За Ореховой горой [Татьяна Петровна Софронова] (fb2) читать онлайн

Часть 1 Встань прямо! 1992 год

Глава 1

– Только бы не заметили! Только бы не заметили! – с тревогой думала Юлька, осторожно выглядывая из учительской раздевалки. У нее, конечно, была припасена версия на случай прокола – сказала бы, например, что положила в карман маминого плаща ключ от дома. Но лучше бы все прошло чисто!

Подходил к концу последний урок. В широком коридоре, навсегда пропахшем капустным столовским супом, было пусто. Юлька на цыпочках пробежала вдоль китайских роз и фикусов, росших в больших деревянных вазонах между окнами, и скрылась за дверью туалета.

У-уф! Получилось!

В тусклом зеркале, висевшем над умывальником, Юлька встретилась взглядом со своим испуганным отражением. Она округлила и без того большие карие глаза, подмигнула сама себе и хитро улыбнулась, от чего на щеках образовались симпатичные ямочки.

Интересно, каким будет лицо Игоря Степановича Михеева, когда он обнаружит, что карманы его пальто полны куриных перьев? Он же такой эстет! Когда доску протирает, тряпку двумя пальчиками держит.

Ничего, сам виноват. Назвался учителем – полезай… куда-нибудь.

Игорь Степаныч опять не пускал Юльку на свои уроки – уже вторую неделю. Это ее-то!? Круглую отличницу до конца седьмого класса! Принесла его нелегкая в школу! Работал же где-то раньше, там бы и оставался!

Вообще вначале все было очень даже неплохо. Географию Юлька любила. За схематичными изображениями карты она легко различала тени кондоров, парящих над Кордильерами, в предгорьях Анд видела стада доверчивых лам с грустными глазами, слышала ритмичные песни племен, танцующих на берегах озера Чад. За каждым названием скрывались герои и приключения, странные сочетания звуков завораживали: Калимантан, Рейкьявик, Сихотэ-Алинь, Хонсю, Кюсю, Сикоку… Юлька единственной из класса с первого раза сдавала зачеты по целым континентам, безошибочно называя равнины, плоскогорья и прочие элементы рельефа.

Подвела ее, как обычно, излишняя живость характера. Хотя и Игорь Степанович тоже виноват. Зачем было давать ей столько свободы? На остальных уроках она ведь себя так не ведет. Сам же смеялся поначалу. Вот Юлька и не заметила, как перегнула палку. Она всего-то хотела повеселить одноклассников…

В тот мирный солнечный день география стояла в расписании последней, а перед ней были два урока труда. На первом Юлька и одноклассницы собирали в роще за школой кленовые листья, похожие на позолоченные ладони с растопыренными пальцами, и срезали рыжие гроздья рябины, а на втором – украшали всем этим школьное фойе. Вечером ожидался Осенний бал.

Когда прозвенел звонок на географию, в руках у Юльки почему-то остался довольно большой кусок пластилина, на который она крепила листья…

Географ проверил домашнюю работу, потом велел конспектировать новый параграф. Юлька читала быстро, делать конспекты тоже особого труда для нее не составляло. Класс еще корпел над заданием, а ей уже нечем было заняться. Вот она и начала под партой разминать пластилин.

Что бы такое слепить?

Игорь Степаныч ходил по классу и заглядывал в тетрадки, регулярно поправляя квадратные очки, съезжавшие на кончик носа.

Когда он уселся на свое место и стал что-то писать в журнале, Юлька надела сине-зеленую пластилиновую оправу на переносицу и важно оглянулась по сторонам. Класс захихикал. Учитель поднял голову, чтобы определить причину веселья. Юлька нагнулась и прикрыла глаза ладонью. Снова стало тихо. Игорь Степаныч вновь занялся журналом, Юлька с умным выражением лица обернулась назад. Последние парты радостно заржали.

– Столбова! Не вертись! – строго сделал замечание Игорь Степаныч. – Что эт-то у тебя там?!

Юлька повернулась к учителю. Михеев, увидев ее лицо с уродливыми очками, вскочил со своего места, наклонился над столом, будто его вытянули плетью вдоль спины, и срывающимся голосом крикнул:

– Убирайся! Вон отсюда!

Рука с полусогнутым пальцем, указывающим на дверь, заметно тряслась, губы, вытянувшиеся в нитку, побелели от ярости, ноздри маленького тонкого носа вздулись, как капюшон у кобры.

Юлька испуганно скомкала свои очки и, стараясь сохранить достоинство, проговорила вполголоса:

– Вот и хорошо. Домой хоть пораньше приду.

Она быстро запихнула в сумку аккуратно обернутый учебник, атлас с контурными картами, ручку с погрызенным кончиком и вышла из класса.

С этого момента и начались проблемы.

Во-первых, Игорь Степаныч в тот же день обо всем рассказал Юлькиной маме. Как будто им в учительской больше поговорить не о чем. И зачем только мама пошла в педагоги?! Никакой свободы детям…

Во-вторых, перед началом следующего урока Игорь Степаныч остановил Юльку в дверях класса и сказал, чтобы она перед ним при всех извинилась, а то он ее, видите ли, в класс не пустит.

– Ну и ладно. Не пускайте. Не очень-то и хотелось, – сказала Юлька, удивляясь собственной наглости, и вышла в коридор.

С тех пор она стала прогульщицей.

Поначалу было немного страшно. Так неожиданно из прилежной ученицы превратиться в изгоя. Потом стало весело. В глазах одноклассников Юлькина дерзость пока что выглядела геройством. Географию она и без учителя неплохо дома изучала – читала один параграф за другим.

Благодаря репутации отличницы, к Юльке не возникало вопросов ни у учителей, случайно встречавших ее в коридоре во время урока, ни у техничек. Мало ли зачем она могла выйти? За мелом, например, или в туалет. И все географии, вместившиеся в последние две недели, она спокойно проболталась по школьным закоулкам.

Юлька задумчиво брела по коридору и размахивала свежевымытыми руками. Вдруг перед ней, как из-под земли, выросла завучиха, Ольга Ивановна, носившая с незапамятных времен прозвище Оля-груди. Юльке пришлось вильнуть в сторону, чтоб избежать столкновения с ее могучим бюстом.

– Юля, ты почему не на уроке?

Можно было, конечно, и соврать что-нибудь, но – смысл?

– Меня Игорь Степанович выгнал.

– Почему? – Ольга Ивановна искренне удивилась.

– Плохо себя вела, – с улыбкой сказала Юлька.

– Ну-ка, пойдем! – женщина решительно взяла юлькину руку в свою пухлую ладонь и повела за собой.

Игорь Степаныч сопротивляться завучу не стал. Юлька спокойно уселась на свое место и стала искать в атласе полезные ископаемые возле Уральских гор.

Когда урок закончился, географ велел ей задержаться.

Он дождался, пока все ребята выйдут из класса, закрыл дверь, засунул руки в карманы брюк и встал перед Юлькиной партой. Она отклонилась на стуле назад.

Две недели назад Михеев был для нее просто учителем: он рассказывал – она слушала, он задавал – она выполняла. Правила игры были просты и понятны. И вдруг эти заученные роли потеряли всякий смысл. Перед Юлькой стоял невысокий мужчина в очках, клетчатой рубашке и брюках, туго затянутых ремнем. Почему-то ей невыносимо смешными показались его черные усики под острым носом.

– Ну? Что скажешь? – поинтересовался Михеев.

– А что вас конкретно интересует? – уточнила Юлька, качаясь на стуле.

– Не наглей! Ты прекрасно знаешь, что меня интересует! – зловеще произнес Игорь Степаныч.

– Очки?

– Ты издеваешься надо мной?!

– Нет, я не издевалась. Мне просто хотелось быть похожей на вас. Вы такой красивый.

Географ резко грохнул кулаком по парте. Юлька вскочила, уронив стул.

– Вот дикий! – пробормотала она себе под нос.

Михеев отбежал к окну, сжимая кулаки.

Юлька забрала сумку и вышла из класса.

Возле раздевалки ее ждала подружка Маринка, с которой они жили на одном конце поселка и всегда вместе ходили в школу и обратно.

– Ну как? Сильно тебе попало? – участливо спросила она.

Юлька с усмешкой махнула рукой:

– Псих-одиночка.

Девчонки вышли на крыльцо. Для конца сентября день был на редкость теплым. На фоне ярко-синего высокого неба особенно красивыми казались желтые леса, спускавшиеся с окрестных пригорков к Раздолью. Юлька глубоко вдохнула по-осеннему сладковатый воздух и медленно-медленно выдохнула.

Дома младшая Юлькина сестра Аня, темноволосая черноглазая пампушка, играла со своим личным котом Харговендом. Правая половинка его мордочки была белой, а левая – черной. Анька нашла котенка в начале лета в придорожной канаве и нарекла в честь главного злодея из индийского фильма «Враг». Кот был нисколько не злой, до полного бешенства его обычно доводила хозяйка.

Больше всего Харговенд не любил Анькину ладошку с растопыренными пальцами, занесенную над его головой. Он сразу прижимал уши, вздыбливал шерсть и истошно орал на весь дом. Потом начинал быстро-быстро топтаться на месте и, наконец, отчаянно кидался на Аньку, оставляя ей глубокие царапины. Она добросовестно мазала их йодом и вскоре снова принималась за свое.

– И тут дурдом, – пробурчала Юлька, закрывая за собой дверь на защелку.

Наконец-то одна…

Юлька сняла школьную форму, проводила взглядом медленно проехавший за окном рейсовый автобус из райцентра, полюбовалась Ореховой горой, которая сейчас походила на огромный корабль с золотыми парусами, плывущий по ясному небу над темными, заросшими ельником оврагами. Обернувшись, она увидела свой силуэт в темной лакированной дверце шифоньера. Медленно повернулась боком. На фоне окна четко прорисовывались все очертания тела. Кажется, грудь немного подросла…

Теперь за уроки. Боже! Как много задано! История, химия, математика, русский. Еще и стих по литературе учить. «Мцыри». Отрывок на выбор. Юлька открыла учебник:

Ты хочешь знать, что делал я

На воле? Жил – и жизнь моя

Без этих трех блаженных дней

Была б печальней и мрачней

Бессильной старости твоей.

Давным-давно задумал я

Взглянуть на дальние поля,

Узнать, прекрасна ли земля,

Узнать, для воли иль тюрьмы

На этот свет родимся мы.

– «Для воли иль тюрьмы на этот свет родимся мы?» – несколько раз задумчиво произнесла Юля.

Для воли, кончено! Какие могут быть сомнения!?

Глава 2

Восьмой класс стоял шеренгой в залитом солнцем холле. Начинался урок физкультуры. Первый в этом учебном году – несмотря на то, что осенняя четверть уже заканчивалась. Учителя не было. И вот вдруг приехал. Только что из армии.

Сергей Сергеич Петраков.

Он стоял перед классом с журналом в руках и вел перекличку, время от времени резким движением головы закидывая набок длинную челку. Его крепкую фигуру обтягивал сиреневый спортивный костюм. Свежим запахом его одеколона, казалось, пропиталась за это утро вся школа.

– Ракитин! – по-армейски выкрикнул очередную фамилию Сергей Сергеич.

– Я, – лениво ответил белобрысый щуплый паренек.

– Что за «я-аа»? – передразнил его физрук, – Давай по-мужски! Руки по швам! «Я!»

Андрей Ракитин вытянулся и громко крикнул:

– Я!

– Вот другое дело! Рыкова Людмила? Где ты?

– Это я, – кокетливо улыбнулась смазливая Людка.

Следующей по списку шла Юля Столбова, но физрук не успел ее назвать, потому что в коридоре, громко стуча каблуками, появилась директриса. За ее плечом маячил географ.

– Извините, Сергей Сергеич, что прерываем урок, но дело неотложное, – Любовь Борисовна, стройная, коротко стриженная, всегда хорошо выглядящая женщина лет сорока пяти, провела строгим взглядом по лицам учеников, выдержала многозначительную паузу.

– Ребята! Все вы ознакомлены с правилами поведения в школе. И знаете, что их необходимо выполнять. Знаете?

– Знаем, – уныло ответил восьмой класс.

– И тем не менее далеко не все считают нужным их соблюдать! Так ведь, Булыгин? Встань прямо!

Долговязый второгодник Булыгин недовольно пробурчал:

– Чё я-то опять?

Любовь Борисовна продолжала:

– Я еще могу понять, когда безобразия происходят случайно. Когда вы бегали, толкались, и разбилось окно или дверь с петель слетела. Но вчера произошел вопиющий случай. Оскорбление учителя! – директриса говорила все громче и громче. – Во время уроков кто-то проник в учительскую раздевалку…. Ведь это надо было додуматься! Надо было не полениться из дома притащить! Подумать только! Набить карманы пальто педагога какой-то гадостью! Где ваша совесть?!

Ученики восьмого класса и новый учитель физкультуры с интересом смотрели на директрису. Всем хотелось узнать, чем же набили карманы пальто Игоря Степаныча.

– Я хочу здесь и сейчас услышать, кто из вас принес вчера в школу перья и заходил в учительскую раздевалку, – зловещий тон Любови Борисовны не сулил ничего доброго в случае, если ее любопытство не будет удовлетворено.

– Ничё я не приносил. Делать мне больше нечего, как перья таскать, – процедил сквозь зубы Булыгин.

– А о каких перьях вообще идет речь? – едва сдерживая улыбку, поинтересовался Сергей Сергеич. Юлька с симпатией взглянула на него.

– О куриных, вероятно, – холодно ответила Любовь Борисовна.

– А какого цвета были куры? – не удержалась Юлька, – Черные или белые?

Ей очень хотелось смеяться.

– Столбова, не паясничай! – строго сказала директриса.

Игорь Степаныч смотрел в пол. Восьмой класс безмолвствовал.

– Я жду ответа. Кто это был? – продолжала допрашивать Любовь Борисовна.

– А почему вы наш класс подозреваете? – неожиданно подал голос Андрей Ракитин, – Может, это не наши сделали?

– Ваши! Ваши! – с нажимом произнес Игорь Степанович, оторвав взгляд от пола. – Только вот хватит ли смелости признаться? – географ выразительно посмотрел на Юльку.

Она широко улыбнулась, глядя ему прямо в лицо. Нет уж! Это слишком просто и по-детски. Может, он надеется, что она раскается в содеянном и со слезами будет просить прощения? Довольно наивно с его стороны.

Из коридора гулко донесся крик завуча: «Любовь Борисовна, к телефону! РайОНО!»

Директриса сорвалась с места и напоследок пригрозила восьмиклассникам:

– Мы этот разговор еще продолжим!

Игорь Степанович тоже ушел.

Сергей Сергеич снова открыл журнал и продолжил знакомство:

– Столбова Юлия. Ну, тебя я запомнил. Ты правда не знаешь, какого цвета были куры?

– Откуда?! – недоуменно воскликнула Юлька, – У нас дома вообще только гуси остались. Бабушка всем курам бошки поотрубала.

* * *

«Однако славно он улыбается», – думала о физруке Юлька, сидя за широкой спиной отца на заднем сиденье старенького мотоцикла «Урал». Они каждый вечер ездили за травой для коровы. Осень была теплая. Отава на покосах наросла мощная.

Мотоцикл потряхивало на полевой дороге. Солнце уже спустилось за деревья, ярко-красные лучи пронизывали пустой лес, и длинные тени от старых лип лежали на поле.

Пока отец размашисто косил, Юлька бродила вдоль лесной опушки и собирала в карман куртки шиповник. Несколько кисловатых ягод лежало у нее за щекой. Густо настоянный на опавшей листве и поздних опятах воздух был холодным и чистым. Из леса тянуло сыростью.

Отец негромко окликнул дочь:

– Юлька, смотри, журавли летят.

Грустные мелодичные звуки разливались в пустом небе. Юлька следила глазами за длинным журавлиным клином, пока он не растаял в сумеречной дымке у горизонта. Какая-то неясная тоска вдруг тонко зазвенела внутри нее.

«Раздобыть бы журавлиное перышко. Никому бы его не отдала. Никогда».

Вернулись они почти затемно. Войдя во двор, Юлька поняла, что у них дома гости. Она привстала на выступающую кромку фундамента и заглянула в незашторенное окно большой комнаты. На диване сидели дядя Саша, папин брат, его жена Светлана и трое их детей: Витька, Толька и годовалая Иришка. Сыновья-погодки удались в отца – кареглазые, чернявые, а дочка как две капли воды походила на мать – такая же курносенькая и белокурая.

Перед ними Анька и Харговенд показывали номера художественной самодеятельности. Хозяйка повязала коту на голову красный платочек и надела куклину юбку с оборками. Харговенд стал походить на маленькую домохозяйку. Ему, видимо, было неловко от собственной красоты, и он очень хотел избавиться от нарядов, но Анька крепко держала кота за передние лапы и танцевала с ним по всей комнате. Мальчишки сползали с дивана от смеха, а Иришка прыгала от восторга и визжала.

Мама и бабушка накрывали на стол.

Братья Столбовы жили в соседних домах и часто наведывались друг к другу. Особенно в последнее время. Тема для разговора была одна и та же: выход из колхоза и создание своего фермерского хозяйства. Недавно им выделили земли за Ореховой горой и старый, едва шевелящийся трактор «Казахстан».

Юлька не все понимала, конечно, о чем говорили папа с дядей, но их вдохновение и мечты были заразительны.

– Шурка, ты понимаешь, что это – свобода! – воодушевленно говорил отец, – Мы не зависим больше ни от кого! Никто нам указывать не будет!

– Поля за Ореховой засеем, – строил планы Александр, – а те, которые ближе к Батиной кочёвке, под покосы пустим.

– Фазенду поставим на Средней гриве, у пруда, – отец начертил вилкой на столе примерное расположение построек.

– Двухэтажную только! – вставила Юлька, – Я, чур, наверху буду жить!

Перед ней ясно разворачивались чудные картины фермерской жизни: вот бескрайние поля колышутся тяжелыми колосьями пшеницы, вот над малиновыми головками клевера гудят шмели и пчелы, вот они с Анькой идут по лесной дороге на Среднюю гриву – длинную солнечную поляну, растянувшуюся на взгорье между двух заросших черемухами ручьев, а в конце этой поляны стоит «фазенда» на высоких столбах с решетчатой верандой на втором этаже, а там гамаки привязаны. А у Юльки с собой книжка – «Джейн Эйр», например – она залезает с ней в гамак, читает и смотрит, как вдалеке за лесом опускается солнце, слышит, как с лугов возвращаются на ферму их коровы, а за стадом идут по-былинному могучие отец и дядя. И, кстати, еще неплохо бы чего-нибудь вкусного с собой в гамак взять…

– Свиней выгоднее разводить, чем коров, – неожиданно мама поменяла Юлькину картину, – и суеты с ними меньше. Знай, корми. А то с молоком столько хлопот будет!

– Да, я тоже за свиней, – поддержала ее Светлана Столбова, – осенью можно будет всех поросят прирезать и сдать, а свиноматок к себе в конюшни забрать. И зимой вообще туда не ездить. А весной обратно – на выгул.

На том и остановились – быть на Средней гриве свиноферме.

– Как хозяйство-то назовёте? – спросила молчавшая до того Юлькина бабушка Катя.

– Столбовы и Ко, – выдвинул версию Александр.

– Свиньи и Ко, – решительно подкорректировала Анька.

Глава 3

Подходила к концу первая четверть. Начались контрольные.

Юлька уже добрых полчаса болталась по школе, ожидая Маринку. Подружка получила двойку за четвертную по математике и делала работу над ошибками.

Юлька постояла на лестничной клетке у окна, из которого был виден школьный стадион. Там Сергей Сергеич безжалостно гонял пятиклассников. Юлька вдруг поймала себя на том, что любуется его крепкой фигурой, отчего-то смутилась и поспешно спряталась за выступом стены.

Потом спустилась на первый этаж в блок начальных классов. Дверь в кабинет ее первой учительницы Натальи Петровны была приоткрыта. Юлька заглянула в щель. Учительница проверяла тетрадки, время от времени посмеиваясь и укоризненно покачивая головой, отчего ее волнистые каштановые волосы красиво перекатывались по плечам.

– Здравствуйте, Наталья Петровна! – Юлька шагнула в класс.

Учительница приветливо улыбнулась:

– Здравствуйте, Юлия Павловна! Чего домой не идете?

– Маринку жду, она контрольную переделывает.

– Ясно. А тебе заняться, значит, нечем? Садись-ка, помоги мне диктанты проверить. Смотри вон, что твоя сестра написала.

Юлька с трудом прочитала: «Второй вореант». Ну, Анька! Хотя в самом диктанте ошибок больше не было.

Наталья Петровна выдвинула ящичек стола, достала конфету «Кара-кум» и дала ее Юльке, потом осторожно спросила:

– Как там у тебя с географией? Что не поделила с Игорем Степанычем?

– Ничего я с ним не делила. Надоел просто, – Юлька как можно беспечнее махнула рукой.

– Ну, мало ли кому кто надоел, учиться все равно надо. Мне тоже некоторые ученики очень надоели. А куда их девать? Воюю да учу!

Вот бы все учителя были такими надежными! Наталья Петровна своих не сдавала – сама всегда разбиралась. Как-то на перемене Юлькины одноклассники вывесили Мишку Кудрина за ноги из окна в кабинете биологии. Ему хотелось посмотреть, что там на первом этаже в классе у Натальи Петровны делается. Она очень испугалась, увидев в окне довольную Мишкину физиономию. Парни его, конечно, не удержали, и он бухнулся в большой сугроб снега. Наталья Петровна чуть в обморок не упала. Но ни директор, ни завуч не узнали об этом происшествии. Парни получили от первой учительницы все, что им причиталось…

Юлька помогла проверить тетради четвероклашек и, боясь пропустить Маринкино освобождение, поднялась на второй этаж. Но мучения подруги еще не закончились.

«Да что ж их там так долго держат!?» Юлька устало села на скамейку. В фойе сидели ребята из седьмого класса, тоже чего-то ждали. Парни играли в «сифу» – бегали и кидали друг в друга туго скрученную тряпку от доски. Попадая, она оставляла на одежде меловые пятна. С ними же носился Андрюшка Ракитин.

Юлька поставила на колени сумку с учебниками и опустила на нее голову. Больше всего на свете она не любила процесс ожидания. Родители обычно старались до последнего момента не сообщать ей о предстоящих событиях, чтобы она сама не изнывала в остающиеся дни и не изматывала других членов семьи. Юлька просто ненавидела очереди, в которых ей частенько приходилось стоять в сельском магазине. Она чувствовала себя в такие минуты мухой, приклеившейся одной ногой к длинной липучке. Сколько ни бейся, все равно не вырвешься. Не уйдешь же домой без хлеба.

Ракитин на бешеной скорости пробежал мимо Юльки. У нее от ветра даже челка взметнулась. За ним пронесся рыжий семиклассник Славка Богатырев. Андрюшка описал широкий круг по фойе и снова приблизился к Юльке. Пролетая мимо, он вдруг дернул ручку ее красивой красной сумки. Сумка вырвалась из юлькиных рук и, сделав пару оборотов в воздухе, развалилась на части. По полу широко разлетелись учебники, тетрадки, клубки ниток, зеркальце, недоеденная столовская булка, завернутая в тетрадный листок, «Барбариски»… В руках Ракитина осталась длинная лямка. «Ни себе чего», – растерянно пробормотал он, густо залившись краской, бросил лямку на подоконник и умчался вниз по лестнице.

Фойе взорвалось диким хохотом.

Юлька ползала по полу, трясясь от смеха, который постепенно начинал походить на рыдания, собирала свои пожитки и чувствовала, как ненависть к Ракитину подступает к ее сердцу.

Наконец из класса вышла худенькая Маринка.

– Ты ревешь или смеешься? – спросила она, вглядываясь в лицо подруги доверчивыми голубыми глазами.

– Черт его знает, – давясь смехом и слезами, с трудом проговорила Юлька, – вот придурок-то!

– Кто?

– Ракитин! Убью гада завтра. У тебя есть место в сумке?

На улице было холодно и грязно. Осень не хотела уступать зиме Раздолье: из низкого серого неба на поселок попеременно сыпал то дождь, то снег.

– Блин, с чем я теперь буду в школу ходить? Такая красивая сумка была, – Юлька нешуточно злилась на Ракитина.

– Может, ты ему нравишься? – предположила Маринка.

– Да нет, я думаю, что он просто дурак, – резко ответила Юлька.

– Ой, мне же хлеба надо купить, – спохватилась Маринка, когда они уже почти прошли мимо магазина.

–Иди, покупай, я тут подожду, – хмуро сказала Юлька и свернула с дороги к клумбе с доцветающими астрами, кое-где уже побуревшими от холода.

Из магазина вдруг выпорхнула улыбающаяся тетя Зоя Ракитина:

– О, Юлечка, здравствуй! – слегка нараспев протянула она, – Когда уже моего Андрюшку в кавалеры возьмешь?

Юлька, особо не размышляя, растряхнула перед ней лоскутья своей сумки.

– Вот что ваш Андрей мне сегодня сделал.

С лица Андрюшкиной мамы сползла улыбка.

Юлька тут же почувствовала, как в груди скользким холодным комком сворачивается что-то мерзкое.

Ночью Юлька долго не могла уснуть. По комнатам волнами разносился мерный храп папы. В ногах у нее развалился Харговенд, придавив собой одеяло. Юльке уже давно было неудобно, и хотелось лечь по-другому, но сваливать на пол кота было жалко. И так достаточно гадостей сегодня сделала…

Все знали, что отчим бьет Андрюшку за провинности. И сегодня ему явно попало. А он ведь не хотел, чтобы так получилось. Зачем? Ну, зачем она нажаловалась его матери?! Детский сад! Стыдно-то как!

С Ракитина Юлькины мысли плавно переместились на Игоря Степаныча. Пустит или не пустит он ее завтра к себе на урок? За все пропуски он, оказывается, ставил ей в журнал двойки. И теперь над Юлькой висела реальная угроза выйти неуспевающей за четверть.

Мысли носились по кругу. За окном ветер раскачивал фонарь на столбе и трепал старую рябину. По стене над кроватью беспорядочно плясали тени. Юлька вдруг начала мерзнуть. Холод как-то странно расползался изнутри, будто бы от сердца, к ногам и рукам. Юлька начала дрожать. Мелко постукивали зубы, тряслись пальцы, похолодели ноги, все тело покрылось гусиной кожей. Ничего подобного с ней раньше не случалось. Она старалась успокоить себя, задерживала дыхание и сжимала кулаки, но крупная дрожь продолжала сотрясать ее тело. Юлька встала с кровати и, придерживаясь за стену, побрела в темноте на кухню. Харговенд, ненасытная скотинка, побежал за ней.

Юлька нащупала на плите остывший чайник, ослабшей рукой потянула его к себе, чтобы попить из носика, но из темноты с ужасающей скоростью ей навстречу вдруг понеслись желто-зеленые круги, ледяная волна накрыла ее с головой. Юлька потеряла сознание. Чайник с грохотом покатился по полу. Мокрый Харговенд пулей вылетел с кухни.

Глава 4

Утром Юлька с трудом разлепила глаза, почувствовав на своем лбу теплую мамину ладонь.

– Господи, как ты нас ночью напугала! У тебя болит что-нибудь?

Юлька отрицательно помотала головой, отметив темные тени под мамиными глазами. Не спала, видимо, из-за нее.

– Месячные, может, должны начаться? – продолжала допытываться мама.

– Нет! – Юлька терпеть не могла таких интимных вопросов.

– Дома тебя сегодня оставить?

– Нет, в школу пойду, – Юлька нехотя откинула толстое одеяло, – У меня последние три дня остались на исправление двоек по географии.

На кухне за столом вся семья ела рисовую кашу. Бабушка поставила перед внучкой тарелку.

– Как ты себя чувствуешь? Может быть, дома сегодня останешься? Смеряй-ка температуру, – баба Катя, не дожидаясь ответов на вопросы, подняла Юлькину руку и вложила ей под мышку холодный градусник.

– Нет. Пойду в школу! – упрямо повторила Юлька, ковыряя ложкой в тарелке, и вполголоса добавила: – А то Гоше слишком скучно без меня будет.

– Может, хватит уже свой характер показывать? – сразу вскипела мама. – Мне уже надоело выслушивать бесконечные жалобы на тебя. Почему ты не отвечаешь Игорю Степанычу на уроках? Учишь ведь!

Мама с недавних пор взяла на особый контроль Юлькину подготовку домашних заданий по географии.

– Он недостоин моих ответов, – сказала Юлька.

Отец аж кашей от смеха подавился.

– Гоша, конечно, старый прохвост, – сказал он, прокашлявшись, – когда он в колхозе парторгом работал…

– Ну, давай еще масла в огонь подливай! – оборвала его воспоминания мама.

Юлька достала градусник.

– Нет у меня температуры.

И вышла из-за стола, оставив кашу почти нетронутой.

География была первым уроком. Юлька вошла в кабинет, Ракитин, мельком взглянув на нее, отвернулся к окну.

– Кто дежурный? – спросил вечно жизнерадостный Мишка Кудрин, – Гоша сказал карту России повесить.

– Я вчера дежурила, – сказала Людка Рыкова, – сегодня Столбова.

Юлька развернула большую, потрепанную на сгибах, физическую карту России.

– Маринка, помоги, пожалуйста, – попросила она подругу, – берись с той стороны.

Уже звенел звонок, в коридоре слышался голос Игоря Степаныча. Девчонки быстро прикрепили карту и сели на места. Учитель вошел в класс. Все встали. Вдруг Маринка негромко ойкнула. Юлька проследила за ее испуганным взглядом и увидела, что карта висит вверх ногами…

– Садитесь!

Гоша раздал тесты. Юлька решила выполнить их правильно. Помогла сидевшей рядом Маринке. Показала на пальцах номера правильных ответов Мишке Кудрину.

Игорь Степаныч собрал тесты и начал степенно излагать новый материал. Тема «Главные речные системы России». Ученики записали в тетрадях. Учитель взял в руки указку.

– Одна из самых крупных рек России – это Волга. Вот она.

Михеев ткнул примерно в то место на карте, где должна была быть Волга.

– Ее протяженность составляет… – Игорь Степаныч поглядел на карту поверх очков, отступил на шаг назад и целиком осмотрел перевернутую вверх тормашками Россию.

– Кто это сделал? – глухо спросил учитель.

– Столбова, – ответил Ракитин.

Игорь Степаныч, не глядя на Юльку, показал пальцем на дверь.

Юлька жалостливо протянула: «Я нечаянно».

– Выйди!

Она тяжко вздохнула, собрала с парты вещи и вышла.

В коридоре было полутемно и пусто. Юлька почувствовала, как слабость вновь охватывает ее и начинает кружиться голова. Она доплелась до банкетки и легла, подложив под затылок пакет с учебниками. Банкетку покачивало, как утлую лодочку. Узелок бы еще в руки и звездное небо над головой – была бы ежиком, плывущим вниз по туманной реке…

Только бы никто не пришел и не увидел ее в таком жалком состоянии!

Из классов доносились голоса учителей. В русском нравоучительным тоном вещала Галина Еремеевна. В биологии Светлана Генриховна, Юлькина классная руководительница, распекала кого-то из учеников. В математике было тихо. Контрольную, что ли, мама проводит? В географии… реки России изучают.

Как же все надоело! Умереть бы прямо тут на лавке в коридоре. Интересно, Гошу посадят или нет? Юльке живо представилось, какая суматоха возникнет, когда на перемене обнаружат ее бездыханное тело.

– Юль, ты чего тут?

Юлька от неожиданности вздрогнула. Перед ней стоял физрук. Вот что значат импортные кроссовки. Можно передвигаться совершенно бесшумно.

– Выгнали… – со вздохом ответила Юлька и села. Физрук пристроился рядом. – А у вас что, урока нет?

– Да, начальную школу на медосмотр забрали. Не могли вчера сказать. Я б поспал подольше, – Петраков сладко зевнул и потянулся, попутно потрепав ладонью Юлькины волосы.

Она слегка смутилась, но даже не попыталась отодвинуться.

– Игорь Степаныч выгнал? Что у вас с ним за война? – полюбопытствовал Сережа.

– Я просто один раз слепила очки на уроке. Он и психанул. На географию перестал пускать. Извиняться заставил.

Физрук с интересом слушал сбивчивый Юлькин рассказ.

– Я бы, может, и извинилась тогда, если бы он все маме не слил. Директору еще нажаловался. – Юлька вдруг ясно поняла, что она сильнее Игоря Степаныча. Он боится ее и потому ищет помощи у других. У женщин! Позор!

Сережа с улыбкой смотрел на взъерошенную, раскрасневшуюся Юльку. Она походила на молодого бойцового петушка. Он молча пожал ей руку и ушел. Юлька растерянно поднесла ладонь к лицу. Классный у него одеколон. То ли хвоя, то ли полынь…

Вскоре прозвенел звонок.

Глава 5

Наступили осенние каникулы. Впервые за всю жизнь у Юльки вышла «двойка» в четверти. Если честно, это мало волновало ее. Она-то ведь знала, что это не за знания, а совсем по другим причинам. На уроки к Игорю Степанычу она уже больше и не порывалась зайти. Шансов что-либо исправить не было. Ну и черт с ним. И без него можно географию выучить. По учебнику. Не дура ведь. Еще бы других эти оценки не волновали, было бы вообще хорошо. А то классная завела: «Вы совсем уже скатились. Делать ничего не хотите. Одна отличница была, и та двоечницей стала». Как будто не знает, что это Гоша виноват во всем. Мама тоже зря переживала. Она, судя по всему, не знала, кому мозги вправлять – дочери или коллеге. Дочери, конечно, легче.

На каникулы приехал Юлькин старший брат Костя. Он учился в райцентре на автомеханика. Косте летом родители купили мопед, и все свободное время он проводил с ним. Разберет – соберет, измарает – помоет.

Юлька с утра вертелась возле брата на улице.

– Давай прокатимся, а? – упрашивала она Костю.

– Тормоза слабые, подтянуть надо, – отвечал ей брат, деловито перебирая в коробке гаечные ключи.

– Ну, подтяни и прокати. Ну, пожалуйста, – канючила Юлька.

На крыльцо вышел отец:

– Идите, одевайтесь потеплее, сейчас поедем на наши поля. Там, где покосы будут, надо окраины почистить от кустов.

– Ура!!! – обрадовалась Юлька и помчалась одеваться.

На папином мотоцикле разместились мама с Анькой, а Юльке брат позволил-таки усесться позади него на чистенький мопед.

Они выехали за ворота и покатили по шоссе. Потом свернули на полевую дорогу, которая была уже прихвачена первыми морозами. На задубевших кочках мопед подбрасывало. Юльке было весело.

Поле закончилось, дорога спустилась в ложбину. Мотоцикл и мопед друг за другом промчались по ручью с галечным дном, взметывая задними колесами целые фонтаны брызг. Дальше дорога шла на Ореховую гору. Подъем был довольно крутой, папин «Урал» легко с ним справился, а вот Косте на середине пришлось остановиться. Мопеду было не под силу вывезти двоих человек. Юлька слезла и пошла пешком, брат повел мопед рядом.

– Есть нынче орехи? – спросил у сестры Костя.

– Были. Мы с папой собирали. Вон там, повыше.

Юлька с Костей поднялись на самую вершину холма, сплошь заросшего липами, кленами, орешником и шиповником. Брат бережно поставил мопед под кустом лещины и стал нагибать ветки. Листья уже почти полностью облетели, подсохшие розетки орехов были хорошо видны, но от малейшего прикосновения они срывались в жухлую листву. Юлька собирала их себе в карманы. Костя разгрыз пару орехов и плюнул. Ядрышки совершенно не выковыривались.

– Сушить надо на печке, – сказал брат и тоже начал набивать карманы.

С Ореховой горы открывался чудный вид на поселок. Под неярким ноябрьским солнцем Раздолье казалось особенно уютным и маленьким. Вдоль извивающейся дороги стояли крошечные домики, великанами среди них выглядели старые тополя с растопыренными сучьями. Четыре пруда по разным сторонам села поблескивали свежим льдом. Сплошные крыши колхозных гаражей, школа, сельский клуб – все отсюда казалось очень милым и родным. Во многих домах топились печи, дым тонкими струйками уходил в небо.

– Ладно, поехали, а то папа ругаться будет, – закончила созерцание Юлька.

* * *

Часть полей братья Столбовы успели вспахать до заморозков. Юльку с Костей основательно протрясло на дороге, пересекающей пашню. На покосе мама вручила Юльке секатор, папа дал Косте топорик, и они все вместе стали вырезать ивняк, растущий по окраинам луга. Анька во все горло распевала частушки, не особенно нравившиеся родителям:

Во саду ли в огороде

Бегала милиция,

Поднимайте девки юбки –

Будет репетиция.

Трактор пашет, трактор пашет,

А труба резинова.

Папка с девками гуляет,

Мамка рот разинула.

Закончилась работа застольем. Стола, правда, не было. Мама прямо на траве клеенку расстелила. Юлька с удовольствием пила чай из старого термоса, ела хлеб с мясным рулетом. Отец, с дымящейся кружкой в руках, стоял, прислонившись к мотоциклу. Широким жестом он показал на окрестные поля:

– Представляете, ребятишки, это всё наше! Эта земля теперь будет нас поить и кормить!

Дети, следуя глазами за движением его руки, оглядели пустые поля, обрамленные по далекому горизонту лесами.

– Ох, Паша, не надорваться бы вам на этой земле… – с сомнением произнесла Татьяна Столбова.

Юльку задело за живое неверие матери в такое очевидное счастье, и, чтобы не испортилось настроение у отца, она подошла к нему и стала расспрашивать, где и что будет посеяно весной. Отец показал, где будет овёс, где рожь, где ячмень, и даже гречиха.

– Свою кашу есть будешь, – сказал отец, – а пчелы гречишный мед понесут. Полезный, спасу нет!

Перед тем, как отправиться в обратный путь, мама дала Косте четкие инструкции насчет спуска с горы: строго пешком, а мопед рядом! Потому брат остановился на вершине холма.

– Слезать? – спросила Юлька с надеждой на отрицательный ответ.

– Сиди, – коротко ответил Костя.

Они начали спускаться. Мопед тут же понесло. Ни тормоз, ни Костины длинные ноги не могли сбавить скорость. Юлька ахнуть не успела, как уже сидела в ледяной воде ручья, а брат с мопедом лежали впереди на дороге. Заднее колесо крутилось, как в глупом боевике.

– Костя, ты живой? – закричала Юлька.

– Живой. Что со мной будет? – ответил брат, вылезая из-под мопеда. – Блин, ногу обжег о трубу. Никому не говорить! Понятно?

– Понятно, – сказала Юлька, выливая из сапог воду. – Холодно-то как!

– Ой, высыпалось всё, – спохватилась она, ощупывая карманы и провожая взглядом быстро уплывающие орехи. – Поехали скорей домой.

Однако сколько ни дергал Костя педаль, мопед не заводился. В низину из-под ольховых зарослей потихоньку вползали синие сумерки. У Юльки по спине забегали мурашки, зубы начали мелко постукивать. Когда они с братом вышли на открытое всем ветрам поле, мокрые штанины сразу заледенели и стали тонко похрустывать на сгибах. На стремительно темнеющем небе прорезались первые звезды. Костя время от времени останавливался, безуспешно пытаясь оживить мопед. Юльке казалось, что у нее в теле не осталось ни одного теплого уголочка, и от этого ощущалась полная гармония с холодным ноябрьским миром. К дому она подошла абсолютно закоченевшей.

Косте здорово попало от родителей за спуск с горы, а сестра даже ничего не смогла сказать в его защиту – губы совсем не шевелились. Испуганная мама стянула с нее сырую, а точнее, ледяную одежду, натерла эвкалиптовой мазью и укрыла старым верблюжьим пледом. Бабушка заварила сушеной малины, намешала в стакане с медом. Юлька вытянула с полки толстую книгу и начала читать, прихлебывая темный напиток.

Пришла Анька и заглянула на обложку:

– Опять свою Джейн Эйр! Ты ее уже раз десять читала. Поиграй лучше со мной в магазин.

– Ответ отрицательный, – невозмутимо сказала Юлька.

– Я тогда песни петь буду, – заявила Анька.

– Получишь!

– А тебя наругают, если ты меня обидишь…

– Отвяжись лучше!

Анька встала в артистическую позу и, имитируя игру на гитаре, запела дурным голосом: «Синьорита, я влюблен, о-о-о-о-о. Увезу вас в дальний край, о-о-о-о-о-о. Джена Эйра, о-о-о-о-о».

Юлька вскочила с дивана, Анька помчалась на кухню к бабушке.

– Бабушка! Дай ей какое-нибудь занятие, чтобы она меня не доставала! – горячо попросила старшая внучка.

