Байки старого мельника [Александр Сергеевич Яцкевич] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Александр Яцкевич Байки старого мельника
Брянск-Смоленск
Скрежет металла… Приглушённый удар… Несколько плавных шагов… Скрип дерева… Михаил, держа в левой руке стакан крепкого чёрного чая, закреплённый в подстаканнике, в несколько движений избавился от серой, не пропускающей свет шторки, отодвинув её к краю окна. Впрочем, сильно уровень освещения от этого действия не улучшился. Циклично звучали колёса несущегося в даль поезда… Сделав глоток чая, Михаил поставил стакан на небольшой выступ, чем-то напоминающий стол, после чего уставился на бесконечные снежные пейзажи российской глубинки, с невероятной скоростью пролетающие в окне. Слегка сгорбившись, Михаил правой кистью водил по левому рукаву своего вязаного тёмно-зелёного свитера, вслушиваясь в происходящее в коридоре. Там женщина и мужчина, по догадкам Михаила – жена и муж, о чём-то рьяно спорили, срываясь на крики, но быстро уходя от них, памятуя про остальных пассажиров и бесноватую проводницу, рыскающую по коридорам поезда в поисках тамбурных курильщиков. Типичные семейные разборки: жена отчитывала мужа из-за того, что тот вновь напился в самые дрова. Именно такой вывод сделал Михаил, с минуту внимая их прениям. Михаил не злился, но почему-то эти люди вызывали у него сильное раздражение. Не то что бы своими криками… Вовсе нет. Скорее… Сняв с верхней полки свою сумку, Михаил изъял из неё потёртую газетку, вместе с которой из сумки выпал крохотный бумажный прямоугольник. Михаил быстро поднял его, будто испугавшись, но его взгляд, защищаемый толстыми очками, вновь померк, когда в своих руках Михаил узрел лишь желтоватую бумажку с большими буквами «Брянск-Смоленск». Скомкав билет, Михаил без толики сомнения бросил его в выдвижную урну. Затем, в очередной раз вкусив горького чая, убедившись, что коридорный конфликт переместился в купе, Михаил раскрыл ранее купленную на вокзале газету. В газете не было ничего необычного, совершенно банальный набор новостей: восстановление экономики после дефолта, арест крупного чиновника Брянска, рыночные карманники, убийства в Брянске, исчезновения, новые кредитные программы… Рутинное чтение Михаила прервал резкий звук открывшейся двери. Вздрогнув, мужчина поднял глаза: пред ним стояла полноватая женщина лет 50, одетая в дешёвую, но со вкусом подобранную одежду. Волосы её были уложены, окрашены в карий цвет. Было видно, что делала она причёску на скорую руку, не в силах позволить себе нечто большее, но и не разрешая себе обойтись вовсе без неё. В руках женщины была пара крупных сумок, а за спиной виднелся маленький рюкзак. По-видимому – школьный. – Добрый день, – Михаил, немного погодя, кивнул. Он и сам не был уверен во времени суток: всё небо было затянуто серой массой то ли туч, то ли облаков. Однако в небесных красках всё ещё преобладали светлые оттенки. – Здравствуйте! – искренне, но не без видимой усталости, улыбнулась женщина. Покрутив головой, она перешагнула порог купе и расслабила кисти рук, бросая сумки на пол, параллельно закрывая дверь ногой. Михаил, помедлив, опомнился, смотря на сумки женщины: – Давайте я, может, помогу? – Да нет, спасибо, я сама, – тихо лепетала женщина, старательно водружая сумки в багажное отделение. Михаил, игнорируя слова своей попутчицы, подошёл к ней и одним движением переместил вещи в специальный отсек. – Спасибо Вам большое, – выдохнула женщина, садясь на противоположное Михаилу место. Отряхнув руки, Михаил вернулся на своё место, вновь открывая газету. – А куда Вы едете? – не успев перевести дух, спросила женщина. – Смоленск, – сухо бросил Михаил, не желая вступать в диалог. – Я в Великие Луки еду. У меня там тётка, ей уже 75 лет, но женщина такая боевая, что «ух»! – заливалась смехом попутчица. – А как Вас зовут-то? – Михаил, – всё также стараясь не обращать внимания на попутчицу, вчитывался в газету мужчина. – У меня сын Ваш тёзка получается! – с потрясающей наивностью воскликнула женщина. – А меня Людмила зовут, можно просто Люда. Михаил, на секунду подняв глаза, увидел протянутую ему женскую руку. Пожав на удивление очень крепкую кисть Людмилы, мужчина поправил очки и перелистнул очередную страницу. – А-а… Брянский вестник, – завороженно протянула Люда. – Читала этот выпуск, читала… Вы видели статьи про серийного убийцу? Михаил понял, что избежать разговора у него не выйдет и посмотрел на соседку, глаза которой пылали каким-то нездоровым азартом. Так смотрит, пожалуй, лев, наблюдающий за ничего не подозревающей жертвой, пасущейся у водопоя. – Тот, что по России гастролирует? – усмехнулся Михаил. – О, да! – закивала Людмила. – Вот, позавчера его след заметили в Брянске, – женщина указала пальцем на заголовок статьи из газеты Михаила. – Я, честно сказать, – отодвигая газету подальше от женщины, говорил Михаил, – не верю в это. Я считаю, что это лишь ход журналистов, которые из ряда примитивных убийств в разных уголках страны, пусть и схожих, создали для читателей один таинственный образ «серийного убийцы». В нашем мире, а тем более в России, любят такие сюжеты… Из фильмов, что ли? – подбирал правильное сравнение мужчина, протирая стёклышки в своих очках. – Зря Вы так, – сменив улыбку на губах и огонь в глазах чем-то, что невозможно описать, выдохнула Людмила. – В самом деле, я удивлён, что они не придумали ему какой-нибудь отличительной черты: шляпа, оружие, улика… Помнится, в 94 году так уже делали. И что? Обычные сказки для читателей, не более, – удовлетворённо откинулся назад Михаил, делая глоток уже совсем крепкого и холодного напитка, некогда именуемого чаем. – Превращают новости в басни… Вздор… Михаил, после продолжительного молчания, посмотрел в окно: белые пейзажи лесов были залиты тьмой – наступил вечер, поздний вечер. Крупные хлопья снега с неумолимой быстротой проносились в окне, гонимые холодным февральским ветром. Как не хотелось идти туда, к нему, но поезд всё ближе и ближе подбирался к Смоленску… – Знаете, Михаил… А ведь у этого убийцы действительно есть своя особенность, которую Вы не нашли в газетных статьях… С не малой долей скепсиса, но и не без такой же доли интереса Михаил подался вперёд, желая узнать, что же такого в череде этих убийств обнаружила его попутчица. – Евгений Хорков, Марат Лерия, Дмитрий Кринский, Андрей Александрович… Все они… Все жертвы – прожигатели своих жизней, – переведя томный и пустой взгляд с окна на соседа, говорила Людмила. – Никто из них не ценил жизнь. Они плевали на людей, стоящих ниже их на ступенях жизни. «Если у тебя больше денег или славы – твоя жизнь дороже других» – вот девиз жизни этих людей! Михаил, не скрывая удивления, смотрел, как глаза женщины вновь заливаются пламенем. – И пускай прозвучит цинично… Пускай… Но я считаю, что смерть этих людей не сделала мир хуже. Нет. Их убийца лишь оказал миру услугу… Да, своеобразную, но… Услугу… – Прожигатели жизни? – задумчиво повторил Михаил. – Так! – воскликнула Людмила. – А Олег Сауз? – Михаил взял в руки газету и нашёл фотографию убитого в Брянске мужчины. – Английский богатей-писатель, интеллигент… Они даже хуже. За чей счёт они живут? А ведь живут такие, как он, хорошо, да не скрывают этого! Живут, плюя на всех и вся! – А они? – палец Михаила перешёл на фото двух молодых парней, расположенных всё в той же статье. – Бизнесмены! Да Господи, Михаил, Вы же знаете, как в нашей стране делают бизнесы! – А она? – указав на фотографию девушки в этой же статье, вопросил Михаил. – Дочь министра! Вы уж меня простите, но… Михаил уже даже не слушал то, что говорила Людмила, он всматривался в её глаза. В какой-то момент ему удалось понять, что огонь в них – не пламя радости или восторга. Это пламя боли, которое разгорается за счёт самого себя. Михаил и подумать не мог о такой закономерности, которую преподнесла ему Людмила. Более того – он и сейчас был уверен, что слова этой женщины – лишь плод её воображения. Осознавая это, ему невольно хотелось смеяться… Смеяться и плакать: народ, доведённый до