Маргарет и Кент [Ирина Коняхина] (fb2) читать онлайн

Ирина Коняхина Маргарет и Кент

Пролог

Когда-то давно, в начале восьмидесятых, я была еще совсем молодой девушкой и работала медсестрой в бельгийском госпитале. Мне довелось познакомиться с очень интересной женщиной. Несмотря на то, что Маргарет, так ее звали, было уже без малого семьдесят лет, и она была больна, все выдавало в ней роскошную красавицу с мягким тихим голосом и стройной фигурой.

К ней часто приезжал мужчина лет сорока, ее сын Мишель, артист цирка, фокусник, внешне очень похожий на известного французского комика Фернанделя. Если мне не изменяет память, сначала мы познакомились с Мишелем, а потом я стала сиделкой у Маргарет.

Я знала, что у Маргарет Барча есть еще один сын, старший, Рене, но тот жил в Испании, в Аликанте, и при мне мать ни разу не навещал.

Зато раза три или четыре приходил немного странный посетитель – при первом визите он напыщенно представился писателем Леопольдом Треппером, имени его я прежде не слышала и, тем более, не читала его книг. Писатель каждый раз просил оставить его наедине с Маргарет. Я выходила в коридор, садилась у двери и пыталась услышать, о чем они там говорят. Из палаты доносились голоса, преимущественно писателя, было слышно, что он ее о чем-то расспрашивал, и что-то сам ей рассказывал, но слов было не разобрать.

Создавалось странное впечатление – как будто женщина ждала этого посетителя, при этом явно он был ей неприятен. Каждый раз после встречи с ним Маргарет выглядела расстроенной, а после его ухода, не раздеваясь, ложилась на кровать, отворачивалась к стене и не желала никого ни видеть, ни слышать.

Когда моя подопечная была в хорошем расположении духа и ей было чуть полегче, мы с ней с удовольствием гуляли в больничном дворе или пили чай в палате. И тоже много разговаривали. Я рассказывала ей про свою влюбленность в ее лечащего врача Пьера, наш интерес друг к другу был еще в самой романтичной и невинной стадии, она радовалась за нас и все время сетовала на то, что когда-то по трагическому стечению обстоятельств потеряла любовь всей своей жизни – отца Мишеля. Ее возлюбленный после второй мировой войны отправился в Россию, да так оттуда и не вернулся. Она ждала его всю жизнь. И сейчас все еще ждет.

Я выслушивала от Маргарет очередную порцию воспоминаний и почти каждая наша беседа заканчивалась моими вздохами и призывами:

– Маргарет, дорогая, ну, попробуйте еще раз сделать запрос через «Красный Крест»! В жизни чего только не бывает. Раньше не было о нем информации, сейчас, может быть, появилась! Попытайтесь!

– Да я уже столько раз там была, – с грустью оправдывалась Маргарет, – они отвечали, что сведений о человеке с таким именем нет. Но я верю, что он жив, что у него были какие-то очень важные, чрезвычайно важные обстоятельства, при которых он не мог вернуться к нам, что он по-прежнему любит нас и с ним все в порядке… Надо просто еще немного, совсем немного подождать…

– Обещайте, что, когда вас отпустят домой из госпиталя, вы попытаетесь еще раз! – не унималась я.

– Милая моя, ты думаешь меня отсюда когда-нибудь отпустят? – с горькой усмешкой переспрашивала госпожа Барча.

– Конечно! Вне всякого сомнения! Вы скоро отправитесь домой! – отвечала я, вкладывая в свой голос как можно больше уверенных нот.

Глава 1. Маргарет

Маргарет родилась в Праге в семье чешских евреев Зингеров и стала их вторым ребенком. Отец девочки был успешным предпринимателем и основал свой капитал на том, что вполне удачно инвестировал средства в бумаги различных акционерных обществ. Маргарет с детства была окружена любовью и достатком, росла светловолосой красавицей, получила приличное образование и относительно рано вышла замуж за венгра Эрнеста Барча, мужчину достойного во всех отношениях. Через год у супругов Барча родился сын Рене, и они выглядели вполне благополучной семьей.

– Мы жили так спокойно и скучно, – вспоминала, Маргарет, глубоко вздыхая, – что казалось, нам не двадцать с небольшим, а двести лет. Как все люди нашего круга мы часто ходили в кино, в оперу, ужинали в ресторанах… За чистотой в доме следила нанятая работница, еду готовила кухарка. Это было такое простое и беззаботное время! Я могла себе позволить покупать дорогие наряды, обувь и самые изысканные по тем временам чулки и белье. Я беспечно проводила время в хождении по магазинам и барам, болтовню с мясниками, галантерейщиками, булочниками или подругами. Как же все в моей жизни тогда было приятно и просто… И, между прочим, я была первой женщиной у своего взрослого мужа, по крайней мере, он мне так сказал. Эрнест тоже был первым мужчиной в моей жизни, и я даже в мечтах не представляла, что у меня будет кто-то еще. Нет, вру, в мечтах, конечно, иногда представляла… иногда! Я только сейчас понимаю, что это было самое настоящее счастье, потому что не хотелось ничего менять. Я просто жила и ни о чем не задумывалась, была уверена, что так будет всегда.

Мы сидели на скамеечке, и моя подопечная прикрыла глаза, пытаясь мысленно перенестись в то время.

– Но нравится нам это или нет, – горестно вздохнула Маргарет и открыла глаза, повернувшись в мою сторону, – жизнь время от времени преподносит нам события, сами по себе они могут быть разной степени важности, но цепь последствий, которая за ними тянется, меняет все вокруг кардинально. Мне всегда не давала покоя одна единственная мысль – как в жизни каждого человека может все так резко измениться! Абсолютно все! Иногда за одну неделю, или за день или в одно мгновенье! Ну, вот смотри – всего один пример. Тебя тогда еще и на свете не было… В марте 1939 года немцы вошли в Прагу. Почти сразу начались многочисленные аресты евреев. Казалось бы, мы, Зингеры, католики, внешне не особо похожи на евреев, на лице же у нас это не написано. Да и брат мой был женат на немке, а сама я уже несколько лет носила венгерскую фамилию. Но что делать с нашими соседями! Их возможные доносы нависли реальной угрозой. Мы меньше опасались чехов, их вряд ли стоит упрекать в болтливости. А вот те знакомые евреи, которые уже находились на немецких приемных пунктах, охотно делились информацией о том, кто, где и какого происхождения еще остался неучтенным. В такой обстановке рисковать жизнью и всем своим имуществом было бы безрассудством. Хорошо еще, что у нас на сборы было какое-то время! Без особой суеты, взяв с собой только самые ценные вещи, все наши три семьи – родители и дети с супругами – направились в Бельгию.

Этим же вечером, уже в больничной палате, в продолжение начатого на лавочке рассказа, я узнала от Маргарет, что они поселились в Брюсселе, на улице Беко, 106. Зингерам удалось недорого снять три квартиры в одном доме. Они опять были все вместе – родители и семья Барча жили на одном этаже, старший сын со своей женой-немкой Элеонорой – этажом выше. Кроме расставания с родиной, пожалуй, особых перемен в их жизни даже и тогда не произошло. Старший Зингер все так же исправно получал дивиденды по своим многочисленным акциям и вкладам в банках. Его сын сумел открыть в Брюсселе часовую мастерскую, а зять Эрнест Барча, дипломированный адвокат, который свободно говорил и по-французски, и по-немецки, устроился в солидную контору с приличным жалованием. Рене, сын Эрнеста и Маргарет, тоже довольно быстро освоился в новой обстановке, играл во дворе с франкоговорящими мальчишками, успешно осваивая иностранный язык, и проводил большую часть дня с бабушкой и дедушкой Зингерами.

Как-то так само собой сложилось, что и здесь супруги Барча проводили время и развлекались в привычной для себя манере – кинотеатры, опера, рестораны. Появились даже какие-то новые друзья, которые приходили к ним в гости на чай или поиграть в карты. Иногда Эрнеста с Маргарет приглашали на светские приемы и балы. Полгода – достаточный срок, чтобы привыкнуть к новой обстановке и начать строить планы на светлое будущее. Например, выбрать для Рене престижную школу и начать откладывать деньги на свой дом

В первых числах сентября 1939 года немцы вошли в Польшу, и, хотя после этого тоже ничего особо не изменилось в их жизни, все же появилась некоторая тревожность в разговорах и на светских вечеринках, и дома у Барча и Зингеров.

Примерно в это время на их этаже поселился молодой человек – Винсенте Сьерра. Он оказался не только симпатичным, но и довольно общительным – буквально в первый же день познакомился со всеми соседями, рассказал, что приехал из Уругвая изучать экономику и иностранные языки. Маргарет молодой иностранец показался слишком худеньким и скромным. Но чрезвычайно милым и обаятельным. Ей хотелось его опекать и как-то помочь влиться в бурную светскую жизнь Брюсселя. При этом важно было не забывать про статус замужней дамы, и изо всех сил усмирять свое желание уж, слишком активно участвовать в судьбе Винсенте. Иногда с мужем они брали его с собой в кинотеатр или в ресторан, или встречались в гостях у ее родителей Зингеров. Не будет преувеличением сказать, что к старшим Зингерам Винсенте зачастил – похоже, в его молодые годы, ему не хватало родительской заботы.

Рождество тоже встречали все вместе, включая уругвайца, – украсили квартиру Зингеров в католических традициях, приготовили друг другу трогательные подарки, а потом в праздничной одежде отправились на службу в собор.

Маргарет изо всех сил пыталась понравиться Винсенте – при любом удобном случае применяла свое женское обаяние, кокетничала с ним, строила глазки, но при этом старалась, чтобы никто другой этого флирта не замечал. Сам Винсенте, пожалуй, особого внимания на молодую красавицу и не обращал. Или делал вид, что не обращает. Зато ее мудрая мама почти сразу заподозрила неладное, и, когда в один из дней после обеда они остались вдвоем в родительской квартире, а все мужчины уехали на скачки, старшая Зингер устроила легкомысленной дочери настоящий допрос.

– Он просто милый, и мне его жаль, он так одинок, – оправдывалась Маргарет.

– С этого обычно все и начинается, – усмехнулась София Зингер, протирая полотенцем вымытые тарелки, – одинок, жаль… Потом пригреть, потом приласкать, потом… и так далее. Ой, Магги, ты так рано вышла замуж, у тебя не было других мужчин, кроме Эрнеста… Ты просто не нагулялась!

– Разве это плохо? Ну, что не нагулялась? – лукаво улыбнулась молодая женщина.

– Трудно сказать. Я тоже вышла замуж в двадцать лет. Все говорили – как мне повезло… подружки завидовали – он красивый, богатый, добрый, любит меня. А я потом еще много лет, как собачонка, вглядывалась в лица других мужчин, и все думала – может быть, вот тот, другой, и есть мой лучший в мире хозяин, и зря я не дождалась своей настоящей любви…

– Мама, что ты такое говоришь! Какая собачонка! Наш папа – самый лучший в мире мужчина! Он просто потрясающий! Идеал! Даже сейчас, в его возрасте. Посмотри, как он чудесно выглядит – энергичный, жизнерадостный, с таким юмором! Я обожаю нашего папу!

– Да! Как раз его шуточки меня раздражают больше всего! Он ведь не шутит про своих партнеров и друзей – он надо мной издевается! И все это исключительно ради эффектного оборота речи. Я смирилась уже. Люблю его, конечно, столько лет вместе. Даже не представляю, как буду жить без него, если с ним что-нибудь случится. Да это каждый раз, когда мне хотелось сбежать от него с каким-нибудь новым, как мне казалось, возлюбленным, он как будто чувствовал это и серьезно заболевал. Тут же мне представлялось, что после нашего расставания Зингер сразу умрет, то ли от болезни, то ли от горя. И я так хорошо это себе представляла – его смерть, что мне в тот же час перехватывало горло от ужаса, и я останавливалась и… оставалась. В какой-то момент я поняла, что должна заботиться о нем постоянно – тогда с ним ничего не случится. Мужчина в семье требует непрерывного внимания.

– А у него были любовницы, как ты думаешь? Ну, мам, были?

– Наверное, были! Этот старый лис умел и до сих пор умеет хранить свои тайны. А может, и не было, кто там его на самом деле знает. Или я хочу так думать и себе это внушаю. Сейчас уже что говорить – большая часть жизни прожита, я постарела. Да, постарела, слава богу, у меня хватает мужества это признать. И теперь с ужасом думаю, а что, если этот лис, твой отец, не дай бог, бросит меня и уйдет в мир иной, или того страшнее – найдет себе молодую подружку.

– Ой! Глупости, пожалуйста, не говори, ты еще тоже молодая и красивая! Пока тебе не исполнилось пятьдесят – я вообще не разрешаю тебе жаловаться на возраст! И папа тебя очень любит, я же вижу. И никого у него нет и не будет! Вы будете жить долго-долго!

– Какая же ты еще наивная девочка, а потому плохо видишь и не все знаешь. Не уверена, что надо об этом говорить с дочкой, но есть такой знак, я бы даже точнее сказала – маячок, по которому стоит бить тревогу – чрезвычайно редкое желание близости со стороны мужчины. Это самый верный признак, что жди беды…

– Да ну, тебя! Для меня это никакой не показатель! И абсолютно не тревога! Я и сама не слишком стремлюсь к близости, и даже рада, что Эрни не слишком активен в этом плане. Как мы приехали в Бельгию, я даже и не вспомню, спали ли мы вместе или нет. А еще я до ужаса боюсь беременности, сейчас это совершенно ни к чему. Такое жуткое время! Вокруг Бельгии война. А что, если она придет и в Брюссель?

– Война, дочка, это не самое страшное, я думаю! К тому же этого, скорее всего, не случится, – не слишком уверенно заявила старшая Зингер, – тебе не о войне, а о своем женском здоровье и о своей семье надо думать! Женщина должна регулярно и с удовольствием жить с мужчиной, тогда у нее и со здоровьем все будет в порядке. И беременности не бойся, мы всегда тебе поможем, что бы не случилось! Ты же прекрасно об этом знаешь. И мы с отцом, и брат. Вот ведь своих детей у них с Элеонорой так и нет, хотя они мечтают о них с первого дня после свадьбы. Так, уж, устроен мир – кто хочет детей, у того не получается, кто не хочет – сплошные беременности, хоть плачь!

– Что касается увлечений мужа на стороне – здесь я более или менее спокойна.

– А вот это очень плохо, дочка! Эрнест – молодой мужчина, он обязан желать женщину. И, если это не ты, значит, приглядись, нет ли какой другой.

– Мама, ну, не говори глупостей! Я абсолютно уверена, что у него никого нет. Он очень устает на работе. К тому же Эрни искренний и открытый человек, очень порядочный и набожный. И потом, не забывай, он же все-таки не еврей, а католик, мама!

– Ну, да! Мне тоже кажется, что он верен тебе. Эрнест тебя по-прежнему боготворит, я это вижу. И налюбоваться тобой не может… Ты у меня и в самом деле красавица-раскрасавица, – мать нежно обняла Маргарет за плечи.

– Так что, мамочка, твой маячок и твоя тревога напрасны…

– Слушай, а он не болен? Он, кстати, как-то нехорошо подкашливает в последнее время… С легкими у него все в порядке?

– Он абсолютно здоров. Просто много нервничает на работе, такая ответственность! Тревожится за нашу семью, за будущее Рене… Он здоров, мама! Мне, наверное, самой следует быть немного активнее и добавить что-нибудь этакое в наши отношения.

– Ты подумай! Да! А то ведь растолстеешь и состаришься раньше времени!

– Обязательно подумаю! – улыбнулась Маргарет, незаметно взяла маленькое шоколадное пирожное из вазочки на столе и, поцеловав мать в щеку, упорхнула из родительской квартиры в свое гнездышко.

Поздно вечером, соблазнительно высунув из-под кружевного пододеяльника свою длинную стройную белую ногу и разглядывая то ее, то заснувшего и отвратительно храпящего мужа, она пыталась представить в своей постели соседа-уругвайца. «Фу, стыд какой, он совсем еще мальчишка!» – укоряла себя Маргарет и засыпала в сладкой истоме и с надеждой, что целоваться и заниматься любовью с чужим мужчиной во сне никакое не преступление.

Винсенте был учтив, всегда приподнимал шляпу и целовал ей руку, когда встречал на лестничной площадке или во дворе, или в магазине. Чуть ли не каждый вечер молодой уругваец заходил, чтобы поболтать со старым Зингером. А потом Винсенте исчез.

Не видно было света в его окнах, он никак не попрощался не то, что с ней, даже с ее родителями. «Может быть, с ним что-нибудь случилось? Время нынче очень беспокойное…» – волновалась какое-то время Маргарет, а потом попросту забыла про молодого симпатичного соседа.

Однажды утром она проснулась в абсолютной тишине. Храпа мужа было неслышно, и это было очень необычно. Тем более, что он лежал здесь же, рядом. Маргарет попыталась взять Эрнеста за руку, чтобы дать ему знак, как обычно по утрам, что она проснулась, и он бы ее обнял. Рука мужа показалась каменной и холодной. Женщина вскочила, и из ее груди вырвался длинный и истошный крик. На этот жуткий крик, потирая глаза руками, в спальню родителей прибежал испуганный Рене.

– Сыночек! Беги быстро и позови дедушку, скажи, с папой беда!

Не до конца проснувшийся Рене отправился к Зингерам. И уже практически через минуту папаша Зингер в пижаме и стоптанных тапочках склонился над бездыханным зятем, а его жена София в кабинете адвоката капала в стакан успокоительные капли для готовой упасть в обморок дочери.

Спустя какое-то время, Зингер вызвал по телефону полицию и врача. Сомнений не было – Эрнест мертв, но надо было соблюсти правила и услышать этот страшный вердикт от доктора.

В красивом полупрозрачном пеньюаре, слегка прикрывшись теплой шалью Маргарет сидела в рабочем кресле мужа, пила успокоительные капли и бессмысленно разглядывала стену напротив – потрескавшиеся и выцветшие обои, паутинка в углу, солнечный зайчик, пробирающийся сквозь штору и не раскрытые после ночи жалюзи – все как всегда, и при этом ее родного и любимого, самого лучшего в мире мужа, ее Эрни, больше нет на свете. И ужас в том, что никогда не будет. Почему? Он такой хороший, такой молодой, она была ему бесконечно преданна и так ни разу и не изменила ему – за что ее и его тогда так наказывать… Почему он бросил ее таким страшным способом… Слез в глазах Маргарет не было, был душераздирающий ужас.

Глава 2. Винсенте

Поднявшись с чемоданом по лестнице к своей брюссельской квартире, Винсенте встретил на площадке соседку, дочь Зингеров Маргарет Барча. Женщина была в траурной одежде, ее волосы и глаза прикрывала черная вуаль. Винсенте поставил на пол чемодан и подошел к Маргарет. Учтиво взял ее руку и в ожидании плохих новостей тихо произнес:

– Маргарет, что случилось? Что, кто-то умер? Кто?

– Мой муж. Эрнест… Его больше нет… Мы несколько дней назад похоронили его. Куда вы пропали?

– Соболезную! И ради бога, простите! Мой отъезд был очень срочным, поэтому я не стал никого беспокоить. Я был в Швейцарии. По делам. Как вы? Отчего умер Эрнест? Давайте же пройдем в мою квартиру, я хотя бы поставлю чемоданы.

– Нет. Я не могу об этом говорить! Это ужасно! Эрнест умер во сне. Ничто не предвещало такой беды. Еще накануне он выглядел здоровым, играл в карты с друзьями. Это сердце! Тромб. Он был еще таким молодым, всего тридцать три года! – Маргарет в голос разрыдалась на груди у Винсенте. Молодой человек помог женщине вернуться в ее квартиру, усадил на стул и налил стакан холодной воды. Маргарет немного успокоилась, по крайней мере, прекратила плакать.

– Я не плакала даже на похоронах Эрнеста. Простите, что-то на меня нашло. Пожалуйста, оставьте меня одну. Я сейчас ужасно выгляжу и не хочу, чтобы кто-то видел меня такой.

– Господи, о чем вы говорите, Маргарет! Если вам будет от этого легче, я уйду. Но в любую минуту, когда вам потребуется помощь или просто сочувствие, желание с кем-нибудь поговорить, зовите меня. Я искренне сожалею. Эрнест был прекрасным человеком!

– И самым лучшим мужем. И отцом!

– А… где ваш сын Рене? Вы одна?

– С Рене все в порядке! Он пошел к Зингерам, я как раз хотела забрать его домой, когда мы с вами встретились на лестничной площадке.

– Оставайтесь дома. Я сам схожу за Рене. И поздороваюсь с Зингерами, скажу им, что вернулся. Кто бы мог подумать, что все так случится. Я сейчас. Только чемодан к себе занесу.

Винсенте на пару минут забежал в свою квартиру, оставил чемодан и пошел к Зингерам. Их квартира была в траурном оформлении – черные шторы, горящие свечи. Воздух казался спертым и пронизан сладковато-горьковатым запахом лекарств.

– Простите, я был в отъезде, сейчас на лестничной площадке встретил Маргарет, она рассказала мне про это трагическое событие. Соболезную!

– А, Винсенте, мальчик! Все так действительно ужасно! Так жаль, что с нами нет нашего дорого Эрнеста! У меня до сих пор в уме не укладывается – такой молодой! Тридцать три года – что же это делается! Все катится в тар-тартары! Что будет с Маргарет… Проходи, садись! – отец Зингер пожал руку Винсенте. – Хорошо, что ты вернулся. Я думал о тебе эти дни.

– У меня были очень срочные дела в Швейцарии, я должен извиниться, что не предупредил вас об отъезде.

– А-а! Да это ладно! Ты и не должен нам ни о чем докладывать! Конечно, у тебя есть своя личная жизнь, учеба и свои планы. Я про другое сейчас хочу поговорить…. Видишь ли…. В Европе сейчас неспокойно. Германия оккупирует все новые и новые территории. Мы очень вовремя покинули Прагу, похоже, настала пора уезжать и из Брюсселя. Ты знаешь, мы ведь евреи, хотя и приняли католическую веру. Оставаясь здесь, мы все время будем под угрозой. Придут немцы, нас арестуют. Мы это всей семьей обсуждали, еще когда Эрнест был жив. И, увы, увидели только один выход – пока не поздно, уехать в Соединенные Штаты. Сын со своей женой Элеонорой согласились поехать вместе с нами. А вот Эрнест с Маргарет были против. Мы не особенно их уговаривали, все-таки Барча – это венгерская фамилия, может быть, у них все и обошлось бы. Но сейчас, когда Маргарет стала вдовой, как она будет здесь одна? Я просто голову сломал от этих тяжелых мыслей. На какие средства она будет жить, если мы не сможем присылать ей деньги? А это обязательно случится, если война перестанет быть, как сейчас «сидящей», и станет обычной жестокой войной!

– А что будет с Рене?

– Ой, не спрашивай! О нем мы тоже очень беспокоимся. Очень! Маргарет не хочет оставлять могилу мужа. И Рене должен будет остаться с ней, иначе ей будет совсем одиноко. Но как она будет заботиться о нем, что будет с его образованием? Столько неразрешимых проблем и вопросов!

– Может быть, мне стоит поговорить с Маргарет? Попытаться еще раз убедить ее в том, что ей лучше уехать вместе с вами в Америку?

– Вот это правильно, на это я только скажу – да! Попробуй, дорогой! Хотя я сомневаюсь, что она согласится. Наша дочь такая упрямая! Ты хотя бы уговори ее отпустить вместе с нами Рене. Никто лучше нас не позаботится о мальчике.

– Я попробую! Хотя, боюсь, без Рене ей здесь будет совсем невыносимо… Да, уж, и так плохо, и так нехорошо!

– Война обязательно будет! Поверь мне, старому еврею. Моя интуиция меня никогда не подводила. Все будет ужасно! Европу ждут страшные испытания.

Только теперь Винсенте вспомнил, что обещал Маргарет привести Рене. Мужчина попрощался с хозяевами, взял мальчика за руку и отвел к матери.

После своего возвращения из Швейцарии на улицу Беко Винсенте несколько раз заходил к Маргарет, они пили кофе с круассанами. Говорили о погоде, о ценах в магазинах, о приближающейся к Бельгии войне. Наконец раз на третий или даже четвертый Винсенте уже почти в дверях решился повернуть разговор на тему переезда Маргарет с сыном в Америку.

Маргарет была категорична:

– Винсенте, прошу вас. Мне очень тяжело об этом говорить. Я все решила. Я не оставлю могилу любимого мужа, а Рене не оставит меня. Мне безразлично, как и на что мы будем жить. Я не боюсь ни нищеты, ни голода. Умрем, значит умрем.

– Что вы такое говорите! Маргарет, вы такая красавица! У вас еще целая жизнь впереди! Вы обязательно встретите какого-нибудь достойного мужчину, и у вас будет новая семья!

– Нет! Нет и нет! Моя жизнь закончилась в тот день, когда похоронили Эрнеста. Впереди у меня сплошная пустота, я доживаю свой век на этом свете! Мне абсолютно безразлично, как это все будет происходить. И настоятельно прошу вас прекратить все эти разговоры про Америку. Мне это неприятно! Если вы еще раз начнете меня уговаривать, пожалуйста, больше не приходите!

Винсенте внимательно посмотрел на женщину. И почему он раньше не замечал ее такие выразительные глаза. Какой у нее приятный цвет кожи, какое милое нежное лицо. И белокурые волосы, схваченные в пучок на затылке. Несколько отливающих золотом кудряшек выбились из пучка и небрежно лежали на длинной шее. Черное крепдешиновое платье чуть ниже колен, пока она сидела, слегка открывало ее стройные длинные ноги. На Маргарет были дорогие темные шелковые чулки и модные туфли с массивной пяткой и на высоком каблуке.

Маргарет поймала на себе пристальный взгляд Винсенте, одернула платье, они оба немного смутились. Молчание нарушил Винсенте:

– Маргарет, дорогая! Посмотрите на себя в зеркало! Природа наградила вас внешностью, о которой можно только мечтать! Вы необыкновенная красавица! Говорю вам это совершенно искренне! И эта роскошная молодая женщина ставит на себе крест! Не смейте!

– Природа лишила меня самого важного в жизни! У меня больше нет моего Эрни! Прошу вас, уходите, я не желаю больше с вами разговаривать! Я ведь знаю, это мои родители велели вам меня уговорить. Передайте им, пусть уезжают! Я останусь здесь с Рене, и никого из вас не хочу больше видеть!

Раздосадованный полным поражением в переговорном процессе Винсенте отправился к Зингерам. Они приняли его тепло, потому что особо не рассчитывали на успех.

– Что же теперь делать, – с горечью произнес папаша Зингер, – придется это принять как неизбежность. Мы все равно будем вынуждены уехать.

Пожилой мужчина жестом усадил гостя в кабинетное кресло, сам подошел к дубовому буфету и налил коньяк в два старинных хрустальных бокала. Один бокал передал Винсенте, а сам не стал садиться и не слишком решительно произнес:

– Винсенте, дорогой, могу я попросить тебя об одном одолжении?

– Разумеется, месье! – молодой человек привстал, посчитав неудобным разговаривать с Зингером сидя, когда тот стоит.

– Сиди-сиди! Я тоже сейчас сяду. Пожалуйста, позаботься о Маргарет. Если ей потребуется какая-нибудь помощь!

– Конечно, месье! Я сделал бы это и без вашей просьбы!

– Мы планируем в конце этой недели отправить багаж, а на следующей неделе или, самое позднее, недели через две – сами двинемся в дальний путь. Сначала в Париж, а потом по морю до Америки. Что делать! Судьба посылает нам тяжкие испытания. После того как мы отправим крупные вещи, мы будем жить в квартире у Маргарет. Надеюсь, мы еще увидимся до нашего отъезда? Ты ведь никуда больше внезапно не исчезнешь?

– Нет, что вы. Пока я ничего не планирую.

Прошло две недели. Вечером накануне отъезда Зингеры устроили прощальную вечеринку. Были только члены семьи и Винсенте. Выпили вина, послушали музыку. Зингер-старший предложил Винсенте выкурить по сигаре в кабинете Эрнеста Барча. В комнате был полумрак, мужчины сидели в мягких креслах.

– Скажи, Винсенте, что ты станешь делать, если вдруг начнется война?

– Не знаю… Я не вижу для себя здесь такой уж опасности. Я гражданин Уругвая. Разве что в Бельгию придут англичане, тогда меня могут арестовать как дезертира. И то вряд ли. Скорее всего, им будет не до меня. Я постараюсь открыть здесь свой бизнес, одновременно буду учиться в университете. Я ведь еще и студент. Пока родительских денег мне вполне хватает. Возможно, они еще мне что-нибудь пришлют.

– Ты знаешь, мне больше не к кому с этим обратиться! – Зингер положил руку на плечо Винсенте и пристально посмотрел на него. – Я очень тебя прошу, приглядывай за Маргарет! Найди возможность, дай мне знать, если ей потребуется какая-то серьезная помощь.

– Конечно. Я же вам уже не раз обещал! Если, конечно, в моей жизни тоже не случится чего-нибудь внезапного. Например, мои родители потребуют, чтобы я срочно вернулся. Да мало ли что может случиться.

– Это понятно! – согласился Зингер. – Я вот тут все время думаю, как мне обеспечить Маргарет. Сама управлять бизнесом она не сумеет, да и не женское это дело.

– Ей в любом случае будет очень непросто. И что вы решили?

– На первое время мы оставим ей некоторую сумму денег. Я распорядился, чтобы дивиденды от моих чешских предприятий тоже поступали сюда на ее счет. Не знаю, как долго это будет продолжаться. Тебе я тоже готов кое-что оставить, но это не деньги.

– Я бы и не взял у вас…денег! – поспешил заверить молодой человек, слегка смутившись и покраснев.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, поэтому и не предлагаю! У меня есть кое-какие полезные контакты. Это может оказаться чрезвычайно важным для твоего будущего бизнеса. Возможно, это окажется даже более ценным, чем купюры. Ссылайся на меня. Используй все возможности и пути. Взамен прошу только одно – будь поддержкой Маргарет.

– Я, конечно, не буду отказываться от полезных знакомств. Но все, что касается Маргарет, еще раз повторюсь – я бы стал ей помогать и без вашей просьбы.

– Да? – лукаво подмигнул папаша Зингер. – Ты смотри не влюбись в нее! Она, конечно, у меня красавица и умница. Блондинка! Но боюсь, она будет изводить себя воспоминаниями о своем Эрнесте. Должно пройти какое-то время, пока она придет в себя и сможет полюбить кого-то еще… Обычно, у других, на это уходит пара лет. Сейчас не до прогнозов, все меняется так быстро, и мало что зависит от нас.

– Да что, вы, – смутился Винсенте, – я и не посмел бы никогда! И потом – она старше меня!

– И всего-то на один год. Это пустяки! Что там говорить, если вдруг влюбишься, решайте сами – между собой. Как богу будет угодно. Да и, пожалуйста, забудь про глупости, что я тебе сейчас наговорил. С отцами такое бывает. Хотим устроить счастье своих дочерей и совсем не понимаем, что для них будет этим счастьем, – Зингер от избытка эмоций даже слегка прослезился.

Потом взял себя в руки, вытащил из кармана записную книжку с потертой от времени обложкой и протянул ее Винсенте.

– Вот. Это тебе. Здесь имена, некоторые адреса и телефоны людей, с которыми тебе хорошо бы подружиться. Или, как минимум, познакомиться. Связи – это очень важно! – поучал Зингер. – А точнее, умение ими грамотно пользоваться. Вот здесь, например, господин Жарон – юридическое сопровождение регистрации фирм. Или Петерчек – известный адвокат, он, кстати, работал вместе с Барча. Вот этот человек – влиятельный банкир. Кредиты, счета – за всем этим к нему. И смело называй мое имя! Общайся с полезными людьми, дружи, даже если они тебе в данный момент и не нужны. Встречайся по поводу и без. Поздравляй их с днем рождения, приглашай на охоту, ходи с ними в рестораны. Но, главное, помни, что знакомства с полезными людьми, это не цель, а средство для успешного бизнеса.

– Спасибо! В этом я с вами совершенно согласен! И новые контакты мне очень пригодятся. Огромное вам спасибо!

Мужчины докурили сигары и вернулись в гостиную. Винсенте вспомнил предостережения Зингера по поводу романа с его дочерью и посмотрел на нее очень внимательно: «Маргарет, конечно, очень красивая. Но мы такие разные…»

Молодая вдова всячески отгораживалась от внешнего мира. Она ни с кем не разговаривала, не обсуждала каких-то своих планов. И была равнодушна к мечтаниям своих родителей и брата о том, какая чудесная жизнь их ждет в прекрасной и далекой стране – Соединенных Штатах Америки.

Глава 3. Война

Это случилось уже в мае, точнее, 9 мая 1941 года. Несмотря на позднее время, на улице нарастал шум. К встревоженным голосам людей, раздававшимся с улицы, добавился непонятный гул. Маргарет подошла к окну и увидела, что в небе на большой высоте летят самолеты. Много самолетов. Она очень испугалась и хотела зайти к Винсенте. Вышла на лестничную площадку. Прислушалась к голосам за его дверью и поняла, что молодой сосед в квартире был не один. Вернулась к себе и попыталась уложить спать Рене.

– Мама, это что? Это кто? Это немцы? Нас убьют?

– Нет, родной! Нас не убьют. Это просто мимо летят самолеты, это не к нам. Они летят на войну…

– А война далеко от нас?

– Не знаю, милый! Надеюсь, что еще далеко. Мы сейчас с тобой включим тихонько радио, и нам там все расскажут. Ты спи! – Маргарет вышла в кухню и включила радио, но оттуда слышалось тихое потрескивание и ничего больше. Женщина вернулась в спальню сына, оставив дверь открытой, прилегла рядом с Рене и не заметила, как задремала.

Ее разбудил громкий гимн Бельгии, вырывавшийся из динамика радиоприемника. «Святая дева Мария, подумала она, с Бельгией все в порядке, раз по радио звучит ее гимн».

Маргарет встала с кровати, надела на босу ногу комнатные шлепанцы и пошла на кухню выпить воды и выключить радиоприемник.

Неожиданно музыка гимна смолкла, и диктор тревожным голосом передал важное правительственное сообщение о внезапном нападении на Бельгийское королевство немецких сухопутных войск и авиации. Уже сброшены первые бомбы на бельгийские города. Правительство Бельгии просит всех сохранять спокойствие. Бельгия будет защищаться…

Услышав такие новости, соблюдать этикет и заботиться о впечатлении, которое она произведет на соседа своим вторжением без приглашения, уже не было сил. Маргарет бросилась к двери Винсенте и стала стучать в нее изо всех сил.

– Кто там? – раздался из-за двери встревоженный голос мужчины.

– Это я, Маргарет. Откройте, пожалуйста, мне очень-очень страшно!

Винсенте приоткрыл дверь и увидел, что в глазах женщины и в самом деле застыл ужас. На ее темный шелковый халат была наброшена мягкая кашемировая шаль. Белокурые волосы растрепаны, глаза полны слез.

– Можно мне войти? Пожалуйста… – прошептала Маргарет.

– Простите, я не один, – смутился Винсенте, преграждая вход в свою квартиру.

– У вас женщина? – растерянно пролепетала Маргарет.

– …У меня мужчина, – немного помедлив с ответом, выдал Винсенте.

Маргарет увидела за спиной соседа, в дверном проеме комнаты, незнакомого мужчину в наспех накинутом халате. Женщина растерянно развернулась и медленно пошла в сторону своей квартиры.

– Маргарет, постойте! Это совсем не то, что вы подумали! Вернитесь, я вам все объясню!

Винсенте догнал Маргарет, обнял за плечи. Его как будто током ударило от ее шали. Молодой человек вспомнил, что он в пижаме и в тапках и вид у него совсем не мужественный, и опустил руки вниз.

– Это мой деловой знакомый. Мы долго работали с документами, и я уговорил его остаться у меня на ночь. На улице сейчас так неспокойно.

– Вы не обязаны отчитываться передо мной, – всхлипнула Маргарет и неожиданно даже для себя сама обхватила руками плечи Винсенте, – мне было очень страшно. С улицы кричали, что началась война! Что теперь с нами будет?

Маргарет удерживала мужчину, стоящего с опущенными вниз руками, и ни за что не хотела разжимать свои объятья…

– Милая, дорогая, Маргарет! – мужчина коснулся губами ее волос, это было неуклюже и мало похоже на поцелуй. – Успокойтесь, прошу вас! Все образуется! Вот увидите! Пока ничего особо страшного не случилось. Мы же все предполагали, что немцы могут войти в Брюссель… Успокойтесь и идите спать. Завтра обо всем поговорим. Доброй ночи, – Винсенте вложил в свой голос столько уверенности и спокойствия, что Маргарет, похоже, поверила ему. Она еще раз теперь уже всего на секунду прижалась к молодому уругвайцу, а затем убежала в свою квартиру.

На следующий день, рано утром побродив немного по улицам, чтобы понять, что происходит в городе, и так до конца не осознав, что именно здесь кардинально изменилось с приходом немцев, Винсенте решил вернуться домой. Его документы были в порядке, но в такой неразберихе лучше не искушать судьбу понапрасну. Поднявшись по ступенькам на лестничную площадку своей квартиры, он все-таки решил заглянуть к Маргарет. Женщина открыла дверь, даже не спросив, кто звонит. На Маргарет были плащ и шляпка. Разумеется, Винсенте решил, что она собирается куда-то уходить или только что пришла.

– Винсенте! Как хорошо, что вы зашли. Я только что вошла в квартиру. Ходила посмотреть, работает ли наша булочная. Вы знаете, работает! Мне немного неловко перед вами. Хочу извиниться за свою вчерашнюю слабость. Наверное, напугала вас своим поведением и видом?

– Я тоже был не во фраке, – улыбнулся Винсенте. – Вы позволите войти?

– Проходите! У меня, в отличие от вас, не прячется мужчина. Впрочем, мужчина в доме все-таки есть, и он сладко спит!

– ?

– Рене. Вы забыли, что у меня есть Рене? – Маргарет была явно в бодром расположении духа, и голос ее звучал звонко с нотками радости.

– Конечно, я помню про Рене, – в ответ улыбнулся Винсенте, – но я как-то еще не научился относиться к нему как к мужчине.

– Вы завтракали? – Маргарет стала снимать пальто, Винсенте подхватил его и повесил на вешалку.

– Если честно, то нет. Поэтому с удовольствием выпью чашку чая, если предложите, или еще лучше кофе со сливками. И съем какую-нибудь булочку. Если у вас что-нибудь найдется!

– Пойдемте на кухню. И кофе даже есть! Прислугу я вчера отпустила. Поэтому всю ночь и тряслась одна от страха. Вы будете круассаны? Они свежие, даже еще немного теплые!

– Не беспокойтесь! Да, они такие аппетитные, что я с удовольствием съем, думаю, одного будет достаточно, – только сейчас Винсенте понял, насколько голоден.

Молодой мужчина пил кофе и разглядывал клетки на скатерти и фарфоровый сервиз, лишь бы не встречаться взглядом с красавицей-соседкой.

– Могу я с вами поговорить о Рене? Посоветоваться, – как бы невзначай спросила Маргарет.

– Разумеется. Вы можете говорить со мной на любые темы…

– Мальчик уже в том возрасте, когда пора ходить в школу. Но как? Я подумала, что в Брюсселе сейчас очень неспокойно. С любым из нас может случиться все, что угодно… Может быть, устроить Рене в какой-нибудь католический пансионат? Лучше за городом.

– Я разузнаю, что тут поблизости есть подходящее. Буду рад, если хоть чем-то удастся вам помочь. Как у вас сейчас с деньгами?

– Спасибо, пока без проблем. Даже я бы сказала, единственное, что меня сейчас не беспокоит, это деньги.

– Замечательно. Ладно, я побегу, надо заниматься делами, – Винсенте поцеловал женщине руку и отправился восвояси. Было похоже на то, что он и хотел видеть Маргарет, и одновременно очень смущался от ее присутствия, а потому говорил и делал все немного невпопад.

«Я, пожалуй, совсем не умею жить одна. Почему я до сих пор одна? Винсенте вежлив со мной, но не более того. Неужели, он равнодушен ко мне, почему? – размышляла Маргарет. – Как растопить его сердце и заставить увидеть во мне не вдову Эрнеста Барча, а молодую и еще очень красивую женщину… Я ведь красивая! Да! Я красивая, очень! И сама виновата – слишком много говорю о покойном муже. Портреты Эрни повсюду висят в нашей квартире, это его пугает и отталкивает. А вдруг у него кто-то есть? С чего я взяла, что сердце Винсенте свободно и там достаточно места для меня… Надо будет поговорить с ним об этом. А как? Слишком навязываться неприлично… Он такой хороший, такой милый, – уговаривала себя женщина».

Через четыре дня Винсенте направился в контору одного своего влиятельного друга, Жюля Жаспара, владельца фирмы «Отличный заграничный плащ», и, кстати, младшего брата премьер-министра Бельгии. Месье Жюль Жаспар сам открыл дверь Винсенте и находился в крайне возбужденном состоянии, если не сказать, что в полном отчаянии.

– Как вы? Что случилось? – встревожился Винсенте.

– Можно сказать, разорен, – пробормотал Жюль. – Это все из-за вашего приятеля Адама Миклера!

– И что наш Адам? Что он натворил на этот раз? – Винсенте догадывался, о чем примерно идет речь. У них с Жюлем Жаспаром был один общий друг, который в свое время их и познакомил. И это был тот самый Адам, который находился в квартире уругвайского студента в злополучную ночь, когда в Бельгии началась война и испуганная Маргарет, надеясь на поддержку, барабанила в соседскую дверь. Адам в ту ночь говорил ему, что хочет подзаработать на процентах по какой-то выгодной сделке с акциями, но Винсенте слушал его не особенно внимательно. И, разумеется, тогда даже и предположить не мог, что будут затронуты интересы и деньги такого уважаемого человека как Жюль Жаспар.

– Этот прохиндей Адам вчера долго мне что-то объяснял про выгодную сделку с покупкой огромной партии плащей в фирме «Король каучука». Я человек дотошный, и обычно сам все проверяю по несколько раз. Не знаю, что на меня нашло вчера, и как я поддался на уговоры. Но вчера я самолично подписал все бумаги, которые мне подсунули. И только сегодня, внимательно во всем разобравшись, понял, что никаких плащей мы не купили, а просто отправили деньги на личный счет какого-то француза в каком-то малоизвестном французском банке! – негодовал Жюль Жаспар, – Я уже вызвал своего адвоката, мы будем судиться с Адамом Миклером и постараемся вернуть наши деньги. Впрочем, учитывая, что сейчас идет война, перспективы аннулировать эту операцию близки к нулю. Мне, возможно, даже нечем будет рассчитаться с адвокатом. Нет, ну, это же надо! Все сделал я сам! Росчерком пера триста тысяч франков подарил мошеннику.

– Ну, подождите, может быть все образуется! Вы встречались с Адамом после этого? Что он говорит? Отказывается от общения? Отвратительно! И что теперь? – Винсенте был искренне расстроен рассказанной Жаспаром историей.

– Фирму придется закрыть. Имущество из конторы распродать. Причем сегодня это все пойдет по дешевке. У меня есть еще кое-какая недвижимость в Брюсселе. Я сдаю ее в аренду. Вот только с этого и буду теперь жить. Моя семья разорена! Даже не представляю, как рассказать об этом жене! Кошмар!

– Сейчас у всех проблемы, – попытался утешить старика Винсенте. – Вы себя не накручивайте! Война – это всегда ужасно! Не знаю даже, что в вашей ситуации еще можно сделать. А я-то надеялся, что сегодня попрошу у вас какую-нибудь работу. Похоже, опоздал. Месье Жюль, может быть, вам сейчас не до этого, но не знаете ли вы какой-нибудь хороший католический пансионат недалеко от Брюсселя? Одинокая вдова просила меня подыскать что-нибудь для ее восьмилетнего сына.

– Мальчик католик?

– Да, католик. По матери он еврей, но внешне больше похож на отца, а его отец был венгр.

– Хорошо. Я помогу. У меня есть близкий друг – директор такого пансионата. Там очень хорошие условия. И достойное образование. Ваша вдова в состоянии вносить плату или она рассчитывает содержать ребенка на благотворительные пожертвования?

– Пока у нее есть деньги. Я посоветую ей сразу внести какие-то пожертвования в фонд пансионата, чтобы в случае, если потом вдруг начнутся перебои с оплатой, мальчик не оказался на улице.

– Не окажется. За это не беспокойтесь. Я дам рекомендации ее сыну. Им не откажут.

– Благодарю вас, месье!

Глава 4. Невеста

В этот же вечер в дверь его квартиры постучала Маргарет. Винсенте не мог не заметить, что впервые за последние месяцы женщинабыла одета в обычное, а не в траурное платье. Ткань была шелковистой, глубокого синего цвета, но в остальном платье было вполне скромным и без каких-либо украшений. И необыкновенно шло к ее белокурым волосам. «Все-таки она красавица, – отметил про себя Винсенте, – она обязательно выйдет замуж и будет счастлива!». В этот раз почему-то женщина деликатно отказалась проходить в квартиру молодого неженатого соседа и разговаривала на пороге.

– Месье, сегодня ко мне приходил пан Урбан. Он был партнером моего отца, приехал из Праги. И очень огорчился, когда узнал, что Зингеры эмигрировали в Америку. Я сказала, что теперь вы занимаетесь делами отца. У него есть какие-то интересные предложения, вы согласитесь с ним встретиться? Может быть, завтра?

– Конечно, встречусь. Вы, надеюсь, тоже поучаствуете в переговорах?

– Только в самом начале. Я ничего не понимаю в делах и не буду вам мешать. Он придет в 11 часов.

– А у меня тоже есть для вас новости. Я сегодня встречался с Жюлем Жаспаром, братом премьер-министра. Жюль рекомендовал для вашего Рене хороший католический пансионат. Я взял на себя смелость пообещать, что вы внесете некоторую сумму в фонд этого пансионата, а потом регулярно будете вносить стандартную плату.

– Да, это вполне меня устраивает. Спасибо! До завтра! – Маргарет ушла к себе.

Пан Урбан оказался сорокалетним чехом, добродушного вида и пышущим неуемной энергией, с ярким румянцем во все щеки и длинными свисающими до подбородка рыжими как из проволоки усами. Урбан был коммерсантом и представлял интересы самой крупной в Чехословакии фирмы по производству хмеля. В Бельгии, как выяснилось из разговора с чехом, интерес к этим поставкам не только не упал, но стремительно рос. Урбан разговаривал с Винсенте так, как будто все уже решено – Винсенте будет заниматься хмелем в Бельгии. Следить за исполнением ранее заключенных контрактов и искать новых оптовых покупателей. Да! А для этого Винсенте придется здесь организовать фирму, акционерное общество, которая сможет контролировать поставки хмеля из Чехословакии. Предложение выглядело заманчиво. Да и сам Урбан понравился. Когда гость ушел, Винсенте принялся благодарить Маргарет.

– Не стоит благодарности! – улыбнулась женщина. – Вам ведь нужно начать какой-то свой бизнес. Или я ошибаюсь?

– Да! Нужно. Я давно искал какое-нибудь перспективное направление.

– И замечательно! А мне это ни к чему. Бизнес и я – вещи несовместимые! Да и не женское это дело… Берите все в свои руки!

– Маргарет, я ваш должник!

– Вы так считаете? – многозначительно улыбнулась Маргарет, и после небольшой паузы продолжила, – Тогда у меня сразу есть к вам просьба. Завтра я у себя дома организую небольшую вечеринку. Приедет одна моя родственница. Немка. Фройляйн Аман. Ну она даже не моя родственница, а сестра жены моего брата… Сестра Элеоноры.

– Я понял. Элеонора – немка. И потому эта Аман, ее сестра – тоже немка.

– Да! Именно так! И я хочу вас пригласить. Мне кажется, вдвоем, без вас, нам будет гораздо сложнее общаться. Я ведь с ней практически незнакома. И плохо говорю по-немецки, вы сможете меня подстраховать?

– Конечно! Я тоже не очень понимаю немецкий, но вместе мы справимся! И откуда она приедет?

– Вообще-то она из Берлина. Но несколько дней назад приехала жить в Брюссель. Сегодня рано утром она мне звонила и искала свою сестру. Аман не знала, что вся наша семья уехала в Америку. Фройляйн Аман работает машинисткой у какого-то немецкого начальника. В интендантуре. Их отдел в полном составе перевели сюда из Берлина. Будут заниматься комплектацией обмундирования и продовольствия для немецких частей. Я понятия не имею, о чем с ней говорить… Вы не скромничайте, вы намного лучше меня знаете немецкий язык. Поможете мне поддержать беседу с этой немкой?

– С огромным удовольствие! Она, кстати, замужем? – лукаво спросил уругваец.

– Нет. Она представилась фройляйн. Я думаю, у нее какие-то особые отношения со своим начальником. По-моему, она называла его «мой полковник». Так что вряд ли ее сердце свободно. Впрочем, если она родная сестра Элеоноры, то, скорее всего, тоже симпатичная. Может быть, вам со временем удастся отбить ее у полковника.

– И даже пытаться не буду! – поспешил заверить Винсенте.

– Это почему же? – не без кокетства поинтересовалась Маргарет.

– Ох! Потому! Мое сердце давно и прочно занято! – многозначительно объявил мужчина.

– Вот как? – Маргарет сделала вид, что удивилась, а в глубине души надеясь, что сердце уругвайца безраздельно принадлежит все-таки ей, – А я не знала, что у вас есть любимая девушка…

– Конечно! Есть у меня девушка. На родине, в Уругвае, – не моргнув глазом, ответил молодой человек. – Это невеста, выбранная для меня моими родителями. Она из очень достойной семьи. Как только я самостоятельно, без финансовой поддержки родителей смогу ее обеспечивать, мы сразу поженимся.

– Вашей девушке повезло. Вы достойно сохраняете верность! – голос женщины нисколько не дрогнул, так сильно она пыталась скрыть разочарование.

– Стараюсь! – почему-то вздохнул Винсенте.

– Ну, все равно, завтра приходите. Выручите меня, я не знаю, о чем говорить с этой фройляйн Аман. Вся надежда на вас.

Вспоминая этот разговор с молодым мужчиной вечером у себя дома, Маргарет очень расстроилась: «Так и есть. Его сердце занято, он даже и не видит во мне женщину. Просто соседка, старая, никому не интересная и надоедливая. Как обидно… И что теперь делать? Искать кого-то еще? Как, где?»

Вечером следующего дня, облачившись в шикарный темно-коричневый костюм и взяв в руки предусмотрительно купленный букет белоснежных роз, Винсенте наконец-то постучал в ее дверь.

– Аман, позволь тебе представить, – обрадовано воскликнула Маргарет, которая и в самом деле не знала, о чем говорить с немкой, – это мой сосед и друг Винсенте Сьерра.

Винсенте сначала галантно поцеловал руку Маргарет, а затем руку фройляйн Аман. Аман была худенькой и невысокой. С бледной кожей и тонкими губами. Ее русые волосы были коротко подстрижены, почти как у мальчика. Строгий темно-серого цвета костюм был ей явно велик и сидел мешковато. Присутствие рядом яркой и со вкусом одетой Маргарет еще больше подчеркивало невзрачность немки. Вместе с тем, у Аман были большие и выразительные глаза и, что сразу было заметно, очень добрый взгляд. Немка немного смутилась, когда молодой человек протянул ей букет белых роз и заговорил по-немецки:

– Это вам, фройляйн Аман! Очень рад с вами познакомиться! Маргарет рассказывала о вас. И я все думал, какая она, эта таинственная фройляйн Аман! Я все представлял, какие у нее глаза. У вас прекрасные глаза! Правда!

– Винсенте, мне неловко, когда вы так говорите… – засмущалась фройляйн Аман.

– Прошу всех за стол! – по-немецки позвала Маргарет. Эту и еще несколько расхожих фраз она днем подсмотрела в толстом пыльном чешско-немецком словаре.

Домработница с присущей ей сноровкой обслуживала гостей. Стол был сервирован в лучших довоенных традициях. Похоже, все запасы спиртного Зингера-старшего были выставлены, как минимум, для всеобщего обозрения и, как максимум, для дегустации. Фаршированная и заливная рыба, бараньи ребрышки, печеночный паштет. Обильная еда и питье заставили Аман разоткровенничаться, она с заметным акцентом, но все же говорила по-французски:

– Мне так хорошо с вами! Я чувствую себя как с родными людьми. А когда мы только приехали в Брюссель, было ужасно! Противный дождь, казенная квартира. На службе все такие скучные. Целый день приходиться стучать на машинке…

– Вы давно работаете машинисткой? – поинтересовался Винсенте.

– Уже целый год! Всех немецких девушек, кто владел машинописью, чуть ли не насильно призвали в армию. Но платят очень хорошо! Я нисколько не жалуюсь. И потом я почти сразу познакомилась с Бретшнейдером, и работа перестала быть слишком утомительной. Фриц тоже стал военным только год назад, а до этого торговал табаком. У него в Германии свои табачные фабрики и несколько магазинов, – после небольшой паузы Аман слегка закатила глаза и добавила шепотом многозначительно, – Он очень богат…

– Герр Бретшнейдер сейчас в чине полковника? – как бы невзначай уточнил Винсенте.

– С чего вы взяли? – Аман с удивлением посмотрела сначала на уругвайца, а потом сразу на Маргарет.

– А-а… Но ты же говорила про него «мой полковник», – принялась оправдываться Маргарет.

– Ах, вот вы о чем, – рассмеялась фройляйн Аман, – так это только я его так ласково зову. Это его нежное прозвище. Вообще-то он майор интендантской службы. Формирует эшелоны с продовольствием и обмундированием для солдат и офицеров. Скучная работа!

– Мы не дадим вам здесь скучать! – пообещал Винсенте. – Для начала я вас всех послезавтра приглашаю в ресторан! Да-да, и вашего полковника!

– Майора, – поправила Аман, – полковник он только для меня.

– Какая разница, в каком он звании! – рассмеялся в ответ Винсенте. – А на следующей неделе мы с вами поедем на охоту! Надо только подготовиться как следует! Вы были когда-нибудь на охоте?

– Нет, никогда! Но мне очень интересно! Я бы правда очень хотела!

– И еще у меня здесь много друзей, и я люблю шумные компании, так что скучать мы вам не дадим!

– Он действительно очень общительный человек, – подтвердила Маргарет, но с легким упреком, – и у него постоянно какие-то гости и какие-то поездки. С ним скучно не будет.

Маргарет, Аман и Винсенте принялись обсуждать, как все они замечательно будут развлекаться, и при этом с аппетитом поглощали еду, расставленную на столе, запивая спиртным.

Через несколько часов с улицы раздались два протяжных гудка клаксона автомобиля.

– Ой, поздно уже, – спохватилась Аман, – мне пора домой. Это Фриц за мной приехал!

– Мы проводим тебя до машины, – предложила Маргарет.

– И вы познакомите нас со своим «полковником», – добавил Винсенте.

Фройляйн Аман, Маргарет и Винсенте вышли вместе на улицу и подошли к автомобилю. Из него вышел крепенький невысокого роста майор.

– Майор Бретшнейдер, родился и вырос в Берлине, здесь по делам службы! – по-немецки представился он.

– Винсенте Сьерра, предприниматель, а это Маргарет – домохозяйка и просто потрясающе красивая женщина, – по-немецки ответил ему Винсенте.

– Вижу, что очень красивая. Со мной можно говорить по-французски, я почти все понимаю, но сам пока не говорю. Можно, я буду брать у вас уроки французского? – обратился он то ли к Маргарет, то ли к Винсенте.

– Ну, мой родной язык – испанский! – уточнил Винсенте. – Впрочем, я стараюсь в Бельгии говорить по-французски. Да и вы быстро освоитесь с языком, если будете больше общаться с нами. Вы позволите послезавтра пригласить вас в гости, а затем всем вместе пойти в ресторан? И фройляйн Аман, разумеется!

– С удовольствием, – обрадовался майор, – если, конечно, мое начальство не придумает для меня какое-нибудь менее приятное занятие.

– Вот и замечательно! Послезавтра, в семь вечера, жду вас!

Автомобиль уехал, Винсенте и Маргарет вместе стали подниматься по лестнице к себе на этаж.

– Вам понравились эти люди? – равнодушно спросила Маргарет.

– Мне кажется, что это, по крайней мере, полезно – иметь с ними приятельские отношения. Ну и что, что они оккупанты. Всегда может пригодиться, особенно если есть планы строить свой бизнес. К тому же у него связи в табачной сфере. Хмель и табак – чем не тема для открытия своей фирмы?

– М-м- м-да. Вы, пожалуй, правы, – не слишком уверенно согласилась Маргарет. – для деловых отношений они могут быть полезны. А я тоже приглашена к вам на послезавтра?

– Конечно. Вы мой самый главный гость! Самый-самый!

– Вы смущаете меня… немного… Ладно! Спокойной ночи, Винсенте…

– Спокойной ночи, Маргарет, – ответил Винсенте.

«Неужели, – подумала женщина, – ему не хочется меня обнять и прижать к себе крепко-крепко. А потом взять за руку и привести в свою квартиру, в свою спальню. Может быть, эти мои чувственные желания спровоцированы выпитым вином? А может быть, тем, что воздух пропах войной и обострились чувства и мысли.»

Неизвестно, о чем думал в этот момент мужчина, он просто скрылся за дверью своего холостяцкого убежища.

«Кажется, я начинаю понимать, чем вызван интерес ко мне этого молодого уругвайца – связи! Он хватается за любую возможность познакомиться с нужными людьми, а меня он просто использует. Как это мерзко! Он играет со мной, как с мышкой. Но я ему нужна не для любви, а для дела… Только для дела! Ну, и пусть… Не буду ему больше помогать! Не буду вообще с ним видеться! Даже дверь ему больше не открою! Да пошел он… А у меня есть другие варианты? Может быть, выходя с ним в свет, мне удастся встретить достойного мужчину… Кого? Достойные – они все на войне! Разве что подцеплю какого-нибудь богатого немца – вроде любовника Аман. Противно! Все противно! Ах, мой милый и дорогой Эрни, зачем ты оставил меня в такое трудное время…» – Маргарет разразилась рыданиями и долго не могла успокоиться. Потом, под утро, заснула…

Так или иначе, женщина приняла решение, что больше не будет общаться с соседом-уругвайцем. Он слишком молодой, совсем не богатый, не такой уж и симпатичный! Даже совсем не красавец! Она будет с ним разговаривать разве, что только в случае острой необходимости. И, уж, тем более, не пойдет к нему на вечеринку с майором и Аман. И не просто не пойдет – а не пойдет вон в том зеленом платье с изящной ажурной вышивкой на рукавах и в своем любимом и очень дорогом изумрудном колье.

Куда делись все эти зароки, когда через день Винсенте постучал в ее дверь. Сердце ее колотилось, она была уверена, что это именно он, кто же еще, и молнией бросилась к двери. Уругваец сбил все ее планы и заставил забыть так тщательно заготовленные слова, потому что в этот раз выглядел совершенно неожиданно, пребывая в состоянии тяжелейшего похмелья.

– Маргарет, дорогая! Да, я пьян! И да, я немножко плохо вел себя на одной немецкой вечеринке и сейчас не в состоянии не только принимать гостей, но даже, кажется, пошевелиться! – начал он свои оправдания заплетающимся языком. – У вас, наверняка, есть номер телефона майора или фройляйн Аман, чтобы позвонить им и предупредить о моем нездоровье? И, самое главное, перенести мое приглашения на любой другой день?

– Да, выглядите вы, прямо скажем, неважно! Вам повезло, Винсенте. Два часа назад Аман сама позвонила мне, потому что не знает вашего номера, и просила извиниться. У них в интендантуре какая-то серьезная проверка, и им придется остаться на службе до поздней ночи.

– Счастье! Какое счастье, Маргарет! Через три дня все будет! Об-бе-бе-щаю! – заикаясь произнес мужчина, и удовлетворенный исполненной миссией, окончательно расслабившись, рухнул на кресло в прихожей и безмятежно посапывая задремал. Маргарет не стала его беспокоить, просто ушла в свою комнату. До прихода соседа она вместе с Рене читала книгу и теперь продолжила чтение.

Через какое-то время Винсенте проснулся и, не прощаясь, держась за стенку, направился в свою квартиру. Чувство стыда за свой похмельный вид не покидало его несколько дней, и он стеснялся показываться Маргарет на глаза.

Зато, когда Винсенте в следующий раз предстал перед Маргарет, он был гладко выбрит и свеж, облачен в белоснежную рубашку и гордо держал перед собой какие-то бумажки с разноцветными печатями.

– Что это? – поинтересовалась женщина.

– Это два бесценных пропуска, – Винсенте выдержал значительную паузу, чтобы придать новости статус чрезвычайно важной, и продолжил практически по слогам, – раз-реше-ние на беспрепят-ственный выезд из го-рода в любое вре-мя дня и но-чи для ме-ня и для вас! В том числе, на авто-мо-биле!

– Но… я не умею водить автомобиль, а у вас его попросту нет! – как можно более равнодушно уточнила Маргарет, в хозяйстве которой как раз был автомобиль, оставшийся после покойного супруга.

– Я умею водить автомобиль, а у вас он есть! Поэтому не вредничайте и собирайтесь – через час жду вас на улице! Поедем к фермерам, купим свежей, полезной и здоровой еды для вас и вашего сына. Вы же понимаете, то, чем мы вынуждены питаться сейчас, рано или поздно приведет к несварению желудка!

И в самом деле, с продовольствием в Брюсселе становилось с каждым днем все сложнее, многие продукты можно было приобрести только по карточкам. Иногда люди выстраивались в магазинах в длинные очереди. Булочная, где Зингеры обычно покупали хлеб, давно закрылась – у хозяина закончилась мука. Маргарет, как и многие жители бельгийской столицы, стала забывать, как пахнут свежие хлеб, масло, и молоко. Еще бы дюжину яиц. И зелени. Для продуктов она возьмет большую корзинку. Ту, с которой они всегда с мужем ездили в деревню. Нет лучше две корзинки – и еще вон ту маленькую на всякий случай.

Винсенте так быстро скрылся в дверях своей квартиры, что от неожиданности и его напористости Маргарет даже не успела отказаться от поездки. Женщина собралась – надела довоенное светлое платье, соломенную шляпку и белые носочки. Потом поверх накинула светлый плащ – вдруг пойдет дождь. Нашла свою плетеную корзинку. Поставила в нее бутылку питьевой воды – пригодится в дороге.

Загородная прогулка оказалась крайне приятной. Ах, как же хорошо ехать в автомобиле по залитой солнцем дороге рядом с молодым элегантным мужчиной, вполне уверенным в себе и в своей неотразимости. Он все-таки милый. И симпатичный. Даже несмотря на то, что при этом немного смешной и неуклюжий в своем стиле вождения. Конечно, шоферского опыта у него практически нет…

Стояла теплая июньская погода, они могли свернуть, где им заблагорассудится, даже и на проселочную дорогу, или остановиться, чтобы любоваться красотой лужаек и рощ. Птички щебечут! Солнце припекает… «Пусть Винсенте хотя бы на один день примерит на себя роль моего мужа, – размышляла Маргарет, разглядывая мужчину, все внимание которого, казалось, было сосредоточено на дороге, – Ему эта роль не может не понравиться. Со временем он забудет про свою далекую и страшную уругвайку. Конечно, эта его невеста-уругвайка в принципе не может быть симпатичной, у них там все женщины слишком загорелые и с высохшей кожей. А вот примерно так, как сегодня, он смог бы разъезжать на дорогом автомобиле по живописным пригородам Брюсселя, выбираться на охоту, ездить в гости с красавицей блондинкой, умной, элегантной с тонким вкусом и европейским воспитанием. Что ему еще надо?»

В деревне Винсенте и Маргарет накупили кучу разной снеди, заполнили все корзинки и радостные вернулись домой. Пропуск с надписями на немецком языке и красной печатью производил впечатление и на немецкий патруль, и на бельгийских полицейских. Винсенте чувствовал себя героем, добытчиком, а Маргарет получила очередной шанс воспользоваться своим женским обаянием, чтобы произвести на мужчину желаемое впечатление.

Даже если у этой поездки опять не случилось любовного продолжения, она, как минимум, накормила сына Рене свежей и полезной пищей. И еще деревенская еда осталось на ближайшие дни. Пока действуют пропуска, добытые уругвайцем, они могут ездить, куда и когда захотят!

Вечеринка с Бретшнейдером и фройляйн Аман тоже состоялась. Чуть позже, через пару дней. Майор жаловался, что в последние дни прибавилось работы – приходится в огромных количествах закупать обмундирование для армии. Причем для жарких стран и для стран с очень холодным климатом.

Винсенте еще какое-то время продолжал ходить в университет. На благодушный лад его настраивали вечерние прогулки с Маргарет, когда она подробно рассказывала ему про свою довоенную жизнь. Иногда они вдвоем или вчетвером с Аман и ее майором ходили в ресторан.

С середины июня в университете начались каникулы. Винсенте захотел отметить это событие у себя дома с друзьями. Маргарет предложила встретиться в ее квартире – там намного просторнее и больше посуды. К тому же у нее есть домработница, которая работает постоянно. А уругвайцу самому пришлось бы все покупать, готовить, а потом убирать после гостей.

Хотя Маргарет и ее домработница предусмотрели, казалось бы, все, что нужно, вечеринка с самого начала как-то не заладилась, беседа за столом не клеилась, все сидели грустные. Особенно усталой и печальной выглядела фройляйн Аман. Она мало ела и почти не пила. Мужчины часто курили сигары, уединившись в соседней комнате, бывшем кабинете Эрнеста Барча, из которого предусмотрительно уже были убраны все портреты покойного и что-то там обсуждали про войну и политику. И в отсутствии мужчин, и когда они все вместе были за столом, немка время от времени шушукалась с Маргарет. Когда майор и Аман наконец-то ушли, Маргарет обратилась к Винсенте с весьма деликатным вопросом:

– Винсенте, вы меня извините… У вас нет знакомого врача-гинеколога?

– Что-то случилось? Что-то серьезное? Вам нужен врач? Вы заболели? – искренне встревожился Винсенте.

– Слава богу, не мне! Аман беременна. Она просила помочь ей найти врача… Ну, понимаете… чтобы сделать аборт. Она здесь никого, кроме нас, не знает, ей не к кому обратиться за помощью. У майора есть семья, и он не хочет расставаться с женой, хотя и любит фройляйн Аман. Сейчас такое время, что Аман одной не справиться с воспитанием ребенка, даже если майор и будет давать ей какие-то деньги.

– Да, уж… Я спрошу у Жюля Жаспара. Он ведь не только брат бывшего премьер-министра, но и сам знает почти всех в этом городе. Постараемся помочь Аман.

– Да, угораздило же ее в чужой стране оказаться в таком положении, да еще в такое время!

– Что поделать. Не мы выбираем время, в котором предстоит жить. И от любви иногда рождаются дети.

– Господи! Это так ужасно – быть беременной и желать смерти своему ребенку. Ничего страшнее этого, наверное, в жизни и не может быть, – сокрушалась Маргарет.

– Может, увы! В жизни бывает столько горя и несправедливости. Человек так незащищен в жестоком мире. Да о чем тут говорить – в Европе уже идет война, и, судя по всему, ее масштабы мы даже и представить себе сейчас не можем! – Винсенте не слишком умел беседовать на тему беременности и поспешил перевести разговор в русло более понятных ему категорий.

– Может быть, если Германия нападет на Советский Союз, ей будет не до Бельгии и нас оставят в покое? – предположила Маргарет.

– Сомневаюсь, что кто-то останется в покое. Эта война коснется всех!

Известие о беременности Аман и надвигающейся опасности на относительно мирную жизнь Брюсселя не позволили Винсенте заговорить о чем-то радостном, приятном и романтическом, на что он, возможно, был бы уже и готов. Мужчина сдержанно попрощался с хозяйкой и отправился в свою квартиру.

Поиски врача для фройляйн Аман заняли не слишком много времени. Через неделю майор Бретшнейдер привез и вручил Винсенте толстую пачку денег, перевязанную тесемкой и предназначенную для гинеколога. Передавая деньги, майор между прочим спросил:

– Вы слышали, что сегодня наши войска начали освободительную войну в России?

– Еще нет! Ничего не слышал, – растерянно произнес Винсенте и заметно побледнел.

– Я думаю, что все мы скоро будем праздновать великую победу армии фюрера. В Москве обязательно состоятся грандиозные торжества. Я слышал, что готовятся списки приглашенных гостей на праздничный ужин в Кремле. Меня эта участь миновала. Совсем не хочется оказаться в этой дикой стране. Даже в качестве гостя. Мне и тут хорошо! И мне гораздо важнее здоровье Аман. Я так за нее волнуюсь…

С той минуты Винсенте с трудом скрывал, что его мало интересует здоровье Аман: «Война! Все-таки война Гитлера с Советским Союзом началась. Что теперь будет?»

Через несколько дней в квартире на улице Беко, 106, состоялась подпольная операция по убийству плода несчастной Аман. Гинеколог, которого рекомендовал Жаспар, знал свое дело и работал споро. Все обошлось без осложнений. Измученная морально и физически женщина уже на следующий день пошла на службу. Зато и этот, и последующие дни Винсенте был как в полусне.

Главные военные действия переместились в Советский Союз. В Брюсселе теперь, напротив, все выглядело относительно спокойно.

Глава 5. Акционерное общество

Маргарет видела, что в душе уругвайца бурлят какие-то тревоги и волнения. Она отнесла это на гнетущее для любого мужчины состояние бездействия и неопределенности, в котором Винсенте приходилось теперь пребывать: работы нет, в университете каникулы, кругом война. Винсенте по-прежнему не располагал значительными средствами, но все же Маргарет уговорила его больше не откладывать создание собственной фирмы. Ждать лучших времен – а наступят ли они? Да и какие времена лучшие? Тема для акционерного общества определилась сама собой – оптовая торговля товарами первой необходимости. Было придумано и красивое название «Симекско». Название было образовано из сокращений французских слов: «Компания по импорту и экспорту». Предстояло найти акционеров, готовых раскошелиться. Это, как и ожидалось, оказалось самым сложным. Деньги для уставного капитала собирались по крупицам. Свою небольшую долю Винсенте Сьерра внес из собственных средств. Как ни удивительно, удалось уговорить стать акционером владельца конторы «Отличный заграничный плащ», Жюля Жаспара, да того самого, брата бывшего премьер-министра. Несмотря на то, что их общий с Винсенте приятель некоторое время назад спровоцировал вывод со счетов Жаспара большой суммы денег, у старика остались еще кое-какие запасы. Он и сам деньги внес и подтянул в компанию крупного брюссельского ресторатора. Даже этого было явно недостаточно, и дальше дело немного застопорилась. Помучавшись несколько дней с решением такой сложной проблемы, молодой предприниматель придумал красивую схему, в которой не обошлось без хитрости. Он предложил нескольким самым влиятельным бизнесменам Брюсселя стать акционерами, при этом пообещал, что деньги за их акции внесет сам. И действительно, порывшись в записной книжке Зингера, и вытащив оттуда имя и адрес влиятельного человека из банковской сферы, Винсенте Сьерра взял на несколько месяцев кредит на более, чем выгодных условиях, и из этих средств и от их имени оплатил доли фиктивных акционеров. Их имена в списке учредителей нужны были исключительно для того, чтобы придать компании солидность. Были наняты опытный юрист и бухгалтер, рекомендации которым нашлись в той же записной книжке отца Маргарет. Не прошло и месяца, как в единственной сохранившейся в Бельгии газете «Королевский вестник» было опубликовано сообщение о регистрации акционерного общества «Симекско» и представлен список его акционеров. Винсенте Сьерра был единодушно избран председателем акционерного общества.

Маргарет с таким интересом и энтузиазмом помогала Винсенте на его новом поприще, что через какое-то время многие общие знакомые стали воспринимать ее как его жену. При этом на самом деле до сих пор никакой физической близости между ними не было.

Очень скоро в «Симекско» пошли заказы от германской интендантуры на продовольствие, табак и алкоголь. Разумеется, этому способствовало благосклонное отношение майора Бретшнейдера. Закупки, сделанные, с одной стороны, по заказу майора германской армии, а с другой стороны, в принадлежащих бизнесмену Бретшнейдеру фирмах, одинаково радовали и Винсенте, и майора. Пригодилось и знакомство с чешским бизнесменом Урбаном. Поставляемый им хмель приносил ощутимые дивиденды. Постепенно фирма обрастала новыми поставщиками и покупателями. Все шло просто замечательно!

Винсенте взял в аренду небольшое помещение в центре Брюсселя и оборудовал новый респектабельный офис. Настала пора позаботиться и о новом жилье. Скромная квартирка на улице Беко никак не соответствовала статусу преуспевающего председателя акционерного общества. Приходилось не только чаще бывать в ресторанах с потенциальными клиентами, но и время от времени принимать их в своем доме. Так принято в деловом мире – если ты хочешь развивать свой бизнес и демонстрировать серьезность поступков и статус, надо следовать негласным правилам, которые достаточно определенно предписывают, какой процент от дохода владельцу компании следует тратить на жилье.

Винсенте посвятил несколько дней, чтобы выбрать какое-нибудь подходящее здание из сдаваемых в аренду. Больше всего ему понравилась вилла на авеню Следер. Старинный особняк был недавно основательно реконструирован хозяевами, и что показалось особо притягательным, окружен фруктовым садом. Здесь росли яблоки, груши, вишни. Как раз сейчас, во второй половине лета, деревья были усыпаны сочными и аппетитными плодами. Запах фруктов и цветов, беззаботное жужжанье пчел были манящими и приятно расслабляющими. Но самое главное – это просторные меблированные комнаты с огромными окнами в сад и застекленная терраса… Маргарет вилла тоже очень понравилась. Она совсем не предполагала, что новоиспеченный бизнесмен предложит и ей туда перебраться вместе с ним. Дом был настолько хорош, что, когда Винсенте попросил ее об этом, женщина согласилась переехать, долго не раздумывая.

Едва переступив порог нового дома на авеню Следер, Маргарет посчитала необходимым четко определить здесь свою роль и оговорила определенные условия – во-первых, она не собирается быть любовницей Винсенте и хочет жить в отдельной комнате, на втором этаже. Во-вторых, через стенку пусть будет комната для Рене. Мальчика по протекции Жюля Жаспара к тому времени удалось устроить в католический пансионат, и теперь он приезжал к матери только на каникулы. И сейчас как раз были каникулы.

В оставшихся двух комнатах второго этажа было решено поселить прислугу.

То, что бывшая соседка продолжит играть роль супруги синьора Сьерра только в присутствии партнеров по бизнесу или клиентов компании, а для сына, прислуги и его самого останется безутешной вдовой, сохраняющей верность своему умершему мужу Эрнесту Барча, для Винсенте, похоже, стало неожиданностью. Не исключено, что он надеялся, что в той игре, которую они некоторое время назад вдвоем затеяли, все будут более добросовестно и активно играть свои роли. Причем не только на людях, но и, оставаясь наедине. Ну, раз ей так хочется – пожалуйста. Да и почему бы ему не понадеяться, что неприступность женщины улетучится в самое ближайшее время – он одинок, у Маргарет никого нет, так что же ей еще надо…

В свою очередь Маргарет холодным умом рассчитала, что ее показное равнодушие подстегнет физическую страсть молодого мужчины, ее полезные житейские советы добавят ей ореол незаменимости, и вот тогда Винсенте окончательно перестанет вспоминать свою невесту-уругвайку. Маргарет не станет довольствоваться ролью любовницы – она должна получить предложение руки и сердца. С другой стороны –женщина и сама до сих пор не была в значительной мере уверена, а хочет ли она связать всю свою жизнь с молодым уругвайцем – во-первых, он молодой, во-вторых, уругваец…

Так или иначе в первые месяцы жизни на вилле Следер, бизнес Винсенте стремительно развивался, а их отношения с Маргарет – нет.

На виллу Следер чаще других партнеров стал приезжать некто, представленный Маргарет как Жан Жильбер. Женщина почти сразу вспомнила это лицо, которое она видела прежде мельком всего один раз – на улице Беко, в квартире Винсенте, той страшной ночью, когда немцы вступили на территорию Бельгии. Тогда их никто не знакомил. Теперь же он, француз Жан Жильбер, с удовольствием иногда оставался ночевать на вилле Следер в спальне для гостей и чувствовал себя здесь вполне комфортно.

Маргарет тогда и понятия не имела, ни откуда Жан Жильбер взялся в жизни Винсенте, ни какими делами этот человек занимался прежде. Она знала только, что сейчас по примеру друга-уругвайца Жан увлечен организацией в Париже филиала фирмы «Симекско» с похожим названием «Симекс». Офис французской «Симекс» расположился не где-нибудь, а на Елисейских полях, рядом с известным ночным рестораном «Лидо». Винсенте через свои связи в германской комендатуре выхлопотал для Жана Жильбера пропуск для беспрепятственного проезда по всей территории Франции и Бельгии. Мужчины могли встречаться, где они хотят, и когда они хотят – но встречались они преимущественно на вилле Следер.

Построенная по образу и подобию бельгийской компании, французская «дочка» также стала добиваться заметных успехов. Ставка была сделана на ремонтно-строительные работы. Жильбер оказался очень энергичным и везучим, ему без труда удалось завязать полезные знакомства и, подкармливая своих заказчиков подарками и откровенными взятками, впрочем, точно так же, как это делал Винсенте, обеспечить приток денег на счет фирмы. Неизвестно почему, но компания Жана получила от Винсенте особые привилегии – брюссельская «Симекско» разрешила своей французской «дочке» не делиться ни с кем заработанными деньгами, а все тратить на зарплату сотрудникам и развитие.

Жан Жильбер приезжал в гости все чаще. И все чаще оставался ночевать. Возможно, визиты французского партнера и были в определенной степени оправданны интересами дела. А может быть, ему, как и хозяевам, очень нравилась умиротворенная обстановка на вилле Следер. Имея с Жаном вполне доверительные отношения и уже тяготясь положением фиктивного мужа, Винсенте в разговоре с приятелем как-то проговорился, что Маргарет играет роль любимой жены только для публики. Их связывает дружба, некоторая симпатия, но не более того. Жан Жильбер посочувствовал товарищу, сказал какие-то правильные слова в утешение. И все бы продолжалось вполне мирно, если бы Жан вдруг сам после этого не начал проявлять повышенный интерес к Маргарет. Он буквально вился вокруг нее, рассыпался в комплиментах, ловил каждый ее взгляд и пытался предугадать любое ее желание. Маргарет изо всех сил пресекала эти ухаживания, сторонилась Жильбера, насколько это было возможно, и не давала Винсенте ни малейших поводов для ревности. Она не раз высказывала свое недовольство поведением Жана, когда оставалась с Винсенте наедине:

– Я понимаю, что он твой партнер, я понимаю, что ты вынужден поддерживать с ним отношения. Но он меня раздражает! Я видеть его не могу! Почему он постоянно находится в нашем доме? В твоем доме!

– Это ты так возмущаешься, потому что он пытается за тобой ухаживать? – горько усмехнулся Винсенте.

– Не знаю почему! Нет, не только поэтому! Мне кажется, он плохой человек.

– Что делать, не все люди, которые бывают в нашем доме, или с которыми мне приходится общаться где-то на стороне, мне приятны. Иногда просто приходится делать вид.

– Я понимаю. Это нужно для дела. Но никто из остальных неприятных людей или просто знакомых не пытается так откровенно ухаживать за мной…

– Я просто рассказал ему, что ты игнорируешь мои чувства. И у него появилась надежда занять место рядом с тобой…

– А вот зря ты всем рассказываешь про наши отношения, – упрекнула Винсенте Маргарет.

– Никому я ничего не рассказываю. Только ему и пожаловался, что ты меня совсем не любишь. Извини. Так получилось. Не переживай, я с ним поговорю.

Винсенте, как и обещал, попросил Жана Жильбера не быть навязчивым по отношению к Маргарет, и тот, кажется, внял его просьбе.

Винсенте Сьерра, президент и директор-распорядитель акционерного общества «Симекско», стал желанным гостем в брюссельских кабинетах многих армейских начальников. Секретарши, которым со словами: «Я вот тут недавно вернулся из Парижа» доставались в подарок флаконы модных духов, пудра, лак для ногтей, шоколадные конфеты, кому-то даже дорогие сигареты – дамские, удлиненные с тонким ароматом, находили способы, чтобы Винсенте не задерживался в приемной, а сразу удостаивался аудиенции у их руководителей. О чем он болтал с немецкими офицерами за наглухо прикрытыми дверьми? Да о самых, что ни на есть важных мужских делах – охоте, ресторанах, покупках-продажах трофейного антиквариата и о красивых женщинах.

Винсенте Сьерра все с большим энтузиазмом вживался в образ богатого человека. По сути, растущие как на дрожжах доходы были совершенно реальными, средства на банковский счет не свалились неизвестно откуда, а были заработаны его умом и предприимчивостью. Успехи в бизнесе радовали не только Винсенте, Маргарет менялась на глазах. Она все чаще улыбалась и с удовольствием играла роль хозяйки большого гостеприимного дома. Маргарет еще больше подружилась с фройляйн Аман, та теперь тоже часто оставалась ночевать и по возможности помогала принимать многочисленных гостей, которых собирал Винсенте. Женщины ездили за продуктами, придумывали, какими блюдами порадовать приглашенных на ужин, давали распоряжения поварихе и помогали накрывать на стол и убирать посуду, когда гостей в доме собиралось особенно много.

Рабочий день Винсенте был насыщенным и, казалось, расписан по минутам, но он все же находил время, чтобы иногда съездить с Маргарет в магазин женского платья, порадовать ее новым вечерним нарядом или даже дорогим украшением. Многие мужчины ужасно не любят ездить за покупками, ему же это доставляло особую радость. Он испытывал глубокое наслаждение, когда Маргарет что-нибудь примеряла перед зеркалом. Продавщицы выносили все новые и новые платья, шляпки, перчатки, туфли, сумочки. Винсенте неоднократно замечал – она истинная красавица, что бы Маргарет не надела, ей идет абсолютно все!

Эти совместные поездки по магазинам были, пожалуй, самыми радостными событиями в их повседневной жизни. Молодой человек без сожаления тратил на это время и деньги. В знак благодарности он получал лучезарную улыбку любимой женщины и разрешение поцеловать себя в щечку. На большее он пока и не претендовал.

