Вы весь дрожите, Поттер (СИ) [love_snape] (fb2) читать онлайн

====== Лев и Змей ======

Сегодня я в шестой раз в жизни испытал лучшее в мире чувство — когда дом, где тебя ждут, наконец распахивает свои объятия. С этими мыслями я и ступил на порог Хогвартса, в довольно приподнятом настроении начав предпоследний год обучения волшебству.

Спустя целое лето тоски и разлуки (я уж не говорю о пролитых слезах и регулярных ночных кошмарах) вновь увидеть лица друзей и преподавателей кажется чем-то нереальным и вместе с тем спасительным после всего пережитого.

За исключением кислого лица Снейпа и отвратительных физиономий Малфоя, Крэбба и Гойла, но даже они сейчас не слишком беспокоят. Тревога вообще стала привычным явлением, на фоне которого вполне сносно можно жить. Дело, конечно, в том, что последние десять недель меня терзал груз вины и я не мог успокоиться, ведь надежда на счастливое будущее с крестным раскололась на мелкие кусочки.

Впрочем, в первый день шестого курса я сумел взять себя в руки: пора абстрагироваться от болезненного прошлого и переключаться на собственное будущее. Всю предыдущую неделю мне как следует помогали вернуться к нормальной жизни обитатели и гости «Норы». Рон и остальные Уизли, Гермиона, Ремус, Тонкс… Словом, моя драгоценная семья. Поначалу казалось, что без Сириуса ее состав как будто бы полностью ликвидирован.

Но потом стало легче: Гермиона на чем свет стоит ругала мои непослушные вихры, стараясь расчесать их, а Рон поддавался мне в волшебные шахматы и рассказывал байки о контрабанде драконьих яиц. Еще чуть позже миссис Уизли испекла в честь моего совершеннолетия такой пирог с патокой, что я едва не захлебнулся слюной (праздновать день рождения месяц назад я был не в состоянии и провел его совершенно один, сбежав от Дурслей на площадь Гриммо и провалявшись в комнате Сириуса до самой темноты).

А вчера за ужином близнецы во время десерта подсунули Перси ириску «гиперъязычок». Рон чуть не подавился куском рулета от смеха, а Джордж получил несколько оплеух кухонным полотенцем, пока Фред пытался смыться. Ему бы это удалось, если бы он не споткнулся об язык воющего Перси и не растянулся у кухонного порога, мимоходом опрокинув банку со скачущим горошком.

В общем, горе потихоньку отступило.

*

Ослепляя меня огненной волной длинных густых волос и обдавая всех присутствующих сладким цветочным ароматом, за стол усаживается Джинни. Она демонстративно обвивает руками шею Дина Томаса, смеется и кокетливо целует его в щеку, а затем медленно отстраняется, задержавшись лицом возле его красивой смуглой шеи дольше, чем позволяют правила приличия. И бросает на меня короткий взгляд.

Я, конечно, никогда не был слишком уж проницательным, чтобы угадывать тайные мотивы девичьего поведения, но тут надо быть совсем идиотом. Открыто виться вокруг меня она перестала и наконец завела себе парня, только теперь всячески выставляет напоказ свое счастье, дескать, смотри, Гарри, что ты упустил!

Это больше веселит, чем раздражает, тем более что Рон, глядя на выкрутасы сестры, каждый раз закипает в приступе бешенства и начинает сердито пыхтеть похлеще старого чайника. Вот и сейчас друг моментально краснеет и принимается гневно сопеть и шептать в адрес Томаса смехотворные проклятия.

Дин, увидев реакцию Рона, тоже заливается краской и смущенно отодвигает Джинни от себя, пытаясь утихомирить. Та, к всеобщему облегчению, успокаивается и разворачивается к преподавательскому столу, где Дамблдор уже встает, чтобы произнести приветственную речь.

Я незаметно усмехаюсь: Джинни так и не поняла, что дело не в ней. Помимо скорби это лето принесло немало открытий. Я все чаще стал задумываться над тем, что мне гораздо приятнее наблюдать за симпатичными и хорошо сложенными юношами, чем за девушками, пусть даже самыми фигуристыми и миловидными. Я честно пытался построить что-то с Чжоу, а она ведь отличалась от других. Податливая, с виду невинная, но на деле очень раскрепощенная и страстная, рэйвенкловка должна была с легкостью заводить, возбуждать. Почему же тогда поцелуи с ней не вызывали во мне никакого физического отклика?

В то время как при одном взгляде на крепкие мужские тела (где угодно — в иллюстрированной книге о квиддиче, в романтической сцене на телеэкране у тети Петуньи, в очереди в супермаркете прямо за парнем с красивым задом) в моих штанах неизменно становится горячо.

Так что и в ситуации с Джинни меня соблазняли и провоцировали вовсе не гибкий стан и нежные губы девушки, а шея, плечи и руки ее возлюбленного. Но Дин вроде бы не в моем вкусе, хотя я еще в этом толком не разобрался. Лишь успел определиться, что девчонки — не мое. Какой-либо опыт с парнями у меня, конечно, отсутствует — было совершенно не до того. Да и я, честно говоря, уверен, что пока не почувствую к человеку что-то похожее на влюбленность, не захочу даже целоваться с ним, не говоря о чем-то большем.

Рон вот уже все уши прожужжал о том, как мечтает, чтобы у них с Гермионой все наконец зашло дальше поцелуев. Не то что бы я был шокирован, узнав, что прошедшее лето перевернуло не только мою жизнь. Для друзей это стало вопросом времени, зародившись где-то в середине третьего курса и сейчас практически достигнув кульминации. Но слушать размышления Рона о том, как ему лучше подступиться к Гермионе и как, ради всего святого, ее расслабить... Это выше моих сил. В первую очередь потому, что чтобы дать совет, надо сначала все это представить. А стоит мне вообразить, как друг своими пальцами-сосисками «поглаживает грудь Герми», вместо дельных советов в моей голове появляется мартышка, которая бьет в бубен.

Рон, наверное, будет в шоке, когда я все ему расскажу. Гермиона же наверняка воспримет новость поспокойнее, чем и повлияет на него, но открыть им обоим свой гей-секрет я все равно пока не решаюсь. Обещаю себе сделать это, сразу как появится повод (равно объект желаний).

От всяких нескромных мыслей меня отвлекает Дамблдор, который, поздравив учащихся, преподавателей и даже привидений с началом года, просит профессора МакГонагалл вынести Распределяющую шляпу.

— Сейчас опять петь будет, — Рон со скучающим видом подпирает щеку кулаком, выжидая ужин.

Остальные тоже без особого энтузиазма реагируют на предстоящее выступление, которое чаще всего сильно затягивается. Но мы с Гермионой обращаемся в слух. Как я замечаю несколькими мгновениями позже, директор и деканы факультетов тоже слушают шляпу очень внимательно.

Среди многочисленных заплаток возле полей шляпы прорезается рот, и она затягивает песню, заставляя всех умолкнуть. И чем больше слов звучит, тем более вытянутыми становятся лица присутствующих.

«В этом зале дивным теплым вечером

Собрались чужие и свои.

И сейчас, как птица-феникс певчая,

Я спою для Льва и для Змеи.

Юный Лев, любовью не обласканный,

В кольцах Змея обретет покой.

Одинокий Змей под черной маскою

Распрощается вовек с тоской.

В Львином сердце страсть и утешение,

И любовь, и верность, и огонь.

В мягких лапах Змей найдет спасение

От неволи, боли и погонь.

В час расплаты ваши взгляды встретятся,

Ждать его недолго — этот час.

Очень скоро ваши судьбы скрестятся.

Вы спасете мир, себя и нас».

Спустя пять секунд абсолютной тишины по залу проносится ропот. Слизеринцы и гриффиндорцы оглядываются на столы друг друга. Я смотрю на Малфоя и ловлю в ответ точно такой же удивленный и неприязненный взгляд.

А затем понимаю, что далеко не один Малфой пялится на меня. Мне становится дурно — кажется, в данную секунду я могу встретиться глазами с каждым человеком в этом огромном помещении.

— Что еще за чушь поросячья? — возмущенно бормочет Рон.

— Почему все смотрят на меня? — шепчу я Гермионе, глядя в стол и ощущая, как лоб молниеносно покрывается испариной.

— Гарри, успокойся. Мы это потом обсудим, я запомнила песню. Они уже перестали смотреть, Гарри, подними глаза. Дамблдор собрался что-то сказать.

— Прежде чем мы приступим к распределению первокурсников, я хочу поблагодарить нашу мудрую и талантливую шляпу за замечательное предсказание, сулящее, по всей видимости, нечто доброе и счастливое. Лев и Змея! — Дамблдор с улыбкой оглядывается сначала на напряженную МакГонагалл, а следом на слегка побледневшего Снейпа. — Два символа противостояния испокон веков, не правда ли? Можно лишь догадываться, кому посвящена сия чудесная песня, но вывод напрашивается сам собой: сплотившись и забыв о вражде, можно увидеть свет, узреть торжество любви и вместе одержать победу над силами зла. Я призываю к этому все факультеты. Не только Льва и Змею, но также Орла и Барсука. А теперь давайте узнаем, к кому из вас присоединятся наши будущие студенты.

*

— Да они так пялились на наш стол, а особенно на Гарри, как будто именно он заказал у шляпы этот шлягер! — Рон торжественно-прощальным жестом кладет в рот последний кусочек шоколадного пончика и откидывается на спинку кресла с озадаченным видом.

Мы с Гермионой удобно устраиваемся на ковре у подножия дивана. МакГонагалл давно провела собрание, дав первокурсникам несколько строгих наставлений, и отбой уже наступил, но мы, как и многие другие старшекурсники, не спешим покидать гриффиндорскую гостиную.

— Пялились, потому что в песне речь шла о всеобщем спасении, — отвечает Гермиона. — Даже люди, которые не знают о пророчестве, понимают, КТО главный оппонент Волдеморта.

— И надежда всего мира, — кивает Невилл. Он, конечно же, хотел поддержать меня этой фразой, но она вызывает лишь тревогу и смятение. Стараясь не показывать свое раздражение, я подаю голос:

— Там было что-то про чувства. В таком случае речь не может идти о Льве и о Змее как о двух факультетах. Значит, шляпа пела о ком-то конкретном. Любовь — это ведь для двоих.

— Так романтично, — вздыхает Лаванда, почему-то косясь на Рона. — Гарри здесь вовсе и ни при чем: песня о том, что мир спасет любовь!

— Если шляпа пела о ком-то из Гриффиндора, то для нас «Змей под черной маской» — недобрый знак, — прерывает ее Гермиона. — И уж тем более в романтическом контексте. Нам всем надо быть осмотрительнее.

— Да там половина слизеринцев под черными масками — и парни, и девчонки, — вставляет Симус. — Или готовятся вступить в их ряды. Мы с ними в одном зале едим и на одни уроки ходим. Будешь тут осторожным, когда тебя со всех сторон гадюки обвивают!

Так ничего и не выяснив, но зато обменявшись пошлыми шуточками о слизеринках, обвивающих по ночам гриффиндорцев, а также о нежных отношениях двух деканов, все разбредаются по спальням. Мы остаемся втроем, но Рон, разморенный сытным ужином и теплом пламени из камина, тоже вяло поднимается из кресла.

— Идем?

Расставаясь перед сном, друзья обмениваются целомудренным поцелуем, и Рон устремляется к лестнице в спальню мальчиков. Тогда Гермиона быстро шепчет мне:

— Предсказание явно не предназначалось для сотен пар ушей, Гарри. Там были слишком личные детали. Боюсь, Слизерин и Гриффиндор теперь начнут метать молнии пуще прежнего, и больше всего достанется тебе. Но ты должен терпеть, — она сжимает мое плечо. — Пожалуйста, Гарри, обещай, что если все это вдруг сбудется у тебя, то ты мне расскажешь. И я пообещаю. Если это случится со мной.

Я, не задумываясь, отвечаю:

— Обещаю, Гермиона, но с тобой-то такого точно не случится. У тебя есть Рон.

— Да, — устало улыбается она. — У меня есть Рон.

*

— Эй, придурок! Мы всю ночь не спали, думали, о ком же пела шляпа? — Малфой вразвалочку приближается к нашему столу вместе со своими прихвостнями-гориллами Крэббом и Гойлом. Самодовольно ухмыляясь, он наблюдает за тем, как я торопливо пытаюсь прожевать и проглотить намазанный джемом тост, чтобы что-нибудь ему ответить. — Но с таким никчемным очкастым уродцем не захочет спать никто из Слизерина, даже Крэбб и Гойл…

— Это точно, — деловито кивает Гойл, видимо, не до конца въезжая в смысл фразы.

— Грейнджер, так может, это над тобой сжалятся и девственности лишат? — продолжает хорек. — Тогда мир перевернется, разверзнутся небеса и нас спасет сам Мерлин!

Мы с Роном вскакиваем одновременно, но путь к Малфою тут же преграждают две горы. Выхватить палочку мне не дает Невилл, на удивление проворно вцепившийся в мое запястье.

— Ах ты паршивая слизеринская дрянь, скользкий выродок! — выплевывает Рон, в бешенстве пытаясь вырваться из рук Симуса и Дина.

Переведя затуманенный от гнева взгляд с Рона на Малфоя, я краем глаза замечаю приближение огромной летучей мыши: сопровождаемый развевающимся шлейфом своей черной мантии, к нам стремительно шагает Снейп.

— Спать с таким грязным отребьем, как ты, может только совсем не уважающая себя бедняжка. И точно не гриффиндорка, — выпаливает покрасневшая Гермиона. Она выглядит сейчас просто восхитительно — гордая, властная и способная, кажется, уничтожить Малфоя одним взглядом. — Я уж не говорю о твоих дружках, больше похожих на горных троллей, чем на людей.

— Грязным отребьем?! — перекошенная физиономия хорька в эту секунду заслуживает быть запечатленной фотоаппаратом Колина. — В отличие от некоторых, в моих венах течет чистая кровь!

— Ну все! — вопит Рон и выхватывает палочку. Предотвратить его порыв я не успеваю.

— Так-так, что тут у нас? — медовый тембр голоса Снейпа, как всегда, таит в себе откровенную угрозу. — Магическая дуэль, мистер Уизли?

— Уизли съехал с катушек, профессор! — с видом искреннего недоумения разводит руками Малфой. — Мы лишь подошли поздороваться, все-таки, профессор Дамблдор накануне пожелал нашим факультетам быть сплоченными… Но сами видите, какой враждебный прием нам оказали.

— Заткнись, Малфой! — вспыхиваю я. — Чертов трусливый идиот, не хочешь рассказать, как было на самом деле?

— Кто дал вам право оскорблять мистера Малфоя, Поттер? — прищуривается Снейп.

— Видимо, тот же, кто дал ему право унижать мою подругу, сэр! — дрожа от негодования, восклицаю я.

— Минус десять баллов за хамство в адрес преподавателя, еще минус пять баллов за брань, мистер Поттер, а также минус пятнадцать баллов за попытку причинить магический вред другому студенту, мистер Уизли, — рапортует Снейп с гадкой усмешкой. — Итого минус тридцать баллов в первый учебный день. Браво, Гриффиндор.

Стиснув плечо Малфоя, Снейп с такой силой разворачивает его на сто восемьдесят градусов, что хорьку, должно быть, больно. Все плотно обступают Рона и Гермиону с другой стороны стола и, судя по всему, следующую реплику слышу только я один:

— Так посрамить честь Слизерина! Минус десять баллов, Драко.

*

Первый учебный день проходит нормально, если можно так назвать занятия, проведенные мной и Роном в попытках придумать, как отомстить Малфою, а Гермионой — в стараниях вытащить Гриффиндор из «долговой ямы», вернув безжалостно отнятые Снейпом тридцать очков.

После успешно отработанных Чар и Травологии ей это окончательно удается на Истории магии: добавив несколько комментариев об исходе войны оборотней и великанов в четырнадцатом веке, она, к своему несчастью, мгновенно завоевывает расположение Биннса. Присудив Гермионе десять баллов, оставшиеся двадцать минут призрак читает лекцию, кажется, ей одной, пока другие гриффиндорцы и хаффлпафцы беззаботно перешептываются или дремлют над книгой.

Занятий вместе со Слизерином сегодня не было. Хорек все подгадал — раз уж у него на целый день исчезла возможность насолить гриффиндорцам, следовало изгадить нам настроение с утра пораньше.

Гермиона вроде бы держится молодцом, но такое ощущение, что я один замечаю, как трудно ей справиться с пережитым унижением. Меня-то как всегда обозвали уродливым очкариком — из уст Малфоя это уже звучит как приветствие и не задевает. А вот прилюдный комментарий насчет девственности стал для Гермионы ударом, и мне безумно хочется ее успокоить. Но это, черт возьми, должен делать не я!

Рон не перестает сокрушаться о том, что МакГонагалл не оказалось утром поблизости и что Малфой еще не в Азкабане, где сейчас и сидит его папочка. Еще он все время твердит, что Снейп — последняя задница. Но излияний Рона для Гермионы как будто бы недостаточно.

Поэтому за ужином я решаю подсесть к ней и утешить, как могу. С другой стороны от подруги Рон вовсю уплетает йоркширский пудинг. Свою еду Гермиона вяло ковыряет вилкой, но есть, видимо, не собирается.

— Гермиона, ты самая красивая, ты знаешь об этом? — задаю я вопрос, услышав который, Рон застывает над тарелкой и заинтересованно поворачивается к нам.

— Гарри, — смущается подруга, а затем хитро улыбается. — Ты и без моей помощи напишешь эссе для Биннса!

— С ума сошла? — смеюсь я. — Это вовсе не лесть! Просто идиот Малфой сегодня заставил меня посмотреть на тебя по-другому, понимаешь? Представить, что ты не родная Гермиона, а незнакомка по соседству. И я увидел эффектную леди, уверенную в себе. Я говорю это совершенно искренне. Хорек должен тебя благодарить за то, что ты вообще удостаиваешь его взглядом.

— Ага, — подключается Рон, озабоченно косясь на нас. Тут я понимаю, что, возможно, увлекся, желая подбодрить подругу. — Твои волосы уже давно не выглядят как на первом курсе. Гарри прав, ты классно смотришься.

Разгоревшиеся было глаза Гермионы на секунду угасают, но вдруг мы слышим за спиной кое-чей ненавистный голос, и ее лицо вновь вспыхивает, но на сей раз не от удовольствия.

— На первом курсе ее волосы смахивали на соломенное гнездо, — ухмыляется Малфой. Удивительно, но, придя без своих верзил, он даже осмеливается склониться над нашим столом и произнести следующее: — Однако теперь они выглядят… прилично.

Онемев от такой наглости, мы с Роном застываем и переглядываемся. Выхватить палочку? Или заехать Малфою по носу кулаком? Гермиона же более дипломатична:

— Чего не скажешь о твоих зализанных патлах. Зачем ты опять пришел? Неужели не боишься запачкаться о нечистую кровь?

— Хотел бы я сейчас пошутить о кровопускании, Грейнджер, — кривится Малфой и елейно продолжает: — Только вот пришел я как раз за тем, чтобы извиниться за мои грязные намеки о чистоте твоей крови. Моему благородному декану они не пришлись по вкусу.

— Пошел вон! — Гермиона вскакивает и приближается вплотную к Малфою. Из-за разницы в росте ее глаза оказываются на уровне его подбородка, и подруга закидывает голову, сердито шипя ему в лицо: — Если ты немедленно не уберешься отсюда, то весь Большой зал увидит, как грязнокровка бьет трусливого хорька!

Выпрямившись по струнке и сделав два шага назад, Малфой с гаденькой усмешкой разворачивается и быстро удаляется к своим сокурсникам.

Шокированный, я залпом выпиваю сок и ошарашенно смотрю на друзей.

— Его что, Снейп послал извиняться?

— Неудивительно, — с отвращением произносит Рон, приобняв Гермиону за плечи. — За такие оскорбления при свидетелях и до исключения недалеко. А гаденыша больше некому защищать, кроме Снейпа. Два сапога пара, гребаные пожиратели!

— У Малфоя рукава рубашки были закатаны, — тихо отвечает Гермиона. — Он пока не пожиратель. А Снейп — уже.

— Но оба — те еще сволочи, — подытоживает Рон.

Со стороны слизеринского стола доносится взрыв хохота: громче всех смеется Малфой. А его прекрасное настроение никогда не было хорошим знаком.

====== Любовь по расписанию ======

Двадцатью минутами позже, сидя в гостиной у камина, я пытаюсь разобраться в предпосылках великого сражения кентавров и вампиров, произошедшего в шестнадцатом веке, но текст в учебнике по Истории магии буквально расплывается перед глазами.

От пламени в камине мне жарко — на лбу проступает испарина, становится тяжело дышать. Я тереблю воротник и пробую сконцентрироваться: эссе само себя не напишет.

Рон и Гермиона расположились чуть поодаль на диване — подруга погружена в чтение фолианта о рунах, а мы с Роном корпим над заданием Биннса. Однако он вывел на пергаменте с десяток строчек, а я никак не сосредоточусь.

В голове творится полнейший сумбур — иллюстрации с бледнолицыми длинноволосыми вампирами в мрачных одеяниях напоминают о Снейпе, и меня почему-то еще сильнее бросает в жар. Однозначно, он гораздо привлекательнее любого создания, нарисованного здесь. И любого человека в школе. Стоп, что?

Да он же сексуален, как дьявол. Чего стоят только эти чувственные губы, эти длинные пальцы, эти обсидиановые глаза. Гарри, ты должен сейчас же пойти к нему и сказать все в лицо.

Я вскакиваю, отбрасываю книгу и сам не замечаю, как оказываюсь у портретного проема. Когда я успел пересечь гостиную? Внезапно, словно из тумана, показывается встревоженное лицо Гермионы, и я испуганно отшатываюсь.

— Гарри, ты куда? Отбой же был, — вот и Рон тут как тут.

— К Снейпу, — странно, что они задают такие глупые вопросы. Куда я вообще могу направляться, как не в подземелья? Да туда давно должны стекаться паломники со всего света, чтобы хоть мельком увидеть самого прекрасного в мире мужчину.

— Зачем? — в один голос выпаливают друзья.

— Как зачем? Я люблю его! — эти дураки продолжают отнимать у меня время, а ведь я уже мог быть на полпути к кабинету зельеварения!

— Ч-чего, бл..? — видимо, Рон мне больше не друг.

— Похоже, Гарри опоили, — Гермиона в ужасе прижимает ладонь ко рту. — Приворотным зельем. Идем, Рон! Срочно!

— О, вы тоже пойдете? — воодушевленно спрашиваю я. Ну вот, наконец-то они пришли в себя. — Но не забудьте, дружба дружбой, а любовь по расписанию, так что я бы хотел потом остаться с ним наедине!

Рон с какими-то ужимками кашляет в свой кулак и сгибается пополам — вероятно, ему стало нехорошо. Не будь мы знакомы шестой год, подумал бы, что он схватился за живот от смеха.

— Ладно, милый, как скажешь, — Гермиона встревоженно оглядывается на стайку четверокурсников, косящуюся на нас, и сердито подталкивает вытирающего слезы Рона к портретному проему. — Идем немедленно. Нельзя тратить время.

Обрадованный предстоящей встречей с возлюбленным, я ускоряю шаг в сторону подземелий, а друзья едва поспевают за мной. Неужели Рон плачет из-за того, что у него нет никаких шансов с этим великолепным мужчиной?

— Не расстраивайся, приятель! — я хлопаю по плечу Рона, торопливо идущего справа, и киваю на Гермиону, шагающую слева: — У тебя ведь есть Герми, а она тоже красивая, умная, талантливая, смелая! Конечно, никто не может сравниться с профессором Снейпом...

Друзья крепко стискивают меня и ведут под руки дальше, вот только почему-то мы минуем вход на лестницу вниз и движемся по направлению к больничному крылу. Я начинаю беспокоиться и возмущенно пытаюсь их остановить.

— Эй, ребята, мы неправильно идем. Ну какой лазарет? Я же вам сказал, мне надо в под-зе-мель-я!

— Гермиона, он сейчас своими криками весь замок на уши поставит! — Рон судорожно старается удержаться на месте, а я ожесточенно сопротивляюсь. Подруга выхватывает палочку из моего кармана и забирает себе.

— Нет! Нет! Я хочу увидеться с профессором Снейпом! Бежим в класс зельеварения! Если я не скажу ему, как обожаю его, то умру сегодня же!

— Ты умрешь сегодня же, если скажешь ему это! — вспотевшая Гермиона прилагает титанические усилия, чтобы помочь Рону увести меня подальше от пункта назначения. Я прихожу в такое неистовство, что берусь во все горло вопить:

— Северус! Северус Снейп!

— Silencio! — испуганно вскрикивает Гермиона, устремив палочку мне в лицо, и я понимаю, что онемел. Шевеля губами, как рыба на суше, но больше не имея возможности звать его, я готов расплакаться от отчаяния.

— Что, если нас услышали? Мерлиновы панталоны! — Рон хватается за голову и ошалело смотрит на Гермиону. — Лети за Помфри, я покараулю Гарри здесь!

Подруга исчезает, и мы с Роном остаемся вдвоем в мрачном коридоре, освещенном факелами.

— Гарри, не переживай, Герми в пути, скоро Снейп сам сюда придет и ты ему все расскажешь, — ох, эти слова как бальзам на душу. Друзья просто решили меня разыграть! А я-то уж разволновался.

— Расскажет что?

Из темноты на свет выплывает высокая фигура в черном. Когда я осознаю, кто это, мое сердце принимается бешено биться в груди, подобно обезумевшей птице в клетке. Северус Снейп возвышается надо мной, как красивейшая статуя — величественный и статный. Я смотрю в темные глаза со счастливейшей улыбкой и уже собираюсь нежно поприветствовать его, но вспоминаю, что все еще нем. Тогда я перевожу взгляд на Рона, который по неизвестной причине застыл как вкопанный с гримасой ужаса на белом, словно мел, лице. Я настойчиво дергаю друга за рукав, пытаясь жестами объяснить, что он должен вернуть мне голос.

— Долго вы, Уизли, будете вынуждать Поттера обезьянничать?

— П-профессор... У нас возникла чрезвычайная ситуация, Гарри нужно к мадам Помфри, — мнется Рон, не обращая никакого внимания на мои ужимки.

— И вы, как телесный патронус Поттера, разумеется, обязаны его сопровождать? Насколько я вижу, он вполне уверенно стоит на ногах. Или потерянный дар речи мог помешать ему самостоятельно дойти до медпункта?

— Сэр, Гарри просто немного не в себе, он не знает, что творит, — позорит меня негодник.

— Это мы уже давно выяснили, Уизли, — самые восхитительные в мире губы кривятся в усмешке.

Я не выдерживаю и бросаюсь к профессору на шею. Шокированный Рон нервно дергается, чтобы предотвратить данное действие, но, к счастью, не успевает. Наконец-то я добился своего, и пусть я не могу крикнуть о своей любви, я расскажу о ней крепкими объятиями!

— Поттер! — удивительно, но мужчина мечты резко выворачивается из моих рук и больно хватает меня за локоть. — Очень интересно. Разыгрываете бесплатное цирковое представление?

Его голос слегка дрожит. Я и сам начинаю трястись как осиновый лист.

— Сэр, Гарри опоили приворотным зельем! — красный как рак Рон несет какую-то чушь, но выглядит при этом отчаянно и храбро. — Пожалуйста, простите. Он не нарочно. Я говорил, он не отдает себе отчет. Мы с Гермионой как раз вели его в больничное крыло. Мы никому ни слова не скажем, только отпустите нас!

— Разумеется, вы не скажете никому ни слова, — со звериным оскалом профессор приближает свое лицо к лицу Рона, по-прежнему не отпуская мой локоть. — Более того, если вы посвятите хоть кого-то в эту очаровательную историю, я превращу вашу жизнь в одну сплошную грязную отработку под присмотром мистера Филча!

Взмокший от страха Рон пятится назад, однако продолжает храбриться:

— Поверьте, сэр, наши рты будут на замке. Но сделайте что-то с Малфоем. Он подходил к нам за ужином, а спустя полчаса Гарри будто тронулся умом.

— Не смейте предъявлять необоснованные обвинения, — жестко обрывает его зельевар и тащит меня в сторону медпункта, откуда к нам уже приближаются мадам Помфри и Гермиона. — Поппи, после антидота дайте Поттеру антипохмельную настойку горного эдельвейса. Завтра он нужен мне в ясном уме и твердой памяти.

С гримасой жгучей досады объект моих желаний разворачивается и уходит, а я отправляюсь в лазарет.

====== Неудобная правда ======

Такого мучительного стыда я не испытывал даже во время кошмарного случая с думоотводом в прошлом году. Как лег спать, уже не помню, потому что после приема антидота, возвращающего ясность ума, мне хотелось провалиться сквозь землю и потерять сознание от ужаса. Сон настиг меня словно спасительная кома.

Проснувшись на рассвете и в оцепенении уткнувшись лицом в подушку, я слушаю разговоры парней и с благоговением понимаю, что Рон все уладил, не позволив мне окончательно сгореть в своем позоре.

— Шрам настолько разболелся, что он вряд ли бы сам добрался до больничного крыла. Не доставайте его расспросами, ему и без того тяжко приходится.

— Так значит, это происки Сам-Знаешь-Кого? Он что-то затевает? — напряженно спрашивает Симус.

— Он всегда что-то затевает. Шрам болит у Гарри по разным причинам, однако чаще всего от эмоций Волдеморта — если тот радуется или злится.

— Хоть бы злился, — вздыхает Невилл.

Что ж, раньше мне не приходилось прикрываться Риддлом, чтобы предотвратить грязные слухи о чувствах к Снейпу. Волдеморт еще никого и никогда так не выручал.

*

Дождавшись, когда все, кроме Рона, покинут спальню, я выныриваю из-под полога. Друг сидит на кровати, натягивая носки. При виде меня он меняется в лице, падает на спину и начинает во весь голос хохотать.

— Придурок, — бурчу я и запускаю в него подушкой. — Хватит ржать!

— Прости, Гарри, я больше не буду смеяться над этим, но сейчас просто сил нет, — заикается Рон и закрывает багровое лицо ладонями. — «Я люблю его! Мне надо в подземелья!» Приятель, ты вообще представляешь, что я вчера пережил?

— Ты?! — рявкаю я. — А со мной, по-твоему, ничего не стряслось?

— Да ты улыбался, как счастливый кретин, пока я рисковал жизнью и спасал наши шкуры после ваших объятий!

— Не произноси это! Не было никаких «наших объятий», — я плюхаюсь рядом с другом. — Зелье дурманило похуже Империуса. Не представляю, что произошло бы, узнай обо всем кто-то еще. Я так благодарен вам с Гермионой.

— На какую-то долю секунды я вчера почти поверил тебе. Ну, в момент чистосердечного признания, — Рон весело хлопает меня по спине. — Пять лет дружбы перед глазами пронеслись. Будто перед смертью.

— Как ты только мог подумать, что я говорил про него на полном серьезе? — фыркаю я.

— Мне бы и новости о твоей голубизне хватило, чтобы впредь не ночевать вместе, — гадливо хихикает Рон. — А уж если бы ты и впрямь запал на сальноволосого урода, я бы за один стол с тобой не сел. Кстати, есть охота, одевайся давай. Чую запах бекона!

*

Итак, я официально вынужден скрывать неудобную правду, лишь бы не потерять друга. Замечательно.

Эта пульсирующая в сознании мысль успела совершенно отравить мою жизнь за какие-то полчаса.

Большой зал опустел, до начала занятий осталось всего ничего. Пока я вяло ковыряю ложкой свою кашу, Рон с набитым ртом выпрашивает у взвинченной Гермионы домашнее задание по Трансфигурации.

Подруга явно хочет обсудить вчерашнее, но я, абсолютно подавленный, молча раздумываю, не притвориться ли больным и вообще не идти на Зельеварение. Тем не менее здравый смысл и опасения усугубить ситуацию берут верх. В конце концов, опозориться перед Снейпом сильнее вчерашнего я уже не смогу. Вот только Малфой наверняка устроит из случившегося целое шоу.

Нет уж, не буду трусить. Я не виноват, что стал жертвой жестокой шутки, и это понимают все без исключения. Значит, надо просто вести себя с достоинством.

*

Снейп в бешенстве залетает в класс и с грохотом захлопывает за собой тяжелую дубовую дверь. По инерции все студенты — в том числе и слизеринцы — втягивают головы в плечи и мгновенно затихают, чтобы стать как можно незаметнее и не обрушить на себя гнев Ужаса Подземелий. Кроме меня о причине такого настроения догадываются еще несколько человек.

Я рискую поднять глаза. Взяв себя в руки, дабы не омрачить первый учебный месяц кровожадной расправой, Снейп успокаивается до состояния тихой ярости и приступает к уроку.

К моему счастью, пока я все занятие демонстрирую абсолютную несобранность и с горем пополам варю Эйфорийное зелье, он делает вид, что меня не существует. А когда я подношу к преподавательскому столу пробирку с образцом своего отвратного варева, кривится и взмахом палочки опустошает ее, не удостоив даже взглядом.

Спасибо, думаю я. Спасибо, профессор, что вы со мной заодно.

— К следующему разу подготовьте эссе на тему «Свойства абиссинской смоковницы: вред для животных и польза для людей». Объем — пять страниц. Все свободны.

Слава Мерлину, слава всем богам. Я торопливо запихиваю вещи в сумку, еле сдерживаясь, чтобы не пуститься наутек. Рон и Гермиона уже ждут у выхода.

— Мистер Поттер, мистер Малфой, задержитесь.

*

Я знаю, что ни в чем не виноват, но все равно ощущаю себя маленьким мышонком, пущенным на корм голодному удаву. Закрыв запирающим заклинанием дверь своего кабинета, Снейп не оставляет мне ни единого шанса спастись из его логова. Оказавшись в заточении с двумя слизеринскими гадами, я стараюсь подавить зарождающуюся панику. Обещал быть храбрым, значит, буду.

Ни мне, ни (что странно) Малфою не предлагают стулья: мы стоим перед рабочим столом Снейпа как перед эшафотом. В этот миг я ненавижу хорька пуще прежнего: его самодовольная ухмылочка буквально кричит о том, что он отнюдь не жалеет о содеянном.

Снейп сидит за столом в кресле, сложив руки на груди и уставившись в одну точку. Малфой же тем временем небрежно поигрывает волшебной палочкой, пялясь на полки, заставленные банками с разной заспиртованной живностью. Я отважно смотрю Снейпу в лицо. Он поднимает на меня ледяной взгляд и недолго выжидает, будто бы проверяя, не обделаюсь ли я от ужаса на учительский ковер. И хотя я чуть не провалил проверку, не отвести глаза все же удалось.

— Мистер Малфой, — произносит он, не отрывая от меня свой взор, а затем наконец поворачивает голову в сторону хорька. — Вы имеете какое-либо отношение к тому, что накануне мистеру Поттеру в пищу было подмешано дурманящее разум зелье?

— Нет, конечно, — фыркает Малфой, но явно напрягается. — Где я и где Звездный мальчик! Мне нет до него дела.

Я чувствую, как на виске проступает пульсирующая венка: гнев разгорается с новой силой, и я почти готов вцепиться в красиво уложенную шевелюру этого лжеца. Однако присутствие Снейпа сильно ограничивает мои возможности.

— Тогда, полагаю, вам не составит труда прямо сейчас избавить мистера Поттера от необоснованных подозрений, приняв мизерную дозу Веритасерума и подтвердив свою непричастность к инциденту?

Снейп встает и выходит из-за стола.

— Не стану я это пить, — Малфой как по щелчку теряет самоконтроль. На его бледных щеках проступают малиновые пятна, а пальцы едва заметно подрагивают. — У вас нет права пичкать студентов сывороткой Правды. Я вам уже сказал, что не подливал Поттеру никакое любовное зелье, он вечно что-то...

— Один момент, — перебивает Снейп, поднимая бровь. — Я ничего не говорил о любовном зелье.

Кажется, где-то внутри меня пара демонов только что торжествующе расхохотались. И каким же жалким зрелищем были эти попытки по-змеиному увильнуть от наказания!

Осознавая, что попался, Малфой волком смотрит на меня, кривя рот, и восклицает:

— Да я понятия не имею, любовное, психованное, отупляющее! Плевать! Или вы прекратите угрожать мне Веритасерумом, или я незамедлительно...

— Что? Расскажете обо всем своему отцу? Боюсь, он, пребывая в стенах Азкабана, никак не сможет поспособствовать моему увольнению. Выкладывайте правду. Или пейте. Живо!

Снейп протягивает Малфою кубок с тыквенным соком, куда несколько секунд назад добавил прозрачную жидкость из витиеватой стеклянной колбы.

Не знаю, простит ли слизеринец своему декану такое пренебрежительное отношение, однако Снейпа я прекрасно понимаю — Малфой зашел слишком далеко. И я буквально шокирован тем, что в этот момент целиком и полностью одобряю снейповские методы ведения расследований.

Загнанный в угол, Малфой сдается и раздосадовано выплевывает:

— Ладно, ладно! Это я подмешал Поттеру приворотное! Были на то причины!

Задохнувшись от ярости, я хватаю его за грудки и как следует встряхиваю:

— Причины?! У тебя хоть капля совести есть?

Но тут, демонстрируя поразительную прыткость, Снейп за шиворот оттаскивает меня от Малфоя, грубо отпихивает в сторону и сам нависает над блондином, словно живое воплощение Смерти.

— Озвучьте.

— Это ему за отца! За нашу разрушенную жизнь! Я давно разглядел гейскую натуру Поттера и хотел, чтобы он испытал по крайней мере долю того унижения, что пришлось вынести нам с матерью!

Мое сердце на миг замирает, а затем принимается бешено колотиться. Кровь приливает к лицу, дыхание сбивается — от этого позора некуда деться, и я сейчас с огромным удовольствием желаю провалиться в Преисподнюю. Если бы Снейп машинально обернулся, чтобы оценить, действительно ли я смахиваю на гея, то я бы, наверное, умер. По-видимому, он пропустил эту часть мимо ушей. А Малфой тем временем продолжает:

— Мы сидели в гостиной, обсуждали песню шляпы и шутили. И мне пришла в голову идея весело начать учебный год.

— Весело, значит? — яд в голосе Снейпа рискует убить все живое в замке. Еле оставаясь в сознании от потрясения, я нахожу в себе силы только для того, чтобы стоять на ногах и молча наблюдать за разворачивающейся баталией.

— Я не хотел задеть вас, профессор.

— Правду! — Снейп что есть мочи грохает кулаком по столешнице, от чего мы с Малфоем вздрагиваем.

— Хорошо! Хорошо! Я выбрал вас, потому что вы тоже унизили меня! Как будто мне мало досталось! Вы отняли баллы у собственного факультета за какую-то Грейнджер! Вынудили просить прощения у гряз… Ах да, вы же ненавидите это слово! Что, не желали обсуждать свой поступок при Поттере? Убьете меня теперь?

— Я уже близок к воплощению этой идеи, мистер Малфой, — Снейп выпрямляется и смотрит на злого испуганного слизеринца сверху вниз. — Посмели призвать волос с моей мантии для добавления в приворотное зелье?

Малфой, не проронив ни звука, кивает и хмуро уставляется на меня. Мой волос, должно быть, добыл, когда приходил поиздеваться над Гермионой, думаю я.

— Три раза в неделю до самого Рождества — по понедельникам, средам и пятницам — после занятий вы будете веселиться. А именно — голыми руками драить грязные котлы, мыть пробирки и приводить в порядок рабочие места студентов. О квиддиче даже не заикайтесь — вы можете забыть об игре раз и навсегда.

Неужели справедливость восторжествовала? Не веря услышанному, я вскидываю удивленные глаза на Снейпа, который садится обратно за свой стол, придвигает к себе какие-то бумаги и начинает спокойно их изучать. Мы с Малфоем обмениваемся взглядами, и я вижу захлестнувшее его отчаяние. Так тебе и надо, вонючий хорек! В кои-то веки твой декан демонстрирует адекватность. Правильно ведь говорят, общий враг сближает.

— Вас это также касается, Поттер. Понедельник, среда, пятница. Семь вечера, кабинет Зельеварения. Профессора МакГонагалл я проинформирую лично, она подыщет команде Гриффиндора нового ловца.

— Но сэр! — восклицаю я. Да он совсем спятил?! — Чем я заслужил наказание?

— Вы еще здесь? — презрительно бросает Снейп, посмотрев на меня поверх пергамента.

— Профессор, я же не имею отношения к выходке Малфоя! — моему возмущению нет конца: подобного беспредела Снейп не творил уже давным-давно.

— Неужели? — он кривит рот в точности как Малфой. Вот откуда у слизеринца такая привычка, понабрался у кумира. — Вон отсюда! Оба!

Я резко разворачиваюсь и, пока не разбил все банки со склизкими уродами одной лишь мощью своего гнева, вылетаю в коридор. Сначала пережитые последствия приворотного варева, затем жуткий день с чувством неимоверного стыда, а теперь еще и четыре месяца отработок! И квиддич! Мерлин, меня завтра же вышвырнут из команды!

Я впиваюсь пальцами в голову, перед глазами все плывет. Казалось, смерть Сириуса была последней каплей, но нет, последняя капля переполнила чашу самообладания минуту назад!

Из класса не спеша выходит Малфой, и я впадаю в безумие. Хочу так отметелить этого ублюдка, чтобы его холеное личико превратилась в отбивную!

В ярости я наношу хаотичные удары и попадаю ему в бровь, в плечо, в солнечное сплетение. Слизеринец, защищаясь, бьет прямиком в мой нос — раздается характерный хруст, и после моего вопля мы на пару секунд затихаем. А потом я, опомнившись, дергаю его за волосы и припираю к стенке. Малфой стонет от боли и пытается оттолкнуть меня. Кажется, нашу возню сейчас услышит Снейп, только терять все равно уже нечего.

Взяв гада за горло и удерживая его в удушающем захвате, я выпаливаю в ненавистное лицо, пунцовое от напряжения:

— Из-за того, что ты такая беспринципная сволочь, весь мой предстоящий год испорчен! И кстати, твой папочка сел в Азкабан вовсе не по моей вине, а потому что он трусливый и подлый прихлебатель Волдеморта! Слуга того, кто убил моих родителей и посодействовал смерти крестного!

Ослепленный болезненными чувствами, я сдавливаю его шею еще сильнее, и Малфой начинает ловить ртом воздух и колотить меня по спине.

В это мгновение над моим ухом проносится мерзопакостный смех — на звуки потасовки прилетел Пивз. Черт! Только этого не хватало!

— Белобрысый иочкастый

Оказались голубками!

Малфой снизу, Поттер сверху:

Поласкайтесь язычками! Ха-ха-ха-ха-ха!!!

Затянув идиотскую песенку, он принимается кружить по всему коридору. Отпрянув от слизеринца, я в панике оглядываюсь по сторонам, но не вижу вокруг ни одного свидетеля: все уже на обеде в Большом зале.

Тем временем Малфой, судорожно пытаясь отдышаться и потирая больную шею, хрипло обращается к духу Хаоса:

— Я абсолютный натурал. Мне нравятся девушки, идиот! В отличие от Поттера.

Чтобы снова не наброситься на него, я собираю всю волю в кулак, разворачиваюсь и быстро ухожу. И пока я удаляюсь с места драки, неприличное мычание и пошлые дразнилки, издаваемые Пивзом и умноженные эхом подземелий, становятся тише и наконец замолкают.

====== Квазимодо ======

За ужином все гриффиндорцы сидят угрюмые и с кислыми минами рассуждают о том, кто теперь займет мое место и удастся ли этому человеку приноровиться добираться до снитча раньше противника, как удавалось мне.

— Гриффиндор в заднице, — шепот Симуса вызывает во мне горькое чувство вины. Надеюсь, конечно, что все не так критично, но без достойного ловца факультет и правда не возьмет кубок школы.

Это решится завтра на отборочных: вместо меня, Фреда и Джорджа примут трех новеньких. И если с задачей загонщиков справятся многие, то в роли искателя снитча я представляю одну лишь Джинни — она атлетична, ловка и проворна, к тому же, под ее весом метла будет двигаться быстрее.

Кстати, Рон собрался пойти по стопам одного из братьев и тоже попытает счастья на отборочных.

— Команда не может остаться без Уизли. Мы испокон веков играли и будем играть в квиддич, — гордо заявляет он, уплетая сочный ростбиф. Друг признался, что просто неимоверно волнуется перед завтрашним днем, но я знаю, как для него важно сохранять лицо хотя бы сейчас — в окружении старших членов гриффиндорской сборной.

— Ты станешь отличным загонщиком, — хлопаю я его по плечу. — Близнецам на радость.

Однокурсники принимаются оживленно обсуждать бизнес Фреда и Джорджа — их магазин Всевозможных Волшебных Вредилок, завоевавший бешеную популярность за какие-то пару месяцев с момента открытия. А я тем временем бросаю взгляд в сторону того, кто стал причиной моих проблем. Настроение слизеринцев также сродни унынию, ведь и они потеряли ключевого игрока.

Понурый и сгорбившийся Малфой со вспухшей губой и заплывшим верхним веком выглядит устрашающе и одновременно уморительно. Видимо, ни он, ни его приятели еще не умеют так хорошо сводить синяки и ссадины, как это делает Гермиона, в два счета вылечившая после драки мой сломанный нос.

— Хорек похож на Квазимодо, — отмечаю я, и сидящая напротив подруга смеется.

Рон оглядывает нас и с недоумением спрашивает:

— На кого?

— Квазимодо. Несимпатичный персонаж из маггловского романа, — поясняет Гермиона. — Он казался всем ужасным, но на самом деле был ранимым и чувствительным. И вполне способным на любовь.

Рон машет рукой и наклоняется ко мне:

— Здорово ты его отделал, Гарри. Поделом ему за все наши беды. Жаль, что у Снейпа столько власти, я бы и ему с удовольствием отомстил.

Я смотрю на учительский стол: декан Слизерина равнодушным взглядом скользит по залу и тут, словно почувствовав, как за ним наблюдают, встречается со мной глазами и приподнимает бровь.

Интуиция подсказывает, что он прекрасно понимает, откуда у Малфоя столь красочные узоры на лице.

*

Среда принесла одну лишь тоску: мне всю ночь снился Сириус, а утром, проснувшись совершенно разбитым, я морально готовился к отборочным испытаниям, в которых даже не приму участие и, естественно, к вечерней отработке.

Травология, Чары и Трансфигурация прошли как в тумане, а вот на ЗОТИ оживились абсолютно все: нашим новым преподавателем стала Флер Делакур, которая после окончания Шармбатона прибыла из Франции в Шотландию под крыло Дамблдора, радушно предложившего ей вакантное место в Хогвартсе.

Несмотря на совсем молодой возраст — ей еще не исполнилось и девятнадцати — Флер грандиозно провела свой первый в жизни урок, в два счета овладев вниманием гриффиндорцев и хаффлпафцев. Взгляды были прикованы к ней от начала и до конца занятия. Стоило нам выйти за порог, как Гермиона скептически поморщилась и пробормотала что-то вроде «От бабушки-вейлы она научилась кокетству, но не нормальному произношению Petrificus Totalus».

Рон же остался в полном восторге от урока, чем, видимо, и вызвал эту вспышку.

— Подумаешь, картавит немного, зато она на три года переплюнула Снейпа! — подлил он масла в огонь. — Начать преподавать в Хогвартсе в восемнадцать лет может только кто-то по-настоящему стоящий.

Кажется, твердолобому лучшему другу непременно потребуется моя помощь, чтобы наладить отношения с девушкой.

*

На отборочные испытания я иду понаблюдать за успехами Рона и заодно надышаться перед смертью — ровно через два часа мне предстоит отмывать грязные котлы в компании Малфоя.

Рон, кстати, передумал в самый последний момент, решив испробовать себя в роли вратаря. Надо сказать, справляется он просто блестяще. Мы сидим на трибунах вместе с Гермионой, и я замечаю боковым зрением, что каждый раз, когда друг виртуозно отбивает мячи, Лаванда, где-то в двадцати метрах левее от нас, восторженно подпрыгивает.

— Это уже ни в какие ворота, извини за каламбур, — кривится подруга, не отрывая глаз от учебника по рунам.

— Ты о...

— Да, я о Лаванде. И о Флер.

— Он любит тебя, Гермиона, — парирую я, отбирая у нее экземпляр «Древнейших магических символов».

— Не исключено, — слабо улыбается она, устремляя взгляд на пасмурное небо, где Рон ловко управляется с метлой и квоффлами. — Только вот не покидает ощущение, что он встречается со мной в основном из-за бушующих гормонов и с таким же успехом мог бы строить отношения с любой простушкой, готовой немедленно расстаться с невинностью. Прости, что тебе приходится выслушивать это, Гарри.

— Глупости, — мне настолько важно убедить подругу в честных намерениях Рона, что я даже не задумываюсь, подкреплены ли ее слова фактами. — Мы прошли через огонь и воду. Ни одна девушка не будет ему так близка.

— В качестве друга — да, — пожимает плечами Гермиона. — Но когда мы остаемся наедине, он толком со мной ничего не обсуждает. У него сейчас одно на уме.

Не зная, что ответить, я замолкаю. Хотел бы я все время заниматься сексом с кем-то, кого люблю, или помимо этого стремился бы узнать его как можно ближе, общаться, шутить, делиться секретами? Определенно, второй вариант.

— Хочешь, я поговорю с ним? Посоветую быть более чутким, — предлагаю я.

— Не стоит, Гарри, — подруга с улыбкой приглаживает мои взлохмаченные ветром волосы. — Он должен сам прийти к этому. К сожалению, не все эмпатичны и чувствительны, как ты, милый.

Да уж, и это меня однажды добьет.

— Гарри! Гарри Поттер! Нам нужно твое мнение!

Алисия Спиннет, ставшая теперь капитаном команды, громко зовет присоединиться к отбору новых игроков.

— Иди, — мягко произносит Гермиона, и я поднимаюсь со скамьи.

*

Как я и ожидал, Рон превосходно прошел отборочные, а место ловца заняла Джинни. Трелони бы после такого точного предсказания объявила, что у меня открылся третий глаз, нарекла оракулом и обсыпала блестками вперемешку с дурман-травой.

Лучше бы я отбывал наказание у нее. Да у кого угодно, хоть у Локхарта! Лишь бы не изнывать следующие два часа в компании Малфоя и Снейпа. Грядущая отработка продлится до девяти вечера, из-за чего мне пришлось молниеносно поужинать, за час кое-как выполнить домашнее задание и к семи поспешить в подземелья, чтобы вновь не накликать гнев слизеринского декана.

Без одной минуты семь я стучу в дубовую дверь.

— Войдите, — недовольный тон не сулит ничего хорошего.

Тихо проскользнув в кабинет, я обнаруживаю, что хорька на месте нет. Видимо, ему и во время отработок закон не писан.

Снейп сидит за учительским столом и, не поднимая на меня глаз, холодно приказывает:

— Приведите в порядок рабочие места студентов, Поттер. Поскольку они запачканы гноем бубунтюбера, экскрементами пикси и ядом большой пурпурной жабы, в качестве исключения разрешаю взять защитные перчатки.

Как будто специально сегодня задал кому-то готовить зелье с особенно гадкими ингредиентами, думаю я, устремляясь к шкафу с инвентарем.

— Прошу извинить, — в класс вальяжно заходит Малфой.

— Извинения приняты, — все так же безучастно откликается Снейп. — Вы, мистер Малфой, будете отмывать грязные котлы. Советую последовать примеру Поттера и использовать перчатки из драконьей кожи.

А говорил, что котлы заставит драить голыми руками. Неужто лелеет в душе последнюю каплю сострадания?

Следующие полчаса мы проводим в гнетущем молчании, которое нарушают только шелест пергамента (Снейп проверяет работы студентов), скрежет моей жесткой щетки о древесину столов и сопение Малфоя — чистить инвентарь у него получается просто ужасно. Естественно, ведь эти холеные руки вряд ли хоть раз в жизни сталкивались со столь серьезной нагрузкой.

— Лучше уж стать пожирателем, чем возиться со всякой дрянью, как домовик, — рассержено бормочет он себе под нос, но это не укрывается от ушей Снейпа.

— Не лучше, — мгновенно реагирует тот. — И если спустя десять минут физического труда вы решили примкнуть к Темному Лорду, то у меня для вас плохие новости — там возни со всякой дрянью куда больше.

— Белоручка, — фыркаю я еще тише, чем ворчал Малфой. — Испытай на своей шкуре, что приходилось делать Добби.

— У меня было хорошее детство, в отличие от тебя, долбанная Золушка, — а слух у него острее, чем я думал.

— Ты что, всерьез сейчас злорадствуешь, что я рос без родителей? Да ты гнилее бубунтюберовой жижи, — выпаливаю я, отшвыривая в урну обожженную жабьим ядом щетку.

— Тишина! — рявкает Снейп и неожиданно резко хватается за руку в районе предплечья.

Метка, догадываюсь я и бросаю встревоженный взгляд на Малфоя. Тот на миг встречается со мной глазами, а потом исподлобья косится на декана.

Снейп, сквозь зубы прошипев ругательство и совладав с секундной слабостью, выпрямляется в кресле и поправляет манжеты своего сюртука. Затем, втянув носом воздух, встает с такой ровной спиной, точно кол проглотил: лишь его напряженная поза говорит о том, что боль не улетучилась, а будто бы стала сильнее.

— Я отлучусь на полтора часа, — строго оповещает профессор, не глядя ни на кого из нас. — Ваша отработка закончится аккурат к моему возвращению.

Мне хочется что-то сказать, но слова застревают в горле — бывалому шпиону (к тому же раздраженному до предела) мои контраргументы покажутся смехотворными.

Отразив на потолке сумрачное небо, усеянное плотными дождевыми облаками, он устремляется в личные покои и спустя минуту вылетает оттуда с дорожным плащом, в который завернут какой-то предмет.

Маска пожирателя! Меня бросает в жар — никогда раньше не видел Снейпа в этом амплуа. Мы десятки раз обсуждали с Роном и Гермионой его разведывательные операции и посещения собраний Волдеморта. Но одно дело обсуждать, и совершенно другое — стоять в двух метрах от человека, в чьих руках сверток со зловещим символом безнаказанности и покорности. Такие были на кладбище в день смерти Седрика. А еще от Снейпа веет опасностью, которая совсем не похожа на то, что чувствует Невилл, когда над его котлом угрожающе застывает мрачная высокая фигура. Человек передо мной вполне способен убить. Убить, Мерлин!

Похоже, он не понимает, почему я уставился на него в изумлении, и, слегка приподняв бровь в ответ, задерживает на мне взгляд всего на две секунды. Но их хватает, чтобы я трусливо отвернулся и не смотрел, как профессор широким шагом идет к двери и наконец скрывается за ней.

— Собрание Пожирателей. В Малфой-мэнор! — слизеринец первый выходит из нервного оцепенения. — А отца там нет, никто не сможет защитить маму! И все из-за тебя, Поттер!

— Я уже сказал тебе, что моей вины здесь нет, — отрезаю я, выискивая в шкафу новую щетку. — Он пытался убить нас всех. Выманивал пророчество, угрожая расправой моим друзьям.

Удивительно, но его беспокойство о матери — высокомерной женщине, которая всегда смотрит по сторонам так, словно откуда-то гадко пахнет навозом, — тронуло меня. Все нуждаются в матери. Даже отвратительные хорьки.

Следующие двадцать минут я молча наблюдаю, как он, чертыхаясь себе под нос, то и дело театрально снимает перчатки и рассматривает, не повредил ли ногти. За этими драматичными жестами явно прячется что-то гораздо более серьезное — Малфой сосредотачивается на ничтожных мелочах, только бы не думать, кого прямо сейчас пытают в его родовом поместье. И тогда я, сам того не ожидая, говорю:

— Снейп сможет ее защитить.

Сконфуженный, хорек ничего не отвечает.

*

Спустя полтора часа тщательной уборки мои руки чудовищно саднит и ломит. Свое дело, в отличие от Малфоя, я довел до конца (не знаю, проклинать или благодарить Дурслей за собственную выносливость). Слизеринца же хватило минут на тридцать — устав и вспотев, он в итоге плюнул на старания и завершил отработку при помощи магии. А я лишь раздосадовано наблюдал за тем, как по мановению волшебной палочки черпаки, котлы и пробирки становятся стерильными. Провернув аферу, он взглянул на меня с таким вызовом и угрозой (мол, выдашь — прибью), что я чуть не расхохотался. Напугал до чертиков, как же.

И вот теперь, превозмогая боль в шраме, я делаю заключительные штрихи, домывая пол вокруг рабочих мест студентов. Судя по ощущениям, Волдеморт испытывает довольно яркие эмоции — то ли доволен, то ли злится и наказывает кого-то. Пока я мысленно рассуждаю об этом, Малфой, сняв жилет и вальяжно раскинувшись в своей белой рубашке за одной из чистых парт, с очевидным удовольствием наблюдает за моим усердием. Наслаждается, гад. Но ничего. В следующий раз Снейп никуда не денется, и ему тоже придется корячиться со щетками и тряпками. И тогда придет мой черед развлекаться!

Мне остается очистить буквально один квадратный метр, когда раздается приглушенный удар по дубовой двери, словно кто-то с недостаточным усилием толкает ее плечом. Звук повторяется, и дверь распахивается. Повернувшись на шум, мы застываем, уставившись на вошедшего в кабинет Снейпа.

Привычная желтизна его лица сменилась мертвенной бледностью, губы и вовсе приобрели болезненный серый оттенок. Внешне — вроде бы цел, ни царапины, но едва ли с ним все в порядке. Зная, на что способен Волдеморт в припадке гнева, я содрогаюсь — неужели от его пыточных заклинаний может пострадать даже этот человек-кремень?

Слегка пошатнувшись, Снейп делает три шага вперед, затем останавливается, кидает на пол плащ с завернутой в него маской и, опершись рукой на шкаф, сурово выдает:

— Отработка окончена. Разойдитесь по своим гостиным.

— Но сэр… — мой голос сейчас напоминает блеяние испуганного ягненка. — Вы уверены, что вам не нужна помощь? Мадам Помфри…

— Поттер, — сжав трясущиеся пальцы в кулаки, зельевар смотрит так, как уже смотрел однажды в момент собственной слабости, свидетелем которой я был. Похоже, он снова готов запустить в меня банкой с сушеными тараканами. — Покиньте кабинет. Живо!

— Оглох что ли? — встревает хорек. — Сказано же, Поттер, проваливай!

— Мистер Малфой, вы уходите оба, — угрожающим тоном подчеркивает последнее слово Снейп, привалившись к шкафу почти всем телом.

Мне становится жутко, и я хочу ретироваться — пусть слизеринец сам разбирается со своим деканом. Однако что-то все-таки удерживает меня на месте.

— Я не уйду, пока не узнаю новости, — стоит на своем Малфой, пекущийся о судьбе матери.

— Для вас новостей нет. Ни хороших, ни плохих. Если вы намерены и дальше терзать меня расспросами, то уйду я.

Подхватив с пола дорожный плащ и пройдя нетвердой, но стремительной походкой через весь класс, Снейп скрывается в личных комнатах.

— Чертов ублюдок, — злобно бросает покрасневший от волнения Малфой и пулей вылетает из кабинета.

С чувством тревоги и неправильности всего происходящего я берусь за ручку двери и толкаю ее, намереваясь выйти в коридор. В этот момент до меня будто бы доносится звук разбитого стекла, такой глухой и далекий, что кажется просто плодом воображения.

— Померещилось, — утешаю себя я и спешу прочь из подземелий.

====== Хребты рыбы-льва ======

Миновав пару сотен ступеней и почти дойдя до башни Гриффиндора, я останавливаюсь и перевожу дух. Уже дважды меня влекло назад, потому что из головы никак не выходит звук бьющегося стекла. Но вернуться в подземелья не хватает духу: боюсь снова предстать идиотом.

А вдруг Снейп там умер? Или потерял сознание, задев при падении стеклянный шкаф?

Может, он просто в порыве ярости швырнул стакан в стену, а я явлюсь в пекло и обрушу на себя гнев тысячи чертей.

Да и как я вообще могу пойти туда по доброй воле? Ведь только недавно крупно опозорился перед ним с этим дурацким приворотным зельем!

Мои размышления так мелочны и трусливы… Хотя с какой стати я должен испытывать угрызения совести из-за столь мерзкого типа?

Но Снейп же не совсем пропащий. В отличие от Малфоя, он на нашей стороне и часто рискует своей жизнью. Им дорожит мудрый и проницательный Дамблдор, который видит людей насквозь!

Я застываю как вкопанный, не зная, что предпринять, а через мгновение начинаю метаться из угла в угол рядом с уродливой каменной горгульей.

Сказать кому-то из преподавателей? «Мне послышался грохот, и вместо того, чтобы немедленно узнать, в чем дело, я не нашел ничего лучше, чем удрать». Кем они будут меня считать?

Нет, надо идти. К тому же, завтра по расписанию зельеварение. Так и вижу ситуацию: «С прискорбием сообщаем студентам Гриффиндора и Слизерина, что занятие отменено, потому что профессора Снейпа ночью не стало: он упал и, не получив своевременную помощь, скончался».

Ужас! Решительно развернувшись, я устремляюсь обратно в подземелья.

*

— Профессор Снейп, сэр! Это Гарри Поттер, — я трижды стучусь, а затем с опаской захожу в класс.

Из-за того, что меня встречает гнетущая тишина, нервы накаляются до предела. Скованный тревогой, я выжидаю еще несколько секунд и громко зову:

— Сэр, с вами все в порядке?

Не успеваю я сделать и десяти шагов по направлению к его личному кабинету, откуда двадцатью минутами ранее слышал шум, как нужная дверь распахивается сама.

В проеме показывается Снейп, с гримасой муки держащийся за левое предплечье и прижимающий к нему пропитанную чем-то ткань. Его так непривычно видеть без сюртука — в белой сорочке с закатанными рукавами, — что я невольно открываю рот. Завидев меня, профессор злобно кривится:

— Поттер! Отбой давно наступил, какого дьявола вы тут забыли?

То, что я сначала принял за боль в метке, оказалось кое-чем посерьезнее: убрав компресс, Снейп обнажает красные рубцы на бледной коже — они похожи на свежие раны от чьих-то щупалец.

— Сэр, прошу прощения... — Я осекаюсь и смотрю на то, как он льет на руку светло-коричневую жидкость из пузырька, большая часть которой стекает на пол. Это настойка растопырника, знакомая мне с пятого курса: Гермиона использовала ее, чтобы облегчать мои страдания после кровавых отработок у Амбридж. — Я услышал звон стекла, поэтому должен был убедиться, что вы целы... И... Понимаю, это звучит нелепо, следовало проверить сразу...

Заткнись, идиот! Хватит нести чушь!

От стыда и неловкости я краснею, чувствуя себя невыносимо глупо. А Снейп лишь подливает масло в огонь:

— Не прошло и недели учебы, а странностей в вашем поведении уже хоть отбавляй.

Сейчас отнимет баллы, обреченно думаю я. И унизит еще сильнее.

— Принесите большую колбу с настойкой бадьяна из шкафа с образцами зелий, — внезапно велит он и высокомерно добавляет: — А затем уходите. И держите язык за зубами обо всем, что сегодня видели, вам ясно?

Я киваю и быстро иду к нужному шкафу, лихорадочно размышляя, что вообще здесь делаю и не сошел ли с ума, добровольно явившись к взбешенному Снейпу среди ночи.

Поставив перед зельеваром здоровенную колбу, я, сам не зная, для чего, решаюсь на отчаянный шаг: задаю ему личный вопрос.

— Профессор, что с вами случилось? Откуда эти рубцы?

— Кажется, я велел вам убираться восвояси, — рычание Снейпа пробуждает во мне злость и неприятное волнение. — Проблемы со слухом или с мозгами?

Вот же сволочь! А я, дурак, переживал, не умер ли он! После всего позора пришел сюда, пересилив себя! Добросовестно выполнял свою отработку, назначенную ни за что ни про что! Лишился квиддича из-за этого урода! А ему все мало — хочет показать, кто тут главный, а кто — пустое место!

— Боюсь, ваш приказной тон меня не страшит, — резко отвечаю я, окончательно выйдя из себя. — Я проявил добропорядочность и участие. И уж точно не заслужил оскорблений, сэр. Простите за беспокойство. До свидания.

С этими словами, ошарашенный и испуганный собственной дерзостью, я разворачиваюсь и иду к выходу. За все сказанное он прямо сейчас волен содрать с меня сто шкур, так что лучше поскорее ретироваться.

— Малодушие с вашей стороны и впрямь было бы удивительно, — спокойно отвечает Снейп. Я замираю на месте и нехотя оглядываюсь. Методично промакивая влажной тканью уже едва заметные следы, он добавляет: — Как и благоразумие. Его от бестолкового гриффиндорца точно ждать не приходится. Если это позволит вам безмятежно спать, отвечаю: такие увечья — результат ожога ядовитыми водорослями Ostreopsis, которые мы проходили в прошлом году. Будь ваши познания в зельеварении достойны хотя бы оценки «выше ожидаемого», вы бы догадались сами.

Не хочет заострять внимание на разбитой банке, понимаю я. Вот откуда злополучный звон. Наверное, он был так слаб, что задел шкаф с ингредиентами и опрокинул на себя раствор с токсичными водорослями. Подобная неуклюжесть настолько противоречит его профессиональной сноровке, что становится не по себе: неужели встречи с Волдемортом сказываются на его состоянии гораздо серьезнее, чем мы все привыкли думать?

— Я могу вам чем-то помочь?

Похоже, я задаю вопрос не только из вежливости. Несмотря на попытки Снейпа уколоть, чувство сострадания во мне пересиливает. Вряд ли ему часто предлагают помощь: такой невыносимый человек совсем не из тех, для кого рвешься что-то делать.

— Конечно, можете, Поттер. Покиньте уже класс и доберитесь без происшествий до башни Гриффиндора. Это все.

Заправив за ухо прядь волос, чтобы не лезла в лицо, Снейп молча заканчивает обрабатывать ожоги. Чудодейственный бадьян наконец сделал свое дело — его бледная тонкая кожа восстанавливается.

Еще несколько секунд я наблюдаю за ловкими движениями длинных пальцев, а затем решаю не испытывать больше терпение дракона. И, убедившись, что декан Слизерина крепко стоит на ногах и терять равновесие не собирается, тихо ухожу.

*

Утро четверга стало выматывающим: в Хогвартс явились представители Министерства для обучения шестикурсников аппарации. Заплатив по двенадцать галлеонов, мы все собрались в Большом зале, где инструктор Уилки Двукрест демонстрировал, как нужно раскручиваться на месте, а также рассказывал о правилах трех «Н» (настойчивость, нацеленность, неспешность) и других азах перемещений в пространстве.

Рон, раздосадованный чередой неудачных попыток попасть внутрь обруча (их разложили перед студентами, чтобы обозначить конкретную область для аппарации), под конец занятия начал тихо передразнивать Двукреста, коверкая правила на свой манер: «Настырность, невразумительность, неуклюжесть».

Гермиона, не оценив юмор возлюбленного, едва заметно морщилась и недовольно вздыхала, зато друг нашел благодарного слушателя в лице Лаванды. Смешливая Браун давилась от хохота вместе с Роном, что слегка возмутило даже меня.

Урок оказался полезным, но будто бы высосал всю энергию, хотя ни у кого из моих одногодок ни на йоту не получилось приблизиться к успешному результату. Нам предстоит учиться еще одиннадцать недель, поэтому каждый четверг Дамблдор будет снимать все необходимые защитные чары в Большом зале на один час. Об этом мне по секрету рассказала Флер, все занятие дежурившая на аппарационной площадке и завязавшая со мной разговор.

— ‘Арри, тебя, похоже, ждут, — щебечет улыбчивая красавица, указывая в сторону хмурой Гермионы и Рона, наблюдающего за нами с нескрываемым любопытством. — Увидимся завтра на Защите.

Распрощавшись с француженкой, я присоединяюсь к друзьям, и мы идем на Трансфигурацию.

— У нее есть кто-нибудь, как думаешь? — Рон легонько толкает меня локтем в бок.

— Откуда мне знать? — хмыкаю я. — Мы с ней практически не общаемся.

— Вы о Флегме? — встревает Гермиона.

— Перестань ты ее так называть, — фыркает Рон. — Она же приятная, милая. Ее бы такое прозвище обидело.

— А меня обижает, что я не слышу от тебя слов «приятная, милая», — вскидывается подруга и уходит вперед, напоследок сердито бросая: — Если у Флер все-таки никого нет, может быть, предложишь ей свою кандидатуру?

— Чего это она? — вспыхивает приятель, удивленно таращась девушке вслед. — Заревновала что ли?

Я пожимаю плечами.

— Как тут не заревнуешь, ты же за ней почти не ухаживаешь, однако на других заглядываешься.

— Честно, Гарри, я уже устал от ее заморочек, — вздыхает Рон. — Так и эдак пытаюсь подступиться, а она ни в какую. Дальше поцелуев ничего не заходит! Сам понимаешь, у нас, парней, есть потребности. Я Гермиону, конечно, обожаю, но невозможно не смотреть на других, когда твоя же девчонка тебе не дает!

От услышанного впору взвыть.

— Боже, Рон! Это не ухаживания, это домогательства! Дело ведь не в сексе, а в чувствах! Ты ни за что не добьешься близости, пока она не будет полностью уверена в тебе. Что ты вообще к ней испытываешь?

— Ну... Меня к ней влечет. Герми умная, добрая, щедрая. Она дорога мне. С ней спокойно.

Я набираю в легкие воздух, чтобы сказать, что этого катастрофически мало, но Рон, опережая меня, добавляет:

— А иногда она бесит! Вот как сейчас. Когда сама не знает, чего хочет, и мне приходится страдать.

Поняв, что лучше совсем не отвечать, я закрываю рот.

*

Отсидев на Трансфигурации и пообедав, мы с огромной неохотой спускаемся в подземелья: впереди сдвоенные Зелья.

После того, как Рон от души похвалил ее милого барсука, полученного из подсвечника, Гермиона смягчилась. Мне стыдно перед ней за друга, но я, пожалуй, не должен лезть в их отношения.

Герми права: все и впрямь кажется безнадежным. Разве что в Роне вспыхнут чувства невиданной силы, и он бросит мир к ее ногам. Но пока вывод напрашивается один: из всех подвигов он готов лишь на сексуальные.

Угрюмо уставившись на доску, я, занятый невеселыми мыслями, вполуха слушаю инструкции Снейпа по приготовлению Рябинового отвара. И практически сразу осознаю собственную ошибку.

— На шестом курсе изучаются зелья с великим множеством ингредиентов, они требуют массы усилий и концентрации внимания, — цедит профессор. — Прошлое занятие доказало, что в одиночку вы демонстрируете поразительные по своей ущербности результаты, даже не успевая завершить работу в срок. Для оптимизации учебного процесса вы разобьетесь на пары, чтобы практиковаться вместе. Я буду внимательно следить и оценивать умения каждого.

Создается небольшой переполох: Рон мгновенно грабастает себе Гермиону, Симус объединяется с Дином, Лаванда — с лучшей подругой Парвати. В мою сторону с виноватым видом идет Невилл.

— Гарри, прости. Я ничего не смыслю в зельях. Особо на меня не рассчитывай, но...

— Ты очень постараешься, знаю, — с улыбкой подбадриваю я его, а у самого внутри нарастает паника.

Малфой, увидев, с кем мне предстоит трудиться, разражается издевательским смехом, толкая дружков, чтобы и они обратили внимание на моего соседа.

Невилл заливается краской и опускает глаза.

— Смотрю, тебе понравилось сводить синяки? — шиплю я слизеринскому гаденышу, который тут же осекается и кривит рот в излюбленной манере. — Можем повторить.

— Тишина, — призывает Снейп. — Приступайте.

Мы отправляемся к шкафам с ингредиентами. Кора рябины, корень асфоделя, аконит, кровь саламандры, жала веретенницы, слизь флоббер-червя... Мерлин, сколько всего! Восемнадцать составляющих! Надеюсь, пояснения в учебнике будут достаточно доступными, иначе нам обоим конец.

Первые сорок минут проходят вроде бы без происшествий: когда Невиллу очень подробно объясняешь, что делать, он чувствует себя увереннее и не совершает ошибок. Почти. Перехватив его руку, едва не метнувшую в котел клыки чизпурфла вместо хребтов рыбы-льва, я заглядываю в книгу.

Нужно ли истолочь эти хребты? Или бросать целыми? От этого зависит консистенция зелья и интенсивность помешиваний!

Не найдя ответа на потертых страницах, я поднимаю глаза на доску и встречаюсь взглядом со Снейпом, который стоит в одном шаге от меня и, как обещал, пристально наблюдает за процессом.

На доске тоже нет такой подробной информации. Зато Снейп все четко растолковал, а я не слушал! И ведь даже спросить ни у кого не могу — он коварно выжидает поблизости, чтобы убедиться в моей невнимательности и снять баллы.

Застыв над котлом с горстью продолговатых шипов в ладони, я не сразу замечаю, что зельевар подходит вплотную. От него пахнет легким древесным ароматом с нотками мускуса — кажется, это сандал. Стоит мне только ощутить опасную близость, как он тихо произносит:

— Бросайте.

Я машинально разжимаю пальцы, и десять твердых кусочков падают вниз. Жидкость тут же меняет цвет, приобретая приятный нежно-розовый оттенок.

Снейп спокойно отходит и начинает прогуливаться среди парт, а окаменевший от страха из-за минувшей угрозы Невилл сиплым голосом спрашивает:

— Гарри, я не ослышался?.. Он подсказал?

— Наверное, не хотел устранять последствия взрыва, — отшучиваюсь я.

Но подобное поведение действительно настолько для него не характерно, что мой мир фактически перевернулся. Снейп? Помог? Мне?

Неужели из-за моего вчерашнего поступка? Я предложил ему свою помощь, а он таким вот образом решил не оставаться в долгу?

Слишком много вопросов без ответов. Удивленный, но в приподнятом настроении, следующие двадцать минут я слежу за готовностью отвара. Невилл смотрит на меня с нескрываемой гордостью.

— Гарри, у нас получилось! Спасибо тебе! Клянусь, это лучший урок Зелий в моей жизни!

Смущенный и сам довольный результатом, я отвечаю взаимностью:

— Без такого напарника у меня бы ничего не вышло. Ты молодец, Невилл!

