Martyr (СИ) [Pocket Astronaut] (fb2) читать онлайн

Всё началось с Хаоса.

Вечный, безграничный, всепоглощающий, тёмный Хаос. Всё и ничего одновременно. Зияющая пустота и — парадоксально — источник жизни.

Существовал лишь он, и всё родилось в нём и от него же: весь мир, энергии, богиня Земля — Гея и самая могущественная сила, оживляющая всё и вся, — Любовь, она же — Эрос.

Богиня Земля — Гея, её сын Небо — Уран, который раскинулся небесным сводом над землей, глубоко под ней родился мрачный Тартар, он же — ужасная, мёртвая бездна. Хаос также породил Вечный мрак — Эроб и нежную ночь — Никту. От них в свою очередь произошли вечный свет — Эфир и день — Имера.

Тьма порождает Свет, Земля порождает Небо.

Земля, небо, свет и тьма создали этот мир, воздвигли горы, раскинули океаны. Силы сходились между собой и породили на свет титанов и великанов-циклопов. Титаны в свою очередь воссоединялись и сквозь тяжбы и перипетии производили на свет богов.

Богов света и тьмы, хороших качеств и плохих, богов правды и лжи, верховных богов и божков, богов войны и мира, богов воды и земли, богов любви и ненависти.

Дети Хаоса, Титаны и Олимпийские боги. Создатели этого мира или не более чем религия древних греков, положившая начало всевозможным проявлениям искусства по всему миру?

***

— А можно просто от меня отъебаться?

— Ты мне противен.

— Взаимно до невозможности, пап, — бросив последнее слово аки ругательство.

Тэхён поправляет на лице свои тёмные Ray Ban, которые прячут под собой огромные синяки под глазами, полопавшиеся капилляры и всё ещё немного расширенные от дури зрачки после второй… или уже третьей ночи, проведённой где-то в каком-то клубе с какими-то людьми.

Тусоваться заебало, бухать заебало, отец заебал. Сейчас бы, если честно, потеряться надолго где-нибудь. Хотелось бы на Бали, может быть, или в Тайланд хотя бы. В идеале вообще необитаемый остров.

Но судя по последней выходке, Ким Тэхён, двадцать четыре года, поедет не на Бали, а куда-нибудь приблизительно нахер. А ведь он обещал отцу, что не придётся забирать его пьяного и накосячившего из полиции, ну, хотя бы пару месяцев. Не получилось, не срослось. Ну, случается дерьмо, ну, притёр кого-то возле клуба на машине пьяный. Чё бубнить то? Никто ж не умер.

— Так и чё? Долго мне тут сидеть?

Нестерпимо болит голова, сушит жутко, отходняки не самые приятные. Химка была лишней однозначно. Тэхён бы задумался, почему он берегов не видит, и, когда перебухает, его не остановишь, но сейчас не до этого.

— Нет, не долго, я просто хотел сообщить, что все счета, открытые мною тебе, я заморозил.

— Мне похуй.

— Разумеется. Рассчитываешь тусить также, зарабатывая на своих кальянных? Ты же пропьёшь всё через месяц.

— Это будет моя проблема, правильно? — пристукивает ладонями о подлокотники кресла, поднимаясь.

— Тэхён, я не требую от тебя невозможного, мне до лампочки всё, чем ты занимаешься, глубоко наплевать с кем ты спишь, что ты куришь и где пьёшь. Я тебя уже вообще не трогаю. Я прошу одного — не спускать в унитаз мою репутацию, которую я чёрт пойми сколько лет зарабатывал. Это сложно?

— Да.

Ким Тэхён, двадцать четыре года, не то чтобы на отца обиду какую-то имеет. Он его никогда не унижал без повода, не бил, обеспечивал лучше, чем многих родители обеспечивают. Но Тэхён вот такой. И ничего с этим не поделаешь. Третий ребёнок в семье, сын от второй жены, брак с которой заключён по расчёту, потому что она более подходящая партия для богатого бизнесмена. И Тэхён даже не наследник. Нет, он определённо получит какой-никакой процент семейного капитала в будущем, если повезёт, он, конечно, и долю акций компании сможет отхватить. Но не то чтобы его это волновало. Его вообще, если честно, последнее время ничего не волнует кроме вопроса «как сделать так, чтобы не чувствовать себя перманентно заебавшимся?».

— В любом случае, моё терпение закончилось. Завтра в твои заведения придёт не самая приятная инспекция и их прикроют за нарушение санитарных норм на пару-тройку месяцев. Счета заморожены, я не оставил тебе ни одного. Посмотрим, как надолго хватит твоих накоплений на личной карте, — у Тэхёна по спине стекает холодный пот. Он не особо боится остаться без своих кальянных, в конце концов, навсегда их закрыть у отца не получится, нет у него столько денег и времени бизнесу сына вредить. А вот накопления… Так, а нет никаких накоплений. У Тэхёна, если честно, что карточка для мелких нужд (тусовок), что личный счёт в банке, куда поступал заработок с кальянных, пустые. Прям от слова «совсем». Ни единой вонючки не завалялось.

— Тебе не кажется, что это слишком? Оставишь меня без средств к существованию? — уже миролюбивее начинает Тэ, присаживаясь обратно в кресло.

— Как это без средств? Ты что же, совсем ничего не зарабатываешь?

— Пап, новое оборудование, чаши, табаки… — пытается Тэ включить дипломата.

— Не имеет значения, Тэхён, у тебя два варианта. Перебиваться тем, что осталось, три месяца и ждать пока откроются твои кальянные. Если за это время ты не накосячишь нигде, то я ещё и разблокирую счета через пару месяцев. Всего пять месяцев помучиться. Либо второй вариант. Немного повеселее. Интересно какой?

— Ну и?

— Не «ну и», а «да, пап».

— Да, пап, — закатив глаза.

— Второй вариант: помнишь, где находится то отделение полиции, откуда я тебя сегодня восьмой раз за полгода забирал?

— Ну и?

Отец бросает предупреждающий взгляд из-под очков и откидывается в кресле, давая понять, что продолжать не собирается, пока сын не ответит подобающим образом.

— Да, пап, помню.

— Я предлагаю тебе пойти туда работать. Я уже договорился с суперинтендантом, который курирует это отделение. Он мой давний знакомый, мы служили вместе в армии в девяносто четвёртом.

— Работать в полиции? Смеёшься? Кино снимаем?

— Ты не ослышался. Работаешь в полиции эти три месяца и тебя с позором не увольняют, разумеется, без косяков вне работы, и через три месяца кальянные и счета снова твои.

— А что, отличный будет фильмец, актёр горячий, жгучий, как перец халапеньо, — встаёт, хлопает себя по заднице, демонстрируя отцу подтянутую фигуру, однако пошатываясь при этом от слабости. В конце концов, двадцать четыре года — трёхдневные пьянки без сна легко не проходят.

— Выбирай, халапеньо. Нет, конечно, есть третий вариант. Можешь взбунтоваться и влезть в долги, пытаясь откупиться от инспекции. Но, зная тебя, ты всё, что в долг возьмёшь, пропьёшь быстрее, чем донесёшь туда, куда надо, — весь маскарад отец пропустил мимо совершенно.

— Ни в жизнь не соглашусь, делай, что хочешь, — картинно печально выдыхает, вскидывая руки, садится обратно в кресло.

— Рекомендую выбрать второй вариант, — невозмутимо продолжает отец. — Во-первых, какая-никакая зарплата, в качестве исключения платить тебе будут вперёд, с первого месяца включительно. Во-вторых, пока кальянные расшатаются и начнут снова приносить доход, ты с голоду подохнешь, плюс нужно будет заново нанимать персонал и платить им. Тебе понадобятся твои счета, когда ты свои забегаловки откроешь, одним словом.

— Я просто продам их и всё. Делов то, — деланно безразлично заявляет Ким отцу. Прекрасно понимая, что несёт чушь.

— Общепит, закрытый санэпидемстанцией за нарушение санитарных норм на три месяца, ты собрался продавать? Отличный кейс, прекрасный бизнес, вперёд. Я посмотрю сколько желающих купить этот мусор у тебя найдётся.

— Значит, умру с голоду. Так маме и расскажешь, — поднимается с дивана в твёрдой уверенности покинуть помещение. Его бы это всё жуть как раздражало, если бы не было так хреново.

— Не отказывайся сразу, подумай, — бросает ему издевательски совершенно в спину отец.

Тэхён отвечает ему захлопнувшейся дверью. И лишь покинув офис отца, остановившись на заправке, чтобы залить бензину в бак своей новенькой камри этого года выпуска, понимает, что налички в кошельке что-то около полутора миллионов вон*. И это, мать вашу, выглядит опасно. На месяц, если подзатянуть пояса, хватит. Питаться доставкой, а не в ресторанах, заправляться раз в четыре дня, а не каждый день, катаясь без дела туда-сюда по городу, не заказывать шмотки и пить где угодно, но не в клубах, потому что там эти полтора миллиона — пыль, и не каждые два дня, а ну хотя бы пару раз в неделю. Вот в таком режиме месяц выдержать вполне можно. Но три месяца…

Нет, ну отец объективно жестит. Какая работа? Какие три месяца? Ему за избитого чувака в клубе тогда всего на пару недель блок на счета выкатили. А тут машину чью-то притёр, подумать только, и три месяца? Три?!

Тэхён, лелея слабую надежду, открывает приложение мобильного банка — прочекать счета и карты. Три отцовских предсказуемо заморожены. На личном счету неснимаемый один миллион, который лежит там под процентами, чтобы платить меньше налогов. Его без мороки с банками не снимешь вообще никак. Да и на решение банка две недели нужно будет, в конце концов, вклад большой и открыт только в этом году до 2025го. На личной карте последние триста тысяч.

— Ё-ба-ный в рот, — история операций за последние три дня и сводный анализ, показывающий, что за семьдесят два часа Тэхён потратил два с лишним миллиона на бары, онлайн-переводы и номера в отелях, легче не делают.

Подумать только, позавчера Тэхён, конечно, понимал, что тратит слишком дохрена для сына владельца далеко не самой огромной в мире компании по производству мужского нижнего белья, но никак не думал, что окажется банкротом.

«Миллион восемьсот на три месяца. Это как вообще?»

«Всё равно никакой полиции, перебесится».

***

…Сегодня в 17:38 по южно-корейскому времени в парке неподалёку от станции метро «Синъёнсан» в районе Йонсан-гу было обнаружено тело. Личность пострадавшего и обстоятельства смерти выясняются, по предварительным данным, причиной смерти послужил выстрел стрелой из лука или арбалета, которая прошла тело насквозь, прежде чем труп был обнаружен полицейскими, он пролежал там более двадцати четырёх часов. На месте убийства обнаружено орудие преступления. Также рядом с телом пострадавшего обнаружены трупы животных и свежие цветы. Расследованием дела занимается двадцать восьмой отдел Национального полицейского агентства, курирующий район Йонсан-гу. Помимо этого сообщается, что за последний месяц это уже второе жестокое убийство в этом районе, полицейское агентство пока не давало никаких комментариев, однако по некоторым данным, разрабатывается версия о том, что убийства могут быть совершены одним и тем же человеком. Следите за развитием событий.

К другим новостям…

Комментарий к Prologue

*1,5 миллионов вон ≈ сто тысяч русских рублей

страшно выкладывать, очень страшно😅

========== war and blood ==========

Тэхёна всегда забавляла их с отцом манера вести диалог. Отец, любящий разговаривать умно, красиво и витиевато, всегда излагал мысли до тошнотворного правильно, раскладывая всё по полочкам и требуя ответов в такой же манере. Тэхён же никогда особо против не был, разве что разговаривать красиво не очень умел, но, жестикулируя, и без этого постоянно устраивал цирк. Ему нравилось делать все напоказ, картинно закатывать глаза, вздыхать, психовать и всё в этом духе. Однако сейчас в кабинете суперинтенданта двадцать восьмого отделения Корейского национального полицейского агенства Ким Намджуна хотя бы сын решил отбросить все свои ужимки.

Как минимум, вздыхать, махать руками и наматывать круги по кабинету будущего начальника — идея, очевидно, плохая. Как максимум, сил никаких, три дня, целых три дня Тэ потратил на то, чтобы отоспаться, доесть то, что осталось в холодильнике и, взвесив все «за» и «против», таки решил прийти к отцу и согласиться на второй вариант. Не потому что так уж сильно испугался остаться без денег. Нет. А просто больше из праздного интереса и банального понимания, что если продолжить жить так, как он живет, дальше, то там уже и наркотики потяжелее травы недалеко, секс без защиты и мало ли что подцепить после такого можно, а потом больницы, рехабы и пиздец окончательный. Работа и правда позволит привести в порядок режим, займёт время, которое он бы спустил на пьянки, от которых самостоятельно отказаться вряд ли получится, да и денег можно сэкономить. Младший Ким, конечно, тот ещё молодой повеса, но далеко не глупый человек и жизнь свою пустить в правильную колею в моменты трезвости всё ещё планирует. В общем, Тэхён не то чтобы против этой идеи. Ну поработает недолго, поперекладывает бумажки в полиции. Прикольно даже. И не скучно. И хоть где-то считай пригодился.

— Большое спасибо, Намджун, что согласился принять моего оболтуса к себе, — улыбается старший Ким.

— Я не мог отказать, Минхо, девяносто четвёртый, сто сорок восьмая дивизия мотострелковых войск, мы своих не забываем, — подмигивает Намджун почему-то Тэхёну, а не отцу.

Это красивый, выглядящий гораздо моложе отца мужчина: добрые глаза, пухлые губы, мягкие черты лица. Располагает к себе неимоверно.

Тэхён не выдерживает и украдкой закатывает глаза на этот обмен любезностями.

«Чертовы корейцы с их чувством чон*».

— Я правильно понимаю, мы заключаем контракт на три месяца с сегодняшнего дня? Выплаты оформляем наперёд?

— Да, всё верно.

— Хорошо, тогда сейчас с бумагами разберёмся, и я представлю тебя команде, Тэхён. Все ребята дружные, работают над одним сложным делом. Какую роль тебе следователь отведёт, я не знаю, решите уже сами, но не думаю, что это будет что-то сверхсложное. Так как ты у нас даже без юридического образования, должность у тебя, к сожалению, будет самая низкая, ты будешь помощником полицейского. Нянчиться с тобой никто не будет, все очень заняты, придётся помогать. И ещё очень важно, — ловит его взгляд своим и выдерживает паузу. — Чтобы у нас с тобой получился коннект и мы не расстроили твоего отца увольнением, ты должен уяснить, что это работа, мы ходим сюда каждый день, исключая выходные, без опозданий, и разумеется ты обязан будешь подчиняться старшим по званию. Во избежание дедовщины и глупостей всяких, ты с этого момента должен выполнять мои приказы и приказы следователя Чона. Остальные сотрудники вашего отдела твоими непосредственными начальниками не являются. Также ввиду отсутствия у тебя образования и разрешения на ношение оружия, у тебя не будет табельного пистолета. Здесь всё понятно?

— У меня есть разрешение на ношение травмата, мало, что ли? — угрюмо бросает Тэ.

— Это к сожалению нам не подходит. Тем более учитывая твои прошлые… кхм, приводы в наше отделение, ну, сам понимаешь.

— Ладно, пускай меня убьют.

— Не думаю, что ситуации, угрожающие твоей жизни и здоровью, будут иметь место быть. Давайте подпишем бумаги.

Совсем немного времени ушло на подписание документов, в которых Тэ успел мельком заметить графу о том, что он один несёт ответственность за свою жизнь, что немного покоробило его уверенность в этой затее, но чем меньше оставалось бумажек, тем больше начинало сводить живот от предвкушения, как будто на ставках сел поиграть или в онлайн-покер, присутствует какой-то адреналин, что ли.

***

Первое, что Тэхён успел понять, оказавшись в стенах своего будущего рабочего места, — он тут никому не нравится. Угрюмый следователь, разглядывающий доску с какими-то картинками, молча обернулся на приветствие Намджуна и скользнул нечитаемым взглядом по Тэ, какой-то парнишка с копной светло-русых волос, развалившийся в кресле за столом, приподнялся при виде начальства, но, услышав причину их визита, моментально нахмурился, был ещё один парень в светоотражающей жилетке, но тот лишь выглянул из-за кипы бумаг, поприветвовал всех и спрятался обратно.

— … будет работать с вами.

— Это мы поняли, это стажёр? Выпускник?

— Не совсем, Тэхён, знакомься, это следователь Чон Чонгук, на ближайшие три месяца он твой непосредственный начальник, Мин Юнги, — русый парень кивает головой, — полицейский, будете работать в команде, и Кан Мейцо — помощник полицейского, — из-за бумаг снова вынырнул парень, теперь уже улыбаясь.

— Мне кто-нибудь объяснит, что происходит? — устремив ничего не понимающий взгляд на Намджуна, бросает тот, кого назвали следователем Чоном.

— Пойдём, выйдем, я тебе всё подробно расскажу, — кивает ему Намджун.

Тэхён смачно зевает, зарываясь пальцами в волосы, пока следователь проходит мимо.

— Да, неловко у вас тут, — бросает вслед удаляющейся компании, — ну, чем я интересно буду заниматься? — покачиваясь на носках, взирает на того, которого назвали Юнги.

— Понятия не имею, Чонгук вернётся и будет разбираться, я просто коп, все эти сложности не ко мне.

— Мы в Корее, у нас нет копов, бро. Вы вроде как ну… полицейские.

— Ты мне уже не нравишься.

— Ой ладно тебе, так чем вы занимаетесь тут? Бомжей возите? Проституток с трасс гоняете?

— Или таких, как ты, из клубов обдолбаными забираем, а потом ждём, пока папочка залог привезёт, — подмигивает молчавший до этого как его… Кан? Короткие волосы, хитрые маленькие глаза, он Тэхёну становится неприятен моментально. Парень из разряда тех, кто подъебёт при любом удобном случае.

— Точно, — тянет Юнги, вставая с кресла, — ты же этот, тот самый, Кельвин, ебать.

— Чего, блять? — Тэ опирается задом на шкаф с документами. Смотрит на новых «коллег» с вопросом.

— Ну тебя же недавно привозили за избиение, — Тэ морщится, вспоминая самую, пожалуй, неприятную историю из всех, что с ним происходили. — И вот на днях бухого и обдолбаного привозили за вождение в нетрезвом виде.

— Полетели регалии.

— Ну ты же?

— Ну я. А почему Кельвин?

— Так ты же в рекламе трусов той был!

— Блять, — удрученно бросает Тэ, опуская взгляд.

Два года прошло, а ему все, кому не лень, продолжают припоминать эту сраную рекламу. Было дело, отец попросил его поучаствовать в съёмках их новой коллекции. Тэ разумеется согласился, ведь на тот момент он ещё принимал участие в жизни компании и не думал, что это как-то аукнется в будущем. А тут пожалуйста — полицейские прозвище даже дали в честь этого. Кельвин, блять. Есть, мать его, чем гордиться.

***

Он просыпается рано, когда воспетка привычным зычным голосом зовёт всех на завтрак. Устало находит свои видавшие виды казённые вещи, кутается в тонкий свитер, который не греет нихрена на самом то деле, а в помещении холодно просто ужас, за окном зима. Очередная, промозглая, одинокая. А потом он собирается с мыслями и плетётся завтракать. Ещё один день в аду.

Он всё ещё верит в любовь и справедливость. Всё ещё ждёт, что однажды придёт кто-то и он соберёт все свои нехитрые пожитки и покинет это место навсегда, а потом этот кошмар закончится. Всё ещё верит, несмотря на то, что его вернули сюда уже во второй раз. Не забрали, как тогда, когда мамы не стало. А просто вернули. Отдали за ненадобностью. Он не знает, чем не устроил очередную семейную пару. Ведь, как говорят воспетки и директриса, он добрый мальчик, хорошо учится в школе, очень любит историю, литературу и химию, никогда не грубит и просто хочет, чтобы его хотя бы немного любили. Ему двенадцать, он поломанный от и до, но всё ещё верит в чудо. Верит, когда мадам Юн улыбается ободряюще, после того, как в очередной раз обработает его разбитые пухлые губы или когда убирает от разбитого носа пакетик со льдом. Верит, когда очередная пара приходит и забирает очаровательную девочку, у которой родители были алкоголиками и сама она, на самом то деле, судя по разговорам, ждёт не дождётся повторить их судьбу, верит, когда забирают Мингю, потому что он очень красивый, а ещё в футбол играет здоровски, верит, когда на него смотрят лишь украдкой, чтобы поёжиться, потому что с недавних пор его лицо постоянно разбито. Он всё ещё верит. Мама — её он помнит смутно — говорила, что в жизни всегда есть место чуду, есть карма и есть определённо кто-то там наверху, кто следит за всеми и помогает в трудную минуту. Он верит: и ему помогут рано или поздно. Не могут не, ведь он всё ещё верит в чудо. Верит даже тогда, когда Ги Су втаптывает его ногами в бетонный пол под лестницей около учебных классов, верит, когда Ги Су и компания дубасят его за стадионом просто ради веселья, верит, когда Ги Су на его глазах целует Ким Мину, которая ему нравилась очень, но она в этот момент смотрит на него с отвращением, пока дружки Ги Су забавляются, хлопая его по щекам, и тушат о предплечья сигареты. Он, кажется, верит даже тогда, когда через пару лет, получая в коридоре очередной пинок и полное отвращения «педик» в спину, понимает, что взрослые это всё прекрасно видят, понимают, но ничего не делают и никак не пытаются помочь. Просто закрывают глаза, позволяя кому-то возомнить себя богом и делать всё, что вздумается. А он каждый день ведёт свою войну за выживание. Каждый день.

26.04

Арес

Воинственный и антагонистичный, коварный и вероломный бог войны. Нелюбимый сын Зевса и Геры, выступающий против мировой гармонии, которую старается поддерживать его отец-громовержец; кровопролитие ради кровопролития, войны лишь ради разрушения структуры материальной субстанции, что так тщательно создаёт его мать — богиня семьи и брака.

***

— Фууу, это что, кишки? — парень моментально зеленеет, отпрыгивая от доски с фотографиями с мест преступлений. — Блять, а можно меня в другой отдел?

Чонгук отрывает взгляд от бумаг с результатами предварительной дактилоскопической экспертизы второй жертвы и вперивает взгляд в это светловолосое недоразумение, которое Намджун ему навязал.

Чон не то чтобы был конфликтным, нервным или что-то подобное. Но сейчас они всем отделом трудятся над сложным делом, на его плечах уже два трупа, а ни у кого не то что доказательств и предположений, даже идей нет, что это может быть. А ему ещё и навесили какого-то мажора. «Помогать будет». На кой спрашивается хуй? Мало проблем у них всех сейчас?

— Да, мажор, это кишки, если посмотришь внимательнее, там ещё мясо есть со всех частей тела, а на другой фотографии ещё и кролики дохлые, если собираешься блевать, то туалет на выходе слева.

— Сам ты мажор… — бормочет Тэхён и пятится от доски к дивану, усаживается, продолжая ошалело пялиться в пространство перед собой.

— Если тебя пугают фотографии, то рекомендую пойти к Намджуну и действительно попроситься в другой отдел. Там можно будет поперебирать документы, поездить повозить зэков или погонять бомжей со станций метро, не так всё страшно. У нас, извините, только кишки, — бросает Чонгук почти презрительно, от чего Тэ моментально собирается с мыслями и тут же упирается рогом, потому что нехер, не на того напал.

— Да ничего меня не пугает, уважаемый следователь, спасибо за предложение, но не думаю, что есть разница в каком отделе бумажки перебирать, — Чонгук слышит в его голосе издёвку, да уж, быстро он от шока отошёл.

— Думаешь три месяца только этим и заниматься?

— Планировал именно так, — вскидывает бровь мажор, и Чонгук ловит себя на мысли, что его передёргивает от вот этой напускной манерности нового «коллеги».

Лицо следователя искажает по-настоящему хищная улыбка. Тэхён тушуется под его странным взглядом, но моментально напускает на себя дерзкий вид, предчувствуя однако, что пожалеет о своём бахвальстве, как минимум, потому что фотографии его и правда напугали пиздец как. Если придётся подобную мясорубку увидеть в реальности, он буквально будет блевать где-нибудь за углом, пока остальные будут дела свои полицейские делать.

— Тогда я готов озвучить тебе твои обязанности, помощник полицейского Ким, — продолжает улыбаться следователь Чон, и Тэхён краем сознания отмечает, что несмотря на очевидную дерьмистость ситуации, выглядит Чонгук при этом не так уж и плохо, даже симпатичный достаточно. Очень симпатичный. — Назначаю тебя оперативным сотрудником, опером если говорить по-простому, в твои обязанности будет входить присутствие на месте преступления, работа с доказательствами, отработка доказательной базы, работа с базами данных, судя по тому, что учился ты у нас на экономиста, думаю блок информатики в университете у тебя был, а значит с этим справишься. Ну, а трупы и всё сопутствующее — это ничего страшного, раз уж тебя всё равно ничего не пугает.

— У меня нет оружия.

— А тебе и не нужно ни в кого стрелять, боже, там, куда ты будешь ездить, скорее всего все уже будут мёртвые, не переживай, — закатывает глаза следователь.

— Вы уверены, что это законно?

Чонгук совсем не вспыльчивый. Но игривые нотки и весь этот напускной пафос, наглый взгляд и нарочитая жеманность этого придурка не могут не выводить из себя. Особенно в такой ситуации. Чонгук кровью и потом прокладывал себе дорогу хотя бы к этой должности. Выбирался с самых низов сам. Без мам, пап, кредитов и не продавая собственную задницу. А потому терпеть не может тех, кто получает все просто так. Даже, например, работу помощником полицейского с нихуя: не учась, не стараясь, ничего не делая. И это в то время, когда огромный процент населения страдает от безработицы в стране, проигрывая в конкурсах, где по пять человек на одно место.

— Незаконно изначально было пихать в это дело дилетанта, у нас тут не детский сад и не подготовительная группа, получить работу в полиции стоит серьёзного труда, а в моём отделе и подавно, тебе же всё свалилось на голову неизвестно вообще зачем, как и непонятна лично мне выгода от того, что ты будешь путаться под ногами. Я понимаю, что у вас богатых всё просто: захотел ребёнок в двадцать четыре годика стать полицейским — пожалуйста, физиком-ядерщиком — пожалуйста, айдолом — пожалуйста, тренером личностного роста — без проблем. Для вас нет разницы в рекламе трусов полуголым сниматься или жизни спасать, всё на блюдечке с голубой каёмочкой. Только тут ты либо работаешь и не отсвечиваешь, либо катишься отсюда куда-то приблизительно нахер, мне плевать, кто тебя сюда засунул и кто за тобой стоит, я понятно объясняю? — рычит Чон.

Тэхён выходит из себя окончательно.

— Я себя сам в вашу шарашкину контору запихал, думаешь? — плевать на приличия, с этого момента Тэхён не будет ни общаться с ним формально, ни вы-кать, ни пресмыкаться. Чон первый начал. — Не собираюсь я смотреть на ваши трупы, мне это нахуй не усралось. У меня был уговор с отцом, что я просто провожу здесь три месяца, я не собираюсь помогать вам разгребать это ваше дерьмо, и не надо на меня орать, — подходит ближе, тыкая пальцем в сторону доски с фотографиями, Юнги приподнимается с места, заметив нешуточную назревающую перепалку.

— Повторюсь, мне до пизды, кто тебя сюда засунул, равносильно, как мне до пизды какой у тебя и с кем уговор. Я ценю своё время, а у нас здесь куча дел и проблем. Если ты не хочешь вылететь в первый же день, то ты сейчас заткнёшься и ты будешь помогать разгребать, как ты сказал, наше дерьмо, делать то, что я говорю, и только попробуй начать жаловаться, сейчас ты под моим началом, а ещё с этого момента ты будешь разговаривать со мной уважительно, как минимум, я старше не только по должности, но и по возрасту, это понятно?

«Десять раз ну, всё ебло в уважении».

— А вы все тут такие грубые? — Тэхён закатывает глаза и нервно всплёскивает руками. А потом замирает в замешательстве. Следователь, стоило только вскинуть руки, тут же отпрянул назад, слегка дернулся, отступил на шаг и перед тем как окончательно отвести взгляд, позволил Тэхёну уловить в них мелькнувший, что это? Страх?

— Не маши здесь руками, новенький, — вклинивается между ними Юнги, загораживая собой следователя, Тэхёна гложет любопытство, он пытается заглянуть через чужое плечо, силясь понять показалось ему или нет, но Юнги мешает, цепляя глазами его взгляд. Чонгук же тем временем промаргивается, и от былой неизвестной эмоции, отраженной на лице, не остаётся и следа. — Понял?

— Да, понял, понял, просто жестикулирую… — тушуется Тэ, силясь понять, что их так возмутило.

— Давайте успокоимся все, Тэхён, добро пожаловать в команду, у нас сейчас слишком много нервотрёпки, извини за не самый радужный приём, обязанности тебе озвучили, будешь помогать — сможем хорошо посотрудничать, следователь Чон — твой непосредственный начальник, постарайся найти с ним общий язык, он хороший парень. Да, Чонгук? — Тэ удивляется, что полицейский общается со следователем неформально, наверное, они друзья. — Ну же, нам сейчас не до ссор на ровном месте. Скажи, чем ему сейчас заняться, и продолжим. Или мне ввести его в курс дела?

— Вводи сам, мне некогда, — бросает Чонгук, кивая на пустующий стол недалеко от его собственного, очевидно намекая, что его можно занять. А потом также стремительно, как вскочил, возвращается на своё рабочее место.

— Так-с, — тянет Юнги, неловко улыбаясь, — с чего бы начать?

***

На небольшую экскурсию по кабинету и прилегающим к нему помещениям уходит не больше тридцати минут. За это время Тэхён, со скучающим видом озирающийся по сторонам, успевает запомнить, где здесь туалеты, в каком крыле кабинет Намджуна, где находятся помещения, где можно получить результаты различных экспертиз, архив, посещает настоящую комнату для допросов, с противоречивыми чувствами разглядывает «обезьянники», в которых не раз оказывался сам, отмечает, что кафетерий с выкрашенными в светло-коричневый цвет стенами довольно уютный, но пахнет там отвратно: для непереносящего сладкое Тэ запах дешевого шоколада вперемешку с какой-то выпечкой — смерти подобно. По периметру всего отделения везде понаставлены живые цветы в нелепых горшках из «Икеи»; коридоры со светло-голубыми стенами и серым линолеумом на полу; в кабинете так же светло, как и везде, такая же спокойная цветовая гамма, несколько рабочих столов, шкафы с бумагами, доска с фотографиями и приличный такой диван. Его, пожалуй, можно даже назвать уютным. А всё отделение несмотря на специфику места — отдающим спокойствием. Все спокойно делают свою работу, спокойный интерьер, спокойный Юнги. Тут вообще из неспокойного только следователь Чон Чонгук очевидно. Тэ в голове делает ставку на то, что скорее всего это от того, что Чон не трахается. Трахался бы — был бы поприятнее в общении. Во время их прогулки по отделению Тэ ловит на себе несколько взглядов и с трудом, но узнает полицейских, которые недавно его забирали из клуба. Ощущения от этого максимально странные. Но Тэ решает не акцентировать. А ещё поражает тот факт, что как бы не кричали все, мол, в полиции сотрудники только задницу просиживают и ничего не делают, Тэ за полчаса из бездельников увидел только Юнги в самом начале. Работа в отделе буквально кипит. Все куда-то бегут, сидят по местам за компьютерами, ведут допросы, разбираются с бумагами, водят по коридорам куда-то зачем-то задержанных. Работа кипит. Жизнь кипит. Тэхён ловит странный вайб. Ему тут… нравится?

***

— Если говорить коротко, то у нас сейчас есть две жертвы. Первая, — Юнги тычет небольшой указкой на группу тех самых фотографий с кровавым месивом, которые напугали Тэ изначально, — Ким Ги Су, двадцать пять лет, не женат, детей нет, сирота, воспитывался в детском доме, образования нет, работал курьером в Макдональдсе. В день смерти со стационарного телефона неподалёку от места убийства был совершён звонок и заказана доставка на адрес, вот тут вот выше он написан, там, как позже выяснилось, никто не живет и назван он скорее всего рандомно, можешь ознакомиться; дойти до места он не успел, предположительно убитый свернул на нужную улицу, в переулке был оглушён ударом тупого предмета по голове, после чего его оттащили — о чем свидетельствуют следы волочения тела по асфальту — во внутренние дворы и около мусорных баков уже произошло само убийство. Совершено оно, к слову, было с особой жестокостью, наши эксперты так и не смогли сказать от чего именно погибла жертва, скорее всего от кровопотери, — Юнги передёргивает плечами, — на фотографиях видно, что телу были нанесены множественные увечья, в том числе огромное количество ножевых ранений вдоль вен и артерий, очевидно, чтобы пустить больше крови. Мы посмотрели камеры нескольких заведений, в которые попадала будка стационарного телефона, их оказалось две и в обе будка попадает только частично. Соответственно, отследить того, кто туда заходил практически не представляется возможным. Помимо этого улица в этом месте очень проходная и в потоке людей отследить кого-то по другим камерам также не получилось. Орудия убийства не найдено. Свидетелей тоже. У убитого была парочка друзей, у которых железное алиби, и настолько скучная и неинтересная жизнь, что врагов его никто припомнить не смог. Детский дом, в котором он воспитывался расформирован восемь лет назад, из старых сотрудников никто нам с поисками подозреваемых помочь не смог. Воспитанников найти пока не удалось, учитывая тот факт, что многие усыновлены анонимно. Из тех, кого удалось отыскать, Ким Ги Су никто не помнит.

— Это кратко? — Тэхён почти физически слышит, как его челюсть пробивает пол.

— Ну, я старался покороче, — улыбается Юнги, — фотографии смотреть будешь?

— Нет уж, спасибо, насмотрелся, — дёргается Тэ, инстинктивно откатываясь на своём стуле подальше от злополучной доски. — Фу, ну должна же быть хотя бы цензура.

— Мы же не в кино, — усмехаясь, бросает Мейцо.

— Нихуя не понятно, но очень интересно, давай дальше, — заявляет Тэ Юнги, краем уха уловив усмешку со стороны Чонгука. Слушает-таки их разговор.

— Вторая жертва уже интереснее — Рю Джи Вон, двадцать шесть лет, женат, есть шестилетний сын, закончил Корейский Национальный Гуманитарный институт по специальности «История», отделение этнографии и антропологии, по профессии — чёрт его знает, кем может вообще работать антрополог, — он не пошёл, ещё будучи студентом мужчина подрабатывал консультантом в банке, к моменту смерти занимал должность управляющего отделом по работе с клиентами. В момент смерти жертва возвращалась с работы, точнее направлялась к станции метро через парк на севере района Йонсан-гу, где он обычно срезал путь, чтобы быстрее добраться, так как жил далеко от работы. Убит выстрелом из арбалета, на месте преступления в кустах найден как раз этот арбалет и соотвественно стрела внутри тела; что удивительно: экспертиза установила — выстрел был произведен с очень близкого расстояния, это говорит о том, что пострадавший скорее всего знал убийцу раз разрешил подойти к себе так близко, либо он банально его не видел, так как на этом участке парка практически полностью отсутствует освещение. Мы уже опросили ближайших друзей и родственников убитого, но ни у кого из них нет мотива и у всех есть алиби. Сейчас отрабатываются возможные подозреваемые, на которых указала его жена, а именно её бывший муж и парень, которого недавно уволили из банка с подачи Рю. Из интересного ещё стоит отметить, что на месте преступления обнаружено три трупа кроликов и несколько свежих роз. Поиск места, где живность и цветы могли быть приобретены результата не дали, досмотр камер точно так же, место проходимое, сам парк вдали от зданий оснащённых хорошим видеонаблюдением. Подозреваемых ноль, свидетелей ноль, полный пиздец. Думаю, понятно, почему наш многоуважаемый следователь Чон нервничает? — добивает свою речь Юнги.

— Я видел по телику! — вскакивает со своего места Тэ. — Видел про трупы эти и цветы!

— Молодец, — не поднимая головы встревает Чон.

— Там сказали, что вы отрабатываете версию о том, что убийства совершил один и тот же человек. Почему?

— Вау, запомнил.

— Ну серьезно. Ты об этом ничего не сказал.

— Послания, — снова встревает молчавший все время до этого Чон, поднимается со своего места и усаживается на столешницу, скрестив руки на груди.

— Послания?

— Да. У обеих жертв на теле были найдены порезы, схематически изображающие в первом случае горящий факел и слово «коршун» на корейском, во втором случае стрелу и слово «bear» на английском, что означает, думаю, сам допрешь, много ума не надо. Сопоставив эти… порезы на телах обеих жертв, выяснилось, что сделаны они одним и тем же предметом, предположительно маленьким скальпелем. Один и тот же почерк. И какой-то смысл. Какой — пока непонятно. Мы пытались найти людей, которые могли бы оказаться их общими знакомыми, чтобы приблизиться к ответу, но пока безрезультатно. Ситуацию усложняет тот факт, что всё указывает на то, что это серийник. Серийник, который хочет, чтобы его поймали. Он не уничтожает тела и доказательства и оставляет подсказки. И в наше время, когда раскрываемость подобных дел высока настолько, что обычно подобных убийц ловят до того, как они станут серийными, ещё одно-два тела и это бросит тень на весь отдел. Но у нас нет зацепок. Они могли бы быть, если бы сохранились документы о воспитанниках детского дома, где воспитывался первый из пострадавших, но… их нет, а это значит, что мы слепо тычемся во все возможные варианты, и пока что безрезультатно. Невозможно проверить, ну… всех людей, появлявшихся в жизни пострадавших, особенно сложно с первой жертвой.

Чонгук смотрит уже не так злобно, говорит почти без тени яда в голосе, и Тэхён хоть и чувствует, что его со всеми этим полицейскими затеями засунули в пекло какое-то, но ощущает, что приятно втягивается во всё это дерьмо. Хоть и жутко ужасно. И навряд ли спать спокойно получится.

— Это какой-то психодел, убивать кого-то, а потом ещё и рисуночки на трупах вырезать…

— Ну как-то так, не знаю, чем думали твой отец и Намджун-ним, засовывая тебя в наш отдел, у нас тут реально не до бумажек, с ними Мейцо и сам справляется. А ещё это дело на виду у всех СМИ, как минимум, потому что район элитный, а слухи о серийном убийце пугают жителей побережья реки Хан до жути, если ты понимаешь о чем я.

О, Тэхён понимает, он и сам тут неподалёку живет. Только слухами из мира убийц и психопатов не интересовался, а в пьяном угаре мало что в голове откладывается, вот и был спокоен. А теперь как?

— Готов работать?

— Если честно, сбежать хочется.

— Не получится, — вздыхает Чон, — я уже звонил Намджуну, штат переполнен, наш отдел единственный, где есть свободное место, тебя не к кому даже перенаправить. Придётся обживаться здесь, ну либо беги к папочке и слёзно проси тебя отсюда забрать, — практически выплюнув последнюю фразу, Чон уставился на Тэ, с интересом следя за реакцией.

А Тэхёна коробит эта интонация посильнее того момента, когда ему заявили, мол, он «испугался», зачем они ему тут разжёвывали всю эту информацию о деле, если собирались шпынять и выгонять? А потому Тэ натягивает на лицо абсолютно по-бычьи упрямое выражение и трясёт волосами, протестуя.

— Если мне хочется сбежать от вида кишок и мистической хуеты, которая у вас тут творится, это не значит, что я от своих слов откажусь и брошу всё в самом начале. Я уже пришёл и валить пока не планирую. Делайте скидку, я даже ужастики-то с мерзостью вот такой не смотрел никогда и полицейским в детстве быть не хотел. Хули вы на меня напали с порога и дрочить начали, может быть, я дофига полезным окажусь и сработаемся. Я вообще-то не тупой. Вдруг реально помогу дело раскрыть, вот все охуеют. Говорите, что делать надо, я начну, мне интересно, — глядит с вызовом в тёмно-карие, что смотрят на него сверху вниз, снова отмечая, что обладатель кофейных глаз чертовски хорош собой, а сейчас так вообще делает его очень хорни, восседая вот так вот на столе и демонстрируя своё подтянутое тело в узких чёрных штанах, приталенной белой рубашке с чёрным галстуком… да, Тэхён был бы определённо не против, чтобы этот злой полицейский связал его запястья этим самым галстуком, и взял прям на этом самом столе.

— А ты борзый, — бросает, усмехаясь, Чонгук и спрыгивает со стола, — не беси меня, и будет всё нормально. Сорян, что наорал в самом начале, просто не люблю нытиков и баловней.

— Баловней? Здравствуйте, вы из тринадцатого века, ты где это слово взял?

— Мы, вроде бы, не переходили на «ты».

— Уволь меня за это, злой полицейский, — пытается пофлиртовать Тэ.

— Я сделаю пометку бухгалтерии, чтобы оформили тебе штраф за неформальное общение со старшими по должности.

— А ты почти показался мне интересным… — обиженно тянет Тэ.

***

Первая неделя в отделении под началом Чон Чонгука прошла на удивление легко и быстро. Тэхен постоянно был чем-то занят, какой-то процент времени занимал действительно процесс перекладывания бумажек, знакомства с разными экспертизами, ознакомление с протоколами допросов и прочими бумажными носителями. Пару раз Чонгук брал его с собой на допросы некоторых возможных подозреваемых, где Тэ тихонько сидел в сторонке и фиксировал в блокноте основные моменты допроса. В эти моменты Чонгук казался ему безумно крутым профессионалом, и Тэ чувствовал себя школьником, которого отправили на стажировку в полицейское отделение. Один раз Тэхён попал на выезд с Юнги, где они опрашивали владельцев магазинов, находящихся в районе того самого парка, где была найдена вторая жертва. И в этот момент уже Тэ сам начал чувствовать себя каким-то… значимым, что ли. Новое подкупающее ощущение.

Общение с Чонгуком не наладилось, на общих выездах тот держался отстранённо,лишь сухо давая указания что делать, куда идти и как себя вести. Тэхён внимал каждому слову, искренне пытаясь втянуться в рабочий процесс, но Чонгук его стараний, кажется, совершенно не замечал. Однако была одна вещь, что заставляла уставшего Тэхёна, возвращающегося к себе в квартиру поздним вечером, лежать и пялиться в потолок по полчаса, размышляя о том, что некоторые кусочки пазла под названием «Следователь Чон» друг с другом совершенно не сочетаются. Чонгук, несмотря на свою ершистость и показательно пренебрежительное отношение, оказался достаточно внимательным к людям. Тэ часто замечал, как тот придерживает дверь Юнги, или Мейцо, или вообще кому угодно из отдела, и всегда с таким лицом будто бы ему и правда несложно, пару раз даже ему, Тэхёну, мажору, который ему так сильно мешает, дверь придержал и один раз подал куртку. Наверное, забыл в этот момент, кому помогает. А ещё Чонгук часто утром приносил на работу кофе на всех и — удивительно — но во второй же день принёс уже четыре стаканчика, хоть с мажором и почти не разговаривал, скинув его на попечение Юнги.

Юнги же, напротив, оказался потрясающим во всех смыслах коллегой. Помогал разбираться со всей бумажной волокитой, объяснял всё, что непонятно, постоянно втягивал в разговор, шутил с ним и приобщал к работе всеми способами. Благодаря ему одному, пожалуй, Тэхён за короткий срок перестал чувствовать себя тотально лишним и полностью разобрался в том деле, которое сейчас расследовалось отделом. Тэ пообещал себе позвать Юнги выпить в ближайшее время. Мин на самом деле классный парень. Светлые волосы, добрые, красивые глаза, симпатичная белозубая улыбка из тех, что с дёснами, пухлые щеки, несмотря на общую худобу. Веселый, общительный, открытый парнишка. Не в его, Тэхёна, вкусе, но это и к лучшему, наверное.

***

— Итак, что мы имеем? — тянет Юнги в конце недели, покусывая губы и разглядывая доску с доказательствами, куда не добавилось ровным счетом ничего с того момента, как Тэ пришёл в отдел.

— Нихуя мы не имеем, — вздыхает следователь. — Мы с Кельвином вчера встречались с парнем, которого уволили из банка, там всё глухо, у него железное алиби, плюс нет мотива. Это была последняя ниточка. Пока тупик.

— Кельвин, серьезно? — бросает Тэ, поднимаясь со своего места. Что ни говори, каким бы независимым мажором ты ни был, а вот такое отношение обижает, особенно если учесть тот факт, что Тэ — хрен его знает зачем, — но старался всю эту неделю. Хотя это ему вообще не свойственно. — Я, блять, пытаюсь помогать, не быть обузой, сложно моё имя запомнить?

— Тебя не просили помогать.

— Но я тем не менее это делаю, тяжело начать уважать хотя бы эту мелочь?

— Ну, может, не сейчас? Конец рабочего дня, давайте итоги подведём и разойдёмся на выходные, пожалуйста, — устало тянет Мейцо.

— Поддерживаю предыдущего оратора,— осторожно добавляет Юнги.

— Ты мне сейчас нагрубил? — игнорируя всех остальных, упирается взглядом в большие тёплые карие напротив Чонгук.

— Да, мать твою, нагрубил. Тебе не кажется, что ты пользуешься служебным положением лишь бы задрочить меня по приколу? Так сильно не нравлюсь?

— Что ты сказал?

— Невежливо вопросом на вопрос отвечать, Чон.

— Охуел?

— Столько вопросов и все без ответов, — и Тэхён обнаруживает себя стоящим к следователю почти впритык.

Этот самовлюбленный засранец раздражает невероятно. Добился какой-то мелкой должности в полиции, а самомнение аж из ушей прёт. Но ещё почему-то от едва различимого аромата какого-то свежего мужского парфюма, исходящего от следователя, что смотрит сейчас с откровенной угрозой во взгляде, у Тэхёна желудок делает кульбит. И почему каждый раз, когда они начинают ссориться, Тэхён чувствует, что начинает его хотеть?

— На сегодня всё, все свободны, Ким сегодня дежурный, уйдёшь последним и закроешь кабинет. И ещё один штраф за твой блядский длинный язык, продолжишь так же и к концу месяца останешься без зарплаты, — и, подхватив со стола свой чёрный рюкзак, устремляется к двери, задев подчинённого плечом.

— Вот же блять…

— Остынь, ну, ты сам его провоцируешь, — хлопает по плечу Юнги, едва только за следователем захлопывается дверь.

— Это реально накаляет, ищи с ним общий язык, это мешает работе, — добавляет Мейцо, и они оба покидают помещение.

— А я что, не пытаюсь? — в пустоту.

И когда он, молодой, успешный, красивый, богатый (до недавнего времени) парень умудрился оказаться в таком то дерьме? С каких пор то, как пройдёт его день, зависит от настроения одного конкретного долбаёба со следовательскими погонами?

Бесит.

Комментарий к war and blood

*В корейском языке есть слово, которое вызывает у услышавших его корейцев чувство тепла, привязанности и даже грусти. Это слово «чон», которое представляет собой один из важнейших концептов корейской культуры.

По словам корейцев, это ощущение —не любовь и не дружба, это просто чувство тепла и взаимности по отношению к одному человеку или группе людей, чаще всего оно возникает внезапно и очень сильно влияет на взаимоотношения между людьми.

Чувство «Чон» часто описывают, как «невидимое объятие, которое объединяет людей». Действительно, «чон» играет роль связующего звена между людьми. Важный аспект «чон» – это глубокая взаимозависимость между людьми, наличие определенных обязательств. Люди, которые связаны «чон», обязаны идти на взаимные уступки и помогать друг другу, когда это необходимо. Чон предполагает преданность и готовность к самопожертвованию среди тех, кто связан этим чувством.

«Чон» помимо всего прочего не связан с осознанным выбором человека и может существовать между членами очень крупной социальной группы, такой как целый регион, многочисленная ассоциация или община: люди из одного города; солдаты, которые вместе служат; выпускники одного университета или школы – все они могут ощущать мощную взаимную поддержку и определенные моральные обязательства, которые основываются на чувстве «чон».

Иностранцы часто говорят, что в стремлении помочь корейцы иногда доходят до крайности (как Намджун в моем фф).

Материал взят из книги Дэниела Тюдора «Невозможная Корея»❤️

========== hunt and chastity ==========

Тэхён лениво водит подушечкой пальца по ободку чашки, в которой уже остывает чай, размазывает холодные капельки по керамике.

— Ну чё ты киснешь, настолько всё хреново? — откладывает Мин Хо в сторону айпад, на котором пытался поработать.

Тэхён поднимает на него взгляд и с интересом рассматривает брата. Последний раз они виделись месяца три назад. Мин Хо из тех людей, которых невозможно не любить. Он понимающий, добрый, всегда идёт навстречу и никогда не осудит, не выслушав. Именно он часто становился тэхёновой подушкой безопасности во времена, когда Тэ выбешивал отца настолько, что тот выходил из себя.

Мин Хо второй сын и на данный момент он наследник компании; кстати говоря, удивительно, но в семье не случилось разлада на почве делёжки бизнеса. Наверное, потому что Тэхён просто не претендует, пытаясь разобраться с собой и своей жизнью, не связывая себя обязательствами с семейным делом, а Мисоль — старшая сестра этих двоих, родная Мин Хо и сводная Тэ, давно уже отучилась, уехала работать в Германию и не планирует вообще возвращаться в Корею. Именно у неё в гостях последние три месяца Мин Хо и пропадал; скорее всего из-за его долгого отсутствия, как сдерживающего фактора, Тэхён и забухал опять так жестко, что аж с отцом поссорился. Нет, был бы брат рядом, Тэхён всё равно бы ушёл в запой, у него сложные отношения с алкоголем, но по крайней мере его было бы кому вытащить из этого всего без последствий.

Но вот теперь он тут. Тёплый, добрый хён Мин Хо. У него большие карие глаза с двойным веком, которое досталось от матери, огромные, по мнению Тэ, губы, и в своём коричневом строгом свитере и чёрных джинсах он в этот кабинет, обшитый какими-то панелями из тёмного дерева, вписывается куда лучше, чем Тэхён в огромной фиолетовой толстовке, в джинсах с дырками на коленях, со всклоченными волосами и уставшим осунувшимся лицом.

— Ну? Тэтэ? В чем проблема? Папа рассказал, что вы с ним сделали, но я не понял, почему ты опять ушёл в запой и вздумал с ним ссориться? Пару месяцев ведь было всё хорошо, почему ты опять начал? — после его приезда у них ещё не было возможности поговорить об этом всём. Мин Хо смотрит спокойно, без осуждения во взгляде, лишь с искренней обеспокоенностью. Как и всегда. Вот в такие моменты Тэхён чаще всего задумывается, чего ему вечно не хватает, раз он устраивает семье, которая искренне пытается с ним идти на контакт, бесконечные проблемы. И ответа на этот вопрос у него естественно нет.

— Не знаю, хён, просто очередной раз перекрыло.

— И что теперь делать будешь? Помощь нужна? Я могу одолжить денег, папе не скажем.

— Не надо, — капризно тянет Тэхён, — раз уж начали всё это дерьмо, я хуй сдамся, пока не докажу, что меня такой фигней не напугаешь.

— Зачем вообще кому-то что-то доказывать… Ладно. Как тебе вообще там в полиции? Чем ты там занимаешься? Я надеюсь, тебе не ломают психику всякой ерундой?

— Ну… — «вообще-то очень ломают», — нет, не ломают. Езжу на допросы там, систематизирую документы по делу, принимаю участие в расследовании и всё такое. Это даже интересно. Ну стрёмно, конечно, серийный убийца и всё такое…

— Что?!

— Что?

— Что ты сказал? Серийный убийца?

— Ну да, я в том отделе, который расследует убийства в Йонсан-гу. Всё указывает на то, что это сер…

— У них совсем на старости лет крыша поехала? — вскрикивает внезапно Мин Хо. — Они куда тебя затолкали? Это же опасно! Ты ничего во всем этом не понимаешь, ты же можешь пострадать!

Тэхён опешивает от внезапной вспышки брата. Обычно сдержанный и спокойный Мин Хо никогда не высказывался так о родителях. Да, он всегда оберегал младшего, иногда сверх меры, многих вводила в ступор такая привязанность между братьями, в конце концов, именно мама Тэ стала новой женой, заменила мать Мин Хо и Мисоль, оставив их на попечении отца с возможностью ездить к родной матери только на выходные. Но, в конце концов, Мин Хо новую мадам Ким с самого начала стал называть «мамой», в отличии от сестры, полюбил младшенького, когда тот родился, да и спокойно воспринял тот факт, что мать с отцом друг друга больше не любят. Может, секрет в его природной мудрости и спокойствии. Может, в чём-то другом. Сейчас Мин Хо тридцать, Тэ двадцать четыре, и старший брат по-прежнему опекает младшего невозможно, когда находится рядом.

— Где мама? — поднимается с кресла Мин Хо.

— Нет, стой! — Тэ моментально подпрыгивает следом и встаёт прямо перед ним, преграждая путь. Только истерики матери сейчас не хватало, всё и так закрутилось до невозможного странно. — Не надо никому ничего говорить. Не пугай их. Я не лезу ни во что опасное, да меня ни к чему такому и не допустят. Я не видел ни одного трупа и не увижу, у меня нет образования даже, чтобы допускали к чему-то настолько серьезному. Ты если устроишь сейчас скандал, папа тебя, конечно, послушает и прекратит мою работу в полиции, но он же всё равно что-то другое придумает, а я хочу там попробовать. Мне правда там нравится, я чувствую себя полезным, причастным к чему-то. Блин, у меня впервые такое. Да и нет желания опять попадать в какой-то новый коллектив и новое место. Это жесть какой стресс.

Взгляд брата постепенно смягчается.

— Ты уверен? — Мин Хо осторожно приглаживает его волосы на голове, зарывается тёплыми пальцами в локоны на затылке, разминая кожу. — Ты плохо выглядишь, у тебя синяки больше лица, Тэ.

— Налажу отношения с коллективом и вообще всё будет супер, правда. А синяки, это я просто не выспался, — бормочет, укладывая голову на плечо старшего брата. Вот если бы был Мин Хо постоянно рядом, Тэхён бы вообще глупости раз в год творил и, может, когда-нибудь даже пить бы бросил. А так, никто не останавливает, никто не направляет, и избалованный Тэ по наклонной катится, отказываясь слушать всё, что говорит отец, словно ему не двадцать четыре, а четырнадцать, и снова юношеский максимализм бурлит.

— Бедный мой ребёнок, пашет, как Геракл, — причитает брат, утягивая Тэхёна с собой на диван.

Тэхён несколько минут нежится в братских объятиях, а потом замирает, слегка даже напугав Мин Хо своей реакцией. Сознание словно иглой прошивает.

— Геракл?

— М?

— Ты сказал «Геракл»?

— Ну да, есть вроде какое-то такое крылатое выражение, а что?

— Геракл — это из греческой мифологии, да?

— Ну да, в начальных классах мифы проходят, Тэ, — смотрит брат на него со снисхождением. — А ты чего так вцепился в него?

— Да предчувствие какое-то ебаное… так, я поехал домой, мне завтра вставать рано.

Тэхён поднимается с дивана, окидывает взглядом кабинет, упирается взглядом в несколько забитых книжных шкафов.

— А тут есть что-нибудь, ну… про Грецию там, про героев этих и богов?

Мин Хо поднимается с дивана следом за братом, задумчиво кусает нижнюю губу, размышляя.

— Да, может, и есть, но лучше же интернет, это куда быстрее будет.

— Я просто не знаю, что искать, просто написать «греческая мифология»?

— Начни с простого, забей «пантеон греческих богов» и оттуда уже пляши, там дальше и Гераклы, и всё остальное, можешь про римских почитать, у них тоже интересно.

— Понял, спасибо, — уже куда-то в свой телефон, начиная вводить в поисковике интересующую тему.

Мин Хо проводил своего младшего до двери, тепло попрощался, не переставая наблюдать за тем, как тот впервые за долгое время чем-то настолько увлечённый, листает статьи на навер в поисках чего-то, что ему одному сейчас известно. Возможно, старший начал серьёзно беспокоиться по поводу работы младшего в полиции, поэтому так задумчиво и отнюдь не весело, долго смотрел ему вслед, пока тот не дошёл до машины и не уехал куда-то в темноту.

***

Чонгук, пребывая в самом ужасном расположении духа, вплывает в кабинет едва только часы показывают девять утра. Он ушёл вчера из отдела достаточно поздно и толком не успел даже поспать, ещё и не спалось вообще всю ночь. Какой-то зомби-апокалипсис снился.

Меньше всего на свете он ожидал увидеть в кабинете мажора, который что-то там опять чирикает в своём блокноте. Но вот он, сидит, одну ногу на стул под себя засунул, пачкая обивку. Надо же, пришёл раньше всех.

— Почему ты опять без формы? — сипло тянет Чонгук, он всё ещё не до конца проснулся.

— И тебе доброе утро, — засранец даже не оторвался от блокнота своего.

— Не тебе, а «вам», — плюхаясь в своё кресло напротив этого белобрысого недоразумения. За прошедшие дни Чонгук уже привык к неформальному общению, отсутствию жилетки и всему, что Тэхён нарушает, просто нет уже сил с ним спорить, всё равно этот баран упёртый невозможно.

— Мечтай.

— Кельвин, не выводи меня.

Тэхён громко цокает языком, кидает карандаш на стол, трёт лицо и поднимает на Чонгука красные глаза.

— Уважаемый следователь, пожалуйста, не ебите мозг с самого утра, я вам ещё не успел ничего плохого сделать. И меня зовут Тэхён. Ким Тэхён. Можно Тэ. Можно Тэтэ. Можно детка. Можно папочка. Как угодно можно, только не Кельвин, блять.

Чонгук внезапно разражается искренним хохотом, Тэхён залипает, понимая, что за эти пару недель, что он работает в полиции, это первый раз когда он слышит его смех и видит вот такую вот открытую улыбку. Даже желание портить ему настроение пропало совсем.

— Ты не укуренный хоть, а то глаза красные?

— Смешно тебе? Нет, не укуренный, просто плохо спал.

— Реально смешно, — успокаивая дыхание, бормочет Чонгук, — детка, ты не мог бы сходить в кафетерий за кофе, я не успел утром заехать и без него умру.

— Пользуешься служебным положением, Чон?

— Как быстро мы снова перешли на «ты», да, Ким, пользуюсь, денег дать?

— Нет уж спасибо, горячо любимому начальнику на кофе так уж и быть наскребу, — где-то глубоко внутри боясь спугнуть момент устанавливающегося коннекта и искреннюю радость на этот счёт. Наконец-то хоть это с мёртвой точки сдвигается. Заполучить расположение следователя почему-то очень хочется. Ну так… чисто для поднятия самооценки.

— Мне любой с сахаром, — долетает уже в спину.

Когда Тэхён, пройдя все круги ада и отстояв очередь в пропахший жирными пончиками кафетерий, возвращается с победно добытым капучино, весь отдел уже в сборе. Юнги что-то печатает, Мейцо роется в бумагах, Чонгук сосредоточено что-то разглядывает на фото.

— Вот, держи, — водружает на его стол ароматно дымящийся стаканчик.

— О, спасибо большое, а себе чего не взял? Попил бы сладкого, взбодрился.

— Я не люблю кофе и сахар вообще не переношу.

Тэхён уже направляется к своему столу, а потому не замечает, как приоткрылся в удивлении рот Чонгука. Потому что вообще-то последние пару недель, как Тэхён примкнул к команде, Чонгук каждое утро приносил четыре стаканчика с кофе вместо привычных трёх. С сахаром. Ну потому что они тут все его пьют. Одинаковый. И Тэхён его пил. Каждый раз благодарил, выпивал и выкидывал пустой стаканчик. И где подвох? Что значит не переношу? А почему пил тогда?

Начать задавать вопросы не даёт откуда-то взявшееся смущение, почему-то не хочется Чонгуку об этом говорить, когда рядом остальные парни. Ну и Юнги естественно:

— Эй, а почему нам не взял? Чонгук нам всем каждое утро приносит, а ты только ему одному, нечестно.

— Иди в жопу, он попросил, я принёс, больше не пойду, там шоколадом воняет, меня тошнит.

— От шоколада? Ты беременный?

— Первая заповедь молодого юмориста: шутки про тошноту и беременность — моветон.

Мейцо прыскает, на что Юнги отвечает взглядом полным праведного гнева и с воплями отправляет предателя за кофе, а Тэхён снова усаживается за стол, продолжая выписывать имена греческих богов и их атрибуты, пока что ничего яснее не становится. Но Тэхён отчего-то уверен: что-то в этом есть, нужно только выписать их все и копнуть поглубже. Все описания, упоминания, животных-партнеров и прочее. И будет ответ, не может не быть.

— А фотки с посланиями все на доске, да? — поднимает взгляд и понимает, что Чонгук, кажется, смотрел на него всё это время. Склоняет голову набок вопросительно.

— Да, а что, у тебя есть предположение об их смысле?

— Пока нет, но к концу дня, возможно, появится.

— Серьёзно?

— Это просто догадка, я ничего не обещаю.

— Ну, учитывая, что у нас почти глухарь, любая догадка пригодится. Ты как? Не поплохеет смотреть?

«Такая себе у вас забота».

Тэхён закатывает глаза и, цокнув, подходит к доске, быстро записывает что изображено, зарисовывает и уходит обратно, тщательно пытаясь скрыть, насколько сильно мутит от такого. Не подозревает правда даже, что побелевшие губы выдали его с головой. Он всегда был таким впечатлительным? Не замечал за собой.

Спустя пару часов Тэхён по праву решил, что уже может носить звание магистра по греческой мифологии, если есть, конечно, такое вообще, а ещё через несколько часов, кажется, нашёл что-то и это заставило сердце болезненно трепетать. А вдруг он прав? А вдруг он, Ким Тэхён, поможет разгадать эту загадку? За окном давно сгустились сумерки, от темноты землю отделяют последние десять минут, пока солнце окончательно не скроется за горизонтом. В кабинете невозможно тихо, Юнги и Мейцо уже ушли домой, Чонгук сегодня отпустил их пораньше, тишина нарушается только тихим клацанием клавиатуры Чонгука, он сам, потирая периодически глаза, читает какие-то статьи о детском доме, в котором воспитывался первый пострадавший.

— Есть!

Чонгук вздрагивает и отрывается от экрана, вперивая взгляд в Тэхёна напротив.

— Что такое?

— Можешь подойти, пожалуйста? — бормочет Тэхён не отрывая взгляд от своего исписанного за день блокнота.

— Подойди сам, мне лень.

— Чонгук, ну, пожалуйста, — его голос какой-то странно тихий, интонация странно шокированная, ни тени привычного пафоса.

Чонгук тяжело вздыхает и с кряхтением подкатывается к столу Тэ на кресле.

— Ну что там у тебя?

Тэхён молча подталкивает к нему блокнот с исписанными страницами, отгибает ненужную и красным маркером обводит слова: «факел» и «коршун», написанные размашистым, но красивым почерком. Чонгук хмурит брови, соображая к чему бы это всё, наклоняется ниже.

Красная ручка осторожно подчеркивает слово «Арес», обводит слова «богиня-медведица» и «стрела», подчёркивает «Артемида».

И до Чонгука доходит, что младший пытается ему сказать.

— Это…

— Это два бога из основного пантеона греческих богов, бог войны и кровопролития Арес и его символы — коршун и горящий факел, есть ещё другие атрибуты, но нам подходит только это, ну и Артемида, богиня охоты, её ещё иногда изображают, как богиню-медведицу.

— С первым понятно, но второе как-то размыто, стрела может быть у кого угодно…

— Да, я тоже так подумал и поэтому так долго сидел, — Тэхён поворачивает голову вбок, Чонгук сидит совсем рядом, смотрит в глаза, внимательно слушает, Тэ делает пометку в голове, что нужно запомнить этот невозможно охуенный момент основательно. Вот он его шанс. — Помнишь, что было вокруг второго трупа?

— Цветы и дохлые кролики…

— А Артемида, повторюсь, богиня охоты и плодородия.

— Чёрт, Тэхён… — Чонгук зарывается рукой в волосы, притягивает поближе блокнот и внимательно читает каждую запись. — Всего двенадцать богов?

— В основном пантеоне да, но есть ещё куча других разных, и полубоги, и герои, и титаны, и куча всего, эти двое стоят вообще в конце основного списка, то есть они даже не первые. Пока что у меня из догадок по поводу последовательности только алфавит, если на греческом читать, или на латыни, или на английском даже их имена будут стоять первыми по порядку. Это либо даст нам возможность понять каким образом будут убиты следующие жертвы, либо поможет найти последовательность этого всего, и я не знаю… это как-то должно быть связано, я клянусь у меня прям предчувствие, они же даже убиты необычно и не одинаково. Один с помощью кровопролития и вот это вот всё, второй стрелой, понимаешь, Чонгук?

— Успокойся, Тэхён, ты перевозбуждён, — Чонгук опускает руку ему на плечо и слегка его сжимает, Тэ наблюдает за эмоциями на его лице из-под чёлки. — Я не спорю, то, что ты нарыл, может оказаться полезным делу, возможно, в этом и кроется суть, возможно, мы кого-то сможем спасти, когда поймём как этим оперировать. Помимо всего прочего ты проделал огромную работу, я не представляю, как ты до этого додумался, потому что сколько бы мы с парнями не вводили в поисковиках, символами чего могут являться нарисованные знаки, вариантов было дохуя и больше и никакой закономерности. Так что скорее всего ты прав, но не забывай, что это также может оказаться простым совпадением. Нужно мыслить во все стороны, не зацикливаться на чём-то одном, но твои догадки я буду иметь в виду. Как ты вообще к этому пришёл?

— У меня просто было ощущение, ещё когда вы с Юнги первый раз рассказывали про послания, что это что-то знакомое, я читал эти ебучие мифы, когда был малой, я не знаю, почему, но видимо в голове отпечаталось и вчера мне просто что-то вкинули мимоходом и я сразу зацепился. Чонгук, — Тэхён и правда перевозбуждён, он уверен, что прав и гордость за себя и свою смекалку бьёт через край. — Когда из четырёх вещей совпадают две — это совпадение, три — пугающее совпадение, а четыре… это уже закономерность, понимаешь, Чонгук? — возможно, он сейчас немного похож на маньяка сам, когда придвигает лицо к Чонгуку совсем близко, заставляя себя услышать.

И, возможно, именно в момент, когда чужое дыхание теплом осело на губах, Чонгук внезапно опомнился, что непозволительно близко это всё происходит, слишком уж мало пространства сейчас между начальником и подчиненным. Чонгук отодвигается, увеличивая дистанцию до приемлемой.

— Да, Ким, ты прав. Ты отлично поработал, завтра нужно будет обязательно обсудить это с остальными ребятами… и будем держать это в голове. Нужно посмотреть всевозможные закономерности… ну знаешь, нумерологии всякие, мифы где эти боги могут пересекаться, поймём последовательность, и ты прав, будет проще предсказать следующие шаги убийцы. Я во всем этом вообще очень плохо разбираюсь, но будем искать. И это лишний повод тщательнее копать в прошлом второй жертвы. Это может быть напрямую связано с истфаком… Давай подумаем об этом завтра, ладно? Сейчас уже пора по домам.

— По домам? — Тэхён выглядит немного потерянным, когда поворачивает голову и видит наступившую за окном темноту. — Ого, уже вечер.

— Не заметил?

— Вообще нет.

— Похвально, мажор, — подмигивает, поднимаясь с кресла и оттаскивая его к своему столу. — Давай домой.

— Мажор… я, что бы ни делал, всё равно останусь для вас всех просто «мажором», правильно?

— В смысле? Ты вроде бы неплохо влился в коллектив…

— Я не об этом.

— Тогда я не понимаю о чём ты.

— Проехали.

Чонгук пару минут наблюдает за тем, как Тэхён складывает всё, что раскидал за день на столе, по местам, подхватывает с дивана свои ключи от машины и, набросив кожанку, выскальзывает за дверь, шепнув напоследок «пока». Наблюдает и молчит. И вроде бы обидел его чем-то. Тот всем видом это показывает. Только чем — непонятно. Где, что не так сказал?

— Пока…

***

— … вот как-то так. Есть множество всевозможных вариаций, в которых эти боги могут пересекаться, если есть какая-то система, то я считаю, как бы стрёмно не звучало, но пока не появится ещё одна жертва, определить последовательность будет сложно. Если идти по алфавиту, то следующими могут быть Апполон, Афродита, Афина или Аид, если переходить к следующей букве, то это могут быть Гера, Гестия, Гефест или Гермес, дальше Деметра или Дионис. Вариантов куча… и это только основной пантеон. Я перебрал все варианты с буквами. Есть ещё вариант с цифрами. Там всё запутаннее, но если присуждать каждому богу определенное число, то в системе Пифагора, Арес и Артемида будут иметь соотвественно цифры один и два. Третьим в этой системе идёт Гермес.

— Охуеть… — тихо выдыхает Юнги. — Нет, я правда в шоке, ты пиздец заморочился, я бы хрен додумался до такого. Но… — Юнги поднимает указательный палец вверх, молчит пару секунд. — Офигенно, если все эти послания — это действительно то, что ты вывел. Вполне себе круто будет понимать к чему вся эта хуебесия с рисунками и словами. Но, если честно, я не совсем понимаю, каким образом это может быть нам полезно. Типа… как нам это сейчас использовать? Основная наша цель — найти этого психопата. Правильно?

— Правильно, — внезапно встревает Чонгук, который последние пятнадцать минут, пока Тэхён сначала сбивчиво и неловко, а потом все увереннее и увереннее рассказывал свою теорию, молчал и присматривался к Тэ, борясь со странным ощущением, что тот взялся из ниоткуда и стал синонимом слова «озарение». Чон много думал накануне и теория мажора… выглядит правдоподобной. — Если мы поймём в какой последовательности идут убийства, мы, посмотрев характеристики богов, сможем понять каким способом планируются убийства остальных жертв. Я ознакомился с характеристиками богов вчера вечером, когда Тэхён рассказал мне свою теорию, и понял, что всё достаточно логично. Арес — бог войны и кровопролития, первую жертву зарезали и пустили кровь. Видишь логику? — Чонгук дожидается ответного кивка от Юнги и продолжает. — Вторую жертву убили из арбалета, Артемида — богиня охоты, которую по большей части описывали и изображали с луком в руках. Нужно проанализировать весь список богов, разобраться, богами чего они являются, почитать мифы и выявить возможные способы убийства следующих жертв. Также, я считаю, что если мы начинаем разрабатывать эту версию, то для того, чтобы определить возможных жертв и найти убийцу нужно искать в прошлом второй жертвы. Думаю, дело в университете. В историческом факультете. Что-то случилось тогда с кем-то, раз сейчас этот кто-то открыл такую изощренную охоту.

— Нужно смотреть состав студентов всех групп того года, и может ещё курсов, старше и младше, которые учились в это время, искать людей, которые пересекались, опрашивать их всех и искать случаи возможного насилия. Не может человек убивать просто так, должно было что-то случиться, — добавляет Тэ.

— Неплохо для мажора, да? — подаёт голос молчавший до этого Мейцо. — Но я не считаю, что всё настолько сложно, эти символы могут быть символами чего угодно, как и способы убийства, это может оказаться совпадением. К тому же первая жертва к истфаку КНГУ никакого отношения не имела. Я, конечно, не следователь, и ещё даже не полицейский, но мне кажется это всё странным, я не верю во всю эту ерунду с богами.

— Отвергаешь — предлагай, — на удивление спокойно говорит ему Тэ.

— Не умничай, твою версию выслушали, у меня нет права на собственное мнение, отличное от твоего?

— Эй, че началось? — вклинивается в разговор Юнги.

— Прекратили все! — внезапно жестко бросает Чонгук. — Этим делом уже интересуются члены правления, ещё пара трупов без единой зацепки и всё зайдёт слишком далеко. Мы перерыли кипу информации, но нигде не было совпадений больше двух из этих символов. Здесь совпадают четыре, плюс способы убийств, плюс возможная зацепка с университетом. Столько очевидных совпадений просто не бывает и помимо всего прочего напоминаю, что на данный момент эта версия хотя бы немного объясняет происходящее и потому имеет место быть. И с этого дня мы начинаем её разрабатывать. Приказ понятен?

