Один в океане [Ален Вьен] (fb2) читать онлайн

Ален Вьен Один в океане

“Когда от вас отвернётся жизнь,

Когда не бьётся сердце в такт,

Вас примет смерть

И зажжет маяк,

И проведёт ваш свет

В свой личный мрак”

1.

Тихая водная гладь, изредка нарушаемая дуновениями ветра, простиралась от одной неизвестности к другой, не тревожа ничьё иное присутствие. Но не только ветер заставлял волноваться океанические просторы. Под небом, какое бывает только после сильного шторма, расположилась изуродованная яхта, явно пережившая встречу с нечто, что обладает колоссально разрушительной силой, о чём свидетельствовала царившая разруха на палубе.

Дымчатого цвета облака взвились ввысь и, собирая пожитки, спешили за своей огромной армадой, разрушающей любое сложившееся до них спокойствие. Сопровождаемые освежающим ветерком они быстро уносились куда-то на восток, желая сломить всё на своём пути.

Яхта, раскачиваясь и поддаваясь натиску ветра, будто невзначай, беспокоила сон, пожалуй, единственного живого существа на ближайшие тысячи километров. Это был человек, измученный и истерзанный от продолжительной борьбы со стихией, он лежал и не шевелился, никак не подавая никаких признаков жизни.

2.

По всей палубе были разбросаны самые различные объекты. От банок с едой до удочек и снастей. Все это слегка приходило в движение, перенимая то один борт, то другой от легких прикосновений волн. Кое-где даже виднелись грубо сделанные отверстия неправильных форм; неглубокие отметены, виднеющиеся почти везде, всюду сопровождали взор, казалось, что их числу нет предела. Но там, где не было их, к примеру, на отдельных металлических участках, были вмятины и следы от сильных ударов чего-то массивного. И все это обрисовывало картину, как место и последствия ужасной встречи, случившуюся от всего лишь одного решения.

Кроме мелких повреждений и общего хаоса, на передний план выходила сломанная почти ровно пополам деревянная мачта, у которой местами были видны зарубки, а кое-где она и вовсе выглядела словно израненное тело.

И именно ее первой почувствовал лежавший без сознания человек, точно также израненный местами. На его руках красовались свежие раны, по ногам же текла еще не засохшая кровь. Пятки были изодраны, а порезы на руках пылали огненными красками. Любое прикосновение, даже обычное дуновение ветра, отдавало болью. А соль от морских вод только усугубляла состояние, в итоге заставив резко проснуться некогда бездыханное тело и с криком заявить о пока что не угасшей жизни.

Сложности начались сразу же. Сначала не без упорства он попытался раскрыть веки, засохшие и слипшиеся, что уже начало потихоньку, но заметно забирать часть тех остатков сил. После он попытался привстать, опершись на руку, но быстро поплатился за свою решительность: режущая боль огненной стрелой схватила ладонь и, пробравшись до костей, сломила все планы беспомощного существа. Не справившись с этим, он остался лежать, стараясь не делать никаких движений, от которых он то и дело вскрикивал, морщился и тяжело дышал. Ему оставалось только бездвижно оглядывать бесконечные поля океана с надеждой на скорое облегчение.

Но оно все не приходило. И он без всякого желания смотрел на эти плавные переливания волн, убаюкивающих своей монотонностью, уже изрядно успевшие надоесть за не первый день пребывания в этой тюрьме с несуществующим концом. Все их движения казались ему с синхронной точностью. Их танец сначала с возрастающей, а затем убывающей интенсивностью, так или иначе, успокаивал, предоставляя ему шанс расслабиться и прийти в себя, но он лишь вновь начал постепенно погружаться от немощности в сон, впоследствии унесший его глубоко в себя.

3.

Шум бьющихся об борта миниатюрных водных гор незамедлительно стал перерождаться в нечто другое, во что-то ему знакомое, отчасти родное. Удары, волнующие лодку, как маятник в руках опытного гипнотизёра, плавно меняли ритм, никак не тревожа гостя, а через некоторое время этот самый оркестр водных пространств мягко сменился на гул городской суеты, где машины активно участвовали в спорах между собой, где слышны были громкие голоса людей и звучание всевозможной музыки. Все это ему напомнило дом или же место, которое условно им являлось.

Мелодия оживленных улиц вселяла ему тепло и сладкую уверенность, что все то, что было, являлось сном, а сейчас он проснулся и находится в реальности. Он с удовольствием нежился в этих ощущениях, боясь спугнуть это чудо, но как бы он не старался сохранить его, ему не было суждено продлиться дольше положенного.

