Инфаркт [Даниил Сергеевич Гарбушев] (fb2) читать онлайн

Даниил Гарбушев Инфаркт

***

— Фамилия, имя, отчество?

— Белкин Григорий Натанович.

— Место работы?

— ООО парикмахерская «Енотик полоскун».

— Дата рождения?

— Первое марта тысяча девятьсот девяносто девятого года.

— Ого, — оживился следователь, — родись ты годом позже, пришлось бы праздновать день рождения раз в пятилетку. Хотя сейчас совсем не об этом. Итак, давайте я ещё раз прочту ваши показания, после чего вам необходимо расписаться внизу страницы и на сегодня можете быть свободны!

— Хорошо, — согласился Гриша, смотря на следователя всё тем же тусклым взглядом, что и раньше.

— Итак, — прокряхтел он напоследок, начав читать с листа:

«Я… тот та, тот то, такого-то года рождения, в свой выходной, пятницу, двадцать девятого июля, проснулся в восемь утра по местному времени, так как на десять утра у меня был назначен онлайн-урок английского языка с репетитором через электронное средство видеосвязи. Подготовившись к уроку и успешно связавшись с репетитором, по окончанию чьего урока сразу снова лёг спать. Где-то около одиннадцати часов утра, мне стало душно, и я решил открыть окно, находящееся в своей комнате, в тот момент полностью зашторенное с внутренней стороны. После того, как комната проветрилась, я полусонный протянул между штор свою руку, чтобы закрыть окно. И когда я это сделал, совсем не смотря на улицу, из-за закрытых штор, снова ложась в кровать, услышал что-то вроде тихого хрипа, будто кто-то задыхался не в состоянии что-либо предпринять. Так как стена моей комнаты находиться довольно близко к забору, я решил, что данные звуки доносятся от соседей, или я вовсе слышу их в уже стремительно начинающемся сне. Проснувшись позже, уже после трёх часов дня, я встал с кровати и расправив шторы, заметил как под моим окном кто-то лежит. Я отправился в гараж, найдя том своего отца, Натана Борисовича, сообщив ему об этом факте, и вместе с ним, вооружившись лопатами, прошёл на задний двор, где и был обнаружен этот мёртвый человек, на данный момент опознанный полицией, как пропавший без вести, Максим Валерьевич Сухой тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения».

— Могу идти? — совсем непринуждённо, спросил Григорий.

— Да, конечно, только распишитесь вот здесь, в конце протокола.

— Хорошо, — вновь согласился Гриша, принявшись выводить свою загогулину.

— Только что, поступила информация, — продолжил следователь, внимательно разглядывая его размашистую подпись, — от наших патологоанатомов, что данный гражданин умер от инфаркта, и если. Я, конечно, могу только лишь предполагать, что он умер от испуга, неожиданно увидев вашу руку, будучи забравшимся на частную территорию. Всё это создаёт немыслимые проблемы, как вам, так и следствию, запутывая всё настолько, что легче просто сжечь предмет дела, и все касающиеся его бумаги.

— Я понимаю, о чём вы, но что уж я здесь не причём, я знаю точно.

— Это главное, — заметил следователь, вальяжно откинувшись на спинку своего кресла.

Через полчаса Гриша уже шёл к остановке.

— И как это так, — думал он, — вляпаться в такую историю, и главное за что. Живёшь себе, живёшь, никого не трогаешь, желаешь людям добра, соблюдаешь законы, и тут какой-то бродяга бросает к твоему окну ложку дёгтя, а если точнее бросается сам, и отравляет твою жизнь не какой-то либо угрозой, а лишь новыми страхами и фобиями.

От всех этих размышлений, Гриша не заметил, как сел в нужную ему маршрутку, но едущую совершенно в другую сторону. Только промчав пару остановок, он понял, что едет не домой, а обратно в центр города.

— Да Господи, что со мной? — одёрнул он себя, — хотя ладно, прогуляюсь!

Выйдя на следующей остановке, побрёл он в сторону Иртыша, вскоре вступив на гладкий асфальт «Зелёного острова». Добравшись до самого мыса, Григорий как-то недоверчиво оглянулся вокруг. Глухая тишь прерывалась лишь шелестом деревьев, шумом речной ряби, и автомобильного гула доносившегося с противоположного моста. Подумать только, что столь поистине девственная природа ещё бывает может быть спрятана в самом сердце многолюдного города.

Вскоре, возвращаясь обратно, Гриша заметил среди деревьев примятую траву, будто кто-то лежал на ней, и не один, а целая толпа, или вовсе двое сцепились воедино, и кувыркаясь с бока на бок, давили под собой зелёное море. Засмотревшись на столь приметную поляну, Гриша сам не заметил, как споткнулся об разросшийся поперёк тропинки корень одного из деревьев, и соскочив с тропинки, с размаху упёршись плечами в две сросшиеся между собой неподалёку от берега берёзки, невольно просунул меж ними свою голову, так скоро, что от получившегося разбега с носа слетели очки, воткнувшись дужками в песок.

— Чуть не убился, — подумал он вслух, как услышав раздавшийся из глубины густого леса мелкий хруст веток, резко обернулся в его сторону.

***

Рабочий день начался совершенно обыденно. Григорий зашёл в салон, открыл смену через терминал, служащий абсолютным администратором, в том числе и принимающим платежи клиентов, а также выдающим зарплату.

Шагнув в зал, он поздоровался с Антоном, что работал в этом салоне чуть больше чем Гриша, хоть и был младше его на два года. После двенадцати подошёл ещё один парикмахер Вадим Геннадьевич, седовласый мужчина, около шестидесяти лет, пренеприятный человек, и очень хороший мастер своего дела. Также в салоне уже трудились несколько парикмахерш среднего и старшего возраста. Все были дружелюбны, как и в любой другой день. Только что-то, да не так, было с Гришей.

— Как дела, товарищ? — спросил у него Антон.

— Да, в порядке вроде, а что?

— Да ничего, просто ты сегодня молчаливый такой, а сам обычно болтаешь без умолку, да так, что тебя не остановишь.

— Да ничего страшного, ты лучше скажи, чё сегодня Анюты нет, случилось чего?

— Случилось, — сказал Антон, от чего на Гришиной макушке волосы чуть ли не встали дыбом, предвещая неладное, — папа умер.

— Какой?

— Её.

— Каким образом?

— Он пропал без вести, а вчера был найден где-то в твоём районе.

— Извини за нескромный вопрос, просто я никогда не спрашивал, её фамилия часом не «Сухая»?

— «Сухая», так точно, — поразился Антон, — а ты откуда знаешь?

Гриша уже ничего не мог сказать, а только лишь шевелил губами, пытаясь что-то вымолвить.

Аня была их сотрудницей и девушкой Антона. Семнадцатилетняя студентка технологического колледжа парикмахеров, устроившаяся в этот самый салон для работы и набора опыта. Здесь она когда-то и познакомилась и начала встречаться с Антоном, высоким двадцатиоднолетнем брюнетом, с вьющимися к верху, чуть подкрашенными жёлтым цветом волосами. Хоть никто из коллег и не догадывался об этом, сам Гриша, придя работать сюда ещё в мае, всё-таки понял, что между ними что-то есть. Аня, к слову обладающая двойным именем «Анна-Анастасия», изредка именуемая как «Анася» была низенькой, худенькой, но всё же утончённой, то бишь не совсем облезлой натурой, по сравнению с Антоном, хоть и худым, но статным молодым человеком, легко управляющимся как с парикмахерской машинкой, так и с гитарой.

— Так вот оно что, — услышав их дальнейший разговор, вклинился Вадим Геннадьевич, — выходит, Настя теперь тебе обязана, но и ты обязан ей, что нашёл её Отца, к сожалению уже не живым.

