Упёртая [Татьяна Ларина] (fb2) читать постранично

Упёртая

Подушка тошнотворно горячая уже с двух сторон и пропахла потом. С одеялом которые сутки веду войну. Понимаю, что когда-нибудь этот спрут окончательно меня задушит. Сейчас у меня хватает сил и ума не допускать его выше своей талии, но однажды он доберется до моего горла, и мне придет конец. Хуже всего, конечно, простыня. Я знаю каждую ее складку, каждый рубчик, каждую неровность хлопковой ткани советского производства, не говоря уже о крошках, которые скребут и царапают кожу.

Надо встать. Надо встать, чтобы встряхнуть белье и встряхнуться самой. Но это кажется невыполнимым. Да и что это изменит?

Чего действительно хочется, так это уснуть, чтобы не думать, не чувствовать, не существовать. Но постельное белье и этого мне не позволяет.

Слышен мамин шепот в коридоре. Она шепчет, чтобы я ее не слышала, хотя ее шепот громче крика.

– Прошу тебя. Поговори с ней. Она третью неделю не встает с кровати.

Она шепчется с Таней. Я знаю, что с Таней, хотя и не слышу голоса собеседника.

Мама волнуется и переживает. В другое время я бы посочувствовала, но сейчас только садистское удовольствие от ее мучений, потому что не только мне должно быть плохо.

– Я уверена, – продолжает мамин шипящий голос. – Она лежит в кровати только тогда, когда у нее месячные. А сейчас их нет. Я уверена!

Дверь скрипом оповещает о вошедшем, и я точно знаю, что это Таня.

– Кэтрин, привет!

Эта ее дебильная привычка начинать разговор сильно издалека – "поцелуйте меня в лобик". И я точно знаю, что за этим последует: она так построит разговор, что все приведет к нужной ей цели. Обожаю ее за это. И ненавижу прямо сейчас.

Матрас прогибается под ее весом, и я чувствую ее совсем близко. Как хочется прижаться, зарыться в нее, расплакаться, чтобы она, как обычно, все с легкостью разрулила.

Нет, не в этот раз.

Я рывком отодвигаюсь от нее. Она делает вид, что не замечает. Но она все замечает. Она всегда все замечает. Только у нее есть эта способность – не реагировать на то, на что ей не нужно или невыгодно реагировать. Да, очень многое упрощает эта ее способность. Она даже пыталась меня этому учить, но я так не могу или не хочу. Как там мама говорит – я "упертая". Пусть так. Я такая.

Таня начинает о чем-то болтать и между делом перебирает мои волосы. Я пытаюсь уклониться, но она не обращает на это внимания. Я не выдерживаю и хватаю ее за руку так, чтобы сделать больно. Она не сопротивляется. Ее рука остается в моей. Я впиваюсь в ее руку ногтями, но она даже не вздрагивает.

– Кэтрин, все будет хорошо, – дышит она мне в висок. – Слышишь? Все будет хорошо. Я завтра все узнаю и обо всем договорюсь. Да?

Я обмякаю и киваю, тяну ее за руку к себе. Она ложится рядом и обнимает меня.

Почему-то становится спокойно.

Уже сквозь сон я слышу, как она тихонько выходит из моей комнаты.

Мама набрасывается на нее в исступлении:

– Ну, что?

Я не слышу Таниного ответа. Она уводит маму от двери. Наверное, говорит ей, что все будет хорошо, и мама тоже успокаивается.

…

Сон – это такое блаженство. Снилось, что я не ссорилась с Женей, что не было этого нашего последнего жуткого разговора, что все так, как было раньше.

Зачем же ты звонишь именно сейчас, когда у меня все было так сказочно.

Конечно, я знала, что это не Женя, но тем не менее болезненно неприятно убеждаться, что это действительно не он.

– Кэтрин, привет! Я все узнала. Это отличная клиника. Сделают очень быстро. Договорилась на два. Так что жду тебя полвторого у себя на работе. Поедем вместе. С собой… – дальше следует перечень того, что нужно взять и сделать. – Ты меня поняла?

– Да, – я слышу свой сонно-хриплый голос.

– Ты спишь что ли? Ну, ты даешь! Давай просыпайся, Соня, – смеется в трубке голос. – У тебя не так много времени.

Вот совсем сейчас не до смеха.

– Кэтрин! Я тебя жду. Целую. Пока.

Я закрываю глаза, но это бесполезно. Теперь бесполезно. Того роскошного сна не вернуть.

Сползаю с кровати. Мятая, ватная, подхожу к окну.

Господи, какая же тоска и серость! Везде тоска и серость. Эти абсолютно голые тонкие деревья. Это бесцветное отсутствующее небо. Покрытая неровной ледяной коркой земля смотрит снизу вверх черными дырами грязи.

Как-то ляпнула, что я люблю зиму. Зачем я это сказала? Наверное, из чувства противоречия Тане. Потому что она любит весну. Не могу же я любить то же время года.

Мы не похожи. Ни в чем не похожи. И всегда стремились быть не похожими друг на друга, хоть нас и путают постоянно.

Хотя конечно, она начала эту игру: поделить игрушки, поделить песни, поделить цвета. Твое – мое. Не делай, как я. Не повторяй за мной.

А как не повторять? Ведь она все делает так, что хочется повторить за