Командировка в Индию [Татьяна Николаевна Соколова] (fb2) читать онлайн

Татьяна Соколова Командировка в Индию

Мечтать не вредно

Закончив глубоко за полночь виртуальное путешествие, Лиза выключила компьютер, и, поднимаясь из рабочего кресла, решительно сказала себе: «Ну, конечно же, в Индию! Куда еще можно зимой поехать в отпуск». Хотя ее приглашали как-то безлико, как будто из вежливости, она все равно была уверена, что искренне. Просто внешняя сдержанность это одна из черт индийского менталитета.

Засыпая, она представляла себе Индию как страну удивительной гармонии, с древними храмами и редкими растениями, пропитанную запахами цветов и благовоний. Побережье омывают воды океана, а она еще никогда не купалась в океанском прибое. Люди высоко духовны и умеют владеть собой. В этом она убедилась лично – за пять лет работы на кораблях она ни разу не слышала, чтобы индийский офицер кричал на подчиненных; среди матросов тоже не было грубости, все испытания они принимали покорно, как свою карму. Но корабли ушли «в чужие рубежи»…

Утром Лиза проснулась рано и первым делом вспомнила про Индию. Древнейшая цивилизация. Несмотря на бесконечные нашествия, индийцы не растворились в чужеземных культурах, а переварили их и выплюнули, оставив себе самое ценное, и не утратили при этом свои обычаи и веру. За последние пять тысяч лет даже сари у них не вышло из моды.

Она сварила себе кофе и уселась на кухне за столом у окна, которое выходило в лабиринты старых дворов Кустарного переулка, почти на самом краю петербургской Коломны, где раньше жила ее бабушка, а потом отец. Место неплохое, рядом Никольский Морской собор и Мариинский театр. Только полный мрак. Окна выходят в колодец, и каждый день приходится открывать одряхлевшую дверь с металлическими латками и подниматься по разбитым каменным ступеням, пережившим века; в подъезде пахнет кошками, а на чердаке ночуют бомжи. А в собственной квартире с толстыми каменными стенами холодно и одиноко, как в склепе.

Рассвет не спешил заняться. Зима подкрадывалась медленно, по-осеннему продувала ветрами, потом, опомнившись, обрушивалась снегом с дождем, нависшие тучи заслоняли собой последние всплески осени – тускловатую зорьку, и даже если бы порыв ветра их разорвал в клочья, то все равно ни единый солнечный лучик не смог бы добраться до Лизиного окна. А в Индии всегда солнечно и тепло.

«Хватит, – сказала себе Лиза строго, – хватит себя жалеть. Надо сосредоточиться, сегодня переговоры по нефтяному проекту». Она немного позанималась йогой, затем полежала на коврике в «шавасане», чтобы расслабиться, и вроде паук, живший у нее в груди еще с тех пор, когда мама, заплетая ей косы, говорила: «Не вертись, уродина», ослабил свои колючие мохнатые лапки и перестал тянуть из нее жилы.

Лиза открыла шкаф и стала перебирать свое «нечего надеть». Слишком много черного – привычка еще с университетских лет. Тогда она носила все черное: и ботинки, и длинное пальто, которое свисало с нее как тряпка, и джинсы, и футболки. К черному она и теперь не утратила интерес, но в последние годы появились светлые блузки и разноцветные пиджаки. Работая на переговорах, она изменила свое отношение к одежде, неизвестно что больше влияет на ее репутацию опытного переводчика – два рабочих языка и грамотное обращение с техническими терминами или ее внешний вид и модель ноутбука, который приходилось таскать с собой каждый раз. Она долго смотрелась в зеркало, не спеша наводила неброский макияж, и с каждым штрихом ее настроение приближалось к психологическому комфорту. Есть все-таки в ее профессии положительные моменты, например, сопричастность всем этим проектам и идеям, другим мирам, в которых проживают вершители технического прогресса, сидящие за столом переговоров.

В метро было много народу, разношерстная публика издавала смешанный букет ароматов – от запаха пота до модных брендов туалетной воды. Лиза ухватилась за верхний поручень и, задрав голову, дышала воздухом, врывающимся из открытого окна. Этот нефтегазовый проект, в который она попала по стечению обстоятельств, сулил ей быстрое продвижение, все-таки за пять лет работы на кораблях она многому научилась, многое повидала на практике, потрогала своими руками. Теперь она уже не скажет: «Поршень ходит туда-сюда», в машинном отделении ей объяснили, что именно ходит туда-сюда, а поршень совершает возвратно-поступательное движение. Именно практика на сдаче кораблей, которые строились по заказу Индии, открыла ей двери в серьезные проекты. Но на новом месте приятельских отношений с другими переводчиками пока не удалось завести. Лиза не была заносчива – наоборот, со всеми одинаково вежлива и доброжелательна, но почему-то всегда возникала дистанция с коллегами.

О чем бы Лиза ни думала, мысли ее постоянно возвращались к одной и той же теме, как будто она перебирала индийские четки из плодов рудракши, подаренные ей на день рождения офицерами на одном из кораблей. Рондо в индийском стиле. Вечером, ложась спать, она каждый раз говорила себе: «Надо позвонить в турагентство или просто купить билет и сесть на самолет». А утром снова обуревали сомнения – ехать одной страшновато. За день сомнения рассеивались, ведь у нее была веская причина для поездки – и это совсем не древние храмы и не колониальная архитектура. Это испытание судьбы, которая у нее складывалась непросто и, как ей порой казалось, несправедливо.

Поезд подходил к «Техноложке», и какой-то хам в куртке с заклепками и с одной серьгой в ухе грубо толкнул ее.

– Ну, ты, каланча, туда или сюда, людям выходить надо.

«Действительно, – очнулась Лиза, – надо переключаться на работу».

Совещание по подготовке к телемосту с партнерами из разных стран проходило в одном из лучших отелей Петербурга – обсуждали разделение обязанностей между основными участниками проекта. Несмотря на некоторые разногласия по поводу задач и разделения ответственности сторон, атмосфера за круглым столом была дружелюбной, и Лиза переводила без напряжения. Обедали, как обычно, в ресторане, а после обеда долго не засиживались. Выйдя из отеля в суету и слякоть Невского проспекта, она позвонила Светке.

– Пойдешь гулять со своим пуделем, забегай.

Лиза говорила возбужденно, так, что Светка забеспокоилась и спросила:

– Что случилось? Опять твои корабли.

– Пока нет. Но я чувствую, что должна что-то поменять в жизни.

Плывет кораблик по Неве

Корабли ворвались в Лизину жизнь неожиданно, хотя она с детства мечтала о море и еще в детском саду всем говорила, что обязательно станет морячкой. Лизин отец был морским офицером и водил ее на парады, а мать каждое лето привозила в маленький поселок на Черном море и, когда Лиза подросла, она жила там все лето у родственников. Так она и выросла рядом с морем – длинная полоска пляжа, пристань, баркасы с барабулькой и кефалью; каждый вечер неповторимо по-новому золотистая дорожка дрожит на ряби волн, и огненный шар солнца медленно тонет за горизонтом.

Но потом выяснилось, что женщины не бывают морячками.

– И нечего себе голову забивать глупостями, – сказала ей мать.

В последние школьные каникулы она попрощалась с морем. Сбежав ночью через окно, она направилась к пристани и долго плавала в серебре лунной дорожки, а потом до рассвета разговаривала с морем, и слезы катились по щекам, потому что больше никогда она не будет вот так сидеть на берегу и загадывать судьбу под падающими звездами.

Прошло время, и детские мечты забылись. Но по какому-то странному стечению обстоятельств ее взрослая жизнь дала резкий поворот именно на пароходе, где они собрались большой компанией после окончания университета. Прогулочный кораблик шел по Неве, на палубе, освещенной сумеречным светом белой ночи, было много народу, гремела музыка. Вдруг небо, разукрашенное всполохами не заходящего за горизонт солнца, затянуло тучами, и все спустились вниз в уютный бар. Ужин еще не накрывали, поэтому народ разбрелся. Мужчины большей частью собрались в конце бара, где разливали пиво, а Лизина однокурсница Ирка заняла лучшие места за барной стойкой и, увидев Лизу, крикнула:

– Иди сюда, пропустим по рюмочке.

На Ирке был модный шелковый комбинезон, пуговки глубоко расстегнуты, открывая щель между двумя пухлыми дыньками.

Лиза присела, заказала джин-тоник.

– Ты где устроилась? – полюбопытствовала Ирка.

– В Морском регистре – на письменных переводах, – ответила она.

– Письменные – это не для меня, – Ирка измерила взглядом приятельницу. – Я с богатенькими туристами кручусь по городу, обедаю в ресторанах – представь. Платят неплохо, плюс чаевые. Замуж, кстати, выхожу.

– Поздравляю, – улыбнулась Лиза.

– Федор, – позвала Ирка, устремив взгляд в сторону бочонка с пивом.

Лиза наклонила голову, и широкая прядь волос упала ей на лицо, как будто занавес в театре перед переменой декораций. С Федором она дружила с первого курса, он учился на матмехе. Они часто вместе пили кофе в перерывах между лекциями, в хорошую погоду шли пешком до метро, описывая круги по несколько километров, он рассказывал ей обо всем, что его волновало, она была его бессменным слушателем и его единственной подругой. Но оформить отношения они не спешили, Федор был занят серьезным проектом, добивался гранта на свои разработки.

Теперь он глядел виновато, обнял Лизу по-дружески, начались воспоминания об их университетской жизни.

– Как же ты меня не спросил?– добродушно подтрунивала Лиза, – стоило только на миг отвернуться…

Ирка спохватилась, оторвала Федора от Лизы и увела его на открытую палубу, потому что Ирки в этих воспоминаниях не было, она в то время собиралась замуж за испанца.

Вечер был испорчен. Да что говорить, вся жизнь была испорчена. «Такой же длинный и тощий, как она, в очках и с волосами до плеч, разве он пара Ирке? – думала Лиза, – наверняка Ирка заарканила его хитростью, и не без задней мысли».

После сюрприза, который преподнес ей Федор, Лиза с головой ушла в работу, вернее в науку о кораблях, снастях и боевом вооружении. Выучить слова, которыми описывается конструкция и оснастка корабля, сначала казалось невозможным, особенно названия, пришедшие в русский язык из голландского; иногда они звучали просто как абракадабра, как например, совершенно невообразимый «жвака-галс», этот жвака понятнее на английском: bitter end – часть якорной цепи, которая помогает быстро отцепить якорь в опасной ситуации (дословно – на худой конец). Отцепил застрявший якорь – и спасайся, полный вперед к новым берегам.

Мать сразу почувствовала неладное и решительно шагнула в кадр Лизиной жизни, претендуя там на главную роль. Родительница уже давно припасла ей хорошую партию, очень серьезного мужчину – страхового агента международного уровня. Звали его Сева. Лиза упиралась, спасти ее мог только герой-любовник – но не было у нее ни героя, ни любовника. А мать твердила:

– Надо хвататься за любую соломинку, годы проходят быстро. Поверь, уж я то знаю! Останешься за бортом.

Паук, который жил внутри, склеивал свою ловушку новыми нитями и выпускал яд, отравляя Лизе жизнь, но постепенно пришло осознание – вероятно мать была права, тем более что отец серьезно болел. «Пусть порадуется, – думала Лиза, – сколько он еще протянет – неизвестно».

Чуть полноватый, чуть лысоватый и всегда одетый с иголочки, Сева в любой момент готов был выступить на внеплановой презентации. И на презентации, и в ресторане, если они заходили туда поужинать, Сева производил впечатление солидного мужчины – каменная стена. У него была масса положительных качеств, и ни при каких обстоятельствах он не позволял себе грубости. Просто идеальный муж. И хотя неподчинение воле родительницы уже давно стало для Лизы чем-то вроде инстинкта самосохранения, в данной ситуации она восприняла предстоящую перемену в жизни с надеждой. Статус замужней женщины и избавление от маминой опеки чего-то стоят.

Мать была счастлива и сразу начала приготовления к свадьбе. Перед свадьбой Лиза все-таки решилась позвонить Федору. С того самого вечера на корабле она ничего о нем не слышала. Он долго не брал мобильник, а потом почти шепотом ответил.

– Не могу сейчас говорить. Перезвоню.

Она ждала, но он не позвонил ни в этот день, ни через неделю, ни через месяц.

Отринув все старое, с холодным сердцем – после криосауны, косметолога и парикмахера – Лиза надела подвенечное платье. Сева потратился – платье было сшито из атласного шелка серо-жемчужного цвета, а Лизины русые волосы украшала диадема из серебристого жемчуга. Отец называл ее красавицей, а Сева гордо вел под руку молодую жену.

Но однажды, в тот самый момент, когда все, наконец, наладилось – стабильная работа в Морском регистре и муж, добрый и совсем не пустой человек, ей позвонил жизнерадостный мужской голос и представился как менеджер Махеев. Он сказал, что ее рекомендовали, и она непременно должна поработать переводчиком на испытаниях и сдаче кораблей, построенных для Индии. Лиза сильно не удивилась и даже не спросила, кто это ее сосватал; ей не раз случалось переводить техническую документацию для строящихся кораблей – значит, кто-то ее оценил. Сердце екнуло, и думала она недолго.

– Теория без практики мертва, – сказала она мужу, – надо все потрогать своими руками. Всего лишь месяц.

Но на всякий случай контракт она заключила на четыре месяца – из любопытства, не хотелось упускать морские испытания. И оказалась права, потому что три недели она провела с иностранным экипажем в учебке и кораблей даже в глаза не видела, а в январе отправилась на Балтику, надев теплый бушлат с меховым воротником, поскольку холода в тот год стояли небывалые для этого региона.

В первый день рано утром полусонных переводчиков около гостиницы погрузили в автобус и доставили на заснеженный причал. Было темно и зябко, мела поземка, но на борт никто не поднимался. Отставник Байда, который командовал переводчиками, построил всех на причале, пересчитал, сделал многим замечания по поводу разговорчиков, зевания, закрывания лица меховым капюшоном, из-за чего не было слышно четкого «есть» при перекличке. Относился он к переводчикам как к людям, не приученным ходить на работу каждый день, а стало быть, недисциплинированным и старался внести свой вклад в их воспитание, мурыжа всех на морозе и читая нотации. Смущало его также и то, что ровно половина состава была представлена женским полом. Исполнив утренний моцион, Байда скомандовал:

– Фриланс! На борт!

И цепочка полусонных людей, кутающихся в зимние бушлаты, потащилась по трапу. В море вышли через неделю, и начались ходовые испытания. На борту переводчикам выделили тесную для такого количества народа кают-компанию. Это была железная коробка без окон с шумной вентиляцией, деревянными столами и грубо отесанными скамейками, расставленными впритык спина к спине.

В день, когда были назначены испытания маневренных качеств корабля, переводчики, как обычно, поднялись на борт и проследовали в свою кают-компанию, заварили чай. Из корабельной трансляции доносились звонки и надоевшие команды: про двери на шкафуте, про швартовы со всеми подробностями их отдачи, про трапы, потом какие-то отчеты с цифрами и, наконец: «Товьс!» – точка отсчета для проверки приборочасов. Последняя команда означала, что индийский экипаж уже прибыл, всех пересчитали, и теперь корабль отчаливает и скоро начнется работа.

Лиза вышла на палубу, притаилась, чтобы поглядеть, как отдают швартовы. На берегу носились три бестолковых мальчишки-срочника в длинных суконных пальто и шапках ушанках, они еле удерживали промокшие и промерзшие канаты, и неуклюже падали на гололеде; на корабле такие же новобранцы, бестолково суетясь, выбирали канат на турачки. И каждый их промах сопровождался громогласным, но кратким комментарием офицера, отдающего команды. Офицер заметил Лизу, и привычные слова у него застряли в горле, он закричал: «Вон отсюда!». Потом подошел буксир, и, тараня примерзший у края лед, вывел их на чистую воду.

Пришлось спуститься в кают-компанию. Народ уже прикорнул за деревянными плохо отесанными столами, и тут вдруг открылась дверь, и влетел Байда. Вместо своего обычного «Все по постам!» он заорал: «Закрепить имущество по-походному!». Он объяснил на пальцах законы инерции, застращал случаями из своей практики и велел всем, кто будет в постах, проверять табуретки, на которых они сидят, чтобы те были привинчены к полу, – травматизма ему не надо.

Сначала молодежь веселилась, но очень скоро с чайного стола полетела коробка с посудой, по полу носились рюкзаки и сумки. Болтанка изматывала, каждая резкая перекладка руля вызывала тошноту, тем более что, пребывая в чреве корабля, не разобрать: то ли это ветер усилился, то ли парни на мостике резвятся. Через пару часов индийский штурман, наигравшись в маневры, успокоился. Встали на якорь. На пароходе, так моряки между собой называют корабль, жизнь началась с активного движения на камбузе. В кают-компании навели порядок, распаковали коробку с чайником и скарбом, отвязали компьютеры, сели пить чай. Жизнь наладилась, все не так плохо, к качке в принципе можно привыкнуть. Только после этого плавания списали двух девчонок, одну из них так рвало, что на причал пришлось вызвать карету скорой помощи.

Мороз в тот год стоял крепкий, такого местные жители не помнили уже много лет, и каждый день готовил сюрпризы: открытая палуба покрылась льдом, и люди без необходимости старались не высовываться на свежий воздух, разве что выкурить сигарету на кормовой палубе. Деловая жизнь протекала в теплом чреве корабля под шум вентиляции. Корабль, как железный муравейник на машинном ходу, вобрал в свои отсеки и коридоры, рабочие помещения и каюты постоянно движущуюся и суетящуюся людскую массу. Бывало, что после окончания рабочего дня не давали добро для захода в гавань, и по нескольку часов приходилось стоять на рейде. Это была вечерняя маета не находящих себе дела людей в перенаселенной кают-компании, одни кричали: «Душно, включите вентиляцию!», а другие требовали, чтобы ее непременно выключили, потому что сквозняк и шумно. Эти часы, казалось, длились бесконечно и были сродни ожиданию в аэропорту рейса, задерживающегося на неопределенное время. Но Лиза привыкла ко всему быстро. Для нее это был побег от неудач, от придуманной респектабельной жизни и внутренней пустоты. Здесь, затерявшись среди экипажа и многочисленных технических специалистов, она чувствовала себя всего лишь винтиком большого механизма и думала только о том, что сбылась ее детская мечта – стать морячкой. Душа отдыхала от старых обид, и росла уверенность в себе.

Домой, то есть в Севину уютную квартиру, Лиза вернулась через четыре месяца, и тут же выяснилось, что муж грозит бракоразводным процессом. Он пытался с ней поговорить, объяснял, на каких моральных принципах зиждется семья, но Лиза молчала; ни одной стоящей мысли не приходило в голову.

– Тебе виднее, – сказала она. – У меня нет ни обид, ни претензий.

И Сева опустил руки. Дал ей вольную.

Уйдя от мужа, Лиза переехала к отцу в Кустарный переулок, в Коломну, тем более что отец болел и требовал ухода. Его состояние ухудшалось, и она сидела дома с письменными переводами, набранными в разных агентствах, разве что иногда подрабатывала на переговорах. Зарабатывала меньше, чем в Морском регистре, откуда ее уволили ввиду длительного отсутствия, но денег хватало, и жизнь постепенно входила в новую колею. Она даже собиралась поступать в аспирантуру. Но через полгода случилось то, чего Лиза ждала с ужасом и во что невозможно было поверить – не стало отца.

Как дельфин-спасатель на горизонте замаячил Сева, он искренне старался ее поддержать. С ним было не так одиноко, но Лиза воспринимала его только как друга, хорошего, доброго, понимающего. Но не любила, и с этим ничего нельзя было поделать. Мать использовала каждую встречу, каждый момент для убеждения дочери, и тогда на очередное материно «почему?» она бросила:

– Потому что он кряхтит и сильно потеет в самые ответственные моменты.

– Дура набитая! – гневно бросила мать.

И Лиза совсем замкнулась. Единственным утешением была подруга Светка, с которой они терпели друг друга еще с университетских пор и которая тоже жила в Коломне.

– Разве можно быть счастливой, – говорила подруге Лиза, – в этой мрачной квартире.

– Да, – вторила ей Светлана, – стены у тебя какие-то щербатые, обои отклеились, – деревянные окна покосились; конечно, все надо менять.

– Одиноко, как в склепе, – не слушала подругу Лиза. – Сколько здесь свершилось судеб и повисло чужих грехов за пару столетий.

– Многие отсюда уже переехали, – заметила Светлана.

– В безликие новостройки? – ухмыльнулась Лиза, – лучше в монастырь.

Коломну Лиза на самом деле любила, этот кусок питерской земли, ограниченный четырьмя реками, и теперь оставался тихим уголком, за два века здесь мало что изменилось. Иногда по вечерам они прогуливали Светкиного пуделя по Крюкову каналу и по каналу Грибоедова. Доходили до дома на реке Пряжке, где жил Блок, слушали звон колоколов Никольского Морского собора и ходили на спектакли в Мариинский театр. Контрамарки поставлял сосед Гриша, у которого родственница танцевала в кордебалете. Гришина жена не интересовалась балетом, и Лиза охотно ее выручала. В такие вечера соседка заботливо наряжала супруга в костюм и отдавала его Лизе вместе контрамарками, а сама уходила к очередному возлюбленному. Так Лиза пересмотрела почти все премьеры в Мариинском театре.

Но ни экзамены, которые надо было сдавать в аспирантуре, ни Гриша с премьерами сезона не могли развеять щемящее чувство одиночества. Лиза все чаще вспоминала стаи черных чаек, бегущих с расправленными крыльями за кораблем по тонкой ледяной корке, и диких лебедей, которые зимой плавали в полыньях около корабля, и она им бросала куски хлеба с кормы. И когда через несколько месяцев выяснилось, что намечаются очередные сдаточные испытания, она, не раздумывая, ринулась в бой. «В последний раз, – говорила себе Лиза, – это будет прощание с кораблями». Но человек предполагает, а бог располагает. Следующие четыре года корабли незаметно стали частью ее жизни, а в промежутках между командировками она работала на морских проектах.

Лиза не раз спрашивала себя: неужели ей именно этого не хватало в жизни – ужинать в одиннадцать ночи, сбросив бушлат у входа в гостиничную столовую, а потом, наспех приняв душ, без чувств падать в кровать? За такую работу денег особых не платили – никаких сверхурочных. Но морская жизнь ее захватила. Здесь можно было встретить сильных и мужественных людей, и среди них она чувствовала себя свободной и независимой. Ее даже выделяли среди других переводчиков за профессионализм; и здесь, в эпицентре мужских игр, именно она переводила команды «Боевая готовность!» и «Пли!». Работа не оставляла времени на напрасные размышления о неудавшейся личной жизни. В командировках не было быта со всем хламом, который мы сначала страстно желаем, а потом тяготимся им; не было семейного долга и всего того, что заставляет людей ссориться, таить обиду, накапливать невысказанное, а потом думать, как ее мать, что кто-то испортил им жизнь.

Посиделки

После Лизиного звонка вечером пришла Светлана, со своим пуделем, и с порога опять спросила:

– Что случилось?

Она была во много раз практичнее Лизы, имела двоих детишек и мужа, который делал карьеру, сидел на диете и постоянно от чего-нибудь лечился. Это была единственная подруга, но верная, что, надо сказать, бывает не так уж часто. И Лиза это ценила и иногда прислушивалась к ее советам. Они дополняли друг друга. Светлана тоже окончила филфак, но делать карьеру не стремилась, переводила в свободное от хозяйства время простенькие мануалы по пользованию техническими устройствами.

– Ничего не случилось, – ответила Лиза, – Сева мне позвонил, развод, наконец, оформлен, осталось только штамп в паспорт поставить.

Светка вытащила из сумки бутылку ностальгического ликера «Вана Таллин».

– Ликер к чаю, – уверенно распорядилась Лиза, почти материным тоном, и достала бутылку красного вина. – Чилийское.

– Жаль, – сказала Светка, – Сева был неплохим мужем, но кто же будет терпеть жену, которая постоянно в командировках.

– Замуж надо выходить по любви, – развела руками Лиза.

– Как ты умудряешься все терять, – вырвалось у Светки.

И она тут же осеклась, нет-нет, она не намекает ни на несчастную любовь в университете, ни на Лизиного мужа и даже на индийского офицера не намекает.

– Я не теряю – я ищу, – отпарировала уверенно Лиза, раскладывая на старинной фаянсовой тарелке с голубым рисунком сыр и зелень. – Я теперь в крутом международном проекте, может, на Шпицберген пошлют в командировку. Давай выпьем за Шпицберген, – раскупорила она бутылку, – пора начинать новую жизнь.

– Давай, – подняла бокал Светка,– хватит воспоминаний. По волнам памяти лучше легонько, вальсом. Я тут, кстати, Федора встретила…

Не успела она договорить, как Лиза ее перебила:

– Федора? Как он мне все испортил.

Она закрыла лицо руками, а потом внезапно рассмеялась.

– Надоела петербургская сырость и эти переменные ветры, только появится солнце, сразу заливает дождем. Уже зима, а снега все нет, кругом чернота и слякоть, неуют и беспокойство. Я устала. Надо отдохнуть где-нибудь в теплой стране. Может, в Индии? – она подняла глаза на подругу. – Я по вечерам изучаю эту загадочную страну и даже представляю, как хожу по улицам. Я так много узнала за последнее время – там все по-другому. Это страна гармонии. Они не бесят друг друга, как все мы, и никогда не кричат, говорят, смысла нет. Люди духовны и умеют владеть собой. За годы работы на кораблях я ни разу не видела, чтобы индийский офицер повышал голос на подчиненных, и среди матросов тоже не слышала грубости. Однажды на корабле перед заходом в гавань мы сидели с одним переводчиком в вертолетном ангаре вместе с индусами. И вдруг как бабахнет! Все накрыли головы. Взорвалась тепловая пушка, один матрос умудрился пролить на нее чайник с кипятком. Мы, было, насторожились: что сейчас будет! А ничего не было. Они стали его утешать, потому что он, видите ли, сильно испугался. И никто даже не сказал ему: «Если ты такой придурок, близко не подходи к электроприборам!» А были там и старшины, и мичманы, но никто не орал. Только у нас с этим парнем вырвалось кое-что, и все были шокированы. Они вообще не ругаются – грязные слова портят карму. И нет у них разврата в потреблении. Но все корабли ушли…

Лиза перевела дух и задумалась, даже прикрыла глаза, улетая в своих фантазиях в неведомую далекую страну.

– Ну зачем тебе Индия, – Светка поставила свой бокал и изобразила отчаяние, – там малярия, гепатит, брюшной тиф, японский энцефалит и лихорадка Денге.

– Как такое можно запомнить! – оторопела Лиза. – Ты что, медицину сейчас переводишь?

Когда Светка ушла, Лиза опять загрустила. А что теперь делать, когда все корабли ушли и уже больше никогда не вернутся? А ведь каждому экипажу было отдано четыре месяца жизни. Она наловчилась бегать по корабельным коридорам, и в штиль, и в качку взбиралась по лестницам и трапам не хуже матросов, но главное – это свобода, которую ощущаешь, соприкоснувшись с такой стихией как море. А ранние подъемы, убогая обстановка в переводческой кают-компании, холод голых металлических стен корабля и постоянное разбивание обуви о болты и винты, притороченные к полу на кормовой вертолетной площадке для разных технических нужд, – все это мелочи.

Особенно запомнился пятый корабль, который провожали полгода назад. Прощальная церемония была назначена на конец мая; около причала отгородили места для провожающих, а на причале, под звуки военного оркестра, выстроились моряки двух стран. Речи, торжественный парад, растроганные лица строителей – ведь не просто прощаться со своим детищем. И, наконец, экипаж поднялся на борт.

В строю на баке рядом с всеобщим любимцем, старпомом Сагми Шарва, стоял лейтенант Вихан Пател. Лиза застыла, напряженно всматриваясь вдаль, пытаясь уловить движение его глаз, понять, не наполнились ли они влагой, которая обычно сочится из-под век, чтобы защитить сетчатку от сильных порывов ветра. Она прощалась навсегда. Махала ему рукой, пока корабль не отдал швартовы и не стал уменьшаться. На берегу военный оркестр играл марш «Прощание славянки», заглушая шум двигателей и плеск воды, потом оркестранты выстроились в колонну во главе с коротышкой дирижером, энергично размахивающим своим тамбурштоком, и музыка ушла.

Телемост

Спала Лиза плохо и утром проснулась вся в поту. Опять снилось море. В маленьком поселке на Черном море под жарким полуденным солнцем она спускалась с горы, от маяка к пристани. Ей хотелось войти в прохладную синь моря, накатывающую на берег жемчужный бисер пены, как в детстве, когда это было так легко и естественно. И вот она уже сняла туфли и намочила ноги, но вода стремительно отступала, образуя отмели, а потом море и вовсе исчезло, словно наклонилось к горизонту и перелилось через край.

К чему этот сон? Она встала с постели, прошествовала в ванную и приняла душ. Потом захлопнула форточку на кухне, чтобы не несло помойкой со двора. Но отвратительный запах стал только сильнее. И вдруг она догадалась: это Светкин пудель, который вчера, бедняга, практически лишился прогулки из-за их затянувшихся посиделок. Она быстренько ликвидировала безобразие и стала собираться на работу.

Это был заключительный этап переговоров, за столом толпа народу, по связи подключены все партнеры, и вдобавок – все переводчики незнакомые. Лиза переводила вторая. Как раз к этому моменту включили телеконференцию с Парижем и Йокогамой, слышимость была отвратительная, посторонние звуки сбивали, а наушники не предусмотрели. От напряжения она заикалась и часто переспрашивала. Подключилась Москва, и там тоже постоянно переспрашивали. Как будто в мировом эфире разразилась гроза, которая своими кривым молниями сбивала всю картину. Да еще в сумке постоянно звонил телефон – без звука, но казалось, что вибрации входят в резонанс с молнией.

Она приглушила звук и, делая вид, что поправляет волосы, поднесла трубку к уху. Слышен был шум и незнакомые голоса; похоже, звонивший параллельно говорил с кем-то еще, она спрятала телефон, потом снова незаметно поднесла к уху и услышала:

– В Индию хочешь?

Лиза нажала отбой. Кто-то, понятное дело, прикалывался. Время еле ползло, на столы поставили мало воды, и все бутылки разобрали. Единственным желанием было не упасть в обморок от напряжения, как-нибудь дотянуть до обеда.

Как только вышли из переговорной, Лиза понеслась в ресторан. Пока она стояла в толпе около шведского стола, снова раздался телефонный звонок. Номер не определялся.

– Лиза! – голос показался знакомым, – это Махеев по индийскому проекту. Я тебе все утро звоню. Почему ты не берешь трубку?

– Я на переговорах, – ответила она резко.

– Нужен переводчик в Индию. На месяц. Срочно оформляй визу.

Связь оборвалась. Лиза опешила – бред какой-то, она опустила пустой поднос, замешкалась около шведского стола. А вдруг не бред?

– Я, кажется, уезжаю, мне надо бежать, – сказала она неуверенно стоящим рядом переводчицам.

Две ее коллеги вытаращили глаза.

– Вы справитесь без меня после обеда. Я слышала, у них где-то там связь накрылась, может, телеконференции не будет, – продолжала Лиза, вдыхая манящие запахи еды.

Телефон опять зазвонил.

– У тебя паспорт с собой? Через три дня надо быть на месте. Поезжай в консульство. Мы уже билет тебе заказали.

– Иностранный дома. А документы, оформление анкеты? – спросила она.

– Анкета пройдет старая, – ответил Махеев. – Поспеши!

– Вы хоть поешьте, – сказала переводчица, стоящая подле нее, и поставила на Лизин поднос котлеты по-киевски. – И кофе возьмите, с булочкой «синнабон».

Никто не сомневался в Лизиной неадекватности. Поразмыслив, она все-таки взяла еще салат и булочку, а закончив обед, почти совсем успокоилась.

Пока она принимала пищу, в голове сложилась вся логистика – конечно, на такси, и машину не отпускать – сначала домой за паспортом, потом на завод за письмом и в консульство – по времени не сходится, наверное, можно обойтись без письма. Кстати, так и не успела поставить в паспорт штамп о разводе. Хотя это теперь неважно, российский паспорт не нужен.

В консульстве было пусто – то ли не приемный день, то ли время неподходящее. Навстречу ей вышел из кабинета молодой индиец, который глядел на нее с удивлением.

– Я с завода, – сказала Лиза (как он там называется), – с рабочими еду.

– Как мне надоел ваш завод, вечно все срочно, как будто заранее нельзя, – индиец пожимал плечами, качал головой, но кипятился беззлобно. – Почему же вы вчера не пришли со всеми?

Потом он порылся в компьютере, перебрал бумаги на столе и нашел заводское письмо, но Лизиной фамилии там не было.

– Реально, забыли. Апдейшн (уточнение) должны были прислать сегодня, – говорила ему Лиза по-английски, старясь использовать типичные для индийцев обороты.

И, наконец, вздохнув и ухмыльнувшись для приличия, он сдался.

– Хорошо, пусть по факсу пришлют апдейшн. Завтра после полудня у вас будет виза.

– Рабочая виза, – уточнила Лиза.

«Incredible India»¹ , – думала она про себя – сначала «невозможно», а потом «виза завтра».

На следующий день вечером опять забежала Светка.

– И как ты можешь все время бросать свой дом? – возмущалась она.

– Надоела петербургская сырость и эти переменные ветры, – шутила Лиза. – А кто будет по мне скучать? У меня даже пуделя нет. Буду там йогой заниматься, тренер говорит – йогические практики были известны на полуострове Индостан еще 10 тысяч лет назад.

Внутри нарастало чувство свободы, и это чувство захватывало Лизу и ликовало: «Расправь крылья». И несло, несло…как тогда, когда она отправилась в свою первую командировку на корабли, не спросив разрешения у мужа.

Вытирая крошки с Лизиного стола и накрывая чай, Светка вздыхала и говорила, что в одну и ту же воду нельзя ступить дважды, что все уже прошло. И «там» все будет по-другому, поэтому надо быть разумной и не наступать на грабли.

– Я даже и не думаю о граблях, – Лизины щеки залились румянцем. – Это будет преодоление психологического кризиса, не все же могут себе позволить духовные практики на Таиланде или острове Бали. Путешествие еще никому не вредило. Завтра улетаю.

– С другой стороны, я тебе завидую, ты растешь, – задумчиво произнесла Светка. – Серьезные проекты: нефть, корабли, а вооружение вообще мало кто переводит. Но все-таки ты не права, – поставила она точку, уходя.

Лиза собирала чемодан в спешке, бестолково; рабочая одежда – это джинсы и рубашка с рукавами до локтя, решила она, а все остальное там можно будет купить задешево. В голову лезли всякие мысли, может, и вправду Светка права, этот месяц лучше было бы потратить на улаживание дел в аспирантуре. Но она ничего не могла с собою поделать, внутреннее чутье подсказывало, что это и есть ее путь, и она должна его пройти. Ведь не зря с ней случились все предыдущие события.

Вот уже все необходимое запихано в багаж, осталось собрать сумку, а это самый ответственный момент, женская сумка – это универсальная вещь с расчетом на любые непрогнозируемые ситуации. Аспирин, например, – от простуды, головной боли, перегрева и похмелья; салфетки спиртовые, Светка права, у них там плоховато с гигиеной; косметичка и еще по списку множество нужных вещей, включая противозачаточные средства.

Предстоящая командировка взволновала Лизу, удивительно, что посылают именно ее, ведь все переводчики с кораблей мечтали попасть в Индию, но, наверное, есть какая-то неведомая сила, которая, настраиваясь в унисон с нашими вибрациями, устраняет препятствия и прокладывает нам путь.

Лиза стояла перед зеркалом – как она изменилась с университетских пор, когда мать кричала на нее по утрам:

– Неряха! – ты посмотри на себя, голова немытая. Женщина должна быть ухоженной. Кто на такой женится?!

Тогда Лиза думала про себя: «Живут же люди с кривыми ногами, бородавками, толстыми носами и прочими гримасами природы и, как ни странно, бывают счастливы, а что за беда с немытой головой». Но теперь ее шелковистые волосы были ровно подстрижены до плеч, иногда она убирала их в конский хвост. В данный момент она была озадачена проблемой, что надеть на перелет, когда здесь слякотный декабрь, а в Мумбаи плюс двадцать восемь. И конечно, надо не забыть позвонить матери и сказать, что завтра утром она опять уезжает.

Пятый корабль

Если бы год назад Лизе сказали, что она на всех парусах понесется в Индию, чтобы найти там индийского офицера, она бы не поверила, потому что романтические бредни испарились уже давно, теперь в ней преобладало рациональное, разве что иногда, очень редко она шла на поводу у своих фантазий.

Корабль, на котором служил Вихан, был пятым, он начался зимой, а ушел весной, в мае. Все было как обычно, все те же суровые будни. Рано утром, а иногда еще до рассвета, на причале всех строил старый морской волк Байда, объяснял задачи и раздавал инструкции, но мало кто его слушал. Главное было – ему не перечить и не смеяться на учениях по надеванию противогаза или спасению на плотиках, иначе он мог измываться над переводчиками до самой отдачи швартов, когда в последний момент все, спотыкаясь, бежали по сходням как оглашенные, под ругань матросов, убирающих трап.

Уже миновали зимние месяцы, и наступил апрель, но холода все еще держались. В то утро, как обычно, построив в утренней мгле переводчиков на причале, Байда провел воспитательную работу, напомнил всем, что травматизма ему не надо, и закончил речь своей коронной фразой:

– Фриланс, на борт!

Корабль взял курс на полигон для выполнения задачи. На этот раз в задание входили показательные стрельбы – самый захватывающий момент в корабельной жизни. В такие дни корабль, словно просыпается от рутинной службы, взъерошивается и нахохливается. Волнение и всеобщий подъем, как на экзамене, как на важных соревнованиях. Поэтому полусонные люди не спотыкались и не чертыхались, поднимаясь по трапу, а шли быстро и сосредоточенно и так же быстро исчезали в железном чреве корабля, входя в двери или проваливаясь в люки.

Лиза пробежала через главный коридор и спустилась в свой пост. Разделась, заколола волосы в пучок и присела в кресло у стола. В посту уже находились сдатчик оборудования по фамилии Круг, дежурный матрос и индийские операторы. Когда объявили готовность, вошел лейтенант Вихан Пател, он руководил обучением индийского экипажа в постах, где работала Лиза, подтянутый, с интеллигентным лицом, на котором эмоции отражались скудно, разве что в виде легкого сомнения или ироничной улыбки. Лейтенант всегда был вежлив, даже с матросами, которые были в его подчинении. Иногда они с Лизой перекидывались несколькими фразами о том о сем, но никогда не панибратствовали и задушевных бесед не вели. Лиза обычно называла его «лейтенант Пател», а он обращался к ней по имени; для удобства всех переводчиков звали только по имени.

После объявления боевой готовности в пост стали заглядывать индийские офицеры и любопытные матросы, некоторые протискивались в глубину небольшого поста, а убедившись, что ничего особенного не происходит, поворачивали назад, наступая своими мощными бутсами Лизе на ноги.

– Сегодня будет много народу, – вздохнула Лиза.

– Устроили тут уличное движение, – раздражался Круг, – гони их, Лиза, отсюда.

Когда по связи объявили, что борт, который скинет цель, уже вылетел с базы, подошли русские офицеры и старпом Сагми Шарма. После второго предупреждения по связи по Лизиным ногам как ни в чем не бывало прошелся, добродушно улыбаясь, индийский приемщик – коммандер Ачари. Он уже был в возрасте, страдал артритом и носил бутсы на пять размеров больше, совершенно не подозревая о том, на что наступают его клоунские ботинки. Наконец, каждый занял свою позицию: Ачари уселся в кресло, которое Лиза для него освободила, а Пател и Шарма встали поближе к оптическому монитору. Наступила тишина, только шум от вентиляции и оборудования. С мостика сообщили, что по данным главного радара цель уже в ста пятидесяти километрах.

– Для нас это за горизонтом, – пояснил Круг. – Ждем, компьютер вычисляет время подлета.

Народ немного расслабился, пошептался, и снова все взгляды напряженно устремились на экраны. Но там ничего не было. Круг занервничал, велел операторам работать в разных режимах – но цели не было. Он начал связываться с другими постами и с мостиком – никто ничего не видел. Только помехи на экранах радаров. Он суетился, успокаивая себя тем, что его дело десятое – он на достреле, может и не останется чего достреливать.

– Так уже было, – сказал Круг Лизе, – борт вылетел, покрутился, а потом полетел пить чай. И всем привет.

Офицеры Пател и Шарма, вопросительно взглянули на Лизу.

– Такое бывает, – перевела она, – возможно, на базе изменились планы.

Люди стали потихоньку расходиться, хотя готовность никто не отменял. Раздраженный Круг побежал на мостик выяснять обстановку и впопыхах унес с собой ключи от поста, в котором осталась одна Лиза. Даже не выйти на палубу, не проветриться. К тому же хотелось есть. Лиза подогрела кипятильником воду в стакане, кинула туда пакетик с чаем и присела у рабочего стола. В тамбуре кто-то крадучись спускался по пристенной лестнице. Она обернулась и в открытую дверь увидела лейтенанта Патела, в руках он держал тарелку с едой и был вполне доволен собой – все на месте, даже соус не расплескался.

– Специально для тебя, Лиза, подарок от индийского повара, ты такого еще не пробовала, – протянул он тарелку.

Еда, конечно, улучшает настроение, а ароматно-пряные вегетарианские тефтели с банановым соусом даже заставили забыть о том, что все ее бросили в посту без ключей. Вихан внимательно смотрел, как Лиза ест. Он стоял, немного расставив ноги, в равновесии сам с собой, как на мостике корабля, всегда готовый выполнить приказ капитана или старпома Шарва. В том, что он принес еду, не было ничего особенного. Индийские офицеры в большинстве своем вежливы, а уж к женщинам на корабле они относятся и вовсе снисходительно, точнее сказать – как джентльмены. Он рассказывал о том, что происходит на мостике.

– Much ado about nothing (много шума из ничего). Твой Круг кричит там громче всех, – потом он подошел ближе и сказал: – но это все ерунда, уже много раз стреляли. Главное – это то, что офицеры приглашают переводчиков посидеть в субботу в Ирландском пабе. Ты придешь?

Лиза не успела ответить. Объявили готовность, и сразу в пост стал набиваться народ. Вернулся Круг, коммандер Ачари снова прошелся по Лизиным ногам и уселся поближе к экранам на привинченный к полутабурет. Наступило томительное ожидание.

– У вас там, на мостике, есть информация? – допытывался Круг по связи, – свяжитесь с базой, может он обедать улетел, а мы тут напрасно ждем. Пришлите нам кого-нибудь, пусть доложит обстановку. Я однажды час прождал, а он улетел, пообедал и вернулся.

Лиза перевела индийцам:

– Ждем целеуказания. Господин Круг просит, чтобы кого-нибудь прислали с мостика, кто может доложить ситуацию.

В посту повисло напряженное ожидание. В открытую дверь заглядывали любопытные, шумела вентиляция, которая с трудом справлялась со своей задачей. Напряжение разрядил шум в тамбуре – кто-то жестко приземлился, спустившись по пристенной лестнице с верхней палубы. Это был индийский боцман. Лиза поморщилась. Он был староват, глуховат, заикался и картавил. Но его уважали, в Индии принято уважать старших. Ему сразу уступили место поближе к мониторам. Все взгляды обратились к боцману, его приняли за посыльного с мостика. Боцман огляделся и попытался что-то сказать, но издаваемые им звуки ни во что не складывались; он с трудом выдавил из себя что-то типа ла-ла-лат.

– Как вы его понимаете? – тихо спросила Лиза стоящего рядом матроса.

– Представьте, у нас его тоже никто не понимает, у него есть заместитель, который все переводит.

Русские офицеры нетерпеливо сверлили Лизу взглядом; она старалась вслушаться, но по-прежнему ничего членораздельного не могла уловить, а боцман все твердил: «Ла-ла-лат», – показывая пальцем наверх. И вдруг кому-то послышалось «лайт».

– Свет, – сказала Лиза.

И тут все решили, что боцман имеет в виду светящуюся точку на экране, и снова бросились к мониторам. Но на экранах ничего не было. Все взгляды снова обратились к Лизе. И тут, умильно улыбаясь, заговорил матрос.

– Боцман хочет спросить, как по-русски называется потолочный свет, лампочка.

Лиза повторила вслед за ним. Все на миг забыли про цель, хотя, может, и не все, а только два русских офицера. Один из них встряхнул головой, сморгнул, словно пробуждаясь от кошмарного сна, и заорал, покраснев как рак, от духоты и возмущения:

– Скажи индусам: пусть уберут из поста тра-та-та-та этого с лампочкой в голове, равно как и всех остальных идиотов и невменяемых!

Свою речь он закончил еще несколькими идиоматическими выражениями, и надо отметить, что сдатчик оборудования Круг одобрительно кивал, как будто из-за боцмана не было цели.

– Душно в помещении, слишком много народа, – сказала Лиза индийцам.

Сагми Шарма понял ее и велел посторонним покинуть пост. Сразу стало легче дышать. Операторы прильнули к экранам, и через несколько минут с главного радара пришло сообщение, что борт на подлете, и вскоре дали целеуказание.

Стрельбы прошли успешно. Причалили около полуночи, спускались по освещенному прожектором трапу и бежали к автобусам, офицеры – к своим, а переводчики – к своим. Разъезжались в разные стороны, для надежности на расстояние больше тридцати километров. На первых двух кораблях офицерский состав поселили в одной гостинице с переводчиками, и в результате четверо из них женились на русских девушках. Но в стене, воздвигнутой начальством, все-таки нашлась брешь – это была дискотека. Каждый выходной молоденькие переводчицы ездили в город, где жили офицеры. Морские офицеры всегда производили впечатление на женщин, а индийские особенно – галантные и не пьющие, все из высших каст, можно сказать аристократы, как в царской России.

Лиза не ходила на дискотеку, ей уже было двадцать семь, хотя дело не в возрасте, она и раньше не ходила. А вот лейтенант Пател, девчонки говорили, появлялся там не раз. И когда он входил в посты, где она работала, всегда спокойный и с деловым выражением лица, Лиза вспоминала про эту дискотеку – и не могла его там представить. Весь путь до гостиницы она размышляла, идти или не идти в Ирландский паб. Вихан смущал ее своим неназойливым ухаживанием, мимолетными фразами, брошенными где-нибудь в коридоре. Любой другой мог бы сказать то же самое, проходя мимо, но у него это получалось как-то особенно. В конце концов, работа ее совсем засосала, решила Лиза, в голове одни технические подробности, которые она запоминает сразу на двух языках, – надо встряхнуться.

В субботу с утра она пробежалась по местным лавочкам и перемерила кучу одежды, но ничего не выбрала. И, наконец, она открыла дверь с колокольчиком и попала в маленький магазинчик, где толстая продавщица сортировала свой разношерстный товар.

– Ты кто? – спросила она устало, смерив Лизу критическим взглядом.

– Я? Переводчик, – удивилась Лиза.

– Зарплата, наверное, неплохая, а выглядишь как уборщица, разве можно ходить в таких расхлябанных штанах, – она сделала гримасу, рассматривая Лизины брюки.

– Я обычно хожу в рабочем комбинезоне, – смутилась Лиза, – а брюки просто так.

– Ты же не маляр, – продавец вытаращила на Лизу глаза. – Ладно, я ликвидируюсь, пока все не растащили, одену тебя. Вот платье. Тебе подойдет.

Лиза примерила польское платье цвета маренго.

– Сидит как влитое, купи себе, – сказала продавец, – и плащ к нему – серый. Тебе еще нужен шарф. Выкинь эту удавку с шеи. Шарф должен быть воздушным.

Плотный трикотаж платья изящно облегал фигуру, длина – миди, но когда идешь, накидная полка отходит, обнажая ноги выше колена.

Потом хозяйка магазина достала из своих закромов шарф в оттенках серого с редко разбросанными по полю маками.

– Шарф – нет, – Лиза сделала жест рукой, – я такое не ношу.

– У тебя же есть деньги, – недоумевала продавец. – Здесь много переводчиков, я знаю, что платят вам нормально. Так почему же ты не хочешь выглядеть как женщина?

Она столько смысла вложила в слово «женщина», что Лиза задумалась.

– В парикмахерскую сходи, – тетка глядела на нее с сочувствием, – подравняй свои космы.

В город Лиза добиралась на автобусе, но автобус не доехал до улицы, где находился Ирландский паб. Она и так опаздывала, да еще пришлось пройти пешком. Запыхавшись, она влетела в паб и сразу увидела у стойки несколько знакомых лиц, в основном гражданских из заводоуправления, смутившись, она остановилась. В зале царил полумрак, над столами висели яркие лампы, спускающиеся с потолка на длинных подвесах. Они слегка покачивались и, как театральные прожекторы, вырывали из темноты лица сидящих на диванах гостей.

– Лиз, – услышала она голос Вихана.

Он улыбался во весь рот, даже встал, приглашая ее за стол. По обе стороны сидели четыре индийских офицера, переводчик Саша со своей невестой Машей, и еще две девчонки. На столе стоял пятилитровый бочонок с краником, и старпом Сагми Шарва разливал темный «Гиннесс», повторяя слова кельнера: «Прямо из Германии по трубопроводу». Лизу посадили напротив Вихана и сразу наполнили ее бокал темным ароматным напитком.

Душой коллектива был Сагми. Он шутя менял тему разговора, когда любопытство индийцев зашкаливало и смущало девчонок. Россия была для них не менее экзотической страной, чем для нас Индия. Но, сославшись на дела, Сагми ушел рано, и инициатива за столом перешла к Саше. Он пытался пересказывать анекдоты, но при переводе смысл терялся. Тогда в разговор вступил Вихан.

Вихан говорил не как большинство индийцев с напором на «р» и обилием паразитных слов, а с чистым британским акцентом, речь его текла плавно и естественно. Слушать его было приятно. Его слегка вытянутое загорелое лицо с едва заостренным подбородком и ровно обрезанным носом было пропорциональным и красивым; его даже не портили немного оттопыренные уши, на которые спадали волнистые непослушные волосы. Светло-карие глаза с длинными ресницами глядели приветливо. Куда делась его сдержанность и деловитость, он был раскован и весел, но горделивая стать, присущая многим индийским офицерам никуда не делась, при всей мягкости говорящего, она заставляла собеседника держать дистанцию.

Откинувшись на спинку дивана, Лиза с удовольствием допивала свой бокал пива, «Гиннесс», как ни странно, ей понравился. Такие уютные вечера редко случаются в командировках, говорить совсем не хотелось. Она знала, что он из семьи браминов, – наверное, женат, а если не женат, то уж точно помолвлен еще с детства. Если ты принадлежишь к касте браминов или кшатриев, как все офицеры, то изволь помнить о своей ответственности по воспроизведению священнослужителей, ученых и воинов.

Когда заканчивался второй бочонок пива, Саша бросил клич:

– Все в дискоклуб!

– Давно не танцевали, – поддержала его Маша.

Эта парочка влюбленных, когда дело доходило до выходных или единственного выходного, что бывало чаще, могла без устали задавать тон всем желающим повеселиться. Предложение одобрили, и все тронулись в путь. Это был самый популярный в городе клуб с очень известным диджеем. Вихан шел рядом с Лизой, и она вскоре поняла, что он хорошо знает дорогу. «Значит, правда завсегдатай», – подумала она. Войдя в клуб, он взял ее за руку и повел на танцпол; его длинные пальцы моментально оказались у локтя, а потом на ее талии. Ощущать его руки было приятно. Она постепенно расслабилась, казалось, что блуждающие по всему телу токи, наконец, заземлились.

Они танцевали только друг с другом, каждое его прикосновение было столь же деликатным, как и манера говорить и двигаться. Он не стеснял Лизу, а наоборот, создавал пространство, в котором она чувствовала себя защищенной и в которое все больше проваливалась. Динамики работали на полную мощность. И музыка, и зеркальный шар, и прожекторы – все было нацелено на то, чтобы вскружить голову.

Устав, они присели за столик в баре, и Вихан, как бы невзначай, медленно прошелся своими длинными пальцами по ее позвоночнику, словно играя на флейте. Лиза вздрогнула и почувствовала, что исчезли ее защитные колючки, которые всегда вырастали, когда она появлялась на людях. Она посмотрела ему в глаза – и смутилась, почувствовав внутреннюю дрожь. С этого момента ее влекло все, что могло случиться дальше, хотелось закрыть глаза и плыть по течению. Будто сошлись их орбиты, и она словно луна в его тени. Они долго смотрели друг на друга, как близкие люди, которые давно не виделись. А потом ушли вместе.

Лиза проснулась от того, что через не зашторенное окно в лицо светило солнце. Она была одна в номере. Рядом с кроватью на тумбочке лежали ее украшения и сумочка, а с другой стороны кровати – книга по навигации в портах мира. Тут же была записка: «Я внизу, позвони». Она прошлась по комнате и открыла шкаф, ощутила знакомый запах его парфюма. В шкафу стояли чемоданы, висело много одежды и черный парадный китель. Он был в этом кителе, когда она встретила его на вечере в учебке перед отправкой на корабль.

Она надела халат, висящий в ванной, и позвонила. Вихан вошел вместе с коридорным, который нес кофе и сок на подносе.

– Как ты спала? – спросил он.

– A midsummer night's dream², как будто я заснула в волшебном лесу, – она опустила глаза.

– И тебе приснился осел с длинными ушами? – улыбнулся Вихан.

Внутри у нее опять нарастала скованность и неловкость, но она переборола себя и улыбнулась.

– Он был так хорош, этот осел.

– А мне приснилась прекрасная Чандрани, – тихо произнес Вихан, привлекая к себе Лизу.

Он уже обнимал ее, и халат медленно сползал вниз. Она краснела от смущения, и наклоняла голову, чтобы волосы закрыли ей лицо. Его обветренное тело было гладким и упругим, а она, в его сильных руках с гибкими пальцами, была податлива, как пластилин.

– Чандрани? – протянула она, опускаясь на кровать вместе с ним и улетая в другое пространство, где двое на миг сливаются в блаженстве и безмятежности, которые бог даровал людям, чтобы они поверили в существование Рая.

– Чандрани – это имя, которое я тебе придумал, – сказал он, – это возлюбленная и супруга бога Луны Чандры, на санскрите он еще называется Сома. Потому что Луна – это чаша, в которую бог Сома наливает нектар и амброзию.

Отель Лиза покинула в полдень. В глубине души она ругала себя за легкомыслие – еще одно грехопадение, ведь все это несерьезно, только на время. Но потом все себе простила, и решила, что лучше благодарить судьбу за этот прекрасный миг, тем более что это Чандрани, а не Лиза. Она быстро дошла до центральной площади, по которой не раз пробегала, направляясь на рынок или в магазины.

Лучики солнца играли на пяти золотых куполах недавно построенного храма. Люди в своем стремлении к высокому поставили храм на горе. Пятьдесят ступенек вели к входу – не каждый сможет их преодолеть: кто-то поленится, а у кого-то ноги не смогут дойти. Труден путь к богу. «О чем думали, когда строили», рассуждала про себя Лиза. У храма людей было мало. Народ плыл по пешеходному переходу в противоположную сторону, где в красивом каменном здании был кинотеатр, магазины и итальянская мороженица «Gelato». Лиза перешла дорогу и открыла дверь в «Круассан-кафе». Она неспешно оглядела кафе и выбрала столик у окна с видом на собор и площадь. Пока официант собирал заказ, она смотрела в окно на бледные весенние краски неба, на фоне которого золотились купола. Какой прекрасный город, думала Лиза, теперь она каждый выходной будет сюда приезжать.

До сдачи корабля оставалось меньше месяца. Их встречи стали пробуждением для Лизы, которая раньше стыдилась своего желания, стыдилась мужчин, которые рядом с ней постоянно думали о своих делах или были неловки и поспешны, как ее бывший муж, будто залпом выпивали стакан воды, чтобы избавиться от жажды. И она не раз говорила себе: «Больше никогда».

С Виханом все было иначе, случайная встреча, тайна и ощущение неизбежного расставания с самого начала зародили в их сердцах чувство скорой потери. Они изощренно и ненасытно изучали друг друга, ощущая себя единым целым, как инь и ян. И чем ближе и отчетливее вырисовывался день расставания, тем молчаливее становились они оба.

Он ухаживал красиво, даря цветы и придумывая разные сюрпризы. Иногда они гуляли по улицам города, и он рассказывал, как с детства мечтал о кораблях, но по воле родителей получил в Англии техническую специальность, которая ему впоследствии пригодилась, когда он поступил в военное училище и потом пришел на флот. И родители смирились. Еще рассказывал про свою удивительную страну, ее обычаи и природу, и часто повторял:

– Вот приедешь и сама все увидишь.

Это «приедешь» Лиза всерьез не воспринимала, но и не спорила. Она была охвачена чувством, которое ей прежде было незнакомо. Оно было воздушным как облако и стремительным как чайка, оторвавшаяся от земли в погоне за кораблем. И пусть этот корабль причалит в далекой гавани, ощущение полета все равно останется, быть может, на всю жизнь.

В Индию

Такси в день отлета пришло впритык, на городских магистралях столбняк – пробки. В аэропорт поехали по кольцевой, но и там не повезло, ужасная авария – люди умудряются перебегать даже скоростную магистраль. «Плохая примета, – думала Лиза. – Вот ведь, сон про море, которое сливается за горизонт, в руку, из-за пробки можно и на самолет опоздать». Она успокоилась только в аэропорту, когда нашла в назначенном месте руководителя группы, с которым прежде общалась только по телефону. На вид ему было лет сорок; приятный мужчина с аккуратно подстриженными волосами и спокойным взглядом; похоже, педантичен, один из тех, на кого начальство может положиться в заграничной командировке. Звали его Андрей Томилин. Вскоре к ним присоединился рыжеволосый Григорий, бригадир участка. Знакомство еще с двумя командировочными состоялось только в Москве, когда на пересадке направились в кафе обедать. Электрик, которого все звали Геныч, был старше всех – деликатный и добрый, а молодой слесарь Виктор, неразговорчивый и напыщенный, глядел косо, как будто подчеркивал своим видом: «Вас инженеров тут пруд пруди, а попробуйте найти в наше время хорошего слесаря».

В самолете Лиза открыла путеводитель, карта города Мумбаи пестрела английскими, индийскими и арабскими названиями. Речь шла то про старый Бомбей с постройками колониальных времен, то про новый Мумбаи с небоскребами. И хотя в пылу возрождения национального самосознания всё английское уже много лет упорно вытеснялось, в остальной части света был хорошо известен уникальный памятник колониальной эпохи «Вокзал Виктория», а вовсе не «Чхатрапати Шиваджи Терминус», переименованный в честь полководца, изгнавшего моголов из штата Махараштра. А город Мумбаи принадлежал именно к этому штату, и большая часть населения говорила тут на языке маратхи. Перелистав несколько страниц, Лиза отложила путеводитель, топонимы ее утомили, клонило в сон.

На пересадке в Абу-Даби времени было не много, к стыковочному рейсу вел длинный коридор, по которому мужчины, капитально подзарядившиеся во время полета пивом и другими напитками, шли с энтузиазмом – до ближайшего туалета. А потом, когда Лиза вышла из дамской комнаты, следы их пропали. Она ждала, задавала дурацкие вопросы выходящим из туалета и, наконец, до нее дошло, что они повернули в обратную сторону. Пришлось бежать на посадку и объяснять, что их группа слегка задерживается. Как ни странно, это никого не удивило, их ждали пятнадцать минут, как будто пассажиры индийских авиалиний опаздывают постоянно. И сам полет несколько отличался от предыдущих двух, в салоне, в основном, индийцы громко выясняли отношения, распихивая свой негабаритный багаж, и в итоге огромные чемоданы, не поместившиеся в рундуки, были брошены в проходах, создав непреодолимое препятствие для стюардесс. Царила неразбериха, белокурая бортпроводница с лицом мадонны простояла за два кресла от Лизы более часа. Она, покачиваясь, спала на ходу и время от времени наливала воду рядом сидящим пассажирам. Еду принесли перед приземлением, когда, наконец, нашли проход. Кончилось все тем, что Гришу оросил фонтан газированной воды, а на Лизу, к счастью накрытую одеялом, эта самая немка случайно пролила кофе.

Приземлились, когда на грязно-голубом небе только пробились первые рассветные лучи. После многочасового перелета, помятые и заспанные, с зимней одеждой в руках, с багажом и пакетами из двух дьютиков, они встроились в поток, неспешно текущий через коридоры с колоритными панно и огромными пальмами в кадках. Новый аэропорт внутри был конструктивен, а снаружи воздушен, как торт безе. На расстоянии он напоминал шляпку белого груздя, которую поддерживают несколько белоснежных ножек-колонн; через губчатую структуру шляпки лился свет, и все это напоминало натуральную архитектуру Антонио Гауди и производило впечатление больше, чем Абу-Даби.

– Не спешите выходить на улицу, потом обратно будет не войти, – предостерег Андрей Томилин, – сначала подумаем.

Но Лиза уже коснулась сенсорной двери, и створки разошлись, она выглянула наружу: жара, запах городской бани, эвкалиптовых веников и канализации. А еще такой гвалт, как будто в этой бане моется рота солдат. Это за барьером из натянутой на стойках веревки шумела толпа встречающих под присмотром десятка полицейских. Бурно жестикулируя, представители местного сервиса пытались перекричать друг друга, предлагая такси, обмен валюты и непонятно еще какие услуги. Опытный глаз Андрея просканировал все это безобразие.

– Нас могут не встретить, – сказал он, – название нашей гостиницы должно быть в первом ряду, но шофер мог приехать слишком рано, и спит в машине, либо вообще не приехал. Будем добираться самостоятельно

Они пробились сквозь гудевшую толпу и, отбившись от навязчивых таксистов, которые с криками хватали их за рукава и тянули багаж каждый в свою сторону, быстро погрузились в две видавшие виды желто-черные машинки «Амбассадор». Это бомбейская классика, правда, британского происхождения. Старенькие машинки, внутри все не раз переделано, и салон выглядит как-то по-домашнему: обивка из цветастой ткани с пропиткой, а чехлы с райскими птицами и фруктами. На торпеде целая коллекция амулетов: животные, растительные и божественные. Но это не признак идолопоклонства, а просто бог един во всех своих проявлениях – это еще из Вед известно, правда, только индусам.

