Квирит [Alexander Agassiz] (fb2) читать онлайн

Alexander Agassiz Квирит

Любовь есть не что иное как неистовство по поводу памяти того совершенства, которое душа видела до своего воплощения. Сократ

Пролог

Эта книга была найдена на скалистом острове нынешней северо-западной Франции. Так называемая могильная гора. При реставрации части замка, за каменной стеной крипты, был обнаружен поросший мхом и растительностью грот, внутри которого и была находка. Рабочие сразу же передали местному университету вещь и палеографы установили датировку примерного написания, как поздняя римская империя. Вместе с манускриптом была обнаружена фигурка Зевса из слоновой кости, которая на почти тысячу лет старше, чем само издание. Также несколько приложенных, к основной работе, написанных страниц неизвестного человека. Возможно, он и сохранил книгу от приливов и отливов этого места т. к. во времена римлян тут не были построены какие либо фортификации, но они приходили на эту гору наслаждаться закатами и наблюдать за изменением уровня вод. Если произведение было найдено на близлежащей территории, то вполне вероятно оно было зарыто в земле и при строительстве замка её нашли и сохранили в более надёжном месте. По одной из версий это был средневековый монах, который обнаружил книгу первым, она настолько ему полюбилась, что он решил не показывать её миру, а сохранил для себя. По иной версии, её могли спрятать от инквизиции. Является ли эта книгой единственной, или существуют иные экземпляры и копии — мы не знаем.

Как косвенное доказательство первой гипотезы — мы сохранили два стиха, что предполагаемый монах вложил в начало и конец.

Первый стих сначала написан в оригинале. Затем написан вновь, но с переделанными строками.

Vivamus mea Lesbia, atque amemus,

rumoresque senum severiorum

omnes unius aestimemus assis!

soles occidere et redire possunt:

nobis cum semel occidit brevis lux,

nox est perpetua una dormienda.

da mi basia mille, deinde centum,

dein mille altera, dein secunda centum, deinde usque altera mille,

deinde centum.

dein, cum milia multa fecerimus,

conturbabimus illa, ne sciamus,

aut ne quis malus inuidere possit,

cum tantum sciat esse basiorum.

Existatis cum Elysia una, atque ametis,

rumoresque senum severiorum

omnes unius aestimetis assis!

Soles occidere et redire possunt:

Vobis cum semel occidit brevis lux,

nox est perpetua una dormienda.

Date invicem basia mille, deinde centum,

dein mille altera, dein secunda centum,

deinde usque altera mille, deinde centum.

Dein, cum milia multa feceritis,

conturbabitis illa, ne sciatis,

Aut ne quis malus inuidere possit,

cum tantum sсiat esse basiorum.

(Переделанный, под впечатлением последующей истории, стих Катулла:

Существуйте с Элизией и любите,

И ворчанье всех зануд-стариков ни ставьте ни в грош!

Светила потухнут и вновь воссияют:

А вам, когда краткое солнце погаснет

Ночь бесконечная есть для любви.

Тысячу ласк приносите друг другу и сотню вдогонку, а там новая тысяча, новая сотня, так по новому кругу и впредь сотни раз.

А там, когда многих достигнете тысяч, cкорёжете счёт, да не вспомните, дабы завидовать грешный не мог, cколько истинно есть поцелуев.)

Часть I

Полночь, Luna Plena¹.Сумрачный лес окутан едким туманом и лунный свет не в первый раз видел ночных скитальцев, простых бродяг, разгульные пиршества под открытом небом и даже кровавые жертвоприношения. Но история одного центуриона, на котором лежал невыносимый груз горя, что он никак не мог перемолоть, из-за чего ноги его едва поднимались, а голова была опущена так, что казалось шлем вот вот и упадет, была редкостью даже для него. Обычно гулянки заканчивались, праздник завершался, люди разбредались по другим местам, а какие нибудь трупы в лесу, со времнем, сливались с землей и превращались в скелеты. Но в эту лунную ночь всё было совсем наоборот и путешествие только начиналось.

Шли первые минуты нового дня, канун римского праздника всех мёртвых, когда открывался вход в потусторонний мир. Центурион был подобен листу, что оторвался от дома и родного дерева, от другого, близкого ему листа, благодаря которому вырос сам. В одиночестве, ведомый непредсказуемым ветром, близился он к встрече с неизведанным. Признать, он сам не до конца понимал свою конечную цель. В его голове, подобну урагану, который формируется из смешения воздухных масс, шевелились разные мысли, что яростно боролись друг с другом. Этот ураган нуждался в успокоении, в неожиданных горных массивах, что могли бы ослабить и сбить его. Он должен превратиться в дождь и капли воды, рассыпаться, обратившись в ливень, который умоет и обновит раздражённый разум, успокоив его. Но чтобы пройтись по радуге, нужно пережить шторм, а центурион не просто так взял в свой уединённый поход в ночной лес меч. Своими тучами и холодными, накатывающими ветрами, буря закрывала небо на протяжении года. Было предпринято много попыток бороться с ней, но последним оружием оставалась лишь надежда на удачу и неизвестность. Путь, который либо приведёт к окончательной победе бури и избавлению от боли, либо к рассасыванию внутрненнего мрака и к смирению, что даст не просто избавление, но и победу над болью.

Лунный свет мутно пробивался через туман и слегка помогал ориентироваться в пространстве. Звуки ночной фауны одновременно устрашали и придавали жизнь этому месту. Отрывистые тени кустов возбуждали воображение и казалось, что находясь в одиночестве, в лунном лесу не далеко и до потери рассудка и неконтролируемого чувства паники, но центурион не ощущал звериного страха, который бы ощутили душевно стабильные люди. Некоторые эмоции и чувства сильно притупляют страх. Причины в бесстрашии, богоподобности, невероятном самоконтроле — очень льстивы, однако иногда, настроение уходит в такой минус, отчего окружающее пространство, даже боль тела, кажется менее значимым и волнительным, чем внутренний холод, который колит всё тело. Римлянин шагал с опущенной головой и тащил, пачкая в земле щит, который оставлял за собой расчищенную дорожку от листьев. Ближе к опушке, где деревья росли всё реже друг от друга, он остановился у нескольких кипарисовых и сел под ними, чтобы отдохнуть. Впервые с города он опустился на землю и облегчённо выдохнул, немного отдыхая от долгой дороги, что началась ещё при свете солнца. С другой стороны его дыхание было глубоким и прирывистым, как у людей, что пытаются справиться с комом в горле. На одно из этих самобытных деревьев он облокотился спиной. Вокруг росли десятки сосен, лиственниц, пихт, елей, но эта группа кипарисов была уникальной в этой лесу. Осмотривая их рост, он снял шлем с гребнем и достал фляжку, которой словной чокаясь, дотронулся до ствола дерева и пролил пару капель на его ветви.

— За твою уникальность! — произнёс центурион и отпил из фляжки. Массируя руками лицо и шею, пытаясь прогнать усталось, он заметил, что туман в области стоп стал гуще и скрывал путь сильнее, чем раньше. Римлянин задумчиво гладил накануне побритое лицо и крутил единственное кольцо на правой руке. Он думал о том, куда может привести его путь в неизвестность. У него не было каких либо чётких целий или непоколебимых ответов для самого себя. Зачем жить и почему не умереть, закончив страдания раньше, чем природа заберёт тебя сама? — раздумывал центурион под колыхающимися на ветру символами смерти. Перед тем, как отправиться в путь, к неизвестному, он, на прощание, приобнял кипарис. После этого, через несколько шагов, он обо что то споткнулся и не удержав равновесие, повалился, громыхая, во всей броне на землю. Шлем и щит разлетелись в разные стороны, и пытаясь нащупать улетевшие части своей экипировки, он не сразу заметил, что рядом находились две могилы. Вокруг них был особо сгустившийся туман, а из одной могилы, о которую римлянин споткнулся, туман даже исходил и клубился, словно исходил из глубины. Эти могилы были без всяких опознавательных знаков или надгробий. Холодные холмики и туман. Центурион тут же пришёл в, оттаченное за десятки лет, состоянии защиты и готовности, вытащил гладиус из ножен и осторожно приблизился к могиле из которой исходил туман. Он кинул на неё ветку, а затем камень. Однако к своему удивлению он не услышал приглушённого звука удара о землю. Не было абсолютно никакого звука. Когда туман чуть чуть расступился, он присмотрелся внимательнее и увидел, что могила быра раскопана и открыта, а земля разбросана рядом, словно кто то не был закопан в неё, а наоборот, выбрался оттуда. Тоже самое было и из другой могилы, но она, казалось, уже давно исчерпала свой туман и задубела. Среди листьев и комочков земли он увидел золото. Вероятно, о него я и споткнулся, — подумал римлянин. Убирая кончиком меча землю и освобождая золото, он увидел, что кусок этот был достаточно большым, а затем и вовсе удивился, когда увидел золотой слепок человеческого черепа. Он был настолько точным, что казалось его зарыл тут какой нибудь скульптор, мастерски владющей наукой анатомии. Словно это и был чей то череп, но полностью из золота. Даже сохранившиеся зубы золотисто блистели. Центурион убрал меч в ножны и вращал череп в руке, а фантазия непереставая накидывала причины его появляния.

— Христиане? Беглые рабы? Преступники? Заначки лесных банд или какой нибудь, неизвестный мне, ритуал захоронения? Или всё же работа скульптора, который пожелал спрятать свой шедевр?

Натуральное золото, без примесей, было редким и очень ценным материалом, а ещё достаточно мягким, чуть твёрже ногтя, что римлянин и проверял, слегка надавливая на череп тут и там.

— Элизия бы пришла в восторг от такой находки… Но остаётся лишь представлять, какой вечер рассказов она бы устроила, принеси я это. — Затем он добавил, с доброй усмешкой, — Хах, а через неделю он бы был на местной выставке искусств, а она бы, счастливая, стояла рядом и рассказывала людям об анатомии

За половину пройденной жизни, центурион видел достаточно смерти и её последствий, жестокости и ужасов, но никогда прежде он так не подскакивал от испуга, как в момент, когда увидел на своём плече чьи то золотые кости и ощутил, как они слегка сдавливают его. Римлянин быстро вытащил меч, уронил череп и повернулся грудью к угрозе, готовый к удару. Перед ним стоял золотой скелет без головы, грязный, ростом с римлянина. От увиденного, центурион бранно вскрикнул и отступил на пару шагов назад. Золотое тело, завёрнутое в старые, пожелтевшие тряпки, нагнулось за своей головой и с хрустом поставило её на место.

— Спасибо, что отдал её — сказал скелет, с отчётливо хриплым голосом.

— HUI², ЧТО ТЫ?! — Выпалил центурион.

Скелет вращал кистями, шеей, поднимал и опускал ноги, приседал, вращал челестью, он словно разминался, или старался напугать римляниня. Затем скелет скрипуче засмеялся и искуственно закашлил:

— Хаха! Не узнаешь себя?! Я — это будущий ты!

Центурион ничего не ответил, только моргал и не двигался с места, полный профессиональной выдержки и концентрации. После этого, скелет, словно наслаждаясь испугом человека, c хрустом вытащил нижнюю челюсть и неуклюже и тяжело пошёл на центуриона. Однако, его издевательство над римским солдатом закончилось тем, что ему пришлось вновь подбирать голову с земли.

В этот раз центурион поставил ногу на череп и крикнул, повторяя прежние слова:

— ЧТО ИЛИ КТО ТЫ?!

Скелета зашатало и он едва остался на своих, одновременно мягких и тяжёлых ногах. Он махал во все стороны руками и показывал на свою голову. Центурион же пытался понять, реальность ли всё это или колдовство лесных нимф, сон, или он вовсе находиться на пороге смерти, а это предсмертные галлюцинации. Может быть всё, что он видит лишь иллюзия умирающего мозга, который подобно сновидениям, берёт что то из воспоминаний и меняет их до неузнаваемости. А в действительности, центурион сидит с лезвием в груди и медленно умирует, облокотившись на кипарисовое дерево. Но вернувшись к скелету, центурион слегка толкнул череп ногой, а сам отошёл на пару шагов назад, не выходя из защитной стойки. Скелет показывал руками, что сдаётся, а затем поднял голову, отчистил её тряпками от грязи, и вновь, с характерным щелчком, установил её на прежнее место. Он вытянул руки с поднятыми ладонями и стоял на месте.

— Прости меня. Это была дурацкая шутка, я извиняюсь. Ты просто не представляешь на сколько давно я не издевался и не шутил над кем нибудь. Мне было необходимо это чувство…свободы и превосходства.

Центурион спокойно отмерял собственное дыхание, контролировал его и молча наблюдал за каждым движением скелета и осматривал его, готовый к бою в любой момент.

— Я не причиню тебе вреда, ещё раз прости меня.

Затем центурион, c грубостью в голоcе, ответил:

— Ты один?! Где твой друг из соседней могилы?!

— Она пуста и поэтому я здесь. Я один. Его рядом нет. А что ты тут делаешь?

Центурион игнорировал вопрос скелета и спрашивал в ответ:

— А где он? И почему ты так двигаешься? Почему ты вообще двигаешься?!

— Я не знаю. Не знаю. А там лежал мой брат, не друг. — отвечал скелет, всё в том же положении, c открытыми ладонями на вытянутых руках.

— Почему вы воскресли?!

— По воле богов. А брата мне нужно срочно найти. Есть несколько важных причин.

— Каких? — сухо спрашивал центурион

— Я не могу сказать.

Центурион продолжал холодно, прищурив глаза и сомкнув брови, смотреть на скелета, готовый к атаке

— Ох, ладно, расскажу… Во первых он мой брат и я не видел его очень много времени. Сама по себе важная причина. Во вторых на нас лежит проклятие, которое ты видишь, — скелет прошёлся руками по своему телу, демонстрируя центуриону ожившие кости из золота- Его можно снять. А в третьих…в третьих…это секрет…

— Говори!

— Ладно! Его нужно как можно быстрее отправить обратно в аид, пока не рассердились боги и не отправили в аид половину человечества.

— Половину человечества? За что?

— Ну, знаешь…мне явился Зевс и сказал, что если у брата, меня, очевидно, не получится отчистить землю от такого зла, то ни у кого не получится, а поэтому лучше не дать злу распространиться вовсе и уничтожить его…вместе с половиной человечества, хех.

— Что ты несешь?!Боги?

— Да. Поэтому…мне нужно его найти. Ты можешь не верить, но это так.

Центурион покачал головой и не знал, как ему отвечать, ведь обычно скелеты не ходят и не разговаривают. К тому же это мог быть единственный золотой скелет в своём проклятом роде. Тут явно было что то очень странное и необычное. Магия или божественные происки. Однако, это был уникальнейший шанс, чтобы подавленный дух центуриона вновь приобрёл страсть к жизни. Пока римлянин молчал, скелет добавил:

— Возможно, ты уже думаешь о золотом богатстве, уж я бы точно так думал. Но я тут, чтобы избавиться от своего проклятия и найти брата. Тебе придётся либо идти со мной, либо этот лес станет уже твоей могилой, раз ты увидел меня и разузнал третью причину.

Римлянин гневно воскликнул, а затем выступил вперёд, словно нападая:

— Ты угрожаешь мне?! Если ты способен восстать, то почему бы и мне, после смерти, не вылезти из своей “лесной могилы” и не достать тебя?!

Скелет опустил руки на пояс и невозмутимо, насколько можно судить о невозмутивости голых костей, смотрел мёртвыми глазницами на центуриона.

— А почему ты думаешь, что у тебя это получится? Это не так работает. Если бы каждый выходил мстить, то ты бы видел сотни мертвецов, блуждающих по лесам. А судя по твоей одежде…ты можешь догадаться о количестве покойных, которые жаждут мести.

Центурион смотрел на скелета и думал о своём. Он думал, что если скелет не плод его фантазий, то каким то образом существует возможность воскрешения. У мужчины рождались идеи о спасении всего человечества и что так он точно сможет найти желание жить. Через поступок, который придаст значимость жизни, как минимум, в собственных глазах. Но не менее важным для него была и навящивая идея о спасении жены. Ему приходили на ум различные истории о возвращении и спасении душ возлюбленных из царства мёртвых. Центурион покусывал губу и заметно смягчился по отношению к скелету. Он предвкушал, что спасёт жену, мир, познает тайны этого мира, но старался не подавать виду и сдерживать свою наростающую радость.

— Значит… воскрешение после смерти существует…а боги, души…это всё реально?

— Ну, да. Как видишь, я реален и могу тебя ударить.

Скелет завёл руку, чтобы ударить римлянина по плечу, но увидел оскалившегося центуриона, который сделал шаг навстречу. Тут же скелет вновь поднял руки со словами:

— Ладно, ладно, прости, я шучу! Я…я не могу привыкнуть к этому чувству, что ты можешь бояться меня…а я пугаю тебя. Или пугал…

Так неизвестность, в которую вошёл центурион, с последней надеждой отыскать что то новое, за что можно зацепиться и вытянуть себя, приподнесла ему не просто медь, но золото, поистине! Старые и болезненные воспоминания в его голове вспыхивали с новой силой. К ним добавлялась надежда и предвкушение того, что ещё не всё потеряно. Память о смерти жены, которую убили его сограждане. О внутренней борьбе, что раздерала его уже на протяжении многих лун после её смерти. О поиске ответов и путей, как жить без дорого человека. Как найти желание жить и возродить в себе страсть к жизни, как вернут её краски. Римлянин чувствовал, что ему улыбнулась удача и этот глубокий шрам в его душе может получить исцеление. В конце концов, альтернативой этому путешествию является только смерть от собственного меча. Так думал центурион и загоревшись надеждой, предвкушением, не видя иного пути, мужчина спрятал меч в ножнах, выпрямился и сказал скелету:

— Я тебя не боюсь. Поэтому извини и ты меня, что радость моего испуга ты больше не почувствуешь.

— З-значит ты выбрал смерть без сопротивления…? Или ты поможешь мне?

Центурион слегка засмеялся и ответил:

— Хаха, я помогу тебе.

— Хорошо…потому что иначе убью не я тебя, а сами боги.

— Удивительно, — центурион осматривал скелета и говорил ему- много раз я слышал о лесах, как окутанных мистикой и тайной, местах природы. Из историй и рассказов. Даже походы, в готорых я участвовал, подтвержали это. Хотя я был всегда уверен, что пропажи людей это дело рук германцев и врагов, или животных. А сверхъестественные сущности казались мне обычными выдумками. Непокарённый людьми лес, тем не менее, это просто лес, и ничего в нём мистического не существует. При этом…я явился в “простой” сумрачный лес, ночью, зная, о записках Юлия Цезаря, что народы Европы вели происхождение от Плутона, о мистике и магии кельтов, различных культов и мифов, с последней надеждой отыскать что то, что заставит меня жить.

— Вау, вот это ты любишь поговорить, хех. Тогдай ступай за мной, я покажу тебе больше, главное не сойди с ума.

Римлянин закатил глаза и следовал за скелетом, которого трудно упустить из виду.

— Как твоё имя?

— Я его не помню.

— Ох, я чувствую, что глупо спрашивать у скелета причину безпамятства, но…с другой стороны ты говоришь без языка и поэтому…есть ли какая то причина потере памяти? Её можно восстановить?

— Хех…это слишком сложно, чтобы объяснить. А мне как тебя называть, живой?

— Фавст Латиний Бланд

— Ох уж эти латинские имена.

— А место своей жизни…или смерти ты помнишь?

— Вроде бы где-то в Греции. Но ваши имена всегда удивляли, хех. Гай Юлий Цезарь Октаваин! Фавст Латиний Бланд! Огромные и смешные. Пойдём со мной, Фавст Латиний Бланд.

Римлянин приподнял брови и выдохнул, словно не желая отвечать на глупости. Затем задрал голову к звёздному небу, вдыхал прохладный воздух и они постепенно шли во всё более сгустающийся лес, где лунному свету приходлось уже бороться не только с туманом, но и с более плотными, закрывающими небо, кронами деревьев. Окружающие звуки постепенно затихали. Лес же становился всё более разнообразным. С холмов стекали слабенькиие ручейки, заваленный огромными камнями в объятиях мха. За тёмными, массивными дубами виднелось озеро, что отражало свет луны и звёзд. Земля, вместе с выступавшими на поверхность корнями, травой и листвой терялась в мутном тумане. “Куда он идёт? Кто же всё таки этот скелет? Призрак? Божество под прикрытием? Актёр в очень реалистичном гриме? А может быть я отравился какими нибудь грибами? — думал про себя римлянин, а чувства внутри, само тело, слегка дрожа, говорило иное-“Нужно вернуться назад пока не стало слишком поздно.” “А если он лжёт и ведёт меня ещё дальше в лес, чтобы убить?” “Если его брат где то тут и они совсем не дружелюбные?” “Может, всё таки есть иной путь?” “Не буду ли я сожалеть, что следую за ним, да и стоило ли вообще идти в этот лес?”

Дотронувшись до собственных волос, Фавст вспомнил, что оставил позади свой шлем. Он притормозил, обернувшись назад, но шлем и щит уже были слишком далеко, чтобы возвращаться. Тут он вздрогнул от внезапного крика испуганных, ночных птиц, что сорвались с ветвей и улетели прочь. За ними последовали шорохи и хруст веток и листвы в тумане. Резко нарушенная тишина заставила Фавста осмотреться и вглядываться во тьму, замечая любое движение. Боковым зрением он увидел необычные засечки на дереве с дуплом. Чуть дальше была группа четырёх деревьев, которые откуда-то сверху освещались непонятным источником света. Свет был не от луны, а странным и золотистым. Он падал так, что словно светилось основание стволов и даже их корни. Потом это необычное свечение распространялось глубже в лес, как разливающаяся вода, и в своеобразном тунеле из подсвечиваемых деревьев появилась фигура скелета. Центурион не заметил, как скелет оказался среди тех деревьев и дернул головой к первоначальному положению, где был его спутник. Хотя зловещее предчуствие накатывало всё сильнее, Фавст сопротивлялся желанию бежать прочь. В голове родилась ещё одна успокаивающая мысль: “Если не рискну сейчас, то упущу шанс и рискну в сто раз больше”

Они проходили мимо трёх менгиров, расположенных за пирамидками из камней, а над каждой пирамидкой возвышался стройный кипарис. Постепенно окружение деревьев стало заменяться мраморными и деревянными домами, давно сгнившими виноградными и оливковыми полями. Покосившимися стойлами для животных. Где- то порушенные крышы и стены домов открывали вид на внутренние убранства и мозаики из техник как opus tessellatum и opus vermiculatum. В дали, на возвышенности, стоял обращённый к вечерней стороне неба храм бессмертным богам освящяемый луной. Изваяния у его портика, даже издалека, представлялись внимающими и взирающимися на тех, кто когда то приходил сюда молиться. Заброшенные и умирающие достижения римской и греческой архитектурной жизни выглядели грустно и пугающе. В центре поселения стоял колодец из песчаника. Клоакой города Рима тут и не пахло, акведуки не проведены и колодец был единственным спасением. Располагался он буквально на пересечении двух дорог. Должность центуриона предусматривала так же и знания в благородной науке архитектуре. Очевидно, что эти дороги были главными в этом поселении. Сardo maximus — ориентированная с севера на юг представляла места для торговли и создания изделий. Decumanus Maximus — представлялась с востока на запад и коллонады по дорогам также чередовались разной степени разрушенности, как и всё в этом поселении, но самое странное то, что этот колодец был абсолютно цел и ни один камень в кладке не пропал, и не был побитым. Он не зарос растительностью, хотя находиться в заброшенной деревне по середине густого леса. Но не успев центурион начать расспрашивать скелета о новых странностях происходящего — тот повернулся к нему и сказал:

— Сегодняшняя ночь не случайная. 24 Августа. 5 октября и нынешнее 8 ноября, это дни праздников, когда становится легко общаться с призраками, и камень, что на вашем, lapis manalis³ открывает врата Аида в другой мир. Mundus⁴ же место, куда человек может спуститься в эти несколько дней. Либо души подняться на небо⁵. Ты можешь представить это, как вход в подвал, с открытием, в центре его, крыши, что закрыт, за исключением трёх дней в году.

— Я слышал о нём. Старый Этрусский праздник. В эти дни, мы с женой, друзьями и рабами собирались вместе и читали страшные истории за столом. Я и не думал, что это всё взаправду…Элизия рассказывала, что это простой праздник последнего сбора урожая, а подвал, это место хранения.

— Ты молодец, что знаешь о нём. Я вот узнал уже после смерти. Но впереди будет ещё больше удивительного. Mundus Patet⁶ был написан на древних религиозных календарях, когда врата, будь то камень, подвал или стоящий в центре города колодец был открыт служителем… Деметры. Я…не помню, как на ваш лад её зовут. Этот колодец расположен прямо на пересечении главных дорог и представляет собой мир. Интровертированный алтарь, что был вписан во внутренню, подземную часть, а не направлен во внешнюю. Эта матка, посвящённая подземным богам! Однажды открытая, позволяет душам умерших выйти за границу между миром мертвых и миром живых. Cкелет прошёлся вокруг колодца и что то громко сказал на греческом языке. После этого, скелет оттянул свои жёлтые тряпки, а там, вплотную к костям, на тонкой ленточке из кожы, висел мешочек. Из него он достал несколько виноградинок, косточек граната, которые бросил в колодец, а затем туда же вылил из мешочка тыквенную мякоть. Затем, что то громко сказал три раза на греческом языке. Колодец забурлил, запенился, и в момент заполнился ярко зелёным светом. Он освещал всё вокруг так сильно, что едва не было больно смотреть. Но затем ещё более сильные вспышки света появились по левую руку от скелета и заполнили cобой всю деревушку. Даже через сжатые с силой веки и руки, прикрывающие глаза, были различими изменения цветов. Зёленый — жёлтый — красный — оранжевый — голубой — фиолетовый и десятки их комбинаций освещали всё вокруг.

— Но нам не нужен колодец. Нам нужна матка, чтобы переродиться и выйти в мир.

Центурион не сразу заметил, что и окружающий звук совсем стих. Час назад, лес был полон звуками его обитателей, колыханием веток деревьев и хрустящих под ногами листьев, эхо животных раздавалось где то в далеке, а теперь совсем ничего. Полная тишина, словно в один момент Фавст оглох. Через некоторое время глаза привыкли и он увидел, что все здания, трава, конечности, и казалось, само небо стало переливаться во всех возможных оттенках. Тёмно красные сменялись золотистыми, а те болотнозелёными и пурпурными. Разноцветное свечение можно было сравнить с северным сиянием, но в тысячу раз красивее и ярче. И без того золотой череп тоже переливался и блистел разными оттенками. Фавст увидел, что перед ними появилась ещё и пещера, которая заменила свет колодца и стала источником неописуемого свечения. Когда же свет самой пещеры погас, можно было видеть, как через отверстие в потолке проникал конусообразный свет луны, освещая внутренний алтарь. Высеченный в камне алтарь был по пояс, а за ним была холодная каменная стена, под ним текла проточная вода и вытекала из пещёры к колодцу.

— Чтобы войти в пещеру, — сказал скелет, — нужно взять горсть земли и сперва кинуть в дырку у входа, чтобы дать начало изменениям.

Увиденное поражало римлянина и он буквально застыл с разинутым ртом, а скелету пришлось повторять несколько раз подряд. Скелет толкнул центуриона и когда тот повернул на него голову, повторил ещё раз:

— Ты услышал? Прежде, чем мы войдём, нужно взять горсть земли и сперва кинуть в яму у входа, чтобы дать начало новому. Таким же образом, как делали основатели твоего Рима, при строительстве нового города. — повторил Скелет.

Не исключено, что таким образом, он показывал свою глубокую древность, или знания, ибо о его возрасте так ничего и не было известно.

— Это Мундус Керерис — говорил скелет на латыни с греческим акцентом — Я вспомнил, как это будет на вашем. Это как раз и есть матка, или проход в подземный мир, великой матери растительности и плодородия.

Затем скелет распростёр руки напротив пещеры и достаточно поэтично и громко спел:

— Духом великий, о ты, обитатель подземного дома

В Тартара мрачных лугах, лишённых сияния света,

Зевс Хтонийский, прими, скиптродержец, с охотою жертвы,

Ты, о Аид! От всей земли ты ключами владеешь,

Смертному роду даришь урожаи в богатые годы.

Треть мирозданья удел твой — земля, вседарящая почва,

Недра бессмертных богов, подпора крепчайшая смертных.

Ты свой трон утвердил среди области вечного мрака,

Средь необъятных просторов лишённого воздуха царства,

Чёрного близ Ахеронта, держащего корни земные.

Многоприимный, ты смертью над смертными властвуешь мощно,

О Евбулей! Ты прекрасное чадо священной Деметры

В жёны похитил, схватив на лугу, и понёс через море

Вдаль на четвёрке коней прямо в Аттику, в край Элевсинский:

Есть там пещера — врата её путь открывают к Аиду.

Ты, о единый судья деяний и явных, и тайных!

О вседержитель, о самый священный, о блещущий славой,

В радость тебе — благочестное дело свершения таинств!

После этих слов, за алтарём появился свет, который постепенно усиливался и мерцал.

— Вау…вау…Это было…красиво! И достаточно пугающе. Ты вызывал Аида? Плутона?

— Спасибо, Фавст. Это…ещё один секрет. Секретный гимн, который поможет попасть а аид.

— А зачем нам туда? — произнеёс римлянин с подозрением, — Ты же сказал, брат твой в мире живых.

— Да, да. Просто он далеко отсюда и нам стоит воспользоваться некоторыми тропинками аида, чтобы переместиться в нужную нам часть мира.

Фавст хлопал глазами и держа руки на поясе говорил:

— Ох…Как жаль, что Элизия не видит всего этого. Она бы потеряла дар речи от всех этих тайн.

— Кхм…если бы она была жива, то вряд ли бы ты был тут…к тому же, было бы слишком много свидетелей и пришлось бы точно вас убивать, — произнёс скелет, хрипуче смеясь.

— Почему ты думаешь, что я вряд ли бы пришёл сюда? Откуда ты знаешь, что она умерла?

— Кхм…Т-ты…говорил о ней в прошедшем времени, а я уже догадался. Повезло!

Фавст оголил меч и представил его к позвонкам скелета

— Ой

–”Если бы она была жива, то вряд ли бы ты был тут”. Что это означает?!

— П-просто…когда умер мой брат, то я тоже приходил в пустые места и часами сидел у какой нибудь р-реки. В-возможно мы похожи. Вот я и предположил! Зачем же просто так приходить в лес. Ночью. К т-тому же ты сказал, что пришёл сюда ради чего то, что заставит тебя жить. А значит должно было быть что то серьёзное…

Фавст молча убрал меч и ничего не ответил. Затем, в какой то момент, за алтарём, исчезла каменная стена, открывая неизвестность, спрятанную за плотным туманом. Когда ритуал был полностью завершён и проход в аид открылся, скелет серьёзно сказал, что войдя вместе с ним во “врата”, ни в коем случае нельзя пить никакой подземной воды. Иначе Фавст либо сойдёт с ума, либо всё забудет. Он добавлял, что редкие люди, единицы, так удачливи, что испив из реки, становятся провидецами и пороками. Многие же, кто так называют себя — обычные вруны.

— Я понял, ничего не пить, — Фавст кивнул скелету

— Ты точно готов отправиться со мной? Дороги назад не будет. А если аид ввергнет тебя в панику, то я ничего не смогу сделать, чтобы сохранить твою душу и ты останешься там на тысячи лет.

— Я…., — Фавст думал над тем, какие возможности и новые знания открываются для него. Казалось удивительным, но чувства центуриона были противоположны тем, с какими он заходил в лес. У него появилась надежда что то действительно сделать. Та случайность за которой он шёл в лес, чтобы найти что то, что может помочь ему изменить жизнь, вдруг нашлась. Он думал, что вот вот начнётся путь, который может принести ему либо смерть, либо абсолютно неясный исход, который может стать даже хуже смерти. При этом замелькал шанс возвратить жену, cловно он был героем мифов, как Геркулес, Орфей или Одиссей, которые спускались в подземный мир. Он чувствовал и понимал, что случившиеся поменяет его. При это Фавст совершенно не хотел открываться пока скелету и старался не рассказывать о своём желании найти жену в загробном мире, ибо тот может посчитать его опасной обузой, и увидя жену, центурион сойдет с ума и словно Орфей побежит за ней, забыв о скелете.

— Я…я думаю, что у меня нет выбора и альтерантивным варинтом является смерть. Отказаться я не могу, ведь иначе ты похоронишь меня под кипарисом, так? — Фавст заулыбался.

— Хех….

На костях скелета совершенно отсутствовала мимика и не было понятно выражение его эмоций. Отсутствие хоть какой нибудь плоти, кожи, даже глаз, хотя и вызывало в Фавсте внутреннюю тревогу, но в своей военной жизни он видел достаточно неприятного, чтобы в той, или иной мере привыкнуть к этому.

Шагнув в вульваобразный проход переливающийся светом, центурион не почувстовал ничего особенного. Это было также просто, как перейти порог дома. Один шаг и туманная дымка сменилась сыростью и капающей c потолка водой. Это был извилистый туннель, шириной в несколько человек, он тускло освещался несколькими тёмно зелёными кристаликами сверху. Сооружение потолка имело свод в форме перевернутого неба, делилось на две части и имело покрытие из кристаликов, что напоминали маленькие звёзды и камушки одновременно, в зависимости от углов зрения. Так же ощущалось отсутствие каких либо чётло раличимых запахов. В неудобных и длинных проходах завывал ветер, очень похожий на протяжные человеческие стоны. Под потолкам сырых проходов висели, вципившись в бесконечную гирлянду, летучие мыши.

— А что ты говорил у колодца? Ты меня прости, я пока не овладел греческим.

— Зато я говорю на двух языках…когда мундус открыт, словно открывается дверь скорбных богов подземного мира

Теперь центурион шёл даже слегка впереди скелета и осторожно оглядываясь по сторонам, полный любопытства, читал выдолбленные в настенных камнях надписи.

“Человек сродни божественному. Эта могила принадлежит мнемозине⁷. Когда тебе суждено будет умереть, ты войдешь в добротный дом Аида безвильности. Справа источник и рядом с ним стоит белый кипарис.”

Пройдя дальше и поворачивая в нужные стороны, по указке скелета, за перекрестием стен, центуриону открылся взор на открытую местность, заполненную душами, камнями, переливающихся и блистающим светом, исходящего с потолка. По выходу из туннелей, его овеяло легкое речное дуновение ветра и спёртый, холодный воздух. Некоторые души ходят по щиколотки, другие по колени, а третьи и по пояс в воде. Неторопливые потоки мутной ночи и рек подхватывают некоторых и уносят их в бессознательность и состояние забвения.

— Некоторых несут прямиком в реку Лета с головой. Высшая мера наказания в аиде — вечная бессознательность и невежество, — говорил скелет

Справа, на стене между речками, выдолблены две новые таблички: ”Тут охлаждаются спускающиеся души мёртвых, к этому источнику даже близко не подходи. Дальше ты найдешь текущую из озера мнемозины холодную воду, а на дней стража, что спросит тебя проницательно — что ищешь ты во мраке губительного аида?”

“Скажи — я сын тяжёлой земли и звёздного неба. Я иссох от жажды и погибаю. Так дайте же быстро холодной воды текущей из озера мнемозины. И они сжаляться над тобой повинуясь подземному царю, дадут тебе выпить из озера мнемозины, и ты пойдёшь по многолюдной священной дороге, в которой будут и другие славные вакханы и мисты. “

— Вакханы и мисты?

— В аиде много входов и выходов. Мы зашли через особенный, орфический.

— Это как раз те реки из которых мне не нужно пить?

— Да. Чтобы забыться от всего прошлого, следует сделать один глоток из реки Лета. Два, друг за другом, глотка введут тебя в вечное забвение. Души же умершие, что временно покидают эту серую обитель, вновь пьют из этой реки по глотку. Мнемозина это река, наоборот, способсвующая сохранению памяти, либо дарующая всезнание, при определённых обстоятельствах, вечное безумие, если сделать больше одного глотка, но и тебе её пить не нужно. Тебе вообще не нужно пить из рек, пока ты живой, хех.

Скелет вновь взял лидерство и повёл за собой Фавста. В аиде было много купольнообразных холмов и местность постепенно сменялась гладкой равниной, до самого горизонта, и расщелинами в земле, ведущими в ещё большую мглу, и далёкими горами, из которых вытекали ручейки, пронизывающие бескарйние поля. В основном аид был серый, унылый и тихий, наполненный серым песком, маленькими камушками и пустотой. Иногда где-то играли на флейте и громко говорили, а их звуки разносились эхом на огромные расстояния. По дороге, куда вёл скелет можно было видеть ещё несколько табличек:

“А душа у людей корнями растёт из эфира. Воздух вдыхая мы душу божественную, плоть погибает, а душа бессмерта и вечна юна. От Зевса всех бессмертна душа, а тела подвержены смерти.”

“Мы живём смертью душ, а души нашей смертью”

Когда приходилось вновь проходит через туннели и пещеры, с потолка капала вода, разбавляя гробовую тишину и из-за капель формировались сталогтиты и сталогмиты, превратившиеся в стены и подпорки. Расстояние от пола до потолка иногда было в десятки логтей. Величественное зрелище преображалось тем знанием, что они растут всего лишь на пару сантиметров в год.

На протяжении всего пути глазу попадались и каменые статуи людей. Все они отличались позами, оттенками более светлыми или тёмными, кто то походил больше на тень без различимыз черт, а у некоторых оставалсь одежда. Казалось, что это не созданные подземными скульпторами творения, а кто то прежде блуждавший здесь замер навеки облокотившись на дерево, чьи ветви обвили камень. Группы людей замерли устремив свои головы ввысь, а между ними натянули эластичную ткань куда падали плоды деревьев. Иные же настолько долго являются часть этого места, что замерев у входов в пещеры, они поросли сталакмитами и капельки воды, капающие с потолка очень медленно, капля за каплей меняли их облик увеличивая в количестве и придавая конусам уникальные формы, напоминавшие тонкие длинные пальцы или острые зубы акул.

Перед тем, как полностью свернуть на секретные тропы, они видели огромное озеро и пляжи с бесчисленным количеством душ. Все они распределялись в разные залы и были на разных уровнях, и следовали за своим собственным отражением в виде призрака, или гения. На этой стороны озера были рощи и песчаные пляжи. В основном все души просто стояли и ждали своей очереди, чтобы переправиться на другой берег. Возможно, Харон был собирательным образом перевозчиков, потому что часть из потока душ направлялась в каменные комнатки, разбросанные на разных уровнях и у разных входов, но все, так или иначе все вели к центральному, гигантскому озеру. Центурион со скелетом не приблежались близко ни к кому и видели убранство Дита с возвышенностей, которые отрывали вид на озеро и скалы, и всё происходящее у берега. Души в аиде, в большинстве своём были серые и блеклые, молчаливые. Но кто то громко кричал и спорил, ругался и пытался драться. Однако при этом, эта была одна огромная, зловещая тишина, время от времени обрывавщаяся всплеском воды, далёкой музыкой и редкими камнями, падающими с неба в бескрайнее озеро. Тех, кто нарушали молчание особенно часто — уводили девушки в огненном обличье с ослиными ногами, через мост в одну из нескольких глухих башен, расположенных среди воды. Ни девушки, ни души оттуда не возвращались. Тогда же в первый раз, послышался громкий, сотрясающий небо, но отдающий эхом по всему диту рёв, который вызывал особенно массовое падение камушков. В последствии он ещё несколько раз звучал, но был не таким зловещим и ужасающим, как услышанный впервые.

Центурион едва мог что либо говорить и лишь старался находиться как можно ближе к скелету и пытаться прочесть всё, что попадается на пути. С одной стороны он практически не убирал руку с меча, а с другой стороны его любопытство, и то непередоваемое чувство открытия настолько победило все остальные ощущения, что совершенно не оставалось сил на простые слова. Иногда на первый план проскакивали мысли “ Надеюсь скелет знает, что делает”, но это было не более, чем адекватное волнение. А с другой стороны он не переставал всматриваться в местность, в те далёкие души, чтобы разглядеть в них свою дорогую Элизию. Но при всём этом, как успокоить тело, что автоматически, даже спустя годы военных походов, сотни криков раненных, пролетающие над головой снарядов, внезапные засады неприятеля и стоны умирающих товарищей, вздрагивает и покрывается мурашками от завываний душ? Так же центурион старался молчать, чтобы никто не раскусил их, и не узнал в нём живого. “Это не твоё царство и лучше не совершать действия, что даже гипотетически могут быть опасны”,— думал Фавст.

Si fueris Romae, Romano vivito more; si fueris alibi, vivito sicut ibi⁸,-повторял про себя римлянин, пытаясь молчать и не нарушать эту традицию.

Скелет вёл Фавста по узким тропинкам, скальным тоннелям. Сквозь пустые парки с фонтанами, а из дали виднелись аллеи из кипарисовых деревьев, у которых можно было разглядеть несколько общяющихся теней, а рядом ещё несколько небольших садов по которым бродила расплывчатая фигура огромного сыча. Не было понятно сколько времени занимает дорога, ибо единственным источником света были камни у потолка и редкие сияющие цветы. Тишину так же прерывали совы. Иногда по пути центурион замечал остатки человеческих костей. Где то целые, где то раздробленные и напоминали осколки разбившейся вазы коричневатого цвета, но ни разу среди них не было черепов. Они прятались в трещинах скал, на утёсах, между камней и сводов, иногда сложенные в кучки и опирающиеся на стены зданий. Фавст уже привыкал к иной атмосфере и воспринимались они как часть окружающей среды. Хотя этим и ужасали ещё больше. Своей обыденностью. Тишина же была не только давящей, но и одним из главных успокоений, благодаря которой можно было услышать потенциальную угрозу и самому не призвать опасность. В голове Фавста рождались пугающие фантазии, где он спрашивает о чём то скелета и в эту секунду резко тени останавливаются, поворачиваются и с нарастающей скоростью настигают любопытного живого. Фавст понимал, что если это секретный путь, скрытый от большинства глаз и не доступный простым душам, то любая странность будет особо хорошо видна. Хотя казалось, что ни сычи, ни те редкие тени, не обращают соверешнно никакого внимания на двух странников. А вот на отдалённое эхо, что послышалось в виде визгов и громкого пищания летучих мышей, словно свалившихся со скалы и потянувшие за собой всю связку, тут же сорвались огромные птицы и несколько тёмных силуэтов.