Ведь жестокая реальность, представшая пред ним злодейкой, с кровожадными планами не желала, даже на пару часов, отпускать его на волю, даже на незримую и в мыслях воплощенную. А его сопротивление в виде стараний заснуть после очередного пробуждения, мигом разрушалось, лишь дав заветные по десять-пятнадцать минут на каждую дремоту.

И уже на четвертый раз такого аттракциона он не выдержал и отбросил сладкий зов заснуть опять. Его глаза снова оглядели жалкую посудину, грязную и искорёженную, затем посмотрел на все то же неизменное море. Мир, в который он попал, не был для него пугающим, его холодный вперемешку с разочарованием взгляд бесстрашно оглядел сначала все вокруг, а затем себя. Кровь, раны, рванная окровавленная одежда – все это не только его не удивляло, но и будто являлось для него чем-то обыденным. Правда, встать по-прежнему не было для него возможным, отчего его лицо побагровело, не от возникшей крови, а от ярости, к тому же зверской, и с нечеловеческими криками на весь океан, с болью по всему телу, в особенности в области ребер, он начал потихоньку вставать, непроизвольно поддерживая одной рукой те самые ребра, другой же, опираясь, поднимать свое тело.

Через несколько минут ада, точно побывав там, он сидел на кормовой части корабля, свесив ноги и устало уставившись вперед себя. Еще пара минут и он с тяжелым вздохом, но по-прежнему с равнодушием в голосе, тихо произнес:

– Опять… опять… и не повезло же мне выжить, все щадят меня, а зачем? Как встречу, обязательно задам этот вопрос.

Затем он сделал глубокий вдох, как можно сильнее выпрямил спину, отображая на лице всю сложность этого, выставил руки в сторону и полетел спиной назад, ни о чем не сожалея позже. Удар. И новый истошный вопль оглушил океан.

4.

Ему не хотелось вставать, он жаждал лишь одного, и это одно все его никак не посещало. Две вечно враждующие стороны в новой схватке сцепились в его туманном разуме, и то одна, то другая захватывала лидерство, стараясь приуменьшить значение своей соперницы. Тонна мыслей, безумная суматоха в душе и нескончаемая боль не давали ему уже, наконец, просто лежать, ни о чем не думая, отчего он захотел вновь напоследок перемотать дни назад, и как книгу, пролистать их у себя внутри.

Первым он представил своих друзей, а точнее друга и подругу, которая единственная отзывалась теплом где-то в глубине под грудой негатива, хоть и не долго. Волнами горя и скверны захлебнулась та приятная отдача от мысли о ней, ее светлый образ потускнел, а затем и вовсе не имел ничего общего со светом.

– Ты такая же, как и он, два сапога пара, два нищенских поборника своих эгоистичных ценностей. Ха, но если он не стеснялся показывать свой вечный эгоизм в целях исключительно личного обогащения, продолжая писать свои жалкие сообщения лишь в нужное ему время, то ты умело скрывала свое лицемерие под громадой заботы и постоянного дружелюбия, якобы заботилась, якобы волновалась в тревожный час, а на деле держала меня при себе, чтоб воспользоваться в нужный момент! Думала, я не вижу это… разумеется, я же, думаете, совсем придурок… это уже не имеет значения, мне не привыкать терпеть, зато, надеюсь, им хорошо. Хотя интересно, известно ли им истинное предназначение дружбы? Они наверняка недоумевают, куда это я запропастился, если вообще вспомнили обо мне. Увидеть бы их разочарованные лица, ух, сплошное наслаждение. А надо было слушать меня и внимать моим словам! Но нет, я же, думают, произносил их в шутку, не всерьез нес несуразицу, так пусть теперь подавятся моим отсутствием.

После некоторого времени обдумывания сказанного, ему стало стыдно, он отвернул голову и закрыл свои глаза.

Слабый ветерок щекотал его оголенные ноги, солнце щипало глаза, а морская соль неумолимо выедала кожу. К этим же страданиям присоединился и голод, который резко и беспощадно заявил о своем приходе. Но ничего уже не было способно прервать его размышления, а очередное дуновение ветра только направило их в нужное течение.

5.