Такси, поднимая пыль, неслись через пробуждающийся город, дорога была пустынна, но как только они покинули территорию аэропорта, стал усиливаться тошнотворный запах.

– Это за забором трущобы Аннавади, – пояснил Гриша, – через пару километров, когда свернем к морю, будет свежей.

Лиза закрыла окно. Вот оно – Аравийское море. Длинная береговая линия с бетонным парапетом, иногда встречаются пляжи, широкий тротуар вдоль набережной обсажен деревьями. Но в целом, как в туркестанской пустыне, краски выжжены солнцем до белесых тонов, и деревья несвежие, толстые листья кажутся восковыми, совсем как пластиковые. Может, потому что зима.

– Нет ощущения южного города, – разочарованно заметила она. – В море никто не купается. Какие пляжи пропадают.

– Да, – с брезгливой гримасой заметил Андрей Томилин, – здесь основное назначение прибрежного песка – фильтровать сточные воды, от того и вода у берега бурая.

И действительно, воды океанического прилива не справлялись с масштабом загрязнения, несмотря на то, что Аравийское море вклинивалось в островную часть города заливом Бэк Бей с широким входом, обеспечивая значительный водообмен.

Когда машины заехали на пандус около высотного отеля, днище автомобилей тщательно осмотрели при помощи зеркал на телескопической штанге (на предмет бомбы). Здесь все помнят теракт 2008 года, который унес много жизней. У самого входа в отель подбежали два швейцара в костюмах сикхов, они просканировали багаж и передали его портье. Пройдя магнитную рамку и тщательную проверку, гости вошли в холл. Интерьер показался Лизе роскошным, и она подумала, что даже неудобно подъезжать к такому отелю на стареньком «Амбассадоре». В просторном холле с деревьями в кадках и панорамными окнами, смотрящими на море, обитые гобеленом кресла и диваны создавали уютные гостиные, а около рояля на постаменте стоял огромный букет из белых калл и лилий. Счастье проживать в таком отеле и кормиться тут три раза в день выпало им только потому, что, как выяснилось опытным путем, наши командировочные в трех звездах практически не выживают, лечение от малярии и желудочно-кишечных инфекций обходится дороже, а если, боже упаси, придется отправлять гроб на родину, то и вовсе разорение.

Мужчины отдали паспорта на стойку и обессиленные долгим путешествием развалились на диванах, Геныч даже похрапывал, пока оформляли документы.

– Эй, переводчик, – поманил рукой Лизу слесарь Виктор, – скажи этим, чтобы мне дали номер с видом на море и кроватью кинг-сайз.

– Я не «Эй», – ответила ему Лиза, но про номер спросила на стойке.

Дежурный индус оформлял их всех одновременно, постоянно отвлекаясь и путаясь, извинялся, что не встретили, и, положа руку на сердце, заверял, что следующих приезжающих будут встречать должным образом.

– Если вкратце, – переводила Лиза Андрею, – то они сначала искали договор, на который была ссылка в письме, но не нашли, а потом и письмо куда-то делось.

– Они вообще тут ничего лишнего не берут в голову, это надо иметь в виду. За ними все надо проверять, – наставлял ее Андрей Томилин.

Добравшись до номера, куда коридорные, помимо багажа, уже успели отнести две бутылки воды и фрукты, Лиза упала на огромную кровать и проспала до обеда. Проснувшись, она огляделась: вся обстановка, и письменный стол, и бордовый диванчик с креслами были выдержаны в викторианском стиле. Большое окно смотрело на море, линия берега была вогнута серпом, и на много километров была видна набережная и город.

После обеда все вместе отправились в офис британской компании «Водафон» для покупки местной сотовой связи. Компания британская, но работники индийские – два продавца сновали среди толпы, которая понятия не имела ни о какой очереди, равно как и хороших манерах. Все говорили сразу, продавцы постоянно переключались с одного клиента на другого и все делали на ходу: одним показывали телефоны, другим тут же оформляли договоры на связь, и в этом гвалте еще давали советы и успешно втюхивали выгодные для себя тарифы. Понять что-либо было совершенно невозможно. Деньги летали по воздуху, как у жонглеров, и если напомнить, то после некоторой паузы прилетала сдача.

Лиза невольно слышала разговоры с другими клиентами и сильно удивилась, когда продавец сказал женщине в желтом сари, что ей, как pavement-dweller, то есть живущей на тротуаре, не надо вписывать паспортные данные и адрес, достаточно указать свое имя и соседний перекресток.

Обалдев за четыре часа от шума и неразберихи и выпив, как минимум, по литру прохладительных напитков, они возвращались пешком по набережной Марин Драйв; солнце быстро садилось за пыльный горизонт, и жара понемногу спадала. Подумать только, еще два дня назад не было ни минуты покоя, все было срочно ввиду крайней государственной важности, а здесь, как выяснилось, после нескольких звонков начальству доков, не готовы их пропуска. И все спокойны.

Немного передохнув, они спустились в ресторан. В отгороженной колоннами части ресторана располагались столы и раздача для системы «все включено». На столах стояли вегетарианские блюда и так называемые мясные, когда в овощном соусе плавали кусочки мяса курицы или коровы зебу, которая отличалась от священной коровы своим ростом, горбом на загривке и более грубым вкусом.

– С красными флажками не бери, – сказал Лизе Андрей Томилин, – есть не сможешь, там специи просто огонь.

И тут вдруг вынесли настоящую запеченную курицу, официант в белых перчатках стал церемонно нарезать ее тонкими ломтиками, примерно как утку по-пекински. Мужики встрепенулись, помчались за курицей со своими тарелками, но они не были первыми, набежали и другие постояльцы. Одна курица человек на десять, просто смешно по нашим понятиям. Лиза решила не составлять конкуренцию мужчинам, тем более что ее обычное меню на ужин составляли: сырная тарелка, орехи, свежая зелень и экзотические фрукты.

Вечер провели в номере электрика Геныча с пивом «Кингфишер».

– Пофигизм, – говорил Геныч, – основная черта индуса. Колесо Сансары крутится само по себе, независимо от иллюзорного мира. Нельзя усовершенствовать вечный двигатель, прилагаемые усилия могут только все испортить.

В этом иллюзорном мире их неплохо надули, в салоне связи, заставили оплатить никому не нужные услуги, а в обоих такси проделали один и тот же фокус: водитель получает в руки несколько купюр, одну из них он ловко прячет – и вот, всем видно, что денег не хватает.

– Сегодня пятница и чуть больше недели до нового года, и на фига было сюда мчаться! Кто отдал этот дурацкий приказ? – с тоской вопрошал Геныч, которому за ужином достался только крохотный кусочек птицы.

Гриша тоже грустно ухмылялся, безделье его угнетало, наводило на грустные мысли.

– Расслабьтесь, – сказал Андрей Томилин, – привыкайте к индийскому стилю жизни, не нам его менять.

Колаба

После коллективного похода в «Водафон» выходить из прохлады совсем не хотелось. Жизнь в отеле Лизу вполне устраивала. С утра она занималась йогой в саду около бассейна на просторной балюстраде шестого этажа, потом завтракала и совершала небольшие прогулки, а после обеда отдыхала, читала местные газеты, регулярно доставляемые коридорными, и смотрела телевизор. Прислуга была приветлива, мужчины-постояльцы, особенно арабы и иранцы, пытались ухаживать за ней. Белых женщин здесь почти не было, и она чувствовала себя предметом особого внимания.

Лежа на кушетке около бассейна, Лиза быстро отпустила свое прошлое, словно шагнула на борт морского лайнера и отправилась в удивительное путешествие. Словно не было сумасшедшей матери, которая, она не сомневалась, угробила ее отца, и по настоянию которой Лиза вышла замуж. И вся затаенная злоба на несправедливость в ее жизни осталась на каком-то далеком берегу, куда морские волны выносят пену и мусор.

Прожить месяц в таком отеле – просто сказка. Это компенсация за изгаженное море, тошнотворные запахи и жару на улице. Она уже прошлась по бутикам, которые занимали первые два этажа отеля, и купила себе серебряные украшения. Вечером после бассейна она прихорашивалась у огромного зеркала в просторной ванной комнате и потом спускалась к ужину, манерно придерживая на ступенях длинную до пят юбку и ловя восхищенные взгляды мужчин.

После ужина Лиза прогуливалась на набережной около отеля. Чувствовалось дыхание моря, температура воздуха была не выше 25 градусов, все-таки стояла зима, и некоторые прохожие даже накидывали кофты и куртки, а маленьким детям надевали на голову шерстяные шапочки.

Обычно вечера коротали у Гриши или Геныча, мужчины утверждали, что доктор прописал акклиматизацию с перчеными блюдами, которыми изобиловало меню ресторана, и стаканом виски по вечерам для профилактики инфекций. Обсуждали, как непросто работать с индийцами – сами они с ленцой, но к другим требовательны. Гриша в свое время прожил в Мумбаи три года, почти безвылазно, и научился отлично ладить и с рабочими, и с начальством. В сумме Геныч тоже провел в этом городе не меньше времени, с той лишь разницей, что каждые два-три месяца уезжал ненадолго, как он говорил: «Чтобы глаз не замыливался». Два сторожила вели неспешный разговор, вспоминали, как неопытные приезжие попадали в комичные или опасные ситуации. Андрей Томилин поддакивал и предупреждал Лизу, чтобы она не выходила одна в город, особенно по вечерам; в каменных джунглях, как в лесу, населенном хищниками, опасность может подстерегать за каждым углом, особенно, когда сумерки спускаются на землю и начинает быстро темнеть. Заразы и паразитов здесь тоже не меньше, чем на малярийном болоте, и если заболеешь, то по страховке попадешь в бесплатную больницу. И такое случалось, некоторые попадали – впечатления незабываемые.

Безмятежное существование в отеле, где Лиза еще не успела до конца вкусить все возможности отдыха, чревоугодия, шопинга и развлечений, нарушили друзья-переводчики, которые пригласили ее поужинать вместе с ними на Колабе в знаменитом кафе «Леопольд». Саша с Машей после окончания проекта поженились и теперь совершали свадебное путешествие; следующим утром они вылетали в сторону Филиппин.

Место, где жила Лиза, называлось Нариман Поинт – район фешенебельных отелей, банков и офисов. До Колабы, знаменитой своими торговыми рядами и недорогими ресторанчиками, можно было доехать на такси меньше чем за десять минут, но она решила пройтись. Она шла по широкой и почти пустынной улице Мадам Кама Роуд. Сначала ей попался сапожник, потом брадобрей, который повесил полочку с необходимыми принадлежностями и зеркалом на завитке чугунного забора; не отрываясь от клиента, он улыбнулся и приветствовал белокожую мэм кивком головы. Впереди, около высокого забора импозантного офисного здания на подстилках разместилось большое семейство. Женщины были вполне упитаны и одеты в разноцветные сари из дешевых тканей. Их голопузые детишки расползлись по всему тротуару, как тараканы, и Лиза аккуратно их обошла, чувствуя на себе строгие взгляды стоящих особняком мужчин. Когда она достала телефон и сделала пару снимков, обитатели тротуара нахмурились; одна женщина резко встала и шагнула навстречу, готовясь к нападению на чужестранку, которая вторглась в их частные владения. Тут же поднялись со своих мест двое мужчин с оголенным торсом. Оказывается, у тротуарных было ощущение приватности в своем «жилище» и, несомненно, чувство собственного достоинства. Лиза ускорила шаг и перевела дух только у старого здания университета, башня с часами которого, напоминала Биг Бен. Она шла по стороне, где стояли виллы колониального периода с толстыми стенами и окнами, спрятанными в резных нишах балконов. Высокие каменные или кованые заборы охраняли частную собственность от нежелательных вторжений. И снова попадались люди на тротуаре, но теперь уже Лиза обходила их стороной.

Обогнув магазин сувениров с огромным резным слоном в витрине, она приближалась к большой площади с фонтаном. Вот он, поворот на Колабу, около высокого дома из серо-голубого базальта с башенками-минаретами. Козуэй – насыпная дорога и главная улица Колабы, оказалась не особо широкой и без архитектурных затей: у тротуаров были припаркованы машины, такси, грузовые велорикши, мотоциклы, и даже ослик с повозкой, на которую грузили тюки из закрывающихся торговых рядов. Улица не производила никакого впечатления: дома обшарпанные, многие покрыты черной плесенью – следствие муссонного тропического климата. Единственным сокровищем этого района был дом из базальта на площади рядом с фонтаном. Слабое освещение дополняла уличная реклама. Сторона, по которой нужно было идти, представляла собой некий туннель, образованный торговыми палатками, стоящими в ряд по краю тротуара. Было жарко, тесно, темно, беспрерывно гудели проезжающие мимо машины. Из узких проемов между домами внезапно выскакивали нищие – окликали, хватали за руку; приготовленная в кармане мелочь разошлась в два счета. Анорексичной женщине с ребенком на руках не хватило, лицо у нее было изможденное, глаза глядели с укоризной, пришлось достать кошелек из сумки. И это была большая ошибка, потому что сразу налетели неизвестно откуда взявшиеся дети и два увечных. И все галдели до головной боли.

Нашли место, где устроить ужин! Лиза судорожно искала в сумке звонящий телефон, а вокруг нее нищие в напряжении ждали, когда она снова начнет раздавать мелочь.

– Мы решили, что лучше пойти в кафе «Черчилль», пройди еще немного вперед, – сказала Маша, – там еда вкусней и народу меньше.

Лиза уже почти бежала, а за ней неслись женщина с младенцем, подвешенным в платке, и торговец барабанами, попутные попрошайки тянули к ней свои руки, а мелкие торговцы с любопытством глазели на растерявшуюся бледнолицую. Вот уже и «Черчилль», и охранник у входа, наконец, останавливает весь этот хвост.

Когда Лиза вошла, Саша с Машей уже сделали заказ; у них в отеле был только завтрак, поэтому, проголодавшись, они взяли сразу все: мясо, рыбу, курицу в соусе карри и, конечно, тонкий хрустящий хлеб со специями. Еда была не очень острая, ели не спеша и с удовольствием, запивали божоле (якобы из Франции).

Молодожены были в Индии не в первый раз и чувствовали себя здесь уверенно. Саша давал Лизе советы:

– Если ты попадаешь на опасные улицы, иди спокойно и быстро, а главное – не смотри им в глаза. Стоит только взглянуть, испугаться или посочувствовать – пиши пропало. Могут еще и загипнотизировать.

– Приноровлюсь как-нибудь, – отвечала перепуганная Лиза.

– Приключения могут возникать на твоем пути неожиданно, здесь никто не вешает предупредительных табличек: «Осторожно трущобы!», – смеялся Саша. – Иногда в эти улицы проваливаешься, не подозревая об этом, как Алиса в заячью нору. Еще опасны узкие улочки, по которым толпа мужчин идет с работы, белая женщина там как соринка в глазу, в лучшем случае какой-нибудь умник сорвет золотую цепочку с шеи. Ну что ты загрустила? Не все так мрачно. Просто надо помнить, что существует демаркационная линия, нарушение которой пришельцами из «внешнего мира» может рассматриваться как злой умысел.

Лиза с удовольствием потягивала вино и, наконец, пришло приятное расслабление. Стали вспоминать сдачу кораблей и особенно последний корабль, на котором Сагми Шарва был старпомом. Саша был его личным переводчиком, сопровождал Сагми и на корабле, и в городе, куда старпом направлялся по хозяйственным делам. Они с Машей подружились со старпомом и часто встречались в выходные. Христианин Сагми происходил из южного штата Керала, он покорял своей открытостью и умением находить решения в непростых ситуациях. Способности Сагми оценило и начальство, по возвращении его повысили, и теперь он стал проводить много времени в Нью Дели.

– Так и не смогли увидеться, мы ведь проездом, – жаловалась Маша.

Лиза бросила взгляд на подарочный пакет, из которого торчала бутылка «Джек Дэниэлс», и сразу догадалась, что это ей придется дозваниваться Сагми, чтобы передать виски.

За чаем разговорилась Маша, она вспомнила девчонок с первых двух кораблей, выскочивших замуж за индийских моряков. Она с ними переписывалась. И вдруг спросила:

– А как Вихан Пател? Ты его уже видела, звонила?

– Нет, – резко оборвала нить разговора Лиза, – давайте прощаться, уже поздно.

На улице было прохладней, чем в кафе под лопастными вентиляторами, и они совсем не заметили, как за разговорами дошли до Мадам Кама Роуд, а дальше их пути расходились. Высотное здание гостиницы уже казалось совсем близко, и Лиза решила идти одна. Но сделав несколько шагов, она попала на пустынные ночные улицы, которые освещались тусклыми фонарями, да еще огромные деревья отбрасывали густую тень, в которой могла притаиться опасность. Обитатели тротуаров спали, накрывшись с головой куском ткани, а некоторые норовили непременно лечь поперек – не приведи господь, еще наступишь. Неподвижные, обернутые тряпками тела настораживали и вызывали беспокойство, кто их знает, живые они там или мертвые. Лизе даже стало казаться, что кто-то идет за ней, следит. На перекрестках мелькали черные тени, редко проезжал автобус или машина, но прохожих не было. Она прижимала к себе пакет с подарком, чтобы какой-нибудь нищий, пробегая мимо, его не выхватил, шла, ускоряя шаг и считая перекрестки, метры и даже шаги до порога отеля. Когда она, наконец, ступила на пандус, выдохнула и перекрестилась.

На следующий день, уже немного освоившись, Лиза пошла после обеда прогуляться на Колабу. Она шла по Козуэй, заглянула в брендовые бутики – все дорого как в Европе, перешла на другую сторону, где вдоль тротуара выстроились крытые лотки уличных торговцев с дешевыми товарами. Попрошаек было не так много, но тут кто-то позвал ее по имени, и она услышала английскую речь. Это были матросы с четвертого корабля – одного звали Кумар, а второй сократил свое имя до СиДжо.

– Такую встречу надо отпраздновать, – сказал весельчак СиДжо.

– Вот уж действительно случайная встреча, мы завтра уходим в море на три месяца, – добавил стеснительный Кумар.

СиДжо сделал знак, и моментально подкатило такси. Он лихо скомандовал: «Пляж Чоупатти».

Ехали недолго и остановились около полосы зеленых насаждений, в основном пальм, заросших кустарником. Сквозь деревья был виден широкий песчаный пляж, достаточно благоустроенный и с разными постройками. Народу было много, одни прогуливались по берегу, другие играли в волейбол, но никто не купался, публика даже старалась не замочить ног в воде. Дышалось здесь, безусловно, легче, чем на городских магистралях – но не более того. Лиза поморщилась и ступила своими босоножками на грязный песок, преодолевая отвращение, она спустилась к морю вместе с ребятами. Коричневая вода совсем не пахла морем.

После того, как сделали несколько селфи, сообразив, что пляж не произвел на Лизу впечатления, СиДжо безапелляционно заявил:

– Едем в Джуху. Это новый шикарный район на другом берегу залива, очень модный. Сам Амитабх Баччан купил там виллу.

– Кто? – спросила Лиза, – это тот старик, который глядит с рекламы на каждом перекрестке.

– Это же самая крутая звезда Болливуда! Там и другие звезды живут, – добавил Кумар, – тебе понравится.

Такси мчалось через длиннющий канатный мост Бандра-Ворли. Остановились у входа в парк Джуху, там, где над воротами красуется львиная морда, прошли через парк с тенистыми деревьями, пальмами, цветущими растениями, кафешками и ресторанчиками и пошли по мощеной дорожке вдоль моря. Лизины спутники с восхищением рассказывали о звездах Болливуда. Она кивала, как будто была хорошо знакома с индийским кино. Ведь кинозвезды здесь почитаются почти как боги, но в то же время они всем так близки, что почти как друзья – свои люди.

В дальнем конце пляжа уже начали появляться нищие лачуги, и они повернули назад. Моряки все время порывались чем-то угостить Лизу, но от уличной еды она отказывалась, а приличное кафе было для них разорительно.

– Панипури! – вдруг воскликнул СиДжо, увидев за лотком толстого торговца, который, улыбаясь во весь рот, наливал что-то из кипящей на керогазе кастрюли в круглые пирожки, – ну, конечно, панипури. Мы даже в море вспоминаем про это лакомство.

В руках у толстяка, повязанного белым фартуком, были хрустящие шарики из теста, которые он начинял горячей жидкостью. Отказаться было невозможно. Вокруг Лизы уже собралась толпа болельщиков, и все скандировали: «Панипури, панипури!»

Лиза взяла шарик размером почти с зефирину и отправила себе в рот. Тесто захрустело, и язык обожгла противная жидкость.

– Понравилось? – с предвосхищением вопрошала толпа.

Лиза поморщилась – ощущение как будто выпила перченую воду из аквариума, и тут коллективный совет решил, что надо было добавить сладкий сироп, а не пряный. Толстяк в белом переднике, выражая готовность, взмахнул своей поварешкой, но Лиза замотала головой и вперилась умоляющим взглядом в СиДжо. И он, наконец, сдался – купил у соседнего торговца кокос с трубочкой. Солнце быстро клонилось к горизонту, и они повернули домой.

После уличной еды никаких физиологических неприятностей не случилось ни в этот день, ни на следующий. Но не все последствия были убиты перцем, некоторые из них имели отдаленный характер, они еще проявятся и больно уколют Лизу, после того как СиДжо разместит в своем фейсбуке фотографии в обнимку с белой женщиной.

В цехе

Наконец наступили рабочие будни, и Лизина беззаботная жизнь с массой новых впечатлений и попытками осознать себя белой женщиной в бывшей английской колонии кончилась. К вопросу о статусе «белой женщины» все оказалось гораздо проще. Он больше всего проявлялся, когда кто-то хотел с ней сфотографироваться, – у индийцев считается, что такое фото приносит удачу. Даже как-то на набережной, когда Лиза ела мороженое, облокотившись на парапет, к ней подошла небольшая компания, чтобы сделать снимок, и она не смогла отказать в фотосессии. Как говорится: «По улицам слона водили». В отеле с ней раскланивались, как и с другими гостями, разве что арабские шейхи приглядывали ее пристально, очевидно как способ развлечься; а уличные обитатели и одичалые нищие глядели со злобой – сытая бледнолицая, подающая жалкие гроши. Эти попрошайки из трущоб, со страшными отрешенными глазами и обтянутыми кожей костями, вызывали у нее не сострадание, а скорее всего страх чего-то потустороннего, который в нас пробуждается на кладбище или в кино при появлении ходячих скелетов, вампиров и прочих кошмаров.

Сначала на работу ездили на двух такси, которые каждое утро заказывал высокорослый швейцар-сикх по имени Сачин Рао. В первый день, выйдя из машины окологлавных ворот, как было договорено, около получаса ждали приписанного к бригаде ординарца – старшего матроса по имени Суреш, который провел их через проходную, напоминающую терминал аэропорта, с длинными конвейерами и оборудованием для просвечивания ручной клади. Проверка сумок в городе была делом серьезным, даже в торговых центрах все, что люди несли в руках или за плечами, обязательно просвечивали, часто шарили руками в перчатках внутри поклажи и могли без спроса все вытряхнуть на стол. После еще не забытой атаки исламских террористов тут все были начеку.

Территория доков была огромна, с зелеными палисадниками и тротуарами, казармами и причалами. Пройдя несколько производственных построек, они вошли в огромный цех. Здесь было несколько участков для ремонта разных систем корабля, в отгороженных конторках мелькали люди, но их было немного: кто-то молился, кто-то пил чай, а один рабочий спал на нижней полке верстака. Украшенные цветами и амулетами портреты божеств были в каждом закутке и даже посередине цеха рядом с плакатом на местном языке, очевидно призывающим к ударному труду. На участке рядом с лестницей, ведущей в конторку со стеклянными стенами, выделенную для русских специалистов, истощенный индус с бусами на шее и тилакой в виде трех поперечных полос, увенчанных красной точкой, совершал ритуальные действия перед портретом Шивы. Он повернулся лицом к входящим и каждого отдельно приветствовал поклоном намасте.

В стеклянной конторке было прохладно, Андрей Томилин принялся распаковывать компьютеры, остальные переоделись и направились на стенды. Лиза тоже спустилась вниз. Послышался звук мотоцикла на вираже, потом все замерло, и в цех влетел надушенный и наглаженный младший лейтенант в белой форме. Звали его Вивек Гулати. Его обязанностью было надзирать за работой на участке и все докладывать самому главному начальнику. Красавчик Гулати в технике был не силен. Обычно, слушая очередной отчет Томилина о ходе работ, он нахохливался как важная птица, а когда дело доходило до конкретных заданий местным токарям, хлопал длинными ресницами; все разновидности винтов заклепок, гаек и прокладок он называл одним словом «винт». Однажды Лиза позволила себе уточнить, что именно имеется в виду, но он дал ей понять, что те, кому это надо, знают «что именно». Как офицер и хозяин положения, Гулати всегда был на высоте; все требования он записывал в блокнот, наверняка в искаженном виде, и рекомендовал решать текущие вопросы через ординарца, то есть Суреша. В первый же день он привел двух помощников – низкорослых темнокожих парнишек, которые шушукались в стороне от стенда, делая вид, что они тут просто зрители.

Цех был мрачноватым и пыльным, как и все производства, на которых Лизе приходилось работать в родном городе. Но что радовало, так это раздвижные ворота около стенда, которые разрывали однообразную серость, открывая доступ в сад с фонтанчиком, деревьями и кокосовыми пальмами. В садике несколько женщин в сари высаживали рассаду – трехлистные стебельки. На ощупь эти маленькие растения оказались жесткими как пластик.

– Это трава, – объяснил ей Гриша, – когда она примется, по ней можно будет ходить.

В разговор вмешался ординарец Суреш.

– Ты что, газонов не видела?

– Таких не видела, – ответила ему Лиза.

Что толку объяснять, что в ее стране трава другая, да и в разговоре с Сурешем слово было не вставить. Он тараторил без умолку, тренируя свой английский и полагая, что большое число общих знакомых на кораблях автоматически делает их с Лизой закадычными друзьями. Рассказывал о своей службе, расспрашивал обо всем на свете и даже повертел в руках Лизин телефон.

– У тебя есть Йо-Йо Сингх? – спросил он.

– Что? – не поняла Лиза.

– А Имран Кхан?

– Что-то слышала, это актер из Болливуда, – сказала она наугад.

Оба оказались модными певцами, и стоило ей на миг оставить свой смартфон без присмотра, как Суреш умудрился закачать, без спросу, свои любимые песни из болливудских фильмов. За что и получил взбучку от Лизы.

Для старшего матроса этот невысокий парнишка с крепким сложением и пухлыми хомячьими щечками был необычайно сообразителен. Каждое утро он опаздывал минимум на десять минут, потому что в казармах в это время заканчивался завтрак. Он подходил к проходной с кучей бумаг и тряс перед охранниками скрепленными листками – какими-то письмами и списками российских специалистов, где ныне присутствующие были помечены красными крестиками. Высокорослые сикхи тупо глядели на все это безобразие, и только после объяснений на маратхи или на хинди турникеты открывались. Несколько раз Томилин его спрашивал, когда, наконец, оформят разрешение на автобус, но ординарец качал головой, разводил руками, давая понять, что всему свое время.

В цехе их обычно встречал отрешенный индус с полосками на лбу и бусами на шее, которого звали Альмаду, и рыжая собака Жуля с тощим хвостом, в бригаде ее всегда кто-нибудь подкармливал. За неделю дважды вели переговоры в административном здании с начальником ремонтных цехов в чине кэптена ³. Этот корпус отличался тем, что температура воздуха в кабинетах никогда не превышала двадцати градусов; Лиза там мерзла и укутывалась в шарф. А еще это было единственное место, где она могла воспользоваться удобствами. Уборные были чистыми благодаря изобилию воды, которая постоянно текла в емкости, из которых местные зачерпывали кувшинами воду для гигиенических нужд.

Если переговоры назначались на конец дня, то обязательно накрывали чай с печеньем, высшие касты традиционно соблюдали церемонию файф-о-клок, унаследованную от своих колонизаторов. Долго и нудно обсуждали одно и то же: планы, графики, очередность работ – все то, о чем обычно говорят заказчик и исполнитель работ. Единственным положительным результатом переговоров за эту неделю Лиза считала объявление субботы накануне нового года, который в Индии не считается праздником, выходным днем.

В субботу сразу после завтрака Лиза отправилась с Гришей осматривать город. Григорий не был в Мумбаи уже несколько лет и теперь носился по улицам как волк, осматривающий свои владения, все оставленные царапины и метки. Наверное, старые воспоминания бередили его душу. Он ступал широким мужским шагом, не оглядываясь на отстающую спутницу, крепкий мужичок в длинной, почти до колен, косоворотке в мелкий цветочек, которая здесь называется «курта». За три года этот город изменил его жизнь бесповоротно – достигнув материального, он потерял семью, ради благополучия которой и затевалось все предприятие. Лиза чувствовала его настроение, и дело тут было не только в упорстве и заработках – это место его необычайно притягивало. Он жадно извлекал из памяти старые воспоминания, проецировал их на сегодняшние улицы, искал ему одному ведомые различия.

Они уже прошли бывшую Хорнби Роуд и вокзал «Виктория», который теперь назывался «Чхатрапати Шиваджи», но Гриша не сбавлял темпа – целью его был Кроуфордский рынок. Конечно, можно было подъехать на автобусе, но все номера были написаны на маратхи, и все они напоминали цифру три, которая им и была нужна. Боясь затеряться в толпе на шумных перекрестках, Лиза намотала себе на руку длинный шарф, а другой его конец привязала к Гришиному рюкзаку и, обливаясь потом, молча пробиралась сквозь толпу, движущуюся к вокзалу. Она отчаянно махала рукой беспорядочно сгрудившимся на перекрестках машинам, но водители не обращали внимания ни на светофоры, ни на пешеходов, а только бессмысленно гудели во всю мочь.

Только не заходить внутрь рынка! Уже перевалило за полдень, и запахи, особенно там, где торгуют мясом и рыбой, просто невыносимы. Но какие-то особые флюиды несли Гришу именно туда. Поняв, что Лиза упирается изо всех сил, он стал рассказывать, что рынок построен в лучших английских традициях, что горельефы и надписи в трех арках над главным входом выполнены отцом Редьярда Киплинга, который в то время преподавал в Школе искусств Бомбея.

Кроуфорд не произвел впечатления на измученную гонкой Лизу. Какая-то мешанина из готических фасадов и круглых крепостных башенок, – одним словом, британская провинция. Разве что горельеф над входом: готовые оторваться от здания в своем стремительном движении скульптуры крестьян и торговцев в разных национальных одеждах несут на рынок плоды своего труда. Почти как в Москве на ВДНХ, даже лучше.

Гриша упорно искал рыбный отдел. Они прошли клетки со щенками, орлами, попугаями, индюками, курами и разными мелкими птицами и, наконец, очутились в павильоне, где уже сворачивалась рыбная торговля. Гриша был рыбаком и радовался, узнавая знакомые виды рыб, интересовался, какие уловы в этом сезоне. Названий большинства обитателей океана Лиза не знала, приходилось их описывать по признакам, а Гриша все не спешил покинуть рыбные ряды, где уже поливали пол из шланга, смывая несвежие запахи в открытый сток.

– Пойдем ловить такси! – отчаянно взывала Лиза. – Мужики небось сидят в отеле, в прохладе и попивают «Кингфишер», а может, купаются в бассейне – и тоже пьют пиво.

– Лучше автобус, – сказал хозяйственный Гриша, когда они уже вышли с рынка, – мне кажется, это как раз тройка, – показал он рукой на закорюку номера.

– Никаких автобусов! – Лиза размахивала руками, пытаясь остановить машину.

В такси зазвонил телефон, и она ответила по-английски:

– Рада слышать, конечно, могу. Завтра? Хорошо.

Вернувшись в отель, она приняла душ и спустилась к ужину, подошла к столу с салатами. В центре на огромном блюде с ледяной пирамидой красовалась гора королевских креветок, она хотела взять парочку, но вдруг в нос ударил запах рыбного рынка, и нахлынуло отвращение. Показалось, что за неделю она здесь и сама насквозь пропахла креветками. Отужинав десертами, которые тут были отменными, она поднялась в номер и набрала ванну, вылила туда лавандовый шампунь и зажгла ароматные палочки.

Завтра после обеда у нее встреча. Она много раз звонила Сагми Шарва, чтобы передать пакет с подарком, но он постоянно был занят, а теперь сам соизволил объявиться и пригласил ее на воскресенье в популярный у офицеров ресторанчик в районе Форта.

Внезапная встреча

Лиза долго перебирала свой гардероб, разложив наряды на кровати кинг-сайз, и, наконец, выбрала черные шелковые брючки и прозрачную блузку, под которую пришлось надеть топик, чтобы не шокировать публику. Она то распускала, то закалывала волосы и, наконец, завязала лентой прядь волос на затылке. Поддавшись какому-то радостному, может даже шаловливому чувству, она закатала рукава и надела по несколько индийских браслетов на каждую руку, и, наконец, поставила себе на лоб тилаку губной помадой. Ей хотелось удивить Сагми, ведь на кораблях все переводчицы носили комбинезоны и куртки, и хотя по случаю она иногда надевала обычную одежду, наверняка он запомнил ее в рабочей форме. Она снова покрутилась перед огромным зеркалом в ванной комнате и уложила длинный шарф, недавно купленный на Колабе, так, как это делают индианки. В лифте ей встретились два араба в белоснежных кандурах, и по их взглядам она поняла, что добилась желаемого результата. Привратник Сачин Рао даже многозначительно закатил глаза, открывая ей дверь отеля.

В такси она вспоминала корабль, на котором христианин Сагми служил старпомом. Его любили и матросы, и офицеры; и больше всего в нем притягивала ненавязчивая манера общения, с юмором и оптимизмом. Кроме того, он единственный мог сладить с капитаном, который своей вспыльчивостью и упрямством напоминал индийского раджу. И хотя капитаны других кораблей присутствовали только периодически, этот поднимался на борт каждый день, а при проведении серьезных испытаний становился просто невыносимым. Вся его критика, опасения и дурные настроения сваливались на старпома, которому постоянно приходилось что-то улаживать то со сдатчиками, то со своим начальником. Умение спокойно и рассудительно разрешать конфликты создало Сагми непререкаемый авторитет в офицерском сообществе. Неудивительно, что вернувшись, он сразу пошел на повышение, и теперь много времени проводил в Нью-Дели.

Через пятнадцать минут Лиза уже была на месте. На улице около ресторанчика курил Сагми. Когда она вышла из машины, он приветствовал ее поклоном намасте.

– Какая ты красавица, тилака тебе идет. Может, и сари научишься носить?

– Я на это рассчитываю, – ответила Лиза и поправила шарф так, чтобы он обоими концами свисал за спиной, как у индийских женщин.

Ресторанчик, в котором Лизу ждал сюрприз, был уютный, с резными деревянными стульями и морскими пейзажами на стенах. Они прошли вглубь и присели под вентилятором, который раздувал воздух из открытого окна, выходящего на теневую сторону. Сагми оказался не один – напротив Лизы сидел Вихан. Она почти не глядела на него. Воспоминания нахлынули и унесли ее назад, на тот причал, где она сначала встретила, а потом проводила его. Но северные краски быстро растаяли, и Лиза поняла, что в этой стране полуденного солнца все начинается сначала – и она, неопытный мореход, готова пуститься в плавание по южному океану без лоции, наудачу.

В отель она вернулась поздно. Ее не провожали, а посадили в голубое такси с кондиционером. Такси подкатило к самому входу, швейцар открыл дверь машины. Лиза, как обычно, бросила сумку на конвейер сканера, прошла через рамку и резко остановилась. В холле около огромных зеркал фотографировались индийские девушки в ярких вечерних нарядах, их драгоценности мерцали, отражаясь в зеркалах. Мужчины в длинных индийских сюртуках, расшитых золотой и серебряной нитью, стояли в стороне. Казалось, что все они вышли из кадра болливудского фильма. По выходным в ресторанах отеля часто собиралась состоятельная публика, которую на улице не встретишь.

Лиза невольно загляделась на девушек, даже остановилась. Спохватившись, она подтянулась и с безупречной осанкой прошествовала через холл к лифту, кивнув мимоходом таперу Аджиту, который наигрывал мелодии из старых американских фильмов и улыбался ей во весь рот.

В этом отеле она чувствовала себя кем угодно, только не прежней Лизой: то замарашкой, хуже прислуги, когда их привозили из цеха на обед – затертые джинсы, рубашка с закатанными рукавами и кроссовки, не раз побывавшие в масляных лужах; то, в длинной цветастой юбке и белой блузке, женщиной, одетой со вкусом, когда по вечерам она бродила по бутикам в цокольном этаже отеля, и ей предлагали купить то наряды из натурального шелка, то драгоценные камни и золото. Проходя мимо ювелирного бутика, она часто останавливалась и долго рассматривала ряды рубиновых и сапфировых нитей на шее у манекена, которые были уложены в виде широкого воротника. Прогулки по бутикам после душного рабочего дня успокаивали, можно сказать обладали терапевтическим эффектом, а завлекающие, заискивающие и почти влюбленные взгляды торговцев, надеющихся продать свой товар, вселяли уверенность в собственную значимость. Она им казалась богатой, и, как не глупо, ей это нравилось.

А на самом деле она была просто иностранкой на заработках и часто вспоминала, как в детстве папа, бывало, говорил ей: «Будь скромной, ты не дочь китайского императора». Раньше Лиза не особо интересовалась мнением окружающих, она знала свои недостатки и ни капли не сомневалась в том, что достоинства у нее тоже есть. Но ни симпатичная замарашка, ни женщина, одетая со вкусом, не могла составить конкуренции индианкам, которых она видела в отеле по вечерам. И вдруг ей пришло в голову, что это и есть круг общения Вихана, именно такие женщины окружают его на праздничных банкетах, некоторые из них высокородны, а другие наверняка богаты. В сари или в индийском платье, они свободно себя несут, гибкие как ящерицы, всегда ровно держат спину, выглядят уверенными в себе, но совсем не надменными. В них есть и достоинство, и покорность, которая здесь очень востребована при определенных обстоятельствах. И Лизе не хотелось им проигрывать, хотя она и вправду «не дочь китайского императора».

В эту ночь она долго не могла заснуть, мысли, как камнепад в горах, настигали друг друга, и, сталкиваясь, рождали тысячи «почему». А ответов не было. Почему Вихан не позвонил ей ни разу, не написал на почту, которую он знал? Почему он теперь пришел с Сагми, который держался за столом, как старший, как хозяин положения и руководил всеми разговорами? Сагми тоже хорош, улучив момент, он как бы невзначай обмолвился Лизе, что Вихан живет со своей женой в районе Колабы за высоким забором, где стоят дома для офицерских семей. А он никогда ничего не делает без резона – это ей намек. Но сам Вихан, сажая ее в такси, обещал позвонить через три дня, когда вернется со службы, как раз в канун нового года.

Культура производства

В предновогодние дни в отеле установили огромную елку с гирляндами цветных лампочек, она была настоящая и пахла хвоей; но и вазу с дизайнерским букетом белых калл и хризантем тоже оставили. По вечерам пианист наигрывал мелодии из популярных голливудских фильмов, и в импровизированных гостиных холла стало многолюдней. Ощущение праздника, Рождества или Нового года, как будто спустилось с неба, поскольку ни при каких обстоятельствах оно не могло просочиться в дверь из тропической жары. Таинственная улыбка не сходила с Лизиного лица, и мало кто из старых знакомых узнал бы ее сейчас. Обычно сдержанная и рациональная, Лиза была в приподнятом, взволнованном настроении, она ждала звонка Вихана, ждала чудес, перемен в жизни и в своих мечтах видела себя рядом с ним – они такая красивая пара.

И вот настал канун 2014. Несмотря на то, что в штате Махараштра новый год отмечают в первый день весны, вечером в ресторане отеля было многолюдно и шумно: арабские шейхи в белоснежных кандурах со своими женами, богатые индийцы в костюмах с иголочки, мусульманки, прикрывающие волосы тонкими накидками, элегантные индианки. Шампанское разливали за счет заведения тем немногим, кто позволял себе употреблять спиртное. К полуночи Лизины коллеги незаметно прикончили принесенную с собой бутылку виски и, перейдя на шампанское, загрустили, вспоминая своих близких. Тоска по дому ползла по их физиономиям, превращая улыбки в гримасы, но Лиза старалась держаться непринужденно, как будто все так мило и приятно. А на самом деле она готова была расплакаться в любой момент – Вихан так и не позвонил. Южнее тропика Рака, там, где в полдень солнце встает в зенит, деды морозы не водятся. Все ее надежды напрасны, лучше бы она действительно поехала в Европу по турпутевке.

Все воскресенье она проплакала, а в понедельник решила начать новую жизнь, и начала ее с зарядки перед огромным окном, выходящим на набережную Марин Драйв. Тротуар набережной был размечен на короткие и длинные отрезки для бега трусцой, и в начале каждой дистанции надпись «Jogging!» призывала не любящее особо напрягаться население к утреннему моциону. Бегали и молодые люди, и не очень; иногда она видела знакомых моряков. Самое лучшее лекарство от любовных неудач – это заставить себя чем-то заняться, именно заставить, приложить усилие, чтобы энергия разочарования направилась в другое русло, туда, где она может принести пользу, как уже однажды было, когда ее предал Федор. Лиза вышла на набережную и взяла старт. Она бежала не быстро, взгляд скользил по морской глади, отмечая, что море, как живое, постоянно меняет свое настроение и цвет. Но в целом блеклый пейзаж со знаменитой набережной, совсем не такой, как на рекламных открытках, не радовал; смог, висящий над городом, фильтровал краски неба, а вода ушла при отливе, оставив на песке грязь и мусор.

Облачившись после душа в джинсы и хлопковую рубашку, она спустилась вниз на завтрак, взяла овсянку, которую тут неплохо готовили, быстро проглотила десерт с кофе и выбежала на прилегающую улицу, где под пальмами курили мужики в ожидании автобуса. Когда автобус подошел и все расселись по местам, к ней обратился Андрей Томилин:

– Лизавета, – говорил он, инстинктивно чувствуя, что она чем-то расстроена, – я понимаю, что с индусами не просто, но ты постарайся ускорить оформление пропуска на автобус.

Лиза моментально переключилась на работу, кивнула в знак согласия; ей и самой было противно, что она не может справиться с этой проблемой, надоело ходить через три проходные, где каждый раз ее обыскивали наглые глаза усатых охранников-сикхов. Суреш каждый день тряс перед ней бумагами, где стояли какие-то закорючки и штампы, и вот-вот собирался подписать разрешение на автобус у начальника доков.

Автобус остановился напротив проходной, на другой стороне улицы у фирменного туалета «Сулабх». Все вышли и ждали вовсе не светофора, который особого значения в час пик не имел, а удобного момента, чтобы перебежать площадь через сквер, находящийся в центре. Суреш задерживался в казарме на завтраке, и все это время они рассматривали семейство, которое проживало в фирменном туалете и следило за его чистотой. На ограде сквера сушились постирушки: одежда всей семьи, включая длинные полотнища сари. «Сулабх» представлял собой вполне солидное строение с просторной моечной зоной и обилием воды, поэтому проживать в таком месте для уличных было большой удачей. Да вон и сами квартиранты, в сквере завтракают из одной кастрюли.

Наконец появился Суреш, дожевывающий прихваченную с собой лепешку, и провел их через проходную. Когда они добрались до цеха, Лиза скомандовала:

– Быстро! Бумаги на стол. Где твои разрешения?

И Андрей Томилин кивнул ему, давая понять, что мэм не шутит.

– Все бумаги готовы, – ничуть не смущаясь, отпарировал Суреш, – только не подписали, у водителя автобуса ведь, реально, паспорта нету.

Ну как его назвать после этого. Знает ведь, что без паспорта пропуск не оформить. Для разбирательства Лиза вызвала младшего лейтенанта Гулати. Красавчик Гулати, как всегда, безукоризненно наглаженный и надушенный, явился довольно быстро и сделал удивленные глаза. С Сурешем они говорили на маратхи, потом Гулати, сочувственно качая головой, обратился к Лизе по-английски:

– Какая неприятность, будем исправлять.

В качестве наказания Сурешу было приказано (довольно мягко) быстро найти водителя с паспортом.

– Йес, сэр, – браво подтянулся Суреш, щелкнув каблуками.

– А ты что думала, – сказал Андрей Томилин, – офицер будет отчитывать Суреша за разгильдяйство? Никогда! Он ведь сам в следующей жизни может родиться матросом. Не расстраивайся, Лизавета. Может, Сурешу показалось справедливым дать работу парню из трущоб, а может он в доле.

– Намасте, – поклонился им подошедший Альмаду, сложив ладони домиком.

Количество бус у него на шее прибавилось. Лиза тоже, приветствуя его, сложила ладони домиком и спросила, зачем ему столько бус. Альмаду рассказал, при посредстве Суреша, что он серьезно болен, лечится молитвами и пением мантр, а бусы из разных камней и цветочные гирлянды активируют чакры и помогают усваивать энергию из Космоса.

Около стенда Лиза уселась на высокую табуретку, откуда, как рефери, могла видеть все поле деятельности. Мужики для начала отправились в садик на перекур, Гриша кормил бурундуков – эти мелкие зверюшки с торчащими вверх полу-лысыми хвостами носились с неимоверной скоростью. Над ними парили ястребы с коричнево-золотистым оперением и размахом крыльев больше метра. Потом к ней подошел Геныч.

– Лиза, погляди на рабочие столы, там сплошной обсерантес, скажи индусам, пусть уберут.

Не хватало только гуано. Столы стояли в ряд как раз под поперечной балкой цеха, на которой любили отдыхать птицы всех мастей. Иногда залетали ястребы, кружащие над садом, и уж точно забегала обезьяна, в поисках съестного она проходилась по столам и мусорным бакам, отдыхать тоже любила на балке. Похоже, за выходные тут побывало много пернатого народа.

– Суреш, позови людей, которые уберут все это безобразие, – потребовала Лиза.

– Сам цех утром убирали, а за вашими птицами они убирать не должны, – отбарабанил Суреш.

– Наши птицы? У нас по контракту должны быть помощники. Где эти два ангелочка, Шинде и Ганеша?

– Успокойся, Лиспета.

Суреш с самого начала объяснил Лизе, что его именно так учили произносить ее имя по-английски, и сдвинуть его было невозможно. Правда, русское окончание он сам пристроил.

– А я и так спокойна.

– Нет, ты, реально, то болтаешь ногой, то дергаешь пальцами, а никаких движений не надо. Вот сиди спокойно на своем табурете. Надо вот так как я, видишь: сел и не двигаю ни руками, ни ногами, ни глазами. Чтобы успокоилась нервная система, надо сначала успокоить тело.

К концу дня настроение совсем испортилось: выяснилось, что уборщиком на участке числился болезный Альмаду. Ну кто же его заставит убирать. Тогда Лиза предложила накрывать на ночь столы газетами. Она каждый день приносила газеты из отеля, и в свободное время читала, сидя на своем табурете, знакомясь таким образом с городской жизнью.

После работы Лиза не села в автобус вместе со всеми, а свернула на немноголюдную улицу; прошла импозантное здание с греческим портиком, на фронтоне которого было написано: «Азиатское общество Мумбаи. Потом постояла у Биржи, которую охраняли автоматчики, обошла группу людей, которые, не отводя глаз от котировок в бегущей строке над входом в здание, что-то быстро набирали на своих телефонах.

Улица финансовых департаментов и банков постепенно сузилась, и уже здесь едва разъезжались две машины со сложенными зеркалами, неистово сигналя пешеходам в спины; но впечатления это ни на кого не производило (разве что Лиза заткнула уши).

Она свернула в еще более узкую улочку и оказалась на Нариман Стрит перед небольшим восьмиугольным сооружением с часовой башенкой. Редкие окна и двери были закрыты решетками или заколочены, а колонны по четырем сторонам поддерживали бородатые атланты с телом льва и поднятыми крыльями. От строения веяло склепом, но вряд ли они могли поставить склеп в центре города (хотя кто их знает), скорее, это была часовня, мрачная и запущенная. Прохожие ничего не могли ей объяснить, понять можно было только одно слово – «парси». Значит, парсы – догадалась Лиза, когда пройдя немного вперед, оказалась перед храмом огнепоклонников.

Это было двухэтажное здание с огромными арочными окнами, колоннами, каменными балконами и несметным количеством разнообразных индийских и готических элементов. Здание притягивало своей необычностью и таинственными символами: над входом со второго яруса глядели глаза ястреба, а с капителей колонн собирались спрыгнуть кролики с коровьими копытами. Вход охраняли каменные парнокопытные с мосластыми коленями и мужскими лицами – ассирийское божество ламассу. Лиза попыталась заглянуть внутрь, но внезапно возникший страж преградил ей путь. «Только для парсов!» – было написано на табличке, на которую указывал охранник.

Она свернула на другую улицу, прошла немного и сама не заметила, как оказалась в плотной толпе рабочего люда (а ведь Саша предупреждал), молодые мужчины шли с работы в сторону вокзала, спешили на пригородные поезда. Они занимали всю ширину улицы. Рядом с ними идти было неприятно и даже страшновато, толпа уплотнялась, и все больше взглядов устремлялось на Лизу. Они удивлялись, изучали, раздевали взглядами, и бог знает, что еще себе думали. Бежать было нельзя, это могло вызвать реакцию, да и некуда. Она вспомнила недавний случай с японцем, которого люди забили насмерть за то, что он вступил в пререкания, отстаивая свое право носить шорты и зеленый «петушиный гребень» на голове. Лиза достала шарф из сумки и накрылась, спрятав оголенные выше локтя руки; протиснулась поближе к домам, и тут кто-то схватил ее за шарф. Тогда она нырнула в открытую дверь магазина, оставив шарф. Магазинчик был крохотный, там продавали белые хлопковые штаны с завязками, которые толстые женщины надевают под курту. Шальвары были такими широкими, что Лиза могла бы вся поместиться в одну штанину. Старый хозяин магазина сразу понял, что она ничего не купит, но не ворчал. Он позвонил по телефону и вызвал такси; пока ждали, Лиза расспрашивала его про парсов.

– Люди парсов любят, – торговец одобрительно покачивал головой, – они содержат много учебных заведений и больниц, беднякам помогают. Они пришли в Индию не с пустыми руками, и, можно сказать, создали тут промышленность.

Только он разговорился, как к магазинчику подкатило такси. Но даже в машине не было безопасно, никто не сторонился, объехать плотную массу удавалось только после настойчивых гудков. Идущие мужчины касались руками корпуса машины, пальцы ложились на опущенное стекло и свешивались в салон. Лиза замерла, она чувствовала снаружи напряжение, как в лесу, когда за тобой наблюдают невидимые глаза хищников, и любая резкость с ее стороны могла их спровоцировать. Перевернуть такую машинку не составляло особого труда, ведь не просто так, высаживая ее у отеля, пожилой мусульманин запросил сумму вдвое больше обычной.

После ужина Лиза забежала к Генычу, там, попивая пиво, сидели Андрей Томилин и Гриша.

– Ты устала сегодня, Лизавета? – оживился Томилин, который не догадывался, что есть другие поводы для расстройства кроме работы, – учись у индусов ничего не брать в голову. Спорить с ними тоже бесполезно. Записывай, и в конце недели мы отправим докладную их начальству.

– Налить виски? – предложил сочувственно Геныч.

– Немного, и льда побольше, – сказала Лиза.

Она с удовольствием сделала несколько глотков и сразу почувствовала расслабление. Сидела недолго. Придя к себе, приняла душ и развалилась на огромной кровати, листала газеты, потом залезла в интернет – искала сведения о парсах. Оказалось, что дела у парсов плохи – вымирают, в Мумбаи их осталось меньше тысячи, а ведь несколько столетий назад они толпами бежали в Индию из мусульманского Ирана.

Пропуск для въезда на территорию появился через пару дней. Теперь они, не выходя из автобуса, наблюдали за жизнью семейства, нашедшего себе ночлег в туалете «Сулабх», и по-прежнему на заборе сквера сушилось белье. Суреш ждал автобус за воротами, объяснял что-то охранникам и с важным видом косился на Лизу: «А что бы вы без меня делали?». Она ему кивнула: – «Молодец». Около цеха их, как обычно, встречали Альмаду и вернувшаяся из загула собака Жуля.

Рабочие переоделись и спустились вниз из прохладной конторки, Лиза уселась в цехе под вентилятором на свою табуретку. Томилин упорно приглашал ее в конторку, но Лиза поднималась туда только по мере необходимости, от кондиционера начинался насморк.

– Слушайте, – Лиза просматривала газету, – корабль N, это один из наших, случайно потопил рыбацкое судно, шедшее без опознавательных огней.

– Ты шутишь? – удивился Гриша.

– Вообще, это правда, – влез в разговор Суреш, – но, реально, всех спасли. Они все сами вышли на ночной улов. Ничего такого.

– Спроси у него, где болты, которые я сдавал три дня назад, – сказал Гриша.

– А болты – это не мое дело, я моряк, а не токарь, – моментально отпарировал Суреш.

– Не твое дело? Тогда зови этих двух ангелочков. Где они? Или звони Гулати, пусть он их приведет, – сказала Лиза.

Суреш покосился на нее и медленно зашагал прочь. Через некоторое время Шинде и Ганеша стояли около стенда. Они неторопливо беседовали друг с другом, как будто коротали время в ожидании поезда. Рабочие поглядывали на них, но никто не решался дать им задание. Тогда Лиза попросила Шинде сходить в соседний цех и принести болты, которые наверняка уже готовы. Они пошушукались и вразвалочку, обнявшись за плечи, ушли вместе. После обеда они вернулись без болтов, устроились в дальнем углу и глядели исподлобья, как будто по Лизиной вине пропустили поезд. Выяснить обстоятельства с болтами было невозможно.

– Что ты к ним пристала? – заступался Суреш.

– А то, что они по контракту числятся помощниками, а вместо работы шляются в обнимку, как эти… как они у вас называются? И нифига не делают.

– Они, в самом деле, друзья, – возмутился Суреш. – Это у вас друг приходит в беде, а настоящий друг – это тот, кто с тобой в радости. Реально, испытание для друзей – это благополучие, а не беда. И ходят, как хотят, – у нас демократия. Вот.

– Надоел ты мне, Суреш, со своей демократией, сам тогда неси болты.

– Ты их обидела, – Суреш просто отчитывал ее, – они, вот, не привыкли, чтобы с ними так говорили. Ты должна попросить у них прощения.

– Ты с ума сошел, они бездельники! А ты просто клоун. И я тоже не привыкла, чтобы со мной так разговаривали тинейджеры вроде тебя.

Она, конечно, имела в виду «сопляки», но не знала этого слова по-английски.

– Ты, вообще, не любишь разбираться, сразу ругаешься. Ты должна понять, что в Индии, реально, такая культура производства, – Суреш говорил настойчиво.

Таких напористых Лиза еще не встречала, хотя, кто знает, может, и другие так думают, только сказать не умеют. И слова-то какие – «культура производства». Наверное, слышал про политику несотрудничества Махатмы Ганди в борьбе с британцами, думает, что отстаивает независимость.

– Шинде, – позвала Лиза, – объясни, пожалуйста, почему ты ничего не делаешь?

– Я, мэм, вот, – мямлил Шинде, – не для того сюда пришел. Один человек, которого я очень уважаю, сказал мне: “Иди, Шинде, и учись, – так и сказал, – иди и учись”. Вот я стою и учусь.

Отпустив Шинде, Лиза позвала Ганешу. Смугленький Ганеша лепетал что-то совсем невнятное и закончил словами:

– Я совсем плохо, малярийные таблетки пью, а прихожу в цех.

Только малярии не хватало! Лучше бы он вообще не приходил, если не врет, конечно, про малярию. Прав Томилин, надо писать докладную, пусть пришлют кого-нибудь более вменяемого, без демократических идей – просто рабочие руки.

Она сама пошла за болтами. В токарном цехе народ толпился около двух старых английских станков, на которых умельцы вытачивали из латуни капитанский жезл со сложным орнаментом.

– Это для одного чина из штаба,– сказал токарь.

Про болты, конечно, все забыли. И наконец, Гриша махнул рукой на все препирательства и выточил сам эти несчастные болты – за час. Местный рабочий люд любил смотреть, как Гриша работает, и самого Гришу тоже любили – вероятно, за то, что он ни во что не вмешивался и не нарушал их культуру производства.

На следующий день появился новый человек. Это был индиец лет тридцати, по внешнему виду и своим манерам скорее похожий на коммерсанта. Он сидел на скамейке в садике. Лиза вышла подышать и тоже присела на скамью. Мужчина поздоровался, и Лиза ему ответила. Он оказался довольно общительным и первым делом сообщил, что его зовут Прабхат.

– Вам нравится в Индии? – задал он стандартный вопрос.

– Мне интересно, ведь Индия очень древняя страна, – ответила Лиза.

– Вы даже не представляете насколько древняя, – согласился он.

– И у вас очень много богов, – сказала она.

– Да, – опять согласился Прабхат, – у нас обширный пантеон богов – несколько миллионов.

– Как можно верить в миллион богов? – Лиза даже усмехнулась.

– Почитание любого из божеств, вещей или смертных – это частица поклонения единому богу, – ответил ей Прабхат. – Но есть три главных бога – тримурти, это как ваша троица.

– Нет, это совсем другое, – не соглашалась Лиза.

– Ну как же другое, когда все религии произошли от индуизма. Индуизму около пяти тысяч лет. На самом деле бог един. И кстати, в молодости Христос шесть лет провел в Индии – изучал священные книги. Неужели вы этого не знали?

Беседа незаметно увлекла Лизу, и она спросила:

– А вы верующий по-настоящему?

– Я верующий и занимаюсь тем, что передаю знания по истории и религии в устной форме – это древняя традиция, – пояснил Прабхат, – ведь половина населения Индии до сих пор безграмотна и не может сама учиться. Вот я и взял на себя миссию учить простых людей.

Но тут наверху в конторке распахнулась дверь, и Андрей Томилин крикнул:

– Лизавета, сварщик пришел?

– Я не видела, – ответила Лиза, и обратилась к Прабхату, – извините, мне надо найти сварщика.

– А я и есть сварщик, – Прабхат глядел открыто и добродушно улыбался.

– Как сварщик?

– Ну да, обучение людей – это, конечно, мое главное дело в жизни, но кушать-то надо. Вот и работаю сварщиком. Что варить?

Доверить такому ответственную сварку! И как бы ему сказать, чтобы он не обиделся, тоже, наверное, демократ.

– Здесь разные виды сварки и довольно сложные, – смутилась Лиза, – нужен сварщик высокого разряда. Понимаете? У вас какая квалификация?

– Моя квалификация – сварщик, – в его глазах было недоумение.

– Лизавета, чего там? – Томилин спустился из конторки. – Спроси, кто у них ответственный, пусть составит план сварки, и посмотрим сварочное оборудование.

Бригада сварщиков пришла после обеда – без оборудования. Они уселись в кружок на полу около стенда, как цыгане. Самый старший, с длинной бородой, размахивал руками и что-то увлеченно рассказывал, остальные слушали его затаив дыхание и кивали. Если кто-нибудь к ним подходил, старик хмурился и недовольно качал головой, давая понять, что перебивать старших – крайне неуважительно. Они сидели так два дня, потому что сварочный автомат, как они говорили, был занят. На третий день Лиза позвала Гулати, и с ним пришел главный инженер – Джозеф Альдея. Худой, невысокого роста, с живыми умными глазами Джозеф был единственным вменяемым человеком, с которым можно было говорить по делу. Он быстро и очень спокойно разобрался со сварщиками, и уже через час со стенда сыпались искры. Работал один человек, остальные постояли, поговорили и ушли.

Кафе «Франжипани»

Лиза уже стала привыкать к жаре, застывшей в неподвижном пыльном воздухе, и специфическим запахам улицы. Аромат различных растений смешивался с пряными нотами сандала и мирры, которые особенно чувствовались вблизи небольших открытых ашрамов, и все это в большей или меньшей степени (в зависимости от места) дополнялось зловонием, исходящим от канализационных стоков или рынков. Идя с работы пешком, она старалась выбирать улицы, на которых деревья создавали тень, и избегала переулков с ветхими жилищами, убогими лавчонками и скоплением народа; не приближалась к заборам из всякой ветоши, вкрапленным между домами, за которыми в своих лачугах жили люди, и обходила за квартал рыбные рынки.

Перед ее глазами проплывал старый Бомбей, собравший в себе фантазии английских архитекторов в так называемом индо-сарацинском стиле, который, несмотря на красочность, казался Лизе жуткой эклектикой, смешавшей в себе традиции Великих Моголов с Викторианской готикой и ярким индийским декором. Она с интересом рассматривала шедевры британской архитектуры: музей принца Уэльского, с богато украшенным мусульманским куполом и стрельчатыми арками окон, вокзал Виктории, с горгульями на карнизах, и яркое до аляповатости здание полицейского управления штата – какое несоответствие формы и содержания! В этом доме, похожим на дворец махараджи, находился институт государственного принуждения. А здесь, если доходит до дела, то еще как умеют принуждать. Индия все-таки восточная цивилизация, и живут они по-своему, сколько раз она слышала: «А у нас так принято» или «так не принято». И точка. Сюда даже западная мода с трудом проникает.

И тут она впервые задумалась о том, что и Вихан, несмотря на свое английское образование, тоже принадлежит к этой цивилизации, ведь он индиец и, более того, индус, раз происходит из семьи браминов. Конечно, галопом по европам разобраться в индийском образе жизни не получится, но похоже, что они не любят связывать себя обещаниями, тем более привязываться ко времени. Уже прошло шесть дней после встречи в кафе, и полное молчание. Этого, наверное, и следовало ожидать, ведь он не свободен во всех отношениях – и служба, и семья. Это в России жена казалась призрачной, а здесь она вполне реальна, да к тому же из богатой семьи; и ни с того ни с сего выгнать ее на улицу, как тут у них принято, и сказать при всех три раза: «развожусь» – не выйдет. Глупая встреча, загрустила Лиза, он даже держался отчужденно тогда в кафе. Неизвестно еще, сколько у него любовниц в разных портах мира. Наверное, они с Сагми зашли в ресторанчик поесть, а заодно и на нее поглядеть. В цехе тоже знакомые моряки, прознав, что приехала переводчица из России, приходили с ней поздороваться. Просто из любопытства.