— Окей, но это огромный пласт информации, плюс-минус три курса, по две группы, даже с учетом того, что это не самое популярное направление в университете, это может оказаться почти сотня человек, пострадавший окончил учёбу почти пять лет назад, отследить возможные конфликты и прочее будет пипец как сложно, опросить нужно будет офигеть какое количество человек…

— Прекрасно, тогда почему мы сидим и пиздим, когда нужно начинать работать? Говорю сразу, в зависимости от объёма работы будет уменьшаться количество выходных. В наших же интересах раскопать это всё побыстрее. Это понятно?

— Да, — раздаётся нестройным хором.

— Тэхён, ты продолжаешь прорабатывать свою версию с богами, выписывай все характеристики и попробуй предположить, какие могут быть виды убийства. Я помимо всего прочего буду стараться тебе с этим помогать. Юнги, на тебе информация по студентам тех лет. Мейцо, раз уж ты так негативно настроен, ты ищешь всё, что связано с детским домом, работой и любыми другими взаимодействиями первой жертвы. Всем всё понятно?

— Понятно, — пожимает плечами Тэхён и направляется к своему столу, видимо немного расстроенным, что не все его гипотезу приняли с восторгом.

— Хорошо, я пойду доложу Намджуну обо всём этом. Тэхён, хочешь пойти со мной?

— Я?

— Он?

На лице Тэхёна удивление и непонимание, на лице вторившего ему Мейцо праведный гнев буквально.

— Ну да, твоя же теория. Если хочешь представить её сам, то пойдём.

— Я… спасибо, но я думаю, ты и сам нормально сможешь рассказать, я не пойду, — Тэхён прячет улыбку. Вот и признание. Не так уж долго пришлось стараться. Ради ли самооценки он заходит так далеко? Тэхён уже не уверен.

— Ну хорошо.

***

Не так давно началась его учёба. Он учится бесплатно от государства, старается на парах, верит в то, что окончит универ с отличием, найдёт хорошую работу, а рядом обязательно будет любимый человек. Не повезло с родителями, не повезло с друзьями, повезёт в любви. Не может всю жизнь не везти. Он просыпается рядом с человеком, которого по праву может назвать своим парнем. Они много целовались накануне, у него опухли губы и вся шея в красных пятнах засосов и ему так хорошо от этого. За всё время, пока они вместе, у них даже был пару раз секс. Ему было больно и первый раз и второй, но терпимо, потому что тот, кто хоть и втайне, но зовётся его парнем, любит его сто процентов. И пускай Джи Вон не говорит ему милых вещей, пускай на людях они ведут себя словно незнакомцы, пускай. Это всё частности. Они вместе уже две недели. Две недели ощущения собственной нужности. Необходимости. Никто не знает о его счастье, о том, что самый одинокий и забитый мальчик во вселенной теперь счастлив, любит и любим. Может это и не любовь, ведь она не берётся из ниоткуда и так быстро, но он на деле и не знает, что эта ваша любовь такое, а потому тепло — и ладно. Главное, что нужен. Он так долго охотился за этим странным зверем под названием «привязанность», и вот наконец, его охота, кажется, окончена.

12.11

Артемида

Вечно юная богиня охоты, плодородия и целомудрия. Дочь Зевса и Лето, сестра-близнец бога Аполлона. Является хранительницей леса с культовым животным в виде медведицы. Образ Артемиды в греческой мифологии является двойственным, что является символом дуальности мироздания и говорит о том, что у богини, как и у всего сущего, есть две стороны: светлая и тёмная. Светлая Артемида является девственной и защищает целомудрие, тёмная Артемида является олицетворением неконтролируемых стихийных сил природы.

***

— Итак, раз я такой пиздатый, — разводит руками Тэ и встаёт, привлекая внимание. — Раз у нас есть, над чем работать, и сейчас… — смотрит на часы, кивает утвердительно, — сейчас уже полвосьмого вечера, нам скоро заканчивать, то почему бы не сходить не выпить немного? Найдём где-нибудь какой-нибудь барчик, м?

— Не у тебя ли проблемы с алкоголем?

— Мейцо, блять, не хочешь — не иди, сходим с пацанами, посидим нормально без твоего негатива. И я без глупостей, у меня мало бабла и бухать я сильно не буду. Тем более я две недели уже работаю и не пью.

— Я за, во-первых, Тэхён отлично поработал и нам есть, что отметить, во-вторых, лично мои недомолвки с ним вроде решились и за это грех не выпить, — улыбается Чонгук, упираясь подбородком в руки.

— Я тоже, погнали, Тэхён влился в коллектив и бухнуть за это дело, чтобы закрепить, — это святое.

— Хрен с вами, пошли, — закатывает глаза Мейцо.

— Я ещё Чимина позову и Хоби.

— Хоби — это…

— Судмедэксперт, Тэхён, заебал, когда ты всех запомнишь?

— Блять, его вроде Хосок звали, я Чимина зато помню, он в библиотеке работает.

— Тэхён… это архив, Тэхён, тут нет библиотеки, — шёпотом, слышным всем, бросает Юнги.

— Ну, все же поняли, о чем речь. Я вообще гений, как можно к таким мелочам придираться?

— Ой, завали, гений, ещё непонятно ничего, а ты уже всё, пиздец, гений.

И Тэхён чувствует, как расцветает в душе новое приятное чувство. Сначала у него живот сводило от предвкушения, когда он только начинал читать про богов, подозревая, что что-то да найдёт, потом ему до трясучки не терпелось рассказать всем о том, что он всё-таки нашёл кое-что интересное, и вот теперь с головой топит приятное чувство всеобщего признания. Тэхён обожает внимание. А ещё Тэхён теперь видимо обожает вот этот чонгуков взгляд, с которым тот на него смотрит сейчас. Там море одобрения, тепла, Чон будто бы глазами пытается сказать: «Ты молодец, я поддерживаю». А пару недель назад они на этом самом месте грызлись, как собаки. Подумать только.

Тэхён, по правде говоря, на следователя заглядывается часто. Тот постоянно чем-то занят и выглядит уставшим, у него тёмные синяки под глазами, а Юнги как-то обмолвился, что Чонгук работает без отпуска уже полгода, у него определённо красивое тело, над которым он, наверное, усердно работает или работал, потому что невозможно быть таким стройным и подтянутым, не делая ничего, непонятно, где этот человек ещё и силы на спорт находит. Чонгук не выглядит старше, чем Тэ, у него красивые чёрные волосы, они недлинные и не особо скрывают сексуальный андеркат. Глядя вот на таких парней, Тэхён только рад повторять себе что-то вроде «ух, сука, я такой гей» и разумеется «жаль, что он не тоже». Хотя Тэхён вообще не из робкого десятка, он долго мучить себя неизвестностью не собирается и сегодня планирует спросить у Чонгука, когда тот напьётся, как у него с ориентацией, или как у него с желанием кое-что попробовать с кое-каким Ким Тэхёном, вдруг окажется, что ориентация следователя включает в себя возможность пробовать разное со всякими Ким Тэхёнами, ну кто его знает, попытка не пытка. Сексом службу в любом случае не испортишь. Поэтому стоит, наверное, спросить прямо, алкоголь развязывает язык всем, Тэхён точно знает.

***

Наверное, основная проблема Тэхёна в том, что он обожает алкоголь.

Нет, сначала всё начиналось очень хорошо. Его заново познакомили с судмедэкспертом и архивариусом. Оба оказались ребятами более чем приятными. Чимин просто очаровательно стеснительная милашка, пухлые губки, добрые глаза, потрясающий безразмерный свитер, весь такой маленький и милый, и ну такой задротик-ботан в этих его круглых очках, что расположил к себе неимоверно быстро, и через пару стаканов светлого пива Тэхён уже во всю сыпал сожалениями, что они нормально познакомились вот только сейчас. Хосок, он же Хоби, тоже приятный чувак, постоянно улыбается, одет во всё яркое, так и излучает ауру добра, по нему и не скажешь, что днями-ночами трупы разглядывает.

Они выбрали небольшой уютный бар, неподалёку от станции метро Йонсан-гу, внутри темно и достаточно душно, на каждом столе стоит хотпот. Тот самый бар, где бородатые татуированные бармены, официанты с лицом и политикой «я не буду вам прислуживать, но вы можете вежливо меня о чем-нибудь попросить и тогда я с радостью выполню вашу просьбу». Стены отделаны камнем, деревянные столы и бра из чёрного металла повсюду. Атмосфера максимально располагала напиздошиться в хлам. Чем Тэхён собственно и занялся.

— Нет, я вообще не понимаю вот этих вот агрессивных людей, которые дерутся в барах, — пьяно тянет Тэ, — ну вот нахуя это надо?

— Сказал человек, которого самого к нам в отделение за драку привозили, —смеётся над ним Чонгук, — ой лицемер, я твой рот ебал, — тот тоже порядком перебрал, сказались усталость и сильное напряжение, копившиеся не один месяц.

— Не ебал, зачем ты бросаешься такими словами в пустую? — поигрывает бровями Ким.

— А ты бы хотел?

— А ты предлагаешь?

— Ой, Ким, всё, иди нахуй.

— На твой?

— Снимите себе номер, — внезапно неприязненно тянет Мейцо.

— Мне кажется они сегодня подерутся, — бросает Чимин, придвигаясь поближе к Юнги.

— Или потрахаются, — прыскает Хосок в стакан с пивом.

На самом деле атмосфера попойки была достаточно мирной. Чимин спокойно сидел и общался со всеми, постепенно переключаясь больше на разговор с Юнги, Мейцо удивительно тихий и не негативный сегодня спокойно давал Хосоку себя спаивать, буйными оказались только эти двое. И то, потому что у Чонгука и правда развязался язык по пьяни, а у Тэхёна начало тяжелеть в штанах при виде первого с блестящими, пьяными глазами, развалившегося на диване в похабной позе.

Они не первый раз сцепляются уже. Сначала это были шутливые перепалки, то один подколет, то другой Кельвином назовёт… и в то время, как в крови у всех начинал повышаться градус алкоголя, градус перепалок между этими двумя тоже рос в геометрической прогрессии, и спустя два с половиной часа и несколько литров светлого фильтрованного…

— А ну пошли выйдем.

— А пошли!

— Эй, ну не надо кулаками махать, — пытается вразумить их Юнги.

— Да подожди, мы поговорим просто.

И всё происходит достаточно быстро.

Вот они выходят, пошатываясь, из бара.

Вот останавливаются у входа, и Тэхён вытаскивает пачку сигарет из кармана, а Чонгук на это брезгливо морщится, и Тэ, вскинув удивлённо бровь, убирает сигареты обратно.

— Не куришь?

— Нет.

— А кальян?

— Ну кальян ещё может быть иногда. Но не люблю запах табака.

— Ты хотел сказать «вкус»? — осмелев, подходит ближе.

— Нет, я имел в виду запах, — Чонгук, как ни странно, не отстраняется.

— Почему мне кажется, Чон, что мы с тобой в одной команде? — подходит Тэ ещё ближе.

— Я не командный игрок, Ким, предпочитаю вывозить игру в одного, — смотрит с вызовом, взглядом по чужому лицу гуляет.

И Тэхён понимает, да, вот оно, сейчас вот тот самый момент: алкоголь, взаимный вот этот магнитизм непонятный, который от неприязни до заинтересованности разрастался изо дня в день. Или сейчас или никогда.

— Ммм, слушай, как насчёт того, чтобы в этот раз сыграть дуэтом? — выдыхает уже совсем нагло в чужие губы.

Чонгук скользит пьяным взглядом по его лицу вниз-вверх, и Тэхён почти ожидает, что сейчас оттолкнёт и скажет, мол, ты, педик, не так всё понял. Но нет, следователь поднимает руку, осторожно ведёт большим пальцем по чужой скуле, с интересомнаблюдая за своими же действиями, гладит Тэ по нижней губе, внезапно слегка надавливает на чувствительную серединку, и у Тэхёна немного течёт крыша в этот момент. Он плюет на то, что они на улице, на то, что в курилке у бара они далеко не одни, на то, что это далеко не Итхэвон и рядом не гей-клубы. Осторожно приоткрывает рот, не разрывая зрительного контакта с Чонгуком, прикусывает подушечку его пальца и ведёт по ней языком. Его кожа солоноватая и тёплая, и Тэхёну бы задуматься когда тот в последний раз мыл руки, но…

— К тебе или ко мне? — хрипит Чон, отнимает палец, собственнически мазнув им по чужому подбородку.

— К тебе.

***

На пьяную голову всегда всё происходит так: слишком быстро, слишком смазано, слишком странно на утро. Сейчас Тэхён не думает, что всё слишком быстро. В конце концов, у него изначально была цель предложить Чону секс. Кто знал, что он в этот же вечер согласится и даже не возьмёт времени на подумать. Тэхён ни о чем не думает, как и всегда, когда пьян, и не будет думать, ни когда десять минут в такси будет пожирать Чонгука взглядом отнюдь не дружеским, получая похожий в ответ, ни когда протолкнёт ему бедро между ног в лифте, впиваясь в его мягкие, с привкусом алкоголя губы, ни когда тот в ответ в поцелуй прошепчет «только не кусайся», ни когда они, прерываясь на жадные поцелуи, окажутся полуголые в квартире Чона, в которой тот даже не удосужился включить свет.

— Кто снизу?

— Сначала душ.

— Ну да, это надо.

— Ты первый?

— Пошли вместе.

Целоваться в душе — идея плохая, вода попадает в нос и рот, но Чонгуку, кажется, плевать сейчас абсолютно, он на самом деле очень давно не пил, и сегодня выпил ну просто предостаточно. Иначе почему обычно осторожный следователь, не сообщающий о своей ориентации непроверенным людям, потащил Кима домой, позволил поцеловать себя и даже — прости господи — скулил ему в рот во время поцелуев, потираясь о чужое бедро промежностью?

У Тэхёна совершенно не подкаченное тело, оно вообще самое что ни на есть обычное, но красивое по-своему: подтянутое, нежные, мягкие изгибы, очень аппетитная задница, мягкий, но плоский живот, красивая шея, смуглая кожа и сексуальные руки с хитросплетениями ручейков вен. Чонгук бы дрочил на него такого, кто ж знал, что тот окажется таким охуенным без одежды? Чон не то чтобы на мажора хоть когда-то заглядывался, несмотря на то что Ким объективно симпатичный. Но в силу своей натуры далеко не традиционной ориентации порой задумывался, а такой ли он наедине наглый, как на публике. И вот теперь выясняется, что да, очень даже. А ещё целуется он охуенно. И слушает несмотря на то, что пьян, и не делает того, чего просят не делать: не кусается, не оставляет засосов, но целует глубоко, сплетаясь языками и вырисовывая узоры языком по шее, доступ к которой Чон без стеснения открывает сам. Тот факт, что они пошли мыться, подтверждает только льющаяся в тесной кабинке вода, они же просто пожирают друг друга, трогая, трогая, трогая. Без каких-либо лишних разговоров и прелюдий.

Чонгук стонет, у него давно крепко стоит, упираясь в то, что у кое-кого тоже стоит уверенно. Ещё бы не пьяный дурман в голове и было бы вообще супер. Хотя, может, именно благодаря этому дурману Чонгуку сейчас одного хочется, а потому он осторожно опускается коленями на пол, оглаживая чужие ягодицы. Тэхён не сопротивляется, закидывает голову назад, просто отдаётся моменту… и губам Чонгука, неожиданно сомкнувшимся на его головке, его тело прошивает волной удовольствия, идёт дрожью, а Чонгук тем временем осторожно двигает губами вверх-вниз по стволу, добавляет язык, обводит им выступающие вены и выпускает изо рта с влажным звуком. Тэхён упирается мутным взглядом в лицо снизу и на автопилоте вплетает пальцы в чужие мокрые волосы.

— Тссс, не вздумай только, не надо помогать и за волосы не тяни, — хрипло просит Чонгук, Тэ кивает, мол, не буду, не собирался даже. А Чонгук, послав ему последний томный взгляд, пошло водит чужим членом по своим губам невероятным, стучит по языку и снова берёт в рот теперь уже сильнее и глубже, втягивает щёки, и Тэхён понимает, что ноги становятся ватными, а сдерживать скулёж все сложнее. Он и правда не тянет того за волосы и не помогает, направляя движения головы, просто иногда судорожно поглаживает его по мокрым локонам, старается меньше закидывать свою голову, чтобы вода не заливалась в рот и нос, и в конце концов не сдерживается и начинает постанывать. Чонгук в это время активно работает ртом и помогает себе рукой, ласкает нежную кожу уздечки, стимулирует уретру, посасывает яички, массирует мошонку, словом, делает просто идеальный минет. Тэхёну давно никто так качественно не отсасывал, и пьяная тэхёнова голова решает, что нужно будет отблагодарить его не менее крышесносным отсосом, иначе как ещё выразить свою признательность за то, что даже пьяным Тэ спустя десять минут этих нехитрых манипуляций, почувствовал, что его накрывает, потянул Чонгука вверх за плечо, отстраняясь, и позволил просто довести до разрядки, со скулежом кончив ему прямо на пальцы, хватаясь за крепкую шею и заламывая пальцы на ногах от удовольствия.

— Ебать… обладаешь, что тут ещё скажешь, — едва только снова обрёл возможность говорить членораздельно.

Чонгук в ответ хрипло усмехается, смывает с них всё водой, выключает душ и выходит из кабинки, порываясь пойти обтереться, но Тэхён не даёт ему даже двинуться в сторону полотенец, утягивает в поцелуй и, открывая двери ванной ногами, кое-как доплетается с ним до кровати в спальне. Они все мокрые, Чонгук от недостатка воздуха и усталости дышит немного сбивчиво, постанывая, когда Тэ проходится рукой по его сочащемуся предъэякулятом члену.

Чон послушно позволяет довести себя до постели, не возражая, что Ким завалился на неё полностью мокрым, и, не отрываясь, наблюдает за его действиями.

Тэ устраивается поперёк кровати, манит его рукой встать по другую сторону с пошлым «иди сюда, детка», облизывая губы, ему хочется сделать Чонгуку хорошо, лучше чем тот сделал ему, надо показать, что не Гук один тут умеет пользоваться ртом. Чонгук непонимающе подходит и встаёт, где было велено. А Тэхён внезапно свешивает голову с края кровати, запрокинув её и призывно приоткрывая рот.

— Ну давай же, — обхватывает чужие ягодицы руками, заставляя приблизиться и, не дав и секунды подумать, втягивает чужой член в свой рот.

Чонгук заворожено следит за тем, как натягивается изнутри чужая глотка от распирающего её объёма, как вздымается кожа на смуглой шее, когда Тэхён помогает ему руками делать толчки внутрь себя, и это был бы крышесносный минет, самый глубокий из всех, что ему когда либо делали, но…

— Н..не надо, — Чонгук рвано выдыхает и быстро подаётся назад, вытаскивая с пошлым звуком.

— Что не так? — недоуменно сводит брови к переносице Тэ, вытирая пальцами слюну с уголков губ и переворачивается.

— Я так не могу.

— Ну же, большой злой полицейский, ты же так грозился выебать меня в рот, что не так с тобой? Почему не делаешь того, что обещал?

— В пизду, не надо, ложись спать.

Чонгук уже было порывается пойти одеться, но Тэхён сквозь пелену своего усиливающегося от сонливости и усталости опьянения, понимает, что наделал чего-то не того, и поднимается следом.

— Эй, эй, эй, ну что я не так сделал? Подожди, — тянет Чонгука обратно, и тот усаживается у изголовья кровати. Тэхён хватает его за руку и затаскивает полностью на кровать вынуждая прилечь, смотрит снизу вверх. — Ты просил не кусаться и не хватать за волосы, я ничего такого не делал, не причинял тебе боль, что сейчас случилось, почему мы не можем просто уже потрахаться как нормальные люди?

— Дело не только в том, что я не хочу чтобы ты мне делал больно, но ещё и в том, что я сам не хочу причинять тебе боль.

— Мне не было больно, в целом норм, я умею такое терпеть, когда хочу доставить удовольствие.

— Не надо ради меня ничего терпеть.

Тэхён бы задумался над его словами серьезно, но он всё ещё пьян безбожно и просто хочет уже закончить начатое, посмотреть на лицо Чонгука, когда тот будет со стоном кончать, и уснуть уже, блять, часов так на сто.

— Ладно, принцесса, хрен с тобой, но можно мне закончить всё-таки? По твоим правилам и всё такое, но можешь мне помогать, если тебе вдруг захочется.

Чонгук молчит и Тэ воспринимает молчание, как знак согласия, сползая вниз и покрывая всё ещё мокрую от душа грудь цепочками поцелуев. Замечает наконец, что та украшена несколькими татуировками, перетекающими в плечи и руки. Тэ останавливается, всматриваясь в тёмную вязь. Чон наблюдает за ним из-под влажной упавшей на глаза чёлки, а потом внезапно толкает пальцем в лоб, заставляя оторваться.

— Не пялься.

— Почему это?

— Это личное.

— Я держал во рту твой член и ты уже голый.

— Детали.

— Но я хочу посмотреть.

— Как-нибудь потом посмотришь.

Тэхён задумывается, пожимает плечами, мол, как скажешь, проводит по всё ещё стоящему члену ладонью несколько раз, и принимается ласкать Чонгука нежно и долго, размазывая капельки предъэякулята по головке, дожидается пока тот начнёт дышать сбивчиво и слегка толкаться в руку, а потом снова накрывает член губами, начинает осторожно двигаться, вылизывая чужое возбуждение по венкам, дразнит языком уретру, берёт глубоко, не так как мог бы с перевёрнутой головой, но тоже старается, давит рвотные позывы, стараясь не показывать дискомфорт, чтобы Гук снова не запсиховал. Спустя несколько минут Чон начинает тихонько звучно выдыхать, а потом осторожно опускает руку на тэхёнову голову и гладит по волосам. Удивительно, не толкает вниз, не тянет, никак не указывает, что делать, просто гладит и прикрывает глаза в наслаждении.

Тэхён ласкает его протяжно и аккуратно, ровно до тех пор пока Чонгук, сжимая его бока коленями, не тянет его наверх. Тэхён быстро доводит его до разрядки рукой, наблюдая за тем, как тот заламывает брови, кусает губы и задыхается, низко застонав на кульминации.

Оба дышат загнанно, Чонгук даже глаза не открыл, Тэхён усмехается довольный собой и сползает с него.

— Вот видишь, принцесса, не так всё страшно.

Чонгук бы взбесился из-за того, что тот его так называет, но он слишком пьян и слишком устал за всё это время.

— Эй, — толкает в плечо откатившегося по кровати Кима. — Одеться не хочешь? Или вытереться хотя бы?

— Ммм, заебался, — тянет Тэхён и прячет лицо в изгибе локтя.

Чонгук выдыхает совершенно мученически, покачиваясь, направляется в ванную за полотенцами. Подумать только: бухали все, а последствия устранять снова ему одному.

Чон быстро стирает с себя белёсые капли, моет руки, потом обтирает мокрым полотенцем Тэхёна, сухим сушит ему волосы под недовольное мычание, накрывает его одеялом и, отправив полотенца в стиральную машину, падает на кровать без сил совершенно. На часах два часа ночи и Чонгуку кажется, что этот день длился вечность. А потому он проваливается в сон моментально, прогнав из головы все мысли относительно того, что пустил в постель едва знакомого человека, отсосал ему и ему между прочим с ним ещё минимум месяца два работать. Но пока не до этого, Чонгук просто хочет спать.

***

А вот Тэхёну, проснувшемуся спустя четыре часа в чужой постели, как раз таки до этого, потому что во-первых, бадун лютый, во-вторых, рядом спит следователь Чон, в-третьих, Тэхён прекрасно помнит, чем они тут накануне занимались и на плюс-минус трезвую голову, это охренеть как стыдно. А ещё как-то странно, ну что это, перепих по пьяни? Тэхён любит прибухнуть, любит накуриться, любит затусить на несколько дней подряд… а вот спать с кем-то по пьяни не любит и не практикует. Как-то вроде принцип был у него такой.

«Ёбаный рот, как я на работу пойду?»

Комментарий к hunt and chastity

Да, много классического русского мата, по поводу и без, но я не вижу этих героев культурными и выражающимися литературным языком. Прошу понимания😅❤️

========== trick and lucky chance ==========

Что может быть хуже, чем проснуться в одиночестве после пьянки со смутными, смазанными воспоминаниями о горячей ночи?

Вроде бы всё как обычно. Обычная квартира, такая же как и всегда, она досталась от бабушки, и на её ремонт долго и упорно копили, а потому сейчас это жилище выглядит светлым и уютным, в отличии от его вечно хмурого и уставшего хозяина.

На полках так же много пыли, как и обычно, потому что вышеназванный хозяин работает слишком много и чаще торчит в участке, а не в своей небольшой двухкомнатной в районе Сондон-гу, от работы до которой всего пятнадцать минут на машине.

Шторы всё так же плотно задернуты, будильник всё так же противно и настойчиво орет под ухом.

Чонгук точно знает: на кухне всё та же простенькая кофемашина, ждёт пока её запустят, всё те же несколько грязных кружек в раковине, всё та же мышь повесилась в холодильнике, а в ванной всё та же куча грязных вещей дожидается стирки.

Но этим ужасным утром к привычной чонгуковой микро-картине мира добавляется парочка странных, необычных деталей: сырая от чьих-то мокрых волос вторая подушка, парочка полотенец в стиральной машинке сиротливо дожидаются, пока их развесят, чтобы высохли, на полу чья-то мятая забытая впопыхах футболка, а тело расслабленное невозможно и не встречает болезненным утренним стояком, вызванным долгим отсутствием секса и времени на нормальную разрядку.

События прошлой ночи довольно быстро восстанавливаются в чонгуковой тяжелой от выпитого накануне алкоголя голове. И не сказать, что всё произошедшее его как-то расстраивает. Больше года прошло, его отпустило прошлое, пора бы начинать что-то новое. Разве что всё это происходит не очень вовремя из-за трудностей на работе, но ничего страшного, трудности — проходящее.

В голове слайд-шоу из воспоминаний, Чонгук много выпил, но помнит всё: и горячие взгляды, и то, как он то и дело быстро облизывал губы ещё в клубе, когда границы стеснения разошлись в стороны, не выдержав алкогольной бравады; Чон помнит свои пальцы на чужих губах, помнит его зубы, вызывающе прикусывающие подушечку, помнит горячий, юркий язык в своём рту, потрясающие поцелуи, отмеченные совсем не пьяной нежностью, похабные фразочки, сочнейший тэхёнов зад, который он без стеснения ему облапал в душе, все ласки и чужое желание довести до конца, заставить кончить. Это странный набор для обычного пьяного перепихона.

Всё помнит. И его это не расстраивает. Совершенно. Расстраивает лишь факт отсутствия человека из ночных приключений на соседней подушке. Семь тридцать утра, во сколько он ушёл и почему? Настолько очевидными были его, чонгуковы, загоны, что испугался и убежал? Чонгук, лелея слабую надежду, отрывает себя от постели и проходится по комнатам, ожидая увидеть парня на кухне у холодильника, возле телика на диване в гостиной или на худой конец на толчке, но квартира пустая и ни записки, ни смски, ничего. Только словно в издёвку оставленная на полу тёмно-серая футболка, да свербящая на краю подсознания обида, что это всё было вроде как по пьяни, а Тэхён очевидно из тех, кто быстро, ненапряжно и на один раз. Чонгук к такому дерьму не привык. В смысле на один раз? Ему… понравилось. А потому не понимает, подъезжая позже к полицейскому участку, что вообще может быть хуже, чем одинокое пробуждение этим утром.

***

А Тэхён бы ему с удовольствием ответил что может быть хуже. Стоять, вот например, в пять утра на улице под подъездом в незнакомом районе, судорожно пытаясь вызвать такси, или мёрзнуть, как собака, потому что выскочил в одной кожанке на голое тело, а на улице блядская холодная ночами весна. Это кошмарно. Не дождаться такси, понять, что на телефоне последние два процента и с чувством вселенской вины позвонить и разбудить брата, заставив его растрёпанным и сонным мчаться с самого Каннама, чтобы отвезти домой, а потом просто отмахиваться от его расспросов и чувствовать вину, что не в состоянии ему даже ничего нормально объяснить, несмотря на то, что поднял его среди ночи. Это вообще ужасно.

А самое стрёмное — так и не понять потом с утра, зачем это всё было. К чему была эта драма? Нужно было просто успокоиться и лечь спать дальше, под чужой тёплый бок, ведь Чон обнимал во сне, и с ним было, на самом деле, жуть как комфортно спать. А с утра бы посидели с Чонгуком за чашечкой кофе, посмущались немного да и забили на это всё, в конце концов, оба взрослые люди, что-нибудь бы решили.

Однако это всё у Тэ в голове лишь через пару часов, как он оказался дома, появилось. Ночью же он отчего-то решил, мол, нет, надо было убегать, как истеричка. А потом сидеть в отделе с синяками под глазами, тошнотой и лютой головной болью от похмелья, грызя беспокойно ногти и поглядывая на часы. Тэхён не пятнадцатилетний девственник, который боится реакции партнера после первой ночи. Но чувствует себя примерно вот так. Ему ещё совершенно непонятно что между ними с Чонгуком происходит и происходит ли что-то вообще. Но факт взаимного влечения очевидно либо ощутимо скрасит тэхёново пребывание в полиции, либо испортит всё так, что мама не горюй. И отвратительнее всего будет, если Чонгук притворится будто ничего не было. Хотя сам Тэхён подсознательно как раз этим и собирается заниматься.

***

К девяти утра все кроме Чонгука уже на местах, Мейцо мучается головной болью, Юнги не выспался отчего-то сильно, хотя говорит, что после того, как Чон и Ким свалили, все быстро разошлись. А Тэхёну и морально, и физически паршиво невозможно. Он не выспался, потому что, оказавшись дома, так и не лёг больше и к восьми уже приперся в отдел, а похмелье и ожидание реакции Чонгука ещё и скручивают внутренности ужасно.

Тэхён не обращает внимания на многозначительные взгляды Мина в свою сторону, когда тот спрашивает, куда они с Чоном поехали. Тэ в ответ просто отмахивается от него, мол, поняли, что перепили, всех бесим и разъехались по домам. Навряд ли, конечно, Юнги поверил. Но не правду же говорить.

Чонгук опаздывает и приезжает только к половине десятого. И да, делает вид, что всё как обычно. Настроение у него очевидно приподнятое. Бодро со всеми здоровается, проходя в кабинет. Тэхён же провожает взглядом каждое его движение пока тот скидывает куртку, ставит кофе у доски на небольшой столик, Юнги тут же подлетает и подхватывает стаканчик, Чонгук, отвечая на какой-то его вопрос, не глядя, берёт один из стаканчиков и неожиданно ставит Тэхёну на стол, тот тупо пялится на Чона, удивляясь заботе, пока не встречается с ним взглядом. И — о ужас — чувствует, что смущается как последний дурак. Чонгук что-то продолжает говорить Юнги, всё ещё стоя у стола Тэ и поймав его взгляд. У него невозможно тёмные глаза, почти чёрные, но сегодня в них вроде бы нет обиды или чего-то подобного, только немой вопрос во взгляде и вопросительно приподнята аккуратная бровь. Тэ осознаёт, что ведет себя как минимум странно, продолжая пялиться, и быстро отводит взгляд, вцепившись пальцами в горячий стаканчик.

«Бля, опять кофе давиться».

Чонгук уходит за свой стол и сквозь тэхёнову пелену шумоизоляции просачивается его голос, раздающий остальным указания. Что сказали делать ему, он прослушал естественно. Тэ греет ладони о картонный стаканчик. Привычным образом контролирует мышцы лица, чтобы не кривиться, когда будет пить горько-сладкую отвратительную жижу, отпивает из стаканчика и поднимает удивлённый взгляд на Чонгука напротив.

В стакане чай. Обычный чёрный чай с мятой. Без сахара. Тэхён некстати осознаёт, что даже не сказал «спасибо» за напиток. Но не спешит исправляться и молча отводит взгляд, когда видит, что Чонгук всё ещё на него смотрит.

***

Чонгук вообще, если честно, весь день на него смотрит. И следующие два дня тоже. Не разговаривает, ничего не спрашивает, не пишет. Ничего. Просто смотрит на работе как-то странно. А Тэхён начинает беситься. Его раздражают эти странные долгие взгляды, которые он чувствует каждой клеточкой тела, раздражает ощущение ожидания, повисшее в воздухе непроглядной, душащей пеленой, раздражает этот заботливо принесённый чай с утра третий день подряд и каждый день с новым вкусом, Чон словно ждёт, пока Тэхён подойдёт и скажет какой из них всё-таки ему нравится больше. Раздражает эта его привычка придерживать двери, подскакивать и бежать помогать сразу, как кто-то испуганно ойкает. Тэхён от такого теряется и только больше косячит. То рассыплет бумаги, которые сортировал полчаса, чтобы отнести Намджуну на подпись, то листом порежется, то ещё что-то. И постоянно эта гипер-забота рядом. Тэхён даже не до конца осознаёт, почему его это бесит. Возможно, потому что они так и не поговорили о том, что произошло, и это, мягко говоря, странно всё, ведь не ясно, какие между ними теперь отношения.

Срывается Тэхён в четверг. Чонгук обычно придерживал двери, чтобы люди могли пройти, и ни для кого это не было ни проблемой, ни секретом. А в четверг, под конец рабочего дня, Чонгук дожидался пока Тэ соберётся, чтобы закрыть за ними кабинет, Юнги ждал их в коридоре. Чонгук привычным жестом похлопал парня по пояснице, когда тот проходил мимо, придерживая ему дверь, и уже было собирался закрыть её, когда Тэхён взорвался.

— Да, блять, я тебе что, барышня, что ты мне всё двери открываешь да куртки подаёшь?! — и, возможно, это было слишком громко для позднего вечера в отделе.

Юнги удивлённо вскидывает брови и подходит. Чонгук молчит, и Тэхён видит — начинает тоже закипать.

— Эй, ты чего? Он же всегда так делает. При чем тут барышня? Не надо на него орать.

— У него нет языка самому попросить меня не орать?

Тэхён уставился на Чонгука, дожидаясь хоть какой-нибудь реакции. И тут же об этом пожалел, когда осознал что в тот самый момент, когда решил устроить сцену и высказать недовольство относительно чужой заботы, в глазах у Чонгука что-то тут же погасло, в мимике проступила обида, и добрый, милый Чонгук, который поддерживал его идеи по работе, приносил утром чай и ободряюще улыбался, когда пересекались взглядами, закрылся тут же, губы исказила язвительная ухмылка.

— Да с чего бы мне тебя о чем-то просить? — выплёвывает Чонгук насмешливо. — Без проблем, если тебя смущает элементарная вежливость, то иди нахуй, буду закрывать двери перед твоим носом.

Тэхён опешивает. Такого он точно не ожидал. А Чонгук проворачивает ключ в двери и быстро удаляется, не попрощавшись и не обернувшись даже. Тэ смотрит вслед удаляющейся спине.

— А тебя совсем ничего не смущает? — бросает тихо ему вслед, но ответа естественно не получает.

Тэхён чувствует себя идиотом, который всё портит. Тупым, беспросветным дебилом. Юнги, который смотрит на него самым обвиняющим в мире взглядом, только усиливает это ощущение.

— Блять, ну ты и олень, вот зачем так было? Если тебе так сильно не нравилось его внимание, мог бы сказать об этом нормально и наедине. Не зарывайся, Ким, он к тебе не катает, он ведёт себя так со всеми. Не потому что хочет казаться хорошим. Ему просто не в лом. Сечёшь? Просто нравится заботиться, помогать и придерживать ебучие двери для кого угодно, если это хоть немного может скрасить кому-то день. Я первый раз встречаю такого долбаёба, как ты, честно.

— Ты вообще не знаешь, что происходит.

— Да, Боже, надо оно мне? Пососались или потрахались по пьяни? — Тэхён во все глаза уставился на Юнги, который говорит это как само собой разумеющееся. Значит Мин знает об ориентации следователя. — Даже если да — вообще похуй. Веди себя нормально или уёбывай и не порть ему жизнь.

И тоже уходит не попрощавшись. А Тэхён орать готов от непонимания.

«Какого хрена его вечно защищают? Это он не подошёл поговорить после той пьянки. Он не позвонил. Он не написал. Он сделал вид, что ничего не было. Он должен…»

Тэхён осекается и понимает что в шоке с самого себя. Он орал на весь отдел, что не нужна ему забота, потому что он не барышня. Но в то же время несколько дней ходил, обижался и ждал от Чонгука первых шагов с одной единственной мыслью — «он должен». А почему должен то? Тэхён и вправду самая настоящая барышня? Почему сам не собрал яйца в кулак и не подошёл поговорить? Почему-то предложить секс ему хватило смелости. А подойти и поговорить на трезвую голову нет. И это он то не барышня?

***

… Сегодня, седьмого мая, в 19:38 по южно-корейскому времени по адресу Тондэмунгу, Хунлён сто пять, квартира тридцать четыре было обнаружено тело преподавателя изобразительного искусства из коррекционной школы для слабовидящих детей Кён Су. По предварительным данным убийство произошло посредством отравления. Выехавшая на место происшествия бригада полицейских сделала вывод о том, что убийство, возможно, совершенно тем же человеком, что стоит за убийствами в районе Йонсан-гу. Об этом свидетельствуют оставленные на месте убийства послания. Дело Кён Су передано в двадцать восьмое отделение Корейского национального полицейского агенства. Комментариями по делу делится суперинтендант двадцать восьмого отделения Ким Намджун.

— В ходе расследования была выяснена последовательность убийств и их возможный символизм. Убийца оставляет подсказки и послания на месте убийств и на телах своих жертв. На данный момент наш отдел уже выявил возможный смысл оставляемых символов, активно ведётся разработка версий о том, кем может оказаться убийца, наши специалисты трудятся над этим делом и раскапывают возможные случаи насилия в прошлом обеих жертв. Одно можно сказать точно — все люди, ставшие жертвой убийцы, так или иначе связаны друг с другом, или конкретно с личностью убийцы. Давайте будем сохранять спокойствие, на улицах тем временем будет увеличиваться количество патрульных машин.

***

— Ебучий квест, он словно просто издевается. Все эти подсказки, послания и прочая дичь… Это выглядит как какая-то игра-бродилка, только с реальными жертвами, — Чонгук зарывается рукой в волосы, швыряет куртку на диван и направляется к своему столу.

— Что там было? — спрашивает Юнги.

На место третьего убийства из их отдела ездил только Чонгук вместе с Намджуном, Чонгук должен был присутствовать при досмотре места убийства, передаче вещдоков и всего остального, Намджун давал комментарии прессе. Дело приняло ещё более серьёзный оборот.

— Пока что я не знаю, все вещдоки уже у судмедэкспертов. Первичная экспертиза будет готова сегодня вечером, её нужно будет сходить получить у Хосока. Через час приедет мать пострадавшего и жена, нужно будет присутствовать на освидетельствовании.

— Почему они решили, что это дело рук нашего недо-грека? — подаёт голос Тэ.

— На теле были найдены схематичные порезы, чуть позже Хосок даст фото, плюс ещё были там странные предметы, тоже нужно будет позже взять фото у Хосока.

Тэхён кусает губы, поглядывая на Чонгука. Едва только стало известно что-то про новую жертву, ему от нетерпения буквально начало сводить пальцы. Только одним глазком бы посмотреть на все эти подсказки и сто процентов станет понятно. Уж кто-кто, а Тэхён у убийцы в настоящей эмоциональной зависимости. Его буквально ломает от нетерпения, словно не о жизнях людей речь идет, а правда об обычной головоломке.

Чонгук снова стал мудаком. Какой там чай по утрам. Даже не здоровается теперь. И на контрасте с его вот этой привычной любезностью к остальным нарочитое пренебрежение в сторону Тэхёна действительно чувствуется очень сильно.

— Ким, идёшь со мной на освидетельствование.

— Что?..

Нет, это уже перебор.

— Чонгук, давай я? Толку от мажора там?

— Нет, на освидетельствование идёт Ким. Нет ничего сложного в том, чтобы просто фиксировать всё, что говорят родственники погибшего. Остальное Хосок в экспертизе передаст.

— Но…

— Что? Не хочешь? Отказываешься?

— Не отказываюсь, но…

— Ну вот и закрыт разговор. Через час чтобы был у Хосока.

Тэхён молча скрипит зубами. Чонгук вскидывает бровь на его негодующий взгляд. Издевается. Натурально издевается.

— Что ты уставился? Просто откажись если не можешь.

Тэхён ничего ему не отвечает, отводит взгляд и упирается глазами в свои потрепанные записи. Он перелопатил уже все эти чертовы сайты и страницы в Википедии. Выписал всё, что касалось грёбаных богов. И если на прошлой неделе помимо предвкушения, что разгадка где-то рядом, было ещё и приятное чувство, что ты причастен к коллективу, к чему-то большему, получаешь одобрение. То сейчас, видя холодные чонгуковы глаза, которые снова смотрят так, словно только и ждут, когда же Тэ перестанет мозолить зрение, руки сами опускаются. Даже желание доказать всем, что ты способен на что-то большее, чем быть просто «мажором», собраться не помогает.

***

Чонгук из-под челки наблюдает за Кимом. Стоит тот с виду довольно расслабленно. Но напряженные плечи, бледные губы и глаза, которыми он пытается смотреть куда угодно только не на труп, — это всё выдаёт его с головой. Чонгук хотел позлорадствовать. Хотел проверить его. Что-то же было в этом придурочном Ким Тэхёне, раз уж он хоть немного смог зацепить. Появлялось между ними что-то тёплое вроде бы. Просто Ким, извините, повёл себя как настоящий мудак. А у Чонгука и желание нестерпимое, и возможности позволяют наказать зарвавшегося засранца. И плюсом проверить вообще, на что он способен. На деле Чонгук просто пытался вытянуть из Тэхёна хоть что-то. Хотел, чтобы он взял себя в руки и отказался. Признал свою слабость и не пытался храбриться, а действовал рационально. Чтобы сказал что-то против не только тогда, когда от его выпендрежа ничего не зависит, но и тогда, когда действительно нужно сказать «нет».

Но Тэхён упрямо кулаки сжал, взял свой блокнот многострадальный и поплёлся в лабораторию Хосока.

Чонгук краем уха выслушал то, что ему рассказывал судмедэксперт, не потрудившись даже делать пометки. Потому что Тэ с каменным лицом, лишь бы спрятать чёртов взгляд, уже уткнулся в блокнот и записал всё, что Хосок им сказал.

— Ты зачем стажера на освидетельствование притащил? Хочешь чтобы он в обморок грохнулся? — тихий хосоков шёпот у самого уха.

— Не грохнется.

Чонгук упрямо продолжает смотреть на Тэ, следя за его реакциями, и чем дальше идёт процесс, чем ближе момент, когда чёртову простыню поднимут, тем зеленее становится лицо Тэхёна и всё больше крепнет чонгукова уверенность в том, что его нужно убирать отсюда.

Спустя пятнадцать минут напряженного ожидания наконец в сопровождении приставов в кабинет вошла женщина преклонных лет в сопровождении другой женщины помоложе. С теми самыми выражениями лиц.

Чонгук не один раз видел такое: общая заплаканность, опухшие глаза, трясущиеся руки и слабый огонёк надежды во взгляде, мол, сейчас посмотрят на тело, а там кто-то совершенно незнакомый, другой человек, не их сын, дочь, любимый муж или сестра. А кто-то посторонний. И кому-то другому потом по этому человеку плакать. А ещё Чонгук не один раз видел, как этот последний огонёк гаснет. Как ломаются после этого люди. Как оседают на пол, разражаются рыданиями, падают на руки приставов в обморок. В такие моменты сильнее всего чувствуешь, как всё-таки ценишь свою жизнь. Но ещё больше чувствуешь противное, горькое ощущение какого-то невозврата, какой-то необратимости и отвратительности бытия. Не хочется внезапно, чтобы Тэхён это видел. Чтобы наблюдал смерть надежды, потухшие взгляды и моментально появляющийся отпечаток вселенской скорби на бледных лицах.

Краем сознания Чонгук надеется, что сейчас дамы взглянут на тело, сглотнув скупую слезу, и выйдут. Отчего-то все мысли только о том, что мажор чужой истерики не выдержит. А если и выдержит, то непременно ценой своей здоровой психики. Оттого Чонгук надеется на адекватное восприятие реальности пострадавшими. Но…

— НЕЕЕТ! — женщина падает на колени перед кушеткой, вторая, обливаясь слезами, пытается поднять её на ноги.

Чонгук не знает куда смотреть. То ли на женщин, очевидно Кён Су признавших. То ли на Тэхена, который стоит каменным изваянием и выглядит сейчас бледнее чертового трупа.

— Хорошо, уведите потерпевших, их пригласят для допроса позже, нужно выяснить, где они находились в момент смерти Кён Су, и почему он был в квартире один. Хосок, к вечеру жду экспертизу, возьми кровь на анализ, скорее всего, причина смерти — какой-то яд, не забудь отправить нам фотографии и описание всех порезов, одежды и остальных вещь-доков, найденных на месте убийства.

— Хорошо.

— Ким…

Тэхён не дослушивает Чонгука. Едва только за женщинами закрылась дверь и Чонгук закончил с указаниями, Тэ пулей сорвался в коридор.

— Блять, вот говорил же… — бросает Хосок вслед удаляющемуся за Тэ Чонгуку.

***

Чонгук находит его в туалете около кабинета, тот даже не закрыл кабинку, растрёпанный блокнот валяется на полу, очевидно Ким бросил его по пути к унитазу. Чон подбирает блокнот, убирает на раковину и без стеснения проходит в кабинку к Тэ.

— Эй?

Тот не откликается и продолжает натурально выворачивать содержимое желудка в унитаз.

Чонгук молча подходит и, наклонившись, собирает его светлую чёлку, которая касается фаянсового ободка.

Тэхёна рвёт добрых десять минут, пока Чон осторожно держит его волосы, а потом он, обессилев, усаживается прямо на пол, облокотившись о стенку кабинки.

Чонгука начинает отчетливо грызть совесть.

— Тэхён…

— Отъебись, — хрипит Тэ, отталкивая протянутую к нему руку.

— Эй, серьезно, ты мог отказаться, зачем пошёл?

— Выполнял приказ, нет? — Тэхён с трудом соскребает себя с пола и плетётся к раковине, умывается и опирается на неё ладонями, наклонившись. — Я одного не понимаю, Чонгук… Так сильно не нравлюсь? Настолько сильно, что нужно со мной вот так? Подъёбывал меня с фотками, знал, что я не выношу такую хуйню, и что в итоге? Ты в курсе, что личные недоразумения перекладывать на рабочие отношения — это очень хуёвая тема?

— Прости, серьёзно, Тэхён, — Чонгук наглеет и, подойдя ближе, устраивает свои руки на чужой талии. Ким дёргается, но ладони не скидывает. Чонгук выжидает пару секунд, не встречает сопротивления и прижимается к чужой спине, обнимая Тэхёна поперёк живота.

— Если дело принимает чересчур серьёзный оборот, если я путаюсь под ногами, если я мешаю, скажи прямо: «Тэхён, уходи, пожалуйста», и я, блять, уйду. Я не собираюсь вставлять палки в колёса, я хотел помочь.

Чонгук медленно разворачивает его в своих руках, тот недолго сопротивляется, но позволяет в итоге повернуть себя лицом и увлечь в объятия.

— Тэхён, ну что ты несёшь? За прошедший месяц ты один для дела сделал больше, чем мы втроём вместе взятые. — Чонгук осторожно проводит рукой по его напряженной спине. — Прости, я не должен был так с тобой поступать. Я не собирался издеваться. Я просто хотел услышать от тебя «нет», понимаешь?

— Нет?

— Ты хоть и ерепенился всегда, но соглашался буквально на всё, что я тебе говорил делать. Ты пил кофе с сахаром, когда не переносишь ни то, ни другое, и даже не сказал о том, что не любишь такое. Ты мог спокойно сказать мне, что отказываешься, потому что в твои обязанности не входит присутствие при таких обстоятельствах.

— Я пил этот ебучий кофе, потому что мне была приятна твоя забота.

— Но тем не менее, ты наорал на меня, когда я придержал тебе дверь?

— Это было по другой причине…

— По какой причине, Тэхён, почему ты как маленький?

— Да в смысле как маленький? Ты сделал вид, будто вообще ничего тогда не было, ходил как ни в чем не бывало, я распсиховался, и, ну, сгорела жопа.

— Тэхён, это ты сбежал утром.

— Я не сбегал! — Тэ дёргается, чтобы выпутаться из объятий, но Чонгук лишь прижимает его крепче, заставляя уткнуться лицом в плечо.

— Нет, Тэ, я проснулся в семь утра и тебя уже не было. Ушёл, не разбудил, даже не написал. Футболку забыл. Это называется бросить и сбежать после перепихона, знаешь?

— Блять…

— Вот-вот.

Тэхён замирает ненадолго, а потом всё-таки отпускает ситуацию и обнимает следователя в ответ.

— Ладно, я накосячил, я убежал, я распсиховался на тебя и вывел. Но это не давало тебе права заставлять меня на труп смотреть.

— Да, тут я накосячил. Ну прости, я уже извинился и объяснил, почему так поступил. Впредь я не подпущу тебя ни к одному трупу, по крайней мере постараюсь, я обещаю. Я помню, как мне было тяжело в мой первый раз. Я знаю каково это.

— Но типа… я хочу помогать дальше.

— Без проблем, ты всё также часть команды. Но никаких трупов больше. Максимум фото, хорошо? — Чонгук отстраняет его от себя и заглядывает в глаза.

— Не вздумай меня целовать, я блевал.

— Да кому ты нужен, тебя целовать, — усмехается Чон в ответ.

— Эй!

— Ну что?

— А между нами что? Ничего?

— А что ты хочешь, чтобы между нами было?

— Не знаю.

— Тогда оставим всё как есть, ладно?

— Как есть?

— Ну да.

— Будешь опять на меня орать?

— Не буду я орать.

— Мятный.

— Чего? — сводит брови к переносице непонимающе.

— Мятный — самый пиздатый чай.

— А ты наглый.

— А ты виноват в моём стрессе, поэтому терпи.

— Так, быстро в кабинет и за работу, Хосок должен был передать первые фото.

Чонгук всучил Тэхёну его блокнот, поправил чужие растрепанные волосы и вытолкал его обратно из туалета. Дышать стало легче. Обоим. И дело не в том, что в туалете плохо пахло.

***

Юнги обожает его тело. Оно не то чтобы какое-то особенное, он вообще его, если честно, никогда не видел. Их секс постоянно происходит в кромешной темноте. У него дома, где-то в темных закоулках в участке… И никогда не было понятно почему он отказывается включать свет. Чего он, Юнги, там не видел? Они прекрасно видят друг друга днём при свете дня и знают всё друг о друге. Юнги смотрит на его улыбку или нахмуренные брови и вспоминает о том, как он кричал под ним ночью, умоляя дать кончить. Он наизусть пальцами выучил каждый кусочек его кожи, каждый нежный изгиб, каждую родинку. Засыпая, он каждую ночь вспоминает его короткие шелковистые волосы, которые так любит нежно пропускать сквозь пальцы. Он обожает его губы, мягкие невероятно, всегда для него приоткрытые, просящие, податливые. Днём они просто учтиво улыбаются друг другу, стоит увидеться где-нибудь, ночью он смотрит на Юнги снизу вверх своими глазами огромными и чистыми, называет папочкой и просит наказать как следует. У Юнги язык не повернётся назвать его малышом, но деткой — пожалуйста.

— Эй, может включим свет, нихрена же не видно, переставай смущаться.

— Ммм… ах, просто не останавливайся, я хочу глубже, Юнги-я, пожалуйста, — в его голосе чуть ли не слёзы, настолько просящая интонация. Его трясёт безбожно, он комкает в ладошках простынь и хрустит пальцами на ногах, выпячивая зад всё сильнее, а Юнги не прекращает на него наваливаться и вколачивать такое податливое, горячее тело в матрац.

— Ну, как хочешь, — отвешивает ему смачный шлепок по мягкой заднице и, навалившись всем телом, принимается искусывать его нежную шею.

Юнги обожает его тело. Обожает его крики. Обожает ходить днём и изнывать от желания раздеть его поскорее. Юнги его любит? Нет, наверное, нет. Любил бы, давно бы настоял на том, чтобы включать свет и начать встречаться не только ночами. Юнги стыдно, но он прекрасно знает, что удовольствие получают оба. И он согласен на такое партнёрство. Он спокойно кивнул после первой ночи, когда Юнги, нависая сверху, предложил продолжить без обязательств. И его это более чем устраивает. У Юнги нет желания проникаться кем-то больше, чем на физическом уровне.

***

Нет ничего отвратительнее на свете, чем ощущение, когда закончившиеся уже слёзы начинают высыхать на щеках, а у тебя нет возможности эти самые щёки вытереть. Он научился плакать беззвучно. Прятаться по углам от Ги Су и компании, тихонько плакать и всеми фибрами души желать ему никогда не быть никому нужным. Никогда. Чтоб и жену не нашёл, и детей чтобы не было, чтобы спился и сгнил в канаве. Чего только не желал этому гадкому Ги Су. Но нападок Ги Су, может, и не было бы никогда. Может и не стал бы он его шпынять и выбивать из него дух при случае и без, если бы не Кён Су. О да, у них даже имена были похожи. У того, кто это всё начал, и того, кто колотит его за это день за днём.

Им тогда было что-то около одиннадцати или двенадцати. И его тогда как раз второй раз вернули обратно в детский дом. Он даже грешным делом подумал, что всё тут стало куда более приятным, чем когда его забирали. Сверстники выросли, начали ругаться матом, спокойно пускали в свои компании, брали с собой на вылазки и тайные от воспеток посиделки. Как раз на одной из таких посиделок и случился его первый поцелуй. С тем самым Кён Су. Это была какая-то игра. Какое-то желание. Какого-то человека. Отказываться выполнять желание в компании, где тебя начинают принимать, — дело гиблое. А потому он и решил выполнить. Кто же знал, что вместо того, чтобы быстро чмокнуться и отскочить друг от друга, вопя, мол, «фууу, по-гейски», Кён Су неоторвётся, а слегка прихватит своими обветренными губами его пухлую нижнюю и задержится настолько, чтобы по кругу несмышленых, но безусловно уже достаточно жестоких детей покатилось недоумение. Кто же знал. А через пару дней уже плевки в спину, полное совсем не детского презрения «фу, педик» отовсюду и разумеется бойкот. Только это всё не Кён Су. Это всё ему. А потом и все побои тоже ему. А Кён Су только лишь отводил взгляд, когда смотрел сверху вниз, наблюдая, как в землю втаптывают. И молчал. Перед ним молчал. А за спиной только и делал что: «Он меня почти засосал, пацаны, представляете?».

Отличный трюк, прекрасная уловка, своя шкура всем ближе к телу. И зачем говорить правду, если все равно пацаны не поймут, когда можно просто повесить всё на человека, который сопротивляться не станет?

17.03

Гермес.

Хитрый, ловкий и прозорливый Бог-вестник. Посредник между тремя уровнями мироздания. Сын Зевса и горной нимфы Майи. Является проводником душ в мир мертвых, а также доносит волю богов смертным. Посылает людям удачные стечения обстоятельств, помогает в путешествиях, бог-трюкач.

***

— Гермес, блять! Гермес, говорю вам! — Тэхён подлетел к столу Чонгука и схватил за предплечье, на что тот лишь немного испуганно дёрнулся.

— Спокойнее, Кельвин, че разорался?

— Сандалии, на чуваке убитом были вот эти сандалии.

Тэхён раскладывает на и без того захламлённом столе фотографии с места убийства, которые недавно Мейцо принёс от Хосока.

— А сандалии у нас нынче только боги носят? — критично вскидывает бровь Мейцо.

— Во-первых, какой долбаёб будет ходить дома в летних сандалиях?

— Ну не знаю, мало ли у кого какие приколы.

— Во-вторых, видите вот эти белые бумажки? Это крылышки.

— Крылышки? — Чонгук заинтересованно присматривается к фотографии. Фотографий очень много, он ещё только начал изучать фото порезов и до сандалий не добрался. А вот Тэхён всполошился сразу же.

— У Гермеса, он там бог торговли и прочего дерьма, у него были крылатые сандалии. Видишь, это же очевидно.

— При чем здесь тогда туз? — Юнги поднимает в руках фото с вырезанной игральной картой на коже. Кровь вокруг порезов запеклась и после обработки изображение более чем понятное.

— Должна быть логика, — Тэхён снова вскакивает и фурией несётся к своему столу, начинает листать свой блокнот.

— Да что ж ты так скачешь то, — прикладывает руку к груди Чонгук, словно его и правда пугает каждый тэхёнов выпад.

— Дайте минуту, я найду.

Чонгук подходит к нему и, заглядывая через плечо в чужой блокнот, начинает читать его писанину в поисках чего-нибудь, что касалось бы Гермеса. Через минуту начинает раздражать, что тот чуть ли не подпрыгивает на месте, и Чонгук мягко давит ему на плечо, заставляя усесться в кресло и положить блокнот на стол, чтобы было хотя бы немного удобно читать и видно всем.

— Не мельтеши, успокойся, у тебя от перевозбуждения сердце сейчас остановится.

— Угу… Вот, смотри, — указывает пальцем на неровные строчки букв. — Является проводником душ из мира в мир, вестник, вот про сандалии вот тут ещё написано. А! Вот ещё. «Также Гермес является изобретателем гадальных карт таро». Видишь? — поворачивается к нависающему сверху Чонгуку и по-детски обидчиво выпячивает нижнюю губу.

— Да я верю, верю. Давай дальше.

— А при чем тут туз и таро. Таро же по-другому выглядят, — снова встревает Мейцо.

— Ну если бы он вырезал на теле узорчики с карт таро, он бы охуел сидеть с этим скальпелем, это художником надо быть, — добавляет Юнги и тоже подходит к столу заинтересованно уставившись в тэхёнову писанину.

«А мажор реально дохрена понаписал, я думал, он только вид делает, что работает».

Тэхён едва заметно вздрагивает, когда Чонгук, не стесняясь никого абсолютно, осторожно перехватывает его руку, которой он собирался перевернуть страницу, и отводит в сторону, не отпуская. Он уже почти успевает повернуться к нему, чтобы спросить в чем дело, но:

— «Является хитрым и ловким, имеет склонность к плутовству, известен как возможный создатель алхимии. Не брезгует использованием ядов и всевозможных зелий для достижения своих целей». Блять, если сейчас Хосок найдёт в крови жертвы яд, а он найдёт, там на лицо все признаки, я не просто в эту теорию, я в богов поверю, серьёзно.

— Охренеть, всё реально срастается, — Тэхён ожидал, что будет радоваться и ликовать, но на него внезапно почему-то наползает страх и он, не отдавая себе в этом отчета, осторожно сжимает руку Чонгука, которую тот забыл отнять.

Спустя полчаса Юнги уже выяснил, что пострадавший был воспитанником того же детского дома, что и первая жертва. Мейцо принёс протокол допроса матери и жены убитого. Из которого ничего особенного не выяснилось, разве что женщина подтвердила, что детей иметь не могла, а сына они взяли тринадцатилетним из детского дома.

С третьей жертвой откопанные факты и правда начали потихоньку выстраиваться в единую линию. Это всё никак не приближало к ответу, кем может быть убийца, но подтвердило множество выдвинутых теорий относительно происходящего. И теорию Тэхёна в том числе. Если не считать вечно категорично настроенного Мейцо, уже никто не сомневался в правильности его размышлений.

— Итак, новости не из приятных, — в кабинет тихонько входит Хосок. — В теле третьей жертвы в огромном количестве найден яд категории «Маска». Этот яд убивает спокойно и практически не оставляет следов, когда он в очень маленькой концентрации. Химическая формула яда изменена и доработана действительно до практически полной маскировки. После попадания в тело жертвы и её отравления, яд смешивается с внутренними жидкостями, и в малых количествах, повторюсь, его практически невозможно обнаружить, не имея образца. В этом же теле наличие его было огромным. Создаётся впечатление, что убийца специально превысил дозировку, чтобы яд стопроцентно был обнаружен.

— Сука, всё сходится, — Чонгук закусывает губы.

— Не торопись, ещё небольшое дополнение. Все знают, как работают яды подобных типов, их сложно распознать в теле, если не искать целенаправленно. Так вот, я поискал. — Хосок выдерживает небольшую паузу, листает страницы с экспертизой, и продолжает. — Я вернулся к образцам крови предыдущих двух жертв… и в каждом из тел яд был в гораздо более незначительной концентрации. Обе жертвы были убиты с помощью яда, все увечья были нанесены уже на мёртвые тела, начиная с порезов, заканчивая выстрелом из арбалета. Этот яд убивает мгновенно. Соответственно мнимые различные способы убийств — это не более, чем демонстрация и попытка соответствовать легенде, в контексте которой происходят убийства.

В отделе повисает мёртвая тишина. Не все даже замечают стоящего у двери Намджуна, который пришёл вместе с Хосоком послушать результаты экспертизы.

— Собственно, ни у кого больше нет сомнений относительно того, что в это дело вмешались боги?

— Ну глупо уже сомневаться.

Комментарий к trick and lucky chance

название и характеристика яда — мой полный вымысел

========== infidelity and marriage ==========

Он надвигает шапку на лоб, пряча под ней волосы, заворачивается поплотнее в большой уютный шарф. Сегодня во всем ярком, чтобы не вызывать подозрений. Обычный парень. Просто гуляет. Ничего сверхъестественного.

Из всех мест его почему-то тянет именно в этот парк. Может быть, потому что грязный закоулок и чужая квартира — не такие уж удачные места для прогулок. Может быть, потому что здесь остался он. Да-да, именно остался. Пускай его тело безвольно обмякло, в момент, когда шприц проткнул уже не такую упругую и сочную, как тогда, кожу. Пускай, его глаза закатывались, пока он пытался удерживать своё уплывающее сознание.

Пытался и не понимал ведь глупый. Всё равно умрёт. Рано или поздно один хрен бы умер. Всё давно было решено. Ещё тогда, когда он сидел на полу, зажав рот руками, и никак не пытался помочь. Да, его глаза тогда молили о прощении, а, когда всё закончилось, он не уставал повторять, что ничего бы не смог поделать, что ему бы тоже досталось, что выхода не было. Плакал даже. Умолял простить. А ему ответили лишь, что не держат обиды и зла. Просто, наверное, стоит перестать встречаться. Но обиды нет. И не было никогда. Но зато решение было принято именно тогда. Конкретно в тот момент для них всех всё было предрешено. А теперь он и остатки их истории остались здесь. В этом парке. Он красивый летом, но отвратительный в любое другое время года. Как и их любовь, удивительное сравнение получилось. Всё красиво, пока тепло и солнечно, но стоит случиться зиме и, пожалуйста, вся красота становится отвратительной и грязной.

Ну что ж, покойся с миром, Джи Вон, у тебя в отличии от всех остальных хорошее пристанище для твоей бесплотной души. В тени деревьев. Летом здесь приятно. Пусть это будет подарком. За то, что хотя бы попытался подарить любовь.

Они все не устают повторять: убийцы часто возвращаются на место преступления. Чтобы ощутить триумф, тот трепет и те чувства, которые ими овладевали, когда сквозь пальцы утекала такая хрупкая, такая невозможно легко прерываемая чужая жизнь. Парадоксально, но его жизнь когда-то тоже утекала сквозь их пальцы. Их всех. Каждый раз, когда кто-то вырывал кусочек нежной души и сжигал его к чертям синим пламенем. Пока он не стал вот таким вот живым мертвецом, как сейчас. Каждый из них забрал и уничтожил по частичке. А он сейчас просто собирает себя воедино.

Убийцы любят возвращаться на место преступления. Чушь собачья! Ему невыносимо мерзко тут находиться и вспоминать, как было брошено тихое: «Привет, помнишь меня?», как знакомец остановился, вгляделся в полумрак, а в следующую секунду лицо его исказила гримаса невозможного страха. «Чего ж ты боишься то, глупенький? Больно почти не будет», — и, воспользовавшись чужим замешательством, быстро яд под кожу, осторожно, практически не оставив следа, потому что рано. Ещё не время им находить следы от введения «маски».

Он оборачивается и вперивает взгляд в массивное дерево неподалёку, именно к нему он тогда прислонил безвольное, теперь уже мёртвое тело и выпустил стрелу из арбалета, не побоявшись, что на дереве останется след. А он и остался. Только полиция почему-то упустила это из виду. Не то чтобы это было важно, про яд они в конце концов и так догадались. Но все равно обидно, ведь он так любовно расставлял эти подсказки, эти якорьки, которые продолжают держать его на плаву, не давая свихнуться окончательно, бросив всё незаконченным.

Убийцы любят возвращаться на место преступления. Как бы не так. Может, с убийцами это и работает. А он не убийца, он гребаный санитар этого леса, обычное избавление, тот, кого никогда ни для кого не было, но внезапно, сейчас он стал для многих чем-то очень весомым. Главным страхом, загадкой, важным и сложным делом, чьими-то звёздочками на погонах. Правда тянется всё ну просто катастрофически медленно. Может, дать им подсказку?

Ему не нравится возвращаться сюда, не нравится чувствовать себя убийцей, не нравится в целом убивать. Ему больно, неприятно и собственные, оставшиеся от него прошлого чувства и эмоции приходится прятать на задворках сознания. Ему противна их кровь, их тела, противно всё это, и он бы бросил это всё на стадии идеи, так и не начав. Бросил бы эту затею. Но уже не сможет. Начало положено давно, и теперь остаётся только довести игру до финала, разве что надо на днях добавить перца и подкинуть им ещё парочку загадок.

Ему не нравится убивать. Не нравилось и в первый его раз, когда он полосовал мёртвого Ги Су лезвиями в подворотне, тогда тряслись руки и хотелось блевать от вида и запаха крови. Первый раз, наверное, всегда такой. А после боевого крещения уже проще. Уже начал. Теперь нужно довести до конца. А они виноваты сами. Каждый из них виноват сам.

***

Чонгук усложнил себе жизнь. Ещё тогда, когда впервые попытался спровоцировать Тэхёна на активные действия, явно полагая, что гея в нём распознал безошибочно. Тогда он положил начало своему долгому падению. Сейчас, когда стёрлись все недопонимания, а Тэхён оставил всё своё актерство и ужимки где-то за дверями отделения, должно было всё проясниться, но стало почему-то только сложнее.

Чонгука редко вот так тянуло к людям. Особенно в последнее время. Настолько, что влечение уже становится до ужасного очевидным. Перестали мерещиться картинки, где Тэхён голый, и прочая пошлятина, зато под закрытыми веками поселились другие: Тэхён поправляет чёлку аккуратными, длинными пальцами, Тэхён смеётся и смешно фыркает в стакан с чаем, Тэхён взбудоражено что-то объясняет. И от этого начинало сладко ныть в груди. Ненавязчиво, осторожно, словно на пробу. Но начинало. Так, как лет с шестнадцати не было. В том, что у него, возможно, серьёзные проблемы Чонгук убедился, когда к своему стыду хотел передернуть в душе на светлый образ бесящегося Кима. И… не смог. Стало стыдно ужасно, что он, взрослый мужчина, хочет вот так вот стоять и дрочить на коллегу, на нового хорошего знакомого, на человека, к которому тянет и по которому начинает теплеть на душе.

Хуже всего, когда ты понимаешь, что в мыслях уже нет места пошлости. Это практически означает, что ты уже упал. Куда-то далеко в чужой омут. Где о тебя не факт, что не вытрут ноги. Но упал.

А Тэхён перемены в поведении своего сонбэ, разумеется, заметил. Вот только показывать этого не спешил. Они решили оставить всё пока как есть, хотя и очевидна давно обоим взаимная симпатия. Так пусть и будет «как есть».

Они не перестали кусаться и спорить, иногда по мелочам, иногда по серьезным разногласиям — несколько дней тяжёлой работы сделали своё дело, все стали ещё раздражительнее. И на протяжении этой недели ленивые стычки вполне могли бы закончиться ссорой, если бы Тэхён вёл себя как раньше: выводил на конфликт, бесил, нарочно кусался и фамильярничал. Но тот почему-то научился себя останавливать.

Чонгуку начало казаться, что они Кима перевоспитали. Тогда как сам Тэхён всего лишь наблюдал.

Чонгук боится резких движений, судя по тому, как он вечно дёргается в сторону от Тэхёна, стоит ему вскочить или замахать руками. Тэ давно перестал вести себя импульсивно, но заметить это всё успел ещё в самом начале. Боль Чонгуку жуть как не нравится, вернее даже будет сказать, что он её скорее вообще боится. Это Тэхён понял ещё в их первую ночь. При чём боится до абсурда. «Не кусайся», «не шлёпай», «не тяни за волосы»… И это только начало списка. Тэхён и сам не понимает — всегда ли был таким любопытным и так уверенно подмечал детали или только сейчас появился этот скилл. Выяснить природу чонгуковой боязни стало очередной идеей фикс. Но вариантов для выяснения мало. Спросить напрямую — пока нет уверенности, что тот его не пошлёт. Спросить у Юнги, тот сто процентов знает, в чём дело, вариант дерьмовый, но лучше первого и однозначно имеет право на жизнь. Нужно лишь подобрать момент.

А ещё у Чонгука часто болит голова. Возможно, потому что он не вылезает с работы и питается одним кофе, кто его знает. Но, сидя напротив, Тэхён начал замечать эти его сведённые к переносице брови и пальцы, которыми он не оставлял тщетных попыток складочку меж бровей размять, чтобы полегчало, всё чаще и чаще. Очевидно это не помогало вообще никак.

Тэхён начал задерживаться в отделении допоздна, выходя оттуда почти всегда вместе с Чонгуком, чтобы хотя бы своим нытьём заставлять его уходить домой, отказываясь свалить по-хорошему, пока тот сам не уйдёт. Неизвестно, как Чонгук относился к таким выходкам, но раз они перестали ругаться в пух и прах, а просто периодически кусались, очевидно понимал, что дело в обычном стремлении помочь.

Вот и сегодня Тэхён задержался и сообразил, что давно пора домой, только когда зевота начала драть ужасно. Тэхён поднимает взгляд перед собой.

Чонгук снова хмурится и трёт эту свою переносицу. Жалкое зрелище. Ну зачем себя мучить?

— Болит? — слегка севшим от долгого молчания голосом.

— М? — вскидывает рассредоточенный взгляд.

— Голова болит?

— Нет, я в порядке.

— Я же вижу, что болит, зачем врать?

— Тэхён…

— Может, таблетку?

Молчит с минуту, раздумывая очевидно говорить или нет.

— Нет, я пил, мне не помогает.

— Ффух, — встаёт со своего кресла, потягиваясь, сейчас главное, чтобы не оттолкнул, иначе будет неловко, — давай, помогу, — останавливается у него за спиной, которая моментально напрягается. — Расслабься, я ничего плохого не сделаю.

Тэхён осторожно опускает руки на чужие плечи, которые от напряжения становятся ещё каменнее. Сейчас бы расстегнуть все эти пуговицы от горла до самого низа, стянуть с его красивой, напряженной спины ненужную ткань, провести ладонями по твёрдым мышцам, размять каждый сантиметр, чтобы он расслабился настолько, чтобы ровно сидеть не смог и…

— Закрой глаза.

— Тэхён, не надо.

— Да я осторожно.

Тэ, воспользовавшись тем, что открытого сопротивления тот не выражает, легонько ведёт пальцами ему по шее. Тот едва заметно вздрагивает от прикосновения к чувствительной коже и ждёт. Тэхён отклоняет его голову назад, опирая затылком на своё солнечное сплетение, и принимается аккуратно большими пальцами разминать ему виски. В ответ слышится приглушенное мучительное мычание.

— Тшш, сначала больновато будет, потом пройдёт, не хнычь, а то подумают, что мы тут трахаемся.

— Тц, язык без костей.

Тэ в ответ лишь тихонько хмыкает и принимается разминать теперь уже всю кожу головы пальцами, всё также осторожно массирует виски, не обходит вниманием и складочку на переносице, разглаживая её пальцами. Она оказывается упрямой и сдаётся далеко не с первой попытки, но всё-таки сдаётся в конце концов.

— Не хмурься, ты напрягаешься и только хуже делаешь.

— Ты где этого понахватался?

— У мамы часто болит голова, я много раз наблюдал за тем, что делала массажистка. Не уверен, что правильно делаю, но по идее, хуй его знает правда чьей, кровь должна разогнаться, должно стать приятно и, после боль если не уходит, то хотя бы немного полегче становится, — безошибочно понял к чему было это самое «понахватался».

