Дочь полка 2 [Дана Перловская] (fb2) читать онлайн

Дана Перловская Дочь полка 2

Часть 1

Глава 1

Долгожданная весна

Весна. Начало апреля 1943 года. Обычно, в это время всё начинает рождаться и цвести. Жизнь весной течёт вовсю: на деревьях набухают мягкие почки, птицы возвращаются в свои оставленные осенью гнёзда, солнце начинает постепенно отдавать своё тепло. И вроде, всё, и правда, шло по всем традициям природы. Но последний пункт явно она забыла вписать в свои планы. Солнце-то было, но тепла оно не давало. Вместо этого дул, уже привычный, ледяной ветер, иногда могли пойти дожди. Всё-таки апрель — непредсказуемое время года. О сухой и нормально проходимой дороге даже речи не шло. Вязкая грязь хлюпала под ногами, везде царила сырость. Но ничего, ещё немножечко подождать осталось, и придёт тепло. Уже можно тогда не носить тёплую одежду, а обойтись гимнастёркой. Ветер не будет таким холодным, а дождь, даже, если он и пойдёт, то будет тёплым и летним. Только тогда все начнут уже страдать от жары, но ничего с этим не поделаешь. Идеальной погоды не бывает. Всегда найдутся те, кому она не понравится. На большом поле успела частично вырасти только молодая зелёная травка. На местах, где растительности не было, располагались густые лысые кусты. А посередине этой большой местности росла уже много лет тоненькая и кривая берёзка, опустившая свои обнажённые ветви к земле. Для иностранцев она, наверное, покажется страшненькой, но для родной души это дерево будет самым красивым и лучшим. Неподалёку от поля находился холм с песчаным склоном, на котором росли местами покосившиеся ели. На этом самом холме виднелась часть леса, которая, в отличие от берёзки и кустов, всегда оставалась зелёной и густой, так как большинство растений составляли хвойные деревья. Тут из зарослей с диким карканьем в небо взмыли чёрные птицы. Бедные пернатые составили целую тучу. Что же их так напугало? Впрочем, напугало не только их. Из зарослей выскочила низкая фигурка. Она, спотыкаясь, неслась прямо к обрыву. Впрочем, ей размышлять об этом было некогда. Сзади слышался громкий, оглушительный гул самолёта. Обернуться было страшно. Казалось, что, если сделать это — потратится и так ценное время. Усталость и одышка совершенно не чувствовалась, тело неслось само собой. Ноги поднимались так высоко над землёй, что чуть ли не доставали груди. Под сердцем постоянно ёкало, перед глазами размыто мелькали деревья. Тут, наконец, земля под ногами пропала, и фигурка полетела кубарем вниз. Небо и земля менялись местами с невероятной скоростью, тело билось о корни деревьев и камни. Тут, наконец, кувырки прекратились и двенадцатилетняя Катя проскользила дальнейший путь на животе. Песок был везде: в волосах, во рту, под одеждой, под ногтями, но на это сейчас было плевать. Даже боли не чувствовалось в этот момент. Самолёт, преследующий её, был немецким и, если он настигнет — девочка будет хладным трупом, а может быть, от неё вообще ничего не останется. Катя встала и снова упала. Она вскочила на ноги, и снова чуть не полетев лицом вперёд, выпрямилась и понеслась по полю. Чем девочка думала в этот момент? Трудно объяснить. Выходить на открытую территорию — только упрощать задачу врагу, стрелять будет удобнее. Но телом сейчас управлял далеко не мозг, а страх- обычный людской страх и паника, которые только и умели, что вести человека вперёд, даже, если там тупик. Поле было огромным. До ближайших зарослей ещё бежать и бежать. А они тем временем, казалось, даже не приближались. Гул самолёта стал громче, враг опускается ниже.

— Ой, мама! — выдохнула Катя и ускорилась, хотя казалось, что быстрее уже было некуда. — Ай, Господи! — она осмелилась на секунду обернуться наверх и увидела на миг свастику на крыле машины. Девочка чуть снова не свалилась, но сумела удержать равновесие.

Тут земля под ногами содрогнулась и Катя упала вперёд лицом. Сбросили первый снаряд. Девочка лежала в грязи не в силах встать. В ушах слышался только писк и отдалённый гул. Ног ниже колена почему-то не чувствовалось. Их обхватило тепло. Земля содрогнулась, снова упал снаряд.

— ГОСПОДИ, НЕ НАДО! — прокричала Катя.

Опять снаряд, а затем темнота. Кровь с виска заливала так и оставшиеся открытыми глаза девочки. Тонкие пальцы ослабли и выпустили часть грязевого комочка. Она мертва. Цель повержена.

* * *

Катя проснулась. Было раннее утро. Горнеева заканчивала причёсываться возле помутневшего зеркала. Все остальные медсёстры, наверное, уже были в медпункте. Девочка села на кровати и перекрестилась, как её учила покойная мать в таких случаях.

— Доброе утро, — не отвлекаясь от плетения косы, проговорила Василиса.

— Доброе, — кивнула та и вытерла холодный пот со лба.

— Всё хорошо? Ты всю ночь ворочалась и что-то выкрикивала.

— Просто сон, — отмахнулась девочка и осмотрелась. — Все уже ушли?

— Да, — встала со стула девушка и повернулась к девочке. — Собирайся тоже.

С этими словами медсестра вышла из палатки. В помещении, если можно его так назвать, осталась одна Катя. Она глубоко выдохнула и упала назад на подушку, подложив под голову руки. «Это всего — лишь сон», — успокоила себя она. — «Господи, спасибо за то, что это был всего — лишь сон». Она снова села и взяла форму, которая была аккуратно сложена на другом конце кровати. Выдали ей её ещё зимой, и с тех пор Катя очень дорожила этой одеждой. Это был ещё один знак того, что она тоже часть батальона, часть этой силы, которую она чувствовала во время песен Василенко. Конечно, форма была ей велика, несмотря на то, что её и так старались подогнать под девочку. Но, как сказали: «На вырост». На вырост, так на вырост. Главное, чтобы было удобно. Сложнее было найти сапоги… Вот с этим вышла настоящая морока. Катя, как уже известно, и так была слишком низкая и худая даже для своих лет, а тут такое. Дали тридцать восьмой размер, меньше не нашлось. Но и с такой проблемой девочка справилась, ей было далеко не впервой носить обувь на размер или несколько больше. Катя, чтобы не выскочить из сапог, подкладывала в них кусочки газет. Тогда нога держалась уверенно. Девочка поспешно натянула на себя форму, надела сапоги и принялась за волосы. Выходить растрёпанной было настоящим свинством с её стороны. Седины чутка прибавилось за эти месяцы. За это время пришлось переезжать дважды. На прошлом месте особо не задержались. Теперь белые пряди даже убрать некуда было, слишком их много. Но Катя с этим уже давно смирилась. Седина в такое время — обычное явление. Умывшись в тазу, она вышла на улицу, где уже во всю текла солдатская жизнь. Новый день — новое начало. За это время в лагере мало что для неё поменялось, но новшества были. Одним из таких изменений было появление новых бойцов в батальоне. Девочка, как и остальные солдаты быстро подружились с ними и нашли общий язык. Катя прижилась в батальоне ещё больше. Бойцы были очень рады, когда узнали новость о том, что она остаётся с ними навсегда. Девочка, хоть и не воевала, но тоже работала. Она помогала по хозяйству, выполняла некоторые поручения командира. Например, когда нужно было куда-нибудь сбегать или передать поручения. Помогать в медпункте тоже приходилось, но уже не так часто. В общем и целом, ей нашлось своё место, и лишней Катя себя не чувствовала. Вот и сейчас, девочка оглядела обстановку в лагере и отправилась искать командира, чтобы узнать нет ли для неё работы. Искать его долго не пришлось. Он, как обычно в это время, обсуждал что-то с Олегом Дымовым, Антоном Шевченко и Сорокиным. При таких «беседах» Иван обязательно курил самокрутку или папиросу. Но это уже давно не новость. О его зависимости уже знали все и вся. Наверное, даже немцы. Катя подошла к компании и отдала честь, так как она уже считалась солдатом, хоть и не воюющим:

— Товарищ командир, разрешите обратиться.

Александр и остальные отвлеклись от беседы и повернулись к ней.

— Разрешаю, — улыбнулся Резанцев. — Что случилось, Кать?

— Я хотела бы узнать, нет ли для меня работы.

Александр уже хотел, что — либо ответить, но его перебил звук низко летящего самолёта, точь — в точь как во сне девочки. Все замерли на месте и устремили взгляд в небо. Внутри Кати всё сжалось, она уже представляла, как над верхушками елей покажется немецкая машина со свастикой на крыле. Она зажмурилась и прижала руки к голове. Но тут девочка услышала Олега, который старался перекричать приближающуюся технику:

— Кукурузник!

«Кукурузник?» — промелькнула утешающая мысль в голове Кати, и она открыла глаза. В самом деле, в небе парил наш родной самолёт. Наконец, прибыли припасы. Бойцы встречали машину радостными криками и махали ей руками: «Кидай сюда!» — кричали они, будто их могли услышать. — «Кидай, брат!»

— Работа сама нашла тебя, Кать, — сказал Александр, — сейчас вместе с остальными пойдёшь собирать то, что упадёт мимо.

Глава 2

«Судьба одной посылки»

Припасы, конечно, занесло. Впрочем, это уже было далеко не впервой. Хорошо, что хоть в этот раз не закинуло в окопы фрицам. А то бывало и такое, что наши советские припасы от родных людей, посланные с любовью, попадали к этим гадам. Но ничего, была и обратная сторона медали. Нашим тоже залетали немецкие посылки. Тогда была уже очередь бойцов Красной армии радоваться и смеяться над врагом, который, в свою очередь, сидел себе в окопах и тихо облизывался. Но сейчас нашим героям повезло и немцам не достанется ничего. Проблема была малость в другом. И снова сыграла свою роль природа. Мало того, что на дворе стояла весна — пора оттепелей и прочих прелестей, тут в лесу нередки были болота. Если туда занесёт — дело плохо, один ящик припасов можно было не спасти.

Катя отправилась на поиски припасов вместе с Васазде Лукианом и Разаном Базаровым. Последный был как раз одним из новичков, прибывших в батальон некоторое время назад. По национальности боец был татарином. На вид ему где-то двадцать восемь — тридцать лет. Человек он был весёлым, но не таким юмористом, как Сорокин и тем более Летаев. Катя успела уже с ним подружиться, как и остальные солдаты. Вот такая небольшая компания и направилась за припасами: грузин, русский и татарин. Звучит, как начало анекдота. Помимо них, на поиски направились ещё бойцы, но они ушли в другом направлении. Катя шла и внимательно глядела по сторонам, ища взглядом заветный деревянный ящик, но его нигде не было поблизости:

— А он точно упал здесь? — повернулась она к Базарову.

— Я видел, что его понесло в эту сторону, — прищурил и так узкие чёрные глаза татарин.

— Полагаемся на тебя, Разан, — пригнулся от веток Лукиан, — потому, что я ничего не успел увидеть.

Катя перелезла через поваленное дерево и увидела большую крепкую палку. Девочка подобрала её и постучала одним концом по земле.

— Зачем она тебе? — остановился Васазде.

— Не знаю. Её можно использовать как трость или что-то наподобие того, — обламывала маленькую веточку на находке та. — Может, наверное, пригодится.

Лукиан и Разан обменялись вопросительными взглядами, мол, где такая вещь понадобится, но потом махнули на это дело рукой и продолжили путь. Катя поспевала за ними, потюкивая по земле своей «тростью». Ей, почему-то, вспомнились её прогулки в лесу вместе с матерью и братьями. Анна Камышева брала из дома свою палку, которую нашла ещё очень давно и отправлялась с детьми за грибами или ягодами. Женщина шла всегда впереди, по давно уже проложенной тропинке, а девочка сзади, чтобы видеть всех своих троих братьев. Именно мамина трость, с которой женщина пасла скотину и ходила в лес, запомнилась хорошо и надолго. На неё отец даже надел старую ручку от велосипеда, чтобы было удобнее держать. Это и правда была полезная в хозяйстве вещь. Но разве грузину и татарину это понять? Хотя, кто знает, какие там у них на Родине обычаи. В одном они, конечно, были правы — на фронте такая палка ни к чему. Но почему-то Кате она резко понадобилась. Наверное, тут и правда большую роль сыграли воспоминания из прошлой жизни, которая и спустя несколько месяцев не хотела отпускать ребёнка. Вдруг из ближайших кустов, продирая крыльями ветки, вылетела стая толстеньких больших птиц. Это было так неожиданно, что Лукиан и Разан схватились за винтовки, а девочка отпрыгнула назад. Крылатые быстро скрылись из виду и исчезли за деревьями.

— Вот это да, — усмехнулся Базаров и опустил оружие. — Это кто такие были? Я не успел разглядеть.

— По-моему куропатки, — вышла вперёд Катя, — вкусные птички, так папа говорил.

— Да, с этим я согласен, вкусные, — тоже опустил винтовку Васазде.

— Надо было хоть одну подстрелить, — с досадой проговорил Базаров.

— Одной батальон не накормишь, — сказал тот. — Ладно, нужно продолжать искать.

Троица вновь двинулась дальше. Куропатки им больше не попадались, да и не хотелось на них наткнуться. Уж больно неожиданно они вылетали. Но ящика всё не наблюдалось. Вот компания уже приближалась к болотистой местности. Воздух стал влажным, бойцов постепенно окутывал лёгкий туман, земля под ногами становилась всё более вязкой, стало тяжело ходить.

— Что-то мы не туда идём, — оглядывался Лукиан. — Может вернёмся, пока не поздно?

— Наверное надо повернуть назад, — согласился с товарищем Разан.

— Мы что, ничего не принесём в лагерь? — остановилась Катя и обернулась на солдат.

— Почему не принесём? Поищем в другом месте, — успокоил её татарин. — Почему сразу не принесём?

Катя уже собиралась разворачиваться и идти вместе с товарищами, как туман в одном месте немного рассеялся, и она увидела тень, напоминающую по форме ящик:

— Я что-то вижу! — крикнула она и указала в сторону болота.

Бойцы обернулись и подошли к ребёнку. Грузин вытянул голову и прищурился:

— Неужели сюда занесло? — с досадой проговорил он, а затем, добавил что-то на своём языке.

В болоте, зацепившись за корягу, потихоньку увязал деревянный ящик.

— Он? — воодушевлённо спросила девочка, по очереди поворачиваясь то к одному солдату, то к другому. — Это же он?

— Да он, он, — вздохнул Базаров. — Только вот… Ему, кажется, уже всё.

— Но там хоть что-то можно ещё спасти! — не отступала Катя. — Не полностью же утонул!

Девочке очень не хотелось возвращаться в лагерь с ничем. Не только потому, что весь путь будет проделан зря, но и потому, что это было её задание. Ну, как сказать задание…Скорее всего, просьба. Просто, Катя воспринимала её так. Поскольку девочка не воевала, у неё были только такие поручения, и к каждому она относилась с огромной ответственностью, даже если этим «заданием» было просто передать поручение от командира или сбегать помочь в окопы. Ей не хотелось чувствовать себя обузой, и она пыталась изо всех сил помочь батальону. Конечно, особую роль играло и содержимое посылки. Там могли быть вещи, посланные с тыла родными людьми с любовью. Девочка знала, какую ценность означало это для солдат Красной армии. Через тёплые вещи или различные вкусности чувствовалась поддержка и тепло из родного дома. Это не военная форма и не ежедневная похлёбка. Это что-то больше. В прошлый раз, например, Кате достались тёплые шерстяные носки. Правда, они были мужские и на два размера больше. Но они грели. И грели хорошо, особенно в холодное время года. Девочка до сих пор носила их, несмотря на то, что вещь уже изрядно потрепалась.

— В болото полезешь? — упёр руку в бок Васазде. — Не нужно.

— Не, ну надо попробовать, — вдруг неожиданно сказал Разан.

Теперь было двое против одного. На стороне Кати был перевес. Грузину ничего не оставалось, как смириться с этим решением и помочь. Получилось всё, конечно, далеко не с первого раза. Но потом бойцы всё-таки смогли зацепить припасы Катиной палкой и подтянуть ближе. Там они уже перехватили груз руками. Ящик не успел полностью утонуть благодаря коряге, но дно уже давно намокло. Всё-таки палка действительно пригодилась, не зря девочка её таскала. Солдаты поставили припасы на землю. Катя присела на корточки и с интересом рассмотрела ящик. На нём от руки было написано прописными жирными буквами: «Действующая армия». Теперь можно возвращаться спокойно в лагерь. Она взглянула на бойцов, которые с не очень радостным видом рассматривали предмет.

— Ну хоть что-то, — указал рукой на ящик Разан.

— Да, хоть что-то, — повторил за ним грузин.

Глава 3

«Командир Фыров»

— И так, — разложил карту Олег Дымов, — разведка из второго доложила, что это примерно здесь, — боец стал водить пальцем по определённому месту на бумаге. — Дальше подобраться было невозможно.

— И что они там держат не известно, — облокотился на стол Резанцев.

— Может, у них там склад или госпиталь? — предположил Шевченко.

— Да если бы госпиталь, а не что-нибудь похуже, — всматривался в карту Олег.

— Это смотря какой, — не отрывался от дела Александр. — Эти подонки из людей кровь литрами качают для своих. Ни капли не оставляют.

Шевченко сжал ладонь в кулак и прикусил щёку. Видимо, так он воздержался от ругательного слова в адрес врага. От времени предыдущих событий прошёл ровно один день. Сейчас Александр вместе со своими помощниками обсуждал текущие дела в своей палатке:

— Охрана стоит практически везде, — продолжал Олег, — и это, не считая окопы, которые нам тоже нужно хотя бы ослабить. А там тоже всё не так просто сделано. Хорошо устроились, гады.

— Сегодня я об этом ещё подробнее потолкую с Фыровым, — проговорил Александр.

— Сегодня прибудет командир Фыров? — резко отвлёкся от размышлений Дымов.

— Да, прибудет, — подтвердил Резанцев и отвёл взгляд в сторону. Сегодня ему предстоял трудный день.

* * *

Павел Егорович, он же командир второго батальона, должен был прибыть примерно к двенадцати часам. По крайней мере, так говорили все в батальоне. До Кати новость тоже дошла быстро. Тогда она, наконец, закончила с работой и разместилась на одном из посылочных ящиков чтобы прочитать долгожданную главу про Василия Тёркина. Да… За это время девочка, и правда, заметно изменилась. Одним из таких изменений стала любовь к чтению. Она с удовольствием проглатывала новые статейки, а особенно — главы про Тёркина. Он стал за это время её кумиром и примером для подражания. Заученные наизусть строки, давали сил вставать и идти совершать дела на благо Родине. «Если бы меня сейчас увидела мама, то, наверное, не узнала бы», — думала Катя. И почему она раньше не понимала всю прелесть этого занятия? Это же так увлекательно и интересно! Но сейчас, на чтение совсем не было времени. Только иногда ей удавалось выкроить минутку и тихонечко пробежаться глазами по какой-нибудь статейке. Девочка вынула из кармана сложенную несколько раз газету и развернула, открыв её на нужной странице. Перед тем, как приступить к любимому занятию, Катя, на всякий случай, огляделась. Вдруг она кому-то сейчас нужна? Никто её не ищет? Вроде, всё было тихо. Бойцы занимались повседневными и обыкновенными вещами: кто курил, кто писал письмо домой, кто пел песни, кто-то работал… В общем и целом, всё, как всегда. Девочка вздохнула и зарылась в газету. Шум лагеря стал потихоньку отдаляться, внутренний голос, читающий главу, наоборот, усилился. Воображение разыгралось. И вот, перед глазами уже не буквы, а поле, на котором героически сражается Василий. Вот дело уже подходит к кульминации, начинается всё самое интересное и…

— Катюха! — послышался громкий и резкий голос сбоку.

Девочка вздрогнула и резко вздохнула. Поле с Тёркиным мгновенно исчезло. Внутренний голос затих. Вместо него вернулся привычный шум лагеря. Катя опустила газету и медленно повернула голову к тому, кто посмел отвлечь её от такого важного занятия. Это оказался Алексей Комаров — тоже один из новеньких. Прибыл в батальон больше месяца назад. Уже успел здесь прижиться и обзавестись друзьями и знакомыми. Парень был хороший, добрый, но, по мнению девочки и остальных, очень резкий. Даже Летаев с Макаренко не были такими. Комаров всегда появлялся так незаметно, что дыхание от страха перехватывало. Никому это не нравилось. Говорил боец быстро, даже не говорил, а больше тараторил. Но произносил слова он чётко. Тут главное было слушать и пытаться успеть за ним. Солдат в батальоне сначала это раздражало, даже командир просил Алексея порой снизить темп не только в речи, но и в движениях. Просто бывало невозможно за ним уследить и понять. Но, спустя время, все привыкли к нему и даже полюбили. «Ну, человек такой», — шутили бойцы, — «живёт не в нашем времени и темпе». Но вернёмся к Кате. Она вопросительно взглянула на Алексея:

— Что?

— Мне Летаев сказал, что к нам в батальон прибудет командир Фыров, — убрал со лба свои непослушные соломенные волосы тот.

— Фыров? — удивилась та и, мельком взглянув на газету, свернула её назад. Почитать ей точно не удастся.

Девочка опёрлась локтями на колени и взглянула на свои запачканные в земле сапоги. При упоминании о Фырове, у неё в голове сразу возникала картина высокого крупного мужчины с густыми каштановыми волосами и усами — щёточкой, прям, как у Сорокина. На вид ему было где-то далеко за тридцать, выражение лица всегда серьёзное, порой даже суровое. На одной щеке у Фырова был глубокий шрам от осколка, длящийся до самого уха. Людей война, конечно, меняла. Резанцев, по сравнению с ним, был гораздо меньше и тоще, хотя сам по себе он был нормального роста и телосложения. Кате Фырова видеть было далеко не впервой. Её знакомство с ним вышло совершенно нелепым. Даже сейчас, когда девочка вспоминала это, внутри всё неприятно щекотало от стыда и неловкости. А произошло это примерно в середине зимы. Катя тогда возвращалась из окопов в лагерь в компании Николая Лурина. Снег хлопьями падал с серого неба и оседал на одежде так, что на плечах и шапках уже образовались небольшие горы. Всё вокруг снова сильно замело, и поэтому ноги проваливались почти до колена в пушистый и шершавый снежок. Катя шла, опустив вниз голову и прищурив глаза. Сейчас Катя была очень похожа на Разана Базарова, и не только она. На морозе все резко становились узкоглазыми татарами. До лагеря было уже рукой подать. Девочка представляла, как будет отогреваться в землянке, поднеся к буржуйке свои трясущиеся синие руки. «А если ещё и кипяток взять», — мечтательно подумала она и закрыла глаза. Тут её мысли прервал чих Лурина, который тоже вжал голову в плечи. Катя пожелала ему здоровья и на этом их короткий диалог, если его можно так назвать, закончился. Всё. Никакого упоминания о том, что прибудет командир из другого батальона в помине не было. А девочка даже не знала о его существовании. И это сыграло особую роль. Вернувшись в лагерь, она разошлась с Николаем в разные стороны. Девочка покрепче обхватила себя рукам и направилась в сторону землянки, где жила она с медсёстрами. Не дошла. На пути показалась какая-то незнакомая тёмная фигура. Она была просто огромная, как показалось Кате. Снегопад не давал хорошо разглядеть незнакомца, поэтому Катя приняла его за одного из недавно прибывших бойцов.

— Здравствуйте, — поприветствовала она его и продолжила свой путь к землянке.

— Здравствуй, — послышался низкий и незнакомый голос. Вдруг боец остановился. — Погоди. Ты же Камышева?

Девочка обернулась назад и подняла, наконец, голову. Она смогла увидеть отчётливо лицо солдата. Первыми, на что упал её вздор, были карие прищуренные глаза. Затем, внимание привлёк шрам на левой щеке. Катя его не видела даже среди новеньких. Интересно. Откуда он знает её имя, если ни разу не видел? И сегодня он не был в лагере, это Катя отчётливо помнила.

— Камышева, — подтвердила она и посмела поинтересоваться. — Простите, а вы кто?

Солдат поднял свои густые брови:

— Я командир второго батальона — Павел Егорович Фыров.

Внутри девочки пробежал холодок, несмотря на то, что на дворе и так стояла зима. «Командир?!» — подумала с ужасом она. Не может быть! Да, точно командир. И одежда соответствующая. Почему она сразу не обратила внимания? Глупая погода, ничего не разглядишь толком! И что ей теперь делать? Как нужно себя вести? Ладно, главное не растеряться. «Так, если это командир, то нужно отдать честь. Да, отдать честь!» — решила Катя и прислонила к виску не правую руку, а левую. Заметив ошибку, она быстро исправила её и протараторила:

— Здравия желаю, товарищ командир Фыркин!

Брови Павла ещё больше поднялись наверх от удивления. «Фыркин», — подумала девочка и её лицо налилось румянцем. Можно было даже фамилию не произносить. Зачем так? «Молодец! Слов нет!» — прозвучал в голове голос покойного отца. Эту фразу он часто повторял, когда девочка в чём-то ошибалась. Но сейчас она накосячила по полной. Командира не узнала, хотя по одежде можно было это сделать. Да ладно не узнала! Отдать не той рукой честь и назвать «Фыркиным» вместо Фыровым! Это как так язык повернулся?! Интересно, что бы папа сказал на это? Наверное, нашлось бы словечко в его словарном запасе и покрепче. В этот момент показался Резанцев. Он подошёл к Павлу Егоровичу и протянул ему железную зажигалку:

— Вот, завалялась, — тут он перевёл взгляд на Катю и удивлённо спросил. — Ты уже вернулась?

Девочка, смотря на белый снег, быстро кивнула и сжала ладони в кулаки.

— Быстрая ты, — похвалил её Александр и обратился к Фырову. — Вы уже познакомились, я так понимаю?

— У тебя служат очень интересные бойцы, — подошёл к ребёнку Павел и опустил тяжёлую руку Кате на голову.

Та сжалась ещё сильней, сердце ускорило свой темп. Но командир не стал кричать или ругаться, как ожидала того девочка. Он широко улыбнулся и сказал, обратившись к Резанцеву:

— Так оригинально меня ещё никто не приветствовал.

Ничего не понимающий Александр смотрел на них и гадал, что за это время, пока он ходил за зажигалкой, произошло.

Воспоминания прервались, Катя ещё раз себя поругала за эту нелепую ситуацию, несмотря на то, что командир Фыров на неё зла не держал и отнёсся к этой ситуации с юмором.

* * *

Командир второго батальона прибыл чуть раньше времени, но это не было помехой. Наоборот, хорошо. Александр встретил его и его солдат на входе в лагерь и направился с ним в землянку обсуждать текущие дела:

— Присаживайся, — указал рукой на лавочку возле стола Резанцев.

— Спасибо, — приземлился тот и по привычке осмотрелся, хотя бывал в этой землянке не первый раз.

— Ты это, — сказал тот и посмотрел на товарища. — Чай будешь? Или что-нибудь ещё?

Несмотря на то, что это командир второго батальона и он пришёл сюда по делу, Павел был ещё и гостем здесь. А гостю по правилам нужно было что-то предложить.

— Я бы покурил, — развёл руками Фыров и наклонил голову влево, — свои забыл.

— Сейчас, — вынул из кармана пачку папирос Александр и

протянул собеседнику.

Они оба закурили, подняв голову наверх.

— Ну как дела продвигаются в общем? — спросил Резанцев.

— Как? Как? — стряхнул пепел тот. — Как обычно, — он встрепенулся. — Приступим к делу.

— Приступим.

Командиры разложили карту и пододвинули ближе фонарь, чтобы всё было лучше видно.

— Разведка мало что смогла выяснить, — начал Павел, — очень мало. Ребята ели ноги сумели оттуда унести. Нужно сначала занять их окопы, затем смотреть на всё это дело.

— Я это и так знаю, — подпёр голову рукой Александр. — На днях нам удалось отвоевать часть территории. Фрицы, конечно, попытались забрать их назад и сейчас ведут бои, направленные на это.

— Мы заняли позиции здесь, — указал на карту мизинцем тот, — у меня давно назрел один вопрос, да и тебе он, наверняка, приходил в голову. Я нашёл решение, как укрепить наши позиции и тем самым сохранить территории.

— Интересно, — убрал руку от головы Резанцев. — Что ты предлагаешь?

Глава 4

«Понеслась»

— ВПЕРЁД! — заорал во всё горло Александр Резанцев и махнул рукой в сторону поля, на котором только начиналось кровавое сражение.

Бойцы с криками: «УРА!» или «ВПЕРЁД», стали вылезать из окопа, держа наготове винтовки и гранаты. Главное, не дать врагу подобраться к своей территории. Нужно начать сражение максимально далеко и отвоевать земли. Грязь, перемешанная с засохшей травой, вязла под ногами, в нос вбивались запахи сырости и пороха. Под сердцем ёкало, но дыхание не сбивалось и даже не было усталости. Страх? Нет! Только прилив адреналина, который был вестником того, что скоро начнётся битва не на жизнь, а на смерть. Нельзя врагу отдать только недавно отвоёванную землю. Даже сантиметра! Только идти дальше, а затем гнать фашиста в спину! Ох уж это предчувствие смерти. Скоро на этом поле вновь запахнет свежей кровью, в небо будут уноситься крики раненных и умирающих бойцов. Ветер дул в спину, тем самым словно подгоняя наших навстречу фашистам. Но гнал солдат туда не только ветер. Управляла телом ещё и жгучая, словно кипяток, ярость и ненависть к фрицам. Нельзя! Нельзя пускать дальше! Нужно давить их! Одних только рож их хватает для того, чтобы полностью вывести из себя нашего солдата. А что будет, когда они заговорят на своём грубом языке или начнут действовать? Достаточно вспомнить то, что враг делает с людьми на родной земле и рука сама уже тянется к винтовке. Вот так и рвались в бой наши ребята. А вон и немцы. Бегут. Бегут толпой, черти. Тимофей Хлещёв остановился, вынул гранату — лимонку, снял её с предохранителя и, хорошенько замахнувшись, бросил в толпу врагов. Некоторые успели упасть на землю, а некоторые нет. Взрыв. И вот уже земля клочьями взлетает вверх. А вот и первые убитые в этой битве. Вместе с ними в грязи корчились раненые. Они кричали от боли, а их искажённые лица заливала кровь. Но не только голову задело врагу, просто эти ранения первыми и увидели наши герои. Первый удар за нами. Далее пошла ответная атака, стали свистеть пули. Фрицы, как всегда, пытались бить издали, остановившись за несколько метров от своих окопов. Но наши бежали тараном, крича, как сумасшедшие. Падали бойцы замертво на землю, как с одной стороны, так и с другой. Вот и запах свежей крови. Вот и чувство смерти. Нужно бежать дальше.

Александр спрыгнул в окоп. Над его головой сразу же пролетело несколько пуль. Он, пригнувшись, стал пробираться между узких земляных стенок. Вон и Зоя Мамантова склонилась над раненным в голову Дмитрием Павленко. Медсестра старательно перебинтовывала ему рану. По солдату было непонятно в сознании он или нет. Что-то промежуточное. Вроде глаза открыты, зрачки двигаются, а вот остальное тело было каким-то обмякшим и обездвиженным. Да и сам он не издавал никаких звуков. Резанцев опустил взгляд вниз и увидел убитого Базурченко Степана. Боец сидел, опёршись на стенку окопа с задранной вверх головой. Глаза с лопнувшими сосудами смотрели куда-то наверх. Куртка солдата была вся в тёмной крови. Неподалёку лежала его винтовка. Его убила точно не пуля. Резанцев отвёл взгляд и перешагнул через убитого. Как только он это сделал, прогремел взрыв. Командира отбросило вниз к стенке. На него сверху посыпалась земля. Вот что убило Степана. В ушах зазвенело, перед глазами всё поплыло, голова готова была расколоться на две части от боли. Александр сел и вытер рукавом с лица грязь. Он огляделся: Мамонтова прижалась к Павленко. Она медленно выпрямилась и продолжила оказывать помощь. Её руки дрожали, а по щекам скатывались слёзы, оставляя на чумазом лице чистые белые полосы. У девушки уже начинали сдавать нервы, но она изо всех сил боролась с собой. Зоя сжала губы и прерывисто вздохнув, затянула бинт. Александр поднялся на ноги и чуть не упал на Базурченко. Хорошо, что он удержался. Собрав всю картину воедино, командир поспешил дальше.

* * *

— Господи, Боже! Прошу тебя, молю! Сохрани наших бойцов, помоги им побороть немца. Пусть товарищ командир, дядя Ваня, дядя Федя, Миша и другие вернутся в батальон живыми. Аминь, — шептала Катя, наклонив голову к соединённым рукам. После этого она поцеловала свой крестик и убрала его под ватную куртку.

Девочка сидела на корточках, прислонившись к одному из деревьев так, чтобы её никто не мог увидеть. Она молилась каждый день за здоровье и жизнь солдат, но всё равно были убитые и не все возвращались в батальон. Без этого, к сожалению, было никак. И с каждым боем Катя понимала то, что некоторых солдат она увидела живыми последний раз. Это знание пугало, от него жгло и болело сердце. В такие моменты ещё больше девочку бесила её беспомощность и то, что ей приходиться сидеть здесь, в лагере, пока все остальные воюют. И это, несмотря на то, что она ребёнок, который на войне в принципе не обязан сейчас быть. Откуда это всё? Вдали послышался звук разрывающейся гранаты. Катя подняла голову, загнула один палец на руке и тихо проговорила:

— Один.

Опять звук взрыва.

— Два.

И снова.

— Три.