Забравшись по ясеневым лесенкам на небольшой холм с полями белого Асфоделуса, по правую руку, в низу,они видели перекрёсток трёх путей, где Минос, Эак и Радамант громко общались между собой, не стесняясь жестикулировать и постоянно ходя в разные стороны. Они судили, по каким путям каждой душе стоит идти. Разобрать ни едного слова не представлялось возможным, и с такого расстояния это было похоже на театр с тремя актёрами и сотнями зрителей, или городской форум на далёком расстоянии.

Ценутрион замечал, что в аиде у многих нет кожи. Скелет вёл дорогами, на которых не встречались души, но те, что он видел были разными. Кто то был полупрозрачным скелетом, кто то полуразложившимся, а кто то совершенно не имел кожи и поверхность тела была полностью оголённой для внешнего мира. Красная, с белыми прожилками. Обесчеловеченная душа с содранной кожей.

На суде центурион осматривал все души, что мог разглядеть и внимательно искал свою жену, хотя и сомневался, что спустя целый год сможет увидеть её тут, на суде. Скелет не стал торопить Фавста от просмотра спектакля, а смотрел вместе с ним. Понять по его золотому черепу интерес, безразличие или скукоту было невозможно. Скелет лишь скрестил руки на груди и смотрел вниз, вместе с римлянином. Каждый из судей направлял душу по своему направлению, после вынесения решения, а затем призрак души, его гений, вёл безтелестного по тропинке, c пределанной к спине, или груди табличкой. Сам процесс практически не менялся и был рутинным и однообразным. Отчего невероятно быстрым и отточеным.

Дальше в пути, cкелет свернул куда то в тёмную сторону, без освещения и тропинок, практическу полностью закрытую сверху с двух сторон cвисающими по бокам скалами. Это был величественный и красивый храм. Храм Персефоны, как сказал, позже скелет. Подойдя к задней части величественного храма они увидели одинокую дверь. Скелет остановился и хохоча сказал:

— Если бы не твои вздохи, то я бы подумал, что ты и вправду умер, хех. Так, слушай внимательно! — оттопырив палец, говорил скелет, — Когда мы войдём в дверь и взоры Персефоны падут на тебя, начинай говорить:

«Я душа прихожу чистая из чистых, о царица преисподних — Персефона, о Эвклей-Эвбулей и другие бессмертные боги, привет вам! Я также горжусь происхождением от вашего счастливого рода. Я понесла возмездие за дела отнюдь не праведные: то ли Мойра сразила меня, то ли Зевс-громовержец. А теперь я прихожу просительницей к пречистой Персефоне, дабы она благословила меня на путь. Я имею этот дар памяти, воспетый у людей».

— Если нас примет Персефона с благодушием, то она скажет: «Счастливый и блаженный, ты по закону станешь бессмертным богом вместо смертного!». Ты же ответь с поклоном: «Я — пока не козлёнок — в молоко пока не упал.». «Радуйся, радуйся, радуйся!», завершит Персефона.

— Запомни, — говорил, скелеть чуть ли не тыкая костлявым пальцем в лоб- ПОКА НЕ козлёнок, в молоко ПОКА НЕ упал. Иначе душу твою отправят в бесконечно холодные дали к огромному шару из негаснущих сияющих огней.

Фавст закивал и принялся повторять фразы по нсеколько раз, шагая от двери к скелету, и обратно.

Спустя время он сказал:

— Я думаю, что готов.

Затем скелёт подошёл к в двери, открыл её и пропустил вперёд Фавста. Он поднял глаза и увидел невероятных размеров статуи, позолоченные своды храма, коринфские колонны, украшенные акантом и окружающий всё внутреннее пространство, потемневший мрамор. На плитах стояли различные вазы с изображениями колеса и Плутона. На других, Прозерпина встречала сменяемость времён года. Зал её был квадратный и по стенам распологались каменные скамьи в восемь рядов. Пока они шли вперед, чтобы встать перед лицом огромной статуи, центурион вспомнил историю, которую рассказывал своей жене Элизии о “рождении” аканта, как украшения для коринфского ордера. Коринфский ордер был изобретен Каллимахом, греческим архитектором и скульптором, которого вдохновил вид корзины для пожертвований, оставленной на могиле молодой девушки. Поверх корзины была положена квадратная плитка, чтобы защитить их от непогоды. Растение аканта проросло сквозь плетеную корзину, смешав свои колючие, глубоко вырезанные листья с плетением корзины.

Якобы, в далёкие времена, на острове Коринф жила девушка, удивительной красоты. Она была настолько хороша, что возгордившись, заявила, что прекраснее самой богини Афродиты. Ревнивая богиня не оставила это заявление без внимания, и при первой же возможности отомстила. Девушка встретила прекрасного юношу, они назначили свадьбу, но прямо накануне бракосочетания невеста умерла. Безутешные родственники провели похоронный обряд, а на могиле оставили закрытую крышкой корзину с поминальной трапезой. Прошло время. Росток аканта пробил днище корзины, и пустил ветви. Но поскольку тоненькие побеги не могли приподнять крышку корзины, то они, извиваясь, стали прорастать сквозь прутья, пуская молодые листочки. Тогда же в некрополь, случайно забрёл архитектор Каллимах. Он увидев корзину с проросшей сквозь неё листвой аканта и вдохновился на создание колонн с подобным украшенинем.

Встав в центр, перед огромной фигурой и задрав голову вверх, Фавст прочистил горло и начал говорить:

— Я душа…что пришла самая чистая из самых чистых…кхм…

Фавст оборачивался на скелета, проходил глазами по стенам, по золотым орнаментам в видей оленей и цветов, скрещивал руки, словно ему вновь 18 и он вспоминает команды перед центурией и своей контуберналией.

— О царица Персефона преисподних Эвфлебфвлейа-Эфбуфлеба….и других бессмертных богов! Привет вам! Я понёс возмездие… Я имею в виду понесла, душа возмездие за дела отнюдь не праведные. То ли Мойра сразила меня, то ли Зевс-громовержец.

Ближе к концу, Фавст вновь повернулся к скелету и увидел, как он не находил себе место и не знал куда деть свои руки. То ли от позора, то ли боясь провала римлянина.

— Теперь прихожу я к тебе, о Персефона, дабы ты благосклонно послала меня в обитель святых. Я имею этот дар памяти…воспетый у людей.

Тут же, после заключительных слов, огромная статуя богини встала с места и улыбаясь произнесла шёлковым, но пронзающим своим громом всё — голосом: “Счастливый и блаженный! Ты по закону станешь бессмертным богом вместо смертного!»

Затем кланяясь отвечал Фавст: «Я — пока не козлёнок — в молоко пока не упал.». Она отвечала — “Радуйся, радуйся, радуйся!

Затем всё смолкло, но простояв кланяясь ещё несколько секунд, центурион опять повернулся к скелету и увидел, что он в замешательстве. Его голова опиралась на руку, а сам он опирался на колонну и смотрел на центуриона в полном молчании. Даже без кожи было понятно, что он ожидал другого исхода. Он был то ли шокирован, то ли напуган.

А следом он сказал, растерянным голосом:

— Ты же всё пустил по фене…Кк-как боги это позволили?

— Но я сказал почти всё правильно.

— С ошибками! Казалось бы маленькие неточности, но боги относятся к ним жестоко и требуют точности исполнения!

— Я признаю, что запинался и допускал где то ошибки, но нас….меня никуда не отправили, и Прозерпина, или как ты говоришь “Персефона” даже заулыбалась.

— Она часто изображается с улыбкой. А маленькими неточностями ты называешь то, как извратил имя Эвклей-Эвбулей?

Скелет продолжал что то раздражённо тороторить и размахивать руками, но Фавст его перебил:

— Я понимаю, что тебя, вероятно, я поставил в опасную ситуацию, возможно, даже подставил, так как лишь благодаря тебе я могу видеть всё то, что вижу и за мной не охотятся те, кто предостеригает вход живым. Ты мой, cвоего рода, спаситель, что появившись в нужное время, что там, в лесу, что тут, охраняющий меня. Поэтому спасибо тебе и извини!

Челюсь скелета приоткрылась и он тут же замолчал и опустил руки, словно подобные слова слышит в первый раз. Он хотел что то сказать, но всё никак не мог собраться со словами. Челюсь его то закрывалась, то открывалась, но в итоге он просто покланился Персефоне, развернулся и вышел из храма, ничего не сказав. Фавст повернулся к богине, чтобы посмотреть напоследок на необычайную красоту храма и самой богини и заметил, что глаза её поднялись и устремились чють выше горизонта. Лицо же исполненное улыбкой так и застыло.

Когда Фавст вышел из храма, скелет сказал ему таким праздным голосом, словно ничего не случилсоь:

— Нам нужно в пещеру на другой стороне, — он говорил и показывал костлявым указательным пальцем вдаль, через реку.

Отвесная скала освещалась отражённым от воды светом, исходившим от камней наверху и переливалась в тёмно синих оттенках. Тропинка была узкая и подобна per item, так сказать, tenebricosum⁹,— вспомнилось Фавсту. Дорога мягко загибалась вверх, и за невысокой стеной слева, от выдолбленных в скале надписей, что было невозможно прочитать из-за полуразрушенных камней, растилалось несколько мерцающих гротов с узким проходом. Достигнув противоположной части, центурион заметил, что тишина превратилось в абсолютное молчание. Если до этого были слышни шорохи деревьев, чьи то отдалённые шаги, разносимые эхом и ветер узких пространств, то перейдя по скале, не было слышно абсолютно ничего. Только свой собственный голос и неразборчевый, тихий голос скелета. Пройдя между ними скелет достал с пояса потемневшие от старости бумашки и что-что читал. Несколько кругов туда — сюда он бродил рассматривая входы. Остановился он у последнего и то опуская, то поднимая голову смотрел то на вход, то на бумажку.

— Аид даёт возможности перемещаться в мгновение через огромные расстояния и принимать любые формы. А нааам…нужно. хм…

Казалось, что он всё проверяет, а затем перепроверяет перепроверенное бесчисленное количество раз. Пока скелет был занят поиском правильного пути, Фавст уселся на камень и в голову ему приходили части из диалога Платона “фёдор”. Они с женой обсуждали то, насколько прав мог быть Сократ, описывая странствия души и подземный мир. Вместе с ней, они добавляли свои рассуждения фразой: “Если бы подземный мир существовал”

“…Он говорит, что дорога в Аид проста, но мне она представляется и не простою и не единственной: никто не мог бы сбиться, будь она единственной, эта дорога. Нет, похоже, что на ней много распутий и перекрестков: я сужу по священным обрядам и обычаям, которые соблюдаются здесь у нас.”

— Путь в подземный мир показал мне скелет, а без него я и правда мог бы заблудиться в свечение леса, а без тех ритуалов не появилась бы и пещера — думал римлянин.

“ …Мы в одной из земных впадин, а думаем, будто находимся на поверхности, и воздух зовем небом в уверенности, что в этом небе движутся звезды. Но если бы кто-нибудь все-таки добрался до края или же сделался крылатым и взлетел ввысь, то, словно рыбы здесь, у нас, которые высовывают головы из моря и видят этот наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел бы тамошний мир.

…Но во впадинах по всей Земле есть много мест, то еще более глубоких и открытых, чем впадина, в которой живем мы, то хоть и глубоких, но со входом более тесным, чем зев нашей впадины. А есть и менее глубокие, но более пространные. Все они связаны друг с другом подземными ходами разной ширины, идущими в разных направлениях, так, что обильные воды переливаются из одних впадин в другие, словно из чаши в чашу, и под землею текут неиссякающие, невероятной ширины реки — горячие и холодные. И огонь под землею в изобилии, и струятся громадные огненные реки и реки мокрой грязи, где более густой, где более жидкой, вроде грязевых потоков в Сицилии, какие бывают перед извержением лавы, или вроде самой лавы. Эти реки заполняют каждое из углублений, и каждая из них в свою очередь всякий раз принимает все новые потоки воды или огня, которые движутся то вверх, то вниз, словно какое-то колебание происходит в недрах…”

— А подземного огня, извержения вулканов и горячих рек я здесь не видел, — поглядывая на озеро, думал центурион

“…И сам Гомер в другом месте, и многие другие поэты называют ее Тартаром. В эту пропасть стекают все реки, и в ней снова берут начало, и каждая приобретает свойства земли, по которой течет. Причина, по какой все они вытекают из Тартара и туда же впадают, в том, что у всей этой влаги нет ни дна, ни основания и она колеблется — вздымается и опускается, а вместе с нею и окутывающие ее воздух и ветер: они следуют за влагой, куда бы она ни двинулась, — в дальний ли конец той Земли или в ближний. И как при дыхании воздух все время течет то в одном, то в другом направлении, так и там ветер колеблется вместе с влагой и то врывается в какое-нибудь место, то вырывается из него, вызывая чудовищной силы вихри. Когда вода отступает в ту область, которую мы зовем нижнею, она течет сквозь землю по руслам тамошних рек и наполняет их, словно оросительные канавы; а когда уходит оттуда и устремляется сюда, то снова наполняет здешние реки, и они бегут подземными протоками, каждая к тому месту, куда проложила себе путь, и образуют моря и озера, дают начала рекам и ключам. А потом они снова исчезают в глубине той Земли и возвращаются в Тартар: иная — более долгой дорогою, через многие и отдаленные края, иная — более короткой. И всегда устье лежит ниже истока: иногда гораздо ниже высоты, на какую вода поднималась при разливе, иногда ненамного. Иной раз исток и устье на противоположных сторонах, а иной раз — по одну сторону от середины той Земли. А есть и такие потоки, что описывают полный круг, обвившись вокруг той Земли кольцом или даже несколькими кольцами, точно змеи; они спускаются в самую большую глубину, какая только возможна, но впадают все в тот же Тартар. Спуститься же в любом из направлений можно только до середины Земли, но не дальше: ведь откуда бы ни текла река, с обеих сторон от середины местность для нее пойдет круто вверх.”

— Количество рек и протоков действительно огромное и все они уходят куда то в даль, заслонённые главной рекой, или огромным озером за которое мы не ступали. Сверху, у сводов и потолка тысячи блестающих камушков, которые и правда напоминают ночное небо и звёзды…

Дрожь охватила Фавста от собственных мыслей и того, что он видел в этом мире. Скелет, удостоверившись финально и незыблимо, постучал костяшками по камням, помахал рукой и вместе с центурионом, они исчезли в узком проходе грота.

Часть II

Глава I

Cкелет явно знал куда идти и сразу же, по выходу из пещеры, направился в сторону леса, подгоняя римлянина бормотанием и махая рукой. Скелету отдых был не нужен, а физическая форма центуриона позволяла проходить большие растояния даже с весом всего походного снаряжения в ~ 2 таланта¹⁰, что римляне постоянно делали.

В ноябре становилось прохладнее, а в том месте, где оказались путники, было ощутимо холоднее, чем в первоначальном лесу. Эти территория заметна отличалась своей лесистостью и широченными и пустыми просторами, на которых росла трава. Шагая за скелетом, Фавст радовался, что на нём был более тёплый вариант экипировки. Paenula¹¹ покрывавшая голову, и опускалась в своей длине до колен, броня с кольчужным доспехом, штаны и сапоги из овчины. Поверх доспеха, к груди груди прилегали фалеры¹², на левом боку гладиус, а на правом пугио, небольшой, обоюдо острый кинжал. Потеря шлема с поперечным гребнем и шапкой, на которую надевался шлем, и щитом скутумом, былы обнаружены не сразу, но экипоровка всё больше теряла для центуриона какой либо смысл и сакральную важность.

Скелет вёл центуриона за собой, сквозь изрезанную озёрцами, речушками и каналами землю. Пока они шли и местность становилась всё более водянистой, римлянин спросил:

— Расскажи о своём брате. Что произошло?

Скелет ему ответил, что некоторое время назад, они с братом выполняли первую часть уговора с богом и жаловался, что брат его слишком упрямый. Он не следовал указам “ждать два года, чтобы вместе вы жили и память свою сохранили” и решил противиться и прятаться, не желая возвращаться в аид. Скелет рассказывал, что Зевс может позволить быть братьям вместе и оставить им все воспоминания. Уговор с богом был поделен на два этапа и после выполнения первого, брат не согласился возвращаться в аид, чтобы позже выполнить вторую часть. А когда за ним пришли Эринии, девы мести, он дал им бой, из-за чего кровь Эриний пролилась на землю, орошила травы у берегов и вылилась в реку. “Старухи вперемешку с девами, походившие на горгон, но и Горгоны — не подобье им. Скорее гарпии и птицоподобные женщины, но без крыльев “— вспоминал скелет о том образе, что видел при встречи с ними — “Они дико вопили и заглушали собой все звуки.” Скелета с братом всё равно поймали и вернули обратно в аид, где Юпитер дал указ Плутону разделить их и никогда не давать возможность даже пересекаться взглядами и слышать голос друг друга. Вдобавок за непослушание братья получили и новую кару. Скелет свой золотой облик, который не может сделать его богатым, а лишь мешает и заставляет чувствовать всю тяжесть костей, а о каре своего брата, не знает и сам скелет.

— Но потом Зевс помиловал нас и поставил условие. Разобраться с тем, что мы натворили в прошлом году. После этого, он может смилостивиться и дать вторую попытку, чтобы завершить уговор и не разлучать нас с братом. После этого, я найду брата и нам будет позволено совершить ритуал, чтобы вторая часть уговора была завершена, — сказал скелет и достал из своих замотанных тряпок небольшой свиток с некими надписями.

— В этой местности водились обычные бобры и после битвы с Эриниями, их кровь изменила зверей. Они стали агрессивны ко всем людям и вместе с ненавистью возрос и интеллект”

Скелет шёл впереди, то и дела вздыхая, словно настраивал голос, откашливался и тихо повторял написанное. Не сложно заметить, как важно было для него повторять текст без ошибок и как щепитильно он к этому относился. Скелет передвигался медленно и неуклюже наступал на ветки, которые постоянно хрустели под его ногами. Сложность его передвижения и медлительность ощущались постоянно.

Центурион не хотел мешать скелету повторять написанный текст и отвлекать его. Он заметил, что этот лес отличался от предыдущего. Именно тем, что солнце здесь ещё было в небе и только только начало приблежаться к своему закату.

— Мы практически сутки провели в аиде?

— Ммм…?

— Когда мы встретились — была ночь

— Я не знаю. В моём состоянии уже не наблюдаешь за солнцем, звёздами, или временем. Оно всё сливается воедино.

Ответ скелета не удовлетворил Фавста, но римлянин не стал донимать его вопросами. Фавст, думая о бобрах и рассматривая, как странное полуденное солнце освещало листья осееннего леса, вспоминал связанную со зверьками историю, что преключилась во время северной военной компании.

Тогда у центуриона была задача взять крепость-деревню, расположенную слишком хорошо, чтобы атаковать в лоб. Поселение огороженное каменными валами было на естественном возвышении и упиралось в скалы, что добавляло отличную видимость и защищённости от атак с нескольких направлений. Из скал бил сильный поток, что преобразовывался в реку и местные жители использовали этот водопад как нескончаемый источник воды, а пойму приспособили для развития сельского хозяйста и выращивания съедобных культур. Эта крепость не представляла собой большой тактической значимости, но было важна статегически, так как отсюда можно было бы с лёкгостью наносить наскоками удары легионам в тыл, уничтожать линии снабжения, перехватывать гонцов и возвращаться обратно за стены с трофеями. Примипил¹³ не просто наказал захватить крепость, но и избегать потерь, потому что военная компания продвигалась медленно и с паритетом, а лишние потери будут просто недопустимы. В добавок северная компания велась за пределами дорожных систем империи и легионы должны строить за собой мосты и дамбы, что делает солдат уязвимыми во время строительства и на маршах.

Скауты докладывали, что забраться на скалы и забрасать врага пилумами было невозможно и очень опасно. Камни скользкие, а при малейшем обнаружении, враги скроются в домах и за баррикадами. Отравить источник воды, забросав трупами или экскрементами тоже не было возможно т. к. он находится непосредственно на территории деревни и ограждён стенами. Осадные же орудия были направленны в другие места войны. Огонь бы тоже не помог в полной мере из-за большого количества именно каменных оборонительных сооружений. Открытое сражение, скорее всего не возымело бы успеха потому что больше половины центурии Фавста переместили, на некоторое время, другому центуриону. Фавст же, чтобы не выдать себя врагу, встал небольшим лагерем в 20 человек, в глубине леса на расстоянии 1 мили и 2 песов.¹⁴. Рабы и вьючные мулы были оставлены в основном легионе. В отличие от обычных римских лагерей — этот не имел стен и рва, но был прикрыт зелеными ветками и листьями деревьев с несколькими созданными ловушками поблизости. К счастью температура ещё позволяла не разжигать костры, а спать обернувшись в шкуры.

Фавст понимал, что тактика сircumvallation¹⁵ и привычные манёвры и осадные хитрости не подойдут из-за малого личного состава и ограниченности по времени. Стоило использовать тактику противника против него самого. Он собрал всех легионеров в лагере и приказал снять всю броню и оставить в своих палатках: “Нам нужна скрытность и неожиданность, а куски металла будут предателями, а не союзниками”. “Нашими союзниками же будут зубы и стихия”. Реакция солдат на подобную образность была очевидной, они ничего не поняли, но они доверяли своему центуриону. Это были легионеры прошедшие не через один десяток боёв и проявившие себя как максимально дисциплинорванные и храбрые. Также они выделялись находчивостью, из-за чего Фавст с примипилом выбрали именно их на подобное, особенное, задание.

К ночи центурион отправил двух соглядатаев наблюдать за поселением максимально близко и расположиться на другой стороне реки. Они соорудили небольшую палатку и тщательно прикрыли её зеленью, посменно наблюдая. Остальным центурион сказал, что заметил удивительнейших животных: “Дальше по реке располагалось семейство бобров и если мы заставим строить их плотины в нужном нам месте, то добьёмся создания заводи и затопления части поселения врага. Их посевы будут уничтожены и они будут вынуждены искать этому причину. Найдя причину естественную, не созданную человеком, они не будут поднимать тревоги, а мы сможем атаковать их из засады не гремя броней, и сможем быстро уйти в лес, забрав с собой тела. Такими хитростями мы сможем не навязывая открытого боя и не возбуждая подозрительности врага, уменьшит их численность и получить преимущество”

Идея сподвигнуть бобров создавать платину в нужном месте была рождена благодаря жене — Элизии. Её семья вела бизнес домашнего хозяйства и она смогла получить всестороннее образование, которое успешно применила в расширение бизнеса и занималась не только производством хлеба и вина, но и знакомилась с влиятельными людьми, получая дополнительные деньги и популярность путем общения. Прекрасные собой и своим умом гетеры высоко ценны в обществе. Хотя она было замужней, в доме Элизы и Фавста часто появились мужчины со всей империи. Поэты и философы из Греции, политические деятели и юристы из Рима, скульпторы и торговцы из Северной Африки и Испании. У неё была удивительная возможность располагать к себе. Она одновременно жадно слушала новости и идеи со всей ойкумены¹⁶, записывала интересные мысли и ни секунды не перебивала. А когда наступало время говорить, то включалась её актёрская манерой делать круги по перистилю¹⁷, широко разводить руками, на подобии оратора или учителя, брать всё внимание на себя. Каждый раз общение с ней затрагивало новые, актуальные темы. Не возможно было не очаровываться ей и божественному разнообразию мира, и тому воодушевлению и радости к жизини, что она дарила всем слушателям. Очевидно, что живя вместе, Фавст учился у неё наукам и искусству мыслить так, как никакой грек не научил бы его. Никакой грек не дал бы того, что она.

Однажды, Элизия рассказывала об удивительном изобретателе и механике Ктесибии Александрийском. О нём же упоминал и знакомый и любимый многим образованным римляням — Марк Витрувий Поллион.¹⁸ Ктесибий восхищал не только своими описаниями и трактатами об упругой силе сжатого воздуха и её использовании в воздушных насосах и в водных часах и других механизмах, но и своими работами. Поющие механические дрозды, двигающиеся и пьющие фигурки акробатов и актёров. Один из любимейших музыкальных инструментов — гидравлос¹⁹ сопровождал римлян в театрах, на общественных играх, пиршествах, а его устройство из насоса, водяной мельницы и силой воздуха выходящей из труб было для образованного человека не сложным. ”Насос, да воздух, играющий по трубам”, как говорила Элизия. Они — замечательные примеры любопытства и находчивости человеческой мысли, но воссоздать это сооружение для осады было невозможно в силу отсутстующих под рукой материалов, да и не имело никакого смысла. Однако путешественники, что записывали фауну северных земель, писали, как рассказывала Элизия, о том, что бобры чувствительны к звуку, и не только чинят существующие платины при первом подозрительном звуке журчания, но и по нему же определяют где нужно строить. Поток воды должен быть не слишком сильным, но и не слишком медленным.

Знания же центуриона о бобрах, полученные без жены, ограничивались лишь Плинием, что писал о своеборазном методе защиты этих зверьков. Когда им угражает опасность, они могут отгрызть себе тестикулы. А Клавдий Элиан сравнивал действия бобра с действиями мудрого человека, попавшего к пиратам, который ради собственной безопасности бросает все, что носит с собой. Хотя сам подобного поведения за бобрами, Фавст ни разу не замечал.

Несколько дней подряд одни солдаты ловили бобров и переносили в ящиках на нужный участок. Другие зачищали старое место бобров, чтобы они не вернулись обратно. Ломали их хатки и плотины, так же рубили деревья вокруг, потому что насколько известно, бобры не любят использовать уже поваленные и искупавшиеся в воде деревья. Срубали осоку, кубышку, камыш, крапиву, щавель и множество других растений, что попадались и были пищей бобров, а срубленную растительность перетаскивали к их новому месту. Уничтоженные бобринные холмики из грязи тоже воссоздавались у нового дома. Третьи пытались воссоздать маленькие фонтанчики и воспроизводить звук журчащей воды. В одно утро, в надежде, что бобры останутся, легионеры спрятались далеко за кустами и потянули за верёвку, вытянув нижнюю часть ящика так, что бобры бы смогли освободиться и перевернуть его. Зрение бобров оставляет желать лучшего и они не заметили людей. Побродив вокруг они ушли, но за ними не стали гнаться, а солдаты оставались на своих местах, пока зверьки окончательно не уйдут. Римляне приняли провальность идеи фонтанчиков и убрали их, думая о новых возможностях имитации журчания воды. Однако cледующей ночью бобры вернулись и в отсутсвии солнца успели наделать новые кучи грязи, которыми помечали границы и положили начало плотине и своим жилищам.

Как и предполагалось, враги не сведуя о нахождении по близости римлян возлагали всю вину за разрушения, вызванные затоплениями, на бобров. Несколько раз они ломали плотины, но на следующие дни и ночи плотины были вновь отстроены. Двое римских скаутов, что находились в непосредственной близости к поселению и сменяли друг друга вечером, однажды заметили самую большую группу мужчин из всех предыдущих. Вооружённые копьями они направлялись по реке в сторону бобровых домиков. Один из разведчиков отправился в лагерь, чтобы передать информацию и римляне быстро окружили мужчин, пытавшихся окончательно решить проблемы с бобрами. Пока враг крушил в ярости бобриные сооружения и убивал самих животных — римляне выждали лучший момент, когда враги будут заняты и максимально сфокусированы на охоте и забросали воинов противника десятками пилумов и оттащили тела в лес, забрав с собой и метательные орудия. Тела противников легионеры отнесли подальше от лагеря и реки, всю кровь замыли, а погибших бобров вечером разделали и оставили шкуры в качестве трофеев и для будущих продаж.

В лагере установилась радость из-за успешного первого акта и центурион с оптионом²⁰ собрали несколько сведующих в инженерном и ремесленном деле солдат, а так же знакомых с изобретениями Архимеда и Герона. Они вместе создали несколько небольших кукол из дерева и тонкой коры, которые передвигались вперёд, покачиваясь из стороны в сторону благодаря перемещению жидкостей по маленьким трубкам внутри кукол. Поставив их под определённым углом, они начинали движение и опираясь с одной ноги на другую шагали пока не столкнуться с препядствием.

Один из легионеров, знакомый с трудами математика и механика Архитаса предложил идею создать голубя, чтобы ещё больше запутать противника. Ценутрион самостоятельно не знал как создавать столь умные механизмы и интерес к наукам и искусству, накоплению знаний и учёбе в нём тогда был всё ещё в процессе брожения, благодаря Элизии. Фавст с 17 лет был в римской армии и до встречи с Элизией интересовался в основном азартными играми, публичными боями и женщинами. Отчего получил прозвище “Бланд”²¹. В римской армии Фавст изучал связанные с военным делом науки и в процессе карьерного роста узнавал больше о риторике, ораторском искусстве, архитектуре, политике и наставничестве. Получив звание центуриона первой когорты,(primi ordinis), он был так же послом, представляющим интересы Рима за его пределами. Во время строительства военных и мирных конструкций был супервайзером²² и помогал возводить храмы, башни, мосты, бани и города. По мере необходимости помогал вигилиям²³ в борьбе с бандами и расследовании преступлений. Это помогало устанавливать хорошие связи с местными на завоёванных территориях и общительность Фавста часто использовали как привентивную стратегию задабривания местных, чтобы снизить мятежы и сделать племена более лояльными Риму. Однако, только с помощью жены, он в полном мере раскрыл вкус добычи знания путём вопросов, сомнения. Именно благодаря ей, он начал постепенно меняться и отходить от старых друзей и наслаждений. Они становились более скучными и бесполезными. Даже вызывали раздражение своей примитивностью. Поэтому Фавст всё больше погружался в науки и развивал любопытство.

Летающий голубь Архитаса с паровым двигателем был весьма передовым изобретением для своего времени. Он был назван летающим голубем, потому что его конструкция напоминала птицу в полете. Он был построен из дерева и представлял собой одну из первых попыток понять, каким образом птицам удается летать. Легкое тело летящего голубя было полым и имело цилиндрическую форму. С обеих сторон от него выступали крылья, а сзади — крылья меньшего размера. Передняя часть объекта была заострена, как клюв птицы. Форма конструкции была очень аэродинамичной, что обеспечивало максимальную дальность и скорость полета. Между тем, в задней части летающего голубя было отверстие, которое вело к внутреннему пузырю. Это отверстие было соединено с нагретым герметичным котлом. Когда в котле образовывалось все больше и больше пара, давление пара в конце концов позволяло голубю взлететь.

Следующая идея заключалась в попытках напугать врага. Заставить его поверить, что сверхъестественные силы обозлились на них. Те племен были достаточно суеверными и последовательность неизвестных событый и наростающего страха могла вынудить их к переселению, например. Местность затапливалась, а мужчины не возвращались с охоты. Их тела не могли найти и последующие вылазки противника. В одну ночь римляне установили в свящённой рощи врага, на большой каменной плите, музыкальную шкатулку и позже запустили из леса, по направлению входа поселения, несколько кукол с насечками в виде открытого рта, изображения которого, по свидетельствам, боялись суеверные умы врага. Римляне наблюдали за последующей реакцией, но никто так и не вышел, чтобы проверить звуки с рощи. Несколько людей выглядывало из-за ворот и смотрело за куклами со стен, но к ним никто даже не приблизился. Это был очевидный успех и римляне, забрав шкатулку, готовились к новому дню.

Рано утром, жрецы с десятком людей собрались на той самой роще вокруг камней, чтобы принести в жертву овцу. Пока большинство мужчин, женщин и детей были на жертвоприношении половина из вексилии, особого отряда центуриона, проникли за каменные валлы поселения и перебили тех, кто оставался внутри. Затем измазанного в иле голубя с прикреплёнными к нему перьями они запустили в сторону рощи и зная, что птицегадание было важной частью верований, надеялись посеять панику среди врага. Исчезновение тел, затопленная местность, передвигающиеся самостоятельно куклы с вырезанными на них открытыми ртами и странная птица в небе, с которой падала грязь, должна была посеять в сердцах врагов неописуемый ужас. Перед тем как уйти, римляне они насадили на пики пару голов поселенцев прямо у входа.

Единственные выжившие оставались в роще. Хитросты были действительно восприняты германцами как зловещие знаменования богов и их охватил ужас, присущий всем верующим людям.

Финальный акт немой осады завершился, когда разведчики с остальными силами соединились и вновь закованные в броню лигионеры атаковали с нескольких сторон людей, возвращавшихся в поселение. Когда вооружённые мужчины с кольчугами переступили порог дома — римляне атаковали дротиками остальных и посеяли хаос. Сначала военная мощь врага увидела головы своих земляков на пиках, а затем крики и неразбериху стариков и детей сзади. Хотя высокие блондины с пышными бородами обычно внушали ужас — сейчас имено они были его заложниками. Поселение было взято малыми силами и с дозволенной креативностью. Часть трофеев войны была распределенна между легионерами, а часть, вместе c провизией, была отвезена основному легиону.

Со временем скелет и Фавст вышли к деревянному частоколу, повторявшему контуры и изгибы земли. Созданная местность, полная воды, озёр и резервуаров с водой, из-за сильно пропитанной влагой среды была очень мягкой и выглядела словно большое болот, но вместо тухлого запаха туалета и гниющей помойки болот был подаренный хвойными деревьями запах свежести. Частокол ростом по человеческую грудь тут и там проваливался и по всему периметру и не имёл ровных границ. Тут и там были холмики грязи по которым бобры “чертили” границу своими струями называемых в научном мире “castro”. Единственный проход за забор был по воде, и хотя, очевидного входя по суше нет, но уровень частокола позволяет заглянуть за границу, не пересекая её.

Животные селились по берегам речек, прудов, карьеров и водных каналов. Они меняли ландшавт по своим нуждам, умножали количество древесно — кустарниковой растительности по берегам. Рогоз, кувшинки, лилии. На богатой почве выращивали морковь и капусту, а пышные кусты малины и клубники заманивали своими запахами. За ними красовались яблочные сады. В воздухе пахло жареными овощами.

На реке бобры предпочают жить в норах высоких берегов, которые не затапливаются во время половодья. Но у этих бобров были не только норы и хатки на воде, но и имитации человеческих домов, даже с несколькими этажами. В месте, где живут бобры, были слышны специфические звуки и локальное помутнение воды возле берега. Там звери занимались чисткой своих жилищ и убирали лишнюю землю в воду — отсюда и муть. Между берегами стояли хатки и суша имела несколько водных каналов, что шли вглубь лесного массива. К вечеру животные постепенно просыпались и выходили из своих домиков. На их хатках даже существовали выложенные римские буквы из скреплённых между собой веточек. На одной хатке было всего две буквы: “D” и “N”, хотя обычно они живут семьями и инициалов на других домах куда больше. Некоторые хатки достигали высоты в 3 высоких мужчин. Запруды они использовали как пешеходный мостик между берегами и каждый был чем то занят. Так же вокруг их домиков бегали и другие существа. Вместе с бобрами, в разных уголках большого поселения, мирно жили лягушки, черепахи, рыбы, ондатры.

Скелет медленно пересёк речушку золотыми костями и в встав центре бобрового мини- полиса он собравшись с собой, немного погодя, принялся читать по свитку на латыни, взволнованно и нелепо:

“Души, вознесённые кровью Эриний

В прошлом тихие

Ныне желающие

Мир неизвестный во власть подчинить

Местью обузданные и восхвалённые

Вам под людьми трепетать!

В аид же вернётесь — не будет свободы

А разум ваш с мехом на рыночной лавке…”

Скелет продолжал читать, а недовольствие отвлечённых от своих забот бобров лишь росло. Постепенно они бросали свои дела и собиралсиь в большую группу, окружая скелета, что блистел в лучах солнца. Бобры эти действительно казались чрезвычайно необычными и умными, а и их деревянные строения напоминали имитацию греко-римской архитектуры. Хотя центурион и слышал историю про этих бобров от скелета, но всё равно думал, что “возможно, когда то группа учёных людей ушла из шумных городов и решила построить свою общину, забрав с собой эстетику и воплотив её из дерева.” Но никаких других доказательств людей больше не было. Бобры не обладали членораздельной речью, а звуки их одновременно напоминали плач и смех ребенка, или мяуканье котят. Не раздирающе истошный, но достаточно громкий. При этом бобры явно понимали слова скелета и реагировали соотвественно. Фавст наблюдал за речью из-за частокола, но в какой то момент один из бобров впился зубами в окрею²⁴ центуриона и тот с выработанным за десятилетия рефлексом молниеностно пронзил бобра мечом. В бронзе явились дыры проникающиее через вкладку кожу и ткани под доспехом, но чудом не задевшие плоть. ”Хотя это и была защита, зверёк был один и от него можно было бы отбиться иначе и убежать“ — думал центурион, начиная сожалеть о сделанном.

Но с другой стороны в нём отзывались и другие слова, которые имели всё больше и больше веса: Элизия часто говорила, что мудрость в том чтобы знать всё как единое. Учиться разбираться в свойствах вещей, людях, событиях и понимать из чего они произрастают. Учиться менять собственное мненине, если нашлась ошибка и оно далеко от реальности. Искать собственную гармонию и делать максимум от возможного. А если что то невозможно — говорить себе: “ Я сделал всё от меня зависящее. Если что-то находиться за гранью моего контроля — оно не должно меня тревожить ибо я сделал всё от меня зависящее. Думать подобно здоровому глазу и желудку. Точно так же здоровый слух и обонянине должны быть готовы воспринимать любой звук и запах, а здоровый желудок должен одинаково переваривать всякую пищу, как мельница. Так и здоровому человеку следует быть готовым ко всякого роду событиям. А те, кто говорят: Мои дети должны остаться в живых, люди должны хвалить меня, я не хочу обсуждать негативные события, — подобны рту кромсающему пищу лишь на одной стороне, либо только мягкую пищу, или подобны желудку, желающему переваривать лишь лёгкую пищу”.

”Если убийство бобра было неизбежно, то лучшее — это не сожалеть, а начинать менять ситуацию“ — думал центурион. Однако сердце забилось сильнее. У центуриона не было много времени, чтобы раздумывать и нужно было принимать решение. Центурион видел как бобры ужа начинали грызть ноги скелета и не позволил себе думать дольше. Он разрубил острые края частокола и перепрыгнул к скелету. Бобры грозно стучали хвостами. Фавст выхватил свиток из рук скелета. Весь текст был на греческом и центурион симпровизировал, отталкиваясь от услышанного:

“Великие звери тяжёлой судьбы

Мех ваш и души оставьте себе!

Вы — боги леса и рек и воды

Строители дивных плотин, что рождаете зависть людей

На службу свою вы столетние древа взываете

А вольный ваш выбор свободной души

подальше от центров людской суеты

Никем из живущих и мёртвых не будет порушен!”

Когда бобры утихли и взгляд их потерял гневливость, центурион радостно и облегчённо вздохнул. Некоторое время все смотрели друг на друга в напряжении, звери о чём то перекликивались. Вскоре большинство бобров разошлось по своим делам, но к северу от центральной площади несколько животных что-то складывали из веточек. Скелет в это время покрыл череп руками и осматривался вокруг, присев на землю. Центурион прежде не видел скелета таким подавленным, казалось, что имей он плоть, слёзы бы вылились из него, как ливень. Двое же крупных бобров остались на площади и молча наблюдали за римлянином. Фавст же осторожно подошёл к скелету и слегка приобнял его, cел на корточки и пытался найти правильные слова.

Сам Фавст был шокирован речью скелета, потому что именно она вызывала ярость, а скелет, как ни в чём не бывало, продолжал читать. Если бобры понимали язык, то явно воспринимали его слова как оскорбления.

— Меня поражает, что я вижу скелета способного не только говорить, но переживать…Когда мы встретились ты был бодр и весел, что изменилось?

— …

Римлянин протянул скелету свиток и сказал:

— Реакция бобров на это?

Скелет медлил перед тем как ответить.

— Т..ты-ты их успокоил, но мне сказали прочитать так, как написано. Слово в слово и не переставать…А т-ты всё испортил…

Эйфория центуриона сменилась недоумением и злобой

— Кхм. ты специально хотел разозлить их? Был в сговоре со зверьём, чтобы устроить мне ловушку?!

— О-ох, н-нет! Если бы было нужно, то я бы оставил тебя в аиде…

Скелет поднял пустые глазница на центуриона и неловко засмееялся

— Тогда какого фавна?! Тебе нужно было прочитать свиток бобрам…точь в точь по написанному, но явился я и не дал им отгрызть тебе ноги?

— З-зевс его знает…но я бы не умер от них

Фавст оскалился, сжал кулаки и резко встал, чтобы немного пройтись покругу, громко подышать и успокоиться.

— Фууух. Нужно быть спокойным и не раздражаться. Фууух. Это лишь моя эмоциональная реакция и мои ожидания от мира. Фууух. Они не всегда согласаются с реальностью. Фууух.

Центурион позже вернулся к скелету и продолжил спрашивать

— Хорошо…Так, если верить твоим словам, то ты всё же прочитал написанное и… выполнилуказ, так? — Пытаясь ободрить скелета, Фавст хлопнул того по плечу.