— Уже приятно, — шепчет тихонько, расслабляя лоб окончательно.

Тэхён то нежно гладит, то настойчиво разминает и растирает его кожу долгих десять минут, спустя которые у него, по-правде говоря, начинают неметь пальцы и жутко болеть запястья.

«Ужас, и как массажисты вообще живут эту жизнь?!»

— Всё хватит, — чувствуя чужую усталость, бормочет следователь и, не открывая глаз, перехватывает его запястья, а потом притирается к его телу затылком, устраивая голову поудобнее.

— Постоишь так ещё? Минуты две хотя бы?

— Конечно, отпусти руки, давай хоть поглажу ещё немножко, может, получше станет.

— Мне уже получше, просто постой так чуть-чуть.

Тэхёну неуютно. Нет, с Чонгуком ему сейчас более чем уютно. Он грешным делом уже нафантазировал сейчас себе всякого интересного, такого, что захотелось его в охапку сгрести и спать уложить с собой. Плевать на то, какие между ними отношения. Плевать на «как есть». Это всё не важно. Но ощущение, что эта близость вымучено нужна сейчас Чонгуку. Неизвестно почему. Вот это чувствовать неуютно. И самое странное: ему, Тэхёну, она тоже сейчас жуть как необходима.

— Я постою, но потом домой, ладно?

Чонгуку хочется спросить «к кому домой?», чтобы Тэхён ответил «к тебе или ко мне», куда угодно лишь бы не в одиночестве опять. Но он этого, разумеется, не говорит.

— Хорошо, — выдаёт просто.

Тэхёну хочется, чтобы на его вопрос ответили вопросом. «Вместе?», например. Он бы тогда, конечно, ответил «конечно». Куда угодно лишь бы не в одиночестве опять. Но кто бы спрашивал, чего Тэхёну хочется.

***

Четвёртое убийство происходит как раз в тот момент, когда Тэхён с Чонгуком заканчивают анализировать возможные варианты убийств в соответствии с оставшимися богами. Согласно нумерологии, жертв должно быть огромное количество. Чем больше появлялось заметок с возможными вариантами убийств, тем меньше становилось идей, как эти все знания и догадки использовать.

В этот раз убийца очевидно решил убить всех зайцев разом и наследил в троекратном размере. Послание лезвием на коже в виде скрещённых колец, набор греческих букв там же на коже, но только перманентным маркером, и… внушительных видов бутылка, вогнанная в анальное отверстие. На место убийства Чонгук выехал с Юнги, решив не брать младших.

И не пожалел об этом своём решении: в квартире стоял по-настоящему ужасный запах. На лицо все признаки отравления, что позже подтвердил и ползающий из одного угла комнаты в другой с камерой и в перчатках Хосок.

— Яд?

— Сто процентов.

— Есть предположения какой?

— Точно не «маска». Судя по видимым признакам: присутствие рвоты, кровь по цвету больше напоминает артериальную, а не венозную, значит имела место гипоксия, плюс видишь борозды от ногтей на шее? Очевидно пытался разодрать её, потому что задыхался. В общем, предположений, что именно это может быть — масса, но я склоняюсь к более доступному варианту, скорее всего это банальный «цианид» в больших количествах.

— Просто яд… фантазия у него что ли закончилась?

— Предыдущие жертвы умерли безболезненно, «маска» очень изящно встраивается в выделения внутренней секреции организма или кровь, человек просто ощущает быстро накатывающую слабость, сонливость, головокружение и в конечном итоге человек, можно сказать, засыпает. Как действует цианид и какие мучения человек при этом испытывает, я думаю, ты знаешь и без меня. Но что ещё более страшно, так это… — Хосок заминается, подбирая слово, чтобы описать торчащую из разорванного ануса жертвы вещь. — Глаза были широко раскрыты. Это свидетельствует о том, что скорее всего жертва…

— Испытывала страх и чувствовала всё, что происходило с её телом.

— Да, ты прав. Я думаю, преступник почему-то хотел, чтобы именно эта жертва страдала.

— Хорошо, я свяжусь с ребятами, начнём выяснять личность пострадавшего, отправь, пожалуйста, фото рисунка и текста нам в отдел как можно скорее, к моменту получения полной экспертизы нужно разгадать эти гребаные ребусы.

— Чонгук…

— М?

— Всё заходит слишком далеко, здесь что-то не чисто. Он словно… пытается о себе заявить, понимаешь?

— Понимаю, Хоби. Всё становится на свои места. Как много ты видел жертв с бутылками в заднем проходе? Это месть. И месть за насилие. Преступник — скорее всего парень, над которым надругались. У нас есть две линии. Первая — детский дом, вторая — университет, в идеале исторический факультет. Как только мы найдём, где эти линии пересекаются, у нас будет конкретный подозреваемый.

— Хорошо, давайте хорошо поработаем и закроем побыстрее это дело, тут уже даже мне не по себе, хотя я трупов немерено повидал на своём веку.

***

— Это греческий алфавит, — Юнги жуёт ручку и утвердительно кивает сам себе.

— Хорошо, онлайн-перевод с фото не работает, он не видит в этой писанине знаки. Ищем алфавит и пытаемся транслитерировать.

— По поводу богов… это Гера. Богиня семьи и брака. Номер четыре, — вклинивается Тэхён из-под вороха бумаг.

— При чём тут семья? — хмурит брови Чонгук. — Мейцо, сходи в лабораторию за фотографиями с места убийства, Юнги, что там с его женой, тебе отдали протокол допроса?

— Да, ничего интересного, кроме той ссылки, что ей прислали пару дней назад.

— Что за ссылка? — оживляется снова Тэхён.

— Тебе знакомо понятие «даркнет»?

— Нууу, плюс-минус.

— Это браузер с выходом на интернет-сервера, не контролируемые государством, там, как правило, находятся сети по продаже наркотиков, оружия, чёрный рынок чего угодно, от органов до пиратского контента.

— Вау, настолько всё серьезно? И такое не банят?

— Банят, конечно. Но на место забаненных ссылок приходят новые и новые. Заблокировать весь даркнет полностью на сегодняшний день также невозможно, как и разработать тест на определение наличия в крови чего-то из разряда «спайсов». Химическая формула постоянно меняется и это вещество неуловимо. Также работает и с сетями даркнета. Поэтому было бы всё так просто. Подобные вещи есть в каждой стране, безопасники всего мира пытаются бороться с этой заразой, но сам понимаешь…

— Так и к чему эта лекция про даркнет?

Мейцо закатывает глаза и принимается разъяснять информацию дальше, Чонгук не без удовольствия делает себе пометку, что эти двое наконец-то начинают срабатываться.

— Несколько дней назад жена пострадавшего получила смс с номера-однодневки, там была ссылка, которая не открывалась через обычные браузеры. Она бы списала всё на спам. Но отправитель подписал ссылку чем-то вроде «компромат на вашего мужа», ну, знаешь, эти уловки, чтобы заманить воспалённый женский мозг в ловушку. Женщина говорит, что давно подозревала мужа в изменах, не один раз ловила, но, ввиду отсутствия прямых доказательств и умения мужика убеждать, они так и мирились и всё никак разойтись не могли. Она, не будь дурой, в конечном итоге сообразила, что в самой ссылке есть название браузера, через который ссылка работать будет. Нашла в апсторе «Оnion», который уже несколько лет апстор отказывается блокировать, вставила ссылку и получила доступ к теневому ящику, в котором лежали несколько десятков фотографий пострадавшего с различными девушками. Преступник очевидно долгое время следил за ним, чтобы определить ему место в своей красивой легенде.

— Судя по всему, это действительно намёк на Геру. Даже не намёк, а прямое указание. Порезы в виде перекрещённых колец. Ну, знаете, так обычно на свадебном кортеже или вообще где угодно обручальные кольца изображают. Особенно, учитывая, что эту богиню описывают, как жену Зевса, постоянно терпевшую измены, жестокую женщину, избавляющуюся от соперниц с помощью ядов, уловок и прочей ерунды, — кивает в довершение Чонгук. — Давай Мейцо, гони за фотками.

— Окей, босс.

— Юнги, ну что там с буквами? Сами сможем или в лабораторию дешифровщикам надо отправлять?

— Да нет, я перевёл на английские буквы сначала, потом корейские. Иии, что-то странное.

— Покажи.

— А можно мне будет посмотреть фотографии тела, — внезапно выдаёт Тэхён, на что получает только тяжёлый недоуменный взгляд и короткое, но ёмкое:

— Нет.

— Но…

— Я сказал нет.

— Чонгук…

— Что там с буквами, Мин.

— Ну вот, на, смотри, — протягивает исписанный блокнотный лист.

«АККУГ МОДБР Я»

— Эм…

— Наоборот! Читайте наоборот, — глаза Юнги внезапно расширяются и становятся похожими на блюдца.

— «Я рядом Гукка», здесь с ошибками, но именно так и написано… — шепчет Тэхён, озвучивая очевидный ответ, который крутился у всех в головах.

— Блять, просто блять, — выдыхает Юнги.

— Позовите Намджуна, — совершенно убитым голосом добавляет теперь уже сам Чонгук, чувствуя, как похолодела от липкого страха спина.

На его практике было множество разных вещей, но такого дерьма ещё не было. Чтобы убийца адресовал послание лично следователю? Что это значит? Они знакомы? Он нарочно выстраивал линию убийств таким образом, чтобы дело передали в двадцать восьмой отдел, зная, что никому кроме Чонгука подобное дело поручить не смогут? Или это получилось случайно, и убийца только потом узнал, кто является следователем?

Как бы там оно ни было, одно очевидно — серийный убийца, устроивший эту зачистку, знаком с Чон Чонгуком. На каком жизненном этапе они пересеклись и как жизнь свела их снова? Или… он просто находится в отделе?

— Никому не расходиться, ждём распоряжений от Намджуна, под подозрение попадают все.

***

— У тебя есть объяснение этому дерьму?

— Нет.

— Ты учился, был знаком, возможно, пересекался с кем-то из убитых?

— Нет, я ни о ком из них даже не слышал.

— Где ты учился?

— Корейский национальный полицейский университет в Ансане и магистратура по юриспруденции в Корё, сам прекрасно знаешь.

— Да, знаю, не понимаю, зачем вообще спрашиваю, это даже не близко…

— Намджун, это может быть чисто теоретически он?

— Кто? — непонимающе хмурит брови суперинтендант. Понимание приходит быстро, и он уверенно отрицательно качает головой.

— Нет, Чонгук, это никак не может быть он. Во-первых, для подобного он туповат. Во-вторых, трусоват. Ну и в-третьих, я сильно его припугнул, но не имея уверенности в том, как он себя поведёт, я держал над ним наблюдение. Он по-прежнему в Тэгу, с тех пор как я его туда спровадил и вернуться ему банально не хватит смелости. Знаешь же, по нему решётка плачет.

— Тогда нет идей, — выдыхает устало следователь.

— По-хорошему, я должен передать дело другому следователю, ты не можешь продолжать расследование. Как и вся твоя команда. Да что там говорить… весь наш отдел в целом. Кто был посвящён в детали дела?

— Ну кто? Парни. Юнги, Мейцо и Тэ в первую очередь, они от начала до конца были посвящены в это дело.

Хосок и его команда экспертов, Хосок полностью, эксперты только в том, что касалось ядов и способов убийств, но я не могу гарантировать того, что они не лезли в детали сами, в конце концов они делают вскрытия и составляют отчеты. И ты, — Чонгук выдерживает тяжелый взгляд начальника и продолжает. — Нас всех легко проверить, на все четыре дня и времени убийства у меня есть алиби, это либо было ещё во время моего рабочего дня, либо я оставался сверхурочно, это можно проверить по камерам. Тэхёна проверить тоже легко, он дольше всех задерживался со мной в отделении, мы не знаем где он был только в момент первого и второго убийств. В остальные разы скорее всего время убийства совпадёт с его присутствием на рабочем месте. С Юнги точно так же, разве что уходил он часто раньше, как и Мейцо, но я больше чем уверен, что со всеми смертями никто из нас не совпадает по отсутствию алиби.

— Не обязательно присутствовать при убийстве, чтобы его совершать.

— Не такие уж высокие посты занимали люди, чтобы их заказывать, да и давно ты слышал о киллерах и прочей ерунде? Я лично последний раз о таком слышал, когда в кино ходил. Хочешь, отстраняй, Намджун, это дело угрожает моей жизни и здоровью, которого, как ты прекрасно знаешь, и так почти не осталось, я не держусь за это дело, мы не в дерьмовом детективе по KBS. Но под подозрением все, если мыслить подобным образом. И я банально пока не знаю, что с этим можно сделать и какие по итогу будут последствия. Первый в голову приходит Хосок. Во-первых, он судмед и если кто и мог создать или достать подобные яды, то только он. Во-вторых, у него свободный график и когда он присутствовал, а когда отсутствовал ещё нужно выяснить. Чего не скажешь о его команде. Остальные эксперты работают на официальном графике и на работе, как и мы, допоздна. Но загвоздок много. И так я могу сказать про каждого, кто касался этого дела.

— Что ты предлагаешь? Я не хочу допускать к этому делу кого-то постороннего, я в любом случае потеряю свой пост и полномочия, кем бы ни оказался убийца, если он в нашем отделе. Но если мы сможем это раскрыть и найти его, или их — я уже не уверен, что он один, — то это будет смягчающим обстоятельством для членов комитета. Просто без меня, сам знаешь, я никак тебе больше не помогу…

Намджун зависает на секунду, Чонгук наблюдает за отстранённым и усталым лицом начальника и впервые в жизни задумывается о том, что тот не железный и очевидно устал ужасно. Намджуну сорок шесть, он не выглядит на свой возраст, но по-хорошему уже спокойно может уйти на пенсию, закон позволяет, он работал в органах всю жизнь, занимает не последнюю должность и обеспечения от государства ему хватит на безбедную старость, но он отчего-то продолжает работать. Чонгук так многим ему обязан. Так сильно у него, на самом-то деле, в долгу, что ни одна извилина не повернётся думать о том, что он может быть причастен к убийствам. Может, и к лучшему бы потерять это дело, поувольняться и наконец всем отдохнуть. Но если Намджун уйдёт спокойно на безбедную старость, то у Чонгука все ещё есть кредит, все ещё есть необходимость содержать квартиру, платить налоги за машину и байк, и ему увольнение сейчас никак не нужно. Не говоря уже о том, что чонгукова детская мечта, а потом и цель в жизни — стать полицейским, спасать жизни— с недавних пор доступна ему, только пока у Намджуна есть его пост или хотя бы его доброе имя и репутация, чтобы замолвить словечко.

— Ладно, ждём результаты экспертизы, работаем без паники в штатном режиме, от тебя и твоей команды жду отчеты о наличии алиби за каждый из дней с доказательствами. Хосок и команда также отчитаются передо мной, я подготовлю своё алиби, его проверишь ты.

— Намджун, это даже звучит сейчас незаконно.

— Чонгук, ты хочешь сейчас всё бросить, забить на то, через что пришлось пройти, и уволиться или предпочтёшь хотя бы довести всё до конца и уйти по сокращению с содержанием?

— Уходить, я так понимаю, будет обязательно?

— Я постараюсь всё уладить, но будь к этому готов, чем больше жертв, тем меньше шансов нам всем выйти из воды сухими. Особенно если преступник в отделе. Если окажется, что он всё-таки за его пределами, то никаких проблем не будет. Только не распространяйся об этом. Мы друг друга поняли?

— Ну естественно.

— Всё, тогда за работу.

***

Он захлёбывается слезами и забивается в угол комнаты, чтобы сложнее было его оттуда вытащить. Го Пакпао обманчиво нежно улыбается, больно хватает за плечи и, отдав приказ своему псу Чау стоять на стрёме у дверей, тащит его на кровать. Джи Вон тоже плачет, сидит на полу у двери, на лице и шее у него красуется россыпь синяков, но они ничто по сравнению с тем, что творится сейчас на лице у него самого. Опять разбили губы, один глаз заплыл и не видит, в голове пульсирует, и ведь Джи Вон мог дать отпор, едва ли он уступает по силе и комплекции Пакпао, но почему-то не сопротивляется. Всё его сопротивление закончилось, едва начавшись, стоило Чау сказать тому, что ещё одно его слово или писк против, и всё общежитие узнает, что в этой комнате «два пидора долбятся в свои норки». И непонятно, почему Джи Вон плачет. Не его тут собираются изнасиловать, не его парень просто сидит и смотрит, не с него срывают одежду, заломив руки так, что от боли в глазах темнеет всё сильнее.

Он начинает злиться на себя, Джи Вона и ситуацию. Вот опять. Он просто жалкий и слабый, и никто ему тут не в состоянии помочь. Даже он сам. А любовь… А что эта ваша любовь? Он всю жизнь её искал и к ней стремился. Быть любимым, быть нужным. Любовь. Вот к чему она приводит, вот на что готовы люди ради любви. Ни на что. Готовы просто сидеть и смотреть, как кто-то заживо сгорает, лишь бы спасти свою шкуру от банальных слухов.

Сколько бы ни сжимался и ни напрягался, но пара ударов куда-то в солнечное сплетение, и тело становится ватным, а сознание плывёт. Однако, как чужой член врывается в тугое кольцо мышц, он чувствует прекрасно. Острой, жгучей болью по всем внутренностям, кажется; над ухом вскрик, Пакпао тоже несладко, ведь он всё ещё пытается сопротивляться насилию, изо всех сил сжимая его внутри, ещё один удар куда-то под рёбра, и управление собственным телом перестаёт быть возможным. Он обмякает, давясь слезами и кровью из губ, последнее, что остаётся в памяти, — это новый виток боли, которая кажется никогда теперь не закончится, что-то горячее бежит по бёдрам, а над ухом чужое влажное дыхание. Пакпао наконец расслабился, ему больше никто не делает больно своим сопротивлением.

На задворках сознания один вопрос: почему ты ненавидишь «пидоров», но трахаешь сейчас одного из них, буквально изнасиловав? Боишься соприкоснуться в коридоре плечом, чтобы не заразиться «гейством», но… трахаешь гея? Зачем?

Вот и вся любовь. Всё большое и светлое. Все надежды на тепло и желание обрести наконец желанную семью. Он давно понял, что девушки ему не по нраву, и оставил мечту о браке и всём сопутствующем. Но кто же знал, что остатки надежд разобьются вот так вот больно.

25.09

Гера. Богиня — хранительница семейного очага, образует полярные качества материальной субстанции мироздания. Жена Зевса, постоянно подвергающаяся изменам, а оттого ставшая злой и мстительной, ревнивица, терпящая все непотребства со стороны мужа ради мирового господства. Гера нарушает гармонию для создания полярных качеств материи, а потому является причиной возникновения новых божественных сущностей. Но какой бы светлой и дарящей жизнь ни была эта богиня, никто не отменял её мстительной сущности, которая толкала её на убийство своих соперниц и прочих неугодных лиц.

***

Чонгук возвращается в кабинет от Намджуна подозрительно спокойным. Словно не ему оставили послание на трупе всего несколько часов назад. Тэхён наблюдает за ним украдкой.

— Что, если это жена? — неуверенно тянет Мейцо.

— Даже думать не стоит, всё указывает на то, что жена, девушки на фото и прочая дичь, это лишь декорации. Это наш грек.

— Нет, если хотя бы предположить вариант…

— Да какой вариант? Очевидно же всё было с самого начала! — вскидывается Тэхён.

— А что ты так яро сопротивляешься? Ты появился из ниоткуда, толкаешь свою теорию сумасшедшую, и самое интересное, что действительность ей соотвествует, знаешь Чонгука, в курсе всего расследования, попал сюда, можно сказать, незаконно, может быть, это ты вообще этот псих?!

— Меня отправил сюда отец и алиби у меня побольше твоего будет, я на работе каждый день допоздна сидел!

— А, может, и нет никакого отца, может, это сообщник твой?

— Да вы сдурели что ли все, а ну прекратите этот балаган!

Разумеется Чонгука бы никто не услышал и полемика бы продолжилась тем же Тэхёном, который терпит только придирки Чонгука и ничьи больше, но всех заставляет вздрогнуть и замолчать трель его телефона. Тэхён нервно хватает трубку, решая сбросить и вернуться к перепалке, но видит имя отца на дисплее, тушуется видимо от того, что речь только что шла как раз о нём, и принимает вызов, подняв руку в воздух и взглядом умоляя всех помолчать.

— Да, пап?

— Тэхён, отпросись с работы и подъезжай в больницу доктора Пак Богома сейчас, она недалеко от нашего дома, там мама посещала терапевта, помнишь где это?

— Что случилось? — сердце начинает предательски заходиться, подбрасывая разуму самые ужасные картинки. А вдруг преступник узнал, что это он, Тэхён, помог разобраться с его теорией и напал на кого-то из родни?

Очевидно выражение лица Тэхёна полностью передало весь его эмоциональный спектр, потому что Чонгук подошёл ближе и прислушался к разговору. А Тэхён не то чтобы и был против, с каждой секундой бледнея.

— Ничего страшного, не переживай, у мамы случился инсульт, она попала в реанимацию, но кризис миновал, сейчас её уже перевели в обычную палату.

— Почему сразу не сказал?

— Как-то не успелось, ну сейчас уже всё хорошо, приедешь? Мы с Мин Хо уже здесь.

— Д… да, я сейчас отпрошусь.

Тэ отключается и переводит взгляд на Чонгука, склонившегося к нему, чтобы слышать детали разговора, словно только-только его заметив.

— Мне нужно в больницу…

— Да, я слышал, давай отвезу? Тебе в таком состоянии за руль нельзя.

Тэхён хмурится непонимающе.

«А какое у меня состояние?»

Чонгук отвечает на его мысленный вопрос кивком головы вниз, и Тэ, проследив это движение, опускает взгляд на свои руки. Трясутся.

— Если тебе не сложно, то отвези, — бормочет тихонько к удивлению всех не смутившийся своей слабости и легко согласившийся на помощь Тэхён.

— А что случилось-то?

Чонгук обводит парней взглядом и понимает: преступнику это и нужно. Сначала они будут грызть друг другу глотки, теряясь в подозрениях, потом их будет бросать из жара в холод от ощущения постоянного страха, потому что преступник обозначил: вот он я, здесь, незримо присутствую.

«Незримо», — Чонгука посещает странная мысль, но едва он успевает ухватить виток размышлений за хвост, как Тэ его окликает и объясняет ситуацию коллегам.

— Моя мама в больнице, буду вам признателен, если хотя бы сейчас вы перестанете на меня кидаться, — отвечает тот, и Чонгук понимает, что хотел ответить сам, от него этого ждали, но он завис, и Тэхёну пришлось отвечать самому.

— Пока мы отсутствуем, подготовьте оба отчеты по каждому дню, в который было совершено убийство, если вы в этот день и время совершения убийства находились на работе, то просто напишите об этом, камеры в отделении Намджун проверит сам, если вы были дома, то подготовьте свидетельства людей, которые могут это подтвердить, если таковых не имеется, значит просто пишите, что были дома. Также с каждого детализация вызовов с мобильных устройств, начиная с первого днярасследования. Это всё передать Намджуну. Ну что ты так смотришь, Мейцо? Мы вернёмся и тоже будем составлять, не надо так смотреть. Под подозрением все, в том числе и Намджун, он тоже подготовит отчёт. Дело, как и наша работа в этом отделении, в принципе под угрозой, все зашло слишком далеко. До вечера. Систематизируйте всё, что отправит Хосок, к моему приезду если успеете.

— Что за пиздец творится? — долетает в спины растерянное от Юнги.

***

Чонгук не просто так предложил подвезти его до больницы. Во-первых, ещё утром Чонгук выходил подышать и не видел камри Тэхёна на парковке, а значит, он приехал скорее всего на такси, возможно, просто не захотел садиться за руль, возможно, закончились деньги на бензин. А во-вторых, даже если бы Тэ был на машине, пускать его за руль в таком состоянии точно бы было нельзя.

Они знакомы что-то около месяца, может, чуть больше. Чонгук видел его в самых разных его состояниях. Видел грубым и эксцентричным, когда тот только пришёл и пытался показаться крутым похуистом. Видел пьяным. Видел возбужденным, видел получающим оргазм, видел сонным и уставшим после. Видел заинтересованным и воодушевлённым, когда у него начинало что-то получаться, видел раздосадованным, когда размышления заходили в тупик, видел даже расстроенным и вывернутым наизнанку после того, как тому пришлось присутствовать на освидетельствовании трупа.

А вот таким, как сейчас, ещё ни разу не видел.

Растерянный, жующий нервно губы, отчаянно прячущий руки, охваченные тремором, между коленок, напуганный до чёртиков, судя по всему, и невыносимо уязвимый сейчас. Чонгук не кстати задумывается о том, что Ким ещё совсем юный. Всего двадцать четыре года, он только разобрался с учёбой и всем остальным, только вырвался на свободу, год погулял и его запихали в такую жуткую ситуацию. На деле, если разобраться, Тэхён обычный тепличный ребёнок, получивший желанную свободу от учёбы и по какой-то причине разгулявшийся на славу. Ему, наверное, невероятно тяжело это все даётся. А он вон всё равно не сдавался. Работал. И теперь, судя по всему, совсем расклеился. И его можно понять.

— Да не прячь ты их, давай сюда, — Чонгук не отпуская руль, одной рукой тянет Тэ за рукав, вытаскивая его ладонь, осторожно сжимает холодные пальцы, — не волнуйся, всё будет хорошо.

— Легко сказать…

— О, поверь, не легко. Давно тремором страдаешь?

— Сто лет такого не было. Последний раз, наверное, ещё в универе на сессии.

— Ты был в армии?

Тэхён закатывает глаза, ну, будет сейчас вот это обычное: «не служил — не мужик, как так можно, и всё прочее».

— Нет, не был, альтернативную службу проходил тут на гражданке во время учёбы три года почти.

— Я тоже не был, — бросает неожиданно Чонгук и грустно усмехается.

— Серьёзно? Как тебя тогда в полицию взяли?

— Я по здоровью не прошёл, хоть и очень хотел. В универе только военную кафедру проходил.

— Так, а как в полицию взяли? У тебя сильно плохо со здоровьем?

Чонгук мрачнеет и жалеет, что вообще начал разговор. Глупо было полагать, что тот ответит на его вопросы и своих не задаст.

— Меня в полицию на полставки, как Мейцо в своё время, взяли ещё во время университета, если быть точнее, в магистратуре, закончил я год назад, и там случилось кое-что, из-за чего к моменту выпуска я уже по здоровью не проходил. Хотя в универе на военку прошёл. Военкомат в общем в шоке был. Теперь вот жалею, что не пошёл после первого курса, как все. Был бы уже офицером.

Спрашивать, что именно случилось и какого плана у Чона проблемы со здоровьем, не хочется. Но жутко интересно. Тэхён немного отвлекается от мыслей о матери.

— В полиции я держусь благодаря Намджуну, он очень сильно мне помог с продвижением по карьерной лестнице и закрыл глаза на мои проблемы со здоровьем. Это я к тому, что… блять, творится настоящая дичь. С нами уже всё и так понятно, я в этом отделении держался, благодаря одному человеку, если преступник окажется в отделе, никто не знает, как всё обернётся, но Намджун может потерять работу, потому что не уследил за собственным отделением, а я полечу со своего места вслед за ним. Никто тебя не осудит, если сейчас ты решишь, что это слишком, и оставишь всё это. Становится очень опасно. Я даже больше скажу… я буду рад, если ты отойдёшь от этого всего и останешься в безопасности.

— Я не собираюсь уходить, пока это всё не закончится, хотя бы потому что мне любопытно, — игнорируя приятную боль в груди от этого «я буду рад, если ты останешься в безопасности».

— Будешь храбриться и делать вид, что совсем не страшно? — кивает на его руку, которая в чужой ладони давно перестала трястись.

Тэхён пытается вырвать ладонь, обиженный таким прямым намёком на его слабость.

— Прости, я переборщил. Давай сменим тему?

— Валяй.

— Почему ты не на машине?

— Эта ваша зарплата, знаете… решил поэкономить. Не растут финансы.

— А у тебя камри же, да? Какой объём двигателя?

Тэхён не спешит отвечать и ответ приходит Чонгуку на ум сам.

— Да ладно, три и пять, что ли? Да это же на бенз заебешься работать…

— Ну вот я и заебался, у тебя у самого японец, дорого брал?

— Да, этот дорогой краун был.

— Неплохо нынче следователи зарабатывают?

— Ага, если бы, это кредит.

— Ууу, много ещё платить?

— Да почти всё уже, пара месяцев осталась.

Разговаривать о машинах и финансовых проблемах проще, чем о работе, семье и прочей ерунде. Тэхён внезапно понимает, что не слышал о семье Чонгука ровным счетом ничего. Даже банального есть она у него или её нет. Вопрос вертится на языке, формулируясь в более учтивую форму, чтобы не задеть в случае чего, но задать его не получается, ибо навигатор бодро оповещает о том, что они приехали, и чонгуков чёрный краун плавно тормозит на парковке.

— Ты тут до конца дня?

— Нет, я не надолго, потом обратно на работу.

— О, ну тогда давай я тебя подожду.

— Давай.

— В машине подождать или проводить тебя?

И по правилам хорошего тона, человеку, который тебе помог уже только что, нужно сказать, что дальше справишься сам, и не напрягать его. Но кто это такой этот ваш «хороший тон»? Тэхён с ним не знаком.

— Сходи со мной, если не трудно, я быстренько.

***

— Тэхён! Привет, — отец подходит и приобнимает Тэ за плечи. — Пойдём, Мин Хо ещё там сидит, я в туалет выходил.

— А что случилось-то? Как это произошло?

— Инсульт, Тэ. У мамы часто болела голова, и вот во что это вылилось. Но кризис миновал, главное, что удалось избежать последствий, она не парализована, только немного пострадала речь, но с этим врачи обещают разобраться. А это…

— Это следователь Чон, — перехватывает отцовский взгляд, устремлённый в конец коридора, где Чонгук послушно устроился в кресле и уставился в телефон, дожидаясь Тэ. — Вы с ним знакомы, он мой начальник в полиции.

— Занимательный молодой человек. Так внимателен к подчинённым? Что он тут делает? Вы…

— Он просто довез меня, пап, а мне приятно, что он поддерживает, поэтому он здесь, пойдём уже.

***

— Тэ, куда ты? Ты десять минут посидел! — Мин Хо нагоняет его уже открывающим дверь палаты.

— Обратно на работу.

— Какая работа? Забудь уже про это глупое наказание, пап, скажи ему, что всё кончено с этим.

— Да, Тэтэ, я предлагаю тебе закончить с этим всем и вернуться до…

— Это будет закончено тогда, когда я сам решу, что оно закончено. Сейчас я уходить не планирую.

— Но мама болеет.

Тэхён начинает раздражаться. Нет, брата он любит ужасно. Мин Хо — его самый надёжный и добрый в мире хён. Его безопасное место. Но иногда знаете… человеку нужно дать свободу. Как любому тепличному цветку — подышать. Тэхёну в своё время не дали. Сначала учеба, потом родители с этой армией, потом административная работа и снова учеба, так четыре года ни вздохнуть, ни продохнуть, там где не было учёбы и родительской опеки, там были дела компании, где не было и их, был Мин Хо, который хоть и заботился самым нежным образом, но порой буквально душил своей гиперопекой. А Тэхёну давно не пять, и даже не пятнадцать. И это перебор. Вот как сейчас. Происходит что-то страшное, надо обязательно младшего к себе привязать, чтобы он ничего не делал, просто сидел рядом двадцать пять на восемь. Только толку от этого? Сколько можно за чужими спинами прятаться, расти словно рассада помидорная на даче у бабушки Ким в палисаднике, бухать, когда есть хоть немного свободы, и ввязываться в ерунду? Внезапно до Тэхена доходит. Вот эта вот забота, это желание постоянно контролировать его жизнь и «делать как лучше», граничащая с внезапным пофигизмом или невозможной вседозволенностью «лишь бы был доволен» — это всё и толкало всё это время на разного рода отвратительные поступки. То гипер-забота, то гипер-отсутствие, нет золотой середины. И кого винить? Тех, кто хотел «как лучше»? Нет, себя самого за свою неустойчивость. Радует, что хотя бы на двадцать пятом году жизни пришло осознание того, что делать что-то не ради своего удобства и спокойствия или наоборот внимания родственников — тоже важно. Тоже часть жизни и часть становления как личности.

— Хён, я сейчас ничем здесь не помогу, она спит и по словам доктора проспит до завтра. Ни мое отсутствие, ни присутствие погоды не сделают. Я должен идти работать, отпусти руку. Я заеду к ней вечером после работы, а потом ещё утром перед.

— Всё дело в нём, да? Знаешь, Тэ, я никогда не лез в твою личную жизнь, но он вообще-то твой начальник, и что это такое…

— Мин Хо, ты переходишь границу, отпусти Тэ, чего ты так вцепился, действительно, нет смысла ему сейчас сидеть тут. Ничего в любом случае не изменится, мы с тобой тут, что ему тут сидеть, если он хочет работать? — отец поднимается со стула и подходит к братьям, перехватывает руку Мин Хо и заставляет отпустить младшего.

Тэхён смотрит на отца с благодарностью. И понимает, что делает это в первый раз за очень большой промежуток времени. В кои-то веки он ему благодарен и открыто это демонстрирует. Постоянно были одни ссоры на ровном месте, хоть отец и пытался понять, что в его возрасте с такой разницей поколений — сложно.

— Спасибо, пап, я заеду вечером, звони мне в случае чего, — кланяется, пожав отцовскую руку, и выскальзывает в открытую дверь.

Старший Минхо с удивлением рассматривает сжатые в кулаки руки старшего сына.

— Ты передержал его в тепле, Мин Хо, он уже вырос. Тебе не стоит больше так сильно заботиться о нём, пора бы заняться и своей личной жизнью тоже.

Тэхён тем временем нетвёрдым шагом доходит до конца коридора, следователь испуганно подрывается со стула и бросается навстречу. Очевидно у Тэ на лице сейчас написана крайняя степень расстройства, как бы тот в палате не храбрился.

Старшие Кимы смотрят на младшего ещё пару минут, Чонгук на другом конце коридора совершенно собственнически опускает ему руки на плечи, что-то тихонько говорит и, не выдержав, увлекает в объятия. Мин Хо непроизвольно дёргается.

— Отец, ты должен прекратить его работу в полиции. Это опасно, это глупо, сумасбродно, бессмысленно и, судя по тому, что я вижу, аморально.

— Не понял?

— Ты что, не видишь? Его начальник его совращает, смотри, как он его зажал! Ты знаешь нашего Тэ, он никогда не умел выбирать себе любовников.

— Не мне тебе рассказывать, что все его несостоявшиеся отношения — это твоих рук дело.

— Я спас его не от одного наркомана, между прочим, сказал бы мне «спасибо»!

— Он тебя никогда об этом не просил. Правда ведь? Когда ты уже поймёшь, что он отдельная личность и сам должен выбирать, как ему жить? Пока я, каюсь, безуспешно, старался сделать так, чтобы он наделал ошибок, для того, чтобы понимал, что ответственность за них нести ему одному, ты продолжал ему потакать, сводя все мои усилия на «нет». И делил эту ответственность на двоих. Я только недавно это понял. С тобой ведь я в своё время поступал точно также, как с ним, и сработало. Ты вырос прекрасным человеком, вот я и думал всё, чего же метод воспитания одинаковый, а младший такой оболдуй. И на днях понял, а сейчас убедился. Ты слишком привязан к нему и слишком заботишься. Балуешь его с детства. Наши методы воспитания разнились вот и вышло то, что вышло. Я его на длинной привязи, ты же к нему с объятиями. Не думаю, что ему это нравилось хоть когда-нибудь. Так давай не будем лезть хотя бы сейчас, когда у него вроде бы появился хоть какой-то вектор в жизни. Кто знает, куда это приведёт. А следователь… я узнавал про него. Он не плохой человек. И не думаю, что тот его когда-либо к чему-то принуждал. Посмотри, как наш за него цепляется. Это дорогого стоит, зная Тэхёна. Обычно он клоунит в любой непонятной ситуации, а тут вот спокойно показывает свои слабости. Не получилось у нас воспитать, может, хотя бы у него получится. Я уже вижу подвижки, он давно не разговаривал со мной уважительно.

— Но…

— Давай без «но». Тебе самому неплохо бы съездить на работу. С мамой я побуду сам, а ты поезжай домой, выспись хорошо и утром в компанию, там новый договор с логистами нужно будет обсудить и подписать. Хочешь быть директором — надо бы иногда и работать.

И Мин Хо слушается. Не потому, что согласен. Не потому, что прислушался к словам отца и принял их, как должное. А скрипя зубами, сжав кулаки и обиженно сопя. Куда проще держать возле себя и заботиться, чем позволять кому-то делать это за тебя, обуславливая это всё братской любовью. Куда проще, чем даже самому себе признаться, что любовь эта братской быть перестала лет эдак восемь назад. Куда проще признать, что из всего на свете именно это как раз и аморально.

***

Чонгуку плохо в больнице. Да, она не похожа на муниципальные унылые больницы, где он успел побывать. Но тут всё те же ослепительно белые стены. Отвратительный запах антисептика и медикаментов. И всё та же угнетающая атмосфера. За десять минут отсутствия Тэхёна Чонгук успел даже немного поработать, зависнув в чате с Юнги. Но в мыслях продолжала свербеть мысль, что вот ещё минут десять в этом месте и голова взорвётся от напряжения. Чонгуку ужасно не нравятся больницы.

Но Тэ не заставил себя долго ждать, немного попрепирался с братом в дверях и улизнул из палаты.

Тэхён подходит к нему совершенно разбитым и расстроенным. И что делать в такой ситуации подсказать мозг отказывается, зато подталкивает к решительным действиям глупое сердце. Он уже показал, насколько неравнодушен, привезя его сюда и дождавшись.

— Мне можно тебя обнять?

— Если честно, я только этого и жду.

Пара секунд на то, чтобы, случайно мазнув тёплыми губами по чужому лбу, устроить его удобно в своих объятиях и легонько прижать к себе. Ещё пять на то, чтобы он пробубнил, что же с мамой всё-таки случилось, куда-то в плечо.

— Всё будет хорошо, она поправится, главное, что не парализовало, по статистике после инсультов…

— А ты у нас дохрена эксперт во всём, получается, откуда ты можешь знать?! — Тэхён внезапно пытается выпутаться из объятий.

— Тшш, я ни в коем случае не обесцениваю твоё беспокойство, но моя бабушка пережила два инсульта, спокойно восстановилась после них, прожила прекрасно не один год, а умерла несколько лет назад вообще от рака, я знаю, о чём говорю, и просто пытаюсь объяснить тебе, что не стоит слишком сильно бояться. Раз на раз, конечно, не приходится, но с твоей мамой, судя по тому, что я от тебя услышал, всё, правда, будет хорошо. Успокойся.

И тот успокаивается. Устало выдыхает в чужое обтянутое рубашкой плечо и понимает, что Чонгук выскочил из отделения, даже куртку не взяв, хотя вечером будет прохладно, несмотря на то, что подступает лето.

— Почему ты мне не разрешаешь фотки смотреть? Раньше я смотрел.

Вопрос застаёт врасплох. Но Чонгук быстро собирается с мыслями, это же Тэхён, разумеется, будет сейчас прыгать от темы к теме.

— Потому что сейчас ты моя ответственность. И если я считаю, что так будет лучше для твоей психики, я тебя от этого отгорожу.

«…ты сейчас заткнёшься и ты будешь помогать разгребать, как ты сказал, наше дерьмо, делать то, что я говорю, и только попробуй начать жаловаться, сейчас ты под моим началом…».

«Ты моя ответственность».

Если бы Тэхёну было семнадцать, он бы подумал, что у него что-то с сердцем, настолько сейчас странно в груди защемило. Но Тэхёну не семнадцать, он взрослый человек, пусть и пока несостоявшийся, но он прекрасно понимает, что это всё сейчас значит. С сердцем проблем нет. А вот со всем остальным… Ким Тэхён, как же ты так влип?

— Не слишком ли много заботы на одного некудышного меня?

— Не слишком. Но если тебя смущает, то всегда пожалуйста, можешь посмотреть, но ты и сам, я думаю, понимаешь, чем тебе это аукнется, там, правда, отвратительное зрелище. Я ничего не запрещаю, сильно захочешь — смотри. Разве что мне же потом тебе волосы в туалете держать. Но это детали.

«Мне до пизды кто тебя сюда засунул».

«Мне до пизды какой у тебя и с кем уговор».

«Либо ты работаешь и не отсвечиваешь, либо катишься куда-нибудь приблизительно нахер».

«Как-то быстро вам стало не “до пизды”, следователь Чон, не находите?»

— Ффух… хрен с тобой. Кстати, не смущает вот так обниматься стоять посреди больницы?

Тэхён приподнимает голову и вглядывается в тёмно-карие радужки напротив.

— Я за свою жизнь столько раз от чего-то отказывался, потому что «смущает», — и боялся сказать, и боялся попросить помощи, настолько долго, что лишился армии, но приобрёл строчку «инвалидность первой группы» в медицинской карточке, но Тэхёну об этом знать не обязательно, — что в свои двадцать шесть могу себе позволить не смущаться того, на что и внимания-то никто не обратит. Это же сущая мелочь. А тебя не смущает? Твои родственники выглядывали из палаты, а ты тут с начальником…

— Пофиг. Они знают про меня, — молчит, думает, отстраняется и сам идёт к выходу. Чонгуку ничего не остаётся, кроме как последовать за ним.

***

— Я думаю, что это Хосок, — заявляет уже в машине, — он патологоанатом, он легко бы добыл яды, он запросто мог бы разделаться с кем угодно из них, мы ничего не знаем о его прошлом, и вообще он мог скрыть любую деталь в отчётах о вскрытии тел, мог наоборот что-то добавить, у него столько полномочий, что вообще можно все эти отчеты как свой собственный сценарий к фильму писать и управлять событиями.

— Я тоже об этом думал, но не думаю, что он в таком случае так быстро бы рассказал про яд.

— Может, ему надоело играться. Хочет, чтобы его поймали, или что-то в этом роде?

— Я сомневаюсь, что это может быть он. Помимо всего прочего подделать отчёт — задача весьма сложная, помимо него самого, ты видел, присутствует минимум два ассистента на вскрытии, а сам отчёт проходит через ещё троих, чтобы приложить результаты всех анализов и так далее. Следуя твоей логике, там должна быть целая ОПГ из судмедэкспертов… Нет, не думаю, что это он. А вот, например, Чимин…

— Да он же божий одуванчик, он мелкий и слабый, вечно сидит в своём архиве. Как-то хрен знает… он архивариус — логично, что должен был бы учиться на историка, но мы проверили списки всех студентов истфака тех лет, и среди них нет Пак Чимина. Даже если он сменил имя, списки были с фотографиями со студенческих пропусков. Его там точно не было.

— Блять, у меня ощущение, что мы где-то вот прям уже рядом, но постоянно смотрим не в ту сторону. Упускаем какую-то мелочь и из-за неё несостыковки вот эти.

— Но это точно не Чимин, скорее засранец Мейцо, но не Чимин.

— Почему так яро защищаешь? — прищуривается Гук.

— Потому что он бы не смог, ты его видел?! Ну чего ты так уставился? Сам же знаешь, я во время убийств почти всегда был с тобой в отделе, убийца из детского дома, а у меня, как видишь, вполне себе присутствуют родители и вообще…

— Чтобы убивать, необязательно присутствовать.

— Совсем уже чокнулся, ненормальный? — Тэхён, забывшись на эмоциях, хлопает того по коленке и обомлевает, понимая, что забыл о кое-чём важном.

Чонгук испуганно вздрагивает, хватается за коленку, его лицо по бледности может посоревноваться со стенами больницы, откуда они вышли несколько минут назад, в машине повисает тишина, заполняемая только звуком сбивчивого дыхания Чона. Ким испуганно смотрит на того, глаза зажмуренны, руками вцепился в колено.

«Несильно ведь шлёпнул, совсем легонько… чего он?»

— Чонгук, прости, пожалуйста, я не хотел распускать руки, это случайно вышло…

«Я не хотел».

«Это случайно».

«Прости меня, малыш»…

Чон рвано выдыхает, приходя в себя, и быстро заводит машину.

— Чонгук… — Тэ тянется к чужому плечу.

Чонгук осторожно перехватывает чужую руку и мягко отводит её от себя.

— Не нужно трогать меня пока что, пожалуйста, и давай перестанем ссориться по поводу работы. Уверен, убийце только это и нужно сейчас. Тебя на работу или домой подкинуть?

И все бы ничего, если бы он хотя бы посмотрел в его, Тэхёна, сторону, а не пялился куда-то в окно.

— На работу, я… прости, правда, не хотел, тебе было больно?

— На работу, так на работу, — и чёрный краун мягко выруливает с подземной парковки больницы.

«Со мной всё понятно, а вот ты, Чон Чонгук… Я ведь ничего о тебе не знаю. Куча тараканов в голове, куча триггеров, скрытность, а не водишь ли ты нас всех за нос? И в безопасности ли я вообще рядом с тобой?»

Комментарий к infidelity and marriage

Это было прям - 🥵

Слушайте, я хотела определённое количество глав. Но они получается ппц какими большими. Ам со сори😄

*KBS - название популярного корейского телеканала(телерадиокомпании, если точнее).

*ОПГ - организованная преступная группировка.

*Служба в армии в ЮК обязательна для мужчин от 20ти лет, обычно студенты уходят туда после первого курса, тк учеба не является стопроцентной отсрочкой, и до тридцати лет долг выполнить всё равно придётся. Откос от армии — задача очень сложная и влечёт за собой множество последствий: одно из которых — проблема с поиском работы. В случае Тэ, он, можно сказать, отслужил, но на более мягких условиях, не отрываясь от привычной жизни, такое сложно провернуть в реальной жизни, но не будем забывать о том, что Корея очень коррумпированная страна, а папа у Тэ — бизнесмен.

В случае с Чонгуком, отстранение от армии происходит из-за получения инвалидности на последнем курсе магистратуры. В полиции ЮК не могут работать люди с ограниченной дееспособностью, но тут в дело вмешивается чувство «чон», немного чёрной бюрократии и Намджун, который просто хотел пацану помочь.

========== tactics and wisdom pt1. ==========

Комментарий к tactics and wisdom pt1.

Ну что ж… тут залпом, ready, stady, go!

flashback

В полицейском отделении как-то темно и неприятно, в воздухе витает запах сырости, и у него создаётся стойкое впечатление, что нет, здесь ему не помогут. В кабинет входит мрачный следователь и судя по выражению его лица — правда не помогут.

— З..здравствуйте.

— Ох… я, правда, искал возможность тебе помочь, но мне действительно жаль, доказательств нет, свидетелей тоже, одного твоего заявления мало, к тому же ты обратился достаточно поздно. Сейчас уже невозможно ни снять побои, так как они сошли, ни взять биологический материал на анализ, потому что его по факту уже нет. Почему ж ты сразу не пришёл?

— Да я испугался просто, несколько дней лежал и встать даже не мог от боли. Но подождите, как это? Как нет свидетелей? А Джи Вон? А Бао Лин? Неужели никто не дал показаний?

— Джи Вон заявил, что никакого отношения ко всему этому не имеет, ничего не видел, не слышал, в комнате не находился. А Бао Лин, он твой друг, верно?

— Да! Мы с ним уже почти год дружим, он живет в соседней комнате в общежитии, он всё слышал, он видел, как они уходили из комнаты, и это он меня потом нашёл и первую помощь оказал. И Джи Вона прогнал тоже он!

— Мне очень жаль.

— Что значит жаль? Почему вам жаль? Он что же, не дал показаний? Может быть, спросить его ещё раз? Может, он вас не понял?

— Поверь, я очень доходчиво ему объяснял. Ты совершенно не умеешь выбирать друзей, прости, я, правда, сделал всё, что мог. Мы проверили все камеры, вплоть до вебки на твоём ноутбуке. Мы очень долго допрашивали Го Пакпао и Ан Чау, но ничего путного от них не добились. Всё, что я сейчас могу на основании твоих заявлений о преследованиях и угрозах, — это подать прошение о запрете на приближение в судебном порядке для них двоих. Прости… но не имея ни одного доказательства, я не смогу выдвинуть обвинение в изнасиловании.

— Но… как же это? Неужели никто не дал показания, как же так…

Он ещё долго плакал в полицейском участке, умоляя ему помочь. Долго звонил Бао Лину и даже, наступив на гордость, Джи Вону, надеясь уговорить свидетельствовать против Пакпао. Но… прав был следователь. Не тех людей он к себе подпустил. Он бы понял. Правда, понял бы. Была бы его жизнь хоть чуточку менее безрадостной, не преследовали бы его одно несчастье за другим, не копились бы предательства… он бы понял. Понял, что испугались. Всё бы понял. Но не в этот раз. Ни тогда, когда судьба и те «наверху» в очередной раз вывернули наизнанку и показали, что больнее может быть и будет, а потом просто уничтожили то светлое, что на протяжении девятнадцати лет удавалось сохранить. Так погасла его последняя искра.

Любовь, привязанности, дружба, мудрость, накопленная с опытом, мечты о семье и желание быть нужным — всё растоптано. И он чувствует, что становится мудрым по-новому. Последний оплот справедливости на земле — полицейские. Но если и они не в силах помочь, если никто не в силах помочь. Значит, он будет бороться за себя сам.

С этого момента он больше не будет глупым. Не поведётся больше ни на что. Отныне только холодная мудрость и железная тактика. Теперь он ненавидит полицейских и их ремесло. А ещё он начинает свой список. Список тех, кто возомнил себя богами и решил, что может вершить суд на земле. Однажды он опустит их с небес на землю. Кто там был первым, когда это началось? Ги Су или Кён Су? Краем сознания он понимает, что здравый смысл уплывает куда-то на задворки разума, адекватность кричит и просит перестать думать в этом ключе, кричит запертая в клетку из строящихся в голове планов, один из которых рано или поздно станет реальностью.

Он больше не чувствует боли. Он чувствует, что сошёл от неё с ума. И больше не видит смысла цепляться за остатки здравого смысла. Кому он нужен?

15.06.

Афина

Является дочерью поглощённой Зевсом океаниды Метиды, но появилась из головы отца. Богиня мудрости и военной тактики, принято считать её самой мудрой из всех богов. Множество раз подвергалась нападкам со стороны жены отца Геры.

Покровительница героев, чьи подвиги совершались во имя человечества и интересов общества, но помимо этого требует почтительного отношения к богам, даже если их поведение не было идеальным с точки зрения нравственности и морали. Воинственная, храбрая богиня и абсолютная победительница.

end of flashback

***

С момента их последнего разговора в больнице прошла пара дней, и Чонгук остыл. Может, дело было в постоянном внимании Тэхёна и его нескончаемых попытках помочь, может, дело в кофе, который младший исправно покупал и утром, и в течение дня, может, в том, что он абсолютно абстрагировался от всего, что происходило вокруг, с головой уйдя в дело и поддерживая идеи Чонгука. В конечном итоге Чонгука отпустило. Злиться на Тэ долго было бы нерационально и странно. Во-первых, Ким понятия не имел о его прошлом и триггерах, которые можно случайно сорвать, хоть и подозревал, кажется. Во-вторых, отношения у них скорее нестабильные и непонятные, но никак не близкие. Чонгук Тэхёну не то чтобы не доверял, но часто задумывался, а вдруг всё-таки окажется, что убийца — он? Глупо, сюрреалистично, странно, но мало ли? Вдруг он не просто так появился здесь на пару с отцом, втёрся в доверие, залез даже один раз в постель, а теперь водит всех вокруг пальца? Вдруг, вдруг, вдруг…

Прошло несколько дней, новых известий и доказательств пока не появилось, работа кипит и одновременно топчется на месте. А Чонгук без устали гоняет в голове эти «вдруг». Одну треть рабочего времени он проверяет биографии своих подчиненных и каждый раз чувствует себя чёртовым предателем, который не доверяет никому и ничему. Он смотрит на Юнги, вспоминает, как они вместе учились в Ансане, как Мин ходил за ним последние пару чонгуковых курсов и заглядывал старшему в рот, он тогда знатно надоедал своим «сонбэ, подождите, может, пообедаем вместе?» и прочим. Прошло несколько лет, и они снова встретились в двадцать восьмом отделении, где Чонгук уже был в должности следователя, а Юнги пришёл на должность полицейского, отстажировавшись где-то в другом месте. Чонгук ожидал, что тот снова будет надоедать своими восторгами. Но Юнги вырос и, попав к Чону в команду, на правах старых приятелей, предложил Чонгуку перемотать момент, где они обращаются друг к другу формально и долго выстраивают отношения, по старой памяти. Чонгук согласился и в конечном итоге понял, что это было лучшее решение. Лучше дружить с подчиненными и пить иногда вместе пиво по выходным, чем вечно друг другу выкать. Что бы там ни говорили коучи по корпоративной культуре и правила приличия.

С Мейцо он поддерживал похожие взаимоотношения с момента, как тот пришёл стажироваться. Ему позволялось неформальное обращение. И больше… пока ничего. Мейцо. Чонгук задумывался о нём пару раз. Перелопатил на него каждую бумажку, но ничего интересного не встретил. Мейцо не подарок. Он достаточно завистливый, негативный, про таких личностей иногда говорят, что отрицание всего на свете не поможет стать интересным человеком, называют их нигилистами и раздражающими болванами. Болваном Мейцо, может, и был. Но убийцей точно — нет.

Биография Тэхёна была далека от идеальной. Пьяница, пьяница и ещё раз пьяница. Все его прошлые достижения легко и просто перечёркивались этим простым и лаконичным словом. Чонгук несколько раз делал себе пометку расспросить его о том, что того толкнуло на этот путь. И о том, как тому удаётся держаться сейчас на работе и не пить. Личное дело Тэхёна до выпуска из университета — это отличные оценки в школе, выигранные олимпиады по английскому языку и литературе, это награды за экологические проекты, это удачные сессии в университете и отлично защищённый диплом на факультете международной экономики. После двадцати трёх все его достижения — это количество приводов в полицию в состоянии опьянения, да открытая сеть кальянных, которая, кажется, работала лишь изредка в ноль, а всё остальное время в жирный минус. Листая страницы его личного дела, Чонгук гнал от себя подозрения, потому что меж этих строк просто невозможно уместить ничего связанного с древней Грецией и насилием. Если кто-то этого человека и насиловал, то только он сам. В такие моменты Чонгук понимал, почему его отец решился на аферу с полицией. Тэхёну необходимо было перезагрузиться. Иначе он бы себя точно похоронил. И скорее всего в бутылке. Идея устроить его на работу в полицию изощренная, но имела шанс стать отличным наказанием и моментом для обнуления. Кто же знал, что Ким попадёт в такое пекло?

Страницы остальных сотрудников, причастных к делу, вряд ли можно было назвать полными и интересными. Хосок был драчуном в школе, но отличным студентом медицинского вуза, опять выигранные олимпиады, только у него по биологии, награды за шахматные соревнования, отчёты о волонтёрских проектах в сфере социального добровольничества; на контрасте привод в полицию за домогательства к парню мог бы вызвать подозрение, если бы не сноска о клевете, оправдании Чона и моральной компенсации от родителей заявившего парня. И больше ничего интересного.

О Чимине в интернете и базах данных не было практически ничего. Это могло бы показаться странным. Но архивариус на вопрос «почему так?» спокойно отдал свою папку с личным делом из архива, и Чонгук понял, почему ничего не нашёл в базах данных. Чимин приехал из какой-то глухой деревни, заканчивал колледж где-то в Тэгу, ни отличник, ни двоечник. Ни олимпиад, ни конкурсов. Про таких людей обычно говорят, что они… ну, серая масса. Определённый процент людей, обречённый вечно оставаться в тени, просто потому что ничего интересного из себя не представляют. Это не плохо, Чонгук вообще не согласен с теориями о наличии подобного феномена среди людей, стойко уверенный в том, что серая масса для одного, в любой момент может стать самым ярким и красивым букетом цветов для кого-то другого. Но, по правде, Чимин производил именно такое впечатление. Серый, скучный. Да и к делу отношения не имел, Чонгук просто на всякий случай решил проверить, следуя странному желанию, интуиции, что ли. Сами материалы уголовного дела ещё даже пока не сдали в архив, а значит все отчёты и всё прочее хранится только в кабинете Чонгука и часть у экспертов.

Чимин точно ни при чём.

Всё ползёт по кругу и легче от этого не становится, а напряжение продолжает расти.

***

— Честно, предположений о том, как может быть убит человек под эгидой Афины не много. Это одна из самых мудрых богинь. Одна из самых миролюбивых, несмотря на то, что она помимо мудрости ещё и богиня военной тактики.

— Ммм, так складно, будто сам сценарий этим убийствам писал…

— Мейцо, заткнись и дай ему договорить, я отстраню тебя, если будешь цепляться дальше, либо отправлю в СИЗО под подозрением, твои постоянные вбросы начинают напоминать попытки препятствовать следствию, — монотонно выдаёт Чонгук. Мейцо только открывает и закрывает рот, не находясь с ответом. Да уж, за последние дни в этом отделе угрозы СИЗО действительно работают. Когда такое было?

— Во-первых, сбрасывание с высоты, — снова подаёт голос Тэхён.

— Почему?

— По легенде, она там каким-то, хрен пойми каким, образом родилась из головы своего отца, который поглотил её мать, по причине того, что получил пророчество, мол, собственный сын его свергнет. И типа, ну… а родилась она, и все такие: «О, девочка».

— Муть…

— Это звучит странно, я тоже ничего не понял, но на сайте было написано, что существует информация о том, что её изображение упало с неба, поэтому у древних греков не было информации о её происхождении, и они приписали ей местом рождения отцовский череп. Ну, я хуй знает, как-то так. Плюсом, жена Зевса — Гера, которую мы уже знаем, пыталась сбросить её с Олимпа, чтобы она убилась, потому что она была рождена от другой. Ну, в общем, сбрасывание с высоты — это основной способ, я считаю.

— Увлекательные уроки истории с Ким Тэ, — фыркает в кулак Юнги.

Чонгук очередной раз дивится тому, как Тэхён научился себя контролировать в обществе этих оболтусов и в моменты подстёбов даже глаз от Чонгука не отводит, ожидая лишь его реакции. Подкупает.

— Продолжай, Тэхён-а, не обращай на них внимания даже.

— Чонгук, мы просто уже устали… — тихонько бормочет Юнги.

И Чонгук понимает его прекрасно. Отсутствие человеческих выходных, постоянная необходимость задерживаться в отделе почти до ночи, нервное напряжение из-за послания убийцы. Сотрудники действительно домой приезжают только поспать, и это в корне неправильно. Нормальные люди так не живут. У нормальных людей по приезде домой есть возможность позаниматься своими делами, заказать или приготовить еду и зависнуть на пару часов перед теликом или с книжкой, чтобы абстрагироваться от работы и по-человечески отдохнуть. У них же этого нет и не предвидится. Работу себе, конечно, все выбирали сами, но даже это чересчур жестоко. Чонгук делает себе пометку: поговорить с Намджуном и выпросить у него выходной для этих троих. Поработает денёк один, ничего не случится. Но потом он ловит взгляд Тэхёна и чувствует себя странно. Гипотетически в такой ситуации… один ли? Этот ведь не отвяжется.

— А ещё вариантов… ну, у меня нет. Если вы читали, что я вам скидывал, может, есть у вас? Просто.. Ну, больше нечего приплести. Покровительница демократии? Как это можно в способ убийства превратить? Животное-спутник — сова. Боже, они почти безобидные. Или, ну… её прикосновение делало людей прекрасными. Но что, блин, если сделать человека чересчур красивым, то он умрет? Вроде бы нет. Я же красавчик и ничего. Жив, здоров. Короче, не знаю даже.

— Может, весами по голове ударить и человек умрёт?

— Эм?

— Ну, её же вроде изображали с весами, ну, знаете, такими, как на обозначении знака зодиака? — Юнги задумчиво чешет подбородок.

— Нет, с весами её не изображали, —нетерпеливо прерывает Тэхён. — Понятно, никто ничего не читал, зря я только скидывал, — добавляет уже тише.

— А кого изображали?

— Фемиду, она богиня… блять, подождите, это то тут при чём? Если я не ошибаюсь у Афины было копьё, кстати, это может, как в случае с Артемидой, просто указывать на орудие убийства.

— Вот, уже два, — кивает одобрительно Чонгук.

— А точно Афина? Других богов под этим номером нет?

— Нет, сказал же, если бы были ещё, я бы тоже сказал, а так она одна с этой цифрой, там дело в каком-то золотом сечении, древнегреческой архитектуре и бля… пятиугольнике.

— Чонгук, мне кажется, он уже совсем поехал с этими богами, может, это, в больничку его?

— Как же вы меня заебали… — шепчет Ким тихо.

— Что?

— Я сказал, отъебитесь уже от меня, блять, Юнги! — внезапно вскидывается Тэхён.

— Да ладно тебе, ну, это же просто шутки.

— Заебали уже ваши шутки, ясно? Начните делать хоть что-то, а потом будем шутки шутить, уже, нахуй, просто невозможно с вами тут находиться!

— А ну-ка… — начинает было успокаивать их Чонгук, но прерывается звуком проснувшейся на столе рации.

— Чонгук, слышишь?

— Да, начальник.

— Срочный вызов. Торговый центр напротив Хёчанг парка, мужчина, двадцать шесть лет, предположительно был выброшен с шестого этажа, это наша территория, на месте всё оцеплено, там две патрульные машины и Хосок с двумя экспертами, бери своих и быстро на место, потом жду отчёт, — и тут же отключается. Усталость в голосе начальника уверенности не прибавляет, как и стойкое ощущение дежавю у всех четверых. Хотя не совсем это дежавю, наверное, они ведь только что этот вариант развития событий предполагали. Это, скорее, как раз та самая ситуация, в которой Киму уместно было бы воскликнуть: «А я говорил!», но он, судорожно выдохнув, поднимается и натягивает куртку, взглядом говоря следователю, что собирается поехать с ним и это не обсуждается.

— Юнги со мной, Мейцо в лабораторию, забери готовые экспертизы, внеси результаты в протокол и на сегодня свободен.

— А Тэхён?

— Мейцо, ответственность за Тэхёна лежит на мне, а не на тебе, ты уделяешь ему слишком много внимания, займись работой. Ким, с нами поедешь, — адресовав последнюю фразу вышеназванному, в глаза ему быстренько смотрит и сам начинает собираться.

***

В Сеуле стоит поистине летняя погода. Солнце нагрело улицы; в воздухе витает тот самый неповторимый запах летнего, жаркого города. С отдушкой от раскалённого асфальта, лёгким шлейфом съедобных ароматов от ларьков с уличной едой, выхлопными газами и, как ни странно, летней вот этой особенной свежестью в воздухе, ознамевающей наступление вечера.

— Как мама? — замедляет Чонгук шаг, отрываясь от Юнги, ушедшего вперёд. Вокруг места происшествия, в тридцати метрах от припаркованной служебной машины, на которой они прибыли, столпилась куча народа.

— Уже лучше, пришла в себя, я утром к ней ездил. Ей пока тяжело разговаривать, но в целом она себя чувствует получше. Врачи говорят, что прогнозы хорошие. Ты был прав, всё почти обошлось.

— Это хорошо… давай направо к патрульным, возьмёте понятых и на допрос свидетелей.

— Но мне разве туда не надо сначала? — кивает головой в сторону обтянутой жёлтой лентой территории.

— Не на что тебе там смотреть, всё, что будет касаться ребусов этих, посмотришь в отделе.

— Хорошо.

Чонгук уже порывается было уйти вперёд, но Тэхён легонько дёргает его за рукав внезапно.

— М?

— Спасибо.

— За что?

— Ты знаешь. А ещё за то, что простил за тот случай после больницы. Простил же?

— Дуй работать.

— Ответь, пожалуйста.

— Всё нормально, Тэхён, правда. Я пошёл.

***

Тэхён чувствует заботу. Как бы кощунственно это не выглядело, но думать на работе только о работе совершенно не выходит. Он чувствует, что о его интересах думают. Чонгук постоянно пытается отправить его с работы пораньше, Тэхён, разумеется, никуда не уходит и сидит с ним дальше, но сам факт заботы на лицо.

Вот и сегодня… К трупу подойти не позволил. Тэхён точно знает — там было ужасное зрелище; в кабинете, вернувшись с места происшествия, Чон заботливофотографии с изображением разможженной об асфальт головы и прочих прелестей убрал подальше, придвинув лишь то, что Тэхёну действительно нужно было увидеть.

— Хосок провёл быструю экспертизу, он уже предварительно может сказать, что жертва опять же погибла ещё до того, как её выбросили из окна. Подробные результаты через пару дней будут. Юнги, ты осматривал торговый центр, что там?

— Ничего интересного, предположительно, мужчину вытолкали в форточное окно в туалете. Царапины на внутренней стороне двери свидетельствуют о том, что убийца подпер чем-то дверь, чтобы в случае чего не допустить того, что туда кто-то войдёт. Шестой этаж в этом торговом центре является административным. Соотвественно, доступ туда есть только у сотрудников. На стене под окном видны следы от ботинок, наверное, остались, пока жертву пихали в окно.

— Форточное окно?..

— Оно так называется, но достаточно большое и горизонтальное, а ещё находится не особо высоко, но раз убийца смог поднять безвольного человека и выкинуть в окно, значит, он либо достаточно высокого роста и крепкого телосложения, либо действительно у него дури много.

Чонгук задумывается о Намджуне. Высокий рост, крепкое телосложение… И тут же гонит эту мысль от себя. А в следующую секунду уже понимает, что когда дело коснулось его коллег, он совершенно перестал вести себя как профессионал. Пугает.

— Я думаю, не обязательно высокий. Может быть низким, но подкачанным, — бормочет под нос Тэхён.

— Тэхён, что там с протоколом допроса свидетелей? Личность установили?

— Пострадавший — Ан Чау, мужчина, двадцать семь лет, не женат, детей нет, работал в этом торговом центре в клининге. На шестой этаж пришёл, чтобы убрать туалет для персонала, зашёл в него и не вышел. Дверь туалета, к слову, я запросил записи с камер, не попадает ни в одну из них. И вообще их на шестом этаже совсем мало, а туалет у самого лифта, поэтому неизвестно, какими путями туда прошёл убийца.

— Ну, чисто технически, там нет никакой системы пропусков. Просто охрана. Если бы он был в форме уборщиков, например, ему бы слова никто против не сказал.

— Ну, кстати, да. Из близких людей у пострадавшего только отец. Он находится в наркологической лечебнице сейчас, в пригороде Сеула.

Ну и всё, в общем то.

Тэхён смотрит на лежащие перед ним фотографии и судорожно пытается думать. На спине жертвы странное изображение женской головы. На вид изображение — переводная тату. Ещё из посланий — вырезанное уже традиционным образом на коже «iron tactic».

— Тактика понятно… точно Афина. А вот голова?

— Что это, блять, реально за медуза Горгона? — задумчиво выдаёт Юнги, склоняясь над чонгуковым столом.

Тэхен внезапно задирает на него голову. Смотрит пару секунд неотрывно, выдохнув, направляется резко к своему компьютеру.

— Что? Что такое? Что я опять не так сказал?

Тэхён молча что-то печатает, бегает глазами по экрану, кликает мышкой и спустя минуту молчания разворачивает к ним монитор с крупным изображение какой-то статуи.

— И?..

— Это Афина, — обводит всю статую карандашом в руке, — а это, — указывает на её щит, — это её щит, — если увеличить, — расширяет изображение, — можно увидеть, что на щите изображена подобная голова, как мы видели на нашей жертве.

— Ох, твою ж мать…

— И это действительно Горгона. Уж не знаю откуда это в твоей башке пустой взялось, — ехидно улыбаясь, заявляет ему Тэ.

— Ну спасибо, я просто пизданул первое, что в голову пришло, если вам интересно, откуда я это взял. И я не убийца, у меня алиби. И башка у меня, и правда, пустая, ты правильно сказал, я бы такое не выдумал никогда.

В отделе повисает тишина. А после комната наполняется дружным смехом. Эта мания преследования до добра не доведёт, у всех уже буквально крыша едет с этим убийцей.

— Так, давайте домой, ничего адекватного мы сегодня уже точно не придумаем, всё равно результаты полной экспертизы будут только завтра к вечеру готовы. Мейцо всё остальное в прошлый протокол внёс, разобраться с описанием этого всего и составлением сегодняшнего протокола можно и завтра, освидетельствование провести — тоже. Хотя ещё нужно найти хоть кого-то, чтоб его проводить. Отец вряд ли в адеквате. В любом случае, по базе данных, если что, ДНК пробьём.

— Отлично, тогда я полетел, — бодро подпрыгивает Юнги, что-то тут же начинает писать в смартфоне, прощается с ними и выскальзывает за дверь.

— А ты чего не собираешься? — смотрит на Тэ.

— Жду, пока ты начнёшь собираться.

— Я позже поеду.

— Почему? Делать же нечего.

— Начну пока протокол, чтобы завтра меньше делать.

— Хорошо, тогда я тоже останусь.

— Тэхён, иди домой. Заедь к маме. Давай.

— Нет.

— Почему ты такой упрямый?

— А почему бы и нет? Слушай, а ты, случаем, не из детдома?

— Чего? — хмурит брови.

— Я спрашиваю, откуда ты? Ничего о тебе не знаю просто, а мы как раз одни, почему бы не поболтать.

Чонгук изучает его лицо, сидя напротив за столом, складывает руки в замок, опираясь на столешницу, Тэхёну нравится эта поза. Красиво сидит. Прям начальник.

— Прям такой весь начальник, — тянет Тэхён, улыбаясь, — сидишь такой серьёзный, — поясняет на всякий случай.

— Спасибо за начальника. И нет я не из детдома, у меня есть родители.

— Правда? А откуда ты? Из Сеула?

— Нет.

— А откуда?

— Это допрос? Много вопросов, Ким.

— Да ладно тебе.

— Я из пригорода. Кванпхо, знаешь такой город?

— Не слышал.

— Не удивительно, он небольшой. Вот я из его пригорода. Фактически из деревни, если совсем уж просто объяснять.

— Оу… ого.

— Да, мой папа полицейский, мама работала на почте. Сейчас они оба на пенсии, я езжу к ним иногда.

— А где ты учился?

— Я вроде бы говорил уже… Как и большинство людей, я учился в Ансане, Юнги, к слову, я там же встретил. Магистратуру я заканчивал уже здесь в Сеуле, в Корё.

— О, вау, Корё. Хорошо экзамены сдал?

— Ну, можно и так сказать. Поступал сам, если тебя это интересует. У меня были льготы из-за того, что отец служил в органах, но…

— Нет, я ни на что не намекал.

— Окей. У тебя ещё есть вопросы?

— Пока нет.

— Хорошо, тогда я буду работать, а ты зайди к Намджуну.

— К Намджуну? Зачем?

— Не знаю, он хотел тебя видеть.

— Хм.

***

— Добрый вечер, — Тэхён, постучавшись, проходит в кабинет суперинтенданта. Помещение выглядит так же, как и в тот день, когда Тэхён сюда пришёл впервые. Тут тоже светло, как и во всём отделении. Светло-голубые стены, портрет президента на стене за спиной у Намджуна, флаг Кореи, пара заполненных папками с бумагами шкафов из темного дерева, не таких, как у них всех из ДСП, а сразу видно — подороже. Длинный стол с двумя рядами стульев. И один кардинально заебавшийся начальник во главе его.

— Привет, Тэхён, присаживайся, — Намджун устало трёт лоб и кивает на стул, стоящий у стола ближе всего к нему.

Тэхён немного волнуется, по правде говоря. Давно такого не было, чтобы разговор с кем-то пугал неизвестностью. Кабинет то выглядит так же, но вот ощущается совсем по-другому. Не хотелось бы в этом светлом кабинете, за этим здоровенным, пугающим столом огрести пиздюлей за что-нибудь. Сейчас не хотелось бы.

— Сам понимаешь, время сейчас странное. Я ещё не до конца разобрался, как мне себя вести в этой ситуации. Я не могу полностью тебя отпустить в разгар расследования.

— Так я вроде бы и не прошусь, — моментально улавливает Тэхён суть предстоящего разговора. «Нет уж, не выпрете, не дождётесь, только не сейчас». — Да и увольнять меня вроде не за что. Ну… если неформально обращался, то приношу свои извинения. Форму могу тоже носить, если нужно, жилетка — не проблема.

