Форд и шестёрка [Виктория Александровна Миско] (fb2) читать онлайн

Виктория Миско Форд и шестёрка

Благодарю.

Лиза посмотрела в зеркало заднего вида и потрогала свои волосы, будто бы видела их в первый раз. На руках остался липкий след от лака, и она тщательно протёрла ладонь влажной салфеткой. Упаковка «антибактериальных, с зелёной птичкой» всегда лежала в кармашке водительской двери. Папа не признавал других.

Лиза знала, что высокие причёски ей не идут, как и бордовая помада, и голубые стрелки. Но Маруся очень старалась, а расстраивать сестёр в их семье было не принято.

По мнению главного стилиста семьи Фирсовых такой образ должен был подчеркнуть все сильные стороны во внешности Лизы: выразительные скулы, миндалевидные карие глаза и пышные губы. Сестра так рьяно орудовала кисточками, пудрой и лаком, что Лиза сразу поняла, что дело плохо. Сегодня ей меньше всего хотелось быть похожей на девушку на выданье, но сестра всегда думала другими категориями. И получилось то, что получилось.

Лиза выдавила из себя подобие улыбки и удручённо покачала головой. Не надо было соглашаться, не надо было. Не виделись 15 лет, не надо было и начинать.

Она вышла из отцовского форда на весеннюю улицу и посильнее запахнула пальто. В этом дворе всегда было ветрено, несмотря на время года. Сюда редко попадало солнце и возле подъездов и по обочине дороги так и лежал февральский потемневший снег. Лиза огляделась по сторонам и помахала пожилой женщине, которая сидела на лавочке у углового подъезда.

– Маргарита Степановна, здравствуйте!

Женщина прищурилась в попытке разглядеть приближающегося к ней человека, тяжело вздохнула и поднялась со скамейки. Подойдя ближе, Лиза подхватила ходунки, которые скользили по мёрзлой земле, и дружелюбно улыбнулась.

– Здравствуй, Елизавета, – буркнула женщина и покрепче ухватилась за лизину руку. – Это не март, а чёрт-те что.

Она плюнула в сторону сугробов, которые примостились на клумбах, и осторожно зашагала в сторону машины.

– Замёрзли? – Лиза чувствовала, как ногти впиваются в её предплечье.

– А ты как думаешь, Елизавета?! Посмотри на эту погоду!

– Так я же вам звонила, – начала оправдываться Лиза, – я же сказала, что позвоню вам, когда закончу в Сосновке. Вы, наверное, не так поняли…

Ходунки оставляли на талом снегу круглые следы. Маргарита Степановна тяжело дышала.

– Я ждала Настю. Настя никогда не опаздывает, – сказала она, делая внушительные паузы, чтобы перевести дыхание. – Это непозволительно заставлять пожилую женщину ждать на морозе.

Лиза почувствовала, как беспричинный стыд наполняет её тело. Отец всегда говорил, что старшей дочери нужно работать с людьми, но он же одарил её гипертрофированным чувством ответственности за эти незнакомые ей жизни.

Когда они остановились возле машины, тонкие кеды Маргариты Степановны с надписью «Abibas» окончательно промокли, и Лиза не смогла не внести это в список своих промахов.

– И что это за драндулет, извини меня? – сказала Маргарита Степановна, выпустив руку Лизы. – Как, скажи на милость, я в него влезу?! У вас что там проблемы с машинами?

Женщина махнула рукой в неопределённом направлении, где, по её мнению, видимо, находился несуществующий автопарк фонда.

Лиза посмотрела под ноги. Снег, смешанный с грязью, проседал под подошвой. Промозглый ветер пробрался под пальто, коснулся ситцевой блузки, замер возле жемчужного ожерелья, которое должно было «особо подчеркнуть изящность лизиной шеи». Сегодня всё пыталось напомнить Лизе, что хвастаться-то ей особо нечем. Она даже не смогла одеться так, как хочет. Да она и не знала, как ей хочется одеваться.

В свои 33 года она привыкла больше слушать, чем высказываться. Причёска, макияж – всё это говорило лишь о том, кем ей хотелось казаться. Кто она на самом деле можно было понять по ссутуленной фигуре, замершей у машины в поисках ключей.

– Я всё-таки хотела бы сесть в машину, – ехидно заметила Маргарита Степановна и впервые внимательно взглянула на девушку, которая обыскивала карманы своего пальто.

Её глаза вдруг слегка расширились от внезапно напавшей радости узнавания, уголки губ с непривычки едва заметно дёрнулись вверх, и она уже собралась сказать что-то необычное для себя, но Лиза, наконец, отыскала ключи в карманах брюк.

Девушка быстрым шагом обошла машину, открыла пассажирскую дверь и подала Маргарите Степановне руку. Пожилая женщина осторожно опустилась на сиденье. Лиза сложила ходунки, ловко приподняла их, отряхнув от снега, и положила на заднее сиденье рядом с большой аптечкой первой помощи.

В салоне пахло лекарствами и мятными конфетами. На зеркале болтался неумело связанный брелок, напоминающий то ли птицу без крыльев, то ли гнома без ног. К солнцезащитному козырьку были приспособлены несколько икон, взглянув на которые Маргарита Степановна вежливо перекрестилась.

– Это же не твоя машина, да? – переспросила она, обведя салон автомобиля неопределённым жестом.

От этого вопроса Лиза напряглась, крепче вцепилась в руль и несколько раз многозначительно моргнула.

– Моя, – сглотнула она.

– Как же, – недоверчиво протянула Маргарита Степановна, покосившись на иконы. – И кто же это по-твоему?

Лиза проследила за указательным пальцем пожилой женщины, который уткнулся в солнцезащитный козырёк.

– Кто это? – показала она на одну из икон, украшенную янтарём.

– Троица, – ответила Лиза первое, что пришло в голову.

Маргарита Степановна подсобралась и приняла вид разочарованной учительницы.

– Неа.

Лиза уставилась на дорогу, безосновательно надеясь, что за время её молчания поднятая тема потеряет свою актуальность.

– Это Николай Чудотворец, – гордо проворчала Маргарита Степановна.

Её голос осип, и она громко закашляла. Лиза по привычке бросила взгляд на заднее сиденье, припоминая, есть ли в её аптечке средство для купирования приступа астмы. Женщина, быстро перекрестившись, проследила за её взглядом и обиженно отвернулась к окну.

– Не боись, Елизавета. Я не собираюсь сегодня помирать. Только не в марте, только не в такой мерзкий день.

Лиза кивнула, снова сглотнула ком, подступивший к горлу. Уже давно должно было стать легче. Но не становилось.

Лиза любила март.

34 года назад в марте её родители поженились. В тот день шёл дождь, и гости говорили, что это на счастье. Лизина мама до сих пор шутит, что если они подразумевали под счастьем свадебное платье, подол которого стал чёрным от весенней грязи, то они были правы. Лизина мама очень много шутит, но люди, на самом деле, были правы.

Родители Лизы были счастливы. И до брака, и в браке, и после него. По крайней мере они очень хорошо изображали счастье.

Они развелись, когда старшей дочери было 17 лет. В тот мартовский день светило солнце, и родители весело щурились, глядя друг на друга в дверях ЗАГСа. Рядом стояли три девочки – их дочери, которые только учились быть счастливыми. И всё было хорошо.