После этого взрывы стихли и слышались только отдалённые выстрелы, а иногда даже доносились крики солдат. Катя поднялась на ноги и увидела, как в медпункт стали поступать раненые. Кого-то несли на спине, кто-то лежал на носилках. Катя успела узнать только Павленко, которого, как раз несли на них. «Понеслась», — подумала с тоской девочка и направилась в палатку. Как только она туда вошла, снова послышался звук взрыва. Катя остановилась и загнула четвёртый палец на руке. Да, за это время, проведённое в батальоне, она привыкла к шуму боя и к постоянной суете.

* * *

— Не пускать ближе! — отстреливался Резанцев. — Не пускать! — он присел вниз и стал заряжать карабин. — Всеми силами держать оборону!

Немцы лезли отовсюду, словно тараканы. Наших тоже было немало, но им всё — равно не удавалось сдержать всех. Дело дрянь. Нельзя подпускать! Нельзя! К Александру подбежал Сорокин:

— Сань! Во втором тоже воюют! Там чёрт у них тоже ногу сломит. Связисты передали что… — тут рванула очередная граната. Клочки земли посыпались на головы солдатам. Иван взглянул на друга и продолжил. — Ничего сейчас не выйдет! Придётся самим, как всегда, по старинке. Они не помогут, и мы им тоже.

Командир стукнул по земле кулаком. Ладно. Своими силами, значит своими силами. Командир поднялся на ноги и в быстром темпе пошагал вдоль окопа, раздавая указания, чуть ли не срывая горло, пытаясь перекричать звуки взрывов и выстрелов.

Алёна Маренко подавала раненного в ногу Антона Шевченко. Наверху его принимали Комаров Алексей и Егор Фокин. Прикрывали их от пуль Матвей Липтенко, он же Лунатик, и Евгений Василенко. Как только Шевченко был передан бойцам, те, пригнувшись, поползли с товарищем в сторону зарослей. Тут Лунатику прилетела пуля в плечо. Он с криком свалился на землю и скорчился от боли. К его счастью, Алёна, которая не успела далеко отойти, сразу взяла его за шиворот и потащила к ближайшей нише. На них чуть не свалился Николай Лурин, который тащил снаряд для артиллерии. Но это ещё была маленькая машина. Миномёт покрупнее стоял за пределами окопа. Вот это суматоха была в тесном и узком пространстве. Вокруг раненые и трупы, бегут бойцы, гремят взрывы и внутрь падает комьями земля. Здесь можно было сойти с ума. Но это было запрещено. Сначала побей фрица, а потом ходи куда хочешь. Эти правила даже объяснять было не нужно, все их и так знали, и выполняли.

Бой закончился через три часа, абсолютно не принеся ни одной ни другой стороне успеха. Всё осталось так, как и было. Конечно, битва далась тяжело. Есть потери и раненые, но без этого никак. Весь батальон снова гудит в работе. Все куда-то несутся и спешат, несмотря на сильную усталость. Бойцы все чумазые, грязные и потные выносили раненных товарищей и тела убитых с поля боя. Очень хотелось упасть от усталости и забыться крепким сном хотя бы немножечко. Но нет, нужно трудиться. Но всё-таки для наших победа в этом бою была на их стороне. Они отстояли территории и не дали прорваться фрицам дальше.

Глава 5

«Время»

Кате сегодня не сиделось на месте. Она то и дело, бродила по лагерю, убрав руки за спину. Частенько она оборачивалась в надежде на землянку командира, а затем снова через некоторое время отмирала и продолжала нарезать круги.

— Ходит, бродит, — настраивал гитару Евгений Василенко. Инструмент уже давно нуждался в замене струн, но, как уже можно догадаться, их не будет.

Боец изо всех сил пытался добиться нужного звучания. Без гитары и музыки вообще в батальоне было нельзя — тоска сожрёт. А тоска — дело страшное. От неё трудно куда-либо деться. Догонит и поглотит тебя с головой, а этого допустить было совершенно нельзя.

— Понятное дело, что бродит, — чистил винтовку Воротов Артемий.

— Так в чём дело? — не понимал Василенко. Он повернулся к рядом сидящему Фокину, который тоже с интересом наблюдал за девочкой.

— Катюха товарища командира ждёт, — как обычно тихо сказал Егор, не отводя взгляда от ребёнка, — он ей обещал сходить пострелять.

— А-а-а-а, — кивнул Евгений и провёл большим пальцем по струнам. — Тогда понятно.

— Ей нравится с ним ходить, — слегка улыбнулся Фокин и переместил взор на Марию Фёдоровну, которая снова курила неподалёку от медпункта.

Женщина сидела на одном из деревянных ящиков и с тоской смотрела в пустоту. В таком состоянии можно было нередко её увидеть. Женщина часто удалялась в свободное время из медпункта и отдавалась папиросе или самокрутке. И всё-таки она была какая-то печальная. Это замечала даже Катя.

— И какую по счёту она за это утро выкуривает? — удивлённо спросил боец.

— Мне кажется, она уже Сорокина переплюнула, — наклонился вперёд Воротов, чтобы тоже увидеть женщину.

— Ты закончил с гитарой, Жень? — переменил тему Егор.

— Да, почти, — цеплял пальцем последнюю струну Василенко. Он прислонился к инструменту, чтобы понять насколько правильный звук.

— Первой поём «Землянку», — неожиданно вмешался в разговор, подошедший Летаев. Он уселся рядом с Евгением. — Ты же не против, Жень?

— Да всё я сыграю, только настроить нужно, — прислушивался к гитаре тот. Он выпрямился и вздохнул. — А настроить не получается. Да что же это такое?

* * *

Катя тем временем замедлила темп и стала плавно перекатываться с пятки на носок. Всех людей на этой планете, в независимости от национальности, объединяет одно — нелюбовь к ожиданию. Кажется, время в эти моменты ещё больше замедляет свой темп. На часы вообще лучше не смотреть. На циферблате секундная стрелка превращается в минутную, минутная в часовую, а часовая… Часовая, походу, стоит на месте. Ждать всегда тяжело, даже взрослому человеку, а тут ребёнок. Но ребёнок терпел, может и не совсем спокойно. Сейчас было самое редкое время — мирное время. Почти каждый день ведутся бои, да и не только в светлое время суток, но и ночью тоже. Вчера Катя вскочила и упала с кровати из-за резкого шума стрельбы и взрыва. Покоя не было от слова «совсем». Девочка очень боялась, что это драгоценное мирное время протечёт сейчас впустую. Но нет, не протечёт. Наконец, показался командир с перекинутой через плечо винтовкой. Катя отдала честь, за несколько секунд до этого думая какой рукой это нужно сделать. Иногда, у неё, почему-то поднималась к виску левая, а не правая рука, как бы странно это ни было. Но нет, на этот раз всё правильно.

— Ты что, меня всё это время здесь ждала? — спросил Александр, когда подошёл к девочке. — Я же сказал, что зайду сам.

— Мне самой так удобно, — пожала плечами та и, сделав паузу, просила. — Товарищ командир, мы же пойдём? Да?

— Винтовку видишь? — указал на оружие Резанцев.

— Вижу, — кивнула та.

— Обещание давал?

— Давали.

— Значит пойдём, — улыбнулся Александр и направился вперёд.

Внутри Кати пробежала приятная дрожь нетерпения и радости. Она поспешила за командиром, стараясь ни на шаг не отставать. Ходить стрелять они начали ещё с декабря. Что было удивительно для девочки, Резанцев сам предложил это занятие. Сначала ей было немного страшновато, но затем она стала втягиваться и, со временем, стрельба стала приносить удовольствие. Наверное, не только она, но и время провождения с Резанцевым. Оказывается, вне лагеря, он может и пошутить, и поговорить о каких-то других вещах, помимо войны. Правда, Катя всё равно продолжала стесняться и отмалчиваться в некоторых моментах. Это было её любимое время, хоть оно появлялось очень редко. Особенно была проблема с самим командиром. Он был вечно чем-то занят. Они вышли за пределы лагеря и отправились к небольшой поляне, на которой обычно останавливались. Катя всё время смотрела себе под ноги. Дорога была нелёгкой, а в некоторых местах её вообще не было. Весь, достаточно короткий путь, прошёл в полной тишине. Вот и показалась та самая полянка. Стреляли по пустым консервным банкам, которых в батальоне было предостаточно. Александр сидел на давно излюбленном пне и контролировал процесс. Девочка долго целилась, но попадала часто. Хотя бывали и промахи. С каждым выстрелом винтовка отдавала назад, заставляя дёргаться и саму Катю. Конечно, она была маленькая и худая для такого оружия. Но это было лучше, гораздо лучше, чем, когда она выстрелила первый раз: оружие сильно ударило по подбородку, а сама девочка упала на снег. Да… Долго потом ещё на лице красовался фиолетовый синяк. Горнеева сказала, что ей вообще повезло остаться с передними зубами. Ударь оружие повыше — и пришлось бы всю оставшуюся жизнь улыбаться с закрытым ртом. Но её это не остановило. Она поняла, как правильно держать винтовку и второй раз получился лучше, правда тоже с падением. Но вернёмся к событиям. Катя второй раз подряд промахнулась. Она перезарядила оружие и снова выстрелила, но опять мимо.

— Возьми нормально, — сказал Александр. — Ты не заметила, как она у тебя в сторону ушла.

Девочка остановилась, и исправившись, продолжила. Пуля попала точно в цель, заставив банку слетать со сломанной ели. «Наконец», — радостно подумала Катя.

— Вот, — указал на консервы Резанцев. — Молодец!

Та слабо улыбнулась, поджав губы. Она повернула голову в его сторону:

— А когда у меня будет собственная винтовка?

— Собственная винтовка? — поднял брови Александр.

— Ну да, я же тоже теперь боец. Разве не так?

— Боец, — обратился к ней мягко тот, — ты сначала стрельбу освой.

— А когда я буду хорошо стрелять, будет?

— Всё будет, — кивнул Резанцев. — Ножик тебе гарантирую точно.

— А он будет хороший?

— Отличный.

По окончании боя с консервными банками, они собрали все потерпевшие поражения цели и отправились назад в лагерь. Для Кати стрельба пролетела незаметно и быстро, она даже не успела полностью ей насладиться. И всё-таки, интересная штука «время». Иногда не двигается вообще и наводит скуку, а иногда, пролетает так незаметно, что не понимаешь было ли оно вообще.

Глава 6

«Традиция фронта»

Сегодня утром Кате выпала настоящая удача. Наконец-то пришла почта! А это событие, как известно, вызывает у бойцов больше радости, чем какой-либо праздник. Командир поручал всегда девочкесамое интересное — раздачу заветных треугольных конвертов. Девочке очень нравилось это поручение. Солдат не получал весточку из дома просто так. Письмо нужно было заслужить. А как? Ему нужно было сплясать. Тут было без разницы какой танец — хоть балет кружи. Но поскольку в батальоне все пели народные песни, приходилось скакать. Когда Кате поручили раздачу конвертов первый раз — она очень сильно волновалась. Заставить взрослых людей плясать казалось ей невыполнимым. Но, как говориться, всё невозможное — возможно. Солдаты готовы были хоть на голове стоять, лишь бы получить заветный конверт. Танцевать должны были все. Исключение составлял Резанцев. Он и так был вечно чем-то занят, да и просить сплясать самого командира… Лучше не стоит. Поэтому письма девочка отдавала ему сразу. Другое дело — дядя Ваня. Он сам не отказывался от этого занятия. Любил танцевать. Но стоит признать — двигался под музыку Сорокин хорошо, даже очень. Со временем Кате понравилось раздавать письма. И теперь она ждала почты вместе с остальными, чтобы в батальоне снова наступил праздник. Катя вышла на улицу и огляделась. Всё было как обычно: кто-то читал, кто-то шутил, некоторые вообще брились возле помутневшего зеркала. Девочка, улыбнувшись, прошла немного вперёд и торжественно объявила:

— Бойцы, почта!

Все повседневные дела сразу же отошли на второй, а может даже на третий план. Солдаты подорвались со своих мест и гурьбой бросились к девочке, радостно восклицая:

— Катюха письма принесла!

— Готовьтесь, братцы, сейчас будем плясать!

Солдаты окружили маленького почтальона и нетерпеливо поглядывали на сумку, словно маленькие дети на мешок Деда Мороза на Новый год. Катя не стала их томить и вытащила несколько писем:

— Рубцов, Базаров, Комаров, — перебрала конверты она и спрятала их за спину.

Трое бойцов вышли в середину и улыбнулись девочке, покачав головой:

— А просто так нельзя? — упёр руки в бока Рубцов Алексей.

— Нет уж, пляши! — прищурила глаза та.

— Слыхал? — приятельски стукнул по спине друга Разан.

— Ну тогда, — снял с себя пилотку Комаров и кинул её Макаренко, — Будем плясать. Что изволите, Катерина?

— Барыню, — сказала девочка и кивнула остальным солдатам.

— Барыня — барыня. Сударыня, барыня! — захлопал в ладоши Олег Дымов.

Тут все остальные хором подхватили песню. Булынченко даже стал подсвистывать в ритм. Вызванная троица стала хлопать в ладоши, приседать и прыгать. Тут Базаров встал на руки и начал скакать на них.

— ОООО! — опёрся руками на колени Васазде. — Разан, давай-давай-давай!

Тут даже Катя открыла рот и похлопала одной рукой по конвертам. Она взглянула на них и ещё раз прочитала фамилии. Наконец бойцы отплясали своё. Пришло время вручать им награду — самая любимая часть. На глазах, и так радостные солдаты, становились ещё счастливее. На румяных лицах загоралась искренняя, почти детская радость. Троица уселась неподалёку прямо на земле и стала поспешно разворачивать бумагу. Все остальные с нетерпением и с лёгкой завистью проводили взглядом товарищей и повернулись к девочке.

— Ну, давай, Катюх! — кивнул на сумку Василий Лунов. — Доставай!

Девочка достала на этот раз четыре конверта и, взглянув на один из них, сказала:

— Выходи.

Василий передал свою пилотку Руслану Матеренко. Далее за ним последовало ещё три бойца, которых назвал маленький почтальон. Из медпункта вышли медсёстры и присоединились к остальным. Они тоже танцевали, правда не так, как солдаты. Их движение были не резкие, а более плавные и нежные:

— Наши девочки, — ласково сказал Фокин.

Только вот Марии Фёдоровны не было с ними. Она даже не вышла из медпункта. И понятно почему. Для неё не было письма. Катя заметила это ещё при первой раздаче. Когда дело дошло до врачей — конверты получили все, кроме Марии. В тот момент девочка очень сильно переволновалась. Думала, что потеряла такую ценную вещь, но Сорокин её успокоил и объяснил, что женщине уже долгое время никто не пишет.

— И что же? У неё никого нет, получается? — спрашивала Катя.

— Наверное, никого, — пожимал плечами Иван. — Мы не спрашивали.

Катя направилась в медпункт, где её давно ждали. Мария Фёдоровна куда-то уже запропастилась, а вот солдаты были наготове.

— Мы уже думали, что ты про нас забыла, — приподнялся Воронов Михаил.

— Нет, я про вас помню, — открыла сумку девочка и оглядела медпункт. — Плясать готовы? Хоть как-нибудь?

— Ну, прыгать не будем, — сел Антон Шевченко и взглянул на перебинтованную ногу.

— Давайте, — достала конверт та. — Так, первый у нас Дмитрий Павленко.

Она повернулась в сторону бойца, который лежал с перебинтованной головой.

— Вам, наверное, не нужно, — поспешно сказала Катя.

— Почему не нужно? — медленно уселся Дмитрий. — Руками помашу!

Так и танцевали наши подбитые ребята. Кому повезло больше — подпрыгивал на кровати. А те, кому не повезло от слова совсем — просто пели для товарищей со всеми остальными. В медпункте Кате пришлось задержаться. У одного из солдат голова была перебинтована вместе с глазами. Этим «везунчиком» оказался Николай Дроздов — тоже недавно прибывший солдат. Он остановил девочку и попросил прочитать ему письмо. Ждать до своего выздоровления было слишком тяжело, а ему так хотелось узнать, что пишет его дочка. Катя согласилась помочь. Она присела на корточки, развернула бережно бумагу и тихонько, в полголоса, стала читать, чтобы никто не услышал, кроме адресата. Открывать чужие письма было неприлично, но этот раз был исключением. Оказалось, что у Николая есть шестнадцатилетняя дочь Настенька. Судя по аккуратному круглому почерку, девочка старалась. В письме она писала о том, что очень скучает по отцу и очень его любит. Также Настя в свои шестнадцать лет устроилась на завод, где шьют одежду на фронт. Правда жаловалась, что у неё пока ничего не выходит. Все остальные девушки уже наловчились и делают всё быстро, а она нитку в иголку всунуть не может и напёрсток с пальца слетает. Все руки уже исколола. Но Настя обещала, что не сдастся и тоже «наловчится». Будет помогать стране. Дочитав до конца, Катя взглянула на Дроздова, который за всё это время не проронил ни слова, сосредоточившись на слушании. Хоть его глаза были не видны, но девочка поняла, что боец гордится:

— Работает, — проговорил тихо Николай. — Молодец какая.

Кате вспомнился её отец, и как она писала ему вместе с мамой и братьями. Ведь она тоже хвасталась тем, что помогает по хозяйству, учится готовить. Гордился ли ей папа? Девочка была уверена, что да. Какой родитель не испытывает гордость за своего ребёнка? Она свернула письмо в треугольник и всунула в руку Дроздову:

— Вот, — встала она и потёрла под коленями руками.

— Спасибо, — поблагодарил её Николай и провёл пальцами по краю конверта.

Катя отправилась в окопы. Там тоже были солдаты. Картина точно такая же: пляски, радостные возгласы, повторяющиеся популярные песни. Только места было меньше, поэтому бойцы загородили ей путь с двух сторон. Но итог, где бы он не был — в медпункте, в лагере, в окопах, всегда один — счастливые лица солдат. Такая искренняя улыбка была самой дорогой, самой ценной, самой согревающей. Катя смотрела на них и радовалась вместе с ними. Ей, так же, как и Марии Фёдоровне, некому было писать. Но девочке ничуть не было обидно. Всё-таки раздавать почту тоже хорошее занятие. После стрельбы с командиром, конечно.

* * *

Александр развернул письмо и уже собирался перечитать теперь знакомые ему строки, как сзади его по спине стукнула чья-то тяжёлая рука. Он обернулся и увидел запыхавшегося красного Сорокина:

— Меня заставили польку отплясывать, — выдохнул он и встал рядом с другом. — Ты своё получил?

— Давно, — показал исписанный лист командир и стал его сворачивать назад.

Если пришёл Иван, то почитать ему никто не даст.

— Всё-таки зараза ты, Сань, — сказал тот и убрал конверт в карман. — Не пляшешь.

— Да ладно тебе, — усмехнулся Резанцев. — Тебе — то какое до этого дело?

— Хоть бы под ту же «Барыню». Все же скачут, — продолжал Иван.

— Ну ты как себе это представляешь? Я и танцы. Две несовместимые вещи. К тому же, я командир.

— Вот как раз я это себе прекрасно представляю! — поднял брови тот. — Помню, как ты вальс…

— Тише! — шикнул на него Александр и огляделся, нет ли кого поблизости. — Не здесь.

— Тебя Танька практически тащила, — продолжал издеваться приятель. — Ты ей все ноги оттоптал…

— Ваня!

Сорокин рассмеялся, задрав голову к небу:

— Не, ну ты интересный. Ты жениться собрался! Как на свадьбе — то будешь?

— До свадьбы ещё надо дожить, — вздохнул тот.

— Я тебе на то намекаю, что танцевать тебе всё — равно придётся.

— Вальс? На фронте?

— Не, ну некоторые танцуют, — пожал плечами Иван. — Фырова вспомни с Людкой.

— Вот ты меня и будешь учить, доумничаешься.

— Не, Сань, для этого нужна девушка.

— Ничего. Ты замечательно подойдёшь.

Сорокин хотел что-то сказать, но передумал. Александр не стал ждать его ответа и решил закончить тему. Он вытащил пачку папирос и протянул другу:

— Будешь?

— Обижаешь, — взял табак Сорокин.

Они закурили и стали наблюдать за происходящим в лагере. А вон и Катя возвращается с окопов с пустой сумкой. Маленький почтальон справился с задачей.

Глава 7

«Я же боец»

— Бьётся в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь про улыбки ваши и глаза…

Катя остановилась и вытащила из ледяной воды бинт. Расправила его красными онемевшими пальцами и присмотрелась. «Нет», — подумала девочка, — «этот нужно ещё немного постирать». Она кинула его в воду и продолжила тихонько напевать:

— И про вас мне шептали кусты в белоснежных полях под Москвой, — Катя вздохнула и с горечью произнесла. — Я хочу, чтобы слышали вы, как тоскует мой голос живой.

Конечно, песня была немножечко о другом. В знаменитой и популярной во всей Красной Армии «В землянке» пелось о любви солдата, которая была так далеко. До которой нужно было ещё постараться дожить: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Но у Кати не было никакой любви вне фронта, да и на нём тоже. Поэтому она переделала немного текст и, когда оставалась одна, обращалась к своей погибшей семье. Вообще за время проживания на фронте, девочка выучила очень много песен. Раньше она знала только «Катюшу» и «Синий платочек», а теперь в её запасе были и другие: «В землянке», и «Курганы», и «Смуглянка», даже «Боевая пехотная». Ну, последнюю грех было не знать. Без неё невозможно было в любых походах. Бывало шагаешь вместе со строем куда-нибудь, а настроения нет вообще. Погода плохая, холодно. Идёшь себе, погрузившись в смутные мыли. В этот момент и начинает поедать один из самых главных врагов солдат — тоска. Она проникает в душу и ничего сделать ты не можешь. И тут на помощь приходит единственное спасение. Товарищ командир, который ведёт строй вдруг начинает петь:

— С песней молодецкой весело в походе, Красную пехоту не собьёшь с ноги.

И тут все резко выходят из своих грустных мыслей и бодро подхватывают:

Грянем Сталинскую песню о пехоте,

Песню про геройские советские штыки!

Мы в огне сражений сроду не дрожали,

Не роняли русской славы боевой.

Знамя Родины высоко держали,

Пехотинцы смелые державы трудовой! …

И всё. Этого было достаточно, чтобы прогнать проклятую тоску и вернуть боевой настрой и дух. Катя быстро выучила слова и тоже вступала в солдатский своеобразный хор. Только вот её высокий звонкий, ещё детский голос не сливался с мужскими, а наоборот выделялся. Так что, если она по какой-то причине останавливалась, бойцы это слышали и начинали её легонько подталкивать, чтобы девочка продолжила.

Сейчас в лагере почти никого не было. Солдаты снова воюют с немцами. Вчера воевали почти до середины ночи, с перебоями. Сегодня снова бьются. Катя что-то уже понимала во всём этом. Сейчас фрицы хотят пробраться на другую сторону, которую как раз наши так усердно и обороняют. Если враг пробьёт оборону трёх батальонов — получит доступ к железной дороге. Этого нельзя было допустить. Но в последнее время гады пытаются пройти другим путём. Защищать территорию, тем более отбивать её назад, стало труднее. Но ничего. Наши всё выстоят и за всё заставят ответить. Катя отжала постиранные бинты и понесла их в медпункт, где её уже давно ждали. Теперь нужно было их прокипятить.

— Я постирала, — сказала девочка и отдала их Марии Фёдоровне.

— Ага, спасибо, — кивнула женщина и положила вещи на стол. Она огляделась и убрала пальцем волосы со лба. — У нас вода ещё есть? Не знаешь?

— А что здесь нет? — тоже стала осматривать медпункт та. — Я последнее ведро взяла для стирки.

— Значит нет, — вздохнула Мария. — Это плохо. Нужно сбегать. У нас запасы кончаются. А раненые всё поступают.

— Я наберу! — сказала девочка и побежала на выход.

Катя взяла два ведра, в одном из которых она только что стирала бинты, и поспешила к реке. Она находилась не совсем далеко, но и не близко. Нужно было торопиться, раненые ждать не будут. Девочка бежала по давно протоптанной тропе, гремя железными вёдрами. Вот путь уже пошёл вниз. Катя аккуратно стала спускаться по склону, после которого и должна была находиться река. Тут её нога соскользнула вперёд. Она, громко вздохнув, упала и поехала вперёд, держа вёдра над головой. Остановилась девочка только внизу склона. Катя поморщилась и встала на ноги. Да, такой путь хоть и короче, но больнее. Отряхнув форму, она провела рукой по голове и поняла, что потеряла пилотку. Только этого не хватало. Эта вещь была для неё очень дорога. Она не должна была далеко улететь. Катя стала оглядываться, в надежде увидеть потерянную вещь, но вдруг она услышала приглушённую грубую речь. Девочка замерла и повернулась в сторону звука. Через негустые и ещё совсем голые заросли она разглядела то, от чего по телу пробежала неприятная дрожь. На другом берегу тихонько пробиралась небольшая группа немцев. У некоторых из них в руках были непонятные железные предметы. Но что это было? Катя присмотрелась и к своему ужасу поняла, что это, скорее всего взрывчатка. Потерянная пилотка сразу же вылетела из головы. «Это что получается?» — думала она. — «Фрицы пробрались на нашу территорию. Скорее всего хотят взорвать дорогу. Точно… Точно! Пробрались!» Нужно срочно сообщить нашим! Гады не должны пройти дальше! Девочка, позабыв даже о вёдрах, стала поспешно подниматься на склон. Тут раздался выстрел, а за ним сломалась ветка, которая была совсем рядом с ребёнком. Катя вскрикнула и снова соскользнула вниз. В голове пронеслась леденящая душу мысль: «Заметили». Девочка быстро стала карабкаться дальше, понимая, что если она будет сидеть на месте — ей точно придёт конец. Снова пошли выстрелы. Пули стали пробивать землю прямо под ногами. Рядом ломались ветки. Немцы, конечно, стреляли хорошо. Но из-за расстояния и мелкости своей живой мишени всё-таки промахивались. Сердце в этот момент, кажется, остановилось. От страха перед глазами всё потемнело. Все события вокруг замедлились. Выстрел. По ладони потекло что-то горячее. Из-за холода руке стало даже приятно от тепла. Девочка даже не поняла, что её ранили. Она карабкалась по склону с такой скоростью, что ноги подпрыгивали, а колени касались груди. В ушах только свист пуль, а в голове пустота. Катя не помнила, как всё-таки забралась наверх и заползла за ближайшее дерево. Она забралась по склону меньше, чем за семь секунд, но для неё прошло гораздо больше времени. В ушах всё ещё шумели звуки выстрелов. Фрицы продолжали стрелять даже тогда, когда она спряталась за сосной. Кора дерева отлетала из-за выстрелов и касалась щёк девочки. Катя сидела бледная, как смерть, боясь лишний раз вдохнуть. Наконец, фрицы прекратили пальбу. Наступила тишина. Они решили уйти или подождать? Девочка прислонила левую ладонь к губам и почувствовала солёный привкус. Она, наконец, посмотрела на руку и вздрогнула. Её задели пулей. Кожа порвалась между большим и указательным пальцем. Тут с опозданием пришла жгучая боль. Катя вжала подбородок в грудь и тихо застонала, изо всех сил пытаясь подавить в себе звук. «Дышать», — вспомнила совет раненного солдата она. Сказать — то легко, а вот сделать — другой вопрос. Девочке хотелось закричать, но ситуация не давала этого сделать. Завопишь — получишь пулю. Тогда боль будет уже совсем другая. Тем временем, кровь лилась рекой и остановить её было трудно, да и времени на это не было. Катя поджала губы, на ватную куртку упали две крупные слезы. «Прекрати!» — приказала себе она. — «Ты же боец!» Она поглядела на дрожащую раненную руку. Алая кровь медленно стекала на рукав. Это завораживало, гипнотизировало. В голову пришло ещё одно жуткое понимание — «если Катя сейчас не сообщит о немцах, то такая же кровь, только в ещё больших количествах, прольётся по железнодорожным путям и вагонам поезда». Всё сейчас зависит от неё. Это было ужасно. Ужасно и страшно осознавать такую ответственность, тем более ребёнку. Понимать то, что если не сделаешь — могут погибнуть люди. Она пододвинула руками к себе ноги. Они совсем не слушались. А нужно было бежать в лагерь. Нет, не бежать. НЕСТИСЬ! Тело снова охватывает эта проклятая истерика, эта дрожь. Катя упёрлась ладонями в ствол дерева и стала медленно подниматься, изо всех сил пытаясь побороть эмоции. Снова выстрел. Девочка остановилась в полуприседе и всхлипнула. Колени затряслись ещё сильнее. На этот раз затишья не было. Со вражеской стороны стала доноситься отдалённая эмоциональная речь. Слов было не разобрать, но нетрудно было догадаться о том, что они с таким выражением явно не прозу там читают. Немцы ещё надеются её убить. А может проверяют, есть ли ребёнок там или нет? Фрицы не знали точно где она. Нужно было двигаться. А то так будет продолжаться долго.

— Давай! — дрожа, шептала девочка. — Беги! Беги! Беги!

Но ноги, словно онемели, и не хотели двигаться. Катя с трудом сделала шаг, за ним последовал второй. Дальше ходьба сразу сменилась бегом. Наконец тело стало слушаться. Послышалось ещё три или четыре отдалённый выстрела. Опять пострадала ни в чём неповинные стволы елей. Никогда так девочка не была благодарна зарослям. Она бежала, что есть мочи. Перед глазами проносились деревья. Ноги так и норовили выскочить из сапог. И снова это ужасное чувство. Чувство, что место, в которое хочешь попасть, не приближается, а только отдаляется. Но она добежала. Теперь нужно было встретить кого-нибудь из взрослых. Но практически все солдаты сейчас бьются с немцами. В медпункт идти не стоит — там только раненые, а врачам нельзя отвлекаться от операций. Нет, нужен был кто-то другой. Катя хрипя от бега, оглядывалась, надеясь найти хоть кого-нибудь. Её взгляд упал на их повара — Максима Рубцова, который в данный момент хозяйничал на полевой кухне, как и полагается в его профессии.

— Дядя Максим! — крикнула девочка и побежала к мужчине.

Тот отвлёкся от своих дел и обернулся к ней:

— Что случилось? — успел спросить он перед тем, как Катя практически налетела на него.

— Немцы! — пыталась быстро объяснить та, не отдышавшись.

— Что немцы? — присел повар и опустил руки на плечи ребёнку. Тут его взгляд упал на окровавленную ладонь девочки. — Что у тебя с…

— Немцы прорвались на нашу территорию! — перебила его Катя. — Я их видела возле реки!

Карие глаза мужчины сделались шире:

— Ты уверена? — спросил он, до конца не веря ей.

— Да!

Рубцов три секунды побыл где-то в своём мире. Он глянул на лес, откуда прибежала Катя, а, затем на её руку.

— Ядрёна мать… — наконец вышел из ступора повар.

Лишних объяснений не понадобилось. Максим, даже не сняв с себя фартук, побежал в сторону окопов, оставив Катю одну на полевой кухне наедине с кашей, которая всё это время варилась на огне. Девочка проводила его взглядом, выдохнула и опустилась на колени. Предупредила. Теперь дело остаётся за командиром и бойцами.

* * *

Фрицев перехватили спустя час бойцы второго батальона. Им было ближе всего. Услышав новость о том, что враг всё-таки прорвался на их территорию, Резанцев немедленно приказал связистам переслать сообщение Фырову. Таким образом, немцы были остановлены, а железная дорога спасена. Не хватало ещё, чтобы и её подорвали. Враги и так делают очень много подлянок. Уже был вечер. Катя сидела на одном из ящиков и смотрела на перебинтованную ладонь. Рука продолжала неприятно ныть и дёргать. Как бы девочка не вертела запястьем, боль не собиралась уходить. Бой уже закончился, немцев перехватили. Всё было хорошо. От всего произошедшего очень хотелось спать. Но она решила дождаться ужина и уже после него идти в палатку. Девочка погрузилась в свои мысли. Всё это было, конечно, прекрасно, но медсёстры всё-таки не получили обещанную воду. Слава Богу, оставшиеся запасы смогли растянуть. «Да», — вдруг подумала Катя, — «за водой меня посылать точно нельзя — к беде… И пилотку я так и не нашла». А вот за головной убор было обиднее всего. Кто знает, где она может быть? Может потерялась, когда девочка упала, а может ещё по дороге к реке. В любом случае завтра нужно будет идти и искать.

— Катя! — послышался вдруг резкий голос за спиной.

Девочка от неожиданности чуть не свалилась с ящика. Её сегодня все хотят напугать. Она обернулась и увидела Комарова Алексея, Михаила Макаренко и Фёдора Летаева. Дааа… пришли в полном составе.

— Да что ты так резко орёшь? — дал Алексею подзатыльник Михаил. — Ребёнка пугаешь!

— Зачем вы пришли? — спросила та.

— Как «зачем»? — стал трепать её по голове Летаев. — Сказать, что ты у нас мощь!

— Молодец, Катюх! — потряс её за плечи Комаров. — Ты спасла железную дорогу.

— Ну, — смутилась девочка, — не только я. Там и дядя Максим предупредил товарища командира, и бойцы перехватили фрицев.

— Да если бы не ты — кранты бы нам было! — доказывал Макаренко. — Так, что всё! Мы от тебя не отстанем теперь!

Да…. Никогда Кате не уделяли столько внимания. Сегодня все бойцы считали долгом подойти к ней, растрепать волосы, потрясти за плечи, что-то радостно доказать.… Так что форма у неё куда-то съехала, а на голове давно образовалось гнездо. Солдаты и так каждый день трепали ей волосы, но сегодня был перебор. Макаренко, Комаров и Летаев, как ты они там не обещали «не отставать от неё», всё-таки оставили девочку в покое. Тут подошёл Резанцев:

— Шумные они, да? — проводил взглядом дружескую троицу он.

Катя, заметив него, вскочила и отдала честь.

— Солдаты не зря тебя сегодня так встречают, — сказал Александр. — Ты это заслужила, — он взглянул на ладонь девочки и настороженно спросил. — Руку насквозь пробили?