отчаяния, ненавидит и желает худшей доли любому, кто живёт лучше его самого. А видя банальные преступления, он рисует себе мистические сюжеты и закономерности, мня себе какую-то справедливую кару в обычной людской жестокости и их деяниях. И народ нашёл своё отражение в ней – в Людмиле, в простой русской женщине, едущей из Брянска в Великие Луки, везя с собой тонну бесполезных вещей, не имея ничего кроме бесконечных родственников, дешёвых вещей и, возможно, провинциальной квартирки где-то на отшибе их общей родины. Она не желает кому-то смерти и если её одёрнуть на улице с вопросом «Нужно ли убить человека в дорогом костюме и с пачкой денег в кармане» – она скажет, что ни в коем случае этого делать нельзя. Но в кулуарах жизни, на самой обочине России, запершись со своими близкими в полуразрушенной кухоньке, она скажет, что смерть этих людей – дело верное, что гибель этих людей – дело оправданное, что убийство этих людей – дело справедливое… Поезд, поскрипывая колёсами, приближался к Смоленску… Лес уже переходил в разрушенные и покинутые деревни, где из жильцов остались лишь единичные старики, доживающие тут свою мало кому интересную жизнь. – Мне пора, – встав, произнёс Михаил. – Ещё рано, – растерялась Людмила. – Я подожду в тамбуре, – парировал Михаил, перекинув сумку через плечо и смотря на часы: 23:42. Дело близилось к ночи. – Прощайте, Михаил, – будто разочаровавшись в чём-то, проронила женщина, недолго бывшая попутчицей мужчины в вязаном свитере. – Прощайте… Людмила, – Михаил покинул купе. Громоздкие хлопья снега кружили в воздухе, опадая на растягивающиеся в противоположные стороны рельсы. Людмила сидела у окна, опираясь на стену головой, и, сама того не замечая, провалилась в сон. Разбудили женщину лишь ранним утром крики в коридоре. Множество голосов сливались в один гомон, в котором было нереально что-то разобрать. Нехотя поднявшись, Людмила побрела к выходу из купе и выглянула в коридор: в метрах пяти от неё, у входа в другое купе, столпились люди. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то говорил по телефону. Подойдя, Людмила узрела страшную картину: в купе, залитом кровью, лежало два трупа – мужчины и женщины. На полу валялся выпавший из подстаканника стеклянный сосуд, из которого вылилась липкая жидкость, напоминавшая какой-то алкоголь. Людмила подняла взгляд и только смогла, что упасть на пол, увидев на окне кровавую отрывистую запись «А они?».Художник
Жутко звучал осенний ветер в грязных от дождей стропилах, и на лбу у художника застыло холодное выражение. Постоянно меняющийся пейзаж луга вынуждал его концентрировать внимание на небе, деревьях, кустах, пока ветер не прекратит гонять листья по земле. Природа всегда влекла Альбрехта. Именно она помогала ему создавать столь необычные полотна, как «Ночная дорога» и «Луна и дьявол». Но внезапный звук, долетевший до его слуха, заставил его похолодеть. Кто-то окликнул его, повернувшись, парень заметил тень, бегущую по открытому пространству луга. Он наблюдал за ней с таким вниманием, что не сразу понял, откуда исходит звук. Но через секунду до него дошло, что это шумит под ногами трава. Так неестественно, что этот звук никак не мог оказаться работой ветра. Что бы это могло быть? Альбрехт прокручивал в голове всевозможные варианты, он вертелся на месте, стараясь понять, что есть источник этой тени. Однако все было бесполезно. И тут до него дошло. Это был он сам. Его очертания, его движения, его… Альбрехт похолодел. Ему вспомнилась картинка с изображением черной рыбы, которую он нарисовал накануне. Почему? Он сам не мог понять. По лугу бродила тень его самого. Она будто отделилась от своего хозяина и самовольно забегала по земле, появляясь то тут, то там. Альбрехта мучила обида. Обида из-за того, что даже сама тень ушла от него. Тень – то, что есть неотделимое целое от человека, покинула Альбрехта. Вдруг она застыла на месте и будто повернулась в его сторону. Альбрехт испуганно уставился на нее и застыл. Он знал, что это такое. Это было его сновидение, только в несколько искаженном виде. Будто наркотический трип, которого не было. Альбрехт завопил на свою собственную тень во все мочи, но та лишь стояла в отдалении, не желая повиноваться своему законному владельцу. Вдруг она исчезла. Альбрехт кинулся за ней, но вокруг была только трава. Вокруг была только трава. Трава… Альбрехту было так больно, как никогда. Он ощущал себя пустым. Вернувшись к холсту, он ахнул – на его холсте не было ничего, кроме размазанной крови. Его веки стали опускаться, кровь продолжала покрывать холст, на котором позади этой алой краски виднелась… Тень. Всё новыми и новыми слоями ложилась кровь на полотно, а силы покидали Альбрехта. Он ощущал боль во всём своём теле, но не мог от неё избавиться. Пав на колени, он только и мог смотреть, как его рисунок покрывается пятнами крови, как из него постепенно пропадает его собственная кровь… Затем полотно стало пульсировать. Оно пульсировало очень медленно, но со временем этот ритм становился всё быстрее и быстрее. А сам Альбрехт ощутил колкую боль в груди: словно его проткнули раскалённой спицей, и от этого пронзительного, невыносимого страдания он едва не потерял сознание… Его сердце сокращалось всё медленнее и медленнее, и в какой-то момент он понял, что стоит на коленях, а сердце прекращает биться. В это же время темп пульсация на холсте ускорился, а из некогда белого листа вылезла рука и затрясла окровавленной кистью. Альбрехт попытался закрыть лицо, но не смог – в глазах вдруг потемнело, и он упал. Лёжа на спине, он смотрел, как из холста, покрываясь кровью, поднимается его тень. Она, покидая двумерное пространство теней, обрастает мышцами, заливая их кровью, в то время как сам Альбрехт становится их автором, уходящим в них навсегда… Наконец, когда сущность покинула холст окончательно, оставались лишь считанные секунды до того, как тень обратится в истинный образ человека, Альбрехт стал лишь скорчившимся телом, лежащим на спине. Его мышцы настолько исхудали, что их было сложно назвать мышцами, а сердце почти перестало биться, ведь крови в его организме осталось совсем мало… Но Альбрехт был счастлив. Это – его жизнь, и теперь она будет длиться вечно. Альбрехт попробовал сделать лёгкий вдох, но не смог. Его жизнь в его работах. И его работы теперь живы. То, что сошло с холста и есть сам Альбрехт. Перерождённый, мёртвый, живой…Фея
Однажды маленькая девочка по имени Настя гуляла по лесу. Изредка она вспоминала, что люди зовут эту лесную поляну Жёлтым Холмом и что на поляне близ реки, среди цветов, живёт фея. Об этой фее взрослые говорили редко, а дети, напротив, говорили очень много. Правда, каждый – своё. Такое изобилие детских фантазий проистекало из молчания взрослых. Основная часть девочек считала, что эта фея живёт в каком-то замке, расположенном высоко в горах, которых в здешних окрестностях нет и вовсе. Иногда она снится кому-то из ребят, и он поёт ей песни. Если фее понравится песня ребёнка, то она сделает его богатым и знаменитым. Если не понравится, она просто исчезнет. Более взрослые девочки дополняли историю тем, что исчезнет она вместе с ребёнком, забрав в свой замок. Мальчишки считали, что эта фея живёт где-то далеко в городе. А сюда она прилетает просто отдохнуть на какой-нибудь дачке. И если тот, к кому фея придёт, устроит ей радушный приём, то он сделается в будущем ещё богаче. А вот если человек не оценит доброго отношения феи к себе, а прогневает её чем-нибудь, то фея так напугает его, что он и вовсе пропадёт без вести. Ребята, что постарше – лет 16, говорили, что это вовсе не фея, а вообще кто-то вроде ведьмы. При этом они делали такие выражения лиц, что смотреть на них было страшно. И эта ведьма – само зло. Она слепая, но у неё очень хороший слух. Она бродит по лесам в поисках людей. И если увидишь её – ни в коем случае не вздумай убегать. Ведьма может тебя схватить и сожрать. Нужно встать и не двигаться. Тогда, возможно, она не услышит тебя и пройдёт мимо. И даже тогда ещё лучше постоять на месте несколько