Добравшись до своего номера, она повесила на дверь табличку: «Не беспокоить», иначе сначала придет румбой, то есть коридорный, и предложит экзотический фрукт – яблоки, потом другой румбой с белыми тапочками и еще один – с небольшим белым ковриком, на который надо ставить то ли ноги, то ли тапочки. Она открыла купленную на развале книгу о парсах – и задремала.

Проснулась Лиза от звонка, пока искала телефон, линия разъединилась. Номер не определился. Она положила телефон в сумочку и спустилась в ресторан на ужин, но больше звонков не было.

Вихан дал о себе знать на следующий день, в субботу, когда уже закончился завтрак, и все собирались поехать на Биг Базар. Когда раздался звонок, Лиза как раз зашла в свой номер, чтобы взять соломенную шляпку.

– Я задержался в море, – он был в хорошем настроении, – а сегодня выходной, могу показать тебе город.

Лиза почувствовала неловкость, как будто он позвонил только потому, что обещал. «Спасибо, насмотрелась уже», – подумала она про себя и сказала в трубку:

– Ладно, давай встретимся, покажешь мне город.

В конце концов, здесь женщина не везде может пойти одна. Да и бывшие любовники иногда становятся хорошими друзьями – если выбора нет.

Они договорились о встрече в венском кафе, недалеко от отеля. Лиза надела недавно купленные узкие слаксы и платье камиз до колен из тонкой ткани небесного цвета. Ей нравилась индийская одежда; запястья она украсила браслетами, а волосы распустила. В конце концов, надо уметь радоваться любому проявлению внимания, любой погоде и любому выигрышу, главное – как сложить разноцветные осколки настроений в паттерны каждодневной жизни. Она вышагивала по набережной стремительной походкой, и прохожие оборачивались ей вслед. Потом она перешла улицу и, немного пройдя, очутилась у входа в кафе «Франжипани».

В кафе-кондитерской было пусто, пахло кофе, пирожными и немного лавандой. Вихан сидел на изогнутом венском стуле за столиком в углу. Он приветствовал Лизу поклоном намасте, встал и коснулся ее руки. Она потянулась к нему, думая, что он чмокнет ее в щеку, но осеклась, вспомнив, что в Индии объятия и поцелуи в общественных местах считаются вызывающим поведением. Присев за стол, она долго вглядывалась в его обветренное лицо со слегка выступающими скулами и худыми щеками. Как она по нему соскучилась.

– Что ты делала после того, как корабль ушел? Рассказывай, – запросто улыбался Вихан, будто они и вовсе не расставались.

– Скучалапо тебе, – как бы шутя отвечала она, вздернув брови.

Потом наклонилась к столу, взяла двумя пальцами бисквитное печенье и стала отпивать кофе из маленькой чашки.

– Я же обещал, что мы расстаемся только на время, – он говорил с необычайной легкостью.

Лиза искала тональность беседы – откуда у него такая беззаботная самоуверенность. Она снова вспомнила, что за полгода он ни разу не напомнил о себе. Длительный переход, служба – это понятно, но неужели не нашлось возможности позвонить или написать, хотя бы для приличия. Но если сказать по правде, он и не обещал ничего конкретного.

– У индийцев свое представление о времени, – сказала она, не отрываясь от кофе, – оно течет тут как-то незаметно, может даже останавливается иногда.

– Чандрани, я всегда помнил о тебе.

Он глядел на нее с шутливым сочувствием, как глядят на ребенка, внезапно обидевшегося ни с того ни с сего. Этот взгляд раздражал ее, примерно так он смотрел на матросов, которые тупили при обучении, и у него всегда хватало терпения объяснять им снова и снова. Потом он привстал и взял Лизину руку, быстро вынул из кармана маленькую коробочку и достал оттуда тонкое золотое колечко в виде змейки.

– Это я купил специально для тебя, когда мы заходили в Амстердам.

Она растерялась, зачем покупать в Голландии, если здесь своего золота полно, наверняка купил сувенир для жены, а ей не понравилось. Да и когда они расставались, оба понимали, что вряд ли снова увидятся. Но все равно эта недолгая любовь жила в Лизином сердце, как свежая струя воздуха, она заняла весь образовавшийся до этого вакуум. Лиза отвернулась от Вихана и стала искать глазами официанта, чтобы заказать еще чашку кофе; не зная как реагировать, она старалась сохранять спокойствие, как учил Суреш, – сначала надо расслабить тело, а потом мысли. Нервничать не надо, ведь судьба каждого уже решена в его карме.

– Красивое, – сказала она после долгой паузы.

Выйдя из венского кафе, они пошли теми же улицами, которыми Лиза ходила каждый день, потом Вихан поймал такси, но осматривать город Лиза не захотела.

– Но не в зоопарк же идти, – шутил он.

– А почему бы и нет, хорошая идея, – ответила ему Лиза.

И шофер повез их в зоопарк. Это был большой тенистый парк, зверей было не много, зато даже слоны и жирафы имели большие вольеры. Лиза постепенно оттаивала, и чаша весов с мелкими радостями постепенно перевешивала обиду. А когда присели в мороженице «Баскин Роббинс», комок в горле совсем рассосался, и Лиза уже сама шутила – отошла, наконец.

– Мы с тобой уже давно проголодались, – сказал Вихан, – я знаю одно симпатичное место в Джуху, где можно поужинать на веранде. Поехали?

– Поехали, – согласилась она.

Это был современный отель с ресторанчиками и бассейнами, а в цокольном этаже располагался популярный в городе диско-клуб. Танцпол был залит фиолетовым светом, как звездные миры мерцали розовые и синие прожекторы. Заводили всех неутомимые танцоры-индийцы, воспитанные на болливудских фильмах, но попадались и неадекватные типы разных национальностей, полностью отключенные от реальности, очевидно, не обошлось без травки или психоделиков.

Потом они вышли на веранду, сели за столик и заказали суши с лососем, овощи и хрустящие лепешки. А еще шампанское.

– Отпразднуем встречу, – произнес Вихан, подняв бокал.

Лиза поймала себя на том, что паук, живший у нее внутри, снова натянул ее нервы, и она следит глазами за бывшим любовником, как Светкин пудель за своей хозяйкой. Она жадно выпила почти весь бокал и поняла, что ужасно проголодалась. Когда они заканчивали ужин, Вихан шепнул ей:

– Я снял номер, – показывая глазами на отель.

Лиза чуть не поперхнулась. Какой сумбурный день – кольцо, зоопарк, танцпол, и наконец, номер в отеле. И все это после полугода забвения, да еще на его территории, в той части города, где полно военно-морских офицеров, и случайно можно встретить кого угодно. Она с недоумением покачала головой. Он улыбался и, наслаждаясь своей победой, протягивал ей руку, и тогда какая-то неведомая сила приподняла ее как пушинку, и она последовала за ним.

В отеле они поднялись на лифте на свой этаж, прошли немного по коридору, и Вихан открыл дверь в номер, пропустив Лизу вперед. Из окна тянулась лунная дорожка, она пересекала комнату и преломлялась на кровати, усыпанной цветами жасмина, а посередине было выложено сердце из лепестков роз.

– Что это? – Лиза слегка опешила.

– Это для тебя, – ответил он.

Она знала из болливудских фильмов, что так жених украшает супружескую постель, когда невеста входит в его дом. Вдруг мелькнула мысль, что он зовет ее в какую-ту очень опасную игру, может даже святотатство по меркам индийской морали. Но ведь неделю назад она и сама собиралась отправиться в плавание по неизведанным морям.

– Не поняла… – начала Лиза.

Но слова застыли на языке, она чувствовала себя, как при первой встрече, и шла за ним, несмотря на бушевавшие в душе сомнения. Вихан был немногословен, ни в этот момент, ни позже не нашлось времени для разговоров, потому что они витали там, где души влюбленных абсолютно свободны от мирской суеты. Лиза утопала в цветах и вдыхала их аромат до утренней зари, пока лепестки не разметались по всей комнате.

Вновь нахлынувшее чувство переполняло, и никакие обстоятельства, никакие намеки Сагми не могли ее смутить. Вихан был так нежен, что она поверила в его искренность. В своих фантазиях она рисовала другой мир, который им откроется благодаря их единению, и они наполнятся мощной энергией, происходящей от их любви. Она чувствовала, что Вихан уверен в себе, и вел он себя как свободный мужчина, а ему виднее. И она будет ему повиноваться.

Утром Вихан решил повезти ее в Национальный парк «Боривали» смотреть пещеры Канхери. Сначала они ехали в вагончике по железной дороге парка, потом шли по аллеям, любовались пейзажами. Поднимались по ступеням и тропам в горы, все выше и выше, и взгляду открывались высеченные в скалах величественные или небольшие храмы, которые две тысячи лет назад служили пристанищем буддистским монахам. В пещерных храмах были настенные горельефы или высеченные рисунки, а в центре одного храма красовался огромный лингам, мужской символ с некоторыми анатомическими подробностями; на алтаре вокруг него люди положили венок из цветов. Лиза, улыбнувшись, потупила глаза.

– Это не совсем то, о чем ты подумала, – засмеялся Вихан, – это Шивалингам, символ соединения Неба и Земли, он лучом света и своей энергией устремляется в небо. Люди ему поклоняться, потому что это космическое начало жизни.

– Да, конечно, – сказала Лиза, – здесь многие верят, что первые индийцы – это пришельцы из Космоса.

Они не дошли до вершины горы. Жара была, как в пустыне, и после почти бессонной ночи Лиза сильно устала. Спустившись вниз, они добрались до небольшого кафе, где остановились перекусить. Под огромным вентилятором было вполне терпимо. Вихан был в настроении: он рассказывал про Агру, про крепость Моголов и мавзолей Тадж-Махал. Вспоминал, как он в детстве жил недалеко от Дели, где стоял их родовой дом, и как они ездили всей семьей в Агру. А потом родители переехали в Нью-Дели, потому что отец получил пост на государственной службе.

– Дом этот остался, – говорил Вихан, – там по праздникам собирается вся наша семья. И мы с тобой обязательно туда поедем, когда у меня будет отпуск. Но нужно время, чтобы все уладить и подготовить.

Всю неделю он был на берегу, и они встречались каждый день. Он снял номер в довольно приличном отеле в этом же районе, и Лиза иногда задерживалась там до утра. Мысли о скором расставании и невысказанные переживания только усиливали их желание постоянно ощущать друг друга, и они выплескивали бушующую в них энергию, сходясь в любовной схватке.

– Ты моя Шакти, – говорил Вихан, – богиня, которая дарит энергию.

Но она чувствовала себя не Шакти, а грозной Кали, которая постоянно борется с демонами, и только Вихан мог размягчить ее нрав и успокоить сумбурное течение мыслей, только с ним она чувствовала себя спокойно и в безопасности.

Разговор об их будущем назревал время от времени, но всякий раз срывался. Казалось, Вихан надеется, что все разрешится само собой. Возможно, у него были для этого особые причины, или он не хотел выносить сор из своей индийской избы. И однажды, почувствовав Лизино беспокойство, он сказал ей:

– Follow the river and you will get to the sea.

– Иди по течению реки, и она приведет тебя к морю, – повторила Лиза про себя индийскую пословицу.

Наверное, по вечерам кто-то стучался в Лизин номер или звонил по телефону, чтобы она помогла с всякими мелочными проблемами в гостинице. А уж Геныч и совсем ее потерял, он так и сказал ей на работе. Постоянное исчезновение Лизы могло показаться подозрительным. Она не была настолько свободной женщиной, чтобы вот так просто объявить всем, что она уходит жить к индийскому офицеру. Такой поступок мог бы испортить ее репутацию и, чего уж там говорить, повлиять на карьеру, ведь у нее рабочая виза и допуск, поэтому лучше, наверное, встречаться у нее, конечно, соблюдая конспирацию.

А командировка неумолимо заканчивалась, оставалось чуть больше недели, и даже эта неделя была неполной – Вихан уходил в море на пару дней. Может случиться, что они вообще больше не увидятся, думала Лиза. Но Томилин обещал замолвить за нее словечко, выкроить еще месяц; об этом она Вихану пока не говорила и напряженно ждала вестей от менеджера Махеева.

Вечером накануне того дня, когда Вихан уходил в море, они гуляли по городу. Солнце село, но жара не унималась, они зашли в кафе выпить что-нибудь прохладного.

– Расскажи мне про твою жену, – попросила Лиза.

– Ты не должна думать о Рашми. Все будет хорошо, – он едва улыбнулся. – Не засоряй себе голову.

Но намек Сагми на то, что Вихан живет со своей женой на Колабе, не выходил у Лизы из головы. Если они живут вместе, то как ему удается отсутствовать дома по ночам? Здесь что-то не сходится, трудно поверить, что бедняжка Рашми сидит одна в этом офицерском доме и грустит, да и Вихан не из тех, кто будет врать. Он поглядел на Лизу, слегка усмехнулся уголками губ и, как будто прочтя ее мысли, поставил точку в разговоре:

– Большую часть времени она проводит в Лондоне, – сказал он как бы между прочим.

Он привез Лизу в отель поздно вечером и обещал появиться сразу, как только вернется с моря. Она поднялась в номер, в задумчивости пересекла комнату и остановилась у окна. Серп набережной, подсвеченный фонарями, упирался в холм Малабар, где еще с колониальных времен селились знатные и богатые люди. Высотные дома вдали светились огнями, а на набережной было полно народу. Лиза долго не могла оторвать взгляд от вечернего города, прислушивалась к шуму, который проникал через плотно задраенные створки. По вечерам ее окно превращалось в огромный экран, и она смотрела кино про этот город, но камера никогда не приближалась к происходящим событиям, сохраняя их в тайне, а к утру огни гасли, и появлялась заставка – море.

Лиза думала о своей сопернице. Наверняка Сагми лукавил, когда говорил, что Вихан живет с женой на Колабе, разве что чисто теоретически. Еще в России из случайных разговоров с другими офицерами Лиза кое-что узнала о Рашми, и теперь пыталась понять реальную степень свободы Вихана.

Без сомнения это был организованный брак⁴, заключенный в юношеском возрасте, и наверняка с выгодой для обеих семей. Рашми была дочерью друга отца Вихана, она изучала экономику и право в Англии и собиралась занять приличную должность в корпорации своего отца. По Лизиным подсчетам, за время, проведенное в Англии, она уже два раза могла бы окончить университет и вернуться в Мумбаи к папе или к мужу. Но, вероятно, семья Рашми, которая, по словам самого Вихана, принадлежала к касте банья (что Лизе ни о чем не говорило), была достаточно богата, чтобы оплачивать «углубленное обучение». Лиза залезла в интернет и посмотрела толкование имен, оказалось, что Рашми – это луч солнечного света, а имя Вихан (Vihaan) – это утренняя заря. Полная гармония – луч солнечного света пробуждает утреннюю зарю. Она пыталась представить себе соперницу. «Умная (под вопросом), богатая и, наверное, красивая, – рассуждала Лиза, – но все это совсем не значит, что ей не нужен муж, тем более такой обаятельный, как Вихан». Здесь что-то не так, и Лизино женское чутье подсказывало, что соперница просто так не отступит.

Индия затягивает

Народ все время подъезжал, и в микроавтобусе уже стало тесно. С утра бригада, как обычно, собралась под пальмами, курили и разговаривали. Кто-то, заплатив десять рупий, забавлялся с обезьянкой, которую держал на поводке хозяин-индиец. Наконец подкатил автобус среднего размера с эмблемой «Tata» на радиаторе. Из него на ходу выскочил человек, который оглядел парковочное место по соседству с вереницей ожидающих такси и помахал водителю руками – это индийский «парктроник». Чем набивать автобус дорогой электроникой, гораздо дешевле возить с собой человека, который, размахивая руками, помогает водителю припарковаться, никого не задев. Получает он сущие гроши, и к тому же его не надо ремонтировать.

Рабочая неделя оказалось суетной. Сварку еще не закончили, а оборудование увезли куда-то, и вместе с оборудованием исчезли сварщики. Лиза, укутавшись в шарф, сидела в прохладной конторке вместе с Андреем, переводила документы.

– Сегодня в конце дня совещание у кэптена в офисе, – говорил Андрей, – надо подготовить план-график. И я думаю, что у меня будет для тебя сюрприз, – он загадочно улыбался Лизе.

Из конторки хорошо были видны стенды: слесарь Виктор, тот самый, который по вечерам после ужина уходил из отеля, и о котором судачили, что он завел любовницу индианку, хотя и женат, размахивал руками и кричал на Шинде. Андрей и Лиза спустились вниз и вмешались в разговор. Виктор пытался втолковать Шинде, что ему нужен ключ на 55. По-русски он добавлял то, что может сказать мужчина, раздраженный тем, что он работает, а другие стоят. Шинде втягивал голову в плечи, ухмылялся, давая понять всем, что он тут человек маленький.

– Пожалуйста, Шинде, сходи к слесарям, объясни им, какой ключ нужен, – обратилась к нему Лиза и закончила, как бы шутя, – ты же не хочешь, чтобы я пожаловалась на тебя Гулати.

– Вы не можете жаловаться Гулати, я не в его подчинении, – лепетал в ответ возмущенный Шинде. – У меня есть свой начальник, а у того начальника тоже есть начальник, вот он может жаловаться Гулати. Если вам моя работа не нравится, жалуйтесь только моему начальнику. И вообще я здесь, чтобы учиться, – завел он старую пластинку, обращая взор к висящему на стене портрету какого-то авторитетного деятеля, который наверняка завещал учиться.

– Можно представить, как тяжело пришлось англичанам с индийским неповиновением. Все-таки они хитрые и упрямые, – покачал головой Андрей Томилин, – наверное, лучше самим поискать ключ.

– Сходи, поищи ключ, – уговаривала Лиза потупившегося Шинде. – Ты пойди к своему начальнику, объясни ему ситуацию, а он пусть обратится к своему – и найдется все-таки тот, кто знает, где взять этот мудреный ключ.

Но Шинде бастовал. Лиза решила не впутывать Гулати, который упорно называл весь крепеж «винт», тем более что слово «ключ» в английском языке многозначно, и это обстоятельство могло ввести Гулати в еще большее заблуждение. Она позвонила главному инженеру Джозефу Альдея. Джозеф явился через несколько минут.

– Понимаете, у нас такая культура производства, люди не чувствуют своей ответственности, – сказал он с сожалением и перешел на местный язык, обращаясь к Шинде.

И Шинде нехотя поплелся в неизвестном направлении. Общаться с христианином Джозефом было и приятно, и полезно для дела, он оказался очень толковым инженером, и всегда быстро находил решения. Звать Джозефа, несмотря на его постоянную занятость, приходилось часто, и Лиза постепенно подружилась с ним.

После обеда страсти улеглись, и Лиза, сидя на своей табуретке, перебирала газеты. В газетах и в интернете она искала про касты, но про банья, к которым принадлежала жена Вихана, ничего не попадалось. Совершенно кстати явился Суреш.

– Суреш, расскажи про касты, может ли брамин жениться на банья?

– У нас нет каст, они отменены, – отчеканил он, как на уроке.

– А вот в газете написано: «Студентам колледжа принести справки о принадлежности к низшим кастам», – Лиза протянула ему газету.

– Падажжи-падажжи, – Суреш учил русские слова, – я тебе скажу: эти справки, реально, нужны для того, чтобы студентам из низших каст оплатили обучение.

– Суреш, ты думаешь, что европейцы совсем тупые? Запретили дискриминацию, а не касты. Они как были, так и остались. Отменить касты невозможно, рухнет вся система. Ты, кстати, слышал, что на той неделе был праздник хиджр⁵, бисексуалов и прочих танцоров. Все эти неприкасаемые теперь в списке каст и могут официально работать. От радости два дня гуляли. И, кроме того, все знают, что офицеры только из браминов и кшатриев. Вот с парсами я пока не разобралась, но у них тоже наверняка есть иерархия. Рассказывай, что это за каста банья?

– Банья относятся к третий варне, сразу после кшатриев, а брамины к первой. Знаешь самый богатый в мире частный дом? Это дом Мукеша Амбани на Алтамаунт Роуд в Мумбаи, он банья. А зачем тебе?

– Я изучаю ваш образ жизни, – Лиза решила сменить тему, Суреш сообразительный, может и докопаться. – А главное, изучаю диалектику спора, даже купила книгу Нобелевского лауреата: «The Argumentative Indian»⁶. Оказывается, что привычка сесть в кружок и поспорить, как ваши сварщики, тянется с незапамятных времен. А если спорят, невзирая на вероисповедание и касты, то это называется демократия.

Суреш на минуту задумался и разразился целой речью. Но Лиза его уже не слушала. «Таких, как Суреш, здесь еще поискать надо, – думала она, – жаль, что он из низшей касты и никогда не дослужится до офицера, а ведь сообразительней Гулати в сто раз».

– Что-то голова разболелась, – на ходу бросила Лиза, утомленная красноречием Суреша, когда Андрей позвал ее на совещание.

На совещании тянули резину, обсуждали, из-за чего тормозится процесс, и кэптен настоятельно требовал ускорить ремонт. Когда вышли из прохладного кабинета, Андрей многозначительно посмотрел на Лизу и заговорщически сообщил:

– Ты остаешься еще на месяц, мы уедем вместе, а через два месяца вернемся сюда на следующую смену. И дома я позабочусь, чтобы у тебя на это время была работа.

– Спасибо, – опешила Лиза от такой заботы.

Прилежный семьянин Томилин, который каждый вечер общался по скайпу со своей женой, пил меньше других и никогда ни с кем не портил отношений, осторожный и взвешенный человек помогал Лизе продолжить связь с ее индийским любовником. Интересно, догадывается он или нет? Ведь ее отсутствия по ночам не могли пройти незамеченными, и наверняка кто-то мог видеть их вместе. Лиза была уверена, что Геныч знает, но его она не опасалась, а опасалась некоторых других, любопытных и вредных, но грешницей себя не считала. Если даже сама Земля родилась из космической пыли, то, что особенного в том, что отношения двух людей строятся на осколках их не сложившихся судеб.

Спокойствие ценнее совершенства

Вечером, когда Лиза спустилась к ужину, за столом сидели восемь человек, и все были возбуждены. Вспоминали нестандартный гаечный ключ, ругали индийцев, упорно не желающих сотрудничать, жаловались на их пристрастие к цветным металлам, которые легки в обработке, и поэтому смотри в оба, чтобы они не выточили деталь из невесть какого сплава. Да и сама работа утомляла, особенно слесарей, которым приходилось в пропитанной пόтом одежде лазить с альпинистской сноровкой по всему стенду, взбираться на башню и в самый неподходящий момент обнаруживать, что выточенные на замену детали не соответствуют чертежу, или сварка произведена не по стандарту. Даже придающие речи особую выразительность краткие выражения, к месту выпущенные работягами в индийскую атмосферу цеха, не могли снять постоянно накапливающееся напряжение и не приносили произносящему монолог никакого удовлетворения. Неподготовленная публика не могла оценить высокое искусство. А ведь рабочие возили с собой килограммы инструмента, каждый раз доказывая на таможне, что они никакие не взломщики и не грабить едут, а трудиться на благо этой страны.

Оглядев кислые лица за столом, Андрей Томилин со вздохом произнес:

– Что вы все бубните, учитесь спокойствию у индусов, – нечего ходить со своим уставом в чужой монастырь.

– У нас общий устав, – заметил Геныч, – это договор.

– С ними можно только уговорами, иначе себе дороже, – вставил многоопытный Гриша.

Слесарь Виктор чувствовал себя на высоте, наконец, все заметили, как ему приходится выкладываться на работе. И, закончив с основным блюдом, он небрежно накидал в тарелку целую гору крупных креветок и шелушил их как семечки, раскидывая вокруг себя очистки. Сидеть рядом с таким типом было противно.

– Эй, ты, черномазый, – позвал он официанта, указывая пальцем, – give me⁷, как ее там, еще тарелку. Лиза, как его подозвать?

– Его зовут Рассел, он старший официант, родом из Гоа, – сказала Лиза.

– С какой стати я должен звать этого папуаса по имени. Кто он такой?

Рассел уже был в возрасте и все его тут уважали. Когда он работал с утра, то всегда приносил Лизе кофе, сваренный по собственному рецепту, а Генычу и Грише в определенных случаях, которые он безошибочно угадывал, – специальный напиток для поправления здоровья.

– Он христианин, между прочим, – Лиза подняла на Виктора глаза. – А ты кто такой? Ты обычный слесарь и безбожник, а он старший официант.

– Ты бы лучше помолчала поучать. Все они тут сэры, – плевался очистками от креветок Виктор, – сама ты!.. эта самая. Я все про тебя знаю.

Лиза внутренне сжалась, Томилин поморщился и развел руками, а Геныч, отложив свой чесночный нан, встал, по боевому подтянулся и указал Виктору на свободный стол. Тот напыжился, но, не найдя сочувствия у присутствующих, злобно промолчал и пересел вместе со своими креветками.

Виктор, на вид Атлет-олимпиец, внутри был самовлюбленным и наглым. Он все время выискивал способы, как сэкономить деньги, переводимые для оплаты проживания, спорил на стойке то о количестве дней, то доказывал, что уже заплатил, а они, бестолочи, тут все перепутали. И Лизе приходилось в таких случаях разбираться с администрацией. Если такой тип начнет про нее трепаться, он не остановится, и жди неприятностей.

Лиза вернулась в номер в скверном настроении. За окном город погружался в темноту ночи, жизнь из улиц и переулков переместилась на залитую светом фонарей набережную Марин Драйв. Внизу, в ресторане гуляла свадьба. Рядом с отелем за уздечку водили разукрашенную гирляндами лошадь, на которой восседал жених в белом камзоле, расшитом золотом; за ним двигалась процессия с невестой, наряженной в красное, как это принято в штате Махараштра. Звенели бубенцы на упряжке, а завершали процессию барабанщики и гости.

Этот город никогда не замирал ни на секунду, как в колесе Сансары, жизнь постоянно гасла и возрождалась под неумолкающий шум. Какое-то неприятное предчувствие подтачивало Лизу до тошноты и обещало бессонную ночь. И она решила выйти прогуляться. Надела юбку ниже колена и рубашку с длинными рукавами и, быстро пробежав прохладный холл, окунулась в приятное тепло ночи.

На парапете, отделенном от моря широкой полосой волнорезов в виде бетонных тетраподов, сидели парочки, семьи с детьми, пожилые люди; мимо них плыла толпа, кто-то проносился на роликах, мальчишки разносили чай и кофе в огромных термосах, другие, как коробейники, торговали с лотков пирожками и сладостями. Европейцы в этой толпе встречались редко, и от этого Лизе становилось не по себе. Но она быстро успокоилась, прониклась всеобщим умиротворением, которое висело в воздухе, словно благодарственная молитва за прохладу и легкий бриз богу Луны Соме. Скудная роса сошла на листья растущей вдоль набережной вечнозеленой диллении; ее сладкие плоды неправильной формы здесь называют чалтой или слоновыми яблоками. Днем на солнце длинные листья дерева выглядели как пластик и на ощупь казались восковыми, а вечером они оживали. Лиза проходила квартал за кварталом, иногда поглядывая на другую сторону дороги, где пугающая темнота пряталась в узких улочках, разделяющих кварталы.

– Добрый вечер, мэм, – услышала она за спиной.

Ее догнал пожилой индус.

– Привет, – ответила Лиза, – сегодня кажется совсем не жарко.

Она познакомилась с ним, когда в первый раз вышла вечером на прогулку. Бывший преподаватель университета, долговязый и жилистый, с выступающим как груша носом на худом лице и взъерошенными вьющимися волосами, регулярно совершал вечерние пробежки трусцой, и всякий раз извинялся и нижайше просил разрешения побеседовать с мэм. Сбиваясь, он рассказывал про то, как еще совсем недавно работал в университете, спрашивал, как там дела в России: движется ли народ в сторону западной культуры или сохраняет свои традиции. Он говорил сбивчиво и быстро, и Лиза с нетерпением ждала, когда он, наконец, потрусит дальше.

Лиза шла неспешно, глядя на небоскребы вдали, которые тут упорно строят, несмотря на нехватку воды, – соревнуются с Гонконгом. Строят рядом с трущобами, потому что трущобы находятся на дорогих землях с видом на море. «Интересно, – думала Лиза, – если они выгонят всех трущобников, кто им будет прислуживать?» И повара и прислуга в домах, в основном, из трущоб, не говоря уже о дворниках и прочем вспомогательном люде. И труд их так дешев, что прислугу может себе позволить любой работающий, а проблема мигрантов здесь совсем не актуальна, даже на стройках.

Она уже собиралась повернуть назад, как к ее ногам бросилась белая болонка. Ухоженная, хорошенькая. Лиза остановилась и заговорила с собакой. Хозяева сидели на широком парапете – немолодая пара. «Зоро», – крикнула хозяйка, но собачка не слушалась, ластясь к Лизе. Разговор завязался сам собой, неспешный и осторожный; пара к ней присматривалась, а Лиза, вспомнив перепалки с Сурешем, боялась обмолвиться и ненароком обидеть их. Ей хотелось завести индийских друзей, которые могли бы рассказать о жизни в этой стране. И только беседа начала складываться, как подошел парень с обезьянкой, и Лиза поморщилась от отвращения, потому что те, кто водит обезьян, выдирают им клыки. Кроме того, у мартышки в носу было кольцо для веревки, за которую хозяин сильно дергал, если животное не слушалось. Он назойливо предлагал Лизе подержать на руках обезьянку за десять рупи, а она брезгливо отмахивалась от него рукой. Потом накинулись двое попрошаек. Но денег у нее с собой не было, и женщина, которую звали Аванти, кинула им мелочь. Как раз до этого момента Аванти спрашивала Лизу, нравится ли ей в Индии. И наверняка рассчитывала получить ответ о высокой духовности людей, демократии и тому подобное. Но вдруг Лиза выпалила:

– Он что, не боится испортить себе карму? Мучает бедное животное.

– Это и есть его карма, – хладнокровно ответила Аванти, как будто читая линию судьбы несчастного.

– Какая огромная разница между людьми, живущими там, Лиза показала на огни небоскребов на Малабарском холме, – и теми, кто живет на улице.

Большие усталые глаза Аванти изучали Лизу, она переглядывалась с мужем, как будто спрашивала его согласия на продолжение беседы с этой ничего не понимающей в жизни женщиной. И муж, которого звали Вайбхав и который выглядел очень утомленным и значительно старше своей жены, кивнул. Лиза тоже присела на парапет, подхватив на руки, крутящуюся у ее ног Зоро. Чем ближе к морю, тем чувствительнее дуновение призрачного ветерка.

Самое обидное было в том, что Аванти, которая и вправду раньше была преподавателем, глядела на нее то ли с сожалением, то ли с жалостью, как на бестолкового студента, который никогда не сможет понять Бином Ньютона. «Крутится колесо, – думала Лиза, – завтра в цехе мы будем смотреть на индусов сверху вниз, как на бездельников». И словно угадав Лизину мысль, Аванти неспешно произнесла, как бы в пространство:

– Peace is more precious than perfection (Спокойствие ценнее совершенства).

Лиза потупила глаза, сложила руки домиком.

– Простите, – сказала она, – Индия особая страна, и чтобы понять ее, тут, наверное, надо пожить.

Аванти кивнула ей с видом «то-то же и оно». Супруги собрались уходить.

– Он устал уже, – показала Аванти на мужа. – А ты, если надумаешь, заходи к нам на чай, тут совсем недалеко, около вокзала Черчгейт.

Пожар

На следующий день после работы собрались пригубить по рюмке довольно приличного виски «Тичерс» в номере у опытного наладчика Сосницы. Сосница сидел на чемоданах и должен был отбыть сразу после ужина, одного багажа у него было больше сорока килограмм, что вполне допускается на борту авиалиний «Эмирейтс». Кофе, чай, индийский ром; он даже купил резные индийские табуретки, которые будут ему напоминать о стране, где он много месяцев провел в командировках.

Он приехал всего на две недели, чтобы напутствовать в ремонте редукторов своего ученика Данилу. Попрощаться приходили и люди из других проектов, потому что крупный специалист и холеный здоровяк Сосница работать больше не собирался – ни дня. Он выходил на пенсию и строил новые планы.

Попрощавшись с Сосницей, Лиза ушла к себе. Жара весь день была ужасная, даже мысли в ней растворялись, как переваренные макароны, понятно, откуда у людей берется лень. Добравшись до своего прохладного номера, Лиза развалилась на кровати и включила телевизор. Краем уха слушала новости и думала о Вихане, который ни сегодня-завтра должен вернуться с дежурства. Он уверен, что это будет их последняя встреча, хотя, как и все моряки, он не любит этого слова и наверняка скажет: «Временное расставание», потому что в душе он собственник, как большинство мужчин, и отдать Лизу другому ему жалко. А чтобы не отдать, придется как-то обозначить их будущее. Пусть сдвинется с мертвой точки, разговоры про реку, которая куда-нибудь приведет, больше не пройдут, ведь река может впадать и в другую реку. Неужели судьба их соединила только для временной услады. Лиза решила, что сразу она ему не скажет что остается, пусть думает, что они расстаются, может быть навсегда. И только утром, после «последней» ночи, когда они уже переживут грядущее расставание, она скажет ему, что жизнь продолжается.

По телевизору мелькали новости, вдруг появилось море и корабли, потом один корабль, и комментатор что-то говорил на хинди, покачивая головой. Любят они прославлять свою военную мощь, особенно обещать, что дадут фору китайцам. Завтра все это будет в газетах. Лиза выключила телевизор и отправилась спать.

Утро было самым обычным: у ворот доков ждали в автобусе, пока Суреш не закончит свой завтрак и не придет за ними с обтрепанным ворохом бумаг на въезд. Около цеха их встречал Альмаду, его несколько дней не было видно, и Лиза уже подумала, не отдал ли он богу душу. Но он выглядел, как после бани: длинные жиденькие волосы были аккуратно завязаны на темечке в узел, как у сикха, а на лбу красовались свежие полоски, нанесенные желтой краской. Она посидела немного на скамейке в саду, не в силах оторваться от парящих ястребов, которые охотились за юркими бурундуками. Трава уже выросла, свежая, сочная – стараниями кэптена, который периодически приходил взглянуть на работу и обязательно заходил в сад с кем-нибудь из рабочих, давал подробные указания по поливу. Потом она села на табурет и развернула «Таймс оф Индиа». Пробежала глазами передовицу про объединение хиндутвы в ходе предвыборной кампании Нарендры Моди, далее про новые трансплантации, про яркие события в «Болливуде», и в самом низу ей бросился в глаза заголовок: «Пожар на корабле».

Это был корабль Вихана.

В коротеньком сообщении писали, что из горящего отсека удалось эвакуировать всех моряков благодаря четким действиям двух офицеров, которые будут представлены к награде, один из них посмертно. Выживший офицер в госпитале. В том, что Вихан и есть один из этих офицеров, сомнений не было – конечно, он там был. И садик, и цех, и стенды – все поплыло перед глазами. Первой мыслью было позвонить Сагми Шарва, но его телефон не отвечал, как и телефон Вихана. Тогда она кинулась искать Суреша и нашла его в конце цеха сидящим за чаем с рабочими в конторке.

– Ты знаешь про это? – спросила она, показывая газету.

Он сразу догадался, потому что они тоже обсуждали случившееся. Но никто не знал фамилий офицеров.

– Как, Суреш, ты не знаешь? – подначивала его Лиза, – у тебя же столько знакомых. Я думала, что ты уже сходил на причал и все разузнал.

– На причал не пускают, но есть одно место, где можно узнать, – ответил он, допивая чай, и исчез.

Лиза позвонила Гулати как бы по делу и заодно спросила про офицеров, но он даже не слышал о случившемся. Надо было ждать.

В конце дня, когда уже у себя в номере она нервно переключала каналы телевизора в поисках сообщений о пожаре, раздался звонок. Она вскочила, вытряхнула телефон из сумки со всеми остальными причиндалами, схватила его дрожащими руками и выговорила: «Hello!»

Послышался кашель и кряхтение, потом голос Сосницы, заикаясь, произнес:

– Это ты, Лиза, что ли?

Совершенно неадекватный Сосница говорил быстро и путано, спрашивал английские слова, пытался передать кому-то трубку. Линия разъединилась. Наверное, напился, хотя он, в принципе человек непьющий. Проблемы с рабочими почти круглосуточно вклинивались в Лизину жизнь, как будто она воспитательница в детском саду. После трех постоянно прерывающихся звонков выяснилось, что вчера вылет из Мумбаи сильно задержался, а через несколько часов они сели в каком-то захолустье: виден был песок, высокий забор и верблюд за забором. Все надписи, говорил Сосница, закорючками, а сверху точки, точки и запятые. Большая часть местных пассажиров пересела на другой самолет, но выяснить, куда он направлялся, не удалось. На стойках регистрации никого не было, и солидный мужчина Сосница, который дома ездил на белом «БМВ» последней модели, бегал по залу и приставал к людям, которые не понимали по-русски. После часа постоянно прерываемой связи и виртуального метания с Сосницей по захолустному аэропорту удалось выяснить, что самолет приземлился в одном из беднейших арабских эмиратов, в городе Аджмане. Говорили, что через три часа будет местный рейс в Абу-Даби, на который его обязательно посадят, а там уж передадут Аэрофлоту.

Разобравшись с несчастным Сосницей, Лиза уткнулась лицом в подушку. Есть же такие люди, думала она, вокруг которых все постоянно рушится. Опять это страшное чувство одиночества и беспомощности, знакомое с детства, с того самого момента, когда, она, еще маленькая девочка, глядя, как папа собирает свои вещи, поняла, что в жизни бывают катастрофы, которые остановить невозможно.

Утренние газеты писали, что произошел сбой в международном воздушном пространстве азиатских авиалиний, а про пожар ни слова. Когда доехали до цеха, Суреш спрыгнул с подножки автобуса и моментально исчез. Появился он только к обеду, первым делом подошел к Лизе и назвал имена – Вихан лежал в военном госпитале в конце Колабы. Погибшего офицера Лиза тоже знала.

– Суреш, давай навестим лейтенант-коммандера Патела, я с ним работала. Думаю, ему будет приятно.

– Лиспета! Ты, вообще, ненормальная. У нас, реально, так не принято. Никто не пустит, госпиталь охраняется. Даже в газетах ничего не пишут. А ты, белая мэм, попрешься туда.

Ужасные подозрения терзали Лизу: а вдруг он сильно обгорел или отравился газами и может умереть, и она даже не успеет с ним попрощаться. А если он весь изуродован, то семья заберет его под свою опеку – будут лечить, возить в Лондон к врачам, и она его больше никогда не увидит. «Надо выбросить из головы глупые мысли, – сказала себе Лиза, – все обязательно образуется».

После работы, выйдя из проходной, она направилась в сторону уже исхоженной вдоль и поперек Колабы. По дороге зашла в методистскую церковь, названную в честь хорошо потрудившегося в свое время английского миссионера Джона Уэсли из Оксфорда, собравшего в этом городе паству для изучения Евангелия. В церкви всегда было прохладно, и, измучившись от жары, она любила сюда забегать. Она присела на скамейку и сделала вид, что читает листок с текстом протестантской молитвы, отдышалась, прочла про себя «Спаси и сохрани» и успокоилась, потом налила в свой складной стакан святой воды из бачка, выпила и двинулась дальше. На Козуэй она купила непрозрачный шарф и спрятала под него светлые волосы так, как это делают мусульманки.

Госпиталь находился в том же районе, где были расквартированы семьи офицеров, там были и школы, и стадион, и различные учреждения – и все это было огорожено заборами. Зоны, где жили высокие чины, тщательно охранялись, а там, где стояли дома обычных офицеров, можно было найти лазейку. Наконец попалась незапертая калитка, Лиза быстро прошмыгнула в пустой двор и пошла, как ни в чем небывало вглубь. За металлическим забором был парк, а за парком госпиталь.

– Навстречу, раскачиваясь, шел паренек-старшеклассник с воткнутой в уши гарнитурой от телефона.

– Привет, – кивнула ему Лиза, – извини, не поможешь мне?

Парень выпучил на нее глаза и вынул один наушник.

– Я работаю в доках, мой товарищ попал в ожоговое отделение, я бы хотела узнать, как его состояние. Но мне самой это трудно сделать. Не пустят.

– А кто он? – спросил парнишка и вынул второй наушник.

– Его звать Вихан Пател. Помоги мне, я заплачу тебе, – сказала Лиза и показала ему деньги.

– О’кей, – согласился парень.

Какой нормальный подросток откажется от двухсот рупий. Он повел ее на задний двор, потом они шли через стадион и парк и, наконец, оказались на засаженной деревьями территории огромного госпиталя. Лиза, в своем мусульманском платке, осталась в сквере, на всякий случай повернулась спиной к охранникам у входа. Стражей порядка здесь лучше не злить – гнев у них иногда переходит в фанатизм. Но они все равно уставились на Лизу, тогда она сделала вид, что ей позвонили по телефону; она кивала головой и временами громко говорила в телефон: «Ачха, тике»,⁸ – так обычно делал кэптен, когда ему нравилась работа на стендах.

Парнишка вернулся быстро.

– Иди за мной, – сказал он.

Они обошли здание, и он показал ей черную лестницу, Лиза расплатилась и отпустила его. Она, крадучись, поднималась по лестнице, втянув голову в плечи, и, когда открыла дверь в отделение, кто-то сзади больно схватил ее за руку. Он на повышенных тонах говорил на местном языке, и Лиза оглянулась. Это был мужчина средних лет в зеленом халате. Похоже, врач. Врач уставился на нее строгими глазами, вошел вместе с ней в больничный коридор, по которому развозили ужин, и подтолкнул к двери в кабинет. Лизу вошла. Человек в зеленом халате смотрел на нее зло и вопросительно.

– Добрый вечер сэр, – сказала она по-английски, стараясь держаться с достоинством, как будто ее тут ждали. Я и мои коллеги работали с лейтенант-коммандером Пателом, и мы бы хотели осведомиться о его состоянии.

– Вы из прессы? – вопрошал на английском языке врач, нахмурившись.

– Нет, что вы! Я русский переводчик. Мы работаем на ремонте в доках, и у нас положено навещать коллег. Меня коллектив послал, – оправдывалась Лиза как школьница.

– Журналистам сюда вход запрещен.

Врач смотрел строго. Он налил себе стакан воды и выпил его залпом, потом уставился на Лизу, которая глядела на него исподлобья, ожидая своей участи. Если дойдет до высших чинов, жди неприятностей.

– Я русская. Россия, понимаете? – сказала она по-русски и сдернула платок, – скажите только, в каком он состоянии.

Высокий немолодой мужчина смотрел на нее с удивлением, гнев его немного утих.

– Лейтенант-коммандер Пател в порядке, ничего страшного, – он встал со стула и стал расхаживать по комнате, – только вам нельзя к нему. Вам надо уйти. Немедленно.

– Он сильно пострадал? – не унималась Лиза.

– Нет, ожоги средней тяжести, – сказал врач с раздражением. – Уходите.

Он написал на бланке Лизино имя и еще что-то на местном языке и выпроводил ее на центральную лестницу. Лиза снова прикрыла голову платком и внизу отдала бумагу охране, делая вид, что это был плановый визит.

Понурив голову, она шла быстрыми шагами по Коузвей. Кто-то дернул ее за джинсы, и она обернулась: это был инвалид, вместе со своей каталкой на крохотных колесиках он был чуть выше ее колена; его руки и ноги были дистрофично тонки и непонятным образом вывернуты назад. Лиза всегда ему подавала. У них даже завязались дружеские отношения, этот искореженный человек всегда был на позитиве, иногда он подолгу ехал рядом с ней на своей каталке, и они разговаривали. Тем более что пока он ехал рядом, почти никто больше не приставал. На полиомиелит его увечье было совсем не похоже, а Лиза здесь слышала от людей, что иногда нищие родители специально уродовали новорожденных, чтобы создать им преимущество в жесткой конкурентной борьбе за кусок хлеба. Лиза сразу полезла в кошелек, но инвалид, прежде всего, спросил: «Что с тобой?»

Аптекарь

Следующий день тянулся долго и нудно: опять пришлось звать Джозефа, чтобы он запретил сварщикам ставить латунные заплаты на детали из легированной стали. Джозеф Альдея был нарасхват, его постоянно вызывали то в один, то в другой цех.

– Я удивляюсь, – говорила ему Лиза, – как можно работать за такие копейки, ведь ты серьезный специалист.

– Моя жена тоже удивляется, – отвечал Джозеф.

– Уходи отсюда, ты найдешь работу лучше, – советовала Лиза. – У нас тоже на государственных предприятиях платят не много. Как все-таки наши страны похожи.

– Не могу пока, – вздохнул он, – я уже уходил, но потом вернулся.

Когда он подошел к сварщикам, все замолчали, взгляды устремились на Джозефа. Он говорил не громко хрипловатым голосом, а они слушали с явным уважением. Старый сварщик качал головой из стороны в сторону; поразмыслив, он пришел к выводу, что и вправду не стоит ставить латунные заплаты на детали из легированной стали. И все его окружение энергично закивало, как будто они всю жизнь так думали.

Сверху спустился Томилин.

– Лизавета, Сосница мне просто оборвал телефон, он до сих пор не получил багаж и просит о помощи. Вот это называется последняя командировка, – говорил Андрей с иронией. – А ведь мог бы, чертяка, еще десяток лет проработать. С этой ерундой, – он показывал на Даню, который уже неделю возился с редуктором, – он бы за день справился.

Когда приехали в гостиницу, Лиза подошла к стойке администратора, там уже стояли два недавно прибывших слесаря; они донимали дежурного администратора на предмет условийоплаты. Один из дежурных на стойке нарисовал им схему оплаты на бумаге, в которой сначала вносился задаток за неделю. Но слесари, то ли не могли понять, то ли им что-то не нравилось, упорно выясняли детали, показывая числительные на пальцах и вспоминая междометия из позабытого школьного курса.

– Успокойтесь и уходите, – вздохнула Лиза устало, – все платят первую неделю вперед, а потом сверяются по компьютеру.

Она уговорила одну из дежуривших девушек связаться с аэропортом на местном языке и отправить запрос на поиски объемистого багажа Сосницы. Девушка все время отвлекалась, и пришлось долго ждать, пока она дозвониться.

Лиза еле держалась на ногах, болела голова, и першило в горле. Это все из-за вновь прибывших, они постоянно чихают и сморкаются – привезли грипп из дома, и она наверняка подхватила. С каждой минутой ей становилось все хуже, а слесари все не уходили, выясняя что-то с дежурным на языке «моя твою не понимает».

– Оставьте меня в покое, у меня температура! – решительно заявила Лиза после того, как переговоры с аэропортом закончились. – Я иду к аптекарю.

Аптека была частью командировочной жизни, ходили туда часто. Держал аптеку пожилой индиец, у которого был огромный, как у оленя, нос. Помогали ему два сына, один по профессии врач, а другой фармацевт – и оба красавцы. Только Лиза отошла от стойки информации, как за ней сразу увязались оба слесари, а потом их догнал Андрей. Они вошли в коридор цокольного этажа, прошли мимо бутиков с кашмирскими шарфами, мимо принадлежащих старому еврею ювелирных лавок со столовым серебром, серебряными статуэтками и разными поделками, и мимо витрины, где на шее манекена были уложены многочисленные нити из мелких изумрудов и рубинов. Лиза отмахнулась от слесарей, которые просили узнать цены на камни, обошла лавку знакомого ювелира-мусульманина и открыла дверь в крохотное помещение, заваленное коробками и коробочками. Вчетвером они там еле помещались.

– Насморк и головная боль, – без лишних слов указала она аптекарю на слесарей.

Аптекарь повел своим большим оленьим глазом, и из соседней комнаты вышел молодой человек, который моментально нашел на полках нужные лекарства, и протянул их парням.

– Расплачивайтесь быстро и уходите, – обернулась Лиза к мужчинам, – на такой маленькой площади очереди просто недопустимы. Он нервничает, что мы заблокировали вход.

Ей с трудом удалось их вытолкать из аптеки. Андрею принесли упаковку, собранную днем раньше по его списку, и он тоже вышел.

– Мне очень плохо, – сказала Лиза аптекарю, – нужны антибиотики, я не могу долго болеть, и капли в нос нужны.

Подняв косматую бровь, аптекарь уставился на Лизу, его взгляд однозначно свидетельствовал о том, что он лучше знает, что ей надо. Она попыталась было открыть рот, но старый олень замахал на нее руками, выкрикивая названия своему сыну, который ловко карабкался по длиннющей лестнице, доставая из настенных шкафчиков нужные лекарства. Через пару минут в руках у аптекаря оказался целый пакет полосканий, примочек и аюрведических таблеток.

– А капли в нос? – спрашивала Лиза в пятый раз, поскольку аптекарь все время уклонялся от ответа, как будто не слышал ее, – у вас что, капли для носа не производят?

– Не нужны тебе капли, полощи горло, – раздраженно качал головой аптекарь. – Бери свой мешок и иди, через два дня будешь как новая. Видишь, уже очередь стоит.

В коридоре Лизу ждал Андрей Томилин. Он проводил ее до комнаты, беспокоился, что она плохо выглядит.

– Отдохни, Лизочка, – говорил он заботливо, – я принесу тебе ужин.

И принес, сидел долго. Он уже дозвонился до некого Васудева и тот был счастлив подзаработать. Лиза и раньше слышала про этого типа, который переводил со словарем, но зато мог поболтать на хинди. Настоящее имя его было Василий, и родом он был из Новгородской области. Несколько лет назад Вася приехал в Индию, попал в какие-то передряги, и, в конце концов, остался тут навсегда. Женился, жил бедно, стал настоящим индусом и теперь утверждал, что никогда никем другим и не был, всегда жил здесь и поклонялся Шиве. Андрей не уходил: принес градусник и позвал дежурного румбоя, который был отправлен к аптекарю для консультаций. Врача решили пока не вызывать.

Лиза пролежала два дня. Аптекарь твердо знал свое дело, и она неукоснительно следовала его предписаниям – полоскала горло по часам. И даже среди ночи, еле волоча ноги, она вставала несколько раз. Эффект оказался просто волшебным. А гостиничный коридор пропах эвкалиптом, сандалом и перцем. Прислуга с пристрастием допытывалась, не совершает ли она пуджу. Но ритуальных принадлежностей, масляной лампы и благовоний для поклонения индийским богам у Лизы не было. Запах распространялся от горячего эвкалиптового масла (возможно, с какими-то добавками).

Каждый день приходил Андрей Томилин и рассказывал ей про остров Элефанта, где в скалах выдолблены древние индуистские храмы, и еще много обезьян. Но судя по его рассказам, самое сильное впечатление на мужиков, которые туда ездили на кораблике, произвела настоящая английская пушка девятнадцатого века, которая стояла на вершине горы.

На третий день, когда температура спала, она снова стала набирать то Вихана, то Сагми, но в ответ полное молчание. К вечеру зазвонил телефон, это был Сагми.

– С Виханом все нормально, – сказал он, – но не звони ему пока.

Он говорил учтиво, как и положено офицеру, но Лиза чувствовала раздражение в его голосе. Подробности он обещал сообщить ей на днях при личной встрече.

На работе за время ее отсутствия, конечно, произошла неприятность, о которой Андрей Томилин ей не сказал. Когда Лиза вошла в цех, около стенда сгрудились местные токари, они что-то бурно обсуждали на местном языке и, качая головой, кивали в Лизину сторону, как будто искренне ей сочувствуют.

– О чем они? – Лиза спросила Суреша, который прислушивался к разговору.

– Тебя жалеют, – сказал он, – говорят, что переводчица во всем виновата.

– Не переживай, – утешал ее Андрей, – они запороли четыре детали, и нет больше материала, из которого можно было бы их сделать. Будем искать выход, – развел он руками.

Детали для доработки лежали на столе, каждая на своем чертеже; кто-то их сгреб в одну руку, а чертежи в другую и отнес в токарный цех. Там примерно прикинули, что к чему и выточили – все наоборот. Когда выяснилось, что чертежи перепутали, послали за переводчиком. И вот удача – нет переводчика! Васудев, надо полагать где-то был, но его они не приняли в расчет, и заняли коллективную оборону.

Спорить с индийцами невозможно – спор в Индии это древнее искусство и неотъемлемое право доказывать свою правоту с помощью логики и красноречия. Своеобразная дуэль. Говорят, что в древности были даже случаи, когда проигравший богач отдавал все свое имущество нищему, выигравшему поединок. Так что во избежание жертв – лучше воздержаться от спора.

Лиза вышла в сад. Там на скамейке рядом с курящими слесарями сидел Прабхат. Он был не в рабочей, а в обычной цивильной одежде, наверняка весь день проповедовал. Увидев Лизу, которая могла перевести его речь рабочим, курящим на лавочке, он обрадовался. «Небось всем рассказывает, что расширил свою паству за счет русских», – подумала Лиза.

– Хинду⁹, – начал Прабхат, обведя взглядом присутствующих, – это географическое понятие, а вовсе не религиозное, как многие думают. Это первые люди, которые жили в этом месте более шести тысяч лет назад. Я принесу их древние изображения, они точно похожи на пришельцев, – продолжал он, жестикулируя и покачивая головой, – ведь человек не произошел от животных – он один может понять, что бог есть. Эти люди были неказисты, но добрые сердцем, потому что у них все было: и еда, и тепло, и красивая природа. После пришли арии, они шли через пустыни, им приходилось бороться с врагами за свою жизнь, искать воду и пропитание – и это их озлобило.

Когда Прабхат начинал говорить, Лиза всегда успокаивалась и втягивалась в ход его мыслей. Вот и сейчас ей вспомнился «Фрегат „Паллада“» И.А. Гончарова. Когда она читала про знаменитую экспедицию середины 19 века, почему-то запомнилась фраза о том, что на Филиппинах живут тагалы – скромно и счастливо, потому что еды всем хватает. Но когда туда добралась цивилизация, рай кончился, появились ужасающие контрасты. Выходит, что жить «скромно и счастливо» могут только люди, оторванные от цивилизации. А жаль!

– Не зря возничий Арджуны Кришна говорил, что жизнь – это страдание, – продолжал Прабхат.

Один из курящих, слесарь высокого разряда, втянулся в разговор.

– Скажи ему, Лиза, что страдания мы тут заметили, столько нищих я нигде в мире не встречал.

И зачем она все это переводит, вдруг подумала про себя Лиза, идет на поводу у этого проповедника, может он еще и гипнозом обладает.

– Необходимо понимать, – продолжал со вздохом Прабхат, – что духовные люди, покорившиеся своей участи, не страдают, а страдают только те, кого одолевают страсти и желания.

Лиза внутренне вздрогнула, ну это уже слишком.

– Какой толк от ваших йогов, у которых нет ни страстей, ни желаний? – бросила она в раздражении. – Они, как мертвецы, давно утратили связь с миром. Особо посвященные уже не едят и даже не говорят.

– Отдавать и отказываться – такова индийская философия, – спокойно продолжал Прабхат.

– А вот ты – по мобильнику говоришь, а телефон изобрели люди, подверженные страстям и желаниям, – сказала ему Лиза.

Спустился из своей конторки Андрей Томилин.

– Лизавета, останавливай этого философа, пусть формирует общественное сознание в свободное время. А если хочет немного пострадать, пусть идет на стенд, там сварка нужна; мужики покажут ему, где страдать.

Прабхат ушел переодеваться и исчез. И не было сил искать его и уговаривать. Тем более что рабочий день уже заканчивался.

Длинный, утомительный день. Жара. Одежда прилипла к телу, пот стекает струйками на шею, которые приходится вытирать шарфом. Жаль, что аптекарь не дает больничных, хорошо бы еще пару дней поваляться в номере с запахом эвкалипта.

Когда садились в автобус, позвонил Сагми, он назначил ей встречу в кафе неподалеку и объяснил, как пройти. За проходной Лиза вышла из автобуса, перешла дорогу и прошла два высоких дерева с наполовину объеденными листьями, на которых висел обильный урожай черных груш. Но, если приглядеться, то «груши» время от времени вздрагивали и чесались. Здесь их называли летучими лисицами, хотя морды у них скорее походили на собачьи. Они спали на ветках, завернувшись в свои огромные крылья, как в плащ-палатку. Дальше она свернула в узкую улочку и сразу нашла кафе. Сагми, в белой рубашке с короткими рукавами и погонами кэптена на плечах, пил чай масала; увидев Лизу, он приветливо улыбнулся и заказал ей тоже чай и печенье.

– С Виханом все нормально, – сказал он как бы вскользь.

Допил чай, вытер пот со лба носовым платком, и начал свою проповедь, сверля Лизу неподвижным взглядом:

– Ты, наверное, знаешь, что в Индии браки заключаются…

– На небесах, – перебила его Лиза.

– Нет, – он не оценил юмор, – по выбору родителей и только в своей касте, так называемые «arranged marriages». Офицеры часто живут в больших городах отдельно от семьи, но поддерживают родственные связи. Эти связи очень прочные. Особенно в высших кастах, то есть среди интеллигенции и бизнесменов. У нас мужчина, женившись, отвечает не только за свою семью, но и за семью жены – за всех братьев и сестер, старых и больных, не как у вас, – закончил он нравоучительно.

– У нас тоже не бросают родственников в беде, – ответила Лиза.

Прежнего старпома Сагми, которого команда считала своим защитником и покровителем, который любил по случаю выпить и всегда веселился от души, было не узнать. Он нервно покусывал губы, заказал еще чай, объясняя Лизе, что в Индии разводов менее процента, что это позор для женщины, которая при этом остается ни с чем. И чем больше он говорил, тем больше в ней росла уверенность в том, что христианин Сагми либо подосланная лошадка, либо имеет в этом деле свою серьезную выгоду. Его велеречивость достигла апогея, когда он заговорил о святости брака и неразрывности этой связи даже после смерти, подтверждением чему традиционно являлось самосожжение жены после смерти мужа. Лизе хотелось послать его подальше, в Индии много чего происходит, и про обряд самосожжения – сати, она тоже читала в книжках. Но какое это имеет отношение к Вихану и Рашми?

– Жена Вихана не из бедных, – возразила она и, потупив взгляд, тихо добавила, – я слышала, что среди богатых разводы совсем не редкость. И уж наверняка Вихану нет нужды отвечать за семью жены.

– Ты слышала про «Болливуд», – куда делась его доброта и терпение? – Тебе лучше уехать, не порть ему карьеру. Сейчас здесь его родители, и жена с ним рядом.

Он явно нервничал и спешил, как и все тут куда-нибудь спешат после работы, наверное, на самолет в Дели, где в Штабе его ждали карьерные дела. Пожар на корабле не повлияет на его продвижение – индийцы относятся к фатальным случаям философски. Нервничал он только потому, что ему очень хотелось разлучить ее с Виханом. Нет, «не просто хотелось», чувствовала Лиза, а была в этом какая-то насущная необходимость.

На следующий день тяжелый туман, оставшийся от встречи с Сагми, рассеялся. С непонятного номера пришло сообщение: «Чандрани, жди». Мир наполнился надеждами и планами, хотя какие тут планы, второй месяц уже подходил к концу, расставание неизбежно. Но все равно настроение было приподнятым, и вечером после ужина она вышла на набережную и отправилась на прогулку. На цветущей диллении появлялось все больше плодов, некоторые из них уже прилично подросли; были они спелые или нет, Лиза не знала, и ей хотелось ненароком сорвать хотя бы одну чалту. Под сенью дерева она сделала вид, что вдыхает аромат белых цветов размером с блюдце, нашла крупную чалту и стала ее откручивать от ветки, но плодоножка оказалась очень прочной. Лиза дернула посильней, ветка вырвалась из рук и качнулась вверх. Казалось, что вся набережная устремила на нее свои взгляды. Вдруг кто-то ее окликнул: «Мэм!». Она вздрогнула и отошла от дерева. Это оказался старый знакомый – носатый преподаватель, он подбежал к ней и затараторил:

– Доброго вам вечера. Я часто прибегаю в этот конец, мэм, и уже думал, что вы совсем уехали, а я вас так и не спросил, насколько дорого в России хорошее образование.

Он трусил рядом с Лизой и попутно рассказывал, что за приличное образование здесь надо много платить, и уже начиная с детского сада. Лиза поговорила с ним несколько минут, потом он побежал дальше, а она оказалась в толпе, спонтанно возникшей вокруг мальчишек, продающих напитки и закуски. Они проворно наполняли чаем из огромного термоса бумажные стаканы, стоящие на лотках, закрепленных у них на груди, как у коробейников. Были тут и кофе, и пирожки с начинкой, и сладости – променад есть променад. Лиза ускорила шаг, делая вид, что не видит ни продавцов, ни попутных попрошаек; она искала Аванти, но пары с болонкой нигде не было. Лизе просто хотелось с кем-то поговорить и спросить о многом. Она верила Вихану, но иногда он казался ей невозможно беспечным, как будто у него шоры на глазах. Проведя много времени в Англии и в морских экспедициях, в том числе в Европе, он смотрел на местные обычаи и правила снисходительно, поэтому, наверное, и считал себя свободным, а его семья может оказаться консервативной, и тогда судьбы многих людей будут поставлены на карту.

Она все шла вперед, но Аванти на набережной не было. Вот уже напротив замаячило похожее на замок здание, на которое она любила смотреть по вечерам из своего окна. По всему фасаду стрельчатые окна лоджий, по центру три остекленные снизу доверху башенки с куполами и яркой подсветкой, переливающейся то золотистым, то зеленоватым оттенком. Кто-то искусно создавал внешний облик, а что скрывается за стенами, охраняющими покой их владельца или владельцев, неизвестно. В этой части набережная уже не считалась променадом и была слабо освещена, да еще здание стояло в глубине улицы, закрытое тенистой аллеей, и Лиза, не решаясь углубиться в потемки, повернула обратно.

В холле отеля на диване напротив рояля, сидел Андрей Томилин. Он сразу увидел, что вошла Лиза, и позвал ее. Она присела. Аджит играл известные мелодии из фильмов, пальцы его запинались, словно их только что вынули из холодильника. Все таперы, которые играли по вечерам, фальшивили, но добродушный смуглый коротышка Аджит больше других. Но почему они все делают кое-как!

– Не выходи вечером одна на улицу, это может оказаться небезопасным, – проявлял заботу Томилин, – захочешь прогуляться, зови меня.