Лиза любила март, потому что именно в марте она верила в любовь. Тогда, стоя у дверей ЗАГСа рядом с родителями, она слишком отчётливо видела в глазах отца нескрываемую любовь к этой женщине в брючном костюме, которая в тот день перестала быть его женой, но не перестала быть любовью всей его жизни. Однажды он взял на себя ответственность за неё и не собирался отпускать. Мама смеялась, шутила, чему-то необъяснимо радовалась, а он просто тихо улыбался, продолжая ей уступать.

В марте Лизе очень хотелось любить, но она боялась той боли, что заставляет улыбаться, когда хочется рыдать.

Маргарита Степановна поёрзала на сиденье, открыла бардачок, изучила его содержимое, достала оттуда упаковку мятных леденцов, потрясла её в руке и положила обратно. Тишина давила на неё, и она снова обвела взглядом салон автомобиля в поисках темы для разговора.

– Так и чья же это машина? – бросила она как бы случайно.

Лиза глубоко вздохнула и потрогала волосы. Пальцы снова стали липкими.

– Покуда я знаю, в вашей организации все работники ездят на личных автомобилях, потому что я бы не хотела, чтобы меня вёз человек, который впервые сидит за рулём незнакомой машины. Не то чтобы я хотела нажаловаться, – тараторило женщина, – но я знаю, что у вашего поколения не в почёте религия и… мятные леденцы, – добавила она после небольшой паузы.

Маргарита Степановна выжидающе посмотрела на Лизу. Не для того она произнесла этот монолог, чтобы эта девчонка так и продолжила молчать. Что за молодёжь пошла!

– Я бы хотела, чтобы ко мне относились с уважением, – вставила она свою коронную фразу. – Я прожила долгую жизнь и теперь…

– Это машина моего отца, – слишком спокойно ответила Лиза.

– Ну наконец-то! – Маргарита Степановна с облегчением выдохнула, будто бы эти слова были решающими. – Теперь-то я буду спокойна! Ведь ни один здравомыслящий отец не доверит машину ребёнку, у которого руки растут не из того места. Значит, водить ты умеешь! Ведь твой отец относится к здравомыслящим людям?

Она наклонила голову набок довольная своим остроумием, и только сейчас заметила в глазах девчонки слёзы. Они застыли возле ресниц, выкрашенных чёрной тушью, и дрожали в такт движению автомобиля.

Лиза по привычке закусила губу, вцепилась в руль и очень постаралась не думать ни о чём, кроме дороги. Этот маршрут она знала, как свои 5 пальцев. Ей нужно просто выполнять свою работу, просто жить дальше.

Маргарита Степановна не относилась к категории тактичных людей. Она обычно не лезла за словом в карман и всегда говорила то, что думает. Этим она покорила каждого из своих мужей, этим же отпугнула повзрослевшего сына. Это было её смыслом жизни – говорить людям то, что она о них думает. Только не молчать, ведь молчание разрушает.

Но эта девушка сразу ей понравилась, и вся невыговоренная обида на жизнь куда-то пропала. Она верно пыталась отыскать в себе что-нибудь едкое, но слова пропали, и Маргарита Степановна растерянно отвела глаза.

Шоссе сменилось узкой дорогой в жилом районе, и Лиза сбросила скорость. Маргарита Степановна была права. Отец не пустил бы Лизу за руль, если бы не был в ней уверен. Когда болезнь начала несправедливо лишать его сил, старшая дочь стала его ногами.

В 18 лет Лиза устроилась на работу в фонд и стала помогать маломобильным гражданам. Она привозила продукты, выбрасывала мусор, выбивала у администрации города пандусы и новые инвалидные коляски, а пока таскала на руках по лестнице людей вдвое старше и вдвое легче себя. Делала всё, чтобы они жили достойной жизнью, чтобы они ели фрукты и овощи и хотя бы раз в день выходили на прогулку.

Волонтёры в фонд приходили и уходили, а Лиза так и продолжила работу и после того, как 5 лет назад умер её отец. То ли это стало привычкой, то ли зависимостью, то ли выражением любви. Вместо слов, которые они с отцом так и не успели другу другу сказать.

Так фонд стал её жизнью.

Знакомые действия, знакомые маршруты. Просто продолжать жить.

Машина остановилась возле входа в поликлинику. Лиза включила аварийку, глубоко выдохнула и с улыбкой посмотрела на Маргариту Степановну.

– Вот и приехали!

Женщина подняла глаза и недовольно взглянула на серое здание в окружении голых деревьев.

– Только и осталось, что радоваться этому, – буркнула она, но в её голосе не было желания съязвить и показаться злее, чем она есть на самом деле. Она просто констатировала факт своей жизни. Неизбежный, честный, так и не принятый, непрощённый.

Женщина кивнула и закрыла солнцезащитный козырёк с иконами, и в ответ Лиза тихо прикоснулась к её руке. С непривычки Маргарита Степановна вздрогнула, бросила на девушку растерянный взгляд.

– Я подожду вас, а потом поедем на вечеринку, – неожиданно для самой себя произнесла Лиза.

Пожилая женщина прыснула от смеха.

– Эх, Елизавета, ну насмешила бабку! Вечеринка! А то молчала всю дорогу, шутница, ёлки-палки!

Она принялась часто хватать воздух ртом, продолжая смеяться.

– Старуха еле из дома вышла, а ты! Вечеринка! Ох я представляю!

– Смотрите, что у меня есть!

Лиза достала с заднего сиденья сумку и протянула Маргарите Степановне косметичку, на всякий случай собранную сестрой.

– По мне, конечно, видно, что я не специалист по макияжу, но что-то да придумаем.

Женщина вдруг перестала смеяться и в недоумении посмотрела на девушку, будто бы та предложила ей что-то непристойное.

– Ты что ж это…

– У меня встреча выпускников, – весело хихикнула Лиза, и ей стало чуть-чуть легче. – Как вы относитесь к столовской еде?

Маргарита Степановна продолжала смотреть на Лизу, ожидая когда эта шутка закончится.

– Серьёзно что ли? – хмыкнула она, не подавая виду, что яркая надежда уже поселилась в её скупом сердце.

– Ну так, – пожала плечами Лиза и кивнула в сторону поликлиники. – Так что одна нога там, другая здесь.

Маргарита Степановна взглянула на девушку и молча кивнула. Она была наслышана про эту сумасбродную девчонку из фонда, но чтобы вечеринка! Встреча выпускников! Уголки её губ приподнялись и задержались в таком положении на несколько десятков секунд. С непривычки скулы ныли, а сердце в груди ходило ходуном.

Лиза открыла дверь и помогла Маргарите Степановне выйти из машины. В воздухе пахло весной, а она ведь уже и забыла, как любит этот запах.

– Я вас жду, – бросила Лиза, закрывая за Маргаритой Степановой дверь поликлиники.

И этой девчонке хотелось верить.

Лиза посмотрела в зеркало заднего вида и поправила причёску. Кажется, всё, наконец-то, стало приобретать смысл. И эти голубые стрелки, которые не становились тускнее, как бы она ни тёрла их влажными салфетками, и помада, которая уже успела испачкать рукав пальто.

Лиза гонялась за смыслом всю свою сознательную жизнь, выхватывая лишь намёки на счастье. Это она больше остальных сестёр была похожа на отца, и она же на удивление стойко держалась, когда узнала о его болезни. В тот день даже у мамы пропало чувство юмора, и ей понадобилось время, чтобы подсобраться и вернуться к прежней жизни. А Лиза несколько раз медленно моргнула, накинула куртку и попросила отца научить её водить машину. Так и повелось.