— Нет! — быстро замотала головой та. — Нет. Просто задели.

Командир облегчённо выдохнул:

— Ну, до свадьбы заживёт?

— Заживёт, — повторила Катя. — Я же боец.

— Боец, — улыбнулся Александр и добавил. — Тут, между прочим, боец, кое-что потеряла.

С этими словами он протянул девочке её пыльную пилотку.

— Моя пилотка! — радостно взяла головной убор та. — Я уже думала, что не найду… Спасибо!

— Не меня нужно благодарить, — сказал Резанцев, — а ребят из второго батальона. Они её нашли.

Тут командир неожиданно протянул ей правую ладонь. Катя неуверенно взялась за неё.

— Хорошая работа, солдат, — крепко, но осторожно пожал ребёнку здоровую руку тот. А потом, положив ей руки на плечи и внимательно посмотрев в глаза, добавил — Только, прошу тебя, будь осторожней. Никуда не лезь. Ты нам живой нужна всё-таки.

Внутри девочки всё приятно потеплело. Она боец. Она сегодня доказала это. В голову пришла вдруг грустная мысль: «Если бы меня сейчас видели мама с папой. Они, наверное, были бы очень рады». Солнце уже начинало нехотя садиться, в батальоне опять кипела работа. Странно сегодня было после боя. Не так, как обычно. Вот и дядя Максим стал звать всех на ужин. Солдаты поспешили к повару. «Интересно», — подумала Катя. — «Как там его каша? Не испортилась?»

Глава 8

«Ночное приключение»

Наручные заводные часы показывали третий час ночи. Свет рядом стоящей керосиновой лампы, отразился от стекла циферблата. Его блик скользнул на деревянную стену над лавкой и засел там, словно кого — то поджидая. Александр, потянувшись, прошёл вдоль землянки. Он взглянул на часовую стрелку и прищурился:

— Да чтоб тебя, — потёр один глаз командир.

На войне про режим сна можно позабыть вовсе. Здесь всё непредсказуемо. Резанцев снял с себя верхнюю одежду, оставшись в нательном белье. Аккуратно сложив форму, он потушил лампу и с удовольствием лёг на жёсткую лавку. Наконец — то день для него закончился. Можно и немного поспать. На улице было тихо, солдаты уже разбрелись по землянкам. Лагерь погрузился в сон.

* * *

— Лунатик! — прошептал Летаев и улыбнулся. — Лунатик, ты что… — он издал смешок. — Ты что делаешь?

— Тише! — толкнул его Макаренко Михаил. — Разбудишь.

— Солнце село, вот опять — Лунатик вышел погулять, — философски проговорил Фокин.

Рядом стоящий Алексей Комаров загоготал, но его прервали очередным подзатыльником:

— Кому сказали тише?! — шикнул Николай Дроздов.

Пятеро солдат окружили Липенко, который снова решил проветриться. На этот раз он перешёл на новый уровень: боец спорил с деревьями:

— У меня всё в порядке! — сердито пробормотал Матвей, уставившись неподвижным взглядом на ель. — Уходи!

В этот момент, кажется, сами растения прибывали в лёгком шоке от таких обвинений. Они сердито качали ветками, пытаясь ответить грубияну, но тот их, к сожалению, не понимал. И не только их, но и своих товарищей тоже. Летаев с Макаренко закрыли руками рты, сдерживая смех.

Тут Лунатик, пошатнувшись, направился к другой ели:

— Ты почему на меня так смотришь?

В этот момент даже всегда спокойный Егор усмехнулся, но сразу же вернул серьёзное выражение лица:

— Мужики, давайте его уже отводить назад. Он всё-таки только из медпункта вышел.

— Да ладно тебе, — обернулся к нему Фёдор. — Ничего же страшного не произойдёт. Пусть ещё погуляет. Мне интересно, из-за чего он так спорит. В чём причина?

— Причину ты и не найдёшь, — сложил руки на груди Фокин, — он ерунду бормочет. Давай его назад.

— Не, ну связь между словами есть, — подошёл к Летаеву Макаренко.

— Он им пытается доказать то, что ему не нужна помощь, — подтвердил Комаров.

«Дети», — подумал про себя Егор и оглядел своих неспящих товарищей. Хотя, чему он удивляется? Все клоуны батальона в сборе.

— Уже поздно, — продолжил настаивать на своём он. — Посмеялись и хватит. Уйдёт же, а нам потом по шапке надают.

— Не надают, — помотал головой Летаев. — Мы его вернём.

— Да никуда он не уйдёт! — сказал Михаил. — Куда тут ему идти?

— Мы же следим! — кивнул Дроздов и повернулся к дереву, с которым только что спорил их спящий друг. Улыбка быстро спала с лица Николая. — Кстати… А где он?

* * *

Раздался грохот, деревянная дверь землянки чуть не вылетела внутрь. Александр резко сел на лавке. Рука машинально схватила пистолет и нацелила его в сторону звука. Но никого не было. Снаружи послышался глухой стон. Командир быстро встал и направился к выходу, всё ещё держа оружие наготове. Открыв дверь, Резанцев увидел интересную картину: на земле валялся Липтенко, держась за, ещё не зажившее до конца, плечо.

— Матвей? — прищурился Александр.

Лунатик, забыв про боль, открыл глаза и испуганно обернулся на Резанцева:

— Товарищ командир? — произнёс тот и вскочил на ноги.

Тут недавнее ранение вновь напомнило о себе и боец, зажмурившись, стиснул зубы. И всё же переборол себя и встал как можно ровнее перед командиром. Солдат выглядел испуганным и растерянным.

— Ты что тут делаешь? — спросил Александр. — Как сюда добрался?

— Товарищ командир, — пожал плечом тот и помотал быстро головой. — Я… я не помню! Честное слово, не помню! Заснул в своей землянке, а проснулся… — он стал оглядываться, тяжело дыша.

— Понятно всё с тобой, — сказал Резанцев и сочувствующе посмотрел на него. — Ты как? Неудачно упал?

— Да нет, — дёрнул головой влево тот и снова принялся за своё. — Товарищ командир, я, правда, не хотел…

— Да что мне на тебя злиться? — махнул рукой Александр. — Почему тебя никто назад не отвёл — другой вопрос. Неужели, никто не заметил?

Тут вдали послышались чьи-то тихие голоса. Александр взглянул на Лунатика, приложил палец к губам и прислушался:

— Я говорил, что надо было сразу его отвести назад?

— Да ты хоть не бубни! Мих, почему ты его оставил?

— А я — то тут причём? Я думал за ним Лёха смотрит!

— И где его теперь искать?

Липтенко весь покраснел от стыда. Он виновато опустил голову вниз и сжал кулаки. Опять… Он что — дитё малое, чтобы за ним «следили» и «отводили»? Ужасно. Просто ужасно! Почему именно с ним это происходит? Почему не с кем-то другим? Что за особенность такая? За что ему она досталась? Его грызущие мысли прервали Резанцев:

— Значит так, — сказал он.

Матвей выпрямился, ожидая команды.

— Ты сейчас идёшь в медпункт, — продолжал Александр и, нахмурившись, посмотрел наверх, — а я сейчас побеседую с этими гуляками.

— Товарищ командир, я здоров… — начал было Лунатик, но ему не оставили шансов.

— Выполнять! — перебил его Резанцев.

— Есть! — отдал машинально честь Матвей и тут вспомнил, что к пустой голове руку не прикладывают, но, кажется, командиру было всё — равно.

Александр теперь был не только раздражён. Он был зол. Очень. А какой нормальный человек сохранял бы сейчас спокойствие? Поспать не дали, в землянку свалился боец, который только-только оклемался. Да ещё и выйти пришлось не в очень презентабельном виде. Нет, этим ребятам сейчас влетит по полной программе.

* * *

Лунный свет тихонько проник через щель палатки и растянулся на одной из скрипучих, прогнутых в середине кроватей. Тут подул небольшой ветерок и сделал щель чуть больше, помогая тем самым белому лучику попасть на лицо спящей Кати. Девочка зажмурилась и ещё больше уткнулась носом в одеяло, съёжившись калачиком. Она не хотела дружить с новым гостем, а, тем более, позволять сидеть у неё на лице. Но, видимо, он не понял. Тут, резко всю палатку озарило светом. С улицы подул прохладный свежий воздух. Не, ну тут спрятаться под одеялом уже не получится. Катя проснулась и, поморщившись, посмотрела на выход. Это зашла Зоя Мамонтова. Она вернулась с дежурства в медпункте. Девушка была явно чем-то взбудоражена. Она всё вздыхала и бормотала: «Да… Ну надо же». Зоя закрыла вход в палатку, прошла к кровати Василисы Горнеевой и толкнула легонько спящую подругу:

— Вставай, — сказала в полголоса девушка.

— Уже пора? — резко поднялась Василиса.

— Да, — села на свою койку Мамонтова и стала расстёгивать гимнастёрку.

— Ты что такая задумчивая? — поинтересовалась Горнеева и толкнула подругу в плечо. — В медпункте что-то случилось? — девушка улыбнулась и прищурила глаза. — А может, влюбилась? А?

— Да ты что? — махнула рукой та и смутилась. — Дело совсем в другом.

Тут любопытство победило и Катю. Она села на кровати и подползла ближе к медсёстрам.

— О, и ты не спишь, — зевнула Василиса и снова повернулась к Зое. — Ну так что?

— Там Лунатик, — сняла ремень Мамонтова и положила его на кровать.

— Дядя Матвей? — удивилась Катя. — Что с ним?

— Сижу, значит, в медпункте, — рассказывала та. — Тут заходит это чудо. Взволнованный, весь в земле перемазанный. Спрашиваю, что с ним случилось и получаю ответ — свалился во сне в землянку командира.

— Ой, бедный, — приложила руки к груди девочка, вспомнив глубину, на которой находится землянка Резанцева.

— Неужели его никто не заметил? — упёрла одну руку в бок Горнеева.

— Да в том — то и дело, — кивнула Зоя, — его бойцы, кажется, заметили ещё до того, как он упал. Только, скорее всего, опять посмотреть решили, что он сделает. Юмористы. А потом, как-то потеряли нашего Лунатика из виду.

— Он же только с больничной койки, — обеспокоенно сказала Катя. — С ним ничего не случилось?

— Да нет, я его осмотрела. Жив, здоров. Ничего страшного, — успокоила ребёнка та. — Ну вот товарищ командир сейчас очень злой, — помотала головой девушка и философски посмотрела в даль. — Лучше сейчас ему на глаза не попадаться. Вызвал бойцов, которые потеряли Матвея. Так громко их там разносит, что даже с улицы слышно.

— И правильно делает, — поддержала Василиса. — С таким не шутят. А если бы он сильнее упал? Или подальше от лагеря ушёл? Или вообще к немцам? Человек не может такое контролировать.

Катя посмотрела на выход и задумалась. Ещё раз она убеждалась в том, что лунатизм — совсем невесёлая вещь. Ну как? Весёлая, но только для окружающих. Для человека, который страдает этим заболеванием — это настоящая проблема. Её мысли опять прервал белый лучик, прыгнувший ей на одеяло. Девочка, словно под гипнозом, посмотрела на него. Всё-таки ей придётся с ним ужиться.

* * *

В землянке командира было шестеро: Фокин, Летаев, Макаренко, Дроздов, Комаров, ну и, конечно же, сам Александр. Резанцев, на этот раз, встретил бойцов, как полагается — в форме. Командиру даже пришла мысль о том, что с такими солдатами ему и сапоги опасно снимать. Вскакивать приходиться и в условно мирное время. Нужно быть всегда наготове. Поспал, называется. Провинившиеся стояли в ряд, стараясь изо всех сил не опустить голову вниз. Но под ругань командира это было сделать не очень просто.

— Человек только-только оклемался, а вы его обратно на больничную койку решили положить?! — убрал руки за спину Александр. — Сами знаете, что он это не контролирует! Знаете, что нужно делать в таких ситуациях! Так мне интересно, почему вы его не проводили и допустили то, что он ушёл?! Я вас спрашиваю! Летаев, в глаза мне смотреть!

Да… Никому не пожелаешь встретить командира в таком настроении. Он хоть и спокойный на вид, но если его довести… Тогда влетит от него всем больше, чем от постоянно вспыльчивого человека. Из всех провинившихся, тяжелее, кажется, было Фокину. Егор изначально просил отвести Липтенко на место. Он оказался не в то время, не в том месте и не в той компании.

— Немцы лезут, не кончаясь, наши ребята гибнут, а в батальоне происходит такое! — продолжал Александр. — Вы дети малые?! Веселье пробрало?!

В этот момент даже Летаев не был похож на самого себя. Он стал заметно серьёзнее. Опасался даже лишний раз вздохнуть, не то, что пошевелиться или ответить. Хотя, чему тут удивляться? Командир всё — таки. С рядом стоящими Макаренко и Комаровым была та же история. Егору повезло куда больше: он находился с краю, дальше всех от эпицентра разноса, то есть, самого Резанцева. Боец имел уникальную возможность — смотреть не на командира, а просто пялиться в стену. Да, эта стена была гораздо лучше. Она так завораживала, так и просила на неё уставиться. Оказывается, дерево бывает таким красивым и удивительным. Взгляд не оторвать. В такие моменты даже треснувшая старая пепельница будет привлекательной. Хотя, возможно, для Сорокина такой предмет будет радовать глаз во все времена. С него станется. Казалось, что запал Резанцева никогда не закончится. У провинившихся было ощущение, что они стояли тут уже вечность. Каждый испытывал ужасный и дерущий стыд. На них сейчас ругаются, словно на провинившихся школьников. Совсем неудобно получилось. Но самое главное было то, что бойцы понимали свою вину. Нельзя было так с товарищем поступать.

— С завтрашнего дня у меня будете пахать, как проклятые, — закончил командир, — если уж у вас сил столько много, что девать некуда, — он взглянул на наручные часы. — Точнее, уже работать будете сегодня, — больше с грустью, чем со злостью произнёс он.

Наконец, солдат отпустили. Александр сел на лавку и потёр руками лицо. Спать хотелось невыносимо. На улице уже стало светлеть, солнце потихоньку поднималось на своё законное место на небе, вытесняя луну. А ведь светило даже не понимает, что её ночному сменщику сегодня было очень весело наблюдать за смешными и крохотными людишками в третьем батальоне.

* * *

Как это обычно и происходит, после очередной ночной прогулки, Липтенко был не в настроении. Пока все солдаты трудились и общались, (а провинившаяся пятёрка работала усерднее всех), Лунатик прибывал где-то в своём мире. Сегодня ночью он произвёл настоящий фурор. Превзошёл самого себя, как говорится. Дальше — только к немцам пёхом уйти или ещё что похуже. Ну, до фрицев вряд ли дойдёт, далеко всё-таки. Да и пристрелят раньше. Хотя, раньше Матвей даже представить себе не мог, что в очередном приходе лунатизма, свалится в землянку к самому командиру. Ладно бы в какую-нибудь другую. Но именно к командиру! Почему так произошло? Как так повезти в жизни может? Но, несмотря на ночные события, в батальоне никто об этом не говорил. Видимо, все считали неуместным сейчас шутить. Или бойцы опасались лишний раз злить Резанцева, который сегодня тоже был не в духе. Конечно, поспать за сутки меньше часа. Липтенко взглянул на свой ремень и провёл по железной пряжке пальцем. «Может себя к лавке как-нибудь привязать, чтобы встать вообще было невозможно?» — неожиданно пришла в голову ему идея. А что? Неплохая мысль, правда на фронте это неудобно. Может, понадобится вскочить посреди ночи и побежать сражаться, а ты тут пристёгнут. Даже спросонья не поймёшь, что к чему. Ноги связывать Матвей уже пробовал. Так что из этого вышло? В первый раз сработало: как только он встал с кровати — свалился на Фокина. А вот во второй раз уже не прокатило. По словам бойцов, Липтенко сел, развязал ноги и пошёл дальше бродить. Такое ощущение, что во сне в нём пробуждается совершенно другой человек. И что этот человек хочет — непонятно. Может быть свободы? Какой? Все двадцать с чем-то лет он не успокаивается и выходит ночью. Что дома, что на фронте. Где то, что его так волнует? Его невесёлые мысли прервал тяжёлый удар ладонью по спине. Это был Разан Базаров. Солдат прищурил и так узкие глаза и широко улыбнулся:

— Там сейчас Женька играть будет, — сказал он. — Все уже собираются на перерыв.

— Спасибо, я не пойду, — ответил Матвей.

— Отказываться нехорошо, — облокотился на дерево рядом татар. — Музыка — прекрасное дело.

— Я это знаю.

Разан замолчал и поглядел вдаль, где возле полевой кухни уже начали петь «Смуглянку». Правда, в этой песне гитара не принимала участие. Бедный Василенко так и не смог подстроиться под неё. Но бойцы и так неплохо справлялись без инструмента.

— Знаешь, — вдруг прервал молчание Базаров, — ходить во сне не так уж и плохо, как тебе кажется.

«Началось», — пронеслось в голове у Липтенко.

— Возможно, — не стал спорить с татарином он. Да и жаловаться на это не хотелось.

— Посмотри на Летаева, — продолжил Разан. — Такие вещи, порой вытворяет вместе с Михой. Ведут себя как дети. Причём делают это осознанно, не во сне. А Лёшка? Наш самый резкий солдат, — он повернулся к Матвею и снова сощурился. — Ведь тоже не без этого: дёргается, говорит так быстро, что ничего не понимаешь. Сколько раз этим троим доставалось от товарища командира? А от Марии Фёдоровны? Помнишь, как она их тряпкой гоняла? И ведь продолжают делать, — закивал Базаров. — Мы тут все со своими… со своими… — он покрутил запястьем и, наконец, вспомнил нужное слово, — …особенностями. Человек без особенностей — совсем не человек, — Разан перевёл взгляд на Резанцева, который доставал из кармана папиросы и понизил голос. — Я уверен, что даже товарищ командир тоже что-то от нас скрывает.

Липтенко тоже посмотрел в сторону Александра и улыбнулся. То ли от слов товарища, то ли от его смешного акцента, бойцу стало легче на душе. Тут хор бойцов затих. Василенко взял в руки гитару и перебрал несколько вступительных аккордов. По мелодии можно было легко распознать «В землянке».

— «Смуглянку» пропустили, и эту пропустим? — спросил Базаров.

— Нет, не пропустим, — сказал Матвей и вместе с товарищем отправился к солдатам.

Глава 9

«Пуля»

Май — прекрасный месяц. На деревьях уже появились зелёненькие молодые листочки, наконец одевшие голые кусты и деревья. Противные слякоть и сырость закончились. Теперь сапоги не вязнут и не скользят. Но самое главное, что было во всём этом — тепло, такое долгожданное и радостное. Наконец, можно снять с себя эти ватные куртки и остаться в гимнастёрке. Палатки и землянки можно было проветривать. Уходили в отпуск и печки-буржуйки — незаменимые спасители во времена холода. В медпункте по-своему собирались отметить приход тепла:

— Ну мы один раз! — умоляюще сказал Василий Лунов.

— Можно же теперь проветрить! — поддержал Рубцов Алексей.

— Вооон там улица, — указал на выход Алексей Комаров, — там свежий воздух.

— Нет! — спорила с ними Василиса Горнеева. — Это небезопасно и плохо будет.

— Нам? От курева? Плохо? — возмущался Николай Лурин. — Да не может такого быть!

— А вот ты бы помолчал, — повернулась к нему Алёна Маренко. — «Не плохо» ему.

— Кстати да, Коль, — с закрытыми глазами проговорил Семён Сорвунов. — Мы помним, как тебя расшатало в тот раз, — он улыбнулся.

— Ты вообще на чьей стороне?! — обиженно произнёс тот.

— Сейчас все дружно надымите и будет нам весело, — упрямо сложила руки на груди Василиса.

Катя сидела всё это время за столом с газетой в руках. Конечно, статьи она уже не читала — куда тут. В данный момент девочка остановилась на первых страницах. Далеко ей уйти не удалось. Она разглядывала изображение Иосифа Сталина. Вождь смотрел куда-то влево. Катя не могла понять куда, но уверенность в глазах их лидера давала надежду на то, что всё будет хорошо и СССР выиграет эту войну. Девочка была в этом уверена. Тут в нос ударил запах табака. «Закурили?» — промелькнула у неё мысль. Катя подняла голову и увидела, что в медпункт зашла Мария Фёдоровна. «Сейчас спор и закончится», — подумала девочка и снова зарылась в газету. Как и ожидалось, победу одержала Мария, дав чёткий и ясный ответ. После ответа командира медпункта, бойцы потеряли какую-либо надежду на любимое курево в ближайшее время. В медпункте повисла унылая атмосфера. Катя очень не любила такое настроение. Никто не любит. Солдаты угрюмо посматривали на своих «угнетательниц». А те делали вид, что ничего не произошло. Дочитав статью, Катя решила выйти на улицу. «Господи, какое же счастье сейчас не мёрзнуть», — пронеслось у неё в голове. Всего несколько месяцев назад приходилось вздрагивать от холода, выходя на улицу, прятать нос от мороза в тёплую одежду. А сейчас? Красота, да и только! Тепло. Значит, уже потихоньку нужно возобновлять работу вогороде, подготавливать к посадке землю. Катя остановилась. Что-то её ни туда понесло опять. «А ведь это моё первое лето без семьи», — проговорила тихо она. Абсолютно такие же мысли посещали ребёнка при первой зиме в батальоне, первой весне, первом дне рождении… И сейчас. К ней пришло осознание того, что она больше не будет пасти скотину, работать в огороде, жить как прежде. Настроение начало куда-то уходить. Чувство радости очень изменчиво и в любой момент может покинуть тебя, сменившись грустью. Нет, нужно гнать от себя уныние. Особенно сейчас, в такой хороший тёплый день. Катя вынырнула из своих мыслей и огляделась вокруг. Её взгляд остановился на толпе солдат, которые что-то или кого-то окружили. Девочка взглянула на полевую кухню, возле которой, обычно, и собирается столько людей. Но нет, кухня была пуста, даже повара не было. Что же там такое интересное? Катя решила не гадать, а узнать сразу. Чем ближе она подходила к бойцам, тем отчётливей, а вместе с этим, загадочней становилась их речь:

— Какой худой, ё-моё!

— Большой.

— Нет, скорее подросток.

«Да кто же там такой?» — сгорала от любопытства девочка. Но ждать ей пришлось недолго:

— О, Кать! — взял её за руку Дмитрий Павленко и провёл вперёд.

В середине стояли радостный разведчик Сергей Мимотенко. Он аккуратно держал какой-то большой, чёрный шерстяной комок. Как только комок повернул свою морду в сторону Кати, та не выдержала и ахнула:

— Собака! — она поднесла руки ко рту. — Это собака!

— Она, она, — с гордостью произнёс Сергей. — мы с ребятами, когда возвращались с задания, её встретили. Хотели начала оставить, но скотинка за нами увязалась. Тут не так уж и далеко село есть, возможно, оттуда.

Стоит напомнить о том, что Катя безумно любила собак. В деревне она готова была проводить с четвероногими друзьями сутки, если бы время было. Но, половина разбежалась после прихода оккупантов, самых непослушных застрелили. Как же было больно ей в те моменты, особенно, когда на верёвку туго и грубо привязывали Пирата. Тот даже не сопротивлялся, а только смотрел в надежде на мирных жителей Лесково, молча прося о помощи. Он, наверное, спрашивал у них: «Почему меня привязывают? Я же никого никогда не кусал. Почему не поможете мне?» И прямо сейчас на неё смотрят эти знакомые добрые глаза. Преданные глаза…

Катя тихонько подошла ближе к солдату и трепетно, затаив дыхание, погладила животное по маленькой головке. Собака задрала морду наверх и лизнула пальцы девочки.

— Ты ж моя хорошая, — сказала Катя.

— Моя? — не понял Олег Дымов.

— Моя, — кивнула та.

— Девочка? — спросил Васазде.

— Да.

Все уставились на Мимотенко.

— Мы, кстати, не смотрели, — пожал плечами тот.

— Серёг, ну как так? — всплеснул руками Василенко. — Смотри!

Разведчик уложил спиной животное на руку, оголив гладкое пузико:

— И правда, — поднял брови от удивления он, — девочка.

— А как ты поняла? — поинтересовался Разан Базаров.

На этот раз внимание солдат было приковано уже к Кате.

— Не знаю, — пожала плечами та, — просто была уверена почему-то, что это девочка.

— Товарищ командир, — вполголоса предупредил вдруг Андрей Сувырев.

Сергей аккуратно положил животное на землю, все развернулись в одну сторону и отдали честь как раз в тот момент, когда к ним подошёл Резанцев.

— Вольно, — сказал он и сразу перешёл к делу. — Мне тут сказали, что у нас гость.

Бойцы разошлись. Александр взглянул на собаку:

— И откуда такая радость?

— За нами увязалась, товарищ командир, — объяснил Мимотенко. — Не могли оставить.

— Да это я уже понял, — медленно кивнул Резанцев. — И куда её девать?

Тут Катя подошла к собаке и бережно взяла её на руки:

— Товарищ командир, давайте оставим её, — умоляюще посмотрела на Александра она. — Её назад нельзя. Ей там было плохо! Смотрите, какая она тощая! Я выросла в деревне и знаю, как с ней обращаться. Я буду за неё отвечать. Честно! От неё будет польза!

Собака поддержала речь девочки, облизав нос. Александр взглянул на них и понял, что отказать не может. Да тут попробуй отказать: непонятно кто умильнее смотрит — собака или сама девочка. К тому же, ему тоже было жалко животное, а тут ещё и Катя:

— Хорошо, — согласился он, — под твою ответственность.

Кажется, в этот момент выдохнула с облегчением не только девочка, но и весь батальон.

— Мальчик? — спросил Резанцев.

— Девочка, — помотала головой та.

— Ну, девочка, так девочка. Звать её как будем?

— Пуля, — неожиданно для всех и для самой себя произнесла Катя. — Её зовут Пуля.

— Что ж, вполне достойное боевое имя, — кивнул влево командир и обратился ко всем. — Внимание бойцы! В нашем батальоне пополнение!

Катя с благодарностью посмотрела на Александра и ещё крепче обняла собаку.

Глава 10

«Собака — друг человека»

Вот он — неуязвимый противник. Такой маленький, такой противный. Он смеялся, открыв широко свою железную пасть. Но Катя была упёртой. Она прицелилась и нажала на курок. Прозвучал выстрел, винтовка привычно отдала назад, но проклятая консервная банка даже не сдвинулась с места.

— Дааа… — протянул Александр. — С расстоянием у тебя проблемы.

Девочка, прикусив губу, пожала плечами.

— Ладно, — махнул рукой вправо тот, — подойди чуть ближе.

Катя сделала шаг вперёд и подняла винтовку. На этот раз всё получилось, и железный враг отлетел назад.

— Мне трудно целиться, она маленькая, — показала ладонью на поверженную банку девочка и повернулась к командиру. — Человек больше же!

— А человек, по-твоему, будет стоять также покорно, как и эта банка? — усмехнулся Резанцев. — Он бегать умеет и сам вооружён. Плюс, — он хрустнул пальцами, — если рассматривать работу снайпера, то там приходиться целиться в фрицев, которые визуально меньше банки из-под тушёнки.

Тут, рядом лежащая на животе Пуля, заскулила.

— Чего это она? — повернулся к животному Александр.

— Скучает, товарищ командир, — ответила Катя.

— Понятно, — кивнул тот и присмотрелся к собаке. — Я смотрю, она окрепла у тебя за неделю.

— Да, — гордо произнесла та.

Пуля, и правда, была интересной породы собакой. Порода была простая — «наша» называлась. Шерсть недлинная, чёрная, только грудь белая. Глаза такие наивные, добрые. Животное само по себе было неспокойное. Освоившись в батальоне, собака начала бегать, играть. Иногда она останавливалась и поднимала уши, насторожившись. Но затем, опускала их и продолжала резвиться. Больше всего Пуля была привязана к Кате. Она постоянно бегала за ребёнком хвостиком. Отныне все поручения командира девочка выполняла вместе с новым другом. Изменения произошли и в самой Кате. Она стала более открытой, уверенной, счастливой. Резанцев наблюдал за ней и удивлялся тому, как обычное животное смогло так повлиять на девочку. И отчётливо понял, что до этого Катя была на самом деле сильно напряжена, подавлена. И теперь это бы видно. Всё-таки трагедия с её родным селом, новая жизнь в батальоне сильно отразились на ней. Хотя она и держалась молодцом. Хорошо, что ребята привели с собой собаку. Не зря она «друг человека».

— Вы любите собак, товарищ командир? — неожиданно спросила Катя.

— Люблю ли я собак? — упёр локти в колени тот и взглянул на рядом лежащего животного. — Пулю люблю, но в основном не очень.

Катя вопросительно посмотрела на Резанцева. «Как можно не любить их?» — задалась вопросом она. — «Они же такие хорошие».

— Дело в том, что в том месте, где я вырос, собаки были очень агрессивные, — объяснял Александр, видя негодование на лице девочки. — Они стаями нападали на людей. Одна из них однажды так в руку вцепилась, что до мяса прокусила. Так, что ассоциация у меня с ними не такая радостная.

— Где же такие страшные собаки? — удивилась та.

— В Лихвине.

Катя задумалась. Лихвин… Она впервые слышала о таком месте. Девочка впала в ступор:

— Это село? — неуверенно задала вопрос она.

— Город, — опустил голову вниз Александр.

— Извините, я городов мало знаю.

— Да его никто почти не знает, — махнул рукой тот. — Иван, например, тоже был не в курсе, — он взглянул на наручные часы. — Давай ещё немного постреляем и уже пойдём. Мне скоро уходить.

— Уходить? — переспросила Катя.

— Мне нужно во второй батальон.

Девочка кивнула и подняла винтовку. Столько банок ещё не перебито.

* * *

Командир ушёл где-то в одиннадцать тридцать дня. С ним отправились ещё солдаты — Матвей Воробьенко, Тимофей Хлещёв, Воротов Артемий, Дмитрий Павленко и связист Руслан Матеренко. Сорокин остался. Не оставаться же батальону без присмотра?

— Мы должны вернуться вечером, — положил в карман табак Резанцев. — Можем чуть задержаться, но не сильно.

— Боишься оставить на меня батальон? — поднял одну бровь Сорокин.

— Вовсе нет, — быстро возразил тот. — Я доверяю тебе.

— А то я уж думал, что старшим перечить будешь, — протянул правую руку Иван.

— Ненамного ты меня старше, — пожал её командир. — Не умничай.

С этими словами он направился к поджидающим его бойцам.

— Они всегда такими были? — наблюдал за их беседой Николай Дроздов.

— Я служу в этом батальоне с 41-ого. И они уже были знакомы, — чистил винтовку Фёдор Летаев.

— Сорокин товарищу командиру как старший брат, — добавил Фокин.

* * *

День проходил тихо и обыденно. Солдаты работали: рыли в окопах ниши, Повар Максим Рубцов хлопотал на кухне, рядом кололи дрова Воронов Михаил и Разан Базаров, еду же надо было ещё на чём-то готовить. Повар всё торопил своих помощников:

— Давайте быстрее! — говорил Максим. — Не успеем к ужину!

— Сейчас, — положил топор Воронов и вытер пот со лба. — Сейчас…

Базаров прищурился и улыбнулся:

— Тизрэк… Сен тагын кайда? (Быстрее… Куда тебе ещё?) — проговорил под нос он.

— Ты что там с улыбочкой бормочешь? — отложил изогнутую поварёшку Рубцов.

— Ничего, — перешёл на русский тот и улыбнулся ещё шире.

Всё-таки хорошо владеть двумя языками. Не можешь возмутиться на одном — выругаешься на другом. Правда, Фокин этой возможностью никогда не пользовался. Возможно, из-за того, что даже на родном русском языке никогда не ругался. Характер такой у человека, спокойный. Катя тем временем таскала поленья к солдатам. За ней, виляя хвостом бегала Пуля. Время от времени собака вставала на задние лапы и цеплялась за её гимнастёрку, выбивая форму из ремня:

— Ну, что ты делаешь? — ласково обращалась к четвероногому другу девочка. — Не надо так делать.

— Катюх, что с дровами? — повернулся к ней Михаил.

— Уже бегу! — крикнула та и ускорила темп.

Пуля издала радостный лай и понеслась за своей хозяйкой.

— Что-то она сегодня слишком активная, — сказал Воронов, когда Катя положила свой груз на землю.

— Она играется, — погладила Пулю по голове девочка.

Собака подпрыгнула и легонько прикусила ей ладонь.

— Кусается, — показал пальцем на животное Базаров.

— Играется, — повторила Катя.

«Неужели тут все в городе выросли?» — возникла мысль у неё в голове. — «Собак не знают».

— Нужно ещё парочку, — расколол дерево Михаил. — Принесёшь?

Девочка кивнула и понеслась ещё за новой партией поленьев:

— За мной, Пуля! — крикнула она, и животное бросилось за своей хозяйкой, высунув язык.

Катя обернулась на своего друга. Давно она не испытывала таких по-настоящему радостных эмоций. Пуля напоминала ей о старой жизни. Не в плохом, а в хорошем смысле. Животное вернуло ей маленькую частичку прошлого, по которому девочка так тосковала.

Глава 11

«Кровью вскормленная трава»

Время близилось к вечеру. На улице становилось прохладно, но солнце ещё нескоро собиралось уходить. Период вечной тьмы и холодов закончился, наступило время долгого дня и тепла. Но последнее пока подводило.