— Всё настолько подстроено, думаю я, — ответил им Гриша, нервно поправляя свой чёрный барберский фартук, — что хуже быть, просто не может. Да вы сами подумайте — её отец, по всей видимости, ставший бродягой, залез именно в мой двор, именно ко мне, хотя она живёт совершенно в другом районе города. Всё так подло и хреново, и одновременно я здесь ни при чём. Как это понять я не разумею.

Клиентов в этот день было мало. После окончания разговора, Григорий придремнул на своём рабочем кресле, и сквозь охватывающий его сон, вдруг чётко услышал: «Усы сделай». Открыв глаза, он был ошеломлён. Перед ним стояла Аня. И да, это было в её репертуаре. Дело в том, что когда Гриша познакомился с ней и её одногруппницей Людой, тогда ещё в июне, он случайно ознакомил их с фотографией своих старых усов, которые носил ещё до курсов Барбера. Пышные, не филированные усища, окантованные лишь сверху и снизу, зиждились над его верхней губой на этой фотографии. Теперь же Гриша носил симпатичную бороду и аккуратно подстриженные усы, которые подравнивал сам, а также просил подравнять Вадима Геннадьевича, в свободное от клиентов время. Но что-то взбрело в эту маленькую голову семнадцатилетней девочки, какая-то весёлая, забавная, и до жути, если разобраться, не смешная шутка, с её уговорами, и постоянным шутливым высказыванием, обращённым к Грише, с просьбой отрастить старые усы.

Гриша обомлел, ведь Аня совсем не была похожа на человека, у которого недавно умер Отец.

— Привет Ань, — сказал он, по привычке хлопнув ей пятюню.

— Усы сделай, — повторилась она опять.

— Может что-то случилось? — спросил он её позже, когда на Насте уже был парикмахерский фартук.

— Случилось… — сказала она, легким движением руки, подав ему расчёску.

Григорий принял её, совсем не понимая, к чему та клонит.

— Зачем мне твоя расчёска? — спросил он, протягивая её обратно.

— Я это к тому, чтобы ты расчесался! — сказала она расстроено, вырвав расчёску из его руки, на что Гриша лишь удивлённо посмотрел по сторонам.

***

Григорий и Аня спокойно сидели в коридоре, возле двери кабинета, в котором лежало тело её отца. Вдруг из-за двери послышалась ругань назревающего скандала. Работники патологоанатомического отделения о чём-то яростно спорили со своим заведующим. Кто-то громко кричал, кто-то нецензурно выражался, что казалось даже мертвец, лежавший поблизости, прикрытый тонкой простынкой должен был услышать их, но нет, так как это уже не человек, точнее лишь то, что от него осталось. Безжизненное тело — пустышка, лишённая своей главной начинки, делающей из неё человека — души, той самой жизненной силы, которой и дышит всякое живое существо.

— Знаешь Ань, мне жаль что так случилось, — наконец прекратив молчание, обратился Гриша к спящей на его плече Анюте, на что та лишь что-то буркнула себе под нос, и потянувшись вновь принялась дремать.

Спустя около получаса, их наконец пригласили. Гриша с Аней вошли в мрачную, холодную комнату с хирургическим столом, на котором лежало тело, прикрытое белоснежной простынёй. Следом зашёл криминалист, следователь, а также два высоких санитара, один из которых был постарше и с приплюснутым носом, а второй худой, как молодая берёзка, с длинной ЭМО-чёлочкой.

Недолгая думая и абсолютно ничего не говоря, следователь лёгким движением руки сдёрнул с трупа простыню, и она увидела его лицо. Григорий был поражён увиденным. Тот лежал в одежде, что даже ботинки выдавали свою форму, через простыню, оставленную в ногах.

— Почему он в одежде? — спросил тут же Гриша.

— Мы ещё не обследовали его, — ответил следователь, — для начала Анна Максимовна должна опознать своего отца и сказать нам, действительно ли это он?

Аня медленно подошла к столу. Слёзы капали из её глаз, но лицо мертво сжалось в таком выражении, будто ей было совсем безразлично. Подобравшись поближе, она склонилась рядом с подбородком мёртвого.

— Эх, папа, папа, — хрипнула она, после чего резко развернулась ко всем присутствующим, и выпрямившись объявила, — это он!

— Ну что ж, вы уверены? — спросил следователь.

— Да, — чётко ответила она, утирая слёзы, — вы обследовали его?

— В каком смысле?

— При нём что-нибудь было?

— А, вы об этом, тогда, ещё нет, а почему вы спрашиваете?

— Дело в том, что уйдя из дома, тогда, неделю назад, он взял кое-что из моих личных вещей.

Криминалист тут же надел перчатки, и принялся обшаривать карманы покойника.

— Вы об этом? — спросил он, вынув из внутреннего кармана куртки умершего ту самую расчёску, при виде которой, волосы на голове Григория будто уже наконец встали дыбом, ведь именно её он держал в своих руках ещё вчера.

***

— Ты что, из ума выжила, думала, я не догадаюсь, о том, как ты могла подбросить её ему? — сказал он ей, когда они были уже на улице.

— Возможно, но ведь соль то в другом, — ответила Аня игриво.

— В чём, какая соль, какой смысл разводить весь этот концерт? Может быть, и папаша твой умер из-за тебя?

— Нет, до этого никогда не дошло бы, но раз уж так сложилось, — безмятежно произнесла она, засунув руку в задний карман его брюк, от чего Гришу чуть не ударило током.

— Ты чё творишь? — взвизгнул он, отскочив от неё подальше, — твои шутки, это…

— Это не шутки, и я уже не малютка, — сказала Аня, положив свою расправленную ладонь ему на грудь.

— Ты хоть понимаешь, что ты несёшь, что творишь? Я щас пойду и Антону всё расскажу, как есть, чтоб он знал с какой… нет слов, чтобы тебя обозвать, он встречается.

— Не расскажешь, просто дело в том, что я знаю, как ты дрочишь на меня, зачем ему знать и это? — всё также спокойно молвила она.

— Ошибаешься, да при одной только мысли, если бы она и объявилась, о твоей… — окинул он её взглядом с головы до ног, — наготе, мне противно, ты посмотри на себя, тебе сколько?

— Я уже не ребёнок!

— Я знаю, жаль, что ты не догадываешься об этом.

— Да мне плевать, что ты там знаешь, учти, если не уступишь мне в этом, в чём я тебя не умоляю, а пока просто по-дружески прошу, я сделаю всё, чтобы ты оказался за решёткой, если уж ты такой трусишка.

— Ну а Антон тебе на что?

— А он пока не хочет торопить события.

— И ты решила попросить меня, человека, что в принципе, не то что семнадцатилетнюю, а даже собственную невесту, когда она у меня будет, не тронет до самой брачной ночи!

— Ну и дурак, — сказала она, махнув своей ручонкой ему на прощанье.

— У меня на этот счёт другое мнение, в корне другое, но пускай нас рассудит правда, что явно не на твоей стороне, — с громким эхом на всю улицу, сказал он ей вслед.

***

— Безысходность, полнейшая безысходность, и ни малейшего шанса на честный успех, — размышлял Григорий, возвращаясь с работы, уже довольно поздно.

Когда он проходил под фонарями соседнего от своего дома района, над головой что-то заскрипело, зашумело, и то и дело загудело, как включенный фен, от чего Гриша тут же посмотрел вверх, увидев на фоне вечернего неба затухающий фонарь. Тот, видимо зажжённый совсем недавно, уже увядая в своей предсмертной схватке, вершил последние остатки своей силы, больно уж любопытно притягивая взгляд, до тех пор, пока лампа не взорвалась, спустив вниз свои горячие искры.

