно оказаться без него, родного и самого близкого. Страшно открыть глаза, и понять, что многие вещи просто приснились сыну профессора астрофизики, которому всегда и всем приходилось что-то доказывать. Но не сегодня…

— Хвалю… — говорит мужу Лиза, едва они откатываются в разные стороны кровати. Она прислоняется к деревянной грядушке спиной, и её обнаженная грудь часто вздымается, будто в комнате слишком горячий воздух. Космос посмеивается над своей белокурой бестией, и, продвинувшись к ней теснее, притягивает к себе её слабые от неги колени. — Подрабатываешь будильником?

— Ты сама говоришь, что я твое солнце! Короче, красивая, надо было выпускать лучики.

— А я злющая колючка! — Лиза проходится пальчиками по лицу мужа, и наклоняется к нему, щекоча длинными волосами космическую спину. — Что, пригрелся? Я же не отвяну!

— Ага, прилипла же, — произносит Космос, не двигаясь с места, и гладя изящные щиколотки жены, — балдеж! И никакая ты не злющая, брось, красивая…

— Славно, — Лиза медленно расправляется, и тянет за собой Коса, чтобы облокотиться на его плечо, — и я надеюсь, что ты спокоен? Не хочешь никого к чертям послать?

— Алмазная, а в какую дыру я от вас всех денусь?

— А я и не пущу тебя никуда.

— Я уже сам себя не пустил, — часы показывают одиннадцать. Воскресенье. Лиза точно не опоздала в институт, но Космос уже и забыл, что что-то мог обещать Филу, особенно после вчерашнего разговора на «Мосфильме». — Фиг с ними, а Филька не дурак, разберётся с автосервисом. А машин я тебе хоть десять таких куплю!

— Я это запомнила, — грациозно расправив руки, и потянувшись в руках мужа, Холмогорова не в силах выйти из их состояния волшебного спокойствия, — но нам вчера никто не звонил.

— Не, это я трубки не брал.

— И это странно…

— Потому что когда мы ввалились домой, я отключил провод! Отвлекают меня от такой классной герлы…

— Это у тебя так в паспорте написано, да, Космик?

— В эту красную книжку хотели попасть многие…

— Хрен бы там плавал!

— Да другим и не светило.

— В один котёл таких!

— Да-а-а, милая, давай, продолжай в том же духе…

— А вот и не буду, я с тобой сегодня ничего не делать собираюсь.

— У-у-ух, теперь это я тебя хвалю!

Космос и Лиза опять находят свой приют от суеты в ворохе подушек и простыней, но, видимо, тишины в доме ждать не стоит. Посетитель, терроризирующий дверной звонок, появился, как по закону подлости. Вставать с постели пришлось Косу, который вприпрыжку принялся за поиск своих старых джинсов. Лиза, недовольно скривив симпатичное лицо, отказывалась вылезти из своего укрытия.

— Сглазили, блин… — голубоглазую не успокаивает даже то, что Космос укрыл её одеялом, и, коротко чмокнул в щёку, — передай Пчёле, что он — карманный обломщик.

— Что это ты сразу на братца подумала?

— Думает, что мы куда-то слиняли, поговорить с тобой пришёл, сто очков даю…

— Охренеть, угадывальщица! Если ещё и не промазала, то я должник…

— И твой счётчик начал мотать…

— Не скучай, а я пошёл на разведку… — Космос набрасывает на плечи простынь, и с истошным воплем выбегает из спальни, на ходу закрывая дверцу ногой. Юная жена и рада бы уснуть снова, но комичный вид космического чудовища в роли греческого недомудреца её крайне веселит. Она никогда не перестанет удивляться тому, что Кос может создать смехотворную ситуацию из пустого места.

Встречая Пчёлу, свалившегося с какого-то жесткого бодуна, заметно уставшего, но довольного, Холмогоров не сдержал своей бранной эмоции:

— Твою, блять, за ногу… Говно в воде не тонет! Ты чё, опять адреса перепутал?!

И что дружбан здесь потерял? Собрался понтоваться успехами на театре военных действий, или распекать Космоса за то, что не пошёл на разбор полномочий к пучеглазому Артурику? Кос убеждал себя, что ему полностью фиолетово, а чему быть, того уже не миновать. Но, судя по веселью, плескавшемуся в блуждающем взгляде брата, все в порядке. Более чем…

— Посейдон! — воодушевленный Пчёла готов упасть в ноги Космоса, спросонья лохматого или от чего-то очешуительного прерванного. — Посейдон, родимый…

— Кто ходит в гости по утрам, тот, нахер, Витя Пчёлкин!

— И тебе здорово, Космос Юрич…

— С какой Луны? Как её на этот раз зовут?

— Чего ты, астронавт? — Витя был уверен, что родственник обрадуется вестям,

которые он принёс ему почти на крыльях братской любви. — Шлагбаум, бля, длинный, сразу на порог не пускать!

— Тише-тише, нахер, — Космос покосился в сторону спальни, — я не за себя прошу…

— Хорош там дрыхнуть! За уши её, за уши! Лизка, буржуйка, вставай!

— Проснётся, и вставит тебе пизды по самые помидоры, — Кос намеренно не говорил, что жена давно не спит, — у неё это круче других выходит, Пчёл.

— Не каркай, твою мать…

— Но ты ж не по её душу-то пришёл, полосатое недоразумение?

— Ты, Кос, пропустил, бля, такое! Я б от обиды налакался…

— Тебе когда-то это мешало ужраться в стельку?

— Хуй бы, наше дело правое!

— Не поясняй…

— Пошли, будешь слушать и записывать!

— Секретутку нашёл?

— А ты терялся, карандаш?

— Все, блять, булками шевели, пошли на кухню…

— Вперёд!

И все-таки Космос сменил гнев на милость, когда Пчёла, оповещая о том, что «дело начато», поделился итогами разборов в «Курс-Инвесте». Сначала Кос слушал друга настороженно, не проглотив своего недовольства. Здравые мысли вообще приходили в его голову медленно, и причина тому нежилась в постели, будто бы не являлась его бессонницей.

А Пчёла продолжал выкладывать инфу про напуганного осла — руководителя «Курс-Инвеста», бывшем комсомольце с лоснящейся рожей. Круглый гад упорно не сдавался, цепляясь за мысль об упущенном кредите и не понимая, что это за розыгрыш. И кого к нему привел сосед Витёк, этот молокосос, которого ещё недавно он гонял по подворотням, как главный комсомольский активист.

Как не прозаично, судьбу Артура Вениаминовича решила игра в нарды. Точнее, полный проигрыш Саше Белому. Решая вопросы с Артуром до позднего вечера, и, очистив алкогольные запасы Лапшина, какая-никакая, а договоренность, была достигнута. От такого сотрудничества далеко не уйти, и Артурик, синея и краснея одновременно, признал, что первый бой был проигран.

Силы копились не зря. Непозволительно сидеть в вязком болоте долго, иначе трясина обязательно затянет вниз. А летать хотелось высоко, и ловить свои алмазы с синего неба. Если мечтать, то масштабно и не без полезной цели. Друзей не сломило даже происшествие с юристом, присланным к Лапшину на переговоры, не дойдя которых, служивый был найден на одной из московских окраин с пробитым черепом, и состояние его не внушало скорого положительного прогресса.

Космос возмущался непредусмотрительностью Саши: к таким болванчикам, как Артура, следовало посылать интеллигента Юрку только в окружении бодрого вида ребяток с волшебными палочками быстрого действия. Тогда был и человек целее был, и цель бы была достигнута с большей результативностью.

Прошло ещё несколько дней, прежде чем Белов мог сказать, что Артур поставлен на место, юрист Кошко отомщен, а Пчёлкин — ни кто иной, как соучредитель «Курс-Инвеста».

Пути назад точно не было…

========== 91-й. Клубок Ариадны ==========

Комментарий к 91-й. Клубок Ариадны

Тематический пост:

https://vk.com/wall-171666652_288

OST:

— Sandra — Stop For A Minute (Пчёлкин/Голикова)

— Иванушки — Тополиный пух (минус из «Лёд 2» под Холмогоровых)

Все в жизни Пчёлы менялось, когда он оказывался на знаковом парапете. Ленинские горы были свидетелями его взлётов. Место почти сакральное! Здесь произнесена клятва, намертво связывающая с братьями. Веха жизни, обещание на крови, верность до гробовой доски. Есть в его шальной судьбе коренные основы. Семья и друзья. Остальное отчерчивалось жирной красной линией, и при прочих равных условиях имело меньшее значение. Так сложилось, и пересмотру эти прописные истины не подлежали.

Вот и сегодня Пчёлкин назначил Софке встречу на том самом месте. Даже монетку подкинул, думая, что если выпадет орёл, то морок пройдет. Ситуацию с Софой, как и с алюминием, следовало решать, и не держаться за то, что благодаря Голиковой Пчёлу немыслимо упрекнуть в привязанности к чужой невесте. Невесте брата…

Как назло! Монетка упала решкой, показывая Виктору Павловичу фигу. Такой козёл не ко двору, но своя рука — владыка. Он поборется. Сам не знает, к какому лешему. Тем более Софка явилась, и, похоже, готова потолковать с ним без закидонов. Но это не точно.

Никогда не знаешь, чего ждать от этой зеленоглазой чумы. А ведь Пчёлкин не обещал, что небо всегда будет ясным. Не всем же до последнего вздоха. Чертова романтика, в которую Пчёла никогда не поверит, потому что нужно оставить её тем, кто действительно любит. Такое бывает, но, очевидно, не с ними…

Софа стоит рядом, непроницаемо смотря на зеленеющую траву. На парапете в восемьдесят восьмом Софа впервые осознала, что Пчёлкин — это болезнь, лечению не поддающаяся; а ещё через год именно здесь первые его поцеловала, оторвав себя от спокойного существования. Влюбленность закружила их, оторвав от земли, и они не думали о протяженности своего полета.

Пока кому-то не стало тесно и душно. Механизм дал сбой. И шут его знает, как долго ходики протикают…

— Не дури, — Пчёла начинает разговор первым, инстинктивно чувствуя, что Софа изображает потерпевшую сторону, — я никуда не делся! Предъявляй, если на то пошло.

— С какого-то хера? — Голикова по первому зову откликнулась на его звонок, и сначала хотела бы поздравить с первым успехом в нелёгком денежном деле. Но вместо этого в голове сплошные упрёки, ревность и полумрак. — Ты позвонил, я пришла. Тебя поздравить надо, а я снова сучка дерганная, припоминаю. Тебе похер, стоишь и куришь! А я разочарую! Не буду сладко дуть тебе в задницу, как мамочка, что ты хороший, и что все теперь в ажуре. Потому что ты, Пчёлкин, охреневший…

— Я не просил твоих поздравлений, как видишь, что бодр и без них, — окурок летит куда-то далеко, к тому дереву, где Белый когда-то выцарапал свою незабываемую печать, — смотри, видом любуйся! За этим и позвал…

— Оно мне надо? Тебя разглядывать! Мы вроде не в бане, и чё я там не видела? Витя, мне одной видно, что ты летишь? И тебе срать на это хотелось? На меня, на проблемы мои, на всё, что прожито! Сколько мне пережидать, пока ты набегаешься?

— Завтра свадьба моего брата. Друга твоего, Саньки нашего. Помнишь, он тебе тоже веники в честь праздников дарил, говорил, что девчонка тыхорошая? Я с ним спорить пытался? Хрен бы, до сих пор гордый! — как ни в чем не бывало, продолжает разговор Пчёла. — Ольке приятное бы сделала, не шухарилась от всех, как теперь это делаешь. Это свадьба наших друзей, Софико! Посмотри на них, и уясни, что лучше живётся, когда соглашаешься. Выводы сделать не хочешь?

— Признайся, плевать тебе на то, кому и как живётся! Лишь бы тебе в жопу не дуло! Сашка, свадьба, дела твои соучредительские! В душе ты не рад этой свадьбе, хоть и с квартирой постарались, алкашей каких-то нашли с хоромами. Выручили человека! На деле опять будешь смотреть на Сурикову глазами побитой собаки? Скажешь, что я тебя не вычислила? Даже спорить не пытайся! Слепоты нет, ложных диагнозов мне не ставили! Только вот когда всё набекрень, прошу приехать, помочь, то ты почему-то исчезаешь! И я уже думаю, что может дефективная? Может, мать надо было слушать, гнать тебя в шею, когда ты Милославскому шнобель пытался поломать?

— Ебанная дивизия! Откуда ты взялась такая умная? Мамаша пендалей навешала, и вещаешь, как «Радио-Маяк»? Хуй ли спорить? Если тебе насвистели в уши, и всё, пока!

— Вроде и жалко тебя, — Голиковой, до известной степени, плевавшей на окружающих, и сейчас не совестно залезть в карман Пчёлы за пачкой сигарет и зажигалкой, чтобы наконец-то наполнить легкие дымом, — на что-то искреннее направил свое жалко. Нелегко, бьешься, пытаешься, лоха забомбил, смотрите, я значимый! А в остальном — хрен бы тебе! Облом, не пойдешь же против Белого, кишка тонка! Да и стерпит ли скрипачка тебя при случае? Кто тебя стерпит, Витя Пчёлкин ты долбанный?

— Соплей развела, как в саду ясельного типа! Включила, блять, «Изауру» без зомбоящика! — Пчёла давно привык, что его девушка приноровилась пользоваться его курительными принадлежностями, как собственным. — Я… искал тебе замену? Чтобы ещё одна терпилой работала, раз у тебя не выходит? Что ж ты разводишь сырость?

— Не знаю, Пчёла, не знаю, чего ты там по свету всю жизнь ищешь, какую фарью, — с табачным дымом приходит и лёгкость мыслей, и Софа признается себе, что ловит кайф в его незатейливых вопросах. А ведь вправду — не ищет никого. Кроме приключений на одно место, — но продолжай изъясняться. Я не слышала твой голос неделю. В трубу — не в счёт. В любви можешь не признаваться, мы через это прошли. Как у людей не получается…

— Не веришь… — громкие признания точно не про их честь, — а я то думал…

— Оставь сказки тем, у кого они сбываются! Холмогоровым, Филатовым, Беловым твоим любимым! У людей потенциально будет долгая и счастливая жизнь, — Софа и сама хотела бы этого простого женского счастья, как у подруг. Но, видимо, у судьбы другие планы на трудную дочь профессора Голиковой, и остаётся только расслабиться и изредка получать удовольствие от процесса. — И если так хотел меня видеть…

— Харе! Хотел, не понимаешь, Софа? Разве этого мало?

— Запомни! Я ничего не хочу слышать, и знать, что о тебе разносят на каждом углу! Поверь, достало! Чего мне только за тебя не предъявляли! Бандит, голодранец и… чёрт, заманалась перечислять!

— Сука, букет диагнозов! Бабник, пьянь, скотина. Ёпт, Софик, пиздеж и провокация! Ты перечислять будешь, состаришься. Нахера козе баян?

— Я просто хочу жить, как это было раньше, и видеть тебя чаще, без отговорок, что устал и дел по самые гланды. Все просто!

— Выкурила? — спрашивает Пчёла, когда Софка переводит дух, выплеснув ему все, что наболело за последнюю неделю. Стало быть, что он снова может взять её за руку, и она не отпрыгнет от него, как тщедушный заяц. От ненастных мыслей о той, о которой нельзя и заикаться, Пчёлкина ничего не спасёт, но он будет бороться до последнего. А с Софой легче держать удар. Временами. — Ну! Вот и умница…

— Дрянь полная, — Голиковой горько. То ли от сигареты, то ли от того, что Витя так спокойно всё воспринимал. Но сил на ругань больше нет, эффект все равно не достигнут. Нервы у этого шмеля стойкие, а Софа заводится вполоборота. Прикосновение теплых мужских пальцев к ладони облегчения не приносит, но сопротивления больше нет, — и это я не про твои сигареты, мохнатый! Брошу курить, брошу… Чтоб тебе перед пацанами не было стыдно, что цековские дочки только смолить у подъезда и умеют, ни уму ни сердцу.

— Ну тебя, женщина, — рука в руке. Не шутка ли? Особенно после упреков и недельного молчания. Несмотря на дым верблюжьих сигарет, неизменной марки Пчёлы, от Софы все ещё пахнет французскими духами. Запах хорошей жизни. Жизни, к которой Витя стремился, сколько себя помнил. За которой бежал, сломя голову, и наконец-то догнал. Чудеса случаются. — Прооралась, порядок!

— Пчёла, всё тебе шуточки! — и все-таки с ним спокойнее, хоть и люди они тревожные. Напели друг другу обо всех смертных грехах, а теперь стоят на ветру, обнимаются. Придурки! — А вот придёт опять Милославский в гости, засватает, как грозился, и всё! И нету Кука, ищи меня, не к кому будет пойти на жизнь пожаловаться.

— Поминай, как звали, и дело, шитое белыми нитками? Ебать, удумала! — неуклюжие попытки Софы вызвать его ревность, вызывают у Вити только приступ гомерического хохота. — Позовите хотя бы на свадьбу, мы с Косом приедем, ребяток подтянем, шмальнём в воздух за ваше безоблачное, сука, счастье…

— Больной! Как ты ещё не сдох от переизбытка фантазии, рыжее бедствие?

— У меня все фантазии самый сок, так что, красотка, помру от удовольствия, не сомневайся…

— И после этих слов ты думаешь, что кто-то ещё тебя вынесет?

— Нет…

— И я не думаю…

Проблемы на личном фронте растут в геометрической прогрессии, но сжимая хрупкие женские плечи в своих медовых объятиях, Пчёла обнуляет то, в чём Софка могла упрекать его ещё пять минут назад. Она опять его простит, а он не даст никаких гарантий.

В глубине души Пчёла понимает, что это неправильно, что это самообман, и лучше бы им никогда не встречаться. Но раз они встретились, значит, что это было кому-то нужно. Может, ему самому…

***

Советский цирк умеет делать чудеса! Космос подпрыгивал по подъездным ступенькам, негромко напевая мотив из детства. Дома ждала Лиза, поведение которой, по крайней мере, последние три дня, внушает мысль, что она объелась бледных поганок. Механически загоняет себя в институт, продолжает колдовать над устройством их жилья, но дальше, чем мусорные баки, никуда не выходит.

Однако сын профессора астрофизики на зрение не жаловался, и каракули врачей немного разбирал. Особенно когда направления роняют из дамской сумочки, а потом встревожено говорят, что тетрадку со шпорами потеряли. Просто радистка Кэт! Домашняя, карманная и действующая без санкций разведки.

Партизанщина — любимая метода Лизы, пусть играется, пока есть настроение, а Холмогоров элементарно рад тому, что все складывалось, как он и загадывал! И в личном, и в приличном. Космос мечтал о таком подъеме, но откладывал его назад на долгие годы, а теперь уверен, что все и не могло сложиться иначе. И Лиза рядом с ним. Никуда их свадебное путешествие не денется, а с их настроением вскоре лететь можно хоть на Луну! Девяносто первый год богат на события. То ли ещё было и будет, но сколько хорошего! Перечислять язык отсохнет, и поэтому Кос спешил, не запамятовав захватить с собой розовые розы для Лизы. Почему-то думал, что она обрадуется.

Если в весенние дни Космос пребывает в приподнятом настроении на почве новых свершений «Бригады», то Лиза принимала новую реальность, где ей предстояло свыкнуться с тем, что дверца за безалаберной жизнью неслышно захлопнулась. Студентка полностью ушла в себя, пользуясь частым отсутствием мужа дома, и, к её облегчению, за событиями с «Курс-Инвестом» и грядущей свадьбой Беловых, у неё были минуты тишины.

На короткие рассказы мужа об отцепленных в Уфе составах с алюминием, Лиза учтиво кивала головой, не хваля Пчёлу за триумф его предпринимательской жилы. На вопросы о собственном состоянии, она всё сводила в шутку, и Космос делал вид, что принимал правила игры. В этом была своя доля безумия.

Но Лиза вынуждена признать, что плоские шутки Пчёлы недалеко ушли от правды. Если до поездки на Мосфильм и безоблачного воскресенья, она могла колебаться, списывая всё на будничную усталость, то после… Утренняя тошнота к кому попало не прилетала. С анализами не поспоришь, и тётка Филатовой, отрекомендованная Томкой, как лучший специалист в своей сфере, посоветовала беречься и избегать лишних тревог. И не забыть передать пламенный привет виновнику ситуации.

Вспоминались полусонные обещания Космоса, данные за день до регистрации брака, сопоставлялись даты и собственное состояние. И Лиза мало удивлялась своей беспечности. Они вряд-ли думали о чем-то серьёзном всё время после свадьбы, плавая по квартире, как одно двухметровое облако. Вариантов мизер, если не сказать, что один — девочка. Если игры подсознания не обманывали Холмогорову. В вещие сны она по-прежнему не верит.

Завтра Грибоедовский ЗАГС вздрогнет от присутствия в его стенах знакомой компании, Лиза помнила о празднике друга, но маленькая соседка перетягивает одеяло на себя, требуя львиной доли внимания. Время настало, и Лиза пытается собраться с силами, собирая картинку по кусочкам, и, ловя себя на мысли, что она просто растерялась.

Девушка дышит глубже, прислушиваясь к себе, и капли холодной воды на щеках приносят минутное облегчение. Молочная кожа будто обретает прежние краски, но это не спасает от тишины на вопрос, брошенный в пустоту:

— Что же ты не принимаешь меня?

Лизе действительно так казалось. Сначала она не обращала на неё внимания, а ныне у крохи возникло право на протест. Им обоим трудно. Жить, не выражая озабоченности меняющимся состоянием, было легче. Отмахиваться и отводить глаза несложно, вот только глупо для замужней женщины. Все только начинается, или… прогноз Софки начинал сбываться? Домашняя, растрепанная, бросившая учёбу. На уме лишь орущий розовый кулёк, которому надо петь песенки, и вечное ожидание мужа, который пропадает где-то по своим стрелам, каждым риском прибавляя седых волос.

У Софы богатое воображение, но к чёрту такие разговорчики в строю! Строптивой квартирантке они не нравятся, и её отец не обрадуется. Лиза считала, что никто не вправе судить, какой она будет матерью, и где место её мужу. Лучше бы подруга разобралась со своей медовой проблемой.

Кос открывает железные двери, но Лиза торопится его встретить. Она опирается ладонью о раковину, другой рукой придерживая мокрое полотенце на лбу. Её холодноватые зрачки наливаются синевой, а золото волос контрастирует с бескровным цветом кожи. Станет лучше, Лиза категорически убеждает себя в этом, и прикладывает руку к животу, прикрытому тканями джинсового комбинезона и тонкой водолазки. Ей показалось, или её верно поняли? Отпускало медленно, но верно.

Сиюминутно приводя себя в божеский вид, Лиза выходит из ванной комнаты, но Космоса будто и след простыл. Глюки случаются…

Она проходит в гостиную, и, усаживаясь на диван, попутно пытается найти пульт от телевизора. Но искомый элемент потерян в недрах мебели, а осязаемый Космос вылез из проема между стеной и диваном, как тунгусский метеорит. Чтоб его…

Сюрприз удался, но букет цветов чуть не оказывается у него на голове в перевернутом состоянии. Голубоглазая пытается не спустить на свой личный космодром всю псарню бешеных лаек, а Космос, вывалившись на диван, оглашает пространство диким хохотом.

— Чудище ты инопланетное! — умел же Холмогоров подкидывать подарочки. Как показывает медицинское заключение. — Коньки бы сейчас отбросила…

— Не боись, я рядом, — Лиза прячет в цветах свое милое лицо, ловя аромат розовых роз, но оглушительный чих прерывает процесс любования. — Расти большой, не будь лапшой! Не жрёшь ничего, конфеты не буду, на хоть букетик возьми.

— Не пожевать же? — есть Лизе почти не хотелось, только бы холодная вода всегда была под рукой. — Спасибо, так открыто коровкой меня ещё никто не признавал!

— Продукт почти диетический, ёлки-палки! Прямо из журнала «Здоровье»!

— Больше тебя не вырасту! Максимум вширь, и ты со мной разведешься!..

— Фиг тебе! В браке деградируют вместе…

— А мы и без этого могём… — Лиза откладывает цветы в сторону, и склоняет тяжелую голову на плечо Космоса. Бежевый ворс мужского свитера мягкий, и поэтому ей приятно его касаться. — Как хорошо, что ты дома…

— Чего видела, чем занималась? — разговор пошёл обыденный, ведь почти каждый день Космос интересуется, не сгорел ли её институт. — Шарага твоя на месте? Не подпалили ещё бедные студенты?

— Не дождешься, в знаниях сила! А думала я, что страсти по металлу не улеглись, одна куковать буду. Встретились бы мы у Сани на сабантуе! И регистраторша, увидев наши с тобой морды, перекреститься перед речью от поэтичного Энгельса! Опять они…

— Размечталась, смотрите на неё, — будние дни пролетели перед глазами Космоса, как товарные составы мимо перрона, — и чего ты, алмазная? Завтра будем гулять до ночи…

— Гуляйте, а я покараулю. Как на проводах, когда Сашка на дерево полез пьяный, а нам с Филом оставалось недоумевать, как немного трезвым…

— Любовь моя, у тебя склероз?

— Допустим, что нет! Пчёлу домой пьяного тащили…

— На что ты со мной спорила, неугомонная?

— Это был дурацкий спор…

— Я знал, что ты поведешься!

— И поэтому поспорил на «целоваться», Космодром?

— Надо ж было как-то подкатить оправданно…

— Иногда я хочу вернуться в то ясное время, — Лиза рассматривает правую ладонь Космоса, слабо сжимая его запястья пальцами. Линии действительно похожи. Угораздило. — Но не теперь… — раньше Кос лишь отшучивался на тему, что она обязательно родит ему олимпийского чемпиона, но Лиза пресекала эти, как правило, пьяные разговоры. Сегодня же истина дождалась своего часа. Это главные слова в их жизни, и беда лишь в том, что Холмогорову снова посетило ситуативное косноязычие.

— Правильно, мы с тобой тогда дураками были, — как иначе назвать себя в тот период, в который, целуясь по подъездам, они назвали себя «лучшими друзьями», Кос не знает, — а чё, я вру? Там, бля, сплошное вокруг смеха было! Ебучий случай, особенно когда ты смотать от меня собралась…

— Твоя правда! В самом деле, сейчас мне смешно в три раза больше, даже не так, как в день нашей свадьбы… — что и говорить, Лиза никогда всерьёз не думала окончательно покидать свой космический шаттл. А сегодня убедилась в том, что судьба — особа непреклонная и характерная. — Прогнозы не обманывали, Космос Юрьевич!

— Я вообще чуйке своей доверяю, она у меня звериная… — вопросом о том, почему Лизе смешно, Кос не задается. Они просто растянулись во все два метра на персиковом диване, не раздеваясь, и, обнимаясь, будто вокруг холодно. Телевизор трудился без звука, и потому не представлял никакой важности.

— И я доверяю, это полезно, — и это легендарное чутьё заставило набраться смелости, и не таить от мужа правду, — потому что цыплят по осени считать будем. Точнее, одного ма-а-аленького цыпленка. Рост, вес… — она нарочно говорит совершенно спокойным голосом, пока не срывается на восклицание, — шкала Апгар! От рыбы и мяса тошно, сегодня из столовки еле ретировалась, а соленые огурцы не предлагать, воротит…

— Стоп! Цыплят? — какое-то время они просто молчали, меняясь вопросительными взглядами. На лице Космоса от сравнения невольно растеклась глупая улыбка, а Лиза морально готовила себя к массе вопросов, ответы на которые Кос, безусловно, заслужил. — Давай по порядку, красивая! Ты?..

— Нет, это я и ты, пятьдесят на пятьдесят! Поэтому отгуляли, мой космический пришелец! — золотоволосая продолжает гипнотизировать мужскую ладонь непривычно тёплыми глазами, наслаждаясь эффектом произнесенных слов. Во вселенной Космоса нет подмены понятий, и Лиза довольна тем, что мужу не нужно лишний раз пояснять, что главное событие в их жизни, как ни крути, случилось. Пора взрослеть…

— Вот это поворот! Всё-таки… Мать моя женщина… — беспокойные синие зрачки мужчины бегали из стороны в сторону, а свободной рукой он потирает свой темный затылок, на манер доброго мишки Винни. Космос не считал себя сентиментальным, но прямое известие о собственном ребенке падает на его несчастные нервы, как на благодатную почву. Пусть он догадывался, пусть видел случайно оброненную бумажку, но важнее услышать новость из первых рук. Мать его! — Нет, блин, ты бы ещё долго молчала, я тебя спрашиваю? До роддома бы перекантовалась? Лиза! — Космос вспыхнул, то ли от радости, то ли от недоумения. — Это ж надо! — не каждый день в окошко стучится аист.

— Сегодня я узнала, — Лиза держит свою холодную ладошку на шее Космоса, и проводит большими пальцами по его щекам, пытаясь заставить мыслить без горячности, — не кипятись! Иначе я подумаю, что тебе страшнее, чем мне. А я поверить не могу.

— Кто ещё кого успокоит? Партизанщина мелкая… — и это действительно риторический вопрос, но Космос не занят его решением, потому что отводит в сторону руки жены, и порывисто расцеловывает её лицо, — не может она поверить!

— Я не собиралась ничего от тебя таить, Кос, я… мы просто… — девушке гораздо легче говорить, пряча лицо на космическом плече, и от этого её резковатый голос сдавлен, как в плохом мультфильме, — мы с ней ещё не поняли друг друга! Она то мучает меня, то тихая, то с ног валит! Я неделю, как на иглах, ведь однажды мы уже ошибались… Два раза, я чуть не поседела! Но сейчас я не знаю, что с ней делать! Вот…

— Как это не знаешь, кенгурятина? — для Космоса все закономерно и логично, но кто-то, похоже, забыл, откуда дети берутся. — Всё! Ты теперь кенгурятина! Прикольная…

— Я не сын академика, и я в первый раз беременею…

— Я тебя удивлю.

— Да ладно?

— Я тоже… — Космос не разделяет неуверенности жены. — Иди сюда! — Кос замечает, что жена растеряна. Но он питает к ней ещё большую нежность, чем обычно, и кожей ощущает, что она ищет его поддержки. Он бы никогда не вздумал её оттолкнуть. — Нос не вешай, а то откушу… И объясни учёному, чего это теперь «она»?

— Ты уверен, что свет выдержит… — два Космоса Холмогоровых в доме — это атомная война, — твоё второе пришествие? Дадим миру шанс…

— Чтобы ты усвоила, Холмогорова, мудрость одна есть… — упрямством эта неугомонная зараза никогда не уступала ему, но Космос решил побороться, — японская, древняя! Запомни…

— Не пугай меня! Во второй раз я точно тебя прихлопну…

— Кенгурятин пугать больше не буду, но… — у Коса должен оставаться хоть один шанс на победу, — в семье самурая дочка — ужас, а сын — подарок! Это ж, бля, истина прописная, ты в мои честные глаза глянь!

— Ты договаривай-то, академик, — Лиза куда больше, чем Космос, знакома с библиотекой Юрия Ростиславовича, — если жена самурая рожает дочь, то дочь самурая должна родить двух сыновей, а нам до этого, как до китайской пасхи. И не видела в этой квартире ни одного самурая! Космонавта видела, самурая — нет.

— Ясен пень, я, по-твоему, бракодел, — Кос понимает, что тихонько собирает свои аргументы и отправляется в нокаут, — или ты мне что-то на лапе нашаманила, да?

— Запомни, Космос! Это наша дочь! И пока она ведёт себя в точности, как ты.

— Какие могут быть претензии? Хочешь куклу из «Детского мира», с бантиками и прибамбасами? — для Космоса это факт невероятный. Чтобы от него произошло миловидное существо с косичками? Нет, скорее, с рогаткой. Такой правде он верил больше. — Кто б представил! Нет, красивая! Закладываешь меня, побороться не даёшь ни разу. Тебе бы в игрушки, что ли, поиграть? Та не вопрос! Скуплю весь универмаг!..

— В игрушки скоро поиграем вместе, — Лиза ловит себя на мысли, что Космос гораздо больше подготовлен к грядущим изменениям. Он не впал в ступор, он заражает её уверенностью в том, что все происходит правильно, — будут тебе и машинки, и пупсы.

— Не вопрос, — воодушевленный Кос пытается выскочить с дивана, борясь с желанием потянуться к телефонной трубке и открыть новую бутылку шампанского, — такое же точно отметить надо! Нашим позвонить! Щас, погоди…

— Не спеши, успеется, а завтра не наш праздник…

— Лизка, — Космос мечтательно смотрит на свежевыбеленный потолок, целует её в лоб, и продолжает удерживать рядом, играясь пальцами с заклепками комбинезона, — алмазная, здорово! Видишь, как всё у всех складывается…

— А наш клубок завязался крепче некуда, не распутать…

— И то верно, — сиюминутная догадка — привет из прошлого — настигает Коса в мысли, что Лиза его переспорила, — точно, клубок! Чёрт его дери…

— Ты что-то вспомнил? — сюрпризы на сегодня не закончатся.

— Раз наобещала, то, знай, что дочку назовём Ариадной, — не имя — миф. Вычитанное в старой книжке о Греции, и запоздало обнаруженное в метрике матери, — и я отказа не приму.

— Тогда, мой генерал, — Лиза знала, кому принадлежало это имя, но ложные страхи не преследовали её — эта тень прошлого не совершит ничего плохо, — на то она и Ариадна, чтобы плести клубки. У неё это хорошо получается.