Лиза – самая стойкая и деятельная девочка с болью, говорить о которой с каждым днём становилось всё более неуместно. «Жить, просто жить», – умоляла её мама, гладя по голове, как в детстве.

Лиза вытащила шпильку из волос и почувствовала облегчение. В сумке завибрировал телефон.

– Ну посмотрите на неё! – воскликнула Маруся с наигранным удивлением.

На заднем фоне видео были слышны детские голоса, и девушка, прищурившись, смотрела на Лизу.

– И по-твоему для этого твоя младшая сестра так старалась? Чтобы ты теперь оттирала тени влажными салфетками?

Лиза виновато потупилась и скомкала салфетку в руке в надежде скрыть следы преступления.

– Возьми в косметичке средство для снятия макияжа и вытри всё по-человечески, – тоном строгого наставника произнесла девушка.

– И вот, – Лиза показала экрану телефона вытянутую из волос шпильку и прищурилась в ожидании звонкой тирады негодования.

– Злиться не буду, – буркнула Маруся и внимательно взглянула на сестру. – Как ты? Ещё на работе?

Лиза кивнула.

– Не передумала ехать в школу? Большой шаг большого человека.

– Вечеринка.

– Ага, – улыбнулась Маруся. – А то всё бабушки да дедушки.

За спиной Маруси раздавались детские крики вперемежку со смехом, и она спокойно смотрела на сестру. Все в семье давно привыкли к тому, что по лицу Лизы никогда не поймёшь, что она чувствует. И Маруся давно оставила попытки разобраться в том, что именно и когда сломалось в старшей сестре, но всё продолжала отчаянно собирать её по кусочкам, возвращать к жизни.

– Относись к этому проще, – произнесла Маруся, сама не до конца понимая, про что именно говорит. – Это пройдёт, это всего лишь миг твоей жизни. На котором, ты правда, могла появиться с умело нарисованными стрелками, – добавила она и улыбнулась.

Лиза так любила эту честную улыбку повзрослевшей девочки. Что бы кто ни говорил, но Маруся знала о жизни столько всего, а всё равно продолжала улыбаться. Это вдохновляло.

– Я пойду с нашей подопечной, – собравшись с духом выпалила Лиза. – Жду её возле поликлиники, и едем в школу.

Телефон замолк, и только слышно было, как дети продолжают хохотать над какой-то невидимой шуткой. Лиза повернула телефон к себе и встретила растерянный взгляд сестры.

– Всё хорошо, Марусь, это будет весело.

Вопрос, верит ли Лиза себе никогда не стоял, но лицо сестры выражало сомнение. Они синхронно закусили губы и отвели глаза. Это было от мамы. Взять паузу, чтобы найти верные слова.

Лиза посмотрела на резиновый коврик, на котором снег превратился в грязную воду, и глубоко вздохнула. Где-то на другом конце города такие же глаза уставились на махровый коврик в ванной. Им нужно было время. Маруся всегда начинала первой. Это особенность младших детей – быстрее других брать всё в свои руки.

– Могла бы позвать меня, я всегда любила ваши классные тусовки, – бросила Маруся, не поднимая глаз.

Лиза хмыкнула. Чувство юмора как средство защиты досталось Марусе от мамы. Только они умели отвечать шуткой на все вызовы жизни.

– Слушай, а вообще, – вдруг запричитала сестра, – ты в праве делать, что хочешь! Ты, в конце концов, никому ничего не обязана, ведь так?

Лиза кивнула.

– Хочешь прийти со своей бабулькой, иди! – пожала плечами девушка. – А что в этом такого?! Какая разница, что подумают другие?

Лиза неуверенно взглянула на сестру.

– Думаешь, это будет выглядеть странно?..

– Уж точно не страннее кириных фотографий из отпуска, где она делает губы «уточкой». Кря, – хихикнула Маруся. – Увидишь её, так ей и передай!

Лиза закрыла глаза и рассмеялась. Голос сестры наполнился тревогой.

– Но ты должна признаться себе, что просто боишься идти туда одна. Ты должна это знать заранее, о’кей?

– Договорились, хорошо.

– Ну всё, – Маруся заглянула в комнату и позвала детей, – пора нам спать, а то как бы после игр этих ребят, нам не понадобился ремонт. И да, – девушка положила телефон и собрала волосы в высокий хвост, – ты самая лучшая.

«Самая лучшая».

Лиза убрала телефон в сумку и достала из причёски последнюю шпильку. Пышные каштановые волосы упали на плечи.

– Так-то лучше, – сказала она своему отражению.

Быть самой лучшей ей приходилось всю свою жизнь. Но, как говорится, все люди хотят жить счастливо, просто каждый понимает под счастьем что-то своё. Лизины понятия часто не совпадали с ценностями других людей, а она до сих пор к этому не привыкла. Быть самой лучшей для всех – дело посложнее, часто непосильный труд.

15 лет Лиза, как могла, избегала встречи с одноклассниками, потому что боялась окончательно убедиться в том, что живёт неправильно. С этими ребятами они однажды начали путь из одной «точки невозврата», и теперь Лиза очень не хотела узнать, что у этого пути, скорее всего, был совершенно иной смысл.

Сравнивать себя с другими ей и так приходилось слишком часто. Слишком часто ей приходилось искать ответы на обескураживающие вопросы типа «А почему ты не замужем?», «Когда дети?», «Как ты собираешься жить без высшего образования?» или «Зачем тебе сдались эти инвалиды?». За 15 лет работы сил на поиски ответов стало ничтожно мало, и Лиза просто решила принять это вечное сомнение. Конечно, и у неё случались дни, когда она вдруг начинала наслаждаться собственной жизнью, но это её пугало, и она останавливала себя коронной фразой тёти – «Сегодня смех, завтра слёзы». Никаких поблажек, самоконтроль, работа, счастье обманчиво.

В день развода отец улыбался, но только Лиза заметила, как ему больно. Она стояла рядом и училась быть счастливой, и тот мартовский урок стал определяющим.

Не виделись 15 лет, не надо было и начинать.

Лиза взглянула на себя в зеркало и стыдливо поморщилась. Сомнение снова взяло над ней верх.

И тогда дверь машины открылась.

– Я уже тут, я уже тут! – протараторила Маргарита Степановна, еле переводя дух.

Лиза несколько секунд непонимающе смотрела на раскрасневшуюся женщину на соседнем сиденье.

– Вы? Как вы…

Она перевела взгляд на крыльцо поликлиники, на ходунки, прислонённые к боковой двери машины, и снова на женщину.

– Добежала! – радостно воскликнула та и, заметив растерянность Лизы, помрачнела. – Что? Никуда не едем? А школа? А встреча?

Она хлопнула себя по коленям и, зажмурившись, запрокинула голову.

– Я бежала, как дура. Ну конечно! Ты что ж, решила поиздеваться над бабкой?! – начала раздражаться она, но после взгляда на девушку, в её голосе появилась озабоченность. – Аль боишься?

Лиза задумчиво кивнула и потеребила чехол для руля.

– Первый раз что ль?

– Ну да.

– И сколько не виделись?

– Пятнадцать, – кротко ответила Лиза.

Маргарита Степановна пожала плечами.

– Ну делааа… Это тебе, что ж, тридцать?