минут, чтобы она точно ушла подальше. Ведь её слух настолько хорош, что она способна услышать человека за километр. С этими мыслями Настя наворачивала круги близ их дачи. Ей это порядком наскучило, и девочка решила проверить старую историю о том, что фею можно позвать к себе. Для этого нужно прийти на поляну возле реки и нарисовать пальцем крест на земле. Это и будет сигналом. Затем нужно её позвать и пообещать показать нечто необыкновенное. Затем перед тобой возникнет свечение и из креста вылетит фея. Тогда нужно показать фее что-то такое, что ты умеешь лучше всего. И если фею это впечатлит – она выполнит любое твоё желание, а если нет – исчезнет, и больше никогда не придёт по твоему зову. Настя шла к поляне, повторяя про себя стих, который они учили вместе с мамой. Она боялась, что забудет или перепутает слова, и фея обидится на неё. Этого ей хотелось меньше всего. Но вот на горизонте уже показалась поляна. Настя, выйдя на неё, осмотрелась: позади – лес, где вдали виднеются крыши дачных домиков, с левой стороны луг, отделяемый от поляны рекой, а справа – поле, позади которого высился сосновый бор. Шумела вода, пели птички, стрекотали кузнечики… Воодушевившись удачно прочитанным в уме стихом, девочка наклонилась, начертила на земле крестик и, набрав в грудь воздуха, проговорила: "Фея! Фе-е-ея! Приди, я хочу показать тебе что-то! Фе-е-ея!". Уже задыхаясь, Настя продолжала звать духа. Осматриваясь по сторонам, Настя с досадой и надеждой ожидала фонтана света, из которого выйдет прелестная фея. Она выслушает её стих и подарит ту куклу из магазина, которую родители отказались покупать. Но… увы. Ни фонтана света, ни феи, ни куклы… Огорчившись в том, что фея не пришла, Настя решила вернуться к даче, посмотреть, быть может кто-то из её друзей уже приехал. Её привлёк звук, возникший где-то в поле, что находилось справа. Где-то там, вдалеке, девочка увидела что-то, чего раньше не было. Силуэт чего-то большого и несоответствующего общему контрасту. Он становился всё больше и больше, медленно приближаясь к девочке. Что-то ещё смущало девчушку, но что – она понять не могла. Старательно щурясь, девочка пыталась понять, что именно двигается с той стороны поля, но это удавалось с трудом. Всё, что удавалось понять – размеры и контуры. Это было нечто напоминающее человека, но в тоже время им не являющееся. Оно перемещалось на двух ногах, но было покрыто чем-то вроде шерсти, или… Чего-то схожего с ней. Наконец Настя поняла, что её смутило – звуки. Все звуки – шум реки, пение птиц, бормотание кузнечиков просто исчезли. Растворились, будто по щелчку пальцев. Тем временем существо уже подошло достаточно близко к Насте, чтобы его можно было разглядеть: мощное, почти трёхметровое тело сущности покрывали какие-то коряги и мхи, а из-за спины торчали древесные корни. Лицо было скрыто завесой тины, а ноги были созданы из плюща, обвивавшего крупные камни. Руки, или нечто похожее на руки, были очень громоздкие и состояли из древесных отростков, которые были больше похожи на плоть, покрывшуюся корой. Сквозь завесу тины на лице девочке удавалось разглядеть один желтоватый огонёк, похожий на глаз. Наконец сущность приблизилась к девочке и склонилась над ней, сохраняя дистанцию в полутора метра. Слегка наклонив то, что больше всего походило на голову, которую от тела не отделяло ничего похожего на шею, будто ожидало чего-то. И Настя ощущала, будто бы она знает, чего ждёт эта махина. – Топотала, топотала – Топотиночки стоптала… Нервничая, Настя закашлялась, но тут же спохватилась, удерживая кашель, заметив, как вздрогнуло существо. – А ещё потопочу – Топотапочки стопчу! Вновь немного помедлила девочка, но продолжила: – Не пойду я на попятки, Ведь остались топопятки! И пойду, пойду опять, Я на пятках топотать! Уставив руки в боки, Настя, кажется, вовсе забыла, что перед ней не мама или воспитательница, а огромной неведомое существо, выжидающе смотрящее и ждущее чего-то. Но осознание этого быстро вернулось и руки девочки плавно опустились к земле. Сущность смотрела на девочку своим жёлтым огоньком, напоминающим глаз, и ничего не делало. Лишь смотрело, изредка шевеля головой. – Скажите, пожалуйста… Я могу вернуться домой? – с опаской прошептала девочка. Существо поднялось во весь рост, а затем, ещё какое-то время посмотрев на девочку, сделало жест схожий с кивком, затем развернулось и пошло обратно в поле, откуда оно и пришло. Опомнившись, Настя вскочила на ноги и побежала стремглав к даче, боясь даже обернуться. Миновав весьма большую дистанцию за полминуты, девочка вбежала в дом и впилась в объятия ничего не понимающей мамы. Девочка рассказала про случившееся, но, как и следовало ожидать, родители лишь сделали серьёзные лица, а за спиной девочки посмеялись над воображением ребёнка. Днём Настя, наконец, встретила друзей, пополнив копилку историй о фее ещё одной версией, у которой сразу появилась часть сторонников и даже свидетелей. Вечером, когда все уже разошлись, девочка вернулась домой и поднялась на второй этаж в свою комнату. Там, на кресле, она обнаружила большую куклу, которую выпрашивала у мамы в торговом центре несколько дней назад. Счастью Насти не было предела. Обняв новую игрушку, девочка посмотрела в окно, выходящее на тот самый сосновый бор, в котором виднелся маленький жёлтый огонёчек. Он недолго горел в лесной чаще, а затем исчез в гуще залитых мраком деревьев…В одной маленькой деревне…
– Ein, zwei, drei! – чётко проговорил СС-овец, после чего послышался громкий выстрел и пожилой мужчина, стоявший лицом к амбару, свалился наземь. – Дедушка! – маленькая девочка, также стоявшая рядом, хотела броситься к убитому старику, но была удержана мёртвой хваткой матери. Двое карателей засмеялись, обсуждая что-то на немецком, не понятном советскому человеку, языке. – Мрази, – лишь прошептал молодой парнишка лет 14, стоявший рядом со своей бабушкой. – Тише, внучек, тише, – причитала та, опасаясь за жизнь внука. – Ох, как я надеюсь на Ваню, бабушка… Как я надеюсь на Ваню… Немцы ушли. Два мертвеца всё лежали в траве, заливая её кровью, ещё можно было спасти умирающего старика, который продолжал подавать признаки жизни. Однако попытаться оказать помощь означало подписать себе смертный приговор. Гестаповец, стоящий неподалёку и следивший за пленниками, заметил, что старик ещё жив и подошёл к нему, сделав добивающий выстрел. Был ли это жест щедрости? Наверно, нет. Но в этих условиях, это можно было считать верхом благородства. Михаил Казимирович не заслуживал такого конца… Как и все здесь. В это время из дальнего домика раздавались голоса нацистов. Три офицера, обступив привязанного к стулу парня лет 20 старательно выпытывали у того данные о подземных катакомбах. Юноша в ужасе отрицательно качал головой. Фашисты знали, что партизаны наладили систему подземных тоннелей, используя подорванные шахты. Иван – один из них и он наверняка знает, как попасть в эти катакомбы, избегая засад и охранных постов. – Послушай, мальчишка, – в очередной раз схватил Ивана за шиворот фриц, говоря на ломаном русском, – ты ведь знаешь, что это такое – лагерь смерти? Что есть крематорий? Иван, делая железное лицо, лишь сверлил немецкого офицера взглядом. – Отвечай, когда с тобой говорит офицер Великогерманского Рейха, русская мразь! – один из немцев, не выдержав, подошёл к парню и со всей силы ударил того в челюсть. Иван, сплюнув кровь, не подал и признака боли. – Ist es nicht wert! – тихо проговорил офицер, стоявший около окна, обладавший, судя по отличительным знакам, наиболее высоким званием из всех этих трёх. – Ich bitte um Entschuldigung! – извинился перед тем только что чуть не сломавший челюсть Ивана немец. Начальник этих двоих лишь подошёл к первому, что держал Ивана за шиворот, и что-то прошептал тому на немецком. Они обменялись парой фраз, которые были не доступны Ивану для восприятия. Впрочем, смысл, по всей видимости, был ясен… – Hör mir zu, junger Mann, – начал третий из офицеров, которого, по-видимому звали Альберт. – Wir sind bereit zu kooperieren. Sie können