— Но все-таки, красивая, посмотрим, как карта ляжет…

— Засунь свою самурайскую мудрость в одно место, Холмогоров!

— Не оставляешь мне шанса, родная?

— Ты это ещё не понял, правда?..

Космос и Лиза не предполагали, что, возможно, это самый счастливый день их жизни.

Комментарий к 91-й. Клубок Ариадны

Просто СВЕРШИЛОСЬ! Спустя два года (знающие поймут).

Космос/Лиза, апрель 1991:

https://vk.com/wall-171666652_286

========== 90-й. Игры с огнем ==========

OST:

— Квартет «Аккорд» — Песня о беспризорном мальчишке

(именно в этой аранжировке «песню из детства» могли знать бригадиры, а не в известном исполнении «Несчастного случая»)

— Би-2 — Моя любовь (главная линия)

Праздник в отеле «Националь» блещет яркими красками. Об этом суетливо напоминает гул гостей, у которого не было шанса стихнуть после того, как молодоженам Беловым была подарена квартира в высотке на Котельнической набережной. Сашу не смущало в этот день ничего, даже два пригретых родственника Ольги: пришибленная парочка интеллигентов, смотрящая на него с осуждением и опаской. Радовались бы, что Оля теперь, как за каменной стеной, а то всю ауру портят, Монтекки и Капулетти. Но это мелочи, а Оленьке остаётся лишь любить его и не жаловаться.

Белый желал выглядеть в глазах всесоюзного съезда братвы Ахиллесом, взобравшимся на высокую гору. Стоило отдать должное его щедрости, благодаря которыой ни один гость не был обижен. И если бы посредине тостов, как клоун в фильме ужасов, появился какой-нибудь сладкоголосый мальчик из «Песни года», то никто бровью не повёл. Но в какое сравнение шёл напудренный пацан в курточке, украшенной битыми ёлочными игрушками, если на сцену, подменив музыкантов, забираются Космос, Фил и Пчёла, решившие подарить лучшему другу главную песню их детства? Они, конечно, не собирают стадионов, но конкуренции не терпели. Такого понятия для них не существовало.

Некоторые одаренные гости посмеются над компанией жениха, под градусом творившей мальчишеские вещи, но для Лизы важно лишь одно — это послание недоступной страны детства. Она прекрасно помнила отцовскую грампластинку с записями квартета «Аккорд», которую они с Пчёлой крутили в кабинете Алексея Владимировича, когда оставались без присмотра старших. Замечательной идеей стало напомнить ближнему кругу те вещи, от которых все просыпались живыми людьми. И возвращались в то время, когда они были простыми школьниками, без царя в голове и прочих обстоятельств. Детьми, но с изначально странными сплетениями на ладонях. От этого никуда не деться…

— Как вам это нравится, а? Вот почему двое напились, как человеки, а Пчёла с пустышкой на сцену выперся? Эй, дамы из Амстердама… — Софка громким шёпотом выводит Тому и Лизу из блаженного состояния любования мужьями. Пока дамы всех возрастов кидают восторженные приветы в сторону запевалы, Голикова спешит вернуть своих подруг на грешную землю. — Приём! Я же с вами разговариваю.

— Софокл, не знаешь — не суди, они не так часто поют, — Холмогорова пытается унять подругу. По выражению лица Софы скользит неприкрытое недовольство: и тем, что приходится постоянно опасаться, как бы не сказать неосторожное слово Вите, и тем, что ей не по вкусу обстановка ещё одной свадьбы, виновницей которой не является она сама, Софка Генераловна, — послушай!

— Это обязательный репертуар, Софа, а об остальном поговорим потом! — дополнила Филатова, протягивая Елизавете стакан воды. Перед тем, как отправиться петь, Кос и Валера чуть не потеряли их, ведь Лизе внезапно стало дурно. И то, как Саше и Оле была подарена квартира, девушки не увидели. Софа, которая отказалась их прикрывать, расстроенная своими взаимоотношениями с Пчёлой, отличалась строптивым поведением и сейчас, но присутствующим ничего не могло омрачить настроения. — И кому как не тебе хвалиться тем, Генераловна, что Витька лучше всех поёт?

— Как он дивно поёт, девочки, — голос Голиковой стал более уклончивым, — я знаю лучше всех вместе взятых. Оценки ему нет, одни ценники!

— Ладно, тише, Валерка орать устал! — Лиза, помахав рукой Космосу, загороженному барабанной установкой, решила призвать всех к порядку. — Ну, просто хор мальчиков-зайчиков! Кому-то пора дать народного.

— Ага, когда духан от вискаря пройдёт.

Язвительный комментарий Софки Лиза предпочла оставить без реакции. Если сегодня жену Космоса смущает одно — положение её крохотной квартирантки, которая по запаху отвергла огромную заливную рыбину, приготовленную лучшими поварами Москвы, то у Софы другое расстройство. И эта хмельная вихрастая беда трагическим взглядом смотрела на Олю Белову, влюбленную в своего мужа.

Наверное, братцу следовало меньше пить, чтобы не терять себя и не сдаваться под влиянием хлипкой душонки, но, скажите, на какой нормальной свадьбе этот закон подлости работал? Поэтому Пчёла юрко очищал бутылки и картинно страдал, а Софа, отсаженная от него на несколько стульев, терзалась подозрениями, которые больше не имели эфемерной почвы. Так не смотрят на ту, с которой хотели бы иметь лишь куртуазное знакомство. И не к добру это, хоть Витя и смолчит, не роняя спокойствия друга на свой счёт.

Елизавета размышляет о своём, издали наблюдая, как ребята чистосердечно вкладываются в исполнение. Композиция западала в душу, и поэтому для жены Космоса слишком многое скрыто в вариациях семи нот. Её потерянная семья: отец, ставший доброй сказкой; мать — переменчивая, как ленинградский ветер, но родная и незаменимая.

Её единственная любовь: летом восемьдесят седьмого, улавливая «я начал жизнь…» под негромкие гитарные переливы Пчёлы, Лиза впервые осознала, что полюбила своего Холмогорова. Не влюбилась, не увлеклась, а полюбила. Безвозвратно, чему сначала очень испугалась, долго переживая в себе новое чувство. Казалось, что жизнь проживалась под ноты из «Песни о беспризорном мальчишке».

Когда на сцене разбиваются фужеры, Лиза успевает уловить залихватский смех родной тётки Саши и умиленное восклицание Татьяны Николаевны.

Дети! Да уж, дети!

В какой-то мере всё мужчины навсегда ими остаются, скрывая за крепким слоем силы и непотопляемости, ранимость и ребячество. Песенный подарок для новобрачных — лишнее тому свидетельство. Как и абсолютно безмятежное лицо Коса, который, вернувшись к жене, заключает её в свои руки, не давая лишний раз двинуться от себя. Им хорошо…

— Любишь меня? Рассказывай, космонавт!

— В особо крупных размерах, моя, и кому ещё так свезло?

— Действительно, мой генерал…

— Алмазная…

— Не отпустишь, да?

— Вот ты и сама ответила на свою загадочку…

— Сама тебя никуда не пущу!

Космос и Лиза так бы и продолжили свой обмен любезностями, не обращая внимания на окружающих, находящихся в решающей стадии алкогольного опьянения. Но Софа прерывает воркование мужа и жены, вежливо покашливая. Она обещает Холмогорову, что украдёт его драгоценную жену не более, чем на три минуты, но у неё важный разговор — случай безотлагательный…

— И счёт уже пошёл, Софокл, ты в курсе, — интересуется Лиза на ходу, медленно передвигая ногами, ощущая, как усталость вполне ожидаемо к ней подкатывает, — что такое? Тебя Витя ищет, меня Космос ждёт, в темпе! И так, как две черные вдовы на свадьбе, внимание привлекаем.

— Ой! Ждёт он, не растает! А уж с моим кладоискателем ты меня, Лизка, рассмешила! — Софа озирается по сторонам, надеясь, что её не услышат. — Оленьку! Оленьку он ищет. Это уж все гости узнали, а я аж покраснела.

— Хватит тебе, — Пчёла забывает все данные сестре обещания, а уж про зароки для Софки и подавно, — хватит, все нас ждут.

— Правильно, фиг бы мне, — Софа не может сдержать хищный смешок, — и не надо меня обнадёживать!

Две женские фигуры выглядели почти что зловеще; это подчеркивали чёрные платья, отливающие блеском пайеток. Но Софе давно наплевать на то, что видят в ней люди. Главное, что её глаз зорок, и она кожей чувствует, что на торжестве Беловых она лишний винтик механизма. И для Пчёлы, очевидно, тоже. От этого хочется выть на Луну, как волку.

Спасибо, Витя! Лучше бы повёлся на смазливую свидетельницу, и Голиковой не было бы так обидно. Но взгляд любимого человека на Олю Белову сложно истолковать иначе, чем измученную симпатию. Софка знает, как это бывает. Она тоже колебалась, не решаясь открыть Пчёлкину душу, пока в декабре восемьдесят девятого их отношения перестали носить дружеский оттенок. Теперь это прошлое, а в настоящем, что у него, что у неё — ситуации тупиковые. Но Пчёла глушит боль в горькой, а Софа ищет более тернистые пути…

— Лизка, не пытайся переубедить, — за дверьми банкетной залы Голиковой спокойнее. Можно на несколько минут отгородиться от собственных демонов, и выдохнуть свободно. — Дураков нет, а твой братец нашёл себе цесарку! Как бы Белый ему за такое морду не набил по вечеру, а то рюмка водки разные чудеса творит.

— Соф, шутки шутками, — Лиза не думает о том, что движет ею сейчас. Или сочувствие к разбитому сердцу Софки, либо стремление реабилитировать неисправимого Пчёлу. Больше, чем кто-либо другой, жена Космоса осознает, что её старший брат не станет подстраивать себя под предлагаемые Софой обстоятельства. Но попытка не пытка, — но тебя уже заносит! Ты удачное время выбрала для подозрений, когда Пчёлу задраконит скоро до синих чёртиков.

— По выбору ситуации у нас с тобой один-один, моя милая исследовательница космических глубин, — Лизе сделан слишком жирный намек на то, что всю неделю она ломала комедию одного актера, — и я не сбежала, а просто помогла тебе найти немного воздуха! Забочусь о тебе, переживаю, а ты не ценишь! Вот что ты будешь делать без тёти Софы?

— Кому ты заливаешь, Софкин? Не надо переводить стрелки! — как будто от проблемы можно убежать, хотя… Однажды Лиза попыталась. Но проблема догнала её, без красных речей доказав, что в космической вселенной замены не бывает. — Пошла ты за мной, потому что Пчёла на тебя цыкнул. А с тобой мы вообще вчера вечером не разговаривали!

— Птица ты более чем симпатичная, типун мне на язык, — Софа сдерживает эмоции, которые все равно никогда не могли принести пользу. Ей заметно легче, и она может сделать ещё одну попытку не изводить себя ревностью. Разговор с Пчёлкиным под сенью Ленинских гор не смог упасть на благодатную почву. Не на того понадеялась. — Что, легче после рыбки? Сегодня все крупные уловы для нашего дружка. Видала? Квартира! На Котельнической! Чёрт дери, и ты веришь, что всё просто так?

— Софа, я думаю, что мы должны вернуться к нашим… — Лиза вовсе не хочет, чтобы яблоком раздора на этой свадьбе стало поведение её лучшей подруги. — Соф, пожалуйста, потерпи! День переждем! И будем отмахиваться от этой проблемы новыми граблями.

— И я на них снова прыгну! Не-а, извинись за меня перед белым человеком! Скажи, что у Софушки правительственный звонок, и коты дома не кормлены… — отец просил Софу не задерживаться, — тебе не сложно, а я и так в долгу, мне не привыкать.

— Одна куда пойдешь? — время позднее, несмотря на то, что праздник Беловых все ещё продолжался. — Соф, не рви так! Не надо…

— А придётся, — коротко отрезает Голикова, не соглашаясь с Лизой, и напоследок не забывая сказать ей более приятные слова, — и, кстати, поздравляю тебя и твоего Фантомаса! Поверь мне, я рада за вас! Больше, чем этому босяцкому балагану.

— Спасибо, Софа…

— Да не благодари, красотка, а иди уже к своему Холмогорову! Дозвонюсь до тебя утром, не вздумай спать!

Лиза не ожидала добрых суждений от Голиковой, которая в последние дни только и делает, что всё проклинает. Но есть и в неосторожных фразах Софы своеобразная правда. И то, с чем подруга поздравила Холмогоровых, навсегда будет иметь для них решающее значение. От этого бледноватые щёки Лизы налились лёгким румянцем, а на губах совершенно неожиданно заиграла искренняя улыбка.

— Вернулся, мой заяц! Скучно, пить со мной все отказываются, лапки к верху, слабаки! Ну, чё, минус один в обойме? — поинтересовался Космос у жены, когда жена вернулась, но уже без спутницы Пчёлкина. Лиза пожимает плечами, а вскоре без лишних слов берёт мужа за руку, и утомлённо прислоняется к нему, с трудом не закрывая веки. — М-да, не везде «совет да любовь», а я же говорил! Не слушали пчёлки мудрого дядю Коса! Что ты, алмазная моя! Не грузись.

— Не всем же изображать венецианского мавра, Космос Юрьевич! Ты сегодня, кстати говоря, и в этом искусстве отличился, сразу видно, что момента когти выпустить ждал, — пересказывать свой разговор с Голиковой Лиза не хочет, но Космосу и так понятно, где там у Пчёлы и Софки зимуют раки. И его эта тема порядком достала, потому что отличалась известной степенью идиотизма двух собак на стене. — Зря все-таки в фильм не взяли, талант пропадает…

— Мать вашу, нельзя испытывать мое терпение, — вздумалось Лизе с Софкой вырядиться так, чтобы половина уважаемых гостей Белова обронила челюсти. И если Пчёла спокоен, как танк, потому нажрался и сентябрит, то Космос не спускал глаз с Лизы. Ему хватило и того, что перед регистрацией, к этой летучей мышке подкатил знакомый Сани с Урала, воспользовавшись тем, что муж отошёл покурить. Такие эксцессы ничем хорошим не заканчивались, — ангельское терпение, хрен перескочишь…

— Тебя не переплюнуть, — никому и никогда, — и, Кос, ты один такой смелый, и за это официально расплачиваешься…

— Согласись, милая, — Холмогоров рад тому, что в нём не сомневаются, и у него нет опасений в том, что Лиза потеряет свою уверенность, — это здорово, — Кос кратко резюмирует, что они очень правильно друг друга нашли, — и настолько круто, что на нас косо смотрят какие-то родичи Ольки.

— Распущенная молодежь, ничего не поделаешь!

— Похеру, черти какие-то кудлатые…

— Девятнадцатое столетие!

— А выглядят, как из Хазарского каганата.

О том, что произойдет меньше, чем через сорок минут, Космосу и Лизе неизвестно. Маловероятно, что им бы хотелось узнать, какими запоминающимися бывают завершения чужих громких торжеств. Но осколки полетели повсюду…

***

Больницы Холмогоровы не любят. Космос считает их тем ещё адовым местом, но при необходимости не увиливает от системы советского здравоохранения. Лиза с отвращением переносила вид ампул и вычурно-белых стен, но сейчас у неё нет иного выхода. Пора менять приоритеты, и нести ответственность за того, кто по определению слаб. Кто-то скажет, что жизнь готовит им другие сюрпризы, и состояние Лизы — не ко времени и событиям, но Космос сознательно не смешивал то, что царит у него в доме, и то, что происходит за дверьми квартиры на Баррикадной.

Они оба понимают, что не окажись они вчера вечером во дворе высотки на Котельнической, то высиживать им сейчас на мягком диване перед телевизором с видеомагнитофоном, а не ругаться из-за того, что заботливые доктора предписали Холмогоровой несколько дней медицинского наблюдения. А ведь свадьба друга имела шанс на мирный исход. Но, видимо, у них все не как у людей…

Никто не ожидал подвоха. Когда молодожены сумели ретироваться от друзей, дающих советы по деторождению (кому, как не Косматому разбираться в данном вопросе), Пчёла решил продолжить распитие шампанского в часть Саши и Оли. Лиза и Тома, смеясь от вида нетрезвых спутников, вздохнули свободно, осознавая, что этот вечный свадебный марафон наконец-то завершился. Но пока Космос сочинял «салют» для виновников торжества, апрельский полумрак был нарушен резким всплеском стекла. Друзья галопом бросились в подъезд, надеясь, что у Беловых хотя бы прощупывается пульс. Обошлось. И первую брачную ночь Саня с женой провели в квартире старшего Холмогорова. В обстановке далекой от романтической…

Юрий Ростиславович смотрел на невестку с немыми вопросами, но Лиза, расставляя чашки по блюдцам, не могла проронить и слова. В этой ситуации главное переживание для неё — брат, на которого раздосадованный жених, не разобравшись, повесил ярлык предателя. Это било по ней больнее, чем осколки оконных стекол. Вся псарня спущена на Витю, как будто Белый не знал, что не только один Фил должен просчитывать риски.

А Пчёла последнее бы отдал ради своих друзей! Однако Сашка и Оля случайным образом избежали смерти, и на горячую голову друг не мог найти второго «дано» с гранатой в подъезде. Отскочило. Механически выполняя обязанности хозяйки дома, Лиза мрачно размышляла лишь о том, что при случае Белый вряд ли пощадил её брата. Чёртовы игры с огнем…

— Лиза! Присядь, и чаю попей, некрепкого… — академик Холмогоров забирает из рук невестки фарфоровую чашку, в которую так не был налит кипяток. Строгое выражение лица этой девушки никогда не внушало ему доверия в тревожные моменты. Значит, волнуется больше всех, в голове скопление мыслей, но на языке ни единого речевого оборота. Этим она напоминала членкору АН СССР покойную Аду, но нить о сходстве бывшей супруги и юной жены сына моментально отбрасывалась. Чур! — Может, расскажешь, почему все мрачнее тучи? Как это всё понимать?

— Если тезисно, дядя Юра, то кто-то украл надежду Беловых на радужные сны с пони и каруселями, — блондинка опускается на табурет, поддерживая складки черного платья. Не так она хотела отдохнуть от праздничной суеты, и ничего хорошего граната в подъезде квартиры Сашки предвещать не могла, — а замок на Котельнической потерял свой статус дома высокой культуры и быта.

— Допрыгались, — неутешительно для себя произносит Юрий Ростиславович, выключая чайник. У него свои выводы насчёт того, чем живёт и занимается его единственный и любимый сын. Присутствие в жизни Космоса крепкого семейного оплота внушало незримые надежды, что однажды взгляды парня на жизнь существенно трансформируются, но чудеса с пустого места не происходят, — и на вашей невесте лица нет, вот так начало!

— Здесь каждый выбирает для себя, как лицо держать! Как ему удобно, или как на самом деле следует… — время рассудит, почему Оля ничком лежит в слезах, а Лиза совсем не испытывает к ней жалости. И должна ли?! Холмогоровой есть с чем сравнивать, и если бы она по каждому поводу роняла слезы, то на её век ниагарских водопадов хватило с горкой. — Ладно, дядь Юр, не переживайте, а я пойду, чай Косу отнесу! Он на ночь кофе не пьёт, вы же знаете…

На утро, оказавшись дома, и, рассчитывая, что скоро вернётся к Лизе, Космос был уверен, что с ней всё в полном порядке. Тем более в гости подруги набегут, по его же указанию, проведать и не оставлять одну. Её новое положение внушало ему опасения и в том случае, если волноваться не было смысла. Но, как показывает практика, планы не всегда обречены на успех, а дежурный врач объявил Космосу, что Лиза перенервничала. У организма появилась защитная реакция на окружающую обстановку. Её здоровью ничего не угрожало, но усталость и напряжение забирают своё. Но Холмогоровой не понять, почему на три дня она должна находиться под наблюдением. Вероятно, что на почве грядущих изменений у Лизы с разбега летит крыша, но не только ей одной не по нраву этот стерильный запах больницы.

— А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер, веселый ветер, веселый ветер! — Кос готов плясать, хохмить и дурачиться, только бы жена лишний раз улыбнулась, но убедить Лизу в чем-то противоположном её воле сложно. Космос вынужден стучаться в закрытую дверку, за которой скрылось его солнце. — Моря и гор-р-р…

— Ты издеваешься, капитан Грант? — песня Космоса прерывается, едва Лиза задает ему закономерный для себя вопрос. — Что ж два дня подряд меня все добивают? То одна скажет, что я ничего в этой жизни не вижу, то другая выразится, что не по канону живу. Теперь ещё и ты с песнями, довольный такой, убила бы! А-а-а-а-р…

Космос всеми способами пытается подбодрить жену, пусть и приехал он к ней довольно поздно. И не был рядом, когда Лиза благополучно упала в обморок на волне пережитых эмоций, делясь с Томкой впечатлениями произошедших событий. Ведь никто не рассчитывал, что среди своих заведётся крыса, которая захочет прервать первый серьезный полет «Бригады». Спасибо, что все живы остались! И относительно здоровы, если бы не подбитый носПчёлкина, но не об этом речь.

— Нет, я твой Космос, оставить капитанов всяких… — будущий отец садится на кушетку, и придвигает пленницу районного роддома ближе к себе. На отдельную плату пришлось договариваться в последний момент, когда Лиза пробыла здесь добрых часа два после того, как скорая помощь умчалась по новому адресу. Под наблюдением врачей ей точно будет лучше, но в своей манере Лиза упорно это не признает. — Шли на хрен этих левых мужиков! Я просто песенку вспомнил. Лизк? Глянь на меня…

— Перестань горланить, и так здесь фигово, — несколько обозлённо проговаривает Лиза, — упекли же! Переживать свои волнения я могла бы и дома. Там и стены помогают, а вы все сговорились.

— Ну, считай, что это вселенский заговор! Потому что я так сказал.

— Тогда уйди, а я здесь замёрзну и умру! Если ты не заберешь меня…

— Ты ребёнок малый, блин? — спрашивает Космос почти миролюбиво, усаживая раздосадованную жену на колени. — Тебе вообще теперь в больницы, как на парад, запомни. Полежишь пару деньков, книжки почитаешь…

— А у тебя хорошо получается сказки рассказывать, давай! Про рыбака и рыбку, репку, бабку, дедку! Класс! — Лиза была истинным ценителем любых россказней мужа. Как говориться, с кем поведешься — от того и забеременеешь. — Филатовой прилетит за излишнюю бдительность. Спать и принимать лекарства я умею и без посторонней помощи…

— Поздно «Боржоми» глотать, — если и придется здесь заночевать, то Космос ничего не имеет против. Главное, чтобы не выгнали. — Чего так трещали с Томкой, что закружило тебя?

— Закружило некоторых страдалиц, — к числу вечно унывающих лиц Лиза никогда себя не относила, — а я просто эмоционально рассказывала! А потом виски тяжелые, а дальше… Тома сказала, что всё длилось от силы минуту, а нашатырь она в сумке носит…

— Я тебя изолирую… — лишним это не будет, — и не надо тебе вообще было на эту свадьбу ехать.

— Нет, одному бы тебе там было слишком скучно, — на руках мужа Лизе уютно. Почти забывается, что они не дома, и будут там вместе лишь в среду, — и я бы не увидела, как вы втроём отличились, закуривая где-то в припеве.

— Но, может, теперь расскажешь мне… — Софа не зря говорила о том, что лучшая подружка Лизы — это… Космос. А как иначе? — Кому от тебя прилетело?

— О чем конкретно? — в свете вчерашней свадьбы Саши, и того, чем по итогу этот сабантуй закончился, тем для обсуждения предостаточно. — О том, что Софа лечила меня всю неделю? Нет, это дело Пчёлы, он сам довел все до состояния моральной задницы.

— Бля, красивая, с гаремом рыжего нам в жизни не разобраться, — и не очень-то и хотелось, — там книгу жалоб каждой третьей на районе подавай.

— Или… нет, знаешь, Гагарин, есть тема интереснее, — не факт, что Космосу понравится, но кому, как не ему слушать то, что рассказывает жена. — Оля теперь уверена, что я сумасшедшая, если даже для вида не заплакала. Что мне вообще побоку на всё. Это она у нас зло от добра отличает, божий одуван, а я гранитный камушек!

После вчерашнего вечера Холмогоровой и Беловой явно не следует оставаться в одном пространстве больше, чем на минуту. Саша зря думает, что у подруги детства получится стать спутницей его Ольки. Небо и земля не соприкасались. У них слишком разные взгляды на собственные судьбы, и, несмотря на относительную схожесть, совсем неодинаковые жизни. Каждому своё, и навязывать свои абсолютные идеалы Лиза никому не собирается. Она просто очень любит своего мужа, и не может говорить о неправильности того, что между ними происходит.

— Я потеряла родителей, и я не хочу повторить их судьбу! — Оля почти плакала, смотря на Лизу, которая расстилала дня неё кровать. — Ты понимаешь, куда это все ведёт, Холмогорова? Мне казалось, что я на тот свет попала.

— Мне… знакомы твои чувства, — как и смерть самых близких на свете людей, из-за которых детство кончилось раньше, чем бывало у других сверстников, — но сейчас сядь, вытри слёзы и успокойся. Бесполезно тебе это объяснять, но все-таки…

— Успокойся? Нет, как ты можешь? — Ольга уверена в том, что говорит. — Да как бы вы вообще дальше жили, если…

— Важно, что сейчас ты здесь, и Саша тебя любит! Довольно! Не забывай, где ты находишься.

— Прости… — скрипачка, так и не получившая достойного распределения, но вышедшая замуж по любви и большой взаимности, решает сбавить обороты, видя состояние собеседницы, — наверное, мы зря начали…

— Нет, Оля, не зря…

Лиза показывает Ольге свои ладони с зажившими шрамами, которые навсегда останутся напоминанием о том, как близка бывает старуха с косой. Холмогоровой лишний раз приходится вспомнить про тех, кого у неё отняли…

— Плохо зажили, правда? Некрасиво! Переломы следов не оставили, а эти… врачи говорили, что пройдет. Нет, не прошло! Построенное убийство, трасса, два трупа, — Лиза с грустью подводит итог жизни родителей, — а выжила одна маленькая девочка…

— И даже после такого… — Оля снова взывает Холмогорову к собственному катехизису, — ты решила, что связана с… этим? Ты никогда не будешь знать, что случится завтра! А я вот хочу, и я не сумасшедшая.

— Моя жизнь связана с Космосом и моей семьей, и, пожалуйста, Сурикова, не пытайся в этом разобраться, — и Лиза никого не пустит в собственные дебри, — впрочем, запомни этот день. Всё не каждую минуту было плохо…

— Но, подумай, как могло… — в голове у Ольги рождались самые сумрачные картины, — как всё должно было произойти!

— Мне сопли на кулак наматывать противопоказано, и тебе того же советую, — сил на разговор со счастливой невестой больше нет. — Спокойного сна! И не злись на Сашку, мало ли, что будет впереди?!..

Лиза и Ольга изначально играли с разных фаланг. И про это Лиза и рассказывала Космосу, постепенно забывая про то, что ещё несколько минут назад расстраивалась совсем по иному поводу. Нет, у нее не появилось ложных симпатий к больничной обстановке, но все-таки она не одна. И у них был повод для радости.

— Пусть Белый с её закидонами воюет, — каждые семьи беснуются по-своему, у Космоса один вердикт, и своим бронебойным спокойствием он заражает Лизу, — недаром ж скрипачка, умеет по мозгам пилить.

— Ему тоже достанется, — голос Лизы заметно сбавил тона, и теперь она излюбленным жестом лохматит аккуратный пробор на голове Космоса, продолжая рассказывать, — но я нисколько не жалею, что осталась при своём.

— В конце концов, ты на своей территории была… — Холмогоров совсем не хочет, чтобы этот мимолетный конфликт обсуждался в серьёзном ключе, — и надо понять ребят, первая брачная ночь… сорвалась!

— Под звуки шагов двух лунатиков, которые искали таз на балконе.

— Не бойся, — к счастью Космоса, Лиза не растерялась и не испугалась. Иначе сейчас им бы приходилось собирать себя по кускам, не веря, что все образуется, — у нас всё отлично! А в остальном — до лампочки, решаемо…

— Язык — мой враг, — Лиза понимает, что не должна ворошить чужие дела, но все-таки Кос сам признался ей ночью, кто такой водитель Миха, — я не удержалась, Томке рассказала, что мы с ней — две дуры набитые! Смеялись же ещё под его анекдоты, пока вас в машине ждали.

— Кто знал, что он крыса, — Лиза может догадываться, что случилось с этим парнем, бывшим ровесником её мужа и брата. Но кто стоял за ним — другой вопрос. И пока Космос не знал, в чьей он компетенции, — а Пчёле зря досталось, отходит до сих пор…

— Судьба у человека такая…

— Какая?

— С носом припечатанным ходить.

— Мне ли не знать?

— Конечно, — Кос был первым человеком, сломавшим носовую конечность брату Лизы, — как звали ту мадам, которая ядом на меня брызгала?

— Завидовала, что я такой классный тебе достался, ха-ха, — Холмогоров готов повторять это вечно, — и я не помню, Лизок, вот честно не помню, как её звали.

— Достаточно, что это помню я, — вызывая Космоса на шутку, Лиза зловредно смеётся, зная, что он, конечно, не страдает склерозом в свои двадцать два года, — а глазища хитрющие, как у удава, так что не пытайся, всё вижу.

— Ага, зараза неугомонная!

— Ладно, счёт равный!

— Сдалась?

— Я ещё не до конца привыкла к тому, что скоро случится, Космос, — Лиза сама не замечает, как думы про ещё не родившегося человека, заслоняют собой иных людей, встречающихся на пути. — Я знаю, что ты очень рад, а для меня вообще больше ничего значения не имеет, но… я одна побуду? Не удивляйся, что теперь я этого хочу! Правда…

— Устаканишься, значит, — похоже, пора привыкнуть, что настроение Лизы будет меняться со скоростью света, но Коса это не пугает, — а я здесь уже заночевать хотел, и думал, кому именно за это дарить бутылку.

— Честно, Кос, — вопреки сказанному, Лиза не спешит отпускать от себя Космоса, прислоняясь к его выраженной скуле искусанными губами. Её голубоватые зрачки закрыты, а тонкие руки застыли в объятии. Она тихо вдыхает легкие отголоски дорогого мужского парфюма, а когда мужчина не выдерживает первым, целуя её, голубоглазая пылко отвечает, окончательно позабыв свои противоречия, — по чесноку! Я пыталась быть серьёзной, но ты нашёл выход…

— Эта стратегия ещё не знала проигрыша, алмазная.

— Какая из твоих стратегий на этот раз?

— Не можешь победить, так выведи на чистую воду…

— Ка-а-а-к?

— А ты девчонка потешная, грех не отыскать повод на поржать…

— Подобное тянется к подобному…

— Я по этому принципу и выбирал, спорить вздумаешь?

— А мы больше не будем…

— Будем!..

Жизнь вносит в человеческие планы собственноручные коррективы, но никто из присутствующих в палате не сказал бы, что она выступает против их личного сценария…

Комментарий к 90-й. Игры с огнем

Мною бессовестно пропущена дата — двухлетие «Неба в алмазах». В честь собственной смены цифр в паспорте, вспомнилось и про это событие, и поэтому — спасибо всем тем, кто в танке, кто писал и пишет отзывы, поддерживает, лайкает и ждет:

https://www.eg.ru/wp-content/uploads/2018/11/632072825.jpg

========== 91-й. Приветливое небо ==========

Комментарий к 91-й. Приветливое небо

Арты:

https://vk.com/wall-171666652_325

https://vk.com/wall-171666652_326

OST:

— Стелла — Лестница фортуны

Москва, июнь 1991-го

Актриса из Голиковой на тройку. Она безуспешно пытается сделать вид, что в её подъезде живёт несколько девушек по имени София, которых называют не иначе, как «Софка». Но кто-то совсем попутал координаты. Вроде без цветов пришёл, традицию не нарушил, но орал, как баран на заклание, чтобы весь трудовой народ удостоверился, что тому, кто никогда не страдает из-за баб, ничто человеческое не чуждо.

Поэтому Пчёла дебоширил, перебирая все прозвища, которые когда-либо заслуживала Софка, а она, сидя на пуфике в коридоре, глотала слёзы, собираясь открывать засов. Железную дверь он всё равно не сломает, силенок не хватит. Но Константину Евгеньевичу надоели песнопения, и, не обращая внимания на протесты дочери, он выходит на лестничную площадку, напрямую сталкиваясь с нарушителем спокойствия.

Витя, не ожидавший подобной встречи, мрачно присвистнул. Небожитель сам спустился к простому смертному! Заметно уставший мужчина без лишних жестов указал Вите направление к подоконнику между этажами. Начался разговор, который ничего хорошего Пчёлкину не сулил. Но и плохого тоже. Всё как-то серовато. Не выгнали, что уже тянет на доброту мирскую.

— Моральное падение у меня под носом?

— Куда уж, ё-мое, ниже…

— Решил огоньком подышать?

— Бог любит бродяг и пьяниц.

— Как заговорил!

— Я же не такой пьяный…

Витя чувствует себя мерзко. Он сам себе свидетель, что не хочет поступать с подругой сестры так, как сделал бы в подобной ситуации с любой другой девушкой. Но Софа перекрылась от него, и, наверное, правильно сделала. Какое-то время это даже не беспокоило. Пчёлу закружили дела, а потом и месяц май. Парился по делам фирмы, как папа Карло. Хотел чего-то большего, ведь достигнутого всегда мало.

