Настя [Руслан Литвинов] (fb2) читать онлайн

Настя

Сейчас, спустя много лет, я пытаюсь вспомнить, когда же в первый раз увидел Настю. У меня в памяти всплывает два момента, но, честно признаться, я не помню, в каком они идут порядке. Это, наверное, нормально: тогда мне было девятнадцать лет, а сейчас уже… намного больше. Но мне хочется, чтобы один из этих моментов всё-таки был первым. С него и начну.

1

Человеческая память – удивительная штука. Кто-то из писателей назвал память самой капризной женщиной. И был неправ. Память – это всего лишь набор отдельных картинок, ярких вспышек. В кино их называют «флэшбеками». Это словно молния в ночи: на секунду светло… и опять везде мрак.

Я учился тогда на факультете филологии в ведущем местном университете. Близился к концу третий курс, на носу была сессия. Я не был прилежным студентом, даже близко не подошёл к этому почётному званию. Но при этом мне нравилось ходить в универ. Нравилась, если можно так выразиться, сама атмосфера. И сейчас это время окутано в дымке воспоминаний ярким приятным светом. Естественно, не всё у меня гладко было в жизни на тот момент, была куча неразрешённых проблем, и иногда хотелось волком выть, но если бы сейчас спустилось с небес античное божество и предложило: «Дружище, ты выиграл в небесную лотерею. Мы отправим тебя в самое счастливое время твоей жизни. Выбирай дату», я бы назвал именно это время.

И вот, я выбираю дату и отправляюсь туда. Итак, здравствуй, лето 2009 года.

2

Мы с моим сокурсником, а по совместительству другом Вадимом шли из универа в сторону остановки. Пора было по домам. Вроде как пар в тот день не было, мы приезжали то ли в библиотеку, то ли на консультацию по ближайшему экзамену. Всё быстро кончилось, и мы с Вадиком решили, что ловить нечего.

Итак, мы шли в сторону остановки. Вадим почему-то шёл на несколько шагов впереди, а я плёлся сзади. Наверное, ему домой хотелось больше, чем мне. Или я разговаривал по телефону, уже не помню. На тротуаре места хватало для двоих, но мы с Вадимом, видимо, решили сыграть в Дон Кихота и Санчо Пансу.

И тут на короткий миг, на микронную долю секунды, глаза мои встретились с девушкой, которая шла мне навстречу, в сторону универа.

Это и была Настя.

Наши глаза на секунду встретились…и вы, наверное, думаете, что я сейчас начну вам рассказывать про любовь с первого взгляда? Не-а. Наши глаза на секунду встретились…и мы прошли мимо друг друга. Но этим своим взглядом девушка (тогда я ещё не знал, что она – Настя) просто обожгла меня. Чувство было такое, будто я залпом выпил стакан клюквенной водки. Почему клюквенной? Потому что я люблю клюквенную водку, а обычную не люблю. И ещё было что-то сладостное в этом ожоге.

Словом, голова у меня закружилась, я обернулся, оценил параметры фигуры (девушка, кстати, не оборачивалась), а потом догнал Вадима.

– Видел, какая девушка? – спросил я у него.

Вадим ничего не видел. Он вообще был очень задумчивым парнем.

Потом, когда я рассказывал Насте про этот случай, она смеялась и думала, что я сочиняю. По крайней мере, помнить не помнила, чтобы мы пересекались на тротуаре возле универа. А когда я говорил про её «обжигающий» взгляд, она снова смеялась и говорила про своё неважное зрение, и что она в тот момент злилась на себя из-за того, что всё время спотыкается.

В тот момент… Значит, всё-таки помнила ту нашу встречу?

3

В следующий раз я встретил Настю уже в самом универе.

Мы учились в старом трёхэтажном здании, стоящем в форме буквы «г». На втором этаже располагался факультет филологии и журналистики, где учился я. На третьем этаже был переводческий факультет, где, как оказалось впоследствии, училась Настя. И первый этаж делили между собой историки, экономисты и физкультурники. Также на первом этаже располагалось место ежедневного паломничества толпы студентов – каморка с ксероксом. На тот момент там работала зрелая тётенька в очень толстых очках, от которой никто ни разу не слышал ни одного слова.

И вот в один прекрасный день мы всё с тем же Вадиком стояли неподалёку от вышеупомянутой студенческой мекки и глазели по сторонам. Поглазеть было на что: на гуманитарных специальностях соотношение парней и девушек составляло примерно 20:80. Я всё высматривал свою прекрасную незнакомку и мне повезло: я её увидел. А потом мне повезло ещё больше: она не просто прошла мимо, а вместе со своими сокурсницами и сокурсником (80:20, да-да-да) остановилась у ксерокса.

Итак, я уже с полной уверенностью мог сказать, что эта девушка учится в моём корпусе. Осталось выяснить только, на каком именно факультете. Другие курсы филфака я отверг сразу – если бы она училась там, я бы пересекался с ней чаще. И я стал прислушиваться к весёлому девичьему щебетанию.

Девчонкам, пришедшим вместе с ней, надо было отксерокопировать целую кучу страниц, но в очереди всем стоять было лень, и они стали искать козла отпущения. И выбор их пал на мою Елену Прекрасную. Она, конечно, посопротивлялась, но в итоге сдалась. Краем уха я услышал, что её зовут то ли Настя, то ли Надя. Сокурсницы сказали ей, что подождут её где-то в другом месте и удалились. А она сказала им вслед:

– Ждите, только будьте осторожны, я девушка злопамятная, могу всё, что угодно.

Фраза-то, конечно, картинная, но надо было видеть, как она это сказала. Взгляд с поволокой, интонация по меньшей мере графини или герцогини, красивый звонкий голос и копна блестящих каштановых волос…В общем, я был сражён наповал.

Я простоял там всё время пока Настя-Надя ксерокопировала эти листочки, а потом, когда она ушла, ушёл тоже. Мне удалось выяснить, что учится она на переводчика.

4

Если вы ждёте рассказа о моих сексуальных утехах и читаете это ради того, чтобы выяснить, затащил ли я Настю в постель или нет, то лучшее, что вам остаётся сделать, – перестать читать. Это рассказ не о сексе, а о любви. Вы можете начать спорить, что секс неотделим от любви, и я с вами соглашусь. Но это рассказ о той любви, которой мы любим в двадцать лет и лучше которой ничего нет и не будет в жизни. Она почти всегда несчастливо кончается, но это всегда – рассказ о нашей молодости. Я и сейчас пишу это потому что не хочу забывать: и не только о Насте, я не хочу забывать о том времени, не хочу забывать о себе двадцатилетнем. Время и жизненный опыт оставляют на нас свои отпечатки, как бы мы не пытались сопротивляться, и даже между двадцатилетним и двадцатипятилетним человеком уже лежит целая эпоха. А я хочу навсегда оставить в своей памяти двадцатилетнего себя и девятнадцатилетнюю Настю. Потому что, чёрт побери, я тогда был лучше, чем сейчас и, наверное, это эталон для нас всех – молодые мы, доверчивые, наивные и честные.

5

Я уже решил для себя, что влюблён. Оставалось дело за малым – познакомиться.

Я призадумался. Знакомство с девушками давалось мне с трудом. Я был довольно начитанным парнем, умел поддержать разговор, рассмешить, но это всё потом, когда знакомство уже завязалось. А вот само знакомство – тут были свои сложности.

И как любое дитя двадцать первого века я не нашёл ничего лучше, как прибегнуть в величайшему изобретению человечества – социальным сетям, а именно сайту «В контакте».

Кто бы что не говорил, а «Контакт» – крутая вещь. Да, это та ещё паутина, но это как волшебная сила – её можно использовать во вред, а можно во благо, и только от тебя зависит, какой путь ты выберешь. Но моё мнение, что Павлу Дурову нужно за этот сайт ставить памятник при жизни – сколько людей познакомились через этот сайт, полюбили друг друга, сколько судеб было склеено через него. И не было бы «Контакта», не было бы огромного количества добрых дел, не было бы возможностей у миллионов людей направить свою созидательную энергию в нужное русло. Да, есть и много отрицательного, но я думаю, что чаша весов склоняется всё-таки на светлую сторону.

Итак, я знал, что девушку зовут либо Анастасия, либо Надежда, она учится на переводчицу, и примерно моего возраста. Я открыл в «Контакте» поиск по людям, выбрал нужные мне параметры и решил начать с имени «Настя».

Поиски не увенчались успехом. Ну то есть мне так казалось. Я напряжённо всматривался в лица на аватарках, но так никого и не узнал. Существовал ещё вариант, что она либо там не зарегистрирована, либо сидит под фэйковым именем. В общем, я перебрал всех «Анастасий», «Насть», «Надежд», «Надь», но так её и не нашёл.

А ведь она там была, и я просмотрел её страницу, но так и не узнал её. А ларчик-то просто открывался: фото на аватарке было старое – с другой причёской.

Помог мне Вадик. Он как-то был у меня в гостях и мы обсуждали, как мне всё-таки познакомиться с этой загадочной прелестницей. Просто подойти в универе почему-то вообще не обсуждалось. И мы решили поискать её в «Контакте» ещё раз.

Память на лица у Вадима оказалась лучше, чем у меня. Минут через пять поисков он сказал мне:

– Так вот же она.

Я всмотрелся в фотографию. Да, действительно это была она. Я уже натыкался раньше на неё, но не узнал. Да уж, ловелас третьеразрядный…

Звали её Анастасия Агапова.

6

Теперь я часто залезал на её страницу, но в сети она всё не появлялась. Так прошло около месяца, и мне пришла в голову гениальная идея – может быть у неё 2 страницы? Я открыл поиск и точно: мне выдало по этим параметрам 2 страницы. На одну из них я постоянно залезал, а вторая была без аватарки, но зато Настя наконец-то была он-лайн.

Я занервничал. А что написать-то? Вряд ли она запомнила меня по универу. Не хотелось выглядеть озабоченным юношей, не вышедшим из пубертатного периода. Написать «Привет» – глупо, мы не знакомы.

И я отправил ей стихотворение. Сам я очень люблю лирику и уже на тот момент писал стихи сам. Отправил, правда, не своё, но Настя об этом не знала. Это был текст песни украинской «тяжеляковой» команды «Te Deum», я его только чуть-чуть переработал. Вот он:

Безумная ночь еле сдерживает бремя,

В тихом шёпоте звёзд – приближенье грозы.

На пустынных холмах, пробиваясь сквозь время,

Не жалея себя, стонут корни земли.

И когда-нибудь здесь, на руинах победы,

Из застывшего пепла прорастут небеса.

Лишь прислушайся к ним – в тихом шёпоте ветра

В отраженье зеркал оживут голоса.

Через тысячи лет усталая вечность,

Прочертив полный круг, затаится во тьме.

Эти корни земли, что несут бесконечность,

Через грань бытия отзовутся в тебе.

Вот кто-нибудь из вас ещё так знакомился с девушкой, а?

Я отправил Насте этот опус и стал ждать ответа. В принципе, я не был даже уверен, что ответ будет. Со страху я ушёл от компьютера в другую комнату. Боялся я очень сильно, поэтому минут через пять забыл об этом, отвлёкшись на какие-то другие дела.

Тут меня как обухом по голове ударило и я пошёл к компьютеру, обновил страницу и увидел, что она… ответила. Вот её ответ дословно: «Чудесные стихи! Просто замечательные!». Я не стал ей говорить, что автор не я, зачем? Она ведь не спрашивала, а стихи действительно неплохие.

Начало было положено. Мы познакомились.

7

Содержание нашей первой он-лайн переписки я не помню дословно. Настя мне потом признавалась, что очень удивилась моему сообщению. Якобы не поняла, что это за парень и зачем он ей пишет, но хорошее воспитание взяло верх и она ответила на сообщение.

Может, это так, а может, и нет. Любая женщина – кокетка, хоть ей девятнадцать лет и почти нет опыта в этом самом кокетстве. «Не знала, зачем ты мне отправил это стихотворение». Ну зачем парень может отправить девушке стихотворение? Потому что девушка ему нравится, и других вариантов тут нет. Настя, естественно, это знала, а если не знала, то чувствовала.

В общем, ей оказалось девятнадцать лет, она училась на переводчика, заканчивала второй курс. Она была безумным фанатом своего дела, изучала сразу три или четыре языка (потом это приняло пугающие масштабы), до умопомрачения любила Шекспира в оригинале (эта её любовь потом мне сослужила хорошую службу).

Вот с такой барышней я познакомился. Оказалось, что и жила она совсем недалеко от меня – в десяти минутах ходьбы пешком. Вот это совпадение так совпадение! Как чувствовал, блин…

Естественно, сразу я и не пытался флиртовать или как-то иначе показывать свою симпатию. Не хотелось отпугнуть такой необычный экземпляр.

Чем хороши социальные сети – неуверенные в себе люди там могут показать себя во всей красе, в том числе и во время диалога. Так и мы с Настей – Интернет был нашей платформой для общения обо всём на свете, а вот как-то мы с ней пересеклись в универе на лестнице. Я смотрел под ноги и хотел сделать вид, что не заметил её, но она легонько прикоснулась к моей руке и сказала:

– Привет.

Я тоже поздоровался, и мы пошли каждый своей дорогой.

Вот тут она проявила себя как настоящая женщина. Если бы не она, я бы ещё чёрт знает сколько мялся перед тем, как произнести первое «привет».