Александр возвращался вместе с небольшим отрядом от командира Фырова. Лагерь был уже не очень далеко. Оставалось идти где-то минут пятнадцать-двадцать. Резанцев шёл впереди, за ним плелись уставшие и сонные солдаты. Как же сейчас хотелось в тёплую землянку. Но ничего, они скоро доберутся до батальона. По крайней мере, так солдаты думали. Вдруг из зарослей послышались выстрелы. Тимофей Хлещёв взялся за винтовку, но ничего не успел сделать. В висок ему прилетела пуля. Голова солдата дёрнулась, и он упал навзничь. Одна его рука так и осталась на оружии. Здесь были немцы.

— Всем в укрытие! — успел крикнуть Александр перед тем, как сам почувствовал резкую жгучую боль в боку. Он вскрикнул и согнулся пополам.

— Tote nicht den Kommandanten! (Не убивать командира!) — послышалась немецкая грубая ругань. — Lebendig nehmen! (Возьмём живым!)

У Резанцева не было времени прислушиваться к их разговорам. К тому же он и так догадывался о чём они перекликались. Совсем нетрудно понять, что от тебя хотят. Вот он, очередной минус быть командиром — тебе будут рады не только свои, но и враг. Просто так умереть не можешь. Александру удалось добраться до ближайших елей, растущих рядышком, и скрыться за ними. Он прижал руку к раненному боку. Ладони сразу же стало горячо, через пальцы толчками выходила алая кровь. Она напоминала детскую красную акварель, растекавшуюся по листу бумаги. Только вот, краска со временем теряла свой насыщенный цвет и переставала течь. А вот кровь совсем не желала останавливаться. Плохо дело, очень плохо. «Вот ублюдки!» — проклял про себя фрицев командир. — «Откуда стреляют?!» Он, тяжело дыша, стал осматриваться, ища взглядом своих товарищей. С Хлещёвым уже было всё понятно. Он так и остался лежать на земле. С его виска маленькой струйкой стекала кровь. Было такое ощущение, что он не погиб. Тимофей совсем не был похож на убитого. Боец просто устал и решил немного вздремнуть. Руку, на всякий случай положил на винтовку, другую на мягонькую травку. Глаза закрыл и спит. Только вот уснул он навсегда. А фрицы продолжали стрелять. И уйти никак было нельзя— открытая местность. Александр повернул голову влево. Воторов Артемий сидел за другим деревом. Он, зажмурившись, держался за правую ногу, которую умудрились прострелить не один, а три раза — от низа к верху. В одной ноге три пули. Красное лицо Артемия искосилось от боли, на щеках друг с другом перемешивались пот и слёзы. Дмитрий Павленко до укрытия добраться не успел. Он лежал на животе с раненной спиной, распластавшись звёздочкой на траве. Солдат надрывно мычал, но двинуться с места не мог. Матвей Воробьенко до укрытия дополз, но толку от него сейчас не было от слова «совсем». Его ранили в ногу, но самое, что страшное — в живот. Если бьют туда — шансы спастись малы. Матвей был ещё жив, но без сознания. Рядом с ним был Руслан Матеренко: ему задели голову. Наших солдат застали врасплох. Устроили засаду по всем правилам. Гремели выстрелы, кора отлетала от деревьев в разные стороны. Тут ногу Павленко пробила пуля. И так измученный боец, закричал, из глаз новой волной покатились слёзы. Затем ему попали в корпус. И наконец — в голову. Его страдания закончились.

— Димка! — крикнул Матеренко, но его товарищ уже не отзовётся.

Александр с горечью отвернулся от Павленко и перезарядил винтовку, слабые руки совсем не слушались. Кровопотеря давала о себе знать. Что же ты, Война, творишь? Только-только родилась такая невинная и чистая травка, а ты уже поишь её кровью и ломаешь под трупами солдат. Командир осмелился на миг выглянуть из своего укрытия. Этого мига хватило, чтобы понять, где сидели немцы:

— Они возле сломанной ели! — оповестил бойцов он.

Командир, держась за бок, встал на ноги, которые не желали держать его. Опираясь на дерево, Александр поднял винтовку, прицелился и нажал на курок. Пуля вошла одному из немцев в глаз:

— За всё поплатитесь, суки! — произнёс сквозь зубы он и снова стал целиться.

На этот раз фрицы там зашевелились. Резанцеву вдруг вспомнилась его стрельба с Катей. А ведь он был прав. Немец вам не консервная банка. Ждать не будет. На верхушках деревьев уже собирались зеваки — чёрные вороны. Для них, в отличие от солдат, этот бой был предвестником большого и сытного пиршества. Птицы ждали, когда это всё закончится, чтобы скорее спуститься на землю. Умные они, однако, — чуют смерть.

* * *

Опять отдалённые звуки выстрелов и взрывов. Наши ребята снова воюют с немцами. Катя помогала раненным солдатам в медпункте. В палатке опять со всех сторон звучали стоны бедных бойцов. Девочка носила в железном черпаке воду и давала им пить. Пуля носилась на улице, сюда ей было нельзя. На этот раз она была какой-то бешенной. Всё пыталась пробраться к Кате, цеплялась за гимнастёрки солдат, которые приносили раненых, скулила, выла… Обычно, во время боя, животное было беспокойно, но не до такой степени. На улице опять послышался вой.

— У неё там крыша съехала или что?! — прохрипел Антон Шевченко и взял у девочки черпак.

Катя опустила голову:

— Не знаю, что на неё нашло, — сказала виноватым голосом она. — Может, она просто так переносит всё это. Всё-таки чувствует и слышит больше, чем мы.

— Товарищ командир ещё не прибыл? — спросил тихо Владимир Самонов, лёжа на соседней койке с перемотанной спиной.

— Нет, — помотала головой девочка и добавила. — Но он говорил, что может задержаться.

— Стреляй! Стреляй! Назад! Нет… нет! — послышалось сзади. — Мих! Нет… нет…

Катя повернулась и увидела Василенко, у которого была замотана голова. Он явно бредил. На его бледном лице выступил пот, глаза были крепко зажмурены, боец часто дышал и говорил несвязанные между собой слова. Девочка ни чему не удивилась, такое было часто. В медпункте заметно стало жарко, опять пахло кровью. Тут Пуля вновь заскулила, а потом завыла. Кате и самой было не по себе. У неё было плохое предчувствие. Ну не может собака попросту выть. Что-то было не так, но что?

* * *

Руслан Матеренко громко и прерывисто дышал, глядя широко раскрытыми глазами с небо. По его гимнастёрке расплывалось бордовое пятно.

— Руслан, держись! — крикнул Александр и выстрелил.

Перейти к товарищу он не мог — застрелят и расстояние большое. К тому же, Резанцев сейчас и сам не мог быстро двигаться. Ему вообще любые действия давались с огромным трудом. Воротов Артемий покинул этот мир минут семь назад. Ему попали в голову. Воевать остались только сам Александр и Матеренко. Но бойцу только что попали в грудь.

— Руслан! — звал товарища Резанцев. — Руслан, ты меня слышишь?

Матеренко что-то пытался сказать одними губами, но разобрать это было невозможно. Тут боец глубоко выдохнул и затих.

— Рус… — успел проговорить Александр перед тем, как ноги его подкосились, и он сполз на землю. Всё, сил больше не было. Он и так долго простоял, опёршись на ель.

Рана заныла с новой силой. Командир взглянул на ладонь, которая была вся в крови и задрал голову к небу. Всё, конец. Остался только он и полуживой Воробьенко. Хотя и насчёт него командир уже сомневался. У немцев тоже были потери, но сколько их живых осталось — неизвестно. Александр достал пистолет и открыл магазин. К счастью, патроны были. Фрицы тоже прекратили пальбу. Видимо поняли, что он остался один. Тут послышался шорох. Из засады наконец показались вражеские солдаты. Александр снял пистолет с предохранителя. Нет, он живым не дастся. Не получится победить — убьёт себя сам. Правило последнего патрона никто не отменял. Командир тихонько выглянул из укрытия: к нему осторожно направлялись два вражеский бойца. Они, разделившись, приближались к нему с разных сторон. Видимо решили, что он уже не может сопротивляться. Резанцев высунулся и поднял пистолет. Он столкнулся взглядом с одним из фрицев, но для врага было поздно что-либо делать. Александр выстрелил ему в лицо и тот упал без признаков жизни прямо рядом с Хлещёвым. Дальше командир направил пистолет в сторону второго. Немец тоже успел приготовить винтовку. Они одновременно нажали на курок. Враг упал с пулей в горле, а Резанцев с пулей в плече. Александр застонал, держась за руку. Рядом, сипя, умирал немец. Командир повернул голову. Вражеских солдат больше не было. Всё закончилось. Перед глазами всё двоилось, тело стало таким неподъёмным и тяжёлым. Хрип умирающего немца стал отдаляться, и всё вокруг погрузилось во тьму.

Глава 12

«Прибыли»

Бой только что закончился. Все солдаты стали возвращаться назад. Пуля забегала ещё сильней. Она бросалась на каждого встречного и тянула за одежду. Катя наблюдала за ней из медпункта, прижав ладони к груди. Снова это ужасное чувство тревоги. Прям как тогда, в Лесково. Оно пожирало изнутри, заставляло сердце биться чаще. Тут ей на глаза попался Сорокин. Он стоял перед небольшой группой бойцов и раздавал указания. После этого солдаты отдали ему честь и направились на выход из лагеря. «Да что тут происходит?» — мучилась вопросом девочка. Тут она не выдержала и выбежала из медпункта навстречу Сорокину. К ней сразу же пристала Пуля. Собака прыгала перед ребёнком, не давая прохода. Но Кате всё же удалось добраться до Ивана:

— Дядь Вань, что происходит? — взволнованно спросила та. — Вы получили вести от товарища командира?

— В том-то и дело, что от него ни слуху, ни духу, — тревожно смотрел вслед уходящим бойцам тот. — Я послал за ними солдат.

Внутри Кати всё похолодело. Сорокин никогда не был так взволнован, и Пуля даже после боя бесится. Вот и сейчас собака хотела помчаться за уходящими солдатами, но Катя придержала её за ошейник.

— Всё будет хорошо, — положил ребёнку на плечо руку Иван. — Всё будет в порядке.

Казалось, что он успокаивает больше не девочку, а себя. И Катя это чувствовала.

— Можно мне тоже пойти? — попросила она. — Пока они далеко не ушли. Я мешать не буду!

— Тебя там ещё не хватало, — отрезал тот. — Мне командир потом голову снесёт! — с этими словами он опять переместил свой взгляд на лес.

Катя опустила голову и тихо поплелась в палатку, где жила она с медсёстрами. Пуля, чувствую настроение хозяйки, притихла и последовала за ней. Зайдя внутрь, девочка плюхнулась на скрипучую кровать и обхватила руками голову. Собака заскулила и стала жаться к ней.

— Господи, не нужно их забирать! — прошептала девочка и, содрогнувшись, повторила громче. — Не нужно их забирать! Верни их живыми и здоровыми! Верни!

В палатку зашла Мамонтова. Она устало вздохнула и убрала волосы с влажного лба. Девушка поспешила к железному тазу и начала умывать тщательно лицо и шею. Потом Зоя обернулась на Катю:

— Ты что тут сидишь? — стряхнула воду с рук она.

— Они ещё не вернулись, — проговорила та, закрывая рот ладонями.

— Что ещё раз? — не расслышала медсестра.

Катя выпрямилась и повторила:

— Они ещё не вернулись.

— Ты волнуешься за товарища командира и ребят?

Девочка молча кивнула. Мамотнова подошла к ней, подвинула собаку и села рядом:

— Всё будет хорошо, — погладила Катю по голове она. — Товарищ командир сильный и бойцы сильные. Они скоро вернутся. Вот увидишь!

Катя снова дала молчаливое согласие, а затем спросила:

— А ты почему не в медпункте? Раненых много, наверное.

— С ранеными закончили, — ответила та. — Маша меня отпустила отдохнуть немного. И так в операционной столько простояли.

— Понятно, — погладила собаку девочка.

Пуля больше никуда не рвалась. Она смотрела на свою хозяйку взволнованными карими глазами. «И почему собаки не умеют говорить?» — задалась вопросом Катя. — «Сказала бы, что там происходит. А так самим приходится догадываться».

Время уже близилось к девяти. Катя лежала спиной на кровати и задумчиво смотрела наверх, сжимая в руках крестик. Спать не хотелось. Она и не уснёт, пока не убедится в том, что всё хорошо. Вдруг в палатку влетела Горнеева. Катя вскочила с кровати и с надеждой взглянула на медсестру:

— Вернулись?

За хозяйкой поднялась и собака, всё это время лежащая в углу.

— Вернулся, — кивнула та. — Зоя где?

— Не знаю, — помотала головой девочка. — Минут пятнадцать назад ушла. А что значит «вернулся»?

Девушка, ничего не ответив, махнула рукой и выбежала на улицу.

«Да что такое там случилось?!» — пронеслась пугающая мысль в голове у девочки. Катя понеслась на выход тоже. Не успев даже отойти от палатки, она увидела, как двое бойцов поспешно заносят Резанцева в медпункт. Рядом с ними вертелся Сорокин:

— Аккуратней вы его! Сюда! Да что ты творишь? Сразу надо…

Не только Катя, весь батальон замер, наблюдая за этой сценой. Из-за темноты не было понятно, что случилось с командиром. Но ясно было одно — он ранен и, скорее всего, сильно. «На них напали?» — с ужасом подумала девочка. Тут она услышала недалеко разговор Фокина и Липтенко:

— Что произошло? — спросил тихо Матвей. — Егор, где их так?

— Фрицы пробрались тайком на нашу территорию и устроили засаду, — перебирал пальцы тот. — Наших застали врасплох. Товарищ командир серьёзно ранен. Говорят, там всё плохо.

— А ребята? — с надеждой посмотрел на товарища Липтенко.

— Лунатик, всё! — отмахнулся от него Фокин и быстро пошагал в сторону зарослей, сложив руки на затылке.

Матвей проводил его взглядом, его рука медленно сняла в головы пилотку. Катя повторила за бойцом. По щекам потекли слёзы. Девочка испуганно взглянула на медпункт: «Что тогда с товарищем командиром?» — думала она. — «Что значит «совсем всё плохо»? Он тоже может умереть?!» Страх полностью охватил ребёнка. Тут рядом заскулила Пуля. Девочка присела и обняла за её за шею, теперь понимая, что хотела донести до них умная собака:

— Пулечка, ты была права, — всхлипнула Катя. — Нужно было сразу тебя послушать.

* * *

Все солдаты окружили свежевырытую могилу. На их лицах было единое выражение скорби по погибшим в бою товарищам. После их сегодняшнего сражения с немцами пришли живыми все. Бойцы радовались тому, что весь батальон остался цел, но судьба приготовила беду с другой стороны. У многих на глазах наворачивались слёзы. В яме заботливо были положены их ушедшие из жизни товарищи: Хлещёв, Воротов, Павленко, Матеренко и Воробьенко. Матвей так и не дождался помощи. Умер от потери крови. Летаев долго держался, глотая слёзы. Но дальше его не хватило. Егор всхлипнул, опустив голову вниз и закрыл лицо ладонью. Рядом стоящий Макаренко положил руку другу на плечо. Несмотря на своё ребячество, Фёдору было очень тяжело сдерживать себя в такие моменты. Прямо как Кате. Надо думать, он сам был, по сути, ещё мальчишка. Боец был всего лишь на семь лет старше девочки. Сама Катя стояла возле Сорокина, который в данный момент заканчивал прощальную речь по погибшим товарищам вместо командира:

— Отдыхайте, братцы, — с горечью произнёс он. — А мы ещё повоюем.

Бойцы немного помолчали, опустив головы. Затем Иван взял горсть свежей земли и кинул в могилу. За ним землю стали бросать все остальные.

После похорон Сорокин и Катя остались ждать возле медпункта. Остальные разбрелись по лагерю. Но никто не спал, несмотря на усталость. Все ждали новостей. Катя очень сильно переживала за товарища командира и мысленно обращалась к Всевышнему, чтобы он не забирал Александра тоже. Чтобы не будить раненых, приходилось торчать на улице. Девочка сидела на траве, подперев голову руками. Она тревожно смотрела вдаль. «Он не умрёт! Мария Фёдоровна не допустит!» — успокаивала себя она. О чём там размышлял Сорокин — было неизвестно. Он ходил из стороны в сторону, время от времени трогая пальцами свои жёсткие усы. За всё это время Иван не выкурил ни одной сигареты. Что было у него показателем сильнейшего волнения. Тут в медпункте послышался шорох. Катя и Сорокин резко обернулись на вход. Но нет, никого не было.

— Да что там так долго можно делать?! — прошептал Иван и снова продолжил свои метания.

Катя взглянула на медпункт и прижала руку к сердцу, прям, как её покойная мать когда-то. И правда, что там так долго возятся? Почему никто не выходит? Их переживания прервала Мария Фёдоровна. Уставшая женщина вышла из медпункта навстречу Сорокину.

— Ну что? — спросил он у неё.

Катя встала с земли и тоже подбежала ближе, чтобы не пропустить мимо ушей ни малейшего слова. Поспешно подтянулось и несколько солдат.

— Много крови потерял, но жить будет, — объяснила Мария. — Повезло ему. Очень повезло. Пока не очнулся, отдыхает.

Девочка почувствовала, как легко стало дышать. Будто, камень с плеч свалился. Но только один. Второй остался и напоминал о потере товарищей.

— Что делать будем? — спросил Сорокин. — В госпиталь с бойцами поедет или здесь останется?

— Это уже завтра решим, — пожала плечом женщина. — Как очнётся.

* * *

Александр пришёл в себя на следующий день. И с самого утра его уже достали. Достали не с рабочими вопросами, а спорами оставить его здесь или отправлять лечиться в другое место. К счастью, врачи сошлись на том, что он может вполне оклематься и здесь. Получил бы он ранение в бок чуть в сторону — пришлось бы везти. Хотя, скорее всего, его бы здесь и не было. Ранение в плечо тоже оказалось «удачным». Если можно так сказать. А сильная слабость была от большой кровопотери. Настроение отсутствовало. Резанцева мучила совесть за убитых бойцов. Что же он за командир такой? Возможно, был и другой выход из этой ситуации. Нужно было просто немного подумать. Хотя, конечно, времени там на это совсем не было. Первым к нему зашёл Сорокин. Александру было сказано, что он очень «везучий». Также Иван напомнил другу все прелести этой жизни, разумеется, в своём репертуаре:

— Только попробуй мне умереть! Слышишь? Тебя дома Танька ждёт. Что я ей скажу? — не успокаивался Сорокин.

— Но я же не умер, — возразил Александр. — Что ты так завёлся?

— Ты очень вчера старался.

— Видимо, недостаточно старался, — хмуро ответил Резанцев то ли своим мыслям, то ли другу.

— Саня, ты чего? — не понял тот.

— Ребят похоронили? — тихо спросил командир.

— Да, — кивнул Иван, — теперь они отдохнут.

Резанцев с тоской перевёл взгляд вверх. Перед глазами промелькнули страшные события вчерашнего дня.

— Слушай, — переменил тему Сорокин, видя подавленное состояние друга. — Ты же сейчас курить не будешь?

— На что это ты намекаешь? — нахмурил брови Резанцев.

— Ни на что не намекаю. Я прямо говорю.

— Иван Михайлович, вы наглеете, — перешёл на официальный тон Александр.

— Вовсе нет, — возразил тот. — Не забывай, что мне работать сейчас придётся в два раза больше. А табак у меня закончился.

— Ты с этой стороны решил зайти, — криво усмехнулся тот. — Умно. Ладно, он мне всё — равно пока не понадобится.

Тут из-за ширмы показалась Катя.

— О, Катюх, заходи! — поприветствовал её Сорокин.

Девочка неуверенно подошла к кровати. При взгляде на Резанцева, у неё перехватило дыхание. Катя никогда не видела командира в таком состоянии. Обычно в нём столько энергии и силы, а тут…

— Вчера хотела с ребятами за тобой отправиться, — встал Иван и похлопал ребёнка по плечу. — Но я не разрешил. Ладно, мне пора уже. Выздоравливай!

С этими словами Сорокин скрылся из виду. Резанцев и девочка проводили его взглядом. Первым нарушил молчание Александр:

— Что ты стоишь? — спросил он и указал на край кровати. — Садись.

Катя кивнула и осторожно приземлилась на койку, чтобы не задеть его.

— Сильно вас вчера приложили? — грустно спросила девочка.

— Нормально, жить буду, — махнул ладонью командир.

Тут на глаза Кати выступили слёзы.

— Ты чего? — не понял Александр.

— Вас, когда в операционную занесли, — вытерла щёки рукавом та, — бойцы сказали, что всё плохо. Я думала, что и вы умрёте.

— Поменьше их слушай, — успокоил её Резанцев, — никуда я от вас не денусь. Пусть и не мечтают.

— Точно? — повернулась к нему девочка.

— Обещаю, — Резанцев взял Катю за руку.

Слова командира немного успокоили Катю. Она помолчала, а затем спросила:

— А почему дядя Ваня так быстро ушёл?

— Табак мой искать, — усмехнулся Резанцев. — Куда ж ещё?

Неожиданно девочка улыбнулась:

— Что тебя так развеселило? — спросил Резанцев.

— Я просто на задании, — Катя опустила голову и улыбнулась ещё шире.

— Да? — удивился Александр. — И кто тебе его дал?

— Я сама себе дала.

— Так не бывает. Обычно, задания выдают главнокомандующие.

— Бывает, товарищ командир, — возразила Катя.

— И что же ты делаешь? — поинтересовался Резанцев.

Катя хлопнула ладонью по карману гимнастёрки:

— Охраняю ваш табак от дяди Вани.

Александр поднял брови, посмотрел на девочку, потом в сторону, где несколько минут назад уходил Сорокин и беззвучно рассмеялся. Но тут его веселье прервала резкая боль в боку. Он стиснул зубы и выдохнул. Затем, Резанцев снова повернулся к Кате:

— И откуда ты его достала?

— Вчера подобрала на входе в медпункт, — ответила та. — Видимо, у вас из кармана выпало.

— Молодец, — похвалил её командир. — Это задание я одобряю.

ЧАСТЬ 2

Глава 1

«Задание»

Прошло два месяца. На дворе стоял жаркий июль. На небе господствовала луна, окружённая маленькими точками — звёздами. На улице устраивали концерт законные ночные музыканты — сверчки. Катя спала на спине, откинув одеяло прочь. Из её косы уже выбились волосы, нательное белое бельё было перекошено влево. Тут девочку кто-то толкнул. Она поморщилась и отвернулась. Затем толчок повторился, затем ещё.

— Вставай! — прошептала Мария Фёдоровна. — Слышишь меня?

Но ребёнок никак не реагировал. Женщина вздохнула и пихнула девочку в спину посильнее:

— Тебя товарищ командир вызывает!

Катя резко вскочила и, прищурившись, взглянула на Марию:

— Кто зовёт? — переспросила быстро она.

— Товарищ командир, — повторила врач.

Такое с девочкой случилось впервые. Что же случилось такого, что он вызвал её среди ночи? Но у Кати не было времени на раздумья. Она встала, потёрла сонное лицо и взяла гимнастёрку.

— Что случилось, он не говорил? — быстро натягивала на себя форму девочка.

— Нет, — подала ремень девочке Мария. — Я и сама бы хотела узнать.

Катя обулась, предварительно запихав в обувь клочки газеты. Мария Фёдоровна взяла растрёпанную косу девочки и принялась приводить волосы в нормальный вид, пока та умывалась в тазу.

* * *

Некоторое время назад…

В палатке Александра горел свет. Третий батальон перебрался в этот район несколько недель назад. На улице было тихо, солдаты давно забылись крепким сном. Внутри было двое: Сорокин и сам командир. Александр стоял, облокотившись на стол. Он, нахмурившись, смотрел в пол:

— То, что без разведки туда соваться нельзя — согласен, — сказал он.

Сорокин тоже облокотился на стол рядом с другом:

— Другого способа нет. Надо отправлять, Сань. Только так.

— Без тебя знаю, — отвернулся Резанцев.

— Она маленькая, слабенькая и хрупкая на вид, — убеждал того Иван. — Даже если Катя ошибётся, никто не заподозрит, что она солдат.

— Если ошибётся, то заподозрят в партизанстве. А это поставит под угрозу не только её, но и всё село!

— Тем более… — вдруг начал Сорокин, но потом передумал и замолчал.

— Что «тем более»? — хмуро спросил командир. — Сказал «А», говори и «Б».

— Не забывай откуда она к нам пришла. Ей не привыкать. Быстро освоится, — настаивал на своём Сорокин.

— Вот именно! — вскинулся Александр. — Ты знаешь, что там с ней произошло? Перенервничает и выдаст себя и всю операцию. Тогда — пиши пропало!

Резанцев снова задумался и посмотрел вниз. Ему тяжело было принять это решение. Одно дело давать задание опытному бойцу, а другое — ребёнку. Но он понимал, что Иван прав. Александр выдержал паузу и наконец сказал:

— Зови сюда наших гостей. И найди Марию Фёдоровну. Она должна сейчас быть в медпункте.

* * *

Катя вышла на улицу и вдохнула свежий ночной воздух. Луна озарила лагерь белым светом. На улице ни души, кроме неё. А нет, кое-кто был. Лунатик, как обычно в это время, прогуливался по всему батальону. Девочка сильно испугалась, когда увидела его в таком состоянии в первый раз. Матвей выглядел, как настоящий мертвец, восставший из мёртвых. Ещё и природа сыграла свою роль: осветила луной его открытые неподвижные глаза. Жуть. Но со временем она привыкла к нему. Если Липтенко здесь, то тогда где-то неподалёку должны быть и бойцы из его землянки. У них, наверное, уже на инстинктивном уровне выработалась привычка просыпаться именно в тот момент, когда их сосед выходит подышать свежим воздухом. По-другому объяснить это невозможно. А вот и они. Летаев аккуратно крался к спящему товарищу. Действовать быстро сейчас было опасно, ведь на личном опыте бойцы знали, что будить Матвея очень опасно для их здоровья. Проще отловить и отвести назад. С другой стороны подходил Фокин.

— Егор, аккуратней! — тихо проговорил Фёдор.

— От кого я это слышу? — не сводил глаз с Липтенко тот.

— Свалится куда-нибудь — нас прибьют!

— Да ладно, — кивнул влево Егор. — Федь, неужели до тебя что-то стало доходить в этой жизни?

— Егор, не умничай! Я не хочу к товарищу командиру!

Тут Липтенко пошатнулся в сторону одной из землянок. Фокин сорвался с места и в два шага догнал ночного гуляку. Летаев выдохнул и упёрся руками в колени. Пронесло. Егор крепко взял спящего товарища за плечи:

— Домой пошли, — сказал он и повёл друга к их землянке.

Катя выдохнула вместе с ними. Бойцы были так заняты поимкой их соседа, что не заметили её. Тут она вспомнила про то, что её вызвали и ускорилась.

Девочка подошла к палатке, вздохнула и вошла. Внутри её уже ждали Сорокин, помощники командира — Олег Дымов и Антон Шевченко, разведчик — Роман Сонтынков и сам Резанцев. Все они молчали, погрузившись в свои мысли. Катя сделала шаг отдала честь:

— Вызывали, товарищ коман… — тут её взгляд упал на маленького черноволосого мальчишку. Он выглядывал из-за спины Романа и уплетал за обе щеки кусок хлеба.

По телу Кати прошла дрожь. На неё с любопытством смотрел её младший брат — Коля. Совершенно невредимый, без ужасных ожогов от пожара.

— Коленька? — девочка поднесла дрожащую руку ко рту. — Ты живой?

Все в недоумении уставились на неё. Александр перевёл взгляд на мальчишку. «Какой «Коленька?»» — подумал про себя он и повернулся назад к пришедшей:

— Катя, — сказал тихо командир. — Это не Коля.

— Я Вася, — звонко проговорил ребёнок и снова откусил кусок от хлеба.

Девочка присмотрелась к мальчишке. Постепенно стали проявляться отличия. Волосы у него были не чёрные, а каштановые, ростом был выше, да и старше, Коля так не разговаривал.

— Перепутала в темноте, — произнесла Катя и смутилась, заметив то, как на неё все пялятся.

— А что за Коля? — спросил Дымов.

Девочка решила не отвечать на этот вопрос и сменила тему:

— Я вам нужна, товарищ командир?

— Да, нужна, — вышел из задумчивости Резанцев и указал на стул рядом со столом. — Садись.

Катя приземлилась на место, всё ещё не упуская Васю из поля зрения. Тот тоже с интересом пялился на неё. Все остальные приблизились к столу. Девочка была уверена в том, что позвали её не просто так. Командир выглядел каким-то взволнованным. И откуда был этот мальчик? С каждой секундой у неё в голове появлялось всё больше и больше вопросов.

— У меня для тебя есть задание, — начал вдруг Александр.

Катя выпрямилась и затаила дыхание. Если её вызвали в такой поздний час, то задание, наверное, будет очень важное. Как у настоящего солдата.

— Наши разведчики встретили Васю, когда возвращались в батальон, — продолжал Резанцев. — Его деревню оккупировали немцы.

При слове «оккупировали» у девочки всё внутри похолодело. Голос командира стал отдаляться всё дальше и дальше. На смену ему пришли другие звуки: крики жителей села Лесково, детский испуганный плач, выстрелы и грубые голоса фрицев.

— Немцы поселились там недавно, — вырвал Катю из её мира голос Александра. — Это упрощает задачу.

Девочка кивнула и сосредоточилась на речи командира, хотя сделать это было очень непросто. Проклятые воспоминания не давали покоя, возвращали в те страшные дни оккупации.

— Освобождать деревню просто так нельзя, — продолжал говорить Резанцев. — Мы ничего не знаем ни о количестве врага, ни о том, как обустроено там всё. Можем навредить и мирному населению. Сама понимаешь. Твоя задача отправиться вместе с Васей в деревню и разузнать там обо всём. Ты ребёнок, тебя не заподозрят. Прикинешься местной. Враги ещё не выучили всех жителей в лицо.

На этом он закончил и, вздохнув, взглянул на девочку. Александр очень не хотел отправлять её туда. Знал, что это может быть опасно. К тому же для Кати это будет тяжело не только физически, но и морально. Но другого выхода не было.

Катя сидела белее мела, широко раскрыв глаза. Снова возвращаться туда, снова в этот ад! Видеть ужасные вещи! Терпеть издевательства! Жить в страхе! Она так не хотела идти. Но Катя понимала, что, если туда не пойдёт — ещё одну деревню постигнет участь Лесково. Но идти в лапы к оккупантам… Этим насильникам и убийцам?

Александр внимательно смотрел на девочку. Всё-таки он был прав. Давать ей такое задание — гиблое дело. Даже Сорокину всё меньше стала нравиться эта затея.

— Катя, — сказал командир, — если ты не готова — мы найдём другой выход. Тебя никто здесь не заставляет. Не уверенна, что справишься — не рискуй.

Девочка взглянула краем глаза на Васю. Господи, как же он был похож на её брата. Почти копия. И глазки такие же любопытные, и ручки, и волосы тёмненькие, растрёпанные. Мальчик смотрел на неё так наивно. Нет, не наивно. В его глазах была надежда. Девочка для него была спасением. В своё время Катя также глядела на солдат и командира, когда её снимали с мины. Девочка не могла допустить того, чтобы этот ребёнок мучился также, как и её братья. Она себе этого не простит!

— Будет сделано, товарищ командир, — неожиданно произнесла Катя.

— Значит решено, — подвёл итог Александр.

* * *

Время близилось к рассвету. Солнце потихоньку начинало подниматься на небо. Всё вокруг озарило голубым светом. Видимо, Луна спорила с Солнцем и не желала покидать своё место. Вот так и погрузился лагерь в такой интересный цвет. Катя стояла возле маленького помутневшего зеркала. Она поправила синее платье рукой. То самое, в котором девочка прибыла в батальон. С тех пор как ей выдали форму, Катя его больше не надевала. Постирала и убрала на память. Рука не поднялась выбросить. Мамино, всё-таки. Думала больше не наденет. Но как же она ошибалась. Платье пригодилось. Катя взглянула на босые ноги. Придётся так походить. Летней обуви у неё никогда не было. Все дети в селе бегали босыми. Вася тоже так пришёл. Правда, малость непривычно после мужских сапог. Мария Фёдоровна заканчивала заплетать ей косу, так как старая уже успела расплестись. Гонеевадостала из сумки зелёную ленту и подала Марии:

— Вот. Она хорошо должна волосы держать.

— Да не нужно, — сказала Катя. — Оставь себе.

— Нет! — возразила медсестра. — Маш, завязывай.

— А её примут за свою? — обеспокоенно спросила Мамонтова.

— Должны, — сидела рядом Маренко. — Она же ребёнок. Местные не должны подвести.

— Вот и всё, — завязала косу девочке Мария Фёдоровна.

— Я бы и сама могла, — провела рукой по ленте Катя.

Женщина махнула рукой и ещё раз оглядела неё с ног до головы, чтобы убедиться в том, что девочка точно похожа на гражданского. За то время, проведённое перед зеркалом, Катя поняла, как она всё-таки почти копия своей матери. Только волосы другие и глаза карие. А так — один в один. Аккуратно сложив форму на кровати, она вышла из палатки. Мария Фёдоровна и другие медсёстры проводили её тревожными взглядами. Несмотря на ранний час, в батальоне уже никто не спал. Бойцы наблюдали за ней, но ничего не говорили. Да и что тут скажешь? Это не письма раздавать. Первое серьёзное задание — пробраться прямо к фрицам в тыл. На выходе из лагеря её уже ждали товарищ командир, Сорокин, разведчики Сергей Мимотенко и Роман Сонтынков и, разумеется, сам Вася. Катя подошла к ним.

— Отправляемся сейчас, — сказал Роман, — времени нам терять нельзя.

Девочка кивнула и обернулась к Резанцеву. Тот опустил руки ей на плечи, заглядывая в глаза:

— Мы постараемся выйти сразу же, как получим от тебя информацию и разработаем план. Будь осторожна.