Любая другая давно бы прибежала, видя, как неплохо он, Виктор Пчёлкин, обосновался на своих новых высотах. Но не Софа. И это уничтожало Пчёлу больше, чем невозможность сокровенного и потаенного желания. Злило и добивало. Она не могла с ним так поступить!

— Совсем плохой? — мягкотелых сынков хороших родителей Голиков не переносил на дух, не видя в них ни стержня, ни нужных извилин, а сейчас же наблюдал то, что давно отвык видеть в сверстниках дочери. Характер! — Проспался бы…

— Дело отлагательств не терпит, — усаживаясь на подоконник отвечает Витя, мрачно уставившись не на собеседника, а в темноту вечера, — а я не лох…

— Докладывай, — Константин Евгеньевич открывает перед Пчёлой пачку сигарет, нетронутую до этого часа, — что тебе от моей дочки надо? В одну лужу с разбега?

— Я и не выныривал, — мужчины одновременно засмолили, а Софки рядом так и не оказалось. Видимо, придётся говорить сразу с высшей инстанцией, — б-р-р-р, и крепка же ты, советская власть! Пронимает…

— Зубами скалить решился?

— А по-другому, блин, не выйдет, пусть снизойдёт, чёрт в юбке!

— Не забывайся, парень!

— Лучше бы забылся, честное пионерское…

— Не юли, послушай, — Костантин говорил о том, что его действительно беспокоило. — Видишь, куда ветер с моря дует?!

— Кто-то вверх, — затягиваясь табаком изъявил Витя, — а кто-то вниз! Хрясть…

— Схема отработанная, — продолжил Голиков, — стану неугоден — скинут, и в лучшем случае — почетная пенсия. Это так, для затравки. Сечешь к чему я это талдычу?

— Есть основания? — трезвость медленно, но все-таки приходит к окаянному Пчёлкину. Потому что тяжко ему под сводами этого элитного дома, но лучше уважить старикана. — Ничто не вечно…

— В больших кабинетах эти основания, а Софка не в кабинетах, она здесь, под боком. Юная совсем, жизни не знает. Все смотрит на тебя, будто свободу вырвала, но, в самом деле, всё так, потому что я не препятствую. А я и не буду, я ей не враг. Нет у меня больше никого, не будет! И на себя глянь…

— Девкам нравлюсь, — цинично изрекает Витя, не теряя пьяных чертей в своих голубоватых зрачках, — от этого и проблемы, вашу ж…

— И в твоих интересах решать их самостоятельно, а если не смыслишь, что предложить моей Софе, и куда её за собой вести, то, поверь мне, лучше отходи. Помощники всегда найдутся, а вы с ней…

— Козёл не ко двору? Не лопух, давно просек…

— Про бредни эти забудь, а я о другом. Софе сказал, и от тебя скрывать не буду. Разные вы, как не поверни. Один другого не выдержит, не послушает, не вытерпит. Чуть что, так сразу носы к верху! Если бы вы встретились позже, не юными, а с головами…

— Всемирный потоп, чёрт его дери…

Витя не сомневается, что Голиков прогнозирует ему не небо в алмазах и золото в карманах.

— А вы оба это понимаете…

— Покоптили, — душеспасительных бесед на сегодня достаточно, — спасибо…

— Я тебе худого не скажу, — Константин Евгеньевич не видел себя в роли мудрого советчика, имеющего за плечами пуд мудрости, но пытался помочь, как получалось, — раньше надо было предупреждать.

— Софе привет передайте, — лучше сматывать удочки, — и спокойной ей ночи…

Пчёла отряхивает невидимые пылинки с пиджака, поджав губы, и, сочтя, что неплохо сохранился для часу ночи. Он тушит зловонную сигарету о пепельницу, предусмотрительно оставленную кем-то из жителей между этажами, и почти подпрыгнув с подоконника на площадку, без лишних фраз удаляется. Собеседник его точно не удерживает, и не стал бы Пчёлкин слушать лишний нотаций. Он же знает, что может разобраться во всем сам, без всяких фокусов и подсказок. Отбросить то, чего нет, и чего в принципе в природе невозможно. Нужно выбирать здраво…

— Папк, — вернувшись домой, Константин Евгеньевич находит Софку на кухне, сидящую в обнимку с магнитофоном. Музыка всегда неведомым свойством успокаивала её дух, в последнее время вечно тревожный и беспокойный, — так и ушёл?

— Ушёл, вернется, куда денется, — Голиков будто отчитался, — а ты иди и спи, дочь. Завтра мать приезжает, не будем же пугать её кислыми минами?

— Будем, пап, — Софа давно лишилась ложного чувства стыда за то, что взаимоотношения с мамой осложнялись столкновением их несхожими характерами, — ей меня никогда не жаль!

— Ей не тебя не жаль, — на то, что брак родителей стремительно разрушался под гнётом обстоятельств, Софка смотрит без сожалений. У неё никогда не было ложных иллюзий по поводу строгой идеальности, построенной деспотическим нравом и уклончивым согласием, — а я точно осточертел. Но не переживай, воробушек!

— Только на меня больше всех рикошетит, — иногда Голиковой казалось, что мать не знала к ней любви, и не пыталась этого скрыть, — ладно, папк, спокойной ночи. И про лекарства с утра не забудь.

Все правильно. Не все бывают абсолютно счастливы и любимы. И звезды с небес ловить — не самая легкая задача. Но Софа не завидовала. Мало ли… откуда выстрелит?

***

Пчёлкин считал, что собственная чуйка его никогда не обманывала. Из любых курьёзных ситуаций он выходил быстро и умеючи. Возможно поэтому в неполные двадцать два года он провернул сделку века с «Курс-Инвестом», становясь соучредителем компании бывшего соседа, который ещё вчера мог попрекнуть Пчёлу бедностью церковной мыши. И куда он сплыл, подлый трус Артурка? Ищет приют за кордоном, пересчитывая остатки баксов, которые сумел вывезти на своём пузе? Вот уж, финты судьбы!

Пчёлкин не испытывал к Артуру жалости. Только брезгливость, сопряженную не самыми радужными воспоминаниями недалеких времен. Так было всегда: и в ранние годы, когда лощеный комсомолец гонял их с Лизкой с подъездных лавочек, и в день, когда они с Саней и Филом решили предложить Артурику выгодное во всех смыслах сотрудничество. Иногда следовало переступить через себя для достижения цели. Обдуманно…

Это беда Лапшина, что он не сумел по уму оценить здравый смысл слов Белого, а зачем-то пинался. Но теперь Витя чувствует, что справедливость хлопает в ладоши и стирает пылинки с его лаковых туфель. Никакой Артур не предъявит, что он парнокопытное, без мозгов и возможностей. Никто не скажет, не посмеет сказать, что Витя Пчёлкин, скорее, просадит печень в самогоне, чем начнёт думать о своём светлом будущем.

Даже недобитый мажор Милославский, у которого Пчёла отобрал лакомый кусочек по имени Софа, навсегда закроет проклятую пасть. Хотя этот дипломат почти не боролся: Пчёла просто поставил его перед свершившимся фактом — он здесь не к месту. Девочка сделала выбор…

Вот здесь Витю Пчёлкина и кинула хваленая чуйка! Ничего у них по-человечески с Софкой не получается, но и по разным углам как-то тоскливо. Лучше бы она не бросала копий в его сторону. Мучился бы только он один, с ужасом осознавая то, что по-крупному влип, влюбляясь в жену брата. А Голикова, бойкий ураган, не ревновала бедного Пчёлу к каждому фонарному столбу, негодуя от тупости ситуации. Мирно бы училась в своём институте, не досаждая уважаемым предкам. Жаль, что Пчёла сам помешал тому, не отдавая себе привычный отчёт, чем завершится их пчелиное жужжание. Потому что для ссоры и слов не требовалось, рискни, посмотри не в ту сторону. Всё понятно станет, как в азбуке. Кто упал, кто пропал, а кто остался на трубе…

Оказываясь на территории института, Пчёла рассчитывал, что справится со своими делами быстро. Дождётся сестру, переговорит с ней о жизни, раз нашёл время, и отвезёт в целости и сохранности Космосу, сегодня на редкость занятому и деловитому. В конце концов, нужно же ему общение с тем, кто не пилит его по щебенкам. Но Пчёла сам караулит свои грабли, преграждая Софе путь домой. Вашу же мать, он по её краплёным картам не играет! В этот раз папаша не спасёт…

— И какого хрена ты здесь забыл, Пчёл? — и это у Софы вместо приветствия. — Я тебе напомню, что «Метла» много в другом направлении, здесь дешманское пойло, и то в общаге…

— Спокуха! — Пчёла на провокацию не поддаётся. Стоит и курит. Тем более у него повод: пока Кос и Белый совещаются по поводу таджикского алюминия, нужно забрать Лизу из института. Не прикопнёшься, с какой стороны не подходи. — Чего ты, как коршун? Злой и страшный…

— Слушай, рыжее бедствие, — в данный момент эта кликуха пришлась ко двору, — ты, говорят, генералом при Белом стал? Почетный опричник?

— Извиняй, что не при форме сегодня…

— Тогда проваливай к своим танкам!

— Я к сестрице пришёл! — нет, со спокойствием крылатый перегнул. Софа намеренно выводила его из себя. Рвать или… продолжать плыть по течению, где знаком каждый камень на дне морском. Может, Пчёла не зря когда-то мечтал стать аквалангистом? — Уймись, а то тошно…

— Обойдешься, — Голиковой больно от мысли, что ему, на самом деле, глубоко плевать на то, что происходит между ними, — а после того, как в дупло пьяный заявился на порог моего дома, не рассчитывай, что все пройдет для тебя просто! Мне на отца стыдно смотреть, а он с тобой разговаривать пошёл зачем-то.

— Потому что твой отец умный мужик, — а как иначе вертеться при такой мудреной жизни, — но непонятно, как ещё с такой мегерой не вздернулся.

— Не лезь, — помощников в этом деле Голиковым точно не надо, — и кончай заливать, не верю, что все это время та-а-ак хотел со мной поговорить! Не чесалось, пока вискарь в голову не ударил, да?

— Такая я собака на сене, хуй ли со мной сделаешь, а, Софк?

— Нет, Пчел, ты долбанная рыжая псина! Ни себе ни людям, — а другие люди Пчёлу элементарно не интересовали, — что тебя держит от того, чтобы послать меня на все стороны раз и навсегда?

— А люди-то у нас кто? — Пчёлкин сам себе казался занозой в заднице этой впечатлительной гражданки, но их способность бодаться лбами никуда не уходила. — Ник Милославский? Пошёл бы на хрен этот мудак!

— Что ты к пацану привязался? — Софа знала, что приближать Милославского не следует. Она ещё не совсем смертница. Но парень просто выгодно приходится к слову. — Не мешай его с говном, не стал же он тебе пакостить!

— Так сразу и метнёшься к нему? — или это инстинкт самосохранения. — Охренеть, вот эта смена координат…

— Вот что, Витя, — Софа устала от этой перебранки. Лучше бы пошёл с первокурсницами пообщался, у них высокий спрос на верблюжьи сигареты и золотые цепи, — ты прекрасно знаешь, что я ни к кому не метнулась. А ты обиделся на то, что схема «пришел и простила» больше не работает! Хрен тебе…

— Ебануться! — зря Фил говорил, что Софа всегда была умной девочкой. — Молчанки, кошки с мышками, детсад этот… Это вообще твоя политика? Мы же взрослые люди, Соф! Не надо ровнять было всё под чужую гребёнку…

— Срать ты хотел на мою политику, жучара, — Софка не понимает, почему ещё разговаривает с этим опылителем, но, видимо, сепаратное перемирие подошло к своему логическому финалу, — прости за мой французский. Тебе просто западло так переживать за бабу. На свадьбе Белого я облегчила тебе задачу! Скули за Олю, да хоть за Толю, а меня задолбали твои выкрутасы. Прости, страдания! Но ты же их не признаешь, ты гордый…

— По твоей дурной логике нам вообще никогда нужно было не встречаться…

— И мне бы никогда тебя не видеть!

— Хороший план…

— Охуительный!

— Мы лёгких путей не ищем…

— Мы такие…

— Какие?

— Таких в кинце про любовь не покажут…

— Ты говоришь о любви! Я не в коматозе сейчас, Вить?

— А чё? Я тоже книжки читал…

— Ага, и это была «Эммануэль», которую где-то классе в десятом раздобыл Космос!

— Сука, везде палево…

— Пожалуйста, не надо рассказов о темном прошлом, нам бы с настоящим разобраться…

— Предлагаю прям щас приступить!

— Я с ума с тобой сойду…

Пчёлкин пытается улыбнуться, отправив куда подальше то, что их рассорило. В конце концов, продолжать избегать друг друга нецелесообразно и вредно для психики. Иначе всё не обойдется ночными ариями и оборванными трубками телефона. Софа подкуплена его порывом. Сепаратная пауза умчалась прочь. Но казалось, что три года назад Витя встретился ей совершенно иным человеком.

Она влюбилась в озорного вихрастого парня, который был способен сорвать её с места, посмотреть на жизнь из-под другого угла. Они на что-то надеялись, мечтали, не обращая внимания на пересуды, а когда тайные желания сбылись, совершенно не знали, в какую даль умчалась их прежняя непринужденность. Или раньше глаза горели, наговориться не могли, ждали встреч. Никаких разочарований, они придут позже. С морозным январём девяносто первого года.

Все вокруг менялось, и Пчёла с Софой… неминуемо…

— Не верю, — пару окликает звонкий голос той, к которой, как предполагалось изначально, и пришёл Пчёлкин, — или мне где-нибудь помотаться?! Тогда у вас максимум минут десять! Счёт пошёл…

— Ну, мелкая, и Космос нам тогда точно нафиг бошки пооткручивает, — выяснять отношения при Лизе не хочется: ни Вите, ни Софке, — что, не сдашь брата? А то скажут, что не уследил, и обзовут куском идиота…

— Беременность — не инвалидность, мой несравненный братец, а по утрам я бодрее, чем вы все вместе взятые! — чем ближе Лиза подходила к середине срока, тем больше внушала окружающим опасения, у которых не было существенной почвы. — Ладно, прошу прощения за задержку…

— Холмогорова, да кандыляй уже, не стой в сторонке, — без дополнительного времени на раздумья, Софа осознает, что разбор полетов отложен на неопределенный срок, но никто не жалеет об этом, — тем более такого слонёнка видно и за километр, кто бы про тебя забыл?

— Я бы рада вам не мешать, — Лиза не знает, за что хвалить Космоса: за то, что вместо него к ней приехал Витя, наконец-то помирившийся с Софой, или за то… что, чёрт возьми, Голикова придумывает новые шутки про её неповоротливость, — со стороны, как картинка красивая смотритесь! Просто Софья… Алёшка!

— Лизка, бля, опять своих гардемаринов пересмотрела, — пагубная страсть сестры к историческим фильмам хорошо известна Пчёле, — а я только избавился от заунылого воя в ушах!

— Пчёл, — споры с Лизой и Софой он, как правило, с треском проигрывал, — а ты говоришь, что нас в кино не покажут?

— Две скверны против одного?

— Против одного зловредного жука, Витя!

— Этот Космос с его ебическими прозвищами! Твою мать, пропади он, дурной…

— Стоп машина, голубки! — Лиза искренне рада, что брат и подруга нашли точки соприкосновения, но в институте на сегодня и… на ближайшие полгода её ничего не держит. — Если Кос пропадёт, то ты, Пчёла, будешь главой поискового отряда. Не испытывай судьбу!

— Он сам кого хочешь из-под земли достанет, и дохлую лошадь, — в способности договариваться Космосу не откажешь. — Фиг бы с вами! Поедем, красотки, кататься!

— На ковре самолете?

— На аэроплане…

Голикова не чувствует себя потерянной, как это было несколько часов назад. Появление Лизы заметно разрядило обстановку, но недосказанность никуда не улетучивалась, как малая грозовая тучка. Почти невидимая на летнем приветливом небе…

***

Пчёла и Софа улетели искать свои соты, потерявшись в обновленном кабинете начальника кредитного отдела, а Холмогорова на месте не оказалось, чего и следовало ожидать. Офис кипел своей жизнью, но, благо, искать пропажу долго не стоило — крепкого мужицкого вида охранник проводил Лизу в приемную «самого».

Видя окружающую обстановку, она успела лишь подумать о том, что два года назад, застирывая рубашки Космоса после драки с Сашей, совсем не представляла, что жизнь сотворит с ними крутые перемены. Визитки, переговоры, подчинённые, просторные помещения с хорошим ремонтом. Секретари, которые, впрочем, зомбированы компьютерами, и не замечают, что за ними следят, но игрушки на пузатом экране важнее.

Поэтому Лиза, машинально поправив складки разноцветного сарафана, молча проходит мимо. Её ждут…

— Александр Николаевич и Космос Юрьевич совещаются, просили не впу… — слышит голубоглазая в спину, и, оборачивается, вопросительно уставившись на секретаршу, имени которой не знала, — ой! Вы, наверное… Я доложу…

— Я, наверное, с утра была жена Космоса Юрьевича, и когда часы пробьют шесть, месть моя будет страшна, — непринужденно говорит Лиза, видя, что девушка со странным интересом её разглядывает. Как будто привидение увидела! А тут ещё она с рассказами про месть за то, что Белый держит в плену её драгоценную половину. — Не переживайте, но, извините, не знаю, как Вас зовут!

— Людмила, — монотонно отчеканила крашенная блондинка, не меняясь в лице, — вам бы… воды?! Или чаю…

— Спасибо, но мне бы к мужу, — и почему все думают, что состояние Лизы неизбежно приводит её к обезвоживанию? После того, как под взрывными впечатлениями от свадьбы Беловых, Холмогорова упала в обморок, на лишних три дня загремев в больницу, прошло два месяца. Волнения первых недель остались прожитыми, и теперь дочь судьи ощущает, что ребенку Космоса более чем уютно живется с мамой. Как объяснить это людям? — Если залетит Виктор Павлович, то передайте ему, что он жук! Скажете, что от Лизы, он поймет…

В ответ Лиза получает кивок, сопряженный еле скрываемым смехом (шутки про Пчёлу промаху не дают), и дергает на себя дверь, думая, что все-таки шокировала секретаршу Белова. Пришла беременная тётка и отвлекает от рабочего процесса! Или жизнь с Космосом прибавляет Лизе способность наводить шорох там, где появляешься. Но, в самом деле, размышлять о случайном столкновении с секретарем, нет желания и сил. Пусть спокойно себе пялится в монитор, и мешает застывший чай в кружке. Кто не любит технические новинки?!..

Людмила же не успела возмутиться, но слухами полнилась земля, или кадровый отдел работал на опережение. Жена Холмогорова, что же… Это не та молодая женщина с робкой поступью, которую единственный раз приходилось видеть подле Филатова. Но обе соответствовали своим мужьям, вольно или невольно.

Знали бы они, до чего эти басмачи чуть не дошли, затравливая бывшего хозяина «Курс-Инвеста», как дикого зверя. Люда долго задавалась вопросом, дошли бы?! И, соглашаясь работать на Белова, понимала, что слишком мелкая она рыбешка. Мерзко, противно, но раскидываться возможностью глупо, а собирать чемоданы, чтобы с позором вернуться в родную глубинку — стыдно. Всё продолжалось…

***

— И кто бы сомневался, что труд облагородил обезьян! — Лиза появляется в кабинете, когда слышится звук открытой бутылки. Никто здесь уже не совещался, но она обязана их добить. — Белый, секретарш запугал, зверюга страшный и нелюдимый, да?

— Вот, Санька, видишь, только ты горло бутылке отхерачил, и джин тут как тут! — Кос, увидевший Лизу, почти светится, подходя к ней, и без лишний церемоний сжимая в своих широких объятиях. — Откуда у тебя такая способность, женщина, а, откуда? Как Пчёла на запах летишь?

— От бурной и неуёмной любви к тебе, мой генерал, — жизнь и не такому научит, — ну и от постоянного сидения дома крыша едет в темпе вальса! В яму бу-у-у-х!

К счастью, в кабинете все свои, и Саша смотрит на друзей, давясь от смеха. Пчёлкин выполнил их партийное задание без заминок, а коньяк похоже так и останется на сегодня забытым. Как и новые цифры по поставкам, которые замучаешься складывать…

— Племянницам вице-мэров закон не писан, правда, Лизкин?! — Белый даже не скрывает от Космоса и Лизы, что птичка донесла ему о новостях из города-героя Ленинград. Грех не подколоть подругу детства этим секретом полишинеля, который они с Космосом зачем-то скрывали. — Забирай своего Космодрома, кто, если не ты такого вытерпит?

— Твоя лесть, Белов, никогда на меня не действовала, — Саша протягивает Лизе удалую ладонь, и Холмогорова сразу же ударят по ней. С восемьдесят третьего года их манера здороваться совсем не изменилась. Хоть они давно не подростки с соседних дворов, которые спорили, кто из них первым добежит до беседки наперегонки. — Говоришь, как будто это меня на должность назначили! — Лизе оставалось только догадываться, когда теперь они, как и раньше, спокойно приедут в ленинградский дом, и не будут думать о делах. — Вечный спор Москвы и Питера…

— Это я тебя назначил, неугомонная, — к победе Космоса, на Лизу действовала его школярская лесть, когда чужие миазмы симпатий проходили мимо, — поэтому не увиливать, и не брыкаться!

— Сань, глянь, — отходить далеко от личной галактики златокудрая не спешит, — иногда мне жаль, что административный ресурс не передается по наследству.

— Но, как, Лизка, нравится, — Белый обводит рукой пространство вокруг себя, как чеширский кот растягивая рот в улыбке, — не маловато королевство же у брата?

— Просто царь Кощей в Кощеевом царстве! — похожие чувства Космос и Лиза испытывали, въехав в собственную квартиру в сталинской высотке. — Ивана-царевича на сегодня не отдам, тем более вы меня сами позвали.

— Да ну тебя, космонавтка, когда тебе вообще угодишь, ёлки-палки? — Белый беззлобно отмахивается, уступая девушке большое кресло, но через несколько мгновений обмен любезностями с Холмогоровыми прерывает секретарь — у аппарата Душанбе. — Ладно, Фара трубки рвёт! Переживает, братишка…

— Привет передавай…

— Горячий!

— Как чебурек?

— Печенег, бля…

— Заразы оба!

Фархад Джураев — кадр почти легендарный, до определенного момента известный друзьям Белого лишь по его армейским рассказам. В этом Лиза снова убедилась несколько недель назад, с легкой руки Космоса, когда уроженец Таджикистана посетил всесоюзную столицу. Но Холмогорову не до звонка Фары, о чём она может понять, когда он переводит взгляд в сторону двери…

— Пойдем отсюда, кенгурятина…

— На кудыкину гору?

— Ну… если ты так хочешь!

— Ты сам это сказал…

***

— Что, в офис завтра опоздаешь, не успев привыкнуть?

— Да пусть Пчёла загребётся там в своих контрактах!

— А ты теперь тоже главный по цифрам?

— Ты сомневаешься, что крут до чёртиков, а, моя красивая?

— Сам ты чёртик, Холмогоров! Без вариантов!

— Это всё чего ты можешь сказать мне взамен на мою неземную любовь?

— Космическую…

— Суперскую!

— Да-да-да…

— Давно у нас не было таких разговоров!

— Старость…

— Тебе двадцать два!

— Дерево посадил, квартира есть, а сын…

— С самурайскими премудростями — сразу мимо, космонавт!

— Я ж просто пободаться…

— Не спорь со мной в том, что я действительно предчувствую!

— Ладно, у меня время есть.

— У нас есть время, Кос, у нас…

Космос, перекинув черный пиджак за свои широкие плечи, удерживает в ладони лёгкие женские босоножки. На него летят шальные брызги фонтана, он лишён возможности закурить, но Холмогоров сидит рядом с Лизой, не отрывая влюбленного взгляда от милого профиля. На них должно быть смотрят прохожие, не воображая, какого лешего высоченный дядечка и беременная женщина потеряли там, где несколько часов назад гурьбой гонялись дети, но в такие погожие деньки трудно удержать себя в четырех стенах. Они и не собирались делать так, как другим казалось правильным.

И Лиза опустила пятки в теплую воду, пытаясь высмотреть, сколько всего копеечных монеток видится на прозрачной поверхности. Их было так много, что девушка постоянно сбивалась, ударяя по воде кончиками пальцев, взывая к арифметическим навыкам Космоса. Но он только усмехался, изредка поглядывая на «Линкольн», припаркованный за воротами сквера.

— Слушай, Скрудж, — имя богатого селезня всплыло в голове Холмогорова стихийно, — да подарю тебе я тебе целое деньгохранилище, чего ты глаза портишь, считаешь? Как братец твой, но только тот, морда рыжая, баксы прям жрать готов…

— Спасибо, Кос, — не одна Лиза смотрит центральное телевидение утром воскресенья, — не смотрит он мой телик, да, ты бы ещё «спокойной ночи» включила! Ага…

— Я тоже готовлюсь…

— К родам?

— А то, — Космос вылавливает Лизу за ноги, — всё, не вертись, вечер, холодно.

— Доктор Холмогоров, лето, плюс тридцать! А я с Ленинграда, мне жара противопоказана…

— Простынь мне… — неловким движением пиджак Космоса падает в фонтан, и поэтому Лиза заливисто смеется, — твою дивизию, всё! «Линкольн» скучает, поехали…

— Не украдут наш корабль, не волнуйся, а пиджак постираю. Знаешь, ведь теперь я буду ещё больше сидеть дома, — третий курс обучения в юридическом институте закончился, а казалось, что только вчера Лиза, не послушав Пчёлкиных, отдала документы не на педагогический, ни разу не пожалев, — а Софка уже придумала называть меня слоником. Я не настолько объемная…

— Нашла кого, блин, слушать, — закончив с обувными застежками Лизы, Кос пытается поймать в импровизированном водоёме пиджак, при этом не изгваздав брюки и рубашку, — у этих пчёл в голове сплошной винегрет! Мотает туда-сюда…

— Штормит, — и все-таки не так плох оказался её замысел, благодаря которому Пчёлкину пришлось ехать за ней в институт, закономерно встречая на пути Софку, которой и самой претило долгое молчание. — Когда-то они помогли нам, а сегодня алаверды, надо честь знать.

— Маленькая, пожалуйста, а можно на нашем свидании командовать парадом буду я?

— У нас свидание? — зрачки Елизаветы удивленно расширяются. Впервые за три с лишним года Космос назвал их отлучки из дома «свиданиями» (это слово просто не прижилось в их обиходе), но время диктовало и то, что им всё чаще становилось мало друг друга. И незапланированная прогулка по недалеким от дома окрестностям пришлась весьма кстати. — Браво, солнце! На первом свидании с тобой нас уже стало как-то многовато…

— Считай, что я тебя пригласил, — до поэта-романтика с «чудным мгновением» Космосу Юрьевичу, как до китайской границы, и в их случае не поймешь, на какой слог в слове «чудное» ставить ударение, — у всех какие-то напряги, а здесь зелено…

— А пиджак пусть плавает?

— Хрен бы с ним…

Свидание с собственным мужем! Смешно, но с Холмогоровым всегда каждый день веселее предыдущего. А уж с его уменьшенной копией, мысль о которой согревала всё больше… Осенью они узнают, на кого же она похожа, и как смешно хмурит крохотные бровки и миниатюрный нос, а пока оставалось верить, что происходящее вокруг никогда не изменит погоды в их космической вселенной.

— Космос…

— Я!

— Не придуривайся!

— У меня же талант…

— Демонический!

— Не-а, драматический…

— Ладно, сказать мне дашь?

— Орбита слушает!

— Ты заметил, всё идёт по-другому, даже не так, как два года назад. Я не нагнетаю, просто… — Лиза лишь обрадуется, если её слова окажутся небылью. — Кос, наш друг Сашка никогда бы не сказал бы нам, кто я, и кому обязана многим! А Саша Белый припомнил то, что меня касается в последнюю очередь. Что ему важно? Власть? Деньги? Лопатами гребёт, мало, так напомнить, как было? Всем? А я помню…

— Лизок, чего ты, ну? Взгрустнулось опять? — посмотреть в зеркало, чтобы увидеть там свой восемьдесят девятый год, Космосу без надобности. Потому что там была безнадежность, как самолет, разделивший облака его жизни на две большие разницы. Худо ли ему от того, что сотворено? Космос не лгал себе, когда отвечает себе однозначное «нет». Иначе нельзя. И поздно дураку Богу молиться. — Скажу тебе одно, родная, мы туда не хотим оба. Я не хочу, ты не хочешь. Твой братец, поверь мне, тоже…

— Ладно, давай без бунтов, — с детства Холмогорова знает, что пагубно только одно — безвольно опускать руки, впадая в уныние. — Наверное, ты прав, домой хочу. Одиннадцатый час, небо к ночи…

— Не расстраивайся, алмазная, — угли потухли раньше, чем спичка успела разгореться, — всё, чтоб ты знала, решаемо.

— Пойдем, решатель, — внушать опасения Космосу — не самая лучшая идея, — завтра всем так и скажу, что тебя украла! А остальным — люблю, целую, пока…

— Наконец-то, а то всё сам, не меня…

— Моя очередь…

Небо грело ласково. Вопреки всему…

Комментарий к 91-й. Приветливое небо

Подарочный пост из группы авторов (❤❤❤), которые вместе со мной переживают вечную историю Космоса и Лизы (и Пчёлы, куда без рыжего):

https://vk.com/wall-171741949_43

========== 91-й. Ничего не жаль… ==========

Комментарий к 91-й. Ничего не жаль…

Третий выстрел (кто знает, тот поймет).

Спешал фо .Follia и Camomille.:

https://sun1-23.userapi.com/vlUl8q7ZevAQe8Pze9ZG7ALXIz9k0_YAeVbWZQ/kBul1Gc0k4M.jpg

OST:

Юрий Визбор — Милая моя

Конец июля 1991-го

Космос переступил порог дома под покровомночи. Прямо под ноги вылетел Тутанхамон, мерзко прооравшись на своем марсианском языке. Сгусток шерсти давно не раздражал, но на случай Кос показал коту увесистую фигу. Тезка фараона, вильнув хвостом, ускакал в сторону кухни. Тишина в квартире свидетельствовала о том, Лиза крепко спала. Устала; это видно по милому лицу, на которое Кос мог смотреть часами, не отрываясь. С каждым днем жена всё больше менялась, но лишь в лучшую сторону.

Часто она смешливо смотрела на себя в зеркало, говоря, что комплекцией больше похожа на бегемота, чем на Лизу Павлову до замужества. Вдоль и поперек изучила то, что показывали по телевизору для детей, читала всяких Макаренко и невольно заражала Космоса своей подготовкой. Лиза не терпела полумер, и к материнству подходила так, будто бы это экзамен. Что верно, но скатать в этот раз у них точно не получится.

Кос заранее предвидел, что Лиза будет любящей матерью, а он лишь сделает всё, чтобы детёныш не знал, что такое раздор между родителями. Помнил, как переживал, шкурой чувствовал, что мать с ужасом вспоминает свой брак, и видел, как отец содрогается от одного упоминания имени «Ада». Никто не думал о Космосе, и, может быть, поэтому… что выросло, то выросло. Вроде бы неплохо устроился, прилично легализовался вместе с теми, с кем хотел идти по жизни, но отец до сих пор негодует, вспоминая, как сын безбожно послал институт на три буквы.

Что же, скоро будет на кого надеяться. Старик перестанет переживать понапрасну, а логично переключит внимание на создание, которое не приносит проблем. Но за ним бы угнаться…

На любые опасения Лизы, касающиеся её неготовности к рождению целого человека, Кос привык умело отшучиваться. За неё он не переживал, потому что они с Пчёлой с пелёнок купались в родственной любви. Из-за этого были дружны, как и положено брату и сестре. А Космосу нужно начинать заново, как по кирпичику. Чтобы ни одна гадина через забор не плюнула. Не сказала бы, что он ничего не может дать галчонку, что лишь является приставкой, печатающей деньги и дарящей подарки по большим праздникам.

Он уже любил своего ребенка, потому что хотел детей от Лизы, чем и объяснялись его искренние порывы. С другими такой картины мира Кос не представлял. Он не был бы Космосом Холмогоровым, если бы все у них сложилось иначе. Не был…

Мужчина включает маленький свет, но спящая лежит без признаков движения. Щекотка женской пятки даёт действенный результат, и Лиза, оглушительно зевая, приоткрывает одно веко. Космос мог бы придумывать тысячу причин, из-за которых им с Белым пришлось задержаться в «Узбекистане», где Сашка вздумал привечать приехавшего в столицу Фархада во второй раз, но о них его даже не спрашивают.

— Не помню, как уснула, а ты ходишь, как шпион, — Лиза не поднимается. Она захватывает космическую ладонь, прислоняя её к своему мятому от подушки лицу. — Софа сдала вас, Пчёлу Фархада встречать заслали. Я знала, что рано не ждать.

— Думал, что один приношу тебе ягодки в клювике! Я же у тебя неповторимый.

— Самый лучший на планете, но Софка галдит, как ворона!

— Иди сюда, зараза, что так мужа встречаешь? Блохастый выбежал и тот, а ты?

— Подумал, что пожрать принёс ему, в кои-то веки, но нет. Сам иди ко мне, огнедышащий вулкан!

— Чего унюхала? Я за рулем, тем более к новым педалям не привык пока.

— Когда тебя это останавливало?

— Я себя спаивать не позволял.

— Я про дым! У меня обостренное обоняние.

— Может, тебе мела погрызть принести?

— Нет, тебя хватит, ты вкусно пахнешь.