Почему мы, мужчины, так боимся девушек? И вообще, почему в наш век почти неограниченного общения стало так сложно разговаривать вживую? Мы стараемся отгородиться в своём собственном мирке, натягиваем маски: бизнесмена, гламурной курицы, суперзвезды, принцессы и так далее. Недоверие друг к другу поработило нас и очень сильно осложняет наши жизни.

Девушка – это не восковая кукла, а живой человек, будь это серая мышка, дышащая книжной пылью с утра до вечера, или расфуфыренная «кукла Барби», любящая дорогие машины. И все эти «серая мышка» или «кукла Барби» – это ярлыки, созданные нашим несовершенным обществом. Мы все в конечном итоге хотим одного – любви. Пусть это звучит сопливо, но это так. Просто не всегда мы об этом помним. Иногда ярлыки, приклеенные к нам, побеждают нас. Об этом очень хорошо написал Высоцкий. Надо не терять себя в толпе. Естественно, в обществе есть определённые правила, которых нужно придерживаться, но никогда не нужно терять лицо, не нужно терять себя.

И вот это вот Настино «привет» изменило всё. Я понял, что настало время действовать.

8

Я люблю театр, Настя тоже его любила. Я решил позвать её именно в театр. Правда почему-то остановился на спектакле местного Театра Эстрады. Возможно потому, что в Доме Искусств, где этот театр располагался, я когда-то работал, у меня там было много знакомых. Можно было неплохо так выпендриться перед девчонкой. Ну и плюс бесплатные билеты.

В общем, я набрался смелости и в «Контакте» предложил Насте сходить на спектакль.

Она согласилась. Потом, правда, мне говорила, что не воспринимала это как свидание, а пошла исключительно ради любви к искусству. Верите в это? Вот и я не верю. Сейчас. А тогда верил.

Мы встретились с ней перед входом в Дом Искусств. Было очень тепло, июнь-месяц, люди уже начинали собираться.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – сказала она.

И воцарилась тишина. Тут я решил обратить свою слабость в оружие.

– Вот так всегда, – говорю, – в Интернете болтаю без умолку, а вживую слова вымолвить не могу.

Она рассмеялась. Неловкости как след простыл.

– И что, часто ли ты знакомишься в Интернете?

– Нет, – ответил я, – ты первая.

И мы разболтались. Настя любила натягивать на себя маску такой меланхоличной задумчивой барышни, и иногда она была такой, но лишь иногда. Она была очень смешливая. После концерта мы пошли погулять в парк, который был возле её дома, и она хохотала чуть ли не над каждой моей шуткой. Потом я узнал, что это один из женских приёмчиков – если девушке нравится парень, она будет смеяться над его шутками, даже если они неудачные.

Но мне хочется верить, что я шутил неплохо и в тему. Например, я рассказал ей бородатый анекдот, который дико меня рассмешил лет в двенадцать.

– Я не знаю, почему он меня так рассмешил, – сказал я ей, – но у меня истерика была на полчаса. Я пытался матери его рассказать и всё не мог, задыхался от смеха.

– Ну рассказывай давай, не томи, – Настя дёрнула меня за рукав.

– Ладно, слушай. Останавливает гаишник машину: «Капитан роты Козлов, ваши документы». Водила, ошарашенно: «Капитан роты КОГО?».

Настя расхохоталась. Её звонкий смех словно разрезал тёплый летний воздух и сразу посвежело вокруг, и подул ветерок.

В общем, любила Настя посмеяться.

А концерт, кстати, нам понравился. Мы сидели рядом и я всё норовил локтём прикоснуться к её локтю. А она руку не убирала.

В антракте мы стояли возле входа и общались с моим старым другом – электриком Дома Искусств Лёшей. Лёха отличный мужик, тоже очень много шутил. Помню, я ему говорю:

– Лёх, я в тебя сейчас чем-нибудь кину. Вон Настей, например.

Настя притворно возмутилась:

– Эй, на моей памяти девушкой ещё ни в кого не кидали!

Надо было идти на второй акт. Зал был в форме амфитеатра, очень большой, на 800 мест. Только мы вошли, свет полностью выключился перед началом. Настя ахнула и вцепилась в мою руку. Я же был совсем не против. Тут дали на сцену приглушённый синий свет.

– Я ничего не вижу, – шепчет мне на ухо Настя.

Ну как я мог ей признаться, что сам не вижу ни черта и каждую ступеньку впереди нащупываю ногой. Я мужик, я всё могу, и в итоге я довёл себя и свою женщину до наших мест.

Весь второй акт мы просидели локтём к локтю.

9

Михаил Булгаков сказал устами Воланда: «Зачем гнаться по следам того, что уже окончено?». «Мастера и Маргариту» я перечитывал неоднократно и ещё не раз перечитаю, и всегда при этом удивлялся: что двигало рукою автора, когда он создавал эти строки?

И что сейчас движет мной, когда я бью по кнопкам клавиатуры? Не гонюсь ли я по следам того, что уже окончено? Не пытаюсь ли создать суррогат реальности?

Многие думают, что будущее предопределено и изменить его нет возможности. Я вот считаю, что предопределены только пути, по которым мы пойдём, но путей этих несметное количество, и только мы выбираем, по какому пойти. А вот можно ли изменить прошлое? То есть я говорю сейчас не о фантастических романах с машиной времени, а о реальном нашем прошлом, прошлом каждого из нас в отдельности. Помните фильмы серии «Терминатор»? Джон Коннор там пытается изменить будущее, поменяв прошлое.

Я считаю, что прошлое можно изменить. Как не парадоксально, поменять прошлое можно только будущим. Вспоминаю слова Христа: «Кто из вас без греха, пусть первым бросит в меня камень». Камень в Магдалину больше никто не бросил. Все мы совершали что-то плохое в жизни. Но важно не это, а то, как мы к этому относимся.

10

Настя Настей, а жизнь текла своим чередом. Я был не самым прилежным студентом, но всё же понимал: сессия сама себя не сдаст. Поэтому мне нужно было бегать с зачёткой наперевес и собирать необходимое количество преподавательских автографов: где-то с помощью знаний, а где-то с помощью моей мощной харизмы. Вторым способом, правда, почему-то никогда не получалось. Тем летом у нас было штук 7-8 зачётов и 4 экзамена: история литературы, синтаксис, иностранный язык и стилистика.

За день до экзамена по стилистике я приехал в универ на консультацию. Вадима в этот раз со мной не было. Он жил за городом и когда не обязательно было ехать, предпочитал не тратить время и деньги.

Я стоял возле входа в универ и смотрел по сторонам. Тут из универа вышла Настя. Она была в бордовом брючном костюме, который ей очень шёл. Правда, прибавлял возраста, но кому какое дело до возраста, когда тебе девятнадцать?

Я был рад этому неожиданному, пусть и короткому, свиданию. Мы с ней пообщались немного, а потом она сказала, что ей пора. Она как всегда была смешлива, хотя в этот раз я не особо так и сыпал остротами.

Я ещё звал её куда-нибудь, но она ссылалась на сессию. Впрочем, «ссылалась» – слово неподходящее, она на самом деле училась так, как дай Бог учиться каждому.

После консультации я побрёл в сторону дома, размышляя на ходу, как же мне вытащить эту строптивую принцессу куда-нибудь ещё. Тут мои размышления прервал звонок товарища.

Звонил мой давний знакомый Сергей Зелёный, с которым мы познакомились, когда вместе работали в типографии «Комсомольской правды». Он работал охранником сутки через трое, а я – дворником три раза в неделю по 4 часа. Иногда наши графики пересекались, вот там и свели знакомство.

Потом мы оттуда уволились. Серёга пошёл работать на завод, но мы иногда созванивались и встречались попить пивка. Собственно, за этим он и звонил сейчас – попить пивка.

Через час мы встретились в маленькой кафешке неподалёку от автовокзала. Честно говоря, пивом дело не ограничилось. Потом в ход пошла водка, появились какие-то Серёгины знакомые, которых он и сам едва знал. Помню разорванную пачку чипсов на столе, и ем я эти чипсы, и ем, и ем, и ем… Потом очень долго я не прикасался к чипсам. Вообще, это был один из немногих разов в жизни, когда чувство меры в отношении алкоголя мне изменило.

Кстати, мы неоднократно поднимали тост за Настю.

После попойки, как и всегда, я решил, что самый лучший способ добраться до дома, чтобы завалиться спать, – пешком. А что идти на другой конец города – дело десятое. Тут, правда, было ближе, но не для пьяного человека. Я решил идти пешком, потому что дорога была через парк, где мы с Настей гуляли, а потом шла мимо её дома. Я понадеялся, что, возможно, встречу её там.

Настю я не встретил, а до дома дошёл без приключений.

В то время я жил с родителями. Мама ждала меня с разогретым ужином. Я очень хорошо притворялся трезвым, меня не шатало и заплетык не языкался, но меня, как и многих мужчин, можно запросто раскусить, – когда я пьян, я ужасно болтлив. Я очень добрый, всех люблю, и что самое главное, – всем об этом говорю. Вот так мать меня и раскусила, что я напился. Я еле притронулся к еде, но зато языком чесал будь-здоров. Мама сразу стала на меня ругаться. Не потому что я пьян, а потому что завтра экзамен и надо к нему готовиться. Я возразил, что сейчас всё будет.

– Как ты готовиться собираешься? Вот завтра сдал бы экзамен и напивался бы, сколько хотел!

Я пошёл в свою комнату с самым честным намерением готовиться к экзамену. Перед этим я зашёл в «Контакт». Насти не было, но в он-лайне висел мой друг Колян Семёнов. Я написал ему сообщение из разряда: «Хоп-хэй-лалалэй, жизнь прекрасна». Он ответил почти сразу же, я открыл его сообщение…и понял, что не могу его прочитать. Причина была проста: я не мог сфокусировать зрение.

Я понял, что пора спать.

11

Наутро я проснулся от того, что кто-то наливал воду на кухне в чайник. Обычно я на ночь задёргивал шторы, но накануне был не в состоянии это сделать, и поэтому в комнате было светло как днём. Я перепугался, что проспал экзамен, но потом услышал голос матери и понял, что ещё рано. Она только собиралась на работу, отец уходил позже. Взглянул на часы: без двадцати шесть. Чувствовал я себя нормально. Так мне казалось.

Я сел на кровати и понял, что это не самая удачная моя идея. Комната просто ходуном ходила. Я лёг обратно и закрыл глаза, но это не помогло ни капли.

В комнату зашла мать.

– Что, сыночек, внутренности трясутся, да?

Я ответил, чтобы она не злорадствовала, а экзамен я сдам как надо.

Я приехал в универ без двадцати восемь. Была суббота, никого не было, кроме вахтёрши. В магазине я купил две бутылки сильногазированной ледяной «Бонаквы». Придя в корпус, я улёгся на лавку и стал ждать. Минут через двадцать приехал Вадим. Увидев меня, валяющегося на лавке с минералкой, он сразу всё понял.

Экзамен, стилистику, я сдал на 4.

12

Я уже не скрывал от Насти, что она мне нравится. Я ухаживал за ней, как мог, но всё больше в Интернете, потому что она упорно отказывалась покидать пределы своего жилища, по крайней мере, ради меня. И вот как-то поздно ночью она написала мне, что я очень хороший, и очень ей нравлюсь, как человек, но отношений сейчас она не хочет, потому что недавно рассталась с кем-то, кто разбил ей сердце.

Сейчас это звучит трогательно и забавно, ведь это тоже один из женских приёмчиков. Но тогда я, наивный двадцатилетний пацан, принял это за чистую монету.

Она писала что-то типа «я пойму, если не захочешь больше со мной общаться», а я отвечал что-то типа: «я буду и дальше с тобой общаться, но и ты общайся со мной, а не прячься, как улитка в свою раковину».

Я решил для себя, что добьюсь её, и она забудет про этого своего разбивателя сердец и будет со мной. Как там у Оскара Уайльда: «Женщины вдохновляют нас на великие дела, но вечно мешают нам их творить».

Я сперва решил вытянуть её на прогулку в парк. Она всё время ссылалась на занятость, но я решил применить стратегическую хитрость. Я написал ей, что мне нужна её помощь в переводе.

«Хорошо, вышли мне текст на е-мэйл».

«Нет, у меня нет электронного варианта, только в печатном виде».

«Это срочно?»

«Более чем. Давай встретимся в парке, много времени это не займёт».

Она согласилась и мы договорились встретиться через несколько часов. Теперь предстояло определиться, в чём же конкретно заключалась необходимая мне её помощь с переводом.

До этого я уже удивлял её своими переводами сонетов Шекспира. Ну как переводами… Я скачивал в Интернете подстрочный перевод сонета и просто облекал его в стихотворную форму. Получалось неплохо, по крайней мере, ей очень нравилось. И я решил, что мы вместе с ней переведём какой-нибудь сонет Шекспира. Она ведь мне жаловалась, что пробовала сама, но у неё не получалось.

Где-то час я потратил на поиски подходящего сонета, потом ещё час делал из корявого подстрочника более или менее приличное стихотворение. Надо было ведь сохранить и форму английского сонета: три четверостишия с перекрёстной рифмой и двустишие в конце, и о смысле не забывать. Но я справился с этим и выдвинулся на это необычное мероприятие, не очень уверенный в его успехе.

13

В парке было целых пять озёр и несколько аллей. Вдоль одной аллеи тянулись лавочки и мы с ней сели на одну, которая с двух сторон была прикрыта кустами больше остальных.

– Ну, – сказала она, – что от меня требуется?