Тот день вспоминался с неохотой, с мысленным скрежетом в зубах, ведь с такого же солнечного денька все началось и, возможно, закончилось. Тот же ветерок, то же солнце подарили ему возможность представить свои мысли более отчетливо; они напоминали ему тот злосчастный день лишь одним своим присутствием:

Скрипучая пристань с виднеющимися из досок гвоздями приветливо завлекала к себе на экскурсию, чтоб показать свою коллекцию самых разнообразных посудин, содержащая в себе от уродливых рыбацких лодок, водных скутеров и катеров до не менее богатого ассортимента яхт. И именно одна из этих белоснежных красоток привлекла его, тихо стоящего и задумчиво разглядывающего то океан, то яхту.

– Что, заинтересовала?– улыбчиво спросил хозяин одной из лодок, заметивший заинтересованный взор потенциального клиента.– Арендуй, не пожалеешь, искренне говорю. Помнится, тоже сомневался перед покупкой, но потом попробовал и все сомнения вмиг отпали как-то сами собой, осталась только безудержная страсть и чистейшее удовольствие. И ты захочешь купить себе такую же, если все же решишься остановить свой выбор на ней, это я тебе точно говорю.

– А в океан она сможет выйти?– с вялым энтузиазмом в голосе спросил он продавца.

– Конечно.

– И во сколько мне обойдется неделя аренды?

– Неделя? Сейчас посчитаем. Так чуть больше ста тысяч, но готов дать в качестве бонуса дополнительный день.

– Хорошо, мне нужно отлучиться на пару часов, по приезду обговорим оставшиеся детали, и я буду готов оплатить.

Он уже развернулся, чтобы уйти, ведь дело сделано, он договорился, и ему оставалось только собрать нужные вещи, как что-то его не отпускало, что-то таинственно-манящее, отговаривающее изнутри от этого безумства. Он развернулся и спросил со странной надеждой внутри:

– А вы даже не попросите права, не хотите ли убедиться в их существовании, действительности?

– Зачем же мне они?– усмехнулся хозяин яхты.– Наслаждайся, парень, пусть тебе всегда сопутствует ветер. Правда, придется подождать с выходом в открытые воды, обещают шторм, вон, гляди какие порывы острые, словно нож. Да, буря будет знатная.

“Шторм, надо же, как мне повезло. Возможно, это судьба?”– пролетело у него в голове с неизмеримой скоростью. И как бы ему не хотелось этого в глубине души, он прекрасно понимал, что вечный спутник его жизни – неудача, не оставит его в покое и продолжит вечные коррективы в его пребывании на этой планете, не давая глотнуть ничего стоящего жизни. И, жаждав удобного случая сделать задуманное, в мыслях не вырисовывался выход из сложившихся жизненных ситуациях, вгоняющих его из в года в год в свой убийственный транс.

Поэтому он в точности, как сказал, приехал через несколько часов, имея с собой небольшой багаж вещей и кое-чего по необходимости.

– Большому кораблю – большое плавание!– радостно пожелал ему тот счастливый мужичок на прощанье, крепко пожимая своему покупателю руку.

И как только он убедился, что владелец точно покинул территорию, первым делом отчалил и стал раскладывать свои вещи. Плед и теплую одежду поместил в каюту, а удочки и нужные для рыбалки приспособления оставил на палубе. Еды он взял немного, буквально на день, водой же он запасся решительно. Была с ним еще и остальная мелочевка, но незначительная.

Все поначалу шло хорошо, первые часы хода шли сначала со спокойствием и даже с немым удовольствием. Он страстно вдыхал свежесть морских вод, но с каждым выдохом он загонялся в невидимую клетку постепенным нарастанием тревоги и чувства неизбежности, из-за чего постепенно гас и старался смириться с этим, верно, ждал чего-то определенного. Его глаза тускнели все заметней, взгляд менял настроение, прибегая к более поникшим тонам.

То, что глушило его изнутри, длилось еще дольше, чем он знал. Неприятности жизни или банальная неудача сопровождали его с самого рождения. Еще в утробе матери ему было предрешено носить клеймо вечного горемыки, о чем задумываться он стал не в детском и не в юношеском возрасте, а вполне в зрелых годах, когда очередная потеря чего-то для него поистине важного ненавязчиво намекнула ему на неудачно-тщетную и пустую вереницу путей, ожидающих его с рождения и преследующих вплоть до каждого нового дня.

