The Left Words (ЛП) [authoresswithoutwords] (fb2) читать онлайн

Прикрываясь щитом как можно быстрее, Джекли все равно получает удар в спину. Еще один удар по нему: никогда не отворачивайтесь от врага, пока не убедитесь, что он побежден и не может нанести вам удар сзади.

Сразу же проклятие вступает в силу, и Джекли ломается, крича. Гарри знает, что он будет кричать по разу за каждую травму, которую он причинил любому ребенку в комнате, а затем проведет ночь, наполненную кошмарами, от каждого крика.

Немного обеспокоенный, он смотрит на своих учеников, чтобы увидеть, не напуганы ли они этим зрелищем, но все они улыбаются, видя, как их месть осуществилась. С любовью качая головой, Гарри снова садится. Ближайшие дети сразу же прижимаются к нему, некоторые плачут от облегчения — конечно, с закрытыми лицами, они не настолько глупы, чтобы показывать слабость в гостиной Слизерина, — а другие снова и снова благодарят его.

К следующей встрече все в группе, кто не был на Слизерине, уже тоже слышали об этой истории. К счастью, слизеринцы были достаточно умны, чтобы упустить из виду тот факт, что Гарри наложил Темное проклятие. В остальном история не сильно изменилась, в отличие от слухов, которым свойственно преувеличивать. Итак, Гарри объясняет им, как правильно произносить речь. В качестве примера он берет речь Джекли и свою собственную речь и сравнивает их.

— Джекли, — объясняет он, — все неправильно спланировал. Он думал, что никто не знает, на кого он намекает, но это общеизвестно. Как будто он пытался представить новым и удивительным, что небо голубое.

В качестве примера плохой речи он произносит импровизированную речь о том, что мантии директора ужасны на вид, к большому удовольствию своих учеников, даже если они находят речь скучной, когда их спрашивают об их впечатлениях.

— Однако никто не знал, куда я клоню свою речь.

Теперь он говорит о василиске, так как, вероятно, никто из его учеников не слышал о Тайной Комнате. На этот раз они считают выступление неожиданным и интересным.

Увидев, что они поняли разницу, Гарри переходит к планированию пауз, использованию стилистических особенностей и того, что еще он помнит из речей других правителей Слизерина, а также директора школы, учителей и маггловских политиков, как Диана и учила его на четвертом курсе.

Также он учит своих учеников быть терпеливыми, ловить своего противника в паутину ласковых слов и обмана, слушать и распознавать ложь, которая сочится медом и обманом, он учит их всегда быть осторожными и дважды думать, прежде чем что-то говорить.

Позже его засыплют историями о том, как эта тактика помогла им с презентациями в классе, спорами и обманом старших братьев и сестер, просьбами о совете и лучшими фразами. Но пока он смотрит на взволнованные лица и широкие улыбки и доволен.

***

Невилл однажды затрагивает тему «утят», как он их называет. Гарри может только вздохнуть в ответ.

— Хотел бы я знать, что с ними происходит. Как именно они превратили меня в своего учителя?

Невилл улыбается.

— Ты проделываешь с ними фантастическую работу. И не лги — тебе это нравится.

Гарри пожимает плечами.

— Почему я должен это отрицать? Это удивительно весело. И все они такие милые!

Он начинает рассказ о Мод и Этель, которые все выходные сидели, чтобы нарисовать Гарри замечательную картину, чтобы поблагодарить его. Видя его энтузиазм, Невилл громко смеется.

***

Через несколько дней директор снова загоняет Гарри в угол.

— Гарри, мой мальчик, — начинает он — Я действительно должен настоять на том, чтобы ты взял уроки, которые я тебе предлагаю. Они подготовят тебя к битве с Волдемортом. Прости, мой мальчик, что тебе вообще приходится сражаться, но пророчество и одержимость Волдеморта так или иначе вынудят тебя пойти на это. Но с моими уроками я, по крайней мере, могу гарантировать, что у тебя будет шанс. Пожалуйста, Гарри.

Гарри остается невозмутимым.

— До сих пор я не нуждался ни в каких уроках. Я прекрасно уходил от опасности сам. Итак, еще раз, директор: спасибо, но нет.

Директор устало вздыхает.

— Я боялся этого, — тихо говорит он. Вслух он говорит — Тогда у меня нет другого выбора. Мне придется заставить тебя делать то, что лучше для тебя. Гарри, если ты не подчинишься и не придешь ко мне в кабинет в субботу в пять вечера, мне придется вызвать авроров, чтобы они осмотрели твой браслет. Если я не ошибаюсь, ты использовал Темную магию, чтобы защитить его, не так ли? — он смотрит поверх своих очков-полумесяцев, чтобы затем подмигнуть Гарри. Шантаж. Простой, скучный шантаж. Гарри не может в это поверить. — Ты должен знать, что Министерство крайне нетерпимо к Темной Магии, особенно учитывая возвышение Волдеморта.

Гарри едва сдерживает фырканье. Да правильно. То же самое министерство, которое позволяло своим аврорам использовать Непростительные проклятия, редкую Темную магию, которая на самом деле может вызвать зависимость и причинять вред заклинателю, то самое министерство, которое позволяет своему представителю мучить детей, нетерпимо к темной магии? О, как Гарри ненавидит этот вопиющий фаворитизм одной группы над другой в волшебном мире и эти лицемерные правила, которые делают одну сторону абсолютно правой, а другую абсолютно неправильной!

Гарри очень неохотно соглашается на уроки.

***

Немного поколебавшись, Гарри остается позади защиты. Хотя он намного лучше ладит с профессором Снейпом, остается верным, что профессор строг и не любит детей, идиотизм и особенно глупые вопросы. Но после отпора профессора Слизнорта его любопытство продолжало мешать ему спокойно жить, и Гарри нужно узнать ответ, так что другого выхода у него нет.

— Что, Поттер? — усмехается профессор.

— У меня вопрос о зельях, профессор. Профессор Слизнорт не смог на него ответить, — отвечает Гарри, умалчивая о том, что учитель даже не пытался этого сделать, слишком занятый сравнением его с Томом Реддлом.

Профессор Снейп тяжело вздыхает.

— Тогда продолжайте.

— В Кристаллизующем Зелье нужно добавить четыре листа мяты, разрезанных пополам. Но недавно я нашел книгу, в которой было написано, что три листа, разрезанные в общей сложности на семь частей, сработают лучше, и я не могу понять, почему.

Гарри с тревогой видит, что этот профессор тоже бледнеет от вопроса. По крайней мере, профессор Снейп недостаточно взрослый, чтобы учить Тома Реддла, учитывая, что он такого же возраста, как и родители Гарри, в школьные годы которых началась Война Волшебников, так что ему, вероятно, не придется переживать еще одно сравнение и волноваться.

— Где вы нашли мою книгу, Поттер? — спрашивает профессор.

— Вашу книгу?

— Я бы хотел, чтобы вернули мне её, Поттер. Немедленно.

Под устрашающим взглядом профессора Гарри выуживает её из сундука. При её появлении профессор морщится. Гарри делает вид, что не видит этого. Он передает книгу.

— Так вы Принц-полукровка, профессор?

Подозрительно, он отрывается от чтения старых страниц.

— И если бы это было так?

— О, это фантастика, сэр! Я также не понял, почему масса Огненной Саламандры должна быть округлена в меньшую сторону, а не в большую, в…

— И ты думаешь, я просто позволю тебе ковыряться в моих мозгах, сопляк? — в отличие от резких слов, улыбка на губах профессора Снейпа кривая, тон смиренный, но спокойный, почти… ностальгический?

Сразу же Гарри извиняется.

— Я так увлёкся, сэр!

Профессор отмахивается от него.

— Все нормально. Ты удивительно похож на свою мать.

У Гарри много вопросов, но он не решается их задать. Профессор видит это и глубоко вздыхает.

— Когда тебе любопытно, ты выглядишь так же, как она. Пошли, Поттер. У тебя больше нет занятий сегодня, не так ли? Этот разговор лучше всего провести наедине.

Гарри следует за профессором по лабиринту коридоров. Он, конечно, знает их все, исследовав каждый дюйм замка на первом курсе, но с тех пор он никогда здесь не был. Позже он узнал, что здесь находятся комнаты профессоров, и после этого избегал этого места. Итак, его привели в маленькую комнату, в которой стояли столик и стулья.

— Эта комната, — объясняет профессор Снейп, вероятно, заметив, как Гарри с любопытством оглядывается по сторонам, — предназначена для частных встреч между учителями, учениками и их опекунами. Она используется не так часто, как следовало бы, поэтому нас никто не побеспокоит.

Оба они садятся. Профессор впадает в глубокое молчание, поглаживая пальцами корешок учебника. Спустя долгое время он расстегивает запонки на левом рукаве, приподнимает ткань и обнажает изношенный браслет, сплетенный из разноцветных нитей, потускневших от времени.

— Это моя первая метка души, — задумчиво говорит профессор, его мысли уходят в прошлое. Как и с книгой, теперь его пальцы скользят по браслету. После еще одного долгого молчания профессор Снейп развязывает узлы, скрепляющие браслет, и открывает метку: «Почему ты плачешь?»

— Мне было шесть лет, и я только что поссорился с мамой. Она была чистокровной ведьмой, но вышла замуж за маггла и была изгнана из Семьи Принц. — он кивает на книгу или, может быть, на прозвище, которое вписал в нее. — И эта девушка подошла ко мне. Рыжие, как огонь волосы, зеленые, как листья, глаза. Она была похожа на осень, и у нее был такой же темперамент — в одну секунду она спокойна, в другую — уже злится, как зимний ветер. Она была красивой, — пауза — Эта девушка подошла ко мне и спросила, почему я плачу? И так мы начали общаться. Она спросила меня, почему я ношу браслет на левом запястье, и я узнал, что она магглорожденная ведьма. Тогда еще проводились вводные занятия по Волшебной культуре и Родственным душам для первокурсников, и я не знал, как ей это объяснить, поэтому решил показать свою метку только после этих занятий. Мы были одного возраста, и мы пошли в Хогвартс в одно и то же время, так что я точно знал, когда она узнает достаточно, чтобы понять, о чём я говорю ей. Но потом меня распределили на Слизерин, а она пошла на Гриффиндор. Разногласия между Домами в то время были чуть ли не хуже тогда, на пороге войны, поэтому мы столкнулись с большим давлением, но мы не перестали быть друзьями. Тем не менее, я не осмелился сказать ей, что я ее родственная душа. Я так долго молчал, что решил подождать еще немного, чтобы собраться с духом и сказать ей, когда ситуация будет подходящая, и она не будет подвергаться издевательствам из-за родственной души со Слизерина. А потом начал появляться этот трижды проклятый Поттер! — голос профессора Снейпа, тихий и мирный, превращается в горькую ненависть — Он издевался над всеми, кто не был гриффиндорцем, светом или достаточно похожим на него, вместе со своими друзьями. Однажды они… они…

Профессор смотрит вперёд и его глаза увлажняются, поэтому Гарри быстро вмешивается:

— Сириус Блэк разговаривал со мной и хвастался своими «шалостями». Я знаю. Вам не нужно продолжать.

Через несколько глубоких вдохов профессор снова успокаивается.

— И я был так зол, так разъярен. Я совершил глупую ошибку. Я назвал Лили, красивую, милую Лили грязнокровкой. — дрожащее дыхание — И она оборвала все связи со мной. Больше никогда со мной не разговаривала. Когда я понял, какую ошибку совершил, я поговорил с ней, умолял простить меня. Я даже сказал ей, что мы родственные души. Но она не поверила, даже не взглянула на мое запястье. В течение многих лет она приставала ко мне, чтобы я показал ей свои слова, а теперь, теперь, когда это было так важно, она не смотрела! Она сказала, что это всего лишь дешевая уловка, чтобы вернуть ее, теперь, когда она встречается с Поттером — короткая пауза и переход на шёпот — Было бы куда менее мучительно, если бы она меня просто убила — громче — Она ушла с тем, кто издевался над всем Хогвартсом, кто стоял под защитой Дамблдора и «никогда не мог сделать ничего плохого».

Тяжелые вздохи наполняют тишину.

— Теперь ты видишь, Поттер? — наконец спрашивает профессор, умоляюще глядя на Гарри — Ты понимаешь, почему ты мне не нравишься, даже если бы я захотел изменить это?

Гарри кивает.

— Я его сын, а должен был быть вашим — выдыхает он.

Теперь все это обретает такой большой смысл.

— Простите, — говорит Гарри.

Профессор фыркает.

Они долго сидят в тишине, погруженные в свои мысли.

Затем профессор Снейп прочищает горло и выпрямляется.

— Ну, Поттер, я не думаю, что ты действительно что-то понял, но…

Он замолкает.

Гарри криво улыбается, нежно лаская браслет на своем левом запястье, глядя куда-то вдаль.

— Я слишком хорошо понимаю, каково это иметь проблемы с родственной душой.

Когда Гарри поворачивается, чтобы уйти, профессор Снейп громко говорит ему вслед:

— Семь частей, потому что семь обладает многими магическими свойствами, как показывает арифмантика, и три листа, потому что без разреза соки не смешались бы с зельем, что приводит к тому, что нужно именно четыре листа.

Удовлетворенный тем, что получил ответ, о котором он просил, и многое другое, Гарри благодарит своего профессора и уходит.

***

Через несколько дней директор ловит Гарри. Со строгим выражением лица и несколькими отборными словами о темной магии он «убеждает» Гарри пойти с ним на его первый урок. Он заставляет Гари поклясться хранить тайну, но, к счастью, имеет достаточно совести, чтобы не требовать магического обета или контракта о секретности. Он, вероятно, знает, что Гарри ушел бы в таком случае из кабинета, независимо от последствий.

Единственная проблема в том, что это не столько урок, сколько просмотр воспоминаний.

О детстве Темного Лорда Волдеморта.

Всего несколько секунд в воспоминаниях, в котором он последовал за работником Министерства в разрушенную лачугу и увидел произошедшее внутри, и у Гарри взбунтовался желудок. Противно слушать разговор, наполненный ненавистью и оскорблениями. Гарри оказывается вынужденным контролировать выражение своего лица, когда впервые слышит, как другой человек говорит на парселтанге. Ведь никто не должен знать, что он его понимает. Гнусные комментарии почти заставляют его отшатнуться, но понимание того, что директор пристально наблюдает за ним, помогает ему сдерживать каждое изменение в настроении и выражении лица.

Однако наблюдать воспоминание лучше, чем слушать, как директор анализирует его. Директор не испытывает никакого сочувствия к бедной Меропе Гонт, обвиняя ее в том, что она, умерев в одиночестве, поступила единственным образом, который мог помочь ей выбраться из ситуации, в которой она оказалась, и при этом получить единственное, чего она когда-либо хотела всю свою жизнь. Когда Гарри слушает, как директор рассказывает ее историю, он находит эту историю печальным подтверждением того, что многие жертвы насилия сами превращаются в насильников. Как ни странно директор ни слова не говорит о том, что то, что она сделала с Томом Реддлом-старшим, было изнасилованием. Гарри, знакомый с искаженным взглядом директора на Волшебный Мир в целом, не поднимает эту тему. Если первым ответом профессоров на жалобы о совершаемых незаконных действиях и издевательствах одновременно является недоверие и «не высовывайся», то чего следует ожидать от директора, который позволяет этим ситуациям продолжаться?

И из-за того, что ребенок родился от изнасилования его матерью его отца, по словам директора, он обречен на то, что никогда не сможет любить и, будучи неспособным любить, может стать только ужасным и жестоким человеком?

В конце «урока» Гарри испытывает полное отвращение как к директору школы, так и к Волшебному Миру в целом.

***

На следующей встрече со студентами первого и второго курса он объясняет им, что такое жестокое обращение, почему его следует избегать любой ценой, почему жертвам жестокого обращения нужно помогать и верить, и что может пойти не так. Он делится с ними историей Меропы и подробно рассказывает об активном согласии.

К концу выступления у большинства детей краснеют щеки. Неудивительно, так как они все еще находятся в незрелом возрасте, когда мальчики еще не начали быть интересными, а девочки всем противны, и многие хихикают при простом упоминании слов «сиськи» или «секс». Многие из них позже признаются Гарри, что большинство чистокровных никогда не обучают своих детей или, по крайней мере, дочерей анатомии. Гарри в ужасе, думая о том, что может пойти не так и, вероятно, все время идет не так, и делится своими выводами с библиотечным портретом. Он не находит в этом ничего плохого, но признается, что он родом из того времени, когда люди бегали обнаженными и занимались сексом за пределами спальни или — за неимением другой комнаты — в том же пространстве, что и их дети, и поэтому все, кроме действительно высшей знати, знали, что такое секс. Сам Гарри знает только основы, которые ему дали его маггловские учителя начальных классов и которые показывает его собственное тело, поэтому он глубоко вникает в этот раздел биологии. Во время учебы он натыкается на множество таинственных слов, которых он никогда раньше не слышал, — матка, или селезенка, или сухожилия, — о существовании которых он даже не подозревал и которые также являются частью человеческого тела.

Затем он думает о маггловском обучении, о тех немногих подробностях, которые он помнит, и о том факте, что дядя Вернон часто жаловался на непристойный характер многих обнаженных мужчин и женщин в учебниках Дадли по биологии. Гарри готов поспорить, что магглы вникают в детали намного больше, рассказывая подросткам всё, что им потребуется в будущем, а не просто говорят: «Ты сам узнаешь об этом в первую брачную ночь».

Гарри делится своими знаниями о человеческом теле со своими учениками на следующей встрече и показывает им, как вызывать и наколдовать бинты и как лечить боль маггловским способом.

Некоторые жалуются на это, но Гарри остается твердым в своем мнении.

— Лучше, если ты знаешь какой-то метод излечения себя, даже если он занимает много времени, чем бегать раненым и, может быть, получить еще больше ран.

Они соглашаются с ним, вероятно, вспоминая о травмах, которые они сами получили, и о том, как ценно было бы даже малейшее облегчение боли.

В общей сложности Гарри проводит почти целый месяц встреч, рассказывая детям об их собственном теле, показывая им, как правильно с ним обращаться и как оставаться здоровыми.

Многие остаются настроены скептически, но многие приходят к Гарри со своими историями о том, как уроки помогли им. Гарри призывает их рассказать об этом и своим однокурсникам, и большинство из них неохотно соглашаются, что, может быть, слушать этот «маггловский мусор» было не такой уж и пустой тратой времени.

Вскоре после последнего так называемого «маггловского урока» начинаются рождественские каникулы.

Все его ученики собираются вокруг Гарри, каждый прощается и желает ему счастливого Йоля. Они обнимают его и требуют, чтобы он не забывал о них на каникулах. С ухмылками на лицах дети сообщают, что ему лучше начать Новый Год с чего-то как можно более немаггловского, иначе им придется посмотреть, сможет ли Гарри уклониться от всех заклинаний первокурсников и второкурсников, которыми они могут запускать в него одновременно. Он посмеивается над ними и возвращает им «Счастливого Йоля и мирного Нового Года!»

Кажется, что его уроки волшебных традиций действительно пришлись всем по вкусу, размышляет он, развлекаясь энтузиазмом, с которым большинство детей с нетерпением ждут возвращения домой. Некоторые, отмечает он, вовсе не счастливы. Он берет на заметку поговорить с ними наедине, когда появится такая возможность, и выяснить, является ли это просто минутной грустью или за их унынием скрывается что-то более зловещее.

Каникулы в основном проводятся им в библиотеке, как это было в последние годы. Только теперь дети иногда обращаются к нему за помощью с домашним заданием. Для самого Йоля он привлекает домашних эльфов к поиску маленьких безделушек, чтобы подарить их своим ученикам. Он зачаровывает потерянные иглы в красивые перья, чтобы они меняли цвет и становились горячими, когда поблизости появляется что-то, что угрожает опасностью владельцу. Удивительно, но он также получает подарки. Взамен он получает все: от дешевого шоколада до дорогих книг. Маленькие чертенята не написали своих имен на бумаге, вероятно, зная, что он попытается вернуть самые дорогие подарки. Гарри вздыхает, нежно качает головой и улыбается.

Удивительно, но Гарри также получает еще один подарок.

Это метла дорогая и самая новая на рынке. Это напоминает Гарри, что он не летал много лет, хотя ему это очень нравилось в первый год, когда у них еще были уроки полётов. Но в Хогвартсе запрещено летать, если вы не состоите в команде по квиддичу. У Гарри нет денег, чтобы тратить их на метлу, которую он может использовать только два раза в год, и кто знает, что Малфой сделал бы с ней, если бы до нее добрался. Остальные ученики в основном летают на переменах, но Гарри не шутит, когда думает, что дядя Вернон убил бы его за то, что он взял метлу в доме Дурслей.

Вместе с метлой приходит длинное плачущее десятистраничное письмо, переполненное извинениями Сириуса.

Гарри не совсем уверен, как на это реагировать.

О, он не сомневается, что его крестный всерьез просит у него прощения и сожалеет о своём поведении. В этом человеке нет ни одной косточки обмана. Но Гарри не уверен, что хочет вообще общаться с человеком, который поклялся защищать и заботиться о нем, но бросил его при первой же возможности, который должен быть озорным и игривым, но на самом деле всего лишь хулиган, который должен быть взрослым, но ведет себя как избалованный, невежественный подросток, который должен быть лордом Блэком, но прислушивается к каждому приказу директора или Молли Уизли, который происходит из знатной семьи, но ненавидит всех своих кровных родственников.

В нерешительности Гарри размышляет до конца недели, прежде чем решиться на дружбу по переписке.

Сириус вне себя от радости, и его следующее письмо еще длиннее. Если Гарри присмотрится достаточно внимательно, то увидит на ней что-то похожее на слюни, как будто над письмом ухмыльнулась восторженная собака.

Он решительно не хочет знать так ли это было в действительности.

***

Всего несколько дней спустя директор школы снова приглашает Гарри в свой кабинет.

На этот раз они посещают воспоминания замдиректора Хогвартса того времени. Он разговаривает с противной женщиной, которая сильно напоминает Гарри тетю Петунию. В её глазах та же искра отвращения, когда она говорят о ребенке, находящемся на её попечении — здесь Гарри Поттер, там Том Реддл. От нее воняет алкоголем хуже, чем от дяди Вернона, и она выглядит такой же жадной, как Дадли.

Сердце Гарри замирает.

Он увидит свою родственную душу в детстве, и, просто увидев миссис Коул, он знает, что это приведет его в ярость и заставит беспомощно и бессильно желать, чтобы кто-нибудь забрал юного Тома Реддла из приюта еще до того, как он достигает возраста, который он будет помнить во взрослой жизни.

Следующий разговор разбивает сердце Гарри. Там, где заместитель директора не видит ничего, кроме презрения, воровства и насилия, Гарри видит отчаянный призыв о помощи и отчаяние сделать хоть что-нибудь, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Там, где молодая версия директора видит дерзость и неуважение, Гарри видит недоверчивую надежду и настороженность. Там, где директор видит угрозу, Гарри видит расстроенного ребенка, пытающегося справляться с жестоким обращением, которое ему удается переживать изо всех сил. Там, где директор уходит с подозрением, Гарри уходит с состраданием и грустью.

Дискуссию, следующую за просмотром воспоминания, так же трудно принять. Директор хочет убедить Гарри, что бедному, борющемуся мальчику, которого он только что видел, уже суждено было стать злом. Гарри не согласен. «Сорочьи наклонности» были результатом того, что он, наконец, хоть что-то изменил, улучшил свое положение и забрал свои трофеи. Это совсем не является доказательством того, что Темный Лорд Волдеморт уже родился гнилым. Директор школы со всей серьезностью говорит Гарри, что «Темное искусство парселтанга» предвещало будущее Тома Реддла, как Темного Лорда и убийцы.

Гарри как никогда рад, что так и не раскрыл эту тайну, и опечален по той же причине, поскольку не может бросить ему в лицо тот факт, что директору нужна помощь «смертоносного Темного Лорда в процессе становления».

Но Гарри счастлив видеть это воспоминание. Он ненавидел каждую секунду происходящего, но все же рад был видеть свою родственную душу в детстве и сравнивать, насколько они были похожи до того, как змеиные черты настигли одного и очки другого. Тем не менее, теперь Гарри знает дату рождения своей родственной души. Как забавно, думает он, что он впервые увидел Тома Реддла в канун Нового Года.

Чуть менее приятный вопрос возникает в голове у Гарри: будет ли сегодня ночью рейд в честь дня рождения?

Гарри оказывается прав.

Магглы превращаются в кричащие свечи на день рождения.

Он очень доволен их песней, отмечая свой день рождения. Новый год, день, чтобы быть вместе и чувствовать любовь и надежду.

Его сердце пронзает приступ боли, но он игнорирует его с легкостью, на которую способен только человек, знакомый с такими болями.

Он никогда не получал любви. Он никогда не нуждался в любви.

Живые свечи на день рождения привлекают его внимание.

Ах. Они сгорели заживо, пока он не смотрел.

Это не имеет значения. Есть еще другие «свечи», неиспользованные и стоящие вокруг.

Гарри просыпается с рвотными позывами и плачем, запахом горелого человеческого мяса в его носу и душераздирающим одиночеством в сердце.

***

В первый день в школе Малфой и его громилы ждут Гарри в общей комнате. Малфой, по-видимому, достаточно долго был погружён в свою секретную миссию от Темного Лорда Волдеморта, чтобы увидеть, что иерархия изменилась. Теперь у Гарри тоже есть титул, который никогда раньше не использовался, и, таким образом, он находится в странной неопределенности, поскольку никто не знает, где именно он находится. Семья Поттеров была довольно влиятельной, и слава Гарри тоже играет ему на руку. Его оценки одни из лучших, а магическая сила, хотя и никогда не демонстрировалась, по крайней мере приличная и, вероятно, сильная, учитывая его браслет. Таким образом, единственный шанс подтвердить свой ранг — это сразиться с другим правителем года, чтобы превзойти его или ее в иерархии. Младшие годы не смеют драться с кем-то намного старше и опытнее их, а семикурсники заняты своими внутрикурсовыми битвами, видя, что Король Слизерина уже почти не имеет власти, и у них, как у семикурсников, есть самые большие шансы подняться в ранге или даже занять его место.

Малфой, видимо, решил, что лучше нападет сам, чем будет ждать, пока Гарри вызовет его на дуэль.

— Поттер! — кричит он — Подчинись мне добровольно или будешь вынужден сделать это!

Гарри фыркает.

— Ты в порядке, Малфой? Ты выглядишь так, как будто ты немного не в себе.

Это довольно слабое оскорбление, но вечно самовлюбленный Малфой оскорбляется так, будто на него напали лично.

— Дуэль. Сейчас же, — холодно требует он.

Гарри, зная, что у него нет выбора, устало вздыхает.

— Если ты настаиваешь.

Малфой вздергивает подбородок и свысока смотрит на Гарри.

— Тебе нужно показать твое место, поганый полукровка.

Что бы подумал Малфой, если бы узнал, что Темный Лорд Волдеморт тоже полукровка? Если не до его возрождения — некоторые бредовые люди могут утверждать, что Меропа Гонт очаровала зельем чистокровного, — то после, увидев, как кровь Гарри теперь течет по его венам. К сожалению, Гарри не думает, что Малфой когда-нибудь узнает об этом. Он не выдал бы ни один из секретов своей родственной души только ради аргумента в дешёвом споре, а Темный Лорд Волдеморт никогда не вышел бы и не признал бы это, потому что слишком горд для этого.

Поэтому Гарри ничего не говорит. Малфой выжидает немного, затем кивает на середину гостиной. В центре гостиной нет стульев и столов, и импровизированная площадка для дуэлей уже окружена зрителями.

Ученики Гарри толпятся вокруг него, беспокойно вздрагивая. Арвилл приказывает:

— Победи и не поранься!

Роуэн хватает его за рукав и просто смотрит на него своими большими карими глазами.

Гарри снова вздыхает. Все они невозможны.

— Ничего не случится, — успокаивает он их — Это дуэль чести, а не бой насмерть.

Они не кажутся убежденными, но отпускают его.

— Ну-ну, Поттер, — чирикает Малфой — Ты наконец закончил, или тебе нужно еще поцеловать несколько ног?

Гарри прикусывает язвительное замечание на языке и поднимает бровь. Малфой усмехается, когда замечает, что это единственная реакция, которую он получит.

— Какие условия? — спрашивает Гарри.

Малфой атакует.

К счастью, Гарри готов и несколькими словами поднимает Темный щит, и палочка для этого заклинания не нужна.

Разочарованный и все более и более злой и отчаянный, когда ни одно из его заклинаний не может пробить щит, Малфой бросает в него всё новые и новые заклинания. Внезапно Крэбб и Гойл начинают добавлять свои чары к огню заклинаний. Окружающие слизеринцы проявляют безразличие к их участию. Общеизвестно, что вы никогда не получите в противники только Малфоя. Его всегда сопровождают двое его верных вассалов. Они продолжают так какое-то время. Гарри, удивленный силой своего щита — в конце концов, он сломался после всего лишь одного из проклятий Темного Лорда Волдеморта — но теперь уверенный в нем, откидывается назад и наблюдает за ними.

Должен ли он ударить сейчас и выиграть дуэль? Стоит ли унижать их ещё больше?

Хочет ли он участвовать в бесконечных битвах, связанных с иерархией?

Решение принято, Гарри снова вздыхает, собираясь элегантно откланяться.

Для следующего проклятия Малфоя, которое не слишком вредно, он выпускает щит и получает удар. Его волосы быстро растут, закрывая глаза и делая его слепым. Однако, вопреки его ожиданиям, то, что следует за этим, не является обезоруживающим заклинанием, сглазом или порчей.

Это Круцио.

Гарри опускается на пол, сдерживая болезненные стоны. Это не так больно, как на кладбище. Из-за неопытности заклинателя или из-за того, что его проклинает не родственная душа?

Наконец заклинание снято. Малфой радуется, громко и сильно смеясь.

Затем он делает нечто непростительное.

Он включает в противостояние детей, учеников Гарри, тех, кого он поклялся защищать и воспитывать.

Малфой смотрит на них свысока, ухмыляясь:

— Думаю, теперь вы в моем подчинении. Принесите мне кофе.

Никто не двигается.

— Ну, топ-топ! Хватит бездельничать! Приниматься за дело! — говорит Малфой.

Он поднимает палочку, кончик которой загорается тем же красным, что и проклятие, которое он только что выпустил в Гарри.

Гарри видит красный. Он двигается инстинктивно, перебирая все заклинания, которые знает, чтобы кинуть одно из них на Малфоя, у которого с ним будут проблемы. Ударив его в спину, он превращает его в белого хорька.

Общая комната в абсолютной тишине.

Все поворачиваются, чтобы посмотреть на Гарри.

Он стоит прямо над тем местом, где упал, осторожно поднимая палочку на Крэбба и Гойла.

— Вот почему, — говорит он, глядя на своих учеников мимо хорька по имени Малфой, — я сказал вам, что дуэль заканчивается только тогда, когда один из дуэлянтов обезоружен и без сознания.

Теперь очередь детей ликовать. Они смеются и хлопают в ладоши, обнимают друг друга и почти начинают плакать.

Разъяренный хорек набрасывается на Гарри. Быстрее, чем он ожидал, животное садится ему на плечо, готовое укусить за ухо.

— Довольно интересно, что у тебя белый мех, Малфой. Я подумал, что он должен быть Темнее.

Он гладит хорька Малфоя.

Маленькое животное пищит и убегает, Крэбб и Гойл гонятся за ним.

Гарри размышляет, сколько времени им понадобится, чтобы понять, что стандартные решения не работают, и что они скажут профессору МакГонагалл. Он не думает, что Крэбб и Гойл способны так хорошо обращаться с палочками.

Через час, во время обеда, белый хорек кусает Рона за нос, к большому удивлению ближайших студентов. Разочарованные девушки возвращаются на свои места, решив не рисковать и не гладить симпатичного зверька.

Гарри смеется про себя, его ученики хихикают вместе с ним.

***

Следующее воспоминание, касающееся его родственной души, которое Гарри должен просмотреть, — это воспоминание о Морфине Гонте, еще более гнусном и уродливом, чем в первом воспоминании. Гарри снова приходится скрывать свои вздрагивания и дискомфорт от мерзкой лексики, которая соскальзывает с языка Морфина на парселтанге. Ужасный человек арестован за убийство семьи Реддлов.

Весь этот сценарий вызывает подозрения с самого начала. Морфин не похож на человека, обладающего магической силой для накладывания хоть какого-то проклятия, не говоря уже о самом Темном из существующих. Эти Непростительные Проклятия могут позволить любому, у кого достаточно силы и силы воли, использовать их, независимо от того, подходят ли они лучше для Светлой или Темной магии, но они требуют больших возможностей. Портрет в библиотеке рассказал Гарри, что можно наложить заклинание Патронуса десять раз подряд, прежде чем быть готовым безопасно наложить проклятие Империус один раз. Это ничего не говорит о силе, которой должен обладать разум, чтобы противостоять искушению этих проклятий.

Морфин Гонт выглядит так, будто у него нет ни магии, ни силы воли, чтобы наложить Непростительное Проклятие. Но он очень похож на стереотипного Темного волшебника, которого представляют себе Светлые волшебники и ведьмы, с растрепанными волосами, дикими глазами и странными словами, которые слетают с его языка шипением. У него подходящее криминальное прошлое и подходящая семья для этой роли, так что он, очевидно, должен быть Темным волшебником, а Темные волшебники никогда не бывают добрыми, дружелюбными и не испытывают какие-либо положительные чувства.

Эти авроры, похоже, ничуть не сомневаются в своём вердикте.

После этого директор говорит Гарри, что он знает, что Том Реддл из мести убил свою семью и подставил своего дядю.

Гарри думает, что это смешно.

Как он может просто знать? Разве это не мог быть кто-то, кто хотел немного денег или просто хотел убить этих магглов или что-то в этом роде? Кроме того, директор ясно дает понять, что верит в способность Морфина использовать Непростительные. Почему он так уверен, что Морфин не использовал эти заклинания, тем более что все улики указывают именно на это?

Но он не задает вопросов. Как всегда на этих «уроках», Гарри молчит, следит за воспоминаниями, слушает их ошибочный анализ директора. Когда урок заканчивается, он уходит, не сказав больше ни слова.

Большего от него и не ждут.

Но в одном Гарри не сомневается, выходя на улицу той ночью: его родственная душа убила Тома Реддла-старшего и его родителей.

В самом деле, если бы Гарри узнал, что его родители живут где-то там, в безопасности, в тепле и сытости, а он спотыкается, избитый, голодный и всегда такой одинокий -больно-пожалуйста-помогите-мне-почему-никто-не спасет-меня, он, наверное, тоже сделал бы что-нибудь радикальное, а ведь он даже не в военное время живет.

***

На следующее утро в комнату входит Малфой, надутый, как павлин. Он делает вид, будто не провел почти неделю хорьком, пока Крэбб, наконец, не привел его к профессору МакГонагалл и не пробормотал что-то о неправильно произнесенном заклинании, высказывание, на которое она скептически подняла одну бровь, но не прокомментировала.

Увидев Гарри, он бледнеет, но продолжает, как ни в чем не бывало.

Другие мальчики наблюдают за Гарри, выискивая любое проявление доминирования, чтобы укрепить его положение как Правителя Года, а Гарри… ничего не делает.

Он никогда не хотел никакой должности. Если бы он хотел, то вступил бы в утомительную Политическую Игру и поднялся бы до Короля Слизерина со всеми секретами, которые он и его сеть призраков, портретов и домашних эльфов имеют и могут собрать, но он совершенно не заинтересован.

Он возвращается к своей книге.

Другие мальчики недоверчиво вздыхают, но быстро восстанавливают свою идеальную Маску Чистокровных и делают вид, что все в порядке, что их Правитель Года не отверг его новую позицию в иерархии. Они просто отрицают его силу. Немного поколебавшись, они возвращаются к восхвалению Малфоя.

Гарри переворачивает страницу и не обращает внимания на их растерянные взгляды.

У него есть браслет, чтобы проклинать желающих сунуться к нему.

Вечером, после дня, когда он усердно обучал своих учеников искусству игнорировать кого-то, пока они не разозлятся настолько, что взорвутся, Гарри снова вызывают к директору.

На этот раз воспоминание от домашнего эльфа. На нем изображен взрослый Том Риддл. Он ужасно выглядит, думает Гарри, слишком худой и бледный. Его улыбка слишком резка, глаза слишком холодны, а слова слишком добры.

Женщина ужасна. Мало того, что она чрезмерно самодовольна и перебарщивает с каждым жестом, у нее также нет ни инстинктов самосохранения, ни основных инстинктов. Взгляд Тома Реддла кричит Гарри об опасности, но Хепзиба Смит, похоже, этого не понимает.

Том Реддл вручает букет роз и целует вспотевшие костяшки пальцев.

В Гарри вспыхивает огненно-красная ярость. Ему требуется минута, чтобы понять, что происходит — он ревнует, потому что его-вторая-половинка-улыбается-прикасается-целует-эту-стерву. Он изо всех сил старается подавить это чувство, старается не сравнивать ситуацию с «я могу дотронуться до тебя сейчас» и с тем, что Том Реддл обращается с этой странной старой коровой лучше, чем со своей родственной душой.

Она ухмыляется со своего места в слишком удобном старом кресле: «О, Том, ты знаешь, я… у тебя есть родственная душа?»

Том Реддл, сев на гораздо менее удобное сиденье напротив нее, плавно отвечает, пока Гарри смотрит на морщинки вокруг его глаз и ненависть в них: «Я еще не нашел ни его, ни ее».

— О, ну, ты еще молод, и у такого молодого джентльмена, как ты, нет проблем с тем, чтобы найти пару-тройку любовников, верно?

Она моргает тяжелыми ресницами и кокетливо смеется. Том Реддл хихикает вместе с ней, но не отвечает. Из его молчания она явно делает свои выводы. Она с трудом наклоняется вперед и хватает его бледную руку с длинными пальцами своими двумя лапами.

Гарри видит зеленый.

Трудно обращать внимание на то, что происходит, но Гарри не может выкинуть из головы следующую фразу.

— Ты одинок, а моя родственная душа умерла много лет назад, так что… ты хочешь потренироваться, чтобы знать, что делать, когда найдешь свою вторую половинку?

Тренировался ли Том Реддл? Кто-нибудь еще смотрел на его скульптурное тело? Следил ли кто-нибудь еще за линией его подбородка, шеи и груди глазами, пальцами и языком? Кто-нибудь еще осмелился прикоснуться к тому человеку, который принадлежит Гарри, которого вселенная и судьба подарили Гарри и которому они подарили Гарри?

Гарри глубоко дышит.

Откуда взялись эти чувства? Он никогда даже не рассматривал Тома Реддла или Темного Лорда Волдеморта в таком ключе! Никогда даже не думал рассматривать его с этой стороны!

— Но, — шепчет голос где-то у него в сознании, — прежде ты также никогда не видел, как кто-то делал предложение твоей второй половинке, которая не сразу отвергала их.

Гарри с каменным лицом наблюдает, как Том Реддл манипулирует Хепзибой Смит, чтобы та показала ему Кубок Пуффендуя и Медальон Слизерина. И о, как Гарри понимает жадный блеск, который появляется в его глазах! Мало того, что эти редкие артефакты, медальон также является семейной реликвией Реддла. Мало того, медальон был предметом, на который возлагала надежды его мать, когда отчаяние заставило ее продать его. Мало того, он также подтверждает происхождение Тома Реддла.

Для Тома Реддла его ценность невообразима.

Когда ему приходится возвращать его с неохотой, Гарри знает, что произойдёт дальше.

Когда директор подтверждает его подозрения, Гарри приходится скрывать удовлетворённую улыбку.

Той ночью он думает о том, как сильно его родственная душа повлияла на него, но замечает, что это не так. По крайней мере, не так сильно, как могла бы.

Гарри всегда был довольноравнодушен к чужим страданиям, слишком озабочен собой, чтобы даже смотреть на кого-то другого. С тех пор, как он попал в Хогвартс, все изменилось, но он по-прежнему не тот человек, который выступает против неравенства и несправедливости. Он начал активно что-то делать для кого-то другого только тогда, когда у него появилась такая возможность. На первом курсе он мог бы попытаться пойти против запугивающих лиц Дома Слизерин — ладно, тогда он был слишком застенчив и плохо знаком с Волшебным Миром, чтобы что-то предпринять, но на втором — ладно, это был год с Василиском, когда он слишком боялся, и большая часть Хогвартса вместе с ним, но на третьем — ну, его тогда все ненавидели, и он не из тех, кто будет изо всех сил помогать тем, кто его ненавидит, а на четвёртом — верно, он был тогда слишком занят борьбой за свою жизнь, и все ненавидели его еще больше, а на пятом курсе он не мог помочь даже себе, так как же он мог помочь другим?

Подождите — значит ли это, что Гарри не так безразличен к другим, как он думал? Хотя это правда, что его не волнует, что происходит с теми, кого он ненавидит, и с теми, кто выбрал свой путь и свою борьбу, как члены Ордена, которые погибли той ночью в Министерстве, в этом году он действительно старался изо всех сил помочь невинным. Он все еще делает это всякий раз, когда отказывается от домашней работы, разговоров с библиотечным портретом и работы над браслетом, чтобы провести время со своими учениками.

Итак, единственное, что дала ему его душевная связь, — это его равнодушие к незнакомцам и способность спокойно смотреть на кровь и пытки.

Или нет?

У Гарри болит голова от всех этих мыслей. Что сделало его таким, какой он есть? Какой он? Кого он должен винить или благодарить?

Словно в ответ, его душевная связь посылает огненную ярость, Темный Лорд Волдеморт в ярости. Гарри проверяет время — обычное время для собрания Пожирателей Смерти, то есть тех, которые проводятся раз в неделю и часто заканчиваются снами.

Он вздыхает и решает ни о чем не думать, сосредоточившись на своей связи и передаваемых чувствах.

Это нездорово, что он получает столько утешения от отголосков смертоносной ярости?

***

На следующее утро Гарри снова вызывают в кабинет директора. Он не сказал бы, что это его самое любимое воспоминание на данный момент — все они очень, очень ужасны — но это вспоминание явно худшее для его родственной души. Вместо худощавого, бледного продавца, выглядящего немного не в своей тарелке, которого Гарри видел в предыдущем воспоминании, этот Том Реддл как будто восковой. Что-то не так с его чертами лица — кажется, что они плывут, когда Гарри моргает. Его волосы выглядят так, будто выпадают с каждой минутой и так же быстро отрастают. Кажется, что его ногти снова и снова точатся и тупятся. Его улыбка такая же пронзительная, как и его глаза. Что-то не так с Томом Реддлом, и это очевидно каждому.

Это особенно заметно директору, который с самого начала искал подтверждение этому, ещё с тех пор, как увидел мальчика, который мог разговаривать со змеями, в приюте. Поэтому неудивительно, что заявка Тома Реддла на должность нового учителя Защиты отклонена. Гарри почти видит момент, когда последние осколки надежды в его глазах разлетаются вдребезги, и они становятся жесткими и красными. Гарри видит момент ухода Тома Реддла и восстания Темного Лорда Волдеморта.

А директор самодовольно наблюдает, как мальчик превращается в то, чего он все эти годы боялся, но всегда — всегда — видел.

А Гарри наблюдает, как его родственная душа теряет последнюю надежду на успех Тома Реддла в этом мире и решает, что у Темного Лорда Волдеморта больше шансов.

Знаете, что самое грустное?

Он был прав.

========== Глава 8, часть 1 ==========

На следующем уроке Гарри учит своих учеников не позволять предрассудкам ослеплять их и не засовывать людей в рамки. Он подробно рассказывает о Мутнокровках и Грязнокровках и о том, почему гоблины, а не волшебники, управляют финансами, и в каких областях домашние эльфы действительно лучше волшебников.

Дети не понимают, почему была выбрана именно эта тема, но они знают Гарри достаточно хорошо, чтобы понимать, что он не объяснил бы им причин такого выбора, даже если бы они спросили. Они начинают обсуждать друг с другом рассказанное, когда думают, что он ушёл. Большинство из них выросли в волшебном мире, так что многое сказанное на уроке идёт вразрез со всем, во что они верили всю жизнь. Магглорождённые же ученики протестуют против некоторых пуристических взглядов на кровь, а некоторые наиболее сердобольные дети яростно отстаивают права существ. Поскольку обе стороны не могут победить в дискуссии, споры быстро накаляются. В тот момент, когда Гарри думает, что вот вот уже поднимутся первые палочки и комната превратится в поле реальной битвы, Арвилл со своим ростом в 136 сантиметра смотрит свысока на людей, которые на голову выше неё, и авторитетно заявляет: «Я пойду в библиотеку и докажу свою правоту.»

С удивлением Гарри наблюдает, как все его ученики делятся на лагеря в зависимости от того, кто и какому мнению придерживается, и как они чуть ли не бегут в библиотеку, чтобы исследовать этот вопрос и выяснить, почему они правы.

Он разрывается между гордостью и весельем.

Что ж, похоже, его уроки о том, как не верить всему, что говорят им учителя или родители, и о ненасильственных решениях конфликтов, действительно осели у них в головах.

***

Имболк Гарри, как и каждый год, проводит на кухне, готовя, выпекая и смеясь с домашними эльфами. Однако в этом году его сопровождают несколько любопытных детей. Некоторые просто сидят в стороне, наблюдая, но другие более активно вовлечены в процесс готовки. Арвилл, в частности, в возбуждении. На самом деле, она дёргается так сильно, что покрывает всё вокруг мукой — себя, Роуэна, двух нервных домовых эльфов, заламывающих руки, шкафы и пол. Её близкие друзья, Мод и Этель, стоят рядом и добродушно смеются над ней.

Гарри улыбается и снова поворачивается к Кэтин и Кэтлин, чья внешность настолько же различна, насколько сходны их имена, чтобы объяснить следующий шаг в рецепте.

Наконец, после нескольких часов работы, они заканчивают готовку. Они выпекли торты, кексы и печенье, украшая их теперь. Некоторым кексовым шедеврам потребовался час и значительная помощь магии, чтобы они стали именно такими, какими их хотели видеть дети. Каждый из помощников получает печенье, а затем отправляется в путь, чтобы отдать его кому-то менее удачливому или поставить десерт на его подоконник. Пока они идут они переговариваются о том, за что в своей жизни благодарны.

Сам Гарри остаётся с нездоровым количеством сладостей. Как всегда, он даёт по одному десерту каждому домовому эльфу, которые, как всегда, яростно протестуют, а затем благодарно плачут. Забрав последнюю оставшуюся сладость, он отправляется на поиски незанятого подоконника.

Однако вместо подоконника он находит Рона. Гермионы нигде не видно, но несколько учеников Гарри замирают вокруг, явно остановившись, увидев Рона и зная о его враждебных отношениях с Гарри. Они полностью доверяют своему учителю, но всё равно беспокоятся.

— Привет, приятель! — говорит Рон, широко улыбаясь.

Гарри кивает в знак приветствия и пытается пройти мимо. Рон не позволяет ему, громко размышляя о корзине, которую несёт Гарри, запахах, исходящих из неё, и том, откуда Гарри их взял?

Ревность-зависть-жадность-голод-ненависть ясно написаны на его лице.

Гарри объясняет:

— Это всего лишь выпечка, которую я получил от домовых эльфов.

Как и ожидалось, Рон взрывается. Его лицо становится нездорово красным, и сам он старается стать как можно выше и шире.

— Какая? Почему они дали тебе еду? Где домашние эльфы?

У него, вероятно, есть ещё тысяча гневных восклицаний, но Гарри прерывает его, предлагая сладости.

— Вау, спасибо, приятель! — говорит Рон, забыв о только что накрывшем его приступе гнева. Он улыбается Гарри и тянется к корзине.

— Забей, — мягко говорит Гарри. — Это Имболк, в конце концов.

Окружающие их дети смеются, несколько чистокровных хихикают вместе с ними.

— Как угодно, — хмыкает Рон, слепой и глухой ко всему, что не является едой. Он совершенно не замечает, что Гарри только что оскорбил его.

Это делает победу намного слаще, особенно, когда один из учеников Гарри, гриффиндорец, позже рассказывает им всем о том, как Рон вышел из себя, когда Гермиона попыталась тактично объяснить ему, что такое Имболк, и что подарок Гарри был не добротой, а оскорблением.

Однако как это всё-таки грустно, когда магглорождённый, только пару лет назад попавший в Волшебный Мир, знает о нём и его обычаях больше, чем чистокровный, родившийся в нём.

К слову о Гермионе: через несколько недель после начала нового семестра она загнала Гарри в угол. Оглядевшись по привычке, он не заметил Рона. Это кажется ему странным. Чрезвычайно осторожный, он устанавливает несколько щитов и прислоняется спиной к стене.

Гермиона смотрит на него с чем-то вроде… сожаления и понимания в глазах.

Это заставляет Гарри чувствовать себя неловко.

— Гарри… — начинает она, но останавливается. Она отводит глаза и тяжело сглатывает, прежде чем посмотреть на него с ещё большей решимостью. — Мне жаль.

Гарри выжидает мгновение, затем говорит:

— Хорошо?

— Нет, это не так! — её вспышка шокирует и её саму, и Гарри. Он ждёт, пока её быстрое дыхание успокоится. Дрожащей рукой она заправляет непослушную прядь волос себе за ухо. — Я имею в виду… мне очень жаль.

На этот раз Гарри ничего не говорит и ждёт её объяснений. Она явно подбирает нужные слова. Наконец, она потрясённо смеётся.

— Извини, я вчера села и записала то, что хочу сказать, но теперь я всё забыла. Но это не имеет значения! — она снова смотрит прямо на Гарри. — Я просто… я просто продолжу, хорошо?

Глубоко вздохнув, она выпрямляется и начинает свою речь. Мерлин, кто-то ведёт статистику принесённых речей в Магическом Мире?..

— Когда вышла эта… эта статья — знаешь, та, что в «Пророке»? — конечно знаешь… Ну, я задумалась. Я никогда толком не видела, что всё было именно так, так подло. Я просто… — она останавливается, чтобы снова собраться с мыслями, — То, что я сказала тебе в тот первый день на Трансфигурации, было мерзко и несправедливо с моей стороны. Я представляла тебя по прочитанным книгам и решила, что ты должен быть именно таким. А ты так отличался от моих ожиданий, что я невольно разочаровалась, несмотря на то, что у меня не было никакого права на это! А потом, с Роном — его мировоззрение такое… чёрно-белое. Я никогда не замечала этого, потому что все мои друзья такие. Но Слизерин не значит Тёмный и злой, не так ли?

Её глаза подозрительно блестят. Гарри смотрит на неё с паникой — неужели она сейчас начнёт плакать? И откуда взялись все эти мысли, которые направлены против Светлой стороны? Она хоть знает, что начала слишком много думать, чтобы Свету и директору это нравилось?

Гермиона вытирает глаза рукавами и хрипло смеётся.

— Мне жаль. Я так растеряна, а жизнь даже не была так несправедлива ко мне, как к тебе. Боже, должно быть, тебе было так больно…

Гарри не говорит и не делает ничего, чтобы опровергнуть или подтвердить её выводы, но она смотрит на его каменное лицо и явно решает, что она права. К счастью, она просто продолжает говорить.

— Всякий раз, когда я делала что-то не так, учителя говорили, что я не сделала ничего плохого, но они не видели всей ситуации. А Рон, он всегда говорил, что я была права! Он вырос в волшебном мире, думала я, ему лучше знать! Он — моя родственная душа, так что он точно хочет для меня только самого лучшего, верно? Но это оказалось не так! Я доверяла ему и его суждениям! И ты пострадал из-за этого. Мне очень жаль, Гарри. Так жаль!

Она действительно начинает плакать, громкие всхлипы и уродливые гримасы, сопли и большие слёзы. Гарри не знает, что делать. К счастью, через несколько минут она сама успокаивается.

Гарри внимательно наблюдает за ней. Она выглядит жалкой со слезами на лице, взлохмаченными волосами, и сжатыми плечами. Она как будто вся съёжилась под его взглядом. Вздохнув, он создаёт платок. Она берёт его, глядя на него большими влажными глазами, наполненными сожалением и надеждой.

Он снова вздыхает.

— Я понимаю — это непросто вдруг оказаться в совершенно другом мире, я знаю это. И ты просто делала то, что, как тебе сказали, было правильно. Я это понимаю, — на губах Гарри мелькает сардоническая улыбка. Пальцы его правой руки пробегаются по браслету и словам под ним. — Не стоит всегда считать, что твоя вторая половинка права, — её острые глаза скользят по его рукам, в них горят не заданные вопросы, но она прикусывает язык, наверняка делая выводы и решая, что у неё нет шансов получить на них ответы. — Никто не прав всегда. Ни книги, ни учителя, ни особенно Рон.

Она действительно понимает его, теперь он может видеть это по языку её тела, поэтому он добавляет:

— Не о чём сожалеть. Забудь об этом, но не забывай того, чему ты научилась благодаря этому.

Гермиона начинает кивать с такой силой, что Гарри беспокоится за её шею, её глаза снова наполняются слезами. На этот раз ей удаётся сдержать их, приложив к этому кучу усилий. Гарри вежливо кивает ей на прощание и уходит.

— Подожди! — кричит она ему вслед. Он оборачивается, вопросительно приподняв бровь. — Спасибо! Большое спасибо!

Он кивает и уходит.

Сначала профессор Снейп, теперь Гермиона — как насчёт того, что Гарри не кричал, что хочет знать истории жизни людей, которые причинили ему вред? Это интересно и помогает ему понять их мотивы и их самих, но ничего не меняет в ситуации. Они причиняли ему боль, и ему было больно, и ему до сих пор больно. Они и их решения сформировали его как личность, и он думает, что не был бы таким одиноким и уставшим, если бы они в своё время выбрали дружелюбие, а не жестокость.

Затем он думает о своей второй половинке и решает, что всё это было к лучшему, потому что благодаря таким, как Снейп и Гермиона, он рано узнал, что не все в Волшебном Мире хорошие и добрые, и что даже здесь нельзя никому доверять.

Хотя он хотел бы избавиться от этого горького знания.

Всё ещё не оправившегося от извинений Гермионы Гарри вызывают в кабинет директора.

— У меня есть для тебя небольшое задание, мой дорогой мальчик, — говорит директор низким, доверительным тоном, от которого Гарри хочется ощетиниться и зашипеть, как разъяренному коту.

Директор продолжает, как будто не замечая этого.

— Следующее воспоминание было… можно сказать, сфальсифицировано. Для наших занятий крайне важно восстановить истинное воспоминание. К сожалению, — вздыхает директор и разводит руками, как будто не знает, как Гарри раздражает этот жест, — для меня это оказалось невозможным. Но для начала давай просмотрим ложное воспоминание.

С неохотой Гарри следует за директором к Омуту Памяти и погружается в него.

Профессор Слизнорт приветствует его вместе с очень знакомым ему человеком. Это Том Реддл, ещё студент, у него безупречная прическа и выглаженная одежда. Его глаза тёмно-серые, кожа бледная.

Он самое прекрасное, что Гарри когда-либо видел, особенно по сравнению с карикатурой на его вторую половинку, которую он видел в последнем воспоминании.

Он не может отвести глаз от своей родственной души, пока профессор Слизнорт распускает Клуб Слизней. Гарри отрывается от созерцания своей родственной души только тогда, когда профессор начинает говорить тоном полный удивления и легкого упрека.

— Том? Что ты здесь всё ещё делаешь, мой мальчик? Комендантский час начнётся через десять минут. Беги скорее в общежитие, милый мальчик!

Гарри ожидает появление привычного отвращения в глазах Тома Реддла, но Том Реддл улыбается дружелюбно и открыто. Его глаза при этом остаются твёрдыми.

— У меня есть небольшой вопрос, профессор.

Профессор усмехается и жестом предлагает ему подойти ближе.

Он так и делает и затем говорит:

— Я был в библиотеке прошлой ночью. В закрытой секции. И я прочитал кое-что довольно странное о немного редкой магии. Она называется, насколько я понимаю, крестраж. Я наткнулся на этот термин, когда читал, и не полностью понял его.

Гарри удивлённо моргает. Разве это не было похоже на то, что он спросил у профессора? В тот день, когда он так плохо отреагировал и фактически обвинил Гарри в превращении в Тёмного Лорда?

Воспоминание заволакивает белым туманом. Голоса искажаются и эхом отдаются в ушах, когда профессор Слизнорт отказывает Тому Реддлу в любых знаниях, которые тот ищет, и выгоняет его.

— Это та часть воспоминаний, которая подделана, — серьёзным голосом объявляет директор.

Только идиот не понял бы этого, но Гарри не жалуется. Жалобы никогда не приведут его ни к чему хорошему.

Но теперь Гарри ясно кое-что ещё.

Вот почему профессор Слизнорт внезапно вернулся с пенсии. Вот почему профессор Снейп после многих лет, почти десятилетий наконец-то получил пост преподавателя Защиты.

Как далеко на самом деле заходят махинации директора?

Гарри не хочет знать, во всяком случае он думает, что не хочет.

Директор покидает воспоминание, и Гарри следует за ним. Он подходит к своему заваленному предметами столу, упираясь руками в деревянную поверхность. Как он находит для этого место при таком малом количестве чистого пространства, остаётся загадкой.

— Мой дорогой мальчик, — говорит директор, устремляя строгий взгляд блестящих глаз поверх очков-половинок. Он останавливается, чтобы бросить взгляд на уютно выглядящий плюшевый стул перед столом, что является молчаливой командой Гарри сесть. Гарри остаётся стоять на месте, не обращая внимания на разочарованный хмурый взгляд. Через мгновение директор прочищает горло и продолжает, как ни в чём не бывало. — Ты знаешь, что такое крестраж, мой дорогой мальчик?

Услышав это обращение, Гарри вспомнил о реакции на него профессора Слизнорта и Тома Реддла. Он уверен, что его глаза выражают такое же отвращение. Директор беспечно продолжает:

— Это самая гнусная и тёмная магия, мой мальчик, — пауза, чтобы показать, насколько эта магия отвратительна. Гарри думает обо всей тёмной магии, которую он использовал, и пытается оценить, сколько из неё будет «мерзкой» в глазах фанатика Света. Вся, наверное. — Эта магия, мой мальчик, раскалывает душу на части, при совершении самого отвратительного преступления, и помещает отколовшуюся часть в неодушевлённый предмет для сохранности, — Гарри до сих пор не уверен, какие чувства испытывает от информации о том, что души действительно существуют — или это что-то другое, сущность человека, или магия, а не та их часть, которая поднимается на небеса, если ты был добр, и наказывается в аду, если ты согрешил или был уродом?

Гарри не согласен. Если бы душа, чем бы она ни была на самом деле, разделялась каждый раз, когда вы кого-то убивали, многие волшебники и ведьмы бегали бы с разбитыми душами. И это должно быть только убийство или акт убийства кого-то? Что, если ребенок случайно столкнул своего брата или сестру с лестницы во время игры, смертельно ранив его или её? Неужели эта случайность разобьёт их душу на всю жизнь? А целители? Будет ли это считаться убийством, если их пациент умрёт во время лечения? А аборты? Кого вообще можно считать убийцей, беременную женщину или целителя, проводящего процедуру? Или это только хладнокровное, преднамеренное убийство? Тогда как насчёт всех преступлений на фоне вспыхнущей страсти? Это считается только в том случае, если вы осознаёте, что убили кого-то? Вам нужно убить свою жертву определенным образом? Должен ли это быть определённый человек или кто-то особенно близкий вам, или кто-то, соответствующий определённым критериям?

Другими словами: Гарри не впечатлён объяснением, но директор не даёт ему других. Вместо этого он продолжает объяснять, как, по его мнению, Том Реддл создал более одного крестража. Он хочет, чтобы Гарри уговорил профессора Слизнорта раскрыть настоящее воспоминание, чтобы они оба точно знали, сколько крестражей было создано.

Гарри не пытается объяснить ему, что он не может получить что-либо от профессора Слизнорта, который стал игнорировать Гарри и отворачиваться всякий раз, когда видит его, что приводит к забавным ситуациям. Гарри знает, что его не послушают, даже если поверят.

Директор добродушно улыбается и кладёт на стол старое кольцо.

— Я нашел это, — говорит он, понизив голос, как будто рассказывая секрет. — Я забрал его из хижины Гонтов, заплатив за это большую цену, — голубые глаза смотрят вправо и вниз, прежде чем быстро вернуться обратно к Гарри. — Защищённое могущественным проклятием, это кольцо было спрятано в хижине, — Гарри рассматривает его поближе. Похоже на фамильную реликвию, которую носил один из Гонтов, он не помнит кто, когда-то в прошлом. — Я ещё не нашёл способа, как его уничтожить, но это точно крестраж. Обычно можно создать только один, но Том всегда был упорным учеником. Боюсь, он не хотел делать то, что уже делали все остальные, и стремился превзойти их. Потрогай кольцо, мой мальчик. Оно источает Тьму и самую гнусную магию.

Гарри замечает угрожающую ауру, исходящую от кольца. Его брови хмурятся, когда он пытается вспомнить, где он чувствовал это раньше. Что-то обычное, но странное. Невинный, но опасный… Дневник! Прошло так много времени с тех пор, как он пытался что-то в нём разглядеть, и так давно он не думал об этом, и уже прошло несколько месяцев с тех пор, как он в последний раз даже просто видел его, и его воспоминания были блёклыми после использования на нём Круциатуса. Итак, Тёмный Лорд Волдеморт или Том Реддл? — действительно создал более одного крестража.

Директор начинает болтать, но, немного послушав, Гарри отключается от него. Это та же самая речь, которую он обычно произносит, что-то смутно угрожающее и безмерно манипулятивное.

Через несколько мгновений Гарри освобождают. Он уходит с тяжёлым чувством в животе, как будто он только что получил последний ключ к какой-то головоломке, но ещё не собрал её до конца.

Он выясняет это вскоре после этого, на кухне со своими друзьями-домовыми эльфами. Они все окружают его, как всегда взволнованные тем, что он находится среди них. Внезапно все начинают говорить об арифмантике, или о профессоре Бренде, или о журнале по арифмантике. Когда все начинают говорить одновременно высокими и быстрыми от волнения голосами, звуки начинают накладываться друг на друга, пока Гарри не начинает с трудом различать, что они пытаются ему сказать. Обычно они довольно хорошо понимают, что глупый человек не понимает их речь и замедляются, но иногда, как сейчас, они слишком взволнованы, чтобы думать о таких глупостях

Но эта тема находит отклик в душе Гарри.

Арифмантика.

Когда профессор Слизнорт окончательно перестал слушать его? Что сказал перед этим Гарри? Что-то о числе семь.

Семь крестражей. Нет, тогда это уже восемь частей. Шесть крестражей, одна главная душа.

Семь.

Один дневник. Одно семейное кольцо. Все эти предметы чрезвычайно важные для Тома Реддла. Следуя этой логике… Медальон Слизерина. Вместе с ним: Кубок Пуффендуя. Эти вещи к тому же очень редкие. Другие редкие предметы? Другие вещи основателей? Меч Гриффиндора — не крестраж — он висит в кабинете директора, и под его фанатичным вниманием Тёмная Магия не осталась бы незамеченной. Диадема Ровены? Потеряна во времени, но потеряна ли для Тома Реддла? Вряд ли. Получается уже пять. Ещё одна главная душа, и один отсутствует. Дневник, кольцо, медальон, чаша, диадема. Его палочка? Нет, сделать что-то такое с палочкой крайне сложно, поэтому создателей палочек так мало. Можно изменить крошечные части её дерева, но невозможно трансфигурировать всю палочку или иным образом изменить её с помощью магии. Волшебная палочка до краёв наполнена возможностью творить магию. В ней нет места для осколка души. Мантия? Недостаточно особенно. Книга? Может быть. Надгробие его отца? Слишком очевидное и большое.

Но подождите — неужели Гарри только что разгадал великую тайну в течение пяти минут после того, как серьёзно начал обдумывать её, когда директор, на несколько десятилетий старше его и обладающий бесконечно большим багажом знаний и ресурсов, оставался в неведении? Даже если директор не имеет ни малейшего понятия об арифмантике, тот факт, что семёрка является самым могущественным магическим числом, общеизвестен. Даже в маггловских сказках говорится об этом!

Было ли это всего лишь очередной ловушкой? Что-то, что могло бы привлечь Гарри, заставить его сотрудничать и побудить его сражаться против большого злого Тёмного Лорда, который является его родственной душой?

Сжав руки в кулаки и окружённый встревоженными домашними эльфами, Гарри решительно перестаёт думать об этом.

Все эти мысли и метания не помогают ему уснуть этой ночью, поэтому Гарри встаёт, как только заканчивается комендантский час, и проскальзывает в библиотеку, чтобы посовещаться с библиотечным портретом. Гарри был осторожен и тих, поэтому человек на портрете ошеломленно моргает от резкого пробуждения после сна, тихо постанывая.

— Плут? Для чего ты пришёл в столь ранний час?

Гарри торопливо шёпотом рассказывает ему о недавних событиях. К тому времени, как он доходит до части о крестражах, человек на портрете уже не спит и разъярен, а также слегка шокирован.

— Крестраж? Это гнуснейшее создание не Тёмного происхождения, плут! Нужно движение палочки и заклинание, возможно, даже ритуал. Это настолько Светлое заклинание, насколько только возможно! Я до сих пор помню, как его изобрели.

Молодая женщина и её вторая половинка готовились к свадьбе, когда он неожиданно заболел и умер. Убитая горем женщина оплакивала его и не могла прекратить плакать много дней и ночей. Её родители уговаривали её отправиться путешествовать по миру, чтобы забыть о своей душевной боли. После долгих уговоров она, наконец, решается на это. В далекой стране она впервые услышала слухи, сказки, которые рассказывали друг другу дети, вдовы и вдовцы. Они рассказывали, что родственные души соединены, поэтому когда кто-то из них умирает, так и не встретив свою родственную душу, он рождается снова. Этой историей они объясняли, почему у людей может быть две метки души. Но, шептались они, даже если душевная связь уже подтверждена, усопшая душа не может быть вдали от своей половинки и стремится к ней вернуться. Они рассказывали легенду о человеке, который терпеливо ждал свою умершую родственную душу, никогда не изменял ей и никогда не терял своих чувств. Боги увидели его верность и любовь и вернули ему вторую половинку. Они шептались о женщине, которая стала бессмертной и пережила свою вторую половинку, которая всегда рождалась заново и возвращалась к ней, не помня их общего прошлого. Они шептались о старом монахе на вершине горы, который связал свое сердце и кровь с деревьями и камнями, чтобы ждать родственную душу, которая скончалась совсем молодой. Его родственная душа не всегда вспоминает его, так что они могут быть вместе только каждую третью жизнь, и монах плачет в течение десяти недель после очередной смерти своей родственной души так сильно, что каждые триста лет великий потоп затапливает долины под его горой.

Молодая женщина услышала всё это и составила отчаянный план. Она хотела достичь бессмертия или хотя бы достаточного долголетия, чтобы дождаться возрождения своей любимой второй половинки, полюбить его, обнять и снова поцеловать. Она вернулась домой полная решимости и провела всю свою жизнь, выясняя, как сделать это, работая, пока не состарилась, не ожесточилась и не поседела. В своих поисках она совершила множество злодеяний, прежде чем, наконец, совершила худшее, что только можно вообразить. Неясно, что именно она сделала, но это разорвало её душу в клочья. Торжествуя, она взяла один осколок и вложила его в свою самую драгоценную вещь — обручальное кольцо. Осколок души, привлечённый всеми остальными, покинул кольцо и вернулся на своё место в её душе. В ярости женщина снова вырвала кусок и вложила его в другой сосуд. Душа возвращалась на своё законное место всякий раз, когда она подходила слишком близко к своему сосуду, поэтому она оставила его и снова отправилась путешествовать по миру, повсюду ища свою возрождённую вторую половинку. На это ушли годы, десятилетия и столетия, но она никогда не уставала ждать, искать и надеяться. Но когда она, наконец, нашла его, он встретил монстра, который стоял перед ним и пытался убить его. В своей борьбе она, наконец, обнаружила, что вместе с душой она также отдала свою способность чувствовать, планировать, думать и поддалась безумию. В момент ясности она оглянулась на свою жизнь, на свои бесконечные странствия, на свои безумные дела и на свою бесконечную жестокость, и заплакала. Когда она пришла в себя, то увидела, что вернулась в то место, которое покинула, место, в котором она оставила кусочек своей души. Наконец выздоровев, она заплакала горькими слезами и раскаялась. А её родственная душа сделала самое доброе из того, что было в его силах, с этой жалкой женщиной перед ним, и избавил её от страданий. Он провёл остаток своей жизни, путешествуя, как и она, рассказывая всем поучительную историю о женщине, которая не смогла отпустить.

— К сожалению, плут, жадность человеческого сердца не знает границ. Эту сказку восприняли как наставление, и многие стремились обрести бессмертие, как это сделала женщина. Немногим это удалось, но их имена вошли в историю как имена безумцев, променявших своё здравомыслие на иллюзию, ибо все они встретили свою смерть, и никто из них так не достиг своей цели — бессмертия.

Гарри стоит перед портретом, очарованный его рассказом и эмоциями в его голосе. На мгновение он думает спросить, колеблется, но всё же делает это.

— Ты знал тех, кто пытался это сделать?

Мужчина устало смеётся, горечь сплетается вместе с весельем.

— Знал ли я их? Плут, я был одним из тех глупцов. Крестраж ничего мне не дал, но забрал всё. К счастью, моя родственная душа обнаружила мой самый бессмысленный поступок и сумела заманить меня в ловушку в непосредственной близости от сосуда с осколком, и я вернулся к своему нормальному состоянию, прежде чем причинил вред себе или другим.

Гарри вспоминает о Тёмном Лорде Волдеморте, о том, как у него снова отросли волосы, нос, кожа, и появился разум, когда он противостоял Гарри и держал в руках свой дневник, свой крестраж. Он издаёт тихий звук понимания.

Портрет тут же напоминает, что они не одни и поворачивается к нему.

— Твоя задача, если ты возьмёшься за неё, не является невыполнимой. Крестраж можно уничтожить несколькими способами. Если я правильно помню о твоих приключениях, тебе было бы совсем несложно добыть немного яда василиска. Таким образом, этот Тёмный Лорд будет убит без особого труда.

— Всё не так просто, — скривился Гарри. — Этот дурак не остановился на одном крестраже.

Портрет бледнеет. Гарри продолжает свой рассказ с того места, где он остановился, рассказывая портрету о миссии директора. Когда он заканчивает, щёки портрета краснеют от гнева и праведной ярости.

— Этот человек заслуживает не своего прославленного титула директора, а обезглавливания! Допустить подобное, а потом возлагать всю неизмеримую ответственность на твои хоть и способные, но молодые плечи, плут! И этот Тёмный Лорд! Позор его титула! Никогда за тысячу жизней я не мог и представить, что кто-то, носящий этот уважаемый титул, рухнет в такую выгребную яму! Несколько крестражей…! Как мог… О…

Гарри не знает, что отразилось на его лице, или как ещё он выдал себя, но черты портрета смягчаются. Ярость пропадает из его глаз, и его голос становится мягким, когда он продолжает говорить.

— Все еще есть надежда, плут. О, ты так молод и уже так пораженный несчастьями и лишениями! Фортуна явно не благоволит тебе.

С трудом сглотнув, Гарри отводит взгляд от своего браслета — о, так вот что его выдало — и прикусывает губу.

— Плут… Гарри.

Произнесённое имя застаёт Гарри врасплох, и он смотрит вверх прямо в добрые глаза портрета.

— Никогда не теряй надежду.

Гарри что-то фыркает — то ли горький смех, то ли вздох облегчения, то ли саркастическое фырканье, то ли сдавленный вздох, Гарри и сам не знает точно, какой именно звук издал — и извиняется за сегодняшний день, уходя. Портрет его не останавливает.

Ему есть о чём подумать.

***

В конце концов, Гарри переключает свои мысли с родственной души на директора школы, тему, о которой гораздо легче думать и которая с меньшей вероятностью приведёт к яростному горю или бесконечным слёзам.

Он снова думает о всём том, что с ним происходило.

Взросление –боль-пожалуйста-прекратите-нет-нет-пожалуйста-дядя-кузен-тётя-пожалуйста-пожалуйста-без знания о существовании магии. О магии рассказывает Хагрид, милый идиот, которому запрещено использовать магию и который верен директору школы. Инцидент с Роном и Гермионой. Фиаско с Философским камнем и одержимым учителем. Василиску разрешено спать под школой, полной детей. Случаи окаменения, происходящие по всей школе. Одержимый ученик. Феникс появляется в последнюю минуту, чтобы помочь. Нападение дементоров. Учитель-оборотень. Невиновного Сириуса Блэка незаконно посадили в Азкабан. Питер Петтигрю годами скрывался в доме чистокровных под носом у директора школы. Связь Крёстного Отца подавлена. Его привозят в дом Блэков, в котором его уже ждут Уизли и Гермиона. Турнир, в котором Гарри был вынужден участвовать. Новый учитель под оборотным зельем опять служит Тёмному Лорду. Раскрытие возрождения Тёмного Лорда Волдеморта, хотя сам Гарри ничего не рассказывал. Сокрытие от него всех новостей. Весь пятый курс, от отказа от него Сириуса Блэка до издевательств профессора Амбридж и их игнорирования всеми профессорами, до лжи о его предыдущем обучении окклюменции, до принуждения пойти в Министерство, до того, как его бросили одного в Отделе Тайн с Пожирателями Смерти, до эффектного фальшивого спасения, до того, что, как его бросили в плену у Тёмного Лорда Волдеморта, до изоляции в незнакомой комнате в одиночестве. Возвращение профессора Слизнорта. «Уроки» о Томе Реддле. «Миссия» от директора школы.

Гарри приходит к ужасному выводу.

Вся его жизнь, все те несчастья и трудности, которые встречались на его пути, вся боль, которую ему пришлось пережить — всё это было для того, чтобы сделать его совершенным Спасителем Света, чтобы заставить его убить Тёмного Лорда Волдеморта, чтобы дать ему эту единственную цель в жизни и натравить его на Тёмного Лорда, как ищейку? Заставить его искать крестражи, которые директор и его гораздо более способные сторонники могли бы найти сами, прилагая куда меньше усилий?

У Гарри встаёт красная пелена перед глазами.

Это действительно зашло слишком далеко. Гарри был послушным и спокойным, но теперь всё кончено. Больше никаких ударов. Если директор так хотел марионетку, ему следовало выбрать кого-то другого.

Теперь пришло время нанести ответный удар.

***

Когда на следующий день Гарри возвращается в библиотеку, портрет ничего не говорит о его родственной душе. Он замечает кровожадный блеск в глазах Гарри, выслушивает его план и полностью одобряет его.

Как и большинство призраков — некоторые до сих пор были убеждены, что директор хотел как лучше.

Как и домашние эльфы, которым надоело видеть, как страдает их Гарри.

Как и Миртл, которая изо всех сил подбадривает Гарри.

Итак, Гарри прячется в библиотеке на выходные.

Итак, Гарри отправляет письмо.

***

За ужином Гарри спокойно садится, стараясь не показывать своего злобного предвкушения.

Директор делает объявление, что-то о том, чтобы держаться вместе и учиться изо всех сил, чтобы противостоять Тьме, и делать всё возможное в школе или где-либо ещё, чтобы помочь другим. Гарри фыркает в ответ на попытку вызвать у него чувство вины.

Затем наступает тот самый момент.

Приходит кричалка.

Некоторые учителя добродушно закатывают глаза на переусердствовавшего родителя, приславшего письмо сейчас, а не утром, другие, похоже, обеспокоены содержанием, понимая, что за ужином собрался весь Хогвартс и получатель может быть смущён таким количеством зрителей. Ученики шепчутся между собой, одни радостно догадываются, кому адресовано письмо и его содержание, другие бледнеют и пугаются, боясь, что оно принадлежит им.

Все почти сразу замолкают, замечает Гарри, когда сова приносит письмо директору.

Все с любопытством наклоняются вперед.

Письмо пульсирует один раз, два.

Учителя обмениваются растерянными взглядами.

Письмо открывается.

Директор бледнеет.

Письмо мигает красным ещё один раз.

Жук поднимается в воздух.

— Альбусу Персивалю Вульфрику Брайану Дамблдору, директору школы чародейства и волшебства Хогвартс, кавалеру Ордену Мерлина первой степени, великому магу, бывшему верховному магу Международной Конфедерации Волшебников, главному магу Визенгамота, — голос Гарри звучит холодно, ясно и тихо — Поскольку за последние несколько месяцев вы сочли уместным написать мне обо всех своих регалиях, а также титулах, я взял на себя смелость ответить тем же. Только, перечитав полученные письма, я заметил, что некоторые ваши звания уже не актуальны. Я взял на себя смелость исправить вашу оплошность, бывший Верховный Маг. Сейчас я сообщу о вас некоторую информацию, с которой вы должны быть хорошо знакомы. За последние несколько лет я накопил много информации об основах работы Волшебного Мира, например о Магических Опекунах.

Хорошо известно, что Магический Опекун должен соответствовать следующим критериям: благополучие подопечного должно быть так же важно для него, как и собственное здоровье. Опекун должен сообщить опекаемому о его обязанностях в Волшебном Мире. Он не должен работать в каком-либо учебном заведении, в котором будет обучаться их подопечный. Он должен наносить регулярные визиты своему подопечному. Вы не выполняете ни одно из них. Следовательно, то, что вы являетесь Магическим Опекуном Гарри Поттера, незаконно. Поэтому, когда Вы входили в мои хранилища и забирали себе артефакты и фамильные реликвии, это было воровством. Ваша публикация заявлений от моего имени является клеветой. Не будучи моим Магическим Опекуном, вы также не имели права решать, где я буду взрослеть. Следовательно, то, что Вы оставили меня с моими маггловскими родственниками, незаконно. Даже если бы это было не так, человек с Вашей известностью должен был придумать что-то получше, чем класть младенца в корзинку с тонким одеялом на пороге маггловского дома второго ноября. Это подвергает ребёнка опасности в дополнение к похищению. Поскольку вы не мой Магический Опекун, наложение на меня Перенаправления Почты было незаконным. Даже если бы Вы были моим Магическим Опекуном, использовать это заклинание, не сообщив мне об этом после того, как я вошел в Волшебный Мир, было бы незаконным. Несообщение мне о моём наследстве семьи Поттеров и обязанностях, связанных с ним, также является преступлением.

Учитывая все эти правонарушения, мне посоветовали подать в суд. Заседание состоится пятнадцатого июля. Явитесь своевременно в 10 утра в Визенгамот.

С уважением, Гарри Джеймс Поттер, наследник семьи Поттер.

Гробовая тишина.

Беззаботный Гарри кладёт на тарелку порцию пирога и начинает его есть.

Жук взлетает и садится на поля шляпы ошеломлённой профессора МакГонагалл.

Начинается шёпот. Начинаются пристальные взгляды.

Гарри ест, по-видимому, не интересуясь тем, что происходит вокруг него.

Море детей, окруживших его, обращаются к нему с вопросами в глазах и улыбками на губах. Они замечают нарочито небрежное поведение Гарри и то, как его глаза бегают по залу, принимают все возможные угрозы, и копируют его поведение, решив, что их вопросы могут подождать, пока Гарри проведёт следующий урок.

Директор выбегает из Большого Зала с бледным лицом и сердитым огоньком в глазах, профессор МакГонагалл следует за ним по пятам.

Шум становится громче.

Тяжёлая дверь с грохотом захлопывается.

Остальные учителя безуспешно пытаются успокоить учеников. Наконец, всех отправляют в общие комнаты.

Гарри встаёт и идёт вместе с остальными слизеринцами, замечая что-то вроде уважения в бросаемых на него взглядах, но не заботясь об этом.

Они упустили свой шанс так же, как директор школы и Светлая сторона.

========== Глава 8, часть 2 ==========

Следующий урок, который Гарри проводит со своими учениками, наполнен чрезмерно возбуждёнными и любопытными детьми. Гарри не может раскрыть им настоящую причину внезапного появления совы — Тёмный Лорд Волдеморт убьёт любого, кто узнает хоть крупицу информации оего пути к бессмертию, независимо от того, как мало подробностей они знают и сколько им лет. Вместо этого он рассказывает им историю так, как будто совсем недавно узнал обо всех условиях, которым должен соответствовать Магический Опекун. Некоторые дети настроены скептически, но готовы простить его маленький обман. Некоторые из тех, кто знает его лучше всех, не верят ни единому его слову. В конце урока он советует нескольким из них контролировать свои эмоции, не выдавая информацию и планы до тех пор, пока не наступит нужный момент.

Кроме того, все они достаточно хорошо знают Гарри, чтобы понимать, что если он не хочет им что-то рассказывать, то и не будет.

После урока Гарри остаётся немного послушать слухи, которые его ученики придумали или услышали от других. Некоторые из них очень забавны, другие тревожны. Судя по всему, Гарри подал в суд, потому что узнал, что у директора школы был роман с его матерью, и на самом деле Дамблдор является его отцом. Как так получилось, учитывая, что Гарри выглядит, как точная копия Джеймса Поттера, сплетникам неинтересно. Ещё шепчутся, что Тёмный Лорд Волдеморт и его мать… Гарри решительно откидывает эту мысль. Это тот самый вариант, который он никогда не хочет даже рассматривать.

Большинство его учеников решают, что директор, должно быть, сделал Гарри что-то, заслуживающее возмездия, но не могут придумать реалистичных вариантов, когда дело доходит до выяснения того, что именно директор сделал. Они связывают тот факт, что директор преследовал Гарри, заставляя его посещать свои уроки в начале года, с текущей ситуацией, но не могут найти явного повода для таких решительных мер. Маленькие противные мерзавцы теперь ходят и просят помощи у призраков и портретов.

Гарри хорошо их обучил.

Улыбаясь, он оставляет их в одиночестве.

Единственный, кто знает правду, это библиотечный портрет, но он никогда не раскроет секреты Гарри.

***

Разъяренная профессор МакГонагалл ведёт Гарри в кабинет директора. Всю дорогу от слизеринских подземелий до кабинета она держит язык за зубами, но даже воздух вокруг неё явно говорит о её неудовольствии. Гарри не ясно, на кого именно она злится — на директора за совершение им преступлений или на Гарри за их раскрытие — но её брови нахмурены сильнее, чем когда близнецы Уизли использовали шпаргалки во время выпускных экзаменов в прошлом году. Её шаги решительны и быстры, а руки нервно разглаживают складки на мантии. Каждые несколько секунд она останавливается, чтобы поправить очки, и один раз отмахивается от назойливого жука.

Гарри следует за ней, немного забавляясь тем, как она пытается скрыть свои чувства и совершенно не может этого сделать. Он ждёт, что МакГонагалл что-то ему скажет, но она держит рот на замке в строгой линии.

Наконец, они подходят к кабинету директора. Для Гарри вход всегда открывался сразу, но профессор должна произнести пароль — очень бессмысленный пароль. Через мгновение Гарри понимает логику, стоящую за этим: чем меньше смысла в пароле, тем меньше шансов, что его угадают. Но всё же, маггловские сладости?

Мягкая тяжесть ложится на плечо Гарри. Он входит в круглую комнату наверху лестницы, по привычке сдерживая дрожь от отвращения.

— Вы хотели меня видеть, директор?

Слова могут быть вежливы, но его тон ледяной.

Директор делает вид, что не замечает этого. Он широко улыбается, его голубые глаза мерцают.

— Да, да, мой мальчик. Садись, пожалуйста, садись!

Он широко раскидывает руки, словно делая Гарри одолжение, предлагая ему сесть. Гарри остаётся стоять, глядя на морщинистую старую руку. Она чёрная, выглядит окоченевшей и мёртвой. Он знает, что маленький жук, вероятно, не будет так внимателен ко всем деталям, поэтому спрашивает: «Что случилось с вашей рукой, директор?»

Директор смотрит на свою руку так, будто впервые её видит.

— Ах, это, мой мальчик. Я ведь говорил тебе, что столкнулся с ужасным тёмным проклятием, не так ли?

— И из-за него гниёт ваше тело? Вы нашли лекарство?

Гарри отчаянно надеется, что нет.

Директор печально качает головой.

— К сожалению, мой мальчик, это проклятие нельзя остановить, его можно только замедлить. Дорогой Северус был так любезен, что временно задержал проклятье в моей руке, но его зелья не будут работать вечно, — он тяжело вздыхает, но затем снова заметно светлеет лицом. — Но довольно об этом, мой дорогой мальчик. Давай присядем.

Как и всегда, Гарри остаётся стоять. Он искренне не понимает, почему директор, каждый раз делая одно и тоже, ожидает другого результата.

Директора, похоже, не беспокоит неповиновение Гарри. Он начинает манипулятивную тираду о послаблении наказания для пожилых и больных и о возвращении Тёмного Лорда Волдеморта. Через несколько предложений Гарри перебивает его:

— Значит, Вы пытаетесь сказать мне, что я должен забрать свои обвинения?

— Ну, мой мальчик, если так прямо говорить…

— Это злоупотребление вашей властью как директора, и поправьте меня, если я ошибаюсь, но даже в волшебном мире тому, на кого распространяется иск, запрещено шантажировать того, кто его предъявляет. Разве это не так, директор?

Гарри сурово смотрит в голубые глаза директора, которые уже давно перестали мерцать.

— Действительно, мой мальчик, но мы на войне…

Не обращая внимания на нелепость этого утверждения, Гарри перебивает его:

— Значит, во время войны никакие преступления не должны быть наказаны? Означает ли это, что то, что делала Долорес Амбридж, пытая детей и оставляя им шрамы незаконными артефактами, теперь будет законно? Не должны ли теперь профессора не останавливать драки и издевательства, если они их обнаруживают? Должны ли они оставлять обман без наказания? А если над кем-то всё время издеваются, могут ли они просто проклясть всю школу до смерти, не получив после этого никакого наказания?

Директор сердито поднимается со своего места.

— Я не это имел в виду, мой мальчик!

Гарри, хотя и вздрагивает, но собирается с духом и отказывается отступать, даже когда над ним возвышается взрослый.

— Что ещё Вы имели в виду, когда сказали это? Если Вы не имели ввиду, что все преступления во время войны должны оставаться без наказания, то тогда речь шла только о Вас? Только Вы имеете право совершать преступления, не неся после этого наказания? Так ли это?

— Я знаю, что с тобой не общаются другие студенты, Гарри. Из-за этого мне грустно, но у нас есть более важные проблемы, о которых нужно беспокоиться.

Гарри фыркает.

Директор снова садится, пытаясь вернуться к своему прежнему спокойному и счастливому выражению лица. Он терпит неудачу.

— Я нашёл один, — шепчет он, — ещё один, вернее сказать, — он прокручивает кольцо на пальце. Оно по-прежнему излучает яростную Тёмную ауру, и это, конечно, только приближает директора к смерти в несколько раз быстрее, но директор, кажется, не беспокоится об этом. — Я хочу, чтобы ты помог мне достать его.

Гарри бросает ещё один стальной взгляд на директора.

— Нет, спасибо. Учащимся запрещено покидать Хогвартс, если только речь не идёт о выходных в Хогсмиде. В противном случае студентов должны сопровождать их опекуны. У меня нет Магического Опекуна, поэтому я не могу покинуть замок.

Недосказанность в его тоне ясно говорит ты-должен-помнить-что-ты-директор.

Это утверждение является ложью. Гарри надеется, что опекунство лежит на Аласторе Грюме, реальном человеке, а не на его двойнике Пожирателе Смерти, но также рассчитывает, что директор не знает или, по крайней мере, не признаёт этого прямо сейчас, хотя бы из-за любопытного маленького жука.

Директор берёт в руки один из странных предметов на его столе и вертит его в руках, глядя на Гарри.

— В такие опасные времена, мой мальчик, важно не подчиняться всем правилам!

— Разве не говорят, что Хогвартс — самое безопасное место во всем волшебном мире? Чего вы добиваетесь, пытаясь вытащить меня отсюда?

Его голос немного охрип. Он всё ещё в ярости из-за того, что его каждый год заставляют возвращаться в семью Дурслей, несмотря на то, что Хогвартс якобы намного безопаснее.

Директор грустно качает головой.

— Самый безопасный путь не всегда самый правильный.

Гарри молчит. Он знает, что его протесты ничего не значат, и говорит он в основном для публики в виде маленького жука. И кроме того — выражение его лица говорит без слов.

— Я подозреваю, что это Чаша Хельги Пуффендуй, мой мальчик. Мы видели её в воспоминании вместе с медальоном, помнишь? Мне удалось её найти. Сейчас она находится в хранилище Беллатрисы Лестрейндж.

Под серьёзным взглядом, направленным на него, Гарри в замешательстве моргает.

— Хранилище? Как хранилище Гринготтса? Как в банке гоблинов? Который является самым защищённым от воров и грабителей местом в мире? И вы хотите в него вломиться? В хранилище Беллатрисы Лестрейндж, печально известной Пожирательницы Смерти?

Директор серьёзно кивает.

— Я знаю, что это будет трудно, мой мальчик…

— Вы собираетесь проникнуть в Гринготтс и хотите, чтобы я пошёл с вами?

— Твои таланты исключительны…

Гарри качает головой.

— Нет. Я не хочу, чтобы меня принуждали к совершению преступления. И если уж вы решили проникнуть в Гринготтс, почему вы хотите взять с собой меня, а не кого-нибудь из более талантливых и опытных ведьм и волшебников под вашим командованием? Профессор Флитвик — полугоблин! У профессора МакГонагалл на десятки лет больше опыта, чем у меня!

Директор, встав, добродушно улыбается.

— Иногда, мой мальчик, нужен свежий взгляд.

Руки Гарри сжимаются в кулаки, и он изо всех сил старается, чтобы его голос звучал ровно, но громкость всё равно возрастает, и он не может полностью сдержать свой гнев.

— Тогда возьмите кого-нибудь из своего Ордена! Они, по крайней мере, все старше и могут использовать магию, и их за это не выгонят из школы!

Директор грустно качает головой.

— Это должен быть ты, мой мальчик. Нет никого, кто мог бы заменить тебя.

— Я отказываюсь! Вы не можете заставить меня совершить преступление!

Гарри поворачивается, чтобы уйти, осторожный и подозрительный, но он оказывается не настолько быстр, чтобы уклониться ни от невербального обезоруживающего заклинания без палочки, ни от следующего проклятия, связывающего его руки за спиной, ни от проклятия, которое на время лишает его голоса. Гарри недостаточно хорош, чтобы использовать Светлую магию без слов и палочки, а Тёмная магия требует по крайней мере одного элемента. Дверь кабинета окончательно закрывается, когда ключ поворачивается в замочной скважине и плывёт в руку директора.

Гарри в ловушке.

Директор улыбается ему ласково и дружелюбно.

— Ты готов идти?

Гарри дёргает плечом, сгоняя жука, и пытается найти выход, но директор просто сгибает пальцы. Гарри тянет невидимая сила, и он вваливается в камин, в котором директор использует летучий порох, чтобы доставить их на Косую Аллею.

Последнее, что видит Гарри перед тем, как зелёное пламя уносит его прочь — это маленький светящийся жук, который становится всё больше и больше.

Они приземляются в одном из многочисленных каминов Гринготтса. Со всех сторон их окружают толпящиеся гоблины. Один или два смотрят на них с отвращением, но большинство из них слишком заняты очередями нетерпеливых волшебников, ожидающих, пока их отведут в их хранилища или завершат какие-то операции.

