Заманали! [Дмитрий Спиридонов] (fb2) читать постранично, страница - 6

шевелит пальцами ног, по лайкре разбегаются искорки, будто от ножа на точильном камне. Искорки кончают свой путь на кромке гранатовых ногтей, где по колготкам идёт двойной плоский шов.

– Извиняюсь за бестактный вопрос, Любовь Петровна, – говорит дядя Боря. – Вы не замужем?

Лежащая Любовь Петровна деланно вздыхает, неуклюже водит за спиной связанными руками, но ремень не хочет ослабляться. Бутылочные икры тоже крепко стянуты ремнём. Шов колготок между ног впивается в попу арестантки длинной цепочкой японских иероглифов, деля куполообразный зад на равные половинки. Похоже, он раздражает и сдавливает тёте Любе те части тела, которыми женщины особо дорожат и бережно прячут под нижним бельём.

Усмехнувшись, тётя Люба грациозно откидывает голову. Башня из белоснежных волос превращается в звёздную метель и рассыпается вокруг миловидного лица морскими гребешками.

– Вакансия свободна, – игриво говорит она дяде Боре. – А чо, посватать хочешь, ха-ха-ха? Неси заявление, рассмотрим. Только руки развяжи сначала.

Дядя Боря приободряется, поправляет пиджак.

– Я понимаю ваш сарказм, но вы с самого начала произвели на меня неизгладимое впечатление, дорогая Любовь Петровна. На фоне остальных гостей – и вдруг такая яркая представительная дама…

– Забыла сказать, – забавляется Любовь Петровна, неуклюже потягиваясь в своих путах. – Я дважды вдова. Первый муж разбился, второй запился. Ну как, третьим будешь? Ха-ха-ха!

Она от души смеётся, наблюдая за реакцией дяди Бори. Он несколько смешался.

– Хорош шутки шутить над пьяной бабой, – уже серьёзно говорит тётя Люба. – Лучше развяжи меня, надоело. Руки болят и в колготках чешется, как горячего песку туда насыпали. Жарко…

Дядя Боря поспешно кивает.

– Одну секунду, Любовь Петровна. Надо убедиться, ушла ли домой Стелла Михайловна? Чтобы, знаете, исключить повторный инцидент… Да и платок смочить пора. Вы мне, извиняюсь, не хуже Майка Тайсона вкатили, – он трогает лиловое подглазье.

– Иди-иди, малахольный! – величаво разрешает тётя Люба. – Стелку я всё равно как-нибудь прибью, так и передай. Она меня жирной б…. назвала. Журавлёва такого не прощает, поняли?

Дядя Боря в последний раз оглядывается на обширные сверкающие бёдра пленницы, на утопающую в подушке голую грудь и торчащий сосок, напоминающий твёрдую бусину в розовом обводе. И улетучивается за дверь. В коридоре гремит музыка – гости включили старенький альбом «Пет шоп бойз». Крис Лоу мурлычет хит «I Wouldn't Normally Do This Kind Of Thing» – «Обычно я бы так не поступил». Прикольное совпадение.

– Выпить мне притащи! – велит вдогонку Любовь Петровна. – Водочки охота! Плясать охота! Я на день рождения пришла, или связанной тут валяться?

Прячась за шторкой, я предвкушаю, что дядя Боря сейчас вернётся, распутает Любовь Петровну и выручит меня из двусмысленного нелегального положения. Сколько мне ещё таиться в шпионской ловушке на подоконнике? Пора бы идти гамать в «Героев меча» и отбивать наезды Балбита.

На радостях я откусываю большой кусок торта, начинаю жевать. Крем блестит и тает на языке прямо как капроновые ноги тёти Любы.

Проходит минута, другая, но дяди Бори всё нет. Любовь Петровна проявляет признаки беспокойства. Она барахтается в бамбуковой перине, трётся потным лбом о постель, трясёт за спиной скрученными кистями рук.

– Где он там, тошнотик? За Стелкой, что ли, ухлёстывает? Вот и верь мужикам!

Изгибаясь, Любовь Петровна беспомощно потирает друг о друга круглые пушечные колени, насколько позволяет стягивающий лодыжки ремень. Лимонадные колготки отзываются на трение чистым снежным хрустом, будто корабельный такелаж во время восьмибалльного шторма. Я предполагаю, что у тёти Любы чешется нижняя грузная часть тела, плотно обтянутая капроном и трусиками. Со связанными руками там, ясное дело, не почешешь.

– Заманали! – сердито выплёвывает белокурая пленница любимое словечко. – Как на грех, трусы к мокрому прильнули. Поцарапаться бы!

В самый разгар её попыток почесать в недосягаемых скобках-трусиках дверь отворяется.

***

Тётя Люба первой видит, кто там вошёл, потому что моя наблюдательная щель очень узкая. И я понимаю, что неведомый визитёр не приподнял ей настроения. Тётя Люба меняется в лице, пытается втянуть свою мега-макро-грудь в атласный корсет, целомудренно подгибает связанные ноги, чтоб колени загораживали пах, благоухающий жасмином и весенним дождём.

– Кострецкий!… – разочарованно стонет она. – Вот уж кого не думала здесь встретить! Чего припёрся, гнида?

Вместо элегантного дяди Бори в спальню просачивается сутулый, ехидный дядя Женя. Тот самый, что лез ей под юбку возле туалета, а потом хватал за ягодицы, когда буйную гостью связывали. Дядя Женя уже гораздо пьянее, чем был недавно.

– Удивлена? – хихикает он. – Мы с Наташкиным мужем вместе на техническом учились. Тачками я уже не занимаюсь, но старая дружба – она навсегда, верно? А ты за этот год ещё больше расцвела, Люба… Заневестилась.

– Вдали от г@вна