Наверное, он тот человек, который знает, когда жизнь пошла не так. Он тот человек, который прекрасно помнит, с какого именно момента жизнь кардинально изменилась, тот момент, когда юношескую радость и детские мечты перечеркнуло определённое событие, торжественно подарившее абонемент на напряженное и отвратительное существование в будущем. И его тогдашняя радость, наполняющая еще несмышленый ум, не познавший многого, оказалась пустышкой, полой внутри, отчего она так легко улетучилась, дав наполнить душу чем-то по-настоящему массивным. Правящая грусть вместе со своими приспешниками, добавившая к порезам желание пропасть, подарила ему тот едкий набор эмоций, который он испытывает прямо сейчас. Для него настал тот убийственный момент, когда каждое утро и вечер – невыносимый этап для преодоления в надежде на скорейшее завершение дня и наступление сна, где сознание немощно; тот момент, когда тебе ничего не хочется, ты уже погряз в разочарованности во всём и во всех, и только жаждешь исчезнуть, думая постоянно лишь об одном: "когда же, когда же это закончится?". Но суть правды такова, что ничтожна судьбы тропа.

Годы мучения, бессилия перед сложившимся безнаказанно терзали своего носителя, пока он не решился избавиться раз и навсегда от всех жизни пут.

Примерно, ближе к закату его уже одолевал холод. Укутавшись в плед и поедая корку размокшего от мелкого дождика хлеба, он пристально вглядывался вдаль, безучастно смотря на приближающуюся стихию в виде огромных, темных, как сама тень, туч.

– Эх, чудесная погодка, как хорошо, что я смог выбраться на природу, а остальное уже неважно. И все-таки, как же долго я стремился к этому, и когда уже достиг часа перед долгожданным результатом, нельзя поддаваться животному чувству самосохранения и слушать его истошные вопли изнутри. Все уже решено, а может, даже предрешено.

Волны, разбивающиеся об бока пока еще оплота безопасности, становились все ожесточеннее и свирепее, впредь походили больше не на подымающуюся воду, а на озлобленных черных всадников, которые с остервенением рассекали все и вся своим разящим клинком в виде ветра. Яхту раскачивало из стороны в сторону с ужасающей силой. Ни один луч света уж не был в силах преодолеть толщи туч. Мрак окончательно сгустился. И не менее острые капли дождя, быстро превратившегося в ливень, вонзались с изрядной частотой в еще целое тело.

И промокший с головы до пяток он стоял, держась за мачту, ведь не имел представлений как вести себя при стихии, это было для него исключительным событием, потому он просто старался не поскользнуться и не свалиться за борт. Но и это было еще антрактом перед самим шоу. Буквально через десять минут все усилилось в два раза. Оглушающий грохот свалил на него всю свою мощь, небеса разрезались толстой кривой, и осветлялись на миг приятной синевой.

Он мог бы с легкостью спрятаться в каюту, тихо молясь о спасении, но решил отстоять твердо этот, откровенно говоря, бзик природы и, напрягши все свои мускулы, непоколебимой хваткой уцепился за мачту. Он смог проигнорировать сдирающий все нервы холод, ведь внутри него бурлил и кипел настоящий вулкан, построенный на остатках былой живой души, сожженной самой жизнью, готовый взорваться в свой первый и последний раз, окончательно спалив все внутри. Остервенелый гнев рвал его грудь на огромные воображаемые куски своим неизмеримым жаром. Тупая гнетущая боль отдавалась по всему телу. Ему хотелось бы смотреть с призрением на небо, но к счастью последнего, множество капель пикировали сразу в его глаза, затрудняя взор. Тяжело дыша, он чувствовал постепенно возрастающую слабость, как былая сила начала его покидать, однако, ее быстро заменило бешенство, и возродился голос, больше похожий на рев измученного и истерзанного дикого зверя. Он закричал, не жалея глотки, под ломающую всего его боль, пока его судно шатало каждую секунду.

– Это и все? Так мало? Никчемная сила, не способна сломить сопротивление даже такого крошечного, по сравнению с тобой, человечка. Ты ничтожна! Ты слаба! Да-да! Ну, покажи мне всю себя!

В ответ огромные волны захлестали его лицо, но он продолжил с непоколебимостью упорно держаться. Судно же уже не просто бросало, а швыряло в любую сторону, точно дети футбольный мячик. И эту смертельную картину с недолгими перерывами по-прежнему украшал гром и мимолетное свечение после раскатов молний совместных с грозами.

Каждый новый удар водной массы ощущался все сильнее, после очередного ее прихода, он сильно прильнул головой к разломленному голому столбу, который раньше именовался мачтой. Раскатистая ноющая боль окутала его голову с нарастающей силой, глаза его моментально перестали что-либо различать, и, воспользовавшись этой слабостью, новый всадник смертельным ударом сразил его тело с ног, которое тут же стремительно покатилось на левый борт, стремясь сбежать с него, что не свершилось, так как все еще целая перегородка не позволила случиться этому. Спустя пару секунд его уже перекинуло на противоположную сторону, где барьером, подобно бортикам, выступила стенка входа в каюту, от которой пришелся удар на спину.

