Три вальса (рассказы) [Евгений Львович Мальгинов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Евгений Львович Мальгинов Три вальса
Плохая шуба
— Завтрак на столе, а к обеду я постараюсь прийти, — сказала Света. Замок щелкнул, и стало тихо. Савва открыл глаза. Сон как рукой сняло, когда он вспомнил о новой шубе и валенках, которые прислали ему папа с мамой. Савва вскочил с кровати, схватил шубу, валенки и подбежал к окну. Мелкий дождь покрыл стекла белесоватым налетом. Асфальт усеяли желтые листья, но снега или просто холодной погоды, о которых, ложась спать, мечтал Савва, не было. — Все равно скоро зима, — упрямо сказал он себе и стал лихорадочно одеваться. Натянув короткие, или, как он говорил, «дурацкие», штаны и кое-как зашнуровав ботинки, Савва с удовольствием надел шубу прямо на майку. Мех щекотал голую шею, подкладка приятно холодила руки. Очень хотелось надеть и валенки, но он взял их под мышку. Соображая, что нужно бы умыться и позавтракать, на секунду замешкался на пороге, но затем решительно хлопнул за собой дверью и поскакал вниз. Во дворе было пусто и уныло. Моросил дождь, дома промокли и казались серыми. Пока Савва бежал от первого подъезда до третьего, шуба покрылась мелкими капельками. Допрыгнув до звонка, Савва в ожидании провел по меху ладонью. Мех в этом месте чуть пригладился и заблестел. — Кто там? — спросил из-за двери Колин голос. — Это я, — сказал Савва, — у меня новая шуба и валенки. — Да? А я тебя вижу, — сообщил голос. — Давай разговаривать через замочную скважину? — Давай, — согласился Савва. — Мне мама и папа прислали шубу, понял? — Что? Плохо слышу! — Мне мама и папа… — снова начал Савва. — Еще громче, — дурачился Коля за дверью. — Открывай! — закричал Савва. — У меня шуба! Но вместо Колиной двери неожиданно распахнулась соседняя. — Уши оторву! — раздался пронзительный женский голос. — Понедельник, а они в подъезде хулиганят! В тот же момент Коля наконец открыл, и Савва юркнул в квартиру Максимовых. — Ух ты, — удивился Коля, — как медведь! — Мама с папой прислали. Гулять пойдем? — Конечно, — сказал Коля, — только посуду надо вымыть и мусор вынести. — И, подбросив вверх валенки, стал одеваться… Когда друзья появились на улице, несколько ребят, не замечая дождика, уже гоняли по тротуару мяч. — Встань в ворота! — заорал Савве красный от беготни долговязый Гена Щегольков, по прозвищу Щегол. — Нет, — решительно сказал Савва. — Ты что, разве в шубе играют? — поддержал друга Коля, надевая валенки на руки и размахивая ими. — Хи-хи! — вредно ухмыльнулся Щегол. — Зачем шубу нацепил? — Не твое дело! — независимо ответил Савва. — Зима, лето попугай, — съязвил Генка. — Сам ты журавль! — Спокойно, Геночка, — делая валенком выпад в сторону Щегла, сказал Коля. — Послезавтра осень, а осенью холодно, понял? Гена ничего не успел ответить. Из ближайшего подъезда, дергая поводок и повизгивая от нетерпения, выскочила красивая легавая. За ней появился и ее хозяин, дядя Саша. Он отстегнул поводок, и собака помчалась за изгородь на детскую площадку. — Ура, Динка! — закричали ребята и бросились вслед за ней. Каждый хлопал себя по коленям и звал собаку к себе, каждый стремился погладить ее или схватить за ошейник. Но Динка не давалась в руки. Если кто-нибудь приближался, мягкие уши взлетали, и она опять неслась. Савва, как и все, бегал, падал на траву и кричал. Уже через минуту обнову нельзя было узнать. Местами мех слипся, местами торчал клочьями, шуба будто похудела и теперь как-то лихо сидела на Савве. Было, конечно, жарковато, но зато падать в шубе было гораздо приятнее. Наконец кто-то ухитрился схватить собаку за ошейник. Повизгивая, она суетливо лизала своих пленителей. Раскрасневшийся Савва поспешил туда же, протянул к собаке руку, но Динка неожиданно зарычала. — Динка, это же я! — удивился Савва. Он гордился своей особой дружбой с собакой, гордился тем, что может зажать ей нос, сунуть руку в пасть или повалить на землю. Динка не всем позволяла проделывать над собой такие штуки, например, тот же Генка боялся подержать ее даже за хвост. Сгоряча Савва снова протянул руку, но Динка оскалила зубы и взъерошилась. Удивленный Савва повернулся к хозяину. — Дядя Саша… — только успел сказать он, как от сильного толчка упал на землю. Динка прыгнула на него сзади и зубами выдрала из шубы до самого подола большой клин меха. — Фу! — крикнул дядя Саша. Динка отскочила в сторону и опять понеслась по кругу. Но теперь за ней никто не побежал. Савва медленно поднялся, сначала покосился через плечо на болтающийся клок, потом внимательно посмотрел на собаку, а потом зажмурился и заплакал. Ребята обступили Савву. — Там внутри марля, — радостно сообщил Щегол. — Иди отсюда! — сердито сказал Коля. Дядя Саша подошел и испуганно оглядел Савву. — Укусила? Савва отрицательно мотнул головой. — Тогда ничего страшного, — сказал дядя Саша. — Нужно отпороть подкладку, зашить мех и будет незаметно. Иди домой. Друзья медленно двинулись к дому. Впереди, спотыкаясь, шел Савва. Сзади, поддерживая валенками вырванный клок, следовал Коля. Остальные смотрели им вслед и оживленно спорили. — Она подумала… — говорил кто-то. — Нет, просто не узнала… …Света, как и обещала, прибежала из больницы. Она еще не успела открыть ключом дверь квартиры, как услышала в подъезде Саввин рев. — Что с тобой? — испуганно спросила она, когда Савва с Колей вынырнули из-за перил. Савва, глотая слезы, ничего не отвечал. — Его Динка не узнала и за шубу укусила, — объяснил Коля. — Он вот так стоял, а она вот так. Потом как схватит за шиворот, так все и оторвала. А валенки целые — вот они. При этих словах Савва с новой силой заревел. — Горе луковое! — расстроенно сказала сестра. — Ты зачем шубу надел? — И-ы-и! — плакал Савва. — Не плачь, — пропуская ребят в квартиру, сказала Света. — Когда высохнет, я ее зашью. — Не надо зашивать! Лицо Саввы от шубы измазалось черной краской. — Не надо, и-ы-и! — Почему? — не поняла сестра. — Не надо зашивать, она плохая! Света недоуменно посмотрела на Колю, но тот только пожимал плечами. — Почему плохая? — сердясь, сказала Света. — Она же тебе нравилась… — Ы-и! Она Динке не нравится. Она… она меня в ней не любит. Она со мной не играет! — Ах, вот оно что! — наконец сообразила сестра. — Ну ладно, пока снимай, а там посмотрим… — И наконец захлопнула за собой входную дверь.Три вальса
Второй класс Савва начал довольно удачно. Ему нравилось учиться. Каждый день, боясь опоздать, он просыпался чуть свет и до ухода в школу сидел на кухне, листая учебники или тетради. А если уроки были сделаны, он, что-то бормоча себе под нос, резал бумагу, клеил какие-то кривые дома с кармашками вместо окон и потом рассаживал по этим кармашкам страшных человечков… Утренние бдения однако не всегда спасали Савву от опозданий. Когда нужно было выходить из дому, оказывалось, что он еще не умыт или не одет. Вера Федоровна говорила, что Савва старается, неплохо соображает, но медлителен. И еще учительница жаловалась на чистописание. Когда Савва писал, брызги чернил летели не только на тетради и на самого Савву, они веером разлетались в разные стороны и садились на окружающие предметы. Света, как могла, боролась с этими недостатками, тормошила брата по утрам, заставляла умываться до выполнения письменных заданий и после. — Савва, ну что это такое! — почти плакала она. — Посмотри на себя и на свои тетради. Все вокруг перемазал. Тебя надо сажать под стеклянный колпак! — Они сами летят, — возражал Савва. — Но ведь у меня не летят, а я пишу не меньше твоего. — Значит, ты не стараешься, — убежденно говорил Савва. — Нам Вера Федоровна велит с нажимом писать. — Вот приедет Анфиса Антоновна, я ей все про тебя расскажу! Со дня на день они ждали толстейшую и добрейшую сестру отца Анфису Антоновну, но тетя что-то задерживалась. — Анфиса Антоновна добрая, — защищался Савва, — не то, что ты. В прошлом году она за меня уроки делала. Я ее научил. Света жаловалась на Савву маме с папой в письмах. Но Савва все места, где его ругали, просматривал бегло, зато описания того, что мама с папой видят в тайге или горах, помногу раз прочитывал вслух всем своим друзьям. В музыкальной школе дела в общем и целом тоже шли неплохо. В скрипичном классе появился талантливый мальчик Вова Гусаров, успехи которого заставляли подтягиваться и всех остальных. Теперь Савва брал скрипку без напоминаний и иногда подолгу играл гаммы и упражнения, которые он вообще-то не жаловал. О том же самом рассказывала Свете и мать Славы Топорова, друга и одноклассника Саввы. — Моего Славку прямо не узнать! — недоверчиво восхищалась она. — Сам играет! Не все сразу уладилось с уроками по «обязательному фортепиано» — второму инструменту скрипачей и виолончелистов. — Нет расписания, — разводил руками Савва. Света сама пошла в школу и все выяснила. Расписание было, но его повесили слишком высоко.* * *