— Не волнуйтесь, товарищ командир. Я вас не подведу. Я же боец всё-таки, — улыбнулась натянуто та.

— Боец, — серьёзно подтвердил командир и посмотрел на разведчиков. — Выдвигайтесь, — он обратился к Васе. — Скоро мы придём, Васька. Потерпите ещё немного.

— Будем ждать, — взял за руку Мимотенко мальчик и вместе с остальными отправился в путь.

Командир пригляделся к Васе и Кате и только сейчас заметил, что они чем-то похожи. «Может быть у неё был младший брат?» — задался вопросом он. — «Надо бы у неё всё-таки как-нибудь узнать про её прошлое».

А тем временем маленькая разведывательная группа уходила всё дальше в лес. Катя подняла голову к небу. «Ну, ни пуха», — сказала мысленно себе она и поспешила за разведчиками, которые уже успели от неё отойти.

Глава 2

«На первом задании всегда страшно»

В босые ноги неприятно впивались хвойные иголки и жёсткая кора. Катя и забыла уже эти ощущения. Рядом, держа руку Сергея, поспевал своими маленькими коротенькими шажочками Васька. Он время от времени поглядывал большими карими глазами на девочку. Та на это не обращала никакого внимания. Катя понимала, что с каждым шагом она отдаляется от родного батальона и приближается к селу. И к немцам. Живот от волнения крутило, девочку начинало мутить. Только этого и не хватало. Она сама даже не знала о чём думала. В голове не было ни единой мысли, которая могла бы задержаться дольше, чем на две секунды. Ей так хотелось, чтобы это всё оказалось сном.

— А ты тоже солдат? — вдруг раздался высокий голос Васи.

Девочка обернулась на ребёнка и кивнула. И так большие глаза мальчика сделались ещё шире:

— И ты с немцем дралась? — продолжал задавать вопросы он.

— Нет, — ответила Катя и почему-то почувствовала вину за то, что она не бегает тоже в окопах с бойцами и не рискует жизнью ради Родины. Но это задание исправит положение.

— А что же ты тогда делаешь? — нахмурился тот. — Что же ты за солдат?

— Она всем солдатам солдат! — опустил руку на голову Кате Сонтынков. — Она у нас дочь полка.

— И стрелять умеешь? — не отставал Вася.

— Немного, — пожала плечами девочка.

— Мой брат тоже на войне, — гордо сказал мальчик и добавил, подняв подбородок. — Я бы тоже, конечно, на фронт ушёл, но меня мама не отпускает.

«И правильно делает», — подумала девочка и перешагнула через большую ветку. Она не выдержала и прерывисто вздохнула. Тут к ней подошёл Роман и приобнял за плечи так, что Кате пришлось встать на носочки:

— Не боись, — сказал он, — на первом задании всегда страшно.

Но ту это не утешило, а наоборот, только подлило масло в огонь.

— Всё, прекращаем болтовню, — поднял ладонь вверх Сергей, — мы приближаемся.

Внутри Кати всё опять сжалось. Мутить стало ещё сильнее. «Я боец, я боец. Я боец! Я должна!» — повторяла себе в голове она. Тут разведчики остановились.

— Дальше нам идти нельзя, — вполголоса проговорил Сонтынков и обернулся к девочке. — Здесь информацию и передашь.

— А как я передам? — спросила та. — Во сколько встречаться?

— Ни во сколько, — солдат залез рукой в карман гимнастёрки и достал оттуда листок и простой карандаш. Он протянул их Кате. — Вот здесь всё напишешь. Даю тебе три дня.

Мимотенко отпустил руку Васи и подошёл к старой лиственнице:

— Спрячешь информацию здесь. Под корнем, — провёл рукой по стволу дерева он, — хорошо спрячь. Мы найдём, не беспокойся.

— Хорошо, — кивнула девочка и посмотрела на свои грязные босые ноги.

— Серёг, время поджимает! — напомнил товарищу Сонтынков. — Нам долго тут нельзя.

Мимотенко кивнул, подошёл к Васе и пожал его тоненькую детскую ручку:

— Потерпите немного, мы скоро вас освободим, — сказал боец и обратился к Кате. Хоть солдаты старались этого не делать, но рука сама собой потянулась потрепать ребёнка по голове. — Крепись, это ненадолго — быстро произнёс он и скрылся в зарослях за Сонтынковым.

Катя осталась наедине с мальчишкой. Нужно было взять себя в руки. Она старше него, нужно было показать, что всё будет хорошо.

— Ладно, — сказала девочка. — Далеко твой дом?

— Совсем нет, — помотал головой Вася.

— Тогда пошли, — Катя по привычке взяла мальчика за руку, как раньше брала Коленьку, и они вместе отправились в Малиновку — так и называлась деревня.

Пока они шли, к девочке в голову пришёл очень интересный вопрос. В гражданское её — то переодели. А вот как её примут сами местные? К какой семье прибиться? Если с этим провалиться в самом начале — будет очень плохо. Катя повернулась к Васе, которому даже нравилось держаться за её руку и сказала:

— Когда мы придём в деревню — назови меня сестрой.

Мальчик, нахмурившись, уставился на неё:

— Сестрой?

— Да, старшей сестрой. Сразу же. А то немцы заподозрят неладное.

— Ну хорошо, — согласился тот.

Вот и показались Малиновка. С виду мирное, спокойное село. А вот если присмотреться… Катя увидела немецкую табличку на одном из домов. Воспоминания нахлынули на девочку и поглотили с головой.

* * *

Жаркое лето. Анна Камышева заканчивала развешивать рубашки сыновей на бельевой верёвке. Тут из открытого окна выглянула соседка Люда. Женщина поправила на голове свой белый платок, который уже успел пожелтеть. Она часто дышала и высматривала кого-то на улице. Анна недолго за ней наблюдала:

— День добрый, Люд! — поздоровалась она. — Взволнованная такая стоишь. Случилось что?

— Добрый, Ань, добрый, — кивнула та и охнула, облокотившись на оконную раму. — Ты моего не видела?

— А они разве не на речку отправились? — положила пустую корзину на траву Анна. — У меня Севка с Костей с ним уходили. Порыбачить и покупаться.

— Ох и рыболов! — упёрла руки в бока Люда. — Ох и пловец!

— Что случилось?

— Ещё с утра сказала — «Налей воды курям и гуляй где хочешь». И что ты думаешь? — соседка всплеснула руками. — Прихожу в курятник, а там сухое корыто. И курица одна клювом вниз лежит.

Анна ахнула и прислонила руку к лицу:

— Неужели умерла?

— Да нет, слава тебе, Господи, — перекрестилась Люда. — Еле её оживила. Завтра видно будет. Их и так у нас мало, — на глазах соседки выступили слёзы. Она быстро смахнула их рукой. — Скотина последняя осталась. Над каждой курочкой трясусь, а этот паразит… Боже, дай нам сил зиму пережить, — с этими словами она снова перекрестилась.

Перекрестилась и сама Анна. Тут дверь одного из домов распахнулась. На прогнившее деревянное крыльцо выбежал Коленька. За ним устало вышла одиннадцатилетняя Катя. Она убрала чёрную косу назад и поплелась за братом, который уже спустился по лестнице. Коля сегодня носился по всему селу. А девочке нужно было за ним смотреть. Никакой жизни тебе — следи за братом. Но это, конечно же было преувеличено. Катя имела свободное время. Просто с утра и до обеда нужно было полностью посвящать себя Коле, пока мать хлопотала по хозяйству. Брат маленький, убежать далеко может. А рядом лес. Коленька тем временем побежал к маме, расправив руки. Он врезался в женщину и обнял её за ноги. Ну, куда достал, как говорится. Неподалёку на лавке сидел всеми любимый дядя Игорь. Отложив трость, он мастерил из дерева какую-то фигурку. Она пока была непонятной формы, но умелые руки мужчины быстро сделают шедевр даже из ненужного обрубка доски. Вокруг него кружили дети, в основном мальчики.

— Со звёздочкой, дядя Игорь! — умоляюще говорили они. — Со звёздочкой! Как у настоящего солдата!

— Будет вам звёздочка, — не отвлекаясь от дела говорил тот. — И луна будет.

— Не, дядь Игорь! Луну не надо! Звёздочку только! — стала голосить ребятня.

— Да понял я, понял, — сдул щепки мужчина. — Будет. Всё вам будет.

Катя с интересом наблюдала за этой сценой, пока её брат был с мамой, и гадала, что же он вырежет. Дело понятное — игрушку, связанную с войной. Мальчишкам ведь делает. Но что именно? Пистолетик? А может танк? Скорее всего пистолет. Ребята у них любят в стрелялки играть. Представляют себя с роли солдат и сами хотят на фронт. Матери, конечно, не пускают.

— Вот только пусть явится, поросёнок! — грозилась соседка Люда. — Я его… — тут она замерла с поднятым вверх пальцем. Её румяное лицо побледнело за секунду. На нём отразился ужас.

Катя взглянула на мать, которая застыла словно статуя, прижав к себе Коленьку. Девочка обернулась и увидела большую группу мужчин в военной форме. Это были не наши. «Немцы!» — с ужасом пронеслось у неё в голове. Она видела их впервые. Такие высокие, горластые… Идут так уверенно, будто у себя дома. Катя раньше думала, что они выглядят иначе. Представляла себе крупных монстров. А они по внешности как обычные люди. Но только снаружи. Внутри фашисты были такими, какими их представляла девочка.

Все жители Лесково замерли, наблюдая за фрицами. Впереди всей этой армии шагал светловолосый немец. Он с интересом рассматривал дома и местных, откусывая зелёное яблоко. Тут он остановился, остановилась и вся толпа. Фриц кинул огрызок в одну из изб и, отряхнув руки, громко произнёс:

— Ich dachte, sie iebten wie Schweine in Schlamm. (Я думал, они живут, как свиньи, в грязи).

Из этого всего Катя смогла перевести только слово «schweine» — свиньи. От страха всё забылось. Тут она увидела у них оружие. Девочка прислонила руки ко рту и побежала к матери. Катя прижалась к Анне так сильно, что женщине стало тяжело дышать. Но она ничего не сказала дочери. Наивный Коля пока ничего не понимал. Он с детским любопытством рассматривал фашистов и тыкал на них пальчиком. Катя намертво вцепилась в мать, как и все остальные дети. Дядя Игорь уже не вырезал игрушки. Мужчина встал на одну ногу и выпрямился, опёршись на трость. Сзади него столпились ребята. На лавочке так и остался лежать недоделанный пистолет. Немцы тем временем о чём-то переговорили между собой и разделились. Двое из них направились в сторону Кати и её матери. Девочка почувствовала, как ногти Анны больно впились в кожу.

— Оккупанты проклятые, — сквозь зубы проговорила женщина.

— Оккупанты? — переспросила шёпотом Катя.

К ним подошёл высокий солдат. Девочке он показался очень страшным. Лицо его полностью было покрыто рубцами, один глаз был у него карим, а другой небесно-голубым. Она впервые видела такие глаза. Волосы соломенные, блондинистые. Оккупант усмехнулся, увидев то, как Анна прижала к себе детей. Он стал о чём-то расспрашивать её на грубом немецком языке. Но женщина ничего не понимала. Она стояла и молча смотрела ему в глаза. Вдруг Коля показал на фрица пальцем:

— Питсатет! — крикнул он. — У дяди питсалет!

Все вокруг со страхом уставились на наивного, ничего не понимавшего ребёнка. Что же будет? Немец присел перед Коленькой:

— Guter Junge. (Хороший мальчик), — сказал он скалясь.

Ханс, а именно так звали оккупанта, поселился в доме Камышевых вместе со своими приятелями. Катя никогда не забудет, как первый раз услышала немецкую речь и увидела фашиста. В тот момент она даже не подозревала чем всё это закончится.

* * *

Тем временем проклятая немецкая табличка всё приближалась и приближалась. От сильного волнения Кате казалось, что всё вокруг начинает давить не неё, дышать становилось труднее. «Так, без паники!» — приказала себе она. — «Если покажешь неуверенность и страх — немцы заподозрят неладное». Но это всё равно не помогло. Но девочка виду не подавала и старалась вести себя как можно естественней. Вот и она — Малиновка… Она была больше, чем Лесково, намного больше. Дома стояли иначе, дворы были другими. Хотя, чего Катя ожидала? Это же не её дом. Но всё-таки была одна схожесть с родным селом: в воздухе летало напряжение, чувство страха и боли. Боли за то, что в месте, где ты вырос и жил, приходится спрашивать разрешения и жить по правилам тех, кто прибыл сюда вообще из другой страны. А вот и они — фашисты: расхаживают, общаются, держа в руках винтовки. От кого защищаться — то? От женщин? Детей? Или стариков? И это дети даже толком не зашли в деревню.

Катя и Вася ещё крепче взялись за руки. Было видно, что мальчик, несмотря на то, что тут живёт, тоже очень боится. Девочка старалась ни на кого не смотреть и идти за своим маленьким спутником. Главное сейчас добраться до какого-нибудь сарая, а дальше уже придумают как действовать. Но тут раздался низкий мужской голос:

— Aber warte! (А ну постойте!)

Катя и Вася замерли и повернулись в сторону звука. На лавочке возле одного из домов сидел черноволосый немец, облокотившись локтями на колени. Он нахмурился и поманил их пальцем. «Всё будет хорошо», — сказала себе мысленно Катя и потащила Васю за собой. Тот нехотя плёлся сзади. Они подошли к фрицу. Девочка встала впереди своего «младшего брата» и посмотрела в зелёные глаза оккупанта. Солдат прищурился и на ломанном русском произнёс:

— Я раньше тебя здесь не видеть.

— Я тут живу, — ответила Катя и почувствовала, как предательски у неё затряслись колени при виде немца. Давно она не стояла к фрицам так близко.

Немец поднял одну бровь и взглянул на Васю, который изо всех сил пытался спрятаться за своей «старшей сестрой». Девочка была удивлена этому. Ему — то зачем прятаться? Он — то тут на самом деле живёт. Но, как выяснилось, не всё так просто:

— Ahhh, — протянул он и потом добавил, — der verlorene Junge wurde gefunden. (Потерявшийся мальчик нашёлся), — тут немец перевёл взгляд на Катю и указал на неё пальцем. — А ты что с ним делаешь?

— Он мой брат, — сказала та.

Тут фриц резко встал с лавки так, что девочка подпрыгнула от испуга. Он резко схватил обоих детей за руки и потащил за собой. Держал крепко. Катя начинала паниковать. «Что?! Что я не так сделала?! Что случилось? Неужели догадался, что я не из села?» — думала она. И куда их теперь? Никудышный из неё разведчик. Никудышный солдат! Надо было сразу товарищу командиру сказать, что не готова. Но нет же! Катя сказала: «Будет сделано, товарищ командир» и пошла, на свою дурную голову. Переоценила. И что теперь будет с ними? Ладно с ней! Себя не жалко. А вот за мальчика и его близких было страшно. Местные жители останавливались и выглядывали из окон, прижимая руки к груди. «Боже! Милый Боженька! Прошу тебя помоги! — успела проговорить про себя девочка перед тем, как их завели в небольшой деревянный дом и захлопнули дверь.

Глава 3

«Здравствуй, мама»

Комната была просторная и светлая. Солнечный жирненький луч распластался на полу. Босым ногам было приятно стоять на деревянных досках. Дом был красивым не только снаружи, но и внутри. Возле одной из стен стояла кирпичная белая печка, которая давно не топилась. Несмотря на всю свою красоту, в этом месте совсем не было уюта. Не стояли железные кровати с навешанной на спинках одеждой, на прибитых полках не пылились иконы и книги. Крючки для одежды пустовали, даже ковры не лежали. Стол в середине комнаты не был накрыт любимой скатертью хозяйки, не остывала на нём еда… Зато за ним сидел немецкий капитан. Катя и Вася стояли перед ним. Мальчишка весь трясся от страха и смотрел в пол. Девочка же старалась не подавать виду, как сильно напугана. Но внутри всё дрожало. Что делать? Их обвинят в партизанстве? Расстреляют? Но немцы молчали, будто ничего не произошло. Капитан что-то писал у себя в бумагах, изредка поглядывая холодным взглядом на детей. Рядом с ним стоял рыжеволосый солдат. Он, наоборот, не сводил глаз с маленьких гостей. Но смотрел он не холодно, а как-то устало и мягко. «Чего они все ждут?» — мучил вопрос Катю. Вдруг сейчас внутрь вбегут вооружённые немцы и схватят их под руки? Или ещё что-то? Это ожидание неизвестного. Как оно мучило. Тут девочка услышала, как открывается дверь. Из сеней в комнату ввели женщину. Петр — так звали фрица, который как раз и привёл детей в дом, пихнул незнакомку в спину, и та подалась вперёд. Катя на неё обратила особое внимание. Ростом женщина была гораздо выше покойной матери девочки, из-под платка выбивались густые длинные каштановые волосы. Она выпрямилась и взволнованно посмотрела карими глазами на немца. Тут её взгляд упал на Васю. Женщина облегчённо выдохнула:

— Васенька! Живой! — прошептала она.

Но сам мальчик почему-то не был рад встрече. Он весь покраснел и виновато увёл взгляд в сторону. Незнакомка сделала шаг навстречу ребёнку, но ей перегородили дорогу винтовкой.

— Warum gehen Ihre Kinden ohne Erlaubnis is den Wald?! — громко заговорил капитан.

Рыжеволосый немец, солящий рядом, очередной раз поправил свои круглые очки и произнёс на ломанном русском:

— Почему твои дети ходят в лес без разрешения?

«Это мама Васи», — догадалась Катя. Женщина тем временем не догадывалась ни о чём. Она перевела взгляд на девочку и замерла в недоумении. Конечно же, попробуй тут не удивиться, когда всю жизнь растила одного ребёнка, а тут бац, и у тебя их уже два.

— Gestern ging einer und heute der zweite!? — продолжил ругаться капитан.

Он кивнул своему помощнику и тот стал переводить:

— Вчера один пошёл, а сегодня второй?

Говорил солдат по-русски неплохо, но всё равно имел сильный акцент. У немцев тоже есть свой полиглот. Кате солдат напомнил Фокина. Но Егор, конечно же, был гораздо лучше и, в отличие от фрица, говорил практически без акцента.

Женщина долго слушала обвинения и угрозы в её адрес. Она стояла, покорно опустив голову и сложив ладони перед собой. Её слова девочка ждала больше всего. Как она отреагирует? Догадается ли, что нужно подыграть? Одна неверная фраза и всё. Но женщина оказалась неглупой. Дождавшись, пока немцы закончат, она подняла голову и ответила:

— Простите меня, пожалуйста! Сын у меня маленький и несмышлёный пока. В лес убежал и заблудился. А мне на сердце неспокойно! Отправила старшую за ним. Обещаю, больше такого не повторится! — с этими словами она приложила руки к груди и снова опустила голову. — Час был поздний, боялась идти к вам будить. Да и работать скоро нужно было начинать. Думала, Ленка быстро его приведёт, а она тоже задержалась!

Полиглот Августин стал старательно переводить оправдания женщины. Надежда в этот момент была только на него. Этот немец был Кате менее страшен и противен. Переводил спокойно и мягко, в отличие от оригинала капитана. «А тётя — то не подвела», — подумала Катя и повернулась к своей спасительнице, которая тоже не сводила с неё глаз. Девочке было жалко её, но ничего не поделаешь. Извините, но задание есть задание. После длительных переговоров с Августином, капитан, наконец, отпустил их.

* * *

Дверь сарая тихонько приоткрылась. Внизу к ней прилипли клочки сена. Оно было везде где только возможно. Внутрь быстро забежали две маленькие фигуры, а за ними одна большая. Дверь закрылась и теперь помещение освещали только небольшие дыры в крыше, пуская на землю тоненькие лучики, внутри которых кружились в вальсе пылинки. Катя оглядела помещение. Сарай как сарай, ничего необычного: пыль, сухая трава. На большие кучи из сена уже можно было взбираться, настолько они были плотными. Хотя, кажется, это уже и делали. Девочка заметила протоптанную тропинку, ведущую наверх. Она опустила взгляд вниз и поводила босой ногой по засохшей траве. Это чувство, этот запах пыли и сена, эти дыры в крышах, которые кажутся нескончаемыми. Только залатали одну — вот тебе другая побольше. Как же это всё напоминало о доме. Кате даже на секунду показалось, что это он и есть. И что сейчас войдёт мать и попросит подоить корову или дать воды наглым уткам, а то братья совсем не справляются. Но нет, это не Лесково, а Малиновка. Её мысли прервал звонкий хлопок. Девочка подпрыгнула и обернулась. Это дала затрещину сыну Агафья Зорникова — мать Васи. Ностальгия по дому резко ушла у Кати на второй план. Она вся сжалась, глядя на эту сцену и боялась получить также.

— Ещё раз, паразит! Ещё раз, паразит, у меня убежишь! — трепала сына за уши женщина. — Будешь знать у меня! Нам повезло так легко отделаться! — она потянула за ухо голову сына вниз. — Ты хоть понимаешь, паршивец, чем это могло обойтись?! Немцев не знаешь?! Под пулю хочешь, как соседка Надя?!

Вася скулил и пытался вырваться из хватки злой матери. Но та держала крепко. Никуда не деться. Теперь было ясно, почему мальчик не был рад встрече с родительницей. Он сбежал. Странно. А командиру и солдатам клялся, что отстал от своих и потерялся.

— Мам! — пытался сказать что-то в своё оправдание мальчик. — Мам, дай мне объяснить!

— Ничего мне не нужно объяснять, — отпустила сына Агафья и перевела взгляд на Катю.

«Теперь бить будут меня», — пронеслась мысль в голове у девочки. Но никто крутить уши и давать затрещины ей не собирался. Пока бедный Васька сидел на земле, держась за красные уши, женщина подошла к ней. Зорникова резко поменялась: стала тихой и взволнованной:

— Ты партизанка? — с надеждой прошептала она. — Да? Тебя к нам послали?

— Нет, мам она не партизанка, — потирал ухо Вася.

— Я солдат, — не стала томить женщину Катя, понимая, что утаивать что-то бесполезно в данной ситуации.

Лицо Агафьи теперь отражало сильное удивление. Да кто бы тут не удивился? Откуда на фронте могла быть девочка? К тому же, Катя выглядела младше своих лет, а худоба и низкий рост дополняли всё это. Порой, глядя на себя в зеркало, у неё самой в голове не укладывалось, как она может быть бойцом. А тут попробуй доказать незнакомому человеку. Но Агафья поверила:

— И что это получается? — задумчиво произнесла она. — Детей на фронт тоже отправляют?

— Я же говорил! — подбежал к матери Вася. — Отпусти меня на войну!

Тут женщина резко развернулась к сыну:

— Я тебе! — замахнулась она отпрыска.

Мальчик сжался и закрыл голову руками. Но Зорникова не собиралась больше гонять его.

— Детей на фронт не берут, — взглянула на мальчика Катя. — Я дочь полка.

— Тогда понятно, — вздохнула женщина.

Тут девочка заметила, что на неё смотрят теперь не вопросительно, а больше с сочувствием. Как же она ненавидела этот взгляд. Точно также на неё смотрели бойцы в батальоне, когда Катя только-только прибыла на фронт. А медсёстры до сих пор смотрят. Этим они напоминают о случившейся почти год назад трагедии. О её горе. Но она никого не винила. Понимала, что по-другому смотреть они не могут. Девочка, наверное, и сама бы так себя вела на их месте. Дело в том, что сыновьями и дочерями полка, по — большей части, называли тех детей, у которых не осталось ни дома, ни близких. Тогда, после попадания на фронт, над ними брали опеку солдаты. И люди об этом знали. Но вернёмся к событиям.

— Меня отправили к вам на разведку, — перешла к главному она. — Мне дали три дня, чтобы добыть и передать информацию. Затем, придут наши.

— Нас осво… — звонко произнёс Васька, но его рот вовремя заткнули.

— Да тише ты! — прошипела Зорникова, прижимая ладонь к его рту. — Немцы везде шастают! Для чего мы тут шепчемся?

Да… Сегодня явно для мальчика был неудачный день. Сначала отругали немцы, затем мать, потом ещё раз она. Уши его до сих пор не вернули свой привычный цвет и, наверное, не вернут до конца дня. Женщина убрала руку и перевела взгляд на девочку:

— Так нас освободят?

— Да, — кивнула Катя. — Поэтому, пожалуйста, побудьте моей мамой на то время, пока я буду здесь. И ещё одно. Не говорите местным откуда я. Никому не говорите. Если не дай Бог, обо мне узнают оккупанты… — она перекрестилась. — Всю деревню ждёт смерть.

«Как и мою когда-то», — пронеслась горестная мысль у неё в голове.

— Местные у нас не дураки, — успокоила девочку Агафья, — будут делать вид, будто ты мой ребёнок. Всё понимают. У нас так соседка приютила к себе двух малюток генерала. Но про то, что ты солдат, так и быть, говорить не буду, — женщина глубоко вздохнула и посмотрела в сторону, переваривая информацию. Наконец, она задала последний вопрос. — Звать-то тебя как?

— Раз уж назвали Леной, значит ей и буду, — сказала Катя и повернулась к Васе. — И ты меня так тогда называй.

Она почувствовала, как напряжение частично покидает её. Как же ей повезло так хорошо обустроиться. Теперь у неё есть «семья», немцы приняли за гражданскую. Не зря Сорокин говорил, что они русских не различают. Для них они все на одно лицо. Всё, теперь дело остаётся только за ней. Главное не подвести.

Глава 4

«Тихое утро в Малиновке»

Лесково лето 1942 года.

— Да что же вы делаете?! — кричала тётя Маша закрывая лицо руками. — Что вы делаете?!

Катя сидела на крыльце вместе с младшими братьями и наблюдала за тем, как оккупанты выгоняют всю скотину из сараев.

— У нас маленькие дети! Чем мы их кормить будем? Не губите! — держала в руках перепуганную курицу Люда. Она хваталась за птицу, как за единственную надежду. Это была последняя несушка.

К ней подошёл один из оккупантов и, ругаясь на немецком, стал отбирать курицу у несчастной женщины.

— Пожалуйста! Хотя бы одну оставьте! — умоляла их та. — Только одну, я многого не прошу!

Но немцы не хотели понимать положение бедных матерей. Для них они тоже были такими же животными. Но никак не людьми. В конце концов фрицу удалось отобрать птицу. Она испуганно замахала чёрными крыльями и закудахтала, смотря в сторону хозяйки.

— Несушка… — тихо проговорила Люда и разрыдалась.

К ней подошла Анна Камышева и обняла соседку:

— Будет, Люд, — сказала она и в последний раз посмотрела вслед уходящей за фашистами Майке.

Корова была единственная в их деревне. Только она давала детям настоящее молоко. Катя тоже смотрела вслед животному. Такая хорошая скотинка пропадает. Такая хорошая! Добрая, ласковая! Куда её повели? По щекам девочки потекли слёзы:

— Маечка! Родненькая! — опустила голову на колени она.

— Не реви! — строго сказал Костя и, вдруг, разрыдался сам.

Скоро осень, а за ней и холода. Что же они будут есть? Где брать молоко? А где яйца?

— Несушка, Анька! — продолжала причитать Люда. — Это была несушка! Последняя!

— Всё будет, Люда, — повторяла Камышева.

— Да что будет?! — отодвинула соседку та. — Нам детей кормить нечем! Нам кормить нечем! Я повешусь! Я тебе обещаю! Я повешусь!

— Не мели ерунды, дура! — строго сказала Анна. — У тебя маленький сын!

— А ты что такая спокойная?! — не переставала истереть та. — У меня рот один, а у тебя их четверо! Как хлеб делить собираешься?! Не понимаешь всей беды?!

Катя заметила, как вздрогнула мать при упоминании того, что ей придётся кормить аж четверых. А еды — то нет. Женщина нахмурилась:

— А ты в мою сторону не смотри, — сказала она. — Прокормлю. А вешаться прекращай. Грех это большой.

С этими словами она развернулась и ушла за дом. Тут Люда поняла, что на нервах наговорила лишнего:

— Ань, — позвала тихо соседку она. — Ань, не серчай! Не со зла я!

Катя вытерла рукой влажные глаза и оглянулась на братьев:

— Ничего! Мы переживём! И холода переживём и всё на свете! Просто будем кушать немного меньше. И всё.

— Я не хочу немного! — воскликнул Коленька. — Я хочу кушать много хлебушка! И молока тоже много хочу!

— Губу закатай, — буркнул Сева и отвернулся. — Нет у нас больше коровы и хлеба не будет.

— Но я хочу хлеб! — заревел младший брат.

Катя встала со ступенек и быстрым шагом направилась куда глаза глядят. Она больше не могла слышать, как плачут её братья. Особенно Коленька. По дороге она встретила Тётю Машу, которая сидела на коленях и прижимала всхлипывающую Любочку.

— Они убили собачек! — плакала девочка. — Они убили собачек.

Тут Катя резко остановилась. «Собаки», — подумала она. — «И их тоже?!» Девочка опустилась на землю и закрыла глаза рукой. Кто-то взял её за локоть и потянул к себе. Это была тётя Маша. Женщина обняла Катю и прошептала:

— Ничего — ничего! Мы всё сможем!

* * *

Катя проснулась. Через дыру в крыше на неё светило тёплое солнце. «Это был сон», — подумала с облегчением она и убрала с груди сено. Но настроение уже не было. Давно ей такие сны не приходили. Точнее воспоминания из её прошлой жизни. На душе скребли кошки. Катя поднялась и потёрла глаза. Васька ещё спал, обняв клочок сухой травы. Семьи, которая тоже с ними ночевала в сарае, уже не было. На их месте осталась только белая простыня, которой они укрывались. Соседи были хорошие: бабушка и двое внуков. Баба Рая сегодня ночью долго пыталась узнать у девочки откуда она пришла. Но Катя не знала, что ответить. Сёл поблизости не было и про партизанство не вариант говорить. Но кое-как любопытная старушка отстала. Правда, Рая перед тем как лечь спать, обняла девочку и назвала её «бедненькой». Её внуки — тринадцатилетний Егорка и девятилетний Максим тоже рассматривали гостью из-за спины бабушки. Как оказалось, та протоптанная тропинка на гору сена была неспроста. Немцы выгнали некоторых людей из домов и теперь им приходилось жить в сараях. У Кати в селе тоже такое было. Только в случае её семьи, их не выгнали, а просто потеснили.

Тёти Агафьи тоже уже не было на месте. Девочка осмотрелась и стала шарить руками по сторонам. Где-то здесь был платок, который ей дала её временная мама. Но вещи нигде не было. Это плохо. В этот платок Катя завернула бумагу и карандаш, полученный от разведчиков. Как она без них? Катя стала разгребать сухую траву. Но потерянное никак не находилось. Девочка начала волноваться. Ей сегодня нужно работать, а листа нет! Да ладно, если бы он был пуст! На нём вчера девочка уже успела указать расположение штаба оккупантов, в котором их только вчера с Васькой отчитывали. Если найдут… Тут в нос её «брату» попала соломинка. Он поморщился и чихнул. Но мальчик не проснулся, а просто перевернулся на другой бок. Тут Катя увидела под ним заветный платок. «Так вот ты где», — сказала она и вытащила вещи из-под бока Васи. Девочка положила их в карман и поползла к спуску. Очутившись внизу, Катя увидела Агафью, которая стояла возле железного старого умывальника и принимала водные процедуры.

— Доброе утро, — не отвлекаясь от дел, сказала женщина. Она отошла от умывальника, стряхивая воду с рук. — Проходи.

— Доброе, — кивнула девочка и подошла к воде.

Но женщина не собиралась уходить. Она внимательно наблюдала за ребёнком, скрестив руки на груди. Катя почувствовала на себе взгляд Зорниковой и повернулась к ней:

— Что-то не так? — спросила она.

— Да нет, — пожала плечами та. — Просто ты всю ночь вертелась, что-то выкрикивала.

— Со мной такое часто бывает, — успокоила её девочка и поглядела вокруг умывальника. — А чем зубы можно почистить?

— Вот сосна, — указала на гору веточек женщина.

Катя поблагодарила её, взяла одну и стала разжёвывать кончик зубами. Девочке уже приходилось так чистить зубы. Особенно в Лесково, когда не осталось яиц для того, чтобы хоть как-то делать зубной порошок из скорлупы, мела и других ингредиентов. Вскоре кончик ветки стал мягким и им спокойно можно было пользоваться.

— Тебе что выяснить осталось-то? — тихо спросила Агафья.

Катя отложила ветку и вытащила платок:

— Вчера указала их штаб, — достала бумагу и карандаш она и положила себе в глубокий передний карман. — Осталось узнать сколько здесь немцев, какое у них вооружение.

— Долго будешь высчитывать, — смотрела в сторону женщина. — Деревня у нас большая, оккупантов тоже много.

— Я справлюсь, — стала расплетать волосы Катя. — После этого отнесу послание и будем ждать.

— Я могу помочь чем-нибудь?

— Вы мне и так помогаете, — пыталась расчесать пальцами пряди та, но от такой своеобразной расчёски толку было мало.

Тут Агафья вытащила гребень, который был всунут между досками и протянула ребёнку. Девочка с благодарностью взглянула на свою «мать» и взяла предмет. Да, с гребнем, конечно же, было куда легче. Она убрала вперёд волосы и стала умело заплетать косу. Белые пряди поблёскивали на солнце. Катя заметила краем глаза, что Зорникова пристально смотрит на её седину. Её было слишком много, чтобы не заметить. У самой же женщины не было ни единой белой волосинки. Только густые каштановые волосы. От такого повышенного внимания девочке стало не по себе. Агафья явно хотела у неё о чём-то спросить, но, почему-то, мялась с этим решением. Внутри доброй женщины происходила настоящая борьба. Задавать вопрос или нет? Катя даже уже подозревала о чём её «мама» хочет завести речь и молилась, чтобы во внутренней битве Агафьи победило решение «не спрашивать». Разумеется, женщина хотела узнать побольше о своей «дочери», как долго она в батальоне, где жила раньше. Заводить об этом тему Кате совсем не хотелось. Воспоминания и так лезли, не прекращая. Завязав наскоро платок на голове, девочка провела рукой по макушке. Как же непривычно было без пилотки. Но ничего. Это не настолько страшно. А вот всё остальное… Нужно было опять идти в самое пекло чертей — немцев. На этот раз задача была сложней — посчитать сколько гадов в деревне. Главное их с друг другом не спутать. А то напишет, что их в три раза больше. Вот командиру будет весело столько бойцов искать. А столько-то и не будет.