Бабушка положила перед Анькой чистый лист бумаги и насыпала на него пшенной крупы.

– Помоги мне, Анечка.

Анька недовольно начала перебирать пшено. Юлька незаметно для бабушки показала сестре язык и ушла читать.

Джейн Эйр.

* * *

Юлька перевернула последнюю страницу книги далеко заполночь. Весь дом уже спал. Она выключила маленькое бра, уютно завернулась в одеяло и почти мгновенно провалилась в сон.

И вот она уже стоит в своей белой ночнушке, с вышитыми вокруг горловины фиалками, на какой-то тропке среди скал. Огромные звезды светят ей прямо в глаза. Юлька прикрывается рукой от их яркости.

Или это не она, а Джейн Эйр?

Куда ей идти? Где ее дом?

Вдалеке слышится ласковый голос Сергея Сергеича: «Джен! Джен!».

Юлька, спотыкаясь, бежит по каменистой тропе на его зов. Но, оказывается, она здесь не одна! Кто-то преследует ее, тяжело дыша над самым ухом. Юлька бежит слишком медленно, ватные ноги совсем не слушаются. Чьи-то руки властно обхватывают ее сзади: одна рука ложится на грудки, обтянутые тонкой тканью ночнушки, другая – на живот. Юлька замирает от сладкого ужаса. Мужчина прижимает ее к своему телу, жадно целует шею и тянется к губам. Юлька открывает глаза и видит лицо… географа. Отталкивает его, кричит, но не слышит своего голоса, отчаянно вырывается из его рук, скидывает на пол одеяло вместе с Харговендом и, наконец, выныривает из тяжелого сна. Сердце бешено колотится.

Глава 6

Юлька проснулась поздно. Солнце уже насквозь просвечивало лимонно-желтые шторы с яркими полосами маков и васильков. Она сонно улыбнулась и с удовольствием потянулась всем телом. С кухни сладко пахло выпечкой. Как же здорово, что иногда случаются каникулы!

Вдруг перед глазами всплыл ночной кошмар, яркость утра сразу поблекла.

Географ прижимал ее к себе.

Что к чему?!?! Как такое вообще могло прийти ей в голову?! Даже во сне. Фу!

Лучше бы Сергей Сергеич…

О боже! Какие дурацкие мысли!

Вставать! Одеваться! Гулять!

На улице раздавались веселые крики ребятишек. Хлопнула входная дверь. Громогласная Анька попросила у бабушки чего-нибудь вкусненького, заглянула в комнату сестры:

– Эй, сонная тетеря, пойдешь с нами в поход? Мы – за речку. Знаешь, какой лед уже крепкий! И Костя с нами, кстати!

– Идите, – Юлька лениво махнула рукой, выпроваживая сестру из комнаты, – Я, может быть, потом приду. А, может быть, и нет.

– Ну и ладно. Лежи, толстей дальше!

Анька успела захлопнуть дверь до того, как в нее прилетела подушка.

Бабушка расстаралась для внуков: напекла картофельных шанежек, с красиво защипанными краями, сделала в печи большую миску топленого молока. Юлька очень любила все это.

Баба Катя села напротив внучки за стол, сняла платок, в котором ходила по кухне все утро, пока готовила. Бабушка когда-то была модницей, даже волоски на ногах выжигала свечкой. На старых фото у нее всегда была идеально уложена прическа, а на платьях, обхватывающих тонкую талию, не было ни единой лишней складки.

– Как здоровье-то твое? – спросила она у Юльки, – Горло не болит после вчерашнего купания?

– Нормально все, – бодро ответила Юлька, – Ерунда только всякая снилась.

– Еще позже спать ложись, так не то приснится, – бабушка укоризненно покачала головой.

– Книжка интересная была.

– Дочитаешь вот по ночам, глаза испортишь. Я так жалею сейчас, что вязала в потемках. Танюшка, мать твоя, уснет, я лампу прикручу и скорей за крючок. Ой, сколько перевязала: и скатерти, и шали, подзоры на простыни, занавески, – всего не перечислить. Много заказывали тогда. Жить-то надо было. Одна дочку подымала…

Юлька слышала все эти рассказы уже тысячу раз, и вообще, перед ее глазами стояли непонятные ночные картинки, поэтому она чмокнула бабушку в щеку в благодарность за вкусную еду и поспешила на улицу.

Юлька вышла на крыльцо. Солнце ослепительно било в глаза. Прямо, как ночные звезды… Она зашла в мастерскую и сняла с гвоздика большой папин бинокль. Сходить-таки за речку? Почему-то совсем не хотелось сегодня бегать с малышней…

Снега еще почти совсем не было. Пожухлая трава, коричневые заросли таволги, сухие корзинки пиканов – все покрылось игольчатым инеем.

Юлька с опаской ступила на лед неширокой речки со странным названием Амзя. Папа говорил, что километров через двадцать ниже по течению, река становитсяширокой и глубокой из-за множества притоков – маленьких речушек и лесных ручьев. Лед был абсолютно прозрачный. На дне медленно качались водоросли.

После речки тропинка пошла в гору.

Компания выбрала себе место на поляне, окруженной старыми ёлками.

Юлька спряталась за смолистым стволом и, ощущая себя разведчиком, достала бинокль.

На краю поляны горел костер. Ребятишки гоняли мяч. Костя косым ударом запнул его в кусты, оттуда вдруг выскочил большой рыжеватый заяц. Он в два прыжка пересек поляну и нырнул в высокие заросли папоротников.

Второклассник Витька упал на одно колено, прицелился и выстрелил ему вслед, как будто из ружья:

– Ты-дыщь!

– Попал! – крикнул Толик, – пойдемте шкуру обдирать!

Ребятишки понеслись за зайцем.

Вскоре Юльке надоело наблюдать за этими играми, и она отправилась бродить по осеннему лесу. Сколько, оказывается, еще грибов наросло с тех пор, как они тут в последний раз ходили с корзинкой. Жаль, что теперь они уже насквозь промороженные. Юлька набрела на куст бересклета, украшенный яркими коралловыми подвесками с блестящими черными семечками посередине. Сорвала две висюльки и вставила их в свои серебряные сережки.

Граница между полем и лесом заросла березами. Приземистое старое дерево стояло на пригорке над речкой. Юлька залезла на березу довольно высоко, пока ветки под ногами не начали гнуться. Устроилась поудобнее и вытащила из футляра бинокль. Навела его на свой дом.

Бабушка на крыльце встряхивала коврик. Харговенд грелся на солнце, растянувшись на перекладине чердачной лестницы.

Потом перевела взгляд на дорогу. Две фигурки, похожие на Маринку и ее маму, шли к центру поселка. За ними трусила маленькая пегая собачка.

Потом Юлька посмотрела на далекую школу и на дома позади нее. Где-то там живет Сергей Сергеич. Интересно, чем он занимается в каникулы? Спортом, наверное…

Потом Юлька повернулась в сторону леса, где ребятишки жгли костер, и увидела вдруг вместо одного столба дыма – два! Причем один из них валил прямо из огромной елки. Юлька махом слетела с березы, едва попадая ногами на ветви, и понеслась к поляне.

Вся компания скакала под елкой. Анька хотела сделать жвачку из смолы, как не раз делал папа, и подожгла ее прямо на дереве. Огонь быстро поднимался вверх. Анька хлестала по горящему стволу шерстяной сиреневой косынкой. Пацаны бестолково махали ветками. Костя кричал:

– Землей закидывать надо! – и взрывал ногами замшелую почву между еловыми корнями. Юлька прижимала пласты мха к пылающей смоле.

Испуганные мальчишки орали, запинаясь за ноги друг друга:

– Да ты куда, дебил!?

– Сам дебил!

– Копай, чухан!

– Я копаю! Это ты не копаешь!

С трудом пожара все же удалось избежать. Весь смолистый участок ёлки дети залепили землей и сырым мхом. Чумазые, они растерянно смотрели друг на друга. Горячие брызги смолы прикипели к шапкам и измазанным землей курткам. Анька держала в руках свою черную слипшуюся косынку и вытирала ей слезы.

– Ладно, не вой, – сказала ей Юлька, – надень пока капюшон. Когда подойдем к дому, я тебе вынесу другую шапку, как будто ты в ней гулять ходила, а косынку засунем куда-нибудь подальше.

– А-ага-а, – всхлипывая, произнесла Анька, и поплелась следом за сестрой. Обернувшись к мальчишкам, она показала им маленький грязный кулак и сурово сказала:

– Кто проболтается, того убью!

– Иди уже, убийца, – с усмешкой сказал младшей сестре Костя. – Пацаны, давайте сюда!

Анька с Юлькой ушли с поляны, а парни встали вокруг костра и дружно начали тушить его проверенным пионерским способом.

Глава 7

Каникулы кончились. Юлька с Маринкой в серых утренних сумерках снова шли в школу. За ночь обледеневшую дорогу припорошило снегом, девчонки то и дело поскальзывались.

– Вот Ракитин-то по тебе соскучился, наверное, – поддела подружку Маринка.

– Думаю, что Гоша больше по мне истосковался, – парировала Юлька.

– Жаль, что тебе еще новую сумку не купили, – продолжала поддразнивать Маринка.

– У тебя, кстати, совсем целая. Надо Ракитину посоветовать, – отбила выпад Юлька.

Она ощущала внутри себя легкое волнение. Сегодня она увидит Сережу. Десять дней прошло с последней встречи! Жаль, что физкультура только завтра. Так долго еще ждать! Хоть бы в коридоре с ним столкнуться!

Первыми двумя уроками у них были труды. Хороший знак, что именно с них начиналась четверть! С тех пор, как труды стала вести Клавдия Алексеевна, они стали любимым Юлькиным предметом.

Клавдия Алексеевна была небольшой веселой старушкой. На уроки она приносила с собой сумку, полную вязаных салфеток и вышивок. Ей нисколько не жалко было давать их девчонкам домой, чтоб они делали свои по образу и подобию. И очень радовалась, когда ученицы приносили рукоделия своих мам и бабушек.

Клавдия Алексеевна была человеком стихийным. Она знала, конечно, что есть школьная программа, где расписано, по сколько часов надо отводить на разные занятия. Она периодически спохватывалась, что слишком увлеклась рукоделием, и проводила два-три урока по плану, с записями в тетрадях. Начинала вдруг чертить на доске таблицы продуктов и диктовать: «Первые блюдА, вторые блюдА». Или рисовать модели юбок. Несколько уроков занимались по плану, но потом все возвращалось на круги своя: вокруг стола, уложенного рукоделиями Клавдии Алексеевны, рассаживались девчонки с крючками или спицами в руках, и старушка начинала рассказывать занятные истории про свою жизнь. Как проказничали в детском доме. Как в войну на пермских заводах работали. Как в нее парень влюбился по прозвищу Санка-Капуста. Как она по БАМу с агитбригадой ездила. И много чего еще.

Благодаря ей, ученицы буквально влюбились в рукоделие. На переменах вязала вся женская часть школы. И Юлька в том числе.

На этом уроке Клавдия Алексеевна объявила, что в конце учебного года будет ярмарка-продажа вещей, и всем, кто хочет подзаработать, пора начинать творить. Юлька с Маринкой тут же стали обсуждать, что можно будет сделать. Позади них сидели Людка Рыкова и Наташка Белова, главные модницы восьмого класса. Они возбужденно шептались, и отнюдь не о рукоделии. Юлька невольно начала прислушиваться:

– Они сегодня уезжают? – спрашивала Людка у Наташки.

– Да! Где-то часов в одиннадцать собирались.

– Та-а-ак хочу сходить попрощаться, – с тоской в голосе протянула Людка.

– Давай прогуляем математику, скажем – в больницу ходили, – предложила Наташка.

Юльке было очень интересно узнать, с кем это так хотят попрощаться ее одноклассницы, но спрашивать было бесполезно – все равно не скажут. Они уже ходили на дискотеки, гуляли с парнями, и даже выпивали иногда. Юлька по сравнению с ними была отсталой.

На перемене Маринка рассказала, что Людка с Наташкой все каникулы веселились с заезжей бригадой строителей. Наташкина мама даже разборки там учинила вчера. Занятно… А Юлька в каникулы с биноклем по деревьям лазила…

Все перемены она бодро ходила по коридорам в надежде встретиться с Сергеем Сергеичем. Конечно, она бы сделала вид, что шла по важному делу, и встреча – это чистая случайность. Но он почему-то не встречался. Наконец, Юлька догадалась посмотреть расписание – у Сережи вообще сегодня занятий не было…

География стояла последним уроком. Юлька топталась вместе с одноклассниками перед закрытым кабинетом и размышляла, пустит ли ее Гоша на урок. Мама в каникулы, судя по всему, беседовала с ним и велела дочери ходить на уроки и хорошо себя вести.

Игорь Степаныч первым показался в дверях учительской и, слегка наклонившись вперед, деловито зашагал к восьмиклассникам.

Юлька решила быть сегодня примерной. Ни одного лишнего звука, ни одного ненужного движения. Делала только то, что говорил учитель. Читала, писала, слушала.

Но Игорь Степаныч не очень верил в такое добропорядочное усердие. Он исподтишка наблюдал за ученицей. Старался делать это незаметно, но она чувствовала. Особенно, когда опускала взгляд в тетрадь.

Географ вел себя с ней, как с опасным животным, которое боятся и, вместе с тем, пытаются контролировать. Юльку это забавляло.

«Взять, что ли, завтра с собой игрушечный пистолет? Вскочить с ним в самую тихую минуту урока. Нацелить его на Гошу. Интересно, поднимет он руки или нет?»

Что-то подсказывало Юльке, что поднимет.

Она встретилась взглядом с учителем, быстро убрала улыбку с губ и занялась рельефом Западно-сибирской равнины.

Глава 8

Сергей Сергеич с начала второй четверти открыл секцию ОФП. Общей физической подготовки. Юлька с Маринкой записались в нее. Мама с папой вообще-то отговаривали дочку: «Чего ты будешь по темноте через весь поселок таскаться!? Мало ли, собаки. Или пьяный кто пристанет». Но Юлькино решение заниматься спортом было твердым. Тем более, что она не одна будет ходить, а с подружкой.

Юлька обожала бывать в школе в неурочное время. В коридорах полутьма. Звуки гулким эхом разносятся по этажам. Романтика.

На первое занятие пришла завуч, Ольга Ивановна. Помогать профессиональному росту молодого педагога, вероятно. И Сережа провел это занятие очень серьезно, по всем правилам, какие там у них, у физруков, имеются.

Разминка. Бег по школе вкруговую. Физические нагрузки. Потом командная игра.

Из Юлькиного класса пришли почти все парни и, к немалому ее огорчению, явились обе звезды – Людка с Наташкой. Они-то явно сюда приперлись только для того, чтобы Сереже глазки строить и идиотски хихикать, когда он им помогает правильно упражнения выполнять. Впрочем, Сережу их ужимки, похоже, не очень цепляли. Наташка с Людкой сходили занятия на три и бросили, а Юлька старалась не пропускать.

То ли это было случайностью, то ли нет, но взгляд Сергея Сергеича часто задерживался на Юльке, и чаще всего именно ее он выбирал себе в пару для демонстрации новых упражнений.

* * *

Сегодня на физкультуре восьмой класс прыгал через «козла».

Юлька долго не могла побороть свой страх перед этим гимнастическим снарядом. Вроде так решительно разбегалась, но прямо перед ним останавливалась. И так весь урок. А маленькая пухленькая Ленка Кирова боялась-боялась, а потом разбежалась, заскочила на пружинную «лягушку» и прыгнула над козлом, вообще его не коснувшись, еще и ногами в воздухе поболтала. Сережа даже присвистнул.

– Похоже, новый мировой рекорд. Шесть с плюсом тебе, Лена! – сквозь смех сказал физрук.

Нашел глазами Юльку:

– Юля, бери пример!

– Сергей Сергеич! Я так смогу только с шестом! – ответила Юлька.

– Остаешься сегодня после урока. Пока не перепрыгнешь, не отпущу! – Сережа шутливо погрозил Юльке пальцем.

Людка Рыкова с Наташкой Беловой недовольно скривили лица. Зря они прыгали. Могли бы тоже остаться…

Класс ушел из спортзала. Учитель и ученица остались вдвоем.

– Юля, это очень важное упражнение. Оно развивает и плечевой пояс, и силу твоих ног. Смотри, это же просто! – Сережа разбежался, легко оттолкнулся от пружины и технично перепрыгнул через козла.

Юлька разбежалась, запрыгнула на «лягушку», покачалась на ней и слезла.

– Ну, не могу я.

– Хорошо, давай проработаем это упражнение пошагово. Медленно.

Юлька побежала к козлу, как в замедленной съемке, картинно двигая руками и едва переставляя ноги. Взобралась на пружину, потом удобно села на ненавистный снаряд, проехалась по нему и аккуратно спустилась на пол.

Сергей Сергеич рассмеялся.

– Юль, ты юморист! Тебя в цирковое училище без экзаменов возьмут!

– У нас в школе смешнее, – ответила Юлька, довольная произведенным эффектом. Можно было переходить к заключительному акту комедии.

Она нерешительно вернулась к началу дистанции, озорно глянула на Сережу, разбежалась и ловко перепрыгнула через козла. Физрук удивленно поднял брови и зааплодировал.

– Молодец! Давай еще раз!

Юлька повторила акробатический этюд. Потом уже без предложения прыгнула еще.

– Ну, вот видишь, все возможно. Стоит только постараться! – довольно сказал Сергей Сергеич и похлопал Юльку по плечу. Потом вдруг притянул ее к себе и, прикасаясь губами к уху, спросил: – Долго репетировала?

* * *

Вечером следующего дня Юлька собиралась на тренировку.

– Отойди уже от зеркала, – Анька нагло отпихивала старшую сестру в сторону, – да дай ты мне посмотреться-то. У меня жвачка на нос налипла. Пузырь большой надулся.

– Господи! – Юлька воздела глаза к потолку, расчесывая длинные распущенные волосы, – Смотрись быстрее.

Анька почистила лицо и отошла.

– Ты опять на треньку? – спросила она сестру, – Чего ты начесываешься, все равно ведь там разлохматишься?

– Не твое дело, – ответила Юлька, рассматривая в боковых створках трельяжа свой нос, с зачем-то унаследованной от мамы горбинкой. В последнее время он стал казаться ей просто ужасно огромным.

Зато глаза Юльке нравились. Большие, карие, задумчиво-восточные, густо опушенные темными ресницами. Она встала к зеркалу спиной, и, обернувшись, бросила томный взгляд через плечо: медленно подняла и застенчиво опустила ресницы.

И губы, вроде, ничего – припухлые, четко очерченные. Юлька немного покусала их, чтоб стали поярче… Заплела волосы и отправилась на тренировку.

Пришлось идти одной – Маринка болела.

В школе было совсем тихо. Юлька заглянула в спортзал. Прошла по коридорам – никого. Где-то смеются. В библиотеке?! Она вошла туда. На вытертом ковре перед телевизором сидели и лежали пацаны: кто в новеньких спортивных костюмах, кто в старых трениках с оттопыренными коленками. Сергей Сергеич и Мишка Кудрин развалились в креслах. Недавно в школу купили видеомагнитофон и после уроков в фойе показывали «Один дома» и «Звездные войны». Но сейчас они смотрели что-то другое. Как оказалось, это был «Голый пистолет».

– Ну-ка, освободи даме место, – Сережа согнал Мишку на ковер и усадил Юльку в кресло, стоящее рядом с ним. Она слегка смутилась.

– Мы решили сегодня тренировку не проводить. У меня нога болит, – наклонившись к ученице, тихо сказал физрук, – народ был не против.

– А где девчонки? – спросила Юлька.

– Домой ушли.

Не уйти ли ей тоже? Еще можно успеть дойти до дома, пока совсем не стемнело. А с другой стороны, когда еще она вот так посидит рядом с Сергеем Сергеичем в темноте…

Сережа весело хохотал над фильмом вместе с мальчишками. На неприличных кадрах он командовал: «Закрыть глаза и отвернуться!» И, как ни странно, все подчинялись. В том числе и Юлька. Чувствовала она себя в эти моменты предурацко.

Среди парней был сын директора школы, и Юлька с опаской подумывала, что он может рассказать про сегодняшнюю тренировку матери. Вот Сереже-то влетит.

Наконец фильм кончился. Физрук галантно подал Юльке руку и помог подняться.

Новые зимние ботинки отнимали много времени на шнуровку. Юлька дольше всех провозилась в раздевалке. Сергей Сергеич выключил свет в фойе, в темноте они вдвоем вышли на крыльцо. Пока Сережа закрывал двери на замок, Юлька смотрела, как из темного неба возникали большие мохнатые снежинки и неслышно опускались на ступени.

– Юль, ты не сильно расстроилась, что тренировки не было? – прервал затянувшуюся паузу учитель.

– Нет, не сильно, – ответила Юлька, борясь с внезапно сковавшим ее смущением.

Вместе они дошли до дороги.

– Пожалуй, со следующей недели начнем на лыжах кататься, – сказал физрук, – уже хороший снеговой покров.

– Ну да, – пробормотала Юлька.

– Тебе далеко до дома идти? – поинтересовался вдруг Сережа.

– Нет, не очень, – испуганно ответила девочка.

Он заглянул ей в лицо и тепло улыбнулся.

– До свидания, – глухо выдавила Юлька.

Сережа легонько пожал ее руку в мягкой варежке своей ладонью, затянутой в кожаную перчатку.

Юлька поспешно зашагала по пушистой дороге.

Сергей Сергеич пошел в другую сторону.

Глава 9

Раз в три дня Юлька поливала цветы в кабинете биологии. В начале восьмого класса она решительно отказалась от надоевшей ей должности старосты и попросила перевести ее в цветоводы. Светлана Генриховна, классная руководительница, досадливо поморщилась, но возражать не стала. Старостой назначили послушную тихоню Иринку Мотыгину.

Светлана Генриховна оставила Юльке ключ от кабинета и ушла на совещание. Цветов было очень много: аспарагусы, фуксии, традесканции, пеларгонии, фиалки… Юлька старательно полила все растения и обтерла пыль с широких листьев монстеры. Уходить не хотелось. В классе, залитом солнцем, было очень уютно. Внимание Юльки привлек деревянный ящичек, который с неделю назад повесила на стенд классная руководительница для того, чтобы ее подопечные опускали туда волнующие вопросы для рассмотрения на классных часах.

Интересно, есть там хоть одна бумажка? Юлька заглянула в щель. На дне что-то белело. Как же любопытно! Это ведь не очень секретные материалы… Все равно эти вопросы будут вслух читать. Просто Юлька узнает о них чуть-чуть пораньше…

Совещание началось недавно. Полчаса в запасе точно еще есть…

Юлька закрыла кабинет изнутри и сняла ящик со стенда. Задняя стенка из тонкой фанеры была закреплена совсем слабо. Девочка аккуратно отогнула маленькие гвоздики и вытряхнула помятые листочки на парту.

Первая записка содержала сообщение о том, что Людка – проститутка.

«Ха! Давайте-ка, рассмотрите этот вопрос на классном часе, Светлана Генриховна».

Во второй записке кто-то поинтересовался: «А снежный человек по правде бывает?»

«Похоже, Кудрин писал. Его кривенький почерк. Во, дурак!».

Третья и четвертая записка не содержали в себе вопросов – только ненормативную лексику.

В пятой записке вопрошалось, почему так мало проводится в классе вечеров?

«Да и на фиг эти вечера. Нормальной музыки у Генриховны все равно нет. Весь прошлый год на дни именинников ставила пластинку Добрынина «Бабушки-старушки». Сама пусть под них и пляшет».

На столе еще оставались две записки. В одной спрашивалось, видела ли Светлана Генриховна когда-нибудь инопланетян, а в другой – сколько стоит мопед. Больше одноклассников ничего не интересовало

Юлька достала из сумки тетрадку, вырвала листок и написала крупными печатными буквами важный вопрос для классной руководительницы: «ПОЧЕМУ ГОША – ТАКАЯ СВОЛОЧЬ?».

По печатным буквам почерк ведь не определить…

Юлька сложила все записки и повесила ящик обратно.

Подумала немного и написала для отвода глаз еще один вопрос своим честным почерком, с наклоном букв в левую сторону: «Как размножать аспарагусы?»

* * *

– Я самая тупая в классе, – сообщила Юлька бабушке за ужином, обмакивая капустный пирожок в густую сметану.

– Так это сразу заметно, – сказала Анька и потянулась за следующим пирожком.

– Анна! – строго произнесла бабушка.

Старшая сестра не удостоила младшую взглядом.

– Я делаю домашнее задание в десять раз дольше, чем все остальные ученики, – закончила свою мысль Юлька, – Светлана Генриховна опрос такой проводила.

– Ну, так это как раз хорошо! – сказала бабушка. – Чего верхушки-то сшибать?

– Ты, кстати, на сегодня уже закончила ведь? Давай поиграем как-нибудь, – предложила с умильной улыбочкой Анька.

– Нет, еще не закончила. Еще надо народную песню записать от какого-нибудь старожила нашего села, – ответила Юлька.

– Кого сторожила? – недоуменно переспросила Анька.

– Да никого не сторожила! Отвянь!

– Старожил – это старый житель, Анечка, – пояснила бабушка.

– А он кого сторожил? – не унималась Анька.

– О-о-о, алямофо! – Юлька со стоном покрутила пальцем у виска и вышла из-за стола.

– Может, ты, бабушка, мне какую-нибудь песню продиктуешь? – спросила Юлька.

– Да, я ведь не здесь родилась, а тебе надо именно Раздольинскую песню. Сходи вон за дорогу, к сватье, она тебе их тыщу напоет, – посоветовала баба Катя.

– Я с тобой пойду, – сообщила Анька.

Юлька хотела возразить, но махнула рукой:

– Ладно, пошли, а то на улице темно уже. Будет хоть кого волкам скормить, если нападут.

Мама с папой сидели в обнимку на диване и смотрели по телевизору Эркюля Пуаро. Девчонки оделись и вышли из дома.

Ноябрь отдувался за длинную теплую осень и торопливо закидывал землю снегом. Сильный ветер уже насадил через весь двор плотные снежные косы. На дороге завихаривала настоящая вьюга. Сестры быстро добежали до дома папиных родителей. Юлька с трудом открыла тяжелую, обитую клеенками, дверь. В лицо дохнуло теплом и запахом нагретых на печке валенок.

– А вот и мы! – радостно известила Анька деда с бабушкой. К ее ногам подкатился крошечный кудлатый щенок. Хвост у него еще был слишком короток, потому он восторженно вилял всем телом. Анька завизжала от нежности:

– Ой, какое чудо!!! Как его зовут?

– Пырзик, – ответил ей дед Ваня, внимательно смотревший новости.

Юлька с бабушкой ушли в спальню, чтобы ему не мешать, а Анька осталась в коридоре играть со щенком.

Спальня была совсем маленькая: две кровати, разделенные узеньким проходом, старое трюмо с портретами молодых бабы и деда. Усевшись на мягкую постель, Юлька изложила бабе Вале свое задание:

– Мне надо на литературу записать народную песню нашей местности.

– У-у, да хоть десять, – бабушка обрадовалась. Это было для нее раз плюнуть. Какую вот только выбрать, чтоб ребятишкам интересно было?

– Что же тебе спеть-то? У меня Ольке с Людкой шибко нравилась песня «Как на кладбище Митрофановском отец дочку зарезал свою». Я сяду занавески строчить, их на кровать посажу, они катушки с нитками перебирают, я песни пою.

Юлька округлила глаза от такой тематики.

– Не, ладно, лучше про Дуньку. «Дунька по лесу ходила, грибки-ягодки брала», – начала напевать бабушка.

– Там, по-моему, в конце как-то не очень будет, – засомневалась Юлька. Она не раз слыхала эту песню с довольно странным сюжетом: девушка нашла в лесу жука, принесла домой, а потом от этого жука родила ребенка с кудрявой головой.

– Ну, вот эту тогда. Мы ее с бабами на сенокосе часто пели, – и бабушка широко завела:

Любила меня мать, уважала,

Была я ненаглядная дочь.

А дочь ее с милым убежала

В глухую ненастную ночь.

Бежала она лесом дремучим,

Хотела беглянкою быть.

Беглянская жизнь ей надоела,

И вспомнила родную мать.

Бабушка пела очень выразительно, страдальчески сводила брови и горестно качала головой.

На что мне зеленая роща,

На что этот свет голубой,

Как вспомню я милого речи,

Зальюся я горькою слезой.

Подруга к подруге приходила,

Она ей отраву дала.

Отрава моя недорогая

Стоит один пятачок.

Возьму же я спичек коробку,

В отварной воде их разведу.

Стакан на окошко поставлю

И эту отраву я приму.

Подружки, ко мне вы приходите,

Я буду лежать на столе.

Прошу вы меня не судите,

Заройте мой труп в тишине.

Юлька старательно записала трагическую песню.

– Странный какой-то способ она выбрала. Утопиться и то приятнее, наверное, было бы, – прокомментировала сюжет Юлька.

– Ой-ёё, – протянула бабушка, – мы ведь с подружкой Нинкой чуть вот так не отравилися. Летом сорок второго, поди-ка… Все лето на крольчатнике с мамой робила. Травы, веток таскаешь-таскаешь, ни конца, ни края не видать. Всего двенадцать годов мне было. До того надоело! Бригадир шибко злой был, придет наругает нас с мамой, пошто-де коршунов да воронье не отгоняем – таскают крольчат. А я только и делаю, что с шестом бегаю, так руки намаю, поднять потом не могу. Нинка с матерью на курятнике эдак же. Вот и уговорились мы с ей отравиться. Я утром маме сказала, живот, мол, болит. Она меня оставила, сама на работу ушла. Я в чашку спичечных головок наломала, жду, пока размокнут. А маме навстречу Нинка попалася, спрашивает про меня. Мама отвечает – захворала. Нинка ей и говорит: «Это она врет. Мы с ней травиться сговорились. А мне сегодня мама платок новый подарила, я и передумала». Как мама в избу забежала, навернула у меня эту чашку со спичками, на лавку пала и давай реветь. «Валюшка, да ты что же это!» Обнимает меня, целует. «Дак ведь как я без тебя буду!? Погляди ж ты на них – мал-мала…» Остальные ребятенки спали еще. «Ты ведь у меня первая помощница». Ревет-заливается. Мне до того стыдно! Реву шире мамы. Освободили меня, правда, от крольчатника. Водилась с Гринькой да Надюркой остаток лета.

Эту историю баба Валя раньше не рассказывала. Юлька вдруг со стыдом ощутила разницу: совсем недавно она сама глупо размышляла о смерти, лежа на лавке в школьном коридоре из-за того, что ее Гоша с урока выгнал, а тут бабушка, будучи еще младше ее, чуть не покончила с собой из-за реально непосильной работы.

Юлька взяла с трюмо большой пузырек с травяным шампунем, открутила массивную крышку и понюхала. Ароматный.

В спальню вошла Анька с толстеньким Пырзиком на руках. Блестящими черными глазками и круглыми мордашками они удивительно походили друг на друга.

– Дай мне тоже понюхать! – Анька плюхнулась рядом с сестрой на кровать и сунулась к шампуню.

Юлька подставила пузырек под нос младшей сестре и легонько надавила на него, чтоб лучше ощущался запах. То ли пузырек оказался слишком мягким, то ли нажатие слишком сильным, но Аньке в нос попала не дымка тонкого аромата, а целая струя зеленого шампуня. Пырзик мягко шлепнулся на дедову постель. Анька резко выдохнула. Под ноздрями надулись большие мыльные пузыри.

Кашель.

Рёв.

Мытье носа под краном.

* * *

– Я нечаянно! Честное слово! – горячо оправдывалась Юлька перед родителями после Анькиной жалобы.

– Не слишком ли много у тебя нечаянного в последнее время? – раздраженно спросила мама, заглядывая Аньке в нос под светом люстры. – Ну, вроде, все вымылось. Иди играй.

Анька убежала.

Мама тонко спросила старшую дочь:

– Ты вопросы в ящик к Светлане Генриховне закидывала?

Юлька приняла скучающий вид:

– Закидывала.

– И что тебя интересовало?

– Как аспарагусы размножаются.

– И все?

– И все.

Мама с сомнением покачала головой.

– А что, нельзя вопросы задавать? Она вообще-то для того этот ящик и повесила, – перешла в наступление Юлька.

– Ладно, не заводись. Спать уже пора укладываться. Аспарагусы так аспарагусы. Спокойной ночи! – мама поцеловала дочь в щеку и вышла из комнаты.

«Что за мода стучать?! – гневно думала Юлька о классной руководительнице, расстилая постель, – Вот повесит она еще свой ящик! Я ей таких вопросов назадаю – до пенсии думать будет!»

Глава 10

Юлька честно старалась не нарушать порядок на географии. Не столько ради оценок, сколько ради того, чтобы мама не страдала. Но и географ тоже должен тогда вести себя нормально, так ведь? А он вел себя из рук вон плохо. Шантажировал класс оценками. Задавал на дом одно, а спрашивал другое, чего и в учебнике-то вовсе не было. «Дополнительный материал должны читать!» Пацанам завышал оценки, а девчонкам занижал. К Юльке придирался нещадно. Без зазрения совести говорил ей: «Ты самая умная, с тебя и спрос больше». Тогда Юлька решила, что будет тупить. Раз все равно оценки нормальные не ставит – что двоечнику Булыгину, то и ей, значит и терять нечего.

Игорь Степаныч возле карты вещал о часовых поясах. Потом стал вызывать учеников и спрашивать: «Если в Москве полночь, то в Якутске сколько?» Одноклассники ориентировались с трудом. Гоша начинал злиться. Одного вызвал, другого, третьего – все «плавают».

– Столбова, иди к доске.

Юлька нехотя вышла.

– Покажи Москву и Якутск.

Юлька показала указкой Ленинград и Биробиджан и с улыбкой посмотрела на учителя.

Географа взорвало:

– Да ты что! Едрит твою через коромысло!

Юлька переспросила:

–Что-что?

Гоша рявкнул:

– Садись на место!

Юлька молча села, убрала в сумку учебник и тетрадь, достала журнал по вязанию и стала разглядывать модели. Скорей бы звонок…

* * *

Дальше были два урока физкультуры. На лыжах.

Восьмой класс выстроился вдоль лыжни на ровном поле за речкой. Сергей Сергеич показывал попеременный четырехшажный ход. Откуда-то из-за кустов выскочила большая рыжая собака и, заполошно гавкая, погналась за учителем по лыжне. Физрук остановился. Псина села и, наклонив голову набок, с умным видом уставилась на него. Пока он стоял на месте и показывал, как правильно работать руками и ногами, собака сидела и внимательно смотрела, запоминая технику лыжного хода. Но как только Сергей Сергеич начинал бежать, она срывалась с места и с громким лаем мчалась за ним, высоко закидывая задние лапы.

Юльке было очень смешно, но, чтобы не обидеть учителя, она скромно улыбалась в варежку. Раздосадованный Сергей Сергеич кричал на лохматую помеху и замахивался на нее лыжной палкой, собака отскакивала в сторону, но стоило учителю повернуться к ней спиной и побежать, как она снова принималась за свое.

Парни обстреляли нарушительницу порядка снежками, и она с визгом убежала собачьим четырехшажным ходом.

Вдруг Юльке прямо в лоб прилетел здоровенный комок снега, у нее даже в глазах потемнело. Она так увлеченно наблюдала за Сережей, что не заметила, кто из одноклассников совершил такую диверсию. Она протерла глаза и стряхнула снег с шапки. Все хохотали.

– Кто в меня кинул? – спросила она у Маринки, стоящей рядом.

– Я не видела, – ответила подружка.

Сергей Сергеич, усмехнувшись, сказал:

– Молодец, Ракитин! Точно в цель.

Андрей что-то насвистывал себе под нос и рассматривал дальний лес. Первым порывом Юльки было показать Ракитину кулак, но она почему-то не стала этого делать и до конца урока молча каталась на лыжах.

* * *

Вечером Юлька играла с папой в шахматы. Физрук определил ее в сборную школы на районные соревнования, и она старательно тренировалась. Сергей Сергеич привез в школу профессионального шахматиста из города. Как он его раздобыл, осталось загадкой даже для директрисы. В фойе школы на втором этаже расставили столы, и заезжий спортсмен провел со школьниками сеанс одновременной игры. Юлька много чего полезного узнала. Например, ей раньше очень нравилось начинать партию загадочным ходом боковой пешки. А тут, оказалось, что этот ход совсем непродуктивен, и лучше всего первыми выдвигать средние пешки, прикрывающие короля и королеву. Шахматист раз восемь обыграл Юльку, попутно комментируя свои действия. Особенно ей понравилось, до чего ловко он ходил конем. Конь у него был совершенно неуязвимым. Он нагло вгрызался в строй Юлькиных фигур, а сам ни разу не подставился под удар. Кое-что из этого мастер-класса Юлька запомнила и сейчас применяла в игре с папой.

Бывало, отец обыгрывал ее за пару минут, ставя «детский мат» в три хода. Это было очень обидно. Но теперь игра у них шла серьезная. Они оба подолгу думали над следующим ходом, и папа уже не раз почесал свою рыжую бороду: «Однако…».

– Ты уроки-то все сделала? – поинтересовалась мама, проходя через комнату.

– Нет, не все, – честно ответила Юлька.

– У вас завтра есть география?

– Есть.

– Ты ее выучила? – продолжала допытываться мама.

– Нет. И не буду, – ответила Юлька, – Там что учи, что не учи, результат один и тот же. Чего энергию зря тратить.

– Ты же не ради оценок учишься, а ради знаний, – нравоучительно произнес отец и, смягчая менторский тон, добавил: – Плюнь ты на этого Степаныча и учись для себя.

Мама бросила неодобрительный взгляд на папу.

– Хорошо, завтра плюну, – пообещала Юлька и срубила ферзем папину ладью, – Тем более, что он меня сегодня обматерил.

Папа удивленно посмотрел на дочь и съел ее ферзя слоном.

– Ой! Вот, мама, это ты меня отвлекла со своей географией, – недовольно сказала Юлька, понимая, что партия проиграна.

– Иди, читай параграф, мне потом расскажешь, – велела Юльке мама.

Папа сделал еще два хода и провозгласил:

– Мат вам, сударыня!

Юлька тяжело вздохнула и поплелась учить географию.

* * *

В семье Столбовых было заведено целоваться друг с другом на ночь. Перед сном Юлька подошла к двери родительской спальни. Она подняла руку, чтобы постучать, но замерла, прислушиваясь.

– Я с ним уже сто раз говорила: и извинялась за Юлькины выходки, и ругалась, – мама явно имела в виду Гошу, – но он, как долдон, одно и то же: «она меня ни в грош не ставит», «классу какой пример подает», «что заслуживает, то и получает!». Не знаю уже, что делать. И эта, упертая, вся в тебя! Нисколько уступить не хочет.

Голос отца:

– Слушай, Тань, а Гоша-то ведь изрядная паскуда. Сколько я с ним спорил, когда он в колхозе работал! Жизни мужиков взялся учить, а сам ни черта ни в земле, ни в технике не понимает. Смех один.

– Вот, досмеялись, – с досадой произнесла мать, – Теперь он Юльке и все твои колкости припомнит. А ей еще чуть не четыре года учиться. Все равно надо как-то компромисс находить.

– Ты скажи там ему, что если будет Юльку обижать, я ему пятак начищу.

Мама фыркнула:

– Еще не хватало! Даже не думай!

Юлька тихонько ушла, решив, что сегодня лучше поцеловаться с Харговендом.

Глава 11

Начались морозы. В классах стало холодно. Особенно по утрам. Ребята сидели в кабинете географии, накинув на плечи куртки и пальто. На подоконнике стоял озябший синий чайник с кипяченой водой. Он повернулся носиком к доске, словно приготовился слушать Гошины россказни.

Юлька взяла со шкафа меховую шапку географа и заботливо надела на чайник:

– Как бы не простудился: дует тут, – пояснила она счастливо улыбающейся Маринке.

За окном вдалеке занимался рассвет. Юлька задумчиво прислонилась лбом к холодному стеклу, наполовину заросшему ажурной ледяной травой. Острые верхушки далеких елей казались угольно-черными на фоне оранжевой зари. Две растрепанные вороны сорвались откуда-то с крыши школы и с громким карканьем полетели в сторону восхода.

Тщедушная Маринка, кутаясь в пальтецо, подошла к школьной доске и посмотрела на маленький термометр, приколоченный к правому краю рамы:

– Кошмар! Пятнадцать градусов… Я же окочурюсь тут к концу урока…

Она подошла к подружке и тоже стала смотреть на рассвет.

В класс ввалилась веселая толпа парней.

– Стой на стреме, – приказал Булыгин своей «шестерке» Алябьеву. Тот послушно замер у приоткрытой двери.