Рванув вперёд, и только лишь вперёд, Гриша только и слышал, как за его спиной осыпается свежий огонь, заливающий собою кусты и траву. Обернулся он только в конце улицы, увидев лишь слегка разгоревшийся куст и подпаленную траву.

И дело было не в том, что уже более месяца тяжбы ведущего следствия вились вокруг Григория, а в том, что сама Настя, будто вцепилась в него живьём. Ведущие следствия даже смотрели материалы с камер видеонаблюдения, на которых действительно было запечатлено то, как Настя давала в руки Гриши свою расчёску и забирала обратно. Но на записи было видно и то, что на её рабочем столе было четыре расчёски, и теперь она пыталась доказать что одной из них, она как раз не досчиталась перед смертью отца.

Отпечатки Григория никто не снимал, достаточно было и тех, что тот оставил на протоколе с первичными показаниями. У всех, кто занимался этим делом, голова шла кругом, особенно у следователя. Он понимал, что это полный бред, и что Гриша никак не мог быть причастен к смерти Максима Валерьевича, но всё было настолько запутанно, и неправдоподобно, от чего желалось поскорей закрыть это дело, не найдя виновных.

***

— Слушай, Тоха… — обратился Гриша на перерыве к Антону, — хотел у тебя спросить, как Аня поживает, так сказать с твоей точки зрения?

— Да, нормально, — немного нахмурившись, ответил он, — ты же сам вчера её видел, а что такого, по-твоему, с ней не так?

— По-моему, ей не хватает внимания, так сказать, особо близкого внимания, причём именно от тебя.

— О чём это ты?

— Да, так, ни о чём, как мне кажется, ты сам должен её понимать, особенно когда такое явно лезет наружу!

— Ну… — протянул Антон с хитринкой, — она попросила меня, пока не торопить события.

— Так вот оно что, — поразился он до глубины души, услышанным.

— Да, а что тут такого, по-моему, как мне помниться, ты сам считаешь, что не стоит торопиться с этим делом до свадьбы.

— Да, ничего, просто мне кажется, что всё это неправда, а чистая ложь, с её стороны.

— Ты лучше спроси, какую я гитару на днях купил… — перебил его Антон, видимо совсем забыв, или просто вынув из головы, всё то, о чём они только что говорили, как в комнату персонала зашла Настя.

***

— Дзинь-дзинь, — защекотала Настя за нос, дремлющего на своём кресле Гришу.

— Ай, — дёрнулся он, пытаясь отмахнуться, чтобы она больше не могла коснуться его.

Да, отношения их теперь были весьма-весьма напряжёнными. Они практически не разговаривали. Гриша явно видел в ней своеобразное чудовище. Она же в свою очередь и дальше продолжала быть его коллегой, и только при всех, совсем не вспоминала и даже запрещала говорить про случившееся и происходящее в их жизни.

— Усы сделай, — сказала она следом, будто невообразимо кротко, но всё же легонько дрогнув верхней губой в своей мимолётной улыбке.

— Что тебе нужно? — спросил он с ужасом, вздыхая дурманящий аромат её новых духов.

— Да, так, хотела спросить, — ответила она, приставив к его лицу свой смартфон, с открытым объявлением об аренде, весьма недурной, но и не шикарной квартиры, — что скажешь? Хочу снимать, у всех спрашиваю, и как один твердят: «Ерунда». А тебе как?

— Не уверен, что смогу тебе в чём-то помочь, — ответил он, встав с кресла, повернувшись к ней спиной, тут же получив подзатыльник, пришедшийся прямо на оксипитал.

Пронизанный болезненным страхом, что проник до самой глубины души, Григорий схватил свои ножницы, и через секунду направив их на Настю, со зверским взглядом прошептал ей:

— Чего тебе надо, скажи, чего? Небось, тебе нужно чтобы кто-нибудь помог перенести твои вещи, а потом попить с тобой чаю?

Настя лишь молча и медленно пошла прямо на него, из-за чего Гриша стал пятиться назад, всё также держа перед собой острый край своих ножниц. Когда он, наконец, уткнулся спиной в зеркало, она облизнула свой указательный палец и легонечко коснулась им кончика ножниц, вздохнув так, будто кончила. Гришины глаза чуть не вылезли от увиденного. А Настя, лишь весело рассмеявшись, пошла на улицу, хлопнув себя по попе. В самом салоне кроме них в этот момент никого не было. Все сидели в комнате для персонала, и вряд ли слышали их разговоры, а Антон и вовсе вейпил на улице.

Спустившись по лестнице, она встретила его, отобрав вейп, и туго затянувшись, порхнула в Антона целым клубом пара. Гриша, так и оставшийся стоять прижатым к зеркалу, кое-как заставил себя шевелиться. Для начала, положил ножницы на своё место, а чуть позже, облокачиваясь обо всё подряд, сел на своё кресло, взирая, всё тем же непонимающим взглядом, в своё отражение.

Возвращаясь вечером домой, в одном из кварталов Гриша заметил молодую, слегка полненькую, девушку, с длинными распущенными волосами. Та неторопливо выгуливала свою собаку. Какую-то небольшую, довольно милую зверушку, совсем не знакомой Грише, породы.

Проходя мимо, совсем не останавливаясь, он увидел их. Ничто не предвещало беды, как в это же мгновение из-под короткой юбки этой самой девушки будто бы прорвало, что-то неведомое, какая-то жидкость, смахиваемая на месячные, но всё же более тёмная, хлынувшая такой струёй, что кажись, ничьё тело не может удержать в себе столько влаги. Как только асфальт под ней обильно оросился, этим неизведанным доселе выделением, собачка тут же рванула в сторону Гриши, утягивая за собой полуживую хозяйку, обрушившуюся на землю, и поволочившуюся за ней на поводке, что в принципе было невозможно, так как собака в разы, если не в десятки раз, была меньше своей хозяйки.

И это ещё не всё. Ручей выделений и дальше продолжал биться из под хозяйки, оставляя за ними широкий кровавый след по всей асфальтовой дорожке. Собака, наконец, достигла остолбеневшего Гришу, протащив девушку прямо возле его ног, что даже некоторые брызги пришлись на его туфли, и скрылась за углом. Еле дыша от страха, вызванного всем увиденным, Гриша подкрался к углу, пытаясь как можно медленнее заглянуть за него. Но там уже всё было совсем по-другому. В метрах тридцати от того места, где стоял Гриша, уже стояли люди, окружившие лежащую на асфальте девушку, пытающиеся ей хоть чем-то помочь. Всё также неспокойная собачка, была уже на руках какой-то пожилой женщины. И лишь один их всех этих людей, вроде как, заметил Григория, на что тот неестественно повернул голову в положение прямо, и сделав лёгкий шаг вперёд, пошёл дальше, а как только скрылся от взора этих самых прохожих, и вовсе пустился бежать.

***

— Ну ты загнул, брат, семнадцать это уже вполне законный возраст согласия, — заявил Грише Остап, пока те шли вдоль железнодорожных путей, что никак не кончались, а всё тянулись и тянулись в далёкую неизвестность.

— Знаешь что, — с досадой уставившись на него, ответил Гриша, — как по мне, уж лучше на всю жизнь остаться девственником, чем трахаться с подобной малолеткой.

— Ха, какой пышный, будто пока у тебя есть выбор?

— В том то и дело, что нет. А я хочу выбрать, отказаться от этой бессмысленной ноши.

— В таком случае, позволь уточнить, правильно ли я понял, ты точно по девочкам?