– Аджит все-таки безобразно играет, пожалуй, я пойду спать, – ответила ему Лиза.

Никто не остров

Уже третий день Лиза ждала звонка от Вихана, снова и снова перечитывала его сообщение. Он написал: «Жди» и больше ничего. Время на работе тянулось медленно. В цехе не происходило никаких событий, не было ни Суреша, который уехал на свадьбу к родственнику, ни Шинде с Ганешей, которые по этому поводу тоже не явились, и даже не заходил Прабхат со своими проповедями. К тому же Лиза забыла сегодня взять газеты и сидела на своей табуретке, понурив голову.

Когда она вернулась в отель, к ней подошел портье и многозначительным шепотом сообщил:

– Мэм, вас ждут внизу в баре.

В полумраке бара она не сразу его разглядела. Вихан был в синей форменной рубашке с длинными рукавами и в белых перчатках. Не снимая перчаток, он легонько сжал ей руку.

– Все хорошо, – сказал Вихан, – жаль только, что Мадана нет больше. Ты ведь знала его?

– Знала, – прошептала Лиза.

Она вглядывалась в его лицо. Что-то юношеское, нестерпимо грустное и волевое было в его взгляде, а от плеча к шее шел шрам от ожога.

– Я должен уехать в дом моего отца на неделю. Скоро вернусь, – и, заметив, что Лиза глядит с недоверием, добавил, – ровно через неделю в это же время постучу в твою дверь. Обещаю.

Он все еще держал ее за руку, и она ответила ему легким пожатием. Если он вернется через неделю, то ей останется всего три дня до отъезда, но об этом она не стала ему говорить.

В воскресенье Андрей Томилин собрался на остров Элефанта. Гриша и Геныч решили присоединиться. Но уговорить Лизу им не удалось, у нее был свой план. В художественной галерее современного искусства на Мукерджи Човк открывалась выставка, посвященная истории парсов. Еще в январе по городу были развешены плакаты «Международный конгресс парсов», и газеты пестрели сообщениями о возрождении общины парсов. Эти загадочные парсы, о которых она раньше никогда не слышала, не давали покоя. После завтрака, когда мужики отправились курить на балюстраду, Лиза незаметно выскочила на улицу и направилась по Мадам Кама Роуд в сторону музея. Но музей оказался закрыт. Торжественное открытие выставки было назначено после полудня. Возвращаться в отель смысла не было, она вышла на перекресток и огляделась в поисках такси. По выходным здесь было пустынно, государственные учреждения, офисы и банки закрыты, а магазинов в этой части Нариман Пойнт почти не было. Ни одной машины, только семейство, проживающее на перекрестке между университетом и музеем, вполне благопристойное – женщины в ярких чистых сари, на детях тоже что-то надето. Географическое положение обязывает. И даже примус у них почти что новый. Они не спеша поедали свой завтрак, разложенный на банановых листьях. Лиза успела щелкнуть камерой, ее заметили, мужчины моментально оторвались от еды и встали на ноги, демонстрируя боевую готовность. Но она уже научилась реагировать, как ни в чем не бывало перешла на другую сторону и направилась к площади, приглядывая по пути такси. Ей попался желто-черный «Амбассадор», машинка не моложе тридцати лет, покрашена кисточкой, за рулем молодой парнишка. Внутри веселенькая непромокаемая обивка с яркими фруктовыми натюрмортами.

– Ворота в Индию, – сказала она, – понял?

Парень энергично закивал, хотя явно ничего не понял. Лиза каждый раз пыталась выяснить, понимает ли водитель по-английски, – и каждый раз все они утвердительно кивали головой. Это около отеля большой выбор машин, которыми командуют опытные извозчики, застолбившие себе здесь место, а пустые улицы зачастую прочесывают молодые мальчишки – все они из трущоб и изъясняются только на местном языке.

– Повтори: «Ворота в Индию», – потребовала Лиза.

Парень кивал головой. Это их кивание может означать все что угодно: «да», «нет», «я вас слушаю», а в данном случае – «поехали». Тогда она сказала:

– Колаба.

Парень кивнул снова и со всего маху нажал на газ. Он немного покрутил, свернул к рынку на Колабе и, убедившись, что рынок тут ни при чем, остановился около гостиницы «Фариаз», в которой часто селились русские. Лиза отпустила такси и, пройдя наугад несколько улочек, оказалась в самом начале восточной набережной. Тошнотворный запах ударил в нос, справа за высоким забором находился параллельный мир – трущобы; на море тоже лучше не глядеть, отлив обнажил пренеприятное зрелище, как будто на прибрежную полосу перевернулась не одна помойная машина. Но если встать к забору спиной, то взгляду открывался замечательный вид с белыми каменными коттеджами на другой стороне улицы, украшенными резными окнами и просторными балконами. Вдоль коттеджей величественно выстроились пальмы, а между ними акации и деревья, усыпанные красными гроздьями цветов. Если бы тротуары мыли, то чем не курорт, англичане, очевидно, так и замышляли.

Впереди был насыпной остров Бомбей, на котором еще в 17 веке Ост-Индская компания стала создавать форт, а два века спустя Британия построила военно-морскую базу. А между фортом и набережной на эспланаде англичане поставили величественные и монументальные Ворота в Индию – под стать владычице морей, подданные которой, пройдя кровавый путь поражений и побед, все-таки подчинили себе территорию в десять раз больше самой Великобритании. Импозантная триумфальная арка, не хуже, чем в Париже – в честь наполеоновских побед, или в Лондоне – в честь победы над тем же Наполеоном, глядела на море. По фризу орнамент в национальном стиле, по центру четыре остроконечных башенки и еще мощные боковые башни. Это было одно из последних творений британцев в здешних краях.

На обширной эспланаде, где целый день колышется людская толпа, когда-то ждали своей отгрузки селитра, пряности, хлопок, муслин, шелк, драгоценные камни, слоновая кость, всяческие восточные диковинки и редкости и, конечно, опиум, приносивший британским купцам баснословные прибыли, особенно в торговле с Китаем. Чтобы смять торговые барьеры, Англия даже развязала две опиумные войны с Китаем, из которых, благодаря Британской индийской армии, вышла победителем, прихватив еще и новую колонию – Гонконг. Но история с авторитетами не считается – не прошло и четверти века, как эти ворота оказались воротами из Индии. Уже в сорок седьмом году на этой же самой эспланаде выстроились английские солдаты, массово покидающие страну, чтобы направиться на шлюпках к своим кораблям, стоящим на рейде. Настало время, когда взращенная англичанами самая большая в мире Индийская армия перестала повиноваться. Мир изменился.

Чем ближе Лиза подходила к Воротам, тем больше народу толпилось на набережной, но европейцев не было видно. Какой-то тощий индус поравнялся с ней и шел рядом, бормоча на своем языке и тыча пальцем ей в висок; он так старательно объяснял, что она даже поняла – какой-то изъян на лице. Наверное, грязь. Она провела рукой по лицу – ничего. Но он упирался и показывал жестами, что надо что-то делать. С другой стороны пристроился еще один индус, который дал ей понять, что это безобразие у нее на лице с обеих сторон.

– Успокойтесь, – сказала она по-английски, – сама отмою потом, в гостинице в нормальных санитарных условиях.

Английского индусы не понимали, но это их нисколько не смущало, они шли вровень, ускоряли шаг и останавливались вместе с ней. И чем дальше они шли рядом, тем фамильярнее становилось их поведение, они уже, не стесняясь, тыкали ей пальцами то в висок, то в ухо и орали наперебой, что-то объясняя. Лиза огляделась, толпа вокруг, судя по внешнему облику и одежде, состояла большей частью из приезжих индийских туристов, которые плавно двигались в сторону эспланады. Некоторые косились мимоходом на бледнолицую женщину, но никто не обращал на нее особого внимания, тем более не сочувствовал. Становилось не по себе – то ли кричать, то ли бежать, но и то и другое в данной ситуации могло оказаться опасным.

И вдруг путь ей преградил высокий мужчина с рыжеватыми волосами, он словно вырос из-под земли. Он был на голову выше индусов и, скорчив брезгливую гримасу, жестом руки показал преследователям «брысь». Как вскоре выяснилось, рыжеволосый спаситель с веснушчатым лицом оказался англичанином, и звали его Стив.

– Не бойтесь, – улыбнулся он во весь рот, – нормальный индус никогда не тронет белую мэм. Конфликт может возникнуть только с оскорбительно одетыми женщинами.

– Я не уверена, что эти нормальные, – ответила Лиза.

Она перевела дух и как бы окинула себя взглядом: юбка до пят, топик и распахнутая рубашка с подвернутыми рукавами. Руки и ноги закрыты. Ноги у них почему-то считаются особо неприличным местом, а голый торс, торчащий у индианок из-под кофты чоли, да еще иногда с жирными складками, здесь никого не возбуждает.

– Это чистильщики ушей,– объяснил Стив, – почистить два уха стоит десять рупий, но с иностранцев берут дороже и просят доллары. Сам Нарендра Моди в ходе своей предвыборной кампании недавно чистил уши на улице.

– Какой кошмар, – возмутилась Лиза.

– Зря вы так. Инструменты у них из латуни и в точности, как у ларингологов, это лоры у них позаимствовали, – просвещал ее англичанин. – Чистят уши специальные касты, опыт передается из поколения в поколение, поэтому можете быть уверены – качество чистки отменное. А то, что при людях, – не страшно, заодно все будут знать, что уши у вас чистые.

Теперь рядом шел англичанин. По мере приближения к эспланаде народу становилось все больше, впереди весь газон был занят сидящими, лежащими, жующими и пьющими людьми, в том числе детьми, справляющими нужду где попало, это было что-то среднее между Гайд-парком и лагерем беженцев. И уже отсюда было видно, что на прогулочные кораблики стоит огромная очередь, а к самим воротам и подойти невозможно.

– Неудачное время, – сказал Стив, – три праздничных дня в честь национального героя Шиваджи. Толпа приезжих.

– Лично у меня один выходной на этой неделе. Я уже давно заметила, что каждый месяц они кого-то чествуют – то богов, то героев. Просто Олимп какой-то, вот только пахнет совсем не фимиамом, – ворчала Лиза. – Но, пожалуй, вы правы, и спасибо, что подошли, – вспомнила она о политесе.

Толчея раздражала, люди ели, мусорили и громко говорили, не обращая внимания на соседей, а запахи стояли, как на заднем дворе дешевой индийской столовки. Двое бледнолицых выделялись в этой толпе, на них глазели, особенно они привлекали внимание приезжих из провинции и местных воришек. Англичанин мерно вышагивал, засунув руки в карманы белых брюк, как будто и вправду на курорте.

– Народ здесь дикий, – скривил он лицо. – А вы, я вижу, рисковая женщина – одна в такой толпе. Давайте зайдем в «Тадж» и там мирно поболтаем за чашкой чая. Приглашаю, – он поднял свои рыжеватые брови и победоносно взглянул на Лизу.

– Пожалуй, я бы приняла ваше приглашение, – ответила Лиза, прикинув, что до открытия выставки еще много времени.

Она раньше бывала в отеле «Тадж Махал», точнее в ювелирных бутиках, с Томилиным и Сосницей, которые покупали своим женщинам украшения у знакомого ювелира.

Они перешли дорогу и теперь двигались по стороне, где стояли коттеджи и росли пальмы и деревья с красными цветами, которые здесь называют павлиньими. Лиза засмотрелась вдаль – гостиница уже была видна, у входа стояли швейцары в ливреях с золотым позументом, и вдруг она споткнулась о чьи-то ноги, и в тот же момент послышался утробный звериный вой, который заставил ее вздрогнуть. Поперек тротуара в тени дерева отдыхала женщина, накрывшись шарфом, в ее изголовье спала маленькая девочка, а рядом сидела лайка, сторожила дом. Тротуарные собаки обычно не агрессивны, но только если не заходить на их территорию.

– Уже два шага осталось, но вы, наверное, не можете без приключений, – засмеялся англичанин.

Войдя в отель, они миновали большой холл, устланный коврами ручной работы, с диванами и креслами, драпированными гобеленом, и уютно расставленными под высокими торшерами; там пили чай или кофе, на столах лежали газеты и журналы. Но Стив повел ее вглубь отеля, во внутренний дворик, где в тени аркад они нашли столик с видом на бассейн и присели.

По дороге Стив заметил, что уже раньше видел Лизу. Не мудрено, ее работа находилась недалеко отсюда. А, может, видел в «Тадже».

– Вы работаете в доках? – неожиданно спросил он.

– Нет, – ответила Лиза, – сообразив, что по дороге успела рассказать о себе слишком много, теперь его черед.

Англичанин усмехнулся, он был словоохотлив, но не конкретен, говорил, что занимается экологией, работает в каком-то проекте. Повторял общие слова об ужасном воздухе в городе и сбросе стоков в море.

Сначала она с удовольствием прислушивалась к чистому английскому языку, но вдруг уловила некоторую то ли чопорность, то ли заносчивость в его интонациях, и ей стало неприятно. Стив, который поначалу показался ей простым парнем, глядел на всех свысока. «Может, так и должен держаться белый сахиб среди черномазой прислуги и восточных шейхов, проплывающих мимо со своими толстыми женами», – подумала она.

Он менторским тоном рассуждал о том, что индусы должны ценить блага цивилизации, принесенные британцами, и рассказывал про неповторимый индо-сарацинский стиль, который был специально придуман англичанами для строительства архитектурных шедевров в своей колонии. Принесли чай с десертами, и Стив отвлекся от архитектуры, но немного погодя вспомнил про образование, которое тут тоже создали англичане: и школы, и колледжи, и университеты – все на английский манер. Спаситель оказался чванливым, и его высокомерие она принимала на свой счет тоже. Лиза сравнивала его с Виханом. Индиец Вихан – вот кто обладал врожденной деликатностью и аристократическими манерами.

– И армию в Индии создали англичане, – надменно заявил Стив, – если бы мы не ввели британскую систему образования, ходили бы их военные полуголые, как сипаи, обернутые платком дхоти. Британия оставила тут богатое наследие.

Лиза не могла понять, с какой стати англичанин выделывается перед ней – хочет произвести впечатление или считает своим долгом подчеркнуть свое британское превосходство. Как говориться, по истории проходили и в романах читали о том, как Британия разбогатела на своих бывших колониях. Тоже герой – осчастливил ее чашкой чая.

– Оставила наследие? – переспросила она немного язвительно, – конечно, дома с собой не увезешь. А сколько сокровищ вывезли англичане?

И тут она вспомнила недавно прочитанную газетную статью и продолжила:

– Всем известно, что Индия требует возвращения алмаза «Кохинор», который незаконно сияет в британской короне.

– Это все ерунда, – Стив покосился на официанта, стоявшего наготове; тот вмиг подбежал и зажег длинную тонкую сигару, – вывезенные сокровища официально считаются военными трофеями Великобритании. Про это никому не известно?

В политику Лиза вдаваться не хотела, но превосходство, которое из него просто выпирало, ее задело. И она выпалила:

– Самая большая в мире индийская армия помогала англичанам добывать победы. Солдат положили без счета. Вот где ваши трофеи.

Уж лучше бы она поехала на остров, как его там, – Элефанта. У нее просто талант нарываться на споры. Снисходительная улыбка мелькнула на лице Стива, он выпустил струйку дыма и сменил тему разговора.

– А как живется в России? Индия, вообще, сильно отличается от России?

Совсем не отличается! Можно подумать, что в России круглый год плюс тридцать и коровы гуляют по улицам.

– Нет, не сильно, – медленно произнесла она, – только в России не коровы, а медведи гуляют по улицам. А с индусами, как теперь доказано, у нас общие предки – арии. Почти как дома.

Стив ухмыльнулся и попытался перейти на тему о путешествиях, но Лиза была напряжена, и разговор не клеился,

Когда Стив решил сделать еще заказ, она сослалась на свои дела и, поблагодарив за чай и приятную компанию, направилась к выходу.

Швейцар, церемонно открыл дверь и предложил вызвать такси. Но она отказалась и, немного отойдя от отеля, взяла дешевое такси, чтобы доехать до выставки.

В вестибюле Художественной галереи красовалась надпись: «No Parsi Is An Island»¹⁰, – Лиза обомлела. Знал бы проповедник Джон Донн, как его крылатая фраза: «No man is an island» пришлась зороастрийцам, равно как и индийским религиям, где траектория каждой частицы имеет значение, и каждый чих вызывает смятение в пространстве. Она с волнением поднялась по ступеням. Народу было не так много, черноглазая девушка, вела экскурсию для своих знакомых, к сожалению, на непонятном языке. Здесь был узкий круг, и Лиза явно выбивалась из общей массы. Фотографировать не разрешалось. Она вынула из сумки блокнот с ручкой, а потом украдкой сделала несколько снимков. Остановилась около большого фото семейства Джамсетджи Тата, основателя индустриальной династии «Тата». В нескольких залах размещались стенды с дорогими интерьерами, резными гостиными гарнитурами из черного дерева, и китайские вазы разных династий. Лиза провела рукой по спинке замысловатого черного кресла, ощутила металлическую прохладу эбенового дерева. «Наверняка все эти сокровища вывезены из Китая в период опиумной торговли», – подумала она. И тут же в следующем зале наткнулась на огромную фотографию фабрики; в галереях с высокими сводами на многоярусных стеллажах сохли аккуратно уложенные шары опиума. Каждый скатанный шар, размером с кокос, был завернут в листья. Объемы складированной на ярусах продукции поражали, работники, сидящие на полу, казались размером с кошку. А вот и португальские суда, похожие на чайные клиперы, которые использовались для перевозки опиума. Парсы утвердились в Индии четыре века назад. Сначала они вместе с португальцами, евреями, джайнами и армянами развивали в Китае мануфактуры и торговлю, но самые большие барыши приносил опиум. Огнепоклонники не стеснялись своего участия в опиумной торговле, потому что опиум сначала был просто лекарством, и они значительно усовершенствовали технологии его очистки. К тому моменту, когда китайцам все же удалось победить англичан и французов в опиумных войнах и запретить притоны, парсы со своими немалыми капиталами уже прижились в Индии. Они стали создавать сталелитейную промышленность, а потом машиностроение и систему образования. И даже в двадцатом веке оффшорное программирование в Индии началось с контрактов концерна «Тата».

Выставка произвела на Лизу сильное впечатление. Парсы – это штучный товар, а не стадный, – много образованных людей и минимальное число неучей и идиотов. «Вот какой должна быть настоящая элита общества», – подумала Лиза. Но, к сожалению, вымирают, во всей стране их меньше семидесяти тысяч. Только женщины их некрасивы – лицо как груша, густые сросшиеся брови, у некоторых растительность на лице. Несомненно, что есть и наследницы персидской красоты с раскосыми глазами и алым чувственным ртом, но такие как-то не попались ей в общей массе посетителей. Лиза шла в отель по Мадам Кама Роуд и вдруг вспомнила, что эта улица носит имя женщины-парса, которая активно боролась за освобождение от британского владычества.

За ужином пришлось извиняться, культурная программа без нее сорвалась, и все поехали за шмотками на Биг Базар. В качестве епитимьи, она вместе со всей компанией направилась к Грише, который отбывал рано утром, чтобы пригубить по рюмке «рогов», так мужики упорно называли виски «Royal Stag» – королевский олень.

Добравшись до своего номера, Лиза открыла почту. Светлана писала, что встретила Федора, и они долго говорили о Лизе. Федор развелся, он и года не прожил в браке – это было просто затмение. «Запросто, – думала Лиза, – Ирка, которую в то время бросил испанец, могла устроить еще и не такое затмение». Лиза позвонила подруге. Звонки отсюда были очень дешевыми, если использовать специальные телефонные карты, которые можно было приобрести только у аптекаря.

– Он очень жалеет, что потерял тебя, – говорила Светка, – он сам не понимает, как это случилось. Он тогда разрабатывал новый алгоритм для решения какой-то задачи, чтобы получить грант, титанические усилия. Он и теперь все время посвящает работе. Тебе скоро тридцать, – досадовала подруга, – уже пора расставаться с фантазиями. Нельзя играть своей судьбой. Одумайся и беги из Индии.

– Помрачение сознания заразно, – сказала Лиза, – я точно так же вышла замуж. Иначе и быть не могло, ведь мы с ним дружили весь университет.

Светка не могла долго болтать, она попутно готовила ужин и делала уроки со своим первоклашкой.

Еще было письмо от Саши с Машей. Они прислали фотографии своего путешествия. Маша писала, что мужья двух русских переводчиц нанялись на гражданский флот в других странах, и они уехали из Индии. Еще одна переводчица осталась жить в Индии, она посылала привет Лизе и свой имейл.

А главное письмо было от Махеева – он писал, что заменить Лизу сейчас некем, и ее собираются пока оставить.

Засыпая, Лиза вспоминала выставку парсов, которая произвела на нее сильное впечатление. Ведь даже из проповеди Джона Донна обычно цитируют конец стиха: «…по ком звонит колокол, он звонит и по тебе», но слишком поздно, когда звонит колокол, все начинается с того, что «никто не остров». Как это по-индийски верить, что каждый крик в пространство может изменить Вселенную.

Жизнь обретает краски

Ровно через неделю после встречи в баре вечером позвонил Вихан. Не прошло и четверти часа, как он, выйдя из лифта и оглядевшись, быстрым шагом направился к номеру с приоткрытой дверью, где его ждала Лиза. Войдя, он обнял ее, потом снял перчатки. Она обомлела: его руки с длинными тонкими пальцами были изуродованы ожогами. Она сняла с Вихана рубашку и осторожно, чтобы не причинить ему боли, прижималась губами к шрамам на плече и на шее. Шрамы были и на бедре, откуда пересаживали кожу. Конечно, он не мог ей писать или звонить – руки были забинтованы. Но ожоги не уничтожили красоту его тела, оно только стало еще более мужественным.

– Я соскучился по твоим русым волосам, Чандрани, – говорил Вихан, обнимая Лизу.

– А что делать Луне-Чандрани, когда ночь кончится? – она от кого-то здесь слышала эту поговорку и сразу подумала, что это как раз про нее.

– Ничего не кончится – течение реки приведет к морю. Только надо немного подождать. Я найду себе работу на гражданском флоте, мы будем жить в стране, которую выберем, и раз в год будем приезжать сюда. Я уверен, что ты понравишься моей маме.

Можно расплакаться от таких слов. Но в глубине души Лиза не была уверена, что она понравится его маме. Она чувствовала, что в доме Вихана идет война против нее, ведь она, Лиза, тоже не остров.

Две недели Вихана не посылали в море, и он приходил часто. Он входил со служебного входа, поднимался на лифте и старался незаметно проскочить в приоткрытую дверь.

Жизнь обрела краски, Лиза спешила с работы домой, если так можно назвать ее викторианскую комнату в гостинице. Они накрывали ужин, иногда Вихан приносил пару бутылок пива, они садились на диван, и Вихан терпеливо слушал Лизу, потом рассказывал ей про город, про обычаи, про людей. Лиза рассказала ему про парсов.

– Да, парсы – это элита. Среди них бизнесмены, ученые, военные, есть и в правительстве. Соня Ганди парс и певец Фредди Меркьюри тоже был парсом.

– А Соня Ганди ведь итальянка?

– Отец Раджива Ганди был парсом и Раджив тоже. А Соня приняла зороастризм, наверное, чтобы войти в высшее общество, и парсы ее приняли. Все зависит от того, признает община зороастрийца парсом или нет. В Индии понятие религии и этнического сообщества часто путаются, но это никого не смущает.

Она любила вечерние посиделки с Вихном, любила засыпать, прижавшись к его плечу. Его присутствие вселяло ощущение дома, семьи и защищенности. Она свыклась со своим положением, можно сказать перешла грань, и ее уже не пугало, что кто-то из бригады может его заметить. Их связь ей казалась естественной – просто мужчина и женщина, которые любят друг друга и собираются вместе прожить всю жизнь. Конечно, в Индии принято объявлять об этом общественности, но она ведь не индианка.

Решение мелочных проблем с бригадой по вечерам пришлось отменить. Лиза сказала, что после гриппа чувствует себя скверно и ей нужен отдых. Больше всего отвлекали традиционные походы в аптеку после работы. В бригаде уже работало человек двадцать, и каждый день кто-то ранил руки или ноги, простужался, страдал животом или покупал килограммами мази и пилюли для друзей и родственников. Она передала Генычу лист бумаги с основным перечнем: headache – головная боль, constipation – запор, diarrhea – понос, fungi – грибок и, подумав, добавила: hangover – похмелье. А раненые руки и стертые ноги можно и так показать, аптекарь быстро сообразит, он же доктор.

Иногда случались казусы. Как-то вечером, когда они с Виханом уютно устроились на диване перед телевизором, позвонил Геныч, долго извинялся за беспокойство и очень просил помочь разобраться с одной деликатной проблемой.

– Ну что опять? – вздохнула Лиза.

– Деликатная тема, – смущаюсь, опустил глаза Геныч, – пойдем, покажу.

В лифте он переминался с ноги на ногу, как бы желая что-то объяснить, но не успел, лифт остановился. Как только открылась дверь, в нос ударил резкий запах трущоб, в котором доминировал аромат прокисшего пота. Просто катастрофа. И как такое можно терпеть в пятизвездочном отеле!

– Что тут деликатного, – возразила ему Лиза, – в этом в городе на каждом шагу смердят сточные канавы, и бездомные гадят прямо у нас под ногами.

– Спать невозможно, – сказал Геныч, показывая рукой на коридор, – мерзкий запах проникает даже в комнату.

Вдоль всего правого крыла коридора около каждой двери стояли вонючие кроссовки, на которых сохли пропитанные потом носки, и поверх всего этого небрежно были наброшены футболки терракотового цвета. Все это не предназначались для стирки или чистки, а проветривалось здесь каждую ночь, чтобы их владельцы с утра могли надеть «свежую форму»! Это была сборная по крикету. В Индии крикет – это как футбол во всем мире, поэтому старший коридорный, которого Лиза понукала нюхать эти кучки, попал, надо сказать в трудноеположение: мычал, пятился и глупо улыбался. Чтобы никого не обидеть, он переселил Геныча на другой этаж; принес тысячу извинений и немного позже – две бутылки охлажденного пива «Кингфишер». Потому что знал, что завтра, когда команда в терракотовых футболках будет гордо шествовать по холлу, охране придется сдерживать любителей автографов, и когда крикетисты сядут в свой автобус, за ними еще долго будут бежать мальчишки с криками и флажками в руках.

Она вернулась в номер, где Вихан смотрел телевизор, и, опускаясь на диван рядом с ним, сказала:

– Знаешь басню Лафонтена про ворону и лисицу? Так вот, моя судьба – это лисица, которая все время умудряется меня перехитрить.

Лиза имела в виду кусок сыра, украденный у индийского семейного клана.

Гоа

В этот вечер уезжали Андрей Томилин, и слесарь Виктор. Вместо Томилина должен был приехать специалист для сдачи изделия, то есть артустановки. А Виктора Томилин прихватил с собой в наказание; жадный до денег слесарь наделал долгов в отеле и ни за что не хотел платить, уверяя всех, что индийцы что-то напутали.

– Пусть посидит дома на голом окладе, – говорил Томилин.

Лиза забежала к Генычу попрощаться, где в узком кругу Андрей Томилин отмечал свою отвальную, потому что он никогда не устраивал общественные мероприятия в своем номере. Говорил, что в любой момент ему могут позвонить – либо по работе, либо жена, с которой он общался каждый день. Геныч гораздо реже говорил со своей женщиной, но зато каждый вечер гладил рубашку, независимо от того, сколько было выпито.

Отъезд Томилина оказался довольно внезапным, по требованию начальства, и он нервничал.

– Каждый переезд – это акклиматизация, – сетовал Андрей.

И это верно, потому что приходится перестраиваться на более суетную жизнь, разве кто-то у себя дома купается в бассейне после работы, а потом лежит весь вечер у телевизора. Томилин разлил виски, благодарил всех за работу, подводил производственные итоги и напутствовал остающихся, обещал скоро вернуться.

– Вот тогда, – говорил он, Лизе, – мы обязательно съездим на остров Элефанта – древний город пещерных храмов.

Вместо Томилина, пока не прибудет новый руководитель, за старшего оставался Геныч, и это было Лизе на руку. С пятницы до понедельника индийцы отмечали праздник весны Холи, суббота была для всех выходным, а если прихватить еще пару дней, то можно поехать с Виханом в Гоа. Он уже ей все уши прожужжал про Гоа. Лиза была уверена, что Геныч ей не откажет, а Вася-Васудев с удовольствием ее заменит. Но Геныч не решался.

– Документы надо подписывать у кэптена, чтобы оформить пропуск этому Васе, – сказал он Лизе, скорчив гримасу сожаления.

Тогда она сама пошла к кэптену, попросила два дня отпуска после перенесенного гриппа. Кэптен молчал, блуждая взглядом по Лизиной фигуре, словно выискивал последствия гриппа, но когда она нахохлилась и перешла в наступление, он сразу сдался. Индийские офицеры не любят спорить с женщинами.

– Конечно, с гриппом шутить нельзя, – согласился он. – Мы вас ценим, отдохните несколько дней.

В среду после работы Лиза примчалась в отель на такси, переоделась в слаксы до колена и белую рубашку на кокетке с индийским шитьем, схватила небольшой чемодан фирмы Samsonite, купленный на Колабе в дорогом магазине (специально для намеченной поездки), и на том же такси отправилась в условленное место, где ее ждал Вихан. Они добрались до аэропорта почти впритык и оказались на посадке, когда Боинг уже был забит пассажирами и, как обычно, крупногабаритной кладью в проходе, через которую приходилось перешагивать. Когда самолет оторвался от земли, Лиза почувствовала себя на седьмом небе. Четыре дня они могут жить как нормальная пара, без двойной жизни, не таясь.

Когда они ступили на землю бывшей португальской колонии, Лиза жадно вдохнула чистый прохладный воздух. Как он отличался от мумбайского! Высунувшись в окно такси, она наслаждалась непонятным цветочным ароматом, который тянулся шлейфом с самого аэропорта, и пыталась в кромешной тьме разглядеть город, мерцающий огоньками вдоль береговой линии.

– Райский запах, – сказала она Вихану.

– Это пахнет манго, около аэропорта склад фруктов, – улыбнулся он, – нигде в Индии нет такого манго, как здесь. Плоды некрупные, но очень вкусные и ароматные, ты видела людей с коробками в аэропорту? Это они манго увозят отсюда.

Гоа оказался обычным курортным городом – но только в Индии, публика встречалась самая разнообразная, а туристы вели себя чересчур свободно для этой страны, даже не прикрывали запретные части тела. Море в этом городке, вытянувшемся вдоль побережья на много километров, было чистым, а песчаный пляж широким и бесконечно длинным. После смрада Мумбаи приятно было бежать в мелководье утреннего прилива навстречу сияющему голубизной горизонту и падать в пенистые барашки волн. Дорога на пляж пахла спелыми плодами манго, которые созрев, падали и разбивались вдрызг. Удивительно, что никто не додумался создать духи с ароматом этого фрукта. Конечно, контрасты и помойки никуда не делись, но когда Вихан был рядом, Лиза старалась не обращать внимания на индийские реалии, словно жила в другом измерении.

Вихан тоже расслабился, наслаждаясь кратким отпуском. Первый день они провели на пляже, перемещаясь из тени одного ресторанчика в другой, купаясь и подолгу глядя на постоянно меняющийся морской пейзаж. На широких песчаных пляжах сосредотачивалась и дневная, и ночная жизнь, а по случаю весеннего праздника Холи в городе царил особый подъем и бедлам. Холи – это праздник цветения, плодородия и, конечно, любви. Еще его можно назвать индийским днем здоровья; «целители» сдувают с палитры горки разноцветных растительных порошков или поливают прохожих краской из кульков, иногда даже не спрашивая их разрешения. Многие краски целебны, их вдыхание предохраняет от весенних простуд, а индиго, например, лечит дерматиты. Вечером на пляжах зажигали костры, в которых горело чучело злой волшебницы Холи, а вокруг огня тусовалась экзальтированная публика. Некоторые разноцветные от красок люди с кроваво-красными от жевания бетеля¹¹ ртами и вовсе были неадекватны. Кстати, бетель это не только кайф, он тоже обладает дезинфицирующими свойствами. В газете, которую Лиза прихватила в аэропорту, на первой полосе власти предупреждали, что нарушителей порядка во время праздника будут забирать в полицию и жестко наказывать. В заголовке крупным шрифтом было написано: «Холи-ганизм не устраивать!» (индийцы любят играть словами).

Вихан с Лизой старались обходить сборища, и с утра они решили куда-нибудь уезжать на арендованном джипе «Махиндра» – то в заповедник растений, где росли лианы черного перца, ванили, многих других пряностей, а также местных наркотиков, которые разрешены для употребления; то на водопад в предгорье Западных Гат. К водопаду пробирались по горным тропам, оставив машину на стоянке. Тропа шла через лес, вдали виднелись горы, густо покрытые растительностью, а ровно по курсу на дальнем склоне пролегла проплешина, где, пенясь, низвергался водопад; издали казалось, будто на вершине хребта кто-то пролил молоко, которое теперь растекается ручейками. Ощущение чистоты и свободы раскрепощало, и Лиза неслась по горной тропе как на крыльях, и хотя Вихан старался ее страховать, она все же умудрилась поскользнуться и съехать с тропы, поранила себе локоть и подвернула ногу. Он испугался и стал искать растения, которые останавливают кровь.

– Все это ерунда, – говорила Лиза, не отрывая глаз от горного пейзажа.

Оказалось, что не ерунда, ступать на ногу было больно, но горное озеро уже было совсем близко, и Лиза шла сама, отказываясь от поддержки Вихана, тем более что вдвоем на тропе было тесно. Она загадала, что если дойдет до озера и искупается в нем, все пройдет само. Она ощущала силу этого места: и воздух, и вода, и старожилы этих мест – горы, посылали ей свою энергию и исцеляли.

В воде плескалось много народа, а в купальне под мощной струей водопада резвилась компания мужчин, которые орали и подпрыгивали, как стая диких обезьян.

– Почему они не взяли с собой своих подруг? – спросила Лиза.

– Женщины не должны себя так вести, – не задумываясь, ответил Вихан.

– Понятно, – согласилась Лиза, – в индийском мире у слабого пола свое место.

На пляже у моря индианок тоже было немного, они обычно прогуливались компаниями по полосе прибоя или купались, не снимая одежды. Нет, не хотела бы Лиза стать настоящей индианкой, и она рассчитывала на то, что Вихан это прекрасно понимает. Прихрамывая, она спустилась на каменистый берег, разделась до бикини и плюхнулась в воду. Плавала долго, хотя вода была прохладной, примерно как в нежаркое лето на Балтике. Вихан искупался быстро. На берегу к нему подошел худой индус неопределенного возраста, с не расчесанными, всклоченными волосами и тощей седой бородой, и они о чем-то не спеша беседовали. Когда Лиза вскарабкалась на берег, держась за руку Вихана, этот индус предложил ей свою помощь. Внешне он был похож на бабу, то есть духовного учителя. Таких здесь хватает, первый раз подобного бабу Лиза встретила недалеко от отеля; он обычно сидел под огромным баньяном на подстилке и что-то вещал окружающей его аудитории. Среди слушателей было много европейцев, тоже лохматых или с косичками, наверняка, дауншифтеры. Недолго колеблясь, она согласилась вверить свою ногу незнакомцу. Сначала целитель сделал массаж, а потом немного потянул и вывернул ногу. Резкая боль прошла через все тело, и Лиза почувствовала облегчение. Занимаясь лечением, баба все время что-то бормотал то на своем языке, то по-английски.

– Не переживай, – сказал он Лизе, – у тебя все будет хорошо.

– А у меня? – шутливо спросил Вихан.

– У тебя, – прищурил глаза странник, – будет потеря, кто-то уйдет. Но не смерть, не пугайся.

Ответ Лизу не удивил, это наверняка про нее, хотя и Рашми может уйти, если захочет. «Только вряд ли она захочет», – тихо вздохнула Лиза. Пока Вихан, разорвав полотенце на полоски, старался зафиксировать Лизину щиколотку, чтобы нога еще раз не подвернулась на спуске, баба исчез – так же внезапно, как и появился.

В последний вечер, когда они, как влюбленные студенты, в шортах и майках, шли по пляжу в полосе прибоя, Вихан сказал ей, что следующее путешествие они непременно совершат в Агру, и Лиза затаила дыхание – недалеко от Агры находился дом его родителей.

Вернулись они в воскресенье вечером. В понедельник Вихан опять уходил в море, и Лизу тоже ждала работа и общественная деятельность после работы, как она любила говорить: «Ночь, улица, отель, аптекарь».

Подготовка к испытаниям

Спустившись в ресторан, Лиза застала там Геныча с двумя новенькими, одного из них, Романа Глебова – главного инженера по пушкам, она хорошо знала. С ним она прошла все корабли, справедливо сказать огонь и воду. Он всегда лично приезжал на испытания. Почти двухметровый Роман, крепкого сложения с черным хохлятским вихром, был немного старше Томилина, знал все чертежи наизусть и отличался от последнего решительностью и неистощимой энергией. Он шумно обрадовался, увидев Лизу, и она тоже была рада встретить этого надежного, никогда не унывающего человека.

Второго прибывшего звали Леней, он был специалистом по электронике – упитанный мужчина лет тридцати пяти, с симпатичным лицом, на котором застыло недоверие к внешнему миру, такие обычно боятся заразиться микробами или вирусами. Вежливый и ухоженный Леня при ближайшем рассмотрении производил впечатление маменькиного сынка, в Индии он был впервые, и все его удивляло и пугало.

Роман был прост в обращении и справедлив к рабочему люду; в конторке не засиживался, бегал по участку, все проверял сам. Шинде и Ганеша, которые по росту приходились ему значительно ниже плеча, сразу встрепенулись и первые несколько дней повиновались беспрекословно. Явился и Гулати, но его заикание по поводу техники и вольное обращение с терминами Роману не пришлись по нраву. А время поджимало, поэтому Лизе было велено вызвать на участок кэптена, который явился, как обычно, в безукоризненно выглаженной белой форме и в хорошем настроении, но техническими подробностями он не собирался, как здесь говорят, засорять себе голову. После обеда пришел Джозеф Альдея, работающий на другом заказе, которого Рома знал не первый год. Так после утреннего сумбура, наконец, установилось равновесие и взаимопонимание.

Участок словно проснулся: рабочие приободрились и реже стали выходить в садик на перекур, даже перестали жаловаться на жару. И Лиза тоже ожила. Работы было так много, что у нее не было времени просмотреть газеты. Роман словно отодвинул все второстепенное, прокладывая путь к цели. И цель эта сейчас казалась важнее всего.

Еще необходимо было обеспечить связью Леню, или как тут его иногда называли – Леника, поэтому в конце дня Лизе пришлось идти с ним в британскую компанию «Водафон», чтобы купить местную симкарту. Леня предпочел прогулку пешком, чтобы немного сориентироваться в городе. Он не был особо толстым, скорее неуклюжим, ступал тяжело, постоянно вытирал лоб носовым платком и брезгливо шарахался от уличных попрошаек. Его мучила жажда, и он несколько раз порывался купить тростниковый сок, который выжимали прямо на улице путем пропускания тростника, лежащего на тротуаре навалом, как дрова, через валки с ржавыми шестернями. Сок наливали в бумажные стаканы, которые лежали без упаковки и, скорее всего, были не первой свежести.

– Здесь даже воду нельзя покупать в любом ларьке, только в солидных магазинах, – объясняла ему Лиза. – Ни один европеец еще не избежал суровых последствий после этого сока, говорят, диарея минимум три дня. В больницу тоже не стоит попадать, тем более в бесплатную. В газетах пишут о слабой гигиене, врачи сами часто заражаются, да еще какими болезнями, малярия и лихорадка среди них – это сущие пустяки.

Так они подошли к вокзалу Черчгейт. Толпа, запрудив широкую улицу, текла на пригородные поезда. Это были в основном «белые воротнички», клерки из банков, служащие разных компаний, врачи, учителя, в общем, вполне приличные люди, совсем непохожие на работяг, которые напугали Лизу месяц назад. Но Леня шарахался, когда люди подходили к нему близко, и, наконец, чуть не сбил впереди идущую Лизу.

– Остановись! – сказала она.

– Я хочу скорей дойти, там наверняка есть кондиционер, – ныл растерянный Леня.

Поскольку в этом месте шедшая им навстречу толпа занимала весь тротуар, Лиза повела своего спутника по краю проезжей части, а рядом им навстречу неслись машины. Пройти можно было только по решетке над ливневой канализацией – но у нее под ногами оказалась женщина, сидящая на корточках.

– Скорей не получится, – сказала ему Лиза, – надо подождать, пока она встанет.

– Что она там уселась? – нервничал Леник.

– По нужде, – ответила Лиза.

– Боже! Какой кошмар. Не надо мне связи, я завтра же уеду отсюда. Домой! Домой! Мне же говорили, и зачем я только согласился.

Леник расквашивался на глазах, и казалось, что он сейчас сам сядет рядом с этой теткой.

– Леня, будь мужчиной, – скривилась Лиза. – У них половина страны просто не знает, что такое туалет. Некоторые даже боятся туалетов. Используют кусты, или по утрам целой компанией сидят на отливе в море. Но белый человек не должен так делать, – засмеялась она, – это карается, имей в виду.

В салоне, как всегда, было многолюдно, но Лиза (теперь уже умудренная опытом), отстранив Леню, быстро оформила местную связь, несмотря на все его стоны, протесты и угрозу уехать прямо завтра. Весь путь до отеля Леня причитал и просил, чтобы Лиза по дороге заказала ему обратный билет. Немедленно.

Он расслабился только после ужина, когда Роман позвал его выпить по рюмке «Тичерс». Пришли также друзья Романа по старым проектам, которые жили в этом же отеле – главный инженер Игнат Ковальчик и начальник смежного проекта Сан Саныч Селиванов. «Тичерс» закусывали привезенной Романом селедкой и черным хлебом. Селедка здесь не продавалась, как и черный хлеб. Бывалые мужики, привыкшие за много лет и к тропикам, и к северным морям, подтрунивали над повесившим голову Леником.

– Что у вас там, Лиза, произошло? – любопытствовал Роман.

– Ничего особенного, – ответила она, – я ему рассказала о проекте «Сулабх».

Леня заерзал на диване, задышал неровно, как будто попал в неловкую ситуацию. А Лиза непринужденно продолжала:

– Не кривись, туалеты здесь дело государственной важности, сам Нарендра Моди в ходе предвыборной кампании произнес крылатую фразу: «First toilets, then temples» – сначала туалеты, а храмы потом. «Таймс оф Индиа» писала, что он включил пункт о бесплатных туалетах в свою программу. А «Бомбей Таймс» трогательно рассказывала о том, как на открытии одного из городских туалетов выступила с напутственной речью известнейшая болливудская актриса Шридеви. На счет напутственной речи мужики прыснули со смеху.

– Простые индусы народ темный, особенно деревенские, они просто боятся любых проявлений цивилизации, – рассуждал Сан Саныч. – Единственное, что они умеют делать, так это азартно и с удовольствием торговаться.

– И с ленцой, – вставил свое слово Ковальчук, – хотя перед своим начальством умеют выслуживаться.

– У них просто непривычное для нас уважение к старшим, – сказал Роман, – нередко переходящее в почитание. А на счет лени – всему виной тропический климат.

Роман пользовался авторитетом среди своих коллег. В нем была и сила, и решительность, но любые ситуации он предпочитал разруливать без нажима – мирным путем, часто с юмором.

– Что ты Лиза, зациклилась на сортирах, – сменил он тему. – Надо смотреть красоту. В следующий выходной пойдем в Висячие сады на Малабарском холме. Кстати, если пройти дальше, там стоят башни молчания, в которых парсы хоронят умерших.

– Какие башни? Это как? – встрепенулся раскрасневшийся от виски Леня.

– Дабы не осквернять ни одну из почитаемых стихий: землю, огонь, воду и воздух, зороастрийцы кладут тела умерших в эти башни, а стаи стервятников за считанные часы очищают их до костей, – пояснил Роман.

Ковальчук с Селивановым наперебой стали обсуждать традицию, которая зародилась в древние времена в Персии. Вспомнили и Заратустру, и конструкцию башен, и о том, что парсы построили свои башни в лесополосе на Малабарском холме – самом престижном районе города. Не забыли и про английских ученых, которые специально для них выводят особые породы стервятников – по контракту, конечно, за приличные деньги.

– Вот так, – подмигнул Роман Лене, слушающему все эти истории с преувеличенным интересом, – бывает, что свою добычу птицы иногда роняют. И богатые люди, живущие там, находят на своей территории то палец, то глаз, то кусок печени.

Мужики сделали очередной глоток виски и стали вспоминать свои командировки на координационные совещания. Нью Дели, Мумбаи, но самые запомнившиеся – это, конечно, Гоа. Селиванов рассказывал о шикарных отелях с просторными чистыми бассейнами, индийским гостеприимством и поездками на слонах. А сколько казусов было при купании слонов реке, когда слоны набирали в хобот мутную воду, в которой плавали их экскременты, и исправно орошали своих седоков.

И, наконец, перешли к заключительной части банкета – хоровому пению. Роман обладал красивым голосом и вдобавок музыкальным слухом; он дирижировал и следил за чистотой исполнения. Ковальчику особенно удавались басовое «бом-бом» в «Вечернем звоне», а Селиванов, обладатель широкого диапазона и красивого тембра, по ходу дела солировал, театрально разводя руками. Перебрав почти всю командировочную классику с антрактами на тосты, они что было мочи завели: «По полю танки грохотали», и песня эта про молодого командира с пробитой головой, не зная границ, разлилась по всему этажу. И даже прошла через межэтажные перекрытия. Но вокруг все было спокойно, соседи пережили концерт без оваций и последующих комментариев.

Через пару дней появился Вихан. Он ворвался в незапертую дверь Лизиного номера с коробкой пирожных из кафе «Франжипани».

– Я всего на один день, – сказал он, обняв Лизу.

Потом сам поставил чайник, разложил пирожные на тарелке и настроил телевизор на канал с европейской музыкой. Когда они уютно устроились на диване, Лиза на всякий случай выключила свой телефон, но не успела она выпить чашку чая, как стал надрываться гостиничный стационарный аппарат, стоящий на письменном столе. Взяв трубку, Лиза уже приготовилась ответить, что все вопросы можно будет решить с утра, но внезапно замолчала. Дежурный администратор в очень вежливой форме сообщал, что два мужчины, Петя и Волк, попали в полицейский участок.

– Я не знаю таких, – ответила Лиза, – мало ли кто куда попал.

Но администратор настаивал, что шофер из отеля уже был там, и лично убедился, что это люди из Лизиной группы.

– Я тебя одну не пущу, – сказал Вихан.

– Какой-то кошмар, если хотя бы один день прошел без приключений, это уже счастье, – ворчала Лиза.

Когда они спустились вниз, то первым делом наткнулись на Романа, который очевидно тоже был информирован и ждал Лизу. Она внутренне сжалась, но мужчины совершенно не смутились и спокойно поздоровались друг с другом, они были знакомы по работе на кораблях. К Лизе подошел швейцар Рао, дежуривший в тот вечер.

– Не бойтесь мэм, это вам не Колаба, это очень приличный полицейский участок. Я специально для вас держу машину. Участок недалеко, но на улице уже темень.

Нельзя сказать, чтобы стражи порядка были приветливы. К полицейским все уже давно привыкли, даже останавливая рабочий автобус (без видимых причин), они принимали грозный вид, особенно женщины в форме, и без мзды, эти остановки не обходились; водитель каждый раз сетовал, что полицейские собираются по пять человек, и каждому надо дать. Но в участке женщин не было, к ним с нарочито деловым видом вышли двое мужчин в форме, которые, завидев Вихана, немного притормозили, тем более что он показал им свое удостоверение. Нахмурив лоб, один из них протянул Лизе какую-то бумагу, где среди строк на местном языке латиницей были написаны имена нарушителей – Петя и Волк. Роман чуть не прыснул со смеху.

– Такое уже было как-то давно, – шепнул он Лизе, – это известный трюк Санька.

Вихан перевел, что означенные в протоколе Петя и Волк в нетрезвом состоянии гуляли в лесополосе на Малабарском холме и пытались проникнуть в башни молчания. Были схвачены охраной, но оказали сопротивление. Он перебросился несколькими фразами с представителями власти, и, наконец, перед всеми предстали Леня и умелец на все руки Санек, про которого говорили, что он не так давно «подшился». Оба были нетрезвы и вполне довольны собой.

– Идиоты, – сказала Лиза, – вас могли избить или, вообще, посадить за нарушение порядка.

– А что, – оправдывался Санек, мужчина, надо отметить, не первой молодости, – у нас документов не было, а они спросили: «What’s your name?», и когда Леонид сказал: «Петя», то как-то созвучно получилось «Волк». Русский фольклор. А им какая разница? Когда я назвал отель – это сразу подняло наш рейтинг, нас даже пальцем не тронули. Да и парсы к нам не предъявляли особых претензий, просто выпроводили. Вот и все.

После беседы с Виханом на маратхи и рассказов Романа про трудности акклиматизации в тропической стране дежурный офицер смягчился и, прежде чем выдать нарушителей на поруки, насупив брови, прочел наставление об уважении религиозных обычаев.

Обратно Лиза с Романом ехали на такси с Петей и Волком. Вихан добирался сам и постучал в номер сразу после того, как вошла Лиза. Три часа столь драгоценного времени было украдено.

Все нелюбимые работы заканчиваются с окончанием рабочего дня, а работа, которая тебе нравится, с тобой круглые сутки. Хорошо, если она присутствует только в мыслях и не рушит планы. Но у переводчиков все иначе, то приходится корпеть всю ночь, потому что постоянному клиенту понадобилось, чтобы перевод был сделан «еще вчера», то бежать в ночи непонятно куда, потому что в трубку плачет японка, которая заблудилась в центре города, или в метро обокрали немцев. «Черт их всех куда-то несет в поисках приключений, особенно к ночи, а ты расхлебывай», – думала Лиза.

Резать будете?

Утром Лиза последняя закончила завтрак, когда она спустилась вниз, где бригада ждала рабочий автобус, разговоры мужчин показались ей странными.

– Лучше выгрызать, – говорил Геныч, – это самый верный способ.

– Давить лучше, пока не выйдет, сильно давить, можно еще что-нибудь прикладывать, – советовали наперебой два слесаря.

Наконец автобус подъехал. По дороге выяснилось, что в воскресенье произошла травма: колючка от кактуса застряла у наладчика Данилы в указательном пальце, заноза обломалась и теперь нестерпимо колола из глубины. А как работать с таким пальцем?

– Если сделать надрез острой бритвой, – объяснял всем Даня, – заноза выйдет, острая боль пройдет, и рана заживет быстро.

Когда въехали на территорию, решено было незамедлительно вести Данилу в лазарет. Лазарет находился в отдельном здании, куда пошли вместе с Сурешем, он быстро сориентировался на месте, и вот они уже в нужном кабинете.

– Рассказывайте, – симпатичная докторша в форменном зелено-бежевом сари закрыла папку с бумагами и взглянула на посетителей.

Суреш сразу выдвинулся на передний план с объяснениями на местном языке.

– Встань на место, – махнула ему Лиза рукой, – я должна понимать, что тут происходит.

– У него заноза в пальце, – обратилась она к докторше, показывая на Данилу, – колючка обломалась, и теперь в пальце острая боль. А ему надо работать.

– Да-а? Какая колючка? – переспросила докторша, облокачиваясь на стол своей дородной грудью, замаскированной в кофту чоли и прикрытую шарфом в цвет сари.

– Он упал на кактус.

Докторша заметно оживилась, и двое мужчин в форме индийских ВМС, сидящих за столами в этом же кабинете, одновременно подняли головы.

– Не поняла, – с ироничной улыбкой переспросила докторша, – где он нашел кактус?

– Они в выходной ездили на пляж, – объяснила ей Лиза, – далеко, на этот, как его…

– Алибак, – подсказал Суреш.

– Поняла, – кивнула докторша, – на Алибак. А как он упал на кактус? Он что, сознание потерял?

И офицеры тоже вытаращили глаза: интересно же, как русские на кактусы падают.

– Ничего он не терял, – Лиза покачивала головой взад-вперед, как положено при категорическом отрицании, – просто упал. Вся рука была в колючках и не только рука. Часть колючек вытащили, а эта обломалась, и теперь у него острая боль.

– Не понимаю, – смутилась докторша, – можно поподробнее?

– Он пошел переодеваться в кактусовый буш.

– Переодеваться? И что? – докторша вытаращила глаза.

– Когда он переодевался, зацепился ногой за трусы, – объясняла Лиза.

Докторша так наклонилась вперед, как будто собиралась выпрыгнуть из своего кресла. Видимо, объяснение про трусы показалось ей слишком дерзким, учитывая, что здесь некоторые даже купаются в том, в чем ходят по улице.

– Он переодел одну ногу, – продолжала Лиза, – а вторая случайно попала в ту же штанину, зацепился, потерял равновесие и бамс в кактусы. У него внизу, я имею в виду сзади, тоже были колючки.

Слушатели просто замерли, переводя взгляд с Лизы на Данилу, который нервно хлопал близко посаженными глазами.

– Да что вы говорите, – сочувственно вздохнула докторша, – как не повезло!

– Реально, резать надо, иначе острая боль, – не мог не добавить от себя лично Суреш.

Докторша, покачивая головой из стороны в сторону, стала выяснять про прививку от столбняка, про которую знает каждый индиец, умеющий читать. Но Даня не знал. Он только помнил, куда его кололи, а что кололи – никогда не спрашивал.

– Хотя неважно, – успокоила она всех, – уже больше суток прошло.

– Уже все равно, – трагически вздохнул Суреш из-за Лизиной спины.

Врач оформила медкарту и дала направление к хирургу для вытаскивания колючки под местным наркозом. Данила сразу оживился.

В тесной перевязочной толпились несколько человек, которые моментально испарились, когда вся троица появилась на пороге. Хирургом оказался худой мужчина в коричневых брюках и серо-коричневой клетчатой рубахе. По колориту он был похож на местного орла, правда, давно не охотившегося.

– Упал в кактусовый буш, острая боль, – взял на себя инициативу переговоров Суреш.

– Кладите больного на стол, – сказал доктор, просматривая медкарту, – будем делать операцию под местной анестезией.

Пациент, немного поколебавшись, принял позу лежа. А Суреш все говорил и говорил, но теперь уже на маратхи (как они любят повторять по пять раз одно и то же). Он сделал Лизе знак, чтобы она приземлилась на стул у изголовья операционного стола. И Лиза, повесив свою шляпку на ручку двери, присела. Если у них принято делать операцию с группой поддержки, то – пожалуйста. Суреш кивнул доку: теперь можно начинать.

Полный решимости док протиснулся между Лизой и операционным столом, который стоял у стены. Втроем тут было тесновато, тем более что Суреша опять охватила двигательная активность, он копался в висящем на стене (над Лизиной головой) шкафу, из которого все время приходилось что-то доставать: то резиновые перчатки, то шприц и стерильные пакеты. Все это он подавал доку.

Данила нервничал, ерзал на лежанке, зрачки у него расширились, как у взбудораженного кота, и он пугливо озирался, не понимая, о чем они так много говорят.

Наконец операция началась: док набрал лекарство в шприц и направился к пациенту. Он осмотрел палец, поковырял кожу иглой и поморщился – что-то ему не понравилось. Суреш, не смущаясь, тоже полез в ранку своими пальцами, показывая, где именно по его мнению надо резать. Хирург поморщился и на всякий случай протер ему пальцы спиртом. Он все тянул, не решался начать (наверняка – пацифист и вегетарианец), а Суреш, активно жестикулируя, доказывал ему что-то на маратхи. И вдруг док задумался и совсем завис.

– Вы меня резать будете? – раздался вопль Данилы с операционного стола.

– Вы его резать собираетесь? – спросила Лиза врача, – вы укол ему уже сделали?

Но док как будто сложил крылья, он не видел занозы.

– Надо бы лупу, – сказала Лиза.

– Увеличительное стекло! – обрадовался Суреш и полез в шкафчик за инструментом.

И теперь все трое склонились с лупой над несчастным Даней и по очереди ковыряли в ранке иглой, а сочащуюся кровь док убирал тампоном.

– Дайте мне иглу! – кричал Данила, – я сам покажу, где острая боль.

Шприц непонятным образом оказался в руках у Суреша, он отковыривал куски кожи, которые закрывали обзор. Доктор, наконец, решился: он взял хирургическую бритву и аккуратно подрезал обтрепанные края раны, расковырянной минимум на сантиметр. Теперь всем было хорошо видно – никакой занозы там нет.

– Я знаю, – как бы извиняясь, вздохнул док, – если внутри заноза, то это место должно быть немного синеватым, а этого нет. Видите: нет! Будем перевязывать.

– Нет! – заорала жертва, – есть! Отчего же у меня острая боль?

– Это бывает, – успокаивал док, – я приложу лекарство, и все пройдет. Дня два походите и, если не пройдет, будем резать.

– Мы завтра выходим в море, как я буду работать с острой болью?– боролся за свои права Даня.

Пусть перевязывает, – шепотом сказал Суреш, – отказываться невежливо. Пойдем, я знаю один корабль, там опытный боевой врач, он нам поможет. Он мой друг.

Даня глядел, как загнанная зверушка.

– Не волнуйся, – утешала его Лиза, – на корабле, где служил Суреш, классный док, он тебя разрежет.

Они дошли до причала и поднялись по трапу; на юте дежурные пили чаек, здесь всегда в одиннадцать часов чаевничают и потеют на ветерке – охлаждаются. Суреш взял предложенный стакан, и Лиза тоже остановилась, она знала этот экипаж и решила выпить чаю со старыми знакомыми. Один Даня стоял угрюмо в стороне. Потом они спустились на главную палубу и понеслись по коридору в лазарет. Суреш вошел первым, огляделся и махнул рукой, приглашая всех войти. В каюте под раковиной, скрестив ноги, сидел матрос, он сыпал в мусорное ведро просроченные таблетки, неспешно выковыривая их из упаковок. Он что-то крикнул, и из внутренней двери появляется док – стройный и симпатичный, в коричневой рубашке, с умными глазами и обаятельной улыбкой. Тоже под цвет орла, но этот производил впечатление орла на бреющем полете.

Корабельный врач подал скальпель, которым Суреш обрезал узел на бинте и потом содрал бинт. Все устроились вокруг операционного стола. Даня опер локоть на стол так, чтобы всем было видно уколотый палец, и показал, где именно надо резать. Лиза изложила вкратце суть проблемы, начиная с падения на кактус.

Врач взял в руки тонюсенький скальпель со скошенным острием – и наступило ледяное молчание. Пациент, наконец, успокоился. Док тоже был спокоен и уверен в себе, он снова подрезал обтрепанные края раны, потом взял шприц и попытался иглой нащупать занозу. Даня поморщился от боли и заорал:

– Вот она, я ее чувствую, дайте мне скальпель!

Но скальпель исчез, а шприц опять незаметно перешел в руки Суреша, который, ковыряя иглой в ране, приговаривал по-русски:

– Падажжи-падажжи, друг.

Он объяснял доку, в какую сторону лучше резать. Лиза тоже рассматривала рану, но прожектор над операционным столом светил слабо, потому что половина лампочек отсутствовала. Она покрутила прожектор, но лучше не стало. И вдруг потерявший терпение Данила заорал: «Вы резать будете?»

Док перевел дыхание и медленно отошел от стола.

– По моему опыту, – сказал он, – если заноза есть, это место должно посинеть. А синевы тут нет!

Данила вытаращил глаза на дока, смотрел тупо в упор и, видимо, жалел, что в школе не учил английский.

– Чем там режут? Дайте мне бритву, – кипятился он, – я сам, я знаю, где это.

И док сдался. Он протянул хирургическую бритву Лизе, которая должна была ее спрятать до выхода из доков. А пока перевязанному Даниле надо было идти на свой корабль, где работала бригада. Солнце обжигало, и температура воздуха уже приближалась к сорока, а на металлической палубе – еще выше. Работы было много, и даже руки с проколотым пальцем здесь были не лишними. Завтра выход в море.

Разговор с отцом

В эти дни семья Вихана собралась в родовом доме недалеко от Агры в пригороде Гургаона. У отца был день рождения. Вихан решил воспользоваться случаем и поговорить с отцом. Он летел самолетом до Агры, в аэропорту его встретил старый слуга Кумар, который постоянно жил в доме и следил за его состоянием.

– Мы рады вас снова видеть, господин, – старик Кумар низко склонил голову в поклоне намасте, открывая дверцу Тойоты.

Месяц назад, после ранения, Вихан отдыхал неделю в отцовском доме, предавался воспоминаниям и был окружен всеобщей заботой. За много лет дом практически не изменился, здесь приходили на память картины детства, когда они с братом были центром внимания семьи; им старались привить доброту не только к людям, но и к животным, насекомым и цветам. У них было много учителей, слуги сопровождали их на прогулках по окрестностям, особенно, если они шли на реку.

– Не приноси никому вреда, – говорил старый слуга, – смотри под ноги, чтобы не раздавить муравья.

Только на этот раз сердце его трепетало. На пороге его встретила мать, обняла, молча заглянула в глаза и с долей сомнения покачала головой. «Наверное, догадалась, зачем приехал», – подумал Вихан. Когда она удалилась на кухню давать распоряжения к ужину, Вихан постучался в кабинет отца и медленно приоткрыл дверь; войдя, он сложил руки домиком и низко поклонился. Отец молча встал из-за рабочего стола, прошелся по комнате с сомкнутыми за спиной ладонями и со вздохом опустился в старинное кресло с массивными подлокотниками. Вихан присел в деревянное кресло британского периода с кожаным сиденьем. Он на момент застыл, разглядывая, как в луче света играют пылинки и оседают на выцветших обоях, на картинах в богатых рамах, круглой этажерке с дорогими переплетами и на многочисленных статуэтках божеств. И, конечно, на компьютерном столе, который среди всего этого собрания древностей казался экспонатом из другого музея. Наконец Вихан решился:

– Отец, – сказал он, – я пришел к вам за советом по поводу моей личной жизни.

– Разве плохую жену я тебе выбрал? – отец поднял на него глаза.