Булыгин под одобрительные усмешки мальчишек засунул снизу в термометр комок снега. Красный столбик быстро пополз вниз. Раздался звонок. Парни рассыпались по партам.

Когда вошел Игорь Степаныч, Мишка Кудрин радостно сообщил ему:

– В кабинете всего пять градусов, вы должны нас домой отпустить! Мы можем заболеть от переохлаждения.

Географ поднял очки и, подслеповато щурясь, посмотрел на ртутный столбик – действительно пять градусов. Что-то подозрительно мало… С градусника сорвалась большая капля и громко шлепнулась об пол в затихшем классе. Игорь Степаныч засунул палец в нижний крепеж термометра и вытащил подтаявший комочек снега.

– Сейчас я вас быстро разогрею! – учитель зловеще засмеялся и потер руки, – Проверка домашнего задания! Чем торфяно-глеевая почва отличается от дерново-подзолистой? Алябьев, отвечай!

– Я не в курсе, – уныло ответил щупленький Алябьев.

– Булыгин? Какие отличия?

– Да, х…х..хто его знает, – недоуменно протянул Булыгин.

– А, ну да, чего тебя спрашивать, все равно не знаешь. Вот, Столбова нам сейчас скажет!

– Нет, она тоже не знает, – равнодушно ответила Юлька.

– «Два» тебе, Столбова! – смачно произнес географ.

– А Алябьеву с Булыгиным сколько? – поинтересовалась Юлька.

– А они пока что ничего не заработали, – ответил учитель.

Юлька с укоризной покачала головой. «Господи, до чего же он жалок».

Так и не добившись ни от кого правильного ответа, Игорь Степаныч выключил свет и запустил кинофильм о рациональном использовании почв.

В классе парты стояли в три ряда. Юлька с Маринкой сидели за последней партой в первом ряду. Михеев сел смотреть кино за последнюю парту во втором.

Юлька тихонько спросила Маринку, как у нее продвигается вязание детского платьица. Гоша услышал шепот и потребовал:

– Столбова, встань! Что за разговоры на уроке?!

– Мы по делу разговаривали – про типы почв! – сердито ответила Юлька.

– Да ну?! Стоишь до конца фильма!

Юлька встала рядом с партой. Гоша начал показ. Потрескивающий голос за кадром бодро повествовал, как колхозники Средней Азии собирают урожай хлопка.

Юлька медленно сделала шаг назад.

На Кубани убирают сахарную свеклу.

Юлька еще отступила назад.

Комбайны плывут по бескрайнему полю пшеницы.

Юлька сделала шаг вправо и оказалась за спиной у Игоря Степаныча. В полутьме он не заметил ее передвижений.

«Что бы сделать? Громко сказать ему «Ку-ку»?» Юльку начал душить смех, она закрыла рот и нос ладонями, но веселье предательски булькало в горле. Гоша оглянулся на соседнюю парту… Юльки там не было!!! Михеева будто электрическим разрядом подкинуло над стулом. Юлька дико захохотала. Учитель, не помня себя от бешенства, схватил ее за локоть и поволок к двери.

– Это рукоприкладство! – закричала Юлька, – Отпустите!

Михеев тащил ее за собой по проходу между партами, как баба Яга Жихарку.

– Да, стойте вы! Не так быстро! – Юлька цеплялась за парты руками и ногами, разворачивая их за собой. Одноклассники ржали.

Юлька ухватилась за косяк двери и успела крикнуть:

– Маринка, заберешь мои учебники!

Перед ее глазами мелькнуло мрачное лицо Ракитина, отрешенно смотревшего в угол класса, и она оказалась в коридоре. Михеев оглушительно захлопнул за ней дверь. Из косяка выпали два больших куска штукатурки.

В фойе Сергей Сергеич проводил разминку с четвертым классом: «И р-р-ряз, и два!». Он легко поднимал ноги, доставая носками кроссовок до вытянутых перед собой ладоней.

Анька выглянула из строя четвероклассников и помахала сестре рукой.

Юлька неприкаянно побродила по коридорам, потом зашла в библиотеку.

– Ирина Афанасьевна, можно я у вас посижу? А то меня с урока выгнали, – спросила у добродушной библиотекарши Юлька.

Женщина посмотрела на часы – еще пол-урока впереди, но расспрашивать Юльку ни о чем не стала.

– Посиди. Вот, кстати, можешь мне помочь новые книги разобрать. Вчера только привезли.

На полу в упаковочной бумаге стояли три стопки книг.

– Да, давайте! – обрадовалась Юлька.

Ирина Афанасьевна дала ей клей и листочки для выдачи. Юлька начала аккуратно приклеивать их на форзацы.

А вот эта книжица совсем маленькая, из серии «Поэтическая библиотека». Борис Пастернак «Стихотворения». Листок выдачи не помещался на форзац. Юлька открыла книжку на середине. Переплет тонко скрипнул. Девочка не удержалась и понюхала страницы. Новые книжки пахнут безумно вкусно!

Юлька побежала глазами по строчкам:

Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

У Юльки вдруг засосало под ложечкой от острого одиночества маленькой теплой комнатки среди огромного темного и холодного мира.

Как летом роем мошкара

Летит на пламя,

Слетались хлопья со двора

К оконной раме.

Так. Они хотели погреться? Или затушить милую свечку?

Метель лепила на стекле

Кружки и стрелы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Наверное, все-таки затушить… Чтоб везде было холодно и мутно. Гори, свеча! Всем назло гори!

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

Юлька замерла и даже перестала дышать. Вот оно – самое-самое затаенное. То, что только начинало смутно пробуждаться в ней, и о чем она боялась думать…

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал.

Очарованная и потрясенная, Юлька видела в этой комнате себя. Нет, не такую себя, которая сидела в библиотеке, согнувшись над книжкой, и грызла кончик косички, а совсем другую – в длинной ночной рубашке, с распущенными волосами и без башмачков…

И все терялось в снежной мгле,

Седой и белой.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Да, пусть все это будет скрыто тайной. Занавешено метельным пологом.

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

Бурное, волнующее предчувствие росло внутри и поднимало Юльку куда-то недосягаемо высоко – к неведомому и желанному.

Мело весь месяц в феврале,

И то и дело

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Юлька сидела, не двигаясь. Остекленевший взгляд лежал на маленькой страничке.

Из прострации ее вывел звонок с урока.

– Ирина Афанасьевна, запишите мне эту книжку, пожалуйста, – попросила Юлька.

Библиотекарша нашла читательский формуляр и записала книгу.

– Ты не забыла, что у тебя «Сын полка» не сдан?

– Я принесу завтра, честное слово! – Юлька побежала на следующий урок.

Глава 12

Районные соревнования по шахматам и теннису совпали с Юлькиным днем рождения. Значит, должно повезти.

Сергей Сергеич отмечал ребят в своем списке и сажал в белый с желтыми полосами колхозный автобус. Там по салону уже летали разноцветные вязаные шапки. В основном ехали парни с теннисными ракетками. В шахматы мальчишки играли слабо, поэтому физрук взял только двух девчонок: Юльку и Светку Короткову из седьмого класса. Они и сели рядом. Сзади оказались Кудрин с Ракитиным – заядлые теннисисты. Мишка Кудрин сдернул со Светки шапку и быстро пошоркал ее макушку ракеткой. Волосы моментально сбились в колтун. Светка соскочила, вырвала шапку у Мишки и сердито натянула ее до самых бровей. Юлька подняла руку вверх и показала кулак сидящим сзади одноклассникам. Тем не менее, скоро ее шапка поехала кверху. Юлька повернулась и серьезно посмотрела на Ракитина. Он молча выдержал ее взгляд. Юлька села обратно. Автобус тронулся.

Сергей Сергеич давал указания, как себя вести на соревнованиях и все такое прочее. Юлька сонно смотрела в окно. Мимо в предрассветных сумерках проплывали заснеженные деревья.

«Заколдован невидимкой, дремлет лес под сказку сна, словно белою косынкой повязалася сосна», – Юлька наморщила лоб, вспоминая, чьи это строчки. Есенина, вроде…

Кудрин сдернул с Юльки шапку и успел-таки пару раз шоркнуть ей по волосам. Юлька взвилась:

– Ах ты, свин! – она отобрала у Мишки свою шапку и хлестнула его по голове.

Ракитин смеялся.

– Придурки! – сердито проворчала Юлька и надела на голову капюшон от пальто.

* * *

Соревнования проходили в училище. Юлька отыграла шесть партий с девчонками-восьмиклассницами из других школ района. Пять раз она выиграла, один раз проиграла. Заняла в итоге второе место. Сергей Сергеич был страшно доволен. Несколько лет до этого школа вообще не участвовала в соревнованиях по шахматам, а теперь даже получили призовое место!

После награждения победителей Сережа тепло пожал Юльке руку: «Умничка!». Она смущенно улыбнулась.

Обратно школьники ехали на большом рейсовом автобусе. Юлькин дом был в самом начале села, поэтому она заранее пробралась поближе к выходу и встала на нижнюю ступеньку перед дверью. Сергей Сергеич оказался рядом. Он вполголоса сказал Юльке:

– А ведь ты далековато от школы живешь. Почему тогда не сказала? Я бы проводил, – Сережа с улыбкойсмотрел, как краска заливает Юлькино лицо, – Мне же попадет от твоей мамы, если тебя кто-то обидит по дороге с тренировки. Кстати, сегодня придешь?

– Нет. Я сегодня день рождения отмечать буду, – ответила Юлька.

– У тебя день рождения?! – Сергей Сергеич удивился, – И ты молчала? Так поздравляю тебя!

– Спасибо.

Сережа серьезно продолжал:

– Я желаю тебе удачи. Еще – радости. Благополучного окончания твоей войны.

Автобус остановился. Юлька открыла дверь.

– До свидания! – попрощалась она с учителем, не решаясь поднять на него глаза.

– Счастливо! – ответил ей физрук.

Из ворот навстречу Юльке выбежал лохматый Бим. Он прыгнул на нее и облапил за пояс, норовя лизнуть в лицо. Обычно Юлька старалась побыстрее выбраться из собачьих объятий, а сегодня почему-то очень обрадовалась псу и долго гладила его мохнатые уши.

– Ну что, победила? – спросила Анька, увидев радостное лицо сестры.

– Нет. Второе место.

– А что не первое? – разочаровалась Анька.

– Ну… умнее меня были люди, – ответила Юлька. Она сняла пальто и прошла в комнату. Там уже был накрыт праздничный стол. Вскоре пришли гости – двоюродные братья и сестры. Даже Наташка Журавлева из училища отпросилась.

Наташка была любимой двоюродной сестрой Юльки. Она в прошлом году окончила школу и училась теперь на закройщицу. У них не было друг от дружки почти никаких тайн. Не виделись они довольно давно, поэтому побыстрей уединились, чтобы обменяться последними новостями. Наталья уже пару лет поджидала своего принца на белом коне и аккуратно рассказывала сестре все детали событий, хоть отдаленно напоминающие такую встречу. Юльке до недавних пор совсем нечего было поведать на эту тему. Но сегодня она была взволнована. Ей казались очень значимыми знаки внимания, оказываемые физруком. Она подробно рассказала и про прыжки через «козла», и про «Голый пистолет», и про сегодняшний эпизод в автобусе. Наташка жадно слушала, широко раскрыв серо-зеленые глаза.

– Он в тебя влюбился, – завистливо констатировала сестра.

– Ну не знаю, – нерешительно протянула Юлька, – Он вообще-то встречается с нашей пионервожатой. Хотя нет, пионеров же отменили. Не знаю, как там она теперь называется.

– Не расстраивайся, одно другому не мешает. Мог бы и с тобой встречаться, если б ты постарше была.

– Да уж! Я б очень хотела, чтобы мне не четырнадцать, а шестнадцать сегодня исполнялось!

В дверь просунулась Анькина голова:

– Вы чего тут закрылись? Пойдемте играть. Мама там сделала призы на нитках, мы сейчас срезать будем.

Наташка с Юлькой неохотно вышли к малышне. Лучше бы еще посекретничать, но как бы родственники не обиделись…

Мама натянула в дверном проеме ленту и привязала к ней сюрпризы, завернутые в разноцветную бумагу. Ребятишкам по очереди завязывали глаза, и они срезали себе подарки.

Юлька для приличия немного посидела с гостями, а потом снова уединилась с Натальей в комнате. Рассказано было еще не все.

– У меня конфликт с географом, – без предисловий сообщила сестре Юлька.

– С Михеевым что ли?! – недоуменно подняла рыжеватые брови Наташка, – Ему-то чего от тебя надо? Учишься ты хорошо.

– Вот и я никак не могу понять, чего ему от меня надо. Вначале-то я, конечно, была виновата – слепила очки. Я бы на его месте просто посмеялась. Сказала бы что-нибудь типа: «Тебе так идет, сразу лицо поумнело». А он что-то взбеленился не по-доброму. Всем нажаловался на меня: маме, Генриховне, директрисе. Я замаялась уже по коридорам шататься, все время меня выгоняет.

– А сейчас-то выгоняет за что? – в Наташкиной голове не укладывалось, как это Юлька, учительская дочь, всегдашняя отличница, вдруг прогуливает уроки.

– Да… Каждый раз за разное, – неопределенно махнула рукой Юлька, – Вот смотри. Я прихожу на урок. Думаю, буду вообще примерной-примерной. Сижу, пишу, читаю, раскрашиваю в контурных картах всякие Иссык-кули. А он с меня просто глаз не сводит. Делает вид, будто журнал заполняет, а сам за мной следит. Я голову наклоню и сквозь челку на него посматриваю иногда. Он, как будто, так и ждет, чтобы я что-нибудь интересненькое сделала.

– Ну, ты и делаешь, – рассмеялась Наташка.

Юлька озорно улыбнулась:

– Трудно вообще-то удержаться, да. А еще знаешь, что он делает? Подойдет сзади, встанет у моей парты, смотрит мне то ли в тетрадь, то ли на затылок и дышит. Долго стоит. А недавно взял и сел рядом со мной. Прямо на мой стул. Подвинул меня своим задом. И сел рядом.

– Фу! – Наташка брезгливо поморщилась, – Совсем придурок что ли?!

– Вот и я про то же. Как после этого к нему на уроки ходить?! – Юлька с деланной растерянностью развела руками.

– Может, тете Тане про это все рассказать? – заботливо предложила Наталья.

– Маме?! Да ты что! Она папе расскажет, а он посадит бедного Гошу на одну ладонь, а второй прихлопнет. И останется от него мокрое место… С кем мне тогда в войнушки играть?

Рассказывать про свой сон Юлька сестре не стала – совсем бы получился идиотизм…

– Может, и он в тебя влюбился? По-извращенски только как-то, – предположила Наталья.

– О, ужас! – воскликнула Юлька, – Боже упаси!

Мама заглянула в комнату:

– Юль, тебя гости сегодня почти не видели. Медаль за шахматы просят показать. Выходите уже, хватит секретничать.

Перед сном Юлька сложила учебники в новенькую фиолетовую сумку. Туда же запихнула и маленький томик Есенина. Его посоветовала взять библиотекарша после того, как Юлька сдала Пастернака. Есенин оказался проще, откровеннее и ярче. Юлька уже кучу его стихов выучила просто так, без заданий Галины Еремеевны. Порой строчки, вертящиеся в голове, мешали спать:

Ну, целуй меня, целуй,

Хоть до крови, хоть до боли.

Не в ладу с холодной волей

Кипяток сердечных струй.

Глава 13

В субботу вечером из училища приехал Костя.

Едва бабушка успела накормить внука, как пришел в гости его бывший одноклассник и верный друг Вовка Безусов. Он с самого детства ходил к Столбовым и воспринимался Юлькой почти как член семьи. Вовка был веселым и незатейливым. Его всей душой обожала Анька.

Она встала под закрытой дверью в комнату брата и начала выкрикивать ласковые слова своему любимцу:

– Вовка-морковка! Безусов – БестрУсов! Вовчик-пончик!

– Нескладно, – отреагировала на последнюю обзывку Юлька.

– Вовка, Вовка! Спереди винтовка, сзади барабан – вылитый чурбан! – вспомнила старый стишок Анька.

За дверью время от времени раздавались взрывы хохота. Вряд ли они были связаны со стараниями Аньки, но она радовалась и выдумывала все новые и новые словечки.

Юлька сидела перед телевизором и вязала себе кофту.

– Юлька! У тебя плойка есть? – крикнул Костя.

– Есть! А тебе зачем? – заинтересовалась сестра.

– Неси сюда! – приказал Костя.

Юлька нехотя отложила вязание и встала с дивана.

– Заходи и дверь закрой.

Юлька вошла. Анька ловко просочилась вместе с ней и села на маленький диванчик рядом с Вовкой. Он заграбастал ее в объятия:

– Расти уже быстрей да жениться будем! Сколько ждать-то можно!?

Раскрасневшаяся от удовольствия Анька тщетно вырывалась из его рук.

– Слушай, Юлька, ты можешь поставить нам волосы, как у этого? – Костя показал фото Сергея Лемоха из группы «Кар-мэн» с лаковым кандибобером на макушке.

– Ну, могу, наверное, – с сомнением ответила Юлька.

Вовка выпустил Аньку и воткнул плойку в розетку:

– Давай меня первого.

Юлька старательно завила обоих парней и обрызгала им головы лаком. Костя с Вовкой остались очень довольны.

– Пошли с нами на дискотеку, – позвал ее Вовка.

На дискотеку Юлька еще не ходила ни разу. Она была уверена, что родители ее не отпустят, но тем не менее пошла отпрашиваться.

– Нет. Нет. И нет! – сурово сказала мама. – Не доросла еще до дискотек.

– Ну, хоть просто по дороге можно с Костей погулять? – спросила Юлька, умоляюще глядя на маму.

– Хорошо. Погуляй с часик. Но чтобы в девять быть дома!

На улице было довольно тепло. Сквозь разрывы туч временами проглядывала серебряная луна, освещая лесистые косогоры вокруг поселка. Компания медленно шла по дороге, переходя из одного светлого круга, отбрасываемого фонарем, в другой. Костя бережно нес под мышкой белоснежный магнитофон «Ритм», купленный им на заработанные летом деньги. Играла какая-то довольно быстрая песня с повторяющимся припевом, слова которого казались Юльке странно знакомыми:

А месяц будет плыть и плыть,

Роняя весла по озерам…

А Русь все так же будет жить,

Плясать и плакать у забора.

– Кто это поет? – поинтересовалась Юлька.

– Группа «Суровый февраль». Новый альбом «Комиссары», – ответил Костя.

– А слова кто написал?

– Да пес его знает, – Костя пожал плечами.

Вовка подставил Юльке подножку и уронил ее на заснеженную обочину.

– Ах, ты! – Юлька стряхнула снег и помчалась за Вовкой вдоль по улице.

Когда заслышались глухие удары музыки, грохочущей в клубе, Костя выключил магнитофон и отдал его сестре:

– Унеси-ка, пожалуй, домой. Не урони только!

– Уж постараюсь, – с дурашливым поклоном ответила Юлька.

Она постояла на дороге, провожая взглядом парней. Вскоре они свернули на тропинку и пропали из вида. Идти домой не хотелось. Юлька тихонько пошла к клубу. От дороги его отделял небольшой сквер из молодых березок.

На ярко освещенном крыльце толпилась молодежь. С замиранием сердца Юлька узнала в одном из молодых людей Сергея Сергеича. Азартно жестикулируя, он что-то рассказывал остальным. Компания громко хохотала. Потом вдруг все они двинулись в Юлькину сторону. Она жутко испугалась и бросилась бежать домой. Едва дыша, она замедлила бег только когда скрылась за поворотом дороги. Слава Богу, что Сережа не увидел ее в этих теплых штанах с начесом и в валенках…

До самой ночи в Юлькиной голове неустанно крутились строчки из той песни. И только, когда она уже почти провалилась в сон, ее осенило: «Так это ж, Есенин! «А месяц будет плыть и плыть, роняя весла по озерам»… Какая прелесть»…

В воскресенье с утра Юлька и Анька отправились на лыжах в лес. Неожиданно решил с ними прогуляться и отец. Маму тоже позвали, но она готовилась к открытому уроку по математике, рисовала какие-то таблицы на ватмане, резала карточки и потому не пошла.

Стояла тихая безветренная погода. На деревьях лежали огромные снеговые шапки.

Первым по рыхлому снегу шел Павел Столбов. Широкими охотничьими лыжами он прокладывал дорогу для дочерей.

За компанией увязался Бим. Он то плелся по брюхо в снегу, то высоко подпрыгивал, стараясь покрыть как можно большее расстояние за один прыжок, а потом вдруг додумался вставать позади Аньки на ее лыжи. Она уже два раза упала из-за него. Бим лизал ей лицо, Анька смеялась, ругалась и кое-как снова вставала на ноги.

Наконец, они дошли до молодого сосняка. Неподалеку от них за желто-коричневыми стволами мелькнула лиса. Бим громко залаял и побежал вглубь леса.

– Девчонки, вставайте под эту сосну, – позвал дочерей отец, – закрывайте носы.

Анька с Юлькой подошли и закрыли варежками лицо. Отец сильно тряхнул тонкий ствол. Вверху зашумело, снежная лавина с шипением обрушилась на сестер, засыпав их чуть не по пояс.

Какой восторг! Юлька несколько секунд даже вздохнуть не могла – все забило снегом.

Анька выгребла снег из-за шиворота и тут же запросила:

– Пап, давай еще!

Они перешли под другую сосенку.

Потом под третью.

Под четвертую.

Пятую.

– Ладно, хватит, а то еще захвораете, – отец смахнул с шапки целый сугроб, – Айда домой.

На обратную дорогу по снегу сил ни у кого не осталось.

Неподалеку от сосняка проходило шоссе. Отец закинул все три пары лыж на плечо и пошел к дороге, стараясь проложить тропинку пошире. Бим, на все лады подбадриваемый Анькой, плелся последним.

Глава 14

Понедельник традиционно начался с классного часа. После выходных в кабинете всегда особенно сильно пахло химикатами. Сегодня Юльке настойчиво представлялось, что запах идет из колб с заспиртованными змеями, которые были расставлены на шкафах вперемешку с чучелами рыб и птиц. Может, они все тут ползали и летали, пока никого не было?

Светлана Генриховна сурово напомнила восьмому классу, что половина второй четверти прошла, раскачиваться некогда. Новый год наступит внезапно. А от оценок волосы дыбом встают!

Маринка шепнула Юльке на ухо, что они у учительниц и так весь год дыбом, поскольку почти все ходят с «химией». Юлька усмехнулась:

– Да, не дыбом только у Клавдии Алексеевны.

– Столбова! Роговцева! Что за разговоры? Все на вас жалуются. На всех уроках болтаете! Рассадить вас надо!

– Мы не рассада, чтоб нас рассаживать! – пробормотала Юлька.

Светлана Генриховна запальчиво продолжала:

– Просто утонули в двойках! По русскому: Алябьев, Белова, Булыгин, Курков, Ракитин, Рыкова – сплошные двойки! А по географии вообще только три человека на данный момент успевающие!

– Видите, какие плохие педагогические способности у Игоря Степановича, – вставила Юлька.

Классная строго посмотрела на Юльку и сурово произнесла:

– Ну, с тобой вообще отдельный разговор назревает. Задержишься после классного часа.

– Довыпендривалась, – угрюмо констатировал Ракитин, вертя в руках карандаш с бумажным пропеллером на кончике остро заточенного стержня.

– Ввиду таких ваших успехов. В кавычках, конечно, успехов. Классный вечер, который мы планировали на эту неделю, отменяется, – неожиданно закончила учительница.

Рыкова с Беловой заныли:

– Ну, Светлана Генриховна-а-а… Ну что вы! Мы все исправим. Давайте проведем!

Но классная руководительница была непреклонна. Людка с Наташкой обиженно надули накрашенные губки.

Светлана Генриховна достала из тумбочки газету и развернула ее.

– Вы интересовались, существует ли снежный человек. Я нашла для вас статью об этом.

До конца урока восьмой класс слушал свидетельства очевидцев и разглядывал мутные газетные фотографии.

После классного часа Юлька, как и было велено, задержалась.

– После последней географии… Когда она у вас там была? В четверг? Игорь Степанович написал докладную директору и сказал, что больше тебя на свои уроки не пустит, – классная руководительница выдержала многозначительную паузу. Юлька с вызывающей улыбкой смотрела на нее.

Светлана Генриховна продолжала:

– Ты в игры играешь, а о матери подумала? Каково ей слушать бесконечные жалобы на тебя? Доведешь вот ее до сердечного приступа!

Юлька закусила нижнюю губу. Это чистой воды шантаж!

– Светлана Генриховна! Михеев сам во всем виноват… – начала было Юлька.

– Знаешь, дорогая! Нос у тебя еще не дорос обсуждать учителей!

– Он матом ругается на уроках!

– Ну, а кто его доводит-то?! – Светлана Генриховна всплеснула руками и нервно засмеялась, колыхаясь полным телом.

Юлька надела на плечо сумку и уточнила:

– Значит, на географию можно не ходить? Хорошо-то как! – и с улыбкой вышла из класса.

Светлана Генриховна поджала губы и покачала головой:

– Ни стыда, ни совести!

* * *

Математику и физику вела Юлькина мама, Татьяна Алексеевна. Она была хорошим учителем. Ее в школе любили. Объясняла она доступно, зря не психовала, много чего занятного придумывала. Когда в шестом классе она рассказывала про положительные и отрицательные числа, то нарисовала на доске два войска. Юльке сразу стало понятно, что один отрицательный солдат да еще один отрицательный солдат – будет два отрицательных солдата. А если пять отрицательных солдат будут сражаться с тремя положительными, то трое друг друга поубивают, а два отрицательных останутся в живых. То есть три минус пять будет минус два.

Вместо контрольной работы по теме, Татьяна Алексеевна могла вдруг открыть магазин и продавать школьникам рыбу, конфеты, булки (нарисованные на картоне, конечно). Подходишь и говоришь: «Мне кусок сыру!», а она открепляет с этого сыра задание и тебе отдает. Если правильно сделаешь, то получаешь свою покупку.

А еще мама вела в одиннадцатом классе астрономию. У нее был большой телескоп, и часть уроков она проводила вечером, когда стемнеет. Вместе со старшеклассниками на эти занятия приходили и родители. Многим хотелось посмотреть на луну и на звезды. В сентябре было лунное затмение, так там вообще полпоселка пришло поглядеть в телескоп. Юлька с папой стояли в сторонке и гордились мамой. Сколько она всего знает про луну!

Сейчас шла физика. Не очень-то интересно – про электричество. Восьмиклассники делали лабораторную работу. Юлька с Маринкой были в группе с Кудриным и Ракитиным. Парни быстро собрали электрическую цепь. Лампочка загорелась. Татьяна Алексеевна подошла:

– Ну что, получилось?

– Ага, ток идет, – радостно ответил Мишка Кудрин.

Андрей Ракитин вдруг сунул палец в зажим амперметра и забился в конвульсиях, будто сквозь него проходило огромное напряжение.

Татьяна Алексеевна перепугалась:

– Андрюша! Андрюша!

Она с силой отдернула его от цепи. Хоть и ясно понимала, что током ударить его тут не может, но в такие моменты размышлять некогда.

Ракитин начал отчаянно хохотать.

За ним и все остальные. Татьяна Алексеевна тоже в конце концов рассмеялась.

– Ой, дурачьё…

Юльке очень хотелось прокомментировать выходку Ракитина, но она все еще ощущала свою вину перед ним и промолчала.

География стояла в расписании последним уроком. Потому Юлька просто пошла домой раньше других. Конечно, она делала вид, что ей все пофиг, но беспокойные кошки уже давно скребли своими острыми коготками по ее душе.

Как так получилось, что весь ее радужный и веселый мир, в котором она прожила четырнадцать лет, вдруг дал такую мерзкую трещину? Как будто в цветной витраж прилетел случайный камень…

Это все он виноват. Треклятый географ. Нельзя учителю быть таким! Нельзя! Он не заслуживал Юлькиного уважения ни по одному пункту.

Она сама опиралась только на то, что было внутри нее, и стояла, улыбаясь. А он, сорокалетний мужик, жалобил маме, классной, директору, впадал в истерики, матерился…

Юлька пришла домой и записала на форзаце у «Джейн Эйр»: «Буду учителем. Чтоб одним нормальным человеком в школе стало больше».

Глава 15

Как прекрасны были дни, когда в расписании не было географии!

Юлька тихо-мирно ходила из кабинета в кабинет. Где писала, где вязала, где в микроскоп смотрела, где бегала и прыгала.

На литературе по ролям читали «Ревизора». Галина Еремеевна дала Юльке слова Городничего. Юлька пыталась передать интонации этого героя и наставительно произносила густым низким голосом:

«А вот вам, Лука Лукич, как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей. Они люди, конечно, ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием. Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… Не вспомню его фамилию, никак не может обойтись без того, чтобы взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу), и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду. Конечно, если ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом я не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, – это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет. Из этого черт знает что может произойти».

«И тогда была несправедливость, – подумала Юлька, – ученикам, значит, учитель может рожи корчить, а ревизору нельзя».

Галина Еремеевна прохаживалась с учебником по классу, наблюдая за порядком. Возле парты Ракитина и Кудрина она резко остановилась. Вместо чтения «Ревизора» они играли в морской бой. Мишка моментально среагировал и спрятал листок с кораблями под парту. Андрей не счел нужным суетиться.

– Ракитин! Где твой учебник? – строго спросила Галина Еремеевна.

Ракитин не ответил и лег на парту, отвернувшись от учительницы.

Лицо Галины Еремеевны стало пунцовым, и она сразу сорвалась в крик:

– Ты чего разлегся?! Ты на уроке или дома на диване? Ну-ка, сядь прямо! Доставай книгу!

Галина Еремеевна попыталась поднять Ракитина за плечи. Тот сердито дернулся и снова улегся на парту.

Учительница потеряла дар речи. Он что, с ума сошел?! Как он смеет так себя вести?!

– Вот! Полюбуйтесь! – нервно смеясь, Галина Еремеевна показала на Ракитина, ища поддержку у класса.

– Было бы, чем там любоваться, – насмешливо протянула Людка Рыкова. Ее верная собачка Белова что-то прошептала на ухо подруге, и обе захихикали.

Юлька помрачнела.

– Я поговорю сегодня с твоей мамой! – зловеще пригрозила Ракитину Галина Еремеевна.

Андрей молчал.

– Юля! Продолжай читать! – велела учительница.

– Не хочу, – глухо произнесла Юлька и отвернулась к окну.

Там из низких темных туч тяжело падали хлопья сырого снега.

У Галины Еремеевны затряслись губы. Она покачала головой и вышла из класса.

– Сейчас директора приведет, – недовольно проговорила Белова.

– Ты, Столбова, заколебала выделываться уже! Из-за тебя всем попадает! – возмутилась Людка Рыкова.

Юлька молча смотрела в окно.

В класс вошла Любовь Борисовна, красиво обтянутая лиловым платьем с блестящим ремешком. Восьмиклассники встали. Галина Еремеевна, вероятно, осталась плакать в учительской.

– Садитесь!

Директриса вообще-то нравилась Юльке. Когда-то она вела у них в пятом классе историю. Тогда она еще не была директором и могла позволить себе быть живой и веселой. Теперь на ее плечах лежал груз ответственности. И нести его надо было с достоинством.

– Ну что, восьмой класс… Давно мы с вами разговаривали о поведении?

Ответа не было.

– Как мне помнится, не очень давно. Но вам неймётся! Вы только что сорвали урок литературы, – Любовь Борисовна выдержала многозначительную паузу и с нажимом продолжила, – Галина Еремеевна – отличник народного образования! Уважаемый учитель! Как вы смеете себя так вести?

– Это все Ракитин со Столбовой! – пискнула Наташка Белова, – Остальные нормально себя вели.

Мишка Кудрин изжевал бумажку и плюнул через корпус от ручки Наташке в шею. Она брезгливо сощелкнула бумажку накрашенным ноготком: «Дебил».

– Прекратите! – крикнула Любовь Борисовна. – Ракитин! Столбова! В мой кабинет!

В директорской на диване сидела заплаканная Галина Еремеевна.

Директриса поставила перед ней Юльку и Андрея.

– Извиняйтесь!

Андрей безучастно смотрел в стену и насвистывал себе под нос.

Юлька ковыряла носком туфли ковер. «Извиниться или нет? Если не извинюсь, опять маме нервы будут трепать. А извиняться вроде и не за что. Я имею полное право не читать вслух, если мне не хочется».

Галина Еремеевна со слезой в голосе обратилась к Юльке:

– Ну, я еще допускаю, что этот оболтус, – она указала рукой на Андрея, – может себя так вести, потому что в голове пусто! – учительница выразительно постучала себе по макушке, – Но ты-то! Ты-то, Юля! Лучшая ученица в классе! Неужели еще ты будешь уроки срывать? – Галина Еремеевна с горькой укоризной склонила голову набок и грустным взглядом посмотрела на ученицу сквозь толстые линзы очков.

«На зяблика похожа», – совсем некстати подумала Юлька, глядя на остренький носик учительницы.

– Извините, Галина Еремеевна, я больше так не буду, – с трудом выдавила из себя Юлька.

Ракитин вышел из кабинета, так и не извинившись. Галина Еремеевна с выражением безнадеги на лице махнула рукой и тоже ушла.

Любовь Борисовна попросила ученицу задержаться. Юлька села на стул возле директорского стола.

Любовь Борисовна внимательно посмотрела на нее.

– Юля, скажи мне, что происходит у тебя с Игорем Степановичем?

Юлька молчала.

– Ты постоянно мешаешь ему вести уроки. Почему?

Юлька молчала.

Любовь Борисовна засмеялась:

– Так чего ты молчишь-то?! Я ведь тебя не ругаю. Просто понять хочу.

Юлька улыбнулась в ответ, но упорно продолжала молчать.

Директриса подождала еще немного и произнесла со вздохом:

– Ладно. Иди на урок. Придется по-другому разговаривать…

Юлька закрыла за собой тяжелую дверь в директорскую и задумчиво побрела по коридору. На урок к Галине Еремеевне идти совсем не хотелось. Не пойти ли домой? После литературы еще оставался немецкий. Задание можно будет потом взять у Маринки.

Юлька направилась к раздевалке. Она оделась и вышла из школы.

За спиной прозвенел звонок.

Мокрый снег продолжал валить из серого неба. Где-то на середине дороги Юлька остановилась, вспомнив вдруг, что оставила в классе свою сумку с учебниками.

«Ай, ладно. Пусть до завтра стоит. Ничего с ней не будет. А, может, мама принесет. Или Маринка».

Судя по всему, грейдер сегодня еще не проходил. Снега на дороге лежало сантиметров десять. Юлька скатала снежок, бросила его перед собой и стала подталкивать ногами. Снег был липким, и комок быстро подрастал.

Надо докатить до дома.

«Если докачу, то победа будет моей. А географа уволят из школы», – загадала Юлька.

Довольно скоро перед ней уже катился большой снежный шар. Юльке, конечно, было немного стыдно перед проезжающими машинами, что она занимается такой ерундой, но зарок есть зарок, и она, как жук-скарабей, толкала свой ком, который слишком быстро тяжелел.

Юлька взмокла от пота, а до дома еще было довольно далеко. Боже! Как тяжело!

Надо докатить.

Надо победить.

Надо докатить.

Надо победить.

* * *

Из ворот, с лопатой в руках, вышел Павел Столбов. Огромный снежный шар стоял возле дома. Прислонившись к нему спиной, тяжело дыша, сидела на корточках обессиленная Юлька.

– Ты от школы его катила? – поинтересовался отец.

– Почти, – Юлька облизнула пересохшие губы.

– Дуркуешь ты, Юлька, – озабоченно сказал папа, – разве можно тебе такую тяжесть таскать?! Ребятишек ведь еще рожать.

– Так надо было, – ответила Юлька и пошла, слегка покачиваясь, домой.

Сумку вечером принес Мишка Кудрин.

Ракитин ждал его на улице, сидя на подтаявшем снежном шаре.

Глава 16

На большой перемене в организаторской, которая еще недавно была пионерской, проходил сбор актива. На повестке дня была одна тема – подготовка к Новогодней елке. Симпатичная Лариса Леонтьевна, которую все в школе звали Ириской, раздавала роли. Юлька из года в год играла главных персонажей – то Снегурочку, то Зимушку-зиму. Но сегодня она была на это не согласна.

– Огласите весь список персонажей, пожалуйста, – попросила Юлька.

– Дед Мороз, Снегурочка, Баба Яга, почтальон Печкин, Лихо Одноглазое, Снего… – Ириска не успела сказать «..вик», как Юлька выкрикнула:

– Я буду Лихом Одноглазым!

Лариса Леонтьевна неохотно записала это пожелание в сценарий.

– Могу тебе фингал на второй глаз поставить, – дружески предложил семиклассник Славка Богатырев.

– Себе поставь! – огрызнулась Юлька.

В организаторскую заглянула завучиха:

– Столбова здесь?

У Юльки екнуло сердце.

– Здесь.

– Выйди, пожалуйста.

Ольга Ивановна прикрыла за Юлькой дверь.

– Юля, сегодня после шестого урока придешь в географию. Будет педсовет по поводу твоего поведения, – завуч многозначительно посмотрела на ученицу и ушла.

Юлька осталась стоять в коридоре. Мимо нее с визгом пронеслась стайка ребятишек из начальной школы.

«Это уже не очень смешно. Гадский Гоша!»

Когда Юлька пришла на урок, класс уже знал о том, что ее ожидает. Оля-груди, вероятно, ее вначале в кабинете искала. Маринка сочувственно посмотрела на подругу.

– Только не вздумай мне жалкие слова говорить! – сразу предупредила ее Юлька, чувствуя, как внутри созревают слезы.

Жалость к себе она переносила плохо. Жалость делала ее слабой и уязвимой.

Началась биология. Светлана Генриховна стремительно ворвалась в класс, раскрутила свиток с изображением голубя в разрезе, приткнула его кнопками к доске и без предисловий продиктовала тему урока: «Внешний вид и внутреннее строение птицы».

Восьмой класс сразу понял, что лучше помалкивать.

Светлана Генриховна рассказывала о голубе так, словно он ей всю жизнь изгадил. Она тыкала указкой в его внутренние органы и мерно крутила пластинку с давно записанным текстом:

– Птицы имеют крупный головной мозг. Особенно большой у них мозжечок. Это связано со сложными движениями птиц, требующими координации во время полета.

Ракитин запустил с последней парты самолетик. Он плавно спикировал под учительский стол. Светлана Генриховна так сосредоточилась на голубе, что даже не заметила этой мелкой пакости.

– Пищеварительная система! Ко дну ротовой полости прикреплен очень подвижный язык. Слюнные железы развиты у птиц неодинаково, у некоторых, например, у козодоев, почти отсутствуют.

Алябьев, сидевший позади Юльки, с идиотским смехом полушепотом повторил своему соседу Булыгину в ухо: «Козодоев». Булыгин дал ему подзатыльник.

Светлану Генриховну неудержимо несло дальше. Видно было, что привычная пластинка ее постепенно успокаивает. Она ткнула куда-то в окончание кишок птицы и прокомментировала:

– Задняя кишка укорочена и открывается в клоаку.

Булыгин громко заржал.

– Что смешного? – рассердилась учительница.

Булыгин заткнулся и пожалел, что не сдержал эмоций.

– Иди к доске. Повтори то, что я сейчас сказала!

Булыгин обреченно потащился к голубю. Повертел в руках указку и неуверенно начал:

– Мозги.

– Не мозги, а головной мозг! – поправила Светлана Генриховна.

– Зоб. Сердце. Печень, – Булыгин тыкал указкой в картинку, – желудок, кишки. И эта… Как ее… Да как же…. Какава!

Светлана Генриховна по инерции нахмурилась от неверного ответа, но тут же заливисто расхохоталась. Класс лежал на партах от смеха.

С трудом успокоившись, Светлана Генриховна поправила Булыгина:

– Не какава, Рома, а клоака. Запомни.

«Да, это в жизни сильно пригодится, – отметила про себя Юлька. – Кстати, почему его так редко называют по имени? Ромка».

Потом был немецкий. Юлька старательно переводила текст про пионеров-тельмановцев. Мерзостно-веселый Шрайбикус фоткал ее с угла страницы учебника.

Шестого урока у восьмого класса не было. Как будто нарочно выделили Юльке время попереживать о предстоящем расстреле. Одноклассники свалили домой.