Глава 6. Тайна

В какой-то момент к Маргарет пришло озарение, что она ведь очень поверхностно знает мужчину, с которым теперь живет под одной крышей. В суете вереницы будней и шумных праздников за два года после их первой встречи для нее так и осталось загадкой, а кто он, собственно, такой и что у него на уме. Например, теперь в ее обязанности помощницы входило чтение и отправка писем партнерам и клиентам. Она сама забирала всю корреспонденцию, когда приезжал почтальон. Ее родители благополучно добрались до Америки и регулярно сообщали ей о своей житье-бытье. При этом она никогда не видела писем из Уругвая. Как бы ей хотелось аккуратно и незаметно вскрыть какое-нибудь послание от невесты Винсенте или, наоборот, адресованное уругвайке, чтобы узнать, что они там друг другу пишут. Может быть, уругвайка неграмотная? А может быть, уругвайской невесты Винсенте вообще не существует? Интересная мысль. А родители? Они существуют? Если Винсенте так их любит, почему нет писем? Не ходит же он сам на почту, чтобы написать и отправить письма на родину. У него нет на это времени. Или ходит? Вот, например, скоро у Винсенте день рождения, он родился 7 ноября 1913 года. Должны же родные прислать ему поздравительную открытку. Нет, похоже Маргарет – единственный человек, кому Винсенте действительно дорог. И она устроит для него романтичный вечер. И подготовит подарок, и спрячет его в шкафу. И сама спрячется в его комнате в шкафу! Он вернется домой, захочет переодеться, откроет шкаф… А там очаровательная женщина в кружевном вечернем платье цвета экрю…

Маргарет подошла к спальне Винсенте и дернула ручку. Комната закрыта. Ничего удивительного в этом нет, он всегда запирает свою комнату. Но у неё же есть запасные ключи. Женщина нашла на связке тот, что нужен, и вошла в комнату. Обычно они видятся в столовой или гостиной. Сюда она заходила всего пару раз, всегда в его присутствии. Комната большая и светлая. Посреди на полу пестрый ковер, он хорошо заглушает шаги. На стене гобелен с пасторальным сюжетом. Широкая кровать, аккуратно накрытая тяжелым плюшевым покрывалом с ангелами, бюро, в котором нет никаких писем и вообще бумаг, столик с настольной лампой. Камин, которым редко пользуются, на улице еще вполне тепло. Пара удобных плюшевых кресел перед камином. И у стены справа от двери большой дубовый шкаф. Маргарет приоткрыла тяжелые со скрипом дверцы шкафа. Сколько же здесь костюмов и рубашек, плащей и галстуков! Внизу аккуратно стоят коробки с обувью. Винсенте модник! А это что за большая темная коробка из-под аккордеона? Уругваец играет на аккордеоне? Почему она никогда не слышала, интересно! Маргарет ведь тоже в детстве училась в музыкальной школе. Решено! Она сыграет ему что-нибудь на аккордеоне, это будет сюрприз! Женщина сняла у коробки крышку и обнаружила в ней… рацию… Это было так поразительно, что какое-то время Маргарет провела в ступоре… Надо скорее бежать отсюда! Кое-как закрыв коробку и шкаф, Маргарет выскочила из комнаты, забыв запереть дверь… Она не знала ни что делать, ни что думать! Какая там уругвайская невеста, какие тайные любовницы! Он шпион! Вот это поворот! Вот это новость! Он ведь может ее теперь убить, чтобы она никому не выдала его страшную тайну! Запросто! Что еще она про него не знает! Да ничего не знает!

Когда вечером Винсенте вернулся домой, он, конечно, сразу заметил, что в его спальне кто-то был. Хотя бы потому, что дверь была не заперта. И не сомневался, что приходила именно Маргарет.

– Магги, дорогая! Пожалуйста, спустись вниз! – раздался встревоженный голос уругвайца.

Женщина вышла из своего укрытия, решив про себя, что ей терять нечего. Если он решит избавиться от нее как от ненужного свидетеля – так тому и быть… Если мир так ужасен, что Винсенте в нем шпион – зачем ей жить в таком мире!

Маргарет с бледным лицом спустилась по лестнице и подошла к Винсенте, ждавшего ее у двери спальни. Он взял ее за руку и притянул в комнату. Плотно закрыв дверь, уругваец обнял Маргарет и прошептал ей на ухо:

– Ты рылась в моих вещах? Ты ее видела?

– Да! – честно ответила женщина, – и теперь знаю, что ты шпион!

Уругваец сделал попытку улыбнуться:

– Это не то, что ты подумала! Я – бизнесмен и зарабатываю деньги продажей хмеля и табака. И все! Это просто рация!

– Зачем тебе рация? Ты шпион! Я всегда замечала, что ты очень странный!

– Что еще ты замечала?

– Что твои родственники из Уругвая не пишут тебе письма. И твоя невеста тоже. Они существуют?

– Еще что?

– Ты слишком много общаешься с немецкими офицерами, которые никакого отношения к твоему бизнесу не имеют… При этом ты очень скрытный! Кто ты и откуда?

– Дорогая моя! Самая дорогая на свете, Маргарет! Я не могу тебе рассказать всего, даже половину всего! Но… да, когда я приехал в Бельгию, я поначалу немного подрабатывал на разведку. Потом, когда началась война, и немцы вошли в Брюссель, я потерял связь с резидентурой и просто не успел выбросить рацию. Все в прошлом!

– Я тебе не верю! Не бывает бывших разведчиков. Ты хотя бы чей шпион? Русский? Не думаю, что уругвайцам нужны шпионы в Бельгии…

– Ты у меня прямо гестапо! Да! Я сотрудничал с советской разведкой. Но это все в прошлом! А рацию сегодняночью я куда-нибудь вывезу и выброшу, чтобы она тебя не смущала.

– Я думала, что ты меня убьешь, когда узнаешь, что я видела твою рацию!

– Глупенькая! Насмотрелась фильмов про шпионов! В жизни все совсем не так!

– А как? Расскажи мне как в жизни!

– А вот так!

Винсенте поднял Маргарет на руки и отнес на кровать. Он нетерпеливо освободил женщину от одежды и они, наконец-то, занялись любовью.

Через какое-то время Маргарет стало совершенно безразлично, шпион он или нет, уругваец или русский, есть у него какая-нибудь невеста или нет. Ей было спокойно и радостно оставаться в его объятиях и не хотелось ничего выяснять.

Теперь они были и любовники, и сообщники. Маргарет знала тайну молодого мужчины и страшно гордилась этим. Она недолюбливала немцев, слишком много тяжелых перемен принесла в ее жизнь война, и считала, что это справедливо, что кто-то пытается им противостоять.

Через пару дней вечером Маргарет, постучавшись, вошла в комнату и застала Винсенте сидящим на корточках у камина. Молодой человек бросил в огонь какие-то бумаги и ворошил поленья кочергой, потом привстал, поцеловал ей руку и предложил сесть в кресло рядом с собой.

– Ты ужинал? Я не спросила у поварихи, был ли ты вечером в столовой, – Маргарет села в кресло и стала смотреть на тлеющие поленья и превращающиеся в пепел слегка подпрыгивающие от потоков воздуха в дымоходе серые листочки бумаги…

– Ужинал, дорогая Маргарет, – Винсенте взял руку женщины и еще раз нежно ее поцеловал.

– Опять у тебя был этот Жан Жильбер! Он приезжает к нам все чаще и чаще, – Маргарет аккуратно забрала свою руку у Винсенте.

– Он больше не пристает к тебе?

– Нет, слава богу! Теперь он выбрал объектом своих ухаживаний фройляйн Аман.

– Да ты что! Правда? И как ты думаешь, у него есть шансы?

– Ты с ума сошел! Он, конечно, красивый мужчина, хотя, возможно, на любителя, но ведь он еврей, да? Того и гляди, Аман донесет куда следует, что Жан Жильбер не прикрепил к груди шестиконечную звезду, как подобает всем евреем. Ох, допрыгается он со своей любвеобильностью. Ты посоветуй ему оставить немку в покое!

– Я ему не так давно сказал: не смей приставать к Маргарет! Теперь я ему должен запретить ухаживать за Аман? Сказать, что у фройляйн Аман есть любовная связь с женатым майором интендантской службы Бретшнейдером? Знаешь, что он мне возразит?

– Что?

– Он скажет, что этот ваш Бретшнейдер – сам еврей! И фамилия у него еврейская!

– Ты что такое говоришь! Бретшнейдер – еврей? Этого просто не может быть! – не поверила Маргарет.

– Я тебя умоляю… Он не меньше еврей, чем Жан Жильбер. Дело ведь не только во внешности. У евреев есть определенные черты характера, их не спрячешь ни за какую внешность. Порода не в глазах, не в носе. Порода в характере.

– Может быть, ты и прав… Я как-то никогда до этой ужасной войны не задумывалась, что моя семья – евреи, что кто-то бельгиец, а кто-то чех. Для меня это было естественно и нормально, как цвет волос. Бывают блондины, кто-то рождается брюнетом. И что? Все ведь зависит от семьи, от воспитания, от условий, в которых живет человек.

– Я полностью с тобой согласен! Я тебе сейчас больше скажу – я ведь тоже вырос в еврейской семье… да, и было это в Ленинграде, и в прошлой своей жизни я носил еврейскую фамилию. В каждой нации есть свои герои, свои «просто люди» и свое мерзкое отребье.

– Ты из Советов? Ты русский? А можно узнать, как тебя зовут на самом деле? Ну, я никому не скажу! Честно!

– Нет. Могу только назвать свое бывшее имя как резидента. Меня звали Кент. И то только потому, что все в прошлом, и я уже далек от этих шпионских страстей!

– Господин Кент! А можно я тоже буду резидентом советской разведки? Завербуй меня, пожалуйста! Давай мне придумаем какой-нибудь псевдоним! У всех резидентов обязательно должен быть псевдоним!

– Разведка – это не игра, дорогая. Это все очень серьезно. Там убивают. И, увы, предают. Я говорил тебе уже, что наша резидентура закрыта, и я не имею больше к этому никакого отношения.

– Тем более. Придумай мне псевдоним, и все! Я сразу от тебя отстану!

– Хорошо! Ты будешь Блондинка. Согласна?

– Да, господин Кент! Ваша Блондинка согласна! Мы поедем в этот выходной на охоту? – как и обещала, сменила тему разговора Маргарет.

– Боюсь, что мне скоро надо будет уехать.

– Надолго? Куда? – насторожилась Маргарет.

– На несколько недель. В Германию. Может быть, еще в Чехословакию. По делам.

– К Урбану? – предположила Маргарет.

– Да, к нему тоже…

Тогда Маргарет еще не знала, что Кент в очередной раз ее обманул, потому что оставался действующим разведчиком и время от времени передавал донесения в ГРУ, у них это называлось Центр. Самая важная составляющая профессии разведчика – это актерство. Тут важны детали, и главное, не только не сказать лишнего, но нигде не сфальшивить и не переиграть!

Случайное напоминание про Урбана, сделанное Маргарет, натолкнуло Винсенте на идею, как можно получить визы. Вызрела официальная версия – поездка в две страны в интересах компании и встреча с деловыми партнерами. В Чехословакии с Урбаном, в Германии придется попросить кредит на развитие бизнеса. При этом главная задача разведчика Кента была узнать, что происходит с резидентами в Чехословакии и Германии, почему они перестали выходить на связь. Все арестованы? Или просто нет возможности и нарушены каналы связи. В голове выстроился вполне логичный план. Он пойдет к Бретшнейдеру и убедит его, что именно сейчас важно повидаться с чешским партнером, что на кону – серьезный контракт. Это, во-первых. А во-вторых, нужен большой кредит. И сейчас лучше всего брать деньги именно в германском банке.

На следующий день Винсенте удалось встретиться с майором и приступить к последовательной реализации своего плана. Сам Бретшнейдер, конечно, никаких виз и пропусков не оформлял. Но он знал, кто непосредственно занимается выдачей этих документов, и мог организовать встречи с нужными людьми. Он, вполне возможно, готов был бы оказать любую услугу своему партнеру и доброму другу Винсенте совершенно бескорыстно. Но, узнав о причитающихся ему комиссионных в случае успеха с кредитом, стал все делать с удвоенным энтузиазмом. Не прошло и недели, как заветные документы были оформлены.

Пора было собираться в дорогу. Винсенте на всякий случай решил оставить в портмоне с визами и документами все свои многочисленные пропуска, когда-либо выданные германской комендатурой. К заграничной поездке эти бумаги отношения не имели, но обилие важных подписей и печатей могло произвести впечатление и на полицейских, и на таможенников, кто бы ни взял в руки эти документы. Маргарет переполняли чувства и эмоции от начавшейся новой стадии их отношений с Винсенте. Ей хотелось, чтобы весь мир радовался вместе с ней. И опять именно она придумала устроить вечеринку по случаю отъезда месье Сьерра в командировку в Германию и Чехословакию. Практичный ум Винсенте трансформировал эту идею из банального ужина с друзьями в пафосные проводы. Праздник устроили не накануне вечером, как все ожидали, а за несколько часов до отъезда. На виллу были приглашены свободные от службы знакомые Винсенте, носящие гитлеровскую военную форму. Все с удовольствием пришли: и лейтенанты, и полковники, и с женами, и с подругами. Вкусно поели-попили. Затем гости расселись по заранее арендованным автомобилям и кортежем направились на вокзал. На перроне все продолжали пить шампанское, громко разговаривать, перебивая друг друга, и давать подобающие случаю добрые напутствия отъезжающему Винсенте. Кто-то даже напевал застольную песню. Лишь Маргарет, как и положено любящей жене, была тиха и грустна, вполне искренне демонстрируя горечь расставания. Она догадывалась, что все эти проводы должны упростить для Винсенте-предпринимателя прохождение контроля со стороны полицейских патрулей и таможенников. Если они придерутся к какому-нибудь пустяку и не выпустят бизнесмена Сьерра из Бельгии, то «Симэкско» останется без кредита. О том, что главная цель его поездки – восстановление контактов с резидентурами советской разведки в Чехословакии и Германии, она тогда и понятия не имела.

Прохожие и отъезжающие терялись в догадках, что за важную персону в штатском провожают германские офицеры. Кому предназначено столько внимания со стороны элегантных дам? Кто этот великий человек? Винсенте тепло попрощался с каждым из провожающих. С мужчинами по нескольку раз обнялся, женщинам перецеловал ручки. Затем Винсенте нежно обнял Маргарет и осыпал поцелуями все ее лицо. Маргарет разрумянилась, но из объятий своего «гражданского мужа» не вырывалась. Он сам отпустил ее и гордо прошествовал в вагон. Созданный «свитой» образ «короля» был настолько убедителен, что никто из пассажиров на протяжении всего пути не посмел заговорить с этим великим человеком, все были счастливы уже тем, что едут с ним в одном вагоне.

Глава 7. Опасная миссия

О том, что случилось дальше, Маргарет узнала гораздо позже. А пока, оставшись одна в большом доме, она не знала, чем заняться. Слонялась из комнаты в комнату, часто курила и почти не выходила из дома. Она только теперь начала понимать, что все ее интересы, заботы и тревоги так или иначе связаны с Кентом. И самое дорогое, что у нее теперь есть – его любовь.

В Праге Винсенте Сьерра, уругвайский гражданин, коммерсант из Брюсселя, поселился в гостинице «Амбассадор» на Вацлавской площади. Был поздний осенний вечер. Молодой человек устал с дороги и потому решил никуда из номера не выходить. Нежась в ванне, Кент обдумывал план своих действий на завтра. Рано утром он отправится на центральную площадь в торговые ряды, где расположен магазин сувениров Францишека и Ольги Воячек. Кроме того, что они резиденты советской разведки, их фамилии и адреса магазина, он ничего про супругов не знал. После встречи с Воячеками надо будет позвонить Урбану. Дальнейшая программа может быть составлена только по результатам этих двух важных встреч.

Винсенте вышел из ванной, вспомнил, что целый день практически ничего не ел, и заказал в номер ужин с бутылкой пензельского пива. Ну, конечно, он же в Чехословакии! Как можно провести здесь день и не попробовать главную местную достопримечательность? Пиво было каким-то жидким и совсем ему не понравилось.

Пражское утро встретило Кента ослепительным солнцем, ворвавшимся в огромные гостиничные окна. Вид из окна был потрясающим. Прага сверкала и купалась в солнечных лучах и предстала перед Кентом во всей своей неповторимой красоте. Для него теперь это был не просто один из красивейших европейских городов, Прага – родной город его любимой Маргарет. Вот было бы здорово, если бы сейчас она стояла рядом с ним, смотрела на улицу из гостиничного окна и рассказывала какие-нибудь трогательные истории из своего детства! Винсенте Сьерра вышел из номера и неторопливо спустился по широкой лестнице. Наскоро выпив чашку эрзац-кофе и просмотрев немецкую газету в гостиничном холле, Винсенте вышел на улицу. Адрес, по которому располагался магазин Воячеков, оказался частью небольшого торгового квартала, чем-то напоминающего ленинградский Гостиный Двор. Почти все соседние магазины уже работали. Магазин Воячеков был закрыт ставнями. Человеку, приехавшему из другой страны, непросто было определить, что именно это означало. Был ли магазин закрыт со вчерашнего вечера, а сегодня хозяева просто с утра задержались? Может быть, поехали за новым товаром? Или он закрыт уже несколько дней? А может быть, все-таки наихудший вариант – их арестовали? Закрытые ставни молчаливо хранили свою тайну. «А вообще тот ли это магазин, – засомневался Кент. – Адрес вроде бы тот. Но из-за ставен чем тут торгуют – не видно. И имя хозяев магазинчика тоже нигде не фигурирует. И вывески толковой нет». Если бы Кент приехал к ним не в военное время, да еще не по заданию ГРУ, он, конечно бы, расспросил продавцов соседних магазинов, как долго закрыт этот магазин, продают ли здесь сувениры и где ему найти Воячеков. А в своей ситуации он отправился к телефону-автомату и позвонил Урбану:

– Урбан, здравствуй, дорогой! Я, как и обещал, приехал в Прагу. Только я тут, к сожалению, проездом. Дня на три-четыре. Потом поеду в Берлин.

– Винсенте, ты? Ты где остановился? Приезжай ко мне!

– Я остановился в гостинице «Амбассадор». Мы обязательно встретимся. Только завтра. Я хочу тебя и господина Баранека пригласить завтра куда-нибудь на обед.

– И как тебе Прага?

– Я в полном восторге! Такая красота вокруг. И с погодой мне очень повезло. Слушай, а как мне можно позвонить Маргарет?

– Соскучился уже?

– Ну, чтобы она не волновалось. Война все-таки. Из главпочтамта?

– Нет! У нас сейчас нет никакой связи с внешним миром. Позвонить можно только из военной комендатуры. Но для этого надо быть очень дерзким человеком. И связи иметь. Я бы без острой нужды туда не совался.

– Ладно. Завтра увидимся и все обсудим!

Погуляв еще пару часов по городу, Винсенте вновь вернулся к таинственному магазинчику. Никаких признаков жизни. Может быть, рискнуть и спросить про них у соседей? Нет, это опасно.

На следующий день, как и было условлено, Урбан со своим партнером Баранеком пришли в гостиницу «Амбассадор», а затем вместе с Винсенте пообедали в ресторане. Баранек пригласил Винсенте на свои плантации хмеля и обещал утром следующего дня прислать за ним автомобиль. На том и расстались. Винсенте опять пошел в сторону «Гостиного Двора». Ставни на магазине Воячеков были по-прежнему закрыты. Винсенте не удержался и зашел в соседний магазинчик, торговавший обувью.

– Добре ден! Гутен таг! Пан желает купить обувь? – смешивая чешские и немецкие слова, спросил продавец.

– Обувь мне не нужна. Я в Праге по делам и хотел бы купить какие-то сувениры, – на всякий случай Винсенте стал говорить по-немецки. – Что-нибудь красивое, чтобы сразу было понятно, это подарок из Чехословакии. Жене, друзьям. Здесь поблизости где-нибудь продают сувениры?

– О, так вам надо искать не здесь! Идите вон туда, – продавец показал рукой в сторону большой площади, – там очень большой выбор! А здесь ничего нет. Был один магазинчик, но он закрылся.

– А его еще откроют? – как можно равнодушнее спросил Кент.

– Не знаю. Что-то там у них произошло… Не знаю. Они давно не работают. А обувь приобрести не желаете? – с надеждой в голосе еще раз спросил продавец.

– Давайте что-нибудь посмотрим, – согласился Винсенте. Он и так был настойчив в расспросах, надо было обязательно задобрить продавца и переключить его мысли от излишних подозрений на профессиональный интерес. Примерив несколько пар ненужной ему обуви и решив, что продавец уже забыл про расспросы о сувенирном магазине, Кент купил ботинки.

Утром Винсенте Сьерра в присланном за ним автомобиле отправился на хмелевые плантации Баранека. Его поразили размеры полей и то, как красиво выглядят созревшие цветки. Баранек сломал верхушку одного из растений и показал жестами, как выглядят правильный цвет и размер. Потом он растер все это в ладонях и дал Винсенте понюхать. Запах хмеля был сладковатым и дурманящим. Они немного погуляли по живописным полям, а потом направились в небольшой домик рядом с плантацией. Там уже был готов обед для дорогого гостя – нарезанные крупными ломтями несколько жареных гусей, аппетитные кнедлики, к которым полагались миски с топленым гусиным жиром, и свежесваренное темное пиво.

– Такого пива ты сейчас в пивных нигде не найдешь! – хвастался Баранек. – В Чехословакии до войны пиво было двенадцать градусов.

– А сейчас сколько? – поинтересовался Винсенте, вспомнив сомнительный вкус гостиничного пензельского.

– Два градуса! Всего два градуса! Это разве пиво? Это черт знает что! – возмущался Баранек.

– Да! Ваше пиво очень вкусное! – отхлебнув из огромной стеклянной кружки, признал Винсенте. – В нем сколько градусов?

– Вот! В пиве важен и градус, и хмель! Во-сем-надцать! – гордо по слогам проговорил Баранек. – Такое пиво сварить непросто! Но именно такой градус идеален, чтобы запивать им жирного гуся.

Когда Винсенте еще только вошел в комнату и увидел, сколько гусятины и пива на столе, он был уверен, что четверо едоков: он, Баранек, Урбан и еще управляющий с плантации – ни за что не съедят и не выпьют даже половины выставленного угощения. Даже если к ним присоединится жена управляющего. Она хлопотала по хозяйству и, потчуя гостей, так ни разу и не присела. Однако факт остается фактом – несколько гусей и огромное количество пива к концу трапезы закончились.

Мужчины говорили о делах, о том, как полезно взаимодействовать с Дойче-банком. Про то, как своевременно Винсенте едет в Берлин. И как в дальнейшем еще можно будет расширить поставки замечательного хмеля, выращенного на плантациях Баранека, в том числе и за океан. И что местный хмель прекрасен во всех отношениях. Винсенте и раньше не сомневался в качестве продукции Урбана и Баранека, теперь же был во всем уверен абсолютно.

Вечером гостя на автомобиле отправили в гостиницу, взяв с него обещание на следующий день посетить дом Урбана и продолжить деловые переговоры.

У Урбана тоже много ели и пили много пива. Гостеприимство чехов может сравниться разве что с восточным гостеприимством. От посещения Праги осталась устойчивая ассоциация – город необыкновенно вкусного пива и обжорства. Город, где достаточно провести нескольких дней, чтобы глаза заплыли пивом и гусиным жиром.

Урбан и Баранек проводили Винсенте на вокзал. Баранек привез отъезжающему корзину всякой еды: пироги, птицу, кнедлики, пиво. Урбан передал сверток – подарок для Маргарет. Он не раз повторял, как дороги для него Зингеры, почти что родня. И как на его глазах росла Маргарет, и как он гулял на ее свадьбе. И как теперь все ужасно закончилось. И спасибо дорогому Винсенте, что он заботится о крошке Маргарет, о его дорогой девочке с золотистыми волосами.

Поезд медленно уходил с пражского вокзала. Настроение Кента могло бы быть радостным или хотя бы благодушным, если бы было выполнено задание Центра. Если бы удалось установить связь с Воячеками. Пока же с высокой степенью вероятности можно было предполагать, что и Францишек, и Ольга арестованы. А возможно, их уже и нет в живых. Что будет в Берлине? Резидентуры в Чехословакии и в Германии между собой не связаны, друг о друге ничего не знают. Но радиограммы в Центр перестали передаваться примерно в одно и то же время. К чему бы это? И если Кента в Берлине ждет провал, он даже не сможет сообщить в Центр про Воячеков. А еще он так и не связался по телефону из Праги с Маргарет. А ведь она ждет его звонка. И волнуется. Конечно, волнуется! Что если он больше никогда не увидит Маргарет и не услышит ее самый дорогой в мире голос?!

В столице гитлеровской Германии в ту пору действовало несколько разрозненных антифашистских групп, предстояло определить жизнеспособность трех из них. По каждой группе у Кента была скудная информация о двух-трех ее участниках.

Винсенте Сьерра поселился в одном из берлинских отелей неподалеку от центрального вокзала. Первым делом – поход в Дойчебанк. Служащие банка внимательно изучили рекомендательные письма, представленные президентом акционерного общества «Симекско», и пообещали через несколько дней принять решение по финансированию. В приподнятом настроении молодой человек вышел из банка и подошел к телефону-автомату. Первым в списке контактов значилась Ильзе Штебе. Кто она? Сколько ей лет? Чем занимается? Кент набрал номер. На том конце провода послышался пожилой женский голос.

– Могу я поговорить с фрау Ильзе? – по-немецки поинтересовался Кент.

– Ильзе уехала в Дрезден! Я не знаю, когда она вернется… Ей что-нибудь передать? Я ее мать! – ответила женщина.

– Как она поживает, у нее все в порядке?

– Да. Насколько мне известно, да. Что ей передать, когда она вернется, кто ей звонил?

– Ничего не надо передавать. Благодарю вас. Всего доброго! – Кент повесил трубку.

«Слава богу! Ильзе жива и не арестована. Ее могли мобилизовать для каких-то военных работ и направить в Дрезден. Конечно же, у нее не было возможности оттуда выйти на связь. Скорее всего, именно так. Впрочем, все могло быть и наоборот. Неизвестно, кто на самом деле та женщина, которая отвечала по домашнему телефону Ильзе. Возможно, Ильзе арестована, а задача женщины отвечать на телефонные звонки и встречать гостей, приходящих к Ильзе, чтобы выяснить все ее связи. Что ж, и в этом случае Кент вел себя правильно и ничем себя не выдал. Вторым человеком, с которым предстояло встретиться, был некто Курт Шульце. Что-то может проясниться после визита к нему. У Курта не было домашнего телефона, зато был известен его адрес в пригороде Берлина.

Самое удивительное, что Курт был дома и радостно встретил незнакомого человека из Центра. Курту Шульце было под пятьдесят. Он со своей семьей жил в небольшом собственном доме. Мужчина рассказал гостю, что в группе Ильзе Штебе он выполняет обязанности радиста. Еще в 20-е годы Курт вступил в коммунистическую партию Германии. Он убежденно говорил о том, что только Советский Союз в состоянии остановить Гитлера, поэтому он и помогает советскому народу. Связь с ГРУ прекратилось из-за того, что они не могли выдержать программу выходов в эфир, предписанную Центром. Потом устарели шифры. Поэтому, если резидент из Центра даст новую программу и шифр, связь будет восстановлена. Передатчик в настоящее время исправен и находится прямо в доме Курта. «Наконец-то удача! Наконец-то будет о чем доложить в Центр. Это просто здорово, что у Курта и у Ильзе все в порядке», – радовался разведчик. Кент рассказал, как шифровать информацию, какой книгой пользоваться, это был Виктор Гюго и «Собор Парижской Богоматери», объяснил программу связи и пароли. Курт как прилежный ученик несколько раз по заданию Кента составил шифровку для передачи в Центр. Поздно вечером вполне довольный результатами дня Кент вернулся в гостиницу.

На следующее утро за завтраком в ресторане гостиницы уругвайский бизнесмен Винсенте Сьерра познакомился с немецким генералом, и тот, обнаружив в молодом человеке внимательного слушателя, пригласил его поужинать. В этом же гостиничном ресторане, только ближе к вечеру. Днем, чтобы не тратить время попусту, Кент отправился к телефону-автомату позвонить руководителю второй группы немецких антифашистов – Харро Шульце-Бойзену. Про этого человека Кенту не было известно ничего, кроме имени и явно непростой фамилии, номера телефона и домашнего адреса. Впрочем, это не так уж и мало. Кент первым задал свой вопрос по телефону, когда на другом конце провода сняли трубку:

– Добрый день! Могу я поговорить с господином Харро Шульце-Бойзеном?

– Добрый день! А кто его спрашивает? – поинтересовался бархатистый женский голос.

– Я его знакомый, мы в прошлом году вместе отдыхали в Карловых Варах! – Кент на одном дыхании выпалил слова пароля и тут же засомневался, нужно ли их было говорить этой женщине.

Приятный женский голос как будто всю жизнь ждал этих воспоминаний про Карловы Вары:

– О, так это вы! Я так рада! Я жена Харро. Он сейчас еще на работе! – ответила женщина, потом на секунду замолчала и, спохватившись, добавила: – Так жаль, что в Карловых Варах была отвратительная погода!

Окончание ее фразы тоже было паролем.

– Вас зовут…? – поинтересовался Кент.

– Либертас, – ответила немка.

– Прекрасно, Либертас, что хотя бы вы оказались дома. Может быть, мы встретимся сначала с вами и обсудим, когда лучше всего встретиться с вашим мужем?

– Да, конечно! Я готова хоть сейчас. Нет, пожалуй, минут пятнадцать мне надо, чтобы собраться. Давайте встретимся через пятнадцать минут! Где? И как я вас узнаю?

– Неподалеку от вашего дома, у станции метро. Я буду курить сигару, а под мышкой у меня будет черная папка из крокодиловой кожи. Я буду ждать вас столько, сколько нужно!

«Как замечательно! – размышлял Кент, положив трубку и выйдя из кабинки телефона-автомата. – Просто здорово все складывается в Германии. Все немецкие резиденты живы и здоровы. Все готовы продолжать сотрудничество с Центром и только и ждали связного, чтобы возобновить свою работу! Какие они молодцы, хоть и немцы. Впрочем, и Гете, и Шиллер, и Карл Маркс, и Фридрих Энгельс тоже родились в Германии. И Эрнст Тельман… И Клара Цеткин. Это еще раз подтверждает, что все зависит от самого человека, а не от его национальности».

Ровно через пятнадцать минут, вот что значит немецкая пунктуальность, женщина была у метро. Она оказалось очень миловидной и изящной.

– Вы? – подошла она к Кенту.

– Я!

– Как мне вас называть?

– Давайте меня будут звать Вальдес! – назвался Кент первым пришедшим на ум именем.

– Давайте! Вальдес так Вальдес! – женщина протянула ему руку. – А я Либертас! Это мое настоящее и единственное имя! – улыбка Либертас была очень доброй и образовывала милые ямочки на щеках.

–У меня такое чувство, что мы уже знакомы! Вы похожи на какую-то известную артистку. Вы случайно не снимались в кино? – поинтересовался Кент.

– Ха-ха-ха! Уж мне-то известно, что такой комплимент часто говорят женщинам, желая с ними познакомиться. Но вы отчасти правы – я актриса. И даже окончила профессиональную актерскую школу.

– И вы на самом деле снимались в кино?

– Да нет же! В кино я не снималась. Зато до войны играла в театре. А сейчас работаю на студии мультипликационных фильмов.

– Кино для детей?

– Если бы для детей! Увы, нет! Нашей студии сейчас не до детей. Мы делаем агитационные мультфильмы для армии. Наша студия подчиняется непосредственно Геббельсу. И, между прочим, он часто бывает у нас в офисе.

– Вы лично знакомы с Геббельсом? – удивился Кент.

– Что поделаешь, такая работа, – улыбнулась Либертас, – зато умение перевоплощаться очень часто выручает меня в обычной жизни. Я без труда примеряю на себя ту или иную роль и могу абстрагироваться от реальной ситуации.

– Как же я рад, что у вас все в порядке! От вас долго не было вестей! Ну и как вы тут живете? – Кент немного запнулся, потому что у него едва не вырвалось в продолжение фразы… «среди фашистов».

– Живем! Трудно живем, как все. Много работаем. Боремся за наши идеалы. Внимательно следим за тем, что происходит на фронтах. Ждем добрых перемен! – Либертас, видимо почувствовала, что именно он хотел спросить, и добавила, –Нам нелегко, но сейчас мы чувствуем себя увереннее!

– Как Харро? Как и когда я смогу с ним встретиться?

– В последнее время он очень много работает. Их контора сейчас размещается в пригороде. В Берлине муж бывает довольно редко. Но я сегодня же позвоню ему, и он обязательно приедет, чтобы с вами повидаться! Мы на самом деле ждали такой вот встречи!

– Я тоже рад, что мы встретились!

– Вы ведь всего несколько дней в Германии? – Либертас сделала небольшую паузу, но потом решилась и продолжила: – Вы не обидитесь, если я вам дам маленький, но очень важный совет?

– Не обижусь… Обещаю!

– Вы неплохо говорите по-немецки. У вас вполне правильное произношение. Но, находясь в Германии, старайтесь меньше говорить по телефону. Здесь спецслужбы прослушивают телефонные разговоры. И опытное ухо немецкого прослушивальщика всегда уловит в вашей речи акцент иностранца.

– Как сложно! Спасибо! Буду осторожнее. Да я и до этого старался.

– Акцент! По телефону он чувствуется особенно.

– Простите!

– Интересно, а какой у вас родной язык? Французский? Испанский? Польский? Русский? Я, кстати, неплохо понимаю по-русски. Говорю плохо.

– Можно я не буду отвечать на этот вопрос?

– Теперь, уж, вы простите! Конечно, не отвечайте.

Кенту совсем не хотелось расставаться с Либертас и чувствовать снова свое одиночество в этом большом малознакомом, глубоко вражеском городе, но пора было прощаться.

– У вас ведь есть наш адрес? Приходите послезавтра. Харро уже, наверное, приедет. За час просто позвоните и скажите всего два слова: хозяин дома? Провожать меня до моего дома сейчас не надо! Нет-нет, это не из-за спецслужб, а из-за соседей. У нас самые обычные соседи – со своими сплетнями и домыслами. Мы будем вас ждать! – приветливо улыбнулась Либертас и протянула руку на прощанье.

– До свидания, Либертас!

– До свидания, Вальдес!

Кент разве что не подпрыгивал от радости. Со стороны могло показаться, что по улице идет студент, который только что успешно сдал трудный экзамен. Перед глазами молодого человека все еще оставался образ Либертас Шульце-Бойзен. Какая же она милая и умная Либертас! Как повезло Харро. Муж и жена в этой семье – единомышленники. Увлечены не только друг другом, но и общей борьбой за счастье своей родины. И неважно, что живут они в самой страшной стране мира – в Германии. Они вместе! Как бы хотелось Винсенте так же открыто жить с Маргарет. Быть ее настоящим мужем. Чтобы она разделяла все его политические взгляды и убеждения. Чтобы он мог без опасений обсуждать с ней любые вопросы. И они вместе победили бы в борьбе с проклятыми фашистами. А потом уже после войны вдвоем, спокойные и счастливые, разъезжали бы по Европе и любовались архитектурными красотами и беспечно ходили по музеям. Вот даже сейчас пусть не жена, пусть ничего не знает про его задание из Центра, пусть не разделяет никакие его политические убеждения, пусть бы просто была рядом эта самая Маргарет. Интересно, а она сейчас о нем вспоминает? Или ее сердце действительно превратилось в кусок льда из-за потери этого ее Эрнеста! Впрочем, если бы Эрнест Барча не умер, сейчас бы все сложилось по-другому. Она бы вообще не смотрела в сторону Винсенте, да и он бы не догадался обратить внимание на Маргарет. А сейчас он по ней очень скучает. Милая. Лучшая в мире. Самая красивая… Родная Маргарет…его Блондинка!

Ужин был обещан немецкому генералу, с которым Кент познакомился и разговорился в поезде по дороге в Берлин. Мужчины заранее заказали столик в гостиничном ресторане и теперь сидели в ожидании горячих блюд и курили сигары. Говорил преимущественно генерал – делился впечатлениями о развлечениях немецкой столицы. Винсенте изображал интерес, но мысли его были заняты совсем другим. Нельзя сказать, что ему было совсем скучно от того, о чем с восторгом рассказывал генерал. Просто гораздо больше зацепило то, что в это время происходило вокруг. Внимание привлекли десять офицеров в мундирах царской армии России. Они подошли минут десять назад и сели за соседний столик. Подобные мундиры он прежде видел только в музее. Через четверть века после падения монархии в России было весьма непривычно наблюдать за мужчинами в подобной военной форме. Что было еще более экстравагантным и никак не вязалось с окружающей обстановкой, так это то, что офицеры не просто громко разговаривали, а громко разговаривали по-русски. Всех их слов было не разобрать, но главной темой обсуждения было недавнее лихое мародерство атамана Шкуро в Югославии под покровительством немцев и ожидание появления этого самого атамана в ресторане, потому что это, якобы, его излюбленное место. До этой поры Кент был уверен, что бандита Шкуро, по крайней мере, так его называли чекисты, давно расстреляли. А оказывается, атаман не только жив, но и сотрудничает с гитлеровцами. Прозвучала еще одна знакомая фамилия – генерал Краснов. Судя по всему, тот уже был за соседним столиком среди царских офицеров, но кто из них был именно Краснов, Кент так и не определил. Зато все-таки дождался и увидел до сих пор непотопляемого атамана Шкуро. Тот по-хозяйски ввалился в ресторан и даже не посмотрел в сторону царских генералов. Шкуро гулял со своей компанией, больше напоминающей свиту. При этом чопорная ресторанная администрация деликатно закрывала глаза на чрезмерную шумливость свободолюбивого кубанского казака.

Через день после встречи с Либертас, как и было условлено, из телефона-автомата Кент набрал номер квартиры Шульце-Бойзенов. И, помня про свой акцент, произнес четко по-немецки всего два слова:

– Хозяин дома?

– Да, я вас жду, – ответил мужской голос.

Многоквартирный дом, в котором жили Харро и Либертас Шульце-Бойзены, выглядел весьма респектабельно. На лестничных площадках почти на всех дверях висели дорогие металлические таблички с выгравированными фамилиями жильцов. Как правило, перед фамилией была добавлена свастика. Кент не знал, кто был Харро по профессии. Либертас была актрисой, может быть, Харро тоже? Странный дом. Поднявшись на второй этаж к двери с табличкой Шульце-Бойзен, Кент обомлел: там было указано и воинское звание хозяина, указывающее на его принадлежность к люфтваффе… «Ничего себе, – застыл от неожиданности Кент, – он еще и штабной офицер!»

Первое желание было – развернуться и убежать. Молодой человек интуитивно повернулся и медленным шагом пошел к лестнице. Но потом подумал: а почему бы и нет? И решительно вернулся к двери. Нажал звонок. Дверь открыла улыбающаяся Либертас:

– Гутен таг! Мы вас ждем. Пожалуйста, проходите.

Навстречу вышел и хозяин. Он был в военной форме.

– Вас не предупредили, что я офицер люфтваффе? Вас это удивило? – улыбнулся хозяин и протянул руку гостю. – Харро Шульце-Бойзен. Я действительно служу в аппарате Геринга. И это нисколько не мешает мне быть антифашистом. Даже наоборот – помогает! Проходите в комнату. У нас есть настоящий кофе.

Либертас пошла хлопотать на кухню, а Кент и Харро сели за стол в ожидании кофе. Кент огляделся по сторонам. Его внимание привлекли многочисленные стеллажи с книгами. На них вызывающе расположились «запрещенные» немецкие классики и, что самое удивительное, полное собрание сочинений В.И.Ленина. Да еще и на русском языке. На самом видном месте.

– Вижу, вы удивлены книгами в моей библиотеке? – заметил Харро. – Здесь не только политика и философия, есть и немного любовной лирики. Но вы, конечно, заметили, большая ее часть составлена из так называемых чрезвычайно «вредных» книг. Вредных, по убеждению нашего нынешнего правительства. Для меня это своего рода производственная необходимость. У меня даже есть специальная бумага за подписью Геринга, разрешающая мне хранить и изучать эти литературные труды. Так сказать, в целях борьбы с врагом. Необходимое условие успеха любой борьбы – сбор информации о враге. Этим я, собственно, и занимаюсь! Впрочем, вы ведь тоже.

Кент улыбнулся удачному речевому обороту собеседника:

– И вправду! Я здесь по заданию Центра. Мне поручено узнать, в каком состоянии находится германское антифашистское движение. Установить контакт с отдельными группами…

– Да, я знаю. Мне уже доложили, что вы встречались с Куртом. И теперь у него есть возможность радиосвязи. Наша группа будет пользоваться иногда этим каналом.

– Вы взаимодействуете между собой?

– Да. Пока у нас есть такая возможность. И я очень рад, что мы сможем еще активнее взаимодействовать с нашими товарищами из Москвы.

Либертас принесла чашки с настоящим натуральным кофе и гордо поставила их перед мужчинами. После этого она опять отправилась на кухню.

– На самом деле я приехал из Брюсселя, – пояснил Кент. – Но непременно передам всю информацию о вас и от вас в Центр. Курту я передал программу выхода на связь и шифры. Вас поручено просто выслушать. Еще я должен узнать про группу Арвида Харнака.

– С этой группой тоже все в порядке. Они активно работают, и мы периодически встречаемся. В антифашистском движении сейчас много разных людей, не только коммунисты: рабочие, военнослужащие, из науки, культуры, искусства. Вы же понимаете – мы сотрудничаем с Советским Союзом не потому, что не любим свою страну, а как раз потому, что очень любим Германию. Да, мы долго не выходили на связь с Москвой. Для всех нас было трагедией, что Советский Союз оказался не готов к войне. А ведь наши антифашистские группы несколько раз посылали донесения и через посольства Советского Союза в Европе, и напрямую в Москву о готовящемся нападении.

– Да. Информация об этом поступала практически из всех европейских резидентур. Я, к сожалению, не могу вам сейчас ответить, почему руководство страны не предприняло действенных или хотя бы видимых шагов по подготовке к этой войне.

– Ну, да ладно! Когда-нибудь, возможно, мы об этом узнаем… Сейчас мне важно передать вам следующую информацию. Вы будете записывать или запомните? Там много цифр.

– У меня есть специальные симпатические чернила. Я запишу вашу информацию в зашифрованном виде. А в Бельгии разогрею утюгом листы и восстановлю все записи. При этом постараюсь большую часть информации запомнить.

– А интересно, какие они? Можно, я попробую сам написать в вашем блокноте что-нибудь этими волшебными чернилами? Слышал, конечно, про них. Но сам не пользовался никогда.

– Ну, вот! А еще в люфтваффе работаете! И не пользовались шпионскими штучками! Да, пожалуйста! – Кент протянул Харро свой блокнот и ручку.