deutscher Staatsbürger werden. Wir werden alle Probleme lösen. Sie erhalten einen Reisepass, einen Job, ein Zuhause… Ein anständiges Leben. Sie mussen mir nur sagen, wo die Katakomben sind. Ich bin kein Betrüger. Wenn ich verspreche, folge ich durch! – офицер, выпрямившись, посмотрел на первого – Рудольфа, ожидая, чтобы тот перевёл его слова. Иван смотрел на лицо немца, желая плюнуть прямо сейчас, но он понимал, что это ничего не даст. Лишь спровоцирует Майера, на новую агрессию. – Тебе повезло, мальчишка, – произнёс Рудольф. – Господин Кох предлагает сделку: ты говоришь нам, где катакомбы партизан, а мы предоставим тебе гражданство Германии. Ты получишь паспорт, работу, дом… В общем, хорошую жизнь – то, что здесь для тебя недостижимая мечта. Господин Кох даёт слово офицера. А его слово весит много, уж поверь, – протерев непонятно откуда взявшееся яблоко, Рудольф надкусил его. Иван, услышав слова Рудольфа о гражданстве, лишь опустил голову и исказил лицо в жуткой пронзительной улыбке, беззвучно смеясь. Рудольф перевёл взгляд на Коха, но тот лишь поднял руки, словно сдаваясь – мол, делай что хочешь: – Es ist Zeitverschwendung. Затем Альберт вернул на голову ранее помещённый на вешалку головной убор с изображением орла и покинул помещение в сопровождении Майера, который, прежде чем выйти, демонстративно шмыгнул носом. – Иван, Иван… Потерял ты своё счастье, – сев на другой стул прямо напротив юного партизана, произнёс Рудольф. Парень, не поднимая головы, лишь думал о чём-то. Рудольф ободряюще хлопнул его по плечу. – И почему вам, русским, так нравится страдать? Мы ведь всё видим, Иван, ты не думай, что мы слепцы. Мы знаем, кто вы. И мы знаем, с кем имеем дело. Вы не боитесь рисковать своей жизнью за власть Кремля, не боитесь идти на смерть с устаревшими винтовками и отсыревшими снарядами против самой мощной в мире армии, но боитесь что-то менять. Вам страшно покидать тот грязный маленький мирок, который построен для вас советами… Ты и твои близкие достойны куда большего, Иван, нежели быть подобно собакам расстрелянными у стены собственного амбара. Как жаль, что ты этого не понимаешь… Или… Не хочешь понимать. Рудольф поднялся на ноги. Иван продолжал неподвижно сидеть. – А зачем мне ваше гражданство? Мне плевать: пытаетесь вы меня обмануть или нет… Мне плевать на то, даёт мне слово офицер или обычный предатель – мне дела до этого нет. Но я твёрдо знаю, что победа будет за нами. Иначе и быть не может… А если может, – Иван запнулся, шевеля потрескавшимися, залитыми кровью губами, – то и не зачем мне тогда быть… – Что же… Если ты всё решил, то пойдём. Мне велено передать тебя группе СС, если ты не заговоришь. Взяв Ивана в жёсткую хватку, Рудольф повёл его к выходу, где уже ждали несколько карателей, облачённых в чёрные мундиры, но перед самым выходом остановился и вопросил: – Не передумал? Иван, вместо ответа, лишь подался вперёд, вытягивая за собой Рудольфа. СС-овцы, отвлёкшись от сигарет, посмотрели на Рудольфа: – Hat er gesprochen? Рудольф только с огорчением покачал головой. Несколько мускулистых парней лишь улыбнулись, вырвав Ивана из рук Рудольфа и поведя к амбару, где стояли остальные жители поселения. Ведомый карательным батальоном, Иван на миг обернулся: Рудольф также неподвижно стоял на месте, куря сигарету и смотря на небо. В его глазах даже, кажется, виделись… Слёзы? Такого быть не могло. Иван понял, что ему это лишь почудилось, после чего опустил голову и продолжил идти к "эшафоту".***
Повсюду шла стрельба, взрывы гранат, авиация то и дело накрывала леса напалмом. Настоящий ад на земле воцарился здесь. Отступающие немцы проходили по той земле, которую считали безвозвратно захваченной несколько лет назад. Автомобили с командованием срочно эвакуировались из поселения, которое было переработано под особый штаб. Четыре машины быстро ехали по лесным тропам, стараясь не увязнуть в грязи. Внезапный налёт советских истребителей смел все планы – когда четыре истребителя начали пикировать на машины, прячущиеся в лесу, в немецких штабных автобусах началась паника. Два автомобиля были взорваны моментально, один съехал в овраг, похоронив всех в нём находящихся, а четвёртый, отстающий, был лишь частично задет снарядами. Двое немцев успели покинуть его до того, как прогремел оглушительный взрыв. – Rudolf! – кричал оглушённый немец. – Ich kann… – он не успел договорить, как второй налёт авиации задел и его, обратив человеческое тело в настоящий фарш. Рудольф, покрытый грязью, поднялся на ноги, видя удаляющиеся к основному театру боевых действий самолёты. Он понимал, что произошло. Части 14-й армии, попав в окружение, начали отступать, по пути сжигая документы и материальные ценности, но не учли позицию танковой дивизии СССР, зашедшей с севера и разбившей 13-ю армию вермахта. Теперь они были в окончательном котле и эта попытка бегства – бессмыслица, затеянная Кохом. Взрывы, грохот и смог, высившийся над лесом, казались ему уже чем-то привычным, более не убивающим, но и не дающим никакой надежды на спасение. Рудольф ещё тогда, когда они потерпели первое поражение, понял, что это – начало конца. Да что уж там! Само начало войны против СССР он воспринял как поражение, но невероятные первоначальные успехи давали толику надежды. Он понимал бессмысленность этой войны и осознавал, что германской армии не хватит надолго, ведь Советский Союз успел бы мобилизовать свои эвакуированные ресурсы до того, как был бы полностью разбит, что и предполагал план фюрера "Барбаросса". То, что он переживал сейчас – финал. Его личный финал его личной истории. Финал его родины – Германии, ещё далёк, но не минуем. В этом у Рудольфа не было никаких сомнений. Вдруг, опустив глаза с вышины древ, он узрел… Человека. Как бы он не тряс головой, он не мог развеять этот образ, будто он и в самом деле был тут. Перед ним стоял не кто иной, как Иван. Тот самый… Тот самый Иван, которого Рудольф желал спасти, но не сумел убедить в необходимости сделать правильный выбор. Иван стоял в десяти метрах от Рудольфа с ничего не выражающим лицом. Рудольф же не мог понять, как такое возможно. Неужели его собственный ум держит его в дураках, или пред ним в действительности сам призрак? Но факт оставался фактом: перед ним стоял тот, кого отряды СС убили несколько лет назад за то, что тот не сдал своих товарищей. – И что теперь? – развёл руки Рудольф, словно в центре этого мира нельзя было найти никого, кроме него. Иван лишь слегка наклонил голову, а затем произнёс: – Я к вам обращаюсь, Рудольф. Что теперь? Теперь мне суждено умереть. Как и Вам… Рудольф всё понял. Понял, что говорит сам с собой. Иван давно лежит в земле, и тело его разъели черви, а он… А он жив. Жив, хотя уже и не должен. Достав из кобуры пистолет, Рудольф направил его на Ивана и нажал на курок. Раздался тихий хлопок, словно где-то далеко лопнула шина. Рудольф улыбнулся, ощущая, как багряная кровь проступает на его рубашке. Тело Рудольфа подкосилось, и он пал на колени, ощущая, как силы покидают его. Затем тело немца бессильно обмякло, и он упал в грязь. Мертвый Иван смотрел на него сверху и губы его шевелились, словно он пытался что-то сказать. Но вместо этого изо рта Рудольфа вырвался ещё один тихий хлопок, и тот перестал что-либо понимать. Грохот советской техники становился всё ближе: войска вермахта сдались, позволив тем самым захлопнуть образовавшийся котёл. Очередная победа советской армии, очередная победа, очередная…
Таинственный подвал