Юлька уже привыкла бродить по школе в одиночестве. Была какая-то особая прелесть в этих пустых коридорах, в приглушенных голосах учителей, доносящихся из кабинетов. Можно было неторопливо разглядывать весьма неплохие картины местного художника Алексанникова, развешанные по стенам. Особенно любила Юлька картину с летней ночью. Основное пространство на ней занимала река. Посредине был небольшой остров с высокой колокольней, вокруг которой лепились домики со светящимися окошками. Над этим благодатным покоем висел чистый ясный месяц.

В кабинете у Галины Еремеевны вдруг взревел проигрыватель:

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село.

Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

Юлька подтащила к дверям кабинета банкетку, достала из сумки клубок, спицы и «Модише машен», немецкий журнал по вязанию. Осталось довязать один рукав, и кофта будет готова.

Галина Еремеевна задушевно рассказывала какому-то классу о лирике Некрасова, время от времени включая песни на его стихи. Они удивительно гармонично накладывались на Юлькины переживания. Она вязала и слушала:

Что ты жадно глядишь на дорогу

В стороне от веселых подруг?

Знать, забило сердечко тревогу –

Все лицо твое вспыхнуло вдруг.

С первого этажа донесся голос Сергея Сергеича. Юлька спрятала вязание в сумку, отбуксировала банкетку на место и стала прогуливаться по фойе с равнодушно-независимым видом. Сергей Сергеич поднимался по лестнице. С ним шел кто-то еще. Они негромко разговаривали. Юлька уловила обрывки беседы:

– …На дискотеке… у Сашки день рождения…. До вечера…

Пара минут шепота и тихого смеха.

Из лестничного пролета показалась голова Ларисы Леонтьевны. Юлька спряталась за большой куст китайской розы. Сергей Сергеич ушел вниз, а довольная Ириска, на ходу поправляя блузку, прошла мимо Юльки в организаторскую. В фойе снова стало тихо. Юлька вышла из укрытия.

Галина Еремееевна под занавес включила самую веселую песню.

«Знакомый какой-то наигрыш… Что, и это тоже Некрасов написал?!» – Юлька прислушалась, оглянулась по сторонам – никого. Поставила сумку к стене, развела руки в стороны и пошла, приплясывая и размахивая воображаемым платочком:

Располным-полна моя коробушка,

Есть и ситец, и парча!

Пожалей душа моя, зазнобушка,

Молодецкого плеча.

У Юльки дрожали губы, картины Алексанникова расплывались в мокрых глазах, но она отчаянно танцевала, стараясь не сильно стучать туфлями.

Выйду, выйду в рожь высокую,

Там до ночки погожу.

Как завижу черноокую

Все товары разложу.

Звонок.

Юлька быстро промокнула глаза рукавами.

Сумку на плечо.

Размеренным шагом по коридору в сторону географии.

* * *

В кабинет стекались учителя.

Когда все вошли, Юлька просунула голову в дверь и спросила, можно ли ей заходить.

– Подожди немного в коридоре. Мы тебя позовем, когда нужно будет, – ответила Любовь Борисовна.

Юлька стояла под дверью и слушала, как громко бьется сердце. Руки немного дрожали. Но не от страха, а скорее от предвкушения битвы.

В голове ни с того ни с сего всплыл девиз их класса, который еще в прошлом году они бодро говорили хором: «Бороться и искать. Найти и не сдаваться!» Их отряд носил имя Саши Ковалева – пионера-героя, пожертвовавшего собой во имя спасения экипажа торпедного катера.

Завуч открыла дверь:

– Заходи.

Юлька вошла и поздоровалась. Встала у доски. С улыбкой оглядела учителей. Сергей Сергеич вольготно расположился за последней партой у окна. Любимое Юлькино место. Перед ним уселась Ириска.

Игорь Степаныч сидел за второй партой в среднем ряду и разглядывал свои руки.

Мама нервно ходила вдоль шкафов в конце класса. В руках у нее был носовой платочек. Судя по всему, она уже тут плакала.

Любовь Борисовна начала:

– Юля, ты догадываешься, почему мы тебя сюда пригласили?

– Догадываюсь, – еле сдерживая дурацкую улыбку, серьезно сказала Юлька и кивнула.

– На тебя поступила докладная от Игоря Степановича. Тебе зачитать?

Юлька пожала плечами:

– Как хотите. Я, в общем-то, помню, что я делала.

Тем не менее, Любовь Борисовна начала читать Гошин пасквиль:

– «Ученица 8 класса, Столбова Юлия, систематически прогуливает уроки географии, а когда приходит на занятия, то нарушает дисциплину и мешает заниматься одноклассникам. На замечания не реагирует. Позволяет себе громкие разговоры и смех во время урока, споры с учителем, а также хождения по классу».

Юлька хихикнула, вспомнив кинопоказ. Она понимала, что сейчас совсем не время и не место смеяться, но губы упорно разъезжались в стороны, как у Гуинплена. Улыбка, так раздражавшая учителей, в последнее время будто приклеилась к ее лицу.

Галина Еремеевна нервно взмахнула рукой в ее сторону:

– Да вы посмотрите! Ей смешно! Что мы тут для нее?! Клоуны!

Любовь Борисовну тоже задел Юлькин смешок:

– Юля, ты, похоже, не осознаешь всей серьезности своих поступков. Если ты решила не учиться – это твое личное дело. Но ведь, глядя на тебя, и весь класс стал к учебе относиться спустя рукава.

Юлька стояла, заложив руки за спину, и молча рассматривала портреты великих географов, висящие на противоположной стене над шкафами. Задумчивый Фернан Магеллан. Усатые Пржевальский и Ливингстон. Хитроватый Гумбольдт. Суровый Кук. Нежный Джордано Бруно. Жаль, сожгли парня…

– Ты ведь не только по географии стала хуже учиться. Снизились оценки и по другим предметам, – продолжала Любовь Борисовна.

Это для Юльки было новостью.

Мама вытерла платочком слезы.

– Светлана Генриховна, как у нее с успеваемостью по другим предметам? – спросила завуч.

Классная руководительница держала наготове журнал с линейкой под Юлькиной фамилией:

– Вот, по русскому одни четверки стали. По литературе двойку схлопотала недавно.

– Да, да, она что-то распустилась совсем, – расстроенно подтвердила Галина Еремеевна.

Страницы с математикой и физикой Светлана Генриховна перелистнула, не читая, поскольку их вела Юлькина мама.

– Ну вот, по истории, биологии тоже четверок много стало. Только и учится, что по трудам да по физкультуре.

Клавдия Алексеевна сидела за передней партой у двери в своем шерстяном платочке. Она явно чувствовала себя неловко и смотрела в сторону. Юлька ободряюще ей улыбнулась.

– Ну, так что будем делать? – спросила у Юльки Любовь Борисовна, – Игорь Степанович отказывается пускать тебя на свои уроки.

– Игорь Степанович, а у Вас какие предложения? – поинтересовалась у географа Ольга Ивановна.

– Ну …какие… – Гоша поднял брови и растопырил сцепленные в замок пальцы, – пусть извинится передо мной на общешкольной линейке и пообещает вести себя прилично. А дальше посмотрим.

Юлька взглянула на него с усмешкой. Он глаз не поднял.

Ириска повернулась к Сергею Сергеичу, невзначай положив руки на его парту. Сережа что-то прошептал ей на ухо, накрыв кончики ее пальцев своей ладонью.

Юлька улыбалась изо всех сил.

Светлана Генриховна поняла, что пора сходить козырем:

– Ты посмотри, до чего уже свою мать довела. Каково ей все это здесь выслушивать?

– Мама, перестань, пожалуйста, реветь. Вовсе не о чем, – громко сказала Юлька.

– Ты считаешь, что не о чем? – вскинулась Светлана Генриховна.

Мама отвернулась к окну.

– Ну, Юля, мы тебя слушаем, – многозначительно произнесла Любовь Борисовна.

Юлька еще раз взглянула на Джордано Бруно и начала говорить, делая четкие паузы между словами:

– Я ни в чем не виновата. И извиняться я ни перед кем не буду. Игорь Степаныч сам во всем виноват. И это не я прогуливаю, а он не пускает меня на свои уроки. А географию я сама дома учу.

Она хотела еще добавить, что Гоша матерится на уроках, но не стала. Слишком стыдно за него было.

Географ сидел, вперив взгляд в парту.

Директор и завуч, похоже, были в некотором замешательстве.

– Понятно, – протянула Любовь Борисовна, – Ладно, можешь идти домой.

Юлька вышла.

* * *

Вопреки ожиданиям, вечером дома не было никакого продолжения. Мама мрачно читала журнал «Чудеса и приключения» в своей комнате. Папа смотрел «Человек и закон». Бабушка частила на швейной машинке. Юлька валялась на диване с «Джейн Эйр». Анька, как обычно, донимала Харговенда. Она случайно обнаружила у него еще одно слабое место. Оказывается, он совершенно не выносил грустных песен…

Кот дремал на стуле возле печки. Анька села на пол, поближе к нему, и тоскливо завела:

Снежинки спускаются с неба

Все ниже, все ниже…

Сугробы пушистого снега

Все выше, все выше…

Харговенд встрепенулся спросонья и жалобно муркнул, оглядываясь на Аньку.

Шаги уходящего года

Все тише, все тише…

Кот спрыгнул со стула, встал передними лапами на Анькины колени, вытянул шею и потерся головой об ее подбородок. Анька заунывно продолжала:

А песенка Нового года

Все ближе, все ближе…

Харговенд вдруг укусил ее прямо за губы. Анька вскрикнула. Кот залез под диван.

* * *

Юлька лежала в темноте и смотрела в потолок.

Сна не было.

Ради нее сегодня собрали педсовет…

Она стояла перед учителями…

Ее отчитывали…

Сережа любит Ириску…

Большая слезинка потекла по щеке.

Она одна. Совсем одна в этом мире.

Жалкая и смешная девочка в маленькой кровати.

Кровать в маленькой комнатке.

Комнатка в маленьком домике.

Домик в маленьком поселке.

А вокруг – бескрайний заметеленный лес под пустыми черными небесами с дрожащими от холода звездами…

Глава 17. Эпилог.

Утром мама вошла в комнату и потянула руку к выключателю.

Юлька тихо спросила:

– Можно я сегодня в школу не пойду?

Мама пару секунд подумала и сказала:

– Не ходи.

Она не стала включать свет и вышла.

В коридоре бухтела Анька:

– Почему ей можно в школу не ходить, а мне нельзя. Я тоже не хочу.

– У нее горло болит, – зачем-то соврала Аньке мама, сестра успокоилась.

А у Юльки к вечеру и вправду разболелось горло, и поднялась температура.

Она просидела дома целую неделю. Довязала кофточку. Дочитала «Джейн Эйр». Выучила несколько стихов Есенина. Вечерами смотрела сериал «Богатые тоже плачут». Её совершенно завораживал бархатный голос Луиса-Альберто. Марианна раздражала. Как можно быть такой полоротой, чтобы забыть на лавке собственного ребенка?! Ладно, мама Чёлли о нем позаботилась…

* * *

На последней неделе перед Новым годом директор и завуч приняли у Юльки зачет по географии. С учетом предыдущих Гошиных «двоек» вывели ей за четверть «тройку».

На ёлке Юлька задорно сыграла Одноглазое Лихо. Сергей Сергеич сидел в зале и смеялся.

На дискотеке она получила открытку без подписи. Стандартный новогодний стих:

С Новым годом тебя поздравляю

В эту темную ночь декабря.

Пусть снежинка пушистого снега

Поцелует тебя за меня.

Юлька перевернула открытку. Дружелюбная белка протягивала ей корзину, полную шоколадных конфет.

Часть 2 Окрасился месяц багрянцем Шесть лет спустя 1998 год

Глава 1

Тонкие льдинки на подтаявшей дорожке хрустели под Юлиными ботинками. Она специально вышла из переполненного трамвая на одну остановку раньше, чтоб прогуляться по парку и подышать. Солнце пригревало уже по-весеннему, громко тенькали синицы, и в маленьких лужицах купались воробьи.

В фойе общежития на каменных широких перилах были разложены письма. Юля быстро просмотрела адресатов. О! Целых два письма для нее. Одно от мамы, второе от Аньки. Как будто нельзя было в одном конверте отправить. Судя по почтовым штемпелям, разница в отправке была в три дня. Странно. Пришли одновременно.

Юля поднималась по лестнице на свой четвертый этаж и на ходу распечатывала письмо от сестры. Оно было весьма лаконичным: «Привет! Если у тебя остались деньги, то привези шоколадную пасту и длинный батон. Пока». Юля усмехнулась. Анькин стиль жизни был неподражаем.

В комнате еще никого из четверых ее обитательниц не было. Юля сегодня была дежурной, и ей предстояло варить обед. Марина должна была за нее откликнуться, если будут проверять посещение на последней лекции по истории литературы. Видимо, всем Юлькиным подружкам было суждено носить только одно имя. С Мариной Фадеевой они с первого курса жили в одной комнате и учились в одной группе. Другими соседками Юли были Женя Топильская и Оля Братских.

Юля сняла куртку и устало опустилась на кровать. Панцирная сетка мягко спружинила. Раскрыла конверт от мамы. Та описывала все домашние дела, спрашивала, есть ли еще продукты и деньги. К письму мама приложила вырезку из районной газеты «Искра Прикамья». Там целую полосу занимали стихи … Андрея Ракитина.

Дополнительно мама сообщала, что Галина Еремеевна дар речи потеряла, когда увидела эту публикацию. Она думала, что Ракитинненавидит литературу в любых ее проявлениях…

Юля изумленно начала читать:

Когда у меня был снег,

Я любил им хрустеть по утрам.

Я ходил и кивал знакомым домам,

Когда у меня был снег.

Когда у меня была жизнь,

Я стрелял в воробьев дробью дней.

А теперь я точку поставил на ней.

А ведь когда-то у меня была жизнь.

Конечно, стихи не были блестящими – не Пастернак и не Рубцов, но тот невообразимый факт, что их написал Ракитин, сглаживал многие недостатки.

Юля спрашивала себя, точно ли это ее одноклассник? Может, однофамилец? И одноимёнец?!

Интересно, о ком он это стихотворение написал:

Странно, что ты осталась ждать.

Странно, но ты умеешь летать.

Странно, как ты встречаешь мой взгляд

И очень часто грустишь невпопад.

Я видел, как ты препарируешь звук,

Извлекаешь музыку движением рук.

Нежной кожей ты ласкаешь ладонь,

Губами превращаешь воду в огонь.

Я слышал, как ты дышишь теплом.

Я видел, как ты молчишь о своем,

К лучу света прижимаясь щекой.

И пока ты позволишь, я буду с тобой.

Юля прочитала все стихи и задумчиво побрела на общую кухню. Она налила воды в кастрюлю и поставила ее на плиту. Когда было можно, кто-то из девчонок их комнаты старался пораньше вернуться в общагу с занятий и приготовить еду. На весь этаж из тридцати комнат были только две плиты. Итого восемь конфорок. Если припоздниться с возвращением из универа, то можно до вечера голодом просидеть.

Юля чистила картошку и думала о Ракитине. Новые друзья, интересная учеба, сам ритм студенческой жизни уже давно задвинули все школьные воспоминания в дальние отсеки памяти. Андрей после школы, кажется, где-то немного поучился. Потом ушел в армию. Прошлой осенью вернулся. И жил вроде бы в родном районе у своей бабушки в маленькой деревеньке на берегу Камы. По крайней мере, в газете местом обитания автора была указана именно она. Мать Андрея развелась с его отчимом и уехала куда-то в город, взяв с собой младшую дочь. А сыну, вероятно, с ними места не нашлось…

Юля знала, что нравилась когда-то Ракитину, но взаимоотношения с ним складывались очень по-дурацки. Да и более интересные люди в школе были… Внезапно всплывшая в памяти красная дерматиновая сумка вдруг обожгла стыдом щеки. Он же порвал ее совершенно случайно, неуклюже заигрывая с ней, а она добросовестно пожаловалась его маме. Вот дура..

Надо ему написать, пожалуй.

* * *

Вечером Марина и Женя ушли к родственникам за картошкой. Тоненькая, бледненькая Оля села к столу, поближе к лампе, читать «Обрыв» Гончарова. Юля принялась за письмо.

«Привет, Андрей!

Пишет тебе бывшая одноклассница. Не забыл еще?

Я прочитала в районке твои стихи.

Красивые. Мне очень понравились. Серьезные и глубокие.

Мама мне сказала, что Галина Еремеевна чуть в обморок не упала, когда их увидела. У нее на тебя никаких литературных надежд не было.

У тебя еще, наверное, стихи есть? Отправь мне, если не жалко. Очень интересно было бы прочитать.

Чем ты сейчас занимаешься? Какие планы на будущее?

Пиши мне, если захочешь.

Адрес на конверте».

Юля подняла глаза, задумчиво поводила кончиком ручки по губам. Оля с головой углубилась в книгу. В комнате стояла полнейшая тишина. Юля тихонько опустила руку в карман халата и, как нельзя кстати, обнаружила там пуговицу. Положила ее на ноготь большого пальца и отщелкнула вверх. Пуговка высоко подлетела и упала точно в середину металлического колпака настольной лампы. Как звонко! Оля молниеносно отпрянула от стола, уронив стул с висевшей на нем одеждой. Юля тут же почувствовала укоры совести и спрятала лицо в ладонях, пытаясь унять смех. Оля гневно стукнула ее по голове книжкой:

– Ты добьешься когда-нибудь, что у меня сердце остановится! Что это было?!

– Пуговка. Можешь себе забрать за моральный ущерб.

– Вот и заберу, чтоб тебе неповадно было! – Оля продолжала сердиться, но губы уже растягивались в улыбке. Она погрозила Юльке маленьким кулачком и снова села читать «Обрыв».

Юля покусала ручку и написала еще одну фразу Ракитину:

«P.S. Кстати, ты знаешь, мне до сих пор стыдно за один свой поступок в отношении тебя. Прости меня».

Она еще раз пробежала глазами письмо и запечатала его. Завтра надо бросить в ящик. Путь к университету лежал как раз через почтамт.

Ответ от Андрея Ракитина пришел быстро. Недели через две. Юля в тот вечер вернулась в общежитие поздно, после нескольких часов конспектирования первоисточников в библиотеке.

– Тебе письмо. Танцуй! – Женька потрясла конвертом с изображением Родины-матери у Юли перед носом.

– Какие танцы?! Я еле пришла. Давай сюда быстро! – Юля потянулась за письмом. Но Женька залезла на стул и подняла конверт чуть не до потолка.

– Господи! Вот вредина! – в сердцах произнесла Юля, – Тебе канкан или ламбаду?

– Ламбаду! – властно повелела Женька.

– Давай, пой про Жору, – Юля приготовилась к исполнению танца.

Женька бодро запела:

– Жора был слепой, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-а.

Юля сделала круг по комнате. Оля с Мариной радостно похлопали.

– Издеватели! Я вам еще отомщу!

Конверт был довольно пухлым. Юля аккуратно разрезала его.

«Привет, одноклассница!

Не ожидал, если честно.

Спасибо, что написала.

Очень рад, что тебе понравились мои стихи. Я их вообще-то давно уже пишу. Просто показать было некому.

Некоторые стихи я на гитару переложил. Так что – песни.

Много чего потерялось при переезде, и пока я в армии был. Но я там тоже писал.

Никогда бы не подумал, что так зверски буду скучать по Раздолью…

Живу пока с бабушкой. Работать тут особо негде. Летом, наверное, в город подамся.

Не понимаю, за что ТЫ можешь извиняться передо МНОЙ. Но если тебе это важно – прощаю.

О моей жизни можешь узнать из моих стихов.

Кстати, ты ничего не написала о себе. Что у тебя интересного? Где ты живешь?

Пиши. Я буду рад.

Андрей Р.»

К письму прилагались три листа стихов и песен. Юлю они потрясли так же, как и в первый раз. Они совершенно не сочетались с привычным образом одноклассника.

Я писал тебя по лету

Жарким солнцем и росою,

Украшал твои портреты

Я листвою золотою.

Я вставлял в твои глаза

Сталь холодных родников.

Мне дыхание твое

Легче белых облаков.

Но когда настанет время,

Не увидим мы лазури.

И когда найдешь ты слово,

Что разит вернее пули,

Вот тогда приму все это.

И как прежде, руки в боки,

Я в пустой холодной церкви

Прокляну все эти строки .

Женька с любопытством смотрела на Юлю, погруженную в чтение.

– У тебя такой вид странный, – наконец сказала она, – Он там тебе не свадьбу ли сыграть предлагает?

– Я его недостойна, – устало ответила Юля и, немного помолчав, добавила: – Есть у нас в доме горячий чай?

Глава 2

Несколько дней Юля проходила в задумчивости. Она снова и снова перечитывала стихи Андрея: и вечером, укрывшись от любопытных взглядов на своей кровати за занавеской, и во время лекций. Ей не давал покоя даже не сам факт внезапно обнаруженного Ракитинского таланта, а то, что она за всю школьную жизнь не удосужилась внимательно посмотреть на него. Она была такая же, как Галина Еремеевна, эгоистично считавшая, что, кроме нее, литературу больше никто не понимает и не ценит. Вот школьная программа, которую все обязаны прочитать. Конспект принятого сто лет назад истолкования творчества Лермонтова, Фета, Чехова… Сочинение. Две оценки через дробь – за содержание и за грамотность. Итоговая оценка в аттестате. Так было правильно. И так, не особо задумываясь, делала Юля.

У Ракитина был принципиально иной подход. Он никогда не писал конспектов, которые размеренно начитывала Галина Еремеевна. Никогда не отвечал всерьез на ее вопросы. Она как-то спросила его совсем легкое, чтоб поставить хоть какую-нибудь положительную оценку: «Почему критик Добролюбов назвал Катерину Кабанову «лучом света в темном царстве»?» Ракитин с умным видом ответил: «Скорее всего, у нее был механический фонарик «Жук». В то время на батарейках еще не продавали. Ходила по темному саду и жужжала». С тех пор на литературе его больше не спрашивали. Хотя все произведения он читал. Не соглашался только делиться о них впечатлениями. Но особо тронувшие его моменты порой вырывались наружу. Юля помнила, как однажды в полутемной школьной раздевалке она второпях засунула руку в куртку, не достав из рукава шапку, и с трудом проталкивала ее. Ракитин, глядя на это, вполголоса проговорил:

В мутной передней долго не влезет

сломанная дрожью рука в рукав.

Через пару недель, на уроке, Юля узнала эти строки в послании Маяковского к Лиличке…

Тогда, в школе, Ракитина от Юльки заслонял Сергей Сергеич. За ним она вела постоянное тайное наблюдение, и его слова и взгляды волновали ее. Теперь он уже не вызывал у нее никакого интереса.

…Написать еще раз Ракитину? Он же сказал: «Я буду рад»…

И Юля написала еще одно письмо. Абсолютно нейтральное. Про старые коридоры университета с обшарпанными бюстами великих писателей и богатейшей библиотекой со множеством старинных книг; про то, что ремонтируют трамвайные пути, и теперь приходится ездить на полчаса дольше, но зато мимо дома Лары и «дома с фигурами», описанных Пастернаком в «Докторе Живаго»; про то, что прошли первые весенние дожди, и наконец-то смыло с городских улиц грязный снег…

Андрей ответил тоже нейтрально. Про деревню, про бабушку, про то, что уже прочитал в сельской библиотеке все более-менее достойные книги… И опять приложил несколько страниц стихов.

И Юля написала еще. О том, что скучает по Раздолью, что скорей бы летние каникулы, что пишет курсовую про символы в поэзии Николая Рубцова и что еще огромное количество книг надо прочитать до экзаменов…

Ответ пришел короткий. Всего лишь одно стихотворение:

Я видел, как рвется металл на куски,

Я слышал о мести до гробовой доски,

Как люди видят себя в осколках зеркал…

Скажи мне, зачем в этом мире тебя я искал?

Я искал пряный запах цветущих долин,

Сошедших со средневековых картин.

Я держал, не срывая, в ладонях цветы,

Но не понял тогда я, что все это ты…

Я нашел то, что может быть и огнем, и водой.

Я нашел какой-то путь, только вряд ли он мой.

Я нашел, что противен мне смерти оскал.

Я нашел… но тебя почти потерял…

В этой странной жизни, что прожить нельзя, не любя,

Что осталось терять мне в ней, кроме тебя?

и вопрос: «Можно я к тебе приеду?».

Глава 3

Последняя суббота апреля была очень теплой. Сильный сухой ветер взметал пыль и песок на площади перед автовокзалом и гонял с края на край пустой белый пакет. Из привокзального киоска страдальчески пели «Руки вверх»: «Я без тебя не живу, не пою, лишь о тебе мечтая, только сейчас начал я понимать, как мне тебя не хватает», и Юле казалось, что пакет меланхолично танцует под эту песню.

Большой старый ЛАЗ с синими полосами на белых боках неуклюже завернул на площадь. Юля издали прочитала пункты отправления и прибытия на табличке, прикрепленной к лобовому стеклу. В этом автобусе должен быть Ракитин. Они не виделись с выпускного. Почти три года. Порыв ветра вдруг закинул пряди волос ей на лицо и озорно приподнял край коротенькой юбки. Юля прижала юбку ладонями и тряхнула головой, откидывая волосы назад. Автобус со скрипом остановился прямо против нее.

Первыми вышли бабушка с внучкой, потом две ярко накрашенные девушки с огромными сумками, потом кое-как спустился испитой мужик с костылем, потом из двери невесомо выплыла гитара, и следом за ней легко спрыгнул со ступеньки Андрей.

– Привет, одноклассница! – щурясь от яркого солнца, с улыбкой сказал он.

– Привет, одноклассник! – ответила Юля.

Армия явно пошла на пользу Ракитину. Он стал выше ростом и шире в плечах. Ветер трепал его русые волосы. Ясные голубые глаза с теплом смотрели на Юлю.

Она будто впервые его увидела. Собственно говоря, так оно и было. Привычные школьные роли теперь потеряли всякое значение, друзьями же они вообще никогда не были. Юля вдруг смутилась.

– Классно, что ты гитару привез, – сказала она, чтобы хоть как-то начать разговор, – поехали в общагу. Голодный, наверное?

– Ну да, неплохо бы вообще-то… – Ракитин закинул гитару на плечо и двинулся за Юлей.

В трамвае они встали на задней площадке, отвернувшись от пассажиров.

– Далеко ехать? – спросил Андрей.

Юля посчитала в уме:

– На шестой остановке выходить. «Советской армии».

– Хорошо. Ты по этой дороге на учебу ездишь?

– Да. Можно еще вообще-то троллейбусом, на нем быстрее. Но там всегда очень много народа. А здесь обычно можно сесть и спать полчаса. Утром это актуально. Да и дорога здесь интересней.

– Покажешь мне места, которые тебе нравятся? – спросил Андрей.

Юля быстро взглянула на него и отвела глаза:

– Ну, если тебе хочется…

– Хочется…

В комнате девчонки уже накрыли стол и сидели в ожидании. К недотроге Юле приехал парень! Это ж такое событие! Тем более, поэт. Стихи всей комнатой читали. Оля даже перенесла поездку домой с этих выходных на следующие, чтоб посмотреть на него.

Ракитин оказался довольно галантным: перецеловал всем девчонкам руки и с каждой нашел, о чем поговорить.

– Кто здесь поклонница Филиппа Киркорова? – поинтересовался он, разглядывая многочисленные портреты певца, расставленные на стеллаже, – Неужели, ты? – Ракитин с тревогой посмотрел на Юлю.

– Нет, не я, не переживай, – засмеялась Юля, – я на такие сильные чувства не способна. Это Маринкина любовь. Причем, взаимная. Он ей даже песню посвятил! – Юля напела: – «Я люблю тебя, Марина, все сильней день ото дня, Без твоей любви, Марина, этот мир не для меня».

– Я ее, кстати, первый раз услышала в свой день рождения. Так что, это знак! – с многозначительной улыбкой сказала Марина. Она никогда не уставала защищать своего кумира от нападок разных посетителей.

Юля зашла за шторку, отделявшую комнату от маленькой кухоньки, и стала раскладывать по тарелкам нехитрое угощение, приготовленное девчонками, пока она встречала гостя.

Застенчивая Оля прикрылась от Ракитина растрепанным «Дворянским гнездом» Тургенева. Андрей заглянул на обложку:

– Нравится тебе писанина этого сивокудрого страдальца? – полюбопытствовал он.

Юля за шторкой прыснула от смеха: Ракитин никогда не церемонился с великими.

Оля пожала плечами и неуверенно ответила:

– Ну, в общем, да.

– Преподавать потом его в школе будешь?

– Ну, он же есть в программе…

– Я бы его давно уже оттуда выкинул. Если уж литературу считать учебником жизни, то точно не у Тургенева ей учиться. Только «Му-му», пожалуй, и можно оставить.

Юля поставила перед Ракитиным тарелку с жареной картошкой и кружочком колбасы. Обычно у них бывала просто жареная картошка, но сегодня ради гостя они скинулись.

Все принялись за еду. Повисла долгая пауза. Юлю снова охватило смущение. Одно дело переписываться на расстоянии, придумывать разное друг о друге, мечтать… и совсем иное – оказаться рядом… Со взглядами, жестами, словами…

Женя решила разрядить обстановку:

– Вы надолго к нам? – степенно обратилась она к Ракитину.

Андрей мельком взглянул на Юлю, гонявшую по тарелке последний брусочек картошки.

– На последнем автобусе, наверное, сегодня уеду, – ответил он Жене и, отодвинув в сторону тарелку, сердечно поблагодарил девчонок за обед: – Это была самая вкусная картошка за всю мою жизнь. Честно.

– Это ты еще наших «нУждиков» не пробовал, – ляпнула Маринка. Юля сделала ей страшные глаза, но было уже поздно.

– НУждики?! – с интересом воскликнул Андрей, – Какое классное словечко! И что же оно означает?

Марина принялась рассказывать, как однажды из всех запасов у них осталось ровно два вида продуктов: картошка и мука. До стипендии надо было дотянуть еще пару дней. Им кое-как удалось наскрести денег на одно яйцо. Замесили тесто, нарезали кусочками вареную картошку и налепили с ней пельменей. По-хорошему бы надо было растолочь картошку с маслом, но масла, увы, не было. Есть это дивное блюдо никто не стал, но зато родилось такое вот красивое название – «нУждики».

– В армии, в нашей части, ваши нуждики бы влёт ушли, особенно пока мы были «духами»… – сказал Ракитин и взялся за гитару, – Но не будем о грустном! Что вы тут обычно поете? Давайте, начинайте, а я подыграю!

Юлька отрицательно покачала головой и попросила:

– Спой что-нибудь своё.

Андрей взял несколько пробных аккордов и, глядя Юльке прямо в глаза, запел низким глубоким голосом:

Боже, святою водою

Нас воедино слей.

Боже, сломай мои крылья,

Я остаюсь с ней.

Боже, рождай нас светом

И обручай нас тьмой,

Дай догореть с рассветом,

А поминай – водой.

Сплети наши пальцы, чтобы

Нам нас не потерять.

Боже, сомкни наши губы

И не дай нам их разорвать.

Боже, рождай нас светом

И обручай нас тьмой,

Дай догореть с рассветом

А поминай – водой.

– Ты мне обещала показать свои любимые места в этом городе, – сказал Андрей, заглушив ладонью последние отзвуки струн, и взял Юлю за руку. Не прощаясь с девчонками, они вышли из комнаты.

Сразу за общагой начинался огромный парк. Едва войдя в него, Андрей свернул с тропинки и потянул Юлю в россыпи подснежников и густые заросли покрытых золотыми сережками ив. Насквозь пронизанные солнцем, оглушенные весенним гомоном птиц, опьяненные липким запахом раскрывающихся почек, они остановились посреди леса. Никогда раньше Юлькино сердце не бухало так громко. Казалось, что сейчас оно заняло добрую половину всего тела.

Андрей неуклюже обнял ее за плечи и наклонился к ее лицу так близко, что она почувствовала его горячее дыхание:

– Юль… – голос Андрея срывался от волнения, – Пожалуйста, будь со мной… У меня ничего в жизни больше нет, кроме тебя… Я клянусь тебе, что это навсегда. С первого класса… Я пробовал… Мне никто не интересен, кроме тебя… Будь со мной! Я очень постараюсь… Все, что ты захочешь…

– Да.

В этот длинный день вместились и окрестности педагогического университета, и камская набережная, и тенистый, заросший ландышами, дворик возле Дома писателей, и уютный скверик с чугунными решетками, изображающими сюжеты сказок Пушкина, и несколько трамвайных маршрутов, от конечной до конечной…

* * *

Андрей и Юля с трудом разняли сплетенные пальцы только после того, как шофер, потеряв терпение, крикнул: «Закрываю двери!».

Следом за автобусом взметнулся из пыли все тот же белый пакет. Ветер подхватил его и унес высоко в небо, даже не зацепив за нежно-зеленые ветви старых тополей, окружавших привокзальную площадь.

Глава 4

За май и июнь Юля получила больше писем, чем за предыдущие девятнадцать лет своей жизни. Некоторые были совсем короткие – просто зарисовки начинающегося лета, некоторые длинные – с рассказами об армии, с резкими мнениями о фильмах и книгах и, конечно, со стихами: Андрей не мог писать о своей любви прозой.

Метаморфоза, произошедшая с ним, удивляла Юлю. Внутренняя сила и стремление к свободе, наверное, были в нем и в школе, но подавлялись отчимом и матерью. Армия и теперешнее вынужденное одиночество будто распрямили его.

Андрей сообщил Юле, что решил поступать на автодорожный факультет в политехнический университет, что в местной школе ему дали старые учебники по физике и математике, а вот подготовить его к экзамену по русскому он просил свою возлюбленную. У них оставалось около двух недель между окончанием Юлиной сессии и вступительными экзаменами Андрея. Он собирался приехать на это время в Раздолье и пожить у отчима. Юля с нетерпением считала дни до начала каникул…

* * *

…Старый автобус с шипением остановился.

Юля захлопнула за собой дверь, выбив облака пыли из резиновых прокладок.

Вот он, родимый поворот! Как же она соскучилась по своему Раздолью!

Автобус уехал, Юля пошла по дороге в гору. Позади садилось усталое солнце. Впереди деловито вышагивала ее длинная тень.

Лето было в самом разгаре. Вдоль дороги цвел медовый донник. Высокие метелки злаков неподвижно висели над обочиной.

Поднявшись в гору, Юля поставила сумку, чтобы немного передохнуть, и обернулась. Господи! Какая красотища! Мягкие березовые холмы до самого горизонта, поля, заросшие ромашками и клевером. Белесая лента шоссе то ныряет в лога, то вновь взбирается на возвышенности. Вдалеке расплавленным серебром сверкают изгибы Камы и исчезают в малиновой вечерней дымке, размывающей границу между небом и землей.

Юля надела на плечи полупустую сумку, как рюкзак, и пошла дальше. От поворота до Раздолья всего километра четыре. Хоть бы не догнала какая-нибудь попутная машина и не предложила подвезти. Юле хотелось петь, но жаль было портить своим голосом эту звенящую комариными крыльями тишину. Вскоре дорога вошла в березняк, длинные ветви низко свисали, образуя золотистый тоннель. Здесь было чуть прохладнее.

Юля редко извещала родителей о времени своего приезда. После душного города и пыльного автобуса огромным удовольствием для нее был этот путь домой. Как переправа из одного мира в другой.

Юля подходила к самому глухому месту пути – к Двум ложкАм. Березы уступили место пихтам и разлапистым, поросшим лишайником, елям. Солнце сюда никогда не заглядывало, и после дождей здесь обычно подолгу стояли лужи. Чем ниже спускалась в лог Юля, тем сильнее тянуло сыростью и крепким густым ароматом цветущей таволги. В этом месте иногда переходили дорогу лоси. Девушка заторопилась.

Издалека к ней долетел трескучий звук мотоцикла. Кто-то ехал навстречу.

Через несколько минут Юля узнала водителя. Конечно, только простые смертные ездят в шлемах, но уж никак не Андрей Ракитин! Ему нужен ветер в волосах. Он сделал крутой вираж вокруг Юли и заглушил мотор. Юля спустила с плеч сумку и поставила ее на дорогу. Несколько секунд они смотрели друг на друга, молча спрашивая, не изменилось ли чего с момента последней встречи.

Андрей раскрыл объятия и шепнул: «Иди ко мне».

На несколько километров вокруг не было ни души. Разве что леший мутным глазом подсматривал из-за ёлки, как нежно и горячо они целовались, заполняя блаженством сосущую пустоту, образовавшуюся внутри из-за долгой разлуки.

… Юля уселась позади Андрея.

– Ты меня только до дома не довози. Высади в начале поселка. Я пешком по задам приду.

– Не хочешь, чтобы меня твои родители видели?

– Просто хочу подкрасться незаметно, чтоб интересней было.

Ракитин лихо рванул с места.

Дорога поднялась на последний пригорок. Слева открылось широкое поле, засеянное овсом. За ним, в обрамлении камышей, начинал куриться туманом Верхний пруд, в темном зеркале которого отражалась Ореховая гора. Справа от дороги рос молодой сосняк, посаженный школьниками лет тридцать назад. Отсюда до поселка было уже совсем близко. Юля попросила Андрея остановиться. Солнце почти скрылось за лесом.

– Приезжай ко мне завтра, как выспишься. Займемся великим и могучим.

– Я бы и сейчас с тобой не расставался… – Андрей взял Юлину ладонь и прикоснулся к ней губами.

– По мне дома тоже сильно соскучились. Не обижайся. Завтра весь день будем вместе.

– Ну ладно, – Андрей крепко обнял ее и отпустил.

Юля сошла в траву, уже сбрызнутую холодной росой, и повернула к сосняку, срезая ненужный угол дороги. Перед тем, как скрыться за пушистыми ветками, она обернулась и послала Андрею воздушный поцелуй. Он поймал его, прижал пальцы к губам и негромко произнес:

Она уходит вдаль, оставляя следы,

Она видит огонь в каждой капле воды.

Он считает время глубокой рекой

И глядит на его теченье с тоской.

…Юля подошла к дому с тыла. Вдоль картофельного поля, вдоль конюшни, через заднюю калитку – и в огород. В малиннике стоял отец и ел спелые ягоды. Увидев дочь, он просиял и кинулся к ней, перепрыгивая через грядки. Юля по-детски повисла на нем.

–Доча! Дак ты чего не позвонила-то? Встретил бы тебя!

Юля не успела ответить, как отец отобрал у нее сумку:

– Давай мать обманем. Пойду скажу, что только поклажу из города выслали. Постой пока тут.

Юля свернула во двор к старому Биму. Он от восторга готов был выпрыгнуть из ошейника.

– Бимка, да успокойся ты! – Юля ласково потрепала мягкие уши. Пёс лизал ей руки.

Из сеней с визгом вылетела Анька – годы жизни ей солидности не добавляли, следом за ней вышли мама с бабушкой.

Обнимания. Лобызания. Расспросы.

Бабушка сразу отметила, что внучка в городе совсем отощала и пошла поскорее греть ужин.

Глава 5

Юле с Андреем хватило одной недели, чтобы повторить основные правила русского языка. Писал Ракитин грамотно, потому что много читал, подзабылись только всякие разряды местоимений да типы придаточных в сложноподчиненном предложении.

Дни стояли знойные, на улице невозможно было ничего делать. Ракитин обычно приходил после обеда, и они занимались в Юлиной комнате. А вечерами ходили купаться на пруд, в теплой, как парное молоко, воде.

В последний день перед отъездом Андрея они пришли туда совсем поздно: над прудом уже курилась легкая дымка, а прибрежные кусты в сумерках казались живыми мохнатыми существами. Воздух остыл. Юля зябко ёжилась. Из-за Ореховой горы выползала луна.

– Главное, быстро раздеться и войти в воду. Там сейчас гораздо теплее, – сказал Андрей и скинул с себя футболку и джинсы. Он без раздумий нырнул с мостков и далеко проплыл под водой. Когда он вынырнул и оглянулся, Юля все еще стояла одетая. Он подплыл к берегу.

– Ну, давай, раздевайся и иди сюда, – Андрей протянул руки и поманил Юлю к себе. Она нерешительно приподняла платье и медленно стянула его через голову, ощущая, как взгляд Андрея поднимается по ее ногам следом за подолом. Этим летом черный с белыми кантиками купальник стал ей чуть-чуть маловат. Завязки треугольных трусиков на бедрах стали короче. Плотные чашечки лифчика, соединенные спереди маленькой металлической ракушкой, заметно приподнимали грудь.

Дрожа всем телом, Юля села на мостки и опустила ноги. Вода была очень теплой.

– Иди скорее ко мне! – Андрей обнял Юлю за талию и осторожно стянул в пруд. – Вся в мурашках. Сейчас согреешься. Поплыли.