— Да, представь себе! — воскликнул Григорий, расставив руки в разные стороны, — более чем, и ещё с лишним. Но я в отличие от неё другой, совсем другой человек, других принципов, иной морали. Для меня эта связь, не всего лишь физическое воздействие, а что-то созидающее, подкрепляющее духовные узы. Не основа, а всего лишь кирпичик, который должен быть с остальными, и в отдельности ничего не значит. Как булыжник, который годиться лишь для того, чтобы его бросили на дно озера, или убили им кого-нибудь и самого себя, и если уж не физически, так духовно, даже душевно.

— Всё так сложно, но одновременно понятно, что даже не знаю, чем тебе ответить. Ты вот скажи лучше, кто она такая, раз она к тебе пристаёт, и у тебя, видите ли, нет выбора ей отказать.

— Не поверишь, и наверное тебе не стоит этого знать. Эх, лучше бы ничего этого не было, и не случалось со мной, как оно произошло, мгновенно, безудержно, неожидаемо, как инфаркт…

— Почти пришли? — спросил его Остап.

— Да, вот этот дом, он просил позвонить, когда мы подойдём.

Остап с Гришей в этот вечер отправились покупать масло для парикмахерских машинок, реализуемое с рук, жильцом одного из дальних домов крайнего района города.

— Ну, покедова, — сказал ему Остап, когда те уже вышли из этого, довольно хмурого десятиэтажного дома, — знаешь, скажу тебе вот что, в любом другом случае, я бы посоветовал тебе поддаться и совсем не париться о последствиях, но коль у тебя такая сложная сложившаяся ситуация, то тут уж решение только за тобой, хочешь ты этого или нет, а решать придётся. Ну, бывай, — пожал он ему руку на прощанье.

— До завтра, — попрощался с ним Гриша.

Идя домой, проходя мимо того самого квартала, где ещё сохранился блеклый след того, что так и рвало из-под юбки той самой девушки, с ужасом, но уже с каплей равнодушия озирая весь этот запачканный асфальт, Григорий перешёл дорогу. Далее следовали трамвайные пути, своими высокими шпалами преграждая путь к вьющейся тропинке, ведущей к местному торговому центру.

Шагая вдоль стены супермаркета, что уже, по всей видимости, закрылся, услыхал он непонятные звуки, будто жужжание или вовсе множественный человеческий лепет. Григорий повернул голову вверх, и увидел на краю крыши человека. Тот будто заранее подошёл туда, специально поджидая именно его. Не прошло и секунды, как человек шагнул вниз, с глухим хрустом шмякнувшись об асфальт, прямо перед Гришей. Он попятился назад, но за спиной шмякнулся ещё кто-то. Гриша ещё раз посмотрел вверх, и как оказалось, подобных людей там было множество. Они будто бы выстроились в ряд, спрыгивая по очереди, уже падая, куда попало и в разные стороны, как ходячие мертвецы.

Гриша рванул вперёд, так как за его спиной, по обе стороны и даже впереди летели тела. Средь тех лиц, что он сумел различить, еле успевая увернуться от вот-вот плюхнувшегося перед тобой без пяти минут покойника, ему предстали гримасы чуднейшего содержания. Те люди будто были счастливы, будто наконец чувствовали полнейшее удовлетворение жизнью — свежий глоток воздуха, настолько перехвативший горло, под корень выбивший сознание, оставив лишь слепую неумолимо оборзевшую радость.

Наконец, забежав за бетонный забор, совсем не оборачиваясь, упав куда-то в кусты, Гриша без сил вцепился в землю, и лишь понаехавшие машины скорой помощи и полиции не дав ему уснуть, вызвали рвотный эффект, от которого тот еле сдержался, резко став, поволочившись домой, смотря на небо таким взглядом, будто сами звёзды, так и выжигали его, ещё не потухшие, глаза.

***

Небо, и только голубое небо зиждилось в его зрачках, обрамлённое по краям верхушками зелёных деревьев, густо разросшихся с обоих боков дороги, на которой теперь стоял Гриша. Тот самый, известный многим — асфальтированный путь, теперича тянувшийся по всему «Зелёному Острову», омываемому рекой Иртыш.

Гриша вяло шагнул вперёд. До спуска оставалось чуть меньше десяти метров, справа всё также стояла какая-то будка, а вдалеке забрезжила всем до боли известная заброшенная постройка. Он сделал ещё шаг, сил будто уже не было — настоящая пытка. Глаза устремились вперёд, а правая рука невольно потянулась во внутренний карман его летней куртки. Гриша достал оттуда свои ножницы, отбросив их в сторону, да так, что они отскочили от асфальта несколько раз, медно позвякивая, вышибив крепёжный болт, покатившийся куда-то далеко-далеко, возможно задавивший собою какого-нибудь муравья, а может наоборот спасший от голодной смерти перевернувшуюся на спину мокрицу. Эти ножницы он припас для Ани. Ему уже будто чудилось, как острые лезвия перерезали сонную артерию на её юной шее, но теперь этому не было суждено сбыться — орудие было уничтожено. Григорий подплыл на своих двоих к постройке, напевая:

Policemen swear to God, love seeping from their guns

I know my friends and I would probably turn and run

If you get out of bed, come find us heading for the bridge

Bring a stone, all the rage, my little dark age…

***

Прижавшись к стене, разрисованной самыми разными граффити, он вспомнил и именно сейчас в его уме вновь зазвучали Анины слова, сказанные ему вчера поздно вечером:

— Завтра, в три, за бетонкой, а точнее справа от неё, ну ты знаешь. Приходи. Можешь ничего не брать с собой, я всё ровно бесплодна.

Эти слова с больным звенящим эхом разрывали его душу, переходя в мертвую тишину, что ему даже чудилось, что он не опирается об стену, а вовсе лежит на ней, что вокруг всё изменилось, и земля накренилась против своей оси, от чего река потекла на север, осушая своё днище.

Вдруг за углом раздался тихий, даже слегка милый до дрожи будоражащий писк. Это чихнула Аня. Даже по этому, казалось бы, замысловатому действию он узнал её, потеряв видение.

— Что же мне делать Господи? Всё против меня, но не для этого я здесь, я пришёл объясниться, и пускай всё будет, как будет! — шёпотом он обратился к небу и резко вышел из-за угла.

— Привет, — сказала она, как бы даже не здороваясь, а уже будто приступая к делу.

Он прошёл мимо, последовав в лес, с всё тем же потерянным взглядом, будучи полностью уверенным, что Анна последует за ним. Так и случилось — Аня медленно поплелась за Гришиным затылком, пылко растрёпывая волосы на его голове. Тем временем чувство смущения, полного прострации срывали ему крышу. Григорий не хотел этого, оно было ему противно.

— Аня, ты же ещё ребёнок, — вякнул он, не разворачиваясь, как приговорённый к смерти арестант.

— Ступай, ступай, — грубо говорила она ему, шурша лентой презервативов в кармане.

Когда они дошли до нужного им места, Гриша облокотился об дерево, взирая на реку. Аня достала из кармана своей куртки маленькую бутылочку, и немного отхлебнув, вылила оставшуюся воду на его голову. Вода потекла по его густым волосам, огибая лицо, подмочив одежду и в конечном счёте стекла на землю. Он протёр глаза, посмотрев в наглые Анины очи, что тут же поднесла к его лицу ладонь, растерев остатки воды по его бороде и усам.

— Ну что ж, начнём, — сказала она, расстегивая олимпийку, — ты первый, — добавила она, облизываясь.

— Ты… — вымолвил Гриша.

— Я… — отозвалась она.

— Ты действительно этого хочешь? — сказал он, пятясь.

— Да, а что? У нас уговор, ты трахаешь меня, я забираю заявление. И если ты выполняешь свою часть уговора, так и быть, я исполняю свою. Ты наконец будешь свободен от всей этой тяжбы бессмысленного процесса судебной кутерьмы, готового засадить тебя даже глубже, чем оно того стоит. Ну сам подумай, разве тебе этого не хочется? — сказала она следуя за ним, пытаясь схватить за ручки, чтобы прижать их к своему телу, — никто не узнает. Вот я уже почти и разделась, — сказала она, швырнув ему под ноги свои брючки.