Григорий, освещая себе путь фонариком, осторожно опускался в подпол своего дома. Он купил этот домик 5 лет назад, но только сейчас по чистой случайности обнаружил спуск в этот ему доселе неизвестный подвал. Уже миновало ступенек 20, но лестница и не думала заканчиваться. Свет снаружи мерк и Григорий, спускающийся в подвал, оставался один со своим фонариком против гнетущего мрака. Тогда, нащупав на стене холодную металлическую скобу, он прислонил к стене фонарь, а сам опустился вниз и уселся на ступеньку, обняв колени руками. Григорий был подвержен перепаду настроений и на него могли находить панические атаки. Вот и сейчас он сидел так, накрыв лицо руками и стараясь не думать о том, что впереди его ждет неизвестность. Сколько может продолжаться этот спуск? Быть может это какой-то старый советский бункер, заброшенный с ещё тех времён? Если так, то стоит ли так рисковать, спускаясь в него? Может, стоит вызвать специальных людей? Ведь очевидно, что это не просто подвал для хранения старой мебели и зимних заготовок. Это вполне настоящий бункер, где может находиться всё, что угодно. Но Григорий, преодолев эмоциональный всплеск, встал, взял фонарь и начал спускаться вниз. 30, 50, 60 ступеней… Свет уже померк позади Григория, и ему оставалось лишь надеяться на свой фонарик, который служил ему верой и правдой более 7 лет. С собой у мужчины был запас батареек и запасная лампочка. Наконец привычная картина бесконечно идущих вниз ступеней сменилась. В тёмном спуске Григорий узрел нечто такое, от чего он буквально застыл на месте. Рядом с ним, в двух шагах, стоял человек. Не понимая, как реагировать, Григорий отпрыгнул, как бы сев на ступеньки. Его фонарик на секунду упустил из вида человека, а затем, когда луч света вновь осветил спуск – никого на ступеньках не было. Сердце ускоренно билось, Григорий, вскочив, решил немедленно покинуть подвал, но обернувшись, он увидел лишь голую стену. Будто бы позади него просто возвели стенку. Он ощущал, как паника вновь подкрадывается к нему. Опасаясь новой атаки, он заглотил пару таблеток и развернулся, осознавая, что у него нет иного выхода, как продолжить спуск. Хотя Григорий и сомневался в реальности происходящего с ним – не подчиняться правилам этой реальности было невозможно, так как оставаться на месте было куда невыносимее, нежели спускаться. Мокрыми глазами Григорий водил по обшарпанным стенам, надеясь зацепить хоть что-то, но этого сделать не удавалось: всё было серым, затхлым, холодным. И вновь ужас парализовал Григория: тот, кто стоял за его спиной, абсолютно точно наблюдал за его действиями. Да, Григорий понятия не имел, был кто-то позади него или нет. Он уже давно не оборачивался. Да и не хотел. Но он ощущал, как за ним наблюдают. С этим чувством он шёл дальше с минуту, но, не выдержав, обернулся. Однако ничего, кроме бесконечных ступеней не попало в его глаза. Хотелось кричать, но крик застрял в горле. Только тогда он почувствовал, как это бывает, когда ты впадаешь в состояние полной беспомощности. Когда ты – ничто, когда от тебя не зависит абсолютно ничего. Ты – лишь игрушка, играющая по чужим правилам, и ты не в силах их изменить, ведь всё, что ты волен решать – остаться на месте и умереть, или продолжать бесконечное путешествие во мрак. Бредя вниз, Григорий, наконец, углядел во мраке то, что желал увидеть, ещё только начиная своё путешествие в подвал – дверь. Внизу он увидел самую настоящую железную дверь. Чуть ли не падая со ступенек, Григорий соскочил вниз, к ней. На ней висел огромный амбарный замок, который запирал проход в подземную комнату. Обезумев, Григорий стал голыми руками ломать замок. Это оказалось непросто. Его руки были слишком толстыми для того, чтобы взломать замок, но сильные, повреждающие кисти, удары всё же давали плоды. Наконец замок поддался, и Григорий распахнул дверь. Перед ним была небольшая комнатка с бетонным полом. В ней пахло сырой штукатуркой и чем-то ещё, неприятным и отвратительным. Сделав шаг внутрь, Григорий опустился на пол и, уткнувшись лицом в колени, зарыдал. Ему было так плохо, так противно от всего происходящего, что он уже просто хотел умереть. Но он не мог. Он чувствовал, что это не конец. Он чувствовал, что если он захочет – он победит эту дрянную игру, пусть и по её правилам. Ведь смог он разрушить тот замок, что наверху бы показался ему непоколебимым. Лишь веря, он сумеет победить. Преодолев очередную атаку, Григорий кое-как встал на ноги и поднял голову. Комната была крохотной. Такой крохотной, что даже коморка в гараже Григория казалась банкетным залом. Вертясь, Григорий водил фонариком по стенам, стараясь выцепить что-то необычное. И ему это, наконец, удалось: на одной из стен был прибит маленький болтик, прочно вмурованный в стену. Григорий аккуратно взялся за него указательным и большим пальцем и тихо изъял из стены. Какое-то время ничего не было слышно, но затем та стена, из которой Григорий изъял маленький предмет, рассыпалась, обращаясь в прах. Взору Григория предстал большой зал, который состоял из множества колонн и освещался вмонтированными в стены иконами. От них шло тусклое красное свечение. Григорий ахнул, а затем вошёл в зал. В конце он увидел пьедестал, на котором лежал толстый фолиант – книга. Григорий чувствовал, что предмет на алтаре смотрит на него, и двинулся вперёд, осторожно переставляя ноги, словно по раскалённой поверхности, готовый в любую секунду отпрыгнуть. Вдруг из тёмного угла рядом с пьедесталом послышался грохот и рёв. Григорий замер и стал всматриваться. Из мрака вышло нечто длинное и волосатое, рычащее и невообразимо мерзкое. Оно, издавая низкий утробный звук, медленно приближалось к Григорию, протягивая к нему покрытые струпьями и пигментными пятнами руки. Пятясь, Григорий обошёл существо добрался до алтаря прежде, чем оно сумело схватить его, закрыв фолиант. Раздался новый рёв. Существо, впав в бешенство, бросилось на алтарь, но было сметено столбом воздуха, возникшим из пустоты рядом с Григорием. Григорий уже не сомневался в реальности происходящего, он пошёл вперёд. Существо, едва передвигая конечности, последовало за ним, но рухнуло и больше не двигалось. Григорий, прежде чем двинуться дальше, обернулся: иконы, встроенные в стены, смотрели на него чёрными глазницами. Это зрелище настолько его потрясло, что он едва не потерял сознание. Лики святых, подменённые гримасами ненависти, смотрели на Григория, будто желая уничтожить его. Спасаясь от подступающей паники, Григорий отвернул голову и пошёл вперёд. Следующим помещением был коридор. Прямой коридор, хорошо освещаемый факелами. Настолько хорошо, что нужды в фонарики у Григория более не было. Он шёл вперёд по коридору, осматривая стены, на которых были всевозможные полотна. В них он узнавал… Себя? Да. Это определённо был он. Это была его жизнь: вот он, только родившийся, на руках матери, вот он лежит в коляске… Вот он прогуливается по пустынному парку, разглядывая облака… Григорий помнил этот парк и облака. Помнил дуновения ветра, помнил голоса родителей… Вот он идёт в детский сад… Вот он с первыми друзьями бежит по тротуару… Затем школа: первые драки, первые мальчики и девочки, первые попытки любви… Институт, неудачная работа, отношения… Вся жизнь. Григорий, рассматривая картины, не заметил, как дошёл до самого конца. Пред ним, на последнем полотне, был он сам, шагающий в этот жуткий подпол… Отвернув голову от картины, он увидел… Гроб. Перед ним стоял самый настоящий гроб, изысканно украшенный, рядом с которым стояла рамочка и стопка водки, накрытая ломтиком хлеба. Раньше бы Григорий, возможно, и испугался бы. Он завопил, упал, схватился бы за голову, выпил очередную таблетку. Сейчас же он знал. Он не надеялся, он знал: всё будет так, как он того хочет. Всё будет так, как он сделает. Он поднял руку, в которой сжимал фонарь, направив на гроб, и отрицательно покачал головой. Разрывая пространство, поминальные атрибуты, трясясь, улетели куда-то вдаль. Куда-то, где их не представлялось возможности разглядеть. А коридор впереди Григория заполнился новыми, пока ещё серыми полотнами. Григорий хотел смеяться, но только смотрел на длинный коридор и улыбался. Улыбался он и тогда, когда шёл назад. Шёл по коридору, по залу, в котором уже не было ни чудовища, ни жутких икон, ни алтаря с фолиантом. Он улыбался, минуя крохотную комнатку с разрушенной стеной. Он усмехался и тогда, когда бежал вверх по лестнице. А ещё шире он улыбнулся тогда, когда увидел свет. Ни факелов, ни фонариков… Свет. Солнечный, такой родной, близкий… Свет жизни. Григорий, выйдя из подвала, закрепил фонарик на поясе, отключив его. А затем, потянувшись, с улыбкой оглядел свой сад: его многоцветный беспорядок вызвал в нём какую-то неведомую прежде нежность. Он подумал, что завтра же будет сажать розы. А может тюльпаны? Это ему ещё предстояло решить. Обернувшись, он только и смог засмеяться: ничего. Ни намёка на подвал за его спиной уже не было. Да и был ли какой-то подвал? Нет… Не было. Был лишь Григорий, его сад, его жизнь…Записка выжившего