— Хочешь продолжить работу?

— Ну естественно.

— Хах, — усмехается старший Ким, — поразительно. И похвально.

— А вы хотели меня прогнать?

— Я хотел отпустить и предложение в силе, — поправляет Намджун. — Что скажешь? Даже если с отцом твоим поговорю, не убежишь? Могу замолвить за тебя перед ним словечко, ты, в конце концов, огромный молодец. Я вообще позвал тебя, чтобы договор о неразглашении подписать, — Тэхён спокойно принимает из рук начальника ручку и ставит подпись на документах.

— Я Чонгука одного с этим всем не оставлю, — заканчивает с документами и заявляет вполне себе серьёзно.

Выражение лица Намджуна меняется моментально. Враждебности нет, но появляется во взгляде какое-то будто бы подозрение.

— Чонгука, говоришь, не оставишь?

— Понимайте, как хотите, но вы правильно услышали.

— Я и не думал ничего превратного, не кипятись. Как, кстати, он? Домой хоть ходит?

— Нет, вообще нихрена не ходит. Всех раньше разгоняет, а сам сидит.

— Так на него похоже.

***

Тэхён ожидал от Намджуна подобного разговора. Было очевидно, что рано или поздно его отсюда попросят. И когда как не в разгар расследования это делать. Очевидным было и то, что в покое его не оставят и будут наблюдать, так как наводок на организатора убийств нет. А зачем оставаться под наблюдением, но не у дел? Бессмысленное мероприятие, раз уже всё равно ввязался. Тэхён к такому не привык, ему хочется находиться и дальше в гуще событий, и возможность быть ближе к Чонгуку не последний пункт в этом всём деле.

Намджун поразмыслил всего с полминуты, прежде чем заявить Тэхёну, что весь их отдел отправляется на внеплановый выходной, доверив ему самому необходимость Чона на выходной выгонять. Юнги уже засыпал его радостными эмоджи в лайне, куда Тэ ему сообщил, что завтра на работу можно не идти, Мейцо сдержанно написал «ура». Осталось только Чонгука оповестить. Но не так то это просто.

Тэхён прикрывает дверь и останавливается, опершись плечом о дверной косяк. Чонгук, уткнувшись лицом в ладонь, сидит за столом. Можно было бы подумать, что он просто задумался в таком положении. Но уже вечер, за окном сумерки сменились темнотой, а плечи следователя равномерно приподнимаются, сопровождаемые тихим сопением, — перестал следить за здоровьем и очевидно заработал себе лёгкий насморк. Тэхён умиляется картиной несколько долгих минут, а потом Чонгука подводят его мышцы и скелет и он срывается с поддерживающей его руки, едва не стукнувшись лицом о стол, Тэхён дёргается навстречу, но Чон подбирается и, устроив голову на руке снова, прикрывает глаза. Ким наблюдает ещё с минуту, замечает, что голова следователя опасно накреняется вбок и нет бы подойти разбудить или хотя бы голову придержать, но Тэхён отчего-то ловит какой-то странный азарт и продолжает наблюдать. Интересно всё-таки упадёт или не упадёт. А следователь, в конце концов, не машина, а потому, накренившись ещё немного вбок, его рука быстро едет по гладкой поверхности стола, и Чонгук с силой впечатывается лбом в столешницу. Тэхён прикрывает рот рукой. Становится стыдно. Мог бы разбудить, а теперь Чонгук пострадал.

Чонгук совершенно не замечает его, слившегося стыдливо со стеной, и, болезненно замычав и растерев пострадавшую кожу рукой, поднимается со стула и нетвёрдой походкой идёт к дивану, усаживается, опирается локтями о колени и снова роняет голову на руки. Здесь ему особо ударяться не обо что, но сидеть вот так явно неудобно. Тэхён решает попытаться загладить вину.

Он тихонько опускается рядом на диван у самой ручки, берёт Чонгука за плечо и тянет на себя. Следователь вскидывается и поднимает на него совершенно осоловелый взгляд. До Тэхёна внезапно доходит. Чонгук просто чертовски устал. И у него долго получалось своё состояние скрывать.

— О, уже вернулся, что Намджун сказал?

— Иди сюда, поспи немного, — продолжает тянуть его на себя, заставляя Чонгука наклониться. — Ну же, давай, я разбужу тебя через полчаса и обо всём расскажу, ложись.

Может, дело в его тихом, низком голосе, может, в успокаивающих словах, может в горячей большой ладони, что упрямо тянет на себя, но Чонгук решает не сопротивляться, он закидывает ноги на диван, не подумав даже о том, чтобы разуться, укладывает голову на тэхёновы бёдра и прикрывает глаза. Тэхён помогает ему устроиться поудобнее, понимая, что тот не успел даже до конца проснуться.

Чонгук проваливается в сон моментально, он кое-как складывает слабые руки на груди, притираясь затылком к мягкой ляжке, на которую улёгся, и спустя пару минут его дыхание выравнивается, а тело расслабляется и тяжелеет.

Тэхён позволяет себе засмотреться. Чонгука не портят глубокие синяки под глазами, свидетельствующие о недосыпе и вечных нервах, не портит болезненно-бледный цвет кожи — очевидно у того не совсем в порядке здоровье, ресницы бросают под глаза тени, делая синяки ещё более тёмными визуально; не портят его и слегка потрескавшиеся губы, которые он приоткрыл, засыпая. А вот упрямая морщинка меж бровей его портит. Портит и говорит о том, что у него либо опять болит голова, либо он просто не может расслабиться. Тэхён невольно задумывается, что и сам устал. На секунду в голове всплывает привкус хорошего белого вина, и напиться тянет нестерпимо. Тэхён чувствует себя странно, в последнее время он настолько уставал, что мыслей об алкоголе просто не было. Идеальная терапия от начинающегося алкоголизма. А сейчас что? А сейчас взгляд снова цепляется за морщинку, пальцы, дрогнув, сами приближаются к чужому лицу, а голова моментально пустеет, избавляясь от посторонних мыслей. Чонгук вытесняет собой все зависимости.

— Что ж ты так себя изводишь? — бормочет Тэхён, слегка надавливая на складку кожи, проходится по ней легонько кончиками пальцев, массирует круговыми движениями, гладит до тех пор, пока она окончательно не пропадает, и, переместив руки на виски, принимается их осторожно разминать, стараясь не переусердствовать, чтобы не разбудить. Чонгук шумно выдыхает сквозь сон, и Тэхёну хочется думать, что того хоть что-то да отпустило, головная боль или хотя бы одна тяжелая мысль. Руки живут своей жизнью, отдельно от мозга, пальцы сами вплетаются во взъерошенные волосы и начинают перебирать пряди, ладони сами поглаживают Чонгука по голове, исследуя его андеркат. И Тэхён отказывается отдавать себе отчет в том, чем он тут занимается. Через полчаса Тэхён обнаруживает себя, откинувшимся на спинку дивана, одна его рука благополучно продолжает легонько поглаживать чужую голову, вторая удобно устроилась на чужом плече, а сам Тэхён чувствует, что начинает засыпать. И как бы ни было с Чонгуком сейчас хорошо и спокойно, спать с ним вот так на диване с каждой секундой кажется всё более плохой идеей, ибо сидеть невыносимо неудобно, Чонгук тяжёлый, а потому ноги начинают неметь, и в кабинете становится ещё и прохладно ко всему прочему. Да и Чонгук от долгого лежания на твёрдом диване в позе эмбриона с ума сойдёт от боли в мышцах потом.

— Эй, — легонько трясёт его за плечо, — просыпайся, пора домой.

Чонгук мычит что-то нечленораздельное и не поднимается, Тэхён с трудом отрывает себя от спинки дивана, снова легонько трясёт Чонгука, выдыхая ему уже в самое ухо, наклонившись:

— Следователь Чон, просыпайся, давай домой. Слышишь меня? У тебя спина откажет, если будешь долго так лежать.

Нечленораздельное мычание перерастает во вполне себе различимый мученический вздох и копошение, Чонгук с трудом отдирает себя с чужих, успевших нагреться, таких удобных и мягких, лучше, чем любая подушка, бёдер и садится на диване, остервенело растирая лицо руками.

— И долго я спал? — хрипит спросонья.

— Что-то около часа, как себя чувствуешь? Доберёшься до дома нормально или тебя подбросить?

— Да я… ты иди, я ещё поработаю.

— С ума сошёл? Уже ночь. Поехали по домам, а?

— А почему я вообще… тут? — окидывает диван взглядом, словно только сейчас опомнившись.

— Ты засыпал за столом, ударился головой о столешницу, прости, я не поймал, — умолчав о том, что, на самом деле, и не пытался ловить, — потом перешёл на диван, и я тебя уговорил ещё поспать. Не помнишь что ли?

— А, точно… позор какой. Ладно, я с Намджуном поговорю, попрошу у него для вас выходной, ты едь домой. Спасибо, ну, за то, что…

— Кстати, об этом, — не дав договорить, — Намджун отправил весь отдел на выходной и тебя в первую очередь. Так что завтра тебя тут быть не должно. Юнги и Мейцо я уже написал.

— О.

— Да, поэтому собирайся, я тебя довезу, выглядишь сонным.

— Я не могу себе позволить выходной, слишком много дел.

— Чонгук, экспертиза будет только завтра к вечеру, протокол можно и потом написать. Я понимаю, ситуация сейчас такая, что время терять непозволительно, но ты себя загонишь и окажешься в больнице в конечном итоге. Этого хочешь?

Упоминание больницы больно колет ненужными воспоминаниями из прошлого и злит Чонгука.

— Ты меня что, не слышал, Ким? Мне не нужен выходной, ты мне не мамка, чтобы меня отчитывать, давай, едь домой, оставь меня в покое. Я сказал, не нужен мне выходной.

— Заебал, Чонгук. Намджун о тебе же заботится. Совсем похуй?

— Эй, полегче!

— Давай, один день дома всего, не умрешь без работы, помешанный придурок.

— Ким, ты совсем уже охуел? Думаешь…

— Пожалуйста, давай просто отдохнём, нам нужно собраться с силами и всё пойдёт проще. Мы уже засрали себе все мозги. Пожалуйста, один день, м? — моментально меняет тон на просящий Тэхён, и Чонгук теряется от контраста.

— Но…

— Один день. Двадцать четыре часа. Тебе нужно выспаться, ты ужасно бледный.

— Проведёшь его со мной? — выпаливает Чонгук и взгляда не отводит вопреки тому, что внутри от собственного вопроса всё всколыхнулось.

— Чего?

— Всего двадцать четыре часа. Проведёшь их со мной, Ким? Ничего такого, можем даже не трахаться, но мне реально будет нечем заняться дома одному, и я изведу себя и попрусь на работу.

— Не получится.

— Не получится?

— Не трахаться не получится.

— Это типа… да?

— А ты расчитывал на отказ? Зачем тогда спрашивал?

— Нет, но… Я тогда сейчас соберу с собой кое-какие документы и можно ехать.

Чонгук поднимается с дивана, но оказывается перехвачен за запястье и развёрнут в сторону двери.

— Не так быстро, капитан. Если мы проводим выходной вместе, то сраные бумажки остаются здесь. В одиночестве.

Чонгук опешивает от чужой наглости. Тэхён, воспользовавшись моментом, забирает со столов телефоны, всучивает следователю его куртку и выпихивает его из кабинета, закрывая его самостоятельно без каких-либо просьб.

Комментарий к tactics and wisdom pt1.

Добавила в оформление «flashback/end of flashback», чтоб мы тут все не путались.

Осталось не так уж много глав. Пишу медленно, но этому есть логичное объяснение.

Я безумно хотела написать эту работу. Хотела чтобы она получилась крутой, такой, как у меня в голове. И совершила свою самую большую ошибку, начитавшись советов для начинающих авторов, — расписала подробный план. Как результат — в моей голове работа от и до написана и мне тяжело заставить себя написать хоть что-то, потому что у меня нет эмоций, когда я пишу, и я не могу соответственно сообразить нравится мне то, что выходит или нет.

========== tactics and wisdom pt2. ==========

Комментарий к tactics and wisdom pt2.

Да, я поделила эту часть. Так будет лучше.

Чонгук водит мотоцикл.

От одного этого понимания на парковке перед участком у Тэхёна подкашиваются колени. Не страшно, нет. Просто… Чонгук на мотоцикле? Следователь же будто бы не замечает чужого вопросительного взгляда. Быстро что-то там делает возле чёрной, железной махины, а после подходит и отдаёт ему шлем, потому что второго нет, и бормочет, что так будет правильно, Тэхён продолжает не догонять, Чон смотрит на него со смесью недоумения и совсем немного раздражения во взгляде, и сам молча шлем в итоге на него надевает, затягивает потуже и застёгивает. И только в этот момент Тэхён, кажется, соображает что к чему. Чонгук же снова трёт руками лицо, просыпаясь, и усаживается своей невозможной задницей на мотоцикл, заводя его, Ким не дожидается приглашения и усаживается следом, Чонгук одобрительно похлопывает его по тыльной стороне ладоней, когда тот беззастенчиво обхватывает его за талию.

— Блин, а безопасно? Ты всё-таки сонный, может такси? — подаёт голос Тэ наконец.

— Не волнуйся, я поспал и чувствую себя бодрее. На мотоцикле практически невозможно уснуть, да и я с пассажиром, мне ответственность не даст отключиться. Поедем не быстро, не переживай, тут недалеко. Минут десять.

— Хорошо, — и больше Тэхён ничего не говорит, только крепче обхватывает его талию, прижимаясь со спины. Да, ему определённо нравится то, что сейчас происходит.

Откуда у него столько доверия к Чонгуку, он понятия не имеет. Просто почему-то подсознательно присутствует уверенность, что уж кому-кому, а Тэхёну следователь пострадать не даст. Что странно, потому как начали они своё знакомство с неприязни и сейчас кто-то третий пытается посеять среди всех в отделе зерно подозрительности и недоверия.

Они медленно выезжают с парковки на автостраду, Чонгук постепенно набирает скорость, ночной пейзаж размывается за забралом шлема и Тэхён выдыхает судорожно и восхищённо. Он никогда не был пассажиром на настоящем мотоцикле, никогда не был водителем. Это что-то абсолютно новое для него. Хотя он в своей жизни успел пресытиться всем, чем только можно.

Это хорошо. Скорость не чувствуется опасной. Он даже не понимает, хотя бы примерно, сколько там километров в час на спидометре. Прохладный ночной воздух обнимает и окутывает со всех сторон, редкие машины пролетают мимо неясными пятнами, огни ночного города создают неповторимую атмосферу, а спина Чонгука кажется невозможно надёжной и крепкой сейчас. А ещё шлем им пахнет. Его шампунем. И, может, именно поэтому Тэхёна тянет на романтику и ведёт от одной только мысли, что он сейчас едет с Чонгуком на мотоцикле, крепко обнимает его за талию и впереди у них целых двадцать четыре часа. По правде говоря, когда они покидали участок, Тэхён хотел предложить зайти хотя бы за пивом или просто куда-нибудь заскочить выпить, чтобы расслабиться, но стоило только увидеть Чонгука, восседающего на мотоцикле, а после и собственным ногам оторваться от земли, как голову заполнили мысли о том, что вдвоём у них будет предостаточно способов расслабиться в грядущие сутки. И это сто процентов будет лучше любого алкоголя.

***

— Значит, мотоцикл?

— О, вау, да ты, я смотрю, вовремя опомнился.

— Нет, ну правда. О, у тебя и квартира ничего так… Навевает подозрения, — бормочет Тэхён себе под нос, пока Чонгук милостиво пропускает его внутрь и закрывает за ними дверь, отодвигая ногой пакет из магазина, что сам же до этого поставил на пол.

— Квартира от бабушки досталась, — Чонгук скидывает обувь, бросает куртку на вешалку, Тэхён искренне поражается тому, что тот её до сих пор таскает с собой — на улице теплынь даже вечером. Хотя при езде на мотоцикле, конечно, она лишней не будет.

Чонгук сам проснулся немного, пока они доехали, приободрился, голову проветрил, плюс Тэхён, что всю дорогу доверчиво со спины прижимался, настроение поднял до боевого.

Если уж совсем начистоту, Чонгук понятия не имеет, что между ними за отношения. Если их можно вообще таковыми назвать. Тэхён так и остаётся для него наполовину закрытой книгой. Из тех, что если и читать, то только между строк, иначе впечатление, как ни крути, будет не полным и обманчивым.

Тэхён шумный, экспрессивный, кладёт здоровенный болт на всё, что начинается на «в» и заканчивается на «ежливость», он никогда не работал толком, хотя как показывает практика, он совершенно не ленив и очень вынослив, кое-как, но умеет взаимодействовать в команде, не тупой, но у Чонгука нет даже информации о его увлечениях и вкусах, он не знает, что Тэхён любит есть, какое кино предпочитает, чем занимается в свободное время.

Из известного: Тэхён учился на экономиста, откосил от армии, очевидно он или гей, или би — окей, они, можно сказать, уже спали; у него хорошее, красивое тело; он регулярно проверяется у всем известного врача — Чонгук пробил, там всё чисто; у него небольшое спортивное прошлое; он не любит сладкое и кофе, но любит фруктовые чаи и бухать как конь тоже любит. Если с историей болезни у него всё понятно, то вот со всем, что касается чистоты перед законом, у него проблем выше крыши. Чтобы пересчитать все его приводы в полицию, не хватит пальцев одной руки, отец всегда вносил залог, все дела решались в основном миром, но протоколы этих всех мероприятий никуда не денешь. Чонгук не привык, а если говорить точнее — отвык слепо доверять, но Тэхён при всех своих косяках и проблемах не кажется человеком опасным.

И да, весь этот анализ следователь Чон развернул в своей голове, пока вытаскивал покупки из пакетов на кухне, слушая журчание воды в ванной, куда Тэхён умотал сразу по приезде, обрадовавшись как ребёнок тому факту, что у Чонгука и футболка его с прошлого раза осталась.

И весь этот мозговой штурм никак не относится сейчас к личности убийцы, что подбирается, кажется, всё ближе. Чонгук попросту отложил мысли о работе ненадолго. Он размышлял обо всём этом, просто чтобы с самим собой разобраться. И сейчас у него вроде бы всего три вопроса.

Первый: почему он захотел провести единственный полноценный выходной именно с Тэхёном, откуда это желание взялось в его полусонной голове час назад?

Второй: почему Тэхён согласился и даже, кажется, обрадовался предложению?

Третий: а не пожалеет ли потом Чонгук, что притащил его в свой дом, будучи в трезвом уме?

Да кого он обманывает… вопросов ещё тьма.

Почему стал пить? В какой момент прилежный студент превратился в повесу и пьянь? Такой ли он с близкими людьми, каким старается казаться? Какие у него взаимоотношения в семье? По Тэхёну видно было в больнице — семью он любит и ценит. Но не укладываются в голове две вещи: почему он тогда доставляет семье столько проблем и какие у него взаимоотношения с братом? Тогда, в бледном коридоре больницы, его хён (Чонгук откуда-то уверен, что брат старше, возможно, Тэ говорил об этом сам, возможно, это отложилось в голове частичкой информации о Тэхёне из той, что Чонгук нарыл) смотрел на них с неприкрытым негативом во взгляде. Много вопросов, это абсолютно точно не весь список… но это всё потом. Если он ошибся относительно Тэ в чём угодно, то эта ошибка будет ему очень дорого стоить в любом случае. Но сейчас это не особо важно.

Потому что, во-первых, Чонгук просто неебически устал. Просто невозможно. Во-вторых, Чонгук хочет секса, несмотря на всю свою усталость, пусть даже уснёт в процессе, но хочется ужасно — у него нормальной близости не было сто тысяч миллионов лет, а рядом Тэхён, с которым Чонгук, будучи пьяным, не с того начал и не тем закончил, едва не выдав всех своих секретов.

Чонгук по-прежнему совершенно не в курсе, что у них с Кимом за отношения. Ему уже не шестнадцать и ощущать бабочек в животе и безотчетный трепет от зарождающихся чувств он справедливо считает, что уже не умеет, возраст не тот, да и люди, на пути до этого встречавшиеся, подкосили все эти умения. С Тэхёном, шумным и придурковатым на первый взгляд, как ни странно, просто комфортно. Может, поэтому ему и хочется с ним всякого. Чонгук с высоты своего возраста и жизненного опыта совершенно уверен, что лучше, чем комфорт, в его жизни навряд ли что-то будет.

И в-третьих:

— Я так понимаю, сегодня будет секс? — Тэхён крадущейся лисой уже пробрался в кухню, подошёл поближе к зависнувшему над столом с покупками Чонгуку и уложил ему голову на плечо, встав у него за спиной.

— Да, ты подготовился, я надеюсь? Я пакет из аптеки специально из прихожей не забирал.

— Ну, Чонгук, можно хоть немного романтики? Я так враз импотентном стану, если ты и на выходном, когда мы тут вроде как вместе время проводим, как парочка, будешь свои ссаные сухие указания раздавать, — дует губы, отстраняясь.

— Как они одновременно могут быть и ссаными, и сухими? Одно другому противоречит, — Чонгук оборачивается, сдвигает в сторону пакеты с овощами и присаживается на край стола, улыбаясь уголками губ и оценивая парня напротив.

А оценить, и правда, есть что. Тэхён, не стесняясь ничего абсолютно, напялил забытую в прошлый раз футболку и сушившиеся в ванной на змеевике чонгуковы боксеры, вот же бесстыдник, совсем совести нет, да и одежды на нём больше никакой нет, волосы пушатся, высушенные феном, да ухмылка на лице гаденькая немного.

— Пожалуйста, я не хочу терять свою потрясающую силу и сексуальное желание в таком юном возрасте, давай без подобных обсуждений.

— Какая тонкая у тебя душевная организация, оказывается. Как парочка?

— Какой медленно работающий мозг, — вторит ему в его же манере Ким нагло. — Да, я именно так и сказал. И эти грёбаные сутки я планирую провести с тобой, как парочка, хочешь ты того или нет.

— И что же в себя включает парочковый уикенд по твоему мнению?

— Секс, конечно. И я бы предпочел быть сверху, потому что хочу кончить, но если ты совсем против, то могу и уступить. Вторым пунктом — много еды, я, по правде, ожидал, что ты наберёшь в магазине рамёна да и всё, но ты меня приятно удивил своей продуктовой корзиной. Могу даже помогать готовить, если хочешь, но рамён всё-таки следовало взять, ты не представляешь, каким вкусным я могу его сделать. Ещё нужно будет обязательно полежать, так долго и много, насколько это будет возможно. Я пиздецки устал, и ты, я уверен, не меньше. Нам это прям нужно. Но ни в коем случае нельзя завтра спать целый день, ибо мы тогда проебем весь день во сне, будем чувствовать себя хреново, не потрахаемся и не отдохнём. Ещё можно фильмец глянуть, у меня давно не было такого, чтобы я просто лежал с кем-то весь день и фильмы смотрел, это мило, мне кажется, все парочки так делают. И я рассчитывал на бутылочку винца или хотя бы пивка вечером. Как на это всё смотришь?

— Ого. Не завидую твоему будущему или нынешнему партнеру. Запросов то… Я всё-таки предпочту быть сверху, потому что у меня небольшие проблемы с доверием, но, в свою очередь, если ты мне доверишься, поверь, я могу сделать тебе очень хорошо и кончишь ты не один раз. Рамён, алкоголь и прочую вредную ерунду мне не особо можно, я и так последнее время живу на кофеине, и это мой лимит на вредные вещества исчерпывает, уж прости. Но если тебе чего-то хочется, не стесняйся, я могу сходить купить. Разве что алкоголь… если хочешь бросить, не стоит срываться, нет?

«Вредное, значит, не едим… спортсмен хуев».

— Эм… у меня нет сейчас никого. Я бы не стал с тобой тут всё это развозить, если бы у меня кто-то был, не нужно думать, что я хуйло. В остальном меня всё устраивает, но как-то дохрена мы говорим. Можем, контракт ещё составить. Позвать юристов. Прописать все пункты. И всё такое… раз уж мы тут распизделись.

— Ну, нужно же выяснить все эти моменты, чтобы не испортить нам обоим выходной.

— Ты сам меня с собой потащил.

— Ну да.

— Кстати, почему?

— Захотел, это проблема? — глаза Чонгука недобро сверкают, и Тэхён начинает потихоньку раздражаться, потому что пора бы уже либо спать, либо за дело браться.

— Оу… нет, — думает пару секунд, — по поводу постели. Я помню, у тебя были там оговорки на счёт того, что делать не стоит, давай освежим, и я бы не против уже потрахаться. Я даже рад уже быть снизу, быстрее усну.

— Не кусайся, постарайся не царапаться, не шлёпай и больно не хватай. Больше никаких ремарок.

— Не любишь грубо?

— Я ненавижу боль и любые её последствия.

Что ж, причина выбора чонгуковой позиции очевидна. Это что-то с его заебом на боль опять. Тэхёну до жути не терпится разобраться уже, в чём же суть этой проблемы. Но в открытую лезть с расспросами он всё ещё не решается.

— А у тебя? Есть предпочтения? — учтиво интересуется следователь, спрыгивая со стола и спешно распихивая продукты в холодильник и по полкам.

«Не надо ради меня ничего терпеть».

— Никаких.

— Совсем? — оборачивается, удивлённо приподняв брови.

— Ну… можешь попробовать заставить кончить хотя бы один раз. Я снизу просто не кончаю обычно, а додрачивать не люблю, — морщит нос, и Чонгук руку на отсечение готов дать, что в голосе у того проскользнула какая-то грустная интонация, а в глазах мелькнула уязвимость.

«Интересно…»

— Окей, я постараюсь.

— Постарайся уж.

— Можем план написать, если сильно переживаешь.

— Эй! Вообще-то это ты тут разговоры эти все развёл, я с порога готов был…

Договорить ему не дают чужие губы, совсем не грубо, но настойчиво закрывшие его рот. Чонгук целует развязно, но не переходит границу, держит его за подбородок, оставив свой локоть между ними, не давая приблизиться.

— Я быстро в душ, не усни только, — выдыхает в его мокрые, блестящие от слюны губы и быстро скрывается в ванной.

Тэхён обводит взглядом аккуратную кухню. Тёмная облицовка стен, вполне себе приличных размеров кактус на подоконнике, даже не высохший (и когда только успевает за ним следить?), белый гарнитур, набор однотонной посуды вызывает у Тэхёна стойкое желание скривить лицо и испортить эту однотонную идиллию какими-нибудь отвратительными аляповатыми кружками с дурацкими надписями, он проводит пальцем по кухонному фартуку, собирая пыль от того, что кухней редко пользуются, заценивает кофемашину, приходит к выводу, что вполне тут неплохо, не хватает разве что уюта какого-то. Направляется в чонгукову спальню — детально разглядеть квартиру можно и завтра, сейчас бы не помешало подготовить себя немного, он предусмотрительно промыл себя везде, не зная какую позицию выберет Чонгук, но предполагая, что снизу быть не согласится, осталось только немного растянуть, а то мало ли следователь окажется таким же недотрогой и ханжой как в тот раз с минетом.

«Принцесса», — хмыкает про себя, вспоминая их прошлую совместную ночь.

***

Но Чонгук не оказывается ни недотрогой, ни ханжой, когда заходит в спальню совершено голым, не до конца даже вытерся, в руке какой-то стакан, Тэхён пытается разглядеть содержимое, но Чонгук гасит верхнее освещение и что-то принимается доставать из шкафа.

У него забитая грудь. Вкупе с хорошим подтянутым телом тёмная вязь татуировок делает его раз в сто сексуальнее, чем в одежде, и Тэхён понимает, что можно было в целом даже не трогать себя, пока Чон был в душе. От одного только вида голого Чонгука «Тэтэ младший» резво подаёт признаки жизни.

«Уже неплохо».

— Что набито?

— Потом посмотришь.

— Мне кажется, я это уже где-то слышал.

— Не против наручников? — как-то немного сконфужено спрашивает Чон, оборачиваясь и демонстрируя в руке что-то темное и по виду, как ни странно, мягкое.

— Чего? — нет, тупее и быть ничего не может… — Следователь Чон хочет отодрать своего подчинённого, обездвижив его? — присвистывает Ким. — Умеешь удивлять.

Чонгук водружает стакан на тумбу у кровати, внезапно нежно берёт Тэ за запястье, усаживаясь рядом, целует его, заглядывает Тэхёну в глаза, и да, возможно, у последнего что-то внутри упало, разбилось и начало растекаться теплом по телу, но тот всё ещё пытается игнорировать это непонятное ощущение, с сомнением глядя на чонгуковы махинации.

— Ну, так не против?

— Слушай, это даже глупо, мы же только с работы. Тебе там этого всего мало?

— Да не в работе дело, давай, тебе понравится, обещаю.

— Ладно, делай, что хочешь, только трахни уже меня, пожалуйста.

— Хах, Боже…

Чонгук больше ни слова не говорит, придвигается ближе, приподнимает тэхёнову голову за подбородок и как-то немного нелепо и странно целует в щеку, в уголок губ, а после утягивает в нежный поцелуй.

Ощущение неловкости, нелепости, глупости какой-то не просто не отпускает, а растёт в геометрической прогрессии. Тэхёну впервые, наверное, рядом с кем-то становится неуютно, а чувство нахождения не в своей тарелке мешает мозгу пытаться расслабиться.

— Нет, так не пойдёт, — отрывается от чужих податливых, но не слишком то активных губ Чон.

Он одним слитным движением избавляет Тэхёна от футболки, шустро встёгивает одну его руку в мягкую шлейку, свободным концом цепляет её за изголовье кровати, до Тэхёна доходит, что это не совсем наручники.

— Ммм, они мягкие. Спиздил бы с работы обычные.

— У меня не встанет на разодранные в кровь руки, — ухмыляется, деловито упаковывая вторую руку, но пока оставив её лежать поверх одеяла, пристёгивать не торопится.

Чонгук заботливо помогает ему усесться поудобнее, чтобы пристёгнутая рука не доставляла проблем, стягивает с него мешающие боксеры, подсовывает под спину подушки.

— Давай, расслабься, — и принимается выцеловывать его шею так сладко и тягуче медленно, что Тэхён, и правда, чувствует, как тело расслабляется, тишина перестаёт казаться давящей, в ушах поселятся шум, а голые чонгуковы здоровенные плечи мелькают перед лицом так часто и так маняще, что свободная рука сама тянется, чтобы их поскорее потрогать.

Чонгук влажными, горячими поцелуями спускается до ключиц, немного ласкает языком соски, отрывается, ловит тэхёнов рассредотачивающийся взгляд, удовлетворенно кивает и, притормозив того на полпути к желаемому поцелую, берет что-то из стакана и отправляет к себе в рот, Тэхён молчит и наблюдает. Такого Чонгука он ещё не видел. Вроде бы он вот — здесь, рядом, целует, готовит, растягивает прелюдию, но в то же время не спешит трогать и заводить, зачем-то делает всё медленно, и оставляя какое-то чувство незавершенности.

В следующую секунду его приоткрытые влажные губы снова касаются тэхёнового рта, Тэ сосредотачивается на их странном холодке, и Чонгук наконец целует его по-новому нежно, очень влажно, языком проталкивая в его рот что-то холодное, Тэхён, не разрывая поцелуй, принимает то, что ему дают, понимает, что это кусочек льда, и повторяет за Чонгуком его манипуляции, передавая лёд обратно.

Лёд тает постепенно, у Тэхёна по подбородку течёт вода, которую он не успевает глотать, Чонгук, целует с каждой секундой все настойчивее, язык и губы в то же время не немеют от холода, а чувствительность наоборот словно сильнее становится. Влажные звуки, нехватка воздуха из-за воды и чонгукова напористость быстро делают своё дело, и спустя пару минут таких «ледовых» поцелуев Тэхён ловит себя на том, что прижимается к Чонгуку сильнее, компенсируя холод во рту жаром от чонгуковой кожи, стараясь потереться с каждой секундой всё более чувствительным членом о его бедро. Они не отрываются на подышать, и Тэхёну окончательно перестаёт хватать воздуха, а потому голова немного идёт от этого кругом, и кончики пальцев начинает покалывать.

«О да, детка, вот так нужно целоваться».

Чонгук, безотчетно чувствуя, до какой кондиции Тэ уже дошёл, хмыкает ему в губы что-то похожее на «понимаю», отрывается, оставляя его хватать ртом воздух в попытке надышаться. Тэхён, дезориентированный внезапно прерванным поцелуем, не сразу понимает, что его вторая рука уже там же пристёгнута над головой, где и первая, едва он собирается с мыслями спросить, какого чёрта тут происходит, как Чонгук, ловко устроившись меж его разведённых ног, наваливается сверху и снова принимается целовать, теперь уже безо льда, контрастно горячими губами.

Тэхён мычит что-то в поцелуй, а потом резко и шумно выдыхает — груди коснулось что-то холодное и мокрое.

— Какого… — только и получается из себя выдавить. Краем сознания Тэхён понимает, что у него стоит, а члену, на секундочку, с самого начала никто внимания особо не уделял; Чонгук совершенно дьявольски ухмыляется, впивается в губы жарко, и если бы не подушки под головой Тэ, удерживающие его от того, чтобы биться головой о изголовье кровати и висеть на прицепленных руках, он бы сто процентов сейчас больно шарахнулся.

Одной рукой следователь уверенно пробирается ему под талию, наваливаясь сверху, упирается в пах своим не менее стоящим и чуть более влажным, чем у него самого, членом, а второй рукой принимается обводить кусочком льда слегка припухший от поцелуев сосок.

— Айщ… — этого Тэхён уже не в состоянии вынести молча, он пытается закинуть голову назад, но не дают подушки, Тэ прогибается в спине навстречу. — Может, хватит мучить? — хрипит, выдавая своё состояние.

Чонгук на это молчит и обводит льдом другой сосок, первый принимаясь посасывать и играть с ним языком, Тэхён позволяет себе тихонько заскулить от неоднозначности ощущений, скованные руки добавляют перца в эти самые ощущения, делая его словно чувствительнее ко всем прикосновениям, на которые он не в состоянии ответить.

— Давай поговорим, детка, — шепчет пошлым голосомЧонгук, и Тэхён сейчас зубом бы поклялся, что где-нибудь в своих фантазиях уже сто процентов представлял его вот такой пошлый шёпот, его тёмную макушку ползущую с поцелуями всё ниже и ниже. Мечты сбываются, что уж тут говорить.

— Детка? — на выдохе, кусает себя же за плечо пристёгнутой руки, куда может дотянуться, лёд стремительно ползёт по животу к пупку, оставляя за собой мокрый след и фантомные ощущения касания и холода, кожа почти саднит от того, как сильно хочется, чтобы влагу с неё собрал чей-то язык, но Чонгук издевается, покрывая поцелуями всё вокруг, но только не влажную дорожку, оставленную кубиком льда.

— Скажи мне честно, как ты любишь? — взгляд исподлобья, язык обводит бедренную косточку, Чонгук сдвигается куда-то немного вбок, Тэхён на пробу дёргает руками, желание схватить Чона за голову и вдавить его лицом в пах становится просто нестерпимым. — Ну-ну, не дёргайся, ты же не хочешь сделать себе больно. Я тогда тут же остановлюсь, ты хочешь, чтобы я остановился? — снова ведёт своим блядским языком по линии роста волос на лобке, что сейчас гладко выбрит, смотреть не перестаёт, и колени Тэхёна почему-то стремятся разъехаться в стороны ещё сильнее в этот момент.

Тэхён упрямо молчит, лишь шумно дышит, раздражаемый ползущим вниз по телу полурастаявшим кубиком льда. Хочется касаний, хочется поцелуев, засосов по всему телу, его рук в своих волосах, сжимающих бока и мнущих ягодицы, а Чонгук не трогает, только дразнит языком всё тело и льдом издевается. А тело откликается, и очень сильно. У Тэхёна, по правде, давно не было нормального секса, он бы кончил сейчас, наверное, даже от обычной дрочки достаточно быстро, но Чонгук даже не дрочит.

— Ну же, не молчи, хочешь, чтобы я остановился? — легонько всасывает кожу у самого основания члена и Тэхён жмурится и почти кричит от желания, чтобы он всосал посильнее и оставил там засос.

— Ммм, — подается бёдрами вверх, — твою же ж мать, знал бы ты, как сильно я хочу трахнуть твой рот прямо сейчас, почему ты так много разговариваешь, Чон… — Тэхён елозит нетерпеливо задницей по одеялу, собирает себя в кучу, бросает грозный взгляд на своего мучителя, показательно сжав прикованные руки в кулаки.

И, казалось бы, вот он только что издевался, а Тэхён изнывал от недостатка прикосновений, а вот уже Чонгук на два пальца внутри него, что совсем не необходимо, потому что Ким в душе и после, пока его ждал, немного себя и так подготовил, да и в целом хотел бы пожёстче. Но это же Чонгук. Он по-другому не может. Тэхён концентрируется на ощущениях и немного подмахивает бёдрами, а Чонгук внезапно подбирает с его тела чёртов лёд языком и, согнувшись в три погибели, берёт в рот сочащуюуся головку.

— Не больно?

«Не нужно ради меня ничего терпеть».

— Мхм, ещё… — снова спину гнёт.

Тэхён давится воздухом. Пальцы Чонгука ловко массируют его стенки изнутри, другой рукой тот легонько давит на местечко за мошонкой, а языком принимается вылизывать головку, остервенело натирая дырочку на ней. И это слишком. Холод, куча влаги, двойная стимуляция — Чонгук принимается активно впихивать пальцы, растягивая сфинктер и чавкая смазкой внутри, задевает простату, чёрт его знает каким образом умудрившись пальцами её отыскать, Тэхён уже в голос хнычет от невозможности помочь себе руками, направить, слегка надавить, погладить его по голове хотя бы, царапает себе ногтями ладони, а Чонгук развлекается, что есть мочи. Пока он одной рукой с упоением гладит и мнёт Тэ изнутри, его губы усердно движутся по члену, он посасывает головку, глотая воду от растаявшего кубика льда, смешанную с предъэякулятом, помогает себе второй рукой, как и в прошлый раз, не оставив без внимания ни яички, ни весь ствол, иногда берёт глубоко и пальцы тогда сзади вгоняет сильнее, иногда дразнит только головку и пальцами лишь массирует чувствительный сфинктер.

Через н-ное количество минут два пальца были заменены тремя, Чонгук не железный и завёлся сам, потираясь периодически членом о кровать, Тэхён шумно дышит, ему кажется, что прелюдия длится уже невыносимо долго, он не стесняется стонать иногда в голос, что-то несвязно бормочет, матерится, ругается и без конца дёргает руки, умоляя их отцепить, потому что это настоящая пытка. У него уже болят ладони и пальцы на ногах от того, как сильно он их поджимает.

А потом внезапно Тэхёна начинает накрывать. Внезапно от слова «внезапно», то есть прям очень резко и неожиданно. И накрывать сильно, так как давно не было. А главное — быстро, сука, слишком. Теперь уже и прелюдия кажется до обидного короткой. Они ведь ещё только начали, не важно, что у Чонгука уже рот там, наверное, устал сосать.

— По.. подожди, стой, — слегка вскидывает бёдра, пытаясь высвободиться, пугаясь наступающего оргазма.

По-настоящему пугаясь, потому что это — Тэхён, и, как показали последние пару лет, у него всегда всего одна попытка, второй раз кончить просто не получится!

— Стой! Стой, блять, Чонгук, пожалуйста, — зовёт заполошно. Тэхён чувствует, как начинает дрожать, и напрягается лишь бы не дать себе кончить, дёргает ногами. — Да стой, я тебе сказал! — но Чонгук, недовольно брови сморщив, вынимает из него пальцы, перестаёт терзать мошонку, обеими руками удерживает его бёдра на месте, ртом же насаживаясь нарочно так сильно, как только можно, и втягивает щёки. Тэхён, если честно, впервые расплакаться во время секса готов.

Потому что ему было очень хорошо. Ещё никто так хорошо не трахал его, не используя член даже. Всё тело прошивает тягучим удовольствием, он дёргается, всхлипнув, и сперма брызгает Чонгуку (читайте как «упрямому ослу») прямо в глотку, а Тэхён раздосадовано утыкается в собственное плечо лицом, обиженно засопев. Он весь вспотел, всё тело влажное ото льда и пота, он очень мокрый там, и они могли бы позаниматься этим подольше. Тэхён хотел хотя бы попробовать кончить от члена. Давно не получалось, но мало ли. А тут ему даже попробовать не дали и одну его единственную попытку растратили на минет.

Чонгук медленно выпускает моментально опавший член изо рта, слегка морщится, когда глотает, потому что сплюнуть банально некуда или просто потому что ему так хочется, вытирает уголки губ и подбирается ближе, смотрит обеспокоено, чего Тэхён, конечно, не видит, разворачивает осторожно лицо Тэ к себе.

Тэхён тяжело дышит, губы красные, глаза влажные и затуманенные ещё не сошедшим удовольствием. Но расстроенным почему-то Ким выглядит до жути.

— Ты чего? — слегка хриплым голосом интересуется Чонгук и в глаза заглядывает. У него у самого уже аж режет — так сильно хочется уже и самому себе внимание уделить, но нужно разобраться, почему тот так яро вырывался и расстроился.

— Просил же остановиться… — начинает надломленным голосом, — давай уже, с собой заканчивай, чё ты уставился?

— Эй, ну, — Чонгук зачем-то целует его во влажный висок и сдувает со лба мокрую прядь, — ну кончил в рот, ничего страшного же, сильнее второй раз кончишь, ты чего расстроился? Неприятно было?

— Да не кончу я второй раз!

— Почему это?

— Потому что, блин, сказал же. Я снизу не кончаю. Хотел попробовать с тобой от члена кончить, но нет же, ты ртом довёл.

— Слушай, я просто хотел тебе сделать максимально приятно…

Чонгук выглядит потерянным. Ну да, Тэхён ему не сказал, что всё так критично, Чон спрашивал как именно тот любит, но Тэ предпочёл строить из себя неприступную крепость и не отвечать. Тэхён понимает, что уже устал, хочет спать, руки болят, а на Чонгука банально не за что злиться в этой ситуации от слова «совсем». Виноват сам, Чонгук ведь несколько раз спрашивал.

— Прости, я не хотел психовать, у меня давно нормально не было просто… Давай, вставляй и закончим с этим, ладно? Никаких проблем, я всё-таки кончил, а это уже хорошо.

— Ты ещё раз кончишь.

— Не, не смогу.

— Сможешь, — упрямо бормочет Чон, отодвигается, натягивает на себя презерватив, в напряжённой тишине возвращается к Тэ, закидывая его ноги к себе на талию. — Со мной сможешь. Главное захотеть.

— Решил напугать мой организм авторитетом? Думаешь, будет слушаться, только потому что ты следователь? — пытается отшутиться Тэ, разбавляя неловкую атмосферу.

— Естественно. Давай, если кончишь, то с тебя завтрак, если завтра утром ещё от чего-нибудь кончишь, то ещё и обед на тебе?

— Пфф, очень самонадеянно, а если не получится?

— Ну, тогда с меня это всё и я сгоняю тебе за вином, — глаза Тэхёна в ответ лукаво блестят, — но это нереальный сценарий развития событий, так что можешь даже не задумываться.

Тэхён успевает лениво хохотнуть и откинуться назад, когда Чонгук наваливается, без предупреждения вторгаясь в уже подготовленный и немного саднящий вход. Тэ шипит, но бёдра приподнимает, позволяя быстро и беспрепятственно себя заполнить. Внутри него горячо и достаточно узко, смазки много, Чонгук достаточно подработал с ним пальцами.

— Ты как? Порядок? — замирает ненадолго, давая время привыкнуть.

«Не надо ради меня ничего терпеть».

Тэхён расслабляется, прислушивается к своим ощущениям и через пару минут легонько кивает Чонгуку, позволяя начать двигаться.

А потом Чонгук начинает толкаться внутрь, а Тэхён окончательно расслабляется, прикрывает глаза и наблюдает из-под ресниц за тем, как подтянутое тело следователя поступательными движениями входит внутрь него, приятно растягивая, давя на стенки и задевая там всё чувствительное, что только можно, это хорошо… но недостаточно.

Чонгук несдержанно стонет и обхватывает чужой опавший член влажной ладонью, Тэхёну кажется это всё невыносимо горячим и на собственный организм становится обидно, он хочет попросить Чонгука перестать терзать его естество, ибо в этом нет смысла, а после оргазма его член всё ещё чувствительный и чонгуковы манипуляции с ним удовольствия не приносят совсем. Но он молчит, молчит и подмахивает, пускай хоть Чонгук сегодня хорошо кончит.

Чон двигается размеренно, несколько раз меняет позу и угол, не забывает целовать периодически, то сладко в губы, то нежно в шею, куда дотягивается, мажет поцелуями по плечам, гладит его ноги по чувствительной внутренней стороне бёдер, продолжая водить ладонью по его члену вверх-вниз, и у Тэхёна снова встаёт, Чон не скрывает ликующего взгляда, но Тэхён знает эти свои фокусы, «стоим — ещё не значит стреляем» называется эта ситуация, и он устало усмехается, снова дёрнув руки в безотчётной попытке вырваться и Чонгука коснуться. Тот, в конце концов, чудовищно красивый и сексуальный сейчас.

— Ух, какой ты узкий, боже, — хрипит Чонгук, внезапно сильно толкнувшись до мокрого шлепка о кожу, — детка, ты просто невозможно узкий и горячий, — бормочет он, закидывает тэхёнову ногу к себе на плечо и присасывается к коже на его икре. Тэхёну приятно, хорошо, он снова начинает постанывать, а после и вовсе вскрикивать, когда Чон попадает по простате особенно сильно, не кончит, так хоть потрахается хорошо и долго, удовольствие от процесса-то никто не отменял. Но даже на этом этапе стоит отметить, что Чонгук превосходный любовник.

Чонгук ещё немного продолжает двигаться размеренно, после меняет темп, принявшись вдалбливаться особенно сильно, наваливается сверху, впивается губами в тэхёнову шею, не стесняется стонать и хрипло шептать ему на ухо всякие пошлости.

— Давай же, детка, не молчи, позови меня по имени, — просит, наваливаясь снова, кутая в жар от своей кожи.

— Мхм, — тот в ответ ёрзает на подушках, старается, сжимая его внутри себя, — давай, Чонгука, не сдерживайся, оттрахай меня так, чтобы я ходить завтра не смог, я не обижусь, давай, ты же можешь ебаться так же отчаянно, как работаешь… — мычит ему в ухо в итоге Тэ и чувствует себя странно. Странно оттого насколько сильно ему сейчас хорошо. Его соизволивший ещё немного постоять член зажат между их животами, и чонгуков перекаченный, напряжённый пресс стимулирует, проходясь по нему, не хуже руки, тэхёновы ноги сжимают чужие бока, Чонгук же руками продолжает гладить его повсюду, сжимать, мять, даёт периодически пососать собственные пальцы, чтобы потом, перехватывая в ладонь его член, дрочить ему не на сухую, подсознательно будто знает, что от этой заботы крышу у любого сорвёт, целует, заставляя почувствовать собственный вкус оставшийся после минета. В какой-то момент Чонгук начинает задушенно постанывать и, оперевшись руками о подушки, с силой вдалбливаться в податливое и горячее тело, все хлюпает сильно настолько, что любой здоровый человек кончил бы от одних только звуков. Тэхён чувствует на глазах влагу, и сколько бы не вглядывался, но всё равно разглядеть, что же там у Чона за татуировки по груди, ему не даёт эта пелена перед глазами. Чонгук целуется нагло, вторгаясь в рот языком, прерывается на стоны и всхлипы, а потом снова замедляется, и Тэхён отчётливо видит, как тому сложно оттягивать собственную разрядку.

«Не надо ради меня ничего терпеть».

«Почему же тогда ты ради меня терпишь?»

Спустя, кажется, бесконечное количество времени, одну нехило растраханную подо всеми углами задницу, четыре попытки Чонгука оттянуть «момент икс» и безумно уставшего Тэхёна с, кажется, отказавшими руками, Ким осипшим голосом зовёт его в один из моментов, когда Чон выходит из него и пережимает себя, останавливая процесс.

— Чонгук… Чонгука, детка, поцелуй меня.

Чонгук без слов наклоняется и вторгается в его рот языком, глубоко целуя и посасывая его пухлую нижнюю.

— Сейчас, мой хороший, сейчас, — бормочет он ему в губы, отрываясь.

— Чонгук.

— Пять секунд, малыш, и я продолжу.

— Чонгук, послушай меня.

— Что такое? Где-то болит? — фокусируется, наконец, на нём Чонгук.

— Не сдерживай себя.

— Но ты же…

— Помнишь, что я в начале говорил? Ничего страшного, просто давай закончим, а завтра с тебя завтрак в постель и вино. Мне было пиздец как хорошо, ты трахаешься, как бог, даже лучше, чем работаешь, правда, но давай заканчивать, я устал и второй раз не кончу, я свои возможности знаю.

Чон размышляет пару секунд, задумчиво смотрит на безвольно повисшие кисти рук Тэхёна.

— Нет, я сказал, ты кончишь.

Чон перетягивает его за задницу к себе на колени. Отцепляет руки по одной, заботливо поймав голову, не дав удариться об изголовье, осторожно приподнимает, усаживая к себе на колени. Они оба мокрые, вокруг витает запах секса, Чон дышит сбивчиво, Тэ в общем то тоже, он порывается растереть запястья и спросить, почему Чонгук его освободил, но тот живо перемещает его на край кровати и острожного укладывает, снова заботливо поддержав голову.

Тэхён невольно вспоминает, как не поймал его, когда тот падал и его кусает совесть. Чонгук в постели очень нежный. В процессе не один раз спросил, хорошо ли ему и не больно ли. Он мог бы быть чьим-то потрясающим бойфрендом. Интересно, почему он один…

— Ты…

— Я сейчас отпущу твою голову, закинь её назад, а потом не поднимай, хорошо?

— Вниз головой висеть? Так и умереть можно. Кровь же прильёт…

— Доверься мне, я знаю какое количество времени можно без последствий вот так вот находиться, упасть я тебе не дам.

— А зачем это?

— За шкафом, — бормочет ему Чонгук снова в губы, снова ладонью грубо надрачивает, делая стояк каменным. По правде, Тэхён сегодня пару раз уже чувствовал себя на грани, но так и не смог кончить. Может… получится?

Он доверчиво откидывает голову назад, Чонгук входит в него, снова приятно заполняя пустоту, устраивает его ноги у себя на боках, заставляя скрестить их за его спиной, сгибается, беря за плечи и надёжно фиксируя Кима под собой в этой непонятной позе.

А потом первый раз сильно толкается внутрь, и Тэхён, сосредотачиваясь на приятных ощущениях, что копятся клубком где-то внизу, расслабляется и, как и было велено, откидывает голову назад. А дальше всё, как в тумане, Чонгук принимается входить как-то особенно быстро и сильно, он словно стал больше или в такой позе таковым ощущается, его член под идеальным просто углом входит и долбит в самую простату, Тэхён от удивления и нахлынувших приятных ощущений вскрикивает и пытается дёрнуться, но его естественно удерживают, а скользящий внутри, словно поршень, орган будто в наказание входит до шлепка яиц о задницу.

Чонгук громко несдержанно стонет и продолжает.

Тэхён странно себя чувствует. Он будто бы становится ватным и отчётливо чувствует, как всё тело наливается тяжестью, эта метафорическая (или не очень) тяжесть давит на все нервы сразу, член внезапно начинает сильно тянуть. Это почти больно.

— Мне как-то странно… — выдыхает он задушенно, цепляясь пальцами за простынь.

— Давай, детка, давай, ты можешь, ты и не так ещё можешь, — хрипит Чонгук, и Тэхён чувствует это…

— Давай, тебе же хорошо, моя маленькая полицейская задница, ну же, покажи мне, как тебе хорошо, — снова сильный толчок, Тэхён снова кричит и инстинктивно голову ещё сильнее запрокидывает, вжимаясь в матрац ягодицами, Чонгук чувствует, что тот прогибается в спине ещё сильнее, словно сам свои способности в прогибании тестирует, он поощрительно целует его сосок и разрывает хватку на его плечах, отпуская и поднимаясь, внезапно перемещает его ноги к себе на плечи, Тэ задирает голову посмотреть, в чём дело. Перед глазами плывёт от ощущения внезапной свободы — кровь снова спокойно бежит по венам, нигде не пережимаемая.

— Голову на место, — контрастно всему, что было до, грубо бросает ему Чонгук и, сжав его ноги у своей шеи, ритмично вдалбливается внутрь, слегка потянув его вверх.

И Тэхён охуевает от ощущений. Всё сменяется слишком быстро и резко. Он и так был заведён и сильно — Чонгук долго, хорошо и не самым маленьким членом его обрабатывал. Собственный член пульсирует, кровь бьёт в голову резко, то ему было жарко, теперь воздух повсюду, то его со всех сторон всё сдерживало, когда Чон наваливался, теперь же по всему телу расслабленность жуткая.

Тэхён всхлипывает и выгибается, опираясь на лопатки, отрывает задницу от постели, позволяя Чонгуку себя подхватить, он понятия не имеет, что делает, и почему его так кроет — тоже не знает, Чон же снова сладко стонет, наблюдая эту горячую картину, и на весу совершает несколько особенно глубоких фрикций, в кои-то веке спустив себя с поводка и осознавая, что отбил Тэ всю задницу сейчас, наверное.

А Тэхён кричит внезапно низким, грудным голосом, трясётся весь и теряется в ощущениях. Чонгук обхватывает его член, слегка сдавив, и тот не изливается спермой — нет, та лишь коротко брызгает, обозначая своё присутствие, а Чон резко тянет парня обратно на кровать, наваливается сверху и, приподняв его голову, прижимает её к своему плечу, сам в то же время полностью расслабляется и в пару резких движений догоняет его, кончив. Тэхён сильно трясётся в его руках, поскуливает и пытается сжаться полностью, но Чонгук, обнимающий его всеми конечностями и со стоном кончающий, наконец, не даёт ему отстраниться.

Чонгуку хорошо. Он столько раз за этот вечер себя тормозил, что оргазм был чересчур сильным, а потому в себя он приходит не сразу, он наваливается сверху на Тэ, выскальзывая из него и переставая стонать, пытается успокоить дыхание.

— Какого… — хрипит Тэхён откуда-то снизу, и Чонгук откатывается с него.

Тот заваливается на бок и тянет колени к груди, выглядит ошеломлённым и непонимающе морщит брови. До Чонгука доходит. Он сам не понял, что кончил во второй раз.

— Поздравляю, ты готовишь завтрак, — хмыкает Чонгук, собирает себя в кучу, подтягивает разомлевшего парня к себе и нежно-нежно целует в лоб, куда-то в бровь, в переносицу, пальцами отводя светлые влажные прядки от глаз. — Прости, если сделал где-то больно, я старался осторожно.

— Я два года кончаю через раз, Чонгук…

— Ну хоть понравилось? — зачёсывает его мокрые волосы пятернёй назад, полностью открывая красивый лоб. Кожа начинает остывать, и Чонгук чувствует, какие же они всё-таки оба липкие и влажные после всего этого действа.

— Напрашиваешься на комплимент, волшебник хуев? — бормочет недовольно Тэхён куда-то ему в шею, но Чонгук чувствует, что тот улыбается. — Было пиздато, принцесса, — выдаёт-таки и, придвинувшись ближе, тепло чмокает Чонгука за ухом.

«Вот это принцесса, всем бы таких принцесс, никаких бы проблем в государствах не было».

— Не кружится голова? Не тошнит? А то мало ли…

— Слушай, ты меня чуть ли не в узел завязал, я пока не совсем понимаю, что у меня там и где кружится.

— До душа дойдёшь? Или помочь?

— Ой, я тебе что? Ты не настолько хорош, чтобы у меня от тебя коленки подкашивались.

— Окей, тогда сам иди, — и выпутывается из объятий наглец, Тэхён протестующе мычит вдогонку.

— Я вообще-то ещё полежать хотел.

— Надо срочно мыться и падать спать, я чувствую, как меня рубит, — кидает в ответ Чон, открывая шкаф и доставая оттуда полотенца, — догоняй.

Тэхён, чувствуя ломоту во всём теле и тяжесть в причинном месте, свешивает ноги с кровати, морщась, встаёт и обнаруживает неприятный сюрприз.

— Блять.

— Что такое? — оборачивается и глядит ехидно.

— Ничего.

— Я могу идти?

— Вали.

Чонгук уже успевает снова отвернуться к двери в ванную, как:

— Ай, бля, стой!

Тот в ответ понимающе подходит, хватает за предплечья, помогая подняться, и без лишних слов подхватывает парня на руки. Откуда такой сильный взялся?

— Эй! Ну на руки — перебор.

— Молчи уже, принцесса, тебе ещё в душе стоять, а тебя уже ноги не держат.

— Ну что, будешь подъёбывать из-за этого теперь?

— Нет, не буду, — отвечает серьёзно внезапно и целует в губы нарочито нежно. — Я же до этого довёл, мне и отвечать, — отрывается, жмёт плечами и направляется в ванную.

— А принцесса вообще то у нас — ты.

И Тэхён не знает, что ему чувствовать. Он в полнейшем раздрае. Внутренности кульбиты крутят, мозг плавится, а из мыслей только жгучее желание с Чонгуком съехаться. Да, вот так вот. После одного только перепихона взять и съехаться. Чтобы вот так вот долго и с усердием трахаться, да почаще. А потом помогать друг другу до ванной дойти, если перестарался кто-то. Это же идеально. Нет? Когда партнёр делает всё, чтобы тебе было хорошо. А тебе в ответ тоже хочется стараться.

Мысль абсурдная и дурацкая. Тэхён от минимальной заботы потёк или давно не состоял в отношениях просто?

***

— Итак, у тебя проблемы с потенцией?

— Ну, я бы так не сказал… — пытается поудобнее устроиться в чонгуковой кровати, второй раз уже перекатываясь с боку на бок в поисках удобной позы.

— Что ты там? Неудобно?

— Не могу чёт улечься нормально…

— Боже, дед, иди сюда, — приглашающе одеяло приподнимает.

Тэхён, не раздумывая, подползает ближе и укладывает голову тому на обтянутую тонкой футболкой грудь. Рукой обнять поперёк живота, закинуть на него ножку и устроить её меж его ног, вторую руку просунуть под подушку. Вот так идеально. Тэхён облегчённо выдыхает. Чонгук такой надёжный. Его грудь мерно вздымается при дыхании, а руку он устраивает у Тэхёна где-то на шее. И да, вот так уснуть с ним сейчас — лучшее из возможных решений. Тэхён долго себя одёргивал и старался не акцентировать на этом внимание, не романтизировать то, чего нет, но внутри так тепло. Нет волнения, нет вспышек каких-то эмоций, просто ощущение какого-то тепла, а когда Чонгук вот такой домашний, с высушенными на скорую руку волосами, мягкий и пахнет его гелем для душа, шампунем и чуточку самим Тэхёном… это заставляет задуматься о природе своих ощущений рядом с ним. Комфорт?

— Ну так что?

— И откуда у тебя силы болтать только, засыпал ведь в участке… Ладно, окей, я, возможно, нагнал жути, и ты сейчас будешь думать, что я чуть ли не импотент в свои-то двадцать четыре. Но это не совсем так. У меня совсем прям не получается только снизу. Ну, хрен знает. Я трахаться люблю просто невозможно, — Чонгук хмыкает насмешливо, — нет, правда, я буквально готов всю ночь позициями меняться и трахаться, трахаться, трахаться, пока уже просто силы не кончатся. Ну, так пару лет назад было. И снизу мне всегда больше нравилось, хрен знает. А потом чёт как-то всё в один момент переклинило, и я перестал вообще снизу кончать. Вот от слова «совсем». Сверху да, от орального да, от дрочки тоже спокойно. Один раз. Второй раз даже сверху обычно не могу. А снизу вообще никак. Типа если от стимуляции один раз получалось, то второй раз — это что-то за гранью прям.

— Ну видишь, не за гранью, всё ты можешь.

— Ага, только для этого меня надо в узел скрутить и вниз головой подвесить, хороша практика.

— Да, я думаю, это в голове всё. Кто-то вообще пытался, ну, чтобы ты кончил?

— Да пытались, но я тоже долго мучить не хочу, прерывал там… типа, и так понравилось.

— Плохо пытались, тебя надо долго доводить, целовать, стимулировать всё и сразу, а потом брать глубоко и не слушать, как ты препираешься. Связывание тебе вон нравится, смотрю, а вариантов то масса, — мурлычет Чонгук ему куда-то в макушку и Тэхён плавится.

— Назначаю тебя ответственным за передачу этих бесценных знаний нации. Теперь мой оргазм в твоих руках, начальник, — хмыкает Тэхён, пробираясь ладонью под чонгукову футболку.

— А тебе самому надо расслабляться просто научиться правильно, — игнорируя его выпад.

— Правильно расслабляться? — приподнимает голову, смотрит на Чонгука из-под ресниц.

— Чтобы вот началось что-то похожее на секс, и ты автоматически полностью голову отключаешь и перестаёшь и себе, и другим внушать, что не кончишь или ещё что-то.

— Ну, может быть.

— Не может быть, а так оно и есть. И больше поз нужно пробовать, чтобы разнообразие было, больше ласк всяких, игрушки, свечи… да вариантов куча.

— Откуда ты такой прошаренный? Тренироваться вроде не на ком. Я второй раз тут и наблюдаю глубоко холостятское жилище.

— Я долго состоял в отношениях. Там… приходилось многому учиться.

— Плохой опыт?

— Давай в другой раз об этом, надо спать.

— Угум, — сопротивляться банально сил нет. Глаза закрываются уже. — Надо будильник…

— Да похуй, как проснемся, так проснемся…

— Вообще ты странный.

— Я странный? Почему?

— Противоречиво себя ведёшь.

— Ну точно, это ты, между прочим, то нормально общаешься, то вон сегодня опять свои подъёбы не в кассу.

— Кто бы говорил… То игнорил меня, ходил весь такой неприступный, то вон что.

— Что?

— Потрахались.

— Ну, не с того начали.

— Ну да… не с того.

«Блин, мне ещё завтрак готовить…».

***

Тэхён, как ни странно, проспал не сорок восемь часов, как ожидалось ввиду отсутствия будильника, а всего-то десять, и в двенадцать он, уже полностью проснувшись, наблюдал за тем, как мило Чонгук морщил во сне нос, и пытался подавить в себе желание потыкать его пальцем в мягкую, сплющенную подушкой щёку.

Милый. Так Тэхён определил утреннее амплуа Чонгука. Просто милый. Милые щёки, которые бы ещё откормить немного и будет идеально, милые опухшие губы, милые ресницы, такие длинные, как у маленького телёнка. Сравнение дурацкое совершенно. Но знаете, в детстве Тэхён очень любил ездить к бабушке по маминой линии далеко в пригород. Женщина заведовала своей небольшой фермой, откуда продукция поставлялась в фермерские магазины. Так вот там были маленькие коровки, так Тэхён их тогда называл. Телята. Вот они тоже были милые. И ресницы у них вот такие вот как раз очаровательно длинные и пушистые.

В следующую секунду ладонь Тэхёна беззвучно, но ощутимо встречается с его собственным лбом, ибо уже нестерпимым становится ощущение, что едет крыша по этому Чонгуку, который за пределами его квартиры вообще-то следователь, на которого очевидно нацелился маньяк, и там к нему никакие милые эпитеты не клеятся от слова «совсем». Даже «милый телёнок». Никакие. А Тэхён, видимо, переработал.

***

«С днём больной задницы, как говорится», — Тэхён присел у холодильника, изучая нижние полки.

С него, в конце концов, завтрак. Как ни странно, Ким прекрасно умеет готовить. Во-первых, его мама дома учила. Во-вторых, он периодически жил один в своей квартире и готовил. А что? Ну, иногда хочется домашней еды, нельзя же за это осуждать. У родителей дома, к слову, Мин Хо часто просил приготовить вкусностей. То рамён ему, то кимбап, то тентятиге.

Вот только ни на рамен, ни на тентятиге, ни на кимбап даже продуктов в холодильнике и в шкафчиках не имеется.

«Значится, ЗОЖ?»

Это странно, учитывая чонгукову страсть к работе и его график. В холодильнике овощи, молочные продукты, немного мяса, фрукты… А где кимчи? Где ядерные соусы? Где соевая паста? Где редька маринованная?

Окончательно убедившись, что Чон с приколом в голове, Тэхён заряжает кофемашину, не отыскав тостер, на горячей сковороде поджаривает тосты без масла, делает парочку с творожным сыром и малосольной рыбой, парочку с джемом, парочку натирает чесноком и обжаривает помидоры, создавая подобие брускет.

И да, он даже принялся мыть за собой посуду, когда на его бёдра, прикрытые одними трусами, к слову, опустились горячие ладони, а затылка коснулся осторожный поцелуй.

— Доброе утро, — ещё немного хриплым ото сна голосом бормочет Чонгук ему в ухо, — вау, да ты мастер-шеф.

— Обычные бутеры, — бросает Тэ нарочито небрежно, в тайне отчего-то очень радуясь похвале.

«Да, вот такая вот домохозяйка, я и не такое могу, смотри не упусти!»

А немного ему, мажору, оказывается нужно. Хороший секс, сон до обеда, «спасибо за завтрак» и чьи-то сильные руки, что ночью ласкают нежно, а утром вот так же, как сейчас, утвердительно, а не вопросительно ставят на кухонную тумбу у раковины бутылёк смазки, и в следующую секунду одна уже крепко обнимает за талию, а вторая совершенно бесстыдно ныряет под край боксеров, ощупывая вчерашние повреждения.

— Тэхён, — Чонгук прижимает к себе ещё теснее, Тэ в лучших традициях естественно чувствует задницей его эрекцию, приветливо трущуюся о ягодицу, — если не хочешь, чтобы партнёр с утра, завидев тебя на кухне, летел за смазкой и намеревался тебя отодрать у раковины, где ты моешь себе спокойненько посуду, то не стоит в одних трусах вот так пританцовывать. Ты видел свою задницу? Как прикажешь держать себя в руках? Возьми ответственность теперь за это, — и легонько толкается, и Тэхён не был бы Тэхёном, если бы от его пошлого полушепота, у него бы не подкосились колени. Иногда он кажется себе извращенцем.

Ну, завтрак Тэ уже доделал…

— Тебе что, четырнадцать, откуда столько энергии?

— У меня запас нерастраченной.

— Ну давай, трать, — и подается бёдрами назад, провокационно потеревшись о чужое возбуждение.

— Правда, можно? Если сильный дискомфорт, то я не стану.

— Я в шаге от того, чтобы передумать из-за твоих глупых вопросов, но слишком сильно хочу сейчас твой член, так что поторапливайся.

И да, Чонгук принимается тратить энергию, когда по-быстрому разминает не особо-то и тугое после прошлой ночи кольцо мышц, смазывает хорошенько, задирает чужую футболку и ловит губами Тэхёна в поцелуй, едва только тот голову ему на плечо откидывает.

А потом он берёт его. Прям на кухне. У раковины, где Тэхён пытался вообще-то до этого помыть посуду. Подхватывает его ногу под коленкой и, стоя, не дав ни на что опереться, размеренно, но быстро и неизменно почти до основания толкается в него, ничего не говорит, как ночью, не шепчет, не спрашивает, уже будто бы точно знает, как надо. Длится это всё на удивление недолго, через минут пятнадцать сдавленных вдохов, стонов и чонгуковых рыков, Тэхён чувствует, что у него начинает кружиться голова, он что-то несвязно бормочет, заваливается вперёд, хватается руками за края раковины.

— Порядок? Или остановиться?

— Ах, глубже, давай… пожалуйста, — и расслабляется на максимум, как Чонгук учил его ночью. Отключает голову.

Чон берёт в ладони его упругие округлые половинки, мнёт их, устраивая ладони поудобнее, натыкается на взгляд продёрнутых блаженной поволокой карих глаз через плечо и внезапно осознает, что тот — удивительно — но близок к финалу, он закидывает одну его ногу прямо на кухонный гарнитур, слава богам, Тэ поставил до этого тарелки с бутерами на стол и, нагнув его ниже, начинает двигаться особенно быстро, стараясь вставить поглубже.

И да, Тэхён вскрикивает в какой-то момент, едва не падает, загремев остатками посуды в раковине, чувствует, что ногу в таком полу-шпагате немного всё-таки больно и… кончает. Вот так вот просто изливается белёсой струёй на дверцу кухонного гарнитура, едва не грохнувшись в обморок: в глазах темнеет, голова снова кругом, а тело сводит судорогой. А он ещё ни о чем и подумать не успел толком.

Чонгук по-джентельменски выходит и заканчивает с собой, испачкав тэхёнову ягодицу, а после притягивает его к себе, помогая устоять на ногах ровно.

— Вот видишь, говорю же, всё в голове. С тебя обед. Как договаривались.

Тэхён на эту очевидную реплику молчит. Переваривая случившееся и наслаждаясь сладчайшей негой, ласкающей нервные окончания. Такого не было ой как давно.

— Прости, пожалуйста.

— За что? — на выдохе. Он по-прежнему не уверен в том, что именно он ощущает, но, кажется, это счастье. Не то пресловутое, что все ищут постоянно. Это другое, то самое, которое в моменте; накатывает осознание, что вот — вернул, что потерял.

— Не знаю, набрасываюсь на тебя с утра. Тебе, может, неприятно. Я не планировал себя так вести.

— Придурок, и правда, — цокает языком для проформы и, кряхтя, наклоняется поднять бельё скинутое на пол.

— Эй?.. — немного потерянно зовёт его Чонгук.

— Давай, прибери тут всё и ты кофе наливаешь.

— Тебе чай сделать?

— Ну естественно… — и удаляется из кухни.

А Чонгук улыбается. Хоть и появляется какой-то червячок беспокойства внутри. Но всё равно безумно приятно осознавать, что между ними появляется что-то вот такое, про что можно сказать «естественно».

***

Иногда думать вредно. Чонгук думал всё то время, пока прибирался на кухне и готовил ему чай, думал, пока они в относительной тишине ели, и додумал до того, что конкретно для себя осознал, что они не с того начали. Ему хотелось, чтобы было, как в шестнадцать. Чтобы долго и сладко мучиться, понимая, что влюбляешься в человека, который навряд ли ответит взаимностью. Чтобы ловить каждый его взгляд и вздох в твою сторону. Узнать в конечном итоге, что чувства взаимны, заикаясь, признаться, а потом поцеловать его впервые так, чтобы от нежности и трепета дрожали пальцы, оглаживая его щеки. Чтобы долго и упорно ходить вокруг да около, доводя друг друга до грани, но всё равно эту грань не переходить, а потом наконец перейти. Перейти так, чтобы медленно-медленно его раздевать, покрывать его медовую кожу миллионами поцелуев, лаская каждый сантиметр, довести до первого оргазма ещё пальцами, до второго, уже находясь в нём полностью, и если у него останутся силы, то до третьего, помогая ему ртом или рукой. А потом долго покрывать всё его лицо поцелуями и уснуть в обнимку. Почему они начали сразу с секса? Возраст?

— Эй, чего задумался? — отвлекает Тэ, заметив, что Чонгук молчит уже несколько минут и гипнотизирует кофейные крупинки на дне кружки.

Чонгук жуёт губу пару секунд, смотрит на него недолго и осторожно поворачивается, садясь к нему лицом. Притягивает его стул к себе ближе, на что тот протестующе скрипит ножками по ламинату, и, легонько сжав чужие колени своими, берёт в руки его тёплые ладони.

— Выслушаешь, не перебивая?

— Ну, разумеется, — острить не хочется, почему-то Тэхён уверен, что примерно знает, о чём сейчас пойдёт речь.

— Я… ты мне нравишься. Так вроде говорят для начала, да?

— Оу…

— Обещал не перебивать.

— Прости. Молчу.

— Я наблюдал за тобой. Долго. С самого начала, можно сказать. У меня все ещё есть к тебе вопросы. Все ещё нет стопроцентного доверия. Но, — не даёт тому возмутиться, замечая, что тот хочет это сделать. — У меня были очень долгие отношения. Там всё закончилось не очень хорошо. Я бы очень хотел от этих воспоминаний ограждать себя и дальше, и новые отношения в мои планы не входили.

Тэхён задницей чувствует, что сейчас последует за всей этой тирадой. Ты, мол, Тэхён хороший, классный, мне всё понравилось, но извини, нахрен ты не сдался со своими завтраками, катись.