– С чего начнем? Например, вот это потери германской армии на Восточном фронте с начала войны по личному составу, по самолетам, по танкам и другой бронетехнике. Далее, – Харро писал аккуратным почерком цифры в блокнот, с интересом наблюдая, как светлеют сделанные им записи, – сообщите своим, что руководитель разведки БСРА господин Пасси завербован и теперь работает на Канариса.

– Штаб-квартира разведки БСРА, насколько мне известно, находится в Лондоне? А саму БСРА возглавляет Шарль де Голль? – уточнил Кент.

– Да. Сейчас я еще напишу вам координаты, в которых располагается ставка Гитлера.

Аккуратно выведя на бумаге цифры, Харро передал Кенту блокнот и продолжил:

– Передайте своим, что гитлеровское командование всегда активно использует промышленные ресурсы оккупированных территорий, потому что немецкая промышленность уже совершенно не справляется с обеспечением армии. Начались серьезные перебои с сырьем, особенно с горючим. И последнее. Возможно, самое важное. Если война с Советским Союзом продлится до следующего года, а теперь такие настроения преобладают, линией направления самого мощного удара гитлеровской армии будет Кавказ. Армии нужна нефть. И уже разрабатываются планы перехода через горы на Майкоп и по югу России. Вот, пожалуй, и все.

– Не так уж мало. Я обязательно передам эту информацию, как только приеду в Брюссель.

– Будьте осторожны, – предупредил Харро, – сейчас очень активно развивается пеленгование. Появляется такое новое оборудование, ну, знаете, они могут довольно быстро определить, откуда ведется радиосвязь. Да и наши дешифровальщики не стоят на месте. Кстати, вот еще очень важная информация – шифр, по которому работали до войны все дипломатические службы Советской России теперь ни для кого не тайна. Мы, правда, сообщали об этом в Швейцарию через связного. Он, насколько мне известно, передал эту информацию.

– Спасибо огромное! Все, что вы рассказали, – очень важно. Я думаю, мне теперь даже и не стоит разыскивать Арвида Харнака. Все необходимое я от вас узнал, в том числе и то, что с ним вы поддерживаете постоянную связь. Мне пора!

– Очень рад был с вами познакомиться! Кто знает, может быть, судьба нас еще когда-нибудь сведет! Мир тесен. Говорят, что в нем всегда находится место для встречи добрых людей! – Харро привстал и поклоном головы попрощался с Кентом. Затем они оба прошли в прихожую.

Либертас тоже вышла, чтобы попрощаться с гостем. Харро по-дружески обнял Кента и похлопал по плечу.

– До свидания, друг!

– До свидания!

Кент вернулся в гостиницу. Собираясь в командировку, он больше беспокоился за Берлин, чем за безобидную, как ему казалось, Прагу. А получилось все наоборот. В Праге резиденты куда-то исчезли, и связь с ними установить не удалось. Зато в Германии все отлично. И новые шифры переданы, и важная информация получена. Пора домой.

На следующий день Винсенте еще раз зашел в Дойчебанк. Его принял сам управляющей. Было подписано долгожданное соглашение об открытии кредитной линии для «Симекско». Под соглашением стояли текущая дата и подпись управляющего. Это было чрезвычайно важно, так как, в случае чего, подтверждало не только сам факт приезда в Берлин, но и деловую цель поездки.

На брюссельском вокзале Винсенте встречала Маргарет. Она была необыкновенно хороша: бежевое приталенное пальто, изящная шляпка с вуалькой, туфли на высоком каблуке. Она приехала встречать его одна, и это было очень приятно. Винсенте обнял ее крепко и поцеловал. Маргарет покраснела и слегка отстранилась от молодого человека. На привокзальной площади их ждал служебный автомобиль с водителем. Винсенте сел на заднее сиденье рядом с Маргарет, наклонил голову и обхватил рукой ее плечи.

– Маргарет, милая Маргарет! Как я рад тебя видеть снова! Как я соскучился!

– Винсенте, я тоже рада видеть тебя! И, кстати, я к нам на вечер уже гостей назвала.

– Слушай, Блондинка моя любимая, я так устал, – мужчина сделал вид, что сердится, – ну, какие гости! Давай вдвоем посидим, в тишине!

– Все свои. Директор «Селект скул», его жена, Ван Стеген с Ивонной, Аман и ее майор. Думаю, что и твой любимый Жильбер, тот сам заявится, без всякого приглашения!

– Ладно! Я хотя бы успею принять ванну после поезда?

– Успеешь. И ванну принять, и сигару выкурить, и даже чашку кофе выпить.

– Слушай! Вот кофе! Я так безумно соскучился по настоящему кофе. Там, в Германии, только один раз совершенно случайно меня угостили натуральным кофе. Везде же: и в ресторанах, и в гостиницах – безвкусный мутный эрзац.

– А пиво? Как тебе моя любимая Прага?

– О, Прага! Ты знаешь – очень понравилась! Если бы я не мечтал жить в Париже, я бы хотел жить в Праге!

– А я сразу в Праге! Там все такое родное и знакомое… Было… когда-то…

– Но пиво там теперь, представляешь, всего два градуса!

– Ужас! Не может быть! Ты шутишь! В Праге такое пиво?

– Да! Во всей Праге!

– И что, даже у Баранека?

– Ну, не-е-е-т. У Баранека настоящее пиво: хмельное, терпкое, крепкое, душистое. Лучшее в мире пиво – у Баранека!

– Слава богу! Господи! Пока есть пиво, такое, как у Баранека, будет стоять и процветать Прага, которую я больше всего люблю! Ой, совсем забыла спросить, а как твои дела с Дойчебанком?

– Все отлично! Подписал соглашение. Теперь мы – клиенты знаменитого Дойчебанка, и они готовы давать нам деньги. Много денег!

– Значит, ты доволен поездкой?

– Не то слово, дорогая моя Блондинка! Я очень доволен! Но еще больше я доволен своим возвращением. Домой. На нашу замечательную виллу.

– Тем более следует это все отметить!

– Куда теперь денешься! Но уговор: мне нужен примерно час, чтобы разобрать бумаги, привезенные из командировки. Мне важно сделать это именно сегодня.

– Ну хорошо! Я не буду тебе мешать.

Приехав на виллу, Винсенте почти сразу принялся за работу. Предстояло расшифровать привезенные материалы, зашифровать их заново уже для передачи. Нельзя ничего откладывать на потом, а то столько волнений и столько трудов – все может оказаться напрасным. Развернув свой секретныйблокнот, где Харро Шульце-Бойзен писал симпатическими чернилами, Винсенте с ужасом обнаружил, что все цифры проявились. А ведь блокнот вместе с другими вещами могли просматривать таможенники. Возможно, саквояж, в котором лежал блокнот, сильно нагрелся под прямыми лучами солнца. Вот тебе и технологии конспирации. Слава богу, что там были только цифры и значки. И раз его об этом никто нигде не спросил, значит, все обошлось.

Кент коротко записал на листке бумаги все важные итоги своей поездки в Прагу и в Берлин. Затем зашифровал весь текст и листок с зашифрованным текстом сложил вчетверо. Завтра он передаст все в Центр. Сейчас рация находится у Софии, их новой радистки. Кроме нее в резидентуру в Брюсселе входят поляк Адам Миклер, которого теперь зовут Жан Жильбер, бельгийка Мальвина, а также советский старший лейтенант и герой испанской войны Макаров, который легализован здесь под фамилией Хемниц. Блокнот с записями симпатическими чернилами, которые его подвели, Кент кинул в пылающий камин. Поворочал кочергой, помогая быстрее прогореть. Все. Теперь он может на время забыть о роли разведчика и играть роль гостеприимного хозяина богатого дома.

Через пять дней из Центра пришла шифровка, в котором говорилось о том, что за особо выдающиеся заслуги в работе в тылу врага Кент представлен к государственной награде – Ордену Красного знамени.

Глава 8. День рождения

7 ноября 1941 года Анатолию Гуревичу, резиденту советской разведки с псевдонимом Кент, которого теперь все окружающие звали Винсенте Сьерра, исполнилось 28 лет. В день рождения всегда тянет пофилософствовать – с чем пришел к очередному году своей жизни, что сделано правильно, а что не получилось. Итак, ему 28 лет, он влюблен в умную и красивую Маргарет. Его Блондинка отвечает взаимностью, они счастливы вместе. Он успешный бизнесмен и богат, председатель правления солидной фирмы. Все, что он теперь имеет: шикарную виллу, автомобиль, деньги, репутацию – не свалилось откуда-нибудь с неба, а заработано его умом и интуицией.

И в это же самое время его родители и старшая сестра, которых он несколько лет не видел, живут в двух малюсеньких смежных комнатах в скромной коммуналке в Ленинграде, на улице Чайковского. Там сейчас очень голодно и холодно. Там война! С этим городом у Толи Гуревича многое связано: школьные годы, бедность на гране нищеты, изнуряющая работа слесарем на заводе «Знамя Октября», комсомол, встречи с Иваном Ивановичем Газа и с Сергеем Мироновичем Кировым на партхозактивах, учеба в институте «Интурист» и даже выступления на Ленинградском радио с лекциями о противовоздушной обороне. В «прошлой» жизни он участвовал в военных действиях в Испании, в переходе из Бордо в Картахену на неисправной подводной лодке. Потом ускоренные курсы разведчиков в Москве.

Как же теперь все изменилось! Подумать только, он может, когда захочет, поехать в Париж и гулять по Монмартру, или сесть на поезд, чтобы оказаться на какой-нибудь живописной набережной Швейцарского озера. Пить дорогой коньяк, любоваться на длинноногих полуголых красоток из «Мулен Руж».

Возможно, другой человек на его месте принял бы сейчас очень простое решение: да бог с ней, с разведкой, с его соратниками по резидентуре. К нему ведь иногда приходило ощущение, что про них там все забыли, и Центру безразлично, передают ли они свои сообщения или нет. Может быть, в ГРУ действительно сейчас не до брюссельских резидентов – какая разница, что происходит в Бельгии, когда враг вплотную подступил к Москве, и уже так близко к столице идут ожесточенные бои. Когда в свое время Кента сюда отправляли, никто не предполагал, как разложится последовательность военных действий и их география. Самое время бросить все к чертовой матери! В полной сумятице и всеобщей трагедии войны уход с поля боя одного бельгийского резидента – не слишком судьбоносная потеря для огромного Советского Союза. Скорее всего, никто и не заметит потерю бойца. Война все спишет, миллионы пропадают на полях сражений. А если наоборот, все-таки остаться резидентом, то и его жизнь, вне сомнения самое главное и дорогое, что дано человеку, может оборваться в любую минуту. Легко потерять эту самую жизнь из-за какого-то пустяка, маленькой глупости. И даже не обязательно своей собственной оплошности, а кого-то из менее опытных своих товарищей. За арестом неминуемо последуют жестокие пытки и расстрел. Вслед за этим будут преследоваться и, не исключено, тоже будут казнены и Маргарет, и даже ее сын Рене. Любой нормальный человек обязательно будет задумываться о выборе разумного для себя пути из этих двух диаметрально противоположных возможностей. Резиденту под псевдонимом Кент в свой 28-й день рождения еще можно было выбирать, кем он останется в дальнейшем – Винсенте Сьеррой или Толей Гуревичем…

Он выбирал недолго. Потому что воспринимал все свои успехи в предпринимательстве всего лишь как дополнительный азарт для выполнения главной задачи – сбора информации для передачи в Центр. Вот это настоящее, реальное – его любимая родина, родители, разведка, резидентура. А остальное мишура, искусственно созданное пространство. И Блондинка – всего лишь часть этой игры. Пусть даже самая приятная часть.

Маргарет неслышными шагами вошла в его комнату. Сегодня днем они вместе обедали в ресторане, и она уже поздравила его с днем рождения и подарила позолоченный портсигар с надписью по-французски: «Моему любимому!»

– Не помешаю? – тихо спросила она.

– Нет, что ты! Хочешь сигарету? Да-да, я знаю, что ты начала курить…

– Хочу! Давай сигарету, раз ты знаешь про мой секрет. Мне бывает так одиноко и грустно. Сигарета помогает немного успокоиться. Сейчас многие женщины стали курить, хотя со стороны, наверное, смотреть на это неприятно.

– Мне приятно на тебя смотреть, что бы ты ни делала! Слушай, давай-ка выпьем шампанского. Винсенте придвинул к креслам у камина столик, поставил на него бокалы, налил шампанское. Они чокнулись бокалами и стали медленно пить, разглядывая тлеющие поленья.

– Мне так хорошо и уютно с тобой, Маргарет! Давай я сейчас сделаю тебе официальное предложение, и ты выйдешь за меня замуж! Я куплю тебе самое красивое и самое дорогое обручальное кольцо, которое только можно найти в Брюсселе. На внутренней стороне этого кольца будет написано: «Ради тебя я готов на все!» У тебя будут роскошное подвенечное платье и красивые-красивые туфли! Мы обвенчаемся с тобой в католической церкви и устроим грандиозную свадьбу. Как тебе такая идея?

– Готов на все? Даже забыть свою уругвайскую невесту, о которой ты так убедительно рассказывал? И которой не существует?

– Да простит меня Анна-Мария-Луиза-Габриэле! Которой не существует! – Винсенте, как в молитве, сложил ладони на груди.

– Спасибо, любимый, очень трогательно! Из всего, что ты мне предложил, я выбираю только красивое и дорогое кольцо. И пусть там даже будет такая надпись! Но замуж идти я пока не готова. Даже за такого умного, красивого и богатого мужчину, как Винсенте Сьерра. Не могу! Возможно, когда-нибудь потом, через несколько лет. Если, конечно, Винсенте нужна еще будет не слишком молодая женщина с занудным характером.

Маргарет, на самом деле, очень хотела стать официальной женой Кентом. Но под каким именем будущего мужа пара предстанет перед алтарем? Обманывать бога в таинстве венчания – непозволительно!

– Я люблю и буду любить любую Маргарет, свою Блондинку! – Винсенте встал со своего места и смиренно преклонил колено перед женщиной, а потом немного театрально поцеловал подол ее платья. Оставаясь на согнутом колене, он взял в свои руки ее руку и ласково прижал к щеке.

У Маргарет сжалось сердце. В это мгновенье она подумала, что, возможно это и есть счастье. Вот он тот, за внимание которого она так целенаправленно боролась, самый близкий человек, о котором она так долго мечтала. Здесь его руки, они теплые и мягкие, при этом способны и защитить ее, и на крепкое рукопожатие, и на нежные объятия. Этот сильный и страстный мужчина принадлежит только ей. Он действительно любит ее, она его, все вокруг не сон, а выстраданное и настоящее – у них чудесный дом, все так здорово, и так теперь должно быть всегда!

Уже на следующий день Винсенте выполнил свое общение и подарил Маргарет очень дорогое кольцо с крупным изумрудом и несколькими маленькими бриллиантами, внутри которого была выгравирована надпись на французском языке: «Ради тебя я готов на все!»

В начале декабря Бретшнейдера демобилизовали по состоянию здоровья, но он вместо того, чтобы ехать в свой родной Берлин, отправился за приключениями в Россию. Сослуживцы рассказали ему, что там по дешевке можно купить хорошие земли и наладить табачное производство. Отставной майор сделал ставку на то, что в случае полной победы гитлеровской армии над Советами, цены и на землю, и на трофейные заводы России будут стремительно расти. Никакая дружба с Маргарет и шумные компании на вилле Следер не могли заместить для Аман эту скоропалительную потерю, фройляйн скучала без него, она осталась на военной службе и по-прежнему работала в брюссельской интендантуре.

До Рождества оставалось недели три. Утром Винсенте Сьерра и Жан Жильбер плотно позавтракали, выкурили по сигаре и выпили по чашке натурального крепкого кофе. Они вместе вышли из ворот виллы Следер и направились в разные стороны. Винсенте – в офис «Симекско», Жан Жильбер куда-то по своим делам. Примерно через три часа в офисе «Симекско» раздался телефонный звонок. Винсенте снял трубку и услышал взволнованный голос Жана:

– Винсенте, прошу тебя, бросай все дела и немедленно приезжай на виллу. Я жду тебя здесь!

– Жан, я не могу сейчас приехать! У меня назначены важные встречи. Очень плотное расписание на сегодня. Что-нибудь случилось? С тобой? С Маргарет?

– Это не телефонный разговор! Поверь, я не стал бы тебя беспокоить по пустякам!

– Хорошо. Сейчас буду!

Через несколько минут на автомобиле Винсенте вернулся домой. У входа на виллу он встретил улыбающуюся Маргарет, собирающуюся на прогулку вместе с сыном. Рене приехал несколько дней назад на рождественские каникулы. «Слава богу, – подумал Кент, – хотя бы с ними все в порядке!»

– Ты вернулся? – удивилась Маргарет. – Что-то случилось?

– Пока не знаю. Жан попросил приехать немедленно, потому что хочет поговорить со мной о чем-то важном!

– Ладно, мы пойдем погуляем. А ты узнай у Жана, что там у него случилось. Он вернулся белее мела!

– Да, конечно!

Винсенте буквально ворвался в столовую, где его ждал Жан:

– Пойдем лучше в твою спальню! Сюда в любую минуту может войти кто-то из прислуги, – Жан Жильбер действительно был совершенно бледным и из большого стакана маленькими глотками пил холодную воду. При этом у него слегка подергивался левый глаз.

– Что? Что случилось! Ну, говори скорей, а то я не знаю, что думать?

Усевшись в кресло у холодного, давно прогоревшего камина, Жан с волнением начал свой рассказ:

– Сегодня утром, когда мы с тобой расстались, я пошел к нашей бывшей радистке Мальвине. Без всякого повода, просто хотелось немного поболтать с ней и как-то скоротать время до вечера. Мы очень подружились в последнее время. Да что там говорить, она по уши была в меня влюблена! Позвонил в дверь Мальвининой квартиры. Мне открыл незнакомый мужчина. В штатском. Я увидел, что за его спиной, в дальней комнате, еще двое неизвестных перетряхивают какие-то книги. Я сразу догадался, там обыск! – последние слова Жан выкрикнул срывающимся голосом.

– Тише, прошу, не кричи так! Как ты из всего этого выбрался? – с тревогой почти шепотом спросил Винсенте.

– Я все правильно сделал! Я прикинулся пьяным идиотом и стал спрашивать, как мне найти портного Лешека Мачковски. Топал ногами и требовал его немедленно! Я знал от хозяйки этого дома, что еще до переезда сюда Мальвины соседнюю квартиру много лет снимал какой-то очень известный на весь город портной-поляк Лех Мачковски. Он был очень стар и недавно умер.

– Тебе поверили, что ты ищешь какого-то Лешека Мачковски?

– Те, в комнате, так громко надо мной смеялись! Просто закатывались от смеха. Потом они мне сказали, что я ошибся квартирой, что Лех Мачковски жил не здесь, а по соседству, но, к сожалению, не дождался меня и умер. И потом меня отпустили. Значит, поверили! Хорошо еще, что я от дикого ужаса мгновенно вспомнил фамилию этого портного! Царствие ему небесное!

– А ты не подумал, что, на всякий случай, за тобой мог увязаться какой-нибудь «хвост»? Что тебя отпустили только затем, чтобы узнать, куда ты пойдешь? Выявить твоих сообщников…

– Когда я сюда бежал, честно скажу, ни о чем таком не думал. Только мечтал, как бы ноги побыстрее унести! Правда, совсем не до того было. А потом подумал. И знаешь, если бы был хвост, нас бы с тобой уже арестовали. Тепленькими бы уже взяли.

– Пожалуй, ты прав! Что теперь делать? Похоже, что Мальвину, Хемница и остальных наших уже держат в гестапо, – еще не осознавая до конца всего ужаса сложившейся ситуации, пробормотал Кент. – И что же нам теперь делать?

– Бежать отсюда надо! Немедленно!

– Ты думаешь? А если не бежать, есть другие варианты?

– Ты не хуже меня знаешь, что такое гестапо? Какой бы Хемниц ни был золотой-презолотой, как бы героически он ни сражался в Испании, в гестапо за день-два пыток язык развяжут любому. У них немой заговорит. Я уж не говорю про Мальвину. Ее ещё и спрашивать не начнут, она всё расскажет.

– Я не понимаю! Как мы все бросим теперь, это же просто уму не постижимо? Как же бизнес, как же весь этот дом? Предположим, мы даже сейчас с тобой и сбежим, а что будет с Маргарет? С Рене? Как я их тут оставлю? – Кенту трудно было сдерживать свои эмоции, и он тоже перешел почти на крик.

– Вот почему разведчику нельзя заводить семью… Что тебе здесь просто любовницу было не найти? Не переживал бы сейчас: как оставлю, как брошу! Не знаю. Думай сам про свою Блондинку! Только сам! Но времени у тебя не так много. А я срочно отправляюсь на вокзал и ближайшим поездом еду в Париж! Кстати, скажи спасибо, что я тебя еще предупредил. Мог бы сразу махануть на вокзал, ничего тебе не рассказав. А ты – хвост привел, хвост привел! Ноги надо уносить. И все! Такая у нас работа.

– Увы, в этот раз даже не буду с тобой спорить, потому что ты прав. Пожалуй, ты действительно отправляйся в Париж. Я тоже скоро туда приеду. Придумаю, как быть с Маргарет и Рене, и тут же приеду.

– И я тебя умоляю, не вздумай приходить в «Симекс»! – предупредил Жан. – Вообще забудь, что тебя что-то связывает с нашей компанией.

– Но я хотя бы позвоню своему исполнительному директору и скажу, что мне срочно надо уехать по делам. Пусть берет управление «Симекско» в свои руки.

– Ты можешь, конечно, позвонить! Но о чем ты вообще сейчас думаешь? С минуты на минуту в твой дом могут прийти гестаповцы, и ты им будешь рассказывать, что тебе еще нужно отдать поручения по делам фирмы? Спасай свою шкуру, дорогой!

Жан Жильбер протянул руку на прощанье, спустился в прихожую, а затем быстро-быстро покинул дом. Кент неподвижно сидел спиной к камину и курил. Он не знал, что делать. Разумеется, раньше, особенно, когда он засыпал, он иногда в уме прокручивал ситуацию возможного провала и выстраивал какие-то решения, но в реальности все оказалось гораздо сложнее.

Маргарет была на прогулке совсем недолго. Не снимая пальто, и, как будто, предчувствуя какую-то опасность, женщина вошла в спальню к Винсенте.

– Что случилось? Жан уже уехал?

– Маргарет, послушай меня. Случилось так, что мы должны срочно покинуть эту виллу. Сегодня! Лучше прямо сейчас!

– Ничего не понимаю, как мы можем отсюда уйти? Здесь же наши вещи! Нужно какое-то время, чтобы их упаковать!

– За вещами мы потом вернемся. Или кого-нибудь пошлем. Собирайся! Просто возьми с собой все деньги, какие у тебя есть, документы, ну, может быть, еще драгоценности и все только самое необходимое. В руках у тебя должен быть один саквояж. Все!

– Ты можешь мне объяснить, что происходит? Нет, я никуда не поеду! С какой стати мы тут все бросаем?

– Хорошо! Я тебе всё объясню. Подробности, детали, всё потом. А сейчас могу сказать только то, что я немного дружил с одним человеком. Его арестовали по подозрению в шпионаже. Будут выяснять круг его знакомых. Могут выйти на меня. Меня арестуют, будут разбираться со мной, не являюсь ли я его сообщником. Не факт, что разберутся. Вслед за мной могут арестовать тебя, Рене.

– Но я же тебе не жена! И Рене тут вообще ни при чем!

– Для них это не имеет значения. Мы жили вместе! Точнее, все думали, что ты моя жена!

– Хорошо. Я пошла собираться. Ты уже решил, куда мы поедем?

– Маргарет, милая! – Винсенте старался говорить как можно спокойнее. – Понимаешь… Дело в том… Мы не поедем в автомобиле. Шофер может запомнить адрес, куда нас повезет, и потом на допросе выдать наше новое убежище. Мы пойдем пешком, через дальнюю калитку в саду. И радуйся, что нам еще не придется перелезать через забор!

– Радуюсь! Ты еще шутишь, – недружелюбно отозвалась Маргарет и побежала в свою комнату собираться в дорогу.

Кент оставил на столе записку для прислуги и деньги – выходное пособие. Через полчаса Винсенте, Маргарет и Рене через дальнюю калитку сада покинули свое любимое гнездышко – виллу на улице Следер.

Временным пристанищем для них стала дешевая съемная квартира из двух комнат в одном из пригородов Брюсселя, куда они пришли пешком. Винсенте арендовал ее не так давно на всякий случай, чтобы была запасная площадка для радиопередач. Никто, кроме него, этот адрес еще не знал: ни Хемниц, ни Мальвина, ни Софья, ни даже Жан Жильбер.

Квартирную хозяйку наверняка смущала слишком уж дорогая одежда новых жильцов. И то, что какие-то он странные. Ну, например, они несколько дней не выходили из дома. Да и к ним никто не приходил. Из комнаты, где заперлись Винсенте и Маргарет, не то, что музыки, вообще никаких звуков не было слышно. Между собой новые постояльцы разговаривали исключительно шепотом. На самом деле Винсенте и Маргарет шептались о том, что делать дальше. Как быть с Рене. Как забрать еще какие-нибудь вещи с виллы. Как жить.

– Я уже начинаю жалеть, что не уехала вместе с родителями, – призналась Маргарет.

– Мы попробуем найти их адрес, и я буду думать, как тебя и Рене к ним переправить.

– Боюсь, что в нынешней ситуации это невозможно. Мы боимся высовываться из дома в спокойном Брюсселе. Как мы будем передвигаться по оккупированной немцами Европе?

– Что-нибудь придумаем. Для начала поедем в Париж. Сначала уеду я, потом приедешь ты. Я найду, где нам там жить, и подготовлю все остальное.

– Нет! Пожалуйста! Не бросай меня! Я хочу ехать с тобой. Я просто очень боюсь, мы потеряем друг друга. И потом я тебя никогда не найду. Мне даже подумать об этом, и то страшно. Не бросай меня!

– Так будет безопаснее! Поверь мне!

– Ты же обещал моему отцу, что будешь заботиться обо мне! Обещал? Я поеду с тобой!

– Именно поэтому нам следует ехать раздельно!

– Господи, когда кончится эта отвратительная война? Как мы будем жить в Париже? Там же тоже эти ужасные немцы. Они везде!

– Не ныть! Будет плохо в Париже, значит поедем еще куда-нибудь. Да, таких доходов, которые у нас были последние месяцы, и такой виллы, теперь точно не будет. Но с голоду не умрем. Живы-здоровы, руки-ноги есть, что-нибудь обязательно придумаем!

– Хорошо! Мне не на кого больше положиться. Наверное, ты знаешь, что надо делать. Я привыкла тебе доверять. И буду доверять по-прежнему. Я люблю тебя! – Маргарет подошла к Винсенте и замерла, крепко обнимая его.

– Я тоже люблю тебя, Маргарет! Ты даже не представляешь себе, как сильно… Мы справимся, правда!

Глава 9. Рождественские дороги

Кент на поезде уехал в Париж. Риск был велик, но никаких неприятностей на границе не случилось – им никто не заинтересовался: ни пограничники, ни таможенники, ни полиция. Документы были в порядке, и, похоже, Хемниц до сих пор не назвал гестаповцам его имени. В Париже Кент снял небольшую квартиру, которую обычно арендовал, когда приезжал сюда по делам своей фирмы. И сразу же позвонил Жану Жильберу. Тот приехал к нему вечером.

– Жан, ты можешь как-то организовать мне новые документы? – с порога спросил Кент.

– В принципе, да. Но я не уверен, что это тебе нужно. Как Винсенте Сьерра ты сможешь продолжать иногда контактировать если не с работающими в фирме «Симекско», то по крайней мере с теми, кто связан с «Симекс». Обрати внимание, я подчеркиваю слово «иногда» – делать это надо аккуратно и в исключительных случаях. И потом твоя Блондинка… Маргарет. Как ты ей объяснишь свое новое имя? Скажешь, что ты советский разведчик и по прежнему имени находишься в розыске?

– Да, возможно, ты прав. Она в общих чертах знает, что я когда-то в юности был немного связан с разведкой, но я ей поклялся, что с этим давно покончено. Что же делать?

– Может быть, тебе с твоей Блондинкой сбежать куда-нибудь в Африку?

– Что мы там будем делать? И потом ты забыл, у Маргарет есть сын, Рене. Мы же не можем его тут одного бросить.

– Да, дружище, оброс ты семейными путами. Даже и не знаю, что тебе посоветовать. В Париже тебе оставаться надолго нельзя. Здесь немцы, вероятность ареста повышается многократно.

– А куда еще можно податься? Кроме Африки, конечно?

– Может быть, в Марсель? Попробуй в Марсель! Немцев там пока нет. И там, кстати, сейчас живет Жюль Жаспар. Он тоже сбежал из Брюсселя и снимает в Марселе небольшой домик. Можно на первое время остановиться у него. Он добрый старик и неплохо к тебе относится. Это меня он ненавидит!

– Кстати, неплохая мысль! И там я смогу быть полезен: и для «Симекс», и для разведки. Создам резидентуру, начну передавать информацию. Блондинка будет мне помогать, она и сама ненавидит немцев и все всегда правильно понимает!

– Угомонись! Затихни хотя бы на время. Кому это нужно? Какая сейчас может быть разведка? В этой суматохе Центру не до нас. Последнее время никто не отвечает на мои радиограммы. Про нас либо совсем забыли, либо, в лучшем случае, толком не решили пока, для чего мы теперь можем быть нужны. Похоже, у Центра в Париже уже есть другой хороший источник информации – французское Сопротивление. А нас держат про запас. Зачем тогда высовываться? Спешить некуда. Осмотрись. Там видно будет.

– В любом случае, мне здесь надо дождаться Маргарет и Рене. Мы договорились, что они через три дня приедут в Париж.

– Дай бог, чтобы все у них в дороге сложилось благополучно, – завершил разговор Отто.

Маргарет с большим трудом добиралась до Парижа. Так как у них не было специальных документов, чтобы легально пересечь границу, им с Рене нельзя было просто сесть на поезд на брюссельском вокзале и таким образом оказаться во Франции. Поэтому с большой осторожностью пришлось значительное расстояние преодолеть пешком, дойти до озера на границе, а потом нанять проводника, который ночью на лодке согласился бы перевезти их на другую сторону, уже во Францию. Измученные Маргарет и Рене остановились передохнуть в какой-то глухой французской деревушке. Хозяева одного из домов пустили их на постой и даже накормили вареной картошкой. А потом разрешили поспать несколько часов в сарае на соломе для скота. Долго оставаться и здесь было нельзя. На добросердечных хозяев могли донести соседи. Поэтому Маргарет и Рене рано по утру снова отправились в путь. Хозяин деревенского дома проводил их и показал дорогу к ближайшему городу, где можно было сесть на поезд и доехать до Парижа.

По самой дороге идти было очень опасно, Винсенте их об этом предупреждал, когда давал наставления, как именно следует поступать в тех или иных случаях, женщина и мальчик пробирались по лесу вдоль этой дороги, стараясь не терять ее из виду, чтобы не заблудиться. Они шли так почти восемь часов. За это время несколько раз начинался и заканчивался дождь. Путники промокли, устали и проголодались. И все же добрались до вокзала небольшого французского городка. Когда Маргарет посмотрела в зеркало, висевшее на стене вокзала, она себя не узнала. Вместо изнеженной и ухоженной женщины ее взору предстала какая-то оборванка с темными кругами под глазами и слипшимися растрепанными волосами. Маргарет собрала волосы и с помощью двух шпилек закрепила их в пучок на затылке, умылась под струей холодной воды из питьевого крана, а потом набралась смелости и подошла к кассе, чтобы купить билет в общий вагон. Женщина немного успокоилась, только когда они с Рене сели в поезд.

В Париже их никто не встречал. Маргарет, как ей было заранее велено Винсенте, из телефона-автомата позвонила Жану Жильберу и узнала адрес, где ее ждет любимый мужчина. Уставшие с дороги, толком не спавшие несколько ночей, Маргарет и Рене наконец оказались в объятиях Кента. Маргарет разразилась рыданиями, которые все эти тяжелые дни она мужественно сдерживала. Винсенте накормил путников, они наконец-то смогли воспользоваться душем и лечь спать в нормальные кровати.

Проснувшись посреди ночи, мужчина приподнялся на локте и стал любоваться своей спящей Блондинкой. Светлые волосы растрепались на подушке, рот был слегка приоткрыт. Он давно не видел ее спящей и мог разглядеть как следует. «Надо же, Маргарет действительно очень красивая. Как же она мне дорога! Как же я ее люблю!»

Проснувшись утром, Маргарет и Рене с аппетитом набросились на еду. А как только немного пришли в себя, Винсенте попытался им объяснить, что следует делать дальше:

– Я знаю, вы очень устали. И понимаю, что мысль о любой дороге покажется вам ужасной…

– Мы никуда больше не поедем! – поспешила объявить Блондинка.

– Здесь оставаться очень опасно. В Париже кругом немцы. У вас нет пропусков, нет вообще никаких документов, меня может разыскивать бельгийская полиция. Ехать придется. Но недалеко.

– Куда? – осознав, что сопротивление бесполезно, тихо спросила Маргарет.

– В Марсель!

– Где мы там будем жить?

– У Жюля Жаспара. Старик арендует там небольшой домик. Я думаю, он не откажется приютить нас всех на первое время.

– Надеюсь, что хотя бы на этот раз мы поедем все вместе?

– Нет…

– Ты сошел с ума! Я не выдержу еще одной такой дороги!

– На этот раз все гораздо проще. Вам не придется идти пешком и пробираться через лес. Я просто посажу вас в Париже на поезд, и вы спокойно доедете до Марселя.

– А ты? Мы хотя бы Рождество встретим вместе?

– Нет. Вместе ехать очень опасно. Я приеду в Марсель через несколько дней после Рождества.

– Жюль Жаспар ждет нас? – насторожилась женщина.

– С ним нет связи по телефону, но я знаю его адрес, – Винсенте написал своим аккуратным почерком марсельский адрес Жюля Жаспара и передал Маргарет.

– А если он по каким-то причинам не сможет нас принять? Мало ли что. Почему ты так в нем уверен? – засомневалась Маргарет.

– Не знаю! На всякий случай я взял у одной из сотрудниц «Симекс» адрес ее родителей в Марселе. Она написала для вас рекомендательное письмо, вы его возьмите! И, если вдруг возникнут проблемы с Жюлем Жаспаром, то сможете некоторое время пожить у ее родителей.

– Когда нам надо ехать?

– Завтра.

– Ты с ума сошел! Это невозможно! Ты даже представить себе не можешь, сколько всего мы натерпелись в дороге. Мы очень устали! И мне тяжело, и особенно Рене…

– Вы у меня молодцы! – попытался подбодрить их Винсенте. – Вы обязательно справитесь! И я к вам скоро приеду. Обещаю!

В поезде на Марсель Маргарет разговорилась с проводником. Он оказался чехом, и они всю дорогу вспоминали свои любимые места в Праге. Проводник поинтересовался у Маргарет, будет ли кто-нибудь встречать ее в Марселе и где она с сыном собирается жить. Почувствовав неуверенность в голосе женщины, проводник дал ей марсельский адрес своего брата – адвоката:

– Во-первых, он тоже чех. Поэтому будет рад помочь землячке, если у вас возникнут какие-нибудь проблемы. Не только с жильем. Во-вторых, у него очень хорошая и добрая жена. А в-третьих, у них четверо детей, и они знают, как тяжело путешествовать с детьми. Я бы и сам с удовольствием вас приютил, но вам нужен Марсель, а я живу сейчас в предместье Парижа.

Поезд прибыл в Марсель, и прямо с вокзала Маргарет и Рене пешком пошли к Жюлю Жаспару. Они без труда нашли скромный одноэтажный домик. Ставни на окнах были наглухо закрыты. Соседи рассказали Маргарет, что месье Жаспар и его жена уехали на Рождество к кому-то из своих детей. Кажется, в Ниццу. Но сразу после Рождества обещали сюда вернуться. Маргарет догадалась оставить в двери записку Жюлю, где написала, что они с Рене в Марселе и обязательно навестят его на пятый день после Рождества. Она сделала это прежде всего для того, чтобы не потерять связь с Винсенте, ведь дом Жаспара был единственным местом, где они могли встретиться. Иначе они просто потеряют друг друга.

Женщина с мальчиком отправились по второму адресу – там тоже неудача. К родителям сотрудницы «Симекс» приехали на праздник многочисленные родственники, и Маргарет посчитала неудобным обременять своим присутствием совершенно чужих для нее людей.

Оставалось последнее место, куда можно было попроситься на ночлег, – дом адвоката. Маргарет отыскала нужный адрес.

Брат проводника оказался очень отзывчивым человеком. Маргарет и Рене были приняты как родные, даже несмотря на то, что семья адвоката вшестером теснилась в двух маленьких комнатах. Рене нашлось место в детской. Он быстро подружился с хозяйскими детьми, тем более что один из сыновей был на год старше Рене, а другой – на год младше. Маргарет поселили в спальне, хотя ей и пришлось спать на одной кровати с хозяйкой. Адвокат устроился на ночлег в сарае на соломенном тюфячке. В тесноте да не в обиде. Это была действительно очень дружная и славная чешская семья. Маргарет и Рене встретили с ними Рождество. Хозяйка зажарила двух гусей, за неимением пива на стол было выставлено домашнее виноградное вино. Рене уже почти совсем забыл чешский язык, но с любопытством слушал, как остальные дети и взрослые, включая его маму, громко и бодро поют чешские народные песни. Праздник удался на славу.

На пятый день после Рождества Маргарет отправилась к Жюлю Жаспару. И встретила там не только Жюля и его жену, но и приехавшего из Парижа Винсенте. Маргарет, Винсенте и Рене поселились у Жаспаров в надежде, что через какое-то время смогут и сами арендовать в Марселе какое-нибудь жилье. Пока же Жюль выделил гостям две маленькие спальни, в одной расположилась Маргарет, в другой Винсенте и Рене. Новый, 1942-й год, они встречали все вместе.

Время шло. Наличные деньги из брюссельских запасов заканчивались. Кент ждал приезда Жана Жильбера. Тот обещал приехать в середине января. Кент решил, что будет настаивать на организации резидентуры в Марселе. Кроме всего прочего, это дало бы ему право просить деньги от преуспевающей «Симекс» и на разведку, и на жизнь. Жан действительно приехал, как и обещал. Между двумя разведчиками состоялся довольно тяжелый разговор.

– Ты можешь достать мне передатчик и предоставить новые шифры? – прямо без предисловий спросил Кент.

– Слушай, дружище, угомонись! Нет, пока не могу. Да и зачем это нужно? Я же сказал, Центру мы сейчас не нужны. Сиди тихо!

– Я не собираюсь сидеть тут без дела. И если ты не готов мне помочь с рацией, значит, я постараюсь связаться с местным французским Сопротивлением и буду работать вместе с ними. И через них передавать информацию в Центр.

– Это вообще глупо. Участники Сопротивления – славные ребята и наши друзья. Но за ними глаз да глаз нужен. Война – дело непредсказуемое, сегодня мы по одну сторону баррикад, но ведь не исключено, что на каком-то этапе интересы советской разведки и Сопротивления разойдутся. Вот тогда вспомнят про нас. Вот тогда мы и возобновим связь с Центром.

– А если не вспомнят?

– Будет еще лучше! Ну, ладно. Если тебе это так надо, и, если у тебя есть что передавать в Центр, можешь отдавать всю информацию мне, я передам.

– Ты будешь регулярно приезжать в Марсель? – поинтересовался Кент.

– Столько, сколько надо. Можно передавать записки, написанные симпатическими чернилами поверх обычного текста, через сотрудников «Симекс», которые довольно часто бывают в Марселе.

– Это опасно.

– Согласен. Ладно, давай я буду приезжать один-два раза в месяц. Чаще ни к чему!

– И я могу рассчитывать на финансирование моей разведывательной деятельности? – задал свой самый важный вопрос Кент.

– Ты же знаешь, ресурсы у нас ограниченны…

– Мне странно, что я должен тебе об этом говорить! – Кент еле сдерживал свой гнев. – Я не милостыню у тебя прошу! Если ты помнишь, в свое время были выстроены вполне жизнеспособные коммерческие структуры «Симекско» и «Симекс». Они были созданы, если ты, конечно, помнишь, по моей инициативе и не просто так, а в том числе и с целью финансировать разведывательную деятельность, содержать резидентуру. Насколько мне известно, обе эти фирмы продолжают функционировать и приносить доход. Да? Ты согласен? Вот ведь штука какая! Поэтому позволю себе предположить, что я имею право, полное право, получать какие-то средства на жизнь. Заметь: и как резидент советской разведки в Марселе, и как президент акционерного общества «в изгнании». Я готов и хочу работать, а ты будь добр организуй оплату…

– Ну, хорошо! Я буду привозить тебе деньги. Но ты должен понимать, что это все равно будет значительно меньше, чем ты получал в Брюсселе. Немного меньше!

– Уж, это я понимаю…

– Давай договоримся: в следующий раз я приеду, как только получу от тебя записку, что у тебя тут все «созрело» и ты готов передать первые сообщения в Центр.

Несмотря на возражения Жана Жильбера, Кент все-таки наладил связь с марсельским движением Сопротивления. Он примкнул к ним не как советский разведчик Кент, а как уругвайский гражданин Винсенте Сьерра, протестующий против немецкой оккупации и сочувствующий освободительному движению патриотов. Так как теперь можно было рассчитывать на некоторую финансовую поддержку из Парижа, Винсенте снял скромную квартиру, и они сразу переехали туда с Маргарет и Рене. Жюль Жаспар как профессиональный политик и бывший дипломат и в Марселе имел полезные знакомства и связи и потому второй раз, уже в Марселе, помог устроить Рене в католический пансионат. Рене уехал.