– Отец, простите меня, – Вихан низко склонил голову, – Рашми красавица, но она меня тоже не любит. У нее своя жизнь, и я даже в нее не вмешиваюсь. И потом, я хотел бы иметь детей.

Вихан много раз представлял, какие красивые дети могли бы родиться у них с Лизой. И его семья могла бы принять эту женщину, она ведь, если вдуматься, очень одинока и наверняка прижилась бы.

Отец уже давно слышал об иностранке, с которой у сына был роман. До этого была киноактриса, и до нее тоже были женщины, но все они не были так опасны для семьи, как эта бледнолицая.

– Если ты хочешь завести детей, возьми в жены младшую сестру Рашми, – отец ходил по комнате, что-то кумекая.

Он снял со стены старинный кинжал с инкрустированной рукоятью, вытащил клинок из ножен и осторожно потер его замшей. В шелковом халате, с выдающимся брюшком, да еще с кинжалом он был похож на махараджу времен Британской Индии.

– И Рашми будет рада возиться с детьми сестры, – продолжал он. – Может, это ее даже изменит, и уж точно будет всем на пользу, – сделал он многозначительный вывод. Ты должен понимать, что нет лотоса без стебля – у каждого свои недостатки.

Вихан понимал, что для отца важно сохранить целостность большой семьи. В своих владениях отец действительно чувствовал себя махараджей. По рождению он принадлежал к высокой касте священнослужителей – брахманам, в наследство от своего отца он получил землю, а благодаря брачному контракту с семьей банкира сумел застроить эту землю и таким образом сколотить небольшой капитал. И все это помогло ему занять должность в правительстве штата.

Вихан встал и тоже заходил по комнате, остановился около старинной индийской вазы, провел пальцем по рисунку серебряной инкрустации, как он это делал в детстве, когда отец его наставлял. Он твердо решил уйти в отставку и искать работу в другой стране, не оправдав надежды отца, который прочил ему место на государственной службе. И не жалел о своем выборе, ведь ни большие деньги, ни положение в обществе, которое ему не пригодится, если он уедет отсюда, не смогут компенсировать то прекрасное чувство, которое он сейчас переживал, может быть впервые в жизни. Но сказать это отцу было невозможно. Отец внимательно рассматривал рисунок на ножнах, протирая драгоценные камни.

– Отец, вы ведь меня учили, что лучше своя дхарма¹², пусть несовершенная, чем успешно исполненная чужая, – набрался дерзости Вихан. – Ведь дхарма тождественна истине. Я все продумал.

Отец был спокоен. Вихан никогда не видел, чтобы отец приходил в ярость или плакала мать. Неумение сдерживать свои чувства считалось в семье страшным пороком. Этому строгому этикету, передающемуся из поколения в поколение, могли бы позавидовать даже кичливые англичане. Повесив кинжал на место, отец уселся в свое кресло и посмотрел на сына.

– Ты получил хорошее образование, и в том числе представление о вере, моральных ценностях и нашей богатой культуре; чтобы сохранить все это и передать детям свой код, ты связан определенными ограничениями и ритуалами. Наша семья не одно столетие несет высокий статус браминов, и мы должны поддерживать порядок в этом мире. Ты посмотри вокруг – больше семидесяти процентов населения относится к низшим кастам, среди них: неграмотные, далиты¹³ и больные. Если еще вычесть женщин, детей и стариков, то только пять процентом могут управлять, творить и развивать нашу страну. В Англии вы оба забыли о долге и о наших обычаях. Если бы все эти годы вы жили вместе, то любовь бы пришла. Наша семья ценит английское образование, и даже в период британского правления твой дедушка служил на Индийской гражданской службе, – констатировал он с гордостью. – Но мы заплатили слишком дорогую цену за новшества, которые нам принесла западная цивилизация. И продолжаем расплачиваться. Дурные веяния проникают в наши семьи и разрушают сознание молодых. И, кроме того, ты должен понимать, что Рашми принадлежит к высшему кругу, и разговоры о том, что ее бросил муж ради какой-то русской переводчицы, унизительны. Для всех! А теперь пора ужинать, – закончил он свою речь.

Это был семейный ужин в узком кругу. Брат Вихана находился в это время в отъезде, но к ужину из Нью-Дели подоспел Сагми – верный друг семьи Пателов.

Семья любила Сагми. Он тоже происходил из старинного рода, только португальского, в далекие времена его предки поселились на самом юге, в теперешнем штате Керала. История рода уходила корнями в эпоху португальского владычества и соперничества с Ост-Индской компанией. Славные отпрыски рода занимались выращиваем кофе, специй и торговлей, имели собственные корабли, но в начале девятнадцатого века, участвуя в маратхских войнах против регулярной армии сэра Веллингтона, растеряли свои земельные наделы и обеднели. Потери чередовались с успехами, но неизменным оставалось только одно – испокон веков семья исповедовала христианскую религию.

Еще дед Вихана, имел коммерческие связи с семьей Сагми и считал эту семью уважаемым партнером, а может и политические, ведь обе семьи активно боролись против английского владычества. И, когда отец Сагми неожиданно погиб, семья Вихана стала опекать Сагми. Он пришелся по душе старому Пателу своим умом, трудолюбием и умением проявлять терпение и покорность. Несмотря на то, что Сагми был христианином, он глубоко понимал и чтил индуистские традиции. И кроме всего прочего, семьи собирались породниться – кузина Сагми была помолвлена с братом Вихана, и ради этого брака она приняла индуизм.

Обедали в гостиной, толстые каменные стены хранили прохладу, а решетки на окнах из резного дерева защищали от солнечных лучей. В этой гостиной все веяло стариной и напоминало о предках: и настенные часы с латунным орнаментом вокруг циферблата, и резные шкафчики и комоды, и статуэтки и портреты божеств. На столе было накрыто множество традиционных закусок, а основным блюдом был овощной бириани с кусочками домашнего творога и шафраном. К чаю подали шоколадный торт, приятно пахнущий ванилью и мятой.

После обеда старый Пател отправился к себе в кабинет, а молодые люди сели играть в шахматы. Сыграв две партии, Сагми собрался уходить.

– Брат мой, – сказал он Вихану на прощанье, – опять ты наделал глупостей, и самое плохое это то, что твой роман с этой женщиной на виду, и все, кому не лень, его обсуждают.

– Я сам сделал выбор, справлюсь, – спокойно ответил Вихан.

Он поморщился,как будто ему поставили болезненный укол, но через несколько секунд уже снова спокойно и непринужденно улыбался, провожая гостя.

Сагми колебался, уходя. У них с Виханом не было тайн друг от друга, но были ситуации, в которых Сагми, как старший и более благоразумный, подталкивал друга принять то или иное решение – это он уговорил Вихана поступить на военную службу после окончания технического университета в Англии. И семья была ему за это благодарна. Вот и теперь он колебался, чувствуя свою ответственность, но не мог испортить день рождения уважаемого им человека.

– Ты не все знаешь, – попытался он затеять разговор, немного смущаясь, – есть кой-какие пикантные детали, о которых я обязательно должен тебе рассказать.

Но Вихан его не слушал, отвлекся на собаку, которая здесь постоянно проживала вместе со слугой. Он был в хорошем настроении, потому что расценивал разговор с отцом, если не как явное одобрение, то уж, по крайней мере, как согласие не вмешиваться в его личную жизнь.

Ходовые испытания

Лиза давно ждала выхода в море. Даже не верится, что с борта корабля, ушедшего несколько лет назад с Балтики в далекое плавание, она будет любоваться Индийским океаном, и свежий ветер тропических широт будет хлестать ей в лицо. После нескольких месяцев жизни в этом городе, который пыхтел и смердел своими бесчисленными старенькими авто, тысячами мелких и десятками крупных производств она, наконец, вдохнет свежий ветер.

И вот настал этот день – утренняя дымка, причал, все поднялись по трапу на кормовую часть, отсюда Лиза могла бы пробежаться по главной палубе до носа с закрытыми глазами; она знала этот корабль до каждого винтика, но теперь здесь все стало чужим. Главный коридор был наполнен неприятными запахами индийского общежития, в кубриках на стенах пестрели картинки с портретами болливудских звезд, амулеты и всякая мишура, а матросы, встречающиеся на пути, косились то ли с недоверием, то ли с испугом.

Когда все пятеро русских специалистов расположились в кубрике, Роман через индийского офицера получил приказ о том, что женщина должна покинуть корабль.

– Это наш переводчик, и она пойдет с нами, – ответил он безапелляционно.

Офицер удалился, но через несколько минут вернулся и сказал, что штабное начальство категорически возражает.

– Ах так, – проявил характер Рома, – тогда мы тоже сойдем на берег. Проводите испытания сами. Мы против дискриминации, в России на кораблях в числе индийских специалистов я видел женщин, а почему наши не могут?

Уже отдавали швартовы, офицер убежал и через несколько минут вернулся – начальство, видимо, покачало головой и смирилось. Лизу разместили в лазарете. Она оставила там свой рюкзак и вышла на корму, присела на кнехт¹⁴, любуясь удаляющимся городом, и тут же почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась – вдоль борта шел ошарашенный матрос. «Ах да, – вспомнила она, – на кнехте сидеть нельзя, это же голова боцмана по флотским понятиям. И у них, видно, тоже».

В нескольких километрах от берега вода стала прозрачной, повеял свежий ветер, и Лиза дышала полной грудью, глядя вниз, туда, где вспенивалась морская пучина, и пузырьки воздуха устремлялись в сине-зеленую глубь, чтобы там растаять. Так началось плавание в Индийском океане. И как обычно, в одиннадцать часов раздалась знакомая команда «Джаван чай пью», что значило: «Команде пить чай». Чаек пили, как обычно, дважды – до полудня и в пять часов вечера.

Шли полным ходом, а к ночи встали на якорь. Роман вывел своих на палубу, проверял надежность установки после монтажа. Лиза не могла спать в такую ночь – на палубе горел прожектор, а прямо над головой расстелился млечный путь, звезды мерцали, как драгоценные камни, то ярко красным, то синим, то желтым и белым цветом. Вот уж, правда, говорят: «Небо в алмазах». На глубине подсвеченная прожектором вода переливалась голубыми и зелеными пластами. Мужики были заняты юстировкой оптических приборов, наводились по звездам, означенным в инструкции. А Лиза искала на чужом небе Южный Крест, просила показать ей созвездие, но всем было не до нее. Роман хмурился, он что-то проверял с инструментом в руках и тихо ругался. Со всеми вместе работал и Даня с раненым пальцем, и он ни разу не пожаловался, даже не поморщился, проверяя затяг соединений с динамометрическим ключом в руках. Наконец, Лизу вежливо выпроводили спать в лазарет.

Утром прибыли в заданный квадрат, и после раннего подъема и скорого завтрака началась подготовка. Стрельбы должны были производиться в широком диапазоне углов возвышения, то есть – с обоих бортов. Когда закончили с одного борта, оказалось, что со стороны другого, как ни в чем не бывало, расположились рыбацкие шхуны и лодки. С присущей простым индийцам непосредственностью рыбаки занимались своим делом, не обращая внимания на грохот пушек. Но что удивительно, с корабля никто не орал в рупор и не ругался, призывая немедленно покинуть опасную зону, наоборот, капитан связался со штабом и стал запрашивать другой квадрат для продолжения испытаний, идти туда пришлось больше трех часов.

Когда стрельбы закончились, с командного мостика спустился старый знакомый – коммандер Ачари, который возглавлял приемочную комиссию. В такую жару он был одет в черную форму и, как обычно, на нем были клоунские ботинки с высокими берцами. Увидев Лизу, он удивился и обрадовался, пытался с ней побеседовать, но за Ачари тянулась целая стая младших офицеров и старших матросов, горящих нетерпением начать дискуссию. Обсуждали результаты долго, отдав дань индийскому дискурсивному стилю с бессмысленными, по мнению Лизы, противопоставлениями и обобщениями.

На базу вернулись через два дня рано утром, завершив все запланированные испытания. Безо всяких буксиров подошли к борту стоявшего у стенки корабля и причалили впритык, как трамвай к остановке. Индийские моряки прирожденные мореходы. Они и в России причаливали без буксира. Правда, были огрехи, и однажды при сильном ветре они задели край пирса, что привело к материальному ущербу, но старый капитан тогда сказал: «Если наказывать моряков, то они будут бояться и утратят искусство мореплавания».

Плохое настроение

Добравшись до отеля, Лиза сначала погрузилась в ванну, наполненную ароматной пеной, а потом упала на свежезастеленную кровать и чуть не проспала обед. На раздаче уже не было ни мяса зебу, ни курицы, ни даже жесткой буйволятины, пришлось довольствоваться свежеиспеченной лепешкой с сыром и салатом. Потом она отнесла грязную одежду на соседнюю улицу в приемный пункт городской прачечной Дхоби Гат, и перед ужином направилась в бассейн, в такую жару очень хотелось поплескаться в воде, особенно после морского путешествия. Но вода в бассейне уже давно прогрелась и теперь не казалась постояльцам прохладной. Тут резвилась целая толпа: индианки в купальниках с юбками до колена, мусульманки, закутанные с ног до головы в тряпки, не сильно отличающиеся от паранджи; некоторые мужчины и вовсе не раздевались, подходили к краю бассейна и сигали туда в брюках и рубахе, а иные даже сандалии не снимали. Как на берегу индийской реки, где одновременно пьют воду, купаются, стирают и поят животных. Но никого, кроме Лизы, это не смущало. Возможно, все они понаехали из провинции на очередной праздник. Не было уже того уединения, как в зимние вечера, когда она плавала одна, если, конечно, не считать крошечных, как бабочка-шоколадница, летучих мышек, которые резво пикируя, заныривали в воду, чтобы напиться. Бывало, и летучие лисицы заглядывали, огромные, с размахом крыльев метра полтора, те самые, которые днем висят вниз головой, как черные груши, на обглоданных ветвях деревьев. А теперь, после океанских просторов, бассейн казался просто грязной лужей.

Войдя в свой номер, Лиза вдруг вылила свой гнев на горничную, которая там прибиралась. Горничная, вытирая пыль, опять расставила по-своему слоников на комоде.

– Зачем вы каждый раз переставляете моих слонов? – спросила Лиза.

– Мне кажется – так лучше, – невозмутимо, с милой улыбкой ответила индианка.

Распоряжаться личными вещами постояльца. Возмутительно! Но объяснять что-либо бесполезно. Эти фигурки навевали ощущение дома, и, ложась спать, она иногда подолгу смотрела на них и выбирала для каждой свою позицию. Последнее время отель все больше раздражал Лизу. Однажды она уронила серьгу, в поисках отодвинула кровать от стены – и ужаснулась. В недоступных местах жили мелкие жучки, а рядом с ними копошились какие-то микроскопические твари. Индийские пять звезд! Чего же ждать в вентиляционных ходах? Окна заперты, кондиционеры работают круглые сутки, и наверняка их никто не чистит. Даже пальто из синтетического нетканого материала, в котором она приехала, слиплось в шкафу от поселившихся на его поверхности микроорганизмов, и она с отвращением завернула его в пакет и выбросила. Как в тропическом лесу, никогда не знаешь, что и откуда выползет.

Горничной было предъявлено все, и про углы, в которых постоянно копится пыль, и про запертые окна, и про вентиляцию, где, наверняка, уже змеи ползают. Сначала та удивилась, потому что никогда не слышала от Лизы грубостей, и перед тем как покинуть комнату она в испуге вымолвила:

– Мэм, я раз в два дня меняю вам постельное белье. Если хотите, я буду менять каждый день.

Вся эта банда индийских слуг, вечно сплетничающих и обсуждающих постояльцев, представляла собой единый организм, и иногда Лизе казалось, что их жизнь даже более осмыслена, чем ее. Они жалеют и обучают друг друга, помогают не упасть на дно, не исчезнуть в огромной массе трущобников. Отель для них – это оазис в пустыне. Мысленно эти люди проживали жизни постояльцев, тома человеческой комедии. Они так подносили тапочки или банный халат, а тем более чашку специально заказанного кофе, как будто исполняли свою роль на сцене. Да, работа была их сценой, на которой они, полноценные и счастливые, блистали в этом отеле-государстве.

Нервозность усиливалась еще и от того, что уже который день не было вестей от Вихана, а она точно знала, что он на берегу. Чтобы успокоиться, Лиза зашла в ванную комнату, посмотрела на себя в огромное зеркало – вспомнила, как мать ее называла неряхой и чертовой куклой, а теперь она каждый день мыла голову, и ровные густые волосы цвета соломы, немного подхваченные заколкой на затылке, спускались на плечи. И маникюр, и педикюр, на которые она дома не желала тратить времени, тоже в полном порядке. Она надела свежую блузку и подошла к окну. Потом побродила по комнате, как будто ожидая гостя. Но никто не постучал в ее дверь и даже не звонил. Она вспомнила, как раньше в командировках, измотавшись за день на кораблях, она мечтала доползти до кровати и упасть. Теперь же все было иначе, вечера без Вихана были наполнены щемящей тоской – не сотвори себе кумира. Ни Индийский океан, ни компания сослуживцев и походы по магазинам, ни новые впечатления от города – ничто не могло оторвать ее от грустных мыслей. Она снова переставила своих слоников и поглядела в окно. Недавно прошел дождь, хотелось распахнуть наглухо закрытые створки, высунуться наружу, вдохнуть еще висящую в воздухе свежесть. И чтобы скинуть накопившееся напряжение, она пошла прогуляться. Муссон принес относительную прохладу по вечерам, краткие ливни приглушили неприятные запахи береговой помойки, и Лиза теперь каждый вечер выходила подышать. Она так примелькалась на набережной, что завсегдатаи вечернего моциона, сидящие на парапете, уже не глазели, как прежде, а улыбались ей или кивали головой. Несколько раз она встречала Аванти с мужем и болонкой Зоро. Они с Аванти всегда раскланивались, даже беседовали о том о сем и уже почти было подружились. И в этот раз, пройдя меньше сотни метров, Лиза увидела болонку.

– Зоро! – позвала она.

Животное остановилось и покосилось заросшими шерстью щелочками глаз.

– Ты меня не узнала? – продолжала она, наклонившись к собаке.

И тут же почувствовала на себе чужой взгляд – рядом стоял мужчина.

– Это не Зоро, – сказал он, – это Балу.

– Ошиблась, извините. Балу из книги джунглей? – Лизе хотелось с кем-нибудь поговорить. – Но ваша собака совсем не похожа на медведя.

Улыбка промелькнула на усталом и изрезанном морщинами лице мужчины. На нем были кожаные сандалии и рубашка с короткими рукавами, хотя большинство горожан мужского пола здесь носят рубашки с рукавами до запястья.

– Ты откуда? – спросил он.

– Живу в этом отеле, – она показала рукой, – а вообще, я из России.

– Турист?

– Нет, – ответила она, – работаю.

Мужчина задумался,

– А я ювелир, – сказал он гордо, – торгую камнями, русским я тоже продавал. У меня самые лучшие камни в этом городе, – потом задумался, рассматривая Лизу, и поучительно продолжил, – деньги надо вкладывать в дельные вещи.

«Как одинаково все они реагируют на иностранцев, – думала Лиза, – только бы что-нибудь продать, хотя этот явно не бедный». Но она продолжила разговор, и незаметно они дошли до дома, где жил ювелир, которого звали Моти.

– Вот тебе моя визитка, – сказал Моти на прощанье, – надумаешь посмотреть камни – звони. Можешь зайти в субботу, я как раз получу новую партию.

Он был не похож на других ювелиров, которые при виде клиента, сначала настораживались, как осьминог, а потом вцеплялись в него всеми своими щупальцами, и к тому же, он явно был не мусульманин. Может, он джайн, думала Лиза, возвращаясь в отель по набережной.

Вот и суббота настала, а Вихан все не звонил. Работали в этот день до обеда, и Лиза собралась заглянуть к ювелиру (рассматривать сокровища в ювелирных бутиках стало для нее приятным времяпрепровождением), но его телефон не отвечал. Пришлось скоротать остаток дня с отъезжающим народом. Сначала отправились на Биг Базар за недорогими, но фирменными джинсами (которые шьются в Индии для всей Европы), а потом затаривались чаем и кофе в магазине «Ван Дейк энд Рембрандт». А в воскресенье, поскольку в бассейне опять собралась толпа постояльцев, она направилась в спа салон на массаж и вечером, нарядившись в черную блузку, спустилась в ресторан, источая аромат восточных благовоний.

За большими круглыми столами собрались и отъезжающие, и вновь прибывшие – Андрей Томилин и слесарь Виктор. Появился также Даня, которого не видели уже пару дней, тихий с благостным выражением лица и толсто завязанным пальцем. Он старался держаться в тени, но это привлекло к нему еще больше внимания.

– Что с пальцем, – спросил Роман миролюбиво.

– Операцию делал, – признался Даня.

– А где? – спросил Геныч.

– Не знаю, – ответил Даня, – меня Суреш отвел к одной женщине. Под наркозом все было.

– Понятное дело, что под гипнозом, – хмыкнул Геныч.

– Под наркозом, – поправил его Даня.

Все на мгновение затихли, кто-то хихикнул, не сдержавшись, кто-то многозначительно отвел глаза.

– А почему ты меня не позвал? Как ты объяснялся? – спросила Лиза.

– Суреш объяснялся, – ответил Даня.

Народ сочувственно кивал головами.

– А сколько взяли? – любопытствовал Геныч.

Даня совсем затаился, отвечал неохотно, а вопрос про деньги и вовсе не расслышал.

– Да ты не волнуйся, – успокаивал его Роман, – может, и была заноза, а может, и не было. Это же Индия, тут все возможно. Древнейшая цивилизация, никто не знает, откуда они пришли, может даже оттуда, – он закатил глаза в потолок, – европейцу не понять. Здесь много чудес, недаром говорят: удивительная Индия.

И вдруг Рома отвлекся, глядя в глубину зала.

– О! еще один красавец идет.

Это был Леня, он виновато улыбался, от прежнего Леника в нем ничего не осталось. Рациональный и осторожный, некогда выпускник «Бауманки» менялся на глазах. Похоже, что ему пришлось по душе трехразовое питание и шотландский «Тичерс» по вечерам, возможно, он даже переосмыслил свою жизнь, которая раньше протекала, по большей части, наедине с экраном компьютера, и теперь пустился навстречу приключениям, азартно осваивая новую территорию обитания. Он сел рядом с Саньком, и Санек принялся рассматривать его интерфейс.

– Царапины уже прошли, только синяки остались, – подвел он итог с удовлетворением.

– Это они хоронили высокочтимого в здешних краях мусульманского лидера, – засмеялся Рома. – Там еще были серьезные ушибы. Сын аптекаря его осматривал.

Эта странная парочка, Санек и Леня, в субботу отправилась в район, где можно было задешево купить кожаную одежду. Опасность прогулок по незнакомым местам состояла в том, что увлекаясь, человек не замечает, как оказывается в опасном районе или в трущобах. Так, двигаясь вдоль лавочек и уличных прилавков в направлении снижения цены, они попали на грязную и очень узкую улицу, потом куда-то свернули – и неожиданно вклинились в толпу мужчин с тюбетейками на голове, одетых во все белое. Толпа быстро текла и разрасталась. Сначала Санек принял это мероприятие за праздничное шествие, потом они оба решили, что это мусульманская демонстрация, и, наконец, увидели носилки, накрытые покрывалом с золотым шитьем, которые торжественно плыли над головами, поддерживаемые множеством вытянутых рук. Мусульманские похороны – осенило более опытного Санька. Образовавшаяся давка была сродни шествию обезумевших футбольных фанатов, люди падали в толпе и не могли подняться. У споткнувшегося и поваленного толпой Лени тоже не было никаких шансов встать на ноги, если бы не юркий и крепкий Санек, который умудрился его вытащить с минимальными потерями – разорванной одеждой, синяками и ушибом ребер.

– На днях показывали похороны этого лидера, – вспомнила Лиза свои одинокие вечера у телевизора, – это было в районе Бхенди Базар, где проживают шииты. Двести тысяч мусульман сопровождали гроб, когда его переносили из одного мавзолея в другой; в толчее, пострадали многие, а восемнадцать человек погибли.

Она вложила столько грусти в эту фразу, что, вскинув на нее взгляд, мужики прекратили на момент пережевывать пищу и затихли. Лиза с раздражением продолжила:

– Странный город, невообразимое соседство шикарных отелей и небоскребов с трущобами безграмотного люда, прикочевавшего из деревень для зарабатывания попрошайничеством и проституцией. Не понимаю, как нормальные люди уживаются с уличными.

– Так устроен индийский мир, – философски заключил Роман. – Если разобраться, то в местном укладе есть что-то рациональное – все на своих местах, и те, кто проживает свою жизнь с комфортом и смыслом, и те, кто обеспечивает и оттеняет собой этот комфорт и смысл.

Лизе показалось, что он глядит на нее слишком мягко, может, даже жалеет. Он знает про Вихана и все понимает. Как все пошло – она обычная любовница женатого мужчины, и, как все любовницы в мире, с вечными ожиданиями, ревностью и надеждами.

– Люди, живущие на улице, меня больше не удивляют, – вдруг оторвался от своей тарелки с сырным ассорти, орехами и креветками Леник.

Он больше не рвался уехать, теперь его и палкой отсюда не вышибить. Этот город засосал даже такого домоседа как Леник.

– Конечно, – раздраженно ухмыльнулась Лиза, – мы ведь не на улице живем, а в пятизвездочном отеле.

Лиза поднялась первой и, одарив всю компанию милой улыбкой, направилась к лифтам. Ужин прошел в напряженной обстановке, да еще с ощущением напрасно вымытой шеи. Телефон молчал – ни звонков, ни сообщений.

Судьба, наконец, смилостивилась, не успела Лиза дойти до своей двери, как раздался долгожданный телефонный звонок, а потом явился Вихан, как ни в чем не бывало, с коробкой сладостей. Настроения у Лизы не было, в голову лезли всякие глупости и подозрения. Ей вдруг стало небезразлично, что персонал гостиницы знает о них, и Рома знает, а Геныч давным-давно догадался. И все это можно было бы пережить, если бы не дурные предчувствия, страхи и сомнения, которые все чаще бередили ее душу. Лиза беспричинно вздыхала, хмурилась и отворачивалась от него. Если им суждено расстаться, то чем раньше, тем меньше будет боли. Куда ей бороться с индийскими традициями, с этой семьей, которая создавалась веками, и будет во что бы то ни стало отстаивать свои интересы, – думала она. И опереться ей здесь не на кого, как собственно и в целом свете. Свидетелем Лизиной хандры Вихан был не в первый раз, на упреки он обычно не отвечал, пережидал, пока она отбушует и все накопившееся из нее выйдет. Он лежал на спине, разбросав руки, простыня едва прикрывала его нагое тело, как будто своим видом говорил: «Давай, извергай свой гнев, топчи меня сколько хочешь». Что-то дикое, что она в себе ненавидела, выходило вместе со словами – и потом становилось легче. Выговорившись, она успокоилась и обессиленная упала в его объятия, как будто искала защиты, и он гладил ее волосы и целовал. Разговор постепенно перетекал в нейтральное русло, и он никогда не упрекал ее и не напоминал о несдержанности, превращающей милую женщину в истеричку. Убедившись, что Лиза притихла, он начал разговор.

– В следующее воскресенье я познакомлю тебя с родителями. Поедем с тобой в Гургаон.

– Ты говорил им обо мне? Что они сказали? – нервно вскинула брови Лиза.

– У нас говорят, что женитьба – это встреча на дороге, – отшутился Вихан.

– Действительно, что может сказать индийская семья в нашем случае… – вздохнула она.

– Я чту индийскую культуру, но вижу мир шире и хочу жить по-европейски, – он смотрел спокойно и открыто.

Легкость Вихана просто озадачивала. Неужели он не понимает, что препятствия, как говорится, системные. Если бы он мог что-то сделать, то уже давно бы сделал.

– А правда, что у вас есть такое правило: если жена не может родить ребенка, то муж женится на ее сестре или просто заводит от нее наследника? – спросила Лиза.

– Некоторые люди так поступают, если им удобно, – ответил Вихан.

– А у твоей Рашми есть сестра?

– Есть, – он взял ее за руки, – Чадрани, не засоряй себе голову всякой ерундой. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Что ты делала без меня?

– Помнишь, я тебе рассказывала про англичанина, – начала Лиза, надеясь вызвать его ревность, – я опять его встретила, недалеко от Ворот в Индию, и до этого тоже видела в районе Форта. Он меня все время приглашает на Элефанту. Однажды он даже позвонил мне в гостиницу. Но я ему не давала никаких телефонов, – говорила она, – мне это не нравится, что ему надо?

Но у Вихана на лице ни один мускул не дрогнул, он слушал ее с улыбкой и также, улыбаясь, ответил:

– Не переживай. Во-первых, найти в отеле белую женщину по описанию не проблема, а во-вторых, экологи вряд ли живут в «Тадже». Как его зовут?

– Стив, – сказала Лиза, – он такой высокий и симпатичный.

– Помнишь статью в «Бомбей Таймс» про пожар на корабле? Она была подписана инициалами S.W. И вряд ли твой Стив англичанин, он скорее американец. В районе Форта разные люди крутятся. Не думай об этом, если будет домогаться, скажи мне. Этот S.W. пишет всякий треш в газеты, а может, и другими делами занимается. Лучше я расскажу тебе, как был построен отель «Тадж Махал». Слушай. Богатый парс Джамсетджи Нуссерванджи Тата вел дела с Вест-Индской компанией, и однажды ему понадобилось пойти на встречу в отель Уотсона, помнишь, в районе Кала Гхода, куда ты ходишь смотреть всякие выставки.

– С которого сыплются ажурные чугунные балконы?

– Точно. Но тогда это был самый шикарный отель в Бомбее, и на двери красовалась табличка: «Только для белых». Такие таблички были во всех английских отелях, иногда даже писали: «Собакам и черномазым вход воспрещен». Лично к господину Джамсетджи это, конечно, не относилось, но все равно ему показалось оскорбительным. И он принял решение построить роскошный отель-дворец, куда будут пускать всех. В его новом отеле останавливались даже шейхи и венценосные особы.

– Я, кажется, засыпаю, – прошептала Лиза, прижавшись к прохладному плечу Вихана, – сегодня было так жарко.

Отходя ко сну, она совсем успокоилась, ведь, в сущности говоря, день был не так уж плох, он принес ей новую надежду.

Разрушение и созидание

Сезон муссонов не принес серьезного облегчения – температура днем опять поднималась выше тридцати градусов по Цельсию, хотя дожди поливали как из ведра, – но очень кратко, как будто это ведро переворачивали, чтобы освежиться после парилки. Но, несмотря на краткость ливней, канализация не справлялась, и в низких местах вода после дождя доходила до колена. Уличные обитатели пропали, а попрошайки на Колабе стали еще агрессивнее. Выходя из прохлады отеля, Лиза теперь попадала не в сауну, как она считала раньше, а в турецкий хамам. И маршруты пеших прогулок пришлось выбирать с учетом рельефа местности.

В цехе цикл работ пошел по второму кругу. Многие уехали домой, но постепенно стали подтягиваться новые специалисты. На днях собирался отбыть Роман. Он зорким взглядом окидывал участок, обсуждал что-то с Гришей, недавно вернувшимся из отпуска, потом наставлял Джозефа Альдею, для которого он был большим авторитетом. Андрей Томилин не выходил из конторки – составлял план работ и постоянно говорил по телефону с начальством в Петербурге. Для Лизы работа превратилась в монотонную текучку – диалоги с младшим лейтенантом Гулати в духе «моя твою не понимает», однообразные совещания в прохладных кабинетах административного здания; а на участке все те же птицы над стендами и верстаками, да еще в придачу проказница обезьяна. Снова появилась собака Жуля, теперь уже с двумя щенками. Индус Альмаду вылечился бусами и мантрами, прибавил в весе и теперь каждый день совершал благодарственную пуджу перед портретом божества.

Еще никогда у нее не было такой работы, где изо дня в день приходилось повторять одни и те же слова. Новым развлечением стали кокосы, которые созрели в цеховом садике; их сбивали камнем или гранатой, так называли бутылку с водой, и вскрывали подручным инструментом, хотя не так ловко, как это делают уличные торговцы своей секирой. Сбивание кокосов на высоте пятиэтажного дома грозило серьезной опасностью, если кокос свалится на голову, то в лучшем случае – сотрясение мозга, а в худшем – индийский морг, если он вообще существует как промежуточный этап по дороге к костру.

Лиза сидела на своем высоком табурете и изучала приложение к «Таймс оф Индиа», посвященное Болливуду и моде. Она уже несколько дней была озабочена проблемой – что надеть на встречу с родителями Вихана. Подошел, явно соскучившийся по индийской жизни, Гриша, глянул на болливудских красоток и спросил:

– Что там, в газетах пишут? Я знаю, что пока меня не было, Соню Ганди сменил Нарендра Моди – выбрали все-таки. Молодец, он из невысокой касты, сам себя сделал. Я уважаю таких людей.

– Как обычно, – ответила Лиза, шурша газетой, – то тигр кого-то съел на окраине деревни, то кобра из унитаза выползла. Про изнасилования пишут через день. На Дадаре несколько ограблений ювелирных магазинов. А пока тебя не было, во время предвыборной кампании, мне попалась заметка, о том, что у одной тротуарной женщины украли ребенка, и полиция гордилась тем, что очень быстро его нашла. Ведь обитатели тротуаров и те, кто живет в трущобах, тоже голосуют. Хотя, может, этой женщине ребенок и вовсе не был нужен, особенно, если это девочка. Много было заметок про нищих, у них, оказывается, есть права на «тротуарные квартиры» и на безналоговую торговлю в пределах «своих» территорий. Но забредать в другие районы им запрещается.

Два слесаря привезли на тележке гидравлический узел. Гриша встрепенулся и помчался им навстречу.

– Сейчас будем испытывать под давлением, – сказал он.

За тележкой шла целая процессия: Суреш и индийские ремонтники. Лиза приготовилась к разговору, по лицам ремонтников было видно, что назревает конфликт. Она подошла поближе к Сурешу, который переводил с маратхи на английский. Индийский бригадир утверждал, что узел перебрали и проверили, а Гриша требовал новой проверки в его присутствии. Когда узел подцепили талью и перенесли на стенд, индийцы заволновались всей толпой, и Суреш закричал:

– Падажжи, падажжи.

Но слесари уже подключили систему и стали подавать давление. Все замерли, подтянулись любопытные, которые здесь появляются мгновенно, когда происходит что-то интересное, словно вылезают из щелей, как тараканы на остатки пищи. Стрелка манометра резко пошла вверх, потом задергалась, и весь блок запыхтел. Тут уже заорал Гриша:

– Выключай давление! Выключай, блин, туды ее в качель!

Пока рабочие возились с вентилем, гидравлическая жидкость вырвалась наружу с такой силой, что фонтан накрыл всех присутствующих.

– Я же говорил! – Гриша показывал руками на все это безобразие.

Он снял с себя мокрую рубашку и с досадой бросил ее на пол. Индийцы зашептались, потом началось роптание. Наконец, выступил индийский бригадир. Он обратился к Лизе по-английски и, кивая на Гришу, безапелляционно заявил:

– Мы сами еще раз в другом месте произведем испытания. Пусть этот уйдет.

– Он не уйдет, – ответила Лиза, – он специалист, и он здесь принимает решение.

– Тогда я уйду! – гордо вздернул подбородок пожилой индиец.

И ушел – а за ним последовала вся толпа. Об этом инциденте написали служебную записку. Но никто из офицеров не стал отчитывать рабочих, кто знает, может, в следующей жизни сам родишься работягой.

Образовавшуюся пустоту решил заполнить Прабхат, крутившийся все утро около сада. Он медленно выплыл на сцену, то есть в сад, где на скамейке курили слесари и попутно обсуждали этот несчастный узел, оглянулся на уходящих индийцев, как будто провожая взглядом представившего его конферансье, и сообщил, что принцип единства и борьбы противоположностей берет свои истоки в индуистской философии.

– Великий Брама, – говорил он, – родоначальник всего сущего, создал двух главных богов: Брахму – созидателя и Шиву – разрушителя, который разрушает старое, чтобы строить новое. У разрушителя есть и другое имя – дарующий радость, потому что если разрушить зло, то на земле останется только доброта и сострадание.

Потом он повернулся к Лизе, которая изучала масляные пятна на своей блузке, ожидая, что она сейчас включится и начнет переводить для всех.

– В индуизме, – продолжал Прабхат, – жизнь каждого существа – это искупление. Можно сказать, что мы все участвуем в ритуале жертвоприношения. Но не надо пугаться, потому что боги тоже зависят от нас, ведь мы даем им пищу своими жертвоприношениями.

В этот момент подошел Андрей Томилин, он нес мелкие детали для ремонта, и Прабхат умолк. Томилин, с присущим ему терпением, выдал сварщику подробные инструкции о том, как варить и какие присадки использовать. Прабхат понимающе кивал, потом, по настоянию Томилина, повторил выданные ему наставления и, похоже, отложил их в дальний угол своей памяти, потому что, когда брифинг закончился, он как ни в чем не бывало попытался возобновить свою проповедь, рассчитывая на Лизину помощь в переводе.

– Мне надо переодеться, – сказала ему Лиза, развернулась и пошла в конторку.

Великие принципы индийской философии: отдавать и отказываться от материальных желаний во имя полной свободы и счастья – казались ей просто ханжеством, тем более в этом городе, где зарабатываются огромные деньги, где живут богатейшие в мире люди, которые ни в чем себе не отказывают. А уличные попрошайки с глазами голодных хищников еще больше вожделеют материального: еду, одежду, свой дом и все прочее, что необходимо человеку, чтобы отличаться от животного. И даже будь у них все необходимое, они по мере возможности все равно бы пошли дальше. И все эти проповедники и бабу со своими принципами тоже не отказываются от материального. Прабхат даже разозлил Лизу. Нашелся умник.

Впрочем, сейчас ей было не до рассуждений. Уже несколько дней она готовилась к встрече с семьей Вихана – что надеть, что говорить и какие подарки поднести его семье. Она уже проехалась на Дадар и прошлась там по ювелирным магазинам, чтобы посмотреть, как одеваются индианки среднего класса. Молодые девушки, как правило, приходили за дорогими безделушками с папой и всей женской частью семейства, и обычно на них были национальные наряды. Все семейство долго сидело у ювелира, пили чай, вели неспешный разговор и также неспешно выбирали украшения. В такие моменты можно было заглянуть в бутик, не опасаясь приставаний торговца, поглазеть на всех и откланяться. Чересчур яркий образ индийских барышень Лизе не пришелся по вкусу, но попадались женщины, действительно элегантно одетые.

Теперь после работы она прочесывала Колабу, где в витринах были выставлены сари, шальвар-камиз, длинные индийские платья и европейская одежда из разных материалов: хлопка, муслина, синтетики; поражало также разнообразие национальной одежды из шелковых тканей с парчовой отделкой и ручной вышивкой. И хотя, наверное, надо было остановиться на европейском платье, яркая палитра красок и оттенков одежды сбивала своей пестротой. Времени оставалось мало, но Лиза не могла сделать выбор, да к тому же готовая одежда большей частью сидела на ней как мешок.

Она зашла в магазинчик в конце Колабы, где раньше покупала ночные сорочки и хлопковые рубашки. Прошла вперед по узкому проходу – никого. Обернулась и увидела, что у самой двери на прилавке в позе лотоса сидит хозяин – выглядывает на улице новых покупателей.

– Платье, – громко заявила она. – Хочу красивое платье.

Увидев знакомую покупательницу, хозяин расплел свои ноги и ловко спрыгнул; недолго думая, он выбросил на прилавок несколько ярких платьев.

– Ну ладно рубашки, – сказала ему Лиза, изучив ассортимент, – а почему у вас платья без вытачек? Они на мне сидят как балахоны.

– Зачем тебе вытачки? – взревел мусульманин, подняв на нее возмущенный взгляд.

– Ну, чтобы по фигуре, – Лиза показала на себе руками.

– Фу! С выточками. Как тебе не стыдно! – от возмущения его физиономия приобрела бордовый оттенок. – Нормальным людям это не нужно. Женщина должна быть скромной. Здесь тебе не Валентино и не Версаче. А что размер большой, так это же не маленький. Ушьешь. Ты что, безрукая? Вон, – он показал на другую сторону улицы, – тебе помогут.

Поняв, что продать ничего не удастся, хозяин потерял интерес к Лизе и, бурча что-то на родном языке, убрал свой товар. Чтобы поставить точку в этом деле и показать, что торг окончен, он снова водрузил свою тучную фигуру вместе с ногами на прилавок у входной двери. Лиза попрощалась с ним и перешла на другую сторону улицы, где прямо на тротуаре стояли швейные машинки «Зингер», и ручные, и ножные – с ажурной станиной и круглым колесом привода. Несколько мужчин неустанно строчили, подгоняли одежду и ловко, без наметки вшивали молнии. Она разглядывала антикварные машинки, когда к ней подошла полная женщина в сари и, схватив ее за руку, куда-то потянула за собой, приговаривая:

– Он давно уже ждет, я сейчас тебя приведу. Ты не пожалеешь. И совсем недорого.

– Кто? – спросила Лиза.

– Это же первый класс, это просто шик. Да ты меня благодарить будешь. Их знают во всех отелях.

Тетка тараторила без умолку, не отпуская Лизину руку и заполняя пустоты между английскими словами речью на своем языке. «Главное, ничего не нюхать, не вдыхать и не пить», – вспомнила Лиза наставления Геныча. Они свернули за угол, быстро пробежали небольшой переулок, где расположилось несколько маленьких магазинчиков, и, когда свернули еще раз, похитительница протиснула Лизу в дверь двухэтажного дома, которую им распахнул стоящий снаружи страж в тюрбане.

Это было пошивочное ателье с приличным выбором легких и шерстяных тканей, здесь шили элегантные костюмы. Незнакомка, получив свой процент от хозяина, быстро исчезла, а к Лизе подбежали два портных и без ее разрешения стали примерять разные ткани.

– Вам костюм из шерсти или из легкой ткани? – спросил первый.

– Ах, конечно, легкий, однобортный, – сказал второй.

Они ловко орудовали сантиметром, и уже сняли основные мерки с остолбеневшей Лизы. Самое ужасное, что в таких ситуациях человек чувствует себя как бы обязанным, и неловко отклонить все старания людей, которые так хотят тебе угодить. Но она все-таки собралась с мыслями и сжалась в кулак.

– Нет, – твердо сказала Лиза, – мне не надо костюма.

Высвободившись из рук портных, она выскочила на улицу и понеслась с вытаращенными глазами, припоминания переулки, которые ее сюда привели, и ища проход на широкую улицу Козуэй, где всегда можно было поймать такси. За углом, на небольшой улочке, она обо что-то споткнулась, но не упала, потому что кто-то схватил ее за руку и поддержал. Это был молодой индус, что-то бормоча себе под нос, он повел ее к табуретке, которая стояла у дома, там, где ступеньки уходили вниз, в полуподвальное помещение. Лиза на миг остановилась, чтобы присесть, а потом, сама не понимая как, спустилась вместе с ним вниз и оказалась в маленькой ювелирной лавке. Теперь представление давал этот индус. Он вытаскивал коробки с серебряными украшениями и расставлял их вокруг нее на прилавках и даже на полу. Лиза оставалась безучастной. Тогда он поднял руки к небу и истошно завопил:

– О Аллах! Как мне не везет! Я сегодня ничего не продал, и если вы, мэм, ничего у меня не купите, я повешусь, я заколю себя. Я не буду жить!

Он снова и снова воздевал руки к Небу и периодически бросался на колени. Лиза сопротивлялась, но не долго, понимая, что сбежать из этого подвала у нее шансов еще меньше, чем от портных.

– Ну ладно, – произнесла она, сжавшись от испуга, – вон то кольцо, с маленьким изумрудом.

И хотя кольцо влезало ей только на мизинец, его приобретение было единственным шансом вырваться от этого психа. Она быстро расплатилась, и пока он не успел опомниться, спотыкаясь на трех ступеньках, ведущих наверх, выскочила на свободу и кинулась искать такси.

Знакомство с семьей

Наряд был куплен накануне отъезда, в пятницу. А в субботу Лиза проснулась рано и собрала в дорогу небольшую сумку с самыми необходимыми вещами, на всякий случай прихватила зубную щетку. Она долго стояла у зеркала, сушила волосы, красила глаза и подгоняла с помощью булавок свой наряд по фигуре. Вихан должен был подъехать на такси. Когда он позвонил, она еще раз взглянула в зеркало, сняла янтарные серьги и вдела в уши бирюзовые. Последний штрих неяркой помадой, и в путь навстречу судьбе или, вернее сказать, в рекогносцировку.

Вихан вышел из машины и ждал ее около отеля. Когда привратник Рао открыл ей дверь, Лиза помахала своему возлюбленному рукой, но он замешкался, не узнав ее сразу. Потом словно остолбенел – удивлению его не было предела. Лиза даже испугалась, не переборщила ли она. Она шла, ровно держа спину и ступая небольшими шагами. На ней было надето синее сари из шелкового муслина, кофта чоли была сшита из бледно-розового цветастого шифона; рисунок топа в миниатюре повторялся на бордюре сари, а конец полотна из прозрачного шифона, который здесь называют паллу, элегантно прикрывал только что уложенные волосы.

Вихан потерял дар речи, усаживая Лизу в такси, он первый раз видел ее в сари, и белокурая индианка ему очень нравилась. Лиза загадочно улыбалась. Что там будет дальше неясно, но, по крайней мере, в данный момент она победила.

Они прилетели в Нью-Дели в одиннадцатом часу, у выхода их встречал старый слуга Кумар. Не прошло и часа, как они уже въезжали в Гургаон по автомагистрали вместе с огромным количеством транспорта, который ехал не по полосам, а впритирку, все в одной куче – и шикарные автомобили, и трехколесные тук-туки. Современный город с небоскребами, интенсивным плохо организованным движением и грязными улицами промелькнул в окне автомобиля, и машина свернула с автострады на узкую дорогу. Сначала показались лачуги, а потом за заборами появились коттеджи. Наконец, старенькая Тойота въехала в ворота одного из домов и остановилась. Лиза аккуратно, придерживая сари, вышла из машины, здесь за высоким забором был просто рай – к дому вела аллея, обсаженная тамариндами, палисадник изобиловал цветущими растениями и кустарниками, а в центре лужайки красовалось дерево, усыпанное ярко красными цветами. В руке Лиза несла пакет с подарками – это был цветной альбом с видами Санкт-Петербурга и деревянные ложки с хохломской росписью.

На веранде дома появилась высокая статная женщина с полуседыми волосами, уложенными сзади в пучок и сандаловой тилакой на лбу – мать Вихана. Одета она была в довольно скромное светло-коричневое сари с голубым бордюром, в ушах серьги, небольшие, в виде кольца, усыпанного камешками. «Наверное, бриллианты», – подумала Лиза. На момент возникла неловкость, но женщина на веранде добродушно улыбнулась, и Лиза вздохнула с облегчением, она обнажила голову и перекинула через плечо свободный конец полотна сари.

Они вошли в дом, где был уже накрыт стол, рядом суетилась служанка. Присутствие хозяина в доме не ощущалось. Очевидно, на лице у Лизы появилась растерянность, потому что Вихан шепнул ей на ухо:

– Отца сегодня неожиданно вызвали на работу.

То, что ее здесь не примут с распростертыми объятиями, было ясно изначально, но она старалась не показывать своего разочарования, наоборот – она улыбалась.

Мать Вихана была с ней вежлива, в разговорах проскальзывало любопытство. Конечно, она похвалила сари, а потом спросила, нравится ли Лизе Индия. И Лиза ответила, как положено:

– Страна очень красивая, и люди сохранили свои традиции и духовность.

На завтрак были поданы рисовые лепешки, обжаренные пончики и острый суп с овощами, приготовленный на кокосовом молоке; специально для Лизы поджарили яичницу.

– У вас большая семья? – спросила хозяйка дома.

Лизе вопрос показался двусмысленным и, может быть, с намеком на ее бывшее замужество. Что она может сказать? Одна во всем мире после смерти отца, хотя есть мать – энергичная женщина, косметолог, которая очень любит давать советы.

– В Индии у нас обычно extended family, – продолжала мать Вихана, и пояснила, – семья, объединяющая несколько поколений и всех родственников.

Как будто Лиза этого не знала. Только не похоже, чтобы эта женщина варилась в одном котле со своей родней.

– Мы тоже помогаем родственникам и ухаживаем за стариками, – непринужденно ответила Лиза, – только у нас считается, что семья большая, если много детей.

Завтрак близился к концу, за чаем с десертами Лиза успела рассказать, что окончила Санкт-Петербургский государственный университет, что работала в международных проектах, и, конечно, намекнула, что зарабатывает неплохо. Допивая чай все замолчали, и в атмосфере повисло ожидание – а что дальше?

Тогда включился Вихан.

– Я покажу гостье наш сад, – сказал он, – а потом мы отправимся в Агру.

Конечно, в Агру, он с самого начала не был уверен, что они проведут в этом доме больше, чем несколько часов. Лиза встала из-за стола сразу после матери Вихана и оглядела себя в большое старинное зеркало, висящее на стене. Сариоказалось довольно удобной одеждой – в ее фигуре появилась статность, и глядела она с достоинством, временами скромно опуская глаза, но, не склоняя головы. Ей хотелось побыть здесь дольше и посмотреть комнату Вихана, но аудиенция закончилась, и хозяйка дома поднялась по деревянной лестнице с резными перилами на второй этаж. Лиза даже не успела вручить подарки.

После обеда они улетели в Агру, где поселились в туристической гостинице и провели следующий день вместе. Поездка в Агру была прекрасной, как и сама история любви Великого падишаха Акбара и его красавицы-жены, для упокоения которой он и построил Тадж-Махал. Тут, между прочим, считается, что с Акбара, позволившего свободное вероисповедание всех религий, и началась индийская демократия.

Но вернувшись в отель в воскресенье вечером, Лиза загрустила: то ли обида, то ли злость подкатывала к горлу, сдавливала грудь и вызывала щемящее чувство жалости к себе. Вихан, хотя иногда и мечтал о том, какие красивые у них с Лизой могут быть дети, не спешил ни прояснить, ни изменить создавшуюся ситуацию. И она с раздражением думала о том, что человек, который на службе привык принимать молниеносные решения в самых сложных ситуациях, так нерешителен, полагается на эту «реку, которая приведет к морю». О чем он думает? Но, при всей своей деликатности, Вихан не позволял Лизе заглядывать в свои мысли, которые наверняка витали в трансцендентном пространстве, в представлениях о карме и сансаре, стремясь найти баланс между нравственными основами индийских религий и свободой воли, между Азией и Европой. И что удивительно, ни отец, ни мать явно не настаивали на том, чтобы он бросил Лизу, видимо, его всегда сопровождали какие-то женщины. А может, посланником семьи был Сагми, который упорно пытался разлучить Лизу с Виханом?

Время течет по-индийски

Вихан опять ушел в море, и в Лизиной викторианской комнате повисла невидимая паутина запустения. Ужин в отеле накрывали поздно, и, чтобы скоротать вечера, по дороге с работы Лиза выбирала длинные маршруты. Спешить было некуда, плавать она ходила редко, купаться с женщинами, полоскающими в бассейне свои буркини и хиджабы, было противно. В понедельник после работы она прогуливалась в районе Форта. С наступлением муссонов народу на балюстраде стало совсем мало, к тому же недавно прошел ливень, и в огромных лужах, как в озере, отражались прекрасные Ворота из желтого базальта. Над проходами в массивных боковых башнях были решетчатые окна с каменными экранами, вырезанными в технике джали, как в Тадж-Махале. Только теперь она смогла рассмотреть помещения внутри опорных стен – огромные, с витражами на окнах, выходящих в сторону моря, и красивым каменным полом. Здесь оказывали почести британским губернаторам и знаменитым англичанам, прибывающим в Индию. Правда, недолго.

Она уже повернула к дому, когда ее вдруг окликнули.

– Нас с вами судьба все время сводит.

Да, это был англичанин Стив; он прогуливался вразвалочку, руки в карманы, наверное, некоторое время наблюдал за ней.

– Я удивляюсь, какой маленький город, – ответила Лиза.

Сразу пришла на память статейка во вчерашнем «Бомбей Таймс», подписанная инициалами S.W. Там говорилось о женщине из богатой семьи, которая, возвращаясь на своем автомобиле с закрытой вечеринки, где, по словам свидетеля, происходил психоделический сеанс, попала в аварию и была доставлена в больницу в тяжелом состоянии. Далее шли намеки на то, что молодежь из высшего общества курит марихуану, уподобляясь актерам Болливуда, где каждый второй либо что-то курит, либо что-то нюхает.

– С работы идете? – поинтересовался Стив.

– Просто гуляю.

– Техобслуживание еще не закончено? – спросил Стив как ни в чем не бывало и, невзирая на ее удивление, продолжил, – мы же знаем, сколько кораблей и какие. Ведь корабли загрязняют экологию. Мне говорили, что матросы и топливо, и краску льют в воду. Посмотрите, вода мертвая, в ней даже микробы не живут.

Лиза пыталась от него избавиться, но он был навязчив: опять приглашал ее на остров Элефанта на кораблике, который отходил от соседнего причала, и сказал, что обязательно ей позвонит.

– А то уедете, так и не побывав на этом замечательном острове, – говорил он.

– А вдруг останусь, – ерничала Лиза.

– Шутите? – засмеялся Стив. – Времена для белых женщин в Бомбее прошли, собственно, как и для белых сахибов.

– Но вы же сюда возвращаетесь.

– Я другое дело, я по работе, – самоуверенно заявил Стив и добавил, – забочусь об экологии.

– Сегодня я не составлю вам компании, – сказала Лиза строго, – у меня совершенно нет времени. Прощайте.

Она не могла понять, что ему надо. Он просто ухаживает за ней или хочет скомпрометировать? Ведь она не имеет права рассказывать о работе. Жаль, что не спросила, зачем эколог Стив пишет в местную газету статьи о всяких происшествиях.

Но на самом деле Лиза никуда не спешила. Когда она вернулась в отель, как раз накрывали ужин. После ужина она включила компьютер и открыла почту, которую давно не просматривала. Сначала письмо от переводчицы Нины, которая теперь жила в соседнем штате Раджастан. Из пяти девчонок, которые вышли замуж за индийцев, только Нина с первого корабля осталась в Индии, остальные уехали с мужьями в другие страны. Нина жила в провинциальном городке в большом семейном доме и не жаловалась на жизнь. Она писала Лизе, что в браке счастлива, но к новым родственникам пришлось привыкать, проявив чисто индийское терпение. В семье мужа все ее зовут Кумар, потому что, когда она родила сына, ее сначала стали называть мать Кумара, а потом между делом сократили до Кумар.

Все любовные истории переводчиц Лизе были известны, девчонки ничего не скрывали; их отношения развивались стремительно, и еще в России было понятно, что они кончатся свадьбой. Правда, никто из женихов не имел звания выше младшего лейтенанта и не происходил из семейства браминов.

Знала она и двух русских женщин, которым повезло после развода во второй раз выйти замуж – за индийцев. Одна из них жила в престижном районе, довольная своей судьбой, только вот долго привыкала к тому, что слуги обычно ночуют на кухне под столом. А вторая, избавившись в России от мужа грубияна и пьяницы, тоже радовалась жизни, несмотря на то, что ее индийская свекровь придумывала разные изощренные способы, чтобы отравить ей жизнь. Обе девчонки красотой не блистали и происходили из российской глубинки, где им наверняка бы досталась более тяжелая доля. Всякие мелочи, типа свекрови-стервы, не так уж и важны, когда муж тебя любит и уважает.

Женское счастье – это такая сложная субстанция, уравнение из теории вероятностей со многими неизвестными, за решение которого наверняка полается Нобелевская премия. Счастливая женщина отличается от не счастливой иногда только тем, что она себя таковой считает. А в Индии, где разводы не приняты, тем более никого не волнует, что счастье часто достигается через обиды и самоотдачу до жертвенности – у них ведь религия такая.

В понедельник на стенде появилась очередная башня орудия. Рядом возились рабочие, большей частью новые, которых Лиза не знала. Производственный цикл повторялся, и это наводило тоску – конвейер, он и в Индии конвейер. Наверху, в каптерке Томилин тоже был раздражен, он все время звонил на родной завод и что-то выяснял, а Рома, который со дня на день собирался уезжать, писал отчет о том, сколько качественного металла ушло на изготовление запоротых деталей. И где сейчас взять нужные заготовки? Поддавшись общему настроению, загрустил даже Суреш.

Но индийская реальность, как тропический муссон, непредсказуема и внезапна.

– Лиза, – крикнул сверху Роман, – Прабхата сюда, будем считать, сколько он деталей запорол. Пусть тащит все, что у него осталось.

Лиза послала Суреша за Прабхатом, и через полчаса они явились вместе. Подошел бригадир Гриша – в индийской курте-косоворотке с лепестками клевера на белом фоне. Они разложили все принесенные детали на столе, покрытом газетами. Вдруг Гриша изменился в лице и уставился на рамку размером с тетрадь, изготовленную из металлического уголка, взял ее и покрутил в руках. Слова застряли у него в горле, подошел Роман и тоже вытаращил глаза, вынул из кармана телефон и позвонил кэптену, потом дал трубку Лизе.

– Скажи ему, пусть срочно идет, будем разбирать это безобразие на месте.

Через пять минут красавец кэптен был уже на участке. Ему предъявили рамку. Он элегантно повесил ее на указательный палец – на его лице выразилось недоумение, а уголки тонко очерченных губ приподнялись в добродушной улыбке.

– Это что? – набросился на него Роман.

– А что это? – удивленно переспросил кэптен.

Парочка крепких слов еле слышно слетела с губ пацифиста Гриши.

– Это фиг знает что! – сказал Роман, дрожа от негодования, – кусок дерьма.

Теперь рамка раскачивалась на его указательном пальце. Лиза всмотрелась в мелькающий перед глазами предмет: на каждой стороне стальной рамки было вставлено по две-три небольших желтых заплатки (паяли и варили медным сплавом), они были отполированы и блестели, как инкрустированное золото.

– Это печворк в металле, красиво, – сказала Лиза, обводя глазами присутствующих.

Она еле сдерживала смех, глядя на растерянных мужиков. По дороге с работы в районе Кала Гхода часто проводились открытые выставки, и недавно она целую неделю ходила мимо скульптур, сделанных из металлических деталей. Один только лев с гривой из разных велосипедных цепей чего стоил. Индусы большие умельцы в этом деле.

– Да ты соображаешь, куда ставится эта рамка? – орал Роман на Прабхата, проглотив несколько крепких выражений, – если пушка стрельнет, эта… фигня, улетит в Австралию.

Автор этого слесарного чуда отошел в сторону, недоумевая, рамочка ведь не сама по себе, а закроется другими деталями. Обиделся.

– Вы понимаете, что такого металла больше нет, чтобы двадцать раз переделывать! – вскипал Рома, теперь уже обращаясь к кэптену.

– Да все он понимает, – прошептал проходящий мимо Томилин, – просто думает, что как-нибудь обойдется.

Кэптен действительно улыбался немного растерянно, прикидывая, можно ли это безобразие как-то исправить.

– Хорошо, – сказал он, наконец,– если вам не нравится, сделаем другую. Раз наши балбесы не могут, закажем на соседнем предприятии. В конце концов, вам решать, я только деньги плачу, а последнее слово за вами.

Кто-то уже позвонил Джозефу Альдее. Он примчался быстро и, приближаясь, на ходу все понял, скривился и закачал головой. Рамку Джозеф забрал без слов и комментариев и сразу спрятал; будет сам лично с ней разбираться.

Ситуация немного разрядилась, напряжение спало. Гриша улыбнулся, вытирая пот со лба рукавом своей курты, и уже готов был всех простить. Томилин вздохнул, надо еще нужную марку металла найти, сроки сдвинутся, придется писать очередной рапорт начальству. Осталось только договориться о сроках – ведь это деньги.

– Когда вы найдете металл? – спросил Роман кэптена.

– Завтра, – делая акцент на «р», как у них тут принято, ответил неунывающий кэптен.

Но понятие о времени в Индии своеобразное – «завтра» значит только одно – не сегодня и ничего больше. Индийцы не гоняются за временем, просто живут, как свидетели текущего момента, а время течет само по себе. А может и не течет. И уж точно события не могут опережать время – такого индийцу, даже расширившему свое сознание до всех положенных ему реинкарнаций, в страшном сне не представить.

Несчастный случай

Вихан толком не знал, что случилось, и все время проигрывал в памяти события дня. Утром, когда корабль уже причаливал, позвонил отец и сказал, что Рашми накануне попала в аварию на машине, серьезных травм нет, хотя она в больнице. Сойдя на берег, он сразу помчался в больницу Сайфи на Чарни Роуд, куда, по словам отца, ее поместили. Сначала доктор сообщил ему, что здоровье супруги опасений не вызывает, ушибы и перелом руки. Потом он помялся, и как бы извиняясь, шепотом добавил, что есть еще одно обстоятельство – Рашми, когда ее привезли ночью, была сильно возбуждена и пока не совсем пришла в себя; вероятная причина – это смешение психотропного и наркотического вещества. Поэтому свидание нежелательно.

– Приходите завтра, после обеда, – уговаривал его доктор, – в часы посещений.

Но Вихану нужно было поговорить с женой до того, как придут родственники, поэтому он все-таки добился разрешения прийти утром.

Больница Сайфи, похожая на мусульманский замок, находилась недалеко от места, где жила Лиза, и Вихан, закончив беседу с врачом, вышел на набережную Марин Драйв и неспешно пошел вперед. В раздумье он даже не заметил, как очутился напротив входа в отель, но сразу подниматься наверх не стал, а направился в цокольный этаж, в торговую галерею. Там, бредя между бутиками, он остановился около витрины с фигурками, искусно вырезанными из камня. Почему-то ему в голову пришла мысль, что если Лиза уедет, то пусть у нее останется на память тонко вырезанный из священного нефритового камня слоник, ведь резьба по камню – это исконно древнее индийское искусство. Потом он выбрал для Рашми нефритовую обезьянку Хануман – индуистское божество, которое дает мужество, силы и долголетие. После этого он поднялся на Лизин этаж и постучал в дверь. Лиза его не ждала и очень обрадовалась, когда он вошел. Он вручил ей нефритового слоника размером чуть больше спичечного коробка, не такого, как продают в сувенирных магазинах, а тонко вырезанного мастером, с белыми клыками, даже видны были слоновьи глаза с многочисленными морщинками вокруг.