Покосив голову, скелет задумчиво ответил:

— Может быть, нооо…наверняка боги знают лучше…не нужно лишний раз гневить их…, — разводя звуки, отвечал скелет — мне нужно было прочитать именно так, как в с-свитке…теперь я не знаю…может быть я больше никогда и не встречусь с братом, А задание Зевс будет считать проваленным…. Я не должен был откланяться от текста…тем более нельзя было читать что то своё…а ты…

— Мы выясним это позднее, нет смысла переживать сейчас. Ты же не знаешь наверняка? Ну, или у богов просто очень дурной юмор, — центурион улыбнулся и ещё раз хлопнул скелета по плечу.

— С-скорее мы плохо следуем их наветам…

Спустя время, скелет пытался встать и зашагать прочь из поселения, но чуть не упал. Его и без того неуклюжая и тяжёлая походка ещё и дополнилась хромотой на одну ногу.

Фавст успел схватить скелета и удержать его

— Ахх! Ты как? Можешь идти?

— Я не чувствую боли, конечно могу. Только придётся привыкать к хромоте.

— Зато остановив конец света и получив ранение ты станешь потусторонним героем! — слегка засмеялся Фавст

— Конец света? — растерянно спросил скелет

— Да, твоего брата.

— Ах, да…Я просто…я просто больше думаю о том, что просто встречусь с ним…а затем уже и о спасении всего человечества.

Центурион со скелетом уже уходили из поселения, обсуждая последующие поиски брата, как вдруг двое тех крупных бобров перегородили дорогу, указывая лапками на север. Там располагался очищенный от деревьев и листьев небольшой кадратный пустырь. Рядом с ним сооружение из палок, кусков дерев и глины, походившее на греческий театр. Вокруг него росли цветы и непосредственно перед орхестрой²⁵ лежали тоненькие ветки. Они выглядели как латинские слова и изображения, разложенные на небольшом отдалении друг от друга и группы палочек напоминали слова:

– “opus”²⁶

–“ortus”²⁷

–“domus”²⁸

Было разумно подумать, что либо тут совершенно недавно были люди, либо бобры изучают письменность. Однако, как бы это не было странно, но доводы подтверждались в пользу двух гипотез. Поодаль были полуразрушенные палочки в виде “Phallus”. В другом месте остались лишь несколько букв “pedi…o”²⁹, а другие были сметены. Одним из признаков человечества, без иронии, можно назвать обсценную лексику и фаллические символы. Разумность животных тоже не обошлась бы без этого.

Крупные бобры показали на недавно вылаженное и большое изображение человека в броне, а рядом лапку животного с вырванным глазом.

— Hui! Искусство этих созданий просто… — С детским удивлением произносил центурион-

Затем он увидел, как под изображением были выложены ещё несколько фраз: Retributionem³⁰ ad hominem³¹ и Suum cuique³².

Тут центурион понял к чему изображение и настрой его поменялся:

— …поражает. Вы, — обращался Фавст к зверькам- просто так нас не отпустите?

Те вертели головами.

— Вы хотите справедливости за убитого сородича?

Зверки захлопали и зажурчали, окружая попятившегося центуриона.

Крупные бобры окружили Фавста. Центурион выдохнул и думал про себя: “Гармония и справедливость начинаются в признании ответственности за поступки не через тиски закона, а добровольно. Это согласие с внутренним моральным законом, нарушив который можно пытаться избежать возмездия, но неизбежно причинить другим больше страданий “

До сих пор оставалось невероятным, что бобры имитировали человеческую архитектуру. Хвостатые провели центуриона в небольшой круглый храм с колонной из дерева, а повсюду на стеллажах лежали человеческие книги по медицине, архитектуре, лингвистке, истории, религии и военному делу. На улице, за храмом возвышалась статуя Диоскуров. Братьев Кастора и Поллукса. Их считали защитниками государства и города, а само имя Castor и означает “бобр” и эти звери явно изучали истории далёкой греции и знали мифы рождения этих богов. На маленьких пъедесталах у входа были бюсты бобров. Оттуда хвостатые провели его в комнатку для омовения. В другой комнате было пусто, но за ним вошли крупные бобры и поставили большой камень, напоминающий стол. К нему добавили доски, кору, много мягкой травы и листья, чтобы соорудить достойную кровать. Другие бобры принесли среднее количество морфия, мандрогору, настойку и листья ивы. Скелет некоторое время отсуствовал, а затем вернулся с бронзовыми диссекаторами, cкальпелями, щипцами, катеторами, повязками с тёплой водой и другими инстурментами. Инструменты прокипятили и приступили к операции. Перед началом, центурион про себя прошептал несколько слов Асклепию и Гигиее, а примерно через час центурион почувствовал эйфорию, cонливость, расслабленность и в конце концов галлюцинации. Фавст видел как нескольков бобров стояли рядом и скелет наклонялся над ним и под наставничеством бобров проводил операцию. Они жестами что то показывали и направляли. Сознание расстворялось и вместе с ним и память.

Через несколько часов, центурион пришёл в себя и выпил всю воду из большого котелка, что был рядом. Скелет пришёл с несколькими тарелками и голодный центурион сочно умял все блюда. Куски хлеба, сыра, оливки, лука и варёная рыба без костей. Не всё в бобровом поселение выращивалось, рацион зверьков составлял немного другую пищу, а выловленная рыба из реки все жё должна иметь в себе кости. Но голодный римлянин тогда не задовался подобными вопросами. Фавст теребил кожаную повязку на левом глазу и набирался сил в кровате. В это время скелет указывал на деревянные фигурки и полотна из осиной коры с отверстиями бобриных зубов. На них были пошаговые рисунками с рекомендациями, а сами бобры стояли рядом.

Я всё делал по их указаниям! — обнадёживющее повторял скелет.

Центурион ничего не отвечал а лишь просил побольшё кипячённой воды, смахивал пот и чесался.

Через некоторое время он полноценно пришёл в себя и спросил скелета про использование уксуса, чтобы обеззаразить рану, не забыл ли он приложить листья ивы, проветривалось ли помещение? Центурион понимал, в теории, как должны проходить операции и все меры предосторожны, но за всё время службы он ни разу в них не учавствовал в них, а лишь наблюдал за работой врачей.

— Что вы сделали с глазом? — спрашивал Фавст у нескольких бобров

*фыр-фыр* — разводили те руками и убегали.

— Ты проводил операцию, ты должен знать куда подевался мой глаз. — спрашивал он у скелета.

— Я-я отдал его хвостатым, как они и просили. Затем я ПРОМЫЛ РАНУ УКСУСОМ, — подчеркнул это место скелет- и зашил. Я не знаю, что они сделали с ним дальше…

Скелет безнадёжно выдохнул и опустил голову.

Довольно быстро центурион пришёл в норму и чувствовал себя даже лучше, чем до операции. Такое живое состояние смущало римлянина, он понимал, что на восстановление уходят дни, как минимум.

Почёсывая шею он произнёс:

— Ох, правильно понимаю, что Коклезу³³ и скелету пора в путь? — поднимая голову и слегка смеясь он обратился к спутнику.

Скелет не совсем понял шутки спутника, но согласился, что пора идти в путь.

В небе кружил орёл и скелет указав на него пальцем сказал:

Чтобы встретиться с братом, нам отныне нужно следовать за ним!

Скелет едва ли не запрыгал от увиденного в небе орла, который кружил над путниками, а затем направился куда то по прямой. Он также благодарил центуриона за то, что тот приоободрил его и не бросил. Их дорога шла свозь деревья, пение птиц, чурчащие ручейки, и хруст веток и листвы под ногами. Они долго шли в молчании, наблюдая за орлом, чтобы не сбиться с пути. Каждый думал о чём то своём, но в какой то момент скелет заговорил. Он делился частичкой своей жизни, которую вспомнил и таким образов завязал разговор.

— Я был так жаден до денег и богатства, что приобретая новое, мне хотелось больше. Мы с братом имели бедное детство и особо никому не были нужны. Он переживал, что никто его ни во что не ставит, а я просто хотел богатства и защиты. Если бы не брат, то я не знаю как бы выживал. В отличие от него, мне было сложно унимать свой страх и переживания. Но ему я старался ничего не показывать, чтобы не думал, что я трус. Иногда он даже грозился уйти и покидал меня на день…Учил мужеству…Вообще он всё брал на себя, а я слушался. Мы были отличной командой. Мы похищали стада и пока брат отвлекал постухов и вербовал новых союзников, я, с несколькими завербованными ранее ребятами, крали стадо и затем продавали их в другом государстве или просто пировали. При жизни мы попали к одному из богатейших людей региона…я не помню как его звали и что был за полис…воспоминания о жизни у меня в принципе обрывочные и часто я помню лишь эмоции. Тот мужчина показывал нам трюки по обману людей и ловкости воровста. Сначала на рынках и караваних. Позже, мы переодевались в чужую одежду и якобы от лица властей принимали товары на себя. Затем делили, соответственно. Учились устраивать засады и выбивать долги с должников. Постепенно поднимались до более серьёзных дел и даже шантажировали других богачей и аристократию. Мы научились организовывать операции по убийству и подкупали большими суммами солдат в городе, рабов и всех свидетелей, чтобы устранить жертву без последствий. Однако чем больше нам доверяли и чем больше росли наши доходы, тем больше брат ссорился с людьми в силу своего характера.

Центурион поднял брови и ответил:

— Мне приятно, что делишься со мной такими подробностями жизни. А за время моей службы приходилось ловить главарей банд и доставлять их к суду, — шагая с сомкнутыми за спиной руками и с дружелюбной ухмылкой центурион поглядывал на скелета.

Скелет продолжал:

— Со временем, этот богач доверял нам морские грабежи других полисов вместе с его личным флотом. Хотя денег было у меня настолько много, что я мог бы построить себе несколько богатых домов, но страсть к ещё большему накоплению не покидала меня. С братом мы тоже часто ссорились наедине из-за того, что он хочет использовать наше общее богатство, чтобы заниматься политикой и говорил, что уже имеет деньги и сильное покровительство. Собирался изготавливать на все деньги элитную экипировку, обучать наёмников со всего света и даже построить академии “правильных мыслей”, чтобы обучать солдат со всего мира не только совершенству тела, но и образу мыслей. Я же, хотя и привык с ним соглашаться, сильно упирался такой трате нашего богатства. Но всё же согласился с ним. Хотя бывало, что мы дрались и он похищал часть денег оправдывая это тем, что знает лучше как ими воспользоваться. Уверял, что лучше деньгам пойти для великого дела, чем просто лежать в сундуках или потратить на жратву. Хотя мы дрались — всегда наши ссоры заканчивались в постели. Он мягчился и извинялся за воровство у меня, я же постфактум прощал ему деньги и так покругу. Вновь и вновь. В одном из морских грабежей мы немножко поругались прямо в бою, потому что я с другими матросами желал наполнить трюм богатством и убраться как можно скорее. Мы уже собирались отчаливать, оставив торговцев и жителей либо в трюме пленными, либо на берегу, либо в море, а брат вместе с несколькими другими солдатами что то громко обсуждал. Скорее всего опять его идеи о великой армии единомышленников. Там временем огонь соседней галеры всё ярче озарялся, можно было чувствовать тепло от огня и мы, опасаясь, что огонь перекинеться и наш корабль кричали брату, чтобы тот закруглялся сейчас же. Он кричал что то в ответ и все моряки уже хотели оставить его, но он вовремя запрыгнул на наш корабль вместе с парой новых людей. Когда мы уже возвращались в гавань, домой, наш путь перекрыли военные корабли и их разукрашенные глаза плыли прямо на нас. К слову, мы не только подкупали городское управление, но и даже вели с ним бизнес и имели соглашения по охране побережья от других пиратов и полисов. Бывало, что вместо кражи драгоценностей и рабов мы совершали налёты на корабли с провизией. Отчего в другом городе вспыхивал голод и смерти. А те платили огромные деньги за возвращение еды и гарантии безопасных проходов. Потом не меньшую сумму платили в ответ на ультиматум о предстоящем грабеже поселений. В любом случае мы оставались в плюсе. В независимости от того, соглашались они или пытались сопротивляться.

— Attata!³⁴ В нашем море³⁵ такие пираты были уничтожены Помпеем. Они тоже как то перехватили большую поставку хлеба в Рим из-за чего там начался голод и решением сената не только все пираты были пленены или казнены, но и закон нашёл всех разбойников прятовшихся на островах и в крепостях. — словно учитель истории, центурион рассказывал скелету сюжет из жизни его страны.

— Но в наше время никаких римских законов не было и мы держались на силе флота и тактике. Экономика и богатство не только наше с братом, но и полиса росло. Иногда город выделял нам бойцов, чтобы мы захватили для него рабов и женщин, а всё награбленное оставяли себе. Но брату этого было мало и его мечты были куда больше моих. Возможно он и правда знает лучше, а я всё никак их не пойму. Его большие политические намерения, cобственные солдаты, личная харизма и амбиции вызвали волнения в полисе. Мы понимали, что даже имея несколько кораблей с ветеранами на борту мы не смогли бы отбиться от нескольких военных бирем. Корабли убрали мачты готовясь к бою, а мы старались уплыть как можно дальше. Огебая скалу нас встретил ещё один вражески настроенный корабль и забыв о богатстве, брат вырулил прямо на врага и все приготовились к столкновению. Оглушаюший треск и всхлюпивания воды смешались с криками людей. Тараны столкнулись и удержвашиеся на палубах люди схлеснулись друг с другом. В битве разгорелся пожар. Брат положил в пустые сумки-мешочки куски оторванных карт, cухой одежды и сена с палубы, а потом поджёг их с помощью линзы и солнца. Он перебрасывать их на корабль врага, но в пылу битвы не все снаряды достигли цели и подожгигали врага. Брат выпрыгнул и вместе с нескольким солдатами подплыл к скалистому берегу. Мы забрались повыше и оттуда кидались камнями из пращ. Так удалось победить первый корабль и вленить выживших. Это был красивый, но последний бой, потому что позже весь экипаж переселился на скалы и принялся просто ожидать остальные военные корабли полиса. Солнце высасывало все силы и жгло своим знойным ветром. Огонь же захватил и наши корабли, поэтому уплыть на них было уже нельзя. Удивительно, что никто не кричил и не ругался. Все лишь смотрели за блеском солнца на воде и как затухает пожар на тонущих кораблях скрывавшихся под водой. Жара пытала нас не меньше, чем ожидание военных и предстоящий с ними бой. Но когда они прибыли, мы так устали, что практически без боя проиграли. В конце концов брата и других пленили и увезли на одном корабле. А меня, с оставшейся кучкой матросов на другом. Одисее-подобное загорелое лицо брата с кудрявой бородой и шрамом на губах я больше при жизни не видел. Я помню лишь очень яркие моменты из жизни, а потом только серость аида, тоска и одиночество. Воспоминания даже о собственной смерти расстворились…

— Ох…потеря близких всегда сильно ранит…но у вас была проведённая друг с другом жизнь…, — центурион склонил голову и приобнял скелета, с неподдельным сопереживанием — а скоро вы ещё встретитесь!

— Да… — покачивая головой ответил скелет

— Извини, что момент может быть не самый удачный, но почему Юпитер решил помочь именно вам? В аиде миллионы душ, что хотели бы с кем нибудь воссоедениться-вопросительно свёл брови центурион.

— Он сказал, что наша жизнь, полная отваги и храбрости, поразила его. Он провёл тяжелый разговор с Аидом ради нашего с братом воссоединения.

— Но а как это ему выгодно?

— Зевс лишь упомянул, что Аид ему должен. Он сказал, что гордиться такими “славными соотечественниками” и хотел бы помочь нам. А чтобы проверить нас и удостовериться в своих добрых словах о нас, он и придумал двухступенчатый тест. Но после первого задания мой брат решил бунтовать и сбежать, нарушив уговор, он убил несколько Эриний, а в конце за нами пришёл Танатос, который не только вернул нас обратно в аид ожидать новых указаний ради второй части, но и за такое непослушание Зевс вновь нас разъеденил и обрёк меня на золотые кости, чтобы напомнить о мирской жизни и, вероятно, использовать мою любовь к богаству против меня. Прямо перед самым расставанием я запомнил душераздирающие крики брата и его тело, в мгновение охваченное огнём с головы до пят. Больше мы не виделись…

— Ох…а чем было это первое задание?

— Его…к-кхм сложно описать, потому что…потому что Зевс удалил моё воспоминание и я даже сам пытаюсь иногда вспомнить, что же там было, но у меня не получается. — клацая челестью и жестикулируая отвечал скелет- Но, возможно у брата остались эти воспоминания и мы уже совсем близко, чтобы его увидеть и завершить наше спасение!

— Подожди, но как я…, — скелет прервал центуриона вопросом: — Ты мне так и не рассказал, что случилось с твоей женой, я слышал, что становиться лучше, если ты делишься с кем то, кто буквально спас твою жизнь, хех

— Ммм…, — Фавст хотел продолжить вопрос, что начал произносить минутой ранее, но подумал, что задать он сможет его позже. Он колебался между выбором. Рассказать скелету о своих переживаниях, раскрыться, или и дальше держать всё в тайне. Мрак аида они прошли, скелет не пытался убить Фавста и он даже был прав. Ведь рассказывая о том, что накапливается внутри, людям и правда может стать лучше.

— Меня не было в тот момент рядом, но… она набирала всю большую популярность среди горожан и военных. Вместе с ней мы раздавали хлеб бедным, продавали керамику и помогали нуждающимся советами или деньгами. Элизия была постоянно с кем то в общении и имя её становилось всё более узнаваемым не только в кругах интеллигенции, но и на улицах, и в политике. В последнее время, до убийства, мы всё больше говорили с людьми о коррупции по всей империи, в администрации, и к чему прийдёт страна без правильных реформ. Выступая на улицах, в частных домах, вечером перед крестьянами, она призывала не допускать чрезмерной бюрократизации и централизации власти. Больше уделять внимания росту налогов и проблеме всё более сильному расслоению между людьми. Местные элиты отказывались вносить пожертвования, чтобы поддержать широкие слои населения и поэтому она была сторонницей введения налога для богатых и развития денежной поддержки легионам и беднеющим крестьянам. Одной из главных её программ была идея власти через силу сената, а не одно кресло, c приближённым кругом друзей. Где ни один лидер, вдруг обзаведённый властью и силой не сможет плевать на всё, а будет вынужден искать компромисы между людьми в государстве. Где страной управляет правительство, представляющее коалицию идей широкого большинства общества. Если лидер во главе государства глупый и ведёт страну в катастрофе то его должно быть легко сместись с поста. Это честные суды и сильное гражданское общество с сенатом, где ищут компромисы. Смелые, даже фантастичные фантазии о власти, без ограниченной в одних руках, мощи. Эффективно управлять огромной страной с десятками культур и верований возможно только через кабинеты учёных, военных, представителей разных взглядов, владельцев бизнесов и интеллигенции. На огромной территории необходимо сильное местное самоуаправление регионов и городов c местными представителями в сенате. Невозможно вечно с успехом решать дела от Британии до Иудеи в одних руках. Постоянно меняющиеся императоры и время до Диоклетиана давало войску, под личным контролем харизматиков, принимать представителей выдающейся физической силы и грубости, из за чего и выводило их быстро вверх, особенно во время смут и солдатских восстаний на вершину власти, приучая общество к насилию и к преклонению перед силой, а правящих к пренебрежению законом. Поэтому никаких личных армий быть не должно. Если её речь была публичной, то часто, после этих слов она вынимала фигурки солдатиков из тоги и демонтративна выбрасывала на пол перед слушателями. Затем она указывала на разбросанных и заляпанных солдатиков и продолжала. Вызванный хаос принёс оторванность аристократии от реальности. Дисциплина и преданность солдат ушла с кризисом кадров и постоянной задержкой в зарплатах. Росла инфляция и ещё хуже, когда вместо зарплаты платили едой. При этом количество насекомых — чиновников только растёт! Цветёт коррупция и дележка денег между генералами и откровенные взятки с обворовыванием интегрированных в Рим народов. Элизия считала, что важно смотреть на успех династии Антонинов, но постепенно менять династии и знатные рода на достойных людей и учиться больше оценивать личности как таковые, а не влияние рода. Она любила идею, где все являлись подобием большой и разной семьи. Ты, — указывал центурион на скелета и проводил рукой с черепа до колен- называешь Юпитера Зевсом, а Плутона Аидом, твой родной язык греческий, а мой латинский, но все мы — семья, а Рим наше общее отечество, в котором каждый имеет свою маленькую родину. — Фавст тепло улыбнулся, но улыбка быстро сошла с его лица.

— К сожалению Элизия могла не только принять гнев от коррупционеров, но и от аристократии, консерваторов испытывающих к рабству тёплые чувства. Возможно тебе, как греку старых времен это тоже покажется чуждым, но я так же, как и она, думаю, что рабству нет места в мире будущего. Она не полный идеалист и признавала, что на нём строится большая часть экономики Рима и просто так от него избавиться невозможно. При том, что рабская эффективность в несколько раз ниже заинтерисованого рабочего, но функции рабов нужны по всей огромной территории. Как она думала — нужно продолжать делать, пускай медленные, но уверенные шаги в сторону превращения статуса раба в личность и постепенно упразднять рабство с заменой на квалифицированных мастерова дела, которые получают вознаграждение за свои услуги. А пока это невозможно, делать жизнь рабов не хуже, чем жизнь свободных людей. Теория в юриспруденци об естественном равенстве и свободе должна и дальше развиваться. С другой стороны она опасалась, что старое рабство замениться новым рабством, но под другим названием. Например идеи Диоклетиана о делении людей на социальные классы и реформы по прикреплению человека к месту: земледельца — к “глыбе”, ремесленника — к его цеху ей публично осуждались. Образованные граждане понимали, чтобы Рим выжил нужно не только полагаться на армию и создавать линии обороны, но и заниматься укреплением внутренних опор, чтобы общий дом человечества не рухнул изнутри. Без сильной казны, разумных реформ, поддержки легионов, укрепления границ, деления империи на районы и области со своими губернаторами, искоренением коррупции всё может закончится катастрофой. Жена не стеснялась обнажать ножны и к христиансту. Она говорила, что повсеместное возвышение христианства в будущем приведет к тому то, что получив власть политическую, и власть над умами, они со своей стороны будут приследовать инакомыслящих, дробиться на десятки сект и разъеденят население империи. Будут увлекать людей из мирского царства в Божье, отвлекая их от гражданских и политических интересов.

Фавст замолчал, но потом вспомнил ещё кое что, хихикнув:

Помню, как иногда, по началу своих речей, когда никто не слушал её и всем было скучно, она оголяля одну грудь и говорила:

–”Ага, а теперь то вы меня охотнее слушаете!”

После цитирования жены, центурион ждал какого либо ответа скелета, а тот молчал и двигал головой в такт шатающихся от ветра кронов деревьев.

— Ага…а теперь ты меня не слушаешь? — cпрашивал центурион, пародируя свою жену.

Cкелету тогда явно наскучило слушать все воспоминания центуриона о жене, но не отрывая взора от неба он ответил:

— Да…слушаю. Я просто слежу за птицей, что указывает путь. У неё и правда могло быть много врагов. А как же её окружение? Её поддержка?

— Без лидера не стало и путеводной звезды, а я был слишком подавлен, чтобы встать на её место и закрылся в себе, постепенно отстраняясь от многих. Онемение, злость, вина…

По мере движения они слышали нарастающий шум голосов, сливавшихся в единый, неразборчивый гул. Лесные деревья сбрасывали листья, готовясь к зиме, а земля заполнялось дымкой, туман сильнее ограничивал видимость. Закатывающиеся солнце блистало рыжим мутным пятном, озаряя золотом последние часы. Скелет с центурионом видели, как по левую сторону, у подножья старого затихшего вулкана блестят огни и небольшой городок с одноэтажными домами и храмами из тёмного мрамора. На улицах и стенах красовались разукрашенные статуи неизвестным животным, мифическим существам, старушкам мойрами, или паркам, по латыни, и скелетами. Город отдавал туманной дымкой, а при приближении он рассеивался и в нос бросались запахи мирты, эфирных масел, еды, ночной прохлады и приближающейся зимы. Хотя деревьев в самом городе не было, но дороги и крыши зданий были в опавших желто-рыжих листьях и казалось, что город поднялся из под земли и захватил с собой лежавшие на ней листья. На лицах прохожих были и выразительные театральные маски с широко открытыми ртами. Были и погребальные маски с дырками вокруг глаз. Маски с головами собак и других животных, напоминающие богов Египта. Вытянутые и чёрные маски африканского континента. Одежда людей была тоже абсолютно разной и представляла собой все уголки известного мира. Классические хитоны с рукавами и без. Римский народ, одетый в тоги и плащи, cеверные штаны и сапоги, простые набедренные повяски вокруг пояса и сетевые платья с накидками из льна. Люди в туниках разносили кувшины, подносы с едой, а другие соревновались в стрельбе из лука по яблочным мишеням, чтобы выиграть для своей спутницы или спутника приз. Некоторые не носили масок и по ним было видно, что все окружающие либо были скелетами, либо имели кожу и были неотличимы от людей, за исключением большей или меньше прозрачности, в отличие от Дита, где вместо скелетов и плоти можно было наблюдать мышцы и оголённые нервы. Город был обнесён стенами, но с военной точки зрения они были бесполезны. Укрепления больше походили на трёхпролётную триумфальную арку, возвышавшуюся над всеми иным зданиями. А по периметру был украшен столбами, на которых висели овощи с исходящим изнутри светом свечей. В центре, на пересечении улиц был точно такой же колодец, как у заброшенного города, что центурион видел в самом начале путешествия. Вокруг колодца было людно. На мраморном здании холла, позади колодца, были большие гидравлические часы отчитывающие минуты и часы до 6 утра.

Орёл, за которым следил скелет, исчез и они вместе ходили по городу, cловно каждый разыскивал своё. Рекламные вывески в термопольях³⁶ были не про хлеб и супы, а описывали красоту заката и торжество прохладного, морского воздуха. У терм же было просто:

“Frumini tempus!”³⁷

Некоторые танцевали большими группами и играли на лирах и дудках. А те из них, кто совсем не имел плоти, играли друг на друге. На одной из главных улиц выступало трио скелетов без взякой одежды. Они буквально разбирали друг друга на косточки и звонкими ударами по ним, словно барабаны или ксилофонам исполняли мелодии, а полупустая сцена с гладкими круглыми стенами разносила звуки по всей улице. По городу было несколько наполненных ямок с подношениями. Они были данью традициям, где живые складывали в них еду и “кормили” другой мир. Однако живых в этом городке было не много. Большинство граждан империи слышали о днях ”открытия неба и подземного мира” лишь в рассказах о давних временах, из уст учителей и философов, но никто не воспринимал всерьез, что в наши дни подобное происходит. Центурион и сам слышал о старинных обычиях лишь от других людей, но ни разу за жизнь, нигде в империи не видел, что бы какая либо вера и сверхъестественная практика была настолько реальной. У домов и у стен стояли разукрашенные кувшины с зерном, а над ними картины и изображения в разных стилях. Настенная живопись, графити и фрески были полностью посвящены празднику. Танцующие скелеты, драмы мёртвых с живыми, подземные боги и переплетение рек аида. Объединение семей и их расстования. Эмоции людей крупным планом и сцены с влюблёнными. Одна из огромных мозаик была поделена на две части горизонтальной линией. Женщина сверху сидела у крыльца виллы и была запечатлена автором при свете костра с нежным поцелуем, адресованным кольцу. Мужчина внизу лежал улыбающимся на песке, его лицо озарял бирюзо- золотистый свет, а рядом с ним были камушки, выложенные по фигуре возлюбленной. На иных мозаиках были семьи с детьми, пары мужчин, и пары женщин, но задравши голову центурион смотрел несколько минут на изображение одинокой девушки, которая захватила всё его внимание. Затем он увидел что то знакомое краем глаза и выбежал на улицу, совсем забыв о скелете. У храма лавров, рядом с уличным алтарём, центурион увидел полу прозрачную хохочущую жрицу в белоснежной тоге. Она стояла на ступеньках и раздавала всем проходящим миртовые венки. Подбежав ближе, он не увидел в её лице Элизию, как ему показалось. Лишь бесконечная доброжелательность девушки с длинными, cветлыми волосами вывела центуриона из ступора. Он улыбнулся и подставил голову для венка, затем поблагодарил её и спросил:

— Здравствуй! Ты должно быть видела за сегодня бесчисленное количество душ, но не вспомнишь ли ты девушку ростом с меня, c длинными и осветлёнными, в отличие от моих, волосами…подобно твоим! — жестикулируя и не скупясь на эмоции центурион пытался громко объясняться, перекрикивая шум.

— Ещё она могла бы быть в чём то ярком…в…с…с диадемой в волосах! Никаких иных украшений, кроме кольца, подобно моему! С нежно голубыми тенями на висках и сурьмой для глаз! Ещё…эммм…с ямочкой на одной щеке!

Но девшука лишь развела руки, полные миртовых венков и громко извинилась, заматав головой. Фавст кивнул ей и прошёл с толпой ещё несколько улиц, а затем его взгляд привлёк большой и малый театры, где рядом была полянка и обнимающиеся люди наблюдали за небом. Внутри же шла пьеса и на улицу доносились хохоты и голоса актёров. Быстрая череда событый изменило настроение римлянина. Спутанное лицо, задорная музыка, смех и радость людей, влюблённые и счастливые лица, что обнимались на полянки у театра и наблюдали за звёздами. Всё окружение было совершенно иным, было слишком радостным, чтобы соответствовать настроению Фавста, который не мог разделить счастье всех присутствующих на фестивале. Такое сильное различие между внешним и внутренним разъедало его, словно кислота оставляла дырки в железе. Он чувствовал себя лишним и несчастным. К нему снова возвращались тёмные мысли из леса. Появлся дискомфорт этого места. Словно он не может тут больше находиться и он лишний на этом празднике. Вся радость вокруг вызывала в нём лишь тряску и накатывающие слёзы.

К бродившему центуриону подошла милая, темнокожая бабушка с сильным акцентом африканских провинций, которую у входа в большой театр встречал пожилой сын со своими детьми и она была так изумлена одиночеством одноглазого мужчины, что не смогла пройти мимо:

— Ты выглядишь потерянным, cынок. Оххх, такие деньки нужно проводить с близкими и семьей. — она сгорбленно смотрела на центуриона

— Я был не один, но мы потерялись и… пару минут назад я думал, что практически нашёл этом городе ту близкую душу, что давно потерял, но…

— Оххх, я понимаю тебя, cынок. Но не отчаивайся! Пойдем с нами на пьесу, — зазывающим движением руки бабушка приглашала следовать за ней- она вот вот начнётся и ребята актёры так хороши, так хороши! Ребята так хорошо играют и за столько лет выучили, наверное, все пьесы! Ты можешь себе представить, сколько существует спектаклей!? И после смерти все не пересмотреть, хехе

Свободные места оставались лишь у ступенек правой стороны амфитеатра и бабушку с сыновьями уже ждали её друзья. Они были полупрозрачными, разных цветов и одежд. Эти были и души эпох ранней римской республики, и люди с длинными бородами востока, и лишённые конечностей легионеры империи, и упитанные аристократы, и души, при жизни поражённые болезнями, с огромными гнойными мазолями и шрамами по всему телу. Фавст зачасался, а души больных сразу же предупредили, косящегося центуриона, размахивая руками:

— Не бойся! Тела умерли, но мы не заразны! Они лишь символ наш в этом мире.

— Ой…извините, я не от вас чешусь, это должно быть побочные действия обезболивающего.

В амфитеатре стоял шум и все разговаривали. Едва было слышно, что происходит на сцене, но среди зрителей не было ни угроз, ни криков, ни раздражения. Это было взаимное согласие тысяч голосов, чтобы фон их общения сопровождался игрой актёров.

Бабушка тепло здоровалась со старыми друзьями, обнималась и знакомила с ними Фавста. Вместе с центурионом она села к знакомым и говорила в общем хоре из голосов:

— Уже сотни лет мы собираемся вместе и общаемся. Рассказываем новости из загробного мира, внуки посвящают в события из мира живых. Делимся общим недовольством, что в этом Стиксе и искупаться нормально нельзя, хе-хе. Так и норовит кто то утащить с собой на дно! — Старушка захихкала и толкнула центуриона локтём в бок- А всякие Радаманты и Миносы на вопросы: «Когда будут зоны для купания, свободные от душ?!» отвечают: «Вы в аиде, а не на пляжах Испанских!» и уходят. Эх…Но в Тартар за вопросы не отправляют и если спрашивать достаточно долго судьи могут и одуматься! — с комичной гордостью она задрала голову и улыбнулась- Общественно полезное дело, в конце концов, ха-ха!

Центурион слушал рассказы бабушки-болтушки, улыбался, вертел головой наблюдал за сценой и не находил слов, чтобы поддерживать беседу и лишь неловко улыбался. Атмосфера была уютной, но мысли о жене не выходили из головы. Спутник — скелет тоже потерялся и в театре его не было.

Через какое то время бабушка с придыханием, успокаивающим голосам вновь заговорила:

— У моего сына и других знакомых есть тоже те, кто не приходит на праздники и не видно их и по ту сторон. Я не знаю, почему некоторые исчезают. Кто то говорит, что они переходят в других местах и души их доступны лишь избранному количеству величайших умов мира и богов, где вместе с ними они наслаждаются вечным летом и состязаются в искусствах. Но как бы то ни было — очень важно быть с теми, кто тебя понимает. С теми, кто рядом.

Бабушка наклоняется к уху центуриона и хохотливо шепчет:

— Хотя я и называю его сыном, но на самом деле я потерялась в счете, какой пра пра пра правнук он мне, хаха. Но знаю, что он испытывал ту же боль и ту же радость, что и ты. Как все люди. Ты не один, Фавст. — после этого она слегка приобняла его и с некоторой ностальгией в интонации рассказала о своём прошлом, наблюдая за спектаклем:

— Вот в мою молодость были такие засухи, что голод лишал жизни десятки людей за один сезон! Римляне убили моего мужа, солдата Карфагена, и вся наша экономическая и военная мощь не смогла одолеть вас. — она продолжала рассказ без какой либо ненависти или неприязни к Фавсту из-за его Римского происхождения — Кто то из моих детей добился хороших знаний в экономике, благодаря моим наставлениям, кто то следовал за отцом в желании мести, кто то, через много много много лет и вовсе стал гражданином вашей империи. Другие же погибали от голода и ран на поле боя, а кто то пропадал без вести и даже после смерти не было о нём вестей.

Затем бабушка положила свои руки на ладони центуриона и медленно хлопала по ним:

— Жизнь течёт и меняется. Хорошие и золотые времена сменяются плохими и бедными. Люди умирают и рождаются. Богатеют и беднеют. Государства рушатся и отстраиваются вновь. Такова жизнь. За мои сотни лет опыта я могу дать тебе совет в принятии. Хорошего и плохого, ошибочного и мудрого. Если происходит то, c чем ты не в силах справиться — смирись. Если что то находиться за границей твоего контроля — не стоит карать себя. А если ещё осталось то, на что ты можешь повлиять — действуй! Но старайся не давать власть мыслям и идеям, бередящим раны без должной возможности к их решению. Но и в себе не закрывайся, игнорируя проблемы. Сами собой они не решаться, но будут накапливаться и приведут к ещё большим страданиям. Как словно жители города бы игнорировали пустеющую казну и продолжали пировать и вести войны за счёт наёмников, не проводя реформы и слепо надеясь на лучшее.

Бабушка посмотрела на центуриона и качала коловой

— Когда я теряла детей и мужа, когда я и моя семья потеряли привычную жизнь по приходу римлян, было тяжело, были самоубийства среди родни и казалось, что будет только хуже. Я и не знаю, как сама не последовала примеру знакомых и не пронзила собственное сердце… Но даже в таких обстоятельствах люди учатся жить дальше. Кто-то приобретают жестокость, недоверию к чужакам, cвирепость и благодаря таким свойствам адаптируется и выживает. Кто-то защищает свой разум уходом от людей и отшельничеством. А у третьих была хорошая поддержка и разговоры, и они смогли найти золотую середину между животной ненавистью и раздирающей меланхолией. Поверь мне, сынок, что хорошая компания людей, что п-о-н-и-м-а-ю-т тебя, — она особенно подчеркнула это слово, разбив произношение на буквы- будет вселять в тебя силу! Вспоминай свои даже незначительные победы и создай дневник собственных достижений. По возможности, помогай и другим людям. Всё это — маленькие кусочки удобрения для благого цветка будущего, cынок.

Затем она приблизилась и прошептала на ухо, хитро смеясь:

— Даже если ты делаешь это без альтруизма, но чтобы порадовать собственное самолюбие, хехе

Большинство из душ знакомилось друг с другом в таком, и подобным этому городах, а затем три дня в году они встречались с друзьями, с родственниками и старались делать дни “отрытого мира” лучшими в году. Оставить боль и ссоры внешнего мира за туманными границами таких городов. Атмосфера же театра, беззаботности, комфортного общения с человеком, которого знаешь несколько минут и общей радости от праздника что то задела в душе Фавста и на протяжении спектакля он чувствовал ком в горле и время от времени утирал слёзы с лица. Однако это были не слёзы грусти, горечи или трагедии.

Тем временем, комедия “лягушки” Аристофана подходила к концу: Бог театра Дионис сетовал, что в Афинах не осталось хороших трагиков и поэтов из-за войны и он отправляется в загробный мир, чтобы вывести оттуда Еврипида. Группа договрилась досмотреть выступление в тишине и все натянули на лица маски. Центурион её не имел, но из-за повязки на глазу и миртового венка выглядел несколько иначе, чем раньше. Маски в эти дни имели пару переплетённых между собой смыслов: Первый заключался к том, что грань между мирами растворялась и в подобных городах сплетались живые с мёртвыми. Маски помогали стать единым целым со всеми празднующими и быть самим праздником. В былые времена отсутствие масок могло притянуть к живым беды, а особо злонравные души могли утащить на тот свет после окончания праздника. Но сейчас это воспринимается многими как дань традициям и никаких наказаний и последствий за отсутствие масок нет. Другой смысл связан с особой атмосферой преображения и возможностью для души быть разной. Жить множество жизней. Истинное лицо заменялось на какую то эмоцию или лики богов или мифологических животных. Голос из-за масок менялся, усиливался и человек, или дух мог быть узнан только близкими. Все приходили на фествиаль отдыхать и веселиться. Актёры же в театре тоже были в масках и благодаря ним, они моглить играть множество ролей.

В первой части комедии: Путешествие в Дит Диониса и его раба Ксанфия, зачастую оказывающегося удачливее и смелее хозяина. Дионис переодевается в Геракла (который уже бывал в Дите, выполняя подвиги); выспрашивает у настоящего Геракла дорогу. Харон не пускает раба и тому приходится обегать всё озеро, а Дионис пересекает озеро на челноке и во время переправы оно превращается в болото с лягушками. Актёры вместе с хором поют поэтическую песню лягушек: «Брекекекекс, коакс, коакс», подражающим кваканью:

Харон: — …Довольно балагурить! В дно упрись ногой, греби, натужься!

Дионис: — Как же мне грести, чудак, юнцу, береговому, сухопутному?

Харон: — Сгребешь отлично. Пение услышишь ты — и в лад ударишь веслами. Дионис: — Чье пение?

Харон: — Лягушек-лебедей. Чудесно!

Дионис: — Дай же знак!

Харон: — Начинай, начинай!

Раздается пение лягушек. Дионис гребет в такт лягушечьей песне.

Лягушки: — Брекекекекс, коакс, коакс! Брекекекекс, коакс, коакс!

Болотных вод дети мы,

Затянем гимн, дружный хор,

Протяжный стон, звонкую нашу песню.

Коакс, коакс!

Нисейского бога так

Мы чествуем Бромия³⁸

На древних болотах,

В час, когда пьяной толпою,

Праздник справляя Кувшинов,

Народ за оградою нашей кружится.

Брекекекс, коакс, коакс!

Дионис: — А я мозоль себе натер, а вам шутить! Коакс, коакс! А вам плевать, а вам играть!

Лягушки: — Брекекекекс, коакс, коакс!

Поют все быстрее и быстрее. Дионис все быстрее гребет, выбиваясь из сил.

Дионис: — Чтоб сдохнуть вам, крича: коакс!

Заладили одно: коакс!..

Затем их пугаются Эмпусы и актёры подходят к постройке в глубине Дита, изображающей дворец Плутона:

Из дверей выходит Эак-привратник

Эак: — Кто там?

Дионис: — Геракл, силач известнейший.

Эак: — Ах, мерзкий, ах, треклятый, ах, негоднейший!

Подлец! Из подлых подлый, распреподлейший!

Ты уволок у нас собаку Кербера.

Душил ее, давил и бил, с собой увел

Мою собачку милую. Постой же, вор!

Теперь утесы Стикса чернодонные

И Ахеронта гребень окровавленный,

И псы резвые, и сто голов

Чудовищной ехидны будут грызть тебя

И рвать твою утробу. А нутро пожрет

Тартесская мурена. Потроха твои

И черева твои кровоточивые

Горгоны сгложут, страшные тифрасские.

Я к ним, не медля, быстрый направляю бег.

Ксанфий раб подымает упавшего со страха Диониса

Ксанфий: — Эй! Что с тобой?

Дионис: — Обклался. Призови богов!

Дальше Дионис не верит рабу, что говорит о своём бесстрашии и предлагает ему нарядиться Гераклом. Из той же двери замкаПлутона выходит служанка Персефоны и встречает героя тёплый приёмом:

Служанка: — Геракл милейший, здравствуй, заходи сюда!