Вдоль берегов вода была хорошо прогретой, там то и дело звонко щелкали хвостами щуки, пугая мелкую рыбу. В протоке, не особо опасаясь людей, резвилась ондатра. Полная луна масляным светом заливала пруд.

Андрей и Юля плавали долго, стараясь сполна насладиться этой ночью и ласковой теплотой воды.

– Ну что, выходим? – спросила Юля, когда они вернулись к мосткам, – Одеться надо будет очень быстро.

Андрей медлил. Юля обернулась и поймала его напряженный, почти страдальческий взгляд.

– Останемся? – тихо спросила она.

Он нерешительно привлек ее к себе.

– Я люблю тебя. Ты такая красивая…

Юля обвила его шею руками. Он с нежностью продолжал:

– Когда я смотрю на тебя, то понимаю настоящее значение слова «любоваться».

От горячих поцелуев закрывались глаза, и Юле казалось, что земля бешено кружилась вокруг них, как будто, обнявшись, они становились ее осью.

Андрей прикоснулся к застежке-ракушке.

– Можно? – одними губами спросил он.

Юля еле заметно кивнула.

Обратного пути уже нет. Да и нужен ли он, этот обратный путь? Андрей любит ее, она любит его. И так будет всегда.

Андрей расстегнул застежку и раздвинул чашечки лифчика в стороны. Вода закрывала грудки ровно до половины. Бусины сосков дрожали на поверхности воды, как маленькие пробковые поплавки. Андрей осторожно взял груди в ладони и восхищенно выдохнул:

– Господи, какие хорошенькие…

* * *

По прибрежным камышам вдруг прошумел ветер. На луну стремительно наползала огромная черная туча. Сразу потемнело. Где-то далеко, за Ореховой горой, раздались первые глухие раскаты грома. Андрей и Юля торопливо одевались. Сильный порыв ветра обмакнул в воду ивы.

– Скорей! Сейчас польет! – Андрей помог Юле расправить на спине подвернувшееся платье.

Держась за руки, они побежали по тропинке к поселку. Сзади ослепительно полыхали молнии, выхватывая светом пышные кусты полыни. Юле пришло на ум, что это кто-то неведомый и огромный щелкает старинной магниевой фотовспышкой, делая для них снимки на память…

Лавина дождя накрыла их метрах в ста от дома. Андрей и Юля влетели во двор и укрылись под навесом в дровянике. Мокрые и счастливые они стояли, прижавшись друг к другу, среди хаоса.

– Я буду помнить эту ночь, пока буду живой!

– Я тоже.

Глава 6

Сразу после отъезда Ракитина начались дожди, как будто он увез с собой солнце. Юле срочно потребовалось заполнять чем-то длинные, томительные дни. Они с Анькой сходили в сельскую библиотеку и притащили две сумки книжек из списка литературы, которую Юле предстояло изучать в начале четвертого курса.

Дожди лили без перерыва дней десять. Отец уже весь извелся – была убрана только половина покосов, да и зерновые могли лечь раньше времени. Хоть и обрабатывали они с братом теперь совсем немного полей, только чтоб свою скотину прокормить, но все равно сил и затрат требовалось для этого очень много.

От тех мечтаний, которые были в начале девяностых о богатой фермерской жизни, давно уже не осталось и следа. Техника, еще тогда дышавшая на ладан, с трудом поддерживалась отцовскими руками. Выращенные зерно и мясо сбывать было некуда, цены были низкими и порой не покрывали даже расходов на топливо и корма. Фермерское хозяйство «Столбовы и Ко» едва сводило концы с концами. В надежде подзаработать отец оформил предпринимательство и стал брать заказы на железные работы: варил в домах системы отопления, печки для бань, ремонтировал машины и велосипеды ребятишкам (с этих клиентов денег он никогда не брал). Предпринимателем он был ровно один год: до того момента, как свел дебет с кредитом и увидел, что налогов заплатил больше, чем заработал. Жена говорила ему, чтобы он хотя бы не весь свой заработок показывал. А он отвечал ей вопросом: «А с чего тогда вы, учителя, зарплату получать будете?»

В один особенно ненастный вечер отец присел к дочери на диван и, смущенно посмеиваясь над собой, сказал:

– Вот ты, Юлька, шибко грамотная… Помоги мне написать…

– Что, пап?

– Да вот, охота мне свои измышления о жизни крестьянской… как-то бы постройнее, что ли…

Юля оживилась:

– Давай! Прям сейчас?

– Дак куда откладывать?

Юля вложила закладку в «Госпожу Бовари» и отправилась искать ручку и тетрадку.

– Как будет называться твоя книга? – поинтересовалась она у отца.

Павел махнул рукой:

– Да какая там книга! Так уж…

– «Былое и думы» уже были у Герцена. Как у тебя будет?

– Ну, пиши что ли: «Рассуждения крестьянина о жизни…» – отец задумчиво потер переносицу и добавил: – «во время последних перемен».

Юля записала заголовок и подчеркнула его оранжевым фломастером.

Некоторые фразы были уже хорошо обкатаны в голове отца и ложились на бумагу легко, а некоторые мысли он обсказывал долго, с разными ответвлениями и досадовал на дочь, когда она предлагала свои формулировки:

– Нет, это ты слишком уж общо! Я не так думал. Не сбивай меня!

Юля в конце концов перестала подсказывать и только записывала за ним, как Левий Матвей за Иешуа.

Отец был умным, много читал, но словно бы стеснялся говорить книжными словами и старался мысль свою выразить попроще, порой нарочито вворачивая просторечные деревенские или устаревшие словечки. Время от времени отец просил ее перечитать, что получается, и был совершенно недоволен этим:

– Пасквиль какой-то! Зачеркивай вот это! И это тоже!

Дочь послушно вычеркивала.

Они писали до полуночи. Потом отец махнул рукой на свою затею:

– Нет. Не философ я. Пускай другие пишут. Брось в печь.

– Ты не знаешь что ли, что рукописи не горят? – устало возразила Юля. – Допишем потом, не расстраивайся.

Но отец больше не захотел этим заниматься. Юля вложила в свой дневник сложенный листок с отцовскими мыслями:

«Рассуждения крестьянина о жизни во время последних перемен.

Совесть в России – неподъемный груз для человека. Некоторые исхитряются его тащить, но очень тяжело.

Крестьяне свободные стали только сейчас, так что очень трудно определить регрессивное или прогрессивное развитие.

Очень много брошенных полей. А так быть не должно. Заботиться надо о земле!

Крестьян-то в полном смысле слова в колхозах была половина, они и ухватились за землю после раздела колхозов, а остальные – кто на север, кто куда…

Все происходит по своей воле, и все люди живут по-своему, по-другому. Никак мы не можем повлиять на историю. Всё этот коллективный разум… А он какой-то глупый, тупой…

Перемен-то у нас еще и не было. Та часть, которая изменила народу, те, кто сделал себе перемены в свою пользу, – их ведь мало. Они почуяли изменения, а остальные-то ведь нет…

Вообще этот мир какой-то бардачный…».

* * *

… В середине августа Юля получила от Ракитина письмо с вложенным уведомлением из политехнического университета о том, что он поступил на вечернее отделение автодорожного факультета.

Глава 7

Рассчитывать на помощь семьи Андрею не приходилось. Матери с сестрой самим едва денег хватало, чтоб не помереть с голоду. Отчим спился совсем. Не у бабушки же пенсию просить…

Сразу после письма из универа о зачислении Ракитин поехал искать работу и жилье. Из знакомых у него в городе был только Мишка Кудрин, который буквально за один день и решил все проблемы друга. Оказалось, что парня, с которым Мишка снимал квартиру, в июне призвали в армию, и диван, стоявший между шкафом и балконной дверью, как раз был свободен. С работой тоже повезло. Вечером к Мишке в гости зашел с несколькими бутылками пива его дядя, работавший на базе стройматериалов. Он рассказал парням, что на днях на одном из складов была совершена крупная кража, и начальство поувольняло кучу народа. На другой день Андрей уже был назначен на должность кладовщика и пересчитывал дверные полотна, наличники, замки, ручки и прочие нужные в хозяйстве вещи.

* * *

В последний день августа родители повезли Юлю на учебу. Анька напросилась прокатиться с ними. Чтобы снабдить студентку деньгами, отец погрузил в «Жигули» несколько банок меда и зарезал поросенка. По пути к городу они заехали в дачный поселок. Мама осталась возле машины, а отец с дочерьми пошли по участкам предлагать свой товар. Хоть после выхода из колхоза и приходилось это делать довольно часто, отец все равно испытывал неловкость, когда оказывался в роли продавца. Возле одной из дач большая компания копала картошку. Подходя к ним, Павел вполголоса спросил дочерей:

– Как нынче надо к народу-то обращаться? «Товарищи» – устарело. «Граждане» – как-то по-прокурорски. «Господа» – стыдно…

– Скажи «чуваки», – подсказала Анька.

Они подошли к калитке, отец окликнул дачников:

– Люди добрые, вам мяса или мёда не надо ли?

Горожане у отца покупали охотно. Его могучая фигура, уверенная поступь, рыжая борода, добродушное открытое лицо – всё выказывало в нем крепкого хозяина и вызывало доверие. Ну и цены он никогда не ломил.

Столбовы продали почти всё.

* * *

В старых коридорах общежития, похоже, недавно сделали ремонт. Пахло еще не просохшей краской и свежим постельным бельем, которое носили от кастелянши заселявшиеся студенты. Изо всех комнат доносились возбужденные голоса и смех. Первокурсники, как водится, ближе к ночи запоют песни, не в силах справиться с переполняющей сердце романтикой.

В четыреста седьмой комнате уже был полный разгром: сумки, одежда, книжки.

– А вот и я! – громко объявила Юля, перешагнув через порог.

– Юлечкин! – звонким голоском воскликнула Оля и первой подбежала обниматься.

Отец затащил в комнату мешок картошки. Анька с мамой – сумки с продуктами. Отдохнули немного, попили чаю и, попрощавшись с Юлей, уехали домой. Отец внушительно сказал ей на ухо: «Блюди себя!».

За три года девчонки стали ощущать себя почти семьей. Юля искренне соскучилась за лето по своим соседкам.

Первый вопрос, который ей задали, конечно же, касался Ракитина:

– Ну как у тебя с твоим поэтом? Встречались летом?

– Да. Он почти две недели в Раздолье жил. Русским занимались. И он поступил на вечернее в политех! Живет уже здесь полмесяца. Придет, наверное, сегодня.

– Ну всё. Теперь тебе учиться некогда будет, – сделала вывод Марина.

Юля, чтобы избежать дальнейших расспросов, перевела разговор:

– Это что ещё такое? – она взяла со стола трехлитровую банку, наполненную оранжевыми ягодами.

– Моченая морошка, – ответила Марина, – Пробуй. Суперполезно. Нынче ее много на болотах было.

– Хорошо вам там, на северах, – завистливо вздохнула Юля и зачерпнула полную ложку ягод.

Вечером в общагу пришли Андрей и Мишка.

– Кто это у вас тут поклонница Филиппа Киркорова? – стандартно поинтересовался Мишка и обратился к однокласснице: – Ты, что ли?

– Почему сразу надо меня предполагать? Вон еще трое подозреваемых, – Юля махнула рукой в сторону девчонок и ушла вместе с Андреем за шторку на кухню.

Андрей порывисто прижал ее к себе, уткнулся носом в ее волосы и прошептал:

– Я дико соскучился. Тысяча лет прошла.

– Я тоже ужасно соскучилась по тебе. И по твоим стихам, кстати.

Андрей немного отстранился и наморщил лоб, вспоминая что-то.

– Вот. Подходит к моменту:

Как мне все это сберечь?

Как не выпустить весла из рук?

Что записано в книге встреч

И зачеркнуто в книге разлук…

Мишка Кудрин бесцеремонно отодвинул штору:

– Эй, хватит уже там! Идите к людям.

Андрей сел на стул и взял Юлю на колени. Стульев в комнате было только четыре штуки, по количеству жительниц. Кудрин тоже сел и показал Марине на свое колено. Маринка, смущенно хихикая, присела к нему.

Глава 8

Это была чудесная осень!

Никогда Юля так не любила город, как в тот сентябрь. Вечерами, когда Ракитин был на учебе, она подолгу сидела с книжкой у открытого окна и расслабленно внимала всему, что происходило на улице. Звонкие голоса детей во дворах. Гулкие, похожие на щелканье бича, хлопки по ковру. Сухой шорох опадающих листьев. Далекий грохот уже полупустых трамваев. Старый парк, медленно тонущий в сумерках. Постепенно остывающий воздух… Иногда к ней на подоконник подсаживался кто-то из девчонок, и тогда они пели что-нибудь, типа:

«Вновь о том, что день уходит с земли

Ты негромко спой мне.

Этот день, быть может, где-то вдали

Мы не однажды вспомним».

Но самыми замечательными были дни, когда Мишка Кудрин работал на заводе в ночную смену. Предощущение ночи с Андреем начиналось у Юли с утра. Она с нетерпением ждала окончания занятий в университете. Потом быстро делала то, что было задано на завтра. Затем отправлялась в душ, который находился в подвале общежития и в котором из шести кабинок обычно работали только две. Кстати, там Юля тоже любила распевать песни, если оказывалась одна или с кем-то из своих девчонок. Голос так звучно отдавался от покрытых кафелем стен, что она казалась себе не меньше, как Монсеррат Кабалье. После душа Юля тщательно одевалась, подкрашивала глаза и губки, собирала тетради и выходила.

До дома Ракитина можно было дойти неспешным шагом примерно за полчаса. Путь пролегал по длинной улице, обсаженной американскими кленами. Проходя по ней, Юля всегда заглядывала в гастроном, расположенный в доме, на стене которого белой краской была сделана размашистая надпись «Иосиф Кобзон жив». Там Юля покупала несколько хороших конфет, «Космических» или «Трюфелей», и шла дальше, откусывая по чуть-чуть и медленно растаивая шоколад во рту. Пару конфет она оставляла для Андрея. Когда заканчивалась эта улица, Юля переходила железнодорожные пути по подвесному мосту. Под ногами шуршала подсыхающая листва, запах которой навевал что-то невнятно прекрасное и грустное.

Дом, где жили Мишка и Андрей, стоял на тихой, малопроезжей улочке с буйными зарослями разных кустов и декоративных яблонь. Юля поднималась на второй этаж и ласково нажимала кнопку звонка. Андрей встречал ее в темной прихожей и сразу начинал целовать. Они закрывали дверь и, не включая света, уходили в комнату. Ветер легко покачивал занавеску балконной двери и то и дело закидывал лазутчиков: разноцветные листья и некрупные алые яблочки на длинных черешках…

Так прошли сентябрь и октябрь.

Глава 9

В тот вечер Юля вернулась ночевать в общагу. Сразу после удивленного вопроса девчонок: «Что случилось?», накрепко запертые до того слезы потекли по ее щекам. Она долго очищала шапку и пальто от налипшего снега за шторкой на кухне. Потом выдавила с трудом:

– Его дома нет. Я час прождала в темноте у подъезда…

– Может, что-то случилось? Может, позвонить куда-нибудь? – встревожилась Маринка.

– Куда, например? – мрачно спросила Юля и забралась на свою кровать, укрывшись с головой.

Однажды она уже стояла перед его запертой дверью, правда, в тот раз была записка: «Буду через пять минут. Ушел в магазин». И действительно, вернулся быстро, с двумя бутылками пива в руках. Крепко обнял ее и попросил прощения.

Куда он пропал сегодня, было совершенно непонятно. О времени встречи они договаривались заранее, и он всегда ее ждал. Горечь от несбывшейся ночи и одинокого стояния у подъезда постепенно переплавлялась в волнение за Андрея. Услужливое воображение рисовало то скользкие рельсы и залепленное снегом лобовое стекло трамвая, то «слепую зону» фуры, заезжающей задним ходом в склад… Только бы с ним все было в порядке! Она оставила ему в двери записку о том, что приходила.

Девчонки тоже легли в постели и выключили свет. Зареванная Юля вскоре уснула.

Следующим вечером Андрей с виноватым видом переступил порог комнаты №407. Объяснилось все очень просто: придя с работы, он прилег перед телевизором и уснул. Не слышал ни чириканья звонка, ни Юлиного стука в дверь. Проснулся только в два часа ночи и с ужасом понял, что все проспал. Выскочил на площадку. Из двери выпала записка. …Очень хотел бы прийти сегодня с букетом, но до зарплаты, увы, еще далеко…

Понятно, что Андрей уставал: и работа, и учеба, и свидания. Юля ему помогала, как могла: писала за него рефераты по истории и философии, выполняла задания по иностранному. По специальным дисциплинам от нее, конечно, толку было мало. А задавали Андрею много. Он хронически не успевал сдавать работы в установленные сроки, особенно чертежи, и к первой сессии подошел с многочисленными «хвостами».

С работы Андрея не отпускали. С огромным трудом ему удалось выпросить день, чтобы сделать чертеж к зачету по инженерной графике. Юля не пошла на консультацию к экзамену по зарубежной литературе, а отправилась с утра к Ракитину выполнять за него зачетную работу по немецкому языку.

Встретил он ее довольно хмуро. Ей даже показалось, что поцелуй был каким-то неохотным. Юля внимательно посмотрела на Андрея. Он развернулся и ушел в комнату, обеими руками взъерошивая свои волосы. Она прошла за ним.

– Что, солнце мое, ты такое мрачное? – участливо спросила Юля.

– Не надо.Не говори со мной так! – раздраженно ответил Андрей.

– Что случилось? – растерялась Юля, – Мне не надо было приходить? Я могу уйти.

– Нет, прости. Это я так… Просто… достало всё! Не могу…

Андрей сел к столу, где лежал едва начатый чертеж. Он с отвращением посмотрел на него:

– Ты видишь эту порнографию?

Юля оперлась локтями о стол и стала разглядывать чертеж. Какие-то прямоугольники. Кружочки. Сплошные линии. Штрих. Пунктир. Внизу подпись: «Редуктор цилиндрический»:

– Андрей, я мало что в чертежах понимаю. Порнография это или эротика, сложно сказать…

– И я в них ни черта не понимаю! И ты знаешь, я вдруг понял, что и не хочу в них ничего понимать! – Ракитин разорвал чертеж пополам, потом сложил обрывки и разорвал еще раз.

– Андрей, ну ты чего?! Это твоя первая сессия. Ты ее обязательно сдашь. Всё у тебя получится!

– Юль! Что ты как… мамка-нянька!? Я не маленький. Не надо мне быть тут…Светланой Генриховной.

Юля не на шутку обиделась. Она молча прошла в прихожую и взяла пальто. Ракитин кинулся за ней следом:

– Ну, прости, прости, прости!!! – он отобрал у нее пальто и закинул его на антресоль.

– Слушай, давай я лучше уйду, пока мы не поссорились окончательно, – Юля встала на цыпочки в попытках нащупать одежду, – Ты совсем?!.. Там же полно пыли!

– Не парься! Я его в химчистку сдам! Станет краше прежнего, – Ракитин подпрыгнул и запихнул пальто еще дальше.

– Ну…ты… вообще…– Юля не могла найти слов, адекватных ситуации, – я сейчас так уйду, – она начала натягивать сапоги.

Ракитин откопал в глубине встроенного шкафа допотопную шубу из крота. Сильно встряхнул ее и подал Юле:

– На, вот, надень. Это бывшая хозяйка квартиры носила, – Андрей осекся, увидев слезы в Юлиных глазах, и тихо закончил фразу, – лет пятьдесят назад…

Ракитин упал перед Юлей на колени и обнял ее ноги:

– Не уходи, пожалуйста! Мне очень хреново… Прости меня, любимая.

Но Юля уже не могла успокоиться. Эта жуткая шуба взорвала ее терпение, как искра электрической зажигалки газовую горелку. Она отчаянно извивалась, освобождаясь из его рук:

– Отпусти меня сейчас же! Раз тебе не надо, я пойду к своим экзаменам готовиться. Отпусти, сказала! – гневно вырывалась она.

Но Ракитин, как удав, все крепче зажимал ее в своих объятиях. Он встал и прижал Юлю всем телом к двери. Она, разъяренно сощурив глаза, сквозь слезы смотрела на него.

– Ты нереально красивая сейчас, – восхищенно выдохнул Андрей и запечатал ей рот своими губами…

… До вечера они валялись на диване и пили портвейн, купленный на базе Мишкой Кудриным к юбилею отца. Андрей читал Юле свои стихи и играл на гитаре.

Глава 10

Такого страшного пробуждения в жизни Юли еще не было. Болело все: голова, живот, горло. Малейшее движение век отдавалось острой резью в голове. Медленно-медленно Юля разлепила глаза, пытаясь понять, где она находится. Обрывки воспоминаний начали мелькать в голове. Вчера она была с Андреем. Он пел для нее под гитару. И наливал ей в стакан настойку из коры дуба. Таким показался ей на вкус портвейн. Резко накатила тошнота. Юля села. Казалось, что мозг остался лежать на подушке.

– Андрей… – слабым голосом позвала Юля.

– Он на работу ушел, – ответил вместо Андрея Мишка Кудрин и с хмурой усмешкой добавил: – Не знаю, конечно, как он там сегодня будет работать…

– Миша, мне плохо. Отведи меня в туалет, – Юля зажала рот ладонью.

Кудрин быстро поднял Юлю под руку и доставил, куда требовалось.

Минут через двадцать Мишка постучал в дверь:

– Юль, ты там живая?

– Не знаю, – всхлипывая, ответила Юля. На подгибающихся ногах она вышла в коридор и обессилено привалилась к стене, – И почему я не умерла младенцем…

Мишка отвел Юлю на кухню и посадил к столу.

– Тебе надо угля выпить, – заботливо сказал он, избегая встречаться с ней взглядом, и пошарил в коробке, стоявшей на подоконнике.

– Подставь руку, – Мишка начал выдавливать из упаковки черные таблетки.

Юля протянула дрожащую ладонь и увидела вдруг на себе коричнево-пегие, истертые на сгибах рукава, явно ей короткие:

– Господи, что это за хрень на мне? – испуганно проговорила она, оглядывая себя. Постепенно оживающий мозг высветил вчерашнюю картинку. …Шуба старой хозяйки…

– Это что, Ракитин на меня надел?!

– Нет. Я, – безо всякого выражения ответил Кудрин.

– Сними сейчас же! – крикнула Юля.

– Нет уж. Давай ты сама, – спокойно ответил Мишка, отводя глаза, – Только уголь сначала выпей.

Он отвернулся от нее и налил из чайника стакан воды.

Юлю вдруг пронзила мысль, что под шубой-то больше ничего нет… Господи, какой позор… Как это все могло с ней произойти?!..

Не глядя на Мишку, она выпила все таблетки и замерла на несколько секунд, чтобы удержать их в себе.

– Побудь пока здесь. Я переоденусь, – Юля осторожно поднялась с табуретки.

Миша отвернулся к окну. На улице со вчерашнего вечера мела метель. Он плотнее прикрыл форточку.

Юля переоделась в свою одежду, которую с трудом отыскала вокруг дивана. Силы ее на этом закончились. Она легла лицом к стене и заплакала.

В комнату постучался и вошел Кудрин. Он молча лег на свою кровать. После нескольких минут Юлиных всхлипов, Мишка сказал:

– Да ладно тебе убиваться-то. Со всеми бывает. Потом и не вспомнишь.

Юля не унималась. Мишка взял журнал «За рулем».

– Андрей бросает университет, – глотая слезы, сказала Юля.

– Этого и следовало ожидать, – угрюмо ответил Кудрин, – Нечего ему там было делать…

Когда Юле стало получше, она собралась идти в общагу. Миша вышел за ней в прихожую:

– Куда ты пошла? Спала бы еще. Смотри, какая там метель.

– У меня вообще-то экзамен завтра, надо хоть немного подготовиться, – ответила Юля, перебирая одежду на вешалке. – Да куда оно девалось-то?

Вчерашний день, которого лучше бы никогда не было, постепенно оживал. Девушка жалобно посмотрела на Мишку:

– Достань, пожалуйста, мое пальто с антресолей.

Мишка хмыкнул и принес табуретку.

Пальто было все в пыли и паутине. Юля долго чистила его мокрой тряпкой.

Хоть Юля и уверяла Кудрина, что дойдет самостоятельно, он все равно проводил ее до самого крыльца общаги.

В комнате оказалась только Оля. Укутавшись до подбородка в синее байковое одеяло, она сидела за столом перед раскрытой тетрадью и читала конспекты. Юля сразу ощутила, что в комнате весьма свежо: западный ветер насквозь продувал древнюю оконную раму.

– Что-то ты поздновато, – печально констатировала Оля появление подруги. – У тебя ведь завтра зарубежка?

– Да. Она самая, – отозвалась Юля. – Как ты сдала, кстати? У вашей группы сегодня ведь был экзамен?

– Плохо, – уголки олиных губ дернулись вниз.

– Не сдала, что ли? – испугалась Юля.

– Лютаев поставил мне тройку… Стипендии теперь не будет…

Юля от души пожалела соседку. Родители Оли жили в маленьком городке с одним-единственным предприятием, на котором делали ложки. Зарплаты были копеечные, да еще и выплачивали с задержками. А у Оли еще подрастали младшие брат и сестра. Иногда им бывало так туго, что отец вынужден был ловить рыбу на продажу.

– Он вообще ни одной пятерки в нашей группе не поставил! Даже Наде Нуриевой! У нее это первая четверка от начала учебы! – Оля негодовала.

Юля живо представила Надю – маленькую невыразительную девушку в очках, с ужасающе толстой косой, заплетенной точно из макушки, так что казалось, будто эта коса высасывает из худенького надиного тела все соки.

– Как он принимает? Много дополнительных вопросов задает? – Юля всерьез озаботилась завтрашним экзаменом. Из-за Ракитина она потеряла два дня подготовки.

– Да в том-то и дело, что непонятно, чего ему надо. Сидит, слушает, кивает. Мне попался Гофман. «Крошка Цахес». Я ему всё, от и до, по его же лекции рассказала. Поставил, ни слова не говоря, «три» и отдал зачетку.

Юля и раньше слышала страшилки про Лютаева. Рассказывали, как он добился отчисления студентки за то, что она в разговоре с подругой употребила нецензурное слово.

Переодевшись, Юля тоже села к столу и раскрыла тетрадь с лекциями.

Глава 11

За ночь метель улеглась, небо прояснилось. Оконные стекла к утру заросли ледяными вайями папоротников.

После звонка будильника Юля затянула под одеяло одежду, согрела ее, полностью оделась и только потом выбралась из кровати. Она давно поняла, что на экзамены надо приходить одной из первых: преподаватели относились значительно лучше.

На улице у Юли перехватило дыхание. Явно под сорок градусов. На черном небе подрагивали холодные звезды. Юля закрыла нос шарфом и быстро пошла к остановке. Трамвай не пришлось долго ждать, но в нем было не намного теплее. Девушка села к заиндевелому окну, сняла варежку и приложила ладонь к стеклу. Появилось маленькое круглое оконце, в котором замелькали машины, киоски, люди, укутанные снегом деревья.

Андрей, наверное, тоже сейчас едет на работу…

Муть от двух предыдущих дней постепенно оседала в юлиной душе, мысли упорядочивались. Если Ракитин бросит университет, то будущее, которое до этого было довольно четко очерченным, окажется под вопросом. Родители и так были не слишком довольны выбором дочери, а тут получат такой довод против него. И чем будет заполнять свое свободное время Ракитин, когда не нужно будет учиться?

Проталину на стекле затянуло изморозью. Юля снова отогрела ее ладошкой. Трамвай нещадно болтало на задубевших рельсах.

Кудрин видел ее голой… Ужас какой! Она и представить себе не могла, что окажется когда-нибудь в такой ситуации. Конечно, не только Андрей виноват в этом, самой надо было остановиться вовремя. Ну что ж…опыт…

На экзамен Юля пришла за полчаса до начала и оказалась второй. Отличница Людка Осипова уже стояла в темном коридоре перед дверями кабинета. Вскоре подошли еще три девчонки.

Экзамен предстояло сдавать в круглой аудитории, которая очень нравилась Юле, – она располагалась в самом центре здания университета, выстроенного углом на перекрестке улиц. Столы также были расставлены в ней по кругу, создавая особый уют.

Кафедра зарубежной литературы находилась в конце широкого коридора, вдоль стен которого на постаментах, обтянутых красным бархатом, стояли бюсты писателей. Тусклый свет, падавший из приоткрытой двери кафедры, придавал зловещее выражение гипсовым профилям классиков.

– Интересно, это фамилия непроизвольно наложила отпечаток на его характер или он специально стремится ей соответствовать? – спросила Юля.

Осипова нервно хохотнула:

– Что ты выдумываешь? Вполне милый дядечка.

Лютаев, высокий, худой, сутуловатый, со слегка откинутой назад головой, внезапно возник в дверях кафедры и устремился к студенткам. Фантазия Юли дорисовала ему черную острую бородку и развевающуюся накидку на плечах – ни дать ни взять гётевский Мефистофель.

С виду Лютаеву можно было дать лет пятьдесят пять. Говорили, что за всю жизнь он познал только одну женщину. И этой женщиной была литература.

– Здравствуйте, дамы! Ночь не спали? Дочитывали классиков? – спросил он с усмешкой, открывая аудиторию.

– Мы их гораздо раньше прочитали, Владимир Анатольевич, – подобострастно сказала Осипова.

– Да что вы говорите? – не поверил преподаватель. – Неужели-таки всех прочитали?

– Да. Из уважения к вам. Впервые за все курсы я прочитала всех из списка, – серьезно ответила Юля.

Лютаев бросил на нее долгий взгляд:

– Так и хочется поверить в эту искренность.

Через несколько минут, разложив билеты, он пригласил первую пятерку студенток. Юле попалась Йенская школа романтиков.

Немецкий романтизм был любимой темой Лютаева. Он, по слухам, даже несколько раз бывал на научных конференциях за границей, а в России входил в общество германистов.

Юля быстро написала ответ, взяла из читательского дневника, которым разрешалось пользоваться на экзамене, несколько стихов Шлегеля, Тика и Новалиса и приготовилась отвечать.

Перед Лютаевым уже сидела Осипова. Она бойко строчила про паломничество Чайльд-Гарольда. Лютаев расположился боком к столу. Подперев подбородок рукой и закинув ногу на ногу, он задумчиво слушал ее стрёкот. Когда Людка закончила, Владимир Анатольевич спросил ее:

– А вам лично близко мироощущение романтиков?

Осипова немного растерялась. Лучше бы он спросил ее про даты из биографии или про названия сборников, – это она точно вызубрила.

– Ну не так, чтобы очень близко, – замялась Людка и принялась уверенно перечислять основные черты романтизма: – Двоемирие. Разлад с действительностью. Тяготение к фантастике. Исключительные обстоятельства. Стремление к абсолютной свободе. Трагическое одиночество.

– Достаточно, – прервал ее Лютаев и начал оформлять зачётку, – хороший ответ. «Четыре».

Веснушчатое лицо Людки недовольно вытянулось, но спорить она не посмела.

– Следующий!

Юля взошла на Голгофу.

Она рассказала Лютаеву, как Йенские романтики считали центром вселенной личность художника, создающего весь мир силой своего воображения; раскрыла перед ним шлегелевскую теорию романтической иронии; показала, как в стихах Новалиса отражена вечная борьба одинокого певца, не расстающегося с лютней…

Владимир Анатольевич внимательно слушал ее, время от времени одобрительно покачивая головой. Когда Юля закончила, он придвинул к себе ее зачётку и спросил:

– Какое произведение из всего прочитанного вам понравилось больше всего?

Юля, ненадолго задумавшись, ответила:

– «Песнь о Гайавате» Лонгфелло.

– Да? – Лютаев слегка удивился, – Её редко называют. И чем же она вас впечатлила?

– Красивая очень… И, к тому же, ее мой любимый Иван Алексеевич Бунин перевёл.

Лютаев посмотрел на Юлю поверх очков и вполголоса произнес:

– «Что ж! Камин затоплю, буду пить…», – он сделал паузу, предлагая ей продолжить.

– «Хорошо бы собаку купить», – тихо закончила Юля.

Лютаев, не отрываясь, смотрел ей в глаза:

– И какую собаку вы посоветовали бы ему приобрести?

– Большую и лохматую, чтоб согревала длинными одинокими вечерами, – ответила Юля, выдержав его взгляд.

Лютаев написал в зачётке «отлично» и молча отдал студентке.

* * *

Ракитин не появлялся четыре дня. Юля понимала, что он ощущает себя виноватым, но идти к нему первой не собиралась. Тем более, стыдно было встречаться с Кудриным.

Андрей пришел в пятницу. Он снял куртку у входа, перекинулся двумя словами с девчонками, прошел за занавеску и присел на край кровати, где учила билеты Юля.

Она оторвала глаза от конспекта и посмотрела в его виноватое лицо.

Ракитин вручил ей большой букет белых роз и торт «Полёт», который Юля просто обожала за хрустящие орешки, запеченные в безе, и за удивительную смесь вкусов сладкого ванильного крема и кисловатого яблочного джема.

– Юль… Я знаю, нет мне прощенья… Я места себе не нахожу просто, – Андрей осторожно взял ее руку и прижал к своим губам, – Прости меня, а? Я вел себя, как идиот… Не знаю, что на меня нашло…

– Ты бросил универ? – спросила Юля.

Ракитин молча кивнул.

– Жаль…

Андрей выпустил ее руку.

– Ты знаешь. Я понял, что это абсолютно не моё. Я бы мог поднапрячься и сдать эту сессию, но я бы все равно бросил. Рано или поздно. Мне это неинтересно. Тебе вот повезло. Ты занимаешься тем, что любишь.

– Ну так, может, тебе в другое место поступить? – спросила Юля.

Андрей досадливо поморщился:

– Нет. Высшее образование не показатель ума. Чего за ним гоняться. Деньги надо зарабатывать здесь и сейчас! Мне, кстати, премию к Новому году дали, – Андрей встал и вынул из кармана брюк маленький бархатный мешочек, – Это тебе, любовь моя.

Юля удивленно достала из мешочка изящные серебряные сережки-гвоздики.

– Можно, я тебе вдену? Я осторожненько, – Ракитин отвел Юлины волосы назад и вставил сережки. Потом наклонился и поцеловал ее в висок. Она обвила руками его шею.

* * *

Андрей и Юля уже не раз обсуждали вариант жить вместе. Им обоим очень хотелось этого. Но были два больших «но»: во-первых, Юля точно знала, что ее родители будут категорически против ее переезда из общаги, и не только потому, что им не нравился Ракитин, а еще и потому, что у них не было денег оплачивать ей съемную квартиру, а второе логично вытекало из первого: зарплата Андрея почти что равнялась ежемесячной квартплате… Больше бы ни на что не осталось…

Глава 11 1999 год

После Нового года Ракитин связался с одной городской рок-бандой. Вначале они взяли пару его текстов, а потом он стал с ними играть. Все свободное от работы время Андрей пропадал на репетициях. Стихи его стали мрачнее и жестче, а сам он – счастливее. При встречах, ставших теперь такими редкими, он возбужденно рассказывал Юле о планах их группы, о людях, с которыми знакомился и, конечно, пел свои новые песни.

– Вот эта будет открывать концерт. И вся программа будет так называться: «Черные камни», – Андрей подстроил недавно купленную гитару фирмы «Ямаха» и энергично запел, специально добавляя в голос хрипотцу:

Эти башни ранят небо.

Этот город был или не был.

По его улицам ходят где-то

Призраки тьмы, рожденные светом.

И молчат губы, но говорят руки.

Я узнал о самом главном:

Пока мы спим, подземные реки

Несут в своих водах черные камни.

Эти дороги усыпаны пеплом.

Эти крылья сломаны ветром.

Остались лишь закрытые двери,

Хохот грома да белые перья.

И наши боги зевают от скуки,

А их пророки твердят неустанно

Про крылья, ветры, реки и руки

И летящие в нас черные камни.

А наши лица призрачно белы

От упавшей вниз в одночасье манны.

Холодный воздух рассекают стрелы,

Шепчут дожди и ласкают туманы.

И молчат ветры, но говорят реки.

Я узнал здесь о самом главном:

Пока мы спим, подземные руки

Несут в своих пальцах черные камни.

Когда он закончил, лицо его еще некоторое время было отчужденным. Он словно разглядывал внутри себя рожденные воображением картины. Юля ощутила неясную тревогу: Андрей отдалялся от нее…

Она восхищенно произнесла:

– Ты очень талантливый! Откуда у тебя появился этот образ? Страшно так: подземные руки… черные камни…

Андрей пожал плечами:

– Не знаю. Просто однажды почувствовал это… В детстве еще. Когда я узнал, что под землей текут подземные воды, то долго боялся по ночам, что они пробьются наверх и затопят мою комнату, пока я сплю. И я захлебнусь в ледяной воде… Ладно… – Он отложил гитару в сторону и притянул к себе Юлю. – Хватит песен. Я очень соскучился по тебе.

Ночью Юля проснулась. Андрея рядом не было. И на мишкиной кровати тоже. Дверь в комнату была плотно закрыта.

Юля выглянула в коридор. Андрей сидел на кухне за столом спиной к ней. Она тихо подошла сзади и обняла его. Андрей быстро перевернул листок текстом вниз. Юля насторожилась:

– Что-то секретное?

– Юль, чего ты не спишь?

– Холодно без тебя. Что ты писал?

– Да ничего особенного. Стих. Не хочу показывать, пока не закончу.

Андрей встал и, обняв за плечи, легонько развернул Юлю в направлении коридора:

– Иди, ложись, солнце мое. Сейчас я приду.

Недели три перед концертом они не встречались совсем. Ракитин каждый вечер пропадал на репетициях едва ли не до полуночи. Юля несколько раз плакала по ночам, уткнувшись в подушку.

За пару дней до концерта Андрей через Мишку Кудрина передал всем девчонкам из четыреста седьмой комнаты пригласительные билеты.

Был уже конец марта. Днем под солнцем снег таял, а к вечеру лужицы оплетала ледяная паутина. Девчонки спешили на трамвай. Ледок громко хрустел под ногами. Юльке очень хотелось приехать заранее и увидеться с Андреем до концерта. Пожелать ему удачи. Но Маринка так долго красилась и укладывала волосы, что дай Бог бы им вообще не опоздать. Еще и трамвая пришлось долго ждать. Юлька страшно нервничала.

У входа в кафе девчонок ждал Кудрин:

– Вы где так долго? Сейчас уже начнется, – Мишка распахнул перед ними двери, бросил быстрый взгляд на Юлю, слегка покраснел и тут же отвернулся.

Небольшой зал был полон. Народ сидел за столиками. Артисты уже стояли на подиуме. Кудрин протащил девчонок через зал и усадил за столик сбоку от сцены. Юля встретилась взглядом с Андреем и улыбнулась ему.

Выступление началось. Юля с интересом разглядывала группу. О всех них она много знала из рассказов Андрея. Почти о всех.

Рядом с Ракитиным на гитаре играла девушка, о которой он никогда не упоминал. Длинные тощие ноги с большим просветом между бедрами, обтянутые рваными черными колготками. Короткие кожаные шорты. Довольно пышная для такого худого тела грудь, высоко поднятая корсетом. Короткие фиолетовые волосы. Широкие, резко выступающие на бледном лице скулы. Глаза, сильно увеличенные черной подводкой. Куча металлических цепей в разных местах.

Андрей и она часто наклонялись друг к другу, показывая слаженную игру, и обменивались взглядами. Юля почувствовала тянущую боль в области сердца…

После концерта Андрей подошел к их столику. Девчонки наперебой стали выражать свои восторги. Юля молча смотрела на него.

– Тебе понравилось? – спросил ее Андрей.

– Хорошо играете…

Андрей приобнял ее и вполголоса проговорил:

– Приходи, пожалуйста, завтра. Я буду тебя ждать.

И сказал для всех:

– Спасибо, что вы пришли! Я чувствовал вашу поддержку. Жаль, сейчас не могу с вами остаться. Мы с бандой едем отмечать, – Андрей прощально взмахнул рукой, запрыгнул на сцену и скрылся в боковой двери.

Глава 12

Немного постояв на крыльце общаги, Юля шагнула в серо-пасмурный мартовский вечер. Ноги утонули в грязной снеговой каше. Идти обычным маршрутом по такой дороге Юле не хотелось. Она вошла в трамвай и встала у заднего окна. Где-то далеко, в самом конце длинной и прямой улицы, между затянутым тучами небом и землей образовалась трещина, в которой догорало оранжевое солнце. Юля вспомнила строчки из какого-то Ракитинского стиха:

И когда упадет окровавленный вечер,

Зажимая облаками рану заката,

То кто будет ей первым встречным?

Кто будет врагом? И кто будет братом?

Боль, разъедавшая ее изнутри со вчерашнего вечера, становилась нестерпимой.