Просторный класс с большим окном и широким пыльным подоконником, на котором лежал забытый кем-то карандаш, после яркого солнца улицы казался прохладным и темным. Серые глаза новой, совсем молоденькой учительницы Милы Лутовны смотрели серьезно, а кудряшки на голове торчали в разные стороны. Мила Лутовна быстро познакомилась с Саввой и перешла к делу. — Так, Марков, что ты играл на экзамене в прошлом году? — спросила она, рассматривая ученика. Савва, смущаясь оттого, что на него так серьезно смотрят, потыкал в скважину для ключика пальцем и сказал: — Гаммы, этюд и «Три вальса». — Понятно, — протянула Мила Лутовна. Савва посмотрел на нее и пояснил: — «Три вальса» — это не три вальса, а пьеса такая. Я ее все время играю. Папа говорит, что у нас от этого Буратино сдох, то есть умер. — Кто сдох? — не поняла учительница. — Буратино. Оттого, что я «Три вальса» уже два года играю. Я знаю, что он умер, а надо говорить «сдох», потому что он кот, а не человек. Так вот, он сдох, а котята остались. — Не говори глупостей, — поморщилась Мила Лутовна. — Сыграй мне, пожалуйста, свою пьесу. Я хочу послушать, как ты играешь. Савва с готовностью, но не торопясь, сполз со стула, чтоб доставать ногой до педали, и, наморщив прозрачную кожу на выпуклом лбу, задумался. — Забыл, — сказал он. — Помню, как в конце играть, а как в начале — забыл, — и, пользуясь минутной заминкой учительницы, вставил. — Я вам принесу одного, а то у нас их три. Носятся как угорелые, а мы все время на них наступаем. Не нарочно, конечно. Да еще скоро Анфиса Антоновна приедет, смешная такая, толстая… — Сейчас урок. Про котят потом. Сыграй, пожалуйста, «Три вальса» по нотам. Савва покусал ноготь, повертел головой, соображая, что делать, дотянулся до папки, порылся в ней и достал ноты. «Какой нервный», — подумала Мила Лутовна, глядя, как ученик пытается схватить в папке ноты, в то время как Савва старался прикрыть от ее взглядов нарисованную на обложке рожицу с растрепанными волосами и длинным носом. От желания сыграть получше Савва так напрягся, что на его тонкой шее вздулись жилы, а растопыренные пальцы будто свело судорогой. Глядя исподлобья на ноты, он почесал указательным пальцем под носом и так треснул по клавишам, что учительница вздрогнула и отодвинулась. Довольный таким удачным началом, Савва размахивал руками, нажимал ногой сразу на обе педали и крутился возле инструмента до тех пор, пока стул не отъехал, поэтому конец пьесы ему пришлось играть почти стоя. Мила Лутовна с ужасом следила за учеником и, когда он, закончив пьесу, попытался сыграть все сначала, испуганно положила руку на клавиши. — Нет, нет, — сказала она, — хватит! Во-первых, так не играют вообще, а во-вторых, эта пьеса играется совсем не так… Многочисленные недостатки Саввы вдохновили Милу Лутовну, и она тут же с молодым жаром взялась за перевоспитание. Однако по неопытности начала слишком издалека, с великих итальянцев, поэтому времени не хватило и конец урока пришлось скомкать. В класс заглянул следующий ученик. — Савва — Шопен! — дурашливо пропел он. — Какая бестактность! — сердито сказала Мила Лутовна, оставила экскурс в историю, но, находясь под впечатлением собственного рассказа, по инерции спросила: — Как по-твоему, Савва, что думал композитор, когда создавал «Три вальса»? Какие чувства он испытывал? О чем хотел нам рассказать? Мила Лутовна понимала, что и сама вряд ли в состоянии сразу ответить на эти вопросы, но не могла остановиться: — Страдания или радость заключены в этой пьесе? Или, если идти еще дальше… — Мила Лутовна потерла глаза и посмотрела в щелки между пальцами на Савву, соображая, что же еще дальше… Но в голову ничего не пришло, кроме вопроса, которым она и закончила: — Для чего, в конце концов, нужно это произведение? Савва во все глаза смотрел на новую учительницу и думал о котятах. Не дождавшись ответа, Мила Лутовна посмотрела на часы: — Подумай над тем, о чем я тебе сейчас рассказывала. Эту пьесу нужно прочувствовать. Нужно проникнуться духом того времени, когда она была написана. Необходимо понять замысел композитора. Если ты учтешь все эти компоненты, ты сможешь вдохнуть в нее жизнь. Савва кивал головой, запихивая «Три вальса» на старое место в папку. «Рыжего подарю», — решил он, выходя из класса… Поздно вечером, сидя за столом на кухне, Савва рассказывал Свете про урок и новую учительницу. — Я бы лучше сыграл, — закончил он, — да стул отъехал. — Ты все лето не занимался, вот учительнице и не понравилось, — сказала сестра, но Савва думал уже о другом. — Учительница кошку просит, — сказал он. — Вам, говорит, хорошо! У вас три котенка, а у меня ни одного. Я ей отнесу рыжего, ладно? — Отнеси, — сказала Света. — Тебе что-нибудь новенькое задали, или опять весь год будешь «Три вальса» играть? — Буду вообще-то, — пробурчал Савва, роясь в тарелке с ранетками. Он помолчал, видимо, обдумывая, как бы попонятней сказать, и потом, глядя в одну точку, добавил: — Проникаться нужно духом. Компонентов нет, а вдыхать надо. Она мне все рассказала…Опера в трех актах
Билеты на оперу распространяли в музыкальной школе. Света поручила Савве взять два, но в последний момент выяснилось, что у нее дежурство в больнице. С другой стороны подвела погода. Зима не наступила, а свалилась на город. В начале декабря ударили такие морозы, какие нечасто бывают даже в январе. Одним словом, Света не хотела отпускать Савву в театр, несмотря даже на то, что с ним согласился пойти надежный Коля Максимов. Похожая на маму круглым лицом и большими темными глазами, Света ежилась, глядя на улицу, и вредничала: — Не пойдешь. Холодно, и слишком поздно кончается. — Пойду, — отвечал Савва. — Не пойдешь. Я буду волноваться. — Не ты главная, а Анфиса Антоновна, — бурчал Савва, одеваясь. — Сейчас она придет из магазина и скажет. Вскоре действительно пришла Анфиса Антоновна и сразу же победила Свету. Анфиса Антоновна считала, что самостоятельность для мальчика — главное. — Пусть едут, ничего с ними не случится, — сказала она. — Во-первых, они вдвоем, а во-вторых, они уже взрослые мужчины. Тем более, что я их провожу до остановки и потом встречу.* * *
Иней с потолка автобуса валился на головы, когда подбрасывало на выбоинах. Народу было мало. Савва и Коля ковыряли пальцами оконные стекла, дышали на темные пятна и поминутно спрашивали, когда будет остановка «Оперный театр». Кондукторша, завернутая в большой тулуп, правда, с большими паузами, но терпеливо отвечала: «Через восемь остановок», «Через семь остановок», «Через пять остановок», пока они сами не увидели ярко освещенный подъезд театра. Прикрываясь воротниками и руками от злого ветра, друзья поспешили к тяжелым дверям. — Сейчас мороженое купим. Коля с трудом проглотил вставший колом во рту ледяной ветер. — Конечно, — хотел сказать Савва, но не смог. Они опоздали. На вешалке народу уже не было. Одна из женщин за барьером отложила чтение, приняла у них пальто, дала программку и любезно указала, куда нужно идти. Савва с Колей одернули курточки и степенно отошли от вешалки, но на мраморной лестнице, ведущей к залу, стали скакать и прыгать, словно кто-то дергал их за ниточки. — Стоп! — увидев буфет, вспомнил Коля. — А мороженое? — И так опоздали, — нетерпеливо сказал Савва. — Опера длинная, а мороженое кончится, — заметил Коля, и они свернули. В буфете было пусто. За стойкой буфетчица ела пирожное. — Нечего бегать, придете в антракт, — сказала она. — Не даст, — шепнул Савва. — Какой антракт! — удивился Коля. — Давай деньги. — Идите, идите на спектакль, — отряхивая с рук крошки, раздраженно повторила буфетчица, будто пирожное оказалось невкусным. Тут только друзья обнаружили, что все деньги