Письмо к другу [Кирилл Олегович Елистратов] (fb2) читать постранично, страница - 3

тетрадки. Он боится отвечать на уроке. Как мне это знакомо! По глазам мальчика (у Миши карие глаза, которые никогда не улыбаются) я вижу, что верный ответ ему известен. А он ни слова не произнесет, молчит, смотрит в одну точку, втянув шею и обхватив себя руками.

Скворцов влюбился в Ленку Апатову, Афродиту нашего класса. В сентябре он начал тайком подкладывать ей в пенал бумажки со стихами. Ленка прочитает, скомкает и выбросит. А Скворцов после того, как все уйдут из класса, достает из мусорки эти бумажные комочки и прячет в карман. Ленке это со временем надоело, и она стала выбрасывать Мишины стихи, не прочитывая. Скворцов не сдавался и продолжал докучать Апатовой своими признаниями. Вчера был сдвоенный урок – русский язык и литература. После русского Миша дождался, когда Ленка выбежит из класса с подругами, и украдкой подложил очередную бумажку в ее пенал. Он вышел в рекреацию подышать воздухом перед уроком, чтобы не видеть, как Ленка равнодушно комкает стихи, воспевающие ее красоту, и швыряет их в ведро. Не представляю, что Миша почувствовал, когда услышал, как Ленка читает его любовные четверостишия вслух перед классом. Разъяренный, взбешенный, он забежал в кабинет. Его лицо исказилось гримасой боли и страшного гнева, он начал задыхаться и покраснел, в глазах от напряжения лопались сосуды. Миша вырвал бумажку из рук Ленки, распахнул окно, выкинул в него свой стих, залез на подоконник и устремил взгляд вниз на улицу.

– Ненавижу! Ненавижу вас всех! И за что?! Теперь они тоже знают и будут смотреть и смеяться! Они выжгут меня глазами!

Он кричал до хрипоты и смотрел на дорогу перед зданием школы. Я вскочил из-за стола и подбежал к подоконнику. Дети замерли и боялись пошевелится.

– Не подходите, Сергей Иванович! Все равно брошусь, не спасете! Вы меня один понимаете. Не мешайте, не приближайтесь, а то прыгну!

– Стой, Скворцов. Успокойся, не дури. Четвертый этаж – ты не разобьешься, а калекой на всю жизнь останешься.

– А я вниз головой прыгну, оттирать долго будут – мыслей у меня там много, и они всё стучатся и стучатся, спать не дают. А тут сиганул – и нет головы, разлетелись мыслишки! Нет человека – и проблем нет!

От волнения у меня застучали зубы, кожа похолодела и покрылась мурашками. Сказал первую банальность, которая взбрела в голову:

– Побойся Бога Скворцов, это же грех страшный! О родителях подумай!

Меня всего трясло, я не знал, что еще сказать. Я пытался незаметно приближаться к подоконнику во время нашего разговора, но Скворцов все видел и на каждый шаг отвечал топаньем по оконной раме: «Еще шажочек и полечу!»

– А нет никакого Бога, Сергей Иванович! Неужели вы до сих пор не поняли? Объяснить невозможно, но я самой кожей чувствую, что его нет. А уж если его нет, то и жить нам незачем. Ползаем по земле, влюбляемся во всякую бессердечную тварь и судим только по лицу, по рукам, по плечам… В душу совсем не заглядываем! Смотрим лишь на обертку! А с родителями я и двух слов не произношу дома! Они меня не знают. Поплачут три дня для приличия, пожалуются соседям и заведут кота, чтобы место не пропадало!

Я посмотрел на Апатову и одними губами произнес: «Соври». Ложь – единственное средство, спасающее человека от кошмаров жизни. Апатова кивнула (лицо ее было белее бумаги), положила руку на плечо Скворцова и начала врать шепотом о том, что стихи хорошие и что она виновата, и что просит прощения. В бесцветном небе кружилась стая воронов, поджидая добычу. Скворцов, конечно, не поверил ласковым речам Ленки. Он попытался скинуть ее руку, отвернулся от окна, ноги его пошатнулись, тело закачалось. Я прыгнул к подоконнику, ударившись коленями о батарею и втащил пацана в кабинет, схватив за шею. Нас обступили, хулиганье плакало сильнее остальных. Четверть часа провалялись на полу. Коленки на штанах разодраны, у Миши синяки от моих пальцев на шее, но главное – живой! На меня напала судорога, слезы просились из глаз, но я не давал им ходу, чтобы не пугать ребят. Дети молчали, Скворцов рыдал. Его хриплые вздохи были мне дороже всего на свете в эту минуту.

Я вывел Скворцова из класса.

– Миша, ты чего устроил?! В жизни гадости постоянно случаются, но это не повод бросаться из окна.

– Сергей Иванович, простите. Я не понимал, что творю. Смотрю на эту дорогу, на машины, на людей внизу и понимаю, что вот сейчас шагну и конец! Одним шагом, одной секундой все годы перечеркну. Знаете, на подоконник забраться легче, чем прыгнуть.

– Если тебе не с кем поговорить, то приходи в гости, обсудим твои проблемы. Не стесняйся, заглядывай в любое время.

– Сергей Иванович, кто ж к преподу домой ходит?

– А ты не обращай внимание на то, что другие болтают. Заходи. Стихи мне твои понравились, обсудим их за чаем. Я видел, ты «Тома Сойера» читаешь. У меня есть «Приключения Гекльберри Финна» с чудесными иллюстрациями. Я тебе эту книжку подарю, только приходи в воскресенье. Родителям и преподавателям ни слова о случившемся! Я на классном часе скажу ребятам, они будут молчать.

– Спасибо, Сергей