Занятие заканчивается, и Снейп приступает к оценкам. Сначала проходится по любимчикам — все слизеринцы, кроме Крэбба и Гойла, без особых объяснений получают «Выше ожидаемого». Зато, когда наступает очередь гриффиндорцев, профессор входит в кураж.

— Мистер Финниган и мистер Томас, ваше зелье — мечта пиротехника, иначе не назовешь. Оба заслуживают «Слабо». Мисс Браун и мисс Патил, приготовить испражнения гоблинов не входило в вашу задачу. Мисс Браун — «Слабо», мисс Патил — «Отвратительно». Мистер Лонгботтом, вы стабильно никчемны, но благодаря подмоге Поттера сегодня демонстрировали незначительный прогресс. «Удовлетворительно». Мистер Поттер, «Выше ожидаемого». Мисс Грейнджер, «Выше ожидаемого». Мистер Уизли, «Тролль».

Слизеринцы злорадно хохочут, а пунцовый Рон возмущенно ахает. Подруга жалобно смотрит на него и горестно съеживается. Такую низкую оценку на Зельях обычно не получает никто, разве что закоренелые дегенераты, не способные отличить крапиву от ромашки.

— «Тролль»?! — не выдерживает друг. — Почему?! За что?

— Вы, как паразит, благополучно присосались к всезнающей Грейнджер и решили, что пока она выполняет всю работу, можно прохлаждаться и палец о палец не ударить. Никудышно покромсать кору рябины и зачем-то измельчить в пыль жала веретенницы и горный тролль в состоянии. Если я дал исчерпывающий ответ, будьте так добры, пересядьте к мистеру Лонгботтому. А вы, мистер Поттер, — он делает приглашающий жест рукой, — поменяйтесь с Уизли местами: отныне будете работать в паре с мисс Грейнджер.

Рон в ужасе встает и, старчески сгорбившись, идет к опустошенному Невиллу, который, похоже, сглазил свою удачу. Я же в ошеломлении от этого урока пересаживаюсь к Гермионе за первую парту.

*

— Нет, ну что за гад? — Рон злобно набивает рот кукурузой и агрессивно жует. — Ладно, по крайней мере, мне сможет подсказывать Лаванда, я с ней уже договорился.

Гермиона откладывает вилку с ножом в сторону и кидает на него суровый взгляд.

— Во-первых, у Лаванды оценка «Слабо». Во-вторых, все эти манипуляции с пересаживанием были устроены только для того, чтобы ты думал собственной головой и взялся за учебу! Без всяких увиливаний и подсказок!

— Легко тебе говорить, Гермиона! Ты умная, разбираешься в формулах, инструкции без труда даются... И ты в паре с Гарри! У вас вдвоем теперь вообще никаких проблем не будет!

— Перестань. Зелья не так уж сложны, если чуточку постараться. И я, и Гарри это понимаем, а ты ленишься. Неужели лучше все повторять за непутевой Браун, чем включить мозг?

Пока друзья препираются, я задумчиво ковыряю куриную ножку и будто бы нахожусь не здесь, а на уроке в подземельях. Он был обескураживающим, и не могу сказать, что эти перемены мне не нравятся. Они, скорее, вдохновляют на еще большие достижения.

====== Честность и плутовство ======

Полетать на «Молнии» я теперь могу лишь в свободное от отработок время. А так как сегодня пятница, лучше отложить домашнее задание на выходные и провести с пользой вечер перед предстоящей каторгой в подземельях.

Поднявшись в совятню, я подкармливаю Хедвиг и приглашаю ее составить мне компанию. Моей любимице тоже не помешает размяться: она давно не бывала дальше Запретного леса, где охотится на мелких грызунов. Письма-то больше доставлять некому, не Дурслям же отправлять мемуары о своих магических успехах.

Ощутив, как разрастается внутри тоска по крестному, я скорее отгоняю горькие мысли. Сейчас бы он точно потрепал меня по и без того лохматой макушке и строго-настрого запретил унывать.

Ладно, Сириус, постараюсь держать нос по ветру.

Я дохожу до квиддичного поля и по примеру Хедвиг, наворачивающей круги в ожидании хозяина, сам взмываю в небо.

Окрыляющая свобода — вот оно, чувство, которого мне так не хватало из-за регулярных заточений в снейповских темницах. Он вынудил меня буквально каждый будний день приходить в класс зельеварения — либо на урок, либо на отработку. А ведь на дух меня не переносит, ну что за мазохист?

Нет уж, Снейп — последнее, о чем я буду думать во время моего любимого занятия — полета. Свистнув Хедвиг и лихо разрезав прохладный сентябрьский воздух, я устремляюсь к Черному озеру. Его встревоженная ветром гладь отражает синхронные движения двух фигур — большой темной и маленькой светлой, чуть более юркой.

Опустившись совсем низко, я зачерпываю пальцами холодную воду и, не удержавшись, издаю восторженный возглас — уже вечность не чувствовал столько радости. А сколько ее дарил квиддич! Снейп знал, как меня наказать. Но за что?

О, только не о нем снова. Резко развернув метлу, я исполняю несколько крутых виражей и, усмирив гнев, возвращаюсь обратно.

*

— Войдите, — доносится глухой рык из-за плотно закрытой двери.

— Здравствуйте, профессор, — вежливо обращаюсь я к причине моего заключения в слизеринском логове.

— Итак, Поттер, вам следует разложить в алфавитном порядке, отталкиваясь от фамилий авторов, все книги в этих шкафах. Чтобы студентам было легче находить нужные пособия, — не вставая с места и не глядя на меня, Снейп жестом указывает в сторону десяти полок, снизу доверху набитых потрепанными, слегка запылившимися учебниками о волшебных ингредиентах зелий.

Их по-настоящему много, но не справятся с такой работой разве что законченные кретины вроде Крэбба или Гойла. Если это все, то трудиться предстоит час или около, а потом можно бежать восвояси! Сочтя вечер невероятно удачным, я с энтузиазмом принимаюсь за дело.

Малфой, как и раньше, является с опозданием.

— Профессор, — небрежно кивает он, не вытаскивая рук из карманов. — Что мне предстоит на сей раз?

— На сей раз вы, как и Поттер, займетесь сортировкой. А конкретнее — вам нужно отобрать особо крупные экземпляры засушенных экскрементов пикси, — с этими словами Снейп левитирует шокированному Малфою холщовый мешочек и взмахом палочки снимает крышку с большого котла. Тут же по классу начинает распространяться зловоние. — На прошлой отработке вы реагировали на них с особым восторгом.

Малфой брезгливо прикрывает нос тыльной стороной ладони и косится на гору сушеных сероватых кусочков.

— Серьезно? Поттер будет вытирать с книжек пыль, а я — ковыряться в дерьме?

Мне хочется поаплодировать, но не знаю, кому — Снейпу за изощренность или Малфою за бесцеремонность и бесстрашие. Выглянув из-за стеллажа, я наблюдаю за бунтом на слизеринском корабле.

— Следите за языком, — мгновенно реагирует зельевар. — Иначе придется не просто ковыряться, но и измельчать в порошок. Как я уже сказал, отбираете крупные образцы и кладете в мешок. Мелкие пересыпаете в котел поменьше. Думаю, столь чудесное занятие отобьет у вас всякое желание жульничать впредь.

— Когда это я жульничал? — вспыхнув от ярости, Малфой покрывается багровыми пятнами.

— Вы в курсе, когда, — бесстрастно отвечает Снейп. — Чтите свое аристократическое происхождение и принадлежность к факультету Слизерин, но забываете, что ни то, ни другое не подразумевает грязных ухищрений. По-вашему, я простофиля, которого можно обдурить, проигнорировав мои распоряжения и выдав волшебство за ручной труд? Действуя в собственных интересах, будьте сколь угодно расчетливы и дальновидны, но только не вероломны и глупы.

Онемев, Малфой стоит столбом, впившись в грубую ткань мешка до побелевших костяшек пальцев, его губы сжаты и подрагивают: хорек вот-вот потеряет самообладание.

Отступив обратно за стеллаж, я перевожу дух. Неужели, ну неужели мне это не кажется и Снейп оценил мою честность? Во второй раз проявил снисходительность, вознаградив за достойный поступок? Самый несправедливый и предвзятый человек в замке разглядел во мне нечто большее, чем отражение человека, унижавшего, травившего и провоцировавшего его в юные годы?

Я и мечтать не мог, что в жуткий период, когда над нами нависает смертельная угроза и все видят во мне Мессию, у меня вдруг уменьшатся поводы для нервов.

Конечно, Снейп тот еще гад: смею ли я надеяться на то, что он и правда стал чуточку человечнее? Лишил квиддича, назначил эти идиотские отработки... Но почему же я все равно чувствую, что он меня больше не ненавидит? После того, как я нахально залез в его думоотвод! После того, как бросился на шею на глазах у Рона!

А ведь я и вовсе никогда не испытывал к нему ненависти. Непонимание, негодование, возмущение — да. Но можно ли ощущать жгучее презрение к человеку, который неоднократно спасал тебе жизнь? Который регулярно рискует своей? Жертвует сном, силами, временем? Сколько раз его подвергали пыткам, и сколько раз он тщательно устранял последствия, скрывал боль? Если бы не тот вечер, я бы ни за что не догадался на следующий день, что с ним что-то не так. Каким надо быть стойким и как много эмоций нужно прятать глубоко внутри?

Поймав себя на том, что протираю «Магические травы и грибы» уже минут десять, я прогоняю сентиментальные мысли. Вполне может быть, что такой контраст между нашими с Малфоем заданиями — результат отнюдь не моих стараний, а проступков слизеринца. Ему в принципе повезло, что за свою вульгарную насмешку над собственным деканом он не отдыхает в лазарете.

*

Увлекшись наведением порядка на полках, я не сразу замечаю, как мы с Малфоем остаемся в кабинете одни. Снейп куда-то делся, и теперь я могу без всяких помех наблюдать за захватывающей сортировкой экскрементов. Хорек морщится, но не издает ни звука — монолог декана, похоже, придал ему выдержки.

Неожиданно даже для самого себя, я даю непрошенный совет:

— Мог бы как следует извиниться и покаяться. Глядишь, вернул бы егорасположение.

— Тебя никто не спрашивал, кретин, — огрызается Малфой. — Еще чего не хватало — слушать советы очкастого придурка.

— Как знаешь, — пожимаю я плечами, пропустив мимо ушей бессмысленные оскорбления.

Очевидно, его жутко бесит моя невозмутимость, и он выпаливает:

— Всем расскажу, что ты заискиваешь перед Снейпом. А он лишился мозгов и снимает баллы с собственного факультета!

Разозлившись, я отшвыриваю тряпку и шиплю не хуже чем на Парселтанге:

— Хочешь всем растрепать, как роешься в куче вонючего навоза? Не верится, что ты вообще кому-то поведал о своих отработках! Скорее всего, врешь дружкам о важных делах, а сам уходишь драить их парты! Рассказывай обо всем, если не терпится лишиться остатков репутации! И это ты придурок! Только придурок мог подмешать мне приворотное на Снейпа и надеяться, что останется безнаказанным!

— Профессора Снейпа, Поттер. Минус десять баллов за неуважение к преподавателю, — резюмирует невесть откуда взявшийся зельевар, и я в очередной раз краснею при нем, как проклятый помидор.

*

Первая учебная неделя выдалась такой сложной, что наступившие выходные стали настоящим благословением. Хватит с меня беспокойств, торопливой зубрежки и двухчасовых отработок. Сегодня — исключительно отдых, к тому же, погода выдалась на редкость чудесная.

Я долго нежусь в постели, разглядывая витиеватые узоры на потолке и наблюдая за мелкими пылинками, вальсирующими в лучах солнца. Однако аромат омлета с беконом и луком все же выманивает меня из уютной колыбели — отодвинув полог, я наблюдаю за такими же выспавшимися и довольными однокурсниками.

Если бы они знали, что мне нравятся парни, то не переодевались бы так беззастенчиво. Рон, наверное, не демонстрировал бы столь открыто свою веснушчатую спину, а Невилл — складки на пухлом животе. Нет, эти двое точно ни капли меня не привлекают. Зато Дин и Симус — очень даже ничего, оба крепкие, подтянутые, только первый — более высокий и поджарый, а второй — коренастый и широкоплечий.

Надо перестать пялиться на зад Симуса, одергиваю я себя. Иначе ничем хорошим это не закончится — Невилл уже поймал мой любопытный взгляд, но я сделал вид, что всматриваюсь в название книги по квиддичу на тумбочке Финнигана.

— У кого какие планы? — спрашивает Рон, потягиваясь.

— Мы с Симусом хотим сходить в Хогсмид в «Волшебные вредилки», а потом я и... — Дин, запнувшись, нервно косится на Рона. — Я заскочу к мадам Розмерте.

— Не притворяйся, что моей сестры не существует, — закатывает глаза друг. — Просто не обжимайтесь при мне, это раздражает. А так я не против, что она встречается с тобой, а не с каким-нибудь придурком, который заделает ей ребенка в пятнадцать.

Дин кивает и смеется, заметно расслабившись.

— А ты, Невилл? — хлопает приятеля по плечу Симус.

— Мне нужно встретиться с бабушкой, мы кое-куда пойдем, — робко отвечает тот.

Я понимаю, что они собираются проведать родителей Невилла в больнице святого Мунго, и, чтобы не смущать товарища, перевожу тему:

— Рон, давай посидим у озера? Позовем Гермиону, устроим пикник, я попрошу Добби.

— Отличная идея, — одобряющие подмигивает он.

*

Удобно устроившись на берегу у корней дуба и наевшись булочками с джемом, мы наслаждаемся теплом и тишиной.

— Как думаете, о ком все-таки пела шляпа? — сунув травинку в рот, вдруг вопрошает Рон.

— Пока не станет совсем очевидно, мы не догадаемся, — откликается Гермиона, параллельно листая нумерологическую энциклопедию.

— Каким образом это вообще может быть связано с победой над Волдемортом? — задумчиво протягивает друг. — Шляпа предсказывает не лучше Трелони! Чушь какая-то. Гарри, в подземельях удалось что-нибудь подслушать?

— Нет, — отзываюсь я. — Снейп и хорька изолировал от любой информации. Знаю только, что он по-прежнему в кругу доверенных лиц Волдеморта и что собрания проводятся в особняке Малфоев. Но подобное ведь ни с тем, ни с другим не обсудишь.

— Должно быть, Малфой сильно переживает за родителей, — отрешенно замечает Гермиона.

— Да черт с ним и всеми его родными, — восклицает Рон. — Его папочка несколько месяцев назад гнался за нами, чтобы убить, а ты жалеешь гаденыша!

— Кто сказал, что я жалею его? — Гермиона резко захлопывает книгу. — И представь, каково его матери. Жить в разлуке с мужем и сыном, с почестями принимать в собственном доме этого монстра, но даже не быть в ряду Пожирателей!

— Да просто не надо было выходить замуж за козла, — кривится Рон и злобно бросает камушек в воду. — И рожать еще одного такого же.

Гермиона молча наблюдает за кругами на поверхности озера. Мне почему-то тоже не хочется ничего говорить.

*

— Мой Лорд! — белокурая женщина в отчаянии падает на колени и тянется поцеловать мою руку. Я недовольно отступаю, не давая ей прикоснуться к себе. — Прошу вас, господин, освободите Люциуса!

— Всему свое время, Нарцисса. Да и зачем мне тратить на него, бестолкового идиота, ресурсы? — Мои губы трогает довольная улыбка. — Я живу в его поместье и пользуюсь всеми благами: он помог, чем сумел, а на большее не способен.

— Вы так мудры и милосердны, господин, — шепчет она, не поднимаясь с пола и умоляюще глядя на меня снизу вверх. — Люциус принесет вам пользу! Не списывайте его со счетов, молю!

— А что насчет Драко? Он может выполнить то, ради чего ты его родила? Он готов принять метку и служить мне верой и правдой?

— Мой Лорд, Драко слишком юн! У него впереди два года учебы, он пока не владеет аппарацией, не говоря уже о темной магии! Однажды — да, но сейчас... — она начинает плакать, а женское нытье я не переношу.

Внутри разгораются отвращение и гнев. Глупая, ограниченная женщина, крошечный мозг которой одурманен низменной идеей воссоединения семьи! Мне приходится терпеть ее только потому, что она дорога моей верной Беллатрисе.

— Северус! — зову я и тут же слышу его шаги из гостиной.

Зайдя в мои покои, Снейп первым делом подхватывает плачущую Нарциссу и ставит ее на ноги.

— Немедленно уведи эту строптивицу. Наша высшая цель для нее — пустой звук. Убил бы ее, не будь это расточительством чистой крови.

— Оставь меня, Северус! — она вырывается и вновь подается ко мне, заламывая руки в жалком умоляющем жесте.

Не давая этой назойливой мухе сказать еще хоть слово, я навожу на нее палочку с целью преподать урок:

— Crucio!

Не успевает красная вспышка вырваться наружу, как Снейп опрометью закрывает собой испуганную, совсем не готовую к боли Нарциссу, и портит мне все удовольствие. Кретин!

— Очень галантно с твоей стороны, — потешаюсь я, наблюдая, как он, упав на колени, корчится под действием моего заклинания, но не позволяет себе кричать. Я это исправлю. — Среди моих слуг есть джентльмены! Браво! Crucio!

Резко проснувшись, я с колотящимся сердцем смотрю в темноту и пытаюсь понять, чем было увиденное — сном или явью. Судя по рези в шраме, виновата связь разумов, а значит, я сейчас наблюдал действительность глазами Волдеморта.

Снейп, защищая Нарциссу Малфой, принял удар на себя. Насколько же невыносимой была для меня эта картина, что я мгновенно выскользнул из его сознания?

До самого рассвета я так и не могу уснуть, ворочаясь и страдая от боли. Мысли о зельеваре тоже не дают покоя — я видел, в каком состоянии он может вернуться с собрания Пожирателей. Вдруг сегодня ему досталось сильнее, чем тогда?

Безуспешно стараюсь забыть пугающее зрелище, но оно предательски застревает в голове. Даже человек-кремень не способен долго терпеть такую боль. Что же пришлось пережить родителям Невилла, прежде чем сойти с ума от переизбытка мучений?

*

Из-за всего произошедшего мое омраченное тревогой воскресенье проходит сумбурно. Только я принимаюсь переписывать свое исчерканное и заляпанное чернильными кляксами эссе по Истории Магии, как внезапно в гостиной с хлопком появляется Добби.

— Гарри Поттер, сэр! — он сразу же находит меня, подбегает и по своему обычаю низко кланяется. — Директор Дамблдор желает видеть Гарри Поттера в своем кабинете!

— О, спасибо, Добби! — оставив многострадальное эссе, я встаю с дивана. — Что-то случилось, ты не в курсе?

— Добби не знает, Гарри Поттер! Но директор Дамблдор был, как всегда, приветлив! Он просил сообщить пароль — «сахарные крендельки»!

Поблагодарив эльфа, я покидаю гостиную и поднимаюсь в Директорскую башню.

*

Кабинет Дамблдора погружен в размеренное тикание и жужжание таинственных приборов. Его самого нигде нет, только Фоукс встречает меня, дважды приветственно курлыкнув.

Подойдя к фениксу, я глажу его по шелковистым огненно-красным перьям.

— Сейчас он в самом расцвете — не слишком молод, но энергичен, вынослив и, конечно же, чрезвычайно красив, — Дамблдор выходит из своих личных комнат и лучезарно улыбается мне. — На человеческий возраст ему где-то под сорок.

— О, здорово, сэр, — вежливо отзываюсь я. — Добрый вечер.

— Добрый, Гарри, — директор усаживается в свое кресло, снимает очки-половинки и устало трет виски.

В лучах закатного солнца, освещающих его морщинистое лицо, я обращаю внимание на то, как Дамблдор постарел и осунулся, словно многочисленные переживания и заботы лишили его сна, аппетита и части жизненных сил. А может, так оно и есть.

— Тяжелый день, профессор? — деликатно интересуюсь я.

— В последнее время каждый день тяжелый, Гарри, — усмехается он в серебристую бороду, разливает чай по чашкам и придвигает одну из них ко мне. — Но мы со всем справимся. Угощайся, пожалуйста.

Я беру имбирное печенье из вазочки со сладостями и выжидающе смотрю во внимательные голубые глаза. Он водружает очки обратно на свой длинный крючковатый нос, делает глоток ароматного напитка и наконец спрашивает:

— Как прошла твоя первая неделя?

— Весьма… насыщенно, — сдержанно отвечаю я. Насыщенно — мягко сказано! Мне показалось, что вместо семи дней пролетел целый месяц!

— Я слышал, ты снова в немилости у профессора Снейпа? — беззлобно интересуется он, заставляя меня напрячься. Как много он знает? И знает ли вообще?

— Мы кое-что не поделили с Драко Малфоем, сэр, — оправдываюсь я, избегая деталей. — И оба заслужили наказание.

— Твои слова очень похвальны, Гарри, — Дамблдор начинает прожигать меня взглядом: так бывает, когда он собирается что-то выпытать. — Я, к моему стыду, был готов выслушать тираду о несправедливости и предвзятости Северуса.

Без понятия, почему, но я заливаюсь краской смущения.

— Не могу ничего обещать, профессор, но мне хочется надеяться, что наша вражда осталась в прошлом.

— Не представляешь, как радостно это слышать, Гарри. Все-таки вы во многом похожи. Ты, безусловно, можешь не замечать...

— При всем уважении, сэр, — я удивленно поднимаю брови. — Но, по-моему, в нас нет никакого сходства.

— Я знаком лишь с двумя людьми, в ком на удивление гармонично уживаются самообладание и горячность, честность и плутовство, стойкость и ранимость. Иногда мне кажется, что Северус скрывает, что шляпа чуть не отправила его в Гриффиндор. Как тебя, в свою очередь, в Слизерин.

Да, неймется крикнуть мне. И я выбрал факультет храбрых и благородных! В отличие от норы пронырливых змей.

Но я тут же вспоминаю свои собственные выводы о самопожертвовании Снейпа и его силе духа. И мне становится совсем неловко.

— Не бери в голову, мой мальчик, — директор явно видит мое смятение. — Прости старика. Северусу в этот раз пришлось особенно нелегко, вот я и расчувствовался.

— С ним... что-то случилось во время?.. — я резко осекаюсь. Нужно ли докладывать о ночном инциденте?

— Он попал под горячую руку, — уклончиво отвечает Дамблдор. — Тебе ведь тоже довелось испытать гнев Волдеморта на себе.

— Ощущения не из приятных, — киваю я, вспомнив пытки на кладбище.

— Я должен знать, Гарри, — он делает паузу перед своим главным вопросом. — Снились ли тебе вновь те отчетливые сны, в которых ты будто бы проникал в разум Тома?

Не хочу, чтобы Дамблдор был в курсе, насколько крепка наша связь с Волдемортом. Если я признаюсь, что опять погружался в его сознание, он заставит меня повторно заниматься окклюменцией. Не со Снейпом, так с ним самим.

Но от меня вечно все скрывают, а люди продолжают гибнуть. От Ордена вообще нет никаких новостей. Это единственный способ выяснить, что происходит. Единственный способ получить хоть немного информации о планах Волдеморта.

Пообещав себе, что обязательно расскажу о ничуть не ослабевающих ментальных узах, когда на то будут серьезные причины, я хладнокровно лгу:

— Нет, профессор. Таких снов не было уже давно.

Ну и чем же я лучше слизеринца?

====== Тонкое искусство зельеварения ======

Из-за того, что я полночи промаялся в раздумьях и заснул часа в три, утро понедельника было мучительным. Никакие аппетитные запахи и отчаянные уговоры Рона не могли заставить меня вылезти из кровати. Так что встал я, когда спальня уже совершенно опустела.

Кое-как умывшись и причесав лохматую голову, я спускаюсь завтракать, на ходу застегивая пуговицы на рубашке. Предстоящая неделя обещает быть такой же нелегкой, как и прошлая, однако теперь мне придется справляться не только с учебой, домашними заданиями и отработками, но и с грузом вины за ложь Дамблдору. Я не жалею о своем поступке, правда, есть стыдливое ощущение, что так как директор видит всех насквозь, он прекрасно знает, что вчера вечером я ему соврал.

В Большом зале практически безлюдно. За учительским столом никого нет, а среди гриффиндорцев — пара третьекурсников и Рон с Гермионой.

— Гарри, ты должен это прочесть, — подруга протягивает мне номер Ежедневного пророка. С первой полосы на меня строго смотрит сухощавый морщинистый человек в очках, из-за гривы густых волос до плеч чем-то напоминающий старого льва.

Заголовок гласит: «Руфус Скримджер сменил Корнелиуса Фаджа на посту министра магии».

Я погружаюсь в чтение текста, где говорится, что новый министр — мракоборец в отставке, ранее возглавлявший Аврорат. Скримджер обязуется поддерживать благополучие и безопасность магического сообщества, борясь с террором темных сил, защищая граждан и не допуская вмешательства Того-Кого-Нельзя-Называть в дела правительства. Он также принял решение назначить Фаджа на должность своего консультанта.

— Гарри, пропусти всю эту дребедень, читай ниже, — Рон нетерпеливо тыкает пальцем в два последних абзаца.

«Любые волшебники, заподозренные в союзничестве с Сами-Знаете-Кем, будут немедленно заключены под арест. Наглядный пример — Люциус Малфой и другие Пожиратели, незаконно проникшие в Отдел Тайн, — заявил Скримджер.

«Ежедневный пророк» начнет регулярно публиковать рапорты для осведомления жителей магической Британии об успехах в противостоянии агрессорам. Кроме того, новый министр обещал приложить все усилия для устранения былых разногласий с Верховным чародеем Визенгамота Альбусом Дамблдором и его протеже Гарри Поттером, которого еще год назад считали лжецом, а с недавних пор нарекли Избранным, полагая, что лишь он один способен избавить нас от Того-Кого-Нельзя-Называть».

Я откладываю успевший остыть тост и поднимаю глаза на друзей.

— Как думаете, в Министерстве что-то узнали о предсказании Шляпы? Или это просто продолжение июльской статьи о пророчестве, где мне дали это идиотское прозвище?

— Я могу выпытать у Перси, если он остался работать при министре. Хотя вряд ли эта зазнавшаяся задница вообще ответит на мое письмо, — с обидой говорит Рон. — Или напишет, что дела государственной важности меня не касаются.

— Не надо, Рон, — мягко отговариваю его я. — Перси так трепетно относится к этой службе, что если там не знают о песне Шляпы, то точно узнают благодаря ему. А значит, может узнать и Волдеморт.

Он кивает и хмуро замечает:

— Слушайте, там сказано, что Скримджер сделал Фаджа своим консультантом. Если он будет во всем прислушиваться к старому бюрократу, ничего в нашем аппарате не изменится.

— Страшно, что они могут избегать реального противодействия и наказывать первых попавшихся людей для галочки, чтобы создавать видимость порядка, — добавляет Гермиона. — Пока такие, как Беллатриса Лестрейндж, гуляют на свободе.

День пролетает на удивление стремительно. Обсуждая на Чарах публикацию в «Пророке» и накликав на себя гнев миниатюрного, но от этого не менее строгого Флитвика, мы лишаемся десяти баллов. Обмен мнениями не заканчивается и на Травологии, из-за чего зазевавшегося Рона пребольно кусает за палец хищная толстянка. На обеде наши силы наконец иссякают, так что ЗОТИ проходит относительно спокойно, если не считать острую реакцию Гермионы на умиление Рона, которому очень понравилось слово «инфегналь» из уст Флер. А вот на меня и исковерканное название наводит ужас: ни за что бы не хотел наткнуться хотя бы на одного живого мертвеца, не то что на нескольких.

Как всегда наспех поужинав и рекордно быстро написав к завтрашнему дню два эссе, я собираюсь на отработку. Уже выйдя из портретного проема, я понимаю, что забыл спросить у друзей, был ли Снейп на завтраке. Потому что ни на обеде, ни на ужине он не появился, из-за чего к вечеру моя тревога усилилась.

Возможно, на выходных профессору так досталось, что он не в состоянии был покинуть подземелья. Морально готовя себя к чему угодно, даже к отмене отработки по причине беспамятства зельевара, я дохожу до дубовой двери и только собираюсь постучать, как внезапно улавливаю за ней приглушенные голоса и опускаю руку.

Всегда понимал, что подслушивать, да и в принципе добывать любые сведения исподтишка — это крайне скверно. Но никогда ничего не мог с собой поделать. Сварить оборотное зелье, чтобы превратиться в Гойла; дважды заглянуть в чужой думоотвод; сотню раз присутствовать при чужих разговорах под мантией-невидимкой — все про меня.

— Уже даже в «Пророке» написали про отца в Азкабане, есть хоть какие-то новости из дома? — похоже, Малфой умышленно пришел раньше, чтобы поговорить с деканом с глазу на глаз.

— Драко, — впервые за долгое время Снейп называет хорька по имени, и мне достаточно одного этого звука, чтобы понять: что бы Малфой ни вытворил, зельевар будет расположен к нему гораздо больше, чем к невиновному, но такому ненавистному Поттеру. — Чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя. За мать не переживай: я дал Люциусу слово, что буду защищать вас с Нарциссой.

— Каковы его намерения насчет меня? Он поспособствует освобождению отца? — повышает голос слизеринец. — Я должен понимать, к чему быть готовым!

— Ты должен понимать только то, что не стоило наживать себе врага в лице единственного человека в школе, которому можешь доверять, — сердится Снейп. — А донимать расспросами — не лучшая идея.

Ощущая, как с каждой секундой накаляется атмосфера, я решаю не нарываться и прерываю спор стуком в дверь ровно в семь ноль-ноль. Малфою неплохо было бы сказать мне спасибо за то, что из-за появления свидетеля его не испепелили на месте.

— Добрый вечер, сэр, — киваю я недовольному профессору, на сей раз не сумевшему сохранить привычную невозмутимость: его черные глаза гневно сверкают, губы плотно сжаты, между бровями залегла глубокая морщина. За этим свирепством пока что невозможно распознать признаки страданий и слабости после Круциатуса.

Сегодня он особенно краток и категоричен:

— Драйте котлы и парты. Оба. И не приставайте ко мне.

Мы молча приступаем к делу, а спустя двадцать минут Снейп встает и выходит из класса.

Оставшись наедине, мы косо переглядываемся, но я не вижу во взгляде Малфоя ни вызова, ни насмешки, лишь усталость и тоску.

Во время подслушанного разговора мне показалось, что хорек вовсе не хочет примыкать к Волдеморту и переживает за семью. Он все притворяется крутым и независимым, но за маской дерзости скрывается одинокий, потерянный бедолага.

Я знаю, каково это — беспрестанно находиться в состоянии тревоги, предполагать худшее, засыпать и просыпаться с мрачными мыслями, портящими жизнь и не дающими вздохнуть.

Скорее всего, я совершаю огромную ошибку, и она выйдет мне боком, но нарушаю тишину, чтобы поделиться тем, что он так хотел услышать.

— Твоя мама в порядке. Она не смогла убедить Волдеморта вызволить твоего отца из Азкабана. А когда он спросил, станешь ли ты пожирателем, она замялась и этим разозлила его. Но Снейп принял удар на себя, так что она не пострадала.

Малфой, недобро сверкнув глазами при звуке наводящего страх имени, прищуривается:

— Откуда информация, Поттер? Почему я должен верить тебе?

— Не верь, мне плевать, — отрезаю я. — Узнаю, что ты рассказал обо всем Снейпу или другим — это станет последним жестом доброй воли с моей стороны.

Лицо слизеринца озаряется догадкой.

— Стой, так это те видения, которые Лорд насылал тебе в башку? Полгода назад он обманул тебя, приманив на Блэка, и вот итог — мой преступный двоюродный дядюшка укокошен, а ты так и не научился окклюменции, — с мрачной иронией завершает он.

— Он никогда не был преступником, — злобно выпаливаю я, взбешенный фактом кровного родства Сириуса и Малфоя. — В отличие от твоего трусливого папочки и сумасшедшей тетки!

— Заткнись, или я за себя не ручаюсь, — свирепеет хорек и из бледного становится пунцовым.

— Сам заткнись, — парирую я, уже пожалев, что рассказал ему о сне. — Не суй свой нос, куда не следует, чтобы не говорить о том, чего не знаешь. От этих видений сложно защититься. Но они правдивы. Здорово осознавать, что я могу наблюдать за происходящим у тебя дома, а ты нет?

Малфой вспыхивает с новой силой, но умолкает, с остервенением отскребая засохших слизней с поверхности котла. Видимо, в его голове протекает важный мыслительный процесс — оценивание моего козыря в рукаве, взвешивание всех «за» и «против». Спустя пятнадцать минут он наконец подает голос, смиренно констатируя:

— Так значит, Снейп и впрямь защищает маму. А она делает все, чтобы Лорд еще не скоро до меня добрался.

После непродолжительной паузы я отвечаю:

— Может, он вообще до тебя не доберется. Если ты, конечно, не захочешь ему служить.

Он сердито фыркает:

— Умоляю, Поттер. Я насмотрелся на родительские унижения. Летом, пока я был в Малфой-мэнор, мать в отсутствии отца всячески оберегала меня от встреч с Лордом. Якобы, еще не готов. Один раз он хотел провести со мной воспитательную беседу и с легкостью отшвырнул ее, когда она встала у него на пути. До сих пор перед глазами картина, как она плачет на полу, умоляя не наказывать меня, и вытирает о платье разодранные ладони.

— И он в итоге наказал тебя?

— Не твое дело, — бормочет недовольный Малфой, и я понимаю, что без карательных мер в тот день точно не обошлось.

По возвращении Снейпа мы не произносим больше ни звука, но, покинув класс, я уже не испытываю к Малфою такого презрения, как раньше.

Уставший, я проваливаюсь в сон, едва упав на кровать. Ночью меня одолевают кошмары, не имеющие никакого отношения к связи разумов с Волдемортом: Сириус в образе инфернала, Малфой, бьющийся в паутине, словно пойманная муха, и гигантская росянка с лицом Скримджера, тянущая ко мне свои конечности, чтобы высосать кровь.

*

Во вторник мы идем на Зельеварение с тяжелым сердцем, ибо все трое прекрасно понимаем, что ждет Рона на этом и последующих занятиях. Невилл не просто ему не подсобит — он стопроцентно испортит всю работу, если его вовремя не остановить.

В классе приходится разойтись: мы с Гермионой идем за первую парту, а хмурый друг кидает сумку на стол, который заполняет инвентарем несчастный Невилл.

— Сегодня вы будете готовить зелье, сращивающее и восстанавливающее кости. Речь, конечно, о Костеросте. С его действием некоторые из вас знакомы не понаслышке, — Снейп одаривает меня внимательным взглядом, и я с содроганием вспоминаю ту мучительную ночь на втором курсе. — Ингредиенты на доске.

На этот раз я слушаю его инструкции, затаив дыхание и ловя каждое слово. Во-первых, я ни за что не подведу Гермиону. Во-вторых, я должен оправдать оценку «Выше ожидаемого», полученную на прошлом уроке впервые за мою практику зельеварения. Я тогда очень старался и сам был доволен успехами. А поскольку Снейп прекратил открытую конфронтацию и даже пришел мне на помощь, я теперь не нервничаю и с интересом вникаю в его объяснения.

Кроме всего прочего, за первой партой соседнего ряда чванливо раскинулся Малфой: его нахальная улыбочка и насмешливый взор в сторону Гермионы только подстегивает меня сварить идеальный образец Костероста.

Мы приступаем, и дела у нас идут как по маслу: я увлекаюсь нарезанием китайской жующей капусты и крошением панцирей скарабеев, а подруга тем временем измельчает иглы рыбы-фугу. Добавив эти и еще несколько ингредиентов, мы тщательно следим за процессом варки, а я краем глаза замечаю, что Снейп неотрывно наблюдает за нами.

Затем он решает пройтись между партами и, приблизившись, сначала смотрит в наш весело булькающий котел, а потом на меня. На мгновение мы встречаемся взглядами, но его лицо ничего не выражает — я и представить не могу, какой вывод он сделал о нашей работе, потому что его эмоции непроницаемы. Но мне так отчаянно хочется, чтобы он оценил мои старания, что я сам себе диву даюсь — с каких пор для меня так важно стать на его уроке лучшим?

Я вновь улавливаю исходящий от Снейпа тонкий аромат сандала со смолистыми нотками. Судя по всему, так пахнет его шампунь, хотя не уверен, что он вообще им пользуется. Этот насыщенный запах почему-то сбивает с толку, и я стою, как истукан, с черпаком в руке, пока он не удаляется к следующему ряду, шелестя своей черной мантией.

Поймав на себе заинтересованный взгляд Малфоя, я отворачиваюсь к Гермионе, чтобы спрятать невесть откуда взявшееся смущение.

Наконец занятие подходит к концу. Подруга одной из первых сдает профессору наполненную Костеростом пробирку, а я в это время наблюдаю за сгорбленным Роном, нехотя движущимся к преподавательскому столу и скорбно несущим нечто, абсолютно не похожее на прозрачную жидкость. Его варево представляет собой клейкую субстанцию серо-зеленого цвета — очень напоминает сопли тролля, которыми однажды была изгваздана моя палочка.

Все еще хуже, чем можно было представить. Я оглядываюсь на Невилла: тот с ужасом держится за голову, понимая, что сейчас предстоит выслушать им обоим.

— Итак, оценки. Мистер Малфой и мисс Паркинсон, «Выше ожидаемого», — Снейп как обычно начинает со слизеринцев и награждает их своей щедростью, пощадив даже Крэбба и Гойла отметкой «Удовлетворительно». А затем наступает наша очередь. Раскритиковав зелья Лаванды, Парвати, Дина и Симуса, он переключается на Рона и Невилла. — Лонгботтом и Уизли сегодня побили рекорд тупости среди всех шестикурсников, когда-либо сидевших в этом кабинете. У меня создается впечатление, что я пытаюсь обучить основам магии двух чердачных упырей и удивляюсь, почему же они не в состоянии держать палочку. Как видите, Уизли, мое решение рассадить вас с Грейнджер пошло всем на пользу. Пусть у них с Поттером никогда не было таланта к столь тонкому искусству, как зельеварение, они оба компенсировали это своим усердием и получают «Выше ожидаемого». А вам с Лонгботтомом достается «Отвратительно».

Я оглядываюсь на Рона: друг в ярости закрывает глаза, сдерживаясь, чтобы в ответ на прилюдное унижение не выпалить какую-нибудь дерзость. После звонка он быстро закидывает вещи в сумку и, не дожидаясь нас, уходит на обед. В Большом зале мы застаем его набрасывающимся на куриные ножки: поглощая их одну за одной и запивая тыквенным соком, он постепенно приходит в себя и с остервенением восклицает:

— Нет, вы слышали? Вот же сволота! Мы с Невиллом, значит, тупые упыри! А он кто? Сальный урод, которому нельзя давать и капли власти!

— Ты внимательно слушал его объяснения? — Гермиона накрывает его руку своей ладонью, но тот сердито ее отбрасывает.

— Я внимательно слушал! Но в голове просто не умещается от и до десятиминутный инструктаж!

Гермиона, нахмурившись, отпивает из своей кружки и смотрит куда-то вдаль.

— Что пошло не так? — спрашиваю я.

— Я сам не понял, в какой момент все случилось, — раздосадованно отвечает Рон. — Сперва урок шел отлично, но потом Невилл, кажется, бросил в котел что-то лишнее. Я раздумывал, как это исправить, и Лаванда предложила нейтрализовать неправильный ингредиент еще одним. В общем, мы набросали в зелье какой-то ерунды, оно начало пениться, вонять, а в итоге и вовсе свернулось. Ну вы видели эту болотную жижу.

— Тебе не стоило слушать советы дилетанта, — негромко произносит Гермиона.

— Да, — рявкает Рон. — Надо было, наверное, через весь класс звать тебя и нарываться на штрафные баллы. Да я бы и не дозвался, ты же была так увлечена процессом!

— Перестаньте, — встреваю я, донельзя утомленный их препирательствами. — В следующий раз, Рон, тезисно записывай объяснения Снейпа, а далее следуй рецепту в учебнике. И все получится, у нас же получилось!

Похоже, последняя фраза была сказана зря. Друг что-то буркает себе под нос, и остаток обеда мы проводим не разговаривая. Молчание продолжается и на Истории Магии, и на Трансфигурации. Между мной и Роном возникает напряжение, что совсем мне не нравится.

К счастью, сегодня нет отработки. Поэтому, сделав домашние задания, мы можем спокойно все обсудить, поиграть в волшебные шахматы или погреться у камина, угадывая вкусы «Берти Боттс».

Но Рон решает иначе. После Зелий он будто с цепи сорвался и, по-видимому, не думает успокаиваться.

Сначала они с Гермионой спорят о чем-то достаточно тихо, но постепенно их голоса становятся все громче, а тон — возмущеннее. Я отрываюсь от учебника и замечаю, что в сторону угла, где мы втроем сидим, уже начинают поглядывать.

— Если ты всезнайка, это не значит, что остальные обязаны быть такими же зубрилами! — выплевывает Рон. — Не уверен, что такой бестолковый кретин, как я, подходит такой безупречной умнице!

Гермиона не остается в долгу и, гордо откинув назад прядь каштановых волос, отвечает:

— Я тоже в этом не уверена, Рональд. А еще интересно, волнует ли такого бестолкового кретина хоть что-нибудь вокруг, кроме квиддича и содержимого собственных штанов. К примеру, учеба, саморазвитие.

Друг багровеет, вскакивает и, швырнув на диван учебник, вылетает в коридор, чуть не снеся своим весом медленно отъезжавший в сторону портрет Полной Дамы.

— Пожалуйста, Гермиона, давай пройдемся, — я помогаю подруге встать и под руку увожу ее подальше от любопытных взглядов.

Утеплившись, мы спускаемся во двор и шаг за шагом оказываемся у валунов чуть поодаль от Гремучей ивы.

Там, усевшись на камень, подруга дает волю эмоциям. Я вытираю ее слезы и обнимаю, ласково гладя по макушке.

Мы одновременно замечаем темную высокую фигуру, которая быстро движется от ворот Хогвартса ко входу в замок. В сумерках сложно различить, кто это, но, поравнявшись с нами, человек поворачивается, и я узнаю Снейпа. Гермиона резко выскальзывает из моих объятий, встает и поправляет мантию. Скривившись, словно отведал Костероста, профессор ускоряет шаг, поднимается по ступеням и исчезает из виду.

Немного побыв на свежем воздухе, мы решаем вернуться в гостиную. Рона там не оказывается. Доделав задание по Чарам и поупражнявшись с новыми заклинаниями по ЗОТИ, мы с приободренной Гермионой расходимся по спальням.

В комнате мальчиков пока никого нет. Внезапно туда врывается Рон. Он взволнованно себя ведет, мельтеша у меня перед глазами и шумно дыша. Когда друг хватается за голову и громко всхлипывает, я не выдерживаю:

— Да что случилось? Рассказывай!

— Гарри, вот ответь мне, — он падает на кровать, прижимает к себе подушку и начинает нервно мять ее углы. — У вас с Гермионой что-то есть?

Я в шоке уставляюсь на него.

— Что, прости? Ты спятил?

— Если есть, мне даже не будет стыдно за то, что я натворил, — он запускает пальцы в рыжие вихры и тяжко вздыхает.

— Ничего нет! Что ты сделал? — я хочу схватить его за грудки, однако сдерживаюсь.

— Но я слышал в первую ночь, — игнорирует он мой вопрос. — Вы шептались за моей спиной. Думал, вы еще тогда спелись, голубки. А потом вы везде вместе ходили, рядом сидели, а сегодняшняя ситуация на Зельях меня совершенно уничтожила!

Застонав, я тяжело сажусь.

— Ты убиваешь меня, Рон. Ничего не было и быть не могло, потому что... — Тут я умолкаю, ведь друг не знает о моем секрете. А рассказывать об ориентации прямо сейчас кажется максимально неуместным. — Потому что я никогда не поступил бы так с вами обоими. Я никогда бы не предал тебя, никогда бы не причинил боль Гермионе.

— Я знаю, Гарри, — сокрушенный моими словами, Рон бросается ко мне навстречу. — Я идиот! Запутавшийся идиот! Мы с Лавандой встретились в коридоре, они с Парвати возвращались с чаепития у Трелони. И... Парвати ушла в гостиную, а мы остались, разговорились. Я рассказал, что поссорился с Гермионой, и тут как началось! Она будто только этого и ждала! Гарри, да она бешеная! Все произошло настолько быстро, она увлекла меня за собой на восьмой этаж, затащила в Выручай-комнату, а там... Она как с цепи сорвалась, ну а я же так давно этого хотел! И поддался моментально... Не успел оглянуться, а она уже прыгает на мне и...

— Рон... — Я перебиваю его, не веря своим ушам. — Черт, ты сошел с ума?! Совсем рехнулся?!

— Я просто должен был почувствовать себя мужчиной. А не сопляком, которого собственная девушка считает пустоголовым болваном! И не подпускает близко!

— Она не считала тебя таким! Она думала, что не интересна тебе! Что тебе нужно затащить ее в кровать и дело с концом, — взрываюсь я. — Зато теперь она будет считать тебя не пустоголовым болваном, а ничтожеством! Что ты наделал?

— Я не знаю, Гарри, — Рон растерянно смотрит на меня и сползает по стенке на пол. — Не говори ей, а?

— Ей скажешь ты сам, — я в бешенстве поднимаю его и пытаюсь вытолкать из спальни. — И скажешь сию секунду! Она не может снова рыдать перед сном! Переживать, мучиться, генерировать идеи, как же вам все наладить! Пока ты в это время спишь с другой! Она обязана немедленно узнать о твоей измене — и точка.

Бледный, как полотно, он послушно отправляется в гостиную, а я прошу засидевшуюся в компании Дина Джинни позвать вниз Гермиону.

К счастью, та как раз собиралась спать, поэтому подруга спускается одна и в недоумении оглядывает нас.

— Что стряслось, мальчики? — со смесью строгости и удивления интересуется она, закутываясь в пушистый халат.

Под шум удаляющихся спать гриффиндорцев мы устраиваемся на диване у камина и наконец остаемся одни. Рон, стоит отдать ему должное, держится с достоинством и рассказывает Гермионе всю правду, ничего не утаив. Я с трепетом и ужасом наблюдаю, как меняется ее выражение лица — после замешательства приходит понимание, затем — гнев, а следом — боль. Но она быстро справляется с чувствами и, не проронив ни слезинки, задумчиво смотрит в огонь. Наступает тишина, нарушаемая лишь треском поленьев. Кажется, я слышу, как бешено стучит сердце Рона, а может быть, я перепутал, и это грохочет мое.

Спустя пару минут Гермиона спрашивает:

— Как теперь прикажешь мне находиться с ней в одной спальне? Придется переезжать к Кэти и остальным.

— Тебя волнует только это? — озадаченный Рон пытается взять подругу за руку, но она отдергивает ладонь и хмурится.

— Отныне — да. А ты волнуешь меня не больше флоббер-червей в бочонке у Хагрида.

С этой фразой она встает и, мило улыбнувшись мне, удаляется по винтовой лестнице, явно намереваясь сейчас же переселиться к семикурсницам.

Дав Рону переварить случившееся, я какое-то время молчу. А потом, не глядя на него, сообщаю:

— Я вынужден был кое-что утаить от тебя. Не знал, как ты воспримешь, и долго сомневался, стоит ли вообще говорить.

— Ну давай, Гарри, добей меня, — обреченно откликается друг.

— Похоже, тебе тоже сегодня предстоит переезд. Ты сказал, что не смог бы ночевать со мной, если бы узнал, что я гей. Вот… Теперь ты знаешь.

Рон беспомощно открывает и закрывает рот, видимо, не находя подходящих слов.

— Это шутка, Гарри? Ты так пытаешься наказать меня?

В его глазах мелькает отвращение и страх, и две эти эмоции неимоверно меня ранят.

— Не шутка. Мы столько пережили вместе, спасали друг другу жизнь. О наших приключениях можно написать несколько книг. Твоя семья стала мне родной, а ты словно братом, Рон. Но ты готов отвернуться от меня из-за своих предрассудков. Значит, иногда и пяти лет крепкой дружбы недостаточно, чтобы она длилась вечно.

Он возмущенно фыркает.

— Ты обижаешься на мою реакцию, я понимаю. Но ты ведь не думал, что я спокойно приму это и мы будем общаться как раньше?

— О том я и говорю, — киваю я. — Это всё меняет.

— Ну правда, Гарри, как мне дружить с тобой, зная, что у тебя может на меня встать?

— О, ты много на себя берешь, — разозленно отвечаю я. — На тебя у меня бы никогда не встал.

— Даже не знаю, радоваться или огорчаться, — язвит Рон и сердито уточняет: — Я никому не скажу, если что. И переезжать не стану. Но больше ко мне не подходи.

И, оставив меня одного, он уходит.

====== Астрономическая башня ======

С того злополучного вечера, когда наша с Роном дружба дала трещину, прошло полтора месяца. Сегодня канун Хэллоуина — профессионального праздника чародеев, как его называют в волшебном мире. Весь замок украшен яркими, немного зловещими атрибутами — паутиной, парящими в воздухе черными свечами и рыжими тыквами с вырезанными глазницами и улыбающимися ртами.

Даже не знаю, кто ведет себя более возбужденно — студенты, потирающие руки в ожидании завтрашнего пира, или привидения, предвкушающие торжество по случаю 504-й годовщины смерти Почти Безголового Ника. Рон и Гермиона частенько вспоминали одну из его вечеринок с протухшей едой и призрачным оркестром, которую нам «посчастливилось» посетить на втором курсе.

Кажется, это было лет сто назад и вообще случилось не с нами. Мы с Роном так ни разу и не поговорили по-человечески: друг всячески меня избегает, а я чувствую себя преданным и слишком уязвленным, чтобы самому делать шаг навстречу. Да и нужен ли этот шаг хоть кому-то из нас? Уверен, что у него тоже тяжело на сердце. Но не лучше ли мне быть одному, чем с тем, кто не принимает меня таким, какой я есть?

Стоит отметить, Рон сдержал обещание и не выдал мой секрет. Только вот сам он отныне переодевается за пологом, как полный придурок, и старается не оставаться со мной в спальне наедине. Будто теперь, когда все карты раскрыты, я при первой же возможности стяну штаны и наброшусь на него в порыве страсти.

Парни думают, что черной кошкой, пробежавшей между нами, стала Гермиона. Мол, не поделили девчонку, с кем не бывает. Красоток полным-полно, а лучший друг — один, пора мириться.

Пусть чешут языками, их невозмутимость успокаивает. Она означает, что Рон нем как рыба, а они сохраняют нейтралитет, не занимая чью-то сторону. Мне и так с лихвой хватило презрительных взглядов и издевательских насмешек в прошлые годы учебы.

Рону, в общем-то, сейчас совсем не до меня — он встречается с Лавандой и целуется с ней по углам, то и дело зарабатывая от преподавателей штрафные очки. Видимо, распад нашего трио дал старт их отношениям.

Кстати, Лаванда дорого заплатила за измену Рона: на следующий день после его признания Гермиона, переехавшая к семикурсницам, на пару минут заглянула в свою бывшую спальню. Пожелав всем доброго утра, она применила к опешившей Браун прием, похожий на прошлогоднюю месть Мариэтте Эджком — на лице девушки до сих пор видна надпись «ябеда».

На лбу же пришедшей на завтрак Лаванды красовалась сотня прыщей, образовавших слово «потаскуха» (на счастье, мадам Помфри свела их за короткий срок).

Парвати тут же сдала Гермиону профессору МакГонагалл, и ей сильно досталось за эту выходку. Наш декан молнией метнулась к гриффиндорскому столу и прилюдно отчитала лучшую ученицу курса, назначив ей два месяца отработок раз в неделю под присмотром Филча, а также лишив факультет 50 очков.

Я был шокирован тем, что Гермиона не просто ни капельки не расстроилась, узнав свою участь, а продолжала сиять от счастья. Когда МакГонагалл увела рыдающую Лаванду в больничное крыло, подруга довольно придвинула к себе овсянку и заключила: «Иногда,Гарри, месть действительно бывает сладка».

Вернуть 50 баллов ей удалось весьма быстро. У Гермионы словно открылось второе дыхание, или же она хотела показать Рону, кого он потерял. Во-первых, она стала блестяще выглядеть: всегда нарядная и очень ухоженная, а во-вторых, ее ответы из занудных трансформировались в остроумные. Она оттачивает свое красноречие и на уроках наслаждается вниманием притихшей аудитории, в то время как Лаванда и двух слов связать не может.

С того утра парни посмеиваются над Роном и репутацией его новой девушки (мол, он скачет от прилежных всезнаек к глупышкам легкого поведения, где же золотая середина?). Рон в ответ лишь огрызается и просит не лезть не в свое дело. Я с этим полностью солидарен.

Первые пару недель Гермиона украдкой плакала и вообще казалась грустной, но на людях держалась с достоинством. Сейчас я уже не замечаю у нее опухших глаз или других признаков слез и бессонных ночей, что безумно радует. Про Рона мы не говорим, он стал ей противен. Теперь и у меня появился Тот-Кого-Нельзя-Называть, но, в отличие от Волдеморта, его имя я и впрямь опасаюсь произносить. По крайней мере, в присутствии подруги — что-то совсем не хочется накликать ее гнев.

Кстати, я рассказал Гермионе свой секрет на следующий же день после нашей с Роном размолвки. Так было честно и правильно. Я с замиранием сердца ждал ее реакции, а она не слишком-то сильно и удивилась, только крепко обняла, поблагодарила за доверие и подчеркнула, что в наших отношениях это ровным счетом ничего не изменит. И в тот момент стало настолько легко и спокойно, будто меня согрела и утешила мама.

Я понял, что принял верное решение и ни в чем не виноват. Гей я или нет, но ради Рона готов был на все — даже закрыть его собой от смертоносного заклятия. И если ему не нужен Гарри, которому нравятся мужчины, то ему в принципе не нужен Гарри.

По пятницам мы с Гермионой выдвигаемся на отработки вдвоем, но я сворачиваю на лестницу в подземелья, а она — к кабинету завхоза. Филч не щадит подругу: он подключает фантазию и постоянно придумывает новое «развлечение» — то заставляет ее голыми руками драить кубки в Зале Славы и мыть полы в учительской, то чистить утки в больничном крыле.

С отработок в башню Гриффиндора плетемся тоже вместе, делясь подробностями о том, чем занимались на этот раз, и показывая друг другу покрасневшие ладони. Несмотря на то, что ей приходится тяжело трудиться и терять драгоценные часы, предназначенные для учебы, Гермиона не жалуется. Как она утверждает до сих пор, оно того стоило.

Ее срок наказания подходит к концу — осталось всего два пятничных вечера, а вот моим конца и края не видать, до рождественских каникул еще целых два месяца. Я так привык пять раз в неделю спускаться в подземелья — то на уроки, то чистить инвентарь, что изучил класс зелий от и до.

К счастью, мое отсутствие пока никак не сказалось на игре гриффиндорской сборной: первый в сезоне матч по квиддичу прошел для нашего факультета удачно. Благодаря тому, что Джинни поймала снитч на сорок третьей минуте, мы выиграли у Хаффлпафа со счетом 230:90 и сразу оказались на второй строчке в турнирной таблице.

Следующая игра Гриффиндора будет против Слизерина и состоится в конце февраля. Жду не дождусь очередного триумфа, чтобы полюбоваться на кислые физиономии Малфоя и Снейпа. Вероятно, профессор решил, что для победы своего факультета нужно лишить конкурентов хорошего ловца, но не тут-то было. Уверен, этот интриган надолго запомнит свое предстоящее поражение.

Ему, судя по всему, наскучило отрываться на нас с хорьком, и он большую часть времени ведет себя так, будто нас вообще не существует. Мы почти не контактируем, к тому же, в сезон простуд у зельевара прибавилось работы: убедившись, что на отработке никто не халтурит, он запирается в своей лаборатории и готовит снадобья для больничного крыла.

По отношению ко мне Снейп стал казаться чуть более адекватным. Кажется, тогда, в сентябре, его смягчили мои поступки, но кто знает? Я никогда не умел прочитать хоть что-то, кроме ненависти, в этих черных глазах. И то, что отныне я вижу в них просто высокомерное недовольство, — настоящий прогресс. Ведь худой мир гораздо лучше доброй ссоры.

Должно быть, профессор и сам пожалел, что в порыве ярости наказал нас на целых четыре месяца, украв у себя личное пространство и возможность отдыхать в одиночестве. Но на попятную, конечно, не пойдет: для него уступить в чем-то Поттеру — смерти подобно.

Зато он начал делать поблажки Малфою. Это произошло после того, как тот, к великому удивлению, последовал моему совету и извинился перед Снейпом. При их беседе я, разумеется, не присутствовал, но все было очевидно, когда декан резко стал к слизеринцу благосклоннее и даже позволил ему уходить с отработок на полчаса раньше.

В общем, если не считать, что отец в Азкабане, а мать продолжает терпеть в своем доме Волдеморта, дела у Малфоя понемногу наладились. К тому же, на Зельеварении прибавилось поводов для его развлечения: еще в сентябре Снейп почему-то начал придираться к Гермионе по любому пустяку, и наши оценки быстро скатились, что не может не радовать пакостника. Теперь на каждом уроке он пялится в нашу сторону с наглой улыбочкой, издевательски приподняв бровь.

Мне неприятно признавать, но он — достойный конкурент и в знаниях, и в умениях. Летом перед вторым курсом я подслушал, как отец пристыдил его в лавке «Горбин и Бэркес» — Малфой пожаловался, что Гермиона у учителей в числе любимчиков. «И тебе не стыдно! Какая-то простачка превосходит тебя по всем предметам», — услышал Драко, и ответ, похоже, врезался ему в память. По сей день стремится превзойти соперницу, так разозлившую когда-то Люциуса.

Вот и на занятиях по аппарации им с Гермионой нет равных. И хотя многие ученики уже смогли попасть в обруч, в том числе и я, по четвергам между этими двумя разворачивается неистовая баталия.

Гермионе первой удалось целенаправленно аппарировать за десяток метров от обруча, приземлившись рядом с учительским столом и заработав аплодисменты, но на том же уроке Малфой обставил ее, появившись аккурат у дверей Большого зала — из-за антиаппарационных чар Хогвартса перемещаться дальше было просто некуда.

На следующем занятии, пока все оттачивали навыки с более дальними дистанциями, а бедный Невилл даже схлопотал расщеп, лишившись маленького кусочка кожи на животе, эти двое продолжили молчаливое соревнование. Переместившись из одного угла зала в другой с обручем в руках, Гермиона сорвала бурные овации, и тогда Малфой взял за шкирку ничего не понимающего Крэбба и аппарировал в свой обруч вместе с ним, после чего толстяка с непривычки стошнило. Этой выходкой слизеринец шокировал преподавателя Уилки Двукреста и разъярил МакГонагалл, которая тут же оштрафовала его на десять баллов за неоправданные риски. Тем не менее хорек произвел на всех неизгладимое впечатление — Гермиона тоже была ошарашена и наблюдала за развернувшейся сценой, открыв рот.

Рон в тот момент и вовсе выглядел раздосадованным: сам он не очень-то справляется с аппарацией. Думаю, ему стыдно промахиваться на глазах у Гермионы, прежде указавшей ему на лень и безалаберность, так что пару раз он прикрикивал на Лаванду, отвлекавшую его болтовней.

В общем, жизнь в Хогвартсе как всегда бурлит, словно кипящее в котле зелье.

*

В Хэллоуин весь замок по обычаю стоит на ушах, ведь студентам официально разрешено не быть в кроватях после отбоя: праздничный пир каждый год начинается в полночь. Наверное, не радостно здесь лишь мне. Сегодня годовщина смерти моих родителей.

Когда мы спускаемся в Большой зал, столы уже ломятся от разнообразных яств, а Дамблдор объявляет начало трапезы и торжественно поднимает вверх свой серебряный кубок.

Поковыряв отбивную котлету и съев пару жареных помидоров, я уныло оглядываю зал: остальные с аппетитом налегают на ароматные угощения.

Гермиона, сидящая рядом, не задает вопросов, все понимая без слов.

Подняв голову и взглянув на зачарованный потолок, усыпанный яркими звездами, я решаю удрать отсюда. Эта прекрасная ночь заслуживает того, чтобы подняться на Астрономическую башню и полюбоваться фантастически красивым небом — сейчас оно настолько ясное, что все созвездия как на ладони.

Под всеобщий гул и звяканье столовых приборов я незаметно отлучаюсь с праздника, объяснившись с Гермионой и попросив меня прикрыть. Конечно, ученикам строго запрещено подниматься на такую высоту в одиночестве, поэтому сперва я заглядываю в спальню и закутываюсь в мантию-невидимку. Теперь можно спокойно идти куда угодно — мне не страшен ни Филч, ни миссис Норрис, ни даже Пивз.

Миновав бесчисленные лестничные марши, я наконец оказываюсь у двери в башню. С первого толчка она не поддается, но со второго открывается с визгливым скрипом. Охваченный резким порывом ветра, я едва удерживаю на себе распахнувшуюся мантию-невидимку и лишь спустя несколько секунд обнаруживаю, что у огромного окна, облокотившись на перила, кто-то стоит.

Вот я идиот! Не догадался хоть одним глазком взглянуть на карту, прежде чем подниматься сюда! Но я и предположить не мог... Ведь весь замок пирует в Большом зале!

Затаившись у двери и для верности задержав дыхание, я надеюсь только на свое везение — может быть, человек не обратил внимания и мне удастся тихо улизнуть.

Но не тут-то было. Высокая фигура срывается с места и стремительно приближается ко мне. В свете его Люмоса я с ужасом узнаю хмурое лицо с черными глазами и ястребиным носом. О нет, пожалуйста, нет! Это Снейп!

Одним взмахом волшебной палочки профессор на ходу срывает с меня мантию-невидимку, и я, застанный врасплох, сжимаюсь в комок. Уже готовый пасть жертвой кровожадной расправы, я неожиданно для себя слышу, как он спокойно и насмешливо произносит:

— Какая встреча, Поттер.

Я поднимаю глаза на чуть ли не вплотную стоящего Снейпа и тут же стыдливо отвожу их. Видеть эту победоносную ухмылку так близко — просто невыносимо. Под его пристальным, обличающим взглядом я ощущаю себя, словно средневековый мученик на костре — все тело горит огнем, а деваться некуда.

— Добрый вечер, профессор. Простите, я нарушил ваше уединение.

— Потрудитесь объяснить, что вы делаете на Астрономической башне, — медовым голосом просит он и кивком указывает на серебристую ткань, лежащую на каменном полу. — В этой замечательной вещице.

Я машинально наклоняюсь за мантией, поднимаю ее и отряхиваю. Понимая, что моя отработка теперь будет продлена на неопределенный срок, а завтра предстоит объяснять своему факультету, почему в песочных часах Гриффиндора почти не осталось рубинов, я обреченно смотрю через его плечо на самую яркую звезду в черном небе. Мерцающий в ночи Сириус будто бы ободряюще подмигивает мне, и я решаю сказать абсолютную правду.

— Профессор, я знал, что нарушаю правила, и не хотел, чтобы меня увидели. Мне нужно было побыть в одиночестве и подумать о своем. Как, наверное, и вам. Еще раз извините, что помешал.

— Вам нужно было подумать о своем... Здесь? — Снейп в притворном удивлении поднимает брови и скрещивает руки на груди. — Нашей знаменитости не достаточно для этих целей пределов своей спальни? Вы особенный, и законы Хогвартса вас не касаются?

— Касаются, — рассердившись, бросаю я. — Но вы верно заметили: я и впрямь особенный. Больше ни у кого из студентов в этот день не были казнены оба родителя!

Снейп, на секунду застыв, прищуривается:

— У вас не получится разжалобить меня, Поттер.

— Я и не пытался. Всего лишь честно ответил на ваши вопросы, — пожимаю я плечами.

Моя невозмутимость бесит его:

— В вас столько нахальства и заносчивости. Вестимо, откуда.

— От отца, — киваю я, храбро уставившись на него. Будь что будет: эту тираду я готовил с прошлого курса, но был убежден, что никогда ее не произнесу. — Вы не единожды говорили, что я такой же высокомерный и спесивый выскочка. Но я давно хотел сообщить — это не так. За некоторые его поступки мне невероятно стыдно. И я сожалею о том, как узнал о них. Но не увидь я все своими глазами, не посмел бы разрушить тот незыблемый образ благородного рыцаря, придуманный мной в далеком детстве...

— Умолкните, Поттер! — пытается прервать мою речь взбешенный Снейп, которому я насыпал соли на рану, напомнив об унижении, подсмотренном в думоотводе. Но меня не остановить. Когда еще набраться смелости, если не в день их смерти?

— Понимаю, вам неприятно это слышать. Но если бы вы знали, сколько бессонных ночей я провел, мучаясь от стыда и за отца, и за себя! Я прошу вас о прощении. И я безумно благодарен. Я знаю, сколько раз вы спасали мне жизнь. Уверен, что отец, каким бы паршивцем он ни был в школьные годы, тоже хотел бы искренне извиниться. И поблагодарить. Как и мама! Наверное, и у нее были недостатки, просто о них я ничего не знаю. И она по-прежнему остается для меня очень хорошей, доброй...

Дрогнув, мой голос обрывается. Мерлин, куда меня понесло? В испуге от самого себя я наблюдаю за реакцией Снейпа.

Пристально глядя мне в глаза, он несколько секунд медлит, а затем выдает:

— Она такой и была. Без всяких недостатков.

— Что? — потрясенно выдыхаю я. — Вы... общались с ней?

— Мне кажется, или вы упорно пытаетесь добиться разговора по душам? — Снейп пренебрежительно вздергивает бровь и, плотнее запахнув мантию, приказывает: — Немедленно прочь с обзорной площадки. Придется сопроводить вас вниз.

— Я вполне могу дойти сам, — бормочу я.

— И тут же пуститься в приключения, будучи невидимым, — издевательски протягивает Снейп. — Сказки будете рассказывать своему декану. Живо на выход!

Оказавшись на винтовой лестнице, я начинаю спускаться, а Снейп шагает двумя ступенями позади. Когда мы наконец оказываемся на первом этаже, студенты, разморенные вкуснейшим поздним ужином, уже разбредаются в свои гостиные. Многие из них с любопытством и опаской поглядывают на нас.

Заметив зевак, Снейп принимает жутко грозный вид и заявляет напоследок:

— И чтобы духу вашего больше здесь не было, Поттер! Вон с глаз моих!

Еле сдерживая нервный смех, я разворачиваюсь по направлению к Гриффиндорской башне и натыкаюсь на Дамблдора, который, оказывается, все это время наблюдал за нами, а значит, видел в моих руках мантию-невидимку и прекрасно знает, откуда меня выпроводил Снейп.

При виде доброжелательной улыбки директора мне становится так стыдно, что я, поравнявшись с ним, быстро желаю спокойной ночи и, опустив голову, устремляюсь в гостиную своего факультета.

И только на полпути я осознаю — Снейп не снял баллы. И не продлил отработки. Он вообще никак меня не наказал.

====== Искра ======

Из-за полуночного пиршества сегодняшние занятия были перенесены на два часа, но ни Снейп, ни Филч и не думали отменить отработку или по крайней мере изменить ее время. Так что сразу после Чар мы с Гермионой наскоро перехватываем по паре копченых сосисок, залпом выпиваем по чашке чая и спешим ровно к семи кто куда: я в подземелья, а она — к кабинету завхоза.

Снейп этим вечером в нормальном расположении духа, если уместно так выразиться о его холодном, как сталь, взгляде, блуждающем по пространству в поисках того, чем теперь ему занять нас с Малфоем. В итоге, принеся из кладовой ящик с омелой, он поручает мне отделить от вечнозеленых ветвей маленькие ягодки и заполнить ими большую стеклянную тару.

Слизеринцу достается менее приятное занятие — выжать целую колбу пиявочного сока. Но с недавних пор он перестал каждый раз возмущаться своей доле и послушно берется за дело, выполняя его до конца и без магических уловок. Приструненный собственным деканом, он с усмешкой поглядывает на мою омелу, надевает перчатки и зачерпывает из банки горсть склизких пиявок.

В последние дни меня забавляет следить за хорьком, а ему, судя по всему, весело глазеть в мою сторону. Мы уже не мечем воображаемые молнии и даже практически не огрызаемся — просто стали молчать. Молча кивать, встречаясь на отработках, и молча ухмыляться, наблюдая за потугами друг друга. Никогда бы не подумал, что проникнусь снисхождением к собрату по несчастью, по вине которого и нахожусь здесь.

А Снейп хотя бы начал использовать нашу деятельность во благо вместо того, чтобы заставлять бесцельно чистить котлы и парты — ведь их можно сделать стерильными одним взмахом палочки. Должно быть, он и впрямь смягчился после извинений Малфоя. Или мои вчерашние слова его окончательно усмирили? Хочется верить, что на самом деле он не тот бесчувственный монстр, каким казался до этого.

Я приступаю к кропотливой работе и за разными мыслями, лезущими в голову, не замечаю, как емкость почти до краев наполняется белыми шариками. Малфою же и вовсе пора идти восвояси, как всегда на полчаса раньше меня.

Попрощавшись с профессором, Драко проходит мимо и ехидно вскидывает бровь, что, видимо, означает на его языке «Пока». Я закатываю глаза и возвращаюсь к своему занятию.

— Много набрали, Поттер? — строго спрашивает Снейп. — Мне нужна унция.

— О, тут гораздо больше, сэр, — бодро отвечаю я и приподнимаю сосуд, чтобы продемонстрировать результат. Я хорошо постарался. Ему точно будет не к чему придраться.

— Идите сюда с омелой. Да не разбейте, Мерлина ради, эту банку!

Поставив емкость на учительский стол, я с интересом жду, как Снейп оценит мой труд. Притязательно осмотрев ягоды и не увидев среди них ни засохших плодов, ни листьев, — в общем, ничего лишнего — он сурово велит:

— Несите в лабораторию.

Я послушно иду следом за профессором. Оказавшись в его кабинете, невольно поеживаюсь, вспоминая события пятого курса — вот прямо здесь разбился кувшин с тараканами. Он швырнул его в меня от злости, пока я в ужасе сбегал с места преступления.

Заметив думоотвод, закрытый в стеклянном шкафу за семью печатями, я стыдливо отвожу взгляд и прохожу в лабораторию, где в большом котле под крышкой булькает неведомое зелье.

Резко развернувшись ко мне и придирчиво оглядев с ног до головы, Снейп изрекает:

— Оставшиеся тридцать минут вы должны бросать в отвар по пять ягод раз в минуту, в то время как я возьму под контроль его консистенцию и начну добавлять другие составляющие. Миссия ответственная, и если испортите снадобье, вам несдобровать. Справитесь, или лучше отправить вас мыть в классе пол?

Совершено опешив, я застываю с открытым ртом, но поспешно захлопываю его и уверенно киваю:

— Да, сэр. Я справлюсь. Буду очень внимателен.

— Дивно, — кривится он и достает с полок и из ящиков всевозможные ингредиенты.

От страха и волнения у меня взмок лоб и вспотели ладони. Снейп поручил помогать ему! Он впервые что-то доверил мне, причем не какую-то мелочь, а зелье, которое варится, по всей видимости, не один день. И чтобы топор войны оставался зарытым, я просто не имею права облажаться. Придется следить в оба и бросать плоды секунда в секунду, вот только бы утихомирить предательскую дрожь в руках.

— Что вы готовите, профессор? — осторожно интересуюсь я.

Взглянув на меня исподлобья, он отвечает:

— Отвар, тонизирующий силу сердечной мышцы. В Хогвартсе его не проходят, это углубленный курс алхимии.

— Нечто вроде лекарства от инфаркта? — уточняю я, вспомнив, что тетя Петунья часто напоминала дяде Вернону поддерживать сердце в тонусе: врач не раз сообщал Дурслю, что со своим образом жизни тот рискует заработать серьезный недуг. В общем, всячески хотела отвадить моего жирного дядюшку от бекона и картофельных чипсов и старалась привить любовь к вареной моркови и чечевице. Но, разумеется, безуспешно.

— Благодаря волшебной медицине и безупречному составу аптечных средств у магов не бывает инфарктов, — отрезает Снейп. — Но если сердце барахлит, снадобье нормализует его работу. Это спецзаказ для больницы святого Мунго, поэтому сосредоточьтесь, Поттер.

Отмерив унцию ягод, он протягивает мне ковш:

— Берите пять штук и по моей команде опускайте в котел. Затем отмеряйте минуту и опускайте снова. И так, пока тара не опустеет. Вперед.

Я бросаю омелу в отвар, и чайного цвета жидкость становится капельку светлее.

Задача совсем не сложная, но осознание того, что я без права на ошибку ассистирую Снейпу с его персональным зельем, заставляет мои и без того взлохмаченные волосы встать дыбом.

Обтерев потные ладони об джинсы, я беру новую порцию и, следя за стрелкой на часах, ровно через шестьдесят секунд опять добавляю ягоды. Снейп тем временем смешивает настойку боярышника с каким-то серебристым порошком и выливает полученную смесь после меня.

Я так опасаюсь отвлечь профессора, что следующие полчаса ощущаю себя гвардейцем почетного королевского караула — стою, не двигаясь, беззвучно наблюдаю за всем происходящим и ожидаю момента, когда уже можно будет шелохнуться.

Работа зельевара меня завораживает и до мурашек восхищает: его движения отточены до мелочей и напоминают импровизированный сольный танец. Снейп необычайно ловко управляется с ножом, черпаком, щипцами и с грацией пантеры снует от шкафа к столу, от стола к весам, от весов к горелке и так далее. Едва в его руках мелькнут очередные водоросли или непонятная скорлупа, глазом не моргнешь, как они оказываются в котле — размолотые или нарезанные, нагретые или охлажденные до определенной температуры и использованные в строго отмеренном количестве. Так что мое монотонное действие теперь кажется очень жалким. Хотя одновременно меня распирают гордость и самодовольство: вряд ли милому Драко хоть однажды доверили столь важное задание, как самому настоящему магическому лаборанту.

Спустя двадцать пять минут Снейп наконец останавливается и, помешав снадобье, ставшее молочно-белым, уменьшает огонь и накрывает его крышкой.

— На сегодня все.

— Завтра вы продолжите? — робко узнаю я, покидая лабораторию.

Снейп удаляется следом за мной, и мы оказываемся в его кабинете.

— Не только завтра — я закончу в понедельник.

— Значит, я смогу посмотреть на результат?