— Чёрт дери, счастья полные штаны! Хороша новость, с ума сойти!

— Рада радовать, марсианская ты моя голова, — Лиза ругала себя за редкие желания, которые с трудом поддавались рамкам формальной логики, но ничего не могла с собой сделать, — зато тебе не приходится бегать по ночной Москве, ища мне вяленую рыбку, потому что мне так захотелось.

— Выдумщица, побежал бы я за твоей рыбой, куда делся, из дома, нахер, выгонишь, а я же здесь хозяин, и как ты бы без меня?

— Никак! Обними меня…

— Скучала, что ли?

— Ага, вязала крестиком, шила носочки. Домострой в чистом виде! Как ты любишь…

— Всё, куковать будем вместе, раз спать не хочешь, — Кос не обратил внимания на то, что дорогой костюм помнётся из-за того, что он плюхнулся в нем на кровать, и позволяет Лизе обнять себя крепче, придвигаясь ближе. — Наши тебе привет передали! Пчёла сказал, что от него самый большой и жирный, от всего сердца и печени.

— От старых штиблет, — забавно получать приветы от того, с кем жила на одной территории, каждое утро моя за ним посуду, — виделись вчера.

— Фил завещал, чтобы домой шёл, своих кукол сторожил. Он там по городу развозит пьяные тела, — вечный спор о мальчике и девочке не покидает список излюбленных тем для споров. — Скажет тоже, блин, кукол! Сговор долбанный, я вас накрыл!

— Большой брат никогда не ошибается, — Лиза продолжает стоять на своём, — а ты должен занять очередь за пупсами. И бантики выглаживать, как стрелки на брюках.

— А я… — в глубине души Космос давно сдался уговорам жены, но ему нравилось, как Лиза смехотворно хмурит точёные брови, думая, что ему действительно есть разница, сына или дочь они ждут, — а я, значит, промазал с прогнозами?

— Ты был на удивление точен, как ювелир!

— Знай наших, но на фиг коры мочить по мою душу?

— Солнце, подшутил надо мной ты, и она уже отзывается на имя! Зову её — Арюша, а она балет свой устраивает. Знак согласия!

— Не прикалывался, чтоб ты знала. Впервые в жизни!

— Нет, я просто так тут хожу утиным шагом и кудахтаю временами! Сначала в помещении появляется живот, а потом меня разглядеть можно.

— Ой, Лизка, это беда, — желая унять возмущения голубоглазой, Космос проходится губами по нежному лицу и щёлкает её по носу, из-за чего Лиза смеётся заливисто и непринужденно, — покажи мне, где лобное место, алмазная?

— Клянись, чтобы я поверила в чистосердечное, — Лиза знала, что Кос продолжит её дразнить до самого роддома. — Прости, жена, что вместо Арьки ждал Павлика! Или Костика, главное, чтоб не Ваньку-дурака, а то с отчеством пролёт!

— Ваня — голова баранья? Ёпт твою… — предположение Космосу не вкусу, а Лиза стала смеяться ещё громче. — Ржёшь опять? Малыш, не в нашем же случае!

— Вот, Космодром, поэтому не буди лихо.

— Нет, талдычу ж тебе о том, что мне подвезло! Белый, бля, теперь переживает, что я его кружку отниму, этот же придурок там надпись «папа» надраконил, прикинь?

— Да слеплю я тебе такую чашку, самолично, отстань от друга! А если мы с Олькой что-то не знаем, и он реально стал папкой, то это проблема, да-да…

— Не, пальму первенства отобрать не позволю, хрен, — распластавшись на кровати, как морская звезда, Космос обхватывает большой живот жены ладонью, и склоняется к нему, желая почувствовать признак новой жизни. — Эй, атаманша, приём! Как делища? Чё матери опять не даем продохнуть? Вот те на, Лизк, не спит! Слышу ногу…

— Удивительное взаимопонимание, сразу на связь вышла, — тонкие и длинные пальцы Лизы нарушают ровный пробор на голове Коса, и теперь она совсем не хочет спать, наслаждаясь минутами, которые они проводят вместе. Внимательно следя за лицом любимого мужчины в свете ночника, Холмогорова замечает, что он почти трогательно улыбается, и эта улыбка дорогого стоит. Никто, кроме Лизы, не увидит такого Космоса, и это навсегда останется только между ними.

— Вертится там, как малёк в аквариуме!

— Растёт не по дням, а по часам.

— Дерётся! Скучно там, хорошо хоть, что кормят…

— Зайка, бей папу! Так ему…

— Чему ты учишь моего ребёнка?

— Жизни с тобой под одной крышей, лет на восемнадцать точно пригодится.

— Не семейка, а преступная группировка!

— Сейчас очень смешно было…

— А кто меня жалеть-то будет, неугомонная?

— С твоими генами, Холмогоров, сложно ожидать пятерки по поведению!

— Началось в колхозе утро!

— Оно и не заканчивалось.

— Мне и в потёмках с тобой по кайфу…

— Я говорила, что мне всегда нравилось, как ты в признаёшься в любви?!..

В комнате ощутимо жарко. Сделав над собой усилие, Лиза скидывает с ног махровую простынь, и, отодвинув тяжелую руку Космоса, неспешно встает, чтобы распахнуть окно настежь. Летняя прохлада действует ободряюще, остужая горячую голову, и легкий ветерок колышет светлые пряди, раскиданные по плечам девушки. Голубые зрачки, смотря сквозь темноту, изучают ночной город, знакомый с детства, но одновременно такой неизведанный и таинственный.

Лиза помнит, что многого не знает. Сначала она представляла свою жизнь по рассказам отца и матери, слепо преданным интересам государства и собственным идеалам о долге и семье, а когда привычный мир был внезапно обрушен отказавшими тормозами «Волги» во всем положилась на тех, кто оставался с нею рядом.

Со временем в душе непоколебимо лишь то, что бьётся между ней и Космосом. Особенно теперь, когда немыслимое Лизой пару лет назад, стало её настоящим. Какими они будут родителями? Какими глазами дочь посмотрит на них через пять лет, десять или пятнадцать?..

Дочка! Можно подумать, что всё случилось в момент, когда окружающих беспокоят иные сценарии, но они её очень ждали. Лиза не понимала, каким чутьём объяснялось то, в чём она почти убедила мужа, но замены быть не может. Поэтому так уверенно говорит Космосу о том, что их ждёт очень завидная доля родителей девочки, которая осязаема и близка. Сны декабря не врали…

— Не уходи от меня далеко, Лизк! — голубоглазая ощущает теплую мужскую кожу спиной, и с наслаждением облокачивается на грудь мужчины, будто бы стремясь в него врасти. Любит и зависима. Нет, не стыдно. — Будет у нас и утро, и вечер. Ты что, моя?

— На месте не сидится, — нет ничего приятнее, чем любимые губы, с лаской касающиеся шеи и плеч, и Лиза охотно поддаётся искушению. Она снова спряталась, а он трепетный и чуткий. Он её любит. — На самом деле, Кос, мне очень хорошо. Очень! Все живут переживаниями, куда-то бегут, а мне дышать хочется. И дышу…

— Сладкая моя, я вообще не могу видеть, как ты отворачиваешься, — и терпеть не может, когда она оставляет его одного. Бежит за ней, как заколдованный, — будто обиделась…

— Я помню, Кос, что должна смотреть только на тебя!

— С видом девушки красы невиданной, с глазами-тормозами, которую я обожаю!

— Сейчас замурлычу, как кошка.

— А я, Павлова, тебя обожаю конкретно…

— Давно я не была Павловой у тебя.

— Я эту ситуацию исправил…

— По мне видно!

— Потому что линии на ладони одинаково пляшут…

— У них выбора нет…

— И не надо…

Космос и Лиза непоколебимо верят в правильность происходящего. Можно было бы прокричать о любви на весь мир, с треском разрезая тишину спальни, но об их вечном чувстве уже всё сказано. Завтра их неизбежно поглотит суета дня, заботы и быт, но важно стоять, обнявшись, смотря на ночную Москву, навсегда их соединившую.

Они никогда не бросались словами зря…

***

Космос прибавляет громкость новехонького музыкального центра, чтобы стены квартиры тряслись в ритм звучания импортной аппаратуры. У них опять собралась компания в составе шести человек, а выходные давно не выдавались столь праздничными. Лето было слишком жарким, чтобы прогуливаться по бульварам и паркам, а квартира Холмогоровых позволяла гостеприимно вместить весь шалман под свою крышу. Поэтому дом потерял свой покой до глубокой ночи.

— Ну чего, пенсионеры? — тембр холмогоровского голоса, казалось, может достать до невиданных морских глубин. — Как мыши в хлеву не сидим, булками двигаем! Космосила сказал песни орать и водку пить, поэтому слушать мою команду! Лизок, скажи им…

— Генерал фигни не посоветует, — Лиза и рада бы последовать зову мужа, но вместо этого перекатывается со стула на кресло, нутром чувствуя тяжесть приближающегося вечера, — а вы музыку заказывайте, ребят, музыку! Теликом сыты не будем.

— Эй, диск-жокей, только давай не про желтые тюльпаны, — почти слезно просит Фил, которому попса набила оскомину, — а то сейчас некоторых понесёт, как тогда под «Синих лебедей» на нашей свадьбе! Витюша и Софушка, не слышу ваших аханий! Это вы тогда всех достали, нажрались, как свиньи.

— Косыч, — пришла очередь Софки отстаивать своё право, — Космосина, братец родимый! Давай про них, про желтые, а мы с Пчёлкиным Валере докажем, где раки зимуют. Чисто отыграться! Как дочь профессора сына профессора прошу…

— Я, твою ж налево, тут чемпион по танцам-шманцам! — охотно поддерживая Софку, заставившую его покинуть лоджию, едва загорелся огонек сигареты, Пчёла сам понимает, что его рыжую морду не спрашивали.

— Вашу бабушку! Тюльпаны, пионы…

— Будет вам клумба, Вить…

— Врубай уже, Холмогоров!

— А мы с Томкой подпоём.

— Ага, чтобы жизнь медом не казалась!

— Куда им, и так в улье всю дорогу кантуются…

— На то они и пчёлы…

И пока Фил и Тома пытались аккуратно открыть разноцветную коробку с тортом из ресторана «Прага», то две пчелы сходили с ума по-своему. Как два кота мартовской ночью…

— То есть, Пчёлкин, ты по серьёзке думаешь, что меня перетанцуешь, да?

— Софокл, дочка ты бесячая, когда бы я тебя обманывал?

— Список твоих косяков показать, Робинзон?

— Не пали контору, женщина…

— Правильно мыслишь, слишком много свидетелей, так и поверят!..

Софка была идейным вдохновителем внеочередного праздника. Это она вспомнила о знаменательной дате в их с Лизой биографии. Ровно три года назад, сдавая вступительные испытания в институте, они познакомились. С тех пор события в ближнем кругу произошли эпохальные. Кто-то женился, кто сменил статус своей… деятельности (Софа не лезла в эти дебри), а кто-то просто нашёл друг друга, не понимая, как им хватило мозгов целый год не обращать внимания на то, что друзья из них, как из Космоса балерина. Больше Витя и Софа не ошибались, но продолжали подкидывать всем информационный повод для шуток…

— Не, братва, вы гляньте, как понесло, вроде не всё выпили! — еле уместившись на подлокотнике своего кресла, которое вероломно захватила Лиза, Кос пытается привести двух пчёл к порядку. — Кто тут коронованный танцор-диско теперь, кто? Выделывается он своей задницей, выебывается на все триста шестьдесят, смотрите! Пчёла, блять, ты покусился на мою войну! Вот не был бы кто-то кенгурятиной, мы б щас вам так щи утёрли, гады! И танцами, и шманцами, и обниманцами.

— Китайскую вазу мне не снесите! — Лиза обмахивается старым выпуском «Комсомолки», удобно облокотившись на мягкую спинку мебели. — И, Софка, такие телодвижения доводят до того, к чему пришла я, держи ухо востро. Это как подруга говорю, а не как сестра Вити. Как приедет Фархад опять, мы тебя ему сосватаем, Космос сторгуется!

— Нахер такие путы, сестрица! Фара на косматых блондинок западает, проверено учёным народом! — Пчёла держал оборону, несмотря на то, что пытался подражать более изящным движениям Софы. — Это он на тебе, Лизка, в прошлый раз чуть не женился, звездой востока обзывал, а потом узнал, что там сразу космическую ораву на содержание надо брать…

— Пчёл, я дама замужняя и глубоко беременная, не вышел у вас с Санькой каламбур века! — упомянутый Лизой Белый, выбирая между сабантуем, организованным Софой и концертом для оркестра со скрипкой… Выбрал второе, и не сказать, что Голикова роняла слезы. Встречи с женой Саши не красили её настроения, которое и так не раз испытывали на прочность. — Пришлось бы вашему Фаре на разведенке с прицепами жениться, а Кос со мной бы потащился, мы по-другому не умеем…

— Ебанная шуточка над Космосом Юрьевичем, — такого Холмогоров никогда не забывает, если уж дело касается его жены, — я вам в следующий раз, курвы с котелком, поприкалываюсь! На пиздюлях все летать будете, отвечаю.

— А Софке Генераловне у азиатов медом не мазали, — Лиза не раз грозилась Софе, что если они с Пчёлой будут планомерно выводить друг друга из орбит, то кого-то из них она точно отправит по определенному адресу, — и малиной тоже!

— Хорош, беременным и впечатлительным слова не давали. Выкуси, Кос! — дрыгаясь под «Желтые тюльпаны», выбранные Софкой для энергичного танца, Пчёла показывает родственнику средний палец, продолжая подпевать Наташе Королевой, полудетский голос которой раздавался прямиком из аппаратуры. — Желтые тюльпаны-ы-ы-ы, что-то про разлуку-у-у… Кто-то запоздалы-ы-ы-ый! И придурко-о-о-ва-а-а-тый, космический упырь, космический упы-ы-ы-ырь…

— Помнят твои руки-и-и-и-и-и, строгие цветы, стро-о-о-о-гие цветы-ы-ы-ы-ы! Слова не путай, бедствие пчелиное! — Голикова охотно подхватывает любую волну, которую запускает Пчёла, заодно зазывая танцевать Филатову, которой не противопоказано делать резкие движения. — Томка, не сиди на попе ровно, раз Филька сегодня накаскадерился…

— Ничё подробного, салажата, — с полной уверенностью заявляет Фил, которому порядком надоела песня про тюльпаны в радарах, — хоть щас вам спляшу! На пару с Косычем! Канкан, Пчёл, третьим будешь…

— Раз муж решил в танцы, то и я к подруге подтянусь! Ну, Валерка, не спаивай ты меня… — в искристых зрачках Тамары плещутся азарт и веселье. Она охотно поддерживает любой повод, по которому норовят собраться подруги, и сегодняшний день исключением не стал. Но Фил останавливает её, подливая в фужер шампанского. — И включите вы что-нибудь западное, там Сабрину, хоть знать не будем, подо что с ума сходим!

— Пчелиные махинации с песнями — на совести этих укуренных, им так пляшется!

— Блин, камера крякнулась, не заснимем, уржёмся же потом!

— Не хочу любоваться на скачущую жопу Пчёлы, мне его по жизни хватает!

— Все мы любим Витю!

Танцы Пчёлы и Софы напоминали движения двух обезьян, которых обдало зарядом тока, но им и того оказалось мало. Либо они перепили колодезной «Столичной», либо решили вспомнить, как куражились, изображая лучших друзей, но впервые за несколько месяцев на их разговоры не складывались во взаимные упрёки. Не то, чтобы тишина между этой парочкой пугала, но никто не спешил будить заснувшее лихо. И поэтому, отказавшись от идеи сходить с ума совместно с бесами-пчёлами, Космос и Фил ратовали за то, что Софа перетанцует свою пьяную половину. Лиза и Тома, решившие навернуть второй кусок «Птичьего молока» подряд, по инерции махали Пчелкину чайными ложками, не обращая внимания на его энергичный танец.

— Еханный бабай, устал! Софа, седаун плиз, а то, блять, на бровях домой полетим, — когда «Желтые тюльпаны» сменились «Золотыми куполами», и Космос сбавил обороты звуковых волн, Витя взмолился о перерыве, потянув себя к дивану, на котором его сиротливо дожидалась старая гитара. Понимая, что минут тридцать, как минимум, он не сможет скакать перед Софой, как балерун, Пчёла решил лениво перебирать струны, по памяти восстанавливая полузабытое. — Красота! Щас Витя Пчёлкин напомнит вам, граждане, что есть нетленка!

— А мы думали, что никогда этого не дождёмся! — Космос вспоминает об обязанностях хозяина дома, и, показывая Филу на пустые рюмки, решает исправить свою оплошность. — Пчёл, запевала, погоди ты шестиструнную мучать, давайте лучше тост!

— За нас красивых… — предположила Лиза, вернувшись к столу, заставленному закусками и сладостями, — безбашенных и неугомонных!

— За милых дам, — за всех ответил Пчёла, — двух чудных и Томку! Будем пить до ночи, с ночи до утра, до синих человечков…

— Витя, ты мне девчонок не обижай, я за них горой встану, — Филатова вступается за подруг, беря на себя роль старшей, — но который раз за нас пить собрались, мальчики?

— Поддерживаю, рюмаха лишней не станет, — Фил резво наполняет рюмки, — и, Пчёл, виновницы праздника — это святое!

— Научим мы этого жука родину любить, — Кос предусмотрительно наполняет рюмку жены «Колокольчиком», памятуя о том, что яблочный сок вызывает на лице Лизы гримасу боли, — но раз собрались честной компанией, что стало редким, но метким явлением…

— Космос, раскачивайся быстрее, всем интересно!

— Ага, бля, трубы-то опять горят…

— Синим пламенем!

— Вот чего, народ! Пока Пчёлкин к гитаре подкатывает, то я вам скажу так, — вставая во главе стола, Кос, не изобретая велосипеда, решается повторить друзьям свои неизменные положения, — а вы послушайте! Тётю Софку надо похвалить за то, что она нас всех от спячки подняла. А то сидели, контрактами обложившись, дела решая, умные все долбодятлы такие, а кто-то скучал, ножки свесив…

— Чтобы вы делали без Софки Генераловны? — Голикова никогда не обижалась на то, что друзья считали её особой отвязной, которая никогда не будет отличаться лишней усидчивостью. — Сдохли бы от жары!

— Софа, не дурачься!

— Космик, прости нас, мы все одно большое внимание.

— Это было первое, что я хотел сказать, — Холмогоров заходил вокруг друзей, и остановишь возле Лизы, продолжил говорить, положив свою ладонь на её плечико. — Второе! Хрен его знает, когда мы так круто пофестивалим. Некоторые, мать твою, отпочковаться решили временно. У нас с Лизкой причина очевидная, ну и вы, братва, всегда найдете любой повод не видеть задолбавшие морды…

— Сократ сдох, — выразился Пчёла, подбирая аккорды песни, которую его учили играть в незапамятные годы, — или нажрался и белочку ловит! Короче, Косматый, пропал в тебе философ!

— Погоди, Пчёла, сиди баррэ репетируй, готовься! — Холмогоров не теряет боевого настроя. — Поэтому сегодня пьем за то, чтобы, как ни как, но вместе держаться! Как это было и будет всегда. Неважно, когда ещё так соберёмся, какими будем! Главное, что дружным составом, а остальное приложится…

— Ни убавить, ни прибавить!

— Золотые слова, брат!

— Грех за такое не чокнуться…

— Говорила же, что за молодых и красивых!..

— Без башки и неугомонных!

— Где ещё такие найдутся…

Когда рюмки и прочая посуда опущены на стол, Пчёла крадёт свою минуту внимания, которой грозился друзьям целый день. Он редко брал в руки гитару, лишь по праздничным случаям, но с детства разучил аккорды песни, от которой у Лизы на глазах наворачивались слёзы. Потому что нестираемый визборский мотив был мелодией далекого детства, песней дорогих родителей и знаком времени, когда деревья казались большими. Когда всё было по-другому. Светло и без фальши…

— Чтобы вы толк знали в морской романтике, как говорит мой старший товарищ, ну и не сидели, как пни, то я вам про вечное спою…

— Ой, Пчёла, заголосил! И кто тут из нас теперь философ хренов?!

— Короче, конкретно для сестрицы и Софы, и вам всем, родные, в частности…

— Мы сейчас зарыдаем, ты не нагнетай, а то Лизка родит раньше, не дай Бог!..

— Все по уму будет! Слушайте, когда такое будет…

Витя, по-турецки расположившись на освободившемся кресле, приготовился пропеть первые строчки.

— Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены. Тих и печален ручей у янтарной сосны…

Софа замечает, что все расселись парами, слабо подпевая гитарным переливам и чистому голосу Пчёлы. Она считает это своей оплошностью, и поворачивается на стуле, чтобы смотреть на Витю, думая исключительно о том, что навсегда хотела бы остаться в этом моменте, чувствуя свою безмятежность. Он будет петь также — для неё, а она будет сдерживать слёзы, зная, что он не лжёт. Они всегда будут близки, сколько бы ни прошло лет, как бы не делило их расстояние и отчуждение…

А Пчёлкин продолжал распеваться, не жалея связок, с боем проходясь по худым струнам:

Крылья сложили палатки, их кончен полёт.

Крылья расправил искатель разлук самолёт.

И потихонечку пятится трап от крыла,

Вот уж действительно пропасть меж нами легла…

И когда голос Пчёлы в несвойственной ему манере выводит «милая моя», Софка уверена, что он обращается к ней. Привычно подмигивает, бодрый и шебутной, несмотря на грустные фразы и минорные ноты. И если когда-то Лиза плакала из-за того, что эту песню пел её незабытый отец, то Софа готова разразиться плачем потому, что знает — увидеть такого Пчёлкина могут единицы. И если теперь Лиза не плачет, а смотрит в синие глаза своей галактики, то и Софка сдержится. Да и стихи обнадеживали…

Не утешайте меня, мне слова не нужны.

Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны.

Вдруг там меж сосен краснеет кусочек огня,

А у огня ожидают, представьте, меня…

Закончив на третьем куплете, Пчёла, не собираясь повторять припев, играет крайний аккорд, резвый и мажорный. Друзья хлопают ему, голося о том, что талант не пропадёт и не пропьётся, а он старается запомнить момент, созвучный с тем, за что решил произнести свой тост Космос. Но в мыслях Вити, запутанных и сложных, бьётся лишь одна истина…

Такое не повторяется…

Но ничего не жаль…

Комментарий к 91-й. Ничего не жаль…

Follia и Camomille., несите мне платочки, потому что я плачу!

И спасибо всем тем, кто толкал меня к написанию продолжения.

Кто ставил лайки, ждуны, оставлял отзывы и гонял просмотры. Люблю)

Приятного карантинного чтения)

Традиционные арты с Космос/Лизой:

https://vk.com/wall-171666652_358

https://vk.com/wall-171666652_382

https://vk.com/wall-171666652_387

https://vk.com/wall-171666652_390

========== 91-й. Ветер перемен ==========

Комментарий к 91-й. Ветер перемен

Союз нерушимый республик свободных… эх:(

Нет, это крик души, не акт ностальгии, но тема вечная.

Спасибо всем тем, кто ждал продолжение и лайкал!

Отмечайтесь в отзывах, милые, не стесняйтесь)

Во многом эта глава была для меня самой сложной за два с половиной года.

Думаю, объяснять почему не надо, википедией все пользоваться умеют.

Космос/Лиза, август 91-го:

https://vk.com/wall-171666652_649

https://vk.com/wall-171666652_661

Ленинград, август 1991-го

Космос не любил поезда. Самолёты куда лучше; боязнь полетов преодолевалась одной рюмкой коньяка, а после его закономерно толкало на боковую. В поезде все иначе, вагон-ресторан делу не поможет. Поведение Коса легко объяснялось тем, что с его двухметровым ростом он чувствует себя в узком пространстве, как Кинг Конг в клетке; не развернуться, не потянуться.

Не спасало выкупленное купе и степенное спокойствие Лизы, для которой дорога с частым постукиванием колес — романтика из детства. Привыкла курсировать между двумя столицами, закинув за спину рюкзак и собрав все денежки из свинки-копилки. А Космос считал минуты до прибытия вагонов на вокзал. Путешествие выходных дней, заставившее сорваться с места и проехаться на поезде до Таллина, осталось за плечами.

Медовый месяц вышел поздний и скупой, но никого это не расстроило, потому что Холмогоровых ждала Москва. Пора домой…

— Космос, что ты смотришь на меня… — Лиза чувствовала себя прекрасно. Вид из окна не утомлял, а надутый Космос, как обычно, веселил, — как Ленин на буржуазию, честное слово! Скоро будем на месте! Нас встретит дядя Раф, отвезёт на квартиру, а послезавтра будем собираться в Москву. Нос не вешай, и так длинный…

— Нормальный нос, кенгурятина! Когда твои соотечественники-чухонцы за бельём припрутся? Вятели, если б ты тут рожать вздумала, я бы ждать не стал, всех разогнал! — остывший чай в граненном стакане утихомирить не мог, и Лиза тоже оказалась бессильной перед праведным гневом. — Суки! То пойло какое-то разбавленное у них в ресторане, то не так им курю…

— Отстань от эстонцев, нашёл же повод поцапаться! — желая не без пользы скоротать время, Лиза углубляется в чтение, жалея, что второй том «Фаворита» подходит к концу. — Неплохое приключение, люди были к нам приветливы…

— За чужое бабло все будут улыбки давить, выручили ж их с этими сувенирами, торгашей, — дружбой народов в словах Космоса не пахло, — а, может, Лизк, тебя там правда за свою приняли по зову крови? А меня просто за компанию.

— Зато проветрились, а Прибалтика — почти заграница!

— Я же обещал тебе окно в Европу! С Пчёлой в офисе сидеть, бамбук курить и бумажками кидаться — тоже так себе занятие, смена картинки нужна. А ты бы под телевизор крякала…

— Обойдутся там без тебя, а перемена мест полезна.

— С голодухи никто не помрёт, а раз хотела прикоснуться к корням — вот оно, добро пожаловать!

— Люблю быстроту принятия твоих решений!

— Главное, чтоб ты не заскучала, а то проклинаешь меня без своего института!

Маленькое путешествие, задуманное, как отлучка к родне в Ленинград, обернулось трёхдневной поездкой в Таллин. Раз не вышло поехать туда, где круглосуточное тепло, то Космос считал себя обязанным найти альтернативу. А Рафалович подкинул адресок своего старого друга из самой столицы пока ещё Эстонской ССР. И страну посмотрели, и подарков достали, и оживились после Москвы, уматывающей бесконечными встречами с партнерами «Курс-Инвеста», который почти четыре месяца жил и процветал под эгидой новых хозяев.

Такой подъем и деловой настрой бесконечно бы нравился Космосу и его друзьям, которые жили мыслью о том, как не растерять и приумножить авторитет среди всесоюзной своры, но в летнем воздухе первопрестольной давно не чувствовалось умиротворения. За изменениями в собственной жизни события за окном сталинской высотки на площади Восстания будто бы затирались, но ветер перемен завывал, озадачивая Космоса, Лизу и всё их окружение единственным вопросом…

А что же будет дальше?..

Нет в мире постоянства, и старший Холмогоров, недовольно косясь в экран заграничного телевизора, постоянно твердил об этом своему единственному отпрыску. Не сказать, что Космос не размышлял о том, что могучая держава, семьдесят лет служившая оплотом коммунизма, разламывалась по кускам. Былым величием не пахло. То очередные окраины независимость объявят, то цены, как на дрожжах подскочат, то Варшавский договор прикажет долго жить. Строили-строили семьдесят лет идейное государство, так и не достроили! Обломки крышки глиняного колоса грозятся упасть не только на седые цековские головы, размышлявшие о том, что запрет КПСС — вопрос ближайшей перспективы, но и прямо в руки трудового люда, измученного пустыми полками и стоянием в очередях.

Перемены, о которых голосил под гитару покойный Цой, грозили выпустить ножи, как ворьё, резко выскочившее из подворотни. Власть имущие, задумывающие «Перестройку», как панацею от всеобщей затхлости прогнившей командной системы, сами не представляли, к каким колебаниям могут привести скоропалительные реформы. И заседали, как обложенные в час, когда на арену переобутых партийно-комсомольских активистов, выходила новая власть. Горбачёв с ситуацией не справлялся, не желая брать на себя ответственность за происходящее, с трудом скрывая ненависть к Ельцину, который ловил лучи людского доверия. Номенклатура боялась уроженца глухого уральского села, будто предчувствуя его реальную победу в политической схватке.

Демократы? Космос, в силу возраста и курьезных вопросов, которые возникали перед ним в ведении дел «Бригады», ручаться за это не мог. А Юрий Ростиславович, привыкший к тому, что подарила ему безупречная служба на благо советской науки, говорил сыну и невестке, что партийные воротилы меняют шкуры, стремясь остаться у кормушки — дело нехитрое и последствия ждать себя не заставят. О стране и народе, как и во все времена, никто не подумает. Говорят, что Россию возродят, бедно и убого жить перестанут, но что крылось за благими начинаниями? Большевики империю развалили — эксплуататоров постреляли и разогнали по эмиграциям, а сейчас кто в кого? Кому нужны прекрасные надежды, если не поймешь, к чему ведет воздух свободы…

На глазах вершилась история, а в воздухе веяло грядущей разрухой. Ещё в восемьдесят девятом году никто бы не подумал, что Союз Советских Социалистических Республик теряет основы своей общности.

Время неумолимо мчалось вперед, заставляя Космоса и Лизу окончательно повзрослеть, думая о большем, чем они привыкли, но любовь жила по другим законам…

— Не поверишь, мне сейчас и без учебников хорошо, — откладывая книгу в багажную сумку, Холмогорова осторожно потягивается, а после, по привычке складывая руки на сильно выпирающем животе, придвигается к мужу ближе, — мы давно не отдыхали, чтобы только ты и я. И не в Москве, а где-то за её пределами. Солнце, мне часто не хватало этой тишины! Я не говорю, что не люблю наш дом, но чувствую себя отдохнувшей. И мы вдвоем!

— Алмазная, поздно пить Боржоми, — теплая ладонь Космоса перемещается на правое плечико Лизы, приобнимая, и, уткнувшись носом в золотистую макушку, у Холмогорова есть шанс хоть чуть-чуть полюбить надоедливый стук железных колес о рельсы, — почка-то скоро вылупится, и будет нам день без агитки! Батя этим грозит…

— Нет, Кос, я не про квартирантку сейчас говорю, это своё, — и чем ближе подступал заветный и неизведанный час встречи с собственным ребенком, Лиза больше убеждалась в том, что хочет скорее её видеть, — а тебе полезно жить в горкомовском доме, сразу в голову приходят словечки умные! А говорил, что Ленинград не любишь…

— От твоей родственницы нахватался, у неё ж там в Мариинском свой цирк с конями и фокусами!

— Факиры пьяные! А уж с этим переименованием… — в душе Лизы родной город всегда назывался тем именем, с которым выстоял в блокаду, — переезжаете из Ленинграда в Петербург! Как хочешь, Кос, но мне это не нравится. У меня в паспорте по-другому написано…

— Ну так, Лизок, маленькая моя, припёрло у людей…

— С больных голов на здоровые!

— Весело живётся, чего сказать?

— До припадков, — в последнее время многие вопросы жизни в стране становились риторическими, — а, судя по шуму, бельё собирать начали, ура…

— Не прошло и года…

Аккуратно постучав, в купе вошла проводница — сухопарая женщина лет тридцати пяти. Её русская речь была отягощена небольшим акцентом, что выдало в ней уроженку эстонских земель. Кратко перекинувшись с Лизой фразами о её самочувствии, она стала собирать постельное бельё в мешок, пока Космос сетовал на то, что к ним не пришли раньше. Но его слова имели нулевой эффект, и, выходя из помещения, проводница, как бы промежду прочим, сказала:

— Слышала по радио, что у вас в Москве, кажется, переворот и танки случились!

— Когда кажется — креститься надо! — Космос готов был покрутить пальцем у виска в сию же секунду. — Революцию отгрохали, что ли, как в семнадцатом?

— Переворот… — на румяном лице Елизаветы отобразилось недоумение, — у нас в стране?

— У вас в стране, — лаконично уточнила проводница, и, обдав Холмогоровых ироничным взглядом, поспешила удалиться, зная, какой эффект могла произвести на молодую пару супругов, — счастливого пути!..

— Да ну его к чёрту!

— Удачная шутка…

Как по команде, Космос с Лизой переглянулись, пытаясь до конца осмыслить услышанную новость. Не было времени разбираться в том, насколько она достоверна. Пока не сойдут на перрон, и не увидят встречающих — не узнают…

— Ничего себе, хорошо съездили, — или вовремя приехали — одновременно всплывает в голове у Коса, — обрадовала, блин, кто просил-то её, — хотелось недобрым словом вспомнить проводницу, — каюк!

— Наши, наверное… — не обращая внимания на весь остальной мир, Лиза, собирая мысли в стройные линии, пытается не растеряться, — обзвонились.

— В Москве, попомни слово моё, свой бардак, — и Космоса, как можно было легко догадаться, беспокоил свой, сконцентрированный внутри одного здания на Цветном бульваре, — а если Саня ещё и в Крым умотать успел…

— Как домой-то ехать?

— Отдохнули зато со всеми удобствами.