Жизнь Маргарет и Кента, разумеется, теперь очень отличалась от того, как они барствовали на вилле Следер. Приходилось самим готовить незатейливую еду в закутке своей крошечной квартирки. Первое время нечего было и думать о вечеринках и приглашении каких-либо гостей, а из развлечений – они просто гуляли иногда по марсельским улицам. Сидели рядом на скамеечке в сквере, страстно целовались, когда их никто не видел, и все время радовались, что им так хорошо вместе. Винсенте читал любимой женщине стихи французских классиков, которые он заучивал еще в студенческие годы, а Маргарет рассказывала любимому мужчине про свое безмятежное детство. Все бури в их жизни, связанные с бегством из Бельгии, улеглись. Теперь они были мужем и женой не напоказ, а на самом деле. И вели себя как молодожены, у которых главная проблема – катастрофически не хватает денег.

Винсенте привыкал к своей новой роли мужа, пусть и не зарегистрированной надлежащим образом ни в церкви, ни в мэрии, и находил ее вполне приятной. Все шаг за шагом стало налаживаться – Жан Жильбер вполне успешно продолжал коммерческую деятельность в Париже и привозил деньги из «Симекс». Кенту было на что содержать свою небольшую семью, пусть и скромно. Иногда Винсенте даже ухитрялся позволить себе такую забытую роскошь, как сходить вечером в какой-нибудь ресторанчик и выпить чашечку настоящего кофе или бокал хорошего коньяка. Маргарет не слишком любила рестораны, у нее появился панический страх, что они останутся совсем без денег, и она призывала своего мужчину отказаться от прежних привычек и стараться на всем экономить.

Как-то вечером, когда приехал Жан, мужчины вдвоем втайне от Маргарет отправились в одно марсельское кабаре. Хозяйкой этого заведения была актриса Мариан Мишель. Винсенте познакомился с ней в лучшие времена – в прошлом году в Париже, и сейчас в Марселе они встретились как добрые знакомые. Мариан подошла к столику, за которым сидели Винсенте Сьерра и Жан Жильбер, и, одарив мужчин улыбкой, похвасталась:

– Это замечательно, что вы пришли в наше кабаре именно сегодня. У нас сегодня будет петь сама Эдит Пиаф!

– Я обожаю ее! – обрадовался Винсенте.

– Не уходите после её выступления, я приведу Эдит за ваш столик, и вы познакомитесь! – пообещала Мариан.

– Что заказать для прекрасных дам? Коньяк, шампанское? – поинтересовался Винсенте.

– Шампанское, – улыбнулась хозяйка кабаре и упорхнула по своим делам.

– Кто такая Эдит Пиаф? – с любопытством встрепенулся Жан.

– Ты не слышал, как поет эта потрясающая певица? И не знаешь ее историю?

– Нет.

– Она из очень бедной семьи. И на мой взгляд, вовсе не красавица, еще и коротышка. Совсем юной девчушкой зарабатывала на жизнь продажей цветов. Потом стала петь. Ты знаешь, здесь, во Франции, певцы на улице никогда не поют за деньги.

– Ты что-то путаешь! – не поверил Жан и усмехнулся. – Да я много раз видел, как они поют. И люди из толпы совершенно спокойно давали им деньги, а они брали!

– Нет, ты смотрел невнимательно! Французские уличные артисты очень гордые. Им кажется, что, если они поют, а люди за это кидают им деньги, это похоже на милостыню. Милостыня – это для них очень стыдно, а вот что-то продавать – вовсе нет. Они поют на улице, собирая вокруг себя толпу слушателей. А потом продают благодарной публике ноты со своими песнями. Или бумажки с текстами песен. Продавать ноты – это совсем другое, это не милостыня, потому что в руках у слушателей остается что-то на память об услышанных песнях. Эдит – маленькая хрупкая девчушка – тоже когда-то пела на улице, раскачиваясь в такт словам своей песни. Она заламывала руки и прижимала их к груди. Ее пальцы всегда были в заусенцах и с обкусанными ногтями. Она была одета в бесформенное потертое пальтецо и старые стоптанные туфли. Ветер спутывал ее волосы. Пела она очень пронзительно, глубоко погружаясь в образ. У нее потрясающий голос! Просто мурашки по коже…

– И как же она попала в кабаре? Не будучи красавицей. У нее появился богатый покровитель? – прервал сентиментальный рассказ нетерпеливый и немного циничный Жан.

– Что-то вроде этого. Однажды ее услышал известный импресарио и предложил выступать на эстраде. Причем по контракту, для сцены она должна всегда одеваться очень скромно, как уличная певица. Импресарио сделал ставку на то, что с ее голосом именно в таком незатейливом облике она будет смотреться особенно трогательно. И будет выигрышно отличаться от наскучивших кукольных безжизненных или вульгарных лиц популярных певиц.

В этот момент на сцену кабаре вышла невысокая девушка в скромном черном платье. Волосы ее были слегка всклокочены, как будто их спутал ветер. Простые туфли без каблука подчеркивали невысокий рост. Если она и пользовалась гримом или декоративной косметикой, это было совсем незаметно. Бледное, почти белое лицо. Вцепилась обеими руками в микрофон – на ногтях не было даже и следов лака. Девушка запела, сначала очень медленно и тихо, а потом все добавляя мощи своему голосу. Зал застыл, все происходящее превращалось в сеанс массового гипноза. Её слушали как завороженные. Эдит Пиаф спела несколько песен. Последние куплеты были особенно громкими, казалось, звуки жили отдельно, сами по себе, отскакивали от стен и дребезжали в лучах люстр… И вдруг Эдит внезапно замолчала… Зрители еще несколько мгновений оставались в полной тишине, как будто боялись спугнуть эти разлетевшиеся по залу осколки нот. А потом зал взорвался овациями.

Как и все вокруг Жан Жильбер был потрясен пением Пиаф. И теперь он вместе с Винсенте с волнением ждал, когда хозяйка кабаре подведет к их столику певицу. Но в зале не было видно ни Эдит, ни Мариан.

Прошло довольно много времени. Заказанное шампанское оставалось не раскупоренным. Мужчины заскучали.

– Хочешь, я тебе сейчас кое-что расскажу, – Кент вдруг вспомнил историю, когда он вот так же волей случая оказался рядом с мировой знаменитостью, – в сороковом году, чтобы встретиться с нашим резидентом Шандором Радой, я поехал на поезде в Швейцарию, и моим соседом по купе оказался… ни за что не угадаешь кто! Это был шикарный вагон-салон Париж-Женева. Помню, как проводник услужливо забрал у меня чемодан и пальто и предложил выбрать любое место за любым столиком. Столы и мягкие кресла в свободном порядке были расставлены по всей площади вагона. Я сел поближе к окну. Поезд еще стоял, а официанты уже разносили еду и прохладительные напитки. Через несколько минут к моему столику, подошел пожилой господин.

«Добрый день, месье! У вас свободно? Могу я занять это кресло?» – спросил он по-французски.

«Да, да! Пожалуйста. Будьте любезны!»

Лицо попутчика показалось мне очень знакомым, и уже меньше, чем через минуту, я вспомнил, откуда я знаю этого человека. Конечно же! Жан Габен! Известный французский актер.

«Винсенте Сьерра, из Уругвая, но сейчас проживаю в Бельгии. Студент Брюссельского университета и начинающий бизнесмен», – подробно представился я.

«Жан Габен, актер!»

– Жан Габен? – переспросил Жильбер. – Ну, ты даешь! Почему я не вылезаю из Парижа и никого еще не встретил? Ты везунчик!

– Возможно! – согласился Кент – Меня тогда переполнял восторг, и я затараторил: «Очень люблю все фильмы с вашим участием. Вы – мой любимый актер! Какими судьбами в Женеву? На съемки? На отдых?»

«У меня там сын. Он артист цирка. Начинающий. Завтра у него первое большое выступление. И я очень за него волнуюсь. Не поверите, так за себя никогда не волновался».

«Вы, наверное, чересчур заботливый отец! Мне кажется, для него самая лучшая поддержка – это ваше имя».

«Нет, вы ошибаетесь, молодой человек! Заботливым я был не всегда. Я был слишком занят и мало времени уделял своему мальчику. А он по наивности видел только внешнюю сторону актерской славы, как и многие люди, как, возможно, и вы. И не хотел задумываться над тем, какие трудности за этим стоят. Что касается моего имени или авторитета для его карьеры… Все относительно. Ему было бы легче добиться успеха, если бы его не сравнивали постоянно со мной. Мы разные. Каждый талантлив по-своему. Хочешь или не хочешь, а его все равно будут оценивать по моей мерке».

Жан Габен тогда заказал кофе, выпил чашечку и развернул для чтения свежую парижскую газету. Я понял, что мой попутчик хочет отвлечься от своего волнения и не настроен на дальнейшую беседу. Жан Габен опустил газету на колени и задремал.

– Когда мы прощались в Женеве, он мне даже дал свою визитную карточку с адресом и телефоном и расписался там: «С наилучшими пожеланиями, Жан Габен». И знаешь, что я тогда подумал? Вот ведь такой великий артист, такой гениальный, знаменитый, ипереживает за своего сына! Да что там в этом цирке может случиться? Наверное, и наши родители за нас тревожатся! Как бы моим папе с мамой было интересно узнать, что я вот сидел в шикарном салоне-вагоне и разговаривал с самим Жаном Габеном… А сейчас я познакомлюсь с Эдит Пиаф! Что только в жизни не бывает!

– Если познакомишься! Я уже начинаю сомневаться! Для нас, похоже, просто нашли повод, чтобы выудить деньги за шампанское, которое нам совсем не нужно, – устало огрызнулся Жан Жильбер.

Мужчины действительно потеряли всякую надежду на общение с певицей и собрались уходить. И именно в это время в глубине ресторанного зала показалась Мариан Мишель. С ней рядом была какая-то эффектная дама в туфлях на высоком каблуках. Женщины шли к столику, где сидели Винсенте и Жан Жильбер. Незнакомка была одета в роскошное бархатное платье. У нее была экстравагантная вечерняя прическа. Винсенте сразу же обратил внимание на дорогие ювелирные украшения. И даже на то, что ногти незнакомки покрыты ярко-красным лаком.

– Знакомьтесь, это Эдит, – низким бархатным голосом представила подругу Мариан.

– Очень приятно. Винсенте Сьерра. Жан Жильбер. Пожалуйста, присаживайтесь, – Винсенте вскочил со своего стула, галантно поцеловал дамам ручки и помог им разместиться за столом.

– Шампанское? – учтиво предложил Жан Жильбер.

– Да, пожалуй, – согласилась Эдит Пиаф.

– А я сразу и не узнал вас в этом шикарном платье, – признался немного смущенный Винсенте.

– О, не стоит ничему удивляться, – Эдит сначала бегло посмотрела на обоих мужчин, а потом еще раз чуть дольше задержала свой оценивающий взгляд на Жильбере, – я пленница своего контракта. На сцене я должна быть такой, как вы меня видели. А в жизни, как любой женщине, мне хочется носить красивые платья и дорогие украшения. Имею право! И, святая Дева Мария, теперь я могу себе это позволить!

Дамы выпили по глотку шампанского. Поболтали немного о разных марсельских новостях и под предлогом, что им нужно еще подойти к некоторым другим столикам, покинули Винсенте Сьерра и Жана Жильбера. Разглядывая Эдит Пиаф, Винсенте невольно сравнивал ее с Маргарет. Нет, о чем это он? Как тут можно сравнивать! Маргарет была ему дороже всех певиц и красавиц на свете! Ему захотелось скорее вернуться домой. К своей любимой, прекрасной, самой родной женщине на свете.

В ту же ночь он во всех подробностях рассказал своей Блондинке и про Эдит Пиаф, и про давнишнюю встречу с Жаном Габеном. И даже признался, что в Женеву он ездил тогда не просто на экскурсию, а чтобы встретиться с резидентом советской разведки в Швейцарии, и что так совпало, случилось это как раз в то время, когда умер ее муж Эрнест.

Отношения с Жаном Жильбером становились все напряжённее. Как и в Брюсселе на вилле Следер, так и в Марселе, Жан не стеснялся оставаться на ночлег у Винсенте и Маргарет несмотря на то, что их квартира была малюсенькой. Кента в бывшем приятеле начинало раздражать почти все. Даже то, что Кент не мог самостоятельно передавать сообщения в Центр и вынужден был это делать через Париж. При этом в какой-то момент Кент начал сомневаться, что собранная им информация передается в точности и от его имени. Все чаще разговоры Винсенте с Жаном Жильбером велись на повышенных тонах, и это еще больше тяготило Маргарет. Она не понимала, зачем принимать в их доме этого неприятного человека. Но Винсенте каждый раз пытался убедить ее, что это делается исключительно для того, чтобы получать деньги от «Симекско» и «Симекс».

Взаимные упреки с Жильбером переросли в настоящий скандал, когда по марсельскому адресу Винсенте и Маргарет, о котором знало очень ограниченное число людей, пришла большая посылка с вещами из Бельгии, брошенными в спешке на улице Следер. Посылка представляла собой довольно увесистый тюк.

Маргарет простодушно обрадовалась, получив свои любимые платья и туфли. К тому же здесь была посуда и прочая домашняя утварь. Она почему-то решила, что раз эти вещи вернулись к хозяевам, то это как бы подводит черту под всеми их злоключениями, и теперь все окончательно наладится.

Зато Винсенте был в бешенстве. Он не сомневался, что инициатива в отправлении багажа из Брюсселя в Марсель принадлежит именно Жану Жильберу. А это значит, что бельгийская полиция и германская разведка в Бельгии знают точное местонахождение человека, скрывшегося от них при аресте радистов и связных советской резидентуры. Впору было вспомнить поговорку: нам не нужны враги, когда у нас есть такие друзья.

При очередной встрече Жан не стал скрывать своего участия в пересылке вещей. Он в свою очередь очень обиделся, что Кент не оценил такую его заботу и покинул неблагодарных хозяев, демонстративно хлопнув дверью.

После этой ссоры на марсельской квартире воцарилось некоторое затишье… Передавать в Центр больше было не через кого, да и особо нечего. С разведкой было покончено. Впрочем, было непонятно – временно или насовсем.

Винсенте проснулся утром первым. Волосы Маргарет, как всегда, растрепались по подушке, и Винсенте, приподнявшись на локоть и подперев ладонью щеку, аккуратно собрал их и любовался своей Блондинкой. Ее мягким розоватым телом, прикрытым старым пледом.

– Ты что, любишь меня? – спросила, лукаво приоткрыв один глаз, Маргарет.

– Очень! – признался Винсенте, притянул к себе женщину и прошептал ей на ухо, – Никогда ни одна женщина в мире не была мне так дорога, как ты…

– Но ведь ты был влюблен когда-то раньше и был уверен, что это на всю жизнь. А потом все прошло. Ведь прошло?

– Не знаю. Это было в другой жизни, я не могу сейчас про нее рассказывать. Наверное, прошло.

– Расскажи, какая она была, твоя прошлая любовь?

– Ну, ладно… Слушай. Мы познакомились с ней в Париже, перед моей отправкой в Испанию, в гостинице «Сен-Жермен». И звали ее Ольга… Она была очень красивая. Как произведение искусства. Шедевр! И я ведь смотрел на нее как на произведение искусства. И больше ничего. У нее был муж, советский военный атташе Васильченко, намного старше её, в отцы ей годился, они любили друг друга, и я ничего не мог изменить.

– Тогда это не считается. Вы же не спали вместе… Или все-таки спали?

– Нет, она хранила верность своему мужу. Он был очень достойный человек! Боевой офицер! Герой гражданской войны. Статный, очень порядочный, интеллигент и интеллектуал!

– Они до сих пор вместе, ты что-нибудь про них знаешь?

– Военного атташе Васильченко расстреляли в Советском Союзе в 38-году по какому-то невероятному, наверняка ошибочному, обвинению. Про Ольгу Васильченко больше ничего не слышал после того, как ее выслали куда-то на далекий север, в лагеря.

– Бедная девочка! Такая яркая, но при этом такая короткая в своем счастливом отрезке жизнь! Как, впрочем, и у меня. Как давно все это было – Прага, любящий муж, семья, спокойная, безбедная и беззаботная жизнь, дорогие наряды, рестораны, была. А потом, раз и все, одни воспоминания… У этой твоей Ольги тоже – Париж, муж-красавец-атташе, дорогие наряды, автомобиль, балы, консульские приемы, влюбленный мальчик проездом на войну в Испанию… А вдруг, там его убьют? Какой накал эмоций! Впрочем, таких мальчиков у нее, возможно, было много! Это не считается! Вы, хотя бы, целовались?

– Ну, почему не считается? Я был влюблен. Очень. Мы целовались. Только не в первый раз, а когда спустя несколько месяцев, я через Париж возвращался домой. Если честно, это был единственный, но очень страстный поцелуй на платформе перед отходом моего поезда. Он остался в моем подсознании, и я чувствовал и помнил долго ее дурманящий запах и вкус ее губ… Ты знаешь, я только сейчас понял: мне все время нравились замужние женщины, и все они были старше меня!

– И только я ответила тебе взаимностью? Я ведь у тебя первая женщина? Ну, что тут стесняться, я и у Эрнеста была первой…

– Да, пожалуй, только ты и есть моя самая настоящая любовь. Остальные не воспринимали меня всерьез. С другой стороны – благодаря им я стал тем, кем стал.

– И именно такого я тебя полюбила. И не отдам никому! А если хочешь, мы даже можем пожениться… Помнишь, ты делал мне предложение? И я все время, не снимая, ношу твое кольцо, – Маргарет вытянула руку из-под пледа и продемонстрировала кольцо на безымянном пальце. Ты помнишь?

– Помню, конечно. Тогда мы жили на вилле Следер, и все было прекрасно и спокойно. А сейчас у нас нет документов, мы скрываемся от полиции. Я знаю, всем женщинам важно быть замужем. Мы обязательно с тобой поженимся, – пообещал Винсенте. – Это действительно очень важно – иметь законную семью. Война скоро кончится. И мы поженимся сразу после войны. Мне никто на свете не нужен, кроме тебя!

– Ты думаешь? Хорошо, пусть будет так, как ты говоришь. Мне на самом деле важно знать, что ты меня любишь и что ты будешь всегда рядом. Замужем я уже была. И спокойно подожду следующего раза. Я никуда не тороплюсь!

– Какая же ты молодец, Маргарет! Какая ты умная!

– Женщине гораздо важнее, когда считают, что она красивая…

– Ты самая красивая в мире, самая лучшая, самая любимая. Ты самая моя, Маргарет!

Теперь они как будто бы пытались нагнать упущенное время, когда уже жили под одной крышей, но играли какие-то глупые и непонятные роли и вели себя как чужие. Со смехом вспоминали, как Маргарет мучила молодого мужчину и как счастливы они могли бы быть не только в настоящем, но и в прошлом. Ни Маргарет, ни Винсенте не нужен был больше никто и ничто. Только он и она.

7 ноября они скромно вдвоем отметили день рождения Кента. Пусть нет денег на подарок и на столе одна картошка и бутылка самого дешевого вина, это теперь для них обоих дороже любых шумных компаний.

Маргарет так увлеклась своей любовью, что стала меньше беспокоиться о Рене и даже чуть было не пропустила очередную поездку в католический пансионат. А ведь 9 ноября был день святого Рене, и нужно было именно в этот день навестить мальчика и поздравить с днем его святого покровителя.

Винсенте и Маргарет съездили в пансионат, пару часов погуляли с Рене, но, так как до каникул было еще далеко, забирать его с собой в Марсель не стали. Им так хотелось еще какое-то время побыть только вдвоем.

Маргарет и Винсенте вернулись в свое марсельскую квартиру в середине дня. Обнялись крепко в прихожей, даже еще не снимая пальто. Замерли в этом своем трехминутном блаженстве. Из объятий любимого мужчины Маргарет направилась на кухню, чтобы поставить на газ кастрюльку с незатейливым обедом – картошкой. Винсенте пошел за ней, сел за стол и закурил с трубку. Пока на плите булькала вода Маргарет присела напротив Винсенте, подперев голову руками. Они сидели и просто смотрели друг на друга. Не исключено, они думали об одном и том же – вот ведь можно быть счастливым без всякого повода, в такой простой обстановке, отгородившись от всего мира, забыв на время про войну и про то, откуда брать деньги, чтобы покупать хотя бы самое необходимое.

Раздался звонок во входную дверь.

– Кто бы это мог быть? – удивился Винсенте.

– Кто там? – крикнула Маргарет прямо из кухни и неспешно пошла к двери. В дверной глазок она увидела консьержку.

Маргарет открыла дверь. Консьержка отошла в сторону, и в дверь вошли четверо французских полицейских.

– Мадам Маргарет Барча? Месье Винсенте Сьерра? – спросил один из них.

– Да, – растерянно ответила женщина, от страха она чуть было не забыла свое имя, – я Маргарет Барча. А что случилось? Что-нибудь с Рене?

– Вы арестованы! Прошу следовать за нами.

На оторопевших Винсенте и Маргарет надели наручники и приказали спускаться на улицу. Оказавшись по лестнице, Маргарет крикнула консьержке, чтобы та выключила газ и закрыла на ключ их квартиру.

Глава 10. Дамоклов меч

Сколько бы я не работала в больницах, мне всегда было особенно тяжело наблюдать за угасанием онкологических больных. У пожилых людей все может тянуться достаточно долго. Но ты понимаешь, что дни их все равно сочтены, и чудо вряд ли произойдет. И они это знают тоже. Но они, как правило, все-таки еще на что-то надеются. И всячески пытаются обмануть свою болезнь. Или себя.

Через два года после нашей первой встречи слабеющая Маргарет снова была госпитализирована в нашу брюссельскую больницу. Она уже не была той царственной дамой, при виде которой мне хотелось и самой выпрямить спину и даже задрать повыше подбородок. Маргарет постепенно превращалась в обыкновенную старушку, похоже, она и сама замечала, что теперь не слишком хорошо выглядит. И особенно глубоко печалилась от осознания того, что, когда к ней приедет Кент, она своей старостью и беспомощностью может его немного разочаровать… Маргарет никого не подпускала к своим волосам – предпочитала самостоятельно причесываться широким гребнем и собирала плохо гнущимися руками свои редеющие седые кудряшки в пучок на затылке. Иногда, посмотревшись в маленькое зеркальце, она немного припудривала морщинистое лицо, на котором предательски выступала пигментация. Зрение слабело, и она уже не могла разглядеть всех признаков старости, нападающих на нее день за днем.

Было трогательно наблюдать, как угасающая от болезни Маргарет подолгу разглядывала на безымянном пальце свое кольцо с зеленым камнем и никогда его не снимала. Я уже знала, что это был изумруд, и что на кольце была надпись: «Ради тебя я готов на все!» Больная Маргарет вздрагивала от каждого щелчка дверной ручки, от скрипа половиц, и с надеждой всматривалась в лица входящих к ней врачей или посетителей. Когда боли немного отпускали ее, она продолжала рассказывать мне про то, в какие жернова затянула ее любовь, и, конечно, про своего Кента.

В тот злополучный день в Марселе Маргарет и Кента под конвоем вывели во двор. Там уже собралось достаточно зевак – в основном детвора и старики. Взрослые люди, наоборот, спешно проходили мимо, всем своим видом показывая, нас это не касается, и как бы к нам чего дурного не прилипло!

Арестованную парочку ждали два автомобиля. В один посадили Маргарет, в другой Винсенте. Какое-то время автомобили ехали друг за другом, и Маргарет могла видеть перед собой в заднем стекле первой машины трогательно знакомый затылок своего мужчины. Дорога была в колдобинах, и мысли у нее скакали. Женщина в основном думала только о том, что никому ничего не скажет, потому что ничего толком не знает. Тревожидась о Рене, до рождественских каникул осталось полтора месяца, наверное, в полиции с ними разберутся гораздо быстрее. Ее должны отпустить уже сегодня вечером. Как страшно ей будет одной возвращаться домой, если уже будет ночь, а Винсенте задержат до завтра или на несколько дней. Она надеялась, что консьержка не будет копаться в их вещах и тем более не полезет в шкатулку с драгоценностями… Денег в доме нет. Их нет в принципе. Чем они будут платить за квартиру в следующем месяце – не понятно. Придется продавать что-нибудь из драгоценностей. Сейчас это так невыгодно.

Вдруг автомобиль с Кентом свернул куда-то в сторону, и скоро скрылся из виду. Совсем несложно было догадаться, что теперь их везут в разные места, и весь ужас ситуации теперь сконцентрировался на неизвестности и предположении: Кента могут сразу расстрелять, и она никогда ничего о нем больше не услышит!

Маргарет привезли в порт, женщины-полицейские велели ей раздеться догола и бесцеремонно ее обыскали. По всей видимости, это была женская тюрьма или какой-то спецраспределитель, в любом случае, здесь были только полицейские женского пола. Ничего компрометирующего у Маргарет, разумеется, не нашли, может быть, поэтому разрешили одеться и отвезли в центральный полицейский участок. Здесь она оказалась в одной комнате с Кентом.

– Господи, Магги, я думал, тебя больше никогда не увижу! Где ты была?

– Меня возили в какую-то женскую тюрьму, слава богу, как я теперь думаю только для того, чтобы обыскать. У них там были все полицейские – женщины. А здесь, наверное, только мужчины. И это я как раз думала, что тебя больше не увижу – что тебя сразу расстреляют! Хорошо хотя бы то, что мы опять вместе. Теперь я беспокоюсь только за Рене. Если нас арестовали надолго, даже не знаю, что будет с моим мальчиком!

– Магги, любимая! Ничего не бойся! – попытался утешить ее Винсенте, обнимая за плечи. – Возможно, это какое-то недоразумение и тебя отпустят!

– А тебя?

– Меня тоже, наверное, отпустят. Но может быть, не сразу…

– Я ведь ни в чем не виновата! За что они меня арестовали?

– Это, вероятно, просто проверка. У тебя нет документов на выезд из Бельгии. Они во всем разберутся и тебя отпустят.

– Ты думаешь?

– Да… – неуверенно произнес Винсенте, – если только нас арестовала французская полиция и они не передадут нас немцам…

– Конечно, они все были французы. Это обычная марсельская полиция. А зачем они будут передавать нас немцам? При чем тут немцы?

– Эта как раз та причина, по которой нам пришлось спешно убегать с виллы Следер. Мы же не просто так оттуда убежали…

– Ты в чем-то замешан? Из-за той твоей рации? – испуганно спросила Маргарет.

– Не совсем, – попытался уйти от прямого ответа Винсенте. – Да, я был знаком с одним человеком в Брюсселе, которого арестовали по подозрению в связи с разведкой. Это ему я в свое время отдал рацию. И теперь полицейские, возможно, проверяют всех его знакомых. Близких и дальних. Так у них положено! А вот если нами начнут заниматься немцы, не дай бог, гестапо, вот тогда всё! Беда и даже катастрофа!

Именно в этот момент в комнату заглянул очередной французский полицейский и предупредил узников, что завтра их отправят в гестапо.

Всю ночь ни Маргарет, ни Винсенте не спали. Отчасти потому, что спать было негде, в комнате была только небольшая узкая лавка, на которой они, собственно, и сидели. Не спать же на холодном каменном полу – им не выдали ни подушек, ни одеял. К тому же и Маргарет, и Винсенте были в ожидании наихудшего развития событий, какой уж тут сон! Все переживания и мысли Маргарет вертелись преимущественно вокруг того, что и как будет с Рене. В свою очередь Винсенте попеременно то клялся ей, что он ни в чем не виноват, то просил смириться с мыслью, что для него это, однозначно, конец и шансов выбраться на волю практически нет. Он пытался сформулировать для себя линию поведения на самое первое время и пообещал делать все для того, чтобы из них двоих отпустили хотя бы Маргарет. Единственное, что скрашивало их ужасное положение, при обыске у них не отобрали сигареты и спички и они могли курить. Они курили всю ночь и ни на минуту не сомкнули глаз. Воздух в комнате и сразу был вонючим, а под утро стал спертым и невыносимо противным, вызвав непрекращающуюся головную боль. И то ли от голода, то ли от тяжелых мыслей и бессонницы, то ли от выкуренных сигарет, но их обоих подташнивало.

– Знаешь, милая, я все-таки хочу тебя попросить, – решился на некоторое откровение Кент, когда за окном уже забрезжил рассвет, – если тебя завтра будут допрашивать в гестапо, не рассказывай ничего ни о каких наших общих знакомых. Пожалуйста!

– Ты сейчас о ком?

– Ну, например, Хемниц. Он как-то был у нас на вилле в Брюсселе. Это его тогда арестовали. Помнишь, в тот день, когда мы с тобой покинули нашу виллу. Про Жана Жильбера тоже ничего не говори. Он непростой человек, плохой человек, я на него очень зол. Но прошу тебя, про него никому ни слова!

– Хемница я не помню. А вот если что-то спросят про Жана, я молчать не буду! И если он в чем-то виноват, зачем его защищать?

– Прошу, молчи про него. Это надо не для него, а для нас с тобой.

– Ну ладно. Буду молчать, – тяжело вздохнув, пообещала Маргарет.

За Маргарет Барча и Винсенте Сьерра приехал не кто-нибудь, а сам Карл Гиринг, начальник зондеркоманды гестапо. После оформления необходимых документов пленников в наручниках и под конвоем вывели из здания французского полицейского участка. Как и днем ранее, Маргарет и Винсенте повезли в двух разных автомобилях. В пути конвоиры не проронили ни слова. Примерно через полчаса машины неожиданно остановились у одного из марсельских ресторанов. Еще при входе, только переступив порог, не привлекая внимания посторонних глаз, с арестованных сняли наручники и предложили пройти в зал. Там для них уже были сервированы два столика.

Да, это, был тот самый ресторан, где совсем недавно Винсенте Сьерра и Жан Жильбер познакомились с Эдит Пиаф. В дневное время здесь почти не было посетителей. И его хозяйка Мариан Мишель, похоже, тоже появлялась здесь только вечером. Может быть, оно и к лучшему.

Все, кто сидел в одной машине с Винсенте, сели вместе с ним за стол. За соседним столом разместились те, кто ехал в автомобиле с Маргарет. Маргарет и Винсенте, голодные со вчерашнего утра, ведь картошка, поставленная на плиту в их марсельской квартире, так и осталась недоваренной, переглянулись и вымученно улыбнулись друг другу издалека, как бы соглашаясь: «Не так уж плохо для начала!»

Еды было много, и арестованным она показалась необыкновенно вкусной. Официанты принесли коньяк и стали наливать его в бокалы не только гестаповцам, но и Винсенте, и Маргарет. Возможно, официанты даже и не догадывались, что имеют дело с пленниками, которых везут в гестапо. Или делали вид, что не догадываются. Официанты обычно с полувзгляда определяют, что перед ними за клиент, и ошибаются крайне редко.

После бессонной ночи внешний лоск и с Винсенте, и с Маргарет, конечно, уже сошел, но одежда, хотя и безнадежно провоняла табаком, оставалась еще вполне чистой.

После крепкого алкоголя немцы разговорились. Они болтали без оглядки на присутствие посторонних, не особо беспокоясь о том, понимают или нет присутствующие их немецкую речь. Маргарет почти ничего не понимала. Зато Кент из разговоров гестаповцев узнал, что кроме Карла Гиринга с ним за столом сидит некто Бемельбург и что его сын был тяжело ранен на Восточном фронте. При этом Бемельбург отзывался об армии Советского Союза как о самой мощной из всех, с кем Германия столкнулась во время этой войны. Также из разговора конвоиров обоим пленникам стало понятно, что после ресторана их повезут в Лион.

Туда они и приехали ближе к вечеру. Вероятнее всего, здесь у гестаповцев не было подходящей тюрьмы или какого-то специального места, поэтому Винсенте и Маргарет разместили вдвоем в обычном гостиничном номере. Здесь была широкая двуспальная кровать с белоснежным бельем, туалетная комната и душ. У пленников забрали обувь и пальто, а номер снаружи закрыли на ключ.

– Быть заключенным в гестапо не так, уж, и плохо, – пошутил Винсенте, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– Да, странно. Накормили в приличном ресторане. Привезли в гостиницу и предлагают удобную широкую кровать. Уж не к казни ли нас готовят? – без оптимизма отозвалась Маргарет.

– Не говори глупостей! Они не уверены, что мы в чем-то виноваты, поэтому нас содержат в достойных условиях. Чтобы потом не очень извиняться. К тому же я – гражданин Уругвая. Если ты помнишь, конечно, – бодрым голосом рисовал радужные перспективы Винсенте. Но сам при этом не особо верил в то, что пытался объяснить Маргарет.

Эту ночь они провели вместе, в одной кровати. Они немного пошутили по поводу того, в какой ситуации оказались. При этом оба не были уверены, что им еще когда-нибудь представится такая возможность – спать в одной кровати. От обилия впечатлений и неизвестности они опять долго не могли уснуть, хотя не спали уже вторые сутки. После отчаянных поцелуев и ласк Винсенте прижался губами к уху Маргарет и прошептал ей:

– Девочка моя родная! Милая моя Магги! Я все-таки не исключаю, что гестаповцы захотят обвинить меня в шпионаже. И это на самом деле в какой-то степени правда. Пока мы жили в Брюсселе, я иногда передавал кое-какую информацию русским. Но все это было только до приезда в Марсель. В Марселе никаких отношений с разведкой у меня уже не было. Тем обиднее, что арестовали нас именно в Марселе.

– Что-то подобное ты мне уже говорил в Брюсселе. Я догадывалась, что у тебя слишком много тайн от меня…

– Тебе не надо было этого знать. Чтобы у тебя не было никаких лишних неприятностей.

– Видишь, они все равно есть. Я буду молчать. Я ничего не знаю и не хочу знать про твою разведку. Я просто тебя люблю, и мне неважно, кто ты…

– Так уж и неважно?

– Неважно. Но интересно! – созналась Маргарет и в кровати повернулась к мужчине спиной, давая понять, что разговор окончен.

– Блондинка ты моя, Блондинка! Когда-нибудь ты все обязательно узнаешь, – Винсенте обнял любимую женщину плечи, и они почти одновременно заснули.

Утром арестованным принесли завтрак. Прямо в номер. Это был обычный европейский гостиничный завтрак. С тем лишь исключением, что на подносе с едой не оказалось ни ножей, ни вилок. Только ложки. Есть было очень неудобно. Особенно намазывать сливочное масло на булочку и подхватывать ломтики ветчины. После завтрака Винсенте и Маргарет вернули обувь и верхнюю одежду и велели одеваться. На улице их опять ждали два автомобиля. Куда придется ехать на этот раз, им никто не сказал.

По дороге при пересечении демаркационной линии, отделявшей неоккупированную часть Франции от оккупированной, автомобили остановил французский патруль. Бемельбург вышел из машины, предъявил какие-то бумаги, и автомобили пропустили дальше. Дорога была довольно длинной, понять по пейзажу за окном, куда конкретно их везут, было сложно. И все-таки через какое-то время по знакомым очертаниям предместий стало очевидным, что они приближаются к Парижу.

В Париже арестованных опять поместили вместе. На этот раз это была скромная и даже невзрачная комната в здании, где когда-то размещалась французская полиция, а теперь хозяйничала зондеркоманда гестапо. Минимум мебели – в центре стояла вполне приличная кровать с чистым постельным бельем, а у стены напротив окна обшарпанный конторский стол и два стула. Прошла еще одна ночь. И опять они боялись, что это их последняя совместная ночь в жизни. И опять рано утром был подан вполне приличный завтрак без вилок и ножей. Гестаповцы даже угостили их сигаретами. Свои сигареты у пленников закончились.

Сразу после завтрака арестованным велели выйти на улицу и сесть в автомобили. На этот раз маршрут был узнаваем. Это была дорога из Парижа в Брюссель. В этом направлении Винсенте ездил несколько раз: и на автомобиле, и на поезде. Удивительным стало то, что Брюссель автомобили проехали без остановки и продолжали двигаться дальше. Маргарет предположила, что их везут в сторону Антверпена. Их провезли уже столько километров! Вряд ли такой длинный маршрут со столькими остановками предназначен для уругвайского бизнесмена, подозреваемого всего лишь в поверхностном знакомстве с радистом советской разведки. Скорее всего, им известно о Кенте уже все. Или почти все.

Автомобили свернули с трассы влево и остановились у форта Бреендонк.

Форт имел довольно устрашающий вид и был переоборудован в тюрьму. Маргарет и Винсенте повели в разные стороны.

Маргарет ввели в камеру. В окно сверху слабо прорывался свет. Взгляд ее упал на орудия пыток, угрожающе развешенные по стене. Женщина зримо представила, что сейчас с ней будут делать, и сразу же потеряла сознание, медленно приземлившись на каменный пол. Она не помнила, кто и как ее поднимал, как ее положили на каменную лавку, и сколько прошло времени. Маргарет очнулась от холода и своей мокрой одежды, ее, по всей видимости, пытались привести в чувство, поливая ледяной водой, и от резкого запаха тампона, который совал ей под нос гестаповец в белом халате. Женщина села на лавку, спиной к стене ужасов, но толком пока ничего не понимала. Через какое-то время привели Винсенте, он бросился к ней и стал успокаивать. Маргарет знобило от страха и холода, ей кинули тонкое серое одеяло, в которое она завернулась. Когда их великодушно оставили наедине, Винсенте обнял любимую и принялся ее успокаивать:

– Все образуется, Маргарет! Вот увидишь, все образуется. Тебя отпустят. Ты ведь абсолютно ни в чем не виновата!

– Господи! Винсенте! Что теперь будет с нами? С Рене? Как он там? Я так далеко от него. И он ничего не знает. Мой милый, маленький сыночек! Пресвятая дева Мария! Что будет с Рене?

– Тебя отпустят, и ты увидишь своего Рене, любимая, – успокаивал женщину Винсенте, осыпая поцелуями ее лицо и руки.

– Я очень-очень хочу пить, – жалобно прошептала Маргарет.

– Дайте, дайте ей воды! – по-французски крикнул охранникам Кент.

В камеру принесли стакан воды. Женщина жадно выпила его. Охранники предложили Маргарет сигареты. Кент и Маргарет закурили. Они смотрели друг на друга и не знали, как друг другу помочь.

Кент рассказал своей любимой, как после того, как их разъединили, его отконвоировали в полуподвальное помещение и сняли наручники. Там было совсем не так жутко, как в этой камере. Даже наоборот, посредине той комнаты стоял стол, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью и обильно сервированный закусками, горячими блюдами, разнообразными напитками. Кенту не просто разрешили, а велели сесть вместе со всеми, кто сопровождал его в поездке. Чуть позже присоединились и те, кто ехал в одной машине вместе с ней. Он тогда еще подумал, а где Маргарет, не забыли ли ее покормить. Немцы говорили между собой обо всем подряд, возможно, по-прежнему думая, что арестованный не понимает ни слова. К нему обращались редко, в основном жестами. Предлагали подлить вина. Скорее всего, гестаповцы надеялись, что пьяный узник будет более разговорчив и не сможет должным образом контролировать свои слова. Допрос начался прямо в этой же комнате. Из нее просто вынесли остатки еды и грязные тарелки. На столе оставалось только спиртное. Вопросы задавал сам Гиринг. Он обращался к Кенту по-немецки. Кент притворялся, что не понимает немецкого языка. Гиринг позвал переводчика, и тот стал все объяснять по-французски. Это было даже удобно. Больше времени оставалось на обдумывание ответа. Как и при аресте во французской полиции, Кент первым делом попросил:

«Месье, я все-таки настаиваю на том, чтобы вы пригласили консула Уругвая. Я являюсь гражданином Уругвая, и вам об этом прекрасно известно!»

Гиринг только усмехнулся в ответ: «Господин, как вы себя называете? Винсенте? Давайте договоримся сразу, эти ваши глупости вы будете рассказывать кому-нибудь в другом месте! Я надеюсь на ваше благоразумие. И у меня нет никакого желания с вами тут сидеть несколько часов.»

«Так и отпустите меня, я к вам не напрашивался…»

«Вы еще шутите?! В первую очередь благоразумным вам следует быть для того, чтобы не подвергать опасности такую молодую и красивую женщину, как Маргарет Барча.»

От этой фразы тело Кента пронзил убийственный холод. Постепенно усиливалось понимание, что говорить правду или часть правды ему все же придется. Кент закурил сигарету и готов уже был начать рассказывать о том, что от него так хотел узнать Гиринг. Но тут признанию помешал какой-то гестаповец, который с вытаращенными глазами вбежал в комнату и стал рассказывать, что происходит в соседней камере. Гиринг внимательно слушал сбивчивый рассказ своего подчиненного, но при этом не отрывал взгляд также и от заключенного. По реакции Кента на экстраординарное сообщение Гиринг пытался понять, действительно ли Винсенте не понимает немецкую речь. Прибежавший немец кричал про то, что Маргарет упала в обморок, что тюремный врач пытается привести ее в чувство, что у него ничего не получается и что с этой женщиной надо срочно что-то делать. Свой страх за любимую, отчаянье и панику и даже тремор в руках, Кент ничем не выдал, внешне оставаясь совершенно спокойным и продолжая курить сигарету. Гиринг и прибежавший гестаповец на несколько минут вышли из комнаты. С Кентом остались Бемельбург и конвоир. Никаких вопросов, пока не было их начальника, гестаповцы не задавали. Кент докурил одну сигарету и сразу же потянулся за следующей. Потом Гиринг вернулся и спокойным голосом сообщил своим коллегам:

«А-а! Ничего страшного! Обычный женский обморок. Эта неженка вполне мужественно прошла по мрачным тюремным коридорам, но как только ее ввели в камеру, где она увидела кандалы и инструменты для пыток, она потеряла сознание.»

Кент безучастно продолжал курить и делал вид, что не понимает ни слова.

Тогда Гиринг распорядился: «Эй, переводчик, скажите этому чудаку, что его жена или подружка, не знаю, кем она ему там приходится, в обморочном состоянии. И что тюремный врач разрешил ему навестить бедняжку.»

Так Кена оказался в камере с Маргарет. И здесь действительно было, от чего упасть в обморок.