– Помнишь, ты говорила, что у тебя никак не получаются переводы Шекспира? Вот мы с тобой сейчас и будем переводить Шекспира, – с этим словами я достал распечатки сонетов и чистую бумагу.

Надо было видеть Настино лицо в тот момент. С одной стороны, она злилась, что её обвели вокруг пальца, а с другой – ей было приятно, что ради неё молодой человек придумал такой хитроумный способ вытащить её на свидание.

Она, конечно, вопила:

– У меня ничего не получится!.

А я ей отвечал:

– Я с тобой, поэтому получится.

И ведь мы перевели! Причём тот перевод, что сделал я дома, и тот перевод, что сделали мы в парке, – это были два совершенно разных стихотворения, при этом почти не потерявшие ни форму, ни смысл первоисточника. Наш с ней перевод она оставила у себя, я свой впоследствии опубликовал в Интернете. Не знаю, что она сделала со своим. Мне хочется верить, что она не выкинула и не потеряла его. Мне хочется думать, что иногда она достаёт тот листок бумаги оттуда, где он лежит, читает наш с ней перевод сонета, и вспоминает себя, меня, тот тёплый летний вечер, универ, и хоть чуть-чуть, но жалеет, что это всё уже никогда не вернётся.

14

Настя, я всё пытаюсь понять, почему я пишу именно о тебе? Ведь у меня были девушки и до тебя, были и после. Но даже с другими девушками ты всё равно лейтмотивом проходила через мою жизнь. Я любил их, любил каждую из них, но иногда видел в их лицах твои черты. Они потом уходили, но твой образ и ты сама всё равно возвращались в мою жизнь. А может ты никуда и не уходила? Я читал стихотворение или книгу, и в женском образе, который мне нравился, видел именно тебя. Не тех, кто был до тебя, и не тех, кто был после, а именно тебя.

Я помню тем летом ещё до встречи с тобой, я катался по городу на велосипеде и заехал на двухъярусный мост. Я остановился и стал смотреть на реку, которая несла свои воды куда-то, где я никогда не был. И я поклялся, что это будет лучшее лето в моей жизни.

Не знаю, лучшим ли оно было, но оно было чертовски хорошим. Ты тогда изрядно потрепала мне нервы, но ты того стоила.

15

На следующий день после наших с Настей поэтических экспромтов я отправил ей такое сообщение: «Не видел тебя уже целую вечность. Через два часа в парке». И не дожидаясь ответа, сел на велик и поехал в парк. Два часа я нарезал круги, потом припарковал байк на задворках ДК, который располагался в парке и отправился в ту сторону, откуда обычно приходила Настя.

Около двух часов я прождал её, но она не пришла. Пропустить я её не мог, потому что иных путей от её дома до парка не было. В угрюмом настроении я поплёлся обратно за велосипедом.

Я шёл по аллее и ни о чём конкретном не размышлял. Было почти девять вечера, но на улице было светло и все лавочки в аллее были заняты людьми.

Я увидел, что впереди вокруг одной лавочки прыгает какой-то мужик, голый по пояс. Я сначала не взял в толк, чего это он прыгает, а потом, подойдя ближе, увидел: рядом с ним на скамейке сидела девушка и собственно эту девушку он и бил. Бил несильно, но всерьёз, да и какая к чёрту разница, сильно или нет? Девушка закрыла голову руками и ничего не пыталась изменить. Но больше всего меня взбесило то, что вокруг было полно народа, куча здоровых взрослых мужиков, и почти все это видели, но никто, вообще никто из них даже не попытался вступиться за эту девушку.

К стыду своему, я хотел сначала пройти мимо, сделать вид, что не заметил, но потом подумал: а если бы Настя пришла? Если бы она шла рядом? Тогда бы я тоже прошёл мимо и сделал бы вид, что не замечаю? К тому же помогла злость на этих горе-мужиков вокруг. А если бы их дочерей, сестёр, жён или матерей так бы бил какой-нибудь ушлёпок? Тоже бы сидели, лыбились и делали вид, что ничего не происходит?

Он бил её по голове, а сам оглядывался вокруг. Мы встретились взглядом.

Несмотря на то, что мне было всего двадцать лет, я выглядел гораздо старше. Я был одет в джинсовый костюм, белую футболку, а рукава засучил по локоть, да и сам по себе я был довольно крупным. Я погрозил ему кулаком. В поединке между нами, скорее всего, выиграл бы он, но, как и всегда бывает, те, кто бьёт женщин, на поверку оказываются самыми последними трусами. Этот не оказался исключением. Он тут же забормотал:

– Да не, не, я её не бью, всё нормально уже, видишь?

И даже чмокнул её и стал гладить по рукам, которыми она закрывала голову.

Я ответил ему, что через пять минут вернусь и если увижу, что он ее бьёт, ему не поздоровится. И пока они были в поле зрения, оглядывался. Они сидели тихо. Через пять минут, когда я ехал обратно на велосипеде, этой парочки уже не было.

Потом я написал Насте об этом случае. Я не хвалился и не стремился показать, какой я бесстрашный герой. Наоборот, я спрашивал у неё: как так что никто не защитил эту девушку?

Кстати, знаете, почему она не пришла? В ответ на моё сообщение: «Не видел тебя уже целую вечность. Через два часа в парке», она написала следующее: «Ты пьян? Мы виделись вчера».

16

Я упорно добивался, чтобы Настя стала моей девушкой, а Настя позволяла мне этого добиваться. Она нет-нет, но выбиралась в парк на встречи со мной.

Сессию я сдал, что-то оставил на пересдачи, ухаживал за красивой, умной девушкой, теперь надо было и о работе подумать. Не о постоянной, всё-таки я был студентом, о временной, но работать было надо.

И после поисков я пошёл в ближайший супермаркет «Виктория» на должность корзинщика. Кто это? А вот вспомните корзинки или тележки, с которыми вы ходите по супермаркетам. Вы берёте их, но при этом не задумываетесь, что они не сами по себе появляются в том месте, откуда вы их берёте. Их собирает по всему магазину и составляет обратно раб обычно в зелёной униформе и с бэйджиком на груди. Вот одним из этих рабов был я. Я бегал по магазину с этими проклятыми корзинками и тачками две через две смены с 8 утра до 10 вечера.

Это была ужасная работа. Я заступал, когда ночная смена ещё работала. Я заканчивал, когда ночная смена уже час как работала. В первый день я думал, что умру. Сменившись, я еле-еле добрался до раздевалки на втором этаже. Приехав домой, я пообщался с Настей и лёг спать, чтобы назавтра опять вернуться в этот дурдом.

17

Итак, я работал в «Виктории» и попутно встречался с Настей. По большей части всё в том же парке. Как-то мы с ней встретились, а небо всё было затянуто тучами. Мы оказались на одной из аллеек, кроме нас не было народу вообще, и тут хлынул дождь. Только не было ничего, а тут вдруг льёт как из ведра. Я открыл зонтик и мы с Настей остановились в середине аллеи. Мы стояли так близко друг к другу, как никогда до этого. Обнять её я пока не мог, но этого и не требовалось. Мы стояли рядом, она была рядом, я смотрел в её какие-то магические глаза, меняющие цвет в зависимости от освещения, чувствовал её дыхание, и мы разговаривали. Потом Настя вдруг замолчала. Я сказал несколько слов и тоже умолк. Почему-то отпала необходимость в разговорах. Мир был вокруг нас и никого кроме нас в этом мире не было. Дождь лил, но мы не были в обиде на этот дождь, он был нашим другом, и всё вокруг было нам близко, понятно и дорого. Мы с ней искали пути друг к другу, как их ищут миллионы влюблённых каждый миг по всему миру, в наших душах ломались стены, которые мы с ней строили, и из-за этих стен спешило сквозь дождь к свету и Солнцу что-то очень хорошее. И мы с ней удивлялись, что же это спешит навстречу к Солнцу и свету, и насколько же оно сильное, что никакие стены перед ним не преграда, потому что те стены, которые строили мы в своих душах годами, оно сломало за считанные секунды.

18

Настя была очень романтичной особой. Она много читала, отлично рисовала (всё больше корабли и драконов с крыльями птиц) и считала саму себя совершенно не приспособленной для реальной жизни. Она была из тех девушек, которые больше любят музеи нежели кино или кафе.

И как-то мы с ней пошли в её любимый музей. Он располагался на корабле, который уже лет сорок не выходил в рейсы, а до этого сделал много выходов в качестве научно-исследовательского судна. Собственно, корабль этот был частью комплекса более крупного морского музея, но билеты можно было купить и конкретно на него. Настя сказала мне, что в остальных частях этого музейного комплекса ничего интересного больше нет. Так это или не так, не знаю, но в тот день мы пошли только на этот корабль, который назывался «Витязь».

Часа три мы потратили на этот музей. Облазили всё вдоль и поперёк. Для людей, интересующихся подобной тематикой, там, без сомнения, было много интересного. Настя, по крайней мере, смотрела во все глаза, хотя неоднократно тут бывала раньше.

Потом мы немножко посидели на лавочке возле музея. Погода стояла отличная, люди гуляли, а мы держались за руки. Я пристально смотрел на неё и улыбался.

– Чего такое? – спросила она.

– Блин, – говорю, – какая же ты всё-таки красивая.

Она отвернулась, но руку не убрала.

– Ну вот опять краснею, – говорит и другой рукой перекинула копну волос, чтобы закрыть лицо, – не смущай меня.

– А мне нравится тебя смущать.

– Я заметила!

Ей надо было уже идти домой и мы пошли пешком по короткой дороге. С моей стороны это было садизмом чистой воды, потому что Настя была на шпильках. Она храбрилась до последнего, но когда мы подходили к нашему любимому парку, не выдержала и сдалась:

– Я устала идти, – сказала она с интонацией капризной маленькой девочки, – давай уже придём.

Это тоже был один из её приёмчиков – эти плаксивые интонации, эти алогичные фразы типа «давай уже придём», но это было частью её самой, и мне нравилось это в ней. Я любил это.

Как и её саму.

19

Работа в этом проклятом супермаркете всё больше и больше напрягала меня. Дело было даже не в том, что это была муторная и тяжёлая работа, а в том, что зарплата была 7000 рублей. Даже для 2009 года это было очень мало.

Да и в конце концов, я был молод, безответственен, у меня была девушка, а на дворе было лето. И мне хотелось гулять с этой девушкой.

Вот что стало последней каплей.

Иногда Настя с родителями на выходные уезжала далеко за город, к бабушке и дедушке. И как-то раз она мне сказала, что на ближайшие выходные планируется поездка. Сказала она это мне в среду, а мои смены выпадали на четверг и пятницу, потом мы бы не увиделись субботу и воскресенье из-за её отъезда, а в понедельник-вторник я опять допоздна работал. И я возопил к небесам: «Это что же, мы с тобой целую неделю не увидимся?». А небеса мне ответили: «Ну ничего, это же всего неделя».

На следующий день я уволился с работы.

Эх, где же вы, те времена, где же ты, тот я, который мог из-за девушки спонтанно уволиться с работы? Жив ли ты ещё? Можешь ли ты уговорить меня нынешнего на какие-то безумные поступки: ради девушки, да или вообще просто так? Или уже страшное слово «ответственность» настолько поработило моё сознание, что нет больше в моей жизни места романтике и мечте?

Точнее, на работу на следующий день я пошёл, но проработал где-то до обеда. И в обед я понял, что если сегодня не увижу Настю, то просто умру. Я пошёл к администратору магазина. В тот день им была потрясающе красивая девушка по имени Кристина.

– Кристина, – сказал я, – я умираю.

Причиной, правда, я назвал не желание встретиться с Настей, а несварение желудка.

– Это у меня после обеда, похоже съел что-то не то в столовке для сотрудников.

Бедная Кристина страшно перепугалась, но не за меня, а что я, не дай Бог, в её смену пожалуюсь в какую-нибудь санэпидемстанцию, и отпустила меня с миром до следующей недели.

Естественно, возвращаться туда я не собирался.

Я шёл по парку и набирал Настин номер.

– Привет, давай встретимся.

– Ты же вроде работаешь? – изумилась она.

– Я уволился.

– Почему?

– Понял, что не смогу ждать неделю до встречи с тобой.

– Блин, но тебе же нужна работа!

– Она мне нужна и я найду другую. Давай встретимся.

Мы встретились через час. Я взял её за руку и мы пошли гулять вокруг озёр. Было 31 июля. Она подробно расспросила меня о работе, и я ей рассказал свой хитроумный план, с помощью которого я сбежал с работы. Она посмеялась, а потом пожурила меня, сказала:

– Это безответственно! Нельзя из-за девушки увольняться с работы.

Мы остановились возле озера, около разрушенного мостика. Я обнял её за талию.

– Возможно, – сказал я ей, – но ведь тебе же приятно, согласись.

– Ну конечно приятно, я же девушка.

– Ты знаешь, я заметил.

Она легонько шлёпнула меня по щеке.

– Эй, мессир, а ну-ка не хамить.

Как барышня, воспитанная на французских романах, Настя называла меня «мессир», кокетничая со мной. А я в поддержание этой темы звал её «миледи».

Тут что-то произошло. То ли какая-то энергия носилась в воздухе, то ли ещё что-то. До этого Настя никогда не обнимала меня за плечи, а прятала руки на груди. Сейчас же, несмотря на то, что я довольно плотно её обнял, она освободила руки и обвила ими мою шею. Наверное, решила всё-таки, что никакие тени прошлого ей не указ, а её парень – я.