— Поэтому для начала я бы хотел извиниться за то, как себя веду. Как я уже говорил ранее, отношения закончены давно, ходить на свидания времени особо не было и близости у меня тоже не было давно. Камон, у меня буквально не было ни грамма смазки дома, пришлось в аптеку вчера заходить, — Чонгук медлит, а Тэхён отчего-то всё больше нервничает. Меньше всего хочется, чтобы Чон сейчас прогнал или, того хуже, сказанул что-то, типа: «Ну, ты оставайся, но ничего себе не надумывай». Так не получится. Тэхён уже надумал как бы. — Поэтому я, видимо, такой. Прости, что я такой ненасытный, нетерпеливый и что мне всегда мало. Я вчера тебя замучал со своими приколами, наручниками, льдом этим, сегодня с утра к тебе пристал, хоть и понимал, что тебе со вчера дискомфортно. Я… очень бы, сука, хотел, чтобы мне сейчас было лет так на шесть-семь хотя бы меньше. Мы бы круто время провели. Сейчас с ситуацией на работе я нихрена тебе не могу обещать. Банально даже твоя безопасность не в моих руках сейчас. Но. Если вдруг. Тебе понравилось вчера и сегодня… Я бы хотел продолжить. Не трахаться без обязательств только. Я к такому не готов и в таких отношениях состоять не смогу.

— А… — прокашливается, восстанавливая голос, а Чонгук умеет не оправдать худших ожиданий. — А что ты тогда предлагаешь?

— Я постоянно тебя хочу. Но это дело второстепенное, в первую очередь мне действительно понравилось просыпаться и понимать, что ты где-то на кухне там копошишься, а не свалил куда-то. Я заебался просыпаться один. Не хочешь попробовать отношения?

— Я…

— Со следователем с твоей работы, который не то чтобы миллионы зарабатывает, а который нихрена по факту, кроме себя, дать не может. А сейчас ещё и подвергает тебя опасности. Эгоистично, знаю. Но я много дерьма терпел в этой жизни, поэтому учусь наглеть. А ещё у меня есть байк… я крутой, правда, — скатывается куда-то в шутки Чон, и Тэхён, не выдержав, прижимает ладонь к его губам, заставляя замолчать и выпучить глаза удивлённо.

— Слова вставить не даёшь. Мне вообще-то нравится, что ты ненасытный. Нравится, что ты нетерпеливый. И безумно нравится, что тебе всегда мало. Реально какие-то подростковые вайбы, не думаешь? И байк твой нравится. И член нравится, но это просто к слову. И татухи, несмотря на то, что ты разглядеть нормально так и не дал. Я с тобой за сутки уже три раза кончил, ты действительно думал, что сможешь без проблем от меня избавиться? Я готов был цепляться к тебе сам. Так что… Оформите ВНЖ под вашим одеялком, м? Следователь Чон? — и медленно ладонь отнимает, улыбается тепло, приближаясь к чужому лицу.

И Чонгук снова чувствует. Что-то встрепенулось внутри. Давно забытое. Годами не используемое. Кому-то когда-то не нужное. Тёплое. Чувство.

— Бля, Тэхён… — а потом он целует его несдержанно, сцеловывая с губ привкус малинового чая с мятой. — Как насчёт того, чтобы четыре раза за сутки? Или даже пять?

— Я бы и рад, но у меня так задница отвалится, — хмыкает Тэхён и снова тянется за поцелуем.

— А кто сказал, что снизу будешь ты?

— Правда? — распахивает глаза удивлённо.

— Угум. Вечером.

— Ееей!

— Тэ.

— М?

— Спасибо за завтрак, — и, конечно же, он его потом поцелует.

***

— Что ты хочешь посмотреть?

— Что угодно, что тебе нравится.

— Э, нет, дорогуша, я первый спросил, — подходит к Тэхёну, сидящему в пледе на диване, Чонгук и расслабленно вплетает в его волосы пальцы. — Хочешь, за чипсами тебе схожу?

— Правда, сходишь? — распахивает глаза удивлённо.

— Ну… да? Я просто такое не ем, но если тебе хочется с фильмецом что-нибудь похрустеть, то я сгоняю, магазин около дома.

И Тэхёну приятно. Это что? Лучший парень в мире?

— Ну, я бы похрустел.

— Хорошо, я тогда быстро, — наклоняется, чмокает в губы быстренько.

— Чонгук, — Тэхёну хочется его остановить, потому что он внезапно осознает, что остаться сейчас одному будет как-то странно неприятно.

— М?

— Возьмёшь пивас? — но, смутившись своих же мыслей странных, решает отчего-то, что без подъёба тут не обойтись ну совсем никак, и сводит всё в шутку.

Чонгук теряется. На лице моментально появляются какие-то сомнения. Шутку не выкупает и хмурится.

— Эм…

— Да я шучу, господи, ты бы видел своё лицо.

—Дошутишься так, накажу.

— Только быстро, ладно?

— Хорошо.

Чонгук убегает в магазин, а Тэ вспоминает, что у него был с собой телефон вообще-то, ещё семья есть, которая, возможно, его, не выходящего на связь, потеряла. Он быстро находит трубку в кармане куртки, возвращается на диван и наблюдает на экране тринадцать пропущенных. Из них десять от Минхо. Что брату могло понадобиться посреди ночи — непонятно.

Тэ нажимает на кнопку вызова и спустя два гудка слышит обеспокоенный голос брата из динамика.

— Тэтэ! Какого черта, где ты был?!

— Эм… работал?

— Не ври! Я был на твоей работе, тебя отпустили на выходной, и сегодня ты не работаешь. Скажи на милость, где тебя носит?! Опять бухаешь где-то? С каких пор ты уезжаешь тусоваться и не отвечаешь мне. Ты всегда отвечал, каким бы пьяным не был! Я проторчал час у тебя в квартире, а ты так и не появился вчера!

— Эй! — Тэхён морщится. — Что за истерика, алло? Да, у меня выходной, но я не дома, я с… молодым человеком время провожу.

— Каким ещё молодым человеком? Только не говори мне, что это тот мутный следователь, Тэхён, где ты? Скажи мне адрес, я тебя заберу.

— Да что с тобой не так?! — выкрикивает младший. — Что с тобой не так, Мин Хо? Мне двадцать четыре года, почему ты считаешь, что имеешь право ездить ко мне на работу, названивать мне посреди ночи и сидеть у меня в квартире, дожидаясь меня. А если бы я вернулся туда не один? У меня хуеву тучу времени не было выходных, и ты бы обломал мне гипотетический секс! В чем твоя проблема, я не понимаю?!

— Не было выходных, так уходи оттуда, тебя никто там не держит! Хватит заниматься ерундой, увольняйся.

— Да я не хочу! — гаркает Тэхён, перебивая его. Да уж, давно они с братом не цапались.

— Это следователь, да? Тот скользкий тип из больницы?

— Мин Хо, я не хочу с тобой ругаться. Я не понимаю, к чему этот разговор. У меня выходной, я провожу его с симпатичным мне человеком, завтра мне на работу. Порадуйся за меня, что я наконец занят делом, а не спиваюсь как обычно. И привет маме с папой. Я вечером кому-нибудь из них наберу. Всё, пока.

— Тэхён! Ну нахера тебе это?

— Мне нравится? Я чувствую себя нужным, — входная дверь хлопает и Тэхён понимает, что Чонгук уже вернулся, — всё, пока, не скучай и искать меня не надо, что за детский сад.

Возможно, брат говорил что-то ещё, но Тэхён уже сбросил вызов, практически не чувствуя себя неблагодарной скотиной и приветливо улыбаясь Чонгуку, хмурящему брови.

— Ты быстро.

— Ты не отвечал, я взял на свой вкус. Паприка пойдёт? — протягивает тубус принглс с паприкой.

— На свой вкус? Ты же такое не ешь.

— Ну раньше то ел. И сейчас ем периодически. Просто на осмотре давно не был, не хочу рисковать.

— На осмотре?

— Если ты ещё не придумал, что смотреть, то давай «Ход королевы» глянем. Говорят, хороший.

— Ну… давай.

Вопросы без ответов — это всегда неприятно. Тэхёну бы загнаться по этому поводу. Но сериал, и правда, оказывается хорошим, чипсы Чонгук, не имея представления о вкусах Тэ, купил его любимые. Потом Чон снова уснул, только в этот раз улёгшись прям на Тэхёна, облюбовав щекой местечко на груди, Тэхён позволил ему проспать пару серий, старательно терпя и игнорируя тёплое щемящее ощущение в груди, когда его взгляд натыкался на умиротворённое лицо Чонгука, безмятежно прижавшегося к нему. Спящий Чонгук — сама мягкость, такой красивый и выглядит моложе, у него не идеальная кожа, синяки под глазами за один день здорового сна никуда не делись, но, чёрт, он такой домашний и уютный, что Тэхён просто сам себе выбора не оставляет, когда нежно пальцами от его лба пряди отводит, укладывая растрепанные, чёрные не знавшие краски волосы. Поздний обед в итоге приготовили вместе, несмотря на то, что Тэхён проспорил, потом они ещё немного валялись на диване… и целовались. Целовались весь день, как ненормальные, как самая настоящая парочка. Как Тэхён и хотел, чтобы было. Чонгук нежный. Чонгук осторожный. Чонгук внимательный. Чонгук целуется так, что голова пустеет моментально, губы покалывает от приятного напряжения, а руки сами тянутся прижать его к себе ещё ближе. Тэхён довольно мычал в поцелуи, постанывал, прогибался навстречу, путался пальцами в его волосах, сам растворялся в его ласках и таял, таял, как последнее мороженное в жару.

Он забыл про ссору с братом. Забыл про работу. Забыл про убийцу и греческих богов. Забыл про трупы и кипы бумаг, оставшихся на работе.

Тэ терял связь с внешним миром с каждым прикосновением. С каждой беззаботной улыбкой. С каждым его мелодичным смешком. Терял, когда целовался с ним. Терял, когда он обнимал сзади, стоя у плиты и тихонько что-то рассказывал, бормоча в самое ухо. Терял, когда пил с ним чай вечером на кухне, замечая, как на город за окном опускается темнота. Терял, когда гнал от себя мысли, что это заканчивается. Выходной заканчивается. День заканчивается. Как оно всё будет, когда они выйдут из дома завтра утром?

А потом Чонгук под ним на вопрос: «Как ты любишь? Может, какие-то особые вещи, например, наручники те же или…», прикоснувшись тёплыми пальцами к щеке, прошептал: «Я люблю когда просто и нежно». И Тэхён потерял себя окончательно. В человеке, в ощущениях, в чувстве.

Потерял, но исправно просто и нежно вбирал его в себя, вдавливал в матрац, сцеловывал с его лица и шеи капли пота и ловил выдохи и стоны губами, медленно, но верно заставлял метаться и просить не останавливаться, выгибаться, тянуться навстречу, сплетался с ним пальцами, шептал ему что-то совсем не пошлое, но безусловно приятное, получая благодарные взгляды в ответ. Просто и нежно. Он отпустил себя сам, расслабился, нежно выводя ладонями узоры по его телу, входил размеренно, но стараясь попадать точно, целуя до белых пятен перед глазами, выстанывал его имя, чтобы после долгих десятков минут, когда он брал, нет, скорее любил его тело, на этой самой постели он ощутил, что миссию свою вроде бы выполнил. Чонгук расслабленный, Чонгук, дошедший до финала, Чонгук, что заламывал брови, выглядел чертовски красивым и куда моложе своих лет, когда изливался себе и ему на живот.

А потом Тэхён уснул, обтерев их обоих влажным полотенцем и, уткнувшись ему лицом в этот самый живот, обнимая крепко, но бережно. А Чонгук и не был против заботы и такой позы для сна, когда зарылся ладонями в тэхёновы локоны и взял с него обещание не забыть наутро о том, чего они друг другу за сутки наобещали и наговорили, какими бы ни были обстоятельства.

Комментарий к tactics and wisdom pt2.

Уф, тут было горячо😅 По крайней мере, мне показалось, что да, прям… жарко.

========== tactics and wisdom pt3. ==========

Комментарий к tactics and wisdom pt3.

👩🏻‍🚀Залетайте на огонёк: https://t.me/pocketastro

На утро Тэхён не забыл. Наоборот и Чонгуку, зажав его на выходе у двери и с чувством впившись в его опухшие с ночи губы, напомнил о том, что они вообще-то первый раз идут на работу в официальном статусе. И статус этот гласит не «мы трахаемся друг с другом», а «мы трахаемся только друг с другом». Если перевести на язык романтиков, то выйдет: мы в отношениях. Да, в тех самых, где целуют по утрам, желают спокойной ночи каждый вечер, заботятся и готовят завтраки.

В лучших традициях мыльных опер Тэхён уже даже надеялся понемногу к Чону перекочевать или его к себе перетащить, ну, якобы под предлогом усталости смертельной ездить не в разные части города после работы, а в одну какую-то квартиру. Но естественно планы пошли по одному месту. Кто такой Тэхён, чтобы они вообще когда-нибудь шли так, как он их планировал?

В первый же рабочий день в статусе пары Тэхён понял, что в их отношениях всегда будет одна сука, которая будет отбирать чонгуково внимание, как бы Тэ ни старался. Работа ебаная. Все люди взрослые, но… Чонгук никому не рассказал о том, что между ними происходит, никак на работе себя не выдал, и Ким хотел уже было по-детски обидеться, мол, ну что это такое. Однако реальность вовремя долбанула по голове. После всего одного, пускай и очень насыщенного эмоциями, выходного работа в полиции, все проблемы, вся опасность, все догадки и прочее дерьмо стали казаться чем-то далёким и никак не перекликающимся с действительностью. Что ж, забить хотя бы на день им всё-таки удалось. Но по возвращении на столах их уже ждали результаты вскрытия последнего трупа, целая туча готовых экспертиз по этому телу и остальным, отчёты с места преступления, протоколы опроса свидетелей, протокол с освидетельствования и куча, куча, куча бумажек. Тэхён на полном серьезе задумался о том, что чувствует подступление бумажковой депрессии. А ведь в самом начале, чёрт, он только бумажками и хотел заниматься. Знал бы он. Выходной выходным, а жизнь-то не остановилась.

Но дело не в бумажках. Дело уже даже ни в послании на трупе, ни в яде, наличие которого подтвердилось, ни в свидетелях, которых — внимание — не оказалось, ни в системе безопасности торгового центра, куда с подачи Намджуна была направлена инспекция с проверкой этой самой системы. Дело не в этом, а в самом Чонгуке. Он резко стал нервничать. Тэхён под конец первого же рабочего дня намекнул ему, что не против бы поехать вместе «к тебе или ко мне», но Чон мягко его отбрил, мол, работы много, а потом выставил его за дверь в девять часов вечера, сам очевидно не собираясь покидать помещение. На следующий день Чонгук был предсказуемо невыспавшимся, злым, молчаливым, то и дело сидел, зарывшись в документы, выверяя какие-то факты. Тэхён догадывался, что в бумажках ни что иное, как их личные дела. Что Чон искал — неизвестно. Наверное, зацепки, которые приведут к убийце. Но от осознания того, что вчера этот человек целовал тебя и доверял тебе буквально себя, а сегодня уже недоверчиво косится, роется в бумажках, усомнившись в тебе так же, как и во всех остальных, — как минимум, неприятно. Напряжение в отделе росло, Чонгук всё чаще уходил куда-то и шушукался о чём-то в кабинете с Намджуном. Тэхён не понимал впервые за всё время его пребывания здесь, что он, блять, забыл в этом отделении, потому как применения себе найти не мог совершенно, а от перекладывания бесполезной макулатуры с места на место тошнит уже не по-детски.

Контрольным становится третий день чонгукова трудоголизма. Тот перекидывается парой фраз с Юнги, отдаёт какие-то приказания Мейцо, и тот куда-то едет по его поручению, а ему, Тэхёну, и слова не говорит, словно от него и не может быть толку.

— Слышь, Юнги, что с Чонгуком? — дождавшись пока названный уйдёт по своим делам куда-то.

— А что с ним?

— Почему он меня игнорит?

— А ты думал, потрахаетесь и что будет? Сто процентов внимания? У Чонгука всегда на первом месте будет работа. Так что не кисни лишний раз.

— В смысле? С чего ты взял, что… — даже немного надеясь, что Юнги сейчас скажет, что Чон ему сам рассказал, но…

— Да по вам видно. Ну, по тебе точнее, я его предыдущего парня знал относительно, ещё в начале их отношений, когда они в Ансане жили. Тот на него по началу тоже так смотрел. Это эффект Чонгука. Вы на него смотрите, как на что-то хмм…

— Бля, не важно, забей.

— Эй, — окликает направившегося к своему столу Тэхёна Юнги, — ты серьёзное что-то спросить хотел?

— Почему он дёрганый? — разворачивается, но обратно подходить не спешит.

— Да он не дёрганый вроде.

— Ой, да ладно тебе. Я с самого начала понял. В чём прикол? Стоит дёрнуться, он тут же отшатывается. А ты кидаешься его защищать, хотя никто ничего плохого ещё сделать не успел. Мы тогда ездили с ним в больницу, я его шлёпнул по коленке, он со мной два дня не разговаривал. Я типа… понимаю, что это личное и всё такое, и ты не обязан мне ничего говорить. Понимаю. Но я вляпался по уши. Мы, типа, ну, не просто трахаться решили. И я хочу знать, как себя вести и каких ситуаций избегать. Я не хочу всё похерить в самом начале.

— Чувак, на что ты рассчитываешь вообще? Он реально встречается со своей работой, я тебе серьёзно говорю, — нервно хмыкает Юнги и отворачивается к компьютеру, очевидно передумав продолжать разговор и стараясь избежать неприятной темы.

— Эй, ну. Я же вижу, что ты знаешь. Намекни хотя бы.

— Может, спросишь у него сам? Не думаю, что ему будет приятно, что ты за спиной у него что-то там выспрашиваешь. Я не знаю, как ты воспользуешься информацией, если я тебе её дам. У меня нет причин доверять тебе.

— Значит, я прав. Есть что-то серьёзное, но ты не говоришь, что именно.

— Я не спорил. Что-то, может, и есть. Может, и расскажет тебе потом сам.

— Намёк. Один. Очень тебя прошу.

— Намёк, говоришь…

***

— А ты почему домой не едешь? — бросает, не поднимая глаз от бумаг.

Тэхён подходит к двери и закрывает её на внутренний замок. Чонгук, заслышав странный звук, отрывается от бумаг и вперивает взгляд в подчинённого. Тэхён смотрит ему прямо в глаза, ловит в них… что это? Нервозность? Страх? Секундная эмоция пропадает так же быстро, как и появилась.

— В чём дело?

— Надо поговорить.

— Давай в следующий раз, работы полно.

— Чонгук, пожалуйста.

Очевидно в тэхёновой интонации достаточно явно прослеживались просящие нотки, Чонгук выходит из-за стола и подходит к дивану, на который усаживается Тэхён. Тэ кивает ему на стул, предлагая сесть напротив.

— Очная ставка? — хмыкает тот, но на стул усаживается, упирается локтями в колени и вопросительно смотрит на парня напротив.

— Давай быстро и к делу. Ты мне не доверяешь?

— Откуда такие выводы?

— Ну, мы классно провели время вместе. А теперь ты третий день меня показательно игнорируешь, ничего не поручаешь, даже не смотришь на меня.

— Не придумывай. Я просто не хочу втягивать тебя в это дерьмо ещё дальше, чем уже втянул.

— Поздновато метаться, тебе не кажется?

— Тэхён, к чему ты ведёшь?

— Что ты там в своих бумажках шерстишь целыми днями? Это личные дела, я прав? Ты от меня отдаляешься, потому что сейчас просматриваешь моё и не хочешь, чтобы я в это лез. Да?

— Ты…

— Спроси у меня, Чонгук. Если у тебя есть вопросы, я отвечу тебе на все. Если ты всё ещё мне не доверяешь, хоть и, не спорю, мне охуеть как неприятно это сейчас осознавать. Я думал, у нас в этом плане всё ровно.

— Не надо это так воспринимать. Да, это личные дела. Я по третьему кругу проверяю всё, что касается каждого в этом отделе, чтобы исключить возможность нахождения крысы у меня прям под носом.

— То есть, ты предполагаешь после всего, что было, что этой крысой чисто теоретически могу оказаться я?

— Я обязан проверить. Это моя работа. Не раздражайся. Эта эмоция — не то, что тебе сейчас нужно испытывать.

— Дальше будет лекция об эмоциональном интеллекте? Будем учиться управлять эмоциями или чего поинтереснее? За меня решишь, что мне нужно испытывать, а что нет?

— Цель разговора? Поругаться?

— А сам ты? Твоё дело кто-нибудь проверяет?

— Не доверяешь?

— Есть с кого брать пример.

— Моё дело проверяет Намджун. Если тебя что-то интересует, можешь спросить у него, — холодно цедит следователь, и Тэхён понимает, что разговор окончательно выходит из-под контроля. А потому решает сбавить обороты.

— У меня есть вопрос. Но ответить мне на него можешь только ты. Третьи лица мне с ответом на него не помогут. Я пытался. Не вышло.

— Удивляй.

— Что с тобой не так? Я с самого начала заметил, что ты дёрганый. Ты спокойно смотришь на трупы, мясо, кровь, развороченные издевательствами тела, синюшную кожу и прочие прелести. Но стоит при тебе неосторожно взмахнуть рукой, ты дёргаешься, как от огня. Меня изначально только ленивый в этом отделе не приструнял. «Тэхён, не ори при Чонгуке». «Тэхён, не маши руками». «Тэхён то, Тэхён это». Я знаю, что за этим что-то стоит. Я хотел оставить это всё, как есть, и дождаться того, что рано или поздно ты придёшь к тому, чтобы мне рассказать, что у тебя за проблема. Но… не смогу дождаться, предлагаю решить всё на берегу. И сейчас расставить все точки над «I».

Чонгук молчит. Молчит, откидывается на спинке стула, мажет по Тэхёну задумчивым взглядом, жуёт губу, выдыхает рвано. Ким видит, что тот взвешивает и решает что-то для себя сейчас. Что ж, шанс один. Или сейчас, или никогда.

— Чонгук, мы пообещали друг другу, помнишь? Я не ношу розовые очки и прекрасно понимаю, что всегда так, как было у тебя дома, не будет. Ситуации бывают разные, в конце концов, это жизнь. Мы оба взрослые люди, у обоих есть вещи, которые остаются сугубо личными и других людей касаться не должны. Но это не такая вещь, я думаю. У нас типа… отношения? Да, они ни на что романтичное пока не похожи, но это, просто потому что ситуация такая. А рано или поздно всё наладится. И я хочу тебя рядом. Если сейчас мы всё не выясним и не научимся доверять, то какой в этом смысл? Я хочу быть с тобой. Хочу отношений. Я буду бороться за твоё внимание с твоей работой, буду добиваться расположения, чтобы ты не смотрел на меня, только как на богатого придурка. И рано или поздно ты мне полностью откроешься, я уверен. Давай попробуем начать сейчас? Расскажи мне. Что случилось с тобой в магистратуре? Я же прав, это было во время магистратуры?

Чонгук очевидно вдохновляется проникновенными речами Тэхёна, ерошит себе волосы на голове, скользит взглядом по стенам отделения, укладывает локоны пальцами на место и, снова сложив на груди руки, выдыхает.

— У меня были отношения, — начинает Чонгук, выжидает несколько мгновений, Тэхён кивает, подтверждая, что уже слышал об этом вскользь. — Мы встречались что-то около… лет семи? Я не знаю. Мне было семнадцать, когда всё началось. Он был старше на два года. Я не буду вдаваться в подробности. Но мы успели пожить с ним в трёх городах. Я из деревни, ты знал?

— Да, ты что-то упоминал.

— Ну, если быть точнее из пригорода. Не важно. Мой папа всегда работал в органах, он рано ушёл на пенсию, мы жили около небольшого городка, ну, родители и сейчас там живут. Так вот, в маленьком городе слухи распространяются очень быстро, — Тэхёна кусает что-то внутри, неужели Чон подвергся буллингу из-за своей ориентации? — Поэтому ты должен хотя бы немного представлять, каково это — в подобном месте и соотвествующем окружении оказаться не таким. Мы встретились с ним ещё в моём родном городе, он был сонбэ друга моего отца, не учился даже, родители его неплохо обеспечивали, поэтому он так, что-то там помогал ему в магазине… Ну а потом закрутилось, мы ходили гулять, строили из себя друзей, а потом он мне признался, а я, напоминаю, с детства знал, что я не такой, как все, а потому сразу после его признания решил, что это любовь. Я пошёл в школу раньше сверстников и в девятнадцать уже поступал на первый курс полицейского в Ансане, мне пришлось переехать, он поехал за мной, на тот момент у меня здесь в Сеуле умерла бабушка и оставила мне эту квартиру. Сначала мы её сдавали, пока я четыре года учился в другом городе. Там мы уже жили вместе, ни от кого отношения особо скрывать не было нужно, он помогал мне, периодически практически обеспечивал меня. К двадцати трём я хорошо сдал экзамены и поступил сюда в Корё на магистратуру по юриспруденции. Он также приехал сюда за мной. И… он снимал квартиру, мы вместе жили, я подрабатывал и копил на ремонт, машину, мотоцикл, взял первый кредит, пошёл сюда на стажировку, встретил Намджуна, он меня заметил, и мы хорошо сработались. Дальше должна была идти армия. Я туда хотел безумно. Я парень простой, с детства мечтал сходить в армию, а потом работать полицейским. Никаких других целей и мечт у меня не было. Ну разве что мотоцикл, но на него я быстро накопил. Без армии меня бы не взяли никуда на постоянную работу. Но к моменту окончания магистратуры я уже бы не смог пойти в армию по весомым причинам.

Чонгук снова замолкает. Тэхён бегает по его лицу глазами. Он даже подается вперёд, упираясь локтями в колени. Тэ никогда не был особо эмпатичен к людям. Но с начала этого разговора, даже подозревая, что лёгким он не будет, Тэхён понимал, что услышит какой-то пиздец, и даже представить себе не мог, каким этот «пиздец» окажется.

— Я слабо, если честно, себе сейчас отдаю отчёт в том, насколько большими проблемами может мне потом обернуться моя откровенность. Но я правда хочу тебе верить, Тэхён. Хочу, чтобы у нас получилось. Не сейчас, так потом, когда весь этот пиздец закончится, — у Тэхёна теплеет внутри. — Я не смог пойти в армию, потому что я инвалид первой группы.

— Что?.. Как это связано…

— У меня нет одной почки, — лицо Тэхёна теряет краски с каждой секундой, грудь внутри сдавливает. Инвалид. Это что, получается, в этом кто-то виноват? — Наши с ним проблемы начались задолго до Сеула и магистратуры. Помнится, наверное, где-то ещё в Ансане. А может, и раньше. Чтобы ты там не думал, что я совсем уж дерьмо, стоит думаю упомянуть, что меня воспитывали родители очень консервативных взглядов. Я рос далеко от городов, интернета и той жизни, которую я узнал позже. Поэтому, наверное, так для меня всё и закончилось… Знаешь, когда у тебя нет вариантов. Когда ты понимаешь, что тебя некому понять, кроме одного человека. Когда ты не видишь другой жизни. Ты начинаешь думать, что любой поступок простителен и всё можно оправдать. Абьюзер. Сейчас я могу его назвать так. Знаешь, что такое абьюз? Это начинается незаметно с контроля твоих социальных связей, с прочеканых переписок, с отданных паролей, проверок любых передвижений и прочей хуйни. Потом идут высказывания по типу: «Ты никому, кроме меня, не нужен», «Тебя никто такого после меня уже не подберёт», потом ты впервые сильно обижаешься, он извиняется и клянётся думать, прежде чем соберётся говорить. Потом начинаются ревность и скандалы, но всё относительно нормально, пока вы можете мириться с помощью секса и разговоров. В момент же, когда тебя впервые бьют, будь то пощёчина или лёгкий толчок, терпеть нужно прекращать, а ещё нужно начинать переоценивать свои жизненные принципы и свою личность в целом.

Догадка падает тяжестью на плечи. Тэхёну нестерпимо хочется подскочить и Чонгука обнять, но он этого не делает, не зная, как тот отреагирует на подобный выпад.

— Чонгук, — тянет он внезапно упавшим голосом.

— Не перебивай, дослушай, я могу спокойно об этом говорить, — но вопреки этому Тэхён замечает в его глазах по-настоящему страшную, застарелую тоску и боль. И самое ужасное — он понимает, что такую боль мало чем можно вылечить или затмить. Господи, как за него больно. Чонгук поднимает глаза к потолку. — Я был на первом курсе магистратуры, всё шло классно со стороны. Ай бля… я, правда, пытался рассказать это всё нормальными словами, но я не знаю… Он начал меня бить как только мы переехали в Сеул. Причины всегда были разными, от банальной ревности, до простого эмоционального срыва во время любой ссоры, за два года столько всего было, что не перечислишь, но неизменным оставалось одно. Каждый раз он меня пиздил, а я терпел, потом он плакал и извинялся, а я каждый раз прощал. Он не бил по лицу — уже тогда я стажировался в полиции и кто-то мог это заметить, он постоянно попадал по животу, спине, ногам, в общем везде, где посторонним людям было бы не видно. А потом я шёл на работу после пар, принимал заявления от женщин, которые приходили и жаловались на домашнее насилие, слушал их, уговаривал написать заявление почти со слезами, они писали, а потом приходили и забирали их. Всегда. В девяноста процентах из ста они приходили и забирали свои заявления. А я хотел орать, но ничего не мог сделать. И не мог их осуждать, потому что сам был таким же. Какими бы ни были их причины. Я видел себя слабым мудаком, у которого в руках были все рычаги давления на ситуацию, чтобы всё это в один момент прекратить. У меня уже тогда был Намджун. Он поддержал бы меня и помог бы мне. И никаких последствий бы не было. Но я ничего не сделал и так продолжалось почти два года. Он начал бить меня чаще. А я всё чаще приходить на работу, хромая. Люди вокруг начали мои проблемы замечать. Тогда уже пришёл Юнги, и он с меня не слезал, вымаливая, чтобы я рассказал ему, что со мной происходит. Я пытался брать себя в руки. Но блять… я всегда был слабым перед ним. Закончилось всё тем, что у меня перестал на него вставать. Я почти всегда был активом. Но в какой-то момент я просто не смог уже ни смотреть на его фальшивые улыбки, ни думать об этом всём. Меня тянуло блевать, когда я видел его голым, и у меня просто падал член. И тогда был контрольный. Я не помню особо как и чем он меня тогда бил, но хуярил он знатно, учитывая тот факт, что я никогда не давал ему сдачи, потому что знал, что могу причинить боль. Он сломал мне рёбра, а ногой или каким-то острым углом прохуярил мне спину, там я уже подробностей не помню и могу судить только со слов врачей. Ну и… у меня случился разрыв почки. Это было в рабочий день, утром. Я не знаю как, но он успокоился, а я смог свалить из квартиры на работу. Как я доехал, я не знаю и не помню, со слов Намджуна в отделение я вполз, а не зашёл. Ну и дальше больницы, операция, статус инвалидности, бешеный Намджун, которому я, когда очнулся, обязан был всё рассказать, и больше я его не видел. Опережая твой вопрос, может ли он быть убийцей, сразу скажу, что нет. По словам Намджуна, он сильно его припугнул и тот переехал в Тэгу. За ним присматривают, и он не может покидать город. Но это только по словам. Я больше чем уверен, что этот человек сейчас сидит, а не сказал мне этого Намджун, опасаясь за моё психическое здоровье. Мою проблему скрыли ото всех, сохранив мне работу. В армию я пойти уже не мог. В другое отделение — тоже. Так я тут и застрял. Сокджин. Так его звали.

— Господи, — только и может из себя выдавить Тэхён, прежде чем вскочить и на негнущихся ногах подойти к следователю. Он слабо отдаёт себе отчёт в том, что делает, но присаживается перед ним на колени, обнимая его за талию и утыкается ему лицом в живот. — Прости, прости меня, что вывел на этот разговор. Пожалуйста, прости.

— Всё нормально, рано или поздно ты бы узнал, — тихонько бормочет Чонгук, опуская ладонь на тэхёнову голову.

— Почему? Почему ты не убежал? Почему ты терпел? Любил? — понимая, разумеется, что вопрос некорректный до ужаса. Но промолчать просто невозможно в такую минуту.

— Я просто хотел, чтобы меня любили, — также тихо бормочет Чонгук. — Я сомневаюсь, что теперь, спустя почти два года с момента, как я в последний раз его видел, я могу объяснить свои мотивы. Я любил. Или думал, что любил. И думал, что меня любили. Я вырос деревенским пацаном и был на сто процентов уверен, что он прав, и таким я никому, кроме него, никогда нужен не буду. Ну, а когда я открыл глаза и начал понимать, что это нихрена не так… было уже поздно. Мне стыдно, что я таким был. Но я не скрывал особо своего прошлого. Намджун знает, Юнги знает, Мейцо только не в курсе особо. Многие в отделе знают. Не об ориентации и не об инвалидности, по понятным причинам. А о том, что был факт избиения, разумеется. Ну, Юнги всё прям полностью знает.

— А сейчас? Ты сейчас в порядке? — поднимает на него взгляд Тэхён.

— Сейчас всё хорошо. Я не веду показательно здоровый образ жизни, который нужно вести с моей проблемой. Но я занимался спортом, постоянно пил витамины, укреплял иммунитет, на какой-то момент даже отказался от кофе. Первое время. Потом мне врачи дали послабление. Алкоголь я пью крайне редко, не курю, вредную пищу не ем. Ну иногда, когда очень хочется, могу поесть, но я отвык и не увлекаюсь, хоть сейчас мне уже и не показана диета. Я просто не хочу собой рисковать. У меня, как минимум, на пятьдесят процентов шансов теперь меньше, чем у других людей. Раз в четыре месяца я прохожу обследование и стою в очереди на пересадку, ну, и в резерве я есть на всякий случай, если со мной что-то случится.

Внезапно всё становится понятно. Объяснима его куртка, которую он и в мае продолжает таскать, сморщенный нос, при виде пачки сигарет, «это я не ем, это тоже не ем», его вздрагивания и спрятанный взгляд, беспокойство Юнги…

— Господи, Чонгук, мне безумно жаль, что тебе пришлось это пережить. Но ты огромный молодец. Ты справился. Ты… ты самый сильный из всех, кого я знаю. И ты ни в чём не виноват. Слышишь? Ты чудесный, правда. Я не знаю, как я теперь буду избавляться от ощущения, что хочу вечно тебя защищать. Теперь я более чем понимаю Юнги с его вниманием.

Чонгук тихонько смеётся.

— Не надо относиться ко мне как-то по-другому. Я живу нормальной жизнью, если устаканю когда-нибудь свой график, то смогу жить вообще без ограничений. Не жалей меня, я давно уже не тот Чонгук, который позволял вытирать об себя ноги, хоть и ощутимо сильнее не стал, несмотря на то, что в размерах вырос. Вставай с пола, уж явно не тебе передо мной на коленках ползать, пойдём на диван, мы не договорили.

Парни перебираются на диван, Тэхён берёт чонгуковы ладони в свои, потом, поддавшись внезапному порыву, нежно целует того в щеку и отстраняется.

— Спрашивай. Если тебе что-то интересно, я тоже всё расскажу.

— Хорошо. Мне в целом с тобой всё понятно… Зря ты надумал, я тебя ни в чём не подозреваю. Но интересно одно было. Почему ты начал так пить? Ну, ты же вроде бы был идеальным ребёнком. Что потом произошло? Случилось что-то конкретное, что тебя к этому подтолкнуло?

— Нет, за этим не кроется никакой достойной внимания истории. Простая вседозволенность. Как ты и сказал, я всегда был хорошим. Хорошо учился, спорт там, вся хуйня… Потом универ, там тоже учёбы дохрена было. И в семье всё всегда было хорошо. Меня родители и поддерживали, и принимали, и помогали, чем могли, и всё позволяли делать. Что бы я не решался учудить. Ну, а потом я доучился. И знаешь, когда тебе двадцать три, а ты уже все свои гештальты закрыл, и учеба там, и армия, и всё прочее. И работу папа обещал, хотя можно было дальше сидеть на шее и не работать. В общем, когда у тебя вот так всё просто, когда за тебя всё, кроме учёбы, сделали, а ты взрослый, но ничего из себя не представляешь, наступает момент, когда ты начинаешь понимать, что тебе нечем заняться, кроме самокопания. И я в итоге открыл для себя ночные клубы. И понеслось. Я бухал, как чёрт, Чонгук.

— Могу себе представить, учитывая количество твоих приводов…

— Да, но чтобы ты был уверен во мне, — я чист и по пьяни ни с кем никогда не трахался. У меня был один принцип. Окей, два. Первый — не спать ни с кем пьяным или укуренным. И второй — всегда отвечать брату. С тобой, блять, кстати, оба нарушил, — усмехается Ким, слегка сжав чужие руки в своих. — Но, справедливости ради, я никогда не творил лютой дичи. Заметь, меня привозили, либо потому что я был прям в говно и меня некуда было деть, либо укуренным и за этим делом пойманным. И один раз вон с машиной было жёстко. Это был реально перебор. Я не уважаю людей, которые, бухнув, за руль садятся, но на тот момент я уже и до такого скатился.

— А тот случай, ну, с избиением? — осторожно интересуется Чонгук.

Тэхён хмурится, припоминая детали. Да уж, сейчас это из уст Чонгука, если учесть открывшиеся подробности его прошлой жизни, звучит совершенно иначе нежели раньше.

— Это тоже нихуя не достойная внимания история. Но, клянусь, я не буйный. Я не распускаю руки никогда вообще. Но тогда был крайний случай.

— Хах, — Тэхён ощущает, как Чон напрягается. Ну да, тот, наверное, слышал немерено таких отговорок.

— Не закрывайся. Там реально была мерзкая история. Это было на трезвую голову.

— Ты тогда был под кайфом.

— Я тогда поехал в клуб, чтобы кого-нибудь снять и поехать потрахаться. Соотвественно, я был трезвым, я говорю, я пьяным не трахаюсь. Это реально был период, когда Мин Хо стало в моей жизни слишком много и меня начало клинить от его гипер-заботы. Тот чел подкатил и предложил таблы, я отказался, этот пидорас притворился, что понял, на фейс он был вполне себе ничего так, мы начали общаться и сошлись на том, что поедем в отель, но когда мы начали сосаться у входа он мне языком эту хуйню в рот впихнул. Естественно, когда я понял, она уже чуть подрастворилась и меня взяло потом. Но я выплюнул. И отпиздил его. Любой бы на моём месте за такое отпиздил. Травка — да, я баловался. Бухать — да. До работы в полиции у меня был реальный шанс сбухаться. Но таблы и всё остальное я никогда в жизни не пробовал и желанием не горел. Для меня это прям табу было, у меня так одногруппник добаловался, сторчался и умер, я банально боюсь.

— О… понял.

— Так что не думай, я никогда…

— Я понимаю, всё нормально.

— Ох, ещё вопросы?

— Мин Хо? Это старший брат?

— Ага.

— Какие у вас отношения?

— Ну… дружеские?

— А, окей, он просто так смотрел в больнице, я ещё тогда заметил странно будто как-то.

— Ему не нравятся мои парни никогда, — морщит нос Ким.

— Хм… Звучит двусмысленно, но ок, — Чонгук задумчиво чешет нос. — А что насчёт твоего пребывания здесь? Неужели тебе так сильно тут нравится? Нет желания сбежать?

— Ух, Чонгук… разумеется мне сначала понравилось. Я ещё никогда и нигде не чувствовал себя настолько не то чтобы нужным, а скорее полезным. Это охуенное чувство. У меня есть свои кальянные, типа, микро-бизнес. Есть доля в папиной компании, где тоже можно работать. Но бля… тут я, и правда, почувствовал свою значимость. Почувствовал, что нужны мои мозги. А потом начался весь этот пиздец. И да, я готов был сбежать после первого трупа, которого увидел не на похоронах в гробу, а вот так вот просто, типа… тело. Но тогда меня остановило мое нежелание показаться слабым и ты. Я реально хотел посмотреть, как там что будет, и, возможно, даже подкатить. А потом понеслось. И сейчас я тоже хочу ливануть безумно, мне страшно, но тебя я одного не смогу оставить. Особенно сейчас.

— Ну, так рано или поздно пиздец закончится, я, по крайней мере, на это надеюсь, и что делать с этим всем потом планируешь?

— Ещё не думал, правда. В мечтах — утащить тебя отсюда подальше и сидеть с тобой дома восемь дней в неделю и двадцать пять часов в сутки.

— Хах, смелые мечты, ну, это вряд ли выйдет.

— Но я же могу надеяться. Дашь мне шанс? Я клянусь, что буду беречь тебя, — придвигается ближе, в глаза смотрит так честно-честно, чмокает легонько тёплыми губами своими, и Чонгуку хочется верить, — веришь?

— Хочу.

— Меня?

— Верить.

Комментарий к tactics and wisdom pt3.

I’ll be back✌🏻

Справившись с этой главой, я поняла, что у меня в голове четко прорисовалось то, каким я хочу видеть продолжение и финал, и это отличается от изначального плана, а значит, пойдёт легче, я думаю😄🤞🏻

========== water and lightning ==========

Комментарий к water and lightning

там красиво - https://vk.com/wall-197288557_17

Солнце уже клонилось на запад, постепенно прячась за высотками, загораживающими горизонт. Его последние лучи пробивались сквозь незанавешенные окна кабинета суперинтенданта, окрашивая стены в тёплые предзакатные тона и подсвечивая частички пыли, плавающие в воздухе по помещению, в котором давно не проводили влажную уборку.

— Итак, у нас пять жертв. Трое из них были студентами Корейского университета гуманитарных наук. Двое учились на историческом факультете, один на факультете искусствоведения. Ещё двое убитых не являлись студентами, но связаны друг с другом тем, что были воспитанниками одного и того же детского дома. Ввиду давнего расформирования этого учреждения, мы никак не можем идентифицировать возможных будущих жертв, воспитывавшихся там. Но была проделана большая работа относительно университета. Мейцо нашёл списки студентов исторического и искусствоведческого факультетов того времени и передал их в отдел взаимодействия с гражданским населением. Вчера было начато оповещение студентов тех лет с предупреждением об опасности, даны все возможные предостережения, а также информация о том, что мы ищем свидетелей и готовы предоставить им программу защиты. Теперь остаётся только ждать, пока кто-нибудь не откликнется.

— Почему вы не сделали этого раньше? — трёт переносицу Намджун.

— Не было уверенности в том, что убийства связаны конкретно с университетом, не было понимания, кого именно мы должны предостерегать, помимо этого мы всё ещё копали в сторону детского дома…

— Это твоя оплошность, Чонгук. И моя тоже. Следовало подумать об этом раньше и перестраховаться. Раньше бы дали объявление в прессу.

— Да, согласен.

— В любом случае, прошлое не переиграешь, предугадать это всё и правда было сложно. Для тебя не будет новостью тот факт, что я считаю тебя либо конечной, либо промежуточной целью убийцы неизвестно по каким причинам?

— Да, я понимаю, он упоминал меня, этого стоит ожидать, как итог, я думаю. Было бы странно думать, что он то послание вырезал на теле просто по приколу.

— Мы не можем предугадывать его действия, можем лишь предостерегать возможных жертв. Ты передал всю информацию для оповещения в отдел коммуникации?

— Да, там всё о возможных способах убийства, мы указали, что опасными являются вода и электричество, так как не знаем, какой именно бог кроется под цифрой шесть. Это либо Зевс и электричество, либо Посейдон и вода. В этом случае боги более чем с определенными стихиями и способы убийств, скорее всего, будут обусловлены чем-то связанным с водой или электричеством. Помимо информации мы добавили распоряжение от имени отделения о том, что необходимо немедленно сообщить нам о себе, если получившие сообщения во время учёбы в университете были свидетелями насилия, либо если в последнее время вызывали домой электрика или сантехника. Я думаю, мы сделали всё, что могли, Намджун.

— Отлично. Переходим ко второй части плана. Бери одного из отдела, табельное оружие на случай если тот, кого выберешь, окажется как-то связан с убийцей и выбирай пункт назначения. Это не ловля на живца, ты же понимаешь? Не нужно храбриться и лезть на рожон, если что-то пойдёт не так. Полагайся на оперативную группу. Они нам для этого и нужны и этому же прекрасно обучены. Ты следователь, а не солдат, не боевая единица и не член силового подразделения. В первую очередь ты человек и уже потом — полицейский. В твои обязанности не входит бегать с автоматом на перевес. Но входит — беречь свою жизнь и отвечать за неё, потому что твоя жизнь, как человека ответственного за следствие, в данном случае — это гарант справедливости. Я понятно объясняю? Я сомневаюсь, что во время этой поездки что-то вообще может произойти. Но, пожалуйста, будь осторожен. Мне нужно объяснить тебе ещё раз для чего мы это делаем? И ещё, — Намджун замолкает на мгновение, — Кима возьмёшь?

— Я… я понял тебя. Не лезть на рожон. Мне по правде кажется, что мне будет и не к кому там лезть. Но, — Чонгук прерывает собирающегося возмутиться Намджуна, — естественно я понимаю, зачем это всё. Мы слишком много времени сидели сложа руки. И по поводу напарника, да, я возьму Тэхёна.

— Настолько доверяешь ему?

— Парадоксально, но только ему я и доверяю, наверное… Ещё Юнги и тебе, но, я думаю, ты понял, почему в этот раз именно он, не заставляй меня озвучивать. Знаешь же, куда я поеду?

— Знаю и понимаю тебя прекрасно. Разберись с этим как можно быстрее и будь осторожен. По поводу оперативной группы не переживай, они будут неподалёку в фургоне. На свою машину прикрепи маячок и всегда держи в зоне досягаемости рацию, чтобы в случае чего подать им сигнал.

— Понял.

***

Раскалённый утренним солнцем Сеул постепенно тает вдали. Чёрный чонгуков краун летит по автостраде. Сам следователь почти нежно обнимает руками руль любимого японца и сосредоточенно смотрит перед собой. В салоне играет приятная музыка без слов, Тэхён знает этого композитора, это Yiruma. Интересный выбор. Он легонько постукивает пальцем в такт по чонгуковой коленке, разглядывая его профиль. Этот засранец не дал ему толком поспать сегодня. Разбудил ни свет, ни заря, тащит куда-то, вещи заставил с собой взять. И ни слова ведь не говорит. Ни о месте назначения, ни о чём.

— Чонгука, так почему мы не идём на работу? — давит зевок Ким, в очередной раз предпринимая попытку разговорить следователя. Предыдущие не увенчались успехом и обрубались его мягким, но не терпящим возражения: «Поспи ещё».

— Выспался?

— Я не спал, а пялился на тебя весь этот час. Ты настолько сосредоточен на дороге, раз даже не заметил, или это потому, что ты в облаках наоборот где-то витаешь?

— Скорее второе. Хочешь холодный американо или, может, взять тебе какой-нибудь коктейль или чай?

— Ты продолжаешь предлагать мне кофе, как один из вариантов, хоть и знаешь прекрасно, что я его не пью от слова «совсем». В чём смысл?

— Я помню о твоих вкусах, даже и не думал забывать. Ничего такого. Просто продолжаю надеяться когда-нибудь таки склонить тебя на тёмную сторону, — хмыкает следователь и отвлекается от дороги, чтобы хотя бы взглянуть на сонного и растрепанного подчинённого.

На часах почти девять утра, они едут уже час, и за бортом машины такое пекло, даже не скажешь, что ещё только утро. Кондиционер выкручен больше чем на половину. Тэхён заспанный ужасно. Чонгук поднял его не слишком-то рано, в полвосьмого, но тот слишком поздно лёг из-за того, что весь вечер подкрашивал себе корни волос, и предсказуемо не выспался совершенно.

— Так что? Будешь что-то пить?

— Зеленый чай со льдом.

— Хорошо, — Чонгук на ощупь находит чужое лицо свободной рукой и легонько гладит большимпальцем по его щеке.

И поражается тому, как всё-таки приятно делать вот такие милые мелочи изо дня в день всё более привычными. Ещё с неделю назад он бы не позволил себе просто так вот сидеть и гладить тэхёнову щеку, потому что они вроде как взрослые люди, им давно не восемнадцать, чтобы разводить такие нежности и сантименты. Но Тэхён, справедливости ради стоит отметить, всегда был тактильным и спокойно относился ко всему. Казалось порой — сядь перед ним, собери его щеки в ладошки и начни улюлюкать, и его это ни капли не смутит. Вот и сейчас он прикрывает глаза, прильнув к ладони, словно котёнок, жадный до ласки. А у Чонгука внутри всё от нежности трепыхается. Да что ж это такое?

К тому моменту, как они доезжают до первого попавшегося пит-стопа, Ким успевает ещё немного, расслабившись от нежных касаний, подремать и возмущённо поднимает стекло со своей стороны, почувствовав прикосновение холодного стаканчика к щеке, которым Чонгук его будит.

— Хватит спать, спящая принцесса, мы уже скоро приедем, — усмехается следователь, усаживающийся на водительское сидение и отпивающий кофе из своего стаканчика.

— Так ты расскажешь, куда мы едем или нет? Мне не по себе. Решил вывезти в лес и избавиться от меня?

— Придурошный, нет конечно.

— Тогда давай, моя волшебная пилюля, рассказывай.

— Волшебная пилюля? Для чего это я пилюля?

— Ну как, во-первых, не «для», а «от». А во-вторых, от импотенции, конечно.

— Как пизданёшь вот, хоть стой, хоть падай.

— Давай, не переводи тему.

— Если кратко, мы едем за город. Навестить моих родителей.

— Эй! Хоть бы раньше сказал, я не готов! Как ты мог? Для меня это, может быть, серьёзный шаг. Где тогда моё кольцо, Чон?

— Не кричи, ну, — недовольно хмурится Чонгук, выруливая с парковки пит-стопа и выезжая обратно на автостраду, но давит улыбку, всё-таки эти шутки про серьёзность отношений не могут не заставлять улыбаться. Хочется чтобы всё было вот так вот просто. Просто взять кольцо, раз он хочет, и всё закрепить, вот так легко спустя всего пару месяцев знакомства.

— Тащишь меня к родителям, а мне и слова ни сказал, я бы хоть оделся поприличнее…

— На самом деле, это часть намджунова плана. У нас уже пять жертв, а убийца по-прежнему ни разу не оступился. Намджун предполагает, что по итогу одной из жертв могу стать я. Я тоже так думаю в принципе, не зря же был весь этот карнавал с посланием тем.

— И мы едем прятаться? — не то чтобы Тэхён не знал о том, какая опасность грозит Чонгуку. Он просто предпочитал не думать об этом лишний раз. Хочется, чтобы всё было вот так вот просто. Чтобы просто взять и сорваться за город среди недели навестить родителей. Вот так вот легко, чтобы не было никаких планов и угроз.

— Нет, мы ненадолго, максимум на сутки, это, скорее, провокация. Мейцо и Юнги хорошо поработали и достали списки студентов тех лет. Мы сформировали их и передали в отдел коммуникации. Сейчас идёт оповещение всех этих людей о возможной опасности, отделение открыто заявило, что ищет свидетелей и готово предоставить программу защиты. Сегодня днём подключится пресса.

— Ну об этом всём я примерно был в курсе. Я тоже на работу, если что, хожу. Но понятнее не стало, зачем мы валим.

— Мы уезжаем, чтобы в момент наибольшего информационного шума меня не было в городе. Намджун предполагает, что если попытка убийства и будет совершена, созданные неприятности и моё отсутствие застявят убийцу оступиться и наследить. Или же он может проявить себя, заинтересовавшись моим местонахождением, что также поможет на него выйти.

— Блять, тогда это опасно. Какого черта мы едем к твоим родителям, если это настолько опасно? Они могут пострадать.

— Забавно, что в этой ситуации ты подумал о них, хоть и не знаком с ними совсем, но даже и не подумал о том, почему со мной едешь ты, и не испугался, что можешь сам оказаться в опасности.

— Что значит «не подумал, почему еду я»?

— На твоём месте мог бы быть Мейцо. Он тот ещё засранец, но хороший полицейский. Быстро реагирует.

— Он кялосий палисейський бебебе, — заявляет эта двадцатичетырёхлетняя махина и отворачивается от Чонгука, резко забыв об остальных своих вопросах.

— Эй, обиделся?

— Отвали.

— Тэхён, ну ты серьезно? Тебе сколько лет?

— Минус три.

— Почему минус?

— Потому что я никто и меня не существует, понятно тебе?

— То есть, ты плод моей фантазии, получается?

— Да, раз ты меня ни в хрен ни ставишь. Ничего не рассказал. Продолжаешь держать меня от всего на расстоянии. Я бы не пристал, ты бы и о причине поездки промолчал.

— Цц, — Чонгук притормаживает, сворачивает с дороги и останавливается на автобусной остановке. — Эй, иди сюда, ну. Ну чего ты дуешься, как пятилетка. Я взял тебя с собой, потому что доверяю тебе, а тебе есть что обо мне узнать, плюс ко всему познакомлю тебя с родителями. Потому что мне плевать, сколько мы с тобой в отношениях, я хочу познакомить, это тебя ни к чему не обязывает. Просто моё спонтанное желание, которому я не вижу смысла противиться. Тэхён-а, — Чонгук обнимает его за плечи, вынуждая повернуться и не обращая внимания на делано безразличное лицо, осторожно и мягко целует парня в губы. Один раз, потом в уголок губ, потом в другой уголок, снова чмокает, а после нежно давит пальцем на его подбородок, вынуждая разомкнуть челюсти и наконец целует его по-настоящему, резво проталкиваясь языком в рот. Тэхён, разумеется, не может сладкую пытку долго терпеть, спустя пару мгновений сдаётся, судорожно выдохнув в чужие губы, и принимается с чувством отвечать, прижимая чуть сильнее, чем нужно, его голову к себе за затылок.

— Как будто кофейный фильтр целую, но это даже вкусно, — хмыкает Ким в губы следователю спустя несколько сладких мгновений и снова подается вперёд.

Однако нацеловаться вдоволь им не даёт протяжный гудок автобуса, подъезжающего к остановке. Парням остаётся только расстроенно выдохнуть, оторвавшись друг от друга, и освободить незаконно занятое место.

— По поводу безопасности не беспокойся, за нами едет патрульная машина с оперативной группой. Если что-то пойдёт не так, они всегда на подхвате, здесь рация, — открывает бардачок, продемонстрировав станцию с рацией там, — на машине маячок. Мы не пропадём у них с радаров. Можешь не переживать по этому поводу.

— Ааа, понял, — Тэхён оглядывается в попытке увидеть полицейский фургон. — А что по поводу знакомства с родителями? Они ведь не знают, да?

— Да, они не знают, и я не планирую им рассказывать. Им нет до этого дела. Внуков они перестали просить года четыре назад. Они не знают о Сокджине, хоть и знакомы с ним, не знают о моей травме особо. Вообще мало чего знают. И я хочу, чтобы так и было, ладно? Я представлю тебя, как своего хубэ с работы, хорошо? Не обидишься?

— Конечно, я всё понимаю, Гук-а, — и переплетает пальцы свободной руки с его.

— Ну вот и отлично. И не обижайся на меня по мелочам. Разумеется, я даже не думал взять кого-то другого с собой и оставить тебя там одного. Просто пошутил над тобой. Если убийца знает меня лично, он уже должен был понять, что ты моё максимально слабое место.

— Я слабое место?

— Да.

И Тэхёну не хочется больше ничего спрашивать. Пусть будет так. Большее он услышать пока всё равно не готов. Он отписывается маме в «какао», что вернётся в город только на следующий день, справляется о её здоровье у отца, ибо она сама честно всё равно не ответит и, убедившись, что всё хорошо, убирает телефон в карман, лишь на секунду задумавшись о том, чтобы предупредить о своём отъезде хёна, но почему-то тут же мысленно от этой идеи отмахивается. В последнее время они совсем перестали общаться, но Тэ регулярно получает сообщения от отца о том, что тот откровенно беснуется и негодует по поводу работы Тэхёна в полиции. Хотя, казалось бы, давно пора уже успокоиться. Отчего-то это только раздражает Кима и заставляет чувствовать себя странно. Во всём этом дерьме в их с братом отношениях чувствуется какой-то подвох, вот только какой именно он понять никак не может.

А за окном пролетают стены домов и рекламные вывески какого-то небольшого города, деревья, островки природы и пыльные облачка вблизи немногочисленных грунтовых дорог. Мегаполис остался далеко позади, они в дороге уже около двух часов и проехали примерно сотню километров. Чонгук, наверное, устал за рулём. Тэ осторожно перемещает руку ему на шею, отметив про себя, что тот перестал напряжённо дёргаться, когда Тэ его там неожиданно касается, и начинает осторожно массировать забитые уставшие мышцы.

— Ммм, хорошо.

— Главное не забывай следить за дорогой.

***

Пригород Кванпхо, где вырос Чонгук, и правда оказался настоящей деревней по сравнению с Сеулом. Чистые пустые улочки, немного панельных домов, частные сектора, несколько магазинов, пара административных зданий, больница, маленький стадион и всё в общем-то. Пока они проезжали по тихим пустынным улицам, Чонгук успел провести короткую экскурсию и к моменту, когда они подъехали к дому его родителей, заявил, что показал Киму всё, что есть в посёлке, и тот был в шоке, потому как думал, что экскурсия только началась. Нет, он был за городом у бабушки на ферме, в дачных коттеджных посёлках был, но в таком вот обычном пригороде, где ничего нет, ещё не был. Ни кинотеатров, ни баров толком, только палатки с самгёпсалем на улице, ни отелей, ни ресторанов… И тут можно прожить всю жизнь?

Чонгук осторожно паркуется у небольшого двухэтажного домика. И приоткрывает перед Тэ кованую тяжёлую калитку. Его взгляду предстаёт аккуратный дворик с ровными рядами клумбочек с цветами, по бокам от дома раскинулись отцветшие вишни, дорожки к дому тщательно подметены, и вокруг такая атмосфера приятная, что в момент, когда Чонгук прикрывает за ними калитку и отрезает их от внешнего мира, Тэ чувствует, как кутается в уютную атмосферу этого дворика и понимает, что на ближайшие несколько часов ему удастся отвлечься от всего дерьма, что вокруг происходит, на максимум.

А потом двери дома приоткрываются и оттуда показывается маленькая голова с двумя очаровательными хвостиками.

— А вот и то, о чём я ещё не успел рассказать, — тепло улыбается Чонгук.

Сердце Тэхёна пропускает такой болезненный удар, что он на секунду думает, что оно и вовсе остановилось.

***

Они никогда не включали свет, когда занимались сексом. Никогда не включали свет после. Юнги сотни раз видел его в одежде и никогда без. Это так странно, учитывая тот факт, что трахаются они без малого почти год. Он часто задумывался о том, какие отношения их всё-таки связывают. Да, он сказал ему не привязываться, но все же… Есть шанс, что тот надумал себе что-то или нет?

— Эй, ты где там? Я уже помылся, тебя отвезти домой или ты сам? — бросает Юнги, по привычке входя в комнату и отвечая на сообщения Намджуна о том, что Ким и Чонгук уезжают утром из города согласно их плану. Он успевает подумать об этих двоих и о том, сколько всего нужно будет успеть сделать в их отсутствие, чтобы Чонгук его не сожрал по приезде. А потом он случайно наступает на брошенную в темноте на пол ручку и, выругавшись, хлопает по выключателю, зажигая освещение.

— Ай, блять! Откуда тут ручка?! — шипит Мин и принимается растирать наколотую стопу, опираясь на стену плечом.

Он не сразу понимает что сделал, не сразу понимает, что происходит, но когда отрывает взгляд от своей ноги, облегченно выдыхая, что всё-таки не проткнул её, смотрит перед собой на голое тело, нежную кожу и небрежно взъерошенные волосы. Он голый, ещё не успел одеться.

Он голый, а в глазах такая паника и злость читается, что Юнги теряется враз и не может оторвать язык от нёба, чтобы хоть что-то произнести, потому что осознание бьёт обухом по голове с безумной, кажется, силой, и ему, Мин Юнги, становится всё понятно. Несколько месяцев они бились над загадкой: кто же такой этот псевдогрек и идолопоклонник?

«— Ну, её же вроде изображали с весами, ну, знаете, такими, как на обозначении знака зодиака?

— Фемиду, она богиня… блять, подождите, это то тут при чём?

Она богиня правосудия. Вот при чём».

По его груди вьются линии огромной татуировки, красивое плетение, выполненное в традиционном стиле, а центром всего этого произведения является женщина такая классически правильно красивая, что сразу закрадывается ощущение, что это изображение какой-то греческой Афродиты, однако весы в её руках говорят о том, что это Фемида. Юнги далеко не эксперт в этих вопросах. Далеко не эксперт в ебучей мифологии. В этом шарит Ким. А не он. Почему именно ему суждено было напороться? Момент, когда Юнги ещё можно было притвориться, что ничего не заметил и не узнал изображенную на чужом теле женщину, безнадёжно упущен, и он понимает, что пялился слишком долго, чтобы что-то сейчас изображать.

— Нет…

— Ну вот же ж блять, Юнги… Ну зачем ты это сделал? — поднимается на ноги, отходит немного вбок поближе к своим вещам. — Я ведь по-хорошему просил его никогда не включать.

— Я… — голос сипнет моментально, страх щупальцами сковывает горло и пускает холодные мурашки по спине. — Я случайно, я не хотел…

— Хотел, не хотел, нужно было думать! — ещё никогда он не выглядел таким пугающим. Он в пару шагов преодолевает разделяющее их расстояние, и Юнги ничего не может поделать со своим оцепенением, он успевает подумать о том, что зря выбрал профессию полицейского, раз такой трус, успевает подумать о том, что никого не успеет предупредить, а в следующую секунду его живота касается холодный металл. Откуда он взял пистолет Юнги не успевает даже задуматься.

— Пожалуйста, — шепчет задушенно, — пожалуйста, — а он, оставив пушку меж их животами, наклоняется и нежно целует в губы.

— Я хотел, чтобы меня кто-нибудь любил, Юнги. Ты не справился со своей задачей. Ты хотел только секса. Ты ещё мог меня спасти. Мог спасти их всех. Но ты предпочёл личный комфорт и отношения без обязательств. Я вызову тебе скорую, надеюсь, тебя смогут спасти, ты в любом случае не будешь для меня угрозой, потому что я почти закончил, а ты банально не успеешь оправиться. Спи сладко, — а потом был звук. Тихий щелчок выпущенной из глушителя пули, и такая резкая и всепоглощающая боль в груди, что в глазах потемнело моментально. Юнги не успел даже понять, что беспорядочные попытки позвонить кому-то потными пальцами не привели совершенно ни к чему, экран мобильника так и остаться тёмным и пустым. Как и то, что разливалось перед глазами. Тёмная и пугающая пустота. И боль. Она отчего-то отказывалась уходить. Он сам дал ему выстрелить, даже не пытаясь сопротивляться. Почему?

Его поцелуй на губах остыть тоже не успел.

«Ебучая ручка».

***

— Это твоя? — тихонько бормочет Тэхён, привлекая внимание Чонгука, подзывающего к себе миниатюрную девчушку лет трёх от силы.

— А?

— Оппа! — пищит тонкий голосок и малышка выбегает из двери, бросившись навстречу к ним.

Чонгук легко подхватывает радостный комок на руки и прижимает к себе, здороваясь. И только потом обращает внимание на стушевавшегося Тэхёна, враз ставшего таким потерянным, что смотреть больно.

— Миюн, поздоровайся, это Тэ оппа, — подходит с малышкой к Тэхёну Чонгук и заглядывает в глаза парню , — ты чего, Тэ?

— Это…

— Это моя младшая сестра. Родители взяли её из приюта два года назад. Правда милашка?

— Чёрт, я подумал, что это дочь.

— Нет, от кого бы, — хмыкает следователь.

— Пливет, я Миюн, — улыбается и осторожно касается светлой прядки на лбу Тэхёна.

— Привет, а я Тэ-оппа, хочешь поиграть позже вместе?

— Хосю, вы с Чонгуки оппой надолго в гочти плиехали?

— Мы на денёк всего, сбегай предупреди маму, мы сейчас догоним, — отпускает её Чонгук и поворачивается к Тэхёну, который всё не желает отмирать. — Ну чего ты? Думал, у меня есть ребёнок и я скрывал?

— Да, я уже успел обрадоваться, пока она тебя оппа не назвала.

— Обрадоваться?

— Я пиздец как детей люблю… — выдыхает Тэ внезапно грустно, и Чонгуку становится почти физически больно. Насколько жестокой и несправедливой бывает природа, давая людям возможность любить друг друга, но не давая при этом возможности продолжить себя.

— Тэхён-а, мы поговорим об этом позже, да? Пока пойдём поздороваемся со всеми, ладно? — осторожно начинает Чонгук.

— Да, да, пойдём быстрее, не знаю, что это я.

***

Тэхён смотрит на родителей Чонгука и их невозможно уютный дом и думает о том, как круто, наверное, ему было расти в такой чудесной семье и в таком тепле и уюте. В то же время ему совершенно непонятно, каким таким образом получилось так, что Чонгук не смог им открыться. Что миссис Чон, что господин Чон — просто потрясающие люди. Старший Чон — полковник полиции в отставке, он рассказал сотни историй за ужином, интересовался у Тэ, чем он занимается, и, услышав его правдивую историю о том, как он попал на работу в отделение и «подружился» с Чонгуком, не уставал хохотать и говорить, мол, до чего интересно сейчас в городе жить, столько всего провернуть можно. Тётушка Чон оказалась невысокой полной женщиной с добрейшим выражением лица, она наготовила тонну еды к приезду сына и не уставала подкладывать им её на тарелки, так и порхая по кухне вокруг стола. Тэхён заметил, что она приготовила много острой еды и Чонгук, не сказав ни слова, преспокойно её поглощает, не обращая внимания на тэхёновы обеспокоенные взгляды. А Миюн… с ней они с Тэ быстро подружились и провели практически весь день вместе. Чонгук сидел несколько часов и беседовал с отцом, а Тэ гулял с Миюн, ходил смотреть на её штабик в кустах жимолости, играл дома в игрушки, укладывал спать кошку и всеми силами старался привлечь внимание ребёнка к себе настолько, чтобы она его запомнила обязательно. Эгоистично хотелось приехать ещё раз, чтобы она вопила вот это своё «оппа» и бежала за обнимашками и к нему тоже. И надо сказать план по захвату детского сердечка удался. К вечеру она отказывалась слезать с его рук и так и уснула, уложив голову на плечо и намотав шнурок от его толстовки на пальчик.

Надо было видеть взгляд Чонгука, которым он уставился на эту парочку, выйдя из гостиной, где сидел с отцом и пил чай. Он смотрел долго, неуверенно улыбался и искал на лице Тэхёна одному ему известно что. А Тэ лишь улыбался в ответ и пожимал свободным плечом осторожно, мол, ну, ничего необычного.

Когда Миюн уложили спать, а Чонгук отправился в свою старую комнату готовить им кровати, мама Чонгука позвала Тэ помочь на кухню. Тэхён, до этого грустивший, что потрясающий день заканчивается и его маленького друга забрали спать, с радостью согласился.

— Ты сильно любишь детей, а, Тэхён-а?

— Да, безумно просто. Я всегда хотел себе ребёнка, даже когда ещё сам был ребёнком, наверное.

— Отчего же не заведёшь? Нет подходящей пассии?

— Я… — он замолкает ненадолго, не говорить же, что те пассии, что у него были, детей не могут дарить, даже если очень попросишь.

— Не переживай, Тэ. Знаешь, — она оставляет посуду, отходит закрыть дверь на кухню и снова возвращается к замершему с полотенцем у кухонного гарнитура Тэ, принимаясь мыть тарелки, — мамы на то и мамы, чтобы всё понимать. Как думаешь, почему мы взяли Миюн? Мы уже в возрасте, нам не всегда приходится с ней легко, но мы всё-таки решились и забрали её из приюта. Понимаешь почему?

— Не особо, — тихонько бормочет Тэ, вытирая очередное блюдо.

— Чонгук, он тоже… не нашёл за двадцать семь лет никого, кто бы ему подошёл. Знаешь, он не приводил в гости никого, кроме того неприятного парня. Его друга Сокджина. Это лет, может, пять назад было. И всё. Ни одной девушки. Даже друзей больше не было. А нам… внучат тоже хочется. Он не особо нам с папой доверяет, но это и правильно, я думаю. Мы люди простые… Я сама-то понимаю, что мир сейчас другой совсем, не такой, какой был, когда мы молодыми были, и бывает оно всё сейчас по-разному, но муж мой бы не понял. Мы предпочитаем думать, что наш Чонгуки просто не здоров и не может иметь детей. Потому и взяли Миюн. Но я этот разговор завела не для того, чтобы на Чонгука наговаривать, а для того, чтобы дать тебе понять, что мамы, они всё понимают. И так, как мама, никто никогда любить не будет. Поэтому если у Чонгуки тяжело в этом плане на душе, ты успокой его, пожалуйста, ты хороший мальчик, он тебя послушает. Ладно?

— Тётушка, я…

— Всё хорошо, Тэхён-а, пообещай только, что поддержишь его в случае чего, ладно? А то ведь он совсем нас в свою жизнь не пускает… взрослый уже. А ты первый его друг, кого он за столько лет к нам знакомиться привёл. А это что-то да значит.

— Обещаю.

— Вот и хорошо.

— А почему вы сказали двадцать семь? Ему ведь двадцать шесть. Или я путаю?

— Что ты? У него день рождения недавно был. Двадцать семь исполнилось, он со своей работой к нам не поехал отмечать, так и в городе, получается, не отметил, паршивец, раз даже ты не знаешь?

— Получается, что так, — задумчиво бормочет Тэхён, успокаивая разбушевавшиеся во время диалога с тётушкой нервы.

— Вот негодник.

***

Комната Чонгука выглядела достаточно забавно, учитывая тот факт, что этому детине уже скоро тридцать, а родители отказались тут что-то переделывать и просто оставили её в качестве гостевой. Какие-то кубки на полках, грамоты в рамочках, аляповатые рисунки, выцветшие плакаты с рок-группами, вырванные из библиотечных журналов, на стенах, разве что игрушки, учебники и старую одежду родители, кажется, всё-таки убрали. Чонгук как раз расстилал матрац на полу, когда Тэ вошёл.

— О, Тэхён, иди сюда, кое-что обсудим.

— М?

Чонгук осторожно приобнимает его за талию и усаживается на край кровати, сминая в руках полы его мягкой толстовки, Ким вообще умудряется одеваться в такие уютные вещи в последнее время, что желание жамкать его возрастает в разы. Чонгук смотрит на него снизу вверх.

—Я хотел тебя попросить. Через стенку комната Миюн, мои родители снизу, мы могли бы сегодня не…

— Разумеется. Ты действительно думал, что я стану к тебе приставать в доме твоих родителей? А? Придурок, не соизволивший мне сказать, когда у тебя был день рождения!

Ну, вообще-то думал. О том, что в прошлый свой приезд сюда с Сокджином его в ответ на подобную просьбу затолкали в душ и, заткнув рот полотенцем, поимели жёстко и без растяжки, запрещая помогать себе рукой, чтобы хотя бы кончить, он предпочитает Киму не рассказывать. Не хочется, чтобы он жалел его ещё больше. Тот и так жалеет. Не то чтобы неприятной жалостью какой-то, но всё равно не хочется.

— Эм…

— Когда он был? День рождения. М?

— В тот день, когда я первый раз попросил тебя провести со мной выходной.

— Двадцать восьмого мая?

— Да.

— Вот жаль, что тебя нельзя шлёпать, я бы тебе сейчас так жопу твою набил, чтобы ты у меня сидеть не мог, блин. Сказал бы сразу, мы бы хоть немного отметили.

— Возможно, когда-нибудь я позволю тебе это сделать, — усмехается Чон и гладит Тэ по пояснице большими пальцами. А Тэхёну не хочется, чтобы он что-то подобное ему позволял. — Прости, ладно? У нас были не настолько близкие отношения, я не хотел ничего отмечать вот и решил не акцентировать на этом внимание.

— Цц, — раздраженно фыркает Тэ, — ладно уж, так и быть, прощаю на первый раз. Спим раздельно, правильно я понимаю? Я, чур, на полу.

— Нет, ты что, ты же в гостях. Я посплю на матрасе, а ты ложись на кровать.