Мне и правда крайне любопытно, что выйдет в итоге, ведь процесс был весьма захватывающим. Судя по настороженной реакции Снейпа, я прошелся по острому лезвию. Вопросительно подняв бровь, он язвит:

— С чего такой внезапный интерес к моему предмету, Поттер? Это даже подозрительно.

Вспыхнув, я пытаюсь защититься:

— Сэр, вы вовсе не обязаны... Я просто увлекся приготовлением сложного зелья, отсутствующего в школьной программе. Вряд ли мне выпадет шанс где-то еще увидеть подобное.

Похоже, моя реплика привела профессора в небольшое замешательство. Повернув ко мне свое худощавое лицо и недобро усмехнувшись, он переспрашивает:

— Вы просто... увлеклись? Вы здоровы, Поттер?

— Простите, я не совсем понимаю, — нахмуриваюсь я.

— Всегда считали мух на моих уроках, витая где-то в облаках, надо думать, мысленно носились на метле над квиддичным полем. И вдруг мистические перемены. Звезда Гриффиндора, для которого терпеть и ждать — смерти подобно, снизошел до скучной, размеренной церемонии зельеделия?

Я буквально задыхаюсь от возмущения:

— Что вы вообще... Звезда? Я никакая не звезда! И ни разу не витал в облаках!

— В самом деле? — ядовито осведомляется Снейп, но, едва я хочу возразить, поднимает ладонь в останавливающем жесте. — Полно распинаться, Поттер. Идите.

— До свидания, профессор, — громче, чем следовало бы, откликаюсь я и выхожу из кабинета. В ответ мне, конечно же, не доносится ни звука.

Да и пошел он! Какое счастье, что впереди выходные. Видеть больше не желаю ни подземелья, ни отвары, ни этого вечно недовольного черта!

Но следующая мысль отрезвляет меня не хуже ледяного душа. Я даже притормаживаю и оглядываюсь назад — в темные коридоры с подрагивающими тенями от горящих на стенах факелов. Кое в чем Снейп оказался прав: его предмет никогда меня особенно не занимал. И сегодня я был захвачен процессом вовсе не из-за красоты булькающих в котле пузырей. Я был зачарован талантливой работой длинных тонких пальцев и внимательных, зорких глаз. Я был увлечен им самим. Зельеваром. Снейпом.

*

В субботу мы с Гермионой проведали Хагрида, а потом я снова отправился вместе с Хедвиг на квиддичное поле. «Молния» так и вибрировала подо мной, словно хотела показать, как соскучилась по хозяину. Я хорошенько ее погонял.

В воскресенье вчетвером сходили в Хогсмид — к нам присоединились Полумна и Невилл. Рон тоже решил выбраться в деревню с Лавандой, Парвати, Джинни, Дином и Симусом — судя по громкому смеху, у них сложилась неплохая компания. Мы сидели в «Трех метлах» и весело играли во взрывающиеся карты, когда они завалились шумной толпой и заказали у Розмерты целое море сливочного пива.

Все бы ничего, но они расположились недалеко от нас, и Лаванда все время лезла к Рону, вульгарно хихикала и совала руки под стол в опасной близости к его ширинке, от чего тот багровел, как свекла. Джинни и Дин безостановочно целовались, раз в три минуты прерываясь, чтобы обмолвиться парой слов и сделать глоток пива. При этом младшая Уизли без конца повторяла свой излюбленный маневр — ненароком поглядывать на меня, чтобы убедиться, что я вижу, как она счастлива.

Симус и Парвати умирали от скуки на этом празднике жизни и явно подумывали присоединиться к нашей игре, но, похоже, не могли нарушить кодекс дружбы и продолжали тоскливо сидеть, подперев головы руками.

Закончив партию, мы решили уйти и прогуляться по окрестностям. Обозленная Гермиона первой вырвалась из паба и в дверях со всего размаху врезалась в Малфоя. Я уже было приготовился защищать остолбеневшую подругу от потока оскорблений, но лишь с удивлением проследил за тем, как Драко отшатнулся, растерянно посмотрел на нее и тут же устремился в противоположную от «Трех метел» сторону.

Больше ничего примечательного за выходные не случилось. Вечерами мы практиковались в Чарах и ЗОТИ, а также делали домашнее задание по Зельеварению и Трансфигурации. Между делом я выпросил у Гермионы толстенную энциклопедию по Высшим Зельям — решил найти тот самый отвар, что мы со Снейпом готовили вместе (громко сказано, но все же я принимал непосредственное участие) и почитать о нем, чтобы вооружиться знаниями и не выглядеть в глазах профессора законченным кретином. Удача мне улыбнулась, и я нашел то, что искал. Но рецепт оказался настолько длинным и диковинным, а формулы — до того непонятными, что сколько бы я ни старался, не смог толком запомнить ни одного предложения. И как у этого человека все умещается в голове? Он ведь не сверяется с инструкцией и всегда действует по памяти, которая у него, вероятно, феноменальная.

Кстати, вывод о том, что я начал питать симпатию к Снейпу и его талантам, сначала выбил меня из колеи, но, поразмыслив обо всем в пятницу перед сном, я успокоился. Разве неправильно, что я хочу оставить вражду в прошлом и стараюсь разглядеть хорошее в человеке, сделавшем так много? Может быть, эта черта досталась мне от мамы. А уж если даже Снейп не находил в ней недостатков, то было бы здорово стать хотя бы наполовину таким, как она, и поучиться у нее великодушию.

Так что сегодня после ужина я отправляюсь на отработку в приподнятом настроении. Интуиция подсказывает, что она пройдет не столь муторно, как обычно, поскольку под конец я надеюсь увидеть готовое зелье.

На пару с Малфоем нарезав гору крысиных хвостов и измельчив целый горшок панцирей скарабеев, мы переводим дух.

— Вытри нос, Поттер, ты вылитый эльф-замарашка, — подначивает меня слизеринец.

— И что? Лучше выглядеть, как домовик, чем каждый день наблюдать в зеркале твою рожу, — не остаюсь я в долгу, но нос все же вытираю.

Раззадоренно сверкнув глазами, он отвечает, растягивая фразы и смакуя каждое слово:

— Я безумно рад, что мое прекрасное лицо не в твоем вкусе: не хотелось бы конкурировать с собственным деканом за место в твоем голубом сердечке... Или не только в сердечке, раз уж на то пошло.

Ошпаренный услышанным, будто кипятком, я оборачиваюсь на преподавательский стол и с невероятным облегчением вижу, что Снейп ушел в лабораторию и не застал грязных речей своего любимчика.

— Расслабься, Поттер, — хохочет Малфой, держась за живот. — Видел бы ты свою физиономию!

Я вспыхиваю:

— Не смешно, идиот! Хочешь ходить на отработки до лета?

— Не смог устоять перед искушением. До сих пор сокрушаюсь, что не присутствовал при душераздирающей сцене твоего признания Снейпу.

— Не было никакого признания, — раздраженно объясняю я. — Мои друзья, в отличие от твоих горилл, достаточно сообразительны, чтобы не допустить подобного.

— И куда же делся один из них? — ухмыляется хорек. — Уизли пронюхал, что нужно держать свой зад на безопасном расстоянии?

— Да заткнись уже, — я изо всех сил обуздываю эмоции, чтобы не опрокинуть на него котелок с измельченными панцирями.

— Из-за тебя и Грейнджер с ним разошлась? — никак не угомонится он. — Теперь она обязана найти кого-то, кто примет компанию ее лучшей подружки в лице дорогого Гарри!

— Тебе, вроде, пора, — скорчив язвительную мину, отвечаю я.

Отвесив шутливый поклон, он шагает к двери, ведущей в комнаты декана, стучит и елейно спрашивает:

— Профессор Снейп, могу я идти?

— Идите, мистер Малфой, — доносится из лаборатории. — И будьте добры, пригласите сюда Поттера, пусть несет ингредиенты, с которыми вы работали.

— Прошу, — осклабившись и издевательски поигрывая бровями, Драко в любезном жесте распахивает передо мной дверь. — Профессор Северус Снейп ожидает вас.

Еле удержавшись, чтобы не отвесить ему подзатыльник, я устремляюсь вперед, взяв с собой две емкости.

Знакомое помещение освещено рубиново-красным: лампы со всех сторон направлены на зелье, за два дня ставшее настолько ярким и насыщенным, будто в котле бурлит густая кровь. На каменных стенах отражаются огненные блики, и кажется, что я оказался в Преисподней, правда, здесь для нее как-то тесновато.

— Такой цвет ему придал сок драконьей герани, — бормочу я, уставившись на отвар и ненароком припомнив эту деталь из энциклопедии Гермионы.

— Что вы сказали? — изумляется Снейп.

— Э-э... — замешкавшись, протягиваю я и решаю немного приврать. — Мы проходили драконью герань на пятом курсе, и одно из ее свойств — придавать жидкостям кроваво-красный оттенок. Я предположил, что вы использовали ее в этом составе. Наверняка еще и потому, что она уменьшает боль и восстанавливает ткани.

Замерев, как изваяние, Снейп оглядывает меня с подозрением, явно прикидывая, не может ли в моем обличии скрываться кто-то другой. Я смотрю на него в ответ и замечаю, как по нахмуренному сухощавому лицу дико пляшут алые тени, превращая зельевара в самого Сатану.

Когда молчаливая пауза чересчур затягивается, он делает шаг вперед и берет с края стола горшок с панцирями. Желая подать ему вторую посудину, я не сразу осознаю, что он тоже тянется за ней. Наши пальцы соприкасаются и... на мгновение случайно сплетаются. Ужас. От этого движения низ моего живота резко сводит. Тут же отдернув руки, мы делаем вид, что неуклюжей неловкости просто не было.

— Ваша задача — очень медленно мешать отвар. Дважды по часовой стрелке и дважды против. В это время я буду добавлять ингредиенты, — сдержанно объясняет Снейп.

Я киваю, словно китайский болванчик, а сам пытаюсь побороть охватившее меня мучительное смущение. Как ему, замкнутому, нелюдимому и всегда подчеркнуто обособленному, наверное, неуютно находиться в такой близости со мной после тех выходок из-за приворотного зелья! И после слов Малфоя, дери его гиппогриф, про мою «гейскую натуру».

Стараясь поскорее утихомириться, чтобы ничем не выдать свои интимные переживания, я делаю глубокий вдох. А затем еще и еще. В ноздри бьет древесно-мускусный аромат: принюхавшись, я понимаю, что он исходит вовсе не от снадобья — это запах Снейпа, который мне опять довелось уловить. Мягкие, деликатные ноты сандала невероятно успокаивают, и я по неизвестной причине начинаю испытывать приятный трепет.

Нет, все зашло слишком далеко. Опомнившись, я широко распахиваю глаза, и наваждение как рукой снимает. Профессор, отвлеченный подготовкой компонентов и не увидевший моего смятения, протягивает мне лопатку для помешиваний. Я послушно принимаю ее и по команде приступаю к работе.

Два раза по часовой и два — против, пока Снейп виртуозно управляется с составляющими и инвентарем. Полчаса пролетают быстро. Бросив в отвар цветки ландыша, он любуется тем, как они с шипением растворяются в жидкости (могу поклясться, что разглядел улыбку) и убирает котел с огня.

— В сущности, вы не так безнадежны, как кажется, — подытоживает зельевар, окинув меня сумрачным взглядом. — Осталось научиться правильно пользоваться головой. Ступайте, Поттер.

*

Во вторник замок накрывает сильная буря: стекла подрагивают от напора ветра, из-за чего нарисованные на витражах рыцари, волхвы и монахини боязливо жмутся друг к другу.

В Хогвартсе становится холодно, и если в Большом зале можно погреть спину у одного из каминов, то в подземельях тело нещадно леденеет, и тепло пытаешься вобрать от любых его источников — плеча соседа, пламени горелки, пара над кипящим котлом.

Негнущимися пальцами я стараюсь нарезать корень тысячелистника, но руки совершенно задеревенели: нож выскальзывает из них и со звоном падает на стол. Чертыхнувшись, я с силой растираю ладони.

— Совсем замерз? — сочувственно спрашивает Гермиона, берет мою руку и изучающе щупает. — Как лед! Погоди секунду.

Подруга тянется за палочкой, которую предусмотрительно убрала — на Зельях мы ими не пользуемся. Она произносит согревающее заклинание, и наши пальцы словно погружаются в горячую воду: тут же оживают и снова могут нормально двигаться. Я благодарно улыбаюсь, и она, ласково погладив меня по плечу, возвращается к работе.

— Мисс Грейнджер, минус десять баллов за использование палочковой магии в моем классе, — внезапно рычит Снейп.

Краем глаза я вижу, как Малфой за соседней партой с любопытством поворачивает к нам голову.

Потерявшая дар речи подруга беспомощно смотрит на учителя, зловеще застывшего над нашим столом, и тогда я сам вступаюсь за нее:

— Сэр, Гермиона не виновата. Она помогла мне согреться, здесь слишком холодно, — я оглядываю жмущихся друг к другу гриффиндорцев, и они согласно кивают.

— Поттер — неженка! — пискляво выкрикивает Пэнси Паркинсон, и слизеринцы разражаются смехом.

— Вы правда считаете себя настолько исключительным, что пренебрегаете моим запретом на применение заклинаний поблизости от ингредиентов и варящихся зелий?

— Не считаю, но вы ведь не стараетесь обеспечить своим студентам комфортные условия для учебы!

Все присутствующие ахают, и в помещении воцаряется абсолютная тишина. Я сильно раздражен, и мне плевать на то, что сейчас он меня четвертует. Из-за личной неприязни он может сводить счеты со мной, но пусть не смеет наказывать моих друзей!

— Гарри, остановись, — Гермиона легонько дотрагивается до моего колена.

— Очень разумный совет, мисс Грейнджер, — усмехается Снейп. — А теперь, будьте добры, поменяйтесь местами с мисс Паркинсон.

— Что?! — лицо встрепенувшегося Малфоя вытягивается, когда речь заходит о его соседке. — Нет!

— Молчите, мистер Малфой, — затыкает покрасневшего хорька Снейп и с тихой угрозой обращается к классу, точно готовящаяся к нападению кобра. — Всем, за исключением Уизли, было дозволено работать в паре с желаемым компаньоном, что, как видите, не отразилось благотворно на поведении некоторых из вас. Поскольку вы, Поттер, не цените те самые предоставленные вам комфортные условия, я вынужден рассадить вас с мисс Грейнджер. И вы наконец перестанете отвлекаться на пустяки и сосредоточитесь на моем предмете. Для остальных это послужит предупреждением.

Гермиона поднимается, сгрудив в охапку свои вещи, подходит к столу Малфоя и выжидающе смотрит свысока на Пэнси. Та, с ненавистью уставившись в ответ, не торопится вставать и жалобно взывает к декану:

— Сэр, но ведь мы с Драко не должны отдуваться за этих недоумков!

— Мисс Паркинсон, прошу пересесть к Поттеру, — словно оглохший, Снейп делает взмах рукой в сторону освободившегося места.

Онемевший Малфой оторопело переводит взгляд с Пэнси на Гермиону, Снейпа, а затем на меня. Эх, видеть бы сейчас лицо Рона, который, наверное, в немом шоке следит за всем происходящим...

— А как же я? — раздосадованно вопрошает слизеринец. — Мне? Сидеть с ней?

— После нелепых соревнований вам с мисс Грейнджер будет полезно проявить себя в команде, — бесстрастно парирует Снейп.

Пэнси разъяренно подскакивает, хватает свою утварь и, толкнув Гермиону, идет к моей парте. Грохнув весами об столешницу, она недовольно устраивается возле меня и презрительно шипит:

— Надеюсь, ты не слишком тупой, Поттер. Если из-за тебя я завалю оценку по Зельям...

— О, не переживай, — успокаиваю ее я. — Я не хуже Малфоя проконтролирую, чтобы ты не обкромсала свои неуклюжие пальцы.

Задохнувшись от ярости, она уже открывает рот для новой грубости, но, приметив наблюдающего за нами Снейпа, на время замолкает.

Работа продвигается неважно и у нас, и у Гермионы с Малфоем. Несчастная подруга держится с большим достоинством, но каждое слово, движение и ухмылка соседа, кажется, вызывает в ней непреодолимое желание чем-нибудь его огреть.

Нарезав ингредиенты и скучковавшись у котла, они злобно переглядываются и постоянно отнимают друг у друга черпак и мешалку. Ситуация с Пэнси не лучше: она просто отказалась помогать и все возложила на мои плечи. Мне едва удалось заставить ее измельчить листья черемицы, чтобы успеть сдать зелье в срок.

Урок заканчивается, и мы — все четверо — получаем «Удовлетворительно». Пэнси хватается за Драко, и они, задрав носы, вылетают вон, а Гермиона со вздохом возвращается ко мне. Но я прошу ее не переживать и идти на Историю магии в одиночестве. Не сразу послушавшись, она пытается отговорить меня от глупостей, однако в конце концов сдается.

Неторопливо собирая принадлежности для занятия в сумку, я дожидаюсь, когда класс опустеет, и подхожу к столу Снейпа. Он прекрасно знает, что я стою совсем рядом, но демонстративно продолжает что-то писать. Будто я бестелесный дух, недостойный его внимания.

Собрав все мужество, я подаю голос:

— Сэр, могу я вас отвлечь на пару минут?

Дописав предложение и отложив перо, он чинно приосанивается в кресле, соединяет пальцы в замок и обращает на меня тяжелый взгляд.

— Слушаю.

— Вы не считаете, что перегнули палку и наказали Гермиону ни за что? Это было несправедливо!

— Намекаете на мою предвзятость? — безучастно спрашивает он.

— Именно так, — киваю я. — Вы обошлись с ней нечестно, потому что ненавидите Гриффиндор и ищете любой повод, чтобы к нам придраться!

— Вы обвиняете меня в педагогической некомпетентности? — стальные нотки в голосе Снейпа сулят опасность, и я слегка ослабляю напор.

— Нет, но...

— Тогда, может быть, желаете обсудить методику моего преподавания?

Да что он вообще возомнил о себе? Думает, что запугает меня этими наводящими вопросами, как трусливого первокурсника?

— Скорее, хочу обсудить, почему вы поступаете, как...

Запнувшись, я сжимаю кулаки, а профессор срывается с места, всем своим видом предвещая большие неприятности.

— Ну же, продолжайте. Скажите это.

— Для чего? Вы и так все поняли, — я сердито подхватываю сумку и уже разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Стоять.

От этих властных интонаций пробирают мурашки. Я оборачиваюсь, и Снейп шаг за шагом приближается ко мне вплотную. Настолько, что кончик его носа замирает в паре дюймов от моего.

— Ответьте, Поттер, — глубокий рокот его голоса и запах волос действуют подобно дурманящим чарам. — Какие мои действия привели вас к заключению, что отныне в моем присутствии допустимо вести себя фамильярно и позволять себе различные... вольности? Ответьте, и я исправлюсь, обещаю.

Оцепенев от напряжения, я, совершенно не подумав, выпаливаю первое пришедшее в голову:

— Прежде вы ко мне так близко не подходили. Но не уверен, что это стоит исправлять.

Нет! Что я ляпнул? Зачем?!

Снейп мгновенно отстраняется, как если бы на ходу налетел лицом на паутину. И по глазам ясно, что он готов разорвать меня на кусочки. Неудивительно: я в жизни не произносил фразы хуже и фривольнее.

— Извините, я не то имел в виду, — торопливо объясняю я, густо покраснев. — Не вашу близость. Просто хотел сказать, что мы почтинаучились находить общий язык и избегать конфликтов. К чему все терять? Может, в свое время вам доставляло удовольствие унижать и третировать меня. Но я думал, что с недавних пор мы с вами...

— Еще одно слово, Поттер, и вы пожалеете, что родились на свет. Уходите, — сквозь зубы выдавливает он и, опять сев за стол, словно закрывается в своей раковине: берет перо и деловито возвращается к заполнению бумаг.

Выйдя из класса на негнущихся ногах, я закрываю дверь, отхожу подальше и, спрятавшись за статуей Герпия Злостного, прислоняюсь к ледяной стене, чтобы перевести дух.

Нервная дрожь пробегает по телу от четкого осознания происходящего. Уставившись в темный потолок, я жду, не ускользнет ли это ощущение, не засомневаюсь ли я в своих выводах, не сочту ли себя идиотом, который напридумывал невесть что.

Но ощущение никуда не уходит. Причем с пятницы. И чем раньше я перестану себя обманывать, тем быстрее смогу со всем этим разобраться.

Итак.

Кажется, я начинаю что-то к нему чувствовать. То, чего никогда и ни к кому не испытывал — какое-то агрессивное возбуждение, смешанное с желанием быть ближе. Хочется собственноручно его придушить, но одновременно я до смерти желаю, чтобы он, ухмыляясь, неотрывно смотрел на меня своим оценивающим взглядом. Чтобы хвалил снова и снова, как вчера, переступив через гордость и признав, что я чего-то стою.

Клянусь, его обращение со мной тоже изменилось. Я пока не могу объяснить это даже самому себе, но мне не померещилось. Сложно ошибиться, когда замечаешь откуда ни возьмись промелькнувшую искру.

====== Амортенция ======

It’s only just a crush, it’ll go away

It’s just like all the others it’ll go away

Or maybe this is danger and you just don’t know

You pray it all away but it continues to grow

«Tear you apart» by She Wants Revenge

Ветряная буря, обрушившаяся вчера на замок, вечером принесла с собой ливень. Под его звуки было бы очень сладко засыпать, не ройся в моей голове столько дум.

Я лежал в постели, смотрел сквозь залитое дождевыми потоками окно на темное небо, изредка пронизываемое всполохами молний, и пытался докопаться до собственных чувств.

Безумное открытие расшатало самообладание — с колотящимся сердцем я вспоминал, какой испытал ужас, едва разум прояснился после приворотного зелья. Одно наваждение, в котором Снейп казался мне притягательным, было смехотворно: мы с Роном чуть не плевались, обсуждая случившееся! Тем не менее теперь та же самая мысль перестала быть гадкой и нелепой, зато начала смущать и волновать.

Речь же о Снейпе, кошмарном, премерзком типе с гнусным характером и диктаторскими замашками. Но почему малейшие признаки поощрения с его стороны вызвали во мне такой отклик?

Да потому что ты этого хотел и ждал, намекнуло подсознание. И всегда знал в глубине души, что за маской инквизитора скрывается благодетель. Но обида лелеяла твою слепоту, долго не давала прозреть.

Ты всю жизнь восхищался теми, кто не кичится своими благородными поступками, а молча их совершает. Стоило Снейпу ослабить поток унижений и колкостей, как пелена на глазах принялась рассеиваться. Отныне ты, всепрощающий Гарри, готов делать три шага вперед в ответ на его один. Рано или поздно он догадается, и что тогда?

Тогда будь что будет. Я не могу подавлять в себе еще и положительные эмоции. Пугает лишь то, к кому именно я их испытываю, ведь это явно не товарищеское расположение. Между простыми союзниками химии не возникает.

А я-то решил, что заручился маминым великодушием. Ну да, как же. Они с отцом и Сириусом там на небесах, наверное, в панике переглядываются: «Наш мальчик сошел с ума! Слышали, о чем он думает перед сном?»

И вдобавок те слова Дамблдора о том, что мы со Снейпом похожи... Неужели он заметил какую-то связующую нить раньше меня самого? Впрочем, за свои сто пятнадцать лет он прекрасно научился понимать людей. И был так рад узнать, что наша вражда закончилась!

Со всей дури заехав по подушке, скорее, чтобы выплеснуть эмоции, чем чтобы взбить ее, я наконец почувствовал изнеможение и задремал с мыслью, что если на мою долю выпало очередное испытание, то я не стану его избегать. Как не избегал прежде ни одно другое.

Из-за ночных бдений сегодня чуть не проспал Травологию. Все уже ушли, когда я подскочил и побежал умываться и одеваться. На завтрак не успел, но оно к лучшему — не уверен, что смог бы поутру спокойно смотреть на стол преподавателей.

После дождя к теплицам едва можно подобраться: от клумб и грядок осталось сплошное грязное месиво. Одна забава — перед уроком Малфой поскользнулся на размякшей глине, схватился за Паркинсон и, падая, утащил ее за собой: оба приземлились недалеко от компоста и изгваздались в земляной жиже подобно двум поросятам.

На Травологии мы подрезаем жгучую антенницу, затем на Чарах практикуемся в маскирующих заклятиях, а на Защите Флер учит нас способам борьбы с безобразными ограми. День пролетает незаметно, и только я приземляюсь в гостиной у камина, чтобы передохнуть, как вспоминаю, что через час пора на отработку.

Тут же внутренности накрывает горячая волна — вновь видеть Снейпа, говорить с ним! А ведь он наверняка до сих пор взбешен моим вчерашним нахальным поведением.

Отстраненно понаблюдав за беззаботными второкурсниками, весело уминающими перечных чертиков и драже-вонючки, я все-таки встаю, отношу учебники в спальню и, судорожно вздохнув, выдвигаюсь в подземелья. Опаздывать нельзя.

Пришлось надеть термобелье, которое я раньше использовал только для игры в квиддич в непогоду. Нет желания опять трястись от холода и нарезать ингредиенты корявыми заледеневшими пальцами.

Но, зайдя в класс зелий, я понимаю, что замерзнуть здесь никому не грозит: меня сразу окутывает приятным, обволакивающим теплом. Снейп разжег камин, все эти годы прятавшийся в конце аудитории. Им никогда не пользовались, я впервые в жизни вижу его работающим. Внезапно мне становится так хорошо, что я с трудом подавляю улыбку — негоже, приступая к наказанию, выглядеть довольным.

Несмотря на комфортную температуру и приятное потрескивание поленьев в камине, в помещении воцаряется отнюдь не расслабленная, а, наоборот, напряженная атмосфера. Снейп не разговаривает со мной — он не только воздержался от приветствия, но и не посмотрел в мою сторону, лишь отрешенно приказал нам стругать кору волшебной ивы и опустил свой длинный нос обратно в кипу домашних работ студентов.

Малфой тоже чувствует себя неуютно и воровато озирается то на меня, то на декана, явно смекнув, что профессора сейчас лучше не трогать и не будить лихо, пока оно непривычно тихо.

Это звенящее молчание убивает: оно буквально кричит о том, что вчера я что-то сделал или сказал не так. Теперь-то мне очень даже хочется, чтобы Снейп взглянул на меня. Но он и не думает.

Через полтора часа время отработки Малфоя подходит к финишу, и слизеринец, радуясь прощанию с гнетущей аурой, удаляется восвояси. Мы остаемся вдвоем. Снейп продолжает еле слышно шелестеть пергаментом.

— Поттер, поделитесь, неужели работать с сырьем удобнее вслепую?

Дыхание перехватывает — он решил начать разговор!

— Нет, сэр, — отвечаю я в нерешительности.

— Тогда почему весь вечер вместо ивовой коры вы изучаете меня?

Сердце падает. Он заметил! Уповая лишь на собственную находчивость и умудряясь не заикаться, я стараюсь обойти острые углы — этого гордеца может уязвить даже не вовремя оброненное «спасибо».

— Был поражен, насколько здесь стало тепло и приятно находиться. Это ведь ваша заслуга, и я думал, как вас поблагодарить.

— О какой благодарности речь? — Снейп почти оскорбленно вскидывает брови. — Я пекусь об одном капризном отваре, требующем особой температуры в помещении. Не могу допустить, чтобы с ним что-то случилось, он представляет для меня особую ценность. Пришлось везде разжечь камины, чтобы прогреть стены лаборатории.

Говорит о своем зелье, точно о человеке. Неудивительно: для такого мизантропа его милые сердцу варева дороже людей. Если только... сказанное сейчас не было лукавством.

— И что же за отвар вы готовите? — бесстрашно допытываюсь я.

— Не вашего ума дело, Поттер, — с расстановкой произносит профессор, затем встает и закрывает дверь в личные комнаты, как бы подытоживая свои слова громким хлопком. Будто опасается, что я побегу проверять. — Заканчивайте и убирайтесь отсюда.

*

В четверг во время завтрака незнакомый пестрый филин роняет мне в тарелку с кашей аккуратный конверт. Распечатав его, я обнаруживаю письмо от Ремуса.

«Дорогой Гарри!

Давно не было от тебя вестей. Узнал от Альбуса, что у тебя все неплохо. Сожалею, что ты нарвался на отработки и лишился квиддича, но мне радостно, что Северус с недавних пор хотя бы перестал донимать тебя по поводу и без.

Слышал, тебе навредил Драко Малфой, но не суди его строго, в подобном положении сложно сберечь эмоциональную стабильность. На днях я видел в Гринготтсе его маму. Нарцисса так же красива, как и в школьные годы, но то, что с ней сотворило постоянное пребывание бок-о-бок с Волдемортом, сразу бросается в глаза. О заключении Люциуса я и вовсе предпочту умолчать.

Ты первый, с кем я делюсь радостной новостью: мы с Дорой ждем малыша. Срок еще небольшой, но уже известно, что родится мальчик. В тайне от Тонкс я молю всех богов, чтобы ребенок не унаследовал ликантропию. И пока не хочу торопить события, но все-таки, Гарри, для нас будет честью, если сын Лили и Джеймса станет крестным нашего наследника. Ты осчастливишь нас своим согласием.

Расскажи в ответном письме, как у тебя дела, учеба? Не тревожит ли что-нибудь? Например, те самые сны или боль в шраме?

Буду ждать весточку. Привет Рону и Гермионе!

Увидимся на Рождество в Норе.

С любовью,

Ремус»

Прижав к груди пергамент, я застываю с блаженной улыбкой: Люпин — будущий отец! Эта мысль невероятно греет меня! Так здорово, что они с Тонкс прошли сквозь тернии колючих сомнений и обрели друг друга!

Ремусу это дорогого стоило, ему было очень тяжело. Зачем молодой и блестящей волшебнице нищий оборотень в возрасте, думал он, чем причинял ей сильную боль. Но она полюбила Люпина за порядочность, мудрость и доброе сердце и знала, что он тоже любит ее. Все знали. Только ждали, когда он решится дать себе шанс на счастье. А потому в конце лета пришли в дикий восторг, узнав о тайной женитьбе влюбленных. Их свадьба стала одним из поворотных моментов, спасших меня от горя — тогда я постиг, что жизнь имеет тенденцию продолжаться.

Хочется прыгать в упоении, и я с жаром рассказываю подоспевшей Гермионе обо всем случившемся и протягиваю письмо. Реакция подруги незамедлительна: она кидается мне на шею и крепко обнимает, от души поздравляя. Ведь я с готовностью стану крестным для сына Люпина и Тонкс!

Во время объятий я окидываю быстрым взором стол преподавателей — его как раз покидает взбешенный Снейп. Наверное, не вынес общества безумной стрекозы по соседству: простывшая Трелони расчихалась прямо за трапезой, тщетно прикрываясь рукой, увешанной многочисленными браслетами, и заставляя взвиваться в воздух клубы сахарной пудры с близлежащих булочек.

После завтрака Дамблдор раздвигает столы и стулья по периметру Большого зала, снимает антиаппарационные чары, и Уилки Двукрест начинает урок.

Сегодня наше предпоследнее занятие по перемещениям, так что практически все студенты уже достигли должного уровня умений и приступили к шлифовке своих навыков. Я даже избавился от головокружения и тошноты, аппарируя не только внутрь обруча, но и в другие желаемые точки. Наверстать упущенное в итоге смог и Рон. Услышав одинокие аплодисменты и восхищенные попискивания Лаванды, все поворачиваются в их сторону:

— Мой Бон-Бон справился! Сладенький медвежонок, ну какой же ты молодец!

— Сейчас стошнит, — одновременно произносят Гермиона и Малфой и от неожиданности обмениваются недоуменными взглядами.

От стыда Рон заливается румянцем и, состроив якобы довольную гримасу, отходит от девушки к еле сдерживающим смех Симусу и Дину.

— Отлично, отлично, — хлопает в ладоши Двукрест. — А теперь опробуем наконец парные перемещения. Вы, молодой человек, самый смелый, — жестом он указывает на Малфоя и проворно огибает других студентов, чтобы оказаться рядом. — Предлагаю вам повторить свой опыт прошлой недели, но под моим присмотром. Надо подобрать вам пару под стать. Так-так, — он кого-то выискивает в толпе и замечает Гермиону. — Вот и вы, мисс...

— Грейнджер, сэр, — подруга вскидывает подбородок, когда все внимание переключается на нее.

— Вместо того, чтобы опять следить за вашим неутомимым соперничеством, полюбуемся, на что вы способны в тандеме.

По залу прокатывается ропот.

— Расщепи ее, Драко, — заговорщицки подначивает Пэнси.

Тот, без улыбки оглянувшись на подстрекательницу, ничего не отвечает и делает шаг навстречу Гермионе.

— Помните: настойчивость, нацеленность, неспешность, — командует Двукрест.

Гермиона встает напротив Малфоя и хмуро смотрит на слизеринца снизу вверх. Он же всячески избегает взгляда бывшей противницы. Шестикурсники окружают их кольцом и с любопытством и предвкушением наблюдают за разворачивающимся зрелищем. Кажется, воздух сейчас заискрится от напряжения.

Малфой нагловато хватает Гермиону за запястье, а она уверенно берется за его плечо. Сосредоточенно опустив головы, они выжидают пару секунд, а затем исчезают с громким хлопком и через мгновение появляются метрах в десяти от оцепившей их толпы. Во время аппарации они слегка изменили свое положение, сжав плечи друг друга в крепком захвате, похожем на несуразное объятие, поэтому, словно опомнившись, быстро отходят в разные стороны — Гермиона спешит ко мне, а Малфой к Крэббу и Гойлу. Их успешной попытке парного перемещения никто не аплодирует, кроме Двукреста и Флитвика, дежурящего на площадке. Последний аж подпрыгнул и всплеснул руками от восхищения своей любимицей.

Позднее по дороге на трансфигурацию Гермиона жалуется мне:

— Малфоя стало как-то слишком много, ты не обратил внимания? Он буквально везде.

— Ага, знакомое ощущение, — поддакиваю я, вспоминая его вездесущего декана.

*

На Зельеварение Снейп прибывает какой-то особенно взвинченный, но очень скоро я понимаю, почему. Приступив к уроку, он взмахом палочки заставляет наши учебники распахнуться на главе «Любовные зелья».

Прочитав ее название, девочки заинтригованно переглядываются, а парни саркастично усмехаются.

— Не спешите веселиться, — ядовито протягивает Снейп, и класс мигом затихает. — Вы обязаны прекрасно ориентироваться в снадобьях подобного рода не для идиотских забав в виде приворотов. Крайне важно уметь различать их по вкусу и запаху, чтобы заметить примесь в вашей еде или напитке, — с этими словами он как бы невзначай скользит по мне взглядом. — Конечно, любовных зелий существует великое множество, но самым распространенным и мощным является Амортенция. Ее легко определить по аромату, который для каждого человека разный, в зависимости от того, что доставляет ему наибольшее удовольствие. Так что если обнаружите, что ваш апельсиновый сок ни с того ни с сего пахнет отнюдь не цитрусом, а, скажем, вашей любимой хвоей, то это повод насторожиться. Поскольку безответственных болванов среди молодых людей вашего возраста — пруд пруди, в Хогвартсе не обучают приготовлению Амортенции. Вы ознакомитесь с ней в теории и к следующему уроку напишете эссе о разновидностях приворотных зелий и их антидотах. А сейчас — прошу подойти ближе к моему столу со своими пробирками.

Мы выполняем требование, и Снейп выдает каждому из студентов по образцу зелья, а затем мы возвращаемся на места.

— Корица, розы, шоколад, — улавливаю я бормотание сбоку: Пэнси сосредоточенно принюхивается к своей склянке и активно работает маленьким приплюснутым носом, словно мопс, учуявший в кустах чужой помет.

Я оглядываюсь на остальных: все занимаются тем же самым — пытаются распознать райские мотивы, исходящие от пробирок, и в благоговении замирают, окутанные вуалью карамели, полевых цветов или свежеиспеченного хлеба.

Ну, теперь моя очередь! Откупорив хрупкий сосуд, наполненный перламутровой жидкостью, я делаю глубокий вдох и с наслаждением вбираю в легкие божественный запах пирога с патокой, тут же сменившийся благоуханием весеннего леса. А вот следующий аромат слегка озадачивает: он весьма приятный, только не сразу позволяет понять, что заставило меня испытывать к нему тягу. Древесно-смолистые нотки чуть-чуть напоминают о рукояти моей «Молнии», но здесь что-то другое. Откуда такой теплый сливочный шлейф с легкими оттенками мускуса?

Я едва не хлопаю себя по лбу от озарения. Сандал! Бог мой, ведь именно он щекочет мои ноздри всякий раз, стоит Снейпу подойти слишком близко.

Нет. Как дурак, я в отрицании мотаю головой. Не означает ли это, что..?

— Сэр, — немного охрипшим голосом Гермиона обращается к профессору и отрывает меня от беспокойных мыслей. — А если Амортенция пахнет тем, что мне вовсе не нравится?

Малфой склоняется к своей пробирке и с подозрением косится на соседку.

— Невозможно, — отрезает Снейп. — Зелье четко указывает на ваши обонятельные пристрастия. Смею лишь предположить, что вы обманываете себя и на самом деле вам очень даже по душе запах драконьего навоза в огороде у Хагрида.

— Я не о драконьем навозе, — рассерженно восклицает Гермиона, но ее возглас тонет в хохоте слизеринцев.

Так и подмывает случайно заехать зубоскалящей Пэнси локтем в бок, но я сдерживаюсь. Все затихают, когда голос подает на удивление серьезный Драко.

— В защиту Грейнджер скажу, что у моего образца тоже возмутительная отдушка. Никогда бы в здравом уме не нашел ее прекрасной.

— Это говорит, разве что, о помутнении вашего рассудка, мистер Малфой, — беззлобно отвечает Снейп. — Но зелье не проведешь. А теперь, раз ни у кого более нет претензий к собственным паталогическим наклонностям, позвольте приступить к следующей части урока.

Пока профессор обучает нас нейтрализации любовного напитка, я на автомате выполняю его указания, а сам думаю только об одном — насколько у меня плохи дела, если моя Амортенция пахнет Северусом Снейпом?

*

Ночью я маюсь в раздумьях и ворочаюсь в постели с боку на бок. Ребята, вдоволь наболтавшись обо всем на свете, давно мирно посапывают, а я никак не могу забыться сном.

Зелье не обманешь, сказал Снейп. Оно попросту указало на то, чего я страшился, но в душе уже осознал — меня влечет к моему учителю. Некрасивому, своенравному и предвзятому, но такому... особенному.

Он единственный относился ко мне по-другому. Не считал нужным церемониться с Избранным, нянчить и сдувать пылинки, будто шрам превращает меня в калеку. Я был и остаюсь для него обыкновенным, из-за чего притяжение к нему растет.

Просунув руку сквозь занавеси полога, я нащупываю свой галстук, кончик которого слегка шершавый от засохшего зелья — по рассеянности я сегодня случайно окунул его в свою пробирку. Звучит нелепо, но мне хочется убедиться, не пропал ли тот самый запах, не затерялся ли среди череды других манящих ароматов.

Прижав к носу красно-золотую ткань, я словно оказываюсь на усыпанной цветами опушке Запретного леса с куском горячего сладкого пирога в руке в компании нашего профессора Зельеварения.

Мерлин, это так дико, но так восхитительно. Мне нравится представлять его рядом с собой, нравится вспоминать глубокую морщинку между бровей, насмешливый изгиб тонких губ и пронизывающий хмурый взгляд.

Новое, незнакомое ранее чувство приводит меня в отчаяние, ведь я очарован тем, что у остальных вызвало бы отвращение. На глаза наворачиваются слезы, я быстро вытираю их галстуком и уставляюсь в потолок.

Ничего. Я привык многое держать в себе. Из года в год прятать внутри тайные переживания, даже друзьям обнажая порой лишь верхушку айсберга.

Правда, на этот раз все куда серьезнее — Снейп собственными руками прикончит меня, если узнает. В сентябре та сцена у больничного крыла стала для профессора жутким позором. Мерзкий Поттер бросился ему на шею! Понятия не имею, что должно произойти, чтобы он начал испытывать ко мне ответную симпатию.

Да и о чем я? Даже не беря в расчет всю его нетерпимость к моей персоне, вероятность того, что его привлекают мужчины, близка к нулю. Кроме того, он ни за что не скомпрометирует себя, не прикоснется к студенту из интимных, чувственных побуждений. Не уверен, что Снейп вообще способен хоть на малейшую ласку. Может, он и вовсе асексуал, которому в принципе никто не нужен?

Но моему телу плевать, кто там его привлекает или не привлекает. В пижамных штанах стало очень горячо и тесно, они натянулись в области паха. Со вздохом смирения я залезаю рукой под резинку боксеров и крепко сжимаю член, уже начавший сочиться смазкой.

Во мне долго копилось напряжение, и я обязан его выплеснуть. Стараясь ни о чем не думать, делаю несколько механических движений, но сознание услужливо подсовывает картинки из недавнего прошлого. Дьявольский образ Снейпа в темной комнате с красными тенями. Случайное неловкое прикосновение — его кожа была такой теплой. Грубый материал сюртука — я запомнил это, проскользнув пальцами по шее профессора тогда, под приворотным зельем. Его высокая худощавая фигура, ровная спина, длинные ноги...

Что же я творю... Точно рехнулся! Мастурбирую на Снейпа!

Но перестать нет ни сил, ни желания. Правая рука яростно терзает член, а левая — отчаянно прижимает к носу заляпанный галстук. Выгнувшись в постели дугой, я молю про себя, чтобы исчезли все другие запахи — насколько бы приятными они ни были — и остался только один, аромат его волос и кожи, так непристойно распаляющий меня, едва Снейп оказывается в опасной близости.

Последняя мысль заводит еще сильнее. Воображая, что к моему напряженному лицу склоняется его строгое и надменное, а на пах через ткань пижамы по-хозяйски ложится теплая ладонь, я кусаю уголок подушки, чтобы не застонать во весь голос — как же сильно мне нравятся эти фантазии!

Мои действия сейчас мучительно-постыдны, но плевать. Они приносят слишком сильное наслаждение.

Ну же, пусть прикоснется кончиком носа к моей шее... Да! Пусть обдаст жарким дыханием и прошепчет прямо в ухо: «Какая встреча, Поттер». И пусть заберется ко мне в трусы, сожмет член... Боже!

Пара вдохов моего личного афродизиака, пара страстных рывков — и я, стиснув зубы и сдерживая крик, кончаю себе на живот, сожалея лишь о том, что не наложил заглушающее заклинание.

Впрочем, черт с ним, с заглушающим. Я ведь и предположить не мог, когда потянулся за галстуком, что возьму и вот так смело переверну свою жизнь вверх тормашками.

====== Слишком близко ======

I want to love you but I better not touch

I want to hold you but my senses tell me to stop

I want to kiss you but I want it too much

I want to taste you but your lips are venomous poison

«Poison» by Alice Cooper

— Мой Лорд? — Беллатриса в почтительном поклоне проскальзывает в мои покои, и я великодушно протягиваю вперед ладонь для поцелуя. Она падает на колени и жадно прижимается к ней губами. Милая, верная слуга, ей можно доверить что угодно.

— Приветствую, Белла. Сядь, — я одариваю ее улыбкой. — Хочу обсудить с тобой один деликатный вопрос.

— Почту за честь, господин, — эти глаза загораются алчным огнем всякий раз, когда я открываю какой-нибудь секрет. Беллатриса поднимается с пола и устраивается в кресле напротив.

— В последнее время поведение Северуса приводит меня в легкое замешательство.

— Он дерзнул пропустить собрание, — она яростно кивает.

— Не смей перебивать, — приказываю я. Нагайна, удобно расположившаяся на моих плечах, злобно шипит, и та виновато опускает голову. — Как ты помнишь, мне нужно не только поскорее разобраться с Поттером, но и пообщаться с твоим дражайшим племянником. Подозреваю, что Северус взял Драко под свою протекцию, Нарцисса во многом на него полагается. Кроме того, он давно не приносил стратегически важных сведений и, вполне вероятно, намеренно оставляет меня в неведении и препятствует нашим планам. Северуса под крылом у старика могут переманить на другую сторону... Видишь ли, он умен, к тому же, прекрасный легилимент, которому ничего не стоит изменить свои воспоминания. Нельзя позволить обвести нас вокруг пальца. Не отрицаю свою мнительность, но осторожность не помешает. Ты — моя самая преданная последовательница и хорошо постаралась, убрав недоумка Блэка. Теперь наиболее правильным решением будет переложить на твои плечи и эту миссию... Белла, добудь мне обоих мальчишек.

— С превеликим удовольствием, милорд, — Беллатриса вся подбирается в кресле, словно сию минуту собралась достать их из-под земли, и хищно обнажает почерневшие зубы.

— Заодно испытаем Северуса, увидим, посмеет ли он встать у тебя на пути. Какое упоение! Очень скоро Поттер попадет в мои руки, — довольно усмехаюсь я... и просыпаюсь.

Сердце неистово колотится. Я в ужасе озираюсь: задернутый полог, моя постель в Гриффиндорской спальне, посветлевшее предрассветное небо в дребезжащем от ноябрьского ветра окне. Поняв, что вынырнул из сознания Волдеморта, я сажусь на кровати. Мокрая от пота пижама прилипает к телу. Боль в шраме буквально прожигает кожу на лбу, но чем больше проходит с момента пробуждения, тем легче становится. Еле уняв сбитое дыхание, я собираюсь с мыслями.

Он хочет добраться до меня и поручил это мерзавке Лестрейндж. Сон оборвался на важном: возможно, у Лорда даже есть план, который Беллатриса должна реализовать. Если бы я немного задержался в его голове и узнал о задуманном...

Теперь же придется оставаться в полном неведении и быть начеку каждую минуту! Так и с ума сойти недолго.

Посмотрев на часы, я с тоской понимаю, что еще только пять утра, но я уже точно не засну. Осторожно, стараясь не разбудить остальных, выбираюсь из кровати, достаю пергамент, чернила и принимаюсь за письмо Ремусу. В нем я заявляю о своем непременном согласии стать крестным отцом для будущего малыша, вкратце рассказываю об учебе и оценках и передаю привет от Рона и Гермионы. С тяжелым вздохом запечатываю конверт — я не могу открыться ему ни о размолвке с другом (тогда придется признаться в своей ориентации), ни о переменах в отношении к Снейпу, ни о страшных снах. Узнает Люпин, узнает и Дамблдор.

Этими видениями Волдеморт обвел тебя вокруг пальца, и Сириус погиб, напоминаю я сам себе. Здравый смысл подсказывает: они опасны и непредсказуемы.

Дамблдору нужно доложить, что за мной и Малфоем скоро начнется охота под предводительством Беллатрисы Лестрейндж. Но надо ли ему говорить, что Лорд перестал доверять Снейпу? На какие меры директор попросит его пойти ради возвращения этого доверия?

Пожалуй, сперва сообщу обо всем профессору.

*

После уроков мы с Гермионой разбегаемся по своим отработкам.

На ватных ногах я миную несколько сотен ступеней в подземелья и, собравшись с духом, захожу в класс. При одном взгляде на ничего не подозревающего зельевара мои ладони тут же потеют, а сердце подскакивает к горлу. Робко поздоровавшись, я прохожу внутрь и как в тумане слушаю указания — толочь драконьи когти, сортировать перья гиппогрифа, заспиртовывать дохлых саламандр.

Приступив к делу, я расслабляюсь, но через десять минут подпрыгиваю от неожиданности: кто-то яростно дубасит по двери и отворяет ее, не дождавшись ответа. На пороге стоит взбешенный Филч, за его спиной я замечаю копну каштановых завитушек Гермионы.

Протолкнув ее вперед, завхоз дребезжащим от волнения голосом гаркает:

— Профессор Снейп, вынужден просить вас о помощи! Проведите отработку у этой негодяйки вместо меня!

Он тычет трясущимся пальцем в сторону зардевшейся Гермионы.

— Аргус, что, собственно, произошло? — напрягшийся Снейп встает из-за стола.

На Филче лица нет: его губы дрожат, и похоже, старик сейчас разрыдается.

— Моя миссис Норрис! Она... Она... В последнее время будто бы поправилась! Я-то думал, это результат отличной ловли мышей! А оказалось!

Не в силах больше вопить, он падает на стул.

Озадаченные, мы с Малфоем уставляемся на Гермиону, переминающуюся с ноги на ногу.

— Живоглот вот-вот станет отцом, — объясняет она. — Миссис Норрис родит с минуты на минуту, и мистер Филч должен принять у нее котят.

— Твой жалкий проходимец! — вопит тот, брызгая слюной. — Он заставил ее испытывать невероятные муки!

— Но сперва — невероятное наслаждение, — глумливо резюмирует Малфой. — А мы-то гадали, чего она вдруг стала смирная, никого не достает. Всего-то надо было завести любовника!

— Мой кот — никакой не проходимец! — рассерженная Гермиона пропускает остроту слизеринца мимо ушей. — Он наполовину низзл, а потому чрезвычайно умный, чуткий и верный! Сию секунду прибежал к вашей кошке, чтобы быть рядом и поддержать!

Опешив, завхоз встает и рассеянно чешет затылок. Следующие слова он произносит с ноткой гордости:

— В ее крови тоже течет кровь низзлов. Она такая преданная! И предугадывает наперед каждый шаг любого нарушителя!

— Идите же, Аргус, — спокойно повелевает Снейп. — Я найду занятие для мисс Грейнджер.

— Спасибо, спасибо, — раскланявшись, Филч торопливо покидает класс.

— Мисс Грейнджер, ступка и пестик в шкафу с инвентарем, приступайте к толчению драконьих когтей, — черство изрекает Снейп и возвращается за свой стол.

Мне жутко хочется поподробнее расспросить подругу обо всем, но если мы будем болтать, Снейп может снять с Гриффиндора баллы. Остается только переглядываться, посмеиваясь.

— Грейнджер, твой кот действительно полуниззл? — тихо, но оттого не менее напыщенно спрашивает Малфой.

Я кошусь на него в изумлении. По сравнению с тем, как Драко разговаривал с Гермионой раньше, его обращение кажется жестом глубочайшей светской любезности.

— Да, — сухо подтверждает она.

— Я слышал, что они очень долго живут, — Драко безуспешно пытается скрыть любопытство за напускным безразличием.

— Это так, — с прохладцей соглашается подруга. — Живоглот ждал нашей встречи в магазине несколько веков.

Слизеринец заламывает бровь.

— Глупцы те, кто его не покупал. Низзлы прекрасно вычисляют хозяйских врагов. Я хочу купить у тебя одного котенка.

Гермиона вспыхивает, недоверчиво смотрит на него и злобно шепчет, чтобы не услышал Снейп:

— Хочешь приобрести детеныша питомцев грязнокровки и сквиба?

— Хочу, — твердо отвечает он.

— А руки свои об него не замараешь?

— Не замараю.

— Обратись с этим вопросом к Филчу. Не намереваюсь иметь с тобой никаких дел, — категорично заявляет подруга и возвращается к драконьим когтям.

Продолжая исподтишка следить за Малфоем, я словно бы вижу мелькнувшее в нем сожаление, но, возможно, это игра моего воображения.

Когда взыскание подходит к концу, сердце опять заходится в плясе: разговор о моих видениях во что бы то ни стало должен состояться сегодня.

Удивительно, но Снейп, исполненный к Гермионе презрения, не заставляет ее задержаться и выдворяет вместе с Малфоем. Несомненно, окончание их отработки мне только на руку.

Раздосадованная такой несправедливостью относительно меня Гермиона уже задумала пререкаться, но я жестом останавливаю ее: крайне важно не вывести профессора из себя.

— Я иду к Филчу знакомиться с потомством, — зачем-то докладывает Драко Гермионе.

— В другой раз, — ополчается та. — Сейчас туда собираюсь я.

— Твоего согласия не спрашивали, — ухмыляется он. — А поставили перед фактом.

— Я никуда не пойду в твоей компании, — наотрез отказывается подруга.

— Испугалась, Грейнджер?

— Скорее, меня подташнивает от тебя, — пожимает она плечами и резко меняет тон: — Пока, Гарри. Профессор Снейп, до свидания.

— Сэр, мое почтение, — кивает Малфой и скрывается за дверью вслед за Гермионой.

Я смотрю на подозрительно тихого Снейпа и замечаю бледное, обескровленное лицо: он выглядит так, будто его до глубины души поразила какая-то неожиданная догадка. Отведя глаза от двери, зельевар обращает на меня внимание и прикрикивает:

— Поттер! Не стойте столбом и заканчивайте!

Я с удвоенным усердием берусь за дело, и вскоре каждая из полсотни тушек саламандр оказывается в своей банке. За пять минут до конца я позволяю себе отложить инструменты.

— Профессор, — несмело зову я. — Мне нужно сказать вам кое-что важное.

— Говорите, Поттер, — не отвлекаясь, отвечает он.

— Это касается моих снов.

Он отрывается от кипы студенческих эссе и впивается в меня пристальным взглядом.

— Продолжайте.

— Ночью я побывал в сознании Волдеморта. Снова. Он не доверяет вам, как раньше, и планирует проверить на прочность. Поручил Беллатрисе Лестрейндж поймать меня и Малфоя. А заодно выяснить, на чьей вы стороне. Как она должна добраться до нас, я разузнать не успел, потому что...

— И вы посмели оставаться в его голове так долго! — перебивает Снейп. — Он мог обнаружить вас, вновь запутать!

— Я не способен это контролировать! — жалкое оправдание после наших уроков Окклюменции: пусть избавиться от видений не выходит, но уж вынырнуть из них явно бы получилось. Однако таким образом я добываю информацию, из-за чего наоборот пытаюсь задержаться там подольше.

— И часто это происходит? — беспощадно выпытывает зельевар.

— Когда как, — увиливаю я. — Мне долго не снилось ничего подобного до прошлой ночи, — наглая ложь, но лучше ему не знать, что я в курсе, какой ценой он защитил Нарциссу.

— Каждый вечер перед сном очищайте разум, — тон Снейпа не терпит возражений. — А в остальное время избавляйтесь от тревоги и думайте о приятных вещах, приносящих вам светлые эмоции. Если сны повторятся, вы обязаны — ясно вам? — обязаны рассказать директору или мне!

— Да, сэр, — соглашаюсь я. — Ясно.

Завершив отработку и прибравшись, я прощаюсь, но вдруг повелительные интонации пригвождают меня к месту:

— Поттер.

Снейп медлит, точно решается на что-то. И в следующий момент от бархатного звучания его голоса я превращаюсь в растекшийся по полу пломбир:

— Благодарю вас за искренность.

Растерянно моргнув и не найдя в себе сил даже кивнуть, на негнущихся ногах я выхожу из класса. А по пути в Гриффиндорскую башню занимаюсь тем, что было велено: думаю о приятном. Мысли о сильном, уверенном Снейпе действительно обнадеживают и приносят успокоение.

*

В субботу утром выяснилось, что накануне миссис Норрис родила двух котят: первого под стать себе, а второго — рыжего, и сомнений в отцовстве Живоглота, конечно, не осталось.

Малфой с трудом выкупил одного из них у Филча: завхоза, не желающего расставаться с частичкой своей любимицы, пришлось долго уговаривать, но в итоге он позволил слизеринцу через время забрать окрепшего малыша. Того, что меньше на нее похож. И, разумеется, за кругленькую сумму.

По иронии судьбы ему достался котенок с окрасом, над которым он столько лет потешался. «Еще один Уизли», как выразилась Гермиона, со злорадной усмешкой предсказавшая, что над хорьком наверняка будут подтрунивать.

Выходные пролетели по мановению ока: этот воскресный вечер я провожу с чашкой чая у камина, тренируясь в маскирующих чарах — заставляю орлиное перо, лежащее на подлокотнике кресла, стать неразличимым на фоне бордовой драпировки.

Мое занятие прерывает громкий хлопок: МакГонагалл послала за мной домовика. Слегка напрягшись, ибо декан не приглашает к себе без серьезного повода, я иду в ее кабинет.

— Профессор? — постучав, открываю дверь.

— Входите, Поттер, — обычно строгая и скупая на эмоции, она довольно радушно подзывает меня присесть. — Собираюсь с вами кое-что обсудить.

В голове тут же образуется сумасбродица: я ведь ничего не натворил? Вроде бы, за эти три месяца серьезных оплошностей за мной замечено не было. Что же тогда? Я выжидающе замираю в кресле, и она продолжает:

— Мистер Поттер, вы как никто другой знаете, насколько профессор Снейп бывает несправедлив в гневе. Не имею представления, что вы натворили, раз он назначил вам наказание до самого Рождества, но шестое чувство подсказывает — ничего особенного. Будь вы и впрямь виновны, Северус не преминул бы в красках поделиться подробностями вашего проступка, но от него ни слова, — она начальственно смотрит поверх очков. — Вы почем зря несколько месяцев драите у него котлы. Совершенно справедливо положить конец вашим мучениям.

На секунду замешкавшись, я прихожу к простому выводу: никаких отработок — никакого Снейпа. Что-то щелкает внутри, помогая быстро принять решение.

— Я очень благодарен за вашу заботу, мэм, — вежливо киваю я. — Но просто не могу так.

— Гарри, ты уверен? — МакГонагалл взволнованно пытается до меня достучаться. — Я легко избавлю тебя от них, обратившись к директору. Должна сказать, еще одна, пусть не главная, но весомая причина, по которой я хочу это сделать, — квиддич! Наш второй матч состоится в конце февраля. Гриффиндор против Слизерина. Мы обязаны выиграть! Уизли, конечно, хороший игрок, но все-таки она — запасной ловец. Чтобы утереть нос Северусу, да простит меня Мерлин, нам нужен тот, кто способен поймать снитч ртом или левой рукой, если правая сломана. Ты ведь создан для этого! За три с половиной месяца наверстаешь упущенное на тренировках и выйдешь на поле с новыми силами!

Ее доводы буквально раздирают на кусочки. Пару недель назад я бы многое отдал за шанс вернуться в команду и забыть о наказании. Но ситуация изменилась, и я ощущаю настоящий испуг. Мне страшно, что все закончится раньше времени, и я смогу видеть его только на уроках и иногда в Большом зале. Мы больше не останемся один на один. Слабая нить доверия и согласия, с трудом закрепившаяся между нами, оборвется, поскольку ее нечем будет подпитывать. И едва возведенный хрупкий мир разрушится.

— Нет! — поспешно выпаливаю я и, одернув себя, повторяю гораздо мягче: — Нет, профессор, умоляю вас не просить директора о подобном. Я не ябеда и не доставлю Снейпу такого удовольствия. Поэтому продолжу ходить на отработки в подземелья столько, сколько потребуется. Спасибо вам за предложение! Оно действительно ценно. Но я откажусь.

Помолчав, она с теплотой изрекает:

— Что ж, это весьма благородно с твоей стороны, Гарри. Уверена, Джеймс поступил бы так же. Доброй ночи и прости за беспокойство.

— Доброй ночи, профессор.

Смущенный, я поднимаюсь из кресла, распахиваю дверь, чтобы выйти, но слышу ее приглушенный всхлип и оборачиваюсь. МакГонагалл украдкой вытирает слезинку, поправляет на носу очки и декларирует:

— Всегда знала, что вы, Поттер, — человек чести.

*

— Как считаешь, чего от нее стоит ожидать? — мы с Гермионой мусолим тему нападения Лестрейндж уже три дня.

— Не представляю, Гарри, — она хмуро накручивает локон волос на палец. — Но дорога в Хогсмид тебе однозначно закрыта. Пока ты в Хогвартсе, бояться нечего.

— Я не боюсь.

— А я — очень. За твою жизнь. Хотя бы попытаешься туда сунуться, и клянусь...

— Не попытаюсь! Гермиона, ты невероятна! Зачем я пойду туда в здравом уме?

— На третьем курсе неоднократно ходил. Когда все были уверены, что за тобой «охотится» Сириус. Прости, — она осекается, увидев, как я мрачнею.

— Наверное, надо сказать Малфою.

— Гарри! Мы не знаем, точно ли он на нашей стороне! — с жаром восклицает она.

— За прошедший семестр я сделал вывод, что он безобиден. Горд, тщеславен, заносчив, но далек от стремления стать Пожирателем.

— Кишка тонка, — категорично отрезает Гермиона. — Он чересчур труслив.

— Разве ты не заметила? Малфой изменился, — я наклоняюсь к ней, чтобы мои слова не услышал никто из гриффиндорцев.

— С тех пор, как этот гад лишился возможности решать все через отца, в нем поубавилось спеси. И появились проблески разума, — подруга опускает глаза и задумчиво обмакивает кусочек хлеба в свой суп. — Должно быть, начал шевелить собственными извилинами.

— Вот и мне кажется, что его отказ вступать в их ряды — не банальная трусость, — соглашаюсь я. — Он не хочет никому прислуживать и мечтает лишь о том, чтобы их с родными оставили в покое. Довольно весомые аргументы.

— Малфою ты рассказать готов, а Дамблдору? — бойко интересуется подруга.

— Достаточно того, что знает Снейп. Пока, — не слишком уверенным тоном заявляю я, и Гермиона сразу чувствуетэто.

— Глупая затея, Гарри. Он пойдет к директору, и у тебя будут проблемы.

— Пусть! Или Снейпа обрекут на верную смерть, лишь бы тот продолжал шпионить для Ордена!

— Что ты говоришь? — ахнув, Гермиона понижает голос и придвигается ближе. — Нет, постой. Забудь мой вопрос, ответь на другой. Ты... боишься за него?

Я киваю и тут же испытываю колоссальное облегчение, словно вслух объявил о своих чувствах.

— Понимаю тебя, милый. Ты порядочный и милосердный, — она на мгновение накрывает мою руку своей. — Но будь, пожалуйста, осторожен. Вы с профессором Снейпом прежде не имели доверительных отношений, а с Малфоем — тем более. То, что они не заодно с Волдемортом, еще не означает, что Дамблдору стоит оставаться в неведении.

— Все забываю спросить, чем так неприятно пахла твоя Амортенция? — перевожу я беспокойную тему.

— Да, знаешь, ерундой, — пожимает Гермиона плечами и смотрит вдаль.

— Как-то странно. Почему у Малфоя было то же самое? — задумываюсь я.

— Без понятия.

— Это очень любопытно. Мне даже захотелось спросить его, что он там унюхал.

— Не болтай и ешь свой пудинг, — вдруг деловито велит Гермиона и утыкается в книгу.

*

Задать свой вопрос Драко я планирую на отработке. В классе мы со Снейпом, методично нарезающим корень мандрагоры, вдвоем, но слизеринец должен появиться с минуты на минуту.

Зельевар тем временем разжигает в горелке огонь и левитирует на нее исполинский котел. В тесной лаборатории такой гигант не поместился бы.

— Пока закипает вода, ваша задача — подготовить пять унций шалфея и измельчить рог двурога, — извещает профессор.

С недавних пор здесь постоянно разожжен камин, и возиться с ингредиентами рядом с большущей горелкой становится вовсе жарко. Сняв жилетку и оставшись в одной рубашке, я отвлекаюсь от подготовки компонентов и, вспомнив об отсутствии моего компаньона, не выдерживаю:

— Сэр, Малфоя сегодня не будет?

— Ни сегодня, ни потом. Его дисциплинарные взыскания окончены, — невозмутимо отвечает Снейп.

От подобной несправедливости меня охватывает праведный гнев.

— Но как же так? Виновник свободен, а я...

— А вы захотели остаться.

От услышанного нутро сжимается в комок.

— Нет, не захотел! Дело не в этом, — хватая ртом воздух, я отчаянно протестую, но мои попытки быть убедительным выглядят плачевно.

Снейп, раззадоренный моим тоном, встает с места и не спеша движется навстречу. Мягкой поступью, точно крадущийся тигр. Я в свою очередь медленно отступаю назад.

— Неужели?

Склонив голову набок, он изучающе смотрит на меня своими черными глазами, в отражении которых демонически пляшет пламя факелов.

— Ваш декан поведала мне о благородном отказе Поттера от помощи директора. Укорила в жестокости и сделала очевидный вывод, что вы, как истинный гриффиндорец, не пожертвовали своим достоинством. И не стали жаловаться на судьбу.

Ах эта МакГонагалл! Из благих намерений все ему рассказала! Решила похвалиться несгибаемым духом студентов своего факультета!

— Мой же вывод не столь очевиден, но уверен, он гораздо правдивее, — вкрадчиво продолжает Снейп. — Вам нравится отбывать это наказание, не так ли?

Прижавшись задом к котлу, припекающему мою поясницу через тонкую хлопковую ткань, я весь покрываюсь потом. Но, кажется, виной тому не только горячий чугун.

Он все понял. Он догадался. Я в очередной раз ощущаю себя перед ним крошечным, слабым пленником, пойманным в мышеловку.

— Мне... не нравится, — зачем-то обманываю я и непроизвольно пячусь.

— Я вновь подошел слишком близко? — ненароком интересуется он, проигнорировав мою маленькую, жалкую ложь.

— Да, — выдыхаю я. — Но, пожалуйста... Пусть.

— «Пожалуйста, пусть вы останетесь, сэр»? «Пусть отработки не заканчиваются»?

Его глубокий, обволакивающий баритон вызывает мурашки по всему моему бедному телу, а внимательный взгляд прожигает дыру везде, где останавливается: на щеках, шее, ключицах. Затем, метнувшись к губам, задерживается на них.

— Да. И то, и другое, — сипло откликаюсь я и, не зная, куда теперь себя деть, упираюсь ладонями в нагретые стенки котла. Ноги мне почти отказали, колени подкашиваются, но что бы он сейчас ни сделал, какое бы движение ни совершил, я должен ровно стоять, должен сохранять рассудок. Никогда не прощу себя, если спугну живое воплощение своих сокровенных фантазий испуганным вздохом или нервным трепетом ресниц.

Прижиматься к пылающей поверхности уже невыносимо, и я слегка подаюсь вперед, от чего расстояние между мной и Снейпом сокращается донельзя. Еще дюйм, и наши тела соприкоснутся. Существенная разница в росте заставляет меня запрокинуть голову и, распахнув глаза, посмотреть ему в лицо. Оно выражает странную смесь эмоций, похожую на внутреннюю борьбу. Окончательно одурев от происходящего, потеряв остатки разума, я шепчу:

— Прошу.

Его зрачки расширяются, а резкие черты становятся мягче. Едва я осмеливаюсь допустить, что он и впрямь вот-вот исполнит просьбу, как неподалеку раздается стук. Будто кто-то пытается попасть в кабинет. Звук повторяется, и окутывающая нас магическая аура мгновенно развеивается.

Я словно выныриваю из глубины Черного озера. Но вместо кислорода вдыхаю яд. То, что могло произойти, считай, и так случилось. Мысленно он ко мне прикоснулся. Но я даже не сумел этого испытать: его все же что-то оттолкнуло.

У Снейпа немного подрагивают пальцы и сбивается дыхание. Взбешенный, он стремительно шагает к выходу, распахивает дверь настежь, и из коридора тут же доносится злорадный смех Пивза. Тот поочередно закидывает в класс мелки, которые и были источниками шума.

— Пивз! — свирепо рявкает Снейп. — Неслыханная дерзость! Давно не виделся с Кровавым Бароном? Забыл, что не смеешь бесноваться на его территории?

Полтергейст, пискнув невнятное ругательство, в ужасе раскидывает оставшиеся мелки и, жуликовато оглядевшись по сторонам, поспешно улетает.

Снейп, оставив дверь открытой, оглядывается на меня и сухо информирует:

— Можете идти, Поттер.

— Профессор! — предпринимаю я слабую попытку сам не знаю чего.

— Живо. Вон, — тихо произносит он, и мне ничего не остается, кроме как подхватить свои вещи и с ощущением нереальности случившегося покинуть кабинет.

====== Ангелы и демоны ======

Fear and panic in the air

I want to be free from desolation and despair

And I feel like everything I saw is being swept away

When I refuse to let you go

«Map of the Problematique» by Muse

Таких ночей в моей жизни еще не было. Прошлогодние впечатления после поцелуя с Чжоу не идут ни в какое сравнение с тем, что я ощутил накануне, вернувшись в спальню.

От гремучей смеси эмоций меня колотило в ознобе: потрясение чередовалось с радостью, затем накрывали волнение и страх, охватывали сомнения — не приснилось ли мне? Все ли я правильно понял?

Бесконечно проматывать в голове те эпизоды, вспоминать каждый взгляд и анализировать каждое слово изнуряло, но казалось необходимостью. В довершение возбужденный член стоял до победного, пока я не кончил, вновь фантазируя о Снейпе и впиваясь от напряжения и удовольствия зубами в костяшки пальцев. На сей раз из-за плотно задернутого полога доносились стоны, а потом вскрик, но их никто не услышал благодаря предусмотрительно наложенному заглушающему заклинанию.

Из своих наблюдений я кое-что вынес. Профессор играл со мной, осторожно прощупывал почву, давая нам обоим шанс к отступлению. И из-за моей горячности сразу же разгадал влечение к нему.

Но я не видел отвращения, как тогда, в сентябре. Без свидетелей он вел себя совсем иначе. А это значит, его тоже привлекают мужчины.

Он почти отважился на нечто большее, чем игра в гляделки. Не смутился моих пылких просьб, а раздумывал над ними. СНЕЙП РАЗДУМЫВАЛ, НЕ ПОЦЕЛОВАТЬ ЛИ МЕНЯ.

А это значит, его привлекаю... я сам.

*

Первым уроком у нас сегодня Зельеварение. Если смогу пережить его, то мне уже ничего не будет страшно.

Перед выходом из гостиной я царапаю на клочке пергамента несколько фраз и зову:

— Добби!

Эльф появляется мгновенно и воодушевленно таращится на меня огромными глазами размером с теннисные мячики.

— Гарри Поттер, сэр! Что Добби может сделать для друга?

Я сажусь на корточки и понижаю голос, а он растопыривает большие уши и обращается в слух.

— Помнишь сына своего прошлого хозяина? Драко Малфоя.

Эльф рассерженно упирает ручки в бока и отчаянно кивает.

— Добби помнит! Добби ничего не забыл!

— Принеси ему эту записку. Но аккуратно. Положи куда-нибудь, где найдет только он, например, под подушку. И не рассказывай ни единой душе.

— Добби понял и сейчас же сделает!

— Огромное тебе спасибо! — я благодарно пожимаю его маленькую ладонь.

— Для Гарри Поттера — все, что угодно! — домовик важно выпячивает грудь и с хлопком исчезает.

Хорошенько обдумав за выходные увиденное в сознании Волдеморта и обсудив это с Гермионой, я решил предупредить Малфоя об опасности. Пусть сидит в замке и никуда не высовывается, как бы его ни выманивали письмами и что бы ему ни обещали. Об этом и шла речь в записке.

*

На занятии Снейп не удостаивает меня ни словом, ни взглядом. Игнорирует весьма искусно, не прилагая особых стараний. Будто Гарри Поттера вообще здесь нет. Так было и в сентябре — сразу после происшествия с приворотным зельем.

Поражаюсь его умениям. Наверное, они крайне ценны в шпионском ремесле. Всегда оставаться невозмутимым. Не обнажать истинных чувств. Но от этих навыков ужасно щемит в груди, и хочется что-нибудь вытворить, чтобы он наконец меня заметил.

Должно быть, профессору стыдно, подсказывает здравый смысл. Он чуть не поддался на провокационное поведение обезумевшего от влечения ученика.

Скорее всего, сердится и на себя, и на меня. Относится как к пустому месту, лишь бы показать, что минутная слабость была ошибкой. Лишь бы я не обольщался и не думал о повторении случившегося.

Но я не просто думаю. Мне хватило единожды вспомнить выражение его лица в тот миг, чтобы начать МЕЧТАТЬ о повторении. Смесь эмоций, которую я заставил его испытать, не на шутку изумляет и заводит.

Даже про себя страшно это произнести. Ко мне неравнодушен мой преподаватель. Взрослый мужчина. Умный, опытный, сильный. Вдобавок, прежде на дух меня не переносивший. Мог ли человек, пять лет доказывавший, что я никакой не особенный, теперь выделить меня среди остальных... персонально для себя?

Снова и снова восстанавливаю в голове цепочку событий, и по телу всякий раз пробегает приятная дрожь.

Я и не представлял, что буду настолько желать подобного. Что чувство молниеносно разгорится и достигнет вселенских масштабов. Что сперва я стану разглядывать Снейпа с интересом, а через неделю — откровенно его хотеть.

— Поттер! Долбанный Поттер, да очнись ты! — Пэнси больно пихает меня в ребра, отрывая от порочных фантазий. — У нас получилась та еще дрянь! Какого хрена ты добавил в зелье ветку сандала вместо пачули? У тебя же четыре глаза, и все равно слепошарый?

— Перепутал. Бывает. Отнеси как есть, — смущенно бормочу я.

— Кретин! А Драко ничего не путал! Нет, ну ты смотри! У них с этой лахудрой все получилось! Идеальный отвар, — чуть не плачет она. — Уж он с кем хочешь сработается, даже с такой кикиморой!

— Заткнись! Сама кикимора, — не выдерживаю я, и Паркинсон, презрительно на меня зыркнув, относит Снейпу образец испорченного зелья.

— Выше ожидаемого, — говорит он, не взглянув на пробирку.

Вернувшись, Пэнси замечает мой обескураженный вид и самодовольно заявляет:

— Это все мой авторитет, Поттер. Наш декан мне симпатизирует. Ты должен быть благодарен.

— Я благодарен. Очень, — вторю я ей, не отрываясь от Снейпа. Пару секунд назад он впервые за день на меня посмотрел.

*

В среду после уроков мне приходит приглашение от Дамблдора. Его просьба заглянуть — как гром среди ясного неба. Ведь если в беседе тет-а-тет я не расскажу о своем видении, это будет сродни предательству. А вдруг Гермиона права и ему уже доложил обо всем Снейп?

Подтвердив пароль, горгулья пропускает меня на винтовую лестницу, ведущую к тяжелой двери директорского кабинета. Постучав в латунный замок, я слышу мягкое «Войдите!» и, переступив порог круглой просторной комнаты, вновь оказываюсь в царстве мерно постукивающих, пощелкивающих, жужжащих и звенящих механизмов.

Дамблдор, сидящий за столом, не выглядит разгневанным или хоть сколько-нибудь напряженным, поэтому и я слегка расслабляюсь.

— Не откажешься от горячего шоколада, Гарри? — приглашающим жестом он указывает на стул напротив.

