ОставШИЕСя [Анастасия Дмитриевна Яковлева] (fb2) читать постранично, страница - 4

активистам полицейский, скручивая за спиной руки одному из наших, – все эти палатки, вагончики нужно убрать. Они стоят на земле, которая вам не принадлежит.

– А что она, мусору принадлежит? – парень, только что стоявший с руками за спиной, вдруг вывернулся и теперь вызывающе смотрел полицейскому прямо в глаза. На его вопрос ответили дубинкой. У других активистов желание спрашивать отбили тем же способом. А полицейский тем временем продолжал:

– Вы совершаете административное правонарушение, располагая все эти объекты на территории, принадлежащей ООО «Технопарк». Либо вы сами демонтируете ваши сооружения, либо тут прибираемся мы. Всё равно на этом месте скоро будет свалка, так почему бы не приступить к выбрасыванию ваших палаток прямо сейчас?

– Этот участок находится в безвозмездном пользовании!

– Вы не имеете права!

– Только по решению суда!

Я чувствовал, как слова бросают прямо на меня. Пытался поймать каждое и вложить в уши всех собравшихся, но разве будет слышен смысл, когда все вокруг кричат? Воздух стал плотным, терпким от напряжения, слова застревали в нем и растворялись, как в серной кислоте.

Не знаю, что вдруг нашло на меня, но это казалось мне единственным выходом. Я поднимался, подбирая с земли колючие снежинки, а затем с размаху стал кидать их в лица собравшихся. Без разбора, где свои, где чужие. Им стало трудно говорить, люди смолкли.

– Значит, так, – начал полицейский с покрасневшим от моей атаки лицом, – вагончик этот мы опечатаем. Действуем в соответствии с законом и вам советуем.

В воздухе повисла отчаянная, безнадежная тишина. Отряд полицейских опечатал вагончик, составил какие-то протоколы на присутствующих. Кажется, про моего Ивана Иваныча они у себя ничего не написали. И тут только я опомнился: а где же он? Дорогой мой товарищ?

Его тулупа не было видно. Может, он ушел куда, а я не заметил? Вряд ли. Я принялся заглядывать в лица людей, надеясь разглядеть знакомые черты. Вдруг его просто переодели? Пока я тихо лежал под вагончиком и… а выходил ли он из вагончика?

Я обернулся. На секунду мне показалось, что это обман зрения, галлюцинация. Над опечатанным вагончиком дрожал серый перепуганный воздух. Нет, не воздух. Дым. Он шел из печной трубы, значит… Иван Иваныч мог быть там!

Я долетел до вагончика, чуть ли не сбивая с ног активистов. Заглянул в окно и увидел знакомые шерстяные носки. Он тихо спал после ночного дежурства. Казалось, что там, внутри, место полного душевного спокойствия. Только теперь оно запрещено. Об этом беззвучно кричала яркая пломба на дверях.

Где-то, кажется, щелкнул затвор. Этот щелчок отозвался у меня мыслью: «Он же может задохнуться там». Я сгреб в охапку весь дымок, пытаясь донести его до активистов; растерял по дороге.

Еще несколько секунд на возвращение к вагончику, еще одна попытка доставить запах дыма. Безуспешно. Его было слишком мало, чтобы донести до людей, но слишком много, чтобы не навредить моему Иван Иванычу.

Я пытался проникнуть через щели – не вышло: слишком узкие. Забрался прямо в трубу, обжегся горячим тяжёлым запахом, но всё же вытащил его на улицу и бросил под нос первому попавшемуся активисту. Я увидел, как он обернулся, заметил мелкие вибрации в воздухе – сообщение об опасности – а затем направился прямо к дежурным, охранявшим вход в вагончик.

– А вы проверили, не осталось ли кого внутри? – мягкий вопрос-просьба.

– С чего бы там кому-то оставаться? – грубый, недоверчивый голос в ответ.

– Дым из трубы идёт. Дайте осмотреть вагончик? – те же спокойные интонации.

– Не положено. – фраза разрезала пространство между дежурным и активистом.

Следующие три часа мы убеждали полицейских открыть дверь. Нам не нужны были вещи, средства связи, сам вагончик – только Иван Иваныч, которого заметили и остальные. Я пытался самостоятельно сорвать пломбу, мне-то за это ничего не будет. Но эта маленькая клякса крепко вцепилась в дверь и заодно в жизнь моего Иван Иваныча. Время от времени я заглядывал к нему через щель. Он лежал неподвижно, так, что сложно было сказать, спит он или…

– Или сейчас же откройте вагончик! – донеслись до меня отчаянные крики, – Вы что, сами-то не люди? Человек задохнется, и это будет на вашей совести.

Я подхватил последнее слово и положил его прямо под каски дежурных, чтобы оно еще долго отдавало им эхом, проникало глубоко внутрь, туда, где эта самая совесть крепко спала.

Наконец, их убедили снять пломбу. Дверь оказалась заперта изнутри. Активисты, дежурные, я – мы все вместе стали стучать в вагончик, кидать в него ветки. Через несколько минут дверь открылась, дым выплюнул наружу Ивана Иваныча. Я попытался подхватить его, но друг оказался слишком тяжелым для меня. Он упал прямо перед ногами полицейских.

Скорая долго везла его в больницу. Я толкал машину, когда она застревала в подтаявших ямах, придерживал ее на скользких поворотах и всё пытался разглядеть сквозь непрозрачное стекло моего Иван Иваныча. Я увидел его бледно-серое лицо только раз,