И я её поцеловал.

Какие эпитеты можно подобрать, чтобы описать первый поцелуй? Чудесно? Восхитительно? Невероятно? Конечно, это всё было чудесно, восхитительно, невероятно, потому что девушка была чудесной, восхитительной, невероятной. Потому что мы были молоды. Потому что время было волшебное. Потому что мы влюблялись и страдали, не объясняя это объективными причинами, а потому что хотели влюбляться и страдать.

Мы наконец-то оторвались с ней друг от друга, и в этот же самый момент где-то в городе грянул салют. Я посмотрел в ту сторону. Было самое странное время летнего дня – когда свет переходит в тьму и очертания предметов вокруг становятся зыбкими и неясными. В сумеречном небе над нами расцветали огненные вспышки и яркими разноцветными ленточками падали вниз, на землю.

Честно, не знаю, в честь чего был этот салют, никаких праздников не было. Киношная ситуация просто до безобразия, но клянусь, всё это произошло на самом деле.

– В тему фейерверк, не находишь? – подмигнул я Насте.

Она засмеялась, а потом сама поцеловала меня.

Вот так мы и целовались под звуки фейерверка, и нам было наплевать на всех вокруг, потому что мир принадлежал нам.

20

Почему-то у всех моих девушек было плохое зрение. Мои друзья шутили: «Поэтому они с тобой и встречаются».

Настя не была исключением. На тот момент зрение у неё было «-9» на оба глаза. Она носила очки дома и в универе, а на улице почему-то жутко этого стеснялась. Но ей чертовски шли очки, а она мне не верила.

Как-то я провожал её домой и она сказала мне, что примерно на неделю едет в Москву вместе с отцом. В Москве работал какой-то врач, который как раз занимался проблемами со зрением, теми, что были у неё. Можно было сделать лазерную операцию, что-то там связанное с хрусталиком глаза, но для начала необходимо было съездить на обследование.

Мы договорились созваниваться, причём звонить должна была она, так как в роуминге ей это было дешевле. Если же я звонил ей, у неё со счёта снимались астрономические суммы.

Я же тем временем осваивался на новой работе. В газете я увидел объявление «Требуется продавец сувенирных изделий». Я съездил и познакомился с работодателем. Это оказался приятный мужичок лет под сорок по имени Виталий. И это было начало долгой дружбы и тесного рабочего сотрудничества. Мы и сейчас общаемся с Виталиком, созваниваемся, иногда встречаемся попить пивка, и вспомнить былое. Не перечесть сколько раз этот человек выручал меня в иные сложные моменты моей жизни: иногда работой, иногда деньгами, а иногда и просто добрым словом.

На тот момент Виталик около года занимался бизнесом по продаже сувениров из бересты: у него было всё от брелков и расчёсок по 40 рублей до красивейших резных хлебниц по 3500 рублей. И ему нужен был продавец на торговую точку возле моря. Шесть рабочих дней в неделю, зарплата 700-800 рублей в день. Это было как раз то, что мне нужно, на оставшийся летний месяц. Я приступил к работе.

21

Через несколько дней Настя мне позвонила и сообщила, что она в Питере.

– Как так, в Питере? – изумился я. – Ты же с утра ещё была в Москве!

Оказалось, что они уже собирались возвращаться обратно, но сделать это было надо именно через Санкт-Петербург. Настя восторгалась красотами этого города и нафотографировалась всласть.

В тот же вечер она уже была дома. Несмотря на её усталость после двух перелётов, мы встретились и пошли в наш любимый парк. Она сидела у меня на коленях, болтая ножками, и показывала мне фотографии на фотоаппарате и всё удивлялась, что это было каких-то пять часов назад, а с той поры уже так много изменилось.

У нас с ней во многом совпадали музыкальные предпочтения. Мы оба любили «тяжеляк», только я больше русский, а она иностранный. Моими кумирами были «Ария», «Кипелов», «Мастер», а её самой любимой группой был «Stratovarius». Она всё восхищалась, какие крутые и красивые песни пишет Тимо Толлке, и очень удивилась, узнав, что Тимо Толлке это оказывается не брутальный фронтмэн-вокалист, а невысокий полненький гитарист.

– По истине, внешность обманчива, – изрекла Настя.

Поэтому нет ничего удивительного, что мы с ней как-то выбрались на концерт местной «металльной» группы«Форпост». В своём жанре группа была самой качественной из местных. Настя до этого не была на подобных мероприятиях, а я бывал. Поэтому её немного оглушил шум барабанов и рёв гитар, но в целом она осталась впечатлена и музыкой, и самой атмосферой. Особенно ей понравился момент драм соло, когда помимо барабанщика на второй ударной установке играл ещё гитарист Олег Садовский, а потом на сцену вышел вокалист Владимир Оборотень с огромным бонгом, звук которого органично вплёлся в общую канву. У Насти аж захватило дух, это я даже не услышал, а почувствовал, обнимая её.

Через 4 года группа «Форпост» прекратила своё существование, потому что гитарист Олег Садовский погиб в автокатастрофе. Как я понимаю, музыканты сообща решили, что лучшей памятью Олегу будет именно тот состав «Форпоста», в котором играл он, поэтому не стали искать другого гитариста.

Светлая ему память.

22

Как-то после работы я вернулся в город. С Настей мы обычно встречались на нашем месте ровно в 8 вечера, а так как было рано, я решил прогуляться по торговому центру.

И вот, гуляю я вдоль полок, и тут раздаётся звонок. Моя радость бодрым голосом говорит, что она уже готова со мной встретиться. Я ей сказал, что я в городе и не могу прямо сейчас. Она немного расстроилась, но сказала, что тогда всё по плану.

Я посмотрел на время. 19:08. Быстрым шагом я направился к остановке, маршрутка пришла в ту же секунду, я запрыгнул на неё. Несмотря на час пик, дороги почему-то были свободны, да и водитель похоже торопился. В общем, в 19:21 я набрал номер Насти и сказал:

– Выходи, я возле твоего дома.

Настя потеряла дар речи.

– Ты же только что был в центре!

– А теперь уже я тут. Выходи.

Она немного повозмущалась, но минут через десять вышла и мы пошли гулять.

Потом я часто пытался повторить свой рекорд – за 13 минут из центра на окраину города, но больше никогда почему-то не удавалось.

23

Это был самый крутой август, который можно было только представить. Я работал каждый день, отказался даже от своего законного выходного. И с Настей мы тоже виделись каждый день. В 8 вечера я встречал её возле дома, и мы, держась за руки, шли по направлению к парку. Там мы облюбовали себе местечко. На краю парка, на холме, располагалось старое кладбище. Могил там было мало, штук 7-8, и самая новая была тридцатых годов 20 века. С двух сторон, со стороны проезжей части и со стороны парка, на кладбище вела каменная лестница, по бокам которой были перила. Вот на одном из этих перил мы с Настей постоянно и сидели. Ну то есть на них сидел я, а она сидела у меня на коленях.

Народ там практически не ходил. Ну кто в здравом уме попрётся на кладбище? Только лишь влюблённые парочки вроде нас. Это было только нам на руку. Не всегда мы шли именно туда, но очень-очень часто.

Там мы проводили время примерно до 11 вечера, а потом я провожал Настю до дома. И ещё около получаса мы целовались, стоя у неё в подъезде. Потом дверь её квартиры скрывала её от меня и я шёл к себе домой. Идти было недалеко, а на улице тепло, поэтому я шёл пешком. Я заходил в магазин возле её дома и покупал газировку: яблочную «Фанту». Это было ровным счётом каждый день и потом стало своего рода ритуалом: выйдя от Насти, я в обязательном порядке брал себе яблочную «Фанту».

Знаете, бывает такое, что какой-то запах, цвет или предмет ассоциируется с определённым периодом жизни. Вот у меня несколько лет после вкус «Фанты – зелёное яблоко» ассоциировался с Настей и летом 2009 года. Однажды я захотел снова почувствовать ту атмосферу, я наверное несколько часов потратил на поиски именно такой «Фанты» и в итоге нашёл.

Даже сейчас, спустя многие годы, я могу вызвать в памяти вкус этого напитка, а это значит, что я не забыл ни себя, ни Настю.

Вот только яблочную «Фанту» больше не выпускают.

24

Лето медленно, но неумолимо подходило к концу. Приближалось первое сентября: с одной стороны в универ хотелось, а с другой было немножко страшно. Во-первых, как у нас будет с Настей? Лето – это лето, учёбы нет, и свободного времени гораздо больше. А зная Настин фанатизм в отношении учёбы, вся серьёзность ситуации усиливалась в разы. А во-вторых, я из разряда лиц «с тонкой душевной организацией» и осенью всегда чувствую невнятную тревогу. Возможно всё дело в том, что эта самая осень символизирует: смерть, увядание природы. Возможно, я подсознательно боялся, что осенью наступит конец нашим с Настей отношениям.

И ошибся самую малость, буквально на несколько дней.

31 августа у нас с Настей прошло почти по старому графику: я всё так же после работы встретил её возле дома, но не в 8 вечера, а в 7, и мы пошли гулять в парк.

Несмотря на то, что фактически ещё было лето, дыхание осени уже чувствовалось во всём. Например, мы всё так же задерживались допоздна, но Насте уже было прохладно в открытых платьицах, и я каждый вечер накидывал на неё то джинсовую рубашку, то ветровку. Она прижималась ко мне сильнее, чем раньше, и мне это даже нравилось.

В последний день лета мы разошлись по домам пораньше. Завтра надо было в универ. Какой-то гениальный человек поставил ей пары в первый же день, и она как прилежная ученица хотела на них пойти. А для этого надо было встать пораньше. Я тоже собирался поехать в универ, но на пары не собирался, а они у меня тоже, кстати, были.

Итак, я проводил её до дома, а сам направился к круглосуточной аптеке неподалёку. Мне позвонила мама и попросила купить для бабушки бутылёк корвалола. Бабушка пила его вместо снотворного и уже так привыкла, что не могла без него заснуть.

Самое смешное, что до встречи с Настей в этот день я уже купил один бутылёк. У меня не было карманов, и Настя положила бутылёк к себе в сумку. Так он и остался, когда мы с ней разошлись по домам, что послужило причиной испуга её матери: «Настя, у тебя проблемы с сердцем???».

Итак, лето кончилось и осень вступила в свои права.

25

Вопреки ожиданиям мы с Настей встретились 1 сентября, причём несколько раз: в самом университете, на переменах, а потом вечером, как обычно, я встретил её возле дома, и мы пошли гулять. Правда, временные рамки сместились: мы встречались не в 8 вечера, а в 6 или 7, и гуляли теперь максимум до десяти часов вечера.

Приближался мой день рожденья, 11 сентября. Мы запланировали с Настей в этот день немного изменить маршрут и сходить куда-нибудь в кино или на подобное мероприятие. Но тут Настина мама почему-то взбунтовалась и решила свозить дочку в этот день за город к бабушке с дедушкой.

Настя сильно расстроилась, и при мне пыталась уговорить маму перенести всё на другой день. Но её мама была непреклонна.

Я повёл себя совершенно неправильно, аки дитя неразумное, а не как мужик. Я был сильно расстроен, и выставлял это напоказ. Настя и без того чувствовала себя виноватой, а я только усиливал это её чувство вины. К тому же я не чувствовал, что у Насти в отношениях с мамой наметился разлад, а, естественно, для любого человека мама важнее всех. А в случае Насти всё было гораздо серьёзнее: её мама была достаточно сложным человеком, а сама Настя очень болезненно воспринимала конфликты с ней. В эти периоды она замыкалась в себе и могла месяцами не выползать из комнаты, разве что на учёбу. Вот именно такой период наступил у неё как раз на мой день рожденья. Её увезли на дачу. Я звонил ей, но трубку она не брала. Говорила потом, что телефон с собой целенаправленно не взяла. Она и дальше не отвечала на мои звонки, разве что ещё писала в «Контакте».

Я так и не понял, что произошло. Только что я целый месяц провёл с весёлой смешливой девчонкой, а тут она и знать меня не хочет. Настина подруга, живущая в Штатах, написала мне, что Настя хочет со мной расстаться. Причина: меня слишком много, я не оставляю ей личного времени. Из разряда: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей».

Для меня это было странно. Как это я не оставляю ей личного времени или пространства??? Мы не живём вместе, видимся, да, каждый день, но по несколько часов. Созваниваемся, да, разговариваем часа по три…

Сейчас я понимаю, что да, чёрт побери, это очень много. Женщина должна успеть по тебе соскучиться. В тебе должны быть какие-то загадки, она должна видеть, что помимо неё в твоей жизни есть ещё много интересного: учёба, работа, хобби, да мало ли что ещё. Она должна это видеть не для того, чтобы выглядеть ущербной на твоём фоне, а для того, чтобы она знала: рядом с ней цельная личность, которая что-то умеет, чем-то увлекается, двигается к какой-то своей цели. Я никого не осуждаю, у каждого своя жизнь, и только нам самим решать, как её прожить. Каждому из нас нравится и хочется жить по-своему, и в этом ничего плохого нет.

Настя научила меня принципу дистанции. В отношениях с женщиной, как бы ты не был безумно в неё влюблён, надо всегда держать себя немного на дистанции. Конечно, главное не переусердствовать, а то у неё хватит сил эту дистанцию между вами увеличить намного и навсегда.