Пока Агафья пошла поднимать сына, Катя, ещё раз проверив наличие бумаги и карандаша, вышла на улицу и вдохнула деревенский воздух. Пахло почти как дома. И так же в воздухе витало напряжение. Женщины уже стирали гимнастёрки немцев, пока те расхаживали в майках. Детвора неподалёку пинала старый мяч босыми ногами, пока их матери и старшие сёстры трудились. День только начинался и обещался быть долгим. По крайней мере, так казалось Кате. «Ладно, пора работать», — подумала она и направилась в гущу событий. Но бродить без дела было нельзя. Это может вызвать подозрения. Нужно было занятие, а лучше несколько. И параллельно наблюдать. Но искать работу долго не пришлось. На глаза ей попалась группа девочек, которые куда-то направлялись, прихватив с собой вёдра и корзины. Нужно было действовать. Катя прибилась сзади них:

— А куда вы идёте? — спросила она.

Девочка старалась вести и говорить, как ребёнок её возраста. Дело в том, что почти за год, что она провела в батальоне, её поведение во многом поменялось. Катя из детей в последний раз видела только младших братьев. Всё это время жила с солдатами. Она думала, что на её характер это никак не повлияло, но, оказывается, нет. Девочке трудно было находить общий язык со сверстниками. Тем временем, одна из подруг обернулась на гостью и ответила:

— Баба Наташа сказала нам яблоки собрать.

— А с вами можно? — улыбнулась Катя. — Я тоже хочу.

— Да, конечно, — пожала плечами та и убрала с лица рыжие волосы. — Тебя же Лена зовут?

— Да, — ответила девочка. Имя непривычно резануло слух.

«Лена», — подумала Катя. — «Мне тогда нужно научиться отзываться на это имя. А то позовут, а я даже не обернусь».

— А меня Маша, — ответила новая знакомая.

Все остальные тоже повернулись к новенькой. Девочки оказались очень хорошими и добрыми. Быстро познакомились и взяли с собой Катю. Правда, та немного путалась с именами. В компании было две сестры — двойняшки. Но они, кроме светлых волос мало были на друг друга похожи. Звали Юля и Надя. Далее шла Лида — самая старшая и высокая из ребят. Ну и уже знакомая Маша. Катя, как обычно была самой маленькой в компании.

Яблони, слава богу, находились в самой деревне. А то девочка уже начинала волноваться. Вдруг деревья были за пределами Малиновки? Но нет, повезло. Прекрасное место. И немцы часто подходили для того чтобы сорвать фрукты. По выражениям лиц своих новых подруг, Катя понимала, что им неприятно, что враги едят их плоды, растущие на честно посаженных яблонях. Но ничего, скоро этих поедателей чужого здесь и след простынет. Как ворвутся наши ребята в деревню, как подпалят хвост этой немчуре! Будут знать, фашисты проклятые! Только главное самой не оплошать.

Девочки подошли к деревьям и стали срывать спелые яблоки. Катя их собирала сначала в руки и потом перекладывала в корзину к Лиде. А сама параллельно наблюдала за немцами. Оказалось, их не так уж и сложно отличать. Странно. В Лесково было трудней. «Восьмой», — считала про себя она. — «А вот уже девятый. Да, девятый. Десятый, одиннадцатый. А нет, не одиннадцатый. Этот уже был». Её арифметические мысли прервала Маша:

— Лена! — позвала она.

— Что? — обернулась девочка.

— Ты из нас самая маленькая. Залезь на дерево, потряси ветки, — указала на яблоню та. — А то внизу почти ничего нет.

«Конечно, ничего нет», — со злостью подумала Катя. — «Фрицы всё пожрали». Она пощупала рукой карман, проверив карандаш и листок. Выпасть они не должны. Девочка потёрла руки и полезла наверх. Давно она этим не занималась. В батальоне так подниматься не приходилось. Но, как говориться, тело помнит. И вот, оно само быстренько карабкается наверх к нужной ветке. Поправив платье, Катя посмотрела вниз, где уже отходили девчонки, чтобы не получить яблоком по голове. Девочка вцепилась руками в ветку и стала трясти. Спелые плоды сразу стали срываться и падать градом на траву. Но падало немного. Было видно, что и тут постарались. Уже деревенские ребятишки полазали. И вот, на ветке уже почти не осталось фруктов. Катя выдохнула и приподнялась:

— Хватит этого? — крикнула она.

— Хватит, Лен! — послышался голос Нади.

— Но ты там оставайся. Сейчас ещё другую потрясёшь, — поддержала сестру Юля.

И снова к Кате пришла ностальгия. Точно также дома её и ещё нескольких ребят загоняли на яблони и груши и заставляли трясти ветки. Это занятие ей нравилось. Было весело лазать по деревьям и устраивать настоящий фруктовый дождь. Правда, веселье заканчивалось на том моменте, когда неожиданно прилетало по голове с верхних веток. Они же тоже слабо, но трясутся. Тогда ребята уже начинали параллельно оглядываться назад и смотреть, не прилетит ли им яблоко или груша. Но смотреть было бесполезно — всё равно прилетало. Только вот не на макушку, а уже в лицо. И также взрослые и старшие ребята кричали внизу «Всё! Хватит пока! Сейчас это соберём, потом ещё натрясёшь!» Но тёплые воспоминания опять прервались суровой холодной реальностью. Внизу послышался низкий мужской голос. «Немец», — догадалась девочка и отодвинула рукой листву, чтобы лучше увидеть оккупанта и добавить его заодно в свой подсчёт. Катя пригляделась к высокому светловолосому солдату. Кто это такой? Вдруг девочку снова начало мутить. На сердце стало неспокойно. Наверное, из-за большой высоты. Она продолжила наблюдать за оккупантом, который бессовестным образом собирал себе в майку яблоки, которые девочка только что старательно натрясла. Её подруги стояли в стороне и исподлобья наблюдали за ним. Фриц сидел к Кате спиной, поэтому она не могла видеть его лица. Но голос и фигура казалась ей знакомой, даже очень. Только где она могла его встретить? Тут немец встал и повернулся к яблоне. Увидев лицо оккупанта, Катя чуть не упала с дерева. Ноги задрожали, сердце заколотилось как бешенное, а к горлу подступил огромный ком. Это был Ханс. Тот самый немец, который первым подошёл к её матери, который назвал Коленьку «хорошим мальчиком». А главное: он жил в одном доме вместе с семьёй девочки. Он знает её в лицо. Хорошо знает. Внутри Кати разгорались два чувства: ненависть и страх. Ей так хотелось его убить. Лично, без сожалений. Чтобы мучился также, как мучилась её родня, как мучилась она. В своих снах и мыслях девочка представляла, как отомстит своим обидчикам. Как им будет плохо. Но жизнь бьёт несправедливо. И теперь, в данной ситуации, плохо будет снова ей. Если Ханс её узнает, (а он узнает), Катю и её новую семью расстреляют. Тогда девочка, наконец, увидит и маму, и папу, и всех своих братиков. Но встретить их ей хотелось совершенно не так.

Всё, задание накрылось. Катя тихонько задвинула листву назад и медленно села на ветку. «Товарищ командир, я провалилась», — мысленно обратилась она к Резанцеву и прислонилась головой к стволу.

Глава 5

«Нужно что-то делать»

Пуля лежала на животе, уткнувшись чёрным носом в высокую траву. Она сама на себя была не похожа: не носилась по всему батальону, как угорелая, не лаяла, не прыгала на бойцов, не вставала на задние лапы. В общем, животное стало полной противоположностью себе. Даже есть отказывалась. Единственным её занятием стало лежание на земле возле выхода из лагеря. Но делала она это не просто так. Пуля вслушивалась в каждый шорох и, если кто-то из солдат возвращался назад, животное поднимало уши, вскакивало и с надеждой смотрело на пришедших. Потом она опускала морду и, скуля, ложилась назад.

— Катюху ждёт, — вздохнув, сказал Николай Лурин и продолжил чистить винтовку.

— А кто её из нас не ждёт? — подпёр голову кулаком Летаев.

— С этим не поспоришь, — наблюдал за собакой Фокин. — Без неё наш батальон какой-то пустой. Непривычно. Уходишь в бой, а она нас тихонько перекрестит и убежит в медпункт помогать. А сейчас…

— Ладно, братцы, осталось немного подождать и сами туда направимся. И Катюху заберём с собой, — успокаивающе сказал Николай и добавил. — Катька у нас не дура, умная девочка. Всё сделает как надо.

Да, неспокойно было всему батальону. Все волновались за самого маленького бойца. Что там с ней сейчас? Справляется ли?

Командир тоже переживал. Он же отправил Катю на это задание. Неохотно, но отправил. Так было нужно. Но от этого ему было не легче. Как всегда, когда сильно нервничает, он стал много курить. Сейчас табак улетучивался до того, как Сорокин до него доберётся. Иван, конечно же это замечал:

— Да всё нормально пройдёт, — подбадривал друга он. — Через несколько дней она уже тут будет. Пулька по нейсоскучилась.

Александр ничего не отвечал и наблюдал за бойцами. Конечно он слышал все эти разговоры солдат о Кате. Это всё только подогревало его беспокойство. Он стряхнул пепел с самокрутки:

— Скорее бы она уже отозвалась, и мы туда отправились, — сказал Резанцев то ли другу, то ли себе.

— У неё ещё два дня впереди, считая с этим, — размышлял Иван. — Я думаю, управится.

* * *

Тем временем в Малиновке

Катя почти срослась с яблоней. Она сидела неподвижно, вцепившись пальцами в кору. За это время девочка, кажется, разучилась даже дышать. Настолько было страшно. «Что же делать? Что же делать? Что же делать!?» — думала в панике она. Если Ханс её увидит — всё накроется вместе с жизнями людей. Под подозрение попадут все, с кем она общалась и нет. Жители ведь знают, что она не отсюда. А дальше сценарий весьма предсказуемый — обвинение в партизанстве, понимание того, что неподалёку наши, убийство всех в Малиновке. Всё это девочка прекрасно понимала. Год назад подобное случилось с её домом. Как же она не хотела, чтобы и это место повторило участь Лесково. Но хоронить деревню рано. Нужно было искать выход. Он должен быть всегда.

Катя задрала голову наверх. Чистое голубое небо пробивалось между зелёной шуршащей листвой. Даже погода не ожидает горя. Значит, его и не будет. Сейчас всё лежит на одной девочке. Она закрыла глаза и стала думать. Бежать звать на помощь наших? Это можно было устроить. Разведка каждый день проверяла указанное место на наличие записки. Кате было сказано, если что — написать с просьбой о помощи или то, что она не может выполнить задание, и солдаты тогда подоспеют. Всё, конечно, хорошо. Но тогда батальон нападёт на деревню без подготовки. А это очень плохо. Это тоже самое, что идти вслепую в атаку. А тут мирное поселение. К тому же, девочка согласилась на это задание. Ей было совестно на её первой миссии так трусить. Нет, нужно самой разобраться. Дальше, думай дальше. В голову не приходило ни одной толковой мысли. Только лезли и лезли воспоминания о доме. Этого сейчас только не хватало. Перед глазами появляется тихое село, крыши, над которыми поднимается густой чёрный дым… девочка помотала головой и облокотилась на ствол дерева. А ведь и верно… нужно вспомнить всё, что она знает о Хансе… И девочка перестала отмахиваться от своих воспоминаний.

Лесково. Август 1942 года.

Катя вышла на прогнившее крыльцо, держа в руках пустую корзину. Оккупантов дома не было. Поэтому она быстрее хотела закончить с работой, чтобы побыть дома с мамой и братьями без присутствия этих ненасытных фашистов. Как раньше, в старые добрые и светлые времена. На бельевой верёвке теперь не висели рубашки братьев и платья её и матери. Их место сменила одежда фрицев. Немцы заставляли стирать её с щёлочью. Теперь у всех деревенских женщин, в том числе и её мамы, были на руках сильные ожоги. Кате, слава богу, не удалось пока постирать. Но, наверное, и она скоро будет. Девочка спустилась по ступенькам вниз, подошла к бельевым верёвкам и стала стягивать с них немецкую форму и майки с нацистской символикой. Какое же было желание разорвать это всё и спалить к чёртовой матери. Но это было нельзя. Сразу застрелят. Катя аккуратно складывала одежу оккупантов в корзину и с ненавистью поглядывала на фрицев, спокойно разгуливающих по их земле. «Гады», — проговорила сквозь зубы она и оглянулась, чтобы проверить нет ли никого поблизости. А то за такое и убить могут. Тут она увидела, как к ней навстречу несётся Костя — самый старший из братьев. Мальчик был чем-то напуган. Он добежал до сестры и, даже не отдышавшись, прохрипел:

— Там тётю Машу Картыгину немцы мучают в сарае!

— Как мучают? — ахнула та.

— В сарае! Побежали!

С этими словами мальчик сорвался с места и побежал за дом.

— Стой! — крикнула ему девочка. — Там может быть опасно!

Но её, конечно же, никто не послушал. Она, недолго думая, поставила корзину на ступеньки и кинулась в погоню за братом. Догнала Катя его возле одного из домов. Мальчик стоял и выглядывал из-за лестницы на сарай, который был совсем близко.

— Попался негодник! — схватила его за руку девочка. — Я всё матери расскажу! Тебя тоже могут…

Её слова прервал женский крик. Катя испуганно замерла вместе с Костей и подняла взгляд на старое деревянное здание.

— Пожалуйста не надо! — надрывался голос. — Нет! Нет! Помогите! Бабушка!

Это была Мария. Внучка больной бабы Нины. Тут она снова протяжно закричала.

— Её бьют, наверное, — тихо проговорил Костя.

Тут девочка увидела дядю Игоря. Он изо всех сил пытался вырваться из лап двух немцев:

— Суки! — ругался он. — Не трожте её!!!Ублюдки!

Но немцы лишь гоготали и повторяли:

— Halt die Klappe, du einbeiniges Schwein! (Замолчи, одноногая свинья!).

— Черви! — послышалось из окна дома, возле которого стояли Катя и Костя. Это была баба Нина. Старушка не могла встать с печи и защитить свою внучку. Оккупанты этим и воспользовались. — Маша! — кричала она. — Маша!

Катя прижала брата к себе. Девочка поняла, что происходит в сарае, как и то, что нужно бежать скорее отсюда. Она не хотела быть следующей. Её мысли прервала распахнувшаяся дверь. Оттуда вышел Ханс и ещё несколько фрицев с довольными лицами. Увидев немца, который живёт с ними в одном доме, у Кати волосы стали дыбом. Она ещё раз убедилась, какие фашисты страшные. Какие жестокие! Тут Ханс резко повернулся в сторону детей. Девочка столкнулась с ним взглядом. Немец улыбнулся и подмигнул ей.

— Бежим! — тихо проговорила Катя, не сводя глаз с оккупанта. Она похлопала по плечу брата и повторила громче. — Бежим!

Настоящее время

Катя вырвалась из воспоминаний и приложила ладонь ко лбу. Нет, это не то. Конечно, там был Ханс. Но это всё равно не то. А чего она ещё ожидала вспомнить? Если так разобраться, он был очень похотливым. То и дело поглядывал на неё. Иногда даже пытался пощупать… Катя поморщилась, вспоминая это ужасное чувство. Да, она его порой привлекала. Немец часто подзывал девочку к себе. Его «Катэ» просто убивало. Девочка вздохнула. Ханс ооочень хорошо её знает. «Но он же думает, что я мертва», — вдруг пришла, наконец, светлая мысль. — «Точно! Он думает, что я погибла!» Тогда проблема приобретает совершенно иной характер. Нужно просто стараться не показываться ему на глаза. А если и увидит мельком — не поверит. Главное просто не показываться в его поле зрения, (ну это само собой), сообщить обо всём тёте Агафье, чтобы она была в курсе, и переодеться, а то в этом платье девочка постоянно ходила в Лесково. Имя у неё другое, это тоже очень хорошо. Просто нужно быть осторожней и всё.

Теперь задание стало ещё опаснее, хотя казалось, что усложнять его уже некуда. Нужно было взять себя в руки и не поддаваться эмоциям. Быть начеку и поскорее закончить всё. Она же всё-таки солдат. «А дальше и наши подоспеют на помощь», — мечтательно подумала Катя. — «Господи, скорее бы».

— Лена! — послышался внизу голос Лиды. — Ты что там застряла?

Девочка встрепенулась и поднялась:

— Я тут! — крикнула она. — Что нужно делать?

— Давай следующую! — сказала та и стала отходить вместе с девочками назад.

«Нужно скорее обо всём рассказать тёте Агафье», — сказала тихо Катя и взялась за другую ветку.

Глава 6

«Что же ты, Война, делаешь с людьми?»

Зорникова металась по всему сараю:

— Боже, да где же они? — вздыхала она. — Сейчас. Они где-то тут были.

Катя стояла, прижавшись к стене и опустив голову. Как же ей было стыдно перед женщиной. Девочка приносила ей столько неудобств и опасностей. Услышав о том, что в Малиновке есть тот, кто знает Катю в лицо, Агафья, не раздумывая, стала искать запасную одежду. Ведь, как это уже было сказано, старое платье сильно выдавало ребёнка.

Девочка наблюдала за Агафьей и испытывала к ней сильную благодарность. Вроде неродная она ей, знакома только второй день, а относится и ведёт себя как родная мать. Катя поэтому старалась сначала сильно не привязывать к женщине, чтобы потом не было больно расставаться. Но даже это у неё не получилось. Зорникова искренне беспокоилась и заботилась о ней. И на этот раз Кате и правда нужна была помощь.

Катя посмотрела на подпёртую лопатой дверь и тяжело вздохнула. Как же хотелось в родной батальон. Хотя сначала он ей казался слишком шумным, а бойцы грубоватыми, но за это время она привыкла к такой жизни и батальон стал ей настоящим домом, а солдаты- семьёй. Возле выхода аккуратно на клочке сена были выложены несколько яблок — дали за работу.

— Вот! — торжественно произнесла Зорникова. — Нашла.

С этими словами она поспешила к девочке:

— Тебе, наверное, будет малость великовато, — разворачивала одежду женщина. — Но это ничего. Ничего! Сейчас тебе подтянем и будет красота. И никакие Хансы не узнают, — она немного помолчала и прошипела. — Немчура проклятая! Вот же мразь! Прости меня, Господи.

— Вы верите в Бога? — оживилась Катя.

— А в кого ещё верить в такие тяжёлые времена? — подвернула рубашку ближе к горлу Агафья и кивнула девочке.

Катя поняла этот знак и сняла с себя платье. Сверху Зорникова сразу же натянула на голову тёмно- зелёную рубашку в мелкую клетку. Нет, одежда была не школьная и не мужская. Так, свободная летняя рубашка с широкими рукавами. Правда, уже затёртыми, но ничего. Здесь, привередничать никто не будет. Одежда, разумеется была велика. Но если верх просто перекашивался на одну сторону, то чёрная юбка, которая была ниже колена, постоянно хотела сползти.

— Ничего — ничего, — повторяла Агафья, — сейчас мы её утянем. Намертво! Никак не слезет.

Всё-таки кто бы что не говорил, а женщины — люди изобретательные. Не поспоришь — в машинах не разбираются, из ведра буржуйку не сделают. Но в хозяйственном плане им равных нет. Вот так и огромная юбка стала крепко сидеть на девочке. Агафья где-то раздобыла шнурок и ловко затянула одежду с его помощью. Да, женщина была права — затянули «намертво». Теперь даже при своём желании Катя её не снимет.

— Ты прости, что не было твоего размера, — оглядывала с ног до головы ребёнка Зорникова. — Я сама по себе высокая. А другого ничего не нашлось.

— Не нужно извиняться, — смотрела вниз девочка. — Мне всё нравится. Спасибо. Я вообще в батальоне мужскую форму ношу.

Агафья грустно наклонила голову влево. Вдруг она подошла, и аккуратно обняв Катю, притянула её к себе. Девочка сначала опешила и замерла, но потом, сама от себя не ожидая, прижалась к женщине. Её мелко затрясло. Давно Катя такого не чувствовала. Всё-таки объятия матери — особые объятия, несмотря на то, что она может быть совсем чужой тебе. Теплые, мягкие, нежные женские руки. Одежда не грубая, не пропахшая табаком или медикаментами. Запах от Зорниковой был домашний, деревенский. Почти также когда-то пахло от родной матери Кати: сеном, молоком и чем-то ещё. Вот это «что-то ещё» у всех людей разное. Свой родной запах.

— Что же война сделала с тобой, дочка? — тихо проговорила Агафья, гладя девочку по голове.

«Дочка». Последний раз её так называла мама. Катя сморгнула предательские слёзы. Девочка смотрела на деревянную стену сарая. Через его доски проходили солнечные светлые лучики. Перед глазами опять появился тлеющий амбар, застреленные тётя Маша и маленькая Любочка. Проклятые вороны, слетевшиеся на пиршество. А затем понеслись братские могилы, убитые товарищи, лежащие в них, крики раненных, взрывы, немцы, которые стреляли по ней, пока она забиралась на склон… Всё это было так больно, так невыносимо. Но сейчас про это нельзя вспоминать. Девочка понимала, что она всё-таки на задании. И особенно сейчас, каждая минута дорога. Она чувствовала долг перед деревней и батальоном. Нужно было выполнить свою работу. И как можно скорее. Чтобы защитить этих людей. А значит, нельзя раскисать.

— То же, что и со всеми, — ответила Катя и отстранилась от женщины. — Ладно, — развернулась и стала быстро складывать старое платье она, — нужно поскорее со всем этим закончить, — девочка наигранно усмехнулась и повторила давно въевшиеся в голову слова. — Я же всё-таки боец. Верно?

Казалось, девочка больше спрашивает, чем называет себя солдатом. С тех пор, как её послали на эту миссию, Катя снова ощутила свою слабость перед фашистами. Свою беспомощность. Вот это она ненавидела больше всего. Сначала была обузой для батальона. Но потом у неё появились свои обязанности, Катя перестала вздрагивать при звуке отдалённого боя. Всё это время она была уверена, что стала сильной. Стала бойцом. А попав сюда, снова даёт слабину. Боится, вздрагивает при виде немца. И что теперь? Получается она не стала солдатом? Осталась таким же слабым ребёнком? Или может это из-за того, что здесь всё слишком напоминает о доме?

Зорникова на её вопрос никак не ответила. Женщина просто стояла и с грустью наблюдала за девочкой.

Катя подошла к горе сена и спрятала в ней одежду:

— Вы платье это, пожалуйста, никуда не девайте, — попросила она, — я его с собой заберу. Это мамино.

* * *

Позиция для наблюдения снова была удачной. И опять на помощь пришли новые подруги. Точнее одна — Машка. Она самая первая и познакомилась с Катей. А ведь девочка даже не подозревает о том, что помогает освобождать свой дом от ненасытных оккупантов. Занятие было совершенно безобидным — плетение кос. Но кто знал, что за обычной детской забавой таится серьёзная взрослая работа.

Мальчишки носились неподалёку и играли в футбол. С ними бегал и Васька. Но, поскольку он был самым мелким в компании, пнуть мячик получалось далеко не всегда. Изредка он вылетал из толпы пацанов на открытое пространство. Тогда Васька, не упуская свой шанс, летел к нему и пинал с таким наслаждением и силой, что мяч улетал далеко наверх. Пацаны, конечно, ему спасибо за это не говорили. Кате даже жалко было «брата». Она наблюдала изредка за игрой и в глубине души искренне радовалась каждому его удару. Она сейчас могла наблюдать за ним. Все немцы были подсчитаны. Вместе с Хансом, разумеется. Этого гада она добавила давно. «Итак», — размышляла девочка, — «немцев у нас где-то шестьдесят — шестьдесят пять. Место штаба указала. Вооружены только винтовками. Сегодня можно уже всё доложить».

— У тебя такие волосы, — прервала её мысли Маша и натянула прядь.

— Какие? — спросила девочка.

Та замялась и виновато поглядела вниз. Руки перестали плести косу. Было видно, что она уже пожалела о том, что начала эту тему. Тут пальцы снова ухватились за волосы и продолжили своё дело. Видимо, говорить дальше, девочка не хотела. До Кати, наконец, дошло, что так удивило её подругу:

— Седые?

— Да, — тихо ответила та и тут же оживилась. — Но ты не думай! Это красиво! Очень красиво!

— Я не злюсь, — успокоила её девочка и снова уткнулась лицом в колени.

— А где твой дом? — тихо задала вопрос Маша и посмотрела по сторонам. — Нас никто не услышит.

Ох уж это любопытство! Как же с ним было сложно. Но Катя ожидала такого от мирных жителей. Всем же хочется узнать откуда у Зорниковой Агафьи вдруг откуда ни возьмись, появился ещё один ребёнок. Катя и сама была любителем задавать вопросы. В первое время в батальоне всех замучила, пока всё не узнала. Ну интересно же. Новое место, новые люди. Как тут не спрашивать? Катя решила ответила, даже не соврав:

— Моего дома больше нет. Его уничтожили.

— Как уничтожили? — прижала руки к груди та. — Совсем-совсем?

— Ну, не совсем, — пожала плечами Катя. — Но тех, кто делал мой дом домом убили.

Наступила тишина. «Поговорили», — подумала она и уже потянулась к платку, чтобы завязать волосы. Но вдруг сзади послышался тихий всхлип. Девочка обернулась и увидела, что Маша сидит, закрыв лицо руками.

— Я так боюсь, что они сделают и с нами что-то плохое! — глотала слёзы она. — Они такие страшные! Я слышала, что немцы расстреливают людей, сжигают их в сараях, забирают в лагеря! У меня дома сестра маленькая и бабушка! — она вытерла рукой слёзы и посмотрела на девочку. В её красных глазах читалось только одно — боль. — Они же просто так не уйдут? Да?

Кате был знаком этот взгляд. Точно также она смотрела на мир после того, как её село постигла ярость фашистов. И до сих пор смотрит. Ничего не можешь сделать. Ты — беспомощный ребёнок, девушка, мать, старик, инвалид. У тебя нет ничего. Даже силы. Только ненависть, жгучая, душащая за горло ненависть. И страх. Они не дают даже дышать полной грудью, оседают на сердце и кусают его так, что внутри начинает колоть. «Что же ты, Война, с людьми делаешь?» — подумал Катя и отвернулась.

Глава 7

«Месть, почему ты не так сладка, как кажешься?»

Капитан Дженс сидел, как обычно у себя за столом, сложив длинные аккуратные пальцы. Руки у него, в отличие от деревенских, были в хорошем состоянии: без единого ожога от щёлочи или ссадины от веток. Это ещё по сравнению с руками гражданских. А если взять наших солдат… То там, наверное, сравнивать даже не нужно. Катя опять стояла в этой ужасной, потерявшей русскую душу, комнате и смотрела, как немец перебирает пальцы. Они почему-то завораживали её. Это было единственным, что вообще здесь двигалось. Стояла она не просто так. Нужно было бежать в лес, отправлять сообщение нашим. А для того, чтобы покинуть пределы деревни, люди отпрашивались у самого капитана. И обязательно должна быть причина. Девочка давно знала о таких тонкостях. В Лесково было то же самое. Но от этого данное обстоятельство не меньше злило. Оккупанты не только отняли у людей дома, но ещё и отпрашиваться надо для того, чтобы сходить в тот же лес. Вот где у этих гадов логика? Уйти то ты мог хоть на край света. Только вот куда? Дома твоя родня, хоть какая-то еда и спальное место. Детей вообще можно отпускать направо и налево. Кто не захочет вернуться к маме? Кто самостоятельно проживёт без старших? А тут, в Малиновке, приходится отпрашиваться ещё и у самого капитана. И не факт, что отпустят. Вот делать ему больше нечего, как каждого выслушивать. Как объяснила тётя Агафья — немцы опасаются партизанства. Даже думают, что в лесу была или есть какая-то подпольная группа. Вот и стараются отгородить граждан от внешнего мира. Но ничего, Катя обо всём позаботилась. Причина была уважительной — собрать немного хвороста. В их сарае печи не было. Но кто мешал помочь другим? Вот девочка и заметила бабу Наташу. Ту самую старушку, которой она с ребятами собирала яблоки. Очень приятный человек. Баба Наташа, как и все деревенские, сразу же полюбила Катю. Называла её «внучей» или «дочей». Сыновья у неё сейчас воевали на фронте, внуков не было. А здоровье — то не резиновое. Вот ребятня и помогала. Разумеется, старушка награждала за работу либо яблоком, либо какой-нибудь жёсткой лепёшечкой. В доме у неё было аж четыре немца. Взрослые, крепкие мужики. А помочь некому. Вот и приходится детям бегать. Но баба Наташа признавалась, что от этих «чертей» ей ничего не нужно. Приятнее просить родную душу. Вот Катя и предложила собрать ей хвороста в дом. Даже от кусочка лепёшки отказалась. Сказала, что просто хочет помочь, бескорыстно. К тому же, еды не на всех хватало. Пусть баба Наташа сама кушает, здоровье поправляет. Сейчас ещё освободится деревня от душителей — фашистов и почувствует себя она на лет тридцать моложе.

Катя спокойно объяснила ситуацию. Упомянула про здоровье бедной бабы Наташи и про то, что нужно помочь. Безобидное намеренье, придраться не к чему. Августин переводил её речь Дженсу, тот кивал, перебирая пальцы. Капитан на этот раз был не злой и прибывал в хорошем настроении. Без сомнений, девочка получит разрешение. А дальше — душа спокойна. Ситуация складывалась прекрасно. Но вот за спиной послышался нежданный стук двери. Кто-то вошёл в штаб. Катя обернулась и остолбенела. Внутри всё упало вниз. Это был Ханс. Она быстро отвернулась назад, опустила голову и натянула сильнее платок ближе к лицу. «Он меня не узнает! Он меня не узнает!» — кричала у себя в голове девочка. Осталось совсем немного подождать! Неужели всё оборвётся в самом конце? Нет! Ничего не оборвётся! Всё будет хорошо, если она не подаст виду.

— Hat mich gerufen, Kapitan? (Вызывали меня, капитан?) — сказал Ханс и встал рядом с Катей.

По телу девочки пробежала дрожь, ноги предательски затряслись. Её рука время от времени соприкасалась с немецкой формой оккупанта, который встал слишком близко, и каждый раз колени начинали трястись с новой силой. «Господи!» — молила Катя. — «Господи, помилуй! Не надо! Спаси! Спаси меня и всех нас!»

— Ja, ich mochte etwas mit Ihnen klaren. (Да, я хотел бы у тебя кое-что уточнить), — взял несколько листов Дженс.

Тут Катя почувствовала на себе пристальный взгляд Ханса. Он практически «прожигал» её своими разными глазами. Всё… Он её узнал. А может быть и нет? Лицо его стало очень задумчивым. Девочка невольно посмотрела на него. Их взгляды встретились. Эти страшные глаза… А взгляд ещё страшнее: жестокий и холодный. Катя быстро отвернулась и уже стала ждать того момента, когда её выдадут. Выдадут прямо здесь, у капитана. Даже ждать не надо будет приговора. Расстреляют на месте. Хотя… Вряд ли немцы захотят пачкать кровью чистый пол. Скорее всего, выведут на улицу. Катя смотрела в окно и представляла, как под одной из берёзок, вишен или яблонь закончится её жизнь. А потом придут и за тётей Агафьей, Васькой и остальными. Неожиданно положение спас Августин:

— Ты уже можешь идти, — сказал он ей и добавил. — Не задерживайся.

Девочка кивнула и быстрым шагом направилась к выходу. Как только входная дверь захлопнулась, она через ступеньку спустилась вниз по крыльцу и побежала что было мочи. Быстрее в лес! Быстрее передать послание! Это сейчас было единственным спасением. А дальше — надеяться на то, что Ханс всё-таки не поверит своим глазам и не станет её сдавать. Из-за угла показалась баба Наташа со смотанным шнуром в руках:

— Внуча! — тепло улыбнулась она. — Верёвочку возьми, хворост перевяжешь.

Но Катя, даже не заметив её, пронеслась мимо.

— Внуча… — опешила старушка и посмотрела на шнурок. — А как же верёвочка?

Девочке сейчас было далеко не до хвороста. В голове сейчас была одна мысль — передать информацию. Как же Катя сейчас молилась на то, чтобы связисты были в лесу. Как же надеялась, что они опять совершают обход. Тогда она передаст им бумагу прямо в руки и объяснит проблему. Выбежав из деревни, она понеслась к лесу. Как и в случае большинства деревень, он находился через поле. Прям, как в Лесково. Девочка бежала что было мочи. Платок съехал с её головы и теперь стал теребиться на шее, крестик постукивал по груди, ноги путались в проклятой юбке. Да, это тебе не армейские шаровары. В некоторых местах колосья уже были скошены. Их обрубленные острые стебельки кололи босые ноги. Вот и лес. Добралась. Катя остановилась и согнулась пополам, тяжело дыша и хрипя. Но время поджимало. Девочка выпрямилась и направилась в глубь леса. Тут уже спешить было нельзя. Главное — найти нужное дерево и не заблудиться. А то так помощи и не дождёшься. В глубине души ещё таилась надежда на то, что здесь есть связисты. Но их не было. Катя бродила между деревьями и вспоминала дорогу. Но как оказалось, с памятью у неё было не очень хорошо. Минут пятнадцать она шла вообще в другом направлении. Но потом всё-таки смогла вернуться на верную тропу и найти то самое место передачи. А вот и она — лиственница. Катя подошла к ней, вытащила листок и в самом низу дописала карандашом:

ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИТЕ СКОРЕЕ!