Через полчаса гестаповцы решили, что ведут себя слишком сентиментально по отношению к этой парочке, и опять разъединили их. Молодого человека отвели в такую же камеру, как та, в которой содержали испуганную Маргарет. Чувствовал он себя ужасно. Не столько оттого, что боялся пыток, сколько оттого, что его любимая женщина оказалась в тюрьме по его вине. Кент разглядывал жуткие стены, крюки и цепи и представлял, как тяжело все это видеть Блондинке. На следующий утро, когда за ним пришли конвоиры, чтобы отвести на допрос, Кент сам был на грани обморока.

Чтобы дело пошло быстрее, в комнату привели также и Маргарет, посадили в дальней угол и велели молчать. Гиринг начал допрос с марсельского периода. Он спрашивал, продолжал ли Винсенте Сьерра, или как его там по-настоящему зовут, свою разведывательную деятельность в Марселе. Кент ответил, что он не занимался разведывательной деятельностью в Марселе. Гиринг достал из папки несколько листков и аккуратно разложил их перед лицом арестованного. Документы были напечатаны на немецком языке, и Гиринг всем своим видом показывал, что Винсенте не следует больше притворяться, что он не понимает по-немецки. Винсенте с неподдельным интересом впился взглядом в бумаги, ему было очень важно знать, что известно про него в гестапо. По сути, это были протоколы допроса Михаила Макарова, работавшего под псевдонимом Хемниц и арестованного в Брюсселе одиннадцать месяцев назад. В них прямо было сказано, что президент акционерного общества «Симекско» не является гражданином Уругвая Винсенте Сьерра, на самом деле он резидент советской разведки с псевдонимом Кент. Хемниц-Макаров дал прямые показания, что все шифровки в Москву ему поступали от Кента.

– Меня оговорили, – все еще пытался сопротивляться Кент.

Гиринг дал какие-то распоряжения своему помощнику, и через несколько минут в комнату, где проходил допрос, привели одного из брюссельских связных. Кент узнал его, и вспомнил кличку – Боб. Этот связной успел проработать в резидентуре всего несколько дней. Вид у Боба был ужасный. Не было сомнений, что его долго и жестоко избивали, лицо связного представляло собой сплошной синяк.

– Вам знаком этот человек? – спросил Гиринг у Боба.

– Это Кент, маленький шеф брюссельской разведки.

«Это почему же маленький?» – даже немного обиделся Кент, но промолчал.

– А кто был большим шефом? – уточнил Гиринг.

– Адам Миклер, он же Жан Жильбер. Вся брюссельская, а затем парижская резидентура подчинялись ему.

Очевидно, по задумке Гиринга, вид Боба нес еще и психологическую функцию – устрашения. Вот что бывает с заключенными, которые не желают с первого дня сотрудничать с гестапо.

Маргарет, наконец, поняла, что на самом деле так крепко связывало ее Кента с Жильбером. Жан тоже советский разведчик! Кто бы мог подумать, у нее этого и в мыслях не было.

Затем назвали имя Мальвина и привели изможденную старуху с совершенно безумным взглядом. Её седые волосы спутались в колтуны, на лице были кровоподтеки, руки болтались как плети. Если бы Гиринг не произнес имя женщины вслух, даже Кент, возможно, не догадался бы, что это она. Мальвина была еще в более ужасном состоянии, чем Боб. Она не могла даже говорить. Ей просто показали Кента, и она прикрыла глаза.

Прошло несколько дней. Гиринг все еще был сдержан, относительно вежлив и не переходил к физическим истязаниям. Маргарет приводили на все допросы, но у нее никто ничего не спрашивал. При этом было заметно, что Гиринг едва скрывает негодование и его терпение может закончиться в любой момент. Кент делал вид, что не замечает раздражения гестаповца, и продолжал бубнить, что он уругвайский гражданин.

Примерно через неделю настроение начальника зондеркоманды в корне изменилось. Он выглядел как человек, узнавший что-то чрезвычайно важное и интересное. Гиринг, многозначительно ухмыляясь, протянул Кенту очередные два листка на немецком языке. Как чуть позже узнала Маргарет, это были протоколы допросов других заключенных. В первом был приведен дословный текст с заданием Центра о поездке резидента Кента в Прагу и в Берлин. Во втором – отчет разведчика под псевдонимом Кент об этих поездках. Из протоколов было понятно, что в Праге и в Берлине уже арестованы все те люди, с которыми Кент встречался. Разведчик, хотя до сих пор еще ни в чем не сознался, теперь окончательно понял, что никаких шансов справиться с этой ситуацией у него больше нет. И это действительно катастрофа, которая постигла и его, и знакомых ему людей. Кент обреченно потянулся за сигаретой. Гиринг любезно поставил перед ним бокал с коньяком, который Кент выпил практически залпом.

– Да, я занимался разведывательной работой в интересах Москвы, – выдавил из себя Кент и сам не узнал свой голос.

– Вот и правильно. Сотрудничество с нами может дать вам шанс избавить от страданий вашу любимую женщину – Маргарет Барча. У меня почти нет сомнений, что она ни в чем не виновата. Если не считать того, что влюбилась в вас без оглядки и не разглядела в вас большевистского шпиона.

– Она ни о чем не догадывалась! – покорно согласился Кент.

– Я ничего не знала! – громко подтвердила Маргарет.

– А, знаете, что, – радостно предложил Гиринг, – сегодня просто замечательный день! Мы с вами здорово продвинулись в наших разговорах. И теперь давайте немного погуляем. Свежий воздух нас взбодрит! А вам пора взбодриться. Жизнь не заканчивается после этих ваших откровений, как может вам показаться. У меня на вас свои планы. И это серьезные планы.

На прогулке, которая проходила в тюремном дворе, Кент передвигался еле-еле. Ноги были ватными и не слушались. И все-таки он решился задать мучавший его вопрос. Как удалось расшифровать сообщения в Москву? Ведь шифр был очень сложный, некоторые сообщения готовил сам Кент, а некоторые Хемниц-Макаров.

– Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Макаров у нас уже почти целый год. Свои шифры он сдал после нескольких допросов, а по ним мы смогли подобраться и к вашим шифровкам. Вы ведь их не меняли, даже оказавшись в Марселе, – попытался подловить его Гиринг.

– Я не пользовался передатчиком в Марселе. И ничего не шифровал, – настаивал Кент.

Маргарет плелась за ними сзади и вслушивалась в разговор.

– Как вы мне надоели своим упрямством. И, похоже, я скоро начну вам верить! Я знаете, что думаю? Но пока не готов утверждать! Возможно, что все материалы, которые вы в Марселе отдавали Жану Жильберу для Центра, никуда не передавались и были просто выброшены. Да! Или, если он их все-таки передавал в Центр, то исключительно от своего имени.

– Жан один из самых ничтожных людей, с которыми мне приходилось иметь дело в разведке…

Допросы продолжались целую неделю. Кент ухитрился не назвать своего настоящего имени, а Гирингу это было не слишком важно. Кент многократно повторил, что сотрудники «Симекско» и «Симекс» никакого отношения к разведке не имели и даже не подозревали, что под носом у них кипит важная информационная работа в интересах Советского Союза. И все они – просто хорошие люди, никак не связанные с разведкой. И Маргарет.

В начале второй недели Кенту разрешили остаться с Маргарет наедине. Свидание было коротким. Маргарет успела шепнуть Винсенте, что из разговора надзирателей она поняла: их в ближайшие дни повезут в Берлин.

– Меня-то понятно, мне пришлось сознаться, что я советский разведчик, – недоумевал Винсенте. – А тебя-то зачем? Они же обещали тебя отпустить!

– Обещали! Но, скорее всего, не собираются выполнять своих обещаний. И будут таскать меня вслед за тобой по тюрьмам… Им нравится вести допросы в моем присутствии!

Вечером того же дня Кент в очередной раз спросил Гиринга, когда отпустят Маргарет.

– Ваш визит в Берлин, раз уж вы про него узнали, будет коротким, – пояснил Гиринг. – Дело Шульце-Бойзена в общих чертах окончено. Остались мелкие детали и формальности. Я предложил вашей Маргарет остаться в Бельгии и подождать вашего возвращения из Берлина в одной из бельгийских тюрем. Она отказалась. Сама! Сказала, раз уж мы не хотим освободить ее совсем, она лучше поедет вместе с вами в Берлин.

– Так почему вы не хотите освободить ее совсем, вы же знаете, она ни в чем не виновата?

– Знаем! – усмехнулся Гиринг. – Только какое это имеет значение: виновата – не виновата. Пока она у нас, с вами будет легче договариваться. А нам ведь есть еще о чем договариваться, правда?

По дороге в Берлин Кента посадили на заднее сиденье рядом с Маргарет. Третьим вместе с арестованными уселся охранник. Маргарет устало положила голову на плечо любимого мужчины и дремала. Сейчас ей было достаточно только того, что они оба до сих пор живы. А Кент размышлял о том, какая участь ждет их в берлинском гестапо. Все прогнозы по развитию ситуации заканчивались примерно одинаково – расстрел. В худшем случае после жестоких пыток, в лучшем – сразу расстрел. В лучшем случае – расстреляют только его. В худшем – Маргарет тоже. Выбор был не слишком велик.

Берлинское гестапо размещалось на Принц-Альбрехт -Штрассе, 8, в здании, где прежде была Академия художеств. Маргарет сначала оставили в вестибюле, а часом позже увезли в женскую тюрьму, на Александр-плац. Кента почти сразу заковали в наручники и препроводили в камеру в подвале. На какое-то время его оставили в покое. Днем руки в наручниках были за спиной, ночью наручники на минуту открывали, чтобы сковать ими руки спереди. По этим нехитрым признакам узники гестапо, возможно, и определяли, что закончился день и началась ночь. В одиночной камере все время горел свет. Спать было невозможно не только из-за света, но и из-за вони и жуткого перевозбуждения, которое после приезда в Берлин ни на минуту не покидало молодого мужчину. Он так и не понял, спал ли он, дремал или это было какое-то другое состояние.

В какой-то из дней наручники ненадолго сняли. Разрешили сходить в туалет, умыться и позавтракать. Сразу после завтрака повели на допрос. В коридоре гестапо то ли случайно, то ли преднамеренно мимо него провели арестанта, в котором нетрудно было узнать Харро Шульце-Бойзена. Кент и Харро встретились на мгновенье взглядами, но тут же отвели глаза и пошли каждый своей дорогой.

«Вот и встретились!» – с горечью подумал Кент, вспомнив обещание Харро о скорой встрече хороших людей.

В кабинете, куда привели Кента, было накурено и находилось довольно много гестаповцев. Все они сидели за столом в центре кабинета. Допрос велунтер-штурмбанфюрер Штрюбинг. Какие-то отдельные вопросы задавали некто Панцингер и Ортман. Но главным из присутствующих, вне всякого сомнения, был шеф гестапо Мюллер. Штрюбинг доложил собравшимся, что Кент – советский разведчик, действующий на территории Бельгии. Что этот человек жил по поддельным документам на имя Винсенте Сьерра и создал в Брюсселе акционерное общество. Кент передавал в Москву зашифрованную информацию о продвижении германских войск по Европе, об объемах армейских заказов на обмундирование и амуницию. Штрюбинг в своем докладе рассказал и том, что Кент по заданию советской разведки ездил в Прагу и в Берлин, где установил связь с местными агентами большевистского режима. Мюллер внимательно слушал Штрюбинга и вдруг закачал головой и возмутился:

– Позор! Какой позор! Он же мальчишка! Сколько ему лет? Двадцать девять? А где была наша разведка, когда этот сопляк зарабатывал огромные деньжищи на поставках товаров для германской армии? Дожили! Под самым вашим носом…

Раздосадованный Мюллер скорчил недовольную гримасу и вышел из кабинета, демонстративно хлопнув дверью.

После небольшой паузы в комнату для допросов ввели Маргарет. Она была закована в наручники. Если бы не эта досадная деталь, можно было бы подумать, что это адвокатесса Кента, которой надлежит следить за процедурой допроса. На этот раз ее даже посадили за стол рядом с Кентом. Штрюбинг продолжил допрос. Демонстрируя полное спокойствие, несмотря на только что полученную выволочку от шефа, унтер-штурмбанфюрер разложил у края стола несколько фотографий и спросил, обращаясь к Кенту:

– Кого из этих людей вы знаете?

– Никого, – ответил Кент, взглянув на фото. Из веера снимков он узнал только Харро Шульце-Бойзена и Либертас.

– И никогда никого из них не встречали? Даже случайно? На улице, например?

– Никого из них я не помню, – твердым голосом ответил Кент.

Штрюбинг подошел к двери кабинета, отдал какие-то распоряжения, и через несколько минут в кабинет ввели женщину неопределенного возраста в рваной одежде.

– Известна ли вам эта женщина? – спокойным голосом спросил Ортман. – Посмотрите внимательно!

Кент уверенно ответил:

– Нет. Я никогда ее не видел.

– Это Ильзе Штебе! – подсказал Ортман. – Разве не с ней вы должны были встретиться в Берлине?

– Да. Мы должны были встретиться с женщиной по имени Ильзе Штебе. Но… мы так и не встретились. Ильзе куда-то уехала, кажется, в Дрезден, – объяснил Кент.

– Фройляйн Штебе, вы подтверждаете слова этого человека? Вам известно его имя или кто он? – поинтересовался Панцингер.

– Нет, я ничего о нем не знаю и никогда с ним не встречалась! Вижу его впервые, – спокойно и с достоинством ответила Ильзе.

После этого Ильзе Штебе увели.

Допрос длился часа два. При этом никаких новых вопросов, кроме тех, на которые Кент уже отвечал Гирингу, в этот день ему больше не задавали. Зато Маргарет стало гораздо понятнее, чем на самом деле занимался мужчина, которого она считала самым близким для себя человеком.

На следующий день Ортман снова вызвал Кента. И опять привели Маргарет и посадили рядом. Разговор был посвящен семейной паре Шульце-Бойзенов. На этот раз Кент почти сразу признался, что был в гостях у Либертас и Харро, но что они просто познакомились, не более того.

– Как, и у вас не было с ними сексуальных отношений? – ехидно полюбопытствовал Ортман, взглянув заодно и на Маргарет, чтобы посмотреть, какую реакцию произведут его слова.

На лице Маргарет легко читалось недоумение пополам с возмущением.

– Да вы что! – искренне изумился разведчик. – Они очень милая пара, очень интеллигентные люди. Я был у Харро и Либертас дома всего один раз. Кофе попили и все. Очень вкусный был кофе… Настоящий! Помнишь, Маргарет, я тебе о них рассказывал, когда вернулся из Дойче Банка?

– Да, помню про кофе! И про Дойче Банк рассказывал! – охотно подтвердила Маргарет.

– Вам не повезло! – поделился своими выводами Ортман. – Это крайне распущенная в сексуальном плане семья. Какие оргии они устраивали со своими гостями! А Либертас вообще дамочка без комплексов.

Ортман кинул на стол перед Кентом и Маргарет несколько фотографий обнаженной Либертас.

– Хороша! Вот в таком виде она и принимала гостей.

– Меня она принимала в нормальном виде. В одежде. И произвела впечатление умной и вполне интеллигентной женщины, – счел необходимым уточнить Кент.

– Сейчас уже не имеет никакого значения, в каком именно виде она вас принимала. Это ничего не решает. Вчера завершился судебный процесс по делу этой парочки. Приговор вынесен. На днях их расстреляют, – злорадно объявил Ортман и позвал охранника, стоявшего за дверью кабинета. – Уведите арестованных!

На допросах, которые продолжались несколько следующих дней, Ортман расспрашивал Кента о муже и жене Воячек, с которыми советский разведчик должен был встретиться, но так и не встретился в Праге. Из вопросов гестаповца стало понятно, что Воячеки еще живы и дело по ним не закончено. Кента это удивило, ведь Воячеков арестовали в Праге больше года назад.

Пребывание в берлинском отделе гестапо растянулось на целый месяц. Условия содержания оказались вполне терпимыми. Самым тяжелым было практически постоянное ношение наручников. С остальным нетрудно было смириться. Давали еду и питье, снабжали сигаретами, приносили для чтения немецкие книги и журналы. Кента изредка водили на допросы, и он подробно рассказывал обо всем, что у него спрашивали. Вопросы касались только работы резидентуры в Бельгии и в Марселе. Его жизнь, предшествующая легализации в Европе под чужим именем, никого не интересовала.

Приближались Рождество и Новый год. В последних числах декабря Штрюбинг объявил Кенту, что его и Маргарет скоро отправят в Париж.

Кенту надели на ноги кандалы и вывели из тюрьмы. На улице посадили в автомобиль на заднее сиденье. Через несколько минут рядом с ним уже сидела Маргарет. Кроме арестантов и водителя в машину сели еще два конвоира: мужчина занял переднее сиденье, женщина – место слева от Маргарет. Маргарет тоже была в наручниках и кандалах. Но это никак не отражалось на ее радостном настроении:

– Нас везут в Париж? Винсенте! Мне кажется, это хороший знак! Это просто замечательно! Ты правильно сделал, что согласился с ними сотрудничать. Это наш единственный шанс. Меня уже совершенно точно отпустят. И я смогу увидеть Рене. Неужели весь этот кошмар когда-нибудь закончится? Скажи, он ведь скоро закончится? – радостно щебетала Маргарет.

– Да, я надеюсь, что скоро, – ответил Кент, не решаясь признаться любимой Маргарет, что он не решил еще окончательно, будет ли сотрудничать с гестапо.

Не обращая особо внимания на конвоиров, Кент попытался объяснить Маргарет, что и как, собственно, произошло с тех пор, как они не встречались на допросах.

Оказывается, еще в конце ноября Кента вызвали в кабинет Мюллера. Там присутствовали также Ортмана и Панцингер.

Мюллер не скрывал негодования: «Что ж, мы давненько пытались найти московских шпионов, которые вели радиопередачи из Европы. Наша доблестная зондеркоманда «Красная капелла» не зря ела свой хлеб. Мы очень успешно поработали: разведка, внедрение в эти группы своих людей, радиоперехват. И вот результат – были задержаны почти все пособники большевизма в Праге, Берлине, Брюсселе. Не хватало всего одного маленького звена. Знаете, какого? Знаете! Собственно, ради этого самого звена мы тут с вами и нянчились столько времени. А вы все строили из себя ангела. А мы терпели… И, как это часто бывает, терпение наше, наконец, вознаграждено! Мы буквально несколько часов назад получили одно любопытное сообщение. От господина Гиринга. Из Брюсселя. Вы помните господина Гиринга?

Мюллер протянул арестованному лист бумаги – рапорт за подписью Гиринга о задержании парижского резидента советской разведки Жана Жильбера. В документе назывались не только псевдоним разведчика, не только его вымышленные имена Отто, Адам Миклер и Жан Жильбер, но и подлинное имя – Леопольд Треппер.

Кент тогда только и смог сказать, что: «… Я не знал, что он Леопольд Треппер, правда, не знал!»

Мюллер был настроен благодушно: «Возможно! Мы тоже многого не знали, но теперь знаем все! Читайте дальше!

Дальше из рапорта следовало, что задержанный Жан Жильбер предложил гестапо сотрудничество по дезинформации советской разведки.

Мюллер распорядился, указывая на Кента: «Уведите его в камеру! Пусть до него дойдет, что дальнейшее молчание совершенно бесполезно. Нам и так известно все. И теперь мы без труда выясним оставшиеся детали. Тут очень важно, кто первый нам успеет их сообщить: Кент или Жан Жильбер.»

Когда его в тот день привели в камеру, он действительно осознал окончательно и бесповоротно – это полный провал. Без вариантов. Можно ли во всей этой безнадежной ситуации найти хоть какие-то плюсы? Да. Ему не придется никого выдавать гестаповцам. Они и так всех задержали и все про всех знают. Вот, пожалуй, и все плюсы. Об остальном даже страшно думать.

Единственное условие, которое выдвинули гестаповцы – Кент должен присоединиться к радиоигре с Москвой, которую там затеяли при участии Жана Жильбера.

«Я в курсе, что последнее время вы с месье Жильбером, мягко говоря, не ладили, – посочувствовал ему Штрюбинг, – ничего страшного! Вы не будете с ним даже встречаться. Вы просто будете так же, как и он, как и его радист Лео Гросс, участвовать в радиоигре. Поверьте, это единственный шанс для вас сохранить жизнь. Вашу и жизнь Маргарет. Другим арестованным мы таких предложений не делаем. Все они будут расстреляны уже до нового года.»

По сути, Кенту не пришлось давать никакого ответа: ни устного, ни письменного. В гестапо все решили за него.

Автомобиль с Маргарет и Кентом приехал, наконец, на вокзал, и арестантов завели в купе поезда. Конвоиры ехали вместе с ними и после того, как состав тронулся с места, с арестованных сняли кандалы. Ночью поезд прибыл в Париж.

Кента и Маргарет вывели из вагона, их встречали гестаповцы. Арестованных посадили в автомобиль и привезли во французскую тюрьму Френ. Как обычные заключенные они подверглись довольно длительной процедуре регистрации. Их раздели, помыли, а после этого развели по разным отделениям тюрьмы – мужскому и женскому и посадили в одиночные камеры. Все меньше оставалось надежды, что Маргарет будет отпущена на свободу. Тюрьма Френ была еще хуже, чем берлинское гестапо. Здесь была не только ужасная камера, но и отвратительные помои вместо еды, и отвратительное отношение тюремщиков к заключенным, и еще более отвратительные режущие в кровь кожу наручники. Кента опять угнетало не столько то, что он оказался в таких жутких условиях, сколько то, что в этой же тюрьме находится обманутая гестапо Маргарет. И что ему, похоже, все-таки придется принять условия гитлеровцев и присоединиться к радиоигре. В отличие от Жана Жильбера, который сам никогда не шифровал передаваемую информацию, а пользовался услугами радиста, Кент мог попытаться вставить в шифровку условные знаки, которые подскажут ГРУ, что передатчик работает под контролем врага. Вот если бы удалось использовать эти средства, тогда можно будет сделать вид, что он готов сотрудничать с немецкой контрразведкой. К тому же, рассуждал Кент, если он откажется, его и Маргарет расстреляют, а Жан Жильбер все равно будет проводить радиоигру с Центром. И в этом случае никто не сообщит в ГРУ, что передается дезинформация.

В тюрьму Френ к Кенту приехал Гиринг. Он теперь находился в Париже, был настроен благодушно и пообещал, что постарается улучшить условия содержания и для Кента, и для Маргарет. Не исключил даже, что они оба будут в самое ближайшее время будут переведены в отдельные апартаменты в здании зондеркоманды в Париже на улице де Соссэ.

Гиринг ходил теперь с обмотанным бинтом горлом и имел крайне нездоровый вид. Похоже, что, пока они не виделись с Кентом, Гиринга одолела какая-то серьезная болезнь.

– Я больше не верю ни одному вашему слову! – возмущенного Кента переполняли эмоции. – Вы обещали освободить Маргарет, а она по-прежнему в тюрьме…

– Я ничего вам не обещал. Это коллеги из Берлина любят давать разные обещания. С них и спрашивайте!

– Я не буду играть в ваши игры, зачем вам я? Разве недостаточно Жильбера? Или это вранье, что он согласился с вами сотрудничать?

– Месье Жильбер – умнейший человек. Талантливейший комбинатор! Оказавшись в гестапо, он не только сам предложил мне сотрудничество, а еще и придумал, как сыграть красивейшую партию с Москвой!

– И замечательно! Вы не объяснили мне, зачем вам нужен я, когда у вас есть такой замечательный и талантливый комбинатор.

– На всякий случай. Хорошая партия требует запасного игрока. Вы будете в запасе. Даже в этом я иду вам навстречу! И знаете, что еще придумал умный Жан Жильбер? На тот случай, если вы наотрез откажетесь?

– И что же он такое придумал? – не сомневаясь в подвохе, поинтересовался Кент.

– До своего ареста он успел передать в Центр информацию о том, что вас в Марселе арестовали.

– Какой молодец!

– После этого, когда Жан Жильбер уже вступил в радиоигру с Москвой, он сообщил в Центр, что вы держались мужественно, никаких доказательств относительно вашей деятельности гестапо предъявить вам не смогло, и… вас отпустили.

– Как интересно! И что? Москва поверила?

– Да. И теперь вы якобы восстанавливаете сеть в Марселе. Связались с активистами французского Сопротивления. Ваш связной в Париже – Золя. При этом Золя – действительно активный участник Сопротивления и не подозревает, что участвует в радиоигре гестапо. Вы просите у Центра новые шифры для радиопередач.

– Замечательно! Что дальше?

– Но Москва не знает, что мы арестовали также и Жана Жильбера. Поэтому тот получил из Москвы шифровку, которая предназначена лично для вас. Это означает – ура! ГРУ по-прежнему не подозревает, что радиопередачи контролируются гестапо! Вам интересно, что в ней? В этой шифровке?

– Очень, – искренне признался Кент.

Гиринг протянул листок, в котором было написано: «Поздравляем с Днем Красной армии! Желаем здоровья и успехов. Ваши родители эвакуированы из Ленинграда».

У разведчика сжалось сердце: «Боже мой! Его родители! Папа, мама… Как они? Они живы! Куда их эвакуировали? Что им сказали про их сына? Как бы он хотел сейчас оказаться рядом с ними. Что будет с ними, если их сын будет считаться предателем?»

Кент вернул листок Гирингу.

– Поймите, Кент! Если вы откажетесь, Жильбер будет работать и от своего имени, и от вашего. Если вы боитесь последующего возмездия Москвы, оно будет в любом случае: согласитесь вы или откажетесь. Вы уже исчерпали свой лимит ошибок. Смиритесь с этим и просто живите.

– Разве можно сейчас просто жить? В моем положении? – с горечью усмехнулся Кент.

– Все в этом мире относительно. Возможно, вас это удивит – но ваше положение намного лучше, чем мое. Врачи нашли у меня рак горла. И мне осталось жить несколько месяцев, максимум год. Причем все оставшееся время – в страшных мучениях. А вы можете прожить еще длинную и вполне счастливую жизнь. И прожить ее, например, с вашей красавицей Маргарет. Она действительно очень хороша! Представляю, как она выглядела на свободе. Я и сам был бы не против приударить за этой вдовушкой. Как мужчина я вас понимаю… Соглашайтесь!

– Что я должен буду делать?

– Пока ничего. Я же говорю – вы в запасе. Отдохните немного, у вас были тяжелые переезды. Вы запасной игрок.

– Я могу подумать?

– А я за вас уже подумал. Жизнь – такая замечательная штука, так обидно с ней расставаться!

Кента увезли в тюрьму Френ и оставили в покое почти на четыре месяца. В такой же одиночной камере в женском отделении тюрьмы томилась Маргарет. Узникам мрачной тюрьмы было совершенно неизвестно, что происходит за ее стенами: во Франции, в Советском Союзе, в мире. Может быть, война уже близится к концу? И кто побеждает в этой войне, тоже неизвестно!

В самом начале лета 1943 года доведенный до отчаянья неизвестностью Кент принял решение объявить немцам о желании сотрудничать. Чтобы самому не считать себя предателем, он сформулировал вполне убедительное оправдание – при первой же возможности он сообщит в Центр, что передает дезинформацию.

Передав через надзирателя свое решение Гирингу, Кент был перевезен из тюрьмы Френ в парижское здание зондеркоманды на улицу Соссэ. Ненавистные наручники были сняты, Кента заперли в проходной комнате.

– Что с Маргарет? – был первый вопрос Кента, когда в эту комнату вошел Карл Гиринг.

– С ней все в порядке, она в тюрьме Френ, – спокойно ответил Гиринг.

– Что нужно, чтобы ее перевели сюда?

– Здесь нет подходящих помещений. Но я что-нибудь придумаю. Вы скоро встретитесь с ней. Но пока это будут кратковременные встречи.

Через три дня Карл Гиринг привел в комнату на улице Соссэ Маргарет.

Она вошла и довольно отстраненно посмотрела на Кента. Гиринг оставил их наедине. Кент хотел броситься к ней и обнять, но от Маргарет веяло таким холодом, что он замер, опустился перед ней на колени и стал целовать ей руки.

– Прости, прости, любимая!

Маргарет безучастно смотрела на Кента. На ней было выцветшее серое платье с затхлым запахом. Женщина заметно похудела. Под глазами образовались глубокие темные круги. На запястьях проступали сине-коричневые полосы от постоянного ношения наручников.

– Родная, любимая! Я не знаю, что мне сказать тебе. Я так виноват перед тобой, что втянул тебя в эту ужасную историю. Но я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы тебя перевели из тюрьмы. Я согласился работать с Гирингом. Пусть мне придется продать душу дьяволу, предать кого угодно, но только не тебя.

– Наверное, наша предыдущая жизнь была слишком легковесной, и мы вынуждены теперь страдать, – Маргарет с трудом выдавила из себя первые слова. Она помогла подняться Кенту с колен, и они сели рядышком на кровати. Какое-то время оба молчали. За четыре месяца, что они не виделись, каждый из них пережил так много, что никакие слова не могли бы объяснить страх одиночества, отчаянья и неизвестности.

– Хорошо, что мы оба живы! – тихо сказала Маргарет.

– Тебе что-нибудь известно про Рене? – осторожно спросил Кент.

– Да. Он в пансионате. У меня была недавно очная ставка с Жюлем Жаспаром, он рассказал, что все это время заботился о моем мальчике.

– Жюль тоже арестован?

– Да. И тоже содержится в тюрьме Френ. Его обвиняют в пособничестве советским шпионам.

– Но он никогда никакого отношения не имел к разведке! – возмутился Кент.

– И жену его арестовали, и адвоката, у которого я жила несколько дней, когда приехала в Марсель.

– Какой кошмар! Эти люди ни в чем не виноваты. Кроме разве того, что это очень порядочные и добрые люди.

– Ты знаешь… Я перестала чувствовать этот ужас. Я отношусь ко всему как бы со стороны. Не ищу логики, не жду справедливости. Когда умер мой муж Эрнест, я совершенно серьезно собиралась поставить на своей жизни крест, мне не хотелось жить! Может быть, это наказание за то, что я не сохранила ему верность и позволила себе новую любовь?

– Не говори такую чушь! Маргарет! Не смей. Жизнь у всех одна! Не будет ни рая, ни встречи на небесах! Увы! Не обольщайся! Меня ты точно там не встретишь. Я атеист! Ты имела полное право на то, чтобы любить меня и быть любимой! И все еще наладится. Надо обязательно верить, изо всех сил. Нет, ни в бога, ни Деве Марии твоей заступнице, а в силу человеческого характера и в благосклонность судьбы. Иногда она бывает такой щедрой – мы же встретились друг с другом, мы до сих пор вместе и, обрати внимание несмотря на то, что нам довелось пережить, до сих пор живы!

– Ты сам-то веришь? – горько усмехнулась женщина.

– Если честно, я верю в то, что эта страшная война рано или поздно кончится. Ты обязательно будешь жить на свободе. Вместе с Рене. У тебя все будет хорошо! А дальше… про себя мои прогнозы менее оптимистичны. Я как-то слишком завяз во всем этом и не знаю, какое чудо должно произойти, чтобы мне из этого дерьма выбраться.

– Если с тобой что-нибудь случится, это будет для меня самым страшным ударом в жизни! Если ты меня любишь, ты обязан жить и стремиться на свободу.

– Буду стремиться!

Первое свидание после долгой разлуки закончилось. Маргарет увели. Но с тех пор ее стали привозить один-два раза в неделю на два часа. Маргарет и Кент вместе обедали, разговаривали. Потом женщину увозили в тюрьму Френ, а Кент оставался с таинственным незнакомцем за стенкой. Впрочем, он давно уже догадался, что этим арестантом был Жан Жильбер. Обида и злость друг на друга у двух бывших резидентов советской разведки была настолько велика, что ни в какие разговоры они не вступали. Хотя, наверное, могли. Просто оба делали вид, что не догадываются о своем соседстве.

Примерно раз в неделю Гиринг приносил Кенту информацию для составления шифровок в Москву. Гиринг не расставался с бокалом коньяка и изредка прихлебывал из него, видимо, заглушая боль в горле. Кент не скупился на советы, как сделать передаваемую информацию более правдоподобной. Часть его рекомендаций принималась, и это позволяло построить фразы доклада так, чтобы посеять сомнения именно в правдоподобности передаваемого. Насколько это получалось, было непонятно. Иногда Гиринг заходил в комнату Отто. Но чем они там занимались и о чем говорили, было неизвестно. Однажды Кента вызвали к Гирингу. Конвоир провел Кента мимо кабинета шефа парижской зондеркоманды и завел в соседнюю комнату, где обычно находился адъютант.

– Я позвал вас, чтобы попрощаться, – Карл Гиринг встал навстречу заключенному и предложил ему бокал коньяка. Сам он чуть ли не каждую минуту делал маленькие глотки из своего бокала и продолжал говорить почти шепотом. – Моя болезнь вступила в ту стадию, когда я не могу оставаться на службе. В Париж прибыл новый начальник зондеркоманды – криминальный советник гауптштурмфюрер СС Хейнц Паннвиц. Сегодня я вас познакомлю. Поверьте, вы с самого начала были мне симпатичны, не знаю почему, и я сделал все, чтобы сохранить вашу жизнь. Это, наверное, издержки профессии. Мы разоблачаем шпионов. Впрочем, у меня за время работы в гестапо и до вас был один случай, когда арестованный государственный преступник вызывал у меня симпатию. Этим человеком был Эрнест Тельман. Вы, наверное, слышали про него? Я принимал участие в его задержании, вел многочасовые допросы, а потом отправил этого человека на казнь. Это был мой враг и враг Германии. Но я уважал такого врага!

Гиринг и Кент пошли в соседний кабинет. Там сидел молодой гестаповец, который даже не привстал при появлении старшего по возрасту коллеги.

– Хайль Гитлер! – поприветствовал Паннвица остатками своего голоса Гиринг.

– Хайль Гитлер! – без энтузиазма ответил Паннвиц и только теперь встал.

– Герр Паннвиц, вот это бывший резидент советской разведки Кент. Номер два в нашей радиоигре.

«Даже здесь я номер два», – в очередной раз горько усмехнулся Кент. Паннвиц без всякого интереса окинул Кента взглядом с головы до ног.

– Спасибо, пусть идет. Я потом с ним поговорю.

На улице Соссэ Гиринг больше не появлялся. Жана Жильбера из соседней комнаты куда-то переселили. Гауптштурмфюрер СС Хейнц Паннвиц к Кенту никакого интереса не проявлял. Раз в неделю его по-прежнему водили к радистам, и они шифровали малозначительную информацию. Многое изменилось в один из июльских дней 1943 года.

Паннвиц сам зашел в комнату к Кенту.

– Как поживаете, Кент? Как настроение?

– Вы интересуетесь моим настроением? Что бы это значило? К чему бы это? – без энтузиазма отозвался Кент.

– Это значило, что раньше вы были номером два, а сейчас стали номером один. Вот и все.

– Что-то случилось с Жаном? Он жив?

– К сожалению, да. И, о чем я сожалею еще больше, очень неплохо себя чувствует!

– Только Жан может себя прекрасно чувствовать, находясь под арестом в гестапо. Ничего не скажешь, уникальный человек мой бывший коллега.

– В том-то и дело, дружище, что он больше не находится в гестапо!

– Вы что, его отпустили? – не поверил Кент.

– Мы его упустили…

– Это как?

– Эта редкая сволочь – сбежала! И меня не отдали под трибунал только потому, что вас двое. И радиоигра будет продолжена. Вы умеете хранить тайны, Кент? – не дожидаясь ответа, Хейнц Паннвиц продолжил. – Впрочем, если вы полный идиот и попытаетесь скомпрометировать меня, вас никто не услышит. А услышат – не поверят. Его побег я в рапорте Мюллеру представил как тщательно спланированную акцию по внедрению Жана Жильбера во французское движение Сопротивления.

– Как же он смог сбежать из гестапо? – искренне удивился Кент.

– Месье Жильбер в своем роде виртуоз. Это я понял, внимательно изучая материалы его дела. Он стольких людей вовлек в свою резидентуру! Причем многие из них даже не догадывались, что работают на разведку Советского Союза. Особенно меня повеселило то, что среди завербованных были эмигранты из царской России, каждой клеточкой своей души ненавидящие большевистский режим. Верх цинизма! А какими деньгами он ворочал! Как красиво он это делал! На содержание одних и тех же информаторов он брал деньги со всех: и из Москвы, и из Бельгии, и из парижского «Симекса». При этом некоторым из этих информаторов ничего не платил – с ним работали либо от непонимания, что эта информация представляет ценность, либо за идею.

– Что-то такое я предполагал. И если бы не он, может быть, я бы здесь у вас сейчас и не находился!

– Мы бы вас обязательно поймали, не питайте лишних иллюзий. С ним или без него! Неотвратимость наказания – вы что-нибудь про это слышали,

– Так все-таки, как он сбежал? Если не секрет…

– Конечно, секрет. Но вам я могу рассказать. Мы перевели его в наше новое здание на улице Курсель. Жан вел себя прилично. Ему даже разрешили прогулки по Парижу в сопровождении наших людей. Для встреч с новыми информаторами. И мы давали ему возможность контактировать с активистами французского Сопротивления. Мы не трогали этих людей, чтобы и дальше узнавать об их планах и контролировать ситуацию. Игра была очень сложной, и Жан в очередной раз нас переиграл. Те, кто его сопровождал, конечно, полные придурки, упустили его. Короче, он сбежал на очередной прогулке. Зашел в какой-то магазинчик, охранники развесили уши, засмотрелись на молоденьких француженок. И прощай, Жильбер! Да, это было бы смешно, когда бы не было так грустно!

– Примите мои соболезнования по этому поводу, – съехидничал Кент.

– Не злорадствуйте! Вам опять из-за этого придется страдать. Мы планировали и для вас некоторое смягчение режима. Теперь об этом не может быть и речи.

– Спасибо дорогому Жану!

– Все плохо, но не безнадежно плохо. Я распорядился, чтобы вас завтра-послезавтра перевели на улицу Курсель. У вас там будет отдельная комната со всеми удобствами. Со своей ванной и туалетом. Практически пансионат.

– Что будет с Маргарет? Теперь-то вы ее отпустите?

– Нет. Теперь мы тем более не можем ее отпустить. Вы же сами понимаете, что заставить вас безоговорочно подчиняться мы можем только через эту женщину. Но, если захотите, мы могли бы сделать так, чтобы она жила вместе с вами, в одной комнате… Надеюсь, вы этого хотите?

– Конечно, хочу! Лучше бы она жила на свободе. Но если выбирать между тюрьмой и, чтобы мы были вместе, без сомнения – я хочу жить с ней!

– Вот и славно! Вот и договорились!

Через несколько дней Кента перевезли на улицу Курсель. И туда же доставили Маргарет. На этот раз, вырвавшись из тюрьмы в относительно человеческие условия, Маргарет чувствовала себя намного лучше, чем при их последней встрече.

Начался новый этап в их совместной жизни. Они опять почти все время проводили вместе, в своей новой комнате. Они вместе ели, вместе спали. Читали книги. Много курили. Их выпускали погулять в скверик рядом со зданием зондеркоманды. Правда, этот скверик ограждал высокий забор, находящийся под тотальной охраной, и прогулки всегда проходили в сопровождении охранников. Раз в неделю, не чаще, Паннвиц приглашал Кента на сеансы радиоигры, все остальное время, парочка никого не интересовала. И они опять чувствовали себя почти счастливыми, смирившись с такими необычными условиями своей семейной жизни.

Как-то Паннвиц в неурочный час зашел к Кенту и попросил следовать за ним. Вместо кабинета, откуда обычно велись радиопередачи, Паннвиц вывел Кента на улицу. Охранник удерживал какого-то мальчика лет пяти.

– Вам знаком этот ребенок? – без предисловий поинтересовался Хейнц Паннвиц.

– Нет, – честно ответил Кент.

– Это может быть сын Жана Жильбера? Посмотрите, он ведь очень похож на Леопольда Треппера, – уточнил криминальный советник.

– Я никогда не видел этого мальчика. Да, я знаю жену Жана Анну. Я лично провожал ее с детьми в советское посольство. Но его дети намного старше и уехали в Москву. Это не его ребенок!

– Это сын Джорджии де Винтер. Французской любовницы Треппера.

– Возможно. Только я с ней не знаком. Про сына тоже ничего не знаю.

– Мы попытаемся через мальчишку выйти на Треппера.

– Если вас интересует мое мнение, Жан или Адам, да хоть и Леопольд Треппер не тот отец, который будет рисковать жизнью или пытаться спасти своего незаконнорожденного ребенка. Отпустите мальчика!

– Вот уж, нет. Жан, может быть, и не будет. А вот мать этого сорванца – Джорджия де Винтер обязательно попадется на крючок. А через нее мы выйдем и на Жильбера.

– Не думаю. Нет, мать-то, может быть, вы и поймаете, мать придет за мальчиком! А вот Жан Жильбер… Нисколько не сомневаюсь, ни за мальчиком, ни за любимой когда-то женщиной он не придет. Помяните мои слова и не тратьте понапрасну силы.

– Наверное, вы правы. Но пока это единственный наш шанс. Будет другой, отпустим ребенка. Пока пусть остается у нас.

Радиоигра продолжалась. Золя оставался на свободе и не подозревал, что информация, которую ему передают от Кента, стряпается в гестапо. Создалась такая по сути своей нелепая ситуация, когда передаваемая информация уже ни для кого не имела никакого смысла. Всем участвующим в этом важен был только сам факт игры. Хейнцу Паннвицу стало известно, что Жан Жильбер, оказавшись на свободе, сумел выйти на связь с Москвой и объявить о том, что вся резидентура арестована, а из Парижа ведется радиоигра. При этом доложить своему начальству, что идея радиоигры себя скомпрометировала, Хейнц Паннвиц никак не решался. Для него это было бы полным крахом карьеры. И продолжал делать вид, что ситуация находится под его контролем. Кент больше не сомневался, что все, что он передает в Центр, там воспринимают как дезинформацию. Таким образом, все действительно превратилось в игру, где у каждого был свой интерес, и все тянули время.