Я решил немножко дистанцироваться от Насти и не звонить и не писать ей хотя бы несколько дней. Я вообще завёл себе фэйковую страницу, чтобы не появляться в он-лайне.

Я выдержал три или четыре дня, а потом у женщин-цветочниц неподалёку от универа купил 7 огромных красных роз по дешёвке, приехал с ними в универ, выцепил Настю прямо из аудитории и вручил ей цветы. Также я подарил ей сборник пьес Шекспира на английском языке, который она как-то раз высмотрела в магазине.

Я думал, что это хоть немножко растопит лёд, но всё получилось наоборот.

Вечером по телефону она вопила мне о том, что я обратил на её поведение внимание всех её сокурсниц: типа я такой хороший парень, а она, стерва такая, меня динамит.

Мы расстались.

26

Расставание наше продлилось около двух недель. Из друзей в сети она меня не удаляла, но нельзя сказать, что Настя была душа нараспашку, поэтому по её статусам и постам в «Контакте» нельзя было понять, что творится у неё в сердце и в голове. До одного момента.

Как-то я зашёл в сеть, открыл обновления новостей и увидел у неё примерно такой статус: «За что мне всё это? И теперь ещё одно, случилось страшное, я этого не переживу». И какой-то такой тотальной безнадёгой повеяло от этой записи, что я написал ей сообщение.

«Что случилось?»

На удивление, она ответила.

«Случилось страшное, меня могут отчислить из универа! Идиотка-преподавательница ещё в том семестре не отметила, что я ей сдала зачёт, и теперь у меня два «хвоста»

Я вздохнул с облегчением. Зная Настин фанатизм по поводу учёбы, для неё эти «хвосты» были проблемой из проблем. Потерей стипендии ей это не грозило, так как училась Настя на платном (она поступила бы на бесплатное, если бы туда не протолкнули нескольких «своих» на бюджетные места). Но это было для неё сродни крушению жизненных ориентиров. А так как она пребывала на тот момент в сложных отношениях с матерью, любую мелочь она воспринимала как вселенскую катастрофу.

«Так, – написал я ей, – не паникуй. Поверь постоянному «хвостатому»: за два зачёта тебя никто из университета не отчислит. Завтра находишь преподавателей, договариваешься о пересдаче и готовишься. В то, что ты сдашь, я не сомневаюсь».

«Ты даже не можешь представить, как мне страшно».

«Давай поступим так. Завтра мы встречаемся в универе с тобой, и я вместе с тобой хожу по всем кабинетам. Поддержу тебя там, где надо».

Она, видимо, так была далеко мыслями в своих зачётах, что позабыла о нашем расставании. Я проявил откуда-то взявшуюся жёсткость и отправил её спать. Настя, правда, и не подумала послушаться, и ещё около часа мы проболтали в сети. Смысл беседы был примерно такой: «Ну убеди меня в том, что всё будет хорошо»! «Настя, всё будет хорошо!»

Конечно, для меня это был счастливый случай. Чутьё студента-раздолбая подсказывало мне, что не всё там так серьёзно, как она описывает.

И я был прав. Мы встретились на следующий день. Долги по предметам у ней были, она висела в списке. На кафедрах нужных преподов не оказалось, и я потянул Настю в деканат. Перед деканатом она вдруг впала в какой-то ступор и наотрез отказалась туда заходить. Мол, мне страшно, и всё тут. Я пожал плечами и зашёл сам.

Да, кем бы мы были без женщин, которых мы любим…Я, человек по природе своей робкий и тихий, а также далеко не самый спортивный, долго не думая шёл защищать девушку от пьяного хулигана – и это только при мысли, что сказала бы Настя, будучи рядом. Я шёл в деканат чужого факультета, где меня знать не знали, и это при том, что я сроду не умел конкретно разговаривать с должностными лицами, – а всё потому, что у моей женщины была минута слабости, и если она не могла решить какую-то проблему, её должен был решить я.

Преподавателей в тот день там не оказалось, но, как я и говорил, всё оказалось не так страшно. В течение примерно недели Настя сдала все зачёты и сессию ей закрыли.

На следующий день после нашего хождения по кабинетам, Настя мне написала:

«Спасибо тебе за то, что ты для меня сделал. Для меня это очень важно».

«Пожалуйста, хотя я ничего такого не сделал. Как твоё настроение?»

«О, очень даже ничего. Я тут немножко порисовала и музыку послушала, мой любимый «Stratovarius».

«Классно. Покажешь, что нарисовала?»

«Да там ничего особенного. Очередной дракон с крыльями птицы»

«Ты лучший в мире художник драконов с крыльями птиц»

«Вы опять мне льстите, мессир»

Хм, «мессир»…Это был хороший знак. Но я решил не давить.

«И опять, и снова. Что собираешься делать?»

«Хочу прогуляться в парке».

Как мне хотелось туда с ней, но я как мог себя сдерживал.

«Да, сходи, это хорошая идея. Погода просто отличная».

«Если хочешь, можешь составить мне компанию».

Конечно, надо было бы отказаться, сослаться на какие-нибудь дела, пускай даже их и не было. Но я был молод и неопытен, и через час мы встретились в парке. Мы гуляли, я сделал много Настиных фотографий. Даже сейчас, спустя много лет, некоторые фотографии того дня выложены на её странице в «Контакте». Да, фотография – поразительное изобретение…Власть останавливать время.

И в конце этой прогулки снова был поцелуй. Фейерверка в этот раз не было, но дело это ничуть не испортило.

И это был предпоследний этап нашего с Настей романа. Длился он около месяца и был очень тёплым, несмотря на то, что был октябрь и осень уничтожала все остатки тепла.

27

Помимо «Стратовариуса» и «Арии» была ещё одна группа, которая с одинаковой силой нравилась и мне, и Насте. Это великие и ужасные «Scorpions». В то время они ушли в трёхгодичное турне перед завершением карьеры, а в 2010 году даже приехали к нам в город. До сих пор жалею, что почему-то не пошёл на тот концерт. Жизнь дала мне единственную возможность увидеть на сцене легендарных «Скорпов» и я эту возможность упустил.

До сих пор самая известная композиция «Скорпов» «Ветер перемен» ассоциируется у меня с Настей и вообще с тем временем. Едва я слышу мотив этой песни, сразу встаёт перед глазами девушка, красивая как смерть Вселенной, озёра в желтеющем парке, шелест листьев под ногами и холодный, пронизывающей до костей, ветер.

28

С Настей училась девушка по имени Юля Сазоненкова. Как-то незаметно мы начали общаться. И сейчас, спустя годы, Юля – моя хорошая подруга. Между нами нет и не было никаких сексуальных отношений. И меня, и её это более чем устраивает. Сейчас её официально зовут Джулия Форвуд, она замужем за англичанином и проживает в Лондоне.

А тогда, когда Настя второй раз за что-то на меня ополчилась, она помирила нас с ней. Не знаю, каких усилий это стоило ей и что она сказала Насте, но на Юлин день рожденья, 7 ноября, наши с Настей отношения возобновились третий и последний раз. Ненадолго, правда, но это уже дело десятое.

После расставания с Настей, да и до него, я ходил к Юле домой (по иронии судьбы, она тоже жила недалеко от меня). Вы, может быть, сейчас скажете: «И он ещё удивляется, чего девушка от него ушла». Настя знала, что я бываю в гостях у Юли, я от нее ничего не скрывал, тем более скрывать было и нечего.

29

Любовь любовью, а работа была нужна. У Виталика-берестянщика работа была сезонная. Я стал искать новую работу, а если точнее, подработку либо на неполный рабочий день, либо в ночь. И вскоре нашёл: устроился ночным консьержем в 12-этажное здание. График был такой: две ночи через две, с восьми вечера до восьми утра. Правда, зарплата была смешная: 3 тысячи рублей. Но выбирать не приходилось, я пошёл туда.

В общем-то, работа была не бей лежачего. Тремя другими консьержами, моими сменщиками, были три пожилые женщины. Консьерж должен был находиться в лифтовом холле, следить за порядком и не пускать чужих. При этом не было никаких спецсредств и даже обычной тревожной кнопки. Правда, чужие не особо туда рвались, но всё же.

Эта многоэтажка была типа иллюстрации, ведь на цокольном этаже находился офис строительной компании, которая её построила. Директор этой компании жил в пентхаусе многоэтажки. Не буду говорить о нём плохо, так как его нет в живых. Он разбился в той же автокатастрофе, где погиб гитарист Олег Садовский, о котором я уже писал выше.

Проработал я там недолго, чуть больше месяца, так как там были сильные задержки с зарплатой. Ушёл потому что Настя устроила мне собеседование у своего брата. У того была компьютерная фирма и ему требовался продавец-консультант в единственный пока офис продаж. Я честно сказал, что в компьютерах являюсь чуть больше, чем полным чайником, но Евгений возразил, что ему главное, чтобы человек готов был учиться. Я был готов.

Единственный минус – там надо было работать по шестидневной рабочей неделе. Но у меня на тот момент были серьёзные проблемы с деньгами – мы с бабушкой жили на съёмной квартире, мать ушла в море, отец пьянствовал. Я думал, что договорюсь с преподавателями на свободное посещение, но проработав неделю понял, что работа не моя, и от этого страдает учёба. Странно слышать такое от не самого прилежного студента, но я всё же не хотел, чтобы меня отчислили.

Я ушёл с работы. И Настя страшно на меня за это разобиделась. Она посчитала, что я подвёл её и брата, и в третий и последний раз разорвала наши отношения.

Сейчас я понимаю, что все её придирки были не более чем поводом. Потом, когда мы с ней снова стали общаться, я не спрашивал у неё на ту тему, хотя мне было интересно, что же именно произошло. Я не хотел помнить плохое, тем более его было гораздо меньше, чем хорошего. Вспоминается фраза Марка Твена: «Лучше быть с ней за пределами Рая, чем без неё – в Раю». Так же и с Настей – да, в определённые моменты она сильно потрепала мне нервы, но при этом она подарила мне одни из самых лучших воспоминаний в жизни, подарило волшебство, которым было пронизано то время. Мы с ней были молоды и глупы, а сейчас стали взрослыми, но почему-то стали ещё глупее.

Я сделаю всё, чтобы Настя прочитала эту повесть. Я пишу это для неё и только для неё. Я хочу, чтобы она знала, – она мне до сих пор дорога, она часть моей жизни, и мне просто разрывает сердце мысль, что она может испытывать ко мне равнодушие. Я всё ещё верю, что когда-нибудь открою дверь своей квартиры, а на пороге будет стоять Настя. И она скажет мне по-французски: «Здравствуйте, мессир», а я отвечу ей по-русски: «Здравствуйте, миледи», ведь по-французски я не знаю ни слова.

30

Окончательно мы с ней расстались в начале декабря 2009 года.

Первое время я был даже рад. Слишком много нервов я на неё потратил. Эйфория моя длилась около месяца и кончилась под Новый год. Как только я вспоминал, что этот праздник мы собирались с ней отметить вместе, у меня начинался приступ чёрной меланхолии. Поэтому в этот Новый год я напился чуть ли не до поросячьего визга. Получилось это, правда, спонтанно, но потом я уж сознательно вливал в себя всё, что горит.

Я позвал к себе домой 4 друзей. Стол был накрыт основательный, бабушка постаралась. Я пошёл провожать бабушку к подруге. Возвращался обратно по железнодорожной линии, которая вела к моему дому. Была половина одиннадцатого вечера, то есть полтора часа до Нового года. Я пил пиво и разговаривал по телефону с тем самым Вадимом, с которым впервые встретил Настю.

Тут я заметил какое-то тёмное пятно впереди на снегу. Пятно шевелилось и старалось подняться. В итоге пятном оказался пьянющий то ли узбек, то ли таджик. По бокам от линии было садовое общество, и там в любое время года работало много гастарбайтеров.

Мне стало жалко бедолагу и я помог ему подняться.

– Идти можешь?

– Могу, – сказал он, сделал два шага и упал.

Пришлось вести его до дома. Не его, а того, что он строил. Там был, по сути, готовый «серый ключ». Все его соплеменники уехали, а у него почему-то не получилось.

Кончилось это тем, что мы с этим узбеком-таджиком выпили много водки. Ещё он угостил меня очень вкусным мясом, которое его земляки умеют готовить.

Я вырвался от него ближе к половине первого ночи. Мои друзья истошно мне названивали, думали, что со мной что-то случилось.

Я ввалился к себе домой, снял ботинки и со злости запульнул одним из них в стену. Почему со злости? Потому что я наврал узбеку, что дома меня ждёт беременная невеста по имени Настя, а на самом деле дома меня ждали четверо не самых трезвых друзей. Я был, правда, пьянее их всех.

Мы решили идти в город. И ведь действительно пошли. Это было очень странно, так как всю ночь ходили автобусы. Однако мы храбро проделали этот путь пешком. Я помню, что я падал на сухопарого Артура, который гнулся под моей тяжестью, помню, что валялся на снегу и пытался растереть лицо снегом, чтобы хоть как-то освежиться. А ещё помню, что мы проходили мимо Настиного дома и я смотрел на её светящееся окно в надежде, что она выглянет хоть на секунду. Долго смотрел, пока друзья меня не утянули.

Настя так и не появилась. Но на какое-то мгновение в ту новогоднюю ночь мы всё-таки были рядом.

31

Во время наших свиданий мы часто рассказывали друг другу разные истории, всегда выдумывая их в режиме «реального времени». Рассказывал, правда, в основном я, а Настя предпочитала слушать. Вижу усмешки на ваших лицах: идеальная женщина, скажете вы мне!