остались в пальто. — Может, не пойдем? — засомневался Савва. — Теперь и на вешалке будут ругаться. — Будь спок, я сам. Коля побежал вниз и, к удивлению Саввы, все моментально сделал. Однако, когда он вернулся, буфетчица уже запирала дверь. — Скоро буду, — буркнула она. — Ждем, — решительно сказал Коля. — Все равно опоздали. Друзья стали бродить по просторному фойе второго этажа между каменными вазами и скульптурами. — А это кто? Коля показал на скульптуру женщины с колчаном. — Богиня, — пояснил Савва. — Охотница, забыл как зовут. — Эта в платье. — По лесу голым не побегаешь, — сказал Савва. — Козу поймала. — Это лань, а не коза. — Неужели вместо собаки? — Ну да, наверное. Видишь, за рога держит. — Удобно вообще-то, — согласился Коля. — А если волк попадется? — Она ему сначала «Бе-е!» на ухо, а потом загрызет. Друзья развеселились. — Савва, ку-ку! — прячась, позвал Коля. Высокое классическое искусство подверглось испытанию. Позы богов поглупели, когда из-за постаментов в разных местах стали возникать то круглая конопатая рожица Коли Максимова, то рыжий хохолок и задумчивые глаза Саввы Маркова. Фойе театра наполнилось кукареканьем. — Мальчики, а ну идите-ка сюда! Савва и Коля одновременно выглянули из-за своих укрытий и увидели женщину в строгом синем костюме. — Почему вы не в зале? — Мы буфетчицу ждем, — хором сказали друзья. — Мороженое хотим купить. — Ай-яй-яй! — сказала женщина. — Неужели вы сюда только за мороженым пришли? Идет прекрасный спектакль, отличные голоса, музыка, а вы здесь… Пока Коля и Савва старательно кивали головами, наступил антракт. — Я чего-то не хочу мороженого, — сказал Савва, когда женщина их отпустила. — Ну вот еще! — сказал стойкий Коля. — Чего ты испугался? — Я не испугался, — сказал Савва. — Просто расхотел. — Ну ладно, тогда ты иди, а я сейчас. И Коля ринулся в буфет. Савва направился вверх по боковой лестнице. По дороге встретилось несколько знакомых из музыкальной школы. В их числе и Вовка Гусаров с высокой красивой матерью. Савва хотел подойти, но Вовка показал на него пальцем и засмеялся: — Смотри, мам, — сказал он, — Саввка бегает по театру, как по улице. И Савва не подошел. На галерке было здорово! Совсем близко нависал разрисованный потолок, до огромной люстры, увешанной цепями, как елка бусами, казалось, можно было дотянуться. Внизу по ковровым дорожкам неторопливо ходили нарядные люди. Занавес был подсвечен снизу желтым и розовым. Как из-под земли возник Коля. — Держи, — сказал он, подавая эскимо, облитое запотевшим шоколадом. Зал постепенно наполнялся. Потом люстра медленно погасла, и зазвучала музыка. Тяжелый занавес пополз в стороны. Друзья во все глаза смотрели на сцену, где сначала появилась украинская хата с изгородью и горшком на шесте, потом широкий двор, на котором валялись пучки соломы, и затем телега с оглоблями, без передних колес. — Смотри, там кто-то с ушами! — сказал Коля. — Где? — Отсюда посмотри, сбоку. Савва дернулся к Коле. Кто там был с ушами, так и осталось неизвестным, потому что Саввино эскимо медленно отделилось от палочки и улетело. — Вот это да! Друзья одновременно вскочили и посмотрели вниз. Из партера донеслась сдавленная ругань. На сцене из хаты вышел мужчина и запел. Но Савве с Колей было уже не до него. В проходе показалась та самая женщина, с которой они разговаривали возле буфета. Она молча поманила их пальцем и вывела из зала. Рядом с ней семенил лысый дядя. — Они нарочно кинули! — кипятился он. — И еще смеялись! — Идите, пожалуйста, на свое место, — сказала женщина. — Я с ними как-нибудь сама разберусь. Мужчина отстал. Расстроенно понурив головы, друзья шли за женщиной, но когда проходили второй этаж, чей-то голос позвал: — Мария Ивановна, вас срочно к директору! — Спускайтесь вниз, одевайтесь и марш домой, раз не умеете себя вести, — торопливо сказала женщина и ушла вдоль по коридору. — Саввка, пошли обратно! — Поймают! — Будь спок! Однако на галерку пройти не удалось. Там стояла другая женщина в точно таком же костюме. Савва с Колей заметались по коридору, потом бросились к двери, на которой был нарисован мужчина в цилиндре. Испуганно прислушиваясь, они перевели дух и осмотрелись. Здесь было просторно и прохладно. Возле стены под надписью «Место для курения» стояли удобные кресла. Ребята сели в них и, поочередно откусывая от Колиного эскимо, завели непринужденный разговор. — Выгнать хотели, — сказал Коля, — мы же не нарочно! — А Лысый говорил: «Нарочно», — сказал Савва. — Я даже лизнуть не успел. — Всего одно уронили — и сразу выгонять! «Бомбежка какая!» — Коля изобразил Лысого. — «Не хотите слушать — шагом марш!» — Савва изобразил женщину. — Мне, например, опера понравилась. А тебе? — Конечно, понравилась, — сказал Коля. — Хорошая опера, музыкальная. А нам и здесь неплохо, правда? — И программа есть, — согласился Савва. — Сейчас почитаем. «Сорочинская ярмарка», так — в трех актах, так — либретто. Действующие лица и исполнители: Черевик — бас. — Это вот так, — сказал Коля и изобразил бас. Кафельные стены ответили ему гулом. — Правильно. Дальше: Хивря — жена Черевика — меццо-сопрано. — А это как? — Это вот так, — Савва сморщился, закрыл глаза и издал пронзительный звук: — А-а-а! — Почему в операх все по-иностранному? — сказал Коля. — Как это: Хивря да еще меццо-сопрано?.. Время незаметно текло. Второй акт подходил к концу. Болтая ногами и языками, мальчики обсудили либретто, вернулись к происшествию с мороженым и решили идти домой… Автобуса очень долго не было. Мороз ослабел, но ветер усилился. Тарелка фонаря болталась и звенела, круг света прыгал то на стену дома, то на дорогу, то просто вырывал из тьмы мятущуюся белую крупу. Сначала мальчики терпеливо ждали, потом стали гонять по тротуару льдинку и бороться. Они согрелись, но прозевали автобус. Впрочем, нет худа без добра: зато через десять минут в следующем автобусе они увидели свою огромную Анфису Антоновну. — А ну по местам, разбойники! — скомандовала она, и была совершенно права. Когда ребята вкатились в автобус и стали рассказывать о своих злоключениях, тетка только качала головой. — Всего одну минутку послушали, — вздохнул Савва. — Сами виноваты, — сказала Анфиса Антоновна. — Кто же мороженым размахивает? — Я нечаянно. Оно совсем плохо на палочке держится. Сама потрясла — узнала бы. — Ну ничего, за одного битого двух небитых дают. В следующий раз будете умнее… — Коля, смотри, — удивился Савва, — кондуктор другая, а тулуп тот же? — И автобус тот же, — сказал Коля.Зима
Под Новый год в школе состоялся бал-маскарад. Пролив сто потов, Анфиса Антоновна под деятельным наблюдением Саввы сшила костюм пирата. Однако на балу все пришлось переиграть. В беду попал толстый Петя Акулов. Он нарядился принцем. Для комплекта ему не хватало нищего. Все отказывались, Петя расплакался. — А кто ж тогда нищим будет? — ревел он, орошая крупными слезами красную женскую кофту. Савва не выдержал, пожалел товарища и согласился. Он отдал свой костюм расстроенному Славе Топорову, которого за тройки родители остригли наголо, и ходил рядом с великолепным Петей в порванной рубахе, вымазанный черной акварельной краской. Впрочем, вскоре многие пожалели, что отказались. Принц и Нищий отличались оригинальностью от традиционных Бабочек и Зайчиков и получили в награду по книжке. Коля Максимов и Гена Щегольков изображали трех мушкетеров. Жюри придиралось к ним, считая, что их всего два. Тогда Коля привел пирата Топорика с кривой саблей и черной повязкой на глазу. Жюри не без колебаний, но все-таки сдалось и выдало каждому по хлопушке. Баянист из старшеклассников весь вечер играл «Срубил он нашу елочку» и «Светит месяц», на головы сыпалось конфетти, приходили Дед Мороз с большим мешком и пожилая, но веселая Снегурочка. Когда она плясала, елка тряслась и стеклянные игрушки, стукаясь друг о дружку, весело позванивали. Одним словом, маскарад прошел удачно. На следующий день начались долгожданные каникулы. Как на заказ, установилась отличная погода, солнце светило во всю мочь. Проснувшись утром, Савва схватил лыжи и, можно сказать, не снимал их все десять дней. Но в конце каникул случились сразу две крупные неприятности. Катаясь в лесу, Савва, Коля и Гена наткнулись на Славку Топорова, который лежал на снегу с белым лицом. Выяснилось, что