– Тридцать три.

– А выглядишь на двадцать, – протянула пожилая женщина, и это прозвучало, как огромный комплимент. – Хороша девчонка!

Они молча уставились в окно. Мимо машины с жёлтым знаком на лобовом стекле то и дело проходили люди, которые заглядывали в салон, встречали прищуренный взгляд Маргариты Степановны и тут же прятали глаза. Она очень не любила, когда люди суют нос не в свои дела. Пусть помалкивают и идут своей дорогой, не до них сейчас.

– А чего волосы расплела? – бросила она, лишь бы нарушить эту едкую тишину.

Лиза пожала плечами.

– Причёска-то хорошая была, добротная.

– Это сестра, – скромно ответила девушка, продолжая смотреть в окно.

О чём она расскажет одноклассникам? Что ответит на их вопросы? Как отреагирует на их достижения? Будет ли завидовать, сравнивать и заниматься самоуничижением? Всё это выглядело, как испытание, из которого Лиза боялась выйти другим человеком. Окончательно растерять то, что удалось собрать после смерти отца. Без его любви она не знала, чем гордиться.

Маргарита Степановна внимательно смотрела на девушку за рулём. Это было ей совершенно не свойственно, но она вдруг очень захотела понять, о чём та думает.

– И о чём ты думаешь? – так и спросила она напрямую, и эти слова были вязкими, непривычными.

Губы не слушались, мозг отчаянно пытался добавить фразе колкости, но женщина сдержалась. Её ладонь до сих пор помнила тёплое прикосновение лизиной руки. Этой девчонке даже не нужно было ничего говорить, чтобы дать понять, что она рядом. Такая редкость для их поколения, Маргарита Степановна знала это наверняка.

– Думаю, что рассказать своим одноклассникам, – прямо ответила Лиза. – Думаю, чего я достигла к своим 33 годам. Без образования, без семьи, каждые выходные провожу с мамой, а по будням езжу на отцовской машине, – на последних словах в горле опять возник ком боли. – О многом.

– Я в 33 вышла замуж во второй раз, – вставила Маргарита Степановна и, только произнеся эту фразу вслух, поняла, что она звучит не особо ободряюще. – Что б ты понимала, прожили мы недолго. Характер у меня несносный, да и внешность… на любителя.

Лиза посмотрела на женщину и уже собралась произнести что-то из разряда приятной лести, но Маргарита Степановна её остановила.

– Не надо. Я знаю о себе всю правду, нестрашно.

– Я бы хотела знать всю правду о себе, – произнесла Лиза и оторвала от чехла небольшой кусочек поролона.

– Ничто не расскажет о тебе больше, чем твоя любовь, – бросила Маргарита Степановна снежной воде под своими ногами. – Это от одиночества сердце становится жёстким, как камень, и не остаётся ничего, кроме ненависти и желчи. Я сдалась, а ты не сдавайся, девчонка.

Лиза замерла, закрыла глаза и закусила губу, чтобы не разрыдаться. Покрепче вцепилась в руль, что запястья побелели от напряжения. Повернула ключ зажигания, выжала сцепление. Машина тронулась с места, и Маргарита Степановна радостно хлопнула по панели.

– Едем?

– Едем, – ответила Лиза.

«Я сдался, а ты не сдавайся», – сказал ей отец в свой последний вечер, и его бледная рука, почти не отличимая по цвету от больничной простыни, легла на ладонь дочери. Кончики пальцев дрогнули. Лиза только училась быть счастливой, но любовь больше никто не сможет у неё отнять. Никогда.

Машина отъехала от поликлиники, и на снегу так и остались стоять металлические ходунки, которые Маргарита Степановна проводила дерзким взглядом. «Помалкивайте, здесь дела поважнее».

Школа, построенная по принципу замкнутого квадрата с двором-колодцем посередине, появилась на углу улицы, и обе женщины в салоне маленького неуклюжего форда подались вперёд. Они обе отметили новый выкрашенный забор, снег, аккуратно разложенный небольшими кучками на клумбах, и растрёпанные флаги, так и торчащие над пристроенным крыльцом.

Сердце в груди заходило ходуном, и Лиза остановила машину на парковке для родителей учеников.

– Каникулы, – вдруг сказала Маргарита Степановна и расстегнула ремень безопасности. – Можешь парковаться. Ты же думаешь о том, не помешает ли кому-нибудь твой захудалый форд, я правильно понимаю?

Лиза удивлённо посмотрела на пожилую женщину.

– Не помешает, – ободряюще добавила она. – Выходим.

Маргарита Степановна уже взялась за ручку, чтобы открыть дверь, когда девушка вдруг резко схватила её за рукав. Женщина хотела возмутиться, напомнить, что человека с больным сердцем нельзя так пугать, но, увидев бледное лицо Лизы, снова передумала.

– Что? – лишь тихо, почти невозмущённо, спросила она.

– Подождём.

Маргарита Степановна покорно кивнула и, вытащив из кармана куртки свою карточку из поликлиники, принялась изучать закорючки, которые написал ей очередной терапевт.

– Тьфу ты, ничего не разберёшь, – бормотала она, пока Лиза неподвижным взглядом следила за старой шестёркой, которая как нарочно начала парковаться рядом с их фордом, в десяти сантиметрах от Лизы.

Будто бы не было других мест, будто бы назло.

Молодой мужчина в кожаной куртке ловко выкрутил руль и, наконец, заглушил мотор. Лиза видела, как он потянулся к пассажирскому сиденью, взял поясную сумку и вышел из машины. Несколько раз хлопнул дверью, зашагал к школе, и Лиза уже выдохнула, расправила плечи, решив, наконец, никуда не идти. Маргарита Степановна бросила взгляд на соседнюю машину и снова принялась ворчать на врача.

И тут мужчина, о чём-то вспомнив, обернулся и скорым шагом подошёл к своей машине, открыл дверь, достал торт в пластиковой упаковке. Лиза уставилась на свои бледные руки, обхватившие руль. Сердце билось уже где-то в горле, голова стала тяжёлой, а глаза несколько раз нервно моргнули.

Она очень старалась не двигаться. Движение у дверей шестёрки тоже замерло, как и само время. И только Маргарита Степановна продолжала бороться со своей дальнозоркостью и врачебным почерком. Лиза очень старалась не дышать и подняла глаза всего на миллиметр, чтобы узнать, когда уже можно будет уехать отсюда и больше никогда (никогда!) не возвращаться. И в этот же миг мужчина посмотрел в салон знакомого форда.

Их глаза встретились. В тишине, в беззвучности, которая только может возникнуть между вами спустя 15 лет. И впервые не Лиза первая спрятала глаза. Молодой мужчина дёрнул плечом, будто бы отгоняя невидимую муху, как-то смущённо, по-детски, кивнул и зашагал к школе. Лиза кивнула его спине, обтянутой кожаной курткой, и отпустила руль.

Не виделись 15 лет, не надо было и начинать. А теперь уехать будет проявлением слабости, о которой будет знать только один человек и так знакомый с этой чертой лизиного характера.

Это был Макс Фролов.

Лиза узнала его шестёрку, когда та только появилась на дороге. Да и как можно было не узнать машину, которая была собрана почти в гараже лизиного отца. Весь 8 класс Макс бегал к нему, выпрашивал инструменты, но не разрешал взрослому мужчине себе помогать. Хотел сделать сам.