Истории эти были в основном фэнтэзийно-мелодраматического содержания. Например, я выдумал целую сагу под названием «Ледяная гора», где главными действующими лицами была королева вампиров Анастасия и крутой охотник на вампиров. Анастасия была метавампиром, а охотник, как потом оказывалось, был единственным уцелевшим Всадником Апокалипсиса. Когда-то давно Метавампирша уничтожила троих из них, но последнего, самого крутого из них и единственного бессмертного, уничтожить не смогла. Она закинула его в какое-то странное место под названием Пустоши, где он скитался непонятно сколько времени, а потом каким-то чудом вырвался наружу. И сейчас он ищет Анастасию, вроде бы для мести, а на деле оказывается, что когда-то они любили друг друга. При этом он хочет заново собрать свою команду Всадников Апокалипсиса.

В финале все его новые друзья погибали, Анастасия отрекалась от своей вампирской сущности из-за любви к нему, но при этом должна была умереть как человек. Единственным способом спасти её было отнести на вершину Ледяной горы, в самый центр поля из роз. Пронести её туда Охотник должен был на руках, но ему надо было пройти тяжкое испытание: едва он вступил бы на поле из роз, все их шипы, несколько миллионов впились бы ему в сердце. Естественно, всё кончалось хорошо…ну почти. Там была ещё Прорицательница по имени Наташа. После гибели Метавампирши, в последней сцене моей истории Наташа смотрит вдаль чёрными глазами с алыми зрачками Метавампирши.

Вот такая смесь «Сумерек» Стефани Майер, «Тёмной Башни» Стивена Кинга и сериала «Зачарованные» родилась у меня в голове. Мне кажется, если бы удалось это интересно написать, получился бы неплохой фэнтэзийный триллер с мелодраматическим уклоном. Плевать на некоторые заимствованные мотивы, всегда можно сослаться на аллюзию и сознательный культурный контекст. Что ж, может быть когда-нибудь.

Одну маленькую историю я всё-таки написал. Как-то мы с Настей сидели на аллее в парке. Было уже темно и горели фонари. Я обратил Настино внимание на странное чередование света фонарей: оранжевый-белый, оранжевый-белый. Ей тоже понравилось это. Мы немного поиграли на словах в ролевую игру: она вампир, а я её ничего не подозревающая жертва. И из этой ситуации в итоге родился рассказ, который я так и назвал: «Оранжевый-белый». Вы можете его прочитать в конце этой книжки. Он несовершенен, но сам по себе жутковат, и очень мне дорог.

Я очень тосковал по Насте после расставания и это вылилось у меня в цикл стихотворений «Воскресшая». Почему такое название? Имя «Анастасия» в переводе с древнегреческого означает именно это. Цикл был небольшой, 9 стихотворений, и лейтмотивом через него проходила идея воскрешения, или даже воскресения. Во многом повлияли на меня тогда «Стихотворения Юрия Живаго» Бориса Пастернака, по крайней мере те из них, что имеют отношение к библейскому циклу. Четыре первых стихотворения из своего цикла я написал в один день, за несколько часов. Возможно, такая плодовитость вызвана тем, что я выпил 5 или 6 банок энергетиков в тот вечер.

32

Каким-то образом прошло 3 года, наступил 2012 год. Настя в это время встречалась со своим бывшим одноклассником. Отношения эти были достаточно странными. Он учился в Санкт-Петербурге на стоматолога, а она здесь, и виделись они только на каникулах. Она потом мне сказала, что только поэтому эти отношения так долго продержались.

Я к тому времени уже 2 года как руководил собственной театральной труппой. Один из моих актёров, Артур, тот самый на которого я падал во время новогодней пьянки, поддерживал дружеские отношения с Настей и приглашал её на наши спектакли. Она долго не приходила, а однажды, когда мы начали играть их в музее возле её дома, пришла. Мы не здоровались и делали вид, что не знаем друг друга, хотя мне была приятна мысль, что она видит мою игру и наконец-то увидит мой талант во всей своей красе.

Я всегда был склонен к мистификациям. Я создал в «Контакте» фэйковую страницу и постучался к Насте в друзья. Мы стали с ней общаться. Я представился актёром из Москвы, который случайно наткнулся в сети на её страницу. Потом Настя мне рассказала, что буквально со второго сообщения поняла, кто ей пишет, но поддерживала мистификацию. Поняла это она по моему стилю общения, каждый стиль индивидуален и скрыть его невозможно. Может, она действительно и раскусила меня так быстро, но я думаю, что точно не со второго сообщения. Спустя несколько месяцев нашего такого общения, я уже не старался скрываться, и в итоге она «официально» раскусила меня: я ей выслал несколько стихов из цикла «Воскресшая», а их три года назад высылала ей наша общая подруга Юля.

«Я уже читала эти стихи»,– написала мне Настя, – «Они посвящены мне».

«Давно догадалась, что это я?»

«Буквально со второго твоего сообщения».

И мы снова стали общаться.

Я пригласил её на свой спектакль. И там, первый раз за 3 года, мы пообщались вживую.

Её отношения со стоматологом, считай, были окончены, не было только официального разрыва. Настя мне по-прежнему нравилась, но опять всему помешала моя проклятая робость. Я почему-то думал, что нельзя в одну реку войти дважды. Как-то она попросила меня попробовать её в качестве актрисы. Я выбрал отрывок из современной пьесы, возможно воспользовался служебным положением, но выбрал такой, где нужно было целоваться. И мы целовались. Поцелуй, правда, был сценический, но всё равно, очень странно было целовать женщину, которую уже когда-то целовал. Странно, но приятно.

Были ещё моменты, по которым я теперь понимаю, что если бы я захотел, наши с Настей отношения могли бы возобновиться. Но тогда я этого не понимал, а может понимал, но боялся.

Может быть, вы не составили себе никакого мнения о Насте. Если это так, то в этом только моя вина. Настя очень добрая, отзывчивая и тонко чувствующая девушка. У неё огромные тараканы в голове, но если её избранник научится сосуществовать вместе с ними, то не пожалеет об этом. Душа у неё красивая и ранимая, как бы она не пыталась доказать обратное.

У Оскара Уайльда есть такая фраза: «Вновь пережить молодость, можно повторив её безумства». Я пишу этот текст, чтобы повторить свою молодость, вновь пережить ту прекрасную атмосферу, и при этом попросить прощения у Насти.

Настя, теперь ты снова рядом со мной, и так будет всегда. Теперь ты моё искусство. И этого никто не изменит.

На этом заканчиваю. Но только на бумаге, а не в жизни.

________________________

Апрель-октябрь 2018 года.

Оранжевый – белый

В парке было тихо.

Середина осени давала о себе знать. Рано стемнело, шёл мелкий дождик, а ветер пронизывал тело до костей, хотя дул и не так сильно.

Осенью Макс постоянно чувствовал какую-то нелепую тревогу. Вроде бы всё хорошо было в жизни, однако осенью усиливалось ощущение, что это ненадолго и скоро исчезнет, как будто и не было. Наверное, я умру осенью, иногда про себя думал Макс.

А с этой девушкой тревога усиливалась стократно. Они познакомились несколько месяцев назад, но встречались исключительно по вечерам, никуда не ходили, кроме старого парка, возле которого она вроде бы жила. Макс не был уверен, что она действительно живёт рядом: она никогда не позволяла проводить себя до дома и каждый раз, уходя, словно растворялась в темноте. Появлялась она тоже всегда исключительно под покровом ночи: сначала была только тьма вокруг, которая внезапно трансформировалась в молодую девушку в чёрном плаще, с длинными каштановыми волосами и глазами, которые постоянно меняли свой цвет в зависимости от освещения. Плащ она никогда не застёгивала, как бы не было холодно. Она говорила, что тому, у кого холодное сердце, нечего бояться холода вокруг. И как бы в доказательство своих слов, прикасалась к нему ледяными руками. Он много раз пытался отогреть её руки своими, но получалось обратное: его руки леденели, а её так и оставались холодными.

Они постоянно встречались с Вероникой возле статуи оленя. Олень стоял возле маленького озера, изгибал бронзовую шею и вроде как укоризненно смотрел на Макса. Иногда, в минуты ожидания, Макс даже заговаривал с ним. Олень, казалось, понимал смятение Макса, но ничем помочь не мог, кроме как выслушать. А это Максу и надо было. Вероника (она не разрешала называть себя Верой или Никой, только Вероникой, причём произносила своё имя с ударением на «о») приводила его в смятение. Она ему нравилась, но не подпускала его к себе ближе, чем на определённую дистанцию. К чему могли привести такие отношения, Макс не понимал. Но и силы больше не видеться с Вероникой тоже в себе найти не мог.

Темнота плотным одеялом окутала мир вокруг. Максу показалось, что что-то движется во мгле, похожее на большие крылья. Через несколько секунд он увидел, что это полы длинного чёрного плаща.

Вероника шла ему навстречу.

Её плащ развевался, лицо белым пятном выделялось в ночи, шею окутывал вязаный чёрный шарф, а на руках были опять же чёрные полупрозрачные перчатки.

Она подошла к нему, не ответив на его приветствие обвила его шею руками, притянула голову к себе и поцеловала. Секунд десять длился этот поцелуй, а потом она резко куснула его за нижнюю губу. Была у неё такая манера, не всегда, но иногда. Он почувствовал вкус крови, а она провела кончиком языка по его нижней губе.

– Я знал, что женщины пьют кровь, но не думал, что это в буквальном смысле, – он обнял её за талию.

– Ты ещё многого обо мне не знаешь.

– Чего же я о вас не знаю, миледи?

– Лучше вам этого и дальше не знать. Пойдёмте гулять, мессир. Я целый день спала и теперь хочу подышать воздухом. Природа бесится, я это люблю.

«Природа бесится». Это было одно из многих её выражений, алогичных по своей природе, но делающих её более притягательной. Точно так же привлекала Макса и её немного высокопарная манера выражаться.

Взявшись за руки, они пошли вдоль узкой тропинки, которая вела на широкую аллею. Но до аллеи ещё надо было дойти. Тропинка была рассчитана максимум на двух человек и несмотря на то, что была довольно длинной, горели всего 2 или 3 фонаря. По бокам росли деревья, ветви их переплетались, и летом, когда на ветках была листва, тропинка превращалась в своеобразный природный «лабиринт».

Вдруг что-то промелькнуло мимо лица Макса. Он почувствовал прикосновение к своей коже чего-то прохладного и шершавого. От неожиданности он крепче сжал руку Вероники.

– Что случилось? – спросила она.

– Пролетело что-то мимо, – ответил он, – видимо, летучая мышь.

– А, и только-то, – сказала она, – не бойся, они все – мои слуги.

– О да, – улыбнулся он, – я же забыл, что вы – королева вампиров, миледи.

Была у них на двоих своя собственная легенда. Якобы она – королева вампиров, а он – крутой охотник на всякую нежить. И когда им хотелось пофлиртовать друг с другом, они часто разговаривали в таком тоне.

– Жаль, что вы мне так и не поверили, мессир, – почему-то шёпотом сказала Вероника, – но сегодня у меня подходящее настроение, и я вам это докажу.

Они стояли как-раз под тусклым фонарём. Девушка вытянула руку вперёд и повернула её ладонью вверх.

Свет фонаря стал ярче, но всего лишь на несколько секунд, а потом стал тускнеть. Макс услышал шелест крыльев и почти сразу увидел, как на ладонь Вероники опустилась крылатая тварь. Это была обычная летучая мышь, но при тусклом свете фонаря, она казалась крылатым демоном, по чьей-то злой прихоти покинувшим преисподнюю.

– Как ты это делаешь? – спросил Макс, как громом поражённый. Он не верил своим глазам.

– Я же говорю, вы многого обо мне не знаете, мессир.

Девушка пошевелила указательным пальцам и существо унеслось с её руки прочь в темноту.

– Боишься меня? – улыбнулась Вероника Максу, и только сейчас он увидел, какие острые у неё зубы.

– Боюсь, – сказал он. – И от этого ещё больше восхищаюсь.

Они наконец-то пришли в аллею. Было поздно, и парк пользовался дурной славой в тёмное время суток. Из-за этого на аллее никого не было. Они сели на лавку, где сидели постоянно, если она была свободна. С двух сторон лавочка была прикрыта кустами больше, чем остальные, и им обоим это нравилось. Лавки были мокрые от дождя, но так как оба были в длинных кожаных плащах, их это ничуть не смущало.

– Смотри, – сказал он ей, – как странно горят фонари: оранжевый-белый, оранжевый-белый.

Действительно, здесь, в отличие от тропинок, фонарей было гораздо больше, и цвет их освещения очень странно чередовался через раз: оранжевый фонарь, белый фонарь, и так от начала до конца.

– Здорово, – восхитилась она. Иногда самые простые вещи приводили её в восторг. – Как думаешь, почему так?

– Не знаю, – ответил он. – Но вот что я знаю, что руки у тебя по-прежнему ледяные.

– А ты всё-так же хочешь меня согреть?

Голос её звучал скорее печально, чем томно или игриво.

– Всё так же хочу.

Говоря эти слова, она смотрела куда-то вдаль, может быть любовалась странным чередованием фонарей, но тут повернулась к нему и шепнула:

– Будь по-твоему.