– Слоны – это процветание и счастье, – сказал он, – а еще терпение и верность.

Лиза ожила, куда-то исчезла пустота, комната заиграла и наполнилась его запахами, будто свежим ветром. Она накрыла столик около дивана, поставила чайник, вытащила коллекцию чая, которую Вихан пополнял со знанием дела. Выбрали китайский улун.

Когда уселись на диване, Лиза поняла, что мысли его витают далеко, и он чем-то озабочен. Таким грустным она его еще не видела.

– Что-то случилась? – спросила она и продолжила полушутя, – здесь говорят, что у браминов нет проблем, они рождаются для того, чтобы получать подарки от жизни и поучать других.

– Подарки … – протянул рассеянно Вихан. – Я хотел тебя спросить кое о чем, мне это надо знать, только ты, умоляю, не обижайся.

– Спрашивай, – Лиза высвободила руку, которую он держал в своей.

– Это правда, что ты замужем сейчас?

«Проверили документы на работе,– подумала Лиза, – наверное, Сагми помог, он ведь имеет доступ к рабочим файлам. А может, отец Вихана попросил его».

– Я же тебе говорила, что разведена, – сказала она, опустив глаза, – просто не успела заменить документы, сюда отправили старые.

– И еще, эта фотография в фейсбуке, – Вихан просто выдавливал из себя слова.

Он достал телефон и показал ей снимок, где СиДжо обнимал Лизу за плечи да еще скорчил дурацкую физиономию, как будто они большие друзья, как минимум.

«Еще и в фейсбуке пошарили, – думала Лиза, – хотя не исключено, что это СиДжо хвастался, поднимая свой рейтинг».

– Ты же знаешь, как индийцы любят фотографироваться с белыми, на счастье, – оправдывалась она, – но, видно, это приносит счастье только им. Я работала с этими парнишками на одном из кораблей и вдруг встретила их на Колабе в первые дни. Я тогда даже не думала, что они будут выставлять все это в своих фейсбуках . Что в этом такого? Просто глупые мальчишки.

Она совсем сникла, прикрыла глаза, потом закрыла лицо руками – только бы не расплакаться. В этом индийском мире все видимые и невидимые силы направлены против нее.

– Забудь, извини, – мялся Вихан, обняв Лизу, – выбрось из головы. Я вообще не хочу думать о твоем прошлом и о моем тоже. Забудь все, я больше не буду ни о чем тебя спрашивать, я верю тебе во всем. Это просто так. Я должен был спросить.

Разговор становился напряженным, Вихан думал о чем-то, что отдаляло его от Лизы. Он был не здесь, как будто спешил куда-то.

– Я не понравилась твоей маме. Я этого и ожидала. Что она тебе сказала? – спросила Лиза.

– Она молчит, – он улыбнулся по-доброму, как будто это неважно.

Они спустились в ресторан и вместе пообедали, потом снова поднялись в номер, и он медленно раздевал Лизу, осторожными движениями, и пальцы его гладили ее кожу, как гладят кошку после того, как на нее случайно наступили. Но в глазах Вихана была грусть, и на ночь он не остался.

Распрощавшись с Лизой, Вихан поехал на Колабу; он вышел из такси около здания Главного полицейского управления штата, похожего на дворец раджи, и пошел в сторону Козуэй. Он шел не спеша, приглядывая кафе, куда можно было бы зайти и выпить пива, но везде было многолюдно и шумно, а единственный алкогольный магазин на Колабе был закрыт. Наконец он все-таки набрел на маленькое кафе, где удалось взять пиво на вынос. Добравшись до своей квартиры в доме для офицеров, он долго сидел на кухне в раздумье. На столе лежала газета «Бомбей Таймс», открытая на полосе, где среди прочих объявлений сообщалось про молодую женщину, которая, возвращаясь домой с вечеринки на своей машине, не справилась с управлением.

Когда на следующий день Вихан вошел в палату, Рашми уже привели в порядок после сна, она полусидела в постели, на ней была надета шелковая сорочка, а ее черные густые волосы разметались по подушке. В палате стоял запах лаванды, который обычно остается после горения ароматических палочек. Лицо ее было бледно, лоб заклеен пластырем, на одной скуле красовался синяк до глаза, и рука была в гипсе. Она выглядела совершенно спокойной, но как только он к ней подошел, Рашми резко отвернулась, показывая, что не желает с ним разговаривать. Такие жесты, бывало, она позволяла себе и раньше.

– Здравствуй, дорогая Рашми, – наклонился к ней Вихан, – я тебе пытался дозвониться, но ты не отвечала. Доктор говорит, что ты быстро поправишься.

Одним из самых больших пороков в индийской семье считается неумение сдерживать свое раздражение и гнев, неумение проявлять мягкость в манерах и приветливость в обращении. Такой была и Рашми. Но сейчас она молчала.

– Хануман, – он протянул ей каменную обезьянку, – приумножит твои силы, и надеюсь, убережет тебя от заблуждений.

Он закончил фразу почти шепотом. Какое он имеет право указывать ей на заблуждения. Она бездетна, может, поэтому увлеклась этими сеансами и вечеринками, и не так уж часто она бывает в Мумбаи, просто встречи с друзьями. Рашми на секунду повернулась и молча взяла обезьянку. Но разговор не начинался.

Она с детства была избалована своим отцом, который души в ней чаял. Это он организовал этот брак для подрастающей дочки, которая была очень привязана к Вихану. Была ли в их отношениях любовь? Надо сказать, что, еще будучи подростком, Рашми любила проводить время со своим другом Виханом, потому что в этом большом городе, который влечет своими сокровищами, нарядами, интересными шоу и ресторанами, который никогда не спит и никогда не бывает так свеж, как в часы раннего утра, когда ночные странники преображаются в обычных горожан, молодой девушке из высшего общества одной вообще не разрешалось выходить из дома. Даже в спортивный клуб.

А Рашми просто несло во все запретные места. Дух авантюризма или любознательность. Она была красива, носила дорогие сари и европейские бренды – тоже дорогие. От нее всегда пахло модными духами. И в любой компании она была желанной гостьей и центром внимания – богатая, образованная и острая на язык. Замужество раскрепостило Рашми, и когда она уехала на учебу в Лондон, жила там подолгу одна со своей служанкой, которая была ей предана как собака. Учеба ей давалась легко, кроме английского она говорила на итальянском языке, и отец нанимал ей знаменитых учителей и отправлял в дорогие путешествия. Закончив учебу, Рашми не стремилась вернуться домой, да и Вихан в то время часто отсутствовал, бывало месяцами. Она предпочитала жить в Лондоне и проходить там практику в банке, который имел деловые связи с банком ее отца, а когда приезжала, обычно селилась в большом родительском доме, а не в тесной квартире Вихана. Конечно, она бывала у Вихана, но, когда он уходил в море, одна там не оставалась.

– Я думал, ты уехала в Лондон, – сказал Вихан, – ну зачем ты опять туда пошла?

Рашми повернулась к нему, смотрела с негодованием, как будто он во всем виноват.

– Так опозорить меня, – процедила она сквозь зубы, – привел в дом своих родителей русскую потаскуху.

И вдруг у Вихана вырвалось:

– Если бы ты не ходила по своим вечеринкам и всяким психоделическим сеансам, ты бы не потеряла ребенка!

В палате повисло молчание, как в каменной пещере, даже вода в графине застыла. После бессонной ночи Вихан был не в самом лучшем состоянии, но старался сдерживаться.

– Но ведь мы с тобой давно договорились, что каждый будет жить своей жизнью, – сказал он уже примирительным тоном. – Я не желаю тебе зла, я навсегда останусь твоим другом.

– Ты опозорил всю нашу семью, – сказала Рашми, немного успокоившись. – Это скоро будет известно всем.

Зазвонил телефон, и Вихан услышал голос отца Рашми. Потом вошел врач. Вихан взял ее за руку.

– Прости меня. Я к тебе буду приходить.

Когда он вышел на улицу, сразу подумал, что разговор с отцом неизбежен, отцу наверняка придется объясняться с семьей Рашми. Он уселся на парапет на набережной и позвонил отцу. Он говорил и с отцом, и с матерью, вспоминая то время, когда они с Рашми были совсем молоды и приезжали на каникулы из Лондона. Вихан тогда учился на инженера, и если бы он послушал отца и не пошел потом в военно-морское училище, может быть, все бы сложилось иначе.

Они тогда жили вместе с Рашми в доме его отца, но чаще всего в Мумбаи в квартире родителей Рашми, которая занимала целый этаж. Он тогда был еще почти мальчишка и как павлин распускал хвост, появляясь с женой на людях. Они совершали визиты к родственникам, создавая впечатление счастливой супружеской пары. Но насытившись семейной жизнью, Рашми спешила по своим делам, то она собиралась делать карьеру и уже видела себя на высоком посту, то, утомившись работой, искала удовольствий на разных закрытых мероприятиях, любила места, где собираются знакомые ей болливудские актеры, и Вихан ее часто сопровождал. Она считала себя европейской женщиной и могла позволить себе многое.

«А теперь случилась катастрофа, – думал Вихан, – Рашми лежит в госпитале, и ничего уже не исправить, разве что сохранить все случившееся в тайне. Наверняка родственники Рашми заплатили папарацци за то, чтобы те не разглашали ее имя».

Потом он позвонил матери Рашми, и они долго разговаривали. Ее мать и раньше считала, что у Рашми должен быть муж, который всегда будет рядом с ее дочерью, и она надеялась, что когда Вихан через год-полтора выйдет в отставку, они с Рашми поселяться в этом городе – и все наладится. Полная утопия, Рашми не собиралась уезжать из Европы, а Вихан ждал, что она там найдет себе подходящего мужа, иначе, если он первый потребует развода, она будет считать себя опозоренной.

Продолжать отношения с Лизой сейчас было просто невозможно, да и матери он обещал, прервать их на время и подумать. Хотя, что тут думать, чувства рождаются не от глубокомыслия, их дарят человеку боги – свидетели тысячелетиями накопленного человеческого родства, взаимоотношений, жертвенности и предательств.

Расставание

На следующий день Вихан договорился встретиться с Лизой после обеда около отеля. Когда Лиза спустилась вниз, одетая в темно-зеленое платье камиз с крупными розоватыми цветами и тонкие леггинсы, он уже поймал такси и ждал ее у входа. Он велел шоферу ехать в Джуху. Как и многие другие горожане, Вихан любил этот район новостроек, престижный, потому что здесь жили богатые люди и даже звезды Болливуда. Лизу же удивляло соседство современных отелей, променадов на европейский манер, небоскребов с затейливыми бассейнами, ресторанов и ресторанчиков всяких мастей с грязными улицами и нищими кварталами. Но зато, доехав на такси до Дадара можно было пересесть на тук-тук. Эти тук-туки или, как их еще называют, темпо, не допускались в южную, деловую, часть города, где жила Лиза. Передвигаться на темпо было прохладно, потому что фривиллер, то есть трехколесный крытый мотороллер, не имел дверей вовсе, но небезопасно, особенно если попадался водитель лихач или дикарь, который не сбавлял скорости на крутых поворотах (возможно из-за отсутствия тормозов). Заносило на повороте многих, переворачивались не каждый день, ну а разбивались не чаще раза в месяц. В общем, это был рисковый аттракцион, как и многие другие аттракционы в индийской жизни.

Иногда они бродили по широкому пляжу и смотрели, как садится солнце, а потом заходили куда-нибудь поесть. Вихану нравилась итальянская кухня, он называл себя эгетарианцем¹⁵, хотя любил поесть и карри с курицей. Он не часто ходил в храм, собственно, как и большая часть знакомых Лизе индусов. Индуизм был для него не столько убеждением, сколько частью образования, как, например, физика с законами движения тел и частиц.

– Религия – это пунктирная линия, по которой должна выстраиваться причинно-следственная связь поступков, и случайное карри с курицей или бутылка пива не могут повлиять на убеждения человека, поступки и отношение к другим людям, – так он говорил.

Он привез Лизу в небольшой ресторанчик, и они заняли в патио столик с видом на море. Солнце постепенно погружалось в воду. Жара унималась, и на влажный, черный от грязи песок медленно накатывал прилив, принося с собой относительную прохладу. Лиза глядела на город, который надвигался на море небоскребами. Почти все эти дома были жилыми.

– Интересно, каково это жить на пятидесятом этаже? – рассуждала она вслух.

Но Вихан ее не слушал, он был необычайно серьезен, то внимательно рассматривал ее браслеты и кольца, то прятал глаза.

– Тебе так идет индийская одежда, Чандрани, здесь ты просто расцвела. Я помню, какая ты была на корабле в России – бледная и немного угловатая, – он говорил, слегка прищурив свои глаза с длинными ресницами, взгляд которых скользил мимо Лизы.

Потом он замолчал, и глаза потупились; длинными тонкими пальцами одной руки он отбивал ритм по столу, другой подпирал голову. Лиза заказала напитки и тоже притихла, предчувствуя неприятный разговор. Она думала о том, что известие об их связи, наконец, до всех дошло, может даже, с помощью Сагми, пекущегося о благополучии семейства Пателов. Наверняка ситуация была усугублена многочисленными родственниками, которые на своих посиделках все это обсуждали, разводили руками и выразительно, по-индийски, качали головой. И уж точно кто-нибудь из них вычислил по звездам, что и пожар на корабле произошел неслучайно, это было карой за связь с иностранкой. И теперь от ее возлюбленного мало что зависит, – решила Лиза.

– Я женат, – начал Вихан, – больше десяти лет. Мы дружили с детства, Рашми всегда была независимой и любопытной девчонкой, она даже играла в крикет. Когда пришло время получать образование, родители решили нас поженить и отправить учиться в Англию. Незамужняя девушка одна не может уехать за границу.

Лиза опустила глаза, она и так знала, что он женат. Выходит, стал еще женатее. Голос его казался холодным и отстраненным, в нем даже появились незнакомые нотки раздражения.

– Моя жена, – продолжал Вихан, – из богатой семьи, наша семья тоже знатная, но не такая богатая, хотя у нас всегда была земля, поэтому, когда мне еще и пяти не было, наши родители заключили договор о намерении поженить нас. Это серьезный договор, он дал возможность моему отцу и его брату брать большие кредиты и строить на земле. Мое образование стоило денег, и младший сын моего отца до сих пор не работает, учится то там, то сям, ищет себя. Его тоже надо содержать. В Индии принято подходить к браку практично, – он избегал глядеть Лизе в глаза. – Хотя мы не были все время вместе, в Англии учились в разных местах и жили порознь, только на праздники домой приезжали вместе.

– Ты любил ее? – с горечью произнесла Лиза.

– Я тогда не знал, что такое любовь. Мне просто было интересно, Рашми красивая женщина, и на нее все обращали внимание. У нас и сейчас хорошие отношения, но мы не часто видимся.

– А она тебя любит?

– Не знаю. Муж по индийской религии – это земной бог, и ни одна женщина не скажет, что она не любит своего мужа. Дело не в этом. Этот брак устраивает многих людей, и они не хотят ничего менять.

– Как у вас все запутано, – вздохнула Лиза, но Вихан перебил ее.

– Сейчас Рашми в больнице, и я обещал, что не буду с тобой встречаться, пока она не поправится. Ты не обижайся, я просто не хочу врать тебе. Все образуется.

Лиза улыбнулась, хотя в горле застрял ком, она была уверена, что с Рашми ничего серьезного, просто это способ привлечь к себе внимание. Так сказать протест, ведь терять всегда жалко, а тем более такого мужчину, как Вихан. А она, Лиза, чужая в этой стране, интересно, какое она место занимает в их иерархии. Его родня, наверное, перемыла ей все кости, когда Сагми (а кто ж еще) показал им фотографии с моряками. Она резко встала и случайно опрокинула стакан с коктейлем. Вязкая жидкость тонкой струйкой стекала со стола, и никто не подошел убрать разбитый стакан.

– Собственно, я собираюсь уезжать. Совсем скоро, – она нервно перебирала содержимое своей сумочки, искала сигареты, которые она иногда покуривала.

Хотелось убежать, испариться. Она ведь и раньше знала, что все может оборваться в любой момент, но заигралась, поверила в счастливый финал, как в болливудском кино, – обаяние Индии. Наконец она собралась с мыслями, и решила отплатить за унижение.

– Ты как буриданов осел между двумя копнами сена, – сказала она. – У вас это называется царевич Арджуна, обуреваем сомнениями на поле предстоящей битвы между родственными племенами: можно ли добыть победу, принеся в жертву кого-то из близких? Но в отличие от осла, который не смог сделать выбор и помер от голода, у Арджуны, как и положено на Востоке, был духовный учитель – возничий Кришна. И Арджуна осуществил свою миссию – выиграл битву. И твои родственники тебе подсказывают, в чем твоя миссия. Наверное, Арджуной быть лучше, чем Буридановым ослом.

Вихан глядел на Лизу с недоумением, ей показалось – просто обалдел.

– Чандрани, – он тоже встал и взял ее за руки, – послушай, мы будем вместе, просто надо подождать немного.

Она дернулась прочь и бросила ему на ходу:

– Знаю, река приведет к морю.

Но остановилась, она ведь уже не девочка, чтобы убегать в истерике. Они ушли молча. В такси Вихан сел на переднее сиденье и всю дорогу молчал. Когда вышли из машины, он сказал, что уходит в плавание на неделю-другую, что будет о ней думать, и когда вернется, они обязательно увидятся. Именно увидятся, а не встретятся – и в этом была большая неопределенность. Она отстранилась от него и, стараясь улыбаться, выговорила сквозь надвигающиеся слезы:

– Когда ты вернешься, я уже уеду. Не звони мне больше. Никогда.

Последнее слово она произнесла по слогам. Он был растерян, но не бросился ее обнимать и уговаривать, как будто она, Лиза, была в чем-то виновата.

Чемоданное настроение

В отеле у стойки регистрации стоял Андрей Томилин. Он словно почувствовал, когда вошла Лиза, и резко обернулся.

– А, вот и ты, – кивнул ей Томилин, – Роман сегодня затеял отвальную, он уезжает послезавтра. Уже почти все собрались.

Войдя, Лиза внезапно остановилась. Звуки фортепиано заполнили все огромное пространство холла, они отражались от стен и пронизывали насквозь. Она медленными шагами подошла к роялю, чтобы разглядеть пианиста. Худосочный тапер-китаец, играл импровизацию на тему: «Брызги шампанского». Он не стучал по клавишам, как Аджит, его длинные гибкие пальцы то пускались в виртуозные пассажи, переходящие в глиссандо, то почти застывали в поднятом положении, акцентируя паузы. Он играл профессионально и пронзительно, как играют на концерте на бис. «И вправду, – подумала Лиза, – жизнь иногда похожа на танго, пассажи на одном дыхании и вдруг пауза. Даже не пауза, а обрыв…» Хотелось упасть на диван рядом с ним и закрыть глаза, чтобы ритм настигающей тоски и внезапно вспыхивающей надежды прошел через ее вены.

Томилин все время ей что-то говорил. Он явно испытывал к Лизе симпатию, и это ее утомляло.

– Я тоже хочу уехать, – растерянно произнесла Лиза невпопад.

– Лиза, ну ты идешь? – подгонял ее Андрей.

Пианист доиграл последние такты, и Лиза медленно пошла к лифту.

– В тропиках, – рассуждала она, пока они поднимались, – устаешь быстрее, и вечером совсем не хочется, чтобы тебя тревожили, но в отеле ты постоянно у всех на виду.

Когда вошли в номер, Геныч, подпоясанный полотенцем и оттого похожий на настоящего повара, уже выложил на тарелке нарезку мяса зебу и копченую буйволятину и крошил салат. Кто-то резал арбуз, на блюде были разложены киви, манго и питахайя с белой в черную крапинку мякотью. Начальник смежного проекта Сан Саныч Селиванов, старый друг Ромы, открывал бутылку «Тичерс». Роман любил застолья, и всегда заранее к ним готовился. Он никогда не брал «рога», то есть второсортное виски «Роял Стаг». Вот и сейчас он позаботился даже о десерте – в холодильнике стоял торт из венского кафе.

Знакомых у Романа было много, некоторые просто ненадолго заглядывали, чтобы попрощаться, другие, приносили выпивку, усаживались, теснясь, на диване и на кровати. И поскольку Лиза была здесь единственной женщиной, приходилось со всеми раскланиваться, выдергивая из памяти их имена, и всем улыбаться. Наконец дверь закрылась, и остался круг старых друзей по командировкам. Сначала она собиралась быстро уйти, но незаметно расслабилась, прислушиваясь к неспешным разговорам мужчин. Вспоминали тех, кто в море, то есть на других проектах, а их было много, и не только в России. Потом стали обсуждать шопинг в Мумбаи и, наконец, добрались до индийской действительности, которая на каждом шагу поражала. О богатых в этом городе местные жители говорили с уважением, с присущей индийцам непосредственностью. Миллионеры меняли облик города, соревнуясь со всем миром в строительстве небоскребов. Чего только стоит частный дом миллиардера Мукеша Амбани на Атламаунд Роуд, высотой в сто семьдесят метров. Он находился в паре километров от отеля; с улицы дом не был огражден, и, проходя мимо, можно было созерцать старинные автомобили, которые стояли около пятиэтажного гаража и хозяйской заправки.

– Чем больше разница между богатыми и бедными, тем выгоднее, – философствовал Рома. – Не надо тратиться на внедрение новой техники, и даже рацпредложений не надо. Это не даст такого экономического эффекта, как копеечный труд муравейника нищих. Ведь, как ни крути, в Индии зарабатываются большие бабки.

– Да-да, – поддакивал Селиванов, начальник смежного проекта. – Вы видели, как они строят небоскребы? – Рабочие живут на этажах, которые они строят, тягают грузы на этаж при помощи блоков: и пруты для сварки, и цемент для заливки. А уж индийские строительные леса – это просто ужас.

Лиза тоже вспомнила, как на большой высоте рабочие, как цепкие обезьяны, перемещаются по бамбуковым стеблям, связанным между собой. Она уже давно хотела встать и уйти, но словно прилипла к креслу, да и торт еще не подавали. Андрей сидел рядом и все время подливал ей виски в стакан со льдом. Потом по традиции запели в полный голос: «По полю танки грохотали», а под конец Селиванов завел своим переливчатым баритоном: «Из-за острова на стрежень». И уже опьяневшая Лиза подпевала: «…и за борт ее бросает в набежавшую волну». Правильно, за борт, чтобы не было раздора в семье браминов.

Лиза, наконец, оторвалась от кресла, и Томилин довел ее до лифта, дальше она не позволила себя сопровождать. Она вышла на своем этаже и, когда сделала несколько шагов, навстречу ей попался нагло ухмыляющийся слесарь Виктор, которого Томилин в этот раз привез с собой.

– Наша умница Лиза напилась, – злорадно сказал он как бы в пространство.

Она сжалась в комок и быстро проскочила мимо, делая вид, что не видит его. Она его боялась, чувствуя, что в любой момент он может прилюдно опозорить ее, извратить и облить грязью ее отношения с Виханом. А еще страшнее, если он докопается до Вихана и запустит грязные сплетни в среде офицеров. Зыбкое равновесие держалось на материальной заинтересованности слесаря, в случае скандала, его бы сразу выперли отсюда.

Войдя в номер, она первым делом встала под душ, потом, как обычно, натерла тело умягчающими маслами и надела банный халат. Второй халат остался висеть в ванной. Халатов всегда было два, как и число спальных мест на кровати кинг-сайз. Она подошла к окну и широко раздвинула шторы. После захода солнца на набережной Марин Драйв, как обычно, кипела жизнь. Отсюда был виден почти двухсотметровый параллелепипед башни «Руби Миллс», предназначенный для офисов, и жилой комплекс «Империал» – башни-близнецы высотой двести сорок метров. «Удивительно, – думала Лиза, – в городе привозная вода, а им обязательно надо всех догнать и перегнать».

Она долго стояла у окна. Хотелось, чтобы пошел дождь и стекал своими слезами по стеклу, чтобы весь мир был накрыт дождем. И чтобы дождь пролился на Вихана, и он почувствовал, что небо умывает его Лизиными слезами. Но сезон дождей уже кончился. Через закрытое окно врывались звуки улицы; водители жали на свои клаксоны с особым остервенением, издавая то нервные короткие, то настойчивые сигналы, пробиваясь таким образом в плотном потоке машин. Иногда они высовывались в окно и, не желая уступать дорогу (не взирая ни на какие правила движения), темпераментно махали руками и что-то кричали друг другу. Дикари. Своей какофонией они заглушали все, даже если выпадешь из окна, никто не услышит.

Потом, устроившись удобно на кровати, она включила канал «СиЭнЭн». Телеведущая и международный корреспондент, крупная немолодая брюнетка в маскировочном костюме, вела репортаж с места события, из какой-то африканской страны, где случился очередной переворот. Лиза часто смотрела ее программы, иногда брюнетка вещала из студии, но чаще всего ее несло в самое пекло. Вот и сейчас уже немолодая американка, одетая в бронежилет, металась, рядом с автоматчиками по пересеченной местности. Мысли о масштабе мировых катаклизмов почему-то утешали. Прав, наверное, Прабхат: «Жизнь – это страдание». Вот, может, и она, Лиза, всю жизнь посвятит горячим точкам, ведь переводчики там тоже нужны.

Проснувшись в воскресенье в одиннадцатом часу, Лиза первым делом нашла телефон: никаких известий от Вихана не было – держит слово, данное семье. Она спустилось в ресторан, к счастью там было пусто, завтрак уже заканчивался. Старший официант Рассел принес волшебный напиток, который он в тяжелых случаях подавал Генычу и Роме, потом внимательно посмотрел на Лизу и удалился. Вместо кофе он предложил ей молочный коктейль с медом, куркумой и травами.

– Наши женщины пьют это для красоты и бодрости, – сказал он с отеческой заботой.

Потягивая молоко, Лиза думала о том, что никогда уже больше не будет счастлива. Собственно, ей и раньше не везло, единственный человек, который ее преданно любил и понимал, был папа. Он всегда пытался ее предостеречь от жизненных неудач. Но разве все предусмотришь. Это была третья неудача – сначала ее предал Федор, потом она сдуру вышла замуж, а теперь Вихан… Личная жизнь постепенно превращалась в катастрофу.

Чтобы развеяться, Лиза направилась в город, ведь она скоро уедет и больше не увидит этих улиц. Расставание с городами – все равно что расставание с людьми; хочется вглядеться в глаза и в каждую черточку, чтобы сохранить их в памяти. А этот город тем более. Она шла по Хорнби Роуд, которая теперь называлась Дадабхай Наороджи Роуд, самой красивой улице, построенной англичанами на месте хаотичных поселений разноплеменного торгового и рабочего люда. Оказывается, что торговец хлопком Дадабхай Наороджи был интеллектуалом и политиком, первым азиатским членом британской Палаты Общин и одним из основателей Индийского Конгресса. И поскольку он был парсом, то принес клятву в Британском парламенте не на Библии, а на Авесте – священной зороастрийской книге. Это обстоятельство, а именно, то, что огнепоклонник не отказался от своей веры, почему-то успокоило Лизу; приятно ходить по улице, которая названа в честь такого достойного человека.

Пяти-шести этажные дома вполне напоминали европейские, с той лишь разницей, что в их архитектуре смешались элементы классицизма, готики и барокко, а некоторые из них по-индийски пестрели орнаментами и украшениями в восточном стиле. Была и еще одна особенность: первые два этажа представляли собой анфилады, галереи для променада переходили от дома к дому на протяжении всей улицы, соответстветственно меняя свой архитектурный стиль. И можно было понять англичанина Стива, которому щемило сердце от одной только мысли, что в этих прекрасных домах теперь живут индийцы. Лиза прошла мимо храма огня парсов, встроенного в перспективу улицы; могучие ламассу на коренастых копытных ногах поддерживали арку входа. Около храма стояли женщины с покрытой головой и мужчины в черных круглых шапочках. Собрались, видно, на какое-то таинство. Потом она перешла на другую сторону и углубилась в прохладную галерею. Здесь за толстыми стенами когда-то находились конторы белых сахибов. И до сих пор там контора Кука приглашает объехать весь свет (если вас одолела скука). Белые леди, когда-то прогуливаясь здесь, покупали чай и кофе у Филипсов под живописной вывеской «Рембрандт энд Вандейк Лимитед», и лучи палящего солнца не могли испортить их природную бледность. Она прошла магазинчики со старомодной хлопковой одеждой, зашла в старую сувенирную лавку с деревянной резной мебелью и латунной посудой, которая занимала целых два этажа, именно здесь Сосница и покупал свои резные табуретки. Все осталось, как было в середине двадцатого века, когда отсюда ушли англичане. Не хватало только дам в белых длинных платьях под кружевными зонтиками, рикш и индусов с носилками.

Уезжать не хотелось, нечего спешить в темноту петербургской осени, к тоскливому одиночеству. Где-то внутри было ощущение, что ее отношения с Виханом не закончены. Не поставлена еще точка. Понятно, что он сейчас под влиянием родственников, и, может, ему труднее, чем ей. Не так просто выпутаться из этих индийских традиций. С другой стороны, непонятно чего ей здесь ждать. И вдруг Лиза вспомнила про Аванти и мигом набрала ее номер. «От Хорнби Роуд до Черч Гейт совсем недалеко», – сказала ей Аванти по телефону. Пригласила в гости!

Аванти жила в солидном доме колониальной постройки, именно в том дворе, где в закутке притулился ларек, в котором мужики покупали спиртное. Очередь у ларька стояла только тогда,когда здесь останавливался рабочий автобус, и два продавца с вороватым взглядом шустро заворачивали бутылки в бумажные пакеты.

Лиза нашла нужный подъезд, поднялась по лестнице и позвонила. Когда ей открыли, сразу подбежала болонка Зоро, узнала. Пахнуло благовониями. Лиза осмотрелась. Большая комната с двумя высокими окнами служила гостиной и столовой. Обстановка комнаты была похожа на музей истории семьи, чего тут только не было: огромный дубовый стол, стулья с причудливыми резными спинками, старинное бюро, кожаный диван, накрытый покрывалом с причудливым тканым рисунком, вазы, множество индийских безделушек и, конечно, статуэтки и живописные изображения божеств в багетных рамках. Резная табуретка в углу вообще была колченогой и опиралась на стопку книг.

– Какой у вас красивый дом, – сказала Лиза, – шкаф с резными слониками и пальмами, наверное, из красного дерева?

– Он мне достался от матери, а ей от своей матери, – Аванти суетилась, накрывая на стол.

Из полутемного коридора вышел Вайбхав и уселся за обеденным столом. Он прихрамывал, глаза у него были потухшие, а лицо приобрело сероватый оттенок. Аванти принесла в большой супнице суп из дала. Вайбхав сложил руки в намасте, прочел про себя молитву.

– У нас кухарка бенгалка, – говорила Аванти, – она давно с нами, хорошо готовит. Особенно ей удаются блюда из овощей. Сегодня будет чарчари – это жарено-тушеные овощи, для этого блюда очень важны баклажаны, и она умеет их выбирать.

Потом пили чай с европейским печеньем, которое принесла Лиза. Разговоры начались за чаем. Как им рассказать, чем Россия отличается от Индии? Поваров и слуг у обычных людей нет, даже у тех, кто ездит на приличных машинах. Населения для этого не хватает. Переводчики-мужчины тоже в дефиците, в отличие от Индии мужиков в России меньше чем женщин. Все дворники живут в Москве, а в других городах на улицах как в Мумбаи. Климат такой, что если заснешь на тротуаре, то замерзнешь насмерть. И у всех шкафы ломятся от одежды, перемена на каждый сезон. А бабушкину мебель молодая семья обычно выбрасывает.

– Как это неэкономно, – разволновался Вайхваб, – если вещь еще может послужить, зачем ее выбрасывать?

– Затем,– отвечала ему безобидно Лиза, – чтобы поехать в магазин и купить новое. Радоваться покупкам, радоваться тому, что все теперь на твой собственный вкус.

– Радоваться, – вздохнул Вайхваб, – разве можно радоваться, когда ты выбросил историю своего дома на помойку? И еще деньги зря потратил.

Аванти стала делать знаки Лизе, чтобы она не раздражала его. Она перебила Лизу и стала уговаривать мужа пойти прилечь. Когда Вайхваб ушел к себе, Аванти сказала Лизе, что он серьезно болен и собирается в Варанаси на священную реку Гангу, куда люди обычно едут умирать. Потом она спросила:

– Что у тебя случилось? Ведь ты не зря пришла.

– Да, призналась Лиза, – я хотела больше узнать про индийскую семью. Но сначала мне надо, чтобы вы позвонили в больницу и спросили на маратхи о состоянии здоровья одной женщины. Это моя знакомая. Аванти пришлось уговаривать. Наконец она набрала номер и, похоже, что ее соединили с отделением.

– Она поправляется, – сказала, наконец, Аванти, – ее через пару дней выпишут, сама спросишь.

– А что с ней было, вы же долго говорили и головой качали? Скажите мне.

– Она попала в аварию на машине, – неохотно отвечала Аванти, пристально глядя на Лизу.

Догадалась, наверное, и нравоучительно продолжила:

– Что тебе про семью сказать, женщина заранее знает, что выходит замуж на всю жизнь, хотя, может, до свадьбы и лица жениха не видела. Сложнее всего привыкнуть к матери твоего мужа. Она хозяйка в доме, может и обидеть, но индийские женщины умеют радоваться жизни.

– Я слышала, что обеспеченные люди не живут вместе с родителями, – возразила Лиза. – А богатые и вовсе делают, что хотят.

– В высших кастах дети тоже приучены советоваться с родителями – это традиция, дань уважения. А на счет разводов – если муж аскет или импотент, ребенка можно зачать от его брата или другого мужчины. А если по правде сказать, то интимные отношения супругов еще со времен античности входят в число священных ритуалов.

Лиза не смогла скрыть улыбку. Вот, наверное, что ее так привязало к Вихану – ритуал интимных отношений. Это не просто так, это должен быть именно ритуал. Аванти тоже улыбнулась – опять догадалась. Ну конечно, и его ум и выдержка и многое другое. И всего этого больше нет. Пришлось рассказать Аванти все. Та слушала внимательно, спрашивала, сколько братьев и сестер в семьях.

– Так вот, – качала головой Аванти, – если твой мужчина разведется, ну допустим, из-за того, что у них нет детей, то ее сестра может претендовать на него.

– Какая ерунда, – возмутилась Лиза.

– Это не ерунда, детка. Семья должна быть с детишками и большим домом. Индийцы не любят делить имущество, все связи, капиталы, иные активы должны оставаться в семье. Тогда можно будет всем детям дать хорошее образование, позаботиться о больных и старых. Поэтому успокойся, мы обычно говорим: «Мудрый не горюет о потерянном, об умершем и о прошлом».

Когда Лиза вернулась в отель, к ней зашел Роман.

– Ты вчера была не в себе, думал, что пошла топиться, – сказал он шутливо.

– Что тебе? Опять кто-нибудь попал в полицейский участок?

– Нет, пока. Я звонил на завод. Замену не собираются присылать, – говорил он извиняющимся тоном. – Они только недавно продлили твою рабочую визу, а теперь что, снова кого-то оформлять, плюс билеты туда-сюда. Так что сиди ровно.

– Уходи, Рома, – сказала Лиза.

Она упала на кровать и закрыла лицо руками, слезы лились, как водопад. Она и сама не знала, хочет она уехать или остаться.

Полоса неудач

На работе, как обычно, что-то двигалось, а что-то спотыкалось об индийский менталитет, и береговые испытания, или как их еще называют – швартовые, очередной артустановки постоянно откладывались. Под стендом с банкой краски расположился матрос, присланный вместо Ганеши и Шинде. Высокорослый, смуглый парнишка с наушниками в ушах. Говорили, что с тех пор как мать нашла ему невесту в интернете, он просто помешался, все время сидит в сети или говорит по телефону. На работе он искал укромное место, ставил там свою банку с краской – одной рукой красил, а другой держал мобильник, развивал отношения с будущей невестой. За одержимость в покрасочном деле его прозвали Пикассо. Только сегодня он не красил, а обдирал краску зубилом с детали под названием клин, покрашенной случайно, по невнимательности. Рядом Гриша хватался за голову.

– Что ты делаешь? Погубишь деталь, надо растворителем. Немедленно брось!

Сурешу пришлось просто вырвать деталь из рук Пикассо. Парнишка удивленно поднял глаза, но ничего не слышал через заткнутые уши. Он только дурацки улыбался и продолжал разговаривать. Сурешу, который пытался докричаться до Пикассо, тут же было дано задание, найти нужный растворитель, и в принципе приглядывать за новоиспеченным женихом, ведь парень своей невесты еще не видел наяву, волнуется, мало ли что еще может натворить.

– Лизавета! – раздался сверху голос Томилина, – идите с Сурешем на причал, там, на корабле Генычу плохо. Где наш автобус? Найдите водителя.

Найти водителя не удалось, и Лиза с Сурешем двинулись по солнцепеку в сторону причала, но на полпути встретили Геныча в сопровождении индийского матроса. Перепуганный и побледневший Геныч производил жалкое впечатление.

– Что случилось? – спросила Лиза.

– Мэм, – сказал матрос, – он работал в серверной, а вентиляция в нижних отсеках отключена. Ему и вправду плохо.

– У меня инфаркт, – трагически и даже с пафосом констатировал Геныч.

Джинсовый комбинезон весь промок от пота и прилип к телу, Геныч с трудом ковылял. Но до медсанчасти добрались своим ходом. Встретила их все та же докторша в коричневом сари с зеленым кантом, как всегда, симпатичная и ухоженная.

– Сердце у него, – доложила Лиза, – слабость, совсем плохо.

– Инфаркт, – с выражением добавил Суреш.

Геныч глядел испуганно и виновато. Суреш из-за его спины грустно качал головой, как бы предрекая печальный конец.

– Вряд ли, – сказала докторша, – изучая Геныча на расстоянии.

Она обвела всех критическим взглядом и произнесла, пряча улыбку:

– Я думаю, это не сердце, ну ладно, пусть снимут кардиограмму.

Процедурная была довольно просторная, несколько кушеток и медицинская кровать. За столом сидел мужчина-врач в зеленой одежде, как у хирургов. Он указал Генычу на кровать, Геныч дошлепал до кровати и присел на самый край.

– Пусть ляжет, – сказал врач, – пару минут полежит, и кардиограмму снимать будем.

– Я лучше посижу, – прошептал Геныч, – лечь еще успею.

Подвезли стол с кардиографом. Но Геныч ни в какую.

– Укладывайтесь, – строго сказала Лиза, – руки, ноги свободно, не дергайтесь.

Суреш замахал руками.

– Релакс, Гена, релакс.

Но Геныч, охваченный животным страхом, упорствовал.

– Вместо работы шикарная кровать, а вы даже расслабиться не можете. – Ложитесь немедленно! – приказала Лиза, и добавила, – расслабьтесь! Я вам сейчас анекдот расскажу.

И рассказала. Наконец, пациент, вздрагивая от смеха, принял горизонтальное положение.

– Что ты ему рассказала, и мне скажи, – потребовал Суреш, который обязательно должен был быть в центре событий.

Он стоял рядом с кардиографом, держа присоски в руках, и собирался ставить их в точки, указанные врачом. Лиза перевела анекдот на английский. Сначала Суреш слегка обалдел, а потом начал смеяться, хватаясь за живот. Тут два врача, находящиеся в кабинете, тоже потребовали, чтобы Суреш им пересказал на маратхи.

Про Геныча, подключенного к кардиографу, все забыли. Лиза прятала глаза, представляя, как Суреш рассказывает врачам анекдот про женщину, которой подруга давала советы, как нужно расслабиться, если тебя насилуют, чтобы получить удовольствие. В общем, анекдот ничего особенного не представлял, кроме рекомендации сохранять спокойствие в трудную минуту, но в этом городе, где изнасилования происходили каждый день, озвучивать подробности при людях считалось большой вольностью. Общее веселье прервала вошедшая докторша.

– И что? – пугливо вопрошал Геныч, когда врач с кардиограммой отошла от него.

Она бегло взглянула на кардиограмму и с видом «я же говорила» выдала диагноз:

– Ничего плохого, сердце в порядке. У вас дегидратация, как я и думала.

– Дегидратация, это обезвоживание, – улыбнулся воскресший Геныч, – говорил же аптекарь, что надо пить не менее двух литров в день.

– Надо пить не менее двух литров в день, – подтвердила докторша на английском, выписывая лекарства, – и с выражением закончила, – воды.

Когда Лиза с Генычем зашли в ожидавший их автобус, воцарилось полное молчание. Бригада смотрела траурно. Геныч помялся и сказал:

– Пить надо не менее двух литров в день, а то это, – дегидратация.

Мужики сразу ожили, посыпались шуточки и предложение заехать в заветный ларек за пивом. Но Геныч был непреклонен.

– Я сегодня к аптекарю, – сказал он твердо.

На следующий день в свежевыглаженной рубашке Геныч вошел в автобус. Выглядел он молодцевато, несмотря на то, что в тени было двадцать восемь по Цельсию. Все реже в пыльном небе собирались небольшие дождевые тучки и проливали краткие дожди. А на солнце жара до оцепенения, ни одна пылинка не шелохнется, ощущение как в вакууме.

На открытой палубе бака, куда переехала большая часть бригады, на солнце наверняка не меньше сорока. Зато работа на свежем воздухе, конечно, относительно свежем, поскольку металлическая палуба клевером не пахла, тем более что на соседнем корабле сдирали краску растворителем, а на причале кряхтел компрессор.

Из-за корабля, пришвартованного к борту, носовая палуба стала проходной. Соседи ходили взад-вперед, тащили какие-то устройства, смазочные материалы, провиант – готовились к походу. Тощий индус поставил на плечо полметра ячеек с яйцами, другой нес на плече мешок с мукой, за ним шел еще один с двумя коробками консервов на голове. Лиза перевела фунты, обозначенные на мешке с мукой, и получила вес больше сорока килограмм. Все они шли ровно, не сгибаясь и не покачиваясь, придерживая поклажу вытянутой вверх рукой. Ровный позвоночник – это особенность местного населения, иначе такой груз не выдержать.

На берег сойти было просто невозможно, змейка грузчиков не прерывалась, и дорогу они уступят, только если подойдет офицер. И такой офицер нашелся – это был кэптен, как обычно в белоснежной форме и хорошем настроении. Он поднялся на борт, чтобы обсудить с капитаном проведение очередных испытаний, и встал как дерево посреди палубы. Рядом пристроился Гулати. Но носильщики с соседнего корабля, пропустив офицеров, снова сомкнули свою цепочку и несли свои грузы, обходя всех стоящих на пути. Понятно, что офицер никогда не сдвинется с места, ему даже в голову не может прийти, что он кому-то мешает. Никто не злился и не просил отойти в сторону, потому что здесь огромная дистанция между офицером и матросом. Вольно стоящего офицера даже автокара в цехе объезжает.

После обеда стало еще жарче, Лиза нашла тень на баке за башней орудия и уселась с ногами на платформу пушки. С моря дул легкий бриз, и, если немного зажмурить глаза, глядя вдаль, где на рейде стояли военные корабли, пожарные и заправщики, то можно было представить, что ты где-нибудь на курорте. Главное, не смотреть вниз на мертвую воду, куда матросы сливают все что не попадя. Вдруг открылся люк в носовой надстройке, и оттуда, сутулясь, вылезли четверо матросов – все в черной форме с длинными рукавами и в высоких берцах. У первого был фонарь в руке, у второго багор, а у последних двух – огнетушители, при этом они хором скандировали: «Fire! Fire! Fire!»¹⁶ Они прошлись по палубе, немного сутулясь и смешно поднимая колено, обогнули надстройку и снова спустились в чрево корабля. Потом опять появились из того же люка, гуськом, как гномы. Это были провинившиеся, которые изображали учение по пожарной тревоге. Присматривал за ними помощник боцмана, стоящий на теневой стороне у борта, он давал указания и считал, сколько виражей они накрутили. Лиза ни разу не видела на кораблях суровых наказаний, но поговаривали, что до сих пор встречаются офицеры, которые предпочитают стек – чисто английское изобретение для битья.

Наконец, начались швартовые испытания. Корабль поставили у стенки в наполовину опустевшей гавани и приступили к проверке систем. Геныч остался на палубе около бронированной башни, а Лиза с Томилиным спустились на две палубы вниз в пост управления, где два индийских матроса крутились возле электронных блоков. Матросы рукавом стерли пыль с оборудования, нажали все кнопки, подергали рычаги, но станция не включилась. Игнорируя все формальности, они вынули операционный блок, принесли невесть откуда другой и запросто запихнули его в слот. Но управляющее оборудование упорно бастовало.

Лиза заняла кресло второго оператора, и, пока вспотевшие матросы возились со своими блоками, почувствовала тошноту от спертого воздуха и боли в животе.

– Я себя что-то чувствую не очень, – сказала она Томилину, – вечером съела несколько королевских креветок. И, наверное, зря потом попробовала кусочек хлебного дерева, этот джекфрут. Выйду на пять минут.

– Да пока они наладят станцию, ты пять раз успеешь сходить туда-сюда, – кивнул Томилин на индуса, который уже решил заменить и следующий блок.

Она поднялась на главную палубу и, стараясь пройти незамеченной, шмыгнула в офицерский туалет. Открыв дверь, она внезапно остановилась – мыльная пена запрудила весь пол. В кабинку можно было пробраться только, прыгая по комингсам. Посередине туалета стояла стиральная машина без сливного шланга, но это нисколько не смущало стоящего рядом матроса, который занимался постирушками, потери он компенсировал подачей воды из крана через заливной шланг.

– Здравствуйте, – сказала ему Лиза как ни в чем не бывало, – я зайду на минуточку.

Матрос остолбенел: женщина на корабле, да еще в офицерском сортире. Мало того, Томилин оказался прав, ровно пять раз Лиза возвращалась к стиральной машине и прыгала по комингсам в кабинку. И наконец, она пришла в себя, отдышалась и встала между двумя мониторами, как при настоящих стрельбах. Включили имитационный режим и испытания начались. Когда все задания были выполнены и поражена компьютерная цель, мужчины поднялись наверх, изучать меловой отпечаток на снаряде, который свидетельствовал о том, что цепь стрельбы сработала. А она еще долго отдыхала в кресле, положив ноги на табуретку. Сил подняться не было.

В пост стали заглядывать любопытные матросы, они беседовали между собой, приветливо кивали Лизе.

– Любопытство не порок, – сказала по-русски Лиза, раздраженная нашествием.

Мало того что на обед не ходили, так еще и отдохнуть невозможно. Пока она раздумывала о том, что еще несколько лет назад на Балтике этот же самый корабль был ей родным, и всегда можно было где-то отлежаться, да хотя бы в кубрике у сдатчиков, внезапно раздался хлопок, и комната стала наполняться то ли дымом, то ли какой-то взвесью.

Первым делом на ум пришли лекции по чрезвычайным ситуациям, средствам пожаротушения, и самозакрывающимся отсекам, все, что она переводила в учебке. А когда кто-то крикнул: «Alarm! Fire!»¹⁷, она ясно представила, что они глубоко под водой в железной коробке, из которой нет выхода, сейчас отсек закроется и погребет всех, кто не успел убежать. Вокруг суетились матросы, кто-то схватил огнетушитель, из которого валили белые облака пены, и направился к двери, но около двери была толчея. Вспомнив, что при объемном пожаротушении люди в отсеке погибают от удушья, она попыталась встать, но кто-то ее толкнул, она опять упала в кресло и почувствовала, что в горле засвербело и закружилась голова. Вся ее короткая жизнь пронеслась перед глазами с космической скоростью, и отдельным кадром мелькнул последний эпизод – Вихан. Она вгляделась в черты его лица и, закрыв глаза, произнесла: «Вот и все».

Но тут кто-то схватил ее за руку и потащил к выходу. Уже поднимаясь на главную палубу, Лиза вспомнила, что перед самым хлопком низкорослый матрос, похожий на малайца, вошел в пост, наверное, чтобы поглазеть на иностранку, и даже не вошел, а как-то вполз, смущаясь, прижимаясь к стене и перебирая сзади руками именно в том месте, где стоял огнетушитель. Неожиданно он споткнулся и рухнул на этот огнетушитель, тогда все и началось…

– Что с тобой, Лизавета? – встретил ее на палубе Андрей Томилин, – где ты запропастилась? Мы уезжаем.

– Пожар, – ответила Лиза и упала в обморок.

Когда она очнулась, над ней стоял Геныч и поливал ее водой из бутылки, которую он теперь постоянно носил с собой.

– Успокойся, никакого пожара нет, – утешал ее Геныч, – это ложная тревога. Все случилось потому, что у огнетушителя кто-то чеку выдернул.

На обратном пути в автобусе все обсуждали это нелепое происшествие, высказывались по поводу матросов. Некоторые смеялись, рассказывали неправдоподобные истории из своей командировочной жизни. Потом водитель притормозил около алкогольного магазина, автобус наполовину опустел, и стало тихо. Лиза вздохнула с облегчением, она постепенно приходила в себя; и даже живот ее больше не беспокоил. «Жаль, что уехал Роман, – думала она, – если бы он был, такого наверняка бы не случилось». А с Ромой всегда куда-то ходили, то в дом Киплинга, то в миниатюрную мечеть Хаджи Али – в это мраморное чудо с резным восточным орнаментом на окнах пробирались во время отлива по перешейку, потому что она находится на острове. А теперь остались только усталые работяги, мечтающие об одном, – купить после работы холодного пива, и зануда Томилин.

Ювелир Моти

Вернувшись в гостиницу, Лиза долго стояла под душем. Потом облачилась в халат и заказала в номер диетическое меню: куриный бульон, в котором плавали три травинки, именуемый здесь супом, и лепешку с сыром и чесноком, обозначенную в меню как чизнан. Чтобы скоротать время, она принялась просматривать газеты и книги, купленные на развале. Но ни чтение, ни болливудские фильмы с субтитрами или английские каналы не помогали заполнить пустоту, которую ей оставил Вихан. Прежде уютная комната теперь казалась клеткой. Викторианская палитра поблекла, как будто цветное кино сменилось на черно-белое, и тусклыми одинокими вечерами оставаться здесь было нестерпимо грустно. После ужина она почувствовала себя лучше и спустилась в бассейн; искупалась, а потом, наблюдая с балюстрады за набережной и вечерней зарницей, долго беседовала о жизни с боем, который выдавал купающимся полотенца. Последнее время она часто по вечерам выходила на набережную – искала Аванти. Хотелось ее о многом спросить, например, как относятся к иностранкам, оставшимся в Индии, какую касту им приписывают по местным правилам. Вот, например, старинный род Сагми Шарва принадлежит к высокой касте, несмотря на то, что большая часть христиан Индии и вовсе не имеют касты – значит неприкасаемые. Но Аванти уже давно не появлялась, наверное, ухаживала за своим супругом, который порывался пуститься в неблизкое путешествие к берегам Ганги, чтобы там умереть.

Зато появился Моти. В Индии особенно чувствуется, что все случайности закономерны. На днях Лиза снова его случайно встретила недалеко от отеля, как обычно, с кобельком Балу. Еще не было шести, и солнце обжигало; разговорившись, они пошли по теневой стороне, свернули на боковую улицу и незаметно дошли до его дома. Моти явно не был индусом по своей религии, его философия отдавала персидско-арабской древностью, но на мусульманина он тоже не был похож. Говорил он неспешно, иногда длинными витиеватыми фразами, мысль струилась как ручеек, а наткнувшись на препятствие – непонимание или противоположное мнение – ответвлялась и пробивала себе новое русло.

– Надвигается кризис, – вздыхал Моти, – и в твоей стране тоже, к концу года рубль к доллару сильно упадет.

– А я получаю зарплату в долларах, – отвечала ему Лиза.

– Я тоже продаю камни за доллары, – он отвлекся на Балу, который путался под ногами, выбирая между Лизой и хозяином, и продолжил, – сейчас, например, пришла партия рубинов. Хороший бирманский рубин – это царский камень. Сам царь Соломон носил перстень со звездчатым рубином. Ты слыхала про иудейского царя Соломона?

– Слыхала, – лениво отвечала Лиза, как ученица на уроке, – библейский царь, но жил он в доисторические времена или не жил, никто не знает.

– Хорошие рубины стоят очень дорого, – зачем-то объяснял ей Моти. – Но для тебя есть изумруды, а хочешь – танзаниты. Танзаниты сейчас в большом спросе, месторождение единственное в мире. Ты слыхала про такие камни?

– Даже видела, – отвечала она, – сиренево-синие. Когда наши покупали украшения своим женам в «Тадж Махале», один ювелир показывал нам ограненный танзанит размером с грецкий орех.

– Бывают и больше, – отвечал Моти, – индийцы знают цену камням, если покопаться в заначках ювелиров, чего там только не найдешь. Это вклад денег, на хороший камень здесь всегда найдется покупатель.

Свои вечерние прогулки Лиза теперь старалась приурочить ко времени, когда Моти выгуливал своего Балу. Немного грузный, с густыми бровями и довольно правильными чертами лица, оплывшими с возрастом, прихрамывающий в своих кожаных сандалиях Моти был интересным собеседником и, может быть, даже незаурядным человеком. В разговоре он часто обращался к историческим фактам или аналогиям. Как-то он рассказывал про Месопотамию и Персию, откуда вышли зороастрийцы, и ненароком экзаменовал Лизу – сомневался, что русская женщина может знать что-то об остальном мире, тем более про Междуречье.

Однажды в выходной день Моти пригласил Лизу на стадион в районе Черчгейт, где обычно играли национальные команды по крикету. Самое смешное, что Лиза не раз проходила по этой улице и видела издалека зеленое поле, но не догадывалась, что за домами притаился большой стадион, во всяком случае, народная тропа туда не вела. Они свернули в узкий переулок, и сразу показалась вывеска: «Крикет Клаб оф Индия Лимитед». Лиза вспомнила про сборную по крикету, которая жила на этаже Геныча, и каждый вечер выставляла в коридор кроссовки и потные майки, и рассказала Моти.

– У меня есть некоторые сомнения в твоем рассказе, моя дорогая, – добродушно ответил Моти, – но если все так, как ты говоришь, то виноват персонал, который должен был все забрать и выстирать. Национальная сборная – это на девяносто процентов каста браминов.

– Брамины, а такие неряхи, – с удовольствием съязвила Лиза.

Моти привязал своего Балу у входа, где были припаркованы дорогие автомобили и мотоциклы. Балу послушно прилег в тени, и они с Лизой направились к центральной трибуне. В этот день матча не было, но по дороге встречались люди, с которыми Моти раскланивался, а иногда переговаривался о чем-то.

– Это все мои клиенты, – говорил он Лизе, – вот этот член правительства штата, а тот советник. А вон парень в синей футболке около входа в ресторан – сын одного очень богатого человека. И все они покупают у меня камешки.

– А простые люди тут есть? – спросила Лиза.

– В этом клубе очень высокая плата, – важно ответил Моти, – из простых людей членство себе могут позволить только юристы и врачи.

– А откуда вы их всех знаете? – спросила Лиза.

– Я тоже раньше работал в правительстве, – сказал он со вздохом. – Прихожу сюда, чтобы меня не забыли, мне нужны богатые клиенты. И за членство в клубе я дорого плачу, – не преминул он похвастать.

Они не спеша продвигались к центральной трибуне, по ходу попадались магазины, рестораны и кафе, похоже, что публика заходила сюда пообщаться, используя чисто английское изобретение – клубы для высшего общества. Моти привел Лизу в кондитерскую, они сделали заказ и расположились за столиком на веранде около центральной трибуны. Лиза ловила на себе взгляды местной публики, а те, с которыми Моти раскланивался, изучали ее особенно внимательно. Белая молодая женщина, безусловно, привлекала их взгляды – рекламная уловка ювелира. И тут он обратил внимание на Лизины серьги.

– Что это у тебя в ушах?

– Это аквамарины, природные, необработанные кристаллы. Мне нравится, как они болтаются в ушах, – ответила Лиза.

– Я вижу, что аквамарины. Но кто же носит такую ерунду, – вздохнул Моти. – Посмотри, что надевают нормальные женщины, – он показывал на соседние столики. – У нас страна, где много драгоценных камней, и люди умеют ценить красоту.

«Нормальные» женщины носили в ушах сапфиры, изумруды или рубины, обсыпанные бриллиантами, шея и руки у многих тоже были украшены камнями. И надо отметить, что среди пестроты красок, которую горожанки из низших слоев общества создавали своими яркими одеждами и такой же яркой бижутерией с поддельными камнями, их украшения на первый взгляд не выделялись. Да и одеты они были не броско, хотя наверняка их сари были сшиты из дорогих тканей.

– Мир камней велик, а драгоценных не так уж много, поэтому у дизайнера больше шансов придумать что-то оригинальное для недорогих самоцветов, – отпарировала Лиза.

Моти качал головой, не соглашаясь, но улыбался, – что тут объяснять, есть же устоявшиеся веками правила, принятые богатыми и достойными людьми. Именно по этим правилам и живут приличные люди. Лиза, хотя и хорохорилась, чувствовала себя не в своей тарелке, своим замечанием Моти сбил ей весь кайф от посещения элитного клуба. О этот индийский мир, в котором ты в течение одного дня оказываешься то богачкой, то нищебродкой – смотря с какого ракурса посмотреть. И тут она вспомнила, что Вихан всегда хвалил ее украшения, говорил, что они ей очень идут. Неужели врал? От раздражения она не сдержалась и на прощанье выпалила:

– Среди цивилизованных людей сейчас в моде минимализм, тем более в северных странах, где большую часть года приходится носить пальто и шапку. Да и драгоценные камни теперь во всем мире выращивают искусственно. А я люблю все натуральное.

Добрая улыбка с тенью сочувствия скользнула по лицу Моти. Они молча вышли из клуба, Моти отвязал свою собаку, и когда они расходились в разные стороны, он сказал извиняющимся тоном:

– Ну что ж я могу поделать, если в обществе такие правила, даже многие небогатые люди носят золото и приличные камни.

Обиду, ненароком нанесенную ей Моти, Лиза мусолила несколько дней. А сам-то он, думала она, ходит в затрепанных сандалиях. Видела она у некоторых матросов эти кольца с плохенькими сапфирами или изумрудиками, криво посаженными в золотой каст – одно убожество. Смешно сказать – драгоценности. Вихан, конечно, дарил ей золотые безделушки, но никогда не подчеркивал их ценность, он всегда говорил: «Тебе идет». А вот Сагми Шарва, который считает ее безродной иностранкой, точно за пазухой камень держит. И, между прочим, ее отец был капитаном первого ранга (до этого им обоим еще дослужиться надо), а предки отца носили графский титул. Просто касты в России не сохранились, а то могли бы и потягаться. Но, с другой стороны, непонятно, почему это так ее задевает? Она ведь работала с множеством иностранцев и всегда чувствовала себя комфортно, никаких комплексов, это они ей кланялись: «Пожалуйста, переведите то одно, то другое или задержитесь на работе». А в Индии она оказывается кастой не вышла! Успокоить ее мог только Вихан, но он не звонил уже две недели, и хотя Лиза нутром чувствовала, что он вспоминает ее каждый день, она все больше погружалась в тяжелый туман неопределенности и ожидания.

Прошло еще несколько дней, и она простила Моти за нанесенную ей обиду, и как-то после работы позвонила ему и собралась зайти, чтобы посмотреть камни. Моти жил на последнем, четвертом этаже. Почти вся площадка этажа была занята офисом охранников, которые, похоже, дежурили там круглосуточно. С лестницы по небольшому коридору Лиза прошла в просторную комнату, двери из которой вели в другие помещения. Комната была обставлена книжными шкафами, комодами и бюро из натурального дерева. Потолочный вентилятор освежал воздух. Массивный рабочий стол с многочисленными ящиками стоял у открытого окна, выходящего во двор. На стенах висели запыленные фотографии, миниатюры из индийской жизни и портреты каких-то выдающихся личностей, но что удивило Лизу, – никаких индийских божеств. Пахло пылью, табаком и лекарственными снадобьями. Лиза присела за круглый дубовый стол, который наполовину был завален папками, книгами, курительными трубками и мешочками с табаком. Моти крикнул охранника, тот направился в кухню и заварил чай-масала на свежих сливках, постелил салфетку на край стола, и принес на серебряном подносе высокие фигурные чашки. Хозяин дома был рад гостье, он тщательно изучал закрома буфета с резными дверками, выискивая там более-менее свежее печенье к чаю. А Лиза разглядывала полки с фолиантами на разных языках, перед книгами стояло, лежало и валялось множество всяких безделушек, в основном, непонятные амулеты или обереги из серебра, и среди них мифические животные с крыльями. Она подошла ближе и увидела эмблему размером примерно с очки – диск с распростертыми крыльями. Такой символ обязательно присутствовал на храмах парсов. Это зороастрийский ангел-хранитель по имени Фаравахар. Сначала Лиза думала, что Моти мусульманин, как большинство ювелиров, потом решила, что он джайн, но оказалось все по-другому – он парс.

Моти явился с латунным блюдом тонкой работы, которое было украшено голубой эмалью и инкрустировано золотым орнаментом. Печенье пахло непонятными пряностями; наверное, шафраном, решила Лиза. Поставив на стол это замечательное блюдо, он уселся с трубкой и стал философствовать. Он говорил о том, что в ходе выборов ополчились на мусульман, и это все политики, потому что в этом городе и джайны, и индуисты, и мусульмане, и все прочие всегда жили мирно, а теперь многие из-за прессинга переходят в индуизм.

– Я читала, – сказала Лиза, – что в деревнях люди от голода часто меняли свою религию за тарелку супа. И моряки говорили мне, что поменять религию – это не особая проблема.

Моти вздохнул. Опять получилось грубовато, и Лиза почувствовала, что она как-то не вписывается в индийское искусство философского спора. Наверное, надо рассуждать мягче, не спеша, как те же сварщики на работе – посидели пару дней в кружок, поговорили, послушали друг друга, и все остались довольны. У них же демократия, самая старая в мире.