Директор подходит к самому началу очереди, и Гарри по велению магии директора дергается за ним. На мгновение Гарри надеется, что кто-нибудь увидит и поможет ему, но разве кто-нибудь когда-нибудь протягивал ему руку помощи? Верёвка, связывающая его руки, возможно, была невидимой, но это не мешает его рукам быть неестественно прижатыми друг к другу, также невидимость самих верёвок не помешала отпечаткам от них появиться на его коже. Гарри знает, что его движения странные и неестественные: он всем телом отклоняется от директора, пытаясь сопротивляться притяжению магии, но каждую секунду, спотыкаясь, всё равно делает несколько шагов вперёд. Его лицо искажено решимостью и ужасом.

Но никто ничего не замечает.

Дойдя до начала очереди, директор замирает в ожидании. Гоблин не смотрит на него, поэтому он откашливается. Наконец гоблин поворачивается к директору. Этот гоблин оказывается не тем, с которым Гарри когда-то говорил прежде. Он совершенно уверен, что помнит тот неприятный шрам, который проходит от его… её? — как вообще различить мужчин и женщин гоблинов? — щёки до кончиков пальцев.

Директор добродушно улыбается, глаза его блестят.

— Добрый вечер, Мистер Гоблин.

Гоблин отворачивается, незаинтересованный.

Мерцание исчезает, а улыбке теперь не хватает дружелюбия.

— Добрый вечер, Мистер Гоблин, — повторяет директор, на этот раз громче.

Не поворачиваясь к нему, гоблин говорит:

— Очередь существует не просто так, Дамблдор, и даже такой прославленный преступник, как вы, не имеет права нарушать правила Гринготтса.

На лбу директора начинает вздуваться вена.

— Я действительно настаиваю…

— Нет, это я действительно настаиваю. В конец очереди, как и все остальные, — перебивает гоблин, и только после этого отдаёт всё своё внимание ведьме, с которой разговаривал прежде, оставляя разъяренного директора без внимания.

Наконец, директор двигается к концу очереди, бормоча о том, что гоблины — неуважительные создания, делая это достаточно громко, чтобы его точно все услышали.

Гарри думает, что теперь понимает, почему гоблины так плохо обращаются с директором.

Стоя в самом дальнем углу, директор начинает напевать, как будто его совершенно не волнует вся эта ситуация.

Директор пытается игнорировать взгляды, но Гарри замечает, как он вздрагивает всякий раз, когда плохое слово о нём достигает его ушей, как недобрые взгляды на него заставляют его волноваться, как сплетни, распространяющиеся за ладонями, заставляют его нервничать.

Гарри не понимает, почему он так напряжён. Гарри жил так с момента своего вступления в Волшебный Мир и даже до него, и никто даже не подумал спросить у него, комфортно ли ему из-за этого. И теперь, когда директор в кои-то веки в первый раз столкнулся с этим, он тут же начал на это жаловаться?

Гарри отворачивается так сильно, насколько ему это позволяет сделать заклинание, и старается отвлечься от того, что его ждёт. Вынужденный грабить Гринготтс — воровать у гоблинов — Гарри будет в восторге, если сможет этой ночью хотя бы выжить, но он на это не слишком сильно рассчитывает. Он сомневается, что биение его сердца так уж важно для его «спутника», а сам он не сможет позаботиться о себе со скованными руками, связанным языком, неспособный использовать магию.

Медленно очередь продвигается вперёд. Страшные истории, которые он слышал о Гринготтсе и судьбах тех, кто пытался украсть у гоблинов, настолько занимают Гарри, так что время проходит быстро. В мгновение ока они снова оказываются впереди очереди.

Директор натягивает на лицо улыбку и достаёт старый ржавый ключ.

— Хранилище 402, пожалуйста, — дружелюбно говорит директор.

— Это ваше хранилище, Дамблдор, или ещё одного вашего фальшивого подопечного? — отвечает гоблин, не обращая внимания на угрожающий взгляд, который директор бросает на него в ответ.

Сквозь зубы директор выдавливает:

— Это хранилище моё. Моей семьи. Уже на протяжении четырех поколений.

Гоблин фыркает и звонит в колокольчик, чтобы позвать своего коллегу, который должен будет сопроводить их вниз.

Подошедший гоблин моложе и выглядит так, будто только что стал считаться взрослым. Тем не менее он уже имеет уверенную походку и гордо задирает свою голову.

— Ключ, — требует он. Директор передаёт его ему. Он подвергается тщательному осмотру, прежде чем гоблин кивает. Без лишних слов он поворачивается и уходит. Директор спешит за ним, забыв о Гарри и заклинании, поэтому тот остаётся стоять на месте.

— Пожалуйста, — говорит он банкиру, слишком торопясь, чтобы даже удивиться тому, что его голос к нему вернулся, — он пытается проникнуть в хранилище Лестрейнджей, позвоните…

Он резко замолкает, когда директор вспоминает о нём, и снова тянет его за собой заклинанием.

Гоблин медленно моргает, затем кивает Гарри. Широкая кровожадная улыбка раскалывает его шрам надвое.

— Пусть попробует, — говорит он достаточно громко, чтобы услышал Гарри, — и если тебе удастся что-нибудь украсть, верни владельцу.

Гарри кивает, и его дёргают с глаз долой в одну из тех неудобных вагонеток, которые везут его в ещё одно мучительное путешествие, которое на этот раз оказывается ещё хуже, потому что длится намного дольше прежних. Они проезжают мимо водопадов, связанного дракона, вверх и вниз, снова вверх, налево, направо, мимо тревожно большого собрания человеческих черепов, вниз, вниз, а затем резко вверх. Несколько ловушек всё ещё забрызганы старой, а иногда и свежей кровью. Водопад сбрасывает с Гарри все чары, но директор безмятежно улыбается, смотрит на него и говорит:

— Что ты теперь собираешься делать? Тебе уже поздно бежать.

Каждое мерцание в его глазах поет: «Слишком поздно, слишком поздно».

Неохотно Гарри остаётся на месте.

Директор улыбается шире.

Тележка останавливается.

За несколько секунд директор подчиняет гоблина или использует на нём Конфундус, в любом случае невинный свидетель оставляет их в покое. Даже не бросив взгляда на хранилище, к которому они прибыли, директор улыбается Гарри и говорит:

— Я знал, что ты в конце концов присоединишься ко мне, — он игнорирует недоверчивое выражение лица Гарри и беспечно продолжает. — Хранилище Лестрейнджей находится этажом ниже. К счастью, мне удалось получить копию ключа.

Он продолжает колдовать над верёвкой и свешивает её между перилами. Призывающим жестом он говорит:

— Дорогу молодым, как говорится. Давай, мой мальчик, я пойду прямо за тобой.

Гарри надеется, что нет.

Он также надеется, что ему не придется спускаться вниз, но он не хочет выяснять, станет ли директор сталкивать его, если он не подчинится, поэтому неловко переваливается через тонкие перила и хватается за веревку. Медленно он начинает спускаться вниз. В последний раз он делал это, должно быть, в начальной школе, и его мускулы определённо уже начали благодарно забывать это упражнение. Тем не менее, он стискивает зубы и продолжает, скользя вниз по несколько сантиметров за раз. Наконец он видит конец верёвки и пол — и расстояние между ними метров пять. Как бы ни устали его руки, он не сможет вернуться наверх. И действительно ли он этого хочет, если директор наверняка снова заставит его спускаться вниз?

На мгновение он подумывает о том, чтобы использовать магию, но он всё ещё несовершеннолетний в течение нескольких недель, и поэтому будет отчислен и возвращён к Дурслям — на этот раз навсегда.

С трудом сглотнув, собравшись с духом, Гарри отпускает руки и — летит.

До жёсткого приземления. Гарри чувствует, как что-то в его ноге хрустит, когда он приземляется на корточки, быстро перекатываясь, чтобы свести урон к минимуму. Он врезается в стену, вытесанную из необработанного камня. Он не слишком сильно пострадал при приземлении, так что стена хорошо помогла полу в их общей цели нанести максимум физического урона Гарри. Его нос ломается и из него льётся кровь.

Позади него директор приземляется на ноги.

— Боже мой, — говорит он с ложным состраданием, — разве я не сделал верёвку достаточно длинной? Ты в порядке, мой мальчик?

Гарри стреляет в него ядовитым взглядом. Очевидно, что он не в порядке, и сам Гарри сделал бы веревку как минимум в два раза длиннее, чтобы быть в безопасности, но можно ли ожидать такую ​​предусмотрительность от волшебника, которого восхваляют как величайшего из существующих? — За исключением Тёмного Лорда, которого все так боятся, что даже не произносят его имени, но чей титул, по-видимому, автоматически делает слабее самого сильного Волшебника Светлой стороны.

Директор, как обычно, игнорирует его. Он гордо проходит мимо него, не исцеляя его и не протягивая ему руку, не то, чтобы Гарри принял бы её. Он осматривает хранилище, пока Гарри с трудом поднимается на ноги. За ними рычит дракон.

— Больно! Больно! Больно! Куда исчез свет?

Он говорит так же, как мать-дракон на Турнире Трех Волшебников, странно, но понятно. Однако боль в его голосе мешает не реагировать на него. Гарри оборачивается, чтобы посмотреть на говорившего. Он находит глазами белого дракона с остекленевшими глазами, невидяще смотрящего в пустоту. Его лапы скованы жесткими железными кандалами таким образом, чтобы он не смог ни сдвинуться, ни расплавить металл оков своим пламенем. Жалость бурлит в желудке Гарри, как кислота. У него сейчас нет времени беспокоиться ни о чем и ни о ком другом кроме себя. Кроме того, он сам ненавидит, когда его жалеют, так почему же этот дракон должен чувствовать по поводу его жалости другие эмоции?

— Ах, мой мальчик, смотри! Нужно только немного протереть, чтобы он стал как новый! — кричит директор. Неохотно Гарри отводит взгляд от жалкого существа перед ним и смотрит на директора. Директор протирает ключ сотворенной мягкой тканью, пытаясь удалить ржавчину. Гарри знаком с этими движениями, так как проводил большую часть первой недели июля, делая то же самое по всему саду Дурслей, и знает тысячу способов, которые сработали бы лучше, но не говорит об этом. Еще через несколько минут бесплодного труда директор оказывается доволен результатами своей работы и вставляет ключ в замочную скважину. Затем он пытается повернуть его.

Ключ не сдвинется даже на миллиметр.

— Как так? Странно, — вслух удивляется он, пытаясь еще раз на этот раз с большей силой.

Ничего.

Он пытается еще раз, используя при этом весь свой вес.

Тот же результат.

Наконец, он признает поражение.

— Иди сюда, мой мальчик, и помоги старику! Мои мышцы уже не те, что раньше.

Гарри игнорирует его. Этот человек волшебник или нет? Серьезно, одно короткое слово, и ключ повернется с большей силой, чем может произвести целая стая гиппогрифов.

Магия притягивает его ближе против воли. Не имея иного выбора, Гарри вяло пытается повернуть ключ. Директор говорит ему сделать все возможное, поэтому он старается немного сильнее. Удивительно, но ключ поворачивается, казалось бы, не по своей воле. Тяжелая каменная дверь со скрипом открывается удивительно громко.

Толчок.

Скрип.

Дверь закрыта.

И Гарри внутри хранилища.

Патронус появляется до того, как Гарри успевает сориентироваться. Патронус говорит голосом директора.

— Гарри, мой мальчик, я задержу гоблинов, которые наверняка уже собирают свое оружие. А ты пока найди чашу!

Патронус — величественный феникс, мало чем отличающийся от того, которого Гарри видел на втором курсе — остается на месте, наблюдая за Гарри.

Шантажирует. Он его шантажирует! Сначала директор запирает Гарри в странном хранилище, а теперь он шантажирует его, чтобы он выполнил свою задачу, а сам директор мог откинуться на спинку кресла и расслабиться!

Гарри, раздраженно глядя на Патронуса, почти готов просто остаться в хранилище пока директор первым не сдастся. Гарри знает, как справиться с почти недельным голоданием, а директор нет. Кроме того: если гоблины действительно готовятся к атаке, директор долго не продержится. Гарри, наверное, не останется безнаказанным, но, может быть, отделается чем-то менее кровожадным, раз уж его заставили принять участие в этой краже. Или, вернее, попытке кражи, если их поймают до того, как они успеют что-то украсть?

Гарри пальцами нащупывает сундук в кармане. В худшем случае, директор может отбиться от всех гоблинов или поставить щит, чтобы держать их подальше. Но в таком случае у Гарри все еще есть немного еды от домовых эльфов, поэтому, если он будет тщательно распределять ее, ему хватит пропитания примерно на месяц, а если он будет только есть и сохранять энергию, то и того больше. Если он сумеет перейти на уровень голодания Дурслей, это, вероятно, поможет ему продержаться два месяца.

Итак, Гарри садится, стараясь ничего не трогать, зная, что лучше не делать этого в охраняемом гоблинами хранилище, и отпускает напряжение в своем теле.

Патронус смотрит на него своими сияющими глазами, но Гарри закрывает глаза и игнорирует его.

Благодаря маленькому жуку и его писательскому мастерству весь Волшебный Мир узнает, что сегодня произошло, но произойдёт это только завтра. Может, тогда кто-нибудь придет его спасать. Гарри фыркает. Правильно, это маловероятно.

Может быть, гоблины примут его предупреждение близко к сердцу и вообще не накажут. Это кажется более вероятным; гоблины кажутся Гарри существами строгими и ненавидящими всех волшебников и ведьм, но справедливыми, если этот волшебник не идёт против гоблинов.

Затем Патронус касается груды золота. Оно падает и умножается. В комнате становится ощутимо жарче. Не реагируя на это, Патронус летит дальше, оставляя после себя бесценные семейные реликвии, которые размножаются и становятся горячими.

Гарри хочется выругаться. Конечно, всё не может быть так просто! Конечно, его заставят. Конечно, другого выхода нет! Конечно, у Гарри больше нет возможности выжидать, если он не хочет утонуть или быть сожжённым заживо артефактами, которые стоят больше, чем все, чем Гарри когда-либо владел, вместе взятым. Он в панике вертит головой, пытаясь найти выход, прежде чем собраться, сделать глубокий вдох и заставить себя подумать.

Директор откроет дверь, если Гарри получит Чашу Пуффендуй. Так что он заберёт её, и будет просить у гоблинов пощады или быстрой смерти. Гарри сглатывает свои нервы через пересохшее горло, охрипшее от жары, и кивает самому себе. Он сможет это сделать. Он сможет игнорировать боль. Быстро, быстро. Перед ним полка. На ней стоит чаша, золотая и мерцающая, прямо как в воспоминании. Как её забрать?

Прежде чем он успевает отойти слишком далеко, увлекаемый потоком золота, он хватается за какой-то меч, цепляясь за него, несмотря на боль и жар, достигший его лодыжек. Гарри поднимает меч выше, еще выше, и ему удается снять чашу с полки.

Эта чаша неправильная.

Гарри жертвует драгоценным временем, чтобы найти правильную, не обращая внимания на жар, который при этом достаёт уже до его голеней. Там! — Нет, опять ошибся. Вон там только серебро, а там только бронза, а там-! Достаточно похоже, чтобы быть вариантом, но слишком далеко, чтобы рисковать.

Горячие безделушки касаются уже коленей Гарри. У него нет времени, чтобы убедиться в правильности своего выбора. Со всей скоростью, на которую он способен в таком состоянии, он двигается по скользким монетам, древней ткани, бесценным артефактам и их бесполезным копиям, надеясь, что не поскользнется. Если он пойдет ко дну, его унесет вместе со всеми фальшивыми богатствами и он либо утонет, либо сгорит заживо. Он уже почти так же хочет пить, как тем летом, когда -урод-бесполезный-урод-не-стоит-нашего-внимания-не-достоин-еды-недостоин-воды-не-достоин-чулан-в-сад-извините-боль-пожалуйста-пожалуйста-извините, а он все еще далеко.

Наконец он добирается до цели. Золото уже достигает уровня его бедер. Он протягивается меч, который уже, несомненно, расплавился от жара в его ладони. Меч оказывается слишком коротким и даже не касается ручки чаши. Гарри больше, чем когда-либо, проклинает свой низкий рост, вызванный недоеданием. Он пытается плыть по безделушкам, как по воде, но он никогда раньше не плавал, -месть-его-толкают-в-воду-где-верх-где-низ-воздух-пожалуйста-я-тону-извините-извините-я-никогда-не-хотел-подводное вторжение к русалкам не считается, и он понятия не имеет, как это делать, кроме того, золото слишком тяжелое, чтобы его можно было раздвигать, как воду. У него всё ещё ничего не получается. Он пытается взобраться на шкаф, но все, что он делает, это создаёт еще дюжину или около того копий. Ничего не получается. Он пытается снова. И снова ничего.

Наконец ему везет.

Гарри ударяется ногой о тяжелый золотой слиток.

Он начинает множиться.

Ругаясь от боли, которую доставляет ему золото, достающее уже до груди, и которой отдают ушибленные ноги, он это делает.

Он наклоняется, не обращая внимания на то, что чаша ударяет его в подбородок, и кладет один горячий золотой слиток на другой. Ему хватит и двух, хотя сейчас рядом с ним валяется еще двадцать таких же. Он ступает на кучу и снова протягивает меч. Он ударяется о ручку, рискуя опрокинуть чашу в постоянно растущее море золота, окончательно утверждая свою смерть, но через несколько мучительных секунд чаша устаканивается. Гарри, не теряя времени на вздох облегчения, тут же снова протягивает руку. На этот раз чаша правильная. Чаша свисает с лезвия меча. Золото поднялось до подбородка Гарри, а он стоит на двух золотых слитках, в противном случае он бы уже тонул.

— Директор, — кричит он, — откройте чертову дверь! Профессор!

Несколько душераздирающих секунд ничего не происходит.

Наконец Патронус, молча наблюдавший за ним все это время, кивает и улетает, беззвучно взмахивая крыльями.

Гарри собирается с силами.

Теперь он узнает, привел ли его директор сюда умирать.

Почему его? Почему здесь? Не было бы легче устроить несчастный случай в школе. И зачем ему вообще желать смерти Гарри?

Но несчастный случай нанесет ущерб репутации школы, директора и учителей. А почему бы и нет? Он никогда не был добр к Гарри.

Но отсутствие доброты не означает, что он хочет смерти Гарри.

Это также не означает, что он хочет, чтобы Гарри остался жив.

Дверь приоткрывается.

В ту же секунду мириады золота вываливаются на ничего не подозревающего директора. Он громко кричит от боли, спотыкаясь. Гарри уносится вместе с золотом, но ему удается достаточно изменить свой курс, так что он резко прижимается к благословенно прохладной каменной стене прямо рядом с дверью, вместо того, чтобы упасть вместе с золотом, которое исчезает за перилами, приземляясь где-то очень, очень глубоко в пропасти. Директор спотыкается, чуть не падает и рискует быть унесенным золотом, но ему удается сохранить равновесие и выдержать силу потока. Проходит почти минута, прежде чем непрерывный поток золота заканчивается.

— Гарри! — кричит директор — Гарри! — он бежит вперед изо всех сил, спотыкаясь о все еще открытые двери. Когда он замечает Гарри, то с облегчением выдыхает — Гарри, мой мальчик, слава Мерлину! Ты в порядке?

По крайней мере, на этот раз у него хватило приличия вздрогнуть под грозным взглядом, который Гарри кидает на него.

Гарри подходит к нему на нетвердых ногах. Он вкладывает чашу в руку директора и прижимает его к старческой груди. Как только он соприкасается с ней, она начинает множиться и становится горячей. Затем он отворачивается и выходит за дверь. Директор с трудом удерживает бесценный кубок Пуффендуй от падения в пропасть и вскрикивает, когда его копии каскадом падают ему на грудь, а оригинал обжигает пальцы.

Боль наполняет каждую клеточку тела Гарри, пока он отдаляется от директора. Одна нога перед другой — следующая — снова правая– левая– правая– медленно — осторожно — снова левая– почти на месте– правая– не упади, больше не встанешь — левая– правая– нельзя останавливаться, больше не пошевелишься — рука перестала болеть — левая— еще чуть-чуть — правая— и следующий шаг—

— Гарри!

Директор спешит за ним, каким-то образом найдя возможность немного подлечиться. Вместо того, чтобы выглядеть как Гарри, то есть так, будто он проиграл битву с драконом, он выглядит всего-лишь загорелым, как будто только что вернулся с пляжного отдыха.

— Мой мальчик, — говорит он с глубоким сочувствием в голосе, — мне так жаль. Я понятия не имел, что хранилище будет проклято такими темными и опасными заклятьем. Если бы я знал, то пошел бы туда сам.

Гарри игнорирует его и продолжает дрожать. Он точно знает, что одно из этих проклятий, удвоение, является заклинанием Света, потому что они выучили его на Трансфигурации меньше недели назад.

— О, мне больно видеть, как ты страдаешь.

С облегчением вздохнув, Гарри прислоняется к каменной стене и прижимается к ней лицом. Такое ощущение, что это часть тела, самая открытая и с самой мягкой и уязвимой кожей, пострадала больше всего. Он поднимает подол своих брюк, чтобы проверить там кожу. Директор еще раз мягко произносит:

— О, Мерлин, бедный мальчик, мне так жаль, очень…

Гарри даже не пытается обращать внимание на его болтовню. Кожа гневно красная и горячая, но волдырей нет. По его щеке течет кровь или какая-то другая жидкость; он ясно это чувствует, но его не слишком интересует, откуда она взялась или что это такое. Голова дико болит, а руки все еще как будто горят. Он быстро смотрит на них: правая ладонь так обожжена, что под черными остатками когда-то здоровой кожи виднеются мышцы. Если он посмотрит на левую ладонь, на ту, в которой он держал меч, то увидит белый цвет, который видел лишь несколько раз в жизни. Насколько высокой должна быть температура, чтобы прожечь кожу и мышцы до костей? Он слепо смотрит на ладонь, его разум погружен в бесполезные мысли, чтобы отвлечься от физической боли. Но боль подкрадывается к нему, быстро нарастает до агонии, и теперь все, что он знает, это слепящее страдание, мучение, подобного которому он никогда раньше не испытывал. Его мысли пытаются сосредоточиться на чём-нибудь другом, но не могут. Он не знает, плачет ли он, кричит ли он, он знает только ярко-красную-бесконечную-мучительную-неудержимую-неописуемую-незабываемую-невероятную-жгучую-невыносимую-мучительную боль. Такое ощущение, что вся его жизнь вела его к этому моменту, к этому моменту, в котором нет ничего, кроме боли и еще большей боли, как будто теперь он наказан за то, что был-уродом-был-слизеринцем-был-сыном-Джеймса-Поттера-был-магом-не-боялся-иметь-Темного-Лорда-Волдеморта-родственной душой-будучи-Гарри-Поттером-, за все ошибки, которые он совершил.

О, как бы он хотел, чтобы это закончилось. Закончилось, как бы то ни было, хорошо или плохо, только закончилось!

Боль наконец притупляется. В полной противоположности тому, как она появилась, она отступает медленно, словно борясь за каждый шаг, не желая возвращаться туда, откуда она вылезла. К нему возвращается ясность мысли, и Гарри думает: «Все кончено».

Он думает: «Я умер?»

Ему все равно.

Сладкое, сладкое облегчение.

Оно могло прийти от кого угодно: от Темного Лорда Волдеморта, от Гермионы, от Малфоя, черт возьми, даже от директора, и Гарри благодарил бы их за это на коленях, плача от радости.

Только когда он набрался достаточно сил, чтобы сделать это, и открыл глаза, то увидел — никого. Он совсем один, все еще стоит коридоре, в котором находился, все еще прислоняется к каменной стене, уже не такой холодной, на которую он рухнул, все еще испытывая неприятную жажду и жар. Издалека доносятся звуки битвы; Гарри узнаёт голос директора, а металлические звуки исходят от лезвий, которые так любят гоблины.

Гарри обнаруживает чужое присутствие в своей голове. Он инстинктивно знает, что это Темный Лорд Волдеморт, и так же подсознательно он знает, что тот делает это не осознано. Его случайная — или беспалочковая? — магия поддерживается огромными океанами силы Темного Лорда Волдеморта, даже через наполовину созданную связь, о которой мужчина даже не подозревает. Эта мощь ускоряет его регенерацию. Гарри наблюдает, как кожа на его правой ладони быстро заживает. Левая по-прежнему ужасна, местами все еще обожжена до костей, но Гарри знает, что его магия ставит во главу угла травмы, которые мешают ему бежать, а не общее состояние комфорта. Он готов поспорить, что травмы на его голове уже зажили, но на лице всё тот же беспорядок, за исключением всех ран над глазами, которые могут начать кровоточить и, таким образом, ослепить его. Когда он двигается с уверенностью в своей магии, его ноги двигаются с места и заживают, за исключением небольшой хромоты, которая не особо мешает бегу. Он все еще осторожно поднимается на ноги, зная, что потеря крови и эта ужасная жажда могут сделать с его равновесием и кровообращением.

Гарри спотыкается, все еще такой ужасно, ужасно горячий и жаждущий воды. Ему нужно что-то холодное, что-то, что охладит его раны, что-то вроде ледяного камня. Он сползает по стене в нескольких шагах от предыдущей остановки, стонет, когда холод еще больше ослабляет жгучую боль. Гарри знает, что здесь опасно. Но он должен передохнуть всего секунду, пока самая ужасная боль не пройдет. Может, это магия родственной души его успокаивает, может, эмоции его родственной души… Это привязанность? Вернулся ли это Темный Лорд Волдеморт в свои комнаты, остался наедине со своей любимой Нагайной, занимаясь тем, что никто в здравом уме не посмеет назвать объятиями? В сочетании с прохладой его горячего, горячего тела и затуманенного болью мозга иллюзия того, что это чувство направлено на него, вовлекает Гарри во что-то, что не является ни сном, ни реальностью.

Шаги приближаются. Гарри только стонет, все еще слишком не в себе, чтобы как-то реагировать.

Они останавливаются перед ним.

Наконец, Гарри набирается сил, чтобы посмотреть вверх.

Гоблин со шрамом стоит перед ним, скептически оглядывая его.

— Для того, кого к этому принуждали, ты выглядишь слишком плохо — ворчит он.

Гарри объясняет:

— Я был заперт в хранилище. Вот… — он предлагает чашу — почему он до сих пор держит ее в руке? Неужели он держит её с тех пор, как вышел из хранилища? — гоблину — Вот ради чего сюда пришел директор. Извини, я не хотел в этом участвовать, я…

— Заткнись, волшебник, — прерывает хриплый голос, будто камни трутся друг о друга, пока не превратятся в песок — Ваша газета вышла. Какая-то ведьма рассказала всю эту историю на первой полосе. Зачем вам, тупым волшебникам, бегать за новостями и за деньгами, когда на кону жизни, я никогда не пойму. И глядя на тебя сейчас я понимаю, что ты пережил достаточно, чтобы что-то получить взамен. Ты даже пытался нас предупредить. Даже несмотря на то, что ты волшебник, ты не так уж плох.

Гоблин нерешительно хлопает Гарри по плечу, тактично игнорируя тот факт, что рот Гарри широко раскрыт от удивления и недоверия.

— Оставь себе, — говорит гоблин — или оставь где-нибудь здесь, или верни владельцу. Что касается Гринготтса, ты выиграл честно и справедливо, у нас претензий нет. Просто убирайся отсюда. Не все гоблины знают всю ситуацию, так что лучше поторопись. Если ты умрешь, никто не будет в этом виноват, кроме тебя.

— Спасибо, — бормочет Гарри. Вспоминая свои уроки с Вальбургой и их повторение в современных книгах и от библиотечного портрета, он добавляет — Я у вас в долгу.

Как и ожидалось, гоблин удивлен, но затем его губы расплываются в широкой кровожадной улыбке.

— Ты пожалеешь об этом, мальчик-волшебник. А теперь уходи отсюда.

Гарри кивает, убегая в противоположном направлении от гоблина, который извлекает из ниоткуда длинный острый меч и со злобной ухмылкой врывается в бой.

Затем Гарри останавливается, подавляя инстинкт бежать, бежать и бежать, пока его ноги не перестанут двигаться.

Ему нужно подумать. Глубоким вдохом он достаточно успокаивается, чтобы его мозг смог снова начать работать.

Как ему выбраться отсюда? Какие инструменты у него для этого есть? Магия по-прежнему запрещена до тех пор, пока она не является случайной — или беспалочковой, магией, на которую он не способен — и он всё еще несовершеннолетний, поэтому ему нужно что-то еще. Меч, который он вытащил из хранилища, мог бы помочь. Он же всё ещё валяется где-то там?

Он оборачивается и возвращается на то место, где проснулся, всего за несколько шагов. И да, действительно — золотой меч, острое лезвие, рукоять со знакомым орнаментом. Он понятия не имеет, как им пользоваться, но это лучше, чем ничего. Он хватает его правой рукой, левая все еще горит. Рука помнит его форму, так долго он сжимал его. Пальцы его левой руки дергаются, посылая волну боли через всё тело. Он стискивает зубы и не обращает на это внимания.

Решительно Гарри поворачивается назад. Гоблины, должно быть, приехали сюда на вагонетках. Может быть, он сможет использовать одну из них — нет, невозможно. Он не знает, как ими управлять. Может быть, ему стоит просто пойти по рельсам? Невозможно. Он знает, что пути все время пересекаются, и для него все они бессмысленны со всеми взлетами и падениями, которые они проезжали на пути к предполагаемомухранилищу директора. Возможно, некоторые из этих путей предназначены только для того, чтобы дезориентировать клиентов. Если это так, то их план сработал идеально. Гарри ничего не помнит, кроме чувства тошноты и страха. Он знает, что они проходили мимо каких-то рек и были залиты водопадом, и что там был… о.

Дракон.

Может быть, он сможет убедить его подняться наверх?

Но он был связан и прикован. Может ли он летать? Поможет ли он ему? Знает ли он, где находится выход?

Снова звучат шаги. На этот раз их много, и они медленнее, ходят туда-сюда несколько раз, как будто они сражались, и одна сторона была вынуждена отступать.

Как только он пришел к такому выводу, директор поворачивает из-за угла, воздвигая защиту, которая, судя по мерцанию, не продержится долго. Он делает перерыв, чтобы отдышаться и вытереть пот со лба. Увидев Гарри — стоящего все еще там? — он тут же оживляется.

— Уходи, мой мальчик! — кричит он — Бери чашу и уходи! Я буду прямо за тобой!

Чаша.

Гарри заберет чашу с собой? Ведь это краденое имущество.

Но, с другой стороны, гоблин сказал, что он её заработал. Значит ли это, что она теперь его?

Он этого хочет? Что он будет делать с чашей Пуффендуй? Или с крестражем Темного Лорда Волдеморта?

Подождите, последнее может быть полезным. Может быть, он сможет выторговать себе выход из еще одного из тех сценариев, в которых он оказывается по вине директора перед Тёмным Лордом. Если он когда-нибудь сможет преодолеть свою иррациональную потребность сохранить свою вторую половинку в живых, и инстинкт выживания, который говорит ему держаться от него как можно дальше, и его сердце, которое кричит ему, чтобы он поспешил к нему и никогда не покидал его, Кубок понадобится, чтобы убедить в чём-нибудь Темного Лорда. Это означает, что он должен оставить его себе.

Он решительно берет чашу и кладет ее в карман. С другой стороны, он случайно взглянул на директора, который наблюдает за ним с улыбкой на лице. Гарри корчит гримасу, от которой болит каждый мускул ниже глаз на его лице и отводит взгляд. Он спешит за угол и быстро вытаскивает свой сундук, все еще непривычный своими формой и цветом после всего лишь одного года использования. По крайней мере, он защищен лучше, чем предыдущий, и к тому же проклят. В конце концов, браслет почти готов, и он останется с таким уровнем защиты до тех пор, пока Гарри не разовьет в себе более глубокое понимание магии, выходящее за рамки того, чему его может научить Хогвартс. Это оставляет ему много свободного времени, и большую его часть он тратил на сундук. Он заталкивает чашу внутрь так быстро, как только может, а затем снова уменьшает сундук — он делает это с помощью постукивания палочкой по крышке сундука, заколдованного так же, как его первый сундук, прежде чем он потерял его из–за любопытства Темного лорда Волдеморта — и возвращает его на место в карман.

Звуки боя становятся всё ближе, достаточно близко, чтобы Гарри мог слышать каждое заклинание и каждый случайный разговор. Гоблины, по-видимому, воспринимают происходящее, как упражнение, спускаясь в подземелье парами, пока не будут побеждены и истощены, а затем меняются, чтобы каждый мог «потренироваться».

Гарри тихонько убегает, огибая повороты и дважды оглядывается.

Наконец он достигает места, где дракон прикован цепью.

— Великий дракон, — торопливо говорит он — давай заключим сделку. Я освобожу тебя отсюда, а ты выведешь меня из этого здания. Тебе подходят такие условия сделки?

Дракон некоторое время принюхивается, его незрячие глаза ходят из стороны в сторону и сверху вниз.

— Да-да, волшебник, давай договоримся, давай договоримся! Я свободен, ты свободен, и мы все уходим отсюда! — дракон напевает, взмахивая своими огромными крыльями так сильно, как только может от волнения.

Гарри резко сглатывает, задаваясь вопросом, действительно ли это правильный выход. Разве он не может сбежать каким-то другим способом? Манера речи дракона вызывают у него воспоминания о Василиске, таком огромном и таком безумном, потерянном во времени из-за давно ушедшего хозяина. Неужели он действительно доверится этому дракону, чьи белые слепые глаза даже не видят?

Внезапно из ниоткуда приходит озарение.

Не верь мерцающим глазам, не проверяй красные глаза, но доверяй белым глазам, сказала мать-дракон, которую он освободил вместе с ее яйцами во время Турнира Трех Волшебников. Это предсказание так долго озадачивало его, что он отказался от разгадывания этой тайны. Но теперь он понимает все части предсказания. Мерцающие глаза, очевидно, обозначают директора, красные глаза обозначают Темного Лорда Волдеморта, а белые глаза, должно быть, принадлежать дракону перед ним.

Решив довериться чувству долга матери-дракона, он не колеблется.

— Я использую этот меч с его острым лезвием, чтобы разбить оковы, приковывающие тебя к земле. Как только они сломаются, я запрыгну тебе на спину. Если тебе понадобится моя помощь, я проведу тебя к вершине здания. Тебя это устраивает? — Дракон маниакально шипит. Он переступает с ноги на ногу, выражая нетерпение, его хвост стучит по каменному полу

— Уйти отсюда, убираться отсюда! Да, да, согласен, согласен, скорее, скорее, вытащи меня отсюда, вытащи нас отсюда! Ты освобождаешь меня, я освобождаю тебя!

Гарри спотыкается между его огромными ногами, а его живот настолько опущен вниз, что ему приходится ползти на коленях к кандалам на его задних лапах. Он не осмеливается ходить вокруг дракона, опасаясь, что его увидят гоблины или директор, или он будет принят за кого-то другого и убит драконом, прежде чем сможет хоть что-то ему сказать. К счастью, железо оков слегка ржавое, что позволяет легко сломать крепления даже без знаний или опыта обращения с мечом. Вторая цепь так же легко рвется.

Большие крылья начинают поднимать пыль в воздух.

В панике, боясь остаться в одиночестве, Гарри поспешно забирается на спину белого дракона. Она широкая, чешуйчатая и невероятно неудобная. Он хватается за острую каменную кость, торчащую из-под кожи и защищающую шею большого зверя. Как только он крепко цепляется за неё, дракон взлетает. Сначала он парит всего в нескольких сантиметрах над полом, но стремительно набирает высоту. Через несколько секунд они уже парят над полем боя. Гоблины испускают крики удивления или страха, когда видят дракона, но Гарри указывает ему, куда лететь, чтобы ни с чем не столкнуться, и он улетает, не дыша своим, несомненно, устрашающим огнем на тех, кто держал его в плену всё это время.

Высоко в воздухе взгляд Гарри останавливается на мече, который все еще крепко сжат в его правой ладони. На мгновение он размышляет о том, чтобы оставить его позади. Это было бы правильно. Он не получил разрешения взять это сокровище с собой, и кража даже одного предмета из Гринготтса уже кажется слишком многим.

Но, решает он, если он вломился в Гринготтс, что-то украл и, несмотря на все это, выбрался живым, ему тоже должно что-то достаться.

Он притягивает лезвие ближе к своему телу, прислоняется к дракону и направляет его, указывая направления, чтобы выбраться, не причинив вреда ни себе, ни более-менее невинным прохожим, ни Гарри.

Дракон полон нетерпения и решимости снова увидеть небо, и поэтому быстро подчиняется приказам Гарри. Через минуту они достигают самой верхней точки Гринготтса. Надеясь не разрушить ничего слишком важного, Гарри говорит дракону:

— Мы на вершине. Раздуй свой огонь и выжги наш путь к свободе, великий дракон.

Дракон так и поступает. Они поднимаются вверх в облаке пара, расплавленный камень стекает со всех краёв дыры, которую дракон проделывает, пока, наконец, не появляется голубая точка, переходящая в белую дыру неба, горизонт свободы.

— Свет! Я вижу свет! — с радостным криком дракон взмывает ввысь, и Гарри цепляется за него так крепко, как не цеплялся ни за что в своей жизни.

И что это была за поездка!

Комментарий к Глава 8, часть 2

бета: дамблдор в этом фф такой типа… бульдозер

на самом деле, это странно для этого фф, потому что я искренне считаю, что автор хотел всё сделать более реальным, обоснованным и логичным, но ему вдруг надоела линия с альбусом, и он решил её скатить мол «он безумец»

========== Глава 8, часть 3 ==========

Гарри был вынужден вернуться к реальности слишком быстро. Гарри спрашивает дракона, не хочет ли тот отправиться на север, но он слышал о Хогвартсе раньше, и ему любопытно, так ли он ужасен, как о нём говорят, поэтому он задаёт массу вопросов. Большинство из них сильно устарели. Гарри хотелось бы верить, что драконы просто сильно отстают в развитии от людей, но опасается, что все эти вопросы возникли скорее из-за того, что дракона так долго держали в заключении. Он проглатывает свою праведную ярость и сосредотачивается на ответе, переводя свои впечатления о школе и её окрестностях в слова, а те — в слова, которые мог бы понять дракон, который не видел дневного света слишком много лет. Впервые он так много говорит на парселтанге, и Гарри обнаруживает, что это не так утомительно для языка и гортани, как человеческий язык.

Через час, больше похожий на минуту, они оба прибывают к Чёрному Озеру. Дракону любопытен кальмар, и он хочет увидеть его, насколько это возможно с его слепыми глазами. После этого он вернётся на свою родину, надеясь найти других драконов. Гарри благодарит его и желает удачи.

— Сделка, сделка, мы заключили сделку, ни мне, ни тебе, сделка есть сделка, — шипит дракон на него. Гарри слишком плохо знаком со странной манерой речи драконов, чтобы с уверенностью сказать, ругает он его или смеётся над ним.

В любом случае, он повторяет слова благодарности. Они приземляются на берегу озера, и дракон задаёт последние вопросы о кальмаре и просит Гарри указать, где тот любит отдыхать, прежде чем они расстаются. Дракон ныряет в озеро с энтузиазмом маленького ребёнка, почти обливая озерной водой с головы до ног Гарри, который уже направлялся в сторону замка.

Лишь мгновение спустя он пожалел, что не утонул в озере.

На пороге его ждёт директор.

Гарри приветствуют с широкой улыбкой.

— Гарри, мой мальчик! Я волновался, тебя так долго не было. Как ты убедил дракона привести тебя сюда?

Гарри игнорирует его с той же лёгкостью, с которой он каждый день игнорирует его одежду — ярко-фиолетовую, с болезненно-зелёными пятнами и бледно-оранжевыми кошками — и его сморщенную чёрную руку.

Директор не даёт ему пройти мимо, хватая за плечо. Гарри пытается не реагировать, но не может сдержать лёгкого вздрагивания. Это заставляет его двигать всеми мышцами, связанными со всеми этими ожогами, и он шипит от боли.

— Чаша у тебя, мой мальчик? — спрашивает директор, не обращая внимания на травмы Гарри.

Гарри задумывается, но коротко кивает.

Глаза директора начинают сверкать.

— Отлично, мой мальчик, отлично! Я был полностью уверен в тебе и твоих способностях. Давай продолжим разговор в моём кабинете.

Протесты Гарри остаются неуслышанными, поэтому он стискивает зубы и молча злится, пока его ведут в кабинет директора. Единственное спасение в том, что вокруг никого нет, кроме нескольких портретов, так что никто не увидит ран и не заставит Гарри идти к мадам Помфри. Там его бы точно заставили объяснить, что произошло, и, конечно же, вызвали бы авроров, чтобы те арестовали Гарри. Он планировал сначала дождаться статьи в «Пророке», в которой будет заявлено о ​​его невиновности, а не проверять, кто поверит его словам, а кто словам директора. Даже если гоблин сказал, что газета уже вышла, кто знает, получил ли её кто-нибудь в школе. Лучше перестраховаться сейчас, чем потом сожалеть. Гарри не сопротивляется слишком крепкой хватке на своём ушибленном плече.

Придя в кабинет, директор отпускает Гарри и садится за свой стол. Как обычно, он предлагает Гарри сесть. Как обычно, Гарри полностью его игнорирует. Как обычно, директор никак не реагирует на его небольшой акт протеста.

— Мы уже продвинулись на шаг дальше, чем я предполагал, мой мальчик, — говорит директор. Он снимает кольцо со своего среднего пальца правой руки, поднимает его, и его глаза светятся от счастья. — Такое маленькое, но так много разрушительной силы, — размышляет он, его глаза блуждают по чёрным пальцам и задерживаются на них. — Мой мальчик, ты должен знать, что моё время подходит к концу, — его взгляд поднимается, цепляется за Гарри, его голубые глаза поразительно лишены мерцания. Теперь он не похож на слегка сумасшедшего старого директора, которого привык видеть весь мир. Он серьёзный, жёсткий командир, готовый приказать выполнить трудную миссию, воин, готовый передать эстафету, человек, о котором шепчут, что он может уничтожить Тёмного Лорда Волдеморта. Но всё же: очки и длинные серебристо-седые волосы делают очевидным, что сейчас один из главных игроков этой войны переживает свой закат, в то время как другой вот-вот достигнет своего прежнего величия и доведёт эту войну до высот, на которые старик просто больше не сможет подняться.

И Гарри знает, что он был избран, чтобы взять на себя бремя, лежащее на плечах директора, что он должен преуспеть в ролях и обязанностях, которые этот человек нёс со дня своего сражения против Тёмного Лорда Грин-де-Вальда и победы над ним, став надеждой и символом всего, что есть на свете Светлого и Доброго.

К сожалению, Гарри не Свет, и он не добрый. Его магия представляет собой смесь Света и Тьмы, его мораль и верность отданы тем, кто ему ближе всего, и не являются абстрактным представлением о человечестве или волшебном мире.

Возможно, его выбрали, избрали и решили, что Гарри идеально подходит для новой роли усмирителя и врага Тёмного Лорда Волдеморта, величайшего злодея и завоевателя, но Гарри совсем не тот, кем они его считают. В их представлении он идеальный маленький ягнёнок Света, который будет следовать приказам своего лидера спустя долгое время после его смерти, готовый отдать свою жизнь за общее благо, но они никогда его не знали. Они всегда видели только то, что хотели, на что надеялись, и что им рассказывали директор школы и газеты.

Бедный маленький мальчик с мёртвыми родителями и шрамом на лбу, и пророчество, дающее им всем надежду и говорящее им, что это нормально — возложить всё бремя и трудности на плечи мальчика, младенца и заверить их, что сами они ничего не смогут сделать, чтобы спастись.

Они не видят Гарри. Гарри, который заботится о своём собственном выживании, о своих учениках, о домашних эльфах, о портретах и ​​о призраках, хоть это и невозможно по своей сути. Гарри, который сражается не потому, что может и считает это правильным, а потому, что должен. Гарри, которому нет дела до Света или Тьмы, добра или зла. Гарри, который хочет только того, чего он хотел, когда был маленьким мальчиком, который сказал Распределяющей Шляпе: «Я хочу жить счастливо».

Гарри, чья родственная душа — тот самый человек, с которым они все призывают его сражаться и рассматривать которого нужно как чистое определение зла, когда он на самом деле намного сложнее, чем их овечьи умы когда-либо смогут понять.

Они не видят Гарри.

Он сомневается, что директор хоть когда-нибудь сможет действительно увидеть его.

Дело в том, что Гарри не глуп. Дайте ему необходимую информацию или дайте ему время на исследование, разговор с домашними эльфами, портретами и призраками, дайте время посоветоваться с библиотечным портретом, обсудить это со своими учениками, обдумать самостоятельно, и он придёт к выводу и найдёт ответ, но не стоит ждать от него решения сейчас и стоять над ним, ожидая его.

Он не знает, как далеко заходят махинации директора, но он знает, что каждый год, каждая манипуляция была попыткой получить того Спасителя Света, которого все ждали с того момента, как им рассказали о шраме и пророчестве.

Он знает, что директор стоял перед унылой стеной. Он знал, что Тёмный Лорд Волдеморт воскреснет, знал о его крестражах, не знал только где они и сколько их. Он знал, что никто не верил ему, кроме самых близких ему людей. Он знал, что как только Тёмный Лорд Волдеморт вернётся, все будут требовать того, кто когда-то уже прогонял его, младенца, который смог почти убить его, прежде чем научился произносить целые предложения.

Поэтому директор попытался дать им того спасителя, которого они все жаждали.

Он пытался повлиять на Гарри, оставив его в неведении о Волшебном Мире, чтобы тот не рос в славе, не сталкивался с ожиданиями и не тонул в насмешках. Он послал Хагрида, который сказал бы ему только то, что директор хотел, чтобы Гарри знал. Если бы Гарри в первый же день убедился, что всё, что делает директор, справедливо и правильно, а всё, что делает Слизерин и Тьма — зло и неправильно, он получил бы того гриффиндорского воина, которого ждал весь мир. Когда Гарри поступил в Слизерин, директор изо всех сил старался настроить его против Тёмного Лорда Волдеморта, бросая знания об этом на его пути, чтобы показать, насколько плохим, злым и достойным поражения и смерти этот человек является. Он пытался заставить Гарри принять его черты Гриффиндорца, отправив его сражаться с Василиском, монстром Слизерина, болью-безумием-печалью-печалью-печалью, которую директор не хотел видеть сам. Он пытался заставить Гарри принять человека с позицией, похожей на позицию директора, как своего друга, как крёстного отца, чтобы показать ему всё то, что не так с Волшебным миром, коррупцию и неравенство, которые преобладают в этом, казалось бы, идеальном мире. Но он также не хотел терять одного из самых важных игроков своей стороны на случай, если Гарри будет меняться из-за этого слишком сильно, не мог рисковать потерей денег, способностей аврора, ненависти к Тьме и достаточному безумию, чтобы противостоять этому, поэтому он разорвал связь крёстного отца. На пятом курсе он хотел предупредить людей, но министерство протестовало, чем связало ему руки. Возможно, он даже рассчитывал, что пытки, которым подвергся Гарри, подтолкнут его ближе к фальшивым улыбкам и мерцающим глазам Светлой стороны. Возможно, он действительно не знал о них. А потом стало слишком поздно. Теперь Гарри считает, что тогда, пытаясь сорвать его браслет, директор знал, что что-то не так. Но он возлагал все свои надежды на молодого Светлого Гриффиндорца, жаждущего сражаться против Тьмы, зла, Тёмного Лорда Волдеморта и его Пожирателей Смерти, и отступать было просто слишком поздно.

Поэтому он попытался снова. В этом году он пытался убедить его, но его попытки повлиять на Гарри не увенчались успехом. Поэтому он обратился к шантажу, угрозам и насилию.

Гарри всё это понимает.

Но это не делает директора лучше, и это не делает его правильным.

Гарри — раб своих близких — и он знает, что готов убить, причинять боль и умереть за добрых домашних эльфов, которые первыми приняли его, за портреты, которые всегда давали ему советы, за призраков, которые всегда его ободряли, за тех студентов, которые всегда нуждались в нём и давали ему цель к существованию, может быть, даже за родственную душу, которая так ужасно одинока и сломлена. Директор — раб Волшебного Мира.

Гарри только надеется, что никогда не станет таким, не станет жертвовать меньшей частью, чтобы, возможно, защитить большую, не станет бороться за общее благо, а не за людей. Если бы у него был выбор между тем, чтобы Этель сломали руку, и атакой на напавшего на неё, он попытался бы вывести из строя нападавшего, прежде чем он причинит вред другим его ученикам, и, может быть, сделал бы даже более страшные вещи. Но он знает, что не смог бы наставить Этель на путь, который заставил бы её взять свою сломанную руку и дать отпор, несмотря ни на что. Вспыльчивая Арвилл, и милый Роуэн, застенчивая Мод, неуклюжая Этель и все остальные его ученики — он не смог бы распланировать их судьбы, как кукловод, сидящий высоко над всеми и наблюдающий, как они танцуют по его прихоти.

Но директор может, и делал так, или пытался во всяком случае, и одно это отвращает Гарри от него. Как он может говорить, что всё Тёмное плохо, когда сам бросает ребёнка перед волком в надежде, что тот научится сопротивляться, прежде чем его съедят?

Как он вообще может доверять такому лидеру? Своей улыбкой он мог привести его как к верной победе, так и к смерти, если она будет полезна для Волшебного Мира.

Итак, на невысказанный вопрос, безмолвную просьбу сменить директора, невысказанный приказ быть тем, кем его считает Волшебный Мир, Гарри отвечает: «Нет».

Улыбка директора тускнеет.

— Несомненно, я умру, мой мальчик, как это ни печально, и очень скоро. Северус даёт мне ещё два месяца. Я почти уверен, что это произойдёт раньше. Но не беспокойся, смерть — это всего лишь очередное великое приключение.

Гарри не уверен, действительно ли директор его неправильно понял или он притворяется, но ему всё равно. У него всё болит, запекшаяся кровь на лице, руках, одежда липкая и вообще, он чувствует себя грязным. Гарри так устал, что готов спать, пока не кончится назревающая война.

Так что да: на сегодня он закончил подыгрывать. Он устал слушать старика, который никогда не будет тратить время на то, чтобы в свою очередь выслушать или попытаться понять его, увидеть другой путь, кроме того, который он себе представил после того, как услышал пророчество и увидел шрам.

Он закончил.

Как только он поворачивается, чтобы уйти, дверь взрывается.

Директор быстро реагирует, накладывая на Гарри заклинание, которое делает его невидимым, и другое, чтобы заморозить его тело, позволяя ему рухнуть на пол, болезненно ударившись боком и головой о твердый пол. Он говорит: «Я доверяю это тебе» и бросает в него кольцо. Оно попадает в грудь Гарри, немного отскакивает и приземляется перед ним, достаточно близко, чтобы он мог его видеть.

Он также может видеть всю комнату, находясь в углу.

Он видит профессора Снейпа, в развевающейся мантии, с поднятой палочкой и с сожалением на лице. Он видит Беллатрису Лестрейндж, хихикающую от безумной радости. Он видит Драко Малфоя, бледного, потрясённого, напуганного и испытывающего невероятное облегчение от того, что он всё-таки выполнил свою миссию.

Гарри совершенно забыл о нём и исчезательном шкафе. Тёмный Лорд Волдеморт никогда не верил, что Малфой справится с возложенной на него миссией, так что Гарри следовал его примеру и довольствовался тем, что несколько раз помешал его планам. Но, возможно, Тёмный Лорд Волдеморт изменил своё мнение, а Гарри не успел увидеть это во снах. Возможно, Малфой удивил своего Лорда не меньше, чем застал Гарри врасплох. Может быть, миссию выполнял не Малфой, а профессор Снейп.

В любом случае, теперь это не имеет значения.

Вот они, Пожиратели Смерти, в Хогвартсе, безумная жажда крови Беллатрисы Лестрейндж почти не сдерживается, Малфой слишком робок, чтобы прервать её, профессор Снейп слишком сосредоточен на директоре.

Директор кричит ему:

— Пожалуйста. Пожалуйста.

Простите, что? Пожалуйста, не делай этого? Пожалуйста, не убивай меня?

Профессор Снейп озаряется злобным счастьем и тускнеет от покорной печали.

Кончик его палочки загорается зелёным.

Ах. «Пожалуйста, убей меня».

Прежде чем проклятие успевает сорваться с кончика палочки, Беллатриса Лестрейндж осматривает кабинет, блуждая прямо на линии огня. Она заглядывает в чашки, поднимает их, встряхивает банки, наблюдает за странными безделушками, которые стоят вокруг директора.

— Хороший у тебя кабинет, Дамблдор, — почти небрежно замечает она. — Лучше, чем Азкабан, скажу я тебя. Теплее. Тебя кормили в последние годы, Дамблдор? — теперь безумие овладевает ею, превращает её в директора, который моргает, глядя на нее. — А ты? Ты страдал так же, как мы? Каждый день, сутки напролёт только дементоры, голод и холод! Но я не боялась, нет, нет! Я никогда не теряла надежду! Я всегда знала, что мой хозяин вернётся! Всегда знала! Никогда не теряла надежду! И я была права! Верно, я была права! — она хихикает, её голос снова становится ниже. С её кроваво-красных губ слетает глупое тихое мычание, которое мать издавала бы для своего суетливого ребёнка. Когда она говорит дальше, останавливаясь в своих блужданиях, чтобы наклониться поближе к директору, это почти шёпот. — Где мальчик?

— Я не знаю, о чём вы говорите, — спокойно отвечает директор, его глаза сурово смотрят на сумасшедшую перед ним. Но его висок выдаёт его, маленькие капельки пота собираются, чтобы указать на его ложь.

Беллатриса Лестрейндж снова хихикает. Малфой вздрагивает при каждом резком смехе, погружаясь в себя и прячась за своей родственной душой, своим Северусом Снейпом, который наблюдает, не впечатлённый за всем происходящим и только крепче сжимает свою палочку.

Всё ещё хихикая, она накладывает заклинание Тьмы, её палочка быстро двигается, вспыхивая. Директор не успевает защититься, не ожидая её нападения, и его руки оказываются прижаты к полу. Беллатриса Лестрейндж идёт впереди него, хихикая о чем-то, что только ей кажется забавным. Она произносит ещё одно заклинание Тьмы, на этот раз без движения палочкой. «Обмочитесь от страха!» — скандирует она.

Директор мочится. Она начинает хихикать, держась за живот, и падает на пол от смеха, слёзы наворачиваются на глаза, когда её взгляд остается сфокусированным на отвратительной одежде и мокром пятне на ней.

Добрых пять минут спустя она встаёт, поправляет своё платье, которое уже было грязным до того, как она каталась в нём по полу, и в мгновение ока она снова становится серьёзной.

— Но я никогда не теряла надежды на своего хозяина, — повторяет она, на этот раз без примеси безумия в её тоне. Вместо этого её голос мягкий и благоговейный. — И мой хозяин сдержал все свои обещания. Тех, кто причинил вред мне и моим близким, он сжёг. Сладкие, сладкие крики, ещё слаще только сама месть, — её глаза закрыты, губы сложены в кровожадной ухмылке. Он помнит слёзы радости в её тёмных глазах, которые превратились в сильные всхлипы боли и горя, наконец вырвавшиеся наружу. Он помнит, как её муж обнимал её, плакал вместе с ней. Он помнит, как усиливал их крики, утешая своих подчинённых единственным известным ему способом — через насилие, боль и болезненный катарсис.

Он понимает.

Точно так же, как он понимает отчаяние, которое движет директором, он понимает преданность и безумие, которые движут Беллатрисой Лестрейндж.

Женщина открывает глаза с умиротворённым выражением лица, прежде чем выражение меняется на более решительное.

— Так что мне нужно сделать, чтобы ты рассказал мне, где мальчик.

Директор всё ещё в шоке от истории, которую он только что услышал.

Он не понимает.

Поэтому он пытается делать то единственное, что умеет — испытывает жалость и скорбь там, где должен был проявить оправдание и радость.

И он суёт свою палочку прямо в осиное гнездо.

— Бедная девочка. Я до сих пор помню тебя с горящими глазами в твой первый день в Хогвартсе. Для тебя ещё не поздно, ты ещё можешь измениться, ещё есть шанс…

Его прерывает почти ленивый, почти скучающий Круцио, но безумие, сияющее в этих чёрных глазах, опровергает проявленную небрежность.

— Мой хозяин хочет, чтобы мальчика нашли. Скажи мне, где он, или я порву на части всю школу.

Гарри может сказать, что директор сбит с толку таким поворотом событий. Вероятно, он предполагал, что они прибегут сюда, пытаясь убить его. Без сомнения, именно поэтому они здесь, но Тёмный Лорд Волдеморт может преследовать несколько целей одновременно. Его растерянные глаза метнулись к профессору Снейпу, но тот отвёл взгляд.

Понятно, что этот глупый человек думал, что профессор на его стороне, расскажет ему всё, что ему нужно знать, но теперь очевидно, что профессор Снейп связан с Тёмной стороной несколькими способами. Он носит метку Тёмного Лорда Волдеморта, отмечен как его солдат. Его родственная душа и семья его родственной души состоят в рядах Пожирателей Смерти, и всем, кто хочет это увидеть, ясно, как сильно он любит Малфоя. Было бы даже слишком просто угрожать Малфою и заставить профессора Снейпа плясать под дудку того, кто держит Малфоя в своих руках.

И о, как Тёмный Лорд Волдеморт заставляет профессора плясать.

Директор выглядит смирившимся.

— Я никогда ничего тебе не скажу, — заявляет он, — так что можешь просто убить меня.

Его глаза снова метнулись к профессору Снейпу и уловили почти незаметный кивок.

Беллатриса Лестрейндж снова хихикает, громко и безумно.

— Ладно, ладно, немножко, просто для галочки!

Она начинает стрелять в него проклятиями Света и Тьмы, используя все три Непростительных проклятия, Смертельное проклятие не попадает в директора, пролетая в миллиметре от него. Тем не менее, директор не нарушит своего молчания, сопротивляясь каждой попытке. Под конец он кричит и плачет, но ни один слог не сорвался с его губ.

Беллатриса Лестрейндж выглядит невольно впечатлённой. Она фыркает и отворачивается, её тёмный взгляд останавливается на профессоре Снейпе.

— Ты можешь забрать его. Я уже получила своё удовольствие.

Её взгляд уносится прочь, возвращается, прилипает к Малфою. Он выглядит так, будто находится на грани обморока или приступа рвоты, его испуганные глаза не могут отойти от избитого и окровавленного тела, которое когда-то было директором школы.

Видит ли он своё собственное тело, которое могло быть таким-же, наблюдал ли он за тем, что могло произойти с ним, если бы он не преуспел в своей миссии? Он не должен беспокоиться; Тёмный лорд Волдеморт может пытать гораздо лучше. Гарри видел это. По сравнению с этим всё происходящее лишь детская игра.

Внимание Гарри обращено на директора, который изо всех сил старается двигаться. Беллатриса Лестрейндж начинает дразнить своего племянника из-за его страха, профессор безуспешно пытается отвлечь её внимание. Никто не замечает, как голубые глаза превращаются, казалось бы, в ничто, как они стекленеют в том, что может быть только легилименцией, как они остаются такими долгие-долгие минуты.

Гарри ничего этого не видит. Он видит мерцание голубых глаз, а затем сосредотачивается на том, чтобы выкинуть захватчика из головы. Он борется, используя всё, что у него есть, но этого недостаточно. По крайней мере, сейчас к его проигрышу приводит только неопытность, а не его предательское подсознание, решившее, что родственная душа -безопасна-не-нападает-не-предупреждает-не-тревожит-всё-в-порядке-соулмейт-помогает-безопасность.

Очевидно, директору рассказали, что из себя представляет защита Гарри, поскольку он не останавливается в комнатах, наполненных ложными воспоминаниями. Он продолжает двигаться, показывая, что его Боггарт — молодой человек с гетерохромией, которого Гарри идентифицирует как Тёмного Лорда Грин-де-Вальда, его арифметических способностей оказываются более чем достаточно, чтобы понять, что, скорее всего, Тёмный Лорд Волдеморт шесть раз разделил свою душу, чтобы получить семь частей души, не заставляя Гарри беспокоить профессора Слизнорта ради получения этой информации, и его изображение в Зеркале Снов оказывается тем же человеком, которого представлял его Боггарт.

Директор начинает бродить по комнате, ища способ решить эту загадку, ответ, которой может дать только сам Гарри. Гарри материализуется позади него, приготовив свою защиту. Дементор, представляющий его способность использовать Тёмную магию, и Патронус, представляющий его способность использовать магию Света, уже ждут директора. Он смотрит на них с удивлением, очевидно, зная, что большинство людей способны использовать высокоуровневую магию только одного оттенка. Он запускает своего собственного Патронуса, феникс отгоняет дементора прежде, чем тот сможет причинить большой вред, но очевидно, он не знает, что делать с Патронусом. Существует контрзаклинание, спрятанное глубоко в воспоминаниях библиотечного портрета, вышедшее из употребления, но директор о нём не знает, и даже если бы он знал, он бы никогда не опустился так низко, чтобы использовать Тёмную Магию. Он направляет на него своего Патронуса, и, хотя он не растворяет Патронуса Гарри, он держит его под контролем.

Но это даёт директору свободу делать всё, что ему заблагорассудится. Он игнорирует Гарри, ходит быстрым шагом, что-то ищет, кажется, готовится к чему-то, поднимает палочку к голове, собирается что-то сделать, и Гарри не хочет знать, что именно.

Поэтому он вызывает свою последнюю защиту, ту, о которой никто не знает, ту, что предназначена для убийства.

Он отпускает свои воспоминания.

Он проливает зелёный-свет-пожалуйста-только-не-Гарри-отойди-забери-меня-глупая-женщина-боль-боль-боль-пожалуйста-нет-дядя-Вернон-помоги-мне-спаси-меня-шёпот-сплетни-они-все-глазеют-распространяя-яд-собака-кусает-боль-боль-боль-прекрати-это-Дадли-пожалуйста-голод-жажда-такой-голодный-пожалуйста-усталость-тонет-в-озере-золото-пожалуйста-прекратите-мне-извините-прекратите-пожалуйста-пожалуйста-боль-боль-смех-теперь-я-могу-прикоснуться-к-тебе-сломанная-нога-сломанное-сердце-сломанные-кости-руки-резать-запястье-стыд-страх-боль-голод-боль на злоумышленнике. Фигура директора падает на землю в тоске, корчась в агонии. Гарри не чувствует к нему жалости. Он знает, что настоящее тело директора ужасно повреждено теперь, когда фигура растворяется — не то чтобы он не был таким раньше, измученным и сломленным.

Гарри открывает глаза в реальном мире и делает глубокий вдох. Напротив него лежит директор, неуклюже пригнувшись, полусидя-полулежа, глядя ему в глаза. Внезапно они в шоке распахиваются, прежде чем тело откидывается назад.

Гарри ошеломлен тем, что его разум убил одного из самых могущественных волшебников последних двух столетий, хоть тот и был ослаблен. На мгновение он не чувствует ничего, кроме облегчения. Никто больше не будет заставлять его сражаться, заставляя его попадать в опасные ситуации в надежде убедить его стать воином Света, которого все ждут. На мгновение он счастлив. Затем реальность обрушивается на него.

Директор школы умер.

Его заклинания спали вместе с ним.

Он хорошо виден, явно уязвим, прямо перед Беллатрисой Лестрейндж, профессором Снейпом и Малфоем.

Инстинктивно его руки закрываются, глаза блуждают, пытаясь найти способ сопротивляться, бороться, защищать себя, даже зная, что это бесполезно. Как часто он со скукой оглядывал этот кабинет, пока директор бубнил во время «уроков»? Он знает, что ему ничем себе не помочь.

Единственное, что у него есть, это он сам, его раны, его шок, его боль и его страх.

Глаза профессора расширились от удивления, сначала от появления Гарри, потом от его ран. Его взгляд смягчается и пытается выразить свои извинения. Следующим его замечает Малфой, который издаёт торжествующий крик и предупреждает Беллатрису Лестрейндж. Она быстрее всех реагирует, её рука тянется к палочке. Всё ещё слегка дезориентированный из-за мысленной битвы, Гарри не может быстро возвести защиту. Заклинание поражает его и снова делает его тело невосприимчивым к командам мозга. Его поднимают, он не может протестовать или защитить голову, когда она ударяется о потолок. С хихиканьем Беллатрикс Лестрейндж выпрямляет его под пристальным взглядом профессора Снейпа. Он берёт на себя заклинание левитации, пока Беллатриса Лестрейндж кружится вокруг. Она испускает отчаянный крик только при встрече с телом директора.

— До самого конца ты продолжаешь портить наши планы! Севи жаждал отомстить, и ты, ублюдок, умираешь, прежде чем он успел это сделать? — кричит она на тело, в гневе пиная его ногой, хотя директор больше этого не чувствует.

— Беллатриса, — останавливает её профессор, прежде чем она в ярости начинает расчленять тело. — У нас есть то, за чем мы пришли. Возвращаемся.

При напоминании об этом её лицо снова светлеет. Она вприпрыжку спускается по лестнице, снова напевая, казалось бы, в мире со всем миром, направляясь к выходу из Хогвартса.

Малфой шепчет Гарри:

— Теперь, Поттер, ты познаешь настоящую боль! То, что ты только что видел, ничто по сравнению с тем, что мой Господин сделает с тобой!

Гарри чувствовал бы большую угрозу, если бы Малфой всё ещё не выглядел очень зелёным, и если бы у Гарри не было двух козырей в виде кольца и чашки, один из которых был спрятан в его кармане в сундуке, а другой твёрдым каменем врезался ему в ладонь.

— Как ты себя чувствуешь, Поттер? — выплевывает Малфой, становясь всё громче, поскольку его гнев разгорается всё сильнее. — Ты собираешься плакать из-за своего драгоценного Дамблдора? Ты собираешься погрязнуть в отчаянии? Если хочешь, то сейчас самое время для этого! Как только мы доставим тебя к моему Лорду, и он услышит о моём великом плане и о том, как он удался, я отплачу тебе за все унижения! Я отрежу тебе руки и ноги, разрежу тебе грудь и…

— Хватит, — прерывает профессор Снейп, бросая острый взгляд на Малфоя. Подростка, нет, мальчика, потому что он им и является, изнеженный и не знающий, о чём говорит, мальчик. Он бледнеет и начинает размышлять о том, что он сделал, чтобы получить грубое слово от своей родственной души. Гарри подплывает ближе к профессору, и с ним разговаривают достаточно громко, чтобы услышать шёпот:

— Что бы ни произошло дальше: мне очень жаль.

Гарри пытается выразить прощение глазами; в конце концов, насколько Гарри знает, профессор меньше всех виноват в сложившейся ситуации, и, если подумать, новая встреча с родственной душой, Тёмным Лордом Волдемортом, так или иначе была неизбежна. Гарри скажет ему, что не хочет участвовать ни в каких битвах и войнах, что он отступит и не будет сражаться ни за, ни против него. Оставалось только надеяться, что этого будет достаточно.

Беллатриса Лестрейндж снова хихикает, звук становится громче, прежде чем резко обрывается, когда мир Гарри становится чёрным.

***

Он снова смотрит на мальчика. Тот выглядит таким маленьким, когда спит. Он ещё не решил, что будет делать с ним.

Сначала он хотел пытать, а затем убить его, взбешённый кольцом, которое мальчик держал, цепляясь за него, как за спасательный круг. Теперь он хочет подождать, разбудить его и допросить. Но у мальчика есть сверхъестественная способность сбегать, каким бы невозможным это ни казалось, поэтому лучше держать его без сознания как можно дольше.

Он проводит по своей голове. Седая щетина, которая больше не росла, стала гуще и даже немного удлинилась с тех пор, как он взял в руки своё кольцо, свой крестраж. Он чувствует, что теперь может мыслить более ясно. Логика подсказывает ему раскрыть все секреты мальчика, которые он только может раскрыть на данный момент, начиная с сундука, спрятанного в его кармане, источающего защитную магию.

Он тянется к уменьшенному предмету, когда сон прекращается.

Следующий сон показывает более поздние события. По каким признакам он это понимает, не понятно. Всё, что он знает, это то, что теперь его волосы, наконец, отросли, избавившись от причёски, в которой они были с тех пор, как отросли снова, с тех пор, как он держал свой дневник. Он смотрит на чашу, стоящую на полу рядом с мальчиком среди других безделушек из сундука.

Это второй раз, когда он спас крестраж из руин обычных безделушек в сундуке Гарри Поттера, школьных учебников и заметок, перьев и одежды, чернил и пергамента.

Это третий крестраж, принесенный ему Гарри Поттером, мальчиком который спит перед ним.

Его пальцы дёргаются от желания выбить из него ответы, но он знает, что риск разбудить мальчика слишком высок. Он начинает задаваться вопросом, что ещё скрывает мальчик, что он может безопасно разглядеть, не опасаясь, что мальчик снова ускользнет. В прошлый раз он сбежал из поместья Малфоев, ослабевший от обезвоживания и недоедания, не воспользовавшись своей палочкой, не зная путей побега.

Удача так же верно вывела его из рук, как и привела в них обратно.

Он будет допрашивать Драко, так гордящегося своим успехом, такого надменного из-за этого незначительного достижения.

Должно быть что-то ещё, что он может узнать о своём заклятом враге, прежде чем разбудить его и обеспечить его верную смерть.

Теперь, через неделю, у Гарри день рождения. Кажется уместным раскрыть его секреты, как подарки, пародию на обычный день рождения, когда именинник отдаёт, а не получает.

Мягкий кожаный браслет сидит на его левом запястье. Он видел его раньше, полагая, что это модная тенденция или мера безопасности, чтобы защитить свою вторую половинку. Теперь он рассматривает его поближе и видит силу, которую он излучает. Он был бы впечатлен, если бы это не было работой его врага и если бы ему не пришлось снимать все эти обереги.

Он вздыхает и сосредотачивается на том, чтобы прорваться, но внезапно останавливается и рассматривает поближе, его чутьё предупреждает его. Он снова осматривает работу мальчика и находит слои, порчи и проклятия, переплетённые с защитными чарами Света и Тьмы, объединённые для обеспечения наилучшей защиты.

Похоже, это будет ещё более сложная задача, чем предполагалось. Но зачем ему вообще этоделать самому? Он Тёмный Лорд; у него есть подчинённые, которые делают за него грязную работу.

Он зовёт Хвоста, хоть тот и является жалкой пародией на волшебника. Крыса подходит к нему, дрожа от страха и волнения. Увидев спящего мальчика, его лицо изображает что-то сложное, искажается во что-то столь же скорбное, сколько и злорадное. Он хнычет:

— Хозяин, хозяин, чем я могу быть вам полезен, что я могу сделать для вас? — пока не поджимает к себе руку от Жалящего заклятия.

Бесполезное существо перед ним дёргается от лёгкой боли и визжит. Ясно, что он никогда не чувствовал настоящей боли, никогда его не хлестали по спине до тех пор, пока кровь не начинает свободно течь по спине, никогда его лицо не опускалось под воду, пока он не начинал желать смерти, никогда не был голодным, замёрзшим и одиноким. Нет, это несчастное существо, скорее крыса, чем человек, всегда спокойно спало, беззаботно ело и испытывало настоящую радость. Несмотря на то, что он был не более чем огоньком, едва цепляющимся за жизнь всей своей волей, магией и силой, эта крыса была в безопасности, тепле и сыта.

Он чувствует, как его губы кривятся в ухмылке. Он холодно приказывает: «Сними этот браслет».

Крыса, явно сбитая с толку, пытается это провернуть. Прежде чем его грязные пальцы успевают соприкоснуться с тканью браслета, электричество поднимается и бьёт его током. Хвост останавливается, жалобно смотрит на своего Хозяина, но не находит в нём ни капли пощады.

— Продолжай, — командует он.

Хвост снова пытается сделать то же самое, но снова получает ещё более сильный удар током.

Ему хочется вздохнуть.

Наконец, Хвост выясняет, что он может использовать магию, поэтому он пробует всё, что может придумать — впечатляющее количество, если честно, и, конечно, намного большее, чем он ожидал. Крыса пытается стащить браслет с помощью магии, но по всему его телу быстро растут волосы. Он пытается сделать браслет достаточно большим, чтобы его можно было снять под действием силы тяжести, но его руки и ноги набухают, пока он удерживает это заклинание. Он пытается сделать браслет невидимым, но его поражает рой пчел. Он пытается превратить браслет в воду, в воздух, в стекло, но частично трансформируется в свою форму анимага, отращивая хвост, теряя пальцы и отращивая тупые, неэффективные когти, только для того, чтобы уменьшиться до размера яблока.

Видя, что это бесполезно, он отпускает его. Он злобно кричит вслед убегающей крысе: «Будь осторожен с Нагини, она голодна».

Он наслаждается испуганным писком.

Затем он вызывает другую Пожирательницу Смерти, предлагая ей снять заклинания. Она управляется с тремя слоями, которые ужасно окрашивают её, высасывают из неё тепло и окунают в холодную воду. Он отсылает её, вызывая ещё одного из бойцов, оставшихся верными до его безвременного исчезновения.

Он задаёт тренд, которому следуют весь день. Один за другим Пожиратели Смерти выходят вперёд, атакуя защитные чары, порчи, проклятия. Один за другим они не могут продолжать. Проклятия усиливаются по мере того, как они спускаются вниз, они больше не болезненно вырывают каждый волос, а отрубают конечности, больше не охлаждают тело, а поджигают его. В итоге остаются только два слоя. Одно заклинание позволяет браслету сохранить все атрибуты, которые у него были раньше, по-прежнему делая Пожирателей Смерти неспособными обманом заставить браслет раскрыть то, что находится под ним, любым другим способом, кроме болезненного разрушения последних слоев. Последний держит браслет там, где он есть.

Оба заклинания защищены смертельными проклятиями, одно настолько Тёмное, что свет почти убегает от него, другое настолько Светлое, что тьма, кажется, сгорает в нём. Браслет окружён серым туманом, почти потусторонним по своему виду, ни светлым, ни тёмным, а тем и другим одновременно.

Он призывает заключенных, одна из которых слишком любопытна для её же блага, а другая — волшебник, связанный с Орденом Феникса. Он обещает обоим свободу, если им удастся пробиться сквозь чары.

Ведьма мастерски справляется с тёмным заклинанием, будучи Разрушителем Заклятий. Но она недостаточно осторожна, снимая второе, поэтому выпускает кровь через рот, как гейзер. Он не удосужился удалить пятна крови, прежде чем велеть другому заключенному войти. Мужчина в отчаянии падает на землю при виде крови и бессознательного Гарри Поттера перед ним.

Он не жалеет его, холодно приказывая снять последний слой.

Человек дрожит, когда пытается. Он останавливается, когда его кровь начинает сворачиваться, что приводит к его смерти.

Он призывает кого-нибудь забрать тела и позвать следующего заключенного.

Наконец, когда подземелья достаточно опустошены, он сам снимает проклятие. Долгими мгновениями он пытается понять, как лучше всего это сделать, наконец находит слабое место и обрушивает слой. Он тянется за браслетом, но его инстинкты снова предупреждают его. Другой заключенный стоит перед дверью и ждёт. Он зовет её, приказывая снять браслет.

С первого прикосновения зелье начинает разъедать кожу, мышцы, кости. Она кричит, катается по полу. Он встаёт ближе, чтобы рассмотреть кожу браслета. Он покрыт слоями зелий и ядов, один поверх другого, тонкий слой краски, разделяющий жидкости и удерживающий их от взаимодействия друг с другом. Он зовёт Снейпа, который является мастером зелий.

Мрачный человек прибывает в течение нескольких секунд, не щадя взгляда всё ещё кричащих ведьм на полу. Всё его внимание сосредоточено на его Лорде, но его взгляд всё ещё скользит по мальчику, лежащему на кровати. Получив указание, он приступает к работе. Он идентифицирует зелье или яд и избавляется от них, либо варя противоядие, либо уничтожая те, которые может снять и так. Он тратит на это день, наполняя комнату парами зелий и гневными, хотя и впечатлёнными, проклятиями.

Наконец, после того, как Снейп заканчивает свою работу, другой заключенный поднимает браслет, пытаясь снять его по приказу Тёмного Лорда, усвоившего урок не недооценивать браслет и его защиту. Пленнице требуется некоторое время, чтобы понять, что ей нужно изменить руны, вышитые на коже, чтобы коснуться браслета без боли. А до тех пор он наслаждается каждым её болезненным криком.

И вот, наконец, браслет соскальзывает с тонкого запястья.

Кожа под браслетом такая белая, словно годами не видела солнца, и выглядит такой уязвимой, будто даже лезвие ножа перерезало бы все кровеносные сосуды и прошло насквозь до кости. Заключенная кладёт свои грязные руки на эту бледную идеальную кожу и поворачивает руку, открывая Авада Кедавру.

Связь вспыхивает, прожигая его насквозь, связывая вместе две половинки целого, нерушимо скрепляя их.

О.

Комментарий к Глава 8, часть 3

Ну что ж, впереди нас ждёт последняя треть работы. Даже страшно подумать, сколько уже всего произошло и сколько ещё произойдёт. Дальнейшие главы будут бОльшими по объёму, кроме того, сюжет, наконец-то, отклонится от линии оригинальной серии.

Я была бы рада прочитать отзывы (уже выпущена большая часть работы, если мнение сложилось, оно уже вряд ли изменится) и предположения читателей относительно того, что будет дальше по их мнению (конечно, это не касается тех, кто уже читал оригинал. Никаких спойлеров!) Надеюсь, я не совсем кошмарно выполняю свою работу переводчика, и все получают удовольствие от финальной трети работы.

бета: я очень люблю читать ваши отзывы и читаю буквально каждый, поэтому, как и переводчик, буду рада увидеть ваши предположения и впечатления))

========== Глава 9, часть 1 ==========

Комментарий к Глава 9, часть 1

Заметка переводчика: Глава ещё не проверялась бетой, так что заранее прошу прощения за ошибки. Это моя вина, потому что именно я все свои же графики понарушала, увлечённая переводом новой работы, и решила, что лучше выложить раньше, но без проверки беты, чем тянуть с главой ещё дольше. Работу над новой работой я закончила (осталось только всё это выложить), так что больше такого не повторится!

Гарри просыпается, и Гарри убегает.

Неделю спустя он, борясь с паникой и английской сельской местностью, добрался до поместья Блэк. За короткое время, прошедшее после побега, он ходил пешком больше, чем когда-либо в своей жизни и нелегально ездил на автобусах и поездах, используя лишь немного беспалочковой магии — потому что прошёл целый месяц и теперь он совершеннолетний, потому что проспал-целый-месяц-и-его-слова-его-слова-о-Мерлин — только чтобы отвлечь от себя лишнее внимание, но не привлечь любопытных волшебника или ведьму. Он бежал вслепую, меняя направление по своей прихоти и сворачивая назад всякий раз, когда чувствовал себя особенно параноиком. Через четыре дня он вырвался из своей паники и подумал о безопасном месте, в котором он мог бы отдохнуть, пока он не оправится от -потери-месяца-своего-дня-рождения-наблюдения-за-пытками-смерти-директора-его-слова-увидели-и школа снова не начинается. Итак: поместье Блэк.

Его любезно встречает Кричер, которого предупредила «леди-провидица-продавщица зелий», которую Гарри называет Сильвией, о прибытии Гарри.

Полностью измученный травмами, путешествиями и паникой, Гарри падает рядом со своим другом, доверяя ему доставку себя в безопасное место и сохранение в тайне его прибытия.

Гарри просто хочет заснуть и забыть свои сны, забыть взмах палочкой, которым избавились от свидетеля, забыть Снейпа, смотрящего на слова — его слова, его и только его, какое право он имел открывать их и показывать посторонним, чужим? — на его лице отразилось болезненное понимание. Хочет забыть удивленное ликование, чистую радость, жгучий гнев, нарастающую ярость. Хочет забыть, как его запястье было обнажено и беззащитно. Хочет забыть, что его слова уже не односторонне-черные, никогда уже не будут такими, и теперь они подтверждено-красные, привлекающие к себе внимание. Хочет забыть, что связь теперь двусторонняя. Хочет забыть, что вскоре неконтролируемые всплески эмоций, которые он чувствовал через связь и которые давали ему столько уверенности, будут сдерживаться, намеренно посылаться и использоваться для манипулирования им. Хочет забыть, что сейчас он будет не единственным, кто видит сны о родственной душе.

Он хочет все это забыть.

Кричер переносит Гарри в пыльную комнату, которую тот занимал, когда был в последний раз в этом доме, по иронии судьбы также после побега из лап Темного Лорда Волдеморта, также глубоко потрясенный, также ужасно раненый. На этот раз, однако, раны были нанесены не Пожирателями Смерти, а прославленным директором, который умер меньше месяца назад, сраженный разумом Гарри и всей той болью, которая причинялась Гарри всю его жизнь, главным образом тем самым человеком, который не мог справиться с ней, когда она была направлены на него.

Гарри помогают сесть на кровать, Кричер суетится вокруг него и зовет хозяйку, чтобы она дала ему инструкции. Вальбурга появляется на портрете напротив кровати и смотрит зоркими глазами, указывая Кричеру, как помочь Гарри. Его ожоги прикрыты холодными компрессами, его худое тело набито горячим супом и прохладной водой. С тех пор, как Темный Лорд Волдеморт усыпил его искусственным сном, раны Гарри едва зажили и все еще требовали лечения, для которого он был слишком истощен, напуган и слишком занят побегом через половину Англии. Он узнает о некоторых ранах только тогда, когда Кричер лечит их, бормоча себе под нос смертельные угрозы.

Наконец Кричер останавливается. Он уходит, обещая плотно поесть и купить ингредиенты для зелий, которые нужны Гарри для лечения ожогов.

Гарри почти ничего не замечает, слишком погруженный в свои мысли. Когда он, наконец, просыпает, первое, что он видит, это холодные серые глаза Вальбурги, наблюдающие за ним с тревогой.

— Ты в порядке, Гарри? Что случилось? Этот бесполезный Сириус был слишком занят выпивкой, чтобы дать мне хоть какую-нибудь информацию. Даже Кричер ничего не смог от него добиться. Скажи мне, кто тебя так ранил.

Гарри удается слегка улыбнуться в ответ на теплую заботу, прежде чем воспоминание о последнем месяце-мгновении-ока-недели-он-бодрствовал-неделями-он-не-спал снова нахлынули на него.

— Директор… — он прерывает себя, вспоминая, что директор мертв и теперь он просто Дамблдор, волшебник, который жил и умер, не больше и не меньше. Эта мысль успокаивает его, потому что теперь он точно знает, что один его враг исчез. Ему становится холоднее, когда Гарри думает о том, что это сделал он. Он убил мозг Дамблдора. Возможно, это была самооборона, но он все равно убил его. Он завалил его болью и страданием, когда тот уже был на самом краю, шатко балансируя между жизнью и смертью. Он был тем, кто дал последний толчок.

Он убил человека.

Странно, насколько его нынешние эмоции отличаются от той паники, которую он испытал, когда ему пришлось убить василиска. Может быть, это потому, что он не знал Василиска? Может быть, потому что то убийство было больше похоже на драку? Может быть, потому, что это была почти равная битва, одна сторона была слепой, а другая слишком маленькой? Может быть, потому, что Василиск сошёл с ума от времени и потерь? Может быть, потому что Дамблдор все-таки был человеком? Но нет, жизнь василиска была такой же важной, как и жизнь Дамблдора, даже если один из них больше походил внешне на Гарри, чем другой. Оба были умны и способны делать ужасные или великие дела, и оба они делали и то, и другое. Так почему же смерть Дамблдора ударила по нему сильнее? Возможно, директор был сумасшедшим, пытаясь заставить ребенка сражаться с печально известным Темным Лордом. Он напал на Гарри и умер, когда тот пытался защищаться, но все оправдания в мире не помогают Гарри спокойнее относиться к чужой смерти.

Вальбурга прочищает горло и вырывает Гарри из водоворота мыслей, в котором тот начинает тонуть. Он трясёт головой, чтобы прояснить мысли, и продолжает, как ни в чем не бывало.

— Дамблдор мертв. — произносит он.

Вальбурга впадает в противоречивое молчание. С одной стороны, ясно, что Дамблдор ей никогда не нравился, ни как учитель, ни как директор ее детей, ни как фактический лидер волшебного мира. С другой стороны, она с осторожностью относится к тому, что сказать Гарри, видя, как он снова оцепенело смотрит на свои руки, лишь мельком поглядывая на нее поверх оправы очков.

Гарри точно знает момент, когда она замечает, что его браслет пропал. Ее глаза становятся большими; она пытается скрыть свое удивление и любопытство, сглатывая и переводя взгляд на его лицо. Когда она понимает, что ее поймали, она краснеет. Без дальнейших просьб Гарри переворачивает запястье и поднимает его, чтобы показать ей свои слова. Первый человек, которому он их показывает, с усмешкой думает он. Если бы у него был выбор, или хотя бы чуть больше выбора, он никогда никому не показывал бы своих слов. Но если бы ему было абсолютно необходимо, он показал бы их портрету в библиотеке, одной из своих ближайших наперсниц или Сильвии — хотя он совершенно уверен, что та уже и так знает о них.

Вальпруга задыхается, когда видит Авада Кедавру, и еще раз делает это, когда замечает, что надпись красная. Ее глаза отчаянно устремляются к Гарри.

— Ты, ты — он — как ты — твоя родственная душа — Том Реддл?

Гарри горько усмехается.

— Я не знаю, — размышляет он — моя родственная душа это Том Реддл, блестящий староста, или Темный Лорд Волдеморт, частица души, которой он является? Есть ли разница между ними двумя или они одинаковы, когда не охвачены безумием? Если это так, то неужели я уже потерял свою родственную душу еще до того, как у меня появился шанс встретиться с ней? Если это Тёмный Лорд, должен ли я уничтожить его, чтобы спасти от самого себя? — он переводит измученные глаза на Вальбургу — Хотел бы я знать.

— О, дорогой, — вздыхает она — Я так хочу обнять тебя. Ты так долго терзал себя этими мыслями, не так ли? Когда ты узнал? Как долго ты нёс это бремя в полном одиночестве?

Гарри пытается притвориться, что его мысли не сразу переходят к уроку Защиты и так же быстро к Теперь-Я-Могу-Тебя-Коснуться-БОЛЬ.

— С четвертого курса.

Вальбурга снова задыхается и смотрит на него страдальческим взглядом.

— О, милый, милый… Я бы причинила ему боль, если бы только могла. Я защитила бы тебя даже от него и от того, во что мы оба верили.

Гарри пытается улыбнуться, но не смотрит на Вальбургу, понимая, что у него выходит скорее гримаса.

— Спасибо.

Она поднимает руку, чтобы потереть мочку левого уха, ее обычная реакция, если она в чем-то не уверена, но в конце концов говорит, немного отчаянно пытаясь хоть как-то подбодрить Гарри:

— Но ты сказал, что ему лучше, верно? Ты сказал мне это, когда мы в последний раз разговаривали. Он уже частично восстановил рассудок, не так ли?

Гарри поражённо моргает, он не думал об этом в своей панике.

— Да, это правда, верно, именно так — его обнадеживает свой же ответ. Но в его тоне все еще чувствовался оттенок страха, потому что даже попытка исцеления Темного Лорда Волдеморта может оказаться бесполезной — Он стал лучше, и теперь у него еще больше частиц души, так что он должен стать еще лучше. Может быть, если он достаточно придёт в себя, он даже не станет зажигать свечи из тел магглов на свой следующий день рождения. Ну или хотя бы не станет с таким рвением охотиться за мной. Может быть. Я надеюсь.

— Ты его родственная душа! — яростно протестует Вальбурга — Он не причинит тебе вреда!

Гарри сардонически улыбается.

— Может, я и его родственная душа, но я также тот, кого он объявил своим заклятым врагом. Вы действительно думаете, что он не убил бы меня, если бы боялся, что я могу встать у него на пути?

Вальбурга колеблется с ответом только несколько секунд.

— Я очень хорошо знала Тома Реддла, — наконец признается она тихим голосом — Я видела зависть в его глазах, когда кто-то находил свою вторую половинку. Я видела в его глазах ненависть, когда кто-то спрашивал, будет ли у Тома родственная душа, но я также видела в них страх. Он долго ждал. Я не думаю, что он причинил бы тебе боль.

Гарри снова возражает.

— Может быть, он и не причинил бы мне физический вред. Но неужели вы думаете, что его безумный разум может считаться с эмоциональным ущербом или что он никогда не нанесет удар в гневе, страхе или безумии?

Вальбурга вздрагивает и замолкает.

***

Как этот слабый, сжавшийся ребенок может быть его родственной душой? Как он мог ждать семьдесят лет, чтобы получить такое вознаграждение? Тощий, маленький и ранимый ребенок, которого трясет от одного только его вида.

Они дрались на дуэли, так что он знает, что тот не совсем беспомощен, но он не смог контратаковать его ни разу. И это после того, как он всю жизнь готовился к их борьбе? Насколько бесполезным он был бы, если бы был обычным полукровкой, не обученным с детских лет?

Он признает, что у него хорошие рефлексы и сносные инстинкты, или просто госпожа Удача слишком благосклонна к нему и поэтому он выживал всё это время, но бездумно отпрыгивать с пути проклятий могут только магглы! Он даже отказался от их дуэли и спрятался за старым болваном.

Что подводит его к следующему вопросу. Его так называемая родственная душа — новая икона Света, Светлый Спаситель, Мальчик-Который-Выжил. Даже в юности он никогда не мог выносить кого-то со светлым мышлением, видящего всё только как черное и белое, добро и зло, никогда ни то и другое вместе, никогда серое. Он сомневается, что его можно убедить в обратном, ведь он так воспитывался всю свою жизнь. На публике они враги, Темный Лорд против Светлого Спасителя, а наедине один раз за разом пытался убить другого. Между ними нет ничего, кроме неприязни.

Кто же знал, что судьба, жестокая владычица, подарила ему такую ​​родственную душу, которую он предпочел бы не иметь, вопреки всем своим детским мечтам и желаниям, бывших с ним до тех пор, пока он отбросил свою человечность, чтобы получить истинную силу и бессмертие?

Одна только мысль о его «родственной душе» оставляет во рту привкус горечи и разочарования.

***

Гарри вздрагивает, просыпается и начинает смеяться резким смехом, пока слезы не начинают течь по его лицу, а всхлипы не лишают его воздуха, и он продолжает безумно хихикать.

На следующий день его навещает Хедвиг.

Это большой сюрприз, поскольку, насколько Гарри знает, она никогда не покидала Хогвартс, если только он не просил ее доставить письмо. Она также каким-то образом знала, где его найти, без проблем проходя сквозь Фиделус.

Гарри, как и всегда, рад ее видеть, поэтому открывает окно, впуская поток необычайно жаркого летнего воздуха. Она приземляется на спинку кресла, глядя на него своими царственными глазами. Он гладит ее перья и засовывает руку в карман, пытаясь вытащить уменьшенный сундук и предложить ей угощение, но ничего не находит.

Точно, его сундук был украден — снова — и ему придется заменить его — снова — как и все, что он положил внутрь — снова. К счастью, его палочка все еще была на его теле, когда его усыпили, и его никогда не обыскивали достаточно тщательно, чтобы найти её и забрать. Для чего, в конце концов, им это делать, если он всё время был без сознания? Какую угрозу может представлять больной в коме?

Но потом, уже смирившись со своей участью, вспоминает — ему семнадцать. В свой день рождения Темный Лорд Волдеморт привел заключенных и вскрыл многочисленные защитные слои, в тот день, когда он заставил профессора Снейпа работать, и браслет стал причиной многих смертей и травм. Это было за день до того, как его слова были раскрыты, были-показаны-всем-желающим-всему-миру-его-слова-его-почему-почему-его-слова.

Он стряхивает с себя воспоминания и чувства и концентрируется на том факте, что теперь он может легально пользоваться магией вне школы. Он пробует Акцио и чувствует, как заклинание натягивается, дергает все еще уменьшенный сундук и благополучно несет его к нему. Пройдя всего лишь десятую часть пути, Гарри вынужден отпустить чары, рухнув на кровать, с каплями пота на лбу и судорожным дыханием.

Похоже, в конце концов ему не придется снова ходить по магазинам, и Хедвиг всё так же будет получать бекон.

Следующие несколько дней он призывает свой сундук и потом отдыхает. Перерывы между попытками проходят за легкой беседой с Вальбургой и Кричером.

Сириус Блэк до сих пор не подозревает, что у него в доме живет еще один человек, и Гарри намерен оставить это положение вещей таковым как можно дольше. Члены Ордена, наверное, узнали, что его похитили — снова — и, вероятно, даже не попытались его вызволить — снова. Если бы он открылся им, они бы суетились из-за него — снова — и делали вид, что заботятся о нем — снова. Это ничего бы не изменило в ситуации.

Кроме того, если он хоть немного и знает Сириуса Блэка, а он его знает после нескольких писем, которыми они обменялись в прошлом году, их встреча будет стоить больше энергии и терпения, чем у Гарри есть после того, как его-слова-раскрыты-сумасшедшего-путешествия-через-всю-страну-утомительно-вызывать-переделывать-свой-браслет прошло его лето.

Поэтому Гарри просто делает вид, что его здесь нет. Они увидят его снова осенью, когда Хогвартс снова откроется, и имеют ли значение эти несколько недель?

Однако, не желая оставаться в полном неведении, Гарри спрашивает Кричера, есть ли у того доступ к выпускам «Ежедневного Пророка». Как восприняли смерть Дамблдора? Был ли как-то освещён инцидент со взломом банка, или Волшебный Мир все еще думает, что Гарри хотел войны с гоблинами?

К счастью, Кричер достаёт ему газеты. Гарри читает статьи, которые выходили в начале июля, те, которые громко произносят «Дамблдор принуждает студентов к совершению преступлений?!» и «Проникновение в банк!» Прежде чем появляется объявление о его смерти, проходят удивительно долгие четыре дня. Только через день появляется следующая статья, в которой размышляется, не покончил ли Дамблдор с собой из-за раскрытия всех его грехов одного за другим. Его феникса нигде не видно, так что, должно быть, он был напуган ужасными деяниями Дамблдора. Гарри тихо фыркает, когда читает это. Он помнит разбитое тело, превращенное в камень, и сухо думает, что феникс заплатил самую большую цену за общение с Дамблдором.

Прошло ещё две недели, прежде чем об исчезновении Гарри стало известно общественности. Сначала появляются предположения, что он сбежал, чтобы спрятаться от гоблинов или Дамблдора, но через три недели аврорат подтверждает, что Гарри пропал без вести в тот же день, когда был убит Дамблдор.

Эта новость, конечно, вызывает большой резонанс — Дамблдора убили? Гарри похитили? Почему никто не знал об этом?

Гарри думает, что более важным вопросом будет: «Почему никто не помогает бедному мальчику, которому еще нет семнадцати, даже не окончившему школу?» Но это был бы разумный вопрос, поэтому, конечно, никто им не задавался.

Еще через неделю происходят внезапные изменения: исчезли все статьи о Гарри и Дамблдоре. Если раньше ежедневно публиковались обновления «Гарри Поттер еще не найден» и «За что мы любили Дамблдора?», то теперь Гарри полностью исчезает из информационного поля, а Дамблдор больше не романтизируется. Бескомпромиссная похвала сменяется холодным анализом того, почему Дамблдор был жалким директором школы, почему он не заслуживает ни одного своего звания, которым его наградили, и почему он не должен был быть даже учителем. За анализом следуют длинные статьи, описывающие все недостатки и ошибки бывшего директора Хоргвартса.

Гарри лениво задается вопросом, кому угрожал Тёмный Лорд Волдеморт, чтобы эти статьи вышли.

***

К сожалению, все укрытия мира не смогли бы ему помочь, потому что время неумолимо идёт вперёд. Прежде чем Гарри осознает это, он уже вынужден отправить Хедвиг, чтобы купить школьные учебники, которые ему нужны для его года ТРИТОНа, упаковать найденный сундук и попрощаться с Вальбургой и Кричером.

Они смотрят, как он уходит, оба с обеспокоенным блеском в глазах, который Гарри делает вид, что не замечает.

Что принесет Хогвартс в этом году, первый без Дамблдора и первый с Темным Лордом Волдемортом?

Самое первое, что он приносит, это ненависть.

Глубокая, искренняя ненависть.

В центре внимания Гарри, почему бы и нет?

Одна сторона ненавидит его, потому что он Спаситель Света, Мальчик-Который-Выжил, Поттер, попавший в Слизерин.

Другая сторона ненавидит его, потому что он Спаситель-Неудачник, Мальчик, который выжил, в то время как Дамблдора не стало, Поттер, который попал в Слизерин.

Гарри все равно. Это не так уж и сильно отличается от того, что было в прошлые года.

Больше всего его беспокоит отсутствие и присутствие определенных людей.

Более конкретно: Гермиона, Рон и Джинни исчезли, но появились Пожиратели Смерти.

Гриффиндор теряет трех студентов, а профессора пополняют свои ряды двумя новыми лицами.

Алекто и Амикус Кэрроу, близнецы Ужаса, которые сошли с ума задолго до Азкабана, убив своих родственных душ, предпочитая компанию друг друга незнакомым людям.

Темный Лорд Волдеморт любит давать им худшие задания за то, что они выбросили то, чего он так жаждал в юности.

Они пугающе хорошо владеют пыточными заклятьями, не выносят нытья и шума и не имеют ни капли терпения.

И теперь они преподают в Хогвартсе.

Что ж, думает про себя Гарри с юмором висельника, сидя под двумя взглядами, пытающимися содрать с него кожу заживо, когда-то он думал, что худшим учителем будет Амбридж.

Во вторую очередь новый учебный год приносит разочарование.

Все вокруг него разочарованы по разным причинам.

Некоторые разочарованы тем, что Гарри все еще жив, другие — тем, что он в Хогвартсе, третьи — тем, что он не пытается героически спасти их всех, четвёртые— тем, что он не отправляется в грандиозное приключение, чтобы покончить с Темным Лордом Волдемортом, пятые — тем, что он не сражается со всеми Пожирателями Смерти, которых только сможет найти.

Гарри игнорирует их всех.

Почему они вообще разочарованы? Гарри хоть раз бежал помогать неизвестным людям, тем более к тем, кто из раза в раз обижал его?

Он входит в море второкурсников и третьекурсников, своих студентов, которые все сердечно приветствуют его. Один или двое из них не решаются с ним заговорить, а некоторые выглядят так, будто чего-то от него ждут, но в основном они знают его и то, что не следует ожидать от него того, что ожидают незнающие его люди. Некоторые боятся — Гарри не интересовался и не интересуется их статусом крови настолько, чтобы спрашивать об этом, но они могут быть магглорожденными. Более того, судя по историям, которые большинство из них рассказывали Гарри по секрету о том, как сильно они любят Волшебный Мир, подразумевая, как сильно им не нравится их жизнь дома, они настоящие Мутнокровки, отказывающиеся от своих семей, чтобы занять место среди Волшебников, подвергающих их теперь остракизму и плохо обращающихся с ними.

Однако некоторые из них смотрят на него с верой. Они верят, что он знает, что делает, что он не допустит, чтобы с ними случилось что-то плохое, что он будет защищать и учить их, как это всегда было.

И, ну, он понятия не имеет, что делать — он-видел-мои-слова-паника-неужели-мне-придется-убить-что-будет-что-он-сделает-он-в-окружении-врагов-ещё-более-опасных — но никому не позволяет заметить это.

Они всё ещё его ученики, и пусть им дальше будет жаль человека, который попытается им навредить.

Джекли, наконец, ушел с поста короля Слизерина, который занимал в течение полутора лет, прежде чем Гарри проклял его за причинение боли своим ученикам, а затем его заменил его правая рука.

Итак, по традиции, следующим по значимости человеком должен стать правитель Слизерина.

Но есть небольшая проблема.

Это, без сомнения, Малфой, с его связями, богатством, званиями, магическими способностями, прихвостнями и страхом остальных одноклассников перед ним. Да и никто из шестикурсников не решит приблизиться к Малфою.

Но Малфой проиграл дуэль Гарри, ту дуэль, в которой Гарри был повержен Круцио, но все же встал и победил заклинанием, против которого весь Слизерин не знал противодействия и которое на некоторое время озадачило даже профессора МакГонагалл.

По всем правилам Гарри должен стать королем Слизерина.

Но Гарри также является полукровкой, который никогда не делал ничего большего для Политической Игры, чем тот поединок и тот раз, когда он разоблачил Джекли. Кроме того, его совершенно не интересует слизеринская иерархия.

И все же у него есть последователи.

Его окружают студенты второго и третьего курса не только Слизерина, и он всегда приветливо встречает их и уважительно выслушивает об их проблемах, как и положено королю Слизерина.

Но мало кто знает о его оценках, и он никогда не выставляет напоказ свое богатство, и не похоже, что он много знает о своих товарищах-слизеринцах. Несмотря на то, что он Мальчик-Который-Выжил, у него нет никаких связей, и тот факт, что они считают его Светом — даже несмотря на то, что они уже видели, как он использует Темную магию — еще один аргумент против него.

Это загадка, на которую никто не знает ответа, поэтому слизеринцы беспокоятся об этом и прикидывают варианты.

Гарри думает, что это смешно.

Проблема была бы решена, если бы они просто спросили его. Он мог бы просто сказать им, что ему все равно, кто правитель Слизерина, если это не он.

В конце концов Малфой становится королем Слизерина.

К сожалению, Малфой все еще немного сердится на Гарри за победу в той дуэли и высмеивает его перед всеми слизеринцами, чтобы показать своё превосходство.

Итак, он не благоразумный и мудрый король Слизерина, каким должен быть, и при этом он не думает о лучшем для всего Слизерина — он думает о худшем для Гарри.

Его первым приказом является снятие запрета, запрещающего слизеринцам проводить ночи за пределами Слизерина. Его следующее действие — смотреть на Гарри, как он считает, с вызовом, но для Гарри это очень похоже на ревнивую ненависть и отчаянную надежду.

Не то, чтобы Гарри не стал слушаться этого «приказа». Он воспользуется любым шансом, чтобы сбежать из этой токсичной и угрожающей среды, которой является его общая спальня с другими мальчиками. Он до сих пор не забыл горящую-кровать-ужас-страх-безопасное-место-разрушено-почему-побег-в-безопасность.

Но сейчас это уже не имеет значения. У него все еще есть та маленькая комната, которую он использовал на первом курсе, и его ученики знают о ней, поэтому они смогут найти его в любое время, если им что-то понадобится.

Он расслабляется и замечает, как напряжение уходит и от окружающих его студентов. Сделали ли они те же выводы, что и он, или бессознательно скопировали его эмоции?

Малфой что-то бубнит, с энтузиазмом провозглашая «возвращение нашего Господина и восхождение к власти и могуществу», как будто кто-то мог это пропустить, почему-то не замечая, что многие из его подданных беспокойно ерзают, пока лесть продолжает сыпаться на Темного Лорда Волдеморта, его Пожирателей Смерти и самого Малфоя, как «верного слуги». Не все так хорошо относятся к террористическому режиму, который, по их мнению, начнется сейчас, как стойкие сторонники, горячо кивающие в такт словам Малфоя.

Гарри рад этому.

В некоторых из сомневающихся он признает полукровок. Другие происходят из известных семей, которые всегда стояли особняком от Темного Лорда Волдеморта. Другие выглядят огорченными всякий раз, когда упоминается Темный Лорд, вероятно, они из тех, потерявших кого-то в прошлой войне или после неё.

У одного-двух студентов в глазах чистая паника — мутнокровок, которым теперь приходится опасаться за свою жизнь.

Малфой игнорирует их всех и всё продолжает и продолжает, слишком погруженный в иллюзии о своем воображаемом величии, чтобы обращать внимание на аудиторию.

Ученики Гарри выглядят такими же разочарованными тем, что он говорит, как и сам Гарри. Некоторые из них или их семей поддерживают Темного Лорда Волдеморта, и Гарри научил их, как оставаться верным тому, во что они верят, после надлежащего исследования этого вопроса, и не упрямиться при принятии изменений. Гарри убедил их, что это нормально верить во что-то отличное от того, во что верят лучшие друзья и дружить с кем-то «Светлым», поддерживая при этом Темного Лорда Волдеморта или его идеалы. Все его ученики замечают, что Малфой больше злорадствует о своей причастность к смерти Дамблдора и совсем не информирует их о планах Темного Лорда, когда он наконец-то пришёл к власти, а потому они очень не впечатлены.

Гарри хорошо их обучил.

— Будьте уверены, слизеринцы, — говорит Малфой в заключении, — эта благородная школа скоро будет очищена от всех недостойных.

Он до сих пор не замечает, что добрая треть слизеринцев выглядит неуверенно и испуганно, слишком занятый купанием в громких аплодисментах горстки ярых сторонников идеалов Тёмного Лорда Волдеморта.

Гарри переглядывается со своими учениками и видит, что они тоже заметили: Малфой точно не будет хорошим королем.

Это не может значить ничего хорошего для них.

Или, размышляет Гарри, если они будут достаточно умны, ненависть Малфоя будет идеальной.

Идеально управляемой.

***

Нет ничего удивительного в том, что Малфой загоняет Гарри в угол всего через несколько минут после того, как тот заканчивает общение со своими учениками.

— Поттер, — кричит он, — ты давно читал газету? У тебя кончились деньги, чтобы подкупать репортеров?

Он и окружающие его слизеринцы смеются. Гарри не реагирует.

Возможно, раньше Рита Скитер была лояльна к нему, потому что он дал ей возможность узнавать инсайдерские новости и не раскрыл ее секрет. Но теперь, когда Темный Лорд Волдеморт практически захватил британский волшебный мир, для нее гораздо безопаснее — и выгоднее — ругать Гарри.

Гарри никогда не был тем, кто читает «Ежедневный Пророк», и если он и делал это, то очень редко. Всякий раз, когда он это делает, у него появляется желание найти тех журналистов, которые говорят больше лжи, чем фактов, и трясти их до смерти. Но он всегда понимал, что это не поможет его и без того дурному имиджу, а Азкабан не такое уж прекрасное место, чтобы он хотел провести там десятилетия. Ему все равно, что пишут газеты. Все, кому нужно знать правду, уже знают ее, а те, кто знает Гарри, не верят ни единому слову из того, что о нем пишут. Почему его должно волновать мнение всех остальных, всех этих сотен сплетников, любопытных ведьм и волшебников, которым нечем заняться, кроме как судить совершенно незнакомого человека с безопасного расстояния?

Малфой замолкает, когда не получает никакой реакции, кроме равнодушного выражения лица. Он явно ломает голову над каким-нибудь другим язвительным замечанием, но за то время, которое ему требуется, чтобы придумать одно такое, Гарри уже проходит мимо него и покидает гостиную.

В конце концов, у него есть дела поважнее, чем развлекать хулигана с короной на голове.

Одно из таких дел — рассказать новости библиотечному портрету. Когда он показывает ему свою метку души, портрет замолкает, очевидно потрясенный до глубины души. Гарри дает ему время и старается не теребить пальцы, пока ждет, беспокоясь о его реакции.

— Ох, плут, такая тяжелая ноша легла на твои плечи, — наконец говорит он с выражением глубокого сострадания на лице — Я хотел бы облегчить твоё бремя, но эти нарисованные плечи не в силах снять его с тебя.

Гарри грустно улыбается, но не отвечает. Портрет вздыхает и задумчиво говорит:

— К счастью, твоя вторая половинка не похожа на такого негодяя, который захотел бы причинить тебе вред после этого открытия.

Гарри тихо фыркает.

— Я не уверен в этом. В последний раз, когда я видел его во сне, он думал о том, как разочарован тем, что его родственная душа это я.

— Если бы это только было возможно, я бы заключил тебя в утешительные объятия, — говорит портрет, явно пытаясь побороть горечь в тоне Гарри — Давай придумаем стратегию на случай наихудшего развития событий, чтобы обеспечить твою безопасность всеми возможными способами.

В конце концов они проводят вместе целый день — и, если честно, все следующие недели — обсуждая, планируя и разрабатывая стратегию, чтобы Гарри не пострадал.

Он сомневается, что хоть что-либо из этого сработает против Темного Лорда Волдеморта, столь же жестокого, сколь и умного, но важна сама идея.

Гарри также проводит больше времени со своими учениками. Некоторые из них, как он замечает, больше не приходят к нему на уроки и не разговаривают с ним под влиянием газет, общественного мнения, собственных мыслей, давления сверстников и домашних заданий. Другие, в противовес им, приходят к нему еще чаще, и он, кажется, обрел бесконечную свиту детей, которые стоят рядом и следуют за ним с настороженными взглядами, с руками на палочках и осторожностью в каждом своем движении. Гарри улыбается и позволяет им играть в телохранителей. Он знает, что они способны отразить большинство нападающих в школе, а тех, с кем они не справятся, Гарри, вероятно, сможет обезоружить сам. И это мило, когда за тобой ходит такая стайка утят. Это напоминает ему о правлении Джекли, когда дети ходили за ним, но чтобы получить защиту, а не обеспечить ее.

Ему особенно нравится, когда его сопровождают Арвилл и Роуэн. Они стали кем-то вроде лидеров среди его учеников. Ну, с Арвилл всё ясно, а Роуэн просто, как всегда, следует за своей близняшкой. Очевидно, что у него нет ни способностей, ни стремления стать лидером. Ему, кажется, гораздо комфортнее быть за спиной Арвилл, нежели рядом или даже перед ней. Со временем его нервозность несколько уменьшилась, но он по-прежнему оставался застенчивым мальчиком, предпочитающим не разговаривать лишний раз, особенно с незнакомцами. Благодаря своему более робкому и уравновешенному характеру он немного подавляет безрассудную вспыльчивость Арвилл. Его сестра, с другой стороны, берется за дела, от которых Роуэн уклоняется. Она любит разговаривать с незнакомыми людьми и заставляет их смеяться и рассказывать сплетни и секреты за считанные минуты.

Когда он смотрит на них, Гарри вспоминает о своем первом курсе, о короле Нероне и его тайной королеве Диане, об их идеальном симбиозе и могущественном и мудром правлении.

Он почти сожалеет о том, что они уже закончили Хогвартс и не вернутся в него к тому времени, когда эти двое станут правителями Слизерина.

Когда близнецы сопровождают Гарри, Арвилл продолжает рассказывать все, что узнала за эту неделю, задавая вопросы и спрашивая совета. Все чаще и чаще Гарри наблюдает за Роуэном, и когда он выглядит так, будто у него есть ответ, просит брата отвечать на вопрос сестры. Иногда ответ не правильный, и тогда Гарри добавляет другое решение, но в основном онпозволяет близнецам обсуждать свои проблемы без своего вмешательства. Другие его ученики начинают спрашивать свои вопросы у близнецов, прежде чем идти к Гарри. Хоть это и немного болезненно, они начинают становиться более независимыми от него, и Гарри с гордостью наблюдает за этим развитием.

Вскоре проводится следующий урок.

Как всегда, Гарри спрашивает, есть ли у кого-нибудь из его учеников какие-либо вопросы или есть ли у них тема, которую они хотели бы обсудить вместо той, о которой он хотел поговорить. Иногда он не дает им такой возможности, как он сделал, когда обсуждал маггловские методы лечения травм, так как считал их слишком важными, чтобы пропускать их. Однако в других случаях он ничего не может придумать и предоставляет своим ученикам свободу выбора.

Когда Арвилл встает, она делает это с уверенным выражением лица. Она выглядит очень непоколебимо, но именно Гарри научил ее скрывать свои эмоции, а потому он легко видит ее взволнованность. Почему она так нервничает? Быстрые взгляды остальных учеников показывают, её вопрос кажется им рискованным.

— Гарри, — начинает Арвилл, — я… нет, мы думали… о Темной магии.

— А, — Гарри вздыхает, всё понимая. Конечно, они не решались спросить о незаконной магии. Он откидывается назад и смотрит на своих учеников. Все они не решаются сказать что-либо еще, боясь его реакции — Что ты хочешь узнать?

Арвилл делает более уверенный вдох.

— Это… действительно такое зло?

Короткий приступ боли пронзает Гарри. Он моргает и концентрируется на своих учениках.

— То, что я собираюсь сказать, не должно покинуть эту комнату, — говорит он, уже хватая свою палочку, чтобы использовать заклинания конфиденциальности и секретности. Его студенты кивают, лица их всё ещё серьезные. Гарри сидит на учительском столе, думая, что сказать. Его ученики позволяют ему это, знакомые с тем, как он много думает перед тем, как открыть рот и что-то сказать.

— Короткий ответ: темная магия — это не зло. Но прежде чем мы погрузимся во все это, вы знаете, почему Темная магия называется Темной, а Светлая магия называется Светлой? — он поднимает голову и видит качающиеся головы и любопытные лица — Это деление происходит из-за ритуалов и традиционных празднеств. Мы уже обсуждали, что некоторые ритуалы работают лучше в определенное время, верно? Темные ритуалы называются так потому, что они лучше всего работают осенью и зимой, так сказать, в темные месяцы. Поэтому они и связанная с ними магия называются Темными. Световые ритуалы, в свою очередь, лучше всего работают весной и летом, поэтому это Магия Света. Кроме того, Тёмные ритуалы лучше всего работают ночью, а Светлые — днём. Так что ни в одном виде магии не может быть ничего изначально злого, поскольку они делают почти одно и то же. — он позволяет им усвоить эту информацию, прежде чем спросить, знает ли кто-нибудь разницу между темной и светлой магией. На этот раз он получает ответы. Темная магия вызывает привыкание, Светлая магия строже в отношении произношения и движений палочки, Темная магия проще, Светлая магия лучше.

— Я бы не сказал, что Магия Света лучше, — объясняет Гарри, когда ответы прекращаются — Наоборот, Магия Света часто сложнее, чем Магия Тьмы. Хотя это правда, что Темная магия может вызывать привыкание, это перестаёт быть так, если вы начинаете использовать её постепенно и, так сказать, создаете у себя сопротивление к привыканию. Единственные заклинания, которые могут быстро и сильно привести к зависимости, — это те, которые больше всего похожи на Магию Света, те, которые требуют и движений палочки, и определенного заклинания. Для Темной Магии большинству заклинаний требуется только одно из двух составляющих. Таким образом, вы можете либо свободно выбирать слова для заклинания, если они соответствуют теме, либо менять движения палочки. Это немыслимо для Магии Света. Вот почему в Темной Магии легче произносить заклинания без слов или палочки.

Увидев растерянные лица перед собой, Гарри улыбается.

— Я покажу вам, так, наверное, будет проще всего.

Он встает и поднимает палочку.

— Что за слова нужны для призывающего заклинания?

На мгновение наступает тишина из-за неожиданности вопроса, прежде чем мальчик отвечает: «Акцио».

Гарри кивает. — И в чем его подводные камни?

После некоторого размышления дается правильный ответ. Оно не может призывать живых существ.

— Ни заклинание, ни зелье не делают этого. То же самое верно для темной и светлой магии. Многие заклинания кажутся одинаковыми, но у них есть тонкие различия. Аналог Светлого заклинания призыва, например, может призывать живых существ. Но это требует больше магии, и его намного сложнее использовать. Это Темное заклинание, в котором вы можете изменить слова. Итак, если я сделаю это, — Гарри превращает случайную деревяшку в мышь, прежде чем призвать ее, четко произнося «Акцио», но используя гораздо более сложное движение палочки, — нужно внимательно посмотреть на мою палочку, чтобы заметить, что я использовал не заклинание Света. Но сотворить заклинание Тьмы, используя название Светлого заклинания, сложно, и лично у меня проблема заключается в том, что, когда я использую Акцио в конце концов, я накладываю заклинание Света, настолько оно укоренилось во мне благодаря практике. Если бы я назвал это заклинание как-то иначе, очевидно, что это было бы заклинание Тьмы, но оно все равно сработало бы. — он отпускает извивающуюся мышь и призывает ее снова, крича «Ко мне» и используя движение палочкой, характерное для заклинания Света. Грызун пищит, когда его поднимает в воздух.

Студенты кивают, теперь понимая.

— Еще одно различие между Темной и Светлой магией заключается в том, что если вы достаточно опытны, то сможете легко использовать Темную магию, не используя слова или палочку. Но, с другой стороны, если вы будете достаточно искусны в Магии Света, вы сможете создавать заклинания без использования палочки или заклинания, например Заклинание Призыва или Чары Патронуса. В Темной Магии некоторые заклинания невозможно использовать без слов, не говоря уже о том, чтобы не использовать палочку. Непростительные проклятия — одни из них, но существуют и другие. Что же ещё?

Был ли что-то еще, что библиотечный портрет сказал ему, или был ли интересный отрывок, который он прочитал позже? Он не может сейчас думать ни о чем, кроме…

— Некоторые люди от природы лучше владеют одним видом магии. Это означает, что даже если Светлая ведьма будет стараться изо всех сил, мощные Темные заклинания она не сможет использовать. Это правдиво и для Тёмных волшебников со Светлыми заклинаниями. Например, Темный волшебник не сможет наложить заклинание Патронуса. Очевидными исключениями являются Непростительные проклятия. Каждый может применить их, будь то опытная Темная ведьма или начинающий Светлый волшебник. Вот что делает их такими опасными для заклинателя: их легко использовать, но они сразу же вызывают привыкание. Вот почему никто, кроме очень могущественных Темных ведьм и волшебников, никогда не должен их использовать. Как видите, — добавляет он с кривой усмешкой, — на самом деле этого никто не придерживается. Возможно, вы знакомы с Аластором Грозным Глазом Грюмом. В последней войне против Темного Лорда Волдеморта аврорам по какой-то причине было разрешено использовать Непростительные. Посмотрите на статистику того времени, и вы обнаружите, что те, кто это делал, либо были позже арестованы за использование Темной магии, либо перешли на сторону Пожирателей Смерти, либо покончили с жизнью самоубийством, либо были вынуждены пройти через программы детоксикации. Это означает отсутствие доступа к магии как минимум год и постоянное наблюдение еще как минимум десятилетие. При таком лечении один рецидив означает, что процесс начнется заново. Естественно, у большинства людей не хватало на это силы воли. Большинство авроров того времени уволились с работы, или, лучше сказать, были уволены из-за риска, который они теперь представляли. Вот почему вы никогда не должны использовать Непростительные, за исключением особо ужасных и опасных для жизни ситуаций или в случае, если вы хотите покончить с собой. Никакие другие проклятия не представляют такой опасности ни для накладывающего, ни для противника.

Гарри строго смотрит на своих учеников.

— Ни при каких обстоятельствах не пытайтесь использовать их ради развлечения или того, чтобы посмотреть сможете ли вы их сотворить. Если вы так сильно хотите их использовать, найдите себе мастера Темных Искусств, который сможет безопасно вас обучать. Вы меня поняли?

Испуганные студенты кивают. Довольный, Гарри возвращает разговор к более безопасным вопросам, перечисляя заклинания Тьмы и Света, которые никто другой, кроме соответствующего пользователя магии, не сможет использовать, и, наконец, рассказывая о ритуале и заклинании, которые могут определить направленность силы человека.

Это всего лишь первое из многих занятий по Темной магии, и единственное, на котором его ученики не настаивают на том, чтобы их научили одному или двум заклинаниям. Гарри счастлив подчиниться.

Он действительно балует своих учеников, не так ли?

***

Той ночью Гарри попадает в другой сон.

Он… заинтригован мальчиком; определенно больше, чем когда он впервые узнал о… ну.

Пережив свое первое видение мальчика, он обнаружил такой восхитительный сюрприз.

Может быть, он не так разочарует его, как он опасался.

Он уже знал, что мальчик может использовать Темную Магию, даже если до сих пор не думал об этом. Он обнаружил это, когда скользнул в его разум во время их дуэли в Министерстве. С тех пор прошел уже год.

Невероятно, как мало внимания он уделял тому, кто отмечен его словами.

Он отбрасывает эту мысль; желания, сожаления и мечтания не помогут ему.

Но теперь, этот урок… Мальчик начал собирать последователей? Он начинает учить их Темной магии?

Он копирует его действия из прошлого, когда он сам ещё был в школе? Если это так, то он очень отстаёт от него. В этом возрасте он уже поднялся по социальной лестнице и был несомненным номером один в Слизерине, нет, во всем Хогвартсе. У него были подчинённые, которые обучали новичков, в то время как он сосредоточивался на укладке рядов меда, чтобы привлечь еще несколько мух.

Фыркнув от метафоры, он вызывает Пайнвинт. Он почти уверен, что видел его детей. Черты лица девочки очень напоминали черты лица её отца, как и глаза мальчика. Пайнвинт наверняка сможет пролить свет на ситуацию.

Гордый Пайнвинт входит, дрожа от страха. Он падает на колени и ползет вперед, чтобы поцеловать край его мантии, не смея поднять головы.

— Тимидус, — приветствует он, когда наконец смотрит на него — Я так давно тебя не видел.

Так забавно наблюдать, как мысли мелькают в испуганных глазах, как Пайнвинт пытается понять, является ли сказанное завуалированным обвинением или честным замечанием. Конечно, он не станет углубляться в эту тему и помогать Пайнвнту избавиться от напряжения, накрывшего его. Вместо этого он будет наблюдать за тем, как тот впадает в отчаяние, подвергая сомнению каждое свое движение и слово.

Так забавно видеть, как мыши слепо пищат.

Рот Пайнвинта открывается раз, два, три, но он так ничего и не произносит. В конце концов, он решается на слабую улыбку и молчание в ответ на замечание своего Господина.

Он ожидал, что большинство его последователей постараются злить его подобным поведением. По большей части им это удается, но он ожидал немного большей смелости от мужчин и женщин, печально известных как бессердечные, сумасшедшие убийцы. Чтобы еще больше развлечься, он ждёт ещё несколько секунд, ничего не говоря. Залысины Пайнвинт покрываются потом.

Наконец, он начинает говорить:

— Твои дети — еще раз, как их зовут?

Пайнвинт тяжело сглатывает, в его глазах появляется новый оттенок паники. Ах, безусловное беспокойство родителя… Каково было бы испытать это чувство на себе, размышляет он. Но тут же прогоняет эту мысль. Его мать была слабой во всех отношениях, а чем меньше он вспоминал о своём отце, тем было лучше. В конце концов, он убил их обоих, так что все в порядке.

— Арвилл и Роуэн, милорд, — отвечает Пайнвинт.

Он должен поаплодировать ему: мужчина даже почти не заикался. Даже гордая Нарцисса Малфой почти не могла сдержать дрожь, произнося при нём имя своего сына. Конечно, у нее было гораздо больше оснований для опасений, поскольку ее муж и сестра совершенно не справились с легкой задачей и попались на уловку простого подростка. Нет, не просто подростка, его родственной души.

Он качает головой, чтобы избавиться от этих мыслей. Сейчас не время об этом думать.

Он мычит в ответ, не спеша подходя к своему столу и расправляет несколько листов пергамента, наслаждаясь глазами, полными страха, которые следят за каждым его вздохом.

— Они… ученики, — выплевывает он слово, ненавидя использовать этот термин для последователей, но не находя альтернативы, — Гарри Поттера. Расскажи мне об этом больше.

***

Гарри просыпается, задыхаясь.

Кто же знал, что достаточно немного незаконной магии, чтобы заинтересовать Темного Лорда?

На следующий день Гарри следит за Арвилл и Роуэном, нервничая из-за того, что Темный Лорд Волдеморт обратил на них своё внимание. Его опасения оказываются не напрасны, поскольку большая черная птица приносит им письмо. Арвилл тянется к нему, не задумываясь, но Роуэн удерживает ее руку и бросает на нее свирепый взгляд, проверяя конверт и птицу на наличие заклинаний. Арвилл краснеет от смущения из-за своей забывчивости. Роуэн нахально улыбается, передавая ей письмо. Она закатывает глаза и открывает его. Когда она читает, ее глаза становятся больше, а лицо бледнеет. Когда она заканчивает, пергамент выпадает из обессиливших пальцев и тихонько плывет к столу, приземляясь в миску с кашей.

Обеспокоенный, Роуэн поворачивается к сестре. Гарри резко встает и направляется к ним.

— Что случилось? — спрашивает он — У тебя все нормально?

Арвилл смотрит на него, ее полные страха глаза болезненно напоминают о том, какой Гарри впервые увидел ее, когда она боялась Джекли и за безопасность своего брата и друзей. Гарри больше никогда не хочет видеть этот страх в ее глазах. Столь же бессильно расстроенный, Роуэн гладит руку Арвилл, пытаясь утешить ее, когда она поднимает дрожащую руку и указывает на пергамент.

— Пойдем, выйдем на улицу. Может быть, немного свежего воздуха и уединения помогут тебе.

Она кивает. Поддерживаемая Роуэном и Гарри, Арвилл выходит на улицу, шум Большого Зала стихает за их спинами, когда двери закрываются.

— Прочти, Гарри, — наконец удается сказать Арвилл — Прочти его и скажи, что мне делать.

Гарри кивает, но даже не смотрит на письмо, пока они с Роуэном не усаживают Арвилл на скамейку на улице под солнцем. Он садится на землю перед ней, оберегая и успокаивая одновременно, и читает.

Дорогие дети,

Немедленно расскажите мне все, что вы знаете о Поттере. Наш Господин знает о каком-то групповом собрании и просит информацию о нём. Почему я слышу об этом в первый раз только от него?

С нетерпением жду вашего ответа,

Ваш Отец.

Гарри считает несколько комичным то, что мистер Пайнвинт не утратил вежливого тона письма даже с таким содержанием. И какое это содержание! Итак, Темный Лорд Волдеморт увидел урок, который проводил Гарри, и теперь удивленный мистер Пайнвинт хочет знать об этом все, потому что это привлекло внимание самого Тёмного Лода. А добрая Арвилл застряла между молотом и наковальней, разрываясь между своей верностью отцу и Гарри, не зная, должно ли быть тайной то, что и так очевидно почти для всех в замке.

Гарри спокойно говорит ей:

— Скажи ему то, что ты считаешь правильным. То, что мы делаем, не запрещено и не является секретом. И если Темному Лорду Волдеморту нужна информация, он ее получит от твоего отца, от тебя самой, от учителя, благодаря учителю или собственному визиту — он гладит ее по голове и улыбается — Не волнуйся так сильно. Все будет хорошо.

Не очень убежденная, Арвилл, тем не менее, кивает, Роуэн следует ее примеру.

Действительно, чем Гарри заслужил таких милых учеников?

========== Глава 9, часть 2 ==========

Это происходит, когда Гарри остаётся один.

Конечно, бывает и такое. День за днём ​​его окружают ученики, и однажды они нерешительно просят его разрешить им устроить небольшие посиделки вместо того, чтобы сопровождать его, и, конечно же, именно в этот благой день тишины должно было произойти что-то вроде этого.

«Может быть, и хорошо, что здесь больше никого нет», — думает Гарри. Он почти уверен, что не смог бы удержать Арвилл, Роуэна и большинство своих учеников, если бы они были рядом. Выдавать себя в данный момент было бы крайне глупо, опасно и даже, скорее всего, самоубийственно. Гарри научился держать язык за зубами и никогда-никогда-не-упускать-ни-единого-звука-не-привлекать-внимание-не-напоминать-о-себе-тихо-и-безопасно. Большинство же его учеников никогда не считали это необходимым. Да почему они должны были думать иначе? Он рад, что они этого не делают. Ни один из них не смог бы молча ждать, надеяться и бояться, оставаться неподвижным и только наблюдать иногда часами, напряжёнными, тревожными, страшными часами.

С другой стороны, они и не видели, чтобы целые маггловские деревни сгорали дотла, пока сами они стояли прямо посередине творящегося хаоса, безумно смеясь.

Но даже он никогда не делал того, что видит Гарри в этот раз.

Уважаемые профессора Кэрроу мучают одиннадцатилетнюю девочку, крошечную девочку, которая прижимает к себе сумку с учебниками, её мышцы сковывает судорогой, а голос срывается на крик.

— Я! Я! Я! — кричит Алекто Кэрроу и бьёт брата по руке с палочкой, отклоняя заклинание от девочки, игнорируя надутые губы и гневный взгляд, которые она получает в ответ. Она выпрямляется, смотря на девочку сверху вниз. Бедняжка из Пуффендуя плачет, но слишком измучена, чтобы делать это во всю мощь своих лёгких, поэтому её слёзы почти тихо стекают по щекам. — Это научит тебя пунктуальности, а? — почти поёт Алекто Кэрроу. Её тяжёлый ботинок приземляется на бок девушки, некоторые кости заметно прогибаются под ним. Хихикая, Алекто Кэрроу стреляет в девушку Круцио, и её брат смеётся вместе с каждым болезненным изгибом тела ребёнка.

Затем раздаётся звонок.

— Ах, ах, ах! — напевает Амикус Кэрроу — Пора на урок! Пока-пока, маленькая мисс, никогда больше так не делай!

Алекто Кэрроу останавливает свой красный луч непростительного и следует за братом, оба «профессора» смеются.

Наконец Гарри может выйти из своего укрытия и помочь бедной девочке.

По крайней мере, Тёмный Лорд Волдеморт всегда сначала убивает детей двумя очень знакомыми словами. Это почти заставляет ревновать какую-то тёмную часть его души, ведомую инстинктами и эгоизмом. Ему обидно, что его родственная душа так небрежно раскидывается его словами, но когда Гарри видит, как дети откидываются назад, как будто засыпая, пощадив своих родителей, которые больше всего на свете боялись увидеть расчленённые тела и предсмертные крики своих детей, он не может не радоваться тому, что Тёмный Лорд Волдеморт так часто произносит их.

Гарри подходит ближе, стараясь издавать как можно больше звуков, чтобы предупредить девочку о своём приближении, и останавливается на безопасном расстоянии на тот маловероятный случай, если она набросится, и, что более вероятно, начнёт паниковать при его приближении. Он не спрашивает её, в порядке ли она, он не задаёт никакой другой бессмысленный вопрос. Вместо этого он начинает её лечить. Заклинания для вправления и сращивания костей, заклинания для расслабления мышц, скованных спазмом и подёргивающихся от проклятия Круцио. Осторожно, он также накладывает несколько очищающих чар, зная, что полное расслабление мышц и ужас определённо привели к опорожнению мочевого пузыря. Он исцеляет несколько кровавых ран, которые может видеть со своего места.

Закончив свою работу, он колеблется. Стоит ли теперь уйти? Или лучше подойти ближе? Поговорить с девочкой? Или промолчать? Должен ли он позвать на помощь мадам Помфри, поскольку учителя будут явно так же «полезны» в данной ситуации, как в ситуации с профессором Амбридж? Позвать одного из её одноклассников? Или одного из соседей по Дому?

К счастью, из-за угла появляется один из его учеников — второкурсница Рэйвенкло, самая младшая из учеников Гарри, очень милая и сострадательная девочка. Когда она замечает Гарри, она широко улыбается, но улыбка спадает с её лица, когда она видит перед ним сгорбленную фигуру ребёнка.

— О, — выдыхает она. На мгновение Гарри паникует. Что, если она подумает, что это сделал он? Он стоит там, в заброшенной части замка, с палочкой в ​​руках, перед ним лежит девочка без сознания. А ведь он, тот самый человек, якобы ставший причиной случаев окаменения на втором курсе, убивший Седрика Диггори, сговорившийся с Сириусом Блэком — тот, кто всегда в центре неприятных слухов и обвинений. Но она… она поднимает на него свои большие доверчивые глаза и спрашивает, — Что случилось?

Гарри так удивлён, что на мгновение замолкает, чтобы облачить свои мысли в слова.

— Я… Профессора Кэрроу…

Не зная, как лучше описать то, что произошло, он замолкает. Но ему не о чём беспокоиться — Жозефа кивает с серьёзным лицом и сочувствием в глазах.

— Я позабочусь о ней, — обещает она.

С некоторым облегчением от того, что ему не нужно беспокоиться ни об одной из девочек, Гарри кивает, но колеблется, прежде чем уйти, когда Жозефа зовёт его.

— Могу я… могу я взять её с собой? На нашу следующую встречу?

Гарри улыбается ей.

— Если она захочет — можешь не спрашивать меня.

Жозефа кивает, довольная, и снова поворачивается к девочке.

Гарри отходит от неё, уверенный, что она позаботится о первокурснице. Ему нужно попасть в библиотеку, спланировать предстоящий урок и заказать нужные ингредиенты.

Во время следующей встречи со своими учениками, он научит их варить зелье, которое ослабит последствия проклятия.

Он боится, что оно им понадобится.

***

Эта неудачная встреча Гарри и, как он узнаёт, Кейтлин положила начало печальной тенденции.

Гарри встречает раненых первокурсников, которые чем-то разозлили Кэрроу. Ему кажется, что он переносится в прошлое всякий раз, когда натыкается за углом на истекающих кровью детей, которые затем умоляют его научить их защищать себя или хотя бы минимизировать урон, или когда его вызывают из библиотеки, или класса обжигающим зовом заколдованной серьги, или когда он бессильно пытается утешить плачущих детей, которые понятия не имеют, почему их преследуют и почему им никто не помогает.

Но Гарри знает, что делать.

И его студенты тоже.

Вероятно, ему не следовало удивляться, обнаружив, что милые маленькие дети, которых он научил отращивать клыки и когти, использовали всё, что было в их арсенале, для защиты более слабых и беспомощных первокурсников. Вскоре все студенты с первого по третий курс, находящиеся под опекой Гарри, не ходят никуда в одиночку. Когда группы из двух человек перестают быть эффективными, они создают группы из трёх человек. Когда и это не срабатывает, они собираются вчетвером. Каждый из них носит с собой множество лечебных зелий. Проводимые уроки теперь посвящены изучению исцеляющих заклинаний и заклинаний щита, обучению новых учеников и повторению и практике для детей старшего возраста. Они также встречаются независимо друг от друга, когда у Гарри нет времени, утешая и помогая друг другу. Большую часть свободного времени Гарри варит зелья.

Другие студенты, видя, что младшие классы практически приклеиваются друг к другу, начинают копировать их поведение или присоединяться к ним, пытаясь отогнать Кэрроу. Меняется вся атмосфера Хогвартса — там, где раньше был смех, теперь осторожные и испуганные взгляды. Болтовня растворилась в настороженной тишине. Сплетни превратились в тихие предупреждения.

От этого страдает весь Хогвартс, даже если сам замок не может физически страдать от наказаний брата и сестры. Призраки и портреты устрашающе тихие. Они осуждающе смотрят и много слушают, предупреждая мадам Помфри или Гарри всякий раз, когда Кэрроу причиняют кому-то вред, и студентов, когда профессора находятся в садистском настроении. Гарри вынужден убеждать домовых эльфов не добавлять яд в еду Кэрроу, опасаясь возмездия, которое потребует Тёмный Лорд Волдеморт. Учителя с грустью наблюдают за учениками и стараются внушить им важность определённых заклинаний, меняя всю учебную программу, чтобы научить их всё более и более сильным заклинаниям щита, тому, как преобразовывать своё окружение в защитные стены, и тому, какие растения успокаивают раны.

Единственные, кто, кажется, не замечают всего этого — это Малфой и его товарищи по метке на левой руке. Они надуваются от гордости из-за того, что весь Хогвартс шарахается от них, смеются и шутят, как будто ничего из ряда вон выходящего не происходит, хулиганят и унижают, как будто их пуристские взгляды привели хоть к чему-то, кроме упадка волшебного мира.

Даже профессора Кэрроу замечают произошедшие изменения, но радуются напряжённой атмосфере, наслаждаясь плодами посеянного ими же насилия и ужаса. Со временем они становятся всё более и более смелыми, радуясь всё более и более испуганным лицам учеников.

Ситуация очень быстро перерастает из плохой в ужасную, и Гарри опасается, что что-то вот-вот произойдёт.

Он только надеется, что его ученикам не придётся терпеть гнев, который последует за возмездием.

В конце концов, профессора Кэрроу всё больше и больше начинают приставать к Гарри во время занятий.

Малфой каждый раз смеётся.

Все остальные молчат и жалеют его.

Гарри всё происходящее не волнует.

Ему не обязательно слушать, что говорят Кэрроу; он достаточно практиковался в игнорировании других.

Малфой, вероятно, всё смеялся бы, даже если бы потолок рухнул. Он был бы так увлечён грядущим несчастьем людей, которые ему не нравятся, что слишком поздно заметил бы, что и сам находится в опасности. Его самовлюблённый, злобный характер не даёт ему делать ничего, кроме как смеяться над чужим несчастьем, не обращая внимания на то, что такое же несчастье постигает и его самого.

Что касается остальных, тех, кто всё ещё надеется, что Гарри спасёт их там, где они даже не заметили, что помощь необходима, тех, кто плачет, просит и умоляет своими большими невинными глазами, как будто они сами не причиняли страданий, равных тем, которые Кэрроу заставляют их испытывать — почему Гарри должен даже пальцем шевелить, чтобы помочь им?

Поэтому он сидит на своём месте, игнорируя безмолвные требования сломаться, исправиться, страдать, исцелиться, истечь кровью, освободиться, плакать, сражаться и громкие насмешки.

Игнорирует, пока голова не наливается болью на мгновение. Пока он несколько раз моргает от боли, Алекто Кэрроу приближается к нему, возвышаясь над ним и глядя на него сверху вниз.

По сравнению с дядей Верноном её поза и ненависть смехотворны.

Она продолжает тираду о том, что его родители были никчёмными, что его крёстный отец был предателем Дома Блэк, как его родственная душа никогда бы не захотела его. Она продолжает и продолжает говорить.

Она не говорит ничего такого, чего Гарри не слышал раньше, только с гораздо более красочными эпитетами, с гораздо большим презрением, в гораздо более юном возрасте.

— Сними этот браслет, — внезапно требует Алекто Кэрроу, — Сними!

Даже слизеринцы, которые обычно не реагируют на попытки профессора напасть на Гарри, обращают внимание на происходящее, кривя свои любопытные мордашки, чтобы посмотреть на браслет, за которым спрятаны слова Гарри.

Естественно, им всем: гриффиндорцам, слизеринцам, когтевранцам и пуффендуйцам — любопытно.

Гарри размышляет, что теперь, когда кота уже выпустили из мешка, он мог бы показать свои слова. Он представляет ужас в глазах… ну, всех. Тех, кто плачет о спасителе и безутешны из-за того, что он предал их. Тех, кто требуют его смерти, разъяренные тем, что он может быть опасен для их Господина.

Но это всё ещё его слова. Ему всё равно, что Тёмный Лорд Волдеморт делает со своими, но эти слова принадлежат ему, и будь он проклят, если покажет их кому-нибудь. Гарри осознаёт, что нездорово собственнически относится к ним, что он находит утешение в том, что должно напоминать ему об отойди-глупая-женщина-теперь-я-могу-коснуться-тебя-боль-горе-ненависть, но ему всё равно.

В итоге Гарри просто не реагирует на приказ профессора.

Амикус Кэрроу приближается к месту событий, и уже через несколько секунд оказывается рядом с сестрой и также приказывает Гарри снять браслет, открыв миру свои слова.

Гарри смотрит на их жалкие лица, слюна слетает с их губ, когда они повторят свой приказ снова, ухмыляется и удивляется тому, как эти люди смогли подняться в рядах Пожирателей Смерти. Наверняка для этого требовалась хотя бы искра интеллекта? Или всё, что нужно — это невероятная склонность к насилию и глубоко укоренившаяся преданность на грани с фанатизмом?

Что ж, если они такие, какими кажутся, волшебному миру было бы лучше, если бы Гарри освободил его от такого бремени.

Он поднимает руку, вытягивает её над столом и бросает на них равнодушный взгляд.

— Если вы хотите, чтобы я его снял, — говорит он, — тогда снимите его сами — небрежно он добавляет — Если осмелитесь.

В ярости Алекто Кэрроу использует свое любимое заклинание.

— Круцио!

Это даже не щекотно по сравнению с Теперь-Я-Могу-Прикоснуться-К-Тебе. Гарри приподнимает одну бровь, чтобы продемонстрировать это. Алекто испускает яростный крик и начинает произносить другое заклинание, на этот раз предназначенное для того, чтобы разнести его внутренности по всей комнате. Гарри узнаёт его, потому что движение палочки начинается с символа бесконечности. То, что такое смертоносное заклинание начинается с символа бесконечности, было забавным настолько, что в своё время он легко запомнил его.

Ему не очень хочется проверять свои щиты или, лучше сказать, реакцию Кэрроу на них, поэтому он останавливает их одним-единственным вопросом.

— Думаете, Тёмному Лорду Волдеморту понравится, если вы меня убьёте?

Класс коллективно ахает.

Алекто Кэрроу останавливается за мгновение до завершения заклинания.

— Ты! — кричит Амикус Кэрроу, — Что ты знаешь о нашем Господине?

Гарри приходится сдерживать циничную улыбку, которая нестерпимо налезает на его губы.

— Гораздо больше, чем ты думаешь.

Алекто Кэрроу собирает две клетки своего мозга и заключает:

— Сними свой браслет и скажи нам, кто твоя родственная душа, и Господин выпустит нас поиграть с ней!

Теперь ничто не могло помешать губам Гарри дернуться, представляя, как Кэрроу пытают и убивают его вторую половинку.

— Не думаю, что Тёмный Лорд Волдеморт это оценит. Я очень сомневаюсь, что он убьёт мою родственную душу.

Хотя образ Тёмного Лорда, который из страха смерти создал несколько крестражей, игнорируя безумие, охватившее его в качестве платы за бессмертие, направляющего свою же палочку на себя только из-за личности своей родственной души, кажется настолько же весёлым, насколько и нелепым.

Алекто Кэрроу издаёт ещё один яростный крик, в то время как Амикус Кэрроу пытается снова посоревноваться с Гарри в остроумии:

— Почему ты говоришь это? Что ты знаешь о нашем Господине, чтобы говорить так?

Гарри слегка наклоняет голову и улыбается.

— Почему бы тебе самому не спросить его?

Это похоже на триумф, когда оба Кэрроу бледнеют, затем сильно краснеют и требуют, чтобы он назвал им имя своей родственной души!

Гарри снова начинает их игнорировать, любопытные глаза его одноклассников впиваются в него, а лицо Драко Малфоя смешит.

***

На следующем уроке на Гарри нападает решительная Арвилл.

— Гарри! — требует она — Ты должен сказать нам, что делать.

Гарри моргает в замешательстве, ещё даже не войдя до конца в комнату. Он поднимает руку, чтобы остановить поток слов, которые, кажется, хотят вырваться из маленькой фигурки Арвилл, закрывает дверь и делает глубокий вдох.

— Медленно и чётко, — напоминает он ей один из уроков риторики, — логично и по делу.

Некоторые из новичков сердито смотрят на него из-за строгости его тона, уверенные, что теперь Арвилл будет ещё больше нервничать.

Они ещё плохо знают её и других учеников Гарри.

Эти слова напоминают им об уроках, которые хорошо их обучили, помогли и спасли. Эти слова помогают им вспомнить одно из самых главных правил в жизни: всегда будь спокойным.

Истеричную женщину легко игнорировать. Холодные, рациональные аргументы труднее опровергнуть.

Над плачущим мужчиной смеются. К сердцу принимается лаконичный, аргументированный ответ.

Арвилл на мгновение опускает голову, собираясь с мыслями. Когда она снова поднимает глаза, её плечи расправляются, а в глазах блестит огонь; решимость и уверенность приходят на смену колебаниям и неуверенности.

— Со многими из нас связались наши родители. Их призвал… — Арвилл на секунду замолкает, подбирая нужные слова. Её голос немного дрожит, когда она произносит слова, на которых запнулась, — Тёмный Лорд.

Некоторые в шоке от произнесённого. Кто-то отворачивается с отвращением.

Никто не называет Тёмного Лорда Волдеморта по его титулу, кроме его последователей и их детей.

Некоторые дети делают шаг назад, глядя на Арвилл с удивлением и ужасом, но большинство просто игнорирует то, что она только что сказала. Они давно пришли к выводу, что всё, что происходит в этой комнате, остаётся в этой комнате, взамен этому любая тема может быть поднята и обсуждена, какой бы она ни была — незаконная магия, политические пристрастия, давления семьи. Один раз одна из учениц объявила, что у неё только что начались месячные, прося немного поговорить об этом. Многие мальчики с красными лицами стояли рядом, пока девочки обсуждали, какие средства они использовали, чтобы кровь не оставалась повсюду. Гарри не мог внести большой вклад в этот разговор, поэтому больше слушал и узнавал новую для себя информацию. Позже тема перешла в более безопасное русло: «Как вывести пятна крови с одежды? Или простыни?»

Гарри кивает, подходит к своему столу и прислоняется к нему.

— Он хочет узнать обо мне больше, — говорит он слишком уверенно, чтобы это могло быть предположением.

Арвилл ещё раз кивает.

— Мы уже говорили об этом несколько недель назад, Арвилл, и мой ответ не изменился. Расскажи ему, что хочешь и сколько хочешь. Я не сомневаюсь, что у него есть свои способы получения информации — ведь стать Тёмным Лордом непросто. Так что, даже если вы решите ничего ему не говорить, я уверен, он всё равно узнает информацию о происходящем здесь по крупицам из других источников. Но если вы не расскажите ему, подумайте хорошенько: это может сделать вас его врагом, усложнить ваше положение в ваших семьях и отдалить вас от некоторых друзей. Не позволяйте своей гордыне встать на пути твоей безопасности.

Некоторые дети выглядят озлобленными, но многие из них полагали, что Гарри скажет им что-то подобное. В конце концов, он всегда был большим сторонником свободы выбора.

Роуэн говорит:

— Но почему… я не понимаю, почему он так интересуется тобой именно сейчас. Тебя объявили его врагом, когда ты был ещё младенцем, и он только сейчас пытается узнать о тебе побольше?

Гарри сардонически улыбается, его левая рука почти случайно прячется за спиной, уходя из поля зрения.

— Раньше он думал, что я всего лишь сопливое отродье, от которого легко избавиться. Но так как ему не удалось убить меня за все эти годы, он продолжает задаваться вопросом, не упустил ли он чего-то. Прошлым летом он узнал кое-что удивительное, что удерживало его на крючке достаточно долго, чтобы начать поиски новой информации. Не волнуйтесь — пока он задаёт вопросы, он не пытается убить.

Это совсем не успокаивает его учеников. Они не верят тому, что Гарри только что сказал им, но всё ещё недостаточно уверенны в своих выводах, чтобы протестовать против его слов.

— Тогда, — решительно говорит Арвилл, — я хочу снова пройтись по щитам и заклинания лечения. Если его любопытство иссякнет, я хочу быть готовой к этому.

Остальные дети кивают.

Гарри улыбается им и достает палочку. Чем он их заслужил?

***

На следующее утро Гарри получает письмо.

За завтраком перед ним приземляется огромная птица с опасно острым клювом и пугающе умными глазами, преподнося ему свою ногу с аккуратно привязанным к ней письмом.

— Вау, — выдыхает Гарри — Ты так сильно напоминаешь мне Хедвиг. Ах, прости, это комплимент!

Он предлагает сове кусочек бекона и улыбается, немного смущённый. Великодушная птица берёт угощение и склоняет свою большую голову. Гарри снимает с её лапы письмо — кремовый, дорогой конверт — и угощает птицу совиным угощением, которое не заменяет бекона. Проглотив его, сова взмахивает своими могучими крыльями и взлетает, оставив единственное серое перышко.

Роуэн удивлённо спрашивает:

— Это была птица Семьи Гудвилл?

Гарри смотрит на конверт на нём что-то написано рукой Дианы Гудвилл. Гарри давно не думал о ней, своей бывшей наставнице и спасительнице. Именно в память о Диане Гарри проводил уроки для своих учеников, выходя за рамки простого обучения заклинаниям. Гадая, чего она хочет, Гарри открывает конверт и достаёт белый пергамент, явно стоящий целое состояние.

***

Дорогой Гарри, если я ещё могу тебя так называть, если нет, то просто смирись с этим, я буду продолжать это делать.

Как твои дела? Прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз. Ты так и не ответил ни на одно из моих писем, негодяй! Возможно, твоей вины в том, что вся твоя почта перенаправлялась, а затем пришла разом, и нет, но всё же! Тебе должно быть стыдно за то, как мало ты беспокоишься о своей бедной крёстной сестре!

По поводу Блэквинга: тебе будет приятно услышать, что мой дорогой Нерон и я поженились, как я и планировала, и что я в положении, чего я не планировала так скоро! Я знаю, что теперь ты, должно быть, ужасно сбит с толку тем, как такое могло получиться — сексуальное образование в Хогвартсе ужасно, если тебе вообще посчастливилось его получить — поэтому я подробно расскажу тебе обо всём, мой милый маленький ученик!

Мужчина берёт свой пенис и вводит его в женскую (большая клякса, как будто Диана провела рукой с пером по пергаменту)

Итак, Нерон не хочет, чтобы я рассказывала тебе всё о зачатии нашего ребенка. Он старомоден и слишком легко смущается. Но не волнуйся! Если поискать достаточно хорошо, в библиотеке Хогвартса есть несколько действительно хороших книг о (начинается другой почерк, резкие, прямые буквы сменяют плавный почерк Дианы)

Я остановлю её на этом моменте. Мне жаль её, Гарри.

Как ты уже догадался, я Нерон Блэквинг, муж Дианы.

Настоящая цель этого письма не в том, чтобы, как ты мог предположить, подразнить тебя — с другой стороны, ты знаешь Диану. Если она видит возможность подшутить над кем-то, она ею пользуется. Это письмо также выходит за рамки простого сообщения тебе о нашей радостной новости — если бы это было так, мы бы написали тебе об этом ещё несколько месяцев назад. Диана должна родить где-то в конце этого месяца. Согласно традиции Семьи Блэквинг, крёстные должны быть выбраны заранее. Если бы ты оказал нам честь, мы бы хотели сделать тебя крёстным отцом нашего ребёнка.

Пожалуйста, подумай над этим и дай нам свой ответ в течение недели. Я знаю, что это трудное решение, которое нужно принять за короткое время, но традиции семьи Блэквинг не оставляют нам другого выбора.

С уважением,

Нерон Гудвилл

и твоя дорогая крёстная сестра, которая не может дождаться, чтобы увидеть тебя снова, Диана.

Гарри улыбается письму. Приятно знать, что они оба счастливы. И ребёнок! Диана мечтала создать семью после окончания школы. К настоящему времени Нерон должен был уже прочно утвердиться в любой профессии, которую выбрал, а Диана должна была научиться быть хорошей домохозяйкой, как она всегда и хотела. Гарри задаётся вопросом, решила ли она всё же стать писателем.

Нерешительно Роуэн, разрываемый любопытством, спрашивает:

— Могу я спросить, о чем было письмо?

Гарри не видит в этом никакого вреда и передаёт его Роуэну. С большими глазами он осторожно берёт его ичитает.

Когда он доходит до некоторых фраз, которые использовала Диана, он давится своим напитком и краснеет, сердито прошептав:

— Благородная Госпожа Гудвилл ведёт себя так — я никогда бы не подумал!.. Она всегда выглядит такой холодной и пугающей. Подумать только, она на самом деле такая…

Гарри смеётся над его бормотанием и мысленно формулирует ответ. Да, он начнёт со слов: «Дорогой Нерон, с которым я не имел удовольствия познакомиться поближе, и дражайшая Диана, если я ещё могу называть тебя так, в противном случае мне будет не менее важно твоё мнение, чем тебе моё» — ещё он добавит «К сожалению, мне не нужны обучающие книги по этой теме — не волнуйся, Диана, это совершенно не то, о чём ты подумала. Вместо того, чтобы читать книги, тебе стоило пообщаться на эту тему с портретами; они действительно могут рассказать самые пикантные истории. Особенно мне запомнилась та, которая произошла в «заброшенном» классе в подземельях. Да ведь портрет рассказал мне одну историю, в которой фигурировала и ты. Не волнуйся, Нерон, я остановил портрет прежде, чем он успел произнести твоё имя. Ваши супружеские дела могут оставаться в тайне ещё какое-то время, при условии, что вы больше не будете заниматься ими вне своих личных комнат.» Должен ли он также рассказывать о невиновности Сириуса Блэка? Или ему лучше стоит спросить, что ему нужно сделать, чтобы создать связь Крёстного отца?

Но нет, он просто пошлёт несколько дружеских слов и поддразнивающих замечаний, демонстрируя своё доверие к ним, не спрашивая о каждой детали.

Гарри может только вообразить озорной восторг Дианы от того, что Гарри наконец-то научился давать ей отпор.

— О, Мерлин, — говорит Арвилл, читая письмо через плечо Роуэна — Ты знаком с семьями Гудвилл и Блэквинг? И они хотят оказать тебе честь стать крёстным отцом их первенца? — она в шутку спрашивает, — Ты заставил их таким образом вернуть тебе их Долг Жизни?

Гарри смеётся над мыслью о том, что Диана и Нерон могли попасть в неприятности, из которых не смогли выбраться.

Роуэн добавляет:

— Они должны быть довольно храбрыми, да? Предлагать такую ​​связь сейчас, при такой ситуации в стране…

Что Роуэн хочет сказать, но слишком вежлив, чтобы сделать это, так это: «…сейчас, когда все просто ждут, когда Тёмный Лорд убьёт тебя с особой жестокостью, или же позволит сделать это своим Пожирателям».

Гарри пожимает плечами, зная лучше, чем кто-либо другой, что он в безопасности, пока Тёмный Лорд Волдеморт проявляет любопытство. Когда Тёмный Лорд узнает ответы на свои вопросы и решит, что Гарри недостаточно хорош, чтобы быть его родственной душой, Гарри знает, что его выследят и убьют таким способом, что кому-то будут сниться кошмары годами и даже десятилетиями, поэтому он просто наслаждается временем, проведённым между очередными попытками его убийства. Почему он должен отказывать себе хоть в чём-то, если его жизнь скоро закончится?

А он испытывает невероятную ​​радость, с нетерпением ожидая встречи с Дианой и того, чтобы ему доверили её ребёнка.

Поскольку его почти всё время сопровождают ученики, Гарри начинает показывать им Хогвартс. Третьекурсникам и второкурсникам замок знаком, но они всё равно узнают о новых интересных местах. Первокурсники с благодарностью следуют за Гарри, взволнованные возможностью исследовать Хогвартс с опытным гидом, который не оставит их в затруднительном положении посреди коридора, как это сделали некоторые старшие студенты.

Благодаря этим прогулкам он замечает определенные закономерности. Например, профессор МакГонагалл входит в комнату через дверь слева от входа в кабинет директора каждый день, пунктуальная во всём, что она делает. Каждый день после последнего урока профессора Флитвика сбивает с ног Пивз. Профессор Спраут отправится к мадам Помфри жаловаться на своих непослушных подопечных — больных детей и непослушных растений. Каждую пятницу, ровно в 17:35:27, профессор Трелони кричит так, будто её убивают, а затем возносит молитвы какому-то безымянному богу. Профессора Брэнд заботятся о том, чтобы вести себя как можно непредсказуемее, доведённые до паранойи беспощадными шалостями близнецов Уизли. Профессор Биннс возвращается на стул, на котором он умер, после каждого занятия.

Он также замечает: если раньше профессор МакГонагалл почти не получала писем, то теперь её часто окружает целая стая сов. Самое интересное в этом, однако, не то, что родители беспокоятся о своих детях в школе, в которой теперь преподают близнецы Кэрроу, а две-три совы, которые она получает только вдали от всех наблюдателей.

Одну из сов Гарри узнает по манере полёта, гиперактивную, причудливую, склонную к самоубийству сову.

Гарри надеется, что они знают, что делают, потому что происходящее похоже на слишком опасную игру.

И ему очень не хотелось бы иметь ещё больше Пожирателей Смерти в качестве учителей.

***

На следующей неделе приходит ответное письмо от Дианы и Нерона. В нём выражается их радость по поводу согласия Гарри и раскрываются некоторые подробности предстоящего мероприятия.

Ритуал будет проходить в первую ночь новолуния после рождения ребёнка, то есть чуть больше, чем через неделю после рождения, что даст матери и ребёнку время прийти в себя и восстановить силы. Исключение составляют случаи, когда эта ночь приходится на вторник, который считается неблагоприятным днём ​​в Семье Блэквинг, поскольку их основатель был предан своей возлюбленной и убит именно во вторник. Список можно продолжать и продолжать, правила, исключения, рекомендации, и снова правила.

Нерон записал всё это своим аккуратным почерком, подробно описав каждый возможный сценарий, который только мог осложнить ритуал — например, в определённые месяцы ритуал нужно проводить в полнолуние, за исключением случаев, когда один из крёстных — оборотень, в таком случае он будет проведён на следующий день, что является священным днём ​​для вейл, поэтому ритуал будет отложен ещё на один день, но если он выпадет на вторник, он будет перенесён на следующую неделю, за исключением тех случаев, когда он приходится на вторую неделю месяца, и в этом случае следует использовать следующее новолуние, а не новолуние того же месяца, и так далее и тому подобное.

Под этими тремя листами пергамента, заполненными сложными правилами, есть несколько строк, написанных женским почерком:

Так что да, никто не знает, когда это будет. Совет: не вступай в брак с членами семьи Блэквинг. Чёрт возьми, у них чёртова куча правил и ещё больше исключений. Это сделает тебя несчастным!.. Я просто шучу.В любом случае, я надеюсь, что ты сможешь прийти! В противном случае, Беннет будет крёстным отцом, а этого не хочет никто, но меньше всего этого хочу я».

Гарри улыбается и пишет ответ, сообщая, что да, он обязательно придёт, если ему не помешают серьёзные травмы и смерть.

«И даже они не смогут помешать мне, — пишет он, — выяснить, унаследовал ли ваш ребёнок хоть каплю здравого смысла и достаточно ли в его голове шалостей, чтобы ты пожалела своих бедных родителей.»

В ответ Диана посылает:

«Ах, это низко, креветка! Я покажу тебе здравый смысл!»

вместе с мольбой Нерона:

«Пожалуйста, не подкалывай мою жену; она должна соблюдать постельный режим, а не строить планы безумной мести»

Ниже находится признание Дианы:

«Если этот ребёнок похож на меня, нам конец. Мы ужасно, ужасно, ужасно облажались.»

Гарри хихикает от слов своей подруги и думает, как бы сбежать из Хогвартса, когда придёт время.

Утром Гарри получает ещё одно письмо. Очевидно, он теперь очень популярен.

…но у него стоит заклинание переадресации почты. Письма от людей, которых он лично не знает, не могут, не должны приходить.

Гарри знает сову Сильвии. Он знает сову Дианы. Он знает, что его ученики не пришлют ему письмо, когда могут поговорить с ним в любое время и о чём угодно лично.

Тогда кто послал ему эту сову? Как она проникла сквозь заклинание?

Но подождите… У этого заклинания было одно исключение, не так ли?

Сразу же Гарри с большим подозрением смотрит на сову. Она непритязательного серого цвета, одно перо окрашено в ярко-зелёный цвет. Она терпеливо ждёт, пока Гарри возьмет письмо, ободряюще прижимая к себе лапу.

С трудом сглотнув, он встаёт и выбегает из Большого Зала, отмахиваясь от своих учеников, когда те хотят последовать за ним.

В заброшенном классе сова в ожидании садится на учительский стол. Гарри начинает стрелять в письмо заклинаниями, пытаясь определить, не наложено ли на него чего-то. Никаких ядов, никаких зелий, никаких портключей. Никаких проклятий и заклинаний. Никаких видимых магических следов.

Тем не менее, Гарри колеблется. Это письмо… Если оно от того, о ком он думает… То, что он ничего не нашел, ещё не значит, что в нём или на нём ничего действительно нет. И если…

Затем он почти смеётся. Он так много пережил и думает, что простое письмо прикончит его? Покачав про себя головой, Гарри берёт письмо, благодарит сову угощением за её терпение и открывает для неё окно. Она с достоинством принимает еду, кланяется Гарри и улетает.

Гарри остаётся в пустой, слегка пыльной комнате с письмом в руках, он смотрит на него, всё ещё не веря, что получил его, всё ещё надеясь, что его вывод неверен, всё ещё всей душой желая, чтобы его вывод был правильным.

Он взламывает печать.

Дорогая родственная душа,

Как ты, несомненно, заметил, ты меня интригуешь. Продолжай быть интересным, и ты останешься в живых.

Докажи мне, что Судьба не зря решила соединить тебя со мной, и ты никогда ни в чём не будешь нуждаться.

Подписи нет, но Гарри и без того понятно, от кого письмо.

Но зачем оно было написано? Это была угроза? Отправитель хотел увидеть, что он сделает в ответ?

Через некоторое время Гарри нашёл решение. Это действительно слишком весело.

Его родственная душа, более чем на пятьдесят лет старше, и является лидером фракции самых опасных и фанатичных ведьм и волшебников, которые когда-либо существовали, но Тёмный Лорд, слишком социально неловок, чтобы понять, как устанавливать контакт подобного рода.

Смеет ли он так думать? Перед этим Гарри проверяет, не чувствует ли он лёгкой головной боли.

Это… мило.

В конце концов, после долгих размышлений, Гарри решает ответить.

Дорогая родственная душа,

Что ты можешь дать мне, чего я не смогу достичь сам, если у меня будет время? У тебя нет ничего, что я не смог бы получить, приложив некоторое количество усилий. Мне не нужны ни твои богатства, ни твои последователи, ни твоя власть. Так что же ты мне предлагаешь?

На мгновение он почти передумывает отправлять такое письмо. Предыдущие варианты были не лучше. В каждом варианте он как будто высмеивает Тёмного Лорда Волдеморта. Но как ещё он должен реагировать на такое письмо? С вежливостью? Даже по прошествии стольких лет Гарри не хочет лгать своей второй половинке. С воркованием и обожанием? Гарри не хочет вызывать у своей родственной души настолько сильное отвращение.

Похоже, он всё-таки не отправит письмо. Оставалось только надеяться, что Тёмный Лорд Волдеморт не будет слишком разочарован.

Головная боль Гарри проходит.

Гарри стонет. Что ж, похоже, он проверит свою гипотезу.

***

Оглядываясь наблюдательным взглядом, Гарри замечает напряжение некоторых людей.

Кажется, время уже почти пришло.

Он собирает своих студентов на встречу, чтобы обсудить их план на случай чрезвычайной ситуации.

— Мы встретимся где-нибудь, — объясняет Гарри, — где-нибудь, где легко защититься, недалеко от кухни — он описывает ближайшую подходящую комнату, — В ней не так много окон, но зато толстые стены. До неё можно добраться извилистыми путями на случай, если нам понадобится проникнуть туда тайно. Она находится далеко от основных батальных сцен — Большого Зала и Вестибюля. Дверь небольшая и сделана из прочного дерева. Комната достаточно большая для всех нас, если очистить её от мусора. Я думаю, там есть даже старые матрасы и одеяла. Если Хогвартс подвергнется нападению, хватайте свои палочки, своих друзей и бегите туда так быстро и осторожно, как только сможете. Вы меня понимаете?

Его серьёзный взгляд останавливает все вопросы. Столь же мрачные, как и сам Гарри, его ученики кивают, шепчутся друг с другом о лучших маршрутах и делятся на небольшие группы, которым будет легче пройти по коридорам, чем почти целым трём годам студентов, крадущимся через Хогвартс.

***

Приходит письмо.

Приходит ответ.

Ответ от Тёмного Лорда Волдеморта.

Похоже, Гарри оказывается прав. Перед формальным связыванием или более или менее первым поцелуем родственных душ каждая родственная душа заглядывает в жизнь своего партнера. Гарри обычно видит свою пару во сне. Иногда, почти против своей воли, он погружается в сны, в которых видит, как Тёмный Лорд Волдеморт безраздельно властвует над своими последователями или дарует добрую или мучительную смерть паразитам-ненавистным-низшим-созданиям-бесполезным-вредным-насекомым магглам. Гарри предполагает, что то же самое происходит и с Тёмным Лордом Волдемортом. Кроме того, он думает, что у него иногда болит голова именно из-за того, что в тот момент Тёмный Лорд Волдеморт подслушивал и подсматривал его занятие по Тёмной магии. В первый раз он подумал, что это ошибка. Во второй раз он подумал, что это всё его воображение. В третий раз он заподозрил неладное. Но он так и не смог это доказать. Но теперь, если Тёмный Лорд Волдеморт ответит на письмо, которое он написал, но не отправил…

Дорогая родственная душа,

Ты смеешь бросать мне вызов и отвергать меня. Чем больше я узнаю о тебе, тем более интригующим ты становишься. Я предлагаю тебе компанию и место рядом со мной в качестве соправителя, если ты докажешь, что способен на это. «И отметит его как равного», в конце концов, если у тебя хватит способностей для этого.

Гарри удивлённо моргает. Для Тёмного Лорда Волдеморта это очень щедрое предложение. Конечно, это всё ещё Тёмный Лорд Волдеморт, каждый намёк на привязанность — это привязанность? — связан с полезностью Гарри. То, что он даже ставит место справа от себя в поле зрения Гарри, является признаком того, насколько одиноким, должно быть, когда-то был Тёмный Лорд Волдеморт, как сильно Том Реддл когда-то тосковал по своей родственной душе, что даже сейчас, будучи сломленным существом, которым является Тёмный Лорд Волдеморт, он всё ещё не может сразу и безжалостно отказаться от своей родственной души.

Интересно.

Это даёт надежду.

Но Гарри не верит пустым обещаниям и не хочет никем править. Если бы он этого хотел, он бы подчинился приказу угрозам-обещаниям-пророчеству Дамблдора и занял его место. Он мог бы стать великим Лидером Света, сражающимся с Тёмным Лордом Волдемортом, или построил собственное королевство прямо здесь, в Хогвартсе.

Он не был настолько глуп, чтобы позволить врагу прибрать к рукам будущее, идеальных заложников, невинных прохожих, тех, кто должен жить с последствиями, детей.

И он не стал бы играть в такую ​​детскую и рискованную игру, чтобы восстановить контроль.

Но Гарри не хочет править.

Он хочет того, чего всегда хотел.

Он хочет жить счастливо.

И он не уверен, сможет ли его родственная душа дать ему это.

Это письмо открывает мириады подобных обменов мнениями, один угрожает, другой высмеивает, оба каким-то образом всё ещё встречаются посередине, поддерживаемые мечтами, которые всё ещё разделяют.

Дорогая родственная душа,

Если бы я хотел править, я бы уже делал это. Я мог бы получить власть и начать войну, если бы захотел.

Так ты сможешь дать мне то, чего я действительно хочу?

***

Дорогая родственная душа,

Я продолжаю думать о тебе. Ничто из того, что мне рассказывали, не соответствует реальности, тому, кем ты являешься или кажешься на самом деле. Соври мне, и я разорву тебя на куски. Предай меня, и ты почувствуешь большую боль, чем когда-либо прежде. Разочаруй меня, и ты присоединишься к своим родителям.

Подчиняйся мне, и ты больше никогда ни в чём не будешь нуждаться.

***

Дорогая родственная душа,

Интересно, должна ли последняя угроза меня напугать? Ты подарил моим родителям самую мирную смерть из возможных; почему я должен её бояться? Кроме того, не следует требовать от других того, чего сам не можешь дать. Ты не слизеринец? Разве ты не изучал принципы работы бартера?

***

Дорогая родственная душа,

Ты смеешь так со мной разговаривать. Меня это также злит, как и радует. Тот, кому Судьба подарила мои слова, не настолько слаб, чтобы съёживаться передо мной, но он недостаточно умен, чтобы не тыкать палкой в осиное гнездо. Ты глупый храбрец или храбрый дурак?

***

Дорогая родственная душа,

Ты не научился оскорблять на Слизерине? Я отвечу на твой вопрос следующими словами: есть причина, по которой Распределяющая Шляпа не отправила меня на Гриффиндор.

***

Дорогая родственная душа,

Туше. Я перестану относиться к тебе, как к глупому ребёнку, которым, по слухам, ты являешься. Ведь судьба даровала тебе мои слова, ты должен быть в чём-то экстраординарным. Покажи мне в чём именно, и я исполню все твои желания. Я щедрый Господин. Подчинись, и я дам тебе всё, что ты пожелаешь.

***

Дорогая родственная душа,

В чём смысл власти, если ты не сам её заполучил? Какой смысл идти за своей мечтой, если её исполнение кидают тебе под ноги? Без трудностей невозможно расти и учиться. И пройдёт ещё много времени, прежде чем я буду готов прекратить совершенствоваться.

***

Моя дорогая родственная душа,

Я одобряю такое твоё отношение к жизни. Может быть, в тебе действительно есть что-то, чтобы стать чем-то большим, чем просто украшением в моих руках.

Сердце Гарри замирает, когда он читает это письмо. Его родственная душа? Его похвалил? Что за тёплые эмоции испытывает Темный Лорд Волдеморт?

…Есть ли ещё надежда?

Конечно, как только разговор грозит перестать быть поверхностным, проверяя, стоит ли Гарри внимания Тёмного Лорда Волдеморта, взрыв будит студентов.

Поспешно Гарри скатывается с кровати в потайной комнате, в которую он вернулся после изгнания его Малфоем, безопасной комнате вдали от всех враждебных слизеринцев. Через несколько секунд он уже одет. С палочкой наготове он осторожно выходит из комнаты.

В коридоре оказывается пусто. Ни слева, ни справа нападающих не видно.

Медленно Гарри продолжает двигаться вперёд.

Через пять минут он стоит перед безопасной комнатой, в которой условился встретиться со своими учениками, призраками и портретами, направляющих его. По его просьбе они уходят, чтобы помочь его ученикам найти наиболее безопасный маршрут.

Гарри тратит время на создание всех защитный чар, которые он только может придумать, используя заклинания Света и Тьмы.

Дети прибывают небольшими группами по двое-трое, каждый сжимая свои палочки в руках, зная, что с Гарри и друзьями они в большей безопасности, чем в своих незащищённых комнатах в общежитии, даже если вокруг их комнаты сбора будут толпиться противники.

Арвилл и Роуэн приходят последними, следя за отставшими и ведя перед собой крошечного первокурсника.

Гарри так ими гордится, когда они входят в комнату, повернувшись к Гарри спиной, их палочки и внимание сосредоточены на пустом коридоре, и каждый занимает место возле каждой стены для охраны. Только когда все дети оказываются в комнате, за защитой, их напряжённые плечи расслабляются.

— Гарри, — облегченно вздыхает Арвилл. Сразу после этого она спрашивает — Все здесь?

Тем временем Роуэн разделяет детей на группы и считает их.

Гарри одобряет его действия.

— Да, я посчитал. Я кого-нибудь пропустил?

Дети качают головами, но Гарри всё ещё бросает на них критический взгляд. Все здесь, все лица, которые Гарри узнает. Тем не менее, он никогда не может быть слишком осторожным. Он накладывает заклинания на комнату, чары, чтобы вернуть человеческий облик анимагам, выявить невидимых людей, обратить вспять действие зелий вроде Оборотного.

Ничего не происходит.

Гарри вздыхает с облегчением во второй раз, когда Роуэн подтверждает, что все дети на местах. Начинается знакомая головная боль.

— Существует большая вероятность того, что Орден Феникса попытается захватить замок, — кратко объясняет он, — Орден — это группа линчевателей, созданная Дамблдором во время последней войны. Похоже, за этим местным государственным переворотом стоит профессор МакГонагалл. Они не должны навредить вам, но мы не знаем, послал ли Тёмный Лорд Волдеморт подкрепление, и кто будет в числе присланных. Вы все знаете, что некоторые из них не… самые стабильные, — мрачные взгляды разделяются между теми, кто имел неудовольствие получить нежное представление о наказании близнецов Кэрроу. — Большинство его последователей не такие, но другие… Что касается Беллатрикс Лестрейндж, это будет случайностью, если она нападёт на студентов. Если он прислал Фенрира Сивого, он определённо пойдёт за учениками. Общежития могут быть под защитой, но все мы знаем, что с помощью правильных заклинаний её легко взломать. Если одна из сторон решит взять заложников, или если некоторые студенты будут достаточно глупы, чтобы выбежать из своих спален, чтобы присоединиться к битве, всё равно будет легко попасть под перекрёстный огонь. Мы забаррикадируемся здесь, пока не уляжется бой. С этого момента вы не должны покидать эту комнату ни по какой причине. Сюда мы не будем никого пускать без предварительной проверки. Буквально на прошлой неделе пятый курс учился варить Оборотное зелье. Может быть, с обеих сторон даже есть Метаморфомаги. Невинному студенту могли подсадить маленького анимага. Мы не можем рисковать этим. Одного опытного волшебника, скорее всего, будет достаточно, чтобы разрушить нашу защиту изнутри, и хотя я не сомневаюсь, что вы все на это способны, вы вряд ли сможете компенсировать десятилетия опыта и гораздо более смертоносные заклинания. Так что не открывайте эту дверь никому. Все меня поняли?

Дети кивают, их лица серьёзны.

— Хорошо, — улыбается Гарри — А теперь, кто хочет попрактиковаться в последнем заклинании щита, которым я вас научил? Цельтесь в место прямо перед дверью. Дополнительная защита никогда не помешает.

Головная боль уходит, когда Гарри успокаивает учеников, давая им простые задания.

Через полчаса благодаря стараниям нескольких десятков нервных детей комната сияет безупречной чистотой, как никогда раньше, простенькие щитовые чары были наложены сотни раз, на полу расстелены матрацы и одеяла. Гарри попросил портреты сообщать о боях, но они ещё не вернулись. Домовой эльф любезно снабдил их сухофруктами и заколдованными тарелками с едой, которых хватило бы на неделю. В сундуке у Гарри есть запас еды на всех как минимум ещё на два дня. Дети, наконец, успокоились и вместо того, чтобы паниковать, обсуждают лучшие стратегии защиты комнаты и своих друзей.

Гарри улыбается им и украдкой укрепляет стены. Эти взрывы звучат так, будто они могут пробить и эти толстые камни. Лучше не рисковать.

***

Чтобы шум стих, требуется два дня.

Дети проводят большую часть времени, прижавшись друг к другу, утешая друг друга и стараясь оставаться сильными. Они по-прежнему вздрагивают, когда шум становится слишком громким или кажется слишком близким, но уверяют себя, что с ними всё будет в порядке.

Через день прибыла ещё одна группа первокурсников, не принадлежащих к ученикам Гарри. Они умоляли снова и снова, но Гарри оставался неумолимым. Все его ученики здесь, какое ему дело до других?

Его ученики не были столь хладнокровны. Особенно Кейтлин, первой девушке, которую Гарри обнаружил после пыток близнецов Кэрроу, пришлось бороться с собой, узнав голоса принадлежащие её соседям по комнате. Ослабленный её слезами, Гарри открыл толстые деревянные двери. Четыре девушки, стоявшие снаружи, всё ещё удерживались защитными заклинаниями — и смотреть на это было ужасно. Одежда их была в копоти, лица грязные, в глазах паника.

— Мы не знаем, куда еще идти, — шептали они, умоляя — Пожалуйста, позвольте нам войти! Пожалуйста, защити нас!

Гарри обменялся взглядом с Хосефой. Она знала этих девушек. Взглянул на Роуэна — он был согласен и готов к непредвиденному. Взглянул на Арвилл — она тоже была согласна. Гарри глубоко вздохнул и кивнул.

Тут же Роуэн выстрелил двумя известными ему чарами обнаружения, а Гарри добавил остальные. По их кивку Арвилл выбежала наружу, чтобы схватить девушек за запястья и потянуть вперед, Роуэн установила позади них простые щиты, а Гарри снял щиты, запечатавшие комнату. В комнате старшие ученики провожали младших за собой, защищая их и встречая «незваных гостей» с палочками на готове. Быстрым заклинанием они связали тела девушек. Мальчики тактично отвели глаза, пока девочки проводили личный досмотр, не обнаруживая никаких подслушивающих устройств, спрятанных портключей или других потенциально опасных предметов.

Дав им успокоиться и убедиться в своей безопасности, Гарри спросил девушек о том, что происходит снаружи.

Он был прав в своём предположении: Тёмный Лорд Волдеморт прислал подкрепление, но сам не пришёл. Как и ожидалось, Орден Феникса первым делом ворвался в Гриффиндорскую башню. Как и следовало ожидать, ни один гриффиндорец не знал об их плане, а потому студенты напали на Орден в качестве самообороны, считая их Пожирателями Смерти. После долгой борьбы — к большому удовольствию Пожирателей Смерти — Орден наконец убедил студентов, что они «хорошие» парни, и все они пришли, чтобы победить «злых» парней. К несчастью, Пожиратели Смерти тем временем отправились на Слизерин, где нашли поддержку, не изнуряя при этом себя и своих союзников бессмысленными сражениями. Профессор МакГонагалл, как заместитель директора, знала о древних чарах, окружающих Хогвартс, и активировала их, пока остальные члены Ордена спорили с гриффиндорцами, отрезав возможность дополнительной поддержки для Пожирателей Смерти и обеспечив численное превосходство Ордена. Пожиратели Смерти в свою очередь заняли кухню, вырубив всех домовых эльфов и оставив студентов охранять запасы пищи. Сейчас шла ожесточенная битва за Рэйвенкло. Пуффендуй пал перед Пожирателями Смерти в основном из-за того, что сочувствующий студент открыл им двери изнутри. Из-за этого несколько студентов сбежали, опасаясь за свою жизнь, хотя никто из заложников пока не пострадал. Сотрясаясь от рыданий, девушки объявляют, что несколько учеников Гриффиндора уже были убиты.

Гарри только гадает, чьей блестящей идеей была позволить несовершеннолетним ученикам принимать участие в битве с гораздо более опытными и смертоносными взрослыми. Он предсказывал такой исход ещё с тех пор, как девочки сказали, что Орден попал в башню Гриффиндора.

Что не так с людьми, полагающимися на детей, ради своего спасения?

Всего через несколько часов после того, как кухня попала в руки Пожирателей Смерти, они замечают поблизости подозрительно запертую дверь. Догадавшись, что это убежище Ордена, они начинают бомбардировать стены и дверь. Некоторые дети хватают Гарри и затаскивают его с собой в самый дальний угол. Озадаченный, он позволяет им это, прежде чем видит, как они строятся, используя свои тела как щиты.

— Ты лучший боец, — говорят они ему, заставляя отступить — Ты сможешь защитить нас лучше, чем мы сможем защитить тебя.

Прежде чем Гарри успевает запротестовать или силой оттолкнуть их, дверь падает, осколки разлетаются во все стороны. Арвилл возглавляет группу детей, накладывая заклинание щита, в то время как Роуэн и его группа накладывают дополнительные обереги у входа.

Видя, что все целы и невредимы, Гарри расслабляется. Даже безумный смех снаружи не пугает его.

Ведь самые сильные обереги и линии защиты он накладывает как раз внутри помещения, у самого порога, где нападающий будет радоваться, считая, что избавился от всех преград, преодолев дверь.

Малфой с торжествующим выражением лица вбегает в класс. Ругаясь с окровавленным носом, он пятится назад, его глаза горят ненавистью, когда они видят фигуру Гарри среди детей.

— Поттер! — кричит он в ярости.

Это слово как свет во тьме.

— Поттер, — шепчет другой Пожиратель Смерти.

— Поттер?

— Поттер!

Смех исходит из-за пределов ограниченного видения Гарри снаружи. Он осторожно толкает детей за свою спину и немного выходит вперед.

— Великий Поттер прячется? — спрашивает один из Пожирателей Смерти. Этот голос звучит почти как голос Рудольфуса Лестрейнджа, но немного иначе. Наверное, из-за разбитой губы и опухшего подбородка. Удар пришёлся прямо в лицо?

— Поттер? — кричит другой голос. Этот голос очень хорошо знаком Гарри. Он поднимает палочку в защитной стойке. Беллатриса Лестрейндж проталкивается вперёд, не обращая внимания на недовольные жалобы остальных, которые отходят в сторону под давлением её острых локтей. Ещё более безумная улыбка разделила её лицо на две части. — В самом деле, маленький Поттер, прямо здесь! Что ты здесь делаешь? О, играешь со всеми своими друзьями? Может, дорогая Белла поиграет вместе с вами? Я знаю самые лучшие игры! Я заставлю тебя кричать!

Гарри не обращает на неё внимания. Беллатриса может быть сильнее, но у Рудольфа есть здравомыслие и доверие Тёмного Лорда Волдеморта. Он тот, кто держит свою жену на правильном пути и даёт ей свободу таким образом, который приносит наилучшие результаты. Там, где Беллатрисе Лестрейндж не хватает контроля, у её мужа его слишком много. Беллатриса может позволить себе быть безумной, зная, что Рудольфус не позволит ей навредить тому, что действительно важно, хотя бы для того, чтобы доказать себе, что он действительно может всё контролировать. Их отношения могут быть ненормальными или здоровыми, но они лучшее, что могло случиться с ними.

Рудольфус Лестрейндж обводит взглядом комнату. Они останавливается взглядом на его учениках, на выражениях их лиц. Конечно, он запоминает, кто они, и их взаимоотношения внутри группы, насколько он может их видеть, так что он может использовать свои знания, чтобы настроить их друг против друга, если ему придется делать это или ему просто будет достаточно скучно.

Затем, прежде чем он смотрит Гарри в глаза, его взгляд задерживается на левой руке Гарри — на его браслете, на его словах …

Он спокойно спрашивает:

— Кто здесь из Ордена? Где они?

Так же спокойно, противореча своему бешено колотящемуся сердцу, Гарри отвечает:

— Скажи ему, что мой ответ остается прежним.

Он не будет ни марионеткой Тёмного Лорда Волдеморта, ни любовником, ни рабом, ни сокровищем, ни соправителем. Он не станет подчиняться.

Он зашёл слишком далеко, чтобы отказаться от всего этого. Может быть, если бы это предложение поступило раньше, до Хогвартса, или на первом, или втором, или третьем, или четвёртом, или пятом курсе, он бы ухватился за него. Но теперь, когда он, наконец, свободен, свободен от манипуляций Светлой стороны, свободен от Дурслей, свободен, чтобы построить счастливую жизнь, о которой он всегда мечтал, почему он должен снова отказываться от всего этого?

Рудольфус Лестрейндж кивает с непроницаемым выражением лица.

— Я передам ему это, — он поворачивается, чтобы уйти. — Пойдём, Беллатриса.

Она следует за ним без жалоб, без вопросов, счастливо напевая, мечта Гарри, втянутая в извращение, которое он не может вынести.

Конечно, опасность не исчезает с уходом Рудольфуса и Беллатрисы Лестрейндж, хоть это и улучшает ситуацию. Оставшиеся Пожиратели Смерти ещё какое-то время пытаются протаранить обереги, но с таким же успехом они могут бросить мягкую подушку в каменную стену, нанося примерно тот же ущерб.

В конце концов, они сдаются и уходят, бросая самые ужасные угрозы и проклятия через плечо.

— Кто это был, Гарри? — спрашивает Арвилл, когда они остаются одни.

Гарри на мгновение задумывается, но решает ответить.

— Рудольфус Лестрейндж.

Дети ахают — Светлая сторона превратила этого человека в воплощение всего Тёмного, Плохого и Злого, в то время как у Тёмной стороны появились легенды, из-за которых его жена кажется ручным котёнком. Хосефа бормочет:

— Мы выжили. Мы встретили Рудольфуса Лестрейнджа и выжили. Рудольфус Лестрейндж…

Она не единственная, кто облегчённо, слегка истерически рассмеялся.

— О чём ты говорил? — тихо спрашивает Роуэн, пока никто не обращает на него внимания.

Взгляд Гарри останавливается на браслете.

— Ни о чём, — таков его окончательный вердикт.

Также глядя на запястье Гарри, Роуэн кивает, на его лице запутанная смесь опасения, подозрения и страха.

Любая новая попытка задать вопрос или поговорить прерывается пронзительным криком снаружи.

Все поворачиваются лицом к двери, глядя прямо на пятерых Пожирателей Смерти и… девочку чуть старше шести лет, с большими заплаканными глазами и рыданиями, вырывающимися из её искривлённого рта. Её миниатюрная фигурка ничтожно мала по сравнению с массой, окружающей её со всех сторон. Палочка так сильно прижата к её шее, что ей приходится приподняться на цыпочки, чтобы освободиться от давления и сделать вдох. Её губы дрожат, безмолвно складываясь в слова.

— Помогите мне, пожалуйста, пожалуйста, помогите мне, помогите…

Гарри отрывает от неё глаза, вместо этого глядя на Малфоя, который возглавляет эту группу. Малфой ухмыляется Гарри, полный самоуверенности и злобы.

Девушка хнычет.

— Итак, Поттер, — выплёвывает его имя Малфой, — почему бы тебе не выйти оттуда? Мы пойдём к Тёмному Лорду, меня вознаградят, тебя будут пытать, а девчонка убежит.

Это… план куда более изощрённый, чем тот, на который по мнению Гарри способен Малфой.

Проблема только в том, что Гарри совершенно не станет заботиться о какой-то странной девочке, которую он никогда раньше не видел.

— Гарри, — выдыхает Кейтлин, вцепившись пальцами в рукав его мантии. — Она… Это Ванесса. Это моя сестра. Почему моя сестра…? Ванессе всего пять, она не должна быть здесь, почему она?..

Это усложняет ситуацию. Гарри хочется тяжело вздохнуть. Если он не клюнет, Кейтлин клюнет. Если Кейтлин выйдет из комнаты, остальные побегут за ней, пытаясь защитить и помочь, как их и учил Гарри.

Если он клюнет на приманку, то попадёт к Тёмному Лорду Волдеморту, а он совсем не чувствует себя готовым встретиться с ним снова. Или, может быть, его убьют до того, как они снова встретятся?

Но… Что, если Гарри не клюнет на удочку, и дети тоже?

Быстрый взгляд на Роуэна. Через мгновение тот кивает, вероятно, придя к тому же решению.

Быстрый взгляд на Арвилл. Она сбита с толку, но после взгляда на Роуэна и нескольких минут размышлений её лицо светлеет от понимания.

Гарри делает шаг вперёд, поворачиваясь лицом к своим ученикам. Он серьёзно говорит:

— Оставайся здесь, что бы ни случилось, хорошо?

Как только первые студенты начинают протестовать и рыдать, уголки его рта приподнимаются, и он подмигивает им.

Решительным движением он поворачивается, маршируя к двери, всё внимание в комнате приковано к нему.

Так что никто не замечает Роуэна, произносящего первое заклинание.

Никто не замечает, как Арвилл произносит второе заклинание.

— И ты отпустишь их всех? — спрашивает Гарри, глядя в глаза Малфою.

Ещё два заклинания проносятся мимо него на самом краю поля зрения, невидимые, если не искать их специально.

Малфой смеётся.

— Конечно, Поттер, кто, ты думаешь, я такой?

Гарри смотрит на Роуэна. Тот кивает. Он смотрит на Арвилл. Она кивает.

Гарри смотрит на Мод, лучше всех владеющую этим заклинанием.

Он оглядывается на Малфоя.

— Ты знаешь альтернативу Акцио?

Малфой останавливается, совершенно не ожидая такого вопроса.

Краем глаза Гарри видит, как Мод решительно кивает.

Гарри отмахивается от Малфоя, показывая три пальца.

— Не беспокойся об этом, это просто вопрос.

— Думаешь, сейчас самое время задавать вопросы? — говорит Малфой тихо и угрожающе — Разве ты не видишь, в каком ты положении?!

Мысленно Гарри считает до трёх.

Заклинание свистит мимо него, почти касаясь его шеи. Быстро, как молния, он реагирует, сбрасывая защиту. Ванесса кувыркается в воздухе, её крики, крики её похитителей, крики ничего не подозревающих студентов. Гарри снова накладывает защиту, ловя её одной рукой. Он тут же опускает её и начинает осыпать заклинаниями.

Ничего не изменилось с тех пор, как Роуэн и Арвилл проверили.

Всего лишь пятилетняя девочка, напуганная до смерти.

По кивку Гарри Кейтлин подбегает к Ванессе и с облегчением крепко обнимает её.

Гарри поворачивается к Малфою.

— Разве ты не должен защищать кухню?

— Ты! — Малфой делает угрожающий шаг вперёд, прямо в класс. Двое Пожирателей Смерти хватают его за плечи и тащат прочь, его гнусные ругательства эхом раздаются в каменном коридоре.

— Я убью тебя, Поттер!

Гарри фыркает.

Он хотел бы увидеть, как Малфой попытается это сделать.

Ванесса, оказывается, была в походе по магазинам со своим отцом, когда он внезапно повёл себя странно и аппарировал вместе с ней. Он велел какой-то незнакомой женщине позаботиться о ней, и её быстро провели через толпу людей и комнаты на кухню.

Хотя малышка ничего не понимает, Кейтлин понимает всё.

Гарри приходится смотреть, как её сердце разбивается, её доверие и любовь предают, и она пытается сквозь это улыбаться, чтобы не напугать младшую сестру.

Он молча кладёт руку ей на плечо в знак поддержки и тихо клянется:

— Если он попытается причинить вред кому-либо из вас, ты найдёшь у меня убежище.

Наконец, её фальшивая улыбка исчезает, и она начинает плакать. Гарри крепко обнимает её, не обращая внимания на растерянные вопросы Ванессы.

Комментарий к Глава 9, часть 2

бета: эти детки такие милые

========== Глава 9, часть 3 ==========

В конце концов, результат оказался таким, как и ожидал Гарри: Орден, сражающийся по словам портрета в соотношении как минимум четверо против одного, наряду с поддержкой учеников, которым стоило только сказать, что вечно праведный Альбус Дамблдор основал Орден, чтобы они присоединились к атакующим, победил Пожирателей Смерти, связал их и посадил в камеры в подземельях.

Гарри задаётся вопросом, сколько времени понадобится Пожирателям Смерти, чтобы сбежать.

Но пока у него есть и другие заботы: до сих пор дети были терпеливы, но теперь, когда портрет официально объявил битву оконченной, они захотят выйти на улицу, вернуться к своей нормальной жизни.

Единственная проблема в том, что Гарри не знает, позволит ли Орден им сделать это.

После долгого обсуждения они решают выйти из своей маленькой безопасной комнаты. Гарри всё ещё колеблется, но не протестует. Несмотря на все уговоры своих учеников, он не уверен, что это лучший вариант в данной ситуации, но они правы — что ещё они могут сделать? Не оставаться же в этой комнате навечно.

С трудом сглотнув, он выходит наружу и осторожно вытаскивает палочку.

Ничего не происходит.

Они медленно идут к Большому Залу.

Через несколько секунд после того, как все замечают Гарри, все студенты накидываются на него с вопросами: «где ты был» и «почему ты не помог нам» — и восхвалениями: «Слава Мерлину, ты ещё жив», пытаясь перекричать друг друга в какофонии, которую Гарри прежде никогда не слышал.

Его ученики ослабили бдительность и вошли в дикую кипящую массу, состоящую из выживших, некоторые из которых были окровавлены и без конечностей, другие целы и невредимы.

Самого Гарри берёт под стражу профессор МакГонагалл, чтобы «обезопасить», и приводит в комнату с несколькими книгами, кроватью, туалетом, раковиной, горкой свечей и толстой, тяжёлой, надёжно защищённой дверью.

Она с грохотом захлопывается за ним, оставляя его во тьме с воспоминаниями о том времени, когда он в последний раз был пленником — о том времени в Малфой Меноре, когда его пытали и обучали безупречным манерам, используя в качестве наказания за ошибки боль.

На следующее утро, — по крайней мере Гарри предполагает, что это утро, так как в егоновой комнате нет окон, он не носит часов и не хочет напоминать возможным надзирателям, что он может использовать свою палочку, которую они оставили у него по своей же невнимательности — прибывает профессор МакГонагалл в сопровождении Аластора Грюма.

Гарри смотрит на него с большим интересом. В течение года его обучал двойник этого человека, какой-то неизвестный Пожиратель Смерти, который пробрался в Хогвартс на время Турнира Трёх Волшебников, и Гарри знает, что именно этот человек должен был быть его Магическим Опекуном в течение нескольких месяцев с того момента, как гоблины забрали это звание у Дамблдора, и до его семнадцатого дня рождения.

Конечно, он никогда не видел этого человека.

Он по-прежнему выглядит как его учитель на четвёртом курсе, одна нога заменена деревянным протезом, один глаз сделан из стекла и бешено вращается, нос почти отрезан, одно ухо отсутствует, но выражение его глаз более параноидальное и свирепое, чем у подражателя, который пытался изображать его в течение года.

— Итак, это Поттер, — хмыкает он, усаживаясь на стул, который для него трасфигурирует профессор МакГонагалл.

Ах. Возможно, это Аластора Грюма сопровождает профессор МакГоногалл, а не он её.

Увидев, что Гарри никак не реагирует, Аластор Грюм переместил свой вес, чтобы наклониться ближе.

— Слушай, мальчик. Мы знаем, что тебе это не понравится, но тебе нужно остаться здесь. Это защитит тебя.

Гарри в замешательстве хмурит брови.

— Я думал, вы схватили всех Пожирателей Смерти и заперли их в подземельях Хогвартса.

Не то чтобы Гарри слишком беспокоился из-за такого соседства; Тёмный Лорд Волдеморт всё ещё слишком заинтересован в нём, чтобы положить конец их игре.

Аластор Грюм рявкает:

— Мы не знаем, кто их сторонник, кто предатель! Постоянная бдительность!

Так эти слова и манера поведения были не просто одной из идиосинкразий{?}[Идиосинкразия — это необычная особенность человека. Это также может означать странную привычку. Термин часто используется для выражения эксцентричности или особенности.] Пожирателя Смерти. И действительно — что не так с Орденом? Когда Пожиратели Смерти, абсолютно не скрываясь, преподают и живут в Хогвартсе, они позволяют своему «спасителю» бегать по замку без всяких забот, но как только школа снова стала безопасной, они запирают его в безопасном месте?

— Кроме того, — резко говорит Аластор Грюм, — хватит. Сними этот чёртов браслет.

Неосознанно Гарри прикрывает свой браслет правой рукой, его глаза скользят по взрослым.

— Мистер Пот… Гарри, — ласково, мягко, по-матерински говорит профессор МакГонагалл так, как никто никогда не разговаривал с ним раньше. — Нам нужно знать, кто твоя родственная душа, чтобы мы могли защитить его или её.

Гарри едва сдерживает фырканье. Верно, и они совсем не ждут, пока он останется один, загнанным в угол и беспомощным. Дамблдор пытался насильно снять браслет, приказывать и манипулировать, но, кроме него, никто никогда не обращал особого внимания на его слова… кроме его родственной души, которой он никогда-всегда не хотел их показывать. Так зачем им хотеть этого сейчас, когда прошло семь лет с момента его возвращения в Волшебный Мир и три года с момента воскрешения Тёмного Лорда Волдеморта, его величайшей угрозы, его величайшей надежды?

— Мальчик! Делай, что тебе говорят! — командует Аластор Грюм.

Гарри не реагирует.

Проходит пять напряженных минут.

— Отлично! — наконец объявляет Аластор Грюм, вскидывая руки вверх и будто сдаваясь. — Отлично, — он сердито смотрит на Гарри. — Но не приходи к нам потом плакаться, когда твоя родственная душа умрёт.

Гарри остаётся неподвижным, даже когда дверь за профессором МакГонагалл и Аластором Грюмом закрывается и раздаётся отчётливый звук поворота ключа в замке. Ему удаётся сдерживать смех от иронии всего происходящего, но только до тех пор пока он не убеждается, что остался один.

Конечно, это ещё не конец.

На следующий день профессор МакГонагалл приходит к нему уже одна. На следующий день начинаются занятия, поэтому Гарри сопровождают туда и опять просят показать свои слова, когда он возвращается. Все, от профессора МакГонагалл до профессора Флитвика, используют самые разные варианты требований и просьб. Большинство из них только советуют ему, что, по их мнению, это будет лучшим вариантом для него, но что они поддержат любое его решение — в конце концов, это его метка души.

Других не так легко убедить держать свой нос подальше от того, что их не касается. Особенно это касается Молли Уизли, Аластора Грюма и некоторые членов Ордена, которых Гарри никогда раньше не видел и которые теперь настойчиво донимают его своими требованиями.

— Ты беспокоишься, что Пожиратели Смерти узнают, кто твоя родственная душа? — спрашивает Молли Уизли, отчаянно пытаясь найти причину кажущегося бессмысленным отказа Гарри открыть самое личное в своей жизни незнакомцам. Она улыбается, счастливая, что нашла какое-то правдоподобное объяснение его поступку. — Ты не должен из-за этого волноваться! Орден умеет хранить секреты; никто никогда не узнает от нас твои слова.

Гарри сыт этим всем по горло.

— Точно так же, как Питер Петтигрю сохранил тайну местонахождения моих родителей? — спрашивает он притворно-невинным тоном.

Молли Уизли тут же отступает.

— Это действительно было так, но Питер был предателем! Никто не мог предположить…! Поверь мне, Гарри!

Гарри отворачивается и перестаёт обращать на неё внимание.

Аврор, чернокожий мужчина с устрашающе широкими плечами и ещё более устрашающими острыми, как бритва, рефлексами и инстинктами, рядом с ней замолкает и бледнеет.

— Может быть… Может быть, нам стоит уйти, Молли…

После этого он перестаёт приходить к нему.

Гарри смотрит на происходящее с холодным удовлетворением.

Так продолжается месяц.

Гарри сопровождает в класс кто-то из Ордена, он занимается, его отводят в библиотеку, чтобы взять нужные ему для выполнения заданий книги, и затем отводят обратно в его комнату. В промежутках он едва успевает обменяться несколькими приветственными словами со своими учениками. Еду в его камеру приносят домашние эльфы, с которыми Гарри пытается поговорить, но которые обычно настолько заняты восстановлением разрушенных частей замка в дополнение к своим обычным обязанностям по уборке и приготовлению пищи, что у них не так много времени.

Миртл приходит навестить Гарри раз или два, но, поскольку она обычно проводит время в туалете, она не может сообщить ему никаких новостей. В основном она рассказывает об Оливии и Зое, которые до сих пор рассказывают ей о своей жизни в письмах.

В комнате нет портретов и вообще картин.

Гарри прочитал столь щедро предоставленные ему книги за неделю. Домашняя работа не занимает у него больше двух часов в день.

Другими словами: ему скучно до безумия.

Никогда прежде не было такого, чтобы ему просто было нечего делать.

Либо у него был список дел, который он должен был выполнить, чтобы тётя Петуния была довольна, либо он был слишком болен, чтобы делать что-либо, кроме как сосредоточиться на заживлении своих ран, либо он учился, либо практиковался в заклинаниях, либо читал, либо у него было что-то ещё из миллионного списка задач. Кто же знал, что ничегонеделание может быть таким… утомительным? Теперь в его жизни нет ничего интересного, кроме редких снов, показывающих жестокость к магглам, но и они снятся ему слишком редко, чтобы его скука отступила. Гарри не терпится хоть что-нибудь сделать, даже если в данной ситуации лучше всего было бы сидеть тихо и выполнять требования своих похитителей…

Именно в этот момент кое-что всё же происходит.

Хедвиг подлетает к нему в один из тех редких моментов, когда он остаётся один за пределами классных комнат и своей комнаты-камеры.

Она прилетает с письмом, написанным знакомым почерком.

«Диана Гудвилл и Нерон Блэквинг-Гудвилл рады сообщить Вам о рождении своего сына Непомука «Пака» Гудвилла».

Гарри улыбается, и начинает разрабатывать план побега.

В следующее новолуние Гарри, как обычно, отводят в класс, где он передаётся в руки учителя, в данном случае профессора Слизнорта. Старик не сильно изменил своё отношение к Гарри, но заметно смягчился. Он больше не думает, что Гарри — реинкарнация Тома Реддла, преследующая его.

Все они верят, что он твёрдо стоит на Светлой стороне.

Чтобы вызвать переполох, многого не нужно.

Крэбб и Гойл — почему они не с Малфоем и всеми остальными Пожирателями Смерти? Не потому ли Орден так боится за него? — никогда не были особо талантливы в Зельях, так что никто не удивляется, когда их котел начинает кипеть слишком сильно. Гарри только добавил ещё один ингредиент в их зелье, и все подземелья наполнились густым белым дымом.

Гарри надевает мантию-невидимку, которую Дамблдор «позаимствовал» у него, когда был его Магическим Опекуном, накладывает на себя чары-невидимости, чтобы точно быть в безопасности, и ускользает в начавшейся суматохе.

Никакие заклинания не останавливают его, когда он выходит из замка, проходя мимо парников за ворота по тропинке в Хогсмид. Хотя Гарри никогда там не был, он достаточно знает о планировке деревни от Невилла, чтобы уверенно ориентироваться в ней. Мадам Розмерта владеет пабом, который открыт только по выходным, особенно в те дни, когда ученикам Хогвартса разрешено приходить в деревню, так что у Гарри остаётся только два варианта. Кафе «У мадам Пудифут» очень популярно даже среди тех, кто уже закончил Хогвартс, так что оно заполнено людьми круглый год и является лучшим вариантом, чем паб «Кабанья Голова», который, хотя и печально известен слухами о не очень легальном бизнесе, проворачиваемом там, в основном пустует, особенно днём.

Гарри ждёт, пока пара не войдёт в кафе через стеклянные двери, оба настолько увлечённые шепотом, хихиканьем и взглядами друг на друга, что Гарри может проскользнуть за ними незамеченным.

Он подкрадывается ближе к камину, немного нервничая из-за того, что пытается сделать это в первый раз. Он делает глубокий вдох и берёт в руку летучий порох. Официантка — возможно, даже та самая печально известная мадам Пудифут — выходит из неприметной двери, ведущей на кухню, неся поднос, полный чашек, изящных горшочков и дымящихся угощений. Спотыкающее проклятие выводит её из равновесия, заставляя уронить свою ношу с какофонией шума, ругательств и удивлённых вскриков. Всё внимание теперь приковано к краснеющей официантке. К счастью — или к несчастью, в зависимости от того, кого спрашивают, — горячий напиток попадает на невинную ногу гостя заведения, который теперь громко требует сатисфакции. Его девушка смотрит на него, пытаясь изо всех сил защитить бедную официантку, извиняясь перед ней за реакцию своего спутника. Он, конечно, обижается на её слова, и они начинают спорить достаточно громко, чтобы их слышал весь Хогсмит и половина Хогвартса.

Никто не замечает, что камин на мгновение вспыхивает зелёным пламенем. Тихий голос, объявляющий «Особняк Гудвилл», затмевается гневным «Ой!»

К тому времени, когда клиенты и сотрудники мадам Пудифут снова начинают обращать внимание на камин, Гарри уже давно появляется в другом, гораздо более роскошном.

***

Гарри выпадает из камина прямо в объятия Дианы Гудвилл.

— Гарри! — визжит она — Ты смог это сделать! Не то чтобы я ожидала чего-то меньшего от ученика, которого сама обучала, но вау, я так давно тебя не видела, дай мне взглянуть на тебя!

Всё ещё не оправившись от головокружительного перемещения по каминной сети, Гарри позволяет собой руководить. В любом случае, не то чтобы у него был хоть шанс противостоять Диане. Она держит его на расстоянии вытянутых рук и тщательно осматривает. Гарри возвращает ей эту услугу. Диана не сильно изменилась. Она немного бледнее, чем когда Гарри видел её в последний раз, и набрала вес. Её волосы, когда-то спускавшиеся по спине длинными волнами, коротко подстрижены. Она двигается без нежной осторожности, которую Гарри ожидает от молодой матери, но что он знает о беременности и родах?

— Мерлин, ты совсем не изменился! — говорит Диана — Ты не сильно вырос, у тебя нет бороды, ты всё ещё тощий. Ты совсем не повзрослел?

Гарри отвечает так же ехидно и оскорбительно:

— Я думал, что матери должны быть добрыми и дружелюбными, а не такими грубянками, как ты.

— Ты так думал, потому что «слишком» хорошо знаешь, какие бывают матери, — отвечает Диана. Через секунду на её лице появляется выражение сожаления, когда она вспоминает, что у Гарри как раз матери нет.

Но Гарри просто парирует:

— Именно поэтому я возлагал на тебя такие большие надежды, — он снова переводит взгляд на Диану. — Это было моей ошибкой.

— Хэй! — она держит своё притворно-сердитое выражение лица всего секунду, прежде чем раствориться в смехе, притягивая Гарри обратно, чтобы обнять за шею. — Мерлин, ты действительно вырос. Где мой милый маленький мальчик, который никогда не мог ответить на мои поддразнивания и становился красным, застенчивым и очаровательным?

Гарри поднимает одну бровь.

— Ты превратила его в дешёвую копию себя.

Диана взъерошивает ему волосы, как делала, когда ещё училась в школе.

— Эх ты! Я так горжусь тобой! Давай, давай, расскажи мне всё о том, что произошло в Хогвартсе!

Таща его за собой, она, к счастью, упускает из виду именно то выражение лица, которое только что объявила потерянным. Он рад этому; она никогда не позволила бы ему забыть это.

Вечер посвящен официальной встрече с Нероном, который всё ещё не выглядит физически развитым, хотя и сменил свои старомодные очки на более современные.

— Он назвал нас Королём и Тайной Королевой! Ты можешь в это поверить?! Я до сих пор плачу от смеха, когда думаю об этом!

Гарри также впервые видит маленького Пака, который при встрече тихо спит, его крошечные руки сжимаются в кулачки, пока он смотрит какой-то сон. Слишком рано говорить, на кого он больше похож, на Диану или на Нерона, его лицо всё ещё слишком щекастое, но несколько локонов на голове у него такого же тёмного цвета, как у отца. Гарри сразу оказывается очарован.

— Он такой крошечный, — восхищается он.

Диана смеётся.

— Ну, мне так не казалось, когда я выталкивала его из себя.

— Диана! — останавливает её Нерон, но она только смеётся.

— Да ладно, он ведь не знает, как рождаются дети! И разве моя работа как матери не состоит в том, чтобы быть настолько неловкой, насколько это вообще возможно?

С многострадальным вздохом в адрес развязной жены и едва скрываемой улыбкой в ​​адрес любимой семьи Нерон оставляет эту тему.

Без дальнейших церемоний Диана подхватывает спящего ребёнка и буквально заталкивает его в объятия Гарри. Её единственное предупреждение и совет — это весёлое: «Не урони его!»

Ошеломлённый, Гарри прижимает Пака ближе к своей груди. Или это уже слишком тесно? Он причиняет ему боль? Но если он чуть ослабит хватку, Пак упадёт? Что он читал в книгах, когда год назад проводил урок о детях и родах? Поддерживать голову. Верно. Гарри немного перемещает свои руки. Как ему это сделать, не уронив Пака? Его лицо краснеет? Он просыпается? Ему неудобно? Что делать Гарри, если он начнёт плакать?

— Видишь, он такой милый, когда взволнован! — заговорщически и громко шепчет Диана на ухо Нерону, но всё же подходит ближе, чтобы поправить ребенка.

— Не нервничай так, — наставляет его Нерон — Ты не причинишь ему вреда, а если начнёшь это делать, он тебя об этом оповестит. Я понимаю твоё волнение: я был так же взволнован и напуган, когда впервые взял его на руки. Но дети намного крепче, чем кажутся на первый взгляд.

— И голос их намного громче, а лёгкие более выносливые, чем ты думаешь, — щебечет Диана. Она осторожно перекладывает Пака, пока гримаса на маленьком личике не разглаживается. Она воркует над своим ребёнком. — Посмотрите на него. Разве он не самая совершенная вещь, которую ты когда-либо видел? Ты только посмотри на него! А ты, Пак, посмотри, как тебе комфортно со своим крёстным отцом! Он всегда защитит и поможет тебе, так что не бойся его, хорошо? И если он причинит тебе боль, скажи ему об этом! Гарри очень заботливый, так что тебе никогда не придётся бояться. Ах, мой Пак, ты слишком милый!

Не в силах больше сдерживаться, она вырывает сына из рук Гарри, чтобы покружиться с ним по комнате, напевая песенку. «Кто самый милый? Ты, ты, мой Пак! Да ты!»

Она дует в его маленький животик.

Чудом ребёнок до сих пор не просыпается.

Нерон тяжело вздыхает.

— Я действительно надеюсь, что Пак не будет таким энергичным, как она. В противном случае мы будем на ногах в любое время суток. Если ты не против, я пойду спасу своего сына и его безмятежный сон, чтобы мне потом не пришлось бодрствовать до трёх часов ночи.

Вопреки словам, в его голосе не слышно недовольства. Он звучит скорее глубоко довольным.

Гарри смотрит на семью из трёх человек, Нерон счастливо обнимает смеющуюся Диану, которая держит спящего Пака. Укол зависти тонет под лавиной тоски и тёплого ощущения чужого счастья.

***

Церемония начинается через час с официального прибытия крёстных родителей. Диана объясняет Гарри:

— Мы хотели, чтобы у Пака было самое светлое будущее. Для этого его крёстные родители должны быть в состоянии поддержать его независимо от того, чем закончится эта война, — она немного извиняется, продолжая, но Гарри не обижается. Ведь она говорит только правду. — Если Тёмная сторона проиграет, тебя прославят, как героя, и ты будешь иметь особый статус. Если Светлая сторона проиграет, мы всё ещё сможем выбрать кого-то другого вместо тебя после твоей смерти.

— Это разумно, — Гарри улыбается. — Было бы ошибкой не учитывать это. После войны вы сможете либо выбрать более подходящего крёстного отца, либо сделать одного крёстного отца настолько заметным, что другие факты, такие как Семья или Крёстная мать, станут неактуальными.

Диана облегчённо вздыхает.

— Слава Мерлину! Я говорила Нерону, что ты всегда был умным, но он думал, что ты не сможешь увидеть логику во всём этом.

— О, я вижу логику, — успокаивает Гарри. — Но я также вижу настроения. Было бы лучше выбрать кого-то менее заметного, кого-то вроде Уизли, кого-то точно Светлого, но не настолько глубоко ненавидимого Тьмой. Так что спасибо тебе.

— Ты…! — Диана дрожит несколько минут, прежде чем сжать Гарри в крепких объятиях. — Подумать только, ты всего этого достиг! Я только дала тебе импульс в правильном направлении, и посмотри на себя! Я так горжусь тобой! — она отпускает его и продолжает немного спокойнее. — Ты научишь Пака всему, что ему нужно знать, и многому другому. Я это знаю, — она делает глубокий вдох. — Даже если мы умрем — нет, не перебивай меня. Даже если это не произносится вслух, все это понимают. Идёт война. Всякое может случиться. Даже если мы с Нероном умрём, Пак будет в надёжных руках.

Гарри стоит рядом, не зная, что сказать, как успокоить, утешить и исправить ситуацию, не отрицая правды в словах Дианы. Диана просто улыбается и снова дразнит его:

— Ну, по крайней мере, так оно и было бы, если бы ты мог держать его на руках, не волнуясь так сильно! Что, никогда раньше не держал на руках ребенка?

Увидев выражение его лица, она снова начинает смеяться. Вытирая слёзы, она уверяет его:

— Ты научишься. Ты научился выживать на Слизерине, вряд ли держать ребёнка на руках намного сложнее.

Прежде чем она успевает начать снова подразнить Гарри, появляется Нерон с Крёстной Матерью, очень элегантной женщиной, которую он представляет как леди Гринграсс.

— А, — говорит она себе под нос, — Гарри Поттер. Я много слышала о вас.

Не желая слышать его ответ, она добавляет:

— И меня не впечатлило то, что я слышала.

— Дафна часто рассказывает о вас, леди Гринграсс, — отвечает Гарри — Я тоже не впечатлён.

Холодное равнодушие в её голубых глазах сменяется едва скрываемым презрением.

— Вот как.

Теперь Гарри мог сделать из неё врага с помощью очень простой фразы. Он мог бы сказать: «Действительно. В конце концов, бабушка имеет особое значения для девочек», — зная, что дама, стоящая перед ним, — тётя Дафны, младшая сестра её матери, а старение женщины — непростительный грех в глазах большинства дам.

Но он думает о Паке, об уроках Дианы и о презрении, которое до сих пор проявляла к нему большая часть волшебного мира, и полностью сбивает её с толку, улыбаясь ей.

— Конечно. Девушки любят посплетничать, не так ли? — Гарри обольстительно улыбается. — Особенно в местах, где посторонние могут легко их услышать.

Если это вообще возможно, то выражение лица леди Гринграсс становится ещё более холодным из-за намека на то, что Гарри мог подслушать некоторые вещи, которые Семья предпочла бы держать при себе. Она повторяет:

— Вот как.

Гарри позволяет своей улыбке стать шире.

Не говоря больше ни слова, леди Гринграсс отворачивается от него, её длинное платье волочится по полу позади неё, когда она уверенно выходит из комнаты.

Диана несколько раз переводит взгляд с двери на Гарри, прежде чем начать искренне смеяться.

— Подумать только, эта старая сука бежит с палочкой в ​​рукаве! Мерлин, ты потрясающий!

Гарри поддаётся хорошему настроению Дианы, стараясь не думать о том, что он, возможно, только что оттолкнул от себя второго крёстного родителя.

***

Перед самой церемонией крёстные должны официально встретиться. После этого они с родителями ребёнка наслаждаются ужином, а затем проводят несколько часов в традиционной медитации, обращаясь к себе, чтобы подумать, действительно ли они готовы взять на себя такую ответственность как ребёнок.

По крайней мере так планировалось.

Вместо этого Диана ворвалась в комнату, отведённую Гарри, без стука, оправдываясь словами:

— У тебя нет ничего, чего бы я не видела раньше, и ничего, что могло бы меня впечатлить.

Гарри даже не собирался спрашивать. И он действительно не хочет на это реагировать.

— В любом случае, ты же не собираешься заниматься этой бессмысленной медитацией, не так ли? Мерлин, у меня всё затекает уже через десяти минут неподвижного сидения. Давай, давай! Давай сделаем что-нибудь весёлое. Давай сделаем неловкие фотографии Пака, которые я смогу показать его второй половинке!

Но на самом деле это идеальное время для другого.

— Диана… Я хотел поговорить с тобой.

Видя, насколько серьёзен Гарри, Диана успокаивается и садится на кровать, приглашающе похлопывая одеяло рядом с собой так, как не должна делать чистокровная ведьма, но она остаётся молчаливой и внимательной. Гарри остаётся стоять.

— Важно, чтобы это осталось секретом… я думаю, — начинает Гарри. Он передумает сказать ей ещё раз, но он не может с чистой совестью втянуть во все это маленького Пака, её и Нерона, даже не предупредив их об этом заранее. Он делает глубокий вдох — Это о моей второй половинке. Я не знаю, захотите ли вы, чтобы я стал крёстным отцом Пака, если узнаете, кто он такой.

— Как так? Он опасен? — спрашивает Диана. Её рука, как замечает Гарри, задерживается рядом с палочкой.

Он вздыхает.

— Я не знаю. Я имею в виду, да, он опасен, но я не знаю, для кого. Пак — «настоящая чистокровка», так что проблем быть не должно. Но, насколько я знаю, он очень собственнически относится к вещам, которые, по его мнению, принадлежат ему. Возможно, он не захочет делиться мной ни с кем другим.

Диана смотрит на него с жалостью.

— Ты для него вещь?

Уголок его рта дёргается.

— Я всё ещё пытаюсь отучить его от этого мерзкого мировоззрения. Но нет, на сколько я знаю, на данный момент я ему малоинтересен. Но это может измениться. Теперь я ему нравлюсь больше, чем раньше, так что, кто знает? — Гарри пожимает плечами — Я просто знаю, что не соглашусь быть сокровищем, которое нужно спрятать. И это даже без учёта политических аспектов всего этого дела. Или назревающей войны. Или любой другой из тысячи вещей.

Она едва колеблется прежде чем спросить:

— Кто он?

Гарри медленно, почти неохотно снимает браслет с левого запястья и поднимает руку, открывая Авада Кедавру. Диана задыхается и прикрывает рот руками. Её глаза становятся большими и полны сострадательного ужаса.

Гарри быстро прикрывает свои слова.

— Так что да. Я бы понял, если бы ты не захотела, чтобы Пак был вовлечён во все это. Я бы даже понял, если бы вы, как Семья, захотели отстранится от меня.

— Вы… Вы… Какие у вас отношения? — спрашивает Диана едва заметно дрожащим голосом.

Гарри фыркает.

— Если бы мы были вместе, меня бы не изолировала группа линчевателей Дамблдора, чтобы «защитить». Я был бы «спасен» уже через час.

Диана фыркает вместе с ним.

— Как будто ты когда-нибудь нуждался в защите. Тебе нужна была информация, и тебе нужна была уверенность, и ты получил и то, и другое. Просто посмотри на себя сейчас.

Она стоит и серьёзно смотрит в глаза Гарри.

— Нет никого, кроме тебя, Гарри, кого я бы хотела назвать крёстным отцом Пака.

Он сморгнул слёзы, когда она крепко обняла его.

***

Сама церемония была относительно проста.

Гарри, леди Гринграсс, Нерон и Диана, которая держит крошечного ребёнка, стоят в кругу на поляне в лесу в темноте новолуния. Нерон накладывает заклинания, пока Гарри и леди Гринграсс выжигают на земле сложные руны, а Диана развлекает суетливого ребёнка.

Когда они заканчивают, крёстные родители клянутся всегда защищать и помогать Непомуку по своей доброй воле в меру своих сил и знаний. Леди Гринграсс подготовила длинную и красивую речь, в то время как Гарри просто клянётся:

— Я буду относиться к тебе так, как следует относиться к каждому ребёнку, давать тебе все, чего сам желал, и всё, что ты заслуживаешь, и бороться за тебя так, как если бы ты был всем моим миром.

Его взгляд прикован к Паку, малыш, совершенно не осознавая, какой это важный момент, пытается ударить мать по лицу. Но Гарри знает, что Пак оценит его клятвы позже. Есть так много вещей, которые Гарри упустил, и о которых Пак даже ещё не подозревает. А ради тех, кто для него важен, Гарри ляжет костьми и умрёт, встанет даже после этого и будет защищать снова и снова. Чтобы защитить дорогих людей он покончит с этим миром в пламени праведной ярости и с хныканьем презрения.

Позже Нерон шепнет ему: «Мы действительно не могли выбрать никого лучше».

На данный момент они завершают свои обещания и клятвы, связывая крёстных родителей и ребёнка. В семье Поттеров крёстные родители создают фиолетовые цветы, измельчают их в пасту и намазывают ею лицо крёстного и ребёнка. Такой неотесанной традиции нет места в благородной Семье Блэквинг. Вместо этого каждый из них укалывает себе пальцы шипом розы и сжимает кровоточащие раны. Озорная Семья Гудвилл вместо этого татуирует несколько слов прямо под знаком души, чтобы указать, что, хотя родственная душа занимает первое место в их сердце, родители и семья — второе, а крёстные родители — третье.

Так что, конечно, смешение этих двух традиций требует пореза пальца, чтобы татуировка могла быть написана кровью.

Без колебаний Диана написала слова на ручке своего сына: «Никогда не прекращай шалости».

Нерон выглядит таким же раздражённым, как леди Гринграсс. Он выбирает: «Будь собой, ты и так совершенен».

Леди Гринграсс выбрала очень изящную глубокую фразу: «Падение так же важно, как и подъём».

Вместо всего этого у Гарри есть только одно пожелание для крёстника: «Живи счастливо».

Леди Гринграсс усмехается. Диана и Нерон выглядят немного сбитыми с толку, но соглашаются. Гарри думает о далёком будущем, когда он сядет с маленьким мальчиком, прилежным и серьёзным, как Нерон, или озорным и дерзким, как Диана, и расскажет ему историю о маленьком обиженном мальчике, который поднялся выше, чем кто-либо мог себе представить, и чьей единственной целью было жить счастливо.

***

Конечно, прокрасться обратно в Хогвартс после отсутствия более двенадцати часов незаметно невозможно.

Гарри даже не пытается.

Нерон оказывается достаточно любезен, чтобы аппарировать Гарри обратно в Хогсмид. Гарри наложил ещё одно заклинание невидимости, прежде чем принять его предложение, чтобы затем без проблем дойти до замка. Когда Гарри проходит мимо ворот, какой-то волшебник гонится за плачущим домашним эльфом и пробегает мимо него. После небольшого заклинания подножки Гарри наблюдает, как один из них кувыркается, а другой входит в Хогвартс. Кроме этой странной парочки, он никого не встречает. Ему даже почти удается добраться до своей «комнаты», прежде чем его обнаруживают. Профессор МакГонагалл ведёт его в комнату, всё время упрекая за «безответственное поведение» и «суицидальные наклонности». Её разглагольствования почти забавны, как будто она забыла, что Гарри и есть — или был? — самоубийца. Она спрашивает Гарри, где тот был и что делал всё это время, но не настаивает на ответе, слишком занятая тем, чтобы достаточно тщательно отругать его.

На этот раз дверь запирается на три оборота ключа после того, как Гарри входит в свою комнату. Они как будто не заметили, что он сбежал во время урока, а не из этой надежно охраняемой и запертой комнаты.

Гарри остаётся в одиночестве всего на несколько минут, которых достаточно, чтобы подумать, что да, стать крёстным отцом Пака стоило всех проблем, связанных с этим, когда входит Сириус Блэк.

Он выглядит ужасно. Его лицо измождённое и бледное, волосы распущены и взлохмачены, глаза налиты кровью и полны отчаяния.

— Гарри! — кричит он. — Гарри, Сохатик, слава Мерлину! — он с облегчением прижимает Гарри к своей груди. Из-за своей социальной неуклюжести Гарри не знает, что ему делать. В конце концов, он упирается руками в бока Сириуса и молчит. — Мерлин, я думал, ты… Мерлин!

Проходит несколько минут, прежде чем он успокаивается настолько, чтобы отпустить Гарри, затем долго осматривает его, чтобы убедиться, что тот не ранен.

Убедившись, что с Гарри всё в порядке, он смотрит на него честными глазами.

— Я не понимаю, почему ты побежал. Нет, подожди, я понимаю, но почему ты вернулся? Если ты не хотел сбегать, зачем ты уходил? Нет, подожди, пожалуйста, не перебивай меня! — он делает глубокий вдох, продолжая говорить гораздо медленнее. — Я знаю, что ты почти не разговариваешь с другими членами Ордена. Чёрт, да и зачем тебе это делать? Я и сам почти не разговаривал с ними, когда они сказали мне, что я должен остаться на площади Гриммо, практически заточив меня там, а ведь я больше не переполненный гормонами подросток. Но, пожалуйста, просто скажи мне: зачем тебе нужно было уходить в такое опасное время? Чего стоит риск быть схваченным и убитым и… — он вздрагивает. — Пожалуйста, просто объясни мне это!

Гарри долго думает. Серьёзное выражение лица Сириуса помогает решиться ответить честно.

— У моей старой подруги недавно родился ребёнок, и она попросила меня стать его Крёстным Отцом.

Он настороженно смотрит на Сириуса Блэка, уже слыша тираду о том, что такие тривиальные вопросы не так важны, как его благополучие, но на лице Сириуса Блэка появляется дурацкая улыбка.

— Да, стать Крёстным Отцом, это действительно потрясающе, да?

Сириус Блэк смеется над растерянным выражением лица Гарри.

— Ты же не думал, что я так отреагирую, не так ли? Но я сделал это. Быть избранным крёстным отцом — невообразимая честь, так как же я мог не понять?

Гарри почти тает от облегчения. Он не знал о своём желании найти подтверждение тому, что Сириус не сожалеет о том, что стал его крёстным отцом, пока не получил его. Остался только вопрос: что случилось со связью Крёстного Отца и почему Сириус не сомневается в её отсутствии?

Сириус с любопытством наклоняется вперед.

— Ну, скажи, как ты себя чувствуешь, Крёстный Отец? Чувствуешь это?

Невольно улыбка расползается по губам Гарри.

— Это очень тепло и расслабляюще, как горячий душ после утомительного дня… Я не знаю, как это описать. Иногда что-то внутри немного тянет, когда он недоволен. Но он всего лишь ребёнок, который, конечно, иногда становится несчастным по всяким пустякам. Я думаю, что если бы ему когда-нибудь действительно понадобилась помощь, это было бы гораздо более неприятным ощущением, но сейчас это как… как дуновение лёгкого ветерка.

— Странное чувство, да? — Сириус садится в кресло, уверенный, что теперь он может остаться. — Когда ребёнок действительно нуждается в тебе, это как толчок. Честно говоря, мне казалось, что тебя столкнули с Астрономической башни, — он понижает голос, улыбка давно исчезла. — Той ночью. В тот Сам… тот Хэллоуин.

Таким же тихим голосом Гарри говорит:

— Я хотел спросить… Что случилось с твоим “крёстным отцом”? Его больше нет, не так ли?

— Ах, чувак, задаёшь трудные вопросы, а? — Сириус откидывается назад, закидывая голову назад, и кажется, что его это не беспокоит. Но его пальцы бледнеют вокруг дерева стула — Дементоры высасывают не только счастье. Ты нуждался во мне довольно часто, в самом начале, не так ли?

Гарри прикусывает язык, чтобы не сказать: «Я нуждался в тебе или ком-то ещё всё время, вплоть до начала Хогвартса и даже после этого». Вместо этого он просто кивает.

— И я утешился этим чувством, зная, что ты ещё жив. Я имею в виду, это означало, что Волде-Сам-Знаешь-Кто потерпел неудачу, даже если Джеймс и Лили погибли. Ты всё ещё был жив, даже спустя годы. Но поскольку эта связь делала меня счастливым, дементоры напали на неё. Они не выносят, когда кто-то счастлив, понимаешь? И они её съели.

Гарри нужно время, чтобы переварить эту новую информацию. Вместо добровольного разрыва Связь была насильственно уничтожена. Эта мысль вселяет в Гарри надежду.

— И… А нельзя ли как-нибудь её восстановить?

Сириус качает головой.

— Я не думаю, что это возможно. Думаю, целители Святого Мунго могли бы это сделать, но для сбежавшего преступника?.. — он пожимает плечами. — Может быть, после того, как мы выиграем эту войну.

Едва осмеливаясь, Гарри всё же спрашивает, но его голос почти невозможно расслышать:

— Что… Что, если Темная сторона победит?

Сириус хохочет так ужасно, что у Гарри волосы на шее встают дыбом.

— Если Тьма победит, я буду мёртв, и ты будешь мёртв. Тогда какая польза от Крёстного Отца Бонда? — наконец он вытягивает шею и подходит к Гарри. — Ты хороший ребенок. Я позволил себе быть ослепленным предрассудками Дома и проклятыми словами твоей тёти, но ты хороший ребёнок. Никогда не верь тому, кто говорит иначе. И… прости. Я знаю, что уже говорил это в своём письме, но я хотел сказать это лично.

Гарри обдумывает это. Он думает о том, как Сируис потерял своего лучшего друга, о годах воздействия дементоров, о годах несправедливого заключения, о годах одиночества и боли, о безумном побеге к свободе, о влиянии более авторитетных волшебников на и без того повреждённый разум.

Он улыбается.

Он произносит слова, которые никогда не мог написать, ни разу в десятках писем, которыми обменялись Гарри и Сириус. Он писал: «Я понимаю». Он писал: «Были смягчающие обстоятельства». Он писал: «Тебе не нужно извиняться снова и снова».

Но теперь он говорит:

— Я прощаю тебя.

Комментарий к Глава 9, часть 3

Заметка переводчика: Одна из многих вещей, которые мне нравятся в этом фанфике это то, как персонажи меняются по ходу повествования, на сколько меняется моё к ним отношение и их отношение к Гарри.

Чёрт возьми, это одна из самых трогательных и любимых моих глав этого фанфика.

бета: зашла на фикбук и вижу часть которую я не проверила

проверила и захотелось рыдать

семейство гудвилл такое невероятно милое а пожелание гарри «живи счастливо» пробило меня на слезы

а разговор сириуса и гарри окончательно меня расклеил

p.s. надеюсь когда-нибудь увидеть перевод сиквела этой работы где фигурируют гарри с паком

========== Глава 9, часть 4 ==========

Следующие недели проходят без происшествий. Орден следит за Гарри ещё более пристально, чем раньше, делая это настолько усердно, что он почти чувствует, как их взгляды следят за каждым его движением, отслеживают каждый вздох, всегда наблюдают, всегда внимательно изучают, всегда находятся слишком близко, их всех слишком много и слишком…

Однако со временем его наблюдатели становятся рассеянными, всё более и более измученными и напряжёнными. Их внимание переключается настолько, что Гарри может перекинуться парой слов с Кейтлин, милой маленькой пуффендуйкой, которая только начала учиться в Хогвартсе. Они упускают из виду её, недооценивая.

Они не знают, чему Гарри научил её, чему Арвилл и Роуэн научили её в его отсутствие, чему она научилась сама в своём страхе перед тем, что чуть не случилось. Они не знают, что Гарри спас её младшую сестру, хотя все его ученики знают, что ему не наплевать на жизнь её младшей сестры только потому, что один из них попросил его об этом. Молчаливые и осуждающие наблюдатели не знают, что в обмен на свой долг жизни и долг жизни своей сестры Кейтлин готова отдать всё что угодно.

— Я не понимаю, как ты можешь всё время тусоваться со слизеринцами, Гарри, — говорит она после того, как они поприветствовали друг друга, её глаза большие и невинные — Хуже только эта пара близнецов. Они ужасные!

Гарри улыбается ей, его глаза горят счастьем и гордостью. Барсук с когтями и острыми-острыми зубами. Да, он хорошо обучил своих учеников.

— Близнецы Уизли всегда казались мне наиболее неприятными. Очень вредными. Несмотря на то, что они чистокровные, они могут ругаться хуже, чем кто-либо. Однажды они даже хотели рассказать мне всё о том, что происходит на брачном ложе, — он качает головой в притворном разочаровании.

Щёки Кейтлин краснеют. Верно, её не было среди его учеников в прошлом году, когда Гарри много рассказывал о женщинах и мужчинах, пока его ученики не перестали волноваться из-за этой темы.

— Это… это звучит ужасно, — заикается она. — По крайней мере, теперь они могут заработать немного чести в битвах. Я думаю, что Уизли на передовой.

Гарри глубокомысленно кивает, как будто знает, о чём она говорит, скрывая тот факт, что именно ради передачи этой информацией Кейтлин завела этот разговор.

— Грустно, что мы ещё не выиграли, — продолжает она. — Наши усилия заставили Сами-Знаете-Кого отступить, но бои всё ещё продолжаются. К счастью, Орден смог спасти нас от этих грязных Пожирателей Смерти!

Злость в её голосе не подделана. Она разочарована в тех, кто использует детей, чтобы выманить кого-то. Это правда, что даже Тёмный Лорд Волдеморт не одобрил бы такой подход, хотя, если честно, против него эти заклинания не продержались бы и секунды. Но даже если бы он не смог сбить защитные заклинания взмахом руки, он бы увидел в этом скорее вызов для прорыва с помощью уловок или даже грубой силы, а не такого скучного инструмента, как шантаж.

Гарри кивает.

— Держу пари, этот проклятый Тёмный Лорд прислал сюда только худших! Он хотел убить нас всех!

Кейтлин видит утешение таким, какое оно есть: Тёмный Лорд Волдеморт, возможно, послал сюда некоторых людей, но не самых лучших или умных, и он не мог контролировать их поведение, пока они вдали от него. С новым блеском в глазах она кивает.

— Так и есть!

— Предупреждаю, — Гарри жестом приглашает её подойти поближе, чтобы он мог прошептать ей на ухо, — я не думаю, что Орден схватил всех Пожирателей Смерти — Крэбб и Гойл всегда были рядом с Малфоем, а он стал Пожирателем Смерти. Будь осторожна!

Кейтлин с широко раскрытыми глазами кивает. Она не только должна следить за членами Ордена, но и помнить, что не все ученики безобидны. Если хотя бы один увидит её и проболтается Ордену, их рискованная игра с передачей сообщений будет окончена.

Гарри прощается с ней и смотрит, как она удирает, зная, что она пройдёт через несколько обходных путей, дождётся урока, сделает ещё несколько прогулочных кругов по школе и только после этого расскажет о разговоре с Гарри его ученикам. Или, скорее, скрытый смысл его слов, его предостережения быть осторожными, осторожными, очень осторожными и всегда проверять дважды — каждый в этом замке может быть врагом. Доверяйте только себе. Роуэн, прочитавший письмо от Дианы, сразу поймёт, что Гарри сбегал, чтобы стать крёстным отцом Пака. Остаётся тольконадеяться, что дети будут меньше беспокоиться о Гарри, когда Роуэн расскажет им об этом.

А пока Гарри вздыхает, чувствуя, как чужой взгляд снова останавливается на нём в молчаливом предупреждении, что ему пора уже идти в класс.

Вернувшись в свою «комнату», Гарри думает о том, что сказала ему Кейтлин. Арвилл и Роуэн по-прежнему дают уроки, которые обычно проводит Гарри, уча остальных студентов быть сильными и держаться вместе. Где-то всё ещё идут бои с такой частотой, чтобы считать их линией фронта. Тёмный Лорд Волдеморт серьёзно не пытается отбить замок, потому что если Кейтлин говорит, что он «отступил», то вместе с ним и его элитные силы не вступают в бой. Почему он не помогает им? Чтобы отсеять своих последователей? Проверить их? Есть ли что-то более важное, чем сражения с Орденом, что занимает всё его внимание и время?

Если бы Гарри мог поговорить с Невиллом и если бы Невилл знал обо всей ситуации, он, несомненно, заявил бы, что Тёмный Лорд Волдеморт занят тем, что пытается понять, как завоевать расположение своей родственной души. Для Невилла самое главное — это твоя вторая половинка. Невилл недооценивает Тёмного Лорда Волдеморта и его приоритеты.

Так что же может быть достаточно важным, чтобы задержать Тёмного Лорда Волдеморта? Болезнь? Но его новое тело, безусловно, невосприимчиво к таким человеческим порокам. Травмы? Но никто из членов Ордена не хвастался тем, что смог нанести их ему. Планирование? Но попасть в Хогвартс не должно быть сложно — ни уход, ни возвращение не представляли для Гарри никаких трудностей. Может быть, захват министерства? Или Азкабана? Или другой страны? Или он нашёл редкую книгу, которая так увлекла его, что он не смог успокоиться, пока не прочитал её полностью, не опробует и не усовершенствует каждое заклинание в ней. Или он развлекается, наблюдая, как борются самые слабые из его последователей.

Но какое это имеет значение для Гарри? Он в «безопасности» здесь, в замке, в заточении в этой комнате. Хотя ему может быть скучно, он не хочет больше рисковать… и покидать своё заключение, особенно после его «драматического и ненужного рискованного приключения», как профессор МакГонагалл метко называет церемонию Крёстного Отца.

***

Следующее большое событие происходит в декабре. Гарри будят среди ночи и без объяснения причин приказывают переодеться и собрать вещи. Затем в ходе тайной операции его выводят из школы. В сопровождении примерно двадцати членов Ордена он вынужден лететь… куда-то на метле. Хотя он воодушевлен тем, что у него, наконец, снова появилась возможность летать, он действительно хотел бы, чтобы это произошло при других обстоятельствах, например, не в окружении подозрительных союзников посреди войны. Всякий раз, когда он пытается что-то спросить, Аластор Грюм рявкает на него, чтобы он вел себя тихо и выполнял команды, и сохранял постоянную бдительность!

Вот так Гарри снова оказывается у Дурслей.

Тётя Петуния смотрит на Гарри свысока — и о, как сильно он ненавидит свой рост в этот момент, когда его мучительница детства всё ещё может смотреть на него сверху вниз. С таким выражением лица, как будто она смотрит на мусор трёхнедельной давности, а не на своего племянника, она напыщенно говорит ему: «Заходи уже внутрь, мальчик».

Аластор Грюм использует эту возможность, чтобы ещё раз повторить свой приказ:

— И оставайся дома, Поттер! Не используй магию, если это не чрезвычайная ситуация; мы не хотим… чтобы он пошёл по твоему следу.

Если он и хочет сказать ещё что-то, то вынужден остановиться, когда тётя Петуния бесцеремонно захлопывает дверь прямо перед его носом. Она угрожающе поворачивается к Гарри.

— У Даддикинса сегодня друзья в гостях, так что не делай ничего… странного. В чулан!

Гарри уходит без возражений.

С годами он научился не спорить, а чулан — самое безопасное место в доме Дурслей.

В тот вечер дядя Вернон тщательно обыскивает Гарри и чулан и приходит в ярость, когда ничего не находит.

Гарри как никогда рад, что положил свою палочку в чемодан, уменьшил его и спрятал в нижнем белье.

По крайней мере, на этот раз он не будет полностью беспомощен.

Дни идут медленно. Гарри лежит в своем чулане, чувствуя себя комфортно в темноте и со стенами, которые окружают его, защищая. В основном он спит или размышляет. Тёмный Лорд Волдеморт всё больше и больше убеждается в том, что он не хочет убивать Гарри, получая всё больше информации от родителей его учеников и собственных размышлений. Он почти неохотно признаёт, что, возможно, магия, или судьба знали, что делали, когда соединяли его и этого мальчика, но это всё ещё не значит, что он готов признать эту мысль вслух. Кажется, что мальчик достаточно магически силён, чтобы быть ему, как бы он ни не хотел это признавать, равным, и у него более чем достаточно ума. Он также осторожен и по-прежнему храбр. Сколько человек осмелилось бы обратиться к нему, «худшему» Тёмному Лорду из когда-либо существовавших, так неуважительно, и отказаться от его щедрых предложений? Не то чтобы он сам согласился на них, даже когда был самым слабым, самым отчаянным, маленьким ребенком, затерянным в большом мире фанатизма и войны. Нет, быть домашним животным никогда не было в характере Тома Реддла. Было немного глупо предполагать, что его родственная душа будет одним из тех людей, кто согласится и будет доволен тем, что его подавляют. Тем не менее, как неблагоразумно с его стороны посвятить себя выяснению перипетий Судьбы вместо того, чтобы подавить это маленькое восстание, которое враг хотел бы назвать войной. Должен ли он вмешаться и решить вопрос о главенстве в школе раз и навсегда, или ему следует просто наблюдать, как его союзники сражаются, делая несомненное поражение его врагов ещё слаще?

Гарри просыпается и задаётся вопросом, перестанет ли его родственная душа когда-нибудь принимать решения с точки зрения того, что более выгодно, интригующе или забавно. Но, что ж, пока что это идёт только на пользу самому Гарри, так что, может быть, он должен быть рад этой части личности Тёмного Лорда Волдеморта?

После двух дней коротких отлучек из чулана в туалет, одного куска черствого хлеба и одной чашки воды тётя Петуния требует, чтобы Гарри «заработал на содержание» и приступил к работе. Она пишет ему списки и каждый день заставляет его готовить еду. Гарри не против работы по дому. На самом деле, он предпочитает чем-то заниматься, чем просто… сидеть и смотреть в темноту без книги или другого человека, который мог бы развеять скуку. После того, как он так долго был прикован к своему чулану, он готов выйти из него и приступить к работе. Итак, под бдительным надзором тёти Петунии и жестоким хихиканьем Дадли Гарри подметает, пылесосит, моет посуду, убирает два сантиметра выпавшего снега, заменяет сладости, свисающие с ёлки, готовит, печёт, стирает, расставляет, убирает и перемещает рождественские украшения, как тётя Петуния считает нужным.

Когда тётя Петуния замечает, что Гарри смотрит в экран телевизора, глядя на министра и только успевает заметить, что да, даже такой могущественный человек стареет — но не Тёмный Лорд Волдеморт, застывший во времени из-за крестражей, — она ведёт его обратно в чулан.

Еще несколько дней проходят без происшествий. Гарри перемещается вверх и вниз по спискам, которые оставляет ему тётя Петуния, и получает в награду кусочки старого хлеба и, в одном памятном случае, подгоревший ломтик бекона. Хотя ему интересно, что происходит в волшебном мире, и почему его отправили обратно к Дурслям, и как там его ученики, он слишком занят, чтобы беспокоиться об этом больше нескольких минут в день. К счастью, его связь с Тёмным Лордом Волдемортом даёт ему достаточно информации, чтобы знать, что ни один из его учеников не пострадал, поскольку до сих пор не было попыток вернуть Хогвартс и не было нападений на семейные поместья.

Кроме того, что он в ярости из-за ситуации с Гарри. В самом деле, как кто-то может оставить волшебного ребёнка в компании непритязательных магглов, для него загадка. Особенно таких… как они. Чулан? Принудительный труд? Физическое насилие? Психологическое насилие? Его больше не удивляет, что мальчик — нет, реакция на это конкретное прозвище… родственная душа, да, так лучше — что родственная душа может делать что-то помимо того, чтобы убегать от чудовища, которым является Тёмный Лорд, всякий раз, когда видит его и не замирать, как напуганное животное в свете фар, ​​как большинство волшебников и ведьм намного старше и сильнее его, при виде Тёмного Лорда.

В конце концов, нужно быть монстром, чтобы иметь в качестве родственной души монстра.

А кем может быть ребёнок с таким воспитанием, как не чудовищем?

Уж он-то слишком хорошо это знает.

Посмотрите, что такое воспитание сделало с ним.

Гарри не совсем уверен, как он относится к… обнаружению звучит так драматично, но какой другой термин может быть? Может быть, раскрытие Дурслей лучше соответствовало бы ситуации, но румянец смущения и стыда, охвативший Гарри, когда он думает о том, что Тёмный Лорд Волдеморт теперь знает, показывает, что он не так отчуждён, как могло показаться. Какие слова нужны, чтобы чётко заявить: «Мой обещанный враг слэш родственная душа, который всё ещё раздумывает, хочет ли он убить или оставить меня в живых, только что узнал, что моя кровная семья оскорбляет меня, и это, а также его реакция заставляют меня чувствовать себя странно?»

Он чувствует облегчение, потому что кто-то узнал о происходящем? Он боится? Счастлив? Надеется? Стыдится? Чувствует себя слабым?

Да, всё это.

Разве он должен так себя чувствовать?

В историях, которые он читал, жертвы всегда так восторженны, когда кто-то хочет им помочь, или когда защищаются, потому что любят своих обидчиков.

Гарри явно не в восторге. На самом деле, он предпочел бы, чтобы никто никогда не узнал об этом, но в любом случае его это мало волнует. Это произошло, и это повлияло на него, но время, когда его нужно было спасать, прошло задолго до того, как Гарри узнал, что магия существует. Быть спасённым из этой ситуации сейчас всё равно что поджечь и потушить сарай, после того, как весь дом сгорел, чтобы порадоваться тому, что они спасли хоть что-то.

Факт в том, что Гарри мог уйти в любой момент, когда захочет это сделать.

Он вырос. У него есть деньги. У него есть палочка. У него есть сила и способности открыть свой чулан и входную дверь. У него есть мантия-невидимка, чтобы спрятаться.

Но это решение несёт в себе больше рисков, чем пользы.

Здесь ему, возможно, придётся работать, а там его могут убить.

Если он уйдёт, Орден, скорее всего, будет искать его и призовёт весь Волшебный Мир на помощь с поисками. Это означает, что он не сможет спрятаться нигде в волшебном мире, что оставляет его в маггловской Великобритании. У него нет паспорта, чтобы покинуть страну, и он не знает, насколько строго контролируются поездки на метле и путешествия портключами. Даже если бы он смог каким-то образом добраться до континента, ему все равно пришлось бы оставаться в маггловском мире. Без каких-либо документов это было бы очень сложно. Так что ему придётся остаться в Британии. Вероятно, Орден также предупредит маггловские власти о его исчезновении, а это значит, что даже маггловский мир не будет безопасным местом для него. Затем, если Орден всё-таки схватит его, они могут принять ещё более решительные меры, чтобы обеспечить его «безопасность». Конечно, только в том случае, если Пожиратели Смерти не доберутся до него первыми. Ему достаточно будет только столкнуться с неправильными людьми. Некоторых Пожирателей Смерти можно охарактеризовать только как легкомысленных и достаточно глупых, чтобы думать, что их Лорду понравится, если они подарят ему труп Гарри Поттера. Другие не убьют его, но они определённо заставят его самого захотеть этого. Даже если только Тёмный Лорд Волдеморт, самая надёжная ставка из всех, поймает его — что, если он решит, что Гарри не стоит хлопот, и в конце концов, убьёт его? Это будет публичная казнь, зрелище как для союзников, так и для врагов, чтобы подавить оппозицию и утолить кровожадность слуг.

Так что да, у Гарри больше выбора, чем когда-либо прежде, когда он был в доме Дурслей. Но побег был сопряжён с большим риском. Из двух зол Гарри выбирает меньшее.

И он всегда может передумать.

Если дядя Вернон снова вытащит ремень…

Что ж, если Гарри собирается бежать из Ордена, он может сделать это незабываемым. Простое заклинание Света, и… дяде Вернону не нужны его руки, верно?

Как всегда, всё происходит не так, как предполагает Гарри.

В одном случае это может быть совершенно обычный день, прерванный похищением учителя, одержимого Тёмным Лордом. В другом случае это может быть совершенно ненормальная встреча с директором школы, окончившаяся ограблением банка.

На этот раз ни Тёмные Лорды, ни директора школы, ни благонамеренные старики или его последователи не мешают планам Гарри.

Нет, на этот раз это делает дементор.

Окружённое и скрытое тонкой черной тканью и ощущением ужасной и неминуемой обреченности существо появляется в дом Дурслей, неся с собой беспричинное отчаяние и инстинктивный страх.

Гарри сидит в своём чулан и слушает, как дядя Вернон и тётя Петуния хвалят Дадли за то, что тот чуть не завалил ещё один предмет в этом семестре, когда разговор становится медленнее — медленнее — прекращается.

— Что это такое? — хнычет тётя Петуния достаточно громко, чтобы её можно было расслышать.

Дядя Вернон вопит:

— Мальчишка! Это всё твои фокусы?!

Начинается головная боль. Гарри не протестует против слов дяди, потому что его слова никого никогда не убеждают.

Теперь он тоже это чувствует. Презренная грусть, постепенно перерастающая в ужасную, бездонную, невыносимую тоску, какую он испытывал лишь несколько раз прежде.

Как будто издалека звучат звуки. Нет-Только-Не-Гарри-Теперь-Я-Могу-Коснуться-Тебя-Отойди-Глупая-Женщина-Я-Не-Должен-Лгать-Почему-Бы-Тебе-Не-Убить-Себя?

Гарри вырывается из своего падения в пучину отчаянья. Он уже пытался покончить с собой, и теперь ему есть кого защищать. Что бы его ученики делали без него? Теперь им и без него хорошо, под умелым руководством Арвилл и Роуэна. Но и те двое тоже ещё не перестали быть детьми. И до сих пор справляются. Может быть, Тёмный Лорд Волдеморт — он всё ещё не решил, стоит ли ему оторвать голову Гарри. Действительно, что может помешать Гарри попробовать ещё раз? Взять палочку и правую руку, ту, что со шрамами, одним от Питера Петтигрю, другим от себя, и просто сделать это? Но Пак-!

Луч света.

Пак.

Крошечный, идеальный Пак.

Гарри цепляется за Узы Крёстного отца, которые связывают его с этим безупречным существом, которое он поклялся защищать и направлять. Он не может бросить своего крёстника, не может оставить его беспомощным под влиянием этой ужасной леди Гринграсс, не может оставить его на произвол судьбы.

Неуклюжими пальцами чемодан вынимается из складки, в которой был спрятан. Короткий взмах, и он увеличивается. Крышку откидывает. Палочка сжимается в крепкой хватке.

— Экспекто Патронум!

Возвращение надежды, счастья, здоровья — здравомыслия.

Гарри делает глубокий вдох и выходит из чулана. Что, если есть и другие, либо дементоры, либо их командиры? Он предпочел бы, чтобы противники не застали его в чулане. Как бы там ни было безопасно, там невозможно маневрировать и драться.

К счастью, остальная часть дома оказывается пустой.

Но это все. Аластор Грюм так часто предупреждал его о том, что нельзя использовать магию, что он наверняка установил какое-нибудь устройство или заклинание, чтобы предупредить его, когда он это сделает. Так что Орден появится на пороге с минуты на минуту. В сочетании с тем фактом, что сюда пришел дементор, самое темное из существующих существ, маловероятно, что Гарри сможет спрятаться в безопасном чулане.

Палочка возвращается в сундук, сундук возвращается в карман.

Гарри ждёт.

Приходит дядя Вернон.

— МАЛЬЧИШКА!

Гарри бесхитростно моргает, глядя на багровое и разъяренное лицо дяди, не понимая, в чём на этот раз проблема.

С толстых губ слетает слюна, с каждым выплёвываемым словом ударяя по щекам.

— Исправь! Это!

У Гарри есть время только на то, чтобы спросить растерянное: «Что…?» прежде чем его хватают за руку и тащат в гостиную, не обращая внимания на мебель, которая стояла на пути спотыкающегося тела Гарри и дяди Вернона. Когда Гарри спотыкается, его безжалостно тащат вперёд, чуть не ударяя носом о дверной косяк.

Первое, что замечает Гарри, это бледное лицо тёти Петунии, бескровные губы и огромные глаза. Затем идут недоверчивые слёзы, стекающие по её щекам, размазывая румяна, оставляя бесцветные полосы на красноте.

Следующее — Дадли — или то, что когда-то было Дадли.

Бесспорно, то, что полусидит-полулежит на диване — это Дадли. Эту фигуру, больше похожую на воздушный шар, чем на человека, не возможно не узнать. Светлые волосы, прилипшие к его квадратной голове, мокрые от пота. Голубые глаза прикрыты и ошеломлены. Круглый рот широко раскрыт, струйка слюны медленно стекает по толстому подбородку.

Но то, что когда-то делало Дадли чем-то большим, чем тело, отсутствует.

Поцелуй дементора, причина отнесения дементоров к самым опасным существам из существующих, самое страшное наказание, какое только можно вообразить преступнику, лишает человека его души, его личности, всего, что делало его человеком. У новорождённого больше свободы действий, у камня больше разума, у ветки дерева больше инстинктов — настоящая смерть человека без физического убийства.

Взрослые были бы в ужасе, столкнувшись с этой сценой, вне себя от жалости к подростку и сострадания к родителям.

Гарри другой.

Он… Он не зашёл бы так далеко, чтобы сказать, что в восторге, но определённо он больше счастлив, чем опустошен.

— Ненормальный! Что ты сделал? — спрашивает дядя Вернон. — Отмени это! Исправь! Это!

Тётя Петуния испускает сухие рыдания.

— Это невозможно исправить, — говорит Гарри.

— Что значит невозможно исправить?! — дядя Вернон тянет Гарри вверх, крепко хватая его за воротник, и кричит ему в лицо. — Отмени это! Сделай Дадли снова нормальным! Исправь! Это!

Гарри прерывает «разговор», когда дядя Вернон повторяется эту фразу ещё несколько раз.

Наконец, он отбрасывает Гарри, признавая горькую правду: Дадли во всех смыслах, кроме биения сердца и дыхания, мёртв.

— Мой сын… Мой Дадли…

Большой, сильный, непоколебимый дядя Вернон падает на колени перед Гарри, по его лицу текут слёзы, он безутешен перед лицом своей потери.

Тётя Петуния кажется невероятно усталой, успокоившись, в то время как дядя Вернон кричит и угрожает. Тётя собирает гнев для собственного словесного нападения на племянника.

Она смотрит Гарри в глаза и говорит:

— Как ты можешь быть таким бесчувственным? Твой двоюродный брат просто!..

Прекратив всхлипывать, она поднимает руки, чтобы попытаться безуспешно вытереть слёзы с щёк, больше размазывая румяна, а не вытирая их.

А Гарри? Гарри не может сдержаться.

— Должно быть это из-за того, как меня воспитали. Ты должна радоваться, что я сейчас не смеюсь.

Как другой, более выдающийся маленький мальчик, который рос брошенным, напуганным и обиженным, и излил свою боль на мир, который смеялся отчаянными слезами, убивая своего отца, и плакал счастливым смехом, когда мир вокруг него горел.

Они должны упасть к его ногам и застонать от облегчения и благодарности. Они должны быть благодарны, что он не похож на свою вторую половинку. Что он не сожжёт их силой своей ненависти и гнева. Что ему наплевать на них настолько, что он не хочет смотреть и наслаждаться крушением их жизней.

Тётя Петуния поднимает руку и даёт ему пощёчину.

— Ты неблагодарный ублюдок! После всего, что мы сделали для тебя! И вот твоя благодарность… мой Дадли, мой Дадли!

Именно этот момент выбирает Орден, чтобы ворваться в дом. Отчаявшийся, сломленный мужчина на полу, истеричная, злая женщина на ногах, безразличный ко всему на свете после поцелуя дементора мальчик на диване и равнодушный, каменный Гарри в центре творящегося хаоса.

— Мальчик! Что ты сделал? — немедленно требует Аластор Грюм — Почему ты использовал магию? Теперь он знает, где ты!

Гарри поднимает брови, многозначительно глядя на упавшую фигуру Дадли.

— Я отбивался от дементора. Разве я не должен был этого делать?

Метаморфмаг, стоящий позади Аластора Грюма, теряет свою боевую стойку, испуганные сине-зелёно-серо-красно-фиолетовые-чёрно-бело-розово-голубые глаза устремляются на Дадли, дрожащие бело-зелёно-чёрные-сине-коричневые-призрачно-белые руки прижалась к потрясенному розово-красно-жёлто-оранжево-чёрному рту.

— О Мерлин…

Аластор Грюм явно ищет предлог, чтобы продолжить кричать на Гарри, но в этой ситуации не находит ни одной подходящей причины. Наконец он хмыкает:

— Собирай вещи. Нам нужно уходить. Прямо сейчас!

— Уходить? — зеркально повторяет за ним тётя Петуния таким недоверчивым и высоким голосом, что он почти режет уши. В ярости она указывает на Гарри. — Этот… этот… этот мальчик убил моего сына, и вы хотите, чтобы он просто ушёл отсюда? Ты никуда не пойдёшь! Я вызову полицию и арестую этого… этого урода!

Тактичный, на сколько он может быть, Аластор Грюм оглушает тётю Петунию и сердито смотрит на Гарри.

— Собирай. Свои. Вещи.

Вид того, как Петуния падает на пол, выводит дядю Вернона из ступора.

— Туни! — его ядовитый взгляд обращается на Гарри. — Ты…! Что ты сделал? Почини это! Почини это! Просыпайся, Туни! Верни Дадли в нормальное состояние! Прямо сейчас, — никто не реагирует, или, по крайней мере, не реагирует так, чтобы это помогло кому-либо из его любимых, поэтому дядя Вернон вскакивает на ноги, его лицо краснеет от неописуемой ярости. — Ненормальный! Это всё твоя вина! Если бы только мы никогда не принимали тебя…! — он снова погружается в себя, бормоча. — Если бы мы только не взяли тебя к себе…

Гарри игнорирует его так, как его игнорировали большую часть его жизни. Разве плач и крик помогали ему хоть когда-то? Это только приводит к большей боли и меньшему количеству еды.

— Как вы думаете, почему Тёмный Лорд Волдеморт пришел сюда?

Паника пробегает по лицам членов Ордена. Аластор Грюм кричит:

— Ты глупый мальчишка!

Он тянется, чтобы схватить его за руку, аппарирует в Хогсмид и тащит Гарри в замок, всё время ругая его.

— О чем ты думал, произнося его имя? Ты пытался вызвать его? У тебя есть желание умереть или ты просто идиот? Как ты мог это сделать? — это продолжается до тех пор, пока Аластор Грюм не упомянет. — Ты просто забыл о Табу, или твой тупой мозг не уловил концепцию?

— Табу? — удивленно повторяет Гарри — Тёмный Лорд В-… Он наложил табу на своё имя?

Аластор Грюм смотрит на Гарри, видит его искренний шок и, рыча, набрасывается на ближайшего члена Ордена:

— Ты не рассказал ему о Табу? Здесь ни у кого нет мозгов?!

Табу означает, что каждый раз, когда кто-то произносит имя Тёмного Лорда Волдеморта, тот будет проинформирован и может послать туда кого-нибудь, чтобы поймать произнёсшего его имя. Внезапно страх перед, по общему признанию, необычным именем обретает гораздо больше смысла.

Остаётся только один вопрос: почему никто никогда не рассказывает Гарри о таких вещах?

***

По-видимому, не «спасение» Дадли, вызов Патронуса или какая-то другая причина убеждает Орден в том, что Гарри совершенно безопасно снова оставлять бродить по школе без присмотра при условии, если он возвращается в свою «комнату» каждый день после ужина.

Сложное светлое заклинание или потеря родственника каким-то образом заставляют исчезнуть всех, «кто замешан, кто сторонник, кто предатель»? Вдруг они больше не представляют опасности? Неужели Орден уже забыл, что причиной смерти Дамблдора стал испуганный школьник? Неужели они настолько глупы?

Так или иначе, к Гарри относятся более-менее нормально, а значит, встречи с его учениками возобновляются. Его радостно приветствуют небольшой вечеринкой с печеньем, приготовленным домашними эльфами, и кексами, приготовленными студентами и подающиеся с глинтвейном. Гарри действительно приходится усыплять нескольких детей, когда кажется, что они выпили больше алкоголя, чем должны были, но в целом настроение у всех остаётся весёлым и не испорченным проблемами.

Гарри также однажды встречается с Невиллом, но его друг оказывается слишком погружён в свои проблемы и волнения.

— Тётя Сьюзен находится на передовой, и она очень беспокоится за неё. Бабушка… — он делает глубокий вдох. — Сейчас всё не очень хорошо, всё в принципе так… Не так давно была годовщина у моих родителей, и примерно в этот день Бабушка всегда… И теперь, когда она знает, что Сам-Знаешь-Кто на самом деле не умер…

Гарри кивает. Мысль о том, что де-факто убийца вашего ребёнка бегает на свободе, убивая и причиняя вред другим, могла бы напугать даже самого сильного из людей, не говоря уже о психологически лабильной старухе. Это скорее чудо, что она ещё не приказала Невиллу вернуться домой, чтобы запереть его в безопасном месте.

Когда Гарри упоминает об этом, Невилл мрачно бормочет:

— Вместо того, чтобы держать меня в безопасности и прятать, она бросила бы меня в бой.

Поняв намёк, Гарри оставляет эту тему и вместо этого рассказывает Невиллу о том, как стал Крёстным Отцом.

Происходит что-то неожиданное.

— Ты… ты сбежал из Хогвартса из-за такой глупости, как становление Крёстным Отцом? — Невилл ошеломлённо смотрит на Гарри. — Гарри, ты самый разыскиваемый человек на этой войне! Что, если бы Пожиратели Смерти добрались до тебя! Что, если бы эта семья предала тебя! Есть тысячи, миллионы причин, почему ты не должен был этого делать!

Это… именно такой реакции Гарри ожидал от Сириуса Блэка, а не от Невилла. Невилл, его лучший (живой) друг, его доверенное лицо, его шкала нормальных человеческих взаимодействий. Неуклюжий, преследуемый, дружелюбный Невилл.

Невилл, с которым Гарри вырос как человек.

Невилл, который проводит больше времени со Сьюзен Боунс и её легкомысленными друзьями, чем с Гарри и его реалистичным взглядом.

Невилл, который теперь даже не пытается его понять.

О, как Гарри хочет сказать ему, что он никогда не подвергался даже минимальной опасности! Тёмный Лорд Волдеморт не заинтересован в его смерти — на данный момент — и даже если бы подвергался, риск того стоил!

Но он не может этого сказать.

Невилл спросит, откуда Гарри знает, и Гарри придётся либо солгать, либо показать Невиллу свою метку души, свои слова, секрет, который он хранил с четвёртого курса и который был так грубо раскрыт этим летом. Тогда Невилл больше не захочет даже смотреть на него или, что ещё хуже, выдаст его и его слова Ордену.

Гарри не хочет знать, какова будет их реакция.

Или реакция Невилла.

Поэтому он только говорит:

— Я очень хорошо знаю Диану. Она никогда не сделает ничего, что могло бы мне навредить, — в этом он уверен. Специально для Невилла он добавляет. — Она моя крёстная сестра.

Однако вместо того, чтобы успокоиться, Невилл бледнеет, услышав это.

— Твой крёстный — Сириус Блэк, убийца, верно? Тот, кто предал твоих родителей? Это означает, что её крестная мать должна быть связана с Блэком. Остаются только Беллатриса Лестрейндж и Нарцисса Малфой. Как можно доверять такой женщине? Той, у которой есть связи с такими людьми?

Ошеломлённый его горячностью, Гарри не знает, что ответить. Он принимает очевидное решение.

— Сириус невиновен — за всем, что произошло, стоял Питер Петтигрю, еще один друг моих родителей. Сириус…

— Ты не веришь в это, да? — Невилл громко прерывает его. — Блэк просто лжет, чтобы вернуться в Орден — он действительно Пожиратель Смерти — нельзя верить словам преступника!

— Я видел Питера Петтигрю! — Гарри нападает в ответ так же яростно. — В ночь, когда Тёмный Лорд Волдеморт воскрес, именно Питер Петтигрю проводил ритуал воскрешения. Этот шрам, — он закатывает рукав и обнажает правую руку. Два шрама, один прямой и достаточно глубокий, чтобы убить — почему-ты-не-убиваешь-себя-столько-боль-так-много-страданий-почему-бы-и-нет? — и другой, неуверенный и кривой, нерешительный и трусливый, как и преступник, который его оставил — кровь-врага-насильно-взятая-теперь-я-могу-дотронуться-до-тебя. Он внимательно проводит взглядом по каждому из двух шрамов. — Это был Питер Петтигрю. В котёл ушла моя кровь, из котла вышел Тёмный Лорд Воландеморт. Рядом со мной стоял, дрожа, такой испуганный и гордый, Питер Петтигрю. Разве Орден не рассказал тебе этого?

Гарри не может удержаться от ехидного комментария. Как это возможно, что даже со всеми их промахами, Орден считается надёжной и боеспособной силой? Гарри в этом вопросе скорее на стороне Тёмного Лорда Волдеморта, который называет их «раздражающими неприятностями, которые нужно убрать, когда это станет достаточно скучным».

Невилл краснеет.

— И что? Что, если… что, если Петтигрю всё ещё жив и является Пожирателем Смерти? Разве это не означает, что Блэк тоже может быть одним из них? А даже если и нет — после более чем десяти лет в Азкабане он не может быть в здравом уме!

— И только потому, что он не в своём уме, ты говоришь, что он должен быть опасен? — а как же родители Невилла? А Миртл? Как насчёт домашних эльфов, запертых в рабстве и убеждённых наслаждаться своим порабощением? А как насчёт призраков, связанных с существованием, которое закончилось болезненно и мучительно? А как насчёт профессора Снейпа, борющегося от своих демонов и чувства вины? А как же Том Реддл? Что насчет Гарри? Все ли они опасны, слишком опасны, чтобы даже приблизиться к ним?

— Да, именно об этом я и говорю! — Невилл сердито смотрит на Гарри, который слишком зол, чтобы сейчас реагировать на этот взгляд. — Даже если он действительно каким-то чудом, данным Мерлином, не совсем помешался, и если ещё большим чудом он не представляет опасности, как насчёт Лестрейндж и Нарциссы Малфой? Ты действительно хочешь защищать их тоже?

— Он сражается на кровавой войне, Невилл! Конечно, он опасен! Как и Аластор Грюм, и профессор МакГонагалл, и даже Нимфадора Тонкс! На войне невинных не бывает, а тех, кто не наносит ответный удар, убивают первыми! Ты действительно думаешь, что твоя бабушка не идёт в бой, готовая убивать?

Невилл ошеломлён, так как он никогда не видел в Гарри ничего, кроме приятного и смешного. Сам Гарри тоже немного удивлён силой своего гнева, ведь никогда ещё он не был так разъярен. Но почему Невилл не понимает? Если он думает, что Сириус со всеми его недостатками и состраданием представляет собой угрозу, которую следует держать взаперти, что он будет делать с Гарри, носящим метку души врага, который совсем не хочет драться, который далек от здравомыслия и уравновешенности, который всё ещё носит на себе шрамы детства и манипуляций?

Невилл приходит в себя.

— Дело не в этом! Ты действительно думаешь, что Лестрейндж и Малфои хорошие? Что им можно доверять?

— Конечно, я так не думаю! Беллатриса Лестрейндж, без сомнения, одна из самых жестоких Пожирателей Смерти. Но даже если бы она была крёстной матерью Дианы, она провела в Азкабане большую часть своей жизни! Как она могла повлиять на неё?

— Злу не нужно много, чтобы заразить всех, — говорит Невилл предчувствующим тоном, загадочные слова, которые звучат так, будто он услышал их от Дамблдора и просто повторяет их теперь, веря всем сердцем.

— И крёстная мать, замученная дементорами за сотни миль отсюда, настолько «заражает» невинного ребёнка, что у него нет никаких шансов быть чем-то, кроме опасности, которую нужно тщательно изолировать? Ты действительно это имеешь в виду?

— Да! Кто знает, что эта чёрная магия делает с человеком! Мне жаль бедного ребёнка, который подвергается всему этому, но у него просто нет шансов! Судьба иногда так жестока!

Бесцветным голосом Гарри доводит мысль до логического завершения.

— Значит, ты тоже думаешь, что факультет Слизерин злой, плохой и Тёмный, верно? Ты веришь, что все эти одиннадцатилетние дети, отсортированные на него, уже потеряны, что для них нет никакой надежды. Что за ними нужно следить и держать их подальше от других, нормальных учеников.

— В яблочко!

Все чувства как будто утекают из Гарри.

— Я понял тебя.

Невилл бледнеет, вспоминая, с кем разговаривает, к какому Дому принадлежит Гарри, и пытается найти выход из ситуации, но Гарри его уже не слушает.

Он просто разворачивается и уходит.

Позже, в безопасности комнаты, в которой он спал на первом курсе, Гарри позволит себе развалиться на части, заплакать и выкричаться свою боль.

Сейчас же он слишком оцепенел, чтобы чувствовать… что-либо.

***

Мрачное настроение сохраняется в течение нескольких дней. Ведь не каждый день слышишь, что твой лучший друг давно уже посмотрел на тебя и подумал, что за тобой нужно внимательно следить и изолировать тебя от «правильных» и «добрых» ведьм и волшебников. Поделился своими самыми глубокими, самыми мрачными мыслями с кем-то, кого, по его мнению, лучше бы исключить из школы. Смеялся и плакал, помогал и получал помощь от кого-то, кого, как он думал, лучше бы посадили в тюрьму.

Но Невилл не всегда был таким.

Гарри до сих пор помнит мальчика с широко открытыми глазами, который был так рад, что кто-то помог ему, который любил слизеринскую хитрость, которая уничтожила палочку его отца, и крался в их комнату, чтобы встретиться. Он помнит трясущегося подростка, который отчаянно цеплялся за Гарри, когда тот пытался покончить с собой, который всем сердцем поклялся никогда, никогда снова не ослепнуть намеренно. Он помнит улыбки и объятия, слёзы и смех, столько смеха. Он помнит долгие дни, ранние утра и поздние ночи. Он помнит, как помогал и ему помогали, и чувствовал себя счастливее, чем когда-либо прежде. Он помнит тепло и что-то вроде братской любви.

Когда всё пошло не так? Произошло ли это из-за Сьюзен Боунс и её светлой тёти? Была ли причиной фанатичная бабушка? Было ли виновато окружение, одержимое Светом? Была ли причина в ненависти к тому, что случилось с его родителями? Или это Гарри что-то сделал не так?

Может быть, причина во всём этом одновременно? Или ни в чём из перечисленного?

Эти вопросы мучают Гарри как никогда раньше. Это то, на что похоже разбитое сердце?

Арвилл вытаскивает его из этого состояния.

— Посылка для тебя, — весело объявляет она.

Это шкатулка, тщательно обёрнутая шёлковыми тканями нежно-сиреневого и угрожающе-чёрного цвета. На нём печать.

Подарок для ухаживания.

Официальный подарок от его второй половинки, просящей разрешения начать ухаживание.

Теперь уже все смотрят на них. В конце концов, метка души Гарри — один из самых сокровенных секретов Хогвартса. Единственный, кто знает его слова в Хогвартсе, это библиотечный портрет. Некоторые из его самых наблюдательных учеников, в основном Роуэн, могли бы догадаться, но они не знают точно и понимают, что не стоит об этом спрашивать. Так что все вокруг взволнованы и рады наконец-то узнать, кто это, посплетничать об этом, ещё раз нарушить частную жизнь Гарри.

Гарри понимает, что ему ни за что не позволят уйти, пока он не откроет шкатулку. Поэтому он благодарит сову, награждает птицу несколькими кусочками бекона и наблюдает, как величественные крылья уносят животное из замка. Он ставит шкатулку на стол перед собой. Затем он накладывает чары обнаружения.

Возможно, он только что получил подарок для ухаживания, но он не глуп.

Никаких необычных заклинаний на упаковке или содержимом.

Гарри вызывает нож для бумаги и медленно, осторожно вскрывает упаковку. Ткань отделяется и скользит по шкатулке, которая, оказывается сделана из белого дерева. Да, Гарри стоило бы догадаться о таком выборе материала, зная свою вторую половинку.

Сверху прилеплена небольшая записка. Плавным красивым почерком его родственной души написано:

Мой дорогой Гарри,

Надеюсь, ты оценишь этот подарок. Я согласен на обсуждение твоих условий, если они не будут слишком экстравагантными и не будут противоречить тому, за что я выступаю, и прошу разрешения познакомиться с тобой поближе — и лично.

Это… звучит зловеще. Какой подарок Тёмный Лорд Волдеморт сочтет подходящим для начала ухаживаний? Он передумает открывать коробку здесь, но всё внимание уже приковано к нему, его рукам, его подарку. Если он не откроет его сейчас, Орден заставит его показать им содержимое шкатулки позже, всё ещё желая «защитить» его вторую половинку.

А вторая часть сообщения? Мечты сбываются. Если бы только он мог быть уверен, что Тёмный Лорд Волдеморт настроен серьёзно…

Гарри откидывает крышку одним быстрым, решительным движением.

Внутри шкатулки из белого дерева, покрытого зеленым атласом, лежат две отрубленные головы.

Одна женская. Одна мужская

Тётя Петунья. Дядя Вернон.

Одна любопытная ученица, заглядывающая за плечо Гарри, кричит, отводя все взгляды на себя от благоговейного выражения лица Гарри.

Как заботливо с её стороны. Гарри был бы рад, если бы он не был таким… счастливым, верное слово?

Конечно, начинается столпотворение. Члены Ордена врываются в комнату, уверенные, что происходит вторжение или битва между учениками, или что-то в этом роде.

Они не ожидают, что девушка будет кричать практически без видимого повода. Пока они не замечают то, на что направлен её взгляд.

Нимфадора Тонкс очень ловко размахивает палочкой, раскидываясь заклинаниями, чтобы поднять содержимое шкатулки в воздух, показывая всем, кто ещё не видел, отрубленные головы. Кричать начинает ​​всё больше людей, громче всех кричит сама Нимфадора Тонкс.

После этого Гарри быстро проводят в его «комнату», уводя подальше от «травмирующей» сцены с головами его родственников.

Аластор Грюм ещё раз требует, чтобы Гарри сказал ему, кто его родственная душа.

— В конце концов, если Сами-Знаете-Кто издевается над тобой, имитируя Подарок для ухаживания, и осмеливается посылать такие насмешки, угрозы, доказательства того, что он может навредить вашей семье — разве ты не хочешь, чтобы твоя вторая половинка была в безопасности?

На мгновение Гарри развлекается мыслью рассказать ему, что его родственная душа и подарила ему именно то, что он хотел, но вместо этого сохраняет свою бесчувственную маску.

Он контролирует своё выражение лица, пока не остаётся один и не может уткнуться лицом в подушку. Затем он улыбается. Как добра была к нему его вторая половинка!

Но теперь возникает вопрос, что Гарри должен подарить ему в качестве ответного подарка, чтобы показать, что ухаживание может продолжится.

Он не спит всю ночь, размышляя, предлагая и отказываясь от новых идей. Это так раздражает! Он бьёт кулаком по стене.

О. Какой же он идиот.

То, чего больше всего хочет его родственная душа, находится прямо вокруг него.

========== Глава 10, часть 1 ==========

Теперь, когда его перестали так рьяно контролировать, у Гарри не возникло проблем с тем, чтобы выбраться из замка.

Он вспоминает своё возвращение от Дианы, Нерона и маленького Пака. У ворот был странный волшебник, которому не было дела до Хогвартса и который пробежал мимо него, когда Гарри стоял на границе территории замка. То ли это значит, что защитных заклинаний больше нет, но тогда в замок уже вошли бы Пожиратели Смерти, то ли Гарри каким-то образом может… снимать её? Может быть, Орден использовали его как медиану, по которой определяли, кто может войти в замок, а кто нет: все Светлые и поддерживающие Гарри люди могут входить в замок, отбираясь по этому принципу. Вероятно, они также добавили установку, чтобы все, кто когда-то был в замке могли снова войти в него, так что даже если Гарри окажется «Тёмным» и «злым», Орден сможет и дальше приходить и уходить без проблем.

Это означает, что когда кто-то входит, его вряд ли уже можно выгнать.

А это значит, что если Гарри сыграет роль швейцара…

Он пишет ответ на ухаживаний подарок.

Дорогая родственная душа,

Приходи за ответным подарком, когда я назову твоё имя.

Вопрос в том, какое место может быть подходящим: достаточно скрытое, достаточно узкое, чтобы, в случае, если Гарри сможет впускать людей только в определённом радиусе, они вынуждены были пройти рядом с Гарри, но и не стоять в огромнойочереди? Где невидимый Гарри сможет легко спрятаться?

Ответ действительно прост.

Проход к Визжащей Хижине.

Гарри не совсем уверен, где заканчивается действие заклинания, но это можно легко узнать.

Он медленно идёт по узкому проходу, его волосы касаются потолка, плечи касаются стен. Через каждые несколько шагов он бормочет: «Волдеморт… Волдеморт…»

Если бы ему пришлось прикидывать, примерно на полпути к хижине он услышал знакомый хлопок аппарации. Появляются двое Пожирателей Смерти в масках, полные решимости найти того, кто осмелился так безрассудно произнести имя их Господина. Гарри устанавливает полог тишины и направляет палочку на себя. Низкий потолок всё поднимается и поднимается. С тем же тёмным заклинанием, которое Гарри использовал, чтобы выбраться из Тайной Комнаты, он карабкается по стенам, прикрепляясь к потолку, как большой паук. Он надеется, что его растянутое тело проходит через линию защиты.

Есть только один способ узнать.

Полог тишины спадает. По велению магии Гарри слышится отдалённый топот бегущих ног.

Пожиратели Смерти оживляются. Они переглядываются и быстро, но тихо бегут на звук.

Гарри вздыхает с облегчением, когда их не останавливает защита замка.

Теперь Гарри не уверен, как именно работает Табу: знает ли кто-то, что уже были отправлены Пожиратели Смерти после произнесения имени? Так или иначе, рано или поздно кто-то другой обязательно снова придёт. Поэтому Гарри снова шепчет: «Волдеморт».

Тут же слышится очередная серия хлопков.

Тот же трюк с несуществующими шагами отправляет их прямо в Хогвартс.

Гарри точно знает момент, когда первая группа дошла до конца туннеля и увидела Хогвартс во всей его незащищенной красоте. Крик Пожирателей Смерти звучит радостно и озадаченно: «Что?!»

Вторая группа ускоряется только для того, чтобы встретить своих братьев и сестёр по оружию и великолепный вид на старый замок. Одного из магов быстро отправляют обратно, он аппарирует туда, откуда пришёл, и возвращается спустя десять долгих минут с новыми атакующими силами.

Беллатриса Лестрейндж пока не появляется, что очевидно по отсутствию ликующего безумного смеха, зато появляется Рудольфус и Рабастан Лестрейндж. Рудольфус Лестрейндж оглядывается и кивает как будто самому себе.

— Если это действительно происходит, — говорит он, — мы должны сообщить об этом нашему Господину.

Остальные, не колеблясь, соглашаются, каждый из них желает быть тем, кто принесёт счастливую весть.

Группа начинает движение. В туннеле остаётся один только Рудольфус Лестрейндж. В пустоту коридора он говорит:

— Он будет в восторге от этого подарка.

Не говоря больше ни слова и даже не пытаясь найти Гарри, он уходит.

Всего через несколько минут обратно прибегает Пожиратель Смерти, едва минуя защиту, прежде чем аппарировать. На этот раз прибывает ещё больше Пожирателей Смерти, все с кровожадными улыбками на лицах и палочками наготове. Радуясь, они бегут в Хогвартс.

Как же Гарри уже хочет уйти…

Ещё один хлопок.

Связь крепнет, тянет, хочет сблизиться и объединиться, хочет контакта и разговора, а ещё многого другого. Гарри задыхается от интенсивности её давления.

В водовороте чёрных мантий и тёмной магии появляется Тёмный Лорд Волдеморт.

— Покажись, — требует он в темноту.

Слушаясь, Гарри спрыгивает со своего насеста на потолке, приземляясь перед Тёмным Лордом Волдемортом.

Прошло… так много времени с тех пор, как они в последний раз виделись лицом к лицу. Для Тёмного Лорда Волдеморта они последний раз виделись летом, когда он получил бессознательного врага и невероятный сюрприз.

Для Гарри… Неужели это было во время его первого заключения, когда он бежал от растраченного-потенциала-Авады-Кедавры? Больше года? Неужели так быстро пролетело время?

И вот он смотрит в красные глаза, пронизывающие его и напоминающие о кровавых криках и опасности.

Оба просто стоят там, глядя, удивляясь и тоскуя, пять минут, десять, двадцать.

Далёкий взрыв выводит их из оцепенения.

Официальным тоном Тёмный Лорд Волдеморт говорит:

— Я благодарен за Ваш ответный подарок и сделаю всё возможное, чтобы доказать Вам свои намерения.

Традиционные слова, которые заставили бы Вальбургу упасть в обморок, заставили бы Библиотечный Портрет пролить сокрушенные слёзы о том, что такая красота была потеряна много веков назад, которые Гарри нашёл смешными, когда читал, и очарован ими, когда наконец услышал.

Столь же официально он отвечает:

— От всего сердца благодарю Вас за Ваш подарок для ухаживания и Ваше желание продолжить их. Я желаю нам всего наилучшего.

В ответ ему дарят призрачную улыбку, нежный тон, смешанный с резкими словами.

— Теперь беги. Разве тебе не нужно играть героя в другом месте?

Гарри кивает, колеблется секунду… и поворачивается спиной к Тёмному Лорду Волдеморту, своему предназначенному врагу, своей родственной душе, своему потенциальному убийце, своему потенциальному любовнику.

Его не проклинают.

Это шаг в правильном направлении.

…Верно?

***

Как и ожидалось, Гарри находит своих учеников в комнате, где они пережидали последнее вторжение. Увидев его, все вздохнули с облегчением. Тем не менее, он рад видеть, что они внимательно изучают и проверяют его, как он их учил, стреляя в него заклинаниями, на которые он не реагирует, тем самым подтверждая свою личность.

Они окружают его защитными оберегами комнаты и своими объятиями.

— Это скоро закончится, — успокаивающе говорит он. — Не волнуйтесь, — он притягивает их ближе, тех маленьких детей, которые попали в войну, которая должна была быть войной их родителей, бабушек и дедушек, и делает всё возможное, чтобы успокоить их. — Я буду защищать вас, — клянётся он — Что бы ни случилось, я сделаю всё возможное, чтобы с вами не случилось ничего плохого.

Они молча прижимаются друг к другу.

Как и предсказывал Гарри, бой заканчивается через несколько часов. За это время их проведал домовой эльф, плача от облегчения, видя, что все они в безопасности. Он быстро уходит, чтобы сообщить об этом другим эльфам и портретам. Вскоре после этого Миртл приходит в их крошечную комнату.

Она угрюмо говорит:

— Я вижу, ты ещё жив.

Прежде чем дети успевают обидеться на её слова, Гарри фыркает.

— На моем пятом курсе, разве не ты была той, кто…?

Он замолкает, внезапно осознав, что его ученики, вероятно, никогда не слышали о том, что именно произошло на его пятом курсе, что чуть не сделал их несокрушимый учитель. Не то, чтобы он стыдился этого… по большей части… но у него никогда не было возможности поговорить о самоубийстве и том, почему он сам пытался сделать, как он пытался сделать это, и почему делать этого не стоило ни ему, ни кому-либо другому. Кроме того, он не хочет иметь дело со слезами, а они скорее всего будут, если он начнёт этот долгий разговор. Сейчас он в порядке… в основном… так что это не должно иметь значения.

Миртл дуется и уходит, не сказав больше ни слова.

Через секунду она просовывает голову сквозь каменную стену.

— Они почти закончили, понимаете? И на этот раз никаких студенческих смертей.

Гарри улыбается ей в знак благодарности за информацию, его ученики радуются вместе с ним.

Какое большое значение имеет для битвы один Тёмный Лорд…

В течение дня повстанцы, также известные как последний бастион Света, всё ещё стоящий и сражающийся за всё, что есть Добро и Свет, против всего, что есть Зло и Тьма, были изгнаны из замка, один или два человека из них были арестованы, а остальные бежали. Под тяжёлым взглядом Тёмного Лорда Волдеморта Пожиратели Смерти за полдня возвращают замку его былое состояние, чего Ордену не удалось сделать за два месяца, пока они владели замком.

В молчаливой благодарности за ремонт и малое число погибших Гарри просит эльфов подать уже приготовленный обед, который пропадал впустую из-за нападения. Нерешительно они прокрадываются в Большой Зал, чтобы сделать это, а позже возвращаются, чтобы рассказать об удовольствии в глазах Тёмного Лорда Волдеморта при виде еды из Хогвартса, который он считает своим домом. Он запретил своим Пожирателям Смерти причинять вред даже одному эльфу.

— Этот замок теперь принадлежит мне, — подражает ему одна из эльфов, давая фразе большой и нежелательный комедийный эффект, её высокий голос ужасно противоречит образу Тёмного Лорда Волдеморта, — и всё в нём принадлежит мне. Скажи мне, навредишь ли ты имуществу твоего Господина? Тогда почему ты поднимаешь палочку против моих домашних эльфов?

Студентов вызывают на собрание, когда Хогвартс восстанавливается. Громкие, гулкие голоса, звучащие в каждом укромном уголке: «Придите в Большой Зал и засвидетельствуйте своё почтение нашему Господину!»

Ученики Гарри обмениваются испуганными взглядами.

Арвилл осторожно спрашивает:

— Мы должны выйти?

Её тон даёт понять, что она не думает, что это хорошая идея.

Гарри старается казаться небрежным. Он поднимает плечи и уголок рта.

— Если мы не хотим, чтобы нас выкурили, нам нужно сделать это.

Студенты вздрагивают.

— Но Гарри… — озабоченно возражают они.

Но он качает головой, прерывая их.

— Не беспокойтесь об этом. Если бы Тёмный Лорд Волдеморт действительно хотел моей смерти, он бы нашёл меня прежде, чем восстановил замок, вы так не думаете?

Неохотно они стихают. Только Роуэн спрашивает, кусая нижнюю губу:

— Ты уверен…? Я имею в виду…

Его взгляд останавливается на левой руке Гарри. Гарри ласково улыбается ему и повторяет:

— Не беспокойся об этом.

И поэтому они выходят из своей укромной безопасной комнаты.

Длинной процессией они идут к Большому Залу, дети с тревогой окружают Гарри. Они приходят первыми. Единственные, кто уже находится там, это Пожиратели Смерти, издевательская многоголовая масса стоит вдоль стен комнаты, смеясь друг с другом и над Гарри. Впереди, развалившись на месте директора, как на троне, Тёмный Лорд Волдеморт ведёт беседу с братьями Лестрейндж.

Гарри спокойно говорит:

— Мы сядем за стол Рейвенкло. Он ближе всего к дверям и дальше всего от стен.

Дети не протестуют, когда он ведёт их к нему. Его палочка начинает вращаться, как только он может спрятать руки под стол, и поднимаются обереги и щиты. Напротив себя он видит, как мышцы рук Роуэна выразительно двигаются, показывая, что он делает то же самое.

Без лишних слов дети разделились на две равные группы, обе внимательно наблюдая за тем, что Пожиратели Смерти делают за спиной второй группы. Гарри привлекает к себе их внимание откашлявшись. С рукой, лежащей на столе, он вытягивает палочку из самого известного заклинания щита, которому он их научил. Его ученики быстры; они сразу же схватываются и расслабляются.

Но по-прежнему слишком напряжены, по мнению Гарри. Поэтому он спрашивает:

— Кто из них твой отец, Кейтлин?

Увидев, как она вздрогнула, и вспомнив, что её отец предпочел сражаться в битве, а не спасать её сестру, он задумывается, стоило ли ему это говорить, но она почти сразу же расслабляется, когда понимает смысл вопроса. Этот вопрос напоминание о том, что среди тех, кто охраняет их сейчас подозрительными глазами, есть родственники их друзей. Напряжение отпускает детей всё сильнее. Некоторые доходят до того, что машут Пожирателям Смерти, которые являются их родственниками или хорошими друзьями их семьи. Вскоре они все весело болтают. Но Гарри замечает, что Пожиратели Смерти всё ещё настороженно смотрят на него.

Когда остальные ученики медленно и тревожно входят в Большой Зал, загнанные туда группой Пожирателей Смерти и Слизеринцев с кровожадными улыбками, настроение в зале уже очень расслабляющие. Один или два старших брата и сестры предпочли сесть с учениками Гарри, и они смеются так, что это кажется невероятным тем, кто не был свидетелем постепенного перехода от угрожающего к дружелюбному. Даже Беллатриса Лестрейндж останавливается, когда видит, как Пожиратель Смерти небрежно протягивает руку мимо Гарри, чтобы пожать руку лучшему другу его младшей сестры, который, по совпадению, является магглорождённым.

Затем яростная злость, которая взращивалась в ней всю жизнь и высвобождалась из-за безумия, которым был Азкабан, вырывается на свободу.

— Ты! — кричит она, расталкивая других Пожирателей, чтобы проложить путь к группе Гарри. Пожиратели Смерти нервно вскакивают, отступая назад.

Гарри не двигается.

Увидев это, его ученики остались сидеть на местах, хоть и замолкают.

Беллатриса Лестрейндж тянется к нему длинными скрюченными пальцами.

Они ударяются о щиты, и её отбрасывает.

Арвилл, любопытная и решительно равнодушная, её мужественная маска сломана лёгким блеском нервного пота на лбу, спрашивает:

— Это было Протего Нокс или Залп? — называя два заклинания защиты высокого уровня, которые могут защитить от физических атак.

Тут же Роуэн включается в размышления сестры:

— А разве Залп не загорается серым, если его коснуться?

— Но для Протего Нокс нужны руны, верно? — вмешивается Хосефа. Она испытующе поворачивается к одному из Пожирателей Смерти, который только что сидел с ней рядом — Верно, Герберт? В прошлом году ты сдавал ТРИТОН по рунам, не так ли?

Начинается оживлённая беседа, дети и Пожиратели Смерти говорят о магической теории, которая, должно быть, выходит за рамки понимания юных учеников. Гарри улыбается и наслаждается приподнятым настроением своих учеников.

Беллатриса Лестрейндж вырывается из своего удивления и снова наносит удар. Гарри подмигивает Роуэну и быстро произносит ещё одно заклинание.

Её рука бьёт по воздуху предательским серым блеском.

Роуэн кусает губы, чтобы сдержать смех.

Её яростный крик, наконец, привлекает внимание последних людей, которые ещё не смотрели на неё со смесью шока и страха.

— Беллатриса, — зовёт Тёмный Лорд Волдеморт. — Оставьте детей в покое и сообщи мне местонахождение штаб-квартиры Ордена.

Она моментально опускается на землю.

— О да, Миллорд, я займусь этим!

Царственным наклоном головы он позволяет ей уйти. Она радостно убегает через ближайшую дверь, позади неё эхом раздаётся безумное хихиканье. Быстрым взглядом Рудольфусу Лестрейнджу приказывают следовать за ней. Он кланяется своему Господину и бросает на Гарри пристальный взгляд, после чего размеренными шагами отправиться за женой.

— Присаживайтесь, — мягко приказывает Тёмный Лорд Волдеморт.

Сразу же его приказу следуют слизеринцы, сторонники Пожирателей Смерти и осторожные или сообразительные ученики. Только некоторые упрямые и склонные к суициду подростки — в основном гриффиндорцы — остаются стоять.

Тёмный Лорд Волдеморт поднимает бровь, глядя на них.

— Как вам угодно, — был его единственный ответ, но Пожиратели Смерти угрожающе подошли ближе и с силой толкнули студентов в пустую переднюю часть зала, поближе к Тёмному Лорду Волдеморту, в которой никто не хотел сидеть.

Крови течёт больше, чем могло бы.

Гарри не уверен, стоит ли ему пытаться отвлечь своих учеников или позволить им смотреть, чтобы они были ещё более осторожными. Он действительно не думает, что сможет отвести их испуганные, понимающие и сочувствующие взгляды, даже если захочет, поэтому он оставляет их в покое, бесчувственно наблюдая, как палец летит по воздуху и приземляется рядом с группой напуганных девушек, которые кричат ​​от ужаса.

Когда все рассаживаются, Тёмный Лорд Волдеморт встаёт.

— Теперь, когда вы все устроились, — говорит он с немалой долей садистского юмора, — я хотел бы представить вам ваших новых учителей. До меня дошли слухи, что Алекто и Амикус, возможно, были не лучшим кандидатами на эту должность.

Мерещится ли Гарри острый взгляд, направленный на него?

Тёмный Лорд Волдеморт представляет несколько ничем не примечательных Пожирателей Смерти, которые займут место близнецов Кэрроу и сбежавших членов Ордена. Гарри отмечает, что некоторые из его учеников, более склонных к Тьме, с облегчением улыбаются, увидев их лица, поэтому он заключает, что они должны быть нормальными — по крайней мере, по сравнению с Кэрроу.

— Далее я заполню позицию, которая никогда не должна была быть пустой. К сожалению, у меня была некоторая… потребность в этом человеке, и он только сейчас займёт свой пост. Поприветствуйте, ваш новый директор — Северус Снейп.

Размашистым жестом Тёмный Лорд Волдеморт обращает внимание на сгорбленную фигуру бывшего профессора Зелий, который выглядит так, будто предпочел бы быть где-нибудь ещё.

И о, это освещает слова Тёмного Лорда Волдеморта в совсем ином свете. Была потребность? Скорее всего, он удостоверялся в лояльности Северуса Снейпа.

Это то, о чём Гарри подумает позже.

На данный момент всё его внимание приковано к широким рукавам, слегка открывшим бледную руку Тёмного Лорда Волдеморта, или, точнее, красную надпись, которую он видит со своего места.

Его слова.

Он никогда не видел своих слов на Тёмном Лорде Волдеморте. Да, во сне или в двух снах он мог застать Тёмного Лорда Волдеморта за тем, как он водил по ним пальцами или прятал их под рукавом, но Гарри никогда не видел их своими глазами.

Внезапно он сгорает от потребности рассмотреть их, внимательно изучить, прикоснуться к ним, сравнить их со своими, прижать друг к другу их запястья и знаки души.

Его ногти впиваются в ладони, когда он пытается сдержаться.

Он напевает про себя, чтобы не привлекать внимание к себе, к своим ученикам, чтобы держать себя и своих близких подальше от внимания, чтобы не выставлять напоказ и не усугублять своё положение.

Глубокий вдох и выдох.

Глаза отведены.

Кризиса удалось избежать.

Тёмный Лорд Волдеморт продолжает говорить. Гарри старается снова не отводить взгляд от лица.

— Очевидно, что некоторые вещи будут отличаться от тех, к которым вы привыкли. Не бойтесь изменений, а приветствуйте их: перемены необходимы, а застой ведёт к смерти. Я не могу обещать вам, что всё будет лучше. Я бы хотел пообещать это, но реальность сложнее, чем некоторые думают, — Гарри вспоминает о старом директоре и не может не согласиться. — Вы можете прийти к Северусу со своими жалобами. Если они разумны, они могут быть даже исполнены.

Прежде всего, будет воздвигнута защита, чтобы обезопасить вас и жителей Запретного Леса. Это означает, что больше не будет тайных приключений, которые закончатся кровопролитием и, возможно, войной с кентаврами.

Во-вторых, некоторые занятия станут обязательными. Вы все должны вести себя как настоящие ведьмы и волшебники, а не как маггловские подонки и грязнокровки. Для этой цели вы также будете разделены на основании вашего… наследия. Грязнокровки будут размещены в классах рядом с жилыми помещениями учителей. Кроме того, те, кто доказал свою преданность мне, получат щедрое вознаграждение. Я позволю Северусу распоряжаться наградами.

Тёмный Лорд Волдеморт продолжает говорить ещё некоторое время, перечисляя правила, которые заставляют Гарри задуматься, почему они не были реализованы раньше, и другие, вызывающие у него отчаяние. Он может смириться с уроками плавания, но действительно ли ученики-магглорождённые должны носить специальную форму, выделяющую их среди остальных студентов? Всё это время красные глаза Тёмного Лорда Волдеморта привлекают внимание учеников. Никто не смеет отвести от него взгляд, и ему нравится быть тем, на кого все равняются.

Когда его речь заканчивается, он кивает и уходит, не оглядываясь.

Профессор… Директор Снейп доказывает, что его характер не изменился, сразу рявкая:

— Чего вы ждёте? Комендантский час давно прошёл!

Гарри ободряюще смотрит на своих учеников и напоминает им:

— Завтра в обычном месте.

Не особо утешенные, они кивают с неуверенностью и страхом, написанными в их глазах, и уходят, чтобы вернуться в свои общежития — для некоторых это будет последний раз перед тем, как их заставят жить в новых комнатах. Настроение тяжёлое, но Гарри ничего не может сделать, кроме как сжимать их плечи и терпеть их слишком крепкие объятия.

***

Гарри, конечно же, возвращается в «свою» комнату, ту, что была у него на первом курсе, ту, о которой он мечтал, ту, в которую он переехал в этом году, ту, в которой было столько оберегов, сколько он смог найти в библиотеке, ту, в которую бежали его ученики в самых тяжелых обстоятельствах.

Ночь проходит спокойно, хоть и не приносит с собой снов.

Гарри не может перестать думать о полоске красного, которую он увидел, и о желании проследить слова, которые, как он знает, отпечатаны на ней. Его пальцы скользят по его собственной метке души, и он размышляет, отличается ли другая хоть на чёрточку, которую можно было бы заметить только после тщательного изучения.

Он также думает о том, что может принести будущее. Магглорождённые отделены от остальных учеников — Пожиратели Смерти на всех преподавательских постах — Северус Снейп, который-знает-секрет-видел-его-слова-был-родственной-душой-его-матери-и-является-родственной-душой-Малфоя в качестве директора, и он проклинает Орден. Почему они должны были разрушить хрупкое равновесие, которым было преисполнено начало года? Конечно, Кэрроу были ужасны, но его ученики знали, как с ними обращаться — всегда-передвигаться-группами-никогда-не-забывать-свои-зелья-всегда-помогать-своим-друзьям-всегда-быть-осторожными-никогда-не-провоцировать-их. Да и саму школу нельзя было кардинально реформировать, так как она всё ещё формально находилась под властью Ордена. Но затем, после того неудавшегося переворота, равновесие сдвинулось и было нарушено.

Вместо того, чтобы иметь немного и защищать это сильнее всего, Орден добился именно того, что пытался предотвратить.

Правда, в этом нет ничего удивительного.

***

Гарри надеется, что на следующий день всё вернётся на круги своя. Он использует эту ночь, чтобы злиться, кричать в подушку, тревожно ходить взад-вперёд по комнате. К рассвету он возвращается к собранному, бесстрашному «я», в котором его ученики нуждаются сейчас больше, чем когда-либо.

Они ждут его перед Большим Залом. Когда они видят его, они явно испытывают облегчение. Думали ли они, что его убьют глубокой ночью? Но нет, они должны знать желание Тёмного Лорда Волдеморта и его слуг наблюдать, как предатели и враги будут наказаны, подвергнуты пыткам и сломлены, прежде чем убить их. Может быть, они боялись, что он исчезнет? Либо будет увезён Орденом, либо сбежит сам, либо будет заперт Пожирателями Смерти, как сторонник Ордена? Может быть, они надеялись, что он сбежит и спасёт себя, даже если для этого придется оставить их? Может быть, они предполагали, что он отправится за Тёмным Лордом Волдемортом или чем-то ещё, что Орден пытается сделать сейчас, лишившись своего убежища?

Им действительно лучше знать.

Он пообещал защищать их и никогда не нарушает своих обещаний, если может помочь.

Поэтому он подходит и встаёт среди них, утешая их своим присутствием, нежной улыбкой и бдительным взглядом, кричащим о защите. Они ждут немного дольше, пока не прибудут все студенты. Некоторые из них спускаются по лестнице с тёмными кругами под глазами. Другие нервно хватаются за своих друзей и родственников, как будто опасаясь, что они могут исчезнуть в мгновение ока. Но все они, не раздумывая, присоединяются к Гарри и его группе.

Вес, который Гарри даже не заметил, как начал чувствовать в своей груди, исчезает в никуда. В конце концов, если раньше его ситуация была… неблагоприятной, то теперь всё складывается против него и грозит упасть на него и всех, кто находится с ним рядом. В то время как Кэрроу запрещалось делать что-то слишком жестокое, никто в этой школе даже не удивился бы, если бы какой-нибудь учитель решил заставить класс практиковать пыточные заклинания на Гарри и каждом из его друзей.

И тем не менее, они стоят рядом с ним.

Гарри не находит слов из-за доверия, которое они ему показывают, поддержки, привязанности.

Арвилл смотрит ему в лицо, усмехается и ведёт студентов в Большой Зал, снова к столу Рейвенкло, за которым они сидели прошлой ночью. Они не разделяются на разные Дома, не сейчас, не тогда, когда что-то может случиться, не тогда, когда все уже знают об их лояльности Гарри. Нет, они сидят вместе, смеются, веселятся и настороженно высматривают любую опасность.

Гарри погружается в комфортную компанию своих учеников и блаженно не думает ни о чём. Он размышлял и волновался всю ночь, и теперь его мозг рад этому перерыву. Что будет, то будет, и его ученики будут стоять за него, и он будет стоять за них, и всё будет хорошо. В глубине его сознания начинает шептать щемящее сомнение, но Гарри пока его игнорирует. Только ради этого завтрака он будет жить настоящим, а не планировать будущее и не оценивать прошлое. На данный момент он будет настолько эгоистичен, что положится на своих учеников в плане безопасности и просто расслабится.

Как давно последний раз он просто смеялся и развлекался? Как давно он действительно находил радость в чём-либо? Когда в последний раз он так ликовал в этих самых залах, в этом замке? Должно быть, это было с Невиллом, до того, как появились Сьюзен Боунс и Светлое мышление. Конечно, он находил удовольствие в своих повседневных делах, но шутил? Хихикал? Просто улыбался?

Он так долго не был просто доволен, что забыл, что значит быть счастливым.

Но слишком рано его мысли возвращаются к сложившейся ситуации. Он чувствует взгляды, устремлённые на него спереди, сбоку, сзади. Учителя и ученики одинаково недоумевают, что он собирается делать.

Что он может сделать?

Он не может сражаться с Тёмным Лордом Волдемортом — игнорируя тот факт, что он не хочет этого делать — потому что на стороне противника десятки лет опыта и крестражи — Медальон Слизерина, Диадема Рейвенкло или что-то столь же известное и связанное с Хогвартсом и ещё один неизвестный — в то время как сам он не может похвастаться даже семью годами полного магического образования, в основном некачественного, с учётом того, что ему активно мешали профессора Защиты и Зелий, и комната, полная детей, которые знают только самые основные защитные заклинания. Почему они задаются вопросом, хочет ли он сражаться с такими шансами на победу?

Он не может сражаться с учителями-Пожирателями Смерти, потому что он, скорее всего, уступает их магическому мастерству, один погибший будет означать только одну замену, и они не худшие из рядов Тёмного Лорда Волдеморта. Почему они хотят, чтобы он вёл войну против Гидры, монстра с постоянно отрастающими головами, каждая из которых будет более злобной и могущественной, чем предыдущая, который в конце концов оставит его с родственной душой, говорящей два очень знакомых слова?

Он не может освободить Хогвартс от всех сил Тьмы, потому что это означало бы изгнание примерно трети, а то и половины студентов, возвращение заведомо недееспособного Ордена к власти с их идеологической обработкой Светом и надежды на то, что дети выиграют войну, которую члены Ордена сами и начали с игнорирования одинокого, беспомощного мальчика, пока тот не взорвался гневом и яростью, которых никогда раньше не видел, и не сжёг их, как он был сожжён, и привели к тому, что Гарри столкнулся с обеими вышеупомянутыми довольно безнадёжными ситуациями. Почему они желают того, чего никогда не было и никогда не может быть, чего они даже не могут себе представить? Зачем ему идти на прославленную самоубийственную миссию?

С другой стороны, он также не может выполнить желания другой группы страждущих. Он не может покончить с собой, потому что это означало бы оставить своих учеников одних на произвол судьбы в мире, жаждущем их крови и слёз, лишив свою родственную душу возможности оставить его в живых, и бросив Пака, беспомощного, милого, невинного. Пак. Зачем им просить у него то, чего они сами отдать не готовы?

И в целом ситуация не так ужасна, как кажется большинству студентов. Ведь, за исключением нескольких новых учителей и правил, всё осталось по-прежнему, даже если власть теперь у другой стороны. То есть в принципе ничего не изменится, верно?

По крайней мере, Гарри так думал, пока бледнолицый гриффиндорец не столкнулся с ним сразу после завтрака перед всеми учениками и всеми учителями. Он учится на одном курсе с Гарри, если, конечно, он не путает его с кем-то другим. Верно, да, это мальчик, который всегда тусуется с ирландским мальчиком, который безумно хорош в заклинаниях, касающихся температуры, но посредственен во всех остальных, который регулярно взрывает свои напитки, когда пытается превратить воду или сок в виски. Его друг, если не считать его способности терпеть выходки ирландского мальчика, совершенно обычный. Он как бы сливается с фоном в классе, не поднимая руку, чтобы ответить на вопросы, но и не настолько сильно забивает на учёбу, чтобы выделяться в худшую сторону. Иногда его сочинения хвалят в классе. В другой раз не очень.

Другими словами: совершенно нормальный.

Вот почему его поведение кажется нехарактерным.

— Поэтому ты не сражаешься? — спрашивает он, нет, практически требует ответа, глядя Гарри в лицо, пока его щеки заливаются гневным румянцем. Хотя он ни в коем случае не высокий, он возвышается над Гарри, и на мгновение образ дяди Вернона накладывается на его возвышающуюся фигуру. Но Гарри вспоминает свой Подарок для ухаживания, голову мучителя, которая никогда больше не причинит вреда ни ему, ни кому-либо другому, моргает и снова видит мальчика, всё ещё на что-то злящегося, всё ещё не понимающего смысл. Он бросает быстрый взгляд по сторонам, но нет, он не единственный, кто сбит с толку. На самом деле, кажется, что никто из вездесущих, вечно любопытных наблюдателей не понимает поведения этого студента.

Заметив это, мальчик отчаянно оглядывается, цепляется взглядом за столь же бледную девушку, тоже с Гриффиндора, но на год-два младше Гарри, с чёлкой, в очках и с опущенным лицом, скрывающим выражение лица. Она напрягается, но старается не реагировать, не показывать, что знает, что он смотрит на неё.

Напрасно, он всё равно кричит:

— Ты!

Двумя быстрыми шагами он встаёт перед ней, крепко сжимая её плечи. Слегка безумными глазами он смотрит на неё.

— Ты сидела рядом со мной, да ведь? Вчера ночью ты сидела рядом со мной. Значит, ты, должно быть, тоже их видела, да?

Девушка ещё больше замыкается в себе, и из толпы студентов, наконец, выходит мальчик, спешащий в их сторону и безуспешно пытающийся успокоить раскрасневшегося товарища.

— Когда Сами-Знаете-Кто, — продолжает он, слегка приглушённо, — когда он поднял руку, и мантия немного соскользнула с его запястья, ты тоже это видела, да? Да ведь?! — он слегка трясёт её, и она начинает мотать головой «нет, нет, нет», не для того, чтобы отрицать его заявление, а для того, чтобы отрицать всю эту ситуацию, знание, которое у неё есть. И о, Гарри теперь может видеть, к чему всё идёт. Мальчик имеет в виду…? Он видел? Автоматически правая рука Гарри крепко сжимает браслет, но он заставляет себя отпустить руку, прежде чем кто-либо заметит. Вместо этого его пальцы вцепились в ткань брюк, скрытую ниспадающей мантией.

Мальчик подтверждает догадку Гарри.

— Эта ужасная красная надпись, эти… эти слова…!

Он замолкает, наконец отпускает бедную девушку, слёзы текут по её лицу, когда она безмолвно отрицает, что когда-либо видела… это … Но она не пытается уйти или двигаться, только мотает головой, всё ещё в таком же шоке, как и раньше. Толпа начинает бормотать, некоторые догадываются. Начинается шепот, подозрительно похожий на «Этот подарок ухаживания…»

Мальчик снова поворачивается к Гарри, в его тёмных глазах отчаяние.

— Поэтому ты не будешь сражаться за нас? Почему ты позволил ему победить? Или… Ты действительно поддерживаешь его?! Поэтому он выиграл?! Я думал, ты просто трус, но если ты ему помог!.. Он убил твоих родителей и сказал тебе слова, и мы теперь должны за это расплачиваться?

Гарри холодно лжёт ему в лицо, в лицо, полное отчаяния и ужаса.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

Но внутренне он кипит.

Кем воображает себя этот мальчик, требующий, чтобы Гарри убил свою родственную душу? Все они серьёзно утверждают, что слова, написанные на его запястье, не должны определять, на чьей стороне он будет сражаться, но в то же время слова, произнесённые каким-то Провидцем годы, если не десятилетия назад, должны это делать. И почему Гарри должен исполнять какое-то пророчество? В этом мире нет взрослых? Нет ни полиции, ни авроров? Почему они полагаются на ребёнка в сражениях против Зла?

И они должны за это расплачиваться? Серьёзно? Они выросли голодными, избитыми и почти сломленными? Их заставили пойти против человека, которого они так боятся? Они чуть не умерли только ради возможности выжить? Они убивали только ради возможности быть свободными? Есть ли у них пресса, и правительство, и учителя, и опекуны, и безумцы, преследующие их? Они когда-нибудь ложились спать и размышляли не лучше ли им умереть?

Гарри проталкивается мимо мальчика, чтобы уйти, но тот хватает его за плечо.

На этот раз от надвигающегося образа дяди Вернона избавиться сложнее.

Гарри отшатывается.

— Тогда сними этот браслет! Покажи нам, кто твоя вторая половинка! Покажи мне, что это не он!

Слова могут звучать как требование, но Гарри знает, что это отчаянная мольба. Вчера весь мир стоящего перед ним мальчика перевернулся с ног на голову. В конце концов, он столкнулся с тем фактом, что нет никакого Спасителя Света, который бы ради них добровольно убил свою родственную душу и который в данный момент просто слишком труслив и слишком слизеринец, чтобы сделать это, и он не может справиться с реальностью.

Вот что почувствовал Гарри, когда поднёс палочку к руке, провёл длинную прямую линию до кости и подумал: «Наконец-то покой», а потом очнулся в больничной палате.

Вот что почувствовал Гарри, когда услышал «Авада Кедавра», установил связь и увидел, как рушится надежда, которую он хранил так близко к сердцу, что даже не знал, что она существует, упрямая вера в то, что, может быть, если родственные души существуют, тогда, может быть, его родственная душа найдёт его и увезёт далеко-далеко, сделает всё лучше и заставит забыть дядю Вернона и тетю Петунию, Тёмного Лорда Волдеморта и Дамблдора, и насмешливые слова, и всё остальное, что когда-либо причиняло ему боль.

Вот что чувствовал Гарри, когда он был осторожно счастлив и полон надежд, вернувшись и увидев, что его кровать горит, его соседи смеются, а его оптимизм рушится.

Вот что почувствовал Гарри, когда подошёл к замку, нашёл новый мир и подумал: «Я мог бы жить здесь, а не с Дурслями».

И никто никогда даже не смотрел на мир с его стороны.

Поэтому он просто отвечает:

— Зачем мне показывать свою метку души совершенно незнакомому человеку, который просто суёт свой нос в мои дела? Насколько я знаю, — ему приходится сдерживать своё веселье, — ты можешь быть шпионом, пытающимся найти мою родственную душу для гнусных целей.

Мальчик цепляется за него сильнее, его отчаяние становится очевидно.

Гарри игнорирует его, вырывается и уходит.

Он проходит мимо контуженного Невилла, который смотрит на него так, будто никогда раньше не видел.

Гарри делает вид, что ему не больно, и двигается немного быстрее.

Его ученики спешат за ним через мгновение, обнаружив за углом прямо у Большого Зала, пытающимся дышать глубоко и спокойно.

Роуэн бросает один взгляд на него, второй на его браслет и издаёт тихий звук, подтверждающий подозрение, которое у него было давно. Услышав это, глаза Арвилл расширяются от удивления и внезапного прозрения. После этого понимание перескакивают от одного ученика к другому, как пламя.

Некоторые бледнеют. Кто-то смотрит с жалостью. Некоторые довольны.

Но все они цепляются за Гарри.

Они толпятся рядом и молча уверяют его: «Мы будем рядом с тобой, как ты был рядом с нами».

Но, к сожалению, они не единственные, кто понимает слова на руке Тёмного Лорда Волдеморта.

Через день шёпот толпы сменяется испуганными взглядами и одобрительными кивками. Гарри снова судят — на этот раз не из-за его личности — или, лучше сказать, отсутствия гриффиндорства, — а из-за того, как он выглядит.

— Не слишком ли он крошечный? — шепчет коллеге один из новых учителей-Пожирателей Смерти. — Наш Господин такой высокий…

Других волнует его вес, или рост, или очки, или любая другая из двадцати тысяч вещей, о которых они только могут подумать. Они критикуют его одежду, качество вещей и то, как он себя ведёт. Некоторые начинают откровенно ревновать, когда видят его.

Другие восхваляют его. Они восхищаются его тёмными волосами, зелёными глазами, бледной кожей, длинными ресницами и всем, что приходит им на ум.

В авангарде, конечно, Малфой.

Гарри всё это не волнует, но всё же вызывает лёгкое раздражение. Нет никакой разницы в игнорировании насмешек или комплиментов, искренней неприязни или сладкоречивой лжи. Но Малфой… Вот что действительно раздражает Гарри.

Куда пропал мальчик, который сказал ему: «Почему бы тебе не убить себя?» Куда делся мальчик, сбросивший его в Чёрное Озеро в полубессознательном состоянии от чар сна? Куда делся мальчик, который сжёг его кровать? Куда делся мальчик, который изо всех сил старался выгнать его из Слизерина и Хогвартса?

И откуда взялся этот подхалим?

Малфой теперь болезненно вежлив. Он всегда спрашивает Гарри, может ли он чем-то ему помочь. Он постоянно говорит: «Могу ли я помочь Вам нести ваши книги? Могу я принести Вам ингредиенты для зелья? Могу ли я чем-нибудь Вам помочь?» и так весь день напролёт.

Это сводит Гарри с ума.

Такое поведение тем более заметно, когда другая половина студентов теперь его избегает. Такое ощущение, как будто все снова думают, как и на его втором курсе, что это он выпустил слизеринского монстра. Он уже привык к этому, так что ему всё равно, но этот проклятый Малфой…

И что бы Гарри ни делал, Малфой не останавливает.

Куда бы Гарри ни пошел, Малфой обязательно следует за ним. Он следит за каждым его шагом, надеясь сделать что-нибудь для него, что-нибудь, что поможет ему снискать расположение, оказать какую-нибудь услугу, за которую Тёмный Лорд Волдеморт отблагодарит его.

Это поведение не так уж отличается от десятков других лицемерных слизеринцев, которые когда-то презирали само присутствие Гарри, а теперь хотят завоевать его благосклонность, но похоже, что Малфой не знает, когда нужно остановиться. Он настолько превосходит порог нормального подхалима, что удивительно, как он не взлетает в космос, подкрепляемый своим высокомерным эго. Он предал свои идеалы, те самые, которые в первую очередь и заставили его ненавидеть Гарри, и полностью игнорирует всё, что когда-либо делал с Гарри, даже не извиняясь за свои поступки.

А кроме того. Он. Так. Чертовски. Раздражает.

В течение почти двух недель Гарри приходится прибегать к чарам-ловушкам, опрокидывающим проклятиям или любым другим заклинаниям, используемым изобретательно, чтобы держать Малфоя достаточно далеко, чтобы дышать свободно. Его ученики разделяют его раздражение. Многие из них уже подходили к Малфою и более или менее любезно просили держаться подальше, иначе … Жаль, что у Малфоя столько же самосохранения, сколько чести, потому что это его совсем не останавливает. Во всяком случае, он рассматривает эти предупреждения как ревнивые уколы, которые должны означать, что он чего-то добивается, что делает его только ещё более настойчивым.

Затем, однажды вечером, Малфой имеет наглость предложить свою помощь Гарри с обучением его учеников, или, возможно, он был бы благодарен, если бы смог сидеть и учиться вместе с ними.

В течение секунды Малфой становится целью для двадцати палочек, большинство из которых, вероятно, больше натренированы защищать именно от таких людей, как Малфой, и Малфой снова бегает по школе хорьком.

Редко когда Гарри чувствовал такое негодование, такую ​​ярость, такое отвращение.

Вот тогда-то это и происходит.

Та часть Гарри, которая всегда держала барьер, посвящает себя гораздо более интересному времяпрепровождению, а именно гневу и раздражению, и его чувства беспрепятственно перетекают к его второйполовинке.

Гарри почти ругается. Он знал, что о чём-то забыл.

Когда он понял, кто его родственная душа, и когда связь активизировалась, когда Тёмный Лорд Волдеморт стал замечать странные чувства, появляющиеся в глубине его сознания, которые совершенно не соответствовали тому, что он сам чувствовал в данный момент, Гарри провёл простой ритуал, предназначенный для того, чтобы домохозяйки и их банальные эмоции не отвлекали внимание мужей, когда те были на работе, или на войне, или в любом другом из тысячи более важных мест. Этот ритуал закрепляется на предмет, который проявляют свои свойства только при контакте с кожей. У него также есть функция, позволяющая мужу включать и выключать чары, когда ему заблагорассудится, хотя женщины, конечно, тоже могли это делать. Когда различные женоненавистнические мысли постепенно исчезли из волшебного мира, женщины потребовали, чтобы мужчины тоже начали вешать такие украшения, чтобы женщины тоже могли решать, когда терпеть чувства своей второй половинки, а когда не делать этого. Конечно, когда весь Волшебный Мир начал носить такие амулеты, появились и первые люди, которые использовали их с менее мирными целями. Преступники находили способы активировать чары, даже если они не были родственной душой. Так, насильственные преступления было труднее обнаружить и остановить, поэтому чары полностью исчезли в течение следующих нескольких лет, а вскоре о них почти полностью забыли.

Забыли все за исключением портрета, висящего в школьной библиотеке, и любопытного и отчаянного мальчика с секретом, слишком опасным, чтобы рисковать его раскрытием.

Гарри, будучи самим собой, не полагался на ритуал полностью, а скорее на тактику окклюменции, где чары действовали как защита от сбоев.

Так было до тех пор, пока Тёмный Лорд Волдеморт не лишил его браслет всех без исключения чар, проклятий, зелий, рун и заклинаний, включая и это.

В ответ приходит недоумение-удивление-удовлетворение.

О. Это первый раз, когда Тёмный Лорд Волдеморт почувствовал эмоции Гарри? Наверняка в первый раз с тех пор, как Гарри понял, как перекрыть ток эмоций со своей стороны. Наверняка впервые с тех пор, как он обнаружил в Гарри свою родственную душу. Наверняка впервые с тех пор, как узнал, что у него есть вторая половинка.

Может быть… может быть, Гарри стоит чаще опускать барьер, если ответ будет таким…

========== Глава 10, часть 2 ==========

На следующий день приходит письмо.

Мой дорогой Гарри,

Что тебя так раздражает?

Весь Большой Зал, затаив дыхание, ждет реакции Гарри. В конце концов, кто, кроме Темного Лорда Волдеморта, мог послать ему письмо?

Через минуту, пока Гарри все еще решает, что делать, появляется еще одна сова. Гарри улыбается, узнав в ней птицу Сильвии.

Парень,

Осторожнее с ответом, если не хочешь, чтобы младший Малфой был размазан по всему замку. Если именно этого ты и хочешь: Продолжай! Ты прекрасно справляешься!

Твоя, Сильвия

Гарри выдыхает воздух сквозь стиснутые зубы. Он не планировал быть осторожным, но после предупреждения Сильвии ему придется изменить свои планы. Не раскрывать того, кто так сильно его раздражал, может быть шагом в правильном направлении. Да, Гарри напишет: «Твой интерес льстит мне» или что-то в этом роде. И добавит: «Я имею дело с подхалимами, не способными понять, что они могут ходить, а не беспомощно пресмыкаться». Или какая-то другая формулировка подойдёт лучше? Должен ли он написать: «Твоё беспокойство излишне, но я благодарен за него и принял его к сведению»? И: «Поскольку ты не счел нужным прикрывать запястье, муравьи повсюду вокруг меня, ищут мед, которого нигде нет». Или это ехидный комментарий? Он хочет сделать ехидный комментарий? Почему бы ему действительно не послать ехидный комментарий?

Воспоминания о брызгах крови, к которым вскоре присоединились отдельные части тела, позволили ему решить, что, возможно, ему следует подобрать другие слова. Но какие? С каких это пор написание письма стало таким сложным?! Это почти как в первый раз, когда ему пришлось говорить с кем-то, кто не был членом семьи Дурслей. Он чувствует себя таким же спотыкающимся, заикающимся и неуверенным, как тогда, хотя и не таким напуганным.

Но действительно ли это имеет значение? Это его родственная душа. Он должен хотеть Гарри таким, какой он есть, с язвительными комментариями и всем остальным. Но это Темный Лорд Волдеморт, так что…

Решительно Гарри мотает головой. Это не имеет значения. Он сядет и напишет первое, что придет ему в голову.

…Хотя, может быть, в конце концов он перечитает и вычеркнет все упоминания о отвратительной и надоедливой твари, именующей себя Малфоем, наблюдая за скользкой улыбкой, расплывающейся на его бледном лице, когда он подходит ближе, ненавистью, ревностью и жадность в глазах.

***

В первый раз, когда Гарри видит магглорожденного, которого теперь легко узнать по чисто-белой униформе, запугиваемого слизеринцем, он связывает своего соседа по Дому, залечивает раны магглорожденного и позволяет ему убежать. После разговора с Жозефой и получасового ожидания он накладывает чары невидимости и немоты как на себя, так и на слизеринца, который смотрит на Гарри со страшной ненавистью в глазах.

Дверь в новое общежитие магглорожденных не может быть заперта из соображений безопасности, так что Гарри со своим сопровождением спокойно проникает в него. Он ведет их обоих на середину комнаты, окруженный учениками-маглорожденными и накладывает то же заклинание, что и на Джекли.

Холодными глазами он наблюдает, как слизеринец корчится от боли, потому что теперь за свою жестокость он получает в награду ночь, наполненную ужасными кошмарами, за каждый акт насилия над каждым из присутствующих детей.

Это последний раз, когда он или его ученики видят, как маглорожденному причиняют вред.

***

Его письмо положило начало новой тенденции: письма, которыми они теперь обмениваются, представляют собой не столько скрытые переговоры и открытые столкновения мнений, сколько более приватные беседы. После каждого всплеска чувств Гарри Темный Лорд Волдеморт выясняет причину появление проскользнувшей по связи эмоции. Поскольку передаются только сильные эмоции, и Гарри заново провёл ритуал, даже если он не активирует его слишком часто, таких случаев очень мало, всего один или два в неделю. Но по мере того, как переписка продолжается, интерес сохраняется, как и положительный отклик от общения. Вскоре письма отклоняются от этой новой нормы, приходят чаще и также спрашивают о более тривиальных вещах.

Через некоторое время Гарри начинает отвечать тем же, расспрашивая о повседневной жизни Темного Лорда Волдеморта.

Еще один шаг вперед происходит, когда они начинают обсуждать сны, которые они все еще разделяют, Гарри спрашивает о травме от маггла в смертельной схватке, который использовал свои последние силы, чтобы нанести удар ножом, Темный Лорд Волдеморт осторожно пишет, что «молодому Малфою нужна мотивация, чтобы перестать беспокоиться о том, что ему не принадлежит». Все еще не забывая слова Сильвии, Гарри осторожно отвечает, называя заклинание, которым теперь регулярно превращает Малфоя в хорька, и пишет: «Я справился сам».

Темный Лорд Волдеморт отвечает другим заклинанием, которое имеет аналогичный эффект, но более продолжительный. Поэтому они начинают обмениваться знаниями, постепенно углубляясь в обсуждение теории магии и достоинств различных заклинаний со схожими свойствами.

Гарри до сих пор краснеет каждый раз, когда замечает адресата, поскольку «Дорогой Гарри» превратился в «Мой дорогой Гарри», который быстро был сокращён до «Мой Гарри».

Желая ответить тем же, но не зная, какое имя использовать — «Том» определенно не правильный выбор, а «Дорогой Волдеморт» вызывает у него мурашки от неправильности обращения — Гарри всё ещё прибегает к «Моей родственной душе», обращению, которое было хорошо принято, если вспышка удовольствия в то время, когда Хедвиг должна была прибыть туда, где находится Темный Лорд Волдеморт, можно считать за показатель.

***

В марте новое объявление заставляет нервничать.

«Занятия по аппарации», — гласит плакат. «Всех студентов старше шестнадцати лет приглашаем в Большой Зал каждый понедельник и среду в 16:00, чтобы изучить самый важный навык для нашего мира, утопающего в войне».

Несмотря на то, что профессор… директор Снейп пытается быть вежливым, скрытая угроза не очень хорошо спрятана. Слизеринцы прекрасно понимают, что на урок должны прийти все, даже те, кому нет шестнадцати.

Среди них есть и ученики Гарри, но на предварительном занятии они обсуждают, почему аппарация запрещена для лиц моложе шестнадцати, помимо вопроса законов. Это заклинание подвергает тело чрезмерному стрессу, с которым ещё детские тела просто не в состоянии справиться. Один мальчик признается, что летом его этому заклинанию обучал отец, но после каждой аппарации он чувствовал себя так, как будто заболевает сильной простудой, не говоря уже о частых расщеплениях, которые ему приходилось переживать.

Но Гарри и, соответственно, большинство его учеников не настолько глупы, чтобы отказаться от чего-то, что могло бы помочь им в экстренной ситуации. Гарри знает, что выберут его ученики: быть убитым на поле боя или потерять руку или серьезно заболеть гриппом. Поэтому он улыбается, когда они сопровождают его на урок аппарации, забившись в угол, чтобы спокойно наблюдать и запоминать всё на всякий случай.

Учитель, профессор Мартинсон, старый работник Министерства, слабослышащий, старающийся держаться подальше от Гарри, удивленно поднимает бровь, глядя на детей, но позволяет им присутствовать на уроках, пока они обещают ему не пытаться аппарировать самостоятельно. При этом он прогоняет слизеринцев без малейшего колебания. Гарри рад, что настоял на том, чтобы его ученики переоделись в форму любого факультета, кроме Слизерина, когда услышал, что профессор Мартинсон не имеет метки и работает в Министерстве — лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Профессор Мартинсон резко собирает их, группу из двух лет и четырех факультетов, и кратко инструктирует их.

— Попробуйте попасть с того места, где вы стоите, в петли на земле перед вами. Начните с малого, отступив всего на один-два шага, и когда вам удастся сделать это без расщепления себя, попробуйте сделать еще один шаг назад. Секрет аппарации в трех вещах! Цель, определение, обдумывание!

С этими скудными указаниями он оставляет их, бормоча себе под нос. Гарри находится достаточно близко, чтобы слышать что именно, поскольку слабый слух заставляет учителя говорить намного громче, чем он, вероятно, думает.

— Я ничего не понимаю. В прошлом году они не проводили уроки, потому что боялись, что что-то случится. А теперь, когда мы активно воюем, они решили, что самое время открыть курс? Они все чокнутые?

Гарри в замешательстве качает головой. Почему никто не понимает? Ни этот учитель, ни студенты, сплетни которых он слышал раньше, ни его ученики. Но это так просто.

Откройте защиту и получите идеальную приманку. В конце концов, как Орден мог сопротивляться возвращению Хогвартса, когда в его стенах находятся их молодые союзники и дети их союзников? В то же время это насмешка. Темный Лорд Волдеморт, по сути, кричит Ордену: «А вы рискнёте?»

А Орден, стоящий на плечах пылких гриффиндорцев, никогда не устоит перед таким очевидным вызовом.

Кроме того, это дает Темному Лорду Волдеморту возможность испытать новое поколение студентов. В конце концов, успех в аппарации считается признаком сильной магии.

Это также вызывет к нему симпатию семикурсников, которые слишком бедны, чтобы позволить себе сдачу экзамена на аппарацию вне школы, где он стоит примерно столько же, сколько небольшой дом в Хогсмиде.

Гарри мотает головой, сосредоточиваясь на аппарации. В петлю, один шаг назад. Глаза закрыты, он сконцентрирован, представляет цель.

Сжаться.

Присесть.

Незнакомый потолок. Незнакомые стены. Знакомый голос.

— Ну привет.

Гарри моргает, чтобы привыкнуть к относительной темноте комнаты. Он уже знает, где находится, в комнате, известной ему из тысячи снов. Он уже знает, с кем он, с человеком, известным из миллиона снов наяву. Он уже знает, почему он здесь, знания, почерпнутые от древнего портрета, всплывают у него в голове.

Незакреплённые душевные узы тянут сны, чувства партнёра и Аппарацию в начале обучения. С того самого момента, как каждый получает свою родственную душу, усиливаясь, когда оба узнают, кто их родственная душа, усиливаясь еще больше, когда слова проявляются на обоих запястьях, связь будет удовлетворена только тогда, когда ухаживание будет завершено поцелуем, добровольно отданным вместе с сердцем дарителя. Подобное притяжение к своей второй половинке случается довольно часто, настолько часто, что странно, почему профессор Мартинсон не упомянул об этом — хотя, вероятно, такое обычно случалось не при первой попытке аппарации.

Так что Гарри не должен удивляться, обнаружив себя здесь, в одном шаге от Темного Лорда Волдеморта, глядя в красные глаза, полные удивления и веселья.

Он поспешно отступает, избегая столика, не задумываясь и не глядя на него. Он знает эту комнату, как свой чулан, как Темный Лорд Волдеморт знает его чулан.

Хотя он, несомненно, уже пришел к правильному выводу, Темный Лорд Волдеморт всё равно приподнимает бровь, спрашивая:

— Чему я обязан этим удовольствием?

Глубокий голос без малейшего следа гнева или отторжения расслабляет Гарри так сильно, что он даже не понимает на сколько ему это было нужно. Он заикается:

— Занятия по аппарации.

Теперь, когда он об этом думает, может быть, это тоже было частью плана, из-за которого возобновились занятия по аппарции. Это также могло объяснить отсутствие антиаппарационной защиты вокруг этой комнаты или всего замка в целом.

— Садись, — любезно приглашает Темный Лорд Волдеморт, указывая на стул слева от Гарри.

Гарри выполняет просьбу и затем просто… замирает. Замирает и смотрит, потому что он никогда раньше не видел свою родственную душу так близко. В своих снах он всегда является Темным Лордом Волдемортом, и мужчина никогда не останавливается посреди важного совещания, чтобы изучить черты своего лица. На кладбище он был слишком потрясен, напуган и страдал от боли, чтобы обращать внимание на лицо своей родственной души, не говоря уже о том, что крестражи изменили его внешность во что-то только отдалённо похожее на человека.

Никогда прежде у Гарри не было возможности пройтись взглядом по гладкой линии подбородка, бледным губам, впалым щекам, высоким скулам, высокому лбу, волнистым волосам, острому подбородку, длинному носу, тонким бровям и этим глазам … Красные, глубокие, непостижимые и наполненные эмоциями, скрытыми мастерством Мастера окклюменции. Глядя в эти глаза, Гарри замирает, настолько захваченный их чистой красотой, что даже не дышит.

Теперь он понимает, как Невилл мог часами поэтизировать Сьюзен Боунс.

Взгляд впивается в него, поднимается с неожиданной нежностью и сморщивается тысячей крошечных морщинок в уголках.

Глаза Гарри тут же опускаются, надеясь уловить призрачное зрелище, но нет — улыбка уже исчезла.

— Я действительно должен поблагодарить тебя за ответный подарок, — начинает Темный Лорд Волдеморт — Я не мог даже предположить, что ты подаришь в ответ именно это.

Гарри смотрит на свои руки, сложенные на коленях, как всегда учила его тетя Петуния, аккуратные и не мешающие, совсем как у леди Дианы — чтобы твои грязные пальцы не попали туда, куда не следует. Давай, мальчик, да, я знаю, Вернон, дорогой, что ни одна женщина никогда не захочет его, если я научу его вести себя как девочка, но ты действительно хочешь, чтобы он создавал ещё больше таких уродов как он сам? Смущенный комплиментом, Гарри пожимает плечами. Молодой человек всегда должен принимать комплимент с уверенной улыбкой, сказал однажды библиотечный портрет, но Гарри не может заставить себя поднять взгляд, не говоря уже об уголках губ. Ему кажется, что он покраснел до ярко-красного цвета, что только усиливает дискомфорт.

— Я даже не подозревал, что хочу именно этот подарок, — продолжает Темный Лорд Волдеморт. Гарри слышит улыбку в его голосе, но даже обещание такого редкого зрелища не может заставить его поднять глаза. — Я очень ценю это, Гарри. Я могу звать тебя Гарри, не так ли?

Гарри удается кивнуть. Рот открывается без разрешения.

— Как… как мне можно тебя называть?

Во время длинной паузы Гарри смотрит из-под ресниц и ловит момент, когда Темный Лорд Волдеморт переключается с удивления на размышление.

— Осмелюсь сказать, это довольно сложно постоянно произносить*? — его рот скривится от удовольствия — Темный Лорд Волдеморт? Да, действительно, полный рот слов — хитрая ухмылка на его губах подтверждает то, о чём Гарри думал и во что не мог поверить — Темный Лорд Волдеморт пошутил.

Оказавшись между пялящимся на него взглядом и огорчением из-за того, что его манера обращения к родственной душе была поднята так неожиданно, Гарри открывает и закрывает рот, но продолжает настаивать.

— Я думал, ты не оценишь… своё имя — он деликатно уклоняется от вопроса о Томе Реддле — И я не уверен, что… Ты наложил Табу на…

Темный Лорд Волдеморт задумчиво мычит.

— Я полагаю, что это создаст некоторые проблемы для моих Пожирателей — выражение его лица громче всяких слов заявляет, что у него нет никаких проблем с усложнением их работы и жизни — И да, теперь, когда старый дурак мертв, я надеюсь, что мне больше никогда не придется слышать это проклятое имя. Но что предложить взамен…

Гарри сидит молча и наблюдает, как его родственная душа размышляет. Он уже знает, что это будет волшебное имя, и настолько необычное, насколько имя Том было обычным. Вероятно, оно также будет связано с другими его именами, примерно так же, как связаны Том Марволо Реддл и Лорд Волдеморт.

Темный Лорд Волдеморт не разочаровывает ожиданий Гарри.

— Да, почему бы и нет? Хотя мне вполне нравится подразумеваемое значение имени Виктор, это имя не совсем подходит настоящему британскому волшебнику, не так ли? А у моего предка Салазара был сын — или это был племянник? — которого звали Ворлост.

Темный Ло-Ворлост бросает самодовольный взгляд на Гарри, который кивает. Таким образом, связь будет через букву В. И «лост» — в честь того, что последняя часть Тома Реддла наконец потеряна, а вместе с ней и мужество произнести это имя — или, может быть, что потеряно, так это полное неверие в то, что Темный Лорд Волдеморт и Том Риддл каким-либо образом связаны друг с другом?

— Скажи мне, тебе понравился твой ухаживательный подарок? Я очень надеюсь, что это было не слишком поспешно с моей стороны — необычно неуверенный Ворлост крутит кольцо на пальце несколько секунд. Понизив голос, он признался — Боюсь, я был слишком опрометчив и упустил возможность того, что ты сам надеялся сделать это.

Другими словами: он хочет знать, предпочел бы Гарри убить Дурслей сам.

— Меня всегда вполне устраивало кредо «живи и дай жить другим», — отвечает Гарри, — хотя подарок был сбывшейся мечтой.

Ворлост кивает, довольный скрытой похвалой и соглашаясь с невысказанным признанием Гарри: он сам не станет убивать никого, даже кого-то столь ужасного, как Дурсли, но у него также нет проблем с тем, как кто-то другой, в частности Ворлост, убивает кого-то.

Тем не менее, он колеблется.

— Ты… не обращай внимания на моё… — он замолкает, не находя слов. Наконец, он останавливается на «Хобби».

— Ты имеешь в виду магглов? — Гарри отвечает, но мысли его далеко в воспоминаниях о снах, которые он видел в течение многих лет подряд — Я… я предпочитаю вариант, при котором никому не причинят вреда, но это сильно отличается от твоих обычных методов, и я осмелюсь сказать, что твои последователи не согласятся с моим виденьем.

— Каким было бы твоё решение проблемы магглов?

Напряженные глаза устремлены на Гарри, пока тот размышляет над заданным вопросом. Он не настолько глуп, чтобы думать, что все магглы такие же или будут такими же плохими, как Дурсли, но он также знает, что люди ненавидят то, что не могут понять или контролировать, и то, что отличается от них. Ему достаточно вспомнить, как обращались с афроамериканцами и до сих пор обращаются. И единственное, что отличало этих людей от тех, кто их поработил, — это цвет их кожи и уровень их знаний. Что случилось с племенами в Америке, которые занимались своими делами, пока не появились первые европейские поселенцы? В концентрационных лагерях нацистской Германии содержались люди, которые ничем не отличались от своих пленителей, за исключением их мнений и их (иногда предполагаемых) религий или сексуальной ориентации. Есть бесчисленное множество книг и фильмов, в которых подробно описывается, как бурно люди реагируют на контакт с пришельцами, и история показывает, как горячо люди относились к людям, владеющим магией, когда сожжение на костре было самой приятным исходом для подозреваемой ведьмы.

Но такое поведение характерно не только для маггловского мира. В конце концов, как чистокровные относятся к магглорожденным, которых они совсем не понимают? Как относятся к волшебным существам? Насколько ограничены оборотни из-за состояния, которое появляется только раз в месяц и которым они были невольно и часто насильственно поражены?

Так что нет, Гарри не думает, что убийство всех плохих людей или тех, кто может представлять опасность, действительно поможет. Если это так, человеческая раса должна была бы самоуничтожиться.

Он пожимает плечами и предлагает:

— Живи и дай жить другим.

Ворлост на секунду задумывается.

— Как тогда предотвратить смешение?

— Заклинания, чтобы разделить нас, — решает Гарри — Сильные заклинания секретности для пар. Различные школы для волшебных детей. Больше деревень только для волшебников. Улучшение отношений с другими магическими существами, независимо от того, гуманоидны они, способны говорить или нет. Более тесные связи с другими странами.

Заинтригованный, Ворлост приподнимает бровь.

— Ты бы ввел систему, аналогичную американской?

Гарри морщит нос.

— Не дай Мерлин. Запрещение их гражданам создавать союзы с магглами приводит только к большему количеству незаконных отношений, что приводит к увеличению числа «магглорожденных» детей, которые своими необъяснимыми магическими способностями подвергают опасности весь Волшебный Мир. И изолирование магических существ и контроль над ними рано или поздно приведёт к бунту. За них уже выступают волшебники и ведьмы, точно так же, как это делали магглы до отмены рабства. Эта система скоро рухнет.

— Верно — волна гордости и согласия вызывает у Гарри улыбку — Ты хорошо информирован. Наверное, это из-за тех… уроков, которые ты проводишь?

Гарри игнорирует попытку перенаправить разговор, кивая, а затем развивает предыдущую тему. Он не хочет случайно сказать что-то, что принесет неприятности его ученикам.

— Но я также против системы, существующей во многих скандинавских странах. Знаешь ли ты, что они планируют раскрыть магглам существование нескольких менее волшебных существ, таких как Книзлы? Они пытаются выяснить, как магглы бы отреагировали, если бы узнали о магии, скрытой среди них, и постепенно хотят открыть им свое существование. Я просто надеюсь, что отдача будет не слишком сильной. Их люди могут вступать в смешанные браки, им даже не нужно уведомлять свои правительства. Что ты думаешь по этому поводу?

Ворлосту тоже нужно время, чтобы собраться с мыслями.

— Я согласен с тобой, — говорит он почти удивленно — Кто знал, что Судьба подарила мне кого-то, кто так мне подходит? Это по-прежнему верно: чем больше я узнаю о тебе, тем больше я заинтригован.

Пробивают часы. Сожаление окрашивает лицо Ворлоста.

— Время для моей следующей встречи. Ты тоже должен вернуться; они, вероятно, уже не в себе от страха.

Гарри кивает и встает. Быстро, пока у него не сдали нервы, он говорит: «Тогда увидимся в понедельник».

Гарри поворачивается и…

Губы Ворлоста растягиваются в острой и довольной улыбке.

— О, я на это рассчитываю.

…аппарирует.

Гарри встречают с большим облегчением и энтузиазмом, особенно его ученики. Он также рад своему возвращению, потому что не был уверен, что справится с ним, так как аппарировал только во второй раз. Кажется, никто так и не понял, где был Гарри — благословение. Инструктор только хмыкает, что совсем не помогает тем, кто не понимает причину его исчезновения. Гарри думает рассказать об этом своим ученикам, но не уверен, готов ли он к тому, чтобы остальной Волшебный Мир узнал наверняка, кто его родственная душа. Конечно, он доверяет своим ученикам, но не все из них поняли значение слов «секрет» или «шепот». И он до сих пор удивлён, что никто из них не ушел после того, как выяснилось, что он родственная душа Ворлоста. Он знает, что он им нравится, но многие из них из Светлых семей или имеют мнение, схожее со мнением Света.

Или, может быть, он слишком подозрительно относится к Невиллу… к Невиллу.

Насчет Ворлоста… Гарри все еще не уверен. Он знает, что ему не причинят физический вред — по крайней мере, Ворлост не планирует это делать. Но душевная боль это другой разговор. Достаточно ли Темный Лорд Волдеморт восстановил в себе Тома Реддла, чтобы превратиться в Ворлоста, родственную душу Гарри, как предписывает Магия, или он все еще не может думать о психологическом вреде, как о реальной проблеме? И если он может — разве его он волнует? И если назревающая навязчивая идея, которую он может чувствовать ревущей под кожей в своих снах, не подавляется ледяной логикой, заботится ли Ворлост о его благополучии больше, чем о том, чтобы просто владеть им? Гарри не сомневается, что Ворлост легко мог бы похитить его и спрятать в какой-нибудь башне далеко-далеко от всего мира, кроме самого Ворлоста. Или он может передумать и покончить с ним через месяц, год, десятилетие, столетие. Может быть, он сделает что-нибудь, что разозлит его, и будет замучен до смерти в приступе ярости? А может быть, и то или другое, или тысяча, миллион других причин, возможностей и путей, ведущих к трагедии.

Но в конце концов Гарри решает рискнуть. И если ему будет больно, он все равно сможет держаться подальше. И если он окажется запертым где-то, он все равно сможет покончить с собой. И если он снова погрузится в беспробудный сон, он все равно ничего не почувствует, так что это не будет иметь особого значения. Так что же ему терять?

Итак, в понедельник Гарри снова посещает занятия по аппарации и, конечно же, попадает к приветливой улыбке, которая сводит его с ума своей красотой.

Да, он даст ему шанс, лишь бы почаще видеть эту умопомрачительную улыбку.

Эта первая встреча, как и первое письмо, задает тренд. Каждый понедельник и среду у Гарри уроки аппарации. Вероятно, ему удается должным образом аппарировать, как он хочет, один или два раза за урок, прежде чем срабатывает связь родственных душ, и он оказывается в кабинете Ворлоста. Затем они устраиваются на час разговора перед следующей встречей Ворлоста.

На одной из таких встреч они каким-то образом приходят к теме общих снов.

— Я впервые увидел тебя, — размышляет Ворлост, покачивая вино в бокале и задумчиво глядя в глаза, — когда ты выздоравливал после заключения в доме Блэков. Как это место называлось? Могу поклясться, что знаю это, уверен, что Альфарад никогда не переставал хвастаться этим, но…

Гарри лишь улыбается ему. Ворлосту нужна всего минута, чтобы понять причины улыбки.

— Ах. Заклинание Фиделиуса. Что означает… Штаб Ордена. Ха. — озадаченный, он отмахивается от этой мысли, чтобы сосредоточиться на Гарри и их разговоре — Ты был разочарован из-за моего разочарования. Что-то о том, что даже я повёлся на ложь? Это вывело меня из ступора и заставило задуматься.

— Мой первый сон был, наверное, в… да, должно быть, летом перед четвертым курсом. Ты с Питером Петтигрю были в… том доме. Вы что-то обсуждали, но я не помню что. Я не совсем понимал, что происходит — я тогда не знал, что ты моя родственная душа.

— Подожди, — Ворлост поднимает руку. — Ты еще не знал, что мы родственные души? Тогда как ты мог меня видеть? Единственный способ получить видение — это увидеть, где должна быть или находится метка твоей родственной души.

Удивленный, Гарри вспоминает, что да, библиотечный портрет однажды говорил ему об этом.

— Может быть, когда ты был в профессоре Квиррелле… но нет, я никогда не видел его запястья.

Ворлост отмахивается от этого предположения.

— А кроме того, у него была своя родственная душа. Ты бы увидел его метку, а не мою. В конце концов, это было не мое тело — его выражение лица озаряется идеей — Это было не моё тело — тем летом Хвост сделал мне тело, хоть и из глины, поддерживаемое магией и молоком моей дорогой Нагини. Итак, как только у меня появилось гуманоидное тело, ты меня увидел. Интересно. Почему?..

Звон часов прерывает его.

Гарри вздыхает.

— Тогда я пойду.

Ворлост улыбается ему, все еще погруженный в свои мысли.

— Я подумаю над этим вопросом. Может быть, я смогу дать тебе ответ на эту загадку в понедельник.

Гарри улыбается в ответ.

— Тогда я с нетерпением буду ждать следующей встречи.

В Хогвартсе он быстро делает обход, уверяя своих учеников, что на самом деле с ним все в порядке. На нервный взгляд Роуэна на его запястье — значит, он понял, куда Гарри пропадает, умный мальчик, — Гарри кивает и улыбается, показывая, что у него все под контролем и что он осторожен, но все же уходит так быстро, как только может.

Ему нужен библиотечный портрет, чтобы посоветоваться.

К сожалению, портрет также не дает ему ответа, так же озадаченный случившимся, как Ворлост и Гарри. Гарри не позволяет себе волноваться из-за этого слишком сильно. Вскоре у него появилось другая причина для волнений — Невилл.

Его бывший друг отсутствовал во всем, что происходило в последнее время. Он пропускает занятия, которые делит с Гарри, не ест в Большом Зале, не ходит на занятия по аппарации.

Гарри разрывается между беспокойством — в конце концов, это Невилл — и попыткой не обращать внимания — в конце концов, это друг-который-возможно-ненавидит-тебя-и-говорит-что-думает-что-ты-воплощение-зла. Он думал о том, как аккуратно спросить своих учеников из Гриффиндора, знают ли они что-нибудь, но пока не набрался смелости для этого. Как он вообще мог это сделать? Большинство из них, если не все, не знают, что он и Невилл были близкими друзьями. Так что было бы более чем странно спрашивать о неком гриффиндорце. Верно? Верно. Но иначе он не узнает — и действительно ли он беспокоится о -предателе-бывшем-друге-его-ближайшем-наперснике-легкомысленном-дураке- Невилле?

Проблема решается сама собой, когда Гарри натыкается на Невилла после урока аппарации.

Его бывший лучший друг смотрит на него холодным взглядом, прежде чем резко отвернуться.

Гарри сильно прикусывает губу и быстро моргает.

Что ж, ему действительно не стоит беспокоиться.

Невилл не болен. Он просто избегает Гарри.

Гарри в порядке. Он в порядке. Всё просто замечательно. Ему не нужен Невилл. У него есть ученики, и портреты, и призраки, и домовые эльфы, и они никогда не покинут его. У него есть маленький Пак, и он никогда его не бросит. Ему совсем не нужен Невилл.

Он в порядке.

Так почему же у него до сих пор слезы на глазах?

***

На следующем уроке аппарации Гарри удается трижды аппарировать в кольцо, прежде чем душевная связь притягивает его к Ворлосту.

Его уже ждали, и его быстро усаживают в кресло и дают чашку чая. Ворлост копирует его действия, делая глоток чая на кресле напротив, все время излучая торжество.

Он с удовольствием начинает:

— Наконец-то мне удалось… что случилось?

Застигнутый врасплох внезапным переходом от возбуждения к беспокойству, Гарри на мгновение теряется с ответом. Он пытается привычно отмахнуться: «Ничего», но, увидев взволнованное лицо Ворлоста, поправляется:

— Ты ничем не сможешь мне помочь.

— Испытай меня, — говорит он, ставя фарфоровую чашку и обращая все свое внимание на Гарри.

Теперь настала очередь Гарри недоверчиво приподнять бровь.

— Хорошо. Предположим, что у тебя был только один живой друг за практически всю твою жизнь, прежде чем он внезапно приобрел себе родственную душу среди Светлых и начал терять каждую клетку мозга, чтобы быть в состоянии верить и взращивать идеологию Света, которая заставила бы Дамблдора улыбаться от уха до уха, и который теперь отвергает тебя и все, во что ты веришь и за что ратуешь, как нечто злое, неисправимое, испорченное и развращающее настолько, что начинает тебя игнорировать. Что бы ты сделал в такой ситуации?

С опозданием он понимает, что взволнованно повысил голос и начал нервно кусать губу. Он откидывается на спинку кресла, стараясь не сосредотачиваться на смущении, вызванном выходом из себя перед родственной душой на тему, в которой Ворлост действительно не сможет помочь, учитывая то, что он знает о нем и его школьных годах. Гарри ощущает нестерпимый жар на своих щеках, и понимает, что провалился в своей попытке.

Ворлост моргает раз, два. Затем он тянется к своей изящной маленькой чашечке и задумчиво смотрит на жидкость. Наконец он признает:

— Ты прав. Я не могу помочь тебе с этим — он элегантно пожимает плечами — Меня никогда особо не волновали человеческие связи — уголок его рта дергается — Или, лучше сказать, человеческая связь никогда не заботила меня.

Небрежно делает глоток.

Гарри хотел бы погрузиться в глубокую темную яму стыда.

— Здесь нужен горячий шоколад? — внезапно спрашивает Ворлост тоном человека, который только что испытал великое прозрение — Я думаю, что это именно тот самый случай. Я раньше никогда с таким не сталкивался.

Он кажется почти взволнованным.

Он мягко кричит: «Маэстро!»

В комнате с хлопком появляется морщинистый старый домовой эльф.

— Чего хочет Змееликий, сэр?

— Маэстро, это Гарри, моя родственная душа. Гарри, это Маэстро. Он нашел меня и с тех пор помогает мне.

— Змееликому нужна помощь Маэстро, — прерывает домовой эльф — Без Маэстро Змееликий беспомощен, как новорожденный младенец.

Ворлост бросает злобный взгляд на домового эльфа, который старательно его игнорирует.

Гарри, ошеломленный внезапным поворотом событий, может только удивленно смотреть, как Ворлост рассказывает о проблеме Гарри, обещая, что Маэстро никому не раскроет содержание их разговора.

— Это действительно разговор, требующий горячего шоколада, сэр Змееликий. И хорошо, что Змееликий позвал Маэстро. Змееликий в этой теме, как не в своей тарелке и не может сказать ничего полезного. Маэстро будет делать то, что должен делать Змееликий для своей второй половинки.

Он бросает взгляд на Ворлоста, у которого огорченное лицо, и уходит. Гарри даже не успевает открыть рот, чтобы спросить, что происходит, прежде чем старый эльф возвращается, на этот раз со стулом и подносом с тремя большими кружками. Он подносит кружку к Гарри, который принимает ее и находит внутри горячий шоколад. Он обхватывает кружку руками, чувствуя себя более комфортно с ней, чем с элегантными и хрупкими чашками, которые, кажется, предпочитает Ворлост, когда Маэстро запрыгивает на стул и садится так, что три стула образовали треугольник с маленьким столиком по середине, на котором стоит поднос.

— Итак, — говорит он, делая паузу, чтобы подуть на свой горячий шоколад, — душа Змееносца рассказывает Маэстро, что происходит.

И Гарри делает это. Он вспоминает встречу с Невиллом, добрым, хотя и неуклюжим мальчиком с большим талантом к уничтожению зелий и ухаживанию за растениями, которые сразу же начинают цвести под его руками. Он рассказывает об их медленно растущей дружбе, начавшейся с их общей неуверенности в отношении выбора Дома, в который они были распределены, укрепленной хитроумно сломанной палочкой, поддерживаемой их общими чувствами к родителям, которых они даже не помнят и которых все считают, что они любят больше, чем что-либо в этом мире. Разлученные двумя родственными душами, настолько разными, насколько вообще они могли отличаться, их дружба, в конце концов разбитая жестокими словами, сказанными небрежно — или намерено? — нанесли смертельный удар простыми словами, которые всегда были рядом и никогда не меняли ситуацию, пока не стали известны и не перевернули все с ног на голову.

К тому времени, когда Гарри заканчивает, Маэстро плачет. Он протягивает свою тонкую руку в сторону Ворлоста, который создаёт носовой платок и без комментариев кладет его ему в руку. Маэстро громко сморкается, вытирает слезы, смотрит на Гарри и снова начинает рыдать. Гарри обменивается беспомощными взглядами с Ворлостом, оба теряются, когда дело доходит до утешения кого-то.

Это, наконец, заставляет Маэстро перестать плакать, заставляя его смеяться так сильно, что он снова плачет.

— Да, да, это действительно душа Змееликого! Вы созданы друг для друга, вы двое! Маэстро может видеть это сейчас. Теперь Змееликий и его душа будут пить свой шоколад. Это разговор с шоколадом. Разговора без шоколада не будет.

Под его пристальным взглядом оба человека подносят кружки ко рту. Гарри приятно удивлен насыщенным вкусом напитка, который он никогда раньше не пробовал — его желудок не очень приспособлен для такой тяжелой пищи, по крайней мере, её не очень много. Он, конечно, ел шоколад, когда попадал под влияние дементоров еще на третьем курсе, но кто знал, что вкус изменится так сильно при нагревании?

В отличие от него, Ворлост корчит гримасу, быстро отрывая кружку ото рта после небольшого глотка. У него чувствительный язык, а напиток все еще слишком горячий? Он не любит сладости?

Гарри делает еще один глубокий глоток и тихо решает, что в случае, если последнее предположение верно, он может просто допить горячий шоколад Ворлоста. Его желудок, вероятно, заставит его пожалеть об этом, но оно того будет стоить.

— Знает ли душа Змееликого, что такое друг? — мягко спрашивает Маэстро, баюкая кружку между тонкими пальцами.

Гарри не решается ответить однозначно утвердительно.

— Ну… это кто-то, с кем ты очень близок. — Маэстро ободряюще кивает, и Гарри продолжает — И вы можете делиться друг с другом секретами, не боясь быть преданными. И вы часто встречаетесь. А поговорить можно обо всем. О, и иногда вы прикасаетесь друг к другу!

Хватка Ворлоста на кружке становится крепче.

— Прикасаетесь? — спрашивает он с фальшивой улыбкой на лице и странным тоном в голосе.

Гарри кивает.

— Обниметесь, но это весело или мило, в зависимости от пола вовлеченных лиц. И хлопаете друг друга по плечу! И жмёте друг другу руки. Некоторые даже целуют друг друга в щеки.

Ворлост осторожно ставит свою кружку, для этого ему требуется необычно много времени.

— И… что из этого вы с… Невиллом делали?

— Мы обнялись однажды, — вспоминает Гарри — Это было на пятом курсе, после… когда он действительно нуждался в этом. Я тоже, я думаю. Но зачем тебе это знать?

Покачав головой, Ворлост откидывается на спинку кресла, вдыхая пар из чашки.

Маэстро смеется.

Но почему он…?

Затем до Гарри доходит. Был… Был ли Ворлост ревнивым? Он поэтому спросил? С чего бы ему ревновать к объятиям? Какие отношения, по его мнению, были у Гарри и Невилла? И почему Гарри так смущен и как-то немного рад этому?

Избегая взгляда Ворлоста, Гарри снова пристально смотрит в свою кружку. Что такого особенного в сегодняшнем дне по сравнению с другими десятью разами, когда он был здесь? Может быть… Ворлост стал немного спокойнее? Что ж, кажется, что это так, но не воображение ли это?

Он рискует бросить взгляд на свою родственную душу.

Ворлост неторопливо потягивает чай, положив одну лодыжку на колено, элегантные брюки задираются, обнажая начищенные туфли и простые черные носки. Одна рука опирается на лодыжку, слегка обхватывая ее. Другая держит чашу с королевской грацией, перенося ее ото рта к блюдцу. Рукава элегантной рубашки с застегнутыми пуговицами закатаны, мантия сброшена, открывая широкие плечи, покрытые белым хлопком. Галстук ослаблен, но все еще скреплен безупречным и сложным на вид узлом.

Когда Ворлост ловит взгляд Гарри, он улыбается, щурясь.

Гарри смотрит на него, пораженный. Если бы только он мог быть уверен, что родственная душа думает о нем хорошо, что он неубьет, не покалечит и не причинит ему вреда, когда он совершит ошибку, когда Ворлост устанет от него, когда Ворлост заскучает, напьется или разозлится…

Маэстро прочищает горло, чтобы привлечь их внимание к себе.

— Маэстро скажет кое-что тебе сейчас, душа Змееликого: твой друг не может быть твоим настоящим другом, если он не ценит и не любит тебя настоящего, со всем багажом, который у тебя есть — он серьезно смотрит на Гарри — душа Змееликого, не плачь из-за ложного друга. Вместо этого радуйтесь своим настоящим друзьям. Маэстро знает, что они не сразу приходят на ум, когда тебя охватывает душевная боль, но, душа Змееликого, никогда не забывай о них.

— Не буду, — соглашается Гарри — Я не совсем уверен, что они позволили бы мне это, не дав им веской причины.

Он улыбается когда перед его мысленным взором появляется Арвилл с надутыми щеками и руками, упёртыми в бедра, требующая, чтобы он провел с ними время, Роуэн, стоящего рядом с ней и тихо требующий, чтобы она прекратила, разве она не видит, что ведет себя грубо и неразумно?

Маэстро решительно кивает.

— Хорошо, хорошо! Душа Змееликого нуждается в хороших друзьях, если ты всегда такой неуверенный. — он опорожняет свою кружку и вскакивает на ноги — Теперь Маэстро нужно вздремнуть. Уже поздно. Душа Змееликого, было приятно познакомиться с тобой, и Маэстро теперь будет видеться с тобой гораздо чаще!

С волной магии он уходит.

Гарри смотрит на часы. Едва ли шесть вечера. Еще не так поздно, чтобы Гарри ушел — обычно он оставался на полчаса дольше. Но, с другой стороны, Маэстро, похоже, достиг возраста, когда все, что после трех часов дня, вполне можно называть ночью. Домовые эльфы, как он узнал, спят все дольше и дольше с возрастом, пока однажды не засыпают, чтобы больше никогда не проснуться. Хороший, мирный конец для таких дружелюбных, безмятежных существ.

Наконец Гарри вспоминает:

— Ты хотел мне что-то рассказать! Ты был очень взволнован этим. Извини, что прервал тебя своими ненужными неприятностями…

Ворлост отмахивается от его беспокойства.

— Не называй свои проблемы и заботы излишними. Хотя я предпочитаю, чтобы у тебя их вообще не было, я знаю, что почти невозможно достичь такого, даже если бы у тебя было слишком мало мозгов для переживаний. А мы оба знаем, что ты слишком умён.

Он смотрит на Гарри так, что тот краснеет.

— Но да, я рад сообщить, что нашел решение нашего вопроса. Еще чаю? — он протягивает чайник, такой же изящный и красивый, как и чашки. В ответ Гарри поднимает кружку с горячим шоколадом, все еще наполовину полную. Ворлост кивает, немного приподнимается, чтобы наполнить свою чашку, и снова садится.

— Я узнал, почему ты мог видеть меня в видениях до того, как увидел мое запястье — он поднимает его, словно чтобы доказать свою точку зрения, красные буквы ярко сияют на фоне бледной кожи. Даже без слов глаза Гарри прикованы к ним, отслеживая каждое движение.

— Я перечитал все фолианты, которые имели хоть какое-то отношение к теме родственных душ, но это была пустая трата времени — я не нашел ничего, даже отдаленно связанного с нашим вопросом. Так что я обратился к темным свиткам, постоянно терпя неудачу, пока не наткнулся на свиток, который читал когда-то давным-давно.

Глоток чая.

Гарри сидит на краю своего стула, не понимая и желая узнать, почему его прежние проблемы с Невиллом забываются перед лицом этой тайны. Ворлост дарит ему улыбку и подсыпает еще немного сахара, явно наслаждаясь каждой секундой, заставляющей Гарри ждать.

Наконец, он продолжает:

— Сначала решение не имело особого смысла. Честно говоря, я даже не сразу уловил связь. Но разговор с моей дорогой Нагини очень помог мне — красные глаза смотрят в глаза Гарри. — Осмелюсь сказать, мой дорогой Гарри, что в ту ночь на Самайн я оставил после себя нечто большее, чем просто пыль и свою палочку.

…Что? Это не имеет никакого смысла. Ни малейшего. Что хочет сказать этим Ворлост? Больше, чем пыль — его тело и его палочка. Ну и трупы его родителей тоже были, конечно, но в остальном…

Подождите секунду.

Ворлост советовался с Нагини? Это должно иметь какую-то важную связь с их проблемой. Что Гарри знает о Нагини? Хотя он, возможно, еще не имел удовольствия встретиться с ней лично, он собрал информацию о ней из своих снов, книг и ужасных историй, рассказанных ему Орденом. Он знает, что она змея, и что она сопровождала Ворлоста много лет, и что она очень большая, ядовитая и голодная, и что она может съесть маггла целиком, и что Ворлост очень любит ее, а она его, и что она мечется между заботой о Ворлосте и поведением избалованного ребенка, и это из-за того, что она — о … Она крестраж, эксперимент, который был проведён в попытке поместить частичку души в животное.

Так что, объединив эту информацию со словами Ворлоста о том, что он что-то оставил…

Ворлост улыбается, видя, как в глазах Гарри расцветает понимание.

— Крестраж, — шепчет Гарри — Я твой крестраж. Но как…? Я думал, что ты считал, что можешь вложить свою душу только в немагическое животное, потому что им не хватает искры, которая делает их более… человеческими, и что ты можешь подтолкнуть их к этому, заполнив эту дыру своей душой. Видя, что Нагайна теперь так же умна, как и человек, даже если она в основном руководствуется инстинктами, можно сделать вывод, что ты был прав. Ты когда-нибудь пробовал проводить этот эксперимент с волшебным животным?

Задавая этот вопрос, Гарри вспоминает, что библиотечный портрет рассказал ему о крестражах. Их создание ужасно, человек теряет рассудок, и как только подходит слишком близко к вместилищу, душа возвращается на свое законное место. Если только… если там не было чего-то, что держало бы её, чтобы она не могла уйти, что-то вроде еще одной души.

— Да, — легко признается Ворлост, словно речь идет не об одном из величайших табу в волшебном мире — Как и ожидалось, попытка была неудачной. Я считаю, что создание крестража в живом теле могло бы получиться с магглом, учитывая, что им тоже не хватает чего-то, что дает нам Магию, но кто стал бы вкладывать свою душу в такую ​​грязную свинью? — он пренебрежительно морщит нос и качает головой, словно пытаясь избавиться от одной только мысли об этом — Тело, способное к Магии, будет иметь те же проблемы, что и волшебное существо.

— Означает ли это, что я должен был быть сквибом до… того Самайна? — Гарри удивляется вслух. Это означало бы, что единственная причина, по которой он вообще может использовать магию прямо сейчас, — это то, что Ворлост напал на него и неосознанно потерял часть своей души. Хотя это интересная и очень неприятная мысль, сейчас с этим ничего не поделаешь, и Гарри решает задать этот вопрос и больше не думать об этом после.

Но Ворлост качает головой.

— Я отчетливо помню, что у тебя был браслет на запястье. Я был удивлен, так как только в чистокровных семьях существует традиция скрывать метки души своих детей для того, чтобы их не увидели и не использовали. У людей без магии нет родственной души, следовательно, ты не мог быть сквибом. Это также означает, что то, что я сделал тебя крестражем, не сделало тебя моей родственной душой.

Гарри бросает на него понимающий взгляд.

— Ты беспокоился об этом, потому что думал, что то, что они говорили об отсутствии у тебя родственной души, было правдой.

Ворлост делает вид, что не слышит его, и делает еще один глоток из своей чашки, забыв, что уже допил её некоторое время назад. На его лице не видно и следа смущения, когда он снова поднимает голову и небрежно наполняет чашку.

Гарри чувствует зависть.

— Твоё первое видение было примерно таким же, как когда я снова обрел тело, возможно, слабое и деформированное — Ворлост доливает молоко — Другими словами: когда душа, которой принадлежит твой осколок, была снова заселена. Я не думаю, что мое короткое пребывание в Квирреле считается — я вообще не контролировал свое тело и провел большую часть времени в состоянии, похожем на сон.

— Если честно, — признается Гарри, ставя пустую кружку на поднос, — я бы, наверное, не заметил никаких странных снов на первом курсе. Магия все еще была чем-то новым для меня, и так много всего происходило — я мог видеть их и сразу же забывать.

Ворлост склоняет голову в знак согласия.

— Итак, как только у меня появилось тело, у твоей части души появилось часть души, с которой можно было соединиться. Я предполагаю, что Нагайна слишком отличается от тебя, поскольку она животное, или, может быть, ваши осколки не могли соединиться, поскольку вы оба живые крестражи. В любом случае, именно поэтому у тебя были эти видения.

— Но подожди, — спрашивает Гарри — Каковы последствия пребывания во мне крестража? Может ли крестраж повлиять на меня? Если да, то на сколько сильно?

Я вообще Гарри Поттер или еще одна версия Тома Реддла, совсем как Волдеморт или Ворлост?

Ворлост тут же качает головой.

— Гарри, ты должен понять: твой сосуд наполнен до краев. Твоя… назовем это душой. Это твоя душа, суть, которую разделяют все люди, маггловские свиньи и те, у кого волшебная кровь. Кроме того, к этому добавляется дар, который подарила нам Магия. Если бы ты спросил меня раньше, считаю ли я, что крестраж вообще может быть помещен в волшебное существо, я бы ответил отрицательно. Сложно было даже с неодушевленными предметами, которые я использовал, потому что они были наполнены Магией. Это не могло быть больше, чем мельчайший осколок, который вошел в тебя. Иначе это было бы невозможно.

Гарри нужно время, чтобы все обдумать. Этот небольшой осколок никак не мог его изменить. Может быть, если бы вся удача была на стороне осколка, он мог бы повлиять на одну или две незначительные черты, такие как его любимый цвет, или, возможно, улучшить его академическую успеваемость — теперь это тоже, наконец, имеет смысл.

— Парселтанг, — бормочет Гарри — Должно быть, причина в этом.

Впервые с тех пор, как он его знает — ну, если исключить те немногие сны, в которых Ворлост обнажает его запястье, и дни после этого — Ворлост настолько застигнут врасплох, что совершенно не находит слов.

— Какой…?

Это чуть больше, чем глоток воздуха.

Гарри повторяет сам себе:

— Должно быть, осколок дал мне возможность говорить на парселтанге. Мне было интересно, откуда взялась эта способность, и почему я могу говорить на нем. Может быть, именно поэтому я принял осколок. Он не столько занимал место, сколько растворился в волшебной части моей души.

— Он по-прежнему функционирует как крестраж, — возражает Ворлост, стараясь сменить тему с парселтанга — Или, по крайней мере, так мне сказала Нагайна. Видения, когда изначальная душа в беде, возвращающие меня к жизни, утешающие меня своим присутствием — хотя, конечно, я не могу сказать, что из этого является связью души.

— Тогда, может быть, не столько растаяла, сколько… не знаю, прилипла? Возможно, она была принята, потому что этот конкретный осколок мог дать мне парселтанг, точно так же, как Нагайна благодаря нему превратилась из обычной змеи в волшебное существо. Как это работает с ней? — с любопытством Гарри наклоняется вперед.

Ворлост думает минуту или две, а затем отвечает:

— Обычные заклинания, определяющие, населен ли объект крестражем, на ней не работают, и до сих пор ни одно существо не обнаружило, что она является чем-то большим, чем просто змеёй. Однако я подселил в неё крестраж, когда она была детенышем. Поэтому мы предполагаем, что ее душа росла вместе с телом и заключила в себе осколок.

— Как дерево выросло бы вокруг поставленного на него забора, если бы ему дали достаточно времени, — говорит Гарри, пытаясь переформулировать эту абстрактную идею в более практическую метафору.

Лицо Ворлоста дергается.

— Да, хотя я бы предпочел думать, что это произошло из-за желания защитить крестраж, а не потому, что осколок моей души просто оказался на пути взрослеющей души.

Гарри это понимает. Мысль о том, что какая-либо часть Ворлоста — не что иное, как раздражитель, к которому медленно адаптировались, звучит ужасно.

— Ты — близкий друг Нагайны, — напоминает Гарри — Я предполагаю, что существо и душа — это одно и то же, поэтому Нагайна хотела защитить тебя ещё до осколка внутри её тела.

С этой точки зрения всё выглядит иначе. Нежный оттенок румянца мягко окрашивает щеки Ворлоста.

— Ты посмотри на время! Разве ты обычно не уходишь десять минут назад?

Гарри улыбается явной попытке отвлечь внимание от этого румянца.

— Ты прав. Тогда я уже ухожу. Увидимся на следующей неделе!

Ворлост в ответ лишь загадочно улыбается.

Комментарий к Глава 10, часть 2

Заметка переводчика:*О Боже, Тёмный Лорд Волдеморт, сложнее чем произносить было только печатать это каждый раз. После этой главы, мы теперь знаем, что социальные навыки Ворлоста на уровне Шелдона Купера)

========== Глава 10, часть 3 ==========

Когда Гарри возвращается в Хогвартс, он рассеянно улыбается своим ученикам, пока они его привычно окружают. Даже если он уже несколько раз объяснял им, что душевная связь благополучно приведёт его к родственной душе, они всё равно беспокоятся за него, оставляют его в покое только после того, как убеждаются, что с ним всё в порядке.

К счастью, они замечают, что ему нужно побыть одному, и не пытаются остановить его, когда он быстро покидает Большой Зал. Как только он исчезает из их поля зрения, он бросается бежать. Вверх вниз налево направо.

Библиотека.

Гарри пока не подходит к портрету, но ему нужно тихое место, чтобы подумать, но он заговорит с ним, как только соберётся с мыслями.

Он крестраж.

Он был им почти всю свою жизнь — дольше, чем он себя знает.

У него есть шрам, в котором находится осколок души.

Его душа переплетается с другой.

Точно ли он крестраж? Невозможно узнать. Тысяча различных решений или всего одно гигантское совпадение. Это действительно имеет значение?

Но быть крестражем… Это значит… Ему никогда больше не придётся бояться, что Ворлост убьёт его. В конце концов, смерть Гарри уничтожила бы один из его страховочных канатов к жизни. Ему больше никогда не придётся бояться, что его родственная душа причинит ему боль. В конце концов, это тоже может повредить осколок. Ему никогда не придётся беспокоиться о том, что его будут пытать или покалечат за ошибку. Ведь эта боль могла передаться и осколку.

Но — «не причинять вреда» не равно «заботиться». «Отсутствие физической боли» не означает «отсутствие психологического насилия». «Не быть убитым» не означает «жить счастливо».

Так или иначе теперь он с большей вероятностью может оказаться запертым в какой-нибудь далёкой башне. Ходить на свободе, как сейчас, не слишком безопасно для осколка. Тысяча ужасных вещей могло случиться с Гарри и, соответственно, с крестражем. Если он будет заперт в безопасном месте, это устранит множество потенциальных опасностей.

В такой ситуации Гарри, безусловно, будет постоянно искать выход, которым может в итоге оказаться какое-нибудь хитрое заклинание или даже уничтожение крестража вместе с телом.

Но подумает ли Ворлост о такой возможности? Наложит ли он какое-нибудь заклинание, которое остановит Гарри от самоубийства? Что, если ему придётся прожить всю свою жизнь в какой-нибудь безопасной комнате, лишь изредка посещаемой его родственной душой, когда тот не слишком занят, живя полной жизнью?

Но ничего — Гарри найдёт выход.

Когда он рассказывает об этом библиотечному портрету, то получает достаточно разумный ответ:

— Плут, ты думал только о самом тёмном варианте будущего, который только существует. Живи не кошмарами, а настоящим.

Другими словами: он смешон. Но то, что это знает голова, совсем не значит, что этому будет следовать сердце.

— И что случилось, если ты порождаешь такие кошмарные видения?

Гарри смотрит в любопытные нарисованные глаза и рассказывает об открытии Ворлоста. Библиотечный портрет закономерно шокирован, но и бесконечно взволнован этим открытием.

— Плут, в твоих рассказах может быть изложено лекарство от недостатка расщепления души!

Портрет предполагает, что другая душа может успокоить осколок или его связь с основной душой, чтобы безумие не началось. Другой недостаток, а именно то, что осколок притягивается к своей основной душе в непосредственной близости, также устраняется. Кроме того, это может означать, что и владелец крестража, и хранитель осколка бессмертны — вместилище крестража почти неразрушимо, а ведьма или волшебник, создавшие его, будут вечно цепляться за жизнь благодаря бессмертному крестражу.

— Теперь появилось ещё больше причин рассказать твоей родственной душе о трагедии, связанной с созданием крестражей.

Гарри вздыхает, прислоняясь к книжной полке.

— Я тоже думал об этом. Может быть, он поглотил бы их сам, если бы знал, чем они ему грозят. Но если он зашёл так далеко, что создал семь, то, смею предположить, убедить его в опасности этого будет практически невозможно.

— Подумай об этом, Плут. — добрая улыбка. — Я буду с нетерпением ждать твоего решения.

***

На следующее утро за каждым шагом Гарри ещё более упрямо следует Малфой и его подхалимская труппа придурков. В воздухе витает шёпот ожидания, как будто они чего-то ждут. Гарри не знает, чего именно, и ему на самом деле всё равно. Что он точно знает, так это то, что Малфой собрал всех в гостиной для важного объявления.

Окружённый своими учениками, Гарри наблюдает, как Малфой важно стоит посреди комнаты, прочищая горло, чтобы заглушить последние тихие разговоры. С большой напыщенностью он начинает:

— Эти последние несколько месяцев были для меня большой ношей и ещё большей честью. Вы сочли меня подходящим человеком для того, чтобы представлять этот благородный и древний Дом. Вы выбрали меня, чтобы я стал Королём. За это я должен и благодарю вас.

Он делает паузу и преувеличенно гротескно кланяется, сохраняя при этом выражение лица, практически требующее благодарности за этот поступок.

— Но я думаю, что теперь мне пора уходить покинуть этот пост. — ещё одна пауза, которая искусственно создана для ожидая реакции. Он не получает её ни от кого. К его чести, он продолжает, как будто ничего не произошло. — Мне стало очевидно, что есть более достойный кандидат на эту должность, чем я. Его магическую силу мы уже видели. Его лидерские способности мы уже испытали — или, по крайней мере, некоторые из нас, — ядовитый взгляд на учеников Гарри. О, нет. Малфой действительно…? — Его научные достижения мы можем только представить, — вполне возможно, потому что Гарри никогда никому не показывал свои оценки. Но что именно пытается сделать Малфой? Но что ещё более важно, зачем он это делает? — Его связи настолько превосходят всё, что есть у любого из нас, что он может претендовать на звание Короля!

Роуэн недоверчиво переглядывается с Арвилл. Повсюду у его учеников похожие выражения.

— С тяжёлым сердцем, — продолжает Малфой, — я складываю с себя эту с трудом завоёванную и заслуженную должность, чтобы наш истинный Король мог занять моё место. Да здравствует Гарри Поттер, наш Король!

Скудные аплодисменты.

Гарри встаёт.

Аплодисменты усиливаются.

— У меня нет времени на такое ребячество.

Он проходит мимо них, за ним следуют его ученики.

В самом деле, они хотят сделать его Королём, которым он никогда не хотел быть и недвусмысленно не раз говорил им об этом? Кто-то действительно должен научить их, как правильно подлизываться к кому-то.

— Ты уверен, что это был правильный выбор? — спрашивает Мод, — Я имею в виду, я знаю, что ты не хочешь быть Королём, но что, если они почувствуют себя обиженными и выместят злость на тебе?

Гарри на секунду задумывается, не останавливаясь, пока они не добирается до комнаты, которую он выбрал для себя.

— Я думаю, что их… поведение стало бы ещё хуже, — объясняет он. — И я действительно, очень не хочу нести ответственность за Малфоя и ему подобных. Я также не думаю, что мне когда-либо было бы комфортно руководить кем-то. Не говоря уже о том, что если бы я согласился, мне приходилось бы подолгу находиться рядом с этими противными людьми.

— Я всё ещё думаю, что тебе было бы лучше стать королём, — настаивает Мод. Несколько студентов кивают вместе с ней. — Но при этом я не хочу, чтобы ты заставлял себя делать то, что тебе не нравится.

В Гарри начинают бурлить сомнения. Может быть, он принял это решение импульсивно, не обдумав его, как следует? В прошлом это всегда приводило его к долгим неделям в чулане и болям в спине. Что, если он всё испортил? Что, если Малфой и его компания действительно снова нападут на Гарри? О нет, они не стали бы нападать на Гарри напрямую, но что, если они начнут причинять вред его ученикам? Что, если Гарри просто обрёк их всех на возвращение правления Джекли, режима Кэрроу? Мод права, было бы намного безопаснее просто стать Королём и несколько месяцев, стиснуть зубы, перетерпеть свою новую должность. Может быть, если он вернётся сейчас, они примут то, что он передумал?

— Всё правильно! — Арвилл прерывает его размышления. — Не всегда нужно делать правильный выбор, и не всегда нужно избегать ошибок! Даже ты иногда можешь ошибаться, это нормально, Гарри.

— Да ладно, Гарри, — уговаривает Роуэн, — ты же не хочешь развлекать Малфоя до конца года, не так ли? Ты бы не закончил учёбу, не успел бы проводить уроки или просто отдыхать. Кроме того, не важнее ли отстаивать то, во что веришь, чем обезопасить себя? Хотя бы иногда?

Гарри думает, что это действительно несправедливо, что они используют его собственные учения против него, но с тяжёлым вздохом соглашается с ними.

Одна только мысль о том, как Малфой бегает за ним, двадцать четыре на семь, а он не в силах прогнать его… Гарри не стыдно признаться, что его немного трясёт от отвращения и раздражения при мысли об этом.

В ответ приходит чувство заботы и поддержки.

Гарри прикусывает губу, чтобы сдержать улыбку, и скверное настроение мгновенно исчезает.

Может быть, вся эта история с родственной душой будет не такой уж и ужасной.

***

К обеду Гарри уже знает, что так подзадорило подхалимов.

Ходят слухи, что Тёмный Лорд Волдеморт приедет в Хогвартс. Волнение на лицах одних профессоров и страх у других лишь подтверждают этот слух.

Профессор Брэнд задерживает Гарри после уроков.

— Ты в порядке? — спрашивает он с беспокойством.

Удивлённый, Гарри кивает.

— Просто… я не знаю, правда ли то, что говорят о твоей метке души, но в любом случае, сегодня ситуация может стать опасной. Ты, наверное, уже слышал, что… он прибудет в замок.

Гарри улыбается, тронутый беспокойством профессора.

— Все в порядке, сэр. А если и нет, то последние шесть лет я учился в Хогвартсе. Думаю, я смогу продержаться, пока не прибудет помощь.

Улыбка, которую он получает в ответ, выглядит немного вымученной, но Гарри уже оборачивается на крик Арвилл.

— Гарри… Он здесь!

И действительно, сквозь величественные деревянные ворота, ограждающие вестибюль, проходит Тёмный Лорд Волдеморт, одетый в чёрную мантию, вооружённый белой палочкой, очаровательный с лёгкой улыбкой, и опасный с огнём в глазах.

Конечно, когда он входит, Гарри не видит этого, но он ясно представляет себе Ворлоста, довольного тем, что наконец-то видит место, которое всегда считал своим домом, в своей власти, и перепуганных студентов, замирающих от страха при его виде.

Но разговаривать с ним под бдительными и сплетничающими взглядами сотен глаз Гарри не очень-то хочется, поэтому он не стыдится признаться, что прячется в библиотеке. У него в любом случае есть домашнее задание, а может и нет, но нужен ли ему предлог, чтобы поговорить с библиотечным портретом?

— Конечно, нет, Плут, но ты не можешь отрицать свою склонность сбегать от проблем, даже если они действительно так ужасны, как ты их описываешь. — сухо отмечает портрет.

Гарри кусает губу, прекрасно понимая, о чем говорит портрет, но не желая признавать этого.

— Гарри, — прерывает его размышления уже другой голос.

Ворлост поворачивает из-за угла и улыбается своей своенравной родственной душе с оттенком гнева, скрытым под дружелюбием.

— Должен сказать, что я представлял себе свой приезд несколько иначе.

— Если бы ты сообщил мне о нём заранее, возможно, твои ожидание бы и оправдались, — возражает Гарри. Не то чтобы это что-то изменило в ситуации, разве что он попытался бы убедить Ворлоста не приходить.

Судя по блеску в глазах Ворлоста, он прекрасно знает этот факт, но, к счастью, не развивает тему дальше. Вместо этого он поворачивается к портрету и кланяется слишком в слишком драматичном поклоне, чтобы быть действительно почтительным.

— Вы, должно быть, тот самый портрет, о котором Гарри… рассказывал мне. Я рад познакомиться с Вами.

Он, должно быть, знает о нём из снов, потому что Гарри никогда никому не рассказывал о портрете, даже своим ученикам.

Не теряя ни секунды, портрет отвечает:

— Должно быть, Вы родственная душа моего дорого друга, о которой он мне часто рассказывал. Я рад нашей встрече так же, как и Вы.

Его ответный поклон слишком короткий и не глубокий, чтобы быть более чем беглым, и ясно даёт понять, что портрет думает о Ворлосте.

Гарри борется с желанием громко застонать.

— Мне очень приятно познакомиться с вами, но, к сожалению, моя дорогая родственная душа должна сопровождать меня сегодня днём.

— О нет, я сожалею ещё больше. К сожалению, сегодня он не сможет сделать этого. Именно поэтому стоило послать записку, чтобы не сталкиваться с рисками внезапного визита.

Их улыбки, обращённые друг к другу, больше похожи на размахивающие ножи, готовые резать и рвать при первом удобном случае, но их глаза представляют собой сбивающую с толку смесь обещанной жестокости и веселья.

— Вообще-то, — наконец прерывает Гарри, когда кажется, что они оба готовятся к очередному раунду словесной перепалки, — я размышляю о предположении, которое сделал библиотечный портрет. — портрет моргает, немного удивлённый, прежде чем вспоминает, о чём они в последний раз разговаривали. С кивком, больше похожим на поклон, он затихает. Увидев это, Ворлост тоже успокаивается, без сомнений, чувствуя себя победителем.

Гарри на мгновение прикусывает губу, пытаясь подобрать нужные слова.

— Как ты, несомненно, видишь, библиотечный портрет делится со мной некоторыми предположениями по поводу моих переживаний, — критический взгляд Ворлоста тут же останавливается на красных глазах портрета. Гарри кивает в ответ на невысказанный вопрос. — И у него, несомненно, было больше времени, чтобы обдумать… проблемы, связанные с… этим.

Лицо Ворлоста напоминает гримасу, когда он неохотно говорит:

— Я вас выслушаю.

Гарри безмолвно кивает и накладывает заклинания тишины и конфиденциальности, как он это обычно делает, обсуждая более деликатные вопросы с портретом. В знак уважения к Ворлосту он накладывает их ещё больше, чем обычно, останавливаясь только тогда, когда Ворлост поднимает руку. Он сам ставит последние завершающие заклинания, прежде чем обратить всё своё внимание на портрет.

— Говорите.

Портрет секунду молчит, как бы назло ему, но вскоре начинает говорить. Он рассказывает о женщине, которая хотела быть только со своей второй половинкой и пыталась сделать для этого всё, что могла, пока не превратилась в чудовище. Он рассказывает о своём собственном опыте создания крестражей. Он рассказывает и о безумии, которое последовало за этим поступком.

Лицо Ворлоста постепенно темнеет по мере того, как портрет начинает рассказывать очень подробно о слишком многих вещах, используя торжественный тон, который показывает его серьёзность. В конце концов, Ворлост уносится прочь, объявив каждое слово, сказанное портретом, «чепухой».

Гарри думает про себя, что могло быть и хуже.

Это слабое утешение.

Итак, немного раздражённый и очень обеспокоенный, Гарри пытается провести день, отвлекая себя от мыслей о своей глупой-замечательной-гениальной-идиотской родственной душе, которая не верит, что ясность мыслей может быть важнее его бессмертия. Или, может быть, он сможет поверить в это через несколько дней? Или месяцев?

Так что вместо того, чтобы болтать с Ворлостом, Гарри проводит время со своими учениками. Ну, лучше сказать, он проводит два часа, убегая от подхалимского внимания Малфоя, прежде чем находит наконец-то Роуэна и Арвилл. Они удивлены, хоть и рады видеть его, зная, что его родственная душа находится в замке, но не спрашивают его об этом.

Не успели они и пяти минут поболтать, как появляется Ворлост.

— С тобой ужасно обращаются, — выплёвывает он, сердито сверкая глазами. Инстинктивно Гарри чуть вздрагивает от разгневанного тона мужчины, возвышающегося над ним, подходящего всё ближе и ближе, готовый разобраться с угрозой для его родственной души, но вовремя останавливается. Его лицо становится ещё более грозным. Его глаза устремлены на Роуэна и Арвилл, которые прячутся за спиной Гарри в шокированном и испуганном молчании.

— Они те, кто тебя так раздражает? — коротко спрашивает он. Гарри качает головой в ответ, открывая рот, чтобы ответить, когда Ворлост продолжает: — Тогда почему ты проводишь с ними время?

Гарри вопросительно наклоняет голову и хмурит брови. Почему Ворлоста должно волновать, с кем разговаривает Гарри?

— Я предупредил школьников об их отношении к тебе, — продолжает Ворлост. — Они больше не должны тебя беспокоить. Особенно я поговорил с юным Драко. — он бросает на Гарри понимающий взгляд, в котором скрыто что-то вроде шутки. Это настолько не соответствует ситуации — Ворлост кладёт руку на плечо Гарри, пытаясь оттянуть его от учеников, — что это раздражает.

Когда Гарри никак не реагирует, Ворлост на мгновение замолкает, прежде чем снова заговорить, на этот раз обвиняющим тоном, который совсем не скрывает, что Ворлост знает, что что-то не так, но не может понять, что именно.

— Почему ты никогда не рассказывал мне об отвратительном обращении с тобой? Северус должен был просветить меня. Ты мог бы сказать мне, Гарри. Я бы позаботился об этом, — он гордо улыбается. — В конце концов, я хорошо забочусь о том, что принадлежит мне.

Это замораживает Гарри внутри. Ворлост видит в Гарри не личность, а объект. Он видит его так же, как и дневник, или чашу, или редкую книгу. Как ещё можно объяснить такое поведение?

Ледяным голосом Гарри говорит:

— Я могу сам об этом позаботиться.

Кроме того, насмешки и игнорирование больше не причиняют вреда. А когда ему нужна была помощь, Ворлост был прямо в голове у профессора Квиррела и ничего с этим не делал. Почему же это волнует его теперь?

— Гарри, — мягко говорит Ворлост, — ты можешь положиться на меня. Ведь я твоя родственная душа. Кто ещё тебе нужен? — он смотрит на Роуэна и Арвилл, которые всё ещё стоят позади Гарри, съёжившись. Его голос становится холоднее. — Так что я позабочусь о…

— Ты же помнишь нашу метку души? — прерывает Гарри.

Сбитый с толку, Ворлост останавливается. Он нерешительно соглашается.

— Конечно я—

Гарри взмахивает палочкой, почти игриво скользя по ней пальцами, не сводя глаз с Ворлоста.

— Думаешь, я смогу произнести это заклинание?

— Я действительно думаю, что ни одно заклинание не выходит из…

Гарри поднимает палочку.

Ворлост выпрямляется, поднимая собственную палочку.

— Ты действительно хочешь начать дуэль, Гарри? Или ты мне угрожаешь?

— Я угрожаю тебе, — говорит Гарри.

Затем он спокойно прикладывает острие палочки к своему виску. Он почти чувствует, как Роуэн и Арвилл напрягаются позади него.

Во взгляде Ворлоста появляется паника.

— Гарри, не делай этого. Я знаю, что-

— Нет, не знаешь, — резко перебивает Гарри. — Ты больше не будешь угрожать моим ученикам. И не будешь пытаться контролировать мою жизнь. Ты не будешь обращаться со мной как с вещью. Ты мной не владеешь. Ты понимаешь это?

Вместо ярости или беспокойства — в конце концов, Гарри только что угрожал самоубийством, — или отвращения, или любой другой из миллиона эмоций, которые Гарри думал увидеть, Ворлост кажется… впечатлённым?

Он кладёт палочку обратно в рукав и говорит, немного неестественно, так, как звучат слова, когда говоришь что-то непривычное, а не так, как звучит ложь:

— Прошу прощения.

Гарри удивлённо моргает, но кивает, потому что у него хорошие манеры.

— Я принимаю твои извинения.

Он опускает палочку и почти улыбается, когда позади него раздаются вздохи облегчения.

Ворлост тоже кивает и открывает рот, чтобы что-то сказать, но его прерывает шум. Он вытаскивает из мантии старомодные карманные часы, цокает языком и вместо этого говорит:

— Я должен идти. Я слишком долго оставлял Беллатрису без присмотра и опасаюсь за дальнейшее существование своего поместья.

Гарри привычно отвечает на его легкий поклон — под углом тридцать градусов, руки близко к телу, склоните голову больше, если вы ниже по социальному уровню, мягко поцелуйте даме руку — и когда он разгибается Ворлоста перед ним больше нет.

Гарри задаётся вопросом, что именно это было, и как он вышел из этой конфронтации невредимым.

***

Судя по всему, все его ученики были предупреждены о случившемся, потому что все они внимательно следят за Гарри. Он наблюдает за их беспокойством с нежностью и, может быть, с лёгкой долей веселья. Его несколько раз останавливали ученики, которые произносили одно или два предложения неловкой беседы, прежде чем замолчать, вероятно, по приказу Ворлоста или их родителей. Гарри с холодным безразличием наблюдает, как они пытаются выбраться из этой ситуации. Если им нужно, чтобы кто-то разрешил им поговорить с ним, он не станет этим человеком. Портрет в библиотеке неуклюже пытается подбодрить Гарри, поскольку Ворлост не очень хорошо воспринял информацию о крестражах.

Но у визита Ворлоста есть и положительные стороны: Малфой наконец-то перестаёт приставать к Гарри. Слизеринцы снова держатся на почтительном расстоянии. Учителя Пожирателей Смерти не продолжают изнуряющую суету из-за него и его внешности. Его ученики больше не беспокоятся о том, что он не сможет справиться со своей второй половинкой, даже если их беспокоят его методы.

В целом, решает Гарри, этот день принес больше плюсов, чем минусов.

Это не мешает ему с некоторым трепетом ждать следующего занятия по аппарации.

Тем не менее, видеть, как Малфой отходит от него, хотя раньше подбегал к нему, чтобы заискивать перед Гарри, того стоило, даже если Гарри не хочет знать, что именно сказал или сделал Ворлост, чтобы вызвать такую ​​реакцию.

***

Этой ночью он видит сон.

Он видит сон о скучной встрече, на которой легко погрузиться в свои мысли. Эти зелёные глаза, смотрящие на него так вызывающе, это выражение упрямства. О, как же он хотел прикоснуться к нему тогда. Прикоснуться и погладить. Он никогда не видел особой привлекательности в любви, но с ним всё по-другому. Он хочет прикоснуться взглядом, пальцами, губами к каждой части партнёра. Он хочет целовать его до тех пор, пока ему не придётся оторваться, чтобы глотнуть воздуха. Ему хочется провести пальцами по всему телу родственной души. Он хочет видеть, как эти зелёные глаза затуманиваются от удовольствия, хочет видеть, как этот розовый рот задыхается, кричит и стонет, хочет заставить его молить, умоляя об освобождении, умоляя о большем и большем, умоляя о продолжении прикосновений, пока удовольствие не станет настолько невыносимым, что он не начнёт умолять его прекратить. Но нет, он не остановится. Каждая слеза будет побуждать его вкладывать только больше желания в свои ласки, больше тепла в слова, больше нежности в прикосновения. Он доведёт свою вторую половинку до безумия и отступит только для того, чтобы сделать это снова, и снова, и снова, до конца времен.

Это то, на что похоже сексуальное желание?

Он почти стонет вслух, когда замечает лёгкую головную боль.

Остаётся только надеяться, он не спугнул свою вторую половинку.

***

Гарри просыпается в замешательстве, ведь то, что только что произошло, очень сильно его возбудило, а не напугало.

Кто знал, что он не единственный с такими желаниями и потребностями? Даже если они неестественны и странные, они взаимны.

Теперь Гарри знает, что то, чего он хочет и что чувствует, нормально. Это просто означает, что его влечёт к мужчинам, точнее, к одному конкретному мужчине, а не к женщинам. И это прекрасно. Он знает; он читал книги и разговаривал с библиотечным портретом и видел других мальчиков, которые засматривались на других мальчиков, и девочек, тяжёлыми от сексуального напряжения взглядами смотрящие на других девочек, и некоторых, которым нравятся оба пола. Но почему-то он так и не мог до этого момента соотнести себя ни с одной из представленных групп. Слишком укоренились в нём слова из детства. Эта мысль всегда была на заднем плане его сознания, корректируя его взгляды и мысли совсем незначительно. Только теперь, когда он знает, что его вторая половинка чувствует то же самое, та самая родственная душа, которая жила в тридцатых годах, когда такие чувства расценивались ещё хуже, чем они расцениваются сейчас, он чувствует, как груз спадает с его плеч.

Итак, когда Ворлост посылает неуверенное сожаление с оттенком вопроса по их связи, Гарри отвечает насмешливым согласием и облегчением.

Как только он сможет спрятаться за щитом от передаваемых эмоций, Гарри знает, что он будет тщательно пересматривать этот сон ещё не один раз.

***

Следующего урока аппарации он ждёт с опаской. Захочет ли Ворлост поговорить о том дне? Захочет ли этого сам Гарри? Что они скажут друг другу? Будут ли они снова сражаться друг с другом?.. Что, если он захочет поговорить о последнем сне?

Гарри провел всю прошлую ночь, воображая ужасные сценарии, ворочаясь и придумывая новые ужасы. Он по-прежнему дарит своим ученикам ободряющую улыбку, когда они с тревогой смотрят на него, но уже не чувствует той беззаботной уверенности, которую он излучал раньше.

Все его мысли вращаются вокруг родственной души, поэтому неудивительно, что он с первой попытки оказывается в знакомом кабинете.

Как и всегда, Ворлост приглашает Гарри сесть. Он предлагает чай, который Гарри принимает. Они оба делают глоток слишком горячей жидкости из слишком хрупких чашек. Они ставят изящные чашки на филигранные блюдца. Ворлост смотрит на Гарри. Гарри смотрит на пар, поднимающийся из его чашки. Тёмный цвет чая красиво контрастирует с белым фарфором, а букет цветов, нарисованный на передней части посуды, дополняет его. Меняет ли Ворлост сервиз в зависимости от того, какой чай он подаёт? Это выглядело бы очень похоже на него, обращающего внимание на детали, которые даже незаметны всем остальным.

— Я должен… ещё раз извиниться, — говорит Ворлост не так неохотно, как ожидал Гарри. — И я должен тебе всё объяснить.

— Тебе не нужно…

Что нехарактерно, Ворлост прерывает его.

— Я думаю, что всё же нужно. Оглядываясь назад, я понимаю, что моё поведение было ужасным, и, хотя я надеюсь, что мои мотивы будут понятны для тебя, они не оправдывают того, что я сделал.

Гарри кивает. Ворлост берёт свою чашку, делает ещё один глоток и беззвучно изящно ставит её на стол. Он медленно начинает:

— Я был… не готов к той реальности, которую открыл мне Хогвартс. Здесь ты мой, и только мой. Никто другой здесь не отвлекает твоего внимания от меня, и никто другой не рискует узнать тебя лучше или получить больше твоей привязанности. К тому же я был не в лучшем настроении. И ты тоже был раздражён.

Быстро моргая, Гарри соединяет точки в своей голове.

— Ты думал, меня раздражают Роуэн и Арвилл, но мы говорили о Малфое.

Ворлост в согласии склоняет голову.

— Ну… — потеряв дар речи, Гарри на мгновение запнулся. — Спасибо за попытку помочь мне. Но ты и сам знаешь, что твоя реакция была чрезмерной. Что касается твоего…

Когда становится очевидно, что Гарри не знает, как сформулировать свои мысли, Ворлост поддерживает его целым списком.

— Собственничества? Жадности? Ревности?

—… Да. Я не то, чем ты владеешь. Я независимый человек, и у меня есть собственные чувства и мысли, — Ворлост выглядит готовым прервать его, поэтому Гарри поднимает руку, останавливая его.— Я знаю, что ты понимаешь это в теории. Но я не только единственный близкий тебе человек, который, насколько я знаю, у тебя когда-либо был, но я также твой крестраж. Все остальные твои крестражи — безделушки, судьба которых лежать без дела, или Нагайна, которая, при всём своём интеллекте, всё же животное. Ты контролируешь каждый аспект их существования — где они находятся, с кем взаимодействуют, кто их может видеть, а кто лишён такой чести. И ты держишь их под чрезмерной защитой — но всё это не относится ко мне.

С неохотой Ворлост принимает правду, стоящую за этим утверждением.

— Может быть, подсознательно эта ситуация действительно вызывает у меня замешательство и разочарование. Я буду стараться стать лучше, — он останавливается, выражение нерешительности сменяется решимостью, и он открывает рот. — Давай поговорим о твоей угрозе мне.

— Нет, не давай, — весело отвечает Гарри. Вопреки своему тону, он выпрямляется, избегая зрительного контакта, его пальцы ёрзают на коленях.

— Гарри, — говорит Ворлост, останавливается и начинает заново. — Родственная душа. — он ждёт, пока Гарри посмотрит на него, что занимает много минут, — Ты угрожал убить себя.

Взгляд Гарри падает на колени, напряжённо изучая то, как спадает по ним мантия, и как на ней появляются складки под его пальцами.

— Хотя сейчас я и признаю, что это, скорее всего, был лучший способ остановить меня, в твоей палочке было пугающее отсутствие колебаний, и страха в твоих глазах тоже не было, — Ворлост останавливается, и Гарри почти чувствует, как эти красные глаза впиваются в него. Он продолжает уже более мягким голосом: — Я разговаривал с Северусом.

Это не должно было стать сюрпризом, размышляет Гарри. В то время этот инцидент стал широко известен, и все знали о несчастном Мальчике-Который-Выжил, который так отчаянно не хотел быть на Слизерине, что пытался выбраться из него любым способом, или о незадачливом Мальчике-Который-Выжил, который, наконец, сделал то, на что они всё время надеялись, но ему помешали завершить начатое. И всё же, Гарри никогда не думал, что его родственная душа поднимет этот вопрос, или захочет поговорить об этом, или отругает его за эту попытку.

Аккуратно Ворлост продолжает этот разговор, но теперь ещё мягче.

— Я понимаю, почему ты направил на себя свою палочку. Но, Гарри, я не хочу, чтобы ты делал это снова.

Гарри… Гарри не может этого обещать. Потому что у него есть такой козырь, чтобы заставить в экстренном случае Ворлоста остановиться и передумать. Ведь что может быть лучшим аргументом, чем жизнь родственной души и сохранность крестража. И если случится худшее, и он будет заперт в золотой клетке, большинство его планов побега включают самоубийство.

— Я понимаю, что ты чувствуешь себя бессильным по сравнению со мной, — говорит Ворлост. — Я знаю, что ты чувствуешь, что единственное, что может остановить меня в худшем случае это угроза твоей жизни. Но, Гарри, ты гораздо ценнее для меня, чем ты думаешь. Просто пригрози мне потерей своей привязанности, и я почти гарантирую, что это произведет на меня такой же эффект.

На этих словах Гарри в шоке поднимает взгляд. Неужели Ворлост, пусть и косвенно, только что признался ему в любви? Нет, это смешно. Гораздо более вероятно, что он имеет в виду отдаление от своего крестражей. Или возможно, сказанное говорит о собственничестве, желании, чтобы весь мир Гарри сосредоточился на нём и только на нём.

Но действительно ли это имеет значение? Пока Ворлоста беспокоит его благополучие, Гарри этого достаточно. Он до боли ясно понимает, что всё ещё не верит, что Ворлост не запрет его однажды или что он действительно заботится о нём, как о чём-то большем, чем крестраже и родственной душе, но, по крайней мере, это шаг в правильном направлении. Верно?

Не обращая внимания на удивление Гарри, Ворлост снова начинает говорить.

— Возможно, ситуация улучшится, если мы узнаем друг друга получше, или, может быть, проведём вместе больше времени. Что бы ты сказал на то, чтобы провести пасхальные каникулы со мной, в моём поместье? Возможно, ты частично видел его в своих снах, но, конечно же, ты захочешь увидеть его своими глазами и исследовать его самостоятельно. Кроме того, я думаю, что пришло время поговорить о более серьёзных вещах, которым лучше было бы уделить больше времени, чем эти жалкие часы, прерываемые многочисленными перерывами, которые представляет собой Хогвартс. Что ты думаешь об этом?

Гарри смотрит в красные глаза, в них плавают надежда и страх быть отвергнутым, и думает об этом. Это будет первый раз, когда он покинет Хогвартс не на летние каникулы — по крайней мере, добровольно. Конечно, единственной другой возможностью было вернуться к Дурслям, и он достаточно страдал летом, чтобы не возвращаться туда раньше или чаще, чем необходимо. Во время каникул в замке, к счастью, нет других учеников, поэтому Гарри в основном прогуливается по пустым коридорам и сидит в незанятой библиотеке, быстро заканчивая домашнюю работу, а затем читая всё, что попадается ему под руку. Он проводит много времени на кухне с домашними эльфами, изучая новейшие заклинания для готовки и уборки, совершенствуясь под их руководством. Он много болтает с призраками и портретами, знакомится с интересными фактами о давно минувших временах и давно забытых заклинаниях. Он проводит время с теми немногими из его учеников, кто не покидает замок. Он бродит по территории и наслаждается одиночеством.

Но большую часть этого он мог бы сделать и в поместье Ворлоста. Там он не знает особенностей здания и его секретов. Он не знаком с каждым закоулком здания. Он не знает ни портретов, ни привидений, ни домашних эльфов, да и есть ли они там вообще. Он получит доступ к библиотеке, которая не была очищена от всего, что может представлять опасность для образа магии Света, который Дамблдор хотел сохранить.

Единственным недостатком было то, что он не сможет общаться со своими учениками в Хогвартсе. Но горькая правда такова, что ему, как семикурснику, придётся привыкать к этому.

В следующем году он уже не вернётся в Хогвартс. Или, по крайней мере, не вернётся туда долгие годы, и уже никогда не вернётся в качестве студента. Если всё пойдёт так, как он планирует, однажды он вернётся туда в качестве учителя, но он знает, что у него не будет знаний, авторитета и уверенности в себе ещё несколько лет после окончания обучения.

Может быть, ему будет полезно провести неделю или две, чтобы посмотреть, как ему удастся жить без привычной среды Хогвартса. Это будет первый раз, когда он будет жить где-то в незнакомом место со времен Дома Блэков, дома, пропитанного угрозой, которой является Орден Феникса и Дамблдор. Жизнь в том доме была испорчена разочарованием, потому что именно в нём он узнал об истинной личности своего отца и должен был принять, что ему бы совсем не понравился этот хулиган. Однако при всём при этом именно в том доме он нашёл союзников в лице Вальбурги, Кричера и, может быть, даже Сириуса.

Но это поместье, которое Ворлост называет своим, совсем другое, и пребывание в нём будет совсем другим. Он не будет проводить каждую секунду каждого дня под пристальным взглядом, пытающимся поймать его на чем-то неправильном. Ему не придётся беспокоиться о том, что его внезапно отправят обратно к Дурслям. Ему не придётся бояться голода, жестокого обращения и боли. Наконец-то он сможет насладиться отдыхом без страха, не следя за каждым своим шагом, не отводя настороженного взгляда.

Подумав об этом, Гарри понимает, что уже принял решение.

Поэтому он улыбается Ворлосту и говорит:

— Я с удовольствием приеду к тебе на каникулы.

========== Глава 11, часть 1 ==========

Без лишнего внимания Гарри покидает Хогвартс. Это кажется ему немного странным. В конце концов, он никогда раньше не ездил в Хогвартс-Экспрессе кроме как перед началом учёбы осенью и концом учёбы летом, даже никогда не ходил в Хогсмид, кроме того похода, чтобы стать крестным отцом. Разве не должно произойти что-то, чтобы убить этот первый вкус взрослой жизни? Вместо этого эта поездка похожа на возвращение на поезде в конце года, даже если настроение другое. Летом все ученики радуются тому, что учебный год наконец-то закончился, хотя некоторые все еще испытывают стресс из-за экзаменов и беспокоятся о том, как они их сдали, в то время как другие борются со слезами, потому что эта поездка станет последней в их жизни. Теперь, когда дети не такие буйные, в атмосфере также отсутствует тот оттенок грусти и беспокойства. Гарри проводит поездку в компании своих первокурсников, все из которых очень обеспокоены предстоящими экзаменами. Гарри изо всех сил старается их успокоить, и поэтому время поездки пролетает быстро.

На вокзале Кингс-Кросс Гарри задерживается в поезде, пока детей один за другим забирают родители. Он наблюдает, как их обнимают или приветствуют легкой улыбкой. Они прощаются со своими друзьями и спешат обратно к родителям, их уводят одного за другим. Некоторые явно намерено задерживаются, как взрослые, так и дети. Гарри предполагает, что они ждут, появится ли он или, может быть, Ворлост, пытаясь проверить, правдивы ли слухи. У внушающего страх Темного Лорда наконец-то появилась метка души? Значит ли это, что он, в конце концов, нормальный, функционирующий человек? Или вся эта история сплошная ложь, удачно вписывающаяся в их мировоззрение?

Гарри все равно. Он продолжает наблюдать, как все в конце концов сдаются и уходят. Наконец, когда станция опустела и два раза приходил домовой эльф, чтобы нервно спросить, все ли в порядке, знает ли Гарри, как выйти из поезда, не придет ли кто-нибудь забрать его, не болен ли он или не находится ли он под проклятием, Гарри встает, потягивается и выходит на улицу. Примерно в этот же момент после тихого хлопка появляется черная фигура.

Ворлост выпрямляется, поправляя галстук, который при его появлении был сбит набок, и смотрит на Гарри. Слабая улыбка трогает его бледные губы.

— Как приятно тебя видеть.

Гарри возвращает улыбку.

— Мне тебя тоже.

Со всем этикетом и обаянием чистокровного, Ворлост предлагает свою руку. Гарри кладет свою руку поверх руки Ворлоста, и его уносит всеохватывающее давление аппарации.

Он снова появляется перед поместьем, которого Гарри никогда раньше не видел снаружи, но внутренний интерьер которого знаком ему почти так же, как дом Дурслей.

Он поворачивается, чтобы снова поймать взгляд Ворлоста, и умудряется изобразить еще одну улыбку, на этот раз немного ярче. С размашистым движением руки Ворлост слегка кланяется и говорит:

— Добро пожаловать в мою скромную обитель.

Это может быть обитель, но определенно не скромная. Если бы Гарри не знал лучше, он бы подумал, что некоторые из богатств перед ним — иллюзии, созданные с помощью заклинаний, чтобы владелец казался богаче, но он знает правду. Все четыре этажа действительно существуют, с их просторными коридорами, роскошным убранством, скрытыми комнатами и огромными галереями. Там гигантская библиотека, соперничающая с Хогвартсом если не количеством, то качеством. Домовые эльфы поддерживают все поместье в безупречном состоянии, даже если не используется даже малая часть его комнат. Великолепное здание окружено прекрасным садом. За ним бесконечный лес.

Все, куда может дотянуться взгляд, принадлежит Ворлосту.

Ворлост протягивает руку Гарри, который берет ее и они поднимаются по широким каменным ступеням к даже слишком большой двери. Ворлост идет с тихой гордостью счастливого владельца, останавливаясь по пути, чтобы показать Гарри маленькие детали, которые легко упустить. Они проходят через вестибюль, вверх по лестнице, по коридору и останавливаются перед дверью с замысловатой гравировкой.

— Я оставлю тебя, чтобы ты осмотрел свои комнаты, — говорит Ворлост — Ужин подается в семь вечера. Я пришлю к тебе домового эльфа. Ты можешь исследовать поместье в свободное время, но не забывай о… ну, ты, наверное, знаешь обо всем, что опасно в этом доме.

— Ты часто думаешь об этом, — соглашается Гарри. Во время скучных совещаний Ворлост любит развлекаться отвратительно графическими изображениями различных Пожирателей Смерти, попадающих в неприятности, сталкиваясь, например, с растениями-людоедами после входа не в ту ванную. Он делает это так часто, что Гарри знает самые опасные места в поместье и неприглядные части когда-то бывшие людьми, которые остались бы от тех, кому не повезло зайти не в ту комнату.

— Кроме того, — продолжает Ворлост с оттенком нервозности в тоне, — если ты не возражаешь, я был бы очень рад провести вместе час после ужина.

— Я тоже был бы рад провести его с тобой, — отвечает Гарри, улыбаясь.

Ворлост смотрит на него слишком долго, прежде чем резко кивнуть головой и быстро уйти.

Гарри старается не слишком долго думать об этом действии. Вместо этого он очень внимательно исследует комнату.

Когда он это делает, он не может поверить, что ему повезло жить здесь. Воистину, только лучшее для Темного Лорда Волдеморта и его владений.

Его комнаты роскошные и большие, это его первое впечатление. Первая комната, в которую он входит, — просто прихожая. Слева ничем не примечательная дверь ведет в роскошную ванную комнату. Справа маленькая гостиная с кушеткой, двумя стульями и чайным столиком. Дверь посередине ведет в другой коридор, который, наконец, приводит Гарри в спальню. В ней огромная кровать с огромным количеством подушек и одеял. Гарри проверяет матрас и находит его мягким, как облако. Он сразу понимает, что не сможет спать в ней ни секунды, слишком привыкший к жестким кроватям и твердым полам. В комнате также есть два тяжёлых шкафа из темного дерева. У окна стоит письменный стол, шторы раздвинуты, чтобы впустить больше солнечного света. Вся комната со вкусом украшена захватывающей дух картиной здесь, чудесной статуей там, чудесным растение в третьем месте. В комнате приятно тепло из-за камина в углу. Перед ним лежит ковер, на котором стоят два кресла.

В глубине сознания Гарри видит маленькую грязную комнату с односпальной кроватью, грязной простыней, без одеяла, без подушки, с небольшим платяным шкафом, со сломанной дверью, без единой полки и со столом без стула, у которого одна ножка короче, чем другие, заполненный каракулями и именами, выгравированными на дереве; окно грязное и треснутое, холодный воздух наполняет комнату быстрее, чем огонь успевает согревать ее, находясь через две лестницы и четыре двери.

Как далеко зашел Ворлост.

Он видит запыленную комнатушку, невысокую для подростка, потолок с одной стороны опускается ниже, одну половину комнаты занимает уродливая полка, заставленная чистящими средствами и метлами, а другую занимает одинокий матрац, комковатый и грязный, всегда неприятно горячий из-за парового обогревателя в нескольких шагах, запертая дверь не выпускает тепло.

Как далеко зашли они оба.

Через несколько минут после того, как Гарри закончил исследовать свои комнаты, домовой эльф нервно появляется с небольшим «хлопком».

— Душа Хозяина Гарри, — шепчет она, заламывая руки, ее глаза бегают по Гарри и полу — Хозяин готовится к ужину, сэр, и ждет Душу Хозяина Гарри. Душа Хозяина Гарри, пожалуйста, спускайтесь. Пожалуйста. Ужин. Хозяин хочет, чтобы Душа Хозяина Гарри пошла на ужин.

Гарри улыбается и становится на колени так, чтобы его глаза были на одном уровне с существом, нервничающим перед ним. Это странно, размышляет он. Много лет назад именно он был заикающимся, неуверенным в себе существом, и домовые эльфы улыбались ему, успокаивая. Теперь уже он успокаивает маленькое существо перед собой.

— Как тебя зовут? — спрашивает он, стараясь, чтобы его голос был ровным и добрым.

Слезы наворачиваются на ее глаза, ее голос почти неразборчив из-за нервов.

— Насти{?}[Заметки переводчика: Nasty (имя эльфа) переводится, как мерзкий или отвратительный, но в русском языке обычно не использую прилагательные вместо имени, поэтому остался англицизм.] обычно зовут Насти, сэр, Душа Хозяина Гарри, сэр. Насти извиняется, что не представилась, о, Насти себя накажет, Душа Хозяина Гарри, сэр!

— Не надо, Насти. — Гарри приходится заставить себя произнести это имя. Он очень надеется, что это не Ворлост ее так назвал. Никогда раньше Гарри не мог так ясно представить, как кричит на свою вторую половинку, но вместо этого он продолжает разговор с напуганным эльфом — Вместо наказания ты должна вознаградить себя. Я попросил тебя сделать кое-что для меня, и ты это сделала. Верно? Не нужно себя наказывать.

Крупные слезы больше не могут сдерживаться ресницами и стекают по впалым щекам на дорогую ткань ее платья.

— Спасибо, Душа Хозяина Гарри, сэр! Насти так благодарна вам!

Гарри улыбается ее энтузиазму, главным образом для того, чтобы скрыть, как ему больно из-за того, как она реагирует даже на малейшие комплименты. Был ли он таким же, когда стоял перед библиотечным портретом и не мог поверить, что о нем можно сказать доброе слово? Если это так, он питает новый вид презрения к взрослым, которые смотрели на него, почти сломленного и задающегося вопросом, будет ли смерть дружелюбнее, чем жизнь, и не видели в этом проблемы.

Насти ведет Гарри по длинным и коротким, узким и широким коридорам, спокойно болтая о жизни в поместье. Она говорит несколько вещей, которые немного успокаивают Гарри в отношении ситуации с Ворлостами и домашними эльфами, но заставляют гнев подниматься глубоко в его животе, когда он слушает, как она весело восклицает, что у нее здесь даже есть кровать, и она может спать больше трех часов, и ей даже разрешено сменить форму, если она испачкается, чтобы постирать ее. Гарри пользуется этой возможностью, чтобы рассмотреть ее поближе.

Уши у нее здоровые, не порванные, щеки красные от восторженных разговоров и жестов, руки худые, но не слишком. На ней скромная униформа темно-зеленого цвета, прикрытая серебристо-белым фартуком. На ткани видны легкие следы износа, но это далеко не полуистлевшие куски одежды, которые Гарри видел на домовых эльфах, изображенных в «серьезных» книгах. Пуговицы и ее черные туфли начищены до блеска.

Он улыбается и хвалит ее униформу, к ее большому удовольствию. Они делают небольшой крюк, чтобы Гарри смог увидеть ее комнату и другую форму. Она подробно рассказывает ему, какие у нее есть разные виды одежды, в чем различия между ними и для какой работы носится каждая форма. Когда Гарри нерешительно намекает на свободное время, Насти рассказывает о днях, проведенных за игрой в карты и сравнивании лучших методов уборки и готовки, так взволнованно, радостно и быстро, что ее речь становится почти бессвязной.

Когда они, наконец, добираются до столовой, оказывается, что в пути они провели около получаса. Гарри знает, что Насти могла бы говорить намного дольше, но он следит за временем. На самом деле, он несколько удивлен, что Ворлост еще не пришёл за ним сам.

Насти не заметила, сколько времени прошло, поэтому открывает дверь с широкой улыбкой, которая стирается с ее губ, когда она замечает разгневанного Ворлоста.

— Сэр, Хозяин, Сэр, — заикается она, втягивая плечи и пытаясь стать меньше — Насти привела Добрую Душу Хозяина Гарри, Хозяин, сэр.

— Понятно, — резко говорит он, глядя на Гарри.

— Спасибо, что привела меня сюда, Насти, — улыбается ей Гарри — И спасибо, что так много рассказала мне об этом доме и домовых эльфах. Я с нетерпением жду встречи с твоими друзьями.

— Да, Добрая Душа Хозяина Гарри! — Насти кивает, возвращаясь к двери, и улыбка снова появляется на ее губах.

— Прости, — говорит Гарри, изо всех сил стараясь звучать сокрушенно — Мы немного не уследили за временем.

Ворлост издает пренебрежительный звук и жестом приглашает Гарри сесть.

Стол накрыт скатертью, на которой лежат несколько вилок, ножей и ложек, окружающих две тарелки, поставленные одна на другую. Ворлост занимает место во главе стола, а слева от него сервировано место для Гарри.

— Я помню про твою… дружбу с эльфами Хогвартса, — говорит Ворлост, когда Гарри садится. Он берет салфетку и расстилает ее на коленях — Я предполагал, что вам понадобится немного больше времени, чтобы прийти. Тем не менее, завтра я был бы признателен за пунктуальность.

Гарри краснеет от нежного упрека и кивает.

Входит домовой эльф, одетый в ту же форму, что и Насти. С очень важным видом он несет поднос с супом. Другой эльф следует за ним и выдвигает два табурета, которые ставятся между людьми. Один из них держит маленькую кастрюлю, а другой — ковш, и эльфы молча подают суп, несмотря на то, что оба они кланяются Ворлосту, младший эльф улыбается Гарри.

Обед из четырех блюд проходит в тишине. Гарри никогда не был любителем болтать во время еды, слишком укоренилась привычка не выпускать еду из поля зрения и не останавливаться в поглощении пищи, чтобы ее не отняли. Если даже Ворлост уже не имеет таких же проблем, его молчание обусловлено манерами, вбитыми в него с самого раннего возраста. Каждое блюдо оформлено со вкусом, каждая порция тщательно продумана, каждый кусочек вкусен.

После ужина Ворлост приглашает Гарри посидеть с ним в небольшой гостиной, в двух удобных креслах перед камином и выпить бутылочку вина. Ворлост подходит к шкафу со стеклянными дверцами, за которыми видны десятки хрупких и красивых фужеров. Он берет два и наливает красное вино.

— Ты когда-нибудь употреблял алкоголь прежде? — небрежно спрашивает он, протягивая один стакан Гарри, который качает головой, никогда не получая алкоголя больше, чем в ложке плохо приготовленного варенья — Поскольку на десерт у нас был мусс из темного шоколада, я выбрал красное вино.

Он садится и продолжает рассказывать Гарри о вине в целом и об этой марке в особенности. Не особо интересуясь этой темой, Гарри просто сидит и наблюдает, как рот его родственной души формирует слова, его губы весело подергиваются, когда он рассказывает анекдот, его кадык шевелится, когда он отпивает из стакана.

— Как тебе? — наконец спрашивает Ворлост. По его указанию Гарри делает то, что только что узнал: сначала он нюхает вино. На его неискушенный нос запах ничем не отличается от кулинарного вина, которое он иногда употреблял во время жизни с Дурслями. Он перекатывает вино в бокале и отмечает, что да, оно красное. Осторожный глоток заставляет его сморщить нос.

Ворлост издает звук, похожий на дыхание, за которым стоит еще немного воздуха. Гарри узнает в этом смех.

— Возможно, тебе не нравится вкус — говорит он задумчиво и с тяжелым оттенком веселья — Возможно, тебе не нравится эта марка. Возможно, ты еще слишком молод. Завтра попробуем другое вино. Может быть, белое или розовое? Мне придется спросить у домовых эльфов, что они планируют приготовить.

Гарри нерешительно продолжает:

— Кстати, о домашних эльфах…

Глаза Ворлоста метнулись к нему с беззвучном смехом в них. В свете огня они сами кажутся пламенем.

— О, да. Мне было интересно, когда ты решишься поднять этот вопрос. Ты излучал защитный гнев.

Гарри краснеет. Это побочный эффект от того, что он не всегда блокирует свои чувства от связи с Ворлостом. Иногда он посылает по связи чувства, сам не осознавая и не желая этого. Не то чтобы Ворлост жаловался хоть когда-нибудь, что понятно из-за того небольшого количества радости, которое возвращается к Гарри каждый раз, когда это происходит, но Гарри думает, что это слабость с его стороны, так терять контроль.

— Насти была подарком от моей преданной Беллатрисы. Она сочла целесообразным, как она выразилась, дать ей образование, прежде чем подарить ее мне. После моего… исчезновения я остро нуждался в домовых эльфах, и я не хочу представлять, что было бы с Насти, если бы я ее отверг. Теперь она выполняет свои обязанности так же, как и все другие домашние эльфы, а я игнорирую ее так же, как и всех других домашних эльфов, и мы оба счастливы.

Наступает тишина, когда оба смотрят в огонь, наблюдая, как пламя разрастается и снова мерцает. Через несколько мгновений Ворлост продолжает разговор.

— Лично я ничего не имею против существ, независимо от их вида. Но чтобы прийти к власти, я должен учитывать, что поддержка чистокровных имеет решающее значение, а вместе с ними и их убеждения.

— Какие конкретно у тебя цели? — спрашивает Гарри. Он делает еще один глоток вина и находит его таким же неприятным, как и первый. — Судя по тому, как ты говоришь, я знаю, что это не то, во что верит Светлая сторона, то это и не уничтожение всего, что даже связанно с магглами, будь то маггловское население или магглорожденные. С другой стороны, ты также не поддерживаешь программу чистокровных, которые хотят сближения с магглами. Так чего же ты на самом деле хочешь?

Ворлост на мгновение задумчиво смотрит на пламя.

— Должен признаться, когда я был молод, я хотел убить всех грязных магглов, но я быстро вырос из таких ложных и детских убеждений. Их просто слишком много, а мы слишком зависимы от них. Как магглорождённый Слизерина во время войны с Грин-де-Вальдом, я скорее защищаю их, чем выступаю против, но жертвы должны быть принесены так или иначе — наконец он поворачивается, чтобы посмотреть Гарри в глаза — Я планирую разрушить это средневековое убеждение, что люди без родственных душ или метки души по своей природе менее ценны. Даже школьники страдают от издевательств просто из-за того, что у них нет слов на запястье. Ты даже не представляешь, с какой дискриминацией я столкнулся еще в сороковые и пятидесятые годы — он сухо смеется, но смех лишен веселья — Мне, лучшему выпускнику Хогвартса, отказали в должности даже самого убого клерка в Министерстве, и все из-за отсутствия у меня метки.

Гарри неуверенно спрашивает:

— А не мог ли кто-нибудь из твоих последователей потянуть за нужные ниточки? У тебя был полный доступ ко всем чистокровным наследникам — Блэкам, Малфоям, Эйвери. Конечно, министр прислушался бы к ним?

— Это было частью проблемы — Ворлост делает еще один глоток, более продолжительный, опустошая стакан — Все они были слишком молоды, чтобы иметь реальное влияние в Министерстве. Прошли десятилетия, прежде чем я получил хоть какую-то выгоду от их положения. И они были так молоды во всем, так опрометчивы и идеалистичны и полны потребности делать хоть что-то прямо сейчас. Изменить что-нибудь прямо в данную секунду. Они бы не ждали меня десятилетиями, чтобы я поменял всё реформами и новыми законами. К тому времени они бы совсем забыли о бедном сироте, у которого был такой большой потенциал, если бы только у него была метка души.

Гарри предлагает свое вино Ворлосту, который соглашается и запивает сказанное еще одним глотком, на этот раз медленным, приносящим удовольствие.

— Но почему чистокровные пошли за тобой? Они считают, что отсутствие метки души является признаком того, что что-то пошло не так. Не пойми меня неправильно, я знаю, что ты мог убедить почти любого сделать почти что угодно, но в этом должна была быть и какая-то выгода для них.

— Все сводится к крови, — объясняет Ворлост.

Гарри фыркает и бормочет:

— Когда с чистокровными было иначе?

Ворлост не обращает на него внимания и продолжает:

— Если у чистокровного есть родственная душа магглорожденный, они, конечно же, стараются сохранить этот скандал в тайне. Если связь уже начала укрепляться после того, как их слова стали красными, они попытаются превратить магглорожденного в настолько хорошего чистокровного, насколько смогут. Они часто запирали их на годы и утверждали, что родственная душа больна или приехала из другой страны, и выпускали их только тогда, когда они казались достаточно чистокровными. Я думаю, мне не нужно говорить, что это было не так здорово для разума магглорожденных.

— Наверное, это сводило их с ума, — бормочет Гарри, думая о собственных ночах в чулане. Если бы он знал нормальную жизнь раньше, а затем был брошен в изоляцию и тьму, был бы он сломлен сейчас, а не на грани разрушения?

— Это, в свою очередь, заставило их странно воспитывать детей, чего не хотел ни один чистокровный. В конце концов, если дети странные, что это говорит о семье?

В тоне Ворлоста столько сарказма, что Гарри думает о том, что он мог лично столкнуться с такой ситуацией. Лишь мгновение спустя в его голове вспыхивает воспоминание о семье Гонтов, и он понимает.

— В любом случае, — продолжает Ворлост тоном лектора, — предпочтительный метод был следующий: если связь еще не была установлена, кто-то проверял статус крови родственной души. Если пара не была чистокровной, их часто убивали в надежде, что вторая родственная душа будет подходить их наследнику лучше. Конечно, в последние десятилетия движения за магглорожденных поднимает шумиху вокруг каждого исчезнувшего магглорожденного, и нет ничего более постыдного, чем быть приговоренным за убийство маглорожденного, ведь у чистокровных есть только один вариант: использовать методы прошлого и запереть родственную душу или публично признать, что их родственная душа — магглорожденная. Это то, что выбрали большинство Светлых семей, удобно забыв, что те же самые методы, в которых они обвиняют Темные семьи, также были традициями, которым следовали они сами.

Гарри продолжает ход мыслей:

— Итак, если бы было принято не иметь родственной души, им не пришлось бы подвергаться риску быть пойманными на убийстве магглорождённых. Чистокровные могли просто притвориться, что еще не нашли свою вторую половинку. А при твоём чистокровном режиме один или два таинственно исчезнувших магглорожденных не стали бы причиной допросов и обвинений. Беспроигрышный вариант.

— Да, так и есть, — соглашается Ворлост — Это был не первый мой вариант, даже не сотый, но принять именно его меня вынудили обстоятельства. Кроме того, уничтожение маггловской грязи успокаивает меня.

Гарри издает звук, на самом деле не соглашаясь и не не соглашаясь.

— Но видишь? Это была хорошая идея пригласить тебя сюда. У нас уже состоялся наш первый глубокий разговор, а ты приехал меньше суток назад, — радуется Ворлост, нагло меняя тему.

Гарри улыбается ему, отмечая расслабленные плечи, которых не было в его кабинете, тёплый блеск в его глазах от камина и мягкое выражение лица.

Да, это действительно была отличная идея.

***

В течение следующих нескольких дней Гарри исследует поместье. Возможно, он уже знает многое из того, что должен знать, проживая в этих стенах свои сны, но всегда есть вещи, которые Ворлост не замечает или на которые он слишком занят, чтобы указать мысленно, когда Гарри смотрит его глазами.

Гарри старается держаться подальше от удивительного количества мест, которые были прокляты либо Ворлостом, либо предыдущим владельцем замка. Во всем остальном усадьба поразительно похожа на Хогвартс, даже несмотря на то, что она целиком пронизана едва уловимыми зелеными и серебряными цветами. Стиль оригинального здания и старинная мебель также невероятно похожи на Хогвартс, что еще больше подтверждает слухи о том, что это поместье было создано тем же самым Салазаром Слизерином, который также заложил первый камень замка Хогвартс.

В этом поместье есть двери, которые нужно открывать паролем, или стуком в определенном месте, или шуткой, или, чаще всего, любым словом на парселтанге. Некоторые лестницы могут двигаться, иметь исчезающие ступени или случайным образом превращаться в эскалаторы. В некоторые комнаты можно войти только с разрешения владельца, в то время как другие открыты только для девушек, холостяков или молодоженов. Конечно, Ворлост знает, что находится за ними всеми — как будто несколько жалких чар помешают ему узнать все секретные комнаты, которые только есть в его поместье.

Днем, ровно с 14:53 до 16:01, Насти использует свой перерыв, чтобы показать Гарри окрестности. Она рассказывает увлекательные истории, услышанные от других эльфов, о тех, кто жил в поместье до Ворлоста, и представляет другим обитателям «Добрую Душу Хозяина Гарри», полная гордости за то, что именно она «открыла» им Гарри. К большому шоку домашних эльфов, она приглашает его на кухню, в туалеты, в свою спальню, в гостиную эльфов. Она берет его с собой и показывает самые интересные портреты и даже русалок в озере. Часто она хвастается, рассказывая, где убиралась этим утром. Когда Гарри хвалит ее, она ужасно краснеет, но несколько минут спустя застенчиво хвастается своим мастерством уборки.

Вкратце: портреты дразнят, утверждая, что она влюблена в Гарри, что она яростно отрицает, снова краснея. Это, в свою очередь, заставляет портреты с еще большей охотой бросать дразнящие замечания в каждый разговор, который они ведут, пока она находится в пределах их слышимости.

Ворлост смеется, когда Гарри рассказывает ему об этом, и какое-то время его это продолжает забавлять. Теперь каждый раз, когда они встречаются, он в шутку спрашивает Гарри о его маленькой поклоннице.

Насти, со своей стороны, призналась Гарри, что он ей очень нравится, но он слишком другой, чтобы она могла когда-либо в него влюбиться. Она выглядит ужасно смущенной, когда говорит ему это, больше похожая на помидор, чем на домового эльфа. Гарри соглашается с ней и заверяет ее, что она ему нравится как человек, но у него уже есть родственная душа, и он не злится на нее за то, что она не чувствует к нему романтических чувств. Она плачет от облегчения, и Гарри обнимает ее и неловко гладит по спине, пока она всхлипывает.

Ворлост притворяется убитым горем, когда Гарри рассказывает ему об этом.

— Лучшая драма, которую когда-либо видела эта усадьба, испорченная разумностью! Какая жалость!

К слову о Ворлосте: они с Гарри встречаются чаще, чем нужно для того, чтобы выпить после ужина. До обеда Гарри гуляет по замку, пока Ворлост работает. Он удивительно занят — или не так уж удивительно, учитывая, что ему приходится управлять армией людей с совершенно разным уровнем психического здоровья, войной, поместьем и школой одновременно. Кроме того, его всегда ждет очередь новых исследований. Тем не менее, ему удается сделать перерыв на обед, который он проводит с Гарри. После этого они сидят вместе около часа, прежде чем Ворлост оказывается вынужден вернуться к работе до ужина. Он настаивает на том, чтобы получать отчет о том, что Гарри сделал за этот день, полностью увлеченный приключениями Насти, в которые оказывается вовлечён Гарри. Он не знал, например, что домовые эльфы ведут вечную игру с духами природы, ухаживающими за садом.

Гарри, с другой стороны, спрашивает о планах Темного Лорда, получая в ответ многочисленные жалобы на общую некомпетентность всех, кроме малой горстки Пожирателей Смерти.

— Иногда я действительно спрашиваю себя, почему я еще не убил их всех, — ворчит Ворлост с очаровательной морщинкой между бровями, глядя на огонь — На данный момент я, вероятно, буду так же быстро добиваться желаемого, работая в одиночку, как и с этими невыносимыми идиотами.

И так время радостно идет.

***

Однажды, примерно через две недели пребывания Гарри, Насти застенчиво прерывает Ворлоста и Гарри во время их послеобеденных разговоров.

После того, как она извинилась около десяти раз за свое беспокойство, она, заикаясь, спрашивает:

— Хозяин, сэр, Насти было интересно, сэр, можно ли Насти изменить свое имя, сэр?

Ей требуется целых пять минут, пока она не выдавит это предложение, которое остаётся всё ещё таким нервным. И нервничает она не просто так: традиционно волшебник или ведьма освобождает домового эльфа, давая ему предмет одежды. С другой стороны, домовой эльф может попросить об освобождении, попросив изменить ему или ей имя. Конечно, поскольку это Волшебный Мир, решение об отказе от них остается за хозяином, и отказ может привести к ужасным последствиям от продажи до пыток. Для чистокровного это худшее оскорбление, когда домашний эльф просит вольную, особенно если он делает это на глазах у публики.

Так что Гарри ждет ответа с трепетом.

Но Ворлост спрашивает только:

— Могу ли я спросить, почему ты хочешь оставить свою службу мне? В чем проблема? Тебя что-то не устроило?

Насти быстро качает головой, ее уши хлопают по щекам с влажным звуком.

— Нет, нет, сэр! Хозяин никогда так не должен думать! Только Насти… Насти совсем не нравится ее имя!

— Тогда хорошо, — кивает Ворлост — Конечно, если бы ты захотела уйти, это тоже было бы нормально. Но Гарри всегда рассказывает мне, какой ты трудолюбивый и прилежный домашний эльф, так что нам точно тебя бы не хватало.

Насти плачет и благодарит Ворлоста столько раз и с таким количеством чувств в голосе, что отдельные ее слова невозможно понять из-за рыданий.

Ворлост ждет, пока она успокоится, прежде чем спросить:

— Ты уже решила, каким будет твое новое имя?

Возвращаясь к своей застенчивости, Насти нервно перебирает подол своей униформы.

— Насти хотела спросить… — начинает она, делая паузу, как будто обдумывая свои слова, прежде чем закончить в спешке, — не даст ли ей имя Добрый Хозяин Гарри.

— Ты уверена? Я имею в виду, это было бы честью для меня, но не лучше ли тебе самой выбрать имя для себя? — нерешительно спрашивает Гарри.

Для домашнего эльфа имя имеет большое значение. Только родители или хозяин могут дать эльфу новое имя, и учитывая тенденцию чистокровных давать домовым эльфам совершенно отвратительные имена, такие как Насти, или имена, которые отражают их работу, такие как Кукки, который является главным поваром в особняке Ворлоста — большинство эльфов ухватились бы за возможность получить для себя другое имя.

— Насти верит, что Добрая Душа Хозяина Гарри придумает хорошее имя! — заявляет Насти, искренне веря в это.

— Ну… — в голове Гарри проносятся тысячи имен, но ни одно из них не подходит. У домашних эльфов обычно используются прилагательные для имен, если они не унижают достоинство или не унизительны, например, Кричер. Так что ни одно из по общему признанию красивых имен, которые Гарри может придумать, не подходит домашнему эльфу. Но это действительно не должно быть так сложно, буквально каждое имя лучше, чем «Насти» — подожди минутку.

Через некоторое время Гарри нерешительно предлагает:

— А как насчет «Лавли»{?}[Заметки переводчика: Новое имя «Lovely» переводится как прекрасный, замечательный.]? Ты очень милый эльф, и значение этого имени настолько отличается от твоего прошлого имени, насколько это вообще возможно.

— Добрая Душа Хозяина Гарри! — Насти снова плачет — Лавли любит свое имя! О, это самое лучшее имя, которое Лавли когда-либо слышала! Спасибо, спасибо, спасибо, Добрая Душа Хозяина Гарри!

Она бросается в объятия Гарри. Немного беспомощно, он пытается утешить ее.

Ворлост наблюдает за происходящим с веселой и нежной улыбкой на губах.

Позже, когда Лавли вернулась к своим обязанностям и стала хвастаться своим новым именем, Ворлост замечает:

— Ты хорош в этом.

Гарри смотрит на него в замешательстве.

—В чем?

— В утешении домовых эльфов — он указывает на то место, на котором раньше стояла Лавли, словно подтверждая свою точку зрения — А ещё в дружбе с ними. Я не думал, что Нас… Лавли когда-нибудь заговорит с волшебником, если ей не прикажут, не говоря уже о том, чтобы искренне полюбить его.

— Я совсем не умею утешать, — возражает Гарри — Ты видел, на сколько я был неуклюж? Я никогда не знаю, что сказать или сделать.

— Однако ты замечательно справился, — говорит Ворлост — Ты заставил ее перестать реветь. Я был бы вынужден позвать Маэстро, чтобы успокоить её.

Гарри коротко усмехается, представляя, как Ворлост паникует из-за плачущего домашнего эльфа.

— Если бы у меня был выбор, я бы тоже позвал его. Он бы справился с этим намного лучше.

— Однако сам ты справился не хуже, — настаивает он. — Это то, чем ты хочешь заниматься после Хогвартса? Работать с существами? Кажется, они тебе очень нравятся — с юмором он добавляет — Сегодня утром я видел, как ты играл в шарады с русалками.

Гарри чувствует, что краснеет, но не смущается из-за невинных игр.

— На самом деле, я больше думал о том, что… Ты, наверное, будешь надо мной смеяться, но я подумываю стать учителем в Хогвартсе.

Вопреки ожиданиям Гарри, Ворлост улыбается.

— Ого? Учителем? Ты будешь смеяться, но это также было и моим планом сразу после выпуска.

— Серьезно?

— Серьезно. Я даже спросил Диппета и все такое, но он сказал, что я слишком молод. Тогда я находил это ужасно несправедливым — теперь я вижу в этом смысл. После подачи заявления я попытался найти работу в Министерстве и в конце концов оказался у Боргина и Берка. Однако, прежде чем я «набрался достаточно опыта», Диппет ушел в отставку, и его место занял Дамблдор. С ним в качестве директора у меня не было ни единого шанса, и поэтому я остался работать в магазине, пока эта сумасшедшая старая Смит не вернула мне мою семейную реликвию — он задумчиво крутит коньяк в стакане — Хорошие были времена.

Гарри отставляет свой бокал в сторону, ему нравится этот напиток небольше, чем различные сорта вина, шампанского и виски, которые они уже пробовали.

— Какую должность ты хотел занять?

Он уже знает ответ, и Ворлост, вероятно, знает, что он знает, но, наверное, будет лучше, если никому не будут напоминать о Дамблдоре, его махинациях и манипуляциях.

— Защита, каким бы нелепым ни было ее название, была моим приоритетом, — говорит ему Ворлост — Но я был бы не против и «Истории Магии». Биннс — позор для учителей, неважно, жив он или мертв. Я думаю, это невероятно, что его до сих пор не заменили.

Гарри согласно кивает.

— Но подожди, разве не ходили слухи, что ты проклял должность профессора Защиты, чтобы никто на этой должности не мог преподавать больше года?

Ворлост действительно хихикает.

— Это не слухи. Я был так зол, и так зол на Дамблдора в частности, и, может быть, немного безумен, и просто сделал это. Невероятно, правда, что я смог сделать это без каких-либо прав в качестве преподавателя, и еще более невероятно, что проклятие держится так долго. Больше всего ошеломляет, конечно, то, что Дамблдор не счел нужным снять его.

— Это вообще возможно? — Гарри размышляет — Я думал, что только директор имеет право что-то делать с защитой замка, будь то добавление или снятие её.

— Технически это верно, но…

Остаток вечера посвящен обсуждению теории магии, но на следующий день Ворлост поднимает эту тему снова во время обеденного перерыва.

— Что бы ты хотел преподавать в Хогвартсе?

— Я вроде как решил, что это была бы Защита, — говорит Гарри, сделав глоток чая — Когда я начал размышлять над этим, оказалось, что эта должность единственная вакантная. Теперь, когда началась война, я думаю, все изменилась.

— Когда я выиграю, — говорит Ворлост со всей самоуверенностью, какую только можно себе представить, — понадобится много учителей. Я также буду настаивать на более тщательных тестах на компетентность, чем это было при Дамблдоре, так что многим временным учителям придется уйти. Так что я думаю освободятся Зелья, Трансфигурация, Чары, Полеты… История, точно… Наверное, еще что-то. Ты можешь выбирать из этих вариантов.

Гарри смеется.

— Я думаю, что мне тоже нужно «набраться опыта», — говорит он, цитируя преувеличенную манеру Ворлоста подражать Диппету — Я хотел бы, по крайней мере, получить Мастерство, прежде чем подавать заявление на должность учителя. Это займет до пяти лет.

— И совсем немного денег, — добавляет Ворлост, не возражая против плана, но указывая на его недостатки.

— У меня достаточно денег в моем хранилище. Они достались мне в наследство. Последние Поттеры не могли много тратить, а из того, что я слышал, мои бабушка и дедушка были довольно успешны и очень скупы.

Ворлост ставит свою изящную чашку на блюдце и серьезно смотрит Гарри в глаза.

— Если это было бы не так, я бы предоставил тебе недостающие средства. Деньги не должны играть главную роль в твоих решениях.

В его словах сквозит невысказанное «в отличие от моих». Гарри искренне благодарит его, прежде чем продолжить:

— Я также хотел бы увидеть больше мир за пределами Волшебной Британии. Я слышал, что в Ирландии процветающее общество, а континент настолько разнообразен, насколько это только возможно. Мне бы хотелось, чтобы каждые выходные я мог ездить в другой город и страну, просто исследуя их.

Ворлост одобрительно кивает.

— Мудрая цель. Никогда не знаешь, какое волшебство можно там найти.

Гарри смотрит на свою чашку и признается:

— Мои планы были составлены еще до того, как мы хорошо узнали друг друга. Я был совершенно уверен, что ты не захочешь иметь со мной ничего общего, поэтому и намеревался проводить в Британии как можно меньше времени.

— Думаю, отчасти такое решение было принято тобой и из-за Ордена, — отвечает Ворлост, ничуть не обиженный.

С облегчением Гарри поднимает взгляд и соглашается.

— На самом деле я подумывал о том, чтобы переехать в Австралию или какую-нибудь другую англоязычную часть мира для получения Мастерства, но теперь, когда мы лучше знаем друг друга, я думаю, что хотел бы остаться здесь. Мне больше не нужно бояться, что меня принудят к войне, и я предпочел бы оставаться рядом со своими учениками и лучше узнать тебя.

— Я бы тоже этого хотел, и твои ученики и друзья-домовые эльфы наверняка тоже.

А потом Ворлост улыбается ему, и кажется, что наконец-то наступает рассвет.

***

Через несколько дней Ворлост впадает в угрюмое настроение. Он послал свои сожаления о том, что не смог присоединиться к Гарри во время обеда, и Гарри весь день испытывает сдержанные чувства грусти и задумчивости, поэтому сам весь день беспокоится, что приводит к беспокойству Лавли, поэтому вся коммуна домашних эльфов становится взволнованной. Вечером Ворлост опаздывает к ужину, но все же приходит.

Когда он это делает, он поднимает бровь и говорит:

— Я не знал, что я так популярен.

Перед ним стоит бригада домашних эльфов, младшие пытаются спрятаться друг за другом, старшие дрожат от страха и волнения. Только Маэстро расслаблен.

— Змееликий, — требует он, — плохо себя чувствует. Все хотят знать, что не так со Змееликим.

Раздражение отражается на лице Ворлоста, и на мгновение кажется, что он вот-вот ответит что-то грубое, но глубоко вздохнув, успокаивается. Его черты смягчаются, когда он видит истинную заботу, стоящую за действиями эльфов.

— Извините, — ровно говорит он, как будто никогда не собирался выходить из себя, — меня сегодня нагнали неприятные воспоминания, и поэтому я был в плохом настроении. Нет причин для вашего беспокойства, хотя ваше сострадание мне приятно. Мне просто нужен хороший ночной отдых.

Домовые эльфы принимают его слова кивками и поклонами, прежде чем вернуться к своим обязанностям. Остается только Маэстро, который проницательно наблюдает за Ворлостом.

— Если завтра Змееликий не почувствует себя лучше, Маэстро придет приставать к Змееликому с вопросами.

Ворлост ласково фыркает.

— Иди спать, старый эльф.

Драматически закатив глаза, Маэстро делает именно это, оставляя Гарри и Ворлоста наедине.

— Прошу прощения за опоздание, — говорит Ворлост, садясь на свое место.

— Нет проблем! — Гарри берет ложку, критически оглядывая Ворлоста — Считай, что это сатисфакция за моё опоздание в первый день.

Это только его воображение или глаза Ворлоста слегка блестят, как будто в лихорадке? Но ни пота на лбу, ни румянца на щеках нет. Может быть, его тело еще недостаточно гуманоидно, чтобы проявлять болезнь так, как ожидает увидеть её Гарри? Может ли Ворлост вообще заболеть?

— Я действительно в порядке, — вырывает Гарри из его мыслей Ворлост. Словно в подтверждении своих слов, он опускает ложку в суп и начинает жадно есть. Только когда он почти опустошил свою тарелку, он уточняет — К сожалению, сегодняшний кошмар остался со мной. И, конечно же, именно сегодня я буквально завален работой! Серьезно, я ничего не получаю почти неделю, но сегодня все мои слуги хотят спросить совет. Если бы я не знал, что они слишком глупы, чтобы сделать это, я бы подумал, что они сотрудничали, чтобы бесить меня сегодня как можно сильнее.

Вопреки их привычке молчать во время еды, Ворлост говорит об этом, жалуясь на все черновые, но трудоемкие задачи, которые принесли ему его Пожиратели Смерти. Гарри ест и слушает, но большинство его мыслей вращается вокруг откровения: Ворлост только что признался, что ему снятся кошмары.

Темному Лорду Волдеморту, несомненно, одному из самых сильных и могущественных людей на свете, снятся кошмары настолько страшные, что он думает о них с ужасом весь последующий день.

Гарри не знает, почему он так удивлен. Конечно, Ворлосту снятся кошмары! Он нормальный человек — более или менее — с травмирующим прошлым — скорее очень травмирующим — поэтому следует ожидать, что он будет страдать от всех последствий психологической травмы. Тем не менее, он всегда казался таким неприкасаемым, таким твёрдым и устойчивым, что Гарри оказался пойман на том, что поверил в это.

Сверхлюдям не нужен комфорт, понимающий слушатель или рука помощи.

Ворлост не сверхчеловек, и Гарри клянется никогда больше этого не забывать.

Ужин проходит быстро, Ворлост жалуется на Пожирателей Смерти, Гарри созерцает бледное лицо Ворлоста. Он выглядит как всегда? Бледнее, чем обычно? Его кожа жемчужно-белая, к ней никогда не приливает кровь, поэтому трудно оценить степень её бледности. После ужина Ворлост ничего не хочет слышать о том, чтобы пойти спать пораньше, но на этот раз он не приносит спиртного. Вместо этого он опускается в кресло и смотрит на огонь.

Гарри оставляет его в размышлениях, довольствуясь ожиданием.

— Я всегда прихожу в эту комнату на час или два вечером, — начинает Ворлост, все еще погруженный в свои мысли — Я разжигаю огонь и просто сижу здесь и… наслаждаюсь. Мне сейчас так холодно, и приятно немного согреться.

Тело, созданное в результате ритуала, проведенного Питером Петтигрю, и недостающие частички души Ворлоста изо всех сил стараются лишить его всего тепла. Гарри помнит это болезненное чувство из своих снов. Это состояние также придаёт ему нечеловеческую бледность, которая становится немного розовее с каждым поглощенным крестражем, но цвет кожи все еще остаётся далеким от здоровой нормы. Раньше Ворлост не чувствовал холода, но с тех пор, как последний кусочек его души вернулся на свое законное место, он постоянно мерзнет. Слишком гордый он не носит более тёплую одежду и не надевает её большее количество, чем обычно, что, естественно, только ухудшает ситуацию.

После двадцати минут тишины Гарри чувствует себя в безопасности — и ему скучно — достаточно, чтобы осмелиться спросить:

— Хочешь поговорить о том, что тебя так беспокоило сегодня?

И до сих пор беспокоит, думает Гарри, но не добавляет вслух. Он не должен. Ворлост наверняка знает, что он все еще посылает какую-то меланхолию с оттенком страха по их связи.

Долгое время он молчит. Как только Гарри начинает задаваться вопросом, а стоило ли ему вообще затрагивать эту тему, Ворлост начинает говорить, не отвечая прямо на вопрос:

— Есть ли у тебя определенный день или определенный период времени, когда ты мог бы с абсолютной уверенностью назвать худшим, что ты когда-либо переживал?

Гарри поджимает губы, размышляя над этим. Что приходит на ум, так это несколько случаев: много-много встреч с Дурслями, горящая кровать в слизеринском общежитии, выяснение того, кто его родственная душа, падение в Чёрное Озеро, полное отторжение при возрождении родственной души, выслушивание того, как его возлюбленная говорит, что он даже не стал бы думать о нем, попытка покончить с собой, тот день в Гринготсе, убийство Дамблдора, все это ужасно, но Гарри не мог сказать, что одно событие было намного страшнее других. Конечно, некоторые были менее ужасны, чем другие, но увенчать одно событие печальным победителем, который больше всего разрушило его жизнь? Гарри качает головой.

Ворлост продолжает, не реагируя на его ответ.

— Я могу. Я могу сделать это совершенно ясно и очень живо. Однажды я совершил ошибку, захотев убить свою вторую половинку, о чем сожалею, и тогда, словно по божественному наказанию, это началось. Я был духом, огоньком, дрожащим призраком, слишком живым, чтобы быть мертвым, и слишком мертвым, чтобы быть живым. То, к чему я прикасался, давало мне энергию, но умирало прежде, чем я мог ее почувствовать. Было так ужасно холодно и так одиноко. Это тоже было больно, в абстрактном смысле. Никогда в жизни я не чувствовал такой боли, ни в приюте, ни под Круциатусом. И это было не остановить! — Ворлост останавливается, приходит в себя и продолжает гораздо спокойнее — Я до сих пор вижу сны об том времени иногда, о том, что просто существую и желаю, чтобы это закончилось, и знаю, что я сам не смогу этого сделать. Затем, оно не покидает меня часами и днями, ужас возвращения к тому… Но в то же время ужас Потустороннего, Смерти захватывает меня и не отпускает, сжимая всё крепче и крепче, пока я не начинаю верить, что вот-вот сдохну от страха. Но это не то, что ты хочешь слушать, верно? Извини, что беспокою тебя своими проблемами. Вместо этого скажи мне: что ты делал сегодня?

Осторожно, Гарри отвечает:

— Спасибо, что рассказал мне об этом. Я рад, что ты решил довериться мне. Не стесняйся рассказывать мне о своих проблемах снова. Я хотел бы по крайней мере выслушать тебя, если я не могу больше ничем помочь.

— После всего, что ты мне рассказал, — Ворлост многозначительно смотрит в глаза Гарри, — вернуть драгоценный дар доверия — меньшее, что я могу сделать.

Гарри краснеет, когда Ворлост продолжает совершенно другую тему, как будто он только что не произнес такую поразительную фразу.

Комментарий к Глава 11, часть 1

Заметки переводчика: Последнее затишье перед финальной бурей. Осталась финальный блок глав, время запастись успокоительными и чаем)

========== Глава 11, часть 2 ==========

Конечно, уже на следующий день всё идёт наперекосяк.

Ворлост любезно попросил Гарри сопровождать его в убежище Лестрейнджей. Он хочет познакомить его со своими лучшими людьми. Кроме того, вероятно, для всех участников этого события будет лучше, если Беллатриса будет окружена всеми мужчинами, которые обычно держат ее в узде, когда она поймёт, что ее злейший враг — родственная душа ее самого любимого хозяина. Однажды вечером Ворлост и Гарри даже развлекаются, придумывая сценарии того, как она отреагирует на эту новость. Ворлост твердо уверен, что она будет одержима Гарри так же, как и Нагайной, к большому недовольству змеи, в то время как Гарри больше склонен к тому, что реакцией будет недоверие и попытка убийства его.

И вот, наконец, этот день наступает. Гарри очень надеется, что через полчаса ему пригрозят убийством и он получит шоколад, на который они поспорили, но в случае проигрыша он уверен, что сможет убедить Ворлоста поделиться с ним проигранной им плиткой вечером. В конце концов, Ворлост почти в долгу перед ним за то, что заставил его попробовать все эти ликеры. Они до сих пор не нашли ничего, что Гарри понравилось бы на вкус. В начале, возможно, Ворлост просто пытался быть милым, но время шло, не опробованных видов алкоголя становилось всё меньше, и он стал рассматривать это как интересный вызов, настаивая на том, что у каждого есть хотя бы один алкогольный напиток, который ему нравится. Гарри же не видит ничего плохого в том, чтобы сделать крошечный глоток алкоголя, если это делает Ворлоста счастливым и никому не вредит.

Итак, пунктуально «на пять минут позже» и после истерики прилипчивой домовой эльфийки, которая совсем не довольна уходом Доброй Души Хозяина Гарри, пусть даже всего на несколько часов, Ворлост и Гарри отправляются камином в место под названием «Стрендж Эвей».

В самом деле, почему никто, просматривая реестры каминных сетей, не наткнулся на это название и не решил узнать о нём поподробнее хотя бы из любопытства, навсегда останется для Гарри загадкой. Ворлост пытается убедить Гарри, что это на самом деле работает и никто не верит, что Лестрейнджи настолько глупы, чтобы прятаться в таком очевидном месте. Скептическое выражение на своём же лице при произнесении странного названия указывают на то, насколько эта идея была хороша.

— Надеюсь, ты не злишься, — немного обеспокоенно говорит Гарри — Я имею в виду не то, что мы сейчас опаздываем, хотя этого могло и не происходить, если бы ты или я использовали пару грубых слов.

Ворлост качает головой и снисходительно смотрит на Гарри.

— Я знаю, что это прозвучит для тебя как ложь, но я не злюсь, когда что-то, что находится вне моей власти, идет не так, как надо. Но дай угадаю: ты так думаешь, потому что тебя наказывали за случайное использование магии и за все, что идет не так или не по плану. — взгляд на лицо Гарри дает ему ответ — Поверь мне, ты перерастёшь это. В конце концов, я говорю это по своему опыту.

Пока Гарри еще думает, что ответить, Ворлост входит в камин и исчезает, избавив себя от разговора, который сам и затеял.

Что ж, Гарри только рад последовать его примеру, хватая горсть летучего пороха.

— Господин, какая милость с Вашей стороны! О, Господин, спасибо, спасибо! Почему вы так поощряете свою бедную слугу? — первые слова, которые слышит Гарри. То, как они произносятся, так же тошнотворно, как и их суть; они могут исходить только от одного человека.

— Беллатриса, вставай, — с достоинством говорит Ворлост.

С лицом, мокрым от счастливых слез, Беллатриса Лестрейндж встает с того места, где целовала голенище ботинок Ворлоста. Родолофус Лестрейндж приказывает ей привести себя в порядок, и она без возражений подчиняется, исчезая в ванной.

— Милорд, — тем временем приветствует его Рабастан Лестрейндж, — чем мы обязаны чести Вашего присутствия?

Ворлост упрекает его:

— Не притворяйся, что не знаешь. Невежество тебе не к лицу.

Рабастан Лестрейндж молча кланяется, чтобы извиниться, и поворачивается к Гарри.

— Добрый вечер, мистер Поттер. Приятно познакомиться с вами официально.

— Мне тоже, мистер Лестрейндж, — отвечает Гарри, наклоняясь в полупоклоне и едва склоняя голову, что является традиционным приветствием чистокровным. Традиционно к нему следует обращаться «Наследник Поттер», учитывая, что он носит Кольцо Наследника, поэтому Гарри теряется в догадках является ли это приветствие тонким пренебрежением, или Рабастан Лестрейндж пытается быть тактичным на случай, если Гарри не знаком с обычаями чистокровных? Как бы то ни было, этим приветствием наследник Лестрейндж также подвергается пренебрежению, в то же время устраняя все сомнения об осведомлённости Гарри о правильном поведении в чистокровном обществе.

Что-то похожее на удивление мелькает на лице Рабастана Лестрейнджа, прежде чем он возвращает поклон, стараясь сделать его немного ниже, чтобы подчеркнуть свое положение подчиненного родственной души Гарри.

— Можете звать меня Рабастан.

— Тогда, пожалуйста, зовите меня Гарри.

После того, как Родольфус представился таким же образом и сделал и получил такое же предложение использовать имя, он говорит:

— Мы ценим то, что наш Господин счел нужным познакомить нас.

— Действительно, — говорит Гарри, слишком взволнованный, чтобы найти что-то еще, о чём можно поговорить, а потому погружается в напряжённое молчание.

К счастью, братья Лестрейндж, родившиеся и выросшие в чистокровной Семье, не страдают от таких волнений.

— Я слышал, что вы остановились в Замке Слизерин на эти каникулы. Как он Вам? — вежливо спрашивает Родольфус.

Когда Гарри открывает рот, чтобы ответить, в комнату снова входит Беллатриса Лестрейндж и видит Гарри. Ее лучезарная улыбка замерзает, а все ее тело замирает в своем движении. Она даже не дышит. Затем совершенно тихим голосом она спрашивает:

— Что здесь делает мерзкий маленький Поттер? О, мой Господин, это подарок для вашей дорогой маленькой Беллы?! О, я буду мучить его так сильно! Благодарю Вас, мой Господин, благодарю Вас!

Мужественно пытаясь игнорировать приподнятую бровь Гарри, которая показывает, что тот выиграл пари, Ворлост говорит:

— Ты неправильно поняла. Выяснилось, что Гарри — моя родственная душа.

От комичного шока, написанного на ее лице, кому-то другому могло стать смешно. На вкус Гарри каким-то образом это выражение делает Беллатрису Лестрейндж только более угрожающим.

— Что?..

Разъяренная, она поворачивается к Гарри.

— Поттер, ты так сильно хочешь спасти свою жизнь, что готов солгать моему Лорду? О, о, ты за это заплатишь, ты за это заплатишь!

Белатриса делает несколько угрожающих шагов к Гарри, размахивая при этом палочкой, и Родольфус останавливает ее, сказав всего несколько слов. Выражение его лица молниеносно меняется, когда он спрашивает:

— Ты думаешь, что нашего Господина можно так легко обмануть?

— Конечно, нет! — Беллатрикс Лестрейндж почти кричит в ответ. Она торопливо поворачивается к Ворлосту, почти спотыкаясь о свои же ноги — Господин, Господин, я никогда так не думала, не думайте, что я могла бы так думать! Ваша глупая Белла не подумала об этом, она была такой глупой! Я не это имела в виду, честное слово!

— Я тебе верю, — успокаивает ее Ворлост — Но я дам тебе доказательство, чтобы твое сердце успокоилось.

С пафосом он поднимает руку, потом подтягивает рукав, затем снимает повязку. Когда Гарри видит слова, свои слова, его пронзает молнией собственничества. Он хочет подойти прямо к Ворлосту и прикоснуться к своим буквам, погладить их и поцеловать. Непрошенные образы, которые Ворлост прислал ему случайно, вспыхивают в его сознании. Он не может не думать о том, как Ворлост прослеживает его слова языком, пока сам Гарри плачет от удовольствия.

Голова Ворлоста резко дёргается, его рот приоткрывается от удивления. Гарри вспыхивает ярко-красным, когда думает, что Ворлост, должно быть, услышал его мысли, и отводит взгляд в пол.

Ворлост быстро приходит в себя и снова прячет метку души. Гарри поднимает взгляд как раз в тот момент, когда пальцы Беллатрисы Лестрейндж опасно приближаются к его словам. От ярости у Гарри дрожат руки, но Ворлост небрежно отворачивается и снова натягивает рукав на запястье, все время делая вид, что не собирается бросать злобные взгляды на Беллатрису Лестрейндж за ее дерзость.

И тут дверь распахивается.

Гарри в грудь прилетает предмет, который пульсирует один раз, другой, и он успевает только в шоке посмотреть на Ворлоста, прежде чем портключ утаскивает его прочь.

***

Он просыпается в знакомой спальне в знакомом доме, но не в том доме, которые он так хорошо узнал за последнюю неделю.

Дом на Гриммо, с портретом Вальбурги, которая смотрит на него с картины встревоженными глазами, и Кричером, суетящимся рядом с ним.

Что означает… Орден похитил его.

Портключом.

Снова.

Гарри стонет и падает обратно на подушки.

Вальбурга милостиво сдерживается, пока Гарри оплакивает свою судьбу, но Кричер не так добр. Он хочет знать, почему Гарри внезапно оказался здесь, быстро заверяя его, что он очень рад этому, но не слишком рад внезапности и тому, что Гарри сделал это не по своей воле. Гарри улыбается ему и говорит:

— Я не знаю, почему я здесь. Я проводил пасхальные каникулы с… — он резко останавливается, быстро оглядывается и многозначительно смотрит на свое запястье. Глаза Вальбурги и Кричера расширяются от понимания, поэтому он продолжает — Пока в меня внезапно не кинули портключом. Должно быть, меня вырубили сразу после прибытия в дом.

Нерешительность написана на нарисованном лице Вальбурги, но она все же открывает рот, чтобы что-то сказать. В этот момент дверь распахивается и с грохотом ударяется о стену.

— Поттер! — хриплый голос, который Гарри идентифицирует, как крик Аластора Грюма. Секундой позже становится слышен отчетливый стук-шаг-скрип-шаг его неустойчивой походки, когда Грюм выходит из устланного ковром коридора на деревянный пол комнаты. За ним слышатся торопливые шаги.

— Ты проснулся, — хмыкает Аластор Грюм, замечая Гарри. Он подходит глубже в комнату и падает на стул, на котором обычно сидит Кричер — Поппи придет позже, чтобы осмотреть тебя. Кто знает, чем этот ублюдок околдовал тебя.

— Что… что случилось? — спрашивает Гарри. Может быть, он делает свой голос немного мягче, чем должен был, но на самом деле то, как Аластор Грюм и остальные члены Ордена обращаются с ним, заставляет его поверить, что они думают, что он ребенок, и в данном случае то, что его недооценивают может сыграть ему на руку.

Аластор Грюм вытягивает ногу и хватается за другое колено, чтобы поставить протез в более удобное положение. Похоже, это будет долгий разговор.

— Блэк сказал, что ты потерял сознание, когда прибыл в дом. Пока не известно, почему это произошло, но наша дорогая Медведьма вскоре это выяснит. Если нет, то у нас все еще есть Билл. Ты знаешь Билла? Достойный мальчик. Один из детей Уизли. Разрушитель проклятий в Гринготтсе. Недавно переспал с этой французской вейлой.

Гарри пытается изобразить смущение и растерянность.

— Нет, я имею в виду… Где я был до того, как попал сюда?

— Ах. Это. — Аластор Грюм пронзает Гарри острым взглядом — Я надеялся, что ты расскажешь это мне, мальчик. Мы получили наводку от одного из наших шпионов, что Сами-Знаете-Кто поймал тебя и хотел привезти к Лестрейнджам для развлечения, пыток и прочего. Итак, вопрос: где ты был, когда он тебя поймал?

Гарри делает глубокий вдох и говорит правду. Что-то вроде.

— Я был в Хогвартсе за день до начала пасхальных каникул. И… на следующий день, кажется, я проснулся в странном месте? Но…

Он позволяет своему голосу затихнуть и пытается выглядеть подобающим для данной ситуации образом, то есть огорченным и сожалеющим.

Аластор Грюм серьезно смотрит на Гарри.

— Мы знаем, что ты покинул Хогвартс по собственной инициативе, так что не пытайся лгать об этом. Вопрос в том, куда ты пошёл. К своей родственной душе? Кто она? Где жи…

Он не продвинулся дальше в своем быстром допросе, потому что дверь снова ударилась о стену, на этот раз с ещё большей силой. В комнату врывается Сириус Блэк, растрепанный и краснолицый.

— Критчер! Какого черта ты делаешь, разговаривая с моим крестником? Я сказал тебе держаться от него подальше!

Аластор Грюм фыркает и говорит:

— Что, ты снова собираешься развивать свою безмозглую теорию? — закатив глаза, он снова поворачивается к Гарри. Заговорщическим тоном он громко шепчет с явным весельем в голосе — Он верит слухам о том, что Сам-Знаешь-Кто — твоя родственная душа.

Он откидывается назад, тихонько хихикая, довольный шоком на лице Гарри. Только он думает, что причина такого выражения лица в том, что Гарри не может поверить, что кто-то на самом деле поверил в этот слух, а не в то, что Сириус не был первым, кто громче всех кричал о «спасении» и реабилитации Гарри, пока он не выбросил Ворлоста из головы.

Сириус оборонительно расправляет плечи.

— Что, это так смешно? Это имеет смысл! — его взгляд на секунду останавливается на Критчере — И проблема не в этом! Вы хотите оставить Гарри здесь, посадите его в тюрьму! Как вы это сделали со мной!

Гнев Сириуса подобен бомбе, взорвавшейся внезапно и с огромной силой. Его глаза впиваются в Аластора Грюма, губы бледнеют из-за того, что с силой сжимаются, а ногти почти врезаются в ладони под натиском ярости.

— Это для его же безопасности! — говорит Аластор Грюм. Он пытается казаться невозмутимым, но не может полностью скрыть усталость в своём голосе. Понятно, что это не первый их спор — Это для твоего же блага! Ты знаешь, что все еще в розыске, ты не можешь позволить им схватить тебя! Особенно теперь, когда у власти Сам-Знаешь-Кто!

— Конечно, — парирует Сириус со всем презрением, на которое он способен, — и используя Гламур и прогуливаясь по маггловской деревне, я полностью разоблачу себя. Я могу понять, почему ты говоришь это сейчас, но до того, как Волд… он захватил власть? Какое у тебя есть оправдание этому?

— Блэк, ты знаешь, что сказал Альбус. Я не знаю, почему ты продолжаешь повторять это снова и снова, и снова. Мне жаль, что ты этого не понимаешь, но так было лучше для тебя.

Аластор Грюм бросает на Сириуса торжественный взгляд, а Гарри спрашивает себя, знает ли он, как невероятно тщеславно и снисходительно сейчас звучат его слова.

По понятным причинам Сириус парирует:

— Зато вы все знаете, что для меня лучше. Точно так же мои родители знали, что лучше для меня. Просто убирайся отсюда. Уходи! Проваливай! И помоги тебе Мерлин держаться подальше от моего крестника, иначе тебе не понравится то, что я сделаю.

Аластор Грюм в ответ фыркает, но встает — медленно, неторопливо. В дверях он оборачивается к Гарри.

— Не думай, что разговор окончен, — угрожающе говорит он. — Ты мне все расскажешь, где ты был и с кем.

Гарри молчит, пока Грюм ковыляет из комнаты. Сириус стонет и падает на кровать.

— Мерлин, что за мудак. И это было так отстойно! Да ведь? Ты тоже так думаешь, да? «Не думай, что разговор окончен». Кем он себя возомнил?

Жалобы продолжаются и продолжаются, охватывая все случаи: от того, как Аластор Грюм мешает Молли Уизли, когда та готовит, до того, как он не может перестать разбрасывать повсюду свои грязные носки. Тем временем Гарри внимательно изучает своего крестного отца.

Несмотря на то, что он видел его не так давно, когда Гарри сам стал крестным отцом, приятно снова увидеть Сириуса. Несмотря на то, что технически он сейчас в бегах, Сириус выглядит лучше, чем когда-либо. Его щеки перестали впадать в череп, волосы стали гуще, некоторые безумные искры в глазах поутихли, хотя паранойя осталась — наверное, это к лучшему.

— Ну, щеночек, как дела? — наконец спрашивает Сириус — С ним все в порядке?

Гарри потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что Сириус спрашивает о Паке.

— Я не видел его с тех пор, — отвечает он, немного задумчиво, — но он в порядке. Он почти не тянет меня.

— Я понимаю о чём ты, помнишь? — Сириус смеется — Достаточно, чтобы убедиться, что он все еще здесь. Я скучаю по этому чувству…

Он вздыхает, и оба замолкают. Гарри не знает, что он может и должен сказать, а Сириус слишком глубоко уходит в свои мысли. Однако когда он замечает, что разговор застыл, он усмехается и меняет тему.

— Так как это было? — увидев растерянное лицо Гарри, он уточняет — Ты был со своей родственной душой, верно? Тебе понравилось? — Гарри все еще колеблется, не уверенный, что это не уловка, чтобы заставить его раскрыть личность своей родственной души, когда Сириус продолжает — Только не говори мне, кто это! — он морщится с мрачным выражением в глазах — Мои барьеры окклюменции уже не те, что были раньше, и я никогда никому не говорил, что, по моему мнению, в этих слухах есть доля правды.

Глаза Гарри расширяются, и он погружается в свои мысли, чтобы проверить собственные барьеры. Все они стоят на своих местах, слава богу. Его встречает встревоженный взгляд Сириуса, и он слегка кивает в ответ, улыбаясь. Но он также прочитал за словами предупреждение: он не сможет рассчитывать на Сириуса в качестве союзника.

— Ну так? Расскажи мне больше о… Сам-Знаешь-Ком — Сириус не мог не использовать эту игры слов.

Гарри терпеливо ждет, пока Сириус успокоится, и начнет рассказывать безобидные истории, в которых не раскрываются детали или которые настолько противоречат образу Ворлоста, что никто не сможет связать их с ним.

— У него есть домовой эльф, которого ему подарили, и у которого было ужасное имя…

***

Примерно через час после того, как Сириус ушел, подмигнув напоследок, и пока Гарри пытается убедить себя, что в этом доме будет не так уж плохо и что он найдет возможность сбежать, он начинает бегать вокруг, пытаясь найти его, его душу, его Гарри, и не находит его, его нигде нет. Даже домашние эльфы не добились успеха, все они в слезах, он тоже почти, но нет времени останавливаться, отдыхать, сожалеть, быстрее, быстрее, найдите его, пока с ним чего-нибудь не случилось!

Гарри пытается послать ответное утешение, но его чувства натыкаются на стену и отбрасываются назад, не приходят, даже не выходят из его души со стороны его связи. Гарри не понимает, как это возможно, и если сейчас невозможно разблокировать их связь, как он может утешить Ворлоста? Он должен сбежать прямо сейчас и добраться до своей второй половинки. Как он мог подумать о том, чтобы ждать?! Где его палочка, он должен уйти!

Аластор Грюм, взявший на себя вахту перед запертой дверью, рычит на него, чтобы он снова лёг спать, а утром он сможет пойти в туалет.

И Гарри вспоминает тот незаконный ритуал, который был запрещен более двухсот лет назад, потому что он подвергал связь родственных душ слишком большому стрессу и использовался в сомнительных целях.

Он резко сглатывает и возвращается в постель, решив подумать об этом завтра и ворочаться в постели до рассвета.

***

На следующее утро Аластор Грюм снова приходит, чтобы угрожать Гарри, требуя рассказать, с кем он провел свои каникулы, но добивается не большего успеха, чем раньше. Это не мешает ему пытаться снова и снова. Он даже придумывает странный план, который можно считать пыткой. Он запрещает всем, кроме себя, входить в комнату Гарри. Конечно, стоит учитывать, что Сириус — лорд Блэк, а это дом его предков, а Вальбурга может делать все, что хочет, в пределах своего портрета, так что это не работает так хорошо, как представлял себе Аластор Грюм, но об этом старому аврору знать не нужно. Критчеру отказано в доступе в комнату Гарри, потому что он может попытаться навредить ему, потому что он служил Блэкам, а значит, он темный, а значит, он злой, а значит, он хочет навредить, покалечить или убить Гарри. Каким-то образом это приводит к тому, что еда Гарри регулярно теряется по дороге или ему забывают её приносить. К счастью, Сириусу удается пронести ему еду ночью, когда он приходит в гости, оставаясь при этом незаметным. Гарри ценит это, так как у него не было сундука с собой, когда его похитили. Но даже если бы он был у него с собой, его бы забрали, как и палочку, так что это не имеет большого значения. По крайней мере, его сундук в безопасности — Гарри устал менять его каждые несколько лет.

Итак, Аластор Грюм изо всех сил старается сделать жизнь Гарри как можно более не комфортной. Но худшее, что он сделал, это разорвал душевную связь и заставил Гарри смотреть и чувствовать, как его родственная душа распадается на части, пока он ничего не может сделать.

Аластор Грюм приходит в любое время дня, чтобы допросить Гарри. Однажды он даже даёт ему Веритасерум.

Вальбурге удается предупредить Гарри об этом, но он видит в происходящем скорее отличную возможность.

— Какую? Твой разум уже помутился от зелья? — спрашивает она резким, но тихим голосом.

Он шепчет в ответ:

— Нет. Когда всё это всплывет в Ордене, а это произойдет, вы же знаете, как они относятся к секретам, он будет считаться скотиной, не имеющей права подливать очевидно травмированному и только что спасенному ребенку Веритасерум. Это может быть моим шансом вбить клин между ними и бежать в возникшем хаосе.

Вальбурга по-прежнему сомневается и обещает остаться в комнате на всякий случай, но Гарри остаётся спокойным, пока ест салат со вкусом уксуса, сахара и обмана.

На всякий случай он даже потренировался.

— Тебя зовут Гарри Поттер? — ворчит на него Грюм.

Он отвечает ясным «да».

— Кто твои родители?

Он пытается бороться с искушением выпалить ответ. Ему становится легче это делать, когда он понимает, что на самом деле не знает, кто его родители. Люди, которые его породили, Джеймс и Лили Поттер? Люди, с которыми он вырос, Вернон и Петуния Дурсли? Обе пары мертвы, так что, теоретически, они больше не его родители. Кто тогда остается? Кто его вырастил? Насилие и жестокость? Домовые эльфы, портреты и призраки Хогвартса? Он сам?

И в этом оказывается секрет Веритасерум. Это делает вас неспособным лгать. Это не мешает вам говорить неправду.

— Джеймс и Лили Поттер, — говорит Гарри, как будто он только что не нашёл выход. Таким образом, он не сделает Аластора Грюма еще более подозрительным, и, возможно, ему даже удастся скормить ему какую-то ложную информацию, которая заставит его оставить его в покое.

— Мальчик, я хочу знать, кто твоя родственная душа.

Гарри встречает взгляд глаз, пристально смотрящих на него — один карий внимательный, другой искусственный голубой, — не показывая никаких чувств. Ему дали достаточно зелья, чтобы он не мог проявлять никаких эмоций. Но Аластор Грюм — хитрый старый лис — он распознает лжеца, когда видит его, и это его способ проверить, действительно ли Гарри так не в себе, как кажется. Под воздействием Веритасерума можно отвечать только на прямые вопросы, о чем многие мошенники забывают.

Гарри нет.

Он остается совершенно неподвижным, совершенно тихим, совершенно безмятежным, каким может быть только человек под зельем. Что ж, он действительно выпил зелье, но Аластор Грюм не должен знать, что его барьеры окклюменции уже изо всех сил уничтожают зелье, сковывающее его разум. И это единственный вопрос, в котором Аластор Грюм действительно потерпел неудачу: он не проверил, является ли Гарри окклюменом. Мастеров этой магии, как известно, сложно держать под действием любого изменяющего сознание зелья, поскольку их разум, обученный защищаться, автоматически стремится полностью разрушить любое влияние на него.

Не то чтобы Гарри полностью зависел от своих щитов. Никогда не идите в опасную ситуацию, не имея по крайней мере двух запасных планов.

Он может заставить барьеры окклюменции прорваться сквозь цепи, удерживающие его разум, если уделит этому достаточно времени и усилий.

Он может разобрать вопрос и ответить на него вводящим в заблуждение или ложным образом.

Он может отвечать так тихо, что никто не сможет услышать, что он сказал.

Он может попросить Вальбургу привести Сириуса, который поднимет ад и весь дом, когда увидит, что здесь происходит.

Он может попытаться нокаутировать Аластора Грюма с помощью беспалочковой магии, которую ему удавалось использовать раз или два.

Он может кричать и вести себя так, как будто зелье причиняет ему боль, вызывая еще большую жалость, когда домочадцы соберутся, чтобы увидеть ошибку Грюма, которую он совершает прямо сейчас.

Он может взять нож, принесенный с ужином, и прикончить Аластора Грюма, но в таком случае ему придется иметь дело со всеми остальными, считающими его сумасшедшим убийцей или одержимым.

Нет, Гарри будет пытаться отвлечь от себя внимание, будучи лучшим заключенным, которого они могут себе представить, пока они не ошибутся, и он не сможет нанести удар. Всего один маленький сочувствующий человек, которому можно поплакаться о том, что его не кормят, или о Веритасеруме, и он освободится от Аластора Грюма. Так ему будет намного легче сбежать.

Кстати о Грюме: его голос возвращает Гарри обратно в настоящее, когда он требует, теперь задавая реальный вопрос:

— С кем ты провел эти каникулы?

Гарри даже не нужно думать.

— С Насти, которую переименовали в Лавли.

Этот ответ явно застал Аластора Грюма врасплох.

— С кем?

Гарри повторяет свой ответ. Его снова спрашивают: «С кем еще?», повторяя этот вопрос еще несколько раз, с каждым разом всё больше злясь. Гарри повторяет имена домашних эльфов Ворлоста и старается не думать о том, как сильно по ним скучает.

Наконец, Аластор Грюм задает правильный вопрос:

— С кем из людей ты провел свои каникулы?

Что ж… Он ведь уточнил, о каких каникулах спрашивает, не так ли? Итак, Гарри вспоминает все свои каникулы. С кем он когда-либо проводил каникулы? Очевидно, с Дурслями, которые были мертвы или поцелованы дементорами. Со старой миссис Фигг, которая, вероятно, состоит в Ордене или связана с ним. С кем-то из самого Ордена либо из-за их слежки за ним, либо из-за того лета, проведенного здесь. И, очевидно, он проводил целую кучу своих каникул в Хогвартсе — подождите, вот оно!

Гарри называет имя одного мальчика, на несколько лет старше него, который, как он хорошо помнит, провел рождественские каникулы в Хогвартсе, оплакивая свою судьбу так отвратительно, что все учителя забрали хотя бы по несколько баллов за такое поведение. В те же каникулы Гарри тоже был в замке. Преимущество именно этого мальчика — или теперь уже молодого человека — в том, что он настолько малоизвестен, что Аластор Грюм не сразу поймет, что это ложь, и в то же время это имя учителя смогут вспомнить. Поскольку его Семья, столь же малоизвестная, как и сам молодой человек, и более знакома самому Гарри только потому, что призрак, когда-то принадлежавший именно к этой Семье, жаловался на их полный упадок, нейтральна, хотя и граничит с поддержкой Ворлоста, крайне маловероятно, что этот человек является частью Ордена, особенно учитывая кое-что из того, что он рассказывал во время тех самых каникул.

Гарри произносит имя и пытается изобразить смутную панику, держась за изнашивающиеся цепи Виратесерума, удерживая все свои окклюментные щиты, чтобы не потерять характерный блеск в глазах. Судя по всему, он выглядит точно так же, как волшебник под действием зелья, который только что раскрыл компрометирующую информацию против своей воли и здравого смысла, поскольку Аластор Грюм вздохнул с облегчением.

— Ты мог бы и просто так рассказать это, — ворчит он. Гарри игнорирует его — Где онживет?

Легкий ответ. Гарри едва помнит лицо молодого человека, откуда ему знать о нем больше?

— Я не знаю.

Двойной взгляд Аластор Грюма в ответ на это почти комичен.

— Как ты можешь не знать, где провел все эти каникулы?!

Хорошо, даже с указанными каникулами Гарри может легко ответить.

— Меня аппарировали туда.

— И ты никогда не пытался узнать, где находится этот дом?

— Нет — поскольку Гарри знает это из своих снов, и ему все равно. В конце концов, он как бы доверяет Ворлосту.

Аластор Грюм некоторое время проклинает его «глупость», прежде чем рявкнуть:

— И как ты оказался с Сам-Знаешь-Кем?

О, и разве этот вопрос не смешон. Сам-Знаешь-Кто, внушающий страх Темный Лорд, или Сам-Знаешь-Кто, выбранный Гарри человек, для которого он использует это прозвище? Что касается Невилла — он игнорирует укол боли при мысли о своем бывшем лучшем друге — они иногда использовали именно эти слова для описания профессора Снейпа. С Дурслями он сам был Сам-Знаете-Кем или, чаще, Сами-Знаете-Чем в этих разговорах шепотом, которые Гарри никогда не должен был услышать. Поскольку он не может точно ответить, как он оказался с самим собой, Гарри вместо этого думает о профессоре Снейпе.

— Это был подарок, — продолжает он — В нём было письмо, и через некоторое время я оказался там, где никогда раньше не был.

Он позволяет Аластору Грюму сделать выводы о портключах и предательстве и спрашивает себя, не слишком ли он хорошо проводит время.

После еще нескольких бессмысленных и лёгких вопросов — действительно, как Аластор Грюм умудряется каждый свой вопрос звучать неоднозначно, чем Гарри каждый раз может воспользоваться? — Гарри отпускает свои щиты окклюменции, и они делают то, для чего были созданы: они разрывают цепи, которыми Веритасерум сковал его разум, и это приносит Гарри невероятное удовлетворение.

Сознание возвращается в его глаза, и он несколько раз моргает, словно сбитый с толку. Он шепчет: «Что…?» и готовится к представлению.

— Поттер, — вмешивается Аластор Грюм — Ты должен рассказывать нам, если у тебя возникают проблемы со сном. Возвращайся в постель.

Но о нет, Гарри не позволит Аластору Грюму так легко выпутаться из этой ситуации.

— Боже мой, — говорит он громче, намеренно используя маггловское изречение. Как и было условлено, Вальбурга выходит из своего укрытия в лесу картины напротив кровати и быстро выходит из него, чтобы отправиться к Сириусу — Ты напоил меня зельем. Ты накачал меня им!

Легко изобразить панику на лице, учащая также и дыхание, думая о том, что Аластор Грюм мог получить правдивые ответы на свои вопросы — ну, вопросы, которые он хотел задать, а не те, которые задал на самом деле, получая лживые ответы.

— Поттер, нет, нет, это просто сон. Кошмар. Почему тебе снятся кошмары?

И о, это основное правило — не задавать вопросов тому, на ком применялся Виратесерум. Напоминание о том, что у них отобрали способность самостоятельно решать, что говорить, приводит большинство из них прямо к приступу паники.

Гарри изображает один такой так хорошо, как только может. У него выходит пугающе хорошо, поскольку у Гарри уже есть большой опыт реального приступа, из которого можно извлечь уроки. Фокус в том, чтобы на самом деле не впадать в панику, но если Гарри потерпит неудачу, его спектакль станет ещё более убедительным, так что на самом деле это не имеет значения.

— Поттер! Успокойся! Зачем ты это делаешь? Не будь таким ребенком!

Из-за неудачных попыток Грюма… успокоить Гарри? Напугать его ещё больше? Оказать помощь, насколько это в его силах?.. Врываются Сириус и Молли Уизли, которая следует за ним по пятам.

— Что здесь происходит? — кричит Сириус.

— Ничего, ничего, — пытается замять ситуацию Аластор Грюм, но Гарри не позволяет ему этого.

Очень мило со стороны Сириуса взять с собой Молли Уизли. У нее вспыльчивый характер, и ее легко растрогать до слез. Она всегда видела в Гарри своего рода седьмого сына или замену Рону, так что его спектакль должен сработать ещё лучше.

— Сириус, — умоляет Гарри с влажными глазами и протягивает к нему руку.

Это тоже было просчитано. Насколько известно Молли Уизли, он ненавидит Сириуса. В конце концов, Сириус не скрывал своей неприязни к слизеринцам и того, насколько Гарри отличается от Джеймса. Может быть, Сириус рассказал ей о многочисленных письмах, которые он писал на протяжении многих лет, и о том, что Гарри, став Крестным Отцом, ещё больше сблизил их, но она никогда не поверит в то, что они прекрасно ладят друг с другом. В конце концов, из того, что Рон рассказывал Гарри, она может и будет держать обиду до конца своей жизни за любое реальное или воображаемое пренебрежение к ней или ее семье.

— Щеночек! — кричит Сириус. Гарри старается вздрогнуть от громкого звука. Через мгновение Сириус оказывается рядом с ним, осторожно говоря тихим голосом — Что случилось, щеночек?

При прямом вопросе Гарри задыхается и снова трясется. Сириус был аврором. Гарри верит, что до него быстро дойдёт.

— Гарри? Ты можешь мне рассказать. Что.?

На этот раз Гарри всхлипнул от изображаемой боли. Как Гарри и рассчитывал, мозаика в голове крёстного складывается.

— Веритасерум? Ты накачал моего крестника Веритасерумом?! — лицо Сириуса опасно темнеет, когда он встает, вставая в защитной позе перед Гарри, достает палочку, из которой летят искры, и смотрит на Аластора Грюма с гневом и обещанием смерти в глазах. Но, каким бы злым он ни был, громкость его голоса не поднимается до уровня, который причинил бы дискомфорт Гарри.

Молли Уизли не так тактична и заботлива. Она громко задыхается, а затем кричит пронзительно, как банши:

— Веритасерум?! Аластор, как ты мог?!

Этот крик, конечно, собирает большую аудиторию, большинство из них протирают глаза ото сна и недовольны тем, что их отдых прервался.

Сириус использует эту возможность, чтобы высказать свои претензии Аластору Грюму.

— Ты не только меня запер в моём же доме и мысли мои читал, ты еще и крестника моего запер! А когда тебе этого оказалось недостаточно, чтобы заставить его рассказать тебе то, что ты хочешь узнать, ты начал морить его голодом! А когда и это не сработало, ты опустился до использования Веритасерума?!

Молли Уизли добавляет:

— На ребенке! Бедном, невинном ребенке!

— Я никогда не делал ничего из этого! — Аластор Грюм пытается оправдаться, но общественное мнение уже настроено против него. Члены Ордена шепчутся друг с другом, рассказывая о других преступлениях, которые Аластор Грюм либо совершает, либо которые, по их мнению, он уже совершил. Со слезами на глазах Гарри подливает масло в огонь, цепляясь за Сириуса и прося его остановить дрожь.

Сириус тут же роняет палочку и поворачивается к Гарри, с беспокойством оглядывая его и зовя мадам Помфри. По прибытии она выгоняет всех, кроме Сириуса, и заботится о том, чтобы осмотреть Гарри. Она не находит ничего жизнеутверждающего и заключает, что это был просто шок от того, что он попал под действие зелья. Вскоре после этого она уходит, оставив Гарри и Сириуса наедине.

Сириус плюхается на кровать рядом с Гарри и одобрительно говорит:

— Ты даже лучше Рега. Он всегда переигрывал, но ты?.. — он присвистывает — Отлично. Ты сделал это.

Увидев сбитый с толку взгляд Гарри, он небрежно добавляет:

— Я вырос среди слизеринцев. Я научился одному или двум трюкам. И что? Первоклассное исполнение, но ничего такого, чего бы я раньше не видел — он откидывается назад и успокаивает Гарри — А, но не волнуйся. Я не думаю, что кто-то из остальных стал бы смотреть на тебя, как на «настоящего» слизеринца.

Пока Гарри пытается что-то сказать, замерев в одной позе, Сириус чуть не падает с кровати, выпрямляясь с красным лицом, яркой улыбкой и быстрыми словами, чтобы отвлечь внимание от этого случая.

— Полагаю, вы с мамой придумали план, как вытащить тебя отсюда? Скажи мне, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо?

Это не более чем подозрительно.

— Почему ты предлагаешь это? — спрашивает Гарри, старательно пытаясь смотреть на Сириуса.

— Ну… я как бы должен сделать это, не так ли? — Сириус вздыхает и откидывает голову назад, чтобы посмотреть в потолок — Видеть, как ты заперт в Хогвартсе, и нет, это нельзя назвать никак иначе, и то, как они тебя обрабатывали, чтобы установить личность твоей родственной души, сразу после того, как захватили замок, который, наконец, стал безопасным. Я как бы начал рассматривать свое пребывание здесь с другой точки зрения. Знаешь, когда я спрашивал Молли или Грюма, почему они забрали тебя и даже не позволяли мне часто навещать тебя, они говорили то же самое, что говорили мне, когда я спрашивал, почему мне нельзя покидать этот дом — Сириус передразнивает их комично высокими голосами — Только там он в безопасности. Только так мы сможем защитить его.

— Тебя заперли здесь? — спрашивает Гарри, зацепившись за эту деталь. Возможно, это объяснило бы некоторые из наиболее сомнительных действий и слов Сириуса — объяснило бы, а не извинило. Его ошибочно сажают в Азкабан на десять лет, и как только ему удается сбежать, его запирают в этом доме, который он ненавидит. Это не могло быть полезно для его и без того поврежденной психики.

Сириус поворачивается к нему лицом, его зубы оскалены в чем-то, что больше похоже на оскал собаки, готовой зарычать, чем на улыбку человека.

— О да, они сделали это. Я пережил десять лет дементоров и почти год находился в бегах и меня так и не смогли узнать или поймать, но теперь я вообще не могу выходить на улицу, потому что могу быть узнанным и пойманным? Кто меня узнает, особенно когда я в форме собаки? Даже после того, как Волд — да, тот парень, после того, как он был воскрешен, и когда Хвост рассказал ему о моей анимагической форме — они действительно думают, что кто-то, собирающийся восстановить свою криминальную империю, остановится, чтобы проверить всех собак в Британии и узнать, является ли кто-нибудь из них анимагом? При чём именно тем анимагом, который выступал когда-то против него? Я имею в виду, что у него есть свои бывшие узники Азкабана. Он знает, что я не представляю угрозы. Вместо того, чтобы сделать что-нибудь, чтобы помочь или сделать что-нибудь, чтобы выздороветь, я застрял в этом душном старом доме… Иногда я думал, что могу убить их всех.

— Но… разве ты не говорил, что ты… — какое слово он тогда использовал? Что ж, Гарри не собирается смягчать удар — сталкерил за мной целую неделю, пока я был у Дурслей?

В шоке Сириус снова чуть не падает с кровати.

— Сталк.! Я пытался охранять тебя! Я хотел защитить тебя!

— В предполагаемом безопасном доме, в котором Дамблдор заставил меня оставаться без какой-либо защиты все эти годы до моего возвращения в Хогвартс? — Гарри скептически приподнимает бровь.

Сириус замолкает, обдумывая эту мысль.

— Вообще-то… Да, почему мы должны были тебя охранять? Я был так счастлив выбраться из этого дома и снова увидеть тебя, что даже не подумал об этом. Хм. — еще через несколько мгновений он качает головой и с улыбкой возвращается к своему обычному состоянию — В любом случае, о чем мы говорили? Ах да, верно. Не знаю, почему меня отпустили. С другой стороны… Я довольно долго гулял там, и никто меня не заметил. Ходили всякие нехорошие слухи. В сочетании с тем, что мне рассказали Рон и Гермиона… Да, я мог бы справиться с этим лучше.

Гарри улыбается своему смущённому Крестному Отцу, чтобы напомнить ему, что он уже простил его за неосторожные слова. Тем не менее, Сириус спешит добавить:

— Честно говоря, я до сих пор не понимаю, как я мог в это поверить. Просто посмотри на себя! Такой маленький и худенький! Ты не из тех, кто начинает драки. И если бы ты действительно хотел украсть… Я думаю, что ты не позволил бы себя поймать.

… это комплимент? Гарри решает принять эти слова именно так. Вскоре после этого Сириус оставляет Гарри на произвол судьбы, а именно на Вальбургу, и уходит из комнаты.

Она смотрит на Гарри со своего возвышения на портрете, пока он не начинает смущаться от пристального взгляда.

Затем она просто говорит: «Молодец» и уходит.

========== Глава 11, часть 3 ==========

Этой ночью Гарри снится сон.

Он мечтает разнести библиотеку, пытаясь найти его, его, того, кого он хотел убить, того, кто стоит дороже всего на свете, того, кого он уважает больше, чем когда-либо считал возможным, того, кто исчез. Ничего, ничего, ничего, ни в одной книге, ни в одном свитке, ни в одной гребаной брошюре, нет и следа решения, которое ему нужно. Этот ритуал, этот незаконный ритуал, ведет к безумию, он знает, он знает, как это будет, но перечитывает его снова и снова, надеется на другой исход, на какой-то намек на другое решение, но ничего, ничего. Он наблюдает, терроризирует домашних эльфов — почему у этих существ нет способности возврата к своему владельцу? Почему они не могут просто переместиться и забрать его? Где он? Как можно отменить ритуал? Почему он исчез? Где он?

Он снова мечется по библиотеке, снова идет в Хогвартс, совещается с этим проклятым библиотечным портретом, и снова, снова: ничего, ничего. Он уже чувствует это, чувствует костями, чувствует где-то глубоко внутри, за пределами логики, за пределами эмоций, за пределами внутреннего ощущения: понимание своего медленного падения в безумие. Знакомый зов, но на этот раз предупреждение он услышал и прислушался к нему, на этот раз он сделал это, но у него нет шансов удержаться от падения. Где он, где он?! Не могу найти, не могу достать, где он?

Когда он ходит по комнате, решение, наконец, приходит к нему. Решение? Попытка решения? Решение другой проблемы? Неважно, неважно. Он цепляется за надежду и ускоряет шаг.

***

Гарри просыпается со слезами на глазах, отчаянием в сердце, безумием, лижущим пятки во сне, и больше всего на свете он желает быть со своей родственной душой рядом, утешаясь только знанием плана Ворлоста. И ему нужно это подтверждение: его побег требует времени на планирование и еще больше времени на осуществление, и если он потерпит неудачу в своей попытке, Ворлост будет для него потерян. Он не может позволить себе отвлекаться на беспокойство о своей второй половинке.

Однако все эти мысли не помогают снова заснуть после сна, и он проводит ночь, ворочаясь и беспокоясь, пока не впадает в короткий и беспокойный сон, полный ещё большего отчаяния.

К счастью, утро проходит согласно плану Гарри. Несмотря на протесты Аластора Грюма, Молли Уизли врывается в его комнату в восемь часов утра и приглашает на завтрак. Комната в основном пуста, но он ничуть не удивляется, увидев в ней ее сыновей-близнецов, жалующихся на то, что их так рано разбудили.

Гарри сдерживает фырканье. Восемь часов это не рано. Он должен был вставать на рассвете так долго, что даже сейчас, проведя так мало времени с Дурслями или с кем-то еще, кто укрепил бы эту привычку, он все еще просыпается с первыми лучами солнца.

Молли Уизли ставит перед ним полную тарелку еды и спрашивает, что бы он хотел выпить. Гарри делает вид, что нервно шаркает ногами и говорит слабым, почти с надеждой голосом:

— Это мне? Я снова могу есть?

Как и ожидалось, Молли Уизли в ярости, хоть и пытается сохранить улыбку на губах.

— Конечно! Ешь! Ты слишком худенький!

Мгновением позже она бледнеет и спешит обратно на кухню.

Используя близнецов, как источник информации, он рассеянно кладет себе в рот немного еды, пока слушает их рассказ. К сожалению, вскоре они растворяются в ссорах из-за новейшего продукта, который они хотят добавить в магазин приколов, который они планируют открыть, прежде чем углубиться в жалобы на свою работу в Министерстве.

Когда Молли Уизли возвращается, она выглядит спокойнее, хотя все еще готова сорваться в любой момент.

— Ах вы, глупые мальчишки, — ругает Молли Уизли близнецов, как только слышит, о чем они говорят, но без энтузиазма, слишком занятая приготовлением еды и различных напитков, пока комната медленно заполняется, — вы что, все еще не оставили эту глупую затею? Вы должны держаться за свои рабочие места! Они действительно достойные! — на одинаковые гримасы, которые она получает в ответ, она добавляет — Вы работаете со своим отцом! Не смейте говорить, что это плохая работа!

Ответ делится между близнецами.

— Она не плоха…

—… просто совершенно ужасна!

— Мы почти собрали все…

— …деньги, которые нам нужны…

— …на первые три месяца аренды.

— Так что, мы почти у цели!

— Ты не сможешь остановить нас от увольнения, женщина…

—… ведь теперь мы настоящие взрослые!

Молли Уизли издает звук отвращения, но что-то привлекает ее внимание прежде, чем она успевает дать ответ.

— Кем вы работаете? — спрашивает Гарри, желающий узнать, есть ли у них какая-либо информация об изменениях, внесенных Ворлостом, которые еще не были обнародованы. В ответ на мрачные взгляды, которые он получает, он поспешно добавляет — На данный момент. Прежде чем вы откроете свой магазин. Вы сказали, магазин приколов?

Два лица загораются восторгом почти синхронно.

Таким образом, остальная часть утра заполнена очень оживленной и односторонней дискуссией о магазине. Гарри немного узнает о создании заклинаний и экспериментальном зельеварении, поэтому утешает себя тем, что разговор не был абсолютной тратой времени. Тем не менее, кто бы мог подумать, что кто-то может так много рассказать о каком-то магазине?

***

Полдень приносит плохие новости, субъективно говоря. Объективно ничего нового не открывается.

Пробираясь в библиотеку, чтобы продуктивно провести хотя бы часть своего времени и по возможности найти способ нарушить ритуал, Гарри слышит знакомый смех, на который отвечает знакомый ворчливый голос. Рон и Гермиона. Хотя Гарри надеялся на обратное, она, по-видимому, вернулась к философии Света и Ордену. Когда-то она выражала сомнения, но кажется, притяжение ее родственной души оказалось сильнее ее желания думать самостоятельно.

— Будь осторожен! — другой знакомый голос упрекает Рона — Разве ты не помнишь, когда мы в последний раз обращались с воздухом «Дыхание Дракона», и ты с Малфоем чуть не сожгли теплицу?

Гарри торопится уйти быстрее.

Ритуал.

Исключить свитки и книги, которые Ворлост уже просмотрел. Собрать информацию, которую он сможет найти в библиотеке Блэков. Попробовать построить новую теорию.

Как-нибудь нарушь ритуал.

Спокойно, спокойно, спокойно.

Глубокий вдох.

Гарри сможет это сделать.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вход-выдох. Вдох. Выдох. Вдох и выдох.

Спокойствие.

Все в порядке.

Гарри не видел, как его бывший лучший друг тусуется со своими школьными врагами, смеется, веселится и радуется, когда Гарри беспокоится о нем, когда его держат взаперти всего в десяти комнатах от него, морят голодом и травят зельями, когда связь его души подавляется и сводит с ума его вторую половинку.

Этот поступок, Гарри знает, он не сможет простить. Глупые необоснованные убеждения и поспешно сказанные слова он может забыть, но это… это окончательное предательство он никогда не сможет игнорировать.

Гарри решительно идет дальше, пока его не окружает знакомый запах старых книг.

Это даже иронично, что ли. Именно дружба с Невиллом заставила его оставить библиотеку в Хогвартсе и портрет ради чего-то большего, чем уроки и краткие визиты к домовым эльфам, и теперь именно эта дружба заставляет его бежать к книгам.

Гарри решительно изгоняет из головы все мысли о Невилле и склоняет голову над полками и грудами книг.

У него есть заботы поважнее, чем друг, ставший врагом.

Ночью он почти засыпает на столе. Кричер трясёт его, пока он не заставляет свое измученное тело споткнуться о кровать, в которой ему снится сон о том, как он шагает по своему замку, своему дому, передвигаясь почти бегом. Он подходит к знакомому портрету и уходит от него назад, раз, два, три. Как только дверь открывается, он чувствует поразительный прилив ясности. Тем не менее, он идет вперед, почти притянутый к бесценной диадеме, теперь лишенной жизни. Отдаленная часть него осознаёт шаг назад от пропасти безумия и неохотно заключает, что библиотечный портрет был прав в своем утверждении о крестражах, вызывающих безумие. Большая часть его сосредоточена на проблеме, которая привела его сюда: ритуале и местонахождении Гарри. Почти сразу приходит на ум решение второго вопроса: Штаб Ордена. Дом Блэков. Гри-что-то-там. Защищен чарами Фиделиус. Мало вероятно, что Северус знает секрет. Никакого другого шпиона у него нет.

Но есть домашние эльф. Какое-то имя, на которое он жаловался — Критчер. Эльф наверняка знает это место и принадлежит к Семье Блэк — Семье Беллатрисы. Она сможет призвать его, и Критчер обязательно расскажет ей секрет, если это поможет Гарри. Он рассказывал ему, как полюбил его Критчер.

Беллатриса все еще находится в коме из-за ран, полученных во время нападения. В ближайшие несколько дней она должна поправиться, но он сомневается, что его психическое состояние останется таким же уравновешенным к этому моменту. Однако попытка поторопить целителя не приведет ни к чему, кроме новых проблем в будущем, а Беллатриса слишком лояльна ему, а Родольфус слишком важен, чтобы рисковать последствиями из-за слишком большой спешки и слишком малой заботе. Если понадобится, он пойдёт на это, но пока он может продержаться.

Но на случай непредвиденных обстоятельств не помешал бы запасной план — как сова! Хедвиг? Необычайно умная, он видел её в своих видениях, и необыкновенно привязанная к Гарри. Она должна быть в состоянии добраться до него, невзирая на преграды.

А пока он может в миллионный раз пересматривать свои записи в надежде найти что-то против этого проклятого ритуала…

***

В каком-то смысле Гарри даже благодарен за то, что вчера услышал Невилла. Благодаря этому это не становится такой уж неожиданностью, когда на следующий день он спускается к завтраку и вежливо предлагает Молли Уизли помощь, которую она тут же отвергает, чуть не плача от того, что он «такой хороший мальчик!», и тут же видит Невилла.

Это немного странно. Гарри уверен, что за столом сидели и другие люди, и что эти другие люди разговаривали, и что он ел еду, но он ничего из этого не помнит. Все, что он может вспомнить, это Невилл и то, как его улыбка из открытой превращается в неловкую, когда он видит Гарри.

Гарри изо всех сил старается игнорировать все это и убегает обратно в библиотеку.

Ничего, по-прежнему, и безумие продолжает приближаться.

***

Забудь об Албании, забудь о том, как это быть чем-то меньшим, чем призрак, эти воспоминание уже не худшее, что когда-либо случалось в его жизни. Как там он? С ним хорошо обращаются? Он голодает? Его пытают? Его настраивают против него?

Единственное, что утешает его, это слова, его слова, все такие же красные, не ставшие мертвенно-серыми. Он жив, он жив, он дышит, шепчет, говорит.

Именно этот гимн заставляет его продолжать поиски.

Он жив, он жив.

***

Гарри спешит читать, едва не разрывая книги от скорости перелистывания. Его родственная душа сосредоточена на том, чтобы вызволить его, поэтому ему следует сосредоточиться на поиске способа отмены ритуала.

Ничего, ничего, ничего, ничего.

Это невозможно. Библиотека Блэков так же стара, как и сама Семья. Она была здесь до того, как был изобретен ритуал, и будет существовать еще долго после того, как он будет потерян во времени. Почему же нет информации о нём? Нет даже инструкции, как его провести, которую ожидал увидеть Гарри. Хотя это и не было бы идеальным вариантом, он, возможно, каким-то образом смог бы создать контрритуал.

На этот раз Министерству удалось сдержать запретное знание в своих собственных залах, и результаты оказались катастрофическими.

Переживет ли Волшебный Мир еще одну войну с безумным Ворлостом? Будут ли они готовы встретиться с сумасшедшим Гарри?

У него нет неправильных представлений о том, где он окажется в конце этого — и разве это не зрелище? Две родственные души, обе стремятся отомстить тем, кто их обидел, работают вместе, но не могут быть родственными душами, одна вечно жаждет получать, а другая вечно жаждет отдавать.

Он не может представить себе более жестокой судьбы для мира, потому что он сгорел бы дотла только из-за намека на возможность благодаря этому восстановить связь душ.

Если он внимательно прислушается к себе, он уже может услышать это, шепот, который говорит ему просто сдаться, сдаться, просто уничтожить их всех, просто сбежать к своей второй половинке и надеяться, что близость сделает то, чего не могут сделать исследования.

Мерлин, он надеется, что сможет быстро найти решение.

***

Безумие так близко, что он может чувствовать его дыхание на своём лице, как будто оно просто ждет, когда он, наконец, признает свою неудачу.

Страшно, как спокойно он себя чувствует здесь, стоя у пропасти.

Он делает глубокий вдох и заставляет себя продолжать.

Это вспышка чувств, наконец достигшая его?

Нет, нет, нет. Ничего, ничего, ничего. Всё ещё ничего!

Остановиться. Подышать. Продолжить.

Пещера, заполненная теми, кто когда-то выступал против него.

Чаша, наполненная невообразимо опасным ядом.

Медальон, наполненный не его душой, а письмом.

Регулус Блэк!

Если бы он еще не был мертв, он бы расщепил его на крошечные кусочки за это предательство! Разве он не мог его разрушить, вернуть ему душу, вместо того, чтобы подвести его в этот самый важный момент?

Машинально он возвращается в замок. Куда он мог его положить? Конечно же туда. В дом Блэков, место, в котором сходятся все дороги, в котором находится он. Его душа, его родственная душа, его разум.

— Мой Лорд, Беллатриса пришла в себя!

Злобная ухмылка непроизвольно расползается по его лицу.

Время охотиться. Время отомстить. Время забрать обратно то, что принадлежит ему.

***

Гарри просыпается, хватая ртом воздух.

— Кричер! — ему удается только хрипеть.

Приходит домовой эльф, озабоченно наморщив лоб.

— Пора, — говорит Гарри и позволяет ухмылке расплыться по лицу, чтобы соответствовать его родственной душе.

***

Конечно, это не происходит быстро. Как это могло произойти быстро? Беллатриса должна попытаться найти способ расспросить всех о приказах, которые, несомненно, получил Кричер. Хедвиг должна попытаться найти способ обойти защиту вокруг площади Гриммо. Ворлост должен попытаться найти способ оставаться в здравом уме достаточно долго, чтобы это произошло.

И Гарри тоже занят.

Он все еще не нашел решения для ритуала, и крайне сомнительно, что он найдет его в ближайшие несколько часов. Лучше атаковать прямо сейчас. Если ему не придется оставаться здесь надолго, он может перейти в наступление. Какая разница, готов ли будет Аластор Грюм содрать с него шкуру вечером, если к тому времени его здесь уже давно не будет?

Поэтому он заботится о том, чтобы немного исправить свою внешность. Широко раскрытые глаза, взлохмаченные волосы, темные круги под глазами. Он надевает одежду специально немного великоватую ему, чтобы казаться еще более уязвимым и болезненно тощим. Немного неровной походкой он вваливается на кухню.

— Вам нужна помощь, миссис Уизли? — тихо спрашивает он.

С доброй улыбкой Молли Уизли уверяет отказывается. Когда она поворачивается к нему лицом, ее улыбка гаснет, и она хмурится.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Гарри? Ты выглядишь немного…

Когда она замолкает, Гарри с легким головокружением спрашивает снова:

— Вам нужна помощь, миссис Уизли?

— Гарри, ты хочешь сесть? Давай сюда, садись. Ты выглядишь очень нездоровым. — взяв его за руку, она ведет его к стулу рядом со столом. Гарри следует за ней на дрожащих ногах, заставляя свои руки дрожать. Она еще какое-то время разговаривает с ним, потом о нем с остальными, все задаваясь вопросом, не заболел ли он.

Аластор Грюм хмыкает:

— С ним все будет в порядке. Мальчик просто устал.

Это прекрасно, что Грюм пришёл на кухню. Молли Уизли сердито смотрит на него и готовится дать понять, что она до сих пор не забыла и не простила инцидент с Веритасерумом, и что сейчас ему лучше держать рот на замке, когда Гарри одиноко, но отчетливо спрашивает:

— Где он?

— Кто? — спрашивает Молли Уизли, оглядываясь в поисках того, кого здесь нет.

Сириус протискивается сквозь толпу, опускаясь на колени перед Гарри.

— Что случилось, щеночек? У тебя галлюцинации?

Гарри переводит глаза на Сириуса, делает их большими и водянистыми.

— Где он? Он всегда был рядом, и я всегда его чувствовал, но теперь его нет. Его здесь больше нет, Сириус. Почему его больше нет?

— Я не… я не понимаю, о чем ты говоришь, щеночек. Кого больше нет? — он успокаивающе кладет руку поверх руки Гарри, за которую тот тут же цепляется, как за спасательный круг.

— Он умер? Почему ещё он мог исчезнуть? Но почему слова все еще красные? Как он может быть мертв, если слова красные? Как он может не быть здесь? Куда он исчез?

Пока Гарри продолжает говорить, Орден замолкает, и они один за другим приходят к пониманию.

Молли Уизли озвучит очевидное.

— Ритуал подавления душевных уз?

— Но он был запрещен, — едва слышно говорит человек сзади.

— Вы действительно ему верите? — требовательно спрашивает Аластор Грюм. Он хромает до середины комнаты, поворачиваясь к членам Ордена, как театральный актер, обращаясь к публике, завершая свою реплику грандиозными движениями рук — Поттер не знает, о чем говорит. Ему сколько, шестнадцать? Семнадцать? Пятнадцать? Он просто ребенок. Он ничего не понимает. Не воспринимайте его слова так серьезно. Этот ритуал был запрещён, и только высокопоставленные сотрудники Министерства знают о нем больше подробностей. Как кто-то мог использовать его на Поттере?

Как только Аластор Грюм начинает говорить, Гарри замыкается в себе и начинает дрожать, как будто опять испытывает страх. Он прижимается ближе к Сириусу, в основном, чтобы скрыть выражение лица. Последнее предложение было практически признанием вины и руководством, описывающим, как именно Аластор Грюм это сделал. Он правда хочет после того, как его поймали на использовании на Гарри Виратесериума, продвигать идею о том, что Гарри является просто невежественным ребенком? Превращение Гарри в глазах остальных Орденцев в ещё более невинного маленького ребенка также делает ритуал в их глазах ещё более ужасным.

Возможно, стратегия поведения Грюма и сработала бы, если бы не случилась вся эта катастрофа с Веритасерумом, но она произошла, и Молли Уизли вышла на тропу войны.

— Вы хотите сказать, что не только травили Гарри Веритасерумом, но и оторвали его от родственной души?! — визжит она. Все вокруг нее начинают согласно кивать.

Когда начинаются крики, и Гарри начинает видеть, как образ его дяди накладывается на реальных кричащих взрослых, Сириус поднимает его и выводит из комнаты. Они попадают в спальню Гарри, где их уже поджидает встревоженная Вальбурга.

— Как всё прошло? — она приветствует Гарри, не обращая внимания на Сириуса, что является большим шагом вперед в их отношениях по сравнению с ехидными комментариями в прошлом.

Все еще бледный, Гарри может только пожать плечами.

— Может быть, они окажут на него давление, чтобы он отменил ритуал.

Вальбурга бормочет себе под нос несколько слов, которые не должны принадлежать устам такой дамы, как она. Тем временем Сириус застывает на месте.

— Ты имеешь в виду… Он действительно это сделал? — Сириуса начинает трясти, его руки сжимаются в кулаки, а на лице появляется гримаса гнева — Это была не игра? Он действительно использовал этот ритуал? Ты не придумал это?

Гарри поднимает руку, которая дрожит больше, чем он хотел бы признать, и откидывает волосы назад.

— Если бы я что-то выдумывал, я бы использовал что-то более правдоподобное и менее легко опровергаемое.

Сириус скалит зубы, как собака, готовая зарычать и укусить.

— Этот… этот человек посмел так поступить с моим крестником? Гарри, клянусь тебе, я буду бить его, пока он не отменит ритуал и не отпустит тебя, а потом я забью его до смерти!

— Успокойся, Сириус! — Вальбурга бросает многозначительный взгляд на Гарри. Вырвавшись из мыслей об убийстве, Сириус помогает Гарри сесть на кровать.

— Что происходит? — в его тоне чувствуется паника — Гарри, скажи мне, что происходит! Это отсроченная реакция на Виратесерум? Ты видишь сны о своей родственной душе, ощущаешь его? Давай, скажи мне!

— Дай мальчику подышать, дурак! — как только Вальбурга обращается к Гарри, ее голос смягчается — Сделай глубокий вдох, Гарри, вот так… Расслабься и дыши, а когда почувствуешь, что готов, скажи нам, что не так, и мы постараемся это исправить. Кричер! Горячая чашка чая поможет ему успокоиться.

Гарри следует ее совету и концентрируется на своем дыхании. Вдох — выдох. Спокойный и уравновешенный. Вдох — выдох.

Когда Гарри снова более или менее приходит в себя, он цепляется за чашку чая, такую горячую, что она почти обжигает ладони. Сириус сидит на корточках перед ним, все еще глядя на него с беспокойством. Вальбурге не намного лучше, морщины беспокойства покрывают ее нарисованное лицо. Кричер держит портрет так, чтобы ей было лучше видно Гарри, сам он выглядит ничуть не спокойнее остальных в комнате.

— Извините меня, — бормочет Гарри.

— Неважно, щеночек, расскажи мне, что произошло! Очевидно, что ты здесь не виноват, — горячо уверяет его Сириус — Это из-за Грюма? Если это так, клянусь…

Гарри задумался, потягивая чай, чтобы выиграть время. На самом деле есть только одно вероятное объяснение.

— Наверное, это из-за ритуала, — говорит он, морщась, когда на его пересохших губах открывается порез — Связь Во… моей родственной души, со мной подавлена. Он ничего не может получить от меня, ни чувств, ни видений. В то же время связь не разрывается так, как если бы я был мертв, поэтому он снова и снова тянется к пустоте, но терпит неудачу при каждой попытке. Это забирает всю его энергию. Чувствуя это, моя магия пытается помочь ему, давая ему необходимую силу, которую он немедленно использует, чтобы попытаться отследить ее до меня, что невозможно и стоит ему ещё большей энергии, что заставляет меня посылать больше, и так по кругу. Добавь к этому, что он постоянно меня ищет, и что он не самый вменяемый и без всего этого стресса и последствий ритуала…

— Чем я могу помочь тебе, щеночек? Скажи мне, и я сделаю это.

Гарри встречается с решительным взглядом Сириуса и понимает, что тот не шутит.

— Тебе нужно поработать над Молли Уизли, рассказать ей про моё плохое самочувствие или что-то в этом роде, чтобы она заставила Аластора Грюма отменить ритуал. Затем вы должны приказать Критчеру рассказать Беллатрисе Лестрейндж секрет этого дома.

На лице Сириуса расцветает понимание, но он только кивает, готовый пожертвовать своими друзьями и убеждениями ради своего крестника. Он уходит, не сказав больше ни слова.

Такова сила этих уз, выкованных родителями в младенчестве и сохраняющихся всю жизнь.

Гарри может только надеяться, что он будет таким же хорошим крестным отцом для Пака, как Сириус для него.

Что происходит дальше, Гарри знает только по крикам, которые иногда доносятся до него. Молли Уизли кричит на Аластора Грюма. Затем наступает очередь Сириуса. Наконец, Грюм кричит в ответ. В конце концов, они все кричат ​​одновременно, один пытается превзойти других по громкости. Их крики становятся всё громче и громче.

Что-то заставляет их ненадолго остановиться, после чего Молли Уизли и Сириус становятся в два раза свирепее в отстаивании своей позиции.

Ах. Аластор Грюм, должно быть, признался.

— Отлично! — наконец ревет он — Отлично! Я отменю его! Но клянусь, если это приведет их прямо сюда, это будет на вашей совести!

— Ты имеешь в виду, что если его родственная душа разозлилась из-за того, что он вот-вот сойдет с ума из-за незаконного ритуала, проведенного против него без его разрешения, и придет искать возмездия, ты будешь совершенно невиновен? — Сириус почти лает в ответ.

После еще одного раунда неразборчивых криков, отчетливая пара шагов спешит прочь. Через несколько мгновений в комнату врывается Сириус, чтобы сообщить Гарри:

— Он все исправит. Это займет у него около тридцати минут. — он колеблется на мгновение — Что мне делать после того, как я отошлю Критчера? Должен ли я… должен ли я спрятаться?

Гарри тоже на секунду колеблется.

— Это было бы к лучшему, но… ты сможешь сделать это? Ты знаешь, что будет дальше. Сможешь ли ты стоять в стороне и просто позволить этому происходить?

Сириус резко бледнеет, но отвечает на вопросы.

— Они были моими друзьями до того, как бросили меня гнить в Азкабане, а потом заперли здесь. Нет, нет, постой, не оскорбляй никого, ма!

Вальбурга реагирует с изяществом, которого от нее стоило ожидать.

— Я не знаю, где я ошиблась с твоим воспитание, сопляк! Теперь упакуй и запечатай библиотеку. Давай, у нас не так много времени! Эти книги слишком ценны, чтобы их уничтожать! Никакого безделья!

Сириус салютует с притворно-серьезным лицом и искоркой озорства в глазах, хотя они и не такие яркие, как обычно, отягощенные выдающимся предательством, которое он вот вот совершит.

— Да, мэм! Немедленно, мэм! Сию минуту, мэм!

Вальбурга непонимающе смотрит, как Сириус выходит из комнаты под воображаемую мелодию марша у себя в голове.

Гарри задается вопросом, откуда взялась эта идея перейти к фарсу в такой серьезной ситуации.

Вскоре Вальбурга берет себя в руки и поворачивается к Гарри.

— Прежде чем ты уйдешь, Гарри, я хотел сказать… Я сожалею о том, что произошло в этих стенах. Мне больно, что дом моей Семьи принес тебе столько горя.

— Не извиняйтесь за это! Вы не имели к этому никакого отношения. Вы и Кричер, а также Сириус были самыми лучшим во время моего пребывания здесь — Гарри улыбается, чтобы успокоить ее. Уже чувствуя себя лучше, он решительно встает. Это побочный эффект отмены ритуала? Появляются первые намеки на чувства, исходящее от Ворлоста, чувства, которые Гарри связывает с тем, что Ворлост получает от него эмоции и реагирует на них. Или это только галлюцинаций, которые начались у Ворлоста? Такие уже бывали, в таких случаях он торжествовал секунду, думая, что почувствовал что-то от Гарри, только чтобы снова и снова разочаровываться, ловя себя на самообмане?

Это не имеет значения.

— Ты меня почти не слушаешь, — без презрения и обиды говорит Вальбурга. Гарри краснеет от смущения и заставляет себя сосредоточиться. Однако Вальбурга отмахивается от его внимательного взгляда — Все в порядке. У тебя есть дела поважнее, чем слушать старую покойницу. Иди и делай то, что нужно. Мы поговорим в следующий раз, когда ты придёшь в этот дом.

С комом в горле Гарри кивает.

Ни один из них не упоминает, что это вполне может быть последний раз, когда Гарри находится на площади Гриммо. Если этот дом по-прежнему будет штаб-квартирой Ордена, Гарри, вероятно, будет заперт, если его снова приведут сюда. Если будет битва, возможно, либо поместье, либо оригинальный портрет Вальбурги будут уничтожены. Если все пройдет хорошо и война закончится, у Гарри может не быть возможности вернуться еще долго, если он вообще хоть когда-нибудь сможет сделать это.

Тем не менее, он упаковывает те немногие вещи, которые он оставил вне своего чемодана, и поистине безумное количество книг, которые Вальбурга заставляет его взять. Сириус, будучи противником Темной Магии, ничего не имеет против. Когда Гарри осторожно сообщил ему, что Вальбурга хочет подарить ему половину библиотеки Блэков, он лишь объясняет:

— Это к лучшему. Ты сможешь использовать их, и они не будут просто лежать без дела. Несмотря на все, что я знаю, темная магия очень похожа на светлую магию, я просто не могу заставить себя использовать ее. Она была использована, чтобы совершить так много злых дел, Гарри, чтобы принести столько зла миру. Из-за этого погибло так много моих друзей, что я даже смотреть на эти книги не могу, не вздрагивая при этом от отвращения. Видишь, какой я жалкий?

Когда его сухой смех сменился слезливыми рыданиями, Гарри прижимает его к себе и молча обещает себесделать все возможное, чтобы уберечь Сириуса от жестокостей войны.

Теперь, вспомнив об этом, Гарри разыскивает Сириуса, который упаковывает более или менее безобидные книги, оставленные семьёй Блэк, в основном о самой семье или сухие тексты о законе, этикете и бизнесе, большинство из которых устарели уже как минимум на пятьдесят лет.

Без перехода Гарри выпаливает:

— Тебе следует уехать из страны.

Сириус останавливается, убирая потрепанный экземпляр путеводителя по идеальному чистописанию.

— Зачем?

— В этом есть смысл, — говорит Гарри, с энтузиазмом увеличивая громкость по мере того, как идеи приходят ему в голову — Ты ненавидишь войну и насилие. Ты ненавидишь Пожирателей Смерти за их деяния во время войны и за то, во что они верят. Ты ненавидишь Орден за то, что он не помогли тебе, когда ты больше всего в них нуждаетесь, и запирали тебя, когда все, что тебе было нужно, это свобода. Ты все равно не сможешь быть свободным в Великобритании. Так что тебе стоит просто уехать. Отправляйся в путешествие и посмотри мир. Ты говорил мне, что раньше любил путешествовать.

— Но я всегда путешествовал с… с Джеймсом, Питером и Ремусом!

— Тогда бери профессора Люпина и отправляйтесь вместе! И даже если он не захочет ехать, ты встретишь в поездке новых людей. Что тебя здесь держит?

— Я не смогу помочь тебе, если я буду там!

— Я справлюсь сам, Сириус, не беспокойся обо мне. Ты же видишь, как я справился с этой ситуацией, и скоро я снова буду в безопасном месте.

Сириус бормочет:

— Это не так обнадеживает, как тебе хотелось бы — но при этих словах Сириус всё же начинает выглядеть более убежденным.

Гарри смягчается.

— Не волнуйся за меня. Я смогу найти выход, как всегда это делал. Но ты — тебя десять лет незаконно держали в заключении и пытали, и теперь ты снова взаперти. Тебе нужно выйти и сосредоточиться на том, чтобы прийти в себя и выздороветь. Сквозь твои щеки я почти вижу зубы.

— Дерзкий щенок, — фыркает Сириус, но выглядит так, будто действительно обдумывает это.

— И профессор Люпин тоже не очень хорошо выглядит. Кто знает? Может быть, вы найдете его вторую половинку в своих путешествиях. Может, и твою?

Гарри с надеждой смотрит на Сириуса, который громко смеется и наконец соглашается.

Полный решимости, он вскакивает на ноги и выбегает из комнаты, крича:

— Я пойду спрошу Ремуса!

Гарри качает головой в ответ на его поведение и снова начинает уменьшать книги и складывать их в сундук.

Кстати говоря… где его палочка? Прежде у него не было потребности в её использовании и он был слишком осторожен, чтобы попросить об этом, но теперь, когда Ворлост вот-вот постучит в двери, она очень ему нужна.

Недолго думая, он призывает её к себе. Удивленные крики приходят вместе с палочкой. Молли Уизли следует за летящей палочкой, хотя она сразу же отступает, когда он рассказывает ей, что палочка его и что некоторое время назад у него её забрали. На самом деле, Гарри должен помешать ей броситься к Аластору Грюму, чтобы прервать его посреди ритуала ради выражения своего неудовольствия. К счастью, она знает, что магия, которую сейчас использует Аластор Грюм, слишком опасна, чтобы ее можно было прервать, и слишком сильна, чтобы он мог остановиться сейчас, не причинив большого вреда себе и, по крайней мере, половине дома.

Вместо этого она суетится вокруг Гарри, и он просто позволяет этому происходить.

Кричер снова появляется в доме, кланяясь Гарри и оскорбляя Молли Уизли, пока она не угрожает ему тем, что его могут просто выгнать из этого дома.

Значит, осталось всего несколько минут.

Гарри делает глубокий вдох и надеется, что все будет хорошо.

***

Двери падают с грохотом, который предупреждает всех в доме о том, что что-то происходит. Взрослые быстро готовятся к бою и провожают «детей» вверх по лестнице. Самая младшая — Джинни, которая категорически возражает против того, чтобы ее убрали с поля боя, несмотря на то, что она еще не достигла совершеннолетия, и если она использует палочку, это приведет только к тревоге в Министерстве, что может привести к еще большему количеству врагов.

Гарри уверен, что они вряд ли смогут справиться с этим. Ворлост в бешенстве и хочет, чтобы все прошло идеально. Он соберет армию кровожадных Пожирателей Смерти, чтобы отомстить. Этот маленький Орден не сможет сделать ничего против них. В этом поместье нет даже ловушек на случай вторжения!

Немного позже по лестнице доносится характерный шум огня заклинаний и сражений.

Гарри смотрит на время.

До отмены ритуала еще десять минут, и Аластор Грюм сможет присоединиться к битве. Точно так же десять минут до того, как Ворлост и Гарри снова будут неразрывно связаны душами.

Гарри не может ждать, но он знает, что нельзя недооценивать силу параноидального бывшего аврора.

Он спускается вниз, избегая комнаты, где прячутся его ровесники, и останавливается на вершине лестницы, чтобы посмотреть на поле битвы.

Орден оказывается умнее, чем он думал, и использует стратегию. Они забаррикадировались во многих комнатах и ​​коридорах, ведущих от главного входа. Пожиратели Смерти, которые могут идти по этому коридору только один за другим через узкую дверь, открыты для их атак, но на каждого, кого они убивают, приходят еще двое, расползающаяся масса, неотличимая от другой, надвигающаяся угроза. Вскоре один из Пожирателей Смерти соорудил себе маленький щит из части двери и открыл ответный огонь.

Затем входит Беллатриса Лестрейндж.

Она угрожающе хихикает и продвигается по коридору, не заботясь о собственной безопасности. К счастью, Родольфус Лестрейндж идет прямо за ней и берет на себя ее защиту.

В течение нескольких секунд они вдвоем взламывают все щиты и обереги, защищающие два коридора, и члены Ордена атакуют их множеством заклинаний, чтобы отомстить и защитить себя, пока другие приходят им на помощь, к большому удовольствию Беллатрисы Лестрейндж.

Итак, битва накаляется, пока вдруг в вестибюле не наступает тишина — прибыл Ворлост.

Гарри позволяет своим глазам блуждать по нему, оценивая его внешность, как человек, заблудившийся в пустыне, смотрит на стакан воды.

Он… не очень хорошо выглядит. Его щеки ввалились, волосы взлохмачены и не расчёсаны, тёмные, почти чёрные тени окружили его глаза. В его глазах мелькает искра знакомого и ненавистного безумия. Он одет в черную боевую мантию, вооружен до зубов, угрожающе размахивает палочкой.

— Какого черта он здесь делает? — кричит член Ордена, привлекая к себе внимание и огонь заклинаний.

Она падает с визгом и загорается.

Гарри тушит его до того, как деревянный пол, а вместе с ним и все поместье, успевают загореться.

— Гарри Поттер, — шипит Ворлост с явным восхищением в голосе.

— Лорд Волдеморт, — отвечает Гарри, не желая использовать имя, которым он называет его только наедине.

— Нет, Гарри! Беги! — кричит ему кто-то.

Гарри игнорирует их, делая первый шаг вниз по лестнице.

Ремус Люпин появляется рядом с Гарри, чтобы… защитить его? Охранять его? Он пытается заставить его спрятаться.

Разве Орден не пытался заставить его сражаться с Ворлостом с тех пор, как Дамблдор впервые услышал пророчество? Почему профессор Люпин пытается остановить его именно сейчас?

— Сейчас неподходящее время, Гарри… Где, во имя Мерлина, Сириус, когда он так нужен… Защити себя и уходи! Пожалуйста, умоляю тебя, Гарри, спасайся!

Он напряженно смотрит в глаза Гарри, пытаясь убедить его.

Гарри хладнокровно делает шаг вперед, чуть убирая их обоих с пути летящего заклинания. Серьезно, идет ожесточенная битва, а профессор Люпин стоит спиной к ней в очень уязвимом положении?

— Не волнуйтесь, — немного холодно говорит Гарри, понимая, что приглашение Сириуса отправиться в путешествие, должно быть, было отклонено, — я там, где должен быть.

С этими словами он спускается по лестнице и оказывается в эпицентре битвы.

Гарри старается уклоняться от всех заклинаний, если это возможно, и защищаться. Он не участвует ни в каких битвах, просто проходит мимо них в поисках Ворлоста, стараясь отсчитывать время.

Почти завершён, ритуал почти завершён.

На него нападает Пожиратель Смерти. Разве она не узнала его или не знает о его важности для своего Господина? Это уже не важно. Он отбрасывает ее в сторону быстрым заклинанием. Члена Ордена, преграждающего ему путь, ожидает та же участь.

Постепенно он пробирается сквозь потасовку, шаг за шагом приближаясь к своей цели.

Перед ним падает зеленовато-серый шар. Он около полусантиметра в диаметре и совсем не отскакивает. Он прилипает к полу, как будто он намного тяжелее, чем кажется. И… и как будто он достаточно горяч, чтобы прожечь дыру в полу.

Гарри немедленно стреляет водой в семечко Драконьего Воздуха. Жидкость испаряется при контакте, затягивая всю комнату дымом и паром. Он покрывает семечко толстым слоем льда, надеясь уберечь здание от пожара, и бежит под покровом пара вперёд.

Наконец, он видит знакомую форму.

— Уходим! — кричит Гарри, но он находится ещё слишком далеко. Он подбегает к Ворлосту, пытаясь заставить его услышать.

— Ворлост, уходим! Ритуал почти завершен, уходим сейчас!

Ворлост останавливается в своей дуэли с чем-то вроде половины клана Уизли и кивает. Он возводит барьер, чтобы выиграть немного времени, чтобы приказать своим людям отступить. В этот момент душевная связь вспыхивает снова. Гарри понимает это по тому, как облегченно расслабляются плечи Ворлоста. Однако, как только он поворачивается, чтобы уйти, Аластор Грюм встает позади него.

— Только через мой труп! — кричит он.

Заклинание вылетает из его палочки.

Ворлост поднимает новый щит.

Поздно.

Удар.

С шипением Ворлост отстраняется, едва уклонившись от второго заклинания.

Что ударило Гарри?

Жгучая боль в животе.

Пол приближается.

Почему все так темно?

Его обнимают теплые руки. Его родственная душа. Он в безопасности в этих объятиях.

Он погружается в темноту со вздохом облегчения. Или боли?

Он больше не может сказать точно.

Это все одно и то же.

Там сплошная темнота.

Пока это не так.

Он снова бежит через поместье, не обращая внимания на собственную рану. Зачем кому-то возиться с ней, когда его родственная душа умирает прямо у него на глазах?

Проклятый Грюм, проклятое заклинание, проклятое зелье!

Варить его нужно тридцать часов.

Его второй половинке повезёт, если у него есть еще хотя бы тридцать минут!

Остаётся только одно.

— Мой Лорд, присядьте, пожалуйста! Позвольте мне обработать вашу рану, умоляю вас!

Слезы Феникса.

Проклятая птица Дамблдора!

— Вы не можете оставить эту рану без лечения, мой Лорд. Как вы вообще сейчас стоите? Вам срочно нужна помощь!

Которая бесследно исчезла много лет назад.

Он так радовался этому, когда-то. Это был знак того, что старый дурак слабел.

Знак того, что его родственная душа сейчас умрет.

Еще один феникс?

— Она может быть смертельна, мой Лорд!

В Бразилии.

По крайней мере, один час аппараций, чтобы добраться туда, не говоря уже о том, чтобы убедить глупую птицу и вернуться.

Слишком долго.

Все это чертовски долго!

— Мой Лорд, пожалуйста, ваша рана!..

И слезы феникса слишком редки, чтобы просто найти их — подождите.

— Уже будет трудно полностью залечить вашу рану, не ухудшив ее состояние, мой Лорд!

Сундук родственной души.

Слезы Феникса.

— Мой Лорд…— всхлип — Мне очень жаль, мой Лорд… Мы отомстим за вас, клянусь! Мы будем ждать вас снова, мой Лорд! На этот раз мы не позволим запереть себя, милорд, обещаю!

Аппарирация в свое поместье.

Бегом в секретную комнату.

Там сундук.

Там флаконы.

Там спасение.

Гарри просыпается со вздохом. Его руки автоматически летят к животу, пытаясь найти рану, которая, как он знает, там есть, но не находят ничего, кроме окровавленных остатков одежды.

Он моргает от света, слишком яркого для его слабых глаз, и обнаруживает, что над ним стоит Ворлост, а на заднем плане прячется Беллатриса Лестрейндж.

Он выдавливает слабую улыбку, поднимая руку, чтобы коснуться щеки Ворлоста.

На мгновение его наполняет двойное чувство восторга.

Затем…

Вниз.

На пол.

Мёртв.

Гарри знает это даже раньше, чем Беллатриса Лестрейндж. Там, где были только триумф, восторг и облегчение, теперь нет… ничего.

Ни проблеска чувства.

Нет ничего похожего на мысль.

Нет видения.

Ничего такого.

Все становится черным.

Он ушел.

Он исцелился, а его родственная душа ушла.

========== Глава 11, часть 4 ==========

Прежде чем он осознает произошедшее, его затягивает в воронку.

Портключ. Кто-то нацепил на него портключ, пока он был в Доме Блэков.

Его это не беспокоит.

На самом деле, Гарри не мог быть ещё более апатичным.

Ворлоста больше нет.

Его родственная душа ушла.

Больше его не было.

Ушел.

— Я забрал его! Вот и все!

— Всё закончилось!

Только первые победные крики выводят его из себя. Внимание толпы приковано к близким. Они обнимаются, смеются и плачут, радуясь тому, что они невредимы, что их родственные души не погибли.

Не то что у Гарри.

Он сосредотачивается на Грюме, на том, кто это сделал, на том, кто виноват, на том, кто должен умереть.

Быстрое заклинание, чтобы повернуть действие портключа вспять.

Ещё одно.

И ещё.

Связанный, слепой и безмолвный.

Глядя на этого червя, который забрал его вторую половинку, ярость вспыхивает в нем, как никогда прежде.

Он знает только одно: он слишком неопытен, чтобы заставить этого кретина страдать, как тот того заслуживает.

Гарри поворачивается к Грюму и делает его невидимым. Затем он бесцеремонно тащит его через толпу к двери, где, как он знает, заканчивается антиаппарационный барьер.

Когда он достигает своей цели, раздается крик другого рода.

Пожиратели Смерти, некоторые в масках, некоторые просто в мантиях, некоторые в повседневной одежде, собрались вокруг тела на земле, на которое Гарри не может смотреть. Они стонут, плачут и скорбят, прижимаясь друг к другу в поисках утешения.

Гарри знает, что приходить сюда опасно. Многие из них не знают, что он на стороне Ворлоста, всегда, навсегда, никогда в отрыве от своей родственной души. На него могли напасть и разорвать на куски в любой момент.

Ему все равно.

— Беллатриса! — его крик едва прорывается сквозь общий шум, но его слышит ведьма, которая просто стоит там, потрясенная тишиной. Она только тупо моргает, никак не регистрируя.

Он знает, что очень скоро Беллатриса будет представлять из себя бушующий вулкан насилия и привлекать к себе внимание всей комнаты. Он должен добраться до нее до того, как это произойдёт.

— Беллатриса, — шипит он.

— Поттер! — она начинает тихо, но к концу слова повышает голос до крика. Поспешно Гарри заставляет ее замолчать.

— Я хочу, чтобы ты взяла это и заставила его страдать, — говорит он очень четко и очень спокойно.

Отсутствие у него эмоций останавливает Беллатрикс. Все еще сбитая с толку, она принимает невидимую руку, которую ей предлагает Гарри.

— Заставь его пожалеть, — приказывает он.

На ее лице медленно появляется улыбка, которая становится все шире и шире, пока, кажется, не раскалывает ее щеки от безумия.

— Да, да, хорошая Белла сделает это! Он будет плакать по своей мамочке, прежде чем я закончу с ним!

Хихикая, она чистой силой притягивает Грюма ближе и исчезает в глубине дома.

Гарри оставляет ее наедине с удовольствием и местью за своего Господина.

У него есть родственная душа, которую нужно воскресить.

Но… должен ли он делать это?

Захваченный своими эмоциями и реакцией при виде того, как его родственная душа падает мёртвым, это было единственное, что казалось ему важным. Но теперь, когда он… не спокоен, но более отстранен от ситуации, хочет ли он этого?

Он знает, что Ворлост вернется. Он знает о крестражах. Это только вопрос времени.

И это устраняет некоторые проблемы.

Ему не придется спорить о том, как обращаются или должны обращаться с магглорожденными, рискуя жизнями своих учеников. Ему не придется бояться быть запертым в безопасной камере пыток, рискуя своим рассудком. Ему не придется бояться вспышек насилия или ужасаться, чувствуя невероятную жестокость, на которую способен Ворлост.

Но…

Кого он пытается обмануть? Все логические доводы в мире не смогли бы убедить Гарри оставить свою вторую половинку мертвой или, что еще хуже, оставить его тем подобием призрака, которым он уже когда-то был. Он не сможет смириться с мыслью, что его родственная душа мертва. От одной этой мысли ему хочется плакать. Ворлост, его Ворлост ушел, ушел.

Ворлост, для которого важнее всего была его собственная жизнь, отказался от неё ради Гарри.

Ворлост, для которого важнее всего предметы, дающие ему вечную жизнь, поглотил их одним за другим, лишивших их только ради Гарри.

Ворлост, для которого человеческая жизнь ничего не стоила, рискнул всем ради того, кому было предначертано убить его, кто намного моложе и глупее его, кто является символом всего, против чего он выступает.

Возможно ли, что Ворлосту… действительно нравится Гарри?

Как еще Гарри мог все это объяснить?

Ворлост не пожертвовал собой, чтобы укрепить их союз. Он не спас Гарри вместо себя, чтобы успокоить его. Он не позволил себе умереть, чтобы стать ближе к Гарри.

Это значит… что Ворлост считает Гарри чем-то большим, чем просто марионеткой, забавной игрушкой, достойным собеседником на время, когда ему скучно.

Ворлост… любит Гарри.

Гарри поражен этим открытием и вдвойне полон решимости вернуть Ворлоста.

***

Гарри с головой уходит в исследования.

Он пытается просмотреть все книги и свитки в особняке, в котором жил Ворлост, но удобное заклинание, которому библиотечный портрет научил его еще на первом курсе, не работает, так что ему приходится перебирать их все вручную, чтобы найти хоть намек на то, что могло бы помочь.

Но Гарри готов к этому. При помощи Лавли он находит самый неудобный стул во всем особняке и пытается думать о том, как это поможет ему не спать, а не о боли в спине. Его диета полностью переключается на еду, которую можно быстро съесть, не потратив ни капли своего внимания на приём пищи. Уютный ночной напиток после ужина заменяется зельем, не дающим заснуть.

На второй день, когда Гарри без сна просматривает совершенно не относящиеся к делу тексты и думает только о Ворлосте и крепком кофе, которым Лавли любезно снабжает его, Гарри чуть не сползает со стула, засыпая.

К Лавли присоединились некоторые другие домовые эльфы, все заламывали руки у двери, желая, чтобы он позаботился о себе должным образом, но не смея что-либо сказать.

Честно говоря, Гарри вот-вот сдастся.

Он знает эту библиотеку почти так же хорошо, как и Ворлост, поэтому серьезно сомневается, что здесь есть хоть какая-то информация о воскрешении, о которой не знал бы Ворлост. Стресс, в котором он находится, и частые воспоминания о… мгновенном выходе из тела Ворлоста тоже не помогают ему сосредоточится. Он не может сосредоточиться в этом новом, незнакомом месте, которое так сильно напоминает ему о Ворлосте.

Ему нужно вернуться в школу.

Как бы он не хотел этого признавать, Хогвартс сейчас для него лучший выбор. Мало того, что он может похвастаться наличием одной из лучших библиотек в Европе, там также есть библиотечный портрет, который, несомненно, сможет помочь Гарри. У него также есть все книги, которые были изъяты из Хогвартса. И заклинание поиска работает там, так что исследования Гарри там должны пойти намного быстрее.

Но… Гарри не хочет уходить отсюда.

Это похоже на маленькое гнездо, теплое и безопасное, вдали от всех ужасов реального мира, здесь, в объятиях особняка Ворлоста, и Гарри не хочет покидать его и смотреть в лицо реальности.

В реальности Ворлоста больше нет.

В этом же замке Гарри может притвориться, что Ворлост просто отправился на одну из своих встреч, что он опаздывает и что он скоро ворвется, извиняясь за задержку и сердито бормоча о новой глупой идее, пришедшей в голову его Пожирателям Смерти, и что он возьмет Гарри за руку, чтобы провести в столовую, хотя оба знают, что Гарри вполне способен найти дорогу туда самостоятельно, и после ужина он отведет Гарри в маленькую комнату с камином, где заставить Гарри чувствовать неприятный вкус алкоголя и будет смеяться над гримасами, полными отвращения, которые он сморщит, и… Он не придет сегодня.

Он и завтра не придет.

Он вообще не придет, пока Гарри не удастся вернуть его.

Или он мог бы поехать в Албанию и забрать его, вернуть в Англию, построить ему другое тело из глины, придумать с ним что-нибудь.

Но есть ли он вообще в Албании? Является ли он даже бестелесным пучок призрака, которым он был, или он что-то совершенно другое? Он снова будет использовать грызунов и насекомых? Если да, то как Гарри должен найти его? Албания огромна, если вам нужно прочесать ее, чтобы найти конкретную, постоянно меняющуюся ошибку, которая продолжает двигаться. А что, если Ворлоста нет в этой стране? Что, если на этот раз его дух отправился в Азию? Или если бы он был в Албании, но уже начал пробираться в Британию? Что если-Гарри останавливает этот ход мыслей, пока он не впал в еще большую панику. Глубокий вдох.

Пока он сосредоточится на том, что может сделать сам. Ему нужно найти ритуал, с помощью которого Ворлост возвращался к жизни в первый раз, или еще какой-нибудь с таким же эффектом. Если бы он только мог помнить! Гарри уверен, что Ворлост думал об этом ритуале в прошлом, прежде чем использовать его, но… ничего.

Гарри пытается утешить себя, что даже если бы он попытался всё вспомнить спустя столько лет детали были бы настолько забыты, что они бы не смогли ему помочь. Лучше искать информацию в книгах, чем безуспешно цепляться за нити памяти.

Зевок, за которым быстро последовал еще один.

Разочарованный, Гарри сжимает кожу на руке так сильно, что ногти прорезают кожу.

У него нет времени на сон.

У него нет времени на размышления.

У него нет времени думать о том, насколько нездорово его горе.

У него нет времени ни на что, что не помогло бы Ворлосту вернуться.

Решительный, он хватает ближайшую книгу, на самом деле не уверенный, что еще не просмотрел ее, и открывает ее.

Он уверен, что одна из них должен содержать какую-то информацию.

Так и будет.

***

На четвертый день Гарри больше не может.

Он почти не ел, а если и ел, то только по настоятельному почти приказу Лавли.

Он почти не пьёт, а если и пьет, то только кофе, чтобы не заснуть.

Он почти не спит, а если и спит, то лишь короткой минутной дремотой, от которой его будят кошмары.

Он не принимал душ, не чистил зубы, даже не мыл руки после туалета, слишком боясь потерять лишнюю секунду времени.

Это не означает, что его тело не имеет тех же ограничений, как и любое другое тело.

Незадолго до того, как четвертый день превращается в пятый, Гарри теряет сознание.

Он крепко спит целый день, а потом еще несколько часов, мучимый кошмарами.

Когда он просыпается, его окружают обеспокоенные домашние эльфы, которых он безуспешно пытается уверить в своем здоровье, как физическом, так и психическом. Его мысли уже сосредоточены на книгах, которые ему нужно просмотреть.

Когда он пытается сесть, его удерживает дюжина крошечных рук.

— Добрая Душа Хозяина Гарри! — говорит Лавли твердым голосом — Вы нам нужны. Хозяин… — слезы наворачиваются на ее глаза, но она продолжает упрямо — Хозяин ушел, поэтому мы нуждаемся в вас, Добрая Душа Хозяина Гарри. Вы должны управлять нами, а мы должны помогать вам. Но вы должны рассказать нам, как!

Верно.

Мир за пределами тумана… Отсутствие Ворлоста накрыло Гарри.

Он продолжает двигаться, не заботясь о том, что произошло.

Гарри потрясен.

— Продолжайте вести домашнее хозяйство, как обычно, — умудряется выдавить он — Ворлост… ненадолго ушёл, но я верну его, клянусь! Я просто… мне нужно сконцентрироваться на этом.

—Мы понимаем это, Добрая Душа Хозяина, — говорит Лавли, — но это не меняет того факта, что сейчас вы нужны нам.

Другой домовой эльф пищит:

— Да, Хозяин Гарри! Вам доставляют письма, много, много писем.

— Письма? — ошеломленно повторяет Гарри.

Эльф с энтузиазмом кивает.

— Может быть, они помогут вам, сэр!

Гарри на это не надеется, но в том маловероятном случае, что эльф прав…

— Принесите их мне, пожалуйста, — просит он. Эльфы кивают и неоднократно уверяют его, что сделают это, как только он что-нибудь съест.

Гарри кланяется объединенным взглядам и воле эльфов и соглашается.

Прочитав письма, Гарри очень дружелюбно и любезно спрашивает ближайшего домового эльфа, есть ли место, куда Ворлост ходит, когда хочет выговориться, и есть ли что-нибудь, что нужно уничтожить. Нерешительно эльф указывает ему на дерзкую ветвь коровьего растения-людоеда, растущего далеко за пределами предполагаемой досягаемости, но слишком опасного для эльфов, чтобы справиться с ним самостоятельно, и слишком небольшой проблемы, чтобы кто-то осмелился беспокоить Ворлоста.

Гарри заботится об этом вопросе с максимальным старанием.

Здесь он, скорбящий по своей второй половинке, пытающийся сделать так, чтобы его родственная душа вернулся в здравом уме, в целости и сохранности, а там…

Люди празднуют.

Темный Лорд Сами-Знаете-Кто, в конце концов был уничтожен Мальчиком-Который-Выжил, Спасителем всего, что является Добрым, Светлым и Лицемерным. Люди спасены от злых лап Тёмного Лорда, дети избавлены от его опасных и жестоких методов.

Все благодаря героическому Гарри Поттеру, который последовал за раненым врагом в неизвестность, чтобы навсегда избавить от него землю.

Рита Скитер пишет о его храбрости и мужестве в «Ежедневном пророке».

Освобожденный таинственным Орденом героических дружинников из мучительного плена, героический Мальчик-Который-Выжил немедленно взял свою палочку и отправился за Тем-Кто-Обидел-Его. Произошла ожесточенная дуэль, и когда Спаситель нанес смертельный удар, чистое Зло, с которым он боролся, унесло его в неизвестном напавлении. Все надеются, что он скоро вернется, чтобы насладиться славой своего светлого поступка; люди ждут, чтобы поздравить и поблагодарить его.

Гарри думает, что он очень взрослый. Вместо того, чтобы выйти к этим людям, ожидающим, чтобы поздравить и поблагодарить его за потерю родственной души, и проверить, сколькими способами эти совершенно безопасные заклинания Света, которые они все так любят, могут уничтожить их всех, он вымещает свой гнев на этом невинном коровьем растении. Если бы он был Ворлостом, они бы уже плавали в своей крови.

Ворлост…

Чем он вообще здесь занимается? Почему его волнует, что говорят все эти люди или во что они верят? Единственное, что имеет значение, что должно иметь значение, это Ворлост. Зачем он тратит время здесь, когда мог бы потратить его на просмотр книг?

Почти ругая себя, Гарри резко разворачивается и возвращается в библиотеку.

***

День седьмой, Гарри официально сдается.

Он неохотно собирает вещи, прощается с Лавли и другими домашними эльфами и аппарирует в Хогсмид. Выпуск «Ежедневного пророка» лежит на земле прямо перед ним. Гарри поднимает его, чтобы изучить.

Та же ложь, что и прежде.

Гарри Поттер здесь, Гарри Поттер там. Слава нашему Спасителю!

Гарри не может удержаться от того, чтобы испепелить оскорбительный текст. Он быстро направляется к замку, совершенно не обращая внимания на двух или трех человек, которые внезапно останавливаются и пялятся на него, прежде чем быстро убежать, вероятно, чтобы предупредить «Ежедневный пророк» о новом явлении Гарри Поттера.

Он просто идёт быстрее и пытается сохранять спокойствие.

Еще до того, как он добрался до замка и библиотеки, Арвилл и Роуэн натыкаются на него. Они уводят его от потока студентов, выходящего из одной из теплиц.

Они ведут его к Черному Озеру и идут так долго, пока не скрываются из виду каждого.

— У тебя все нормально? — это первое, что они спрашивают.

Гарри даже не может заставить себя улыбнуться.

— Будет, — это все, что он говорит, не добавляя, что это произойдёт, когда Ворлост вернётся.

Его рука обхватывает браслет, скрывающий его слова, защищающий их до тех пор, пока Ворлост не вернется и не сможет снова взглянуть на них. Они почернели. Забавно, как цвет, на который Гарри смотрел более десяти лет и с которым он никогда не хотел расставаться и изменение которого привело его почти в депрессию, может быть таким… уродливым.

Если бы Гарри спросили прямо сейчас, он бы с уверенностью сказал, что его наименее любимый цвет — черный. Чернота невостребованной метки души. Слова его души стали чёрными после того, как Ворлост… временно покинул свое тело.

Скоро, уверяет он себя, обещает он себе, скоро они вернутся к великолепному красному цвету, и тогда никогда больше не изменят свой цвет.

— Что тебе нужно? — спрашивает Арвилл. Ее глаза сверкают решимостью, а губы сжаты в упрямстве, которое дает Гарри понять, что она не позволит держать себя подальше.

Поэтому Гарри без колебаний отвечает:

— Библиотека. Он еще не исчез окончательно. Мне нужно найти способ вернуть его.

Он даже не останавливается, чтобы подумать, предадут ли его Арвилл или Роуэн. Он доверяет им.

Тут же Роуэн спрашивает:

— Чем мы можем помочь?

Гарри какое-то время молчит, но не может сдержать любопытства.

— Почему вы хотите помочь ему? Он делал ужасные вещи, заставлял других делать ужасные вещи, планирует сделать еще более ужасные вещи. Разве вы не предпочли бы, чтобы он не возвращался?

Роуэн и Арвилл обмениваются раздраженными взглядами. Именно Арвилл, вопреки своему характеру, терпеливо объясняет:

— Гарри, мы знаем тебя. Мы знаем, что ты остановишь как можно больше ненужного насилия. Даже сейчас было лучше, чем было в прошлом, а ты ведь не так давно знаешь Темного Лорда. Твоё влияние на него… Гарри, он не пытал магглорожденных студентов. Мерлин, он их даже не исключил! — ее тон приобретает новую интенсивность, когда она шепчет — Наш отец рассказывал нам о его планах, и они были ужасны. Он хотел изолировать всех магглорожденных, как скот, и использовать их в качестве бесплатной рабочей силы, массы, которую его последователи могли бы использовать, пытать и выбрасывать по своему усмотрению. Если бы ты только мог слышать, что говорил отец… Гарри, это было бы ужасно. Но уже после нескольких недель или месяцев близкого знакомства с тобой, он только отселил магглорождённых в отдельное общежитие. Им только нужно носить одежду, которая отличает их от остальных, и они должны ходить на дополнительные занятия, но их нельзя трогать. Темный Лорд говорил, что у него есть планы на них, и поэтому его последователи должны оставить их в покое. Разве ты не видишь этого, Гарри?

— Кроме того, — добавляет Роуэн, — мы доверяем тебе. Если ты говоришь, что хочешь его вернуть, мы поможем тебе его вернуть. Не из-за того, кто он такой или что он сделает в будущем, а из-за тебя.

Гарри впервые на своей памяти расплакался средь бела дня, не находясь при этом в одиночестве.

Однако Роуэн и Арвилл никак это не комментируют и только прижимают его к себе.

***

Вскоре после того, как они оба оставляют Гарри в одиночестве, его встречает профессор МакГонагалл.

— Поттер! — кричит она, заключая его в крайне нежеланные объятия. — Поттер, я так рада, что ты в порядке. — она немного отклоняет его от себя, чтобы критически осмотреть, и удовлетворенно кивает, когда не видит никаких ран. Тем не менее, она осторожно ведет его в больничное крыло.

— Мы не знали, что происходит. Один момент, мы все празднуем. В следующий мы замечаем, что тебя нигде нет, — говорит она хриплым голосом. Понятно, что его отсутствие причиняло ей много беспокойства.

Беспокойство об Избранном или беспокойство о невинном ребенке?

Гарри отбрасывает эту мысль и говорит:

— Один из Пожирателей Смерти аппарировал меня. Я смог вернуться только сейчас.

Полуправда даже не заставят его остановиться и подумать о ней до тех пор, пока слова не срываются с его губ. Мысленно он уже находится в библиотеке, пытаясь понять, с чего начать.

— Мы также заметили, что Аластор пропал. Я знаю, что у вас двоих… не самые лучшие отношения, но, может быть, ты что-то слышал или что-то заметил…

Удивленный эмоциями в ее голосе, Гарри не может удержаться от вопроса:

— Я не знал, что вы так близко…?

— Нет, — тут же отрицает профессор МакГонагалл, хотя рука, прижимающаяся к ее дрожащим губам, говорит об обратном — Просто… Мы потеряли так много людей во время той битвы, и так много плохого произошло. Тонкс была на грани, она все еще в коме. Один из близнецов Уизли, Мерлин знает какой, потерял ногу. — она продолжает удручающе длинный список, хотя и называет только одну «смерть». — Сириус… Должно быть, его поразил какой-то взрыв, потому что мы не смогли найти ни одной его части, кроме пальца… Ох, Поттер, прости, что говорю тебе такое… В конце концов, он был твоим Крестным Отцом…

Однако плечи Гарри дрожат не от горя. Он смеется. Последний средний палец от Сириуса. Вытирая слезы веселья, он с тоской думает, что не смеялся так целую вечность. Наверное, с тех пор, как Невилл… Да. Но в последнее время он улыбается чаще, чем когда-либо прежде! Всего две недели назад он сделал какую-то глупость, и Ворлост пошутил по этому поводу, и они оба смеялись, как одиннадцатилетние, после первого глотка запрещенного алкоголя. После этого мир как будто остановился, они оба смотрели друг на друга, пока Ворлост не исчез.

Все следы смеха, радости исчезают.

С облегчением от того, что Гарри перестал «плакать», профессор МакГонагалл прочищает горло и спрашивает, знает ли Гарри что-нибудь об Аласторе Грюме.

— Он всегда был таким бдительным. Что могло застать его врасплох? Что с ним случилось?

Гарри мрачно говорит:

— Беллатриса Лестрейндж.

Рыдание вырывается у профессора МакГонагалл, хотя она доблестно пытается сдержать его и любые эмоции на своем лице. Гарри удается вызвать улыбку на ее обескровленных губах, когда он добавляет:

— Надеюсь, он все еще жив.

Она не думает, что в таком случае его еще можно спасти.

Он думает, что в таком случае он все еще может продолжать мучится за причинение вреда Ворлосту.

Ибо если он еще жив, Беллатриса Лестрейндж все ещё его мучает.

***

Мадам Помфри объявляет Гарри истощенным, недоедающим и обезвоженным, хотя и не получившим серьезных повреждений. Она предписывает полноценный отдых и здоровую пищу, а также легкие физические нагрузки на свежем воздухе.

Строго следуя ее инструкциям, Гарри проводит все свое время в библиотеке, одержимо исследуя ее. Библиотечный портрет никогда не слышал ни о ком, кроме Ворлоста, кому удалось бы лишиться тела, имея в своём распоряжении крестраж, а затем, что еще более невероятно, вернуться в свое тело, так что вполне вероятно, что Ворлост либо нашел какую-то давно потерянную книгу, либо создал свой собственный ритуал.

Если последнее верно, то все кончено.

Гарри знает недостаточно, чтобы создать подобный ритуал или хотя бы уловить ход мыслей Ворлоста.

Поэтому Гарри даже не думает об этом.

Где-то в этой огромной библиотеке есть книга, которая поможет ему.

Гарри это знает.

Ему кажется, что если он потеряет эту надежду, за которую цепляется изо всех сил, он может попытаться присоединиться к Ворлосту на более постоянное время.

Поэтому он даже не рассматривает эту возможность и читает дальше.

***

Арвилл и Роуэн взяли на себя обучение его учеников. Они уже так долго этим занимались, и на самом деле Гарри покинет школу после ТРИТОНов, так что это к лучшему. В любом случае, Гарри достаточно занят, чтобы у него не было времени на уроки.

Некоторые из его учеников жалуются, но, видя истощение Гарри и то, что ему даже не хватает сил, чтобы изобразить для них улыбку, они предлагают ему помощь.

Конечно, это было бы здорово, если бы у Гарри было что-нибудь, в чем ему могли бы помочь, но он сейчас от его изыскания похожи на поиск иголки в стоге сена.

Это не имеет значения. Не теряй надежду, не теряй надежду.

Он читает дальше.

Профессора Брэнд заставляют Гарри присутствовать на завтраке, на котором его поджидает целая армия сов. Все они доставляют письма, которые Гарри вскрывает, не заботясь о личной безопасности. Может быть, одно из них содержит ответ! Возможно, Ворлост вселился в кого-то, у кого есть доступ к сове, и отправил инструкции Гарри. Возможно, один из запасных планов Ворлоста предполагает, что Гарри получит ритуал по почте. Может быть… может быть, всё что угодно, но ничто из этого не оправдывается.

Фанатская почта, поздравляющая его со смертью родственной души.

Письма, полные ненависти, угрожающие ему смертью родственной души.

На одном из конвертов находится какая-то ядовитая на вид жидкость, которая причиняет ужасную боль, когда Гарри к ней прикасается.

Ему все равно. Может быть, в одном из следующих писем содержится ответ, который он так ищет!

Даже не замечая, что его раны становятся все хуже и хуже, Гарри продолжает вскрывать письма, а затем просматривать их, переходя к следующему.

Ничего нет.

После завтрака профессор МакГонагалл деликатно проводит его в больничную палату, чтобы осмотреть его руки. Она знает, что что-то не так, черт возьми, Гарри удивился бы, если бы кто-нибудь в Хогвартсе или вообще во всей Британии не знал, что с Гарри что-то не так, но она не задаёт вопросов.

Как только у него появляется такая возможность, Гарри убегает из больничного крыла в библиотеку.

Ключевое слово «воскрешение» не давало никаких новых подсказок. Может «душа»?

Следующая стопка почти достаточна высока для того, чтобы касаться потолка.

Ничуть не обескураженный, Гарри продолжает читать.

Проходят недели.

Свет продолжает праздновать.

Тьма продолжает оплакивать.

Гарри все равно.

Важно лишь то, что Ворлоста все еще нет.

Он читает дальше.

***

Внезапно он чувствует тревогу.

Не от домашних эльфов, пытающихся заставить его поесть.

Не от библиотечного портрета, пытающегося уложить его спать.

Не от его учеников, пытающихся заставить его жить.

Он отталкивает их всех попыткой улыбнуться и парой обещаний.

Да, он скоро пообедает. Да, он скоро ляжет спать. Да, все вернется на круги своя, как только этот проект будет завершен, но это вопрос жизни и смерти.

Гарри слишком хороший лжец, думает он, глядя, как Арвилл и Роуэн уходят, оба успокоенные его словами.

Но это не имеет значения.

Все, что имеет значение, это Ворлост.

Это начинается как не более чем намек, постепенно становясь все более безотлагательным.

Оно становится сильнее, еще сильнее, прямо в его сердце.

Это так невыносимо, что Гарри вырывается из размышлений и книг.

На мгновение все, что он чувствует, это гнев. Что его так беспокоит? Разве это что-то не видит, что у него есть более важные дела?Что, если бы он мог найти решение за то время, которое он тратит на то, чтобы уделять внимание чему угодно, кроме книг?

Затем до него доходит: это Пак.

Пак тянет его.

Пак нуждается в нем.

Пак связывался с Гарри, а Гарри никак не реагировал, даже подумывал о том, чтобы вообще проигнорировать вызов.

Пока Пак нуждался в нём.

Маленький невинный малыш Пак.

Сын Дианы и Нерона.

Его крестник.

Впервые примерно за месяц Гарри покидает библиотеку ради чего-то другого, кроме занятий.

Никто не тратит время на то, чтобы отметить это событие, слишком беспокоясь о том, что в конце концов заставило Гарри уйти.

Это могло быть только что-то ужасное.

Или нет.

Когда Гарри, пробежав семь лестничных пролетов, пробегает по каменистой тропинке около трех километров до конца антиаппарационного барьера, а затем еще тридцать минут мчится в гору ко входу в Поместье Гудвилл, стуча в тяжелые двери, они сразу открываются.

Диана стоит там, раздраженно оглядывая Гарри.

— Наконец-то ты здесь. Хорошо.

С этими словами она пихает извивающегося Пака ему в руки.

— Иди, поменяй ему подгузники и постарайся насыпать побольше присыпки. Она понадобится ему после того, как все это время им пренебрегали, чтобы заставить его идиотского крестного отца перестать пренебрегать собой.

Ошарашенный таким совершенно неожиданным поворотом событий, Гарри заходит в маленькую прихожую, в которой ему вручают сумку с детскими принадлежностями и, подняв брови, смотрят, пока он не переодевает Пака, пока он не успокаивает его боль и не утешает его. Он только заканчивает убаюкивать его, когда Диана начинает говорить.

— Просто чтобы ты знал, это был первый и единственный раз, когда мы это сделали. Меня не волнует, попытаешься ли ты напиться до смерти, или принять наркотики, или вернуться к этим проклятым книгам, это последний раз, когда мы даже думаем о том, чтобы использовать для этого моего сына, ты меня понял?

Гарри съёживается от её тона. Но она ошибается. Его поведение на самом деле не настолько плохо, чтобы его можно было сравнить с наркозависимостью. Конечно нет. Конечно, он немного пожертвовал… ладно, он пожертвовал сном для исследований, но это необходимо! Дело не в том, что он делает это только потому, что хочет. Без него Ворлост обречен провести еще одну вечность как нечто, что не является ни живым, ни мертвым. Это вопрос жизни и смерти!.. А может быть, даже здравомыслия и безумия.

Вопрос в том, психического здоровья Ворлоста или его собственного?

Гарри настойчиво игнорирует эту мысль.

Пак начинает суетиться в его руках, и Гарри инстинктивно прижимает его ближе.

Диана, которая беспокойно наблюдала за ним, пытается его утешить, но очевидно, что она не знает, что сказать.

— Я имею в виду… Не то чтобы ты не мог быть грустным или, ну, знаешь, немного странным прямо сейчас. В конце концов, ты скорбишь о своем… Я имею в виду, что не каждый день… — наконец она сдается — Какая к черту разница! Ты знаешь, что я помогу тебе, в какие бы неприятности ты ни попал, но лучше держи моего сына подальше от этого, иначе я тебя прикончу!

По иронии судьбы, это успокаивает Гарри больше, чем любые пустые слова соболезнования.

Он еще крепче прижимает к себе Пака и говорит очень серьезно:

— Никогда больше такого не повторится.

Диана раздраженно вздыхает.

— Отлично. Теперь ты собираешься вернуть мне моего ребенка или я потеряла свои родительские права, когда отдавала его тебе?

Гарри смотрит на Пака. Младенец спит, его еще голубые глазки нежно закрыты. Одна толстая щека прижата к плечу Гарри. Сыпь на левой стороне лба. Его рот немного открыт, и он пускает пузыри.

Зрелище действительно не должно быть таким милым, каким оно кажется.

Несмотря на нежелание делать это, Гарри все же передает тяжелого теплого младенца его матери. Отработанным движением Диана вытирает слюну с его подбородка и перекладывает его в удобное положение. Она наклоняет голову.

— Ты не собираешься входить?

Диана ведет Гарри через неоправданно огромный особняк в комнату, которую он узнает. Это та самая комната, в которой он останавливался перед тем, как стал крестным отцом Пака. Воспоминания вызывают улыбку на его лице.

Очевидно, что Диана тоже вспомнила об их последнем пребывании здесь, поскольку она тут же спрашивает:

— Итак, что происходит? Почему ты в таком состоянии?

В последний раз в этой комнате Гарри рассказал о своей второй половинке.

Как настоящая Слизеринка Диана привела его в эту комнату, чтобы подтолкнуть к рассказу.

— Вор… Темный Лорд умер, — бесстрастно говорит Гарри.

Нетерпеливая, Диана машет ему рукой.

— Я знаю это, я знаю. Что тебя так расстроило? — под пристальным взглядом Гарри она выпрямляется так сильно, как только может с ребенком на руках. — Я знаю тебя, Гарри Поттер, и знаю, что это совсем на тебя не похоже. Ты садишься и планируешь. Ты не влезаешь с ситуацию без по крайней мере двух планов, и позволь мне сказать тебе: просто слепое чтение в надежде, что, возможно, что-то найдется, звучит как само определение попадания в ситуацию без плана с одной только надеждой.

Гарри ничего не может возразить против этого. Когда она приказывает сделать это, он садится на кровать, впервые позволяя себе по-настоящему подумать об этом.

— Ворлоста… больше нет, — впервые произносит он вслух. Его слова звучат почти удивленно. — Он был там, и в следующий момент исчез. Он оставил меня в полном одиночестве. Он умер из-за меня — Гарри не обращает внимания на потрясенный вздох Дианы, слишком сосредоточенный на истории, которая выплескивается из него сейчас неудержимым потоком слов — Я был ранен. Каким-то мерзким проклятием. Единственное, что меня исцеляло, это слезы Феникса. Он был слишком занят их поисками, чтобы позволить себя вылечить, а потом, когда ему понадобились слезы, он отдал их мне! Он умер за меня, Диана. Он умер — большие влажные глаза смотрят на нее с отчаянием — И было так много крови, и Ворлост был таким тихим. Знаешь, человеческое тело такое громкое. Оно дышит, и кровь течет, и оно движется. Но Ворлост…

Диана садится рядом с Гарри, бесцеремонно кладет Пака ему на колени и осторожно проводит носовым платком по его влажным щекам.

— А потом я увидел слова. — Гарри сдирает с себя браслет и обнажает свою метку души. Черная надпись почти блестит в слабом солнечном свете — Как будто я только что потерял наше время. Как будто я никогда его не видел. Как будто я больше никогда его не увижу. И рудиментарная связь, которая у нас была, рухнула. Я все время мог уловить общий смысл его эмоций и всегда знал, что он жив. Я знал это без сомнений. А теперь, Диана? Теперь этого всего нет.

Она обхватывает рукой его плечо и притягивает к себе, тихо напевая незнакомую песню.

Вместо того, чтобы успокоить его, ее поведение вызывает поток новых слез, которые Гарри сдерживал, слишком занятый, заставляя себя читать снова и снова, чтобы тратить минуту на слезы. Диана не принимает его извинений, вместо этого нежно успокаивая его, поглаживая спину, вытирая его слезы, пока он ни засыпает, измученный, все еще крепко цепляющийся за Пака и хватающийся за Диану.

========== Глава 11, часть 5 ==========

На следующее утро он просыпается в постели, как и положено под одеялом и в пижаме. Ему было бы неловко, что его переодели и уложили спать, как ребенка, но поскольку это всего лишь Диана, он не может испытывать это чувство. Кроме того, он чувствует себя… измотанным, но не в плохом смысле. Его тело хорошо отдохнуло и наполнилось энергией после первого глубокого сна за слишком долгий срок, но его разум по-прежнему сонный и медлительный. Такое ощущение, что с него сняли страшный груз, но мышцы теперь протестуют из-за своей бесполезности.

Все еще сонный, Гарри идет в ванную и переодевается. Пока он умывается, его ждет домовой эльф, чтобы провести в столовую. По сравнению с роскошью поместья Ворлоста, эта комната почти скромная, хотя по-прежнему наполнена антикварной мебелью и бесценными картинами сильнее, чем многие некоторые музеи.

Диана радостно и энергично приветствует Гарри, когда поднимает взгляд от Пака, которого прижимает к груди, чтобы покормить. Покраснев, Гарри отводит глаза, ведь он никогда не видел обнаженной женской груди, разве что на картинках в учебниках по биологии. При этом он поворачивается к уставшему Нерону.

Нерон вежливо улыбается и предлагает в качестве объяснения:

— У меня была ночная смена — он кивает в сторону Пака, поясняя, что он имеет в виду. Глядя в шутку на жену, он добавляет — И кто-то дал ему проспать весь день, так что он бодрствовал до пяти.

Ни в малейшей степени не чувствуя себя виноватой, Диана широко ему улыбается.

— Он просто хотел поиграть со своим папой, в этом нет ничего плохого!

Нерон вздыхает и возвращается к своему кофе, глотая его так же, как его сын глотает молоко своей матери.

Кроме нескольких слов о Паке, за завтраком больше ничего не обсуждается, двое мужчин постепенно просыпаются, а Диана слишком занята кормлением ребёнка.

После того, как посуда убирается, Нерон откидывается на спинку стула и вздыхает.

— Мне не нужно говорить тебе, что твоя реакция могла быть и лучше. Ты знаешь это и сам. — он бросает на Гарри укоризненный взгляд поверх очков, отчего тот краснеет от стыда. Нерон кивает, принимая сожаление Гарри.

— Скажи мне, что тебя так беспокоит, — просит он, закрывая глаза, чтобы лучше прислушаться к словам Гарри.

Гарри, знакомый с этой задумчивой позой бывшего короля Слизерина, предназначенной для самых сложных задач, тут же начинает говорить. Заикаясь, он рассказывает о… мгновенном исчезновении и перемещении Ворлоста, прежде чем быстро перейти к подробному отчету об источниках и методах, которые он уже испробовал, надеясь, что они дадут ему ответ, которого он жаждет — безуспешно.

Нерон задает несколько вопросов, но легко соглашается, когда Гарри отказывается сообщать подробности. Он понимает, что даже знание того, что Ворлост связан с жизнью каким-то способом, одновременно доказывает, на сколько Гарри им доверяет. Но даже эта малая часть информации связана с рисками для Темного Лорда, что само по себе является угрозой безопасности Нерона или даже всей его семьи.

В конце концов Диана предлагает:

— Почему ты просто не использовал тот же ритуал, что и он в первый раз?

— Я не знаю, что это за ритуал, — признается Гарри.

Нерон спрашивает:

— Разве там не было никого, кто помогал Темному Лорду воскреснуть? Наверняка он справился с этим не в одиночку?

Гарри уже собирается сказать «нет», когда вспоминает: Питер Петтигрю.

Но этот человек — ничто в сознании Гарри; он понятия не имеет, где он или даже где он может быть. Он больше не думал о нем с той самой ночи много лет назад. Конечно, Сириусу нравилось разглагольствовать об «этой предательской крысе», но Гарри быстро научился игнорировать его, когда тот был в таком настроении. Даже Ворлост никогда не удосуживался внимательно рассмотреть Питера Петтигрю. Неудивительно, что Гарри совершенно забыл о нем.

Но сейчас, сейчас Питер Петтигрю — решение всех проблем…

Если бы он только знал, как работает Темная Метка, и смог призвать его! Вместо этого Гарри вынужден полагаться на старый добрый детективный метод.

Однако у Нерона появляется лучшее решение. С саркастической усмешкой он предлагает:

— Теперь ты Мальчик-Который-Победил. Половина волшебного мира ненавидит тебя до смерти, это правда, но другая половина сделает для тебя все, что только попросишь. Просто моргни своими большими зелеными глазами, немного поплачь о несправедливости всего этого, и пусть каждый из них ест из твоих рук.

Так Гарри и решает поступить.

Пообещав Диане лучше заботиться о себе даже в отсутствии своей второй половинки и очень долго обнимая Пака перед самым уходом, он идет к единственному знакомому, пусть даже косвенно, ему журналисту.

— Мисс Скитер, — приветствует он ее с улыбкой.

На мгновение она останавливается, почти комично замирает в своём движении, прежде чем вспыхнуть энтузиазмом.

— Мой дорогой Гарри Поттер! Боже мой, какой сюрприз, какое удовольствие встретить тебя! Чем я обязана такой чести?

Но улыбка у нее явно натянутая. Она слишком хорошо помнит, что обманула его, сначала используя его, чтобы узнать эксклюзивные новости, а затем ужасно очерняя его. Ее поведение было бы отвратительным, если бы Гарри это вообще волновало.

Поэтому он просто позволяет своей улыбке превратиться в ухмылку, наблюдая, как ведьма начинает нервничать.

— У меня есть кое-что, с чем мне нужна твоя помощь.

***

На следующий день история попадает в заголовки. Гарри действительно показывает свои большие заплаканные глаза и даже подготавливает трагическую историю, и все это идеально рассчитано на то, чтобы заставить всех с разбитыми сердцами упасть на колени, спеша броситься ему на помощь.

Гарри также искренне извиняется перед своими учениками, говоря им, что он только что потерял важного для него человек и был слишком занят исследованиями, чтобы даже думать о себе. Они ругают его, но принимают обратно с распростертыми объятиями, уже рассыпаясь вопросами к нему.

После их встречи Гарри осторожно благодарит Роуэна и Арвилл за их вмешательство. Они обмениваются смущенными, но довольными взглядами.

— Но как ты узнал? — спрашивает Арвилл.

Гарри в ответ пожимает плечами.

— В конце концов, всего несколько человек знают, что я стал Крестным Отцом.

Арвилл ворчит, обещая, что они научатся быть хитрее, Гарри нужно только подождать, пока Роуэн стоит рядом с неловкой улыбкой на лице, делая вид, что не слышит ее слов.

В течение дня к Гарри подходят случайные студенты. Они пришли к выводу, что он все это время выяснял, действительно ли Питер Петтигрю виновен в смерти родителей Гарри вместо Сириуса Блэка, и пришли, чтобы выразить свои соболезнования его Крестному Отцу. Гарри наплевать на их соболезнования, но он подыгрывает им, улыбаясь их лицемерным словам и слезам.

Единственное, чего он не может терпеть, это когда его поздравляют с убийством его второй половинки. Одна только мысль о таком поступке заставляет его сердце сжиматься, а слёзы начинают наворачиваться на глаза. А эти бессердечные ублюдки продолжают подходить к Гарри, смеясь:

— Кто же знал, что это всего лишь слухи о том, что Сами-Знаете-Кто — твоя родственная душа! Молодец, что убил его!

Если честно, он предпочитает сторонников Ворлоста, которые приходят к нему со спины и осыпают его оскорблениями и угрозами или произносят заклинание из тени.

***

Сириус пишет ему письмо, в котором благодарит его, но в то же время интересуется мотивами Гарри. Он также рассказывает о своих путешествиях и о том, насколько лучше ему живется вдали от своего дома, а также об ужасной ситуации, которая сложилась из-за Ордена и Войны. Сейчас он в Греции, наслаждается солнцем, которого так давно не видел.

Ремус Люпин вообще не упоминается.

Делая из этого свои выводы, Гарри предполагает, что Люпин отверг предложение Сириуса о путешествии и все еще находится в Ордене, который относится к его ежемесячной болезни так, как будто она и есть вся его личность, и не пишет о нем ни слова в своем ответе письме Сириусу.

Сириус также благодарит Гарри за возможность не делать выбор между друзьями, убеждениями и его крестником и счастьем Гарри. Он умывает руки от ситуации и вполне спокойно ждет окончания этой истории.

Между тем, Орден пришел к выводу, что Питер Петтигрю похитил Аластора Грюма по… какой-то причине и почти два месяца держал его в живых по той же причине.

Это почти как если бы мозг и здравый смысл Ордена умерли вместе с Дамблдором, который и сам не был образцом логического мышления.

Гарри просто игнорирует их всех. Профессор МакГонагалл пытается поговорить с ним, ругая его за привлечение прессы и в то же время хваля его за это. Она требует, чтобы Гарри работал с ними, а не против них, и не делал ничего подобного снова, не поговорив сначала с «правильным, разумным взрослым».

Гарри требуется всё его самообладание, чтобы не рассмеяться ей в лицо.

Время идет. Гарри, которому официально запрещено покидать замок, очень старается выглядеть как любой другой ученик. Он ходит на занятия, ест в Большом Зале и проводит время со своими учениками. Они встречаются почти каждый день, даже если они просто делают домашнее задание, а Гарри читает в углу, жадно хватаясь за любую возможность быть с ним. Он не совсем понимает причин такого поведения, но не отказывается поговорить с ними лишний час или два.

Кейтлин почти плачет, когда раскрывает причину:

— В июне тебя уже не будет! Ты будешь вдали от школы и слишком занят для нас! Так что теперь нам нужно собираться как можно чаще!

Гарри слегка ругает их.

— Глупые дети. Я буду на расстоянии одного письма. Ты действительно думаешь, что я просто забуду о тебе, если не буду видеть тебя так часто? И мы сможем встречаться во время ваших каникул.

Этот ответ приводит к тому, что многие дети пытаются обнять Гарри, почти причиняя друг другу вред, слепо обнимая его руками — руками, удобно расположенными на уровне голов других детей. Гарри только смеется и обнимает их в ответ.

Однако после их встреч Гарри как можно дальше отдалялся от образа «нормального студента».

Он надевает свой плащ-невидимку, заклинает свои шаги и тихо дышит, становится невидимым и скрывает свой запах.

Затем он выходит на охоту.

Многие авроры, назначенные для этого дела, делают все возможное, чтобы прочесать всю Британию, но концентрируются на маггловских городах и деревнях. В конце концов, они не могут себе представить, чтобы кто-то предоставил убежище такому человеку, как Питер Петтигрю, особенно теперь, когда Мальчик-Который-Победил высказался против него.

Однако Питер Петтигрю не может спрятаться и в маггловском мире. У него нет ни дома, ни магической способностей, которые могли его как следует защитить, поэтому ему остается только искать убежища у единомышленников. Большинство «вынужденных» Пожирателей Смерти, таких как Люциус Малфой, не смогли бы принять его, даже если бы захотели. Их дома и особняки первыми подверглись обыску. Все, что осталось, — это безопасные дома, которые Ворлост разбросал по всей Британии, и знание о которых он оставил Гарри.

Так что Гарри медленно, но верно проверяет их все. Одни разрушены, другие необитаемы. Некоторые защищают горстку Пожирателей Смерти, ожидающих возвращения своего Лорда.

В маленьком доме, который резко расширяется внутри в небольшой деревеньки недалеко от Рединга, Гарри находит золото.

Здесь прячутся Беллатриса, Родольфус и Рабастан Лестрейндж, а также Питер Петтигрю.

— Кто здесь?! — требует Беллатриса Лестрейндж, как только Гарри переступает порог.

Он считает разумным раскрыться, и заклинание, которое уже освещало ее палочку, гаснет. Однако это не делает ее добрее.

— Что ты здесь делаешь? — говорит она голосом, полным недоверия и подозрения.

— Я здесь из-за Питера Петтигрю, — спокойно отвечает Гарри.

— Зачем нам отдавать его тебе? — Беллатриса Лестрейндж возвращается к своей обычной манере поведения — Ты причина его смерти!

Гарри вздрагивает, но заставляет себя продолжать.

— Крыса знает ритуал, чтобы вернуть его.

— Правда? — она поворачивается к мужу, ища ответ на свой вопрос.

Он кивает, и она с маниакальным смехом воркует:

— Пииитиии! Я слышала, у тебя есть кое-что, о чем ты хочешь мне рассказать! Выходи, выходи, где бы ты ни был!

Родольфус и Рабастан Лестрейндж переглядываются, прежде чем снова повернуться к Гарри.

— То, что ты сказал, правда? Он знает, как вернуть его, и ничего не рассказал об этом до сих пор?

— Он проводил ритуал, когда он воскресал в последний раз. Я предполагаю, что его воспоминания могли быть стерты, но я не думаю, что это действительно было сделано.

Рабастан Лестрейндж фыркает.

— Как будто кто-то считает Хвоста достаточно важным, чтобы стирать его воспоминания. Наш Господин действует таинственным, но совершенно логичным образом.

Беллатриса Лестрейндж возвращается вместе с Питером Петтигрю, наполовину пережившим трансформацию анимага. Она держит его за лодыжку и тащит за собой, хихикая всю дорогу. Он пытается отрицать, что знает что-либо, пожалуйста, пожалуйста, она ошибается, пожалуйста!

Гарри полагал, что все будет именно так: Питер Петтигрю будет отрицать все, что знает. В конце концов, ему не придётся выполнять никакую работу, если Ворлост останется мертвым, а он будет находится под защитой Лестрейнджей.

Гарри знает, что ответом является легилименция, но он явно недостаточно опытен, чтобы читать чужие мысли, не причиняя непоправимого вреда, не изменяя то самое воспоминание, которое он хочет забрать.

Вместо этого Гарри достаёт маленький пузырек, который он украл из чемодана Аластора Грюма.

Вскоре Питер Петтигрю впадает в транс, рождённый Веритасерумом.

И Гарри не повторяет ошибок Аластора Грюма. Он спрашивает очень четко и так, что невозможно неправильно понять вопрос.

— Ты использовал ритуал, чтобы вернуть Темному Лорду Волдеморту тело в ночь на 21 июня четыре года назад?

Механический ответ: «Да».

— Ты помнишь подробности ритуала, который ты использовал для воскрешения Темного Лорда Волдеморта 21 июня четыре года назад?

— Я помню.

Итак, с медленными и дотошными вопросами и несколькими дополнительными дозами Виратесерума у Гарри появляется две страницы заметок о таинственном ритуале.

У него есть все, что ему нужно.

Почти.

К счастью, Питер Петтигрю знает, где Ворлост спрятал книгу, которую написал о ритуале. Гарри чуть не расплакался, когда увидел знакомый почерк, который был на многих его любимых письмах. Он быстро концентрируется на содержании, а не на почерке.

Вскоре он сталкивается с проблемой: кость отца, плоть слуги и кровь врага больше не годятся.

За каждое использование ритуала цена повышается. Значит, это будет весь скелет отца или какие-то мягкие ткани, вся плоть слуги и вся кровь врага.

Проблема номер один: отец Ворлоста слишком давно умер, чтобы от него осталось что-то, кроме одной кости. Ворлост также уже использовал часть скелета для своего первого воскрешения. Ни Гарри, ни Ворлост не знают, где похоронена Меропа Гонт.

Проблема номер два: Ворлост никого не объявлял своим единственным абсолютным врагом. Он насмехался над Орденом. Он насмехался над идеей участия какой-то другой страны в британской гражданской войне. Он смеялся от одной лишь мысли о том, что кто-то столь могущественный, как он сам, приедет в Британию исключительно для того, чтобы убить его. На самом деле, Ворлост сказал Гарри, что единственный враг, который сейчас остался и только и ждет, чтобы его победили, — это смерть. Смерть, насколько известно Гарри, не имеет тела.

Единственная часть ритуала, которая не вызывает никаких проблем, — это плоть слуги. Все Лестрейнджи выглядят так, будто готовы отдать свои тела и души за возможность возвращения Ворлоста. Но у Гарри есть идея получше.

В конце концов, один из людей в этой комнате уже однажды участвовал в ритуале и действительно должен быть наказан за свое решение сохранить свои знания в тайне.

Но для других проблем есть только одно решение: замена ингредиентов. Итак, следующие несколько недель они тратят на одержимые попытки исправления ритуал.

И, наконец, когда Гарри начинает думать, что это невозможно, он это делает.

Он снова и снова просматривает арифметические уравнения и руны, но не может найти ошибку. Он заставляет себя набраться терпения и поспать, прежде чем повторить попытку. Даже с более ясной и более-менее отдохнувшей головой он не может найти никаких недостатков.

Он делает глубокий вдох и снова просматривает список.

Кость родственной души. Это будет больно, но возможно.

Плоть слуги, примерно на три конечности. Это более чем осуществимо.

Крестраж или призрак. Менее осуществимо, но медальон Слизерина всё ещё должен где-то лежать.

Кровь матери.

И здесь всё становится совершенно невозможным.

Меропа Гонт была похоронена в братской могиле нищих незадолго до начала Второй Мировой Войны. Гарри даже примерно не знает, где она может находится. Скорее всего, над ней было построено какое-то здание. И даже если бы Гарри нашел ее, от нее все равно остались бы только кости.

Но эту проблему он решит, когда не останется других.

На данный момент он сосредотачивается на крестраже.

Однако эта проблема легко решается.

Приходит письмо от Вальбурги, написанное неумелым и почти неразборчивым почерком Кричера. Наконец-то она смогла убедить Кричера рассказать ей секрет, который он хранил от нее годами, найдя способ обойти приказы Регулуса Блэка, давно умершего брата Сириуса. Он рассказал, что ему доверили медальон, который он должен был уничтожить любой ценой. Кричер не смог уничтожить медальон, как бы не пытался, а потому становился все более и более нестабильным, особенно из-за того, что не общался ни с кем, кроме Вальбурги, которая сама не была образцом здравомыслия, захваченная своими сожалениями, печалями и одиночеством.

Кричер рассказал, что медальон поддерживал жизнь Темного Лорда, поэтому Вальбурга решила, что он может также помочь оживить его, поэтому она убедила Кричера, что отправка медальона Гарри сломает его.

И вот они уже на шаг ближе к своей цели.

Весь следующий день Гарри пересматривает свои записи и вспоминает ту ночь. У него отчетливое ощущение, что он что-то упускает.

Кость. Рука. Кровь. Я-могу-прикоснуться-тебя-сейчас.

Подождите.

Кровь, которая сняла защиту, дарованную Гарри матерью.

Кровь, которая, говоря магическим языком, сделала Ворлоста родственником Гарри.

Кровь, которая волшебным образом сделала Ворлоста сыном Лили Поттер.

Таким образом, проблема изменилась с того, что им не хватет крови Меропы Гонт, на то, что им не достаёт крови Лили Поттер.

Вот только… Она умерла еще двадцать лет назад. Сколько времени нужно, чтобы тело сгнило?

Гарри проверяет. Восемь-двенадцать лет.

Но это для магглов. Может, волшебникам и ведьмам нужно больше времени? Он не находит ответа на этот вопрос.

Тогда есть только один способ узнать.

Он должен вскрыть могилу своей матери.

Проблема номер три: он понятия не имеет, где она находится.

Поэтому он пишет тому единственному человеку, который знает это наверняка.

Ее соулмейт, Северус Снейп, который смог избежать всякого наказания, когда раскопали письмо, написанное Дамблдором, в котором он клялся, что Снейп — шпион и что все, что он делает, делается в соответствии с инструкциями Дамблдора, после чего ему удалось успокоить население.

Профессор… Директор Снейп быстро отвечает на его вопрос. Он рассказывает о местонахождении могилы Джеймса и Лили Поттер, скромном маленьком кладбище в деревне под названием Годрикова Впадина. Это то самое место, в котором они оба были убиты.

Как только Гарри находит возможность улизнуть из школы, он это делает, быстро находя дорогу на кладбище. Ему потребуются часы времени, чтобы эксгумировать тела, выкопать пять сантиметров земли и отключить защитные чары, а затем снова начать копать. Гарри пытается убедить себя, что его родители не возражают против того, чтобы он использовал их тела, чтобы помочь своей второй половинке, намерено не принимая во внимание, что эта родственная душа также является их убийцей.

Наконец он копнул достаточно глубоко, чтобы обнаружить гроб. Он проверяет наличие оберегов, обходит их и открывает крышку.

Череп улыбается ему вечной улыбкой смерти.

Гарри изо всех сил пытается убедить себя, что это не его отец или мать. Это случайный незнакомец, так что это не жутко.

Проблема номер четыре: есть только один череп. И одна грудина. И две ноги. И две руки. И слишком мало костей, чтобы здесь могло быть погребено больше одного человека.

Гарри пытается представить скелет, стоящий вертикально. Его родитель… Он был бы выше его. Насколько он знает, его мать была низкого роста.

Значит, это должен быть его отец.

— Привет, — шепчет Гарри. Он наклоняется и гладит большим пальцем скулу черепа. Трудно представить, что это тот самый человек, которого Гарри видел на фотографиях и на которого, как он слышал, он так похож. Это череп, как и любой другой, а не человек в круглых очках, с растрепанными волосами и широкой улыбкой. Гарри осторожно берет череп и прижимает его к груди. Обнимает отца в первый раз на своей памяти — и в последний.

С большой осторожностью он кладет череп обратно и закрывает гроб. Он заменяет обереги — несколько обновляет — и возвращает землю на своё место.

Наконец, он говорит:

— Спасибо за все, и мне очень жаль — и уходит.

Следующий шаг — уведомить директора Снейпа о своем открытии и посмотреть, сможет ли он предложить какие-либо подсказки. Он сделает вид, что могила уже была вскрыта, когда он пришел, что он перезахоронил оставшегося родителя, но интересуется, где могло быть тело его матери.

Вопреки ожиданиям Гарри, директор Снейп не бледнеет, узнав о возможной краже тела его родственной души. Ему скорее становится легче.

Тут же Гарри приходит к ужасающему выводу. Он пытается заставить директора Снейпа признать это, в то время как сам неуклюже пытается найти выход из ямы, в которую сам себя загнал. Они ходят по кругу, пока он не сдается и не приглашает Гарри в свой дом.

Гарри, не колеблясь, берёт его за руку и через секунду они уже стоят в какой-то обшарпанной гостиной. Директор Снейп заставляет его поклясться держать всё, что он увидит, в тайне, а затем ведет его к маленькой непритязательной двери в конце обшарпанного коридора. Обереги, окружающие дверь, не так уж и непритязательны. Директору Снейпу, тому, кто их наложил, нужно двадцать минут, чтобы их вскрыть.

Наконец, Гарри открывает дверь, чтобы увидеть… стеклянный гроб как из маггловской сказки, установленный на возвышении. В нем, в окружении белых роз, одетая в белое платье, с аккуратно сложенными на животе руками покоится тело Лили Поттер, родственной души Северуса Снейпа.

На мгновение Гарри не может оторвать от нее глаз. Все, что он знает о ней, это фотографии в старых газетах и ​​плохих книгах, а также несколько рассказов и образ, который он создал в Зеркале Желания, которое теперь охраняет его разум.

Она кажется и меньше, и больше, чем он ожидал. Она выглядит прекрасно, в этом нет сомнений, но чего-то не хватает, чего-то, что есть у всех живых существ и что они теряют после смерти. В этой женщине, которую описывали как вспыльчивую, нет ни живости, ни румянца на щеках, которые так легко краснеют в гневе, ни морщинок вокруг рта, которые всегда сопровождали её улыбку.

Затем Гарри вспоминает о своей цели и своем сопровождающем.

— Пожалуйста, пойми, — говорит директор Снейп — Я не мог оставить ее там, не с этим мужчиной, не тогда, когда это означало оставить ее навсегда с ним. И она такая красивая, очень, очень красивая…

Он подходит к ней, очерчивая контуры ее лица по крышке гроба, погруженный в свои мысли. На его лице отразилась эмоция, которую Гарри никогда раньше не видел, и этот момент был настолько личным и настолько тревожным, что он отвел взгляд.

Спустя очень долгое время директор Снейп говорит:

— Десять минут. Я дам тебе десять минут наедине, и я не хочу, чтобы ты возвращался.

Гарри поспешно соглашается.

Он оглядывает обереги, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, что собирается сделать. Защитные заклинания легко снимаются, большая часть защиты видимо была размещена на двери. Осторожно он открывает гроб. Его сундук быстро увеличивается. С пузырьком в руке Гарри делает неглубокий надрез на мертвом колене матери, спрятанном под платьем. Кровь приходится выдавливать с помощью магии, сердце больше этого не делает. Дело сделано, он залечивает рану, поправляет ей платье. Он не может удержаться от того, чтобы прижать ее голову к своей груди, баюкая ее так же, как своего отца, шепча ей те же слова.

Он нежно кладет ее обратно, как будто она просто спит, снова складывает ее руки, натягивает платье, поправляет растрепавшиеся волосы.

Как только он заканчивает восстанавливать обереги, дверь открывается, и снова входит директор Снейп. Он обнаруживает, что Гарри пристально смотрит на свою мертвую мать, запоминая ее черты.

В конце концов, это будет последний раз, когда он их увидит.

Директор Снейп хватает его за запястье и аппарирует, не говоря ни слова. В кабинете директора они расходятся так же безмолвно, как и появились.

***

Гарри пытается занять свои мысли, отвлекаясь от смерти отца, мертвой и не погребенной матери и ухода родственной души, пересматривая ритуал.

Кровь матери, плоть слуги, крестраж, кость родственной души.

Гарри старается не думать о том, что ему каким-то образом придется добраться до костей. Как он вообще должен это сделать? Отрезать руку, отрастить заново избавиться от плоти на старой? Вырвать их из руки, разрывая сухожилия, мышцы и кожу по ходу? Это было бы еще большей пыткой, чем на втором курсе, когда ему пришлось заново выращивать кости, потому что Локхарт…

Сразу же Гарри сбегает в особняк Ворлоста. Он вежливо, но торопливо приветствует домовых эльфов и вбегает в лабораторию, в которой Ворлост проводил свои эксперименты. Требуется несколько минут поисков, но он находит его.

Сундук, которым он владел до того, как его похитили, который Ворлост конфисковал и обыскал.

Сундук, в котором он хранил кости, которые Локхарту каким-то образом удалось вытащить из его руки.

Сундук, в котором все еще лежит кость родственной души.

Он появляется торжествующим и готовым начать.

Ритуал на самом деле очень простой. Нет сложных рун, сложного зельеварения, точного тайминга. Сложность заключается в редкости ингредиентов и знаниях о них, а не в самом процессе. Так что все, что нужно, это Рабастан Лестрейндж, держащий Питера Петтигрю на острие палочки, в то время как Беллатриса Лестрейндж танцует от возбуждения, удерживаемая на месте Родольфусом Лестрейнджем.

Гарри нарезает несколько ингредиентов в большой котел, достаточно большой, чтобы легко вместить человека с ростом Ворлоста.

Сначала в котёл отправляется медальон. Гарри надеется, что металл переживет ритуал, зная, как сильно Ворлост обожает это украшения.

— Кость родственной души, — произносит он, — добровольно отданная.

Кость беззвучно ударяется о жидкость.

— Плоть слуги, — продолжает он, указывая на Рабастана Лестрейнджа, — отданная не по своей воле.

Рабастан Лестрейндж накладывает на Питера Петтигрю проклятие Империус. Точно не по своей воле он подходит к котлу, сначала отрубая себе ноги, затем борясь с оставшейся рукой. Гарри направляет конечности в зелье, которое начинает дымиться.

— Кровь матери, взятая насильно.

Гарри задерживает дыхание, опуская пузырек в котел.

Это момент истины. Прав ли он, предполагая, что волшебным образом кровь Лили Поттер теперь течет в венах Ворлоста, как и в венах Гарри? Не ошибся ли он в своих расчетах? Была ли его логика ошибочной? Это правильный ритуал, или Питеру Петтигрю дали неверную информацию?

Поднимается туман, белый и ослепляющий.

Проходит минута.

Два.

Появляется тень.

Ворлост прижимает Гарри к своей груди, теплый, живой, и выдыхает:

— Теперь я могу прикоснуться к тебе. Слава Мерлину, теперь я могу прикоснуться к тебе.

Затем, все еще ослабевший после воскрешения, Ворлост засыпает.

***

Гарри проводит ночь, наблюдая за Ворлостом, ревниво охраняя каждый его вздох, пытаясь выжечь его образ в своей голове. Теперь внешность Ворлоста стала ещё более человечной, чем когда-либо. Теперь его можно было даже принять за любого нормального, хотя и неприлично красивого волшебника. Гарри пытается запомнить, как он дышит сейчас. Он вернулся, он рядом, он жив. Он не может в это поверить, тянется, чтобы коснуться его руки, измерить его пульс, почувствовать биение его сердца.

— Я не уйду, — хрипит Ворлост, удивляя Гарри. — Мне жаль, что я ушел, мой Гарри, и я никогда больше не уйду, клянусь тебе.

Гарри обнимает его изо всех сил, пока Ворлост лежит в постели, хоть это и неудобно. Ворлост не жалуется, просто притягивает Гарри ближе.

— Месяцами я мечтал о тебе, моя родственная душа, и видел, через что ты прошел ради меня. В первый раз, когда я был призраком, мне было и вполовину не так больно, как в эти месяцы, когда я страстно желал достучаться до тебя, но не мог. Мой Гарри, никогда больше, клянусь тебе, никогда больше это не повторится.

И если один или оба начинают плакать, никто ничего об этом не говорит, только крепче прижимая другого, пока, наконец, они оба ни впадают в обессиленный сон.

На следующее утро Гарри просыпается в объятиях Ворлоста. Гарри не привык к этому, потому что обычно тело Ворлоста холодное, как змеиное, и не может согреться самостоятельно. Он прижимается ближе, не в силах чувствовать себя полностью комфортно, пока Ворлост не проснётся. Он тоже пытается прижаться ближе, ерзая от дискомфорта.

— Связь, — понимает Гарри.

Быстрее, чем когда-либо прежде, он снимает браслет и предлагает свое запястье Ворлосту. Однако Ворлост не решается взглянуть на слова, которые еще раз подтвердят их связь.

— Ты точно уверен, Гарри? Теперь у тебя есть шанс покончить со мной и найти другую родственную душу, более подходящую тебе. Я…

— Заткнись, — резко перебивает его Гарри. — Я месяцами оплакивал твое… отсутствие, а теперь ты снова хочешь уйти? Ты обещал мне другое сегодня вечером. Ты обещал мне навсегда. Разве ты не человек слова?

Они оба смотрят друг на друга, зеленый цвет переходит в красный, пока Ворлост, наконец, не соглашается и не опускает глаза.

Глаза находят черные буквы, которые медленно становятся красными.

Ворлост и Гарри цепляются за это зрелище, видя, как их связь снова становится живой, хоть еще и не реализованной. Они вздыхают в унисон, снова чувствуя эмоции друг друга.

И тогда они цепляются друг за друга, намереваясь никогда больше не отпускать.

***

Несмотря на то, что и Гарри, и Ворлост хотели провести некоторое время друг с другом, заново узнавая друг друга, они не смогли себе этого позволить.

Ворлост одевается и берет свою палочку, улыбаясь искрам, которыми она приветствует своего хозяина. Гарри удовлетворенно наблюдает за ним, поправляя лацканы мантии.

— Нам нужно поговорить, — ни с того ни с сего произносит Ворлост.

Гарри мычит и поправляет галстук.

— Я серьезно, моя родственная душа. Нам нужно серьезно поговорить.

Сделав шаг назад, Гарри осматривает результат своих трудов и удовлетворенно кивает, прежде чем ответить на слова Ворлоста.

— И мы поговорим. Но сначала нам нужно всё закончить.

Ворлост снова прижимает его к себе, соприкасаясь лбами и соглашается:

— Чтобы подобное больше никогда не повторилось.

В результате быстрой и беспощадной атаки большинство, если не все, члены Ордена были схвачены и предстали перед Ворлостом для суда.

Ворлост выступил за то, чтобы жестоко мучить их, а затем мучительно убить, но Гарри не согласился с ним.

— Не лучше ли было бы дискредитировать их в обществе? Отплати им их же монетой и пусть покаются в Азкабане, — предлагает он вместо этого.

Перед ним стоит Невилл Лонгботтом в компании Гермионы Грейнджер, Рональда Уизли и Джинни Уизли, пойманные во время своей охоты за крестражами, о которых им рассказал Дамблдор.

Все они выглядят ужасно, замечает Гарри, намного хуже, чем во время их, как он теперь понимает, короткой остановки на площади Гриммо.

Их щеки ввалились, волосы нечесаны, тела грязные. Они ослабли после нескольких недель недоедания и тяжелого физического труда.

Как понимает Гарри, Уизли и Гермиона целый год провели в палатке,путешествуя по Британии, пытаясь найти крестражи Ворлоста с помощью информации, которую дал им Дамблдор. Они ушли посреди ночи, оставив свои семьи в неведении, и месяцами держались подальше от всех признаков цивилизации.

Конечно, они не нашли никаких крестражей, поэтому они вернулись на площадь Гриммо, чтобы проконсультироваться с Сириусом и Аластором Грюмом, местными советниками по вопросам Темных Искусств. Они пробыли там три недели, две из которых Гарри разделил с ними, уехав с Невиллом незадолго до того, как Гарри был спасен, а Ворлоста… не стало.

Но они не получили информации о его уходе, потому что месяцами жили в палатке, не придумав ничего лучше и не научившись на своих ошибках, собираясь умереть с голоду, когда их нашли.

Взгляд Ворлоста метнулся к Гарри, слишком хорошо понимавшему, кому он на самом деле пытается оказать эту милость, прежде чем глубоко вздохнуть.

— Моя родственная душа права, — говорит он, впервые публично объявляя и подтверждая статус Гарри. Это мелкая месть за то, что он не смог получить своё удовлетворение кровью, плотью и слезами, Гарри понимает это. Ворлост наслаждается тем, как последняя надежда гаснет в глазах повстанцев.

Глаза Невилла загораются от негодования и ощущения предательства.

Гарри задается вопросом, выглядел ли он также, когда Невилл сказал, что всех слизеринцев нужно убить.

Он не отводит глаз и не плачет, когда Невилла вместе со всей семьей Уизли, профессорами МакГонагалл, Флитвик и Спраут, а также мадам Помфри и многими безымянными членами Ордена выводят из комнаты в цепях.

Ворлост кивает своим Пожирателям Смерти и аппарирует вместе с Гарри.

— Ты сможешь отпустить это, — мягко говорит он и прижимает Гарри к себе, пока тот дрожит, снова переживая потерю своего друга — на этот раз навсегда.

Когда мысли Гарри снова проясняется, он замечает:

— Ты… прислушался ко мне, — медленно говорит он. Ворлост издает звук, показывающий его замешательство — Я попросил тебя, и ты меня послушался.

Ворлост прекращает свою попытку призвать к себе одного из своих последователей и поворачивается к Гарри.

— Конечно.

— Но… Ты хотел другого.

— А ты этого не хотел — Ворлост наклоняет голову, подходит ближе.

— И ты этого не сделал, — возражает Гарри — Почему ты послушал меня? Я намного моложе тебя и не имею никакого опыта, и они были твоими врагами, а не моими. Почему то, что я говорю, имеет значение?

Ворлост подходит еще ближе, кладет ладонь на щеку Гарри.

— Потому что, Гарри, ты моя родственная душа. Ты мне ровня. Почему бы мне не прислушиваться к тебе?

Гарри остается безмолвным, когда Ворлост отворачивается, чтобы возобновить прерванное занятие, и призывает Северуса Снейпа и Драко Малфоя.

Мгновение спустя они появляются: директор Снейп собран и хладнокровен, Малфой дрожит и трясётся. Они оба становятся на колени и ждут, пока к ним обратятся.

— Мне еще предстоит много наказать, — говорит Ворлост Гарри — Орден, возможно, ужасно относился к тебе, но они были не единственными, кто делал это — прежде чем Гарри успевает возразить, Ворлост поворачивается к своим слугам и холодно приказывает — Поднимитесь и подойдите ближе.

Оба делают это, бледные и испуганные.

Ворлост начинает кружить вокруг них, время от времени касаясь их одежды и кожи, просто чтобы увидеть, как они нервничают.

— Ты отнесся к моей родственной душе с отвращением. Ты пытал его и чуть не бросил в объятия смерти. Ты, Драко, делал это не раз… Итак, спроси себя: каково наказание за такое поведение?

Они остаются тихими.

Ворлост продолжает свой путь. Его шаги громко звучат в тишине.

Минуты текут так же медленно, как и часы.

Шум прекращается.

Ворлост стоит позади них.

Он говорит:

— Ты должен умереть такой же ужасной смертью, какую ты желал моей второй половинке.

Он уже поднимает палочку, и ее конец загорается, когда Гарри спрашивает:

— Если мне причинили вред, разве это не я должен наказывать?

Тут же к нему поворачивается Ворлост. Он знает, что Гарри не заинтересован в том, чтобы пытать или убивать кого-либо, и даже хотел бы, чтобы Ворлост и Пожиратели Смерти не делали этого, если это возможно. Гарри высоко ценит любую жизнь и даже может найти в себе силы простить магглам их грязное и недостойное существование после всего, что он из-за них выстрадал.

Он обеспокоен тем, что Гарри попытается уменьшить страдания, которые Ворлост причинит этим двоим, но Гарри не может смотреть, как Северуса Снейпа, который, повернись жизнь иначе, мог быть его отцом, убивают или даже причиняют ему вред.

Драко Малфой, с другой стороны, не вызывал подобной сентиментальности.

Единственная проблема в том, что Северус Снейп и Драко Малфой — родственные души, и потеря еще одной родственной души убьет директора так же верно, как и Смертельное Проклятие.

Прочитав это в глазах Гарри или в его эмоциях, Ворлост соглашается.

— Директор, вы останетесь здесь, — говорит Гарри, беря Малфоя за локоть и выводя его из комнаты, — мы отойдём всего минуту. Ворлост, не мог бы ты…?

В конце концов, они втроем заходят в маленькую комнатку рядом, которая быстро защищается оберегами, не дающими звукам покидать комнату и проникать в неё.

Малфой вот-вот расплачется, когда Гарри поворачивается к нему. Этот мальчик ненамного старше его, и единственная его вина в том, как его воспитали. Если кто-то и виноват, так это его родители, слишком сильно опасающиеся за свою судьбу.

С другой стороны Малфой сам противопоставлял себя Гарри со всей возможной злобой и ненавистью, на которые только был способен, а затем превратил эту неприязнь в агрессию, а насилие в жестокость. Гарри даже не нужно напрягаться, чтобы вспомнить сотню случаев, когда Малфой нападал на него словесно, физически, магически, без всякой на то причины.

— Ты дашь мне нерушимую клятву никогда никому не раскрывать, что я собираюсь сделать с тобой в этой комнате, — говорит Гарри.

Голос Гарри звучит мягко, но только глупец проигнорирует скрытую в его словах угрозу.

Малфой, при всех своих недостатках, не идиот.

Ворлост скрепляет их клятву, помогая Гарри сделать ее как можно более надежной.

Сделав это, Гарри атакует Малфоя с жестокостью, на которую он считал себя неспособным.

Он говорит:

— Первой родственной душой Северуса Снейпа, личностью которой он тебе не назвал, была моя мать.

Малфой вздрагивает, как от удара, но выпрямляется с недоверием в глазах. Он достаточно умен, чтобы ничего не говорить.

— Вот почему он так меня ненавидел, — продолжает он — Я не его сын, хотя должен был им быть. Я сын того, кто издевался над ним и украл его родственную душу. Потому что его первой родственной душой была Лили Эванс. Женщина. Магглорожденная. Его самый близкий и дорогой друг, близкий к нему по возрасту.

Малфой сходит с ума, обдумывая сказанное. Будучи чистокровным мужчиной, радеющим за чистоту крови, который почти на двадцать лет моложе директора Снейпа, он является воплощением всего, чем Лили Эванс не являлась.

— Ты врешь! — ему удается вырваться из своих мыслей.

— Нет, — почти любезно отвечает Гарри. Он знает, что доброта иногда ранит больше, чем могла бы причинить всякая жестокость мира. — Он не расскажет тебе о ней, потому что не хочет, чтобы ты волновался. Он не хочет, чтобы ты сравнивал себя с ней и замечал, насколько ты хуже неё. В конце концов, он хороший человек, даже если никогда не сможет любить тебя так же сильно, как Лили Эванс.

— Это не правда! — теперь Малфой уже кричит, его лицо покраснело от злости, в глазах стоят слёзы — Это грязная ложь! Сев никогда бы… Он никогда… Я тебе не верю!

— Это правда, — подтверждает Ворлост — В прошлом он пришёл ко мне, чтобы умоляя об одолжении, он умолял о жизни Лили Поттер, жизни своей родственной души. Я спросил его, уверен ли он, что хочет этого. В конце концов, разве женщина не возненавидела бы его, если бы из-за него погибли её муж и сын? И он сказал мне: «Мне все равно, пока она жива, чтобы ненавидеть меня. Она мой мир. Без нее я не смогу жить.» Вот что он сказал мне, слово в слово.

— Как ты думаешь, почему он защищал меня? — аккуратно продолжает Гарри. — Держу пари, он никогда не рассказывал тебе об этом. Ты, наверное, даже не знаешь, что она лежит там, в его потаенной комнате, которая защищена лучше, чем весь его дом, и выглядит такой же прекрасной, как и всегда, чтобы он мог смотреть на нее, когда ему заблагорассудится. Всякий раз, когда он чувствует потребность бежать от своей новой родственной души. — он смотрит на Малфоя долгим взглядом, обращая внимание на его внезапно побледневшие щеки, на то, как он дрожит, как будто вот-вот упадет в обморок, на руки, обхватившие бока в защитной позе. — У тебя может быть его тело, но у тебя никогда не будет его сердца. Оно всегда будет принадлежать моей матери, умной, невероятной и непобедимой Лили Эванс.

Он делает паузу, чтобы его слова дошли до возбуждённого сознания Малфоя, а затем наклоняется ближе, чтобы нанести смертельный удар.

— Мне жаль тебя, несчастная душа.

Без дальнейших церемоний он выходит из комнаты, оставляя Малфоя с будущим, наполненным сомнениями, страхом и неуверенностью, а Снейпа в догадках, что случилось с его родственной душой, которую он обожает больше, чем свою собственную жизнь, чем другую свою вторую половинку, которая никогда не принимала его, а затем ушла.

Оглядываясь назад, Гарри может сказать, что, возможно, слишком близко к сердцу воспринял осквернение трупа своей матери, несправедливое обращение и жестокие слова учителя по отношению к невинному и невежественному ребенку.

Ворлост снова прижимает Гарри к себе, гладя его волосы и спину. Удивительно, насколько сильно он изменился, превратившись из человека, который не знал, как обниматься, в человека, который, не задумываясь, предлагает утешение.

Гарри прижимается ближе и закрывает глаза.

Ворлост занят еще несколько часов, отдавая несколько последних приказов и дважды проверяя, все ли члены Ордена благополучно заключены в тюрьму. В качестве меры против дальнейших мятежных мыслей он оставляет на виду изуродованные кусочки, оставшиеся от Аластора Грюма после мести Беллатрикс Лестрейндж, молчаливое обещание того, какая судьба их ждет, если они продолжат свои протесты.

Тем временем Гарри рассказывает Диане и Нерону о своем успехе и играет с крестником, стараясь не думать о серьезном разговоре, который хочет начать Ворлост, как только его дела закончатся. И Диана, и Нерон уверяют его, что ничего страшного не произойдёт, но он не может успокоить свои нервы.

Когда они выгоняют его, чтобы уложить Пака спать, Гарри возвращается в особняк Ворлоста, чтобы поговорить с домашними эльфами, говоря им то же самое, что и своим друзьям. Он пишет письмо для своих учеников, говоря им, чтобы они не беспокоились, и отправляет его после почти часа почёсываний Хедвиг.

Наконец, Ворлост возвращается. Гарри следует за ним в комнату, в которой Ворлост пытался найти алкогольный напиток, который ему понравится. Он садится в кресло, пока Ворлост зажигает камин, и подходит к своему винному шкафу. Он думает, передумывает, снова думает, пока решительно не хватает бутылку. Он щедро наполняет один стакан и добавляет глоток в другой, отдавая его Гарри, прежде чем сесть на место

Гарри делает глоток и удивленно провозглашает:

— Мне действительно нравится этот напиток.

Ворлост фыркает и призывает бутылку.

— Обычная водка. Я не ожидал этого.

Тем не менее, он наполняет стакан Гарри примерно тем же количеством, что и раньше.

— Это довольно крепкий напиток, — предупреждает он. — Я хочу поговорить с тобой, пока мы оба в трезвом уме.

Гарри кивает и воздерживается от питья.

Наступает долгая тишина, нарушаемая лишь случайным треском в камине.

Гарри потратил бы время на изучение Ворлоста, но он слишком напуган и нервничает, чтобы смотреть на него, и поэтому он смотрит на свои руки, стекло в оконной раме и огонь.

Через час Ворлост встает и ставит свой стул напротив кресла Гарри, чтобы смотреть ему в глаза. Похоже, он собирается что-то сказать, но в последний момент теряет всю свою решимость. Вместо этого он тихонько просит у домовых эльфов чай, который ставится на маленький столик чуть поодаль. Ворлост наливает чай, размешивая сахар и молоко. Гарри с улыбкой берет свою чашку и пытается скрыть своё волнение, делая глоток. Ворлост благодарит и отпускает домового эльфа, присоединяясь к Гарри.

Ничего другого он ещё долго не говорят.

— Я должен быть с тобой честен, — резко говорит Ворлост примерно через час после того, как воцарилась новая тишина.

Гарри, который только что встал, чтобы наполнить свою чашку за неимением других дел, перестает нервно возиться с чайным сервизом и поворачивается, чтобы посмотреть на него. Ворлост жестом приглашает его сесть, что он и делает, с любопытством, но неохотой.

Снова наступает долгое молчание, пока Ворлост подбирает нужные слова. Наконец, он вздрагивает, выглядя так, будто заставляет свои глаза не отрываться от глаз Гарри.

— Я ребенок, рожденный от приворотного зелья и изнасилования. Я вырос в маггловском приюте и на Слизерине во время Второй Мировой Войны — он делает паузу — Я не знаю, что из этого является причиной, но я не могу чувствовать любовь так, как другие люди — в конце концов, он проигрывает бой и позволяет своему взгляду скользить по коленям и крепко сцепленным на них рукам. Почти шепотом он продолжает — Я видел это благодаря Легилименции. Это прекрасно, Гарри, она так нежна и трепетна эта странная вещь, называемая любовью — что-то слишком грустное, чтобы это можно было назвать улыбкой, приклеивается к уже не слишком бледным губам — Когда я был мальчиком, я сосредоточился только на том факте, что это чувство не испытывали по отношению ко мне — он запинается и неохотно добавляет: — За исключением, может быть, моей матери. — он делает глубокий вдох, словно собираясь с духом, прежде чем наконец снова посмотреть на Гарри — Потребовалось гораздо больше времени, чтобы заметить, что я сам никогда не испытывал таких эмоций. Я полагал, что это произойдет, если я когда-нибудь найду свою вторую половинку — затем шепотом — Но оно не прошло.

Ворлост ищет на лице Гарри любую реакцию, явно готовясь к смятению, неприятию и разочарованию. Гарри больше обеспокоен этим ожиданием, чем тем, что рассказал Ворлост. Ворлост, должно быть, действительно потерял всякую надежду когда-либо найти свою вторую половинку, сомневаясь, существуют ли она вообще. Так что Гарри улыбается ему, ободряюще и спокойно, и протягивает руку, чтобы взять уже не слишком холодную руку. Ворлост тяжело сглатывает, раз, другой, подозрительно влажные глаза, которые больше не окрашены в убийственный красный цвет, находят глаза Гарри, после чего мужчина признается:

— То, что я чувствую к тебе и в некоторой степени к Нагайне вместо этого это что-то… что-то более собственническое, более страстное, более навязчивое… Что-то… бесконечно более опасное. — теперь уже Ворлост почти отчаянно цепляется за Гарри — Мне хочется никогда не отпускать тебя, никогда не упускать тебя из виду или, по крайней мере, из своего имения, где ты был бы в безопасности и находился всегда в моем присутствии, окруженный моими вещами, окруженный мной, даже когда меня там нет. Ты никогда бы ни в чем не нуждался, мой Гарри. Я бы не пожалел денег, чтобы достать для тебя все, что ты захочешь. Но я знаю, что так ты бы не был счастлив. Я даже не буду пытаться предложить тебе это. — Ворлост убирает руки, единственный смешок, похожий на всхлип, вырывается у него, голос становится глубоким с уверенностью и сожалением. — Я уже причинил тебе все возможные страдания, даже не пытаясь причинить тебе вред. Нет, ничего не говори. Я знаю, что это правда. Я пытал тебя, Гарри. Я поднял эти самые руки, — он поднимает их, чтобы подчеркнуть, глядя на них в отчаянии, — и я… — еще один всхлип вырывается у него, обрывая — Я могу только извиниться, но чего стоят пустые извинения? Мерлин, как я смогу искупить это злодеяние в одиночку? И еще столько всего, Гарри, столько боли и страданий, через которые я заставил тебя пройти…

Гарри больше не может сдерживаться и с большой уверенностью заявляет:

— Ворлост, я прощаю тебя.

Ворлост начинает протестовать, но Гарри взглядом заставляет его замолчать.

— Я выслушал тебя, теперь ты должен сделать тоже самое.

Ворлост кивает, заметно кусая свои уже не обескровленные губы.

Гарри какое-то время подбирает нужные слова, но какие слова можно подобрать, чтобы ответить на это? Он сдается и вместо этого говорит от всего сердца.

— Возможно, ты причинил мне боль, но никогда не был эгоистом, если дело касалось меня. Ты никогда не пытался решать за меня, не поговорив со мной. Ты пытался узнать информацию обо мне вместо того, чтобы слепо верить слухам. Ты пытался увидеть меня за личностью, созданной средствами массовой информации и убеждениями общества. И когда ты это сделал, ты протянул мне руку помощи. Ты не представляешь, как много это значит для меня — Гарри приходится сморгнуть слезы. — Это правда, что ты — корень всего плохого, что когда-либо случалось со мной. Если бы ты не пошел за моими родителями той ночью, меня бы не воспитывали Дурсли. Я бы, наверное, пошел на Гриффиндор и не мучился так сильно. Я бы последовал за Светом и стал бы героем, которого все хотели увидеть во мне. Но, Ворлост, ты не заставлял их оскорблять меня. Возможно, ты был катализатором, но это не значит, что во всем виноват ты. Никогда не думай так, пожалуйста. Ты намного лучше, чем кто-либо, кто был со мной рядом, потому что ты слушал и видел меня. Ты не заставлял меня быть тем, кем ты хочешь, чтобы я был, вместо этого ты пытался понять меня. Ты уважаешь мое мнение и мой выбор. Послушай меня. Ты заботишься обо мне. Ты умер за меня.

При этом воспоминании Гарри трясущимися пальцами берет руки Ворлоста и сжимает их.

— Но еще столько вещей! — отвечает Ворлост, отрывая руки и поспешно вставая — Даже если ты не причисляешь их к моим грехам, они всё ещё существуют. Не трудись объяснять. Я уже знаю всё это и не хочу, чтобы ты чувствовал себя плохо, вспоминая их. Ты никогда не почувствуешь ко мне ничего хорошего, и это нормально.

Гарри встает и как можно шире открывает связь их между, проталкивая через неё все свои чувства к Ворлосту. Он подходит ближе, еще ближе, когда Ворлост спотыкается.

— Но я чувствую, — говорит он.

— Эти отношения никогда не сработают! — Ворлост немедленно протестует. — Я не… я не могу любить тебя, Гарри, я не могу… я не подхожу тебе. Я недостоин тебя! Это не может сработать. Не может!

Еще ближе.

И Гарри протягивает дрожащие руки, обхватывает его лицо и целует трясущимися губами.

— Давай попробуем.

Лицо Ворлоста искажается, и он отвечает на поцелуй, окончательно завершая их связь, навеки соединяя их магию и судьбы.

Комментарий к Глава 11, часть 5

Заметки переводчика: Даже не верится, что история подошла к концу. Это был чертовски большой труд, даже если из-за моей неопытности со стороны может показаться, что это не так. Спасибо больше всем, кто дочитал. Пожалуйста, напишите свой итоговый отзыв о работе и переводе, мне будет очень интересно их прочитать!

Я очень рада за Гарри. Он добился ровно того, чего хотел сам: стал счастливым (как бы нам всем ни хотелось в определённые моменты, чтобы он сделал своей целью месть или достижения власти или какой-то великой силы). Поразительно, как в итоге история сама расставила всё по своим местам. Кроме того, как по мне, самые мерзкие персонажи этой истории получили больше прочих (Вернон Дурсль был свидетелем того, как его сын превратился в овощ, а потом погиб ужасным образом, Дамблдор погиб из-за своего неуёмного желания залезать в чужие секреты, а Драко Малфой лишился того единственного, что действительно ценил, своей уверенности в любви и обожании своей родственной души).

Основная история завершена. В будущем (примерно через 2-4 недели) будут вбоквелы про некоторых персонажей или альтернативные концовки. Фактически история окончена, и во вбоквелах Гарри и Волдеморт будут мелькать только на заднем плане, тем не менее кусочки их будущего можно будет увидеть. Встретимся в бонусных частях!)

========== Бонус 1 - Невилл ==========

Комментарий к Бонус 1 - Невилл

Если кто-то, как и я, решил сначала прочить последнюю главу, не прочитав всю остальную работу, не делайте этого! В этой маленькой главе КУЧА СПОЙЛЕРОВ к основной работе! Всем остальным - приятного чтения :)

Невилл стоит — нет, он вынужден встать на колени с горящим вызовом во взгляде, пока его товарищи по оружию замирают во круг него, едва сдерживая слёзы разочарования и боли

— поставленный на колени женщиной, которая довела пытками его родителей до безумия, женщиной, которая разрушила его жизнь, женщиной, которая снова уйдёт безнаказанной.

Невилл становится на колени и смотрит на человека, которого когда-то считал своим другом.

Зелёные глаза на мгновение вспыхивают и тут же возвращаются к тому пугающему безжизненному взгляду, который у них был в начале, когда Невилл только познакомился с Гарри, этим маленьким мальчиком, который никогда ничего не говорил и никогда ничего не делал, но всегда, всегда наблюдал. Невилл был поражён тем, как много Гарри замечал. Он знал о ссоре между возлюбленными или ссоре друзей еще до того, как слухи об этом успевали доходить до Невилла, и мог довольно точно угадать, почему конфликт произошёл и когда.

Иногда Невилл задавался вопросом, что Гарри увидел в нём. Что он увидел такого, что убедило его в том, что Невилл достоин протянутой руки помощи? Что он заметил, что заставило его обратиться к Невиллу именно так, как он это сделал? Что он такого увидел в нём, что дал Невиллу шанс, когда никто другой этого не сделал? Какие странные привычки он заметил у Невилла, о которых тот даже не подозревал? Какие из его секретов он уловил? Как скоро Гарри неизбежно заметит что-то, что оттолкнет его и забудет о Невилле, как это сделали все остальные?

Подобные мысли не давали Невиллу уснуть до поздней ночи, превращая его в дрожащий клубок тревоги при одной только мысли о том, что его единственный друг покинет его. И когда он лежал в своей кровати, смертельно испуганный, он всё больше впадал в депрессию при мысли о гордом Льве Гриффиндора, страдающем от таких проблем. Дом Храбрых…!

Только позже, когда Невилл преодолел эти страхи и получил признание в Гриффиндоре, он начал задаваться вопросом, что говорит о нем тот факт, что слизеринец увидел в нем какую-то ценность, которую никто другой не заметил.

Больше Невилл не задавался вопросом, что сделало его настолько хорошим и исключительным, чтобы Гарри обратил на него внимание, вместо этого он задумался о том, что сделало его таким трусливым и слабым, ищущим утешения вне стен Башни Гриффиндора.

Что ж, Невилл должен признать, что большая часть таких мыслей пришла к нему от Сьюзен. Вскоре после их сближения они стали бесконечно любопытны друг к другу. Невилл задавал всевозможные вопросы о друзьях Сьюзен, её доме, семье и тёте, а Сьюзен хотела знать всё о Гриффиндоре.

К своему большому смущению, Невилл не смог ответить на многие ее вопросы. Тогда он заметил, насколько изолированным он был в своем Доме, который должен был быть его опорой и защитой. Каждая попытка общения с однокурсниками казалась ему сковывающими кандалами. Он не видел ничего смешного в резких комментариях, которыми обменивались Симус и Дин, не видел веселья в квиддиче или спорах о нём, которыми были увлечены Рон и Гермиона, и не особенно интересовался макияжем, мальчиками или прорицаниями, как Лаванда и Парвати. Он не совершал никаких смелых подвигов, которыми он мог бы похвастаться, за исключением того случая, когда Гарри и он сломали палочку его отца, но этот поступок был слишком подлым и хитрым, чтобы признаться в нём в присутствии мальчиков, которые предпочитали дерзкие и отчаянные поступки.

Не задумываясь над всем этим, Невилл дистанцировался от Гриффиндора. И он был даже этому рад, доволен своими растениями и своим другом, пока Сьюзен не начала задавать свои невинные вопросы.

Внезапно Невилл столкнулся со своей отчуждённостью и пришёл в ужас от этого. Как он мог не знать, что Фред пригласил Анджелину на Святочный Бал и получал бессердечные отказы до тех пор, пока не попросил должным образом, как настоящий джентльмен? Как он упустил из виду, что Джордж пытался обманом заставить Анджелину пойти с ним, притворяясь своим братом, а затем едва успевал уворачиваться от проклятий, которые она бросала ему в след? Как Симус и Джинни могли волновать всех, начиная отношения и расставаясь, снова сходясь и снова расставаясь до бесконечности без ведома Невилла? Как все, кроме Невилла, собирались по субботам, чтобы отдохнуть вместе, и только мальчики и девочки из года Невилла оставались, изредка спрашивая у Гермионы советы по домашнему заданию или приводя своих вторых половинок?

В конце концов он начал сидеть в общей комнате, приводя в порядок свои записи, прислушиваясь к смеху и шепоту вокруг себя, как и учил его Гарри. Он официально представил Сьюзен своим однокурсникам, когда узнал, что это сделал шестикурсник, когда нашел свою вторую половинку. Он взял ее с собой на одну из тех субботних встреч, трясясь от волнения, потому что это было его первое появление на такой встрече и потому что он боялся, что Сьюзен не примут.

Ему не стоило волноваться.

Она прекрасно поладила с Парвати, довольно хорошо зная свою сестру Патил, так как ее родственная душа была старшеклассницей в Пуффендуе. Столь же мало заинтересованная в квиддиче, как и сам Невилл, она мало разговаривала с мальчиками, что оставило эту задачу Невиллу.

Именно тогда он заметил, что они с Гарри много дискутировали о вопросах, в которых его новая группа друзей даже не сомневалась. Например, все единодушно придерживались твердого мнения, что у такого злого волшебника, как Сами-Знаете-Кто, нет родственной души.

Это заставило Невилла задуматься.

Если в этом уверен весь Волшебный Мир, может ли это быть ошибкой? Гарри может знать всё, хотя часто и кажется всеведущим.

Так, Невилл начал сомневаться в Гарри.

Конечно, этот процесс занял больше времени, чем может показаться из этого парафраза. На самом деле он растянулся на три года.

Естественно, всё это время Невилл продолжал видеться с Гарри. Когда он был со своими однокурсниками или даже со Сьюзен, ему иногда не хватало остроумного Гарри, который умудрялся разбираться даже в самой запутанной ситуации, заставляя самую большую проблему казаться совсем маленькой. Невилл помнил, как глаза его друга загорались весельем, когда он начинал рассказывать что-то забавное, как будто предупреждая Невилла, что вот-вот рассмешит его, как Гарри, кажется, обладал сверхчеловеческим чутьём, ясно понимая, когда нужно надавить, а когда сменить тему. Он никогда не доставлял Невиллу дискомфорта, в отличие от Рона, который не понимал, почему Невилл не хочет идти на следующий матч по квиддичу, когда тот уже десять раз отклонял его предложение. Он никогда не заставлял Невилла нервничать, как это делала Сьюзен, когда слишком быстро подходила к нему или внезапно касалась его. Он никогда не стыдил Невилла, как это делала Гермиона, рассказывая о том, что она знает и что, по её мнению, должен знать Невилл, выросший в Волшебном Мире.

Никому не удавалось вызвать у Невилла такую гордость, какую он испытывал, когда смешил Гарри — почти невозможный подвиг — или когда Гарри хвалил его. Иногда он чувствовал себя дураком, когда Гарри подталкивал его к ответу, к которому он вскоре приходил, но он предпочитал это нежное указание склонности Гермионы давать ему прямой ответ и ругать его за то, что он вообще нуждался в помощи, или снисходительной манере Лаванды похлопывать его по щеке и называть его милым, когда он чего-то не мог понять.

Но по мере того, как они становились старше, Невилл всё чаще пересматривал свои и Гарри взгляды на мир. Они всегда были противоположностями, с безграничным оптимизмом Невилла и столь же твёрдой верой Гарри в неискоренимую чудовищность всего мира. Гарри был склонен выискивать серебристую нить в ужасном настоящем вместо того, чтобы сосредотачиваться на ярком горизонте перед ним, в то время как Невилл маршировал вперёд, не сводя глаз со светлого будущего. Невилл планировал будущее, а Гарри обдумывал, что он мог бы сделать лучше в ситуации, давно минувшей и забытой в глазах Невилла.

Он также заметил, что Гарри не был также открыт, как Невилл в общении с ним.

Позже Невилл понял, что часть вины лежала на нём самом. Он был слишком поглощён Сьюзен и вытекающими из этого социальными обязанностями вроде встреч с её друзьями и узнавания новых темы для разговора с ней, чтобы проводить много времени с Гарри. О мире за пределами его родственной души и Гриффиндора он вспомнил только тогда, когда Гарри попытался покончить с собой. Произошедшее событие было принято близко к сердцу, но оно также показало Невиллу, как мало он знает о жизни Гарри, и как много Гарри знает о нём.

Он даже не знал, есть ли у Гарри метка души.

Тогда Невилл понял, что у Гарри было много проблем и забот, которые он не доверял Невиллу. Когда они снова встретились, Гарри сделал счастливое лицо и обманул Невилла, заставив его думать, что с ним всё в порядке, и скрыл свои страдания от друга, который хотел ему помочь. Так, Гарри оставил Невилла беспомощным сторонним наблюдателем, вечно сожалеющим о том, что ничего не сделал и ничего не замечал.

То, что Гарри считал добротой, держа свои неразрешимые проблемы при себе, Невилл воспринял как оскорбление. Если бы они поговорили раньше, а не спустя годы после попытки самоубийства, когда один был уже бессилен помочь, а другой находился за надёжными решётками и стенами камеры Азкабана, они смогли бы справиться с этой ситуацией лучшим образом.

Но как бы там ни было, Гарри считал, что его действия и, что более важно, его молчание к лучшему, в то время как Невилл начал отстраняться из-за своей неуверенности, не в силах начать игнорировать.

Это было постепенное изменение. Невилл проводил больше времени со своими товарищами по Дому, находя с ними всё больше и больше точек соприкосновения. Их дружба никогда не будет такой близкой, как была между ним и Гарри, но с таким количеством времени, проведённым вместе, и достаточным количеством желания они все вскоре стали хорошими друзьями.

Невилл и Сьюзен были идеальным дополнением к компании, как рассказала им однажды Лаванда. Сьюзен нравилось сплетничать с Лавандой и Парвати, при этом она могла поддерживать разговор и когда мальчики начинали говорить о защитных заклинаниях, необходимых для обучения на авроров. Невилл был тихим и добрым, хоть и немного застенчивым, что привлекало девушек. Каждый хотел похвастаться тем, что именно он сделал из Невилла уверенного в себе молодого человека, цель, которую поддержала Сьюзен, и которая привлекла даже Гермиону, которая до тех пор не нашла ничего, что связывало бы её с Лавандой и Парвати. Рон ценил Невилла за его познания в травологии и, приобретенные благодаря Гарри, в зельях. Симус и Невилл разделяли интерес к растениям и тому, что можно сделать с ними, даже если один из них был увлечен только теми процессами, которые приводили к созданию алкоголя. Во время одной из частых ссор Гермионы и Рона Дин и Сьюзен оценили сухие и саркастические комментарии Невилла, которым он научился у Гарри.

Когда всё это время, проведённое с его новыми друзьями, Сьюзен и друзьями Сьюзен, добавилось к времени, проведённому за выполнением домашних заданий и подготовкой к всё более сложным и всё более важным тестам и экзаменам, Невиллу едва удавалось провести минуту в одиночестве, не говоря уже о компании Гарри.

Гарри, который создал свой собственный круг общения вдали от Невилла, даже если он состоял из младших и менее близких друзей, чем у Невилла, и таким образом уменьшил и без того небольшое время, которое они могли бы провести вместе.

Итак, в течение многих лет они перешли от встреч почти каждый день до одной или двух в месяц.

Подобное не является чем-то необычным для друзей детства, который часто вырастают и расходятся, но, отдалившись от Гарри и непреднамеренно заставив его прикусить язык из-за боязни спугнуть друга, Невилл перестал слышать другую точку зрения, отличную от версии Света.

Когда Невилл рассказал Сьюзен о своих родителях, она не улыбнулась и не призналась, что чувствует такое же отчуждение от своих умерших родителей. Вместо этого она расплакалась. Она продолжала плакать, рассказывая о них, хотя знала их не больше, чем Невилл знал своих.

Непреднамеренно Сьюзен заставила Невилла чувствовать, что его реакция была неправильной. Он рассказал о судьбе своих родителей своим друзьям-гриффиндорцам, и все они отреагировали одинаково. Рон разразился гневной тирадой о Пожирателях Смерти и Темных волшебниках. Гермиона пообещала посмотреть, можно ли каким-то образом обратить последствия пыточного заклинания вспять. Симус и Дин выразили соболезнования. Лаванда потеряла сознание. Парвати резко побледнела и начала рассказывать о своей кузине, которая тоже погибла на войне. Вскоре все они сели в круг, сравнивая вред, причинённый Пожирателями Смерти и Тёмной Магией их семьям, а Гермиона снабжала их неопровержимыми фактами и статистикой.

Невилл начал воздвигать своих родителей на пьедестал, на котором все остальные, казалось, держали своих умерших родственников, чувствуя презрение к тому безразличию, которое он испытывал ранее.

Невилл не обсуждал эту тему с Гарри. В противном случае он бы узнал обо всех смертях и ранениях, которые в этой войне принесла Светлая сторона. Так или иначе, он теоретически знал, что война — ужасная вещь, в которой страдают обе стороны, но постепенно убеждался, что другая сторона была намного хуже и опаснее.

Столкнувшись с такой активной пропагандой, Невилл начал куда яростнее, чем раньше, отвергать всё, что связано с Тёмной магией. Он уже не останавливался, чтобы обдумать или подвергнуть сомнению убеждения своих друзей и свои. Не в его характере было останавливаться ради такого. Если бы даже он был не прав, то увидел бы это в конце пути, передумал и снова отправился бы в путь, а если бы был прав, то только бы зря потратил время. Его оптимизм не позволял ему признать, что в случае ошибки, всё исправить он бы уже не смог.

И Гарри во время их редких встреч с Невиллом видел, как его друг отдаляется от него всё дальше, не в состоянии что-либо с этим поделать, как он позже скажет Невиллу, когда один из них будет на свободе, а другой за решёткой из-за своего решения не углубляться в размышления.

Поэтому, конечно, когда перед Невиллом предстали убийцы его любимых родителей, и никто их не остановил, его охватила ярость. Когда он увидел, как Слизеринцы задрали свои изящные чистокровные носы с самодовольством и гордостью за своих родственников Пожирателей Смерти, Невилл убедился, что, как многие и говорили, все Слизеринцы тёмные и, следовательно, злые.

У него не было Гарри, чтобы рассказать ему о магглорождённых студентах Слизерина, которые теперь боялись за свою жизнь, или о многих Пожирателях Смерти, которые, в отличии от всех членов Ордена, не участвовали в битвах, помогая лишь своими деньгами и связями, или о том, как много Пожирателей Смерти и Слизеринцев испытывали отвращение к чрезмерной жестокости Лестрейнджей. У него не было Гарри, чтобы напомнить ему, что плоские карикатуры на злых Пожирателей Смерти, которые Светлая сторона создавала в головах многих, столь же многогранны и разнообразны, как и каждый человек.

Но у Невилла не было Гарри, поэтому он был убежден, что Пожиратели Смерти — чистое зло, а его родители и Орден — чистое добро.

Невилл жаждал мести и справедливости. Ни то, ни другое ему не давало новое «правительство», поэтому он присоединился к Ордену. Его родители когда-то были его частью, а его бабушка была одним из самых яростных борцов этой организации. Кроме того, Орден сражался против Беллатрисы и Лестрейнджей, так что это казалось Невиллу логичным решением.

Внезапный отказ Гарри принять участие в войне стал невыносимым. Разве он не хотел отомстить за своих родителей? Разве он не хотел отомстить за своего крёстного отца, который провел десять лет из-за ложного обвинения? Разве он не хотел навсегда покончить с заразой Сами-Знаете-Кого?

В то же время Невилл был напуган до смерти. Реальный риск смерти или, что ещё хуже, возможность закончить жизнь, как его родители, отличались от теоретического желания принять участие в войне. Гарри был намного смелее, умнее и лучше Невилла, и всё же он не выразил ни капли желания участвовать в войне. Конечно, он надеялся, что война закончится, но иногда Невиллу казалось, что ему уже всё равно, кто станет победителем. Он спокойно сидел, пока Орден проигрывал, а Пожиратели Смерти захватывали Хогвартс, не вмешиваясь даже тогда, когда конечности по велению Тёмного Лорда стали оставлять своих хозяев.

Невилл был в самой гуще событий, пытаясь защитить младших студентов и помочь профессорам. Он чуть не погиб, когда из-за неосторожного заклинания лестница рухнула, и вынужден был смотреть на останки тринадцатилетней студентки и Пожирателя Смерти, которым не так повезло, как ему.

Впоследствии он узнал, что Гарри спрятался со своими учениками в безопасном месте, пока Хогвартс горел вокруг них. Но, конечно же, Гарри теперь увидит, какую угрозу представляют Пожиратели Смерти, и перестанет быть таким трудным!

А затем Гарри покинул безопасный Хогвартс, рискуя собой и, вероятно, последней надеждой на победу Света. И всё это только ради того, чтобы стать крёстным отцом! Невилл понимал тягу, он читал об узах крёстных родителей и знал, что Гарри жаждет подобной связи, но он не мог представить, почему это желание перевесило пользу Гарри от Волшебного мира. Он не мог совместить образ осторожного мальчика, который трижды оглянется, прежде чем даже подумать о том, чтобы что-то сделать, с дерзкой фигурой, которая бросилась сквозь огонь заклинаний за чем-то, что он мог получить без опасности, подождав несколько месяцев или лет до окончания войны.

Затем всё вышло из-под контроля.

Невилл сразу это понял. Как только он посмотрел в эти глаза — зелёные глаза его друга, такие знакомые, но лишённые всяких чувств.

Он знал, что облажался.

Он только не знал, насколько сильно он это сделал.

Всё ещё наивно веря, что они с Гарри близки, хотя они и отдалились друг от друга, и что Гарри в конце концов восстанет против Сами-Знаете-Кого, как и было предначертано судьбой, он позволил ране гноиться и зажить, вместо того, чтобы попытаться объясниться с Гарри и попросить прощения за сказанные сгоряча слова. Они могли бы начать серьёзный разговор, и, возможно, Невилл бы усомнился в некоторых из тех новых идей, в которые он теперь верил. Может быть, Гарри убедил бы его вернуться к прежнему мировоззрению, которое было в оттенках серого, а не жёсткому антагонизму Света и Тьмы, который его друзья неосознанно внушили ему.

Однако так случилось, что Невилл оставил Гарри остыть, пока Гарри оплакивал мальчика, когда-то бывшего его другом.

А потом появилась куча забот, и Невиллу так не удалось поговорить с Гарри. Вместо этого он готовился к войне, частью которой он, несомненно, скоро станет — либо по собственной инициативе, либо по воле бабушки, либо из-за ожиданий друзей.

Поэтому он потерял дар речи, когда услышал, что Гарри может быть родственной душой Сами-Знаете-Кого. И когда Гарри не начал смеяться над самой идеей этого, Невилл подумал: «А что, если?»

Этой мыслью он перерезал последнюю нить, связывающую его с Гарри.

Тот, кто когда-то был его ближайшим другом, теперь стал возможным врагом. Поддерживаемый убеждениями своих друзей, Невилл ушёл, перестал присматриваться и оставил Гарри позади. Конечно, он оплакивал дружбу, которая была у них когда-то, до того, как Гарри стал таким же мрачным и злым, как и все остальные Слизеринцы, но он так не смог найти в себе силы совместить смеющегося мальчика из прошлого и холодного молодого человека из настоящего.

Это всё, чем становится для него Гарри.

Падший идол, испорченный бог, Люцифер волшебного мира.

Время от времени, как сейчас, Невилл смотрел на своего бывшего друга и видел отблески мальчика, которым тот был когда-то, и задавался вопросом, в какой момент всё пошло не так. Этим же вопросом задавался и Гарри, но оба они не решались первыми начать разговор, чтобы наконец-то поспорить и помириться, каждый из них считал, что другой не согласится на это — что, скорее всего, было правдой.

Со временем мысли Невилла стали заняты другими вещами, такими как беспокойство за бабушку, Гермиону и младших братьев и сестёр Уизли. Он изо всех сил старался забыть о Гарри и сложной смеси чувств, которые однолишь упоминание его имени вызывало в Невилле.

Поэтому Невилл ничего не сказал, увидев Гарри на площади Гриммо, вместо этого изо всех сил стараясь избегать его. А когда он встретил Гермиону, Рона и Джинни, и они открыли ему секрет того, чем они занимались весь год, он даже не стал останавливаться, чтобы задуматься над принятием решения.

Когда началась битва за площадь Гриммо, они ушли, чтобы выполнить свой долг: уничтожить всё, что связывает Сами-Знаете-Кого с жизнью. Во всяком случае, они пытались это сделать, пока Джинни раздражённо и в припадке неконтролируемой ярости не произнесла имя Сами-Знаете-Кого.

Что и привело к той ситуации, в которой они сейчас находились: Невилл, Гермиона и Уизли стоят на коленях, окружённые членами Ордена, а вокруг них стоит множество Пожирателей Смерти, ожидающих решения от своего жестокого лорда.

Остальные дрожат от страха и ярости, и Невилл тоже — пока все его мысли и чувства вдруг не кажутся такими холодными и очень, очень далёкими.

Пока Гарри не подходит, чтобы заговорить с ним, останавливая свои взрослые и холодные глаза на нём и только на нём.

Невилл слушает, как Гарри просит пощады. Слушает, как Гарри пытается изменить решение Сами-Знаете-Кого. Слушает, как Гарри заступается за своего бывшего друга. Потому что Невиллу не нужно предполагать, он знает, что Гарри делает всё это для него и только для него. Гарри наплевать на Орден, и он никогда не любил Гермиону или Рона.

И Невилл видит преданность того, кого он когда-то называл другом, и то, как она мерцает для него даже сейчас.

Гарри будет просить невозможного, но если ему откажут, он отведёт глаза и позволит новой власти проявить свою ужасную и смертоносную силу.

Возможно, когда-то давно, когда Невилл и Гарри всё ещё были близки, или в альтернативной вселенной, где Невилл и Гарри никогда не разлучались, Гарри отдал бы всё, что имел, чтобы спасти своего друга, сражаясь за него с сердцем, страстью и сверкающей палочкой. Но тогда, если бы они были ещё так же близки, этой ситуации никогда бы не случилось. Либо Невилл никогда не присоединился бы к Ордену, либо Гарри пришлось бы встать на колени рядом с ним.

Как бы то ни было, в реальности Гарри стоит на возвышении рядом с троном, на котором восседает самый могущественный человек в стране, и шепчет ему мольбу, скрытую за предложением логической альтернативы, а Невилл стоит на коленях в одиночестве.

Объявляют их приговор, но Невилл смотрит только на Гарри, на того, кто не должен иметь такую власть над их врагом, на того, кто не должен был присоединяться к врагу, на того, кто не должен быть родственной душой врага, на того, кто не выглядит удивлённым, разочарованным или встревоженным, когда Сами-Знаете-Кто раскрывает этот факт, вгоняя проигравших в ещё большее отчаянье.

Невилл чувствует, как ощущение преданности наполняет всё его тело, и думает, что это именно то, что чувствовал Гарри, когда Невилл сказал ему, что его нужно бросить в тюрьму только за то, что он такой, какой он есть.

***

Годы спустя, сидя в той же самой камере, в которой когда-то содержалась Беллатриса Лестрейндж, Невилл слушает пререкания Рона и Гермионы, и держится за руки через решётку со Сьюзен, которая теперь живёт там, где когда-то жил Родольф Лестрейндж. Невилл благодарит всех известных человечеству богов, что дементоров больше не было в Азкабане, удивляется, думает и вспоминает старые и не очень разговоры с Гарри, вспоминает о детских идеях, которые у него были, о глупых поступках, которые он совершал, о вечной дружбе, которую он отбросил ради убеждений, в которые, как он теперь знает, он никогда на самом деле не верил, и всё, что он чувствует, это сожаление.