Так продолжалось неизвестное количество времени. Изувеченный он лежал, давно смирившись с происходящим, он уже не чувствовал боли, а ощущал лишь то, как по его щекам непроизвольно текли слезы, он понимал, что это именно они, а не пустые капли дождя, ибо они отличались на фоне остальных потоков воды своей живой натурой, происхождением, отличимой наполненностью и целью. Из последних сил, вновь, когда борт начало переваливать на правую сторону, он вцепился за свой последний шанс. Его взор снова был обращен к небесам в надежде на ответ, опять раздался его голос, сохранивший свою чистоту и твердость, несмотря на постоянные захлебывания. Ему так страстно хотелось выговориться, в его мыслях это было вызовом самой стихии, самой жизни.

– Давайте, убейте меня, ведь это я заслужил, когда проживал или, как вам будет угодно, прожигал эту жизнь, ведь только очередная неудача мною заслуженна, правильно, зачем мне получать что-то хорошее, мне не нужно чудо, я не нуждаюсь же в нем, гораздо проще, когда можно подкинуть старые, еще нерешенные проблемы, заодно с кучей новых. Это просто! Это завсегда да! После этого вам свободно можно взять попкорн и наслаждаться представлением! Ненавижу!.. И да, я знаю, что во всех проблемах виноват я сам, но и поначалу-то надеялся, и верил, шел вперед и мыслил более позитивно, а по итогу что?! Очередная нелепость моего существования, подтверждающая бессмысленность этого; новое разочарование, порождающее обязательный приход более суровых, разноплановых проблем. Поэтому не удивляйтесь тому, что сейчас творится. Я стал молить смерть о сочувствии к себе чаще, чем вас о спасении. Вы отвергли мою веру, отвернулись от меня или, может, сделали клоуном, способным вас развлекать. Я не знаю… все, что теперь я хочу, так это уйти на покой, сгинуть в небытие, чтоб не видеть всего, в частности себя. Я слаб, обнищал, истощал как духовно, так и физически. И все что мне было так необходимо, заключается в простом опровержении моих мыслей, которое я бы уловил, даже в малейшем намеке на это, но, видимо, судьба решила распорядиться иначе, видно, я не тот человек, не тот случай, когда вселенная готова обратить свои гнилые глаза, видимо, я не тот повод для этого, что убеждает меня покончить с этим самостоятельно, своими силами. Пусть лучше встречу неотвратимую смерть, чем вновь обращусь к надежде, которая мертва, окостенела и перетерлась в труху. Я устал, устал терпеть постоянные ваши нападки, устал превозмогать собственные силы, устал ошибаться и ждать. Хоть я и есть причина, это что, все равно повод оставить меня без малейшей поддержки, когда я так сильно в ней нуждался?! Грандиозный повод продолжать истязать мою изрезанную душу?! Раз она вам так не приглянулась, то подавитесь!

Он невольно на пару секунд задумался, но после последующего резкого движения руки, схватившей бортики покрепче, продолжил, разрываясь криком, наполненным усмешкой.

– Да, убейте меня, прирежьте грязную свинью! Залейте кровью океан, пусть он побагровеет, пусть зальет мои глаза, чтоб затем не видеть все сотворенное, а главное, вас! Ну-ка, мразь, обрушь всю свою убогую силу! Да, жизнь, смелей! И как бы я не хотел покончить с этой мерзкой, поганой душонкой, не отдамся вам так просто! О, нет,– он стал входить в неистовство, становясь окончательно подчиненным нервной помешанности на злобе, читающейся по его очам,– давай поборемся, жизнь, не будет обыкновенного дрянного суицида, это схватка, в которой померимся у кого жестче жилы! Постарайся испортить ее в очередной раз, рискни, сутенер все себе позволяющий, отними себя у меня, отдам с божественным кайфом. Продолжай! Унижай! Властвуй, ничтожная мразь! Докажи свою неотвратимость и убогость!

Тот внутренний вулкан взорвался под тяжестью всех обстоятельств, заливая все внутренности токсичной кислотой, выедающей и отравляющей все оставшиеся части души, хранившие в себе следы остальных пожаров, без возможности восстановления. Глаза налились той опустошающей полностью ненавистью. Ослепляющая жажда сделать все наперекор судьбе сваркой прошлась по его мышцам, точно по металлу, делая их в разы крепче и выносливее. Хватка обрела небывалую силу, она спокойно удерживала вес собственного тела на протяжении долгого времени, дожидаясь окончания бури, внешней и внутренней.