Хозяин дома не стал с ней спорить, он смотрел на гостью снисходительно, едва улыбаясь уголками губ.

– Старик Ганди говорил: «У бога нет религий», – вздохнул он. – Мумбаи такой город, где главный бог – это бизнес. Люди здесь делают деньги. И партии тоже делают деньги, раздувая вражду между верующими. Но тебе это неинтересно.

– Мне здесь все интересно, – сказала Лиза. – Но я многого не понимаю: касты, огромные семьи, в которых старики живут вместе с молодыми, и до сих пор браки, организованные родителями. Жених и невеста не должны видеть друг друга до свадьбы.

– Я в этом ничего плохого не усматриваю, – ответил Моти, – сексуальное влечение может быть таким сильным, что оно затмит рациональное мышление, может и до беды довести. Но сейчас, к сожалению, есть пары, которые сожительствуют до свадьбы.

– И что в этом плохого, ведь надо сначала узнать друг друга, – с возмущением сказала Лиза. – Вся Европа так живет.

– Европа совсем другое, – взгляд Моти выражал сомнение на счет когнитивных способностей гостьи. – В Индии менять ничего нельзя, – сказал он убежденно, – но с Запада, к сожалению, идут перемены. И мы опасаемся их.

Позвонил телефон, и Моти ответил. Он встал и нервно заходил по комнате, прикусывая трубку, которую не спеша покуривал, – слушал, отвечал то по-английски, то на другом языке, качал головой, а потом кого-то утешал, явно близкого человека, говорил, что деньги это ерунда, беспокоился о здоровье. Когда разговор закончился, он опять присел к столу и принялся за чай. Глаза у него потускнели.

– Это жена звонила из Лондона. Она там живет, и дочери тоже в Лондоне. Я один тут скучаю, – сказал он с досадой.

– Говорите, что деньги ерунда, а сидите тут из-за денег, – сделала вывод Лиза. – Но вы же любите деньги.

– Люблю, – признался Моти, – но деньги не главное. Когда я теряю деньги, не плачу, а плачу, когда теряю людей.

Моти отогнал грустные мысли и обратился к Лизе:

– Почему ты не ешь?

– У меня что-то с желудком последнее время, – ответила она.

Он пристально оглядел ее, как будто поставил диагноз. Потом стал раскладывать на столе свои сокровища.

– Тебе подойдут изумруды, – твердо сказал он. – Можно, конечно, и сапфиры, но сейчас некстати. Сапфиры для сильных личностей, слабых они могут погубить.

– Я не слабая, – обиделась Лиза, – и я бы предпочла сапфиры, но только не камнями, а кольцо и серьги.

– Я не занимаюсь украшениями.

– А что я буду делать с камнями? – не поддавалась уговорам Лиза. – Могли бы вы мне дать хорошего ювелира.

– Самые утонченные украшения делают парсы, но у них купить нельзя, они продают только своим.

Потом Моти выдвинул ящик письменного стола, покопался там, приговаривая:

– Это мои копи царя Соломона.

На столе появились альбомы для монет с пухлыми страницами, а вместо монет в ячейках сияли ограненные камни.

– Я просто хочу тебе показать настоящие самоцветы, где ты еще такое увидишь, – с сожалением сказал ювелир.

Лиза перелистывала, вкладки, некоторые камни они вытаскивали, и она держала их в руках; Моти дал ей лупу и показал, как определить чистоту камней. Он объяснял, как драгоценные камни разбивают по категориям, приводил цитаты из средневекового трактата о камнях Аль Бируни о значении камней для их владельцев. Лиза поймала себя на мысли, что драгоценные камни обладают магической силой, и ей вполне понятен азарт людей, владеющих драгоценностями.

– Подумай про изумруды, это для тебя вариант, и стоят они дешевле, – подвел итог работы с клиентом Моти.

Потом он удалился в задние комнаты и вынес Лизе бутылочку из темного стекла с лекарством от желудка, велел пить по каплям. А еще дал адрес врача-аюрведиста, к которому можно обратиться, если станет хуже.

– У тебя хороший небесный покровитель, – сказал он на прощанье, – ты одна уехала из дома, ходишь по чужому городу, и он тебя бережет все это время. А капли не бойся пить, я давно их принимаю и людей лечу.

Открытый мир

Следующая суббота оказалась рабочей, и еще пришлось задержаться, потому что Леня, который налаживал аппаратуру в серверной, почти на самом дне трюма, в назначенный час к автобусу не явился – уснул. Спохватились не сразу, уже у ворот, и вернулись. Лиза пришла в отель поздно и заказала ужин в номер. Видеть никого не хотелось. На работе она слышала, что уже есть список офицеров, которые войдут в приемочную комиссию по очередным испытаниям, и как будто среди них лейтенант-коммандер Пател. Но это известие ее не обрадовало, а скорее озадачило – раз он не звонит и не приходит, значит, его семейство выиграло эту партию, конечно, хитростью и наговорами на нее. Наверняка давили на Вихана ненавязчиво, но изощренно, по-восточному, взывая к его долгу и объясняя обязанности потомственного брамина.

Она взяла газеты и стала выискивать там статьи про парсов. Попалось несколько коротких сообщений и статья о том, что тот, кто не отдает тела умерших родственников на съедение грифонам в башнях молчания, считается вероотступником и не может называться настоящим парсом. «Если разобраться, – думала Лиза, – то действительно получается экологически чистый процесс, ни одна из стихий не засоряется. И кладбища не нужны. Жаль, “зеленые” об этом не знают». От этой ужасной мысли ее передернуло, и она переключилась на браки парсов. У парсов оказалось все гораздо серьезнее, чем у браминов. Они заключают браки строго среди своих, поэтому пару им найти трудно, ведь круг очень ограничен, а наказанием, особенно для женщины, нарушившей это правило, может стать изгнание из общины, ничуть не лучше, чем стать далитом, то есть неприкасаемым. Дело нешуточное. Но и в среде парсов есть женщины, которые борются за свои права.

К воскресенью в Лизиной личной жизни никаких положительных изменений не произошло; да она на них не особо и рассчитывала, а потому еще в пятницу приняла предложение Джозефа Альдеи, посетить его деревню, примерно в ста километрах от Мумбаи. Одной отправляться в далекий путь не хотелось, тем более что она еще ни разу не ездила в женском вагоне, поэтому она решила взять с собой Леню, разбить сладкую парочку «Петя и Волк».

Приключения с Леней начались уже с вокзала, пока она стояла в длинной очереди в билетную кассу, он вышел покурить. А когда, купив билеты, она стала искать его на улице, то обнаружила в компании с полицейским. На ломаном английском Леня пререкался. На какой-то миг Лиза опешила – он, с добросердечно-глупым выражением лица, пытался доказать индийцу в полицейской форме, что окурок, который валялся рядом, бросил не он, потому что его окурки имеют совсем другую форму. На пальцах он показывал, какую именно и как он обычно тушит сигарету о поверхность. А полицейский требовал немедленно уплатить штраф, грозился свести его в участок и даже оформить задержание. Приблизившись к спорящим, на которых уже стали заглядываться прохожие, Лиза резко оттолкнула Леню от полицейского и встала на его место.

– Так, сэр, – сказала она, пытаясь предать своему лицу максимум стервозности, – в чем дело?

Полицейский, возмущенно качая головой, развел руками и, переходя на крик (чтобы слышали прохожие), сообщил про брошенный окурок.

– Где этот окурок? – спросила Лиза, тоже повышая голос и наступая на стража порядка, – как его найти в этой помойке? Тут у вас все завалено окурками. Ищите!

– А ты кто такая? – попытался угрожать ей полицейский.

– Я жена этого человека, – твердо сказала Лиза (и Леня расплылся в улыбке), – и я вижу, что вы просто хотите сорвать с него денег. Свое имя я не обязана вам докладывать, я напишу рапорт о том, что вы вымогаете деньги у иностранцев, тогда и узнаете мое имя.

– Я же тебя предупреждала, – обратилась она к Лене, – что белый человек тут не может гадить на улице, даже там, где все засрано по горло. Вот такая несправедливость.

Она наступала на полицейского, и индиец невольно сделал шаг назад, бубня что-то про себя, потом огляделся в поисках подкрепления, и, к счастью для Лизы, не найдя опоры, ретировался. Она давно уже заметила, что индийские мужчины не любят связываться с разгневанными женщинами.

– Идем скорее, поезд уже подходит, – она глядела на Леню с раздражением. – Я удивляюсь, как тебя в Москве не затоптали. Послал его на фиг – и все, не вступай в разговоры, они только и ждут этих «пререканий».

В воскресный день поезда, по местным понятиям, шли пустыми – люди не свешивались из дверей вагона в несколько рядов; никто не падал на рельсы, не бился головой о столбы семафоров, и едущие на крыше не падали, и не разбивались об арки и мосты переходов. Когда поезд подъехал, Лиза кинулась к двери вагона вместе с самыми шустрыми индусами и заняла место у окна, Леня, которого при посадке оттеснили от двери, подошел позже и сел рядом. Лиза и с Романом, и с Гришей уже ездила по железной дороге много раз, но всегда с неослабевающим любопытством глядела в окно.

Сначала в окне мелькали тенистые улицы и аллеи бывшего британского Бомбея, с севера на них наступали башни небоскребы «Империал» – современные жилые кварталы Мумбаи, и везде помойка вдоль откоса. Потом за небоскребами просматривалась самая большая прачечная Дхоби Гат. Направляясь в магазины на Дадар, Лиза не раз проезжала на такси по мосту над этой прачечной. Мужчины-прачки стирали в выдолбленных каменных корытах, на веревках, протянутых над чанами, сушилось и больничное, и гостиничное белье, и Лизина одежда тоже. А ночью в этих чанах прачки спали. Не нужен простому люду технический прогресс. Он может разрушить, создаваемое веками равновесие, лишить работы десятки миллионов бедняков. Еще никто не доказал, что технический прогресс осчастливил человечество.

По ходу поезда дома все плотнее подступали к железной дороге, и, наконец, показалась трущоба, раскинувшаяся во всей своей красе прямо на помойке, – миллионник Дхарави. Безработные подростки тащили сюда со всех районов огромные мешки с мусором, а потом разбирали их, выискивая металл и пластик. В трущобе текли помойные реки с берегами, вымощенными старым и свежим мусором. И большая часть «домов» была сляпана из того, что другие выбрасывали – асбоцементного шифера, картона и тряпок. В сточных реках, которые мало чем отличались от открытой канализации, мылись, стирали и купались подростки. Тем не менее, на некоторых жилищах красовалисьспутниковые тарелки. Да, в этом маргинальном городе были и относительно благополучные люди, даже миллионеры – те, кто организовывал здесь кучу мелких бизнесов, например, переработку пластика во вторсырье, продажу цветных металлов и многое другое. В этом двадцатимиллионном городе, где импорт не выдерживал конкуренции с дешевыми местными товарами, любая самая некачественная мелочь расходилась огромным тиражом. Однажды Лиза сама видела, как женщина, сидящая на асфальте, наполняла тюбик для зубной пасты, черпая ложкой из кастрюли грязно-зеленую смесь. Кстати, футболки с красивым и ярким принтом тоже изготавливались в трущобах, и если случалось купить такую вещь на Колабе, от запаха непонятно каких красок долго было не избавиться.

Поезд проезжал разъезд с множеством путей, и вдруг Леня удивленно воскликнул:

– Смотри, там ребенок ползает по рельсам. Какой умный, он не выползает дальше второго пути, чтобы его не сбил поезд.

– Ты что? – глянула на него Лиза, – ребенок ничего не думает, он еще ходить не умеет, просто родителей не сильно волнует, доползет он домой или останется на рельсах.

Пережив несколько сильных впечатлений в дороге, они, наконец, доехали до станции Васаи и вышли. Около вокзала их ждал Джозеф Альдея со своим приятелем, которого звали Сейшас, оба они были на мотоциклах. Лиза села на «Хонду» Джозефа, а Леня к Сейшасу. Мотоциклы заметно просели – и понеслись. И тут начались новые впечатления. Они летели с ветерком, обгоняя автомобили, чуть не сталкиваясь с попутным и встречным транспортом и ловко лавируя между автобусами и грузовиками. Лиза от страха закрывала глаза при опасных сближениях и старалась втянуть в себя разведенные в стороны колени, которые выходили за общие габариты, поскольку ростом она была выше Джозефа. Сумасшедшее движение без правил. Просто кошмар. Городок, который Джозеф называл деревней, еще со старых времен был португальским христианским поселением и теперь насчитывал миллион жителей. Подумать только, он каждый день ездит отсюда на мотоцикле до работы два часа, поэтому, наверное, такой худой.

Сначала они подъехали к клубу, около которого толпился народ, – там Лиза по договоренности должна была отвечать на вопросы молодежного движения «Открытый мир». Уже на пороге их встретили девчонки, уверенные в себе, бойкие, одетые в джинсы или юбки, едва закрывающие колени. Молодежи собралось много, но и люди, умудренные опытом, тоже подтянулись. Лиза любила работать с большими аудиториями, чувствовала драйв, входя в роль, и речь ее текла плавно и без запинок. Народ интересовался, чем Россия отличается от Англии и Америки. Открывая мир России, люди задавали самые разные вопросы, и, судя по всему, они представляли эту страну закрытой, как Северная Корея, утопающей в снегах и коррупции (и кто бы говорил про коррупцию!) Они не могли поверить, что медицина и образование доступны всем бесплатно. Но всеобщий шок наступил, когда Лиза описала в красках степень свободы российских женщин, которые сами себе выбирают и профессию, и мужа. Мало того, могут разводиться и выходить замуж, сколько захотят.

Потом поехали обедать к Сейшасу. Его дом находился за городской чертой, проехали мусорные свалки, на которых паслись коровы, лесополосу и выжженные солнцем кустарники вдоль дороги и очутились в поселке с каменными коттеджами, вокруг которых были разбиты сады и огороды, росли деревья. Каменный дом Сейшаса стоял на большом участке земли, тут была и плантация однолетних банановых пальмам, и грядка с ананасами, и множество цветов. Лиза прошлась по саду, остановилась у колодца размером с нефтеналивной резервуар, в котором в сезон муссонов собирали воду для полива.

– Змея, там змея! – заорал подошедший Леня. – Вон, ползет по стенке.

Лизу передернуло, она видела, как змея юркнула в воду. Сад сразу показался опасным как джунгли, и все пошли в дом. На пороге их встретила приветливая пожилая женщина, мать Сейшаса.

В просторной гостиной пахло карри и специями. Хозяйка, накрывая обед, добродушно рассматривала гостей, расспрашивала о жизни в их стране. Оказалось, что ее сын работал в России по контракту, и заработанные деньги оказались существенным вкладом в покупку дома.

– Моя мама ревностная христианка, – сказал Сейшас, заметив, что Лиза обратила внимание на распятие в углу, – она каждый год совершает паломничество в Иерусалим.

– Да-да, – подтвердила женщина, – каждый год, даже если у меня болят ноги, я еду и потом иду туда с паломниками.

Закончив обед, они отправились на мотоциклах в соседнюю деревню, где бродячий цирк давал представление. В деревушке на берегу моря отмечали какой-то праздник. Люди были в ярких одеждах, украшали себя гирляндами цветов. Толпа текла в одном направлении, туда, где с лотков продавались еда и напитки. Рядом на площадке стояли два разрисованных орнаментами слона, и на поводке были привязаны обезьяны в платьях. Выступление началось уже давно, Лиза со своими спутниками прошла вперед, и они уселись на свободные места на длинной скамье. Леня отошел покурить и вернулся с двумя билетами по сто рупи каждый, которые ему втюхал какой-то парень.

– Где ты взял билеты? – удивился Джозеф. – Это все бесплатно, желающие кидают деньги им в шапку.

– Не волнуйся, – успокоила Джозефа Лиза, – хорошо, что он еще в полицию не попал.

Циркачи установили на песке по два скрещенных шеста друг напротив друга и между ними натянули веревку, закрепив ее на растяжках. На канат вышла девочка с шестом и маленькой мартышкой на голове. Снизу на девочку взирала полная женщина в цветастой юбке, похожая на цыганку. Цыганка, насупив брови, давала команды, наверное, заставляла девочку работать, и девочка то мелкими шажками, то почти вприпрыжку раз за разом отмеряла свой путь от одной опоры до другой. Веревка провисала все сильнее, и все замирали, когда маленькая циркачка проваливалась на середине, казалось, что вот-вот она упадет. Женщина в цветастой юбке кричала, девочка выравнивала себя шестом и снова шла, удивляя всех трюками то с шестом, то с мартышкой.

Напряженные моменты Лиза старалась не смотреть, она разглядывала публику. Напротив них особенно выделялась красивая девчушка с каштановыми кудрями до плеч, ей было лет двенадцать, на ней была надета яркая кофта, в волосах большой бант, а рядом стояла стайка мальчишек. Глядя на циркачку, девочка тоже в опасные моменты закрывала глаза и прятала голову в плечи.

– Это наша Маниша, – сказал стоящий рядом индиец, – правда, хорошенькая? У нас вся деревня ее любит.

А когда, уже на земле, циркачка сделала вид, что не может поймать обезьянку, которая прыгала то ей на голову, то на руку или висла на спине, Маниша так хохотала и крутила головой, что ее волосы совсем растрепались и упали на лицо. Лиза не могла оторваться от девчушки, она явно выделялась из толпы и миловидностью, и наверняка сообразительностью. Мальчишка, который раньше стоял рядом с Манишей, принес пани-пури и запихнул угощение ей прямо в рот. В этот момент на арену выскочила женщина с индийским барабаном табла, а вслед за ней две девчушки с маленькими барабанчиками, они создавали ужасный шум, но Манише нравилось, она громко хохотала и подпрыгивала на своем месте. Потом на арену вышел заклинатель змей, и все затихли.

– Каста заклинателей змей принадлежит к последователям Шивы, – сказал многозначительно христианин Джозеф.

– Кругом змеи, – поежилась Лиза, – а вдруг кобры последователя Шивы выползут из соломенных коробок и открытых мешков.

Лиза отвела глаза от арены и тут же встретилась взглядом с девочкой, которая тоже рассматривала Лизу, похоже, что европейцы сюда редко заглядывают. Она улыбнулась и помахала девчушке рукой.

– Маленькая воображалка, – сказала Лиза своим спутникам, – знает, что она всем нравится.

После того, как кобра с раздутым капюшоном поцеловалась с укротителем, представление закончилось, и народ стал потихоньку расходиться. Вокруг Маниши собрался целый кружок, подростки что-то обсуждали, размахивали руками, смеялись. Потом Маниша крикнула: «Авсар!», и к ней подбежал мальчишка чуть выше ее ростом, он обнял ее двумя руками и посадил в самодельную тележку. Лизе показалось, что в этой малышке есть что-то необычное и даже странное, и она старалась ее рассмотреть сквозь толпу. Подружка Маниши с криками: «Авсар, Авсар!», догнала тележку и протянула ожерелье из цветков вьющегося жасмина. Маниша улыбнулась и наклонила голову, чтобы ей надели ожерелье.

И тут явился Леня, которого Лиза уже давно потеряла из виду.

– Вот это финт, – сказал он, – у девчонки ноги какие-то короткие, а рук вообще нет.

И только теперь Лиза поняла, почему Маниша сама не могла надеть ожерелье, – и остолбенела. И что самое удивительное – девочка от души веселилась, как будто была счастлива.

Улица зеленых попугаев

В понедельник Лиза шла с работы пешком, еще не было шести, и солнце, хотя уже и глядело в сторону горизонта, но все еще пекло нещадно. Она дошла до старого университета с башней, напоминающей Биг Бен, и двигалась вдоль стадиона, протянувшегося на километр, намереваясь пересечь поле для крикета посередине по сквозному проходу. От прохода по обе стороны до конца поля расположились десятки групп, размахивающих битами, но туда лучше не глядеть, иначе начнешь опасаться, что какой-нибудь шальной мяч угодит тебе в голову. Но мяч все-таки угодил – под колено, и Лиза, еле удерживаясь от падения, присела на землю. Она мигом встала и выбежала со стадиона на дорогу, шириной в две полосы. Машин почти не было, она подождала, пока в одну сторону проедет грузовик, доверху набитый клетками с живыми курами, а в другую – двухэтажный красный автобус, и пошла. И вдруг откуда ни возьмись мелькнули перед глазами два бешеных мотоцикла или мотороллера, между которыми она вдруг оказалась на середине дороги. Через секунду след байков исчез, и узкая улица снова замерла. Лиза стояла на пешеходном переходе в клубах дыма рядом с лежащим на асфальте велосипедистом, за которого она, судя по всему, ухватилась от страха. «Просто наваждение, – встряхнула она головой, – миражи над разогретым асфальтом в пропитанном пылью стоячем, как болото, воздухе». Как она могла не услышать звук мотоциклов – они же не с неба упали. Но она и велосипедиста не видела. Парнишка поднялся, с досадой разглядывая деформированный вéлик, и что-то гневно пробурчал ей в лицо на своем языке. Нетрудно догадаться что именно. Лиза ему кротко ответила:

– Извини, пожалуйста.

Привыкнуть к переходу дороги в этом городе невозможно, и не потому, что движение левостороннее, а просто пешеход здесь считается чем-то вроде помехи на дороге, его не пропускают ни на зебре, ни при повороте. У нее сосало под ложечкой и тошнило от запаха пота, которым был пропитан весь стадион, а заодно и этот несчастный парнишка. «Надо зайти в книжный магазин», – подумала Лиза и направилась к угловому зданию. Это был оазис прохлады на пути с работы – обычно полупустой, с книгами, расставленными на широких полках, с мелкими сувенирами и, кроме всего прочего, там был бар с кофе и холодными соками. Сделав заказ, Лиза рухнула на стул и облокотилась на круглый столик. Потом нашла в сумке номер телефона, который дал ей Моти, и позвонила врачу. Записалась на прием и облегченно вздохнула. И тут же вздрогнула, ощутив на себе тяжелый взгляд. Но вокруг никого не было, разве что три-четыре посетителя, которые мелькали за стеллажами с книгами, каждый из них мог просто так, из любопытства, рассматривать белую мэм. Мурашки пробежали по коже, и Лиза, не допив прохладный апельсиновый сок, выскочила в жаркое марево улиц. Скорее-скорее в закондиционированную прохладу отеля. Она поднялась на свой этаж, открыла дверь в свою комнату и увидела под ногами листок бумаги. На листке было написано по-английски: «Уезжай немедленно», подпись доброжелатель не удосужился поставить. Лиза аккуратно расправила листок и положила в письменный стол. «Значит, жена Вихана не уехала в Лондон, и он привязан к дому», – решила она, потом переоделась и спустилась в бассейн, чтобы немного расслабиться.

На следующий день с работы пришлось отпроситься пораньше, потому что врач работал до шести. А для индуса не переработать – это святое. Все они спешат на пригородные поезда или еще куда-нибудь. Кабинет врача находился недалеко от Форта, на улице Борабазар, минут двадцать ходьбы. Лиза шла быстрым шагом, немного заплутала, но потом нашла эту улицу, неширокую, с интенсивным движением. Машин было мало, в основном, как здесь говорят, бивилеры, то есть двухколесные средства передвижения. Все они гудели в спины людям, идущим посередине дороги, или стоящим толпой под платанами около торговцев пирожками самоса с разными начинками. Здесь было много женщин – в общем, улица была довольно приветливая. На проводах, которые были протянуты поперек от дома к дому, впритык друг к другу сидели, неторопливо беседуя, зеленые попугаи, а птицы, которым не хватило места, шумно ругались и улетали на следующую линию проводов. Пернатых тут была не одна сотня. Самое странное, что больше нигде в городе она не видела таких крупных колоний. Единственным объяснением могли быть пирожки, от которых на землю падали крошки, гороховая или мясная начинка.

Достопримечательностью улицы был джайнистский храм, он светился беломраморной чистотой на фоне поросших плесенью четырехэтажных домов, не обремененных никакими архитектурными элементами, кроме железных решеток на пустых оконных проемах и на балконах, где располагались большие покрытые ржавчиной кондиционеры.

В одном из таких блоков Лиза вошла в подъезд с бетонными некрашеными стенами. Она услышала шаги наверху и прошла два марша по неуклюжей лестнице. Навстречу ей вышел высокий худой мужчина.

– Доктор? – спросила Лиза.

– Да, мэм, – ответил мужчина, изрядно удивившись.

Его глаза, близко посаженные к горбатому носу, округлились при виде белой пациентки, а узкая челюсть еще больше вытянулась вперед, что делало его похожим на суриката. Они прошли в кабинет с облезлыми стенами и оконным проемом, закрытым только решеткой. Письменный стол находился в центре, а по стенам стояли полки с книгами и историями болезни. Врач занял свое место за столом и с недоумением уставился на Лизу, мышцы на его лице двигались, как будто он вел какой-то внутренний диалог, потом предложил Лизе присесть.

Аюрведист вздохнул, оглядев пациентку еще раз (послал же бог такое сокровище), сложил руки на столе и приступил к делу. Лиза быстро раскрепостилась и рассказала ему о проблемах с желудком, тошноте и нелепых головокружениях. Преодолев смущение, он попросил разрешения осмотреть ее. Он изучал руки, лицо, уши, язык, и наконец, положил четыре пальца на пульс и задумался. Поведение доктора, который все время вздыхал, глазам своим не веря, развеселило Лизу, она совсем освоилась, поглядывая в окно на попугаев, затеявших драку из-за места на проводах.

Доктор пристально глядел на нее своими черными, слегка выпученными глазами, как будто она ему не все сказала или что-то нарочно скрыла. И Лиза добродушно ему улыбнулась. Наконец он набрал воздуха и выдавил из себя:

– Это.., ну… это…

Он пытался что-то вымолвить, но слова застряли в его вытянутой вперед челюсти, и Лиза ничего не могла понять. Немного поколебавшись, он выписал рецепт, пояснил, что это витамины, потом выписал средство от тошноты, которое было в его аптеке – травяные таблетки без всякой оболочки.

– Эти лекарства, – он поднял глаза на Лизу, – не повредят вашей беременности.

– Что? – теперь Лиза вытаращила на него глаза.

– Да, – сказал он, – больше двух месяцев.

– Не может быть, – в недоумении промолвила Лиза, – ну как бы вам объяснить…

Доктор внезапно засуетился, как испуганный сурикат, посмотрел на часы, явно намереваясь ретироваться.

– Нет, нет, не надо объяснять, я спешу, у меня поезд.

Теперь Лизе захотелось его задержать и рассказать детали, которые доказывали отсутствие беременности, но он, выплеснув залпом тысячу извинений, выскочил из комнаты. Через пару минут он вернулся в другой рубашке.

– Заплатить можете там, – целитель показал жестом на окошко в коридоре и, бесконечно извиняясь, пустился в бегство по лестнице, что-то бурча себе под нос.

Она расплатилась, медленно сошла вниз и остановилась на улице попугаев в полной растерянности.

«Чуднόй доктор наверняка ошибся, он же не гинеколог», – думала Лиза, неспешно шагая. Она пыталась припомнить, как все начиналось. А началось все с хлебного дерева, на рынке она купила джекфрут, конечно, не целый, а меньше килограмма. Принесла на ужин, и все попробовали. Наутро мужики чувствовали себя нормально, а Лизе поплохело во время швартовых испытаний, и она подумала, что джекфрут не дозрел. Вот если бы их обслуживал старший официант Рассел, он бы ее предостерег, но Рассел тогда уехал в Гоа, где его мать болела малярией. С тех пор Лизу постоянно тошнило. Но с другой стороны, а кого здесь не тошнит.

Размышляя над своим двусмысленным положением, она подошла к джайнистскому храму. Остановилась, разглядывая двухэтажное здание. Просвечивающие решетки балконов были выполнены из резного камня в технике джали, равно как и обрамление входа и окон с фигурными арками – он выделялся среди обшарпанных жилых домов. И Лиза стала нерешительно подниматься по мраморным ступеням. Поравнявшаяся с ней женщина ободряюще кивнула, и Лиза пошла увереннее. На втором этаже она вошла в зал с толстыми колоннами, которые были опоясаны резными орнаментами, со сводов и карнизов тоже свисали каменные кружева.

– Вы пришли совершить пуджу? – спросила индианка.

– Я не умею, – пожала плечами Лиза.

Она слышала, что пуджу совершают для поклонения богам, чтобы получить милость и благословение, и раз уж ей попался на пути храм, то это знак, только теперь надо определиться, чего просить. Лучше, конечно, не осложнять свою судьбу незаконнорожденным ребенком; наверняка этот скороспелый диагноз сам рассосется. А вдруг в ней и вправду поселилась новая жизнь, которая решила заявить о себе теперь, когда с Виханом покончено навсегда. Это, конечно, мальчик, который ей останется на память о ее красивом романе. И она вместе с этим малышом войдет в свое тридцатилетие – возраст зрелости и свершений. И так постепенно образ сына, похожего на Вихана, завладел ее мыслями.

Лиза прошла вглубь храма к алтарю, где в глубине в позе Будды восседал бесформенный каменный идол.

– Я вам помогу, – сказала незнакомка в кружевной накидке.

– Кто он? – спросила Лиза.

– Это душа, – ответил ей подошедший мужчина в белой одежде, – сиддха.

– Подумай о чем-нибудь хорошем, – сказала женщина в накидке, – и не причиняй вреда ни одному живому существу.

Люди в храме показались Лизе довольно приятными, может даже образованными, и уж совсем не бедными. Она взяла поднос, на котором стояли металлические розетки с водой, рисом и другими подношениями, ароматные свечи и долго все это разглядывала. Потом ей помогли поставить еду и питье в алтарь. Лиза поклонилась каменному духу, простила Вихана и просила об отпущении грехов.

«Интересно, – думала она, – почему этого не случилось раньше, а именно теперь, когда они разошлись. “Никто не остров”, но выходит, что она, Лиза, – остров, плавучий остров, которому в принципе не страшна волна; максимум, что может произойти – отнесет течением, потому что ее удел гордое одиночество. В таком случае этот ребенок будет принадлежать только ей одной».

Когда она вышла, уже спускались сумерки, и она пошла быстрым шагом вперед к перекрестку, где можно было поймать такси. Она не чувствовала ни усталости, ни тошноты, только очень хотелось есть.

На следующий день вечером в дверь постучали, Лиза медлила открывать, она была занята своими мыслями, и никакие коридорные с фруктами, тапочками или белым ковриком ей были не нужны. Но стук настойчиво возобновился. Она нехотя встала и отперла дверь. В комнату, неся душный аромат индийских масел, влетела невысокая стройная женщина в салатном сари с коричневым бордюром, ее голову прикрывал широкий прозрачный шарф.

– Мы незнакомы, – сказала проворная как ящерица индианка, заняв позицию в центре комнаты, между уголком, где обычно отдыхали Лиза с Виханом, и письменным столом. – Я жена Вихана.

Она была недурна собой, но кожа ее казалась слишком смуглой. Индианка рассматривала Лизу с нескрываемой ненавистью, казалось, что она вот-вот вынет из-за пояса нож. В газетах писали, что ультраправые раздают женщинам ножи для обороны от насильников. И Лиза напряглась.

– Индийские женщины выходят замуж раз и навсегда, – выразительно, как на митинге, сказала посетительница, – и я буду бороться. Тебя посадят в тюрьму за разврат.

– Извини, – твердо ответила Лиза, пытаясь оттеснить Рашми к двери, – у меня нет с твоим мужем развратных отношений.

– Ты должна уехать как можно скорее, – переходила на крик гостья.

– Я не уеду, и ты не будешь мной командовать, – Лиза говорила без эмоций, стараясь успокоить в первую очередь себя.

– Ты мерзкая задница, белая проститутка… – нападала Рашми.

Но Лиза уже открыла дверь в коридор и жестом приглашала ее выйти. Рашми огляделась, видимо боялась публичной сцены. Бросив взгляд, полный ненависти и злобы, она покинула жилище соперницы.

– Ты губишь семью, из-за тебя страдают все, – кричала она из коридора.

Может по индийским понятиям Рашми и была красива, но она мало чем отличалась от тех, с кем Лизе приходилось иметь дело на расчетной стойке отеля или в офисе авиалиний «Этихад». Они всегда были убеждены в своей правоте, даже если деньги с карты клиента снимались дважды (что нередко случалось), отбивались и горланили на повышенных тонах, пока Лиза не вызывала старшего менеджера.

Но устраивать разборки теперь, когда Вихан окончательно потерян… или, судя по реакции Рашми, не потерян? «Выходит, у них там разногласия продолжаются, – думала Лиза, – что-то случилось. Самое смешное, если у Вихана появилась еще какая-нибудь женщина». Но пока ей было не до этого, своих проблем хватает. И она снова стала дозваниваться до Аванти, чтобы найти врача-гинеколога.

Три дня до выхода в море

Аванти упорно не отвечала на телефонные звонки, а дни шли. Размеренные рабочие будни с неспешностью индусов, непредвиденными обстоятельствами и постоянной угрозой срыва сроков были напичканы мелкими происшествиями, как батон пересушенным изюмом с косточками.

Еще одна платформа была готова к погрузке на корабль. Вот она, подвешенная к крану, поехала по воздуху, минуя стоящую посреди цеха огромную сетчатую антенну радара, огибая офисные постройки, и уже почти приземлилась на платформу прицепа, но антенна мешает, и платформу никак не поставить ровно. Собралась целая толпа советчиков. Говорили, что надо убрать эту дурацкую антенну, но если ее, как выяснилось, убрать невозможно, то тягач надо подать … и тут мнения разделились: слесари, пришедшие из соседнего цеха, считали, что вперед, а работники со смежных участков уверяли, что подать надо назад, только назад. Но никто никуда не ехал. Внизу, вокруг огромного тягача, с подъемным краном и прицепом, нарастал тихий ропот.

– В чем дело? – высунулся Томилин из окна своей стеклянной будки.

– Они говорят, что ключа нет, – крикнула Лиза Томилину, – ключа от зажигания.

– А где водитель? – спросил Томилин.

– Он пошел искать ключ, – пересказывала ему Лиза разговоры в толпе. – Вчера, когда загнали тягач, он его куда-то положил, а теперь найти не может.

– Удивительно, – хмыкнул, ругаясь про себя, Томилин, – они тут вроде не пьют, а разгильдяи почище наших.

Пока искали ключ, пришла команда не грузить. Потому что с пирса кран не достанет до корабля, который стоит вторым к причальной стенке. Индийцы ухмылялись – все, что не делается, делается к лучшему. И 15-тонная конструкция поехала по той же сложной траектории на старое место. Суреша отправили на причал, узнать, когда корабли перегруппируются. Теперь уж до обеда ничего не изменится.

После обеда, встречая автобус у проходной, Суреш первым делом доложил, что на погрузку дано добро, корабль стоит непосредственно у стенки. В цехе дым и смрад от работающего тягача – ключ от зажигания нашли. Идет подготовка к погрузке, а водитель пока вышел в сад.

– Лизавета, – снова кричит Томилин из каптерки, – скажи им, пусть заглушат двигатель, а когда погрузят, заведут. Весь цех в дыму.

В саду рядом с курящими восседал на лавке Прабхат, тут же крутились водитель и еще два индуса. Прабхат принес Томилину сварные детали, но его опять повело на рассуждения о жертвенности:

– Жизнь каждого человека, – завел он старую пластинку, – это ритуал искупления, и мы все участвуем в этом ритуале. Отдавать и отказываться – такова индийская философия. Нищий должен отказаться от куска хлеба, а богатый от чистопородного скакуна или автомобиля последней модели.

Индусы понимающе кивали. Прабхат все-таки умеет завладеть аудиторией. Лиза поймала себя на том, что она тоже его слушает и почти автоматически переводит для русских.

– Прабхат, – перебила его Лиза, – скажи мне, где у вас учат проповедовать?

– Сложно ответить, – вздохнул недовольный оратор, – это идет с детства, из семьи и от учителя.

Около Прабхата никто долго не задерживался, его слушали как радио, заходя в сад, чтобы проветриться в тени или покурить. Водитель тягача тоже немного постоял рядом и пошел дальше, сбивать камнем кокосы с пальмы. И вдруг раздался душераздирающий крик. Лиза вздрогнула и оглянулась на крик, прибежали испуганные слесари. В саду под пальмой корчился водитель. Все понеслись к жертве, и впереди всех Прабхат.

– Он упал, как подстреленный, я видел, – объяснял всем Прабхат. – Но это другой кокос, а не тот, который он сбивал. Хорошо, что не на голову.

– Некому глушить тягач, и ехать теперь тоже некому, – повернулась Лиза к спустившемуся из каптерки Томилину, – водителя кокосом зашибло.

Орех приземлился на плечо пострадавшего и наверняка что-то вывихнул или сломал.

– Жизнь – это страдания, – подвел итог Прабхат с видом «я же говорил».

Все стояли молча, боясь тронуть жертву. Кто-то уже позвонил в санчасть, вот и носилки уже несут. Русские наперебой высчитывают массу кокосового ореха и силу удара. А индусы молятся и благодарят небеса за то, что не на голову свалился. Понятно, что погрузка опять откладывается.

По дороге домой Лиза решила зайти к Аванти. Дверь ей открыла молодая женщина. В первый момент они обе от неожиданности растерялись. Потом Лиза сообразила, что это, вероятно, дочь Аванти.

– Я полагаю, что Аванти – это ваша мама, – сказала она. – Я звонила ей по телефону, но она не отвечает.

Лиза представилась, а прибежавшая болонка Зоро подтвердила знакомство своим поведением. Дочь Аванти улыбнулась и пригласила ее войти. Лиза прошла в гостиную и сразу заметила, что какая-то невидимая паутина покрыла все предметы в комнате, как будто они замерли, не чувствуя теплой руки хозяйки.

– Что случилось? – спросила она.

– Я вам чаю налью, – сказала девушка, видя Лизино смятение.

Она тоже присела и рассказала, что отец ушел странствовать как саньясин¹⁸, и мать его сопровождает.

– У нас некоторые люди, когда они чувствуют, что в жизни выполнили все свои обязательства, уходят из дома, – сказала девушка. – Но мои родители просто совершают паломничество в Варанаси, где отец хочет умереть, потому что болезнь его совсем поглотила.

Сердце Лизы сжалось: Вайбхав и Аванти, как простые дервиши, ушли, все бросив, на берега Ганги с чашей для подаяний. И будут спать на берегу или на асфальте, а когда Вайбхав умрет, Аванти купит дров, чтобы сжечь тело мужа на костре. И она вспомнила слова Аванти: «Мудрый не горюет о потерянном, об умершем и прошлом».

– Не переживайте так, – грустно улыбнулась дочь Аванти. – У них есть сбережения, и они могут снять комнату в Варанаси, там много таких домов, где дешево сдаются комнаты тем, кто приходит умирать.

Но с другой стороны, Лиза слышала, что пока паломники идут, они продолжают бороться за жизнь, настолько велико стремление умереть на берегу Великой реки. Это не доживание и не умирание в больничной палате, а путь познания, новых открытий, душевных переживаний, моментов просветления и даже радости. Гармония с миром, завершение движения духа, прежде угнетаемого суетной жизнью, а теперь свободного.

И бродяг нигде не гонят, их принимают как данность, как неотъемлемую часть общества. Индийский мир – очень цельный.

– Вы не пугайтесь, – говорила молодая хозяйка, – это удивительно одухотворенное место, там нет печали, а есть благость и счастье освобождения от кармы. Я была там. Вечером в разных местах на набережной появляются огоньки – это зажигают погребальные костры. Туристы и местные узкими улочками спускаются к местам совершения обрядов. Костры разгораются, люди молятся, напутствуют умерших; и на этом необычном променаде царит дух свободы, и лица у людей там особенные, потому что это бесконечный праздник.

Лиза вышла на улицу и пошла по теневой стороне под сенью раскидистых деревьев. «Ничего себе праздник», – думала она про Варанаси. Она и раньше слышала, что это зрелище похоже на фестиваль. Но, к сожалению, не все могут купить дрова для погребального костра. И тогда… тела кидают в Гангу.

Невозможно привыкнуть к этой стране. Не зря Моти говорит: «Если живешь на реке, подружись с крокодилом». Но сейчас ее одолевала усталость, хотелось есть, и она ускорила шаг, чтобы поскорее добраться до отеля. Теперь она уже не сомневалась, что поселившееся в ней существо меняет ее вкусы и привычки, ставит на чистом листе затейливые кляксы новых правил, из которых вырастет стебель с неизвестно каким цветком. И было ощущение, что ее жизнь начинается сначала – совершенно другая жизнь, с другой кармой. Вместе с изменившимися пристрастиями в еде изменились и взгляды на окружающий мир. Он словно отодвинулся, расширив пространство для кокона, в котором она пребывала вместе с этим существом. Все прежнее не имело особого значения, и текучка тоже быстро отошла на второй план. И когда она мысленно заглядывала внутрь себя, всегда извлекала из глубины спокойствие и уверенность.

На следующий день завершили погрузку, и бригада переместилась из цеха на палубу. Работать на корабле, если держаться в тени, было вполне терпимо, к тому же аюрведические таблетки помогли Лизе, и, к счастью, никто по соседству ничего не красил, причал был почти пуст. Как хорошо, когда корабли уходят в море. В соседней гавани стояли десятки яхт на приколе. И если не глядеть вниз на воду, то можно было представить, что ты где-то на курорте. Но в этом городе невозможно без ложки дегтя, на единственном корабле, который находился неподалеку, таскали якорную лебедку – то с одного борта, то с другого, и лебедка эта со всеми прочими механизмами скрипела так, как будто на ржавой цепи вытягивали ведро из сверхглубокой скважины.

За три дня до начала испытаний приехали Роман и Геныч, и на разных палубах все дружно включились в ударный труд в поте лица, а точнее, в поте с головы до ног. И наконец, настал день, когда в предрассветных сумерках сдаточная бригада во главе с Романом поднялась на борт и быстро исчезла в трюме. В кубрике сразу поставили чайник и стали разворачивать гостиничные ланч-пакеты с завтраком. На корабле было полно людей, но он выглядел пустынным, только дежурные у трапа и по бортам. Потом с берега прибежал вестовой, и на мостике почувствовалось оживление. Швартовы отдали без всякого шума и плавно отчалили. Матросы работали слаженно и быстро – кому посчастливилось попасть на военную службу, контракты заключали минимум на десять лет.

Пока шли на полигон, постоянно меняли скорость, то стопорили ход, то выполняли крутую циркуляцию на скорости. Уж эти кидания корабля да еще в качку, как их любят молодые индийские офицеры, но придраться было не к чему, все двигатели работали отлично. Только вот у Лизы циркуляция вызывала тошноту. Она вышла на вертолетную площадку подышать свежим воздухом и сразу напоролась на боцмана. Он был так ошарашен, увидев женщину на корабле, да еще белую, что стал заикаться.

– Ухожу, ухожу, – махала на него руками Лиза, – еще один глоток воздуха и ухожу.

Обедали в кубрике, ординарец принес индийский суп и жареную курицу, специально приготовленную для русских. Потом мужики долго возились на палубе и в посту управления.

Стрельбы начались утром. Палубу очистили от людей, приемочная комиссия, которую возглавлял все тот же коммандер Ачари, расположилась на мостике, а бригада распределилась по постам. Когда стрельбы были закончены, все столпились в носовой части, и Лиза настороженно оглядывала офицеров, ища глазами Вихана. Но его не было.

Роман остался доволен испытаниями. Они с Гришей вышли на верхнюю палубу, а вокруг них уже собралась толпа индийцев, младшие инспекторы и примазавшиеся к ним добровольные наблюдатели. Тут и началась основная Лизина работа – обсуждение, то есть препирательства с толпой. Офицеры глядели с мостика и наверняка одобряли активность своих подчиненных. Роман с Гришей, сохраняя полное спокойствие, отбивались от вопросов. Матросы докапывались до всяких мелочей, высказывали собственную точку зрения на законы физики – и ни за что не хотели уступать доводам противной стороны, ударяясь в казуистику. Спорили уже не ради истины, а ради самоутверждения. Хлебом их не корми, только дай поспорить. Но когда матрос в старшинских погонах заявил о якобы слишком кривой траектории снаряда, Лизе хотелось сказать ему: «Ты про закон Ньютона слыхал?» – но ее дело маленькое, повторяй, что тебе говорят. Препирательства продолжались около часа, пока не явился коммандер Ачари с сообщением о том, что высокая комиссия вынесла свой вердикт – отлично.

Уже ночью бесшумно пришвартовались к спящим кораблям четвертым по счету, и приставленный к бригаде ординарец, вывел всех в полутьме через спящие корабли. На причале их ждал автобус. В автобусе и кемарили до рассвета, потому что без Ракеша с его ворохом бумаг на въезд и выезд из доков не выпускали. Как объяснить охранникам-сикхам, что люди не с неба упали. Никто не удосужился позаботиться о разрешении на выход. Водитель с кем-то связывался по телефону, перезванивал, ему тоже звонили. И наконец, какой-то начальник, разбуженный среди ночи, дал приказ охране – пропустить.

Добравшись до отеля, уставшая Лиза плюхнулась в постель, но долго не могла уснуть. Она была уверена, что Вихан присутствовал в рубке, она просто чувствовала его взгляд, наверняка он видел ее. Но, как сказал Прабхат, индийская философия – это отдавать и отказываться, и, наверное, здесь многие исповедуют ее, поэтому и любят болливудские фильмы с хэппи-эндом. И ей тоже пора выйти из индийского колеса сансары – отдать, освободить душу от лишнего груза. Короче – пора спуститься на землю.

Не разжимай объятий

В воскресенье все собрались ехать на Элефанту – и Рома, и Геныч, и Леня с Саньком, и Лиза. Когда они заканчивали завтрак за круглым столом, в сумке у Лизы зазвонил телефон. Это был Вихан, которого она уже почти вычеркнула из своей жизни.

– Чандрани, – сказал он, как ни в чем не бывало, – я соскучился по тебе. Очень хочу тебя видеть.

– Нет-нет, – ответила растерявшаяся Лиза, – мы едем на Элефанту.

– Но тогда я зайду вечером, – настаивал Вихан.

– Ну ладно, – вежливо согласилась она.

Когда Лиза закончила разговор и вернулась к своему кофе с нежнейшим индийским тирамису, она увидела несколько растерянные лица мужиков.

– Едем на Элефанту! – сказала она весело. – Собирайтесь, а то будет много народу.

Собрались быстро и на такси доехали до Ворот в Индию. Отстояв очередь, сначала в кассу за билетами, а потом на посадку, погрузились на небольшой прогулочный кораблик. Час путешествия по Аравийскому морю, и вот она – Элефанта, остров с древними храмами, которые в базальтовых скалах монахи высекали вручную в течение нескольких столетий, и все храмы посвящены богу Шиве. А огромного базальтового слона, в честь которого назван остров, здесь давно нет, он стоит, как и положено слону, около входа в зоопарк, по соседству с Музеем Виктории и Альберта. Подниматься пришлось по тропам и высоким каменным ступеням. На площадках отдыха шла торговля едой и безделушками, и лениво разгуливали священные коровы, роста они были такого, что на них можно было облокотиться. Но никому такая идея в голову не приходила, наоборот – их отгоняли, потому что в надежде поживиться они совали свои рогатые морды чуть ли не туристам в сумки.

Все храмы располагались в пещерах, некоторые из них тянулись далеко вглубь, и приходилось пользоваться фонариком, чтобы разглядеть высеченные на стенах изображения. Величие храмов, изобилие и красота скульптурных сцен поражали. Эти сцены отображали житие и подвиги многоликого Шивы, а в центральном храме в венке из цветов, как объект особого поклонения, красовался огромный лингам Шивы.

Потом спустились на смотровую площадку, откуда собирались совершить подъем на вершину горы, где находилась главная достопримечательность, ради которой мужики и приехали, – старинная английская пушка. На площадке было полно обезьян разного калибра и возраста. Приматы позволяли наблюдать за собой, даже скорее они сами наблюдали за туристами, чтобы не упустить очередную возможность полакомиться. Лиза решила разделить банан на несколько частей, чтобы кормить сразу несколько детенышей.

– Снимайте меня на видео! – кричала она.

Но тут один детеныш, оскалившись, вырвал у нее зажатый в руке кусок, она достала еще один банан, и пока она делила его на части, прибежали еще две обезьяны.

– Не жмоться, отдай им все сразу! – кричал Санек, – они тебя исцарапают. Бросай бананы немедленно!

Спасаясь от цепких лап обнаглевших обезьян, Лиза бросила бананы, и тут раздался вопль стоящей рядом американки, которая скормила уже все фрукты животным. Самая большая обезьяна, до этого спокойно наблюдающая за кормлением со стороны, прыжком приблизилась к туристке, зло сверкнула глазами и выхватила у женщины пластиковый пакет. Она мигом сиганула на дерево вместе с пакетом, уселась на ветке и запустила внутрь свою руку, но не найдя ничего съестного, стала все вытряхивать. Сначала на землю плюхнулась бутылка с водой, которую подбежавшие обезьяны открыли довольно быстро, и принялись пить, а потом под вопли обладательницы пакета грохнулась камера. Толпа затаила дыхание. Камера была разбита.

– Я же говорил, – обернулся к Лизе Санек, – эти чудовища на все способны.

Лиза остолбенела, ужасное сравнение пришло ей в голову – что-то неуловимо похожее было в повадках этих животных и несчастных людей, которые постоянно недоедают, по крайней мере, тот же дикий и голодный взгляд.

– Лучше идем смотреть пушку, – сказал Геныч

Подниматься еще на одну гору Лизе не хотелось, но не уважить интерес мужчин к старинному оружию она не могла. Истинное эстетическое чувство у них проснулось именно здесь, на горе, откуда открывался отличный вид для обстрела всех гаваней острова.

Вернувшись с экскурсии, Лиза на всякий случай привела себя в порядок, кто его знает, может и вправду Вихан дозрел до решительного шага, а все это время было ему необходимо для улаживания семейных проблем. Он пришел вечером, с бутылкой французского шампанского и коробкой пирожных. Все это он молча поставил на чайный комод и немного помедлил, тревожно поглядел на Лизу, как бы ожидая ее реакции. Нет, она не могла броситься ему в объятия, слишком много обид. Она подошла к окну и встала к нему спиной. Он приблизился и обнял ее так, как будто они не расставались, а просто произошла размолвка или какое-то глупое недоразумение.

– Ты так много для меня значишь, – сказал он, привлекая ее к себе.

Он похудел, большие серые глаза на бледном лице были глубоки и печальны, давно не стриженные волосы спадали на уши, придавая его облику утонченность, свойственную поэтическим натурам. Он не сказал ни слова в оправдание своего отсутствия, наверное, считал, что она все понимает – как будто он вернулся домой, после спуска по неспокойной и порожистой реке. Лизу охватило прежнее волнение, Вихан ей был родной. Она знала каждую его морщинку, чувствовала биение сердца и без слов понимала оттенки его настроения. Только огромное расстояние, умноженное на время, сможет… нет, не забыть его, а смазать краски, оставить часть переживаний за пыльной занавесью мумбайского неба.

И, когда его руки скользнули по ее телу, захотелось оказаться в невесомости и замереть на миг, освободившись от всех обид. Ведь она его ждала каждый день, каждую минуту. Ее длинный домашний халат с затейливой вышивкой, купленный в магазине «Ле Милл» вблизи Форта, струясь шелковым полотном, предательски упал на пол.

Лиза была на грани совершенно незнакомого прежде возбуждения. Словно птица с расправленными крыльями, она ощутила струю восходящего течения и божественный солнечный поток, когда можно потерять голову или наоборот – найти в себе новые силы, встать, наконец, на крыло и насладиться чувством полета, как, например, альпинист, покоривший вершину. Только теперь в ней пробудилась настоящая женщина, готовая отдаться любви и готовая отказаться от возлюбленного, если этого потребуют обстоятельства.

Когда он разжал объятия, Лиза надела халат и подошла к окну. Задумавшись, она смотрела на море, в вечерних сумерках, подсвеченное уходящим за горизонт солнцем, оно играло серо-бронзовой рябью.

– Чандрани, ты так похорошела, – Вихан не отрывал глаз от нее, – в тебе появилось что-то необычное.

– Я и сама знаю, что изменилась, – ответила Лиза и резко обернулась.

– Я не могу потерять тебя, – говорил Вихан, – я все продумал за это время. Мы найдем место, где создадим свой дом, уедем отсюда.

– Мечтатель брамин, – улыбнулась ему Лиза.

Он опять говорил про Сингапур, Филиппины и Малайзию. Но лучше всего Европа, считал он. А Лиза подумала, что в Германии или в Швеции он будет всего лишь индусом, без всяких каст, поэтому сказала:

– Лучше Европа.

– Только надо немного подождать, до окончания моего контракта осталось меньше года, – Вихан уговаривал, скорее всего, самого себя. – Я получу приличную премию и, кроме того, очередное звание. Смогу хорошо устроиться в любой стране. Но только все, что вложено в мое обучение, я обязан вернуть отцу.

Лиза смотрела на него, как на ребенка, который хочет быть пожарным. И кивала.

– А Рашми? – спросила она равнодушно, с интонацией, как говорят в сувенирном магазине: «Вон того слоника, покажите».

– Мы оформим развод, но я не могу ее принуждать. Она обязательно устроит свою судьбу. Понимаешь, она не может иметь статус разведенной женщины, будут говорить, что ее бросил муж. Она все понимает и, яуверен, подаст на развод первой.

Тень насмешки пробежала по Лизиному лицу, она вспомнила его сумасшедшую Рашми и покачала головой, как будто хотела сказать, что слоник ей не понравился. Вот оно как оказывается: статус разведенной женщины – это позор, а быть мистрис, то есть любовницей – это так и надо. И мать Вихана так же считает и воспринимает это как «ничего особенного», потому что мистрис в определенных ситуациях здесь вполне допускается, и безродная, по их понятиям, Лиза для этого вполне подходит. Она всего лишь атласная кобылица, а он неутомимый наездник, и их будущее неуловимо и призрачно.

Все-таки гармония недостижима, даже временное равновесие недостижимо. Стоит только ему разжать объятия, как мир разваливается на две половинки, и они как две звезды улетают к своим галактикам. И при этом Вихан считает себя по-европейски образованным человеком, смотрящим на мир широко. Недалеко он ушел от своих предков брахманов, которые, если им случалось пожать руку иноземке, потом усердно совершали процедуры очищения.

Но Лиза прощала Вихана, как прощают обожаемого ребенка, который скоро вырастет и улетит из гнезда. Хотя судьба уготовила ей сделать этот шаг – это она скоро улетит – разговоров о продлении визы больше не было.

На следующий день она договорилась встретиться с Моти на набережной во время прогулки с Балу. Ей надо было спросить про гинеколога. Но Моти опять понесло в древние культуры, он продолжил свой рассказ о племени людей, которые давным-давно поселились между Тигром и Евфратом, и о том, что их древнее вероучение, зороастризм, имеет много общего с индуизмом. Сдвинуть с темы Моти, который нашел в лице Лизы свою аудиторию, было непросто.

– Вы мне уже рассказывали про зороастрийцев, они жили там тысячелетиями, а потом бежали из мусульманского Ирана, – она старалась говорить как можно мягче, – очень интересно. Но все ваши, как индуистские, так и парсианские ограничения для вступления в брак придуманы только из-за денег, самая обычная жадность, чтобы никто чужой не завладел накопленным за века богатством.

– Ты еще молода, – вздохнул мудрый Моти, – не понимаешь, какую важную роль в жизни играют деньги. Особенно в Индии. Но не деньги главное, – он не спеша набивал трубку, раздумывал о своем.

В конце концов, Лизе удалось вклиниться в рассуждения Моти со своими неотложными проблемами. Она начала с того, что непривычный жаркий климат и пыльный воздух этого города действуют на нее ужасно, и здоровье ее под угрозой, даже женского врача она не посещала уже больше года. Моти посмотрел на нее с явно выраженным удивлением. Вероятно, не ожидал такой откровенности.

– С тобой все в порядке, кто-то там, – он показал на небо, – тебя хранит. Я в этом уверен. Но лучше, конечно, показаться врачу. Здоровье не купишь за деньги.

Он еще немного порассуждал, вспомнил свою жену и дочерей, которые жили в Лондоне, и по которым он сильно скучал.

– Вот уж где ужасный климат, – говорил Моти, сочувствуя своим близким, – густой туман у них там, как гороховый суп¹⁹.

И наконец, порывшись в кнопочном телефоне «Нокиа», Моти дал ей адрес врача, которого посещали женщины его семьи.

– Это не дешево, – заметил старик, понизив голос, – но врач хороший, и это женщина.

Лиза поблагодарила его и сразу перевела разговор в другое русло:

– Почему все говорят, что не любят англичан, а сами им подражают? И богатые стремятся жить в Лондоне, а то и в Америке.

– По разным причинам, – ухмыльнулся Моти.

Молодая женщина, которая несла в себе совершенно другой, незнакомый ему мир, определенно его развлекала; он глядел на нее немного снисходительно, изучал, удивлялся и немного подтрунивания над ней.

– А что тебе Лондон? – продолжил он. – Мы связаны с Британией пуповиной более двухсот лет. Для богатых заграница не фетиш – это и образование, и бизнес, и прогулки с шопингом. Они берут оттуда только то, что им нужно, и это всего лишь щепотка соли для индийской кухни. И для этого, между прочим, тоже нужны деньги.

За разговорами они дошли до дома Моти. Лиза потрепала Балу на прощанье и помахала старику рукой. Оставшись одна, она сразу же позвонила доктору и записалась на следующий день.

Докторша, приятная женщина в сари, с объемистым пучком волос, уложенным на затылке, терпеливо выслушала Лизу. Ее лицо с индийским загаром было миловидным и открытым, большие черные глаза подведены сурьмой, как у восточной красавицы. Она осмотрела Лизу, ловко и безболезненно, проверила ее состояние ультразвуком и вынесла свой вердикт, от которого Лиза оторопела. Она про такое даже не слышала, разве что у собак.

– Это ложная беременность, – сказала врач.

– Не может быть! – вспыхнула оторопевшая Лиза, – я чувствую …

– Бывает, бывает, – успокаивала она растерянную Лизу, сочувственно улыбаясь, – тем более смена климата, возможно, какие-то переживания.

Покинув кабинет и окунувшись в душный воздух прежде незнакомого района, первое, о чем Лиза подумала, как хорошо, что она ничего не сказала Вихану. Представить невозможно, ложная беременность. Это она в своих раздумьях и снах все сама придумала. Не пришел еще момент для зачатия, ни одна душа не захотела избрать ее чрево для своего появления на свет. Да и сам Вихан, который мечтал о ребенке, при теперешних обстоятельствах счел бы ее беременность несвоевременной. «В Индии просто так не залетают, – думала Лиза, – здесь свои кармические законы, а может даже космические».

Обратно она доехала на электричке до вокзала «Черчгейт» и дальше пошла пешком по Джамшеджи Тата Роуд. После часа пик эта улица становилась совершенно пустынной, разве что небольшая семья тротуарных, которая после окончания муссона, вернулась на прежнее место, разложила свои манатки под акацией; а глава семьи примостился к фундаменту дома, лежа нога на ногу и покуривая трубку с чарасом. Грел свою спину на теплом асфальте и балдел, покачивая ногой. Сразу вспомнился Крым, Новый Свет и горная гряда Караул-Оба. В студенчестве они тоже спали на теплых скалах.

Лиза дошла до перекрестка с кольцевым движением Дешмук Човк и заметила там оживление. На фоне блекнувшего предзакатного неба выделялись ярко одетые женщины, за ними стояли мужчины в серых брюках и дешевых рубашках – все они скопились около туалета Сулабх и были возбуждены, что-то ели из пакетиков и шумно беседовали. Некоторые женщины пританцовывали, но заметив чужестранку, толпа, приглашенная на праздник к обитателям туалета, насторожилась. Лиза улыбнулась им, помахала рукой и зачем-то крикнула:

– Happy birthday!

Добравшись до своей комнаты, она заварила китайский ароматный чай и стала переключать программы телевизора. Впервые за все время она остановилась на канале «Россия 24». На русском языке здесь был всего один канал, и она обычно смотрела его в гостях, мужчины любили обсуждать события на родине.

Пока она принимала душ и сушила волосы, показывали какой-то передовой роддом, приглашая посетить его по случаю. И она снова с некоторым сожалением подумала о том, что существо, которое она уже считала своей собственностью, испарилось, улетело в свой призрачный мир. Но зато на смену ее постоянному беспокойству пришла безмятежность и даже лень – можно ни о ком не заботиться. Даже Вихана она теперь не ждала как прежде, хотя всегда радовалась его приходу. Она взяла книгу индийских сказок на английском языке, подаренную Виханом, и развалилась на диванных подушках.

Но тут послышался стук в дверь. Кто бы это мог быть в такой поздний час? Лиза отворила. На пороге стоял раскрасневшийся Леня, он был пьян, его трясло как в лихорадке, и он невнятно бормотал:

– Еще друзья называется, я только что вышел от Геныча, смотрю – труп у лифта, он ушел до меня, ну я обратно и стучу, а Геныч не открывает. И никто не открывает! Бесполезно стучать, – причитал Леня, роняя пьяную слезу. – Ни один не открыл! Друзья называется.

– Видела бы твоя мама, во что ты превратился, – со вздохом произнесла Лиза. – Геныч, наверное, закрыл дверь и тоже упал. А что отмечали?

– Пойдем, я тебе покажу труп, его надо в номер переправить, а ключа нету, – стонал Леня. – Отмечали? – вдруг он вспомнил Лизин вопрос, – У механика сын родился.

– А труп чей? – спросила Лиза, выходя из комнаты в шелковом халате.

– Наладчика Петрова, который недавно приехал. Он ключ от своей комнаты оставил у Геныча и упал.

В коридоре, к счастью, было пустынно. Они поднялись этажом выше, двери лифта отворились – и Лиза замерла: поперек лифта лежал наладчик Петров так, что пришлось через него переступать.

Хороша она будет, если понесется вниз на стойку, да еще в халате, просить, чтобы открыли дверь Петрова. Такие новости тут обсуждаются персоналом с большим удовольствием, тайно, конечно, но до Томилина наверняка дойдет (по секрету). И тут случилось чудо – открылись двери соседнего лифта, и из него вышел румбой. Лиза машинально схватила его за рукав.

– Стой. Я тебе денег дам, – сказала она.