— Ляжешь на матрас, я приду и лягу туда же. Тётушка сказала мне чувствовать себя, как дома. А у себя дома я могу поспать и на матрасе, если это даст мне возможность позаботиться о собственном парне.

— Ну ты…

— Чонгук, она знает, — с места в карьер. Тэхён решает сразу расставить все точки над нужными буквами, чтобы ничего от него не скрывать.

— Что?

— Твоя мама. О твоей возможной ориентации. Она мне об этом непрозрачно так намекнула и попросила тебя поддержать. Она чудесная женщина.

— Ну… — Чонгук моментально закрывается и опускает взгляд в пол. — Я догадывался, что они что-то да понимают, не зря ведь взяли Миюн под старость лет. Но прямо говорить я по-прежнему не планирую, если ты об этом.

— Тебя никто об этом не просит, ни я, ни твоя мама. Открываться им или нет — это полностью твоё дело, и если ты не хочешь, то я тебя в этом вопросе поддерживаю, не нужно волновать твоего отца, если в этом нет необходимости, верно ведь? Никому не будет легче от того, что твои родители не переживут эту новость. К чему этот псевдовыход из шкафа, если никакого комфорта это не принесёт. Просто перестань себя винить и думать о себе всякое. Ладно?

— Ты сам не до конца себя принял, видно же. Ты всё ещё хочешь детей, понимая, что ни один из твоих партнёров тебе не сможет их дать.

Тэхён внезапно задумывается о том, что их обоих кризис ориентации когда-то буквально перемолол вместе с костями и кровью. Разными рычагами давления. Разными ситуациями, но тяжело было одинаково сильно. Чонгуку, потому что переживал это всё внутри себя, не получая возможности выговориться даже самому близкому человеку, который ко всему прочему ещё и подкреплял в нем неуверенность и мысли о собственной ненормальности. Тэхён убивал сам себя, когда получил одобрение семьи, но не смог простить себя сам, ибо самая главная мечта — завести маленькую и счастливую семью (чтобы хотя бы что-то в этой жизни сделать самостоятельно) пошла прахом, когда он осознал собственную ориентацию. Насколько легче было бы это пережить, встреть они друг друга лет на семь раньше? Где бы они сейчас были? Какими были бы людьми? Одно стопроцентно — здоровее, как минимум. Но что толку об этом думать, если нужно жить здесь и сейчас. Нашлись же в итоге. И хочется верить, что они хотя бы надолго, если не получится навсегда.

— Хей, если после всего этого дерьма мы с тобой выживем и сможем встать на ноги, я обещаю не успокоиться, пока не найду способ сделать тебя счастливым в этом плане, окей?

— Какой такой способ? Станешь женщиной? Они меня по-прежнему не привлекают, Чонгук, — хмыкает Тэ, наклоняясь к его лицу.

— Не важно как, варианты есть и их много. Главное захотеть.

— Как с сексом?

— Как с сексом.

— Знаешь, я немного понимаю этого психопата в такие моменты. Мне порой катастрофически сильно хочется завернуть тебя в плед, посадить на подоконник и обнимать, пока не уснёшь в моих объятиях. А потом уложить тебя в постель и пойти убить всех, кто когда-либо делал тебе больно. Если у него похожие мотивы, я боюсь, что действительно смогу его понять.

— Звучит пугающе.

— Прости за это.

— Давай спать? Ты первый в душ?

Сходив по очереди в душ, парни наконец улеглись так, как договорились. Украдкой поцеловались на сон грядущий несколько долгих минут, пока Тэхён не завёлся и не укатился к себе на пол, опасаясь, что не сможет позже остановиться. Насыщенный день полный знакомств и эмоций моментально сморил его в сон. Чтобы через несколько часов он проснулся от ощущения странной тяжести на плече и обнаружил этого неугомонного у себя под боком на полу.

— Ебтвоюмать, Чонгук, — шипит Тэхён, медленно до конца осознавая спросонья, что тут происходит, — ты хочешь спину застудить?

— Мне без тебя там холодно, — бормочут в ответ, и Тэхёну ничего не остаётся, кроме как смириться с этой ситуацией, уложить его к себе спиной и, стащив одеяло с кровати и тщательно его накрыв, обнять со спины, чтобы точно не замёрз и не простудил ничего.

— Спи, я погрею, — и, возможно, он пожалеет в будущем о том, что позволил себе настолько сильно погрузиться в этого человека, но в момент, когда Чонгук осторожно подтягивает к себе обнимающую его руку и утыкается в неё тёплым носом, Тэхён чувствует их. Бабочки в животе. Их так много и они так остервенело машут своими крыльями, всколыхнув все его внутренности, что до него доходит. Вот оно, то самое, как в шестнадцать. Подумать только, а он ведь думал, что уже никогда подобное не почувствует.

А потому, может, и пожалеет… но, боже, как приятно забираться ладонью под тепло его футболки и выводить пальцами едва чувствующийся рисунок на груди. Не так давно Тэхён наконец разобрался что там… японские мотивы, рыбы, сакура, всё в лучших традициях, он осторожно обводит пальцем контур предполагаемого цветка и ещё крепче прижимает к себе расслабленного и уже явно уснувшего Чонгука.

***

Просыпается Тэхён не с первыми лучами солнца и не от будильника даже. Он открывает глаза с чётким ощущением, что на него кто-то смотрит. И так и есть. Тёмные пуговки глаз сверлят его лицо, разглядывая сверху.

— Миюн?..

— Мамаська чкачала лазбудить Тэхён-и оппу и Чонгуки оппу. А посему блатик шпит ч тобой на полу?

— Оу, детка, братик ночью упал с кроватки, но не рассказывай об этом мамочке, ладно?

Ребёнок задумывается, очевидно взвешивая в голове просьбу оппы.

— Давай так, ты сейчас пойдёшь, скажешь мамочке, что мы уже проснулись, чтобы она сюда не поднималась, а мы скоро спустимся?

Ребёнок молчит ещё мгновение, Чонгук рядом начинает копошиться, и Тэхён испытывает огромное желание притянуть парня ещё ближе и прижать к себе его тёплого спросонья.

— Давай, милая, а потом сходим с тобой в магазин, и я куплю тебе все конфетки, какие ты только захочешь, м?

— Мамаська не лазлишает мне кучать конфетки, у меня алиглия.

— Хорошо, тогда что ты хочешь взамен на твою услугу?

— Мозьно кочичку заплечти? Вот чдечь, — и осторожно ладошкой высветленную тэхёнову чёлку гладит.

— Конечно, можно. Сколько захочешь, солнце.

— Я тогда чкачу маме, что вы уче пласнулись, — бросает уже на бегу.

— Учишь ребёнка торговаться? Не стыдно тебе? — бормочет Чонгук хриплым ото сна голосом и поворачивается.

— Учу искать выгоду в любой ситуации. Это самый важный навык в жизни, между прочим. Доброе утро, — Тэхён наконец-то поддаётся желанию и притягивает парня к себе. — Такой тёплый, — зарывается носом в его волосы.

— Доброе утро, — обнимает в ответ.

***

— Ну что, как тебе поездка? — Чонгук снова за рулём.

Они уже распрощались с семьёй Чон, родители следователя очень симпатизировали его другу все эти два дня, младшая сестрёнка тоже с ним подружилась на максимум, Чонгук выезжал из посёлка с чувством, что отдохнул душой. Он часто корил себя, что не находит времени на то, чтобы просто приехать и провести время с родными. Между ними постоянно что-то стоит. Сначала это была осторожность Чонгука и его нежелание делиться личным, чтобы не раскрыть своей ориентации, потом появился Сокджин и остался рядом на долгие годы, ограничивая его общение с роднёй. Чонгук, конечно, ездил к ним в гости, пока они встречались, но почти всегда один и с каждым годом всё реже и реже. В конце концов, количество избиений росло с каждым годом в геометрической прогрессии и синяки просто не успевали проходить, чтобы можно было спокойно появиться дома. Потом Сокджин пропал из его жизни. А недопонимание и трудности в доверии с родителями остались. Каждая поездка была для него неловкой и заканчивалась ощущением нахождения не в своей тарелке. Хоть он и был очень рад проводить время с Миюн. Однако эта поездка была совсем другой. Ему было так спокойно. Родители прекрасно проводили время с ним и Тэхёном. У отца накопилось множество вопросов относительно работы, мама нашла общий язык с Тэ, малышка разбавляла взрослую атмосферу. На несколько часов ему удалось почувствовать себя по-настоящему на месте. Дома. Словно они одна небольшая, счастливая семья. И нет никаких тайн, проблем, угроз, работы и негативного прошлого опыта. Чонгуку безумно понравился этот внеплановый выходной, и он уже был готов расцеловать Намджуна в обе щеки за то, что он во время шторма позволил им остановиться на этом островке спокойствия. Даже если всего на сутки.

Сейчас Тэхён снова на пассажирском, его глаза прикрыты, окно открыто, и он ловит ладонью встречный тёплый ветер, вся его чёлка перепутана в разномастных подобиях косичек, он и не думает их распутывать и выглядит при этом просто невозможно милым и таким молодым. А ещё он безумно красивый.

Чонгуку хочется ещё немного поговорить о родителях, в очередной раз расспросить Тэ о его семье, он чувствует себя воодушевлённым и спокойным. За ленивыми разговорами, иногда совсем ни о чём, пролетает добрая часть дороги и всё идёт прекрасно до того момента, пока они не начинают говорить о работе и Чонгук внезапно не притормаживает у обочины, чтобы быстро сбегать в туалет.

Они прервали разговор на моменте, когда снова от работы перешли к обсуждению дел семейных. И вернулся Чонгук уже необычайно бледным и задумчивым. Он вцепился руками в руль и уставился на дорогу.

— Эй, ты чего? Увидел что-то? — Тэхён обеспокоено касается пальцами его напряженных костяшек.

— Чимин… — Чонгук замолкает на пару минут, Тэхён моментально подхватывает его мысль. — Слушай, а ведь в личном деле не было и слова про родителей. Каковы шансы, что он может оказаться из детского дома?

— Слушай, ну… Ты сейчас успокойся, ладно? Мы доедем до города и там уже всё проверим.

— Просто… В его деле по факту было много информации, прям дохрена. Но ничего, что бы определяло его, как личность, понимаешь? Безликая школа, безликий колледж, из чего-то уточняющего только то, что оба заведения были в Тэгу. Ты понимаешь в чём прикол? Я ведь даже не проверил — а существовал ли вообще этот колледж. И там не было и слова о семье. Ни слова. В твоём деле фигурируют родители, как бизнесмены и как люди, поручавшиеся за тебя в полиции, в деле Юнги информации немного, но там его мама появляется немного в моменте, где была описана его госпитализация с аппендицитом, она сама медик, поэтому там и указана, в деле Хосока фигурируют оба родителя, как истцы в деле о клевете против Хоби, в деле Мейцо просто записаны родители в качестве родителей с указанием их профессий, в моём указано, что отец полковник полиции. А у него пусто. Совсем ничего. Не может быть такого, чтобы родители, если они существуют или если погибли неестественной смертью, просто вот так вот взяли и пропали, не оставив никакого следа в жизни сына. Понимаешь? Это попросту невозможно. Полное их отсутствие может говорить только о двух вещах. Либо человек воспитывался в детском доме, и информация о родителях уничтожена по правилам учреждения, как гарантия полностью анонимного усыновления. Очень многие детдома придерживаются подобной политики. Либо второй вариант, что не исключает помимо всего прочего первый вариант, — дело могло быть просто переписано. Он же, блять, работает в архиве. Он, типа, может, если изловчиться, буквально… всё? Ты понимаешь, о чём я? Вся информация ведь всё это время была в его руках. Почему я не подумал об этом раньше, почему я искал везде, кроме как действительно под носом?

— Успокойся, Чонгук, — Тэхён с тревогой смотрит на его беспокойно мечущийся взгляд, на перенапряженные пальцы, цепляющиеся за руль, на поджатые побледневшие губы. Если подумать логически — Чонгук вполне может оказаться прав. Они с самого начала не уделяли Чимину никакого внимания, сосредоточившись на тех, кто имел доступ к ядам, по их мнению, и на людей конкретно в чонгуковом отделе. А ведь Чимин и правда мог бесплотной тенью проникнуть во все сферы жизни отдела. Абсолютно всё было в его власти всё это время. Всё, кроме материалов дела, они находились в кабинете, но у Чимина ведь был доступ к камерам видеонаблюдения, ему и не нужно было ничего читать. Это совершенно точно не утверждает его вины. Но…

— Так, давай, меняемся. Я за руль, а ты созвонись с Намджуном и скажи, что мы подъедем прямо на работу. Хорошо? — Тэхён заглядывает ему в лицо, дожидается ответного кивка и они меняются местами.

Сам Ким отчего-то чувствует себя уверенно и спокойно. Возможно, это каким-то чудесным образом мозг перестраивается под влиянием ответственности. И вот уже от инфантильного, ни о ком, кроме себя самого, не думающего, необязательного Тэхёна, остаётся мало, на смену ему открывается новая сильная грань личности, и Тэ ощущает твёрдую уверенность — нужно собраться, взять себя в руки и не дать себя сломать.

Он не замечал этого особо раньше, но Чонгук, несмотря на годовую психотерапию, о которой не раз рассказывал Тэ, не до конца излечился. Да, он не боится больше громких звуков и потихоньку привыкает к чужим прикосновениям, теперь уже почти спокойно реагирует на Тэ, если тот забывается и взмахивает руками и тому подобные вещи. Но никто не даёт гарантии, что он не сломается. В любой момент может произойти что-то, что выбьет его из колеи, и Тэхён это прекрасно понимает. Как бы это не звучало плачевно… после всего, что он пережил, эта работа уже просто не для него. И раз родители его далеко, друзей, помимо Юнги, у него в силу понятных причин особо нет, а Тэ, в конце концов, его парень, партнёр и человек, с которым он сам захотел дальше двигаться вместе… Значит, ему его и держать в своих руках, если Чонгук сорвётся. В то же время ему хочется верить, что Чонгук сильный и со всем обязательно справится. Однако его реакция на внезапную догадку заставляет в этом сомневаться безусловно.

Тэхёну бы испугаться ещё большей ответственности, но он, спокойно выводя машину с обочины на автостраду и устраивая ладонь на одном из чонгуковых бёдер в приободряющем жесте, отчего-то уверен — готов. Ко всему, что бы там дальше ни было. Лишь бы Чонгук был в порядке, и они получили-таки шанс попробовать нормальные стабильные отношения.

Уверен, когда выслушивает теорию Чонгука, помогая ему достраивать те линии фактов, на которых его мысли прерываются. Уверен, когда искренне извиняется за то, что тогда в больнице отговаривал его от того, чтобы проверять Чимина, ведь, если подумать, Чонгук перестал толком интересоваться его личным делом как раз после того злополучного разговора. Уверен, даже когда Чонгук звонит Намджуну и после первого гудка получает распоряжение ехать сразу в отдел даже без возможности высказаться. Чонгука подобная реакция пугает ещё больше. Но Тэхён прижимет его к себе одной рукой, заставив перегнуться через рычаг ручного тормоза, и крепко целует в висок.

Помимо уверенности в самом себе, Тэ в этот момент больше в общем-то ни в чём нихрена не уверен. Но ничего страшного.

***

Намджун работает в органах уже лет двадцать. На своём, как говорится, веку ему удалось повидать ох как немало. Но никогда в жизни Ким и предположить не мог, что на фактическом закате его карьеры произойдёт такое.

Про таких мужчин, как он, высоких, статных, слегка за сорок, но словно позволивших времени протечь куда-то мимо и совершенно будто бы не постаревших, обычно говорят с гордостью на семейных мероприятиях, им улыбаются на корпоративных встречах с коллегами, а потом долго сокрушаются, что такие прекрасные сотрудники не остаются работать до самой старости, а уходят на заслуженную работниками полиции пенсию в почетные сорок с лишним, отказываясь тратить всю жизнь на карьеру лишь бы дослужиться до заветного генерала.

Намджун так и планировал. Он хотел поработать ещё немного, года два, может, три. У него был прекрасный протеже, которого он хотел посадить на какое-нибудь хорошее, тёплое место, где его точно не достанут, чтобы у пацана был шанс. В конце концов, тот и так натерпелся за всю жизнь, а человек он безумно сильный и достойный того, чтобы его мечты, а они у него простые и светлые, сбывались. И у Намджуна были все полномочия чтобы неспеша, осторожно дорожку в будущее ему проложить. А потом со спокойной душой уйти в отставку. Поехать с женой в круиз, с сыном слетать куда-нибудь покататься на этих его сноубордах, Намджун последние годы тоже этим делом увлёкся, он купил в прошлом году дачу и хотел проводить там время почаще с семьей и друзьями, собираться их университетской компанией на барбекю, а может и вовсе переехать куда-нибудь загород подальше от суеты.

Хотел. Это были его ближайшие планы на жизнь. Намджун за всю свою жизнь уже наработался. Насмотрелся. И натерпелся, если честно, тоже. Но сейчас он смотрит на два пиджака, листающие дело, которым занимался Чонгук, и хоть и отдаёт себе отчёт в том, что обвинений к нему у управления нет никаких, потому что ситуация неординарная и правильного решения тут особо не было, и в то же время он своей вот этой интуицией старого полицейского волка чувствует, что планы на спокойную жизнь совсем скоро полетят прахом, как и цель помочь Чонгуку с карьерой.

Ким устало выдыхает и опирается локтями о столешницу. Как обо всем произошедшем за эти сутки рассказать Чонгуку он понятия не имеет. Наверное, лучше просто в лоб. Без экивоков.

***

Чонгук буквально влетает в отделение, непривычно тихое сегодня, к слову. Даже не заглядывает в их кабинет и фурией несётся к кабинету Намджуна, Тэхён едва поспевает за ним. Они понятия не имеют, чего им стоило от этого всего ожидать. В новостях не было информации об убийствах этой ночью. Но верить в то, что ничего не случилось, отчего-то не получается.

— Чонгук, Тэхён, это И Сынвон и Джоу Сан, — вместоприветствия начинает Намджун, кивая на двух парней в чёрной форме, склонившихся над его захламлённым столом. — Управление с этого момента будет помогать нам и курировать это дело.

— Оу…

Представиться и поздороваться как следует с новыми коллегами им не дают.

— Ночью в Юнги стреляли.

— Что?

— Около полуночи в отделение неотложной помощи при районной больнице поступил звонок с его телефона с сообщением о том, что в его квартире находится человек с огнестрельным ранением. Звонил не он сам. Его нашли в тяжелом состоянии с большой потерей крови, успели довезти до больницы, смогли извлечь пулю и остановить кровотечение… Задето несколько жизненно-важных органов. Что-то спровоцировало помимо прочего и кровоизлияние в мозг, его, конечно, успели предотвратить, но организм не выдержал и в процессе операции Юнги впал в кому, больше мне подробностей не известно.

— Невозможно… — Чонгук выглядит так, словно погружается в транс с каждым словом начальника. Тэхён, перепуганный до смерти и отчётливо ощущающий, как страхом сковывает грудь настолько, что дышать получается через раз, с ужасом осознает, что конкретно в эту минуту он не может ему помочь. Он себе не может помочь, не может даже рот открыть и слова вымолвить. Они предполагали всё, что угодно. Но не это. Это попросту было невозможно. Юнги был просто рядовым сотрудником, прошли всего сутки, судя по рассказу, это произошло в первую же ночь, когда они уехали из города. Это невозможно. Где он мог напороться на…

Пока они нежились в уютном гнёздышке семьи Чон, напрочь позабыв и о деле, и об оперативной группе, что все эти сутки находилась неподалёку, Юнги лежал где-то в луже крови. Тэхёна тошнит. Пытаться представить, что чувствует Чонгук и какую вину сейчас испытывает, страшно.

— Это Чимин, — сипит внезапно даже для самого себя Тэхён, озвучивая их с Чонгуком недавнюю догадку. — Это Чимин. Больше просто некому. Раз его нашли в квартире, значит, убийца был ему хорошо знаком и он пустил его. Правильно?

— Не убийца, Юнги не мёртв, у него, блять, есть ещё все шансы, — доносится совершенно бесцветный голос откуда-то из угла кабинета.

Тэхён вместе с остальными поворачивается на голос. Хосок. Хосок, который выглядит так, будто у него сердце вырвали и у него на глазах раздавили. Бледный, осунувшийся, в глазах оттенок какой-то непонятной эмоции. И ни следа ни от его обычной рабочей беспристрастности, ни от его контрастного вечного позитива.

— Кровоизлияние в мозг, Хоби…

— И что? И что, блять, что кровоизлияние?! Его устранили? Устранили. Смертность при подобных ситуациях составляет всего сорок процентов. Сорок, блять, а не сто. Не надо говорить о нём, как о покойнике! Я медик, и я говорю вам, что если родители не сдадутся, то у него есть все шансы проснуться!

— Хорошо, хорошо, Хосок, — Чонгук подключается к разговору, приподняв в примирительном жесте руки, выглядит он странно, словно действительно не вышел из какого-то транса.

— Какого вообще хрена мы все тут сидим? Где Мейцо? Нам нужно ехать и арестовывать Чимина! Это он, — снова накидывается Тэ на Намджуна.

— Нет, без вариантов, мы уже ездили.

— Что?

— Мы ездили к нему домой, Хосок сообщил, что те были близки, это не особо было секретом для остальных, я думаю, мы выехали к нему на квартиру, он был дома с мамой, она подтвердила его алиби и сказала, что он находился дома всю ночь. У нас нет оснований его арестовать, но мы выдали подписку о невыезде на время следствия. Это всё, на что нам хватает полномочий на данный момент. Как бы уверены вы ни были, без доказательств у меня связаны руки.

— В его личном деле нет ни слова о матери, какая мать? Намдж…

— Господин Ким! — договорить Чонгуку не дает влетевший в кабинет всполошенный дежурный с КПП, в этом отделении сегодня все друг друга перебивают, судя по всему. — Свидетель, там свидетель…

— Что?

— Свидетель по поводу программы защиты пришёл!

— В допросную его.

***

Зевс и Посейдон

Два сильнейших Бога. Зевс — Громовержец. Наивысший бог в иерархии греческих богов на Олимпе, олицетворяет собой свет, простирающийся в небе. Покровительствует родовым связям, является справедливым защитником обиженных. Осуждает беспричинное кровопролитие, своих же противников уничтожает с помощью грома и молний. Мировой вседержитель и вершитель социальной справедливости. Посейдон — владыка моря и водной стихии. Обладает разрушительной силой водной стихии, но парадоксально является создателем жизни ибо вода — источник существования живых существ. Второй по статусу, но равный по силе брат из трёх нумерологических шестёрок, осуществляющих власть на трёх уровнях мироздания: в небе, в воде и под землёй («666» — Зевс, Посейдон, Аид — правитель царства мёртвых).

***

Свидетелем оказался двадцавосьмилетний сотрудник книжного магазина по имени Бао Лин. Мужчина был женат и, судя по обычной одежде, ключам от какой-то не самой новой хонды и симпатичному, моложавому лицу проживал самую обычную, скорее всего даже счастливую жизнь до момента, пока не получил сообщение с номера, который был похож на тот, откуда обычно приходят уведомления, если на улице плохой воздух или о надвигающемся урагане. В сообщении было немного информации о поисках свидетелей и программе защиты, и Лин хотел даже закрыть всё это дело, не дочитывая, но увидел снизу название своего университета, который он окончил несколько лет назад, и сердце у него, по его словам, упало в пятки.

Чонгук, напряжённо наморщив лоб, стоял за стеклом вместе с Тэхёном, Мейцо и Хосоком, которые тоже наблюдали за процессом допроса свидетеля. И в момент, когда из уст Бао вылетело имя, которое Тэхён им всем озвучил получасом ранее, Чонгук выдохнул так громко и судорожно, что заставил всех на себя обернуться. По ту сторону стекла на него тоже посмотрели внимательно, кто-то из ребят из управления. Но ему не было до этого дела. Чонгук по правде чувствовал себя под водой сейчас. Последние полчаса если быть точным. Он не до конца осознал, что ему сказали про Юнги. Мысль о том, что друг в ближайшее время не только не придёт на работу, но и глаза-то, наверное, не откроет, потихоньку наползала на него тёмными волнами.

«Это я виноват. Я виноват».

Тэхён видел, что со следователем что-то происходит, он уже пережил первый шок от известий о Юнги и постепенно брал себя в руки. У него было странное ощущение, что их с Чонгуком чувства понемногу синхронизируются. Чем бледнее и нервнее становился Чонгук, окончательно приходя к осознанию того, что происходит, тем быстрее в себя приходил Тэхён, и собирался с мыслями, чтобы быть готовым следователя поддержать.

Рассказ Бао Лина лишь подтвердил то, до чего Чонгук уже додумывался не один раз. За исключением некоторых деталей можно было бы с гордостью заявить, что они догадались. Дошли до изначальной координаты во всей этой свистопляске событий. Догадались. Вот только поздно уже. Какое это теперь имеет значение?

— Пак Чимин. Мы познакомились с ним в общежитии при Корейском гуманитарном университете.

— Он был студентом исторического факультета? — Намджун кивнул парням из управления, чтобы они отправляли по адресу Чимина оперативную группу. Теперь для задержания вполне себе хватает оснований.

— Нет, он учился на литературном, насколько я помню.

Чонгук за стеклом выдыхает своё тихое «сука, точно». Тэхён где-то рядом снова в душе благим матом кричит на себя из прошлого за тот момент в больнице.

«Сука, сука, сука, он ведь был так рядом, я всё испортил».

— Я был немного старше него. Он… он был геем, знаете, и я был одним из немногих людей, кто с ним общался. Нас даже можно было бы назвать друзьями. Но тогда же на первом курсе произошла страшная ситуация.

— Вы говорите о насилии?

— Да, Чимина изнасиловал чувак, который жил с нами на этаже в общежитии, прям на глазах у его парня, представляете?

— Откуда вам об этом известно?

Мужчина вмиг сникает и принимается теребить пальцами нитку на рукаве.

— Я… я был его соседом тогда. Я слышал звуки, я видел последствия. Отчасти помогал их устранять тоже я.

— Я так понимаю, вы ему не помогли? Не позвали на помощь? И чем закончилась история?

— Не поймите неправильно, сначала он сам не хотел заявлять…

— А чего вы ждали от жертвы насилия?

— Вы меня в чём-то обвиняете?

— Мне очень жаль, но к вашим зачитанным мною ранее правам, теперь мне следует добавить вопрос: вы отдаёте себе отчёт в том, что в ваших словах и прошлых поступках присутствует состав преступления, и мы, как официальный орган, не сможем закрывать на это глаза, а, значит, дальше любое ваше слово может повлечь за собой серьёзные последствия?

— Я не дал тогда показания, когда Чимин пошёл в полицию. Сказал, что ничего не видел, потому что испугался. Если вы думаете, что я не жалел об этом, не корил себя и не ненавидел порой за то, что позволил разрушить человеческую жизнь, даже не попытавшись помочь, то вы ошибаетесь. Я одумался, стал искать его. Но было поздно, он забрал документы и пропал со всех радаров, я банально ничего о нём не знал и не знал, куда мне ехать, чтобы найти его. В полиции от меня отмахнулись и сказали, что дело, по которому я пришёл, не возбуждено. Этому просто не дали ход. Я осознаю свою вину перед этим человеком. На тот момент мне было страшно. Моя мама растила меня одна, и я просто боялся, что в случае, если со мной что-то случится, она этого просто не переживет. Теперь у меня больше нет мамы. Она оставила меня год назад, у меня есть жена, стабильная работа и, вроде бы как, смысл жизни. И сейчас я готов понести ответственность. Я смогу разобраться с последствиями.

— Это нихуя не повод. Всё это нихуя не повод идти и убивать пусть и не невинных, но людей. Это не повод, — выдыхает Чонгук тихо настолько, что слышно лишь Тэхёну, который стоит ближе всех.

— Мы не знаем, что он пережил, Чонгук. Ты прав, это не повод. Ничего не сможет оправдать человека, намеренно отобравшего жизнь. Но не стоит считать человеком того, кто его насиловал, я понятия не имею о том, что натворили другие жертвы, но тот, который насиловал… прости, если сейчас сорву твой триггер, другого конца просто не заслужил.

Ответа Тэхён не дожидается. Он прекрасно понимает, что на эту тему разводить полемику можно долго. Он уверен в одном — никакое насилие не может быть оправданно, будь то буллинг, рукоприкладство или убийство. Это просто мать вашу противоестественно. Люди не звери и не должны жить по законам джунглей. Мы давно уже завершили процесс эволюции, как вид. Нам некуда дальше расти, а, значит, и смысла в том, чтобы выживали лишь сильнейшие, нет от слова «совсем».

— В ближайшие дни вы вызывали домой сотрудника, который бы ремонтировал вам электричество или сантехнику?

— Да, недавно у нас произошла странная ситуация, перестало работать электричество. Я вызвал мастера, но в этот же день пришло смс о поиске свидетелей, там была информация о программе защиты, я полностью подходил под все критерии, плюс электричество, о котором предупреждали, я понял, что дело касается меня, испугался, отправил жену за город к родителям, сам ночевал в отеле перед визитом к вам. Сегодня утром сосед мне позвонил и сказал, что провода в нашем щитке были просто напросто перерезаны. Я не знаю, каким способом это могло бы угрожать моей жизни, но думаю, он собирался прийти за мной под видом электрика, может, — на последних словах храбрость мужчины заканчивается и его голос срывается. — Я едва успел укрыться, получается, сбежав из собственного дома из-за вашего предупреждения, вы спасли мне жизнь.

***

— Мы опоздали.

С момента допроса свидетеля прошло чуть больше, чем полтора часа. Командование над операцией задержания предсказуемо взяли на себя сотрудники из управления. Удивительно, но когда дела коснулись люди незаинтересованные, дело и правда пошло очень быстро и просто. А может быть дело в том, что ключевые ответы найдены и больше ничего, кроме рядовых действий по задержанию, делать было не нужно.

Намджун отдал распоряжение всем сотрудникам их отдела не покидать помещение, в эту ночь никто не поедет домой. В городе был объявлен план перехват, на каждой улице, на въезде и выезде из города, у больниц, квартиры Чимина, Юнги, Чонгука, Хосока и даже Намджуна были выставлены блок-посты.

Почему?

Потому что они опоздали. В момент, когда Чонгук и Тэхён летели на всех парах в отделение сообщить о своей догадке, а люди Намджуна, не обнаружившие ничего интересного, кроме плачущего и скорбящего по другу Чимина, отчитывались перед сотрудниками из управления, Чимин, который действительно искренне плакал, то ли потому что к Юнги привыкнуть успел сильно, то ли по любой другой из одному ему известных причин, уже вытаскивал шприц со смертельной дозой снотворного из шеи женщины, которую за пару часов до визита полиции нашёл на улице и договорился за бутылку соджу, чтобы она представилась его матерью. Чимин знал, что особо умные чонгуки-тэхёны в городе не находятся, Намджун и Мейцо же догадаются пробить его на наличие родителей только по приезде в отделение. Потому что дистанционно подобное не делается. Да и не найдут они ничего просто так. Нет информации о родителях, полностью уничтожена. Было бы всё так просто. Пока они уладят все формальности, он будет уже в другом месте.

Чимин с отвращением смотрит на шприц в своей руке и на женщину, которая уже заснула вечным сном на столешнице, опрокинув злосчастное соджу на стол.

Этот момент кажется ему невозможно знаковым. В эти сутки всё должно закончиться. И это первый шприц за эти долгие месяцы, который он никак не обрабатывает перед тем, как выбросить. Первое убийство, совершенное голыми руками даже без перчаток.

Он не планировал никаких жертв, кроме тех, кто сделал больно когда-то ему лично и ещё одному человечку, в качестве услуги кое-кому. Но сложилось, как сложилось. Планы на то и планы, чтобы никогда не работать безошибочно. Он прекрасно понимал, что Бао Лин, скорее всего, уже осведомлён о том, что он шёл за ним. Он хотел, чтобы жертв было семь. Это символично. В той самой нумерологии, которую он отыскал, сидя после первого курса университета, откуда он забрал свои документы, в библиотеке, под разными цифрами скрывалось, как правило, несколько богов. И в основном в каждой один — из главного пантеона. Когда и как начал зреть план, он сейчас точно сказать бы не смог. Одно знал точно, начитавшись греческих мифов, — лучше легенды для своего плана он просто бы не нашёл.

Шестыми должны были стать Посейдон в дуэте с Зевсом. Способ убийства элементарный — соедини воду и электричество, и ты получишь сильнейшее комбо из всех стихий. Но на то, чтобы это провернуть, нужно было время и нужны были определённые обстоятельства. Это вам не человека из окна выкинуть. Посложнее будет. Намджун же, старый хрен, очень вовремя сплавил Чонгука, а следователь мало того, что послушался его, свалил из города и попортил планы, так ещё и сейчас уже, наверное, вернулся, всё, скорее всего, давно знает и, возможно, уже открыл охоту. А, значит, от Бао Лина придётся отказаться.

Чимин задумывается ненадолго, когда преодолевает расстояние от старой квартиры, доставшейся ему от государства, бросив там труп женщины, до другого здания, которое было его убежищем последние несколько лет. Это то самое место, где он нашёл нумерологию. Тут давно всё расформировано, библиотека переехала, здание выставлено на продажу, но из-за того, что корейский рынок недвижимости буквально стоит на месте, никто ему здесь никогда не мешал.

В эти сутки он закончит свой план. Далеко не идеальный. Не без косяков в исполнении в виде лишних жертв и потери тех жертв, которые планировались. Но ничего страшного. Чимин уже просто напросто устал. Чисто по-человечески заебался. Он прикрывает за собой тяжелую дверь в один из кабинетов, что служил ему штабом последние пару лет и подвисает на несколько минут, задумавшись… а можно ли ему ещё считаться человеком? Может он таковым себя называть? Избавитель? Да. Санитар леса? Да. Возможно, даже кто-то наряду с богами? Скорее нет, больше мученик. Но в какой-то мере да. А вот человек… навряд ли?

Осталось только выманить полицейских крыс из участка, что-то Чимину подсказывает, что сегодня они оттуда не вылезут. Он подключает свой ноутбук к резервному генератору, снова лезет в систему видеонаблюдения полицейского участка, где проработал последние пару лет. В такие моменты Чимин даже улыбается в лицо судьбе злодейке, ведь несмотря на то, что в жизни своей от начала до конца он всегда был один… в вопросах мести у него были соратники. Без их закадровой помощи, этот план бы растянулся надолго.

Сервер наконец-то прогружается и Чимин смотрит на следователя, что восседает на диване в кабинете с Кимом с низко опущенной головой и вцепившимися в волосы пальцами. Дураку понятно — пацану совсем нехорошо от этой всей ситуации.

Чимина бы кольнула совесть. Потому что сам Чонгук ну вот ни капельки ни в чём, во что вляпался по неосторожности, не виноват. Но кто-то должен быть связующим звеном в этой истории между цифрой семь и остальным человечеством. Чимин ведь не бог, кто-то должен будет донести его волю людям. Если, конечно, выживет.

Чонгук на видео на секунду даёт Киму себя обнять, и Чимин испытывает почти маниакальное желание разбить монитор. Если бы его Юнги хоть раз бы вот так обнял без перспективы дальнейшего секса, сейчас он, скорее всего, был бы жив. А Чимин сейчас, скорее всего, хотя бы наполовину был бы в порядке.

Плечи следователя на видео начинают легонько трястись. И у Чимина заканчивается то, что назвалось здравым смыслом. Ему нравится эта картина. Поплачь, Чонгук. Ты, как никто другой, должен понимать, что слезами горю не поможешь, но эстетически Чимину очень приятно на это смотреть.

Комментарий к water and lightning

Единственное, о чём попрошу, — ни в коем случае не связывайте и не проецируйте то, что здесь написано, на недавние события в России. Эта работа планировалась задолго до и продумана до мелочей такой, какой я её вижу, задолго до. Никакие размышления, никакие ситуации и прочие вещи НИКАК не связаны с действительностью. Я хотела такую работу (о буллинге, насилии и их самых страшных последствиях), с таким посылом, который сюда закладываю. Но не проводите аналогий. Это самое стрёмное, что может произойти. Если люди начнут проводить аналогии, которых тут и в помине быть не может. Не нужно этого. Просто дайте истории и всему этому выдуманному миру в целом остаться в параллельной вселенной. Так ведь будет лучше, правда?

А ещё я хотела сказать всем огромное спасибо за пб. Я работаю без беты, просто потому, что у меня её нет, а я не знаю, как искать человека, который будет готов от начала и до конца пройти с произведением, и из-за того, что я эти тексты при вычитке вижу больше тридцати, наверное, раз, я просто не вижу опечаток и глупых ошибок. Спасибо, что исправляете🤍

========== Martyr ==========

Комментарий к Martyr

Nessa Barrett feat. jxdn — la di die

https://vk.com/wall-197288557_20

Эссе на свободную тему

В нашем мире всё перевернулось с ног на голову. Люди спокойно относятся к насилию, совершаемому на их глазах, но каждый, не похожий на них, вызывает у них отвращение.

Бернар Вербер «Дерево возможного и другие истории».

История говорит нам о том, что первые люди на земле появились около сорока тысяч лет назад. Тогда они ещё не были похожи на нас теперешних, это уже были не австралопитеки, мало чем отличавшиеся от обезьян, не архантропы, перешедшие от хождения на четырёх ногах к перемещению на двух, не неандертальцы, эволюция которых зашла в тупик и погубила их вид, а настоящие предки современных людей. Люди из вида, к которому можно отнести любого президента, любимого художника, человека, который сидит по руку от вас на работе или на учебе. Homo sapiens sapiens называется этот вид, или же если говорить проще «человек разумный».

Природа потратила миллионы лет эволюции, прежде чем создать людей такими, какими они являются сейчас, сотни тысяч лет человек учился хозяйствовать, говорить, создавать, строить города и государства. Человек находил себе богов и на первых этапах своего развития основным его способом добиться выживания в дикой среде было насилие. Насилие над природой, над себе подобными, над собой в попытке выжить и стать лучше.

Века сменялись один другим, общины делились на содружества общин, росли в города, города множились и более сильные занимали места у власти, объединяя, порой и с помощью насилия, города в государства.

Одной из первых древнейших цивилизаций наряду с цивилизациями Древнего Востока стала Древняя Греция.

С момента распада Эллады — колыбели европейской цивилизации, места силы олимпийских богов, страны храмов, стадионов, Колизеев, статуй и мрамора прошло уже гораздо больше, чем две тысячи лет. И всё это время человечество шло к тому, чтобы люди научились жить в социуме, научились гуманности, научились, опираясь на опыт прошлых лет, делать выводы. Научились жить без насилия.

Люди в итоге научились?

Когда природа дала все блага, когда перестала быть необходимой охота, когда правительства всего мира всеми силами стали стараться построить мир без войн и терактов, когда миллионы людей по всей планете положили жизни на благотворительность в попытке помочь той части мира, куда индустриальная революция так и не дошла, развиться…

Люди научились жить без насилия? На бытовом уровне, на уровне других социальных институтов, научились культуре мирных протестов?

Научились, да только не все и не везде.

Сколько пройдёт времени, прежде чем модель «раз мальчик, значит, должен уметь драться» искоренится в семьях хотя бы в развитых и интенсивно развивающихся странах? Сколько пройдёт времени, прежде чем, хотя бы в повседневной жизни, люди научатся решать проблемы словами, а не кулаками и этому же начнут учить своих детей?

Ни на один из этих вопросов ни у кого нет ответа. И не будет, наверное, никогда.

Мир без насилия — это утопия. Семья без насилия — это дело каждого человека, эту самую семью создающего. Спасение утопающих и жертв насилия не дело рук самих утопающих. Это дело каждого — помочь, хотя бы морально.

Выполнил: студент группы Б-3105 Пак Чимин

Факультет корейской литературы и филологии

Дисциплина: «Корейский язык в деловом общении»

Руководитель: Ким Ёджа

Оценка: отлично

г. Сеул

02.05.2012

***

Чонгук до боли зажмуривает глаза и опускает листы на стол. Какого хрена ему, следователю, человеку к личному аду Чимина не причастному никоим образом, так, сука, больно от каждой буквы, напечатанной на двух старых, потрёпанных листах. Судя по всему Чимин оставил это здесь, уходя позавчера из архива, заранее зная, что никогда больше не вернётся, а полицейские рано или поздно это обнаружат. Это лишний раз подтверждает догадки Чонгука о том, что финал плана Чимина близко.

Неужели никто, включая преподавателей, не задумался о том, что Чимину после таких эссе нужна поддержка? Ведь очевидно же, что студент либо проявляет крайнюю озабоченность данной темой и такое нужно поощрять. Или же студент сам жертва и кричит о помощи. Эссе на свободную тему. Не факт, конечно, что все студенты как один, столкнувшись с подобным заданием, примутся писать сочинение «как я провел каникулы», как в начальной школе, кто-то возьмёт искусство, кто-то философию, кто-то напишет о своём кумире… Чимин же в двух страницах машинописного текста уместил всю свою боль, завуалированными фактами, заключёнными в завлекающие вопросы и красочные описания действительности. И никто эту боль не увидел. Не прочёл между строк. Дело ли в преподавателе? Или так сошлись звёзды, что Чимин так и не смог найти помощи, очевидно не достаточно усердно искав, — ответить сложно. В конце концов, он и не обязан был эту помощь искать. Были люди, как показало расследование, которые могли ему помочь. Но никто не помог и криков о помощи словно не услышал. Почему его никто не услышал? Спустя неделю после сдачи эссе Чимин забрал документы из университета и пропал с радаров всех знакомых.

Теперь они это знают. Только толку?

***

Череда неправильных действий, не так истолкованных фактов и непонятых намерений. Им удалось спасти одного — всего одного — человека. Чонгук всегда старался сохранять профессиональную беспристрастность и не выбирать, кому симпатизировать, а к кому предвзято относиться. Вот и сейчас ему приходится одёргивать себя, чтобы в этом бесконечном анализе не делить людей на достойных жизни и не достойных.

Ему хочется думать, что люди, которых Чимин лишил жизни, заслуживали этого. Хочется верить, что они были чудовищами, как тот, про которого рассказал Бао Лин. Го Пакпао, тот самый с цианидом и бутылкой. Хочется доказать себе и остальным, что он заслужил, Чонгук, как никто другой, знает что такое насилие и что такое анальный секс без согласия — тоже прекрасно знает. Это боль, это унижение, это ещё раз боль, потому что заживает долго, это последствия, в конце то концов. Человек не кусок вечно регенерирующегося мяса, которое можно ранить и ждать, что всё заживет, не может ведь не. У всего есть последствия. Не на теле, так в голове.

Ему хочется верить, что они заслужили. Но он попросту не может, потому что, пройдя семь кругов того самого пресловутого ада в отношениях с Сокджином, в справедливости одной важной догмы он так и не усомнился и даже сейчас уверен, что не усомнится никогда. Никто не заслуживает смерти. Даже самые конченные подонки имеют право на справедливый суд и справедливое, в первую очередь, соразмерное преступлению наказание.

— Чонгук?

— М?

Чонгук отрывает тяжёлую голову от ладоней, куда уткнулся, и поднимает рассредоточенный взгляд на Тэхёна, что нависает сверху, обеспокоено глядя на него.

Они не выходили из отделения с момента, как вернулись от родителей Чонгука. Прошло больше пяти часов. Пять часов неизвестности и невозможности хотя бы каких-то действий. Выжидательная позиция. Так Намджун её назвал.

Чимин пропал. Ни его, ни его машины никто не видел, каким-то образом он умудрился проскочить через все блок-посты, а может он ретировался ещё раньше, чем меры по полицейскому надзору были ужесточены.

Они сорвали его план. Очередная жертва сейчас находилась в отделении с предоставленным адвокатом. Большая часть полицейского отделения уже разошлась по домам, на постах остались лишь дежурные, несколько оперативных групп, весь отдел Чонгука с Хосоком и Мейцо, а также сотрудники из управления, смысл нахождения которых в отделении был не совсем понятен, но, по словам Намджуна, они просто наблюдают, чтобы иметь относительно всего независимое мнение.

Тэхён быстро ввел всех в суть дела, рассказав о том, что под цифрой семь в нумерологической системе кроется бог-кузнец Гефест. Справедливо было решено, что следующая жертва может пострадать от металла, огня, от сбрасывания с высоты (так как Гера и Гефеста по легенде сбрасывала с Олимпа). Проблема была одна — помимо Бао свидетелей больше не было. Не поступало ни звонков, ни сообщений. И сам Лин, как ни старался, помочь никак не мог. Он вспомнил тогдашнего парня Чимина, вспомнил друга Пакпао, который тоже там был тогда, позеленел и затрясся натурально, когда узнал, что обоих уже нет в живых, как и самого Пакпао и ещё двух людей, не относящихся к университету, и ещё женщины, что просто, судя по всему, оказалась не в то время, не в том месте. И Юнги. Сотрудник полиции также пострадал и находится в критическом состоянии. Об этом Бао Лину в процессе допросов не говорили, но он успел наслушаться их разговоров между собой, и к концу дня совершенно вымотанный морально и физически единственный свидетель выглядел, как человек на грани нервного срыва.

По поводу местонахождения Чимина мнения разделились: Тэхён и Чонгук считали, что искать нужно в заброшенных зданиях при университете или же где-то подальше, но в любом случае в том районе, Мейцо поддерживал их позицию, но Намджун и люди из управления считали, что целесообразным будет проверить район детского дома, так как жертв оттуда было меньше, соотвественно, по их мнению, там его и нужно искать.

Хосок от комментариев воздерживался. Он уже ничем не мог помочь. Всю свою работу он давно выполнил и сейчас просто мерил отделение шагами, связывался со знакомыми врачами и всеми силами пытался найти способы помочь Юнги.

***

К концу дня, когда отделение окончательно опустело от посторонних, теория о Гефесте и всевозможные варианты местонахождения Чимина были структурированы, а из Бао Лина было выжато всё, что можно, Чонгук буквально валился с ног от усталости.

Не без помощи Тэхёна после известий о Юнги у него получилось на время взять себя в руки. Получилось в какой-то мере даже подбодрить того же Кима, который хоть и храбрился изо всех сил, но видно было, что ему страшно.

Чонгуку отчего-то страшно быть перестало. Впервые со времен разрыва с Сокджином он спокойно думал о том, что его жизни может что-то угрожать.

Раньше из-за прошлого существования в постоянной опасности и беспрестанного лавирования между кнутом и пряником больше всего он боялся за свою жизнь. Он не дурак и не забывал о том, что у него, как минимум, вполовину меньше шансов, чем у остальных. А сейчас он успокоился. Когда жизнь близких тебе людей утекает сквозь пальцы, а ты даже не получаешь шанса никак на это повлиять, мысли о необратимости того, что уже предопределено, как-то незаметно, но крепко занимают голову.

А ещё у Чонгука было стойкое ощущение, что он слишком долго своей очереди ждал. Никакого понятия о том, для чего и почему он нужен Чимину, он не имел, но одно было ясно точно — ожидание затягивается. И кульминация должна быть где-то рядом. Не хватает какого-то катализатора, чтобы запустить процесс. Один маленький пинок — и он покажется.

За эти часы, проведённые в отделении, каждый раз, когда была возможность помолчать и подумать, он несколько раз пытался себя заставить вспомнить о Чимине хоть что-то, что подтвердило бы правдивость всего, что происходит. Что-то, что доказало бы, что вот конкретно он мог такое сделать. И ничего. Чонгук — жертва насилия и абъюза с таким багажом триггеров на будущее, что уж человека с похожей то ситуацией бы точно заприметил.

Но Чимин он… он был мягким. Всегда. Спокойным. Чонгук дергался от чужих резких телодвижений — Чимин лишь удивлённо глаза распахивал. Чонгук ловил панику, когда кто-то начинал кричать, — Чимин улыбался в ответ. Чонгук стал очень осторожно выбирать окружение и не подпускал никого особо близко — Чимин всегда был открытым и шёл на контакт. На все их немногочисленные посиделки соглашался и приходил. Он хорошо общался с Хоби и постоянно ворковал с Юнги. Чонгук догадывался, что что-то у них может быть, но в личные дела сотрудников лезть не хотел. Сотрудников… Юнги вообще-то его друг.

Из мыслей о Юнги самостоятельно выныривать перестало получаться почти сразу, а к концу дня Чонгук понял, что едва сдерживается. Вот только от чего — непонятно. Что-то росло внутри колючее и сильное. Но пока у него был Тэхён, он мог его вытащить.

Вот как сейчас, например.

— Чонгука, — мягкая ладонь нежно опускается меж лопаток, и Тэ присаживается рядом. Они снова вдвоём в их кабинете.

На улице давно стемнело и незакрытые жалюзи впервые выглядят так пугающе. Оставляют окна зияющими тёмными провалами на стене. В кабинете витает слабый запах кофе от стаканчиков, которые никто в прошлый раз не выбросил, ненавязчивый запах бумаги от этих бесконечных стопок на столах. Кабинет всегда был таким уютным. Даже Тэхён, когда впервые пришёл в отделение, отметил это. Раньше он думал, что уют в деталях, во всех этих удобно расставленных столах, чтобы сидящие всегда друг друга видели, в удобном огромном диване, в пробковой доске, совсем как из детективных фильмов, всегда обвешанной фотографиями, вырезками и прочей ерундой, в творческом беспорядке на столах. А сейчас он бросает быстрый взгляд на стол Юнги, что так и остался стоять неубранным, со скомканными бумажками раскиданными тут и там, погрызенными карандашами и несколькими нераспакованными чокопайками. И до Тэхёна, ощутившего болезненный укол где-то в груди и спешно отводящего взгляд от стола, доходит… уют был в людях. В вечно недовольном Мейцо с его придирками и категоричным взглядом, в солнечном и смешном Юнги, что то и дело отвешивал шутки и вечно на кого-то орал и отправлял за кофе, в Чонгуке, который ходил весь такой из себя уверенный начальник, и в Тэхёне, который в этот конкретный момент осознает насколько он во всё это влился. Они все идеально дополняли друг друга. В этом был весь уют этого места. Самое важное, что было в этом помещении, — это команда. А теперь? Четыре минус один — это..?

— Как ты себя чувствуешь? — Тэхён снова принимается разминать ему шею, кажется, сегодня за день он слишком часто ловил его опущенную вниз голову.

— Хуёвее некуда, Тэ, серьёзно.

— В физическом плане?

— Да в физическом бы с чего.

— Чонгук, я понимаю, что тебе тяжело, но не надо себя корить. В этом нет твоей вины. А Юнги он… он боец. Он справится. Он настоящий полицейский. Коп, — последнее Тэхён добавляет совсем тихо, наверное, потому что от воспоминаний хочется завыть.

«Мы в Корее, у нас нет копов, бро. Вы вроде как, ну… полицейские».

— Просто… ты же знаешь, какой я? Знаешь обо всех моментах, которые могут меня разъебать в мясо, знаешь обо всех моих тараканах, весь мой бэкграунд и вообще всю тонну проблем, да? Я на полном серьёзе, не пытаясь себя сейчас жалеть и всё прочее, хочу сейчас у тебя, как у человека в этой сфере нового, спросить. Как по-твоему, конкретно с этим делом наша команда справилась? И второй вопрос: целесообразно ли мне пытаться строить здесь карьеру дальше или с такими загонами, как у меня, мне здесь делать уже нечего?

Тэхён молчит. Он знает, что должен ему сказать, и знает, что он, наверное, хочет услышать. Эти вещи друг от друга полярно отличаются. А Тэхён не хочет врать в лицо человеку, которого считает очень близким и за судьбу и здоровье которого последнее время переживает больше, чем за себя когда бы то ни было.

— Мне просто нужно принять решение. А я, честно говоря, запутался. У меня была цель — стать полицейским. Я говорил, я человек простой. Я вроде как цели добился. У меня попытались её отнять. Я поставил себе новую цель — собрать себя по кускам и снова встать в строй. Намджун уверял, что всё получится. Скрыв некоторые детали, я за счёт моего внутреннего стержня, по его словам, должен был справиться. Юнги мне всегда говорил, что я сильный и я справился. Психотерапевт мне говорил, что я сильный и я справился. Даже ты, узнав меня совсем недавно, говорил мне, что я сильный и я справился. Так скажи мне сейчас честно… могу я ещё здесь пригодиться? Потому что я уже ни с кем из вас не согласен. Но и крест на себе ставить не хотелось бы. В будущем, если мне придётся оказаться снова в центре событий, а не наблюдать и расследовать издалека, как ты думаешь, я справлюсь?

— Чонгук, на эти вопросы ты должен ответить себе сам, ты силь…

— Тэхён, от твоего ответа ничего не зависит, не бойся, я просто хочу услышать твоё мнение, — врёт Чонгук, — оно для меня действительно очень важно, — и добавляет немного правды в конце.

— Ты сильный и ты справился. Что бы ты не говорил. Даже не смей сомневаться. И команда наша справилась. Чонгук, найти убийцу, который уводит из-под носа факты и подтасовывает документы так, как ему выгодно, — это дело не одного месяца, если он не проколется. Он мог водить нас за нос год. И дальше. Вырезать весь свой выпуск из универа, затем всех, кого бы нашёл из детского дома, а потом и нас, какие бы причины у него ни были. Мы нашли ответы почти на все вопросы. Мы смогли спасти одного человека. И не смей говорить «всего одного», не мне тебе доказывать, что это, охуеть как лучше, чем ноль. Да? А по поводу второго твоего вопроса… Я не могу быть объективным, потому что я л… в любом случае заинтересованное лицо. Мы с тобой вместе. И я бы не хотел, чтобы ты тут продолжал. Несмотря на то, что ты прекрасный полицейский, Чонгук, правда. Но я считаю, что с тебя дерьма в этой жизни хватит. Я бы очень хотел, чтобы ты отсюда ушёл и больше никогда не смотрел на мертвых людей, не слышал от начальства о критическом состоянии друзей и не пил за одним столом с убийцей и маньяком, не подозревая об этом. Я считаю, что пережитый тобой ужас изменил тебя, и эти изменения и в моральном, и физическом плане необратимы и не совместимы с работой, где тебе постоянно нужно подвергать себя риску. Как бы это ни было грустно и больно. Так что мой ответ — нет. Я эгоистично не хочу, чтобы тебе приходилось тут с чем-то справляться.

Тэхён замирает, взволнованно глядя в лицо следователю. Да, жестоко. Да, не то, что он должен был ему сказать. Чуть не вовремя то, что не нужно, с языка не сорвалось. Но Чонгук должен его понять. Это же Чонгук.

— Поцелуй меня?

Тэхён с готовностью подвигается ближе к человеку, которого хочет не только поцеловать, но и украсть отсюда куда-нибудь в загородный дом семьи и спрятать от всех проблем… навсегда.

Губы Чонгука оказываются горячими и совсем немного сухими, Тэхён обхватывает ладонью его затылок, вторую руку уложив ему на бедро, и принимается с чувством целовать податливые, отзывчивые. Они не размениваются на мимолётную нежность и тут же переходят к более глубоким поцелуям. Тэхён прижимается теснее, с трудом себя сдерживая, чтобы не перестараться и не сделать больно, ему так катастрофически сильно хочется сказать ему сейчас три самых главных слова, но понимая, что не время и не место, он нежными касаниями, властными движениями языка, прерывистыми выдохами и вплетающимися в его отросшие за последнее время волосы на затылке кричит ему «люблю». Кричит каждому изгибу шеи, которую исследует ладонью, мягким, сладким, невозможно вкусным губам, ресницам, что под определённым углом умудряются щекотать ему скулы и каждому мелкому шрамику на его коже. Кричит пока что без звука, но уже четко отдавая себе отчёт в том, что это основная его цель на ближайшее время. Прокричать ему это вслух.

Сутки назад он думал о бабочках в животе и о том, что пожалеет о своей крепнущей привязанности к следователю. А сейчас, когда губы Чонгука с готовностью отвечают на любое движение, когда он целует вот так отчаянно словно не может насытиться, но в то же время мягко-мягко и нежно так, как только он один умеет, Тэ думает о любви. О той самой светлой и, разумеется, об обстоятельствах.

Последнее, что сейчас хотелось бы сделать — это прервать поцелуй. Тэхён не пробовал в жизни ничего лучше, чем то, что происходит между ними сейчас. Так хорошо, что буквально больно от этого.

А ещё…

Любви ведь обязательно нужны временные и обстоятельственные рамки, да? Будь у неё в запасе вечность, она бы и не подумала просыпаться.

— Ты, может, хочешь кофе? Я схожу тебе в автомат за ним, м? — спустя несколько минут, растворившихся в тишине в попытках надышаться. Тэхён нежно рисует по его щекам подушечками больших пальцев, успокаиваясь.

— Да, если тебе не сложно, — и Тэхён почти верит, что ему словами или действиями удалось заставить того хоть немного ожить и вынырнуть из бесполезного желания винить себя в поступках человека, отношения к нему не имеющего.

***

Тэ стоит у автомата с кофе и ждёт, пока наполнится стаканчик. Он задумывается о том, что было бы неплохо поесть, потому как за сутки они поели один раз, это был завтрак, счастливый и вкусный, семейный и без чувства потери, что преследует их весь день, несмотря на то, что Юнги всё ещё жив. Это, кажется, было так давно, ещё в Кванпхо.

«Интересно, а можно вообще мне сейчас из отделения выйти, дойти до вагончика с уличной едой рядом…»

А потом Тэхён не знает почему и как появилось странное тянущее живот тупым страхом ощущение. Но оно есть. И связано оно не с возможностью самому отделение покинуть, а с шальной мыслью о том, кто мог из отделения сейчас выйти. Не просто же так задавались эти вопросы о собственной пригодности и тихое, полное почти отчаяния «поцелуй меня» — тоже не просто так. Чонгук никогда не просил поцеловать. Он целовал сам.

Тэхён оставляет стакан с кофе в автомате и кидается обратно в сторону того крыла, где находится их кабинет. Не то чтобы он за время работы здесь заработал себе паранойю, но… Окей, заработал.

Он резко распахивает дверь, готовясь извиняться за то, как себя повёл, но вместо этого чувствует, как колени подкашиваются, а из лёгких будто бы выходит весь воздух.

Чонгука в кабинете нет.

С каждым шагом повторяя свою мантру «всё в порядке, он в отделе», Тэ несётся по коридору к Намджуну, в молчаливой истерике осматривая по пути все помещения, включая туалеты, и влетает в кабинет суперинтенданта, уже ощущая себя обезумевшим.

— Чонгук?!

— Что случилось, Тэхён? — Намджун обеспокоено отрывается от стола, на котором они с Сынвоном и вторым как-его-там-звали расставили ноутбуки и отмечали места на карте, куда постепенно отправляли на разведку оперативные группы.

— Чонгук… Чонгука нет, я отошёл меньше чем на пять минут,вернулся, а его нет в кабинете.

— Может, отошёл куда-то? В туалет?

— Я говорю, его нет здесь! Он странно себя вёл, а потом я пошёл за кофе и, вернувшись, его уже не нашёл!

— Без паники, — подаёт голос тот, который с незапоминающимся именем, — о чём вы до этого разговаривали?

— Анализировали где можно Чимина найти, как и до этого весь день, потом он затянул шарманку о том, что такой, как он, здесь может оказаться в будущем непригоден…

— Проверь КПП, может, зря паникуешь, — с сомнением в голосе начинает Сынвон и Тэ срывается в коридор снова.

«КПП точно!»

…— Чонгук? Следователь? Он вышел, сказал, что пошёл за кофе, — неуверенно тянет дежурный, Тэ слышит эхо приближающихся со спины шагов, в которых узнает намджуновы.

«Кофе… ненавижу ебаный кофе, какой пидорас его придумал?!»

— Тебя нахуя здесь посадили?! Сказано было: никого не выпускать больше! Сука, олень, блять!

— Так ведь… следователь же…

— И что, что следователь, у тебя был приказ, мать твою!

Возможно, Тэхён разбил бы стеклянную перегородку дежурного, потом лицо дежурного, а потом и всю будку дежурного, если бы не подошедший вовремя Намджун.

— Пиздец, Намджун, пиздец, нужно выезжать и искать его срочно. Нужно ехать к универу.

— Тэхён, успокойся, мы помимо детского дома прочёсываем и этот район тоже, если Чонгука увидят где-то, нам сообщат.

— Нужно. Ехать. К универу.

— Тэхён, у нас есть приказ…

— Да я шатал ваши приказы, твои, их, чьи угодно, — Тэхён, чувствуя невероятную злость на Чонгука, полицейских и ситуацию, подстёгиваемый по-настоящему бешеным страхом, начинает пятиться к выходу из отделения.

Намджун же глядя на взбешённого подчинённого снова видит в нём всю его спесь, эмоциональную нестабильность и абсолютную наглость по отношению к старшим. Словно и не было всех этих месяцев, в течение которых Тэ вёл себя как шелковый под руководством Чонгука.

— Тэхён, да что с тобой? Прекрати это сейчас же.

— Сидите дальше тут, как крысы, пока он снаружи и за ним гоняется свихнувшийся пидорас, я тут спокойно сидеть тупо не смогу. И ты, Намджун, должен бы переживать, учитывая сколько всего ты в него вложил, я не понимаю твоего бездействия. Надоест мять булки — приезжайте в район университета, поможете искать, я тут торчать не намерен.

А потом Тэхён выскакивает из отделения, прыгает на парковке в чонгуков краун, ключи от которого так и валялись с утра у него в кармане, и резво выезжает на дорогу. У него нет плана. У него нихуя нет. Он скрипит зубами, понимая, что в одиночку ничерта он не добьётся, и набирает номер отца.

— Пап… — Тэхён пугает и отца, и себя, слыша в своём голосе дрожь и чувствуя влагу на щеках, — пап, у тебя есть какие-то люди, какая-то охрана там, я не знаю… Есть? Пап, он убьёт его, помоги мне, пожалуйста, я нихрена в этой жизни не умею, ничего никогда сам не делал и не добивался, я как слепой котёнок, всё, что у меня есть, — это ты и твои связи. И он ещё. Я только начал жить благодаря ему, слышишь? Помоги мне в последний раз и, клянусь, мне не нужны ни счета, ни кальянные, ничего не нужно, я всё сам сделаю, заработаю, что угодно сделаю, наказывай меня сколько хочешь, только скажи, что сможешь помочь.

— Тэтэ, солнышко. Успокойся, слышишь? Где ты сейчас? Я подъеду с охраной, ты только скажи мне куда, — отец звучит немного сонно, Тэхён и не подумал, что уже ночь и он, возможно, ложился спать.

— Я не знаю, не знаю, пап, район Корейского национального гуманитарного университета, я буду искать там заброшенные здания… позвоню, как найду, пока просто, отправь кого-нибудь туда, ладно?

***

Спустя полчаса скитаний по району, где располагался университет, Тэхён получает сообщение от Намджуна со списком адресов, которые опергруппы уже успели проверить. Спустя час его одинокой, никем не засвидетельствованной истерики в машине ему звонит отец и, получив от него список адресов от Намджуна и его собственный список, сообщает о том, что его люди тоже начали поиски.

За час Тэхён пару раз останавливался, когда переставал соображать, что делает, и когда тремор рук, которые никто больше не сжимал нежно в своих, успокаивая, грозил ему попаданием в аварию. Тэхён не может сейчас в аварию. Сначала Чонгук, а потом уже хоть аварии, хоть цунами — плевать. Он искренне старался сделать так, чтобы мозг оставался холодным. Но он, блять… перегревался. И в такие моменты Тэхён вцеплялся руками в руль и орал, орал и плакал. Потому что, сука, ну как такое может быть? Как? Ему всегда было грех жаловаться на жизнь. Любящая семья, заранее обеспеченное средствами существование, вроде бы даже не самая глупая голова на плечах — живи, наслаждайся. Но ему было мало. Хотелось что-то из себя представлять. Но кто же знал, что поможет стать кем-то большим, чем обычный мажор из рекламы трусов, ему полицейское отделение номер двадцать восемь и старший следователь Чон Чонгук.

Красивый Чонгук. Нежный Чонгук. Невозможно крутой Чонгук на байке. Его Чонгук. Лучший бойфренд из всех, что у Тэ были даже в мечтах. Тэхён хотел семью. Свою маленькую ячейку общества. Но родился геем. Даже не би. Единственный шанс на подобное счастье, как семья, — это найти партнёра, который будет лучше, чем любая твоя мечта, который будет от и до твой, который будет слушать и заботиться, потому что ему банально не сложно, который будет с самого начала относиться серьёзно, которому не западло будет сбегать тебе за чипсами в магазин… боже, речь даже не о материальных благах, если уже говорить о сокровенном, то скажи ему Тэхён, что хочет свадьбу и детей, он нашёл бы способ. Он изъебнулся бы так, что никто не понял бы даже, что произошло, но цель бы эту выполнил. Почему? Потому что Чонгук столько дерьма в этой жизни вынес в попытке получить явно заслуженную им любовь, что сейчас, восстав из пепла после того, как ему вместо любви подарили лишь боль, относится к партнеру и тому, что между ними происходит, с трепетом, осторожностью и серьёзностью. Чонгук — это его шанс. Шанс на собственную семью. С ним. Вдвоём. Только так дальше хочется. Один Тэхён просто не сможет. И с другим человеком — тоже не сможет. Он даже думать не хочет о том, чтобы рядом оказался кто-то другой сейчас. Чонгук уже слишком глубоко внутри него. Слишком близко подобрался к сердцу и без последствий его оттуда не вытащишь. Тэхён не может его потерять. Не может потерять свой шанс. Он так и не сказал ему «люблю». Сука, а ведь хотел же.

Ким не знает в какой момент и почему его накрыло всем и сразу. У них ведь только-только всё начиналось. Когда вообще «у меня есть всё, а теперь ещё и ты» превратилось в «всё, что у меня есть, — это ты». Когда потерял?

«Чонгук, дебил, ну почему ты, сука, посмел вообще собой жертвовать, а как же я? Ты обещал мне исполнить мою мечту!»

***

Тэхён наивно полагал, что район КНГУ небольшой, но… прошло больше часа, у него закончились слёзы и уже почти сел телефон, а из сигналов ему продолжают поступать лишь смс о том, что очередной адрес пуст. Он даже думать не хочет о том, что Чонгука здесь нигде нет и они делают это всё зря, теряя время. Чонгук был уверен, что Чимин прячется где-то здесь. Он просто не мог ошибиться.

Папа:

чонсондон 44/2 дым из окна на первом этаже, вызвали пожарных, сами тут ждём снаружи

Сердце Тэхёна пропускает целую серию ударов, прежде чем снова вернуться в нужный ритм, он успевает переслать сообщение Намджуну, надеясь, что тот не дурак и поймёт, что это срочно, и экран его севшего телефона гаснет.

***

Чонгук дурак. Он и сам это прекрасно понимает. Дурак и не лечится. Но других вариантов у него нет. Он банально не знает, что ещё можно сделать.

Зачем он вообще выперся и пошёл искать Чимина сам? Чон прекрасно отдавал себе отчёт в том, что Намджун и люди из управления — не шутка какая-то, это профессионалы, которые отлично понимают, что торопиться в вопросах поиска опрометчиво и грозит путаницей и ещё большей потерей времени, а потому и делают всё размеренно и согласно плану. И рано или поздно этот план сработает. Чимин не невидимка и не насекомое. Он не сможет раствориться, не сможет спрятаться в норку, не сможет слиться с окружающим пейзажем. Он человек, а люди — существа импульсивные и оставляют следы. Всегда. Рано или поздно Чимина бы нашли. Гораздо быстрее, чем, возможно, это сделает Чонгук, двигающийся на одной лишь интуиции. Чонгуков профессионализм в целом поднял ручки в сдающемся жесте и готов был подождать момента, когда преступника поймают. Но чонгуково чувство вины и ощущение, что он где-то не доделал, где-то не сообразил, где-то не додумал, кое-кого не защитил и на что-то не обратил внимания, хотя это что-то лежало на поверхности, не дает ему ни дышать полной грудью, ни, ожидаемо, усидеть на месте. А потому он решил… пожертвовать собой?

На самом деле нет. У Чонгука сейчас есть Тэхён… и если этот засранец думал, что может вот так просто на его глазах играться с Миюн и выглядеть при этом так правильно и мило, и обойтись без последствий в виде чонгукова заходящегося во влюблённой эпилепсии сердца, то, ну, он ошибся.

Чонгук влюбился до скрипа в зубах. Ему стало мало Тэхёна в первый же день, когда они договорились попробовать отношения. Вот такой он человек. Если рядом, то основательно. Если вместе, то с планами на будущее. Чонгуку двадцать семь и Чонгук хочет с Тэхёном семью. Плевать как, но это желание лейтмотивом прошивало его мысли каждую секунду последних суток, о чём бы он помимо этого не думал. Тэхён — человек, с которым Чонгук отчего-то видит своё будущее, откуда бы эти мысли не взялись, просто видит и всё.

Но с маньяком на хвосте, у которого относительно тебя какие-то неясные совершенно планы, окунаться в отношения опасно слегка. Потому что Тэхён не должен был быть вмешан в это дерьмо. Изначально его присутствие в деле — ошибка, хоть и вылилось это в итоге в нежную привязанность между ними, а потом и распаляющиеся не с каждым днём, а с каждым мгновением чувства. И нет, Чонгук хоть и дурак, но он не собирался молча идти в качестве приманки к Чимину и умирать, он собирался выяснить, где тот прячется, дать сигнал в отделение и быстро это всё закончить. И свой гештальт закроет хоть немного и человека дорогого постарается защитить. В конце концов, оперативные группы этим и занимаются. Да, Намджун наказывал так не делать, запрещал лезть на рожон и говорил оставить всё на оперов. Но чем он, Чонгук, хуже?

Не рассчитывал следователь, конечно, выходя из отделения в темноту и свежесть ночных улиц и сворачивая за угол, чтобы выйти к метро, потому что ключи так и остались у Кима, а валить надо быстро, получить за этим же самым углом по голове битой. А потом, когда небольшой с виду Чимин, что удивительно находящийся так рядом всё это время, заметив, что тот упал, парализованный болью в затылке и ужасом, потому как боль терпеть не умеет, но не отключился, ударил его ещё раз и, как показалось Чонгуку… извинился?

***

Чимин не дурак в отличие от Чонгука, выпершегося на улицу, когда на него негласно уже была объявлена охота. Чимин отчего-то был уверен, что так всё и получится. Он планировал всё немного по-другому, но убивающийся Чонгук в кабинете, его выражение лица, с которым он читал чиминово эссе, его метания, от которых за день наблюдения через камеры, у Чимина начало рябить в глазах, — это всё говорило об одном. Он сорвётся, Чимин был уверен на 98%, что он сорвётся. Нужно было лишь угадать момент. А потому Чимин почти со спокойной душой сел в машину — машину Юнги, ключи от которой спёр прошлой ночью, а не свою, конечно, Чимин ведь не дурак, в отличии от Чонгука — и поехал к отделению. Масштаб развёрнутой Намджуном деятельности удалось оценить сразу же по выезду на трассу, полиции ощутимо больше, но Чимин точно знал — камеры, камеры в отделении — в розыске его личная машина, а, значит, если ехать дворами и припарковаться у отделения со стороны выезда из спального района, никто внимания не обратит на развалюху Юнги. Серьёзно, как он ездил всё это время на этой раздолбанной королле, просто ведро на колёсах. Ну, зато неприметная.

А Чонгук ожидания оправдал, Чимин не знает, что произошло в отделении, раз уж тот таки решил выпереться на улицу, так как с наступлением темноты выехал из убежища к участку, чтобы подкараулить, но, очевидно, судьба Чимину продолжает благоволить, потому что вот он, Чонгук, в светлом свитшоте, а не в рубашке, как обычно, нервно передёргивает плечами, выходя из-за угла, очевидно направляясь в сторону метро.

Без удачи абсолютно точно не обходится, потому как выйти, вырубить Чонгука, вернуться с его тушей к машине и доехать до здания библиотеки, затащив его потом внутрь, удаётся абсолютно без происшествий.

На этот случай у Чимина уже не было плана. И это просто удачное стечение обстоятельств. Именно тогда, когда он подъехал, именно с той стороны, с которой нужно, совершенно не сопротивляясь. Сказка, а не похищение просто.

Чимин продевает наручники за ржавой трубой у стены, закрепляет в браслетах его руки и роется в чемодане с препаратами в поисках нашатыря. Главное не перепутать ни с чем, а то откинется раньше времени.