"Добрый день. Хотя, сейчас, скорее, вечер. Я понятия не имею, зачем я пишу это, но хочется верить, что не все ещё сошли с ума в этом мире. Хочется верить, что не я один сохранил рассудок и человеческий облик. Четырнадцать дней я не покидал стен своей квартиры до сегодняшней ночи. Порой она казалась мне самым одиноким местом на свете, а порой – самым огромным пространством. Смешно, не правда ли? Но я пишу всё это, чтобы хоть что-то сделать, спасти и вас. Ведь я знаю: они там, снаружи… Ждут меня. Но ничего. Я тоже жду их. И я готов к встрече. Более того – я сам жду этой встречи! Но обо всём по порядку… Меня зовут – Денис Николаевич Федько. Мне 27 лет. Я живу… А впрочем, к чему всё это? Разве имеет хоть какое-то значение, что я делаю и кто я такой, когда привычный мир, окружавший меня все эти 27 лет, просто рассыпался? Я не знаю, когда всё началось. Я не знаю, как это произошло. Я понятия не имею, что именно произошло и что явилось причиной этого. На самом деле, и не хочу знать. Я же помню лишь тот день, когда я обратил на это внимание. Это был обычный вторник, декабрь… Я работаю с 9 часов утра до 5 часов вечера. В тот день я ушёл с работы раньше, ибо мы выпили с коллегами, и мне не хотелось оставаться более, по дороге зайдя в магазин, где приобрёл несколько бутылок пива, мечтая о горячей ванне, но в этот день в метро меня вдруг потрясло одно обстоятельство. Я как обычно зашёл в третий вагон и облокотился на заднюю дверь, которая не открывается на этой линии, поставив пакет с пивом под ногами так, чтобы он не упал. Только я начал готовиться к монотонной десятиминутной тряске, как в полураспахнутую дверь вагона залетел человек, облачённый в серого вида пальто до самых ступней и цилиндрическую приплюснутую шляпу. В самом деле, он выглядел будто не из нашего времени. Я старался не смотреть на него, но у меня это плохо получалось: в его облике было что-то такое, что буквально заставляло меня возвращать взгляд вновь и вновь. Так старомоден был его вид, так таинственен… Дело было даже не в одежде. Всё же на какое-то время мне удалось отвлечься и не смотреть наэтого пассажира. Когда я вновь посмотрел на него – его взгляд был направлен прямо на меня. Это обстоятельство парализовало меня – и больше ничего. Такого я не испытывал ни разу. Но вместо того, чтобы быстро перевести взгляд в другую сторону и, тем самым, окончательно вернуть себе обычное состояние, я также всматривался в него. Наконец он стал приближаться ко мне. Это не на шутку напугало меня. А люди будто и не замечали этого странного человека: все по прежнему читали свои книги, говорили по телефону, просто рассматривали рекламные афиши. Им было плевать на этого человека, который заставлял меня дрожать от неопределённости происходящего. Когда до него осталось не больше метра, я протянул руку в его направлении и неловко провёл ею в воздухе, будто желая таким образом остановить его приближение. Однако вышло не очень: незнакомец словно бы и не заметил этого жеста, продолжая идти в мою сторону. Когда он подошёл достаточно близко, чтобы я мог разглядеть его глаза, меня поразила одна вещь – желтоватые зрачки, окружённые тёмными кругами. Будто бы ненастоящие, из какого-то фильма про вампиров… Я искал помощи у людей рядом, но не мог отвести от него глаз. Окружающие всё также не обращали на нас внимания – люди жили своей жизнью, не замечая ничего вокруг. А может, они просто не подавала виду? Он кивнул мне головой – как своему, как к себе принадлежащему – и произнёс: – И я был таким же, понимаешь? И я был… И я… Я… В это время поезд остановился, двери открылись. Почувствовав способность двигаться, я решил действовать: не обращая внимания на взгляды окружающих, сделал шаг вперёд и схватил незнакомца за отвороты пальто, толкнув его на пол, после чего быстрым прыжком покинул поезд. Однако я не сумел устоять на ногах и рухнул в тот момент, когда покинул вагон. Лёжа, я обернулся, смотря на закрывающиеся двери: за стеклом я видел его лицо. Его лицо было железным, не выражало эмоций, но я ощущал в этом лике усмешку. Он смеялся надо мной, не подавая виду. Двери закрылись, и поезд покинул станцию вместе с незнакомцем. Я, отойдя от шока, вскочил на ноги и медленно направился к выходу. Мой дом находится сразу у выхода из метро. Поэтому я, покинув подземные лабиринты метрополитена, стараясь не отрывать взгляда от земли, миновал самые долгие в моей жизни 30 метров и открыл дверь собственного подъезда. Лишь сейчас, поднимаясь на четвёртый этаж, на котором располагалась моя квартира, я вспомнил про пакет, оставленный мною в вагоне метро. Злоба охватила меня, я уже собирался развернуться и направиться к ближайшему магазину, когда в окно подъезда я увидел… Его. Этот же мужчина стоял в моём дворе и смотрел прямо на меня. Я точно узнал его. Тот же плащ, та же шляпа… То же каменное, ничего не выражающее лицо… Я опешил, но через секунду, вздрогнув, поспешил скорее оказаться в своём жилище. Заперев дверь на все возможные и невозможные замки, я зашторил все окна, отключил домофон и включил телевизор на полную громкость, чтобы тот заглушил мою панику и, чего я боялся больше всего – возможных стуков в дверь. Я достал из-под стола стеклянную бутылку и, ударив крышкой по краю тумбочки, открыл её. Сделав несколько глотков алкоголя, я схватился за затылок. Стало немного легче. Об этом типе в метро я искренне хотел забыть. И у меня это частично получалось, пока я не вспоминал его образ в моём дворе. Если бы я тогда не увидел его… Я мог объяснить всё, всё понять и дать логическое заключение, но это… Чёрт подери, как он догнал меня, как он узнал, где я живу, как… Как… Весь последующий вечер я смешивал в своём мозгу страх, алкоголь и какие-то дешёвые российские сериалы, идущие по моему ящику. Я сам не помню, как отключился. Проснулся я от телефонного звонка. Было ещё темно, но не настолько, чтобы я мог рассчитывать на то, что не опоздаю на работу. Я нашарил в кармане мобильный и услышал голос моего коллеги – Антона: – Денис, привет! У нас проверка внеплановая, ты где? Я был не в состоянии что-либо говорить, поэтому только и смог, что пробубнеть: – Меня не будет… Я заболел. Я повесил трубку и, кое-как попадая пальцами по кнопкам, дублировал сказанное Антону в нашей с ним переписке. Наши проверки – дело обычное и обыденное. Придёт пара солидно одетых мужичка с пузами, им покажут сделанные для таких случаев приборы, а затем они, благополучно получив информацию для отчёта перед уже своим начальством, уедут на машинах в сто раз дороже всего нашего корпуса. Смешно. Однако смеяться мне не хотелось: я всё ещё помнил события вчерашнего дня, как бы я ни старался утопить их в алкоголе. Мне стало нехорошо. Я вышел в туалет и долго, очень долго умывался. Более-менее я смог прийти в себя лишь через пару часов. Идти сегодня на работу смысла не было, но и других занятий у меня было не много. Я включил телевизор и проверил мои запасы пива: три стеклянные бутылки светлого и одна двухлитровая бутылка тёмного… Вчерашнее подкрепление так и не подоспело, поэтому я не был доволен этим набором. Я решил выйти в магазин, тем более что у меня был абсолютно пустой холодильник, если не учитывать нескольких отвратительных консерв, которые я оставил там несколько лет назад специально, чтобы хоть чем-то наполнить пустующую полку. В мои планы не входило питаться всякой дрянью. Покинув мой дом, я направился к маленькому магазинчику "Санторини", расположившемуся на углу соседнего дома. В самом деле, ничего общего со знаменитым островом любви это место не имело: здесь торговали не первой свежести едой и второсортным алкоголем, а не товарами искусства