— Нет, — вскипел он, — нет, ты тварь, паскудная тварь, — заорал он, побежав к постройке.

— Куда, скотина? — побежав за ним следом, прокричала она.

Оббежав постройку, и выйдя на асфальт, Гриша бросился прочь. Впереди нарисовались Антон с Остапом. Пытаясь пробежать между ними, Гриша тут же оказался схваченным.

— Пустите, пустите, я больше так не могу, устал, — заорал он, врезав Антону, да так, что тот отлетел в кусты, ухватив за собой Остапа.

— Мы знаем, ты не виноват! — окликнул Гришу Остап, пытаясь бежать за ним.

— Он хотел меня… — не успела договорить появившаяся рядом с Антоном Аня, с расстегнутой настежь рубашкой и брюками, как тут же получила от него знатную оплеуху.

— Ай, Антошенька, ты чего? — не успела она вновь договорить, как получила толчок в плечо, опрокинувший её на землю.

Григорий обернулся на долю секунды, увидев лежащую на асфальте Аню, всю в слезах, смотрящую ему вслед, и случайно споткнувшись собственной ногой об другую, повалился с дорожки, кубарем скатившись к реке. Остап прыгнул за ним следом, пытаясь не упасть, как вдруг сам застрял между двух сросшихся берёзок. А Гриша в свою очередь, докатившись до берега, плюхнувшись в воду всем свои передом, потерял сознание.

***

Протяжно длилось его видение. Толи это снилось ему, толи сама память вселенной открыло небольшую крупицу невиданного, но однажды случившегося. Помнится, Антон рассказывал об этом Григорию. Сам он тогда при всём при этом не присутствовал, но теперь видел это воочию.

Гриша будто бы прошёл сквозь дверь, ведущую в зал парикмахерской, застав там Антона, что аккуратно откручивал заднюю крышку своего триммера, и достав оттуда цилиндрическую батарейку-аккумулятор, поставил её на зарядку, и как ни в чём не бывало, вышел на улицу. Не прошло и минуты, как он вернулся, медленно пройдя рядом со своим рабочим местом. Из-под зарядного устройства начал струиться мелкий дым, и батарейка, как напружиненная, выскочила из своих тисков, с грохотом приземлившись за спиной Антона. Тот с ужасом оглянулся, вырвав вилку зарядки с корнем, и принялся судорожно размахивать дым, как вдруг к нему по полу подкатилась та самая батарейка, лёгонько стукнувшись об подошву его начищенных туфель. Антон с трепетом, но быстро схватил её, помчавшись на улицу, минуя лестницу четырёхступенчатыми прыжками, с таким встревоженным видом, будто держал в руках подожженный динамит, с сантиметровым запалом.

Гриша увидел весь этот ужас в глазах Антона. Точно такой же, что и сам испытывал всё последнее время — страх лишиться чего-то ценного, будь то здоровых пальцев, жизни, принципов.

Видение оборвалось, как только батарейка коснулась асфальта. Гриша открыл глаза. Он лежал в больничной палате. Тут же, как по команде, в неё зашли врач, Остап, Антон и Настя. Только лишь краем глаза увидев её улыбку, Гриша вскочил с подушки.

— Ты чего, ты чего? — успокаивающе спросил Остап.

— Лежите, лежите, лежите, — протараторил Врач.

— Как я здесь, что вообще… — задыхаясь от смятения, вопрошал Григорий.

А ребята лишь с недоумением, смотрели на него, ожидая, пока тот сам успокоиться, Наконец, спустя минуту, заговорил Антон:

— Ну и напугал же ты нас.

— Нас? В каком это смысле, вас? Что произошло?

— Как что? Ты разве не помнишь?

— Честно говоря, не уверен, — закусив губу, ответил он им.

— Ну как же, ты сидел на бортике фонтана, мы втроём гуляли, ты нас увидел, и хрясь, соскользнул назад, прямо в воду, — заявила Анастасия, так естественно и правдоподобно, что казалось, будто её подменили.

— Ну а мы что, подбежали, а от тебя уже только пузыри, да ноги из воды торчат, чуть не захлебнулся. Еле спасли, скажи спасибо Насте, если бы не она, то лежал бы ты уже в гробу, да с полными водой лёгкими, — пояснил Антоха, с задорной улыбкой, рассматривая всё также недоумевающего Григория.

— Искусственное… — прошептал Гриша, медленно и загадочно приложив ладонь к своим губам, — дыхание.

— Оно самое, так что с тебя должок, всё-таки девушка моя, а пришлось спасать тебя, — подметил Антон, крепко взяв её за руку, всё также неподдельно улыбаясь.

— Что же это? Куда я попал? — промямлил Гриша, не обращаясь к кому-то из них, а как бы произнося мысли вслух, — будто какое-то параллельное измерение.

— Чё? — спросила Настя, — чего ты там несёшь.

— Ничего… — ответил Гриша, как его взгляд застопорился на кулоне, красовавшемся над её грудью.

На золотой цепочке висела та самая батарейка, что когда-то чуть не погубила Антона.

— Это? — показал на неё пальцем Гриша.

— Да, она самая, как видишь, ещё пригодилась, кулон из неё сделал, — пояснил Антон.

— Кулон, чё за история? — удивлённо спросил его Остап.

— Да, потом расскажу, как чуть салон не спалил, и пальцев не лишился, а теперь вот, отличный подарок и память.

— И довольно оригинальный, — добавила Настя, переглянувшись с Гришей, смотрящего на неё с неумолимым подозрением.

— Чё он так на неё уставился? — спросил Остап Антона, на что тот лишь пожал плечами.

— Насть, — наконец, заговорил Григорий, — скажи мне, пожалуйста, вот что, как твои родители?

— Нормально, а что? — ответила она, разорвав последнюю ниточку Гришиной надежды, что тот ещё в реальности.

— А отец как?

— Хорошо, а почему ты спрашиваешь.

— Ты говорила, что у него проблемы с сердцем.

— Да, ну почему-то я не помню, чтобы говорила об этом именно тебе.

— Видимо как-то случайно услышал, главное, что он жив.

— А почему он должен быть мёртв, если ты упал в воду, и мы тебя спасли, а не ты его? — как-то неестественно, будто сев задом на кнопку, завелась она.

— Потому что это так! И это к лучшему! — объявил он им, закутавшись в одеяло.

***

— Ну, ладно, пойдём мы, — сказал Ося, посмотрев на часы, обнаружив, что они пробыли в палате уже больше сорока минут.

— Выздоравливай, — пожелал Грише Антон, пожав ему руку.

— Бывай, — простился с ним Ося.

— Пока, и сделай усы, — подав ладонь для хлопка, сморозила Настя.

Тот, хоть и с недоверием, но всё же дал ей пять, смотря вслед уходящим за дверь товарищам, и вновь сверкнувшим на прощанье глазам Анастасии.

Вновь чудной, но и одновременно тревожный сон, приснился Грише на следующее утро: будто он, в своей собственной пижаме сидел на скамеечке в довольно мрачном лесу, граничащим со светлым полем, обрамлённым кристально чистым озером. Вдруг, со спины появилась какая-то девушка, принявшаяся нежно обнимать его за плечи. Приятная дрожь зазвучала у него под кожей. Он видел, что это была вовсе не Настя, и обратился к ней по имени, совершенно не зная, кто она.

После полудня в палату заявился следователь.

— Я вернулся, — шепнул Гриша, смотря сквозь сотрудника полиции.