— И планов настроили, как баррикад…

Очутившись в машине Рафаловича, встретившего молодоженов на перроне, Космос сразу же принялся разведывать обстановку. Леонид Ефимович, всегда смешливый и готовый к подвигам, как тот самый Мюнхгаузен, недовольно скорчил лицо, презрительно рассуждая о том, что творилось в городе и стране с самого утра. Космос и Лиза принялись почти безропотно слушать, убеждаясь, что проводница, как есть, не наврала. Сработала на опережение, хоть и говорят, что эстонцы отличаются крайней нерасторопностью.

— Хер его знает, что в Москве происходит! Тут пока тихо, но везде чудаки на букву «м» найдутся, а как же, Космос? — морского офицера в отставке, казалось бы, ничего не могло удивить в жизни, но воцарившийся в государстве бардак раздражал сознание, как быка красная тряпица. — Всё накрывается огромной медной задницей! Работа сегодня встанет, а Горбача, мать его, украли инопланетяне! Радио трубит, что чрезвычайное, комендантский час, а наша Ёлочка из дома кинулась — команду шефа защищать! В Ленсовет…

— Дядь Лёнь, она же в отпуске была… — Елена Владимировна не являлась домой с тех пор, как они в последний раз говорили с Лизой по телефону. Прошло два дня, — вот тебе и зам по строительству!

— И отпуск приказал жить долго и счастливо! Третий за всё время, фу-ты ну-ты…

— Домой нескоро домчим, Лизка, — окончательно стало ясно Космосу, — дожили…

— Ненадолго это все, — Рафалович, желая успокоить молодежь, вернул своему голосу прежнюю молодцеватость, — хоть в городе всякое говорят. Что и Собчака сместили, и вся верхушка непонятно в какую дыру свалилась. Шепчутся с самого утра, как крысы на палубе, мать их! Если б не доложила наша вице-мэр, что живая и здоровая, то не знал бы, с какого места волосы рвать…

— Может, радио включим?

— Чего они ещё скажут?

— По состоянию здоровья Горбатый чуть в ящик не сыграл!

— Таковы реалии!

— В Москву звоните, там дела творятся!

— Если дозвонимся…

— Отсидитесь у нас, сколько надо! Посмотрим, куда вся шарушка ведёт… — впервые на веку Леонида совершались события, пахнущие прерыванием всех устоев, и, не найдя иного способа избавиться от ощущения настигающей сумятицы, он вставляет в магнитолу первую выпавшую из бардачка кассету, — а вот и «Морячка». Нашлась, родимая…

— В самый раз, дядя Рафа!

— Всяко лучше, чем шарманка с новостями, Лизонька!

— И то верно…

— Вот заживем-то скоро!

Страна Советов готовилась спеть свою лебединую песню, захлебнувшись невиданным прежде воздухом свободы. Пусть никто из присутствующих в салоне служебной машины Рафаловича об этом не догадывался…

***

— Белый, твою дивизию, алло! Чё там у вас? Как переворот, нахер? Подъем-переворот, нахуй! Скинули? Бойцы к Белому дому провиант подвозят? А че ещё делать, демократия тоже в ресурсе нуждается, ты чё, в школе не учился? Чего я так ору? Нет, роды пока не принимаю, не дай Бог! Все нормально, привет передает! А я до тебя час дозванивался, брат! Да! Приехали, куда ж мы денемся, ещё в поезде птичка про эту сутуёвину пропела! Зачем? Так, брат, не начинай! Да даже если пишут — сейчас не та обстановка! Слушаю я тебя, слушаю! Выкладывай…

В квартире на Московском проспекте воцарилась суматоха, потому что Кос не может сидеть сложа руки, когда в столице дела выстаивают без его участия. Лиза, устремив глаза в дневное окно, по тону мужа догадывается, что медовый месяц Беловых закончился, едва они успели собрать чемоданы. Что же, они с Космосом опять прыгнули в последний вагон уходящего поезда, но теперь о такой вещи, как отдых, нужно думать в последнюю очередь. А Ольге она все-таки позвонит, чтобы попытаться обрадовать тем, что она урвала для неё и Томки по флакону «Рижской сирени». Это были любимые духи девчонок…

— Блять, ну кто ж знал, что так выйдет! Сань, да все спокойно было десятого, чё ты мелешь, а? Скажи спасибо, что без приключений добрались. Ялта на хрен пошла? В офисе кукуете? Пчёла с самой Старой площади новости в клювике принес? Пиздец, чё скажу, хорошо, что хоть через битых полтора часа дозвон пошёл! — когда разговор с другом перешёл на более спокойные тона, Космос позволил себе дать слабину, и, сбавив ход энергичных шагов по гостиной, одним махом уселся в старое хозяйское кресло. Оно чрезвычайно ему приглянулось ещё два года назад. — Теперь другой вопрос! О насущном. Брат, как смогу — приеду, без базара. Звони Фаре, пускай всё делает, как делал! Ничего не меняйте, это разговор не для одного дня. Ебанные железные дороги-то не встанут? Чего я на них злой такой? Ночи в купехе хватило, так себе! А потом увлекательная история общения с проводницей, язык она вообще, походу, ядом наколола! Ага, братья-прибалты…

Обрывки разговора Космоса и Саши уверяли Лизу в том, что часы полетели сумасшедшие, склочные. Радио работало без перерыва, новости доносились тревожные, а в головах Космоса и Лизы настойчиво звучали звуки «Лебединого озера», транслируемого поцентральному телевидению с самого утра. Музыка из классического балета стала едва ли не главным символом происходящих событий, но действовала на нервы, как отборный раздражитель. Любой советский гражданин знал точно: если по телевизору неожиданно показывают знаменитый балет Чайковского, значит, жди траурных флагов. Но в этот раз поминальная песня использовалась вовсе не по своему конкретному назначению.

Черти знают, как колыхало Москву, и кто такие гэкачеписты, приказы которых с утра услышали все советские граждане, будто вместо гимна.

— Да что такое! Кабельный телик, твою мать, одно название… — Кос смотрел на голубой экран с недоумением, но верным пониманием того, что Москва отменяется на несколько дней, — леблядей они показывают, умно…

— Брось ты его, Космос, всё ясно, — Лиза искала свою телефонную книжку, где были записаны все московские номера. Обещала позвонить Валентине Анатольевне; мать Пчёлкина взяла с неё зарок, что она позвонит им сразу же, как окажется в квартире Ёлки. Но из-за того, что телефон аннексировал Кос, Лиза вынужденно прибавляла воспитавшей её тётке седых волос.

— Твою мать, что ничего не ясно!

— Там звонят в дверь, открой…

— Гелыч вырвался?

— Остальные не ожидаются…

— Встречай гостей, хозяйка!

— Теперь я на трубе, Кос!

Холмогорова принялась вспоминать номер телефона Пчёлкиных, надеясь, что их соединят без проволочек. Услышав на проводе суетливый голос тётки, она спешила заверить пожилую женщину в том, что, скорее, это она находится в беспокойстве за двух любопытных пенсионеров, их здоровье и беспечную старость. И, конечно же, за Витю, который целую неделю не показывался на глаза Павла Викторовича и Валентины Анатольевны.

— Лиза, слышишь меня! Никуда в своем Ленинграде не ходи, сиди дома! У нас такие страсти передают, я уж во двор боюсь выйти, Гавриловна всё болтает!

— Тёть Валь, не надо никого слушать! Дядя Паша денёк проживет без гаража, а Зое Гавриловне язык бы отрезать за то, что народ сплетнями стращает…

— Лизка, как не пугаться? Телевизор включила, а как умер кто! Не то война…

— Какая война, что ты?

— Не разберёшь, — как и любая женщина, посвятившая жизнь семье, в первую очередь Валентина Анатольевна думала о тех, кого воспитала. Если сын и племянница долго не появлялись перед её глазами, она постоянно накручивала себя, а от волнений за взрослых детей не спасёт привычная тяга к вязанию, — ладно, солнышко, береги себя! У нас сейчас другое самое главное…

— Обязательно, родная, — Лиза не могла быть уверенной в том, что родственнице станет легче, но решила не высказывать ей своих опасений, — обязательно…

Гела явился к друзьям, как голубь мира в суматошный час. Он не остался в офисе Рафаловича, куда не так давно перешёл в главные помощники, а был отправлен Леонидом к московским гостям. Как и Космос несколько часов назад, грузин взялся за пульт, пытаясь найти в телевизоре малую толику надежды на адекватность. Сплошная кутерьма во всех средствах массовой информации, заставившая шефа распустить всех сотрудников раньше времени, сменилась неуверенным обращением гэкачепистов, которых явно никто не хотел услышать. Подрагивающие ладони вице-президента, уверявшего, что глава государства находится «на лечении в Крыму», окончательно развеяло сомнения в том, что бывалые остатки влиятельной номенклатуры надолго задержат рычаги влияния при себе.

— Смотри, да у них все трясется, как у припадочных! — первым заметил Космос, когда в телевизоре появились виновники московского беспорядка — тот самый чрезвычайный комитет. — Чёрт дери, Гелыч, как хочешь! Пора на Исакиевскую, а то, мать вашу, откатимся на всех порах…

— Говорят, что танки везут со Пскова, — Сванадзе покручивал в ладонях свои тяжелые часы, безмолвно соглашаясь с Косом — усидеть на месте теперь было просто невозможно, — народ не спит, и мы не будем…

— Ключи от машины оставь, так пойдем, — в темпе вальса вставая с кресла, Холмогоров принимается за поиск пиджака, забытого где-то в прихожей, — Лиз, а ты закройся, не открывай никому, не нервируй дядю Коса!

— Правда, Лиз, может, мы скоро вернемся, — логичным было поддержать Космоса, что Гела и сделал, — в городе тихо, но я не уверен…

— Да вы издеваетесь? — за последние месяцы урожденная Павлова привыкла, что в ней все видят уязвимый субъект, сплотившись вокруг неё, как у писанной торбы. Не сказать, чтобы она поощряла такой порядок вещей. — Что мне с вами будет там?

— Лизка! — опережая любые слова жены, Космос, упрямо смотрит на Лизу, у которой, как всегда, свои причины пойти за ними. — Куда? Куда ты за нами пойдешь…

— А я одна здесь не останусь, — выхватывая из рук Гелы пульт от «Панасоника», Лиза нажимает на красную кнопку, и телевизор потухает, — неизвестность — хуже всего!

Дальнейший спор оказался бессмысленным. Молодые люди, погружаясь в людской водоворот колыбели трех революций, не отдавали себе отчёта, что перед всеми наступила точка невозврата к прежнему, но без удивления замечали, что никого не заставляли бросить свои дела, приходя на Исакиевскую или к Дворцовой. Люди хлынули, выбирая идеалы, которые хотели защитить. Верилось, что единый порыв, охвативший горожан, окончательно похоронит то, что столько лет тлело под железным занавесом.

Обманывались ли они тогда? Время долго будет искать оценку этому вопросу…

Но двадцать второго августа тысяча девятьсот девяносто первого года новый государственный флаг России был поднят над зданием Верховного совета.

***

Три переломных дня августа прошлись по Черновой катком. Она не делала догадок, выстоит ли Ленсовет, не пострадает ли градоначальник, не случится ли в её родном городе стрельба, но точно понимала одно — за теми, кто не подчинялся скользкому приказу из столицы, стояла правда. Поэтому снова жертвовала домашним благополучием, понимая, что родные, безусловно, поймут её неравнодушие. Теперь над Смольным реет триколор, угроза военного переворота окончательно миновала, а Ёлка сидит в гостиной своей квартиры и согревает озябшие пальцы горячей кружкой. Успокаивает…

Но наблюдая за Космосом и Лизой, которые живо переговариваясь, собирали чемоданы в Москву, Ёлка опасалась, что может спустить на них гончую псарню. Поэтому смотрела на них недовольно, думая, что сказать неразлучникам на то, что в дни, когда её не было дома, квартира не пустовала только ночью. В такие моменты Ёлка ловила себя на том, что превращается в нервную, издерганную мать проблемного подростка, который никогда не подчиняется правилам. И не надо ей оправданий о том, что она всё переносит прекрасно! Артистов Черновой и в комитете по культуре хватает…

— Ёлочка, милая! Перестань губы дуть… — Леонид пытается успокоить любимую женщину, стращая её к добавлению в чай коньячка — самого лучшего, — все бодрые, как поросята, а упитанные, как большие кабаны! Телик не смотри, оно тебе не надо…

— Нет, глядите, она ведёт себя, как будто всё сделала, как просили! — Ёлка наконец-то повышает голос. — Елизавета Алексеевна, давай, скажи тётке Ёлке, сколько будешь её доводить? За адвоката своего не скрывайся, он уже свои дела сделал, молодец, расторопный! Правда, Космос? Ты не тушуйся, тебе тоже достанется! Позвони Пчёлкину в Москву, спроси, как это бывает. У него на «Астру» аллергия должна быть, это пять баллов!

— Взял с собой, под свою ответственность, — Космос предвидел, что Чернова заведет этот разговор, но решил не вспыхивать, — а я лучше других знаю, что такое с ней спорить, да, Лизк? За мной бы пошла в любом случае! Куда ей с моего космического корабля?

— Впечатлений на всю жизнь хватит, — Лиза знает, что у любая другая женщина позавидовала бы ей, что ожидание целого человека проходит почти без прелестей девяти месяцев стенаний в больницах, но родственников не переубедить, — а ты, Космос, не сдавай родную хату! У нас с тобой вообще год на события богатый…

Космосу начинал надоедать семейный обмен любезностями, но, благо, Раф уже показывал ему на пачку «Беломора», пристрастия к которому не изменял. Эврика!

— О чём я не знаю? Так… — Ёлка переводит сероватый взгляд с Космоса на Лизу поочередно, — что вообще происходит в этой вашей Москве?

— Ёлочка, у нас тут с Космосом дело на сто миллионов, — Рафу снова приходилось играть в серого кардинала, — а вы с Лизочкой посекретничайте, не стесняйтесь! Мы исчезнем…

— Исчезайте, не расстроимся!

— Вот и прекрасно…

Ёлка не до конца привыкла к тому, что находит в Лизе собственные черты неуживчивого характера. Палец в рот не клади, соломинку не согни. Никогда не признает того, что не права. А если и сознается в ошибке, то выразит это молчаливо, приластившись к плечу капризной кошкой. И сейчас племянница Черновой себе не изменит…

— Насмотрелась на толпу? Из роддома, что, поедешь памятники сносить? Слышала, что в Москве это сейчас мода…

— Нисколько! Я рада, что в такой момент мы оказались здесь! Ёлочка, я не шучу! Космос больше никогда не вздумает упрекать меня за то, что я так люблю Ленинград…

— Санкт-Петербург, дорогая, граждане выразили мнение…

— Неважно, сущность остаётся той же. Мы смотрели на людей, которым не было всё равно! Я не представляла, что такое будет…

— Сейчас мне важно, что я могу с тобой поговорить, — официально по бумагам — у Черновой больничный. Круговорот августовских дней вскружил ей голову, и потребность в спокойствии и тепле, как оказалось, была огромной, — пойми, я до сих пор внять не могу, что ты взрослая такая, жена, мать! Наверное, я не могу тебе советовать…

— Что ты, милая? — Лиза садится напротив тётки, и, обхватив свой живот руками, откидывается на спинку старого дедовского кресла. Она расслаблена, и хочет заразить своим состоянием тётку. — Я же от тебя никуда не денусь! Будешь ещё жаловаться, что долго квартирую…

— Никогда не допускай этой мысли, — Ёлка, наученная горьким опытом, знала, что в этой жизни можно потерять, — а мы все хотели сказать тебе с Лёней, но не решались…

— Не пугай меня, сама же говоришь — это вредно…

— Я сглазить боюсь, — иногда счастье казалось недостижимым для Черновой, которой однажды вдребезги разбили сердце, — но я подумала, Лиза… И дала дяде Лёне согласие! Мне раскидываться не хочется, а время со мной ничего не сделает. Как любила двадцать лет назад, так и люблю. Знаю, что чуть всю жизнь под откос тогда не пустила, поклялась, что больше близко не подойду. Но мне опять в лицо посмеялись…

— Ёлочка… — Лиза жалеет, что не может присесть перед тёткой на корточки, как раньше, и поэтому просто протягивает ей ладонь, — почему молчали? Это же отлично, ты сможешь наконец-то продохнуть!

— Думаешь, что со службы уйду… — коротко задумалась Ёлка, — нет, скорее, вынесут! Но в эти дни в Ленсовете… Все эти дни я действительно думала о своём, боясь, что потеряю всё то, к чему мы так долго шли! А я очень хочу, чтобы ты была всегда счастлива!

В окружении Черновой редко приходилось говорить о том, что действительно является самым главным. Она привыкла, что не мыслит такими категориями. Но в последнее время, когда на глазах жизнь меняется на триста шестьдесят градусов, будет смело ими оперировать. Пора…

— Я счастлива, — у Лизы нет другого ответа, потому что её маленький мир живет по своим космическим законам, — есть сомнения? Ну, Ёлочка! Брось, мы столько пережили…

— Надеюсь, что сомнений не возникнет! И я хочу, чтобы ты ни о чем не думала о том, о чем когда-то приходилось думать мне, разрываясь между должным и истинным! Чтобы не оглядывалась…

— Ты же понимаешь, что всё не бывает идеально!

— Понимаю лучше других!

— Поэтому не волнуйся за меня, правда…

— Я никогда ни за кого не буду волноваться больше, чем за тебя!

— А можно я попытаюсь с тобой поспорить?

— Даже не начинай!

— И в кого я такая выдалась? Ты давно смотрелась в зеркало?

— Кровь не вода! Но главное, чтоб судьбы не повторялись…

— Ёлочка, я уверена, — в этом Лизу не переубедить, и с ней согласно ленинградское солнце, пробивающееся в окна, — ты заслужила это счастье! И я могу тебя поздравить!

— Едва ли у меня будет большее, — а Ёлка всю жизнь ждала, что сможет быть рядом с тем, кого действительно любит. Что ей карьера? Даже если и не сложится после — не жаль. Стоит поверить племяннице…

— Мы поговорим с тобой об этом, когда твой мифический отпуск в Евпатории станет настоящим!

— Думаешь?

— Очень на это надеюсь…

Ветер перемен, случайно залетев в узкую форточку, пошатнул основы былых титанов. Космосу и Лизе предстояло вернуться в Москву, чтобы увидеть это под боком…

Комментарий к 91-й. Ветер перемен

P. S. Follia, на правах того, что я больше всех мучала тебя этой продой, держи Ёлку с Рафом (врубай Марш Мендельсона!)

Арт от Follia с Ёлкой и Рафаловичем можно глянуть здесь:

https://vk.com/wall-171741949_75

========== 91-й. Падение титанов ==========

Комментарий к 91-й. Падение титанов

Дико извиняюсь перед теми счастливцами, которым говорила, что относительно быстрой проды не будет. Но почему бы и да:)

Москва, сентябрь 1991-го

Неприятности никогда не наступают неожиданно. Эту простую истину Константин Евгеньевич Голиков не отрицал, непрозрачно намекая единственной дочери о необходимой осмотрительности. Времена пошли темные, нелегкие, но ведь всё можно просчитать, найти лазейки и выход на нужных людей. И тогда не останешься у разбитого корыта с подбитыми крыльями, а в старости внукам будет совестно рассказать, что везде выходил из воды сухим.

Так считал Голиков, а Софа согласно кивала тёмной головой, делая вид, что часто размышляет над словами отца. Анализирует, как самая старательная ученица, а не мятежница, вздумавшая накарябать заявление на отчисление. Записку сумасшедшего приняли без лишних вопросов, даже не уговаривая дочь партийного функционера закрыть несчастную летнюю сессию до победного. То ли после известных августовских событий все показывают истинные лица к уходящей номенклатуре, то ли незадачливая троечница до жути надоела декану.

Баста! Персональная война Софы с учёбой завершена навсегда, а советоваться с родителями в этом вопросе не имело смысла. Отец бы отговаривал, предлагая перевод на другую специальность, но шило на мыло не меняют. Мать бы неизбежно корила, жалея об упущенных перспективах, но плясать под её дудку Софка не намеревалась. Марина Владленовна возлагала на дочь напрасные надежды, а оправдывать её скользкие амбиции никто не собирался. Без дела Софа точно не останется, и главное — у неё есть шанс на свободный воздух! В конце концов, искусство фотографии всегда занимало незадачливую студентку куда больше, чем дремота под сказ лектора о статистике преступности по отдельным составам. Впрочем, и на других парах Лиза неизменно толкала Голикову в бок, чтобы подруга не засыпала. Не всем идёт на пользу высшее образование. Павловой, может, и шло, потому что все сознательные школьные годы стремилась поступить в юридический институт, но Софа тянула эту лямку без энтузиазма, перекатившись с бодрых четверок на дохлые тройки. Нет, не стыдно. Не все рождаются Ломоносовыми.

Что будет дальше? Загадывать Софка не любила, но мысленно отдавала должное годам своего бестолкового обучения. Студенчество подарило ей Витю (пусть сюрпризец изрядно портил нервную систему), познакомило с Лизой, Томой и их вечными спутниками. Софка не могла представить, как сложилась бы её студенческая доля без друзей. Хоть всё менялось день ото дня, и девяносто первый год — отнюдь не безалаберный девяностый… Прожили весну и лето, как несколько лет! Сашка, не без помощи парней, нашёл золотую жилу, ставя общий авторитет в новые рамки. Кто бы мог подумать об этом на свадьбе у Филатовых, на которую скидывались всем миром? А ныне вчерашние пацаны с одного двора нагромоздили на удалые плечи серьезные дела, узнав о которых, узколобый обыватель с окраины, на всякий пожарный, учил бы телефон убойного отдела. От греха…

Но тревоги Софы, вольно или невольно, связывались с Пчёлкиным. Они отличались сокровенностью и ненастной подозрительностью, но Голикова пыталась следовать совету Лизы — не толочь воду в ступе! Не думать о том, что могла случайно заметить, или о том, что намеренно вытянула с пьяного языка рыжего бедствия. Чтобы потом мучиться, рыдать, задыхаясь от собственного бессилия. Мы не выбираем свои привязанности, а терять друг друга, полагаясь только на горячую голову, не хотелось. Софа искала выход из замкнутого круга, и искренне полагала, что найдет его любыми дорогами. Так папа научил…

— Всё? Кончил курс большой науки, сдал экзамен в пастухи?

Ещё с утра Пчёла не думал, что в последний раз караулит у института Софку. Потому что пригожая умница-дочка созрела до первого в жизни весомого решения, до которого сам Витя дошел к годам пятнадцати. На хрен ему эти институты благородных девиц, если ничего, кроме геморроя, они не приносят? Как показала практика, своего он смог достигнуть и без протирания рванины в аудиториях, а Софа свою копейку не профукает, если уж старших Голиковых так волнуют вопросы ударного труда и занятости. Хочет на кнопочку щелкать, чтобы фотки красивые получались? В добрый путь, без помощи не оставят! Новый мир строился так, что прежние порядки с неимоверной скоростью падали вниз…

Только вот Вите и самому не по себе шагать по лестнице на пятый этаж, чтобы встретиться лицом к лицу с нелицеприятной мамашей Софы. Свежи воспоминания о том, что сын простых работяг ко двору не пришёлся, но с некоторых пор, замечая, что спутник дочери приобрел совсем иной вид, чем тот, что был раньше, Марина Владленовна сбавила обороты адской свистопляски. К добру ли? Ведь услышит, что Софочка помахала ладошкой диплому, и спустит на бедного Витю Пчелкина стаю гончих псов! Но молодой мужчина видит, что Софа с трудом приводит мысли в порядок для того, чтобы обрадовать родителей новостью дня. Перед смертью не надышишься, как говорят в народе…

— То, что кирдык мне близок сегодня, я пятой точкой чувствую…

— Херец, Генераловна, приплыли! Думаешь, что бате твоему не донесли?

— А кто сомневается, голова садовая? Поэтому выпросила тебя увязаться со мной для поддержания штанов, — с Пчёлой не так страшно сдаваться, хоть и отвлекла человека от созерцания новенькой золоченой таблички возле его персонального кабинета в «Курс-Инвесте» и прочих вещей гражданина соучредителя, — и папка там о чем-то хотел с тобой потолковать. Прояви уважение!

— Разве мы с ним в прошлый раз мало кочегарили за твое здоровье?

— В том, что вы сошлись с ним, как в море корабли, мне давно известно! Но, правда, Вить, пошли…

— Как будто в первый раз пиздюлей по жопе ловишь…

— Зачем ты нужен тогда, если даже задницу прикрыть не можешь?

— Действительно!

— Защищать свою даму в день пятницы тринадцатого, Витюша!

— Интересно девки пляшут… — Пчёлкин нарочно чешет свой светлый затылок, изображая свой лживый склероз, — и когда это я такое обещал, Соф?

— Трепло тараканье!

— Не ругайся, почти пришли…

— Дерзаем!

Софа старается без лишнего шума провернуть ключ в железной двери. Она не была дома целых два дня, и причина тому стояла у неё за спиной. Легко догадаться, что мама этим фактом недовольна, несмотря на то, что Софа уже взрослая девочка, с которой трудно договориться, если воздействовать на неё исключительно карательными методами. Но на пороге просторной квартиры Витю и Софу никто не встречает. Из кабинета отца доносились отголоски телефонного разговора, а из комнаты матери во всю мощь распевался лиричный Ободзинский на пластинках. Ничего хорошего…

— Твою дивизию, — Витя тихо ругнулся, понимая, что музыка в данном случае совсем не внушает ему доверия, — что-то случилось, как по заказу…

— Не преувеличивай, Пчёл, — верным решением было прошмыгнуть в обитель хозяина квартиры, — и не стой столбом, разувайся!

— Чё, сразу идем на поклон?

— Без самодеятельности…

Молодые люди без стука вошли в кабинет Константина Евгеньевича, не закрывая за собой тяжелые белые двери. Мужчина восседал в рабочем кресле, зажимая в ладони трубку телефонного аппарата, и выражение его мужественного лица не веяло счастливым завтра. Не то, чтобы Софа не догадывалась, что после заключения под стражу гэкачепистов и приостановки деятельности партии, у отца есть весомые основания полагать, как близок его уход с должности. Но Голиков убеждал домашних в том, что не теряет нити управления ситуацией. И поэтому, отлученный от службы на Старой площади, он с утроенной силой работал дома. Караулил неудачу, но сам не подавал виду. До определенного момента…

Витя без удивления посмотрел на Софу, кивком головы повелев ей присесть на диванчик, что девушка и сделала. Он встал за её спиной, медленно прохаживаясь от дивана до искусственного камина, помышляя о том, что разговор у Константина Евгеньевича идёт самый что ни на есть конкретный. Без права выбора и с чёткими инструкциями. Чиновник почти не обратил внимания на своих домашних посетителей. Да и вряд-ли бы он менялся в лице со скоростью света, если бы дело крылось только в том, что Софа не хочет быть юристом. Это, будь оно неладно, держалось в огромной тайне лишь от матери Софы. Ларчик скоро откроется, но они как-нибудь переживут праведный гнев…

— Не делай из меня идиота, Анатолий Кузьмич! Хочешь, чтобы отблагодарил, что квартиру со всеми удобствами оставляете? Неотложное дело, значит! Дача кому приглянулась, место хорошее, воздух целебный? Вот же… Ай, Кузьмич, не говори напрасно! Они заявление моё получили, дела все знают, и что теперь до меня? Ах, на почетную пенсию мне ещё рано? Академия общественных наук? В ссылку, стало быть? Не дурак…

Софа понимает, что за два дня, проведенных в съемной квартире Пчёлкина на улице Герцена, она явно упустила из виду ключевые события. Третьего не дано. Константину Евгеньевичу без надобности разъяснять дочери, куда подул осенний ветер. Он выслушивал в телефоне мерзкий голос какого-то служаки, резко отвечая ему, не стараясь показаться воспитанным человеком, и приходилось лишь гадать, что творилось на душе титана. Ведь папа всегда был нерушимой стеной. Не казался…

— Понял, к чему клоните! Так теперь кадровые вопросы решаете, не разбираетесь, подряд метете… — безрадостно произнёс Голиков, и в следующий момент на другом конце провода послышались длинные гудки. — Чёрт с вами, дерьмократы, и с дачами вашими…

Раз гудок, два гудок! Софа пыталась не думать о том, что эти звуки рисуют грань прошлого и настоящего…

— Папк…

— Константин Евгеньевич…

— Пап, почему не позвонил!

— Мы б раньше приехали…

Голоса Вити и Софы сплелись в одну навязчивую мелодию. Голиков, не любивший гнетущую неизвестность, жестом показывает Пчёлкину на свободное место возле Софки, прежде чем начать обстоятельную беседу.

— Знаю, чего пришли, но об этом говорить не будем, все равно дело кончено, — в воздухе снова воцарился запах сигар «Гавана», но радушие дома куда-то затерялось, — а матери молчите! Она с вчерашнего вечера, как я ей обо всем своём поведал, серая, как туча. Из комнаты не выходит, оскорбленная! Грозилась пойти лично к уважаемым товарищам, а я не пустил. Шут знает, как совладать…

— Пап, почему ты меня не вызвал? — Софа лучше других понимает, как не привыкла её мать к разочарованиям жизни, которые бы неизбежно наступили. И приспосабливаться к стесненным обстоятельствам она не умела, предпочитая править балом так, чтобы всегда оставаться на высоте. До какого-то момента Константин Евгеньевич и Софа охотно жили по таким правилам железной хватки, но и они давали слабину…

— Не твоя это головная боль, и нечего тебе за меня отдуваться, — не было таких крепостей, которые не брали большевики, хоть и подвергался этот тезис теперь большим сомнениям. Но Константин Голиков находился в уверенности, что сам должен усмирить свою жену. Пускай и поздно жить, как будто между ними не пробежала черная кошка. И Марине трудно объяснить, что чины и награды в гробу не согреют, — а ты, Софка, сделай нам всем кофе с чем-нибудь! Пожалуйста…

— Я зайду к маме сначала, — Софа ринулась с дивана, но была остановлена Пчёлой, который удержал её за руку, — ты что, Вить?

— Чего-то звон какой-то! Странный, стой… — замечает парень, когда магнитофон в глубине дальней комнате становится тихим, а в воздухе обрывается звук разбившейся вазы, — может, там двери открыть пора, а?

— В самом деле… — изумрудные зрачки Софы с безмолвной просьбой обращаются к отцу, смотря на него умоляюще, — папа! Пап, слышишь, опять!..

— Марина!..

Ничего больше не сказав, Константин Евгеньевич решается подступиться к супруге первым. Он громко стучал в дубовую дверь, попутно призывая Марину Владленовну бросить свою злость, и выйти хотя бы к дочери. Старшая Голикова откликнулась на его призыв, но не так, как ожидал её раздосадованный супруг. Разумеется, она слышала, как разносился по квартире звучный мужнин бас, и теперь была убеждена — кончилась достойная жизнь! Где её все уважали и ценили. Всё из-за попустительства человека, с которым она вынуждена жить, пытаясь скрыть презрение, и который извечно потакает капризам дочери; а старшая Голикова была искренне убеждена — Софа не умела жить по уму, выбирая то, чем не стоит разбрасываться.

Кто бы мог подумать! Этот сибирский мужлан, который бы никогда не построил свою карьеру без её характерного влияния, почти без ропота принял отставку! Хорошо, что хоть квартиру оставили, а дачу же ведь кто-то прибрал к рукам. Присмотрели; выждали, когда Голиков лапки вытянет… Муж и не пытается бороться за свой пост, оправдываясь тем, что за столько лет партийной работы наглотался грязи сверх меры. Стоит ли удивляться, в кого такой бесхребетной получилась Софа, прячущая лицо за широкой спиной оборванца, который переоделся в новенький заграничный костюм с иголочки, и мнит себя королем мира? Глаза бы всего этого не видели! Как же она их ненавидела! Всех…

— Бьюсь, бьюсь, мать вашу! Всю жизнь! Никто меня не слушал, никто! А теперь получайте, папаша с дочкой! Получайте новую жизнь, раз так всё надоело…

— Что ты развела тут, Марина? Будет у тебя всё, будет! Не умер никто, не собирается! При должности останешься, раз за это так бдишь, чего ты при дочери устроила?!

— Мама, всё же хорошо… — Софа робко подает голос, не понимая, как сорок восемь часов, за которые она не видела мать, сотворили с ней такие потрясения. Черные волосы не знали порядка, а карие глаза, томные и жгучие, словно принадлежали не Марине Владленовне. Кто ей важен? Семья или внешнее благополучие? Кажется, что Софка давно ответила на этот вопрос. К своему же ужасу. — Мы пришли, увидеться хотели…

— В самом деле, Марина Владленовна, хорошо, что хоть так дело кончилось… — Пчёла осознает, что одно неловкое слово приведёт за собой порцию новой женской истерики, но он говорит спокойно, взывая к тому, что являлось самым важным для матерей, — а у вас муж с дочерью…

— Что ты, отморозок, рот мне затыкаешь? Двадцать лет — ума нет! Обрядился! Цепи, кольца, кобура из кожи… — чуда не совершилось, и женщина продолжала истерично кричать, — а я знаю, как вы все такие устраиваетесь, знаю! И как загибаетесь потом! Чего, сынок, думаешь, что тебе повезёт? Лопатами грести будешь? Кто же с тобой спорит! Но не всегда музычка твоя босяцкая будет играть, не всегда! Запомни мои слова, не забывай…

— Не ори на парня, дура, уймись! Он к тебе с добром, а к нему с граблями! Нельзя так с людьми, нельзя… — Голиков готов был замахнуться на жену, но не позволил себе позорного выпада, — правду он тебе сказал…

— Мама, — Софка подходит к матери, стихийно беря её за дрожащие руки, — мам, не кричи, прошу тебя, ну не надо! Пойдем умываться! Ты совсем плоха…

— Эх, Софа… — Голикова-старшая не спешит отстранить от себя дочку, как проделывала это с супругом. Жалко нерадивую! Кто, как не Софа, продолжение родной матери и последняя надежда? Глаза незлобивые, детские, как у бедненькой овечки, и не представляет, какая жизнь ждёт с этим мерином, как плакать придётся, когда… — Душу матери не трави!..