Во французскую столицу к Кенту иногда все-таки доходили вести с Восточного фронта. Стало известно про разгром фашистских войск на всех стратегических направлениях. Август 1943-го принес новости из Сталинграда. Активно велись переговоры об открытии второго фронта. В день, когда Кент вспомнил про свое тридцатилетие, – 7 ноября 1943 года советские войска освободили Киев. В Европе стремительно росло число людей, сомневающихся в том, что гитлеровская Германия когда-нибудь одержит победу над Советским Союзом.

Радиоигра из Парижа, в которой все игроки имели свой интерес, продолжалась. Продолжалась и совместная семейная жизнь Маргарет и Кента. Пусть он был человеком с секретным прошлым, это нисколько не мешало им наслаждаться любовью. И, наблюдая за ними со стороны, когда они вдвоем находились в своей милой, по-домашнему уютно обставленной комнатке на улице Курсель, можно было подумать, что нет никакой войны. Что здесь живет любящая семейная пара, муж в которой по каким-то причинам ходит на работу только один раз в неделю и только на один час. При этом одежду и обувь для семейной пары покупают «соседи». Это же «соседи» отдают их вещи в стирку или в ремонт. Еду готовит гестаповский повар, а в комнате убирает миловидная горничная. К Кенту и Маргарет даже изредка приходили гости. Секретарша Паннвица фройляйн Кемпа советовалась с Маргарет, какую сделать прическу, как эффектнее накрасить губы, какое платье надеть, чтобы произвести нужное впечатление на шефа. Иногда заходил радист Ленц. Можно было выпить по бокалу вина и выкурить по хорошей сигаре. Поиграть в шахматы, в карты. Последнее время даже Паннвиц повадился в гости к Кенту и Маргарет. Он рассказывал о последних событиях в Париже, во Франции, в Германии и даже в Советском Союзе. Разумеется, в своеобразной интерпретации, но в главном он, похоже, не врал.

При этом с некоторых пор самым главным событием, в ожидании которого проходили дни Маргарет и ее любимого мужчины, стала даже не все время меняющаяся обстановка на фронтах, а беременность Маргарет. С одной стороны Маргарет хотела, чтобы у них был совместный ребенок. Как верующая католичка, она даже и не думала про аборт. Детей посылает бог! Лучше бы он, конечно, послал этот свой дар потом, не сейчас. С другой стороны – что будет с этим малышом? Как пройдут роды, где?

К концу 1943 года советские войска оттеснили гитлеровцев к своим довоенным границам. В январе 1944 года Паннвица вызвали в Берлин. В Париж он вернулся очень возбужденным и первым, кого гауптштурмфюрер СС вызвал в свой кабинет, был Кент. Без всяких объяснений Хейнц Паннвиц достал из ящика рабочего стола пакет с костюмом и белой рубашкой и протянул все это Кенту.

– Одевайтесь! Я приглашаю вас в ресторан!

– С чего бы это?

– Там все объясню. С нами поедут еще Ленц и Стлука. Чтобы вашей глубоко беременной Маргарет не было скучно, о ней позаботится фройляйн Кемпа.

В ресторан ехали на двух машинах. Поскольку Кент все еще имел статус заключенного, его посадили в автомобиль с Ленцем и Стлукой. Хейнц Паннвиц сел за руль другого автомобиля, все-таки он был шефом зондеркоманды и быть шофером для заключенных ему не пристало. Вскоре за окном показался Булонский лес. В одном из парижских ресторанов для всей этой компании был накрыт столик в отдельном кабинете. Паннвиц предложил всем выпить и стал громко рассуждать о превратностях европейской погоды. Тему никто не поддержал. Было очевидно, что их вряд ли привезли в ресторан для того, чтобы всего-навсего обсудить парижский климат, выпить виски и вкусно поужинать. Хейнц наконец завершил свой никого не заинтересовавший монолог о погоде и уже гораздо более тихим голосом приступил к разговору по существу:

– Никто не сомневается, что война скоро закончится. И, увы, вряд ли она закончится победой Германии. Моя поездка в Берлин утвердила меня в самых худших опасениях. Кто-то уже ищет выходы на американцев, кто-то на англичан. Надо и нам серьезно всем подумать в эту сторону…

– У вас есть идеи? – поинтересовался Кент. Новости звучали обнадеживающе, виски слегка расслабили его, настроение было благодушным.

– У меня есть план! Сейчас самое время побеспокоиться о том, где окажется каждый из нас, когда война все-таки закончится, – провозгласил Паннвиц.

– Ну, если вам интересны мои предпочтения… Я бы хотел оказаться дома, в своей стране, правда, еще бы без клейма «изменник родины», – с грустью в голосе отозвался Кент.

– А я в своей, – поддержал соседа по столику чех Стлука.

– Думаю, что нам всем стоит сделать ставку на Советскую Россию. То, что она выйдет победителем в этой войне, я нисколько не сомневаюсь, – продолжил Паннвиц. – Вы, Кент, несмотря на сотрудничество с гестапо, имеете маленький шанс заслужить прощение у своей страны.

– Вы думаете? А вот насколько мне известно, у нас в Советском Союзе расстреливают и за менее тяжкие провинности…

– Уверен! Можно посмотреть на ваше дело с той стороны, что вы не выдали ни одного информатора, ни одного радиста, связиста, члена резидентуры. Я ведь ваше дело очень подробно изучил. И проанализировал ситуацию. Очень тщательно проанализировал. Можно поставить вам в вину, что вы сотрудничали со следствием и давали показания. Но ведь вы подтверждали только то, что нам уже было известно и без вас. Шифровки, которые вы передавали в Москву, я почти уверен, передавались с признаками подконтрольности. В общем, вам в Москве должны вручить какую-нибудь медаль! Но учитывая, как подозрительно ваше руководство относится к военнопленным, а вы идеально вписываетесь в статус военнопленного, они обязаны просто сохранить вам жизнь.

– Там у нас никто никому ничем не обязан! Говорите прямо. Вы хотите отпустить меня в Москву? – усмехнулся Кент.

– Не буду лукавить, ваша жизнь меня интересует меньше всего. Я хочу, пока не поздно, позаботиться о сохранности своей жизни после окончании войны.

– И как вы себе все это представляете? – заинтересовался Кент.

– Я соберу очень важные бумаги из архива гестапо в Париже. С их помощью советские военачальники смогут лучше понять, что на самом деле происходило в Европе во время войны. И эти документы, на каждом из которых стоит гриф «Совершенно секретно», мы передадим в Москву.

– План в общем-то интересный, – согласился Кент. – Все замечательно. Очень хороший план! Вы, вероятнее всего, получите право на жизнь в обмен на ваши документы. Но что касается моего будущего, меня, скорее всего, сначала расстреляют, а потом будут разбираться. Если вообще захотят разбираться.

– В документах, которые мы передадим в Москву, будут оригиналы протоколов ваших допросов. Это позволит вам оправдаться! Это даст вам уникальный шанс! У вас есть другие предложения?

– Нет! На самом деле мне очень нравится ваш план! – признался Кент. – Хотя бы потому, что у нас нет никакого другого выхода. Надо попробовать! ГРУ получит важные секретные документы. За это нам всем смогут многое простить. Только я предлагаю вот что – давайте все-таки сначала отправим в Центр шифровку с вопросом, нужно ли нам доставить в Москву важнейшие документы из парижского архива гестапо и будут ли за это даны гарантии нашей с вами жизни и безопасности.

– Отлично! – похвалил Паннвиц. – Просто отлично! Москва должна ухватиться за такую возможность. И у нас будет хоть какая-то определенность. По крайней мере, когда я буду с риском для жизни собирать эти бумаги, я хотя бы буду знать, что это мой шанс сохранить жизнь после войны.

– Мне кажется, ГРУ согласится… Согласится! – бормотал Кент.

– И еще, Кент! – добавил Паннвиц. – В нашей команде должны быть Стлука и Ленц. Они также работают с нами в радиоигре. Мы возьмем их с собой как важных свидетелей. И они также должны иметь гарантии сохранности жизни.

– Да, я думаю, все получится! – уже с гораздо большим оптимизмом согласился Кент. – И прошу еще включить в этот список Маргарет. Она тоже важный свидетель.

– Это уже вам решать! Хотя перебираться через линию фронта с беременной женщиной будет тяжело. Лучше, может быть, ее оставить пока здесь, а затем, когда в России вы разберетесь со всеми своими делами, вы ее заберете?

– Можно и так, – согласился Кент.

На следующий день в Центр через Золя была отправлена радиограмма. Резидент Кент запрашивал гарантии сохранности жизни по окончанию войны для завербованного им криминального советника гауптштурмфюрера СС Хайнца Паннвица при условии, что тот передаст советскому командованию секретные документы из парижского архива гестапо. А также военнопленных зондеркоманды Ленца, Стлуки и самого Кента. Центр ответил быстро – поблагодарил Кента за проделанную работу по вербовке криминального советника гауптштурмфюрера СС и гарантировал сохранность жизни всех, кто был упомянут в радиограмме.

После таких обнадеживающих планов обстановка на улице Курсель стала еще чуть более благодушной. У всех участников заговора поднялось настроение. Но больше всех радовался Кент. Он не удержался и рассказал Маргарет, о чем они договорились с Паннвицем, даже о краже архивных документов, и о том, что теперь у них появились реальные перспективы на спокойную семейную жизнь в Советском Союзе.

– Мы обязательно должны будем поехать в твою страну? – заволновалась Маргарет.

– Там живут мои родные, я познакомлю тебя с мамой, папой, сестрой, они будут помогать нам воспитывать нашего малыша.

– Но я слышала, что там очень холодно. И что там не любят богатых… – высказала свои опасения Маргарет. Женщину явно смущала перспектива оказаться в России.

– А мы больше и не будем богатыми, – Кент, играя словами, пытался все перевести в шутку.

– А кем мы там будем? Нищими? – беременной Маргарет было явно не до шуток.

– В Советском Союзе деньги совсем не важны, – попытался успокоить женщину Кент. – Там люди бывают счастливыми не от денег, а от любви, от дружбы, от того, что все друг другу помогают и все друг друга поддерживают.

Чем больше Кент рассказывал Маргарет про свою страну, тем больше сам сомневался, что их будущее в Советском Союзе будет безмятежным; да и сможет ли Маргарет привыкнуть к новой обстановке:

– Наверное, тебе там будет тяжело. Но ты обязательно справишься. Мы будем вместе, это самое главное!

– А как же Рене? Мы сможем взять туда Рене? – беспокоилась Маргарет.

– Конечно. Я его усыновлю. И он будет таким же советским гражданином, как его братик или сестричка.

– А ты кого больше хочешь, мальчика или девочку?

– Не знаю. Наверное, мальчика! Продолжателя рода.

– А я очень хочу дочку. Мальчик у меня уже есть, а девочки пока нет. И потом знаешь, все мужчины хотят сыновей, а любят больше дочек.

– Ладно, пусть будет дочка. Но лучше бы сын.

– А вдруг будет двойня? Что ты тогда будешь делать!

– Пусть хоть тройня! – сделал вид, что не испугался, Кент.

– А мои родители, они смогут приезжать к нам в гости? У вас же очень закрытая страна.

– После войны все изменится, – стал убеждать не столько женщину, сколько себя самого Кент. – Вместе с победой Красной армии во всех странах наступит коммунизм. Твои родители, если захотят, смогут вернуться в Прагу. Или в Бельгию. Или остаться в Америке. Мы будем приезжать к ним в гости с их внуками, и они будет навещать нас, когда захотят.

Сладостные мечты об их будущем занимали все больше места в разговорах Кента и Маргарет. Особенно по вечерам, когда они, обнявшись, засыпали. После всех этих ужасных тюрем и камер было так приятно представлять, какой прекрасной и даже восхитительной будет их будущая жизнь.

По утрам, несмотря на благостные разговоры, возвращалась тревога. Что будет с малышом, который вот-вот появится на свет? Война еще не закончилась, и как бы ни заботился о них Паннвиц, они по-прежнему находятся в гестапо, в заключении. Обиднее всего будет, если гитлеровцы разоблачат самого Паннвица. Не дай бог, его арестуют по подозрению в краже секретных документов, тогда всех участников заговора тотчас же расстреляют. Или если в Берлине вдруг кто-то все-таки догадается проконтролировать радиоигру парижской зондеркоманды с Москвой, все тоже закончится расстрелом.

В один из дней в середине апреля 1944 года Маргарет проснулась очень рано истала будить Кента:

– Винсенте, просыпайся. Пожалуйста! Похоже, я рожу сегодня. У меня начались схватки.

– Успокойся, дорогая. Тебе, наверное, показалось. Доктор сказал, что ты родишь через две недели. Спи, милая.

– Рожать будет не доктор, а я. И это случится сегодня. Я чувствую.

– Хорошо. Рожай сегодня. А что делать-то надо?

– Давай позовем Паннвица! Пусть он отвезет меня какую-нибудь в больницу.

– Еще рано. Паннвиц спит. Ты можешь потерпеть хотя бы час-другой?

– Нет, Винсенте! – рассердилась Маргарет. – Я рожаю! И потерпеть не могу. Если меня не отвезти в больницу, ребенок может умереть во время родов. И я могу умереть!

Кент наскоро оделся и позвал охранника.

– Пожалуйста, срочно разбудите господина Паннвица и скажите ему, что моя жена рожает и что ее срочно нужно отвезти в больницу.

Паннвиц, в отличие от Кента, не растерялся и по телефону вызвал карету скорой помощи. Маргарет доставили в один из лучших родильных домов Парижа.

Кент и Паннвиц сопровождали ее в машине. Гауптштурмфюрер СС сделал все необходимые распоряжения в больнице. Роженицу записали как Маргарет Барча.

– А вы папаша? – поинтересовался доктор, обращаясь к Кенту.

– Да, – растерянно пробормотал тот.

– За кем приехали: за девочкой или за мальчиком?

– За мальчиком, – дрожащим голосом пробормотал Кент. Он действительно безумно хотел, чтобы родился сын. Мальчик и только мужественный мальчик, по его мнению, может справиться с тем, что ожидает его в ближайшие годы жизни. Как будто именно от этого доктора и ни от чего больше зависело, кто же сегодня появится на свет.

– Хорошо. Я постараюсь, месье Барча! – добродушно рассмеялся доктор.

Кент хотел было сказать, что он совсем не Барча, что Барча умер четыре года назад. Но, подумав, прикусил язык. Промолчал.

Вечером того же дня стало известно, что Маргарет родила сына. Пока она находилась в роддоме, Кент пытался осознать это великое таинство рождения ребенка, при котором он, а не кто-нибудь другой, из обычного мужчины становится отцом. Как теперь надо жить, как себя вести, как воспитывать ребенка? Осмысление новой роли постоянно прерывал Хейнц. Он мотался по парижским магазинам и привозил в комнату своих подопечных многочисленные детские вещи: кроватку, пеленки, распашонки, чепчик, корыто для купания младенца.

– Откуда вы знаете, что надо покупать малышу? – удивлялся Кент. – У вас же нет своих детей.

– Да, детей у меня нет. Ну и что! Продавщицы в магазинах для младенцев все знают и говорят, что надо купить!

– Вы потратили на нас столько денег! Смогу ли я вам когда-нибудь их вернуть?

– Жизнь мне спасите, и будем в расчете, – усмехнулся Хейнц.

Пока Маргарет была в роддоме, Паннвиц и Кент навещали ее каждый день. Привозили фрукты и цветы. И вот наконец настал день, когда малыша пора было забирать домой. На улице Курсель Паннвиц организовал праздничный ужин. Отмечали сразу два события: неофициальную свадьбу Маргарет и Винсенте и рождение сына. Мальчика назвали Мишелем. Через несколько дней Мишеля надо было зарегистрировать в парижской мэрии.

Здесь возникли некоторые проблемы. С именем было все нормально – Мишель. А вот с отцовством и фамилией… Биологический отец в регистрационных органах как отец не рассматривался. У него не было официальных и правдивых документов. После некоторой заминки и консультаций с юристами мэрии решено было зарегистрировать Мишеля под фамилией Барча-Зингер. И признать официальным отцом Мишеля венгра Эрнеста Барча, умершего четыре года назад.

Мишель был весьма беспокойным. Первые недели жизни у него часто болел животик, и он кричал по ночам. Кент давал возможность выспаться уставшей за день Маргарет и сам вставал, чтобы успокоить малыша. Кент стирал пеленки и развешивал их прямо в комнате. Другого места не было. Маргарет кормила малыша грудью, и Кент с умилением наблюдал, как его сын жадно ест, похрюкивая и пуская слюни. Блондинка необыкновенно похорошела. От молока у нее очень увеличилась грудь, она немного поправилась. Кожа приобрела прежний персиковый оттенок, круги под глазами исчезли. Благодаря заботам Паннвица кормящая мама получала полноценное питание.

Глава 11. Война заканчивается

20 июля 1944 года полковником Штауффенбергом Растенбургом в ставке Вольфшанце была предпринята неудачная попытка покушения на Гитлера. Фюрер отделался легким сотрясением мозга и сильным нервным потрясением. Вслед за этим прокатилась волна арестов, которая накрыла собой не меньше тысячи предполагаемых заговорщиков, в том числе и достаточно высокопоставленных. Когда информация об этом дошла до Парижа, Паннвиц через Кента и Стлуку организовал утечку важных новостей в Москву. Также в ГРУ стали регулярно получать сводки о том, что происходит во французской столице. Были переданы радиограммы о размещении установок для запуска немецких ракет, о подготовке к обороне военно-морской базы в Шербурге. О готовящемся восстании активистов французского Сопротивления. О приказе Гитлера разрушить Париж при подходе туда войск союзников. И о том, какие указания получил недавно назначенный военный комендант Парижа Дитрих фон Хольтиц, известный безжалостным разрушением Варшавы и других европейских городов.

Опасаясь всех этих разрушений и тяжелых боев в Париже, Паннвиц отчаянно стремился как можно скорее перейти линию фронта, прихватив с собой бесценные архивы. Но Центр медлил с ответом о месте и времени перехода. Создавалось впечатление, что ГРУ сейчас опять было просто не до того, и в Москве потеряли интерес к происходящему в Париже, к Паннвицу, к архиву. Центр молчал.

В средине августа 1944 года парижское гестапо стало готовиться к эвакуации. Вместе со всеми предстояло отправиться в путь и Кенту, и Маргарет, и их четырехмесячному Мишелю.

Вечером накануне отъезда Кент успокаивал взволнованную Маргарет, что это даже хорошо, что они уезжают. Оставаться в Париже в здании зондеркоманды было очень опасно. Ожидаются бомбежки. Не сегодня-завтра начнется вооруженное восстание. Если французские войска под командованием генерала Шарля де Голля вступят в Париж, а это наиболее вероятно, они не пощадят никого, кто был связан с гестапо. Маргарет очень тревожилась и о том, что в какой-то момент Кент засомневался в Паннвице. Не задумал ли тот в очередной раз какую-то свою многоходовую игру, удастся ли доставить архивы в Москву, если сейчас все документы отправляются в Берлин? Кроме того, в «заговоре с документами» участвуют лишь трое из гестаповцев зондеркоманды, остальные продолжают верой и правдой служить фашистской Германии. Как не вызвать у них лишних подозрений? К тому же при бегстве из Парижа гестаповцам логично было бы уничтожить активистов Сопротивления, которые вслепую работали на них, ведь эти каналы больше не нужны. Паннвиц попросил Берлин не уничтожать группы Сопротивления Золя и Лежандра, утверждая, что они завербованные агенты гестапо, которые в случае необходимости продолжат радиоигру с Москвой.

Утром 15 августа 1944 года Кент попрощался с женой и сыном. Он поцеловал малютку и пообещал Маргарет, что они расстаются на очень короткое время. Машина с Маргарет и Мишелем, в которой также находились и другие арестованные, отправилась в Германию первой. Ее путь лежал через Мец и Карлсруэ в Тюрингию.

Ближе к ночи Маргарет и Мишель, добралась до небольшого немецкого городка Гот. Всех разместили в «привилегированном» лагере для интернированных лиц – Фридрихроде. Это был в своем роде уникальный лагерь, где во вполне комфортных условиях содержались заключенные «высокого происхождения» – родственники европейских монарших домов, принцы и принцессы, князи и графы, бывшие министры и члены правительства.

Группа машин, в которых ехали Паннвиц и Кент, отправилась из Парижа днем позже, и их путь лежал через Страсбург. В Страсбурге Паннвиц познакомил Кента с полковником Биклером, возглавляющим отдел в ведомстве Шелленберга. Биклер, видимо, некоторое время назад уже откровенничал с Паннвицем и озвучил желание примкнуть к заговорщикам. Он хотел сдаться советской разведке, прихватив свои секретные документы. Биклер намекнул, что, если Москва даст необходимые гарантии, к их «заговору» присоединятся еще и другие высокопоставленные военные из СС и СД.

Никакой возможности связаться с Центром пока не было, поэтому предложение Биклера осталось без ответа. Проезжая по территории Германии, автомашины зондеркоманды несколько раз подвергались интенсивной бомбежке английских ВВС. Слава богу, все остались живы. Вытаскивали машины из кюветов и продолжали путь. В Берлине Паннвиц получил приказ расформировать зондеркоманду и получил новое назначение – начальника отдела «А». Перед вновь созданным отделом была поставлена задача организовать агентурную сеть в Европе для того, чтобы в дальнейшем собирать информацию с территорий, откуда уйдут немецкие войска. Так как отход этих войск принимал все большие масштабы, работы службе Паннвица предстояло очень много. Гауптштурмфюрер СС Паннвиц убедил шефа гестапо Мюллера в необходимости использовать радиоигру с Москвой и в новом своем подразделении. Это позволило Паннвицу не только в очередной раз сохранить жизнь Кента, но и оставить его при себе. Целый месяц отдел «А» в своем полном составе колесил по городам Европы, при этом Кент откровенно бездельничал – возможности вести радиопередачи не было. Бывший советский разведчик набрался наглости и попросил у Хейнца маленький отпуск. Пусть бы его хотя бы на время «посадили» в лагерь Фридрихрода, ему так хотелось повидать свою жену и малыша.

Как ни удивительно, но Паннвиц смог организовать отпуск для своего подопечного, и Кент оказался во Фридрихроде.

Маргарет встретила его со слезами радости. Незадолго до этого кормящая мать по досадной неосторожности сломала ногу и теперь еле-еле передвигалась с помощью костылей. Нога была в гипсе. Кент не стал никому говорить, что приехал во Фридрихроду всего лишь в отпуск и не больше, чем на месяц. В свою очередь Маргарет пребывала в полной уверенности, что больше они не расстанутся никогда.

Маргарет и Кент в ту пору ничего не знали про концентрационные лагеря, но побывали в нескольких тюрьмах, особенно в Бреендонке и камерах берлинского гестапо, и им уже было, что и с чем сравнивать.

Жизнь во Фридрихроде поначалу была похожа на отдых в закрытом загородном пансионате. Здесь было вполне уютно и спокойно. Каждая семья или одинокие постояльцы имели отдельные просторные комнаты, неподалеку был общественный туалет и ванная комната с душевыми, в центре здания с жилыми комнатами размещалась огромная столовая. Были также общественные гостиные, где в дождливую погоду можно было поиграть на бильярде, в карты, в шахматы, почитать книги, просто поболтать с соседями. Еще здесь можно было совершенно спокойно гулять по огромной территории. О том, что это все-таки лагерь, напоминали лишь колючая проволока по периметру, за который выходить категорически запрещалось, и некоторое небольшое количество охранников.

Во Фридрихроде собралось очень интересное, в некотором роде, светское общество. Обитатели лагеря-пансионата свободно общались между собой: и в гостиных комнатах, и в столовой, и во время прогулок. Маргарет успела познакомиться почти со всеми, а с некоторыми даже подружилась. Мишелю шел десятый месяц. Кент гордо вывозил в коляске сына и подолгу с ним гулял, благо позволяла погода. На одной из таких прогулок к ним подошла бельгийка Изабелла Русполи, вдова итальянского принца.

– Добрый день, месье! Судя по коляске с Мишелем, вы Винсенте Сьерра? – поинтересовалась женщина. Она доброжелательно улыбнулась Кенту и протянула руку для рукопожатия или поцелуя. – Меня зовут Изабелла Русполи!

Кент галантно поцеловал даме запястье и слегка склонил голову в приветствии.

– Да! Очень приятно познакомиться, синьора Русполи!

– Маргарет рассказывала мне о вас. Она вас очень любит! И сразу скажу вам по секрету, очень боится, что вы оставите ее… ну, бросите! И уедете в свой Советский Союз.

– Я тоже очень люблю Маргарет и Мишеля, – улыбнулся Кент, – и обязательно возьму их в Советский Союз. Только, может быть, не сразу.

– Вы и в самом деле уверены, что вам нужно возвращаться в Россию? – не унималась бельгийка. – Говорят, там жить очень сложно. И страшно! Маргарет боится, что вас и вашу семью будут преследовать за то, что вы сотрудничали с гестапо.

– Я надеюсь, что в Советском Союзе во всем разберутся и все будет отлично.

– Дай-то бог! А я вот хочу вам совсем другое предложить. Можно? Маргарет мою идею уже одобрила.

– Вот как? И что же это за идея?

– Возможно, вам никто еще не сказал, что я вдова итальянского принца. У меня есть несколько сельскохозяйственных угодий в Латинской Америке. Я ничего не понимаю в сельском хозяйстве, и мне нужен хороший управляющий. И пусть вы даже, как выяснилось, никакой не уругваец, я слышала, вы прекрасно владеете испанским языком и разбираетесь в коммерции. Лучшего управляющего мне и не надо. Там вы сможете спокойно жить со своей семьей, не опасаясь никаких преследований. Опять же у меня будет повод навещать свои плантации и видеться с Маргарет. Я так привязалась к ней и к малышу. Они теперь самые близкие для меня люди…

– Увы, мадам, – после некоторого раздумья ответил Кент, – я ведь тоже полный ноль в сельском хозяйстве. И буду плохим управляющим. А если честно, мне совсем не хочется ехать в Латинскую Америку. Поверьте, нам с Маргарет нечего опасаться в Советском Союзе. У нас очень правильная страна. Не случайно именно русские люди смогли дать настоящий отпор фашистам. В то время, когда многие страны даже и не пытались. И после войны, я надеюсь, вы тоже правильно понимаете, кто будет победителем в этой войне? Рано или поздно Советский Союз станет самой замечательной в мире страной. Поймите, там мои родители, мои друзья.

– Дай бог, чтобы это было именно так! Вы уж меня простите, я как-то все равно беспокоюсь за Маргарет. У вас же там не любят богатых. А Маргарет из очень обеспеченной семьи, она привыкла к комфорту.

– О чем вы говорите! Мы давно забыли, что жили в комфорте и были богатыми. Моя жена пережила тяжелые лишения и самые страшные тюрьмы Германии, Бельгии и Франции. Она справится. Ведь мы будем вместе.

– Завидую я вам. По-хорошему завидую! Вы так молоды. Так уверены в своем будущем. Ладно, тогда обещайте, что вы будете приезжать из Советской России ко мне в Бельгию. Хотя бы в отпуск.

– Обязательно приедем. Вот дождемся только, когда Мишель немного подрастет. И приедем.

– А я смогу навещать вас в России?

– Конечно! После войны все будет иначе. Теперь у России много союзников. Мир изменился. И вы как узница немецкого лагеря будете другом нашей страны. Все будет хорошо! – пообещал Кент.

– Очень хочется вам помочь, – не унималась вдова итальянского принца, – вам ведь реально угрожает опасность. Вы можете не дождаться окончания войны, вас просто расстреляют гитлеровцы. Простите за прямоту, как отработанный материал.

– Что ж! Тогда я тем более не смогу стать вашим управляющим, – пошутил Кент.

– Вы напрасно иронизируете! Может быть, вам стоит подумать о побеге из этого лагеря? Вы здоровый сильный мужчина, вам будет не так сложно обмануть бдительность охранников. Я могу оказать вам помощь при побеге. Это исключительно моя идея, думаю, Маргарет ее бы не одобрила.

– Это как? – не понял Кент.

– Я хорошо знаю эти места, помогу разработать маршрут, по которому вы спокойно доберетесь до Гота. Там у меня есть свои верные люди, они вас спрячут. И вы дождетесь прихода красных. В этом плане есть существенный минус. Маргарет не сможет бежать с вами. Она в гипсе и у нее на руках малыш. А ваши шансы спастись очень велики.

– Дорогая госпожа Русполи! Милая вы моя! Я непременно воспользовался бы вашим предложением. Оказаться на воле очень заманчиво. Но, поверьте, такая возможность была у меня и раньше, как у сильного и здорового мужчины. Не совсем было понятно, где прятаться, пока придут советские войска. Впрочем, даже и это не особая проблема. Я все время думал и сейчас думаю – а что в этом случае будет с моей женой и сыном? Не обольщайтесь благодушием окружающей обстановки! Стоит мне сбежать, немцы не станут миндальничать. Маргарет, даже Мишеля, переведут отсюда в гестапо, будут страшно мучить, заставляя меня вернуться, а потом попросту убьют.

– Ой! Боюсь, вы правы! Как обидно, что я ничем не могу вам помочь!

– Не переживайте! Спасибо вам за участие. За то, что вы так поддерживаете Маргарет.

Вечером Кент рассказал своей Блондинке о разговоре с вдовствующей принцессой. Маргарет порадовалась, что Винсенте отказался бежать, и заметно огорчилась, что он не принял предложение стать управляющим в Латинской Америке. По всему было видно, что идея руководить фермой ей пришлась по душе, а вот перспектива жить в России по-прежнему пугала.

– Знаешь, эта Изабелла очень душевный человек, – убеждала Маргарет, – и, кстати, она очень богата. Она пообещала, что всегда будет заботиться обо мне и Мишеле. Если нам будет трудно.

Прошло еще несколько дней, и в католической церкви Гота состоялась церемония крещения Мишеля. Обряд проходил в присутствии охранников. Маргарет из-за сломанной ноги в церковь не пошла, были Кент и Изабелла. Госпожа Русполи стала крестной матерью мальчика.

Через пару недель идиллия в лагере-пансионате была нарушена начавшимися бомбежками. Налеты совершала авиация союзных войск. Сначала изредка, потом все чаще и чаще. В подвале дома, где жили интернированные, оборудовали бомбоубежище. На случай бомбежек Маргарет приготовила пакет с вещами первой необходимости и едой для Мишеля. В гипсе и на костылях спускаться в подвал по крутой лестнице она не могла. Кент хватал в охапку сына и его «приданное» и стремглав мчался в бомбоубежище. Маргарет оставалась в доме. Вернувшись, ему долго приходилось успокаивать свою Блондинку, которая каждый раз встречала их со слезами и была близка к истерике от пережитого ужаса. Но что поделаешь, это война. Через какое-то время, чтобы не спускаться по крутой лестнице, они придумали в случае бомбежки втроем прятаться в ближнем лесу. Кент брал Мишеля на руки, в коляску укладывали вещи и еду, которые могут понадобиться на первое время, если дом разрушат, а Маргарет вместе с мужем и сыном бежала в лес, опираясь руками на ручку коляски. Было очень больно и неудобно, но зато они были все вместе. И радовались, что в очередной раз остались живы.

Никакой информации о том, как развиваются события в Германии и во всей Европе, у интернированных не было: ни радио, ни газет. С охранниками никто не общался. Во-первых, они ничего бы все равно не рассказали. А во-вторых, они, скорее всего, сами толком не понимали, что происходит.

Месяц пролетел незаметно. Прошло еще несколько дней. Паннвиц не давал о себе знать. У Кента зародились сомнения, не передумал ли гауптштурмфюрер СС сдаваться советской разведке. Или, может быть, его предали или разоблачили и ему сейчас не до Кента? В таком случае, идея с Латинской Америкой может стать единственной возможностью сохранить жизнь. Кент начал, не спеша, обсуждать эту тему сначала с Маргарет, а потом уже и с Изабеллой Русполи.

Прошло еще несколько недель. И вот у дома, где, Кент жил со своей семьей, остановился автомобиль. За рулем сидел Хейнц Паннвиц, на заднем сиденье – фройляйн Кемпа и Стлука. Кент искренне обрадовался гостям и сразу забыл про все свои планы, связанные с сельскохозяйственными угодьями.

То, что Винсенте вдруг собрался уехать, стало полной неожиданностью для Маргарет. У нее было всего несколько минут для того, чтобы осознать – вот сейчас ее любимый мужчина сядет и уедет в этом автомобиле вместе с немцами. Без нее и Мишеля! И неизвестно, увидит ли она его еще когда-нибудь!

– Любимые мои, родные! Мы обязательно будем вместе! Я люблю вас больше всего на свете, больше жизни! – Кент прижал к себе жену, стал целовать то ее, то малыша и все обещал, что обязательно за ними вернется. И что он не мыслит своей жизни без них и сделает все, чтобы разлука была недолгой.

Маргарет расплакалась, но что она могла поделать? Увидев слезы матери, на всякий случай разревелся и маленький Мишель.

Кент сел в машину и уехал. А Маргарет вернулась в свою комнату, не раздевая сына, вытащила его из коляски, оставила ползать на дощатом полу, сама упала лицом в подушку и прорыдала до позднего вечера. Господи, она даже его настоящего имени не знает! Ни имени, ни фамилии. Ни-че-го! В тот день она почему-то была уверена, что видит своего любимого и самого дорогого в мире Винсенте в последний раз.

Глава 12. Мать-одиночка

Когда закончилась война, из лагеря с малышом на руках Маргарет, первым делом, пересаживаясь с одного поезда на другой, иногда оказываясь в товарных вагонах, направилась в Марсель – на поиски Рене.

Наверное, это просто чудо, но ее старший сын вполне благополучно прожил до конца войны в католическом пансионате в предместьях Марселя, и был жив и вполне здоров. Мальчик вытянулся, был очень худым, совсем отвык от матери и первые дни неохотно давал себя обнимать и вообще нежничать. Женщине с младшим ребенком позволили немного погостить в пансионате. Рене постепенно оттаял и поверил в то, что его пансионатская, а, по существу, казарменная жизнь, наконец-то изменится в лучшую сторону. Во Франции его маме предстояло еще уладить кое-какие формальности, получить на всех троих новые документы, сходить на съемную квартиру, где Маргарет и Кент жили до ареста.

Хозяйка той квартиры, кстати, оказалась на удивление порядочным человеком, она сберегла и вернула Маргарет старый чемодан, в который была аккуратно сложена кое-какая одежда и обувь, и даже шкатулочка с драгоценностями. Разумеется, что-то было безвозвратно потеряно, но по крайней мере среди вещей было кольцо с надписью «Ради тебя я готов на все!». Неожиданное возвращение символа помолвки с любимым мужчиной показалась Маргарет добрым знаком, нашлось кольцо – найдется и Винсенте.

Надолго задерживаться в Марселе не было смысла, Маргарет с сыновьями поехала в Брюссель, там была хоть какая-то надежда найти знакомых, а значит поддержку для жилья и работы.

Изабелла Русполи, вдова итальянского принца, встретила ее в Брюсселе радушно, как родного и близкого человека, и, как и обещала, стала во всем помогать. Маргарет досталась роль управляющей брюссельским имением синьоры Русполи, она справлялась со всеми поручениями своей хозяйки ответственно и усердно.

В 1945 году Маргарет было всего тридцать три года. И в свои тридцать три и потом у неё не было отбоя от поклонников и даже женихов – такая она была красивая. Но сердце Блондинки оставалось холодным, и все ухаживания пресекались на корню, она искала и ждала своего любимого мужчину – Винсенте.

Время от времени Маргарет писала письма и в Красный Крест, и в посольство Советского Союза в Бельгии – с запросами на поиск бывшего разведчика Кента, советского гражданина, легализованного в Бельгии в 1938-1945 годах под именем Винсенте Сьерра. Но получала всегда один и тот же ответ: «Нет информации о гражданине Советского Союза с таким именем или псевдонимом».

Глава 13. Сорок пять лет спустя

В начале девяностых я больше не работала медсестрой. Я вообще нигде не работала, была замужем и переквалифицировалась в домохозяйку. У нас с Пьером подрастали сыновья-близнецы. Когда у меня было время, я с удовольствием предавалась своему новому увлечению – писала рассказы для детей. Некоторые из них даже напечатала местная вечерняя газета.

Однажды на улицах Брюсселя появились красочные афиши международного циркового представления. Само по себе это не стало бы поводом повести моих мальчишек в цирк, но на афишах значилось имя испанского фокусника Мишеля Барча-Зингер, и отказать себе в любопытстве еще раз встретиться с сыном Маргарет я не могла.

Представление было самым обычным, возможно, я просто не люблю цирк, но мои мальчишки с первой минуты были в восторге. После выступления фокусника я лихо пробралась сквозь ноги зрителей, сидящих в нашем ряду, подбежала к манежу и протянула артисту, вышедшему на второй поклон, заранее купленные цветы. Мишель, конечно, меня узнал и позвал за кулисы, когда закончится вся программа.

В прокуренной пыльной гримерке мы обнялись с Мишелем, я представила ему своих близнецов, и аккуратно спросила:

– Я знаю, что Маргарет была неизлечимо больна, но ее во вполне приличном состоянии выписали тогда из госпиталя домой. Что с ней было дальше?

– Вы же медик и знаете, что у пожилых людей онкологическая болезнь может развиваться довольно долго. Она прожила после этого еще какое-то время, последний месяц находилась в хосписе, и в 1985 году мы ее похоронили. В Брюсселе на городском кладбище.

– О, боже! Бедняжка, Маргарет! Она так и не дождалась своего любимого советского разведчика?

– Нет… увы!

И тут он вдруг буквально ошарашил меня вопросом:

– А вам интересно было узнать, почему Кент к ней не приехал? Что с ним было в это время и потом? – заговорщицки подмигнул мне Мишель.

– Мишель! Не может быть! Вы что, его нашли? В это невозможно поверить!

– Да!

– Но как?

– До сих пор не знаю, как все так удачно сложилось… Вы ведь помните того писателя, Леопольда Треппера?

– Конечно, помню, он несколько раз приходил к Маргарет, когда она в первый раз лежала в нашей больнице. Ей тогда даже еще и не ставили в диагноз онкологию…

– Да, именно! Тот самый мужчина, после встреч с которыми она впадала в депрессию. Она его знала также и под именем Жан Жильбер.

– Да, именно так, я хорошо помню!

– Оказывается, Леопольд Треппер встречался с моим отцом после войны, он знал, что по крайней мере в шестидесятых годах, мой отец был еще жив, но ни словом не обмолвился об этом при беседах с Маргарет.

– Вот негодяй!

– Все гораздо сложнее. Когда он встречался с моей мамой, он, думал, что до того времени папа действительно не дожил! И надо отдать должное Трепперу, он первым все-таки открыл маме настоящее имя Кента – Анатолий Гуревич!

– Леопольд Треппер или, как мне привычнее, Жан Жильбер, как демон пронесся по судьбе ваших родителей, он действительно писатель?

– Да! И больше того, он написал книгу о брюссельской резидентуре, «Большая игра», где вывел образ Кента как трусоватого сибарита, который ради своей любовницы был готов забыть про все на свете! Помните это мамино кольцо с изумрудом? И эту надпись: «Ради тебя я готов на всё!» Безобидные слова любви на гравировке кольца стали для отца обвинением в предательстве и в последствии одним из параграфов в приговоре. Треппер думал, что и Гуревич давно умер, сгинул в советских лагерях, да теперь к тому же и дни Маргарет были сочтены, поэтому не опасался, что кто-то возьмется опровергать свободный полет фантазии в излагаемых им событиях. «Большая игра» – очень несправедливая, на мой взгляд, книга.

– Как вы деликатно об этом сказали…Полет фантазии? А ведь действительно, какая несправедливость! Если бы это было так, как придумал в своей книге Жан Жильбер, то Маргарет и Кент жили бы где-нибудь в Европе или в Америке – вместе долго и счастливо, а они… Всю оставшуюся жизнь стремились друг к другу! По крайней мере, Маргарет мечтала об этой встрече. А Треппер… Как он мог! Он очень плохой человек! И писатель плохой…

– Не стану оценивать его литературный талант, мне, конечно, очень неприятно было читать «Большую игру». Но что я бы ему сказал при встрече? Тем более, что Леонид Треппер умер почти сразу после того, как его книга была опубликована! Своей смертью… Он умер даже раньше моей матери! Ирония судьбы.

– Надеюсь, она не читала его книгу?

– Нет!

– Бог с ним, с Жаном Жильбером! Но как же вам удалось найти Кента?

– В Советском Союзе началась перестройка, потом не стало и самого Советского Союза. По мотивам книги Треппера уже в новой России сняли фильм «Красная капелла». Там акценты в сюжетной линии были несколько смещены – потому что в отличие от писателя сценаристам к тому времени было известно, что Кент, а точнее Анатолий Гуревич, не просто жив, а уже полностью реабилитирован. Впрочем, и там образ моего отца получился не слишком героическим. Даже наоборот. Потом фильм показали по испанскому телевидению, я совершенно случайно его увидел и связался с продюсером, потом со сценаристом, и в итоге у меня оказался телефон отца…

– Он жив! Как здорово! И где же он?

– Он живет в Ленинграде!

Как и положено профессиональному артисту, в своем рассказе Мишель взял небольшую паузу, чтобы усилить интригу, а затем торжественным голосом продолжил:

– Сейчас мой отец в Брюсселе! Да! Мы специально с ним так подгадали, чтобы встретиться. У меня были запланированы гастроли, а он приехал посмотреть и на меня, и на места своей молодости. Папа вчера был на моем представлении, а сегодня остался в отеле. Мне так непривычно еще говорить это слово – папа… А хотите, поужинаем вместе? Он до сих пор прекрасно говорит и по-французски, и по-испански.

