Нам с дельфином по пути [Ольга Шемякина] (fb2) читать постранично, страница - 3

эти несколько часов, проведенных вместе, что я вросла в него и перепутала жизни. Вот уже кадр меняется на такой: Я еду в метро с Володей домой, к нашему сыну. Я преподаю английский в школе, где учится наш Сережка. Я уже начинаю думать, что там Сережка ел один без нас…

Но тут мы подъезжаем к станции, где мне переходить, и Володя говорит:

— Вам выходить.

— Всего хорошего, была рада знакомству, — отвечаю я и по инерции выхожу.

Поезд уезжает, я долго стою на платформе, одеваясь в привычное.

9

Мы были знакомы часа четыре, а я готова с упоением любить его жену, его сына, его работу, его нерадивых учениц, которым он преподает фотошоп, да все, что его окружает, а не только его самого. У его жены сегодня день рождения. И на переходе в метро, где мы стоим и прощаемся, я хлопаю себя по карманам в поисках того, что бы подарить его жене. Вспоминаю, что у меня на брелке от ключей висит флуоресцентная ракета. Лезу в карман, достаю ключи — ракеты нет. Шарю в кармане — а она оторвалась и лежит в углу кармана. Значит, все правильно, она готова к старту. «Вот, говорю, это ей на ускорение реализации творческого потенциала». И мы прощаемся на этом переходе и идем… в одну сторону. Оказывается, что нам надо еще одну станцию проехать вместе. И вот тогда уже я прилипаю к нему окончательно и забываю, что мне выходить.

10

Что это было? И можно ли сказать, что вообще что-то было. Просто обрывок какого-то странного, отчасти взаимного притяжения. Будильники дали сбой в равномерности тиканья. Вначале — нечто невидимое, по телефону. Тук-ту-тук. Уже два дня Володя вносил удаленно мои правки, вносил хорошо, не всякий верстальщик способен так внимательно работать. Обычно приходится просить довнести раза 3, или внести правильно, а не с грамматическими ошибками. Так что у меня возникло искреннее желание поблагодарить незнакомца. А тут как раз то ли он нам, то ли мы ему звоним. Я прошу трубку и говорю в нее:

— Алло, это Володя? Хотела вам спасибо сказать за качественно внесенную правку.

А он на том конце:

— А я хотел вас поблагодарить за столь понятную правку… Я изучал корректорские значки раньше.

Вот как-то так бы все и закончилось, если бы в тот же день нас не повезли к ним в издательство. Да и вообще мне казалось, что это какой-то дядя Володя, он представлялся мне толстым дядькой, с одышкой, слегка небрежным и небритым. Ну кто еще мог бы работать в издательстве, дружественном нашему советскому «деду». Только такие дяди, которым кормить семью, которые как пони бегают по кругу и так привыкли, что уже ничего не чувствуют.

11

Так что ничего и я не чувствовала к этому дяде Володе, когда мы ехали в их издательство. На проходной нас встретил черненький бодрый человечек со странной прической вроде совсем короткого ирокеза, а на затылке при этом красовался крысиный хвостик, как было модно когда-то в тех далеких, в которых он, видимо, был совсем молодым. Наш главный редактор тоже носил похожий хвостик. Они посмотрели друг на друга в лифте и, видимо, увидев хвостики, завиляли ими, и к концу поездки нашли общих знакомых и вышли из лифта друзьями. А я вглядывалась в странного человечка дальше. Тело его было не то чтобы тучным, а раздутым и упругим как мячик, а глаза — слегка выпученными и сияли, то ли компьютерным светом, то ли лучезарным весельем. Казалось, что он съел воздушный шарик с газом и может прыснуть со смеху или взорваться — как клоун в цирке… Крыло носа украшал белый гнойный прыщ. Он волновал меня, и так и подмывало выдавить, но нельзя же бросаться на человека и выдавливать ему прыщи. Прыщ вместе с веселым взглядом придавал в целом даже некую подростковость. Когда мы вошли в их кабинет и со всеми познакомились, то оказалось, что это и есть Володя.

12

Пока мы втроем с главным и дамой сидели за парчовым столом и изображали важное чтение последней версии альбома, Володя наблюдал за нами своими смеющимися глазами. А когда все ушли, он по-доброму забурчал, мол, конечно, только у нас с ним нет дел и семей… И я улыбнулась, до чего он был в этот момент похож на моего мужа.

Мы потихоньку доделали свою работу и поехали домой. Он надел черную кепку блином и черную куртку на кнопках. И стал таким нелепым черным дельфином, на которого надели одежду взрослого мужчины, а у него все равно плавники вместо рук. А глаза — такие синие, такие светящиеся, такие электрические и так смеются, что пронзают насквозь. И я стараюсь не смотреть в эти лампочки и иду с ним на маршрутку. При этом я так стараюсь не смотреть, что вообще ничего не вижу, кроме асфальта. Мир кажется каким-то скособоченным, будто камеру забыли выключить и держат при этом в руках. Какие-то обрывки железной диагонали остановки, мои слова: «Здесь будет автобус?» — «Нет, нам на маршрутку, а она перед остановкой, вот тут, на углу будет. Правда, тут ветер, пойдемте к заборчику». И мы пытаемся забиться в угол, где было бы тепло и