Слов для дальнейшего разговора не осталось. Марина Владленовна, погладив хрупкие ладони Софы, будто бы на миг, залюбовавшись, резво скрылась за тяжелыми дверьми в свою обитель, закрываясь на все замки. Софка не успела среагировать, задержав мать, а Константин Евгеньевич, не теряя шанс на порядок, в бесчисленный раз пытался настроить хозяйку дома на мирные берега.

— Марина, Марина! Отвори…

— Ненавижу… — смог услышать Голиков, борясь с желанием осесть прямо по стене, как бесцельная масса, — как же ненавижу!..

— За водой беги и лекарствами, Соф, — Пчёла, не зная, что ещё внушить Софке, чтобы она вышла из оцепенения, в котором оказалась по вине матери, решил послать на кухню, где в аптечке лежали успокоительные пилюли, — не стой здесь…

— Вить! — Голикова не может сообразить, на что ей реагировать, и принять мысль, что мама никогда не осознает, как ошибается, подменяя ориентиры. Кажется, что по её комнате снова летели вещи, книги, рамки с фотографиями, украшения. Софа вздрогнула, услышав, как с треском распадается на осколки дорогое зеркало. — Папа! Да сделайте что-нибудь…

Софа решила подчиниться — редкий случай. Она могла проклинать себя за то, что лишь час назад собиралась высказывать матери, как счастлива, что избавилась от проклятущих образовательных пут, но теперь думала только о том, что дома в действительности творилось нечто ужасное. Никто не мог совладать с этим…

— Не бей ты там всё, Марина, не бей! — Голиков пытался сломать замок, но его руки, давно отвыкшие от хозяйственных мелочей, сотворить такого не могли. Страх внушило то, что звуки оброненных предметов сменились одним, тяжеловесным и глухим. Будто бы борьба стихла. — Витька, подсоби…

— Ломать надо, не откроет, — Пчёла, не спрашивая разрешений, навалился на дубовую поверхность первым, — сильнее, с маху!

— Давай…

Картина, открывшаяся взору двух крепких мужчин, карала своей неприглядной правдивостью. Когда Софа прибежит с кухни, то она, как и следовало ожидать, забьётся в обессиленном крике. Но кому это могло помочь?..

***

Лиза несколько раз пыталась дозвониться до Софы, которая обещала заехать к ней вечером. Как сказала сама — отпраздновать долгожданное отчисление, но домашний телефон Голиковых молчал. Агрегат Пчёлы тоже упорно игнорировал шансы добраться до любимого братца, но звонок Беловой вывел юную жену Космоса из режима ожидания, заставив висеть на проводе добрых полчаса. Сначала Ольгу интересовало то, в какую дыру провалился её распрекрасный муженёк, а потом разговор пошёл дежурный и чисто женский. Но когда стрелки часов приближались к девяти, и скрипачка снова завела привычную шарманку. Поведение Белова категорически не устраивало натуру скорпиона…

— Оль, если я до сих пор одна дома, то и тебе такой участи не миновать!

— Тебя, Холмогорова, одну оставлять нельзя! Томка правильно сказала…

— Поэтому Кос звонил, чтобы передать, что задержится, а заодно предупредил всех соседей с утра, куда везти, если пора…

— Какое «пора» ему? Начало же ноября поставили?

— Природа и гены Космоса Юрьевича непредсказуемы!

— Ой, Лизк! Кажется, что у меня в двери какая-то барабашка в замке шуршит.

— Иди, проверяй…

Такая же ситуация случилась и в доме Холмогоровых. Перебросившись с Ольгой парой комплиментарных фраз, Лиза закончила разговор, чтобы открыть Космосу задвижку. Она сразу заметила, что встреча с уральским товарищем Белого, который приготовил для «Курс-Инвеста» взаимовыгодное предложение, не прошла для мужа бесследно. Не удержавшись от шутки про полезность «Нарзана», Лиза решила сразу отпоить сына профессора астрофизики живительной минералкой, но Кос, не признавая себя захмелевшим, лез обниматься, то и дело, повторяя, как он соскучился. И не таким сильным был пятизвездочный коньяк, слегка взбаламутивший виски, чтобы Космос, ввалившись за порог, ничего не соображал. Ихтиандра звать преждевременно…

— Маленькая, эти кабанские друзья мне свадьбу беловскую припомнили, прикинь?

— Что ты там мог выкинуть такого, о чём бы я не знала, Космик?

— А что с тобой никому не разрешил познакомиться, гадина такой…

— Какой им толк со мной шашни крутить? Никакой перспективы!

— Я-то им тогда и объяснил всё популярно.

— А я не пытаюсь сомневаться.

Спина болезненно отозвалась спазмом, неизбежным на позднем сроке ожидания, и Лиза глубоко вздохнула, пережидая мимолетное неудобство. Состояние куклы-неваляшки начинало надоедать, что было закономерным. Лиза ждала момента, когда сможет не только взять на руки своего ребенка, но и вдохнуть полной грудью свежий воздух, понимая, что её ничего не обременяет. Испытание пройдено…

— Слушай, кенгурятина, — Космос, почесывая голову, как тот самый Винни Пух, пытается прогнать из головы дурман удачной встречи, — блин, легчает, дома и стены помогают!

— Что такое? — девушка прикрывает свои лазурные глаза, утомлённо откидываясь на спинку дивана. — Давай поменяемся, а то, я смотрю, ты полон энтузиазма и энергии.

— Не плюй природе в рожу, — Космос смотрит на часы, и переводит тему на то, что интересовало его и пацанов добрую половину дня, — а Пчёла куда пропал? Обещал быть с нами, и хер всем собачий, трубы мы не берём…

— Он мне не отчитывается, хоть я ему тоже звонила, как и Софе.

— Разберёмся, — Космос бесцельно щелкает кнопками по пульту, уже не мучаясь от последствий застолья, — бля, посмотреть нечего! Может, правда, спать пошли? Умотался…

— Скажи спасибо, родной, что не «Лебединое озеро»!

— Обойдемся без такого кино.

— А спать я не хочу, рано, настроения нет, — Лиза отряхивает рукава на пиджаке мужа, высматривая на них изъяны, — стирать надо, снимай.

— Тебе совсем нечем заняться? Красивая, разделяй и властвуй! Я ещё и брюки скинуть могу.

— Мужского стриптиза мне здесь не хватало, но, давай, если обновлять, так всё.

— Ради этого и стоило жениться!

Лиза и Космос смеялись ровно до того момента, как из внутреннего кармана мужского пиджака не выпала миниатюрная шкатулочка цвета слоновой кости. Холмогорова не видела этой вещицы среди вороха домашних безделушек, а Кос поспешил скорее подобрать своё владение с пола, попутно рассматривая, не открылся ли коробок после падения. Но поверхность не отражала ни единого скола, а ясные глаза Лизы вопросительно глядели на Космоса. Он решил не дожидаться любопытной словесной реакции слишком любознательной второй половины.

— Забыл показать, у Белого отжал, — Холмогоров с азартом показывал жене коробок, забытый Фархадом Джураевым в свой прошлый приезд в Москву, — ему эта фигня не сдалась, лежит без толку, а мне интересно стало! Красиво, чего вещи пропадать?

— Игрушку нашёл, — выхватив из ладоней мужчины загадочный ларчик, Лиза пытается открыть его, дернув крышку вверх, но у неё ничего не получается, — м-да, и зачем тебе оно? Гробик для пауков какой-то…

— Не знаю, не открывал, — Кос разводит руками, — Фарика приколюха, эмира Бухарского этого…

— Ясно, что Белый такими хреновинами не увлекается… — задумчиво потягивает Лиза, когда предмет всё-таки поддается её пальцам, стоит заметить маленькую укромную задвижку. — Фарик подсуропил? И ни сном, ни духом, белого порошка не видел? А, Космос? Какого черта ты это себе стянул?! Объясни…

Свойственная Холмогоровой веселость испарилась при виде белоснежного вещества, насыпанного внутри светлой древесины. Лизе не хотелось озвучивать, как назывался опасный наркотик, а Космос попытался, ухищряясь, забрать злосчастную коробку.

— Сладкая, не грузись! Клянусь, не открывал даже. И если бы открыл, то чего меня возьмёт, моя, что ты? Отдай…

— Раз клянешься, то вопрос исчерпан, уяснили, — несильно обращая внимания на обещания Коса, Лиза выходит на балкон, чтобы разломать шкатулку на две части, и выкинуть обломки в дождливую сентябрьскую сумятицу. Космос не пытается ей препятствовать; надо было предугадать, что из подношения Фары не выйдет ничего хорошего, — а вот терпеть точно без глупостей.

— И откуда в тебе столько силы, алмазная?

— Кашу в детстве ела за обе щеки…

— Тогда улыбнись, заяц, ничего ж не случилось! Не безголовый же я…

— Кос, пойми… — Лиза осознает, что можно было избавиться от дурной шкатулки иным способом, и глупо полагаться, что её муж, занимаясь тем, что стало его повседневной жизнью, не разбирался, что есть белое, а что чёрное, — это не игры! И если когда-нибудь мы столкнемся с этим, то нам будет очень нелегко. Очень!

— Просто красивую штукенцию хапнул, — располагаясь на кухне, где Лиза отмывала свои ладони, Космос спешил притянуть к себе жену, усаживая её на колени, не давая возможности уйти в пространные мысли, — не подумал, и не пугливый! Я вообще всё красивое люблю, чтобы блестело и слепило! А особенно тебя…

— Сорока-белобока, — и если у Лизы и были зависимости, то они крылись в сильных мужских объятиях, которые навсегда заслонили её от остального мира. Хватало того, что она в этом никогда не сомневалась, — нравится ему!

— Считалочку, что ли, вспомнила?

— Как ни крути, но в ближайший год она мне действительно понадобится…

— Что верно, то верно…

Усталый вечер в квартире Холмогоровых имел бы возможность завершиться мирной ночью, но абонент, вызывавший к ним в одиннадцать вечера, полагал иначе. Лиза, было, обрадовалась, услышав замотанный голос Пчёлы в трубке, но весть, из-за которой он целый день был недоступен для друзей, заставила стереть мелкие неурядицы прошлого дня. На веки вечные.

— У Софы мать умерла. Аневризма. Похороны послезавтра…

Классик был прав. Человек смертен. Внезапно.

Комментарий к 91-й. Падение титанов

Для тех, кто читает между строк:

https://vk.com/wall-171666652_756

========== 91-й. О чём молчат звёзды ==========

OST:

— Алла Пугачёва — Золотая карусель (Витя/Софа)

— Филипп Киркоров — Я найду тебя (Космос/Лиза)

Середина октября 1991-го

После того, что Пчёла лицезрел в доме у Голиковых, он испытывал лишь одно горячее желание — напиться в стельку. Чтобы унять напряжение, поселившееся в голове названным гостем. Вечер пятницы тринадцатого сентября не забывался, хоть и не могла смерть дамы, пророчившей ему каталажку, затронуть внутри субстанцию, отличающую человека от примата. Но Витя прекрасно понимал, что наступившая година — это не период для игры в бутылочку. Он даже смог преодолеть свою стойкую неприязнь к Нику Милославскому, который пообещал, что будет помогать бедной Софке, и плевал он с высокой колокольни на то, что Витя Пчёлкин об этом подумает. Обстановка не позволяла чинить препятствия, а Голиковы действительно пережили огромное потрясение.

Организацией похорон занимался Пчёлкин, заручившись материальной и моральной поддержкой друзей и Милославского. Отец Софки, ошеломленный, но не сломленный, кажется, был искренне благодарен молодым парням, которые переняли часть его проблем на свои плечи. Хвори, заставшие функционера прошедшей весной, совсем перестали его беспокоить, но глупо полагать, что, похоронив жену, он не будет винить себя в случившемся. Константин Евгеньевич был молчалив, почти угрюм, а если и беспокоился, то только о Софе, которая точно не была виновата в том, какие проблемы постигли их семью. Как и всякий любящий отец, Голиков боялся, что Софка, всегда бойкая и неунывающая, может навсегда потерять свой неробкий характер.

На время, пока мать не проследовала на погост, Софа жила у Холмогоровых. Лиза сама предложила это решение, а Космос и не препятствовал, потому что, разбираясь в делах Голиковых вместе с Пчёлой, приезжал домой только на ночёвку. А Софка не могла снести нескончаемых соболезнований. Ей, будто малому ребенку, было невыносимо видеть бархатную крышку гроба и траурные ленты на пышных венках. Пустующая комната матери отпугивала, стоило вспомнить, как хаотично были разбросаны осколки стекла, и как безобразно на полу лежала моложавая, но погубившая себя женщина. Искусственные идолы были разрушены в щепки, а смена сильнейших не позволяла смириться со скромной ролью, которая предполагалась Марине Владленовне в этих дебрях.

Подруги не позволили Софе погрузиться в тягостное одиночество. Легче вести борьбу с привидениями вместе, а Голикова не умела быть одиночкой. Поэтому проводила свои грустные дни с Лизой и Томой, не пытаясь разобраться, в какую сторону повернулась фортуна. Она не изводила себя мыслями о Пчёлкине и Милославском, которые изображали между собой дружбу, которой никогда не было. Софку не заботила мысль, что поминальные речи утихнут, а ей нужно по-новому устраивать свой быт,когда-то сформированный чужими властными стараниями. И о последних словах мамы, рассерженно брошенных в сторону Вити, Софа тоже не размышляла. Мало ли, что можно бросить, ненавидя человека за сам факт существования. Но одно «но» действительно бередило впечатлительный ум, и Голикова не знала, как ответить себе на несложные вопросы, которые бы не возникли, будь их отношения с матерью хоть немножечко теплее…

Как обнаружить в себе чувство стыда, переставая заглатывать свежий воздух, словно освобожденная? Как понять саму себя, прощая душу за то, что она не доходит до того, что должен чувствовать любой человек, переживший горе? Она не ждала настолько сильного встречного ветра свободы, но дышит им, и не видит своего порока в том, что кто-то упрекнёт в черной неблагодарности…

Мама! Человек, без которого милая девочка Софа не узнала бы белого света, которого так любила разочаровывать! Ловила раздражение в жгучих глазах, но не жаловалась, а билась за своё. Протягивала руки, но обжигалась холодом, который часто сменялся гневом. Благодарная дочь, находясь на месте Софки, жила бы с чувством глубочайшей вины за смерть матери. Но Софа такой святостью не обладала. И не было в ней никакого стыда, лишь оцепенение, разрушающееся, стоило вспомнить, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается. Стоит просто посмотреть на подруг…

Тома жила Валерой, заставляя окружающих поверить в то, что любовь с первого взгляда существует не только в романах. Софа помнила, как сильно Бессонова понравилась Филатову ещё в первую встречу, когда неловко налетела на него, опаздывая на новоселье к Павловой. Голиковой было известно, как Филатовы не решались до конца поверить своим симпатиям, но с наступлением тревожной осени восемьдесят девятого года, Фил и Тома не стали размениваться, теряя друг друга в толпе прохожих. Посмотрели на друзей, сделав разумные выводы. Решили идти по жизни, взявшись за руки, не ропща на обманщицу-судьбу, не всегда ласковую и своенравную. Филатовы заставляли любоваться своим полным согласием, не вызывающим ни зависти, ни мелочной злобы. Софа прислушивалась к ним, ценила и уважала, как старших брата и сестру. Они всегда знали, как правильно…

Лиза, несмотря на всеобщее печальное настроение, мыслила ожиданием самого важного на свете свидания. Обозримым завтра, озарённым появлением на свет нового человека, дышала вся квартира Холмогоровых. Возможно, что поэтому Софке легко дышалось в доме на площади Восстания. Не без детского любопытства, пытаясь успокоить разрозненные нервы, Софа листала разноцветные книжки со сказками и рассматривала цветастые погремушки, которые Лиза готовила для будущей дочери, уже бывшей для неё одушевленным человеком. И Софа, никогда не размышлявшая о том, что теперь двигало лучшей подругой, с готовностью признавала, что формула счастья действительно крылась в любви. Лиза без слов ощущала, что Космос любит её, не задумываясь о причинах этого чувства, и отвечала ему тем же. Это и была их правда. Небо в алмазах…

Софа же не ведала, о чём молчат звезды. Или сама не могла понять своё мятежное созвездие, разглядывая в знакомых символах прежние идеалы. Не узнавая в дымчатой невесомости Витю Пчёлкина из прошлого, в которого влюбилась, никого не слушая. Всё слишком сильно поменялось, а черная кошка, несмело пробегающая по дорожке Софы, на проверку оказалась адской крысой-ревностью. Продолжая воссоздавать утраченную реальность вместе с Витей, Голикова не врала себе, когда осознавала, что он держится за неё, как за ширму. Ему бы на свободу, чтобы не оглядываться на обузу, в которую превратилась шутиха Голикова, но Пчёлкин не уходил, плывя по извилистому течению.

Она была благодарна ему за участие, и за то, что все настигшие проблемы он безропотно принял на себя, но и в годину собственных испытаний позабыть о том, что тревожило сердце практически год, у Софки не получалось. Надо бы корить себя за подобное поведение, мучаясь мыслями о потерянной матери, но Марина Владленовна учила дочь — сожаления губят. А Софе хотелось гореть, не питаясь иллюзиями. И в то, что человек может любить двоих, она никогда не верила. Это не трудно, это не тяжело, этого просто не может быть! Золоту нет заменителей, подмена понятий никогда не доводит до добра, хоть Софка и сама не спешила рвать. Может, Витя и ищет в её зеленых зрачках другие, немного схожие, но ведь она не делает того же. Иногда понять себя трудно, но терять любовь ещё сложнее…

Не в привычке Софы было кого-либо стеснять, и поэтому на исходе сентября Голикова снова поселилась дома, зная, что этим невообразимо обрадует отца, которого коробило одиночество. Он и сам просил Лизу позаботиться о Софке, но без дочери Константину Евгеньевичу становилось неизмеримо тоскливо. Но, собирая себя в кулак, Голиков принял полученное назначение проректором в Академию общественных наук, зная, что с его трудовым опытом будет полезен везде, где бы не оказался. Занимал себя ворохом бумаг, трудами по экономике, отвергал любые опасения Софы по поводу здоровья. Труд всегда представлялся бывшему партийному функционеру спасением из ямы. Так случилось и в этот раз, и никакие личные обстоятельства не могли поменять мнения мужчины.

Ник прислал с курьером букет свежих лилий. Помнил из детства, как на даче Милославских Софка постоянно норовила сорвать какой-нибудь свежий лепесток, спрятать в кармане платья и никому не показывать. Милославский хотел её порадовать, напоминая про то, что так и останется дорогим следом беззаботных дней. Он звонил, прося Софу рассказывать именно о себе, о не о том, чем живут её близкие, и казалось, что противоречия характеров, отступили на второй план. От Ника веяло добротой и силой. Он заставлял Софку поверить, что не так далек тот час, когда в её жизни снова засветит яркое, почти ослепительное солнце. Ничего не обещал, ведя себя не так, как в восемьдесят девятом, когда отговаривал от встреч с Пчелкиным, и Голикову подкупало такое поведение.

— Вот уеду, Генераловна, куда глаза глядят, и будешь вспоминать старину Ника, — это была его любимая присказка, — ужасно надеюсь, что добрыми словами!

— Куда уедешь, Никит? — откровенно говоря, даже старшие Милославские сомневались, что в нынешней ситуации назначение Ника в капстрану состоится в ближайшее время. Сам же Ник считал, что нужно просто переждать. И всё будет…

— На кудыкину году, родная, — заразительная веселость в голове Никиты передавалась и Софе, и она невольно расплылась в улыбке, представляя смехотворное выражение лица друга.

— Жевать помидоры, а как же? — часы с боем, расположенные в кабинете отца, пробили шесть вечера, и вспомнив, что Витя обещал заехать примерно в это время, Софа поспешила поблагодарить Милославского, который действительно постарался. — Ник, спасибо за цветы! Я их очень люблю. Мне приятно, что ты помнишь такие мелочи…

— Память хорошая, — Ник не собирался признавать себя богом олимпа. — Понял, не скучай! Цветы в вазу не забудь поставить, а то будет тебе гербарий…

— Спасибо, князь Милославский! Прощаться не будем, а то в последнее время мне от этих прощаний как-то не по себе…

— Здравы будем, и то верно. А если надумаешь свалить куда-нибудь к черту на куличики, то звони! Поедем в одном вагоне…

— Обязательно, но знаешь, дружище, поезда не люблю, укачивает.

— На самолёте полетим!

Любование белоснежными лепестками украло Софу на добрые пятнадцать минут, и она не заметила, что Витя, разумеется, опоздал. Когда он появился на пороге у Голиковых, занятой и нагруженный, лёгкая атмосфера, созданная беседой с Ником, была разрушена. Пора было вернуться на грешную землю, чтобы понять, какой пункт плана занимает Софка в системе Виктора Пчёлкина. Надежда, что не первый с конца…

Софа механически угостила Пчёлу ужином, монотонно кивая, когда он рассказывал о новых контрактах «Курс-Инвеста» с заграничными партнерами. Долбанные бумажки вытрясли из него ценные нервные клетки, а в английском он был глух и немощен, как персонаж Тургенева! Голиковой надо бы радоваться, что Пчёлкин нашёл своё призвание. Может, полно подводных камней и рисков, но кто мог отказаться от власти и денег, когда они сами плыли в удалые руки? Витя не подменял идеалы, как и прежде веря в дружбу и оберегая близких, но Софа ни с чем не могла перепутать азарт, которым существовал Пчёла, сделавшись непростым человеком даже в понимании родителей.

— В январе к немцам со мной поедешь, — безапелляционно объявил Пчёлкин, когда покончил с овощным салатом, — нащелкаешь там себе целый фотоальбом, а потом будем думать, как получать из твоего увлечения приличные бабки. Чего, неплохо придумано?

— Когда в ноги кидаться? — любая другая девушка на месте Софки запрыгала бы от счастья, услышав о таком «подарке судьбы», но только не Голикова. — Мог бы поинтересоваться у меня, Витя, надо ли оно мне вообще все? Не видела заграниц, и не скажу, что горюю…

— Здравствуйте, блять, приехали… — Пчёла полагал, что он искренне старался разбавить тишину Софы своим участием, — а чем тебе здесь заниматься одной? Батьку харчи варить? Сплюнь, ваша помощница по дому ещё в бодрых летах…

— Спасибо, конечно, но я бы сама смекнула, что мне делать, — Софа не терпела всякого всевластия над собой, — а стрелять глазками на переговорах, знаешь ли, много ума не надо. Возьми с собой секретаршу смазливее…

— На какой хер они мне сдались? Говоришь, как будто решила, что по чём, и как будешь пинать баклуши…

— Я решила, что буду говорить то, что думаю, и, Витя, здесь тебе меня не переубедить…

— Не переубедить? — против собственной же воли Пчёла взрывался. Газовый баллон всё равно бы вздернулся, и если Софка хочет нажать на кнопку сейчас… Что ж, он не увиливает. — Еханный бабай, если так, о чем думаешь, то, милая, признавайся, какой недоумок тебя вениками обхаживает!

— Его имя тебе известно. Считай, что брат прислал сестре. В знак дружбы и любви! Вечной преданности…

— Вот только не стоит со мной играть в дурочку!

— А лучше бы сыграть…

— Софка!..

Сейчас или никогда?!..

Вопрос назрел в голове Голиковой стихийно, как цунами, и она не собиралась откладывать рой мыслей в долгий ящик. Время пришло. А, может, не у всех всё вечно? И просто так, за бытовым непониманием, скрывался главный разговор.

Как дальше?!..

Пчёла же понимал, что взрывная война неизбежна. Неизвестно, как будет грохотать, и сколько будет саднить, как бывалая ножевая. Такое не вырубают с корнем, как бы не увиливал Пчёлкин от громких слов про любовь, но, видимо, Софа решила сама расстрелять всё то, во что когда-то верила.

Со дня кончины матери ей будто безразлично, что он всё ещё остаётся рядом. Что Пчёла в лепёшку готов был хлопнуться, только бы Голикова не совершила с собой глупостей, увидев смерть в первозданном обличии. Но человеческие потемки устроены странно. Софка помнила слишком многое, и эти мысли застилали в ней иные чувства. Ведь Витя сам признавался ей в своих проступках. Ничего не забыто. И не может быть третьего лишнего там, где скованы одной цепью двое. Элементарно.

— Софка, Софка! Опять та же песня! Она меня не успокаивает, Пчёлкин! Совсем…

— Что я делать должен? Кривляться, как еблан, чтобы всё было, как у людей? Просто так всяких придурков тебе спускать? Поясни!

— Я же спускаю, — Софа цедит слова равнодушно, зная, что время для сожалений ими упущено. А она не вздохнет по-новому, если скажет то, что так давно терзает. Может, она и повторяется, но пора… — Спускаю, как затраханная овца! Блядей твоих и прочих шкурок…

— Чего ты мелешь?

— Что слышал…

Надоело! Двойственность не может быть песней нового дня. Просвета не обнаружишь, как не хочется найти его зачатки, а болеть всё равно будет долго. Какая разница? Софе осточертели слухи, доносившиеся из достопамятной «Метелицы». Такие, как Пчёла не меняются в предпочтениях. Они слишком поздно начали писать свою историю, и листы тетрадки начали осыпаться, стоило подуть первым встречным ветрам.

И Голиковой было тягостно думать, что жена Александра Белова поселилась в сердце её Вити полноправной хозяйкой. Невыносимо! Она не сжигала себя ненавистью, как собственная мать, но и сил терпеть больше не находилось. Третий лишний должен уйти. Простая истина. Она любит, но ничего не может изменить. И кому это нужно?..

— Ах ты ж!..

Пчёлкин нашёл короткую дорогу до обрыва. Он оглушительно громко хлопает по деревянной поверхности стола, разнося по квартире звон посуды, но Софа не боится его гнева. Потому что устала быть обманутой. Может быть, очень скоро ей будет нестерпимо больно, но она сделала свой выбор.

— Не шуми, — Софа помнит, что отец возвращается домой за полночь, но мысль о нём спасает и греет, — это дом моего папы! И не надо превращать его в щепки…

— Я понял, что мне тут не рады, — может, когда на смену грядущему алкогольному дурману Пчёла поймет, что золотая карусель заржавела, но до этого нужно дожить, выбрасывая дешевые маски, — счастливо оставаться! Раз так…

— Уходя — уходи!

И сказать больше нечего. Софа неоднократно рисовала в сознании, как увидит силуэт Вити, убегающий от неё в неизвестность, но нарыв вскрылся проще, чем описывали в медицинских книжках. Голиковой уже не понять, кто из них сделал решающий выбор, поджигая тленные остатки того, что когда-то грело ласковым солнцем. Но Пчёла хлопает железной дверью, как будто пытается раздавить кровоточащее сердце Софы. Навсегда, насовсем!..

Когда-нибудь они поймут, что всё могло быть иначе. Но это была бы не их история первой любви.

Любви, разрушенной отзвуком скрипки…

***

За последнюю неделю Космос успел привыкнуть, что ночи стали бессонными во всех смыслах этого слова. Нет, не из-за поцелуев под луной, как можно было предположить, глядя на их совместную с Лизой жизнь, а из-за того, что эта неугомонная банально не могла найти позу для сна, постоянно мучаясь неудобствами, и, бегая в тайную комнату, будто по расписанию. Казалось, что до родов ещё есть время, и Лиза может провести его дома, но Космоса не отпускала мысль, что мелкий квартирант заставит побегать, когда всем покажется, что драгоценные часы на раскачку пока в наличии. Такая уж у них семейная традиция — появляться тогда, когда никто не ожидает подвоха. И Космосом, и Лизой доказано…

— Избушка на красивых ножках! Ау!

— Чего тебе, житель космических глубин?

— Повернись к мужу ребенком, а к окну задницей, блин!

— Всё равно не уснем! Тесно, пинается, на волю хочется…

— Так сложно, что ли, недели три посидеть? Курорт же!

— Сложно, и я устала от этого увлекательного аттракциона…

— Скажешь тоже, шутница!

— Успокойся, лягу спать, — заверяет Лиза Космоса, для приличия оглушительно зевая, — видишь! В отличие от тебя, большой дядя, мне завтра с утра всё равно спать…

— А кто меня проводит, ленивая жопа?

— Тутанхамон!

— Бля, только не эта охуевшая гадина! Я с ним не настолько в ладах…

— Отвали от кота! Он и так по струнке стал ходить. Боится, что кормить не будем…

— Ты не согласна с тем, что меня должны слушаться все в нашем террариуме?

— Твоей копии сейчас на это абсолютно наплевать, — роды не внушали Холмогоровой опасения. Ей, скорее, надоело состояние пернатого гнездования, ведь живот увеличивался размерах всё больше, а она была похожа на бесформенную матрёшку. — Господи, больше никогда в жизни не буду беременеть!

— А чё? — сонно предположил Космос, накрываясь одеялом. — Я бы через год ещё за кем-нибудь сходил!

— Вот сам и иди! Представь, сколько денег можно заработать!..

— Так, шуруй спать, нервы мне не мотай!

— Нервы тебе Санёк завтра с вашими азиатскими поставками помотает, а я разминаюсь, — Лиза продолжает измерять комнату неспешными шагами, думая, что пора учить колыбельные, которых она почти не знает. Может быть, здоровый сон снова вернётся к ним. — Кос, солнце, скажи, как там про мишку в песне было?

— Где твой медведь!

— Я не про Боярского, а из мультика про Умку.

— Нашла, что спросить! У меня с этими песнями, как и у тебя — прокол по фазе.

— Ага, большая медведица не в том цикле, и я тебе спать мешаю, — часы пробили полночь, но сон упорно не шёл к Холмогоровой. — Не обращай на меня внимания! Мне просто надо отвлечься, а колыбельные — хорошее дело.

— Обращал, обращаю и буду обращать!

— Обожаю ёмкость твоих формулировок, — Лиза всё-таки присаживается на кровать, а после осторожно опускает спину в ворох подушек и одеял, — и тебя люблю, Холмогоров! Спи, расслабься! Что я ещё должна чувствовать на сносях, если кто-то против моего сна?

— Погоди немного, алмазная! Чемоданчик готов, с больницей оговорено, а дальше — дело техники…

— По быстрой технике только кошки рожают, а я, похоже, сразу готового космонавта рожу!

— Главное, что моего…

У Космоса больше нет желания о чем-либо разговаривать. Он лишь обнимает заметно расслабившуюся Лизу, и, пройдясь с нежными прикосновениями губ по тонкой шее, склоняет темноволосую голову к тёплому женскому плечу. Лиза понимает, что до утра не поднимется с кровати, потому что ей слишком хорошо и уютно рядом с Космосом; мимолётные капризы отходят на второй план. Вот Холмогоров снова гладит огромный живот, из которого ему передают послание, ощутимо ударив ножкой, и ему… нравится это чувство. Никто не поверит Космосу, если узнает, что его внешние стремления, совсем не сочетаются с тем, что происходит, стоило зайти за порог дома. Ему всегда хотелось чего-то своего, и этим всем стала Лиза. Было бесполезно сопротивляться своим чувствам.

За окном разбушевался дождь, предвещая, что осенняя непогода только набирает свои обороты. Лиза, медленно делая из пробора на голове Космоса полнейший винегрет, хотела бы заснуть под магические звуки природы, но, вероятно, кто-то против такого исхода событий. Кос вредно качает головой, свидетельствуя о том, что со своего спального места он не встанет. Лизе оставалось недоумевать, почему именно в ночное время всем так хочется поговорить с ними, но выбора не было.

— Урою, бля…

— Не хочешь брать трубу, так и скажи!

— Не-а, пошли все в жопу! Ночью надо рождаемостью, твою мать, заниматься, а не мозги людям выносить!

— Всё, я сама отвечу.

Писк телефонного аппарата не унимался. Холмогорова протянула руку к трубке, лежавшей на тумбочке рядом. Кос громко зевал, продолжая к ней прижиматься, но голос Софы, раздавшийся на другом конце провода, заставил Лизу подняться с места, чтобы выяснить, что заставило Софку не спать в глухую дождливую ночь. И, кажется, этот вовсе не страхи, которые преследовали Голикову в первые дни после смерти матери…

— Соф, что случилось? — отодвинув широкую ладонь Космоса с коленки, Лиза перемещает ступни на прохладный пол. — С отцом что-то? Заболела?

— Прости, подруга, что потревожила твой сон, просто… — Софе сложно подобрать слова, чтобы описать своё состояние, заставившее её позвонить в поздний час Холмогоровым, — говно, Лиза! Эта жизнь полна дерьма, а я, дура такая, когда-то об этом не догадывалась! Верила, блин! Глупая была… Вот глупая! Лизка… Лизка! Что делать-то…

— Ты пила, что ли? — с удивлением спросила Лиза, для которой подобное поведение подруги — нонсенс. — Софа, прошу тебя, иди спать! И отцу на глаза не показывайся…

— Не разговаривай со мной, как с бухим Холмогоровым! Это он тебя слушает, профессия такая, муж называется, а я, похоже, тебя расстрою… — на счастье Софы, отец уже спал, и не видел, что бутылка «Советского» действительно была откупорена, — но я не плачу, нет, ты что? Организм очищаю, как от скверны! Ведь ты мне когда-то говорила, чтобы тебя слушала… Вот, голуба моя! Послушала…

— Софка, что, чёрт возьми, произошло? Это измывательство закончится?