он съезжал с горы, упал и стукнулся головой о дерево. Друзья два часа тащили Топорика до больницы, а на обратном пути Савва расстегнул куртку и шел так до самого дома. На следующий день к вечеру Света побежала за доктором. — Открой рот, ласточка. Дыши, еще дыши. Кошмар! Двустороннее воспаление легких. Немедленно в больницу! — Это было последнее, что услышал Савва. Когда через несколько дней он открыл глаза, то, как в тумане, увидел перед собой женщину в белом халате с головой Анфисы Антоновны. Шевелиться совсем не хотелось, но она зачем-то поднимала его, сгибала, разгибала, терла ему грудь и спину. — Уйди, — сказал Савва, — у меня есть Анфиса Антоновна, настоящая. — Есть, есть, — обрадовалась женщина. — Поправляйся скорее, а то мне песни петь не с кем. В следующие дни Савва увидел маму и Свету. Они по очереди плакали, обнимали его и заставляли кушать. Однажды в палату забежал Коля и приложил палец к губам. — Здорово! Там не пускают, а я пробрался, — радостно сообщил он. — Где у вас тут можно спрятаться? — У тебя лоб синий, — сказал Савва. — В ножички играл, — объяснил Коля, — на «щелбаны». А еще Динка двух щенят принесла, а Топорик поправился. Он скоро к тебе придет. И положил на одеяло настоящий свисток с колечком и вязочкой. Все постепенно пошло на лад, хотя после больницы Савве пришлось просидеть дома еще два долгих месяца. Он читал подряд все книги, строил из кубиков крепости, которые падали, если на них дунуть, и играл с друзьями, которые его не забывали. А когда никого не было, они с тетей по вечерам сидели на кухне и действительно пели. Обычно Анфиса Антоновна что-нибудь шила или чинила обувь, а Савва помогал: мазал клеем подошвы, водил по нитке куском вара или совал в мыло и подавал маленькие деревянные гвоздики. При этом тетка басом, а Савва звонким голосом выводили:Воображала
Когда все еще только собирались, каждый находил себе развлечение самостоятельно. Рассматривали альбом с марками — подарок Светы, играли в игрушки, которых у Саввы по-прежнему было много. Те, кому не досталось поломанного будильника, магнита или подшипника, по очереди катались по комнатам на трехколесном велосипеде. Потом Щегол придумал мериться ростом и, конечно, стал победителем. Тех, кто вставал на цыпочки, Генка безжалостно разоблачал. — Ты к макушке прижимай, — куражился Щегол. — А то, если я космы вытяну — до неба буду. Рост Саввы оказался на четыре сантиметра меньше, чем у Коли, и вместе с хохолком составил сто шестнадцать сантиметров. Так было до тех пор, пока Коля не поручил Славе Топорову залезть в большой шкаф в прихожей. Слава должен был сидеть в нем и гукать в те моменты, когда будет появляться очередной Саввин гость. Выдумка оказалась удачной. В отличие от предыдущего соревнования она всех сплотила. Через пять минут уже многие сидели внутри шкафа и дружно гукали. Желающих попасть туда было даже с избытком. Двери не закрывались, поэтому признанные силачи Коля и Гена придерживали их снаружи. В этот момент и пришла Нина из второго подъезда, девочка с большими красными бантами, смешливыми глазами и очень строгими манерами. Встреча получилась великолепной! Коля с Геной отпустили двери, и Савва с соратниками вывалился из шкафа прямо ей под ноги. Нина ахнула и тут же вручила имениннику мандарин, шоколадку и книгу «Сказки русских писателей». За стол усаживались шумно и долго. Смеялись, спорили из-за мест и даже ссорились. Было заметно, что все мальчики без исключения стараются обратить на себя внимание Нины, оказавшейся среди гостей единственной девочкой. Как-то само собой возле пианино образовалась сцена. Сюда выходили чтецы, певцы и акробаты. Каждый номер вызывал энтузиазм. Шуму было много, и не обошлось без досадных неудач и просто глупостей. Сначала на диване сидел и морщился Слава Топоров. Он выступил с лыжной палкой, долго размахивал ею и делал какие-то упражнения. Номер всем понравился, но в конце Слава упал и отдавил себе ухо. Потом Петя Акулов изображал медведя. Он очень хорошо и правильно его изображал, но делал это слишком долго. Всем стало казаться, что он никогда не кончит. «Медведя» стали толкать и дразнить. Кончилось тем, что Света забрала Петю на кухню, где он и завершил свое выступление перед Анфисой Антоновной минут через пятнадцать. Но, наверное, хуже всех поступил Щегол. Пока все смотрели на очередного артиста, он положил в чай маленькому Рустику две ложки горчицы. Рустик выпил раствор и даже не поморщился. Зато что было потом!.. Он хлопал глазами, краснел и так икал, что чуть не свалился со стула. Узнав, в чем дело, Анфиса Антоновна очень рассердилась, хотела прогнать Генку, но Савва на правах именинника не позволил. После этого случая на некоторое время стало потише, пока Савва с Колей не показали фокус. Тут веселье, споры и шум вспыхнули с новой силой. — Смотрите, это очень просто, — говорил Савва, бросая на пол монетку и вставая на колени. Убрав руки за спину и сделав спокойное, как у слепого, лицо, он наклонялся, и монетка исчезала у него во рту. Коля ассистировал, то есть, широко улыбаясь, стоял рядом и держал фокусника за шиворот. В конце номера Коля каждый раз говорил «Алле!» и кланялся. Нина смотрела на чародеев квадратными глазами и визжала от восторга. Ясно, что все остальные ринулись проделывать то же самое. А Щегол, который был старше всей этой мелюзги на целых два года, даже побледнел от зависти. — Ерунда! Я тоже так могу! — крикнул он и, расталкивая всех, бухнулся на колени. Он вытянул губы трубочкой, но взять монету не смог. Нина тут же наградила его презрительным смехом. — Смотрите, не может! — закричала она. Генка покраснел и стал хватать монетку зубами. — Нос мешает, — сказал кто-то. — Нет, теперь рассердился и пол грызет, — поправила Нинка. Все захохотали. А Коля Максимов даже повалился от смеха и увлек за собой Савву, которого все еще держал за шиворот. Красный как рак, Генка вскочил, выбежал из комнаты и хлопнул входной дверью. Но за ним никто не побежал, так как на полу возникла куча мала. Сначала боролись за место на сцене, а потом просто так. Каждый старался оказаться наверху… — Дорогие гости, — раздался голос Светы, — спасибо, что пришли. Время уже позднее, пора по домам. Однако прошло еще немало времени, прежде чем дорогие гости успокоились и закончили разгоревшиеся именины. Многие еще не хотели уходить и просились остаться. Только отцу Рустика повезло. Рустик не дрыгался, не бегал и не прятался, он спал… Когда все ушли, Савва сложил подарки у себя на кровати и стал их рассматривать. — Раз — хороший, два — хороший, — говорил он, — три… Света, а это кто мне подарил? — Наверное, Рустик, — отозвалась Света, восстанавливая в комнате порядок. — Зачем мне «Мойдодыр»? Я его давно прочитал. Не мог, что ли, другую подарить? — Дареному коню в зубы не смотрят, — сказала Света. — Рустик еще маленький, поэтому у него только такие книжки. — У мойдодыров зубов не бывает, — с трудом раскрывая глаза, сказал Савва. — Вот Коля — молодец! — Неужели тебе не стыдно? Перед ребятами кривлялся: «Спасибо, спасибо», а теперь? Вот я им все про тебя расскажу. — Не надо! — испугался Савва. — Это я просто так. Вот, если бы он «Алибабу» подарил, лучше было бы, правда? — Противно слушать, — недовольно сказала сестра. Но Савва уже говорил о другом. — Смотри, какой фонарик отличный! — восхитился он. — Вот так Генка! — И он прижал радужное круглое стекло к глазу. — Как раз твой Генка мне и не нравится, — упрямо сказала сестра. — Он жестокий и нахальный. — Нет, он ничего не боится и сильный, — ответил Савва. В этот момент позвонили. — Кто бы это мог быть? — удивилась Света. На пороге комнаты появился Генка. Насупившись, он прошел мимо Светы к кровати и, сузив глаза, вдруг выпалил: — Ваша Нинка воображала, понял? Савва держал фонарик в руках и не знал, что сказать. — И вообще, все вы дураки! — добавил Генка, видя, что Савва растерян. — Сам пол лизал, а мы дураки? — наконец нашелся Савва. — Отдай! — вдруг крикнул Генка и вырвал из рук Саввы фонарик. Именинник покрылся красными пятнами, открыл рот, но Генка повернулся и выскочил из комнаты. — Вот какой! — обескураженно сказал Савва. — Фонарик отнял… — И ты не лучше! — сердито сказала сестра. — Сам грязные деньги в рот берешь и других учишь. И вышла из комнаты.
