Таня-революционерка [Елена Николаевна Верейская] (fb2) читать постранично, страница - 3
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (7) »
Всё перешарили, всюду искали. Папа стоит, молчит, мама на стул в уголку села.
А кто-то отвечает: — Девочка нам ни к чему. А кровать осмотреть надо. Снимите девочку! — Нельзя, — мама говорит, — тревожить её… Слышу, еле говорит, бедная. Так мне её жалко стало. И сказать-то ей нельзя, что шрифта под подушкой уже нет. Прикрикнул пристав: — Берите девчонку! Нечего тут! Подошёл папа. Взял меня на руки, сел на стул. А я притворилась, будто и не чувствую. А у самой сердце выскочить хочет. А у папы руки дрожат. Слышу, сбросили подушку, роются в постели. Долго шарили. — Ладно, — говорят, — можете класть. Положил меня папа осторожно. Незаметно повернулась я так, чтобы лицом к комнате лежать. Самой любопытно посмотреть. Приоткрыла веки, гляжу сквозь ресницы… Как сейчас вижу: два дворника из соседних домов — понятые. Пристав толстый, усатый, красный. И пуще всего что-то мне его руки запомнились — пальцы короткие, пухлые, как обрубки. Всюду он ими щупал; ходит и щупает по всей комнате, ходит и щупает, пока околоточный с городовыми в вещах роются. И ещё какой-то… шпион, наверное. Этого до сих пор забыть не могу. Всё улыбается, голос сладенький, будто ласковый такой, а у самого глаза, как у лисицы, так и бегают, так и сверлят. И как это он не заметил, что я сквозь ресницы за ним наблюдаю? Всё перешарили, всюду искали. Папа стоит, молчит, мама на стул в уголку села. Вдруг вижу — подошёл пристав к окну. Ладонями в подоконник упёрся, наклонился всей своей грузной тушей прямо над моим кувшином… Догадался?.. Нашёл?.. Даже в глазах у меня потемнело… А пристав сердито выругался вполголоса: — Черти! Ходи тут из-за них ночью по пурге! Света божьего за окном не видать! — Повернулся от окна да как прикрикнет на маму: — Ну, чего расселась! Убери со стола, протокол буду писать. Мама встала, тряпкой стол вытерла. Сел пристав протокол писать. «Ой, — думаю, — что же он такое пишет?» А дальше я не помню, не то заснула, не то в забытьи лежала. Очнулась, как от толчка. Открыла глаза, гляжу — за окном светает. Мама у лампы сидит, шьёт. А посреди комнаты стоит папа. Вспомнила я всё, чуть не закричала от радости. Цел папа! Мама говорит: — Да что я, с ума, что ли, сошла? Как же это не помнить? Говорю — своими руками Танюшке под подушку сунула. Пожал папа плечами. — Чудно́, — говорит, — как в воду канул! Не выдержала я, как расхохочусь да как закричу: — Не в воду, папа! В молоко! Вздрогнули оба. Посмотрел на меня папа: — Что она? Бредит? А я одеяло сбросила, села на кровати, сама от радости и заговорить не могу. И пришло мне вдруг на память. — Слушай, папа, — говорю я, а сама смеюсь, — я недавно такую сказку читала: жили старички, муж да жена, а у них кувшин волшебный был. Они молоко пьют, а он всё полный… Так и у вас с мамой! Смекнул папа, оглядел комнату. Бросился к окну, взял кувшин в руки. — Танюшка, — говорит, — это ты его сюда? Я только головой кивнула. Мама всплеснула руками да как заплачет: — Умница ты наша, папу своего спасла! А папа поставил кувшин обратно на окно, подошёл ко мне, взял меня молча на руки, поднял, прижал к себе и понёс по комнате. Сам молчит, только меня всё крепче к сердцу прижимает. Остановился да и говорит тихо так: — Ну и дочка у меня! Настоящая из тебя революционерка выйдет. Не растерялась! — Как это так, — говорю, — «выйдет»?! Разве я уже не революционерка?! Засмеялся папа. — Верно, — говорит, — и твоя капля уже в общем деле есть. И болел же у меня живот наутро! Ещё бы — больная, а столько молока залпом выпила! Это ничего. А вот одно досадно мне было — нельзя подругам в школе рассказать. Хорошо знала — конспирация. Значит, тайна, секрет.
* * *
В сумерки папа рассыпал шрифт по всем карманам и — как будто с пустыми руками — ушёл из дому. Ждали мы его с мамой — ни живы ни мёртвы… У меня из головы не выходили Сима и её отец. А ну как и папа… Вернулся папа поздно вечером. Мы обе так и бросились к нему. — Чего вы, глупые? — засмеялся он и обнял нас. — Всё в порядке! Через несколько дней в городе началось вооружённое восстание.
Ласточка
Усадьба помещика и фабриканта Рыжова отстояла от его фабрики всего на полтора километра, но хозяин не привык ходить пешком. Утром кучер Григорий отвозил его на фабрику в удобной коляске, а к вечеру приезжал за ним. Лошадей у Рыжова было много, но ездил он только на своей любимице — вороной, тонконогой и
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (7) »
Последние комментарии
5 часов 30 минут назад
13 часов 30 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад