Мёд [Надежда Лидваль] (fb2) читать постранично

Надежда Лидваль Мёд

Инга за два года похудела в снах: вместо полнокровных и сочных ей стали являться измождённые тени, да и то частями. Только соберётся один сон напитаться кровью, сплестись из жил, как Инге уже вставать пора: три часа. Утро. В пять нужно быть в гараже. В шесть — выход на линию.

Поедет по улицам длинный ГолАЗ с гармошкой посередине: сам весь белый, только пузо и бока бурые. Поедет, почёсывая шинами земную шкуру. Подхватит, долгожданный, закутанных пассажиров — лица красные, в глазах вода, — запустит в своё нутро, и они разом забудут свои холодные мысли.

Водитель Игорь сидит по-царски, на дорогу смотрит сверху вниз. Лет пять назад он отбил эту машину у другого водителя. Тот в поединке вырвал у Игоря правый ус, но всё равно проиграл. Автобус Игорь с тогдашним кондуктором отмыли, обжили. В кабине теперь по-домашнему: часы, занавески, ковры, массажная накидка на сиденье, термос.

В салоне пышут печки добрым жаром, там на каждом окне — по две занавески, а между ними перемигиваются снежинки из фольги. С лампочек свисает мишура, щекочет пассажиров по щекам — Инга ещё в ноябре украсила автобус к Новому году. Сама она сидит на месте кондуктора, покрытом шкурой несуществующего зверя. На столике, что Игорь смастерил, стоит хрустальная вазочка с конфетами, рядом с ней — еловые ветки в банке. Из колонок льётся что-то неопределённо-радостное, переливчатое, внушающее хрупкий оптимизм.

Леонид с утра по салону крутится, всё никак места себе не найдёт. Из постоянных пассажиров он самый беспокойный и загадочный. Катается часто, а куда и откуда — ни разу не сказал. Обмолвился только раз, что прикипел к этому маршруту, потому что он идёт по самым дорогим ему местам: «16-я линия», «Больничный городок», «ДК Комсомолец», «По требованию». Заходит что ни день, то на новой остановке и так же внезапно выскакивает, иногда прямо на следующей. Бывает, спохватывается, что ему выходить, когда двери уже закрылись. Он тогда принимается в них колошматить и кричать, и Игорь всегда останавливается и выпускает несчастного от греха подальше.

Больше всего Леонид любит общаться с Ингой. Всегда что-нибудь да скажет. Не может без этого.

— У меня проездной, но я билетик из ваших ручек всё равно бы взял. А вдруг счастливый?

Игорь сказал его бояться. Леонид своими сахарными любезностями извёл предыдущего кондуктора, предшественницу Инги. Та на работу так и не вернулась: иссохла.

На этот раз Леонид суетится больше обычного: уступает место в полупустом автобусе, передаёт деньги и карточки, когда никто не просит, путается под ногами. А Инге хоть бы что. У неё без снов голова порожняя. Руки работают, ноги ходят, а злиться на кого-то — так на это силы нужны и воображение.

Инга сидит, варежку вяжет, а Леонид перед ней всё вертится:

— Сегодня, передавали, снег будет. Я вот специально пораньше к вам заскочил, чтоб не пропустить.

— И зачем? Уж лучше дома посидеть, чем в автобусе трястись.

— А дома что? Одни кошки да старая мать. Там и жизни нет.

— Ну всяко теплее.

— Я ведь, так сказать, разнообразия какого-нибудь ищу. Мне бы мёда поэзии хлебнуть. Глоточка вашего мёда.

— Да какой у нас мёд? Только вот, карамельки.

— Ну на что мне карамельки, сокровище моё? Я к вам стремлюсь, я алкаю. А между нами всё время вот этот бездушный металл, этот поручень. И не обойти мне его, хотя, казалось, только руку протяни.

— Смешной вы.

— А вы смейтесь, если смешно…

Инга, улыбнувшись, встала навстречу двум пассажиркам — женщине в запотевших очках и девочке лет семи, которая сразу заметила конфеты в вазе.

— Угощайтесь, — Инга посторонилась, пропуская ребёнка к конфетам. Вдруг автобус дёрнулся, Инга налетела спиной на Леонида, который по-прежнему гарцевал у её места, ни за что не держась. Леонид зацепился ногой о поручень, потерял равновесие и влетел носом в ту самую хрустальную вазочку.

Конфеты рассыпались. Пролилась кровь.

Инга принялась делать водителю знаки: останови, случилось тут у нас. Нажала кнопку на поручне. Игорь затормозил, открыл двери, сам вышел в салон, но Леонид уже, всхлипывая и роняя красные капли, успел отбежать от автобуса.

***

Снег выпал в полдень. Падал густо, основательно и к вечеру наглухо склеил все дороги.

Люди маялись, прели в шубах. Даже песни новогодние не помогали. За окнами — вязкая тьма, и нет смысла дышать на стекло, чтобы сделать в нём проталину, потому что все окна превратились в чёрные зеркала и увидеть в них можно только себя и свою вечернюю тревогу. Тогда Инга подала снова знак водителю. Музыка затихла, протрещал микрофон, слышно было, как отвинчивается крышка, и жидкость плещется в стенках какого-то сосуда. Игорь вздохнул, покряхтел и начал рассказывать людям про снег.

— Откуда он берётся — никто точно не знает, но предполагают всякое. Одни вам скажут, что снег падает из жалости к земле: лежит, мол, она себе нагая, никто не прикроет — стыдоба. Другие будут вас уверять, что снег