Он и не заметил, как со временем корабль стало дергать менее сильно, как его тело уже спокойно лежало на борту почти в бездвижном положении, он не задумывался о необходимости разжать руки, о том, что происходит, оттого это и не отразилось в его памяти.

Поэтому, когда на этом закончились воспоминания, последующее время ему пришлось просто лежать, снова вспоминая и переваривая все прошедшее до тех пор, пока нужда во сне вновь не дала о себе знать.

6.

Солнце садилось, окутывая просторы морской глади оранжевым блеском и огненной короной на горизонте. Луна занимала своё законное время царствования, она раскинула свои холодного цвета косы, касаясь всего несущего, не скрытого от её прелестного взора.

Яхта, как и прежде, спокойно покачивалась по волнам, встречая сопротивление ударов волн. Но уже что-то другое стало её наполнять, будто присутствие чего-то энергетически мощного и притягательного. Это чувство неизбежно въедалось в самую глубь души лежащего тела. Оно неотвратимо боролось со жгучим желанием проснуться и убедиться в обратном, прекрасно понимая абсурдность данного явления. Но недолго шла борьба, и под победный шум бьющейся воды он оторвал слипшиеся веки от кожи, сонно рассматривая звездное небо. Вскоре те ощущения заново звоном отдались в его теле. Из-за недавнего пробуждения, ему приходилось длительное время всматриваться в темноту, напрягая глаза, которые к тому же быстро уставали, потому он их часто закрывал на минуту другую.

Нос корабля вполне ожидаемо пустовал, то поднимаясь, то опускаясь. Правда, обернувшись, он всё же смог разглядеть кого-то сидящего на задней части корабля, кого-то, кого радостно опоясала луна, устремляя своё внимание на женский силуэт. Разглядывая причуды, возможно, своей фантазии, намеренно быстро моргал глазами, оборачивался, закрывал их, открывал и снова моргал.

Ему не довелось убедиться в своей неправоте, немая тень не хотела исчезать, лишь продолжала будоражить своим присутствием его воображение. Спустя некоторое время и куча сценариев исхода событий, он стал проговаривать: "Если мне это и мерещится, то пока вполне мило". По мере продолжительности образ преобразовывался, женский силуэт окончательно обрисовался в самую настоящую девушку с тёмными волосами и с тоненькими ручками и телом. Молодая девушка не обращала никакого внимания на валяющийся объект, она увлеченно смотрела в глубь океана, словно высматривая потаённое.

И длилось бы это еще дольше, если бы не заглушающийся интерес не взял вверх.

– А можешь подойти, пожалуйста, если ты, конечно, не предмет моей поврежденной головы? – сказал лежавший с нотками испуга.

Ее тело ожило, она повернула голову по направлению звука. Он невольно вздрогнул. На расстоянии трех шагов между ними, раздался чарующий голос, переполненный сладостью и воздушностью, заставивший вздрогнуть еще раз.

– Не переживай, я реальна настолько, как и твоя боль. Ночь после катаклизма всегда незабываем и отчасти прекрасен, не замечал?– после слов она присела, заняв прежнее положение тела.

– Относительно,– незамедлительно, но спокойно вырвалось у него.

– Ты-то точно запомнишь его.

– Его я тоже забуду, просто нужно дождаться определенного момента.

– Смерти?

– Да, ее

– Она уже здесь, а ты, заметь, все еще помнишь.

– Вот как, на мой зов откликнулась сама смерть… приятно осознавать это сотрясающее сознание явление. И что, ты пришла за мной?

– Я пришла к тебе,– решительно ответила она, всё также не поднимая глаз, – ты ведь постоянно звал меня на протяжении долгих лет.

– Почему же сейчас?

– Сейчас ты один, разве не очевидно?

– Это в каком смысле?– недоумевающе уточнил он.– В том, что кроме меня, тебя никто не увидит?

– Во всех и в этом тоже.

Они продолжали свою тихую беседу, любуясь луной и одновременно волнующим, умиротворенным океаном. Спокойствие продолжило наполнять атмосферу. Страх давно отступил, а взамен пришло понимание и принятие. Его обдувал приятный ветерок, пробирающий до дрожи, но рядом со смертью было тепло.

– Почему ты не страшишься меня?– внезапно задала вопрос девушка.