— Не откажусь, сэр. Спасибо. И добрый вечер, — я сажусь и осторожно принимаю из рук профессора теплую кружку с ароматной темной жидкостью. А затем внезапно задумываюсь — не добавил ли он туда сыворотку правды, из-за которой я сразу выдам все секреты? Отныне мне есть, что скрывать. Но тут же глубоко устыжаюсь своих мыслей. Дамблдор никогда бы так не поступил. На волне ночных душевных метаний и усердного самоанализа я становлюсь параноиком.

— Добрый, Гарри, — радушно улыбается он. — Как твои дела? Как учеба? Профессор Делакур рассказывала мне о твоих успехах в ЗОТИ.

Отпив божественно вкусный напиток, я отвечаю:

— Все отлично, сэр. Стараюсь справляться. Флер... То есть, профессор Делакур многому нас научила за семестр.

— Она также поставила себе задачу наверстать упущенное вами на пятом курсе, — директор вскидывает косматые брови. — О, позволь внести ремарку. Упущенное всеми, кто не состоял в славном Отряде Дамблдора. Его участники овладели блестящими навыками борьбы с темными силами.

Подмигнув мне, он продолжает:

— Завтра утром у вас последнее занятие по аппарации. Насколько я знаю, сей навык тоже дается тебе хорошо?

— Да, вполне неплохо, но Гермионе на нашем факультете нет равных, сэр, — хвалюсь я подругой.

— Мне рассказывали об их с мистером Малфоем выдающихся достижениях. Так мотивировать друг друга! Вот что называется здоровой конкуренцией, — усмехается профессор в серебристую бороду, и в его ясных глазах пляшут искорки. — Гарри, я слегка переведу тему и сразу прошу тебя извинить меня за нескромный вопрос. Однако не могу не разузнать о происходящем между вами двумя.

От напряжения у меня из ушей готов повалить пар.

— Тобой и мистером Уизли, конечно. Мне кажется, или ваша дружба переживает нелегкий период?

— У нас с Роном... Возникли некие разногласия, — осторожно отвечаю я и с облегчением перевожу дыхание.

— Не замешана ли здесь мисс Грейнджер? — лукаво спрашивает он.

— О! Нет, сэр! Ну, разве что, Рон и Гермиона расстались пару месяцев назад. Но не из-за меня. Вернее, я немножко этому поспособствовал... Я не хотел, они сами, ведь так было справедливо, и... В общем, наша с ним размолвка не связана с их отношениями, — подытоживаю я скомканное объяснение.

— Ах, юность! Пылкий разум, молодая бурлящая кровь... Превратности любви, в пучину которой норовишь с разбегу нырнуть с головой. Испытать бы ее вновь! — ностальгически изрекает Дамблдор. — Но теперь я просто молчаливый наблюдатель, падкий на чужие сердечные истории. Знаешь, Гарри, мне не нравится мысль, что ваши с мистером Уизли дороги разойдутся. Но если это по личным причинам неизбежно... Спасибо тебе за откровенность. Наверное, все же перейду к тому, зачем я позвал тебя.

Директор приподнимается в кресле, устало снимает очки и, посерьезнев, говорит:

— Вчера в Хогвартс приезжал министр магии. Впервые с момента его назначения на пост. Мы говорили о разном, но главной целью его визита был ты. Господин Скримджер пытался подступиться со всех сторон, лишь бы встретиться с тобой. Хочет, чтобы ты сотрудничал с Министерством, повышая его имидж среди жителей магической Британии.

— Превратился в рекламного мальчика? — хмуро уточняю я.

Дамблдор выразительно кивает.

— Я всячески стремился избавить тебя от неприятного диалога. Но, боюсь, Руфус не оставит попыток.

— Ни за что не стану помогать Министерству после того, как «Пророк» выставлял меня дураком и обманщиком! Серьезных мер в правительстве по-прежнему не принимают! Ловят не пойми кого, создавая видимость бурной деятельности! А по факту главные приверженцы Волдеморта до сих пор на свободе! Не собираюсь этому потворствовать, — наотрез отказываюсь я.

— Ты совершенно прав, Гарри, — успокаивает Дамблдор. — Поэтому будь осторожнее. Не покидай Хогвартс без особой надобности. Вне замка тебе может угрожать встреча не только с Пожирателями, но и с работниками Министерства. Будешь получать подозрительные письма — немедленно сообщай мне. Впрочем, как и обо всем остальном, что настораживает. Тебе ведь пока не о чем мне рассказать?

Вот он, шанс для чистосердечного признания. Но вполне очевидно, Снейп ни о чем не оповестил директора. Почему? И могу ли я поведать Дамблдору правду, если его личный шпион промолчал? Не в силах открыться, покуда этого не сделал мастер зелий, я качаю головой.

— Нет, профессор.

Он, просканировав меня своим проницательным взором, принимается задумчиво поглаживать Распределяющую шляпу, раскинувшую ветхие поля на стопке древних настольных фолиантов.

Молчание затягивается, и я начинаю нервничать.

— Не исключено, что мы с тобой, Гарри, сейчас стали свидетелями серьезного шага к спасению волшебного мира. Но не смею тебя более задерживать, профессор Снейп не любит опоздания. Ступай.

*

Размышляя, что же имел в виду Дамблдор, и никак не находя ответ на свой вопрос, я чуть ли не бегом устремляюсь в подземелья: до семи остается всего несколько минут.

— Припозднились, Поттер, — недовольно замечает Снейп.

Вижу его, слышу волнующий голос, и внутри все сжимается. Эти длинные черные волосы, хмурое умное лицо, высокая худощавая фигура в облегающем темном сюртуке, тонкие пальцы, выстукивающие по столу замысловатый ритм. Так удивительно смотреть на него другими глазами! Сглотнув, я несмело произношу:

— Простите, сэр, задержался у профессора Дамблдора. И... Наверное, вы должны знать, о своем сне я ему не рассказал.

— Зато рассказал я, — раздраженно отзывается Снейп. — А с вашей стороны это был в корне неверный шаг.

Меня прошибает холодный пот.

— Но... Но он и виду не подал, что знает! Я думал, вы решили промолчать, и тоже сохранил все в тайне!

— Глупец! — яростно шипит зельевар. — Как вам пришло в голову скрывать столь важные вещи от директора?

— Вы велели сообщить ему только о новых видениях! — защищаюсь я, жутко разозлившись, и позволяю себе съязвить: — Что мне было делать, если босс вам не доверяет? Докладывать второму боссу? Кто я такой, чтобы распоряжаться вашей судьбой из-за случайно подслушанной во сне беседы? Хотя, пожалуй, не стоило ради вас предавать доверие Дамблдора.

— Действительно. Творить подобную дурость вас никто не просил, это явный признак недостатка ума, — холодно информирует Снейп. — И с каких пор вы стали за меня переживать?

От его недоброй усмешки гнев внутри разрастается и клокочет. Я буквально выплевываю:

— С недавних. Черт попутал. Так чем мне заняться сегодня?

— Ваши отработки окончены, Поттер, — равнодушно объявляет он, по обычаю утыкаясь в документы. — Я отменяю их. Вы свободны.

Потрясенно застыв на месте, я ощущаю, как заныло сердце. Куда же все катится? Снейп наказывает меня, лишая своего общества, и это меня по-настоящему ранит!

Сам виноват. Позволил ему догадаться, чем можно на меня надавить. Жуткое унижение!

— Ну же, Поттер, не отравляйте тупостью ауру подземелий — у вас есть Гриффиндорская башня.

Вот ведь урод! Глубоко уязвленный оскорблениями, я ухожу, не попрощавшись, и, подталкиваемый бешенством, миную длинную винтовую лестницу в два раза быстрее обычного.

Но на подходе к портрету Полной дамы остываю и задумываюсь. А чего ты хотел? Чтобы он похвалил тебя за обман величайшего в мире волшебника?

На днях выяснилось, что благодарить Снейп умеет. Когда поступаешь правильно. Надо же было все испортить и свести его признательность на нет!

Залетев в гостиную, я по-хамски пропускаю мимо ушей приглашение Колина Криви посмотреть на испытание навозных бомб и скрываюсь в спальне.

До отбоя довольно далеко. Достав свою «Молнию», я любовно глажу ее древко и решаю пойти полетать перед сном. Бесценный подарок от крестного не должен лежать без дела. Отработки закончены, а Снейп оказался неприступной сволочью, так что мне ничего не мешает вернуться в команду, как того хотела МакГоналл. Это, наверное, к лучшему.

Я тепло одеваюсь, выхожу из замка и, устремившись через луг к квиддичному полю, смотрю в чернильное небо. Мерцание самой яркой звезды на его просторах по обыкновению приободряет. Спасибо Сириусу: он решил составить мне компанию.

*

Я вызвался дежурить вместе с Делакур на последнем занятии по аппарации, дабы обезопасить студентов и не привлекать внимания Министерства. Из-за рассказа Поттера пришлось поделиться с Дамблдором одним нехорошим подозрением. Естественно, поведав и о сне мальчишки.

Директор был удивлен. «Отношение Гарри к тебе стало настолько доверительным, Северус?»

Скорчив кислую мину, я то ли кивнул, то ли пожал плечами — сам толком не понял странного языка своего тела. С недавних пор оно неоднозначно реагирует на все, что касается вышеупомянутой персоны.

Если бы вы увидели, Альбус, каким, помимо доверительного, стало его отношение ко мне… Еще бы не так обомлели. А узнай вы о душевном подъеме, который испытываю по этому поводу я, тотчас вручили бы мне бумагу об увольнении.

То, что творит со мной мелкий мерзавец, плохо поддается словесному описанию.

Я ненавидел его всеми фибрами после тошнотворной сцены с думоотводом. Мстил как заведенный. Заставив меня опять искупаться в позоре (на глазах у кретина Уизли!), этот пакостник на блюдечке преподнес шанс отыграться. Но кто мог подумать, что ежедневная компания Поттера откроет мне, насколько он... другой? Вовсе не зазнавшийся пижон и не самовлюбленный выскочка, какими были его папаша и Блэк.

Да, порой даже строжайшие школьные правила не останавливают его на пути к очередной сомнительной цели. Он хитроумный и пронырливый, но все это не отменяет его наивности и порядочности. Будто Лили подарила сыну свое доброе сердце и благородный нрав, а Поттер-старший — лишь неуемную тягу к опасным авантюрам.

Теперь, спустя время, я осознаю, что безобидное раздражение вполне закономерно пришло на смену отвращению, заполнявшему всего меня раньше. Мальчишка предложил мне помощь в момент слабости от садистских выходок Лорда. Лелеять к нему презрение отныне не получалось, как я ни старался.

Меня потянуло разгадать, что же будет дальше, поэтому я прекратил его изводить. Иногда срывался, но, скорее, по многолетней привычке, чем от искреннего желания задеть и уколоть. В маленьком шаге навстречу Поттер, с детства лишенный тепла и поддержки, разглядел и протянутую руку, и белый флаг, и подписанный мирный договор. Это одновременно бесило, вызывало жалость и порождало странное чувство. Желание оберегать. И то, что он — Ее сын, было уже ни при чем.

Спасовав перед несвойственными мне сантиментами, я убеждал себя: подобно своему крестному, Поттер — пустобрех, его извинениям и благодарностям грош цена. Но самообман не мог длиться вечно. После нашей беседы на Астрономической башне он раз и навсегда перестал быть мне чужим. В ту ночь я словно наконец им проникся, и это вовлекло меня в водоворот из противоречивых эмоций. Гриффиндорец больше не вызывал ни капли отторжения, зато каким мягкотелым идиотом я казался в собственных глазах!

Когда он, выражая недюжинную любознательность, ассистировал мне в лаборатории, я ощутил интерес и вместе с тем беспокойство: проводить время с нелюбимым студентом и упиваться этим граничило с безумством. В один из дней перед очередной встречей меня впервые окутал сладкий мандраж, и тогда тревога отступила. Пришла паника. Я не верил, что испытаю в жизни нечто такое, и совсем не был готов. Тем хуже оказались последствия. Непонятное шевеление в груди побуждало встать и нарезать круги по кабинету, унимая дрожь от предвкушения. Это сводило с ума, выводило из равновесия, но поначалу меня выручала железная воля.

А затем Грейнджер взяла и спутала все карты. Не сумев совладать с ревностью, я чуть не перевернул стол от злости на самого себя. Сын моего врага. И лучшей подруги, которую отнял и погубил этот враг. И я, точно малолетка, с досадой наблюдаю, с какой нежностью девчонка его гладит. А их вечные объятия — противно смотреть!

Лишь в прошлую пятницу мне стало ясно, что всезнайка не имеет на Поттера видов: у нее намечается личная, не менее захватывающая история. И уже в понедельник меня было не остановить.

Раскрасневшийся, с мокрыми от пота волосами, в прилипшей к телу рубашке Поттер предстал передо мной слишком красивым. Невинность и застенчивость сделали его еще более желанным. Сам того не ведая, он пробил своей робостью брешь в моем самообладании. А гриффиндорская смелость, проявленная в «нужный» момент, и вовсе сражала наповал.

Я едва устоял. Точнее, и не устоял бы, не отвлеки нас Пивз. Одно-единственное слово из уст Поттера подействовало на меня, как на моряка — песня Сирены.

Нельзя допустить этого снова, в пятидесятый раз повторяет добропорядочный ангел на правом плече.

Но между вами что-то происходит, нашептывает дьявольское отродье в левое ухо.

Он твой ученик, втолковывает небесное создание.

Совершеннолетний ученик. Отвечающий взаимностью. Никто не узнает. К тому же, твоя выдержка не из камня. Поддайся, и будет та-а-ак хорошо, — щедро осыпает аргументами довольный демон, и я со стоном валюсь на кровать, до смерти устав слушать доводы рассудка.

*

— Тишина, силь ву пле, — командует напомаженная француженка, хлопнув в ладоши. Соплячке наверняка известно, как именно я отношусь к каждому из конкурентов на желаемую должность. Она слегка неуверенно чувствует себя в моем присутствии и всячески старается расположить к себе, окутывая магией вейл (и сладким ягодным ароматом), но на меня эта чушь не действует: к женщинам я всегда был равнодушен.

Уилки Двукрест приступает к уроку, и я ухожу от белокурой бестии на противоположный конец зала к слизеринцам и гриффиндорцам.

Сегодня задача шестикурсников — аппарировать за пределы замка и благополучно вернуться назад, после чего экзамен будет успешно сдан.

Наблюдая за перемещением студентов, я нервно считаю минуты до конца занятия. Накануне Лорд не устраивал собраний, метка не болела и все было спокойно. Но нападение могли спланировать в обход меня, если верить видениям Поттера.

За Финниганом как раз настает его очередь: гриффиндорец на время исчезает из поля зрения и вновь появляется в Большом зале, улыбаясь и утопая в объятиях воодушевленной Грейнджер. Следом идет Драко и справляется безупречно. Остается всего несколько учеников, когда случается то, от чего волосы на моем затылке начинают шевелиться: огромное помещение вдруг заполняется звуками аппарационных хлопков, а потом — потрясенными возгласами и визгами.

В толпе я выхватываю взглядом несколько фигур в масках и темных одеждах. Кому-кому, а мне сложно не узнать их, даже не видя лиц: Хогвартс почтили своим присутствием Беллатриса, Яксли, Крэбб, Гойл, Долохов и... Люциус?!

Люциус! Безусловно, эта потрепанная, потускневшая шевелюра, все еще хранящая в себе остатки былого лоска, принадлежит Малфою-старшему. Для наступательной операции Лорд освободил-таки его из Азкабана!

Все происходит буквально за секунды. Хаффлпафцы и рейвенкловцы разбегаются по углам. За ними, вереща, убегают Патил и Браун (последняя пытается утянуть за собой Уизли, дергая его за рукав с криками «Скорее, Бон-Бон, нужно спасаться!»). Особенно умные решают поскорее аппарировать, среди них, разумеется, и Двукрест — доблестный слуга Министерства. Ну и переполох там теперь поднимут!

Гриффиндорцы, столпившись в центре, тянутся за своими палочками. Слизеринцы, напрягшись, замирают, но ничего не предпринимают: для многих из них эти люди — близкие родственники, и они ощущают себя неприкосновенными. Кроме одного.

— Вот он! — Беллатриса указывает на остолбеневшего племянника, и под прицелом ее искривленной палочки остальные студенты тотчас расступаются. Паркинсон и Забини отскакивают от него как от прокаженного, а Крэбб и Гойл с сомнением переглядываются — похоже, они только что лишились работы телохранителей.

Драко, стоящий метрах в пяти, не выглядит донельзя удивленным. Могу предположить, кто его предупредил. Он кидает на меня тяжелый взор и медленно пятится — подальше от них и поближе ко мне.

— А вон там — Поттер! — доносится плотоядный возглас.

Все глаза обращаются к мальчишке, которого тут же окружают однокурсники — Уизли, Томас, Лонгботтом, Финниган, а сам он закрывает собой Грейнджер. Эта сцена ярко контрастирует с тем, что одновременно творится на слизеринской стороне. Меня пронзает мимолетный укол раздражения, ведь я не воспитывал своих учеников такими малодушными и слабовольными!

От мадемуазель Делакур толку нет: помертвев от ужаса, преподаватель Защиты от Темных искусств застывает как вкопанная и, кажется, разом забывает английскую речь. Осознавая, что на подходе мое разоблачение и иного решения попросту нет, я первым применяю магию, резко наслав на Поттера и Малфоя антиаппарационные путы, дабы никто не смог утащить их с собой. И этот поступок навсегда завершает мою шпионскую карьеру.

Реакция следует незамедлительно: Большой зал в одночасье тонет в разноголосице гневных выкриков, а дальше на нашу голову обрушиваются многочисленные заклинания, от которых вдребезги разлетаются десятки витражных окон.

С момента вторжения прошла всего минута: ее слишком мало для появления здесь моих коллег, но вполне достаточно, чтобы понести непоправимый ущерб.

Я выискиваю среди мечущихся людей главный объект своих волнений: Поттер стоит плечом к плечу с Уизли и Грейнджер. Вместе они отражают вредоносные чары и посылают в противника череду атакующих заклятий. Что ж, деятельность их подпольной группировки в прошлом году принесла щедрые плоды.

Чуть поодаль сразу с тремя — Финниганом, Томасом и Лонгботтомом — дерется Яксли. Тем временем Беллатриса отпихивает одного за одним — студентов, других Пожирателей — и пробивает себе путь к цели. Поттер бросает в нее Экспеллиармус, Петрификус Тоталус, Ступефай, но все тщетно: для столь опасного темного мага, как мадам Лестрейндж, подобные манипуляции — детский лепет, и она с легкостью отбивается от множества лучей, летящих в нее от гриффиндорцев.

Понимание этого придает мне сил, и я перевожу внимание ведьмы на себя.

— Не тронь его, — мановением палочки я отшвыриваю Долохова, намеревавшегося мне помешать, и, в два счета оказавшись рядом с Поттером, прикрываю его и остальных — кого удается. Гарри хватается за мое запястье, и наши взгляды встречаются. Он бесстрашно и благодарно смотрит на меня: огромные зеленые глаза, как два морских омута, светятся безумной надеждой. И я не могу ее не оправдать.

Делакур, пискнув нечто нечленораздельное, под градом проклятий устремляется ко мне. Наконец опомнилась! Выставив мощный щит для себя и учеников, она позволяет мне приняться за Беллу.

— Ах ты поганый урод! — кричит та и трясется от ярости. — Господин будет счастлив узнать, что я прикончила грязного предателя!

Не отвечай, сосредоточься на контратаке, велит внутренний голос. Наша схватка невыносима для обоих. Я рассекаю ей бедро Сектумсемпрой, а она обжигает мое плечо. От боли противница взвизгивает и на миг теряет контроль: за эту долю секунды я успеваю обезоружить и оглушить ее, а затем переключиться на Люциуса.

Драко, вплотную подобравшийся ко мне, в ужасе застывает — раньше ему не доводилось лицезреть отца, сражающегося с бывшим товарищем, и лихорадочно выбирать, чью же принять сторону.

Ну конечно. Как еще они могли выманить Малфоя-младшего из Хогвартса, если не при помощи глубоко почитаемого им родителя, которому он безропотно внимал с малых лет? Беллатриса проявила исключительную смекалку, продумав этот ход.

— Сын, — Люциус, выставив против меня прочный щит, властно обращается к Драко и протягивает дрожащую руку вперед, как бы стремясь обнять наследника и удержать его рядом с собой. — Нам пора. Давай же.

Я вижу колебания юноши и уже ожидаю худшей развязки, но вдруг...

— Драко! — отчаянно взмолившись, из толпы вперед подается растрепанная Грейнджер с рассеченной бровью и кровоточащей губой. — Не уходи!

Боги! Моя проницательность не подвела: мисс Всезнайка испытывает далеко не то, что привыкла показывать!

Слизеринец, оглянувшись, ошеломленно смотрит на нее. Он оказывается меж двух огней: девица, чье внимание он страстно желал завоевать, и отец — главный в жизни авторитет.

Но долго думать ему не дают: очнувшаяся Беллатриса, узрев неуверенность племянника, молниеносно решает устранить препятствие в виде Грейнджер и кидает в нее проклятие.

— Нет! — вопит Драко и, оттолкнув гриффиндорку с траектории луча, отражает его мощным Protego.

— Ты якшаешься с ней! — в бешенстве Люциус наставляет на него палочку.

— И смеешь защищать грязнокровок! — истерически надрывается Лестрейндж.

— Ты же видишь, Люциус, он не хочет идти с вами, — взываю я.

— Старый друг, — сухим шелестящим голосом отзывается Малфой. — Не зря господин усомнился в тебе.

— Наскучило служить тому, кто в страхе отсиживается в укрытии и ждет, когда ему принесут готовенькое. Двух смертельно опасных шестикурсников, — насмешливо отзываюсь я. Если попаду в плен к Волдеморту, за эти слова он меня изувечит.

— Закрой рот! — свирепеет Беллатриса и посылает в меня смертоносный луч. Я уворачиваюсь и направляю его в стену, где тут же расползается громадная трещина и разлетается россыпь камней и пыли.

В стороне среди студентов образуется потасовка. Крэбб и Гойл, скрутив Финнигана, как истинные варвары, по-маггловски мутузят его своими кулаками-дубинками. Но и гриффиндорец не остается в долгу, со всего размаха заезжает Гойлу в лицо, выхватывает палочку и насылает на обоих Таранталлегру. Слизеринцы пускаются в бесконечный неконтролируемый пляс.

— Это вы, придурки, все рассказали?! — взбешенный Драко освобождает их от сглаза, чтобы те могли говорить.

Ну разумеется. Совершенно очевидно, именно они доложили Пожирателям, когда, во сколько и где в Хогвартсе будет снята защита для уроков аппарации.

— Сам придурок, — Гойл сплевывает на пол кровь. — Мы хотим примкнуть к сильнейшим, а ты дальше вари зелья в компании грязнокровки. Мы больше не друзья.

Кажется, сейчас я впервые услышал четко сформулированное предложение из уст одного из тупейших учеников за всю историю моего преподавания. Вот ведь удача, больше не нужно рисовать этому троллю липовые оценки!

Его вторая половинка по фамилии Крэбб лаконично кивает, и два приятеля присоединяются к своим папашам — таким же безмозглым бугаям, только еще более жирным и обезьяноподобным.

— Драко! Немедленно сюда, я сниму антиаппарационные чары, — окликает сына Люциус тоном, каким подзывают к себе собак, чтобы надеть поводок. Будто и не сомневается, что сын не воспротивится.

Тот, раздавленный поступком бывших друзей, уже успевших ретироваться из Хогвартса, исподлобья глядит на отца.

— Я не стану Пожирателем, — с расстановкой произносит он, и Люциус каменеет. Лорд прикончит Малфоя-старшего.

Уставший от противостояния Беллатрисе и изможденный ранами, спустя три минуты после вторжения я с облегчением замечаю в коридоре фигуры Альбуса, Минервы и других коллег. Поравнявшись с дверями Большого зала, они вступают в бой, и у Пожирателей не остается шансов.

— У них прибыло подкрепление! Мы не сможем сражаться, старик слишком могущественен! — кричит Яксли, измученный напором гриффиндорцев.

Пока Долохов, оклемавшись, оглядывается в ужасе, я пользуюсь моментом и бросаю в него антиаппарационное заклятие.

— Хватайте Поттера! Снимайте с него чары! — остервенело вопит Белла.

— Ну нет уж! Иди к черту, — орет Уизли и умудряется зарядить в ринувшегося к ним Яксли жалящим проклятьем. С того спадает маска, и красное лицо и без того не особо привлекательного колдуна превращается в раздутый шар. Ревя от боли, он находит в себе силы переместиться как раз тогда, когда Дамблдор посылает в противников целый фейерверк заклинаний.

Беллатриса, поняв, что Крэбб и Гойл тоже сбежали, кривится в злобном оскале и напоследок по-звериному оглядывает меня с ног до головы.

— Ты сорвал мне задание. При следующей встрече ты поплатишься за это, — и с хлопком исчезает.

В разгромленном Большом зале коллеги обнаруживают жалкую кучку едва стоящих на ногах гриффиндорцев по центру, горстку слизеринцев, хаффлпафцев и рейвенкловцев у дальней стены, меня и насмерть перепуганную Делакур — окровавленных, но живых, а также обезоруженного беспомощного Долохова, за которым немедленно присылают авроров.

А дальше начинаются хлопоты — Помфри залечивает раны всем пострадавшим, остальные помогают восстанавливать повреждения замка. В десятый раз сердито рявкнув, что не нуждаюсь в помощи, и убедившись в целости и сохранности своих студентов, я устремляюсь отсюда в беспамятстве. Ноги еле держат, плечо адски болит, и все, что мне необходимо, — это тишина и прохлада подземелий. Но перед уходом я не удерживаюсь и оглядываюсь на Поттера.

Не обращая внимания на причитания колдомедика, обрабатывающего ему ссадины на лице, тот не сводит с меня глаз и одними губами шепчет «Спасибо».

Меня охватывает желание на виду у всех наброситься на него и сжать в тиски: пусть все поймет, пусть ощутит мои прикосновения вместе с неистовым биением сердца.

Невыносимо хочу дотронуться до тебя, думаю я, не отводя от него взгляда. Но, в конце концов совладав с мучительным порывом, отворачиваюсь и ухожу прочь.

====== Безнадежный гриффиндорец ======

I’m falling deeper and deeper

Getting sweeter and sweeter

You can’t obscure desire

‘Cause you learn as it grows

«Deeper and Deeper» by Cinema Bizarre

В больничное крыло мадам Помфри не пустила никого, кроме раненых. Мы с Гермионой, Симусом, Дином, Невиллом, Драко и Флер, похоже, застряли тут надолго.

— Все на выход! — объявила колдомедик столпившимся у дверей студентам. — Не нервируйте тех, кому досталось больше вашего! Расходитесь по спальням и отдыхайте. Столько стресса для молодых организмов!

Уроки до конца недели отменили. Мадам Помфри чуть ли не насильно заставила нас принять снотворные зелья, чтобы мы успокоились и проспали до завтрашнего утра, а она занималась нашим лечением.

Малфой, залив в себя снадобье, сразу же притворился спящим. За двадцать минут до этого по пути в лазарет он еле слышно пробормотал мне «Спасибо за записку. Ты предупредил меня очень кстати». И в тот момент я понял: наша вражда окончательно себя изжила. А то, что Драко отныне точно можно доверять, стало ясно тогда, когда он ни с того ни с сего защитил Гермиону.

Все теперь смотрят на него иначе. Гриффиндорцы с уважением, однокашники — с глубочайшим отвращением. Как он будет учиться и жить с ними, ума не приложу.

После его выходки и разоблачения Снейпа слизеринцы обезумели. Представить не могу, как декану удастся держать их в узде. С другой стороны, он ведь не какая-нибудь добродушная Спраут... Зельевар быстро поставит их на место, в Хогвартсе дети Пожирателей не осмелятся открыто нападать. Разве что во время каждой трапезы ему придется проверять содержимое тарелки на наличие ядов, а заодно приучить к этому Малфоя.

Тому, кажется, и правда впору выпить отравы, дабы забыть все навалившееся на него проблемы. Предать отца, настроить против себя Волдеморта, Пожирателей и весь свой факультет, обречь на наказание мать, потерять двух верных стражников...

Что ж, по крайней мере, он не покалечен. Просто слегка помят парочкой заклинаний. Мы все понесли увечья, но хуже всего довелось Симусу — Крэбб и Гойл выбили ему зуб и сломали два ребра, бедолаге пришлось мучиться с костеростом.

Не обошлось и без психологических травм. Несчастная Флер так рыдала, что разжалобила даже всегда холодную поотношению к ней Гермиону. Пересев на койку к расклеившейся блондинке, она поглаживала ее длинные волосы и подсовывала салфетку за салфеткой.

— Я ничего не могла сделать! — горестно сокрушалась француженка. — Застыла, будто истукан, пока мсье Снейп делал все за меня! А еще называюсь учителем Защиты от Темных Искусств!

— Любой бы на твоем месте поначалу растерялся, — утешала ее подруга. — Тебе всего девятнадцать, Снейп старше, сильнее и опытнее, он знал, на что они способны! Ты была прекрасна! Самоотверженно боролась за нас, как истинный учитель Защиты!

— Ты ошшень добра, ‘Ермиона, — утирая слезы, лепетала Флер. — Мерси, мерси боку.

Слушая оживленную болтовню друзей и изредка перекидываясь с ними парой слов, я погружаюсь в дрему. Вскоре затихают и остальные.

Неожиданно для себя я разлепляю глаза после отбоя, хотя надеялся проспать до рассвета. Сон не возвращается, и я ворочаюсь в постели, снова думая, думая, думая.

Какие оправдания теперь найти для Дамблдора за свою ложь? Не могу описать, насколько мне стыдно. И если об этом можно поразмышлять позже, то кое-что другое не выходит из головы и требует разгадки неотлагательно.

Прощальный взгляд Снейпа, от которого почти вибрировал воздух. Посмотрев на меня перед уходом, как умирающие от жажды смотрят на стакан воды, он словно подарил мне безмолвное обещание.

От одной мысли становится жарко. Я распахиваю одеяло и сажусь на кровати.

Плевать. Пусть так поступают психи, но я сделаю все, чтобы это обещание исполнилось сегодня. Пока свежи его чувства. Пока я горю решимостью. Пока мы оба живы.

Крадясь через лазарет, я замечаю, что койки Малфоя и Гермионы пусты. Наверное, вышли в туалет или еще куда. Жаль, со мной нет мантии-невидимки. Не наткнуться бы на кого-то из них в полутьме! Бесшумно выскользнув наружу, я устремляюсь в подземелья.

*

В пустынных коридорах мои шаги отдаются гулким эхом. На счастье по пути мне встречается один лишь безучастный призрак монашки.

Знать бы, что произойдет, дойди я до его кабинета. Вдруг он рассвирепеет и выпроводит меня вон? Или просто не откроет, поскольку лег спать?

Но, оказалось, Снейп не спал. Я отваживаюсь постучать в дубовую дверь, которая за целый семестр стала практически такой же родной, как портрет Полной дамы, и с трепетом слышу за ней поступь — все громче, отчетливее и ближе. Когда с той стороны он берется за ручку, я забываю свое имя и прекращаю дышать. Поборов малодушный порыв убежать, предстаю перед ним в совершенно неподобающем, возмутительном виде — взлохмаченный, трясущийся от холода, заплутавший в слизеринских катакомбах гриффиндорский странник в серо-голубой пижаме.

Профессор оглядывает меня сверху донизу, и его брови вздымаются.

Сейчас он невероятно хорош собой. Я уже видел эту картину — в белой рубашке, контрастирующей с волосами цвета воронова крыла, и черных брюках, красиво облегающих его бедра, зельевар весьма... горяч. Только кровавое пятно на плече, расходящееся от краев обожженной ткани, выглядит устрашающе. От этого зрелища внутри все сжимается от жалости и какого-то непонятного, щемящего чувства.

— Все-таки пришел, — констатирует он.

— Пришел, — киваю я, а у самого от ужаса сердце норовит пробить в ребрах дыру.

Ждал и даже не отрицает. Еще чуть-чуть, и грохнусь в обморок от волнения. Пропущенный Снейпом, точно во сне я прохожу в класс зелий и сразу согреваюсь в приятном мареве. Будто камин благодаря мне (или, поверить не могу, ради меня?) больше никогда не угасает.

Хорошо, Гарри, ты добился своего, ты здесь. Что теперь?

— Сэр, как вы? Вы ранены, — лепечу я.

— Не смертельно, Поттер. Залечил все, что смог, — отвечает он и накладывает на дверь заглушающие чары. Этот сокровенный, интимный жест приободряет и придает уверенности. — Вы напрасно явились. В вашем-то состоянии.

— Всего пара царапин, — отмахиваюсь я. — Мадам Помфри быстро с ними справилась.

Лицо Снейпа непроницаемо, он выжидающе смотрит на меня без единой эмоции и молчит. Ясно, помогать не собирается. Я сглатываю и все же нахожу несколько подходящих слов.

— Вы защитили меня. Хотя сами могли пострадать. Невозможно передать, насколько я вам благодарен.

Снейп принимает вид вежливой озадаченности.

— Пожаловали сюда на ночь глядя, дабы выразить свою признательность?

— Не только, — робко отвечаю я. Вот и все. Если скажу это, назад дороги не будет. — Я хотел просто увидеть вас. Хотел... к вам.

Дьявольский отблеск в антрацитовых глазах Снейпа снова делает его похожим на Люцифера. По своему обычаю он неторопливо переходит в наступление, плавно надвигаясь на меня подобно огромной гарпии. И вынуждая отступать.

— Опять вы поспешно делаете героический шаг и тут же пасуете перед собственными желаниями, — низким голосом, проникающим в глубины моего сознания, протягивает Снейп. К несчастью, этот властный рокот заставляет мой член стремительно оживиться. — Не очень-то по-гриффиндорски.

— Такое происходит лишь рядом с вами, — искренне заверяю я, упершись в стену и не смея поднять на него взор.

Зельевар подходит вплотную и, как хищный зверь, улавливает мой страх и возбуждение. Кончик его носа, не касаясь кожи, обводит мою шею, скулы, виски.

Я упираюсь ладонью в грудь профессора — там, где белоснежную ткань сорочки разрезает длинный ряд пуговиц, но не отталкиваю, а словно поглощаю его тепло и отдаю взамен свое.

Едва уловимое неровное дыхание касается моих щек. Когда же Снейп опускает руку мне на поясницу, я с колоссальным облегчением понимаю: все. Никакой я не спятивший идиот. Его тоже ко мне влечет. Хочется заскулить от потрясения, счастья и нетерпения. Горячие пальцы прожигают дыру в моей пижаме. Или это я с таким жаром реагирую на его прикосновения?

— Вы весь дрожите, Поттер, — он переходит на дразнящий шепот, и от этой фразы я начинаю задыхаться.

Меня окутывает и опьяняет головокружительный запах. Как здесь не дрожать? Мерлин, все эти дни я мечтал о подобном, фантазировал перед сном за задернутым пологом, исступленно лаская себя и воображая его лицо, вспоминая аромат и гипнотический голос. Но не мог и представить, что наяву буду стоять, прижатый к стенке самим Снейпом, а мой член от столь потрясающей близости начнет сочиться смазкой.

Еще немного, и он заметит выпуклость в районе моей ширинки. Поставить бы момент на паузу хоть на секундочку, отдышаться и прийти в себя!

— Это из-за вас. Профессор, я... Мне так... Боже!

— Сколько эмоций. Беру слова назад. Вы безнадежный гриффиндорец, — усмехается Снейп, приблизившись, и милосердно накрывает мои губы поцелуем.

Время останавливается. Вот тебе и желанная пауза. Застыв на несколько мгновений, я не соображаю, что делать. Как отвечать на эту ласку. Все происходящее мне не мерещится?

Дрожь нарастает, и он, ощущая ее, обхватывает меня крепче и сильнее впивается в мои губы своими — влажными, теплыми, мягкими…

Меня целует мой учитель. Меня целует Снейп. Его волосы щекочут мне шею. Его ладонь обнимает сзади. Как приятно, ошалело думаю я. И тут-то у меня сносит крышу.

Содрав с себя мешающие очки, я набрасываюсь на него, прижимаясь всем телом к худой фигуре.

Влажный язык бесцеремонно проникает в мой рот, я чувствую его сбившееся сердцебиение и сам прихожу в неистовство. Сколько длится наш бешеный поцелуй, я не знаю, но, услышав страдальческий рык Снейпа, ловлю себя на том, что трусь пахом об его ногу.

Взору напротив открывается постыдное зрелище — мой член так натянул тонкую ткань штанов, что через нее проглядываются очертания головки. Переодеваясь в больничном крыле, я благополучно забыл надеть под пижаму трусы.

— Коснитесь меня. Пожалуйста, — бормочу я, беря его за руку.

— Поттер, — он пытается высвободиться. — Довольно. Я не железный.

— Сэр, — я собираю остатки мужества. — Если вы хотите этого так же, как я... Молю. Дотроньтесь. Все навсегда останется между нами.

— Ты сам не знаешь, о чем просишь, — почти сердито говорит он, алчно разглядывая меня.

До сих пор ни одни слова в жизни не давались мне столь тяжело.

— Я хочу вас. Нет, не так. Я хочу только вас. И заклинаю лишь об одном — не отталкивайте меня. Не сейчас.

— Глупец, — рычит Снейп. — Не говори, что я не предупреждал.

С этой фразой он резко разворачивает меня к стенке и наваливается всем телом. Я охаю и, распластавшись по прохладной каменной кладке, отдаюсь его рукам. Они блуждают по моей груди, животу, бедрам... Шумный выдох обжигает мое ухо, от чего мурашки пробегают от затылка до пят. Я чувствую, как к ложбинке между моих ягодиц прижимается что-то твердое.

О боже, да. У него стоит! Я мычу нечто неразборчивое и желаю одного: чтобы этот миг никогда не заканчивался.

Ладонь Снейпа осторожно ложится на выпуклость в моих штанах, слегка промокших от смазки, и из моего рта вырывается мольба:

— Да, прошу... Пожалуйста...

Чертыхнувшись сквозь зубы, он оставляет на моей шее яростный поцелуй-укус. Я весь съеживаюсь и трясусь от удовольствия, пока он забирается под резинку. А дальше теплые пальцы находят мой член и бережно сжимают его. Я взволнованно выдыхаю. Вторая его рука тоже оказывается в пижаме и, опустившись ниже, обхватывает мои яички.

Вскрикнув, я упираюсь в стену, чтобы не свалиться от нахлынувшего экстаза. Ритмично двигая рукой, подразнивая скользкую головку и поигрывая с мошонкой, он с упоением вырывает из моего горла жалобные, похотливые стоны.

— Повернись. Хочу видеть тебя.

Повинуясь, я совершенно бездумно разворачиваюсь, не сразу осознав, что теперь Снейпу доступна вся гамма эмоций на моем лице. Он переводит взгляд к паху, смыкая пальцы. И замирает, словно зачарованный. Краешек его рта ползет вверх: похоже, увиденное ему по душе.

Я распаляюсь от блаженства, но одновременно меня бросает в жар от смущения.

Поздно стесняться, кретин, шепчет внутренний голос. Он тискает в ладони твои яйца, и ты стонешь, будто умалишенный!

— Нравится? — повелительно спрашивает профессор.

— Д-да... Я уже вот-вот... — мои щеки горят. Как Снейпу вообще можно заявить что-то вроде «почти кончил»? Просто немыслимо. Тем не менее он все понимает и с ухмылкой информирует:

— Не так быстро. Говори со мной, Поттер. Почему ты просил не отменять отработки?

— Хотел чаще бывать у вас, чаще видеться, — я еле ворочаю языком, вся кровь прилила туда, где он вытворяет волшебные вещи без всякой магии.

— Выходит, ты тронулся умом, — беззлобно заключает Снейп.

Вместо внятного ответа я жалобно всхлипываю:

— О Боже... Умоляю вас. Продолжите их. Хотя бы до Рождества, как и планировали.

— Хотя бы? — он надменно заламывает бровь.

Застонав, я исступленно киваю.

— Неудивительно, что вы не утруждаете себя мыслями о последствиях, — но, увидев мое искаженное лицо, он смягчается: — Я подумаю.

Приоткрыв свои тонко очерченные губы, зельевар пристально рассматривает меня и наслаждается моей стыдливой беззащитностью. Я мучительно краснею и опускаю глаза на его руку, продолжающую терзать мой член.

Еще несколько движений, и горячая волна наслаждения накрывает низ моего живота, я ощущаю сладкую судорогу, а затем, уткнувшись Снейпу в грудь, вскрикиваю, но до ушей профессора доносится лишь сдавленное мычание. Моя сперма заливает его пальцы и запястье. Осторожно выпустив мой член, он достает палочку и произносит очищающее заклинание, пока я в полном шоке наблюдаю за всем происходящим и параллельно натягиваю пижамные штаны.

Все, что казалось несбыточным, нереальным, отсеялось, исчезло. Мой самый ненавистный преподаватель довел меня до оргазма прямо в классе зелий, где я проучился пять с лишним лет. И это было просто восхитительно. Когда сюда придут студенты, они даже не догадаются, что здесь творилось между их учителем и однокурсником.

Снейп удовлетворенно оглядывает меня, словно это он только что кончил. Но я ведь чувствовал — ему явно тоже невмоготу. Как намекнуть, что и я жажду доставить ему удовольствие? Открываю было рот, но он резко вскидывает ладонь.

— Тебя будут искать. Возвращайся.

И в примирительном жесте легко целует меня в губы.

А потом снимает с двери защитные чары и делает неопределенный взмах рукой, мол, готово, иди.

Перед тем, как покинуть кабинет, я оборачиваюсь.

— Профессор, я пойду. До встречи?

Вид у Снейпа, уставившегося на пламя в камине, отрешенный и бесстрастный. Будто вовсе и не ублажал Гарри Поттера две минуты назад.

Ответом мне, конечно, служит тишина.

Из подземелий наверх я несусь на крыльях. Без происшествий вернувшись в больничное крыло, вижу, что и Гермиона, и Драко уже на своих местах. Кажется, все в лазарете спят.

Я тоже бесшумно укладываюсь и зарываюсь лицом в подушку. Вторжение Пожирателей, предстоящие в школе перемены, вина перед Дамблдором... Сейчас ничего из этого не имеет значения. Улыбка до ушей не покидает меня, пока я наконец не погружаюсь в сладостный сон.

====== Сон наяву ======

It’s so insane

You’ve got me tethered and chained

I hear your name

And I’m falling over

«You look so fine» by Garbage

В больничном крыле я пролежал до вечера воскресенья. Мадам Помфри настояла, чтобы все мы еще два-три дня побыли под ее наблюдением и заодно подлечили нервную систему.

Мне к тому же пришлось поглощать микстуру от мигрени — шрам разболелся в ночь на субботу, а к следующему вечеру нещадно горел огнем. Должно быть, Волдеморт вымещал гнев на своих подчиненных... Даже представься мне возможность проникнуть в этот момент в его разум, ни за что бы не рискнул.

В пятницу прибегал Хагрид с двумя огромными вениками курчавого чертополоха («Вот вам оберег от зла всякого. Ежели тревожно, грустно будет, он поможет») и целой пригоршней несъедобного печенья, которое великан раздал всем, кроме Малфоя — не заметил, что слизеринец притаился за большой ширмой.

Драко, не вынеся повального внимания, сразу на утро после происшествия попросил отгородить его от остальных. Поворчав, мадам Помфри все же пошла на уступку. Причину подобной прихоти понял далеко не каждый. Дин что-то пробормотал про барские замашки, а Симус — про челядь, своим присутствием мозолящую глаза Его Высочеству Хорьку.

Конечно, все не так. Мы с Гермионой, хотя и словом об этом не обмолвились, оба осознаем, что Малфою жутко неуютно и одиноко среди сплоченных гриффиндорцев, видевших его слабость. Они наблюдали, как он предал отца, и узрели крушение репутации. Вот Драко и решил изолироваться, спрятавшись в свою раковину зализывать раны.

Самым важным событием выходных стал визит Рона. Когда друг прикрыл меня от Яксли, на секунду мне показалось, будто двух месяцев порознь вовсе и не было. Видимо, он тоже ощутил это, поскольку не погнушался ни моей «гейской натурой», ни тем, что бывшая девушка каким-то образом наладила отношения с тем, кто раньше считался нашим общим врагом. И пришел навестить нас.

Пожав руки приятелям и со скорбным видом кивнув Гермионе, пронзившей его ледяным взором, но слегка склонившей голову в знак приветствия, он направился ко мне.

— Гарри... Тебе тут письмо, — робко выдавил он. — От Ремуса.

— Спасибо, — сказал я, взяв протянутый конверт и отправив его на тумбочку. — Хедвиг не слишком переживала из-за моего отсутствия?

— Ну, Сычик ее подбодрил, — почесал за ухом Рон. — А я дал совиного лакомства и объяснил, что с тобой все нормально.

— Хочешь, садись, — кивнул я на стул рядом с койкой.

Помявшись, друг выдал:

— Может, выйдем ненадолго? Мадам Помфри на обеде, не заметит. Поговорим наедине.

— А не испугаешься, наедине-то? — я поймал себя на том, что приподнял бровь совсем как Снейп.

Под любопытными взглядами друзей мы с Роном вышли, и, едва закрылась дверь, он затараторил:

— Гарри, прости меня. Я бесчувственный чурбан и придурок. Понятия не имею, реально ли все вернуть, и на многое не рассчитываю, но черт, я безумно скучаю по тебе.

— О, больше не переживаешь, что я на тебя наброшусь в душевой, стоит только повернуться ко мне задом?

Сконфуженный Рон отмахнулся и побагровел от неловкости.

— Ты вообще ни в чем не виноват, это мои идиотские предрассудки. Чарли недавно признался родителям, что он гей. Вернулся из Румынии с парнем, привел его в дом. Тот тоже драконовод. Мама осталась в восторге. И папе он понравился. Потом мы в Хогсмиде встретились. Оба здоровые, мускулистые, ну ты видел Чарли. И пацан его такой же: брутальный, бородатый, все руки в мозолях с ожогами. Если бы кто слово им сказал — мол, фу, голубые, тогда бы голубым расцвели фингалы под глазами у смельчака. И чего я бесился насчет тебя? Мне ужасно стыдно, Гарри. Какая мне разница, с кем ты спишь? Главное — ты мой лучший друг.

Знал бы ты, Рон, что вчера произошло... Не спешил бы раскидываться такими благородными фразами.

— Ладно, — смягченный, я похлопал его по плечу. — Все ошибаются.

— Как мне искупить вину? — повеселел Рон.

— Ты ее уже сполна искупил, — ухмыльнулся я. — Ну и физиономия была у Яксли! Жалящее заклинание! Просто класс!

— Я когда понял, что он на тебя движется, так сразу и забыл обо всем. Единственная мысль пульсировала: «До Гарри ты не доберешься, упырь». Мы за тебя горой встали, показали мощь. Даже Снейп вступился. Чего не ждали, того не ждали.

— Да, — рассеяно кивнул я, уловив, как по-новому зазвучала его фамилия. Северус Снейп... Ненавистное ранее сочетание отныне стало милой сердцу симфонией. Мысленно написав на воображаемом листе эти двенадцать букв, я представил цветочные бутоны, медленно распускающиеся среди них. Северус. Смогу ли я хоть однажды назвать его по имени?

— Гарри, прием! Ты чего его за руку схватил-то? Остановить пытался? Да пускай бы его дружки сцапали, какая разница? Он тебя терзает отработками, а ты о его благополучии печешься.

Ох, Рон, получится ли у нас снова быть друзьями?

Рассеянно пожав плечами, я перевел тему:

— Слушай, а слизеринцы как себя ведут?

— Пребывают в полном шоке! Что с хорька, что со Снейпа! Паркинсон ходит зареванная — у нее на Малфоя, похоже, были виды, да и дорогой декан разочаровал! На них сейчас все смотрят, как на врагов. Половина уже уехали — ну и хорошо, без этих гадов легче дышится. Другие факультеты, кстати, тоже поредели — родители начитались статей в «Пророке» и забрали малышей. В общем, теперь Хогвартс — школа четырнадцать плюс.

— В министерстве переполох, да? — спросил я, услышав о статьях.

— Они, конечно, сохраняют напускное спокойствие. Скитер спустила на Дамблдора всех собак. Мол, Скримджер и остальные ни при чем, это директор не может обеспечить детям безопасность. Ни про урок аппарации не упомянула, ни про снятие защитных чар! А еще, по ее словам, Пожиратели так тебя уделали, что ты чуть ли не фонтанировал кровью, едва спасли. Куча студентов якобы погибло. Мама с ума сходила от ужаса, пока я не отправил ей сову с объяснениями. Короче, ничего нового. Убеждают народ, будто Министерство хорошее, а Дамблдор — старый олух.

— А как с Долоховым, не в курсе? — еле сдерживая гнев, я закусил губу.

— Папа рассказал только, что авроры выяснили, где находится штаб Волдеморта. В Малфой-мэнор, естественно. Но как кого-то оттуда выкурить, не ясно. Даже если направить целую армию элитных бойцов брать поместье штурмом, Волдеморт при желании превратит их в пыль. А вдруг Пожирателей предупредят о вторжении? Представляю, сколько предателей найдется среди работников министерства. Поди разбери, кто свой, а кто чужой! Или вообще под Империусом вынюхивает дела правительства!

— Да уж, — кивнул я, стараясь справиться с потоком информации.

— Гарри, а ты случаем не знаешь, чего это хорек вступился за Гермиону? — щеки переминающегося с ноги на ногу Рона опять порозовели.

— Ну, он же на нашей стороне, — сказал я. — Наверное, сработались на зельях, и Малфой счел своим долгом не дать ей пострадать.

— Ущипни меня, чтобы я проснулся и вся эта нелепица оказалась сном, — пробормотал друг, и мы вернулись в больничное крыло. — Ай, Гарри! Больно же!

*

Хогвартс и правда изрядно опустел. Явившись в понедельник на завтрак, я вижу множество свободных мест за каждым из факультетских столов.

Метнув взгляд на преподавателей, тут же об этом жалею: тело начинает гореть, и меня кидает в жар. Темная фигура восседает по правую руку от Дамблдора. На фоне аскетичной черной мантии профессора звезды на лиловых одеждах директора сияют, как золото.

Они о чем-то увлеченно беседуют, а я украдкой рассматриваю Снейпа, мимоходом поглощая кашу. Если забыть о его мерзком характере, каким можно его увидеть? Каким он впервые предстал в моих глазах, пока я не ведал, что этот мерзавец станет третировать меня из года в год?

Суровым, мрачным, загадочным. Харизматичным, гордым, авторитетным. Конечно, я был ребенком и не мог оценивать его в ином ключе. Но сейчас могу. Внешне он не красив и не атлетичен, но в то же время так притягателен... Что это — животный магнетизм? Его непостижимые флюиды в два счета минуют расстояние между нами, и вот я уже изнываю от желания, глядя, как он управляется с ножом и вилкой, а волосы цвета воронова крыла спадают ему на лицо. Они касались моей кожи. И эти длинные пальцы, и эти тонкие губы... Что он творил со мной, на какое безумство решился ради ненавистного студента!

И никто, никто из сидящих вокруг не знает о нашей тайне. Гермиона, погруженная в книгу, скучающий Рон, внимающий назойливой Лаванде, МакГонагалл, передающая солонку Флитвику, Почти Безголовый Ник, сопровождающий Толстого проповедника к выходу из Большого зала. Ни одна душа — живая ли, мертвая ли, — не знает о произошедшем в пятницу между Снейпом и мной.

Мы не виделись все выходные, я успел все обдумать и понять, что случившееся — одно из невероятнейших событий моей жизни. Так потрясен и одновременно счастлив я был лишь несколько раз: когда узнал, что с рождения волшебник, когда попал в Хогвартс, когда выиграл первый квиддичный матч и когда выяснил о существовании любящего крестного.

Профессор и я не могли смотреть друг на друга, не сжав зубы от злости и отвращения. Казалось невозможным, чтобы эта неприязнь однажды превратилась хотя бы в вежливую отчужденность. Но вместо этого она обернулась всепоглощающей страстью, при воспоминании о которой у меня сладко сводит низ живота.

Это ведь воистину чудо, перечеркивающее то плохое, что было в прошлом. Многочисленные перепалки и разногласия, публичные унижения, стыд и чувство вины... Они отныне не важны, в них попросту нет смысла. Человек, пять лет не упускавший случая, дабы уколоть и задеть, оказался таким чувственным, возбуждающим, пылким. Я был в его власти, он командовал и не слишком-то церемонился, но искренне старался доставить мне удовольствие, что читалось в каждом движении, слышалось в каждом вздохе.

Будет ли это иметь продолжение? Мышонку понравилось быть в лапах у кота. Я хочу больше. Еще больше, чем он великодушно мне дал. Теперь брать — его черед.

Рот наполняется слюной, я отодвигаю от себя пустую тарелку. Меня мучает аппетит совсем другого рода.

Словно почувствовав, что за ним наблюдают, Снейп бросает на меня строгий взор. И задерживает его буквально на пару секунд, но это гораздо, гораздо дольше, чем я привык.

Дыхание перехватывает от нетерпения. Не могу поверить, мы правда целовались, он обнимал меня, впивался зубами в кожу, подарил мне первый в жизни оргазм от ласк другого человека.

Дьявол, что ты делаешь со мной! Как быстро я стал зависим от тебя душой и телом!

*

На занятиях все студенты крайне враждебно ведут себя со слизеринцами, а те в свою очередь держатся особняком и сильно огрызаются в ответ на любую дерзость.

Драко выглядит белой вороной посреди стаи стервятников. Принц, ставший изгоем, мог бы куда сильнее сокрушаться по этому поводу, но отчего-то не кажется понурым и отчаявшимся. Будто мысли, заполняющие белокурую голову, окрыляют его и затмевают все горькое, что случилось с ним в последние месяцы.

За ужином я замечаю, как во время ободряющей речи директора с благодарностями всем принимавшим участие в обороне замка, одноклассники Малфоя сидят, задрав носы, и высокомерно на него косятся. Тот же с аристократичной невозмутимостью обгладывает куриную ножку и демонстрирует, что ему, в общем-то, на них начхать.

От обращения Дамблдора меня отвлекает эльф, настойчиво дергающий рукав моей мантии.

— Мистер Гарри Поттер, вам послание.

Взяв из крохотной ручки небольшой кусочек пергамента, сложенный вдвое, я разворачиваю его и читаю два слова, написанные знакомым убористым почерком.

«Отработка состоится».

Шальная улыбка озаряет мое лицо. Гермиона, сидящая напротив, тут же наклоняется ближе.

— Что там, Гарри? Хорошие новости?

— Да, — я спешу убрать бумагу в карман. — Потом расскажу тебе.

Мне смертельно хочется посвятить подругу во все происходящее, но как? Я ведь и сам пока толком не знаю, к чему приведет согласие Снейпа продлить взыскания.

Мастера зелий за преподавательским столом уже нет. Может, оно и к лучшему. Будь он здесь, я не смог бы сохранить спокойствие сразу после прочтения записки, которая стала негласным подтверждением, что кое-кто не против продолжить начатое.

*

They took a step back, thought about it, what should they do

‘Cause there’s always repercussions when you’re dating in school

But their lips met, and reservations started to pass

Whether this was just an evening or a thing that would last

«Tear you apart» by She Wants Revenge

Снова стучаться в класс зелий, зная, что внутри будет он один... Большего удовольствия теперь и не придумаешь.

Услышав бесстрастное «Войдите», я распахиваю дверь и с колотящимся сердцем шагаю внутрь. Снейп, проверяющий кипу студенческих работ, кидает на меня короткий взгляд, исполненный олимпийского спокойствия, и молча возвращается к каранию свитков пергамента пером с красными чернилами.

В то же мгновение собственные ожидания кажутся мне неимоверной, непроходимой тупостью. Я-то представлял, что он сам встретит меня у порога, приветливо прикоснется ко мне, как подобает человеку, целовавшему меня в прошлый раз и державшему в руках мой член.

Из головы, видно, напрочь вылетело, с кем имею дело.

— Займитесь инвентарем, Поттер, мне сегодня не до вас, — жестом он указывает в сторону груды котлов, черпаков и пробирок. — Отмоете утварь и можете быть свободны.

Горькая обида пронзает все мое естество. Чистить тару, которую не составит труда привести в порядок магией! Вернулись к тому, что было в сентябре.

— Сэр, вдруг для меня найдется другое занятие? Более полезное?

Не слишком ли двусмысленно это прозвучало?

— Вы хотели отработку, я предоставил ее вам, — не отвлекаясь от бумаг, отзывается профессор. — Придумывать для провинившихся учеников интересные поручения не входит в мой круг обязанностей.

— Я сказал полезное, а не интересное! — как же раздражает его пренебрежительное отношение! И ведь упрашивал же продлить эти идиотские наказания!

Снейп продолжает безмолвно оценивать домашние задания. Вот же сволочной гад! Ну он сейчас пожалеет!

Я смиренно приступаю к взысканию. Мстительная решимость подталкивает меня к непривычным для самого себя действиям. Без понятия, где этого понабрался: тело словно подсказывает, что надо делать.

Повернувшись к учителю спиной и прогнувшись в пояснице, я наклоняюсь к большому и глубокому котлу и начинаю драить жестяной губкой его внутренние стенки. Затем, спустя десять минут, разогнувшись, издаю стон облегчения, разминая слегка затекшие конечности.

Со стороны преподавательского стола не следует ровным счетом никакой реакции, и тогда я, пораженный собственной нахальностью, перехожу в активное наступление.

Развернувшись к Снейпу, я принимаюсь беззастенчиво его разглядывать, попутно натирая губкой толстую ручку здоровенного оловянного черпака. Спустя пять минут моих манипуляций зельевар недовольно сжимает губы и вбирает носом воздух, но не исключено, что это результат прочтения какого-нибудь особенно абсурдного высказывания в студенческом эссе.

Не отрывая от профессора глаз, я вдруг понимаю: в нем что-то изменилось. Посвежел? Похорошел или просто... Привел в порядок волосы! Сальные пряди остались в прошлом: чистая копна спадает на бледную шею черной блестящей волной. Помыл голову. Снейп помыл голову! Нет, конечно, он наверняка делал такое и прежде, нельзя же все время ходить с грязными патлами. Но до этого момента я не замечал или не верил, что подобное в принципе возможно. Не слишком ли дерзко — надеяться, что мой визит послужил тому причиной?

На сей раз я издаю страдальческий вздох непроизвольно, и это становится последней каплей.

— Поттер! — рявкает Снейп, заставив меня вздрогнуть.

— Да?

Мне кажется, или его щеки заалели? Возмущенный, он гаркает:

— Бросьте чертов черпак!

От неожиданности я резко отпускаю инструмент, и соприкосновение металла с дном котла отдается оглушительным звоном на весь класс.

— Что, скажите на милость, вы себе позволяете? — вопрошает разгневанный Снейп, встав и уперевшись ладонями в столешницу. — Намерены вывести меня из терпения, ломая смехотворную комедию?

— Сэр, я и не думал! — отплачу ему той же монетой. — Вам сегодня не до меня, я это тотчас уяснил. Можно мне продолжить отработку? Хочу поскорее отсюда уйти.

— Да неужели? — язвительно говорит профессор. — Так уж поскорее? По вашим фортелям сразу и не скажешь.

— О, чем раньше, тем лучше, — заверяю я и для убедительности часто киваю. — Есть миллион куда более приятных занятий, нежели пребывание в подземельях. Даже не знаю, о чем думал, просясь в этот кабинет снова и снова.

Да что ты творишь, кретин? Ты навсегда оттолкнешь его и погибнешь от своего же меча!

Но мои слова угодили точно в цель. Мастер зелий меняется в лице, устремив на меня остервенелый взгляд исподлобья.

— Сюда. Живо.

От его грозного рыка член в моих штанах начинает чуть ли не дымиться. Снейп продолжает пристально на меня смотреть, гипнотизируя, как удав кролика.

— Ну? Чего ты ждешь? — требовательно спрашивает он. Сзади доносится тихий щелчок — его заклинание заперло дверь.

Ноги будто одеревенели. Но стоит лишь совершить одно титаническое усилие, послушно шагнув навстречу, как я срываюсь с места и почти бегу, ничего не страшась. Разве что снести по пути все склянки.

Кинувшись прямиком в руки Снейпу, точно глупая добыча — в лапы голодному зверю, я дотягиваюсь до его лица и жадно впиваюсь в сухие, слегка шершавые губы. О боги, ничто и никогда не доставляло мне такого страстного упоения, как эти жгучие поцелуи, изматывающие всю душу. Неловкий опыт с Чжоу кажется нелепой шуткой, зато близость моего учителя заставляет лихорадочно трястись от вожделения. Хочу вцепиться в него мертвой хваткой и не отпускать. Хочу, чтобы он стал частью меня. Чтобы он... был внутри. Проник под кожу и услышал биение сердца — так во мне отзывается исступленная ласка этого невозможного человека.

Снейп оттесняет меня к парте — той, за которой на Зельях сидим мы с Паркинсон, и я податливо опускаюсь на деревянную столешницу.

— Решил взять меня измором? — коварно усмехается профессор, наклонившись ко мне. — Самоуверенный паршивец.

— Мне удалось? — трепеща от радости, бормочу я.

Он отстраняется и прижимает указательный палец к моим губам.

— Молчи.

Ощущая мягкость и тепло его прикосновения, провалив попытку совладать с непристойным порывом, я ловлю солоноватую подушечку и вбираю ее в рот. Дрогнув, Снейп завороженно наблюдает за тем, как я облизываю и посасываю его палец, тереблю его языком, прикусываю зубами, и это проносит мне ни с чем не сравнимое бесстыдное наслаждение.

Никто из тех, кому я опасаюсь рассказать о нас, просто не видел этого и не сможет понять. А я вижу. Вижу, как выглядит сгорающий от желания Северус Снейп, и столь фантастическое зрелище мне не забыть до самой смерти.

Разведя бедра, я притягиваю его ближе и обнимаю высокую худощавую фигуру, чувствуя себя слабым, уязвимым и нуждающимся сейчас только в том, чтобы тот из нас, кто старше, сильнее, мудрее, понял меня и не отверг.

— Прошу, будьте первым, — шепчу я, смущаясь от нахлынувшей неловкости. — Мне это нужно.

Глаза предательски щиплет от осознания моей отчаянной потребности в нем.

С беспокойством вглядевшись в меня, Снейп серьезно произносит:

— Поттер. Необдуманные решения, принятые на поводу у эмоций, приводят к плачевным последствиям. Это говорит вам человек, не единожды испытавший подобное на себе. Потому вы должны умерить свой пыл.

Но от его слов я лишь вспыхиваю.

— Решение обдумано, я пришел к нему, хорошо поразмыслив. И справлюсь с любыми последствиями, какими бы они ни были. Мы оба справимся. Вам ведь не плевать на меня! Пусть я неопытен, но кое-что все же понимаю — вы тоже жаждете этого.

— Мои чувства в данной ситуации ровным счетом ничего не значат, — он мягко проводит пальцами по моей щеке. — Я ваш учитель. Который, к своему великому стыду, не сумел противостоять влечению. Но вовремя останавливаться — жизненно необходимый навык для всех без исключения.

— Это подходит для других, но не для меня, — качаю я головой, обезумев от всего происходящего и по-прежнему не выпуская его из своих рук. — И не для вас. Три дня назад мы были на волоске от смерти. Неизвестно, наступит ли завтра. Пока я жив, пока вы живы, мы не имеем права растрачивать впустую каждый новый день. Особенно желая одного и того же. Я ни разу не ощущал себя так, как сейчас, — задохнувшись, я приникаю к его губам и исступленно целую, наплевав на предостережения. Тот Снейп, что пять лет превращал мою учебу в ад, стал чужим и канул в небытие. Я узнал его нового и теперь просто без него не смогу.

— Не отпускайте, не отпускайте меня, — горячо умоляю я, уткнувшись ему в шею, чувствую его распаляющий запах и завожусь от этого еще больше. — Боже... Если не вы, то никто.

И он сдается.

Одна фраза, сказанная тихим, глубоким голосом, заставляет мое сердце сделать сальто.

— Не здесь.

Где угодно, где скажете, хочется пролепетать мне, но я, еле сдерживая переполняющее меня ликование, быстро подтверждаю кивком, что понял.

— Полно вам сиять, как начищенный галлеон, — возводит глаза к потолку Снейп и, открыв взмахом палочки дверь в свои комнаты, пропускает меня внутрь. Обжигающий жар расползается от груди до паха, когда я, пройдя через рабочий кабинет и лабораторию профессора, где мы вместе готовили зелье, останавливаюсь у входа в его личные покои.

Раньше обстановка казалась мне мрачной и зловещей, как в вампирском склепе. Мало света, от постоянно влажных каменных стен веет холодом. Бессчетное количество банок с заспиртованными внутренностями волшебных существ — мозгами, сердцами, языками и другими гадкими составляющими — наводят жуть. Но сегодня для меня это самое уютное и желанное место в мире.

Отсюда видна кровать в его спальне, застеленная зеленым стеганым покрывалом. Неужели там, на ней...

— Куда делась вся прыть? — поднимает бровь Снейп, заметив мое смятение.

Не отвечая, я в упор разглядываю длинный ряд мелких пуговиц на его сюртуке. Мерлин, как с ними быть? Может, стоит для начала раздеться самому?

Пальцы плохо слушаются, когда я тянусь к воротнику рубашки. Взволнованно вздохнув и стараясь не думать о том, сколь неумелым и жалким сейчас кажусь, кое-как справляюсь с двумя петлями, и вдруг Снейп перехватывает мои взмокшие ладони своими — сухими и теплыми — и медленно опускает их. Взяв инициативу на себя.

Какие у него уверенные руки. Они легко освобождают из тесного плена пуговицу за пуговицей, постепенно обнажая все больше кожи. Зельевар зачарованно рассматривает мое тело, и это внимание окончательно меня добивает. Я еще не ловил на себе таких голодных взглядов, наполненных любованием и откровенным желанием обладать.

Рубашка падает на пол. Я остаюсь в одних джинсах, сбрасываю ботинки и, направленный его повелительным жестом, прохожу в спальню. Ступая по пушистому ковру, добираюсь до кровати и ложусь на покрывало.

Я в его личном пространстве, это что-то необыкновенное! Тут он засыпает и просыпается, здесь донельзя интимная обстановка — кресло в единственном экземпляре, прикроватный столик с книгой, миниатюрный шкаф, куда, видимо, помещаются все немногочисленные предметы его гардероба.

Снейп, шагнув за мной следом, останавливается напротив и, не сводя с меня глаз, принимается методично расстегивать свой сюртук, в два счета одолев бесконечные застежки: он привык делать это ежедневно в течение долгих лет.

Комната погружена в полумрак и тишину, нарушаемую лишь потрескиванием пламени в камине. Его оранжевые блики резво пляшут на стенах, вновь создавая ощущение, будто я решил погостить у Сатаны.

Тот, кстати, успел избавиться от своего обмундирования и развязать шелковый шейный платок. Наблюдая, как мой учитель в белой сорочке и черных брюках выскальзывает из обуви, я жадно отслеживаю каждое его движение и уже ожидаю, что он продолжит раздевание, но этого не происходит. Профессор, проведя рукой по волосам, в последний раз окидывает меня взором, раздумывая над чем-то, а затем наконец подходит ближе. Приподняв подбородок, изучает мое лицо, и его губы трогает едва уловимая улыбка.

— Итак, ты победил. Я поддался, и я с тобой.

Ничего лучше мне и не мечталось услышать. Всегда стойкий, как каменное изваяние, скупой на эмоции, закрытый и непостижимый, сегодня он позволил мне увидеть себя настоящего. Только мне! И пока в моем распоряжении есть вся ночь, нельзя упускать свой шанс.

В непреодолимом душевном порыве я опускаюсь перед Снейпом на колени и ощущаю себя словно в другом измерении, смотря на него снизу вверх.

— Стой, — зельевар старается не дать мне дернуть брючную застежку, но его попытка не удается, а вот моя — вполне.

— Поттер! — предупреждающий тон отчего-то веселит. Он наверняка, как и я, взволнован.

— И что вы сделаете мне, сэр? — ухмыляюсь я. — Снимете баллы?

Через мягкую ткань белья я чувствую, как жаждет вырваться наружу его член. Я грезил об этом мгновении ночами напролет. Воображал его и помыслить не мог, что смогу не только увидеть воочию, но и прикоснуться. И теперь Снейп собирается меня остановить? Ха!

— Нет, — раздраженно отвечает он. — Лишь твою одежду. И отымею тебя.

Вспыхнув от нахлынувшего возбуждения и заерзав на полу, я почти молю:

— Обещайте.

— Гарантирую.

Застонав в нетерпении, я запускаю руку под резинку его боксеров, слегка оттягиваю их вниз, освобождаю длинный ровный член и еле удерживаюсь, чтобы не охнуть. Даже в моих фантазиях он не был настолько красивым. Большим, налитым, твердым, с выступающими венами, обрамленным темными завитками волос, соблазнительная дорожка из которых устремляется вверх и скрывается где-то под рубашкой.

Подняв голову, я смотрю на Снейпа. На его лице читается абсолютное превосходство. Уверен, он примерно представляет мои чувства сейчас. Сколько раз ему случалось наблюдать похожую реакцию от тех, с кем спал? Будь у меня такое достоинство, я бы тоже, наверное, расхаживал по школе с невероятно высокомерной физиономией.

Хочу хоть чем-то запомниться ему. По крайней мере, быть не худшим из его партнеров и подарить не меньше удовольствия, чем он даровал мне. Ничего не умея и зная об оральных ласках исключительно в теории, я действую, как диктует мне собственное тело, и обхватываю член Снейпа у основания. Знакомое ощущение шелковистой кожи под пальцами вселяет уверенность: он такой же, как я, а мне ведь сто раз доводилось удовлетворять самого себя. Все должно быть не слишком уж сложно.

Его аромат, смешанный с опьяняющим запахом вожделения, дразнит ноздри. Начав медленно двигать рукой, я слышу вздох одобрения и воодушевляюсь. Приоткрыв губы, высовываю язык и провожу кончиком по влажной головке. Затем вбираю всю ее в рот, услужливо наполнившийся слюной. Сверху до меня доносится вздох куда громче.

Боже. Я делаю минет Снейпу, и ему это нравится.

Погрузив член глубже, я совершаю несколько поступательных движений. Оказывается, совсем не трудно! Как сосать леденец.

Он кладет ладонь мне на макушку, но не пытается надавить и усилить темп, просто зарывается в волосы, поглаживая их. Стоны упоения вырываются из моей груди. Снова и снова я проталкиваю член в свой рот и,хотя не могу взять его полностью, стараюсь возместить сие упущение, ублажая его языком. Этот потрясающий момент уже начинает казаться мне вечностью, как вдруг голос с магическим тембром произносит:

— Стой. Так меня не хватит надолго. Ты уверен, что хочешь... всего?

— Я хочу! Пожалуйста. Я хочу, — похоже, мой страстный шепот лишает его остатков самообладания.

— Ложись на кровать, — командует Снейп. — Без одежды.

— А вы? — обнадежено спрашиваю я.

— А я буду наблюдать, — обещает он.

Расстегнув ширинку, я скидываю джинсы и остаюсь в одних трусах, красноречиво натянувшихся в области паха. Чтобы снять их под его изучающим взором, нужно быть тем еще смельчаком.

Ладно, Гарри, ты сам этого хотел. И не с таким справлялся. Победил василиска, обхитрил дракона, пригласил девчонку на бал, в конце концов! Сможешь и предстать перед Снейпом совершенно голым и беззащитным, в то время как он в брюках и сорочке, прикрывающей его член, кажется полностью одетым.

Опершись на шкаф и сложив руки на груди, профессор созерцает, как я снимаю белье и краснею от собственной наготы. Он велел лечь, последую-ка я его совету поскорее.

Вернувшись в постель и скользнув к изголовью, я ныряю под одеяло.

Зельевар не спеша подходит и, откинув покрывало, тоже мягко опускается на небольшом расстоянии от меня, протягивая руку. Охотно двинувшись ему навстречу, я устраиваюсь рядом, утопая в запахах его кожи и чистых шелковых волос. Моя Амортенция, мой лучший сон наяву..! Отчего-то хочется разреветься как мальчишка. Наверное, это и есть самый счастливый миг — когда сбывается то, о чем ты мог лишь с грустной безнадежностью мечтать.

Лелея меня в объятиях, Снейп целует мою шею и проводит языком влажную дорожку к уху, от чего по моей спине пробегает дрожь. Подмяв меня под себя, он принимается исследовать мое тело. Его губы проходятся по моим ключицам, щекочут соски и спускаются ниже. Я вздрагиваю и выгибаюсь, стоит Снейпу прикусить мое бедро, а затем внезапно замираю, почувствовав, как его дыхание касается моего лобка.

— Мне необходимо тебя подготовить, — предупреждает он. Верно, ведь он не сможет войти в меня, не будь я достаточно для этого раскрыт.

— Хорошо, — соглашаюсь я и уже было настраиваюсь на экзекуцию, но вместо этого мою подрагивающую головку накрывает его горячий рот.

В ту же секунду окружающий мир перестает существовать. Есть только эти теплые волны, омывающие меня, заставляющие метаться по кровати и комкать в кулаках простыни.

— Господи, как приятно, — бормочу я, пока он неторопливо делает мне минет так, что внизу моего живота все сжимается от наслаждения.

Профессор раздвигает шире мои ноги, оказавшись прямо между ними. Черт, это просто невообразимо неловко! Снейп шепчет заклинание, и я ощущаю, как меж ягодиц становится скользко.

Вновь занявшись моим членом, он одновременно пробирается пальцем к моему анусу. Я напрягаюсь, но зельевар всего лишь нежно обводит мой вход, слегка надавливая на отверстие. В сочетании с дразнящим головку языком эта ласка превращается в невыносимую, и я чувствую приближение сокрушительного оргазма.

— Прошу, вставьте палец, — чуть ли не хныкаю я. Ужас, понятия не имел, что способен вести себя настолько бесстыдно.