— Произошло, Лизк! В декабре шестьдесят девятого года родился твой любимый братец, а потом бабахнуло лет через двадцать! Знаешь, как взрыв и вспышка, в один момент! Зачем вообще в голову такая мысль взбрела-то… Не понимаю! Но то и правильно! Пришёл Витюша ко мне, красивый такой, с речами и командами, думал, что всё по его велению будет, а фиг! Прикрылась лавка бесплатного, незадача!

— Поругались? — в худшее по-прежнему не хотелось верить, ведь Лиза переживала за обоих. И за брата, который и сам не ведал, что хочет от жизни; и за подругу, которой было сложно угнаться за дебрями, в которые Витя загнал их отношения. — Давай так! Завтра ты ко мне с утра приедешь, мы поговорим. Поймем, что дальше делать. Что ты? Мы же всегда с тобой знали, как найти выход из тупика. Соф, всё продолжается!..

— Холмогорова, твою ж мать, не заливай! — Софа резко обрывает бывшую однокурсницу, пытаясь донести до неё свою правду. — Ты не вкуриваешь, что теперь ничего не будет, как раньше? Бочка лопнула, крыша набекрень! А этот пиздец пусть занимается дальше своими страданиями! Втихую, как будто не видит никто! Придёт время, и кто надо, тот оценит. Посмотрим, как аукнется! Жалко, что и тебя в эту парашу втянут…

— Не хами мне, Голикова, — настроение Лизы резко сменилось от интонаций, которые проскальзывали в речи подруги, — и перестань глотать своё пойло! Я рада, что ты признаешь, что тебя предупреждали. Все предупреждали! Но тебе не будет легче, если ты поссоришься со мной! Мне, поверь, тоже…

Космосу, которому порядком надоели восклицания подруги жены, слышимые по всей комнате, пожалел, что поленился, прикидываясь спящим. На последнем «тоже» Лизы, сказанным вымученным тоном, Холмогоров решает самолично отправить Софку на боковую, если у неё, из-за одной полосатой проблемы, обнаружились проблемы со сном.

— Голикова, твою налево! Тебя, блять, все Патриаршие слышат! Какой твой папа спит, как убитый! Сплюнь, дура! Что? Я охренел совсем ночью орать? Нет, это вы, сука, придурки, прихуели! Наворотили делов, а потом, давайте, ввязывайте всех в одну реку! Я зря ничего не говорю, но вы оба бараны! Чего, значит, я прав? Что, шалить не будешь? Ну, сеструха, молодец! Ты меня поняла? Как отоспишься, позвони! И тогда будем решать, куда тебя задуло. Всё, не прощаюсь!

Лизе стало не по себе, когда Космос резко бросил трубку, а после, еле скрывая недовольство, бросился на подушки. Почувствовав небольшую боль в животе, но, не обращая на этот факт должного внимания, Лиза неспешно опустилась на кровать вслед за мужем, беря за руку, которую обхватила ладонями.

— Кос, не метай молнии своими красивыми глазами, — Лизе не хочется мысленно погружаться в воспоминания двухлетней давности, но она вынуждена напомнить о них Космосу, — если бы не наполеоновские планы Пчёлы и Софы, то восседать бы мне в Ленинграде. Перебирать бумажки в жилищном комитете, пыхтя от злости!

— Да поехал бы я за тобой, не ясно было?

— Признайся, что тебе помогали друзья! Очень сильно помогали!

— Как ты не видишь, умница, — для Космоса очевидно, что он бы никогда не оставил Лизу, — план по примирению — херня полная, если все лбами бьются, как дятлы клювами!

— Иначе бы я имела риск нормально окончить институт, — Лиза прекрасно осознавала свою грядущую ответственность, но очень сильно её ждала, — а, Космос?

— Есть дела важнее, — Кос смягчился, когда Лиза наконец-то стала говорить о себе, — веришь мне?

— Верю…

Лиза недолго размышляла, как обижена Софа, и каких неприятных слов заслуживает Пчёла. Ведь Космос не ошибался, когда твердил ей о том, кто всегда будет дня них важнее, чем весь остальной мир, взятый в одной связке…

Комментарий к 91-й. О чём молчат звёзды

Замечательный арт с Витей/Софой от Camomille:

https://vk.com/photo-171666652_457239410

Космос и Лиза в лучшие годы:

https://vk.com/wall-171666652_767

========== 91-й. Ариадна ==========

OST:

— Баста — Сансара (инструментал из «Союза Спасения», 2019)

— Дмитрий Емельянов — Прогулки по воде (кавер знаменитого хита)

Вторая половина октября 1991-го

Ариадна спешила к родителям, как на лесной пожар, желая скорее с ними познакомиться. Она устала пинаться миниатюрными пятками в замкнутом пространстве, а обмануть ожидания суетливых акушеров, родившись немного раньше, считалось делом безотлагательным. Ведь мама зачем-то перенервничала, отвечая на ночные телефонные звонки, а проучить папу, который рассказывал всем и каждому мудрость про самурайского сына, хотелось в кратчайшие сроки. Будет ему сюрприз. Приятный во всех отношениях!

И такой огромный и, казалось бы, суровый молодой мужчина, обомлел, когда увидел, что с рук жены на него смотрит крошечная синеглазая странница. С ней хотелось немедленно познакомиться, жалея, что осознанная речь у детей появляется далеко не сразу, и даже не через год. Появление дочери Холмогоровых стало настоящим праздником среди осени, неприветливой и моросящей.

Ариадна! Похожая на детские фотографии Космоса до смешного; забавный воробушек. Но золотоволосая, как Лиза, и такая же славная. Своя!..

— Три триста, пятьдесят два сантиметра! Самая лучшая на свете девчонка, бать! — радостные вопли Космоса в телефонной трубке совсем не учитывали, что везде воцарился поздний вечер, но он прекрасно помнил, что отец не сомкнёт глаз, пока не удостоверится, что страхи за Лизу и внучку совершенно напрасны. — И у нас всё хорошо! Порядок в танковых войсках!

Провода обрывались и в Санкт-Петербурге, где новости о племяннице ловила Ёлка, и в разных точках Москвы. Космос не выяснял, как люди узнавали, что у них родилась дочка, но после волнительного дня, он почти не различал обилия голосов. Придя в себя утром восемнадцатого, и, прихватив розовые розы для Лизы, он мчал поскрипывающий «Линкольн» в сторону роддома на проспекте Калинина. В «Курс-Инвесте» на несколько дней позабыли, как выглядит зам по внешним связям, а Фил и Саша шутили, что на свет появилась первая «дочь полка». Это событие заставило отложить в пыльный ящик другие перипетии, знание которых ещё долго не затронет самую младшую из Холмогоровых.

Космос не испытывал мук молодых отцов, выкрикивающих женские имена, в надежде, что задерганное лицо любимой роженицы покажется в окошке. Лиза расположилась в отдельной палате на солнечной стороне, где Кос готов был поселиться, подкупая всех на свете докторов и нянечек. Впрочем, даже если бы его не допустили в жене и дочери, то он бы полез для свидания по карнизу, как бывалый разбойник; в упрямости Холмогорова никто не знал сомнений.

Лиза, в свою очередь, не была разлучена с Арей, которую забирали из палаты исключительно ради процедур. В эти моменты достойная дочь неугомонных родителей нередко надрывала горло, утихая, когда снова оказывалась рядом с мамой. Лиза, не любившая лить слёзы без повода, готова была расплакаться, когда малютка, не представляя, зачем её уносят, жалобно хныкала. Но вскоре Ариадну возвращали, а Лиза призывала себя к порядку. Холмогорова научится не показывать слабости, не желая расстроить того, кто полностью от неё зависит, но, видя, как дочь привязывается к ней, была абсолютна безмятежна. Муки четырнадцати часов стоили того, чтобы увидеть, как Арька медленно двигает пальчиками на руках, тонкими и хрупкими. Куколка…

Собственная дочь; красивая, как игрушечный карапуз с витрины, но главное, что здоровая и крепкая, как бы не говорили врачи, что мать и дитя могли и подождать до сороковой недели. Но никто не жалел, что медицинские прогнозы с треском развалились. Лиза вдыхала долгожданный свободный воздух, не замечая горечи стерильных запахов, а рядом мерно посапывала её девочка. За Арей хотелось наблюдать, угадывая, на кого же все-таки она похожа. На Космоса, на неё или на трогательного ежонка из старого мультфильма?

Аря, Аречка, Арюша…

Ариадна Космосовна Холмогорова, появившаяся на свет семнадцатого октября тысяча девятьсот девяносто первого года. Она — олицетворение любви, грандиозное и яркое. Весеннее солнце, которого так не хватает осенью, ласковое и нежное. Лиза могла долго сравнивать, не обосновывая причины безотчетного обожания, возникшего с первого мига встречи. Чужие дети капризные и сморщенные, непрерывно кричат и не даются на руки, а Аря хорошенькая и смирная. Она уже всё понимает. Могло ли быть иначе?!

Арька!..

Космос думал, что имя, выбранное для дочери, полностью с нею сочеталось. Её не следует называть Адой, как ушедшую Аду Борисовну, которая всегда вызывала сравнение с зимней вьюгой. Космос ни в чём не мог упрекнуть родительницу, но Арька совсем иная! Солнечный зайчик, которого обречены любить все, кто однажды её увидел. Светлая и непосредственная, а маленькое лицо с пухлыми щёчками, выпирающими из-под кружевного чепца, заставляет забыть, что вокруг существуют иные дела. Не для них время.

— На кого ты похожа? Арька? — с восторгом спрашивает Космос, когда впервые берёт на руки дочь, пытаясь не уронить и не раздавить в объятиях от переизбытка эмоций. Он не спал почти две ночи, но это не смущало его — усталость давно отошла на третий план. Кос бы очень насмешил Лизу, рассказав, что чуть не грохнулся в обморок, когда услышал, как его алмазная истошно кричит через стенку. Он ничем не мог помочь, и поэтому старался не мельтешить, ловя на себе взгляд старой технички, успевшей увидеть на веку не одну растерянную отцовскую морду. — Мамкина заговорщица! Мамкина вся!

— Если я согласна с тобой, то зеркало против, — Лизе нравится наблюдать за Космосом, который завороженно изучает заветного детёныша. В ответ Космодром обнаруживает схожий синий взгляд, и ему кажется, что Арька была с ними всегда. Она совсем его не пугается, — при всём желании! Нет, не самурайский сын, но одного космонавта очень напоминает.

— Я по телику глядел, что все дети такие, — теплый комочек, почти невесомый для высоченного Космоса, удивляет чертами, которые видимы лишь родителями, — а, Ёжик? Дочуня?

— Аргументируй, Кос, — Ариадна заслужила от матери и отца добродушное прозвище, на которое скоро будет откликаться, как на собственное имя, — самой интересно…

— Носатые и на паханов похожие!

— Носки разбрасывают и пиво пьют?

— Ты обо мне хорошего мнения, алмазная!

— Кос, не смотри телевизор, пока меня нет дома, не надо.

— Зато ни у кого здесь таких нет… — гордо потягивает Холмогоров, который не делает попытки парировать Лизе. Увидев Арьку, Космос навсегда полюбил её. Ему кажется, что в розовом личике просматриваются черты Лизы, но, смотря в темно-синие зрачки, он с удивлением узнает себя, — чего скажешь, Лиз? Шедевр же! Так бы и продержал на руках…

— А нам других и не надо, папка!

Лиза не может поспорить с развеселым мужем, но одновременно появление Ариадны внушило ей низменный страх. Холмогорова боится не оправдать надежд этого ребенка, задавая себе риторические вопросы, понятные каждой любящей матери. Станет ли она человеком, за которого Арьке не будет стыдно? Что будет с ними через десять лет, двадцать? Кто-то покрутит пальцем у виска, списывая мысли юной матери на послеродовое расстройство, но без размышлений о будущем вряд ли есть возможность построить желаемое настоящее. Но Лиза не одна шла к тому, чтобы на свет появилась Аря, которая недовольно кряхтит, свидетельствуя о том, что она целых пять минут оторвана от матери.

— О, приплыли, мам! Теперь зеваем, как медвежата… — Кос, едва коснувшись губами ручки, закрытой распашонкой, аккуратно передает дочку жене, — отдыхайте, я пока ещё на вас посмотрю, а потом пойду…

— Ну вот! — Лиза завидовала нраву дочери, который не позволял ей постоянно кричать, как её круглолицые сверстники. — Спокойной ночи, малыши!

— Лизк, — Космосу не решается уйти просто так, — я щас скажу одну вещь, но ты не голоси, а то атаманша не уснёт.

— Не каркай, Космос, пожалуйста!

— Да ни в жизнь, красивая моя, но есть вопрос…

— Какой, Космодром?

— А ты вообще её правильно держишь?..

Лиза подмечает нешуточное замешательство на лице мужа, помноженную на былую напряженность, и, погладив Аречку по ровному носику, не сдерживает облегчённого смеха.

— Солнце, я надеюсь, что Фил далеко не отошёл, — и если у Лизы оставались сомнения на собственный счёт, то Космос не внушал опасений, обещая быть отцом, а не казаться, — кто-то должен ловить тебя на поворотах в ближайшую неделю…

— Лизка-а-а… — когда космические объятия захватывают, закрывая стеной от солнечных лучей, проникающих в помещение, Холмогорова ловит себя на мысли, что не различает реальности. Она живёт своей абсолютной любовью, и никто не сможет запретить ей тонуть в синем мареве. — Лиз, я люблю тебя! Ещё больше! Хочешь — верь, хочешь — нет…

— А я тебя… — у Лизы нет сил для иного ответа. И других слов тоже нет. — Кос, мы ребенка сейчас задавим!

— Такого классного космического ребёнка…

— Арюшка сегодня все клички собрала, да?

— Мне для нашей принцессы ничего не жалко!

— Баловать будешь с самого начала?

— Как такую не баловать, скажи?

— Не скажу, Холмогоров!

— Девчонки мои!

— Твои…

Неугомонный характер подсказывал дочери судьи, что не стоит спорить с сыном профессора астрофизики. Тем более в их семье появился ещё один обладатель звучного греческого имени и необычного в своём роде отчества.

Филатовы оказались первыми гостями в жизни Ариадны. Предварительно Фил откликнулся на взбудораженный звонок Космоса, ведь он «родил ребенка», что в устах Холмогорова звучало, как истина в последней инстанции. Валера, наученный долгим знакомством, предпочёл не спорить с удалым папашей. Что поделать! Не каждый день в дрожащие руки падает целый человек, похожий на тебя так сильно, что устанешь изумляться задумке природы.

Стараниями Космоса и друзей Лиза любовалась дивно пахнущими розами, а на широком подоконнике красовался большой плюшевый заяц — первый подарок отца для дочери. Это был оазис, временно помещенный в палату одного из московских роддомов. До него не доходили опасения и обиды вчерашнего дня.

Даже Пчёла, приехавший вместе с Беловыми, не смущал сестру тем, что одна из страниц его жизни безнадёжно порвана. Он сухо молчал о Софе, довершая догадки о том, что всё, о чём поведала Голикова, не являлось пьяным бредом. Забег по замкнутому кругу нашёл свой финал. Софке надоело выполнять функцию терпеливой жилетки, памятуя о том, что жажда искренних чувств сильнее мучительной привязанности.

Лиза уважала решение подруги, но с горечью понимала, что в обновленной реальности Софы не найдется места для прежней дружбы. Холмогорова не откажется от брата, которого очень любила, а Голикова лучше, чем кто-либо другой, запомнила это.

Лишь в детстве можно разрешить противоречия, соединяя мизинцы в примирительном жесте. Софа лишилась вешних грёз, а Пчёлкин не пытался удержать девушку, для которой когда-то стал глотком желанной свободы. Прошлое должно оставаться в прошлом.

Не ищи добра там, где тебя не ждут. Тошно и муторно, тянет запоздалой виною, но стрелки часов упрямо мчались вперёд. Тому есть много доказательств…

И одному из них имя Ариадна…

***

Крыльцо роддома открывает незримые ворота в большой мир. Этот сценарий знаком каждому. Не стала исключением и Ариадна Холмогорова, которую завернули в нежно-розовый конверт, и, отдав в распростёртые объятия отца, пожелали расти большой и здоровой. Дома новую жительницу высотки на Баррикадной ждут старшие родственники, для которых её рождение — луч среди краха прежних устоев. Кроха не осознает, в какую годину родилась, но для родственников Лизы Аря станет незаменимой отдушиной, а Юрий Ростиславович потеснит сына с пьедестала главного беспокойства. Это правило не знает исключений.

Вокруг собрались самые близкие люди, наперевес со свежими цветами и подарками, а мелкий дождь октября, будто извиняясь за вторжение, удалился прочь, давая дорогу обманчивому осеннему солнцу. Светило грело, как бы ни близок был ноябрь, месяц чопорный и темный.

Однако никому нет разницы до наступающей непогоды, а виновники торжества полностью поглощены друг другом. Но эпохальная дата требовала свидетельств, поэтому Саша, нагруженный фотоаппаратом Фила, как прирожденный лидер, пытался переманить взоры друзей на себя. И, кажется, у него это получалось…

— Ё-мое, семейка, посмотрите на меня! — домашние праздники всегда приближали Белова ко времени, когда он не помышлял о вопросах власти и влияния. Сегодня не его личное торжество, но он искренне разделяет воодушевление друзей детства, пусть и делает это один — Ольга расхворалась от первой стужи. — Кос, покажи красотку миру, а ты, Лизка, ручкой помаши!

— Санёк, не командуй мне тут… — Космос не забыл напомнить другу, кто тут всех собрал, — а фоткай скорее! Простоим, блин, до первых зубов.

— Я вам свою доченьку мотать по холоду не дам! — Лиза осторожно поправляет вязаную шапочку на головке Арюши, следя за любым изменением в её поведении. — Всё, не спит! Кормить скоро…

— Саня, блин, — почти шипит Валера, у которого сбылся прогноз о том, что Ариадна проснётся от громкоголосых родичей, — если сам так будешь махать моим «Кодаком», то будет драка!

— Фил, твою дивизию, я тебе сотню таких куплю, партию… — нужный ракурс найден. — Всё! Красивые, красивые… — Белов наконец-то сделал первый совместный снимок космической ячейки общества. — Фотка за Ариадну Космосовну, рождённую в новой демократической стране! Ура, товарищи! Ура…

— Фотка, Сань? А где бутылка? Это я, как дядя Арькин говорю… — вставил свои неизменные пять копеек Витя, негласно записавший себя в крестные отцы по зову крови. Кому ещё нести эту драгоценную ношу? — Умненькая будет, симпотная, вся в мать! Не в некоторых космических чудовищ, которые на всю башку поехавшие.

— Не надо, Пчёл, твоего пагубного влияния! — счастливому Космосу Юрьевичу невозможно испортить настроение пчёлкинским энтузиазмом, поэтому он резко перебивает шурина. — Это моя Арька, слыхал? Своих жучков сделай, а потом тут говори мне!

— Твоя-твоя, — и Лизе почти не обидно, что Кос, пускай и в шутку, перетягивает одеяло на себя, — а я её всего лишь носила все месяцы и рожала…

— Да ладно вам, ребят! — Тома пытается призвать всех к согласию, зная, что ребенка скорее следует привезти домой. — Глядите, какая она пригожая! Радуется нам!

— Ага, разбежались и хлопнулись! — у Пчёлкина на все экспертное мнение, но почему-то он уверен, что полностью прав. — Сказала бы сейчас, чего пялитесь все на меня, какого лешего?

— Хватит языками молоть, давайте за здоровье первой в поколении опрокинем… — смотря на то, как любящие родители находят целую вселенную в своей уменьшенной копии, Саша ни мало удивляется, но разделяет их восхищение, — чтоб росла олимпийским чемпионом…

— А если не чемпионом, то можно и профессором астрофизики!

— Не торопитесь, — иногда Лизе хотелось, чтобы мгновение остановилось, но ребята будто бы его подгоняли, — самое главное — быть человеком. В остальном наша Аречка точно разберётся!

— Конечно, разберётся, покруче нашего! — но Кос с удовольствием отложил бы этот момент, навсегда запомнив, как дочка прячется у него на руках от позднего октября. — Наши дети будут лучше, это точно…

— Звучит, как гусарский тост!

— И это начало…

— Тогда боевыми… пли!

— Сегодня без этого обойдёмся…

— Но такие события надо отмечать, как следует!

— А то! Дети, братва, я вам говорю, это будущее…

— Давайте, значит, за него и выпьем!

— Давно пора…

С взрослением дочери Космос связывает безоблачные надежды, которые никогда не сойдутся с законами, по которым протекали его будни. Арька должна жить иначе, не принимая обид и предательств. Лиза же чувствует, что потеряет себя, если когда-нибудь маленькое солнце станет закрываться, напоминая одинокого волчонка. Холмогорова не ставит на то, хороший или плохой она человек, не принимает на себя роль морального мерила, но уверена — Аря неминуемо соединит в себе всё лучшее.

В синеве больших глаз Ариадны теплилось то самое небо в алмазах, которое Космос и Лиза не имели права потерять или отвергнуть…

Комментарий к 91-й. Ариадна

Иллюстрации к главе:

https://vk.com/wall-171666652_776

https://vk.com/wall-171666652_774

https://vk.com/wall-171666652_773

https://vk.com/wall-171666652_819

Special (за идею выложить это сюда спасибо Follia):

https://sun1-24.userapi.com/5Nl12VEwaBzUNpie2UUTPIYdWpNXc5rpvbL2Dw/5sGTYXkt684.jpg

Ждали и дождались!

Совершенно особенная прода для меня и для “Неба…”.

Спасибо всем, а особенно тем, кто очень долго в танке)

========== 92-й. Новый год ==========

Комментарий к 92-й. Новый год

Сюрприз! Как и обещала!

Космос/Лиза и совсем крохотная Аря. Enjoy❤

OST:

— Би-2 feat. Чичерина — Падает снег

Лиза кружит около ёлки, удерживая на руках двухмесячную дочку. Аречка, как думается любящей родительнице, внимает каждому слову и жесту мамы. Иначе почему не вздумает капризничать, плакать,выражая свое недовольство?

Холмогорова ощущает наступление праздника, который желала разделить с самыми близкими. Возможно, что в этом году не будет ослепляющего веселья и шумной музыки на весь этаж, но встреча с девяносто вторым годом ожидалась самой трепетной и сердечной. Ведь сегодня они впервые отмечают Новый год втроём: Космос, Лиза и Аря.

Своей семьёй!

Приподнятого настроения ничто не может испортить: ни слом эпох за окном, ни вчерашние обиды, бесследно растворяющиеся в морозном воздухе. Лиза не вспоминает о тревогах весны, не видит перед собой огорчений лета и сумбура осени. Перед её голубыми глазами раскрывает объятия ласковая зима, которая излечит любые душевные раны. Остаётся беззаботно любоваться белоснежной сказкой за окном.

— Арюшка, умотала тебя мама? — совершенно серьезно спрашивает Лиза у дочери, помня о том, что через полчаса уменьшенная копия Космоса захочет кушать и спать. И если хоть кто-то из соседей включит громкую музыку или устроит дикие танцы, то важный папа однозначно пойдет разбираться с горе-весельчаками.

Времена меняются…

— Ладно, дочур, давай спокойно на ёлку посмотрим, чтобы голова у нас не закружилась… — девочка тянет ладошку к стеклянному клоуну с розовым колпаком; это украшение было явно ровесником Юрия Ростиславовича, но всем почему-то очень нравилось. — Кто наряжал? Мама, а ты смотрела и руководила. Папа принес, поставил, иголки убрал. Мы молодцы? Скоро сама будешь наряжать, а я помогать тебе буду… Подождем несколько годков!

Лизе хорошо. Очень.

И если бы за окнами прямо в эту же минуту разразился очередной бунт демократии, то она бы не заметила этого, а продолжила бы общение со своей ручной лисичкой. Да, Арька не была её прошлогодним заветным желанием, но за короткое время определила исход событий и стала главным человеком семьи. Сердцем.

Пусть огромное государство принимало историческое название и сметало старые устои, а красный флаг был навсегда спущен над Сенатским дворцом, меняясь непривычным триколором, Лиза улыбки скрыть не пытается. У неё в руках целая жизнь умещается, которая греет одним синим открытым взглядом, а это означало, что несчастья обойдут стороной. Лиза и Космос всегда будут оберегать своё право любить, а ещё больше охранять от зла единственную дочь, без которой больше не представляли общей судьбы. Арька выбрала себе крайне беспокойного отца и неугомонную мать, но Холмогоровы обещали стать самыми заботливыми и понимающими родителями.

— По папе соскучилась, Арь? Он выше приподнимает? Ну, хороший мой, подождём. Дядя Витя и дядя Саша всё ему гор золотых желают. И он им тоже… Да, Арюша, как Деды Морозы, они же и тебе подарки классные привезли!..

Подарками для Арьки в самом деле была завалена половина её комнатки.

Космос традиционно долго прощается с Белым и Пчёлой, стоя на первом этаже парадной дома на Баррикадной, а Лиза, едва заслышав механическую трель, подплывает к телефону. В следующую секунду голосок Томочки раздается на другом конце провода. Лиза и рада услышать подругу. Добрых пожеланий для неё и большого брата никогда не жаль!

— Томка, спасибо, и тебя с наступающим! Фильку поздравляй, родителей обнимай. Я же проверю, от меня не убудет! Знаешь… — задорно тараторит Лиза, усевшись в кресло. Аря удобно расположилась на материнских руках, начиная сонно зевать. — Да, дорогая, не спим, из режима выбились. Понимаю, что педагогика не одобряет… Но вот только зазевала, обезьянка. Год, кстати, её почти… Ну, Том, признаю, что немного с Космиком поторопились, вот он мой диплом красный-прекрасный, но куда б мы без неё? Да никак! Обязательно посмотришь, как она выросла за это время. Каждый день меняется, зайчик мой… Да, да!

Лиза и Тома с пару минут обмениваются благодарными фразами, а когда беседа прерывается, Холмогорова снова останавливает материнский взор на дочери. Похоже, что Ариадна Космосовна перепутала день и ночь. Одиннадцать с лишним, а Аря ни в одном глазу. Но в эту ночь… Не беда!

— Не хочется спать, доченька? — Лиза крепче прижимает к себе малышку, нежно поглаживая её светлую головку. — Папку ждём?

И Аря сказала бы маме утвердительное «да», если бы не могла только агукать.

— Папа ёлку принёс? И она тебе очень нравится? — каждое утро тридцать первого декабря Космос Юрьевич приносил Лизе, а теперь и Аре, душистое новогоднее дерево. С восемьдесят восьмого года эта традиция не менялась, а теперь приняла более чем важный статус — ёлка для ребёнка! Зрелище грандиозное… — Целую космическую ёлку? Да, Арь?..

С появлением собственного ребёнка главный праздник советской детворы принимал для Елизаветы настоящие оттенки. Аречке всего-то два месяца исполнилось, но для неё дома поставили самое лучшее новогоднее дерево, украшенное разноцветными гирляндами и яркими шарами. Малышка смотрит на пушистую гостью из леса как завороженная…

Восторг!

Кос и Лиза готовы восторженно хвалить свою куколку без конца. Молодые родители чувствовали, что жизнь удалась такой, как и загадывалось, а без драгоценного ребенка существование в четырех стенах стало бы пустым и ничем не примечательным. Вопреки тому, что научиться ухаживать за младенцем не так уж и легко, и бывало, что Лиза не знала спокойной минуты рядом с дочерью. К счастью, Космос никогда не оставлял её без помощи. Это было его искреннее желание.

— Кто там сказал про папку? Арька заговорила? Ну нет повода не выпить! — голос Холмогорова раздается из прихожей, а Лизе не хочется вставать из удобного кресла, так хорошо они с Арей пристроились. — Папка вернулся, папка двух бедолаг по берлогам отправил. Вперёд и с песней!

— Не сомневалась, Кос, что курилки поехали по нужным адресам, — Лиза со спокойной душой отдаёт дочку мужу, зная, что в отцовских руках Аречка не заплачет и не станет капризничать, а лишь больше пригреется. — Пап, видишь, ёлка удалась. Мы с Арькой покружились вокруг неё, оценили твои старания. Здорово, правда? Как никогда!

— Что верно…

Космос тихо соглашается со словами Лизы, признавая её безусловную правоту, задумываясь, что времена действительно пошли другие. Может, безудержное веселье, похищавшее здравый рассудок на целый вечер и большую часть ночи, будет иметь свое продолжение в следующую новогоднюю ночь, но не этот раз. Уходящий год получился сложный и непредсказуемый, хоть и круживший голову от успехов: долгожданная свадьба, рождение дочки, основательное дело на четыре головы. Однако под конец девяносто первого друзьям захотелось взять паузу от привычных празднеств.

Нужно отдыхать друг от друга? Оказалось, что очень даже нужно…

Первыми помахали ручкой Филатовы, уехав тридцатого числа на дачу к родителям Томы. Космос и Лиза не отстали от друзей: маленький ребёнок сам выстраивал их планы, нуждаясь в круглосуточном внимании. Саша и Витя заехали к Холмогоровым мимолетными посетителями, пробыв за чаем на кухне не больше часа, а что у них дальше на уме? Белый к Ольке помчал на всех порах, доброго снеговика изображать, а Пчёла…

Чёрт его знает, что там после Голиковой происходит. Ничего хорошего? Это тайна, покрытая мраком, но Космос в дела улья не лез. И Лизе запрещал думать о чужих ошибках. Своих проблем навалом, а виноватыми быть не больно то и хотелось.

— Всё изменилось, солнце, — Лиза приподнимается с кресла, чтобы быть ближе к мужу и дочери. По телевизору сменяются картинки, но в моменте они не представляют интереса, — раньше у нас бывало шумно, а сегодня… Только втроем!

Космос и Лиза вместе, а Аречка — гарант абсолютной любви. Новый год ещё не представлялся таким теплым праздником, от которого до слёз щемило душу. Растаяло бы и самое железное сердце.

— Зато с главным человеком, — произносит Холмогоров, не скрывая добродушных интонаций, — единственным человеком, который меня слушается. Моя гордость!

— Забегает Арюшка быстрыми ножками, Кос, и тогда поговорим о послушании…

— Своя не поведёт, своя будет нас радовать!

— А как же?..

Дети росли стремительно, пускай Лизе и кажется, что до взросления Аречки ещё слишком далеко. Это только чужие дети растут быстро, а свои же наоборот.

Как же Холмогорова ошибалась!..

А пока же с придыханием смотрит на милую дочурку, отмечая про себя, что Арька до смешного похожа на детскую фотографию Космоса. Синеглазая и щекастая…

— Забегает сразу, а не пойдет, я в своей крохе уверен!

— И всё-таки, Космос, — аккуратно уложив уставшие ладони на плечи мужа, Лиза будто бы делает попытку создать вокруг дочери непробиваемый кокон, — это совсем другой Новый год? Ты бы хотел иначе?

— На Луну слетать? — Холмогоров замечает, что Ариадна дремлет под материнский говор, и поэтому не стремиться нарушать детскую безмятежность.

— Нет, Кос, как раньше, как в прошлом году… — Лизу тянет необъяснимое чувство, красноречиво подсказывающее ей, что как раньше больше не получится. И не потому что появились семьи, появились высокие амбиции…

Они сами становятся другими?!..

Дыхание юности бесследно улетучивалось в неведомые дали, принося на смену себе стремление завоевать место под солнцем. В обиду себя не дать. И выстоять…

— Лиз, предлагаешь мне напялить белую бороду? — Космосу не привыкать к роли Деда Мороза. — Нос свёклой намазать не дам, я своё уже отыгрался…

— Мне одно знать важно, Космос, — голубые очи Елизаветы внезапно наполняются серьёзностью, несвойственной расслабляющей домашней атмосфере, — как бы там ни было…

— Чего, мать героиня? — щелкнуть бы свою неугомонную жену по носу, но руки Коса заняты ценной ношей, которая наконец-то вспомнила, что дети ночью должны спать, а не азартно хлопать хитрыми глазёнками. — Посмотри на меня внимательно…

— Смотрю, — Лиза проводит ладонью по темному затылку мужа, преданно заглядывая в его комические глаза, — иногда мне кажется, что не могу насмотреться…

— Тебе не кажется, поверь…

Космос наслаждается невинными касаниями жены, но глядит на неё уверенно, чтобы любые опасения позабыла. Он здесь, он с ними. И ему важно, что они вместе. Не меньше, чем Лизе.

Холмогорова не стоит убеждать в том, что Павлова — не для него. Космос давно показал всему миру, что если и способен любить, то светлые чувства в его душе пробуждала исключительно Лиза. А теперь и Арька, которая за короткое время доказала ему, что насчёт самурайского сына он всё-таки погорячился…

И Кос убедит Лизу, что в эту новогоднюю ночь всё сложилось правильно.

Это то, к чему они долго шли. Вместе. Игнорируя любые запреты и преграды…

— Сводишь всё в шутку, — Елизавета заходится смехом, не боясь, что дочь проснётся, — а я просто спрашивала…

— А просто намекаю тебе, Лизк, — хохот жены по нраву Космосу куда больше, чем её сосредоточенность или печаль, — что всё идет как надо, потому что я тебя люблю…

— И я тебя люблю…

— Теплее…

— Гораздо!