– Да, конечно! Только отвезу детей домой.

Мы завезли моих мальчишек и сдали на попечение Пьера, а сами с Мишелем отправились в отель, где его ждал отец, Анатолий Гуревич.

Мы ужинали в ресторане при отеле. Напротив меня сидел тот самый мужчина, которого Маргарет любила всю свою жизнь! Как же все это удивительно!

Анатолий Гуревич, как и Мишель, был похож на французского артиста Фернанделя, только, соответственно, в зрелом возрасте. По моим подсчетам Кенту еще не было восьмидесяти лет.

Русский мужчина был невысоким, сухощавым и вполне энергичным. Как же жаль, что Маргарет так и не дождалась своего Кента! И какое же счастье, что хотя бы сын встретился, наконец, с отцом!

– Никогда не видела настоящих живых разведчиков, – призналась я, чтобы как-то начать разговор и расположить к себе собеседника, – а вот книг про них прочитала немало… Какая же интересная и опасная это профессия, сколько всего надо знать и предвидеть…

– В жизни все случается не совсем так, как в книгах, – усмехнулся Кент, он действительно говорил по-французски почти без акцента, – а точнее, совсем не так! Писателям свойственно все приукрасить, закрутить сюжет поострее, покруче. Чтобы читали, чтобы книжки покупали. И потом, книги про разведчиков стали писать не так давно. Уже после войны! В конце тридцатых годов, когда меня молодого лейтенанта, только что вернувшегося с войны в Испании, направили в московскую школу разведки, я и знать не знал, как там все происходит! Я и после школы разведки тоже толком ничего не знал.

Кент отложил в сторону свою курительную трубку и потянулся к пачке с сигаретами, которая лежала справа от тарелки Мишеля.

– Хорошие у тебя сигареты, сын. Вкусные! У нас тоже такие сейчас начали продавать. Я одну только возьму. Ты мне такие же купи, я сейчас денег тебе дам! Сколько франков надо? – обратился Кент к сыну.

– Оставь ты свои деньги! Сейчас официанта попросим, он принесет, – отозвался Мишель.

– Так через официанта будет дороже, чем если в баре купить, – подмигнул Кент, гордый, что знает и помнит про здешние порядки.

– Ты, папа, не отвлекайся, рассказывай! Мне тоже интересно!

Кент прикурил сигарету, сделал глубокую затяжку и продолжил:

– Меня тогда просто вызвали, куда следует, и спросили: «Вы готовы работать на благо нашей Родины? Речь идет о работе за рубежом… Разумеется, после прохождения дополнительной подготовки…» Я растерялся, что тут ответишь. Честно говоря, если после Испании я чего-то и хотел, так только повидаться с родителями и немного отдохнуть. Настроился, что к началу учебного года вернусь в свой Ленинградский институт» Интурист… А они мне: «У вас будет возможность и отдохнуть, и повидаться с родителями. Уж поверьте, такую работу мы предлагаем не всем вернувшимся из Испании». «Я понимаю. Я согласен!» Я даже представить себе тогда не мог, как можно было сказать: «Нет, я не готов служить своей Родине!» Или: «Я устал и просто хочу домой, к маме и папе!» Не принято у нас было так отвечать заместителю начальника Главного разведывательного управления. А они мне: «Вот и славно! Вам подготовят все необходимые документы. Завтра вы, как и хотели, поедете в Ленинград. Повидаетесь с родными. Потом отдохнете в санатории, в Кисловодске. Через месяц явитесь к нам, начнем спецподготовку. И вот, представляете, любимый Ленинград. Раннее утро. Привычный путь от Московского вокзала домой. Чемодан полон заграничных подарков. Я одет с иголочки и похож на иностранного гражданина. Девушки, спешащие рано утром на работу, оглядываются вслед. Красавец! Как жаль, что они не знают про то, что я – герой испанского Сопротивления и представлен к высокой правительственной награде – ордену Красной Звезды. А я пока не знаю, что никогда этот орден не получу, потому что Сталин, раздосадованный победой франкистов, одержанной через несколько месяцев, отменит все представления к наградам за участие в боевых действиях в Испании. Они будут лишь у тех воинов-интернационалистов, кто получил свои награды в самые первые годы Сопротивления.

Мой отдых кругу родных длился недолго. И вот я уже опять в Главном разведывательном управлении. Там принято решение поторопиться с организацией резидентур не только в самой Германии, но и в соседних с ней государствах. Про разведку я ничего не знал, думал буду радистом или шифровальщиком. Мне деликатно объяснили, что, да, основам радиосвязи и шифрования меня тоже обязательно научат. Но это не главное. «А что главное», – разумеется захотел уточнить я. И получил четкий ответ: «Строжайшая секретность! Никто, кроме обозначенных нами лиц, не должен знать ничего, что касается вашей работы. Даже родители!» Меня, разумеется, волновало, смогу ли я с ними переписываться? Просто сообщать, что я жив и здоров? И получил ответ: «Да, это мы сможем организовать. Мы сами будем сообщать им время от времени, что с вами все в порядке. А для этого вас следует очень хорошо обучить нашему непростому ремеслу».

Кент прищурился и продолжил свой рассказ:

– Меня, кстати, в тот день спросили, есть ли у меня любимая девушка? Я честно ответил, что нет! Влюбленности были, конечно, все-таки мне было тогда уже 25 лет. Я быстренько вспомнил всех, в кого был безнадежно и безответно влюблен и, на всякий случай, промолчал. Если что и было – так не взаимно! Тогда еще меня строго-настрого предупредили – про прошлых и будущих девушек придется забыть. Не просто предупредили, а это был приказ! Среди горничных, домработниц, дам легкого поведения или представительниц высшего общества вполне могут оказаться вражеские агенты. И это, как выяснилось, не единственное ограничение, которое предстояло осилить. Да, в разведшколе мы зубрили азбуку Морзе, овладевали навыками работы с шифровальными кодами, разбирались с устройством радиопередатчиков… Про суть работы толком ничего не объяснили, все, сказали, понятно будет в процессе. Как я потом догадался, мои командиры и сами не особо понимали, в чем эта суть. И как-то очень скоро, с документами на имя уругвайского гражданина Винсенте Сьерра, меня отправили в Бельгию…

– Вы испанский язык хорошо знали, откуда? – мне было интересно, сколько же лет надо было учиться, чтобы тебя приняли за уругвайца.

– После школы я полтора года учился в Ленинграде на испано-французском отделении института «Интурист», потом десять месяцев воевал в Испании. В ГРУ мне подробно объяснили, что один из вариантов легализации разведчика в иностранном государстве – проживание в чужой стране с паспортом советского гражданина, но под чужим именем и с занятием вполне легальной деятельностью. Тогда же еще было мирное время. Пока только в Испании шла гражданская война. Но это был не мой случай! Мне предстояла более сложная, многоступенчатая легализация. Из Ленинграда я добирался через Швецию и Францию. И два раза в дороге менял имена и, соответственно, использовал разные паспорта. Вот, пожалуй, и самые главные конспиративные хитрости того времени. По замыслу ГРУ,

Анатолий Гуревич превратится в путешественника из Уругвая Винсенте Сьерра уже в Бельгии. Молодой человек с таким именем приедет в Брюссель, чтобы заняться каким-нибудь бизнесом. Качественно изготовленный уругвайский паспорт, уверенная испанская речь и кошелек, туго набитый деньгами, помогут молодому разведчику сыграть непростую роль. Информацию я должен передавать под псевдонимом Кент. Псевдоним предназначен только для своих. Свои – это Центр и члены резидентуры. Все остальные – чужие.

– Так вы стали Винсенте Сьерра…

– Да! И еще мне в Москве дали наставление, вроде как совет – чтобы окружающие не сомневались, что перед ними настоящий уругваец, недостаточно только уругвайского паспорта и знания испанского языка. Надо как минимум знать обычаи и нравы Уругвая. И особенно города Монтевидео, откуда я, якобы, родом. Знать до такой степени, чтобы, случайно встретившись в Бельгии с каким-нибудь настоящим уругвайцем, не оказаться в ту же минуту в безвыходном положении. Пришлось мне в библиотеке изучить и зазубрить названия и расположение улиц, памятников архитектуры, садов и скверов в Монтевидео. Знать, какие деревья и цветы растут в Уругвае, какие сельскохозяйственные культуры выращиваются, есть ли промышленность. Кроме того, изображая в Европе бизнесмена из Уругвая, надо было вести и соответствующий образ жизни. Например, организовать какой-то реальный бизнес, вжиться в роль до такой степени, чтобы ни у кого из окружающих не возникало даже тени сомнения, что перед ними богатый уругваец. Даже в мелочах: в умении одеваться, носить шляпу, галстук, перчатки, вести себя за столом, в театре, в обществе, бранить прислугу. Сколько было таких ситуаций, когда я был близок к провалу! Казалось, вот-вот и все раскроется…

– Папа у меня очень эрудированный человек! – уточнил Мишель, – Просто поражаюсь, сколько он всего знает, как все помнит!

– Ладно тебе! Сколько же раз я, неопытный юноша, оказывался в более чем щепетильных ситуациях! Мои руководители и наставники тоже не слишком разбирались во всяких шпионских тонкостях. Например, гостиница, где мне следовало остановиться по прибытию в Брюссель, была назначена еще в Москве, и располагалась неподалеку от Северного вокзала. Несмотря на небольшое расстояние от вокзала до гостиницы, для поддержания образа респектабельного иностранного туриста мне следовало подъехать туда на такси. Помню, как вынул из кармана бумажку с названием гостиницы и с гордым видом протянул ее шоферу. «Месье уверен, что ему надо ехать именно в эту гостиницу, а не в какую-нибудь другую?» – изумленный таксист говорил по-фламандски. Я сделал вид, что не очень его понимаю, и показал написанное размашистым почерком полковника ГРУ название бельгийского отеля еще раз. Мы подъехали к отелю через две минуты, и я сразу понял, что встревожило шофера. Молодой со вкусом одетый уругвайский бизнесмен смотрелся чужеродно в этом, мягко говоря, заведении низшего разряда. Никаких умных решений в голову мне тогда не пришло, и удрученный оплошностью своих московских руководителей я занял номер в соответствии с указаниями своего начальства.

– Это тогда вы познакомились с Жаном Жильбером? – спросила я, роковой образ писателя не давал мне покоя.

– Да! Через пару дней по сценарию, разработанному ГРУ, мне предстояло прогуливаться в заранее определенном месте в Брюсселе. В руках я должен был держать выданный в Москве французский журнал… Примитивно? Ну, уж извините! Это сейчас выглядит банально. Тогда это было чуть ли не последним изобретением шпионской науки! По журналу меня должен был узнать советский резидент в Бельгии, работающий под псевдонимом Отто. У Отто должен быть точно такой журнал. Мы должны были всего лишь увидеть друг друга издалека. Не подходить друг к другу близко, не разговаривать. Просто запомнить лица. А уже встречаться нам предстояло только через два часа, в определенном ресторане, где Отто якобы встретит своего старого знакомого.

– Надо же! – усмехнулся Мишель. – В наше время кто такие разведчики, как они живут и работают, известно каждому школьнику. Написано множество книг, сняты кинофильмы, по телевизору показывают многочисленные документальные передачи и сериалы-боевики. Все давно разложено по полочкам: как разведчики добывают информацию и как виртуозно обманывают противника, какими приемами и технологиями пользуются и как конспирируются.

– Ну, да! – не особо возражал Кент. – Что-то, наверное, взято из реальной жизни, но большая часть изощренных приемов, используемых разведчиками, и их невероятные приключения, скорее всего, придумываются многочисленными авторами жанра. Поверьте, тогда все воспринималось не так, как в ваше время, – про разведчиков не было ни книг, ни тем более кинофильмов. Из технологий – радиопередатчик, пеленгаторы да симпатические чернила. И еще – самое важное: это трудно себе представить, но в конце тридцатых годов многие люди совсем не верили, что вот-вот начнется война, и тем более не знали, когда и чем все это закончится!

– Итак, вы познакомились с резидентом Отто. Он же Леонид или Леопольд Треппер, он же Адам Миклер, он же Жан Жильбер… – нетерпеливо встряла я.

– Да! Всё прошло в полном соответствии со сценарием. В одном из уютных бельгийских ресторанчиков ко мне подсел Отто. Тепло поздоровался, попросил называть его Адамом. Резидент Отто, легализованный в Бельгии как канадец Адам Миклер, выглядел намного старше меня и внешне был очень похож на еврея. «У меня здесь своя фирма, – с гордостью рассказывал Отто, – это помогает работать, не вызывая особых подозрений. Обороты у фирмы вполне приличные. Наша продукция пользуется спросом. И со временем мы планируем открывать представительства нашей фирмы в разных странах. Это очень перспективное направление. Я тебя познакомлю с нашими людьми. Правда, после работы мы мало общаемся. У меня сюда даже семья перевезена – жена Анна и двое детей. Мы снимаем квартиру. Обязательно как-нибудь приглашу тебя в гости. Тебе, кстати, тоже лучше снять квартиру или комнату в пансионате. Здесь это принято. В гостинице жить дорого, этим пользуются только те, кто приехал сюда ненадолго. Какие у тебя планы?» Я тогда очень удивился этому вопросу. Я-то рассчитывал, что это Отто даст мне конкретные указания, что следует делать. Что он, вроде, как мой руководитель.

– Представляю, как одиноко и неуютно вам было в совершенно незнакомой стране, в Брюсселе, – посочувствовала я бывшему разведчику.

– Вы абсолютно правы! Я вынужден был проявить инициативу, раз некому было меня поучать и наставлять. Первым делом я отправился в бюро путешествий и заказал обзорную экскурсию. Это ведь был самый простой способ познакомиться с Брюсселем. В гиды мне достался обаятельный средних лет человек, который провел меня по всему городу. Особенно подробно гидрасписал местную погоду. И благодаря ему я узнал, что в Бельгии нежаркое лето и умеренно прохладная зима. Часто идут дожди. Поэтому все бельгийцы постоянно ходят в шляпах и в перчатках, а в прохладные дни непременно надевают прорезиненные плащи. Про плащи гид вспомнил, когда мы проходили мимо офиса фабрики «Король каучука», которая, по словам гида, как раз и занималась производством этой важной для всех бельгийцев одежды. Еще оказалось, я, конечно, прежде этого не знал, что в Бельгии принят сухой закон. В свободной продаже предлагаются только пиво и сухое вино. Бельгийцы, даже дети, пьют много пива. А вот крепкие напитки можно заказать только в ночных ресторанах-клубах. Но чтобы эти самые рестораны посещать, надо иметь членские карты. Я поинтересовался возможностью получить образование в Брюссельском Свободном университете. Гид-бельгиец мне объяснил, что учиться в университете может любой желающий, но прием на текущий учебный год завершен. В качестве альтернативы мне было тут же предложено познакомиться с «Селект скул», гид протянул визитную карточку директора школы. И этот же гид помог мне снять мое первое жилье здесь.

– Это была та самая улица Беко, дом 106? Где жили Зингеры и Барча? – уточнил Мишель.

– Нет! Сначала это был пансионат на улице де Луа. Мы ведь можем туда тоже завтра прогуляться? – Кент повернулся лицом к Мишелю, не дождался ответа и продолжил, – Потом Отто-Адам познакомил меня с Жюлем Жаспаром и первый раз привел в контору «Отличный заграничный плащ». Я поступил в «Селект скул». И в пансионате начались моя первая разведывательная работа, так сказать – от теории перешел к практике.

– А как ты оказался в том доме, где познакомился с мамой?

– Прежде чем ответить на твой вопрос, можно я вам расскажу еще одну немного комичную историю. В пансионате были постоянные жильцы, и те, кто снимал комнаты на короткое время. Утром и вечером мы собирались в общей столовой и с удовольствием болтали на разные темы. Чаще всего обсуждали политическую обстановку в мире. Среди постояльцев мы особенно подружились с бароном Ван дер Стегеном. По всему было видно, что этот человек происходил из знатной фламандской семьи. И, кстати, однажды благодаря Ван дер Стегену, я был приглашен на прием в очень богатый дом. В открытке-приглашении значилось, что гостям надлежит быть во фраках или смокингах. К тому времени у меня уже был сшит отличный фрак. Белоснежную рубашку и галстук-бабочку я купил в одном из модных магазинов. Пришел домой и сразу же облачился в новый наряд: фрак, накрахмаленная рубашка с воротником-стойкой, изящная черная бабочка-галстук – в зеркале я был неотразим. Да, обязательно еще шляпа и перчатки. Без этого тогда в Брюсселе выйти из дома было просто неприлично.

– Да, сейчас шляпы носят гораздо реже, и перчатки никому не нужны, – поддакнула я.

– Так вот, подъезжаю на такси по указанному в открытке адресу, расплачиваюсь с шофером и направляюсь по широкой мраморной лестнице к двери в особняк. Дверь мне открывает господин во фраке, в белой накрахмаленной рубашке и черном галстуке-бабочке. Разумеется, я, наивный, принял его за хозяина и, дружелюбно улыбаясь, протянул руку для приветствия. Господин смутился и почему-то не подал мне руки, а жестом предложил пройти в вестибюль, где размещались ряды вешалок для пальто и плащей. Другой господин, тоже во фраке и черной бабочке, только что помог снять плащ гостю, пришедшему раньше, и повернулся в мою сторону. Бросив беглый взгляд на людей во фраках, на человека в смокинге и на гостей, которые беседовали с дамами, я только теперь определил дресс-код, о котором прежде не знал. Во фраки с черными галстуками-бабочками была одета исключительно прислуга. Гости, пришедшие во фраках, все были в белых галстуках-бабочках. И только гости в смокингах могли себе позволить черную бабочку. Неловкость, вызванная оплошностью в выборе цвета галстука, не покидала меня весь вечер. В тот вечер я всерьез беспокоился, что кто-нибудь примет меня за лакея, а потому не выпускал из рук бокал с недопитым шампанским и часто выходил на террасу покурить. Я впервые был на светском приеме такого уровня, и так оплошал. Уругвайский студент, которого я из себя изображал, мог этого и не знать, потому всему учился и все запоминал. Как люди подходят и заговаривают друг с другом. Как берут напитки и закуски с подноса официанта. Как общаются с дамами. Как одеты мужчины. Как пользуются салфетками и носовым платком. Как обмениваются визитными карточками. Как прощаются с хозяином и друг с другом перед тем, как уйти. Этому советских разведчиков тогда не учили, а вот из таких мелочей, которые в высшем обществе постигаются с детства, формируются годами, и складывается тот мир, в котором завсегдатаи легко определят чужака. Напрямую к выяснению разведданных это отношения не имеет, но без таких навыков разведчиком не станешь!

– Даже, если и не учили, по всей видимости, в разведчики отбирали тех людей, которые могли бы молниеносно сориентироваться в любой ситуации и обучались всему по ходу пьесы. В ту пору война в Европе ведь еще не началась? – уточнила я.

– Нет. Именно в пансионате, где останавливались и полковник-француз, и богатый датчанин, и еще много разных разговорчивых людей, я собирал по крупицам информацию о готовящейся войне. А также расспрашивал подвыпивших военных в пивных барах, слушал, о чем беседуют люди в кофейнях. В зашифрованном виде я передавал все самое важное, что удавалось узнать, через Адама нашей радистке Мальвине. В конце августа я отдал документы в Свободный университет, а когда 1 сентября 1939 года пришел на занятия – узнал, что в Европе началась война. В тот же день управляющая пансионатом огорошила меня известием о том, что со следующей недели в пансионате поселится уругвайский консул. Я, конечно, сделал вид, что обрадовался предстоящему соседству, но в экстренном порядке стал искать для себя другое жилье. Так через некоторое время и была выбрана двухкомнатная квартира на авеню Беко, дом 106. Мне тогда очень понравилось, что в доме были лифт и переговорное устройство. Можно будет встречаться с Адамом Миклером в этой квартире, а не только на улице и в кафе, где много посторонних ушей. К тому же коллега по резидентуре сможет оставаться у меня на ночь, если возникнет такая необходимость.

– Вы сразу влюбились в Маргарет, когда ее увидели? – честно говоря, меня уже меньше беспокоили шпионские страсти, и хотелось, как можно скорее, узнать, не только, что делал, но и что чувствовал человек, в которого больше сорока лет была влюблена красавица Маргарет.

– Нет! Сначала, я просто стал задумываться о том, что хотел бы в будущем иметь такую же семью, как у Зингеров. Быть таким же обеспеченным, как они, жить в таком же уютном и красивом доме. Чтобы неподалеку жили любимые дети. И чтобы эти дети, получившие прекрасное европейское образование, были также счастливы, создав собственные семьи. У меня ведь тоже были родители и отчий дом – в Ленинграде, на улице Чайковского. Но мои мама с папой всегда были сдержаны в чувствах, обитали в коммунальной квартире с общей кухней и туалетом на несколько семей, работали с утра до ночи, тяжело жили – денег постоянно не хватало. Мы с сестрой ходили в шитых-перешитых из родительской одежды и многократно штопаных вещах, в стоптанной обуви с облупленными носами. Я и в школе недоучился, сразу после восьмого класса пошел работать на завод в литейный цех. Тяжелые металлические болванки таскал, надрывался, руки были вечно все в царапинах и заусенцах. Всегда ходил полуголодный. Но не унывал, и думал тогда, что все примерно так живут, что так и надо. А там, где капитализм, народ живет еще хуже и тяжелее. Или вот, когда оказался в Испании, там вообще была война, смерть и бомбежки. Да, тогда я так именно и думал. И вот в Бельгии оказался. Сколько лет мне тогда было, посчитайте! Двадцать пять, двадцать шесть лет. Я, пожалуй, у Зингеров впервые увидел наглядно, что такое домашний уют и семейное счастье. И с той поры стал мечтать о такой же семье. Когда-нибудь потом, в будущем, но жить, как Зингеры. Или как Барча. Маргарет была красавицей! Чужой красавицей! Эрнест Барча обожал свою жену. Где я и где они… Мы жили на одной лестничной площадке, но наши миры совсем не совпадали!

Глава 14. Дорога к Родине

После ужина мы немного погуляли по площади рядом с отелем, и мне довелось услышать, что же случилось с Кентом, когда он оставил Маргарет и малыша в немецком лагере и отправился выполнять, как он считал и понимал, свой гражданский долг…

После лагеря несколько часов Кент со своими сообщниками и важными архивными документами на автомобиле пробирался в Констанц. Паннвиц, не скрывая нервного возбуждения, рассказывал о положении на фронтах. Было чрезвычайно интересно все это слушать, потому что за полтора месяца это были первые новости о том, что происходит вокруг. С собой везли рацию. Кент со Стлукой прямо из машины попытались связаться с Центром. Передали пробное сообщение. Все получилось. Радиограмма была принята Москвой. Но запрос о времени и месте перехода «к своим» по-прежнему остался без ответа.

Приехав в Констанц, Паннвиц приступил к своим прямым служебным обязанностям – начал вербовку агентов будущей немецкой разведки. Обо всех завербованных он докладывал теперь в два адреса – в Берлин и в Москву. Радиопередачи велись в откровенно опасном режиме.

На дворе был апрель 1945 года. Союзники заняли Франкфурт-на-Майне и Мюнстер. Французы захватили Карлсруэ. Появились слухи, что все более активные действия союзников направлены на то, чтобы первыми захватить Берлин и разными правдами, и неправдами не допустить туда Красную Армию. Такой вариант гораздо больше устраивал готовых к поражению гитлеровских военачальников. Состоялась очередная встреча Паннвица и Кента с полковником Биклером. Полковник ужасно нервничал, почему они до сих пор не получили четкого распоряжения из Москвы покинуть немецкую территорию. Скоро уже и самой этой территории не останется. Оказаться в руках союзников – дело очень опасное, ставящее под смертельную угрозу выполнение их вымученного временем замысловатого плана. Документы парижского СС союзникам не нужны и неинтересны. Что делать? С Биклером они расстались до лучших времен и продолжали бесцельно колесить по сужавшейся территории Германии. В какой-то момент Стлука предложил бросить приметный автомобиль и укрыться в труднодоступных районах австрийских Альп.

Паннвиц, Кент, Стлука и фройляйн Кемпа поднимались все выше в горы, пока не наткнулись на маленький охотничий домик. Решили, что это самое подходящее место для временного убежища, и принялись в нем обустраиваться. Кемпа готовила обед, Стлука настраивал рацию, Паннвиц и Кент перебирали важные документы, которые они все еще надеялись доставить в Москву. Первый же сеанс связи из охотничьего домика дал неплохие результаты. Центр подтвердил, что завербованные Кентом немцы могут рассчитывать на полную безопасность по прибытию в Москву. Как, когда и где осуществить это прибытие, будет согласовано дополнительно.

Запасы еды, взятые в охотничий домик, закончились. Стлука время от времени стал спускаться в ближайшую деревню, чтобы разжиться продовольствием и узнать, что происходит вокруг. В первых числах мая Стлука принес ошеломляющую новость о том, что Красная Армия захватила Берлин и красное знамя водружено на рейхстаге. Еще через пару дней деревенские мальчишки рассказали Стлуке, что Гитлер покончил жизнь самоубийством. В компании, в которой оказался Кент, только он сам, да возможно еще Стлука были искренне рады этому событию. Для Паннвица и фройляйн Кемпа поражение фашистской Германии было очень тяжелым известием, хотя они и приняли решение перебежать в стан бывшего врага. Это была та черта, за которую они перешли помимо своего желания, от безысходности. И потому праздник победы в австрийских Альпах не отмечался.

Спустя несколько дней, видимо, кто-то из жителей деревни донес на Стлука и в охотничьем домике появился лейтенант французской армии в сопровождении двух солдат. Наставив на беглецов пистолет, лейтенант объявил, что все они арестованы по подозрению в участии в войне на стороне гитлеровской Германии.

На безупречном французском языке Кент ответил:

– Месье лейтенант! Я офицер Красной Армии. Мое имя – Виктор Соколов. Я выполнял важное поручение Москвы. Вместе со мной находятся три завербованных мной сотрудника германской разведки. Мы намерены пробираться в Москву, нас там ждут и наша задача доставить важные документы, которые представляют ценность только для Советского Союза. Все имеющиеся у нас документы касаются исключительно граждан Советского Союза, оказавшихся в гестапо. Мы очень надеемся, что эти документы будут служить доказательством невиновности многих людей и, напротив, для кого-то послужат обвинительным приговором. Поэтому прошу вас доставить меня и моих попутчиков к вашему начальству.

Кента, Паннвица, Кемпу и Стлуку под конвоем доставили в ближайшую деревню вместе с архивными документами и рацией. Там Кент еще раз вкратце рассказал свою историю начальнику местного штаба. Советский разведчик предложил немедленно послать сообщение в Москву, чтобы оттуда подтвердили, что их там ждут.

На это начальник местного штаба не слишком дружелюбно заявил, что Москва ему не указ и позвонил в Париж. Он объяснил ситуацию, и на другом конце провода ему пообещали во всем разобраться. Распоряжений из французской столицы пришлось ждать несколько дней. Все это время арестованные содержались во вполне приличных условиях и при желании могли бы даже сбежать. Но куда бежать, они не знали. Поэтому сидели, бездельничали и терпеливо ждали, что с ними будут делать дальше.

В Париж их повезли на грузовике, в сопровождении всего лишь одного конвоира, который выбрал себе место в кабине. И опять легко можно было сбежать, выпрыгнув при любом удобном случае из открытого кузова.

Грузовик доставил всех четверых пленников в миссию Советского Союза. Кента почти сразу принял полковник Новиков. Самое удивительное, что они были знакомы. Новиков был одним из сотрудников ГРУ, которые в 1939 году готовили Анатолия Гуревича к разведывательной работе за рубежом. «Вряд ли эта встреча случайна, – подумал Кент, – скорее всего, Новикова специально прислали сюда, чтобы он подтвердил – тот ли я человек, за кого себя выдаю».

Впервые за последние годы Кент так долго говорил по-русски. Потом его отвели в небольшую отдельную комнату и попросили описать на листах, вырванных из школьной тетрадки, все события, которые произошли с ним после ареста. Как только он справился с этим заданием, последовало следующее – написать подробные характеристики на всех «его» немцев. Кент тщательно подбирал слова и формулировки, усмехаясь про себя, что родной русский язык и его грамматика перестали быть для него слишком легкими и естественными. Он особо и не рассчитывал, что отношение к нему в советской миссии будет восторженным и доверительным, и готов был мириться с ролью задержанного. Главное, чтобы не арестованного. Так оно примерно и было. Он мог спокойно передвигаться по зданию миссии, но ему запрещалось выходить на улицу. Все равно, ему казалось это восхитительным – засыпать на островке советской территории, пусть даже в Париже, когда вокруг говорят по-русски, рассказывают русские байки и анекдоты и все радуются победе советского народа в Великой Отечественной войне. Жаль только, что в который раз не готов самолет, чтобы вылететь в Москву. Ведь чем быстрее он окажется на родине, тем быстрее даст все необходимые показания, уладит все формальности и сможет приехать в Германию, чтобы забрать своих Маргарет и Мишеля. Потом он вместе с ними отправится в Марсель за Рене. А потом всей своей большой семьей они счастливо заживут в Ленинграде. Толя Гуревич распишется в ленинградском загсе с Маргарет, усыновит Мишеля и Рене. Как много все они пережили! Как здорово, что сейчас все они стоят на пороге нового радостного этапа в своей жизни.

– Вы прилетели из Парижа в Москву, и что было дальше? – нетерпеливо спросила я Кента.

– Прямо у трапа самолета нас встречали работники НКВД. Их начальник Абакумов лично допрашивал меня на Лубянке, так у нас называют здание НКВД. Все мои попытки встретиться с руководством Управления разведки провалились. Сразу после войны эти два ведомства сильно соперничали друг с другом, и я был объявлен врагом народа. Меня отправили в лагеря на девять долгих лет, – с горечью ответил Анатолий Гуревич.

– А что стало с Паннвицем, Стлукой, фройляйн Кемпой? – поинтересовался Мишель.

– Это долгая история. Они также оказались в лагерях. Формально все обещания были выполнены. Жизнь всем сохранена. Как только я вернулся в Ленинград, стал делать запросы: во французское посольство, в Красный Крест. В органах госбезопасности мне ответили, что в лагерное здание во Фридрихроде было прямое попадание авиационной бомбы и почти все его обитатели погибли. Потом и из Красного Креста пришло известие, что Маргарет Барча и ее сын Мишель Барча-Зингер после войны числились пропавшими без вести. Я все равно продолжал их искать! Даже уже когда познакомился с Лидией. Это моя жена. Мы познакомились в поезде, когда я ехал из первого лагеря в ссылку, в далекий район Сибири. Она ждала меня и из той ссылки, и из заключения, которое я получил через несколько лет.

– Сколько же вам тоже пришлось пережить! Ссылки, тюрьмы, лагеря… это же ужас!

– В общей сложности эти мои ссылки, лагеря и мытарства длились без малого семнадцать лет. Лида помогла мне все это пережить, все самые тяжелые испытания. Но, вот беда, у нас с Лидой так и не случилось родить совместных детей. И я часто вспоминал своего маленького Мишеля… А на стене нашей с Лидой ленинградской квартиры на самом видном месте всегда висел, да и сейчас висит портрет Маргарет. Я заказал его в портретной мастерской по маленькой фотографии Блондинки, которая у меня чудом сохранилась. Эта фотография – все что у меня от нее осталось…

– Ну, почему только фотография… Представляю, как вы обрадовались, когда вам позвонил Мишель!

– Это был потрясающий день! Как же здорово, что я вообще оказался дома! Как сейчас помню – раздался пронзительный телефонный звонок, такие у нас бывают только, когда звонят по межгороду или из-за рубежа. Взял трубку. Там спросили по-французски: можно ли пригласить к телефону месье Анатолия Гуревича. Я, разумеется, опешил, но, не раздумывая, ответил по-французски: это я – Анатолий Гуревич, слушаю вас! На том конце провода женский голос сменился на мужской: «Папа, здравствуй, это Мишель! Я нашел тебя!»

– И что? Что дальше?

– А как вы думаете? Я присел на стул, который стоял рядом с телефонным аппаратом, и, возможно даже, на какое-то мгновение потерял сознание. Ко мне подбежала встревоженная жена Лида, стала меня трясти, спрашивать, что случилось. Я взял себя в руки и дрожащим голосом ответил: «Нашелся Мишель, мой сын. Это звонит он. Из Испании». Потом я успокоился, и мы очень долго разговаривали с Мишелем по телефону.

Тут Мишель прервал взволнованного отца и пояснил мне:

– Я рассказал папе, что Маргарет оставила нас в 1985 году после тяжелой болезни, что она до последней минуты надеялась встретиться с ним, и любила его бесконечно.

– Да, – подтвердила я, – она только о вас и говорила! И хранила кольцо, которые вы ей подарили.

– Я рассказал папе, что после похорон, когда мне некого больше было навещать в хосписе, я уехал из Бельгии и вернулся в Аликанте. И что у меня есть очаровательная жена Каролина, и сын Саша.

– Представляете! – воскликнул Кент, – После стольких лет мучительных поисков своей Маргарет, я узнал, что у меня есть не только сын, но и внук. И все же как жаль, что мы так и не повидались больше с моей родной и любимой Блондинкой!

– Вы сейчас что, первый раз встретились с сыном после того телефонного звонка? – удивилась я.

– Нет! – уточнил Кент. – Мишель приезжал к нам в гости Ленинград! И я уже ездил в Испанию. А тут мы оба захотели навестить могилу Маргарет, да заодно пройти по брюссельским улицам и подышать воздухом нашей тревожной молодости… Мы еще в Париж потом поедем! Там тоже много чего связано с моим прошлым…

– Я предлагал папе насовсем переехать в Испанию, у меня там большой дом! Звал его вместе с женой Лидой. Он не согласился!

– Мы лучше будем ездить друг к другу в гости, – пояснил Кент.

Вместо эпилога

После нашей встречи в Брюсселе, мы, конечно, обменялись и телефонами, и даже адресами, и с Мишелем, и с Кентом. Но так и не выбрали времени друг другу позвонить…

Прошло еще пятнадцать лет. Мы с Пьером впервые приехали по туристической путевке в Россию. Бегло за три дня познакомились с Москвой и неделю планировали провести в Санкт-Петербурге. У меня с собой был номер домашнего телефона Кента, и я, скучая в гостиничном номере в ожидании мужа, который отправился в лобби-бар за сигаретами, набрала заветные семь цифр, записанные когда-то на пожелтевшем от времени и изрядно помятом листке, вырванном из блокнота брюссельского отеля. Признаюсь честно, в тот момент я совсем не надеялась, что застану Кента в живых.

Приближался день 7 ноября. 90 лет Октябрьской революции. Эта дата больше не была в России государственным праздником, но я помнила, что это еще и день рождения Анатолия Гуревича, и, если он все-таки жив, то завтра ему исполнится 94 года.

По телефону на другом конце провода ответил женский голос:

– Алло!

Я не умею говорить по-русски, и потому понадеялась, что меня и так поймут:

– Bonjour! Je peux parler à Kent¹?

Поняли. Потому что через минуту я услышала хрипловатый и уже совсем слабенький голос любимого мужчины Маргарет. Он с трудом продиктовал мне свой адрес, чтобы проверить все ли у меня правильно записано, и пригласил на завтра, на свой день рождения

7 ноября 2007 года, оставив мужа Пьера в Русском музее, я купила в Гостином Дворе французский коньяк и шерстяной свитер крупной вязки и отправилась на такси на северную окраину города на улицу Раевского. С трудом глубоко во дворе нашла скромный блочный дом и поднялась по плохо освещенной обшарпанной лестнице на пятый этаж без лифта. Потому что лифта там попросту не было. Дверь открыла миловидная пожилая женщина. Увидела подарки в моих руках, наверное, догадалась, кто я, и радушно жестом пригласила войти, что-то сказав по-русски. Не знаю почему, но я догадалась, что это и есть жена Кента и вспомнила, что ее зовут Лидия.

В доме пахло пирогами. В малюсенькой гостиной был накрыт праздничный стол. Много-много закусок, различных пирожков, фаршированная рыба, дымящаяся, посыпанная свежей зеленью ароматная картошка. Как будто здесь готовились к большому количеству едоков. Женщина вывезла из спальни инвалидную коляску с мужем. Он бодрился, но было заметно, что ему тяжело и говорить, и даже присутствовать за столом.

– Толенька, – громко сказала Лидия – это к тебе!

Мы обнялись с Кентом. В эту минуту в дверь позвонили. Пришли другие гости.

Все расселись за столом. Всего нас, включая Лидиею и Кента было шесть человек. Хорошо, что мой сосед справа, наверное, тоже бывший разведчик или из КГБ, немного говорил по-французски и взялся переводить. Еще был очень красивый мужчина – владелец крупного торгового центра с восточным именем Мусса. Как мне пояснил сосед справа, этот человек помогает теперь Кенту, взял на себя организацию всех хозяйственных и бытовых вопросов.

Гости шутили, вспоминали, как Анатолий Гуревич не верил, что ему представили к Ордену. Лидия налила в чайную ложечку немного коньяка, а потом опустила эту ложечку в горячий чай для супруга. Поцеловала его в лоб. Муж взял ее за руку и поцеловал запястье. Было видно, что Лидия любит своего Анатолия и очень заботиться о нем. Старичок был ухоженный, чисто выбрит, одет в белую рубашку темно-серый вязаный пуловер, на котором красовались какие-то две медали и большой орден.

Я не сводила глаз с большого портрета на стене гостиной. Мне не надо было ничего объяснять, я сразу узнала Маргарет. В каком-то светлом цветастом, наверняка, крепдешиновом платье. Волосы накручены в кудряшки по моде военных лет. Возможно, Лидия чем-то на нее похожа. Те же светлые волосы, прекрасная фигура, прямая спина. Но Маргарет была красавицей, а лицо Лидии очень обычное. У русской жены Кента короткая стрижка. Лидия моложе Анатолия лет на десять. Маргарет была старше на один год. Впрочем, русские женщины обычно выглядят старше своих ровесниц европеек.

Наверное, я слишком придирчиво отношусь к русской жене Кента, но ничего поделать с собой не могу.

Лидия пригласила гостей в небольшую комнатку, по-видимому, кабинет мужа. На письменном столе и небольшом диванчике были разложены альбомы с фотографиями и отдельные фото. Анатолий Гуревич в детстве, с папой и мамой, вот здесь он на заводе у станка, а вот – худенький юноша в военной форме на учениях по противовоздушной обороне. Потом история в фотографиях как будто оборвалась и уже продолжилась в семидесятые годы. Восемьдесят второй год, лето, Анатолий Гуревич с женой Лидией на отдыхе в санатории в Зеленогорске. А ведь именно в это время мы с Маргарет гуляем по больничному двору в Брюсселе, она рассказывает мне о своем советском разведчике.

Все стены кабинета заставлены стеллажами с книгами. Русские, английские, французские издания. Я разглядывала все это великолепие и восхищалась мужчиной, который все это собрал и, наверное, даже прочитал. Лидия перехватила мой взгляд, достала с нижней полки какую-то большую книгу и протянула мне:

– Подарок! Сувенир! – улыбнулась Лидия.

Мужчина из КГБ объяснил мне, что это мемуары Кента, они напечатаны в прошлом году, и что Гуревич назвал свою книгу как ответ Леопольду Трепперу «Разведка – это не игра!»

Жаль, что мемуары написаны на русском языке, и я не смогу, пожалуй, целиком все это прочитать. Бегло перелистав страницы, нашла там и портрет Маргарет, и фото Мишеля с семьей, и фото заграничных путешествий Кента по местам его военной молодости. И там даже было фото памятника Маргарет на брюссельском кладбище… Как грустно. И трогательно.

Мои мысли прервал звонок в дверь. Приехала съемочная группа с телевидения, все гости засуетились. В гостиной было тесновато, но энергичная тележурналистка со знанием дела отдавала команды и пятнадцати минут оказалось достаточно, чтобы выстроить кадр, взять интервью у Кента и снять видеоряд с гостями и интерьером. Камера оператора немного задержала свое внимание на портрете Маргарет, висящем на стене. Кент стал объяснять тележурналистке, что это не Лидия. Мужчина из КГБ шепнул мне на ухо, что про Маргарет здесь все всё знают, эта любовь всей жизни для Кента.

– Мужчины умеют любить несколько женщин одновременно, – подытожила я, – женщины в этом отношении, как правило, более преданные.

– Не обобщайте, и не обольщайтесь, – лукаво посоветовал мой собеседник, – все гораздо тоньше, у каждого своя любовь и своя единственная жизнь. Маргарет верила, что Кент еще жив, поэтому любила живого мужчину и ждала встречи с ним. Кент был абсолютно уверен, что его Маргарет погибла. Живые должны любить живых!

– Не буду спорить, наверное, вы правы! Это подумать только, девяносто четыре года! Он прожил такую длинную и насыщенную событиями жизнь, что в ней хватило места для всего! Бедность и богатство. Любовь и отчаянье. Тюрьма и слава. И продолжает жить и до ста лет еще доживет!

– Да, он молодчина! Таких сейчас не делают!

Примечание: В оформлении обложки использованo фото Yan Pexels.com

Хронология событий взята из книги Анатолия Гуревича «Разведка это не игра» и личных встреч с ним автора.

Примечания

1

Добрый день! Могу я поговорить с Кентом?

(обратно)

Оглавление

Пролог

  Глава 1. Маргарет

Глава 2. Винсенте

Глава 3. Война

Глава 4. Невеста

Глава 5. Акционерное общество

Глава 6. Тайна

Глава 7. Опасная миссия

Глава 8. День рождения

Глава 9. Рождественские дороги

Глава 10. Дамоклов меч

Глава 11. Война заканчивается

Глава 12. Мать-одиночка

Глава 13. Сорок пять лет спустя

Глава 14. Дорога к Родине

Вместо эпилога

*** Примечания ***