Макс рос без отца, и эта машина стала его институтом мужественности, его ритуалом, его любовью. Он ездил на ней до сих пор, и это стало для Лизы двойным ударом.

Когда-то давным-давно благодаря этой машине она в него влюбилась, и ей понадобилось много времени, чтобы вычеркнуть их из памяти: и Макса, и свою любовь, и эту проржавевшую шестёрку.

Маргарита Степановна вопросительно посмотрела на Лизу и навязчиво потеребила рукав её пальто.

– А кто в школе не влюблялся? – слишком просто бросила она и понимающе покачала головой. – Парень-то видный!

В который раз за день слова этой женщины вернули Лизу к реальности. Она убрала руки с руля и провела тыльной стороной ладони по лицу, будто бы проверяя, что это не сон. Ей понадобилось время, чтобы осознать, что Маргарита Степановна всё то время, пока Макс шёл к зданию школы, следила не за ним, а за ней.

За её вспыхнувшими и тут же погасшими глазами, за щеками, которые покрылись стыдливым румянцем, за руками, которые продолжали крепко держать руль. Она тоже понимала, что Лиза уже никуда не поедет, поэтому, наконец, дёрнула дверную ручку, и весенний воздух заполнил салон.

– Пора, девочка, – констатировала она.

Лиза молча вышла из машины, обошла её и остановилась возле Маргариты Степановны.

– Что?

– Вы пойдёте? – Лиза кивнула в сторону школы.

– Неа, – игриво ответила женщина, глядя на неё снизу вверх. – Да как же я пойду, без ходунков-то?

Лиза начала растерянно озираться по сторонам, будто бы надеясь найти забытую вещь прямо здесь – на парковке для родителей учеников.

– Мы что… забыли их?!

Её глаза расширились, и она уже собралась захлопнуть дверь, чтобы поехать на поиски, но не по возрасту сильная рука остановила её. Маргарита Степановна строго взглянула на Лизу.

– Ты пойдёшь одна, понимаешь?

Лиза не хотела это понимать. Она посмотрела на пожилую женщину, которая будто бы шутила над ней.

– Ходунки! ВАШИ ходунки! – постаралась она образумить Маргариту Степановну.

– Чёрт с ними, – протянула та в ответ, передразнив лизину интонацию. – Если ты уедешь, то уже не приедешь. Так что иди, с тебя бутерброд, ну или что вы там сейчас едите? Эти ваши «суси»?

Она поморщилась, изображая неуважение к этой молодёжной тенденции называть просто рис, завёрнутый в водоросли, такими сложными словами.

– А вы? – разум взрослого человека боролся с детским страхом, и поэтому следующий вопрос прозвучал ещё более печально. – Вы будете здесь?

– Буду здесь, – заключила Маргарита Степановна, хлопнула себя по коленям и откинулась на спинку кресла. – Иди.

Её указательный палец уткнулся в лобовое стекло. Лиза посмотрела на серое здание школы, у крыльца которого обветшалые флаги призывно двигались в такт ветру.

– Иди, а неходячая старушка в твоей машине будет отличным поводом, чтобы поскорее уйти, если всё станет совсем плохо.

Это звучало резонно, и Лиза согласилась. И пошла к школе.

Чего мы так боимся? Разочаровать или разочароваться? Быть слишком честными, слишком смешными, слишком глупыми в глазах других людей или в своих собственных? Боимся, что кто-то скажет, намекнёт, что наша жизнь никак не укладывается в привычный распорядок жизней? Боимся, что нарушили какие-то общепринятые нормы, что-то упустили, где-то ошиблись и оказались здесь – в очередной точке невозврата?

Лиза остановилась на крыльце школы.

Когда-то на этих ступеньках они фотографировались для выпускного альбома. Был март, на клумбах лежал белый пушистый снег, ступеньки были скользкими, и они всем классом выбежали на холод в сменной обуви, чтобы сделать фотографии на память. Только на память о ком: друг о друге или о самих себе?

Лиза посмотрела на отцовский форд, припаркованный неподалёку, посмотрела на старую шестёрку Макса, перевела взгляд на свои ноги в чёрных высоких ботинках, на пожелтевшую плитку школьного крыльца. Подняла голову и взглянула в окна, в которых отражалось пасмурное мартовское небо. Время шло, и она продолжала стоять на месте, чувствуя только как холодный ветер пробирается под пальто, как холодеют кончики пальцев.

Больше всего она боялась, что не оправдала чьих-то ожиданий. Ведь на каждого из нас кто-то однажды накладывает груз собственных надежд, страхов и ярлыков. Кто-то уж точно во всех красках представил, как должна сложиться наша жизнь, кем мы станем, какими будем. Поэтому так страшно заходить в школу спустя 15 лет, ведь чаще всего мы приходим сюда не такими, какими нас хотели бы видеть. Мы возвращаемся сюда уже не детьми, а люди встречают нас с азартным интересом, как беговую лошадку, на которую поставили немалую сумму.

Лиза открыла дверь, потом вторую и оказались внутри. Тумба вахтёра пустовала. В холле появилась раздевалка, жёлтые кресла и портрет нового губернатора в тёмно-синем костюме, но пахло всё так же.

Мы возвращаемся сюда людьми, которыми стали, когда перестали получать готовые ответы. Мы не оправдываем ожидания, потому что спустя 15 лет замираем в школьном холле детьми, которым просто, наконец, разрешили быть собой. Вопрос в том, кому это будет интересно.

– О-Боже-мой! – раздался звонкий голос над самым лизиным ухом. – Лизунь!

Кира резко развернула Лизу к себе и окинула оценивающим взглядом.

– Это правда ты! – чересчур удивлённо завизжала девушка, и Лиза улыбнулась. Правда больше это было похоже на реакцию человека, в чью ностальгию слишком неожиданно ворвались сотни децибел.

– Ага.

И это было первое, что она сказала в школе спустя 15 лет.

Кира опрокинула Лизу в свои объятия, прижала к себе, и приятный ванильный аромат, исходящий от её алого платья, на несколько секунд стал единственным, что чувствовала Лиза. Потом появилось стеснение, потом радость, а потом принятие, и, наконец, она достала свою руку из крепких кириных объятий.

– Привет, Кир, – промычала она куда-то в её шею.

– Привееет, – протянула девушка.

Без тех специально для селфи вытянутых губ, над которыми смеялась Маруся, Кира была очень красивой. Прямой узкий нос, изящные скулы, короткая стрижка делали её похожей на какую-то актрису, но Лиза никак не могла запомнить на какую именно.

– А меня послали встречать «опоздунов»! – воскликнула Кира, и Лиза изобразила удивление. Не потому ли ребята доверили ей такую роль, потому что тоже немного устали от этого высокого вечно восхищающегося голоса?

– Ясно.

– Ну иди! – подтолкнула она Лизу в сторону столовой. – Потом поболтаем! И да, – окликнула она торопливо удаляющуюся одноклассницу, – я замуж выхожу!

Лиза обернулась и вежливо посмотрела, как Кира любуется своим кольцом, вытянув руку перед собой.

– За Марка!

Лиза молча кивнула, и тогда Кира, решив, что её просто не расслышали, крикнула погромче:

– ЗА МОЕГО МАРКА!

Лиза улыбнулась.

Кажется, всё было не так страшно. Или просто невозможно было не радоваться за звонкую и честную Киру и её Марка, о котором Лиза, как и положено бывшей однокласснице, ничего не знала.