и духовной ценности. Но название было красивым, что и привлекало клиентов. Мне же он был приятен лишь своим расположением. Подобно церковному колоколу прогремел колокольчик над дверью, когда я вошёл внутрь. Продавщица, пожилая тётка с выбритыми бровями, оторвалась от журнала с голыми мальчиками на обложке и улыбнулась мне во все свои немногочисленные зубы: – Чего, молодой человек? Бутылочку пива? Мартини? Шампанское?.. Да… Эти слова меня задели. Видимо, меня стали узнавать местные продавцы. Репутация алкоголика накладывает на человека определенный отпечаток. Но мне было обиднее всего обзавестись ею, ведь я таковым не являлся. Я улыбнулся и отрицательно покачал головой, давая понять, что ничего из упомянутого в данный момент мне не надо. – А что же тогда? – спросила продавщица, наморщив лоб. Я подошёл к прилавку и заказал необходимый мне набор провианта: макароны, гречка, овсянка, хлеб… Я взял также десяток яиц и, если мне не изменяет память, банку шпрот. Я старался не смотреть на стеллаж за женщиной, на котором так маняще расположились наливные полулитровые бутылочки. – Больше ничего? – на всякий случай переспросила продавщица, будто бы ощущая мои колебания. – И… И дайте ещё две литровые бутылки… – Эти? – она, повернувшись к полкам с алкоголем, указала своим погрызенным длинным ногтем на нужную мне марку. Я пораженчески кивнул. Да, в какой-то степени это было поражение: эта женщина смогла угадать, что мне было нужно. Ну и пусть. Кто она, в конце концов, такая, чтобы я из-за этого переживал? Да и, забегая наперёд, вскоре меня вовсе перестало волновать – что думает обо мне продавщица местной лавчушки. Я вышел из магазина и двинулся к переходу, который отделял этот магазин от моего дома. Повиновавшись моргающему красному человечку, который стёр своим появлением зелёного, я остановился перед проезжей частью и стал следить за проезжающими мимо машинами. Внезапно что-то заставило меня повернуть голову налево. Мельком я заметил пожилого мужчину, идущего мне навстречу. Он был без головного убора и в ярко-оранжевой куртке – в цвет крыши моего дома. Это был наш дворник – Николай Семёнович, кажется, его звали. Он остановился в метрах пяти от меня и, опёршись на свою помощницу – метлу, стал смотреть куда-то мне за спину. Я обернулся, но ничего, кроме бесконечных машин, разбавляемых трамваем и парой фур, я не увидел. Вновь повернувшись, я понял, что Николай Семёнович смотрит не мне за спину. Он смотрит на меня. Мне стало неуютно. Я нахмурился, а затем, обдумав происходящее, решил заговорить с ним: – Здравствуйте, Николай Семёнович… Он молчал. Лишь стоял, сгорбившись и положа обе руки на конец метёлки. Я старался разорвать зрительный контакт, но не мог: он как будто гипнотизировал меня, подчиняя своей воле. Мне становилось не просто не по себе, на меня начинал находить страх, хотелось уйти, убежать, исчезнуть… Но я не мог. – С Вами всё хорошо? – моё горло пересохло и от того голос мой стал тише и каким-то сдавленным, будто кто-то держал меня за глотку. Но вместо ответа Николай Семёнович издал какой-то сдавленный писк. Уголки его губ зашевелились и он, медленно моргнув, прохрипел своим глубоким старческим голосом: – Осень пришла… Осень… В это мгновение боковым зрением я увидел что-то, что вывело меня из транса. Красный свет сменился зелёным, и это переменило предмет моего внимания, освободив из объятий паралича. Я сорвался с места и побежал, стараясь не смотреть на старого дворника, который, как я был уверен, провожал меня, не сводя глаз. Минуя переход, я совсем не заметил идущую мне навстречу девушку и столкнулся с ней на полном ходу. Мы упали и я, опомнившись, вскочил, подал ей руку, дабы помочь, но когда она протянула мне свою ладонь, с ужасом осознал, что вместо хрупкой ручки сжимаю в своих пальцах набрякшую студенистую кисть трупа. Холодную, мертвецки бледную, до ужаса костлявую… Я перевёл взгляд на её лицо: оно было очень худым, а глаза… Они были один в один, как у того человека, который явился ко мне вчера в метро, а после чудесным образом очутился внутри моего двора. Я понял также, что и у Николая Семёновича глаза были одинаковы с этой девочкой: жёлтые, с чёрными кругами… В последний момент я успел одёрнуть руку. Отпрянув от живого мертвеца, я ринулся к своему подъезду, судорожно набирая на домофоне код. Перед тем, как захлопнуть тяжёлую дверь, я ещё раз посмотрел на улицу: ни Николай Семёнович, ни мёртвая девушка не гнались за мной. Они были там же, где и ранее: Николай, держа в руках лишь свою метлу, стоял на тротуаре и смотрел прямо на меня, а девушка продолжала сидеть на переходе… Её голова вывернулась чуть ли не на 180 градусов, чтобы она могла смотреть на меня. Чудом избежав нового паралича, я закрыл дверь и бросился наверх. Я не смотрел в окна, ибо я точно знал, что там увижу: мужчину в сером пальто и шляпе, стоящего близ небольшой горки в моём дворе. Я не мог этого знать, но знал. Это была моя аксиома. Никак я не мог этого доказать, но я точно знал, что это так. Я влетел в квартиру, захлопнув дверь за собой, упал на пол и начал блевать. Я чувствовал себя отвратительно. На этот раз мои покупки были при мне, что было важнее всего, ибо покидать свой дом в ближайшее время я точно не планировал – кто знает, где они поджидают меня. Как вы могли догадаться, моих покупок не хватило бы надолго. Я это понимал. Два дня я не появлялся на работе, не отвечая на звонки коллег. Начальству же было плевать на моё отсутствие, я знал это, мне также было плевать на него. Но мои запасы подходили к концу, и я решил попросить моего брата привести мне еду, сославшись на то, что я сломал ногу и не могу сделать этого сам. Я позвонил ему утром, и мы договорились, что вечером он привезёт мне большой запас круп, макарон и прочих долго хранящихся продуктов. Также я попросил его купить мне ящик пива. Я очень не хотел вскрывать мой тайник, который располагался в комоде на чёрный день. Может, это он и был, но я хотел отсрочить этот момент. Весь день я провёл за поглощением остатков моего алкоголя, зная, что брат привезёт ещё. Глупейшие телешоу с каждым глотком казались мне чуть менее тупыми и чуть более забавными. В 8 часов раздался звонок в домофон и я открыл, удостоверившись, что со мной говорил брат. Предварительно перевязав ногу и взяв из шкафа костыли, я вышел в подъезд, слушая подымающиеся шаги брата. Я завидел его, когда он подымался уже на мою клетку: он нес на плече две большие сумки. И в этот миг я осознал, что просить его принести еды было верхом глупости. Когда он оказался совсем близко – я увидел его лицо. Его глаза были идентичны тем, что я видел у проклятого призрака из метро! Бог ты мой! Вы не представляете, как же я испугался, ведь вот он – прямо передо мной, надвигается! Я едва успел запереть дверь, как он ударил в неё с другой стороны. Он, издавая странные звуки, стучал в дверь. Я не решался посмотреть в глазок. Я дрожал от страха, сидя под дверью, стараясь не делать резких движений, чтобы не привлечь его внимания. Я будто бы думал, что он забудет о моём существовании, уйдёт… И мои молитвы были услышаны. Звуки стихли через некоторое время, но через сколько точно – я сказать не мог. Для меня прошла целая вечность. Я с опаской подкрался к балкону, дабы удостовериться, что машины брата нет на парковке. И, поверьте, лучше бы я этого не делал: под моим окном ходили люди. Они все шли в разные стороны, где-то рядом с соседним домом играли дети, близ аллеи из тополей стоял трижды проклятый мною Николай Семёнович… Все они смотрели на меня. Все! Все, чёрт побери, смотрели прямо на меня! Я… Я не знаю, как описать мои переживания. Я был в ужасе, но на этот раз не скован. Я закрыл балкон и вновь, зашторив все окна, ушёл к телевизору, понимая, что у меня нет ни должного запаса еды, ни единой капли алкоголя. Я долго сидел на диване, вздрагивая от каждого шороха и пытаясь не думать о том, что сейчас происходит снаружи. Когда я думал об этом, мне становилось ещё хуже, потому что в моей голове, как заезженная пластинка, крутились одни и те же