Снейп выполняет мою просьбу, легко проникая в смазанное колечко мышц. Неприятно, но вполне терпимо. Видя, что я в порядке, спустя пару минут он осторожно добавляет второй палец. Дает мне привыкнуть, плавно двигая кистью и растягивая задний проход, не прекращая стимулировать мою эрекцию. Правда, от волнения и неудобства былое возбуждение улетучивается. Но я очень хочу его вернуть, поэтому мужественно терплю, когда профессор вставляет в меня третий палец, и говорю себе: куча людей через это проходит, нельзя показывать, что я вот-вот лопну от натуги. В итоге мой расширенный анус наконец свыкается с напряжением, и Снейп вытаскивает изо рта немного поникший член.

— Устройся сверху, так будет лучше.

Заметив мое смущение, он поясняет:

— Я рискую причинить тебе сильную боль. Ты должен сам контролировать процесс. Глубину проникновения. Станет невмоготу — сможешь остановиться.

— Ладно, — отвечаю я, испытывая невероятное облегчение. Затем удобно располагаюсь, оседлав его бедра. Мой оживший член звучно шлепает его по животу. Снейп сжимает мои ягодицы и поглаживает их: эти хищные прикосновения заставляют толпы мурашек рвануться от копчика к лопаткам.

Я приподнимаюсь, и он поддерживает меня ладонями снизу.

— Я подстрахую. Не бойся.

— Мне нечего бояться, — заявляю я, чтобы убедить в этом самого себя. Но думаю только о том, как он вообще поместится во мне.

— Совсем не обязательно входить полностью, — читает мои мысли профессор. — Остановись, если посчитаешь нужным.

Кивнув, я беру в руку его член и направляю себе между ног — туда, где нервно сжимается влажная, размятая его пальцами дырочка.

— Расслабь мышцы, — подсказывает Снейп, дотронувшись до вожделенного места и обнаружив, как я напряжен.

Все хорошо. Он доверился мне, и теперь я доверюсь ему. Мы сделаем это вместе, больно не будет, читаю я про себя мантру.

Разжав зад, я направляю пульсирующую головку прямо в растянутое колечко. Оказавшись во мне, Снейп меняется в лице и издает короткий стон.

Сначала боли нет, но стоит члену проникнуть глубже, мне резко хочется завопить: туго натянутый анус горит, как ужаленный. Я замираю, и зельевар напрягает руки, чтобы придержать меня снизу. Внимательно следя за моими реакциями и заметив мой страдальческий вид, он утешающе гладит мою поясницу и спрашивает:

— Не передумал продолжать?

— Нет! Ни в коем случае! — мотаю я головой.

— Тогда тебе нужно привыкнуть. Не шевелись, скоро станет легче.

Зависнув в воздухе и приспосабливаясь к большому члену, я перевожу дыхание и стараюсь максимально раскрыться. Снейп прекрасно меня смазал и разработал мое отверстие, но даже три пальца не идут ни в какое сравнение с его достоинством.

На спине и на лбу то ли от напряжения, то ли от возбуждения выступают капельки пота. Ткань его рубашки под моими ладонями тоже становится мокрой.

Застыв в полумраке спальни, мы безмолвно смотрим друг на друга. Его волосы красиво разметались по подушке, губы сладко приоткрыты, глаза поблескивают, отражая золотистое пламя. Он взирает на меня с таким искушением, словно я заворожил и пленил его. Это сводит с ума, и я решаю более не терзать нас обоих. Хочу его, хочу отдать ему свое тело.

Я сильнее насаживаюсь на член и делаю пару движений — вверх, а затем вниз, что, похоже, дарит Снейпу наслаждение.

— Такой тесный, невинный, никем не тронутый, — пылко шепчет он, и мои щеки обдает огнем.

Кто бы мог подумать, что этот замкнутый и немногословный человек в постели проявит раскованность и порочность?

Я принимаюсь медленно двигаться, то опускаясь на его член, то почти вынимая его из себя. Снейп мнет мои ягодицы и слегка царапает кожу. Должно быть, ему не терпится податься навстречу, но он сдерживается, дабы не навредить мне.

В какой-то момент я внезапно испытываю странное, незнакомое ощущение: его головка будто задела что-то внутри, вызвав яркую вспышку удовольствия. Мой член тут же вздрагивает, я вскрикиваю, а тянущее чувство в паху усиливается.

Дискомфорт уходит на второй план, когда я намеренно повторяю действие, чтобы его член опять как следует прошелся по нужной точке.

— Боже! Да! — молю я. Мои брови удивленно ползут вверх, а рот растягивается в улыбке. На Снейпа я не смотрю, подняв глаза к потолку и отдавшись чувству осязания.

Вот почему мужчинам нравится принимать в себя член. Ради такого блаженства легко можно смириться с пережитой болью.

— Мы нашли, что искали. Прекрасно, — довольно заключает зельевар и переключает внимание на мой изнывающий член. Схватив его у основания одной рукой, теребя и лаская, другой он перекатывает в ладони сжавшиеся яички.

Все, что я способен сделать, когда мое тело пронзает наслаждение сразу в двух местах, — это взвыть от кайфа и вцепиться в рубашку своего любовника до треска разрывающейся ткани.

— Кричи, стони для меня. Хочу знать, как тебе хорошо, — подначивает Снейп, испепеляя меня плотоядным взглядом.

И я послушно выполняю его волю, высвобождая свое удовольствие. В комнате эхом отдаются жалобные, распаленные вздохи, возбуждая до предела.

— Да, да, сэр!

Он вдруг рассерженно рычит:

— Не называй меня так в постели, Поттер!

Догадка будоражит — теперь перед его глазами всякий раз будет всплывать наш секс, стоит мне только использовать это обращение на уроках...

— Могу я тогда назвать вас по имени? — развеселившись, спрашиваю я.

Он угрожающе сжимает мои яйца и цедит сквозь зубы:

— Ладно. Пусть остается «сэр».

— Да, сэр. Ваш член — это просто... О да, профессор, как прекрасно!

Одурев от потрясающих ощущений в заднице, я принимаюсь прыгать на Снейпе, раскрыв рот и вопя:

— Умоляю, сэр, да! О-о-о господи! Что вы со мной...

И, не в состоянии завершить фразу, взрываюсь в экстазе. Моя головка трижды выстреливает спермой ему на живот.

— А-а-ах! Черт! Да!

— Больше нет сил слушать твои стоны, — вырывается из уст Снейпа. Он резко поднимается, по-звериному дико обхватывает меня в объятиях, яростно целует в губы и параллельно в исступлении двигает бедрами, вколачиваясь в меня своим толстым стволом. А затем неожиданно напрягается, замедляется, и я чувствую, как меня заполняет изнутри его обжигающая сперма.

Жадно воззрившись на профессора, я стараюсь запомнить этот момент в мельчайших деталях. Миг, когда Северус Снейп кончил, лишив девственности Гарри Поттера, и в изнеможении откинулся на подушки, как в замедленной съемке. Когда его губы сладострастно изогнулись, глаза закрылись, брови сошлись на переносице, а все тело затряслось подо мной. Когда я испытал отчаянный прилив счастья от того, что совершил это именно с ним.

Мы молча лежим, выравнивая дыхания, разморенные теплом от камина и порцией удовольствия, разделенной на двоих. Через какое-то время я ловлю себя на том, что, приникнув к его груди, вот-вот засну. Встрепенувшись, приподнимаюсь и натыкаюсь на его внимательный взгляд.

Снейп берет палочку, оставленную на прикроватной тумбе, и произносит очищающее заклинание. Вся влага, запах секса и липкость между ног мгновенно исчезают. Затем он целует меня в висок и говорит:

— Отбой был давным-давно. Возвращайся к себе и не нарвись на дежурных.

— Попрошу Добби помочь, — догадываюсь я.

Мастер зелий со смешанными эмоциями следит за тем, как я зову домовика и как тот приносит мне мантию-невидимку. С одной стороны, придумано очень ловко, меня точно никто не обнаружит. С другой — никогда не упуская шанса сцапать нарушителей школьных правил, он сейчас готов скрипеть зубами от собственного бессилия из-за участия в подобной авантюре.

Завернувшись в серебристую ткань, я с улыбкой шагаю к Снейпу, желая на прощание прильнуть к нему.

— Не привык целовать летающие головы, — кривится зельевар.

Я вновь распахиваю мантию.

— А так?

Но Снейп отступает.

— Вы должны знать, что это была единоразовая акция. Просто секс. Который не повторится. Вам ясно, Поттер?

Он видит мое ошеломление.

— Это был первый секс в моей жизни! Как вы можете!

— Я польщен, что вы выбрали меня, и постарался сделать все, дабы первый опыт запомнился вам приятным. Но вы были предостережены изначально. И приняли решение, осознавая последствия. Так вот — это они, те самые последствия. Вы обещали справиться с ними. Справляйтесь. А теперь прошу меня извинить.

И профессор уходит туда, откуда мы только что вместе пришли. От потрясения я даже не понимаю, как оказываюсь за дверью в коридоре. Ноги несут подальше от места, где сначала мне было неимоверно хорошо, а потом вдруг стало мучительно больно. В ушах звенит, глаза застилает предательской пеленой слез. Просто секс! Единоразовая акция! Да что он за человек!

От шока ничего не видя и не слыша, я со всего размаху на кого-то налетаю в темноте и, словно ошпаренный, не разбирая дороги, уношусь прочь.

— Эй! Какого черта? — доносится до меня оклик позади, и я тут же узнаю возмущенный голос. Это Драко Малфой, тоже не спящий глубоко за полночь, тихо откуда-то крался по подземельям в слизеринскую гостиную.

====== Головная боль ======

I cannot lie, I know it isn’t right to want you

Most of the time I stop myself from trying to touch you

I’m magnetized, I’m magnetized by you

«Magnetized» by Garbage

Если бы еще полгода назад какой-нибудь провидец вдруг заявил, что я пересплю с Гарри Поттером, и более того, лишу его девственности, то не уверен, что не применил бы к гнусному шарлатану одно из Непростительных заклятий. Но сейчас я бы со всей внимательностью выслушал наставления глубокоуважаемого оракула, дабы разобраться, как, черт побери, мне теперь жить со всем, что я натворил.

Не он! — юный, пылкий гриффиндорский максималист, у которого в штанах гормоны то и дело устраивают вечеринку. А именно я — ослепленный страстью, виноватый во всем великовозрастный козел, который на поводу у своих желаний позволил мальчишке вскружить себе голову.

В голове в тот вечер изредка трепыхалась тщедушная мысль, тихонько пища: «Последствия! Последствия!», но ее тут же безжалостно душили и топтали соседние, куда более радушно встреченные, сильные, взращенные моим эгоизмом помыслы.

Я не должен был брать то, что мне так щедро и настойчиво предлагали. Но байка о запретном плоде по сей день не теряет своей актуальности. Это было превосходно, и тем хуже я почувствовал себя сразу после. Поскольку захотел повторения в будущем, а от понимания, что спать с красивым, страстным, податливым юношей, — непозволительная роскошь, становилось дурно.

Мне доводилось делить постель с опытными мужчинами и искушенными женщинами, но ни один из моих бывших партнеров не был столь открытым и невинным, столь хорошо подготовленным к необходимой мне покорности. Никто из них не загорался от вожделения, повинуясь моим желаниями. В темные времена моей молодости, когда я был незрел и опасен для себя самого, секс являлся неотъемлемой частью жизни Пожирателей. Эти жаркие оргии утоляли страсть, но не причиняли удовлетворения человеку, у которого в крови потребность доминировать. Все люди, разделявшие со мной оргазмы, были такими же хищниками. А мне нужно совсем иное.

Так уж устроено, что характер, привычки, страхи, комплексы и фетиши формируются еще в детстве. Я, будучи ребенком, перенял некоторые повадки своего деспотичного отца, но впитал с молоком матери хладнокровие и самоконтроль. Тобиас Снейп сделал меня суровым, язвительным и отчужденным, но любящей Эйлин Принц удалось смягчить удар и не позволить своему сыну превратиться в монстра.

Демоны моей тирании насытились с принятием метки — во времена службы Лорду. А после гибели Лили и вовсе заснули беспробудным сном. Все это время они лениво приоткрывали один глаз, когда среди моих студентов попадались непроходимые тупицы или невыносимые наглецы. Кроме того, они напоминают о своем присутствии, если мне нужно утолить свою похоть. Словом, Гарри Поттер стал для них звонким сигналом к пробуждению.

От растянутых в улыбке губ и горящих надеждой зеленых глаз перехватывало дыхание. В тот вечер он и не ведал, насколько был привлекателен и желанен. Но красивое лицо, рельефный живот, упругий зад и восхитительный твердый член — далеко не все, что так сильно распаляло.

Это же Поттер. Нахальный, дерзкий, не знающий границ бунтарь, ну просто заноза в самом неподобающем месте. Усмирить спесь строптивого гриффиндорца, заставив его буквально умолять о близости, стало для меня высшей степенью наслаждения. Овладев им, я словно был награжден за то, что все эти годы терпел его непростительные выходки и ярые провокации.

Судя по увиденному в воспоминаниях на прошлогодних занятиях по Окклюменции, наше детство было похожим. С той разницей, что обо мне с горем пополам заботилась мать, а когда Поттер остался без родителей, его вообще никто не любил. Он подсознательно ищет принятия, понимания, ласки от всех, кто может подарить ему хоть немного этих сокровищ. Готов ради этого на подвиги. Но почему его выбор пал на черствого и скупого на эмоции меня? Того, кто в принципе не умеет любить и проявлять нежность. Как пить дать, заслужить мое поощрение было для него вызовом, очередной, казалось бы, непреодолимой стеной, способной пасть только под его настырным напором.

И хотя в обычной жизни мальчишка смело объявляет протест всему, что кажется ему несправедливым, и рьяно сопротивляется любым указкам, в постели ему уготовлено судьбой возбуждаться от собственного подчинения. И если задатки этого проявились в его первый раз, то каким же страстным, бесстыдным любовником он будет в свои двадцать пять? В тридцать? О боги. Многое бы отдал, чтобы трахнуть его снова лет через десять.

Мерлин, Лили испепелила бы меня. Одно дело, когда я, пока мы еще дружили, рассказывал ей о своих любовных похождениях со слизеринцами... Она смеялась, краснела, била меня кулачком по плечу, но все равно слушала и даже давала советы. И совсем другое — то, на что я решился с ее сыном.

Пообещав больше не пускать эту мысль в свою голову, я настроился во что бы то ни стало сдержать данное Поттеру слово.

И вот уже три недели ничего не происходит.

Мальчишка ходит как в воду опущенный, периодически следит за мной во время трапез в Большом зале, а на Зельеварении и вовсе позволяет себе беззастенчиво буравить меня взглядом. Возможно, от того, что Поттер перестал бояться встречаться со мной глазами, он начал лучше усваивать информацию. Его успеваемость пошла в гору, а Паркинсон, как бы ни ненавидела гриффиндорца, плохо сдерживает восторг от оценок, которые они с ним получают за добротно сваренные зелья.

Пожалуй, конкуренцию им могут составить лишь Грейнджер с Малфоем. Следить за этими двумя стало для меня отдельным развлечением. Сперва они метали друг в друга молнии, толкались, отнимали из рук инвентарь и, борясь за главенство у котла, ненароком портили ингредиенты. Но после того как Драко защитил гриффиндорку от проклятия Лестрейндж, все, безусловно, изменилось. Теперь за их рабочим столом всегда царит тишина, подозрительно напоминающая гармонию. Всезнайка сложила лидерские полномочия и уступила партнеру, тот же, напротив, стал прислушиваться к каждому ее скупому замечанию. Действуя слаженно, раз за разом они сдают мне хорошие образцы, и то, какие выводы я делаю из всего происходящего, порой заставляют мои брови ползти вверх. В этом замке определенно все посходили с ума.

И я в том числе, ибо никак не соберусь с силами и не отменю отработки, продленные мной в прошлый раз до Рождества. Это было бы правильно, но способен ли я на кровожадное моральное уничтожение Поттера? И самое интересное — он упрямо продолжает их посещать. Понятия не имею, что и кому гриффиндорец желает этим доказать, но дабы свести наши контакты к минимуму, я нагружаю его работой и малодушно скрываюсь в лаборатории. Мелькать друг перед другом после всего произошедшего — не лучшая идея. Ведь моя выдержка далеко не столь крепка, как я демонстрирую. С глаз долой — из сердца вон, если оное у меня, конечно, вообще имеется.

*

I want to kiss the scar that rips your shoulder

Get so close that it hurts

Every time I feel us growing closer

You pull back

«Magnetized» by Garbage

Начало декабря принесло в окрестности Хогвартса ветер с мокрым снегом. На озере образовалась тонкая ледяная корка, в которой гигантский кальмар, еще не впавший в спячку, там и тут пробивает брешь своими мощными щупальцами. На улице промозгло, холодно, серо — прямое отражение моего внутреннего состояния.

Оставшиеся в замке студенты уже в предвкушении каникул, а для меня это время — лишь тоскливое напоминание о том, что грядущее Рождество точно не будет таким счастливым, как прежде. Из-за Рона Гермиона не поедет в Нору, и наши уютные вечера в семейном кругу Уизли, похоже, канут в лету. Не представляю, насколько несуразными они станут, приведи он в свой дом крикливую, взбалмошную Лаванду. Спустя всего десять минут в компании Браун от ее неумолкаемого хихиканья у меня начинает гудеть в ушах, а голова становится чугунной и заполняется сумрачной дымкой подобно магическому шару Трелони. Неужели для Рона секс настолько важен, что ради него он готов терпеть ЭТО?

Впрочем, размолвка друзей и визит Лаванды в Нору — не главная причина, почему я решил никуда не ехать. На душе так паршиво, что изображать на людях радость выше моих сил. А понурый вид и отсутствие аппетита однозначно вызовут вопросы, особенно у любопытной матери семейства. Как я буду на них отвечать?

«Понимаете, миссис Уизли, я запал на своего учителя. Самого неприятного типа в Хогвартсе. Его все терпеть не могут, и я в том числе, но когда смотрю на него, сердце так и бросается в пляс. Я страстно захотел его и все же добился своего, отдал Снейпу невинность, не помнил себя от счастья, а потом меня хладнокровно выпроводили вон. Он притворяется, будто ничего не случилось. А я схожу по нему с ума. Думаю о нем, засыпая и просыпаясь. Вспоминаю изгибы шеи и плеч, теплые пальцы, мягкие губы, взгляд внимательных черных глаз. И ни с кем не могу поделиться своей тайной. Вот, рассказал вам. Валяйте, сдавайте меня в Мунго».

Занятия стали пыткой. Трапезы в Большом зале — тоже. В поле зрения уже не просто учитель Зельеварения, а некто... мой. Да, я присвоил его себе лишь в своей голове, но это не меняет факта, что мое отношение к Снейпу до конца жизни не станет прежним. Это очень личное. Ведь я помню, что скрывается за строгой черной мантией. Помню, как выглядит его суровое лицо в момент экстаза. Каким глубоким становится его голос, когда он возбужден. Как выглядит его комната. Как пахнет от его волос. Это знаю я один. И бережно лелею мои знания, поскольку теперь даже их мне ничтожно мало. Я хотел бы ежедневно понемногу его изучать. Разглядеть каждую родинку на теле и каждую морщинку на лице. Беречь сон профессора и согреваться в его объятиях по ночам. Попробовать все его любимые позы. Изведать все привычки и быть в курсе, чем он любит заниматься в свободное от работы время — для собственного удовольствия.

И отныне я машинально подмечаю любую деталь. Мне нравится, как, добавляя сыпучий ингредиент в котел, Снейп сначала растирает щепотку в пальцах, подносит к носу, вбирает запах в легкие и только потом бросает в отвар. Как деловито он прищуривается, оценивая на глаз объем жидкости в колбе. Как выстукивает ногтями по столу ритм, проверяя студенческие работы.

Зельевар предпочитает крепкий чай и изредка ест мятное печенье. Его любимое блюдо — корнуэльский мясной пирог. Свою еду Снейп не солит, зато сыплет много перца. Будто в жизни и без того мало горечи.

Он одевается с иголочки: мантия и брюки идеально выглажены, выглядывающие из-под рукавов сюртука манжеты рубашки всегда безукоризненно белоснежны.

Склонившись над ученическими эссе, профессор часто заправляет за ухо прядь черных волос. От сильного нажима его перо скрипит на бумаге. Заканчивая писать, в конце он с размаху ставит на пергаменте жирную точку, точно подытоживая: «Ты идиот».

Ту же самую жирную точку Снейп решительно поставил и со мной. Продырявил мне душу хладнокровным, категоричным росчерком, и все равно не выходит из моей головы. Пока мы не видимся, я постоянно думаю о нем. Изменить положение вещей и заставить его хоть немного разговаривать со мной и смотреть на меня способны исключительно взыскания, потому что это единственное время, когда мы находимся один на один. На удивление зельевар не отменил отработки, и я по-прежнему принципиально посещаю его кабинет после ужина каждый понедельник, среду и пятницу. Пускай не думает, что я просился на них только ради секса. Пусть знает: я не какое-то похотливое ничтожество, не дешевка и не хлюпик. Я — гриффиндорец! А гриффиндорцы честны и благородны. Он еще преисполнится ко мне уважением, богом клянусь.

Конечно, мое состояние не могла не заметить Гермиона. И если остальных хоть как-то можно убедить, что моя апатия — результат недосыпа и усталости от отработок и домашних заданий, то проницательную подругу не проведешь. Она понимает: со мной что-то происходит, но у меня сердце в пятки уходит в моменты, когда я воображаю, как она отреагирует на мою историю. Да, милая Гермиона спокойно приняла новость о том, что я гей. Но так ли непоколебима она будет, узнав, что я спал с нашим учителем?

Подруга не оставляет попыток меня растормошить, но собственные догадки словно пугают ее, и она не углубляется в расспросы. Герми всегда была тактичной, она деликатна и сейчас всякий раз, когда я лгу, что у меня просто болит шрам и я скучаю по крестному. Жалеет, утешает, подбадривает, но смотрит с недоверием.

Я свихнусь, точно свихнусь, если ей не расскажу. Она всегда защищала Снейпа, отстаивала его перед нами с Роном, пока мы подозревали того в самых страшных гнусностях. Но так ли мягка она будет к нему на сей раз? Подруге ничего не стоит отомстить взрослому состоявшемуся магу, разозли он ее. Вспомнить хотя бы Риту Скитер, которую она быстро поставила на место после всех унизительных статей, наклепанных журналисткой два года назад. Если Гермиона сделает вывод, что Снейп попросту воспользовался мной, а затем безразлично оставил в разрозненных чувствах, в ней может проснуться мстительная фурия, и тогда все полетит в тартарары.

К несчастью, Гермиона — не единственная, кто начал что-то понимать. Недавно на Травологии, пересаживая ядовитую тентакулу, мы с Малфоем случайно оказались бок-о-бок, и он, убедившись, что его слышу я один, спросил:

— Это же ты на прошлой неделе налетел на меня в подземельях ночью?

Я пришел от его догадки в такой ужас, что едва ли смог как следует спрятать свои эмоции, промямлив:

— Не понимаю, о чем ты.

— Очень хорошо понимаешь, — прищурился Драко. — Ты был в мантии-невидимке. Той, в которой я однажды видел тебя в Хогсмиде. На третьем курсе у Воющей хижины, помнишь? Я не идиот. Неплохая тогда выдалась отработка, а, Поттер?

— Заткнись, — вспыхнув, как маков цвет, я уже не делал попыток отнекиваться. Главным было, чтобы остальные ничего не услышали.

Затыкаться Малфой не стал, но голос понизил:

— Спокойно, Поттер. Никто не в курсе. Он ТАК смотрит на тебя, что я был бы недоумком, если бы не смог сложить два и два. Да и ты на него пялишься, как кретин, за завтраком, обедом и ужином, будто хочешь сожрать вовсе не отбивную, а его самого.

— Ты ничего не знаешь, — я резко бросил лопатку в пустой горшок, и многие обернулись. — Понятия не имеешь!

— О, я знаю многое, — осклабился Малфой. — Думаешь, я не заметил, как Снейп по одному твоему капризу разжег в классе камин, чтобы согреть задницу Поттера? Признай, я оказал тебе услугу в начале сентября. Не назначь он отработки, кто знает, кто знает...

— Это шантаж? — не выдержал я. — Сейчас будешь что-то требовать за молчание?

— Дурень, мне нужно только одно — чтобы ты ничего не испортил! Если для тебя мой декан — любовничек, то для меня он был и остается покровителем, главной защитой в этом замке. Продолжишь раздевать его глазами — остальные тоже догадаются. Подорвешь репутацию Снейпа — и Министерство легко уличит его в связи со студентом. Достаточно одной капли Веритасерума. Старикашка под шквалом писем будет вынужден попросить его покинуть Хогвартс. А дальше о судьбе своего милого друга можешь и без моих подсказок догадаться.

В ту же секунду до меня наконец дошли мотивы поступков Снейпа. Он ведь бывший Пожиратель, у представителей закона к нему и так доверия серединка на половинку. А если зельевара еще и уличат в связи со студентом, во что превратится его жизнь? Предположим, великодушный Дамблдор не выгонит его, как в прошлом году не выгнал Трелони. Но тот сам не вынесет всеобщего осуждения и уедет из замка. Тогда его найдут слуги Волдеморта и убьют... Или хуже — для начала отыграются за все предательства и многолетний шпионаж. Конечно, он захотел разорвать нашу связь, покуда не стало слишком поздно. Профессор должен быть максимально осторожен, но ради меня решился на такое, а я... А я...

Какой же я эгоистичный, тупой придурок, не видящий ничего дальше своего носа!

— Даже не знаю, Поттер, как можно быть настолько бесхитростным! Ходишь с бегущей строкой на лбу: «У нас со Снейпом кое-что было!»

— На себя посмотри, Малфой! Сам-то хорош, — огрызнулся я, вспомнив о том, какими странными стали их с Гермионой отношения. — Конспиратор из тебя никудышный. Забрал у Филча кота и назвал его Смарти! Серьезно? Всезнайка? Не мог придумать имя, которое не выдало бы тебя с головой?

— А может, мне хотелось, чтобы она поняла, — спокойно ответил Драко, и в тот момент я разглядел в нем то, что никогда не видел раньше: некий стержень, внутреннюю силу. И это внушило к нему незнакомое доселе чувство уважения.

В их дела я решил не вмешиваться без надобности. Гермиона ведь не настаивает на том, чтобы я ей все рассказал. Она тоже имеет право хранить свой секрет столько, сколько потребуется. А меня пусть пока добивает своя собственная драма.

*

В субботу утром Рон, соскочив с кровати, сразу принимается заманивать меня на квиддичное поле:

— Гарри, пойдем полетаем? У нас сегодня тренировка. Твоя «Молния» уже пылью покрылась! Сегодня никаких отработок, ну-ка собирайся! А вот и твоя форма.

Я ловлю на лету наколенники, перчатки, спортивный костюм и красно-золотую мантию.

Рон так увлекает меня своими прогнозами предстоящей игры, что я и сам не замечаю, как подхватываю метлу и воодушевленно устремляюсь за ним на стадион. Позднее к нам присоединяются Дин и Симус — новые гриффиндорские загонщики.

Матч против Слизерина состоится только в конце февраля, до него еще как до луны, но наш главный противник на днях одержал победу над Рейвенкло и опережает все команды на двести очков. Не могу не признать: Малфой, завершивший отработки и вернувшийся в команду на место ловца, был великолепен и поймал снитч мастерски. И хотя одноклассники преисполнены к нему ненависти, после игры яду в них значительно поубавилось, так что Драко вновь ходит по замку задрав нос. Правда, без своих громил он кажется просто высокомерным одиночкой, но это, в общем-то, его не портит.

Гриффиндор сохраняет второе место в турнирной таблице: у нас останутся шансы выиграть Кубок школы лишь в том случае, если мы победим Слизерин в грядущем матче. Если же мы проиграем, дальнейшие победы весной уже не спасут положение, о чем Рон неустанно твердит. И постоянно науськивает Джинни против Малфоя, ведь именно ей предстоит побороться с Драко за снитч.

— Давай, Джиневра, шевелись! — кричит он сестре, заставляя ее тренироваться до десятого пота. — Слоупер настучит ему по репе бладжером, а ты в это время обязана глядеть в оба! Увидишь снитч — тут же спикируй! Клянусь, позволишь хорьку выиграть — и я сигану с Астрономической башни!

— Не ори на нее! — угрожающе предостерегает Дин. — Джинни и так трудится на пределе возможностей! Смотри, вся побледнела от усталости!

Младшая Уизли и правда выглядит осунувшейся, словно потеряла привычную бодрость духа. Устав и запыхавшись, через пару часов она уходит в замок в сопровождении Дина. Остальные тоже закругляются, но мы с Роном летаем над полем еще около часа, исполняя в воздухе крутые виражи и сложные маневры.

В холл замка после тренировки мы вбегаем разгоряченные, со смехом и задорными мальчишескими возгласами, будто нам снова по двенадцать.

— Классно полетели, скажи, Гарри? — взмыленный, раскрасневшийся Рон довольно хлопает меня по плечу.

— Не то слово! — впервые за долгое время я ощущаю прилив эндорфина и чувствую душевный подъем, от которого за спиной прорезаются невидимые крылья: тело кажется невесомым, а все насущные проблемы — легко решаемыми.

Глядя на Рона, я вдруг замечаю, что он резко меняется в лице, пятится к стенке и ускоряет шаг.

— До-обрый день, сэр, — на ходу выдавливает друг.

Я смотрю вперед — на источник его ужаса, и встречаюсь глазами со Снейпом. Профессор безмолвно идет нам навстречу, явно направляясь из Хогвартса куда-то по своим делам.

Зельевар отстраненно, бесстрастно смотрит сквозь меня, будто потолок и стены гораздо интереснее персоны Гарри Поттера, и не удостаивает ни приветствием, ни простым кивком.

Сердце точно пронзает стрелой. Широкая улыбка сползает с моего лица, окружающий шум исчезает, я застываю и смотрю на него, без тени сомнения понимая: ни одна вещь в этом мире — кубок по квиддичу, отмена экзаменов, да даже победа над Волдемортом — не принесет мне такого счастья и успокоения, как ЕГО возвращение в мою жизнь. Все эти мимолетные прикосновения и едва заметные усмешки... Мы понимали друг друга, общаясь взглядами и жестами. О боги, как я не хочу все потерять! Что это за чувство? Почему так щемит в груди?

По обычаю кисло скривившись, но не произнеся ни слова, Снейп отводит взор и устремляется прочь. Через несколько секунд я нахожу силы обернуться, но фигура профессора уже растворяется в толпе громкоголосых студентов, вернувшихся из Хогсмида.

Что ж, беспокоиться не о чем: Снейпу проще простого не выдавать в себе моего бывшего любовника — на его лице при случайной встрече со мной не дрогнул ни один мускул.

И не поймешь — лицедействует он, или я и впрямь стал ему совершенно безразличен...

— Не стой, как истукан! — поторапливает Рон. — Будто демона увидел! Давай быстрее, а то он вспомнит, что не снял с нас баллы за грязь на ботинках, и, чего доброго, вернется.

*

Вторая неделя декабря ознаменовалась жутким событием. В понедельник во время утренней почты все совы еще не успевают улететь, как по Большому залу тут и там начинают раздаваться ошеломленные возгласы. В руках студентов и преподавателей мелькает «Ежедневный пророк», на первой полосе которого устрашающий заголовок гласит: «Пожиратели жестоко казнили бывшего директора школы Дурмстранг Игоря Каркарова».

— Он знал, что так будет, — бормочет Гермиона, погружаясь в чтение статьи, где говорится, что Каркаров, последние полтора года находившийся в бегах, был пойман приспешниками Темного Лорда на севере Европы. — Помнишь? Когда два года назад расспрашивал Снейпа о метке. Он уже тогда представлял собственную участь.

Я киваю и бросаю взгляд на профессора. Тот с безучастным видом пробегает глазами по строчкам, а затем, отложив газету и придвинув к себе тарелку, принимается завтракать. Невероятный самоконтроль: я бы на его месте не то что есть, а пошевелиться бы от потрясения не мог. Впрочем, он наверняка взволнован, но старается не показывать этого, ведь многие лица в зале сейчас повернуты к нему.

Теперь мое беспокойство с каждой минутой растет в геометрической прогрессии, как и понимание, что ни в коем случае, что бы ни произошло, нельзя выдать наши отношения. Пожиратели во главе с Волдемортом мстят предателям, и это, по всей видимости, только начало...

На вечерней отработке Снейп не в духе. Он яростно листает эссе четверокурсников и резкими движениями пера оставляет подросткам язвительные комментарии, которые явно в дальнейшем скажутся для них психологическими травмами. Я тем временем кромсаю хвосты гриндилоу и раскладываю их по банкам, стараясь вести себя как можно тише. Безумно хочется поговорить с ним, спросить, в порядке ли он после утреннего известия, но чутье подсказывает, что так можно нарваться и на какое-нибудь Непростительное.

Когда в дверь стучат, Снейп быстрым движением палочки раздраженно распахивает ее, даже не удосужившись сказать «Войдите». Увидев, кто стоит на пороге, я невольно открываю рот. В класс неторопливо входит министр магии Руфус Скримджер.

Это наша первая встреча: я тут же отмечаю его пытливый металлический взгляд, мгновенно оббежавший все вокруг и словно просканировавший все делатели не хуже волшебного глаза Аластора Грюма, а еще — рыжеватые волосы с проглядывающей сединой и сухое, недовольное лицо, испещренное сеткой мелких морщин.

— Добрый вечер, господа, — гость легко склоняет голову в качестве приветствия. — Прошу извинить за мой поздний визит, но к одному из вас у меня есть безотлагательное дело. Сразу перейду к нему: мистер Поттер, не сочтите за труд выйти со мной для приватной беседы.

— Простите, сэр, но...

— При всем уважении, господин министр, — невозмутимо вмешивается в диалог Снейп, пресекая мое жалкое блеяние. — В данный момент мистер Поттер отбывает дисциплинарное взыскание, и его временем в ближайшие два часа распоряжаюсь я. Он должен быть в своей гостиной ни минутой позже отбоя, и наказание я ему не сокращу. Посему для приватной беседы вы можете явиться в другой день и час, либо вызвать Поттера в Министерство. По согласованию с директором Дамблдором, разумеется.

— Мистер Снейп, — без тени улыбки Скримджер поднимает бровь и сжимает губы в тонкую линию. — В свое время вы наделали немало шуму в Визенгамоте, я прекрасно помню ваш омерзительный нрав. Но поверьте, даже самого строптивого дракона можно приструнить. Нужно только знать эффективные способы... Дамблдор доверяет вам, чего не могу в полной мере сказать о себе. Знаете ли, бывших авроров не бывает.

Пожалуй, сейчас они со Снейпом могли бы посоревноваться за звание главного козла Хогвартских окрестностей, но не уверен, кому из них достались бы все лавры.

— К чему эта непревзойденная тирада, господин министр? — насмешливо интересуется профессор, явно разозленный столь пренебрежительным тоном. — Явились в Хогвартс оттачивать приемы софистики? На страницах «Пророка» у вас это и без того блестяще получается.

— Вы правильно подметили мое назначение, — игнорирует колкость Скримджер и смахивает с рукава идеально выглаженного комзола несуществующую пылинку. — Я министр, и мое слово в магической Британии — закон. Поттер идет со мной.

Мне ничего не остается, как, оглянувшись на раздосадованного Снейпа, выйти в коридор. Шагая по пустынным коридорам подземелий, перед отбоем погруженных в тишину, Скримджер находит какую-то коморку и, удостоверившись, что за нами никто не наблюдает, пропускает меня внутрь.

Судя по легкому запаху трав, который за долгое время так и не выветрился из стен закутка, здесь раньше хранились ингредиенты для зелий. Стоит напрячь извилины, представить карту Мародеров и расположение подземных объектов на ней, и я вспоминаю, где мы.

— Не сочтите за грубость, сэр... Но вы собираетесь беседовать в... заброшенной аптекарской кладовой?

— Видите ли, мистер Поттер, — Скримджер, изобразив подобие улыбки, зажигает свет на кончике палочки и накладывает на помещение заглушающие чары. — Директор Дамблдор всячески препятствовал нашей с вами встрече. Вероятно, у него были на то известные лишь ему одному причины, но, так или иначе, я был вынужден импровизировать. Можете считать мой визит неофициальным, а кладовую — приватным местом для беседы.

— О чем же вы хотели со мной поговорить?

— О содействии и взаимовыручке. О помощи друг другу в эти непростые для всех времена, мистер Поттер.

Мне порядком надоедает ходить вокруг да около, и Скримджер видит это по моему лицу.

— Вы ведь слышали о произошедшем с Игорем Каркаровым. Пожиратели множатся в числе, становятся все сильнее и мстительнее, заходят дальше в своем терроре. Убиты уже сотни магглов. От пойманных аврорами преступников польза есть только поначалу — они докладывают все, что знают, но о дальнейших планах Темного лорда, конечно, не осведомлены. Мирные волшебники на грани паники, и если она начнется, то мы погрузимся в хаос... Я перейду к сути, мистер Поттер. Вы — Мальчик, который выжил после Убивающего заклинания и сделал Темного Лорда жалким бесплотным духом. Люди верят вам, видят в вас надежду. Дайте им почувствовать себя защищенными, подарите уверенность в силе властей, позвольте засыпать с мыслью, что никакие Темные силы не навредят их семьям, поскольку мы — и вы вместе с нами — этого не допустим. Согласитесь на интервью с журналистами «Ежедневного пророка», поучаствуете в официальной пресс-конференции. Станьте добрым вестником, громким гласом правительства, убедите народ, что у нас все под контролем!

Все под контролем? Серьезно?

— Что, если я откажусь? — вскидываюсь я, с отвращением думая о том, в какую лживую, мерзкую историю меня пытаются втянуть.

— Другой подобный разговор не состоится. И вы упустите мое предложение. Должен предупредить, что ваше решение способно с легкостью разрушить судьбы других людей.

— Намекаете на моих близких? — вспыхиваю я, и Скримджер поднимает ладонь.

— О, Гарри. В этой войне рискует пострадать кто угодно. И я, и вы. И дорогие вам люди.

Расслышав в этих словах скрытую угрозу, я хватаюсь за ручку двери и серьезно говорю:

— Спасибо запредложение, сэр, вынужден его отклонить. Мне нужно вернуться на отработку. С вашего позволения.

Уязвленный Скримджер понимает, что повлиять на меня сейчас не удастся, и выходит следом. Глава магической Британии, вылезающий из пахнущей розмарином и кориандром (прямо как на кухне у миссис Уизли) темной коморки, выглядит столь комично, что я еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть.

Мы холодно прощаемся, и я возвращаюсь в класс. Хмурый Снейп ожидает меня, стоя у книжных стеллажей и скрестив руки на груди. Он выглядит слегка встревоженным, но ни о чем не спрашивает. И тогда я подаю голос первым:

— Сэр... Спасибо, что в очередной раз за меня заступились. Знаю, вы хотели помочь мне избежать неприятной беседы.

Я и не надеюсь на ответ, но мои ожидания не оправдываются.

— Не стоит благодарности.

Он уже собирается было уйти в свой кабинет, но внезапно останавливается.

— И еще, Поттер. Вы моя головная боль. А вы не понаслышке знаете, как это тяжело — когда головная боль овладевает вами. Я отменяю отработки. Играйте в свой квиддич. С недавних пор уныние на вашем лице перестало вызывать во мне приятное удовлетворение.

====== Вечер откровений ======

There are many things that I would like to say to you

But I don’t know how

Because maybe you’re gonna be the one that saves me

And after all you’re my wonderwall

«Wonderwall» by Oasis

Таким рассерженным я не видел Дамблдора с конца четвертого курса, когда он был в ярости от Барти Крауча-младшего, который обвел всех вокруг пальца. Директор ужасно разозлился на Скримджера, узнав, что тот приехал в Хогвартс под предлогом обсуждения насущных политических дел, а сам в беседе ненароком разведал, где я, и потом с легкостью нашел меня.

Мне, безусловно, приятно, что профессор на моей стороне и стремится меня защитить, но я стал избегать приватных встреч с ним, ведь на любой из них рискую выдать наш со Снейпом секрет.

Тревога и грусть стали главными спонсорами праздничных дней. Еще никогда в это время года мне не было так гадко и еще никогда не приходилось с подобной старательностью скрывать свое внутреннее состояние.

После нападения среди студентов остались лишь старшекурсники — и то, далеко не все, так что Рождество в Хогвартсе мы проводим в очень скромной компании. Из гриффиндорцев — я и Гермиона, твердо решившая не оставлять меня в одиночестве; из слизеринцев — конечно же, Малфой, коему нельзя появляться в родном доме; и парочка учащихся с других факультетов.

Мы завтракаем, обедаем и ужинаем за одним длинным столом совместно с преподавателями, а потому играть свою роль приходится убедительно. Каждый из нас сейчас словно на ладони вместе с собственными эмоциями и реакциями. Я весел и учтив со всеми, кто обращается ко мне, только вот смотреть в глаза Снейпу удается с большим трудом.

Не понимаю, как смириться с произошедшим, но я должен. Иначе мы не сможем дальше сосуществовать в школе.

За этот месяц спасительная надежда окончательно улетучилась: ничего более не оставалось, как бросить затею добиваться внимания и расположения зельевара, настоятельно попросившего оставить его в покое. Все равно что обращаться к скале с просьбой обернуться оврагом.

Еще до начала рождественских каникул я прислушался к его совету и все-таки вернулся на тренировки, возглавив гриффиндорскую сборную. И, хотя это не слишком-то обрадовало МакГонагалл, всемером мы приняли решение не убирать Джинни с позиции ловца. Для меня оно было непростым, но тактика команды и замысловатые маневры уже полтора месяца прорабатываются с учетом сильных сторон младшей Уизли и ее фирменных приемов. Если я беру сноровкой и напором, то она, подобно Малфою, в игре хитра и изворотлива, и это может сыграть нам на руку: она будет достойным противником слизеринцу. Для тренировок я отдал ей свою «Молнию», и все пошло как по маслу. Во время матча метла сослужит Джинни хорошую службу, пока я буду следить за ходом событий на трибунах в качестве капитана и запасного ловца.

*

Сегодня канун Рождества. Большой зал сияет во всем своем великолепии: с темного потолка, отражающего ясное ночное небо, свисают пышные гирлянды из омелы и плюща, в воздухе вьются сухие и теплые снежинки, камины украшены красивыми венками из остролиста. Хагрид две недели назад притащил двенадцать огромных елей, а Флитвик и МакГонагалл по обычаю нарядили их шарами, звездами и мишурой. Словом, от этого убранства глаз не отвести: каждый раз заходя сюда, я мысленно возвращаюсь в детство, в свои одиннадцать, когда впервые ощутил, что это такое — торжество в кругу близких, где тебе по-настоящему рады.

Теперь же, чувствуя себя потерянным и никому не нужным, я решаю прогуляться перед праздничным ужином по опушке Запретного леса — вдали от чужих взглядов. Хочется поразмышлять и вдоволь похандрить до того, как целый вечер изображать ликование.

Здесь меня может увидеть один Хагрид, но чуткий друг не станет задавать неудобных вопросов. Разве что позовет на чашку имбирного чая в свою заиндевевшую хижину, зимой больше похожую на пряничный домик.

И все же я ухожу подальше от жилища великана и его многочисленных грядок, бродя по кромке ельника и ломая ногами ледяной наст. Просидев с полчаса в раздумьях на припорошенном снегом валуне и изрядно отморозив зад, я тяжело поднимаюсь и уже хочу двинуться дальше, как замечаю в стороне среди деревьев движение. Кажется, там человек!

На всякий случай выставив палочку, я делаю несколько предательски громких шагов и совершаю ошибку, застыв на месте, поскольку тотчас проваливаюсь в сугроб с таким шумом, что с веток срываются испуганные птицы и разлетаются кто куда.

Фигура — тоже с палочкой наизготовку — стремительно приближается на звук.

— Поттер!

О нет. Везет же мне все шесть лет на случайные встречи с ним!

Снейп, одетый в темное зимнее пальто и укутанный в черный шарф, выходит из леса, держа в руках корзину, наполненную какой-то мерзлой корой. Видимо, собирал ингредиенты для зелий, покуда я его не отвлек.

— Сэр. Добрый день.

Увязнув по пояс в снегу, я старательно изображаю, что вовсе не застан врасплох и вообще спокоен, как удав. Подумаешь, даже ногой пошевелить не могу.

— Какого лешего вы тут забыли? — возмущается он, приближаясь. — Скоро стемнеет!

— Погулять у окрестностей замка — не преступление, — пожимаю я плечами. — Или вы и это припишете мне в нарушения?

— Молчать! — рявкает Снейп и грубовато хватает меня за шиворот, помогая выбраться из сугроба на тропинку. — Чем вы руководствовались, уходя к Запретному лесу? И это после вторжения Пожирателей! Вам нельзя находиться здесь в одиночестве!

— Как и вам, — коротко отвечаю я, очищая магией полы мантии.

— Это мне решать, — заявляет профессор, и его издевательские интонации приводят меня в неистовство. — Я, в отличие от вас, взрослый и опытный маг.

— А я, значит, маленький и никчемный? — враждебно уставившись на него, я начинаю дрожать от едва сдерживаемого негодования.

— Не маленький. Но точно не взрослый. Не никчемный. Но точно не опытный.

— Что же вы не брали это в расчет, пока трахали меня месяц назад! — кричу я и тут же краснею до корней волос.

Как же стыдно будет потом, когда уляжется гнев. И как же хочется сейчас все ему высказать! Ненавижу! Угораздило же прикипеть к злобному слизеринскому гаду!

— Замолчите, Поттер! — шипит Снейп не хуже Нагайны, и я завожусь сильнее.

— О, боитесь, вас рассекретят, сэр? Ведете себя, как сволочь, и полагали, я буду все терпеть и проглатывать? Вы мне не декан и тем более не хозяин! И я не стану выполнять приказы грубого, бессердечного, холодного... Короче говоря, не переживайте. Я никому не расскажу, можете чувствовать себя в полной безопасности. Один!

— Я один не потому, что так уж сильно переживаю за собственную участь, — неожиданно спокойно, но очень сухо говорит зельевар. — Скажите, с кем мне желать быть? С этим импульсивным, незрелым глупцом?

Одурев от мысли, что он в принципе допускает возможность быть со мной, я не выдерживаю нахлынувших эмоций, набираю пригоршню снега с соснового ствола и в ярости кидаю в него. Вот тебе импульсивный! Вот тебе незрелый! Я покажу тебе глупца!

Принявшись злобно метаться в сугробе, я зачерпываю новые и новые горсти снежной пыли и бросаю в Снейпа без разбора, куда попаду. На ветру половина летит мне в лицо и на волосы. Я представляю для профессора печальное зрелище: разгоряченный, запыхавшийся, мокрый, со взглядом, полным отчаяния и досады, почти готовый разрыдаться юнец.

Взбешенный зельевар вытаскивает палочку и наставляет ее на меня:

— Еще одна выходка, Поттер, и вы пожалеете, что вообще родились на свет!

— Я уже пожалел! Давно пожалел! — воплю я.

Глядя в эти злодейские, угольно-черные зрачки, я жажду заорать громче и начать барабанить по его груди. Слишком долго терпел, притворялся, молчал! А ему и дела нет до моих страданий!

Я заношу кулак для удара, но Снейп перехватывает мою руку, с силой сжимая запястье.

— За что мне это, — возводит он глаза к небесам и резко притягивает меня к себе, заставляя задохнуться от неожиданности.

Когда я вдруг ощущаю на своих губах яростный поцелуй-укус, истерика моментально прекращается. Зато под веками начинает щипать, а вся кожа покрывается мурашками. Не понимаю, что на моих щеках, — талая вода или слезы?

В одночасье растеряв все силы, державшие меня на ногах, я валюсь на ствол дерева и увлекаю Снейпа за собой.

На головы нам с потревоженных ветвей падает кучка снега, но я даже не сразу это замечаю, увлеченный его губами, горячим дыханием и руками, крепко прижимающими меня к себе. Мне уже до безумия мало этого жаркого рта и этих свирепых, пламенных объятий, уже ужасно грустно от мысли, что ласка вот-вот закончится и все рассеется, исчезнет.

Боже! Неужели ему все же не плевать? Неужели он правда испытывает ко мне больше, чем показывал до сих пор?

Наконец профессор разрывает поцелуй и, взглянув на меня лишь на мгновение, задумчиво отводит взор.

Мы стоим все мокрые, и я завороженно смотрю, как в его волосах, на шарфе, на плечах поблескивают мелкие кусочки льда.

Разглядывая на зимнем закатном солнце резкие, холодные черты мужчины напротив, я отмечаю все: землистость и тонкость кожи, морщинки в уголках губ, глубокую складку меж бровей — закономерное последствие вечно хмурого вида. Мне так дорого это взрослое, серьезное лицо. Оно стояло у меня перед глазами днем и ночью. И теперь оно столь близко в реальности... Но его обладатель бесконечно далеко. Почему-то, глядя на него сейчас, я четко осознаю — мне никогда, никогда не прочитать его, не постигнуть его суть, доподлинно не узнать всех его чувств и мыслей обо мне.

Снейп неожиданно вынуждает меня вынырнуть из грез.

— Приходи, — тихо произносит он, но это слово для меня как гром среди ясного неба. — Я должен кое-что отдать тебе.

— П-приду, — заикаясь от неожиданности и стараясь не выдать радостной паники, охватившей меня, отвечаю я.

Почему так хорошо и плохо разом? Так мучительно больно и в то же время невообразимо приятно? Сомневаюсь, что хочу точно знать, как называется это чувство.

*

По случаю сочельника, за ужином Дамблдор в компании захмелевшего Хагрида распевает рождественские гимны, раздает каждому из присутствующих по паре хлопушек и водружает себе на голову здоровенный красный колпак, а затем убеждает разрумянившихся МакГонагалл и Флер последовать своему примеру. Когда же директор протягивает Снейпу яркий язычок-дуделку, на полном серьезе предлагая дунуть в него, я с нескрываемым восторгом наблюдаю за спектром эмоций побледневшего зельевара, огромным усилием воли заставляя себя не согнуться пополам от смеха.

Однако, перехватив его убийственный взгляд, стараюсь успокоиться, хотя щеки рискуют треснуть от напряжения.

Гермиона веселится вместе со мной, но выглядит немного взбудораженной, то и дело елозя на стуле, поправляя одежду и обмахиваясь ладонью, словно ее бросает в жар. Должно быть, перебрала вишневого эля, думаю я про себя.

Малфой, сидящий напротив нас, тоже смотрит на преподавателей, явно забавляясь: насмешливая ухмылка не покидает его лицо весь вечер, но изречь что-нибудь саркастичное он, конечно, не решается.

Нам позволяют ненадолго остаться после отбоя, допить согревающий пунш и взорвать еще по парочке хлопушек, а затем Филч внимательно следит за тем, чтобы все ученики вернулись в свои гостиные.

Но я поставил себе цель — прийти к Снейпу. И у меня есть все для ее достижения: карта Мародеров, мантия-невидимка и бешеное желание оказаться рядом с ним. Взглянув на карту, я радостно отмечаю, что Снейп покинул коллег и сейчас на пути в подземелья. Гермиона в спальне для девочек — наверное, заснула. Малфой в гостиной Слизерина, Филч гоняет Пивза на четвертом этаже, Дамблдор, МакГонагалл, Хагрид и Флитвик продолжают праздник в Большом зале, остальные учителя уже расползлись по своим кабинетам.

Путь свободен! Не представляя, чем и где закончится этот день, я заворачиваюсь в мантию-невидимку, несусь вниз в гостиную, и, собравшись с духом, отодвигаю портрет Полной дамы, которая, похоже, удалилась пропустить рюмочку в картину к своей подруге Виолетт.

Быстро миновав закоулки замка и спустившись по винтовой лестнице, за какие-то четыре месяца ставшей роднее башни собственного факультета, я в считанные минуты оказываюсь перед заветной дверью и три раза стучу.

Когда она открывается, я, оглядевшись по сторонам и убедившись, что в коридоре нет даже привидений, сбрасываю мантию.

— Вот и наш доблестный герой, — беззлобно отчеканивает Снейп. — Проходите, Поттер.

Я шагаю внутрь, в теплый класс, где теперь всегда горит огонь в камине, и смотрю на профессора. Он, обняв себя за худые плечи, предстает одиноким и усталым.

— Как вы, сэр? Все в порядке? — я невольно подаюсь вперед, так сильно мне хочется к нему прикоснуться. Но зельевар тут же принимает привычный царственный вид, делающий его неприступным.

— Лучше не бывает. Следуйте за мной.

Я иду за Снейпом в его личные покои. Кажется, он хотел мне что-то отдать, за этим и позвал. Может, в прошлый раз я оставил у него какую-то вещь?

Дальше лаборатории и кабинета мы не заходим: дверь спальни сегодня плотно закрыта. Все еще держа меня в неведении, профессор идет к шкафу, где спрятан думоотвод.

Сердце ухает вниз: что он задумал? Опять хочет припомнить мой гнусный поступок? Ну сколько можно вариться в собственном стыде, я же искренне попросил у него прощения на Астрономической башне!

Ни слова не говоря, Снейп открывает изящные дверцы и левитирует думоотвод на стол. Затем, коснувшись палочкой собственного виска, извлекает в пробирку несколько серебристых нитей воспоминаний.

— Что это? — спрашиваю я, машинально взяв протянутый сосуд.

— Мой подарок на Рождество, — загадочно говорит он, заставляя меня вскинуть голову от удивления. И направляется к выходу. — Я на время оставлю вас.

Эта неглубокая каменная чаша, опоясанная по краям резными письменами и символами, мне до боли знакома. Я медлю. Какие воспоминания, по его мнению, станут для меня подарком? Не дыша от волнения, я наконец решаюсь и выливаю мерцающую субстанцию в зеркальное содержимое чаши. А потом склоняюсь над ней, и меня уносит в прошлое.

Приземлившись на зеленую лужайку и оглядевшись, я вдруг замечаю то, что заставляет меня в благоговении застыть. В груди болезненно сжимается: спустя год я снова вижу ЕЕ.

Она похожа на ветерок в жаркий летний день — так же нежна, свежа и упоительна. Солнце, лаская эти сияющие темно-рыжие локоны, превращает ее в прекрасную огненную богиню. Я подхожу ближе и зачарованно разглядываю, как она прикрывает от полуденных лучей миндалевидные изумрудные глаза, жмурится и звонко смеется, когда чья-то рука легко выдергивает из ее рта стебелек осоки. У нее белоснежные зубы, персиковая кожа и легкий румянец на щеках. Она — моя мама: самое волшебное, драгоценное и печальное из всех воспоминаний в мире.

Снейп и Лили сидят рядом — под тем дубом у озера, куда мы с Гермионой и Роном сотни раз приходили отдохнуть и поболтать. Они тоже беззаботно общаются и никуда не спешат. Она часто смеется, он — реже: ему, скорее, больше нравится смешить.

Оба выглядят значительно младше меня: наверное, это где-то за год до увиденных мной на пятом курсе злосчастных событий.

— Северус, пообещай, что мы всегда будем неразлучны. Всегда будем помогать друг другу. Даже через много лет.

— Всегда. Обещаю, Лили.

Эпизод обрывается — меня переносит на мраморную лестницу в холле замка. Мама держит за плечи угрюмого, поникшего Снейпа, и старательно внушает ему:

— Никого не слушай. Ты гораздо лучше всех этих напыщенных дураков. Ты совершенно особенный.

Новая картинка: Лили, стоя за разделочным столом в старом классе Зелий, где я никогда и не был, помогает будущему профессору нарезать корень валерианы.

— Подумаешь, посмеялся. Он и волоска твоего не стоит. Однажды мы оба найдем кого-то, кто безумно нас полюбит. И кого полюбим мы, — Лили простодушно толкает Снейпа бедром. — Понял, Сев?

— Ты говоришь это, чтобы я не применил к нему Непростительное, — усмехается тот.

— Не угадал. Я говорю это, потому что ты мой лучший друг. Я желаю тебе самого большого счастья с кем-то, кто оценит тебя по достоинству.

Воспоминание снова меняется. Теперь ее лицо покраснело и опухло от слез.

— Петуния прислала мне ужасное, гадкое письмо. Говорит, я никакая не волшебница, а просто полоумная, и меня нужно отправить в лечебницу для душевнобольных. За что она так со мной, Сев? Я же ничего ей не сделала!

— Твоя сестра — завистливая идиотка. Еще одно плохое слово о тебе, и при встрече я превращу ее в жабу, — рассерженно обещает Северус.

— Что ты! Пожалуйста, не трогай ее! Я очень ее люблю!

— Ты слишком великодушна, когда-нибудь это выйдет тебе боком, — недовольно подытоживает Снейп.

Закоулки памяти профессора переносят меня на опушку Запретного леса. Мерлин, как раз туда, где я сегодня бродил по сугробам. И в видении на дворе тоже зима.

— Знаешь, в будущем я хочу сына. Мне кажется, я стану неплохой матерью. А ты кого хочешь, Северус?

— Не знаю, Лили, я не питаю нежных чувств к детям. Мне они, к счастью, и не светят. Никогда бы не завел семью с женщиной.

— Это почему?

— Вы все сумасшедшие.

— Ха-ха-ха, ты прав! — хихикает она. — Сейчас докажу! Снежный монстр заберет тебя!

Она с ног до головы облепляет себя снегом, вызывает магией ледяной вихрь и угрожающие надвигается на опешившего Снейпа, расставив руки, скрючив пальцы и состроив инфернальную гримасу.

— Спасайся, пока можешь, Северус Снейп!

Вместо того чтобы спасаться, он разражается хохотом и, поглощенный снежным водоворотом, падает в сугроб. Вихрь уносит и меня: клубок подаренных воспоминаний распутывается до конца, я выныриваю из думоотвода и хватаюсь за голову.

Наблюдать за ней было так больно. Эфемерная, призрачная Лили из чужих рассказов вдруг превратилась в настоящую, живую. Я и понятия не имел, как сильно нуждался в этом! Будто потерянный кусочек сердца вернулся на место. Она жила, мечтала, любила, излучала добро, искренность и свет! Мерлин, Снейп не лгал: в ней, похоже, и впрямь отсутствовали недостатки.

Промокнув рукавом рубашки увлажнившиеся глаза, я делаю несколько успокаивающих вдохов и иду в класс.

Профессор как ни в чем ни бывало сидит за своим столом, погруженный в чтение. Завидев меня, он откладывает фолиант и встает.

— Сэр... Спасибо! Огромное спасибо! — не выдержав, я бросаюсь ему на шею и крепко обнимаю, стремясь выразить этим жестом всю свою безмерную благодарность.

Стоит мне решить, что он уже не ответит на объятие, как его ладонь ложится на мою спину и на две секунды задерживается там. Я отстраняюсь и смотрю в его ничего не выражающее лицо.

— Вы были столь близки... Я не представлял!

Снейп на миг прикрывает веки, затем отходит и отворачивается к камину.

— Мы дружили, пока я не совершил ошибку. Обидел ее. И наши пути навсегда разошлись.

Я в курсе, о какой обиде речь. Видел в этом самом думоотводе. В гневе и унижении он назвал мою мать, которую отец еще и умудрился пригласить на свидание сразу после того, как подвесил Снейпа головой вниз, грязнокровкой. Вот почему он так ненавидит это слово и даже снял баллы с Драко, когда тот обозвал им Гермиону! Ему стыдно и горько за свой поступок, разделивший жизнь на две части.

Все равно что Малфой, будь он влюблен в Гермиону, издевался бы надо мной, а я в ярости бросил ей, пытающейся меня защитить, жуткое оскорбление. Каково бы мне было, если бы подруга умерла, так меня и не простив? Стал бы я замкнутым и презирающим весь мир? Стал бы я прилагать все силы для борьбы с ее убийцей? Стал бы я отчаянно защищать ее сына, несмотря на то, что его отец — мой враг? Конечно, да, трижды да.

Во мне просыпается такая всепоглощающая признательность, такая пылкая нежность к профессору и такое ярое желание избавить его от чувства вины, сполна искупленной страданиями, что я еле сдерживаюсь, чтобы не подойти к нему и не поцеловать.

— Сегодня ты напомнил мне о том, какой она была. Ты совсем не знал ее, а я знал. И пожелал передать тебе эти знания, — Снейп замирает, стоя спиной ко мне: вся его поза выражает крайнее напряжение. — Момент, увиденный тобой в прошлом году... Он ужасен. За пару дней до этого я дал ей почитать свой учебник по Зельям со множеством моих записей на полях. Твой отец использовал против меня придуманное мной невербальное заклинание. Он мог найти его лишь там. Я так разозлился, ослеп от ярости на Лили за то, что она водила с ним дружбу, поделилась с ним моим сокровенным... Черт возьми, Поттер! Я столько лет держал это в себе.

Снейп действительно никогда не бывал настолько искренен со мной, как сейчас: кажется, я первый, кому он открылся, кому он добровольно решил поведать эту скверную историю.

Он нуждался в искуплении. Долго искал возможность покаяться, и все-таки дождался этого момента. Я просто не имею права промолчать.

— Уверен, она давно простила. Там... Она все сознает. И я тоже прощаю вас. Верю каждому вашему слову и хочу, чтобы вы перестали винить себя. — А затем, помедлив, добавляю: — С Рождеством, профессор. Вы сделали мне лучший в мире подарок. Вот беда, а у меня для вас совсем ничего и нет.

— Ты подарил мне больше, чем можешь вообразить, — Снейп поворачивается ко мне лицом. Оно остается таким же непроницаемым, но легкий румянец выдает, что затронуть струны его души мне, тем не менее, удалось. — Но не надейся, будто это что-то изменит. Впредь я к тебе не прикоснусь.

— Зачем же вы тогда поцеловали меня? — еле слышно бормочу я, вновь ощутив себя раздавленным. Слишком много эмоций за один день: в сердце уже не хватает места для всего этого.

— Ты походил на разъяренного гремлина, — кривится профессор. — Я должен был тебя утихомирить. Только не удержался и выбрал худший способ. Бороться со своими желаниями — та еще война.

*

Покинув кабинет в противоречивых чувствах, я поправляю на себе мантию-невидимку и, удостоверившись, что путь свободен, направляюсь к винтовой лестнице. Мне впору снова оказаться на Астрономической башне. Смотреть, замерзая, как в черном небе искрятся звезды, а среди них одна — самая яркая, недосягаемая, светит мне холодным блеском, но ничем, ничем не в силах помочь.

Сириус отныне там, с моими родителями. А я — здесь, и, кажется, нашел кого-то, кто теперь сумел бы заменить мне всех, если бы пожелал. И я с легкостью доверил бы ему всего себя, ведь он понимает меня куда лучше, чем я предполагал. Снейп единственный, кто представляет, что творится у меня на душе, и способен погасить пожар одним лишь словом «Останься».

Но он предпочел безмолвие, и я не в праве его упрекать.

Из размышлений меня выдергивают какие-то странные звуки. Я резко замираю посреди темного коридора и напряженно прислушиваюсь. Это определенно был девичий смешок, мне же не показалось? Но из слизеринцев в замке никого не осталось, кроме Малфоя. Вероятно, привидение. Хотя в обитель Кровавого барона из духов редко кто заглядывает, а уж чтобы веселиться здесь!.. Эх, зря я не захватил карту!

Смешок повторяется, но заметно громче, словно кто-то приблизился ко мне на несколько метров. Я отчетливо различаю какую-то возню, а потом улавливаю томный вздох и звук поцелуя — его точно ни с чем не спутаешь.

О Боже.

— Больше так не делай!

Я узнаю голос Гермионы и в абсолютном потрясении застываю под мантией подобно статуе, вдобавок для полноты картины изумленно открыв рот.

— Как?

— Не лезь ко мне под столом! Держи свою ногу при себе! Особенно когда я сижу рядом с Гарри, а вокруг нас куча учителей!

— Разрешаю тебе в следующий раз подразнить меня самой.

Обладатель этих насмешливых интонаций и растянутых слогов — не кто иной, как Малфой.

В голове не укладывается. Гермиона и Драко! Они сейчас целовались! Они... Они!.. Мерлин!

— Я очень рад, что ты все же пришла. Пойдем, провожу тебя.

До меня доносятся звуки легкой борьбы и очередной смешок подруги. Хоть раз она была такой игривой с Роном?! Растопчи меня гиппогриф, если да!

Я слышу приближающиеся шаги, а потом вижу в полумраке их фигуры, подсвеченные Люмосом.

— Нет уж! Мы ходим поодиночке, помнишь? Лучше уж по пути в башню заметят меня одну, чем нас вместе. Подумай, что начнется.

— Черт, будь осторожна.

— Буду.

— До завтра.

Они сливаются в прощальном поцелуе, и волосы на моем затылке встают дыбом от нереальности всего происходящего. Наверное, увидь кто-то нас со Снейпом со стороны, испытал бы те же чувства, если не хуже.

Моя Гермиона... Такая правильная, разумная и невинная, такая сдержанная на проявление чувств подруга сию минуту страстно обвивает шею слизеринца и самозабвенно отдается его губам и рукам. Ладони Малфоя по-хозяйски сжимают ее бедра, и когда она легко подается навстречу, догадка приводит меня в гораздо больший шок. Между ними не просто поцелуи. Они уже спали.

— Все, мне пора, — Гермиона отстраняется, одергивает юбку и отходит от Драко, поравнявшись со мной. — До завтра.

Тот, помедлив, окликает ее.

— Грейнджер!

— Что?

— Ничего.

Проводив ее глазами и дождавшись, пока она не скроется на винтовой лестнице, Малфой сует руки в карманы и не спеша удаляется.

Наконец я позволяю себе перевести дыхание. Вот это новости! Я невольно стал свидетелем того, во что полгода назад не поверил бы ни за какие коврижки. Очень неудобно и волнительно...

Как быть? Промолчать? Прикинуться, будто не видел их? О нет, притворяться еще и в этом. Я так больше не смогу. Решение приходит молниеносно. Сорвавшись с места, я добегаю до лестницы и, перепрыгивая через две ступеньки, впопыхах догоняю подругу. А потом тихонько зову ее, чтобы не поставить на уши весь замок:

— Гермиона! Гермиона!

Она в ужасе оборачивается, светит мне в лицо Люмосом и испуганно выпаливает:

— Гарри!!! Ты напугал меня до чертиков! Откуда ты... Что ты тут делаешь?!

От волнения она, похоже, не находит ничего лучше, чем защититься нападением и воскликнуть:

— Ты следил за мной?!

— Нет. Наткнулся ненароком, — говорю я абсолютную правду, неуклюже спрятав руки за спиной. Забыл добавить «на вас двоих»...

Гермионе тоже неловко: она переминается с ноги на ногу, точно нашкодившая первокурсница.

— Но что ты тогда здесь...

— Идем к себе, — перебиваю я, решив прекратить это. — Обсудим там все без лишних ушей.

*

В нашей гостиной мы одни, и можно говорить не таясь. Как только за мной закрывается портретный проем, я решаюсь признаться:

— Обещаю, расскажу чуть позже, что делал в подземельях. Но для начала, Гермиона... Я случайно застал вас вдвоем. Был под мантией, но уже не мог никуда деться.

— О, Гарри... — говорит расстроенная, смущенная Гермиона, опускаясь в кресло перед камином. К ней на колени тут же прыгает Живоглот и ластится, громко мурча. — Мне так жаль, что тебе довелось это увидеть. Я должна была рассказать сама. Просто в один момент все закрутилось... Это сложно. Я не представляла, как ты отреагируешь.

Усевшись на мягкий ковер напротив нее, я пару мгновений всматриваюсь в серьезные карие глаза, а затем спрашиваю:

— Давно вы вместе?

— Все произошло в день нападения Пожирателей. Ну... Первый поцелуй, — подруга нервно наматывает на палец прядь волос. — Мы тогда ушли из лазарета, поговорили... И это случилось. В общем, прошло почти полтора месяца.

— Ты так долго держала все в себе! — поражаюсь я.

А мне ведь пришлось молчать ровно столько же. Да уж. Ну и осень у нас с ней выдалась.

— Я думала, ты будешь сердиться. А ты жалеешь меня, — взволнованно откликается Гермиона. — Сама не знаю, как до этого докатилось. Когда во время вторжения по моей просьбе он остался с нами, пошел против семьи, вдобавок защитил меня, наслав на себя гнев Волдеморта, я поняла, что как прежде уже не будет. Я почувствовала к нему такое, Гарри... Словно пяти лет унижений не существовало. Будто мы не были врагами и я никогда его не ненавидела. Будто передо мной...

— Другой человек, — изрекаю я. — Который теперь дорог тебе. Которого ты хочешь узнать.

— И полюбить, — шепотом заканчивает она.

— И полюбить, — тихо вторю я.

Гермиона встает из кресла и устраивается рядом со мной. Потревоженный Живоглот, недовольно мяукнув, уносится прочь.

— Ты решилась... на первый раз с ним? — осмеливаюсь я спросить.

Подруга кивает, и даже если она покраснела, в свете племени мне не видно.

— Он тебя не обидел?

— Нет. Все было прекрасно, — улыбается Гермиона. — Честно говоря, инициатором была я. Осознала, что хочу этого и не могу ждать. Со стороны Драко не было ни единого поползновения, хотя я знала о его желании. И тем сильнее я убеждалась в правильности своего выбора и... заводилась. Так что Рону еще учиться и учиться.

— Я очень рад за тебя, — совершенно искренне говорю я. Почему-то после всего увиденного в этом году их отношения не вызывают у меня тревоги. По крайней мере, пока.

— Ну а ты, Гарри? Объяснишь, что стряслось?

С колотящимся сердцем я набираю в легкие воздух и начинаю рассказывать. Мне потребуется куда больше времени на изложение...

Чем дальше заходит моя история, тем чаще происходит смена эмоций на лице у Гермионы — от удивления и ужаса до любопытства, смущения и сострадания. Наконец, выговорившись, я умолкаю и закрываю лицо руками. Только не отвергай меня, умоляю, не отвергай. Я не переживу.

— Тебе стало легче, милый? — она легко кладет руку на мое плечо.

Я в порыве чувств обнимаю ее.

— Не представляешь, насколько.

— Знаешь, Гарри... Профессор хорошо поступил, подарив тебе воспоминания. Это невероятный поступок, учитывая ваше прошлое.

Я опускаю голову в соглашающемся жесте, и она продолжает:

— Если забыть о том, что он наш учитель... Я ничего не имею против него. Тебе ли не знать: вы с Роном вечно нападали на меня, когда я защищала Снейпа. Я не ищу ему оправданий, но понять его можно. Ты — сын его врага. И то, как он относится к тебе сейчас, — это твоя личная победа.

— И тебе все равно, что я... с ним?

— Раз это ключ к твоему счастью, я принимаю твой выбор.

— Малфой знает о нас со Снейпом, — опомнившись, добавляю я. — Однажды наткнулся на меня в подземельях и обо всем догадался.

— Правда? — вежливо удивляется Гермиона. — В таком случае, он перестает быть слизеринцем. Ни слова мне о вас не сказал. Ни одного.

— Знаю. Благородный паршивец, — усмехаюсь я.

— Я сохраню твой секрет, — серьезно говорит подруга.

— И я твой.

Минут десять мы молча сидим, уставившись на огонь, каждый в своих мыслях. И тут вдруг Гермиона так громко ахает, что я вздрагиваю.

— Гарри! Предсказание шляпы!

Она вскакивает и начинает метаться перед камином.

— Ты понимаешь, что это значит? Лев и Змей! Гриффиндор и Слизерин! Юный Лев обретет покой в кольцах Змея! Это очень подходит под описание... вас!

— Нет-нет-нет, — я протестующе поднимаю ладонь. — Никакой покой юный лев не обрел! Сплошные переживания!

— Еще не все потеряно, Гарри, в ваших отношениях не поставлена точка, — заверяет подруга.

— Поставлена. Аккурат сегодня и поставлена.

Гермиона не отвечает, лишь окидывает меня скептическим взглядом.

— ТЫ! — вскрикиваю я, озаренный догадкой. — Вы! Вы с Малфоем также из Гриффиндора и Слизерина! И вам как раз прекрасно друг с другом!

— Но там сказано про маску. Драко не Пожиратель, — она снова садится рядом и принимается судорожно перебирать кисточки ковра.

— Может, это образно? Ведь вся его семья близка к Волдеморту, а родная тетка — и вовсе правая рука. Малфой чуть сам не стал Пожирателем.

— Что там дальше? — напрягается Гермиона. — Змей найдет спасение от неволи, боли и погонь. Соответствует им обоим. И, по словам шляпы, грядет некий час расплаты. «Ваши взгляды встретятся, вы спасете мир, себя и нас».

— Как многообещающе, — хмыкаю я.

— Гарри, не стоит забывать, в Пророчестве говорилось о тебе. Я не списываю себя со счетов, но...

— Верно, — перебиваю я. — Давай обсудим все завтра. Слишком много новой информации, да?

— Помнишь, в первый вечер, сразу после праздничного ужина, — укоризненно смотрит на меня Гермиона. — Ты обещал рассказать, если случится нечто подобное.

— Я о предсказании шляпы даже и не думал. И ты, между прочим, тоже обещала!

— Так мы, оказывается, лгуны, — понуро бормочет она.

— Нет, просто два трусливых кретина.

Подруга нервно смеется.

— С Рождеством, Гарри.

— С Рождеством, Гермиона.

====== Четверо в лодке ======

So come on baby take the chance

The time is right for dance romance

Stand together straight and gay

Sleep united night and day

Tonight!

«Sexual Revolution» by Army of Lovers

У Пожирателей отдыха по случаю Рождества, разумеется, не было. Не представляю, что там в планах у Риддла, но от его ярких эмоций у меня часто саднит шрам, а Снейп от постоянной боли в предплечье и вовсе ходит весь бледный, как полотно.

За считанные дни после каникул я так устал от домашней работы, тренировок и недосыпа, что передвигаюсь, словно сонная муха, а строчки в учебниках расплываются перед глазами. Вот и сейчас абзац о великой битве валькирий сливается в одну широкую темную полосу, а дальше...

— Безмозглый, недоразвитый тролль! — ору я на жирного, тупоголового недоумка, распластавшегося передо мной на полу и трясущегося, точно мерзкое желе на подносе. — Как ты посмел утаить это?

— Повелитель, — бубнит Гойл-младший. — Простите, повелитель, я не знал, что это важно. Но сегодня подумал, а вдруг...

— Подумал? Тебе нечем думать, болван! — в ярости я отпихиваю его от себя ногой. — Тебе надо лишь беспрекословно выполнять приказы своего господина и ставить его в известность обо всем, что может помочь или помешать убить Поттера!