Когда Лиза открыла дверь столовой, либо все замолкли, либо здесь было так тихо ещё до её появления. Разницы нет. В итоге все одноклассники смотрели на девушку, остановившуюся в дверях, и каждый думал о том, кто в этот раз первым начнёт разговор.

Такая неловкая пауза длилась несколько секунд, за которые Лиза успела внимательно изучить отремонтированную столовую. Она отметила новую лазурную плитку, стеклянную витрину буфета, жалюзи, в которых, как и полагается, уже не хватало пары десятков ламелей.

– И чего это вы решили сделать встречающей именно Киру? – с неловкой улыбкой произнесла Лиза, не обращаясь к кому-то конкретному.

И тогда Вова прыснул от смеха, едва не подавившись пирогом со шпинатом. Кирилл, который стоял рядом, аккуратно отодвинул свою пластиковую тарелку от хохочущего одноклассника. Лена захихикала у соседнего стола, и так смех на минуту овладел всеми двадцатью человеками. И Лиза тоже засмеялась.

– Аааа, – никак не мог остановиться Вова, и его плотный живот под рубашкой в клеточку ходил ходуном, – эта Кира… ахаха… ну, Лизка… ты же понимаешь!..

Настя подошла к Лизе и подала тарелку.

– Привет, – рука легла на лизино плечо. – Я так рада, что ты пришла. Угощайся!

– Я… – Лиза огляделась по сторонам и виновато развела руками, – я только ничего не принесла. Не успела купить.

Настя мягко улыбнулась.

– Не переживай, ну. Кирилл столько пирогов привёз, что всем с лихвой хватит! Да, Кир, – окликнула она молодого мужчину, который решил перейти к столу подальше от смеющегося Вовы.

– Привет, Лиз, – он кивнул и неосознанно поправил туго завязанный галстук.

– Привет.

– Важный человек в городе… – шепнула Лиза, высоко приподняв брови, и подвела Лизу к боковому столу, на котором взгромоздилась кофемашина. – Говорит, еле вырвался… Кофе!

Лиза потянулась за стаканом, и Настя, напоследок приобняв её за талию, отошла к другому столу.

Ребята стояли небольшими кучками, из которых то и дело отделялась пара человек и присоединялась к разговору за соседним столом. Кто-то то и дело хлопал друг друга по плечу, кто-то внимательно слушал, почёсывая лоб, кто-то выражал неподдельное удивление рассказу одноклассника. Несколько человек подошли к Лизе, пока она размешивала сахар в стакане, и поздоровались.

У Веры были красные волосы, у Тимура – забитый рукав, Рома хромал, а Кристина хвасталась своими винирами и поэтому очень много и невсегда к месту широко улыбалась.

Лиза отвечала немногословно: кому-то просто кивала в ответ, кому-то парой рядовых фраз о «хорошей погоде» и «радостной встрече». Кто-то хотел узнать больше, и тогда Лиза, уткнувшись в свой стакан с кофе, рассказывала что-то о работе в медицине и прочитанных недавно книгах.

Атмосфера встречи была максимально расслабленной, насколько только Лиза могла себе представить. Играла музыка, из окон столовой был виден задний двор, где проходили линейки и последние звонки. Все разговоры вращалась вокруг школьных воспоминаний, и Лизе было это по плечу. Она справлялась, но ни на секунду не забывала, что в машине её ждёт Маргарита Степановна. Эта мысль её успокаивала, и к тому моменту, когда к столу подошёл Макс, Лиза почти не обратила на него внимания.

– Видел, видел я твой Инстаграм, Фролов! – вытерев рот тыльной стороной ладони, Вова хлопнул Макса по плечу. – Скажи по чесноку, не тая, сколько их у тебя?

– Перестань, – Макс дружелюбно хлопнул одноклассника по плечу. – Так-с, этому больше не наливать!

– Не-не, погодь, – воспротивился Вова. Он поднёс к лицу Макса свою ладонь, ткнул в неё пальцем и отчеканил. – Сколько. У. Тебя. Ба… пардон… женщин? Просто ответь!

И тогда-то Ника вскинула на Лизу неловкий взгляд, а та в ответ ободряюще улыбнулась, мол «Перестань ты, всё в прошлом».

Ника была одной из тех, с кем Лиза продолжила общение после окончания школы, если можно было назвать «общением» лайки в Инстаграме*, реакции на сторис и редкие переписки, начинающиеся с «Привет! Как твои дела?)».

Ника видела, что Лизе неловко. Когда-то они были друзьями, да и сейчас, по мнению Ники, неплохо общались.

– Да зачем тебе это, друг? – продолжал отшучиваться Макс, а Лиза продолжала делать вид, что не слушает его.

Просто нечаянно пропустила несколько реплик Ники. Дело не в Максе, нет. Просто Вова смешной, выпил лишнего и несёт какую-то чепуху.

– Стой! – Вова вытянул из соседней компании белобрысого парня и подтянул к себе. – Вот ты, Серёг, женат?

– Ну вроде того, – протянул мужчина.

– Так, не то. О, Петро!

Молодой мужчина в синем худи остановился рядом с ними.

– Петро, а ты женат? – хлопнул Вова его по плечу, но не рассчитал силу, и Петя обиженно потёр ушибленную конечность.

– Да нет, не женат.

– Воот. И сколько у тебя девушек?

– Ну одна, – непонимающе развёл руками он. – А что?

– А у этого парня каждый день новая! – констатировал Вова заплетающимся языком.

– Нуу, – протянул Пётр, всё ещё потирая плечо, – ты же видел его. Это ж местный Аполлон, любимец женщин! Мне с ним не тягаться!

Он произнёс это с той искрой веселья и самокритики, которые всегда присутствуют в комплиментах между мужчинами. Лиза хмыкнула, закатив глаза, и снова повернулась к Нике. И тут заметила, как подействовали на Макса эти слова.

Его плечи расправились, на смуглой коже заиграл румянец, и он постарался это скрыть как бы из снисходительного уважения перед другими. Но старался несильно. Так что кто-то со словами «Гордится!» даже хлопнул его по плечу. Девушки, которые стояли рядом, весело захихикали. Ника кинула на них пренебрежительный взгляд.

Его гордость вдруг больно уколола Лизу. И это была то ли обида, то ли зависть, то ли любовь, которую снова предали.

Кофе остыл. Лиза поставила стакан на стол и задумчиво посмотрела в запотевшее окно.

– Да, а ты, Лизунь, – вдруг вклинилась Кира, – ты замужем?

Лиза уже слишком расслабилась, чтобы как-то по-другому ответить на этот вопрос. Ребята внимательно слушали.

– Не замужем.

– Ну а помолвка? – потеребила она кольцо на пальце. – Парень-то есть?

– Нет.

Кира посмотрела на неё так, будто бы Лиза резко заговорила на незнакомом ей языке.

– Нету?

– Да, – пожала плечами Лиза. – А что?

– Просто, – расстроена отозвалась девушка. – Как же ты, без парня-то?

– Будто бы и нельзя без парня, – тихо вымолвил Кирилл, двумя пальцами держа тарелку с пирогом. Он стряхнул с пиджака несколько крошек и понимающе взглянул на Лизу. – Человек занимается карьерой. Она врач между прочим!

Восхищённое «О!» пронеслось над столом, и Лиза поспешила их разочаровать:

– Я не врач.

Теперь удивился Кирилл.

