Кофе с фисташками [Ольга Кедук] (fb2) читать постранично

Ольга Кедук Кофе с фисташками

Я никогда не слышала, где она живет.

Мы встречались в кофейнях и кондитерских, изредка по будням — в скверах нашего маленького городка.

В кафешках она всегда садилась у окна и внимательно туда смотрела. Даже поздними вечерами, когда в окно можно было разглядеть лишь тусклое отражение столиков и посетителей, она не изменяла своим привычкам.

Иногда она записывала что-то на тонких салфетках или в маленькую тетрадь пружинного переплета.

Я понятия не имела, чем она занимается.

Она всегда пила кофе. И, если заказывала что-то к нему, это были изысканные и очень странные десерты: в шоколад она просила добавить больше перца, а для творожного мусса не жалеть имбиря.

Сидя в ожидании заказа, она одну за другой выщелкивала из обтянутого кожей подсигарника короткие крепкие сигареты.

Наблюдая за ней впервые, я подумала, что так много курить может только человек, находящийся в мучительном ожидании кого-то очень важного…

После я поняла, что она ждет всю жизнь.

Я никогда не видела рядом с ней кого-либо, кроме случайных незнакомцев.

Казалось, ей интересен весь мир — каждый прохожий без единого исключения, и — никто конкретно.

Однажды в самом центре города я увидела рекламный плакат: «Девушка, пившая кофе в кафе «КофеФея» в субботу 17 ноября в 10 утра! Жду тебя там же каждый вечер после 19:00»

Я помнила ту субботу.

Тем утром мы обе были там: она с арабским кофе, я — с травяным чаем.

А еще там завтракала компания молодых парней, явно только вернувшихся из далекого путешествия: все в длинных меховых пальто и с объемными, но очень аккуратными чемоданами.

Встретив её в десерт-кафе после того случая, я не удержалась и спросила разрешения подсесть. Она спокойно кивнула и передвинула пепельницу, освобождая место для моей чашки.

Представляться, или даже здороваться, казалось мне настолько лишней условностью, что я сразу спросила про «КофеФею» — видела ли она стенд? Ходила ли на встречу?

Она лишь рассмеялась в ответ.

Потом поморщилась, неуютно повела плечами, и этим ответила на все вопросы.

А потом предложила угоститься сливочным эклером.

Видимо, за полгода случайных встреч не только я успела изучить её вкусы…

Мы продолжали встречаться и иногда даже здоровались, но больше не садились вместе.

Я так и не узнала её имя.

Круглый год она ходила в джинсах и длинных пайтах с капюшоном поверх просторной клетчатой рубашки. Она никогда не пользовалась косметикой, а длинные темные волосы собирала в кособокий пучок на макушке — с такой восхитительной небрежностью, что, спустя год после нашей первой встречи, я стала замечать такие прически у подиумных моделей — только там каждый «петух» и каждую неаккуратно торчащую прядку укладывали полдюжины стилистов и парикмахеров.

Хотя едва ли я обратила бы на это внимание, если бы не тот, наш единственный, но ставший самым увлекательным в моей жизни, поздний разговор.

Я впервые сидела к ней так близко.

Она была вся тонкая, почти прозрачная. С худыми запястьями и узкими ладонями. Ногти — нервно обкусаны. Она не носила ни часов, ни браслетов, ни колец. Тонкие локти терялись в рукавах рубашки, которая была ей явно велика.

Она постоянно вздрагивала и непрерывно отстукивала пяткой неизвестную мелодию, которая звучала только в её голове.

Я не помнила, чтобы хоть раз видела её улыбку — только однажды она заливисто хохотала на мой вопрос о свидании в кофейне.

Даже во время разговора её вечно прищуренные глаза пытались что-то разглядеть в темном окне.

Мне не было интересно ни её имя, ни возраст. Только — что она всё время записывает в свою пухлую тетрадку.

На вопрос она задумалась.

— Я, знаешь кто?.. Я — вроде как проститутка, только идейная.

Я смутилась.

Она, заметив это, не засмеялась — улыбка мелькнула только в её глазах, хотя губы остались неподвижны.

— Я продаю свои идеи.

Из маленького обтрепанного рюкзачка она достала свою тетрадь.

Между страниц выглядывали измочаленные края захватанных салфеток.

Она откинула обложку.

В тетради были не записи, как я всегда считала, а крохотные кривые рисунки. Чем-то это напоминало наскальную живопись, чем-то — детские ребусы.

— Я никогда не умела работать, — не то пожаловалась, не то похвасталась она. — Зато я умею придумывать. И оказалось, что кто-то мои мысли охотно купит — нужно только придумать, кто, и предложить.

Я только удивленно моргала, настолько безумной мне казалась идея продавать свои мысли…

Она снова полезла в рюкзачок и вывалила на столик целую кучу стиков сахара из разных заведений.

— Смотри. — Она взяла один, покрутила в пальцах. — Помнишь, раньше были квадратные пакетики? Его берешь, нужно растрясти, а, если сахар промок, то размять. Потом оторвать уголок… Высыпать в чай. А, чтобы высыпать весь сахар, приходилось его разными сторонами вертеть…

Она сделала паузу, разглядывая белый стик.