Катя завернула записку и засунула ещё под один из корней. Как ей и сказали. Но от чувства исполненного долга на сердце легче не стало. Девочке теперь оставалось только надеяться и больше ничего. Она встала и огляделась. «Нужно же ещё бабе Наташе хвороста собрать», — вспомнила девочка. — «А верёвки то у меня нет». Да, всё-таки об этом тоже нужно было подумать. Но ничего. «И не с таким справлялись, Катюх», — пролетели в голове слова дяди Вани. Вот и она справится. С таким настроем она отправилась собирать хворост. У девочки глаз зоркий был, сразу видела хорошие веточки и палочки. Добротные такие — вытянутые и сухие. Вот тётя Наташа будет в восторге. Если, конечно, Катя ей это успеет донести. Душу разъедала совесть. Стольким невинным людям грозит опасность. И всё из-за неё. Она не хотела вновь возвращаться в мёртвую деревню. Не хотела! Девочка положила собранные ветки на землю и села, прислонившись к дереву. «Разве я виновата?» — задавалась вопросом Катя. — «Разве виновата в том, что здесь он есть? Я же ничего не знала! Никто не знал!» Сердце снова заболело. Она прижала ладонь к груди и вытянула ободранные в кровь ноги.

— Ох, Боже, — задрала голову к небу Катя. — Помоги мне.

Тут раздался мужской грубый голос:

— Катэ!

Девочка от страха чуть не вскрикнула. Она прижала ладони к губам и содрогнулась. Ханс пришёл за ней. Катя медленно поднялась и осмотрелась, ища глазами немца. А вот и он. Идёт и тоже оглядывается по сторонам. Катя спустилась назад вниз, чтобы её не заметили. Фриц был вооружён. В руках он держал наготове пистолет. Девочка медленно заползла за дерево. Как только она это сделала, раздался выстрел. Пуля попала в ствол. Катя вскрикнула и схватилась руками за голову. Заметил.

— Я знаю, что это ты, — приближался Ханс.

Катя поднялась и побежала куда глаза глядят. За ней раздалось ещё три выстрела. Она сейчас не думала ни о чём. В голове была пустота. Ей завладели инстинкты. Они сейчас и спасали. В этот момент поражаешься своими способностями. И тело становится легче, и не задыхаешься, и ноги движутся быстрее, даже в юбке не заплетаются. Ханс начал отставать. Катя юрко протискивалась между плотно стоящими деревьями. Пробежав ещё немного, она осмелилась остановиться и обернуться. Фрица нигде не было. У неё появилось время. Нужно было где-нибудь спрятаться, а то гонять он её будет ещё очень долго. Девочка увидела поваленную сосну. Вот оно — спасение. Катя быстро легла под дерево и закрылась длинными пушистыми ветвями. И сделала она это очень вовремя. Как только последняя веточка спрятала её, показался Ханс. Он остановился и стал всматриваться вдаль, переводя дух. Тут немец подошёл к сосне и уселся на неё. Дерево прогнулось и придавило девочку. Катя стало тяжело дышать. Но вылезать назад она не хотела. «Вот же жирный!» — с ненавистью подумала девочка и стиснула зубы. Это было невыносимо. А Ханс всё не собирался вставать. Бедная сосна издала треск. Она будто говорила: «Ты уж прости, родная. Но долго я не продержусь». К Кате пришло осознание того, что если её не застрелят — то точно раздавят. Обломки ствола воткнуться ей в кожу, кости сломаются… И немец, даже не догадавшись, что убил её, пойдёт искать дальше. Вот это, конечно смерть. Быть раздавленной под задницей у фрица. Вот стыдоба. Это тот самый случай, когда будет к лучшему, если твоё тело не найдут товарищи. Но тут ветки зашелестели и ствол дерева выпрямился назад. Всё, на ближайшее время смерть отменяется. Ханс, наконец, соизволил встать. «Спряталась то спряталась, а дальше что делать?» — задалась вопросом Катя. Из этого леса выйдет кто-то один. И преимущество пока на стороне врага. А если он вернётся в деревню — столько людей погибнут. Погибнут, как её семья! Этого нельзя допустить. Это её задание! Она пришла сюда спасти жизни, а не загубить их! Катя нащупала рукой что-то тяжёлое. Это был кривой и острый булыжник. Страх куда-то делся. Появилась знакомая ненависть. Девочка вспомнила, что сделал ей этот человек. И он хочет снова пролить кровь. Нет, на этот раз ничего не выйдет. Катя стала медленно выползать из укрытия. Она беззвучно вылезла и встала, держа камень в руках. Ханс стоял к ней спиной. Сейчас! Другого шанса не будет! Катя кинулась на врага. Немец обернулся слишком поздно. Девочка ударила его булыжником по голове. Силы не хватило. Фриц даже не упал. Но он выронил оружие. Катя, не теряя ни секунды, схватила его и направила на немца. Ругаясь, Ханс повернулся, держась рукой за затылок. Он с ненавистью смотрел на Катю. Это был не взгляд человека. Даже хищники так не смотрят на свою добычу.

— Boses Kind! (Плохой ребёнок!) — проговорил сквозь зубы он. — Du bist es auf jeden Fall. (Это точно ты).

— Komm nicht! (Не подходи!) — дёрнула пистолет вперёд Катя и содрогнулась. Она боялась его. Ненавидела и боялась.

Девочке вспомнились моменты, когда она ходила с Резанцевым стрелять по банкам. «А ведь вы были правы, товарищ командир», — подумала она, — «стрелять в людей труднее». Они стояли и смотрели на друг друга. Катя на этот раз не опускала голову вниз, не отворачивалась. Ханс, кажется не верил, что она может выстрелить в него и поэтому осмеливался мерзко ухмыляться и кивать ей головой. Но девочка понимала, что он хочет морально её сломать и завладеть оружием. Она этого не позволит. Указательный палец дрожал на спусковом крючке. Но тут немец решил действовать наглее:

— Ich weib, dass du night schieben wirst. Gib mir es zuruck. (Я же знаю, ты стрелять не будешь. Отдай мне его назад), — с этими словами он сделал шаг вперёд.

Катя нажала на курок. Раздался выстрел и Ханс повалился с хрипом, держась за грудь. Руки девочки затряслись, пистолет выпал из ослабевших пальцев. Она, вскрикнув, закрыла лицо руками и села на землю. Девочка наблюдала сквозь ладони за тем, как враг корчится от боли. Он смотрел на неё выпученными глазами и что-то пытался сказать. Но из губ только текли слюни и больше ничего. Надо было бы его добить. Но девочка от ужаса даже сдвинуться не могла, не то, что стрелять. К оружию она больше не притронется. Катя сидела и наблюдала за тем, как медленно умирает убийца её семьи. Но от этого легче не становилось. Пропала ненависть, пропал героизм. Девочка опять стала ребёнком. Тут Ханс издал последний вздох и замолк. Его глаза так и остались смотреть на неё. Катя нащупала руками землю и, шатаясь, встала. Она посмотрела на кровавую гимнастёрку немца. Из кармана одежды торчало что-то знакомое. Девочка нехотя подошла к убитому и дрожащими пальцами вытащила запачканную у крови бумажку. Ту самую, которую она некоторое время назад прятала под корнем лиственницы. Он следил за ней. Значит, сомневался, что это могла быть она. Катя ещё раз взглянула на труп и ей стало совсем плохо. Девочку вырвало прямо ему на руку. От этого осознания её вывернуло ещё раз. Она развернулась, сделала от него два шага и упала лицом на землю, рыдая:

— Мама! — сжимала бумажку в руках Катя. — Мама, помоги мне!

Девочка согнулась и зажмурилась. Месть оказалась не такой сладкой, как ей казалось.

Глава 8

«Волнения на два фронта»

Сергей Мимотенко и Роман Сонтынков пробирались сквозь заросли к месту передачи информации. Чем ближе они подходили, тем медленнее становился шаг. Разведчики постоянно оглядывались и действовали очень осторожно.

— Как думаешь, эти черти здесь вообще шастают? — прошептал Роман и пригнулся, чтобы не получить веткой в лицо. — Сидят, небось, на шее у бедных людей.

— Может и сидят, — пожал плечом Сергей. — Интересно, как там справляется наша Катюха?

— Справляется, — перешагнул через корягу тот. — Она у нас боец.

Вот и показалась та самая лиственница. Солдаты подошли к ней и ещё раз огляделись. Сонтынков присел и засунул пальцы под корень дерева.

— Ну что? — отпил из фляги Мимотенко. — Опять ничего? — он обернулся к товарищу, который, не отвечая на его вопрос, продолжал поиски. — Ром!

— Да, вроде, пусто, — проговорил наконец тот. — Наверное, ещё не закончила.

Сергей с досадой помотал головой и закрыл флягу:

— Ну, тогда пошли отсюда. Подождём ещё немного.

— Погоди! — вдруг сказал Роман. — Кажись есть… Да! Есть!

Он вытащил испачканную в земле бумажку, на которой уже толпились шустрые чёрненькие муравьи. Они быстро стали переползать с листа на руку солдату и залезать под рукав. Мимотенко подошёл ближе и присел рядом. Ему тоже не терпелось узнать, что там написал их самый маленький боец. Р Роман, поморщившись, стряхнул противных насекомых, развернул послание другой стороной и обомлел. Край бумаги был пропитан кровью. Она уже успела высохнуть и потерять свой насыщенный цвет, но от этого становилось не легче. Сергей тоже замер и приложил руку ко рту:

— Катюха… — тихо произнёс он.

Сонтынков быстро развернул лист, чуть не порвав его. Там была аккуратно начерчена примерная схема деревни, указан штаб, а снизу, детским старательным подчерком написано количество оккупантов и насколько они вооружены. И только одна строчка сильно выбивалась из всего этого. Буквы были написаны жирно и крупно. Строка съезжала куда-то вбок. Сразу видно, что Катя очень спешила, положив лист на ладонь, как на опору. «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИТЕ СКОРЕЕ!» — вот, что первое и бросилось в глаза нашим солдатам. Это предложение как раз и было запачкано кровью. Надпись «плавала» в бордовом пятне. Разведчики взволнованно переглянулись.

— Ищи её! — быстро сказал Роман. — Она может быть где-то неподалёку!

Бойцы кинулись проверять заросли в поисках Кати, но её нигде не было. Находиться им долго тут было нельзя — может заметить враг. Но и уходить не хотелось.

— Может, — раздвинул ветки кустов Мимотенко. — Может, она смогла уйти? Может не сильно ранена была?

— Скорее всего, её немцы утащили допрашивать, — опёрся рукой на дерево Сонтынков. Он с тревогой посмотрел вдаль, а затем закрыл глаза. — Если, конечно Катю не… — его голос сорвался, боец прикусил губу.

— Типун тебе на язык! — шикнул на товарища Сергей и стукнул кулаком по стволу. — Даже думать об этом не смей! Слышишь меня?! Она живая и живой вернётся! — он вздохнул. — В любом случае, её тут нет. Нужно скорее возвращаться в лагерь. Тут вся деревня в опасности!

* * *

Катя сидела на сене, держа помятый железный черпак с водой. Руки ещё дрожали после произошедшего. Вода то и дело волновалась внутри посуды и билась об её стенки. Девочка смутно помнила события, хоть и произошли они совсем недавно. Затуманиваться сознание стало ещё в лесу, когда пришло время прятать тело Ханса. Не дай бог немцы бы его нашли. Катя не понимала, как вообще его дотащила до той самой сосны, где пряталась до этого сама, как тщательно укрыла тело ветками. Он такой громадный и тяжёлый, а она маленькая и слабая. Хотя, в такие моменты человек способен на невероятное. Не зря в народе говорят: «Жить захочешь, не так приспособишься».

Девочка старалась максимально не прикасаться к убитому. Поэтому, она тащила его за воротник формы. Было боязно смотреть на тело. Наверное, поэтому, поражённый шоком мозг, стал удалять некоторые события. Но начал он это делать слишком поздно. Момент убийства Ханса Катя запомнит на всю жизнь, во всех красках и подробностях. Что самое интересное — она даже про хворост не забыла. Набрала столько, сколько поместилось в руки. А дальше — отнесла записку обратно на место. Вот на этих действиях сознание, наверное, отключилось совсем. Осознала Катя себя уже на пороге дома бабы Наташи с ветками в руках.

Сейчас рядом с девочкой сидела тётя Агафья и её сын.

— На одежде у тебя крови нет, — сказала женщина и осторожно погладила её по волосам. — Немцы ничего не заподозрили. Всё хорошо, всё позади.

Катя ничего не говорила и только смотрела вперёд широко распахнутыми глазами. Она поднесла трясущимися руками черпак к губам и сделала несколько глотков. Но даже это сейчас давалось сложно. Посуда стучала по зубам, а вода выплёскивалась прямо на одежду. Агафья очень сильно волновалась за девочку. Женщина вместе с сыном нашли её здесь в таком состоянии. Единственным, что сказала Катя, было: «Я его убила». И тут всё встало на свои места. Агафья почему — то сразу поняла, что девочка говорила о Хансе. О ком-то другом и речи идти не могло. Рядом сидел Васька. Сейчас он был сам на себя не похож. Мальчик вёл себя непривычно тихо и с испугом смотрел на свою «сестру». Теперь желание уйти на фронт и убивать немцев с винтовки уже не выглядело таким хорошим и привлекательным. Перед глазами ему открылась обратная сторона медали отваги и подвигов. Сторона страха и боли.

— Мам, — вдруг тихо сказал он. — Как там Гришка?

Женщина замерла и посмотрела на него. Вася говорил о своём старшем брате, который сейчас, как и все мужчины, сражались за Отчизну. Мальчик его просто обожал, восхищался и брал с него пример. Он ведь поэтому на фронт и хотел сбежать, чтобы быть ближе к брату. Мечтал быть таким же смелым и тоже защищать Родину. Агафья снова опустила взгляд на Катю. А ведь её ребёнку тоже сейчас тяжело. И рука у него дрожала, выпуская первую пулю в живого человека, и сердце кровью обливается при виде мёртвых товарищей. Что там сейчас происходит? Неизвестно.

* * *

Зоя Мамонтова сидела возле зеркала и заплетала себе косы. Она с любовью перебирала густые пряди между собой и тихонько напевала под нос колыбельную, которую слышала ещё в далёком детстве от матери:

— В русской печке чёрт сидел, баюкал он чертёнка. Он малютке песни пел, качая коробчонку. Говорит… — девушка запнулась, вместе с этим остановились и пальцы, плетущие косы. Она вздохнула и посмотрела наверх, вспоминая слова. — Говорит: «Ты спи, дитя. День пройдёт, ты тьмы дождись… — опять забыла. А ведь раньше Зоя хорошо знала эту колыбельную, слово в слово.

Взгляд Мамотновой упал на кровать Кати, которая отражалась в зеркале. Там же была видна и аккуратно сложенная форма. С тех пор, как девочка её туда положила, к одежде никто не притронулся. Зоя вздохнула. Всё-таки тоскливо было без Кати. Пусто. В их женском коллективе это особенно чувствовалось. Никто не сидел рядом, с интересом слушая истории, не рассказывал о «подвигах» Летаева, Макаренко и других бойцов, не молился перед сном. Последнее уже давно здесь прижилось. Теперь медсёстрам было даже как-то неуютно без тихого шёпота Кати.

Солнце уже потихоньку начинало садиться. Нужно было готовиться к ночной смене в медпункте. Она заплела ленту в косу и завязала. Всё, теперь на голове порядок. Тут в отражении показалась Горнеева. Свет не падал ей на лицо, поэтому медсестра казалась жуткой. Зоя подпрыгнула и ойкнула, прижав руки к груди. Она обернулась на подругу:

— Ты что так меня пугаешь? — сказала она и нахмурилась. — Чего молчишь?

Свет заката наконец полностью осветил Василису. В глазах девушки застыли слёзы, плечи и губы у неё тряслись.

— Что случилось? — встала Зоя. — Василис! — она подошла к подруге и опустила руки ей на плечи.

— Немцы всё узнали, — закрыла рот ладонями Гонеева.

Внутри Мамонтовой всё похолодело. Руки съехали с плеч подруги и повисли как плети.

— Что узнали? — спросила почти шёпотом она.

— Про нашу Катю, — еле держалась на грани истерики та. Василиса в голос вздохнула и на одном дыхании быстро проговорила. — Наши разведчики нашли от неё послание, на котором была её кровь… Об этом весь батальон гудит… — тут она не выдержала и тихо заплакала. — Её, наверное, ранили и мучают… Или убили давно…

Горнеева крепко обняла Зою и уткнулась ей лицом в плечо. Мамонтова ещё раз посмотрела на форму Кати. Всё это просто не укладывалось в голове. Как же так? Неужели девочка больше не наденет её? Не запихнёт листы газеты себе в сапоги и не побежит в них на улицу к бойцам, зовя за собой Пулю. Никто больше не будет раздавать письма, молиться за солдат, носиться по всему лагерю. Неужели всё это пропадёт? Пропадёт вместе с Катей? Надеяться на то, что она жива, было трудно. Немцы с такими сильно не церемонились — расстреливали. Мамонтова погладила подругу по спине:

— Будет, Василис, — сказала она, — будет.

* * *

В землянке у командира тоже была суматоха. Все обсуждали дальнейший план действий. Олег Дымов и Антон Шевченко настаивали на том, чтобы пойти освобождать деревню как можно скорее, Сорокин предлагал дождаться зари. Они горячо спорили:

— Нужно идти ночью! — опёрся рукой на стол Шевченко. — Враг нас ждать тогда не будет. Возьмём их прямо в кроватях!

— А ты так хорошо знаешь деревню, что ночью сможешь там сориентироваться? К тому же, подумай о гражданских. Не знаю, как немцы, а вот они точно нас не ждут. Ничерта не поймут в темноте и панику разведут. Оно тебе надо?

Александр же молчал и невидяще смотрел на бумажку, которую некоторое время назад и принесли разведчики. Как же сейчас было тяжело работать. Не только работать, да и думать вообще. Он хоть и командир, но ему было очень трудно справиться с волнением. Ещё и подоспела совесть. Она вцепилась всеми своими когтями и зубами в душу и не хотела отпускать. Резанцев смотрел на эту молящую надпись, запачканную кровью, и винил себя ещё больше. Он понимал, что не простит себе этого. Он уже не прощал. Не готова она была. Не готова! Это видно было! По испуганному взгляду, по неуверенности. Нужно было решать за неё. Катя не могла дать другого ответа. Постеснялась, побоялась отказать, как и большинство детей. Таких людей хоть в огонь и воду посылай — пойдут. Нужно было это понять ещё тогда. Почему он этого не сделал?! Почему не разработал другой план? Ведь раньше и без девочки справлялись. И в этот раз обошлись бы без её помощи. А сейчас? Что с ней там произошло? Да и не только с ней. Неправильно это — доверять такое задание необученному ребёнку. Неправильно! Но в данный момент нужно было взять себя в руки. Он командир. У него голова должна быть холодной всегда и везде. А это сделать нелегко. Александр подвернул лист, скрыв кровавую надпись, которая всех так отвлекала и решительно сказал:

— Мы наступаем завтра утром, нам нужно время подготовиться.

— Товарищ командир! — поднял взгляд на Резанцева Олег. — Написано же, что побыстрее нужно. Немцы про нас всё пронюхали!

— Кто тебе такую чушь сказал? — спросил тот. — Если бы немцы про нас узнали — этой бумажки бы сейчас на столе не лежало. Катя успела спрятать её. Фрицы нас не ждут.

— Так ведь… — начал было Шевченко, но его перебили.

— А лезть без подготовки — огромный риск и для гражданских, и для нас! — поддержал Александра Сорокин. — Так что сидим и тщательно всё продумываем! Вопросов лишних не задаём!

Бойцы, наконец, угомонились. Резанцев с благодарностью кивнул Ивану и указал на схему деревни, нарисованную Катей:

— Вот здесь их штаб.

— Слушай, — остановил его Сорокин. — Там же шишка сидит?

— Ну, главнокомандующий быть должен, — согласился Александр.

— Живым нужно брать.

— Это уже по мере поступления. Сможем живьём — хорошо, нет — зацикливаться не будем. Наша главная цель — освобождение деревни и их жителей. Гражданских нужно защищать.

— А Катюха у нас молодец, всё расписала, — заметил Олег.

— Не отвлекаемся, — сказал Сорокин и пододвинул керосиновую лампу ближе к листу.

Резанцев ничего не ответил. Он сделал секундную паузу, а, затем, продолжил работу. Было тяжело. Очень тяжело. Бойцы себе и представить не могли, чтобы с их Катей какая — то гнида сделала что-то плохое. От этого кровь закипала в жилах от ярости. Всем хотелось поскорей отправиться в Малиновку, увидеть её иузнать, что произошло. И все искренне надеялись на лучшее и на то, что уже завтра их самый маленький боец вернётся домой.

Глава 9

«Затишье»

Тонкие слабые пальцы сжимали и разжимали маленький клочок сена. В нос бил привычный запах пыли, через дыру в крыше ярко сверкали звёзды. Время потихоньку близилось к рассвету, но светлячки не хотели покидать своего места и заканчивать мелодию. Столько песен было ещё не спето. Уходить рано. Рядом посапывал Васька, прислонившись спиной к боку матери. Пальцы тёти Агафьи так и остались у сына в непослушных волосах. Через перегородку спали соседи. Егор и Максим перед сном долго не могли поделить простыню. Так и сунули порознь и без неё. Она сползла с мальчиков и осталась лежать между ними. Недалеко от них лежала на боку баба Рая. Время от времени она резко выдыхала, похрапывая. Уснула вся Малиновка.

Не спала только одна Катя. Она безжизненно смотрела на звёзды, слушала сверчков и ждала. Ждала наших. Девочка чувствовала, они скоро будут здесь. Через несколько часов она наконец станет Катей, а не Леной. Её заберут назад в батальон и закончится этот ад. Но с другой стороны грыз страх. Вдруг немцы, заметив отсутствие Ханса, подумают, что в деревне есть партизан? Или ещё что похуже — найдут тело? Голову кружили тревожные мысли. Тётя Агафья не спала вместе с ней половину ночи, но потом усталость взяла своё. Кате спать хотелось очень сильно. Но как только она начинала закрывать глаза, как сразу же видела картину убийства немца. Его выпученные глаза, кровавую гимнастёрку, мерзкий взгляд. Опять мутило. Катя никогда и в жизни представить себе не могла, что когда-нибудь убьёт человека. Она же очень «мягкая» — как говорил покойный отец. Такой же была и её мать. Даже убивая скотину, у Анны выступали слёзы, как в первый раз. И это несмотря на то, что в деревне резать животных — дело хозяйское. Соседи смотрели на женщину с непониманием. Но Катя лишила жизни далеко не курочку или овцу. Она убила человека. Хотя, человеком его назвать язык не поворачивался. Вместе со страхом внутри боролась ещё и обида. Обида за то, что она не добила его. Эта гнида заслуживает большего. Хоть сто раз выстрели в него — будет мало. Это не компенсирует страдания невинных людей. Никогда этого не будет достаточно! Катя даже не отомстила по-человечески. Всё случилось так быстро и неожиданно даже для неё самой. Палец сам как-то нажал на курок. Слава Богу, что хоть попала. А если бы промахнулась? Об этом даже думать страшно. Тяжело, очень тяжело. Она подняла ногу, загородив вид на звёздное небо и посмотрела на замотанную в мокрую тряпку стопу. Пока она там бегала, то содрала ноги в кровь. Даже ходить было больно. Но стала чувствовать Катя это только вернувшись в деревню. Тётя Агафья очень сильно выручила. Девочка опустила ногу назад и повернулась к Ваське. Она осторожно взяла его за руку и погладила мягкую ладошку большим пальцем. Всё-таки, если бы Катя не убила Ханса, то её самой и «брата» с «мамой» здесь не было. Глаза девочки потихоньку закрылись, и она провалилась в сон.

* * *

Начинало подниматься солнце, а за ним и все деревенские. Зорникова открыла глаза и увидела крепко спящую Катю. «Заснула наконец», — подумала женщина и аккуратно села. Она убрала выбившиеся волосы с лица и тихонько потрясла сына за руку. Васька поморщился и перевернулся на другой бок.

— Вставай давай, — прошептала женщина.

— Можно ещё чуть-чуть? — положил ладони под щёку мальчик.

— Никаких «чуть-чуть». Вставай.

Вася нехотя приподнялся и, прищурившись, посмотрел на Катю:

— А Лену почему не будишь?

— Лена не спала ещё, — сказала Агафья и усадила сына за плечи. — Давай-давай. Мне нужна твоя помощь.

Тут проснулась и баба Рая. Она, бухтя, поднялась и потёрла свои помятые красные щёки. Пожилая женщина повернулась к Зорниковой:

— Утро доброе, Гась.

— Доброе, — кивнула та.

Рая, пыхтя, подползла к внукам и стала по очереди дёргать их за ноги:

— Встаём, охламоны, — сказала она. — Поднимаемся! Работать пора.

— Ну ба! — буркнули одновременно братья и попытались уползти от требовательных рук бабы Раи.

— Что «ба»?! — нахмурилась та. — Кто мне спать не давал — простыню несчастную делили? Сами в результате уснули без неё, а о родной старой бабушке даже не подумали!

— Да ба, не заводись, — встал Максим.

— Да как мне не заводиться? — упёрла руки в бока Рая. — Вот вернутся ваши мамка с папкой с войны и скажут мне: «Что ж ты, старая, избаловала внуков?» А мне что им ответить? Как в глаза смотреть?

«Спасибо они тебе скажут. Огромное человеческое «спасибо»», — подумала Агафья и взглянула на Катю, которая уже начинала просыпаться. Дали подремать, называется. И так каждое утро. Раньше хоть в соседних домах жили, а сейчас в одном сарае. И каждый божий день начинаются разборки. Что же за манера у людей такая? Не терпится всё на уши поднять.

Катя открыла глаза приподнялась. Зорникова с досадой вздохнула и подтолкнула сына к спуску вниз:

— Давай, не грей уши.

Мальчик ещё раз оглянулся на соседей и стал спускаться. Катя тоже немного понаблюдала за этой шумной сценой, а, затем, повернулась к Агафье:

— Что происходит? — спросила она.

Женщина махнула рукой и сказала:

— Ты сама спи. Эти сейчас уйдут.

— Нет, — потёрла глаза девочка и стала пробираться к краю. — Они могут сегодня прийти! Я их дождусь!

Зорникова пропустила девочку и посмотрела ей вслед. А ведь и правда. Это произойдёт совсем скоро. Наши бойцы, наконец, придут и освободят Малиновку от немецких оков. Даже не верится. Деревня пробыла под оккупацией совсем недолго, но люди натерпелись достаточно. Женщина сама, как ребёнок, ждала наших. Ждала с нетерпением.

Катя спустилась вниз и посмотрела на свои замотанные ноги:

— Тёть Ага… ой… Мам! — крикнула она. — Что с тряпками — то делать?

— Ничего не делай! — послышался голос Зорниковой. — Не снимай их! Ходи так!

Девочка подошла к умывальнику, возле которого Вася уже чистил зубы сосновой веточкой. Она набрала воду в ладони и стала умываться. Мальчик наблюдал за ней, грызя кончик ветки. Катя выглядела замученной. Не такой, какой была при их первой встрече. Она побледнела, появились круги под глазами, седины заметно прибавилось. Теперь чёрных волос было меньше, чем белых. Сегодня девочка была ещё и вялой из-за недосыпа и нервов. Вася хоть и был мал, но он всё это замечал и понимал, что это задание его «сестре» даётся очень тяжело.

— Лен. А Лен, — обратился к ней он.

Катя повернулась к нему и тоже взяла сосновую веточку:

— Чего тебе? — спросила она.

— Ты не расстраивайся по — поводу немца, — сказал тихо мальчик. — Он заслужил. Ты же солдат, должна это знать.

Девочка устало улыбнулась:

— Я не только из — за этого волнуюсь. Причин много, ты не поймёшь.

— А ты хочешь назад вернуться? — спросил тот.

— Хочу, — уверенно ответила девочка.

— Почему? — не понимал настырный Васька. — Ты же не хочешь воевать. Я вижу.

— А кто этого хочет?

— Так оставайся здесь! — неожиданно для девочки произнёс мальчик. — Тут хорошо. Мама тебя уже приняла. Сейчас оккупантов выселят и у нас дом будет. Заживём хорошо! — он посмотрел вниз и грустно добавил. — Я не хочу, чтобы ты уходила.

Катя ласково провела рукой по его растрёпанным волосам:

— Не могу я, Васька, — сказала она. — Батальон — мой дом. А солдаты — моя семья.

— Тогда меня забери с собой! — опять принялся за своё Вася. — Я буду хорошо себя вести!

— Ты здесь будешь нужнее, — Катя ещё раз взлохматила ему волосы, — Защищай Родину дома.

На улице пока было всё мирно: дети в одних длинных рубашках забегали друг за другом в соседние дворы. Девчонки носились с «одуванчиком» на голове. Их не успели причесать матери, поэтому волосы были очень сильно спутаны между собой. Совсем маленькие дети бегали совсем голышом. Обычное деревенское утро. Только вот, где оккупанты? Кате это показалось странным. Немцев вообще нигде не наблюдалось. Обычно они ходят где-то неподалёку. А тут…

— Фрицев нет, — прошептала девочка, внимательно разглядывая улицу в щель сарая. — Где они? — повернулась она к Васе.

— Их уже взяли? — встал на носки мальчик и сложил ладони. — Наши пришли?

— Нет, — с тревогой вглядываясь в окрестности, насколько позволял обзор. — Мы бы это точно услышали.

У девочки было плохое предчувствие. Немцы ходили везде. Дворик возле их сарая не исключение. Утром их всегда особенно много — нужно же умыться, ополоснуться. А сегодня никого. Нехорошо. «Затишье — страшная вещь, не знаешь откуда пуля прилетит», — так всегда говорил товарищ командир. И Катя не раз была свидетелем этого временного «мира», после которого шла кровавая бойня. Только там было затишье на поле боя, а тут — то деревня. Катя не могла больше здесь сидеть. Нужно было узнать в чём дело. Она отложила сосновую палочку и подошла к выходу.

— Ты куда? — спросил Вася.

— Мне это не нравится, — открыла с трудом деревянную дверь девочка.

— Пойдёшь искать этих гадов? — оживился мальчик.

Катя поняла, куда он клонит и отказала раньше, чем тот смог что-либо сказать:

— Не ходи за мной, я быстро.

С этими словами она выбежала на улицу. Вася с обидой отвернулся и надул губы. Почему ему нельзя? Он же тоже хотел помочь в спасении деревни. К тому же, какой мальчишка не захочет следить за врагами, как настоящий солдат? Нет, он тоже пойдёт! Но как только Вася метнулся к двери, послышался строгий голос матери:

— А ты куда это собрался?

Мальчик посмотрел на маленькую отдаляющуюся фигуру Кати и нехотя развернулся. Зорникова быстро спустилась, оттряхивая сарафан от соломы. Позади неё медленными шажочками аккуратно передвигалась по сену баба Рая с недовольными и заспанными внуками.

— Тяжело мне просто, Гась, — вздыхала пожилая женщина. — Жить сейчас вообще тяжело стало.

— Всё образумится, тёть Рай, — сказала Агафья. — Всё будет хорошо. — она подошла к сыну и наклонила голову. — И куда, мой милый, ты уже собирался уйти? Матери помогать не надо?

— Я за Леной хотел пойти, — буркнул мальчик.

Женщина взглянула в сторону умывальника, возле которого только недавно стояла девочка:

— А где она? — обеспокоенно спросила Зорникова. — Куда она?

— Что? Уже и Ленка твоя убежала? — держалась за бока Рая. Она вздохнула. — Дети сейчас такие.

Но Агафья не слушала болтливую соседку. Она взяла сына за руку и вывела на улицу подальше от посторонних ушей. Дойдя до ближайшего дерева, женщина остановилась и нагнулась к сыну:

— Вася, где Лена? — взяла его за плечи она.

— К немцам пошла, — сказал тот.

— Зачем ей немцы? — не поняла женщина.

— Я откуда знаю? — нахохлился Вася. — Сказала, что ей что-то не нравится и убежала. Я так ничего и не понял.

Агафья отпустила плечи сына:

— Да куда же её опять несёт? — проговорила Зорникова и поспешила вдоль домов искать Катю.

* * *

Катя лежала на прогнившей деревянной крыше старого сарайчика и вместе с остальными детьми наблюдала за немцами. Оккупанты для неё выглядели сверху такими маленькими и беспомощными. Казалось, что она одна может их всех задавать своей большой ладонью. Но нет, это только казалось. Фрицы зачем-то строились в шеренги. Перед ними стоял капитан Дженс. Он курил сигарету и наблюдал за бойцами, приподняв голову.

— Павлин, — протянул рядом Мишка.

— Ага, — положил голову на руки Серёжа.

— А под хвостом обычная голая куриная жопа, — продолжал рассматривать капитана тот. — Чтоб тебе все перья общипали, гнида фашистская.

— Да заткнитесь вы уже! — шикнула на них Лида. — Нас заметят!

— А вас — девчонок, мы вообще звать не собирались! — сказал Серёжа и важно добавил. — Не женское это дело — в разведку ходить.

«Ну-ну», — подумала Катя, — «не женское. А чем же я тут третий день занимаюсь?»

— А можно спросить? — прервала спор девочка и кивнула на немцев. — Что они делают?

— Что-то вроде собрания, — ответила Лида. — Они периодически так собираются.

— А вы зачем здесь сидите?