– Ты же слушала меня, значит должна знать.

– Знаю, но хотелось бы услышать еще раз.

– А чего мне бояться? Я ведь звал тебя, хотел встретить твой приход, и моё желание исполнилось, хоть даже это после стольких лет и совершенно при других обстоятельствах.

Она в первый раз за всё время подняла глаза и посмотрела на него. В них виднелись звёзды, бескрайние просторы ночи, наполненные загадочностью и неприсущей, из-за стереотипов, ей живостью.

– Ты великолепна,– произнеслось им вслух, вдоволь насладившись красотой её глаз и молодым девичьим лицом. После она снова отвернулась, в очередной раз устремив взгляд куда-то вперед.

– Не каждый раз такое услышишь со значением, которым ты вложил в эти слова, особенно от смертного.

– Готов поспорить, что никогда.

Проследовала скоротечная взаимная пауза, суть которой оба понимали.

– Так зачем ты конкретно явилась?

– Показать тебе себя настоящую.

– А этот облик твой естественный?

– Это мой любимый.

– А если ты просто фантазия, иллюзия, которой на самом деле нет? Тогда я вновь вкушу плод разочарования и обиды.

– Ты смело бросил вызов жизни, не задумываясь, что также бросил его мне…

– Я задумывался, что жизнь и смерть взаимосвязаны, но не тогда, не в ту бурю, бушующую как внутри меня, так и на этой глади. Люди привыкли изображать тебя страшной и ужасной, злой и отвратной, отображая твой образ в своих мыслях только со всем существующим плохим, что в состоянии вспомнить, вообразить. Прости им эту недальновидность, люди сами по себе противны, вечно портят всё, затмевают своим безобразием прекрасное и прекрасных. Им присуще наглость и узкое мышление. Малому количеству человек удостоилось развить в себе самое лучшее, и то, это лучшее они губят своими же требованиями, постоянно копаясь в себе и находя новые недочеты, изъяны. Они не принимают себя такими, и это подкрепляется тем, что их от зависти или от тупости не принимают другие люди. А жить в одиночестве, к сожалению, не каждому под силу, если вообще кто-то способен.

– Поэтому ты тяготился своим существованием.

– Да, это так. Я насильно сталкивал себя с обществом. Они меня не понимали, но зато я понимал их натуры, уродливые и наигранные, только ничего хорошего мне это не дало. Ты ведь тоже столкнулась с этим?!

Девушка немного удивленно взглянула на него, предоставляя ему возможность лицезреть очарование вечности, внешней простоты, глубокой чистоты и фееричной красоты.

– Они изображали тебя ужасом, подкрадывающимся внезапно, потому что видели и представляли тебя концом всего живого, предвестником бесконечной пустоты, страданий, боли, даже не желая думать иначе. Люди боялись и боятся всего неизвестного. “Смерть – развязка истории жизни, завершает полную хронологию событий бытия того или иного” – вот смысл их слов! А я скажу, что ты наоборот хранишь весь сюжет этого мира и каждой меньшей его части. Они до сих пор считают тебя завершением чего-то, потому что не замечали никакого порождения нового или опять же попросту не хотели видеть, им мешают слезы от горя, затуманивающие их разум. Мне хочется верить, что ты не только скоротечный конец, но и долгоживущее начало. Угасают одни, рождаются другие, так было и будет всегда. Скажи, ведь там, где смерть, начинается и жизнь. Не бывает конца, где не начинается какое-нибудь начало. А если ты представитель этих двух берегов?! Тогда моя мысль подтвердится! Ты – смерть и жизнь, две единые вечности в одном, не мнимый обрубок существования, а, в любом случае, будущее…

– Но тебе ведь все равно страшно умирать, верно?

– Верно.

– А если бы я предложила тебе другое в будущем, остался бы?

– Нет… я устал и не хочу противоречить своим предыдущим возгласам. Вкус к жизни явно утрачен. Моя жизнь, точно этот океан, холодная и жестокая, способная сломать и потопить, а проблемы, будто шторм, являются инструментом ее мрачности и орудием для незаметной приготовленной нам гибели.

– Или тебе просто не довелось вкусить другую ее погоду.

– И не доведется. Зачем придавать значение редким рассветам, солнцу, которое изредка раскрашивает темный холст во что-то светлое или в пародию этого светлого. Так ото, просто оттягиваю неизбежное, продолжая внутри тяготеть по чему-то более приятному.

– Думаю, у тебя даже просто не было возможности размышлять иначе. Но неужели все тебя так довело, что даже отвергаешь мое предложение о хорошей жизни? Правда, этот вопрос скорее риторический.