Он никак не мог оторвать взгляд от её глаз. Они постоянно меняли цвет в зависимости от освещения, а сейчас он увидел, что они полностью чёрные, за исключением алых ниточек, которые крутились в них в каком-то только им известном танце. Ему так понравился танец этих алых ниточек, что он хотел смотреть на него и дальше.

Внезапно он понял, почему никогда Вероника не приходила на свидания днём, понял, почему у неё такие холодные руки и острые зубы, и почему её слушаются летучие мыши.

«Пшшш», – услышал он звуки, которые раздавались один за другим.

Это начали гаснуть фонари в парке. Они гасли в той же последовательности, что и горели: оранжевый-белый, оранжевый-белый.

Последнее, что он увидел, – как погас последний фонарь, последнее, что почувствовал, – как что-то холодное прогрызает ему кожу на шее.

И хотя глаз он не закрывал, всё погрузилось в темноту.

Сейчас её звали Вероникой. Ей нравилось произносить это имя с ударением на «о». За всю её долгую жизнь у неё было много имён, настолько много, что своего настоящего она уже не помнила.

Она шла на встречу с этим милым мальчиком. Он был настолько мил, что она даже его жалела, думая об участи, которая ему предстоит.

Она уже видела его на их обычном месте встреч – возле статуи бронзового оленя. Макс постоянно разговаривал с этим оленем, думал, что она не знает. Но она знала. Она поцеловала его, укусила за губу и потом слизала капельку крови, выступившую на месте укуса. Тотчас немного подтаял лёд, державший в тисках её сердце, и она было вздохнула свободнее, но капля это капля, и этого блаженного тепла хватило лишь на несколько минут.

Он опять пытался согреть её руки в своих. Если у тебя получится, подумала она, я оставлю тебя в покое. Ты будешь думать, что я бросила тебя, но на самом деле я тебя спасу от меня самой.

Но у него опять ничего не получилось. Сердце Вероники находилось в царстве вечных льдов, и наверное вся кровь мира не смогла бы его растопить.

Он обратил её внимание на странное сочетание цвета фонарей: оранжевый-белый, оранжевый-белый. Она рассеянно кивнула, думая о чём-то своём. А потом холод стал невыносим.

И она укусила.

Она пила и пила его кровь, и никак не могла согреться. А потом так же внезапно остановилась, когда почувствовала, что всё, хватит.

– Господи, – прошептала она, – пускай он не очнётся. Пускай он не будет, как я.

Она поднялась со скамейки, бережно уложила его тело. Она минуту смотрела на его лицо, а потом поцеловала его губы.

– Спи спокойно, Макс, – тихо сказала она, – я люблю тебя. Прости.

И пошла прочь. На какое-то время она согрелась, но прекрасно знала, что завтра, ближе к ночи, холод вернётся.

Середина осени давала о себе знать. Было совсем темно, шёл мелкий дождик, а ветер пронизывал тело до костей, хотя дул и не так сильно.

В парке было тихо.

_____________________________

Октябрь 2009 г. – апрель 2018 г.

Калининград

Мотыльки

Продавщица в магазине его узнала. Он не стремился к этому, но делать было нечего: несколько минут он послушал её восторженные дифирамбы в его адрес, подписал ей свою же книжку, а потом ушёл с двумя ящиками энергетиков.

Несмотря на то, что его книги продавались хорошо, одну даже экранизировали, а по другой поставили нашумевший спектакль, узнавали его не так часто. В России не принято печатать фотографии писателей на обложках книг. Однако есть ведь Всемирная паутина, а уж кто там что найдёт, зависит только от него же самого.

Девчонка за прилавком оказалась его поклонницей. Она как раз читала его последнюю книгу «Оранжевый – белый», когда он вошёл в магазин. И по иронии судьбы на обложке этого издания была его фотография, причём достаточно чёткая. Надо было видеть лицо девчонки, когда она около минуты смотрела то на обложку, то на него. Дмитрий решил облегчить ей задачу.

– Да, это я, – сказал он.

Радости, впрочем, никакой это ему не доставило. В последнее время мало что вообще доставляло ему хоть какую-то радость. Он задумался над словосочетанием «последнее время». Вот уже почти год вся его жизнь – это есть самое настоящее «последнее время». А до этого он о таких вещах даже не задумывался.

После «того вечера» он сильно подсел на энергетики. У него был самый плохой вид зависимости – он пил их, потому что ему нравился вкус. Сейчас он тащил домой целых два ящика по 15 банок в каждом: один ящик «Ред Булла», а другой – «Буллита». Каждый день он выпивал по 8-9 банок, дошёл до того уровня, что мог с закрытыми глазами, по вкусу, понять, какой именно энергетик он пьёт.

Дмитрий уселся возле компьютера и открыл первую банку. Да, надо следовать намеченному плану. Пока он дописывает эпилог, надо пить потихонечку. Не смотря ни на что он хотел завершить свою работу.

Он писал роман, длинный роман под названием «Мотыльки». Начал он его писать уже после «того вечера», а закончить намеревался сегодня.

Эта книга кардинально отличалась от того, что он писал раньше. Первый его роман «Прогулка по радуге», несмотря на позитивное название, рассказывал о злобных существах лепреконах, которые похищали детей. Второй роман, «Жар тела», повествовал о маньяке. Третьей книгой стал сборник рассказов «Сумрак», тоже на всякие мистические темы. Ну и какой автор романов – ужастиков без вездесущих вампиров? Последней его книгой на сей день стал вампирский триллер «Оранжевый – белый».

«Мотыльки» же кардинально отличались от всего что Дмитрий Булатов писал раньше. Там развивалось две параллельных истории – одна про двух мотыльков, которые искали своё место в мире, а вторая – про детского онколога, который к тому же писал рассказы.

Книга уже была почти закончена, оставалось написать только эпилог. Эпилогом, по задумке Дмитрия, должен был быть один из рассказов того самого детского онколога.

Дима начал уже вторую банку. Он знал, что осталось написать всего несколько страниц. Но как всегда неожиданно нагрянули воспоминания.

Лицо Кати, его дочери, лежащей на больничной койке. Из-за химиотерапии её густые каштановые волосы пришлось обрить, и она из-за этого очень переживала. Не понимала, дурочка, что отсутствие волос на голове ничуть её не портит. Но ей было девять, и понимать это она ещё не могла.

Она всё же прочитала его первую книжку и очень напугалась. Напугалась как-то по-настоящему, по-взрослому. Напугала её даже не сама атмосфера, не сами эти чудища «лепреконы». Напугало её то, что лепреконы забирали детей и дети никогда больше не возвращались назад.

– Папа, – сказала она еле слышно. – Не отдавай меня лепреконам.

Это было за несколько дней до «того вечера». Дмитрий со слезами на глазах пообещал дочери, что никакие лепреконы ей не страшны, когда он рядом.

В тот самый вечер он на несколько минут отошёл купить кофе в автомате, потому что не спал уже почти трое суток, а когда вернулся, Катя уже умерла.

Лепреконы подстерегли момент, когда он ушёл, и всё-таки забрали его дочь. Дмитрий добил третью банку и начал писать:

« Эпилог.

Человека, который поймал меня, когда я падал, звали Холден Колфилд.

Несколько секунд мы висели над бездной, а потом одним резким рывком он втянул меня на вершину утёса.

Мы лежали на траве и смотрели вверх на звёздное небо. Ночь была очень яркой и тёплой.

Я перевернулся на живот и посмотрел на своего спасителя. Он был молод, может быть чуть-чуть постарше, чем я.

– И что вас всех туда так тянет? – спросил он.

– Куда туда?

– Вниз, в темноту. Ведь рано или поздно всё равно все там будем. К чему спешить?

И как-то очень просты и логичны были его слова, я даже не знал, что ему возразить.

– Я не знаю, – сказал я в конце концов.

– Вот-вот, – ответил он. – Зачем же тогда прыгаешь?

Он сел, положив руки на колени. Я сделал так же, почему-то мне захотелось повторять его движения.

– Все вы глупцы, – сказал он. – Вы прыгаете и прыгаете с этого проклятого обрыва, словно не замечаете, как красиво вокруг. Сам посмотри. Ну вот я что, неправ?

Я оглянулся посторонам. Действительно, место просто потрясающее. Я наверное поэтому и выбрал его для самоубийства. Мы сидели на краю обрыва, в двух шагах от нас начиналась бездна, а с другой стороны был почти такой же утёс. Позади нас простиралось огромное поле, заросшее рожью. Где-то далеко, в самом центре этого поля, бегали дети. Я слышал их голоса и иногда видел даже их макушки. Меня даже не удивило, что они играют и резвятся ночью. Опасности в себе эта ночь не таила.

– Кто ты? – спросил я своего спасителя.

– Холден Колфилд. Ловец во ржи.

– В смысле?

– Слышишь их? – Он имел ввиду детишек на ржаном поле. – Они там играют. Взрослеют. Снова играют. Снова взрослеют. Но иногда во время игр они приближаются к самому краю обрыва. А иногда даже падают. Моя работа – не дать им упасть. Или поймать их, если они всё-таки упали.

– Как ты поймал меня?

– Да, как я поймал тебя.

Мы замолчали. Я думал о своём, а Холден просто молчал.

– Ну так что же? – спросил он. – Почему вас туда так тянет, к этому обрыву? Вы похожи на мотыльков, которые знают, что лететь на пламя нельзя, но всё равно летят. А я один, я не успеваю ловить всех! Я поймаю одного – упадут десять, поймаю десять – упадут сто.

– Я хочу помогать тебе, – сказал я.

– Ну так помогай, – он резко дёрнул рукой и ухватил за крылышки мотылька, потом поднёс его поближе, чтобы рассмотреть. Мотылёк был пепельный и очень-очень красивый. Холден размахнулся и швырнул его обратно в ржаное поле.

И внезапно всё вокруг нас покрылось мотыльками. Безумная палитра закрутилась в спираль, а потом снова превратилась в прямую линию. Крылышки мотыльков щекотали мне лицо и руки, парочка даже застряла у меня в волосах.

– Вот как их всех поймать? – прокричал мне Холден. – Разве это возможно? Видишь, сколько их!

И я увидел. Я стоял на краю обрыва, вокруг меня кружило целое мотыльковое торнадо. И вдруг, то ли на долю секунды, то ли на целую вечность, я увидел, что не мотыльки летят в бездну, а люди. Сотни, тысячи людей выбегали из колосьев ржи и бежали к обрыву. Там были и взрослые, и дети, и мужчины, и женщины, красивые и уродливые, негры и европеоиды. Кого-то из них Холден успевал схватить и оттолкнуть обратно, но их было слишком много. Слишком много для него одного.

Потом наваждение прошло. Перед глазами опять заиграла немыслимая мотыльковая радуга. Холден не останавливался, он всё хватал и хватал мотыльков и швырял их обратно в ржаное поле.

Я протянул руку в середину вихря и сжал пальцы. Мне удалось схватить очень красивого мотылька: он был весь какой-то изящный, с золотистыми крылышками. Мне показалось даже, что я слышу его голос: женский, бархатный, но очень-очень грустный.

Я размахнулся и кинул мотылька обратно в ржаное поле.

Конец.       »

Вот и всё, последняя точка была поставлена.

«Последняя точка», – подумал Булатов и усмехнулся. Он допил до конца двадцать третью банку напитка. Сердце стучало уже в несколько раз быстрее, чем должно стучать. На лбу то и дело выступали капли пота.

Где-то он вычитал, что смертельной дозой является двадцать пять банок. Что ж, скоро у него будет возможность это проверить.

Ему было немного жаль, что он больше ни строчки не напишет. Но ему хотелось быть с дочерью.

Скоро он будет рядом с ней. Теперь он защитит её от всех лепреконов. Они не посмеют подобраться к ней и столкнуть с обрыва, потому что он будет стоять на краю обрыва и беречь её.

Да, скоро он будет рядом с Катей. Он снова будет слушать её смех, пока она будет играть в ржаном поле.

Он уже ощущал запах ржи.

__________________________

Декабрь 2014 г. – май 2018 г.

Калининград

Наша Таня громко плачет…

– Признай, наконец, что мы заблудились.

Антон ничего не ответил, но Вика видела, как побелели костяшки его пальцев. Он вёл машину осторожно, на максимально низкой разрешённой скорости, и внимательно, даже напряжённо, вглядывался в белую тьму вокруг.

А ведь во всём была виновата его проклятая привычка искать короткие пути. Если удавалось до куда-нибудь добраться и срезать при этом хоть пару метров, Антон считал, что день прожит не зря. Этой своей чертой он напоминал Вике миссис Тодд, героиню рассказа Стивена Кинга.

Уже час назад они должны были приехать в маленький областной городок, где жили Викины родители. Но минут за десять до отъезда Антон, сияя как вымытая посуда, прибежал к Вике и стал ей рассказывать, что нашёл короткую дорогу до Викиных родителей, и можно будет приехать быстрее аж на целых полчаса. Зная его манию, Вика спорить не стала. Тем более, в девяноста процентах случаев они действительно экономили время, правда, минут на десять, не более.

А теперь она жалела, что не стала спорить.

Машина скользила по какой-то глухой просёлочной дороге. По бокам не было даже деревьев, исключительно одни поля. Не было видно никакого домика, никакой захудалой избушки на курьих ножках. Было почти девять вечера, и в завершение картины пошёл снег. Сначала Вика восторгалась, ведь это действительно было очень красиво: большие пушистые хлопья, медленно вальсируя, опускались на землю, но ветер всё усиливался и усиливался, и дело закончилось метелью, в которой ни зги не было видно.