Богиня, чуть услышала, что прибыл ты,

Лепешки замесила, два иль три горшка

Сварила каши, полбыка зажарила,

Коврижек, колобочков напекла. Входи!

Обращается приветливо Ксанфию, принимая его за Геракла.

Дионис, поражённый несправедливостью и желающий доброго отношения отнимает у раба атрибуты Геракла и вдруг из-за угла выбегают торговки:

Первая торговка: — …Пасть обжорная!

С какой охотой выбью я булыжником

Твои клыки, мое добро пожравшие.

Вторая торговка: — А я бы в ров тебя, как падаль, сбросила.

Первая торговка: — А я бы нож взяла и глотку взрезала,

Куда грудинку и рубцы запрятал ты.

Бегу, зову Клеона. Он сегодня же

Тебя облупит и ощиплет начисто….

Вскоре покружив вокруг переодетого Диониса они Обе в бешенстве убегают.

Второй акт проходит от лица хора в сторону зрителей, где те обращаются к ним о лучшем устройстве города и поднимают политические темы Пелопоннесской войны.

В третьем акте: Состязание двух трагиков; Прибыв в Дит, Дионис обнаруживает, что среди мёртвых идёт спор о том, кому считаться величайшим мастером трагедии — Эсхилу или Еврипиду. Дионис берёт на себя роль судьи. На сцену вывозятся огромные весы, на которых взвешиваются стихи. Эсхил и Еврипид разбирают, цитируют и пародируют работы друг друга:

Дионис: — Схватившись за стихи свои, читайте вслух

Без устали, пока вам не скажу: ку-ку!

Эсхил: — Готовы мы!

Дионис: — Кидайте на весы стихи!..

…Еврипид читает: — «Окованную медью взял он палицу…»

Эсхил читает: — «Повозка на повозке и на трупе труп…»

Дионис: — Опять тебя он переплюнул.

Еврипид: — Как же так?

Дионис: — Два трупа взгромоздил он и повозки две.

Египтян сотни столько не стащили бы.

Эсхил: — Да не в стихах тут дело. На весы пускай

Детей, жену, раба Кефисофонта с ней

Пускай положит, сам пусть сядет с книгами,

Его двумя словами пересилю я…

Главная сцена, на которой хохочат зрители происходит, когда Еврипид читает свои стихи, а Эсхил все время туда вставляет фразу «Потерял бутылочку». Подобных фраз становится так много, что она становится идиотической, и от того забавной. У Еврипида однообразные стихи, в которые всюду можно поставить «Потерял бутылочку».

Эсхил: — …Так пишешь ты, что можно без труда влепить

Бутылочку, подушечку, корзиночку

В твои стихи. На деле докажу сейчас.

Еврипид: — Ну, докажи!

Эсхил: — Конечно!

Дионис: — Начинай пролог!

Еврипид читает: — «Египт, который, славясь многочадием,

С пятьюдесятью сыновьями корабли

Направил в Аргос…»

Эсхил: — Потерял бутылочку.

Дионис: — При чем же здесь бутылочка? Не клеится!

Другой пролог начни нам! Поглядим еще!

Еврипид читает: — «Бог Дионис, который, тирс в руке подъяв

И шкурою покрывшись, в блеске факелов

У Дельфов пляшет…»

Эсхил: — Потерял бутылочку.

Дионис: — Ой-ой, опять побиты мы бутылочкой.

Еврипид: — Пустое дело! Я другой пролог прочту.

К нему уж не приклеится бутылочка.

«Не может смертный быть во всем удачливым:

Один, достойный, погибает в бедности,

Другой, негодный…»

Эсхил: — Потерял бутылочку.

Дионис: — Еврипид!

Еврипид: — Ну, что тебе?

Дионис: — Беда идет.

Опасною становится бутылочка.

Еврипид: — Клянусь Деметрой, не боюсь ни чуточки.

Его обезоружу я немедленно!

Дионис: — Так начинай сначала, без бутылочки.

Еврипид: — «Могучий Кадм, великий сын Агенора,

Сидон покинув…»

Эсхил: — Потерял бутылочку.

Дионис: — Чудак, пусть он продаст тебе бутылочку,

Пока прологи в порох не истер твои.

Еврипид: — Мне у него просить?

Дионис: — Меня послушайся!

Еврипид: — Отнюдь, прологов у меня достаточно,

К которым ни за что он не привяжется.

«Пелоп, дитя Тантала, на лихих конях

Примчавшись в Пису…»

Эсхил: — Потерял бутылочку.

Дионис: — Опять уж он вогнал тебя в бутылочку.

Дионис обращается к Эсхилу: — Милейший, нам по дружбе уступи ее,

За грош другую ты добудешь, лучшую.

Еврипид: — Да нет, прологов у меня большой запас.

«Ойней однажды…»

Эсхил: — Потерял бутылочку.

В какой то момент Дионис прерывает процесс, когда Еврипид наконец читает стихи, в которые невозможно вставить «Потерял бутылочку». Дионис говорит Еврипиду: остановись, потому что Эсхил снова скажет: «Потерял бутылочку». В конце Дионис присуждает победу Эсхилу и выводит его на землю вместо Еврипида.

Театр представлял собой всегда потрясающее место, где всё одновременно живо и мертво. Возможно в нём воплатить любые истории и наполнить постановку зрелищностью от которой невозможно оторваться. Вода, лодки, лягушки, актёры, машины и спецеффекты погоды. Громкие голоса актёров и непередоваемая атмосфера тихой общности всех людей. Бессмертное волшебство людей живых и мёртвых.

В конце пьесы, когда зрительский смех и аплодисменты угасли, а настроение поднялось, заговорил центурион, обращаясь к улыбающийся бабушке с седыми, кудрявыми волосами. Она внушала такое доверие и спокойствие, как те редкие люди, с которыми можно быть знакомыми пару мгновений, но чувствовать теплоту и воздушность, в которые хочется окунуться и всё рассказать:

— Прошёл год с гибели Элизии, а я так и не чувствовал лёгкости со всеми, с кем бы ни общался. Не знаю…возможно, я отстранялся от всех, потому что не видел ни в ком её черт; её мышления и новаторства, открытости. Может слишком привык проводить свободное время в с ней, делиться и разговаривать о собственных чувствах и мыслях, идеях… и каждый раз было что то новое в нашем общении…Я привозил ей с разных земель уникальные травы и шкуры животных, а она с воодушевлением в голосе уже столько о них начинала рассказывать, едва я открывал cумки, что казалось это она занималась охотой и она бродила по полям, собирая новые виды цветов и растений, а не я. Затем я зарисовывал и записывал их в дневник, чтобы в будущем не запутаться во всём многообразии коллекционируемых экземпляров. А если она о чём то не знала, то ходила с этим предметом по всему городу, или писала мудрым людям, чтобы понять как можно больше и затем, вечерами, рассказывать о новым открытие.

— Ох, как мило, Фавст! Она была очень интересной девушкой. Я уверена, что вы ещё встретитесь!

Римлянин слегка улыбнулся смотря на бабушку, скрестил ладони и чуть погодя, продолжил:

— Вообще я познакомился с ней когда однажды отдыхал в риме. К тому моменту, уже после многолетной службы, я начинал задаваться вопросами о чём то более высоком и постепенно отстранялся от товарищей. Почему у одних больше прав чем у других. Почему люди ведут себя чаще следуя не разуму, а по воле эмоций. Почему впадают в очевидно неадекватные умозаключения и как человечеству научиться жить в согласии с собой и соседями? В такой плодородный момент жизни я, по приглашению нескольких боевых друзей, посетить вечером одну гетеру, что собирала в своём доме разных людей вокруг себя. Хотя солдаты и наслаждались игрой музыкантов, историями о мифах и новых технологиях, чтением книг. Они всё же не столько расчитывали на милые беседы и лекции, cколько на последующие увесиления и секс. А беседы и музыка способствовали большему возбуждению. К тому моменту я отказывался от алкоголя всё чаще и чаще, не видя в нём особого смысла. На нескольких таких вечерах я знакомился с трудами Марка Аврелия, Эпикура в латинском переводе, Эпиктета, и углублял свои знании Аристотеля, Платона, Cенеки, Диогена Лаэртского, Cексат Импирика, Апулея и других. Многие имена мне были до этого даже не знакомы. Это было мужи разных эпох и взглядов. Красота и образованность Элизии, её открытость, харизма и улыбка с ямочкой на щеке поразили меня мгновенно. В ней было что то очень редкое. Элизия подчёркивала важность знания и знакомства не только с тем, что кажется близким и приятным, но и, возможно, более важно научиться принимать и узнавать что-то далёкое и чужое. Со временем мы с Элизией сблизились и поженились. Описание всего торжества нашей свадьбы заняло бы очень много времени, но не могу молчать о том, как прекрасна она была! Свадебная причёска и наряд меня просто поразили, как молнии Юпитера. Это были несколько уложенных вокруг головы кос, которые перевивались красной лентой. Причёска украшалась жемчугом и голова была повязанна платком огненного цвета четырёхугольной формы. С боков и сзади он спадал мягкими складками, оставляя лицо открытыми. Тело её покрывала особая, праздничная, длинная туника, а её перехватывал шерстяной белый пояс, который завязывался сложным «геракловым узлом». Макушку украшал венок из цветов, собранных ею самой. Я помню как опускал свой взор ниже, осматривая весь наряд, поражённый её красотой и без сил сказать что либо. А жёлтая обувь так подходила к её припорошенным золотистой пудрой волосам и яркому макияжу на манер египетской моде. Ах, жаль, не могу угостить тебя теми свадебными пироженными, которые подавались на последующем пиру. Они невероятные! Мостачоли назывались…Фактически её дом стал и моим домом. К праздникам, если я был дома, мы готовили хлеб и покупали сезонные продукты чтобы раздавать нищим и нуждающимся. Элизия затем давала им возможность обучаться с ней, если они захотят, бесплатно. Позже нас заметили меценаты и со временем наше домашнее увлечение перерасло в настоящий бизнес хлебопекарни и продовольствия в целом.

— Ах, очень красивая история, Фавст!

— Так получалось, что майские праздники по почитанию богини Флоры я каждый год праздновал дома. Перед тем, как пойти на шумные улицы мы одевались во всё яркое, украшали одежду цветами, а на головах красовались гирлянды из роз и фиалок. Я, Элизия, несколько друзей и рабов. Во время Флоралий двери домов украшались цветочными венками и повсюду звучала музыка. Этот праздник был полон радости и безудержного веселья. В городах работали театры, выступали танцоры, акробаты, мимы и фокусники. К вечеру начинались эротические выступления, когда большинство уже не стеснялось пить даже не разбавленное вино. На такие выступления приглашали и Элизию. Её выступления часто проходили уже под рыжими облаками и она очень любила поэтическую красоту момента, когда последние движения финального танца строго совпадали с заходящим солнцем и началом сумерек. Каждый год реакция толпы была полна экстаза. К концу выступления вся сцена была украшена золотой пудрой, которой она посыпала свои волосы перед праздниками. Спускаясь со ступенек, Элизия прыгала ко мне на руки и уже вместе с ней мы танцевали посередине улиц. К нам присоединялись наши рабы, зрители, и простые незнакомцы. Затем она принимала подарки, обнимала желающих, тысячи раз благодарила за тысячи комплиментов и не переставала улыбаться, словно впитав последние лучи света от солнца — сама становилась им. Затем деньги и подарки отдавали организаторам фестиваля, относили в храмы Флоры и других богов. Особенности коринфского ордера храма Флоры, с удивительной истории растения аканта, как из зала Персефоны, отлично вписывались в виду нежности и благообразия. Сам храм был стройный, цветистый, повсюду украшенной листьями и завитками. Весь фестиваль воздух наполнялся запахами еды, цветов и ароматических масел. Тут и там люди пели, танцевали, целовались и просто наслаждались музыкой. Чуть дальше от оживлённых улиц, в храме Флоры мы оставляли мёд и молоко со словами “Славься Флора, богиня весны!”. Ароматы клумб окружали открытые стадионы, где проходили спортивные игры с участием женщин, а ближе к лесу, около речки, отдыхали в тени спортсмены и уставшие от веселья и солнца люди. Когда праздничный день заканчивался и основная масса людей расходилась, мы никогда не упускали финальной традиции. Десятки людей собирались на цветочной поляне, вокруг реки, на мостике и даже залезали на деревья, чтобы одновременно прокричать “Да здравствует весна!” и поцеловать возлюбленную душу в одну щёку. Затем сплестись ладонями, прокричать “Да здравствует Флора!” и поцеловать в другую щеку. Затем под крики “Добро пожаловать!” растаять во множестве долгих и коротких поцелуях близких губ. В последний такой праздник, держась за руки, она сказала, что “Мы с тобой в розах и фиалках, а цветочные гирлянды отмечают тех, кто их носит, как празднующие и служат выражению красоты друг друга и краткости самой жизни”…

Последняя фраза показала всю злую шутку судьбы. Центурион сидел на ступеньках театра призрачного города, на его голове был цветочный венок, улицы заливались музыкой, но вместо тёплого солнца была одинокая луна, а поцелуи сменились ночным холодом. Фавст закрыл лицо ладонями и облокотившись на колени, всхлипывал.

Бабаушка закачала головой и медленно хлопая по рукам Фавста, говорила:

— Боль помогает понять то, что нам ценно и даже даёт силы к жизни. Благодаря ей находят муз в поэзии и отправляются в опасные путешествия. Занимаются науками и философией, желают совершенствовать собственную душу или исследовать причины самой боли. Ей так полезно научиться управлять, так полезно. А она часть тебя, Фавст! Так же как и любовь. А значит нельзя научиться обладать собой, не научившись управлять болью. Слёзы тоже не существуют просто так. Они помогают облегчить её. Ох, cынок, это такой хитрый механизм! Они есть внутри нас как обезболивающее, которое защищает, и благодаря ему приходит временное спокойствие. Нам даётся время на подготовку и нужно пользоваться такими моментами, чтобы подчинять боль и приготавливаться к следующей волне. Образно говоря, построить волнорезы и увидеть, что проработанная рана превращается в шрам, напоминающей о собственной силе, победе и прошлом, которое ты не просто пережил, но и поставил на собственное служение. Но это не просто шрам, а ухоженный, проработанный шрам. Такой проработанный шрам будет не болезненным напоминанием и раной, а записью о личной победе! — бабушка приобняла Фавста и сопережевающе гладила его по спине, а затем помахала внукам чтобы все вместе, c разных сторон, обняли его. Всхлипывания постепенно прекратились и он слышал банальные, но ласкающие голоса: “Мы в тебя верим! Ты сильный! Не сдавайся!”.

Центурион расправил спину, воспрянул и поблагодарил каждого из окружавших его и приобнял, хлопая ладонью по спине.

— Ещё ты забыла, что важно учиться радоваться мелочам! Например, не сидеть под крышей во время дождя, а сорваться, взять кого нибудь за руку и выбежать на улицу танцевать. Укрепляет тело, душу и отношения! — говорил центурион, смахивая слёзы и пытаясь вернуться к нормальному состоянию.

— В зимних походах, если они выпадали на неделю Сатурналий, между солдатами мы дарили друг другу подарки. Людей было много и каждым праздничным вечером, перед сном и сменой патруля, мы собирались вместе вокруг кострища, под украшенным снегом штандартом с орлом и тянули несколько жребиев на десяток счастливчиков. Затем избранные получали подарки и так всю неделю. К подаркам мы приписывали коротенькие пожелания или весёлые сообщения. Это были и книги, и глиняные фигурки, и золотые зубочистки, чесалки для спины и игральные кости. Я помню лишь некоторые подарки с подписями:

Широкополая шляпа с папирусом:

“На представленье пойдешь ты в театр Помпея со шляпой:

Часто без тента сидеть нас заставляет мандат”

Бумага большего формата с папирусом:

“Ты отнюдь не считай ничтожным даром,

Коль пустую дарит поэт бумагу”

Охотничий нож с папирусом:

“Коль длинноострой тебе рогатины выбитой жалко,

Этим коротким ножом вепря ты насмерть пронзишь.”

Глиняный Геркулес с папирусом:

“Глиняный я, но смотри, не гнушайся ты этой фигуркой:

Имени ведь моего не устыдился Алкид.”

Ночной светильник с папирусом:

“Лампа я, что утехи ложа знает:

Делай все, что угодно, — я не выдам.”

Маска германца с папирусом:

“Вылепил в шутку гончар батава³⁹ рыжего маску.

Ты ей смеешься, но прочь в страхе ребята бегут.”

Фляжка с папирусом:

“Вот самоцвет для тебя, что назван по имени Косма⁴⁰.

Пряное пить из него можешь ты, щеголь, вино.”

А кто-то просто подарил папирус надписью:

“Невии я твоей написал. Нет ответа. Не даст она, значит.

Но ведь наверно прочла, что я писал. Значит, даст!”

— Простите за то, что говорю слишком много. Вы так приятны и хочется с вами общаться, но Юпитером клянусь, я скоро закончу! Не могу не поделиться мелочью, что организовывал соревнования по лепке снежных фигур…или похвастаться, хаха. Самые опытные солдаты, включая меня, занимали наблюдательные посты и усиливали охрану, а другим я позволял наслаждаться праздником и до некоторой степени расслабляться. ”Морозный легион! Морозный легион! Морозный легион!“ кричали солдаты, раздавая снеговикам палки и гладиусы, а затем ходили вокруг них и громко спорили друг с другом о самом прекрасном снеговике из всех. Помню даже одному легату в Британии так понравилась моя зимняя забава, что он рассказал и своим подчинённым. Их условия были в несколько раз сложнее из-за погоды и напряжённости у границ. Они были расположены у вала Адриана, и как рассказывали, большая часть границ тех воодушевляющих фортификаций была застроена фигурами из снега. Если мне не врали, то на стенах они лепили фигуры бригантов и пиктов с оголёнными задницами, направленными в сторону племен. Это была проста идея, детская забава, но внимание к таким мелочам радует душу. Между легионами на больших расстояниях, конечно, сложно было выбирать победителей, но вскоре такие развлечения подхватили и другие гарнизоны. И знаете…хотя все мы были братьями по оружию и могли положиться друг на друга, на таких отношениях и строилась одна из опор римской мощи, но ничего душевно близкого ни с кем я не ощущал. Всё же редко мы могли комфортно и свободно обо всём общаться. А в последнее время это дистанция у меня лишь нарастала. Так же с друзьями и сторонниками Элизии. Не знаю почему, но не складывалось. На еженедельных бесплатных раздачах хлеба нашего бизнеса я со временем тоже перестал появляться как публичное лицо и все процессы передал нашим рабам Архимеду и Мемнону, а потом и вовсе освободил их и сделал свободными людьми. Но… они всё равно решили остаться жить в моём с Элизией доме. Это были замечательные и грамотные ребята из Греции и находясь дома я только с ними и общался…Возможно благодаря им я не сошёл с ума раньше… Потому что подобное чувство пустоты я никогда не испытывал прежде. Пустота не заполнялась и через два месяца, и через три… На смену пустоте или отсутствию желания делать что либо, даже двигаться, приходило желание мести и гнева. Вместе с другими сопереживающими мы пытались отыскать её убийц. Найти заказчиков или исполнителей. Хоть какие-то следы. Когда я бывал, по отпуску, в городе и желание мести накатывало так сильно, что все свободные недели я посвящал помощи местным вигилантам и не стеснялся пыток по отношению ко всем, кто, как мне казалось, мог пойти на убийство. Это могли бы быть ветераны войн, обратившиеся в криминальный мир ради власти. Бедняки, готовые убивать по приказу ради вознаграждения. Просто опасные люди, одержимые безумстсвом Геркулеса. Ревностные поклонники христианства, что желали смерти Риму и всему римскому. Я был тоже в достаточной степени известным, благодаря своим военным успехам. Элизия была яркой фигурой у части аристократии и среди людей как знатных, так и крестьян. Поэтому местные власти содействовали мне с поисками. Они не были против пыток и жестокости по отношению к преступникам, которые отказывались сотрудничать. Им тоже было выгодно, чтобы дороги и город становился более безопаснее. Хоть плетями бей, души, дави, жги, дери, крути суставы, хоть в ноздри уксус лей и клади кирпичи на брюхо… А если мне удавалось поймать и разговорить члена какой-нибудь группировки, а затем выйти на главарей и переловить всех остальных — я на некоторое время становился местным героем и кроме благодарностей получал увесистые вознаграждения мешочками сестерций. Однако убийцу или заказчика, или хотя бы намёк никак не получалось найти. Словно кто то появился, убил её и бух, исчез со всеми следами! Спустя время и вижу какая необузданность собственных чувств, отсутствие вразумительного контроля над ними и насилие, насилие, что никак не служило приближению к цели, а лишь…потакало гневу и терзало меня не меньше, чем пустота. Тело брало контроль над разумом, а не наоборот…Но со временем, вместе с денежными вознаграждениями и вся работа стала ощущаться как что то отвратительное и мерзкое. Я становился противен самому себе, потому что переставал принадлежать себе и осознавать кто я и что я делаю… Я вёл себя словно одержимый. Если бы Элизия увидела меня таким, то ужаснулась бы… Я и с окружающими, как сейчас вспоминаю, был резок и слишком чувствителен, чтобы общаться адекватно….

Все это время, на протяжении эмоциональных и откровенных моментов, центурион чесался, смотрел то на звёздное небо, то на бабушку и её друзей, то на лениво покидающий амфитеатр зрителей, теребил кольцо и поправлял миртовый венок, чей горьковатый, травянистый, напоминающий эвкалипт или кипарис запах ещё долго оставался на руках.

— Военные походы, концентрация на работе, пиры, физическое совершенствование, книги и путешествия, переезд в другой город, хоть и отвлекали и, казалось, помогали, но только временно. Ничего не исцеляло полностью. От алкоголя я тоже старался держаться подальше и не вестись на его иллюзорное расслабление. Когда я оставался наедине с собой, в горах, ко мне часто приходили мысли о самоубийстве. Я записывал все ощущения в дневник и днями просто читал книжки и размышлял, пытался наслаждаться природой и думал, как мне быть. Временами я слышал то, из-за чего просто свирепел и становился ещё отстранённее, ещё дальше хотел отойти от людей. Временами наоборот, больше сомневался в своей адекватности, а слова окружающих казались разумными: “Ты странный”, “Отказ выпить за общим столом — это как плевок в лицо!”, “Почему бы тебе просто не сходить в лупанарий?⁴¹“ ”Ты себя накручиваешь, вокруг полным полно девок!”, ”Вместо одиночества в горах и своих умных книжек, мог бы сходить с нами на гладиаторские бои и оттянуться”

Фавст спародировал цитаты комичным и недовольним голосом, а затем раздражённо выдохнул и замолчал. Он сказал всё, что хотел и ему оставалось только поблагодарить добрую старушку:

— Спасибо тебе…Я мог до конца и не осознавать насколько важно было выговориться и услышать что-то мудрое и понимающее в ответ. Я разделяю твои мысли и потрясающе, что существуют такие люди как ты, как Элизия, как Мемнон и Архимед. Возможно… где то есть целые поля и острова философов! Хаха

Улбающийся Фавст обнял старушку и она своим тёплым голосом ответила:

— Охохо, каждый в этом городе понимал боль другого и пытался сделать хотя бы несколько дней и ночей в году иными. Понимающие люди рядом и мысли о движении дальше — вот лекарство, что я поняла для себя. Но возможно, мои советы не для всех, и кто то назовёт их даже глупыми.

Когда театр совсем опустел и шум города постепенно затихал, они направлялись к выходу и бабушка вела их к месту прощания. По пути они заводил общение с другими душами, с кем то сразу завязывалось хорошее общение и группа уже в десяток человек между собой болтала, знакомилась и шутила. Хотя центурион не нашёл жену, каждое новое знакомство, каждая улыбка, рукопожатие и комплимент, каждая новая душа в этом городе не снимала с него улыбку до боли в мышцах скул.

Вместе с ними шло большое количество людей разных эпох и люди возвращались в одиночестве, в парах и группах. Души мёртвые возвращались в Дит, а немногие живые спутники объединялись и шли дожидаться рассвета, чтобы затем отправиться по домам. Центральные часы подсказывали, что оставалось около 40 минут до рассвета.

Пока они шли к пещере, бабушка громко вдохнула и хлопнув себя по руке сказала: — ТОЧНО! Я вспомнила, что ещё хотела сказать тебе! Ох, совсем всё забываю… Помнишь Еврепида на спектакле, который был уверен в том, что достойных стихов и прологов у него так много, к которым никто не привяжется со своей бутылочкой?

Центурион угукнул и кивнул головой в знак согласия.

— Так вот, — старушка оттопыривает указательный палец и тыкает в воздух — не подражай такому поведению, cынок! Мы не можем делать всё идеально, даже, то, что очень желаем. Если мы хотим писать стихи, а они выходят кривыми, то лучше сказать: “Да, мои стихи не имеют рифмы и красивых строк. Как же мне подступить к ним так, чтобы совершенствоваться на ошибках, а не ругаться на них и не злиться?”. И второе — она продолжает трясти пальцем по ветру — не говорить попусту! Если в споре ты понимаешь, что твои знания в теме слабы и шатки, как сырая глина, то справедливее к истине будет сказать: Я не хочу вводить кого-либо в заблуждение и не хочу манипулировать за счёт уверенных речей. Это удел софистов и продавцов без этики. Поэтому я, пожалуй, промолчу и подкоплю знаний в данном вопросе, чтобы в следующем общении мы смогли быть чуть ближе к природной истине. А уверенность без истинного знания напоминает красивый цветок, который славиться своей наружностью, но пожирает бабочек, что поверили ему. Таких врунов, что портят жизнь другим в аиде полным полно.

Центурион ещё раз поблагодарил бабушку, заключая её в новые объятия и на последок решил подарить ей своё кольцо, ибо не знал каким ещё способом, кроме слов, отблагодарить старушку. Кольцо вряд ли в Дите представляло большой значимости, но ценность украшения была в символах и истории.

— Такое же кольцо есть у моей жены. Нам сделали его к свадьбе. Оно очень ценно для меня, а как иначе отблагодарить тебя, я не знаю.

— Ох, ох, cпасибо, cынок! Но не будет твоя жена спрашивать, куда оно делось?

— Если с женой мы встретимся и я расскажу о тебе, то она будет только рада, что мы познакомились и сама захочет отыскать Карфагенскую старушку, чтобы как-нибудь отблагодарить, хаха! А вещи всего лишь вещи. Обёртка для идей и смыслов.

— Ох, ты чудесный, но зачем мне мужские кольца, которым меньше лет чем мне? — бабушка засмеялась, а затем добавила- Просто не забудь старушку Оришу и живи равнодушно!

Затем центурион обнялся с ней, c другими душами, и перед исчезновением в цветах северного сияния врат Оркуса, они обернулись и помахали друг другу в последний раз. У пещеры было два направления: один для духов, возвращающихся в Дит, другой — для приходящих в этот мир. Пещера в которую входили духи была в виде мохнатого лица с открытой и огромной пастью. Его каменные брови были сведены вместе, ноздри расширенны. Его рот закрывали зубы. Словно вертикальная решётка поднимался левый зуб, если душа возвращалась в Дит. А душа из Дита проходила, то поднимающийся правый зуб. Волосы на щеках и голове были искусно выдолблены из камня и окрашены в чёрный цвет.

Глава II

Небо постепенно наполнялось солнечным светом. Хотя римлянин не спал сутки и должен быть усталым до смерти — он ощущал лишь лёгкую сонливость. Он так же не понимал, почему операция и полное выздоровление заняло всего лишь несколько часов. Фавст укладывал в голове и встречу с бабушкой, её слова, до сих пор слышал смех зрителей и чувствовал тепло. Возможно именно этого и не хватало Фавсту. Он долго перебирал множество способов по выходу из того состояния, что ощущал со смертью жены. Все его попытки не были напрасными, они накапливались и рано или поздно должны были прорваться и помочь Фавсту. Во время стресса и неординарных событый люди особенно чувствительны. Слова и правильная атмосфера творят чудеса, особенно, если люди не теряют духа, чтобы сквозь трудности идти вперёд и побеждать внутренные невзгоды. А справившись с самими собой мы можем эффективнее помогать другим.

Пока центурион согревался у костра, перекусывал фруктами и молоком из призрачного города и размышлял над всеми вопросами, он услышал грубый и хриплый мужской крик, который продолжался несколько минут с перерывами, а затем стих. Словно из ниоткуда появился скелет и пытаясь бежать максимально быстро не смотря на свою хротому и круша всё на своём пути, звал центуриона:

— ВОТ ТЫ ГДЕ! БЫСТРЕЕ! ЭТО ОН!

К этому моменту центурион завершил завтрак и быстрым шагом присоединился к скелету, которого не составляло труда догнать

— Он в той стороне! Это точно он! — направляя костлявую руку с указательным пальцем вдаль- А ты где был? Сорвался с места и испарился. Я искал тебя по всему, долбаному городу! Я обошёл все здания и улицы, чтобы найти тебя и поскорее отправиться дальше и завершить дела! Я даже в лес возвращался, чтобы искать тебя там! — Вспалил скелет, переходя несколько раз на крик, который срывался и заставлял его перейти на полушопот, а затем снова в крик.

Фавст осадил скелета и остановился перед ним:

— Эй! Зачем так кричать, я был в театре, прости, что резко исчез.

— Ты испарился ни сказав ни слова! А я не знал, где искать тебя и из-за этого мы потеряли целую ночь, а могли бы уже встретиться с братом!

— Я понимаю, но… если ты торопишься найти брата, то почему ты искал всю ночь меня?

— Ну, мы же вместе должны его усмирить. Если уж мы встретились, то твоя помощь мне понадобиться. Так лучше, чем идти одному.

— Но мы могли и не встретиться. А если Юпитер сказал, что только брат сможет остановить брата, то я тут далеко не главный герой. Из-за чего же ты тогда действительно злишься?

Скелет недовольно вздохнул и расставив кости в боки остановился:

— Ох…Потому что мне тяжело с этой грудой золота и если нас будет двое, то больше и шансов. Ещё я не знаю, что будет со мной, если я оставлю свидетеля многих тайн одного.

— Ладно, но что же потом? Я же всё равно останусь один, без тебя, но с тайнами.

— Я не знаю, — пожимал плечами скелет- может быть тебе явиться сам Зевс и заставит испить из реки, чтобы забыть все тайны. Но сейчас мне не терпиться встретиться с братом. И…спасти мир от гнева богов. Ты всё таки со мной?

— Или Юпитер может просто убить меня?

Покачав головой скелет ответил:

— Ну, или убить тебя, хех. Особых выходов у тебя нет…поэтому…

Ейфория Фавста после ночного праздника угасла и вновь перед ним опустился занавес неизвестности и неопределённости. Выбор был действительно не велик, но если не продолжать путешествие, то какой тогда смысл был соглашаться со скелетом в первоначальном лесу? Ведь неизвестность преследовала Фавста и там.

— Ох…Пойдём спасть мир.

Они пошли вперёд, за орлом в небе и Фавст поинтерисовался на счёт второго задания

— А ты знаешь какое второе задание вам нужно выполнить?

— Эм…нет. Но возможно о нём знает брат. Да и не я это решаю, а Зевс. Я просто иду по его указаниям

Они вышли к бурному потоку, где пена воды, шумно бьющаяся о гладкие камни походила на белую вату. Дальше течение превращалось в пороги и в далеке горизонт реки резко обрывался и сливался с торочащими повсюду стволами деревьев. Там начинался водопад неизвестной высоты. Единственный дугообразный мост на противоположную часть берега был полусгнившим. Его опоры потрескались, доски кривились, а перила по большей части моста и вовсе отсутствовали.

— Хм…Этот мост точно рухнет под нами. — почёсывая щетину и осматриваясь вокруг сказал центурион

— Эх…И если смотреть по сторонам, то и обходного пути нет. А нам бы потарапливаться…не хочу, чтобы боги гневались…

— У тебя есть какие нибудь идеи?

— Нет. Пока что нет

Почёсвая щеку и прикидывая в голове разные варианты, он осматривал свою экипировку и ближайшее окружение. В какой то момент римлянин щёлкнул пальцами и обадряюще сказал:

— У нас нет никаких инструментов, чтобы соорудить новый мост или придумать инженерное чудо, но у меня есть прочные клинки. Нам повезло, что это дерево у моста достаточное длинное, чтобы свалиться на другой берег и надеюсь оно настолько же прочное.

Грубая переправа из большого бревна казалась единственным выходом, когда под рукой были только кинжал и меч. Такие мосты иногдла экстренно сооружали во время поисков потерявшихся людей, когда времени было мало а территория малолюдна. В таких условниях нет причин тратить ресурсы, время и деньги на строительство приличных мостов.

Римлянин поместил лезвие под углом вниз к стволу дерева, а скелет стучал по тыльной стороне клинка крупной и увесистой палкой. Затем под углом вверх и завершал клиновидными разрезами. Опрокинутое дерево должно было упасть между двумя берегами и поэтому к здоровью дерева и его длине был очень внимательный подход. Однако как оказалось, дерево было несколько сухим и не внушало серьёзной безопастности. Но выбирать не приходилось.

— Вот и как бы я без тебя справился, хех?

Фавст улыбнулся и сказал:

— Я пойду первым и проверю насколько оно хорошее.

Центурион несколько раз толкнул бревно ногой, чтобы проверить его устойчивость. Он залез на бревно и аккуратно пытался его раскачать. Оно не шаталось и затем центурион спустился на четвереньки и пополз вперед, ломая ветви и расчищая путь. Под импровизированным мостом с бешеной скоростью и оглушающим шумом бурлила холодная вода, обволакивающая огромные камни. Добравшись до другого берега он кричал скелету, махая рукой:

— ПОЛУЧИЛОСЬ! ДАВАЙ! ПОЛЗИ НА КОЛЕНЯХ И ОНО ТЕБЯ ВЫДЕРЖИТ!

Было заметно как скелет боялся и тёр костяшки пальцев друг об друга. Ходил около бревна и кричал в ответ: — ДА! ДА! СЕЙЧАС!

— У ТЕБЯ ПОЛУЧИТСЯ! ПРОСТО ПЕРЕДВИГАЙСЯ МЕДЛЕННО!

Спустя несколько кругов вокруг бревна скелет решился и заполз по бревну на коленях, как кричал Фавст. К середине стало слышно, как бревно трескается, но никто не подавал виду и не говорил ни слова.

— СМОТРИ ВПЕРЁД! НА МЕНЯ! ТЫ СПРАВИШЬСЯ! — продолжал кричать Фавст.

Скелет громко вздыхал и когдла бревно стало заметно трещать и ломаться на глазах, он лихарадочно стал предвигать конечностями быстрее и вставать на две ноги, как едва успел упасть на землю, перед тем, как сломавшееся на две половины дерево унесло течением.

— АААХГХ!

— У тебя получилось! Ты в безопасности — Фавст с улыбкой распростёр свои объятия скелету и обнял его.

— Я…Я…Я…признаться…думал, что если упаду, то косточки мои золотые потом так и не получиться найти, может они и вовсе не всплывут…

— Не думай больше об этом, всё прошло. Лучше вспомни, что на этом берегу твой брат!

— С…спасибо… — с опущенным взором ответил скелет. — В ином случае, боги бы так во мне разачаровались, что оставили бы мою говорящюю голову на дне…

— Да ладно тебе! — центурион по дружески хлопнул скелета по плечу и принялся идти дальше, как заметил, что не может нащюпать кинжал на поясе. Он обернулся чтобы отыскать его глазами на противоположном берегу, но там его не было.

— Проклятье…мой кинжал теперь у нимф реки! — пытаясь ободрить скелета он продолжил шутку-Если будешь прогуливаться с братом по здешним рекам, то будь осторожен. У одной из них мой кинжал, и она может впасть в безумие и взять вас в рабство как бессмертных охранников её ручья!

— А у дриад, нимф леса, твой шлем и щит. Теперь они легионеры? — Ответил скелет, пытаясь подыграть центуриону и продолжить его шутку.

— Ахах, Зелёный легион!

В дали напротив, под круглыми, позеленевшими волунами горел огонь и языки пламены танцевали под прохладными дунавениями ветра. Небольшой холм не позволял увидеть его причину. Эффект горячего воздуха размазывался по горизонту холма и искажал каменую арку, выступающую из-за него. Когда грек и римлянин приблизились, ветер усилился и принес с собой влажный и солёный запах океана. По преодолению холма они увидели истинную причину огня. Это был коренастый человек ростом чуть выше среднего и охваченный по ключицы пламенем. Он не катался по полу, не бегал в ужасе и не кричал. Он тихо сидел на земле, облакотившись на камни.

Скелет не сдерживая чувств кинулся обнимать огненного человека. Тот выглядел очень удивлённым этой встрече, но обнимал скелета в ответ. Скелет, боясь расплавиться от долгих прикосновений вскоре сделал шаг в сторону и завёл беседу наполненную эмоциями и движениями тела. Они, казалось, совсем не замечали центуриона. Фавст же впал на некоторое время в ступор от увиденного и практически не воспринимал о чём говорят мёртвые. Но причиной был не страх, а всё то же любопытство. Очарование перед загадочным и непостижимым для живущего человека. Перед ним открывались всё новые законы, cобытия, грани этого мира и всего космоса.

Витки огня были сначала холодные и черные, но чем выше поднималась температура и чем больше огонь завоёвывал тело, тем ярче появлялся красный и оранжево-красный цвет. Существо горело по уровням. Сперва полыхала голову, а остальное тело дальше ключиц было нетронутым. Большинство волос сгорело, а оставшиеся порыжели. Белый хитон с плащом прилипал к коже и постепенно обугливался вместей с ней. Открытые части тела покрывалась копотью и шелушились. Огонь медленно спускался вниз, уничтожая плоть обёрнутую в белые тряпки и оставляя за собой угольки. К паху скорость горения увеличивалась. Копоть приображалась разрывами и трещенами напоминающие резаные раны. Когда огонь дошёл до колен — всё тело выше живота уже было чёрным. Пряжка-фибула, скрепляющая плащь, к тому моменту уже упала на землю и ждала своего часа. Тёмные кости незнакомца оголялись. В результате обгорания грудной клетки происходило медленное смещение позвоночника и сгорбившаяся спина брата скелета выпремлялась и слегка возвышала его в росте. Сам череп лишился глазных яблок, а кровь выступила через глазные, ушные и носовые отверстия. Борода вместе с другими волосами к этому моменту испепелилась, а зубы изменили свой цвет и трескались по время разговоров. Обрывки фраз доносились до ушей центуриона и оставались в памяти, но внимания к их речам так и не было:

”…что с тобой сделали…”, “…скоро освободимся…”, “…а как ты…”

Центурион продолжал наблюдать метморфозы живого факела. Обнажались кости, сгорали выступившие наружу внутренности, вскрывались суставы и крупные полости черепа и рёбер. Огонь охватил нижние конечности и пожирал пальцы на ступнях. Тем временем в ходе жестикуляций существа отпала левая кисть. Под долгим огнём кости из чёрных оттенков плавно перетекали в светло-серые. Кости черепа растрескивались оставляли неповторимые узоры напоминающие конторную карту. Когда целиком обугленное тело стало распадаться, процесс очень медленно повернулся вспять. Огонь с верхних частей тела исчез. Начиная с головы, его скелет наростал скальпом, весь уголь и чернота опадали на землю, подобно змеиной чешуе, появлялись сосуды окружавшие кости, наростал жир, ткани, мышцы окрашивали тело в красный и белый. Волосы и тон кожы постепенно возвращались к изначальному виду и как только голова и шея вернули себе былую славу — живой мертвец закричал и упал, корчясь на четвереньках от боли, и ещё костлявой рукой искал полную бутылочку из тех пустых, что окружали его. Нащюпав нужную, он выпил её целиком, хлюпая содержимое как при сильнейшей жажде. Очевидно, что это было сильное болеутоляющее. Процесс восстановления шёл от головы до пят регенерируя сгоревшее тело вместе со всеми ощущениями и нервными рецепторами. После восстановления пальцев ног его волосы на голове вновь загорались и цикл повторялся.

Трудно передать ураган эмоций центуриона от подобного зрелища. Время потеряло всякое привычное ощущение и казалось, что весь процесс закончился за несколько десятков минут. Хотя вспоминая положение солнца до встречи скелета с его братом, и сравнивая его с нынешним — он прикинул, что могло пройти около двух часов. Придя в себя Фавст обнаружил, что сидел на земле, в кругу из потусторонних гостей, а рука всё это время была на готове оголить оружие. Костяная рукоять меча была потной и мокрой. Речь и движения бородатого мужчины слегка напоминали пьяного или одурманеного человека:

— Как ты вовремя очнулся и завилял головой, ха! Я думал ты так и будешь сидеть пока от голода не сдохнешь. Но мои поздравления, — он раскинул руки как крылья и пристально смотрел на центуриона- тебе посчастливиться узнать о том, каковы порядки аида и как я, самостоятельно, бежал из тех серых земель и ни Зевс, никакие другие боги мне не были помехой!

Cкелет в этот момент хотел что то сказать, но не решился.

— Так вот…вся история тебя не касется, но в определённый день, нас с Ипакосом забрали Эринии, а после них наступил мрак, затем завывания подземных ветров и редкий лай собак.

Между словами брат поднял отпавшую кисть, поднёс её к предплечью и она начала срастаться с телом. В этот момент центурион спросил:

— Ипакос? Это имя твоего брата? Золотого скелета? — центурион завершил вопрос наклоном головы и быстрым взглядом в сторону объекта разговора

— А он тебе не сказал? — повернув голову в сторону скелета, а затем обратно на центуриона, он продолжил- Зассал поди чего то, но так его зовут.