– Не врач? Ты же говорила, что работаешь в медицине.

– Будто бы только врачи работают в медицине! – вставил Вова, облокотившись на Макса. – У меня сосед работает санитаром. Стариков подмывает! Утки, судна. Там и белый халат-то не нужен, лучше что-нибудь коричневое, чтобы не так заметно-то было!

Его смех разнёсся по столовой, и Лиза выдавила из себя улыбку. Перенесла вес с пятки на носок, подняла и снова поставила стакан с кофе на стол. Может говорить всё, что хочет.

– Я хочу поступить в Университет, – вдруг, неожиданно для самой себя, виновато буркнула Лиза. – Я понимаю, что высшее образование – это важно и…

Было странным оправдаться в ответ на шутку, но она почувствовала, как лицо заливает краска, а руки холодеют.

И тут раздался грудной смех. Сначала тихо, а потом будто бы громом разорвал воздух. Лиза подняла глаза и увидела, как Макс, запрокинув голову, хохочет над словами друга.

Внутри что-то сжалось, сдавило сердце. Воздух еле протискивался к лёгким и обратно. Лиза почти не дышала, почти не жила. И только громкий хохот звучал в голове.

– Да какой адекватный человек захочет подмывать стариков и менять им подгузники! – и на это Макс снова ответил своим искренним смехом.

А кто не влюблялся в школе?

Ника нашла Лизу на втором этаже, возле актового зала. Искала она долго, потому что Лиза ушла из столовой незаметно. Бесшумно закрыла дверь и хотела уже вернуться к Маргарите Степановне, но вместо этого пошла бесцельно бродить по коридорам школы.

Нечасто ей приходилось видеть это место таким пустынным. Серые холодные ступеньки, местами облупившийся желтый линолеум,рисунки в рамках, пластиковые окна без ручек, подоконники, исписанные школьниками, и жвачки на батарее.

Лиза брела по коридору и благодарила это место. Мало кто уходит из школы с таким объёмным чувством благодарности, какое было у неё. Она была бы рада недолюбливать всё то, что подарили ей школьные годы, но она благодарила. Даже за то, что именно в школе ей навязали эту гонку за успехом, выход из которой до сих пор было очень больно признать. Даже за совершенно субъективную систему оценок, за обсуждения при всём классе, за роли, которыми, как ни крути, но наделяют тебя учителя и одноклассники.

Даже за любовь. За первую, с дрожью в коленках любовь. Даже за неё. Особенно за неё.

А кто не влюблялся в школе?

Это всегда происходит неожиданно.

Ты вдруг замечаешь человека, существование которого ещё вчера тебя совершенно не интересовало, а сегодня он становится самым важным твоим определением. Фактором, от которого, кажется, зависит твоя жизнь. И впервые начинают дрожать коленки, трястись руки, заходиться сердце. И всё начинается заново, весь ты.

И Лизу не обошло это стороной. В тот день, когда Макс впервые пришёл в гараж лизиного отца за инструментами, она сидела в углу на огромном сундуке и листала журнал. Отец, как обычно, пытался организовать в багажнике своего форда новый порядок. Изредка Лиза поднимала на него глаза и игриво хихикала:

– Паап, там уже всё идеально.

– Всегда есть, к чему стремиться! – пыхтел отец.

И такими фразами они перекидывались в гараже каждый вечер.

Лиза сидела на сундуке, ей было 14, и она только училась быть счастливой, и тогда-то и появился Макс. Именно появился, потому что до этого дня он был просто её одноклассником. Глупым, непослушным мальчишкой с вечно красными щеками.

– Игорь Петрович, я к вам. Привет, Лиз, – бросил он своей однокласснице, ещё не зная, кем он станет для неё через несколько минут.

Всего несколько минут.

– Мне нужны инструменты. Мой батя, когда слился, оставил матери свою машину, ну как, – махнул он рукой, – там от машины-то и не было ничего. Ну в общем оставил металлолом, и я хочу собрать тачку из него. Типа себе.

Лизин отец выглянул из-за машины и выпрямился. Лиза слышала, как хрустнул его позвоночник, когда он расправил плечи и глубоко вдохнул. Он медленно подошёл к пареньку.

– Ты что ж это, сам будешь её собирать? Тачку-то? – его широкая ладонь легла на плечо Макса, и он осторожно повернул голову, считывая, нет ли в этом жесте угрозы. Только дети, которых бьют, умеют делать это совершенно незаметно.

– Типа машину. Ну да, – виновато буркнул парень и принялся кусать пальцы от напавшего волнения.

И тогда Лиза услышала совершенно беззаботный смех. Смех, которого очень давно не слышали у них дома. Лизин отец потряс Макса за плечо и гордо похлопал по капоту форда.

– Видишь эту машинку?

Макс неуверенно кивнул.

– Я сам её собрал, правда, постарше уже был. У меня тогда уже Лизка родилась!

Макс не смог скрыть восторг.

– Вот эту?

– Ну так, – гордо хмыкнул лизин отец.

– Покажете?

– Конечно! Я и помогу, если надо.

– Не-не-не-не-не, – отчаянно замотал головой паренёк. – Мне бы просто посмотреть. И инструменты… и книги, если можно…

– Можно, конечно, можно! – снова захохотал отец, и тело Лизы покрылось мурашками. – Ох же ты!

Он хлопнул парня по плечу и бросил на дочку один единственный взгляд, в котором было столько жизни, столько радости, столько гордости, что Лиза просто не смогла поступить по-другому.

И Лиза влюбилась в этого глупого, смешного одноклассника – мальчишку, с вечно красными щеками, который станет её смыслом на несколько лет, а потом разобьёт сердце. Будто бы и навсегда.

Всё, как полагается.

А кто не влюблялся в школе?

Ника нашла Лизу на втором этаже, возле актового зала, растерянно смотрящей в школьный двор.

– Лиз, – осторожно начала она. Именно таким тоном мы и говорим с друзьями, которые были у нас в 15 лет. – Лиз, ты как?

Девушка помотала головой, то ли запрещая спрашивать, то ли не зная, что ответить.

– Да они же шутят, да они же вечно были такими дурачками, Лиз. Ну правда.

Она положила руку ей на плечо, едва касаясь. Именно так мы пытаемся поддержать друзей, которые были у нас в 15 лет.

Что бы ни произошло за это время, Ника всё равно видела перед собой Лизу, секреты которой были и её секретами. Ника благодарила школу только за эту дружбу.

– Глупо, – наконец, выдавила из себя Лиза и прикусила губу.

Именно здесь, возле актового зала, она призналась Максу в любви. Именно здесь он, после неловкой паузы, нервно засмеялся и назвал её «хорошей девчонкой», не забыв после «но» сказать, что ни во что не ставит её чувства. Именно после этого разговора Макс перестал ходить к лизиному отцу в гараж. А в марте родители Лизы развелись. А 5 лет назад отца не стало.

Он предал её любовь. Они. Она хотела сказать «они».

– Ты ещё любишь его что ли? – заметила Ника, рассеяно глядя в школьный двор.

Они сели на подоконник, чего раньше не могли себе позволить из-за страха перед завучем. Лиза сухо улыбнулась и несколько раз пнула холодную батарею.

– Скажешь тоже.

– Ну а что? Это похоже на тебя.

Лиза непонимающе взглянула на подругу.

– Так любить, – поспешила объяснить Ника. – Я больше не встречала людей, которые бы умели любить так, как ты.