Так убогий вечер сразу обернулся приятной неожиданностью, может быть, даже самым теплым событием в его жизни за многие года, и сама мысль обо всей случившейся невероятности начала бродить внутри его сознания, опьяняя возможным улучшением всего. Ведь это он требовал от вселенной, и сразу получает чудесное предложение от самого чуда. Его сознание подверглось нападкам собственных доводов и принципов. Ему не хотелось казаться двуличным или лицемерным, слабым трусом, который при первой же возможности сбежал с тонущего корабля, по сути, затаптывая самого себя.

– Или все же хочешь?– лукаво переспросила смерть.

– Нет,– уже менее уверенно ответил истерзанный.

– Мне понятны твои опасения, они похвальны, но ты пережил так много, что я бы не посмела тебя терзать новыми испытаниями. Я вижу тебя изнутри. Ты мертв и боишься не ожить вновь. Ты веришь моему предложению, но не хочешь предавать себя, как предала тебя судьба, ведь у тебя есть только ты… я обещаю тебе, что твои дни изменятся. Но и ты обязательно изменишься, всё твое существо, без этого никак. Да, от всех невзгод не избавиться, они будут присутствовать, как неизбежный атрибут определенных последствий, но хорошего станет в разы больше. Все поменяется, тебе не придется больше так сильно страдать, я, как воплощение двух вечностей, позабочусь об этом. Ты многое пережил, поэтому, если тебя не устроит будущее после твоего согласия, всегда буду готова прийти к тебе, ты сможешь встретить меня здесь же, в этом неспокойном океане.

– Хорошо… я согласен,– внимательно выслушав, произнес он.– Благодарю тебя за возможность вновь почувствовать себя… значимым. Спасибо тебе, ты поистине моё личное чудо… возродившее меня. Я не забуду этот вечер никогда, уж поверь, ты будешь жить вместе со мной, внутри меня, и я отныне буду верить, обращаясь к тебе всем сердцем и душой.

Девушка лишь вновь одарила его своей милейшей улыбкой, перед тем как ее образ стал размытым, совсем неразличимым и окончательно сменился на отчетливый звук приближающейся моторной лодки.

7.

Как оказалось, с катера бил белый беглый луч фонаря, ищущий что-то или кого-то. По мере приближения голоса с него постепенно становились все громче.

– Вот он! Подплывай ближе!– выкрикнуло нечто из ослепительного света.

Через некоторое время люди с отличительной одеждой издавали звуки торопливости, идя уже по палубе неузнаваемого впредь судна.

– Живой!– крикнул подошедший мужчина в сторону и поспешно нагнулся, осматривая взволнованно тело.– Скажите, что с вами, встать можете? Здесь болит?

– С середины спины ничего не чувствую.

– Понял. Носилки сюда, быстро,– вновь прокричал тот.– Вам повезло, что мы проходили недалеко и обнаружили ваш сигнал бедствия.

– Мой сигнал? – спокойно переспросил он.

– Да.

– Спасибо,– немного подумав, прозвучало от него.

– Такая у нас работа, лучше постарайся не двигаться лишний раз.

Уже осмотренный и лежа под теплым пледом, он с удовольствием смотрел на оставленную под власть природы и заката частичку невозможности, которая все же случилась и именно с ним, попутно размышляя о том, как все-таки хорошо быть в тепле, ощущать в себе что-то новое, но такое знакомое, коей оказалась надежда, переродившаяся вместе с ним в тот самый вечер.

– А позвонить можно? – скромно вырвалось у него, желая кое-что разузнать для пущего воодушевления.

– Конечно, – ответил ему один из спасателей, протягивая телефон.

Непослушные пальцы кое-как набрали желанный номер, и после пары длинных гудков ему случайно подумалось, что они нагло истязают его своей вечностью, но потом он вспомнил ту самую встречу с вечностью и откинул эти мысли подальше от себя. А когда все же из телефона раздалось мягкое: “Да?”, – и трясясь уже не от холода, а от страха, что подтвердится его долгодневный кошмар, он еле-еле выдавил дрожащим голосом, пожалуй, один из нелепейших ответов:

– Здравствуй, это я.

В одно мгновение на противоположной линии стали слышны слезы, молодой девичий голос разрыдался взахлеб, не справляясь с наплывом чувств, возникшими от его, того самого, голоса, такого для нее поистине важного, сказавшего простоту, веря, что больше он не наживет в душе лишь пустоту.

Конец.