— Я не зассал, мне… — брат громко хлопнул в лодоши перед черепом скелета и перебил повышенным тоном, отчего скелет дёрнулся — Я тут рассказываю историю! Оправдываться будешь потом.

Фавст опешил от подобного мужлана, но не стал его перебивать. Внутри себя он готовился к вероятному столкновению с ним в будущем. С первых минут его речи и поведения была понятно, что такие существа непоколебимы и никакие дискусии не будет успешными. Для них важны только их слова и их собственный мир представлений и илюзий в котором они живут.

— Капаней в основном сидел в одинокой норе с раздражающе капающим потолком и собирал ветки деревьев. Сажей и углём рисовал и записывал свои мысли о том, как невыносимо тупо поведение большинства людей и их пляски перед богами. Вместо прогулок по подземным пляжам на манер лентяев, смирившихся с судьбой, я создавал гениальные планы побега. Накануне бегства, благодаря своей яркой харизме, Капаней узнал от духов старожилов, что вот вот намечался тот самый день, когда группы подземных полубогов, осевших и относительно свободных душ, собираются идти в мир живых! Это было идеальное время чтобы воспользоваться всеобщей тякучкой и затеряться в потоке душ. Однако потом, благодаря своейнаблюдательности, за колоссальным троном я нашёл шляпу невидимости. Возможно, шапка была забыта на радостях от столь долгого ожидания праздников, или по пьянству некоторых обитателей, может приплыла по стиксу, слетев с одного из несчастных, но не моё дело тыкать носом неряшек-потеряшек. Я даже благодарен тому, кто потерял такую драгоценность. Пусть это будет хоть сам Аид! — закончил своё введение брат громких хохотом.

Фавст, скрестив руки на груди внимательно слушал брата и кивал:

Ага, mundus patet…и шляпа, которую у нас в Риме называют шлемом Плутона и в переносном смысле является притчей для тех, кто скрывает свою истинную природу с помощью хитрого устройства. Скрытые намеренья политиков, например.

Брат скелета надменно посмотрел на центуриона, cвёл вместе губы и брови, а затем продолжил:

— Кхм…кхм…в такие дни аид пустел и многие поднимались на небо и выходили в живой мир, но из-за моей склонности к бунту и побегам я не мог выходить за пределы аида и дальше правого берега стикса. Проклятые законы…однако с шапкой, Капаней мог делать что угодно! Натянув её, он становился абсолютно невидимым для всех сверъестественных существ и почивших душ. Конечно, учитывая свои…кхм…огненныне особенности, я думал о том, как находить укромные места чтобы переждать свой приступ возгорания и как заткнуться чтобы никто не слышал моих криков. К счастью шапка оставалсь на мне невредимой, даже при голове, полностью охваченной огнём. В такие моменты исчезает зрение и слух, а восстанавливаются они только к новой регенерации. Но да ладно, это не так интересно. Входы в другой мир обычно перекрывают и заваливают, но в некоторые дни выбраться к потолку настолько же легко, как и попасть вниз. Сначала я думал, что просто пойду за сотнями души и вскоре буду уже далеко от места заключения, но потом Капаней увидел, что для выхода придется испить настойку неизвестного содержания из кубка, украшенного портертом Аида и Персефоны. Затем каждый пролезал в очень узкую щель, которая светилась несколько секунд, а затем гасла. Тогда я понял, что легких путей не будет и спасать себя придется своей же гениальностью, Капаней. Так говорил я себе. Одновремено втиснуться с кем нибудь вдвоём в сияющий выход даже шапка не поможет.

Самовозгорающийся человек притворно дрогнул, словно вспоминая что то очень неприятное и продолжил дальше:

— От главной реки, в направлении восточных болот были бескрайние поля с ужаснейшей грязью и бездонным навозом. В нём бултыхались души в таком количестве, что, буквально сидели на головах друг друга. Завсегдатые аида с тележками разбирали этот навоз и удобряли им подземные растения и сады. Этот вид открывался прибывшим сразу жу после пересечении Стикса в лодке Харона и был моим ориентиром в какую сторону точно не нужно шагать. В противоположном направлении был Аскалаф, садовник Персефоны. Говорят его рождение как то связано с рекой Ахерон, но самое главное, что в тех угодьях, среди множества кустов и деревьев можно было найти всё, что требовалось! Сад этот совмещал множество жилых построек и тропинок. Трудящиеся души носили треугольную шляпу, а на её конце, вместе с линзой для фокусировки и усиления светы, был прикреплён светящийся камень с неба. Вдоль основной дороги росли тополя, а вокруг журачащего источника с водой были громадные поля, засеянные серым асфоделем и разнообразные фермы. Деревья не имели той величавости и красоты как в мире живых, но урожайность их никогдла не умирала и не уменьшалась. Признаюсь…что было не совсем просто собрать всё, что требовалаось для моего плана ибо душ здесь было прилично и кто нибудь точно бы заметил летающий в воздухе предмет и затем внезапно исчезающий с виду. Одолжив с его полей всё нужное и завернув в импровизированный мешок из собственного плаща, Капаней пересёк Стикс, тихо забравшись в лодку к кучеру, придерживая шапку и проплывая сквозь холодный туман и сумрак. На том берегу забирал Харон новых прибывших, а я вовремя выпрыгнул из пустой лодки, пока её не заполнили новые мёртвые. У множества входов я нашёл наименее людное место и вырыл мечом глубокую яму. Налил в неё вино, воду, мёд и муку взятые с тихого сада и не успел перемешать, как великой толпой слетались к яме души умерших и подняли спор о том, кому первому напиться. Здесь были души невест, юношей, старцев и мужей в доспехах. Во время суеты я пытался воспользоваться лодкой и уплыть по течение Ахерона, свернуть со Стикса и плыть к выходу, но сам Харон был абсолютно спокоен. Лодка была не пуста и все равно находились те, кто спешил усесться в неё. Грязный Харон не повёлся на трюки, не оставил свою лодку, а мне пришлось искать иную слабость в том проклятом месте! — завершаюше зарычал брат.

Затем он сделал паузу чтобы немножко размяться, осмотреть регенерацию тела и прогладив бороду рукой, продолжил:

— Так, вернувшись обратно на берег, куда привозил извозчик души, одним из планов было бежать через холлы и холодные залы Эреба. Там, тени умерших, пересекая реку, ждут распоряжений для распределения в царстве Аида. Для некоторых, были особые направления, где они сами не знали чего ждут, их не выпускали бродить по округе, а очередь их постоянно менялась на более дальную. К ним подходили огненные девушки с ослиными ногами, что то выписывали на папирусе и меняли души очередями. Так несколько раз пока каждый не окажется на новом месте. В итоге ожидание было практически вечным и номер в очереди был абсолютно случайным. Однако эти сопляки, хотя и не помнили своего прошлого и теряли память после смерти, должны были сохранить хоть какое нибудь достоинство. Но они даже не думали сопротивляться! — Брат был так поглащён своей речью, что глухим ударом кулака о своды арки сломал правую кисть и не замечал, как она вывернувшись в неествественном направлении держалась на нескольких, всё ещё нарастающих мышцах и сухожилиях, оголённых миру. — Они просто стояли и покорно ждали… Может они были одурачены призрачным шансом перепрыгнуть с тысячного места на первое за счёт фортуны, не знаю. Знаю, что даже смерть и их многочисленность не родила искры бунта и не разожгла в них огонь. Эреб сливающийся с тёмными скалами и тенью каменных улиц присутствовал в каждом закоулке. Вся ночь царства Аида в лице Эреба следовала за мной куда бы я не шёл, но моё желание выбраться было сильнее любого бога. Знал ли кто нибудь он о моих планах или нет — мне не важно. Капаней точно был более проворным, чем кто нибудь мог бы предполагать.

— А почему же ты не повёл их на восстание? — С тонким намерением приструнить грубияна и горделивца, центурион перебил его абсолютно спокойным и ровным голосом.

Казалось, что вот вот вспыхнет искра открытого конфликта, но брат слегка покашлил, скорее чтобы разбавить молчание, прочистив горло, громко хлопнул перед собой в ладони и с закрытыми глазами ответил, пытаясь пародировать голос центуриона:

— Потому что сражаться при чужих правилах, с солдатами без желания и без подготовки это самоубийство.

— Но при этом ты назвал их сопляками из-за отсутствия бунта.

Напряжение росло. Они нервно перегляделись между собой и брат цокнув языком громко выдохнул и продолжил рассказ:

— За год заточения Капаней выяснил, что по пути к одному из мифических выходов лежит река Лета, а по берегам растёт тополь и тростник. Она течёт через пещеру Гипноса, бога сна, где её журчание вызывает сонливость. Чтобы сохранилась память по выходу на землю, я не упустил возможности испить из неё два раза. Души, покидающее аид, пьют воду из этой реки чтобы по выходу вспомнить себя, а души прибывающие в него должны сделать один глоток и забыть всё прошлое. Крыша и своды каменного жилища Гипноса были завалены искрящейся белой пылью. Его безмятежное жилище разделялось на левую и правую сторону, где по середине, извилистыми тунелями, под мостом из камней текла река, в которой томились банки с наполнениями разных цветов. Огромная прихожая на каменных сваях соединяла берега. Порог дома охраняла тенистая Исихия с длинными, как сама река, серыми волосами. Она тихо сидела в прихожей и пройдя мимо неё пропадал любой звук. Шум и журчание реки, завывания ветров и даже те редкие вои собак. Из баек героев, живших во времена незадолго после создания мира я узнал, что порог этот распространяется на весь аид и за этой девушкой существует черта безмолвия, перейдя которую наступает молчание. Рядом с ней ходила Лета с несколькими разноцветными баночками в рукахи и расставляла их по стеллажам и пересчитывала. Потом отходила к полуспящей сестре, резко разворачивалась и возвращалась обратно пересчитывала баночки по новой. В покачивающемся кресле, наблюдая за сёстрами и зевая растекалась Аэргия, c вечно сонным выражением лица. В жилище вместе с ними было много и сыновей, которые помогали отцу. Они были в другой части пещеры, огароженной полупрозрачной ватой. Морфей вместе с Фантасом и Фобетором собирали мак и добовляли в бутылочки, которые укладывали по схронам, а пустые бутыли на поясе и стеллажах меняли на новые. Они сохраняли все зеленые части растения, а белый сок отливали в отдельные колбочки. Дальняя часть дома вся была заставлена разного рода растениями и цветами. Вьющиеся по холодным стенам плющи, гардении в волосах сыновей, а у закрытых комнат с эмблемами спален стояли горшки с маками. Над выходом из противоположной от сестёр части дома, была была картина трёх сыновей. Под буквами “Фа” был изображен круг, а части его разукрашены и поделены на символы камней, земли, воды и деревьев. Под буквой “М” — человек, а под буквами “Фо” — зверь. По выходу был прямой склон, где одна часть склона была отделена тьмой, а вторая светом. На полу, под светлой стороной лежали друг на друге ряды колбочек с соком. На тёмной части были закрашены мелом множество имён, а на светлой стороны имена были незакрашенные. Между ними висела таблица с числами, а в самом низу гимн на греческом языке, украшенный виньетками:

Ὕπνε, ἄναξ μακάρων πάντων, θνητῶν τ’ ἀνθρώπων,

καὶ πάντων ζώων, ὁπόσα τρέφει εὐρεῖα χθών·

πάντων γὰρ κρατέεις μοῦνος, καὶ πᾶσι προσέρχῃ,

σώματα δεσμεύων ἐν ἀχαλκεύτοισι πέδῃσιν.

λυσιμέριμνε, κόπων ἡδεῖαν ἔχων ἀνάπαυσιν,

καὶ πάσης λύπης ἱερὸν παραμύθιον ἔρδων….

Вспоминая текст на греческом языке он в какой то момент затормозил свой ход повествования и спросил римлянина:

— Аааа… ты поди греческий и не знаешь? Брат сказал, что с тобой только на латыни можно общаться. Нам пришлось учить её уже после смерти. Влияние рима велико и даже аид приспосабливается. А если я хочу дать бой богам, то в мире живых нужно балакать на вашем, чтобы добиться широко успеха… Когдла я последний раз был тут, слышал, что гречишками и презренными греками нас называете? — он произнёс скрипом и ещё большим раздражением, принебрижительно цокая языком о зубы и осматривая центуриона

— Подобные оскорбления ни один образованный римлянин терпеть не может! Греческая поэзия, культура и мысль за долкие века стали частью римского общества, а греческие учителя до сих пор у нас в приоритете.

— Как и греческие рабы?

Скелет сидел рядом с братом, подперев череп руками и наблюдал за общением. Сам он молчал, но часто задерживал свой взгляд на брате и рассматривал его сверху до низу.

— К сожалению…но рабы имеют возможности стать свободными и все люди должны быть равны. Вне зависимости от сословия. А само рабство…это та тема, от которой нужно постепенно отказываться и надеяться на гениев империи, которые смогут освободить людей и поставить на их место машины и технологии!

— Хах, а в тебе есть огонь широкой мысли…ладно, переведу я часть гимна, что помню:

“О Гипнос, прекратитель забот, от невзгод

избавляющий сладко,

Всякому горю несущий святое свое

утешенье,

Страх перед смертью спасительно

ты от души удаляешь

Единокровный ведь брат ты и Лете,

и Танатосу-смерти…”

— После пещеры Гипноса, следуя по течению реки, я взобрался на склон, где ниже вдали, на перекрёстке увидел большую очередь из множества душ и Эака со связкой ключей. Он издавал законы для теней и его приглашали решать серьёзные споры между подземными богами. Эак был один и судил души без устали. Радамант и Мионс в этот раз судили в других частях царства. Перед тем, как вынести решение душе он внимательно смотрел на табличку прибитую к дереву и что то сверял с ней. С высоты было видно, что по его решению одни души отправлялись к реке Ахеронт и всходили на ладьи, которые ждали заполнения. Куда бы душа не направлялась, к её спине крепили непонятную дощечку. Река разветвлялась на два направления и я застал случай, когда осуждённые плыли к озеру. Там они обитают и, очищаяются от провинностей, какие кто совершал при жизни, несут наказания и получают освобождение от вины — каждый по заслугам. Тех, кого по тяжести преступлений сочтут неисправимыми, берут под руки девушки и неизвергают в Тартар или кинут в пламенную реку Пирфлегетонт. Прямо с борта коробля в реку, а течение, словно оно было разумным, уносило их в нужном направлении. Все боялись, что Эак вынесет такое решение. Когда ладья оказывалась близ берегов озера Ахерусиады, души беснуются по палубе, вытягивают руки за борт, кричат и зовут, одни — тех, кого убили, другие — тех, кому нанесли обиду, и молят, заклинают, чтобы они позволили им выйти к озеру и приняли их. И если те склонятся на их мольбы, они выходят, и бедствиям их настает конец, а если нет — их снова уносит в Тартар, а оттуда — в реки, и так они страдают до тех пор, пока не вымолят прощения у своих жертв: в этом состоит их кара, назначенная судом. Я видел всё этого в абсолютной тишине, но те, кто прежде рассказывали мне об этом непосредственно были там. В принципе, в аиде Капаней мнооого узнал деталей об устройстве мира. Души с таким опытом были бы ценными солдатами в армии против божеств… — Брат немного задумался, отвёл голову в сторону, но вскоре продолжил:

— Наконец те, о ком решат, что они прожили жизнь особенно мудро, их освобождают и избавляют от заключения в земных недрах. Они приходят в страну вышней чистоты, и там поселяются. Такие души должны быть слишком разнежены и никакого сопротивления богам не окажут.

— А почему ты так много говоришь о борьбе с богами?

Капанея был ошеломлён подобным вопросом и казалось, что никто у него не спрашивал этого уже очень долгое время. Сперва он даже не знал как ответить. Его рот то открывался и он произносил первые буквы, то закрывался, а язык задумчиво бегал по зубам.

— Кхм…вопрос казалось бы очевидный…Но ничего страшного. Я тебе расскажу о мерзком орле под облаками. У нас с братом была сестра, которую похител Зевс. Наша семья и без того находилась в трудном положении, а когда на твоих глазах, у реки, к прекрасной сестре подлетает мерзкая птица размером с человека и пытается приставать, а потом и вовсе унести сестру — тут нет сомнений в том, кто это был. Ещё бы чуть чуть и я бы разрубил это животное и мы бы отведали жареного мяса, но взмахом крыльев он поднял такой ветер, что отбросил меня, а сам улетел с нашей сестрой. Напоминание об этом дне всегда со мной… — Мужчина выдержал небольшую паузу в своём повествовании, потирая подушечкой большого большого пальца шрам на губе- Никогда больше мы её не видели и даже ничего о ней не слышали. Отец мне не верил, когда я рассказывал, но я точно знал и знаю, что это был тот бог. Тот бог- извращенец и подонок, которому место на дне океана. После суда над ним я бы лично порубил его на множество кусков и разбрасал бы их в самых дальные углы всей планеты. А чтобы он никогда не забыл меня я бы вкусил и выпил столько часнока и алкоголя, чтобы вонь его обосанной бороды погубила рыбу и всю живность в округе, а свет солнца под толщей грязной воды бы ему загорожали плавающие трупы в окружении чёрных волн и солёной пены. Эта мёртвая часть океана стала бы для него персональным аидом и наказанием за всё зло и служила бы маяком кораблям в какой нибудь самой мрачной точке планеты. Со мной он общаться и видеться ссыт, а к братцу уже несколько раз ходил, как оказалось. Никаких сказаний о его гибели или кончине богов нет. Поэтому я и говорю открыто о борьбе! Ещё при жизни я всё не умолкал об этом…

Голос его поднимался так громко и становился настолько эмоциональным, что даже птицы на дальных деревьях крикливо улететали. Гнев его был волнообразным. Словно он разгорался, остывал, а затем полыхал вновь вспомнив о чём то новом:

— А люди, которые не знают, что им делать должны иметь поводыря и пастуха. Правильно, братец? Тебе же хорошо, когда есть Капаней, решаюший любые задачи?

Скелет кивал и тихо говорил:

— Да

— Ну вот! Пусть у каждого такого слюнтяя будет кто то, кто в силу своего внутреннего огня сможет направить потенциал тюфяка в правильное русло! А в битве с Зевсом это дополнительные руки. А при жизни мы с ним такие сумасшедшие грабежи совершали, ух! Эта же жизнь и научила меня, что менять мир можно только силой и хитростью. А для большей эффективности, одних стоит разделить на послушных, а других на ведущих.

Фавст слушал его голос и не находил себе место. То и дело почёсывал щетину, поправлял венок и прикладывал к лицу руку.

— Ох…Но ты никогда не замечал, что ты сам напоминаешь Юпи…Зевса? Гордишься грабежом и силой?

— Как ты можешь сравнивать меня и ту мразь?! Я не насиловал и не похищал людей по собственной развращённой прихоти. Ни разу. А сколько раз тот озабоченный это делал? — лицо его сменилось с улыбки и переглядок со скелетом на оскал, с трясущейся головой и дёргающимся глазом — Вот Герострат в силу своей ненависти сжёг храм и оставил своё имя в веках! Хотя вместо уничтожения храма можно было создать палестру, в которой бы тренировались воины, готовые выступить бротив божества. Такие люди, способные на поступки, могли бы быть невероятно полезны в моей армии!

— Ты прав, это непростительный поступок, но разве боги только дурное намереваются делать? К тому же в большинстве своём люди ни разу за всю жизнь не соприкосаются с истинно божественным. Так ли сильно влияют они на наши жизни? А на счёт храма…то по мне лучше остаться забытым навечно, чем стать дурным примером.

— Как же меня трясёт от тех, кто просто сидит на месте и мириться. Я отчётливо вижу, что Зевс и другие боги на своих местах лишь потому, что у них есть храмы и имена их у всех на слуху даже сейчас. Если они не желают лечить родителей, но жаждут оттрахать сестру человеческую, то в Тартаре им место! Слишком долго кто то заседелся на своих местах, играя людьми в фигуры на столе… Если мученик на кресте сможет дать отпор олимпийцам и Зевсу, то я даже буду рад поддержать его и его последователей.

Капаней продолжал что то говорить, а Фавст печально выдохнул и думал: “С одной стороны Капаней попал в ситуацию, где казалось бы стоит принять случившееся и проработать свою боль и переживания. Он же ничего не может поделать с тем, что сестры уже не вернуть. А эти воспоминания гноятся как рана без ухода. Остаётся только работать над собственным благополучием. Менять собственное отношение к вещам…ну или воевать с ними. Но получиться ли у него победить бога? А с другой стороны он ведь искренне верит в то, то сможет рано или поздно наказать громовержца. Возможно именно эта одержимость даёт ему сил двигаться. А лишись её, Капаней может сломаться и словно остаться в океане без ориентиров и корабля. И как ему быть? Он попал в замкнутый круг, где задуматься и поменять свои мысли он просто не в силах. Во всяком случае самостоятельно. А любую помощь из вне он может и не принять вовсе. Я не знаю, что случится, если ему удасться добиться возмездия, но скорее всего он просто будет пытаться это сделать не смотря ни на что, пока не раствориться на маленькие невидимые части. Каждый провал будет разогревать его ещё больше и больше. Со временем его чувство превосходства и мести так разростутся, что затмят любую жертву и мне страшно представить, что может случиться с человечеством, если такая душа вдруг станет божеством…Даже без Зевса он будет искать тех, кто виноват, по его мнению.”

Позже всё затихло и усевшись вновь на землю, пылающий человек продолжил историю из другого мира:

— В нетуристической части аида, дальше от склонов, на плоском плато, я увидел другой сад, его размеры были меньше, но обвивающие колонны растения, ярко фиолетовые цветы и красные фрукты сильно отличались от всего, что я встречал в подземном мире. Это место выделялась особенной красотой и яркостью на фоне общей бесцветности. Деревья там пышные и богатые. Ореолы гранат, груш и яблок, свежих инжиров блистали сочным цветом. В этом саду никого не было, но он не выглядел заброшеным. За небольшим зданием из кирпича с простыми, без всяких украшений колонн, стояла огромная треугольная будка, размером с колосса, в которой было навалено очень много ячменных пироженных. Они были до потолка. В далеке, через пустыню серости, сквозь туманную дымку проникало фиолетовое свечение высоких гор. Нигде в аиде я не видел подобного. От небольшого сада шло несколько аллей, но одна из них особенно выделялась своей неухоженностью и редким освещенем от растительности. По пути, аллея плавно превращалась из дороги с несколькими цветами и деревьями в подобие мрачной клоаки и канализации с высокими арочными пролётами без крыши и затапливалась по щиколодку холодной водой. В этой части аида свет от камней неба был очень тусклым и едва я мог видеть свои руки и тело без помощи ярких деревьев. Тьма сдесь практически победила и в самом её конце, в тёмно-фиолетовом свете единственного деревца, выделялись из мрака багровые глаза Цербера. Своей тушей он загораживал нужный мне арочный проход. Он сидел так плотно, что протиснуться с боков не было ни шанса. Я взял несколько ячменных пироженных и кинул подальше от входа. Как только тварь кинулась к печенью — я вбежал в чудовищных размеров зал с круглым потолком в центре, который был украшен мозаиками и выдолбленной в потолке историей этих рек. Повезло псу, что звука всё так и не было и он не слышал мой хлюпающий по воде бег. Но не повезло тебе…кстати как тебя зовут? Мой брат простофиля не представил тебя.

— Его зо… — существо охваченное огнём, подходящим к вискам, вновь прервало скелета ударом по черепу- Мне кажется, что римлянин сам может за себя говорить, не так ли?

— Фавст. Добавлю, что квиритом, а не римлянином, можешь называть меня, ибо сейчас я не воюю и больше не собираюсь обнажать свой мечь. В делах с друзьями и временах мирных мы — Квириты. Римляне же для войны и иностранного представления.

— Тоже ссышь, как мой братец?

— Спустя десятки лет в армии и последнего случая со зверьком, я пришёл к понимаю, что этот мир имеет мало справедливости, а человеческая жизнь слишком хрупкая чтобы тратить её на разрушения и боль. Чтобы однажды человечество научилось жить вместе под знамёнами философии и любознательности к миру, и к каждой отдельной душе, нужен не гладиус, а разум и созидание. Они могут превратить гнев в благую энергию.

— О как…оказывается не огонь был в тебе, а влажный пар. Таких нежных греков как ты забило дорийское вторжение с севера и народы моря имея мечи, а не ”созидание”,— Капаней язвительно спародировал голос Фавста на этом слове, — основали новые города на руинах Греческих полисов и Микен. Ты как никто другой должен понимать, что цивилизации и законы изначально строят не на рассудительности и форумах, а на силе оружия. — Облакотившись на одну ногу и наклонившись к центуриону он смотрел ему в глаза и завершил фразу, надменно плюнул в сторону.

— К сожалению пока это так… — сомкнув губы центурион печально опустил голову, но ему быстро пришли оптимистичные мысли, которые расправели ему плечу и он завершил фразу, смотря оппоненту в глаза:

— Пока…Но без созидания и не будет никаких изменений. Пусть борьба за умы и идеи не столь очевидная сразу, не всегда быстрая, но существенная и более могущественная в перспективе и уж точно под взглядом вечности, чем военные кличи.

— Ох…А ты зови меня Капанеем…римлянин. — Он ехидно улыбнулся

— Я знаю. Ты уже не первый раз говоришь о себе в третьем лице

— Кхм…Так вот не повезло тебе римлянин, потому что если бы он на меня напал, то мог бы Капаней подарить тебе трофей в виде одной из псиных голов, хаха! Но ладно… Посередине зала была бездонная пропасть, а вокруг неё растекались воды словно запутанные нити пряжи. Воды делились и брали несколько направлений на разных уровнях и под разными углами. Я невольно воображал себе звуки журачнания рек и как они падают с разных высот, плещются и бегут дальше. По центру всех рек известнейший Стикс. Я не видел богиню по имени Стикс во плоти, но ходят слухи, что она олицевторяет ненависть. Она огибала другие реки семь раз и была зацикленной словно змея, пожирающяя свой хвост. Этих рек там было многое множество, они велики и разнообразны, но особо примечательны среди них четыре. Самая большая из всех и самая далекая от середины течет по кругу; она зовется Океаном. Навстречу ей, но по другую сторону от центра течет Ахеронт. Он течет по многим пустынным местностям, главным образом под землей, и заканчивается озером Ахерусиадой, куда отсылал Эак. Третья река берет начало между двумя первыми и достигает обширного места, пылающего жарким огнем и образует озеро, где бурлит вода с илом, размерами больше любого моря. Дальше она бежит по кругу, мутная и илистая и подходит вплотную к краю озера Ахерусиады, но не смешивается с его водами. Описав еще много кругов, она впадает в нижнюю часть Тартара. Имя этой реки — Флегетон, и она изрыгает наружу брызги своей лавы повсюду, где соприкасается с поверхностью. В противоположном от нее направлении четвертая река- сама Стикс. Притоком Стикса был Кокит. Он вёл в глубину, куда не дотягивался свет ни одного камня. С одной стороны я думал, что заключённые Тартара были бы отменными воинами в моей армии против богов, а сдругой стороны если бы они оттуда вырвались, то могли бы стать ещё большей занозой в заднице. Та тёмная бездна, которая настолько же далека от поверхности земли, насколько от земли небо так и не покидала мои мысли…Надо бы найти способ освободить тех древних чудовищ и всех божественных противников, чтобы обуздать их и встать во главе…Когда я ходил в том зале покругу и размышлял, что имея шапку невидимку Капаней мог бы спуститься в тартар и в действительности совершить всё задуманное я…я…вдруг заметил как между отвесными скалами было течение Ахерона, поднимающиеся снизу вверх нарушая любое привычное движение. Лодки по пересечению рек у меня не было и я вновь бродил вокруг чёрной бездны думая, что делать. Затем всматриваясь в неё, мой гений воскликнул, что нужно отправиться обратно в сад, cрубить дерево, cодрать с него кору и ветки, чтобы самому превратиться в лодку! В силу большой солёности и своих уникальных законов — река отправит меня вверх. Чтобы воплотить мой гениальный план в жизнь пришлось развернуться в тот сад. Никакой иной дороги не было и поняв это, я нещадно хвалил себя, что вязл несколько пироженных прозапас. Цербер сидел так же плотно как и в момент нашего знакомства, но я всё же нашёл лазейку, как перекинуть ему оставшееся печенье. Возможно я свернул на какую то другую дорожку, но на обратном пути заметил, что под каменными столбами арок росли едва сияющие разноцветные грибы и маленькие кустарники со сверкающими ягодами. С этой стороны я так же увидел садовые статуи Горгон, cобак, быков, и сипух, сопровождавших тёмную дорожку, освещённую редкими деревьями и цветами, росшими каждые три каламоса⁴². В садовой пристройке я нашёл топоры и зубила. Но мне пришлось отложить своё строительство на несколько часов потому что моё тело вновь начинало разваливаться, а сжигать древесину я абсолютно не хотел. Так в полной тишене я сидел на земле и всматривался в пылающее глаза Цербера, попивая обезболивающее от которого мутило сознание. Дальше Капаней только болтал с самим собой и стонал пока не подействовало лекарство.

В этот момент Капаней достал с пояса новую бутылочку и опустошил её. Огонь подбирался уже к носу и совсем скоро речь его покинет.

— Ахх! — утерев губы рукой он продолжил:

— Скоро нужно заканчивать, но впереди самое интересное.! Ладно…Так вот бревно я распилил на две половины и внутри выдолбил углубления повторяющие мой силует. Корни и кору я разделил на тонкие волокна из которых сплёл более толстые и крепкие нити. Я знал, что в таких водах только материалы из аида могут держаться на плаву, а любые души в них тонут. Лодки самого Харона тоже должно быть сделаны из этих деревьев. Река отправит меня вверх если только дерево из аида будет соприкасаться с подземной рекой. Поэтому свои выпирающее конечности мне пришлось спрятать. Связав части бревна вместе с небольшим послаблением, я приземлил импровизированную лодку на воду, а уже находясь внутри, затянул их покрепче чтобы вся конструкция не развалилась в пути. Течение потянуло меня наверх и так, головой вниз, я преодалел немалое расстояние. Поднявшись наверх, течение сбросило меня в небольшую ямку с водой, тихонько вытекавшую в Океан. Я же сбросил с себя деревянную скорлупу и увидел перед собой тяжёлые и покосившиеся каменные врата с зубчатой стеной. Слева от меня был очень узкий и короткий проём кромешной тьмы. Скозь него я видел склон, залитый светом. В центре склона была кровать из грубого камня на которой сидела полупрозрачная девушка и расчёсывала длинные и чёрные, как сам тартар, волосы. А платье её было белым, как соль. Казалось, что чернота её волос и белизна её платься сливались вместе и просачивались ниже склона. На стене был небрежно выцарапан ещё один гимн, который было сложно прочитать, но посвящён он был девушке Мелиное, что пугает во снах смертных, приходя к ним в кошмарах, представляется в изувеченных и невообразаимых уму формах и доводит своих жертв до безумия. Одним из её отцов был Зевс, а другим Плутон. Согласно гимну кожа её была расколотой и двутелой, но из-за растояния и длины её волос я не мог так детально её рассмотреть. Из тяжелых каменных врат в виде круга, вела мощёная дорога, окружённая по обе руки бескрайней водой, чей горизонт вдали сливался с бесконечной тьмой. Это была длинная и прямая аллея с шириной максимум в одну колесницу, освещённая лишь камушками с потолка. В какой то момент я даже подумал, что нахожусь не в аиде, а иду по ночному пляжу из холодных камней в свете звёзд. Хотя дорога и походила на своеобразную адаптацию к миру живых, но ничего кроме тусклого света тысячи камушков и бескрайних вод там не было. Ни луны, ни облаков, ни крика птиц или шума прибоя. Нет сомнения в том, почему эту реку называют Океаном. В конце пути было логово того, о ком души старались молчать и упоминали его лишь в качестве баек подземного мира. Хотя временами в людных местах появлялись чьи то кости. Их находили у берегов рек, под камнями, на полях скорби и в других местах можно было увидеть чьи то объеденные косточки, спрятанные за куст. Но практически перед выходом наружу я увидел его воочию. На разостланной коже коршуна сидел он. Эврином. Цвет его кожи был средним между тёмно-синим и чёрным, как у тех мух, которые садятся на мясо. Зубы его были оскалены, а вокруг валялись облгоданные кости. Чавкая он сдирал плоть и пожирал кого то, кто добрался до столь удалённого места. Рядом с ним был громадный стол из черепов на котором были как давно сгнившие, так и догнивающие фрукты. Черепа же детей он носил на своих тёмно синих пальцах в виде колец. Конечно, я и без шапки — невидимки смог бы что то придумать и столкнуть его в Океан, ради примера. Но не буду врать, что был шокирован его реальностью и столь отвратительной атмосферой в которой он жил. Он напоминал забытую всеми богами и людьми душу, обитающую в пустых частях аида и ставшую со временем просто легендой и мифом. На стене из черепов и кожи висела лира c золотистыми струнами, а особенно хорошо сохранившиеся черепа он украшал разноцветной мозаикой, в глазницы которых вставлял стветящиеся камушки с неба. Наконец, за ним был выход наружу. Однако лезть приходилось через узкие щели на корточках и придерживать шапку, чтобы не потерять её. Не могу забыть, что перед этим выходом была гигантская стена из черепов до самого неба. А на ней были прикреплены украшенные черепа с блестящими глазами. Иногда и вместо носа он вставлял заострённый камень или лезвие, имитируя язык. На противополодной стене стене у лаза, мои привыкшие темноте и мраку глаза ослепляли яркие камни, вставленные в выдобленные щели. Вместе они составляли изображениех всех рек, где каждая имела свой цвет. Рисунок Леты была дымчатым, Стикс был чёрным и шероховатым, неровным и беспорядочным. Флегетон — цвет бурляшей крови и пламени. Ахерон — между оливоквым и рыжим как поржавевшие монеты Харону. Но выбравшись из аида приключения Капанея не совсем закончились…Луна уже прошла больше половину своих небесных владений. Хотелось снять шапку и убрать, как увидел Капаней их. На выходе развлекались божества под восходящей луной. Они каждый по своему танцевали перед входом вместе с радостями. Божества как и другие выходили в мир живых и веселились. Один был стариком маленького роста со сморщеной и дряблой кожей и беззубым ртом. Герас вроде его звали. Другие божества веселились, убегая от него. В это время Герас сам убегал от Танатоса, который вместе с Фобосом преследовали его. Танатоса не все чли и любили даже средо богов и поэтому видеть их беззаботными и играющими было совершенно удивительно. Если непонятные праздники так меняют множество душ и даже божеств, то найти лазейку и слабые места олимпийцы будет не сложно. Зевс слаб своей похотью и параноидальностью. Его можно соблазнить, а затем поймать и где нибудь и прочно запереть. Возможно объедениться с Аполлоном и Посейдоном, вновь отркыть Тартар и вместе с генералом Капанеем и управляемой им армией новых людей, которые совершенно не чтут старых богов Олимпа — свергнуть Зевса. Он не всемогущ и стоит пытаться!

— И что тогда? — Прервал Фавст

— И тогда мерзкого громовержца отправить в тартар и пусть Эринии и духи мести терзают и насилуют старого мерзавца! Точно так же, как страдали изнасилованные им дети и женщины, сожённые города и все им убитые.

— Да, он отвратителен, но что затем? У тебя есть план нового мира? Будешь ли ты делить первенство с тем же Аполлоном и Посейдоном? С хтоничесими существами Тартара, в лоялности которых ты и сам неуверен?

— Капаней уверен в одном. Без Зевса будет лучше!

— Но…что ты имеешь в виду под “лучше”?

Тут изо рта брата вырвался рёв и он игнорируя вопрос продолжил рассказ о своих приключениях:

— На камнях сидели Полемос войны с крикливой дочью Алалой и Эридой раздора. Они пили мёд и перешептывались о чём то, наблюдая за другими богами. Близко к ним так же резвилось и множество зверей. Это были уменьшенные и странные копии кентавров, которые бегали покругу и каждый новый заход пинали каменную статую в центре. Cухопутная Сцилла, сторукие карлики и маленькие химеры. Под ногами бегала стоглавая змея, от дыхания которой маленькие цветочки сразу же увядали и погибали. А божества рядом постоянно отгоняли её от всякой ростительности и старались держать рядом. В воздухе пархали гарпии, размером с сов. Между ними стояла каменную фигура царя Перифоя, сидевшая на троне. Когда то он пытался похитить супругу Аида. Вместе с Тесеем им удалось добраться до входа в аид, где их встретил сам владыка мертвых. Они востребовали, чтобы Аид немедленно им отдал свою жену. Аид попросил путников присесть на камень, пока он пойдет за Персефоной. Как присели путники, так больше и не смогли никогда встать. Впоследствии Тесея освободил Геракл. Его Аид и Персефона отпустили, но Пирифой так и остался в ловушке подземного бога. Я не мог долго смотреть на их празднества потому что мне нужно было заниматься…организовывать…потому что у меня были свои планы и секреты. В отличие от божественных тайн, Капаней свои секреты смертным не рассказывает. А ещё до того, как вы встретили меня у руин этой арки я услышал в канаве слабый писк щенка и вспомнил о Гекате. Она была дочкой титанов и могла бы помочь. При жизни Геката даровала счастье на войне, богатую добычу в морском промысле и мы с братом не редко обращались к ней. Сначала я прошёл мимо него но всё же поразмыслил и вернулся за ним, когда дальше по дороге увидел перекрёсток. Капаней коненчо справился бы и сам, но дополнительное благословение никогда не бывает излишним. Возможно она помнила наши дары при жизни и…слегка поспособствовала мне в пути из аида. Гимн ей я помню наизусть:

Кличу тебя, О Геката, деву дорожную кличу тройных перепутий,

Неба, земли и пучины морской ипостаси я кличу,

Души умерших из бездн увлекая вакхической пляской,

Радуют седце твое, о Отшельница, сонмы оленей,

Гончие стаи, Ночная, Царица полночных явлений,

Звероголосая, нет поясов на одеждах твоих прихотливых,

Юношей доблестью Ты наделяешь, воинственный пламень

В них возжигаешь. Летишь по горам, озирая владенья.

Жертву прими благосклонно и силой меня надели несравненной!

Тогда я замолк, устремив глаза к свёздами и яркой луне, к самой Гекате. Медленным шагом прошёлся по перекрёстку и встал в центре. Зарычав как зверь я вгрызся в шею щенку и выплёвывал кровь и откусанную плоть под ноги. С помощью неразрушаемой из-за проклятия вечного огня застёжки от плаща выкопал небольшую могилку в которой закопал труп. Хитон был заляпан, но к утру я успел обновиться вместе с новой одеждой. Не случайно там был этот щенок. Ночью, рядом с перекрёстком. Такие совпадения маловозможны и это очевидный знак богини, что она понимает меня и тоже устала от того старика. Вы представляете мои чувства в тот момент, когдла я сделал из щенка героя в борьбе против бородатого монстра с огромнейшим самомнением?

Фавст прикусив губу не в силах оставаться исключительно в рамках мыслей. Он понимал, что общение с ним может привести к открытому конфликту, а молчание просто бесполезно. У таких людей любая мысль, отличающаяся от его взглядов воспринимается враждебно. Однако возможно и так, что у Капанея просто не было общения с теми, кто был бы готов высказываться наперекор ему.

— О Геркулес… ты видешь всё вокруг как связанное исключительно с тобой и твоей одержимостью.

— Да потому что не может быть таких случайностей. Их не существует. Хорошо меня слышишь?

— Почему?

— Ты туп?! Я говорю, что Геката слышала нас десятки раз и она хочет помочь одолеть Зевса. Открыто она сказать не может, ибо боиться его гнева и он должно быть следит за ней. Она отправила щенка, в чём проблема тебе понять это?

— Но как ты можешь знать об этом наверняка? Животные не редко гибнут оставляя выводок на смерть. Тебе не кажется, что это похоже на подведение реальности под собственные желания и мысли?

— Какую, блять, реальность? Зевс насилует всех подряд и абсолютно не думает о чем либо кроме власти и угнетения других! Многие хотели бы плюнут ему в лицо, но просто бояться. Человечество без сильных лидеров просто раболепски кланяется каждому, кто его сможет либо одурачить, либо напугать.

— А ты хочешь одурачивать и пугать сам?

— Им нужен тот кто будет показывать, что можно сопротивляться! Кто будет благодарить Капанея за решимость. И эти люди будут рады видеть, как свобода от Зевса и богов приносит не только вкус справедливости всем, кто пострадал от них, но и раскроет всех божественных пособников среди живых. А те, кто захочет вернуть насильника на Олимп и выберут рабство — будут преступниками рода человеческого. Вражескими агентами. А я думаю ты знаешь, что делают с преступниками и пособниками врагов…

— Ох, Капаней, ты себя и правда не слышишь? Думаешь люди будут любить того, кто поменяет власть Зевса на ещё более жестокую? В которой нет чётких планов, но будет тирания и проскрипции?⁴³ Хочешь чтобы в сравении c тобой люди отзывались о Зевсе куда милее?

— Хм…Тогда массам нужна будет правильная информация.

Тут Капаней удивительно замолчал и задумался, почёсывая бороду, а взгляд его устремился в пол

— Твои вопросы помогают думать над тем, как работать с последователями богов… Если люди так охотно готовы следовать за божественным, так пускай они увидят и во мне божественное. Божественный человек, вернувшийсяиз аида, не способный сломаться и пройти любой путь чтобы уничтожить тиранов!

Капаней радостно и зловеще засмеялся

— Я даже вижу поэтов прославляющих моё имя! Памятники и народные праздники в мою честь! Капаней — освободитель человечества. Как звучит, А!