Воробей
Май пролетел как на крыльях. На этот раз мама с папой уезжали в экспедицию ночью. Савва изо всех сил старался не уснуть. Он слушал разговоры, пил чай, сидел на рюкзаках, потом прилег на диван. — Анфиса Антоновна, — сказал он, — я полежу, а ты, смотри, не спи. Как услышишь, что они уходят — разбуди меня. Анфиса Антоновна согласно кивнула головой и укрыла Савву одеялом. Когда мама с папой на прощание целовали Савву, ему снился белый щенок с черным пятном на лбу. «Ты настоящая лайка?» — спрашивал Савва. «Да, — невпопад отвечал щенок, — осенью приеду, и будем дружить…» В последний день учебы всем классом ходили в лес. Сидели на пригорке, где посуше, жгли костер, ловили и рассматривали всяких букашек. Потом из кустов выглянула самая маленькая девочка в классе — Нэля — и крикнула: — Мальчишки, за мной! Там лягушки! Все помчались за ней, и наступило лето…* * *
Однажды Генка Щегольков принес откуда-то раненого воробья. Сначала он побежал домой, чтоб посадить его в клетку, но потом расхотел и решил вернуться на улицу. Голова воробья торчала из загорелого кулака Генки, как из ямки. Пух вокруг клюва был в крови. Следом за Генкой, цепляясь за перила, спускались Савва и Коля. — Отдай нам, а? — просили они. — Ну отдай! — Зачем он вам? — Щегол убирал руку, не давая рассмотреть птичку. — Мы его вылечим, кормить будем… Ребята знали, что на улице воробья не спасти. Во дворе Генка может отдать его кошке, забросить в сломанную водосточную трубу или еще что-нибудь придумать. В другое время они не стали бы просить, а просто подрались бы. Но сейчас жалко воробья, и в ход идут все средства, начиная с заглядывания в глаза и кончая разнообразными заманчивыми предложениями. Наконец в самый критический момент Савва пообещал отдать за воробья марки, которые подарила Света. — Марки, — навострился Генка, — тащи! Савва помчался вверх по лестнице и через минуту вернулся с альбомом. — Бери, — выдохнул он. Воробей оказался у Коли. Щегол выскочил из подъезда и крикнул на улице: — Обманули дураков на четыре кулаков! — Сам дурак, — пробурчал вслед ему Коля, рассматривая птичку. Голова воробья валилась набок, глаза то и дело затягивались желтой пленкой, будто воробей хотел спать. Клюв все время был приоткрыт. — Пойдем, у нас дома лекарства есть. Мы сейчас его вылечим, — увлекая Колю вверх по лестнице, сказал Савва. — Лекарства для людей, — прыгая через две ступеньки, сомневался Коля. — Ну да! Птицам еще лучше поможет, — горячился Савва. — А кот? — Васьки уж три дня дома нет. В домоуправлении гостит, у слесарей, — открывая дверь, успокоил его Савва. Он подбежал к аптечке, схватил первый попавшийся флакон, вытряхнул из него таблетку и раздавил ее в комнате на столе тяжелой стеклянной пепельницей. Ребята осторожно поправили у воробья клюв, посыпали вокруг белым порошком и положили птичку на стол. Воробей закрыл глаза и больше их не открывал. — Ну вот, сразу легче стало, — удовлетворенно сказал Савва, и они стали ждать. Птичка давно уже вытянула лапки, а мальчики сидели и мечтали о том, как воробей поправится, привыкнет к ним и станет совсем ручным. Савва обещал научить птицу разговаривать, а Коля сказал, что, если воробей сломает, например, ногу, то нужно будет к ноге привязать спичку, чтоб она не гнулась. Воробей лежал, друзья фантазировали. Тут кому-то пришло в голову, пока суд да дело, наловить ему мух. Мальчики вышли на улицу и остановились возле подъезда… С утра было жаркое солнце, а теперь стало душно и темно, и все вокруг будто насторожилось. Иногда по двору, закручиваясь, пролетал ветер, поднимая в воздух густую пыль. Деревья у детской площадки, смешиваясь верхушками, скрипели. Вдруг низкие тяжелые тучи ослепительными костлявыми пальцами схватила молния, и все дрогнуло от грохота. Там и сям западали отдельные крупные капли, а потом хлынул ливень, да такой, что дежурный слесарь дядя Степа, спавший на трубах, не успев даже вскочить на ноги, промок, как утопленник. Спросонья он хотел наброситься на ребят, выглядывавших из подъезда, но, сообразив, что это стихия, ругаясь, убежал в мастерскую. В подъезде было уютно. Мухи были, но ловились плохо. Разлетаясь в разные стороны, они садились на Савву и Колю или резвились под потолком. Савва быстро разочаровался, но тут же высказал интересную идею. — Давай! — воодушевился Коля. — Но где их ловить? Моя мамка все время травит их. Это из-за нее они стали такими пугливыми. Даже меня увидят — и то убегают. — У нас тоже травят, — с сожалением признался Савва. — Может, всем ребятам сказать? Каждый понемногу и наловим. Друзья выскочили на улицу. Ливень уже отшумел и опять появилось солнце. По лужам, поднимая брызги, носились ребята, окатывая друг друга мутной теплой водой. Коля и Савва озабоченно подходили к некоторым из них, что-то заговорщически шептали на ухо, и те бежали домой, хлюпая сандалиями и выжимая из них веселые фонтанчики воды. Сами же Коля и Савва, зная отзывчивый характер Топорика, направились к нему. Настроение у Славки было мрачное. Его только что за грубость наказал отец, поэтому сам он тараканов не ловил, а стоял посреди кухни и, видя нерасторопность гостей, меланхолично ругался. — Разини, разве так ловят! Не там. У тебя под коленкой. Вот он, подлец! — Лови, Колька! — волновался Савва. Коробку взяли из-под зубного порошка. Железная крышка у коробки закрывалась хорошо, но пружинила и отскакивала, если уберешь палец. — Так даже лучше, — сказал Коля. — Нажал — закрыто, убрал — открыто. Остальные ребята тоже поработали на славу. Через час, радостно похлопывая по коробке, друзья возвратились к Савве. Воробей все так же лежал на столе. — Помер? Савва пожал плечами. — Послушай, может, дышит? Савва приложил ухо к воробью и, глядя в потолок, прислушался. — Умер, — наконец сказал он. — Не дышит и холодный… Завернув воробья в тряпочку, друзья вышли из дома и молча направились через детскую площадку к акациям. В кустах было еще очень сыро. Тополиный пух прилипал к голому телу, крупные тяжелые капли падали на спины. Мальчики нашли подходящее место и все так же молча начали рыть могилку… Когда Савва вернулся, Света была уже дома. — Саввик, мы идем в кино. Анфиса Антоновна ждет нас возле «Стахановца». Собирайся скорей. Савва крикнул «Ура!», но, натягивая чистую рубаху, заметил, что коробка приоткрыта. Он подошел поближе и озадаченно почесал затылок. — Света, ты моих тараканов брала? — Каких тараканов? — Сестра с ужасом посмотрела на коробку. — Моих. Мы их для воробья наловили. — Савва взял пустую коробку и осмотрел ее со всех сторон. — Ну вот, — печально заключил он, — и воробей умер, и тараканы разбежались. — Боже! — сказала Света, начиная снова раздеваться. — Да ты не огорчайся, — заметив, что сестра изменилась в лице, сказал Савва. — Давай лучше попугаев купим. А тараканы далеко не могли убежать. Все они где-нибудь здесь. И он обвел рукой квартиру.Талант (рассказ Славы Топорова)