— Я пришёл к вам… Во первых, здравствуйте, — с самого порога начал изъясняться следователь, — пришёл сообщить, что вам не стоит беспокоиться.

— В чём меня обвиняют? — спросил он его вялым голосом, также вяло повернув свою голову к окну.

— В «Неоказании помощи».

***

Больница была позади, впереди суд с так и не завершившимся, а даже запутавшимся, как человеческие хромосомы, умозаключением.

— Суд послезавтра, сегодня семнадцатое, — думал Гриша, сидя за своим письменным столом, после очередного онлайн-урока по английскому, с пустым взглядом взирая на улицу сквозь прозрачное, как пар, стекло своего окна.

Вдруг на забор, что был напротив, присел порхающий по небу воробей. Сел, начал оглядываться и прыгать вдоль металлической планки. Через секунду вновь взмахнув в небо, опустился уже на подножку, лежавшей на земле перевёрнутой тачки. Перепрыгнул на другую подножку, затем и вовсе оказался на болтающемся от ветра колесе. Опять залетел на забор, и посмотрев, будто прямо ему в глаза, улетел прочь.

Неизвестно, что привело его туда, но уже поздним вечером, перед самым закрытием, Гриша забрёл в супермаркет. Направившись предположительно в необходимый отдел, он заметил «её».

Да, это была она — девушка из сна, по крайней мере, она была очень на неё похожа. Юная, стройная блондинка, с каре, заплётённым в хвостик, и коротко выбритыми затылком и висками. Лёгкие круглые очки, с двумя мостами, блестели своей золотинкой на её курносом носике.

Она стояла напротив канцелярских товаров, выбирая тетради, явно никуда не торопясь. Гриша резко пронёсся мимо неё, чуть не коснувшись её хвостика. Он был уверен, что больше не встретиться с этой девушкой, но к удивлению она была уже на кассе, когда Гриша подошёл туда. Кассир что-то напутала, пробивая её тетради. Пришлось ждать, пока проблема с терминалом не решилась. Как раз в этот самый момент, эта девушка оглянулась, сперва мельком, а потом и вовсе довольно пристально осмотрев Гришу с головы до ног.

— Вы Даша? — спросил он, так легко и непринуждённо, что сам поразился собственной наглости.

— Да, — протянула она, — а откуда вы знаете?

— Даже не знаю, толи приснились вы мне недавно, толи ещё что-то заставило меня знать вас.

— А я кажется догадываюсь, что именно. Ведь я тебя знаю. Ты Гриша! Я сестра Остапа, он рассказывал мне о тебе. Мне очень жаль, что всё так произошло, мы всё пытались отговорить её, но…

— Что «но»? Ты вообще в курсе всего, что произошло, или даже ещё происходит?

— В курсе. И мне тебя не понять, наверное… — умолкла она, как касса вновь заработала.

Толстые тетради мигом полетели мимо сканера.

— Может быть дело в них, а не в тебе? — спросила она, когда они уже вместе выходили из широких дверей магазина.

— Дело не в низ, не во мне или в тебе, оно во всём!

— И в чём же.

— Да вот хотя бы в том, что я мог бы не знакомиться с тобой, и ты могла бы не сниться мне, но всё это и остальное произошло. Так и там, что не случись, случиться всё, как оно должно быть, не написанное судьбой или нами, а так как оно должно быть в принципе!

— Я поняла, о чем ты, — продолжила она с ним беседу, идя рядом, — история пишется каждую секунду, и никто не знает другой версии, как всё могло быть иначе.

— Вот, именно так, именно так, — сказал он, задумчиво кивая головой, — видать Остап, многое рассказал тебе о произошедшем. И как, тебе не показалась вся эта история странноватой?

— Показалась, но…

— Что но? Ты не знаешь, а если узнаешь, не поверишь, лишь потому, что эта история не твоя, совсем не твоя, — сказал он, проводив её взглядом, на развилке путей.

— Пока, — произнесла она своим милым голосом ему на прощанье.

— Прощай, — лёгонько дёрнув пальцами простёртой к верху руки, смотря ей вслед, произнёс он.

***

Всю ночь он не спал, задремав лишь под утро. Что-то странное вновь мерещилось сквозь сон. Валявшиеся повсюду полуобнажённые тела молодых девушек, наряженных в карнавальные маски, с натянутыми поверх медицинскими марлевыми повязками, перекатывающиеся друг через друга, как «перекати поле».

Гриша вроде бы открыл глаза, и увидел перед собой Аню, лежащую рядом с ним, смотрящую ему прямо в глаза. Он резко развернулся, встретившись с Дашей, также спокойно лежащей и смотрящей на него, что в отличие от Ани совсем не вызывала, а даже глушила в нём тревогу. Гриша, недолго думая переполз через неё, как бы закрывшись ею от Ани, и очередной сон тут же оборвался, вернув чувство реальности своему хозяину, лишь тогда, когда тот уже лежал на полу.

— Суд уже завтра, а я? Что я? Мне, наверное, уже без разницы, стоит ли вообще бороться со всем этим, — горько думалось в его голове, гуляющему в полубодром состоянии по местному скверу.

Уже стемнело, зажглись фонари. По безлюдной улице прошлось пару людей. И на самом краю сквера вновь появился Григорий. На другом краю появился кто-то ещё. Фонарь зажегся над её головой, и Гриша увидел, что это была Даша, по всей видимости, возвращавшаяся домой после института.

Слёзы навернулись в его глазах сами собой. Он почувствовал непреодолимое желание подойти к ней, чтобы хотя бы поздороваться. Они пошли навстречу друг к другу. Под конец они уже начали бежать. И уже, будучи перед самым её носом, он упал на колени.

— Извини меня, Даш, извини, — сказал он чётко, — я сумасшедший, мне больше не к кому идти.

— Ничего, ничего, — присев рядом с ним на корточки, начала она успокаивать его, по-матерински обняв, поглаживая по голове, — все будет хорошо, всё пройдёт, ничего не останется.

***

— Ну вот и всё, — сказал Гриша, ополоснув лицо в раковине туалета, расположенного в здании суда, смело посмотрев в зеркало, столь совершенно другим, не тем что был ранее, взглядом, что совсем не старил, а предавал некой зрелости его молодому лицу.

Через пять минут он был уже в кабинете своего адвоката.

— Вам не стоит беспокоиться! — сказал адвокат, наконец, оторвав свой взгляд от разложенных по всему столу бумаг.

— Тоже самое сказал мне и следователь.

— Следователь? — немного удивившись, спросил он Гришу, — не ошибся, это точно!

— Да, точно. И раз уж это так, не томите, я вас слушаю.

— А что вам меня слушать, факты говорят за нас с вами вместе взятыми, всё услышите на заседании.

— Мне надо знать, каковы обстоятельства, оправдывающие мою невиновность, хоть я и по самой сути ни в чем не виноват.

— Вот именно, зачем мне говорить вам о том, что вы и так прекрасно знаете, — ответил он, размахивая перед ним фонариком своего телефона, будто гипнотизируя, — тем более осталось уже меньше часа, и я боюсь, что не успею подробно рассказать вам все те доказательства, подтверждающиевашу непричастность к чужой сердечной недостаточности.

— Так значит, он болел?

— Вот именно! И все остальные факторы, в том числе последние дни жизни умершего рядом с вашим домом гражданина здесь, — сказал он, указав на чёрную папку, лежащую на столе.

— Знать бы, в чём меня обвиняют.

— Как же, вы наверно запамятовали, следователь сообщил вам, что вы обвиняетесь в неоказании помощи!

— В том то и дело, что не забыл, а лишь хотел проверить, так, на всякий случай, об одном ли и том же ваша со следствием песня.