— Ох… — Центурион думал, что возможно стоит прекратить разговор или поменять тему, ибо совсем не хотелось давать собеседнику лишнее воодушевление. С другой стороны Капаней лишь только болтал, вспоминал прошлое и строил планы. Он это делал и до вопросов Фавста.

— А ты не думал о том, что каждое божество имеет свои обязанности и все они поддерживают баланс на планете?

— Да я поставлю людей на освобождённые места. Мы и будеи поддерживать баланс на планете. Ни чуть ни хуже. Как раз поэтому мне хочется искать души с огнём внутри. Людей, готовых действовать. Фавст, да? Не помню твоё имя, но спасибо тебе! Общение с тобой помагает посмотреть на вещи по иному. Задумываться о том, что казалось мне очевидным.

Центурион думал как удивительно работает мозг человека, который чем то одержим. Буквально всё направленно на его личность и любые вопросы воспринимаются словно через призму. Как выводить людей на сомнение в собственной правоте, на поле объективных оценок, если их разум преобразует всё либо во враждебное, либо переворачивает так, что они слышают абсолютно иное. В конце концов все события ими воспринимаются как подтверждающие собственную точку зрения.

— Пока ты молчишь, Фавст, я ещё развил свою идею! Раньше меня просто раздражали безвольные сопляки. Хотя они всегда послушны и монструозно полезны, но не более, чем вещь, а теперь я…

Центурион перебивает Капанея громкими словами удивления в сторону скелета:

— И ты просто будешь сидеть и слушать это? Кивать, Цербер тебя раздери, головой?

Капаней вскинул опылающиеся брови и молча посмотрел в сторону скелета. Тот же мотал головой между центурионом и своим братом, пытясь что то сказать и подобрать слова. Из нескольких тихих слов разборчиво понять удалось только:

— …Мы привыкли выяснять наши споры наедине…

Тогда человек с языкам пламени вместо волос, в необычной для себя манере продолжил:

— Если вы позволите, квирит или римлянин, япродолжу…

Фавст в этот момент осознал и другую истину. Обсуждение чего либо со скелетом возможно только наедине. Влияние Капанея, даже зрительное, пугало и внушало cкелету полное подчинение. Это было страшно видеть и страшнее осознавать, что подобные отношения могут тянуться и после смерти. Но при этом ужасе желание скелета найти брата было искренним.

— А теперь я понял, — продолжал рассказывать Капаней- Все вещи это размен огня. Мудила с небес отлично показал мою мощь наградив меня говорящим за себя проклятием. Один огонь меняет все вещи, как товары это размен золота, и на золото меняются все вещи. Все прочие стихии и формы лишь превращения огня. Поэтому тот, кто имеет сильный огонь внутри должен показать другим, как раскрыть его, либо неспособные на это должны подчиниться. Например…одна душа огненная, другая влажная, третья как камень, который не способен двигаться самостоятельно, но им можно и убить. А люди — смертные боги; смерть божества — жизнь человеку, смерть человека — рождение божества, воскресение истинной жизни. Бессмертные смертны, смертные бессмертны, эти живут смертью тех, а те умирают жизнью этих. Ах…и почему я об этом так редко задумывался… Истинная жизнь рождается при перерождении через убийство божества чтобы на его место встал человек. Это истинная жизнь того, кто несёт в себе огонь. Благодаря тебе я осознал какие испытания могут быть для людей и оценке их способностей после свержения Зевса! Теперь я вижу, прочему люди пойду на войну с Зевсом! Теперь я вижу, что не только за моим примером мести можно вести людей, но и позволить людям чувствовать, что они будут принадлежать к чему то огромному и великому! А бедные, потрёпанные жизнью души никогда от этого не откажутся!

— Я могу повторить ещё несколько раз, что таким подходом ты повторишь Зевса и станешь даже страшнее него. Ты никогда не думал, что есть не менее сложный, но более вознаграждающий путь? Путь доброй памяти у потомков и восхвлаения силы личности, а не убийства? Путь грека Демосфена, например? Человек понимал свои слабости и ставил вопросы об изменении стиля жизни, о поиске новых привычек, учителей, исправления несчастья прошлого? Каким бы был Демосфен, если бы вместо настойчивостии и трудной работы над своим языком и косноязычностью, cлабым голосом и коротким дыханием, предпочитал бы бить недовольных палкой и оскалив зубы кидаться на всех с ядовитыми речами? Угрожать расправой и убийством? Менять себя, понимать слабость тела, трудиться чтобы построить что то более прекрасное, осознать собственную ограниченность может быть даже сложнее, чем взять в руки копьё и забить Зевса. Забить любого бога, кто по субъективному взгляду виновем в твоём несчастье. Но Демосфен добился не только достойного внутреннего содержания, но и запоминающейся мимики, разных приёмов рук, пальцев, положение тела во время речи, одним лишь своим лицом он научился так руководить, что слушаетели считывали всю информацию с него. Если бы он не поборол свой комплекс, то прийдя вымышленным путём к власти, демосфен бы мог стать ужасающим тираном, компенсируя собственные неудачи. Понимаешь?

— Понимаю, что слава его пережила его самого на сотни лет и имея красивую речь можно быть невероятно убедительным. А в паре с внутренним огнём можно достить куда большего, чем просто красиво говорить. Я вижу это как инструмент к моим великим планам! О, Капаней…какой ты гениальный, дери ты Зевса!

— Цель его была возвыситься над собственными недостаткам, чтобы схватить мечту непревзойдённого ораторства. Ты же вновь отсылаешь к превосходству над другими!

— А я не вижу, блять, как достигнуть вершин без инструментов и превосходства над другими! Будь это бесполезные сами по себе люди, или собственные навыки! Я в принципе не вижу ни одной причины существовать, кроме достижения величества и мести! Меня приятно трясёт от фантазий, что я хотел бы сделать с Зевсом. Я хочу показать пример справедливости всем тем, кто издевался и смеялся надо мной и братом. Подобно тому, как огонь заставляет снег таять. В отличие от Зевса я дам всем нуждающимся возможность совершить справедливость над своими обидчиками. Представь дни в году, когда с воли богов и правителей можно безнаказано расправляться с врагами! Моя власть и авторитет будут просто непоколебимы, когда люди смогут выплёскивать свой гнев законно. Они будут любить меня и благодарить каждый новый день моего правления. Это решит вопросы многих преступлений и поможет выбирать на службу мне самых огненных людей! Социальная лестница, своего рода!

— О право, Капаней, ты сошёл с ума!

— Ну и отлично! “Нормальный” бы сидел в театре и думал бы над своим поведением, как наказаный ребёнок, а “сошедший с ума” берёт и рушит всё к Тифону! “Сошедший с ума” строит новые правила не боиться жертв ради глобальных целей.

— Ты понимаешь к чему приведёт твоё насилие без меры?

— Я воевал с персами и видел горы дерьма в полисах. Оно приводит не только к смертям, но и возвышению самых дерзких, влюбляет в себя слабаков, а в месте с хитростью ещё и делает человека очень богатым. Правда кто то не в силах избавиться от привычек воровать даже при сундуках с монетами под брюхом… — Капаней смотрит на скелета

— Ну так и солнце слепит и вызывает ожоги, если долго находиться под ним и смотреть бездумно. А ведь с помощью огня можно заниматься живописью и рисовать углём, подогревать полы с помощью горячей воды. Готовить безопасную и вкусную еду. Твоя же значимость могла бы быть бессмертной, используй ты свой огонь на благо всему человечеству.

— Я и использую! Для этого блага будут отобранные слабаки и женщины, которые и возьмуться за науки, да за всё остальное. Большая часть человечества всё ранво только потребляет идеи, я же прав?

— Чем больше благополучия и понимания в Землю мы сеем, тем больше шансов, что вырастим людей, которые смогут решать цивилизационным путём свои вопросы и без страха насмешки и без звериных конкуренций делиться идеями, из которых будут формироваться новые технологии. Интеллектуальное развитие цивилизации неразрывно связано с идеями блага личности и гуманизма, о котором писал и Цицерон, если ты слышал о нём. Возможно сейчас мы всё еще далеки от полного понимания этих слов, но однажды человечество поймёт их в полной мере. А в твоих идеях комфорт, cвобода и безопасность понимаются извращённо и лишь для сильных и изворотливых. И то не пермаментно, ведь в какой то день к ним тоже смогут прийти и зарезать.

— Ох…как же я устал от тебя, если честно. В ответ на твой пример я могу вспомнить Агафокла, который стал царем Сиракуз, хотя вышел не только из простого, но из низкого и презренного звания. Он родился в семье гончара и вел жизнь бесчестную, но смолоду отличался такой силой духа и телесной доблестью, что задумалcя сделаться властителем Сиракуз. Ничего не досталось ему милостью судьбы, он достиг власти не чьим-либо покровительством, но службой в войске, сопряженной с множеством опасностей и невзгод, и удержал власть смелыми действиями, проявив решительность и отвагу. Агафокл созвал однажды утром народ и сенат Сиракуз, якобы для решения дел, касающихся республики, а когда все собрались, то солдаты его по условленному знаку перебили всех сенаторов и богатейших людей из народа. После такой расправы он стал властвовать, не встречая ни малейшего сопротивления со стороны граждан. Добился ли бы он чего нибудь в твоём мире?

— Не знаю. Может быть он бы мог быть известным на весь мир гончаром? В моём мире уважалась бы личность и её жизнь. Пощраялась бы не погоня за возвышением одного над другим, а умение собрать такое общество, где не нужны бы были никакие погони за превосходством. Разве что дружеские соревнования в сочинении стихов или умных механизмов. А люди бы не из-за власти закона бы были такими, а по собственному усмотрению и образованности. В моём мире обиды можно было бы проговаривать с учителями в школах, родители бы учились в воспитании детей так же, как гончары учаться в создании великолепных горшков и амфор. Дети бы учились не драться друг с другом, а общаться, помогать преодолевать трудности и соревноваться в поиске лучших решений. Не запрещать что либо, но давать свободу и простор, совмещённый с объяснением добра и зла, исходящего от поступков. Не наказывать за грехи, но помогать реабилитироваться. А если большинство граждан будут счастливы в свободе выражения и не будут переживать за свою безопасность и страдать от самоуправства властей? Будет ли большинство таких счастливых граждан вести себя целенаправленно разрушительно? Если тот, кто получив свободу выражения своих мыслей или идей творчества, не нуждающийся в доме и пище захочет принести раздор — то он со всей очевидностью болен. А болезни нужно лечить, а не кидать чумных со скал. Агафокл бы мог наслаждаться не абсолютной властью над городом, а создать условия направленные на творческое развитие каждого гражданина Сиракуз. Был бы он менее решителен и знаменит?

— Так значит Агафокл не является личностью?

— О, во имя Юпитера, не переходи к софистике! Он вероломством захватил власть, погубил людей и подчинил своей воле граждан.

— Забудь это поганое имя! Жестокость тоже жестокости рознь. Мы не живём в твоём мире и бесполезно об этом болтать. Моё виденее куда ближе к реальности. Так вот жестокость неотъемлима и если становиться царём, то она хорошо применима в тех случаях — если позволительно дурное называть хорошим, — когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо горожан. И даже вредна в тех случаях, когда поначалу расправы совершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже. Действуя первым способом, можно, подобно Агафоклу, удержать власть. Действуя вторым — невозможно. Я тоже не глупый. Только знания мои лежать в других интересах. Хотя ты можешь думать о моём сумасшествии, но я вижу мир не в будущем, а в настоящем. И знаю я, что не только расправами и отсечением огненных душ от влажных стоит заниматься. Например и благодеяния полезно оказывать. Мало-помалу, чтобы их распробовали как можно лучше. Вести себя так, чтобы никакое событие — ни дурное, ни хорошее — не заставляло меня изменить своего обращения с подчинёнными, так как, случись тяжелое время, зло делать поздно, а добро бесполезно, ибо его сочтут вынужденным и не воздадут за него благодарностью. Блять, да сама природа проявляет по отношению к человеческому роду невозможную суровость. Она вызывает против нас кораблекрушения, бесплодие, наводнения, пожары, повальные болезни, войны и всё это в огромном множестве. С другой стороны, она каждодневно посылает солнечный зной, яростные ветры, ливни, снегопады, град, лед, стужу, которые так изнуряют всего человека, что, кажется, едва ли отличаются от обессиливающей лихорадки, и, что меня часто пугает, каждое лето она мечет молнии, выпуская их разгневанной рукой со сверканием и ужасающим громом, чтобы дать знак, что она устрашает, бранит, наказывает людей? Что сказать о столь многих болезнях, едва ли достаточно известных самой медицине? О столь многих змеиных ядах, губительных влагах, вредоносных животных? Ничего кроме наказания и торжества справедливости над ней и богами быть не может! А защищать в таком мире свои желания, само существование и, если посчастливилось править, то защищать и народ посредством баланса жестокости и блага не явялется ли счастьем? Не это ли любовь? Только любовь реального мира, а не фантазий о будущем.

— Я не знаю…Могу сказать, что даже в таком мире можно делать всё от тебя зависящее, чтобы создавать если не мир “моего будущего”, то хотя бы облагораживать зону вокруг себя.

— Это и называется царская власть.

— На счёт любви, то этим словом очень сложно назвать ваши отношения с братом.

— Потому что чувства и пылающий костёр в груди непредсказуем и силён, даже несмотря на то, что другим поведение наше кажется странным?

— А разве не расскаиваются влюблённые в своих делах, когда страсть умолкает? Когда чувство любви покидает тело, что тогда остаётся?

— Нас оно ни разу не покидало.

— Но у других людей это происходит постоянно. Они живут чувствами, а разум их противоположен друг другу и когда костёр тухнет, то оказывается, что за ним ничего нет. То же самое и с добром. Если делать его по любви, то потом окажется, что добро человек делает по необходимости, в плену чувств? А если вместо любви главным является разум, то даже при кончине чувств будет желание делать добро.

— О Агафокл всемогущий… ты и любовь будущего придумал?

— Не я её придумывал. Но вспомни как ссорятся влюблённые чувствами. Каждый считает должным другого. Чуть ли не собственностью своей считает и думает, что может помыкать как хочет и ограничивать чужую свободу, дабы другим не досталось. Это любовь или тюрьма чувств?

— Ты намекаешь на наши с братом отношения? Слушай, абсолютно не твоё дело как мы с ним разговариваем. Ему нравится быть на задних позициях и восхищяться кем то. Поэтому закрой свой рот.

— Посмотри и на другие отношения. Люди с любовью разума не считают понесённые хлопоты своего партнёра, не ищут причин чужой некомпетентности и не норовят обвинить другого в том, что тот был не достаточно внимателен, или добр, и не видят другого как личную собственность. Наоборот, пытаются усердно делать всё, чтобы признавать свободу партнёра как отдельного человека. Не вторую половинку, а независимого компаньона. Притом, бывает и так, что влюблённые настолько высоко ценят друг друга потому, что они, как говорят, слишком любят тех, в кого влюблены, и что, в угодность своим любимцам, готовы словом и делом ненавидеть всех прочих. Любовь ли это или такие же чувства, как у муравьёв? Сегодня ты пахнешь хорошо и живешь в муравейнике, а завтра твой запах изменился и мы тебя выбросим на кладбище? Так и эти влюблённые, пока пылают чувства они говорят: “ты для меня всё в этом мире”. Даже, если причиняют они друг другу лишь зло. Более того, они будут придумывать истории, чтобы оправдать зло партнёра. А когда чувства погаснут, то они не просто разбегуться, но и польют друг дурга помоями с ног до головы, забыв всё прошлое. Точно так же, как делали по отношению к другим людям. Легко понять, что если человек может делать гадости другим, а к предмету обожания относится со всем трепетом, то это может поменятсья в одночасье. Отсюда и истинная любовь сама не в чувствах, а в уме. Причём в уме ко всему человечеству, а не к одному избранному.

— И как же ты, умник латинский, будешь любить того, кто берёт меч и идёт тебя грабить?

— Тебе не понравится мой ответ, но он ровно такой же, каким был и раньше. Сейчас мы можем только взять, в ответ, меч в свою руку. Однако в будущем меч превратится в перо и люди будут учиться такой любви повсеместно, начиная со школ. А что бы будущее настало — нужно говорить об этом сейчас.

— Если не будет Капанея, который возьмёт тебя за горло и заткнёт твой рот, — Без явной угрозы он захохотал, показывая жестами отрубленную голову.

— Не огорчаетесь ли вы всякою безделкою и думаете, что всё направлено к вашему вреду? Что какие то речи, какого нибудь квирита вразумять кого нибудь до стадии бунта и борьбы за собственные права? А потом за закрытыми стенами, кому то совсем не хочется выслушивать эти бунты?

— А ты ли не охуел, квирит? Будешь указывать как нам с братом общаться друг с другом?

— Если ты видишь в моих словах картину ваших отношений, то это не мои выпады в вашу сторону, а повод задуматься над тем, что есть проблемы? Или история всё же не про вас?

Скрипия зубами и растеряв преждний норов Капаней ответил:

— Не про нас.

— Тогда у вас отличные отношения, дорого грек! С моей стороны я могу сказать, что те, которые выиграли желаемое не любовью, а добродетелью и разумом, не будут завидовать незнакомцам, общающимся с партнёром, а даже возненавидят нежелающих этого — в той мысли, что выбранный партнёр вызывает восхищение у всех, c кем общается. Совеобразная гордость за другого человека, которая перетекает, как в общающихся сосудах, между людьми.

— Тут я могу позавидовать своему братцу. Какая гордость его должна одолевать!

Затем Капаней выхватил эстафету разговора и продолжил:

— Ты вполне мог заметить, но подчеркну этот момент для невнимательных. В разговорах, например за закрытми дверьми, как ты выразился, Капаней очень ценит пользу. Вместо зоопарка во фразах и бесполезных цветочков в общении, можно давать реальную пользу. Если я говорю, допустим, говорю, что твои руки растут из задницы и ты не в состоянии что то сделать, то это будет полезное замечание, за которым последует объяснение. А привыкшие к этой манере будут не ссориться со мной из-за безделицы, а поблагодарят.

— Это можно сказать и в более благородной манере.

— Иди в жопу со своими благородными манерами, понял? Эта грубость — гарант долговременности дружбы, любви и уважения. За ней нельзя скрыть враньё, как за смазливыми улыбками и цветочками. Стало быть если на частный праздник приглашать людей, имеющих нужду в утолении голода и всем улыбаться, то ествественно они будут и ласкать тебя, и ухаживать за тобою, и провожать тебя до дверей, и обнаруживать тебе свое удовольствие, и выражать немалую благодарность, и желать всех благ. А за спиной хихикать над тем, как развели тебя на жратву.

— Это называется приличное общение, которое рождает благожелательность в ответ. Далеко не большинство потом будет думать, что ты простак и как удачно они развели тебя улыбками на пир. Однако соглашусь с тобой, Капаней, в том, что следует быть благосклонными к людям, может быть, не слишком нуждающимся, а к тем, которые имеют силы благодарить тебя в ответ. Не к тем, которые будут наслаждаться твоею красотою, а к тем, которые поделятся с тобой деньгами, когда ты будешь нуждаться, или вступяться за тебя, когда ты совершишь ошибку. Иначе говоря искренне помогут. Это не те, что, сделавши дело, будут хвастаться перед другими. Не кратковременные твои угодники, а друзья, неизменные во всю жизнь. Оставив страсть, они не будут искать предлога к ссоре, но увядшей красоте станут выражать свою добродетель. Главное, чтобы из этого дела не вытекало никакого вреда, и чтобы польза была обоюдная. Хотя полобных людей очень мало.

— Вред и польза дела субъективные…но это был бы хороший тост!

— Я не пью

— Я даже не сомневался в этом — прочистив горло, Капаней уселся поудобнее и понимал, что совсем скоро огонь его плоти будет усиливаться и дойдёт до груди.

— Хотя мне кажется, мы не поговорили о том, что такое есть для тебя любовь. Страсть к прекрасному, которая может быть и без чувств?

— Страсть к удовольствию, подчинению и власти! Мужская любовь защиты и пользы без всяких цветочков и лести, и женская любовь c подчинением и послушностью.

— А возможно гармония всех побуждений? Иногда одни берут перевес, иногда другие. Если пересиливает разум и спокойствие, то ведет человека к наилучшему, но без ласки и чувственности. Когда овладевает страсть и несмыслемое влечет к удовольствиям — это необузданность и торжество тела, но глупость и так далее. Гормония страсти и разума — истинная любовь. А любовь не здоровая как раз в постоянном нарушении этой гормонии. Например, такой любви приятно, когда не происходят изменения и всё стабильно. А что меняется — враждебно. Поэтому любящий не потерпит, чтобы его любимец становился лучше его, либо хуже, либо предлагал серёзные изменения или пробовал что- то новенькое и вовлекал партнёра. А у некоторых бывает так, что люди делят других людей на ранги. Ниже мужественного — трус, ниже говоруна — бессловесный, ниже быстрого — медленный. Если в любимце находится много недостатков или низких рангов, то один из любящих даже радуется своему более высокому, по его мнению положению и не боиться, что кто нибудь другой уведёт возлюбленного. Поэтому могу сказать, что человек, черезмерно одержимый любовью, без ума, и не поборовший свои комплексы. доставит партнёру огромное количество хлопот. Самой любви нужно учиться в школах так же, как дети учатся наукам.

— Я больше не могу слушать тебя! Любовь, доступную всем ты возводишь к школьным урокам и без нескольких слов призываешь её запрещать! Или запрещать неправильную любовь. Учишь зачем то меня любви, говоришь про общество с равенством, а теперь любовь для тебя — удел аристократов?

— Не нужно каверкать мои слова, Капаней, я не говорил про запрещение и её избранность. Я говорил о том, что без образования даже в таких распространённых являниях нельзя стать поистине человеком будущего. А ты как раз хотел поставить на место богов людей?

— Хочу. Но теперь я понимаю насколько ты всё усложняешь. И теперь я вижу с какими людьми нужно будет бороться усиленно, чтобы не раскачивали лодку. Веками люди жили без таких занудств! — грубый голос срывался с его губ и казалось прапорционально огню его тела, увеличивается его раздражённость.

— Ох…в общем я склонен считать, как говорил мудрец Федр и отталкиваясь от него, что любовь истинная и божественная не делиться на мужскую и женскую. Любовь это договор и общение. Это гармония и гибкость. Любовь истинная может жить даже при затухании чувств, потому что с другим человеком есть наслаждение его природой. Подобно тому, как люди не знают всех земель и морей родной планеты, так и в отношениях, если люди умеют общаться и не теряют любопытство и игривость — они год за годом смогут узнавать что то новое друг о друге. Впоследствии и создавать что то новое вместе. Напротив же влюблённые, которые называют любовью лишь чувства — раскаиваются потом в своём хорошем отношении, когда проходит их страсть, а у тех, кто любят не только чувствами, никогда не наступит время раскаяния, потому что их хорошее отношение добровольно. Свобода быть с другим человеком в мыслях и страхах. Желаниях и планах. Страданиях и слабостях. Быть вместе, даже, не по желанию тела, а из-за гармонии разумов. Ты прав, что где- то я лезу с непрошенными советами и веду себя отлично от своих же собственных слов, извини меня. Я могу признать, что являюсь лишь смертным и могу пленяться чувствами и терять над собой контроль. Иметь мысли и идеи, которые ещё предстоит вынуть из головы и воплотить в привычки. Однако любовь, где доминирует тело и неугомонные эмоции, которые сперва бросают в звириную страсть, а затем в ревностный гнев и сковывают партнёра как цепи или лапы монстра — не любовь. Возможно партнёр и наслаждается таким сожительством, но не потому ли это, что человек мог и не видеть примеров здоровой любви? Не знаю, где проходит граница между моим и не моим делом. Однако любовь, в которой есть сила и подчинение, страх и манипуляции — не может быть названа здоровой. Сильный защитник и слабая жертва, нуждающаяся в крепкой спине партнёра больше походит на театр собственных неполноценностей. Театральные постановки, где актёрам комфортно ощущать власть, а другому защиту. Поменяй спектакль и любовь разрушиться, потому что часто под ней не строют никакие основы, а играть независимые роли они не умеют. А зачем, когда работает и так? А жизнь непредсказуема и если не только угаснут связанные чувства, но и защитник не сможет быть каменной стеной? Для меня любовь гибкая и сильная не имеет ни женского, ни мужского рода, ни бога, ни человека, ни глупого, ни умного, но отовсюду всего набравшегая и научившаяся объеденять всё воедино. Это дерзновение и слабость, неразумие безумца, разум мыслящего, сила зверя, мука, и изменения. Таким образом она просто не сможет погибнуть ибо комбинаций взимодействия больше, чем дней человеческой жизни. Однако это лишь для меня и со мной праве многие не согласиться. Но никто в здоровом уме не будет отрицать, что так называемя “любовь”, где партнёр скорее рассматривается собственностью под десятью замками и закутанный в тряпки с головы до ног от любого взора прохожего больше напоминает олицетворение паранойи, которому выпала возможность ощутить невиданные эмоции и он будет до смерти цепляться за выпавший шанс. Из-за страха потерять любовь он её просто задушит. А с другой стороны человек, над которым закрылось небо железного сундука, на которого набросили цепи может думать, что это забота, ласка, защита и проявление чувств. А в итоге получается, что их любовь на самом деле не любовь а страх и отсутствие знаний. Или такие любящие отвращают тех, кого любят от общения с остальными людьми, боясь, что те их превзойдут. А ты встречал тех, кто уходит в своих отношениях в противоположную черезмерность? Не хулят за каждое слово, как ты, а черезмерно облизывают? Одобрение негативных поступков возлюбленного — яркая черта, которая не вписывается в здоровую любовь. Страсть мешает разбираться объективно. Здоровая любовь возвышает человека, побуждает к развитию. А после одной лишь страсти остаётся пустой мешочек из которого вынули все монеты и он больше не интерисует так, как прежде. Сложно было бы человеку страдать из-за ревности или разрыва отношений, если бы он принял, что каждый приходящий в его жизнь может из неё уйти. Я не смог бы упасть в собственных глазах или возненавидить весь мужской или женский пол, потому что я бы понимал, что уход, это часть жизни и такое происходит, с этим нужно смириться. Но принимая эту боль и тот опыт, что может произойти мы тем самым становимся свободными и менее восприимчивы к этой боли. Если мы поймём, что человек с кем я сегодня живу может завтра уйти, то я не буду бояться разрыва. Ибо я буду делать всё от меня зависящее, чтобы наши отношения приносили благополучие и счастье нам двоим пока мы вместе. А другой человек, соответсвенно, делал бы тоже самое со своей стороны. Каждый работает в силу своих зон возможностей и тем самым помогает другому. Если же по какой то причине наш союз будет разрушен, то я смогу поблагодарить человека за всё приятное, взять всё позитивное и весь опыт, и будучи способным принимать и оставлять в своей жизни боль — идти к новым знакомствам и к новым людям. Это невероятно сложно, я знаю. Легко понять, но сложно воплащать в жизнь. Но представляешь, если бы точно так же думал бы и другой человек? Две свободные личности, которые нашли связь друг с другом, имеют некоторый опыт в прошлом и которые не бояться общаться друг с другом, и не бояться высказывать проблемы и предлагать решения. Филосов в постели я бы назвал это. Ибо философия на троне правителей государства делает всё тело страны благополучнее, так и философы в постели делают отношения между друг другом более яркими и ими не правит страх или нерешённые проблемы личности, а правит разум и свобода от предрассудков. Я понимаю, что в реальности всё гораздо сложнее, но чем раньше бы дети обретали знания о сущностях любви, об иллюзорности некоторых проявлений, и той опасности и благе, которая она скрывает — тем более здоровыми и понимающими они бы росли. А вместе с ними и развитие всего общества и всего человечества от столпов Геркулеса до Дарданелл. А ты и слова не даёшь сказать скелету, воспринимая его как подчинённого и глупого, который, вероятно, способен только лизать ноги и под всеми приклоняться. Рано или поздно он может подумать, что если есть Фавст, рассказываюзий такие мысли, то есть и другие люди с которыми можно не бояться разговаривать. Даже спорить! А твоя маниакальня страсть быть во власти и всем это показывать, должно быть отравляет каждого рядом с тобой. Не задумывался ли ты, что подобное поведение и толкнуло того богатого царя направить убийц к вам с братом? А Юпитер, хотя и не без грехов, но для тебя есть просто внешний враг, которого приятно хулить и им затмевать собственные проблемы?

— КАК ЖЫ ТА ЗАЕБАЛ МЕНЯ СВОИМИ НРАВОУЧЕНИЯМИ! ЗАТКНИСЬ, ТРИТОНЬЕ ДЕРЬМО!

— Я не удивлюсь, что все, кто подобное тебе высказывали могли быть избиты и убиты. Не Юпитер делает из тебя раба и заставляет подчиняться божественной воли, а необузданность эмоций и внутренние незалеченные шрамы. Они ведут тебя и из-за них ты так чувствителен, агрессивен и мстителен. Ты не хочешь быть чьим либо рабом, но посмотри на себя объективно. Ты раб собственной неуверенности и неудовлетворённости. Не так ли?

— Да как ты вобще можешь судить обо мне?! Умником пытаешься себя выставлять и унизить перед собственным братом? Над разумом его хочешь взять контроль, чтобы тот вонзил мне нож в спину? Это не рабство, а сила, которая подобно огню внутри меня побуждает на действия. Справедливость и превосходство. Такие люди творят историю и мне хватает смелости, чтобы даже из мрака аида кричать о возмездии и неукротимости, а ты оправдываешь раболепство скелета. Слабый трус, который пытается выглядеть умно, а в действительности должен убирать дерьмо в загонах животных и служить таким как я.

— Как ты? Которые прийдя к какой либо власти будут сеять хаос? Если в отношениях двух людей я вижу столько несправедливости и насилия, что будет по отношению к тысячам и миллионами душ? Какое будет поведение там, где будут люди абсолютно разные. Если в любовных отношениях ты без всякого стеснения бьёшь своего партнёра и затыкаешь рот, то все неугодные в государстве будут повешаны или сидеть в тюрьме? Это ты называешь силой? Я бы назвал это поведением ребёнка, который из-за черезмерной обиды просто не в состоянии смотреть трезво и в слезах бьёт по столу.

Брат Ипакоса уже не мог сдерживаться и бросился с кулаками на центуриона, но тот успел отойти назад и оголяя ладони выпремляет руки и говорит:

— Послушай послушай… А представь, что ты всё же стал правителем. Свергнул бы Юпитера и переименовал бы гору Олимп в….Капанея холм, к примеру. Просто послушай, я не говорю, что так должно быть, но…если бы ты стал тем правителем, который способен вдохнавлять абсолютно разные души и находить к ним подход? Который мог бы скзазать: “хм. даа. тут мне стоит научитсья этому, а тут и правда гнужно поменять стратегию, я даже и не заметил.” Не стали бы твои подданые больше уважать тебя и обожествлять? Называть сыновей твоей именем и создавать памятники не под угрозой кнута и плети, а из-за собственного желания. Из-за твоей…божественности и…силы и превосходства? В первую очередь над собственными демонами и собственными трудностями, что ты смог пережить и побороть? Представь, как абсолютно незнакомый тебе человек будет восхваляться тому, что ты не только победил Юпитера, но и одолел самого сложного противника. Собственное прошлое наполненное болью. Ты смог справиться с разрывающими тебя чувствами и стал сильнее! Я не умоляю нисколько навыки борьбы и военной тактики…но я уверен, что ты и сам понимаешь, насколько трудно бывает овладеть собой. Ты видишь, Капаней, каким ты можешь быть?

Лицо Капеня невозможно было передать словами. Казалось, что скелет сам был в таком шоке и не видил своего брата в подобной смеси гнева и неуверенности никода за всю свою жизнь. Он молчал и не двигался. Словно застыл и превратился в камень. Невозможно узнать, что творилось в его голове, но центурион и сам старался не двигаться, чтобы ничего случайно не сломать и не испортить. Затем он утёр свой нос и сморкнулся в сторону. Гнев его притупился и он ещё так простоял некоторое время. Видя изменения в лице огненного человека, Фавст вспомнил подходящюю историю из своей жизни:

— Я делал большие ошибки в жизни и даже не осознавал насколько неправильно поступаю. Следовал приказам и не задавался вопросами. Однажды мне было дано задание выследить и уничтожить лагерь бандитов, грабивший дороги и нападавший на торговец и караваны. В тот момент я уже был знаком со своей будущей женой, которая меня поменяла. Их предводителем был умный, черезвычайно хитрый военный и искусныый оратор. У него была сеть шпионов по всей северной Италии. Купленные и завербованные солдаты, крестьяне и путешественники. Тот разбойник прекрасно знал месность и ловко избегал всяческих засад и рушил планы местных вигилантов. А на чиновников и мелкие группы солдат он и вовсе нападал с азартом. За два года ни у кого не получалось положить конец его набегам и разростающейся банде среди деревьев. До меня на борьбу с ним был отправлен другой центурион, которого поймали, пленили и обрили часть головы. Хотя за ним гонялось множество людей и даже когда его захватывали, он изварачивался и убегал благодаря деньгам и харизме. Описывать весь многоступенчатый план по его захвату я не буду, но cкажу, что мне удалось загнать его в ловушку и отправить под суд. В итоге после судебного процесса его бросили на растерзание львам. Часть его банды была казнена и порабащена, а часть разбежалась. В самом суде на вопрос префекта «почему ты стал разбойником?» он ответил: «А почему ты стал префектом? О моём успехе я позже сожалел. Со временем я начал смотреть на того парня иначе…Булла вроде его звали. Я смотрел не со стороны своих обязанностей, где разбойник нападающий на богачей являлся лишь простым преступником, который должен был отвечать перед законом. Я научился смотреть глубже, понимать гипотетические причины действий людей. Смотреть не через лупу “сдесь и сейчас”, а так сказать под взглядом вечности, со стороны философа, изучающего без пристрастия людей и события в мире. Тот человек говорил о коррупции и воровсте государственных структур. Местные чиновники и военные набивали кошельки, а простые люди не только беднели, но и без денег лишались прав и защиты, гарантируемых им по закону. Люди видели в Булле символ борьбы с несправедливостью. Позже я узнал, что обритому центуриону он сказал “передай своим господам, пусть они кормят своих рабов, чтобы те не обращались к разбою. Власти своим же бездарным правлением создают беззаконие”. Храбрец грабил не ради наживы, а регулярно раздавал средства, полученные в результате налётов бедным жителям Северной Италии или использовал их для того, чтобы уйти от преследования властей. Я — пример изменения мышления и работы над ошибками прошлого. Я не вычеркнул свои ошибки из прошлого. Не закапал их в земле или закрасил плотными слоями краски, а измненился и принял то зло, что совершил за счёт работы над своими мыслями. Это делает человека намного сильнее, ты же хочешь быть выше тех, кто слаб волей и показать самому Юпитеру насколько ты хорош? Да, Капаней?

Центурион медленно опустил руки и хотел подойти ближе, хотел прикоснуться к нему и сказать что то более тихим, успокаивающим голосом, но затем Капаней быстрым движением схватил и сжал предплечье центуриона, поднял голову и смотря своими стеклянными глазами на Фавста ответил:

— Спасибо…Я не задумывался об этом…Я обязательно вспомню о твоих словах когда Олимп будет моим. Но сначала нам с Ипакосом нужно завершить вторую часть уговора и убить тебя. Смерть и жизнь в сущности одно и тоже и поэтому тебе не стоит переживать!

Фавст принял свой дипломатический провал и быстро поняв опасность, со всей силы ударил Капанея в челюсь, от чего тот опустил руку и отшатнулся. Капанея затрясло, губы наполнились кровью, а сам он ощупывал небольшой отпечаток от кольца центуриона на своей щеке. Он застонал и пытался что то сказать, но по видимому прикусил язык, от чего разозлился пуще прежнего. Скелет, казалось испугался и не знал, что ему делать. Фавст понимал, что в такой ситуации сложно предсказать действия скелета и воспользовавшись его растерянностью, толкнул двумя руками. Тот отшатнулся и наступил на пустой бытылёк, сломав его с характерным стеклянным звуком. Единственное, что оставалось квириту — бежать.

— Са ним! — Крикнул в порыве животной ярости Капаней и выпил ещё одну бутылочку. Управлять телом ему становилось труднее в силу захватывающего всю плоть огня. — Малакос⁴⁴ ебливый!

Скелет откликнулся на команду брата и старался бежать за своим спутником прошлого. Но ни один из живых мертвецов не мог догнать или хоть как то приблизиться к центуриону в силу своих особенностей. Они были достаточно медленными, чтобы центурион успел от них оторваться. Через некоторое время, за лесом и сменившимися пейзажами, он увидел как посередине огромного пустыря с песком и грязью, маленькими травянистыми бугорками, был небольшой скалистый остров с собственной растительностью и скоплением деревьев. На его вершине была дряхлая избушка. В мыслях крутились совещающиеся между собой планы по ловушкам, тактике предстоящего боя, бегу в леса чтобы скрыться от преследователей как можно дальше. Множество иных идей рождалось и отбрасывалось. За неимением никаких других признаков цивилизации Фавст направился к той избушке, чтобы передохнуть и под крышой убежища подумать над планом действий. Взобравшись на вверх и осмотревшись с высоты он видел, как над лесами кружил тонкий силуэт сипухи. Полёт её был кругообразным и вёл в сторону Фавста, словно она указывала кому то дорогу. Однако странно было видеть ночного хищника днём. Из под двери разливалась прекраснейшая игра лиры и неразборчивые голоса мужчин внутри. За порогом был уют и божественное убранство: В прихожей, над дверью, висело деревянное колесо со спицами. На подоконниках стояли глинянные фигурки в виде колесниц с двумя запряжёнными лошадьми, белыми и чёрными. По дому расставлены разукрашенные вазы на манер греческих мифов и божественных персонажей. Стол располагался против окна и ярко освещался солнечном светом. Он был заправлен скатертью с вышитым изображением дуба и заставлен всевозможными фруктами и кубками. Мужчины за столом наслаждались музыкой и её творец был виртуозом, играя с закрытыми глазами. Он плавно, в такт нежной мелодии, вращал головой и извивался всем телом. Казалось, что вот вот и его шляпа с широкими и гибкими полями спадёт с его кудрявой головы. Мужчина постарше и шире в плечах, в эгиде⁴⁵ из козьей шкуры cидел рядом и тормошил фигурку цвета слоновой кости. На стене у входа, на шести железных гвоздях, вбитых в стену, висел потрёпанный и заворачивающийся по краям свиток. Ничего кроме начального Ζεῦ, или привычно для римского уха — Юпитер, Фавст не понимал:

Ζεῦ πολυτίμητε, Ζεῦ ἄφθιτε, τήνδε τοι ἡμεῖς

μαρτυρίην τιθέμεσθα λυτήριον, ἠδὲ πρόσευξιν.

ὦ βασιλεῦ, διὰ σὴν κεφαλὴν ἐφάνη τάδε πάντα,

γαῖα θεὰ μήτηρ, ὀρέων θ’ ὑψαυχένες ὄχθοι,

καὶ πόντος, καὶ πάνθ’, ὁπόσ’ οὐρανὸς ἐντὸς ἔταξε.

Ζεῦ Κρόνιε, σκηπτοῦχε, καταιβάτα, ὀμβριμόθυμε,

παντογένεθλ’, ἀρχὴ πάντων, πάντων τε τελευτή.

σεισίχθων, αὐξητά, καθάρσιε, παντοτινάκτα,

ἀστράπιε, βρονταῖε, κεραύνιε, φυτάλιε Ζεῦ·

κλῦθί μευ, αἰολόμορφε, δίδου δ’ ὑγίειαν ἀμεμφῆ

εἰρήνην τε θεὰν, καὶ πλούτου δόξαν ἄμεμπτον.

Глава III

— Счастливый случай! — крикнул музыкант, певчим голосом прекрасного юноши- явился гиацинт наш, нераспущенный!

— Что что?

— Ай-ай, Зевсу отцу — я слово даю!

— Attata! Не будете представляться другими именами и проверять меня? Перед тем как открыться?

Высокий мужчина с пышной бородой в золотистой ленте, которая обвивала голову и держала тёмные волосы, хохоча сказал:

— Хохо, нет, о квирит, империи житель! Тест будет пройдён тобою иной, когда мёртвые в Тартар вернуться домой.

Фавста измотало приключение и весь объём увиденного. Словно старик на заре жизни, повидавший немалое, устаёт от неё и желает лишь отдохнуть. Присесть на заправленную кровать, уткнуться в мягкую обивку и закрыть глаза.

— Мне всё еще сложно поверить, что теперь я разговариваю с…Зевсом…Юпитером? Я всю сознательную жизнь видел вас как образы…человеческих черт и символов природы. Хотя далеко не раз посещал празднества в честь богов, учавствовал в военных ритуалах и мистериях посвящённых Митре и Марсу. Как и многие римляне, подходил ко всей религии исключительно с практической точки зрения. Do ut des⁴⁶. Думал, лучше уж перестраховаться и провести ритуал, молитву, чем проста сидеть сложа руки. Но после всего безумия, что я насмотрелся и испытал, мне, наверное, глупо сомневаться в том, что внезапная и чистая избушка лишь совпадение. А двое мужчин в ней простые лесорубы, которые говорят стихами.

— ХАХАХА! Я водами Cтикса клянусь, что имя и Зевс, и Юпитер дано мне! Окликов больше, чем листьев священного дуба. О девы cудьбы, о Фортуна, о Тюхе⁴⁷, их связь неразрывный закон.

— И вы знали, что я прийду?