— Почти жара!

— Думаешь, что успеем послушать, кто по телевизору поздравит?

— Я сам тебя поздравил, — многозначительно намекает Холмогоров, посмотрев на мирно сопящую Арьку, — ты этого отрицать не станешь, алмазная?

— Не стану, — соглашается Лиза, для которой весь мир сосредоточился на дочери и муже, — это самый лучший подарок…

За окном неслышно падает снег, преображая московскую природу. А на завтра не знаешь, какой страна с утра окажется: люди меняются или бесследно пропадают с пути, не оставляя ни индексов, ни телефонов. И с Новым годом по телевизору поздравляет почему-то не президент молодого свободного государства, а сатирик Задорнов, метко подмечающий, как богат уходящий год на события. Но…

Сомнения Лизы бесследно пропали, когда Космос легко коснулся губами её виска, и они несколько минут не двигались с места, прислонившись друг к другу упрямыми лбами. Прошлое должно остаться в прошлом, а еле слышная поступь наступающего года подсказывает ей, что фальши места нет. Это не про них, не про Холмогоровых.

И не существует никакой важности, что уходящий год заставил потерять. Ценно то, что они обрели. В этом смысл…

Комментарий к 92-й. Новый год

Возраст, в котором Аря ещё не шкодила:

https://vk.com/wall-171666652_1436

Читаем на контрасте с событиями весны 95-го:

https://ficbook.net/readfic/9687498

(для любителей щекотать себе нервы 90-ми)

========== 92-й. Эпилог ==========

OST:

— Союз спасения — Сансара

Осень 1992-го

Время, проведенное за беседой о делах насущных, крутилось, как кассета в потрёпанном магнитофоне. Медленно и местами со скрипом. Хотелось кинуть в воображаемый агрегат тяжёлым предметом, а после уснуть младенческим сном. Однако остатки совести не позволяли Космосу перестать слушать друга. Но детальный разговор с Пчёлой, грезившего наяву, что их малое предприятие увеличится, как формально, так и юридически, успел набить оскомину. Холмогорова мало интересовала внешняя сторона медали, которая слепила из пацанов с района новых русских бизнесменов значительного веса. В его ведении находились иные проблемы, связанные с азиатскими поставками, за которые и болела голова в любое время дня и ночи. Но Витя не умел мелко плавать…

Легальное положение несло в себе расширение поддерживаемых контактов и связей, но Космос прекрасно помнил, благодаря чему в общих начинаниях наблюдается вселенский подъём четырех братьев, а в сейфе накопилось приличное число зелёных бумажек. Будь славен «Таджикский алюминий» и прочие партнёры! Но в голове Пчёлкина, кроме адресов жриц любви из «Метелицы» и застоявшегося послевкусия первого и последнего употребления спирта «Рояль», проживали большие цифры и хитрые схемы приумножения капитала. Хорошее соседство, ничего не скажешь!

Идея с финансовой структурой, управление которой неутомимый Пчёла предполагал взять в свои медовые лапы, тревожила его впечатлительный ум. Коммерческий банк — дело прибыльное. Возьми кредит у Центрального под выгодный процент, найди полуживой завод и следуй условиям кредитного договора. Проще пареной репы, а по итогу заводик при продаже будет стоить не два миллиарда, а целых двадцать восемь. Совестно разбазаривать народное хозяйство, дышащее на ладан, но выхода нет, а плыть надо исходя из диктуемых обстановкой правил. Необходимо пошевелить булками, чего Витя, вооружившись знанием законов обновленного рынка, добивался, к началу, от Космоса. По старой памяти…

Но, видимо, атмосфера в доме у Холмогоровых не располагает к великим свершениям. А многообещающие заварухи, по заведенной традиции, с бурной дискуссией и под рюмку благородного напитка обсуждались за большим офисным столом. Отсутствие Лизы давало определенную свободу слова, но сбиться с нужной волны подталкивали телевизор и видик, трудившиеся без перерыва. Кажется, что Космосу куда интереснее пялиться в красочный экран, попутно следя за тем, как дочка приветливо агукает, увидев любимых персонажей мультфильмов, чем выслушивать гениальные идеи Пчёлы. Это и не устраивало…

— Слушай, Космосина, тебе в детстве этой ботвы не хватило? У меня уже в ушах стоят эти «у-у-у», я рассказать тебе нормально ни хрена не могу… — Витя не оставлял шанса превратить субботу Космоса в деловую среду. — Перед кем тут распинаюсь, как артист балета, твою мать! Что у тебя там на космодроме, погода испортилась?

— Не переживай за меня, а то рано седина пойдет, бабам не будешь нравиться! — Космос стряхивает с себя леность, вспоминая, что замысел родственника отвечает ключевым потребностям. Развиваться нужно во всех направлениях. Но Пчёлкину достался неблагодарный собеседник. — Какой балет? Академический? Мне Лизкиных институтов хватает, вон, сама поперлась в то же болото кидаться, не нагнетай!

— Финансово-кредитный, твою налево, — часто Пчёлкин находил повод для пререканий с Космосом буквально из пыли, — и как тебе мысль? Давно следовало начать, а не сидеть на одних сундуках…

— Пробивай эту тему у Белого! Фила подключай, а там видно будет, — Космос стал озираться по сторонам, очевидно, вспоминая, что он не просто так сидит дома, — и что ты тут развёл? Вчера вроде пятница была, а ты на месте, к сестре на харчи, как штык…

— Благословения твоего инопланетного не хватало, — Пчёлкин спешит себя успокоить. — Без базара! Раз почти согласен, можно и жахнуть! Есть у тебя для рывка что-нибудь?

— Какой, блин, жахнуть? — говорит Космос, кидая взор в сторону дивана. — Нашёл пивнуху на выезде! Времена пошли другие, повод нужен реальный, а не твои маленькие пятницы…

— Папашка, смотрю, что за год в башке чего-то прибавилось, — Вите становится смешно, когда он понимает, что Кос пытается изобразить Цезаря. Быть в курсе всего, что замышляется в мире, и стараться следить за милейшей Арькой, которая уснула под негромкое рокотание телевизора, — или зубы мудрости вылезли нежданно? Поясни за жизнь семейную? Интересно, как вы, неугомонные, ещё не поубивали друг друга!

— Все от большой и чистой любви, чтоб ты понимал! И, Пчёлкин, ты сейчас разбудишь хозяйку… — Космос переместился к грядушке дивана, подняв дочь на руки так, что она не вздумала просыпаться, а лишь крепче ухватилась ручонками за отцовские плечи, не открывая сонных глаз, — гаркай тише, в самом-то деле! И не выражайся! Арька, конечно, хранит обет молчания, но память-то разные приколы подбрасывает…

— Вот это ни финты себе, ловкость рук… — сбавляя интонации в хрипловатом голосе, заметил Пчёла, удивленный тем, что Аря поддается на уловки отца.

— Под твои сказки, Пчёл, дам всех возрастов в спячку клонит, — Космос продолжал укачивать дочь, посматривая на часы; ждал, когда вернётся Лиза, — чего тут про Ёжатину говорить?

— Не натравливай Ежа против дядьки, — дети не были близкой темой для Пчёлы, но племянница, без сомнений, пробуждала в нём теплые родственные чувства, — всю жизнь одни претензии, всё Витя Пчёлкин вас куда-то втягивает! И, Кос, мы чего-то нить разговора потеряли. Стареем?

— Да все ты правильно говорил, правильно, Пчеловод! — Аречка, уловив ослепительный солнечный луч, заглянувший в комнату, перестала поддаваться укачиванию, и, недовольно разлепив тоненькие веки, замотала светлым хохолком. Космос кивнул ей головой в знак того, что всё хорошо, и, поцеловав в пухлую щёчку, отпустил играть на ковёр. — Это ты нарулил дорогу, флаг тебе в руки! А остальное не нам двоим решать, сам в курсах, что всё надо перетирать сообща…

— Кос, принял, не грузись, — дальнейшее обсуждение вопроса оказалось бы, по крайней мере, безрезультатным, потому что вместе с Ариадной проснулась и её энергия. То была реакция на Пчёлкина, который вальяжно развалился в кресле Космоса, начав показывать ребенку странные рожицы. — Арька, смотри, как умею!..

— Чего ты мне алмазных сокровищ распугиваешь, Бармалей? — стараясь не растянуться на полу, Кос присаживается на ковер рядом с дочкой, и Аря, признавая за отцом роль главной игрушки, хватает мужчину за щеки, пытаясь их растянуть. Чистый детский смех раздаётся по комнате, и Космос поддаётся миниатюрным ладошкам, вызывая на светлом личике Ариадны широкую улыбку. — Видишь, Пчёл, какой классный Ёж! Космический…

— Она у нас вся в мамку, — если не замечать мелкие повадки карманного космонавта, то всё так и было, — не струхнёт!

— Если хорошо, то в мамку, Пчёл?

— Ты ещё спорить из-за это будешь, карандаш?

— Буду! Потому что не ты её придумал, жук…

— Но всё лучшее ведь в маму!

— Кто тут сказал про маму? На весь этаж галдёж слышно, а стены вроде не картонные!

В коридоре послышался бодрый голос Лизы, и внимание Космоса и Ари мгновенно переключилось в сторону пришедшей. Девочка, подбежав, обхватила материнские ноги, без слов прося, чтобы её таскали на руках, а попытки Пчёлы настроить Холмогорова на волну реальности окончательно упали в пропасть. Кос кинулся поздравлять Лизу с заветным поступлением в аспирантуру: девушка не успела сказать ему и слова о событии, но по её румяному и довольному лицу всё стало предельно ясно. Вите оставалось лишь хлопать в ладоши второму учёному в семье Холмогоровых, которым, по воле судьбы-злодейки, станет его собственная сестра, а не сын профессора астрофизики.

— Космонавтик! Все, теперь будешь учиться вместе со мной! Что такое для нас четыре года? — Лиза нагнулась, чтобы приобнять дочурку, по которой успела соскучиться всего за два с половиной часа. За год, проведенный вместе с Аречкой, это ощущение сроднилось с Холмогоровой, как вторая кожа. Ей всегда не хватало дочери, когда она оставляла её на других. — Ребята, простите, пришлось зайти на почту, от Ёлки письмо заказное пришло с фотографиями и новостями. Нет, не волнуйся, Кос, они ещё не вздумали открыть филиал здесь, так что я сижу ровно! А Настюха симпатичная на мордашку получилась, я не удержалась, глянула! Жаль, что на выписку вы меня не пустили…

— Куда ты одна без меня поедешь, профессор кислых щей? — Космос удовлетворен тем, что желание Лизы исполнено. Она сделала это сама, без постороннего вмешательства в отличие от тех, кто решал вопросы в прогнившей системе за пачку капусты разного номинала. Весомый повод для гордости! Но одновременно он твердил себе то, что главное для Лизы — это семья. Он, она и Аря. Остальное, так или иначе, играло второстепенные роли. — Мы тебя с Арюшкиным никуда не пустим…

— Конечно, мне двух детей одних оставлять не вариант, что скажешь, дядь Вить? — Лиза подмигивает брату, смотря на него, как член тайного общества. — Шучу, Космос! Я поставлю вам чайник, но погода хорошая, мы с Ёжиком в парк пойдем, погуляем немножко. Без нас не скучайте! Чешите языками, сколько влезет…

— Какая у меня щедрая сестрище, — Витя не мог остаться в долгу, — давай, не умотай мелкую!

— Бедствие ты рыжее, Вить, капитально! — быстро сделав элементарные приготовления на кухне, Холмогорова пытается в ускоренном темпе нацепить на Арю осенний утепленный комбинезон, в чём преуспевает. — Ладно! Люблю, целую! Пока…

— Осторожнее, носы прикройте, — назидательно произнес Кос, помахав дочке увесистой ладонью, — ноябрь всё-таки!

— Хорошо, Космос…

Холмогоров не знал, насколько долго может смотреть, как Лиза крутится перед зеркалом, отряхивая драповое пальто, удачно подчеркивающее плавную высокую фигуру. Или как она собирает Арю на площадку, позволяя крошечной моднице сделать выбор между розовым и красным шарфиком. За прошедший год Лиза достаточно преобразилась, что было заметно по невыразимой женственности, затаенной в каждом движении. Заставляла собой любоваться, хоть Кос всегда ненавидел, когда она уходила.

Однако ныне Космос совсем спокоен. За год, пролетевший заботами о подрастающей Аречке, Лиза стала не просто его женой — спутницей жизни, которой не будет замены. Его Лиза стала матерью, и Космос находился в полном убеждении, что, несмотря на темные кривотолки, был обязан сохранить погоду, царившую в доме. Любовь…

Любовь, которая их связывала. Любовь, которая подарила им Арьку. Все этим двигалось…

Ему в очередной раз не поверят? Наплевать!..

Космос мастерски умел обманывать чьи-либо ожидания.

— Пчёл, знаешь?

Воспользовавшись временным отсутствием Лизы и Ари, Кос решается вызвать друга на откровенность. Вопрос задать. Философский, риторический. Может, незначительный. Пчёла имел полное право на конский ржач, а уж особенно после таких маразматических заявлений, но попытка не пытка…

— Я знаю, что ничего не знаю, брат…

Витя не пытался понять, почему зачастую Кос способен копаться в себе, как крот в темной норе. Кажется, что это почти завидное умение, но Пчёла не собирается чему-то учиться. Если бы умел, то, может, не осталось на задворках памяти запретного имени той, которая прогнала, оставляя желать у моря погоды. Или у безответного озера…

Но Пчёла сам повелел себе оставить прошлое там, где ему самое место. Где-то в районе Патриарших, куда он никогда не вернётся. Он всем доволен, крепок духом и здоров, а это являлось основным в нелёгком споре с фортуной…

Будем жить!..

— А кто сомневается, чудило?

— Бля, ну к чему завёл песню?

— Я тебе о другом…

— Не копайся, как кот с бубенцами, валяй!

— Пчёл, — выдерживая недолгую паузу, Кос роняет слова, не представляя, на какую почву они лягут, — а, может, мы, в самом деле… не тем занимаемся? Фиг его, но… тебя такая мысль не посещала? Я просто иногда на своих смотрю, думаю…

Не стоит сомневаться, что Пчёлкин крайне удивлен подобным вопросом, заданным без веских причин. И от кого? От Космоса!..

От Космоса! Который не терпел полумер, принимая на свои плечи власть авторитета, достатка и неизведанных дорожек. И первым ступил в это болото…

Пчёла не отрицал, что с появлением собственной семьи Кос обзавелся болевыми точками, но не верил, что друг способен соскочить. А Лиза слишком хорошо изучила мужа, чтобы ломать, слепо подчиняя своим интересам. Витя и сам никогда не будет спокоен за сестру, которая сама определила, каков её выбор, но шут его знает, почему Коса занесло в сложные материи!

Полет нормальный?..

— Твою мать, Космос, приплыли!

— По-людски ответить можешь, аквалангист?

— Каждому своё, — изрекает Витя дикторским тоном, надеясь, что Холмогоров доволен ответом, который не мог отличаться однозначностью, — а там посмотрим, куда занесёт.

— Как знать, как знать, — ветер перемен не каждый раз благосклонен к своим детям. — Я тебя услышал, Пчёл! Ты не Аристотель, но что-то смыслишь…

— Извиняй, Космос! Из меня Аристотель, как из тебя профессор астрофизики, так что по советам мы оба продули…

— Один один…

— Пошли покурим? Здоровее будем?

— Хрен с тобой, пошли!

— Узнаю каланчу!

— Если зажигалки нет с собой, то ищи наверху, вроде заправил.

— Все своё ношу с собой.

Не торопясь уйти вслед за другом, Кос, подойдя к венгерской стенке, бережно поправляет рамку с фото, на котором запечатлены жена и дочь. Они улыбаются ему…

***

Полчаса на детской площадке оказались достаточным временем для того, чтобы Ариадна, махнув ладошкой на качели, расположилась в колясочке, играя с любимым плюшевым утёнком в синей матроске. Лиза устроила дочь удобнее, и, поправив розовую детскую шапочку, решила отправиться домой прогулочным шагом. Их уже ждали…

Словно в противовес желанию быстрее оказаться рядом с Космосом, Лиза заметила, что у коляски ломается колесо. Как-то докатиться до пункта назначения им ещё хватит, но, похоже, Аречке нужен новый прогулочный транспорт, в котором она не будет недовольно восседать. И не только из-за того, что механизм испорчен. Мамин космонавтик рос не по дням, а по часам, две недели назад отпраздновав первый день рождения. Большой человек! Очень похожий на Космоса пронзительным взглядом и прямым профилем, но со спины напоминающий ранние фотографии Лизы. Удачное сочетание…

Жизни без дочери Холмогорова не мыслила, не пытаясь представить, что всё пошло бы по иному сценарию. Не так давно она желала максимально отложить момент появления в семье ребенка, а когда узнала о беременности, то с трудом окуналась в предназначение, суть которого не успела понять, наблюдая за собственной матерью. Но в момент первой встречи с Арей, славной и родной, Лиза вдруг отчётливо осознала, что всё, что от неё требовалось — любить. За этим чувством неизменно приходили и другие вечные вещи…

Но Лиза не смогла бы так рассуждать, не будь с нею рядом Космоса. Она хотела стать мамой именно его ребенка, который соединит их больше, чем кто-либо на земле. А когда это произошло, то ощутила, что маленькая вселенная устоялась. Бессмысленным стал злобный и завистливый шёпот за спиной, оценивающие чужие взгляды. Никому и ничего не хотелось доказывать! Лиза не знала, почему именно сегодня об этом размышляла, но ей очень хорошо. Сердце пело, вопреки первым денькам ноября…

Арьке сложно усидеть на месте, когда вокруг раскидан каскад осенних листьев, делающих город живописным, будто с картины искусного художника. Дай волю её непоседливости, и девочка побежит к ближайшей кучке желто-коричневых лепестков, вскидывая жухлые остатки зеленой природы к небу. Но произволу не дает совершится поскрипывающая коляска, и Лиза тормозит у лавочки, невесело заключая, что только похода в «Детский мир» им не хватало…

— А говорила твоему папе, что синюю брать не надо, — в вопросах, связанных с бытом ребенка, Лиза уж точно могла похвастаться нужными знаниями. Но иногда они оказывались бессильными перед упрямством Космоса, который априори угадывал, как делаются дела, — куда это годится? Арюш, погоди немного, мама думает!

— Действительно! Ни в какие ворота!..

Женский голос, наполненный незлой насмешкой, окликает со спины, и Холмогорова не обратила бы на него никакого внимания, если бы не помнила, кому он принадлежит. Инстинктивно ухватив дочь на руки, Лиза, к началу, не поверила себе. Но Софа материализовалась перед глазами меньше, чем за пару секунд. Она стояла рядом, как и тогда, когда проводила с подругой целые дни. Во времена, когда они были студентками юридического института, без царя в голове и настоящей ответственности. Эти беззаботные дни не придут к ним и во снах, но вспоминать о них по-прежнему приятно.

Увы! Расставание с Витей сделало Софку неприступной. Ни Тома, ни Лиза не могли вызвать Голикову на былую откровенность, которая читалась в характере озорной чумы. Уже от Константина Евгеньевича девушки выяснят, что Софка решила уехать на несколько месяцев на родину матери. Она попросила не звонить, не искать с ней встреч, позволяя жить, как полная отшельница, которой необходима передышка от людей. С ней была бабушка — старенькая мама покойной Марины Владленовны, а большего окружения Софа не желала. Только бы чаще видеть отца, но Голиков-старший не мог позволить себе часто отлучаться из столицы.

Лиза и Софа не виделись целый год. Перед отъездом Голикова клятвенно пообещала жене Космоса, что сама найдёт её, когда наступит решающий момент. Очевидно, что час пробил. Но как реагировать, помня, что нити дружбы подорваны прошлым октябрём? Как известно, встречи не бывают случайными.

Они остались близкими людьми, но пропасть, взращенная недосказанностью, никуда не исчезала.

Исчезнет ли сегодня?

— Я успела подумать, что ты забыла всех нас, как кошмарный сон, — слова приветствия забылись, уступая место конкретному мнению, — столько времени прошло!

— Годок, — Софе не легче, чем подруге, но она старается держать лицо, подмигивая Ариадне, которая без стеснения её разглядывала, — а у вас с Холмогоровым целый человек подрос! Жалею, что не увидела её раньше. Но мне пока нечем похвастаться! Правда, Лизка, бывают ситуации, когда понимаешь, что всё! Хватит…

— Ты говоришь про Пчёлу? Что же, никто и не думал перечить тебе в этом вопросе, — всем в окружении было жаль, что Витя и Софа расстались. Но далеко не каждый знал причину. Если узнали бы Беловы, то скандала долго ждать не пришлось, — но нам с Томой тебя не хватало.

— Брось, Лиза! Вы с Томкой знали, что я вляпалась в месиво по самые уши, но вылезла бы, не посеяла же совесть в стогу сена… — Софка наконец-то может признать, что её по-настоящему отпустило. — А если хочешь узнать про мои прошлые разочарования… Ещё год назад я очень любила твоего брата! Думала, что другого не будет. Кому он такой с тараканами в башке нужен? Кто будет его терпеть? Жаль было дурака! Зря…

— Он в гордость решил сыграть, — Лизе известно, что не одной Софе было трудно пережить расставание. Сначала Витя изображал полное равнодушие, что продолжалось, без малого, месяц. А после выпалил сестре всё, что накипело. Прошло ещё некоторое время, и то, что Софка предпочла ему одиночество, Пчёла постарался стереть из памяти. Насколько успешно — непонятно, но он решил идти вперёд. Но груз ненужной привязанности продолжал отягощать мятежную пчёлкинскую душу, — и сыграл, как видишь…

— Чёрт дери! Я и сейчас что-то к нему чувствую, было бы странно, если бы я сказала иначе… — Софа честно могла признаться, что безвольное сердце трепетно летало от одного вида парня в черной кепке. Но бизнесмен в темно-зелёном плаще оказался ей чужд. Он любил другую. — Чувствую, но не так, как это было раньше. Но, поверь, Пчёлкин — это последняя причина, по которой бы я собрала чемоданы, уехав от старой бабушки! Слава Богу, что в этот раз удалось уговорить её переехать в Москву. И вот я здесь…

— Но ведь у тебя были причины меня найти? — подумав, что при таком состоянии коляски, они смогут без приключений дойти до квартиры, Лиза усадила Арю обратно, дав передышку для рук. Малышка любопытно глядела на молодых женщин, будто напоминая, что они крадут её время. — Это интересно и Аречке! Расскажи…

— Не из-за бабушки я же с деревни отчалила, нам там и так прекрасно солнышко светило, — ведь в один момент Софе почти показалось, что в глубине России она нашла свое место силы, — но мое «хватит» было прервано одним товарищем! Сначала думала, что отстанет, ведь привык же, что со мной нет порядка. И уже не номенклатурная штучка, другие времена. Но прилип, как банный лист к известному месту! Привязал…

— Значит, Никита Милославский прервал твоё заточение? — смутно вспоминались прежние студенческие времена с историями Софки про сына друзей родителей. — Стоило этого ожидать, видя, как он на тебя смотрит, Софа. Но боюсь представить, каким благим матом ты могла покрыть его несчастную голову, когда он появился на твоём пороге…

— Ему полезно, но и мне не захотелось рвать! Думала, что позже вернусь в Москву, заживу ровно! Чтобы совсем не одичать, отца не тревожить и бабушку по докторам отправить, а все оно вышло…

— Что вышло, Софокл? — Лиза с опозданием замечает, что красивую ручку подруги украшает золотой ободок кольца. Обручального.

— Я такая же Голикова, Лиза, как ты Павлова! Два месяца…

— Надо же!

— Во глубине сибирских руд! С телеграммой от папы и слезами бабушки…

Победа сопутствует смелым. Ник Милославский постоянно напоминал Софке, как должна быть устроена её жизнь, и, урвав заветный час, стёр с миловидного девичьего лица вчерашние слёзы. Лиза может обрадоваться за подругу, но душа продолжала болеть за брата. Вместе с этим, Холмогорова помнит, что Витя мог не допустить подобного развития событий.

Допустил. К чему сожаления?!..

— Это прекрасно, Софа! Это очень хорошо, если между вами что-то прозрело, — и главное, чтобы не с больной головы на здоровую, — и поэтому поздравляю! Жаль, что раньше не сказала…

— У тебя есть персоны важнее, чем ворчливая Генераловна. Поверь мне, Холмогорова! — Софа наклоняется к синеглазой егозе, которой не слишком нравился разговор мамы и незнакомой тёти, и, всмотревшись в смешливое личико, не теряется в догадках. — А если девочка похожа на отца, то это, Елизавета Алексеевна, к счастью! Молодец, Арюша! Продолжай в том же духе…

— И что думаете? — Лиза забыла про то, что теперь действительно задерживается. — Остаётесь здесь? Мы бы смогли чаще видеться! Тома вздохнёт спокойно на твой счёт…

— Нет же, Лиз! Томку найду, чтобы она не проклинала меня за молчанку, но жена всюду следует за мужем! — даже если супруг покладист нравом, каким бывал Никита Милославский, когда его не злили. — А я, как и ты, необычная жена, но по другую баррикаду. Хотя твоему способному уболтать то, что не убалтывается, нашлось бы и другое место под солнцем! Но я не вздумаю пихать свое мнение, куда не просят… К тому же далеко буду, как скандинавский викинг. Копенгаген — столица Датского королевства! Пишите письма, не скучайте…

— Нику положена медаль за мужество, — Скандинавия не была так привлекательна для дипломатической службы, как туманный Альбион или Пятая республика, но оставалось выразить надежду, что это то, за что боролся Милославский, — дождался своего!

— Лиза, мы все дождались своего, — Софья Милославская уверена в правильности собственной лунной дорожки, — и не можем растерять, несмотря на то, что всё меняется…

— Определенные люди и понятия не исчезнут, — Лиза Холмогорова знает, что при любых обстоятельствах будет бороться за свою семью, — как бы небо не рухнуло, какая бы жизнь не была длинная!..

— В этом ты абсолютно права! Мы должны беречь то, что у нас есть, а не разбрасываться…

— Истина в последней инстанции, как говорят на многострадальном очном факультете, с которого ты вероломно отчислилась…

— Скромный фотограф не берётся спорить с господами судьями и адвокатами!

— Ни о чём не жалеешь?

— Ни капли…

— Это даёт надежду!

— А без этого никак…

Софа нашла заветный выход из замкнутого круга. Больше не стоит лепить изменчивый абсолют из того, чего в действительности не существует. Новая жизнь протянула к ней руки, и она не стала отказываться от собственной доли…

***

Возвратившись с прогулки и озадачив Космоса пострадавшей коляской, Лиза с облегчением ощутила, что к ней вернулась непринужденность, потерянная после первого взгляда на пропавшую Софу. Но они расстались на доброй ноте. Лиза чистосердечно надеялась, что подруга не будет метаться, однажды осознав, что совершила неверный шаг в сторону. И сталь в её изумрудных глазах не убеждала в плохом. Все правильно…

У всех своя дорога, свой путь. И если Софа всем существом внимала тому, что голубые омуты — к беде, то Лиза ни умом, ни сердцем не могла отделить себя от любимого космического пространства. В этом и суть. Никто не обязан быть идеальным. Нужно найти своё…

А с тем, что с завидной регулярностью подбрасывает насмешница-судьба, всегда есть способы разобраться. Лиза не хотела искать подводных камней…

— Красивая, признаю! С каретой косяк вышел, не заметил батя брака… — уловив момент, когда Аря спокойно играется в стоге погремушек и зверюшек, позабыв о родителях, Космос прижимает к себе жену, приложив щеку к золотистой макушке. Лиза не вырывалась, а лишь накрыла мужские ладони, сцепленные у неё на животе, своими. — А, Пчёла, чё ему? Ушёл, труба какая-то позвала! Но я в его махинациях не участвую…

— У нас другая программа передач, которой мы, похоже, надоели со своими ладушками, — к счастью, когда Арька чем-то сильно увлечена, как горой разнообразных игрушек, которые валились на голову Холмогоровых со всех сторон, было время рассказать Космосу о знаменательном разговоре. — Но, Кос, мы задержались не из-за поломки. Как-то бы я эту бандуру и Арю за руку домчала, а тут внезапно, как чёрт из табакерки… Угадай, кто? Как в фильмах, честное слово!

— Громов, что ли? — без всякого радушия пробурчал Космос, припоминая, что жизнь сталкивает его со Славкой в самые непредвиденные моменты. Пусть и следует помнить добро. — Морда прокурорская! Мало того, что в роддоме бошками столкнулись…

— Космос, когда эта шарманка заглохнет? Парень дурью не страдает, ему повезло на Боровицкую! Есть чем заняться, тем более их Таня не старше нашего зайца, — в том, что судьба немного посмеялась, когда Лиза и Карина обнаружили, что лежат в палатах через стенку, была особенная ирония. Но иногда Холмогоров забывал, что смеяться разрешается не только с его звездных шуток. — Софу я встретила! Что ты, Кос, сложно угадать? Мазила!

— Опа, сестра по разуму нашлась? — и все-таки хорошо, что Пчёлкин вовремя сделал ноги. Разговоры о Голиковой велись братом лишь после приличного количества, принятого на грудь, а на трезвую голову эта тема и вовсе портила ему настроение. Все сошлись на том, что вчерашний день тревожить не стоит. Всякое бывает. — И как? Кто-то в пролёте?

— У неё всё наладилось, — Лиза оборачивается к мужу лицом, похлопывая его по сильным плечам, закрытых от её касаний голубой рубашкой. Кинув ласковый взгляд в соседнюю детскую, где Арюша, как и десять минут назад, потерялась в своём измерении, голубоглазая возвращается в крепкие объятия космического чудовища, — расписались с Ником, на чемоданах сидит. Не изводит себя тем, чем не следовало. Такой поворот, солнце! Представляешь?

— Не представляю! Блин, сериал бразильский, канал «Москва»! Дала, мать честная, стране угля, ничего не скажешь…

— Ты её осуждаешь?!

— Нет, но, походу, с Пчёлкиным теперь точно всё…

— А оно было непонятно?

— Какой дьявол их путает?

— Человек уехал в Сибирь, Космос, в Сибирь!

— От Пчёлы, как декабрист…

— Чтобы не попасть в ту же реку!

— За человеком и поехать можно! Знаю я одну красотку, ездил за ней!

— Её случайно не Лиза Павлова звали?

— Звали! А потом замуж за меня вышла, фамилию сменила, Холмогоровой стала!

— Найди пять отличий, Кос!

— Как вечером найду…

Говорят, что когда любишь, то отпускаешь без сопротивления, отрицая любые методы борьбы. Бред! Космос не отпустил бы от себя Лизу, и поехал бы за ней в сумрачный Ленинград снова. Если понадобится, то он не устанет покупать билеты на самолёт, ноХолмогоров искренне верил, что не позволит подобному произойти. Ему не нравилось примерять на себя несчастные случаи, но осознание того, что собственная звезда не повернулась спиной, грело, как летнее светило. Его…

— Я тебе же про Софу рассказывать пытаюсь, а ты…

Космос не исправим. Лиза не договаривает фразу, безнадежно о ней забывая, но с нежностью захватывает чувственные губы, потому что Кос приблизился к ней теснее. Девушка не выдерживает прямой атаки, поддаваясь, как впервые. Потому что любимые губы самые мягкие и желанные. Хочется касаться трепетно, окунаясь в бесконечный поток поцелуев. И она не сможет его отвергнуть.

— Я про тебя думаю, милая, — рядом с Лизой Космосу без надобности вести беседы о других. Это не его история, а та, что обнаружила в нём сердце, светла и лучезарна. — Каждый кулик своё болото хвалит, помнишь? Вот и я такой! Неисправимый…

— И я действительно ничего не хочу с тобой делать.

— Не хочешь, алмазная?

— Это было бы слишком легко…

— А мы лёгких путей не ищем.

— Если бы ты бы другим, вряд-ли мне пришлось говорить тебе то, как я сильно тебя люблю…

— И признавать, что любишь не сильнее, чем я!

— Может, не будем в этом тягаться?

— Это наше нормальное агрегатное состояние.

— Твердое, жидкое или газообразное?

— Космическое!..

Несложно влюбиться в образ, созданный мечтательными пожеланиями и навязанным мнением. Для невооруженного глаза он божественно прекрасен, располагает целым набором качеств неприкосновенного идеала, и может… не существовать, оказываясь дымкой кошмарного сна, в котором чуждо и страшно. Полюбить сложнее. Настоящая любовь не поддается рациональному объяснению, не сдерживает эмоций и не видит причин для оправдания собственной высокой основы. Никогда не узнаешь — за что любишь!

Лиза любила Космоса, доподлинно зная его слабости, нередкую вспыльчивость и взрывной характер. Космос любил Лизу, понимая, что она далеко не покорный ангел, который обещал ему мир, и при случае изведёт холодом настолько, что счастливое время имело шансы показаться легендой. Но минус на минус рождал абсолютный плюс. Этот символ с гоготом прыгал по коридору, как солнечный зайчик, и, добравшись до спальни родителей, просился на руки, разрешая все противоречия.

Что бы не случилось в будущем, которое не спешило толковать изменчивые тайные знаки, для Космоса и Лизы всё предрешено. А небо в алмазах, мифическое и хранимое, будет неотступно следовать за ними. Стоит посмотреть в глаза Ариадны…

18 февраля 2018 — 23 июня 2020 гг.