Скажу по правде, Гусар мне никогда не нравился, хотя действительно он здорово играет, и наш учитель Михаил Иванович говорит про него: — Талант! Еще год, и мне нечему будет его учить. Вовка пришел в музыкальную школу на год позже меня и Саввы, но быстро нас обогнал. Когда ему в первый раз дали скрипку, он будто впился в нее зубами — это мне так показалось. Во втором классе он играл такой концерт, который нам дадут только в четвертом… Могут подумать, что я ему завидую. Вовсе нет. Просто мне не нравятся люди, которые все время ждут, чтоб их похвалили. А Вовка именно такой. Он все время околачивается возле директора или учителей, слушает, как они восхищаются им, и подставляет голову, чтоб его погладили. Он как собачка в цирке, которая после каждого фокуса просит у дрессировщика конфетку… Да что учителя! Своими успехами Вовка Гусаров восхитил и всех наших родителей. Житья не стало! А мой папа однажды запретил мне дружить со «всякими бездельниками» и велел познакомиться поближе с Гусаром, чтоб «перенять от него все хорошее». Мне совсем не хотелось знакомиться с Вовкой, тем более, что он смотрит на всех свысока. Но я решил все-таки попробовать. Два дня я не мог к нему подступиться. Но потом все оказалось очень просто: за Гусаром нужно ходить по пятам, смотреть на него, как на жирафа, да почаще восхищаться тем, что он скажет или сделает. Скажет, например: «На улице грязь», — а ты не теряйся, подхватывай: — Смотри-ка, действительно! Надо же, какие у тебя глаза зоркие! И так везде: глаза зоркие, ноги быстрые, уши чуткие. Как в сказке про Айогу. Мне это было совсем не трудно, а ему ужасно нравилось. Несколько дней я болтался за ним, как хвостик. Даже директор однажды спутала и вместо Гусара погладила меня… Вот так мы и подружились, хотя дружить с Гусаром оказалось совсем неинтересно. О скрипке он вообще не хотел говорить, сказал только, что месяцами не берет её в руки. Я, конечно, сразу понял, что он врет. Хочет, как всегда, похвастать — какой он талантливый: бездельничает, а играет лучше всех. И еще, наверное, для того, чтоб я не вздумал заниматься и его догонять. Для виду я, конечно, восхитился, а сам подумал: «Чудак, нашел дурака! Да если б это была правда, то мы с Саввой играли бы, как Паганини или даже лучше». И еще я заметил, что Вовка не любит играть в те игры, где я могу его обыграть. Ну, а все остальное — например, лазать по деревьям, на крышу, прыгать в сугробы — вообще считает глупостью. Однажды я пригласил его в подвал нашего дома, чтоб показать трубу, на которой можно качаться. Он нехотя пошел, но как только мы спустились, сразу же шлепнулся на ровном месте и заявил, что дальше не пойдет и ни на какой трубе качаться не будет. Ясно, что после этого я не стал ему рассказывать, что такой трубы он не найдет ни в одном другом доме, по крайней мере, в нашем районе. А если говорить про ту трубу, что торчит в канаве на улице, то она принадлежит всем. Мы тоже иногда ходим колотить по ней палками. Особенно хорошо получается, когда кто-нибудь колотит, а ты сидишь внутри. Но там всегда много народу, и поэтому — очередь. Я не стал рассказывать ему и о том, что скоро мы все удерем из дому, что уже копим в мешке хлеб и сухой компот, а ускачем на лошади, которая ходит во дворе больницы. Днем на ней возят продукты, а на ночь распрягают. Мы подведем ее к забору, сядем и помчимся. Жалко только, что лошадь не очень длинная — все сразу можем не поместиться… Одним словом, с Гусаром мне делать было абсолютно нечего. Хотя… один раз мы с ним и сходили в лес на лыжах. Но тогда мне не повезло. Вернее, я опозорился: намазал лыжи подсолнечным маслом, чтоб лучше скользили, но получилось наоборот. Лыжи остановились на самом кончике трамплина, а я не остановился — полетел дальше — и стукнулся головой о дерево. Я встать не могу — ноги не держат и в глазах темно, а Гусар на меня разозлился. Заявил, что я специально всю прогулку ему испортил, и ушел куда-то. Я бы точно замерз, если б меня не нашли и не дотащили до больницы Савва с Колей да Щегол… Тогда Савва из-за меня чуть не умер… «Прогулку испортил!» Как же! Он ведь два часа наряжался, чтоб вокруг все ахали: все у него новенькое, форма настоящая, ботинки с жесткими креплениями, каких ни у кого нет… Тьфу! А сам на лыжах стоять не умеет. Уж лучше обиделся бы на то, что я дерево чуть не испортил. Я здорово треснулся, на меня даже шишки посыпались… На этом наша дружба, конечно, кончилась. И вообще, я никогда не стал бы вспоминать о Гусаре, если б не один случай. Как-то я задержался в музыкальной школе допоздна. Ноты переписывал. Везде было уже тихо, только из зала доносились звуки. Когда я все закончил и пошел домой, то по пути заглянул в зал. За роялем сидел Вовка. Он обернулся, посмотрел на меня, но я ничего не сказал, прикрыл дверь и ушел. Домой я сразу не попал. Вечером в нашем дворе самое интересное время. Особенно весной, когда тепло. Возле каждого подъезда сидят люди, разговаривают, спорят, кругом полно ребят, все бегают, играют в мяч или в прятки. Я влез на забор и вместе с Рустиком стал смотреть на Котьку, который назло своей родной бабушке грыз штукатурку. Бабушка ругалась, но почему-то не на Котьку, а на нас с Рустиком. Вдруг кто-то схватил меня и стащил с забора. Оказалось, это мой папа. Он молча повел меня с собой, и вскоре мы очутились в зале музыкальной школы. Вовка по-прежнему сидел возле рояля, но теперь рядом с ним стояла директор. Она смотрела под крышку рояля и плакала. — Так это ты, Топоров? — спросила она, когда мы подошли ближе. — Я, — сказал я. — А что? — Он еще спрашивает! — закричала директор. — Да как ты посмел прикоснуться к единственному хорошему инструменту во всей школе! Какое ты имел право портить инструмент! Я ничего не понял и говорю: — А что случилось? Директор от этих моих слов прямо остолбенела и потом показала мне целую кучу отломанных черных глушителей. Тут до меня дошло, что она думает, будто это сделал я. Меня даже в пот бросило. — Это не я, — говорю. — Как не ты? А кто же? — удивилась она. — Кроме тебя и Вовочки, здесь никого не было. — Не знаю, — говорю, — но все равно не я. Тогда она повернулась к Гусару и говорит: — Вовочка, скажи, кто сломал рояль? Вовка сидел красный, растерянный. А тут сделал вид, что думает, и так медленно говорит: — Я, Надежда Кирилловна, видел, как Топоров заглядывал сюда. А так как, кроме меня и его, в школе никого не было, то, очевидно, это сделал он. Он так это сказал, что я даже стал вспоминать, не заходил ли я действительно в зал. Ну хоть как-нибудь, мимоходом? — Ну что, все слышали? — сказала директор, потому что, кроме нас, в зале еще был сторож школы. — Зачем ты это сделал? — Это не я. — А кто? Ведь это само сделаться не могло? — Не знаю, — говорю, — может быть, сам Вовка? Тут директор даже замахала на меня руками, все стали возмущаться, а папа велел мне идти домой. Когда я уходил, я слышал, как директор говорила: — Вовочка, никогда не водись с такими хулиганами. Мы исключим его, а у тебя есть все данные. Мы отправим тебя в Москву, где ты сможешь еще больше развить свои способности… Из школы меня не выгнали. Дома, конечно, был разговор, но мне не в чем было признаваться… Мы с Саввой долго думали, зачем Гусару понадобилось ломать рояль? И потом догадались. Он сломал его не из хулиганства, а по глупости. Глушители в рояле для верхних струн смотрят в одну сторону, а для нижних — в другую. Вот Гусар, не разобравшись, и решил их подправить, чтоб они все смотрели в одну сторону. А когда неожиданно вошла директор, испугался и все свалил на меня. Вспомнил, что я заглядывал, и свалил. Говорят, Гусара и в самом деле посылают в Москву в школу для одаренных. Скорей бы отправили, видеть его не могу…Орлы