— Старухи судьбы не подвластны богам. Однако ответили знаком согласья, когда Зевс вопрашал о тебе.

— Тогда из предыдущих слов Зевса я могу не сомневаться, что тех двух скелетов, следующих по моим следам ждёт Тартар?

— Скорее всего! — пожимая плечами ответил высокий мужчина в эгиде.

— А за что их туда?

— Мудрости нет в них. Нет гармонии духа.

— Но не все же без гармонии духа попадают в бездну.

— Год их падение в Тартар составит. Богохульные души свой пыл усмирят, когда в наказание их головы тьмой бесконечной окутаны будут. Капаней превратится в подземный маяк одинокий, на свет чей все мухи преисподней слетяться. Немедленно пламя страданий сожжёт и всех мух с ним жужжащих. Символичный момент бытия. Он противник богов, и с речью своей богомерзкой, пусть в вечном мраке отныне живёт. А свет же огня богохульного — кровному брату скелета пусть выжжет глаза, а язык приклеется к нёбу! Нечего делать им даже в аиде.

Досадно помотав головой Фавст ответил:

— Жестоко. Однако если вы правда боги, то я бы хотел помочь тем грекам. Они не виноваты в своих неумеренностях. Обстоятельства и отсутствие достойных учителей сделало их такими. Я уверен, что жестокость и несправедливость жизни, в которой они могли цепляться только друг за друга выковала их. А шрамы не были добротно вылечены и загноились. Скажу ради справедливости, что если слова Капанея о сестре правдивы, то именно ты, Юпитер, был одним из тех, кто вызвал небеспричинную ненависть к себе.

Юпитер, скрестив на груди руки, cлушал центуриона, а тот, после небольшой паузы раздумья, продолжил свои мысли, рассказывая их под приятную мелодию лиры.

— Вечный Тартар и пытки это желание слепого наказания. Тело, насколько я понял за свою жизнь, не может без страсти и эмоций, в порыве которых мы можем желать мести или кары. Оно дико. С ним очень трудно управляться. Однако… я думаю, чтобы душа училась давать телу правильные ответы и сочетать мудрость и любознательность с активностью и бесстрашием — нужно обращаться в первую очередь к самой душе. Найти общение, построить мосты даже с теми, кто кажется, совсем далёк от твоего понимания, а ты от его. Дикому животному с его порывами необузданности нужен учитель и хозяин. Даже больше. Люди, что с детства живут без других людей, растут в дикости — такие же животные. В целом, мы не сильно отличаемся от обезьян,привезённых из индии, или собак. В человеке этим хозяином и воспитателем является душа или разум. Он сам, в первую очередь, должен быть для себя добрым хозяином. Но чтобы душа или разум стали достойными учителями и добрыми хозяевами своего тела, им самим нужны добрые наставники.

Юпитер поглаживал свою бороду и ходил в разные стороны по избушке.

— Мы не всесильные боги. Всех нитей судьбы мы не зрим. Меж собой часто спорим и злимся как люди. Разум людской не под властью божественных чар. Между тем понимаю тебя, о квирит! Выражай свои мысли и дальше! Признаюсь, что видели братья не сладкую жизнь под солнцем полящим, и ночью холодной из звёзд. Боги творцы, и я, облоков повелитель, ни каплю медового сока в их трудный век не вмешали, но малую жизнь человека ни раз усложняли. Неполноценности чувсто брало Капанея и часть колоссальную жизни беспомощность крыла. Набожной сильно я помню семью их, но мать, не смотря на молитвы, cлегла от болезни, покинув живых. Рассудок отца канул в лету, и вскоре, под сплином тяжёлой потери, который не в силах был разум людской обуздать, он отраков сделал виновными. Он в смерти жены и болезни любимой, двух малых детей упрекал, что страдальным рождением своим — ослабили мать. Насиловал отче, без жалости мальчиков, к повиноваению их подчиняя. От отпрысков собственных требовал больше, чем мальчик — подросток способен понять и осилить. Они же без опыта должного, часто работу к провалу вели, за что безустанно отец их карал. Сезоны и луны спустя, отправилась, также к Аиду сестра, бледноликая. Другую, безмерно красивую деву, гигантская птица стащила. За годы страданий они потянулись друг к другу всё ближе. Один брат послушный, который боиться богов, что текст мой бобриный не смел изменить ни на звук. Иной брат не терпит указки. Контроль ненавидит и помнит, должно быть, о власти отца. Старший пытался забыть о беспомощной юности, когда силу над младшем почуял. А младший, покорный дитина, и рад, что стабильность и щит в бороде Капанея увидел. Но доброй гармонии нет в них…Но верю в тебя…

Тут Юпитер замолчал, обернулся на центуриона, и с противоположного конца хижины приблизился к нему с раскинутыми руками

— О, Квирит! Я верю и знаю, что вместе с умами другими ты будешь полезен. Идеи, о Фавст, что мыслишь о братьях из греции — слышу! И приму ко вниманию. О! Имею я планы великие, о которых я с радостью позже тебе расскажу. Но пока не пришли мертвецы — вопрашай, что угодно, я готов отвечать!

— Хм…как эти мертвецы связаны со мной? Их заданием было убийство меня и они оба об этом знали изначально?

— Те двое лишь пешки в идеи великой. Сперва разлучили, пираты, влюблённых, оставив мужчину в живых. Но после устроили бунт, негодяи, за что понесли наказание. А год, когда ровный часы отсчитали со смерти прекрасной невесты, стал римлянин целью желанной. Но ты показал, как можно философом быть нерушимым, что прошлое ценит и помнит, и в новое путь пробивает сквозь слёзы. Так встретились мы.

— О Ю…Так это всё же ты и твой больной план?! — центурион яростно сжал рукоятку меча так, что на коже остались отметины, но понимал, что боги усмирят его быстрее, чем он обножит меч

— Не важно как видишь ты план мой, о Фавст, важно, что правильно он завершился! Стало убийсто любимой жены той причиной, что проверило душу твою в третьей жизни. Ты явил себя достойным другом мудрости.

Центуриона накатывал гнев, но сжимая губы, вдыхая глубже и закрывая глаза, он старался усмирить его, чтобы встречать слова Юпитера без эмоций

— Мудрость в страданиях и убийствах?!

— В том, Фавст, как ты с ними справился. Ты мог бы тома философии грзыть и сидеть за научными книгами, но видеть хотел я тот шанс уникальный, когда муж, потомок из Трои великой, в стрессе сильнейшем и будущем тёмном, ведёт свою жизнь. Ты не сдавался и нёс память и наследие мыслей жены, пытаясь меняться. Жена бы гордилась тобой!

— А ты не думал, что после такого я не прощю тебя и однажды сам стану подобен Капанею?

— Значит…Татрара тьмой насладишься и ты, — Зевс замолчал, сщюрив глаза, а затем в хохоте продолжил- но ты не станешь подобен ему! Хаха, скоро всё будет иначе. Даже лучше, чем было.

— А если бы они убили меня? Если бы всё пошло не по твоему больному плану?

— Слово “больной” — забудь. Иначе лучше не станет и я разозлюсь на тебя. На счёт братьев… я знал, что те двое не могут жить в мире и каждый друг другу костыль. А костыль — хромота, хоть и делает жизнь поприятней. Между ними всегда напряжение и убить бы тебя, о квирит, не смогли бы те души. Вот, послушай, наказал Ипакосу я, что править братцем он должен, хотя вечно привык подчиняться. Капанею же нужно спеть гимн в мою честь, хоть богов этот грек ненавидит. В твоём образе мыслей возможно представить, как пассивная роль помыкает, а дух — доминант, без стеснения внемлит и темем кивает? Они не учились менять свои роли. А пока бы бранились, ты бы смог и сбежать.

— Кхм…а что за третья жизнь?

— Узнаешь всё позже от жрицы

— Жрицы? Я увижу жену, если говоришь, что всё станет даже лучше прежнего? Или ты про что то другое?

— Жрица расскажет о том, что ты и не чаял. Имей терпение. Качество это не менее ценно иных, если хочешь гулять по полям философским. Станет же лучше, когда тест вековый ты пройдёшь и родишься опять, доказав плодовитость и ценность ума.

— Что…?где? Полям? Серьезно?

— ХАХАХА! Давай я лучше расскажу о бобрах? Ты должно быть не знаешь, зачем им твой глаз?

— О Юпитер…бобры…глаз, это тоже часть твоего плана? Получается и глаз ты вернёшь вместе с женой?

— Честно признаюсь, я тоже не знаю…нужно спросить у Мойр неподвластных. Я лишь написал постыдные строки, чтобы скелет золотой прочитал, доказав свою верность указу. И тогда, я заверил его, он получит Зевса поддержку, чтобы брата найти и проклятие снять. Он слово в слово читал, хотя малоберцовую кость его грызли бобры. Вскоре ты появился. Тут потомок, могучий, Энея, доказал свою храбрость не в битве с людьми, а в невиданном месте мистической силы. Тут же придумал стихи, что бобров усмирили.

— Они как то сами в голову пришли… А что ты будешь делать с бобрами? Насколько они разумны?

— Я ещё не решил их судьбу. О причине триумфа бобров в медицине и архитектуре искусной — узнешь от жрицы.

— Хм…ладно. Если так много тебе известно, тогда какова причина моего быстрого выздоровления после операции? Я присутствовал при нескольких операциях, но никто так быстро не шёл на поправку. Даже при самых опытных врачах.

— Mundus patet лишь несколько дней в году длиться, нельзя было ждать пока сам исцелишься, ибо Мойры, за пряжей, обмолвились речью, что в городе призрачном встречу сулит судьбоносную. Капаней же, с иной стороны, мог уйти далеко, и Зевс, добрый демон, чтобы время сберечь, отправил к тебе Асклепия, бога здоровья. По нужде инструменты с собой взял и отдал скелету. Операцию кончили здраво и чтобы проправился ты поскорее, сын Аполлона, бог врачеватель, прильнул к недвижимому телу и несколько капель нектара дал выпить, покапав на римские, тёплые губы. Так стремительно быстро пошёл на поправку.

— Как непривычно слышать непрекращающиеся стихи…А что на счёт появления мертвецов? Скелет, например, сам вылез на землю благодаря празднику?

— Скелет с золотыми костями — прекрасное средство, чтобы проверить тебя и ко мне привести. Он послушный. А праздник, удобный предлог для того, чтобы душу любую забрать из аида и без трудностей лишних отправить к живым.

— О Геркулес…невероятный цинизм. “Он послушный”. Я знаю, что в глобальных стратегиях простые солдаты, новобранцы часто разменная монета, приманка, небольшая жертва ради спасения остальной армии, генералов или целой страны. Мутнеют образы человека как личности, когда стоят глобальные задачи, но мне всегда было до боли дискомфортно слышать “личный состав” вместо имён. Враг вместо человека. За всю свою карьеру я так к этому и не привык, хотя и сам использовал эти слова. Но старался сильно не думать об этом и отстраняться, что бы самому себе не задавать лишних вопросов. А после многих бесед с Элизией и книгами я ещё больше ощутил всю мерзость замены слов и обесчеловечивания других…Одновременно с этим я понимаю, что если бы не было тебя и твоего плана — я бы понёс наказание за добровольный уход из армии без всякого согласования с генералами. В любом случае я шёл в царство Фавна без всяких мыслей, что смогу возвратиться оттуда прежним. Возможно в том лесу, я бы навеки и остался лежать у какого нибудь камня, проткнув себя мечом.

— Не проткнул бы. Ты бы искал новые пути, стараясь проникнуть в слегка приоткрытые двери. За тысячу лет мы, бессмертные боги, привыкли, что первого счастье — горе другого. Каждый невидимо связан с другим, чтобы все находились во благе взаимном. Но не думай, что я лишь играюсь людьми. Я так же, как ты, хочу изменений! По разным причинам. Ведь без них власть держать невозможно в веках. А люди и боги, что к изменениям склонны и их не бояться, и власть могут взять, и скинуть с престола, живущего прошлым, отца.

— Не удивительно, что боги и политики видят людей похоже…но во имя Венеры, я хочу изменений для грустной участи человечества. Сделать его более прекрасным! Я заметил, что многие мудрые умы очень часто говорят о прекрасных, глобальных изменениях. Хотя не все идеи, которые предлагают, являются и правда красивыми, побуждающими людей к развитию и гармонии, но я вижу, что те, кто пытаются думать широко и свободно- куда ближе к мудрости.

— Хохо, обязательно жажду я встречи с тобой после жрицы мудрейшей! Кстати вспомни, на сцене, когда горем объят персонаж, охотнее зрители плачут, смеются и чувства свои выражают. Для него это плохо, а история только цветёт и становится зрителю ближе. Когда позже случается счастье с героем, то с радостью зритель вдыхает, внимание всё направляя на пьесу, а автор приходит в восторг. Дурного и доброго перепетия. Любые боги-натуры творческие. Но и сам космос и развитие любой жизни — дело драматурга неизвестного, что даже стоит над богами. Вот и судьбы людские и история рода людского такая. О Фавст, имеешь вопросы иные?

— Ах, Юпитер…интересные у тебя мысли. Но если ты и так знал о моей судьбе и ждал встречи со мной, то зачем все эти испытания?

— Судьба, узнанная заранее подобна картинке идеального предмета, что застрял в голове. Она размыта и не всегда понятна. Но явью становится только из-за усилий предпринятых. Тогда то ты и сможешь увидеть, какая она поистинне, без мутного стекла.

— А их могили всегда были в том лесу?

— Нет труда для бессмертных богов сделать ямы в земле и почившие кости собрать, чтобы ночью, в лесу, ты споткнулся о них. О твоём же желании в лес, в годовщину прийти, я также от Мойр узнал. Прежнего места, погибшие кости, не помнят, ибо испили, после смерти, воды, отбирающей память.

— Годовщина убийства в канун праздника…умно…и жестоко

— Так и есть. Многие люди ведутся на даты и видят в цикличности дней красоту. Пойми меня, Фавст, боги смотрят на мир по иному, иначе, чем многие люди и даже политики ваши. Сложно бывает понять скоротечные вещи, как жизнь человеческая, когда ты бессмертен и силу небес над другими богами и смертными держись. Фавст, я знаю, что больно ровнять с муравьями людей, хотя сын Мирмидон не стеснялся влезать в этот облик. Но их миллиарды, а вас в скором времени будет не меньше. Но часто ли люди — гиганты свой шаг замедляют, чтобы взгляд опустить и подумать о судьбах букашек? А если подходят для планов глобальных, то всем всё ранво на их жизни. Боги и люди ведут себя схоже. Помнишь, что было у предков твоих? Пришедших из Илиона⁴⁸? Считал я, что на Земле слишком много людей развелось и задумал войну троянскую, которая должна была сократить население и особенно, потомков-полубогов истрибить. Не первый раз я думал о массовых чистках… Замышлял я дела, даже чтобы наслать бурю ужасную и шторм на бескрайнюю землю, и спешил покончить с расой смертных людей, объявив, что жизни закончу людей и полубогов, чтобы дети богов не совокуплялись с жалкими смертными. Хотел я, чтобы благословенные боги отныне, как прежде, жили отдельно людской суеты. На тех, кто рождён был от бессмертных и человечества, воистину, возложил тяжкий труд и горе на горе. Но вижу спустя сотни лет, что глупы подобные действия. После падения Трои, рушили храмы и грабили греки всю землю. Мало кто из них вернулся домой, из-за варварского своего поведения. Одни боги помогали людям, другие пытались убить. Афродита пыталась богов усмирить, что озверели друга против друга во время Троянской войны. Супружеские отношения совсем они позабыли и пытались друг другу лишь насадить и людей убивать. Она же пыталась вернуть всех на ложе супружеское и усмирить. Или возьмём Прометея. Как только я занял Олимпа престол и между богами поделил полномочия, раздав должности им, принебрёг человеческим племем несчастным. Боги аристократами мнили себя, а людское — рабским ярмом. Лишь Прометей воспротивился грубости против людей. Как итог, спустя много веков говорю, что в железном диктате, облаков собирателя бога, я смысла не вижу. Мне нужны изменения. Чтобы не думали боги и люди о бунтах и власти Олимпа свержения. А то будут бояться и слабости дальше искать, чтобы в мягкое место ударить. Нет в страхе в развитие. Хотя стоит признать людские слова, что не было бы цены добра, не будь оно оттеняно злом… В любом случае, есть угроза богам и иная. Я думаю, как бы остаться в умах Олимпийцам, чтобы не канули все мы в пучину забвения, когда бог Иудейский из азии мир покорит. Хотя бог тот лишь простая мутация и совмещение вер и традиций религих иных, но для народа становится более истинным, чем все боги Олимпа и подземного мира. Если хотим мы остаться в умах поколений и о будущем думать, то стоит принять изменения. Придуманный бог им дороже и люди уходят к нему, покидая отца своего, что дал им законы и совесть. Возможно устали они от диктата богов и жестокости Зевса, и других обитателей неба. Поэтому….Гениальный план я имею, о, Фавст! Я водами Стикса клянусь, что знаю, как в веках нашу культуру нести и в мрамор богов заключить, чтобы люди во веки веков не забыли о нас!

На финальных словах, прозвучали раскаты грома, создав удивительную атмосферу всему происходящему. Юпитер был так воодушевлён собственной речью, что казалось он репетировал её днями напролёт, оттачивал каждое слово и движение. Отчего Фавст чувствовал гордость, в каком то смысле, что сам громовержец выступал перед ним подготовившись.

Затем Юпитер добавил:

— Но об этом всё так же попозже. У тебя ещё остались какие нибудь вопросы?

— Ого! Буду ждать раскрытия планов. Мне приятно, что всё же я вижу бога, который не окаменел, подобно жертвам Горгон, а хочет меняться сам и быть причиной благих изменений вокруг. Пускай даже за счёт собственного самоутверждения и сохранения власти. Вопросы же… мне было интересно, сам ли Капаней сбежал из аида?

— Пусть он так думает хаха! В действительности он не имел ни шанса сбежать в одиночку. С Аидом имел уговор я, ибо жаден мой брат до каждой души в своём царстве и не отпустил был по воле доброй он сам Капанея. Однако напомнил безвидному, о минувших дней долге. Сперва упирался он просьбе моей, не желая свой шлем оставлять и невидимость греку давать. Не хотел отпускать Капанея и сбежавшую душу позже, проблемно, искать, чтобы в царство аида, в счёте конечном, вернуть. Но в конце согласился и шапку оставить, и подземный указ всем раздал, чтобы каждый в аиде, кто слышал и видел мужчину — молчал. Так мрачный мир и покинул мужчина в огне. Если долг передо мной подземного брата тебе интересен, то он в Асклепие, божестве медицины. Когда врачевателем стал Асклепий совершенным и начал людей оживлять, отнимая подданых новых, уязвлённый Аид попросил погубить Асклепия, молнией страшной. Так и остался он должен мне. Ипакоса же в таинства мира загробного мы посвятили и начуили ориентирам и скрытым дорожкам. Он выучил гимны, по которым врата путешествий открывать мог в мир без замыслов, смыслов и воплощений. В царстве Аида нет воли и полон он многих образов человеческих, безтелесных. Но Капанея и Ипакоса попросил не лишать я сознания, чтобы план мой сработал. К Капанею я сам не ходил, но попросил, чтобы души другие и полубоги болтали с ним рядом, чтобы слышал о выходе, через который он сможет попасть в нужное место в мире живых.

— То есть все души забывают земную жизнь? Я видел в том призрачном городе души давно умершие. Они прекрасно помнили себя, своё прошлое и что происходило в Дите.

— Души, конечно, первое время, по приходу в царство подземное помнят, что на земле испытали. Однако в мир тлена прийдя, память теряют, воду глатая из подземной реки. Память уходит у душ постепенно и поэтому есть у них время, чтобы общаться сознательно в мире Аида. А выходя на подобные праздники, души у выхода, пьют из реки Мнемозины, что преподноситься в чашах. Тем самым, они вспоминают себя. Излагая иначе, все души, в степени поздней или ранней, забывают своё прошлое состояние и только умам очень редким, как Пифагор, возможность дана помнить даже о прошлых жизнях, чтобы об этом потом рассказать и привлечь гениальных в философский чертог.

— О прошлых жизнях?

— Да, но об этом позже, у жрицы.

— А тот щенок которого встретил Капаней то же был подброшен тобой.? Чтобы усыпить его бдительность?

— Нет, это простая случайность. Но может быть Мойры и знали что то об этом, но мне не сказали.

Общение прервали несколько стуков в дверь, отдающихся эхом по всему помещению. За ней стояли двое братьев. Капаней выглядел как уже обгоревший скелет и с трудом держал в руке небольшую дубину. Последние растрескившиеся куски кожи сваливались с его лица. Тяжёлое дыхание поднимало и опускало грудь с обгоревшей и прилипшей к остатком плоти тканью. Золотой Ипакос обхватывал дубину побольше и переглядывался с братом, ожидая указа. Рык донёсся из пасти Капанея и не супев они сделать и несколько полных шагов — испепилились в прах. Внезапный свет, неописуемой силы, дезориентировал и ослепил Фавста, оставив на некоторое время ярко белое пятно вместо зрения. Резкая вспышка без последующего грома. Затем было отчётливо слышно как мужчины вышли на улицу. Кудрявый бог всё не переставал играть на своей лире. Затем с улицы послышался грубый и громкий голос:

— Начинать мы вольны, о Гермес!

— Гермес…Меркурий! — прошептал Фавст

Часть III

Глава I

Боль и дискомфорт в скором времени прошли и квирит увидел, как у порога дымились две чёрные кучки. В одной из них пепел был смешан с кипящем и булькающим золотом. В нём расплавилась и одна из брошек от хитона, а другая лежала неповреждённой среди пепа. Земля вокруг почернела и Фавст удивлялся, как не загорелась сама избушка. Он уже хотел избавиться от военного панциря с кольчугой, повесить меч у кровати, переодеться в простую тогу, которую он обнаружил свёрнутой у изголовья, а воспоминания о наградных венках, медальных браслетах и разнообразии фалер⁴⁹ оставить в прошлом. Но квирит увидел, как мужчины на улице держали головы двух скелетов и подошёл к ним. Борода одного сохранилась маленькими нелепыми клочками на кусках оставшейся смуглой кожи. Ни у одного из них не было глаз и хотя головы их по большей части уцелели — скелеты молчали, как бы показывая своим примером истинный облик смерти и удел душ в подземном мире. Это молчанье и безвольность.

— Получается я — это не ты. Cказал Фавст, приблизившись к черепу золотого скелета. Затем он поднял голову и спросил у Юпитера:

— А почему я не слышал грома?

— Пифагор предлагал теорию света, согласно которой лучи, что мы видим, испускаются глазом и щупают местность, давая зрительное ощущение. Не так оно работает, но всё же в чём то был прав он. Молнии мои соприкасаются только с желаемой мной целью и не расширяют воздух вокруг. А простые небесные облака расширяют, что и создаёт гром и звуковые волны. Аристотель писал, что облака сталкиваются и гремят, а сжатый в них воздух выходит на ружу, о чудо. Ты знал ли об этом? Не страшно ошибаться и признаваться, что не знаешь всего. Это не грех на пути в Элизиум и поля философов. Вот, кстати об этом…

Тем временем Меркурий засунул головы в просторный мешок и перекинул его через плечо. В освободившихся руках появилась труба, которую он использовал, чтобы настроить свой голос, который стал разноситься по всем сторонам света. Юпитер же хлопнул Фавста по плечу и протянул бокал со словами:

— Выпей, квирит, кикеон⁵⁰, что связь улучшает с божественной тайной. В него покрошил я печенье из злаков, что богом любезным был создан.

Явства были кисло сладких оттенков, но не успев их распробовать до конца, Меркурий затрубил во всё горло и вместе с закружившейся головой, в движение пришла и вся земля. Казалась она начинала трястись, как при землетрясении, издавая приблежающийся издалека гул. Он усиливался соразмерно звуку трубы и местность вокруг скалистого холма всё больше наполнялась водой, затапливая равнины внизу плоть до самого леса, где расстался Фавст со скелетами. Прилив окружал остров и единственным переходом между ним и землей стала узкая тропа, поттачиваемая волнами, и грозившая однажды уйти на дно морское. Вместе с этим, из земли перед избушкой, появлялись всё новые и новые декорации. Звук трубы становился громче и играл с перерывами. Загадочное совпадение, но перерывы Меркурия совпадали с морганием, словно Фавст невольно подстраивался под его игру. С каждым новым морганием появлялись глиняные сосуды с вываливающимся за края зерном, ростущие из-под земли и увеличивающиеся в высоту и в своём количестве фаллосы. Между ними появлялись круглые вазы с ромбами из точек. Несколько каменных фаллосов сливались друг с другом, образуя над головой закрытое помещение с грубой треугольной крышей и поддерживающими её колоннами. Солнечный свет попадал внутрь через изогнутый, змееобразный вход, и сквозь многие маленькие дырочки между стыками камней. Внутри ослепительный свет дня сменялся порой таинственной тьмой, отбрасывая блеклые тени фигур грозных чудовищ на стены. Среди мистической тишины, приходившей с сумерками, вдруг раздавались различные страшные звуки, пугающие без явной угрозы до глубины души. Звуки пробирающие до мурашек сменялись пением птиц и умиротворяющими мелодиями флейт. Вращаясь внутри созданного святилища, по стенам бегали символы стихий, передвигающиеся рисунки грозовых туч, стада животных, огромные волны и новорождённые младенцы, которые, казалось, истошно кричать во тьме, у самих ног. Словно театральные, механические приспособления, производившие гром и молнию машины создавали спецэффекты неотличимые от реальных. Страшные и пугающие сцены сменялись вновь светлыми и успокаивающими, пока внезапно, по углам помещения не загорелись ровным огнём факелы и настенному взору представились украшенные роскошными одеждами статуи богов. В зал, c танцами, ворвались двое женщин в масках, а за ними фавны, принеся радостную музыку флейты. Прекрасно одетые женщины в белом, бешено танцевали друг с другом, и в установленный по центру таз вливали мёд из амфор. От них пахло сладостью и цветами. Одна из девушек взяла квирита за руку и повела на улицу, к высокой статуе из разукрашенного камня. Около неё стояла ограда из белого мрамора, высотой в несколько локтей, а вокруг медные шесты. За оградой и статуей было отверстие в земле, вылаженное каменной кладкой и ступеньками. Внешний вид напоминал большую печь для хлеба и диаметер её был примерно в четыре локтя. Пряный запах лавра узнавался ещё у входа. Внутри, облакатившись на широкий пьедестал с тяжёлой книгой по центру, сидела жрица. Располагалась она на треножнике из жёлтой меди. Закутана в роскошное платье, покрывавшее голову с утончённым лавровым веноком в волосах. Жрица прочистила горло и положила на язык лавровый лист взятый из чаши позади. Голова Фавста ещё кружилась и по помещению плавали слабые галлюцинации. Он облакотился на стул, а затем устало плюхнулся в него. Женщина некоторое время перелистывала страницы толстой книги, поглядывала, украшенными сурьмой глазами, на Фавста, а затем громким и чистым голосом, достойным талантливого оратора и не переставая жевать лист священного лавра, начала говорить:

— Здравствуй, троянская кровь! Это третья твоя жизнь, где ты приблизился к мудрости и любви к философии. На пути ты менялся и сохранил любознательность. Не стал жестоким и твёрдым. Ни как камень, который не двигается, зарастает мхом и сидит на месте, в стабильности. Ни как матёрый солдат, который забыл любой язык, кроме силы и слишком сильно поверил в свою богоизбранность и команды начальства. Но и сами изменения не должны происходить лишь по тому, что новый взгляд кажется более легким, приятным, сулит славу или одобряется большинством. В любви и жизни ты также ценил красоту Афродиты и не стеснялся быть человеком и проявлять чувства. Рациональное начало Аполлона пытается жить в согласии, вместе с Дионисийским буйством эмоций. Гармоничная душа, что совмещает в себе разум и познание, вместе с идеями о важности раскрытия человеческого потенциала. Вместе с желанием узнать, как и по каким причинам формируется поведение человека. Вдобавок, ты не смущаешься танцевать и праздновать, украшая цветами себя и близких.

Фавст растрогался и не мог сдерживать улыбку, от которой в мышцах скул появлялось приятное напряжение. Человеку полезно смотреть на свою жизнь и свои поступки под взглядом времени. Таким способом можно увидеть все острые углы, контролировать изменения и направлять себя, подобно строителям акведуков, на плечах которых, лежит огромная ответственность за проведение чистой воды от источников, что могут находиться в немыслимых далях от города. Он хотел встать и поблагодарить жрицу, но молчал и продолжал слушать её чарующий голос.

— Раз в 10 000 лет даётся духу возможность переродится и выбрать кем он будут, и прожить новую жизнь со всеми последствиями своего выбора. Твой дух проходит третью жизнь с перерывом в 3 тысячи лет и третий раз идёт по пути философии и любви к мудрости. Поэтому у тебя есть шанс отправиться в вечную жизнь, к вечным богам. Давай пройдёмся по некоторым моментам твоей жизни и вспомним поэтов, Фавст, любимцев Аполлона, что видят красоту во всех вещах и рождают муз трагедий. В смерти твоей жены тоже есть эта красота. В утрате стабильной почвы под ногами. Такие события придают нашей жизни красок. Они подобны огромному пожару, который может уничтожить постройки и погубить людей, но если совладать с ним, то может и научить людей огню, а наученные люди, совладав с ним, станут непревздойдёнными поварами, гоначарами, кузнецами, или приспособять зло в добро иным способом. Юношество в плену у пиратов, если не сломит человека, то может сделать его амбициозным политиком, который увидит зло изнутри и захочит искоренить его. Иными словами, если боль не сломит душу, не превратит в монстра, то к человеку прийдёт муза и воодушевит на создание стихов или чего нибудь нового. Это естественный ход вещей, как смерть и рождение. А теперь представь, если не научишься спрашивать: “как не бояться смерти жены”, “как научиться жить без неё”, а продолжишь стонать, как другие: “хорошо бы было сохранить её в живых”— дух твой не попадёт в вечную жизнь, к вечным богам. Он будет вечно связан с прошлым и желание изменить то, что уже произошло. Позволь процитирую твоего соотечестенника, Марка Аврелия, что писал: “…Душевно здоровый человек должен быть готов ко всякого рода событиям. Тот же, кто говорит, что дети должны всегда оставаться в живых, а люди всегда должны хвалить меня — подобен глазу, что видит лишь один цвет или зубы, предпочитающие только мягкую пищу”. Такой человек ограничен телом и вероятно, живёт в собственном мире рамок и страхов. Однако большего могущества над собой можно приобрести, если уподобиться кулачному бойцу, который всегда имеет при себе руки и ему нужно лишь сжать их в кулак. В отличие от гладиатора, которого настигнет конец, если он лишиться меча, которым сражается. Я знаю, что ты уже слышал и возможно, услышишь ещё.

Немого передохнув, выпив воды и зажевав новый лист лавра, она облакотилась на медный треножника и жестикулируя кистью, продолжила рассказывать:

— Это и есть красота перерождения, разрушения и создания нового. Даже пеплом можно рисовать. При этом ты можешь спросить, а как так случилось, что боги, устроившие все, просмотрели ту несообразность, что люди вполне достойные, даже посвятившие себя благочестиям, после смерти не вознаграждаются обществом тех бессмертных богов? Но в таком случае, боги, не могли, не противореча разуму и справедливости, отнестись с пренебреженинем к какому либо недосмотру в миропорядке. Поэтому будь уверен, что если бы должен был иметь место другой порядок, то боги бы его установили. Филемон и Бавкида были людьми благочестивыми и достойнешими. Единственные в городе открыли Зевсу с сыном двери. Однако мало быть достойнейшим и благонравственными, чтобы попасть в Елисейские поля к философам и созидателям. Лишь истинные философы по духу, доказавшие это не одной жизнью, способные мыслить глобально и открыто — будут полезны за пределами известных тебе миров и найдут себе место в планах бога — облаков собирателя.

Жрица причмокивая жевала лавр и делала в книге пометки красными чернилами. Фавст хотел подойти к ней поближе, но девушка замахала рукой и указывала тростниковым пером на пол:

— Но но но! Оставайся за чертой, будь любезен!

Квирит опустил голову и увидел под ногами ровную линию, выложенную мозаикой бело-жёлтого цвета.

— Возможно…Фавст, ты ещё не до конца приобрел равнодушие как к благому, так и к дурному, но я знаю, что в правильном обществе, ты раскроешься ещё больше. Но пойми правильно, равнодушие не синоним безразличию. Равнодушие есть равность души. Равнодушие это равенство двух противоположных. Если побеждает какая-то одна, то человек не в состоянии вернуться в нормальное положение. Равнодушие это позиция, которая позволяет определить реальное состояние и принять правильное, взевешнное решение. Равнодушие также не противоречит любви, оно наоборот, помогает любви проявлять себя там и тогда, где она больше всего необходима. Это гармония, иными словами. Если ты не до конца понимаешь мою мысль, то представь, что равнодушие это горизонтальная платфора на треугольном основании в виде пирамидки. На неё кладут шар и платфора наклоняется влево или направо. Так вот управление собой, это сравни управлению этой платформе. Не горевать излишни и не опускать руки, когда стоит бороться. Или принять неизбежное, если ты ужё всё испробовал и ничего не осталось. А шар это твоё физическое тело, которым познав себя, можно тоже научиться управлять. Равенство и баланс двух противоположностей. Быть равным душой означает быть любящим. Который ценит. Это спокойный, уверенный и честный, а не тот, кто отвернулся от жизни. Поэтому он и любящий.

Во время очередного перерыва, он попросил у жрицы испить воды, затем уселся на свой стул и своеобразный симпозиум продолжился

— Вернёмся к воплащениям души, Фавст. — медленно и несколько раз она хлопнула по пъедесталу ладонью — Столь важные вещи нуждаются в больших комментариях, без которых некоторые нюансы будут не вполне ясны. Итак, Зевс уже рассказывал тебе о Пифагоре, которому сохранили память о прошлых воплащениях, чтобы он смог рассказать о том, что видел. Таким образом привлекать достойных. Тебе же Зевс не разрешил восстановить память о прошлых жизнях, но позволит записать всё, что с тобой произошло за последнее время. Хотя Пифагор был не единственным, кому было разрешено поведать об этом. Но под влиянием его откровения были другие, что дополняли и изменяли идеи мужа, рождённого на Самосе, но, что неизменно, навеки вписали божественную истину в историю философии. Давай возьмём же, для примера, фрагмент из «Федра»:

«Но туда, откуда душа пришла, никакая душа не возвращается в продолжение десяти тысяч лет — ведь она не окрылится раньше этого срока, за исключением души человека, искренне возлюбившего мудрость или сочетавшего любовь к ней с влюбленностью в юношей: эти души окрыляются за три тысячелетних круговорота, если три раза подряд изберут для себя такой образ жизни, и на трехтысячный год отходят…Однажды и те, и другие являются, чтобы получить себе новый удел и выбрать себе вторую жизнь — кто какую захочет. Тут человеческая душа может получить и жизнь животного, а из того животного, что было когда-то человеком, душа может снова вселиться в человека; но душа, никогда не видавшая истины, не примет такого образа, ведь человек должен постигать ее в соответствии с идеей, исходящей от многих чувственных восприятий…”

Жрица уселать поудобнее, ещё раз смочила горло водой и выдохнула, готовясь к более детальному объяснению.

— Перескажу тебе историю ещё одного мёртвого солдата, которую ты уже мог слышать от жены, его звали Эр. Ты, кстати читал с ней вместе то, о чём я тебе рассказывала?

— Я что то припоминаю, но я не брал написанное за истину, а многие детали уже забылись.

— Кхм, продолжаем… Он говорил, что душа его помнит, как вышла из тела и вместе со многими другими они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым — идти по дороге налево, вниз, причём и эти имели — позади — обозначение всех своих проступков. Он видел там, как души после суда над ними уходили по двум расселинам, а по двум другим приходили: по одной подымались с земли души, полные грязи и пыли, а по другой спускались с неба чистые души. И все, кто бы ни приходил, казалось, вернулись из долгого странствия. они с радостью располагались на лугу, как это бывает при всенародных празднествах. Они приветствовали друг друга, если кто с кем был знаком, и расспрашивали пришедших с земли, как там дела, а спустившихся с неба — о том, что там у них. Одни, если вспоминали, рассказывали друг другу, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своём странствии под землёй, а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище. За всякую нанесённую кому-либо обиду и за любого обиженного все обидчики подвергаются наказанию в десятикратном размере. Например, если кто стал виновником смерти многих людей, предав государство и войско, и многие из-за него попали в рабство или же если он был соучастником в каком-нибудь другом злодеянии, за всё это, за каждое преступление, он должен терпеть десятикратно большие муки. С другой стороны, кто оказывал благодеяния, был справедлив и благочестив, тот вознаграждался согласно заслугам. Недалеко от устья собирались души войти, как вдруг там заметили россыпь разговорившихся тиранов, а из простых людей лишь величайшие преступники. Как только они уже думали войти — устье издало рёв. Послушные этому рёву, страшные люди в огненном обличье схватили некоторых и увели, других связали по рукам и ногам, накинули им петлю на шею, повалили наземь, содрали с них кожу и поволокли по бездорожью, по вонзающимся колючкам, причём всем встречным объясняли, за что такая казнь, и говорили, что сбросят этих преступников в Тартар. Эр добавлял, что всех сильнее тогда был страх, как бы не раздался рёв, когда будешь у входа. Поэтому величайшей радостью было, что рёв этот умолкал, пересекая границу.

— Прошу прощения, что перебиваю, но почему я не видел ничего подобного, когда был в дите? Вернее…да, я слышал рёв и видел несколько душ без плоти, наблюдал с возвышенности за судом, но всё немного отличалось от сказанного вами.

— Ничто не может вечно повторяться дословно, а скелет просто вёл тебя по тропам закрытым от большинства душ.

— Да…точно…У меня всё ещё мутиться от напитка рассудок

— Кхм. Эр, после суда, с несколькими другими душами провёл в божественных лугах семь дней, а на восьмой день отправился в путь. Они пришли в такое место, откуда сверху был виден луч света, протянувшийся через всё небо и землю, словно столп, очень похожий на радугу, только ярче и чище. Там же висело веретено Ананки. Она — божество необходимости, неизбежности, придающее всему миру движение. Сверху, на каждом из кругов веретена восседало по Сирене; вращаясь вместе с ними, каждая из них издавала только один звук, всегда той же высоты. Из всех восьми звуков получалось стройное созвучие. Интервалы между восемью сферами составляют октаву, или гармонию, так что весь космос звучит, как хорошо настроенный инструмент. Около Сирен, на равном от них расстоянии, сидели трое других женщин, каждая на своём престоле, — это Мойры, дочери Ананки: Лахесис, Клото и Атропос; они — во всём белом и с венками на головах. В лад, с голосами Сирен Лахесис воспевает прошлое, Клото — настоящее, Атропос — будущее. Время от времени Клото касается своей правой рукой наружного обода веретена, помогая его вращению, тогда как Атропос своей левой рукой делает то же самое с внутренними кругами, а Лахесис поочерёдно касается рукой того и другого. Таким образом, первая Мойра вынимает жребий для человека в прошлом, вторая прядёт его настоящее, а третья неотвратимо приближает будущее. Соответственно, Клото — настоящее — ведает внешним кругом неподвижных звёзд, Атропос — будущее — ведает подвижными планетами внутренних сфер, Лахесис, объединяет всех других. Так вот, квирит, чуть только они пришли туда, сразу же должны были подойти к Лахесис. Некий прорицатель расставил их в шеренгу, затем взял с колен Лахесис жребии и написанные на табличках примеры разных жизней, взошёл на высокий помост и сказал:

«Слово дочери Ананки, девы Лахесис. Однодневные души! Вот начало другого оборота, смертоносного для смертного рода, смертью которого будет новая жизнь. Не вас получит по жребию гений, а вы его сами себе изберёте. Чей жребий будет первым, тот первым пусть выберет себе жизнь, неизбежно ему предстоящую. Добродетель не есть достояние кого-либо одного: почитая или не почитая её, каждый всё равно приобщится к ней в большей, или меньше степени. Это — ответственность избирающего: боги невиновны». После этого прорицатель разложил перед ними, на земле, образчики жизней в количестве значительно большем, чем число присутствующих. Эти образчики были весьма различны между собой. Жизни максимально разных животных и все виды человеческой жизни. Среди них были и управленцы тираний, пожизненные, либо приходящие в упадок посреди жизни и кончающиеся бедностью, изгнанием, нищетой и смертью от народного бунта. Были там и жизни людей, прославившихся своей наружностью, красотой, харизмой, речью, силой в состязаниях спортивных, а также простой родовитостью и доблестью своих предков. Соответственно была и жизнь людей неприметных, а также жизнь женщин без прав и бедняков. Но это не определяло душевного склада, потому что душа непременно изменится, стоит лишь избрать другой образ жизни. Впрочем, тут были вперемежку богатство и бедность, болезнь и здоровье, а также промежуточные состояния. Для человека, дорогой Фавст, вся опасность заключена как раз в этом выборе, и потому следует, по возможности, внимательно заботиться о своей душе, чтобы каждый, тянущийся к более возвышенному и приближенному к истинне миропонимаю, стал бы исследователем и учеником в области разума, если его можно откуда-либо почерпнуть. Следует искать и тех, кто дал бы способность и умение распознавать порядочный и дурной образ жизни, который в первейшую очередь, влияет на самого искателя, а из представляющихся возможностей всегда и везде выбирать лучшее. Учитывая, какое отношение к добродетельной жизни имеет всё то, о чём шла сейчас речь, и сопоставляя это все между собой, человек должен понимать, что такое красота, если она соединена с бедностью или богатством, как она меняется от глаза к глазу, как влияет на восприятие других людей, в сочетании с каким состоянием души она творит зло или благо, как используют красоту во имя доброго и дурного, а также, что значит частная жизнь, государственные должности, мощь и слабость, восприимчивость и неспособность к учению. Cвойства души в сочетании друг с другом, и с некоторыми благоприобретенными качествами делают то, что из всех возможностей, человек достойнеший способен, по размышлению, произвести выбор: худшим он будет считать образ жизни, который ведёт к тому, что душа становится несправедливее, а лучшим, когда она делается справедливее. Худшим такая душа будет считать ограниченность и грубость. При жизни, и после смерти это самый важный выбор для человека. Однако, важно не забывать, что и земная жизнь формирует и достраивает душу. Сама душа может иметь склонности к истинности и человеколюбию, но без правильных условий, на Земле, душа попросту не сможет открыться в полной мере.