Румбой оживился, и игриво поглядел на Лизу, повел глазами. Он глядел так, как будто готов был и без денег. Лиза немного смутилась, но все-таки преградила ему путь, подтолкнув к другому лифту.

– Ему плохо, – сказала она, указывая рукой на Петрова, – он ключ потерял. Сбегай вниз, попроси ключ, надо его спать уложить.

Коридорный обомлел еще больше. Ничего себе, упасть перед лифтом без сознания из-за того, что потерялся ключ. Но когда он вернулся с ключом, все оказалось гораздо серьезнее. Петров, мужчина лет сорока пяти и довольно грузный, на ноги вставать не желал. Лиза сбегала в номер, принесла графин с водой. Петрова окатили, сначала он спросил, оглядевшись: «Где я?», а потом всем сообщил: «Я уж тут как-нибудь». Коридорный позвал еще двоих, и они впятером потащили Петрова в номер по коридору, спать уложили на полу, и еще полчаса Лиза сидела с «больным», то измеряя ему пульс, то прислушиваясь к дыханию.

А утром на работу.

Переговоры

В этот день добирались до работы долго. На круговом движении случилась авария, и все встали, потому что по кругу, куда стекается транспорт с пяти-шести улиц, в час пик едут не в четыре ряда, а как минимум в десять. Автобус стоял за крытым грузовичком, который тащился впереди. Задние габаритные огни и фары на грузовичке были нарисованы красной и зеленой краской, сверху красные покрупнее, а под ними зеленые помельче. На заднем борту машины крупными буквами было написано «Please OK horn», что означало: «Гудите». Из кузова выглядывали рабочие, похоже, строители. Они приветливо махали руками, и, когда наши дали им понять на языке жестов, что без огней ездить невозможно, они также жестами объяснили, что в Индии все возможно.

Петров тоже присутствовал в автобусе – абсолютно живой, и выглядел он как огурчик. Как выражались мужчины: «Привел себя в исходное». Наверное, это означало, что грамотно опохмелился, потому что за пять часов совершить такой переход, казалось, совершенно невозможно.

Потом еще ждали у поворота, когда пройдет небольшая демонстрация пенсионеров. Когда добрались до цеха, то выяснилось, что утром заходил кэптен с вице-адмиралом, который приехал по поводу сдачи последнего корабля, то есть завершения программы. Но высоких гостей бригада не застала. Суреша тоже не было, он был приписан к почетному караулу и сопровождал вице-адмирала. Он пожаловал на участок только после обеда, с помытой шеей и в наглаженной парадной форме, за воротничок которой струйками сочился пот – маршировал бедолага на солнцепеке.

– Я слышал, – сказал он Лизе, сидящей на табурете, – что тебя пригласят переводить переговоры.

– С вице-адмиралом? – спросила Лиза.

– Нет. Ему реально уже все доложили, и на корабль мы ходили, – сказал он авторитетно. – Зачем ему засорять голову мелочами. Переговоры совсем с другими начальниками.

– Но я пока не знаю, может, и позовут, – ответила Лиза.

– Это Сагми предложил тебя позвать, – продолжил Суреш многозначительно.

«Ну, если Сагми, значит неспроста», – подумала она.

– Он твой друг? – интересовался Суреш.

– Сагми? С чего ты взял?

– А я видел, как вы встречались в кафе, – хитро улыбнулся Суреш.

– Это там, где объеденное дерево с летучими лисицами?

– Ага, – кивнул Суреш.

– Я ведь с ним работала в России, рада, что он меня ценит, – безразлично ответила Лиза.

– Он делает себе большую карьеру, хотя, реально, христианин и небогатый, – с завистью произнес Суреш.

Он ревностно относился к людям, которые делают карьеру, равно как и к богатым. Иногда примерял на себя их успех, и всегда считал удачей быть сопричастным их кругу.

В этот момент позвонил кэптен и подтвердил, что Лиза завтра будет переводить совещание офицеров. Поскольку Рома уехал, от российской стороны в переговорах будет принимать участие Томилин, которому велено доложить обстановку.

В конце дня Томилин спустился из стеклянной каптерки и позвал Лизу.

– Мне надо купить свежую рубашку, – сказал он, – хочешь, съездим вместе с Сурешем в один магазинчик, тут недалеко. Он говорит, что это европейский магазин, но я о нем что-то раньше не слышал. Любопытно.

С ними поехал и Геныч, которому Суреш пообещал большой выбор пива. Магазин, действительно, оказался недалеко. Такси остановилось около потраченного плесенью бетонного дома, украшенного яркими, но безвкусными рекламными плакатами. По широкой лестнице они поднялись на второй этаж и попали в заштатный, по европейским понятиям, супермаркет. Здесь продавались: упакованная еда и напитки, хозяйственные товары и галантерея. Суреш сразу исчез. Томилин, Геныч и Лиза разбрелись по разным отделам.

Через несколько минут Суреш появился в компании девушки с хитро заплетенными косичками, одетой в футболку и сари. Он выглядел как петух, крутясь перед ней в своей новенькой форме, и был собою очень доволен.

– В таких местах нормальных рубашек не бывает, – шепнул Томилин Лизе, – но все понятно, тут работает его подруга.

– А я уж подумала, что это такой же магазин, как «Вестсайд» на Махатма Ганди, – разочарованно сказала Лиза, – там всегда есть что-нибудь модненькое, но мы уже не успеем до закрытия.

«Вестсайд» был очень популярен среди командировочных, особенно когда туда завозили новую партию фирменных джинсов или рубашек, естественно, сшитых в Индии. И Лиза любила иногда после работы пройтись там по этажам.

В заштатном универсаме больше всех повезло Генычу, он нагрузил целую авоську пива, да еще со скидкой. А пиво в городе продается далеко не во всех продуктовых магазинах. Томилину же пришлось сдавать свои рубашки в срочную стирку в отеле, хотя почти все командировочные, ради экономии, пользовались приемным пунктом на соседней улице, который отправлял вещи в стирку на Дхоби Гхат.

Переговоры проходили в современном дорогом отеле, где жили представители российской стороны, которые вели деловую часть контрактов. Это событие вносило хоть какое-то разнообразие в рабочую монотонность. Давно уж надоел цех, столько трудов было потрачено, чтобы овладеть профессией, и вот тебе – сиди месяц за месяцем на табуретке и кричи: «Куда пошел? Чего понес?» Перспектива встряхнуться на переговорах радовала. Да и собрание индийских офицеров довольно интересное мероприятие. Особенно Лизу забавляло их отношение к начальству, в присутствии которого они всегда подтягивались и, кивая головами в такт мнению начальства, активно выражали свой «одобрямс».

Еще в России все заметили, что дистанция между офицерами и капитаном корабля огромна. Капитан, например, не мог ездить в офицерском автобусе – только в отдельной машине. Из-за этого иногда случались казусы. На закрытые территории допускался только специальный транспорт, а такси, в котором иногда прибывал капитан, ввиду отсутствия по какой-либо причине приписанной ему машины, не пропускали. Выйти из такси и пройти пешком проходную – по этикету тоже не полагалось.

Когда Лиза вошла в аудиторию с круглым столом, похожую на банкетный зал, ее взгляд, как прожектором, сразу выхватил кэптена Сагми Шарва. Он подошел поздороваться и галантно (и в то же время язвительно) отметил, что бирюзовое сари, которое было надето на Лизе, ей очень к лицу. Держался он расслабленно, шутил, чем создавал доброжелательную атмосферу, и всем это нравилось. Другие офицеры обычно соглашались с его высказываниями и замечаниями, кивая головой. А некоторые просто смотрели ему в рот.

Когда все пошли в ресторан на обед, Сагми немного задержал Лизу, и они пришли чуть позже. Официант усадил их вместе за отдельный столик. Лиза сразу внутренне собралась. Сагми улыбался и невзначай переговаривался с другими столами – царил, как обычно, в офицерском сообществе. И только, когда зал почти опустел, а они засиделись с десертом, он, фальшиво улыбаясь, разразился поучительной речью:

– Лиза, пойми, – начал он доброжелательно, почти что ласково, – у нас, когда мужчина создает семью, он отвечает за всех родственников, нуждающихся в помощи, среди них могут быть и безработные, и увечные, и дети, которым надо дать образование. Многие из них просто не могут жить самостоятельно.

– Как брат Вихана? – спросила Лиза с наигранной наивностью.

Она еще хотела добавить: «Бездельник, за которого твоя родственница собирается замуж», но это было бы совсем не по-индийски, просто хамство.

– Это не так, Лиза, – насторожился Сагми, – Надо понимать, что человек, рожденный в семье брамина, не может мыть полы в отеле. Он должен получить должность.

– С английскими лордами и пэрами, наверное, проще, чем с вашими браминами. Я скоро уеду, – она закончила с десертом и встала из-за стола.

– Ты должна отговорить его от развода, очень прошу тебя, – Сагми внутри злился, может даже негодовал, но глядел по-дружески, доброжелательно. – Я уверен, у тебя все сложится. Ты очень красивая.

– У меня на родине принято говорить: «Я никому ничего не должна», вы уж тут как-нибудь сами, – бросила на ходу Лиза.

«Этот город – просто кипящий котел, – думала она, – затишье здесь только кажущееся. Чем больше людей на одном квадратном километре, тем, наверное, важнее для них принадлежать к тому или иному клану, собственно, как и везде на Востоке».

Переговоры шли два дня, а когда закончились, Томилин подошел к Лизе.

– Нам за ударный труд дают три дня выходных, – сказал он, – собирается компания, едем в Гоа. Ты поедешь с нами?

Минимум один из этих дней Лиза могла бы провести с Виханом, но она выбрала Гоа. Уже скоро домой, хотелось отдохнуть у моря, покупаться. Что-то за последнее время изменилось, она все чаще стала вспоминать свой дом, потянуло в Коломенский переулок, где ее ждала отремонтированная квартира, потому что, уезжая, она заключила договор на ремонт. Светка приглядывала за рабочими. «Светка – просто золото, надо купить ей кольцо с изумрудом», – подумала Лиза. А подруга писала, что квартиру не узнать – гостиная объединена с кухней, а спальня отделана в пастельных тонах. И даже по счастливому стечению обстоятельств в подъезде поменяли дверь. И еще она писала, что Федор ждет Лизу и надеется быть ей, как минимум, другом.

Хотелось с кем-то поговорить, и Лиза села строчить письмо Светке.

«Я здесь совсем запуталась, – писала она подруге. – Я могла бы жить с Виханом даже на острове. Но где этот остров? Во всяком случае – не в его и не в моей стране. «…Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут…»²⁰

Их касты живучи и нерушимы, говорят, что это арийцы их принесли. Но во всем этом есть и рациональное зерно, иначе кто из поколения в поколение будет воспроизводить священников и интеллигенцию, – конечно, каста браминов, а бесстрашных и умелых воинов – каста кшатриев. Вот где искусственный отбор. И глядя на красавца Вихана, я могу сказать: отличный отбор. Обычная молодежь у них тоже подвержена всяческим шатаниям и психозам, а в высших кастах стараются держать порядок – все решает мама (или папа). Кстати, каста неприкасаемых у ариев состояла из побежденных народов, чужеземцев, надо понимать. Ничего не напоминает?

И еще в этой «удивительной Индии» все постоянно говорят о какой-то свободе, маршируют, как пионерский отряд, с самодельными плакатами: то какие-то партийцы, то пенсионеры, то далиты, то гермафродиты. И «реально» (любимое слово обывателя) чувствуют себя свободными. А по правде говоря, то есть реально – никакой свободы. Если ты родился в касте ловцов крыс, там и умрешь. Но они по-своему жалеют низшие касты и стараются жить по чести, соблюдая традиции, а то вдруг в круговороте Сансары в следующей жизни тебе выпадет карма ловца крыс. Ведь каждая душа в своих перерождениях должна пройти все ипостаси: и богатство, и бедность, и преступление, и милосердие.

Можно, конечно, всего этого не замечать, удариться, например, в дзен-буддизм, но я уже умудрилась увязнуть. И где-то внутри снова проснулся паук – скребет своими мохнатыми лапками и не дает мне покоя. Вихан подарил мне индийские сказки, там есть такая идея, что нельзя переступать золотую черту, которая иногда называется Пределом знаний. Зайдя за нее, говорят, уже невозможно вернуться. Поэтому заканчиваю философствовать. Завтра едем в Гоа в небольшой отпуск.

Скоро буду дома».

Совсем другой Гоа

Знакомый аэропорт Гоа. Ночь. Все то же желто-черное такси «Амбассадор» несется, лавируя как змея, между машинами, гудит надо и не надо и вылезает на встречку; свежий ветер из открытых окон, пропитанный волшебным запахом манго, умиротворяет, притупляет чувство страха от этой бешеной езды. Наконец водитель заруливает во двор отеля, останавливается около входа. Гостиница с четырьмя (индийскими) звездами сравнительно недорогая, но с бассейном, в котором, как обычно, плещутся индийцы в брюках и сандалиях, номера в целом приличные, хотя и слегка обшарпанные.

Лиза обошла комнату, закрыла окно, через которое уже успели налететь ночные бабочки и прочие мелкие твари. «Все хорошо», – сказала она себе. Но тут же вспомнила поездку с Виханом и номер с видом на море, с белоснежными простынями и множеством прислуги. Она включила кондиционер, и сразу раздался звук приближающегося паровоза. Потом огляделась и заметила облупившуюся штукатурку в углах – наверняка сдирали плесень. Но это тоже не страшно, плесень во влажном климате, как самум в пустыне, везде оставляет свои следы. Она выключила кондиционер-паровоз – пусть многочисленные обитатели воздуховодов ночуют себе спокойно – и перешла на потолочный вентилятор с длинными стрекозиными крыльями. На нем тоже было полно всякой всячины, но большая часть попадала на пол, а живые улетели. Лиза протерла пол тряпкой и, преодолев чувство брезгливости, упала на кровать, застеленную не глаженным бельем. Три ночи здесь вполне можно провести, при условии, что гекконы, вылезшие из трещин, не имеют привычки шастать по кровати.

Завтракать они отправились на пляж. Томилин был тут не в первый раз, он сказал, что поведет всех в один маленький ресторанчик, где подают свежевыловленную рыбу и разные морские деликатесы.

Шли мимо высоких заборов, за которыми прятались в тени деревьев каменные коттеджи. У заборов, на обочине дороги, стояли столики с сувенирами и безделушками. Отдыхающих было немного, сезон только начинался, поэтому торговки, а это были в основном женщины, шумно зазывали покупателей. Но они шли мимо, не обращая внимания на торговцев, мысли мужчин были о завтраке, а Лиза мечтала, наконец, искупаться в чистом море. И вдруг Леня, завидев лотки с разной фасованной едой, замедлил ход и тяжело вздохнул – захотелось орешков. Совсем молодая девчонка в яркой футболке и юбке чуть ниже колена, моментально настроилась на него и закричала по-русски:

– Иди сюда, сделай мне деньги!

– Успокойся, Леня, – притормозил его Томилин, – мы же идем завтракать. Потом купишь.

– Потом суп с котом, – подхватила девчонка. – Ешкин кот! Леня! Две пакет сто рупий.

Леня заметался, но чувствуя, что всех задерживает, протянул девчонке купюру:

– На тебе десять рупий, и отстань от меня.

– Бабки давай, – кричала девчонка, теребя в руках мелочь.

– Нахваталась, наверное, от наших дауншифтеров, – сказал Санек, когда уже сворачивали на берег.

Пляжный ресторанчик был похож на тот, где они обычно сидели с Виханом, – маленький, с плетеной мебелью и барной стойкой. Мужчины заказали себе пиво и омлет, а Лиза попросила вареные яйца и кофе с десертом.

– Мы хотим сделать заказ на обед, – сказал Томилин, – меню, пожалуйста.

– О’кей, – кивнул хозяин.

Он исчез на момент и привел тощего ныряльщика, непонятно какой национальности, с двумя большими крабами в сачке. Тот сказал, что сегодня идет макрель, маленькие акулята, ну и прочая мелочь. Крабов взяли, а остальное он обещал доставить к обеду. Этот ресторанчик заменил им пляжный тент, они просидели в плетеных креслах до ужина, мужчины потягивали холодное пиво, а Лиза взяла сок. Купались, загорали. Как ни странно, в Мумбаи такая задымленность воздуха, что никто из них не выглядел загорелым.

На следующий день встали рано и отправились в морское путешествие на лодках. Путешествие начиналось на речном причале. В криво отпечатанном проспекте значилось: «Поездка на необитаемый остров». Не прошло и получаса после назначенного времени, как появилась длинная моторная лодка, типа джонки с навесом. Собравшаяся публика, примерно человек двадцать разных национальностей, уселась по обоим бортам в десять рядов. Два парнишки, оттолкнулись от причала длинными веслами, и лодка медленно пошла по течению реки. Потом рулевой завел мотор и вскоре вышли в море. Зеленый холмистый берег отдалялся, впереди море переливалось лазурными и бирюзовыми оттенками.

Как только начало покачивать на волнах, публике стало не по себе, больше других переполошилось китаянка. Ей передали бутылку воды из сумки со льдом, стоящей под носовой палубой. Тут и другие пассажиры потянулись к сумке и стали брать воду и пиво. Санек пошел на разведку и вернулся с бутылкой рома и несколькими банками пива. Ром был вполне приличный, даже Лиза немножко хлебнула. Поникшая и перепуганная публика портила настроение, никто ни с кем не общался, а на индийский экипаж и вовсе глядели с подозрением. Наверное, многие жалели, что пустились в плавание на этом утлом суденышке. Утолив жажду, Санек снова направился к сумке и припас на всякий случай еще одну бутылку рома. И тут мужики заметили сзади и по бортам еще несколько лодок и стали подначивать команду перегнать их. Команде эта идея пришлась по душе. На корме паренек выжимал все силы из мотора, а двое матросов с длинными веслами подгребали на носовой палубе, придавая ходу лодке. Лодка, врезаясь в волны, летела впереди всех. Море тоже развеселилось и подбадривало брызгами, обнимало крыльями своих волн, играло лодкой. Индийским мальчишкам эта игра в догонялки была привычна, и они все больше входили в раж.

Китаянка была уже в обмороке, теперь каждый раз, когда перерезали гребень волны, как раненая птица, стонала француженка. Но гонки продолжались, и темп нарастал, потому что все больше лодок увязывались в соревнование. Вода захлестывала нос, брызгала через корму и даже накрывала тент. Сумку с напитками Санек спрятал в глубину под носовую палубу, предварительно вытащив последнюю бутылку рома.

– Как вам не стыдно? Вы весь ром выпили, – возмущалась Лиза.

– А кто еще тут будет пить? – возмутился Санек, показывая на побледневших пассажиров, большая часть из которых в полуобморочном состоянии маялась от качки.

Вода теперь заливала больше половины рядов. Все вымокли с головы до ног и были, главным образом, озабочены спасением аппаратуры и документов. Китаянку рвало, она повисла на руках у своего попутчика, француженка тихо ругалась. Но никто уже не мог остановить гонку. А впереди море встречалось с небом, разбрызгивая на сине-голубую палитру жемчужное ожерелье морской пены. Лодка летела вперед, но Леня с Саньком не унимались и кричали:

– Давай, давай! Мы впереди! Ура!

Бесстрашные индийские парни уверенно держали первенство. А за ними уже шли шесть лодок. Лиза обернулась назад и возмутилась:

– И что, они все на наш остров?

– Похоже, – задумчиво ответил Геныч, – в Индии даже на необитаемых островах многолюдно. Сказывается перенаселенка.

Необитаемый остров был похож на бивуак беженцев, в основном мужского пола. На берегу было полно народу, а лодки все причаливали. Рядом с полевой кухней, развернутой под навесом, стояла очередь с мисками. Но у иностранцев было преимущество, для них установили два огромных тента, а еду подносили индийские парни с лодки. От свежеприготовленного карри исходил превосходный аромат местных специй, но с аппетитом ели только Лизины коллеги и она сама, другие туристы, особенно французы, которых оказалось пятеро, и китайцы едва прикоснулись к еде. Они с отвращением разглядывали своих соседей – метрах в десяти, под тентом лежали в полуобморочном состоянии местные обкурившиеся туристы, а большая компания мужчин играла в воде, подпрыгивая и издавая громкие звуки, как дикое племя, совершающее ритуальные действия. Лиза с Томилиным, заканчивая трапезу, умиротворенно глядели на море, на высокие берега бухты, покрытые по краям обильной кустарниковой растительностью, и пальмы, которые торчали как зонтики, создавали тень для кустарников.

В гостиницу вернулись поздно и, сменив промокшую и измятую одежду, направились ужинать свежевыловленной рыбой и крабами.

На следующий день лихой Санек взял на прокат индийский джип «Махиндра», и все поехали в заповедник, но Лиза к ним не присоединилась. Она отправилась искать отель, в котором они останавливались с Виханом. Сначала она ехала на такси, а потом, надвинув на лоб свое сомбреро, прогуливалась по пляжу и вспоминала счастливые часы, проведенные в этом месте.

Спасительница Балу

Уже неделю Вихан был в море на боевом дежурстве, но Лиза часто получала от него сообщения. Вот и теперь брякнул телефон, и она прочла: «Осталось 300 дней. Скучаю». Он считал дни до окончания контракта. А потом он выплатит отцу все деньги, потраченные на его обучение, и они уедут в другую страну, туда, где он получит приличную должность, теперь уже на торговом флоте. Как это похоже на мечту о стране, где цветут лимоны²¹. Она воспринимала счет дней, как игру для поддержания отношений, которые ей тоже были дороги – здесь и сейчас, и которые пока не могли стать семейными, потому что, как это не вульгарно звучит, они были незаконны, в них была пострадавшая сторона – Рашми, от которой все и зависело. Лиза перебирала в голове все варианты, но ответа на главный вопрос не находила, потому что, когда она уедет, Вихан, у которого индийские традиции заложены генетически, вряд ли сможет противиться принятым здесь правилам.

Лизина виза заканчивалась через пару недель. И не будет больше этой просторной комнаты с обоями, на которых изображены цветы в витиеватых ромбах, тяжелых штор на огромных окнах, кресел и столиков на гнутых ножках. Придется снова привыкать к дому – самой застилать постель, готовить и убирать. Она, конечно, будет скучать по отелю, один только вид из панорамного окна чего стоит. А дома… то слякотный, то морозный декабрь, темные вечера и сумрачные дни, питерское метро с вечно усталыми пассажирами – и одиночество. И снова искать работу. А здесь по-прежнему будет тепло, и по вечерам кучера на Марин Драйв будут зазывать на свои разукрашенные повозки с расписными зонтиками, запряженные парой лошадок с шорами на глазах; гудящие таксисты, и крики разносчиков еды; и до Гоа совсем близко, как из Питера до Москвы.

– В дверь постучали. Коридорный мальчишка сначала просунул руку с подносом, на котором лежало письмо, пошарил глазами и вошел. Собственно, это была записка, мелким и неразборчивым почерком. Лиза ее развернула:

«Прошу прощенья и хочу с тобой мириться. Жду тебя в милом кафе – по набережной третья улица.

Рашми».

Лиза сразу вспомнила, как месяц назад проворная как ящерица Рашми ворвалась в ее номер, обзывала и даже пыталась запугать полицией якобы за соблазнение своего мужа. Все-таки Рашми не красавица, слишком смуглая, да и ростом не вышла. Ждет, что Лиза отступится, будет уговаривать.

Она немного поколебалась, но решила, что лучше расстаться с миром, в конце концов, если Вихан захочет, то преодолеет все преграды, а если нет – значит не судьба. Солнце село больше часа назад, и хотя мумбайский воздух нельзя назвать самым чистым в мире, пройтись по набережной в вечернее время всегда приятно. Она надела джинсы и длинную индийскую рубашку с рукавами, уже в лифте подкрасила губы и проскочила в парадную дверь, кокетливо помахав рукой швейцару Рао, наряженному в форму сикха.

– Красавица, – шепнул ей вслед Рао.

Проскочив через облако дыма между машинами, несущимися по набережной, она вышла на променад и, подойдя к самому парапету, ощутила вечернее дыхание моря и легкую прохладу, спускающуюся с остывающего неба. Не пройдя и километра, она опять перешла дорогу и свернула за угол. Это была та самая улица, где жил старик Моти со своим Балу, его дом был вторым от угла. Все боковые улицы в городе освещаются довольно скудно, а здесь еще густые деревья затемняли свет редких фонарей, к тому же большинство окон в домах зияли темными дырами, как будто обыватели экономили электричество. Было пусто и мрачно, и чем дальше шла Лиза, тем быстрее сгущалась темнота.

И хотя впереди уже светилась вывеска кафе, Лизе стало не по себе. Она решила повернуть обратно и перешла на другую строну улицы, которая показалась ей не столь мрачной, но что-то заставило ее насторожиться. Вроде, мелькнула тень. Нет, показалось, это ветка дерева шевельнулась. Она пошла быстрей на свет набережной и тут же споткнулась. «Черт», – выругалась Лиза вслух, под ногами было что-то мягкое. Она и днем иногда об них спотыкалась, невозможно привыкнуть к уличным обитателям, которые не ищут укромных мест для ночлега, а обязательно им надо лечь поперек тротуара, завернувшись в тряпки с головой, как мумия. «Мумия» что-то пробурчала, и снова повисла холодная тишина. Еще несколько шагов… и кто-то, вышедший из тени, коснулся ее руки. Она остановилась. Это был парень с измазанным сажей лицом. А может, не сажей. Он жевал бетель и плевался красной слюной. Парень молчал.

Что-то зловещее витало в воздухе, и зачем только ее сюда понесло, может, это ловушка, ведь почерка Рашми она не знала. Лиза закричала: «Рашми! Рашми!» Если Рашми ждет ее, то обязательно услышит. Но тут из темноты налетела целая толпа. Большую ее часть составляли оборванцы, наверняка трущобники. Кто-то ударил ее палкой по руке, она ухватилась за палку другой рукой, и пробегающий мимо парень выхватил у нее сумочку, а заодно сорвал золотую цепочку с шеи.

Трущобники окружили ее и в полном молчании пожирали хищными взглядами, готовясь к нападению. Лиза сжалась и прикрылась руками. И в этот момент послышался собачий лай. «Балу!» – закричала Лиза что было мочи. Болонка, кличка которой неожиданно всплыла в памяти, была ее единственным спасением. Наверное, Моти или его слуга вышли на прогулку. Но перед ней снова возник парень с грязным лицом, он сплюнул красной от бетеля слюной и с размаха ударил ее наотмашь. Боли она не почувствовала, но упала. Собрав все силы, она поднялась и хотела снова позвать на помощь, но голос стал тихим и хриплым. Уже было слышно, как приближается собачий лай и пронзительно заливается свисток. Наверняка это слуга Моти свистит. Но тут ее больно ударили по ребрам, какие руки тянулись к ней, толкали и обшаривали, она снова упала, кто-то наклонился к ней и вытащил из джинсов старую «Нокию». Вдруг все исчезли, и в тот же момент Лиза почувствовала на своем лице шершавый язык Балу.

– Ты можешь встать? – услышала она голос Моти.

Его слуга Джай помог ей подняться. Она провела ладонью по лицу, на скуле кровоточила ссадина, и очень болел бок.

– Ты цела? – спросил Моти.

Лиза кивнула и показала рукой на ребра. Они дошли до дома Моти, поднялись в квартиру, и Джай обработал ее ссадины. Лиза постаралась привести себя в порядок, но бок очень болел, и она тихонько стонала, вставая со стула.

– Могли ребро сломать, – сказал Моти, – надо сделать рентген.

Он порылся в письменном столе, достал записную книжку и стал кому-то названивать. Говорил он на местном языке, а потом обратился к Лизе:

– Ты поедешь с ним, – указал он на Джая, – сделаете рентген.

Они спустились и сели в такси, которое вызвал Моти. Ехали они недолго, остановились около дома, похожего на восточный замок и вошли внутрь.

– Это больница Сайфи, – сказал Джай. – Твое имя Надя. Адрес вот, – он показал записку с лондонским адресом, – ты дочка кузины Моти, живешь в Лондоне. ОК? Не говори ни с кем, господин Моти обо всем договорился.

Рентген сделали быстро и выдали конверт с документами, не заглядывая в конверт, Лиза в сопровождении Джайя вышла на улицу. Она осмотрела фасад больницы – это было то самое здание с башенками, похожее на дворец раджи, которым она любовалась из окна своей комнаты в отеле. То, что это больница, ей даже не могло прийти в голову. Современная и, наверное, дорогая больница.

Пока ехали обратно в такси, Джай ей рассказал, что эту больницу построил лидер мусульманской общины, которого не так давно хоронили.

– Здесь делают операции на мировом уровне, – говорил он, – но бедных лечат бесплатно.

Такси остановилось у подъезда Моти, Джай сказал, что хозяин велел ему привезти Лизу обратно. Они вошли подъезд и втиснулись в крохотный лифт.

Ей уже была приготовлена постель в небольшой комнатушке, заваленной старыми книгами в красивых переплетах и всяким хламом. На полке стояли темные флаконы с надписями, пахло пылью и снадобьями.

– Ложись, уже пора спать, я тебе немного сниму боль, – сказал Джай, ковыряя палочкой в банке с темной сильно пахнущей мазью.

– Я, кажется, уже говорил, что ты очень рисковая и легкомысленная, – проскрипел вошедший в комнату Моти и неодобрительно покачал головой. – Но твой небесный покровитель хорошо заботится о тебе, – он поднял свой взгляд вверх, к небу, – только поэтому все кончилось благополучно. Ребра твои целы, но болеть будут некоторое время.

– Спасибо, – грустно сказала Лиза, пытаясь привстать, но ударенный бок давал о себе знать.

– Лежи, – приказал Моти, – у нас есть два дня, Джай тебе поможет. Он меня лечит, – добавил он с акцентом на слове «меня». Рассказывай, зачем ты пошла одна в такую темень.

Лиза молчала, но подумав, решила, что нехорошо обманывать человека, который ее спас.

– Мне одна женщина назначила встречу в кафе, – промямлила она.

– Любовная история? – спросил Моти. – Я еще раньше понял, что у тебя здесь кто-то есть.

– Это просто мой друг, он офицер. Я же с моряками работаю, – оправдывалась Лиза. – Его бывшая жена Рашми, – Лиза скривилась на слове «бывшая», – ну, в общем, она мне прислала записку, хотела встретиться.

– Every dog is a tiger in his own street (на своей улице каждая собака чувствует себя тигром) – ухмыльнулся Моти. – Ты кого-то сильно рассердила в этом городе, а наши женщины умеют отстаивать свои права.

Залаял Балу, потом вошел Джай еще с какими-то снадобьями и стаканом теплого молока, он что-то шепнул на ухо хозяину. Похоже, что пришел или позвонил покупатель, и Моти удалился. Лиза вздохнула с облегчением, взяла из рук Джайя коктейль из трав, и вскоре погрузилась в волшебный сон. Джай ухаживал за ней как опытная сиделка, кроме того, он сам готовил мази для ран и синяков.

В воскресенье после обеда Джай поставил кресло рядом с Лизиной постелью, и снова явился Моти. Значит, будет разговор.

– А офицер из какой семьи? Что я имею в виду? Как звать его отца и где он живет – вот что я имею в виду, – начал Моти с места в карьер.

– Забыла, кажется, отец Рамчандра Пател, а живет в Нью Дели, – промямлила она.

Моти встал с кресла, походил по комнате, потом вышел в столовую. Он вернулся через полчаса, бормоча:

– Рамчандра, а сын Вихан и жена его Рашми, – и спросил,– а где записка?

– Осталась в отеле, – ответила Лиза, покраснев от того, что назвала жену Вихана бывшей.

– Рашми не могла этого сделать, и прийти к тебе она не могла. Она порядочная женщина. Ее отец до сих пор является членом законодательного совета штата. Он влиятельный человек. И я его знал, когда тоже был в совете.

– При чем здесь ее отец?

– А при том, что моя жена и дочери живут в Лондоне, – с нажимом произнес Моти.

Позвонил телефон, и Джай принес хозяину трубку. Говорили на английском, а потом перешли на местный язык. Это был клиент, который собирался купить партию камней, а бизнес для индийца это святое. Моти удалился, пошел копаться в своих сокровищах. А Лиза осталась в недоумении. Джай развел руками. Понятно, надо переезжать в отель.

Лиза собрала пакетики со снадобьями и мазью для ушибленного бока, Джай продиктовал инструкции на ломаном английском и отвез ее на такси в отель. По дороге она поинтересовалась, откуда Моти знает семью Пателов, но Джай только пожал плечами. Тогда она попросила его:

– Спроси хозяина про офицера Сагми Шарва родом из штата Керала. Он друг семейства Пателов. Мне это очень важно.

Войдя в номер, Лиза первым делом нашла свой питерский мобильник и написала Вихану, что индийский телефон потеряла, поэтому и не выходила на связь. Вдруг он звонил ей или посылал сообщения. Всю эту мрачную историю поведать ему она не спешила.

Что пишут в газетах

В понедельник утром Лиза еле встала с кровати, натерла больной бок мазью и, позавтракав, спустилась вниз, где все ждали автобус. Ее руки и ноги были закрыты одеждой, а синяки на лице, благодаря стараниям Джайя, не видны; про оставшиеся на скуле царапины она объяснила любопытным, что в темноте наступила на «мумию», спящую на улице, и тротуарные кинулись на нее и исцарапали. Это никого не удивило, история была вполне правдоподобной. Разве что Роман, который прибыл в воскресенье на испытания крайнего (чтобы не сказать последнего) корабля, добродушно прокомментировал:

– Вечно ты, Лиза, куда-нибудь ступишь.

В цехе она, как обычно, уселась на свой табурет. Вздохнула. Еще неделя-другая, швартовые испытания, потом выход в море … и прощальный банкет, образно говоря. Жалко расставаться с Джозефом, и всех других она тоже будет вспоминать. Индия – это самый яркий эпизод из приключенческого сериала про неудачное замужество и корабли. А она, та самая женщина, которой постоянно чего-то не хватает для полного счастья. И не потому, что она слишком требовательна, а просто удача ее слишком переменчива, то дает шанс, то вдруг поворачивается к ней спиной.

Лиза развернула «Бомбей Таймс». Писали о том, что после выборов многие иноверцы перешли в индуизм, про местные выборы в других штатах, а также про операции по пересадке органов, число которых растет каждый год. А в колонке, где обычно помещаютсямелкие сообщения, Лиза прочла, что русскую переводчицу, которая одна вышла из кафе в изрядном подпитии, избили на улице. Далее стояли инициалы S. W.

– Что там пишут? – спросил подошедший Суреш.

– А пишут, – медленно произнесла опешившая Лиза, – что китайцы разработали новый истребитель пятого поколения.

– Мы перегоним их в самолетостроении, – самоуверенно отчеканил Суреш.

Он глядел сверху вниз, с гордостью, и любой другой матрос так бы ответил. Добиться превосходства над китайцами – здесь коллективное бессознательное. Гималаи разделили эти две страны, и хребты, высотой восемь тысяч метров, оказались просто космическим препятствием для смешения двух народов. Никакого взаимопонимания, индийцы и китайцы – это две разные планеты.

– В газете так и написано, что перегоните, – съязвила Лиза. – В СССР мы тоже всех догоняли и перегоняли.

– И что? – уставился на нее Суреш.

– И утомились.

– Ну, по численности населения точно перегоним, – не сдавался он.

– Это я много раз слышала на кораблях от ваших матросов, – усмехнулась Лиза, –дурацкое дело не хитрое. Только зачем перегонять? И так на каждую вакансию матроса конкурс сто человек. Знаешь, на одном корабле у нас был матрос-лунатик. Он выходил по ночам на палубу, и всегда его кто-то из команды пас, чтобы он ничего не тронул и сам не повредился. Жалели, потому что попасть на военную службу – это для многих единственный шанс за всю жизнь устроить свое благополучие, а чем больше людей, тем меньше шансов у каждого из них, не то что устроиться, а просто выжить. Понял?

Суреш смотрел на нее остолбенело, он просто не понимал Лизу. А она про себя думала, что ведь парсы не плодятся, а плодятся нищие. Мало того, парсы вымирают, потому что воспроизведение одного образованного члена общины, которому позволяется вступать в брак, долгое и хлопотное дело.

– Ну ладно, хватит, – строго сказала Лиза, просматривая в блокноте поручения, с утра выданные Романом. – На сборке поломали крепеж, пусть выточат новые гайки, но только из стали, указанной на чертеже. Надо спешить, через день переезжаем на корабль, потом испытания у стенки, и через два дня в море.

– Токари заняты! – Суреш глядел так, как будто об этом, по крайней мере, объявляли по радио.

– Интересно узнать, чем именно.

– Реально, ты не знала? – он изобразил максимум недоумения, – точат из латуни подсвечники. Роме и тебе. Подарки.

– Ну, тогда, конечно. Пусть башню к платформе без этих гаек привинчивают. Отвалится не сразу, мы уже успеем уехать.

Пришлось опять звать Джозефа Альдею, как он бедный справляется с ними всеми, трудно представить. Когда Джозеф явился вместе с лейтенантом Гулати, оказалось, что подсвечники – это его идея, традиция у них такая. Но у Джозефа даже мысли не было о том, что два подсвечника могут затормозить работу всего цеха. В цехе было достаточно станков. Все направились в токарный цех. Опять подвел принцип коллективизма, один токарь точил подсвечники, а рядом стояла группа наблюдателей и советчиков. Надзор за графиком исполнения работ Альдея поручил лейтенанту Гулати.

Наконец работы закончились, и успешно были проведены береговые испытания. Готовились к выходу в море, а корабль Вихана все был на дежурстве, и никто не знал, когда он вернется. В связи со скорым отъездом бригады, в цехе царила невообразимая суета. И тут совершенно неожиданно кэптен велел произвести осмотр еще одного корабля, обслуживание которого планировалось на следующий год. Корабли в назначенном количестве каждый день бороздили просторы океана (Индийский океан – это не Балтика, здесь конкуренция выше), и если один из них вставал на ремонт, то его заменяли.

«Подозрительная спешка с осмотром, особенно если учесть, что из-за этого осмотра корабль Вихана не возвращался из похода, наверняка была делом рук Сагми Шарва, который отвечал за график выходов в море и мог сговориться с кэптеном», – думала Лиза.

– А корабль, который осматривают, – спросила она Суреша, – надолго сняли с дежурства?

– Чего ты, Лиспета, все время беспокоишься? Там, реально, хватает дежурных кораблей.

– Я не беспокоюсь, – Лиза смотрела на него строго, перелистывая свой блокнот с записями. – Сварщика вызови на завтра, но лучше не того, который проповедует отказ от желаний и духовное освобождение, а нормального.

Хотя, конечно, трудно угадать, кто у них тут самый нормальный. Суреш вздохнул, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты все время нервная, как будто свет рушится, а я имею тебе что-то сказать.

– Ну, раз имеешь – говори.

Он приосанился, вытянулся и стал чуть выше Лизиного плеча. Набрал воздуха в легкие и торжественно выдавил из себя:

– Лиспета, выходи за меня замуж. Возьми Сурешку в Санкт-Петербург.

– Я же сильно тебя старше, – Лиза просто опешила. Вот это финт.

– Падажжи, – сказал он по-русски, – Сурешка это харе-шо.

Действительно, он самый толковый, из всех крутящихся в цехе матросов. Он говорит на английском, с рабочими на смеси хинди и маратхи. Офицеры им довольны. И он мог бы сделать неплохую карьеру, если бы родился в другой касте.

– Спасибо за предложение, Суреш, – улыбнулась ему Лиза, – я уверена, что ты и здесь сможешь продвинуться, ты очень сообразительный. И прости, если я была к тебе несправедлива.

Дом старика

После работы Лиза поспешила к Моти, на ту самую улицу, которая при солнечном свете была тенистой и дружелюбной.

– Как ваша сделка, удачно прошла? – крикнула она с порога, когда Моти открыл дверь.

– Очень хорошо, – ответил Моти, – у меня ведь лучшие камни в городе. Вот и тебе советую купить.

Они прошли в большую комнату, где на круглом обеденном столе громоздились коробки и коробочки, в которых был сложен свежий товар.

– Я бы купила изумруд на подвеску, меньше карата.

– Бери каратник, – завелся Моти, – где ты в своей стране найдешь натуральные камни! На что ты взяла у меня камень? На кольцо? И на серьги возьми к нему в пару. Сколько тебе заплатили за командировку? Деньги надо вкладывать в дело, а не транжирить.

Тема про камни и деньги для ювелира Моти была неисчерпаема. Поэтому Лиза позволила себе его перебить.

– Вы про Сагми Шарва что-нибудь узнали?

– А что тебе этот Шарва? Я его не знаю.

Они оба присели за стол. Моти раскладывал камушки по пакетикам, а пакетики размещал в пластиковых ячейках обшарпанной коробки из-под обуви.

– И вот что я тебе скажу: высшие касты формировались тысячелетиями. Ты глядишь на Запад, и у нас тут многие, особенно кто учился в Англии, избаловались, забыли свои корни. Знаю я эти европейские нравы. Но рушить семью, которая прошла огромный путь ради благополучия следующих поколений, нельзя. Вот я, например, сижу тут один. Жду, когда дочери закончат свое образование в Лондоне и выйдут замуж. Надоело одному, но сижу. Ради семьи.

– Значит, в Лондоне, – констатировала Лиза, – и они знают жену Вихана Патела?

– Я же тебе говорил, что она не выезжала из Лондона больше месяца.

Понятно, что именно это он хотел сказать прошлый раз, когда позвонил телефон. А кто же тогда приходил к ней со скандалом, кто написал записку?

– И все-таки Сагми Шарва, – продолжала Лиза. – Он родом из штата Керала, значит испанец?

– Скорее это португальцы. Но я их не знаю, – отрезал Моти.

Потом Джай принес ароматный и сладкий чай-масала, заваренный по его собственному рецепту. Жаль было расставаться с Моти. Такие люди не встречаются пачками, он и сам как драгоценный камень, похож на средневекового философа, а Джай похож на алхимика. Они оба одиноки в этой пещере, где с книжных полок давно не вытиралась пыль, а сложенные на столах стопки бумаг нельзя трогать, потому что иначе будет невозможно найти что-то нужное, положенное в эту стопку несколько лет назад. В многочисленных комнатах, кладовках, шкафах и всяких мелких нычках наверняка при желании можно откопать спрятанный и позабытый клад. Да и сам хозяин похож на экспонат.

На прощанье Моти растрогался:

– Пусть твой ангел хранит тебя. Мы здесь говорим: «Peace is more precious than perfection».

– «Спокойствие ценнее совершенства», – повторила Лиза и обняла его. – Я уже это слышала. Спасибо за все, Моти, – я обязательно приеду и куплю изумруды, – сказала она почти искренне.

Кое-что проясняется

За два дня до отъезда примчался Вихан. Его корабль, наконец-то, вернулся. Он даже не позвонил, а просто ворвался в Лизин номер. Лиза с махровым полотенцем на голове только что вышла из ванны. Он вдохнул аромат курящихся палочек, которые Лиза жгла в ванной комнате, и, опустив глаза, замер на пороге.

Лиза собирала чемоданы. Вещи были разбросаны по всей комнате. Она взглянула на него взволнованно и напряженно, но не подошла. Похоже, что он знал о случившемся.

– Прости меня, Чандрани, я не смог тебя уберечь, – топтался он на пороге.

– Вот ее записки, – Лиза достала из комода клочки бумаги.

Он явно не ждал такой встречи. Схватил записку и почти вскрикнул:

–Это же не она писала! Рашми просто не было в эти дни в городе.

– Она еще и приходила, – сказала Лиза, – маленькая, юркая, смуглая.

Он достал свой мобильник и стал рыться в архиве фотографий.

– Вот, – сказал он возбужденно, показывая Лизе экран, – эта?

С экрана смотрела слегка загорелая стройная женщина в дорогом платье. Пышные волосы с кофейным оттенком и яркие черные глаза.

– Это была ее служанка, – Вихан не выпускал из рук записку. – Она простая девушка, и она очень любила Рашми. Никто ее не собирался увольнять, но когда Рашми уехала, она исчезла. Она все знала, все слышала и очень переживала. Это может быть ее месть.

Лиза присела за письменный стол. Облокотилась, закрыв лицо руками. Еще и месть какой-то служанки.

– Я должна тебе сказать, что Сагми тоже хотел, чтобы я исчезла.

– Что ты говоришь! Он фактически член нашей семьи. Он всегда заботился обо мне, опекал меня на корабле.

– Но из-за вашего развода твоя семья потеряет в деньгах, и Сагми…

– Лиза! – перебил ее Вихан, – Сагми хорошо устроен, и ему не о чем беспокоиться. Просто сюда пока не проникли западные порядки, и наши родители живут в прошлом веке, в Индии не принято разводиться без очень-очень веских причин. Сагми был против развода, только потому, что моя мама очень переживала и даже болела.

– Уходи, Вихан, я хочу остаться одна, – она закрыла лицо руками и повернулась к нему спиной.

Как бы там ни было, а висящий в воздухе туман разлуки уже превратился в грозовую тучу – должна свершиться неизбежность, поэтому все объяснения бессмысленны. Это только лишняя боль. Да и как он может сделать решительный шаг – офицер, брамин и просто выдержанный и воспитанный человек, такие не склонны к резким поворотам. Прав нерадивый сварщик Прабхат, любовь – это жертвенность, а расставание – это искупление. Они могли бы быть счастливы, но только на далеком острове, куда не проникают никакие цивилизации со всеми их придуманными правилами.

Вот уже чуть больше суток до отъезда. Пора прощаться с городом. Нет, не вокзал Виктория, и не фонтан Флора. Форт и Колаба – вот душа этой части города.

На Колабу Лиза шла пешком, как обычно, мимо брадобрея, у которого в утренние часы стояла очередь, мимо сапожника, обогнула угловой сувенирный магазин с огромным резным слоном в витрине и свернула на тихую улицу, где находился архиепархиальный собор Бомбея. Она любила этот собор. С высокими сводами, фресками на потолке и прекрасными витражами, он был похож на католические церкви Европы. К нему примыкало здание, в котором находилась община сестер милосердия Бомбея. Она немного постояла за рядами слушающих службу, и потом, выйдя на улицу, прошла переулками на Козуэй.

Главная улица Колабы в утренние часы была почти безжизненна. Рыжее пыльное солнце растеклось по западной стороне, где по краю тротуара на пару километров примостились прилавки, накрытые тентами. Но пока не было видно ни торговцев, ни попрошаек, ни воришек – все они рано вставать не любят.

Скоро начнет припекать, а пока благодать спускается с неба еле заметным ветерком, который еще не провонял запахами местной жизнедеятельности. И вот она радость – корова. Очень ладная, невысокого роста, с длиннющими ресницами и голубыми глазами, даже молоком пахнет. Припаркована у тротуара под платаном поперек дороги (машины ее объезжают). Это и есть священная корова, а не рабочий скот, как зебу и быки, которых запрягают в повозки и мясо которых, между прочим, подают в ресторанах. Хозяин ее приводит сюда по выходным, и как выясняется из невербального общения, кормежка священного животного стоит десять рупи. Он небрежно протягивает Лизе силосную лепешку, от которой сразу же начинает мутить. Только не это! Лиза аккуратно поднимает с подстилки связанный пучок травы. Корова вздыхает и делает «ам» – пучка как ни бывало. А пожевать?

– Еще пятнадцать рупи, – протягивает она деньги индусу.

За пятнадцать рупи (три пирожка с далом) она берет охапку травы, чтобы свисала с обеих сторон коровьей морды. Животное хлопает длинными ресницами, позволяет себя гладить, жует и медленно затягивает внутрь подсохшие стебли. Индус в полосатой сатиновой жилетке смотрит исподлобья. Недоволен, травы здесь мало. Приходится распрощаться.

Только Лиза подумала, куда бы направиться, как послышалась русская речь; это Рома с Гришей вышли на шопинг, им надо купить чемоданы. Здесь все покупают чемоданы, и она еще на прошлой неделе купила себе еще один чемодан и дорожную сумку. Но пока магазины не отрылись, они собираются дойти до Афганской церкви в конце Козуэй, которая была построена в память о павших солдатах – англичанах и индийцах – в двух, так и не выигранных англичанами Афганских войнах. И Лиза к ним присоединяется, не ради импозантной церкви, высоченная колокольня которой служит маяком для идущих с моря судов, а ради того, чтобы пройти мимо заборов, за которыми стоят дома служащих разных ведомств, и в том числе морских офицеров. Почему-то Вихан ни разу не привел ее в свой дом, даже не показал, где он находится. И еще странно, что прогуливаясь в этом районе, она ни разу не встретила никого из знакомых офицеров.

Мрачная снаружи, готическая церковь с прекрасными витражами внутри, оказалась заперта, побродили по кладбищу и повернули обратно. Магазины уже открылись, солнце припекает, и нет спасения от запахов трущоб и рыбного рынка.

– Все это преодолимо, – говорит Роман, – закрой нос платком.

Он, как всегда, полон энергии. Командировка для него, и к тому же не длительная, это отрыв от рутины конструкторского бюро.

– Надо дойти до магазина Умара, – говорит задорно Рома. – Он мой приятель, всегда что-то интересное оставляет. Я звонил ему, ведь надо привезти подарки секретаршам и сотрудникам. Можно взять такси, но время есть, пошли пешком.

Шли быстро, мимо пролетели: Колаба, старый университет и поле для крикета, фонтан Флора, потом свернули на улицу с попугаями. Птицы по-прежнему сидели стаями на проводах. Улица кончилась небольшой площадью, облепленной по периметру торговцами. Мужчины прошли немного вперед, а Лиза задержалась около прилавка, и, когда она уже собралась переходить дорогу, чтобы их догнать, от толпы отделился высокий худой индиец. Он пошатнулся прямо перед ней, Лиза, испугавшись, отпрянула назад; мужчина выпучил глаза, качнулся – и упал поперек тротуара. Струйка крови запеклась на его губах, увидев, что он недвижим уже несколько секунд, Лиза просто остолбенела и закрыла лицо руками.

– Иди, не задерживай толпу! – кричал ей Рома.

– Готов, – сказал подошедший к ней Геныч и взял Лизу под руку.

Толпа продолжала свое движение, но кто-то все же позвал полицейского, и тело оттащили в сторону.

– Лиза, приди в себя, – увещевал ее Роман, – хорошо, что ты еще не видела, как люди с поезда падают.

– Это дурной знак, – ответила Лиза.

– Пошли, пошли, – старался подбодрить Геныч, – вон там, у сгоревшей в прошлом году синагоги свернем и уже два шага до магазина.

Их встретили на улице зазывалы, проводили в длинный, как трамвай, магазин, и все уселись вдоль прилавка.

– Мужчинам пиво, а даме чай-масала, – скомандовал Роман. И пошутил: – Конечно, лучше виски для успокоения после нервного срыва, но это позже.

И тотчас два помощника, которые тоже понимали по-русски, кинулись выполнять указание. Владелец, упитанный и очень деликатный мужчина среднего возраста, вываливал на прилавок ассортимент согласно пожеланиям покупателей. Для Романа целую коробку маленьких серебряных подвесок, изображающих животных, для Лизы бусы и браслеты из китайского жемчуга разной формы и оттенков, а Геныч сконцентрировался на поделках из дерева и верблюжьей кости. Все недорого, а сколько радости, и хотя уже все упаковано, вещизм или, как говорят интеллигентные люди, консьюмеризм, не знает границ. Лиза взяла себе и Светке бусы, а Федору деревянного двугорбого верблюда. Не удержалась и прикупила еще одного слоника из кости, хотя всяких слоников на ее комоде и так не счесть, и каменные, и костяные, и из разных пород дерева. Она уже всем им дала имена, индийские, конечно, и все эти имена реальны и взяты из цеховой жизни. А самого красивого слона зовут Вихан. «Надо еще не забыть про заказанное у гостиничного ювелира кольцо для Светки», – подумала Лиза.

Прощальный ужин накрыли в ресторане. А после по традиции собрались у Геныча. Настроение приподнято-напряженное. Здесь остается совсем немного людей, но и они скоро уедут.

– Суреш все-таки молодец, – говорит Роман, теребя в руках кривой индийский нож, – купил мне на барахолке нож кукри. Какая красота! Не поддельный, а настоящий, старинный – дамасская сталь. Они его называют «Крыло сокола». И относительно недорого. Он умеет торговаться.

– Узор клинка и вправду как дамасская сталь, – говорит Геныч, – но не факт, что старинный.

– Ну, ты что, – возражает Рома, – видишь ручка у него костяная, совсем старая и даже грязная.

Командировочная жизнь – это особая грань бытия. Поэтому все немного нервничают, представляя, что на неопределенное время им придется погрузиться в уклад семейной жизни. Даже Леня смотрит прозрачными глазами, он теперь уже бывший ботаник, познал здесь свободу. И как он теперь вернется к своей маме?

Всем немного грустно, так или иначе целый год жизни. А что будет дальше, никто не знает – может Север, может Юг. Гриша хочет пожить дома пару лет, в его в новой семье родилась дочка, а Геныч обещал своей женщине официально оформить отношения по приезде. Ближе к полуночи Рому прорывает, чуть не забыл, ведь надо же спеть. И снова через стены и перекрытия разносится: «По полю танки грохотали».

– “Incredible India”, – говорит Роман с грустью, когда Лиза собирается уходить.

– Что правда, то правда, – улыбается Лиза, – даже больше, чем удивительная.

Незабываемая, Индия, которая подарила ей красивую любовь, и такой у нее больше никогда не будет в жизни.

Сердцу не прикажешь

В этот день Вихан пришел почти на рассвете. В белой форме с погонами лейтенант-коммандера. Последнее свидание, подумала Лиза, сейчас он ее проводит и вернется на службу. А что дальше? Куда он будет прибегать, вернувшись с моря? Рашми в Лондоне, и она его не простит, а Лиза-Чандрани в Петербурге и, наверное, скоро все забудет.

– Чандрани, – он переступил через Лизины чемоданы, подошел и взял ее за руки, – ты самая прекрасная в мире женщина.

Рассвет, занимаясь, проникал косыми лучами в комнату. Горело бра над кроватью, пахло кофе, который Лиза пила с утра. Кругом была разбросана лишняя упаковка, пустые бутылки из-под воды, кое-какие предметы, оставленные горничным в подарок. Комната стала тусклой и неуютной, прежней хозяйки уже почти не чувствовалось, и вместе с ней эту временную обитель покидали ее мечты и переживания, беспечный смех, горькие слезы и вдохновение любви, прежде царящее в атмосфере, – все было запаковано вместе с вещами в чемоданы. Необитаемость даже стушевала викторианский стиль.

Лиза отстранила своего любовника. Раньше ей казалось, что он умен, рассудителен и всегда выше мелочной суеты, теперь же она думала, что в нем слишком много индийской покорности и смирения перед традициями. Ему уже тридцать два. Умный и смелый. Пережил этот ужасный пожар на корабле. Но стал ли он человеком, на которого можно положиться?

Вихан не уговаривал ее остаться.

– Я ищу работу за границей, – сказал он, – есть даже предложение из Гамбурга. Осталось меньше года моей службы, и у нас будет свой дом.

– Я уже забыла, что такое дом, – Лиза задумалась, губы задрожали, – пять лет скитаюсь по командировкам. И еще год в Индии. Я как необитаемый остров, – она бросила в сторону Вихана укоризненный взгляд, как будто по его вине она оторвалась от дома и скиталась пять лет по командировкам, и медленно произнесла, – поэтому ничего не могу тебе обещать.

Она подумала про ребенка. Она его действительно ощущала, не меньше, чем они здесь ощущают своих богов, но он, как облако, улетел от нее. И теперь поселилась неуверенность – а будут ли у нее вообще дети. Выберет ли какой-нибудь маленький ангел ее чрево.

В дверь постучали. Пришло такси. Главный сикх отеля Сачин Рао лично командовал носильщиками, которые грузили Лизин багаж.

Ехали молча. Это было голубое такси с кондиционером, но Лиза все равно открыла окно. Когда подъезжали к аэропорту, в салон ворвался запах трущоб Аннавади – первое впечатление об этом городе. На пыльном тротуаре женщины с полуголыми детьми и истощенные мужчины. Они глядели на другой мир, проплывающий у них перед глазами в этом голубом такси, – высунувшуюся из окна белокурую мэм и морского офицера. Лиза вытащила из сумки все оставшиеся рупии и стала бросать их в окно. В утренний час машин на дороге было мало, тротуарные не спеша собирали деньги, и глядели им вслед без всякой благодарности.

Машина остановилась у входа в аэропорт. Стойка регистрации, еще несколько шагов, и прощание без слов. Прощание – это когда все друг друга прощают. И пробуждение от сна длиною в год. Объятия и поцелуй. Неожиданно долгий. Пора. Вихан чуть не забыл передать ей пакет с подарками.

Дальше она пошла одна по коридорам и залам нового белоснежного аэропорта, которые разделяли два мира. Она всего лишь песчинка, которую прибило к другому континенту, и возникла целая буря.

Лиза поднялась по трапу. Оглядела салон – вполне приличный, и проходы свободные, нет базарной толчеи, чемоданов и бесчисленных котомок, публика тоже другая, сразу видно, что это авиалинии «Эмирейтс», а не «Этихад», которыми она летела в Мумбаи из Абу-Даби. Хотя это не так важно, когда пора уносить ноги и возвращаться к обычной жизни. Возвращаться – потому что радости и разочарования в этом городе уже давно зашкалили все дозволенные пределы. Перед рядами появилась бортпроводница, она что-то говорила и ее длинные худые руки то расходились, то сходились ровно на двенадцати, как стрелки часов, как будто стенные часы пробили полночь, обозначив конец отпущенного Лизе времени.

«А был ли этот город?» – подумала Лиза, и тут же заметила, что держит в руках пакет из цветной бумаги, который она инстинктивно зажала так, как зажимают кошелек в переполненном трамвае, чтобы никто не вырвал. Она расслабила руки, немного помедлила, как бы раздумывая, а не выбросить ли это сокровище в океан, но выбросить было некуда. Потом запустила руку в пакет и извлекла оттуда вырезанного из сандалового дерева индийского бога-слоненка Ганешу. Добрый Ганеша умеет исполнять желания. Она снова запустила руку в пакет и наткнулась на маленькую коробочку от ювелира – там было два обручальных кольца с небольшими камушками. На одном было написано: «Вихан», а на другом – «Чандрани». На самом дне лежала записка: «Скажи мне «да».

Самолет начал выруливать на полосу, и сердце екнуло. Ведь сердцу не прикажешь. Потом он расправил крылья и взял разбег, чтобы оторваться от земли, как индийский орел в погоне за добычей. Взмыл в небо, и внизу все стало уменьшаться, превращаться в картину, вытканную на старинном индийском шелке, море, набережная, дома и деревья. Там где-то были и люди, идущие по своим делам. И среди них Вихан. С высоты их уже было не разглядеть. Аэропорт стал резко уменьшаться, сливаться с соседними трущобами, и наконец, все это превратилось в береговую полосу, а через минуту огромный океан поглотил пейзаж, словно смыл длинный полуостров, на котором находился город.

Лиза достала телефон и, пока не пропала связь, написала: «Да».

Об авторе

Соколова Татьяна Николаевна, переводчик, писатель.

ВК: https://vk.com/id38745962

Эл. почта: tsok@sokolov.me

Примечания

1

Удивительная Индия, (англ.)

(обратно)

2

A midsummer night's dream (анг.) – «Сон в летнюю ночь», комедия В. Шекспира. Спящая в волшебном лесу Титания заколдована, проснувшись, она влюбляется в первого встречного, которым оказывается человек с ослиной головой.

(обратно)

3

Кэптен – эквивалент российского звания «капитан 1 ранга».

(обратно)

4

Arranged marriage (анг.) – брак, организованный родителями.

(обратно)

5

Хиджры – группа неприкасаемых (бисексуалы, евнухи, трансвеститы и гермафродиты, носящие женские одежды).

(обратно)

6

Амартия Сен. «Спорящие индийцы», 1933.

(обратно)

7

Дай мне (анг.)

(обратно)

8

Хорошо, ладно (местное наречие)

(обратно)

9

Hindu (англ.), хинду – человек, исповедующий индуизм

(обратно)

10

No Parsi Is An Island (анг) – ни один парс не остров. Перефраз строки из проповеди Джона Донна (1572-1631) «По ком звонит колокол» No man is an island – никто не остров.

(обратно)

11

Растение, широко используемое в Индии для приготовления жевательных смесей, в том числе возбуждающих.

(обратно)

12

Дхарма – истина, путь человека на Земле.

(обратно)

13

Далиты – неприкасаемые.

(обратно)

14

Тумба на палубе судна для закрепления канатов.

(обратно)

15

Eggetarian (англ.) – вегетарианец, который ест яйца.

(обратно)

16

Fire (англ.) – Пожар

(обратно)

17

Alarm! Fire!(анг.) – Тревога! Пожар!

(обратно)

18

Саньяса – этап в жизни индуса, когда он отказывается от всего материального и идет странствовать.

(обратно)

19

Pea soup (анг.) – сплошная облачность, дословно – гороховый суп.

(обратно)

20

Цитата из стихотворения Р. Киплинга «Баллада о Востоке и Западе».

(обратно)

21

Намек на стихотворение Й.В. Гете «Kennst du das Land, wo die Zitronen blühn…» – «Ты знаешь край лимонных рощ в цвету», пер Б. Пастернака.

(обратно)

Оглавление

Мечтать не вредно

Плывет кораблик по Неве

Посиделки

Телемост

Пятый корабль

В Индию

Колаба

В цехе

Внезапная встреча

Культура производства

Кафе «Франжипани»

Индия затягивает

Спокойствие ценнее совершенства

Аптекарь

Никто не остров

Жизнь обретает краски

Подготовка к испытаниям

Резать будете?

Разговор с отцом

Ходовые испытания

Плохое настроение

Разрушение и созидание

Знакомство с семьей

Время течет по-индийски

Несчастный случай

Расставание

Чемоданное настроение

Полоса неудач

Ювелир Моти

Открытый мир

Улица зеленых попугаев

Три дня до выхода в море

Не разжимай объятий

Переговоры

Совсем другой Гоа

Спасительница Балу

Что пишут в газетах

Дом старика

Кое-что проясняется

Сердцу не прикажешь

Об авторе

*** Примечания ***