Скорей всего, она идет к нему сегодня в последний раз…

Но отблески надежды все же еще были.

Может быть, и нет у него ничего с этой страшной девкой. Просто вместе играют?

Андрей не поцеловал ее у двери.

– Привет.

– Привет.

Он молча помог ей снять пальто и за руку провел в комнату. Они сели на разные концы дивана. Андрей собирался с духом. Юля смотрела на его расстроенное лицо. Наконец он начал говорить глухим прерывающимся голосом:

– Юль… Ты однозначно этого не заслуживаешь… Самые чудесные мгновения моей жизни были связаны с тобой…

«Были»… – эхом отозвалось в Юле.

– Но… ты понимаешь… Теперь у меня другая жизнь. Вообще, совсем другая… И я стал другой…

Юля будто разом отупела. Не было никаких мыслей. Его слова звучали в ее голове, как в пустой и темной цистерне.

– Юленька… Прости меня… Я не ощущаю больше в своем сердце любви… Прости… – Ракитин закинул руки за голову и отвернулся к окну. Его щеки были мокрыми от слез.

Юля зажмурила глаза и крепко прикусила нижнюю губу. Господи, больно-то как!.. Такое дорогое и трепетное Ракитин выбрасывал на помойку. Хотелось орать и трясти его за плечи: «Дурак! Ты что делаешь?! Как ты можешь?! Как ты смеешь?!» Но она будто окаменела.

Жестокость и непоправимость того, что сделал Андрей, полностью лишила Юлю сил.

Когда немного восстановилось дыхание, она встала с дивана:

– Я… пойду…

– Нет. Я тебя никуда сегодня не отпущу, – Ракитин схватил ее ледяные пальцы. Юля отняла их и пошла в прихожую.

Ракитин кинулся вслед за ней:

– Нет, не уходи! Я боюсь за тебя. Завтра утром уйдешь.

Юля вскинула руки, защищаясь от него. Молча надела пальто.

– Ты закончил тот стих, который писал ночью? – спросила она, стоя на пороге.

– Нет. Так и не смог.

– Отдай мне на память.

Ракитин ушел в комнату. Юля из последних сил крепилась, чтоб не разрыдаться.

Он принес помятый листок. Юля, не читая, сложила его и засунула в карман.

– Будь счастлив, – выдавила она и открыла дверь.

Андрей схватил куртку:

– Стой, я тебя провожу!

Она побежала вниз по лестнице.

– Юля! – Андрей лихорадочно натягивал ботинки.

Выбежав на улицу, девушка метнулась к соседнему подъезду и скрылась за его дверями.

– Юля! – громко крикнул Андрей, выскочив в темноту, и помчался в сторону трамвайной остановки.

Она поднялась на площадку пятого этажа, обессилено упала на колени и долго-долго плакала, прислонившись лбом к холодной батарее.

Потом, осторожно оглядываясь, выскользнула из подъезда и пошла пешком к своей общаге. На середине моста через железную дорогу она остановилась. Вдалеке слышались гудки приближающегося поезда.

Любви больше нет… Зачем тогда все остальное?

Юля крепко схватилась за ограждение. Гул поезда нарастал.

Раздолье…

Ореховая гора, заросшая земляникой и колокольчиками…

Мама, папа, Анька, Бим…

Уютная летняя комнатка на чердаке со стопкой книжек…

Нет! Ракитину все это не отобрать у нее!

Юлия считала грузовые вагоны, мелькавшие под ней. Двадцать три.

Слава богу, закончились…

Она с трудом расцепила пальцы, крепко сжимавшие поручни ограждения, и пошла дальше.

Вахтеры выгоняли посетителей в одиннадцать, а жильцам общежития можно было вернуться до полуночи. Юля бродила по близлежащим улочкам и выжидала время. Из-за ствола старого тополя она увидела, как вместе с последними гостями вышел из двери Андрей. Когда он скрылся за углом общаги, Юля покинула свое укрытие и поднялась на крыльцо.

– Ты где была? – накинулись девчонки, едва она переступила порог комнаты, – Тебя Андрей искал! Волновался!

– Он бросил меня.

– Не может быть! Просто поссорились, наверное? – недоуменно спросила Марина.

– Нет. Это конец. Не разговаривайте больше со мной сегодня, пожалуйста, – попросила Юля.

Она разделась, легла в постель и развернула сложенный вчетверо листок. Там был неоконченный стих:

Она пила вместе с ним.

Их руки лежали рядом.

Но бокал опустел,

И она позвала его взглядом.

И когда секунды застыли,

Как капли росы на кустах,

Он почувствовал горечь в сердце своем

И пепел в ее волосах…

Хотя, почему неоконченный? Вполне завершенный…

Юля сложила руки на груди и закрыла глаза.

Весь следующий день она пролежала в кровати. Не хотелось ни пить, ни есть, ни разговаривать. Девчонки, понимая ее состояние, не приставали.

Вечером пришел Кудрин. Отпустив несколько дежурных шуток девчонкам, он прошел за занавеску, отделяющую кровати от остальной комнаты, сел на Олину кровать и с сочувствием посмотрел на бледную зареванную Юлю.

– Я его выгнал, – сообщил он, – давно уже надо было.

– И где он будет жить?

– А мне пофиг. Пусть идет к этой кобыле в худых колготках.

Юля затряслась от смеха. Потом опять заревела.

– Козел он. Плюнь на него, – посоветовал Мишка.

Юля слабо взмахнула рукой, прося его замолчать:

– Не надо. Не говори. Пусть у него все будет хорошо.

Мишка вздохнул, посидел еще немного и ушел.

Через неделю он пришел снова и испугался, увидев Юлю. Она похудела до того, что впали щеки, ее большие темные глаза печально блестели на бледном личике. Марина сообщила Мише, что Юля всю неделю не ходила в универ, что она почти ничего не ест и без конца плачет. Мишка уговорил Юлю выйти на прогулку.

За эту неделю снега стало намного меньше. Кое-где в парке уже появились проталины. Было тепло и сыро. Над тающим снегом курился легкий парок. Мишка вдруг свернул с тропинки, перепрыгнул через полосу снега на большую проталину и наклонился к земле. Вернувшись, он раскрыл перед Юлей ладонь: на ней лежали скрюченные, только-только пробившиеся сквозь прошлогодние листья подснежники с плотно сомкнутыми лепестками. Девушка осторожно взяла их.

– Юль, переезжай ко мне жить, – неожиданно предложил Мишка.

Она удивленно на него посмотрела.

– Юль, я серьезно. Давай летом поженимся.

– Миша… – растерянно произнесла Юля, – ты же всю жизнь будешь помнить, что я была с Ракитиным.

– Мне плевать, – ответил Мишка.

– И я буду помнить, – добавила Юля и, немного помолчав, твердо сказала: – Нет. Не надо. Возьми лучше в жены Маринку. Тебе с ней будет гораздо лучше.

Юля вернулась в комнату и отдала подснежники Маринке:

– Это тебе от Кудрина.

Через час под теплым светом лампы подснежники раскрылись, наполнив комнату нежным ароматом. Юля села к столу переписывать пропущенные лекции.

Глава 13

Апрель тянулся изматывающе долго. Под стать Юлиному состоянию он был мутный, слезливый, туманный. Притупляло ее боль только постоянное чтение. Картины чужой жизни позволяли не думать о своей. Как только образ Ракитина возникал в ее голове, она тут же заставляла себя представлять что-то другое, и старалась даже близко не проходить мимо тех мест, которые напоминали ей о нем. Он тоже не приходил.

На майские праздники Юля поехала домой. Автобус высадил ее на раздольинском повороте. Ласковый теплый вечер розовел над землей. Девушка чуть не расплакалась, увидев родную дорогу с обочинами, сплошь покрытыми подснежниками. Никаких попуток, к ее радости, не было. Она шла и жадно дышала запахами леса и проснувшейся земли. Воздух дрожал от птичьих трелей. Юля вдруг поймала себя на том, что улыбается. Давно этого не было…

На последнем пригорке перед селом все еще стояла стела с надписью «Колхоз «За мир» и две большие железные ладони бережно держали колосок.

Юля вышла к сосняку, и сразу перед ней открылся вид на пруд и лежащую за ним Ореховую гору. Она присмотрелась: по склону кто-то шел. Отсюда человек казался маленькой движущейся точкой, но Юля сразу поняла, что это был отец. Ходил, наверное, пасеку проверял. Их сейчас разделяло километра полтора. Перед въездом в поселок их пути должны соединиться. Юле вдруг захотелось перейти со степенного шага на бег вприпрыжку. Весна проникала в нее и вытесняла холод, наполнявший ее последний месяц. Когда они сблизились так, что сомнений уже не оставалось, Юля подпрыгнула и помахала отцу, он поднял руку в ответ. Вторая рука, как выяснилось при встрече, у него была занята: он нес полную кепку сморчков.

Обнявшись с отцом, Юля отдала ему свою сумку и забрала грибы. Как божественно они пахнут! Ни у каких других грибов нет такого аромата!

– Пап, где ты их набрал? Я тоже хочу пособирать! – с шутливой завистью произнесла Юлька.

– В Фомином березнике, за Средней Гривой, – устало ответил отец.

– Далеко-о, – протянула Юлька, – Зачем ты туда ходил?

– Да так, чтоб ноги намаять да спать крепче.

Юлька уловила затаенную тоску в словах отца. На Средней гриве когда-то мечтал он построить «фазенду»: дом и ферму, запрудить ручей и поселить в пруду карпов, поставить там пасеку и сеять на окрестных полях медоносы: фацелию, клевер, гречиху. В первые годы фермерства они с братом были уверены, что все это обязательно сбудется, и работали с утра до ночи не покладая рук. Но со временем мечты эти рассыпались в прах. Братья Столбовы подумывали о закрытии хозяйства.

Вечером Юля допоздна сидела с родителями на кухне. Анька ушла на дискотеку. Бабушка ложилась спать рано. Костя уже жил своим вигвамом отдельно.

Отец принес из чулана пчелиную рамку и нарезал целую миску сотового мёда. Мама заварила чай из душицы и мелиссы. Для Юли, как обычно, по приезду истопили баню, и она, румяная и разморённая, с наслаждением пила чай и ела мёд. Отец налил себе рюмку самогона. Он его ставил на меду и принимал понемногу после бани и «с устатку». Павел поднял рюмку и тепло посмотрел на дочь:

– Ну, Юлька, за твою красоту!

Родители не особо скрывали свою радость по поводу расставания дочери с Ракитиным. Им хотелось для нее более надежного спутника. Юля об этом не хотела ничего слушать и уж тем более, говорить, поэтому поспешила перейти на другие темы. Расспрашивала мать про школьные дела, про Анькины шансы на поступление в институт, интересовалась у отца сельскохозяйственными планами на предстоящий сезон. Отец уныло махал рукой:

– Не нужна России деревня. Так уж, посеем только, чтоб себе хватило. Топливо вздорожало опять. Чем будем трактора на посевную заправлять?… В который раз опять крестьянам по бороде… Ладно хоть пчелы хорошо перезимовали, даст Бог, на мёде к осени заработаем. Вас с Анькой к первому сентября оденем.

Окончательно восстановилась душевная гармония Юли, когда она легла в свою родную постель и нашла глазами на книжной полке коричневый переплет «Джейн Эйр».

Глава 14

Летнюю сессию Юля твердо решила сдать на одни «пятерки». Чтоб не думать о Ракитине, она с головой ушла в учебу. После занятий до самого вечера сидела в университетской библиотеке, составляла конспекты, а по возвращении в общагу до самого сна читала умных Умберто Эко и Энтони Бёрджесса к экзамену по зарубежной литературе. Женька с Маринкой пророчили ей раннее сумасшествие и настойчиво звали с собой гулять, но она упорно занималась.

Вечером перед последним экзаменом Юля возвращалась домой из библиотеки. Она вышла из трамвая на одну остановку раньше, чтобы прогуляться по парку и освежить голову после целого дня за книгами. Все дорожки были покрыты толстым слоем тополиного пуха, словно по ним растёкся низкий густой туман. Юля нарочно зачерпывала его в свои босоножки.

– Привет!

Юля вскинула глаза на парня, о ноги которого едва не споткнулась, увлекшись тополиным пухом.

На скамейке сидел Виктор Фролов, молодой учитель Раздольинской школы, который в одиннадцатом классе вел у Юльки черчение и ОБЖ, и в кабинете которого вечерами собиралась вся Раздольинская молодежь.

– Ты откуда здесь взялся? – удивленно спросила Юля.

– Тебя жду, – то ли шутя, то ли серьезно ответил он.

Юля быстро прокрутила в голове, мог ли он знать, что она будет проходить именно здесь? Она сама не предполагала, что выйдет на одну остановку раньше. Если бы он ее и вправду ждал, то это надо было бы делать у входа в общагу.

– Ой, врешь! Не меня, наверное, ты тут поджидал, – Юля оглянулась по сторонам, – Вон ее, может быть? – Она кивнула в сторону модно одетой девушки, эффектно прогуливающейся по аллее с толстенькой чау-чау.

Виктор фыркнул:

– Нет. Это явно не мой типаж. Ей и корову-то с такими ногтями не подоить.

Юля расхохоталась:

– Это у тебя что, главный критерий женщины?

– Нет, главный – это чтоб траву косить умела.

Юля осуждающе покачала головой:

– Боюсь, не найти тебе нынче такую. По крайней мере, не здесь. Так чего ты тут все-таки делаешь? – уже серьезно спросила она.

– Да, на курсы послали. Корочки инструктора по детско-юношескому туризму хочу получить. В гости пошел к старому другу, а их дома нет. В гостинице торчать неохота. Вот и брожу тут. А ты откуда и куда?

– Я в общагу иду. Весь день в библиотеке просидела. Последний экзамен завтра, – Юля присела рядом с Виктором, – Какие там новости в Раздолье? Все живые?

Виктор ненадолго задумался.

– Да вроде всё нормально было, когда я уезжал. Расскажи лучше, как у тебя? Говорили, что ты замуж собиралась? Правда?

– Нет, неправда. Никуда уже не собираюсь, – отмахнулась Юля, – Домой хочу. За земляникой и купаться.

– Правильно! Нечего летом в городе делать! …Да и зимой тоже.

Юля с Виктором долго бродили по парку и болтали. Потом он проводил ее до дверей общаги. Сказал на прощание:

– Я через неделю приеду. Ты там пока замуж-то не выходи.

– Ладно, не буду, – пообещала Юля.

Девчонки в комнате заинтересовались ее радостным видом и не поленились сбегать к окну в дальнем конце коридора, чтоб посмотреть на Юлькиного учителя, который неторопливо шел к трамвайной остановке.

Последний экзамен, как и все предыдущие, Юля сдала на «отлично» и с чистым сердцем уехала на каникулы.

Глава 15

Июль был заполнен самыми разными делами: Юля с Аней пололи картошку, поливали огород, собирали ягоды, вечерами ходили в клуб на дискотеку. Виктор тоже там часто бывал. Решительных действий не предпринимал, но и интереса своего к Юле не скрывал.

Иногда Юля вместо клуба выбирала поездку на мотоцикле с отцом к месту кочёвки пчёл. Нужно было там хорошенько пошуметь перед ночью, чтоб отпугнуть медведей, которым после развала колхоза стало гораздо привольнее жить: все дальние поля были заброшены, трактора не шумели, переезды через ручьи постепенно разрушились, и появилось много настоящих медвежьих глухих углов.

Братья Столбовы вывезли нынче свою пасеку километров за пять от поселка, в местечко под названием Рай. Там и вправду был настоящий рай для пчел: бывшие колхозные поля сплошь затянуло буйным кипреем и сочным ядреным клевером, который Юле доходил почти до пояса. Ульи стояли вдоль леса. Два из них были без крышек. Отец ругался:

– Вот паразит косолапый! Тебе это тут поставлено?!

Юля с опаской оглядывалась по сторонам: а что, если тот, с кем разговаривает отец, где-то неподалеку? Притаился вон за той елкой, например, и хмуро смотрит на них маленькими глазками…

Когда ульи были поправлены, отец с дочерью обошли пасеку по периметру и как следует покричали, так что эхо отдавалось с другой стороны лога. Солнце село, из низин поползла сырость, пряно пахнущая болотными травами. Юля в сарафанчике сразу озябла. Отец снял свой рабочий пиджак и надел на нее.

Обратно ехали уже в сумерках. Только на вершине Ореховой горы удалось поймать последние лучи алого солнца, почти утонувшего в далеких темных лесах. Павел заглушил мотоцикл. Отец и дочь молча смотрели на закат. Когда солнце совсем исчезло, Павел тоскливо сказал:

– Какие мы, Юлька, пылинки… Миг – и нас нет… А солнце как вставало, так и будет вставать… И тысячу, и миллион лет… И глубоко наплевать ему, смотрит ли на него отсюда кто-нибудь…

У Юли защемило сердце:

– Пап, ты чего?

– Прости меня, Юлька…

– За что?!

Отец дернул ногой рычаг. Мотоцикл громко затарахтел.

* * *

Юля уже крепко спала в летней комнате на чердаке, когда с дискотеки явилась Анька. Сестра разбудила ее и горячо зашептала:

– Как ты можешь дрыхнуть?! Мне твой Витя уже весь мозг вынес, куда ты запропастилась. Десять раз сюда приезжали, тебя все нет. Иди, вон он там, у тополей, тебя ждет.

Юля быстренько оделась и спустилась по лестнице. Над дорогой висел густой туман. Ее сразу пробрало до костей.

Виктор вышел к ней навстречу из-за огромного старого тополя:

– Привет! Ты где сегодня потерялась?

– П-прив-вет! – дрожа, пробормотала Юля.

– Ой, да ты замерзла совсем! Вот я злодей! Из теплой постельки девушку вытащил. Давай я тебя согрею, – Виктор развернул Юлю спиной к себе и крепко обнял.

Такой большой и теплый…

Всю ночь до рассвета они просидели на лавочке под тополями. Виктор рассказал ей тысячу историй из жизни своей семьи и своих многочисленных родственников. Юля прислушивалась к себе. Виктор был абсолютно земным. Его не манили никакие творческие дали, как Ракитина. И это сейчас нравилось Юле. Ей нужна была надежная опора, крепкая зацепка за простое и реальное.

Когда совсем рассвело, Виктор нехотя отпустил Юлю, скромно поцеловав ее в щеку.

Глава 16

Медосбор в то лето был очень хорошим. С начала августа Юля и Аня каждый день ездили с родственниками на кочевку и помогали качать мед. Весь инвентарь располагался в большой телеге. Мужчины приносили от ульев и с трудом поднимали вверх тяжелые корпуса с полными медовыми рамками, на многих из них свисали «языки» – дополнительные соты, которые пристраивали пчелы снизу. Женщины их обрезали и закладывали распечатанные рамки в большую медогонку. В телеге под палящим солнцем было очень жарко. Юля медленно раскручивала медогонку и слушала, как с мягким шелестом тяжелые капли меда стучат о стенки и стекают вниз.

К Медовому спасу уже было накачано тридцать фляг. Мама радовалась и подсчитывала, что можно будет купить на вырученные деньги. Отец в этом году был странно равнодушен к прибыли. Юля среди своего бурного потока жизни – дискотек, книг, друзей – временами выхватывала, как щелчком объектива, то отрешенный взгляд отца, то горькую складку губ с опущенными вниз уголками, то ставшую вдруг сутулой походку. Она не успевала задуматься об этом, как ее уже тянуло дальше – свидания с Виктором, ночные посиделки у костра с друзьями, поездки на мотоциклах на Каму.

В середине августа семью Столбовых пригласили на свадьбу. Женился Юлин двоюродный брат. Свидетелем был назначен его лучший друг Виктор Фролов.

Это была первая свадьба для Юли и Ани, куда их пригласили, как взрослых гостей. Они полдня наряжались и укладывали волосы. Сестры не хотели пропускать ни одного эпизода торжества.

После тостов, застольных песен, дурацких конкурсов гости, наконец, вытекли в фойе на танцы.

«Руки вверх».

«Иванушки Интернэшнл».

Профессор Лебединский.

Виктор снимал танцующих на видеокамеру, подолгу задерживая ее объектив на Юле.

Павел Столбов подвыпил и вдруг разошелся не на шутку: он выкидывал в стороны то одну, то другую ногу, громко ухал и хлопал в ладоши в такт музыке. Дурачась, он вытаскивал в центр круга подружек невесты и раскручивал их за руки вокруг себя. Аньку он закружил до визга и, отпустив ее, протянул руки к Юле. Но она отрицательно помотала головой и ускользнула от отца за спины других гостей, а потом и на улицу под звездное августовское небо. Она сошла с крыльца, завернула в аллею из рябин и кленов, посаженных выпускниками давних лет. В светлом проеме двери на мгновение возникла широкоплечая фигура Виктора и тут же нырнула в темноту. Вскоре Юля оказалась в его крепких объятиях.

* * *

Утром внучек разбудила бабушка. Она сильно потрясла лестницу на чердак:

– Эй, гулёны! Пойдете на второй-от день свадьбы?

Заспанные сестры, с трудом попадая ногами на ступеньки, спустились на землю.

В кухне за столом сидели родители.

– Вы идете на свадьбу? – спросила их Юлька.

Отец поморщился от головной боли:

– Нет. Я на пасеку поеду, погляжу, не напроказил ли опять медведь. Да, может, грибы посмотрю.

– А я помидорами займусь, надо закатывать, а то перезреют, – сказала мама. – Идите с Анькой за нас отгуляйте. Нам вчерашнего хватило.

Юля внимательно посмотрела на отца: что-то уж очень бледный и печальный. Не обижается ли он, что она вчера с ним не потанцевала?

– Пап, хочешь, я с тобой поеду на пасеку?

Отец досадливо махнул рукой:

– Иди, развлекайся, пока молодая.

* * *

День был жарким и веселым. Гости жизнерадостно издевались над молодоженами: мешали мести пол и выбирать из мусора деньги. Молодой муж долго бился над огромной сучковатой чуркой, пытаясь расколоть ее и достать глубоко забитые монеты. Свидетель предложил свою помощь, но тесть воспротивился:

– Не лезь, Витюха! Детей делать – тоже будешь ему помогать?! Пускай сам! Нечего тут!

Весь день ели, пили, танцевали. Виктор Юлю почти не отпускал от себя. Многие родственникиговорили им, что они хорошая пара, и предполагали вскоре еще одну свадьбу.

День перевалил за вторую половину, уставшая Юля медленно двигалась под надоевшие «Руки вверх», как вдруг ее пронзило странное ощущение: будто бы мир вокруг на несколько секунд замер, и сквозь нее прошла ледяная волна, остановив ей на мгновение сердце. Юля едва не потеряла сознание. Виктор с беспокойством взглянул в ее лицо:

– Что с тобой?

– Не знаю, – растерянно пробормотала она. – Отдохнуть, наверное, надо.

Виктор отвел ее в свой кабинет, примыкающий к мастерским. Там замечательно пахло свежим деревом. На многочисленных полках стояли и висели всяческие чудесные вещи: шкатулки, игрушки, подставки для цветов, кухонная утварь – все это Виктор делал с учениками на трудах.

Юля посмотрела на себя в висящее на стене зеркало, обрамленное замысловатой резной оправой. Явно переутомилась – темные круги под глазами…

В кабинете у Виктора можно было, пожалуй, не один месяц осады выдержать. В самодельных шкафчиках были и чай, и сахар, и печенье, и консервы, и макароны, и упаковки супов – все эти запасы оставались у него, вероятно, со школьных походов. Виктор вскипятил в электрическом чайнике воду и заварил для Юли чаю.

– Хозяйственный такой! – похвалила она его с улыбкой.

– А то как же! – усмехнулся Виктор.

Когда они вышли из кабинета, свадебное гуляние уже сворачивалось. Остатки еды складывали в коробки и носили в машины.

Гости, которые еще могли стоять на ногах, вместе с новоиспеченными мужем и женой переместились на берег пруда. До глубокой ночи сидели возле костра, пели под гитару, смеялись.

Виктор, даже подвыпивший, не позволял себе ничего лишнего. Юле нравилось его бережное отношение к ней. Целоваться они, конечно, уходили за густые ивы, росшие по берегам пруда, но не более того.

Перед рассветом жених, оставшийся чудесным образом трезвым, отвез Юлю и Аню домой на мотоцикле.

Из дверей навстречу им выбежала полуодетая мать:

– А… Это вы… Я думала, Пашин мотоцикл… Его все еще нет… Не иначе, случилось что-то…

Юля была так сладко утомлена поцелуями и объятиями Виктора, что могла выдвигать только позитивные предположения:

– У него же голова с утра болела. Может, он проверил пчел на кочевке и уехал в домик на пасеке. Спит там, наверное.

– Мы с дедом ездили туда, нет его ни там, ни там! – мать молитвенно сжала руки в ожидании еще каких-нибудь обнадеживающих версий.

– Или, может быть, он опять к своему другу в Орешник уехал. Там напрямую через поля совсем недалеко. Было ведь уже такое? Может, угостили хорошо. Там и остался.

– Да ну, чего он туда поедет? – мама с сомнением покачала головой и тут же ухватилась за эту мысль, как за спасительную соломинку, – Хотя, может быть, конечно. С Петром они не раз куролесили.

Анька не могла обойтись без того, чтобы не позлить мать:

– А, может, он любовницу себе завел, а ты и не в курсе?

Мать сердито шлепнула Аньку по мягкому месту:

– Не трепли языком! Спать ложитесь!

Сестры остались ночевать дома, ощущая, что лестницу на чердак им сегодня не осилить.

Юлька уснула, едва коснувшись головой подушки.

Глава 17

Утренний сон был прерван страшным воплем бабушки Вали, папиной матери:

– Пове-е-есился! Пашенька-а-а! Повесился-а-а…

Юлька с Анькой соскочили с кроватей, выбежали в коридор и в ужасе замерли перед сидевшей на полу бабой Валей, которая раскачивалась из стороны в сторону и выла нутряным голосом:

– Дак, пошто вы его одного отпустили-и-и? Да надо было с им еха-а-ать! Ой-хой-хо-о-ой…

Запнувшись на пороге, в дом вошла рыдающая мать и тут же упала на колени перед свекровью:

– Мама, прости меня! Прости! Виновата-а-а! – мать хваталась за руки бабы Вали и сотрясалась от рыданий.

– Да, Таня-а-а! Пошто ты с им-от не поехала-а-а???

Горло Юли сжалось, она выскочила на улицу. Казалось, что земля качается под ногами. В огороде она согнулась пополам от рвотного спазма.

Это происходит не с ней! Не может быть, чтобы это было правдой! Нет! Нет! Этого не может быть! Папа, где ты?

На ватных ногах она добрела до дома дяди Саши, папиного брата. Там тоже все ревели. Сильно пахло валерьянкой. Из спальни вышла заплаканная тетя Света. Юля едва слышно спросила ее:

– Это правда?

Тетя Света кивнула и протянула ей кружку с валерьянкой.

Юля развернулась и молча вышла.

С широко раскрытыми глазами она не видела ничего вокруг себя. Держась за забор, она вернулась к себе домой.

Дальше просто мелькали лица. Дом наполнялся родственниками и друзьями, которые по очереди сидели на стульях, на диванах, толпились кучками во дворе. Кто-то обнимал ее и прижимал к себе.

Из обрывков фраз складывалась жуткая картина.

Отец проверил пчел. Обошел все ульи в Раю. Поискал грибы – несколько штук лежало в ведре. Потом остановился под изогнутой веткой старой липы. Сходил к мотоциклу. Взял из коляски веревку, которой привязывал скошенную для коровы траву. Перекинул эту веревку через ветку. Встал под ней на колени, будто прощения у всех попросил… И простоял так целую ночь… Вечером в сумерках мать с дедом его не увидели, потому что липа стояла в стороне от ульев, а утром на его поиски поехали уже большой толпой…

Тело отца привезли в кузове старого МАЗа. Юлька до последнего не верила, что там действительно он. Мать не пускала ее, но она все равно заглянула в кузов. Рыжая кудрявая борода… Согнутые колени…

Вечером в осиротевший дом Столбовых приехал Глава района Сергей Александрович Артюхин, бывший когда-то председателем колхоза «За мир». Баба Валя кинулась к нему:

– Это вы все виноваты! Вы! Бросили деревню! Поманили этим фермерством! А потом хрен вам, мужики, на постном масле! Обманули! Что наделали…Что наделали…

Сергей Александрович обнял ее за плечи, и она снова завыла:

– Сын мой… Павлушенька…

На похороны собралось больше двухсот человек. Вереница машин растянулась почти на весь поселок.

Глава 18

До конца августа стояла сорокаградусная жара. Дед Ваня, папин отец, дядя Саша и Костя круглые сутки работали в полях на уборке. Юля и Анька помогали на складе сортировать зерно. Вечера они проводили дома. Матери было очень плохо. Скакало давление, сердце с трудом справлялось с горем, часто по ночам ее била крупная дрожь, и тогда дочери бежали за фельдшером, срезая путь напрямую по полям, освещаемым зловещей багровой луной.

Думать о любви и встречаться с Виктором Юльке было стыдно. Огромное чувство вины перед отцом лежало на ее плечах и пригибало к земле. Как могла она быть такой легкомысленной? Такой слепой?! Ведь она видела отца каждый день и чувствовала, что с ним что-то не то. Но нет же! Как та стрекоза из басни: все лето пела и плясала.

Тысячу раз повторяла она себе, что надо было с ним тогда за грибами поехать, а не на гулянку идти…

Каждый вечер, как только Юлька ложилась спать и закрывала глаза, ее начинало затягивать в стремительно крутящуюся черную воронку.

Утро воскресенья. Разговор за столом. У всех свои планы на день.

Отец приезжает на пасеку. Ходит среди ульев. Отаптывает слишком высокую траву. Заботливо прикрывает летки, чтоб чужие пчелы не занимались воровством меда. О чем он в это время думает?

Потом идет в лес, ищет грибы. Останавливается под липой…

Самый разгар медосбора. Впереди уборка зерна. Дома семья. Теперь уже двух студенток надо учить. Анька поступила на первый курс биофака.

Может он просто устал? Закончились силы биться из года в год за копейки…

Было огромное желание и умение работать. Была вера в свои силы. Но результат никак не соответствовал вложенным усилиям? А бросить все это и уехать на заработки на север, например, как это сделали многие бывшие колхозники, ему совесть не позволяла? Родная земля, которой были нужны его руки… Старые родители через дорогу, которым нужна его забота…

И вот скрипучий красный МАЗ спускается с Ореховой горы со страшным грузом в кузове.

* * *

Прошли девятины.

Юля и Аня сидели за опустевшим столом, который из-за большого количества родни накрыли во дворе. Несколько дней назад отец ходил тут, прикасался к дверным ручкам, точил разные железки в гараже. Под навесом стояли его сапоги, на гвозде висела клетчатая байковая жилетка. Юля присмотрелась, из кармана торчало что-то зеленое. Она подошла ближе. Карман насквозь прошили острые ростки пшеницы. Видимо, отец где-то подобрал зерна, а жилетка под дождем намокла…

– Слушай, Анька, а давай на пасеку сходим. Может, он там где-то записку оставил?

Сестра, не задумываясь, согласилась.

Было жарко и ветрено. Над Ореховой горой быстро летели пышные облака. Жесткая, высохшая за лето трава цеплялась за ноги. Юля и Аня обогнули пруд и пошли по тропке, ведущей на пасеку.

Домик был настежь открыт, дверь растерянно качалась на ветру.

Внутри привычно пахло медом, прополисом, мелиссой.

Вдоль одной стены были набиты полки, на которых хранился разный пчеловодный инвентарь и подушки для ульев. А вдоль другой вытянулась широкая лавка. У маленького оконца стоял старый раскладной стол, перевезенный сюда за ненадобностью.

Анька быстро обшарила все полки и нашла тетрадь, в которую издавна записывали все пасечные дела: когда выставили пчел после зимовки, на какие улья добавляли дополнительные корпуса, сколько фляг меда накачали. Сестры пролистали каждую страницу, но того, что искали, не нашли. Последняя запись была сделана их мамой за три дня до смерти отца. Следующий листок был небрежно вырван.

Юля и Аня проверили каждую щель, каждый паз между бревнами, но ничего не нашли. Разочарованные, они сидели на лавке. Несколько пчел надсадно бились о стекло.

Юля сложила руки на стол и устало опустила на них голову. Неужели отец ушел вот так, без единого слова на прощание?! Не может такого быть! Не может! И вдруг ее осенило. Стол раскладывается! Она подскочила от неожиданной догадки:

– Анька, тяни туда, я – сюда.

Между раздвинутыми половинками, на сложенной дополнительной столешнице лежал тетрадный листок с оборванным краем.

Юля дрожащими руками взяла его. Почерк отца. Всего три строчки:

«Простите меня христа ради.

Устал я.

Надо жить по-другому, а я не умею…»

Глава 19. Эпилог.

Лето подошло к концу. Остался последний курс. Юля говорила с мамой о том, чтобы взять на год академический отпуск, но та сразу отвергла это предложение: проживем как-нибудь. Тем более, через две недели Юля приедет в Раздольинскую школу на практику и будет жить дома до ноября. А там уже и до диплома недалеко.

Работники сельского совета помогли матери оформить на дочерей пенсию по утере кормильца. Юлю как-то странно поразила эта формулировка: кормилец утерян… Пожалуй, да, по вине государства утерян… Пусть расплачивается теперь.

Особенно обидным оказалось то, что сумма пенсии получилась больше той месячной суммы, которую могли ей давать родители раньше. Живой человек был дешевле мертвого…

* * *

Вечером накануне Юлиного отъезда в окно постучал Виктор. Юля накинула на плечи пушистую кофту и вышла к нему. Они впотьмах пробрались между грядками в дальний угол огорода и сели на скамейку под яблоней. Оглушительно трещали кузнечики, из-за горизонта выползала все та же недобрая луна.

– Вить, скажи мне, почему луна такая красная в этом чёртовом августе? – тоскливо спросила Юля.

– Да разве это красная?! Вот когда бывает лунное затмение, тогда она по-настоящему кровавая. А сейчас так… оттенок только.

Виктор подвинулся ближе к Юле и осторожно обнял за плечи:

– Кстати, ты слышала историю про Колумба? На Ямайке, вроде, дело было. У Колумба провизия закончилась, а местные племена ни за что не давали матросам ни воды, ни еды. А Колумб знал, что должно быть затмение, и сказал вождю, что если те не дадут им еды, то он заберет у них луну. Представляешь, какой ужас их охватил, когда началось затмение? Горы провианта притащили и на коленях умоляли вернуть им луну. Ну, добрый Колумб и вернул. Часа не прошло.

Юля улыбнулась и положила голову на плечо Виктора.

– Уедешь, значит, завтра? – грустно спросил он.

– Уеду. Но ненадолго. Через две недели вернусь на практику. Литературу буду преподавать.

Виктор обрадовался:

– Отлично! Буду ждать тебя.

Он немного помолчал и продолжил:

– Юль… Я, может, зря скажу… Но, знаешь… Не думай, что ты в чем-то виновата. Ты ничего плохого не делала. Просто жила. И не все от тебя зависит.

У Юли на глазах сразу выступили слезы. Виктор прижал ее к себе. Она закрыла лицо ладошками и расплакалась, уткнувшись ему в плечо. Он поцеловал ее в макушку.

Некоторое время слышались только стрекот кузнечиков и всхлипы.

Немного успокоившись, она вытерла слезы и спросила:

– Вить, ты помнишь, на свадьбе я чуть в обморок не упала?

– Да, конечно, – Виктор встревоженно посмотрел ей в глаза.

– Это папа в тот момент умер. Я точно знаю.

– Как ты это почувствовала?

Юлька на секунду задумалась:

– Как будто мир вздрогнул…

…Помолчали.

Небо вдруг прочертила падающая звезда.

– Загадывай желание! – вскрикнул Виктор. – Успела?

– Успела.

Виктор поцеловал ее в висок:

– Пускай исполнится!

Часть 3 Иди за солнцем следом Ноябрь 2011 года Двенадцать лет спустя

Глава 1

Наконец-то кончился этот сумасшедший день! Юлия Павловна Фролова утомленно сидела за учительским столом в пустом грязном кабинете. Она запустила пальцы в волосы и, закрыв глаза, массировала кожу головы. В ушах все еще звенели крики детей.

Какой ужас! Что она наделала?! Зачем ее черт дернул покинуть свою мирную пристань, тихую гавань, христову запазуху? И ей раньше казалось, что есть трудные дети в Раздольинской школе?! Ангелы в белых одеждах! Агнцы в мягоньких шкурках. Там на уроках было порой слышно, как мухи пролетали, а тут она всю неделю орала во все горло и не слышала себя…

Нет… она явно переоценила свои способности, когда решилась на этот переезд. Да, конечно, она готова была к тому, что в городе будут большие классы – студенческая практика проходила именно на таких. Но того, что дети будут настолько ужасно относиться к учебе, она конечно не ожидала… Хотя следовало предполагать, что хороших бы учеников без преподавателя на целую четверть не оставили. Здесь на каждой параллели были по два класса профильных – гуманитарный и математический, и по два универсальных. Именно последние и достались Юлии Павловне. Два шестых и один седьмой. Само название ничего страшного не предполагало – ну, универсальные, и что? То есть, нет у детей ярко выраженной тяги к математике или русскому. Может, биологию любят или физкультуру, или рисование, или музыку? Но на деле это выглядело иначе. Добрая половина ребят из универсальных классов имела так называемый «вид» – седьмой или восьмой, а вдобавок к этому, многие еще и состояли на разных видах учета – в комиссии по делам несовершеннолетних или в полиции.

Дети молча посмотрели на новую учительницу ровно по пять минут с момента знакомства. Взвесили степень опасности Юлии Павловны для себя и поняли, что страшной она быть не умеет. Этого качества ей раньше как-то не требовалось. Она готовила народ и к выпускным экзаменам в девятом классе и одиннадцатиклассников к ЕГЭ, и два класса провела с пятого по девятый. Помогала умным ученикам побеждать на олимпиадах. Водила ребятишек к старожилам записывать старинные песни и диалектизмы. На экскурсии с ними ходила в разные времена года, чтоб художественные описания природы делать. Но здесь за первую же неделю работы все это обесценилось до нуля. Тут требовалось другое: наводить на учеников страх и уметь держать их в кулаке. Внутренние мотивы к обучению у них отсутствовали напрочь.

Но идти на попятную нельзя. Уже дали служебную квартиру и место в садике для младшей дочки, устроены в школу старшие. Да и стыдно как-то спасаться бегством. Но что делать дальше, Юлия не представляла. Профнепригодность? Неожиданно…

Юлия Павловна окинула мысленным взглядом прошедшую неделю. Интересно, как бы посоветовала поступить с Даней Новоселовым из шестого «а» университетская преподавательница педагогики, Вера Петровна, которая рисовала студентам образ педагогического мастерства в виде волшебной синей птицы? Он устроил Юлии Павловне самое бурное приветствие. После слов новой учительницы «здравствуйте, садитесь», он запрыгнул на парту, дал сам себе команду «Газы!», сделал эти самые газы и размахал тетрадкой по классу, чтоб они поскорее достигли обоняния одноклассников.

Шокированная Юлия не нашлась больше ничего сказать, кроме:

– Ты нормальный?! Хоть бы девочек постеснялся!

Какая-то светловолосая девчонка с простодушным лицом брякнула:

– Не, он ненормальный. Он седьмого вида.

Даня засмеялся и сел.

На втором уроке он ел семечки, плевал шелуху себе в руку и высыпал на головы впереди сидящим.

На третьем уроке он отрывал пластмассовые нижние части от жалюзи, отгрызал от них куски и кидал в одноклассников.

На четвертый урок он не пришел вовсе. Но радость новой учительницы длилась недолго: вскоре Данила завела в класс директриса, высокая полная женщина с необъятным задом и фантасмагорической грудью.

Острая на язык Олеська пробурчала с первой парты:

– Лучше бы не приходил, урод.

На что ей директриса строго процедила сквозь массивные челюсти:

– Р-рёт закр-рила!

И, обратив к Юлии Павловне ледяной взгляд светло-серых, почти бесцветных, глаз, внушительно произнесла:

– Все ученики должны быть на уроках!

Настоящая Чудь Белоглазая. Вот кто в этой школе умел внушать страх!