— Так интересно же, — улыбнулся Миша. — Этот капитан так смешно на них ругается. Однажды подзатыльник одному дал. Мы еле смех сдержали, — он сделал паузу и понизил тон. — А так, конечно, мы ходим на разведку. Нужно же кому-то это делать?

— И про что они говорят? — спросила Катя.

— Да кто их знает? — нахмурился Серёжа. — Трещат там себе и трещат. Мы же немецкого не знаем.

Катя опять посмотрела на немцев, которые уже построились в две длинных линии. И тут девочку осенило. «Теперь они точно заметят отсутствие Ханса», — с ужасом подумала она. — «Их же всех вместе собрали! Ой плохо! Господи! Как же всё плохо!» Её опасения сбылись: капитан задал бойцам роковой вопрос:

— Weibt du, wo Hans ist? Ich habe ihn lange nicht gesehen. (Вы не знаете, где Ханс? Я его давно не видел).

— Ich habe ihn gestern zum letzten Mal in der Nähe des Hauptquartiers gesehen. (Я его в последний раз видел вчера, возле штаба), — ответил один из солдат.

— Und ich bin in der Nähe des Bades. (А я возле бани).

— Hat ihn heute jemand gesehen? (Сегодня его видел кто-нибудь?) — выпустил дым Дженс.

Все молчали. Немцы вопросительно переглядывались между собой, но никто товарища не видел. И не увидят. Лежит их дружок, гниёт под деревцем.

— Gut, Kapitän! Wahrscheinlich springt er wieder mit irgendeinem Mädchen ins Heu! (Да ладно, капитан! Он, наверное, опять с девушкой какой-нибудь на сене кувыркается!) — вдруг звонко прервал тишину один из солдат.

Все рассмеялись, но Дженсу было не до веселья. Он насупил свои густые брови и опустил задумчиво голову.

— Что-то гогочат там, — с любопытством прошептал Мишка. — Интересно, о чём они разговаривают?

Катя лежала белее мела. Она-то, в отличие от ребят, знала о чём идёт речь. За время проведения в батальоне, девочка стала лучше понимать вражеский язык. Бойцы его учили, когда было время. Катя потихоньку тоже начинала запоминать некоторые слова и выражения. И вот он прогресс. Хоть она и не могла разобрать всё, но большую часть поняла. И теперь ждала решения капитана, затаив дыхание. Лишь бы он не сделал то, чего девочка так опасалась. Осталось немного подождать наших. Немного! Но Дженс будто читал её страхи. Он выкинул окурок на землю и задавил его сапогом:

— Und wenn nicht? Also werden wir die Ausrichtung auf die Anwesenheit von Partisanen überprüfen. (А, если нет? Значит, будем проверять население на наличие партизан).

Глава 10

«Свободная Малиновка»

Нет, жизнь совсем перепутала добро и зло. Почему же так происходит? Когда спасение уже в маленьком шажочке от тебя, так всё идёт наперекосяк. Катя теперь поняла, что чувствовали её родные там в Лесково, когда их согнали насильно в одном месте. Согнали словно стадо. Зорникова, как и остальные матери и бабушки, прижала её с Васей к себе. Девочка оглядела толпу, в которой находилась. У всех в глазах застыл страх. Она перевела взгляд на Машку, которая стояла и держала маленькую сестрёнку на руках. Рядом опёрлась на самодельную трость старушка — её бабушка. Маша плакала и старалась держать сестру как можно дальше от немцев. Катя с ненавистью посмотрела на душителей — фашистов. Сегодня жизнь любого в этой толпе может оборваться. А может и всех. Но всё-таки участь Малиновки будет отличаться от Лесково. Их не сожгут — расстреляют.

Перед перепуганными людьми стояло семь немцев, один из них был капитаном. Дженс и Августин были впереди всех. Капитан смотрел на сбившихся в кучу людей холодно, ему совершенно были безразличны их слёзы, дети… Переводчик поднимать взгляд на толпу не решался. Он просто опустил голову вниз, сняв с носа круглые очки и нервно вертя их в руках.

— Wir haben Sie zum Verhör hereingebracht. Wenn Sie unsere Fragen beantworten, wird niemand verletzt! — почти торжественно объявил Дженс.

От его резкого и громкого голоса все сжались. Что он им так говорил? Предсмертное пожелание? Объявление? Даже Катя толком не поняла его. Да и как тут переводить, когда мозг от волнения отключился совсем? Все уставились в надежде на Августина. Тот глубоко кивнул и, наконец, поднял взгляд на собравшихся:

— Мы привели вас на допрос. Если будете отвечать на наши вопросы — никто не пострадает.

Со всех сторон послышались облегчённые вздохи. Не расстрел, допрос. Хватка Зорниковой ослабла. Она погладила большим пальцем плечо сына, но взгляда не опускала, продолжала смотреть на фрицев. Капитан тем временем не стал томить и продолжил:

— Ich komme zum Wichtigsten. Wir haben einen Kämpfer verloren und er ist nicht im Dorf, — он сделал паузу и внимательно обвёл проницательным взглядом толпу. — Ich habe den Verdacht, dass es unter Ihnen Partisanen gibt? Sagen Sie es am besten gleich. Wenn wir selbst davon erfahren, wird es schließlich sehr schlecht für Sie alle sein.

Услышав слово «Partisanen», Агафья прижала к себе Катю так, что той стало трудно дышать. Тело девочки от волнения стало каким-то деревянным и непослушным. Она уже знала, что сейчас скажет полиглот.

— У нас пропал солдат, — переводил медленно Августин. — В деревне нет его.

Все слушали его на одном дыхании. Даже ветер перестал дуть, лишь бы люди услышали каждое словечко.

— У нас есть мысль о том, что среди вас есть партизаны, — продолжал тот. — Вам лучше рассказать об этом сразу или иначе вам будет очень плохо.

Толпа зашумела: «Про каких партизан речь идёт? У нас нет их! А они нам поверят?» — перешёптывались люди между собой.

— Jetzt gestehen. Ich werde nicht warten, — убрал руки за спину капитан.

— Ждать не будем, признавайтесь сейчас, — быстро произнёс Августин и отошёл назад.

Тут Дженс достал пистолет и направил на рыжеволосую молоденькую девушку. Толпа сразу же замолчала и в ужасе посмотрела на капитана.

— Вы же сказали, что это допрос! — вдруг воскликнула Зорникова. — Что вы делаете?!

«Это допрос по-немецки», — подумала с ненавистью Катя и зажмурилась. Что же ей делать? Что же делать? Скажешь, что ты партизан — погибнут люди. И не скажешь — погибнут. Оставалось только смотреть, что будет дальше. Катя же солдат, она должна была что-то предпринять. Но в данный момент у неё были связаны руки. Выхода не было.

Капитан, тем временем, даже не посмотрел в сторону Агафьи. Его пистолет по-прежнему был наставлен на испуганную девушку:

— Partisan?! — крикнул он.

Та поднесла дрожащие руки к груди. Она быстро замотала головой и разревелась:

— Я не… я не… — её взгляд остановился на дуле страшного пистолета. Не выдержав, она упала на колени и опустила голову к земле. — Я ничего не делала! Ничего! Не надо! Не на-а-а-до! — взвыла девушка и, схватившись руками за волосы, забилась в истерике.

Дженс, понимая, что от неё толка будут мало, прицелился в бабу Раю:

— Partisan?!

— Какой я партизан? — обняла крепче Егора и Максима та. — Какой из меня партизан? Я старая вся! У меня двое внуков!

Братья стояли, прижавшись к своей бабушке. По щекам Егора катились слёзы. В такие моменты забываются все обиды и ссоры. Осознаёшь, что кроме этой ворчливой бабки и вредного брата у тебя никого нет. Никого. Родители? Связь с ними пропала ещё полгода назад. Ни одного письма не пришло ни от мамы, ни от папы. И это, несмотря на то, что воюют в разных местах. Остались только они — надоедливые, но родные люди, других нет. Августин уже собирался перевести слова пожилой женщины, но капитан жестом остановил его и опустил оружие.

— Да где у нас тут партизаны? — крикнул кто-то из толпы. — У нас дети малые за спиной! Ну как мы можем воевать?! Вы сами себя услышьте! Мы оружие в руках никогда не держали! Не губите нас!

Снова повисла тишина, прерывающую только громкие всхлипы девушки, на которую некоторое время назад направили пистолет. Рядом стоящий Мишка, медленно присел и взял бедняжку за локоть:

— Вставай, Зин, — тихо проговорил он. — Вставай! Вставай!

Но та продолжала лежать на траве. Всё-таки у всех реакция разная. Кто-то при виде оружия впадает в ступор, кто-то сопротивляется, а кто-то впадает в истерику. Наконец, мальчику удалось поднять несчастную. Но даже стоя, она продолжала плакать, держась за волосы. «Я не делала! Я ничего не сделала! Не надо! Не надо!» — зажмурившись, повторяла девушка. Но даже несмотря на угрозы, в партизанстве никто не признавался.

Дженс посмотрел на толпу и задумался. О чём? — неизвестно. Что может быть в голове у фашиста? Есть ли в этой голове что-то, кроме жажды крови? «И что теперь?» — задавалась вопросом Катя. — «Расстреляют или отпустят? Господи, да что же это делается?» Тут она заметила молоденького немца, который на всех парах нёсся к своим. Пилотка у него слетела с головы, железный круглый медальон выпрыгнул наружу гимнастёрки и скакал по груди, лицо у фрица было красное, напуганное. Что произошло?

— Russen sind hier! (Здесь русские!) — закричал во всё горло он. Тут его ноги переплелись, и оккупант упал на траву.

Как только он это сказал, послышалась череда выстрелов и крики наших солдат:

— Ура! … Вот тебе, гнида фашистская! … Гоните их в шею!

Немцы побледнели на глазах. Теперь им было далеко не до гражданских и партизан. О каких партизанах может идти речь, когда к тебе приближаются вооружённые солдаты? Наши застали их врасплох. Немцы были не готовы к атаке. Многие разбрелись искать Ханса, а тут была лишь часть солдат. Ведь сколько их там нужно для допроса безоружных мирных жителей? Сейчас их быстро тут положат.

— Was machen wir?! Kapitän! (Что будем делать?! Капитан!) — в панике спросил только что прибежавший парнишка.

Но мужественный и наводящий страх капитан, дал дёру. Оккупанты остались без лидера. Тут уже опомнились и деревенские:

— Бежим в сарай! — крикнула Лида и все ломанулись в укрытие, пока немцы про них не вспомнили.

Катя посмотрела в сторону шума. Душе стало так легко и тепло. Впервые за столько времени девочка ощутила облегчение и счастье. «Наши! Пришли! Наконец пришли!» — подумала радостно она и сделала рывок вперёд, но сзади её схватила Зорникова:

— Куда ты опять?! — крикнула она. — В сарай!

Девочку вдруг осенило. И правда. Куда она собралась? В бой? Об этом Катя как-то не подумала. Точнее, она вообще не думала в этот момент. Тело само кинулось вперёд. Так бы и добежала до наших, если бы её не остановили.

Внутри сарая было тесно, но зато безопасно. Все сидели молча и слушали шум боя. Даже дети не плакали, понимали, что происходит великое и радостное событие. Нарушала тишину только баба Наташа. Старушка вытирала платком слёзы с обвисших щёк и всё повторяла: «Наши мальчики пришли! Наши мальчики пришли!» Рядом с ней сидели взрослые и ребята, утешая её:

— Не плачьте, баб Наташ! — просил Серёжа. — Нас же спасать пришли! Теперь хорошо всё будет! Заживём, баб Наташ! Заживём!

— Я плачу не от горя, Серёженька, — говорила та, — я плачу от счастья. Мне давно не было так хорошо, как сейчас. Так давно!

Катя всё смотрела на выход. Она не могла дождаться того момента, когда эта дверь откроется и на пороге появятся наши ребята. Девочка не видела их три дня, но для неё прошло гораздо больше. Столько всего успело с ней произойти, столько всего пришлось вытерпеть. И вот она — долгожданная награда. Скоро всё будет хорошо. Тут выстрелы прекратились. Снова повисла тишина неизвестности:

— Так быстро? — нагнулась вперёд Агафья. — Даже и получаса не прошло. Почему всё остановилось?

— Если уж капитан смылся ещё до боя, чего ты от его бойцов ждёшь? — напомнила Рая. — Наши их там быстренько.

— А я же говорил, что под хвостом то же, что и у курицы! — улыбнулся Мишка. — Подпалили перья нашему павлину! Так им и надо! Получили гады по заслугам!

Баба Наташа беззвучно засмеялась, растянув тонкие губы в улыбке.

Тут дверь сарая медленно приоткрылась. На пороге появились Фокин, Липтенко и Летаев. Люди сразу же повернулись к пришедшим и замолчали.

— Можно выходить, — объявил Фёдор. — Всё безопасно.

При виде бойцов, сердце Кати от счастья чуть не выпрыгнуло из груди. Они были такие родные, такие знакомые. Как же долго она их ждала. Девочка вскочила и бросилась к солдатам:

— Ребята! — закричала радостно она и врезалась со всей скоростью в Фокина.

Он только хекнул и крепко обнял девочку, которую уже не чаяли увидеть живой.

— Катюха! — воскликнул Летаев.

Девочка, наконец, отстала от Фокина. А Фёдор вдруг с необычайной для него осторожностью взял её за плечо:

— Ты не ранена? — обеспокоенно спросил он, внимательно разглядывая девочку. От него не укрылась ни бледность ребёнка, не почти поседевшие волосы. Боец легонько встряхнул её. — Не ранена?

Катя помотала головой. Тут Фёдор принял свой прежний мальчишеский вид. Он схватил девочку на руки и подбросил:

— Наша Катюха! Живая и здоровая! — радостно воскликнул Летаев и повернулся к Липтенко. — Лунатик, ты рад?

Жители деревни, наблюдавшие за этой сценой, потеряли дар речи. Оказывается, Лена, вовсе не Лена, заблудившаяся в лесу. Это Катя, которую почему-то знают все солдаты. Зорникова смотрела на это воссоединение и улыбалась:

— Так вот, как её зовут на самом деле, — проговорила задумчиво женщина и повернулась к сыну. — А ты знал?

Васька тихо кивнул и шмыгнул носом.

* * *

Александр подошёл к одному из деревянных домов и провёл пальцами по пробитому пулями углу. Фрицы явно не ожидали их визита. Нашим даже сражаться не пришлось. Погоняли немцев по деревне и взяли. Всё прошло так, как и планировалось, даже лучше. Местные догадались спрятаться и не путались под ногами. В нос ударил резкий запах табака. Командир обернулся и увидел Сорокина, довольно покуривающего сигарету.

— Что-то запах какой-то не такой, — заметил Резанцев. — Ты что достал?

— Трофей, Санёк, — улыбнулся Иван и выпустил дым. — Трофей.

— Вы уже немцев ограбили? — догадался тот.

— Да что их там грабить? — махнул рукой Сорокин.

— Ладно, — отмахнулся Александр, — доложи обстановку.

— Ну, — стряхнул пепел Иван, — фрицев взяли, капитана этого, как ты сказал, оттащили в один из домов под охрану. Всё-таки медленно он бегает. Гражданские только что вышли.

— И как они? — настороженно спросил Резанцев.

— Нормально, — ответил тот, — без потерь.

— Катю нашли?

Сорокин улыбнулся:

— Нашли. Живой наш боец, — успокоил друга он. — Живее не бывает.

— Она ранена?

— Нет, целая и невредимая. Так, что, Сань, — Иван дружески стукнул товарища по плечу, — можешь себя не грызть.

У командира, как от сердца отлегло. «Цела», — с облегчением подумал Резанцев. Он шёл сюда с полной уверенностью, что с девочкой случилось что-то страшное. Медсёстры готовили почти весь свой арсенал. Но, как оказалось, не зря готовили. Сейчас Горнеева и Макаренко занимались раненным в ногу капитаном. Всё-таки его ещё допросить нужно. Но оставался главный вопрос, который не давал Александру покоя. Откуда тогда была кровь на записке? Точнее, чья?

* * *

— Сыночек! Родненький! — обнимала Васазде баба Наташа. — Дай Бог тебе здоровья! Спасибо вам всем!

Лукиан был далеко не первым, кто попадал в плен к благодарной старушке. И не выпускала из рук солдат она очень долго. Называла каждого сыном, а те её в ответ матерью. Правда, бедному грузину такое было в новинку. Он в надежде на спасение смотрел на товарищей, но те лишь улыбались и помогать не собирались. В деревне были далеко не все бойцы. Многие сейчас вместе с Сорокиным разбирались с фрицами. Люди пока не собирались возвращаться в свои дома. Все были на улице. Мальчишки с восхищением смотрели на настоящих солдат и мечтали быть такими же. Но больше интереса у всех вызвала Катя. После шумной встречи её с бойцами, у них накопилось очень много вопросов. Больше приставали, конечно же, ребята:

— А ты тоже солдат, получается? — спрашивала Надя.

— Получается, да, — кивнула Катя.

— И форма у тебя есть? — недоверчиво посмотрел на девочку Серёжа.

— Есть.

— А винтовка? Пистолет? — подсел ближе Мишка.

— Оружия нет, — опустила голову та, — не выдали ещё.

— Она стрелять умеет! — указал на Катю Васька и с гордостью добавил. — Я, кстати, у них в батальоне был.

— Брешешь! — повернулся к нему Серёжа.

— Он не врёт, — заступилась за «брата» девочка. — Вася и правда был у нас. Он, кстати, и сообщил нашим о том, что вам нужна помощь.

— Так вот почему тогда тебя так долго не было, — вспомнила Лида. — Молодец.

Мальчик довольно улыбнулся и посмотрел вниз.

— Так ты, получается, вовсе не Лена, — посадила младшую сестру на колени Маша.

— Нет, я Катя, — сказала девочка. — Просто, когда я сюда только пришла, меня при немцах так назвала тётя Агафья. Вот и пришлось это имя взять, чтобы ничего не заподозрили.

— А ты на фронт добровольцем? — поинтересовался Мишка. — И родители отпустили?

— У меня нет родителей, — сказала Катя. — Оттого и попала. Меня бойцы нашли и спасли.

— Я почему — то так и подумала, — отвела взгляд в сторону Лида.

Взрослые, наоборот, окружили Зорникову:

— Сейчас и детей призывают? — прижала руки к груди Татьяна. — Если да, нам как быть? Почему же нас — женщин, не призвали ещё?

— Да какой там, — махнула рукой Рая. — Дочь полка, скорее всего, — она повернулась к Агафье. — Я же права, Гась?

— Права, — кивнула женщина.

— И как ты её приняла? Как это произошло? — спросила Наталья и усадила лучше на руке свою трёхлетнюю дочь.

— Ну меня вызвали в штаб, — объясняла Зорникова, — а там мой с ней стоит. Сестрой называет. Немцы стали меня упрекать, что и второй ребёнок у меня без спроса бегает в лесу. Ну я поняла, что нужно подыграть. Ну а дальше уже… — она махнула рукой, — а дальше уже понятно.

Тут к женщинам подошла Катя:

— Тёть Агафья, — тихонько обратилась она.

— Что? — кивнула та.

Девочка указала на свою одежду:

— Мне же нужно это отдать, — сказала Катя и добавила. — Да и платье моё забрать назад.

— Ах, да! — встрепенулась Зорникова и повернулась к соседкам. — Я пойду. Позже договорим.

В сарае было также пыльно. Солнечные лучи пробивались сквозь дыры в прогнившей крыше. Но всё равно было что-то не то. Теперь это место стало как-то по-другому чувствоваться. Это невозможно объяснить, но ощущения теперь были совершенно другими. Катя зашла внутрь и посмотрела на гору сена, на которой она провела целых две ночи. Так мало и так много одновременно. Девочка подошла к ней и стала искать в сухой траве своё платье. Она не могла уйти без него. Агафья наблюдала за ребёнком, прижавшись к стене и наклонив голову. Вот и уходит её Лена. Сегодня уже пора прощаться. Отпускать ещё одного ребёнка на фронт. Как этого не хотелось. Но надо. Зорникова смотрела на девочку и понимала, что она здесь точно не согласится остаться. Катя так радостно встречала солдат, так сильно их ждала всё это время. Девочка, наконец, откопала платье. Одежда была вся в сене, помятая и грязная. Она расправила её и любовно провела большими пальцами по воротнику. «Мамино», — с теплотой пронеслось в голове у Кати.

— Можешь не переодеваться, — неожиданно сказала Зорникова.

Девочка повернулась и с непониманием посмотрела на неё:

— Как это? — спросила она.

— Вот так, — пожала плечами женщина. — Забирай мои вещи себе.

Катя вспомнила в каком дефиците у них в Лесково была одежда. У одной девушки могло быть в лучшем случае два платья, а бывало, что и вовсе одно. В город за новыми вещами отправлялись редко. Покупали всё на вырост. А чаще всего, одежда передавалась детям от родителей, как это было в случае девочки. Она помотала головой:

— Нет, я так не могу, — сказала Катя.

— У меня ещё сарафан есть, — махнула рукой Зорникова.

— Врёте, тёть Агафья, — вздохнула девочка. — Нет у вас больше ничего.

— Тебе нужнее, — улыбнулась женщина.

Катя впала в ступор:

— Как нужнее? Мне — то, как раз не нужнее! Я солдат, я форму ношу!

— Кто знает, на какие задания ты ещё пойдёшь, — пожала плечами Агафья. — Не всегда же форму носить, — она помолчала и улыбнулась. — Я хочу, чтобы ты унесла отсюда хоть что-то. Не по правилам это — гостю с пустыми руками уходить.

— Но не по правилам с пустыми руками и приходить, — напомнила Катя.

— А ты пришла не с пустыми руками. Ты принесла сюда мир. И тебе от всей Малиновки скажу огромное спасибо, — женщина тепло посмотрела на Катю. — Так заберёшь?

Катя грустно улыбнулась и кивнула:

— Заберу.

* * *

Командир вышел из немецкого штаба. Все бумаги собраны, дом до сих пор обыскивают солдаты. Он спустился по крыльцу и направился в гущу событий. Командир хотел найти Катю. Всё-таки нужно было встретить солдата с задания. Командир он или нет? Да и если отбросить все формальности, он просто очень волновался за неё. Ребёнок, в конце — то концов, тем более первое задание. Только вот попробуй заметить её среди других детей. Хотя, девочка была скромнее и тише них. По любому выделялась. Тем более, черноволосых девочек в деревне практически не было. Вот так и различит.

Резанцев стоял и внимательно смотрел на радостную толпу людей, пытаясь отыскать глазами своего маленького бойца. Но её нигде не было. «Может с деревенскими прощается?» — предположил он. Но тут сзади раздался знакомый тихий голос:

— Товарищ командир?

Александр обернулся и увидел перед собой беловолосую бледную девочку. Он сначала не понял кто перед ним стоит, но присмотревшись к большим карим глазам ребёнка, Резанцев опешил:

— Катя? — неверяще спросил он.

Девочка кивнула и, подойдя к командиру, робко прижалась к нему. Александр обнял Катю в ответ, провёл рукой по её седой голове и увидел, что чёрные волосы всё-таки остались. Но теперь их было очень мало. Что же здесь такого страшного произошло?

— Задание выполнено, товарищ командир, — сказала Катя.

Александр продолжал гладить Катю по волосам и ещё крепче обнял её:

— Молодец, — сказал он. — Молодец.

— Мы скоро домой пойдём? — смотрела вдаль та.

— Скоро, — кивнул командир. — Пуля твоя с ума уже без тебя сошла.

* * *

Всё когда-нибудь кончается. Неважно, хорошее это или плохое, рано или поздно, но приходит тот самый конец. И здесь он пришёл. Солдаты прощались с Малиновкой. Все деревенские пришли проводить своих освободителей:

— Спасибо вам, — говорила Рая. — И девочке вашей спасибо. Приходите обязательно. Вам тут будут всегда рады.

Александр нашёл глазами Зорникову и кивнул. После встречи с девочкой, он нашёл Агафью и поблагодарил за то, что она приютила их маленького бойца. Ведь если бы не эта сильная женщина — ничего бы этого не было.

— Вам спасибо за то, что нашу Катюху приняли, — сказал Летаев и положил руки на плечи ребёнку.

— Нам пора, — посмотрел на время Сорокин. Нам нужно ещё капитана доставить, — он кивнул в сторону связанного Дженса, которого держали под руки Евгений Василенко и Васазде Лукиан. Немец только зло сверкал глазами.

Тут из толпы вырвался Васька. Он подбежал к девочке и взял её за руки:

— Знаешь, что, Кать, — сказал он, — я буду здесь Родину защищать. Но можно тебя о кое чём попросить?

Та кивнула.

— Присылай нам письма. И сама пиши, куда отправлять. И если встретишь моего брата — Лёшу Зорникова, скажи ему маме чаще писать. А то я его всё прошу-прошу, а он всё — равно редко письма отправляет.

— Хорошо, — сказала девочка, — я напишу вам, обещаю.

Теперь и она будет получать письма, и самое главное- ей есть, кому их написать.

К ним подошла Агафья. Она с грустью взглянула на Катю и нежно обняла её. Нет, у девочки не получилось не привязаться к Зорниковой. Она полюбила женщину и Ваську тоже. За эти три дня они стали для неё настоящей семьёй. Катя давно такого не испытывала.

— Будь осторожней, доча, — произнесла женщина.

— Постараюсь, мам, — пообещала девочка.

Так они и попрощались. Катя ушла с солдатами, а мальчик остался с мамой. Уходя в лес, девочка обернулась в последний раз на Малиновку и увидела вдали крошечную толпу жителей. Деревенские до сих пор стояли на месте и смотрели вслед уходящим солдатам.

Эпилог

Горячий чай обжигал язык, вкуса напитка давно не чувствовалось. Катя любила этот чай. Обычно внутри всё согревалось, на сердце становилось спокойно. Но только не сейчас. В голове кружились события, произошедшие на днях. Они всё никак не хотели покидать девочку. Она сидела, погрузившись в свои мысли и маленькими глоточками пила напиток.

Рядом за столом сидел командир. Он тоже молчал и изредка поглядывал на Катю. На улице шумели солдаты, лаяла Пуля. Собака после возвращения хозяйки вновь обрела жизнь и теперь, как обычно, носилась по всему батальону и приставала к бойцам, кусая их за гимнастёрки и шаровары. С тех пор, как они покинули Малиновку, прошёл один день. Резанцев вызвал Катю не просто так. Он видел по ней, что там в деревне произошло что-то плохое. Только что? Вчера во время разговора с Зорниковой он хотел спросить о том, почему девочка так изменилась. Она-то по любому знала. Но вокруг было столько посторонних людей, что командир решил не поднимать эту тему. Александр видел, что Катя стала какой-то замороженной. Нет, она, разумеется, вчера была рада встрече с бойцами, улыбалась, но это было не то. Прибыв в батальон, девочка окончательно ушла в себя. Она вела себя точно так же, как и в первые дни своего пребывания в батальоне после трагедии в Лесково. И сегодня Александр решил выяснить у неё, что же с ней случилось.

Командир допил чай и поставил пустую кружку на стол. Он достал из кармана сложенную бумажку, испачканную в крови. Ту самую, которую Катя оставила разведчикам под корнем дерева в лесу.

— Я тебя вчера решил не трогать, — начал непростой разговор Александр, проводя пальцем по бордовому пятну на бумаге. — Но сегодня всё-таки вызвал.

Девочка отставила чай и взволнованно взглянула на командира. Будет разговор и, судя по тому, что Резанцев начинает издалека, серьёзный.

— Что-то случилось? — наклонила голову влево она.

— Это я как раз тебя хотел спросить, — положил бумагу перед ней Александр.

Катя взглянула на кровь и её опять замутило. Она вспомнила, как доставала эту проклятую записку из кармана убитого немца. Девочка поднесла ладонь ко рту и отвела взгляд.

— Когда мы это получили, то подумали, что тебя ранили, — говорил командир, внимательно глядя на неё. — Весь батальон на уши поднялся.

«Так вот почему все спрашивали меня о том, цела ли я», — дошло до Кати. — «Я даже не подумала об этом».

— Но ты не ранена, — продолжил Резанцев. — Тогда чья это кровь?

На глаза девочки выступили слёзы. Об этом вспоминать было больно, а тут ещё и рассказывать. Она опустила голову вниз и сжала кулики у себя на коленях:

— Это кровь Ханса, — проговорила Катя.

— Немца? — уточнил Резанцев.

— Да, — кивнула, зажмурившись та.

— И что произошло? — аккуратно спросил командир, видя её состояние.

— Я его… — всхлипнула девочка, — с пистолета… застрелила.

Вот такого ответ Александр меньше всего ожидал услышать. Как это — «с пистолета»? Он посылал её туда на разведку, но никак не на убийство. Что же там за немец такой был? Что он сделал? Видимо, самой Кате это было тоже сложно принять. Она резко схватилась за голову и вцепилась в седые волосы. Девочка сгорбилась и пыталась подавить слёзы:

— У меня не было выбора! — говорила она. — Он узнал меня! Он стрелял! Гонял по этому чёртову лесу! Я не хотела, чтобы всё повторилось!

— Погоди, — взял её за запястье Резанцев, — Успокойся! Я тебя ни в чём не обвиняю! Ты в любом случае не виновата!

Катя убрала руки от головы и выдохнула. Она не понимала, почему так сейчас реагирует. В деревне, когда рассказывала об этом тёте Агафье, девочка не проронила ни малейшей слезинки. А сейчас её так накрыло. Наверное, потому, что уже всё закончилось и нервы дают о себе знать.

Девочка немного успокоилась и постаралась объяснить ситуацию:

— Дело в том, что Ханс меня очень хорошо знал. Он был оккупантом в моей деревне. И жил со мной в одном доме, — Катя вытерла рукавом глаза и продолжила. — Я старалась держаться от него подальше. Даже переоделась, но он меня узнал. Когда я относила записку, он проследил за мной. Вынул бумажку из-под корня и стал гонять меня по лесу, — девочка остановилась и задрала голову наверх.

— И потом ты его остановила, — закончил за ребёнка командир.

Катя кивнула и взяла свою кружку. Она сделала глоток уже тёплого чая и потёрла глаз.

— Я застала его врасплох и смогла завладеть оружием, а потом…Я месть себе совершенно по-другому представляла, — неожиданно сменила тему девочка. Она устало взглянула на потушенную керосиновую лампу. — Всё думала, что смогу передать им всю боль, которую они причинили мне и моим близким. Представляла, как будет легко на душе. Но у меня ничего не получилось!

— Почему? — тихо спросил командир.

— Потому, что я не смогла сама его добить! Ему мало! — почти выкрикнула девочка и вновь закрыла лицо руками.

Резанцев с сочувствием смотрел на девочку, давая ей выговориться. Впервые за столько времени она рассказывала о том, что её так долго грызло и мучило.

— Я не отомстила, товарищ командир! — уже более спокойно продолжила Катя. — Я выстрелила, не думая, случайно! Мне повезло попасть в грудь. Если бы я промазала — меня бы здесь не было. Потому, что дальше держать пистолет в руках я не могла. Немец ещё живой был, — девочка опять схватилась за волосы. — Я не смогла его добить! Я испугалась его! Я слабый человек, товарищ командир. Я обязана была выстрелить. Обязана! Он насиловал наших матерей, он убил моих младших братьев! — Катя всхлипнула. — Три брата у меня было…Сева, Костя, Коленька… — тут её голос вновь стал тихим, надтреснутым — А пока я ходила за водой, они всех сожгли! Я даже не простилась с ними… Я не боец, товарищ командир. Не боец. Я дала слабину, не смогла.

Александр потрясённо молчал, не зная, что ответить. Девочка ему рассказала больше, чем он хотел узнать. Командир всего лишь спросил про окровавленную бумажку, а она поведала свою тяжёлую историю. Наконец-то. Как же она держала всё это в себе все эти месяцы? Теперь многое стало ясно. И почему Катя выжила в той трагедии в Лесково, и почему Ваську при встрече она назвала Колей, и почему ей пришлось убить немца… Не удивительно, что, Катя так изменилась. Малиновка стала для неё вторым Лесково. Кто же знал, что обычная разведка обернётся таким кошмаром? Резанцев чувствовал сильную вину за то, что произошло. Если бы он нашёл другой выход и не стал отправлять неопытного ребёнка на задание, то этого бы всего не было. Но прошлое не вернёшь. Резанцев ещё раз взглянул на Катю:

— Я с тобой не соглашусь, — вдруг сказал он.

Катя подняла голову с рук и вопросительно посмотрела на Александра.

— Ты не слабый человек, Катя, — отодвинул кружку в сторону командир. — Просто тебе не повезло. Что по поводу этого Ханса? У всех рука дрожит, все боятся стрелять в первый раз. Многие после этого прийти в себя не могут. У меня руки долго тряслись. Винтовку положишь и начинается, даже закурить нормально не можешь, всё валится. Это не просто — первый раз убить человека, даже если это враг.

Девочкакивнула, вспоминая, как трудно ей было элементарно удержать черпак с водой, как нелегко было просто попить. Резанцев подтянул её за руку к себе и уже привычно обнял:

— Так, что не вини себя в этом. Ты у нас боец. Боец третьего батальона. Самый настоящий. Не забывай это. А что насчёт твоих родных… Я обещаю тебе, что после войны мы обязательно вернёмся к тебе домой и ты сможешь проститься со всеми. Слово даю.

Катя угукнула и уткнулась в плечо командира. Дышать становилось гораздо легче, на душе наконец потеплело. Стало так спокойно. Когда-то она так прижималась к покойному отцу. И одежда также пахла табаком, и руки были сильные и крепкие. Окружало чувство защиты. Все непреодолимые проблемы сразу же становились решаемы. Всё будет хорошо, всё наладится. И девочка в это верила.

В августе 1943 года Кате Камышевой была присвоены наградной пистолет и медаль «За отвагу».