— О чём вы, разве в таком деле может быть какая-то путаница?

— Хм, — горько ухмыльнулся Гриша, — даже не представляете, какая путаница может быть не только в подобных делах, а в целом в жизни, и не одного человека, а наверное всего мира в его глазах.

***

По залу разнёсся стук судейского молотка. Присутствовали все, кто хоть что-то мог знать по этому делу: Антон, Остап и даже Даша, отпросившаяся из института на время заседания. На скамье подсудимых был Гриша, а сторону обвинений представляла Настина мама.

Прокурор зачитал содержание дела, полное юридических терминов и малопонятных фраз. Присутствующим удалось уловить лишь суть, итак ясную им до сего часа. Слово предоставили адвокату:

— Уважаемый суд, мой подопечный не отрицает косвенную возможность отношения его к случившемуся, — сказал он, как Настя, сидевшая рядом с Антоном, очень тихо, но довольно заметно, хихикнула, — но нами собрано множество доказательств того, что семья Сухих, сама виновата в смерти их отца и мужа, более того, подстроив всё так, чтобы подставить под это преступление защищаемого мною человека. Достаточно ознакомиться с находящимися в материалах дела показаниями соседей семьи Сухих. Большинство соседок утверждают, что знали о наличии продолжительной ишемической болезни у Максима Валерьевича Сухого, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, а также о злоупотреблении алкоголя данным гражданином. Давая показания, соседи сообщили, что ровно за две недели до гибели обозначенного гражданина, являлись свидетелями того, как дочь и жена Максима Валерьевича Сухого выгнали его из дома, за очерёдное алкогольное опьянение, вследствие чего, тот начал бродяжничать и имеющаяся у него болезнь стала прогрессировать ещё сильнее. В наличии также видеозапись боковой камеры моргового помещения, на которой запечатлен момент опознания тела Сухого Максима Валерьевича, свидетельствующий о том, что расчёска, с присутствующими на ней отпечатками пальцев моего подопечного, оказавшаяся в кармане умершего, была подкинута его дочерью Анастасией. И в заключении, множественные показания иных людей подтверждают факт потери памяти и двухнедельное бродяжничество Сухого Максима Валерьевича.

— Чепуха, — закричала Настя, нервно теребя кулон на своей шее.

— Тишина в зале, — приказал судья, постучав молотком, после чего по залу пронёсся негромкий говор.

— Ходатайство о предоставлении слова свидетелям, — попросил адвокат.

— Суд предоставляет слово свидетелям, — скомандовал судья.

И это был конец, конец клевете и всевозможной неправды брошенной в сторону Григория. Соседи Сухих, уличные прохожие и даже родители Гриши в точности подтвердили слова Адвоката.

— Подсудимый, вам предоставляется последнее слово, — обратился к нему судья.

— Даже не знаю, что и сказать, — начал Гриша, встав со своего места, — не знаю, зачем ей всё это понадобилось, и вовсе нужно ли было, но я не виноват, действительно, не виноват. Она хотела, чтобы я признал эту незаслуженную вину, и загладил её перед ней, подкупив чем-то таким, что стоило бы мне не жизни, а на много больше, моими принципами. Я не сдался, и всё произошло так, как оно и должно быть, по правде…

Судья удалился для принятия решения. Гриша просто не мог смотреть в её сторону. Он всей душой чувствовал этот неприятный дьявольский взгляд, выбивающийся из толпы присутствующих, совсем не замечаемый никем, кроме его одного.

— В связи с предоставленными доказательствами невиновности, — протяжно зачитывал судья, как раз в тот самый момент, когда Настя, совсем без изменений в лице, бегло переводила взгляд то на него, то на Григория, теребя своими короткими ногтями всё ту же батарейку, подвешенную на цепочке, — оправдать Белкина Григория Натановича, тысяча девятьсот девяносто девятого года рождения, и освободить из под стражи в зале суда.

Судейский молоток вновь стукнул по столу, но теперь это означала для Григория только одно — он, наконец оправдан, но предчувствие, что это ещё не конец тут же дало о себе знать.

Как только эхо судейского молоточка стихло, и вот-вот в зале должен был начаться говор, Настя невольно сцарапала со своей кулонной батарейки нижнюю пластинку, от чего её начало бить током. В зале даже замигал свет. Настя встала в полный рост и затряслась в конвульсиях. Электрические разряды поползли по золотой цепочке, пуская искры, из-за чего все вокруг тут же шарахнулись от неё подальше.

Гриша, увидев это, свалился со стула, упав за ноги адвоката. Антон подбежал к Насте, чтобы сорвать с неё наэлектризованную цепочку, но сам, ударившись током, отлетел, метров на пять. Наконец, один из конвоиров подбежал к ней, нацелив на Настю свой автомат. К нему подбежал второй, кое-как успев схватить его оружие, перенаправив дуло в потолок, после чего раздался выстрел. Громадная люстра, висящая на потолке, разлетелась вдребезги, посыпая всех мелким хрусталём. Второй конвоир тут же вырубил своего обезумевшего товарища прикладом и громко объявил:

— Всем оставаться на своих местах!

А Настю всё это время продолжало бить током. Через мгновение у неё задымились волосы, и она замертво упала на пол, ещё раз пустив пару искорок своими маленькими серёжками. Все тихо приподнялись из под своих рядов. Один из присутствующих, всё также немного пригнувшись, медленно подбрёл к ещё дымящейся Насти.

— Что вы делаете? — спросил его конвоир.

— Я врач, позвольте мне взглянуть, — медленно приближаясь к ней, ответил тот, на что конвоир ничего не ответил, а лишь кивнул в знак согласия.

— Что с ней, — спросила, подползшая поближе, её мама.

— Она мертва, — ответил врач, ощупав её сонную артерию.

— Что? — с пробивающимися слёзами, спросил Антон.

— Умерла, голубушка, умерла, — ответил врач, встав в полный рост, направившись к выходу, после чего и все остальные присутствующие, также полностью выпрямившись, последовали за ним.

***

Спустя какие-то десять минут, все присутствующие покинули зал заседания, кроме Антона, Остапа, Даши и Гриши. Вдруг ближайшее к ним окно выбила пожарная лестница, зацепившись крюками об искорёженную раму. В окне появился пожарник с открытым забралом.

— Давай её сюда, — скомандовал он, так задорно, будто приглашал в гости, или в парк развлечений, и исчез так же резко, как и появился, спрыгнув с лестницы.

Антон взял Настю на руки, и понёс её к окну, плотно прижимая к себе, смотря вперёд пустым взглядом. Она была холодна и горяча одновременно, как подогретое в микроволновке мясо. Остальные медленно последовали за ним. На улице уже стояло несколько пожарных машин, а под окном простиралось натянутое спасательное полотно, плотно удерживаемое в руках около дюжины человек. Антон подошёл вплотную к выбитому окну, просунув в него Настино тело, долго ещё держа её на весу, вглядываясь в небо, с каплей смятения чуть колышущего эмоции его лица.

Через секунду мертвое тело полетело вниз, болтая руками и ногами в разные стороны. Хлюпнувшись об ткань, оно отскочило прямо в руки стоящего рядом медика, уложившего Настю на каталку, и прикрывшего её простынёй.

— Однако, — горько сказал Гриша, попятившись к выходу, и как только дошёл до двери, резко выскочил из зала суда.

Ребята догнали его через полминуты. Теперь они молча шли вдоль длинного и широкого коридора, как одному из них, вдруг приспичило танцевать. Шественный танец подхватили и другие. Вскоре все, в том числе и сам Гриша, уже совсем ничего не соображая, шли дальше, будто двигаясь под ритм какой-то известной современной мелодии.