* * *

Не менее сложно было и в другом шестом классе, под литерой «в». Там матом не ругались. Там матом разговаривали. Юлия вполне могла через пару месяцев собрать энциклопедию русских нецензурных идиоматических выражений. Как мало она, оказывается, их знала до того… В этом классе было несколько детей с явными нарушениями психики. На одном уроке Юлия Павловна страшно напугалась. За последней партой сидел угрюмый большой мальчик с низким бычьим лбом, Игорь Лосев. Он ни с кем не разговаривал, просто сидел целый урок и рисовал в тетради танки и машины. Рот он изредка открывал только для того, чтобы отлить кому-нибудь из одноклассников веское мерзкое словцо. Перед ним сидела подвижная нервная девчушка Любка. Она вечно качалась на стуле и однажды, оттолкнувшись посильнее, пошатнула заднюю парту. Игорь из-за нее перечеркнул свой танк. Он обозвал ее. Она ответила словами, весьма сильно унижающими его мужское достоинство. Глаза Лосева налились кровью, он медленно поднялся и занес над Любкой тяжелый металлический стул. Девчонка сжалась и закрыла голову руками.

Юлия Павловна в ужасе гаркнула:

– Стоять!

В мгновение ока она очутилась рядом с учеником и выдернула из его рук стул. А он сел, уронил голову на руки и зарыдал. Потом вскочил, распинал столы и стулья вокруг себя и выбежал из класса. Юлия впервые в жизни написала докладную директору с просьбой о психологической помощи подростку. На следующий день секретарша принесла Юлии Павловне докладную обратно. В верхнем углу значилось: «В должностные обязанности учителя входит создание рабочей атмосферы и благоприятного психологического климата на уроке». Ниже – размашистая подпись, в которой Юлия ясно увидела две буквы: Ч и Б.

Но тяжелее всех было с седьмым «В», в котором Юлию Павловну назначили классным руководителем. В первый понедельник литература у них стояла последним уроком. Из двадцати одного подопечного пришли только десять. На вопрос учительницы о том, где же недостающие, народ ответил, что про то никому неведомо. Еще Юлия Павловна поинтересовалась у них, почему никто не дежурит и в классе так грязно? Ответа не прозвучало. Кто в окно смотрел, кто в телефоне сидел, кто равнодушно качался на стуле.

Кабинет у их класса был в общем-то очень даже неплохой: просторный, с новыми партами и стульями, с жалюзи на высоких окнах. Шкафы вот только явно из прошлого века – сто раз перекрашенные лаком, с болтающимися дверцами. Юлия предложила ученикам переделать класс под их вкус и стиль и, например, художественно оформить дверцы шкафов.

– Кто-нибудь из вас учится в художественной школе? – спросила она.

– Да, я учусь, – ответил ей рыжий нагловатый пацан. Миша Катков, кажется.

– Может, сделаешь какой-нибудь эскиз? Распишем красками. Современное что-нибудь? – Юлия Павловна вопросительно посмотрела на Каткова.

Он вдруг выскочил в проход рядом с партой и начал возбужденно говорить, захлебываясь словами и жестикулируя:

– Да! Давайте раскрасим эти старые шкафы! Граффити! Тут синее! Тут белое! Тут турбулентность! – так же внезапно как вскочил, Мишка сел обратно за парту и цыкнул на пол слюной.

Юлия сделала вид, что приняла его стёб за чистую монету:

– Хорошо, что у тебя так много идей. Сможешь к концу недели нарисовать?

– Да легко. Завтра нарисую, – ответил Катков.

Добиться, кто же дежурный, новая руководительница так и не смогла. Как только кончился урок, так все кинулись из класса, боясь, как бы их не заставили наводить порядок.

Лучше бы Юлии не с чем было сравнивать… Опять же в Раздольинской школе в кабинетах мыли полы уборщицы, а здесь – ученики. Кабинет седьмого «в», похоже, не прибирался с начала учебного года. Пару раз за неделю Юлия Павловна вымыла его сама. Не сидеть же в таком свинарнике.

Надо собирать родителей. Может, хоть через них удастся наставить детей на путь истинный?

* * *

Вечером Юлия лежала в кровати, уткнувшись лицом в крепкое плечо своего мужа.

– Ну, если совсем уж плохо, давай, уедем обратно, – поглаживая жену по волосам, предложил Виктор, – Нам ведь есть куда вернуться. Хотя мне трудно представить, что ты сдашься.

– Ты берешь меня на «слабо»? – Юлия выглянула одним глазом из-за его плеча.

Виктор усмехнулся.

– Ты два месяца уговаривала меня на переезд. Вспомни, какие доводы ты приводила. И что, все они теперь оказались никчемными?

– Так все же хорошо, кроме моей работы… Школа жуткая… Дети ненормальные. Директриса – монстр.

Виктор поцеловал Юлию в лоб.

– Ладно. Ты всего неделю еще отработала. Привыкнешь, может быть.

Она застонала и укрылась одеялом с головой.

«Легко ему говорить. Он-то на той же работе остался».

Виктор три года назад ушел из школы. В министерстве образования вдруг решили, что детям не нужны ни труды, ни черчение, ни ОБЖ. Часов у него осталось совсем немного, зарплата стала крошечной, он прошел в городе курсы экскаваторщиков и начал работать вахтами у дорожников. Друзьям он беззаботно рассказывал, как хорошо сделал, что ушел из школы: зарплата гораздо больше, а требований куда меньше – отработал смену и ни о чем не думаешь. Но Юлия знала, какой болью для него стала неоцененность его учительского труда. Сколько было побед у подготовленной им школьной команды на турслетах и в военно-спортивных играх! Какие великолепные выставки изделий проходили! В редком раздольинском доме не было резных кухонных досок и точеных подставок под цветы, сделанных школьниками…

На собрание пришла примерно половина мам. Юлия рассказала им о себе. Поделилась первыми впечатлениями…

Председательница родительского комитета, весьма приятная женщина в летах и в норковой шубке, рассказала, как они рады, что у их класса наконец-то появился классный руководитель и учитель русского. Подключилась еще одна мама. Она негодовала на администрацию школы, что так запустили их детей.

– Чего вы хотите?! – раздраженно обратилась она к Юлии Павловне, – Их столько раз уже бросали из рук в руки, как котят бездомных. Они сразу были никому не нужны.

Подали голос и другие родительницы:

– За пятый – шестой ни одного классного вечера не было!

– В начале учебного года их взяла учительница, через две недели бросила все и уехала. Конечно, они никому уже не верят.

– Вы-то сами здесь надолго? Или тоже так, проездом?

– Скажу вам честно, – ответила Юлия после недолгой паузы, – здесь очень непросто, и я не знаю, насколько меня хватит, но я постараюсь сделать что-нибудь полезное.

Напоследок родители пожелали Юлии педагогических успехов и выразили готовность поддержать любое ее начинание в деле воспитания их отроков.

Глава 2

В военный городок под названием Солнечный Фроловых переманил брат Юлии – Костя Столбов. Он перебрался туда из Раздолья лет пять назад вместе с женой и двумя детьми.

Солнечный построили в конце шестидесятых годов недалеко от областного центра, где было множество военных заводов. В городке разместились ракетные части, а в окрестных лесах – полигоны и шахты. Попасть в Солнечный простому смертному тогда было практически невозможно. Там жила элита: инженеры-ракетчики и их семьи. Судя по отчествам на фотографиях медалистов со школьной доски почета, в городке жили и представители европейского соцлагеря: Эриковичи, Вацлавичи, Чеславны. Городок был отлично благоустроен: все улицы и даже тропинки между деревьями покрыты асфальтом, добротные пятиэтажные дома, полный набор объектов соцкультбыта – поликлиника, начальная и средняя школы, большой дом культуры, музыкальная и спортивная школы.

Но в начале двухтысячных годов ракетчиков вывели, и благополучие Солнечного покатилось под откос. Некоторое время здания, принадлежавшие военным, еще использовались. При работе оставались кладовщики, охранники, водители, а потом и совсем все закрылось. Здания опечатали, шлагбаумы сняли, на КПП повесили замок.

Привлекаемые слухами о раздаче в социальный найм освободившегося жилья, в городок потянулись жители окрестностей. Те, кто были пообразованнее, устраивались на работу в разные учреждения, а люди попроще шли работать в коммунальное хозяйство и в автобусный парк. Костя Столбов устроился на работу водителем грузовика, а его жена Ольга – продавцом в мясной магазин. Они сообщили Юлии о вакансии учителя русского языка, помогли Фроловым переехать и обустроиться.

* * *

Незадолго до Нового года седьмому «В» подошла очередь дежурить по школе. Целую неделю. В пятницу после шестого урока к Юлии Павловне пришла классная руководительница математического 7 «б» класса Галина Владимировна Карташова. Юльке уже рассказали молодые коллеги, что именно ей руководство пыталось передать в начале сентября бесхозных «вэшек». Но Карташова заявила, что в таком случае сразу уволится.

Галина Владимировна хмуро предложила Юлии Павловне взять с собой кого-то из учеников и пойти принимать школу. Что это значило, Юлия не знала. Они быстро пошли по коридорам, заглядывая во все туалеты. Карташова, как опытный экскурсовод, показывала то направо, то налево, и говорила:

– Обратите внимание: все ручки – на дверях, краны работают, держатели для туалетной бумаги на месте. Здесь дверь пробита – это еще до нас было. Следите, чтоб на лестницах свет зря не горел.

Карташова вдруг перегнулась через перила и закричала в полутемный переход между лестницей и спортзалом:

–Новоселов, Поповцев, вы чего там делаете, быстро по домам. А-а, там еще и Ерохин! Святая троица! А ну выметайтесь. Докладную на вас напишу.

Парни, огрызаясь, вылезли из-под лестницы и быстро пошли в сторону раздевалки. Галина Владимировна включила свет и заглянула туда, где сидели мальчишки. Под лестницей оглушительно взорвалась петарда. Карташова схватилась за сердце и по-лошадиному протяжно взвизгнула:

– И-ии-и-и-и-и!

Неделя дежурства стоила Юлии Павловне дорого. Все перемены она летала по школе, подбирала яблочные огрызки, бумажки и расставляла своих учеников на посты. Девчонки еще стояли, а парни скрывались от нее в темных углах и туалетах. Бейджики дежурных, которые они были обязаны носить всю неделю, валялись в урнах. На классную руководительницу так и сыпались жалобы от учителей: «Ваши дежурные в столовой хлебом кидались!», «Дежурные лазят в раздевалку через окно», «Кошелев и Катков отбирали яблоки у пятиклассников», «Дежурные сами стоят в грязной обуви и проверяют, есть ли «сменка» у других!»

Директор и завуч каждый день выставляли классу в конце дня оценку за дежурство. Пока что там были одни тройки.

В пятницу Юлия передавала дежурство седьмому «Г». Гуманитариям. Их классная дама, Светлана Викторовна, очень внимательно проверила все ручки, краны, держатели и прочую сантехнику. Сомнительные вещи она взяла себе на карандаш.

В понедельник в кабинете директора состоялась торжественная передача дежурства. Светлана Викторовна огласила список всех нарушений, которые обнаружила при приеме в пятницу. Юлия от некоторых открестилась, приведя доказательства, что так было еще до их дежурства. А кое-что было поставлено ей на вид и приказано исправить. В частности, зашить распоротую банкетку, раз не установили виновного. Директриса посетовала на невысокое качество работы дежурных, поставила отметку «удовлетворительно». Дежурство было зачтено. Юлька с облегчением вздохнула.

В кабинете директрисы она ощущала себя именно Юлькой. Хронически виноватой в «успехах» своих учеников.

* * *

С девчонками отношения в классе уже более-менее наладились, а вот с парнями были существенные проблемы. Двое учеников, Шестаков и Гунцлер, не ходили в школу почти с самого первого сентября. Юлия посмотрела в журнале их адреса и, уведомив мам, декабрьским вечером отправилась в гости.

Шестаковы жили на первом этаже. Дом номер один и квартира первая. Юлия остановилась возле подъезда. Старые грязные окна без штор выставляли напоказ убогое жилище. Поскольку домофона не было, Юлия Павловна постучала в окно. Выглянула полная женщина и крикнула кому-то вглубь комнаты, чтоб открывали. Юлию впустил взъерошенный темноволосый подросток. Вероятно, это и был ее ученик Илья.

Юлия Павловна вошла в квартиру. В нос ударило каким-то техническим запахом. Как на железной дороге. Женщина засуетилась перед ней:

– Не снимайте сапоги. Я только что с работы. Еще не мыла. У нас тут кошка с котятами. Проходите вот сюда.

Юлия вошла в комнату и села на замусоленный диван. Обстановка была очень бедной: старые, местами ободранные обои, закопченные, много лет не беленые потолки. Посередине комнаты – разложенный стол-книжка без скатерти. Вокруг него чинно уселись Илья, мама Ильи, младший брат и сестренка. Все они вопросительно смотрели на учительницу.

Юлия улыбнулась:

– Ну, давайте, познакомимся. Я классный руководитель седьмого «в» Юлия Павловна Фролова. А ты, – Юлия обратилась к подростку, – видимо, Илья?

Тот молча кивнул головой.

– Почему в школу не ходишь?

– Не хочу.

В разговор вступила мать:

– Я и не знала, что он в школу не ходит, пока вы не позвонили. Утром вместе все они уходят. Он еще Аленку до начальной школы доводит. А я ведь на работе весь день. Нас автобусом забирают и вечером привозят.

– А где вы работаете? – поинтересовалась Юлия Павловна.

– Да, на переезде железнодорожном. Шпалы ремонтируем.

«Точно. Это креозотом пахнет».

– Илья, у тебя есть своя комната? Где ты делаешь уроки? – спросила Юлия.

Илья что-то неопределенно пробурчал. За него ответила мать:

– Да, вон в той комнате, видите, мы и дверь сняли и обои оторвали. Хотим там ему ремонт сделать. Там у нас бабушка жила. Умерла вот недавно. Поставим там ему стол письменный, чтоб уроки делал.

– Ага. И когда, примерно, собираетесь закончить? – уточнила Юлия.

Женщина, не моргнув глазом, ответила:

– Скоро. На следующей неделе, наверное.

Илья хмыкнул, но промолчал.

Юлия осторожно спросила мать семейства:

– Вы одна воспитываете детей? Папа Ильи как-то помогает?

Женщина махнула рукой:

– А-а, черт его знает, где тот папа. Живу с мужчиной. Но мы не расписаны.

– А у него какие взаимоотношения с Ильей?

– Не очень хорошие у них отношения. Ссорятся все.

Во входную дверь кто-то вставил ключ, женщина кинулась открывать. Послышался торопливый наставительный шепот. Юлия обратилась к Илье:

– Приходи завтра в школу. А то четверть кончается. Надо оценки выводить, а у тебя там пустота.

Илья хмуро ответил:

– Я пропуск потерял. Меня не пустят.

– Ну, давай, я тебя завтра встречу у дверей и проведу. Скажу дежурным, чтоб тебя пропустили. У тебя портфель есть?

– Есть.

– А тетрадки с ручками?

– Есть.

– Ну вот. Приходи. Все равно учиться надо.

В комнату вошла мать и снова затараторила:

– Нет у нас денег, чтоб сменную обувь купить. Его из-за этого в школу не пускают. И еще брюки требуют, а у него только джинсы. Вот к Новому году премию дадут и куплю.

Илья опять недоверчиво ухмыльнулся и отвернулся от матери.

– Пусть пока так приходит. Я договорюсь, чтоб его пропускали, – сказала Юлия.

В комнату вошел изрядно помятый мужчина. Босиком, в майке и подштанниках. Мать Ильи сильно смутилась, но выпроваживать его не посмела.

– Купим, купим мы детям всё, что надо, – заботливо пообещал мужчина. Он окинул взглядом комнату и, увидев, что сесть ему негде, залез на стол. Удобно улегся на нем, подперев небритую щеку ладонью. Он явно был расположен к душевным беседам.

– Как вас зовут? – мило поинтересовался он у Юлии.

– Юлия Павловна. А вас?

– Николай Сергеич Коняхин. Можно просто Конь. Ой, тьфу ты, Коля, – и почесал с ловкостью обезьяны одну грязную ногу о другую.

Юлия встала с дивана.

– В общем, Илья, завтра утром я буду тебя ждать. Первым уроком русский.

– Да, да. Он придет, – ответила за Илью мать и поспешила проводить гостью.

После душной грязной квартиры Юлия с наслаждением глотнула свежего морозного воздуха. Так. Теперь к Гунцлерам. Немцы, что ли? Мороз крепчал, снег громко скрипел под сапогами, колени мерзли. Кажется, этот дом. Юлия долго звонила. За дверью квартиры была мертвая тишина. Выглянула соседка и сказала, что Гунцлеры переехали. А куда, она не знает.

На другой день Олега Гунцлера в школу привела мама. Молодая, хорошо одетая женщина. Она извинилась перед Юлией, что забыла сказать новый адрес.

На вопрос, почему Олег не посещает школу, женщина ответила, что он каждое утро уходит из дома с портфелем, но, видимо, где-то болтается. Скорее всего, сидит «на трубах». Юлия уже знала это место, пригревавшее всех изгоев. Теплотрасса, заросшая кустарником, позади детского сада.

– Он не хочет ходить в школу из-за Каткова с Кошелевым. Они его дразнят.

– Хорошо, я посмотрю за этим, – пообещала Юлия Павловна.

– Звоните мне, пожалуйста, если он еще будет прогуливать, – попросила мать Олега.

– Да, конечно, – ответила Юлия.

Женщина тепло ей улыбнулась.

– С вами хоть разговаривать можно, – сказала она и ушла.

* * *

Уже несколько уроков русского языка седьмой «в» изучал причастие. «Изучал» – это, конечно, громко сказано. Смотрели на доску, чего-то списывали в тетради – уже хорошо. Попутно ругались, плевались бумажками, играли под партами на телефонах. Юлия с таким отношением учеников к предмету смириться никак не могла. Сегодня она принесла на урок целый пакет разных коробочек и баночек – от чая, косметики, лекарств.

Вызвала к доске Каткова с Кошелевым, чтоб не донимали сидящих поблизости.

Сказала, что оценка сразу пойдет в журнал.

Немного напряглись.

– Вы с мусорки, что ли, это подобрали, когда на работу шли? – без тени смущения поинтересовался Катков, разглядывая учебные пособия.

«Какой тонкий юмор, черт побери».

– Михаил, что-то я давно твоей маме об успехах сына не рассказывала. Да ведь? – Юлия многозначительно посмотрела на ученика.

– Ладно. Чё делать надо?

– Даю вам десять минут. Кто больше найдет на этих коробочках причастий и запишет их на доску – тому «пять», кто меньше – тому «два». Время пошло!

– Так нечестно, – буркнул Кошелев, но начал работу.

– Все остальные списывают причастия себе в тетради и выделяют суффиксы, – Юлия Павловна озадачила класс, чтоб не бездельничали.

Получалось у Мишки с Кириллом, конечно, не очень, но все-таки некоторые причастия они смогли найти:

«бодрящий» (чай),

«смягчающий» (крем для рук),

«отхаркивающее» (средство от кашля),

«запечённые» (тени для век, последний писк моды),

«отбеливающая» (зубная паста).

– Чё за слово? – Кирилл Кошелев с трудом прочитал, – Ветрогонное. Это причастие?

Юлия похолодела. Как она не заметила?! Упаковки из-под лекарств она взяла у жены брата, которая сидела в декретном отпуске. Там оказался детский «Эспумизан». От колик в животике. Придется выкручиваться…

– Да, причастие. Видишь, по форме – прилагательное. А значение действия.

– А какое действие-то? – недоумевал Кошелев, – Ветер гонять? Что за фигня? От чего это лекарство?

Кирилл покрутил в руках упаковку.

– Ладно, бери быстрее другую коробку, – сказала Юлия, – а то Миша тебя обгонит.

Но до Кошелева все-таки дошел смысл этого причастия. Он кинул коробку в пакет и сел на свое место. Класс смеялся. Кирилл молча затолкал в портфель все учебные принадлежности, включил телефон и повернулся к учительнице спиной.

Юлия готова была провалиться сквозь землю.

Катков выписал десять причастий. Выделил суффиксы. Почти все правильно даже. Юлия Павловна поставила ему обещанную «пятерку». Кошелеву вывела «четыре».

Гунцлер весь урок валял дурака: выдрал из тетради листок, провертел в нем дырки для глаз, нарисовал жуткую рожу и прилепил на слюни к своему лицу. Шестаков с кучей ошибок списал одно упражнение, Юлия поставила ему трояк. Хотя бы по три оценки надо этим оболтусам нарисовать, чтоб можно было четвертную вывести.

Глава 3

Наконец-то наступил конец второй четверти. Самой жуткой учебной четверти за всю педагогическую жизнь Юлии. Классный час у седьмого «В» был последним в расписании.

Юлия Павловна собрала в стопку дневники. Все-таки спрашивают с них родители оценки, видать. Все сегодня с дневниками. Многие из них Юлия держала в руках впервые. Да они и были-то совершенно новые. Без записей.

– Так. Пока я выставляю оценки, вы делаете генеральную уборку. Вымыть парты, панели на стенах, двери, шкафы. Темные полосы и жвачки от линолеума оттереть, – Юлия выставила на первую парту чистящие средства и вывалила из пакета ворох тряпок.

Класс заныл и завозмущался.

– Не собираюсь я ничего мыть. Пусть узбечка моет, это дело узкоглазых, – презрительно произнес Кошелев.

Юлию передернуло. Жаль, что нельзя дать ему хороший подзатыльник.

– Кирилл, не смей так говорить! Что за национализм!? Ты прекрасно знаешь, что техничка прибирает только в коридорах. В классе в любом случае мы будем мыть сами!

– Вот и мойте. Отдавайте мне дневник, я на тренировку опаздываю.

Юлия откопала в стопке его дневник с человеком-пауком на обложке и переложила в самый низ.

– Он у тебя последний. Как раз успеешь свою парту отдраить и пол вокруг нее.

– Вы что делаете?! – возмутился Кошелев.

– Что считаю нужным, то и делаю. Бери тряпку.

– Да пошли вы, – прошипел Кирилл сквозь зубы. Он ушел на последнюю парту и стал смотреть кино на планшете.

Юлия Павловна занялась дневниками. Народ, ворча и ругаясь, разводил грязь в кабинете. Парни кое-как поскребли свои парты и постепенно начали собираться вокруг Кошелева. Скоро там столпилась почти вся мужская часть класса.

Юлия тихо встала со своего места и осторожно подошла к склоненным спинам мальчишек. Заглянула в середину толпы. Резкое точное движение. Как рыбу подсекают. Планшет Кошелева в ее руках.

– Ай, красава, – заржал и захлопал в ладоши Мишка Катков.

Юлия Павловна положила планшет в свою сумку и застегнула молнию. Кошелев мрачным изваянием замер перед ее столом:

– Вы не имеете права брать вещи учеников. И тем более, класть их в свою сумку.

– А ты имеешь право на классном часе смотреть фильм на планшете? Может, у мамы твоей спросим? Хочешь, позвоню?

Кошелев резко сник и стал по-детски канючить:

– Ну, отдайте. Мне его на день рождения подарили.

– Вымоешь свою парту – отдам. Не вымоешь – я тебе его домой принесу и поговорю с родителями. Выбирай.

Кирилл шепотом матерился и шоркал свою исчерканную столешницу.

Юлия Павловна заполняла дневники.

Классный вечер по поводу Нового года прошел вполне сносно. Парни скрылись сразу после того, как закончилось угощение.

* * *

Утром 31 декабря Юлия с мужем и дочками мчались на машине домой, в Раздолье.

Путь занимал около двух часов. Девчонки спали. Юлия смотрела в окно на пролетающие мимо березы, мохнатые от густого инея. Как там у Ракитина было? «Заплетая мысли в тишину дорог»…

В Солнечном Фроловы прожили два месяца. Первый был шоковым для Юлии. Хотелось бежать без оглядки и никогда не возвращаться в этот ад. Сделать так, как делали ее предшественницы – две недели и адью.

Но это было легко до тупости.

Говорил же Великий Мастер Угвей, что случайности не случайны. Раз занесло ее в эту школу, значит, какой-то смысл в этом есть.

К началу второго месяца ощущение ужаса притупилось. Школьная обстановка стала восприниматься как «дано» в задаче. Юлия нащупала кое-какие слабые места у главных обормотов и научилась понемногу воздействовать на них.

Система, созданная в школе директрисой, диктовала учителям один стереотип поведения: орать, давить, запугивать. Кто сильнее, тот и победитель!

Юлия пыталась сохранить свои установки: в первую очередь быть человеком, а потом уже играть учителя. Ведь всех этих детей такими сделали жизненные обстоятельства…

* * *

Дорога вынырнула из последнего перелеска, и Юлия едва не расплакалась, – величественная Ореховая гора встречала ее, как в детстве. Сегодня она была особенно прекрасна: белоснежная корона из заиндевелых деревьев украшала ее вершину, понизу она обернулась мантией из седого зимнего тумана, глубокое синее небо оттеняло ее царственную красоту.

Земля моя обетованная.

Голубая моя Русь.

Жди меня, и я вернусь.

Юлия промокнула варежкой слезы.

Нервы ни к черту.

Виктор посмотрел на жену и подмигнул.

Через пару минут они остановились у своего заметенного снегом дома, который построили вскоре после свадьбы.

Глава 4 2012 год

В новогодние каникулы Юлия просто умоляла часы идти помедленнее. Остановись мгновение, ты прекрасно! Мысль о возвращении в город заставляла ее сердце тоскливо сжиматься. Не думать про работу! Не вспоминать про учеников!

Они семьей ходили в гости к родственникам, катались с горы, ходили в лес. Но часы упрямо тикали. Наступило последнее воскресенье. Вечером уезжать…

За окном падали крупные хлопья снега. Юльке вдруг вспомнилось одно детское развлечение:

– Девчонки, пойдемте, сосны потрясем! – позвала она дочерей.

– Что поделаем? – вынув телефонные наушники, лениво спросила старшая дочь Лера.

– Сосны потрясем! Устроим снежный ливень! Мы с тетей Аней в детстве так часто делали.

– Пойдемте, пойдемте! – запрыгали вокруг мамы Ксюша и Полинка.

– Успокойтесь! – прикрикнула на младших сестер Лерка, – Что за радость сосны трясти?!

Но, тем не менее, она оторвалась от дивана и неохотно оделась.

Снега до Нового года насыпало примерно по колено. Юлияшла впереди и делала тропку для плетущихся позади дочек. Виктор чем-то гремел в своей любимой мастерской и с ними не пошел.

Едва они подошли к сосняку, как маленькая Полинка закричала:

– Белка! Белка!

Точно. Среди веток стремительно мелькал рыжеватый хвост.

Юля выбрала сосну, на которой было побольше снега.

– Девчонки, вставайте к стволу! Наденьте капюшоны. Закройте варежками лицо. Приготовились?

Юлия обхватила руками ствол и попыталась его качнуть. Ничего не получилось. Странно…

– Наверное, эта слишком толстая. Пойдемте вон под ту, – Юлия указала дочерям на сосенку потоньше, но с пышной кроной.

– Ну, закрывайте лицо, – скомандовала мама и решительно тряхнула ствол.

Ничего не произошло.

– Да что ж такое-то?! Давайте, я ногой попробую!

Юлия сильно толкнула сосну ногой, обутой в валенок.

Ничего. Ни малюсенького снежочка…

Лерка недовольно ворчала. Ксюша и Полина продолжали надеяться на веселый аттракцион. Юлия перебегала от сосны к сосне и пыталась хоть немного раскачать деревья. Ничего не получалось.

Наконец, раскинув руки, она обессилено упала навзничь в мягкий сугроб. Снежинки медленно спускались с неба ей на лицо. Кроны сосен почти полностью сомкнулись, а ведь раньше здесь было очень светло…

Сосны выросли.

«Сколько же времени прошло? – Юлия мысленно считала годы, – Двадцать лет?! Не может быть… Это же было совсем недавно…»

Сверху на Юлию со смехом попадали ее дочки. Завязалась веселая возня.

«Давно, вообще-то…»

* * *

Уходя, Юлия оглянулась. Как будто кто-то окликнул ее.

…Тогда тропку топтал отец, а Анька дурела с Бимом…

Сестру угораздило выйти замуж в Красноярск, виделись они теперь раз в год. А отец был где-то рядом. Это точно…

Как же жаль, что не смог остаться…

Юлия проглотила комок в горле и повернула с дочками к дороге.

Вдруг она остановилась и потрясенно произнесла:

– Девочки, сегодня я потрогала руками время…

Глава 5

В феврале установились сильные морозы. По утрам термометр опускался до минус сорока градусов. Многих учеников родители оставляли дома, и в классах было чуть-чуть спокойнее. Юлия уже более-менее привыкла к здешнему образу жизни и почти смирилась с тем, что ее универсальные классы ничегошеньки не знают. На каждом уроке приходилось повторять простейшие правила из начальной школы.

Юлия Павловна шла по длинному коридору, залитому солнцем. Подмышкой она несла стопку тетрадей и учебник русского. В шестом «а» наступила благодать. Данил Новоселов сломал ногу и вот уже неделю сидел дома.

Перед кабинетом Юлия остановилась и прислушалась. Судя по звукам, внутри строчил пулемёт. Она открыла дверь. С последней парты в нее прицелился костыль Новоселова. Пока учительница шла до своего стола, ее поливала пулеметная очередь. Юлии стало смешно. Выхватить бы сейчас из сумки гранату, выдернуть чеку и кинуть в сторону последней парты.

Господи, какие непедагогичные мысли!

– Данил, ну как ты по такому морозу и на костылях? – спросила сочувственно Юлия Павловна.

– Папка привез, – ответил Даня.

«Кончилось, видать, его терпение», – мысленно продолжила диалог учительница.

Прозвенел звонок. Юлия Павловна записала на доске дату и тему. В дверь просунулась круглая голова Сережи Мельникова:

– Извините, я переодевался после физкультуры.

– Проходи скорее. Сдавай тетрадь.

Сережа вошел и тут же присел. Над его головой просвистел металлический костыль Новоселова и с грохотом ударился о доску. Мелок, лежавший на узенькой подставке, булькнулся в ведро с водой.

Юлия Павловна схватила костыль и с трудом подавила в себе желание огреть им Данила по голове.

– Паразит ты такой! Выкину сейчас в окно твой костыль. Будешь четыре этажа вниз на одной ножке прыгать, – Юлия кипела, – Докладную на тебя напишу! Родителям твоим позвоню!

– Да, крутые, крутые вы, Юлия Павловна. Чё писать-то надо? – мирно спросил Новоселов.

Юлия поставила костыль возле своего стола и задала Данилу пять упражнений.

– Если не напишешь, в конце урока позвоню твоей маме, – Юлия открыла последние страницы журнала. – Как ее зовут? Ангелина Михайловна. О, хорошо. И сотовый есть, и домашний.

– Ладно, писать буду! Но так-то пять упражнений – это борзо.

Учительница злобно сощурила глаза.

– Да, пишу я. Успокойтесь.

Юлия Павловна объясняла новое правило, потом вызывала ребят к доске, потом они делали упражнение самостоятельно. Данила она из поля зрения не выпускала. Его терпению настал предел минут за десять до окончания урока. Он вполголоса позвал сидевшую впереди Олеську:

– Э-эй, хочешь мне на гипсе расписаться? – и закинул ногу на парту.

Олеська ему расписалась.

– Автографы только на перемене, – строго сказала Юлия.

– До перемены еще долго, – ответил ей Данил и свистнул Максима, – Макс, распишись.

И Макс расписался. И все, кто сидели неподалеку от Новоселова, расписались на его ноге.

«Если позвонить его матери, то это будет признание в собственном бессилии. Хотя, собственно, чего в нем признаваться. Оно вон и так налицо. Точнее, на ноге. Загипсованной».

Юлия давно уже поняла, что эта школа дана ей свыше в виде наказания за ее собственные школьные проделки. Чтоб она почувствовала себя в шкуре географа.

* * *

Возле учительской стояла завуч, Надежда Николаевна, прозванная Кубиком Рубика за свое плотное телосложение без всяких выпуклостей и сужений. Она отправляла всех учителей в кабинет физики.

– Рабочее совещание. Ненадолго. Юлия Павловна, вон туда.

В кабинете Галины Владимировны Карташовой столпились учителя. Ночью здесь лопнула батарея, линолеум уже был отодран, сушили плиты ДСП, покрывающие пол. Перед учителями стояла, широко расставив ноги, разгневанная директриса.

– Ну что, все собрались? – строго спросила она, досадливо откинув за плечи длинные пряди наращенных волос.

Завуч быстро пересчитала народ по головам:

– Все почти.

– Так, дорогие вы мои! – угрожающим тоном начала директриса, – Два дня назад всем классным руководителям был проведен инструктаж. В конце каждого рабочего дня проверять, закрыты ли окна и форточки! Морозы сильные, батареи нагреваются так, что задеть нельзя! На них попадает холодный воздух – перепад температур. Посмотрите, целый кусок батареи отлетел. Но вам, как об стенку горох! Кто-то отнесся к инструктажу серьезно? Я вас спрашиваю? Отнесся?

Учителя стояли, понурив головы, и глядели себе под ноги, как пингвины, насиживающие яйца. Директриса раскалялась все больше и буквально плевалась словами:

– Посмотрите, Галина Владимировна, к чему привела ваша халатность. Ремонт здесь был проведен полгода назад. Недешевый, надо сказать, ремонт. Вам что, трудно было вчера проверить, закрыты ли окна в вашем кабинете?

Юлия Павловна взглянула на Карташову, та тряслась в рыданиях, некрасиво скривив рот. Было ясно, как день, что батарея не могла разорваться из-за открытой форточки. Просто эта версия была наиболее удобна для директрисы. Интересно, когда промывали в последний раз эти старые радиаторы?

– Из своей зарплаты будете возмещать школе ущерб! Это всем понятно? Я спрашиваю: всем понятно?

Юлии было непонятно. Она с усмешкой посмотрела на директрису. Та словно споткнулась об ее прямой взгляд и недоуменно подняла нарисованную бровь.

– Разговор окончен. Идите по рабочим местам!

* * *

– Меня поражает, как учителя терпят такое отношение к себе, – говорила на следующий день Юлия вполголоса Наталье Сергеевне, учителю математики, которая тоже пришла сюда совсем недавно. Они сидели вдвоем в пустой учительской. – Это же ужас какой-то. Запуганные все. Не смеют слова сказать. Это не директор, а бронетанк! А как она на ученицу рявкнула: «Ррёт закр-рила!»…

Наталья округлила глаза, приложила палец к губам и кивнула головой на дверь. Юлия подошла на цыпочках к двери и резко открыла ее. Ручка двери ткнулась ровно в мягкое место председательницы профсоюзного комитета, солидной пожилой дамы, носившей, наверное, с восьмидесятых годов, пышную «химию» в стиле Пугачевой.

– Ой, извините, Зинаида Степановна, я нечаянно. Поторопилась просто.

– Да, ничего, ничего. Я сама виновата. Замешкалась тут, – председательница профкома быстро замяла свое смущение и важно прошествовала через учительскую за журналом.

Чуть позже Юлия узнала, что Зинаида Степановна – близкая подруга директрисы.

Глава 6

Ночью Юлия вдруг проснулась. Откуда-то доносились приглушенные всхлипы. Кажется из комнаты дочек. Она встала и выглянула в коридор. Точно: или Лера, или Ксюша. Маленькая Полинка пока что спала в родительской спальне.

Юлия тихонько вошла в комнату к старшим. Плакала Ксюша, укутавшись с головой одеялом. Лерка сладко посапывала, широко раскинув на кровати руки и ноги.

Юлия села на край Ксюшиной постели, приоткрыла одеяло, погладила дочку по голове:

– Ксюшенька, милая моя, ты чего? Что случилось?

Ксюша еще сильнее уткнулась в подушку, плечики затряслись от рыданий.

Юлия легла к ней под одеяло, обняла и шепотом начала строить предположения:

– У тебя ничего не болит?

Дочка отрицательно помотала головой.

– Сон грустный приснился?

Снова не то.

– В школе что-то неприятное?

Отрицания нет. Ясно. Осталось выяснить, в чем именно проблема.

– Оценку плохую получила?

– Нет.

Хорошо, уже появились слова.

– Кто-то обидел тебя?

Ксюша наконец оторвалась от подушки и, давясь слезами, сказала:

– Мама, здесь все очень злые!

– Ну, кто все? И учительница? И все-все девочки? Ты ведь подружилась, вроде бы, с Элей?

– Ирина Михайловна так-то не очень злая, но она несправедливая. И в свисток все время на уроке свистит.

Юлия в полутьме удивленно посмотрела на дочь:

– В свисток?! Зачем?

– Не знаю. Чтоб ее слышно стало.

– Да уж…

В классах Юлии свисток бы уже не помог. Надо одновременно и рупор, и кляпы.

– Ну, а девочки из класса? Что, совсем не общаются с тобой?

– Лучше бы вообще молчали! – Ксюша снова заплакала, – Там несколько есть очень противных. Маша мне говорит: «Фу! Не подходи ко мне». А Ангелина и Алена сказали, чтоб я мимо их парт не проходила. А где мне ходить? Там всего два прохода так-то!

Юлия притянула дочку к себе и поцеловала в макушку. Ей самой остро захотелось плакать.

Лера быстро освоилась в своем пятом классе. Она была бойкой, в обиду себя не давала. В первый же месяц завела себе подружек и бегала с ними вечерами. Ксюша росла скромной, домашней и ласковой. В Раздольинском третьем классе было всего восемь человек и добрейшая учительница Валентина Николаевна. Ксюша там была лучшей: в основном, «пятерки», изредка «четверки». В Солнечном она попала на другую учебную программу и оказалась двадцать седьмой по списку… Еще и учительница в свисток свистит.

– А ты этим девочкам не говорила, что так плохо делать?

– Мама, это не поможет. Их все в классе слушаются. И Эля тоже. Когда мы с ней вдвоем, она нормальная, а в классе, когда мне Маша плохое говорит, то Эля вместе с ней смеется.

Юлия вытерла дочке краешком одеяла мокрые глаза. Утешительные слова подбирались с трудом:

– Ты очень хорошая девочка. Через некоторое время ребята это поймут и будут к тебе по-другому относиться.

– Нет! Они злые! Давайте поедем обратно в Раздолье! Ну, пожалуйста, мамочка! – Ксюша обхватила Юлию за шею, – Я не хочу тут в школу ходить! Тебе ведь тоже тут не очень нравится. Поедем обратно!

Юлия вздохнула. Чему уж тут нравиться… Она ощущала себя в этом городке деревцем, выкопанным в лесу и посаженным в комнатный горшок. В Раздолье было столько гармоничных связей с миром – со всеми полями и перелесками, с родней, с односельчанами… А тут что? Все друг другу чужие. Но Ксюше она сказала другое:

– Давай еще немножко поборемся. Я поговорю с Ириной Михайловной насчет этих девочек.

Ксюша прерывисто вздохнула после недавних слез. Юлия поцеловала дочку и подоткнула ей со всех сторон одеяло:

– Давай спи, радость моя. Поздно уже.

Она тихонько, стараясь не скрипеть старым паркетом, вышла из детской.

Лерка продолжала крепко спать.

* * *

На следующий же день Юлия отправилась в начальную школу.

Ирина Михайловна, худощавая женщина, подстриженная под мальчика, была лет на десять старше Юлии. Слегка оттопыренная нижняя губа и две складки, спускающиеся от носа, придавали ее лицу хронически недовольное выражение. Она внимательно выслушала суть проблемы и без обиняков заявила:

– Я считаю, Юлия Павловна, – и вы уж поверьте моему опыту, – Ксению необходимо показать психиатру.

Юлия от неожиданности даже не нашлась, что сказать. Учительница продолжала:

– Ваша дочь все время молчит. Поначалу еще хоть что-то отвечала, а сейчас просто молчит и все. Я ее спрашиваю на уроке, она на меня смотрит, и ни слова от нее не добиться. К доске не выходит.

– Так она боится насмешек этих девчонок. Я ведь вам говорю, что они ей даже запрещают проходить мимо их парт. Как ей к доске идти? Ксюша застенчивая. А тут еще чувствует недоброжелательность. Вот и закрылась. Письменные-то работы она ведь неплохо выполняет? Я регулярно смотрю ее тетради.

Ирина Михайловна менять свое мнение не хотела:

– А почерк какой?! Почему она у вас так быстро пишет? Это ненормально для девятилетнего ребенка. Куда торопится, непонятно. Буквы вкривь и вкось.

– Зато без ошибок, – Юлия начала ощущать бесполезность этого разговора.

– Я не могу не ставить оценки за устные ответы. Кстати, почему она у вас не учит стихи?

– Как не учит?! Все стихи дома рассказывает. Недавно какой-то Овсей Дриз у вас был.

– Значит, недостаточно прочно запоминает. Если бы хорошо выучила, то все равно бы рассказала. Видите, проблемы с памятью. Психиатр бы лечение назначил.

Юлия встала из-за парты.