***

Чонгук морщится и наконец продирается сквозь темноту, заполнившую всё вокруг, с трудом открывая глаза, а потом хмурится от тупорылой боли, растекающейся внутри черепа. Чёрт, это очень больно. Он ловит невозможно сильный флэшбек и чувствует, что в груди противно сдавливает то, что по-хорошему должно быть его сердцем.

— Привет?.. — Чимин стоит напротив на расстоянии в метр и… это просто Чимин. Без безумного выражения лица, без окровавленых по локоть рук, без сумасшедшего смеха, без всего, и Чонгук, пытающийся сообразить, что вообще происходит, не понимает, пока что не понимает ничего, но уже чувствует, что липкий страх ползёт по позвоночнику.

— Слушай, ты извини, за это, — абсолютно миролюбивым тоном, указывает рукой себе на голову, Чонгук, в истерике что-то хрипнув, отползает резко к стене, Чимин на это будто бы и внимания не обращает, продолжая, — я знаю о твоём секрете, я в общем-то всё и обо всех знаю. Я не собирался бить, но забыл взять хлороформ. А чем-то покрепче глушить опасно, ты мне нужен в сознании.

— Что? — почти беззвучно, голова болит нестерпимо, но в груди давит сильнее, Чонгук не особо понимает природы этой боли.

— Нам, наверное, стоит поговорить, да? — спокойно спрашивает Пак и, оглянувшись по сторонам, подтаскивает стул и усаживается на него напротив истерично пытающегося просочиться сквозь стену Чонгука. Того начинает трясти, он дёргает руками, на запястьях моментально краснеет кожа. — У нас не так много времени. Задавай вопросы, если хочешь что-то узнать. Потом будет поздно.

Чонгуку больно. Он бы сравнил сейчас эту боль в груди с душевной, подумал бы о том, что ему на деле Чимина очень жалко и он безумно хотел бы помочь, и сожалеет, что не знал о том, что помощь требовалась. Это всё тоже, но… болит как-то физически, а не душевно, и если бы не душил страх, Чонгук бы, возможно, смог проанализировать, но у него не получается и он давит из себя одно простое и ёмкое:

— Зачем?

— Зачем что? — вскидывает бровь. Блять, он слишком спокоен, просто невозможно.

Чонгук хочет, чтобы он открыл сейчас свой рот и сказал, что они ошиблись, что его оклеветали, что похитив его, он просто хотел доказать, что не виновен, хотел донести свою правду одному человеку, чтобы он смог по закону его защитить. Потому что перед Чонгуком не маньяк. Не псих. Не тот, кого они называли псевдогреком, а тот, кто, весело болтая с Хосоком, зависал в кафетерии перед работой, тот, кто приходил на посиделки к ним в бар и выпивал с ними, сидя впритирку с Юнги…

— Юнги, — новая попытка заставить речевой аппарат работать.

— Нет, об этом мы говорить не будем, — болезненно морщится Чимин, — тогда уж лучше разберёмся с вопросом «зачем». Хотя я думаю, тебе давно всё понятно. Бао Лин. Он ведь пришёл, да? — знает прекрасно, что да, сам по камерам видел его в допросной, но дожидается ответного кивка, видимо создавая хотя бы иллюзию диалога. — У нас не так много времени на чистосердечные признания, Чонгук, судя по всему, — кивает в сторону компьютера на столе, где в нескольких маленьких окошках Чонгук, сощурившись, узнает кабинеты отделения, — Тэхён не дурак в отличие от тебя. Знаешь, я думаю, он тебя найдёт в конце концов. Не полиция, а он. А знаешь почему? Потому что он, судя по тому, что я видел, смог дать тебе то, что я всю свою жизнь отчаянно искал в периоды, когда не просыпался с желанием поубивать их всех нахуй. Я так хотел, чтобы кто-то однажды пришёл, как вот он к тебе, и починил меня после всего, что было. Нихуя не повезло, блять, всю жизнь не везёт, — грустно улыбнувшись губы поджимает.

Чимин замолкает ненадолго, а Чонгук потихоньку успокаивает дыхание и нестройное сердцебиение, кажется, время ещё есть. Пак ведёт себя спокойно и адекватно, кто его знает, что за маской спокойствия кроется, но… пока ведь не трогает. Чонгук окончательно осознает, что произошло. Чимин подкараулил его у отделения, ударил по голове и привёз, очевидно, в своё убежище. В нос бьёт удушающий запах медикаментов и Чонгук надеется, что в воздухе нет хотя бы ядовитых паров. Чон понимает, что телефона при нём нет, а наручники вполне себе реально дерут кожу, на контрасте почему-то вспоминаются его собственные, с которыми они как-то развлекались с Тэхёном. Тут же гонит от себя эту мысль и осторожно оглядывается. Тёмное помещение, слегка захламлённые столы с кучей бумаг, папок, рассыпанные по полу фотографии, самая настоящая стена обклеенная кучей вырезок, фото, совсем как их доска в отделении, только в разы больше. Окна неровно заколочены изнутри, пропуская немного света от уличных фонарей, внушительных размеров настольная лампа на столе и ноутбук с кучей каких-то гудящих устройств рядом. Значит, вот откуда он за ними следил.

Взгляд Чонгука снова возвращается к стене с фотографиями и он едва подавляет в себе желание податься вперед, чтобы получше разглядеть что там. Чон понимает, что фотографий сотни, сотни бумажек с приписками и адресами, сотни зарисовок, сотни изображений и знаков, часть из которых Чонгуку уже знакома…

«Господи, так много всего, он… жил этим. Жил этим планом долгие годы».

— По поводу всего, что касалось университета и за что я отправил этих ребят жариться в крематорий, вы правильно догадались, — снова начинает Чимин, возвращая взгляд Чонгуку, — Пакпао изнасиловал меня в две тысячи двенадцатом, в общаге, когда я учился на литфаке, с Джи Воном мы тогда встречались, но он сидел и смотрел на это всё, а Ан Чау, уёбище, держал меня, помогал бить и потом стоял на стрёме. Бао Лина я планировал завалить за то, что он, будучи единственным свидетелем, даже не попытался помочь и дать показания…

— Но он потом хотел…

— Цыц, — резко перебивает Чимин, — но-но-но, — грозит пальцем словно ребёнку, — давай не будем друг друга перебивать, ладно? То, что вы там нарыли, я и без тебя знаю, а полную и правдивую историю ни от кого, кроме меня, ты не услышишь. К тому же, знаешь, вот это «потом хотел» уже роли не играло, ты либо помогаешь, либо ты не человек, раз позволил такому случиться, закрыл на это глаза и сколько бы ты не передумывал и не жалел, это уже ничего не меняет. Окей? Я тоже молчал, когда меня обижали, чтобы не было проблем у других людей. И что мне это дало? Ничего, кроме пиздюлей от этих же самых людей. Кён Су и Ги Су — чуваки из моего детского дома, вы нихрена на них не нарыли, но я поясню: мы воспитывались вместе какое-то время, удивительно, кстати, что их, моральных уродов, которые меня в дерьмо втаптывали, усыновили вроде обоих, одного точно, второго, если честно, не помню. А меня, нахуй, до последнего в этом ебучем приюте держали. Меня туда, кстати, два раза вернули, знаешь? — Чонгук отрицательно качает головой и опускает взгляд в пол. Они пиздецки много всего упустили.

— Тебе это… нравилось?

— Нравилось что?

— Убивать.

— Конечно нет, ты что, больной? Кому это может понравиться?

— Тогда зачем делал? — Чонгуку страшно до обморока, но он не понимает причины страха. Он в ужасе от ситуации, но Чимин почему-то страха, кажется, не внушает.

— Просто.

— Просто? — Чонгук вскидывает на него шокированный взгляд, он отчётливо ощущает, как через пелену страха просачиваются ненависть и ярость. — Отнял у людей жизни просто так? Без причины?

— Ну, во-первых, не людей, они ими быть давно перестали. Во-вторых, не просто так, у меня была цель. Я хотел очистить если не весь мир, то хотя бы мир, в котором жил я, от произвола тех, кто возомнил себя богами и решил творить на земле всё, что вздумается. Неплохо да? Звучит благородно.

— Чимин, ты вместо справедливого суда просто убил их всех…

— Я не хотел, ясно? Ты же оправдываешь Бао Лина, который не дал показания, а потом передумал. У меня похожая ситуация. У меня подтекает крыша, Чонгук, после всего этого дерьма. Ты, как никто другой, должен меня сейчас понять, потому что ты, как и я, хавал это дерьмо полжизни. Правильно я говорю? — Чимин смотрит выжидающе. Чонгуку бы просто кивнуть, мол, понимаю. Но Чонгук не понимает. В упор не понимает, хоть, как Чимин выразился, и хавал такое же дерьмо полжизни. — Я придумал это всё в этом самом здании хренову тучу лет назад. Тут была когда-то библиотека, в курсе? А вообще я бы в жизни никогда не смог это все воплотить в реальность самостоятельно. Яды и информация — были двумя самыми сложными составляющими моего плана. И если информацию я придумал как находить — через наш прекрасный двадцать восьмой, то с ядами было посложнее. Кстати, Намджуну ничего не будет, наверное, за то, чем я промышлял, будучи сотрудником. Виноват ведь не он, а безопасники, которые в глаза долбились и не видели, что я террабайтами информацию пизжу из архивов полиции по всему Сеулу. А ещё тебе важно запомнить, что я не был в своём стремлении один. Не нужно делать из меня главного всемогущего злодея. Нас много, людей, которых втаптывают в грязь, а потом выпускают в социум и живи как хочешь. Там, сям, набралось знакомых, которые помогали. Людей, которые тоже хотели бороться хоть и закадрово. Тут мне повезло. Мне вообще, если честно, много раз повезло. Я ни разу не профессионал в плане убийств и как вы меня на первом же трупе не выловили — удивительно. Но я, блять… — Чимин резко выдыхает и отводит взгляд, и это первая эмоция, которую Чонгук видит на его лице за всё время, пока они тут «разговаривают». — Не хотел. Реально в какой-то момент не хотел. Сразу же после Ги Су. Кровь — это мерзко. Я хотел остановиться, но… сдаться и провести остаток времени в тюрьме с клеймом убийцы, испортив свою жизнь окончательно — идея хуёвая, мне не понравилась. В конце концов, вместе со своим телом я бы забрал в тюрьму и свои мысли, а пока эти пидорасы ходили по земле, мои мысли, увы, вращались только вокруг моего плана и желания его осуществить. Если было бы можно стереть память, я бы первым пошёл, чтобы забыть это всё к чертям, — обводит рукой пространство вокруг.

— Ты мог попросить помощи.

— А ты попросил?

— Но…

— Кстати говоря, у меня для тебя подарок, — торжественно заявляет Чимин и выражение его лица становится по-настоящему довольным. Чонгук не хочет знать какой там подарок. — Сдаётся мне, я разрушил твою жизнь из-за своего плана. Не принимай это близко к сердцу, тебе просто не повезло, более того, ты мне даже симпатичен. Но ты мне нужен, — Чонгук снова бегает глазами по помещению в поисках хотя бы намёка на выход, и внезапно обращает внимание на конструкцию за спиной Чимина, которую удивительно как не заметил ранее, это верёвка с удавкой на конце, привязанная к балке на потолке, то есть вот так он его… — поэтому я приготовил подарок, — Чимин улыбается и склоняется к Чонгуку. — Ким Сокджин, да? — Чонгук холодеет. — Намджун наплёл тебе небось, что тот в Тэгу живет, да? — едва заметно кивает. — А он не сказал тебе, что прикрыл его в колонию общего поселения? Тэгу-то оно Тэгу, только с колючей проволокой и слегка за городом, знаешь? — склоняет голову к плечу, Чонгук улавливает в его глазах странную перемену, словно сквозь смотрит, — ну, в общем, он там больше не живет, — завершает мысль Чимин, закусывает в улыбке губу и удовлетворенно наблюдает за тем, как на лице Чонгука непонимание сменяется одной эмоцией за другой.

Чонгук же в этот момент почти ожидает, что тот сейчас рассмеётся безумно, откроет дверь и в помещение зайдёт тот самый человек, который вбил первый кол в трещину, с которой начала своё крушение его, чонгукова, жизнь. Он снова заходится дыханием от ужаса, снова чувствует, что в груди начинает теперь уже не просто давить, а резать.

— Не понимаешь? — хмурится Чимин. Чонгук в ответ лишь слабо мотает головой. — Я убил его.

«Что?..»

— Нет…

— Да, Чонгук, не вижу благодарности в глазах. Ты теперь отомщён, слышишь? Надеюсь, мне хватит этого, чтобы искупить перед тобой свою вину за всё это. Я не своими, конечно, руками это сделал, но как я и говорил, в плане мести за то, что со мной сделали, я не был один. Мне было кому помочь, знаешь, людям часто нужно обмениваться информацией, например. Это отличная валюта, к слову, на преступном рынке.

— Зачем ты убил его? Он должен был понести наказание соразмерное тому, что он сделал. Он, блять, не заслуживал смерти, Чимин, это несопоставимые вещи! — Чонгук чувствует, что в глазах ко всему прочему закипает. Господи, такого просто не может быть.

— Мне не нравится твоя реакция. Это вообще-то подарок. Заточка в печень — это, конечно, не разорванная почка, но тоже неприятно, я постарался для тебя, а ты даже не думаешь оценить. Неприятно.

«Подарок. Подарок. Подарок»…

— Это, блять, ненормально… — Чонгук чувствует, что по щекам катятся слёзы. Он не уверен по кому они. По Сокджину ли. Или по Чимину, который зашёл так далеко и натворил безумных по тяжести вещей.

— А остальное нормально? — хмыкает, улыбаясь, Чимин.

Чонгук зажмуривает глаза, заставляя себя успокоиться. Запястья режет из-за лопнувшей от наручников кожи, голова болит нестерпимо, и Чонгук, ощущающий, в силу своих психологических травм, физическую боль в троекратном размере, чувствует, что находится в вакууме. Он окончательно понимает, что это конец, вот сейчас точно конец, больше работать в полиции он не сможет. Прав был Тэ. За всё время его работы он успешно раскрывал преднамеренные убийства, и убийства по неосторожности, расследовал даже самоубийства. И никогда ему не было страшно. Он испытывал во время работы целый спектр негативных эмоций, но не страх, увольте. Чего бояться? А сейчас только он. Почему? Потому что Чонгук никогда не боялся трупов. Ибо бояться нужно живых людей. И Чимин, сидящий перед ним с блуждающей на губах расслабленной улыбкой, — прямое тому подтверждение.

Чонгук внезапно вспоминает, что похитили его явно не для того, чтобы мирные разговоры разговаривать. Какая полиция? Какая работа? Ему жизни то никто давно не гарантирует, а он думает о работе. Тэхён… его нежный Тэхён, наверное, очень сильно напуган сейчас, его, наверное, забрал домой отец, после чонгуковой пропажи, или, что более вероятно, его закрыли в отделении, чтобы не рыпался, потому что Чонгук уверен, Тэхён будет. Почему уверен? Потому что любит его, кажется. И так больно оттого, что не будет возможности об этом сказать.

— Чимин, не надо. Это всё не выход. Я придумаю, как помочь, пожалуйста, просто остановись сейчас…

— Нет, Чон, — нетерпеливо отмахивается Чимин, очевидно ожидавший, что Чонгук рано или поздно заведёт эту шарманку, — прости, но у меня уже давно нет другого выхода. Его не было уже тогда, когда я начал разрабатывать план. Просто потому что, начав, я точно знал, что не смогу от него отказаться. Без помощи я бы просто не смог этого сделать. А после первого убийства не закончить с этим всем… глупо, тебе не кажется?

— Ты знаешь, сколько дерьма мне пришлось вынести, я бы понял, ты мог прийти ко мне, у тебя ко всему прочему был Юнги, он бы…

— Не смей говорить мне о Юнги! Он просто трахал меня, Чонгук. Он после первого же секса сказал, что готов только без обязательств. Каково, ты думаешь, такому, как я, было это услышать после всего, что я уже пережил? Меня дрочили и пиздили в детдоме за то, что кто-то другой за мой счёт выехал и самоутвердился, опустив меня на дно, меня насиловали просто за то, кем я являюсь, я по их мнению был достоин таких мучений просто за то, что я есть, мне плевали в спину, меня сначала трахал человек, которого я любил, а потом он же просто наблюдал за тем, как меня рвут на части, и молчал, у меня не было за всю жизнь ни одного друга, который бы остался другом в сложной ситуации, меня возвращали в детдом два раза с тех пор, как я туда попал, просто потому что, без объяснения причин, и ты думаешь, мне мог помочь Юнги?! Он мог бы, если бы захотел сам, но он, блять, за год не захотел и что мне было делать, когда вот здесь, — указывает на свою голову, — голоса не утихают, Чонгук. Уж простите, что я не смог взять и исцелить себе сердце и душу, только потому что Юнги существовал и готов был меня ебать в темноте.

— Он ничего о тебе не знал. Он никогда бы так не поступил, если бы узнал, что ты не готов к отношениям без обязательств. Да и были у него причины не предлагать отношения, но…

— Это не важно. Даже если ты прав. Что бы я не говорил, одного человека недостаточно чтобы жить, Чонгук.

— Достаточно!

— Правда это или нет, мы с тобой уже не узнаем.

— И что? И что дальше? Зачем мы вообще об этом всём разговариваем? — Чонгук ощущает прилив неожиданной смелости. — Кто ты сейчас? Гефест? Припаяешь меня к чему-то? Сожжешь? Что ты сделаешь? Какой в этом смысл?! Чем я перед тобой провинился, раз ты решил меня убить?

— Тебя? Гефест? Не понимаю…

— Ну нумерология же. Семерка, Гефест, всё такое.

На мгновение лицо Чимина приобретает такое выражение, что Чон с ужасом задумывается о том, что всю эту страшную теорию с богами они выдумали сами и совершенно не стоило тратить на это время, но…

— Я не Гефест, Чонгук. Я Прометей.

Чонгук застывает на месте, глядя на него невидящим взором. Прометей, кто такой Прометей, при чём тут он вообще…

— Ну же, давай, Чонгука, один из титанов, защитник людей от произвола богов на земле, тот самый, что подарил людям огонь, а боги его за это в ответ приковали к скале и оставили на растерзание птицам. Мученик. Припоминаешь?

— Мученик…

— Айщ, тебе давно пора было бросить полицию, ты не в состоянии в стрессе здраво мыслить, не тупи. Гефест и Прометей под одной цифрой. Не ты сегодняшняя жертва. Ты не в этом клубе, шаришь? Я собираюсь сегодня сдохнуть. Я — цифра семь.

«Я — цифра семь». Тэхён ошибся. Чонгук ошибся. Они все ошиблись насчёт Чимина. Ошибались изначально. Эти убийства… это зло, но не просто ради зла. Это месть, но месть пропитанная неприятием, жалостью и ненавистью к самому себе в первую очередь. Все эти легенды, знаки, символы, обращения на трупах и оригинальные способы обыграть смерть… это последняя попытка Чимина рассказать миру о своей боли. О боли, с которой он так и не справился. О боли, которую он не смог пережить.

— Чимин, не надо, — испуганно, словно очнувшись, начинает Чонгук, осознавая до конца смысл сказанного. Эгоистично опуская всё прочее… Если на его глазах человек убьёт себя, Чон натурально поедет крышей раз и навсегда. Он просто не сможет такого вынести. Трупы ладно. Это уже не люди. Чонгук приучил себя так думать. Но не живой человек, отнимающий у себя жизнь хоть и сознательно. Нет, Чонгук этого не вынесет.

— Хочешь занять моё место? А как же Тэхён? Как же ваши вечерние посиделки в отделении, «оу, Тэхён, у меня нет почки», «оу, Чонгук, какая трагедия», — снова хмыкает Чимин, передразнивая, но без злости совершенно. И от этого крышу срывает. Это всё просто не может быть правдой.

— Чимин…

Чонгук хочет возмутиться тем, что Чимин подслушал то, что для его ушей не предназначалось. Но осекается, потому что какая теперь уже разница? А Чимин, покусав губу, поднимается со стула, отодвигая его, и почему-то начинает разливать бензин из канистры, которую Чонгук тоже изначально не заметил.

А потом Чон чувствует струю крови, текущую по запястью, которое он-таки умудрился разодрать, смотрит на неё и какая-то часть его сознания уплывает. Своей крови он слишком боится. Его мутит.

Чимин проверяет верёвку. Пододвигает стул на лужу бензина. Чонгук в упор не понимает к чему тут бензин.

— Ты называешь их нелюдями, а ты по-твоему человек? Достоин им зваться после того, что сделал? — зачем-то начинает Чонгук, четко осознавая, что Чимин собирается сейчас сделать.

— Я? — спокойно переспрашивает Чимин. — Я — нет. Я такое же чудовище, но я хотя бы не такой моральный урод. За исключением Пакпао, все просто уснули, Чонгук, а Юнги так и подавно ещё может выжить. Мне всю жизнь дарили только боль, я же наоборот обо всех в итоге позаботился. Не находишь это очаровательным?

— Чимин, пожалуйста, давай поговорим, ты можешь сдаться, мы найдём тебе врача, эти голоса… в голове, мы их вылечим, ты не можешь просто взять и уйти сейчас.

— Очень даже могу, Чонгук. А голоса… я сам их создал, я не хочу их лечить. И решения принимал я, а не мои голоса. Ответственность за каждую смерть лежит на мне. Отрицать этого я не собираюсь. Как я и говорил ранее, я чудовище, согласен, мне очень понравился мой план, мне понравилось как я его исполнил, но я всё равно безумно жалею, что всё это начал, потому что, сколько бы я не убивал, облегчения и удовольствия мне это не приносило. Это огромный облом, потому что я реально надеялся, что хоть немного отпустит. Я жалею, ты не ослышался. Но, с другой стороны, я не смог бы по-другому. Один бы я просто не вывез, рано или поздно я вскрыл бы вены в своей стрёмной хате, полученной от государства. А так… так я заберу их всех с собой. И я счастлив, правда, счастлив, что таких, как они, на земле больше не будет. Можешь осуждать меня. Но помни, я ведь сделал тебе подарок. Очень значимый, как мне показалось, поэтому не забредай мыслями в осуждение слишком далеко и надолго. А ещё я искренне любил Юнги, но если он когда-нибудь очнётся, а ты в итоге выживешь… Никогда не говори ему об этом, ладно? Я и так перед выстрелом сказал ему, что он мог меня спасти, ну что ты так смотришь, Чонгук? — названный не сразу понимает, как упустил момент, когда Чимин взобрался на стул.

— Ладно, уговорил, — надевает на шею верёвку, — прости, что подпортил тебе жизнь и карьеру, постарайся выжить, я не могу тебя сейчас отпустить, потому что тогда ты не дашь уйти мне, но я очень надеюсь, что не ошибся в Тэхёне и он тебя найдёт, ты должен выжить, потому что я хочу, чтобы о моей истории услышал мир, а если не мир, то хотя бы кто-то, поверь, я искренне надеюсь, что мой пример послужит для кого-то отправной точкой.

— Отправной точкой, чтобы идти убивать?

— Отправной точкой, чтобы задуматься, прежде чем сказать или сделать то, что заведомо может ранить другого человека, глупый. Люди просто… — по его щекам внезапно скатываются первые слёзы, и Чонгук в истерике начинает пытаться выдрать руки из наручников, скрежетая ими о трубу, чтобы вытащить его из петли, плевать на обстоятельства, его накажут по закону так, как он этого заслужил. — Они иногда такие жестокие, Чонгук, — он всхлипывает, и Чонгук начинает выкрикивать его имя, умоляя вылезти из чертовой петли, в его голове постепенно туманится, — тяжело в своей жизни вытерпеть и пережить последствия от одного жестокого человека, но когда каждый раз везде и всюду люди… просто пытаются тебя убить, и морально, и физически уничтожая, а ты и так по жизни обделён всем, чем можно, это, сука, невозможно больно, Чонгук, прошу, не осуждай меня слишком сильно, я… я не хотел, — Чонгук натурально орет, заходясь в истерике и дёргая чёртову ржавую трубу, он замечает в руке Пака приличных размеров зажигалку с затвором и с криков и оров переходит на умоляющий тон, чувствуя, как сам плачет, но не разбирая слов, что вылетают из его собственного рта, однако прекрасно слыша всё, что говорит, захлебываясь теперь уже слезами, Чимин. — Я безумно устал. Я так устал, Чонгук. И я не хотел, но не мог по-другому. А мне, мне всегда было так больно, я так хотел, чтобы меня хоть кто-то любил… И прости, прости ещё раз за то, что именно тебя со мной столкнула жизнь, а не другого полицейского, ты меньше всех заслуживаешь страданий, прости, правда, — а потом как в замедленной съёмке.

Теперь уже точно бывшего следователя глушит боль. Он не умеет с ней справляться. Давно не умеет. Но изо всех сил пытается. Уже не чувствуя рук, он безвольно валяется на полу, стараясь дотянуться до ножек стула, чтобы постараться удержать его ногами, когда Чимин попробует его выпихнуть из-под себя, он хрипит от невозможной боли в руках и снова сковавшей рези в груди, а зажигалка медленно, словно пёрышко, преодолевает расстояние от чиминовых дрожащих рук до пола с лужей бензина. Разумеется, это всё происходит за доли секунды, но Чонгуку момент кажется вечностью. Он кричит и кричит, а Чимин смотрит на него с катастрофической концентрацией боли во взгляде и улыбается, шепча периодически одними губами «прости».

Пламя вздымается моментально, заставляя Чонгука испуганно отпрянуть от него и снова вжаться в стену, а Чимин, прикрыв глаза и резко выдохнув, внезапно виснет на веревке, пиная стул в его, Чонгука, сторону, словно издеваясь, потому что стул вроде бы близко, но дотянуться — никак.

Чонгук истошно орёт и снова, и снова дерёт чёртову трубу. Он не хочет смотреть, но видит, как чужое тело в конвульсиях дёргается на верёвке, как его быстро поглащает пламя, Чонгук слышит голоса с улицы, но продолжает истошно кричать и рваться к чертовому огню, потому что там человек, что бы он ни сделал, что бы Чонгук и он сам ни говорили до этого, он человек в первую очередь.

Чонгук кричит, рвётся, плачет, зовёт его без конца, прекрасно понимая, что услышать его уже банально некому, заходится в истерике, пытается дышать, но чувствует, что грудь сковало невозможной болью и чем больше он кричит и надрывается, тем быстрее перед глазами темнеет, дыхание заканчивается, а боль в груди растёт и становится всеобъемлющей, последнее, что Чонгук успевает сделать, — отползти от пламени поближе к двери, которая оказывается всё это время была слева и почти что близко, насколько позволяла отползти труба, он, кажется, проваливается во тьму, запрещая себе воспринимать запах и температуру воздуха, но на какой-то момент оказывается заперт в водовороте истошного вопля, его собственного, потому что Чимин не издал и звука, он заполняет собой всё пространство вокруг, а потом становится темно. Темно и только этот истошный крик в ушах.

***

Первым, что Тэхён замечает, влетая во внутренний двор дома, адрес которого скинул ему отец, — это дым, сочащийся из щелей в окнах. Не нужно быть гением, чтобы понять, что они наконец нашли, что искали. Тэхёна глушит тупым страхом, когда он вываливается из машины, но он всё равно отчего-то на автопилоте, одновременно подгружаясь в панику, начинает искать дверь, ведущую в помещение. Сейчас важно одно — убедиться, что его Чонгука там нет. Пускай он будет где угодно, но не в ёбаном огне. Он несётся к дому и не видит, как во двор въезжает скорая, не слышит окликов отца, не замечает, что люди, обнаружившие это место, предпочитают не лезть к зданию, он наконец находит глазами заветную дверь, спотыкаясь, бежит к ней со всех ног, пока не оказывается остановлен чьей-то крепкой хваткой.

— Тэхён!

— Кто?.. — дёргается, с трудом отрывая взгляд воспалённых глаз от желанной двери, до которой пара шагов, не больше. — Отпусти, Мин Хо, я должен вытащить его оттуда.

— Ты не можешь быть уверен, что он именно там. Это слишком опасно, давай подождём спасателей и полицию, — голос брата не сочится привычной уверенностью, он дрожит немного от страха, возможно, за него, за Тэхёна, а, может, просто от страха, не каждый ведь день отец поднимает на ночь глядя и гонит искать самого настоящего маньяка по улицам Сеула.

— Подождём? — едва получается выдавить из себя, Тэхён чувствует, как внутри что-то распирает, словно истерика так и рвётся наружу. Брат однозначно шутит, его мудрый и хороший хён просто не может нести такую чушь на полном серьёзе.

— Да, пять минут, не больше, они скоро будут здесь, — «нет, он серьёзно».

— Мин Хо, ты дурак? — нервно дёргает рукой в попытке вырваться. — Счёт идёт на секунды, там сейчас, возможно, задыхается и погибает мой любимый человек, а ты сейчас предлагаешь мне подождать?! — Тэ повышает голос до крика и снова дёргается. — Отпусти ебучую руку или мне придётся тебя ударить.

— Тэхён, пожалей хотя бы отца, если с тобой что-то…

— У него останется ещё дохуя детей. Мин Хо, отпусти, прошу в последний раз по-хорошему, — «вот только не надо приплетать отца, он меня почему-то не останавливает, понимая, как для меня это важно».

— Тэхён… я люблю тебя, слышишь, остановись пожалуйста, очень тебя прошу, — старший брат выглядит странно, взгляд затравленный и перепуганный. Но у Тэхёна нет времени с этим разбираться сейчас.

— Я тоже вас всех люблю, но если ты меня сейчас не пропустишь, я за себя не ручаюсь…

— Ты не понял… не как брата, я давно себя странно чувствовать начал. Поэтому я так пекусь и защищаю, но это не помешает нашим отношениям, я понимаю, как это непр…

«Мы сейчас будем об этом разговаривать?!» — и Тэхён удивляется тому, что словам брата он… не удивляется.

— Любишь, говоришь? — щурится Тэнедобро.

Мин Хо уже не особо то и уверенно кивает в ответ головой.

— Тогда пойдём со мной. Мне нужна помощь. Пойдёшь ради меня в огонь, м?

Тэхён знает, что это против правил. Понимает, что не имеет никакого морального права требовать этого у родного человека, но то, что тот тратит его время, разводя подобные разговоры в такой ситуации, злит невероятно.

— Тэхён…

— А я за ним пойду. И у тебя сейчас на выбор два варианта развития событий. Первый: ты идёшь со мной сейчас немедленно искать Чонгука, и мы после поговорим о том, что ты мне только что сказал. Я не брошу тебя наедине с твоей проблемой, мы это решим, клянусь. Или же второй: ты отпускаешь мою руку и остаёшься здесь, но в этом случае больше мы никогда не поднимаем эту тему. На раздумья у тебя три, два, один… нет времени, потому что я и так его потерял сейчас с тобой слишком много. Твой ответ? — в другой ситуации Тэхён бы поразился тому, с каким спокойствием он сейчас всё это выдал.

— Тэ, перест…

Тэхён пользуется заминкой и оторопью брата, резко толкает его, совершенно не сожалея о содеянном, от себя и бросается в сторону двери. Отец обеспокоено следит за потасовкой сыновей, но влезть самостоятельно или отправить людей помочь старшему не решается. Он уже слышит вдалеке сирену пожарных, три-четыре минуты не убьют Тэхёна в дыму, однако могут спасти кому-то жизнь, если человек в этом дыму находится долго. Старший Ким в панике вытирает пот платком с лица, наблюдая за тем, как Тэ, распахнув дверь в помещение и выпустив облако дыма, ни секунды не мешкает и забегает внутрь. Где-то на перефирии орет благим матом его второй сын. Минхо прикрывает глаза. Он впервые не знает, что ему делать. Ему впервые никак не могут помочь его деньги и связи. Чёрт, он слишком стар для подобного. Старший сын не полезет помогать, отправлять охранников смысла нет, они не из того агентства, где сотрудники стали бы рисковать жизнями ради заказчиков, врачи из клиники Богома, уже успевшие подъехать, тоже в огонь не пойдут. Старший Ким достаёт телефон и принимается судорожно звонить Намджуну.

Во двор влетает ещё одна машина, едва не впечатавшись в задницу брошенного Тэхёном как попало чьего-то крауна.

***

— Чонгук?!

Попав в задымлённое помещение, первое, что Тэхён ощущает, — отвратительный едкий дым, застилающий глаза, пробирающийся в нос, глотку и дерущий слизистую настолько, что слёзы из глаз брызгают моментально.

Тэ зажимает нос рукавом рубашки и оглядывается. Коридор. Обычный тёмный коридор, ряды дверей и ответвлений в другие коридоры. Он пригибается пониже к полу, где дым ещё не такой густой, и направляется бегом к помещению, откуда дым валит особенно сильно. Очевидно, очаг возгорания там.

Тэхён не думает о том, что, возможно, это сейчас где-то горит труп Чонгука, как избавление от доказательств, когда петляет между составленной кучками старой мебели. Не думает о том, что в легенду о Гефесте поджог вписывается более чем, когда оказывается у двери, из которой дым сочится так, что кажется, что вся комната изнутри затянута огнём. Не думает о том, что это может оказаться ловушкой и помимо Чонгука в здании может оказаться еще и Чимин, который сейчас просто убьёт и Тэхёна до кучи, потому что почему бы и нет. Не думает о том, что ошибся и просто лезет в пожар, который никакого отношения к Чонгуку не имеет. И это хорошо, что он не думает. Думал бы — никуда бы уже не успел.

Тэхён дёргает ручку на себя, раз, два, дверь не поддаётся, он с силой пинает её внутрь, и она отлетает, но упирается во что-то мягкое и не движется дальше. Ким словно в прострации опускает взгляд вниз и видит ботинок. Он уже видел эти ботинки. Буквально сегодня (а сегодня ли?) утром Миюн помогала завязывать на них шнурки, они с Тэ вместе навязали Чонгуку бантиков на концах шнурков, после того, как наплели самому Киму косичек.

Это его ботинок. И конкретно с этого момента начинается истерика.

На то, чтобы открыть таки дверь, которую Чонгук собой подпирал, и ввалиться в помещение, полностью утонувшее в дыму и наполовину поглощенное огнём, уходит меньше минуты, Тэхён не замечает, что зовёт Чонгука по имени до тех пор, пока не находит себя рядом с ним, из глаз слёзы льются ну просто ручьём, ему с трудом удаётся разглядеть в дыму, что огонь подобрался совсем близко и давно уже лижет языками пламени валяющийся недалеко от ног Чонгука стул. Температура воздуха может посоревноваться по градусам с адом. Как Чонгук сам ещё не сгорел — удивительно, либо пожар здесь совсем недавно и неизвестно, почему он так сильно и быстро разогрелся, либо… нет, Тэхён не хочет думать сейчас ни о чем.

— Чонгук, малыш, Чонгук, проснись, прошу тебя, — кричит Тэхён, потрясая его за предплечья, перекрикивая ревущее пламя, он стучит ладонями ему по щекам, пугаясь этого действа — он бы никогда в обычных обстоятельствах себе такого не позволил. Чонгук лежит бездвижно, Тэхён не слышит его дыхания. Но он чертовски тёплый для того, чтобы быть мертвым. Ким сам себе не может объяснить свою уверенность в том, что следователь жив. Он просто жив. Тэ видел труп. Самый настоящий. И необъяснимо разнится ощущение рядом с телом человека, уже навсегда покинувшего этот мир, и то, что Тэхён испытывает сейчас, прижимая к себе бездыханное тело следователя. Чонгук просто не может быть мёртвым.

Сбоку что-то трещит и падает, на Тэхёна летят искры, он же, в панике отряхнувшись, кашляет, смагривает слёзы от дыма, пытаясь сообразить хотя бы примерно, что дальше делать. Тэ наощупь находит наручники, которыми Чонгука к трубе приковали до этого. Старается не обращать внимания на подранные запястья, запрещая себе отвлекаться. Труба… Тэхён подскакивает и начинает судорожно исследовать её руками на предмет разломов, пытаясь понять, как Чонгука от неё отодрать, моментально обдирает кожу о ржавчину и облезающую краску, и до него доходит. Несколько минут. Если за несколько минут он не придумает, как разобраться с блядской трубой, они так и останутся тут навсегда. И Чонгук, которого он не успеет вытащить, и он сам, потому что надышится этим дерьмом и просто сдохнет.

Труба как назло оказывается целее всех целых, руки у Тэ начинает трясти безбожно, он снова утирается от застилающих глаза слез рукавом, психует и принимается остервенело трясти и пинать трубу. Других вариантов просто не остаётся. Через несколько минут он уже орёт, вцепившись в металлическое сооружение и раскачивая его, надеясь сломать и чувствуя, как кожа с ладоней слезает из-за жесткой облезлой краски и становящегося совсем горячим металла. Он выть готов от того, как сильно болит горло, разъедаемое дымом и срываемое его криками, но всё равно не может успокоиться и орёт, всхлипывая, дерёт трубу, пытаясь её хоть немного повредить. Это просто ебучая безысходность, искать ключ просто негде, последний островок без огня — это пара метров у двери, где лежит Чонгук. Сил и воздуха на то, чтобы разломать голыми руками трубу… да даже говорить ничего не стоит.

— Сука, пожалуйста, блять, господи, пожалуйста, — Тэхён срывает голос, закашливаясь, ничего не видит из-за слёз, потому что глаза откровенно жжёт уже, и ощущает себя настолько бесполезным, что на мгновение уже чувствует, что готов просто упасть рядом с Чонгуком и, прижав его к себе, уснуть к чертям. Но заставить себя сдаться и убежать подальше от огня тоже не получается. — Где ебаные пожарные?! — он снова орёт, воет от боли, несправедливости и всего сразу, издавая просто какие-то нечеловеческой боли звуки, орёт и раскачивает трубу, теряя надежду с каждой секундой, он снова кашляет, падая на колени, и ощущает, что конкретно в этот момент уже не сможет подняться, потому что готов выплюнуть лёгкие, перед глазами всё плывёт и сил драть ебучую трубу, кажется, окончательно не остаётся.

— Нет, нет…

Он ни разу не герой. Разве герои бывают вот такими бесполезными? На секунду Тэхён допускает позорную совершенно мысль, что Чонгук, может быть, давно мёртв, а Тэ сейчас просто погибнет зря. Но гонит её от себя, нечеловеческими усилиями заставляет себя подняться и снова вцепляется в трубу, что стала ощутимо горячее, за спиной снова что-то трещит и рушится. Нет, он не герой. И шансов выбраться отсюда у него практически не осталось. Но сдаваться он не собирается.

— Тэхён, на пол, накрой его! Убери руки!

Тэхён не сразу узнает голос, глаза, яростно разъедаемые дымом, тоже ничего не видят, но он доверчиво следует указаниям и падает на пол к Чонгуку, схватив его голову и прижав к собственному плечу. Как будто бы это поможет. Он если и дышит, то дымом уже успел надышаться сто процентов. Тэ уже хочет крикнуть и спросить, от чего прикрывает, как слышит мерзкий совершенно звук удара металла о металл и вскрик Мейцо от того, что ему, судя по всему, отрикошетило по рукам.

— Держи, держи, сейчас я… — ещё удар, ещё вскрик, ещё удар, труба колышется и не поддаётся, до Тэхёна доходит — нужно придавить её к чему-то, чтобы не было колебаний, тогда получится её проломить, он упирается ногами со всей силы в трубу у пола, прижимая её к стене.

— Давай, давай, сейчас! — ещё удар, Тэхён кричит от боли в ступнях, куда приходится отдача от удара, Мейцо тоже, он снова бьёт по трубе чем-то где-то сверху, снова крики, снова треск на фоне и с потолка срывается горящая балка, Тэ отвлекается и едва успевает утянуть ноги Чонгука подальше от полыхнувшего рядом огня.

— Не отвлекайся, ну! — Тэ собирает все силы и, яростно пнув трубу в стену, орет своё «давай», ещё удар и ликующее «есть» от Мейцо вторит звуку разломившегося металла.

— Давай, давай! — Мейцо снова прикрикивает, подбадривая Тэ к действиям.

Тэ, подавив порыв закашляться, на автомате уже совершенно собирает себя в кучу, подрывается с пола и помогает Мейцо поднять Чонгука, чтобы снять наручники с трубы. Секунда, другая и вот Тэхён уже в коридоре, который после полностью задымлённой комнаты кажется ну просто чистым полем с морем воздуха. Тэ не оглядывается, за спиной продолжает что-то рушиться, а он с пустой абсолютно головой, в которой не осталось никаких совершенно мыслей, остервенело несётся к выходу, волоча Чонгука за собой едва ли не по полу, Мейцо едва поспевает за ним, продолжая что-то выкрикивать. Тэхён его уже не слышит.

«Вытащил, вытащил, вытащил».

Ещё секунда, Тэхён вываливается со своей драгоценной ношей в ночь, и закашливается, жадно хватая ртом прохладный свежий воздух, так сильно, что буквально прощается с легкими.

Рядом материализуются врачи, в затуманенное истерикой сознание Тэхёна бьётся лишь одна мысль. «Не дать забрать». Он слишком много пережил, вытаскивая его оттуда, нет, он его никому теперь не отдаст. Тэ хватает Чонгука и прижимает к себе, сотрясаясь в приступках кашля всем телом, давясь собственной слюной, его внезапно кто-то тащит назад, Чонгука трогают чужие руки, Тэхён почему-то снова кричит истерично и принимается эти руки отбивать.

Он потом не вспомнит, как прижимал к себе тёплое, но бездыханное тело, как ревел белугой и никому не позволял прикасаться, по сути же отнимая у Чонгука драгоценные секунды, как орал, что никому не отдаст, комкая в трясущихся руках чонгуков свитшот теперь уже давно переставший быть белым.

И кто его знает, если бы не схватили Тэхёна снова сзади сильно и не оттащили от следователя, может, тэхёнова истерика стала бы причиной, по которой врачам было бы уже некого спасать.

Но Тэхёна, придушив локтем за шею, наконец отволакивают дальше по асфальту, и Чонгука тут же окружают люди в халатах, кто-то кричит что-то похожее на «ещё жив!», рядом материализуются носилки, мимо бежит Намджун, во двор влетает машина пожарных, позади слышится «пиздец они вовремя» от Мейцо, и Тэхён позволяет ему себя оттащить подальше, словно очухавшись от того, что узнал голос. Силуэт Чонгука теряется где-то вдалеке, прячется за белыми халатами, размывается слезами из глаз. Тэхён снова его теряет.

***

Через полчаса Тэхён находит себя сидящим на крыльце соседнего дома в медицинском пледе. Он весь от ног до макушки покрыт гарью. Судя по тому, что говорили пожарные, — внутри был труп. И этот труп — слава Всевышним и Мейцо — не Чонгук. Это, скорее всего, Чимин, но на деле никто понятия пока не имеет, кто это и при каких обстоятельствах он там оказался.

Тэхён в сотый раз за эти полчаса задумывается о том, что конкретно на нём за гарь. Его снова тянет блевать. Он уже проблевался от подобных мыслей раз шесть, не меньше. Это будет невозможно смыть. Это просто теперь никогда не выветрится из головы. Каким образом всё перевернулось вот так? Чуть меньше, чем полгода назад, ему было плевать на всё и всех. Он занимался саморазрушением и упивался жалостью к себе, хотя жаловаться ему объективно было не на что. После всего, что с ним недавно случилось, Тэхён твёрдо уверен — раньше у него не было проблем. А сейчас он сидит и глушит соджу прямо из бутылки, отказавшись пока что с кем-либо разговаривать, и смотрит, как пожарные продолжают бороться с огнём.

— Не набухался ещё? Ты уже вторую пьёшь?

— Где ты топор взял? — сипит в ответ, не отрывая взгляда от окна, что люди в желтых комбинезонах продолжают заливать пеной и водой.

— В соседнем кафе спиздил, — Мейцо тоже смотрит на огонь. Достаёт из кармана пачку сигарет и прикуривает одну. — Будешь?

Тэхён смотрит на протянутую в чужой руке подкуренную сигарету. И через секунду уже затягивается дымом.

— Она с кнопкой, лопни, так пизже.

— Фу, с кнопкой, по-пидорски как-то, — отвечает, но кнопку тем не менее лопает.

— Ну да, ты то у нас и узкие джинсы не носишь, и сиги без кнопок куришь, и водку без запивона хуячишь, и с мужиками, конечно, не трахаешься, — выдыхает Мейцо и Тэхён тихонько усмехается. А после снова втягивает в себя дым, отмечая, что он, конечно, совсем не тот, который драл ему глотку получасом ранее, другой, и запивает всё очередным глотком соджу. Откуда взялся алкоголь и кто ему его всунул, он не помнит, да ему собственно и поебать.

— Блять, я просто в ахуе… просто в ахуе, Мейцо. Меня к такому жизнь не готовила.

— Слышь, мужик, ты давай яйца в кулак собирай, тебе возни теперь много и надолго, ты в огонь за ним полез, чтобы раскиснуть в итоге?

— Я, блять… я в ахуе с себя, честно.

— Ооо, я тоже с тебя в ахуе, слава богу Намджун со мной на связи был и о твоих передвижениях докладывал. Если бы я не разбил пожарный шкаф в той забегаловке и не спиздил топор, голыми руками мы бы хуй чего добились… на что ты надеялся?

— Да я ж не знал, что всё так. Просто полез… А потом уже выбора не было.

— И ты решил орать, истерить и ломать железную трубу голыми руками, пока не сдохнешь. Повторюсь, я с тебя в полнейшем ахуе, — а потом совершенно по-свойски закидывает руку на тэхёново плечо и тянет его к себе, приобнимая. — Не смей только выдумывать, что мы друзья и всё такое. Я просто помог, так все делают.

— Ну да, нихуя особенного ты не сделал, козлина ты бесчувственная, просто в огонь за нами полез. Так все делают, сто тысяч процентов.

— Я больше чем уверен, что он будет в порядке, Тэхён, — отбирает мягко практически пустую бутылку.

— После такого люди вообще бывают в порядке? Он ведь так и не пришёл в себя, — Тэхён бы ощущал сейчас боль, грусть, тоску и какую угодно отрицательную эмоцию, но после предыдущего срыва у него пока что отказали чувства. Ему пока просто… никак.

— Мы должны быть благодарны, что он вообще чудом живой остался. Давай я тебе сейчас повторю то, что говорил нам доктор по телефону пятнадцать минут назад, ты это запомнишь, я отвезу тебя домой, ты смоешь с себя весь этот кошмар, проспишься нормально и потом поедешь в больницу с самыми позитивными мыслями. Окей?

— Думаешь пустят? Меня ведь даже в скорую с ним не пустили.

— Тэхён, тебя не пустили, потому что ты сам там валялся в соплях и слезах и не отдавал его врачам, пока я тебя не оттащил, давай посмотрим правде в глаза: вы с ним не родственники, чтобы тебя пускали в карету скорой помощи, а друзей пускают обычно, если они обещают не мешать, ты откровенно мешал, так что не строй из себя жертву.

— Мейцо, мне в жизни никогда так страшно не было.

— Что мы имеем? — игнорирует его высказывание, принимаясь напоминать всё, что им сообщили врачи. — Сердечный приступ на фоне, скорее всего, перенесённого стресса, так? Так. Сильный выброс кортизола и адреналина спровоцировал сильнейший нервный срыв и инфаркт миокарда первой степени. Так? Так. С момента приступа прошло несколько минут, мы появились достаточно вовремя, то есть его сердце врачи успели завести ещё здесь на месте, не дали ему разорваться и, что там дальше надо было им делать, сделали. Он был без сознания, это плюс, потому что угарным газом он особо не надышался, ибо возгорание тоже началось недавно. У него очень хорошая физическая подготовка, несмотря ни на что он достаточно стрессоустойчивый, его здоровье в общем и целом было в порядке, учитывая то, как тщательно он за ним следил после другой травмы. Сейчас его подлатают в больнице, приведут в норму, назначат диету, лекарства, сеансы с психологом, и постепенно всё наладится. После правильной реабилитации о приступе можно будет забыть и жить себе дальше. Чонгуку, извини, не привыкать собирать себя по частям, насколько мне известно. Он справится, он неебически сильный, ты получше меня это должен знать.

— Да но… он и в себя-то ещё не пришёл.

— Давай остановимся на том, что врачи у нас на то и врачи, чтобы говорить как есть, а не приукрашать картину или наоборот умалчивать о чём-то. Сказали восстановится, значит, восстановится. Другой вопрос: его нервный срыв. Насколько мне известно, человеку, пережившему подобную хуйню, нельзя будет оставаться в одиночестве, ему будет нужен рядом кто-то, кто поможет восстановиться. Так что решай сейчас, готов ты его из этого дерьма вытащить или всё-таки осознаёшь, что это слишком, и если так, то нужно решить вопрос с тем, чтобы вызвонить его родителей. Если ты не готов — это норма, никто тебя не осудит.

Тэхён отрывается от плеча, к которому Мейцо его прижал, и остервенело мотает головой из стороны в сторону, наконец ощущая, что начинает пьянеть. Ему это было нужно, рядом нет Чонгука, заменяющего собой все зависимости. Просто взять и пережить это всё на трезвую голову, когда он далеко, — звучит как невыполнимая задача.

— Нет, я не для того лез туда жарить своё очко в адском пламени, чтобы потом от него отказаться, похуй, главное чтобы здоров был, сколько времени на это придётся потратить, сил и денег, похуй, мне просто похуй.

Мейцо молчит недолго, ободряюще сжав плечо Тэхёна. Поплотнее укутывает его в плед. Во всех его действиях сквозит огромное одобрение. И для Тэхёна хоть и остаётся загадкой вот эти его забота и желание помогать… но он почему-то даже не хочет этому удивляться. Мейцо спас им жизнь. Вот кто герой. Вот кто настоящий полицейский. Вот про кого нужно будет обязательно рассказать Юнги, представив настоящим копом, когда он очнётся. Да, у Тэ с Мейцо не сложилось. Просто потому, что они оба друг в друге, изначально не разобравшись, ошиблись. А могли бы уже быть корешами. Впрочем, что-то Киму подсказывает, что они будут. Где-то, наверное, вот с этого самого момента.

— Давай домой, Ким, тебя уже развозит. Я отвезу.

— Сейчас… пойдём я папе спасибо только скажу.

— Это ты грамотно, кстати, вспомнил.

Комментарий к Martyr

Если соберётесь меня побить после этого, то давайте ток не по лицу, оно у меня на солнце сгорело😅

Дальше — лучше, обещаю.

========== Epilogue ==========

Комментарий к Epilogue

https://vk.com/wall-197288557_21

Я не настаиваю, но конкретно эту главу лучше читать с этими песнями, писалась она под них, кроме того, перевод и смысл у них потрясающий.

🎵Justin Bieber feat. Chance The Rapper “Holy” (она же в цитате перед главой)

🎵Charlie Puth - “One Call Away”

👩🏻‍🚀Залетайте на огонёк: https://t.me/pocketastro

P.S. обратите внимание на примечание после части и самый первый отзыв после работы🖤

That the way you hold me, hold me, hold me, hold me, hold me

Как ты меня обнимаешь, обнимаешь, обнимаешь, обнимаешь,

Feels so holy, holy, holy, holy, holy,

Это свято, свято, свято, свято, свято,

On God!

Что можно успеть сделать за две недели?

Можно дважды до отказа забить холодильник в надежде, что вот-вот и можно будет начать кому-то готовить, а потом дважды его опустошить, потому что готовить по-прежнему некому, а ради себя не хочется и стараться и продукты просто пропадают. Можно перевезти уйму вещей из одной квартиры в другую, не получив на это разрешения, но взяв на себя смелость так поступить, потому что присутствует уверенность, что так будет лучше. Можно накупить домой кучу тёплых флисовых костюмов и пижам в надежде, что размер подойдёт и тот, кому это всё предназначено, не откажется носить. Можно успеть снова встретиться и переговорить с отцом, на нормальных тонах, со взаимным уважением и без шуток про перчик халапеньо. Можно успеть с тем же отцом и семейным юристом составить документы на продажу кальянных. Да, они закрыты до сих пор, да, продать их получится за копейки, едва окупая то, что в них вложено, да, нужно срочно думать, чем заниматься дальше. Но бумаги, несмотря на все эти моменты, подписать. Потому что нет больше желания вести бизнес под девизом «лишь бы ничего не делать», нет желания заниматься тем, чем не хочется дышать, во что нет желания погружаться, нет желания иметь дело с каким бы то ни было дымом, та сигарета у Чонсондон 44/2 была явно последней. Завершающей.

За две недели можно успеть привести себя в порядок, чтобы быть готовым встретиться с тем, с кем хочется до дрожи в пальцах сильно, при полном параде. Можно успеть по совету отца посетить четыре сессии с психологом, который поставит лёгкое постравматическое расстройство и начнёт прорабатывать всё досконально и быстро, ведь нужно быть морально собранным для того, с кем хочется встретиться больше всего в жизни, на максимум. А ещё за две недели можно внезапно оглянуться на свои двадцать четыре года за спиной и понять — с ужасом отчасти — что друзей-то у тебя и нет. Потому как после очередного дня в больнице, когда врач непоколебимо покачал головой и отказал Тэхёну в визите, а он, кажется, поломался от тоски и пустил насмарку сессии две с психологом, не меньше, забирал его — злого, протестующего и разбитого совершенно — почему-то снова его не-друг Мейцо.

Чонгук пришёл в себя в больнице через день после случившегося. Ким за это время извёлся. Он не стал волновать и дальше семью своими переживаниями и, заверив всех, что будет в порядке, и горячо поблагодарив отца за помощь в поисках, Тэ позволил Мейцо отвезти себя домой и просидел в ванной три часа кряду, пытаясь копоть эту мерзкую с себя отмыть. А потом пошли первые сутки. Первые сутки в прострации, похмелье от выпитого на голодный желудок у пожара соджу и с трясущимися от страха за Чонгука руками. Тэхён никогда в жизни никого не терял, разве что дедушек и бабушек в раннем детстве. Поэтому, наверное, после ванной он и просидел на полу, молча глядя в окно, всю оставшуюся ночь, пожирая себя переживаниями буквально, и разрешил себе расслабиться только после звонка Намджуна, которому сообщили, что Чон пришёл в себя. Но радоваться было рано. Тэхёна к нему не подпустили и на пушечный выстрел. Даже пока спит не разрешили посмотреть. Сколько бы тот пороги больницы не околачивал.

Каждый день Тэ просыпался с мыслью, что вот-вот, уже сегодня, и он наконец начнёт готовить завтраки Чонгуку, а его самого кормили в больнице завтраками под соусом «мы ещё за ним понаблюдаем, приходите через день и поговорим о визите». И каждый раз отказывали. Каждый грёбаный раз отправляли домой. Тэхён грешным делом задумывался даже о том, что Чонгук, может быть, сам против того, чтобы видеться, но доктор уверил, что разговаривал Чонгук только с полицейскими, пересказывая события той страшной ночи, больше ни с кем просто потому, что врачи против и его собственное желание роли не играет.

Удивительно, на самом-то деле, — Тэхёна к нему не пускали, хотя он бы и не стал затрагивать волнующие темы, посидел бы даже молча. А полицейских, которые наверняка разбередили ему вопросами всю душу, пустили.

***

…Прометей. В древнегреческой мифологии — мученик, титан, защитник людей от произвола богов на земле. Двоюродный брат Зевса, подаривший по легендам древним грекам огонь. Древнегреческого мученика покарали за помощь людям сами боги, приковав его цепями к скалам и оставив на съедение птицам. Сеульский Прометей, он же молодой сотрудник двадцать восьмого отделения Корейского национального полицейского агенства Пак Чимин, покарал себя сам. Настоящая трагедия в семи действиях развернулась в Сеуле в последние месяцы, сотни тысяч людей наблюдали за расследованием, с замиранием сердца ожидая комментариев от полицейских и разгадки этой запутанной истории. Всё завершилось самым неожиданным образом — захватом в заложники сотрудника полиции, самоубийством преступника и передачей следствию по-настоящему чудовищных данных. Этот случай абсолютно уникален и беспрецедентен для истории криминального Сеула: не только появление серийного убийцы, скрывавшегося в полицейском отделении, произошло впервые, уникален в целом факт того, что корейский социум так и не смог склонить чашу общественного мнения в какую-то одну сторону. Чудовище или герой? Насколько опасной может оказаться культивация личности маньяка в обществе…

Тэхён выключает телевизор. За последние пару недель он слышал разные варианты этой пылкой речи десятки раз, раз пять смотрел интервью Намджуна и Мейцо, раз десять выключал, не досматривая. Да, Прометей. Да, для кого-то убийца, для кого-то герой. Ничего нового. Во всём, что произошло пока что наблюдается три положительных аспекта: карьера Мейцо стремительно пошла вверх, оттого ли что сотрудников отделение потеряло или оттого что управление отметило его заслуги — не известно, но Тэхён безумно за него рад. Кан мечтал об этом. И за то, что он для них всех сделал, повышение — самая незначительная награда. Второй позитивный момент: реклама и продвижение всевозможных горячих линий и телефонов поддержки взлетела до небес, постоянная огласка дела без утайки подробностей, конечно, всколыхнула в отрицательном плане общественность не хило, но даже сейчас заметно — побудила подвижки в решении проблемы скулбуллинга. Спасибо Чонгуку, который несмотря на чудовищный стресс, вынес из пожара в своей голове всё, что Чимин ему рассказал. И третий момент… Тэ пока не определился положительный он или нет, так как так и не составил какого-то определённого мнения о Чимине после всего, что в итоге обнародовала полиция. У него миллион вопросов на деле к этому всему. И… Чимина жалко. Чисто по-человечески жалко. Но простить ему того, что он запер с собой в горящей комнате человека — его, Тэхёна, любимого человека — конкретно за это простить его у Тэ не получилось. И Ким уверен — не получится. Какими бы ни были причины. Всё что угодно, убийства, хоть серийные, хоть какие, Тэхён не воин справедливости, чтобы порицать его со своей колокольни, не имея понятия о том, что творилось в его голове, но только вот Чонгука трогать не нужно было. Тот просто такого потрясения не заслужил. Он, блять, заслужил всё спокойствие и счастье этого мира за то, что уже пережил, а отнюдь не вот этого всего.

У города появился свой (анти?)герой. Потихоньку начали назревать вопросы в обществе, на которые никто пока не мог дать ответ. Должна ли эта история вызвать сочувствие? Нормально ли обелять убийства благими целями? Да и благие ли это цели вообще?

Тэхён на эти вопросы решил наплевать. У него, наконец, появилась возможность от этого всего откреститься и сейчас он вспоминает свою первую догадку о греческих богах так, будто бы это и не с ним происходило вовсе. Тэ закрыл глаза, уши и мозг для любой информации после первой недели и просто ждал, каждый день искал себе хотя бы какие-то занятия и ждал. Ждал чёртового звонка из больницы с одним коротким: «Забирайте». Тэ уже миллион раз спланировал, как увидит его, обнимет так, чтобы надышаться им наконец и поверить, что вот он, живой, а потом приведёт его домой, укутает в плед, нальёт какао, если ему, конечно, его можно, в одну из тех странных больших кружек с глупыми надписями, что он купил, как и хотел когда-то, приготовит ему самый вкусный обед или ужин и возьмёт с него обещание никогда больше не заставлять за себя вот так сильно волноваться.

***

— Ким Тэхён?

— Да? — Тэхён отвлекается от своего чрезмерно увлекательного занятия. Он снова в больнице, все врачи были заняты, когда он пришёл поговорить, и его попросили подождать, поэтому он снова занялся забиванием холодильника и сидел бездумно скидывал в корзину онлайн-магазина всё, что казалось ему интересным.

— Лечащий врач наконец дал разрешение на посещение. Он попросил передать, что вы можете пройти в палату.

— Когда? — Тэхёну почему-то становится безумно волнительно и даже страшно. — Сегодня?

Медсестра — невысокая, молодая женщина с улыбающимися глазами — усмехается и легонько кивает головой, продолжая:

— Сейчас. Палата номер пятьдесят восемь.

— Что? — сердце начинает колотиться как бешеное. Он так привык приходить сюда и слышать отказ. Это уже превращалось в традицию. Каждый день проходил одинаково: Тэ приходил в больницу, приносил фрукты и то, что ему в первые дни разрешили приносить согласно диете, отдавал всё это добро медсестре, чтобы отнесла ему в палату, после Тэ шёл к врачу, спрашивал разрешения на визит, стабильно получал отказ и предложение прийти в другой день, потом он немного сидел в холле на лавочке, потому что ему каждый раз было необъяснимо тоскливо и грустно уходить, так и не увидев его и одним глазком, после Тэ недолго приходил в себя, покупал чай в кофейне у больницы, садился в чонгуков краун, потому что передвигался в последнее время хоть и без разрешения, но только на нём, дальше он ехал домой, готовил себе что-то простое, кушал, прибирался и… ничего в общем-то больше не делал. Не хотелось. Всё продолжало крутиться вокруг Чонгука и больницы, на большее Тэхёна не хватало. Психолог сказал: «Это нормально». Ничего не хотеть после пережитого стресса. Психолог сказал: «Нужно дать себе отдохнуть и позволить себе прокрастинацию». Этим Тэхён и занимался каждый день и уже почти привык к подобному распорядку.

— Вы пойдёте?

— Ой, да, конечно, извините!

***

Чонгук лежит завёрнутый в одеяло и отвёрнутый куда-то в сторону окна. Того, что вошёл Тэхён, он не видит и не слышит. Тэ окидывает взглядом светлую палату, отмечает пустую капельницу стоящую у постели, экранчик какой-то, где неровной линией показывается что-то похожее на пульс, издавая мерное пищание. Тэхёна на секунду парализует страхом и неверием, он моментально даёт себе ментальную пощёчину и заставляет внутренности, устроившие внутри торнадо, успокоиться.

Медсестра, не говоря ни слова, покидает помещение, снова улыбнувшись ему глазами. Что за корейская версия Тайры Бэнкс? Тэхён выдыхает и быстро пересекает разделяющее их расстояние, не позволяя себе медлить, мягко опускается на край кровати.

— Чонгука, — осторожно накрывает ладонью обтянутое больничной одеждой плечо, что выглядывает из-под одеяла.

Тёмная макушка медленно, словно сонно, поворачивается.

Чонгук.

Его Чонгук.

Он заметно похудел и щёки больше не кажутся мягкими, его кожа бледнее, чем обычно, взгляд немного рассредоточенный и словно медленно фокусируется, но под глазами — удивительно — пропали его вечные страшные синяки.

Тэхён молча поглаживает его по плечу и, по правде говоря, понятия не имеет, что ему нужно сейчас сказать или сделать. Он столько раз представлял себе этот момент, и вот он, Чонгук, смотрит осмысленно, чего-то будто бы ждёт, а у Тэхёна всё обрывается внутри от противоречивых чувств. Страшно, что Чонгук возьмёт и говорить не захочет. А что, если он забыл что-то, хотя, со слов врачей и полиции, Чонгук не помнит только сам момент смерти Чимина, потому что был не в себе, а информация очень травмирующая, но он помнит всё, что было до.

Темно-карие уставшие глаза внезапно загораются окончательным узнаванием, и Чонгук слишком резко для человека, к которому не пускали аж целых две недели из-за якобы тяжелого состояния, подрывается с постели, выпутываясь из одеяла.

— Тэ… — Тэхён едва успевает распахнуть объятья, и Чонгук влетает в них, сцепляя свои руки у него за спиной и крепко утыкаясь лицом в шею, прерывисто задышав.

Тэхён пугается немного такой реакции, а потом чувствует, как по венам сиропом растекается не то счастье, не то любовь, не то черт его знает что, но внутри всё замирает так сладко и так сильно, что он немного начинает беспокоиться о своём собственном сердце, когда прижимает его к себе в ответ, губами зарываясь в пропахшие больницей волосы на макушке. Тэ перестаёт дышать, сам не знает почему.

Чонгук затихает совсем ненадолго, резко отрывается, обеспокоено заглядывая в лицо, ощупывает заполошно ладонями тэхёновы щёки, шею, осматривает его со всех сторон.

— Ты в порядке? У тебя всё хорошо? — продолжает исследовать его лицо старший.

Тэхён ловит его ладони на своей шее и прижимает к своим щекам. Они почему-то холодные.

— Тсс, если ты будешь волноваться и заставлять эту штуку так пищать, меня отсюда выгонят взашей, — Тэхён целует его в раскрытую ладонь, оглаживая большими пальцами тыльные стороны его обеих. — Со мной всё хорошо, я не пострадал.

— Тогда почему не приходил так долго? — внезапно сникает Чонгук.

— Чонгука, меня к тебе не пускали, я каждый день тут пороги околачивал, — бросает взгляд на нервно пищащий компьютер, чёрт, это нормально, что он так пищит? — Успокойся немного, ладно? Эта штука…

— Тэ, забери меня отсюда, — внезапно тихо и сломленно шепчет Чонгук и от его тона то светлое и нежное, что до этого по венам разливалось, внезапно застывает и сковывает изнутри морозом, почему он такой?

— Чонгук, — испуганно вторит ему Тэ и тянет в объятия, — что такое? С тобой тут плохо обращались?

Чонгук снова прижимается крепко, обнимая за шею обеими, обклеенными по запястьям пластырями, руками, рискуя отодрать от них все напальчники и катетеры.

— Просто забери, я не могу тут находиться, я по горло сыт больницами, прошу тебя.

— Тихо-тихо, тшшш, всё будет хорошо, любимый, — Тэ не думает что говорит, — всё будет хорошо, я сейчас поговорю с доктором. Дыши медленно, ладно? Постарайся не нервничать, иначе тебя со мной никуда не отпустят. Приляг, хорошо?

— Тэхён, я не инвалид, не нужно с меня пылинки сдувать. Хорошо?

— Ну, знаете, уважаемый, я тут явно не вашу пыльную жопу сейчас успокаиваю, а гребаный компьютер, который последние пару минут орёт громче, чем было, пока ты меня не увидел. Это норма?

— Не, не норма. Это потому что волнуюсь.

— Значит, не волнуйся. Я никуда без тебя не уйду. Всё, успокаивайся, давай, — Тэхён легонько поглаживает того по плечам и груди, укрывает одеялом и не знает, что тут ещё сказать можно. Нужно поговорить об огромной куче вещей. Но ни одна из них сейчас для разговора не подходит. Чонгук прикрывает глаза… и, правда, постепенно успокаивается. Привыкает к мягким поглаживаниям, привыкает снова чувствовать Тэ рядом, когда не один, собирать себя в кучу как-то легче что ли.

***

— Нет, извините, мы не можем отпустить господина Чона под вашу опеку.

«Я никуда без тебя не уйду», — бьёт по мозгам ответственностью.

— Но почему? После того, что он пережил, ему нужен рядом человек, чтобы помочь восстановиться, позаботиться и всё такое. Почему это не могу быть я? Диета, препараты, прогулки, сон, физические нагрузки, моральное спокойствие — я всё это могу контролировать. Я полностью

здоров. В чём проблема? Вы сами мне пять минут назад сказали, что при соблюдении предписаний ему нет необходимости здесь находиться.

— Вы родственник?

— Я его партнёр. Этого не достаточно?

— Партнёр? — врач скептично выгибает бровь и Тэхён борется с желанием всечь ему в глаз.

— Послушайте, мой отец знаком с директором клиники, они в хороших отношениях, вся наша семья лечится здесь уже лет пять, не меньше. Если вам нужны гарантии, вы можете запросить их у директора. Пациент — совершеннолетний гражданин, вам не должно быть дело до того, куда и под чью отвественность вы его отпускаете. Давайте, позвоните директору и уточните, — Тэхён, конечно, блефует, если доктор решит уточнить про него, директор Богом — близкий друг его отца — ничего хорошего про Тэ из прошлого рассказать уж точно не сможет. Но ведь он сейчас совершенно другой человек, так ведь?

— Хорошо. Давайте поступим так…

На то, чтобы уговорить доктора отпустить уже Чонгука, ушло чуть больше десяти минут, чуть больше времени занял путь Тэ до дома, чтобы взять Чонгуку одежду на выписку, и обратно.

Спустя час Чонгук одетый в один из купленных Тэхёном тёплых костюмов сидел в своей машине на пассажирском и безразлично разглядывал парковку за окном.

Сеул, кстати говоря, пару дней назад накрыло ураганом, чёрт его знает, откуда пришёл тайфун, но синоптики обещают дожди на ближайшие пару недель точно. Это в целом было ожидаемо, конец июня всегда символизует в Корее начало сезона дождей. Однако в этом году он пришёл раньше и планирует серьёзно так затянуться.

Тэхён пару дней гнал от себя мысли о том, что природа начала лить слёзы сразу после захоронения останков Чимина. Он на нём разумеется не присутствовал, но слышал обо всём в подробностях от Мейцо. И адрес колумбария на всякий случай взял.

— Мы, кстати говоря, едем ко мне домой, а не к тебе, ты же не против?

— Почему?

— Ну… просто мы обычно ездили к тебе, но у меня больше места, возле дома парк хороший, и я всё подготовил, ты не волнуйся, я убрался в твоей квартире, выкинул всё из холодоса, чтоб не пропало, вещи привёз, я даже кактус твой…

— Тэ, — перебивает его Чонгук на полуслове, — остановись. Я не против. К тебе, так к тебе. Спасибо за костюм, кстати, в такую погоду самое то.

— А я ещё много похожих таких купил, — улыбаясь замолкает, — и пижамы, — и ещё погодя, — и кружки ещё большие такие для какао. Надо же было на что-то зарплату тратить, у меня столько денег оказывается накопилось за три месяца, ты бы знал.

— Смотрю, во всю гнёздышко вил, пока я в больнице валялся? — слабо улыбается Чонгук. И Тэхён усмехается, кивнув, во-первых, потому что это правда, во-вторых, Чонгук шутит — это уже очень хорошо.

***

Тэхён складывает зонтик, оставляя его в подъезде, и пропускает Чонгука, не успевшего ни капли промокнуть, к себе в квартиру. Она не такая светлая, как у него, все стены выкрашены в серые тона, мебель тоже тёмная и в большинстве своём кожаная, потолочные светильники создают уютный полумрак, цветов в доме, кроме чонгукова кактуса да букета лаванды на кухне, что Тэ купил у женщины на улице, никаких нет, плотные шторы приоткрыты и в спальне и гостиной видно, как большие панорамные окна поливает снаружи дождём, создавая неповторимую атмосферу.

Чонгук, закончив обход двух комнат, что теперь судя по всему в их общем распоряжении, возвращается в прихожую, встречая разувающегося Тэхёна. Тот обеспокоено смотрит на него.

— Не нравится? Слишком темно? Можем всё тут перекрасить.

— Нет… всё классно, очень уютно у тебя.

— Отлично, я сейчас быстренько приготовлю тебе что-нибудь. Что ты хочешь? Говяжий бульон? Куриный? Может быть, рис и овощи? Я кучу продуктов купил. Всё что угодно могу приготовить.

— Тэхён, — и Ким замирает, зажав в руках свой бомбер, — можешь… — опускает голову и шепчет почти, — можешь мне свой рамён приготовить? Ты говорил, он у тебя вкусный, — и совсем затихает будто бы.

— Эй, Чонгука, — Тэ в мгновение ока оказывается рядом и прижимает его к себе такого сейчас хрупкого и маленького. — Что случилось? Ты плачешь?

И, чёрт, да, он плачет. По щекам бегут прозрачные дорожки, а выражение лица и не меняется, словно сам не понимает, что плакать начал.

«Давайте ему выражать эмоции, не нужно торговаться с ним и заставлять успокаиваться, давайте плакать, если он хочет плакать, это абсолютно нормально. Главное — вовремя предупредить истерику и не дать ей свершиться. В крайнем случае связывайтесь с врачом, он объяснит как действовать. Препараты и специалисты понемногу стабилизируют его состояние. Но поначалу придётся потерпеть. Не ведите себя с ним как с инвалидом, не старайтесь предупредить повторение приступа, вы доведёте его своими действиями до срыва сами, если будете так поступать. Будьте рядом, когда ему нужно, выполняйте предписания, а остальное за вас сделают врачи».

— Иди ко мне, иди ко мне, мой хороший, — снова жмёт к себе крепче, гладит по спине, чувствуя ладонью его немного торчащие лопатки, умирая внутри от тягучей необходимости помочь ему и успокоить. Пугает ещё тот факт, что он много веса потерял за пару недель. — Всё будет хорошо, я приготовлю тебе самый вкусный рамён, я рядом, я люблю тебя, слышишь?