Вика попробовала набрать номер мамы, но у неё не вышло, потому что не было связи. Она раздражённо кинула телефон на приборную панель.

– Дорогая, не сердись, – сказал Антон, – да, мы где-то не туда свернули.

Вот что в Антоне было хорошо: если он действительно был неправ, он признавал свою вину.

– А что навигатор? – она погладила его по руке, решив, что сейчас злиться не стоит.

– Это какая-то старая дорога, он её не знает.

– А ты-то сам хоть примерно знаешь, куда мы едем?

– У меня ощущение, что мы ездим по кругу. Хотя из-за снега всё кажется одинаковым. Ничего, сейчас куда-нибудь приедем. У нас не такой большой город, чтобы часами не попадались какие-нибудь ориентиры.

Вика решила, что лучшее сейчас – сдаться на волю случая и на водительский стаж Антона. Кроме того, несмотря на бушующую снаружи метель, в машине было тепло и даже уютно. Вика вспомнила, что в детстве ей очень нравилось, когда вечерами мама читала ей сказки, а она, завернувшись в одеяло, слушала её, обняв свою плюшевую лисичку, пока не засыпала. Спалось лучше всего, когда шёл дождь. Маленькая Вика всегда была довольна, что ей так хорошо и тепло, а за окном ветрено, мокро и холодно.

Вот и сейчас она откинулась на сиденье, уткнула нос в меховой воротник и закрыла глаза. По радио «Скорпионс» запели одну из своих баллад, Вика стала засыпать, и вдруг на секунду приоткрыв глаза, увидела нечто такое, что весь сон как рукой сняло.

– Антон!

Антон дёрнулся от неожиданности и машину чуть не занесло. Еле-еле он выровнял её.

– Вика, ты с ума сошла?

– Антон, остановись!

– Да, что случилось-то?

– Остановись, пожалуйста!

Антон нажал на тормоз и машина метров через пять остановилась.

– Антош, там девочка!

– Какая девочка?

– Маленькая! Лет пять-шесть, в белом платьишке.

Антон смотрел то в заднее стекло, то на Вику. Никакой девочки он не видел, хотя всё время смотрел на дорогу, тогда как Вика последние десять минут дремала.

– Викуль, ты уверена? Тебе это приснилось, наверное.

– Я открыла глаза на секунду и увидела её, – сердито сказала Вика, – она стояла на обочине с моей стороны, поэтому ты мог её не заметить. Ты понимаешь, что что-то случилось? Может заблудилась, может её маньяк какой-нибудь украл… а на улице ещё и пурга, а она в одном тонком платьишке, и…

Вика начинала тараторить, как всегда, когда начинала нервничать, и Антон её прервал:

– Всё, прекрати, я пойду и посмотрю.

– Я с тобой! – Вика начала натягивать варежки.

– Викуль, не надо. Мы можем заблудиться.

– Мы и так заблудились.

– Я не об этом. Лучше, чтобы кто-то остался в машине, а тебя одну я в ураган не отправлю. Если меня долго не будет, начинай сигналить. Три длинных, один короткий, и так до бесконечности, пока не приду, поняла?

– Поняла. Антош, я тебя прошу, будь осторожнее, хорошо?

– Хорошо. Если ты права, и там действительно ребёнок бродит в одиночестве, то выбора нет.

Он чмокнул ее в щёку, включил фонарик на телефоне и вышел из машины.

На секунду Вику обдало холодом, словно она открыла холодильник жарким летним днём. От этого холода ей стало не по себе. Несколько минут она ещё видела Антона в снежной темноте и слышала его голос.

– Ау! – звал Антон. – Есть здесь кто-нибудь? Отзовись!

Но ответом ему был только свист ветра.

Потом Антон полностью растворился вдалеке. Вике оставалось только ждать.

Антон сам уже пожалел обо всей этой авантюре. Заблудиться в буране, да ещё и какая-то девчонка Вике привиделась… то, что Вика просто заснула, и потом приняла сон за чистую монету, Антон не сомневался. Но если существовала хоть крошечная возможность, что ребёнок заблудился, да ещё и при такой погоде, надо было эту возможность либо опровергнуть, либо подтвердить.

Если бы он остался в машине, а потом прочитал где-нибудь, что маленькая девочка замёрзла насмерть на этой самой дороге, он вряд ли смог бы спокойно жить потом.

Да и если бы даже, он предпочёл бы сделать вид, что ничего не произошло, Вика сама бы пошла на поиски. Она была доброй, сентиментальной там, где должна быть сентиментальной любая женщина, но характер у неё был железный и упрямства было не занимать.

Антон прошёл уже метров пятьдесят. Обернувшись назад, он едва видел машину. Всё это время он взывал в темноту и светил по сторонам фонариком на мобильнике. Мощности у фонарика было мало, но какой-то свет он давал.

Однако никто ему не отозвался, и он никого не встретил и не увидел.

Антон подумал, что надо возвращаться. Надо вернуться в тёплую машину и постараться выбраться из этой заснеженной глуши. Но перед этим он позвонит в полицию и скажет, что видел на дороге маленькую девочку. В конце концов, это дело полиции. Если где-то в округе пропал ребёнок, они об этом знают. А он своё дело сделал, даже больше, чем сделал бы любой другой на его месте. Так сказать, выполнил свой гражданский долг.

Да, именно так он и сделает.

Антон последний раз крикнул в темноту, развернулся и побрёл обратно к машине. Он освещал фонариком дорогу и увидел вдруг, что на обочине что– то лежит.

Антон ускорил шаг. Так и есть. На снегу лежало тело маленькой девочки. Она была одета, если можно назвать одеждой тоненькое кремовое платьице и балетки.

Значит, всё было не зря, подумал Антон. Если бы они не заблудились, то не нашли бы этого несчастного ребёнка. Неизвестно проехал бы тут ещё кто-нибудь в ближайшие сутки. Надо сказать Вике об этом.

Девочке было лет восемь-девять. Личико очень худенькое, а волосы слегка волнистые, очень длинные и пышные. Сама она была светленькая, почти блондинка. Вырастет, станет настоящей красавицей.

Если вырастет.

Глаза её были закрыты. Антон приложил руку к её груди, но не почувствовал, что сердце хоть чуть-чуть бьётся. Он приложил ладонь к её рту, но дыхания тоже не почувствовал.

Он стянул с себя пуховик, приподнял девочку, как мог укутал её и поднял на руки. Холод ледяной лапой защекотал ему спину, но Антон не обратил на это внимание. Главным сейчас было спасти ребёнка.

Телефон пришлось спрятать в карман. Машину по-прежнему было видно, хотя снегопад вроде как даже усиливался.

Антон продвигался вперёд настолько быстро, насколько было возможно. Он поглядывал на девочку, но всё было без изменений. Она не дышала и глаза её были закрыты.

А потом кое-что изменилось.

Она по-прежнему не дышала, но глаза открыла.

Она смотрела на него, а в глазах этих Антон увидел то, что никак не ждал увидеть в глазах маленького ребёнка.

Насмешку.

Антон не обратил внимания, что остановился.

Девочка обвила его шею руками.

– Поиграй со мной, – попросила она.

Больше Антон ничего не помнил.

Антона не было уже минут двадцать. Вика волновалась как никогда. Чёрт же их дёрнул поехать по этой дороге! Хотя Вика была уверена, что там ребёнок, и если бы не они, девочка могла бы погибнуть. Кто знает, что с ней случилось… Интернет просто пестрел сообщениями об очередном маньяке, пойманном на днях. Да и Вика не забывала историю, произошедшую с ней в детстве.

Ей было тринадцать лет. Она шла из школы домой. Навстречу шёл мужчина лет тридцати, с виду нормальный, хорошо одетый. Это был тихий переулок, людей вокруг не было. Когда они поравнялись, мужчина вдруг пригнулся и со всего размаху ударил Вику по заднице. И как ни в чём не бывало пошёл дальше. Вика же остановилась и тупо смотрела на него. Это было так неожиданно, что она не знала, что предпринять. Да и что она могла предпринять? Только растерянно моргать, а потом с испортившимся настроением побрести домой.

Вика тряхнула головой, отгоняя неприятные воспоминания. Она несколько раз погудела, как её учил Антон: три длинных, один короткий. Один раз, потом ещё один. И ещё. И ещё. Никакого результата, Антона по-прежнему не было видно.

Она набрала его номер. Гудок шёл.

– Антош, ну возьми же трубку, – Вика чувствовала, как внутри неё поднимается паника.

Но Антоша трубку не брал.

Делать нечего, надо идти его искать.

Вика с трудом открыла дверцу автомобиля и выбралась наружу. Порыв ветра чуть не сшиб её с ног, а снежная крупа, как ей показалось, рассекла кожу на щеках.

Снега уже навалило прилично. Вика порадовалась, что надела тёплые сапожки, которые купила на прошлой неделе как раз для визита к родителям.

Девушка потихоньку продвигалась вперёд, постоянно окликая Антона. Но Антон не отвечал. Вика тоже светила по сторонам телефоном, один раз даже его выронила и минуты две у неё ушло, чтобы найти его в снегу…

Вика уже порядочно отошла от машины.

– Антон! – крикнула она. – Антон! Хватит! Это уже не смешно! Мне страшно!

Однако в уме она понимала, что Антон стал бы разыгрывать её таким образом.

Тут Вика обратила внимание, что несмотря на сильные порывы ветра и снегопад, вокруг стоит просто оглушительная тишина. Девушка словно оказалась в середине фильма, в котором отключили звук.

А потом звук появился. И от этих звуков мороз сковал Вике самое сердце. Настолько не сочеталось то, что она видела, с тем, что она услышала.

В темноте вокруг, в самом центре снежной пустыни тоненький детский голосок напевал детскую песенку:

Наша Таня громко плачет,

Уронила в речку мячик…

А потом раздался детский смех, в котором не было ничего детского, кроме голоса.

– Давай поиграем в мячик, тётя, – услышала Вика голос за спиной.

Она резко обернулась. Перед ней стояла та самая девочка, которую Вика заметила на обочине. Очень красивая, но чрезвычайно бледная. На ней было тоненькое платьице, однако она не мёрзла. Вот только глаза у девочки были совсем не детские. Она смотрела на Вику и та подумала, что ей необходимо согреть девочку, чего бы это ей не стоило.

Вика наклонялась к девочке, а девочка тянулась к Вике. Лицо девочки деформировалось, а зубы на верхней челюсти стали удлиняться. Вика умом понимала, что это ненормально, и что теперь можно быть на все сто уверенной, что девочку никакой маньяк не похищал. А если и похитил, то очень об этом пожалел.

Вика всё это понимала, но поделать ничего не могла, наклонялась к ней всё ближе и ближе.

И тут огромный снежок чуть ли не со звоном разбился об голову девочки (девочки?). Существо оторвало от Вики взгляд и девушка вновь обрела способность нормально мыслить.

– Вика, беги! – Вика узнала голос Антона.

Ещё один снежок прилетел из темноты и разбился об лицо существа, притворявшегося ребёнком. Оно то ли зашипело, то ли заверещало и огромными прыжками побежало в ту сторону, откуда её обстреливали.

«Да, этот ребёнок играть в снежки точно не любит», – подумала почему-то Вика и едва нервно не рассмеялась.

– Вика, беги! Беги к машине! – это снова был Антон.

И Вика решила, что лучше послушаться. Она побежала назад к автомобилю. Один раз она поскользнулась и чуть не упала, но ухитрилась удержать равновесие.

Она добежала до машины и дёрнула за ручку. Как в дешёвом ужастике дверь, естественно, не открылась. Вика дёрнула со всей силы и снова чуть не упала.

Она залезла в машину и заблокировала все двери. Потом стала вглядываться в темноту. И чуть не закричала от ужаса, когда к машине прижалось лицо Антона – очень бледное, с горящими глазами.

– Вика, – пробормотало лицо, – впусти меня. Впусти меня, пожалуйста.

Вика открыла двери. Внутренний голос шептал ей этого не делать, аргументируя тем, что они не могут войти без приглашения.

Кто они? Что за они?

Антон на четвереньках вполз в машину. Вике почему-то вспомнились старые анекдоты про пьяного мужа, возвращающегося домой. Она потянулась, чтобы ему помочь, но он, распрямившись как пружина, кинулся на неё. Вика

не успела даже вскрикнуть.

Он повалил её на сиденье.

– Антон! – крикнула она. – Антон! Что ты делаешь?

Но это был не Антон. Не тот Антон, что всегда искал путь покороче. Не тот Антон, что любил не футбол, а фигурное катание. Не тот Антон, что пятью минутами раньше отвлёк на себя внимание того существа снаружи.

У этого Антона были красные глаза и длинные острые зубы. И любил он, похоже, только одно: кровь.

И внезапно Вика вспомнила, кто именно не может войти без приглашения.

Но это было уже не важно.

Наверное, только лишь в кино худенькая девушка может раскидать всех врагов вокруг в два счёта.

В жизни так почти никогда не бывает.

Ревела пурга, снега наметало всё больше и больше. Звёзд не было видно, словно они боялись смотреть на то, что происходит внизу. В автомобиле, почти засыпанном снегом, вампир пил кровь своей жертвы, а неподалёку детский голосок, тонкий и робкий как воспоминание, всё пел и пел старую детскую песенку про девочку Таню и её мячик.

__________________________

Декабрь 2014 г. – май 2018 г.

Калининград

Оглавление

Настя

Оранжевый – белый

Мотыльки

Наша Таня громко плачет…