«Тебе, похоже, самой к психиатру надо. Сидишь средь бела дня со свистком на шее. Засунуть бы его… Ходила бы посвистывала, как тот ежик резиновый в роще малиновой…»

– До свидания.

– Всего доброго. Подумайте о своем ребенке!

Глава 7

Пришел апрель. Последняя учебная четверть. Неужели все-таки будут лето и отпуск?

Юлия торопливо шагала через сквер к школе. Остро пахло тополиными почками. Полинка разревелась в садике, обхватила ее ручонками за шею и никак не хотела отпускать.

«Учитель обязан быть в кабинете не менее, чем за пятнадцать минут до начала урока», – эту заповедь, данную завучем, Юлия старалась соблюдать. Тем более, первый урок будет в ее собственном седьмом «в» классе. Если они будут скакать в коридоре, то вполне возможно, что ей опять придется строчить объяснительную.

Юлия быстро взбежала по лестнице. Ну, конечно. Кошелев с Катковым опять донимают свою жертву – Артема Бережных. Этот мальчишка появился в их классе год назад, еще до ее приезда. Судьба с ним обошлась неласково. Поначалу все было хорошо: папа, мама, школа-гимназия в небольшом старинном городке на берегу Камы, в музыкалку, кажется, еще ходил. Потом тяжелая болезнь и быстрая смерть отца. А через несколько недель прямо на глазах у Артема его маму сбила машина. И вот он оказался здесь. В семье старшей сестры. В этом классе. Завуч рассказала Юлии Павловне, как его принимали в коллектив Кошелев с Катковым – в первый же день засунули головой в унитаз. Серьезное разбирательство тогда было. И вот опять Катков ездит на нем верхом. Артем пытается изображать веселую игру и затравленно улыбается. Юлия сжала кулаки: как же хочется отлупить этих гадов!

– Катков! Кошелев! В класс! Остальным подождать! – вид у Юлии был такой разъяренный, что все ее послушались.

Юлия пропустила вперед Мишку с Кириллом и захлопнула за собой дверь.

– Сколько это еще будет продолжаться? У вас сердце есть вообще? – напустилась она на своих учеников, – У него нет ни отца, ни матери. Пришлось уехать из родного города, от всех друзей… – Юлия почувствовала, как к горлу подступают слезы.

– Прекратите издеваться над ним! – голос не слушался Юльку. Еще слово, и она разревется.

Катков пробормотал:

– Да, ладно, ладно.

Кошелев с холодным любопытством смотрел на выступившие у Юлии слезы:

– Мы же не виноваты, что он чмошник.

Юлия Павловна открыла двери и впустила остальных учеников.

Ну и утро… Как выжить целых шесть уроков?

Юлия включила режим энергосбережения – раздавала всем классам тесты и обещала за них оценку в журнал. Только в шестом «в» это было бесполезно делать. Там Юлия Павловна написала на доске столбиком номера упражнений, отчертила метку, сколько нужно сделать на «тройку», сколько на «четверку» и так далее. Она медленно прохаживалась по кабинету, упреждая мелкие пакости, которые могли бы разрастись в большие конфликты. Рты у этих детей совершенно не закрывались. Отборный мат сыпался из них по самому ничтожному поводу. Этому классу нужно было сделать статус «коррекционный» и вести их по особой программе. Тут особенно ощущалось социальное неблагополучие городских низов. Родители некоторых учеников сидели, о детях заботились родственники. Учителю постоянно приходилось быть начеку и стараться не провоцировать у них никакого нервного возбуждения. Но сегодня у Юлии не было ни физических, ни душевных сил. Немного побродив между партами, она села за учительский стол, проверила тетради и заполнила журнал. Дети худо-бедно писали и болтали друг с другом. Юлия открыла блокнот, сделала заголовок «Говорят дети» и стала стенографировать поток речи учеников.

И.Лосев:

«Солнечный круг, яйца вокруг».

Ж. Путилов:

«Вчера вечером сидим с пацанами у подъезда, смотрим, бежит мелкий придурок. Намотал, такой, на палку кусок пленки и бегает с ним, будто воздушный змей. Мы его поймали, навтыкали. Не фиг тут бегать».

Славка Р. – Любе В.:

«Люба, а у тебя на трусах вишни нарисованы. Я вчера в бинокль смотрел, как ты переодеваешься.

– Дурак, что ли?»

Н.Власов – Свете С.:

«Светка, с……, если когти не стрижешь, так хоть ножовкой точи!»

В.Коркин – мне:

«Эй, насяльника! А пятьсот пятое тоже делать?»

И.Лосев – Женьке П.:

«– А энергетик-то хоть бодрит?

– И бодрит, и пьянит. Бегаешь, вроде, но криво».

В. Коркин – К.Мухамеджанову:

«Чё, Каримка, у тебя папка тарелку телевизионную купил? Будете теперь в ней плов варить?»

– Коркин, давай сюда тетрадь! Быстро! – приказала Юлия Павловна.

– А чё я-то? Я еще не доделал.

– Вот и доделывай, а не болтай! – Юлия подошла к Кариму, закрыв его собой от Коркина, и заглянула к нему в тетрадь, – Смотри, Карим, вот тут надо это слово вставить, а не это.

* * *

Как обычно, по понедельникам после уроков была «летучка». Директриса раздала педагогам ценные указания, огласила планы на неделю и сказала, что пора сеять цветы для школьных клумб. Поинтересовалась, есть ли добровольцы. Педагоги потупились, особого желания, видимо, ни у кого не было. Юлия скучала по своему огороду, который остался в Раздолье, и подняла руку.

– Давайте, я посею. Я люблю цветы.

Директриса удивленно посмотрела на нее своими стеклянными глазами:

– А вы одна справитесь? Может, еще кто-то?

Тишина.

– Ну, хорошо, от каждого класса – по пакетику семян, – приказала директриса. Вопрос был решен.

Может, хоть клумба получится красивой. Других успехов здесь Юлии не светило.

Глава 8

Последний классный час в этом учебном году. Юлия Павловна раздала дневники. Настроение у всех было замечательным. Переводные экзамены кое-как сдали, на второй год никто не остался, друг друга не переубивали.

– Ну, давайте, подведем итоги, что у нас хорошего было за седьмой класс? – предложила Юлия.

– Ни-че-го! – сказал Кошелев.

– В театр ездили, – выкрикнул Катков, – Акакий Македонович был крут.

– Ага, Чик симпотный был, – присоединилась Полинка Лисицына, самая популярная девочка в классе.

– Не, мне его друг больше понравился. Черненький такой, – возразила Сашка Афанасьева, подружка Полины.

Да, тот спектакль в Театре юного зрителя неплохо повлиял на класс. Не зря Юлия постаралась тогда. По рассказам Фазиля Искандера была постановка. Про то, как школьники ставили спектакль по сказке Пушкина, попутно дружили, предавали, влюблялись. Играли студенты института культуры. «Я буду Балдой!..» Название, конечно, смутило некоторых ее подопечных, считающих себя уже взрослыми, но, тем не менее, поехали на спектакль почти всем классом. Юлия сильно волновалась за поведение отдельных товарищей. Главное Кошелева с Катковым нейтрализовать, а то как бы их из театра не выгнали. Она долго тогда сидела над билетами и думала-гадала, кого с кем посадить. Решила использовать благотворное женское влияние и распределила места согласно тайным симпатиям парней. Кошелев явно был неравнодушен к Полинке Лисицыной. Она иногда выручала Юлию на уроках, успокаивая Кирилла своим обаянием. Лисицына томно поворачивала хорошенькое личико к Кошелеву и, обиженно надув губки, произносила:

– Кирилл, у меня уже голова от тебя начинает болеть. Потише, пожалуйста.

Кошелев ненадолго утихал.

У Каткова тоже была дама сердца, хоть он в этом и не признался бы под расстрелом. Стройная Анька Окунева с волосами до пояса. Она ходила в музыкальную школу и нередко пела на переменах.

Расчеты оказались верными. Все вели себя достойно. Даже никто билетами не поменялся, когда Юлия их раздала в автобусе.

Места седьмому «в» достались в разных частях зала. Юлия села поближе к выходу и время от времени посматривала на своих учеников. Артем Бережных был в безопасности со спокойными и серьезными Иринкой Рыбниковой и Ксюшкой Лагутиной. Кошелев выглядел вполне адекватным и по-взрослому расслабленным рядом с Полиной. Мишка Катков блаженно улыбался в темноте зала и чутко наклонялся к Ане, когда та комментировала происходящее на сцене.

А когда ехали из театра домой под фонарями улиц, девчонки пели песни про любовь.

* * *

– Да, мне тоже тогда понравилось, – сказала Юлия Павловна, – А еще что?

– Новый год.

– На восьмое марта нас мальчики красиво поздравили, – вспомнила Полина и не преминула по-женски похвастаться, бегло взглянув на Кошелева, – у меня все еще орхидея цветет.

Кирилл быстро купировал непрошенную улыбку.

– Ну ладно, я очень рада, что хоть что-то хорошее у нас с вами было, – подытожила Юлия Павловна.

– А вы где будете отдыхать летом? – поинтересовалась Иринка Рыбникова.

– Поеду в свое любимое место – в Раздолье.

– И чё там хорошего? – скептически спросил Катков.

– Много чего. Ореховая гора. Дом. Пруд. Родственники.

– А чё вы тогда оттуда уехали? – продолжал искать слабое место Мишка.

– Мне там стало скучно.

– Тут весело? – мрачно поинтересовался Кошелев.

– Очень, – ответила ему Юлия Павловна.

– Вы приедете сюда к первому сентября? – с тревогой спросила Иринка.

Юлия задумалась:

– Наверное.

– Приезжа-а-айте! – умоляюще протянула Ирка.

Юлия Павловна улыбнулась:

– Ладно, мы ведь еще не прощаемся. Завтра в кафе. В двенадцать. Помните? Полина и Саша, вы обещали развлечения приготовить. Не забыли?

– Мы готовимся, – заверила ее Полинка.

В кафе они посидели неплохо. Девчонки конкурсы провели. Пофотографировались. Артем Бережных правда немного подпортил застолье: ни с того, ни с сего вдруг прилепил Гунцлеру на щеку пирожное – корзиночку с кремом, и тут же получил в ответ затрещину.

* * *

Весь июнь Юлия Павловна проработала в школьном лагере. Она взяла себе «Зеленый патруль» – десять девчонок. Общими усилиями они разбили перед школой огромную клумбу из петуний, бархатцев и декоративной капусты.

Директриса осталась довольна.

Юлия вышла на свободу.

На целых два месяца!!!

Глава 9

Все лето Юлию терзали демоны.

Остаться в Раздолье, восстановить прошлую жизнь? Здесь родной дом, леса, поля, спокойная работа, ученики, которые еще не разучились уважать учителей и видят в образовании хоть какую-то ценность.

Или вернуться в город? В квартиру, дверями которой ограничивается твое жизненное пространство. В школу, живущую принципами зоны. И опять отбывать вместе с детьми сроки от звонка до звонка. Насколько еще хватит запаса прочности?

К середине отпуска она решила остаться в поселке. Юлия переклеила обои в большой комнате и в кухне. Сходила в школу. Да, конечно, ее готовы были принять обратно на должность завуча и учителя. Дочки, в особенности Ксюша, были очень этому рады, а Виктор сохранял нейтралитет, предоставляя жене право самостоятельно распоряжаться своей жизнью. К тому же он работал вахтами, и ему, в принципе было без разницы, откуда туда ездить.

Надо бы позвонить в город и сказать им, чтоб искали к новому учебному году учителя. Но Юлия все оттягивала этот звонок.

Когда август перевалил за половину, ее мысли поменяли направление. Она вспомнила те причины, по которым решилась в прошлом году на переезд. Тогда она ясно ощутила застой. В себе, в профессии. Десять лет она проработала учителем и завучем в Раздольинской школе. Участвовала во всех более-менее значимых мероприятиях. Была на слуху в районе. Здесь она уже достигла всего, чего хотела и могла. Будущее на много лет вперед было предсказано. Никаких перспектив не просматривалось…

Новое место работы было безумно сложным, но там Юлия чувствовала себя, как это ни странно, – нужной.

Вечером двадцать пятого августа семья Фроловых въехала в Солнечный.

На другой день на детской площадке Юлию увидели Полинка с Сашкой и радостно подбежали к ней:

– Юлия Павловна! Вы вернулись! Так и будете нашей классной?

– Буду. Куда ж я денусь.

Сашка запрыгала и обняла ее. Юлия ощутила запах сигарет. Так-с…

В оставшиеся до учебы дни Юлия занималась кабинетом. Она красиво оформила стенд. Сделала график дней рождений. Оклеила старые шкафы пленкой. Они даже стали походить на новые. Расставила на них комнатные цветы, привезенные из дома. В итоге получилось довольно уютно.

Первого сентября восьмиклассники были искренне рады возвращению своей «классной». Юлия стояла на линейке с большущей охапкой цветов. И даже Кошелев подарил ей розу.

Восьмой «В» увеличился до двадцати восьми человек, потому что расформировали один из универсальных классов на параллели. Пришла одна новая девчонка и шестеро парней.

Еще Юлии добавили мальчика-пятиклассника на индивидуальном обучении. Будет нескучно.

* * *

В общем и целом, дела во всех классах пошли лучше. То ли потому, что дети немного повзрослели, то ли потому, что Юлия выдержала испытательный срок и вернулась к ним. В восьмом классе, конечно, шли притирки. Новенькие хотели занять достойное место в коллективе и отстаивали свои права. Стычки случались в основном на переменах. Юлия старалась не оставлять их одних. Она серьезно подумала над тем, как всех рассадить, чтоб минимизировать конфликты. Народ поскрипел, но, тем не менее, подчинился. Многие остались довольны своими соседями. Почти единогласно старостой класса выбрали Полинку Лисицыну.

Юлия боялась радоваться этим изменениям. Как бы не сглазить…

В первую субботу сентября по традиции проводился общешкольный турслет. Все классы с пятого по одиннадцатый вышли в лес за город. Было пасмурно, но тепло. Юлия дома вырезала из арбуза корзинку и наполнила ее фруктами. Девчонки принесли бутербродов и всяких вкусностей. Парни натащили в основном чипсов и колы. В конкурсе походных столов восьмой «в» занял третье место.

Команда из шести человек для прохождения турполосы собралась самостоятельно. Остальные уселись на бревнышках вокруг стола и стали петь под гитару. Играла Настя Летягина. Вообще, люди были талантливые в классе: многие занимались музыкой и танцами, ходили в «художку». Несколько человек всерьез увлекались велоспортом. Если б еще к школе нормально относились, цены бы им не было.

Юлию завуч поставила судьей на этапе по разведению костра. Она секундомером замеряла, когда пламя пережжет натянутую нитку. Здесь, вдали от школы, все дети были вполне нормальными. Даня Новоселов подгонял своих одноклассников и переживал за успех. Полина Лисицына умело руководила пацанами. Кошелев, Бережных, Катков переругивались, но делали все вместе и быстро.

Физрук, Андрей Андреич Неганов, на большом ватманском листе, прикрепленном к старой липе, записывал результаты команд. Оставался последний этап. Юлия подсчитывала очки. Похоже, их класс идет на призовое место. Хоть бы получилось!

И вот все результаты занесены. Увы… Полбалла не хватило им до третьего места.

Классы выстроились на торжественное подведение итогов. Директриса вручила грамоты, пожала руки победителям. Вдруг раздался оглушительный треск. В глубине леса, неподалеку от поляны, где проходил турслет, рухнула огромная береза. Завизжали девчонки. Андрей Андреич кинулся туда. Только бы никого не придавило!

Через несколько минут физрук привел двоих дровосеков – Гунцлера и Шестакова… Остальные успели смыться.

На обратном пути из леса внезапно полил сильный дождь. Юлия моментально промокла до нитки: вода хлюпала в кроссовках, просачивалась сквозь ткань ветровки на плечах. В принципе, можно было даже зареветь, слезы смешались бы с дождем, и никто бы их не заметил.

Добравшись до дома, она налила полную ванну горячей воды, взбила душистую пену и опустилась в нее с головой. Наверное, так же было в утробе матери…

Глава 10

В понедельник к седьмому уроку Юлия Павловна ждала в своем кабинете Фозильжона Абдулаева. Завуч принесла ей журнал пятиклассников, находящихся на индивидуальном обучении и сказала, что у этого ребенка значительная умственная отсталость. У него свои учебники и особая программа.

– Надежда Николаевна, я никогда не работала по коррекционным программам. Хоть бы какие-то курсы, что ли, пройти. Я вообще не представляю, что с ним делать, – растерянно проговорила Юлия.

Завуч махнула на нее рукой:

– Я уверена, что вы справитесь, Юлия Павловна. Сориентируйтесь по ходу дела, – и вышла из кабинета.

Фозильжона привела за руку мама. Та самая женщина, которая работала уборщицей в школе. Опрятный симпатичный мальчик с тревогой смотрел на новую учительницу. Юлия тепло улыбнулась ему:

– Проходи, Фозильжон. Я не страшная. Меня никто тут не боится.

Мальчишка улыбнулся и сел за парту.

– Я тут мыть буду коридор, – сказала мама, – вы проводи ко мне его потом, пожалуйста. Чтоб не обидел его никто.

– Да, конечно, не волнуйтесь, – пообещала ей Юлия.

Они остались вдвоем.

– Покажи мне, пожалуйста, свои учебники и тетради, – попросила Юлия Павловна.

Фозильжон вытащил из портфеля все, что у него было. Новенький пенал, тетрадки, учебники по чтению и письму, дневник с милым пушистым щенком на обложке. Мальчик незаметно погладил его между ушами.

– Давай вначале позанимаемся русским языком. Открывай тетрадь. Записывай число. Сегодня у нас пятнадцатое сентября.

Фозильжон вопросительно смотрел на Юлию.

– А как писать?

– Ну…буквами: «п», «я», «т»…

Фозильжон не писал.

– Ты забыл, как они пишутся?

– Да.

Юлия написала на черновике дату. Мальчик старательно скопировал себе в тетрадь. Положил ручку и устало потряс пальцами.

За урок они успели списать одно упражнение.

После перемены занялись чтением. Вначале Фозильжон произносил по отдельности буквы, из которых состояли слова, – соединить во что-то осмысленное он их, к сожалению, не мог. Потом Юлия прочитывала ему всю строчку. Первая тема посвящалась устному народному творчеству:

Дождик, лей, лей, лей

На меня и на людей.

На людей по ложке,

На меня по крошке,

А на бабу-Ягу

Лей по целому ведру!

Последняя строка привела Фозильжона в полный восторг, он задорно рассмеялся:

– Так и надо бабу-Ягу! Прочитай еще раз!

Юлия прочитала ему стишок еще раз. Он снова расхохотался.

– Давай, выучим, – предложила Юлия Павловна.

Фозильжон согласился. Запомнил стишок он довольно быстро.

– Ну, все на сегодня. Ты молодец. Доставай дневник.

Юлия записала ему домашнее задание и поставила «четверку» за письмо и «пятерку» за чтение. Фозильжон остался очень доволен. Учительница отвела его к матери.

* * *

Следующая встреча состоялась в пятницу. Фозильжон с улыбкой заглянул в кабинет.

– Здравствуй, учительница!

Юлия Павловна снова села вместе с учеником за парту и стала водить карандашом по строчкам, которые он списывал: «Под большой ёлкой вырос гриб». Мальчик старательно писал, высунув кончик языка. Потом вдруг встал и нежно обнял Юлию:

– Такой хороший учительница!

– Фозильжо-он, садись и пиши, – осторожно освободилась из его объятий Юлия Павловна, – Ты тоже очень хороший. Давай будем заниматься.

Мальчик улегся на стуле и положил голову ей на колени.

– Фозильжон, нужно учиться. Я начну сердиться на тебя, – Юлия слегка растерялась. Ей не хотелось обидеть своего ученика, но и эти нежности нужно было прекращать. Она приподняла его за плечи и усадила, как положено. Но он не унимался. Мальчик порывисто обхватил ее за шею и поцеловал в щеку.

– Поцелуй меня, – попросил он Юлию.

– Фозильжон, мы с тобой ведь не муж с женой, а учительница и ученик, – мягко сказала Юлия Павловна, – Нам нужно не целоваться, а заниматься. Пиши вот отсюда.

Юлия указала строчку в учебнике.

Мальчик обиделся. Он повернулся к учительнице спиной и, похоже, едва сдерживал слезы.

– Не буду, – пробормотал он.

Юлия не знала, что делать.

– Не хочешь больше писать?

Фозильжон молчал.

– Ладно, давай займемся чтением. Сегодня у нас с тобой загадки. Я тебе буду читать, а ты отгадывай, хорошо?

Фозильжон заткнул уши.

Они посидели некоторое время молча. Потом Юлия тронула его плечо:

– Давай заниматься, а то мне грустно, когда ты вот так от меня отвернулся… Посмотри, какой смешной заяц тут нарисован, – Юлия Павловна показала своему ученику картинку в учебнике. Но Фозильжон был непреклонен и даже глаз не скосил в сторону учительницы. Всем своим видом он выражал скорбь неразделенной любви.

– Ну, не хочешь, как хочешь, – сказала Юлия, вставая из-за парты, – Я тогда буду заниматься своими делами.

Фозильжон мрачно собрал свой портфель и вышел из класса. В конце коридора мыла полы его мама. Юлия Павловна выглянула из дверей кабинета, развела руки в стороны и пожала плечами. Женщина понимающе кивнула. Мол, такое иногда бывает.

Фозильжон обхватил мать руками и уткнулся ей лицом в живот.

* * *

Вечером Юлия разговаривала по телефону со своей мамой. Все-таки у нее педагогический опыт большой, может, что посоветует. Татьяна Алексеевна дала только один совет: соблюдать дистанцию. И в прямом, и в переносном смысле. Еще она сообщила дочери, что в Раздольинской школе теперь новый директор – Михеев Игорь Степанович. А Любовь Борисовна ушла на пенсию по состоянию здоровья.

Глава 11

На большой перемене в кабинет забежала Иришка Рыбникова и сказала, что Юлию Павловну просит зайти к себе Надежда Николаевна.

Юлия с порога почуяла неладное. Где она опять оступилась, и, главное, как сама этого не заметила?

– Юлия Павловна, – строго начала завуч,– на ваш класс поступила докладная.

– От кого?

– От Зинаиды Степановны Кудашевой.

Юлька быстро соображала, что там могло быть. Кудашевой отдали с нового учебного года восьмой «в» на математику, хоть она и отпиралась, но директриса надавила на какие-то свои кнопочки. Может быть, чтоб она ее лучше информировала о том, как поживает класс Юлии Павловны, которая ни на что, кроме разведения цветов, в этой школе не способна.

Чем же недовольна уважаемая председательница профкома?

Из докладной следовало, что половина класса весь сентябрь не посещала уроки математики, что Зинаида Степановна неоднократно обращалась к классному руководителю 8 «в» с просьбой принять меры, но Ю.П.Фролова содействия не оказала, что далее это продолжаться не может и педагог крайне озабочена успехами восьмиклассников.

– Почему вы не отработали этот вопрос? – сурово спросила Надежда Николаевна.

Юлия аж задохнулась от такой несправедливости:

– Да я впервые слышу о том, что кто-то не ходил на математику! Она ко мне ни разу не обращалась! А в журнале по математике ни одной оценки и ни одного пропуска! Откуда я могла об этом узнать?

Надежду Николаевну немного смутил такой всплеск эмоций. Она зашла за свой стол и взяла в руки папку:

– Зинаида Степановна – уважаемый в коллективе человек, ветеран педагогического труда. Я не думаю, что она стала бы лгать. Зачем ей это? – завуч пожала плечами, – А журнал не заполнен, потому что она сейчас на больничном.

Юлия молча смотрела на завуча. Если начать говорить, то можно, пожалуй, разреветься. В этой школе она становится плаксой… Впрочем, не только она.

В кабинет под руки завели молоденькую учительницу истории – Ксению Валерьевну Кошкину, она летом окончила педуниверситет и, соблазнившись служебным жильем, приехала сюда. Если б не деловые костюмы, то Ксюшу можно было бы принять за старшеклассницу: худенькая, большеглазая, длинноволосая. Она очень старалась быть хорошей учительницей, тщательно готовилась к урокам, часто носила под мышкой самодельные схемы и игры. И редкий день она не плакала в коридоре, выйдя за двери «универсального» класса… Вот и сейчас она была вся в слезах, у нее кружилась голова и давило сердце. Надежда Николаевна вызвала скорую.

На литературе Юлия Павловна учинила допрос тем, кто не ходил к Кудашевой на уроки. На ее вопрос «Почему?», Сашка Афанасьева ответила:

– Дак она орет, как потерпевшая. Еще и пальцем своим мне по голове настучала. Ничего я у нее не понимаю!

Класс одобрительно гудел. Юлия понимала восьмиклассников, но в сложившейся системе отношений даже не стоило пытаться их поддерживать. Она собралась с мыслями и сказала:

– Зинаида Степановна – пожилая женщина. Преподает много-много лет. Ее уже не изменить. Для вас же выгоднее будет приспособиться к ней и потерпеть некоторое время. Я думаю, что она сама долго вас не выдержит. А вы постарайтесь-ка получше готовиться к урокам, а то за все ваши деяния попадает в итоге мне… Надоело уже как-то. С завтрашнего дня посещение математики на особом контроле, чуть что, буду звонить родителям. Ясно?

* * *

К седьмому уроку пришел Фозильжон. Он тревожно смотрел на учительницу, пытаясь понять, сердится она на него или нет за прошлый раз. Юлия Павловна ему улыбнулась. Лицо мальчика расцвело. Он хорошо поработал на уроке письма. Юлия только время от времени подходила к нему. Он несколько раз звал ее сесть рядом, но Юлия Павловна делала вид, что у нее за своим столом полным-полно работы.

На чтение учительнице все равно пришлось подсесть к ученику. Фозильжон произносил отдельные буквы, Юлия складывала их в слова и предложения. Читали башкирскую сказку «Золотые руки»:

«В далекое время жил в степях богатый бай. И была у него дочь-красавица. Когда она выходила в степь, то гасли звезды в небе, ручьи замолкали, потому что ярче звезд были очи ее, алее маков ее нежные щеки, звонче пения ручьев ее певучий голос. Звали девушку Мэфтук».

Фозильжон восхищенно вздохнул и произнес:

– Она как ты. Красивая.

И быстро поцеловал руку Юлии Павловны.

С тех пор к каждому уроку Фозильжон приносил Юлии свои рисунки. Он изображал себя и ее в виде жениха с невестой, с большими кольцами на пальцах. Тот факт, что Юлия Павловна уже замужем и у нее три дочки, мало смущал Фозильжона. Он предложил для ее супруга свою старшую сестру Асмиру, а дочки его счастью помешать не могли. Он тайком рвал для своей учительницы осенние цветы с клумб, быстро запихивал их в портфель, и потом Юлия помогала ему вытрясать из книжек и тетрадей травяной мусор. На нотации Юлии о том, что нельзя портить клумбы, мальчик отвечал, что он берет совсем немного и незаметно. Букет из красных очитков простоял в вазе целый месяц и даже пустил корешки, что доставило Фозильжону большую радость.

Юлия Павловна ревностно охраняла своего особенного ученика от всех остальных. Даже самые отпетые товарищи опасались к нему приставать, потому что Юлия в этом вопросе была настроена очень решительно и готова была за него влупить любому как следует. Если не физически, так заявлением на КДН или в полицию. Родителям Кошелева она очень внятно разъяснила возможные последствия. Он больше не высказывался на национальные темы.

Иногда Юлии Павловне хотелось защитить Фозильжона и от некоторых учителей. Однажды он в ожидании звонка на урок забрел в столовую, где она обедала вместе с другими педагогами. Напротив Юлии сидела могучая учительница физкультуры, скандальная, горластая баба. Фозильжон, хитро поглядывая на Юлию Павловну, прокрался вдоль стены и притаился за спиной у физручки. Он стал выглядывать то из-за одного, то из-за другого ее плеча и махать рукой своей любимой учительнице. Юлия сделала ему страшные глаза и указала на дверь. Он не понял ее знаков. Физручка грозно обернулась и зычно закричала на всю столовую:

– Ты что это себе позволяешь!? А ну, уходи отсюда!

Улыбка моментально слетела с губ мальчика. Он сгорбился и быстрым шагом вышел из столовой. Юлия отнесла свои тарелки и поспешила за ним. Она нашла его в темном углу под лестницей. Он сидел на корточках и размазывал по щекам слезы. Юлия присела рядом и обняла его. Фозильжон уткнулся лицом в ее колени.

Наверху кто-то тяжело прогремел каблуками. Под лестницей звук был такой, как будто сваи забивали. Не иначе Чудь Белоглазая обходит свои владения. Когда гулкие шаги смолкли вдали, Юлия Павловна взяла Фозильжона за руку и вывела на свет божий.

* * *

Последний учебный день первой четверти совпал с курбан-байрамом. На урок Фозильжон пришел вместе с мамой. Она принесла Юлии полный пакет всяческой выпечки:

– Возьми, пожалуйста. У нас праздник. Всех нужно угощать. Вы хороший человек. Вас мой сын любит. Сегодня его отпусти, пожалуйста. Всей семьей едем мы в гости.

– Да, конечно, поезжайте, – слегка растерявшись, сказала Юлия, – с праздником вас. Спасибо за угощения, но не стоило … Вы тут столько всего…

Женщина замахала руками:

– Возьми, пожалуйста. Угощайтесь. До свидания.

Фозильжон порывисто обнял Юлию и прижался пухлыми губами к ее щеке.

Как только за Абдулаевыми закрылась дверь, в сумке заиграл мобильник. Юлии вдруг позвонили из администрации ее родного района, сказали, что давно ищут кандидатуру на должность начальника районного управления образованием, сожалеют о том, что она сменила место жительства, и предлагают приехать на собеседование…

Глава 12

Предложение новой должности поступило Юлии так же внезапно, как в американских комедиях прилетают торты в лицо. Жизненные обстоятельства последнего года не позволяли ей поднимать свою голову выше плинтуса. А тут вдруг такое!

Предложение манило.

Выйти из-под тяжкого гнета директрисы – мечта!

Новый статус.

Зарплата опять же.

Большие возможности для воплощения ее идей.

Милое сердцу Раздолье!

Да и у Виктора сердце не лежало к городской жизни. Он тосковал посвоей мастерской, по своим станкам и самоделкам, по вечерним посиделкам с соседями и роднёй, по рыбалке на прудах, по пустующему дому.

Конечно, стоило соглашаться.

Но как сказать об этом своим восьмиклассникам?! Опять они будут брошены. В который уже раз…

В осенние каникулы Юлия Павловна и ее восьмой класс отправились на экскурсию в подземный музей ракетчиков. У входа их встретил пожилой, но все еще поразительно красивый и статный мужчина в военной форме:

– Альберт Григорьевич, – с легким поклоном представился он Юлии Павловне. – Добро пожаловать!

В верхних залах располагались экспозиции об истории ракетной части, о людях, прославивших ее. На выставочных витринах стояли макеты ракетных установок. Юлия не столько слушала рассказ экскурсовода, сколько любовалась его благородным профилем.

Потом восьмиклассники спустились по узким переходам и металлическим лестницам под землю. Юлии Павловне первой доверили посидеть за пультом управления с бесчисленным количеством кнопок, лампочек и телефонных трубок. Ученики столпились за ее спиной. Альберт Григорьевич сфотографировал их на все телефоны.

Спустившись на самый нижний уровень, они оказались в вагоне боевого железнодорожного ракетного комплекса. Юлия Павловна с девчонками прошли в офицерское купе и сели на нижние полки. Все окна пассажирских вагонов снаружи были имитацией, а изнутри защищены броневым листом. Мальчишки столпились в коридоре возле фотографий с «Тополем» и «Скальпелем». Экскурсовод увлеченно рассказывал им об устройстве ракет.

Иринка Рыбникова вдруг осторожно спросила:

– Юлия Павловна, а, правда, что вы от нас уезжаете?

Все остальные насторожились. Откуда уже просочилась информация? Юлия только вчера написала заявление директрисе.

Она остро почувствовала себя предательницей и ответила не сразу.

– Девочки. Мне предложили хорошую должность там, где я жила раньше. Наверное, я уеду. – Юлия начала оправдываться, – У нас там дом большой стоит пустой. Да и моя семья хочет вернуться… Мне очень жаль вас оставлять…

– Юлия Павловна… – разочарованно протянула Иришка.

– И когда вы уезжаете? – спросила Полина.

– Через две недели.

Закончилась экскурсия солдатской кашей в столовой. Ученики уныло ковыряли в тарелках, не глядя на учительницу.

В последнюю пятницу восьмиклассники сами организовали прощальный вечер. Пели песни под гитару, и девчонки даже немножко плакали. Председательница родительского комитета принесла для Юлии букет из желтых роз. Иришка Рыбникова проводила ее до дверей квартиры, и они постояли на лестничной клетке, обнявшись.

С Фозильжоном только ей не удалось попрощаться. Он заболел в последние дни ее работы и на уроки не ходил.

* * *

Выехать из Солнечного было труднее, чем въехать в него. Муж с дочками уже жили в Раздолье, а Юлия все еще собирала справки для того, чтобы сдать служебную квартиру. В кабинете пришлось починить все парты и подшить разорванные учениками жалюзи. Только после этого директриса отдала ей трудовую книжку.

Юлия в последний раз взглянула на школу сквозь чугунную ограду. Шел густой снег. Вытащить бы из колчана стрелу, намотать на нее просмоленную тряпку, поджечь, оттянуть посильнее тетиву и запустить вон в то окно на первом этаже. Стрела вдребезги разобьет стекло и вонзится в роскошное тело Белоглазой Чуди. В горящем платье она будет метаться по своему шикарному кабинету, наращенные волосы вспыхнут, как тополиный пух…

Юлия круто развернулась и пошагала к автобусной остановке.

Эпилог 2014 год Спустя два года

Рабочий день закончился. Юлия Павловна в белом парадном костюме спускалась по лестнице районной администрации. Сквозняк затягивал сквозь распахнутые на первом этаже двери пряный запах сирени. Сегодня во всех школах прошли Последние звонки. Юлия съездила на служебной машине в самое дальнее село района. Сказала слова напутствия выпускникам, вручила лучшим школьникам грамоты.

Юлия вышла на улицу. В лицо пахнуло зноем, как будто уже июль. Она завела машину и включила кондиционер. Довольно быстро в салоне стало свежо. Юлия выехала с парковки.

Семья Фроловых так и продолжала жить в Раздолье, в своем доме. На дорогу до работы в райцентре Юлия ежедневно тратила по двадцать минут. Виктор продолжал ездить на вахты.

По пути Юлия заехала в супермаркет и купила для дочек торт из мороженого и лоток невероятно крупной ранней черешни. Надо отметить конец учебного года.

Интересно, что все-таки вывел Лерке по географии за год Михеев? Он специально за первые две четверти поставил ей по «четверке», а за третью четверть – «трояк», чтоб весь май измываться над ней, требуя сделать то одно, то другое для хорошей годовой оценки. Лерка гордо говорила: «Да мне пофиг!», но на самом деле ее очень задевало, когда Игорь Степаныч ставил ей за таблицу на целый тетрадный разворот «тройку» и ничего не сделавшим оболтусам-парням тоже «тройку». Неужели он до сей поры мстил Юлии? Но через ее детей – это уж совсем гадко.

За неделю до вступления Юлии в должность Михеев по собственному желанию уволился с поста директора Раздольинской школы, побыв им всего три месяца. Не хотел оказаться в зависимости от нее или просто трусил?

Юлия могла бы, конечно, использовать свое служебное положение и отправить к нему какую-нибудь инспекторскую проверку. Качество знаний его выпускников совсем не радовало, да и от родителей жалобы на него нередко поступали. Особенно он вредничал хорошо учащимся девчонкам. Очень часто у них была единственная «тройка» в аттестате по его злосчастной географии. Можно было бы вынести ему выговор за что-нибудь или раздуть дело с помощью обиженных родителей и учеников. Но это было как-то низко и не очень честно. К таким методам у Юлии было стойкое отвращение.

Как еще можно повлиять на него? Сколько они будут играть в эту бесконечную игру «Кто – кого»?

Дочки поджидали маму под сыплющей лепестками черемухой на качелях возле дома.

– Ну что, Лера? – спросила Юлия.

– «Тройка», – махнула рукой старшая дочка и добавила, – Но мне пофиг.

– Ясно,– одно слово Юлия произнесла вслух и тысячу ругательств про себя.

В конце июня Юлия съездила в Солнечный на выпускной к своему бывшему классу. Дети очень удивились, особенно парни. Многие захотели с ней сфотографироваться. Юлия расспросила их про экзамены и про планы на будущее. В десятый класс собралась идти одна Полинка, все остальные – в колледжи.

До финала дошли все. Гунцлер и Шестаков тоже.

Юлия посидела в компании учителей за праздничным столом. Некоторые ей шепотом пожаловались на жизненные несправедливости.

Директриса ушла сразу после вручения аттестатов, не удостоив бывшую подчиненную взглядом.

На следующий день Юлия вместе с другими начальниками районных управлений образованием отправилась на теплоходе «Николай Гоголь» вниз по Каме подводить итоги прошедшего года и строить планы на будущий.

Днем была официальная часть. А вечером на верхней палубе началась незамысловатая развлекательная программа – танцы, песни, фокусы. Юлия пришла поздно, танцплощадку уже окружила плотная толпа отдыхающих. Вскоре ей надоело выглядывать из-за спин зрителей на видавших виды артистов, она отошла к поручням и стала смотреть на белые буруны, вырывающиеся из-под кормы теплохода, на живописные камские берега, по которым, то тут, то там, уже дымились рыбацкие костры, на тонкий позолоченный месяц, неторопливо плывущий за теплоходом по янтарному небу.

Вдруг Юлия замерла и крепко вцепилась в поручень, боясь потерять равновесие. Женщина-конферансье прокуренным голосом с восторгом объявила следующего выступающего: «Встречайте! Наша звезда! Известный гитарист! Андрей! Ракитин!». Юлия боялась обернуться. Не может быть, чтоб это был он. Она ничего не слышала о нем с момента расставания. Родни в Раздолье у него не осталось, поинтересоваться было не у кого.

Он начал петь:

«На маленьком плоту,

Сквозь бури, дождь и грозы,

Взяв только сны и грезы

Я тихо уплыву»…

Сомнений не оставалось…

Юлия осторожно обернулась. Андрей небрежно сидел на высоком табурете посреди площадки. Он, вроде бы, был таким же, каким она его знала: все та же гордая посадка головы, ветер в русых волосах, – и вместе с тем он был каким-то поблекшим, как старая цветная фотография. Прошедшие пятнадцать лет, судя по всему, изрядно потрепали его.

Сердце Юлии сжалось от острой жалости к Ракитину: совсем не на такой сцене он мечтал выступать когда-то… И почему он поет не свои песни?

Она представила, как крикнет ему сейчас: «Спой «Черные камни»!». Как он вскинет голову и будет искать в толпе того, кто это крикнул. Они встретятся глазами. Потом до поздней ночи они будут сидеть на палубе в кафе. Судя по его виду, угощать будет, скорее всего, Юлия. Он расскажет ей всю свою жизнь. Может быть, даже скажет, что жалеет о том, что они расстались, и что все могло быть по-другому. Потом он будет намекать на совместное проведение ночи…

…Юлия, пригнувшись, прошла за спинами зрителей и незамеченной спустилась на нижнюю палубу.

На следующий день на пристани, возле больших букв, сообщающих, что счастье не за горами, ее встретил Виктор с дочками, и они поехали в Парк Горького кататься на каруселях.

2019

Благодарности

Сердечно благодарю тех, кто подбадривал меня в процессе написания книги и верил, что я дойду до конца!

Самым лучшим моим читателем была и остается моя любимая сестра Оля, она с нетерпением ждала каждую новую главу и торопила меня писать дальше. Вдохновляла меня своими душевными откликами моя мамочка. Спасибо вам большое, дорогие мои!

Благодарю за теплую поддержку и дружеские советы замечательного поэта Эдуарда Сырчина! Он подарил свои чудесные стихи герою этого романа Андрею Ракитину.

Особая благодарность настоящему мастеру слова, писателю из Уфы, Виктору Улину! Его безжалостная критика, его требовательность, его чуткость к художественному слову оказали мне неоценимую помощь и помогли значительно улучшить текст и углубить образы персонажей.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Оглавление

Часть 1 Встань прямо! 1992 год

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17. Эпилог.

Часть 2 Окрасился месяц багрянцем Шесть лет спустя 1998 год

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 11 1999 год

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19. Эпилог.

Часть 3 Иди за солнцем следом Ноябрь 2011 года Двенадцать лет спустя

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4 2012 год

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

Эпилог 2014 год Спустя два года