кадры… Одни и те же глаза… В конце концов, я понял, что моя жизнь дороже всяких других вещей, что я не готов покидать свою квартиру ни в коем случае – я сломал нижнюю дверцу комода и узрел несколько десятков бутылок так желаемого мною сейчас напитка – того, который сможет убить мой разум. Того, который уничтожит мой страх и поможет уйти от жутких воспоминаний. Так, тот, кто это читает, я провёл много дней. А если быть точным – 14. Я разделил мою еду на небольшие порции, дабы не умереть с голоду. Но основную часть времени я пил. Пил, не контролируя себя. Пил, ибо это была единственная возможность избавиться от голода и страха. Или хотя бы заглушить их. Иногда я слышал, как в мою квартиру ломились, стучали, кричали что-то неясное. Я старался вести себя как можно тише, чтобы они решили, что я уже умер, и так мне удавалось отпугнуть их на пару дней, но они возвращались… Но всё когда-либо кончается. Одним вечером я просто понял, что у меня нет ни одной бутылки вина, ни одной банки пива, ни одной капли водки… Ничего. Еда кончилась ещё день назад. Я съел даже те мерзкие, испорченные консервы, лежавшие в моём холодильнике. Теперь он был пуст полностью… Совсем, абсолютно, окончательно… Я понимал, что теперь я не имею иного выхода – либо покинуть квартиру, либо умереть от истощения через неделю. Хотя, без алкоголя я скорее умру от разрыва сердца, ведь страх всегда подкатывал ко мне по утрам, когда процент спирта во мне падал до минимума. Я осторожно выглянул из кухонного окна. Этого я не делал уже более двух недель, и увидеть что-то кроме стен собственной квартиры было невероятным счастьем. Вопреки моим ожиданиям, всё, что предстало моему взору – пустая ночная улочка, освещаемая лишь одинокими фонарями и луной. Я обдумал ситуацию и понял, что сейчас у меня есть шанс. Я решил ограбить тот жалкий магазинчик "Санторини", пока эти существа не вышли на охоту. Видимо, ночью они спят подобно людям и потому именно это время суток может стать подходящим для перемещения вне моей крепости – квартиры. Одевшись, я вышел из дома, опасаясь всего. Я боялся, что сейчас из-за поворота выйдет человек с жёлтыми зрачками, обрамлёнными чёрными кругами, и я впаду в ступор. Это сильно пугало меня, но этого не происходило. Я миновал переход, и подобрался к месту моего назначения. Я решил действовать тихо, ведь если кто-то из них есть неподалёку – они тут же явятся по мою душу, услышав громкие звуки. Сняв стеклянную часть двери, я проник внутрь. Это было легче, чем ожидалось. Я прошёл к полке с алкоголем и стал складывать бутылки в рюкзак, попутно хватая пачки с макаронами и рисом. Сколько времени заняло моё предприятие – мне неизвестно, но когда я закончил и обернулся – я увидел продавщицу. Вернее то, что от неё осталось. Во тьме светились лишь два жёлтых глаза, а всё её тело было каким-то неестественным и казалось мне хуже даже самых жутких монстров из фильмов. Я попросту обезумел. Мне так надоело бояться… Мне так надоело страдать… Она зарычала и издала страшный вой. Я, схватив с полки нож, предназначенный для вскрытия коробок, кинулся на неё, метя в то место, где у людей находилось сердце. Куда нужно бить подобных ей я понятия не имел. Когда я вонзил лезвие, она зарычала и вонзила мне в лицо свои длинные когти, когда-то бывшие лишь ноготками с ужасным маникюром. Она несколько раз дернула лапой, оставляя на моей коже глубокие раны. Я ощутил сильную боль, но гнев был сильнее. Я выместил на этом создании гнев за всё то, что я пережил… Всё то, что я испытал… Я не знаю, сколько я нанёс ударов этому созданию, но вскоре оно превратилось в окровавленное месиво, из которого торчал мой нож. Я ещё раз глубоко вздохнул, отчего из моих глаз потекли слезы, и нанёс два последних удара, выколов глаза этой твари. Я взял их с собой. Я был так рад… Счастлив, потому что мне удалось уничтожить одно из них. Сокрушить зверя, играя уже по своим правилам. Я вернулся домой и принялся утолять жажду алкоголя и пищи. Это больше походило на праздник, чем на траур. Я ощутил свою силу. Я понял, что не являюсь жертвой. Что это не охота. Это война, в которой победит сильнейший. И они, стараясь воздействовать на мой разум, не учитывают, что я могу воздействовать на их тела. На этом я заканчиваю моё сообщение. Этой ночью я отправлюсь на дачу, где у меня имеется дробовик, топор и прочие оружия, которыми смогу дать бой сущности, заполонившей этот мир. Если вы читаете это и ваш разум не порабощён заразой – боритесь! Мне тоже было страшно! Я тоже был уверен, что охота идёт на меня, что мы по сравнению с этими существами – ничто! Что они Боги, способные сотворить с нами всё! Но это не так! Они – такие же смертные, как и мы. Они тоже способны ошибаться. Они тоже допускают ошибки. Я видел, как они ошиблись. Я использовал их ошибки. Я призываю всех представителей рода людского сражаться! Только сражаясь, мы сможем вернуть власть людей на Земле, изгнав проклятых сущностей. К победе! Во имя человечества! К победе! К победе!"***
– Что скажешь, Андрей? – Чушь какая-то! – следователь оторвал взгляд от бумаг. – Думаешь, косит под дурачка? – с сомнением спросил Сергей, откинувшись на спинку стула. – Не знаю… – Андрей подошёл к аквариуму и пару раз ударил по стеклу указательным пальцем. – Что мы вообще имеем? Какой-то психопат Федько приехал в торговый центр и перебил сотни человек, выколов у них глаза, оправдывая это тем, что они все – не люди, а проклятые каким-то мудаком в пальто призраки? Да к тому же он сам признался в ещё нескольких убийствах! Андрей вернулся к креслу и сел, обхватив голову руками. – То, что ему светит пожизненное – понятно. Вот только… – сделал глоток кофе Сергей. – В тюрьме или дурке? С трудом можно было понять, как у человека могли начаться такие галлюцинации. Все опрошенные свидетели и знакомые говорили, что он вёл себя странно. Коллеги сказали, что он уже очень давно не появлялся на работе, родственники – что заперся у себя в квартире и не выходил, соседи рассказывали, что в его квартире невероятно громко работал телевизор, а когда приходили жаловаться – не открывал, но звук пропадал на несколько дней… Местные работники – таксисты, дворники рассказывали, что Федько вёл себя очень странно, будто наркоман. Ходил, оглядывался, боялся чего-то что ли. – Знаешь, Андрей… Я думаю, это обычный маньяк. Прочитай ещё раз это письмо. Очевидно, что это всего лишь попытка снять с себя вину. Чтобы мы решили, что он душевно больной или просто алкаш. Только вряд ли из-за алкоголя могут пойти такие глюки, – сказал Сергей. – Я, конечно, не психиатр, но именно так я считаю. – Психиатр с ним сейчас работает, – произнёс Андрей. – Нам потом расскажут, что он выяснил. В любом случае, пускай с местом его пребывания разбирается судья. Это не в нашей юрисдикции. Телефон в кабинете полицейских зазвонил. Они переглянулись. Сергей потянулся за трубкой и поднёс её к уху. – Да? – медленно произнёс он. – Так точно… Да… – Сергей долго молчал, напряжённо слушая то, что ему говорили по телефону, после чего сухо проговорил: – Я понял… Благодарю… Андрей пытливо смотрел в сторону Сергея, положа руки на колени. – Денис Николаевич Федько… Он… Покончил с собой, – растерялся Сергей. Андрей ничего не сказал. Перед ним был недописанный отчёт без пары строчек и подписи, на который он пристально смотрел. Сергей тоже молчал. – Знаешь, Андрей, думаю, мы засиделись, – Сергей показал на настенные часы, которые говорили, что смена полицейских закончилась уже как 2 минуты. – Пойдём, мы с парнями из отдела договорились сходить в боулинг. Ты помнишь? – Да, помню, – ответил Андрей. – Иди. Встретимся в холле. Сергей, помедлив, вышел из кабинета. В коридоре послышались удаляющиеся шаги. Андрей встал, подошёл к двери, в которую недавно вышел Сергей, и, взяв с вешалки шляпу и серое пальто, выключил свет. Во мраке покидаемого следователем кабинета сверкнули два жёлтых глаза…
Последние комментарии
11 часов 1 минута назад
15 часов 8 минут назад
15 часов 26 минут назад
15 часов 46 минут назад
18 часов 28 минут назад
1 день 1 час назад