— Да, господин, конечно, господин, — не осмеливаясь шелохнуться и поднять голову, кивает амбал.

— Говори, что предсказала шляпа! Рассказывай все в деталях!

— Ну... Э-э... Она пела песню о чем-то. Я уже не вспомню.

— Чертов кретин! — взбешенный и взволнованный, я готов запытать его до бессознательного состояния, но он необходим мне в здравом уме. Ведь Крэбб-младший еще безнадежнее. — Legilimens!

Я погружаюсь в память Гойла и блуждаю по просторам его слаборазвитого мозга. Дегенерат услужливо подсовывает нужное воспоминание об их первом дне шестого курса. Но все смазано и непонятно: я вижу только тарелку с окорочками и картофельным пюре, а слышу исключительно звон посуды и перемалывание еды мощными челюстями. Как же надо любить жрать, чтобы ничего не замечать вокруг себя! Но тут воспоминание преображается: Гойла кто-то пихает в бок, и он наконец отрывается от трапезы.

«В час расплаты ваши взгляды встретятся,

Ждать его недолго — этот час.

Очень скоро ваши судьбы скрестятся.

Вы спасете мир, себя и нас».

— О ком речь? — кричу я, вынырнув из его мыслей. — Что имела в виду шляпа? Говори!

— Н-не знаю, мой Лорд. Там вроде про любовь было, — мямлит остолоп.

— Crucio! Crucio! Crucio!!! Привести Крэбба-младшего!

В мои покои осторожно входит очередной приземистый свиноподобный тупица. Он с опаской оглядывает товарища, в изнеможении растянувшегося на ковре, и начинает мычать что-то нечленораздельное.

— М-мо-ой Л-л-ор-д...

Особенно не церемонясь, я без предупреждения проникаю в его сознание и быстро нахожу требующийся мне вечер. Но здесь все гораздо хуже: в воспоминаниях Крэбба церемония распределения вообще не отпечаталась, словно жаркое и штрудель напрочь затмили его крошечный разум.

— Идиоты! Жалкие, бесполезные недоумки! — воплю я, и Нагайна на моих плечах поддерживает меня угрожающим шипением. — Я убью вас!

Стоп!

Сбитый с толку пробуждением в тихой, уютной обстановке спальни, я сажусь на кровати и отбрасываю «Историю магии», во время чтения которой умудрился заснуть. Шрам дергает и саднит, от боли на глаза наворачиваются слезы.

Интуиция подсказывает, что случилась чрезвычайно важная и плохая вещь.

Необходимо пойти к Дамблдору. Немедленно все ему сообщить. Я понимаю это головой... Но ноги сами несут меня по лестнице в гостиную, а оттуда — в подземелья. Убедившись, что отбой еще не наступил, я устремляюсь к человеку, которому с недавних пор готов безоговорочно доверить свои видения, свое тело и свою жизнь. Мною движут эмоции: волнение, страх, желание увидеть после столь жуткого зрелища того, от чьей непоколебимости и силы, от чьего присутствия мне всегда очень-очень спокойно. Расскажу ему, а дальше будь что будет.

Миновав сотни ступеней, я искренне надеюсь, что Снейп сейчас у себя. Холодные каменные коридоры пустынны: слизеринские старшекурсники, должно быть, заняты водными процедурами и подготовкой ко сну. По пути мне встречается один лишь Кровавый Барон.

Я уже хочу свернуть к кабинету зельевара, как замечаю его высокую фигуру в темных одеяниях в другом конце коридора.

— Профессор! — я спешу ему навстречу и, запыхавшись, тараторю: — Хорошо, что я нашел вас. Мне было видение во сне. Волдеморт узнал о предсказании Распределяющей шляпы. Он выпытал все у Гойла и теперь...

— Совсем ополоумел, мальчишка!

Взвинченный Снейп, посмотрев на меня, как на идиота, оглядывается по сторонам и, удостоверившись, что поблизости никого нет, толкает ближайшую дверь.

— Живо! Внутрь!

Я послушно захожу в пустующий класс, забитый старыми партами, перевернутыми стульями и непонятной рухлядью. В углу неподалеку пылится древний шкаф, похожий на тот, откуда Люпин на третьем курсе выпускал боггарта.

— Сколько раз говорить вам, что следует быть осмотрительнее, — недовольно изрекает профессор, заперев помещение и повернувшись ко мне. — Решили поведать о своих видениях детям Пожирателей?

— Простите, — сконфуженно откликаюсь я.

— Вот теперь можете рассказывать.

Я принимаюсь сбивчиво объяснять, как в моем сне Волдеморт выпытывал у Гойла подробности песни шляпы, но глупый слизеринец не мог составить и пары связных предложений. И тогда Риддл попросту залез в его голову и покопался там. И как я увидел его глазами то, что помнил Гойл из событий первого сентября.

— Так значит, Темный Лорд отныне в курсе туманного предсказания, которое ему мало о чем говорит, — задумчиво произносит хмурый Снейп. — Вероятно, он свяжет его с вами, как со своим главным оппонентом.

С колотящимся сердцем я задаю вопрос, терзавший меня все время с момента исповеди Гермионе.

— А вы? Вы связываете его со мной? И с кем-то помимо меня?

Снейп не успевает ответить: мы оба замираем из-за подозрительных звуков. За дверью раздаются шаги двух пар ног, а потом до наших ушей доносится:

— Сюда? В запертый класс?

— Я хочу тебя здесь и сейчас, Грейнджер. А потому — да, сюда. Alohomora!

Едва уловив голос Гермионы, я сразу же понимаю, что произойдет. И принимаю единственное, как мне кажется, верное и спасительное для всех четверых решение, взывая к зельевару:

— Сэр, умоляю. В шкаф!

class="book">Застигнутый врасплох выражением моего лица, на котором написаны ужас, паника и нетерпение, Снейп, к моему удивлению, не сопротивляется, когда я торопливо увлекаю его за локоть скрыться за платяными дверцами. Надеюсь, боггарта внутри не обнаружится.

— Ну вот, теперь никто сюда не зайдет и снаружи нас не услышат, — Малфой только что наложил на замочную скважину до боли знакомые мне чары.

Я тут же стараюсь остудить пыл зельевара, стремительно теряющего самообладание от гнева:

— Не троньте их, прошу. Они ничем не хуже нас.

— Поттер! — яростно шипит Снейп, игнорируя мой довод. — Вы представляете, в какое положение меня поставили?

Естественно, представляю. При всем желании он не сможет устроить им взбучку. Разве сумеет достопочтенный профессор выйти из шкафа, где прятался вместе с Поттером, и не замарать при этом репутацию сурового стража порядка, грозного слизеринского Цербера, над которой трудился годами?

— Пожалуй, у вас связаны руки, сэр, — простодушно отвечаю я.

Снейп, плотно прижатый ко мне в тесном пространстве, шарит между нами рукой, пытаясь бесшумно вытащить волшебную палочку. От абсурдности ситуации меня разбирает нервный смех, я крякаю и утыкаюсь в кулак.

— Заткнись нахрен, — шепчет он, рассвирепев, и в итоге невербально накладывает заглушающее заклятие.

— Вот так выражения, профессор, — уже не сдерживаясь, восклицаю я, и Снейп в молчаливом негодовании наконец замирает рядом. Видимо, он пока не верит во все происходящее и не осознает до конца, что застрял вместе с Поттером в старом пыльном шкафу.

Я убеждаю себя: не стоит на это смотреть. Но чертово любопытство пересиливает. В небольшой щели видно, как Драко, положивший Гермиону на парту, опускается на колени, оказавшись прямо между ее ног, задирает края юбки и обнажает стройные девичьи бедра. Он молча поглаживает ее персиковую кожу, любуясь гриффиндоркой, доверчиво раскинувшейся перед ним, а затем снимает с нее трусики и прижимает их к своему носу.

— Драко! — зардевшаяся Гермиона вскидывает голову и удивленно наблюдает за действиями слизеринца.

Смущенный до глубины души, я отвожу взгляд и жалею, что вообще посмел поднять глаза на сие зрелище.

— Молчи, Грейнджер. Твой запах... Я готов убить за него. Давно пора было признаться — моя Амортенция пахла тобой.

— Взаимно, — говорит Гермиона. — Свежескошенная трава, новый пергамент и ты. Твой парфюм. С ароматом моря и воздуха после дождя... Ни с чем не спутаешь. Я думала, что солгала твоему декану, а лгала сама себе.

— Я тоже долго врал себе, будто терпеть тебя не могу, — в голосе Малфоя прослеживается горькая усмешка. — Впрочем, мы отвлеклись.

Судя по вздохам, издаваемым Гермионой, Малфой умело работает языком не только в разговорах.

— Уизли делал так?

— Он... Не делал никак. Постоянно ждал чего-то от меня. А я не позволяла даже дотронуться.

— Моя девочка. Подарила себя мне, — довольно отвечает Драко, явно ухмыляясь. — Не жалеешь?

— Н-нет... О Боже! Не прерывайся! Не останавливайся! — требует Гермиона, которую захлестнула волна удовольствия. Затем, на минуту затихнув, она вдруг громко вскрикивает, протяжно стонет и, отдышавшись, умолкает.

— Я постараюсь, чтобы ты не просто не жалела... Чтобы ты сходила с ума от счастья. Как схожу я, зная, что грязные лапы похотливого уродца не прикасались к тебе. Что ты впервые узнаёшь эти ощущения со мной. Грейнджер, я — твой покорный слуга. Я готов ради тебя на все. И в сексе, и вообще.

Помолчав, подруга отзывается:

— Для начала — раздевай и властвуй.

Малфой издает возглас нетерпения и, по всей видимости, набрасывается на лишь того и ждавшую Гермиону. Их стоны смешиваются со скрипом ветхой парты, по спине от этих звуков пробегает нервная дрожь.

— Ты такая мокрая... У тебя внутри так горячо и узко, Грейнджер!

Он выходит, а потом опять входит в нее жадно и резко, а она охотно подается навстречу и практически плачет от удовольствия, я слышу это по ее сбивчивым, жалобным возгласам.

— Да, умоляю! Быстрее!

— Скажи, чья ты. Для кого ты кончишь сейчас, малышка?

— Для тебя. Я твоя. Твоя!

— Хорошая, умная девочка. Вечно бы слушал твои стоны.

Происходящее в классе, к моему ужасу, заводит, а близость Снейпа никак не остужает пыл, напротив, возбуждает сильнее. Вплотную прижатый к нему в темноте, под хриплое дыхание Драко и распаленные возгласы Гермионы я, дезориентированный в пространстве и словно опьяневший, беззастенчиво вдыхаю запах волос и кожи своего профессора и в ту же секунду практически растворяюсь в нем.

Моя Амортенция. Был, есть и всегда будет.

Похоже, я по уши в него влюбился.

Выпуклость в моих брюках уже невозможно скрывать — Снейп явственно ощущает ее бедром и бормочет:

— Час от часу не легче...

Я, воспользовавшись тем, что зельевару некуда бежать, краду у него внезапный поцелуй в сухие, мягкие губы и шепчу:

— С днем рождения, профессор.

Когда снаружи все наконец утихает, я разрешаю себе снова взглянуть в щель между дверцами и вижу, что Драко застегивает пуговицы на рубашке Гермионы, сидящей на парте и обнимающей его ногами за поясницу.

— Знаешь, Смарти — это в честь тебя, Всезнайка.

— Я догадалась. Квазимодо.

— Опять кто-то из маггловской литературы? — поднимает бровь Драко. — Он так же хорош, как я?

Гермиона улыбается.

— Точно.

====== Кровь дракона ======

You look up to the sky

With all those questions in mind

All you need is to hear

The voice of your heart

In a world full of pain

Someone’s calling your name

«Maybe I Maybe You» by Scorpions

Поттер совсем рехнулся. А я, хогвартский профессор, на пороге сорокалетия позволивший увлечь себя в старый шкаф на время жгучего соития двух блудливых сосунков, к прискорбию, ничем его не лучше.

Нехотя возвращаясь к воспоминаниям о Малфое и Грейнджер, предавшихся утехам прямо на той парте, где, черт возьми, я писал конспекты двадцать лет назад, могу отметить следующее: в свои семнадцать мне бы такое даже понравилось. Я был бы очарован авантюризмом Поттера и нашей интимной близостью, которую повлекла за собой его предприимчивая выходка.

Но мне не семнадцать. И тем хуже для меня, ведь какого-то ляда я продолжаю желать гриффиндорского наглеца, несмотря на объявленный нашей связи бессрочный мораторий. Держать эти необузданные чувства в себе становится все тяжелее и болезненнее. Наблюдать за ним, зная куда больше, чем все остальные. Не допускать на уроках ни одного лишнего взгляда. Просыпаться в разгоряченной постели слегка возбужденным и злобно вставать за зельем для сна без сновидений, чтобы мальчишка прекратил бесцеремонно врываться в мое сознание, пока я пытаюсь абстрагироваться от него хотя бы ночью.

Нравственные терзания помогает заглушать физическая мука: в последние недели метка болит так сильно, что меня регулярно посещает желание вырезать из предплечья кусок кожи, лишь бы не ощущать день и ночь это нестерпимое жжение.

Словом, жизнь превратилась в череду мытарств, но я вовсе не удивлен. Рано или поздно приходит пора расплачиваться за собственные импульсивные решения, принятые на поводу у безрассудных эмоций.

*

Утренняя совиная почта по обыкновению наводит в большом зале шум и суету. Повсюду мельтешат десятки пролистываемых журналов и газет в руках студентов. Поглощая овсянку, я наблюдаю, как Поттер ловит письмо, принесенное ему незнакомым черным филином. Вариантов, от кого оно, не так уж много. Кроме оборотня и семейки Уизли ему и писать-то некому.

Гриффиндорец заинтересованно вскрывает послание, а дальше случается весьма неожиданная вещь. Из недр конверта ему на ладони сыплется темный порошок и тут же взвивается облаком пыли, окутав Гарри туманной дымкой. Тот, закашлявшись, резко встает и на глазах изумленных одноклассников хватается за горло, заходится кашлем, потом делает два шага и падает.

— Гарри! — в один голос вскрикивают Грейнджер и Уизли, молниеносно вскакивают и подбегают к раскинувшемуся на полу другу. Когда я, не раздумывая, стремглав срываюсь с места, Поттера успевают окружить Финниган, Томас, Лонгботтом и остальные.

— Расступитесь! — звучно велит Дамблдор, прытко нагнавший меня, пока я протискивался сквозь толпу.

— Ему и так нечем ды... — начинаю было я, но осекаюсь на полуслове, увидев жуткое зрелище и буквально оцепенев.

Рубашка Гарри превращается на глазах из белой в красную. Кровавые пятна, подобно алым макам, расцветают не только на ткани, но и на лице и ладонях.

— Спасите! Спасите его! — заклинает Грейнджер, сидящая перед юношей на коленях вся в его крови. Уизли, трясясь от ужаса, в отчаянии оглядывает меня, Дамблдора и подоспевшую МакГонагалл.

Безоар. После завершения моей шпионской карьеры я повсюду ношу его с собой. Не хватало еще отравиться от рук собственных слизеринских гаденышей. Камень может вобрать в себя токсичные ингредиенты неизвестного порошка, коим отравили Поттера, и смягчить воздействие яда.

Я мгновенно оказываюсь рядом на полу, ныряю рукой во внутренний карман сюртука и извлекаю конкремент, который тут же засовываю в приоткрытый рот находящегося без сознания гриффиндорца. Вдруг вскинувшись в судороге, но не очнувшись, Поттер обмякает у меня на руках, уже полностью перемазанных его кровью. По бордовой луже, образовавшейся под ним, сложно сказать, остановилось ли кровотечение.

Я леденею. Ну же, Гарри. Борись. Черт возьми, ты не умрешь! Я не позволю!

— Жив, — выдыхаю я, коснувшись его сонной артерии. — Выиграли немного времени.

Его подруга сдавленно всхлипывает, еле сдерживая рыдания. Уизли же беспрестанно бормочет «О Господи», по-идиотски держась за рыжую голову.

— Прошу разойтись по кабинетам. Вы, мисс Грейнджер, и вы, мистер Уизли, в том числе. Вас будут держать в курсе малейших изменений, я обещаю. Все письма и посылки перед получением теперь будут проверяться профессорами Делакур и Флитвиком на наличие темной магии, — серьезно обращается к присутствующим Дамблдор. — Минерва, до моего возвращения все директорские обязанности — на вас.

Встревоженная МакГонагалл кивает, а мы, продираясь через окруживших нас напуганных студентов, устремляемся в больничное крыло, куда Поттера левитируют на носилках.

В лазарете мадам Помфри, белая как мел, принимается суетиться над юношей, чье лицо сейчас и вовсе напоминает серую предсмертную маску. Всю в глубоких порезах. Я отвожу глаза: смотреть на это невыносимо.

Проследив за всеми повреждениями с помощью сканирующих чар, колдомедик оглашает вердикт:

— Внутренние органы не повреждены. Но потеряно сорок процентов крови: это критическая отметка. Оставшаяся часть отравлена: организм Гарри не реагирует на кроветворные зелья, токсичный компонент нейтрализован безоаром, но не исчез. Он словно блокирует лекарства! Это просто тихий ужас! Кто-то пожелал мальчику долгой и мучительной смерти...

— В лабораторию, Северус, — зовет Дамблдор. — Есть многообещающая идея.

Без лишних слов я следую за ним.

— Нам понадобится драконья кровь из твоих запасов, — торопливо втолковывает Альбус по дороге в подземелья. — Извлечем из нее сыворотку. Плазма будет сворачиваться долго, но выбора у нас нет. Будем следить за процессом минимум двое суток и до тех пор поддерживать жизнь Гарри всеми способами. По готовности сварим с использованием сыворотки мощнейший кроветворный отвар — и тело Гарри должно восстановить потерю. Также сделай анализ его крови. Возможно, получится определить характер отравления и изготовить противоядие.

Бесспорно, Дамблдор — блестящий алхимик, я полностью доверяю ему. Он открыл двенадцать способов применения крови дракона, и один из них — использование в качестве ингредиента, приумножающего свойства зелий. Она работает аналогично усилительной частице Maxima в некоторых заклинаниях. Есть шанс, что это и правда окажет воздействие на регенерацию тела Поттера.

Я не без страха отмечаю, будто растерял все свои навыки стойкости и собранности, ибо в ответ на план директора лишь согласно киваю, как заведенный, а в подкорки сознания червем въедается нервирующая мысль: «Что, если он умрет? Мне удастся это вынести или...?»

К дьяволу все. Сантименты позже.

Вбежав в лабораторию, я левитирую на рабочий стол большой котел, огромную колбу с кровью перуанского змеезуба, с десяток ингредиентов для приготовления снадобья, и мы принимаемся за дело.

*

К вечеру силы иссякают, и пока субстанция настаивается для следующего — ночного — этапа варки, мы оставляем котел в лаборатории и на время расходимся.

Зелье поможет ему, не может не помочь. Только вот эти шрамы... Похоже, даже нашему с Дамблдором сложнейшему отвару их не излечить. Печальная известность Гарри обернется для него абсолютным, беспросветным кошмаром, когда из Мальчика-Со-Шрамом-На-Лбу он превратится в Мальчика-Со-Шрамами-По-Всему-Телу. Вообразить не могу, как это повлияет на его моральное состояние.

Впрочем, с этим попробуем разобраться потом. Куда важнее сохранить ему жизнь. Сейчас за стабильность его показателей отвечает мадам Помфри.

Как же чертовски много довелось вытерпеть Поттеру, и почему на его голову раз за разом сваливаются все более жуткие неприятности? Нужно быть очень сильным и стойким, чтобы выдержать подобные вещи и не растерять желание жить, дружить... В конце концов, любить.

Резко отодвинув кресло и заставив его проехать по полу с противным дребезжанием, я подрываюсь и принимаюсь мерить комнату шагами.

Кто он для меня? Почему так невыносимо и тошно представлять себя без него? Я запретил себе копаться в этих ощущениях. Было наплевать, что это — влечение, страсть или некое чувство похуже. На наших запретных отношениях был поставлен крест. И еще неделю назад это было сродни ломке при абстинентном синдроме, а потому я пытался бороться, и иногда успешно. С глаз долой — из сердца вон, все могло сработать как надо.

Но сегодня, едва возник риск потерять Гарри, я осознал, что лучше умру вместе с ним, чем больше никогда его не увижу.

Ну вот. Пара-тройка таких же измышлений, и можно обращаться в психиатрическое отделение Мунго к волшебным мозгоправам.

Не выдержав самозаточения в четырех стенах, я иду на вечерний обход по подземельям. Не успев занести ногу за порог гостиной слизеринского общежития, вдруг слышу чьи-то пламенные речи с упоминанием Гарри Поттера и настороженно замираю у дверного проема.

— Это Драко послал посылку, — в восторге восклицает Паркинсон. — Я видела утром, как раз перед завтраком он возвращался из совятни. Умница, наконец-то образумился, пошел по стопам отца. Тот же буквально заваливал его письмами, насколько мне известно. И это дало свои плоды! Темный Лорд будет очень доволен!

— Как пить дать, Драко придется понести наказание, — кивает похожая на бульдога Мелисента Булстроуд. — Но его, конечно же, простят. Не могут не простить! Поттер не жилец. Драко останется только доставить его Темному Лорду на блюдечке. Наверняка у твоего ненаглядного уже есть план.

— Естественно, есть. Драко, если ты не знала, был вынужден подобраться поближе к шайке Поттера, чтобы выведывать все подробности его жизни. И со Снейпом он в ладах, дабы докладывать Лорду о планах оппозиции, — гордо заявляет Пэнси. — Он — наш новый двойной агент вместо сального урода, можешь быть уверена!

— Нужно рассказать всем нашим. Его должны почитать, а не презирать!

— Драко сейчас, должно быть, одиноко, — вздыхает Паркинсон. — Сидит один в спальне, читает свои «Древние руны». И сдалась ему эта скукотища?

В гневе отпрянув от двери, я устремляюсь обратно в свой кабинет, где вызываю домовика.

— Это записка для мистера Малфоя. Пусть явится ко мне немедленно.

Эльф исчезает, а я тяжело опускаюсь в кресло и тру переносицу. То, что это дело рук младшего Малфоя, исключать нельзя. Не так давно он выкидывал сей финт и мог повторить его снова, но зачем?

У него могут быть личные причины. Он так печется о матери, желает защитить ее, уберечь от тирании и гнета. Родители могли им манипулировать: Люциус способен повлиять на Нарциссу, а она — если постарается — на сына.

Вдруг та личностная трансформация, случившаяся с Драко, поначалу была реальной, но в какой-то момент вынужденно обернулась игрой?

По словам Паркинсон, Люциус бомбардировал наследника посланиями. Это не может не насторожить. Я должен все расследовать, пусть даже это будет стоить мне уважения одного из моих самых ярких студентов.

Если то был и впрямь Драко, я придушу гаденыша голыми руками.

Через десять минут слизеринец стучится и неспешно заходит внутрь.

— Вызывали, сэр? — надменно спрашивает он.

— Начну сразу с сути, — положив руки на стол, я складываю пальцы в замок, и они белеют от напряжения. — Вы причастны к отравлению Поттера?

— О, вы серьезно думаете, я на такое способен? А, ну да, — усмехается Драко, в привычной манере растягивая слова. — Решили, раз однажды я его опоил приворотным зельем, так почему бы не перейти на новый уровень!

— Причастны или нет? — рявкаю я, еле сдерживаясь, чтобы не начать швырять в слизеринца всем, что под руку попадется.

— Вижу, вы в бешенстве. Если он и пойдет на поправку, то точно не будет таким красавчиком, как раньше, верно?

— Закройте рот, мистер Малфой, — угрожающе процеживаю я.

— Так я должен молчать или все же говорить? Нет, правда. Очень жаль, что его смазливое личико столь сильно подпорчено.

— Довольно! — я грохаю кулаком по столу и от боли, охватившей кисть, свирепею еще больше. Нужно найти сыворотку правды. Я иду к шкафу с готовыми образцами, яростно распахиваю дверцы и срываю с полки пузырек с прозрачной жидкостью. Затем добавляю в чашку с водой десять капель Веритасерума и резко протягиваю Малфою.

— Пей. Сейчас же!

— Еще чего, — хмыкает он.

— Пей! — ору я. — Или заставлю силой!

— Да вы совсем рехнулись со своим Поттером, — теперь без тени насмешки говорит Малфой. — Взгляните на себя. Он до такой степени свел вас с ума, что вы потеряли голову и творите немыслимое, лишь бы поскорее найти виновного и четвертовать его!

— Я. Сказал. Пей.

Драко, посмотрев на меня с волчьей враждебностью, в конце концов выполняет приказ. Когда мышцы его лица расслабляются, а взгляд становится расфокусированным, я понимаю, что зелье начало действовать.

И уже знаю — он не совершал того, в чем я на мгновение его заподозрил. Будь это правдой, Малфой бы проглотил собственный язык, но Веритасерум не принял.

Осознавая бесполезность этой исповеди, я задаю вопросы исключительно для того, чтобы убедиться в невиновности своего студента.

— Зачем вы сегодня посещали совятню?

— Отправил письмо матери.

— Содержание письма?

— Я передал, что у меня все хорошо, что я очень по ней скучаю. Мы не можем общаться о происходящем дома. Только общие фразы, — монотонно говорит слизеринец.

— Вы намереваетесь навредить Гарри Поттеру?

— Нет. Наша вражда давно в прошлом. И я никогда не причиню зло близкому человеку Гермионы.

— Кто мог прислать Поттеру конверт с ядовитым порошком? — напоследок спрашиваю я, окончательно растеряв пыл.

— Пожиратели, конечно.

— Точнее. Кто из Пожирателей? Ваши догадки?

— Мой отец. Он не оставляет попыток реабилитировать меня в глазах Лорда. Пишет письма, требует сделать все, чтобы тот дал мне шанс на искупление. Вполне возможно, он решил таким образом помочь мне. Ну или подставить, если вам угодно.

Уняв негодование и напоив Малфоя антидотом, я сажусь в кресло и наблюдаю, как он постепенно возвращается в здравый ум, а его взгляд абсолютно проясняется.

— Не доверяете мне, — с горечью роняет Драко. — А пора бы начать. Я не похож на отца. Больше — нет.

*

Субботнее утро становится благословением. Целые сутки работая над зельем, а затем всю ночь просидев над Поттером вместе с Дамблдором, я дождался момента, когда отвар возымеет действие и мальчик наконец перестанет хрипеть и метаться на влажных простынях, словно раненый зверь.

Я видел, как смотрит на меня Альбус, пока я вытираю со лба Гарри пот, убираю с язв сукровицу и отпаиваю его, не приходящего в сознание, приготовленным снадобьем. Во взгляде директора не было ни капли укора, одно лишь понимание. И это злило меня. С чего он взял, будто знает меня? Я что, и впрямь настолько мягкотелый, раз по моему поведению этому божьему одуванчику вдруг все стало «ясно»?

Черта с два. Может, я просто слишком часто рисковал жизнью ради мальчишки, чтобы теперь так бездарно пустить все по ветру. Может, во мне всего-навсего внезапно проснулась жалость. Может, это мой долг, как зельевара, помогать всякому нуждающемуся. Помогал же я Люпину! Готовил ему отвар и носил в личные покои, точно несчастный камердинер.

Но о Люпине я не молился всем богам. И если Дамблдор не сумел прочитать это в моих мыслях, то он достаточно проницателен, чтобы увидеть это в моих глазах.

Утром, перехватив за завтраком пару тостов, я, шатаясь от усталости, вновь возвращаюсь в больничное крыло. И застаю у койки Поттера Малфоя и Грейнджер. Не ожидал встретить их здесь в столь ранний час, когда вся школа спит. Да еще и вдвоем.

Обсуждать это явление, похоже, никто из нас не собирается. Прогнать бы только из головы моментально всплывшие фрагменты их чудовищного соития.

— Поттер не очнулся? — игнорируя приветствия, спрашиваю я.

— Нет, — понуро говорит гриффиндорка. — Но один раз, не приходя в сознание, кое-что произнес.

— Неужели? — сухо откликаюсь я. — И что же?

— Ваше имя.

Из-за их проникновенных сочувственных взглядов до меня быстро доходит: эти двое знают гораздо больше, чем я предполагал. То есть почти все. Хочется растерзать кого-нибудь прямо сейчас. Себя, например.

Осознав, что моим ответом послужило молчание, Грейнджер снова подает голос:

— Вы столько сделали для него. Уверена, он безумно благодарен вам. И мы тоже.

Я все же решаю расставить точки над и.

— Оставьте вашу признательность при себе. Как и одобрение или порицание. Вам ясно?

— Вы много значите для него. Он мой лучший друг. Я желаю быть с вами в хороших отношениях, ведь он дорог нам обоим, — осторожно обходя острые углы, лепечет нахалка.

— Вы правда думаете, мисс Грейнджер, что эти обстоятельства каким-то образом смогут нас сблизить? Вы раздражали меня своей самоуверенностью с самого первого дня. Но когда, будучи пронырливой шмакодявкой, подожгли мою мантию пять лет назад, вы перечеркнули все. Думали, никто не узнает? Дамблдор просветил меня, — протягиваю я, наслаждаясь эффектом от этих слов. Щеки Грейнджер нещадно багровеют. — Очень и очень давно просветил.

— Так ты еще с тех пор плохая девочка? — присвистывает Драко, и я морщусь.

— Сколько раз вы старались меня уязвить ДО этого случая! — невыносимую девчонку в запале уже не остановить. Она смотрит на меня с укоризной и продолжает: — За какие проступки? За то, что я хорошо разбиралась в вашем предмете и была готова ответить даже на самые сложные вопросы? Вы же не можете отрицать, что два года назад лишь для собственного удовольствия прилюдно зачитали ту глупую статью Скитер? О том, как я якобы игралась с сердцем Гарри, мечась между ним и Крамом! Это было невероятно унизительно!

— Кажется, он просто ревновал, Грейнджер, — Драко опережает меня с ответом. — И не тебя, а к тебе.

— Молчи! Не тебе встревать в этот разговор! — парирует та.

— А что я? Ты всегда мне нравилась, — невозмутимо изрекает Малфой. — Но я не мог выразить эту симпатию чем-то, кроме обидных ругательств. И я, между прочим, частенько за тебя переживал.

— Да неужели? Когда же это? — всезнайка воинственно складывает руки на груди, переключаясь на другой объект словесного бичевания.

— Тогда, летом перед четвертым курсом... после чемпионата мира. Я подкараулил вас с Поттером и Уизли в лесу, поскольку беспокоился за тебя. И предупредил, как мог, дабы ты скорее уходила. Пожиратели могли поймать тебя и сделать то же самое, что сотворили с той семьей магглов.

— Ты был груб и всячески оскорблял меня! — вскидывается Грейнджер.

— Я не мог иначе. Прости. Снова, в тысячный раз, прости. Да, я был ужасен, труслив и слаб. Пока ты не сделала меня тем, кем я являюсь сейчас.

Слушать сладкие бредни этой странной парочки порядком утомило. Убедившись, что Поттеру более ничего не угрожает, и сняв с опешившего Драко двадцать баллов за непозволительно дерзкий комментарий, я наконец отправляюсь в личные покои — впервые за двое суток прилечь.

====== Шрамы ======

Sleep, sugar, let your dreams flood in

Like waves of sweet fire, you’re safe within

Sleep, sweetie, let your floods come rushing in

And carry you over to a new morning

«Sleep, Sugar» by Poets of the fall

— Ну и урод же ты, — тихо говорю я своему отражению. Каждый раз видеть себя в зеркале ванной больничного крыла просто невыносимо, и все это время я старался отводить глаза, проходя мимо. Но сегодня кожу так стянуло, что я не выдержал, вскочил с кушетки и скрепя сердце отправился оценивать уровень катастрофы. — Бестолковый кретин, еще и страшный теперь, как вурдалак.

Безобразные отметины покрывают мое лицо, шею, руки. И все скрытое под одеждой. Вообще все. Розоватая молния на лбу по сравнению с ними стала казаться настоящим украшением.

Мадам Помфри билась изо всех сил, но все бесполезно. Впрочем, раз уж противоядие Снейпа и Дамблдора — одаренных алхимиков, легших костьми, чтобы вытащить меня с того света, — не смогло сотворить чудо и устранить причиненный ущерб, то чем поможет школьный колдомедик?

Какой же я идиот, в самом деле. Надо же было так бесстрашно лезть в непонятный конверт, принесенный чужой птицей! «Гарри Поттеру». Без имени отправителя. Да это мог быть кто угодно, хоть Волдеморт. А ведь меня просили быть предельно осторожным и осмотрительным. Но первой мыслью было, что адресант — кто-то из Ордена. Дурную службу сослужили ассоциации с письмами Сириуса, чаще всего приходившими без каких-либо опознавательных знаков.

Не знаю, когда меня отпустят отсюда. Но выходить из лазарета спустя неделю после случившегося я точно не готов. Все начнут пялиться пуще прежнего. Если в прошлые годы я был для них Мальчиком-который-выжил, наследником Слизерина, припадочным трусом, бессовестным четвертым чемпионом, а затем — Великим Обманщиком, то отныне все кому не лень будут тыкать пальцем в гриффиндорское пугало, похожее на Фредди Крюгера из маггловских фильмов ужасов.

Ежедневно меня навещают ребята, а еще Дамблдор, МакГонагалл и Хагрид. Позавчера заглядывала Флер, беспрестанно щебетала «Импоссибль», поправляла подушки и наколдовала большущий букет белых ирисов.

Гермиона благоразумно приходит без Малфоя, но неизменно (дожили!) передает от него привет. Подруга в своем репертуаре: поняв, что я восстановился, тут же принесла мне стопки учебников, записанные от руки лекции и домашние задания, прокурорским тоном объявив, что при следующем визите проверит, хорошо ли я позанимался.

Рон, как и Гермиона, регулярно проведывает меня в одиночестве: пару раз он был в компании Лаванды, но та очень быстро утолила свое любопытство в разглядывании моих увечий и больше в лазарете не появлялась.

Вся прикроватная тумба завалена открытками с пожеланиями скорейшего выздоровления, нетронутыми шоколадными лягушками, ирисками и мармеладом. Есть и несъедобное печенье от Хагрида, избавиться от коего рука не поднялась. Все это здорово, но я бы с легкостью променял многочисленные знаки внимания на одну-единственную весточку от слизеринского декана. Только ее нет. И его самого — тоже.

Уж в этих глазах я не прочитал бы той неловкой жалости, застывшей на лицах всех моих гостей. Он в жизни не был ко мне снисходителен, но если раньше это порой возмущало, то сейчас его твердость и невозмутимость придали бы сил. «Ты такой же, как и все. Многие делают тебе поблажки, считая исключительным, но от меня ты подобного не дождешься», — все время внушал мне Снейп. Безумно хочется снова услышать что-то сродни, дабы не чувствовать себя прокаженным горемыкой, за которым теперь вечно будут носиться и подтирать нюни.

Нужно его увидеть. Прикоснуться хотя бы на секунду. Все мое нутро рвется туда — за пределы больничного крыла, в подземные недра замка, где он, возможно, совершает в эту минуту ночной обход... или же мирно спит в своей постели.

Как будто Дамблдор или Помфри жестоко накажут меня, если узнают о моем ночном побеге!

А Снейп пусть творит со мной что угодно, пусть хоть на кусочки разорвет. Мне все равно. Хуже уже не будет. Я никогда не был таким слабым и никогда так сильно не нуждался в нем.

Позвав Добби и раздобыв с его помощью мантию-невидимку, я покидаю лазарет. На часах три ночи: по дороге в подземелья мимо меня чинно проплывает один лишь угрожающего вида Кровавый барон. Учитывая мой нынешний облик, не уверен, кто из нас страшнее.

Наконец добравшись до милой сердцу дубовой двери, я негромко, но настойчиво стучу. Быстро, чтобы не передумать. И даже не успеваю опомниться: Снейп открывает почти мгновенно. Похоже, корпел в классе над многострадальными студенческими эссе.

О Мерлин. Как же я счастлив видеть это хмурое, уставшее лицо с залегшими под глазами тенями, глубокой морщиной между бровей, недовольно сомкнутыми тонкими губами. Удивленным профессор не кажется.

— Объясните, почему в сценариях ваших рисковых авантюр всегда фигурирует моя персона?

Он отходит, пропуская меня, и накладывает запирающее и заглушающее заклинания. Я сразу чувствую себя как дома.

— Вы не появлялись, — говорю это, и внезапно становится ужасно неловко. Я не имею права предъявлять Снейпу претензии, точно супругу, опоздавшему на выписку из родильного дома. Он ведь ничем мне не обязан, мы не пара. Да, ему не составило бы труда скрыть на людях невесомые крупицы притяжения ко мне. Но мы оба знаем — я бы еле вынес, чтобы не броситься своему учителю на шею, и подставил бы под удар обоих.

— Поттер, вы же не думали, что я, подобно сиделке, буду дневать и ночевать у вашей постели?

— Ваши дела разительно отличаются от ваших высказываний, сэр, — отзываюсь я, вспомнив рассказы друзей о том, как Снейп вытаскивал меня с того света. Он не сиделка и не нянька. Он практически ангел-хранитель.

Профессор пристально рассматривает меня, но не удостаивает ответом. Наверняка сейчас думает о том, в какое чудовище я превратился.

Вдруг сморщившись и крепко зажмурившись, я начинаю задыхаться от волнения, смущения и злости на самого себя и прячу лицо в ладонях. Снейп, видя мою растерянность и лихорадочное смятение, приближается и мягко, но уверенно берет меня за запястья и отводит руки от раскрасневшихся щек.

Я отворачиваюсь, но он снова и снова находит мои глаза: его взор проникает в душу, читая все мои секреты без всякой легилименции.

— Не смотрите на меня. Я страшилище.

— Ничего глупее не слышал, — вкрадчиво произносит он, нежно касаясь моих волос. Его взгляд неспешно обводит мое лицо, шею, ключицы, и в нем словно бы мелькает любование. Быть не может. Хватит выдавать желаемое за действительное. Хватит быть таким наивным!

Горечь и досада растекаются ядом по моим артериям. Я буквально захлебываюсь ненавистью к себе из-за собственной глупости, недальновидности, никчемности, приведшим к катастрофическим последствиям. Сжав трясущиеся кулаки, я ощущаю, что почти теряю сознание от эмоционального накала, и слышу, как поблизости неожиданно взрывается несколько стеклянных колб.

— Черт возьми, Поттер.

Поняв, что я вот-вот упаду, Снейп помогает мне сохранить равновесие и тотчас прижимает меня к себе.

Волны его спокойствия и хладнокровия, которое всегда выводило меня из себя, на этот раз очень кстати усмиряют мой пыл, остужают горячку, и я вновь принимаюсь нормально дышать. О, как же сильно мне его не хватало.

Не знаю, сколько мы уже так простояли. От одурманивающего запаха его одежды и кожи каждая клетка моего тела будто расширяется, и я едва сдерживаюсь, чтобы не издать возглас страдальческого наслаждения. Естественно, от профессора не укрывается, как натянулись мои пижамные штаны.

— Пройдите в комнаты. Приведите себя в порядок, вам нужно успокоиться. И тогда, если пожелаете, мы продолжим разговор.

Я молча выполняю все, что он говорит. В тихом полумраке его покоев мне становится легче. Дверь спальни Снейпа приоткрыта, рыжие отсветы каминного пламени весело играют по стенам. Позволено ли мне войти?

— Поттер, не стойте столбом, здесь не аудиенция. Проходите и садитесь.

От голоса, раздавшегося прямо над ухом, бегут мурашки. Снейп, появившийся из ниоткуда, огибает меня в темном коридоре и по-хозяйски вторгается в собственную спальню, приглашая следовать за ним.

Я послушно вхожу и присаживаюсь на край его кровати. ЭТОЙ кровати. Помню, как она проминалась под нами, когда...

— Итак.

— Простите, сэр. Пожалуйста, простите, — я виновато опускаю голову. — Мне не следовало. Вы сделали все, чтобы спасти меня, а я еще смею жаловаться на то, как жутко выгляжу.

— Чушь, — хлестко бросает зельевар.

— Никакая не чушь. Вы просто щадите мои чувства, но отныне на меня и не взглянете.

— Глубокомысленное изречение, — Снейп, похоже, еле удержался, чтобы не хмыкнуть. — Оно подкреплено какими-нибудь аргументами? Или вы пытаетесь манипулировать, дабы услышать опровержение?

Я вскидываюсь:

— Но я ведь и впрямь ужасен. Кому захочется смотреть на это, прикасаться...

— Что ж, веский довод, — бесцветно отзывается профессор и с нечитаемым выражением лица вдруг сбрасывает с себя мантию.

Я наблюдаю за ним, застыв от изумления, и не могу поверить в происходящее. Снейп аккуратно расстегивает манжеты сюртука и пробегается пальцами по многочисленным пуговицам. Затем, оставшись в рубашке и брюках, берется за воротник.

Меня кидает в жар. Он собирается раздеться. При мне он до сих пор такого не делал. Почему сейчас?

В конце концов рубашка падает на пол. И то, что открывается моему взору, заставляет нервно сглотнуть. От ключиц и до низа живота его кожа усеяна продольными шрамами, кое-где виднеются грубые, поблескивающие рубцы от ожогов. Живого места нет: так может выглядеть только тот, кого не раз люто истязали. Это зрелище причиняет мне боль, но вовсе не от вида и количества жутких отметин, а от осознания, сколько страданий пришлось на его долю.

Теперь я понимаю, почему Снейп не был готов обнажаться. И догадка, по какой причине он совершил это, вынуждает все мое нутро сжаться от неописуемой нежности.

В его жизни было так много плохого, но он остался человеком. Мрачным, сложным. Но хорошим человеком. Рисковал собой, чтобы добыть ценные сведения в стане врага. Спасал меня и моих друзей из передряг, хотя мы его вечно в чем-то подозревали. Учил бестолковых студентов, стараясь вдолбить им критически важные знания... К слову, про тот самый безоар, благодаря которому я не умер, профессор рассказал еще на первом уроке Зельеварения.

А с какой скоростью он ринулся на помощь... Наблюдательная Гермиона мне все рассказала.

«Когда Снейп увидел тебя на полу, всего в крови, у него были такие глаза, Гарри... Будто его самого смертельно ранили. А потом он действовал настолько быстро и решительно, словно от этого зависит, жить ему или умирать. В тот момент ради тебя он мог бы осушить океан и сравнять Эверест с землей».

Наконец, возился со мной, залечивал мои душевные раны, подарил бесценные воспоминания о матери... И сейчас этот невероятный мужчина стоит напротив, полностью доверившись, открыв тело и душу просто для того, чтобы мне стало легче.

— Значит, я тоже ужасен? — спокойно спрашивает Снейп.

— Нет, — надтреснутым голосом откликаюсь я. — Вы — прекрасны.

— Я надеялся убедить вас в том, что эти увечья не влияют на отношение близких людей к вам. На их чувства к вам. На мои — в том числе.

Я смущенно вспыхиваю, жар от камина вдруг кажется в десять раз горячее. Лицо обжигает, сердце подскакивает к горлу.

— А что вы чувствуете?

Но Снейп лишь молча качает головой.

Я подавляю разочарованный вздох, мысленно ругая себя на чем свет стоит. И, дабы не взорвать еще что-нибудь, прошу:

— Ответьте хотя бы, хотите ли, чтобы я остался.

Помедлив, он роняет:

— Хочу.

Я встаю с кровати, точно всего одно его слово было для меня приказом, сигналом готовности.

Окинув меня долгим, внимательным взглядом, профессор делает шаг навстречу, и тогда я делаю еще три.

Приблизившись, Снейп берет мое лицо в свои ладони и жарко, напористо целует мои дрогнувшие в улыбке губы. Я ждал этого, ждал очень сильно, но даже представить не мог, с каким упоением вновь отдамся ему. Словно прежде между нами ничего и не было, словно я заново знакомлюсь с уверенными движениями его языка, сбивчивым дыханием на своей шее, пальцами, ласкающими мою спину и плавно спускающимися все ниже. Его теплая обнаженная кожа усиливает ощущения — приятная матовость, терпкий запах и солоноватый вкус до предела разжигают мой аппетит.

Прижатый к груди профессора, я чувствую учащенное биение его сердца и трепещу от этого ритма. Он тоже взволнован, я тоже заставляю его кровь бурлить! Снова и снова наши губы встречаются, оставляя влажные следы там, куда способны дотянуться. Просто ошеломляюще, но так меня надолго не хватит. Застонав, я тянусь, чтобы расстегнуть застежку на его ширинке, но он мягко убирает мою руку.

— Я сам.

Как будто желает довести до конца этот ритуал обнажения передо мной. Зардевшись, я становлюсь молчаливым наблюдателем. Короткий звук разъезжающейся молнии и шелест упавших на пол брюк заводят и становятся чем-то вроде эротичной прелюдии. Которую я тут же порчу, потому что, бросив взгляд на его ноги, замечаю кривой уродливый шрам на правой голени и невольно восклицаю:

— Пушок!

Похоже, профессору дорогого стоит воздержаться от язвительного комментария относительно клички питомца Хагрида. Не хочет обижать моего друга, понимаю я и закусываю губу, чтобы не просиять не к месту.

Раздраженно скривившись, Снейп избавляется от всей оставшейся одежды и делает повелительный жест рукой.

— В постель, Поттер.

Сколько же раз эта фраза будет звучать в моих снах, блаженно думаю я, сбрасывая покрывало и устраиваясь на кровати.

Снейп следует моему примеру и, оказавшись рядом, подминает под себя, страстно целуя в шею. Я, как обезумевший, вожу ладонями по его спине и шепчу только «Да, да, да...»

Моя пижама, расстегнутая впопыхах, бесцеремонно отбрасывается в сторону. Скользнув рукой в трусы, профессор освобождает мой член и сжимает его, отодвигая крайнюю плоть. От этого прикосновения я сладко выгибаюсь и, когда зельевар опускается к моему паху, уже ожидаю умопомрачительный минет, но он терзает и дразнит меня, не давая желаемого. Лишь слизывает выступившую капельку смазки и принимается целовать мой живот. А потом, покусывая и обдавая пылким дыханием внутреннюю сторону моих бедер и тем самым доводя меня практически до беспамятства, вдруг спускается ниже и, с силой задрав мои ноги, приникает языком в ложбинку между моих ягодиц.

Я вскрикиваю и собираюсь горячо запротестовать, но Снейп поднимает голову и провозглашает:

— Сегодня твое тело принадлежит мне. Твои стоны, твои мольбы — все принадлежит мне. Я — ласкаю, ты — наслаждаешься. Ясно?

— Да.

— Тогда покажи, как тебе хорошо.

От его повелительных интонаций, обещающих так много, я прихожу в экстаз. И подчиняюсь, с жаром отдавшись ощущениям. Влажный, горячий язык Снейпа слегка проникает внутрь, и все, что я могу сделать, — неистово стонать и извиваться на взмокшей простыни. Наверное, будь у меня зависимость, она возникла бы от ласк его рта, который вытворяет немыслимые вещи с моим телом.

Время тянется так медленно, что, когда язык сменяется пальцем, я, одуревший от похоти, сразу же прошу добавить еще один — просто нестерпимо хочется почувствовать внутри приятную заполненность. Снейп недоверчиво хмыкает, но все же с осторожностью выполняет просьбу.

— Подвигайте ими, молю.

— Терпение, блудливый мальчишка, — не без довольной усмешки изрекает Снейп и погружает мой член в свой рот, а потом и впрямь совершает несколько поступательных движений пальцами. Я вскрикиваю и не успеваю опомниться, как он находит простату и надавливает на нее,продолжая сосать.

— Сейчас умру, — честно признаюсь я.

— Было бы досадно не кончить перед смертью, — заявляет профессор, и его рот снова вбирает в себя мой член.

Его язык то обводит головку, то опускается по стволу вниз к яичкам, лаская и теребя их, а пальцы тем временем растягивают мой зад, не прекращая стимулировать простату.

Я поджимаю ноги и комкаю в кулаках простыни — эйфория накрывает меня, и оргазм не заставляет себя долго ждать. Я дергаюсь, не в силах даже предложить ему отстраниться, поскольку забываю, как выговаривать слова. Могу исключительно мычать и кричать, пока с бешено стучащим сердцем дергаюсь в конвульсиях и изливаюсь ему в рот.

— Сэр... Не надо было...

Снейп поднимает бровь, невозмутимо вытирая запястьем краешек губ.

— Опять стесняешься себя. И опять напрасно. Взгляни, что ты делаешь со мной.

Он указывает на свой вздыбленный, подрагивающий от возбуждения член, и я краснею от смущения и удовольствия. Раз уж я так действую на него, может, ему понравится моя смелость?

Повернувшись к Снейпу спиной, я наклоняюсь и призывно развожу ноги.

— Дивное зрелище, — сипло произносит зельевар и обхватывает руками мои бедра. За секунду из чувственного любовника он превращается в безудержного хищника, настигшего добычу и намеревающегося впиться в ее плоть. А мне только того и надо.

— Не ждите, прошу! Хочу вас внутри, — на взводе я почти скулю, охотно подаваясь ему навстречу.

Профессор смазывает свой член, и головка упирается в мой вход. Он проникает вглубь неторопливо и бережно, готовый в любой момент остановиться, но сейчас мне не нужна эта забота. Я желаю одного — чтобы он оттрахал меня до искр из глаз.

Когда Снейп полностью оказывается во мне, я, вильнув бедрами, вынуждаю его застонать и начать двигаться — сперва неспешно, затем ускоряя темп. Он нависает сверху, прижатый грудью к моей спине, и, протянув руку, чуть сдавливает ладонью мое горло. От этих манипуляций мой член вновь заинтересованно поднимается.

— Пожалуйста... Не останавливайтесь, — от осознания, что я, растянутый на четвереньках в постели своего бывшего врага, умоляю его как следует меня отыметь, все мое естество изнывает в вожделении.

Пальцы Снейпа подбираются к моему рту, и я с наслаждением принимаюсь сосать их.

— М-м, — отзывается профессор. Выпрямившись и ухватив меня за зад, он начинает вколачиваться в мой анус, и спальня наполняется бесстыдными звуками шлепков.

— Сильнее, — прошу я и, когда он ускоряется, впиваюсь зубами в уголок подушки, чтобы не заорать, как умалишенный.

— Поттер, заклинания наложены. Раз уж мы рискуем всем, пусть это того стоит. Не сдерживай себя.

Беспорядочные толчки усиливаются, и от потрясающих ощущений в заднице я испускаю вопль, а затем из уст непроизвольно вырывается несколько грязных ругательств.

— Дерзкий. Вульгарный. Распущенный юнец! — выдавливает Снейп сквозь зубы, сопровождая каждое слово мощным толчком. — Пять баллов Гриффиндору.

Я смеюсь, и он вдруг шепчет мне на ухо:

— Развернись. Хочу видеть тебя.

Мы меняем позу и, разгоряченные, мокрые от пота, приникаем друг к другу. Шрамы на его груди сливаются с моими.

— Гарри...

Мое собственное имя, так нежно произнесенное этим голосом с глубоким, чарующим тембром, отчего-то кажется незнакомым и очень красивым. Тело пронзает приятная судорога.

— Да? — хрипло откликаюсь я.

Замедлившись, профессор целует мое лицо и шею, почти невесомо водит губами по ключицам и груди и едва слышно шепчет:

— Они ничего не значат. Ты веришь мне?

Обласканный, погруженный в теплую негу его объятий, я смотрю в его глаза и зачарованно киваю.

Мне резко вспоминаются слова Дамблдора о том, как много общего он замечает в нас со Снейпом. Раньше это изумляло и вгоняло в ступор: для меня не было и толики сходства. Но сейчас я сознаю — мы и впрямь жутко похожи. Оба так часто испытываем одиночество и считаем себя чужаками в толпе людей, за спиной показывающих на нас пальцем. Молчим о наших страхах, всякий из которых напрямую связан с Волдемортом. С ним тесно переплетены наши судьбы. И, невзирая на шрамы, коими исполосована не только кожа, но и сердца, мы оба готовы на самопожертвование во имя тех, кто нам дорог. Теперь-то я знаю, как дорог ему.

Я наблюдаю это в его взглядах, ощущаю в прикосновениях. И, если бы мог, забрал бы себе все его раны и даже метку, чтобы она горела на моем предплечье, лишь бы избавить его от мучений из-за ошибок, совершенных в юном возрасте. Он давно искупил их сполна.

— Ты весь дрожишь, — говорит Северус, целуя меня в висок. — Как тогда.

Сердце норовит лопнуть. Оно хочет пробить ребра, вырваться наружу и соединиться с его, чтобы мы стали единым целым. И быть охваченным этими чувствами, пребывая в уверенности, что они наверняка не взаимны, просто невыносимо. Я утопаю в обсидиановых глазах и вот-вот прокричу, что разорву на кусочки любого, кто встанет у нас на пути, кто посмеет заявить, будто мы не можем и не должны быть друг у друга. Будто все между нами не по-настоящему, что я идиот, а он — безумец. Но вместо этого с моих губ срывается:

— Я люблю вас.

На мгновение Снейп замирает, нависая надо мной незыблемой скалой, отгораживающей меня от внешнего мира. Оранжевые блики играют на его грубом лице с острыми чертами, и оно выглядит самым прекрасным из всего, что я видел в жизни. Есть только я, он и эта теплая постель, где я согрет в объятиях своего верного защитника и спасителя.

И если через миг я буду изгнан из этой постели, то не посмею и противиться. Не буду уничтожен и раздавлен. Ведь он уже дал мне больше, чем я мог себе представить.

Тем не менее тело трепещет от ожидания: секунды кажутся вечностью. И когда Снейп, мягко рыкнув, подается вперед бедрами и с силой толкается в меня, я едва сдерживаюсь, чтобы не зарыдать. Его рот накрывает мой, и я самозабвенно отвечаю на поцелуй, нежно зарываясь пальцами в длинные волосы. Каждым движением тела, каждым пылким стоном я стремлюсь выразить ему всю свою бесконечную признательность.

Он не роняет ни слова, но я и без того все понимаю. Он принял мою любовь, а значит, наконец принял и меня. И более для счастья мне ничего не нужно.

====== Волею судеб ======

When you came into my life

It took my breath away

Cause your love has found it’s way

To my heart

«When You Came Into My Life» by Scorpions

Я обещал больше к нему не прикасаться и непростительно быстро отменил собственное решение.

Раз за разом Гарри медленно, но верно сокрушал мои внутренние ледяные оковы, то разбивая их своей дерзкой пылкостью, то растапливая лаской. И сердце, обнаженное, согретое и, как выяснилось, вполне способное отзываться на душевные порывы, становилось беззащитным перед его напором.

Неожиданно для нас обоих я вдруг решил приложить все усилия, лишь бы он не страшился клеймения и шпилек в свой адрес. Мне ли не знать, как выбивают из колеи пересуды за спиной. В тридцать восемь подобные мелочи мало волнуют, но я прекрасно помню себя на шестом курсе: пока ты юн, злые языки могут запросто довести до морального истощения. Не хватало Поттеру поверить в то, что приобретенные увечья навсегда лишат его счастья, а люди отныне будут вечно жалеть его, насмехаться или избегать.

Дабы двигаться вперед, ему необходимо залатать уже существующие трещины и не дать появиться новым. Было важно не позволить ему сломаться, любой ценой убедить, что жизнь не станет хуже, что он останется прежним, что я от него не отвернусь. И мне удалось. Более чем. В ту ночь Гарри стал первым человеком, признавшимся мне в любви. Да, прежде я слышал эти слова из уст матери и Лили, но то была любовь иного рода.

Никто и никогда не заявлял мне столь искренне о самом, черт возьми, сильном чувстве на земле. Никто столь безропотно не рвался быть рядом и никогда — ни разу в жизни — не отдавался мне и телом, и душой.

Я не думал, что это в принципе возможно. С таким, как я. Обозленным уродом с инквизиторскими замашками. Но Гарри, похоже, разглядел во мне нечто помимо всеобъемлющей тьмы. Диаметрально противоположное. И, сам того не ведая, сделал меня... мягче? Добрее? О нет, пожалуй, человечнее — подходящее определение.

Смиренное ожидание — не в его стиле, но вот покорное принятие... Он был готов к катастрофе, гневному отказу и разрыву. К сколь угодно грубой реакции своего бывшего обидчика и угнетателя, которого он почему-то полюбил. Мог ли я выставить его и запретить даже думать о продолжении? Да легче было принять Круциатус. Секс с ним походил на священнодействие, поскольку что-то во мне с отчаянием откликнулось на его откровение. Так, как не откликалось ни на что в жизни. Это было бесконечно приятно, но сейчас изрядно тревожит.

*

Недавно я попросил встречи у Дамблдора. Во время того визита — одного из сложнейших за всю историю наших приватных бесед — я доложил ему, что Волдеморт знает часть предсказания, озвученного Распределяющей шляпой.

Это следовало сделать тут же после рассказа Гарри о его сне. Но мне нужно было подумать хотя бы несколько дней. Все зашло слишком далеко, и я осознаю: с наибольшей вероятностью пророчество шляпы гласило именно о Поттере и обо мне. Оповестить директора было равносильно чистосердечному признанию.

В лазарете Альбус видел, как тяжко мне наблюдать за страданиями гриффиндорца и с каким рвением я стараюсь восстановить его жизненные силы. А при разговоре от Дамблдора не укрылось мое смущение.

Укора я не услышал. Как и логичных расспросов о том, почему лидер сопротивления получает чрезвычайное значимые вести не сразу и не из первых уст, а спустя неделю и от третьего лица. Только встретил то самое до чертиков надоевшее, жутко раздражающее понимание в небесно-голубых старческих глазах.

— Благодарю за ценную информацию, Северус, — произнес Дамблдор, взглянув на меня поверх своих очков-половинок. — Давно намеревался спросить, как ты думаешь, о ком пела шляпа?

Каким бы мощным ни был мой внутренний стержень, мне не хватило выдержки, чтобы прямо ответить на этот вопрос. Но скрывать критически важные сведения я не имел права.

— Думаю, вы и сами догадываетесь, Альбус.

В тот момент мой пульс подскочил до отметки, близкой к разрыву сердца, но на лице не дрогнул ни один мускул.

Это самая скользкая дорожка, на которую мне приходилось ступать. Он меня уничтожит и будет прав, думал я. Но увольнение и заключение под стражу в Азкабане хотелось принять с достоинством.

— Я ее спрашивал, — откликнулся директор, протянув руку к ветхим полям шляпы, лежащей на его столе. — Она поведала, что витийствовать и вершить судьбы вольна лишь на церемонии распределения. Словом, не стала раскрывать чужие тайны, представляешь?

— Как благородно, — хмыкнул я.

— Ее сотворил Годрик Гриффиндор, — усмехнулся Дамблдор в серебристую бороду.

— Это все объясняет.

— Возвращаясь к тайнам, Северус... Я не рассказывал ни единой душе, что в молодости меня чуть не сгубила любовь. Я был готов творить безумства ради человека, использовавшего мою привязанность в своих личных — корыстных — целях. Не сразу (но лучше поздно) до меня дошло: бросать весь мир к чьим-то ногам стоит исключительно тогда, когда сие стремление обоюдно... Да, — меланхолично вздохнул директор. — Порой чувства становятся карой, и ты ничего не можешь с этим сделать. Просто жить дальше, позволяя времени залатать дыру в груди. Но иногда любовь — предназначение, и благодаря ей все, что казалось пустым, обретает смысл. Не каждому доводится испытать подобное. А ты желал бы этого, Северус?

— Поразмышляю на досуге, Альбус.

*

You got a face not spoiled by beauty

I have some scars from where I’ve been

You’ve got eyes that can see right through me

You’re not afraid of anything they’ve seen

«Song For Someone» by U2

В общей сложности в больничном крыле я провел почти три недели. Пока другие ребята беззаботно играли в снежки или веселились, катаясь на санках по замерзшему озеру, я с тоской наблюдал за ними в окно, изолированный от внешнего мира скорее добровольно, чем по необходимости. Все жил надеждой на чудесное исцеление, которого так и не произошло: шрамы не рассосались и ни на йоту не стали незаметнее.

Но вечно заточение продолжаться не могло: я полностью восстановился, тело желало двигаться, извилины — шевелиться, зрачки — смотреть на что-то кроме стен госпиталя и страниц книг, принесенных Гермионой.

Днями и ночами я мысленно возвращался к одной-единственной вылазке в подземелья, окрылившей меня и буквально вернувшей желание жить, любить и еще больше узнавать его. Моего спасителя. Того, кто стал мне роднее семьи и ближе большинства друзей. Благодаря ему я окончательно убедился: важно лишь то, что внутри.

Плевать, насколько досадные вещи я услышу о своих изъянах, это продлится недолго. «Они ничего не значат». Ни для него, ни для меня. Никакие увечья не сделают тебя менее любимым для тех, кому ты по-настоящему дорог. Снейп подарил мне эту веру, а с ней пришли утешение и облегчение.

А потому, когда я в конце концов покинул лазарет в сопровождении Гермионы и Рона, во мне было достаточно решимости и сил, чтобы справиться с предстоящим испытанием. Чувствуя себя сыном разведенных родителей, ради спокойствия отпрыска ведущих себя друг с другом подчеркнуто вежливо, я вышагивал в их компании по коридорам Хогвартса и ловил на себе десятки шокированных, заинтересованных взглядов. Но эти широко распахнутые глаза, удивленно разинутые рты и направленные в нашу сторону указующие персты меня совсем не трогали.

«Они ничего не значат», — повторял я исцеляющую мантру.

«Ты веришь мне?»

Да, Северус. Я верю.

*

В мое отсутствие Алисия, временно сменившая меня на посту капитана, гоняла команду на тренировки трижды в неделю.

Схватка со Слизерином не за горами, и теперь, раз я в строю, надо как следует поднапрячься. Пусть матчи мне по-прежнему не светят, но я способен подготовить Гриффиндор к победе.

На ходу натягивая перчатки из драконьей кожи и поглаживая слегка вибрирующую от предвкушения полета «Молнию», я иду через луг к стадиону. На фоне разгорающегося зимнего заката его башни с флагштоками выглядят особенно величественно. Взмыть бы скорее в небо!..

Наконец все собираются на поле. Пока остальные разминаются, я раскладываю инвентарь и готовлю вступительную речь.

— Ребята, у меня важное объявление, — вдруг громко сообщает Джинни, сделав три шага вперед и встав лицом к команде бок о бок со мной. — Я не смогу играть.

На секунду стыдливо потупившись, она все же выпрямляется и смело поднимает глаза на растерянных гриффиндорцев:

— Я на четвертом месяце беременности. Я не знала, оставлю ли его, и играла, покуда были силы.

— Чего?! — ахает Рон.

— Решила оставить, — мужественно продолжает Джинни, едва взглянув на шокированного брата. — Я очень устаю, не справляюсь с нагрузкой на тренировках. И потом... Матчи со Слизерином всегда самые травмоопасные. Мы с Дином сошлись во мнении, что не можем подвергать ребенка риску.

Ни слова не говоря, Рон разворачивается и в бешенстве несется в сторону трибун, откуда к нам как раз идет Дин.

— Ей пятнадцать! Пятнадцать, кретин!

— Ну... Когда родит, будет шестнадцать. Не так уж криминально, — бормочет Кэти Белл.

— Послушай, Рон, давай спокойно все обсудим, — Дин выставляет перед собой руки в примирительном жесте.

— СПОКОЙНО?! — голос Рона предательски срывается на фальцет, и он, приблизившись к Дину, бьет его по запястьям. — Полудурок! Ты обещал ее беречь!

— Рон!!! — Джинни срывается с места, и я бегу за ней. Нам вслед устремляется вся команда.

— Никогда не слыхал о предохраняющих зельях? — гневно выдавливает Рон, схватив Дина за грудки.

Подбежав, я отпихиваю друга от даже и не думающего защищаться Томаса.

— Что будет с мамой и папой? Что будет с твоей учебой, ты подумала? — Рон переключается на сестру.

— Тебя послушать, так ты святой, — выпаливает Джинни. — Если бы ты занимался учебой ровно столько же, сколько сексом, стал бы уже кандидатом магических наук! И да, твою Лаванду мама терпеть не может! И папа тоже, просто тактично молчит! Пойдем, Дин!

— Потом поговорим, — виновато бросает Томас и устремляется за возлюбленной, разъяренной гарпией мчащейся к выходу с трибун.

— Дурдом творится, — буркает Рон.

Постояв молча с минуту, мы плетемся обратно на поле.

*

Сегодня День всех влюбленных. Об этом празднике у меня остались самые идиотские воспоминания. Хуже унизительной серенады от Джинни, спетой мне однажды гномом-купидоном, было лишь прошлогоднее свидание с Чжоу, где я потерпел тотальное фиаско. Было жутко неуютно сидеть среди целующихся парочек, слушать всю эту девичью лабуду, ловить мечтательные взгляды, чувствовать себя обязанным быть «настоящим мужчиной» рядом с ней. В тот вечер после нашей ссоры мне в голову впервые и закралась догадка о собственной ориентации. Мог ли я тогда подумать, что ровно через год буду сходить с ума по ненавистному учителю, индивидуальные уроки с которым в прошлом феврале казались мне пыткой, наказанием, сущим адом? Черт, как бы мне снова хотелось безнаказанно оставаться с ним один на один зимними вечерами...

От этих мыслей меня отвлекает громкое раздражающее перешептывание сзади.

— Она же не успеет окончить школу до родов, — хихикает Лаванда. — Наверняка будет просить академический отпуск.

— Прости, но, кажется, бедняжке было просто не от кого из старших узнать о предохранении, — шепчет Парвати, и соседка, сделав большие глаза, толкает ее локтем в бок.

— Закройте рты, — моментально обернувшись, шипит Рон: обидная колкость донеслась и до его ушей.

— Бон-Бон, мы же не нарочно! — оробело протягивает Лаванда.

— Что не нарочно? Не нарочно обсуждали мою сестру на весь класс? Не нарочно выросли в таких тупых балаболок?

— Бон-Бон! — сердито вскрикивает Лаванда, а Парвати недовольно подбоченивается. — Не смей обзывать нас!

— Я попросил тебя закрыть рот, — рявкает красный как помидор Рон. — И хватит называть меня Бон-Боном!

— А как же день влюбленных? Хочешь сказать, мы никуда не пойдем? — со слезами в голосе взывает Браун.

Пока они продолжают перепалку, я смотрю на Гермиону и Драко. Прилюдно они прекрасно играют свою роль, демонстрируя обоюдную ненависть, но я-то знаю, что скрывается за напускной неприязнью. Эти двое в первый раз собираются вместе отправиться на романтическую прогулку в Хогсмид. Затея не слишком-то безопасная для обоих, но они благоразумно воспользуются моей мантией-невидимкой.

Если бы я только мог тоже бывать вместе с тем, кого люблю, пусть даже украдкой... В это же мгновение, точно притянутый моими мыслями, тот самый человек появляется в поле зрения: дубовая дверь распахивается, и гомон молниеносно стихает.

— Успокаиваемся, — повелевает Снейп, врываясь в аудиторию и рассекая звуком уверенных шагов звенящую тишину. Класс по обычаю погружается в мертвенное оцепенение, а я тайком любуюсь своим зельеваром из-под опущенных ресниц.

*

По обыкновению после моих уроков студенты пулей освобождают помещение. Но в этот раз один из них до неприличия долго притворяется, что завязывает шнурок. В итоге Грейнджер понимает намек и деликатно удаляется. А Уизли уже и след простыл: тот в бешенстве ускакал, сопровождаемый плаксивыми возгласами его недалекой дамы сердца.

— Образец зелья был хуже ожидаемого, — отмечаю я, не поднимая головы от бумаг и не отрываясь от пера. — Ты можешь лучше.

— Внимание рассредоточено, — говорит Поттер. — Много всего навалилось в последнее время. Решил известить, что вновь вернусь на позицию ловца.

— Не удивлен, — бросаю я.

Живот младшей Уизли не заметит разве что незрячий. Хотя, к моему изумлению, слепцов оказалось гораздо больше, чем я полагал. Счастье, что слизеринцы куда более осмотрительны. За всю преподавательскую карьеру такого не произошло ни с одной студенткой моего факультета. И как МакГонагалл будет это разгребать? Ей придется постараться сохранить крупицы гриффиндорских чести и достоинства, язвительно думаю я. И тут же представляю смесь вселенского ужаса, праведного гнева, возмущения и растерянности на лице Минервы, когда ей обо всем доложат.

— Хотел сказать, — с неожиданной застенчивостью лепечет мальчишка. — В общем, сегодня такой день... Э-э, праздничный.

— Не смей, — я кидаю предупреждающий взгляд.

— Просто считаю нужным сообщить, что с удовольствием провел бы этот вечер с вами.

— Так романтично заняться сексом мне еще не предлагали, — кривлюсь я. — Сейчас расплачусь.

— Я понял, я идиот, — Гарри с кислой миной кивает и разворачивается к двери. — Как обычно. Я пошел.

— Стой, Поттер.

Я откладываю бумаги, неспешно встаю и обхожу свой рабочий стол, дабы оказаться позади гриффиндорца, уперто застывшего на месте спиной ко мне.

Не прикасаясь к нему, я пользуюсь тем, что выше на голову, и вдыхаю запах его волос, чуть проведя по ним кончиком носа. Он съеживается, и я вижу, как нежная кожа его шеи покрывается мурашками.

— Ноты цитруса, мирта и лесных трав, — задумчиво изрекаю я. — Недурное сочетание.

— Новый шампунь, — обиженно бросает Поттер.

— В другое время, в другом месте, при других обстоятельствах... Не исключаю, что принял бы предложение, — возвращаюсь я к терзающей его теме.

— Опять есть какое-то «но».

— Этих «но» слишком много, не так ли? — почти нежно спрашиваю я.

Он, уловив интонацию, мгновенно оборачивается и крепко обнимает меня, уткнувшись лицом в грудь. Несмотря на свое взволнованное, сбивчивое дыхание, Гарри сейчас наверняка слышит, как колотится мое сердце от этой близости.

— Мы не можем разрешить эту проблему самостоятельно, — шепчет Гарри.

— К чему ты клонишь?

Отпрянув, он запускает руку в свои непокорные вихры и, собравшись с духом, выпаливает:

— Иногда стоит положиться на судьбу. Потому что порой не знаешь, как правильно действовать. Потому что верного решения нет. Снять с себя ответственность и позволить разобраться во всем воле случая.

— Задумал играть со мной? — прищуриваюсь я.

— Да, но на этот раз мы в одной команде. Все равно что подбросим монетку. Если Гриффиндор потерпит поражение, больше мы друг к другу не прикоснемся. Вернем отношения на прежний уровень. Тотальная субординация! Снова будем лишь студентом и преподавателем. Клянусь, я останусь верен своему слову и не побеспокою вас ни единым намеком. Мы оставим все в прошлом. Шансы на такой исход огромны: слизеринская сборная сильна, а Малфой — опасный противник. К тому же, с уходом Джинни стратегия нашей команды трещит по швам. Короче говоря, я готов к рискам. Но! Если Гриффиндор победит! Мы... Пойдем на поводу у желаний. Перестанем оглядываться на правила и сложности. Просто будем осторожнее.

Выслушав Гарри, я грозно складываю руки на груди:

— Словоизвержение окончено?

— Да.

— Дивно. Что ж, — я делаю драматическую паузу. — Будь по-твоему, Поттер.

Он будто ушам своим не верит. И медленно расплывается в улыбке. Я и сам едва осознаю, что произнес это вслух.

Мы долго и внимательно смотрим друг на друга. Я пристально разглядываю его лицо, радость на котором сменяется смущением, а затем — немым вопросом, и прихожу к очевидному выводу: на результат матча мне плевать. Я понимаю, как должен поступить. И могу предугадать, каким будет итог. Но эмоции захлестнут его, узнай он обо всем раньше времени. Гарри хочет сыграть. Хочет подбросить монетку. Да случится же игра.

====== Квиддич ======

I’ll be coming for your love, OK?

«Take On Me» by a-ha

В день матча погода выдалась ветреной. Рон, нервно взирая на дребезжащие окна Большого зала, едва притронулся к своему завтраку. Меня тоже терзает волнение, но совсем другого сорта: от предстоящей игры зависит мое личное счастье.

— В прошлый раз я пропустил девять мячей, — удрученно бормочет Рон. — Девять, Гарри!

Поднявшись из-за стола и похлопав по плечу посеревшего от переживаний друга, я говорю:

— Зато отбил пятнадцать! Ты отличный вратарь! И стал только круче благодаря месяцам тренировок.

— На улице так холодно... Боюсь, что пальцы закоченеют или «Чистомет» вихрем снесет.

— Но нет дождя, уже удача, — подбадриваю я, а у самого тревога внутри возрастает. — Ты справишься! Мы все справимся!

— Ладно, ты прав. Давай размажем Слизерин! — заговорщически улыбается Рон. — Посмотрим, как крючконосому гаду это понравится.

*

Толпа болельщиков, укутанных в зимние мантии, шарфы и шапки, устремляется через луг к стадиону. Сосредоточившись на своих мыслях, по пути в раздевалку я абстрагируюсь от шума и концентрируюсь на хрусте мерзлой травы под ногами, кое-где проглядывающей из-под снега.

Скоро весна. Я не хочу встречать ее один. Я хочу быть с ним — сегодня, завтра и всегда. А потому поймаю снитч, чего бы мне это ни стоило.

Четкой стратегии у нас больше нет, но я, по крайней мере, знаю, на что горазд Малфой, поскольку не единожды соревновался с ним.

Моя напутственная речь сплочает гриффиндорцев. Я очень стараюсь: еще никогда победа не была так важна.

Наконец по отмашке мадам Хуч мы высыпаем на поле. С противоположного конца навстречу движутся соперники в серебристо-зеленом.

Трибуны взрываются аплодисментами, и Колин Криви вопит в рупор:

— На поле обе команды! Настало время товарищеского рукопожатия капитанов — Гарри Поттера и Джошуа Ургхарта! Не передать словами, как мы счастливы, что Гарри, пять лет назад ставший самым молодым ловцом последнего столетия, вернулся в гриффиндорскую сборную! Этот непревзойденный игрок не раз доказывал... О, простите, профессор МакГонагалл. Итак, приветственный жест двух лидеров!

Должно быть, слушая Колина, Снейп насмешливо возводит глаза к небу. Хочется поскорее лицезреть его в толпе.