— Получается…мои неприятные, на протяжении жизни, ощущения о фразе “личный состав” или скука при попойках и пьяных вечеринках, отвращение от грубых людей и даже то, что проведя в армии большую часть жизни, имея награды и уважение, я не свыкся с ней и были сигналами со стороны души, для которых просто не нашлось места? Как качество железа не сможет себя показать в полной мере без хорошего кузнеца….

— Или вкусный фрукт не сможет вырости из семени, если для него не будет подходящей почвы.

— А потом, значит, повстречав Элизию, я и обрёл плодородную почву для своих изменений?

— Именно так. У кого то это учителя, достойная семья, меценаты, любовь, друзья детства, случайности и работа, богатство или наследство, на которое они могут отправиться в путешествие, общаясь со многими людьми, а кто то не такой счастливый и на протяжении долгой или короткой жизни, не находит этой плодородной почвы. Но в аид надо отойти с твёрдым, как адамант, убеждением о благе, чтобы не стать тираном, такой и подобной ей деятельностью не причинить бы много непоправимого зла, и не испытать бы ещё большего зла сам. В жизни часто надо уметь выбирать средний путь, избегая крайностей — как, по возможности, в здешней, так и во всей последующей жизни: в этом — высшее счастье для человека. Да и вестник из того мира передавал, что прорицатель сказал тогда ещё вот что: «Даже для того, кто приступит последним к выбору, имеется здесь приятная жизнь, совсем не плохая, если произвести выбор с умом. Кто выбирает вначале, не будь невнимательным, а кто в конце, не отчаивайся!» После этих слов прорицателя, сразу же подошёл тот,кому достался первый жребий: он взял себе жизнь могущественнейшего тирана. Из‑за своего неразумия и ненасытности он произвёл выбор, не поразмыслив, а там таилась роковая для него участь — пожирание собственных детей и другие всевозможные беды. Когда он потом, не торопясь, поразмыслил, он начал бить себя в грудь, горевать, что, делая свой выбор, не посчитался с предупреждением прорицателя, винил в этих бедах не себя, а судьбу, божества — всё, что угодно, кроме себя самого. Между тем он был из числа тех, кто прожил свою предшествовавшую жизнь при хорошо организованном государственном строе. Павда, эта его добродетель была всего лишь делом привычки, а не плодом философского размышления. Вообщем говоря, немало тех, кто пришёл с неба, попалось на этом, потому что они не были закалены в трудностях и не знали зла. А те, кто приходил с земли, производили выбор, не торопясь: ведь они и сами испытали всякие трудности, да и видели их на примере других людей. Поэтому, а также из-за случайностей жеребьёвки для большинства душ наблюдается смена плохого и хорошего. Если же, приходя в новую жизнь, человек здраво философствовал и при выборе ему выпал жребий не из последних, тогда, согласно вестям из того мира, он, скорее всего, будет счастлив не только здесь, но и путь его отсюда туда и обратно будет не подземным, тернистым, но ровным и небесным. Как раз Эр говорил и о привычках земных, что так же отражаются и на душе. Например, он видел, как душа бывшего Орфея выбрала жизнь лебедя из‑за ненависти к женскому полу, так как от них он претерпел смерть и его душа не пожелала родиться от человеческой женщины. Видел он и лебедя в предидушей жизни, который в этот раз предпочёл выбрать жизнь человеческую. Душа, имевшая двадцатый жребий, выбрала жизнь льва: это была душа Аякса — она избегала вновь стать человеком, памятуя об истории с присуждением доспехов, что после гибели Ахилла его оружие присудили не храбрейшему греку Аяксу, а хитроумному Одиссею. Между тем выпал жребий душе Аталанты, девы — охотницы из Аркадии, которая участвовала в Калидонской охоте и получила из рук Мелеагра, сына царя, ценную голову и шкуру убитого вепря. Она заметила, каким великим почётом пользуется победитель на состязаниях и не смогла устоять, и вновь выбрала себе эту участь. Случайно, самой последней из всех выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, которая лежала затоптанная и никому не нужная. Наконец, душа Одиссея нашла её, где-то валявшуюся: все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть её увидела, сразу же избрала себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий, которому открывается куда более широкий выбор. Души разных зверей точно так же переходили в людей и друг в друга, несправедливые — в диких, а справедливые — в кротких; словом, происходили всевозможные смешения. Наверняка, ты сейчас думаешь и о тех бобрах, что встречал? И задаёшься вопросом, какие души могли выбрать жизнь таким удивительных зверей.

Фавст молча покачал головой и поправлял глазную повязку.

— На счёт твоего глаза — я тоже не осведомлена, извини. Но в телах бобров могут быть те души, которые в прошлых жизнях тоже разачаровались в людском обществе и устали от него. Они готовы пожертвовать продолжительностью жизни и высшим познанием человека. Тела бобров могут выбрать те, кто хотят отдохнуть от человеческой жестокости, войн и раздоров, но при этом страстно желающие создавать и жить в крепких, заботящихся друг о друге группах и парах. Такие души — творцы сохраняют и продолжают своё стремление заниматься архитектурой и менять природу под свои нужды. Это могут быть души, что отказались от потребления мяса и скорее будут есть кору деревьев. Это души, желающие приглашать в построенные ими запруды новую жизнь и делить место с рыбой, лосями, ондатрами, выдрой. Вместо войн за территории. В конце концов это могут быть души, что хотят не просто создавать, но и жить вдали от человечества, одновременно с этим, имея некоторую власть над ними. Например, возможность затопить поселение или осушить местность с помощью плотин. Всё это стало особенно ярким, когда кровь гневных дев, Эриний, попала в еду и в воду тех бобров. Они обрели больше сознания, недоступного обычно животным. Души частично вспоминали свои предыдущие жизни и создали целую библиотеку знаний, которую ты, должно быть видел. К архитектуре плотин, нор и хаток добавились храмы и статуи, места для общения на манер человеческих форумов, дома, заборы со рвом и фермы. Они изучают язык человека и лишь Мойры знают, к чему эти души смогут прийти. Они впитали кровь богинь мести и безумия. Действительно стали безумными, выйдя за пределы обычного сознания бобра. Их гениальность и умелость тоже можно принять за безумие, не так ли? А будет ли проявляться месть и гнев? Ведь с одной стороны эти души выбрали жизнь бобров, помня о глупостях и жестокостях человечества, а с другой стороны даже в теле бобра, человек их продолжает донимать….

Немножко постучав по пьедесталу ногтями они продолжила:

— Так вот, когда все души выбрали себе ту или иную жизнь, они в порядке жребия стали подходить к Лахесис. Какого кто избрал себе гения, спутника, получаемого при выборе следующей жизни, того она с ним и посылает, как исполнителя сделанного выбора. Прежде всего этот страж ведёт душу к Клото, под её руку и под кругообороты вращающегося веретена: этим он утверждает участь, какую кто себе выбрал по жребию. После прикосновения к Клото он ведёт душу к пряже Атропос, чем делает нити судьбы жизни уже неизменными. Отсюда душа, не оборачиваясь, идёт к престолу Ананки и сквозь него проникает. Когда и другие души проходят его насквозь, они все вместе в жару и страшный зной отправляются на равнину с рекой Летой. Там нет ни деревьев, ни другой растительности. Вечером они расположились у реки Мнемосины, вода которой не может удержаться ни в каком сосуде. В меру все должны были выпить этой воды, но, кто не соблюдал благоразумия, те пили без меры, а кто её пьёт таким образом, тот всё забывает. Когда они легли спать, то в самую полночь раздался гром и разразилось землетрясение. Внезапно их понесло оттуда вверх в разные стороны, к местам, где им суждено было родиться, и они рассыпались по небу, как звёзды. Эру же не было дозволено испить этой воды. Как и тебе, которого предостерег скелет. Он не знает, где и каким образом душа его вернулась в тело. Внезапно очнувшись на рассвете, он увидел себя на погребальном костре, c которого спрыгнул и всё рассказал. Таким вот образом, рассказ может уберечь каждую душу от неправильного выбора, если ему поверят, и она может отправиться спустя три философских жизни в Елисейские поля. Нужно стараться держаться среднего пути и всячески соблюдать справедливость вместе с разумностью, чтобы, пока мы здесь, быть друзьями самим себе и богам.

— Я вспомнил фрагмент из Энеиды Вергилия, моего знаменитого соотечественника:

«Душ семена рождены в небесах и огненной силой

Наделены — но их отягчает косное тело,

Жар их земная плоть, обреченная гибели, гасит.

Вот что рождает в них страх, и страсть, и радость, и муку,

Вот почему из темной тюрьмы они света не видят.

Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,

Им не дано до конца от зла, от скверны телесной

Освободиться: ведь то, что глубоко в них вкоренилось,

С ними прочно срослось — не остаться надолго не может….Души тогда к Летейским волнам божество призывает,

Чтобы, забыв обо всем, они вернулись под своды

Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться”

Фавст, не вставая со стула, временами запинаясь и замолкая, рассказывал фрагмент, а жрица в это время достала последний лист лавра и положила на пъедестал пустую чашу, намекая, что скоро разговор подойдёт к концу, а по завершению его стиха — слегка захлопала в ладони

— Потрясающее дополнение! Но дорогой Фавст, теперь вновь чуть чуть о тебе. Ты не помнишь предыдущие жизни ибо испил по завету небесному, из реки Леты перед перерождением. Ты прошёл путь от рекрута армии Рима, готового безприкословно выполнять приказы до сомневающегося в истинности многих вещей, мужчины. От наслаждения примитивными удовольствиями тела за компанию, до удовольствий интеллектуальных и душевных бесед, или комфорта быть наедине с собой. Вместо постоянно веселья вина и азартных игр ты всё чаще склонялся к раздумьям и поискам ответов, к попыткам понять не только себя, но и других людей. Ты выбирал попытки отыскать новое, войти в неизведанное, чтобы воспользоваться шансом для изменения жизни. Другие и не пытаются искать ответов и не занимаются философией. Они живут традициями, обычиями и послушно следуют тому, что в них вкладывали родители или общественные нормы, абсолютно без разбора и сомнения. Добровольный уход из жизни, о которым ты размышлял, всегда оттаскивался на самый последний шаг, который, в прочем, ты бы и не совершил. Ибо если ты постоянно ищешь ответы и что то новое, отчаяние толкает тебя в ещё больший поиск, то рано или поздно, обретя новое окружение, опыт путешествий, новые книги, освоенные навыки, новые победы, ты бы изменился так, что непременно нашёл бы нужные для себя ответы и силы. Когда душа достигает Элизиума, у них есть выбор: остаться в Элизиуме или переродиться. Если душа возрождается три раза, то её отправляют на Острова Блаженных для жизни в вечном раю. А о нём Зевс решил рассказать тебе самостоятельно.

Ровно в этот момент, как по часам, вновь вбежали танцующие девы вместе с Фавнами. Они взяли квирита под руки и не прерываясь, вывели из помещения. Фавст успел услышать как жрица крикнула: Soma-Sema! ⁵¹

Глава II

Втянувшийся в танец Фавст увидел на улице Меркурия. Она пархал над водной гладью и практически у горизонта расстался с мешком, в котором были головы, сбросив их далеко в океане. Танцем, вместе с девушками и фавнами, он приблизился к уже известному зданию. Фавст протиснулся во входное отверствие и вновь оказался под фаллическими сводами. Внутри было ярко, как днём. За ним вошли две девушки с надетыми масками и хором сказали:

— Да начнётся тайна и да пройдёшь ты тест, чтобы отправиться в поля философов! Сегодня мы сразу же пройдём в высшую степень посвящения — епоптию! И завершим мистерию!

Посередине зала всё так же стоял таз, с налитым в него мёдом. Девушки оставили Фавста прямо перед тазом и принялись уже поочерёдно говорить, пока одна танцевала, другая рассказывала, активно махая руками и передвигаясь по залу, и наоборот.

— Вся пища от мёртвых! От земли и от умерших!

— Растения от земли или животные питяющиеся растениями!

— Это дар мёртвых!

— Это дар мёртвых!

— Это то, что соединяет мёртвых и живых, но не делает живых мертвыми. Мы — соблюдаем баланс смерти и жизни!

Затем девушки приблизились друг к другу, хлопнули в ладоши и вновь сказали хором:

— Бог Дионис и Загрей, пладородия бог и смерти и жизни, и воскрешения!

Затем девушки прикоснулись друг к другу лбами и подошли к Фавсту с разнах сторон, стягивая одежду.

Фавст возмутительно отстранился и взбрыкнул

— Что вы делаете?!

— Это часть мистерий!

— Да да! Это тест!

— Тест!

— Сейчас мы помогаем освободить тебе бесмертного бога заключённого в теле. Твою душу! Отчищение твоего божественного элемента от земной природы! Нет сопротивленью!

— Так нужно, Фавст! Иначе не попадёшь к богам и жену не увидишь!

Фавст сглотнул слюну и бросил попытки к сопротивлению

Тем времени девушки стянули с него всю одежду, обножив до гола и усадили на ковер из травы и благоухающих цветов, что успели подстилить фавны. Девы вновь заплясали, а фавны играли у входа. Вокруг обнажённого Фавста одна девушка осыпала его различными цветами и обливала мёдом, вином и молоком. Другая девушка ходила вокруг Фавста, совершая идеальный круг и зачитывала:

— Как только душа покинет свет Солнца,

Иди направо, тщательно остерегаясь всего.

Радуйся, испытав испытанное, прежде ты не испытывал этого никогда.

Ты стал богом из человека. Ты — козленок — упал в молоко.

Радуйся, радуйся! Ступай направо

По священным лугам и рощам Ферсефонейи!⁵²

Затем в таз добавили гроздья винограда и одна из девушек, в маске Деметры или Цереры, плавно сняла свой хитон и передала его девушке в маске Персефоны или Прозерпины. Таз был достаточно широким и большим, чтобы уместиться там нескольким людям. Девушка в тазу схатила Фавста за руку и потянула на себя, а он, едва не споткнувшись, залез к ней, непроизвольно давя виноград. На её светлом, обнажённом теле присутствовала лишь маска. Она начинала медленно и нежно ласкать щёки, плечи и руки Фавста, обливать его тёплым молоком и мёдом. Её нежные руки лаского впивались в его волосы и спускались к шее. Он же некоторое время сидел недвижим, словно в ступоре, но постепенно присоединялся к девушке, словно изучая правила игры. Фавст начинал медленно дотрагиваться до неё и ласкать тыльные стороны ладоней и предплечья, аккуратно проводя пальцами от логтя до кисти.

Процерпина или Церера же ходила вокруг двух людей и говорила:

— Мы давим ногами виноград! Растерзание Диониса! Вино, это кровь Диониса! Это приобщение к нему! Титаны пожрали младенца Диониса и были испепелены молнией Зевса, а потом из пепла титана и плоти Диониса явились люди! В человеке есть начало Дионисийское и титаническое злое начало! Соединясь с началом дионисийским, люди скрепляют начало и титаническое. Священнодействие свободного потока жизни, мёртвое и живое! Разрыв его плоти такой же поток жизни, как и набухающие молодые плоды винограда на ветках!

Под гигантскими фаллосами из камня играла музыка Фавнов, стоял аромат трав и сладости. В этом экстазе, ощущения отрешённости от реальности, атмосфере приятных запахов, под игру фавнов и влияния кикеона, женщина в маске Цереры или Деметры ласкала твёрдый член Фавста, а затем обнимала его шею двумя руками. Не отрываясь от объятий она села на квирита и они соприкоснулись сладкими телами. Маски женщин были улыбчивы и в этот момент это было особенно хорошо заметно. Под сладкие вздохи людей и услиливающиеся стоны, на их плечи, руки спустила женщина в маске Прозерпины или Персефоны, лаская руками головы, волосы, плечи и спины двух людей. Фаллические тотемы казались настолько огромными, что словно дырявили потолок и царапали само небо. Тем временем женщина в маске садилась на Фавставсё плотнее и глубже, обнимая крепче за шею и усиливая стоны. Фавст сжимал и ласкал её бархатную кожу, а её теплое дыхание ощущалось даже через маску. Всё более яркое и прерывистое дыхание, быстрые, но одновременно нежные движения возбуждали лишь сильнее. Тем временем таз с мёдом всё больше наполнялся вином и пребражался растоптанными гроздьями винограда, плавающими в нём злаками, фрукатми и молоком. Они всё с большей страстью обнимали друг друга и ласкали, всё быстрее двигались их тела и всё больше они потели, смешивая пот с другими ингредиентами. Фавст целовал медовую кожу женщины и сжимал её грушевидную грудь. Под конец, они слились в громких стонах и в тёплом, возбуждённом дыхании друг друга. Их движения были плавными и быстрыми, тела молочными, медовыми и винными. Из таза, от их ярких движений, выливалась за края жидкость… На пике оргазма они всё крепче вцепились друг в друга, прижимались, чувствуя обжигающее тёпло друг друга. Внутренее и внешнее. В момент окончания, их стоны слились, а ладони переплелись соразмерно телам. Фавст крепко сжимал бёдра девушки и под стоны, разносившиеся по всему помещению, они взаимно кончили. Вылившаяся из женщины сперма смешалась в тазу со всем содержимым и перемешалась, движением тел. Голова Фавста закружилась, а фаллические своды словно начали кругообразно танцевать и кружиться, земля вновь задрожала. Затем из этого таза с непередоваемым запахом, закричал младенец. Его тут же подобрал в свои руки, непонятно откуда взявшийся Меркурий.

Жизнь — смерть — жизнь! Истина Дионису! — Вскрикивали женщины и после этих слов сознанее Фавста мутнело и он провалился в сон. Последнее, что запомнилось — это яйцо. Младенец на плечах Меркурия держал маленькое яйцо, блистящее золотистыми оттенками и искрами. По ногам бога заползла маленькая змейка и добравшись до ребёнка, обвила собой новоявленное яйцо и так застыла. После этого квирит уже проснулся в избушке, чистый, и в приятно пахнущей, новой тоге. Над кроватью висел гладиус, а рядом сидел Юпитер. Меркурий же, как и при первой встрече, играл умиротворяющие мотивы на лире.

Глава III

— О Юпитер…мне всё приснилось?!

— Нет, всё истина.

— Ох…а где тот ребёнок? Я помню, что из таза…родился ребёнок…сумасшествие.

— Он цикл исполнил и родился чтобы стать землей и был отдан Аполлону. Ты же прошёл посвящение в божественный чертог, потому что от семени твоего он родится сумел.

— Перед тем как отключиться я помню, что вместе с ребёнком было ещё яйцо. Где оно? Что это?

— Орфическое яйцо, это символ бесконечного космоса и свободы твоей от тела темницы. Душа философская там будет бессмертна для полей Елисейских. Змейка вокруг есть печать посвящения.

— Всё это было, чтобы попасть в Елисейские поля, к бессмертным, и больше не перерождаться?

— Да, ты прошёл! Стать героем и удостоиться божественной участи многие хотят и хотели. А тебе удалось. Считай, что почти Геркулес! Ты был в аиде, бобров усмирил, пожертвовал глазом, спасзолотого скелета и скоро совсем направишься в поля Елисейские! Ты знаешь, что раньше, самая большая мечта греков была — стать героем. А герой тот — кто приносит пользу даже после смерти.

— А как я буду приносить пользу после смерти?

— Узнаешь!

— Узнаю? Кхм…ещё девушки сказали, что я увижу там жену?

— Эх…порушили девы сюрприз…

Фавст заулыбался и спрашивал дальше:

— Объяснишь мне ещё раз идею с младенцем и эту мистерию? Это символы смерти и воскрешения…освобождение духа из темницы плоти…

— Да. Культ Диониса, дитя съеденного титанами. Орфическое явление и Диониса исчезновение сравнимо со смертью и следующим воскрешением. Культ младенца Диониса-Загрея пробуждение празднует и надежду на обновление духа даёт. Дитё — символ погибшего и загубленного титанами возраждённого. Каждый человек такой младенец, который проходит через страдания природы и мира, а знание тайны и философии даёт ему новую жизнь. Возможность стать бессмертным и освободиться от тюрьмы плоты.

— Ох…Бог мой…а каким планом ты хотел со мной поделиться? Какая я у меня в нём роль?

Квирит потирает глаза, зевает, массирует руками лицо, а затем устраивется поудобнее в кровате, чтобы послушать Зевса.

— О, Фавст! Полнота и интенсивность жизни ожидает тебя в полях Елисейских, чтобы познавать мир и направлять его, под парусами божественных имен, без сомнения. Так как я распределяю добро и зло на земле, то хочу, чтобы унаследованный мир мне развивался. А чтобы правильно распределять баланс сил и общественный порядок, мне нужно больше душ философских, с которыми можно будет преобразовывать Землю. Когда ты всемогущий и вечноживущий, то становишься глупым и слишком зазнавшимся. Поэтому мне нужны другие, великие умы и души, чтобы оценивать течение жизни и предлагать идеи. Вместе с тобой будут как ещё не родившиеся, так и давно повидавшие этот мир. Пифагор, Сократ, Платон или Ферекид Сиросский и Эмпидокл, но также и иные, которые вызовут обоюдную радость, я уверен… — Зевс замолчал и добродушно улыбнулсу Фавсту. — Например, легендарный музыкант с лирой золотой… А чтобы люди с потенциалом великим имели правильные указатели и ориентиры для пути своего, тебе нужно записать всё в книгу. Большинство прочитавших, всё равно посчитает всё мифом или легендой, но те, кто поймут наши мысли — смогут стать ближе к Елисейским полям и возможно, в торжество наше влиться!

Тут Фавст спросил на счёт устройста Элизиума и вновь ему улыбнулся, светлой улыбкой своей, создатель бессмертных и смертных.

— Когда войдёшь на поля Элизиума, Фавст, вместе с Кроном, с другими значимыми душами, на островах блаженных мы будем сопристольниками друг друга. Души Элизиума получают жизнь, свободную от труда тяжёлого, не скребут силой своих рук ни землю, ни морскую воду ради скудного пропитания. Прекрасные на вкус и вид яблоки силы и молодости цветут вечно на деревьях объятых дыханием тёплого зефира, западного ветра. Вместе с богами и почитаемыми людьми тонкого ума ты будешь гулять среды клумб и золотых сверкающих цветов. Благоухающие венки и гирлянды окружат тебя счастьем невиданным ранее. В рощах души живут и лежат на мшистых, мягких подстилках, у кристальных ручьев, что журчат у лугов. Иногда приходят умеренные дожди с длительными интервалами и ветрами, которые по большей части мягкие и осаждают росу. Они нужны, чтобы не забывать то прекрасное, что даёт каждое из времён года. Снег чудесного белого цвета, чтобы устравиать игры. Философы, как учителя жизни, не чуждаются ни игры, ни какого-либо отрадного развлечения, но во все вносят меру и своевременность. Кроме того, на островах преобладает целебный воздух, благодаря климату и умеренной смене времен года. Медово- сладкие плоды и нектары пититают теплом и вселяют энергию. Там горят золотые цветы, что возникают из трав под сидящими деревьями. Там жители обвивают руки браслетами из цветов. Однако, кроме празднества, cчастья и свободы человека от гнёта и труда физического, души Элизиума занимаются тем, что наполняет их. Весь Элизиум украшен разноликими статуями местных скульптуров, картинами художников весёлых, изобретениями учёных, книгами писателей и Философов. А дома можно найти на любой вкус, если захочется жить в них. Каждый находит занятие по душе. Не менее важны и симпозиумы, где за общим столом собираются души и под дуновение тёплого ветра, совершенствуются и наслаждаются общением. Каждый учиться от другого и разговоры их без яда и токсичности. Любые темы дозволено обсуждать за играми и пирами. Итак, если в мире живых приходилось соблюдать осторожность порой, чтобы не задеть чувства и избегнуть той грубой насмешки, которые извлекают из себя спорщики и софисты, то в наших речах полная свобода обсуждения и взаимного уважения личности, а не идей. Идеи могут быть дурны и не соответствовать реальности. А для общения одну тему дает история, другие можно почерпнуть в жизни повседневной. Многие из них содержат примеры, располагающие к философии, многие — к благочестию; они пробуждают ревность к великодушным деяниям, к благородству и человечности. Иные возбуждают страсть к творчеству. Кто, ненавязчиво использовал бы эти рассказы, воспитывал бы пирующих и намного сократил бы дурную сторону опъянения. Но те немногие, кто увлечены такими беседами и лечат свои и чужие души имеет все шансы оказаться на совместном столе с тобой в Элизиуме. А на пирах Элизиума кроме бесед принято упражнять тела ещё пляской и хороводами. Воистину, танцующие философы! Объективную помощь дают они друг другу и деляться идеями. Так, каждый становиться человеком универсальным. К великими демонам человечества ты присоединишься. Чертог философов и новаторов. Спускатели муз и отцы гениев будущего. Гениев глины, мысли, слова и красок! Я Стиксом клянусь, что рано или поздно мы создадим золотую Землю с помощью разума, вместо кулака! Во славу богов Олимпийских!

Юпитер немного замолк но он настолько охвачен собственной речью, своими планами, амбициями, что произносит их громогласным тоном. Он всё так же ходить по дому, поглаживая свою бороду и размахивая руками. Хотя Фавст и желал выразить собственное восхищение и предвкушение, поблагодарить Юпитера за то, что он передал это чувство воодушевления и мурашек, но решил промолчать, сжав губы и устремить взор к потолку, представляя всё сказанное выше и дальше слушал речь бога громовержца.

— Про мою идею…век жестокий однажды, позабыв о сражениях, смягчится и будут не в битвах нас люди взывать, а в искусстве! Однажды, как то сказал о силей своей несравнимой. Говорил я, попробуйте, боги, чтоб всем вам самим убедиться, цепь золотую спустите с высокого неба на землю. Все до последнего бога и все до последней богини за цепь схватитесь, и все же не стащите с неба на землю вы устроителя Зевса всевышнего, как ни старайтесь! Однако даже при силей моей, я не властен над умами людскими. И боюсь, что могу быть забыт. Всех богов могут, однажды, забыть. Всё сотворённое, все чудеса и весь мир будет приписан страдальцу на римском кресте. Он уже скоро совсем станет владельцем умов римских на государственном уровне! А ведь он — только фантазия людская и суп десяток верований! Мойры предупредили меня об этой опасности, что cкоро могучий Пан, как олицетворение всей природы великой умрёт под натиском креста. Я же решил, что вместо силы и гнева мне нужно больше нестандартных решений. Мне нужно быть более хитрым, чтобы нас сохранить и культуру спасти. Ты, помимо прочего, как представитель народа, что соединяет и ассимилирует другие культуры, о квирит, будешь невероятно полезен! Вы рационализируете богов и мифы, превращая нас в искусство и продолжаете воспевать наши имена. Мы должны и в будущем становиться воодушевлением для рода человеческого и покарять новые мысли, идеи и платформы! Пускай через тысячи лет не только истории о нас сохраняться, но и мы станем настолько узнаваемы, любимы и интересны всем возрастам и всем континентам, как ни какие другие боги планеты! В том числе и мне самому нужно поменяться. Поэтому нужны мне истинные философы и мыслители, чтобы помочь справиться с постоянными походами к людям и что то сделать с необузданной страстью к женщинам. На Земле же стремительно меняются времена и боги Олимпа отходят на задние ряды… Что то нужно делать, чтобы держать власть вселенной и далее, чтобы Олимпа наследие не кануло в Лету. Люди будущего могут и совсем перестать верит, станут достаточно умны для для этого… но если мы успеем покорить их сердца и станем неразрывным синонимом интеллекта, искусства и вдохновения, то и мои ошибки они смогут простить, и нам, думая я, богам не нужна будет вера людская. Представь, Фавст…религиозные храмы в нашу честь могут дополниться фигурами божественными, по референсам которых учатся художники, а в нас они и верить не будут. Однако чтят и радуются нам. Дома они станут украшать нашими бюстами, а в академиях и школах читать поэмы Гомэра! А затем и сами писать стихи и поэмы в нашу часть. Воспевать будут не только меня, но и красоту Афродиты, танцы Пана, мудрость Афины! А мы с тобой, и другими умами…сможем точечно выбирать людей, к кому отправить моих дочерей — муз. Им благодаря, люди будут создавать шедевры, воспевать наши имена и давно почившее времена! Мы будем искать и ждать те души, что станут звёздами в мире людей и им помогать. Художники, философы, учёные, скульпторы, и всякого рода люди искусства и наук. О, счастливы будут те, кому отправляются музы! Любовь к человечеству и к высшему знанию. Через нашу любовь человек вновь узрит век золотой и отстроит его с красотой и любовью к прекрасному. Человек станет богу подобен, я позволяю! Вы, римляне или квириты, приняли нас, хотя и в изменённом виде. И люди будущего примут нас и захотят быть равными свободе и величественности. Они неизменно, уверен, примут, однажды всё наше наследие! Там, в будущем, на фоне дряхлого креста, мы будем выглядеть ещё более привлекательнее, за счёт свободы и силы, радости и плясок, за счёт торжества красоты людского тела, с которой мы отождествляться будем! Иначе говоря, Фавст, чтобы в вечности мы были в памяти людского рода — нам нужно, чтобы люди приносили нам другие дары. Сладкие плоды неиссикающих поэм, стихов, чтобы они называли нашими имена новые планеты, невиданные прежде. Пусть дети, города и технологии, и миссии по освоению космических просторов, и корабли космические получат наши имена. К примеру Артемидой или Аполлоном, как покровители охоты и всего живого и яркого. Пусть станем мы для людского будущего вечным вдохновением и синонимом интеллекта и цивилизованности, раздери меня Тритон, самим символом культуры человеческой! Чтобы под взглядом вечности они помнили именно о нас, как о своих бессмертных, поистине, богах! Такого желаю я могущества. Пусть будем вечно живы мы, а философия позволит мыслить всем свободно, без оков. А люди обретут гармонию души! Вместе со всеми душами Элизиума мы вернём человечеству золотой век, где древних богов имена и клички героев будут знакомы каждому, кто на планете живёт, а со временем и не только на Земле одной!

В конце вновь раздался гром с улице, но в этот раз он был более музыкальным и продолжительным, словно кто-то в небесах ритмично бил в барабаны.

— А ещё…я отдам тех скелетов на милость твою, измени их души и помоги им. Я тебе доверяю.

Затем Юпитер произнёс завершающие слова и протянул квириту золотой кубок с водой на котором выгравирована буква “М”:

— Дух твой свободен! Ты вырвался из темницы тела навек!

— Я неописуемо благодарен за твою речь и…ты видишь по моим мурашкам, какое впечатление ты произвёл своими словами. Но я хочу добавить, что в Элизиуме, а затем и на Земле стоит подумать о школах и академиях любви. Ибо люди должны не только изучать свободное искусство, математику и так далее, но и учиться общаться друг с другом. Учиться понимать все причины дурного и хорошего поведения, чтобы каждый мог помочь соседу исправить и залечить шрам от грубой жизни, пока шрам не начал гноиться. И я абсолютно согласен, что в совмещении муз, наук, творчества, технологий, избавления от рабства труда, и в люви мы сможем увидеть новый, золотой век, в которым знания, философия умеренности и любовь возвысит человека! — Затем Фавст засмеялся и добавил, после небольшой паузы- Ииии…мы так же будем почитать вас, Зевс, и других богов как символ культуры и образованности.

Юпитер засмеялся с Фавстом, фигуркой из слоновой кости перемешал в посуде мёд со злаками и вином, добавив их в кубок. В конце он сказал:

— Когда всё в книгу запишешь и будешь готов, из кубка сделай два глотка, там Мнемозина. Ты обретёшь всезнание и мы продолжим путь.

На этом я заканчиваю описание всего, что происходило со мной. Боги разрешили вписать их имена, гимны без сокрытия чего либо и пересказать всю историю в мельчайших подробностях, что я вспомнил, испив из кубка.

Моё имя Фавст Латиний Коклес Бланд.

Vixit. Valete!

Cтих второй:

Чудесен лес порой осенней,

Тропинки в листьях утопают,

Шумят дубравы в лунном свете,

Где город призрачный стоит.

Сверкает ярко солнце в небесах,

И облака в его огне краснеют,

И я, читая о любви краснею.

А я всё жду, когда за тем столом, с венками,

Расскажут об орлах имперских,

И северных делах легионерских,

Мне явленных сквозь золотой туман.

Я жду, чтоб мудрость разделить его

И горе, что из древности пришло.

P.S. Археологический отдел долго совещался с Департаментом культурного наследия и было решено добавить к изданию отрывки поэта страны, на территории которой была найдена книга, чтобы подчеркнуть слова Зевса:

Arthur Rimbaud “Soleil et chair“⁵³

…Si les temps revenaient, les temps qui sont venus!

— Car l'Homme a fini! l'Homme a joué tous les rôles!

Au grand jour, fatigué de briser des idoles,

Il ressuscitera, libre de tous ses Dieux,

Et, comme il est du ciel, il scrutera les cieux!

L'Idéal, la pensée invincible, éternelle,

Tout; le dieu qui vit, sous son argile charnelle,

Montera, montera, brûlera sous son front!

Et quand tu le verras sonder tout l'horizon,

Contempteur des vieux jougs, libre de toute crainte,

Tu viendras lui donner la Rédemption sainte!

— Splendide, radieuse, au sein des grandes mers

Tu surgiras, jetant sur le vaste Univers

L'Amour infini dans un infini sourire!

Le Monde vibrera comme une immense lyre

Dans le frémissement d'un immense baiser!

— Le Monde a soif d'amour: tu viendras l'apaiser…⁵⁴

…Ô Vénus, ô Déesse!

Je regrette les temps de l'antique jeunesse,

Des satyres lascifs, des faunes animaux,

Dieux qui mordaient d'amour l'écorce des rameaux

Et dans les nénufars baisaient la Nymphe blonde!

Je regrette les temps où la sève du monde,

L'eau du fleuve, le sang rose des arbres verts

Dans les veines de Pan mettaient un univers!

Où le sol palpitait, vert, sous ses pieds de chèvre;

Où, baisant mollement le clair syrinx, sa lèvre

Modulait sous le ciel le grand hymne d'amour;

Où, debout sur la plaine, il entendait autour

Répondre à son appel la Nature vivante;

Où les arbres muets, berçant l'oiseau qui chante,

La terre berçant l'homme, et tout l'Océan bleu

Et tous les animaux aimaient, aimaient en Dieu!

Je regrette les temps de la grande Cybèle

Qu'on disait parcourir, gigantesquement belle,

Sur un grand char d'airain, les splendides cités;

Son double sein versait dans les immensités

Le pur ruissellement de la vie infinie.

L'Homme suçait, heureux, sa mamelle bénie,

Comme un petit enfant, jouant sur ses genoux.⁵⁵

Любовь к одному человеку перетекает в любовь к мудрости в целом. Любовь к рассудительности и самому человечеству, и тому совершенству, что видела душа до своего перерождения.

Об авторе

Мой телеграм канал: t.me/alexanderagassiz

Примечания

1

полная луна

(обратно)

2

Латинское выражение для передачи удивления. Ох\ах

(обратно)

3

Камень\символические ворота в обитель мёртвых.

(обратно)

4

Означает мир\земля. Однако мир одновременно как наш, так и загробный мир.

(обратно)

5

Для римлян наш мир живых был своего рода небесами, под которыми существует подземный, инфернальный мир. Infernalis — дословно означает лежащий\находящийся ниже.

(обратно)

6

Дословно обозначает: Да пусть откроется мир!

(обратно)

7

памяти

(обратно)

8

Если ты будешь в Риме, живи по римскому обычаю; если ты будешь в другом месте, живи\веди себя как местный\как там себя ведут

(обратно)

9

По пути мрачному. Цитата из Катулла

(обратно)

10

— 46 кг

(обратно)

11

Пенула. Широкий плащ из шерсти без рукавов, который застегивался спереди, мог закрывать человека полность и имел капюшон, чтобы защищать от холода и осадков.

(обратно)

12

Награды, крепившиеся на перекрещенных ремнях.

(обратно)

13

Главный центурион в римской военной иерархии

(обратно)

14

* mille passus, 1480 м и pes (стопа) 29,57 см-

(обратно)

15

окружение

(обратно)

16

Со всего известного мира

(обратно)

17

Сад/двор в римском доме/вилле

(обратно)

18

Римский архитектор

(обратно)

19

Водяной орган

(обратно)

20

Помошник центуриона

(обратно)

21

Blandus — манящий, льстивый, приятный

(обратно)

22

На латыни ”supervisor”. Как и на английском языке

(обратно)

23

Vigilantes. Стражы города, полиция

(обратно)

24

Часть доспехов, что защищала переднюю часть ноги, c коженой внутри подстилкой

(обратно)

25

круглая площадка для выступления, актёров, музыкантов и танцев

(обратно)

26

задача\работа\дело

(обратно)

27

рождение\восход\начало

(обратно)

28

дом\место рождения

(обратно)

29

вые…у

(обратно)

30

возмездие\оплата\кара за преступление

(обратно)

31

к человеку

(обратно)

32

каждому своё

(обратно)

33

В ранней римской республике существовал национальный герой с прозвищем ”Коклез”. По одной из версий у него был только один глаз из-за чего люди кликали его ”Киклоп” (Kyklopos) (циклоп). Однако не все могли произнести это греческое слово и киклоп превратился к коклез (Cocles)

(обратно)

34

Латинское восклицание радости\боли\предупреждения\неожиданности\удивления. Ох, ах, вау

(обратно)

35

Mare nostrum. Так римляне называли средиземное море.

(обратно)

36

Закусочные в античности. «горячий» (thermos) и продажа (poleo)

(обратно)

37

Наслаждайтесь временем!

(обратно)

38

Нисейский бог и Бромий — Дионис

(обратно)

39

германское племя

(обратно)

40

космос\мир

(обратно)

41

Публичный дом

(обратно)

42

древнегреческая система измерения длины. 1 каламос равен 10 футам или 3 метрам

(обратно)

43

В древнем Риме — список лиц, объявленных вне закона. За выдачу или убийство включённого в списки назначалась награда, за укрывательство — казнь.

(обратно)

44

μαλάκας — жаргонное оскарбление означабщее ”мягкий, женоподобный, дрочун, трус”

(обратно)

45

накидка

(обратно)

46

”Я даю, чтобы ты мог дать.“ Практическое отношение к религии и выражение договора\обмена и взаимности между человеком и божеством, духом. Дары, предлагаемые человеком, идут с ожиданием, что позже бог подарит что-то ценное, побуждая к благодарности и дальнейшим ритуалам. Получается непрерывный цикл взаимодействия человека и сверхъестественного.

(обратно)

47

Греческая богиня случая и изменчивости мира

(обратно)

48

Троя

(обратно)

49

Металлические медальные пластинки круглой или овальной формы с изображениями разных богов и животных.

(обратно)

50

легендарный напиток, упоминающийся в поэмах Гомера

(обратно)

51

Тело — темница

(обратно)

52

Персефоны

(обратно)

53

Солнце и плоть

(обратно)

54

..Вернитесь же назад, былые времена!

Окончен Человек! он отыграл все роли!

И близок, близок день, когда по вольной воле,

Свободный от Богов, окинет взором он

Те небеса, где был он некогда рожден!

И ты узришь тогда, как пламя идеала

На благородном лбу победно воссияло;

Как, раздвигая плоть, из тела Бог встает!

Как гордо он стоит без страха и забот,

Отринувший ярмо печали и сомненья,

И дать ему придешь святое Искупленье!

— Сияя и лучась, ты возвратишься вновь,

С улыбкою неся безмерную Любовь;

Придешь ты, осветив собой безмерность Мира!

И затрепещет он, как сладостная лира,

Впивая огневых лобзаний волшебство…

(обратно)

55

…О Венера! Юность мира!

Я сожаленья полн по древних временах,

Что больше фавнов нет, похожих на зверей,

Богов, которые грызут кору ветвей

И белокурых нимф целуют среди лилий.

Я сожаленья полн, что минул век сатира,

Под взглядом радостного Пана соки всей

Вселенной — воды рек, кровь листьев и корней;

Когда дрожала под стопой его козлиной

Земля зеленая и лился над долиной

Из флейты сладострастной гимн любви.

Прислушивался Пан и слышал, как вдали

Его призыву вся Природа отвечала,

И роща на ветвях поющих птиц качала,

Земля баюкала людей, и всем зверям

Любовь, всесильный бог, свой открывала храм.

Я сожаленья полн о временах Кибелы

Которая неслась на колеснице белой,

Сверкая красотой средь блеска городов;

Жизнь вечная лилась из двух ее сосцов,

Струями чистыми пространство наполняя;

К ее святой груди блаженно припадая,

Был счастлив Человек.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть I

Часть II

  Глава I

  Глава II

  Глава III

Часть III

  Глава I

  Глава II

  Глава III

Об авторе

*** Примечания ***