***

Ему так не хотелось идти на эти похороны, но Даша всё же уговорила Гришу поприсутствовать. Хмурая мать, которая лишилась единственной дочери после единственного мужа, сидела в полупустом зале, тупым взглядом зырясь на стену в одну и ту же точку. Пришли и Тоша с Осей, чтобы проститься с Асей.

Она, ещё совсем молодая, лежала в гробу. Закрытые глазки с ровно торчащими ресничками, и упругие губки мило взирали вверх. Антон молча прошёл мимо гостей, и подойдя к гробу положил свою руку на её ладони, сложенные в замок. Она выглядела так свежо и ещё румяно, будто всё это было неправда, и будто вовсе и не помирала она. На шее всё также красовались обугленные синеватые вены. Тоша нежно провёл пальцем по одной из них, и кровь будто бы снова потекла по ним, распределяя синеву дальше, как вдруг раздался безудержный истерический смех её матери.

Григорию, что стоял с Дашей в дверях, вдруг стало толи неотвратимо страшно, толи противно, а толи и вовсе неожиданно и пугающе весело. Он вырвался в коридор, остановленный лишь нежной Дашиной рукой.

— До конца, только тогда ты сможешь это забыть, — сказала она, поправляя растрепанный рукав его рубашки.

— О чём ты? — спросил он её, оглянувшись.

— Столько всего произошло, и проводив её до конца, ты, наконец сможешь быть спокоен.

— Возможно ты права, но понимаешь ли ты, что, я пережил?

— Нет, поэтому именно тебе необходимо дожить это до конца.

Не помнил Гриша, совсем не помнил, как он согласился ехать на катафалке рядом с её гробом, а будто только сейчас очнулся на одном из сидений, краем зрения поглядывая на тёмно-розовый ящик. В салоне неудержимо сильно запахло формалином. Гриша удивился, откуда он знает этот запах, и что он вообще относиться к формалину.

Кладбище уже приближалось. Как только автобус наехал на кочки, из-под крышки гроба стали доноситься лёгкие, тихие, еле заметные стуки, будто что-то стучало под ней, либо какая-то деталь в её конструкции, или вовсе пара деревяшек подвешенных с внутренней стороны.

Когда двери отварились, Гриша, схвативший Дашу за руку, вышел на улицу первым. Едущие вместе с ними, ещё долго молча, сидели в автобусе, пока рабочие кладбища не вытащили гроб наружу. Они понесли его к месту захоронения. Все посмотрели им вслед. Солнце светило с обратной стороны, то прячась, то выглядывая из под рокового ящика, ослепляя идущего следом вдалеке Гришу.

— Ты иди, я сейчас подойду, — тихо сказала ему Даша, направившись в сторону продающихся венков.

— Я… — хотел возразить он.

— Иди, иди, я догоню, — так спокойно, и по-доброму попросила она его, что тот уже просто не мог не подчиниться.

Перед могилой гроб открыли вновь. Так как Настя была довольно маленькой и худой, во время поездки её голова сползла с подушки так, что казалось, будто она сама повернула её для своего удобства. Служащий кладбища сразу заметил это и тут же подтянул её обратно, стараясь выровнить голову, от чего открылся рот, оголив ровные молодые зубы, меж которых ещё сравнительно недавно выходило юное дыхание жизни. Гриша, увидев всё это, отвернулся, ощутив сильную головную боль, неумолимо заставшую его именно в этот момент.

Но как только за его спиной крышку гроба вновь закрыли, боль резко спала. Он посмотрел туда через плечо, с ужасом осознав, что же это было. Вдруг что-то зашуршало через дорожку напротив. Он присмотрелся меж надгробий, как над одном из них выскочила, будто прячущаяся за ними, Даша, напугав тем самым, и так пребывающего не в себе, Гришу.

— Вот, — подала она ему небольшой букетик из дешёвых цветов, подойдя поближе, — ей, от нас обоих.

— Хорошо.

Гроб уже опустили на дно могилы, как Антоша подошёл к самому её краю. Гриша встал рядом, вновь чувствуя что-то неладное, но всё же ещё какую-то обязанность перед Антоном.

— Нет, она не умерла, — сказал тот, набрав пальцами горсть земли, не бросая её, а как бы медленно просыпая, будто подавал покойнику руку, пытаясь помочь вылезти обратно, или заволочь себя.

Свежая земля посыпалась под ногами Антона, и тот полетел в Могилу. Лишь чудом успевший схватить его за подмышки Гриша, сумел удержать того над землёй, чётко выговорив ему на ухо:

— Она умерла! И с этим тебе жить, и это тебе и мне забывать, — сказал он последнее слово растяжно и по слогам, следом же смотря вместе с ним на продолжающуюся сыпаться на гроб землю, что покрывала его почти полностью.

Оттащив Антона подальше, Григорий последний раз навёл на яму свой, наконец, спокойный и рассудительный, взгляд. Полетели новые горсти замахнувшихся над головами лопат служащих кладбища. Крышка начала скрываться под тонким слоем грунта, как вдруг она начала вибрировать, будто внутри стоял и работал беззвучный сабвуфер. Все присутствующие, в том числе и Даша с Осей с ужасом наблюдали эту картину, то, как подпрыгивали частички земли, равномерно распределяясь по всей поверхности обтягивающей гроб ткани.

Но не Гриша, ужасу в его сердце уже не было места. Он небрежно кинул в яму свой неприметный букетик, что дала ему Даша, после чего вибрация прекратилась, а вскоре и сам букетик оказался под землёй, так резво и с усердием подсыпаемой служащими кладбища. Яма была зарыта, как со стороны леса раздался крик кукабары, заставив всех присутствующих не отрывая глаз, молча смотреть в эту полуясную даль.

***

Прошло чуть меньше двух месяцев, как случилось это запутанное происшествие, и ровно сутки, как похоронили Настю.

Обыденный рабочий день вступил в свои законные права. К Гришиному удивлению всё было как обычно. Антон, Остап и Влад Геннадьевич весело беседовали, даже не вспоминая об Ане, будто бы её никогда и не было в их жизни.

День с лихвой прошёл незаметно. Клиентов было много, но все справились со своей работой. Под конец рабочего дня, ближе к семи часам вечера, когда поток желающих подстричься, наконец, спал, и занятыми работой остались всего пара мастеров, Гриша, уставший от такого насыщенного дня, прилёг на кресло для мойки головы и мирно задремал. Его разбудил шум дождя, бьющегося своими крупными каплями об дверь пожарного выхода, а также проходящий мимо Антон:

— Вставай засоня, а то домой уже скоро.

Нехотя приподнявшись, Гриша встал на ноги, и не пройдя и пару метров увидел невообразимое. На Анином рабочем месте сидела, залипнувшая в своём мобильном телефоне, Даша, одетая в парикмахерский фартук, и в очень похожую, как у Ани, одежду. И даже вроде как это была и не Даша, а девушка, очень похожая на неё. Будто бы это была сама Аня, с наложенными поверх чертами лица и тела Даши.

— Ты кто? — подойдя к ней поближе, с недоумением, спросил он.

— Шутишь? Усы сделай! — дёрнул его нервы, новый, совсем не знакомый голос, — чё так устал, что уже и коллег своих не узнаёшь?

— Аня?

— Ты чё, какая я тебе Аня, это ж я, Ася!

— Ты прикидываешься, или реально с дуба рухнул? — спросил его, вернувшийся из комнаты персонала, Антон.

— Настя, да, точно, Настя. Видимо устал, или опять попал в одну из всех этих параллельных вселенных, — рассеяно сказал Гриша, вяло расхаживая по салону, легонько размахивая трясущимися руками, после чего вновь резко улёгся в кресло для мойки, и отвернувшись лицом к стене, крепко уснул.

А за окном озирался полуразрушенный мир.