Ургхарт, слизеринский охотник и по совместительству капитан, вальяжно выходит вперед. Мы протягиваем друг другу руки, и он наслаждается хрустом моих пальцев в своей мощной ладони. Я же, несмотря на сильную боль, сохраняю невозмутимость.

Перед тем, как отойти, я встречаюсь глазами с Малфоем. Он с ухмылкой еле заметно подмигивает мне. Улыбнувшись краешком рта, я сажусь на метлу, и раздается сигнальный свисток мадам Хуч.

Все взмывают в воздух, выпускаются мячи, и начинается игра.

— Спиннет немедленно завладела квоффлом, она уворачивается от Уоррингтона, уходит от Ургхарта, готовится к броску... И-и-и гол в ворота Слизерина! Счет открыт!

Довольный воодушевляющим стартом, я поднимаюсь на несколько футов выше остальных игроков и оглядываюсь, параллельно внимая комментариям Колина. Снитча нигде не видно, и я позволяю себе ненадолго отвлечься и найти среди серебристо-зеленого моря болельщиков на трибунах темную фигуру. Он тоже сейчас смотрит в мою сторону. Желудок делает сальто, и в груди разливается приятное волнение от того, что я в его поле зрения, что он следит за матчем и помнит о нашем уговоре.

Тем временем меня настигает Драко и, стараясь перекричать ветер, подзадоривает:

— Кажется, мы уже тысячу лет не сражались за снитч, а, Поттер?

— И не говори, — бросаю я, высматривая желанный шарик.

— Любопытно, за кого болеет Грейнджер, — дразнит слизеринец и вдруг разражается смехом. — Нет, погоди. Куда интереснее, за кого болеет мой декан!

— За кого бы он ни болел, уверен, он не погладит тебя по головке, если ты упустишь снитч.

— Да, моей головке это точно не грозит, зато твоей... — елейно протягивает Малфой.

— Оставь свои сальные шуточки! — возмущаюсь я, едва сдерживая ползущие вверх уголки губ.

— Сальные шуточки, сальные волосы, ты же любишь такое, Поттер, — состроив гримасу, Драко описывает круг на метле.

— И как только Гермиона выносит тебя?

— Я классный! — заверяет Малфой, лихо ударив себя в грудь, и эффектно уносится прочь.

Еще десять минут мы кружим в поисках снитча, мимоходом следя за действиями других игроков и уворачиваясь от бладжеров. Присутствие Снейпа на матче будоражит: я все время помню о том, что он наблюдает. Даже не могу понять, придает это сил или, наоборот, отнимает.

Поскольку не знаешь наверняка, чего он тебе желает — победы или поражения, язвительно подсказывает внутренний голос.

— Уизли защищает ворота не на жизнь, а на смерть! — возбужденно горланит Колин, выдергивая меня из размышлений. — После двух пропущенных квоффлов он воспарил духом и уже в пятый раз отбивает мяч!

Обрадованные болельщики тут же затягивают песню «Уизли — наш король», а я, обратив внимание на гриффиндорские кольца, замечаю неподалеку снитч — он парит тридцатью футами выше головы Рона.

Ринувшись навстречу сокровенному трофею, я не смотрю по сторонам и не вижу ничего вокруг себя. Знаю лишь, что Драко изо всех сил мчится за мной. Но я опережу, точно опережу...

Ох! Со всего размаху что-то заряжает мне по груди и животу. Дыхание мгновенно перехватывает, перед глазами пляшут круги, внутренности мучительно сводит. Отброшенный назад силой удара, едва не потеряв управление и еле удержав на носу очки, я невольно сгибаюсь и захожусь в кашле.

Издалека доносится звук свистка и возмущенный возглас мадам Хуч.

— Назначен штрафной бросок в ворота Слизерина за одновременную атаку загонщиков! Монтегю и Забини послали в Поттера сразу два бладжера, — негодующе восклицает Колин. — Спиннет настраивается на пенальти, пересекает центральную линию, оказывается в пределах штрафной площадки и-и-и забрасывает квоффл!

Слегка оправившись от боли и отдышавшись, я возвращаюсь к поискам снитча и прихожу в ужас, узрев Малфоя: тот уверенно и быстро движется к хаффлпаффским трибунам, куда переместилась наша цель. Стиснув древко метлы, я устремляюсь наперерез.

— Смотрите! Похоже, ловцы заметили снитч! — вопит Колин. — Малфой немного опережает Поттера, но шанс еще есть! Ну же, Гарри, утри нос хорьку!!! Ой, простите, профессор...

— Давай же, давай, — сжав зубы, приговариваю я, обращаясь к своей «Молнии», и несусь что есть мочи сквозь ледяной воздушный поток. — Пожалуйста, поднажми!

Но из-за сопротивления сильному ветру поднажать не получается, нас с Драко разделяет футов пятнадцать.

Меня бросает в жар. Он слишком близко. Я не успею.

Строптивый снитч уносится от погони, но Малфой очень проворен: он уже выставил вперед руку, готовый схватить добычу, и я в полном шоке осознаю, что через три секунды все закончится.

Но вдруг происходит абсолютно неожиданная вещь: в Драко на лету врезается что-то маленькое и юркое — прямо в его бледное испуганное лицо. Приглядевшись, я различаю птичку, которая, громко заверещав после удара, как пьяная устремляется восвояси, раскидывая помятые перья.

— А-а-а! Черт! — орет слизеринец, чуть не свалившийся с метлы от неожиданности. — Вот же дрянь!!!

— Малфой провалил миссию! В самый ответственный момент ему помешала птица! — восторженно кричит Колин. — Игра продолжается!

Я озираюсь вокруг, но снитч исчез из поля зрения. Бог знает, что заставляет меня метнуть взгляд в сторону слизеринских трибун, но будь я проклят, если Снейп только что незаметно не убрал палочку в рукав пальто.

— Я не проиграю матч, — ощетинивается Драко. — Не облажаюсь у нее на глазах. Прости, Поттер, но я объявляю войну, покуда не ступим на твердую почву.

— Значит, война, — подтверждаю я.

Гермиона с готовностью утешит его. Несмотря на поражение, Малфой не будет обделен. А у меня сегодня нет права на ошибку.

Мой соперник пока не видит снитч, зато я уже приметил золотой шарик неподалеку от трибун Рейвенкло. Тот хаотично дергается в воздухе, не спеша менять локацию, и если Драко обернется и обнаружит его, все пропало: он явно доберется быстрее. У меня есть буквально миг на принятие решения.

Я отвлеку его приемом, который не пробовал ни разу в жизни. Лишь наблюдал летом перед четвертым курсом на Чемпионате мира по квиддичу. Финт Вронского, опасное отвлечение другого ловца, — Крам тогда исполнил его безупречно. Нужно лететь до победного прямо в землю, но суметь вовремя остановиться...

— Стоит отдать должное Вейзи — он лучший бомбардир Слизерина в текущем составе, — кисло комментирует Колин. — Уизли пропустил еще несколько голов, но и противнику досталось от Робинс с ее виртуозным крученым ударом! Текущий счет — сто двадцать — сто десять в пользу Гриффиндора! Поимка снитча — по-прежнему решающий фактор в этой игре!

Сейчас или никогда! Я стремительно пикирую вниз и тут же понимаю, что моя уловка сработала: Драко, решив, будто я углядел шарик, бросается в погоню. Земля все ближе — кажется, я вот-вот разобьюсь. Краем уха я слышу взбудораженные крики болельщиков: сотни пар глаз обращены на меня. Так себе перспектива — расшибиться в лепешку у всех на виду!

Когда до жуткого столкновения остается не более секунды, я резко торможу и филигранно выравниваю «Молнию» — только колено чиркает по траве. Драко слишком поздно осознает, что его надули. Я взмываю ввысь и лечу на всех парах к снитчу, в то время как он, не успев полностью остановить разогнавшуюся метлу, совершает неловкий кувырок и эффектно проезжается задом по заледеневшему газону.

Рейвенкловцам и гриффиндорцам открывается идеальный обзор на то, с какой бешеной скоростью и мощной концентрацией внимания я движусь к цели и с каким триумфом наконец настигаю ее. Крылышки золотистого мячика трепыхаются в моем трясущемся от адреналина кулаке. Я даже забываю поднять его вверх и просто замираю, глупо уставившись на свою руку.

Может, и хорошо, что ему не разглядеть моих эмоций, поскольку я готов разрыдаться от счастья.

Через мгновение я словно выныриваю из океана тишины, оглушительный шум ревущего стадиона обрушивается на мои барабанные перепонки.

— ПОТТЕР ПОЙМАЛ СНИТЧ! — с упоением орет Колин. — Гриффиндор победил со счетом двести семьдесят — сто десять и вырвался в фавориты сезона!!! Впереди три матча между факультетами, и прогнозы делать рано, но благодаря непревзойденному, неподражаемому, талантливому Гарри Поттеру лидер в списке претендентов — конечно, Гриффиндор!

Желая наслать на комментатора заклятье немоты, я смотрю в его сторону и вижу ликующую МакГонагалл. Она с нескрываемым торжеством поглядывает на Снейпа, который с нечитаемым выражением лица уже покидает трибуны.

После отбоя я непременно к нему загляну.

*

Я бесцеремонно врываюсь в класс зелий, где, к собственному облегчению, обнаруживаю Снейпа, и срываю мантию-невидимку.

— Вы наслали на него Оппуньо! Это же против всяких правил!

— Провозгласил Гарри Поттер — ревностный вершитель дисциплины.

В этих словах я слышу подтверждение собственной догадки, и мне сейчас впору сползти по стене от нахлынувших чувств.

— Так сильно хотели, чтобы я выиграл...

— По большому счету мне были безразличны результаты матча, — спокойно отвечает зельевар.

— Приняли решение еще до нашего пари, — догадываюсь я, едва сдерживая трепет.

Он медленно кивает.

— Но не желали, чтобы я знал, как ужасно вам хочется...

— Всего этого, — заканчивает за меня Снейп и колюче добавляет: — Блестящая проницательность.

Он сошел с ума. Потерял голову... из-за меня!

Его непомерная гордость, неутомимый дух соперничества, строгие взгляды на школьный регламент... Все померкло на фоне стремления сохранить то, что есть между нами.

И я требую:

— Наложите запирающие чары.

— Colloportus, — беспрекословный взмах палочкой побуждает меня к действиям.

— Боже... — бессвязно бормочу я и срываюсь с места, на ходу протягивая к нему руки, порывисто обнимая худощавую фигуру и жадно втягивая носом бесконечно любимый запах его волос. — Боже, наконец-то... Вместе... Вместе?

Северус молчит. Когда он слегка отстраняется, чтобы внимательно посмотреть мне в глаза, я вижу проблеск удовольствия на его лице, не выдерживаю и набрасываюсь на него с жаркими поцелуями. Он отвечает, терзая мои губы зубами и языком, яростно впиваясь в мой рот и исступленно блуждая ладонями под моей мантией. От этих движений мое тело точно обуревает пожар. И стоит мне почувствовать, что Снейп тоже возбужден, как он отрывается от меня, и я почти физически чувствую движение его затуманенного от желания взгляда по моему силуэту.

— Войди в спальню, разденься и опустись на колени. Прямо сейчас, — безапелляционным тоном произносит он.

Эта безотлагательная просьба — или приказ? — заставляет меня задрожать от нетерпения. В паху становится горячо и тесно, внутри все сводит от предвкушения. Я, ни слова не говоря, обхожу Северуса и направляюсь в его покои, где выполняю четко сформулированное желание: в этот самый момент обнаженный Гарри Поттер, сидя на ковре слизеринского декана, в тишине и полумраке спальни ожидает дальнейших распоряжений.

Спустя минуту Снейп не спеша заходит в комнату, шагает ко мне и, поравнявшись ширинкой с моим лицом, расстегивает брюки, а затем медовым голосом изрекает:

— Ты хотел заполучить меня. Тебе удалось. А теперь открой рот и возьми мой член.

Шелковый тембр не скрывает повелительных интонаций. Я охотно подчиняюсь.

— М-м, — отзывается Северус на неумелые, но старательные ласки моего языка, когда я провожу кончиком снизу вверх от мошонки до нежной головки. Затем обхватываю член губами и плавно вбираю внутрь так глубоко, как только могу.

Стоя на коленях перед полностью одетым профессором, возвышающимся надо мной с выражением непоколебимого господства на лице, я осознаю его власть и собственную принадлежность ему. Снейп стал негласно обладать правами на меня. Я добровольно вручил их ему, снова и снова прося продлить отработки, добиваясь расположения, настаивая на близости, признаваясь в любви. И он наконец вовсю ими пользуется. Но есть ли у меня права на него?

Я забываюсь в своих мыслях, ритмично двигая головой, помогая себе руками, и Северус, испустив страдальческий стон, прерывает меня:

— Достаточно. Иди в постель.

Я перемещаюсь в кровать и, когда он, все еще одетый, присоединяется ко мне, принимаюсь тереться об него лицом, стараясь впитать дурманящий аромат его тела. Обняв Снейпа за плечи, я целую все, до чего могу дотянуться, — лоб, брови, глаза, переносицу, — и опять возвращаюсь к губам. Обезумев от терпких запахов сандала и горьковатых трав, которыми пропитаны его волосы, я вздыхаю от наслаждения и покрываю его шею ненасытными поцелуями. А затем спускаюсь к ключицам, приникаю к яремной впадине и с силой втягиваю в рот тонкую, нежную кожу.

Не издав ни звука, Снейп очень медленно отстраняется, и я вижу на его шее лиловый засос. В аспидно-черных глазах появляется угроза.

— Опрометчивый ход, — вкрадчиво говорит он и берет с прикроватного столика палочку. — Incarcerous!

Меня моментально сковывают путы — запястья крепко привязаны к изголовью кровати, кроме того, туго натянутые веревки образовали конструкцию, удерживающую мои ноги поднятыми вверх.

Растянутый в донельзя развратной позе, я краснею, как вареный рак, а Снейп откровенно наслаждается зрелищем.

— Зачем вы связали меня?

— Боишься? — в его голосе слышится едва уловимое напряжение.

— Нет.

Я и впрямь не боюсь. Наверное, стоило бы, ведь он выглядит довольно устрашающе, нависая надо мной коршуном. Вдобавок в глаза бросается темнеющая на его предплечье метка. Возможно, где-то в этой комнате лежит и маска Пожирателя. Сколько же внутренних демонов он сломил, чтобы стать тем, кем является теперь?

И даже это меня не пугает. Единственное, чего я страшусь, — потерять его.

— Ты много себе позволяешь. Не помешало бы немного тебя урезонить, — заметно расслабившись, информирует Снейп. — Убежден, нам обоим понравится.

Распаленный собственной беспомощностью, я представляю, как он вот-вот войдет в меня. От этой мысли мой истекающий член уже почти дымится.

— Пожалуйста, прикоснитесь ко мне, — взываю я.

— Терпение — не для гриффиндорцев, верно? — Северус неторопливо обводит ладонями мои ноги, ласкает внутреннюю часть бедер и постепенно спускается к члену, но не спешит брать его в руки.

— Вы же не хотите, чтобы я умолял? — надежда в моем голосе заставляет его усмехнуться.

— Именно этого я и хочу.

— Хорошо, —хрипло выдавливаю я. — Умоляю, возьмите меня. Я сделаю все, что скажете. Что угодно, только дотроньтесь до меня...

— Просто музыка для моих ушей, — мурлыкает Снейп. — После всех наглых выходок, дерзких нападок, пререканий и провокаций Гарри Поттер умоляет меня взять его.

— Мы давно с этим разобрались! Жестокий, мстительный... — я не успеваю договорить, поскольку он остервенело затыкает мне рот поцелуем.

— Я должен был насладиться этим моментом, — произносит Северус мне на ухо, и я от макушки до пят покрываюсь мурашками. — Но дразнить тебя в твой первый раз было бы жестоко, во второй — и вовсе бессердечно. Зато сейчас — как нельзя кстати.

Взяв палочку, он накладывает заклинание, и между моих ягодиц становится влажно и скользко.

— Пальцы... Скорее, — бормочу я. — Сразу два.

— Будешь торопить — подарю анальную пробку, — зловредно отвечает Снейп, вставляя всего один. — Станешь курсировать с ней по школе. И сможем обходиться вообще без них.

— Не надо, я понял, — сконфузившись, смеюсь я.

Когда он достаточно растягивает меня, пальцы сменяет головка члена. Опутанный веревками, я не могу податься навстречу, и Снейп входит в меня преступно медленно, а потом так же неспешно начинает двигаться, заставляя кусать губы и дико стонать. Схватив меня за щиколотки, он понемногу увеличивает темп, рьяно вколачиваясь в мой зад, но мне словно этого мало.

— Могли бы вы... применить силу? — сам от себя не ожидая, вдруг спрашиваю я. Профессор горел преподать мне урок послушания, и все мое существо молит о том, чтобы испытать сие сполна.

Он удивленно поднимает бровь.

— Рукоприкладство к студентам недопустимо, — с притворным сожалением реагирует мастер зелий. — Впрочем, как и секс с ними.

И его ладонь со звоном ложится на мою ягодицу. Боль не настолько яркая, насколько мне хотелось, и Снейп видит это по моей реакции. Недовольный, в нетерпении он резко приподнимает мои бедра и наносит еще один хлесткий — уже куда более ощутимый — удар по тому же месту. Застонав и выгнувшись в пояснице, сокрушенный открытием о собственных предпочтениях, тихо, но уверенно требую:

— Сильнее.

И он бьет снова. С каждым шлепком я чувствую, как от желанной боли поджимаются мои яички, а возбуждение достигает своего пика.

Сладкая экзекуция длится пару минут, во время которых Северус наконец уделяет внимание моему скользкому от смазки члену. Хватает нескольких движений: приближаясь к оргазму, я в беспамятстве кричу и задыхаюсь, чертыхаюсь и прошу не останавливаться, проклинаю его и признаюсь в любви. А затем кончаю так мощно, что сперма выстреливает ему на живот.

Снейп, разгоряченный и вошедший во вкус, не дает мне прийти в себя и с новым рвением принимается меня трахать — быстро и безжалостно. Раскрасневшаяся от ударов кожа на моей заднице пощипывает от пота и слегка саднит при новом толчке, но я отмечаю про себя, что мне нравятся эти ощущения.

— Освободи меня, — прошу я.

— Finite, — выдавливает Снейп, и я, больше не связанный путами, обнимаю его руками и ногами и вовлекаю в жгучий поцелуй.

Толкнувшись в меня с особой силой, он замедляется и издает тихий стон в мои приоткрытые губы, а через миг я чувствую внутри себя его горячую сперму.

Напоследок нежно проведя своей теплой ладонью вдоль моего позвоночника, Снейп выходит из меня. Из промежности по ногам начинает стекать смесь из его семени и смазки. Северус применяет очищающие чары и в изнеможении валится на свою подушку, а я опускаюсь на соседнюю и тихо наблюдаю за тем, как расслабляются его смеженные веки, смягчаются грубые черты, приоткрываются причудливо изогнутые тонкие губы. Удивительный, сложный, далекий от совершенства, но самый прекрасный, любимый, лучший...

— Не знаю, как тебе это удается, — усмирив дыхание, говорит Снейп.

— Что именно?

— Искушать подобного мне. Вновь и вновь. Хочу иметь тебя сейчас и потом. Много, очень много раз.

«И только?» — хочется спросить мне, но с губ не срывается ни звука. Не знаю, заметил ли Снейп промелькнувшее на моем лице уныние, но я этого не хотел. Он и так столько делает. Ходит по острию ножа ради... нас.

— Полно, Поттер. Да.

— Что «да»?

— Да, вместе.

Задохнувшись, я притягиваю Северуса ближе, трепетно нахожу его губы и вкладываю в поцелуй все счастье, благодарность и нежность, которые испытываю в этот момент. Жажду раствориться в нем, проникнуть под кожу, стать единым целым... Жажду, чтобы он был еще глубже, чтобы он знал, как невообразимо...

— Я люблю тебя, люблю, люблю... — шепчу я, зарывшись ему в волосы, и из глаз почему-то начинают течь слезы.

Он гладит меня, целует в висок и молча вытирает пальцами влагу с моих щек.

— Можно мне остаться? Я уйду до подъема, часов в шесть, — обещаю я, с надеждой глядя в серьезное, уставшее лицо.

Помедлив, Снейп неохотно роняет:

— И ни минутой позже.

— Я понимаю, как важно быть осторожными, — серьезно говорю я, несмело устраиваясь на его плече. — Для тебя это особенно большой риск. Ты ведь тоже читал, что они сделали с Каркаровым.

— Кстати о риске. Последствия возможного разрушения моей репутации и увольнения из Хогвартса не идут ни в какое сравнение с опасностью вашей ментальной связи. Больше не потворствуй ей, не позволяй развиваться, — с расстановкой произносит Снейп. — Думаю, не нужно напоминать, к чему год назад привела догадка Волдеморта о твоем присутствии в его голове. Нельзя допустить новых манипуляций! Он еще тогда знал о твоей склонности к героизму и отчаянным поступкам во имя близких, а сейчас знает и подавно. И пойдет на самое изощренное коварство. Очищай сознание, применяй окклюменцию, а в моменты уязвимости думай о том, что успокаивает тебя и делает счастливым.

— Хорошо. Да, конечно, я буду, — часто киваю я, прижавшись к нему крепче. На моей памяти Снейп впервые назвал Волдеморта по имени.

Мы надолго замолкаем, и я уже почти погружаюсь в сон, как его мягкий баритон разрезает тишину спальни.

— Криви в тебя влюблен?

Я различаю ироничные ноты и издаю смешок.

— Ревнуешь?

— Изнемогаю от ревности. Едва удержался от применения Непростительного прямо на стадионе.

— Колин всего лишь один из сотни гриффиндорцев, которые тебя бесят, — отвечаю я, не до конца уверенный, шутит ли он. — Составь на досуге рейтинг самых раздражающих тебя студентов. На каком месте он будет?

— Невероятно сложный выбор. Столько кандидатур! Раньше лавры были твоими, но отныне Криви поборется за них с Лонгботтомом, Уизли, Браун и еще парочкой остолопов. А вместо составления рейтингов на досуге я отправлю запрос на замену комментатора кем-то, кто не станет рушить победный дух команды. После этого сборная моего факультета отыграется на матче с Хаффлпафом. Затем в финале ты, возможно, проиграешь Чанг. И кубок будет у Слизерина. Можем даже заключить новое пари, но его условия я озвучу как-нибудь потом. А теперь спи.

====== И никого не стало ======

Fights and battles have begun

Revenge will surely come

Your hard times are ahead

Best, you’ve got to be the best,

You’ve got to change the world

And use this chance to be heard

Your time is now. Your time is now!

«Butterflies and Hurricanes» by Muse

Эта весна могла бы стать лучшей в моей жизни. Но новый, столь счастливый и долгожданный виток в отношениях с Северусом был несколько омрачен тем фактом, что мы теперь почти не видимся. Снейп в последнее время не покидает подземелий, иногда даже не появляется на трапезах в Большом зале. А на мои вопросы отвечает коротко — занят в лаборатории.

— Мне нужно работать. Наберись терпения, — только и слышу я всякий раз, когда хочу украдкой побыть немного вдвоем. Но над чем он трудится и почему так долго, объяснять не торопится. И присоединиться к себе не позволяет, лишь с жаром целует меня в губы и, сжав напоследок в объятиях, удаляется в кабинет. Редкие моменты встреч наедине подогревают пыл, но для влюбленного по уши гриффиндорца этого чертовски мало.

Зельевар не обманывает: судя по Карте Мародеров, он действительно все свободное время проводит у себя. Но это длится уже три недели, и я начинаю потихоньку сходить с ума от неведения, вынужденного воздержания и тоски по нему. Северус жертвует в том числе и сном: больше я с ним не ночевал.

Несколько раз мне все же удавалось остаться у него до отбоя — пока уставший, осунувшийся Снейп корпел в лаборатории, я сидел в его кабинете, делал домашнюю работу и читал книги из его личной коллекции. Помимо тысячи алхимических фолиантов в библиотеке слизеринского декана оказалось множество изданий по заклинаниям, магической медицине, древним рунам, нумерологии и, конечно, темным искусствам и защите от них. Когда хотелось чем-то себя занять, я ходил вдоль полок и жадно изучал их содержимое — с недавних пор меня интересует все, что имеет какое-то отношение к Северусу Снейпу. Касался жестких книжных корешков, пролистывал пожелтевшие от времени страницы и практически в каждом экземпляре находил комментарии, оставленные на полях его рукой. Профессор не просто читал все эти справочники и исследования, а проводил их глубокий анализ, оставлял примечания и совершенствовал некоторые рецепты зелий и формулы заклинаний.

В груди то и дело разливалось непонятное чувство — тепло и гордость по отношению к нему вперемешку с досадой из-за собственной никчемности. Северус столь талантлив и умен, с юных лет он прилежно учился, всячески развивал свой потенциал и в конце концов стал непревзойденным зельеваром и одним из сильнейших волшебников, кои мне известны. А как насчет меня? Даже отдаленно не представляю, чем хочу заниматься в будущем. Только и умею, что жаловаться на кучу заданий, откладывать подготовку к экзаменам и читать вместо учебников спортивные журналы по квиддичу.

Ну и тупица же ты, Гарри Поттер! Рядом с тобой — живая мотивация, источник вдохновения, твоя поддержка, твой пример... Твоя любовь. Будешь дальше распускать нюни или возьмешься за дело?

Черт, как не вовремя мы стали меньше разговаривать! Наше общение помогало мне оставаться на плаву, приводило в порядок мысли, направляло в верное русло. Без него тяжелее переносить нападки слизеринцев, давным-давно перешедшие все грани разумного. Мои шрамы не дают им покоя, и, похоже, после поражения на квиддиче в змеином царстве сочли своим долгом сжить меня со свету.

Но я уже достаточно взрослый, чтобы справляться со своими проблемами самостоятельно. Северус проводит уроки, проверяет кипы студенческих эссе, исполняет обязанности декана, дежурит по ночам, варит зелья для больничного крыла, теперь еще и, видимо, выполняет сложный заказ для Мунго. Страшно представить, год назад он успевал вдобавок шпионить для Дамблдора и учить меня окклюменции. Конечно же, ему не до моего нытья. Вряд ли с таким распорядком дня в его планах вообще было налаживание личной жизни, а уж в няньки он и подавно не нанимался. Не собираюсь загружать его своими жалобами. По крайней мере, когда он измотан до предела. Я сам справлюсь со всем, как мужчина.

Снейп, конечно, все видит и понимает, он не слеп и не глуп. Но не в его силах в полной мере противостоять детям Пожирателей, покуда мы с ним сохраняем видимость вражды и взаимной ненависти. Дабы не огорчать его, я пытаюсь сохранять бодрый вид. Ведь он так старался уберечь меня от уныния и убедить в том, что я нормальный, что для близких людей не важны мои изъяны.

Для него не важны, это главное. Осталось самому перестать испытывать боль от собственного отражения.

*

Только мы отыграли матч в конце февраля, как за непомерно объемными домашними заданиями и бесконечным штудированием экзаменационных предметов пролетел почти весь март. Пасхальные каникулы подкрались незаметно, и Хогвартс вновь резко опустел, но на сей раз это приносит небывалое облегчение. Если бы не наступила долгожданная передышка после нескольких недель преследований и словесной бойни, я бы точно рехнулся и кого-нибудь прикончил, клянусь бородой Мерлина.

В спальне я просыпаюсь один, один иду в душ, один спускаюсь к завтраку. Там ко мне присоединяется Гермиона, которая вновь осталась между семестрами в Хогвартсе. Только теперь главным фактором едва ли послужило нежелание бросать меня в одиночестве. Скорее, она сама не хотела быть одна — без Драко. Но я прекрасно ее понимаю и не обижаюсь. В такое смутное время, ежедневно узнавая о новых терактах, преследованиях, разрушениях и смертях, я не смог бы покинуть Северуса и место, где мы оба живем, ни за какие коврижки.

Сейчас в Хогвартсе некому застать их врасплох, и Гермиона и Драко наслаждаются моментом. Мы вместе выходим из замка и подолгу бродим у озера, наслаждаясь весенним запахом сырой земли и прошлогодней листвы, а потом отдыхаем под тем же деревом, где когда-то сидели с Роном. Недавно я поведал Малфою, как мы облапошили его на втором курсе, притворившись Крэббом и Гойлом: он был шокирован и даже искренне засмеялся. А потом мы летали на метлах и соревновались в забивании квоффлов, пока Гермиона сидела на трибунах, погруженная в книгу. И в один момент я вдруг с удивлением ощутил, что бывший враг если не заменил Рона в нашем трио, то сделал большой шаг к этому.

В последнее время я чувствую небывалое умиротворение, несколько повлиявшее на мое видение собственного будущего. Я понял, что не хочу ни с кем сражаться, не хочу никого преследовать, подвергать отмщению и вершить правосудие. Я передумал быть аврором, поскольку мечтаю в кои-то веки спокойно жить и направлять энергию на борьбу не с кем-то, а за кого-то. Не причинять вред, а избавлять от него. Возможно, мне стоит быть целителем. С десяток раз я ощутил на себе, как важно, чтобы с тобой работал кто-то компетентный. В чьи руки не страшно доверить себя и близких. И наконец уяснил, что имел в виду Снейп, говоря о тонком искусстве зельеварения, ведь качественно приготовленные снадобья — оплот волшебной медицины.

Теперь я его не ненавижу, не избегаю и не боюсь: я привязался к нему всей душой и отношусь без предубеждений и к его призванию. Оно открылось мне с новой стороны лишь на шестом курсе, но все же лучше поздно, чем никогда.

*

— Знаю, ты слушаешь, Гарри Поттер. Я хочу показать тебе кое-что важное. Подчинись, и увидишь, — внушает ненавистный свистящий шепот. — Впусти меня в свой разум, Гарри!

— Нет!

— Ну же... У меня для тебя сюрприз. Ты ведь хочешь быть в курсе происходящего?

«ОН просил не поддаваться. ОН настаивал, чтобы я разорвал связь».

— НЕТ!

— Кто просил? Дамблдор? — Волдеморт разражается гадким смехом. — Сколько можно поддаваться его манипуляциям? Этому серому кардиналу плевать на все твои потери, для него значим исход. Старикашка боится потерять контроль... А ты боишься потерять кого-то важного.

— Мы... это... уже проходили! — сквозь зубы яростно выдавливаю я. — Убирайся... из моей головы! Пошел вон! Protego! Protego Maxima!

Выпалив заклинание, я вдруг распахиваю глаза и обнаруживаю себя скрючившимся на кровати и трясущимся от боли. Голова, кажется, сейчас расколется. Кое-как сев, я справляюсь с приступом тошноты и вытираю взмокший лоб.

Боль не уходит, а наоборот, усиливается. На глазах выступают слезы, по вискам словно колотит молотком. Как же адски он зол из-за того, что не проник в мое сознание!

Застонав, я валюсь обратно на подушку. Нужно отдышаться, успокоиться и отгородиться от его эмоций. Больше не собираюсь быть радаром настроения этого монстра.

К счастью, все мои соседи, включая Рона, разъехались на каникулы. Он звал меня с собой, но я вежливо отказался, и друг понял, что по-старому уже не будет.

В спальне никого нет, и я позволяю себе заговорить вслух.

— Северус, — лаская устами любимое имя, я представляю мрачный притягательный образ и стараюсь каждой клеткой почувствовать его присутствие, вспомнить свои ощущения от прикосновений длинных пальцев, от обволакивающего звука его голоса, от поцелуев тонких чувственных губ. — Северус.

Вытесненная теплыми чувствами, боль потихоньку улетучивается. Теперь все мое существо заполняет тревога. Я не смог выяснить, блефует ли Волдеморт. Но даже если так, ему что-то от меня нужно. Северус прав, нельзя этому потворствовать. Вовремя выставленный против Риддла щит мог спасти жизнь Сириусу. Не следует наступать на те же грабли.

Наскоро приняв душ и одевшись, я стремглав спускаюсь в гостиную и бегу проверять, целы ли мои сокровища.

*

И Снейпа, и Гермиону я застаю за завтраком в Большом зале, испытав при этом изрядное облегчение. На время можно расслабиться, ведь произойди что с членами Ордена, нам бы наверняка уже сообщил Рон, который сейчас в Норе бок-о-бок с Люпином, Тонкс и другими соратниками.

Дамблдор выглядит спокойным, и я решаю зайти к нему после завтрака и рассказать о случившемся.

— Он должен знать, Гарри, — одобряет Гермиона. — И как можно скорее.

— Будь осторожна, умоляю, — серьезно прошу я. — Не уходите за пределы замка. Возьмите на всякий случай мою мантию.

Гермиона и Драко по обычаю собрались на долгую субботнюю прогулку в Хогсмид — разумеется, со всеми возможными предосторожностями. Но я настоял, чтобы они не покидали территорию Хогвартса — здесь им ничего не угрожает.

— Возьмем, спасибо, — благодарит подруга и указывает взглядом на Снейпа. — Расскажешь профессору?

— Да, конечно. Поговорю с Дамблдором и сразу к нему.

*

Но директора у себя не оказалось. И Снейпа тоже. Мучаясь от головной боли, я спустился в подземелья, надеясь, что Северус даст мне лекарство, а потом мы сможем переговорить, но обнаружил лишь запертый кабинет.

Наверняка ушел собирать в Запретном лесу ингредиенты для зелий.

Сетуя на дурацкое стечение обстоятельств, лишившее меня возможности побеседовать с ними обоими, я в прескверном настроении плетусь в больничное крыло, где получаю щедрую порцию микстуры от мадам Помфри. Мигрень проходит, но нервозность никуда не улетучивается.

Вернувшись в спальню, я сажусь на кровать и бросаю взгляд на стопку журналов по квиддичу. Ну нет. Обещал же самому себе, что буду учиться. Преисполненный решимости, я отправляюсь в библиотеку и набираю штук десять пособий по волшебной медицине — исцеляющим заклинаниям, зельям для лечения магических и немагических болезней, способам обработки ранений, полученных от живых существ, и травм от рукотворных предметов. Затем приношу все это в гриффиндорскую гостиную и, устроившись у окна, погружаюсь в штудирование.

За чтением я не замечаю, как пролетает пара часов. Закрыв экземпляр «Искусства целителей», устало протираю глаза. Чтобы стать колдомедиком, нужно сдать ЖАБА с высокими оценками по ЗОТИ, Зельеварению, Чарам, Трансфигурации и Травологии. Значит, буду учиться все оставшееся время. Летом не поеду к Дурслям, вернусь на Гриммо и ни дня не проведу без книг, а в перерывах стану практиковать заклинания и донимать Снейпа в лаборатории. Возможно, он испепелит меня за море идиотских вопросов и ошибок, которые шестикурсник просто обязан не допускать. Но мне ведь достался выдающийся алхимик. Я видел, на что он способен в деле, и даже немного работал с ним в паре. И хочу еще, но не только из-за его общества и собственных чувств, а потому как просто грех не попытаться перенять толику его опыта и бесценных знаний.

От всех этих размышлений меня отвлекает звук отъезжающего в сторону портретного проема. На пороге гостиной стоит Альбус Дамблдор в дорожной мантии и — внезапно — с мерным стаканом в руке.

— Добрый день, Гарри. Я буквально на секунду.

— Здравствуйте, сэр, — опешив, я подрываюсь с места. Дамблдор передает мне мензурку, наполовину заполненную темной жидкостью. Ее цвет напоминает о выразительных эбонитовых глазах Северуса.

— Это избавит тебя от шрамов, — быстро объявляет директор. — Особый рецепт с учетом анализа твоей крови. Пришлось взять несколько образцов, пока ты был в критическом состоянии. Только снял с огня, выпей сразу. А теперь, извини, мой мальчик, я должен торопиться.

Не думаю, что хоть однажды наблюдал директора таким взволнованным. Человек, всегда внушавший мне незыблемое спокойствие, сейчас предстал передо мной встревоженным и суетливым.

Возможно, это связано с моим сном! Понимая, что тянуть нельзя, я объявляю:

— Профессор, сегодня Волдеморт пытался пробраться в мое сознание. Он явно стремился заманить к себе, как и тогда, с Сириусом.

— Он угрожал кому-то навредить? — напрягается директор.

Я киваю. Помолчав, хмурый Дамблдор велит:

— Оставайся в Хогвартсе, что бы ни случилось, Гарри, ты понял?

— Да, сэр, — растерянно мямлю я. — Но в чем дело? Куда вы собираетесь?

Поколебавшись с секунду, он говорит:

— Профессор Снейп в Министерстве под стражей. Я направляюсь туда.

— Как под стражей? — меня прошибает холодный пот. — Почему?!

— Пока не знаю. Срочно выпей зелье и будь на месте, не покидай замок ни при каких обстоятельствах.

— Но сэр!..

Дамблдор видит на моем ошарашенном лице выражение неподдельного испуга и неожиданно мягко добавляет:

— Я верну его, обещаю.

И исчезает с громким хлопком прямо посреди гриффиндорской спальни.

А я начинаю метаться по комнате.

Похоже, Дамблдор обо всем догадывается. Но на это мне сейчас плевать. Куда важнее, что Северус какого-то дьявола под конвоем у Скримджера!

Мерлин, он же велел выпить зелье. Бездумно проглотив содержимое пузырька, я продолжаю мерить шагами комнату и думать лишь о том, каким образом Северус мог оказаться в лапах министерских стражников. Ведь всего три часа назад я видел его за завтраком. А главное, что с ним делают и как ему помочь? Насколько все плохо, если Дамблдор так взбудоражен?

Неожиданно меня охватывает необычное ощущение — я вдруг чувствую странное обволакивающее тепло по всему телу и резко замираю посреди спальни. Кожа, неприятно стянутая шрамами, словно бы смягчается и освобождается от пут. Я смотрю на свои руки, не веря собственным глазам, и через секунду понимаю, что эти красивые пальцы и чистые ладони, сперва показавшиеся мне чужими, — на самом деле мои, просто теперь совершенно здоровые.

Вместе с отметинами от ядовитого порошка исчезла и надпись «Я не должен лгать».

Как угорелый я залетаю в ванную и припадаю к зеркалу над раковиной. Оттуда на меня смотрит прежний Гарри.

В голову закрадывается безумная догадка — а вдруг и шрама-молнии тоже больше нет? Приподняв челку, я обнаруживаю его на положенном месте, но нисколечко не огорчаюсь.

— Ну что за зеленоглазый красавчик? — отвешивает мне комплимент зеркало.

Радостно захохотав, я отхожу от раковины, прислоняюсь к стене и медленно съезжаю на пол. Запустив пальцы в волосы, с блаженной улыбкой на губах смотрю в одну точку. Я снова нормально выгляжу. Все позади. Больше никаких насмешек и сочувственных взглядов, больше никакого смущения, досады и самобичевания!

Это заслуга Дамблдора! Невероятно... Не представляю, как выразить ему свою благодарность. Все же он великий волшебник, талантливейший алхимик. Сколько бы в волшебном мире ни говорили о даре и гении Северуса, Дамблдор сделал то, что Снейпу было не под силу, с уколом сожаления думаю я.

И все-таки, где он, как он — мой зельевар?

*

Пока остается только ждать, но я себе места не нахожу. Скорее бы вернулись Гермиона и Драко: тогда я хотя бы смогу поделиться с ними своими переживаниями.

Скримджер предупреждал меня, что в случае отказа содействовать проблемы не заставят себя ждать. Но это же не то, о чем я думаю? Обещая отыграться на дорогих мне людях, министр и понятия не имел, какие отношения нас связывают с Северусом.

Я продолжаю расхаживать из угла в угол, как вдруг раздается стук в окно: незнакомая черная сова настойчиво долбится в стекло. Дамблдора нет уже час, может быть, это вести от него!

Распахнув створки, я впускаю птицу, и та протягивает мне лапу — к ней привязан простой белый конверт. «Гарри Поттеру». Снова без опознавательных знаков, как и в прошлый раз. Я хватаю палочку:

— Specialis Revelio!

Темной магии и вредоносных предметов в послании не обнаруживается. Похоже, это обыкновенное письмо. Я с опаской вскрываю его. Никакого порошка из бумажных недр не высыпается, зато я извлекаю оттуда колдографию, от которой прихожу в ужас.

С недоверием уставившись на живое изображение, я начинаю мелко дрожать всем телом. В конце концов хватаю приложенное к снимку письмо и принимаюсь читать.

«Прискорбно, дорогой Гарри, что этой ночью ты не впустил меня в свою голову. Быть может, мне не пришлось бы идти на исключительные меры, и жизнь твоей милой подруги не висела бы на волоске. Впрочем, все складывается как нельзя лучше, ведь я убил сразу двух зайцев: уже заполучил одного строптивого глупца, а теперь, без сомнения, заполучу и тебя.

Будь уверен, на сей раз я не пытаюсь водить тебя за нос. И призываю явиться ко мне в полном одиночестве сегодня до конца дня. Если ты не придешь — или придешь, но не один, — грязнокровка умрет. Сделаешь что велено — и она не пострадает.

Отправляйся к бару «Кабанья голова». Ты найдешь на его задворках козий череп — портал, который перенесет тебя ко мне. Даю тебе время до полуночи — именно столько он будет действовать. Но поторопись, милый Гарри, иначе следующим будет ее палец. А после дело дойдет и до прелестной шейки.

В ожидании встречи,

Лорд Волдеморт»

Я еще раз заглядываю в конверт и издаю полукрик-полустон, увидев на дне локон каштановых волнистых волос. Затем вновь перевожу взгляд на колдографию: на ней Беллатриса Лестрейндж с кровожадной улыбкой сжимает цепкой хваткой бледную, измученную Гермиону и отрезает ей прядь волос — видимо, ту самую, что я держу сейчас в ладони.

Выудив из чемодана Карту Мародеров, я лихорадочно выискиваю на территории Хогвартса Гермиону и Драко, но не нахожу, и последняя надежда на то, что письмо было уловкой, рассеивается.

Я с отчаянием понимаю: нет никакого смысла в окклюменции, охранных чарах Хогвартса и других предосторожностях, пока первостепенная цель Волдеморта — добраться до меня. Его бы ничто не остановило, он готов на любые ухищрения, и они, черт возьми, раз за разом срабатывают. И если год назад ему хватило одной лишь манипуляции моим сознанием, то теперь он зашел еще дальше и на самом деле взял в заложники близкого мне человека.

Драко, по всей видимости, тоже попал в плен, причем в собственном доме. Не могу предсказать судьбу Малфоя, но что бы ни говорил Волдеморт, я прекрасно понимаю — он прикончит и Гермиону, и меня при первой же возможности. Она для него расходный материал, а я — враг номер один, главная помеха.

Надо действовать как можно скорее, но самое ужасное, что в Хогвартсе сейчас нет ни одного члена Ордена, которому можно было бы все рассказать. Северус и Дамблдор в Министерстве, МакГонагалл в кои-то веки уехала в Кейтнесс, Флер в отпуске во Франции, и даже Хагрид далеко за пределами Шотландии наслаждается обществом мадам Максим!

Нужно достучаться до Норы и отправить письмо Дамблдору. Прогнав черную неясыть, я черкаю несколько строк и сломя голову несусь в совятню, где отдаю Хедвиг два послания.

— Сначала отправляйся в Министерство, потом домой к Рону. И еще кое-что... Если я не вернусь, останься с тем, кто тебе нравится. Рон будет хорошим хозяином. Или Хагрид. Навещай Северуса хоть иногда, — я глажу ее белые перья, и глаза предательски застилает влажная пелена. — Ты лучше всех. Давай же, лети!

И Хедвиг, трогательно склонив голову и ласково ущипнув меня за палец на прощание, взмывает вверх и улетает в закат.

Стремительно покидая совятню, я думаю о том, что не имею ни одного тактического преимущества. И хуже всего отсутствие мантии-невидимки. Она либо утеряна, либо теперь в лапах Пожирателей. Их ведь там целое полчище...

Прав был Снейп: меня погубит моя тяга к героизму во имя любимых. Возможно, прямо сегодня. Но черта с два я буду сидеть на месте, пока Гермиону мучают проклятые садисты.

Молясь о том, чтобы на этот раз Орден был быстрее, чем год назад в Отделе Тайн, я бегу не разбирая дороги по подземным коридорам Хогвартса навстречу верной смерти, а в голове укоризненно звучит голос Дамблдора: «Не покидай замок ни при каких обстоятельствах».

====== Vincula Amoris ======

Damn your love

Damn your lies

And if you don’t love me now

You will never love me again

I can still hear you saying

You would never break the chain

«The Chain» by Fleetwood Mac

Я отбрасываю козий череп и оглядываюсь. Портал перенес меня к высоченным воротам поместья Малфоев — башни особняка зловеще возвышаются в глубине огромного парка. Буквально через секунду из ниоткуда материализуются два Пожирателя смерти в масках — в этих массивных фигурах я узнаю Крэбба и Гойла старших. Я был готов к столкновению с ними, но не вижу смысла отбиваться: мне нужно попасть в дом, начиненный десятками их соратников, коих о моем прибытии уже оповестили чары, и даже мантии-невидимки при мне нет. Поэтому я позволяю двум бугаям грубо схватить меня под руки и торопливо поволочь по подъездной дороге к дому.

— Хозяин велел оставить ему палочку, — бурчит Крэбб, обращаясь к Гойлу.

Странно, думаю я, продолжая вышагивать вдоль тисовой изгороди. Не логичнее было бы сразу лишить меня оружия, чем давать шанс нанести удар?

Малфой-мэнор встречает нас своей мрачной роскошью. Меня ведут, по всей видимости, в главный холл замка, откуда доносятся знакомые мне ненавистные голоса.

Первой на мое появление реагирует Беллатриса Лестрейндж — она заливается отвратительным победным хохотом, от которого у меня сводит нутро.

Я не успеваю толком оценить обстановку, потому что в заполненное Пожирателями помещение вплывает Волдеморт.

— Кто наконец почтил нас своим присутствием!

Среди устрашающих темных силуэтов я замечаю два бледных испуганных лица — сейчас они кажутся мне самыми родными на планете. Черт, ведь просил же я их не покидать Хогвартс!

Гермиона и Драко удивленно смотрят на меня во все глаза. Видимо, это из-за отсутствия шрамов — я так долго пребывал в жутком облике, что теперь моя чистая, не исполосованная отметинами кожа кажется им непривычной.

— Что тебе нужно? Отпусти их! — громко требую я, и Пожиратели разражаются смехом. Все, за исключением Люциуса и Нарциссы Малфоев, которые выглядят встревоженными и подавленными. Ремус был прав — холодная красота матери Драко увяла: Нарцисса осунулась и словно зачахла от переживаний. Истощенный Люциус и вовсе постарел внешне лет на десять.

— Какие мы грозные! — ухмыляется Риддл. — Ты не реагировал на мое приглашение побеседовать. И я принял экстренные меры. Видишь ли, Гарри... Твое присутствие здесь безотлагательно, поскольку твоя смерть — обязательное условие моего ритуала. А откладывать его еще хотя бы на час я ни в коем случае не намерен.

— Что за очередной ритуал? — я не нахожу ничего лучше, кроме как тянуть время, дабы отсрочить момент собственной расправы.

— Для обретения бессмертия, разумеется.

— Ну естественно. Опять та же песня, — насмешливо киваю я, а у самого сердце неистово бьется уже где-то в районе горла. — Не живется тебе спокойно. Забыл, чем все закончилось в восемьдесят первом?

— Этим ты понравился Северусу, Гарри? Своим прытким языком? — видя непонимание на моем лице, он довольно оскаливается. — Можешь не притворяться, я знаю ваш грязный секретик. Его мне выдала эта гадкая девчонка, — он указывает на Гермиону. — Под Веритасерумом. Пытками ее сломить не удалось.

Мы с Гермионой встречаемся глазами: в наших взглядах читается одно и то же скорбное «Прости».

— Ты, сердобольный, добросердечный, справедливый Гарри, клюнул на колдографию и локон своей дорогой подруги, а я тем временем заполучил вдобавок ее воспоминания о предсказании Распределяющей шляпы. Отдам должное извилинам грязнокровки, она запомнила все слово в слово.

— И? — просто пусть продолжает. А мне пока надо придумать, как спастись. Гермиону и Драко крепко держат младшие Крэбб и Гойл. Их папаши-недоумки не стали меня обыскивать: в моем кармане лежит перуанский порошок мгновенной тьмы — он ненадолго всех дезориентирует, и можно будет попробовать оглушить двух увальней, но как нам втроем отсюда сбежать? На доме антиаппарационные чары… Если выбить окно, магией смягчить себе падение и помчаться к барьеру, параллельно обороняясь от проклятий, у нас появится маленький шанс…

— Я сложил факты и понял, что к чему. А затем мы обо всем позаботились, Гарри. Отвлекли и министра, и старика: сейчас они заняты делом Снейпа, который в руках у авроров. И за тобой некому присмотреть, ай-ай-ай… — притворно сокрушается Волдеморт. — Я был бы недальновидным глупцом, отрицая, что твой милый друг и мой бывший слуга — очень сильный маг. Очевидно, что он полез бы за тебя вступиться, а исполнение пророчества нам совсем не нужно, правда? Вы с Северусом больше не увидитесь, будь уверен, Гарри. Но обещаю, ваша встреча скоро состоится на том свете. Там же, где тебя столько лет ждет твоя драгоценная мамочка.

— Повелитель, мы привели Снейпа, — доносится откуда-то с лестницы, и Риддл замолкает. Мое сердце еще живее пускается в пляс, а план побега разом улетучивается из головы.

Боги, ты здесь. Я спасен. Я спасен, даже если вот-вот умру. Страх перед гибелью исчез, потому что ты рядом.

Северус, сопровождаемый двумя Пожирателями, входит в зал. Несмотря на связанные запястья, он движется с гордой осанкой, приподняв подбородок и глядя четко вперед — прямо в глаза Волдеморту.

— Мой господин, — срывается с его губ.

От этого слова по телу пробегает холодок.

— А-а... Отступник, предатель, клятвонарушитель, — довольно произносит Риддл, делая короткую паузу после каждой характеристики. — Северус Снейп собственной персоной. Выбрался из министерства! Убить тебя сию же секунду, или готов к небольшому интервью перед смертью?

— Мой Лорд, прошу, выслушайте меня, — твердо говорит Северус. — Я не предавал вас и не отступал от клятвы верности. Во время вторжения в Хогвартс обстоятельства обернулись против меня, и я был вынужден оказать сопротивление. Сегодня, когда Дамблдор помог мне покинуть министерство, я узнал, что вы заполучили Поттера, и сразу направился сюда, чтобы наконец объясниться и доказать свою преданность. Либо пасть от вашей руки.

— Значит, все, что сообщила девчонка под Веритасерумом, ложь? Все, что я видел в воспоминаниях Беллатрисы, — неверно воспринятые ею факты? — хищно протягивает Волдеморт.

— Так точно, мой Лорд.

— Ты наслал на Поттера и Малфоя антиаппарацию! — с нескрываемой яростью кричит тот.

— Я сделал это, дабы они не ретировались. В противном случае мы искали бы ветра в поле. Я не сражался с другими Пожирателями, а лишь оборонялся от проклятий. Но шанса оправдаться, естественно, не получил.

Мне становится дурно. Он не может так... играть.

— Вы вылечили его от моего сглаза! — из-за плеча Малфоя-старшего протискивается Пэнси Паркинсон. — Он был почти мертв после той посылки! Зачем вы это сделали?

Вот же пакостная дрянь! На Зельях я делил парту с собственной несостоявшейся убийцей! Неужто эта гадина тоже стала Пожирательницей?

— Поттер принадлежит Темному Лорду! — убийственным тоном заявляет Снейп. — Глупая девчонка, какое право ты имела так нагло вмешиваться?

Пэнси, и до того рыдавшая, по всей видимости, из-за рассекреченного союза Драко и Гермионы, принимается реветь во весь голос.

— Увести, — хлестко велит Волдеморт. Испуганную Паркинсон хватают двое верзил и без церемоний выпихивают из зала.

— Повелитель, каюсь, я проявил слабоволие. Медлил и ничего не предпринимал, опасаясь гибели при встрече с вами, — продолжает Снейп. — Но сегодня, когда Поттер у вас, я не посмею упустить свой единственный и последний шанс вернуть ваше доверие. Я предстаю перед вами верный до конца, готовый принять свою участь.

— Мой Лорд... Позвольте мне как участнику событий поделиться мнением, — осторожно вклинивается Малфой-старший. — На мой взгляд, информация Северуса может иметь смысл. Он описывает случившееся в тот день весьма достоверно.

— Нет! — гаркает Беллатриса, сверкнув глазами в сторону зятя. — Заткнись, идиот!

Риддл меланхолично поднимает руку, и ропот стихает.

— Вы просмотрели все воспоминания Беллатрисы. Проникните же и в мои, чтобы убедиться, — мягко предлагает Снейп.

— Не держи меня за дурака, Северус. Искусному окклюменту под силу изменить их, — говорит Волдеморт. — Но я придумал кое-что получше. По словам грязнокровки, ты убьешь любого, кто хоть пальцем тронет Поттера. Ей так показалось, пока она наблюдала за вашими отношениями. Давай-ка проверим ее теорию...

Я поворачиваю голову к Снейпу. Во время тирады Волдеморта на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Crucio!

Из палочки, направленной на меня, вылетает красный луч, а дальше я чувствую только чудовищную боль и слышу собственные крики — душераздирающие, пронзительные, словно кричит кто-то другой — очень слабый, беззащитный, жалобно умоляющий прекратить эту муку.

Кажется, пытка длится вечно — нестерпимые физические страдания превращают крохотные доли секунд в часы. Наконец он снимает заклятие. Я обнаруживаю себя сжавшимся в комок на полу, взмокшим от пота и трясущимся как осиновый лист. Откуда-то сверху доносятся приглушенные всхлипы Гермионы. Я нахожу в себе силы поднять взгляд.

— Хочешь сказать, шляпа обманула? — злобно выпытывает Волдеморт, наступая на Снейпа и вплотную приближая к нему свое змееподобное лицо. — И девчонка тоже солгала? Лев и Змей — это не о вас?

— В предсказании говорилось о всепоглощающей взаимной любви. Поверьте, мой Лорд, я не испытываю к этому юноше и толики сего чувства. Лишь бесконечное презрение, — отвечает Снейп, глядя на меня и растягивая губы в пренебрежительной усмешке. — Я делал это для вас — подбирался к нему, узнавал его уязвимые места. Внушал ему мысль о том, что в пророчестве шла речь о нем и обо мне. Чтобы он попался на удочку, стал слаб, подвержен моему влиянию и покорен. Чтобы внимал любым моим словам и ради меня был готов ринуться куда прикажу. На деле же шляпа указывала на кое-кого другого. И эти люди с нами в одной комнате.

Сквозь пелену медленно утихающей боли мое воспаленное сознание рождает ужасающую догадку. Неужели он прав? Что, если Распределяющая шляпа пела о Гермионе и Драко, а я попросту стал заложником вспыхнувших чувств и добровольно отдал себя на растерзание монстру, который обретет полное могущество исключительно с моей смертью?

Все это невозможно, убеждаю я себя. Северус здесь, чтобы спасти меня. Он лжет Волдеморту, оттягивает время до прибытия Ордена. Снейп бывший шпион, у него есть хорошо продуманный план, он знает, как втереться в доверие.

...В чье именно, Гарри?

Нет. Я верю ему. Я видел его настоящего и знаю, что у нас все по-настоящему. Он не мог меня предать. Он пришел, чтобы помочь нам выбраться.

— Драко вместе со спутницей у вас в руках, — продолжает Северус. — В будущем оба — выдающиеся волшебники, их способности уже сейчас во многом превосходят скудные таланты Поттера. Думаю, вы догадались, мой Лорд, что именно мисс Грейнджер сбила Драко с пути и отговорила его принять метку.

— Я наслышан, что наследник Люциуса опустился до грязнокровок, — почти ласково отзывается Волдеморт.

— Девчонка напрямую связана с Орденом. Год назад при содействии Поттера она основала в Хогвартсе «Отряд Дамблдора» — подпольную организацию для борьбы с Темными силами. И, что важнее всего, прошлым летом она участвовала в сопротивлении Пожирателям в Министерстве магии. Вы удивитесь, но Грейнджер крайне умна и очень опасна. И у нее огромная власть над Драко. Вы можете решить, что с ними делать. Ничто не мешает вам убить Поттера и закончить ритуал.

— Вот только есть одна загвоздка: я все еще не верю в твою невиновность, Северус, — скучающим тоном отвечает Риддл. — Не верю, что вас с Поттером не связывают сантименты. Что ты не увлекся им и не защищал его от меня. Что ты — не тот самый Змей...

С гадкой улыбкой под восторженные вздохи Беллатрисы Риддл наставляет на Снейпа палочку, уже готовый, кажется, произнести Убивающее заклинание.

«Нет!» — хочу завопить я, но не успеваю.

— Используйте древнюю магию, мой Лорд, — смело взывает Северус. — Чары любовных уз. Величайшему волшебнику в мире не составит труда сотворить их в считанные секунды. Они обнаруживают любые романтические порывы, обнажают всю человеческую подноготную чувств. Проверьте нас. Меня и Поттера... И вы будете знать правду, Повелитель.

— Что ж, — Волдеморт опускает палочку и задумчиво обходит зал, шелестя длинной мантией по вымощенномукамнем полу. От вида его босых серых ступней с отвратительными крючковатыми ногтями меня начинает подташнивать. — Ты абсолютно прав, мне это под силу. Стоит проверить вас всех по меньшей мере из любопытства. Vincula Amoris!

По стенам и полу вмиг распространяется мощная вибрация, из-за которой мебель принимается ходить ходуном с гулким дребезжанием. Пульсация словно просачивается внутрь моего тела, где-то в области сердца резко становится горячо.

Точно в трансе я слежу за тем, как из моей груди внезапно вырывается светящаяся нить и, минуя других людей, плавно протягивается к Северусу.

Абсолютно очевидно, что эта нить — волшебное наглядное подтверждение моей любви к нему.

Завороженный всем происходящим, я оборачиваюсь по сторонам. Комнату пронзают светящиеся струны: Драко и Гермиону связывают целых две, одна идет от Люциуса Малфоя к его супруге, и еще одна — от Беллатрисы Лестрейндж к Волдеморту.

На пару мгновений все присутствующие в благоговейном трепете замирают перед удивительным зрелищем, как вдруг Риддл взмахом палочки снимает заклинание, и золотистые лучи растворяются в воздухе. Вибрация тут же стихает, и по залу прокатывается ледяной хохот Волдеморта.

— Ты не солгал, — обращается он к Снейпу. — Среди нас и впрямь есть лишь двое, питающие взаимную любовь.

Я застываю в оцепенении, потому что картина начинает проясняться. Речь идет об обоюдных чувствах Гермионы и Драко. Только у них тянулись друг к другу две нити. Это значит, что Северус ничего ко мне не испытывает. Все было фарсом и мастерским притворством.

Я заглядываю в черные глаза в поисках ответа, однако вижу в них пустоту.

Хочется закричать, но мне не хватает кислорода. Я почти теряю сознание от ужаса. Все кончено. Северус Снейп обвел меня вокруг пальца.

Оставаться на грани реальности заставляет единственная мысль. Моя собственная жизнь стала ничтожной разменной монетой, и все, что теперь имеет значение, — спасение Гермионы и Драко.

====== Болевые точки мистера Поттера ======

Some of them want to use you

Some of them want to get used by you

Some of them want to abuse you

Some of them want to be abused

«Sweet dreams» by Eurythmics

За месяц до последних событий.

Стоило дожить до тридцати восьми лет, чтобы узнать, как это умопомрачительно приятно — быть любимым. К тому же кем-то, кто давно стал для тебя совершенно особенным.

Удивительно и даже несколько дико — это первые в моей жизни настоящие отношения. Заурядными их однозначно не назовешь — чего еще ожидать от двух таких разных и таких одинаковых чудаков не от мира сего.

Черт возьми, как же хорош был Поттер во время квиддича! Насколько уверенными, мастерскими и изощренными были движения этого юнца, сосредоточенного на своей цели — а именно, на мне. Ощущать себя его целью возбуждало. Желание и дальше обладать им восторжествовало над здравым смыслом — как и всякий раз прежде.

Рискуя быть замеченным, я послал в Драко заклятие-помеху и подставил собственную команду ради победы Поттера, уже зная, что отныне — по мановению волшебной палочки — это мой крест и моя награда, мое упоение и мой приговор.

Его любовь делает уязвимыми нас обоих. Теперь он — моя слабость. А таковых у меня не было с юношества.

Но я ни о чем не жалел, пока сгорал от страсти, беспощадно трахая его до седьмого пота. Ведь я хотел ощутить над ним полную власть, а он жаждал отдаться мне, подставлял зад под хлесткие удары, бился в оргазме, связанный, беззащитный и покорный.

Я также не жалел, подтверждая вожделенное им «вместе»: нас в любом случае продолжало бы тянуть друг к другу, но неопределенность окончательно измучила бы и его, и меня.

И уж точно во мне не было жалости, когда я вновь услышал признание в любви. Должен же я был однажды заслужить ее?

Сейчас я жалею лишь о том, что не заставил себя сложить слова в предложения и промолчал, хотя ответ так и вертелся на языке.

*

После поражения на квиддиче слизеринцы взъелись на Поттера пуще прежнего. Нарочно задержавшись перед уроком за дверью кабинета, я с минуту слушаю, как Паркинсон поливает Гарри грязью:

— Ну и мерзко же с тобой сидеть! Твоя физиономия теперь страшнее, чем у инфернала, ты в курсе?

— О, правда? — удивленно отвечает гриффиндорец. — Что ж, если бы мне предложили остаться в своем облике или поменяться с тобой, я бы выбрал первое. Тебя случайно лицом об стол не ударяли?

— Умолкни, ничтожество, — фыркает Булстроуд. — Ты похож на больного проказой. Думаешь, Пэнси нравится работать с тобой в паре?

— А ты похожа на жертву фастфуда, — рявкает Уизли, и гриффиндорцы начинают хихикать.

Слизеринцы не успевают отреагировать, поскольку я врываюсь в класс. Забини аккурат в этот момент бросает в Поттера скомканную бумажку, и она приземляется прямо тому на парту.

Легким движением палочки я призываю клочок пергамента и на ходу неспешно разворачиваю его. Моему взору предстает корявое изображение опутанной бинтами монструозной мумии с круглыми очками и преувеличенно ярким шрамом в виде молнии на весь лоб. Я поднимаю глаза на Забини: поганец смотрит на меня с вызовом и ухмылкой, ожидая одобрительного комментария. Какая досада — нельзя сию же секунду снять с него тысячу баллов. Проигнорировав провокацию, я заставляю листок исчезнуть. Радует, что Гарри не успел это увидеть.

— Как вы осведомлены, в следующем году вам всем придется сдавать Ж.А.Б.А. — итоговый экзамен, результаты которого будут учитываться при дальнейшем трудоустройстве, — декларирую я вместо приветствия. — На исходе второго семестра пора проверить, усвоили ли вы полученные знания по зельеварению, дабы в третьем те из вас, кто не является дегенератом, наверстали упущенное и подготовились к седьмому курсу. Учебники убрать, оставить только перья и чернила.

Я левитирую удрученным студентам бланки с вопросами и, мазнув взглядом по Гарри, замечаю, как он мрачен. Упадок духа у него вызвала явно не предстоящая контрольная.

— У вас сорок минут, время пошло, — оглашаю я, и ученики принимаются нервно скользить глазами по строчкам, приходя в ужас от каждого пункта.

Пока Грейнджер и Малфой уверенно строчат ответы, а Уизли и Лонгботтом тихо стонут над своими девственно чистыми пергаментами, я украдкой рассматриваю своего гриффиндорца. Я достаточно изучил его, чтобы понять — от заполнения бланка его отвлекает вовсе не отсутствие компетенций (удивительно, но он стал проявлять успехи в моем предмете), а тяжелые, болезненные размышления.

«Страшилище, урод несчастный, чудище, плод атомной войны» — это малая часть из того, как его называли мои подопечные. На матче со слизеринских трибун в адрес Гарри то и дело сыпались отвратительные ругательства. Насмешки и уничижения не прекратились и после — в Большом зале за трапезами, на переменах в коридорах, а с недавних пор и в классе у меня под носом.

Гарри старается держаться. Но даже самый стойкий рано или поздно сломается, если слишком сильно давить.

Ночью мне не спится. Я ворочаюсь в постели, думая о Гарри, который великолепно справился с контрольной, хотя перед этим слизеринцы облили его грязью. Их слова не выходят из моей головы, сколько бы я ни очищал сознание. Теперь он со мной, он мой, а я никак не могу оградить его от душевной боли? Черта с два — я не позволю ему и дальше страдать.

Все равно ведь не засну. Вскочив с кровати, я наспех одеваюсь и иду в личную библиотеку. Затем, выудив с полок несколько книг, отношу их к своему рабочему месту в лаборатории.

Я брал у Поттера кровь на анализ, когда его отравили. Результаты задокументированы и сохранены.

Нужно изготовить зелье, способное избавить Гарри от шрамов. Пусть это почти невозможно, пусть это станет непосильным трудом и потребует всего моего несуществующего свободного времени, но я не смогу спокойно жить, осознавая, что не попытался использовать все свои навыки и таланты ради него.

*

Разработать рецепт, учитывая совместимость компонентов с кровью Гарри, обернулось непростой задачей, но куда сложнее будет сварить по нему исцеляющий отвар. Сильнейший сглаз, оставивший гриффиндорцу шрамы, был ни на что не похожей темной магией, как и ингредиенты губительного порошка. Алхимика, создавшего его, уж точно не заботило, что для данной субстанции нет антидотов. Наоборот, это стало достоинством продукта, предназначение которого — убивать.

Пока мне неизвестно, кто и у кого приобрел порошок, но я это выясню, и удержаться от визита с применением Непростительного будет сложно.

Неделями я усердно подготавливаю самые редкие ингредиенты из своих запасов и совершенствую рецепт будущего зелья, безвылазно сидя в лаборатории. Не щажу себя и по ночам. А признаться Гарри в том, чем я занимаюсь в нерабочие часы и почему уделяю ему мало внимания, не могу. Обнадежить его, а потом провалиться в своей затее станет преступлением гораздо большим, чем лишь на время утаить от него правду.

В конце концов, когда сверхсложный состав снадобья определен, у меня почти опускаются руки. Последний и важнейший элемент, восстанавливающие свойства которого уступают только философскому камню, недосягаем. Это кровь сирены, запрещенная для ввоза и продажи в нашей стране.

Одна надежда, что в Лютном переулке за хорошие деньги по-прежнему можно достать все, включая контрабанду. Но появляться там сейчас — смертельный риск для бывшего Пожирателя. Я мог бы послать эльфа, но это невозможно — перед столь серьезной покупкой мне нужно лично оценить образец и его пригодность для зелья.

Придется отправить Горбину запрос и договориться о встрече. Есть за ним один должок: возможно, получится выйти сухим из воды.

*

Лютный переулок, отведенный под лавки темных искусств, кажется совсем пустым — кому в такие времена взбредет в голову выдавать себя, покупая предметы черной магии? Один я околачиваюсь здесь под дезиллюминационными чарами, рискуя нос к носу столкнуться либо с аврорами, либо с Пожирателями смерти.

В «Горбине и Бэркесе» по обыкновению мрачно и весьма некомфортно. Стоит мне переступить порог магазина, тускло освещенного парой масляных ламп, и сбросить чары, как за прилавком материализуется сутулый человек отвратительной наружности — хозяин заведения Горбин.

— Мистер Снейп, — подобострастно изрекает он с гаденькой улыбкой. — Вы вовремя, заказ готов.

Кивнув, я окидываю взглядом зловещие витрины с черепами и старинными бутылями, а Горбин тем временем кладет передо мной маленький закупоренный сосуд с багровой жидкостью.

— С самых берегов Сицилии. Доставлена сегодня утром, — заискивающе докладывает владелец лавки. — Уникальная вещица. Не накинете с десяток галлеонов?

Убедившись в хорошем качестве крови в пробирке и высыпав на прилавок пригоршню золотых монет вдобавок к тому, что Горбин ранее прибрал к рукам, я прячу пузырек во внутренний карман сюртука и разворачиваюсь к выходу. Но в дверях меня уже ждут.

Узнав в гостях магазина авроров Долиша и Сэвиджа, я оглядываюсь на Горбина, фактически испепеляя его взглядом.

Тот, гнусно захихикав, пожимает плечами:

— Вернул должок — достал товар. Об остальном договоренности не было.

— Северус Снейп, вы пойманы на покупке нелегального вещества. Вам придется пройти с нами, — менторским тоном оповещает Долиш и бросает в меня антиаппарационное заклинание.

*

Раз уж ко мне на допрос явился сам глава правительства магической Британии, значит, в министерстве просто жаждали схватить Северуса Снейпа. Скримджер, сидящий напротив, хоть и пытается сохранять нечитаемое выражение лица, все же не может скрыть самодовольство, буквально распирающее его изнутри.

— И вы утверждаете, что это кровь дракона? — язвительно уточняет он.

— Верно. А конкретнее — румынского длиннорога, — спокойно отвечаю я.

— Допустим, наши данные о запрещенной в Британии крови сирены — ошибка. Предположим это лишь на один миг. Для каких же целей вам мог понадобиться ингредиент столь редкий, что его пришлось покупать в подобной лавке? Вы всего-то школьный учитель.

— А также первоклассный алхимик, выполняющий заказы для больницы святого Мунго, — хмыкаю я. — Моя частная практика вас не касается.

— Я провел большую часть жизни, сражаясь с темными магами, — холодно отмечает Скримджер. — И был бы глупцом, если бы недооценивал вас, мистер Снейп. Но меня не проведешь. Вы можете плести какие угодно выдумки — на этот случай у нас есть Веритасерум. Привлечь специалистов и провести анализ субстанции тоже не составит труда. Поверьте, за свой проступок вы непременно ответите, но то, сколь серьезным будет наказание, зависит… от исхода одной значимой для нас ситуации.

— Да вы, я вижу, искали любой повод арестовать меня, — усмехаюсь я, откинувшись на спинку стула. — Надо полагать, преследуете какую-то цель. И какую же?

— О, не беспокойтесь, в плане по достижению этой цели вы только промежуточное звено. А точнее, средство мотивации одного несговорчивого юнца.

Поттер. Что, черт возьми, ему известно, а главное — откуда?

— Сегодня до меня дошли любопытные сведения о компрометирующей связи между профессором Хогвартса и гриффиндорским старшекурсником. Догадываетесь, о ком речь?

Мне хочется взреветь от возмущения и досады, надавать себе по щекам и варварски сломать министру нос об столешницу, но я не двигаюсь и не издаю ни звука, бесстрастно выдержав колючий взгляд его неприятных глаз.

— Ну хоть здесь вы не лжете, — Скримджер принимает мое молчание за ответ. — Меня также оповестили о том, что вы появитесь в Лютном переулке и совершите незаконную сделку.

Дьявол! Очевидно, Горбин, будучи под контролем Пожирателей, выдал им информацию о моем предстоящем визите. Но зачем они ввели в курс дела министра? Хотели наконец добраться до меня, покуда я в заключении, и отомстить? Бред. Намного легче было самим настигнуть меня прямо в лавке. По-видимому, у них есть некий план, и одно из его условий — чтобы я был подальше от Хогвартса, Дамблдора и Поттера.

Впервые за день меня по-настоящему охватывает волнение: Гарри должен оставаться под присмотром, сейчас это важнее всего. Нужно срочно предупредить директора и отправить в Хогвартс Орден.

— Стоило послать подчиненных на проверку, и вуаля! Северус Снейп и впрямь самочинно проворачивает темные делишки, — торжествует Скримджер.

— Давайте ближе к делу, министр, — устало отзываюсь я. — Поттер отказался быть вашей рекламной марионеткой, и вы решились на радикальные меры. А именно, на шантаж. Я прав?

— Мне действительно ничего не остается, как надавить на болевые точки мистера Поттера. Родителей у него нет, Блэк тоже на том свете, но так удачно сложилось, что наш Избранный отдал свое сердце Пожирателю в отставке… Шантажом это назовешь с натяжкой. Видите ли, мистер Снейп, угрожать вашему благополучию нам куда сподручнее, чем терроризировать ни в чем не повинных Уизли и Грейнджер.

— Не посвятите меня в свой гениальный план?

Взмахнув своей львиной гривой и вперившись в потолок, он невозмутимо, едва ли не мечтательно отвечает:

— Если Поттер не согласится сотрудничать с министерством... Уже на следующий день на первой полосе «Ежедневного пророка» будет красоваться ваше изображение в тюремной робе, мистер Снейп. Мы торжественно оповестим магический мир, что поймали в Лютном переулке опасного преступника с маской Пожирателя. Это сломает вашу жизнь, уважаемый профессор. Вероятно, почти сразу после ареста вас казнят ваши бывшие преступные коллеги. Дементоры нам больше не подчиняются, и пока вы будете сидеть под стражей не в Азкабане, а в аврорате, Пожиратели непременно с вами поквитаются. Они найдут способ, вы ведь знаете не понаслышке. Думается мне, мистер Поттер этого не допустит.

— Я имею право на одну сову, не так ли?

— Чтобы связаться с Дамблдором? Как же, — усмехается Скримджер. — Бруствер! Зайдите.

В помещение входит высокий темнокожий волшебник, всем своим видом внушающий уверенность. Я чувствую колоссальное облегчение, поскольку Кингсли тоже член Ордена и пользуется доверием Дамблдора.

— Министр, — произносит он густым басом, ожидая указаний Скримджера.

— Передаю его вам, Бруствер. Проведите вторичный допрос по делу — нам нужны мельчайшие детали. Разрешаю использовать Веритасерум. И сделайте анализ вещества. Отчет мне на стол через час.

— Да, сэр, — кивает Кингсли, и за Скримджером закрывается дверь.

— Почему не арестовали Горбина? — спрашиваю я, глядя четко перед собой.

Бруствер вздыхает и садится на стул напротив.

— Горбина? Знаешь, сколько он отстегивает министерству? Его покрывают годами.

— Сыворотка правды на меня не подействует, Кингсли, — предупреждаю я, понизив голос. — Как и многие другие зелья и заклинания, требующие вмешательства в мои рассудок и чувства. Я под воздействием мощного блокатора собственного изготовления.

— Предусмотрительно, — слабо улыбается Бруствер. — Но я и не собирался поить тебя Веритасерумом. Объясни, зачем тебе кровь сирены, и я попробую помочь. Если потребуется, привлеку Орден.

«Я хотел сделать будущее своего любовника не таким мучительным, он и без того вдоволь настрадался. Я намереваюсь избавить его от шрамов и целовать каждый миллиметр его гладкой кожи, ощущая, как она покрывается мурашками под моими губами. И даже если мне не видать свободы, если меня действительно ждет расправа, если нам больше не суждено встретиться… Я должен знать, что он вернул свой прежний облик и не страдает от насмешек. Что сотня жутких отметин отныне не мешает ему наслаждаться молодостью и любить жизнь».

— Без нее невозможно вылечить Поттера от последствий проклятия. Необходимо отправить Дамблдору сову. Конверт с письмом и пробиркой. Прямо сейчас, Кингсли, — вполголоса говорю я. — Назревает нечто… скверное. Будьте наготове и оповестите Орден — пусть охраняют Поттера в Хогвартсе. Метка горела — сегодня Он созывал своих слуг. А я оказался здесь совсем не случайно — возможно, Он подстроил, чтобы я был подальше от замка.

Нахмурившись, Кингсли понимающе склоняет голову.

— Будет сделано. Пишите письмо, Северус. Пяти минут вам хватит?

Я киваю и принимаю от него наколдованные пергамент, перо и чернила.

«Альбус,

Я нахожусь под стражей в министерстве — мне предстоит судебное слушание.

Услышьте меня, это чрезвычайно важно: Поттер ни в коем случае не должен покидать Хогвартс. Кингсли направляет в школу Орден. В ближайшие сутки будьте начеку.

Прошу вас выполнить одну просьбу. В моей лаборатории вы найдете котел со снадобьем, куда нужно добавить четыре чайные ложки крови из пробирки (прилагаю в конверте), довести зелье до кипения и сразу снять с огня. Немедленно дайте Гарри выпить его — пока не остыло и не свернулось. Будет достаточно пары глотков. Шрамы исчезнут.

Простите за все, Альбус. И знайте — я пошел на это ради мальчика».

— Я заберу материал для исследования, — нарочито громко говорит Кингсли, дабы его услышали авроры, приставленные меня охранять. — Надо убедиться, что это и вправду кровь дракона, как вы утверждаете. Для нашей общей безопасности вы временно остаетесь под конвоем.

Он прячет конверт с посланием, и мы выходим за дверь, где я вновь оказываюсь в компании стражников.

====== До самой смерти ======

Come on fallen star

I refuse to let you die

‘Cause it’s wrong

And I’ve been waiting far too long

For you to be mine

«Centrefolds» by Placebo

Заставляя всех в ужасе расступиться, в зал вползает огромная зеленовато-коричневая змея и, самозабвенно обвивая кольцами своего повелителя, устраивается на его плечах. Тот, поглаживая ее по блестящей чешуе, вплотную приближается к Снейпу, и присутствующие замирают в томительном ожидании. А я тем временем с болью оглядываю бесстрастного зельевара, отказываясь верить, что любимые черты были просто маской злодея и мстителя.

— Все это замечательно, Северус, — милостиво изрекает Волдеморт. — Есть лишь одно «но». У Беллатрисы отличная память на предателей, и она дословно запомнила, что тебе, мой друг, «наскучило служить тому, кто в страхе отсиживается в укрытии и ждет, когда ему принесут готовенькое». Как славно ты охарактеризовал мой план! И как неплохо он сработал, верно? Expelliarmus! Incarcerous!

Палочка Снейпа мгновенно перекочевывает в ладонь Волдеморта, а самого профессора, накрепко связанного, хватают Крэбб и Гойл старшие.

— Благодари Поттера за его душевные порывы, иначе я бы уже четвертовал тебя, — Риддл наконец переходит на серьезный тон. — Но ты еще можешь пригодиться. Давайте начинать.

Теперь Волдеморт направляет все внимание на меня, и его интонации становятся почти учтивыми.

— Палочка неспроста осталась при тебе, Гарри. Видишь ли, для проведения ритуала необходимо, чтобы ты добровольно отдал ее мне как символ порабощения воли и триумфа над противником. Итак, ты отдашь мне свое оружие по собственному желанию, Гарри Поттер?

— Очевидно, ты примешься угрожать мне расправой, если я этого не сделаю? — усмехаюсь я, крепче сжимая дорогой сердцу предмет.

— Боюсь, с твоей непостижимой самоотверженностью это не столь продуктивно, — Волдеморт обнажает по-змеиному острые зубы. — Так что расправой я буду угрожать не тебе.

Он направляет волшебную палочку в лицо Гермионе, не способной вырваться из цепкой хватки Яксли. Та, зажмурившись, трясет головой.

— Не отдавай, Гарри. Не отдавай!

— Заткнись, паршивая дрянь! — Яксли отвешивает ей пощечину.

— Тебе конец, — сквозь зубы цедит ему рассвирепевший Драко, удерживаемый другими Пожирателями. — Ты за это ответишь.

Я вижу, как содрогается тело Гермионы, как подкашиваются ее ноги — дают о себе знать пыточные заклинания, которые моей несчастной подруге пришлось вытерпеть, прежде чем я явился. Разве могу я допустить, чтобы она снова испытала хотя бы крохи тех мук, что ей уже довелось вынести?

Я протягиваю Волдеморту свою бесценную палочку из остролиста, провожая ее взглядом в последний путь. Когда в высшей степени довольный Риддл принимает ее из моей руки, я мысленно прощаюсь с ней навсегда.

— Вот видишь, Гарри, — любезно изрекает мой враг. — Любую волю можно купить. Свою ты продал за безопасность подруги. Благородный простачок, коим легко вертеть так и сяк, поскольку его намерения написаны на лбу… Чего не скажешь о другом юноше, подававшем большие надежды, — теперь он обращается к Драко. — Стоит ли ласка магглорожденной гриффиндорки потери репутации всей семьи? А ведь в тебе течет кровь амбициозных Малфоев и влиятельных Блэков, ты мог добиться больших высот и во многом превзойти отца!

Драко не отвечает, потупившись, и Риддл решает, что ему удалось до него достучаться.

— Даю тебе еще один шанс, — великодушно заявляет он. — Ветхий кусок тряпки мог и ошибиться. Будущее относительно и зависит от наших решений. Докажи свою верность: всего-то нужно убедить меня, что преданность Темному Лорду для тебя превыше собственных чувств и желаний. Причини девчонке боль, заставь ее кричать и просить пощады. И ты будешь прощен, мой юный друг.

— Сюда, грязнокровка, — Гермиону грубо притягивает за локоть Яксли.

Но Драко доказывает, что всецело предан лишь своей возлюбленной. Резким движением он разбивает Яксли нос и злобно рявкает:

— Не смей ее так называть!

От неожиданности и боли Пожиратель выпускает дрожащую Гермиону и хватается за лицо, а Драко, улучив момент, придвигает ее к себе и берет под защиту.

— Убей девчонку, Белла, — Риддл делает неопределенный взмах рукой. Его змеиные ноздри подрагивают от ярости. — Она больше не представляет для нас ценности.

Беллатриса обнажает темные зубы в довольном оскале и надвигается на Гермиону, выставив вперед свою устрашающую крючковатую палочку.

«Expelliarmus! Expelliarmus!!!» — мысленно надрываюсь я, чувствуя себя полным нулем в невербальной магии. Из-за нарастающей паники колотится сердце и перехватывает дыхание: обливаясь потом, я осознаю, что моя подруга вот-вот будет убита.

— Не трогайте ее! — хором вопим мы с Драко, и тот мгновенно закрывает Гермиону собой.

Беллатриса, оказавшись в сложном положении, грозно восклицает:

— Прочь, мальчишка! Ты опозорил наши семьи! Сейчас же отойди, или я убью тебя вместе с ней!

— Не вздумай! — Нарцисса Малфой срывается с места так стремительно, что Люциус не успевает ее остановить. — Если собралась прикончить моего сына, для начала убей меня!

— Цисси! — Беллатриса буквально задыхается от возмущения и по-детски обиженно смотрит на сестру, не опуская палочку. — Ты обезумела? Наш долг — и долг Драко — служить Темному Лорду!

Волдеморт разражается мерзким свистящим хохотом.

— Как поступишь, милая Белла? Будешь умницей и проявишь непогрешимую покорность или предашь своего господина ради вероломной сестрицы?

Сообразив, что свояченица не остановится ни перед чем, дабы угодить возлюбленному хозяину, и без промедления разделается с Нарциссой, Люциус проявляет небывалую прыть и обезоруживает Беллатрису. Как только ее палочка попадает ему в руки, он ломает ее пополам. Все присутствующие замирают от потрясения. Драко и Гермиона смотрят на Малфоя-старшего во все глаза, а у его супруги невольно открывается рот.

Беллатриса со свирепой гримасой издает звериный рев и бросается к зятю, держащему обломки ее оружия, грозясь расцарапать тому лицо, но оказывается бессильна под прицелом его палочки.

Едва я замечаю, что разгневанный Риддл поднимает свою палочку, дабы закончить балаган и убить всех неугодных, как зал вдруг погружается в настоящий хаос.

Воспользовавшись моментом, когда внимание Волдеморта отвлечено, сюда врываются члены Ордена — я различаю фигуры Люпина, Грозного Глаза и Кингсли, как тотчас же пространство заполоняют разноцветные вспышки заклинаний.

Наступает полный абзац, как сказал бы дядя Вернон. Хотя у меня на языке сейчас вертится совсем другое слово.

— Как же вы все мне осточертели! — в ярости кричит Нарцисса, магией отбрасывая от себя Яксли, и я поражаюсь скрытой силе этой лишь на вид хрупкой женщины. — Убирайтесь из моего дома! Убирайтесь раз и навсегда!

Переключаться было ошибкой — в меня рикошетит чье-то оглушающее заклятие, от которого я не успеваю защититься. Впервые в жизни я чувствую на себе всю его мощь и, сбитый с ног, отключаюсь. Но в благословенную темноту проваливаюсь только на пару мгновений.

— Rennervate! — на меня насылают чары, приводящие в сознание.

Кто-то близкий и бесконечно дорогой, прильнув ко мне, пытается привести меня в чувство.

— Ты цел?

Я издаю мычание, выражая положительный ответ, и слышу вздох облегчения. Его дыхание напрочь сбивается. Похоже, этот кто-то до смерти испугался.

Он крепко сжимает меня и, глядя прямо в мои затуманенные глаза, произносит:

— Я с тобой. Я умру за тебя. Верь мне и борись.

И я верю. Даже появляются силы сражаться.

Лежа на ледяном каменном полу и уставившись в обеспокоенное лицо, заслонившее собой весь остальной мир, я вижу столько боли и сожаления, что понимаю: и Драко, и Гермиона не лгали — будь его воля, он скорее принял бы на себя с десяток Круциатусов, лишь бы меня не трогали.

— Давай же. Нужно подняться, — Северус берет меня за руку и помогает встать.

В памяти всплывают слова Малфоя.

«Он порвать за тебя готов. Думал, это я отравил тебя порошком, чуть не четвертовал меня. Будь уверен, ты самое ценное сокровище в его жизни».

Голова дико раскалывается. Дезориентированный, я оглядываюсь в поисках своего главного врага. Мы стоим прямо посреди поля боя, и заклинания не долетают до нас только из-за прочного щита, выставленного Снейпом.

А потом я вижу старца в алой мантии с золотыми звездами — его длинные серебристые волосы и борода развеваются от мощи чар, сотворяемых сухой морщинистой рукой. Он делает то, что никогда не было бы мне под силу, не окажись наши с Риддлом палочки сестрами, — заставляет Волдеморта покрыться испариной от прилагаемых в схватке усилий. В красных глазах, подсвеченных всполохами проклятий, видны досада, тревога, ненависть — а я, как тогда, в Министерстве, четко осознаю, что появление Дамблдора подарило нам огромные шансы на жизнь.

Следом взгляд цепляется за другую удивительную картину: я наблюдаю за происходящим точно во сне. Люциус Малфой филигранно сбивает с ног Макнейра, который секунду назад выпустил в сторону Драко и Гермионы сноп зеленых искр.

— Прочь! — властно бросает он, оглушает бывшего союзника, отнимает у него палочку и вручает ее Гермионе. — Ваше временное оружие, мисс Грейнджер.

Как-то так Малфои и принимают в семью?

Ошарашенная Гермиона берет палочку из рук Люциуса, что приходится весьма кстати, поскольку Макнейра сменяют старшие Нотт, Крэбб и Гойл.

Дерущиеся бок о бок Малфои и Гермиона представляют собой невероятное зрелище для каждого, кто знает этих людей лично.

В поле зрения опять появляется Пэнси Паркинсон, под шумок решившая бежать, но Гермиона быстро ее замечает.

— Куда-то собралась, мерзавка? — обретя оружие, моя подруга вновь ощутила почву под ногами. Сейчас она полна решимости и крайне рассержена.

— Забыла спросить у грязнокровки, — кривится Пэнси и кидает в нее проклятие, а затем торопливо пытается пробиться к выходу через град заклинаний.

Гермиона отражает посланный в нее луч.

— Это тебе за Гарри! — гневно восклицает она и насылает на Пэнси летучемышиный сглаз. Стая маленьких злобных существ тут же атакует слизеринку, норовя ослепить когтями. — А это — за то, что хотела подставить Драко!

Визжащая Пэнси пускается в дикий пляс, продолжая отмахиваться от кровопийц, которые вьются вокруг ее головы.

— Не подставить, а спасти, идиотина! — взмахом палочки взлохмаченная Паркинсон избавляется от летучих мышей, но утихомирить свои ноги ей не удается — Гермиона разоружает ее. Испугавшись, слизеринка обезьяньими прыжками ретируется из зала туда, куда ее увели в первый раз, мимоходом осыпая Гермиону ужасными ругательствами.

Тем временем мы с Северусом, который обороняет нас, перемещаемся в сторону Волдеморта, куда стекаются остальные члены Ордена. В опасной близости Грюм сражается с Беллатрисой Лестрейндж, уже раздобывшей чью-то палочку. Перевес не в его пользу — чувствуя протекцию повелителя, Пожирательница словно подпитывается адским огнем и борется все азартнее и безумнее. Даже с чужим оружием она сейчас непомерно могуча.

Нагайна чем-то напоминает Беллатрису — она яростно защищает хозяина, не подпуская к нему никого ближе чем на два метра. Мгновение назад змея лишила жизни Гестию Джонс: под бездыханным окровавленным телом волшебницы расползается темная лужа.

Мне становится дурно, от запаха крови скручивает нутро. И я по-прежнему мучительно нуждаюсь в своей палочке, спрятанной где-то в складках мантии Волдеморта.

— Avada Kedavra! — в просторных стенах очередной остервенелый крик Беллатрисы звучит объемнее и громче. Но на этот раз Грозный Глаз не успевает увернуться — получив магический удар в спину от Яксли, он открывает грудь для зеленой вспышки и грузно валится на пол, чтобы отныне никогда не встать.

Рывок Драко, красный всполох — и Яксли тоже падает навзничь.

Шок от смерти Грюма заполняет всего меня и заставляет действовать по наитию.

— Я очень тебя люблю, — говорю я, обернувшись, и целую секунду наслаждаюсь родными чертами Северуса. Возможно, у меня больше не будет такого шанса.

А затем бросаюсь на холодный камень, ползком добираюсь до мертвого тела Грюма и выхватываю из теплых пальцев сжатую в них палочку.

Северус же, страхуя меня, оказывается вовлечен в схватку с Беллатрисой.

— Снейп! — та, устранив со своего пути незнакомого мне аврора, переключает внимание на зельевара. — Я обещала, что ты ответишь за сорванное задание! Вот он, твой час расплаты, мерзкий урод!

— Выбирайте выражения, мадам Лестрейндж, — Снейп отражает посланное в него испепеляющее заклинание. — Everte Statum!

Они осыпают друг друга градом проклятий, мимоходом взрывая близлежащие предметы — фортепиано, вазы, стулья.

— Помоги мне, пожалуйста, — бормочу я палочке Грюма. — Твой хозяин бы этого хотел.

У меня есть единственный шанс добыть свою собственную палочку, пока Волдеморт погружен в изнурительную битву с Дамблдором и, кажется, забыл о ней. Выждав удобный момент, я восклицаю:

— Accio, палочка Гарри Поттера!

Мое драгоценное оружие тут же кочует ко мне в руки, и я готов на коленях возблагодарить всех богов, но вместо этого шепчу короткое «Спасибо» и прячу палочку Грозного Глаза в карман.

— НЕТ! — в ярости взревев от моего маневра, Риддл посылает в Дамблдора огромный огненный шар и принимается за меня. — Avada Kedavra!

— Expelliarmus!

То, что происходит дальше, ожидаемо, но оттого не менее жутко: палочки-сестры по-прежнему не желают сражаться между собой. Два луча — красный и зеленый — сталкиваются, разбрасывая фейерверки искр. Моя ладонь трясется вместе с вибрирующим в ней оружием — рукоять нагрелась так, что коже вот-вот станет больно.

— Ты не помешаешь мне завершить ритуал! — ощетинивается Волдеморт.

— Удерживай связь, Гарри! — слышу я уверенные наставления Дамблдора. — Еще не время отпускать!

И я держусь что есть сил. Нестерпимо хочется узнать, как там Северус, не пострадал ли он. До моих ушей доносится голос его противницы.

— Сначала я убью тебя, а после целую вечность буду пытать твоего вонючего гриффиндорского недоноска, пока Темный Лорд не позволит перерезать ему глотку, — плотоядно изрекает Беллатриса. — Avada Kedavra!

Кровь стынет в жилах, сердце пропускает удар, но не от страха перед чудовищными обещаниями. Эта гадина убила Сириуса, не моргнув глазом. Она может убить и Северуса. Миг, и его не станет.

Он уворачивается. Но сейчас я как никогда отчетливо ощущаю — любого, кто смеет покушаться на его жизнь, я готов стереть с лица земли.

Снейп меня опережает. Резкий взмах, вспышка невербальной магии, и на шее Беллатрисы появляется тонкая алая линия. Она быстро становится шире, и от нее начинают расползаться струйки крови.

— И пальцем его не тронешь.

Натужно хрипя, ведьма роняет палочку и падает на колени. Она пытается зажать кровоточащее горло, из которого доносятся скверные булькающие звуки, затем вновь хватает палочку, трясущейся рукой наводит ее в область шеи, но рана не поддается исцеляющим чарам. Подбежавшая к сестре Нарцисса бросается на пол рядом с ней и пытается оказать хоть какую-то помощь, но Беллатриса грубо отталкивает ее. Нарцисса заслоняла ей обзор: протянув ладони к своему повелителю, верная слуга Волдеморта жаждет напоследок поймать его взгляд, различить в нем проблеск одобрения и гордости, но все его внимание направлено исключительно на меня.

А в моей голове тем временем бьется шальная мысль: Северус перерезал ей горло, потому что она обещала сделать то же самое со мной.

Услышав плач Нарциссы, Риддл понимает — с Беллой покончено. Обезумев от гнева из-за потери своей преданной последовательницы, он отдает уверенный приказ:

— Нагайна, убей.

Я успеваю лишь встретиться с Северусом глазами: в одну секунду огромная змея совершает бросок, на лету раскрывает пасть и впивается зельевару в правую ключицу. Я кричу. Потом слышу хруст костей и цепенею от ужаса — лицо Снейпа искажается от адской боли. Если он переживет этот укус, то его добьет яд.

— Спасите его! — ору я что есть мочи, даже не зная, к кому конкретно взываю. — Спасите его!!!

Сжав зубы, Северус поднимает палочку и стремительным движением рассекает чешуйчатую броню. Но этого мало. Нагайна делает второй рывок и вонзает клыки в его шею.

Злые слезы застилают мои глаза: я абсолютно зверею от увиденного. Будто издалека слышу свой испуганный, сумасшедший вскрик.

Простая мысль пронзает сознание: Северус умрет. Я еще не понимаю этого до конца и не верю, что повернуть время вспять с недавних пор невозможно. Только испытываю ужасную усталость и дикую ненависть.

Как же мне опостылело все происходящее. Раз для спокойной жизни нужно убить проклятого монстра, я сейчас же покончу с ним навсегда, сотру в порошок, порву на кусочки. Что это, состояние аффекта? Да наплевать — я уничтожу и его, и вообще всех, если потребуется. В случае смерти Северуса мне терять точно нечего.

Весь мой гнев и вся моя боль сосредотачиваются в заклинании, которое я выкрикиваю, лихо направляя палочку в потолок и разрывая связь с ее близнецом. А уже в следующий миг целюсь Волдеморту в грудь.

— Avada Kedavra!

Зеленая вспышка попадает куда надо, но в первые мгновения я сомневаюсь, что все получилось — за прошедшие годы Том Риддл стал казаться мне неуязвимым и воистину бессмертным.

Несколько секунд он ровно стоит на ногах, а я пребываю в уверенности, что у меня не вышло. Но вдруг осознаю все по его отсутствующему взгляду — змеиные зрачки, устремленные на меня, больше не шевелятся. Наконец его колени подкашиваются и он тяжело грохается оземь лицом вниз.

Ненадолго вопли и раскатистые звуки заклятий затихают — по залу проносится ошеломленный ропот. А потом бой возобновляется — единственно потому, что Пожирателям некуда деваться: либо победа над Орденом, либо арест, а впоследствии — поцелуй дементора.

Я ничего не чувствую, глядя на отвратительного мертвеца, бывшего когда-то могущественным темным волшебником. Он лишил меня семьи, причинил чудовищные мучения ни в чем не повинным людям, убивал, разрушал, держал в страхе, подчинял волю. Чуть не угробил меня. Но при виде его трупа я не ощущаю ни торжества, ни трепета, ни ужаса. Словно в замедленной съемке я наблюдаю за тем, как Дамблдор разрубает пополам Нагайну… И наваждение проходит. Северус. Она убила Северуса.

Я срываюсь с места и подскакиваю к неподвижному профессору, лежащему на полу.

— Пожалуйста, пожалуйста, не нужно за меня умирать, — ломающимся от рыданий голосом умоляю я.

Но, теряя все больше крови и становясь все бледнее, Северус почти переступил грань.

— Я хочу быть с тобой до самой смерти! До смерти в глубокой старости! Ты слышишь? Прошу, не оставляй меня! У нас же так много впереди!..

Я плачу, зажимая его страшные раны на шее и груди, и меня уже ни капли не волнует, что окружающие все поймут. Надо немедленно уносить его отсюда.

— Гермиона! Гермиона! Очнись же, милая!

До моих ушей доносится жалобное бормотание Драко. Встрепенувшись, я вижу, как слизеринец склонился над моей подругой, неподвижно лежащей на полу. Сердце падает.

Под смущенными взглядами родителей Малфой, бережно придерживая голову возлюбленной, прижимается лбом к ее лбу и что-то нежно и отчаянно шепчет ей. Гермиона, тихо застонав, медленно оживает в его руках. Душа, едва не покинувшая мое тело от испуга, возвращается на свое место.

— Боже! Ты здесь! — восклицает Малфой, по щекам которого катятся слезы счастья и облегчения. — Как же я тебя люблю, Грейнджер!

Гермиона зарывается носом в его волосы и заключает в объятиях.

— И я тебя очень люблю, — хрипло отвечает она, стараясь приподняться. — А что с Гарри?

— Он в порядке. Самое жуткое позади.

У них с Драко все будет хорошо, мелькает у меня утешающая мысль. А у нас с Северусом? Сможем ли мы так же обнять друг друга хоть однажды?

К нам подлетает Дамблдор и на ходу принимается читать мощные исцеляющие заклинания. Они прибавляют Снейпу жизненных сил, чтобы он мог бороться, но от яда Нагайны и потери крови не спасают.

Меня вдруг осеняет — зельевар всегда носит с собой безоар. Именно это спасло мне жизнь, когда Пэнси пыталась меня отравить. Перерыв внутренние карманы его сюртука в надежде нащупать конкремент, я ничего не нахожу и подавляю стон разочарования.

— Северуса обыскивали в Министерстве, Гарри, — поясняет директор. — Счастье, что хотя бы палочка сохранилась при нем.

— Нам срочно надо в Мунго, сэр!

— Зови своего друга-эльфа, — говорит Дамблдор. — Он сможет аппарировать отсюда, куда скажешь.

Какой же я дурак! Мы могли попробовать сбежать с его помощью, и все обернулось бы иначе!

Но времени сокрушаться просто нет.

— Добби!

Эльф, для которого антиаппарационные барьеры не помеха, появляется практически сразу. Напоследок я оглядываю разоренную гостиную поместья Малфоев, ставшую настоящим полем боя. В критическом состоянии тут нет никого. Либо погибшие, либораненые, но не опасно.

— Останьтесь здесь, сэр, — говорю я. — Вы должны помочь пострадавшим.

А моя задача — доставить Снейпа к целителям, пока не стало слишком поздно.

— Я присоединюсь к вам через четверть часа, — отвечает Дамблдор, обеспокоенно глядя на мертвенно-серого зельевара.

Я киваю, сжимаю холодную окровавленную кисть Северуса и впервые в жизни начинаю молиться.

====== Из пепла ======

Love of my life, don’t leave me

You’ve taken my love and now desert me

Love of my life, can’t you see

Bring it back, bring it back

Don’t take it away from me

Because you don’t know

What it means to me

«Love of My Life» by Queen

Целителям из Мунго доводилось видеть самые разные ужасы, и тем не менее они были обескуражены картиной, которая ожидала их в приемной с нашим появлением. Оставляя на кафельном полу багровые следы крови, я, вымазанный ею с ног до головы, носился по больнице и в отчаянии орал, чтобы нам немедленно предоставили доктора. Привет-ведьма сперва в оцепенении пялилась на распластавшегося без сознания волшебника с рваными ранами в области шеи, а затем, когда я гаркнул ей в лицо, что ему сейчас же, черт побери, нужна помощь, оживилась и торопливо вызвала врачей.

Я поблагодарил Добби, поспешно успокоил его, заверив, что на мне ни царапины, и мы распрощались. Северуса левитировали на второй этаж в отделение ранений от живых существ.

— Это Гарри Поттер, — слышал я возбужденное бормотание со всех сторон, быстро вышагивая по коридору за дежурными. — Поднял такой шум! Видно, случилось что-то серьезное.

На тот момент им было невдомек, что произошло несколько минут назад. Волдеморт пал. Отныне мир вне опасности.

Но мои мысли были исключительно о благополучии Северуса. Анализ крови, десятки волшебных манипуляций, антидоты, исцеляющие снадобья… Все это кое-как держало его на плаву. А потом явился Дамблдор, и начались разговоры о критических показателях и невысоких шансах.

Слушать это было невыносимо. Директор поспособствовал, чтобы Снейпом занимались лучшие целители и блестящие алхимики, но к вечеру его состояние оставалось стабильно тяжелым.

Дамблдору предстояло решить уйму дел, и он, предупредив меня о журналистах, которые нагрянут утром, на время покинул нас. А я всю ночь не смыкал глаз у постели Северуса, тихо лежал на его ногах и горько плакал, вытирая слезы уголком одеяла. Даже не думал о собственном и всеобщем избавлении от Риддла и о том, насколько спокойнее теперь будет жизнь. А будет ли она вообще? Предположить страшно, в какое жалкое существование она превратится, если Северус оставит меня.

В лучах рассвета я рассматривал измученное лицо профессора и клялся, что пожертвую всю свою кровь, будь у меня возможность с ее помощью вытащить его с того света. Как он однажды вытащил меня.

Уверен, уже тогда он готов был отдать себя на расправу, лишь бы спасти меня. Выражал свои чувства не словами, а поступками. А я, дурак, посмел усомниться в его искренности.

*

Утром возвращается Дамблдор. Не спрашивая о природе нашей со Снейпом связи и не терзая меня неудобными вопросами, директор охотно берется побеседовать со мной о предсказании Распределяющей шляпы, но эта тема не менее щекотлива и тревожна.

— «В час расплаты ваши взгляды встретятся»… Как думаешь, Гарри, предсказание шляпы сбылось? — деликатно интересуется профессор.

Шестеренки в моем мозгу принимаются судорожно крутиться. О часе расплаты кричала Беллатриса, желая убить Снейпа за то, что тот сорвал ей задание. Он прикончил ее, и очередная расплата последовала от Волдеморта — тот натравил на зельевара Нагайну. Я помню, как мы посмотрели друг на друга и как я осознал, что вот-вот потеряю его. Как в тот момент меня распирали любовь к Северусу и ненависть к Риддлу. Как я ощутил в себе невероятный прилив решимости и силы, коих во мне просто не могло быть в той же ситуации на кладбище два года назад.

— Кажется, да, сбылось, — донельзя смущенный, я киваю, не глядя на Дамблдора. Это было неизбежно. Положительный ответ стал чистосердечным признанием в том, что мы со Снейпом состоим в отношениях, выходящих далеко за рамки общения ученика и учителя.

— Для применения Убивающего заклинания необходимо огромное желание, подпитанное очень мощными эмоциями, Гарри, — директор снимает очки-половинки и протирает их краешком длинного рукава, расшитого серебром. — В прошлом году твоей энергии не хватило даже на то, чтобы полноценно применить Круциатус к Беллатрисе Лестрейндж, хотя ты жаждал обрушить на нее весь свой гнев за убийство любимого крестного. Словом, с Волдемортом ничего бы не вышло, если бы ты не испытывал того, что испытываешь. Похоже, это чрезвычайно сильные чувства.

Я густо краснею, но Дамблдор будто бы не замечает.

— Мы готовы совершать безумные вещи ради и во имя тех, кого любим. А когда кто-то пытается отнять нашу любовь, когда кто-то ей угрожает… О, они могут сильно пожалеть о том, что встали у нас на пути. Как пожалел перед смертью Волдеморт.

Опустив глаза, я признаюсь:

— Что касается безумств… Я утаивал от вас важную вещь, профессор.

— Я знаю, ты скрывал от меня свои видения, Гарри, — спокойно говорит он.

Я вскидываю голову с виноватым видом.

— Мне жаль, сэр! Мне правда жаль, но… я просто не мог иначе.

— У тебя были личные причины, мой мальчик. Самое приятное заключается в том, что с кончиной Волдеморта ваша ментальная связь, появившаяся много лет назад из-за несработавшего заклинания, отныне навечно разорвана. Твой шрам больше не будет болеть.

Во мне просыпается такое почтение, такая нежность к Дамблдору, проявившему заботу и участие, что я еле сдерживаю себя, чтобы не кинуться ему на шею и не разрыдаться, зарывшись лицом в длинную седую бороду.

— Я бесконечно благодарен вам, сэр, — искренне говорю я. — За все, что вы для меня сделали. Начиная с самого моего детства, когда я стал сиротой, и заканчивая сегодняшним днем. Вы постоянно присматривали за мной, направляли, понимали и поддерживали. Неоднократно спасали и выручали десятки раз. Меня, моих друзей, а теперь и моего… — Я осекаюсь. — А теперь и профессора Снейпа. Вы словно ангел-хранитель для всех нас. Если бы не вы, я бы давным-давно был на том свете.

— Ты преувеличиваешь мои заслуги, Гарри, — я вижу, что от моих слов голубые глаза директора заблестели и увлажнились. — И даже не представляешь, насколько я в свою очередь признателен тебе за то, с какой готовностью, с каким достоинством ты выдерживал все испытания, выпадавшие на твою долю. Вновь и вновь настигавшие мальчика, а затем юношу, и всегда непомерно сложные для его возраста. Ты герой, Гарри. Герой, каких мало, отчаянный храбрец с пылким сердцем и благородным нравом. Истинный гриффиндорец, которому сейчас очень нужен отдых. И капелька любви.

С этими словами он тянется к запястью Северуса, считает его пульс и удовлетворенно кивает.

— Похоже, опасность миновала. Он поправится, — заключает Дамблдор и поднимается со стула. — Но не сможет разговаривать некоторое время: сперва нужно восстановить голосовые связки.

В два счета все мое напряжение точно рукой снимает, и я с облегчением выдыхаю.

— Как прекрасно ты выглядишь без шрамов, — роняет профессор с улыбкой.

— Сэр! — спохватившись, восклицаю я. — У меня совершенно вылетело из головы… Огромное спасибо вам за то зелье. Если бы не ваши старания, я бы по-прежнему…

Директор вдруг поднимает ладонь в останавливающем жесте.

— Гарри, я вовсе не имею отношения к этому зелью. Его приготовил Северус. Он изобрел его и, насколько я способен судить, варил долго и кропотливо. Индивидуально для тебя — руководствуясь данными твоей крови.

— Он приготовил… сам? Не вы? — я потрясенно взираю на Дамблдора. — Но как же… Вы ведь принесли его мне, велели выпить, сказали, что только-только сняли с огня…

— Верно, Гарри. Северусу не хватало последнего редчайшего ингредиента, и он на свой страх и риск отправился к мистеру Горбину, где и был схвачен подчиненными Руфуса Скримджера. Он сумел послать мне письмо и пробирку с веществом, а я лишь закончил снадобье и передал тебе. И тут же ринулся вызволять его. Что было дальше, ты знаешь.

Мысли начинают проясняться. Северус рисковал собой, дабы вернуть мне прежний облик. Он сотворил для меня невозможное. Так вот чем он все время занимался в лаборатории! А я-то, болван, думал, что просто не в состоянии составить конкуренцию его ненаглядным склянкам…

Я смотрю на него другими глазами и в этот миг отчетливо понимаю — я встретил человека, который положил свою жизнь к моим ногам. И я с готовностью сделал бы то же самое. Он — моя судьба и моя единственная любовь. Он — все, что мне нужно.

Не успеваю я вымолвить и слова, как нас с Дамблдором привлекает стук в окно. В первую секунду мне кажется, что огненное марево за стеклом — еще не догоревший рассвет, но потом я узнаю яркое оперение Фоукса. Мановение палочки, и красно-золотой феникс влетает в больничную палату сквозь распахнутые створки, приземляется у изголовья кровати Северуса и издает негромкий приветственный клич.

Его голос всегда был для меня звуком надежды.

— Совсем ослаб, — Дамблдор проводит ладонью по поредевшим перьям своей птицы. — Предпочитает быть рядом со мной, когда завершает жизненный цикл. Похоже, время пришло.

Усталый взор Фоукса пробегает по каждому из нас, и он неожиданно перемещается к Северусу, едва ли не усевшись тому на грудь. Из его глаз начинают струиться перламутровые слезы — я завороженно наблюдаю, как они насквозь пропитывают бинты на ранах. Мы с Дамблдором переглядываемся и все понимаем без слов.

Завершив исцеляющее действо, Фоукс тяжело перебирается на широкий подоконник и вдруг вспыхивает — его крупное тельце, объятое огнем, рассыпается в прах. А мгновение спустя мой взгляд уже мечется между крошечным птенцом, прямо сейчас удивительным образом рождающимся из пепла, и Северусом, который только что очнулся.

— Очень символично, друзья мои, — усмехается Дамблдор. — Я позову врачей, Гарри.

Придвинувшись поближе, я смотрю в самые любимые на свете темно-карие глаза, поглаживаю его длинные тонкие пальцы, заправляю ему за ухо шелковистую прядь черных волос. Выражение лица Северуса сложно описать — наверное, так выглядит осознание, что ты выкарабкался с того света. Он пока не может говорить, но я скажу все за него.

— Ты помнишь меня? Помнишь, что случилось?

Снейп кривится в излюбленной манере, мол, какая чушь, конечно, помню. И впервые за несколько дней я улыбаюсь.

— Да, ты явно меня не забыл.

Я мягко опускаюсь ему на грудь и чувствую, как теплые руки обвивают мои плечи. Эти объятия — мое самое желанное пристанище. Если бы можно было пролежать так целые сутки, не отвлекаясь на колдомедиков и еду и не разгоняя назойливых журналистов, я бы отдал за это все, что имею, до последнего кната. Просто быть с ним, вдыхать запах его кожи, наслаждаться ощущением сплетенных пальцев и не думать ни о чем и ни о ком, кроме нас двоих.

*

Гермиона и Драко приходят через пару часов — Снейп уже спит. Устроившись у окна и применив заглушающие заклинания, чтобы не тревожить его сон, мы долго обсуждаем вчерашнее безумие — задержание Северуса аврорами, мои исцеленные зельем шрамы, письмо с угрозами от Волдеморта, портал в Малфой-мэнор и последующие жуткие события.

— Моя мантия! — вскрикиваю я, когда Малфой с довольной ухмылкой возвращает мне вещь. Ребята брали ее с собой на злополучную прогулку. — Я уж думал, она пропала навсегда.

— Повезло, что дело было у нас дома. Отец помог ее вернуть. Спасибо тебе, Поттер.

— Зачем вас вообще понесло в Хогсмид? — ворчливо спрашиваю я. — Договаривались же не покидать Хогвартс!

— Это я виноват, — стушевавшись, признается Малфой. — Уговорил Гермиону ненадолго пойти на наше место, чтобы…

Драко замолкает, и Гермиона продолжает за него:

— Мы обручились, Гарри. Это было ради предложения.

Я машинально гляжу на безымянный палец ее руки, на котором сверкает красивое кольцо с прозрачным многогранным камнем. Удивленно уставившись на самых невероятных жениха и невесту из всех существующих в мире, я расплываюсь в улыбке.

— Вы серьезно?

— Серьезнее некуда, Поттер, — отвечает слизеринец, прижимая к себе зардевшуюся Гермиону. — Поженимся сразу после выпускных экзаменов в следующем году.

— Поверить не могу! Это… Это же здорово! Поздравляю! — я смотрю на них горящими глазами и подавляю желание броситься обнимать обоих — до такого наша с Малфоем дружба еще не доросла. — А вы уже решили, как сообщите родителям?

*

Вдоволь наговорившись, мы с Гермионой и Драко тепло прощаемся. Часы посещения завершены, но мне в виде исключения позволено оставаться в нашей двухместной палате как второму пациенту. Задержаться бы тут — не хочу выходить наружу и сталкиваться с повальным вниманием, знать, что происходит в министерстве и о чем пишут в газетах, размышлять, станем ли мы с Северусом обнародовать наши отношения, о которых и без того отдельным личностям теперь известно.

Я сделал все, чего от меня ждали. На данный момент этого достаточно.

Тем временем Северус, пошевелившись, просыпается.

— Гарри…

Первое слово, сорвавшееся с его губ после того, как он чуть не умер, — хриплое, тихое, но самое пронзительное, желанное и прекрасное. Звук собственного имени из его уст кажется мне важнейшим в жизни признанием.

С радостной улыбкой я подлетаю к его кровати.

— Как ты?

— Жив.

— Я позову колдомедиков!

— Нет! — останавливает он неожиданно твердым тоном. — Я в норме. Могу говорить и собираюсь объясниться. Сядь.

Я выполняю просьбу-приказ, и Северус берет мою ладонь в свои руки.

— Все время, пока я здесь валяюсь, мне снится в кошмарах твой убитый горем взгляд, когда ты услышал, что ничего для меня не значишь, — смежив веки, Северус слегка морщится. — Я намереваюсь внести ясность, дабы у тебя не осталось сомнений. Перед визитом в Лютный переулок я принял блокатор заклинаний и зелий, работающих с сознанием. Чтобы мне не могли изменить память, выманить информацию при помощи Веритасерума или легилименции и все в этом роде. Я изобрел его не так давно — планировал снабдить им членов Ордена. Как ты помнишь, именно я посоветовал Волдеморту использовать чары Любовных уз. Знал, что на меня они не подействуют. И они не подействовали.

От волнения грудь мучительно сдавливает и становится труднее дышать. Я не выдерживаю.

— Если зелье скрывало твои истинные чувства… Скажи, что ты на самом деле испытываешь ко мне?

Насколько же жалко это прозвучало. И зачем я решил вытягивать из него откровения, к которым он не готов?

— Прости. Не отвечай. Ты вовсе не обязан.

Бровь Снейпа ползет вверх. За свою тупость мне хочется надавать себе по лбу.

— Разве заверение о том, что я умру за тебя, не передало общую суть? — вкрадчиво изрекает Снейп, гладя меня по спине.

— Да уж, ты чуть не выполнил обещанное, — горько усмехаюсь я.

Меня пронзает болезненная мысль о том, что все могло закончиться трагедией, а я навеки остался бы ненавидящим мир отшельником, живущим воспоминаниями об утраченной любви.

Я наклоняюсь и накрываю губы Северуса своими, стараясь вложить в поцелуй всю свою верность и страстную преданность, желание оберегать и утешать, бесконечно ласкать и радовать. Он выходит долгим и чувственным — Снейп весьма активно вовлечен в процесс.

Отстранившись лишь для того, чтобы проронить пару нежных фраз о том, как мне хорошо с ним, краем глаза я замечаю фигуру, стоящую у двери. Рон. Я смотрю в пунцовое веснушчатое лицо, на котором написано неприкрытое отвращение, и не говорю ни слова. Только сердце принимается жалобно трепыхаться.

Я знал, он никогда этого не поймет и не примет. Но видеть живое подтверждение собственного знания больно.

Застыв на несколько секунд под нашими остекленевшими взорами, Рон наконец приходит в себя. А потом разворачивается и молча уходит.

В тот же миг я отчетливо осознаю, что нашей дружбе навсегда пришел конец.

====== Самое заветное желание ======

I think I might’ve inhaled you

I could feel you behind my eyes

You gotten into my bloodstream

I could feel you floating in me

«Bloodstream» by Stateless

Я чуть не умер у него на руках. Сначала наблюдал за тем, как отправляется к дьяволу мой ненавистный каратель и палач, сколь жалким и тщедушным он становится, а затем едва не попрощался с жизнью сам. Ощущал потерю сил и сознания, слышал крики Гарри и мольбы не оставлять его, испытывал вселяющее спокойствие присутствие Дамблдора. Пытался сопротивляться яду Нагайны, прекрасно зная, что он не дает крови сворачиваться, а антидотов от него чертовски мало. Погружался во мглу, наслаждаясь тишиной и забвением, и вновь выныривал на свет, мучаясь от адской агонии и невозможности пошевелиться.

Порой рассудок прояснялся — ненадолго выходя из беспамятства, я вспоминал, что мой план сработал и я помог Гарри избавиться от шрамов. Что Волдеморта нет. Что Беллатриса мертва, Малфои доверились Ордену, и гриффиндорца больше некому преследовать. Что если я выкарабкаюсь, у нас будет шанс на нормальную жизнь. А потом меня опять поглощала безмолвная темнота.

Пришел в себя я внезапно и неожиданно. Боль была страшной, но Гарри прижимался к моей руке с таким трепетом и взирал на меня с такой беззаветной преданностью, что эта мука однозначно того стоила.

Дамблдор как-то сказал мне, что иногда любовь — предназначение, и благодаря ей все казавшееся пустым обретает смысл. Снова и снова я проматывал эти слова в голове — они будто отпечатались на подкорке моего мозга. И без дурацкой песни шляпы я сознаю, что все произошедшее между мной и Гарри было словно предписано свыше. Он перевернул мой мир — разворошил, перекроил, перестроил то, из чего я был сделан. И эта «новая обстановка» мне определенно нравится.

Теперь, когда мрак и отчаяние позади, я должен быть честным с тем, кто пробудил во мне невероятные, непривычные, практически незнакомые доселе чувства. Я обязан наконец ему открыться. В кои-то веки позволить себе отдаться счастью и ничем при этом не жертвовать мне в новинку, но нужно привыкать.

*

Скримджер бесславно подал в отставку, и новым министром избрали Кингсли Бруствера. Ценой его огромных усилий о наших с Северусом отношениях в прессе не появляется ни строчки. Вечно сдерживать «Пророк», «Магический еженедельник» и другую периодику министр не в состоянии, но хорошо, что сейчас, когда к нам обоим приковано пристальное внимание, никто хотя бы не мусолит нашу личную жизнь.

Мне вручили Орден Мерлина первой степени, но если учесть, что обладателями этой награды также являются Корнелиус Фадж, Питер Петтигрю и Гилдерой Локхарт, не так уж сильно меня волновала подобная честь. Любые лавры я бы с радостью передал своим друзьям и соратникам, а главным выражением признательности для меня стали бы газетные заголовки без упоминания моего имени. И блаженный покой.

Северусу удалось избежать суда — на предварительном слушании я и другие члены Ордена дали показания в его пользу. Благодаря мощной протекции Дамблдора не было даже разбирательств — Снейпу не предъявляли обвинений в сговоре с Волдемортом и лишь наложили штраф за покупку контрабанды у Горбина.

Пока что мы скрываем наши отношения от всех, кому не нужно о них знать. Будь моя воля, в курсе оставались бы только Гермиона и Драко. Но Орден тоже прекрасно осведомлен. Да и Рон после увиденного в Мунго не мог не поделиться этим со своими братьями и сестрой.

С тех пор, как Волдеморт был уничтожен, а Северуса выписали из больницы, я виделся с Ремусом и Тонкс, и они вели себя с присущим им достоинством и пониманием. Макгонагалл, вероятно, терпимость вселил Дамблдор, а принять на себя удар и выслушать от нее ряд предупреждений касательно упавших с моей головы волосков пришлось Северусу, чему я несказанно рад — одной волнительной беседой меньше.

Кингсли вообще сообщил, что все понял еще на допросе Снейпа в министерстве и восхищен нашим с ним мужеством и обоюдным самопожертвованием.

Жизнь остальных также не стоит на месте. Гермиона и Драко, похоже, по-настоящему счастливы, и ничто больше не препятствует их союзу. По словам Малфоя, его родители словно заново переживают медовый месяц — после сражения в поместье Нарцисса воспылала к Люциусу страстными ответными чувствами. Охваченные любовью и увлеченные друг другом, они с несвойственной им снисходительностью отнеслись к желанию наследника жениться на маглорожденной гриффиндорке. Более того, будущая свекровь проявила к Гермионе благосклонность, оценив ее проницательный ум, эрудицию и культуру поведения. Люциус же отдал должное боевой сноровке невестки и воздержался от надменных комментариев — поскольку я свидетельствовал в суде по делу Малфоев и помог их семейству выйти сухим из воды, в нем значительно поубавилось спеси и зародилось расположение к нам с Гермионой.

Джинни уже на седьмом месяце — они с Дином решили расписаться в начале июля, сразу как младшая Уизли сдаст СОВ. Она яро открещивалась от свадьбы прямо накануне родов, не желая щеголять на своем празднике в безразмерном платье. Но грозная миссис Уизли, пребывающая не в восторге от того, что дочери придется брать академический отпуск, настояла на рождении малыша в законном браке. Джинни пришлось уступить.

Об этом мне рассказала Гермиона. Никто из семейства Уизли до сих пор так и не решился выйти со мной на связь. Даже если бы Рон не сообщил им о том, что мы с Северусом любовники, они все равно узнали бы от других членов Ордена.

Как я понял из разговоров однокурсников, у самого Рона в отношениях полный швах: Лаванда так его достала, что он собрался на летнюю стажировку в Гринготтс под крылом у Билла, дабы безвылазно сидеть в банке и не давать себе ни единого шанса для встречи с осточертевшей подружкой. Он всегда грезил об уважаемой должности и больших деньгах — в дальнейшем работа ликвидатором заклятий позволит ему ни в чем не нуждаться.

Я тоже усердно тружусь. В следующем году должен сдать ЖАБА по нужным дисциплинам хотя бы на «Выше ожидаемого» — только так можно пойти учиться на целителя. Особенно сложно приходится с Зельеварением — я наверстываю упущенное за предыдущие пять лет, ведь все это время мои успехи по предмету Снейпа были никудышными. Северус поддержал мое стремление: теперь, когда он не придирается ко мне без причин, уделяет внимание моей подготовке и спокойно объясняет непонятные рецепты и формулы, осваивать алхимию стало гораздо проще и приятнее.

*

— Раздави его плашмя, так выйдет больше сока, — велит Северус, пока я вожусь с дремоносным бобом. Мы вместе варим напиток Живой смерти, который обязательно будет на ЖАБА.

— Но здесь указано, что бобы надо резать, — озадаченно говорю я.

— Доверься моему методу, великий спорщик, — кривится Снейп. — Будь моя воля, я обновил бы все учебники из школьной программы. Рецепты в них давно пора усовершенствовать.

— Так давай обратимся в контроль за магическим образованием, предложим перевыпустить учебники, создать улучшенные версии. Или вовсе написать с нуля — с доработанными рецептами и четкими инструкциями. Уж тебя-то никто не будет проклинать за неверные формулы, как Либациуса Бораго. Наоборот, завалят премиями.

Северус хмыкает, но не спешит пререкаться, а значит, идея ему интересна. Уловив его благожелательный настрой, я пользуюсь случаем.

— Кстати о спорах. На носу решающий матч по квиддичу. Ты что-то говорил о новом пари.

В этом месяце Слизерин обыграл Хаффлпаф со счетом 270:70, когда Драко виртуозно настиг снитч. Матч с Рейвенкло определит, кто возьмет кубок школы — мы или слизеринцы.

— Если Гриффиндор и выиграет, не факт, что вы заработаете нужное количество очков, дабы обойти Слизерин в турнирной таблице, — приценивается Снейп. — Мой факультет славно постарался. Вам необходимо набрать не менее 240 очков за игру.

— Выходит, спор имеет смысл, — загораюсь я. Мне безумно интересно, что Северус собирается поставить на кон.

— Не подначивай, Поттер, — предупреждающим тоном отвечает зельевар. — И добавь уже сок в отвар.

Я послушно выполняю поручение и продолжаю настаивать:

— Давай договоримся так: если Слизерин возьмет кубок, любое твое желание для меня — закон.

— Так уж и любое? — Снейп заинтересованно поднимает бровь. — Даже не станешь заставлять меня тащиться на крестины к Люпину и Тонкс?

— Да, — удрученно киваю я. — Выиграешь — пойду один.

— В таком случае, если я проиграю, мы с тобой поменяемся в постели ролями.

Я вскидываю голову и смотрю на него во все глаза. Перспектива попробовать то, о чем я и думать не смел, не веря, что Северус разрешит доминировать над ним, отзывается во мне нахлынувшим возбуждением.

— В этот раз тоже будешь поддаваться? — невинно осведомляюсь я, обводя его полным желания взглядом.

— Теперь тебе придется очень постараться, чтобы заслужить награду, — с беззлобной насмешкой произносит он. — Я лет десять не позволял никому того, что, возможно, позволю тебе.

*

«Гриффиндор победил. Ты готов?» — гласит маленькая записка.

Вместе с последними майскими выходными подкрался и финал квиддичного сезона. Сегодня Гарри и впрямь выиграл заключительный матч, поймав снитч рекордно быстро — на пятнадцатой минуте — и обеспечив своему факультету кубок школы. Как пить дать, торопился получить награду, мелкий прохвост.

Естественно, я готов. Я желал этого, воображал, предвкушал, но счел несолидным просить Гарри прямым текстом. Я ему в отцы гожусь, в конце концов. К таким просьбам… нужно будет привыкнуть.

«Готов. Вечером, в восемь».

Все-таки руководить — это чертовски приятно. Даже в таком деле.

Эльф-домовик учтиво принимает от меня послание и растворяется в воздухе, а я, довольный, как Чеширский кот, отправляюсь восвояси.

*

Похоже, перед моим визитом профессор пропустил бокал огневиски. Для храбрости и раскрепощенности или просто под настроение, выяснять не стану, но эти опьяняющие поцелуи сладко кружат голову нам обоим.

Северус не особо церемонится, резко придавив меня всем телом к двери своей спальни. Он возвышается надо мной, глядя сверху вниз: в полумраке я вижу лишь его темный силуэт и чувствую терпкий запах сандала, ставший моим афродизиаком.

— Я так сильно хочу, — рокот его голоса и откровенные слова возбуждают сильнее ненасытных ласк.

— Меня? — глупо спрашиваю я.

— Тебя внутри себя, — уточняет Северус, увлеченно поглаживая ладонью мою промежность: там, за тканью брюк и белья, уже томится в тесноте мой вздыбленный член.

— В кровать, — по обычаю велит он, и пока я лихо стягиваю с себя вещи и забираюсь в прохладную постель, приглушает свет и сбрасывает свои многослойные одежды.

Наблюдая за тем, как Снейп раздевается, я с нежностью думаю о том, что он был моим первым мужчиной. Он и есть мой первый мужчина, и я сделаю все, чтобы он остался единственным до самого конца.

Препарируя меня глазами, обнаженный Снейп откидывает волосы с лица и присоединяется ко мне.

— Хочу целовать тебя везде, где дотянусь, — признаюсь я, завороженный захватившей нас химией.

— Дерзай, — усмехается он, и я приникаю губами к его ступне.

От каждого прикосновения моего рта он все сильнее расслабляется, смягчается в моих руках, как разогретый воск. Я целую его голени и колени, поднимаюсь к бедрам и с обожанием глажу ладонями его длинные ноги.

— Ты знаешь, что делать, — говорит Снейп. — Полно откладывать.

Поудобнее расположившись между его ног, я беру с прикроватного столика палочку. Впервые произнеся заклинание, которое обычно применял Северус, чтобы смазать мой вход и подготовить меня к сексу, я вставляю во влажное отверстие палец, проскользнувший внутрь без особого труда.

И бровью не поведя, Северус изображает тотальный самоконтроль, но от меня не скрылось его напряжение. Я даю теплому и тугому колечку мышц немного привыкнуть и по кивку профессора добавляю второй палец. То же самое проделываю и в третий раз — Снейп сейчас выглядит так, будто проглотил кол. От волнения меня бросает в жар.

— Ты точно желаешь продолжить? — интересуюсь я, понимая, каким упрямым будет его ответ.

— Разумеется, — отвечает он таким тоном, словно я задал непроходимо тупой вопрос, вроде «Нейтрализует ли безоар яды».

Усмехнувшись про себя тому, что мыслю как будущий целитель, я приподнимаюсь на колени и подкладываю под него подушку.

— Можешь начинать, — церемонно объявляет Северус.

Оказалось, самое сложное — вставить головку, а дальше становится куда проще. Восхитительная теснота! Я и не представлял, что ощущения могут быть… такими. Абсолютно не похоже на минет, хотя ближе всего по принципу действия. Но даже неописуемое физическое удовольствие не идет в сравнение с картиной, стоящей перед глазами. Мне до сих пор иногда кажется, что я сплю и вижу лучший в своей жизни сон.

Северус терпелив — он не кривится и не шипит от боли, но его член слегка увял, и я вспоминаю, как в мой первый раз мне тоже было не до эрекции.

— Ты ведь… уже делал это? — смущенно спрашиваю я, недовольный пришедшими в голову образами из прошлого Снейпа.

— Периодически, — стиснув зубы, отвечает Северус. — Давно. Годы назад. Дай мне минуту.

Я послушно притормаживаю, хотя усмирить свой пыл в таком положении оказалось не так уж просто. Кончить хочется вот так сразу и без промедления: придется представлять всякие гадости вроде грязных носков Филча.

Немного успокоившись, я сменяю страсть на любование: Северус с его черными волосами, разметавшимися по подушке, нахмуренными от истомы смоляными бровями и приоткрытыми тонкими губами, своей формой напоминающими охотничий лук, кажется мне древнегреческим божеством.

— Давай. Двигайся, — велит мне мой Аид.

И я медленно вхожу и выхожу из него, затем повторяю это снова, снова и снова. Несколько толчков спустя, не получив команды остановиться, я чуть ускоряюсь, и под моим напором из груди Северуса вырывается вскрик. Испугаться я не успеваю, спешно поняв, что это звук наслаждения, а не боли. Ему нравится. Снейпу нравится, как я трахаю его своим членом.

Глухо застонав, он сжимает зубами уголок наволочки. Его затвердевший член вновь красиво лежит на животе, дразня меня одним своим видом.

— Ну же, сэр. Не сдерживайтесь, если вам хорошо, — я на мгновение замедляю темп, и это не остается незамеченным.

Прорычав что-то нечленораздельное, Северус резко отрывается от подушки и окидывает меня ястребиным взглядом.

— Еще! Трахайся, Поттер!

Я глубоко ошибался, посчитав, что этим вечером буду доминировать. И теперь испытываю облегчение: я уже уяснил, что мне просто сносит крышу от подчинения в постели. А Северус как никто подходит для роли того, кому я желаю быть покорным, когда мы только вдвоем, обнажены и заняты друг другом.

— Сильнее, Гарри. Завтра я хочу чувствовать это, — рьяно требует Снейп.

И я беспрекословно выполняю требование, двигая бедрами быстрее и мощнее, вколачиваясь в его горячий узкий зад все жестче. Северус запрокидывает голову назад и приоткрывает рот, одной рукой вцепляется в изголовье кровати, другой хватается за простынь и сминает ее в кулаке.

— Возьми мой член, заставь меня кончить, — велит он. Я хватаю его скользкую от смазки головку и начинаю водить рукой вверх и вниз.

Все мышцы его тела на миг напрягаются, живот покрывается мурашками, и он кончает так неистово, что сперма оказывается на моей груди. При виде его лица, погруженного в эйфорию, при звуке его короткого, но умопомрачительного стона я наконец сдаюсь.

— Скажи мое имя, кончай и кричи его, — Снейп не отрывает от меня глаз, жадно впитывая мой затуманенный от желания взор, упиваясь страстной мукой на моем лице.

Я позволяю оргазму накрыть всего меня, сжимаю зубы и выплескиваю семя в его нутро с воплем:

— Северус-с!..

Повалившись на него и еле найдя силы, чтобы вытащить член, я целую его взмокший от пота лоб. Снейп завороженно смотрит на меня, и я вижу в этом взгляде что-то совершенно новое и непривычное. А потом с изумлением замечаю, что он буквально теряет голову от каких-то эмоций — они переполняют его, не дают нормально дышать, не дают мне узнать в нем его прежнего.

— Вы весь дрожите, профессор, — с легким беспокойством говорю я и приподнимаюсь на локте. Его сердце колотится на удивление быстро, дыхание сбивается, а руки, обнимающие меня, ощутимо трясутся.

Немного помолчав, точно решаясь на что-то, Северус отвечает:

— По обыкновению Дамблдор оказался прав. Насчет любви и безумств, которые ради нее совершаешь.

Спокойствие в моем голове напускное. Задавая вопрос, я уже знаю ответ и мысленно умираю в ожидании.

— О чем это ты?

— О том, что бесконечно и навсегда тебя полюбил.

Наверное, вызови я сейчас Патронуса, он сокрушил бы своим ярким светом всех дементоров мира. Просто прогнал бы их с планеты мощью моего счастья. Я физически ощущаю, как меня пропитывает, обволакивает неизведанное, до безумия приятное чувство. Я будто обласкан и согрет в родной колыбели, где уютно и безопасно. Будто выпил Феликс Фелицис, чье действие продлится десятилетия. Будто нашелся недостающий кусочек, из-за которого внутри гулял сквозняк. Теперь там, где отмеряются удары, спокойно и тепло. Я дома, и мой дом — это он.

— Что ты делаешь со мной, — одними губами, почти беззвучно говорю я.

— Люблю, это же очевидно, — усмехается он, нежно приглаживая вихры на моей макушке.

Больше не в силах выдерживать внимательный взгляд черных глаз, я придвигаюсь вплотную и, уткнувшись носом ему в шею, блаженно вздыхаю. Мы лежим так несколько минут в безмолвии, наслаждаясь моментом, понятным нам одним. Наконец я решаю прервать молчание.

— Пойдешь со мной на крестины?

— Не лучший повод впервые выйти в свет вдвоем. Моему присутствию едва ли обрадуются, мне там не место, — в голосе Снейпа, помимо раздражения, слышны сожаление и грусть, просто поразившие меня. Новая волна нежности накрывает мое сердце, и я целую его лицо, вкладывая в эти поцелуи пылкое стремление оберегать его от любой печали.

— Тебе всегда есть место рядом со мной, а мне — рядом с тобой. Идти рука об руку сейчас и всю жизнь после — мое самое заветное желание.

Поцеловав мою ладонь и расслабленно сомкнув веки, Северус выбирает не возражать.

====== Эпилог ======

The world is not enough

But it is such a perfect place to start, my love

And if you’re strong enough

Together we can take the world apart, my love

«The world is not enough» by Garbage

Когда все плохое осталось позади, мы с Северусом начали размышлять, как строить свою жизнь дальше.

Два года назад Орден Феникса чудесно преобразил дом на площади Гриммо, расчистив его от фамильных ценностей Блэков, большинство из которых были предметами черной магии. Но мы оба все равно не захотели в него переезжать — слишком многое там напоминало о Сириусе. Если Снейпа это нервировало, то меня погружало в скорбную печаль. Да и память о темных временах, окутанных тревогой и мрачными раздумьями, не добавляла удовольствия.

Решение нашлось неожиданно быстро — дом купили Малфои в качестве подарка для Драко и Гермионы перед их свадьбой. В детстве и юности Нарцисса была тут частой гостьей, и этот уголок стал ей дорог. А раз уж в Драко течет кровь Блэков, то нет более подходящей кандидатуры, чтобы пустить здесь корни.

Гермиона не выказала недовольства. Напротив, для нее место, в котором мы провели уйму времени вместе, встречали Рождество и радовались чувству сплоченности, давно не кажется чужим.

Головы эльфов, ногу тролля и остальные жуткие атрибуты подруга уже ликвидировала. Из-за чар вечного приклеивания портрет сумасшедшей Вальбурги не поддавался ни одному из заклинаний, так что его убрали прямо с частью стены, сделав красивый арочный проем, от чего днем в прихожей теперь гораздо светлее. Дому даруют второе дыхание, он продолжит наполняться теплыми воспоминаниями, и на сердце от этих новостей спокойно.

Еще в том году Кикимер по моей просьбе перебрался в Хогвартс, но Гермиона в короткий срок нашла нового помощника в опустевшее жилище — Добби. Она пообещала ему соблюдение трудового кодекса и оплату вдвое больше той, что выделял эльфу Дамблдор. Но прежде Драко три тысячи раз извинился перед своим бывшим слугой за то, как Малфои обращались с ним в прошлом, а также подарил ему несколько красивых нарядов и двадцать пар роскошных носков. Это вернуло Добби веру в то, что люди меняются — он великодушно принял извинения и согласился на работу.

На деньги с продажи дома я приобрел коттедж на берегу Атлантического океана и предложил Северусу съехаться, все же оставив ему путь к отступлению — в моменты ссор или при недостатке личного пространства он всегда может вернуться к себе в Паучий тупик. Впрочем, за год жизни вдвоем он ни разу этого не сделал.

Из Хогвартса Снейп уволился, не дожидаясь осени. Хотя никто не обвинял его в связи со студентом и даже Скримджер прислал сухое письмо с извинениями за попытку шантажа (как выразился Северус, гриффиндорская совесть заиграла в заднице), зельевару больше не хотелось оставаться в замке. Защищать меня и Драко было более не от кого, и этот год стал прекрасным периодом, чтобы двигаться дальше.

Сразу после победы над Волдемортом Снейпа наградили премией в области алхимии за изобретение двух сложнейших и полезнейших отваров — того, что избавляет человека от жутких шрамов как последствий проклятия, а также того, что позволяет защитить свое сознание от разного рода воздействий, будь то сыворотка правды, любовный напиток, заклятие изменения памяти и многое другое.

Весь прошедший год Северус посвятил научным исследованиям и усовершенствовал школьные пособия по зельям с первого по седьмой курс — в министерстве мы добились того, чтобы ими в Хогвартсе заменили старые редакции и тем самым максимально облегчили обучение новых студентов. А там, глядишь, учебники за авторством Снейпа выйдут и на мировой уровень.

Место профессора зельеварения и декана Слизерина занял Гораций Слизнорт, наставлявший в свое время еще Северуса. Мы быстро нашли общий язык — на уроках я отлично справлялся со всеми снадобьями, которые Слизнорт задавал варить, и он не уставал приятно удивляться тому, сколько знаний я перенял от прежнего учителя.

Что до ЗОТИ, Флер до сих пор с успехом преподает свой предмет — со смертью Волдеморта проклятие, наложенное на должность, развеялось.

Рон сблизился с Симусом — тот, видимо, нашел в нем неплохую замену Дину, взявшему, как и Джинни, академический отпуск для ухода за малышом. А сам Финниган старался заменить Рону меня, и в целом у него это получилось.

Лаванда после расставания недолго горевала — буквально неделю спустя она стала встречаться с Терри Бутом и вела себя ровно как Джинни когда-то — всячески стремилась показать негодяю-бывшему, что у нее все великолепно и без него.

Мы с Гермионой и Драко дружно доучивались вместе, и надо сказать, это был чудесный, веселый и безмерно счастливый год.

Каждый вечер на седьмом курсе благодаря особой привилегии я перемещался домой через камин. Мы с Северусом полноценно жили вдвоем, варили зелья, готовились к ЖАБА, ужинали и нежились в постели, а утром я снова возвращался в Хогвартс.

На выходных часто навещал Тедди — мой любимый крестник уже начал ходить, а на первый день рождения я подарил ему игрушечную метлу, как когда-то это сделал для меня Сириус. Ремус был тронут до глубины души.

Экзамены я сдал великолепно. Чтобы выучиться на целителя, лучше и пожелать нельзя. В кои-то веки мои перспективы не кажутся туманными. Внутри есть четкая уверенность: свое я отстрадал и отжертвовал — пришло время жить.

*

Свадьба Гермионы и Драко прошла в каком-то сладком дурмане. А все потому, что Северус украдкой ласкал меня в людных местах, и его нахальство возбуждало до одури. Он не оставлял в покое мою ширинку под столом, несмотря на беседу с родителями Гермионы о новшествах магловской стоматологии, жарко дышал мне в ухо посреди медленного танца, мурлыкая непристойности, а под конец затащил меня в укромный уголок за живую изгородь и вставил мне в зад анальную пробку, с которой я проходил целый час, изнывая от похоти.

С торжества мы вернулись настолько заведенные, что трахнулись прямо на полу в прихожей, а потом переместились в спальню. О такой ерунде, как заглушающие заклинания, заботиться больше не нужно —можно кричать и стонать, сколько душе угодно, чем мы и занимались, пока Северус имел меня, привязав собственным галстуком к изголовью кровати.

Вспоминаю о жаркой ночи за завтраком, бездумно пролистывая свежую прессу, и тело покрывается мурашками предвкушения — хочется повторить это снова. Но не сейчас — Северуса ждет несколько заказов для Мунго. А еще на носу международная конференция алхимиков, где он представит новую научную работу и от подготовки к которой я и так его постоянно отвлекаю.

Поэтому, закинув ногу на ногу и прикрыв привставшей член складками пушистого халата, я переключаюсь на статьи.

— В «Ведьмином досуге» уже вышел свадебный обзор. Поглядим, что пишут. Минималистичное и утонченное платье невесты, безупречный костюм жениха, изысканный декор… А, вот и о нас. «На смену дерзким вихрам в стиле Гарри Поттера, продержавшимся в тренде весь прошлый сезон, в моду приходит аккуратный хвост, перевязанный атласной лентой — образ профессора Северуса Снейпа не оставил равнодушными волшебных стилистов. Рекомендуем запастись зельями для ускоренного роста волос, и прическа окажется вам под силу».

— М-да, — протягивает Северус, делая глоток кофе. — Радует только, что вся грязь позади и им наскучило судачить о нашей интимной жизни.

— Теперь в их глазах ты икона стиля, Северус, — ухмыляюсь я.

— В чести у них я потому лишь, что меня выбрал Мальчик, который победил, — невозмутимо отвечает Снейп. — Хотя на свадьбе мы и впрямь отлично смотрелись вместе. Я обратил внимание на наше отражение, пока мы общались с Грейнджерами перед церемонией и я незаметно гладил твой зад.

Покраснев от удовольствия, я все же перевожу тему от греха подальше.

— Кстати, на церемонии мне очень понравилось, как Живоглот и Смарти несли кольца своим хозяевам, — с улыбкой вспоминаю я.

— Какая пошлость, — кривится Северус.

— А по-моему, красиво.

Снейп возводит глаза к потолку, пораженный моей сентиментальностью.

— Не будь таким сопливым романтиком.

— Или что? Превратишь меня в жабу, как тетю Петунью, когда достану?

— Ты же знаешь, — сокрушается Северус. — Я обещал, если она еще хоть раз скажет гадкое слово о твоей матери… На то, что она не сочла меня представительным джентльменом, мне плевать, но оскорблять память Лили!

— Знаю, знаю. Ты мыслил и действовал как слизеринец. Просто… не стоило так радикально. У дяди Вернона чуть припадок не случился, он был похож на огромный помидор. А вопли его помнишь?

— М-да, — повторяет Северус. — Его жирное сердце могло этого не выдержать.

— Да и тетя испугалась не на шутку. И Дадли.

— Ты такой же великодушный, как она. Слишком добр к ним, чего они совсем не заслуживают.

— В любом случае, хорошо, что мы попрощались. Ну и… я хотя бы попытался вас представить.

Лица дяди и тети надо было видеть. Когда мы нанесли визит Дурслям, дабы сообщить, что Волдеморта больше нет, а я не вернусь на Тисовую улицу и буду жить со своим возлюбленным профессором Снейпом, они с полминуты в ужасе с ног до головы оглядывали незнакомца, сошедшего со страниц готического романа о вампирах и теперь ожидавшего приглашения в дом на их пороге.

Нас пустили внутрь только для того, чтобы соседи не заметили у дверей добропорядочных Петунии и Вернона чрезвычайно странных и подозрительных гостей.

У жующего перед телеком Дадли, узревшего Снейпа, от непередаваемых эмоций открылся рот и оттуда посыпались чипсы.

В ту секунду я прикусил костяшки пальцев, лишь бы не расхохотаться. Не хотелось злить и без того разъярившегося дядю. Но немая сцена длилась недолго: поскольку тетя Петуния помнила Северуса с десяти лет, это вселило ей уверенность, что она может быть столь же смелой в оскорбительных высказываниях, как в детстве, и оставаться безнаказанной. Тетя завела свою любимую шарманку, кляня мою мать на чем свет стоит и издевательски насмехаясь надо мной, мол, я такой же ненормальный урод, какой была Лили, а ее ущербность и помешательство достались мне по наследству. И именно Лили виновата в том, что два психа сейчас тревожат покой семейства, смеют заявляться в Литтл Уингинг в безумных одеждах и заявлять о своей…

— Гомосятине! — подсказал старший Дурсль, физиономия которого в тот момент приобрела оттенок спелого томата.

И тогда Северус не выдержал. Одно легкое движение — и тошнотный монолог Петунии перетек в удивленное протяжное «Ква», а сама она в облике бурой пупырчатой жабы суетливо запрыгала по столу. Естественно, Вернон истошно заорал и чуть было не бросился на Снейпа, но под прицелом его волшебной палочки не осмелился нападать. Дадли же, уронив на пол чашку с чипсами, в ужасе вскочил, вцепился в голову, и его возглас «Мама!» заставил меня резко опомниться.

Схватившись за рукав Северуса и мягко, но настойчиво гладя его предплечье, я попросил:

— Не надо, пожалуйста. Верни все как было и давай уйдем.

Услышав мой тон и увидев мое расстроенное лицо, Северус хмуро взглянул на жабу и с извиняющимся видом трансфигурировал тетку обратно.

— Простите и прощайте, — сказал я сбившимся в кучку Дурслям напоследок, и мы аппарировали.

За прошедшие годы я усвоил урок. Порой родные по крови так навсегда и остаются чужаками, а семью ты собираешь сам, отделяя зерна от плевел и окружая себя дорогими людьми, проверенными временем и обстоятельствами. И эти узы стоят всех сокровищ мира.

*

После многих часов работы с зельями и рукописями нам с Северусом нравится по вечерам посидеть на ступенях нашего дома и полюбоваться звездами, слушая благословенную тишину, нарушаемую лишь стрекотанием сверчков.

Сегодня я прихватил бутылку вина и два бокала. Удобно расположившись у Северуса под боком, я, вовлеченный в его объятия, с наслаждением признаюсь:

— У меня ощущение, словно мы бывали здесь в прошлой жизни. Маковые поля. Лебеди. Яблоневый сад. Эти потрясающие закаты на озере. Все кажется таким знакомым и милым сердцу.

Северус поворачивает ко мне голову и внимательно изучает меня несколько секунд.

— Так, может, я уже говорил тебе в прошлой жизни на этом крыльце, как сильно люблю тебя?

— Может, и говорил, — пожимаю я плечами. — Хотя и без слов.

— Но теперь я хочу, чтобы ты слышал, Гарри, — он запускает руку в карман брюк и достает оттуда небольшой предмет. — Чтобы видел и знал. — Он кладет вещицу, которая оказалась бархатистой коробочкой, на свою ладонь, и открывает крышку. — Чтобы всегда помнил об этом.

Его темные глаза сияют в лунном свете. В них отражаются звезды, рассыпанные по небу алмазной крошкой. Как же он прекрасен.

Я перевожу взгляд на кольцо в распахнутой коробочке — в его матовом отблеске есть какая-то особенная магия.

— Давай поженимся, Гарри, — мягко произносит Северус. — Будь моим мужем. Прошу.

Так вот как это происходит. Я застываю, онемев от неожиданности: сердце колотится от столь четкого и важного осознания, что мы переходим на новый этап.

Я люблю не только его нордический характер, блистательный ум и грубую красоту. Я люблю себя рядом с ним. Обожаю то, каким я стал и насколько изменилась моя жизнь и наши отношения, где мы достигли паритета. И мысль о том, что Северус в самом деле хочет провести со мной остаток дней, согревает мое сердце, будто огромный очаг, куда постоянно подбрасывают дров.

— Пролейте свет, мистер Поттер, о чем вы так надолго задумались? — шелковым тоном спрашивает Северус, но я различаю в его интонациях скрытую тревогу. Боже, неужели он допускает, что я могу ответить отказом, и мое молчание буквально съедает его?

Не смея больше ни секунды терзать чувства своего возлюбленного, я отвечаю с нескрываемым удовольствием:

— Задумался о том, что надо бы отправить нашему своднику хорошего огневиски в благодарность.

— Малфой подождет, — нетерпеливо отмахивается Северус. — А что насчет моего предложения?

— Я согласен, мистер Снейп. Тысячу раз да.

— Дай мне руку, — просит Северус, и его голос слегка подрагивает от волнения и радости.

Я протягиваю ладонь, и он надевает на мой безымянный палец кольцо. А затем нежно целует то место, где теперь красуется символ нашего общего будущего. В восторге и упоении мы встречаемся взглядами, и сейчас я уверен как никогда раньше — это будущее будет волшебным.