Особенно замечательно было по утрам. И земля, и деревья, и даже сама школа по утрам казались свежими и умытыми. — Поздравляю! — через неделю сказал Емельян Данилович. — Это ваша работа. — У меня тридцать два, — сказал удачливый Коля. Слава Топоров насчитал у себя восемнадцать ростков, а Савва отыскал только два. Один росток Емельян Данилович назвал сорняком и тут же вырвал. Второй, посмотрев на Савву, оставил. — Ты, мил человек, наверное, глубоко их посеял? Ну ладно, ничего, у тебя тоже пробьются. К отпуску ребята преподнесли старому учителю сюрприз. Однажды утром на одной из яблонь Емельян Данилович заметил красивые плоды. Он остановился, достал очки и медленно приблизился к чудо-дереву. На каждой веточке было привязано по редиске… Света сдавала сессию и была рада, что Савва занят. Анфиса Антоновна тоже поощряла увлечение, хотя ей каждый день приходилось стирать Саввины майки и трусы. Но с уходом в отпуск учителя сторож запретила ребятам что-либо делать без него.* * *
— Савва дома? — с порога выпалил Коля, энергично забежал в коридор и, прыгая с ноги на ногу, стряхнул сандалии. — Коля, во-первых, нужно здороваться, — сказала Света, — а во-вторых: ты не мог еще раньше прийти? Ведь даже восьми нет! — Дело есть, понимаешь! — Коля вытаращил круглые глаза и стремительно ринулся в комнату к Савве. Света вернулась на кухню. — Анфиса Антоновна, — сказала она, — вчера за домом сараи сломали. Теперь там везде ямы, доски и гвозди. А одного мальчишку уже крыса укусила. Выскочила из-под досок и вцепилась ему в живот. Они там убьются! — Видела, не убьются, — сказала тетя. — А где им лазать? Мальчики должны быть ловкими и смелыми… — Такое местечко! — донеслось из комнаты. — Одевайся быстрее. Может, еще найдем? — А если наган? Тетя и Света насторожились, глядя друг на друга. — Нет, лучше пулемет. Ты с пистолетом, а я с пулеметом. Шарах, шарах — и их нету! — Нет, лучше два пистолета и два пулемета, тебе и мне! — О чем это они? — сказала Света. — Известное дело, — отозвалась Анфиса Антоновна, — воюют. Только вчера новый наган делал… — Нет, нет, — забеспокоилась Света, прислушиваясь. — Они что-то затевают. — …не так, пулей вниз, держи крепче. Где у вас молоток? Проверим… Из комнаты в одних трусах выскочил Савва. Волосы у него со сна торчали в разные стороны. Он чуть подрос, но был такой же худой. — Савва, ты что ищешь? — спросила Света. — Одну штуку, — пробурчал брат, выдирая из ящика с инструментами молоток, и опять исчез в комнате. Анфиса Антоновна быстро встала, прошла коридор и осторожно просунула голову в комнату. Друзья сидели на полу. Савва что-то держал в кулаке, а Коля, поставив сверху большой гвоздь, прицеливался по нему молотком. — Эй, эй, орлы, вы что задумали? — сказала Анфиса Антоновна. — Бей, Коля! Тетя с трудом перехватила мелькнувший в воздухе молоток. — А ну, покажи? Савва разжал кулак. Тетя взяла с ладони позеленевший патрон. — Еще есть? — Конечно, есть, — гордо сказал Коля, высыпая из кармана брюк еще три. Из-за спины Анфисы Антоновны со страхом выглядывала Света. — Это никуда не годится! — сердито сказала тетя. — Взрослые ребята, а ведете себя как маленькие. Это же боевые патроны. Взорвутся в руке — останетесь без пальцев и без глаз. Савва с Колей почесали в затылках. Простые слова показались им чуть ли не откровением. Минуту назад мысль о том, что патрон взорвется не где-то, а в руке, до них как-то не доходила. — Где вы их взяли? — испуганно спросила Света. — Это я их нашел, — сказал Коля, — в яме за домом. — Мы сейчас пойдем и еще найдем, — пообещал Савва. — А может, и пистолет попадется? — Ужас! — сказала Света и посмотрела на тетю, но та спокойно повернулась и направилась на кухню. — Анфиса Антоновна, — удивился Савва, следуя за ней, — а патроны? — Патроны не отдам, — сказала тетя. — Почему, они же старые? — Тем более, — ответила Анфиса Антоновна, рассматривая патроны: — Нет, это не наши. У нас таких не было. — Древние! — обрадовался Савва. — Не очень, — сказала тетя. — Или с гражданской — здесь Чапаев воевал, или кулаки припрятали. — Она у меня все знает, — похвалился Савва. — У нее ордена есть и осколок в ноге. Анфиса Антоновна, дай Коле осколок потрогать. — Порох показать? — вместо ответа предложила тетя. — Показать, — с готовностью сказали ребята. Анфиса Антоновна отвернулась, плоскогубцами раскачала пули и высыпала из каждой гильзы понемногу пороху. — Вот это капсюль, — сказала она, — капсюль зажигает порох… — Знаем, поджигай, — нетерпеливо сказал Савва. Шикнув, горка в один момент исчезла. — Теперь понятно, что это не шутка? — Понятно, — отозвались ребята. — Мы только стрельнуть хотели. — Больше патронов не искать и не трогать, — строго сказала Анфиса Антоновна. — Успеете еще, настреляетесь. Тетя задумчиво вздохнула и выпроводила мальчиков из кухни. Коля и Савва ушли в комнату, влезли с ногами на диван и принялись фантазировать. Через некоторое время к ним с опаской заглянула Света. — Вы слышали, что сказала Анфиса Антоновна? — Слышали, слышали, — рассеянно ответил Савва. — А если они сами найдутся? — Не будете искать — не найдутся. — А если мы, например, идем, а под ногами патрон? — сказал Коля. — Хоть носом уткнетесь — не трогайте! — Ладно, мы их выкинем, — нехотя пообещал Савва. Света испуганно уставилась на ребят. — Савва, — наконец придумала она, — если ты хочешь поехать к бабушке, ты патронов трогать не будешь! — А Коля? — Что Коля? — А если Коля искать не будет, он тоже поедет? — Коля? — озадаченно сказала сестра. — С Колей труднее: во-первых, нужно поговорить с бабушкой, а во-вторых, с его родителями… — Света, — загорелся Савва, — мы хотим вместе. Поговори, а? — Хорошо, — согласилась Света. — Я прямо сейчас, по пути в больницу, закажу разговор с Сосновкой. Но вы никаких патронов больше не ищете и в руки не берете, договорились? — Ура! — воодушевленно закричали друзья.«Давай лапу…»
Анфиса Антоновна и Савва улетали в один день, но в разные стороны: Анфиса Антоновна в небольшой город на Урале, где был ее дом, а Савва на юг области к бабушке. — Кушай хорошо, — целуя Савву и берясь за вещи, расстроенно сказала тетка. — Анфиса Антоновна, — озабоченно, чтоб не заплакать, сказал Савва, — ты всегда уедешь и потом тебя нет и нет… Нам с тобой жука надо делать. Который ползает. У нас соревнования будут. А Света ничего не умеет, она даже палочку распилить не может. — Не задержусь, малыш, приеду, — как-то по-особенному пробасила тетка, отворачиваясь и шмыгая носом. Отправив Анфису Антоновну, Света проводила Савву до самого самолета и попросила женщину с ребенком проследить за ним. Женщина кивнула головой: — Заодно и он мне поможет, — сказала она. Забыв на прощание даже махнуть рукой, Савва забежал в самолет и как в воду канул…* * *