– Да кто не влюблялся в школе? – ухмыльнулась Лиза. – Ничего особенного.

– Нееет, – протянула девушка и уставилась в потолок. – Любовь будто бы твой смысл жизни. Ты ведь не признавалась Максу больше года, потому что боялась остаться без этого чувства. Кажется, ты до сих пор ему не простила только то, что он расслышал твоё признание. Лиза! – Никины глаза расширились от внезапного озарения, – ты просто привыкла всем делиться, но любому человеку нужно что-то своё, личное. Любовь, боль, обида. Хоть что-нибудь. И ты отставила себе обиду.

Лиза отвернулась к окну.

Она бы хотела рассказать Нике, что отец умер 5 лет назад, и что на границе сознания он всё просил показать Максу, как перешиты торпедо дверных карт в его форде. Она бы рассказала, как сидела на его больничной койке, гладила по холодной руке и давала обещание, что обязательно всё покажет, обязательно. Она бы рассказала, как в последние дни отца слишком много ему врала.

Но Лиза промолчала, потому что друзьям, которые были у нас в 15 лет, бывает так стыдно признаться, что мы повзрослели, встретились со смертью и до сих пор не знаем, сможем ли полюбить кого-то сильнее.

Поэтому Лиза просто повернулась к Нике и обняла её, как бы благодаря за то, что та ещё помнит Лизу маленькой и счастливой.

– Хорошего дня, – они стояли на крыльце друг напротив друга.

– И тебе, – улыбнулась Лиза.

– Пиши, – попросила Ника.

– И ты.

Первым делом Лиза увидела женщину, которая стояла возле старой шестёрки, и переминалась с ноги на ногу.

– Маргарита Степановна! – Лиза перебежала дорогу и бросилась к ней. – Что же вы!

– Успокойся, Лизавета, я в порядке, – махнула ей женщина, дверь шестёрки открылась изнутри, и голос Макса крикнул:

– Не пил я, не пил, да, садись давай! Тоже мне, в какое положение ты меня ставишь!

Он вышел из машины, чтобы закрыть пассажирскую дверь за Маргаритой Степановной и только сейчас заметил Лизу, которая замерла. Почти не дышала.

– Кататься она вздумала, – по инерции пробурчал Макс.

– Это внук мой, Лиз! – весело крикнула женщина из тесного салона шестёрки. – Макс!

– Да господи мы знакомы! – прикрикнул молодой мужчина.

Лиза все ещё непонимающе переводила взгляд со своей машины на машину одноклассника, на румяное счастливое лицо Маргариты Степановны, на её кеды, зависшие над снегом. Девушка как-то автоматически подошла к шестёрке и помогла женщине примостить ноги на прорезиненном коврике в салоне. Макс было уже бросился им на помощь, но Маргарита Степановна лишь громко захохотала.

– Эта девчонка лучше тебя знает, что нужно твоей бабке! Хоть бы раз спросил, что да как, куда подвезти… Нет! Только фиф своих развозит!..

– Ба! – попытался остановить её Макс.

– … только голову морочит девчушкам-то бедным! Вот воспитали тебя две женщины! Вырастили! Дамский угодник что надо! А эта девчонка бабке твоей лекарства привозит, подгузники закупает! Тьфу ты! Мелочь пузатая, – наконец, закончила Маргарита Степановна и довольно откинулась на спинку кресла.

Лиза чувствовала, как Макс смотрит ей в спину и боялась обернуться.

– Хорошей дороги, Маргарита Степановна, – наконец, произнесла она, и женщина деловито кивнула в ответ.

Не оборачиваясь, Лиза перенесла вес с одной ноги на другую и, едва шевелясь, вставила ключ в дверь форда. Повернула, взялась за ручку.

– Я слышал про твоего отца, – вдруг произнёс Макс за её спиной, и голова Лизы налилась чугуном, в ушах зазвенело. Руки дрогнули.

– Ага.

– Мне очень жаль. Он был человечищем.

– Спасибо, – неуместное, жалкое и вопреки надеющееся на продолжение диалога.

Макс протёр фару своей шестёрки и помялся на месте. Лиза тяжело вздохнула. Опустила плечи. Обернулась.

– Что-то ещё?

– Я бы… я бы хотел, – фара шестёрки блестела, – …посмотреть торпедо…

Лиза закрыла глаза. То ли в надежде, то ли в страхе от того, что он сейчас произнесёт.

– …торпедо дверных… дверных…

– Дверных карт, – закончила за него Лиза.

– Вот, да! – оживился Макс.

– Пожалуйста.

– Можно, да?

В глазах молодого мужчины появился огонёк. Вспыхнули какие-то важные только для него воспоминания, уголки губ приподнялись. Только из-за неловкости перед Лизой он не бросился к двери форда и не дёрнул её изо всей силы, а медленно подошёл, осторожно открыл. Это был момент мальчика с вечно красными щеками.

Когда Лиза села за руль, Макс водил рукой по обшивке, трогал швы и бормотал себе под нос что-то похожее на «А, вот вы как здесь сделали, ну даёте!». Он не замечал Лизу несколько минут, и это до боли напомнило ей отца: тот так же возился со своей машиной, не замечая всех вокруг.

Лиза положила руки на руль и посмотрела на школу. В груди что-то треснуло, и по телу разлилось тепло. Пальцы обхватили руль, и он будто бы тоже был тёплым.

– Пользуешься? – раздалось где-то над ухом.

Макс положил руку на панель и показал на кнопку снизу от руля.

– Дядя Игорь ведь подогрев руля себе тогда делал. Когда…

Он судорожно соображал, как бы назвать тот год, когда Лиза призналась ему в любви, а он не придумал ничего лучше, чем просто назвать её «хорошей девчонкой». Лиза улыбнулась и махнула рукой.

– Ну сделал, получается, – облегчённо добавил Макс и вдруг весело цокнул языком. – Вот ведь мастер!

Они замолчали. С одинаковыми мягкими улыбками они смотрели прямо перед собой, и каждый слышал в голове голос одного и того же мужчины, чей смех было невозможно забыть. Каждый по-своему отпускал важную часть своих воспоминаний, по-своему её принимал.

– Спасибо, – виновато потупившись, Макс кивнул в сторону своей шестёрки. – За бабку мою. За то, что делаешь.

Лиза понимающе покачала головой.

– Ты просто не заметил, что она постарела, а она постеснялась тебе об этом сказать.

Макс кивнул, открыл дверь, поправил свою кожаную куртку.

– И да, – он взглянул на Лизу прямо, больше не скрываясь, мотнул головой в сторону школы. – Прости.

– Ага, – безмятежно бросила девушка. – Всё хорошо.

И это было последнее, что она сказала возле школы спустя 15 лет.

Всё будет хорошо.

Мы даже не догадываемся, как влияем друг на друга, но известно одно – если есть хоть малейший шанс сделать жизнь человека чуть светлее, нужно им воспользоваться.

Простить. Полюбить. Рассказать о торпедо дверных карт.

Сегодня мы встречаемся здесь, в этой очередной точке невозврата. И так глупо притворяться теми, кем мы не являемся. Так глупо сравнивать себя и свои достижения, хвалиться, критиковать. Так грустно, что за обидами и навешанными ярлыками мы не успеваем друг друга разглядеть и расслышать.

Ведь мы встретились с вами не просто так. Не просто так.