— Слышу, — отвечает спустя пару минут молчания, постепенно успокаиваясь, — спасибо тебе. Я тоже тебя люблю.

Не в такой, конечно, обстановке Тэхён хотел признаться. Но лучше так, чем некому.

***

А потом Тэхёнприготовит ему свой фирменный рамён. И он действительно окажется запредельно вкусным: с грибами, обжаренной в соусе куриной грудкой, с идеально проваренной лапшой и яичком сверху. Всё как надо.

А потом начнётся долгий период реабилитации. Которая, если закрыть глаза на медсестру раз в три дня, психолога дважды в неделю у обоих и пригоршню таблеток у Чонгука каждый день, — фантастическим образом оказалась похожей на отпуск.

Первое время они очень много спали. Буквально целые дни проводили в постели, в обнимку, Чонгук редко спал один на подушке и постоянно искал физический контакт. Чон спал из-за препаратов по большей части, Тэхён же, потому что наконец появилась возможность выспаться. Он чертовски устал, его жизнь перевернулась за пару месяцев с ног на голову, он поймал по-настоящему чудовищный стресс, и те две недели, что ждал возможности увидеть Чонгука, он тоже не отдыхал, он мало спал из-за кошмаров или просто из-за бессонницы, а сейчас, когда рядом, уткнувшись в шею и обняв поперёк груди, посапывает в очередном флисовом костюме его любимый человек, который живой, тёплый, мягкий и которого можно легко разбудить и посмотреть в его глаза ясные, Тэхёну спится совсем уж замечательно.

Их дни протекали абсолютно одинаково: они мало говорили, Тэ отключил телевидение, оставив только канал «Дискавери», целыми днями лежали в кровати, если не было дождя — ходили гулять в парк у дома, потому что Чонгуку показаны прогулки, если был дождь — сидели дома, Тэхён готовил еду, уже не рамён — это роскошь на диете, а что попреснее, чтобы врачи не ругались, они вместе кушали, вместе лениво ходили чистить зубы утром или принимать душ вечером. А ещё, по вечерам особенно, когда снова начинался ливень, они часто усаживались на пол на подушки, утащенные с дивана, укутывались в плед вместе и в обнимку сидели с огромными несуразными кружками чая или какао и просто провожали взглядами капли, сбегающие по стеклу.

Да, у них пока не всё нормально. Они откровенно не в порядке. Да, о многом нужно поговорить, но пока получается только молчать вместе. Но всё придёт со временем, пока что же они просто друг друга лечат поддержкой и присутствием.

***

Они снова спят. Время где-то около пяти часов вечера, Чонгук сегодня проснулся достаточно рано, поэтому они рано позавтракали, посмотрели пару передач про саванну по телику и снова увалились спать. Тэхён вообще-то, по правде, выспался. Он уже устал спать за эти две недели, но Чонгука сняли пару дней назад с капельниц полностью, оставив только препараты, поэтому он всё ещё много спит — восстанавливается. Тэхён лениво листал ленту Инстаграма, который почистил на днях ото всех, с кем был знаком и дружил в универе, ото всех, с кем последний год тусовался, удалил все свои самые позорные и похабные сториз из актуальных, оставив в профиле только красивые фотки с короткими подписями, да сториз с фотографиями еды и пейзажей.

У Тэхёна в последнее время произошла тотальная переоценка ценностей. Он совершенно себя не узнает сейчас, как и Чонгука, впрочем. Тэ знает прекрасно, что дело в лечении, и скоро Чонгук — внимательный, сильный, напористый и крутой Чонгук — вернётся. Ему нужно просто дать восстановиться. Сам же Тэхён чувствует, что изменился необратимо.

Он каждый день готовит и раз в три дня убирается в квартире, он теперь предпочитает прогулки с Чонгуком в парке у дома любому своему прошлому досугу, он мечтает в ближайшее время свалить не на острова какие-нибудь потусоваться или просто спрятаться от людей в одиночестве, а уехать с Чонгуком в какое-нибудь тихое и романтичное место. Он уже присмотрел одно. Фиолетовая деревенька. Они обязательно туда съездят, когда Чонгук выздоровеет. Вместо друзей-тусовщиков Тэхён подписался на кучу трэвел-блоггеров, на — не смеяться — бизнес-коучей, потому что решил-таки взяться за свою жизнь. Сейчас есть ради кого стараться. И пускай тренеры по личностному росту по всему миру продолжат орать, что не стоит искать мотивацию в людях, чтобы её не потерять вместе с ними, пускай дальше учат независимости и внушают необходимость развиваться для себя любимого. Тэхён все равно уверен, что в мире есть и такие, как он. Люди, которым нужен рядом кто-то, без кого всё что угодно будет бессмысленным. Тэ не виноват, что он вот такой, не знает, почему и в какой момент смог изменить своё мышление и перестроиться на режим настоящей жёнушки. Но он не видит в этом ничего плохого. Он видит в этом своё спасение и грёбаный смысл жизни. Если делать что-то не ради высших целей… то зачем вообще?

Поэтому у Тэхёна во время их с Чонгуком вынужденного отпуска постепенно в голове сформировалось три момента, которыми ему необходимо было окружить себя в ближайшем будущем, чтобы прийти к полной жизни без ограничений. Бизнес, путешествия, Чонгук. Чонгук на первом месте всегда, пусть и стоит в списке третьим. Без него остальное бессмыслено.

Тэхён широко зевает и блокирует экран телефона. Нет, он только недавно проснулся и мозг пока не готов потреблять новую информацию. Он немного передвигает руку, которой приобнимает устроившегося на его груди Чонгука. Чон рядом немного совсем копошится и утыкается тёплым носом Тэхёну в шею, нежно в неё задышав. Тэхён беззвучно хнычет от сладко-приятного ощущения. Мысленно обещает себе загадать на следующий день рождения побольше вот таких моментов и поправляет сбившийся в кучу капюшон Чонгука. Спит в толстовке. Тэхён гладит его по волосам, что давно пахнут шампунем, а не больницей, как тогда, он последнее время слишком часто так делает, поддаваясь меланхолии и гоня от себя мысли о том, что мог ведь его и потерять. Навсегда.

А потом Тэхён слышит его. Шум. Кто-то отрыл дверь квартиры и вошёл, переговариваясь. Их двое. Шуршат пакетами, Тэ мгновенно узнает голоса хёна и отца. Боже, а ведь успел и испугаться. Пока Тэ судорожно соображал, как бы ему выбраться из-под парня и не разбудить его — тот помимо всего прочего ещё и плохо спал один — дверь спальни распахнулась и в неё просунулась улыбающаяся голова отца, рука Тэхёна тут же метнулась к лицу, прикладывая палец к губам, и Тэ умоляющим взглядом уставился на отца, давая понять, что Чонгука ни в коем случае будить нельзя. Он показывает ему на пальцах дать ему пару минут, отец понимающе кивает и прикрывает дверь, а Тэ принимается осторожно выбираться из-под Чонгука, он укладывает его на свою нагретую подушку, чтоб тот не сразу почувствовал, что спит один, Тэ уже привык так делать, ежедневно просыпаясь чуть раньше, чтобы приготовить покушать. Накрывает его одеялом до самого носа и, пригладив непослушные волосы, быстренько удаляется из комнаты.

***

— А ты, я смотрю, совсем домашним стал? — насмешливый голос брата. Тэхёна передёргивает, он никогда с ним не разговаривал в подобной интонации.

Они так и не поговорили. Впрочем, Тэхён его предупреждал, оставлял ему выбор, Мин Хо свой выбор сделал и нельзя его осуждать — не каждый человек способен просто взять и сказать такое родному брату. Тэхён думал об этом, пытался понять, как такое могло произойти, как с этим можно разобраться и прочее, но он не знает. Он, правда, не знает, да и проблем у него, помимо этой, сейчас выше крыши. Хён — взрослый мальчик, разберётся со своими чувствами сам. Единственное… общаться они естественно, как раньше, навряд ли будут. Мин Хо выбрал линией поведения сарказм и не то противостояние брату, не то просто вечное легкое недовольство. А Тэхён же, веди себя брат, как раньше, не смог бы уже воспринимать многие его действия спокойно, искал бы подтекст. И от этого немного плохо, по правде, ведь хён никогда в жизни ему ничего плохого не делал.

— Чонгуку нужно пройти полную реабилитацию, чтобы исключить последствия и возможность повторения приступа. Я прохожу её вместе с ним, потому что, во-первых, мне тоже нужна небольшая помощь и отдых, во-вторых, мы вместе и это правильно… что сейчас всё так, да.

— Я не узнаю тебя, ты как будто курица-наседка уже, знаешь, становиться отцом в двадцать четыре рановато.

Тэхён смотрит на раскинувшегося на диване брата. Сука, ну вот чего он добивается?

— Цель визита какая? Обидеть меня? — Тэхён звучит устало, но уверенно, он смотрит только на брата, не замечая каким гордым взглядом на него смотрит отец. — Хочешь считать меня курицей-наседкой, считай. Хочешь ещё как-то обозвать, пожалуйста. Только не в моём доме, не там, где за стенкой спит мой любимый человек. Да, он сейчас не совсем в форме. Да, пока что ничего общего, кроме внешности и привычек, с тем следователем, в которого я влюблялся, нет, но он обязательно будет в порядке, и я буду рядом, потому что он — это мой билет в счастливое будущее. Я люблю его. Для меня этого достаточно, чтобы верить, что всё наладится. Я готов выслушать в целом любые твои претензии и оскорбления, можешь говорить всё, что тебе хочется, я немало тебе проблем доставил, заслуживаю, но, повторюсь, не здесь и не смей затрагивать его. Ты не имеешь никакого права его сюда впутывать, потому что он перенёс миллион, блять, страданий, ни одно из которых он не заслуживал. Как у человека, всю жизнь прожившего под крылом отца и поднявшегося только благодаря ему, у тебя нет, повторюсь, ни малейшего права даже открывать свой рот в его сторону. С этим закончим, — переводит взгляд на отца, что сидит на соседнем кресле. — Как дела, пап? Почему приехали? — не оставляет брату даже возможности ответить, невозмутимо отводя взгляд в момент, когда замечает, что брат собирается возмутиться.

— Ах, да, что это мы. Тэхён, мы привезли вам продуктов, уже загрузили всё в холодильник, ты говорил, что заказываешь доставку, но твоя мама настояла на этом. Там готовая еда в контейнерах, если ты не сильно против, она могла бы заехать на днях, ей очень хочется познакомиться уже с твоим парнем, ну, сам понимаешь.

— Да, да, конечно, я дам знать, когда Чонгук будет готов к тому, чтобы мы принимали гостей.

— Хорошо. И ещё вот, я принёс бумаги, — отец протягивает Тэхёну небольшую папку, — нашёлся покупатель, тебе нужно подписать тут все листы с двух сторон, послезавтра агент подпишет документы с противоположной стороны, в течение недели мы будем передавать бизнес и к концу её деньги уже будут на твоём счету. В целом получилось выбить даже больше, чем мы предполагали, вам можно будет годик-два не работать даже.

— Спасибо большое, пап, — Тэхён кланяется почти в девяносто градусов, отец, растроганный поведением сына, поднимается с кресла, заставляя того распрямить спину.

— Перестань, перестань, ну что ты в самом деле как не родной.

— Я подумаю в ближайшее время, как вложить эти деньги, пап, начну работать и мне не нужны будут твои счета, я больше не буду сидеть на шее…

— Тэтэ! Остановись, хватит, слышишь? Я понимаю, что ты что-то переосмыслил и сейчас считаешь, что что-то мне должен. Мне искренне жаль, что я своими наказаниями и, возможно, где-то словами заставил тебя так думать. Потому что это совершенно не так и у тебя не должно быть подобных мыслей. Я всю жизнь занимался бизнесом, чтобы у вас, у моих детей, был какой-то пассивный доход в будущем. Мин Хо унаследует компанию рано или поздно, но у вас с Миной также останутся счета пополняемые из дивидендов. На всю жизнь. Потому что так правильно, не заставляй меня думать, что дело всей моей жизни для тебя не имеет значения. Я хотел, чтобы мои дети жили в комфорте, если ты хочешь заниматься чем-то самостоятельно и строить свой бизнес, то это очень похвально и я безумно этому рад и горжусь тобой. Только не отказывайся от моей помощи. Не заставляй папу чувствовать себя ненужным, ладно?

— Прости, что снова расстроил тебя, пап.

Ответить отец не успевает.

— Тэхён?

— Чонгук, — Тэ испуганно оборачивается и, оторвавшись от отца, кидается к дверному проёму, в котором застыл помятый и сонный Чонгук. Ну наседка и наседка, и что теперь? — Ты зачем встал? Что-то болит?

— Нет, просто проснулся. У нас гости? — выглядывает из-за плеча парня. — О! Здравствуйте, — Чонгук отстраняет Тэхёна от себя и весь такой плюшевый в тёплом флисовом костюме, взъерошенный ото сна и ещё немного сонный, идёт к отцу и, пожав тому руку, глубоко кланяется. Тэхёну приходится останавливать себя, чтобы не подскочить к парню и не проверить не закружилась ли у него голова.

Чонгук здоровается за руку и с Мин Хо, отдать брату должное — он даже не кривится в ответ и спокойно здоровается, будто бы не он несколько минут назад порицал Тэ и Чонгука в контексте.

— Чонгук, здравствуйте-здравствуйте, давненько не виделись, в прошлый раз когда? В больнице я вас видел, спасибо, что поддержали тогда моего сына.

— Что вы… не нужно благодарить. Как сейчас здоровье вашей жены? И, пожалуйста, можно на «ты»? Я больше не начальник вашего сына и мне неловко, правда.

— Жена в порядке, что с ней станется, всё обошлось почти без последствий и слава богу. Сам как себя чувствуешь, Чонгука? — мгновенно переходит на дружественный тон отец Тэ и Чонгук если и теряется от резкого перехода, то виду не подаёт.

— О, спасибо большое. Мне гораздо лучше, думаю в скором времени уже можно будет подумать о работе, если доктор позволит, спасибо за заботу.

Отец Тэ усмехается и похлопывает парня по плечу мягко.

— Тэтэ побеспокоился уже, чтобы в ближайшее время вы с ним могли разобраться со всем и не задумываться о работе, не переживай.

— Он, что?

— Давай я потом об этом расскажу, — подключается к разговору Тэ.

— Простите… простите, пожалуйста, что позволил вашему сыну подвергнуть себя опасности и втянул его в расследование такого опасного дела. И за то, что он чуть не погиб, спасая меня, — тоже простите, — Чонгук снова кланяется на девяносто градусов. А Тэхён обомлевает. Они не обсуждали, но, выходит, всё это время Чонгук знал о том, что Тэ его вытащил. Тэхён не то чтобы был против того, чтобы тот знал, но и рассказывать желанием не горел.

— Чонгука, — отец снова похлопывает того по плечу, побуждая распрямиться, — прекрати, тебе не за что извиняться. Виноваты, в первую очередь, в том, что мой сын оказался в опасности, я и Намджун, который мне потворствовал, ты же просто выполнял приказ. А Тэхён уже давно взрослый человек. Почти уж пять лет как совершеннолетний. Так что не думаю, что ты несёшь ответственность за то, какие выборы он делал. Я тебе ещё и «спасибо» должен сказать, за то, что ты так быстро перевоспитал его.

— Ну пап…

— Ну а что? Неправда что ли? Сто лет уже прошло с тех пор, как ты вежливо обращаться перестал, а тут на, тебе, исправился. Кого прикажешь благодарить за прогресс? Уж не тебя, это точно.

Тэхён фыркает что-то насмешливо, а Чонгук, стараясь сделать это незаметно, легонько растирает висок, почувствовав нарастающую боль в голове. В конце концов, спросонья поклоны раздавать не такая уж и хорошая идея, когда есть склонность к головным болям, а последний приём пищи был часов пять-шесть назад, не меньше. Разумеется жест не укрывается ни от Тэхена, что привык давно, что Чонгук часто так делает, когда у него начинает болеть голова, ни от его отца, потому как мама Тэ раньше часто мучалась головными болями и тоже постоянно пыталась растереть себе виски.

— Так, ну, продукты занесли, Чонгука проведали, Тэхёну всё, что надо было передать, передали, давай домой, Мин Хо, ребятам отдыхать нужно, мы и так подзадержались, — старший брат без экивоков быстро, натянуто улыбнувшись, прощается и уходит обуваться в прихожую. Чонгук и Тэ тепло благодарят отца за визит. — И обязательно съешьте всё, что мама передала. А то орать будет на всех. И ждите её в гости. А ты, Чонгук, береги себя, понял? Лучше тебя мы зятя уж точно уже не найдём, к этому оболтусу до тебя одни прохиндеи и липли, Мин Хо устал разгонять.

Тэ морщится при упоминании этих ситуаций и своих бывших. Теперь уже опять-таки не получается относиться ко всему этому по-прежнему и везде чудится подтекст.

***

— Ну что, кушать? А потом чем заняться хочешь? — Тэ возвращается из прихожей в комнату после того, как закрыл за родственниками дверь.

Вместо ответа Чонгук почему-то подходит ближе и, обвив руками торс, обволакивает теплом, обнимая. Нежно целует в шею. Тэхёна моментально ведёт до дрожи и он обнимает в ответ чуть крепче, чем позволял себе последние две недели.

— Чонгук… — выдохом.

— Спасибо, что остаёшься рядом, Тэхён. Я безумно рад, что ты у меня есть. Я бы сказал тебе сейчас тысячу раз подумать, прежде чем связываться со мной — больным и временами, как мы выяснили, немощным. Но не скажу. Я решил, что не отпущу тебя никогда. Я тоже люблю тебя, я слышал всё, что ты говорил. Спасибо, что помогаешь, я не знаю, что бы я без тебя делал.

— Солнце, переставай, мне неловко. Я уже говорил, что люблю тебя? Могу ещё сто раз сказать. Но никогда больше меня не благодари за такие простые вещи. Мы друг друга уже выбрали. Тогда, на кухне, кактус — свидетель, — кивает на журнальный столик в центре гостиной, на котором уютно примостился чонгуков «питомец». — Чем займёмся, как покушаем?

— Можно мне посмотреть какой-нибудь сериал? А то мы за две недели самое захватывающее, что видели, — это спаривание зебр в дикой природе, — поднимает взгляд проказливый, морщит нос и Тэ млеет от понимания, что тот действительно просит разрешения, понимая, что Тэхён всяко лучше сейчас знает, что будет полезнее для его здоровья.

— Нууу… — хмурит брови.

— Ну, пожалуйста, мам, я хорошо себя чувствую, какой-нибудь лёгкий, но не совсем чтобы бессмысленный. Можно что-нибудь от «Марвел», например, про супергероев.

Тэхён мысленно ухмыляется, ну да, конечно, где куча взрывов, криков и прочей ерунды. Хотите — считайте абсурдом, но Тэхён отчего-то считает, что смотреть что угодно, кроме милых и простых комедий, Чонгуку пока противопоказано. А потом, улыбаясь, кивает. Чонгук радуется и на энтузиазме шлёпает на кухню. Чтобы через полчаса накормленный, завёрнутый в плед с кружкой горячего чая, сидя на постели и слушая стук капель снова начавшегося дождя о стекло, вскинуть на Тэ недоуменный взгляд.

— Тэхён, ну какой «Держись, Чарли!», это же Дисней? Я же хотел сериал…

— А чем это не сериал? Полно переживаний, экшн, юмор, как ты и хотел.

— Ну ты издеваешься? Какой там экшн? Чё ты врешь?

— Ну, могу поменять на «Ханну Монтану», «Джесси», «Волшебников из Вейверли-Плейс», на «Зака и Коди»…

— Стоп, всё, я понял, — насупившись, отворачивается от Тэ, что уже успел усесться в изголовье кровати.

— Нууу, малыш, тебе понравится, там смешно и мило. Чего ты?

— Я не тринадцатилетняя девочка, чтобы мне такое нравилось.

— Хватит мыслить стереотипами, ковбой. Вам показаны сплошь положительные эмоции. А, значит, будем смотреть что-нибудь, где можно похихикать. Или мне включить обратно про спаривание по «Дискавери»?

Со стороны кокона из пледа слышится тихое «эх», и Тэхён снова усмехается.

— Ну же, солнышко, иди ко мне. Я настолько привык, что ты спишь на мне, что мне в собственной кровати без тебя на мне неуютно.

Чонгук, впрочем, больше не сопротивляется, позволяет утянуть себя на грудь и в объятия, Тэ отнимает у него кружку и ставит на тумбу у кровати, помогая поудобнее у себя между ног устроиться. И запускает сериал. А Чонгук внезапно подается головой назад и, повернувшись, впивается с поцелуем в его приоткрытые губы. Тэ опешивает и едва успевает отвечать, чуть сильнее сжимая Чонгука в руках, он довольно мычит в поцелуй и чувствует, как конечности охватывает покалыванием и легкой дрожью; Чонгук, кстати, сам в поцелуй всхлипывает, кажется, тоже скучал. Конечно, последний полноценный поцелуй у них случился почти месяц назад. Господи, как это хорошо. Спустя пару самых сладких на свете минут, Чонгук немного тянет Тэ на себя и тот, приподнявшись, укладывает его на подушки, нависнув сверху и упираясь локтем в подушку. Тэ благоговейно принимается выцеловывать каждый сантиметр его лица, брови, гладко выбритые щеки, что до этого брил ему утром сам, нос, все родинки, сползает с поцелуями к ушам и шее наполненный такой щемящей нежностью, что в уголках глаз начинают слёзы буквально собираться. А потом Тэхён нежно, но развязно целует того в шею, ласкает её языком, снова целует, а Чонгук в ответ перехватывает его осторожно ладонью за затылок и посильнее прижимает.

— Посильнее, пожалуйста, — сбивчивым от удовольствия шёпотом.

— Малыш, посильнее, это уже засос получится.

— Я хочу засос.

Тэхён порывается подняться и посмотреть на него вопросительно. Потому что это, как бы, что за новости?

— Чонгук, если вдруг ты не в курсе, засос — это синяк. Хочешь ходить с синяками на шее? Да и больно это немного может быть.

— Я остановлю если больно, пожалуйста, чуть-чуть.

И Тэхён не может ему отказать. Когда он вообще мог? Тэ снова принимается выцеловывать его шею, под его участившееся дыхание и хаотичные поглаживания по волосам, оттягивает горловину его толстовки, оголяя ключицы и немного плечо, а потом прижимается губами к мягкому местечку, где шея переходит в плечо, нежно-нежно целует его и легонько втягивает кожу в рот, — по собственным конечностям бежит дрожь. Потому что… Чонгук доверил. Доверил, получается, каждую частичку себя, позволил дозировать боль в той пропорции, в которой сможет спокойно выдержать, зная, что Тэхён черту не перейдёт, потому что чувствует его от и до.

От этого крышу сносит покруче, чем от текилы, а текила, чтобы вы знали, то ещё оружие массового поражения. Тэхён ведёт носом выше по шее, прихватывает кожу губами, чувствует легкое давление ладони на затылке, улыбается в поцелуй и снова присасывается к нежной коже. Чонгук задыхается от удовольствия, шепчет что-то неразборчиво, просит ещё, а Тэхён поражается его чувствительности. Он целовал его шею десятки раз, за всё время, что они провели у Чона дома вместе, но чтобы до засосов доходило… такого никогда не было, потому что это казалось неприемлемым. А потому сейчас Тэхёну приходится себя останавливать, чтобы ненароком не сделать больно и не разрушить то, что конкретно в эту секунду строится.

В голову внезапно приходит прикольная, по его мнению, идея, тихий стон Чонгука лишь подбивает на дальнейшие действия и Тэхён ставит аккуратные кругленькие засосы ещё в трёх местах. Чонгука к пятому засосу уже начало мелко потряхивать от удовольствия и возбуждения, Тэ оторвался посмотреть на результат своей работы, напоролся на его пьяный совершенно раскайфованный взгляд и поцеловал его внезапно глубоко, заставляя застонать в поцелуй, сплетаясь языками и проводя своим по его зубам, зацеловал сладкие губы и в целом был готов уже сдохнуть от этой нежности, что дышать буквально мешала.

Это точно любовь.

— Я хочу посмотреть.

— Что именно?

— Засосы. Покажи, я сто лет на себе такого не видел, — шепчет Чонгук и Тэ, открыв камеру на телефоне, легонько отводит его голову за подбородок в бок, Чонгук улыбается широко и искренне, прикрыв глаза от вспышки своей рукой, а Тэ делает самое потрясающее на свете фото.

— Любуйся, — поворачивает телефон к нему экраном. А там словно та самая картинка из тамблера: чья-то яркая счастливая улыбка, чьи-то острые ключицы выглядывающие из-под ворота чуть большеватой толстовки, чья-то смуглая рука, нежно придерживающая подбородок, и потрясающе бледная красивая шея с пятью алеющими засосами в виде буквы W.

— Это что за «в»? — усмехается Чонгук щурясь.

— Это касиопея, дурачок.

— Созвездие?

— Угу.

— Ты на полном серьёзе наставил мне засосов в виде созвездия?

— Наставил.

— И название — это имя какой-нибудь греческой богини, царицы или ещё хрен его знает кого сто проц?

Тэ задумывается, отводя взгляд на секунду. А потом внезапно вспоминает.

— Бля… да, — строит смешную виноватую рожицу, — я что-то не подумал, но это реально откуда-то оттуда всё тоже. Прости?

— О, да вы романтик, — пропуская остальное мимо ушей, усмехается Чонгук и чмокает Тэхёна в нос. — Будешь любить меня даже если я больше не буду крутым следователем на байке?

— Мне абсолютно поебать, кем ты будешь работать. Важнее всего всегда будет твоя жизнь. Хоть вообще не работай, это даже лучше. Понял меня?

Тот облегченно выдыхает и снова накрывает его губы своими.

Они пропускают половину первой серии занятые губами друг друга, Тэхён начинает сбавлять обороты, решая ко всему приходить постепенно, и жадно зацеловывая припухшие, нежные губы со вкусом зелёного чая с мелиссой, шепчет Чонгуку какие-то глупости о сладких губах, невозможно пышных ресницах и необходимости притормозить, чтобы он не начал его раздевать.

А сериал Чонгуку в итоге нравится.

***

seven months later

У фрилансеров нет выходных. Это факт. Наш фрилансер не то чтобы фрилансер. Скорее… самозанятый веб-дизайнер и совсем немного программист. Конструкторы, html-протокол, python, немного фотошопа и всё, пожалуй. Двадцать три проданных кейса за весь период, включая обучение. Да, первых клиентов подкинул отец, но остальные двадцать — это уже собственные наработки. И от этого каждый день так тепло на душе. Приятно понимать, что в универе не зря учился и многое пригодилось. Приятно погружаться в своё дело полностью. Приятно чувствовать творчество в том, что делаешь, даже когда от тебя требуются только символы да двоичный код. Приятно зарабатывать, зная, за что ты получаешь деньги, и окупая все свои труды.

Но сегодня фрилансер отдыхает. Он встал что-то около часа назад. Его чудо, заменяющее собой все зависимости, продолжает сопеть на подушке, удивительно, не проснувшись после того, как его туда переложили. Фрилансер уже сделал сегодня одну пакость и планирует ещё парочку. Это должен быть удивительный день. Никак иначе.

Тэхён, он же фрилансер, водружает на тумбочку поднос с ножками, который купил, чтобы таскать своему парню завтраки в постель в одних джоках или просто в боксерах, как придётся. На подносе блинчики с творожным сыром и голубикой и здоровенная кружка зелёного чая с мелиссой. Кофе его чуду по-прежнему не особо можно. Но тот и к чаю привык. Этот так вообще полюбил даже. Вообще-то Тэхён хотел успеть сходить в душ, потому что с утра только зубы и почистил. Но, отвлекшись на телефон, где кто-то из заказчиков решил докопаться до него в его законный выходной, Тэхён вздрагивает, ощущая тёплое прикосновение к бедру.

Он стоит в одних трусах на деле то. А по бедру ползёт кое-чья стопа, ползёт выше и выше и, совершенно нагло раздразнив, пролезает под кромку кельвинов, игриво помассировав кожу пальчиками. Тэхён откидывает телефон в сторону, и вперивает взгляд в нахальный, карий откуда-то из вороха подушек и одеяла.

— Доброе утро, солнце.

— Угум, доброе, — хрипло, сексуально, дразняще, губу закусывает и ещё немного ногой вверх ползёт по тэхёновому бедру. Тот перехватывает наглую ногу за гладкую совершенно икру и смотрит на её обладателя вопросительно. Не то чтобы Тэхёна когда-то смущала чонгукова волосатость, но четыре месяца назад тот заявил, что тоже будет ходить на лазерную депиляцию, потому как кайфует от тэхёновых гладких ног. И вот ходит. А Тэ теперь с ума сходит от его длинных, идеально гладких, с блестящей кожей и сочными мышцами, перекатывающимися под кожей, божественных ног. И вот сейчас он его с самого утра этими самыми ногами наглым образом заводит.

Собственно, тут и думать нечего, Тэхён моментально опускается на кровать и, раздвинув немного его ноги, подползает выше, целуя икры, колени, оставляя небольшой засос на внутренней стороне бедра.

— Солнце хочет правильно начать день? — хмыкает Тэ и проводит своей трёхдневной щетиной на щеке по чонгуковой ляжке. Тот даже глаза немного прикрывает от удовольствия. Любит, когда Тэ такой.

— Очень хочет, — и так нагло-пошло он давно не выглядел. И таким отдохнувшим — тоже.

Чонгук открыл свой юридический кабинет и предоставляет адвокатские услуги по семейным делам. Никуда дальше семейного или трудового кодекса его не пустили ни родители Тэ, ни сам парень, ни Кан — теперь уже друг семьи — Мейцо, ни Ким — барбекю в субботу у меня на даче, оболтусы, — Намджун, да и родители Чонгука, не зная всей ситуации, что произошла с ними больше полугода назад, поддержали идею сына открыть своё дело и не рисковать на работе здоровьем. Клиентов поначалу было ожидаемо мало. Но потом к делу подключился вечно желающий помочь Намджун и отец Тэ, что старался поддерживать всё, что они начинали, лишь бы дети заняты были чем-то по жизни, парочка хороших дел, отлично работающее сарафанное радио и у Чонгука дела пошли в гору, как и у его парня, хоть и области их деятельностей совершенно не пересекались.

Чонгук занимался и бесплатной деятельностью. Горячие линии, телефоны доверия… это всё хорошо, Чонгук же к прайсу на свои услуги добавил строку «бесплатно» для школьников, студентов и других детей, подвергающихся травле в школе и других учреждениях, там тоже была парочка дел с успешным исходом и наказанием для обидчиков, а потому консультации по этому вопросу и кейсы приходили так же часто, как и по его основной работе. Он умело планировал время, Тэхён пристроился к организации спонсором, они наняли пару помощников на удалённую работу и смело можно было сказать, что с благотворительностью тоже всё шло неплохо.

Однако времени это всё отнимало жуть сколько. И если Чон в загруженные дни к восьми вечера сто процентов приползал домой уставший как черт и жаждущий внимания, то Тэхён, часто работавший из дома, хоть и офис они снимали с двумя кабинетами на двоих, за своими сайтами мог просидеть до утра. Чем бесил иногда неимоверно. Но удивительно… ругались редко. Возможно, потому что Тэхён умеет правильно начать и своё и чонгуково утро.

Чонгук не успевает толком проснуться, а Тэхён уже ныряет под одеяло. Черт, его энергии с утра можно только позавидовать. Они вчера оба закончили работу пораньше, а потом так долго трахались, что уснули с мокрыми волосами, едва-едва успев выползти из душа.

Чонгук спал голым, а потому когда под одеялом горячие руки разводят ноги в стороны, а на привставшем с утра члене ощущается тёплое дыхание, он с готовностью прикрывает глаза, потому что знает, что Тэхён обычно не любит медлить. А ещё, кто бы мог подумать… спустя почти год отношений, выяснилось, что Ким очень любит оральный, при чём когда он доставляет, а не получает. Подарок, а не парень.

Чонгук чувствует как жарко накрывает головку чужой рот и прогибается в спине навстречу. В следующую секунду Тэхен уже берет почти на всю длину, головка утыкается в стенку горла, и Чонгук мычит от удовольствия, откидывая одеяло и укладывая ладони на светлую макушку, не чтобы надавить, а просто чтоб держаться. Чон безумно устал ночью, поэтому ноги моментально едут в стороны, а пальцы вплетаются в чужие волосы совсем слабо. Однако стонет Чонгук так, будто бы не он полночи кричал и срывал горло от удовольствия.

Тэхён тем временем скользит припухшими с ночи губами по его члену, выпуская периодически и причмокивая, покалывая щетиной на щеках, когда доставал ими до самых нежных мест, он массирует одной рукой яички и место за мошонкой, а потом оглаживает пальцем колечко слабых с ночи мышц и смотрит вверх пошло и вопросительно, насаживаясь до собственных слёз из глаз ртом. Чонгук ловит взгляд, без слов понимает вопрос, мычит согласно в ответ и сам достаёт смазку из-под подушки. Хуй его знает, где все презики, да и хрен с ними.

Через пять минут на подготовку и выдавливание невыдавливаемого из почти закончившегося бутылька смазки ноги Чонгука уже на чужой пояснице, а сам он, прижимая Тэ к себе за шею, протяжно стонет и хнычет ему в плечо, просит «глубже», шепчет «хорошо» и откидывает голову назад в удовольствии.

Гладит большими пальцами его щеки.

— Да, Тэтэ, вот так, да, — нежно выстанывает, блуждая туманным взглядом, по его раскайфованному лицу, что тоже уже на грани от приятных ощущений, — хорошо, вот так, хорошо, да!

— Нравится?

— Да-да, не останавливайся…

— Прогнись для меня, — Чонгук послушно гнёт спину, выпячивая грудь вперёд, поставляясь под губы, что моментально вылизывают его соски, заставляя ужом крутиться под парнем.

Тэхён упирается локтем одной руки в подушку, ладонь уложив парню на макушку, а второй тиская того за бок, оглаживая живот и подрачивая ему периодически.

— Тэтэ, я сейчас уже, — берёт его щёки в ладони, в глаза глядя.

— Уже? — пытается насмешливо, но сам с утра долго не может держаться и еле терпит, чтобы не кончить.

А потом Чонгук замечает его. Что-то блестит на правом безымянном. То, чего вечером вообще-то не было, и он не помнит, чтобы кто-то на него когда-то подобное надевал.

— Тэ? Что это? — задыхаясь, отвлекается на руку, уставившись на кольцо и словно забыв, что его вообще-то просто и нежно, конечно, но втрахивают в матрас конкретно в эту секунду.

— Не отвлекайся, давай кончим, — бодает его руку головой и входит до шлепка яиц о задницу, заставляя забыть к чертям собачим не только про кольцо, неизвестно откуда взявшееся на пальце, но и имя своё в общем-то.

А потом Тэхён спускает себя с тормозов. Валится сверху и Чонгук впечатывается ему в рот поцелуем, наплевав на своё утреннее дыхание и на то, что во рту у Тэхёна несколько минут назад был его, чонгуков, член. Да, противные, ну и что. Они часто так делают. Если хочется, что терпеть что ли пока все зубы перечистят?

Попытки двигаться синхронно, как обычно, ни к чему не приводят и вот они уже, слипнувшись всем, чем только можно, бьются толчками навстречу другу другу, стонут друг другу в губы и изливаются оба друг в друга и на, почти одновременно.

— Господи, детка, я тебя обожаю, ну почему ты такой охуенный? Я всё помою, я не успел вытащить, — хрипит Тэ, отрывая себя от горячего невозможно тела Чонгука, скатываясь с него в бок и прижимаясь нежно губами к его покрытому испариной лбу.

Чонгук немного выравнивает дыхание, а потом, резко вспомнив, приподнимается, садится, несмотря на дискомфорт в порядком переработавшей за сутки заднице, и переводит слегка шокированный взгляд с кольца на парня и обратно.

— Так да, нет? Чё молчим то? — жмурится довольным котом Тэхён, выглядит расслабленным, на деле же всё-таки немного волнуясь. Он не хотел длинных признаний и пафосных предложений, хотел вот так просто надеть кольцо и всё. Ну и надел с утра, пока тот спал. Осталось только надеяться, что Чонгук на такую простоту не обидится.

— Ты что, на полном серьёзе сделал мне сейчас предложение во время секса?

— Ну… с оригинальностью у меня не очень, так что да, сделал, — поджимает досадливо губы, укладываясь растрёпанной головой на согнутую в локте руку.

Чонгук окидывает взглядом потрясающе смуглое тело, распластавшееся охуенной задницей кверху, ласкает глазами каждый нежный, мягкий изгиб, смотрит в хитрые тёмные, как сама ночь, глаза, и чувствует непреодолимое желание куснуть его за булку.

«Блять, ну, конечно же, да».

— Эй, я понимаю, что тебе для принятия решения необходимо проконсультироваться мысленно с моей жопой, но я все ещё жду, а ваши молчаливые диалоги немного нервируют, знаешь?

— Блять, ну, конечно, же да, — улыбается во все тридцать два, наполняемый таким чистым счастьем, что впору задохнуться, крутит кольцо на пальце и ползёт обниматься. Такой же голый, такой же сонный, такой же счастливый, как слон.

— На, тогда мне напяль тоже, чтобы честно было, — поднимает с пола коробочку, Чонгук благоговейно и всё также лёжа надевает простое тонкое, такое же, как у него самого кольцо, теперь понятно — из белого золота на палец и прижимается к его руке губами. Чёрт, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Ну, осталось только выбрать, куда ехать жениться. Можно подождать пока в Таиланде закон примут, они в этом году законопроект внесли, к концу года точно рассмотрят, но опять же не факт, что его одобрят, поэтому предлагаю стандартно: Европа, Дания, например, Франция, если там иностранцев женят, конечно, если не Европа, то США можно, но если моё мнение учитывается, то я туда бы не хотел. Пока думай, время ещё есть.

Через десять минут ленивых утренних обнимашек Тэхён тащит парня в душ, усаживает завтракать, даже трусы надеть заставляет. Чонгук немного возмущён, что его торопят, потому что дел на сегодня никаких вроде бы не было. Но закончив с завтраком…

— Чонгук, посмотри на меня.

— М? — покорно позволяет взять себя за руки, удивлённо в глаза смотрит.

— Сейчас скажу кое-что что, ты сильно не волнуйся, ладно? Пообещай, что постараешься остаться спокойным.

— А что может быть волнительнее? — кивает на руку с кольцом.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Мы сейчас поедем кое-куда, нам нужно собираться.

— Но, — брови хмурит, — мы же хотели сегодня весь день дома вдвоём?

— Чонгука, детка, он пришёл в себя.

— Что?

— Ю…

— Юнги, я понял, когда? — вспоминая про данное обещание, ладони парня покрепче сжимает и старается успокоить разошедшееся сердцебиение.

— Пару недель назад, но мне сообщили сегодня утром, они меня и разбудили, кстати.

— Чёрт…

— Память восстановилась частично, не всё помнит, но Хосок там на стрёме дозировано вроде давал то, что можно знать, потихоньку, он уже ходит почти сам, ну, с костылями ещё возиться и возиться, тело то вообще в ахуе сейчас после семимесячной комы, но говорит нормально, соображает, говорят, тоже. Сегодня разрешили визит. Готов поехать?

— Конечно, готов… — шепчет шокировано.

— Ну, ты чего? — приподнимает его голову за подбородок, заставляя в глаза посмотреть. — Всё ведь наконец-то заканчивается. Он вернулся, слышишь, всё будет хорошо.

— Я понимаю, просто… как мы расскажем-то ему, обо всём этом?

— Я думаю с этим Хоби и врачи разберутся сами, мы просто пока приедем и будем думать там, что стоит говорить, а что нет.

***

Чонгук волнуется чертовски, то и дело теребит тонкое колечко на пальце, к которому за пару часов успел привыкнуть. Тэхён наоборот внешне вполне спокоен и, придерживая за талию, подталкивает его ко входу в палату под одобрительный кивок врача. Больше полугода. Что-то около семи месяцев они не виделись. Парни приходили, конечно, в больницу посидеть у койки и потрепаться со спящим Мином регулярно, но это ведь было не то. Его глаза всегда были плотно закрыты, а пальцы были холодными, сколько ты их в ладонях не грей, и не шевелились. Он молчал, не вставлял свои глупые шуточки, свои нелепые комментарии да и вообще ничего не говорил и не мог говорить. Врачи тоже ничего не говорили. Чонгук и Тэ стабильно наблюдали выходящую из палаты в слезах маму Юнги, Чон знает — она долгие годы растила его одна после предательства его отца. Выяснилось, что у старшего Мина уже тринадцать лет была семья на стороне, в момент когда Юнги исполнилось всего пятнадцать. Это чудовищно и маму Мин было очень жалко и стыдно перед ней, что они, будучи коллегами, не предотвратили опасность раньше и тем самым частично поставили под угрозу жизнь её единственного сына. Ребята старались помогать, взяли на себя все больничные расходы, весь уход на себя отчего-то взял Хосок, никто так и не понял почему, но многие догадывались. Солнечный и весёлый Хоби перестал улыбаться ровно в тот день, когда в двадцать восьмое отделение Корейского национального полицейского агенства поступила информация об экстренной госпитализации их сотрудника. Чисто дружеское это беспокойство и эмпатия или чувства — тогда никто не решался предполагать. Но семь месяцев, что тот провёл на стуле рядом с его постелью и ладонью на щеке спокойного бледного лица, сказали всё за себя сами. Хосок был влюблён. Влюблён давно и сильно и отступался только потому, что видел, что у Юнги есть симпатия к Чимину. Как так вышло, что у них в отделении сложилась такая командно-гейская братия, никто не понял и все благоразумно решили оставить размышления. Здоровье Юнги важнее и спасибо Хосоку, наверное, за то, что тот очнулся.

За семь месяцев были опробованы разные способы лечения, Хоби без устали таскал к пациенту одного врача за другим. Результатов не было. Показатели были в норме. Но Юнги спал и не желал ни в какую открывать глаза. Однако Хосок не сдавался и Юнги из месяца в месяц снова и снова проходил всевозможные экспериментальные лечения.

А две недели назад, пока Хоби сидел уже по привычке у него на кровати в ногах и готовил отчёт на работу, тот неожиданно пошевелил пальцем. Хосок был занят чертовски, но это мимолетное движение уловил. Он подскочил с кровати как ужаленный, в одних носках побежал за медсёстрами и, вернувшись и дожидаясь, пока добегут врачи, самым первым наблюдал момент, когда тяжелые припухшие веки с огромным трудом приоткрылись, из уголка одного глаза потекла слеза, а туманный потерянный взгляд начал проясняться.

А потом завертелось. Врачи, капельницы, фонарики в глаза, физиотерапия, постоянные массажи и лечение пролежней, слёзы мамы, обнадёживающие прогнозы специалистов, полицейские, психологи…

Юнги просыпался медленно. Постоянно молчал и ни о чём не спрашивал. То ли понимал, как в больнице оказался, и лишний раз говорить об этом не хотел. То ли наоборот только пытался понять, а спросить стеснялся. Его воспоминания возвращались обрывочно и с черепашьей скоростью. Несмотря на перенесённыйорганизмом шок, зависело это больше от времени, проведённого в коме. Семь месяцев. За это время даже участники самого происшествия на Чонсондоне успели забыть многие детали, никто уже в мелочах не помнил процесс расследования. Чего уж говорить о вышедшем из комы человеке. Юнги понемногу каждый день рассказывали о том, что примерно произошло. А он кивал, припоминая постепенно что-то. А потом в один из вечеров, когда Хоби уже собирался уходить, тот внезапно задал ему вопрос, чего никогда за неделю реабилитации не делал. Он вообще ни о чём Хоби не спрашивал, ни когда тот катил его на коляске в парк, а потом, придерживая, помогал пересесть на лавочку, ни когда тот осторожно обхватывал за талию и плечи, помогая заново учиться ходить на физиотерапии, ни когда встречал его мутным взглядом и провожал каждый день, ему было спокойно, что Хоби рядом, и это было немного необъяснимо. А сейчас, видимо, настало время вопросов.

— Он… убить меня хотел, да? — выдаёт, кажется, будто бы безэмоционально и на Хосока не смотрит. Гипнотизирует окно.

— Юнги, с чего ты решил об этом поговорить? — патологоанатом оставляет вещи на кресле и присаживается к нему на кровать.

— Просто… мало что помню и не понимаю за что.

— Он не хотел тебя убивать, он надеялся, что ты выживешь, и просто хотел вывести тебя из игры. Ты обязательно всё поймёшь, когда решишь ознакомиться с делом и с тем, как всё в итоге закончилось.

— А если я не захочу знать ничего больше, кроме того, что уже знаю, если захочу считать его подонком?

— Это твоё право. Он выстрелил в тебя, потому что считал, что ты относился к нему несерьёзно.

— Ну так это правда. Получается, я виноват в том, что он стал убивать? Он ведь сказал мне тогда… «Ты ещё мог их всех спасти», или что-то типа того. Получается, на мне ответственность, так?

— Нет, не так. Каждое свое решение он принимал сам. Он просил это запомнить всем и передал это с Чонгуком.

О том, что тот его очень любил, но просил об этом не говорить, Хосок не говорит, потому что банально об этом не знает. Чонгук решил оставить это при себе и рассказал только Тэхёну через три месяца после трагедии.

Хосок наблюдает за дрожащими ресницами на осунувшемся лице. А Юнги неожиданно начинает плакать. Беззвучно, стирая слезы с щёк ладонями.

Хоби тогда долго и без какого-либо романтического подтекста его обнимал, успокаивал и высушивал его слёзы большими пальцами со щек, доказывал, что тот ни в чём не виноват, и обещал, что всё обязательно наладится. А Юнги тогда успокоился в его руках. И попросил не уходить. Они долго уговаривали врача разрешить Чону остаться на ночь, а потом почти до утра лежали друг напротив друга в постели и разговаривали обо всём на свете.

И вот теперь, через две недели тяжёлой реабилитации, трудами и усилиями одного Чон Хосока — Юнги улыбался.

Поэтому когда в его палату вползают тихонько двое взволнованных и чуточку даже перепуганных с виду взрослых мужиков, а по поведению каких-то пиздюков-подростков, что были его коллегами тогда, до, он щурится, признавая знакомые лица, и… улыбается.

— Привет? — тянет неуверенно, отпуская руку Хосока, что с усилием до этого от себя отрывал, потому что тот принялся разминать мышцы и это, мать вашу, больно, массажей хватает.

— Юнги… — Выдыхает Чонгук и на негнущихся ногах подходит к его постели. Он снова чувствует себя виноватым, ему безумно радостно, что друг наконец в сознании, но в то же время не верится совершенно, ему хочется обнять его крепко, но он боится переступать черту, чтобы не причинить вред.

Юнги решает все его метания сам. Просто вытянув руки вверх, показывая, что ждёт обнимашек, и улыбаясь мягко. Чонгук усаживается на постель и прижимает похудевшего, хрупкого друга к себе. Он так скучал. Так скучал по его подъёбам не в кассу, по улыбке дёснами, по мягкому голосу, по хриплым смешкам, совсем как тот, с которым он его к себе сейчас прижал, по всему нему скучал.

Тэхён подходит к кровати и, поздоровавшись за руку с Юнги, позволяет тому продолжить обнимать Чонгука. Он опускается на стул у постели и переводит взгляд на расположившегося с другой стороны Хоби. Тепло улыбается ему и кивает, здороваясь. Они часто виделись за это время, потому как, приходя, всегда встречали его тут.

— Как ты себя чувствуешь? — отрывается наконец Чонгук.

— Ну… вполне себе сносно. А вы как? Хосок рассказал мне о том, что произошло тогда. Как твоё здоровье?

— Да, знаешь, обошлось всё и ладно. Я повалялся тоже после приступа какое-то время, через пару месяцев окончательно восстановился уже.

— А с остальным нормально всё, ну, почка эта твоя?

— Она не пострадала, к счастью, — усмехается Чонгук и ерошит волосы на затылке, поудобнее устраиваясь на краешке кровати.

— Почему вы так долго не приезжали, кстати? Дела были?

— Нам только сегодня Хоби позвонил и сказал, что ты проснулся. До этого молчал, засранец, — встревает Тэхён.

— Ему нужно было время на реабилитацию и врачи бы не одобрили большого количества посетителей, я позвонил как только понял, что всё наладилось и он готов, — разводит руками Хосок.

— Да-да-да, — передразнивает Тэ, — так и скажи: хотел побольше внимания урвать и быть единственным человеком, которого он будет видеть первое время.

Хосок хочет что-то сказать, открывая и закрывая нелепо рот, его скулы топит краской, потому что это всё не то чтобы неправда, он действительно немного пожадничал. Юнги отчего-то тоже краснеет, отводит взгляд от Хоби и, потеребив пальцами край одеяла, внезапно переводит тему.

— Я слышал, Намджун уволился, а Мейцо повысили. А что насчёт вас? Хосок рассказывал, что вы свои дела открыли, расскажете?

Парни с удовольствием принимаются рассказывать Юнги о том, чем успели начать заниматься, об успехах, которых удалось достичь, Чонгук добавляет, что если тот не решится вернуться в полицию, он готов с радостью взять его к себе, в конце концов, ему нужен помощник, а Юнги может пойти учиться параллельно в магистратуру на заочную форму обучения, получить лицензию и рано или поздно начать работать с Чоном адвокатом вместе. Разговор плавно перетекает в бытовые темы, подключается даже Хосок, что молчал и немного на Тэ дулся первую половину разговора, Юнги с удовольствием слушает о том, что вообще вокруг происходило всё это время, тепло благодарит всех за финансовую помощь и поддержку его мамы, что всё это время не сдавалась и верила, что сын очнётся.

Чонгук расслабляется, наконец-то все действительно заканчивается. Чимин погиб больше полугода назад, кошмарные убийства прекратились, его работа в полиции прекратилась, оставив после себя, кроме травм, лишь дружеские отношения с Намджуном и Мейцо, да компенсацию в размере почти трёх его зарплат за неотгулянные отпуска и переработки. Ну и Тэхёна, конечно. Он ведь тоже появился только благодаря работе. Все плохое давно закончилось, а чувства завершения всё равно не было. Потому что Юнги всё ещё был без сознания, несмотря на положительные прогнозы врачей.

Чонгук перестал чувствовать себя виноватым и причинять себе боль этими размышлениями, но скучать по другу не переставал. У него ведь, кроме Тэ и Намджуна, особо никого не было в Сеуле. Хотелось друзей, которые бы знали его из прошлого, а не просто новых знакомств на работе. Хотелось по-прежнему слушать чьи-то тупые шутки, хотелось вернуть традицию пить вместе кофе, хотелось чтобы Мейцо снова было с кем препираться и разводить шутливые перепалки, хотелось просто наконец поговорить с Юнги. Обнять его. И извиниться за то, что дружбу ценить начал только тогда, когда чуть окончательно не потерял.

Чонгук и обнял, и поговорил, и извинился. А темы для разговоров всё не заканчивались. За окном уже день клонился к закату, ребята уже успели сходить с Юнги на обед и сами пообедать в больничной столовой, успели понаблюдать за тем, как Юнги морщится во время болючей капельницы, поуговоривали медсестру, выпрашивая разрешения побыть ещё, когда та начала выгонять, и только к четырём часам до Юнги дошло.

Чонгук рассказывал о том, как выступал в суде недавно, Тэ с Хоби переговаривались о чём-то своём, а Юнги внезапно перехватил руку Чона, которой он к волосам потянулся и уставился на кольцо на его пальце.

— Подожди… — перебивает и Чонгук замолкает, вопросительно приподняв бровь, — ты что, женился? Я что и свадьбу твою проспал? Подождите, но вы же… — указывает другой рукой на Тэ, потом обратно на Чонгука, — вы же вроде как…

Тэхён улыбается очарованный сбитым с толку видом Юнги и по-хозяйски укладывает Чонгуку на плечо руку. Руку, на которой тоже красуется кольцо. Юнги непонимающе хмурится, наблюдая за довольными улыбками друзей, переводит взгляд на Хосока, что тут же жмёт плечами, мол не знаю в чём прикол.

— Не понял, — смотрит на руку, видит второе кольцо, — стоп, ты тоже женился? Вы когда поуспевали то? На ком? Подождите, я просто не понимаю, вы же сраные геи, на ком вы могли жениться… — Тэхён не сдерживается и начинает смеяться, Чонгук тоже прыскает со смеху и до Юнги окончательно начинает доходить. — Подожите, — стаскивает с чонова плеча руку Тэхёна и разглядывает два абсолютно одинаковых кольца. — У меня две теории: либо вы, два извращенца, нашли себе двух жён и поженились, купив одинаковые кольца, чтобы потом вдвоём представлять, что вы друг на друге поженились и изменять им друг с другом; либо вы реально поженились друг с другом, но я всё равно не понимаю, это как вообще?

Отсмеявшись, Тэ решает пояснить первым.

— Юнги, я сделал ему предложение. Пожениться не успели и свадьбу ты не проспал. Всё нормально, — отнимает свою руку у Мина и укладывает на шею к своему парню, читайте как «будущему мужу».

— А, о, а, — молчит, смотрит на Хосока почему-то, тот не выглядит особо впечатлённым, — я понял. Гейское гейство. Максимально гейское гейство.

Палата снова взрывается смехом.

— Вы хотя бы позовите на свадьбу тогда, чё я зря в коме валялся что ли.

— Обязательно позовём, как решим когда и где будем жениться, честное слово.

Юнги снова улыбается. Смотрит снова на Хосока. У него никогда не было открытых отношений с парнем. Он встречался с девушками, но как назло, словно доказывая ему, что любовь — это ебучая выдумка, каждый раз судьба ему преподносила в партнерши только сучек, отношения с которыми всегда, абсолютно всегда заканчивались для Юнги каким-то пиздецом. От разбитого сердца и растоптанной души, когда тот кучу лет назад в Ансане пришёл из универа в комнату, что они с девушкой тогда снимали вместе, и обнаружил её трахающейся в душе с каким-то совершенно левым типом, до замечательного хламидиоза, который Юнги, абсолютно чистый Юнги, прошедший комиссию при приёме на стажировку в Сеуле, подцепил от девушки, с которой встречался парочку месяцев. Она была очень болтливой, рассказывала всё о семье, друзьях, учёбе и близких, но вот почему-то о том, что подцепила где-то зппп, не рассказала. Устал лечить потом, хорошо, что на раннем этапе заметил. С Чимином было просто. Чимин был чист и часто проверялся, а отношения у них зародились легко, быстро, после какой-то из пьянок и были абсолютно ненапряжными. Юнги расслабился и решил, что вот так вот жить, не напрягаясь абсолютно, — это и есть идеал. Это отношения, которые ему нужны. После которых не придётся лечить ни душу, ни член. И поплатился за них семимесячной комой. Юнги часто просыпался по ночам в слезах, вспоминая чёртов пистолет и кожу, покрытую линиями огромной татуировки. Вспоминал и думал. Потом засыпал под утро. И, проснувшись, наблюдал Хосока, забежавшего перед работой с вкусняшками, потом ходил на процедуры, думал, потом снова наблюдал Хосока, что приходил теперь уже после работы и подолгу сидел рядом, разговаривал, помогал проходить физиотерапию и возил гулять, потом общался с мамой, которая заканчивала работать позже, чем Хоби, и снова наблюдал Хосока, который собирался домой нарочито медленно и сколько бы ни было дел у него запланировано на следующий день, обещал всё равно прийти. У Юнги душа в эти дни была безумно голая. Чистый лист не нужно было искать, чтобы начать жить заново, потому что Мин буквально проснулся с чистым листом и больше ни с чем. А сейчас он смотрит на парней, смотрит на Чонгука, понимая, что тот, несмотря ни на что, снова поднялся, которого любят, который занимается тем, чем нравится, и развивается вместе с человеком, которого любит. Смотрит и хочет так же. Он понятия не имеет, как себя чувствовать после того, что произошло с Чимином. Он не любил его, отнюдь, он просто не давал себе возможности влюбиться. Но смотрит на Хосока, что устал, наверное, за день ужасно, потому что в разговоре с парнями участвует вяло, часто смотрит в окно, едва заметно вздыхает и постоянно следит за экранчиком с показателями Юнги или за самим Юнги, разглядывая его и думая, что тот взглядов не замечает, и Юнги чувствует, что стоит попробовать.

— Как вы думаете, это нормально, если в полицию я не вернусь?

— Конечно, нормально, о чём речь вообще.

— Просто… я навряд ли теперь уже психологически с этой работой справлюсь, я понял это сразу, как только начал соображать и вспоминать что-то. Но… просто, а кто, если не я? Если все вот так бежать будут, кто тогда останется?

— Останется кто-нибудь другой. Поверь мне, с такой конкуренцией за рабочие места, как у нас в стране, полиция без сотрудников не останется, — разводит руками Чонгук, давно отпустивший ситуацию со своим увольнением.

— Это как-то трусливо, не находишь?

— Хочешь быть героем? Что-то я не наблюдаю твой плащ, — усмехается Тэ.

— Тебе смешно, Ким, а я этому всю жизнь посвятил и я не хочу быть героем, я просто хочу понять сейчас, где мое место.

— Твоё место там, где ты сам посчитаешь нужным его обозначить. Ты прав, мы нихуя не герои, плащей у нас нет и сбегать после провала из структур — трусливо и в какой-то мере даже позорно. Мы столько лет жили мыслью «а кто, если не мы», что и представить себя без этого всего сложно. Но один мудрый человек мне однажды сказал: «В первую очередь ты человек и уже потом полицейский». А другой не менее важный для меня человек сказал: «Важнее всего всегда будет твоя жизнь». Поэтому я пришёл к выводу, что как полицейский я уже закончился, а от моей жизни и так уже отнято слишком много лет. Не повезло, потому что я за время работы в полиции так и не стал героем, как, например, Мейцо. Поэтому я предпочёл хотя бы оставаться человеком. Бороться с несправедливостью можно по-разному, я свой способ нашёл в новой работе, и ты найдёшь. Поверь мне, не только плащ и погоны дают тебе возможность бороться со злом. Можешь хоть пекарню открыть, но каждый месяц по паре долларов отправлять в онкоцентры для сборов на лечение детей, например, и ты уже будешь героем. Ты уже будешь бороться со злом и несправедливостью. Понимаешь о чем я?

— Я постараюсь понять, — чуть погодя отвечает Юнги, понимая, что ему нужно подумать. Серьёзно подумать и решить, как дальше жить.

Тэхён замечает, что Юнги уже устал. Он всё ещё выглядит слабым, хоть и лицо обрело более здоровый оттенок, чем был во время, пока тот был в коме. Они полдня его выматывали разговорами, смехом и прочей ерундой. А ещё Хосок выглядит и вздыхает периодически так, словно очень хочет уже остаться наедине с Юнги. Возможно, ему тоже есть что сказать сегодня.

— Ладно, мы домой пойдём, у нас вообще выходной сегодня, отдохнуть так не успеем, мы зайдём завтра или послезавтра, окей? — Тэ берет Чонгука за руку и смотрит на него многозначительно, давая понять, что им правда пора. Чонгук, как ни странно, понимает сразу же.

— Да, мы пойдём, звони, Юнги, ладно?

— Хорошо, ребят, спасибо большое, что пришли. И за помощь ещё раз спасибо.

Парни почти одновременно отмахиваются от его «спасибо», заставляя Юнги и Хосока усмехнуться. И попрощавшись тепло с Хоби и Юнги, покидают палату. У них ещё много дел дома. А ещё очень хочется остаться наедине.

— Как ты? Сильно устал? Если хочешь, я тоже уйду, я попрошу медсестру принести тебе чего-нибудь успокаивающего, поспишь.

— Нет, я… — Юнги мнёт в руках кромку одеяла, разглядывая припорошенные снегом ветки дерева, что стоит у окна. — Мне критически необходимо сейчас, чтобы меня кто-нибудь обнял, знаешь? Я счастлив за ребят, что они женятся и всё такое, но мне немного сложно искренне порадоваться за них… потому что я очень много времени пропустил и потерял, — Хосок опускается на кровать, загораживая тому окно, и ловит его взгляд своим, поощряя продолжать, — мне… — его нижняя губа немного дрожит и Хосоку больно, потому что он прекрасно понимает о чём тот говорит, он понимает, что тому больно от того, что он столько всего пропустил, безумно, но помочь ему восполнить потерю Хоби просто не знает как. Поэтому просто продолжает слушать. — Мне немного завидно и больно от этого в общем. Хоть я и рад за них, и рад, что Чонгук в порядке, — прерывисто выдыхает и обнимает себя руками сам.

Хосок никогда не был силён в выражении эмоций, но…

— Я не смогу обнять тебя, если ты будешь держать руки вот так, — кивает головой вниз, указывая на его обхваченную руками грудь. — Иди обниму, — тянет за один из рукавов больничной рубашки и Юнги подается вперёд с готовностью, моментально устраиваясь в тёплых объятиях. На дворе январь и Хосок всё время ходит в свитерах. Иногда они колючие на вид. Но сегодня его свитер облегающий, поэтому легко можно почувствовать крепкое плечо и тепло от него, а ещё он светло-желтый и очень мягкий. Юнги притирается щекой к его плечу и позволяет прижать себя покрепче, растворяясь в приятном тепле, расслабляясь под осторожными поглаживаниями по спине. Хосок пахнет каким-то очень вкусным исключительно мужским парфюмом, а ещё лимонными конфетками, шампунем для волос и домом, а не больницей. Юнги тянет его на себя, заставляя прилечь рядом, и укладывается к нему на плечо, продолжая обнимать его поперёк груди.

— Только попробуй уйти, если усну.

— Да я и не собирался.

— Ага, ты собирался пять минут назад.

Хосок всё ещё очень плох в выражении чувств, но Юнги острожно по отросшим, но мягким волосам гладит и говорит:

— Никуда я не собирался, поспи, я никуда не уйду, обещаю.

***

По окнам снова стучит крупными каплями дождь, стекает неровными дорожками по стёклам, собираясь в ручейки и убегая вниз по стенам. Они редко закрывают шторы полностью и уже давно привыкли к дождю. Дождь словно стал их своеобразным символом и любимой погодой. Это осталось ещё со времён Кореи. Тогда за окном был шумный Сеул с многомиллионным населением. Сейчас небольшой, уютный Ньюпорт с едва ли собирающимися ста пятьюдесятью тысячами человек и частыми дождями. А чего вы ещё хотели от Англии? Хотя Чонгук и Тэхён за три года жизни в Уэльсе, год из которых прожили в столице — Кардиффе, и два уже живут в Ньюпорте, уже привыкли людям, не знающим, доказывать, что Уэльс это не Англия, а Великобритания это не одна страна. Хотя родители Чонгука по-прежнему продолжают называть это всё Англией, когда они все созваниваются или приезжают в гости, как друзья, разумеется, и ребята доказывать обратное перестали ещё год назад.

***

Четыре года назад Чонгук получил два предложения. Первое — от своего парня, тот предлагал ему руку, сердце, свою фамилию и всю свою оставшуюся жизнь провести вместе в статусе женатых людей. Второе — от навера, тот предлагал перейти по рекламной ссылке с заголовком «обучение за рубежом» и выбрать программу для обучения в любой стране мира. Чонгука тогда осенило, что он ведь магистр, конечно, но ведь можно же быть ещё и аспирантом. Спустя год изучения языка, оценки возможностей и всех «за» и «против» ребята пришли к выводу, что лучше всё-таки попробовать, чем не попробовать. Год переписки с университетами, тщательной подготовки документов, прохождения собеседований, и Чонгук снова получил статус студента, не блещущий гениальностью он, разумеется, не смог поступить ни в Оксфорд, ни в Кембридж, ни даже в Дерби, но он туда и не рвался. Кардиффский университет набирал в том году аспирантов на направление «Международное право» и Чонгук со своим прекрасным юридическим образованием в ведущих университетах Кореи им подошёл. А ещё немаловажен был факт, что в Уэльсе, где находился университет, однополые пары имели равные права с традиционными парами. Возможно, он и стал решающим в вопросе переезда.

Тэхён тоже учил язык и искал пути миграции, Чонгуку можно было спокойно переезжать и два года жить в стране по студенческой визе. Тэхёну же нужно было придумать что-то своё, потому что студентом он быть открестился сразу. В итоге решено было продать всё и продолжить заниматься тем, чем Тэ и занимался, только зарегистрировав бизнес там, в Уэльсе. Спустя пару лет у них уже был вид на жительство, ещё через два года, если они продолжат работать в стране, они получат гражданство.

Чонгук давно называет Тэ мужем, они поженились три года назад ещё как иностранные граждане, но уже частично переоформили документы. Европа… сказочная Европа, где жизнь течёт медленно, здания на улицах в основном старые и атмосферные, а образование одно из лучших в мире. Маленький город, где всем, конечно, есть дело до того, какие и у кого секреты, но никому нет дела до осуждения, а значит, и ходить за руку за покупками и целоваться у входа в университет, когда один другого подвозит, а потом едет по своим делам — вполне себе окей, это не считается чем-то странным.

***

Чонгук чувствует себя неуютно, обнаруживая под собой хоть и нагретую собственным телом, но простыню, а не любимую грудь и сонно оглядывается в поисках мужа. Тот спит немного поодаль на их бесконечной кровати, прикрыв ладонью глаза, потому как шторы не закрыты, а на улице уже начинает светать. Чон бросает взгляд на свои наручные часы, оставленные на прикроватной тумбочке. Шесть утра. Учёба в университете давно позади, как и практика в нём же, работы нет, студенты на каникулах, поэтому преподаватель «Этнологии и Антропологии стран АТР» и «Международного права в странах Азии» Ким Чонгук ушёл в отпуск, Тэхён недавно закончил масштабный проект для какого-то салона красоты, подумать только, они ездят в Корею раза четыре в год, чтобы повидаться с родителями Чона, но заказы оттуда Киму приходят регулярно. Вот же сила рекламы.

Чонгук, замычав сонно, подползает по кровати к Тэ и снова забирается рукой под его подушку, ногами на его ноги, головой укладываясь на плечо, носом утыкаясь в шею, а рукой обвивая тёплую грудь.

Тэхён копошится сонно и, приоткрыв глаза и увидев на плече своё чудо, что уползло куда-то ночью и вот опять приползло на законное место обратно, тепло чмокает его в лоб, укладывая руку на талию, а второй, на которой тот разлёгся, зарываясь ему в волосы.

— Всю ночь куда-то ползал, устал тебя обратно притаскивать, — бормочет Тэхён, снова проваливаясь в сон. Чонгук уже сопит впрочем и не слышит.

Парни успевают уже снова уснуть, когда по тёмно-серому паркету внезапно начинают шлёпать чьи-то маленькие голые пяточки. Просыпается Тэхён от того, что что-то мелкое и кряхтящее, закарабкавшись на невысокую кровать и проползя по матрасу, перелезает через одного папу и, надавив маленькой коленкой второму папе туда, куда очень больно, между прочим, укладывается на грудь тоже. Не одному Чонгуку нравится в этом доме на Тэхёне спать.

— Ссс, бля, — сонно хрипит Тэхён, вытаскивая руку из-под мелкого демонёнка в пижаме и переложив ребёнка поудобнее, приобнимает, чтобы не свалилась. Вот так и живут. Из мебели в доме: диван, пара кресел в гостиной, шкафы, тумбы, детская кровать, из которой кое-кто магическим образом выбирается, большая кровать в спальне, и кровать «Ким Тэхён», которой уже тридцать один год вообще-то, но она всё ещё крепкая и двух сонь на себе стабильно выдерживает, проверено.

— Не матерись, она же понимает всё, — бормочет Чонгук не открывая глаза.

— Ничего она не понимает ещё, ей три всего.

— Папочка скачал плохое шлово, папочка ни калоший, — бормочет в ответ ребёнок на ломанном корейском, а второй папа хмыкает и, высвободив руку, шлёпает мужа легонько.

— Говорил же.

***

Химан растёт билингвом и удивительно — очень быстро начала говорить, что на языке, на котором говорят в садике, что на языке, который дома используют папы, хотя английский ей всё же даётся проще, и когда ей нужно что-то срочно, быстро и много рассказать она нещадно перемешивает оба языка, разбавляя всё проблемами с произношением и заставляя обоих пап ломать голову, соображая, что же она хочет донести.

В Уэльсе у пар равные права, а потому через год после уютной свадьбы в старой ратуше, украшенной лавандой, как в той самой Фиолетовой деревеньке, куда они поехали пару лет назад после того, как Чонгук восстановился (а Тэхён взял с него обещание до семидесяти лет не сметь уходить из этого мира), на которой присутствовали только самые близкие: Юнги, Хосок, прилетели Намджун и Мейцо, последний три месяца на билеты копил, родители Тэ и даже сестра Тэ, с которой Чонгук наконец познакомился (Мин Хо не прилетел и со свадьбой не поздравил, любые контакты братьев закончились после переезда Тэ, глупо было надеяться, что для Тэхёна произошедшее пройдёт без последствий, брата он потерял), парни моментально встали на очередь в дом малютки, сходив на консультацию к адвокату и получив инструкцию по усыновлению.

Год пожив в статусе молодожёнов, отчаянно тусуясь и наслаждаясь путешествиями по всей Британии и Европе в целом, парочка начала ссориться, потому что Тэхён снова начал ныть Чонгуку, что хочет ребёнка. Чон поначалу просил его притормозить и всё-таки подумать стоит ли торопиться, потому как квартиру они только выбирали и не было гарантии, что всё получится. Но Тэхён, в отличии от ситуации, которая произошла в Корее, когда он выспрашивал у Чона завести собаку, а тот отказывался, понимая, что с их работами им некогда будет с ней гулять, по поводу ситуации с ребёнком не успокоился. И даже помотал нервы, напоминая, что Чонгук ему обещал, и делая выводы, что отказывается он, потому что не относится серьёзно. Куда серьёзнее, они бросили всё, что имели, в родной стране, чтобы уехать и официально вступить в брак, куда серьёзнее? Но Ким был несгибаем. Чон в итоге пересмотрел все их планы на жизнь. Отыскал эту самую двухкомнатную квартиру в Ньюпорте, в уютных темных тонах, со свежим ремонтом, светло-серыми стенами, темно-серым паркетом и темно-коричневой отделкой плинтусов и потолочных балок, а ещё с огромными окнами в спальне в пол; нашёл риелтора, притащил Тэ на сделку, подписал бумаги и, отдав внушительную часть денег от продажи его собственной квартиры в Сеуле, приобрёл жилплощадь, позже найдя застройщика и сделав перепланировку так, чтобы гостиная стала поменьше и появилась средних размеров детская.

А через год появился подходящий ребёнок. Мама кореянка, папа пуэрториканец, оба не потянули жизнь в Европе с ребёнком, отец малышки ко всему прочему злоупотреблял алкоголем, а матери было что-то около двадцати лет. Забирать её никто из них не планировал. Да и законы в стране строгие, навряд ли бы им позволили. Химан отдали больше года назад и Чонгук с Тэ, прождав ещё восемь месяцев за бумажной волокитой, наконец смогли забрать её себе.

А Чонгук, проснувшись однажды и обнаружив Тэхёна в одних трениках на кухне, готовящим оладьи с перекинутым через плечо довольным ребёнком, грызущим крендель, тогда понял. Это того стоило. Это стоило всего. Каждого удара, который нанёс ему когда-то Сокджин. Каждой молекулы углекислого газа, что он вдохнул при пожаре на Чонсондоне, каждой потраченной нервной клетки при изматывающих сессиях в Кардиффе. И всех денег и усилий, что были потрачены, чтобы проснуться и увидеть такую картину. А потом поцеловать любимого мужа, чувствуя себя перед ним самым слабым и счастливым на свете, растекаясь по кухне лужицей мёда от нежных касаний губ по своим и ласковых поглаживаний по пояснице, там, где прячется шрам от операции по удалению разорванной когда-то почки. А потом получить по голове кренделем, потому что ребёнок решил поздороваться с папой и дать ему тоже попробовать кренделька.

***

— Поспи подольше, — прекрасно понимая, что тот не выспался посильнее, чем Чонгук сам. — Я приготовлю сегодня завтрак, — шёпотом ему в ушко.

— Но сегодня же моя очередь…

— Спи, милый, спи.

— Люблю тебя.

— И я тебя.