В самолете все вибрировало. Савва с удовольствием вцепился в какие-то железки и стал смотреть в круглое окно. Ему было очень жаль, что рядом нет Коли, которому поехать в деревню разрешили, но билет достали только на следующий день. Земля была не такой, как рассказывала учительница, а плоской. На ней кусками цветной бумаги лежали поля, змеились речки и овраги, зелеными барашками паслись рощи. Иногда пролетали над маленькими коробочками, рассыпанными вдоль дорог. Савва не сразу догадался, что это дома. Внутри самолета тоже все было очень здорово! Ребра с дырками опоясывали покатый корпус, везде были ручки, защелки, шкафчики. Летчики в кабине казались нарисованными, Савва видел таких на старых деньгах и на марках. Рядом сидела та самая женщина с ребенком на руках, дальше толстяк в синем костюме, потом мужчина с двумя маленькими девочками, которых он придерживал обеими руками. На противоположной скамье разговаривали четверо мужчин в одинаковых комбинезонах, две бабушки и еще бледный мужчина. На полу стояли чемоданы, мешки, сверху сломанной трубой лежал ковер. Самолет сначала незаметно, потом все сильнее стало покачивать. Иногда он проваливался, затем, словно вспомнив, что нужно лететь, а не падать, жестко встряхивался и начинал карабкаться в гору. Савва посматривал на пассажиров. Четверо мужчин в комбинезонах разговаривали, смеялись и даже ни разу не взглянули в окно. Толстяк читал газету, бледный мужчина страдал, девочки что-то говорили своему отцу, старушки с каменными загорелыми лицами держались за свои узлы. Женщина рядом побледнела, но молчала. Когда в животе подтягивало, Савва сам себе говорил: — Падаем. А когда встряхивало: — Нет, не падаем. Он бормотал «падаем — не падаем» до тех пор, пока женщина с ребенком не сказала: — Мальчик, попроси, пожалуйста, у летчиков пакет. Савва отстегнулся и с удовольствием пошел к кабине, перешагивая через сумки и чемоданы. Летчик справа обернулся. — Дядя, дайте, пожалуйста, пакет, — попросил Савва. — Раздай всем, кто попросит, — сказал летчик и дал сразу несколько. Савва раздал пакеты бледному мужчине, девочкам, женщине и старушкам. Старушки взяли по два и сунули их в сумки. Савва вернулся к кабине. — Самолет испортился? — поинтересовался он. — Нет, — дружелюбно сказал тот же летчик. — Тогда почему дрыгаемся? — Ямы. — Летчик улыбнулся. — Где ямы? — удивился Савва. — Там. — Летчик мотнул головой в сторону стекла. Савва посмотрел между летчиками через стекло, но ничего, кроме голубого неба и облаков, не увидел. — Воздушные ямы, — пояснил летчик. — Тебя как зовут? — Меня зовут Савва. А у нас во дворе тоже ямы, — сообщил он. — Их у нас бульдозер заваливает. — Значит, вам легче, — сказал летчик слева. — А у нас тут бульдозеры что-то не летают. Оба летчика заулыбались и стали переговариваться с кем-то невидимым. — Мне в Сосновке выходить, не пролетим? — напомнил Савва, когда они закончили. — В Сосновке, говоришь? — обернулся летчик слева. — Мы вообще-то постараемся притормозить, но если не получится, придется тебе того… с парашютом прыгать. Он отвернулся и замолчал. Савва почесал голову, взглянул через стекла вниз и снова посмотрел на летчиков. Оба были вполне серьезны. — Ну? — не оборачиваясь, поинтересовался тот, что слева. — Согласен? — Ладно, — побледнев, решительно сказал Савва, — прыгну. Где парашют? Летчики одновременно громко засмеялись. — Ну, Костя, у тебя и шуточки! — сказал летчик справа. — Ничего, — сказал тот, которого назвали Костей. — Главное — смелость, правда, Савва? — Правда, — сказал Савва. — Только я не умею на парашюте летать. — Это не беда, научим, — сказал летчик Костя. — Принимаем тебя в экипаж, пойдешь? Савва вздохнул. — Нет, не могу, — сказал он. — Мне к бабушке надо. — О, если к бабушке, то это дело важное. Тебе лет-то сколько? — Скоро десять будет. — Когда? — В апреле. — Да, действительно скоро, — сказал Костя. — Ты учишься? — Нет. — Интересно! — удивился Костя. — А почему ж ты не учишься? — Мы только зимой учимся. Оба летчика опять засмеялись. — Ну что ж, Савва, будем знакомы, — сказал летчик справа, подавая Савве широкую ладонь, — я — Саша, он — Костя. Теперь иди на свое место, пристегнись и жди. Сейчас будет твоя Сосновка. — Есть! — сказал Савва по-военному. Летчик Саша встал и вышел вслед за ним. — Начинается посадка. Пристегните ремни, вставать и ходить не разрешается, — сказал он и раздал еще несколько пакетов. Соседке Саввы было плохо. Она сидела совсем бледная и как-то слабо держалась. Остальные пассажиры усаживались поудобнее. Старушки подтянули поближе узлы. Тросы, протянутые вдоль самолета, зашевелились и поползли. Затрясло сильнее, винт шумел то глухо, то звонко. — Тетя, дайте я подержу, — сказал Савва, видя, что женщина клонится набок. Женщина отдала ребенка. Савва старательно держал большой мягкий сверток, пока делали наклоны в разные стороны. Все притихли, только две старушки невнятно бормотали. Наконец твердая земля поддержала самолет, мотор взревел, старушки стали креститься, а все остальные облегченно вздохнули. Когда шум стих и пропеллер успокоился, летчик Саша открыл дверь, и все стало как-то по-другому. Стало казаться, что это не самолет, а просто пыльная комната. У Саввы забрали ребенка, и он спрыгнул на траву под яркое солнце. Совсем рядом оказались сонная избушка, за ней мачта, на которой вяло трепался полосатый, как у Буратино, матерчатый колпачок, и виднелись два красных бака за низким зеленым заборчиком. Возле крыла самолета уже стоял и улыбался летчик Саша. — Ну что, Савва, обратно с нами полетишь? — Нет, я сейчас к бабушке, — озабоченно оглядываясь, сказал Савва. — А где же Сосновка? — Под горой, километра четыре отсюда. Летчик приоткрыл отверткой маленькую крышку на брюхе самолета и заглянул под нее. — А говорил «не сломался», — сказал Савва. — Даже до бабушки не долетели. Пассажиры толпой потянулись к избушке, на ходу обнимаясь с встречающими. Голоса потерялись на широком поле под открытым небом. — Как не долетели? — Глаза летчика смотрели лукаво. — Очень даже долетели. Просто на аэродромах бабушки не водятся. Савва засмеялся. — Тогда чего же ты там смотришь? — спросил он. — Масляное пятно. — Летчик вздохнул и задумчиво постучал отверткой по самолету. — Теперь не полетит? — Ну уж, сразу не полетит, — сказал летчик. — Полетит. Тут только маленькая неисправность… Воздух дрожал от зноя. К самолету неторопливо шагал седой человек в плаще. — А я думал, — сказал Савва, — что самолет ломается насовсем. Если хоть чуть-чуть сломался — то и лететь нельзя. — Интересная мысль, — улыбнулся летчик. — Я тоже когда-то так думал. Ну ничего, сейчас мы его наладим. Держи. — И кинул ему кусок ветоши. — Разве тряпкой самолет налаживают? — развеселился Савва. В этот момент под самолет заглянул седой человек. — Саввка, это ты? — Я, — сказал Савва. — А что? — К бабушке-то поедем? — точь-в-точь как отец, спросил Седой. — Ура! Дедушка! — закричал Савва и выбежал в раскрытые объятия. — Тут самолет сломался, а мы его тряпкой налаживаем. — Здравствуйте! — сказал дедушка летчику, опуская Савву на землю. — А я там внука жду. Чуть не потерял. — Неужели забираете? — подмигнув дедушке, сказал летчик. — А мы его уже в свой экипаж приняли. — Он шутит, шутит! — закричал Савва. — Там для летчиков только два места. — Забираю, — сказал дедушка. — Спасибо, что довезли в целости и сохранности. — Ну тогда до свидания!— Его Саша зовут, а другого Костя, — сказал Савва по дороге. — А где же наш мотоцикл? — Ждет возле избушки. — Дедушка лучился морщинами. — Его не украдут? — Нет. Пока шли, Савва, перемешивая события годичной и недельной давности, сообщил деду интересный винегрет из своей жизни. — Ну ладно, в деталях дома разберемся, — вздохнул дедушка. — А сейчас садись в коляску и держись. Если бы у Саввы спросили, как именно он сел в коляску, куда поставил ногу, за что взялся — он бы никогда не ответил…
Последние комментарии
6 часов 32 минут назад
8 часов 1 минута назад
8 часов 56 минут назад
1 день 7 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 8 часов назад