(не)твой [Эллин Ти] (fb2) читать онлайн

(не)твой

Глава 1. Антон

Солнце слишком ярко светит в глаза, пытаюсь спрятаться и поспать ещё немного, но вместо того, чтобы упасть лицом в подушку, натыкаюсь носом на копну волос. Не глядя уверен — рыжие. Длинные, пушистые, противные такие, вечно в рот и глаза лезут. И хозяйка их тоже противная. Даша. Потому что отношений ей не хочется, хотя я сто раз предлагал попробовать, она только трахаться для здоровья приезжает раз в пару недель, ни на что не претендуя. А я и не против как бы — претендуй, пожалуйста, мне не жалко. Колос вон женился, даже Сава весь в любви ходит, а у меня вроде и есть с кем встречаться, но все, что ей от меня надо, это член и кровать, чтобы до утра остаться.

Иногда она мне даже завтрак готовит, но честно, если бы мы не трахались, решил бы, что она ко мне как к брату относится. А так — дружим. Иногда переходя черту, когда ей хочется. Я не инициирую, давно. У нас месяца четыре уже это дерьмо происходит, и шагов навстречу я, после пяти попыток построить что-то нормальное, больше не делаю. Хочет секса — мне не жалко, девочка красивая, и я не дебил, чтобы отказываться. Но дальше — всё. Она видит, что я похолодел к ней в последнее время, утром убегает часто даже без завтрака.

Мы не созваниваемся, не переписываемся, она просто приезжает, когда ей нужно, и уезжает до следующего раза.

А мне тошно. Смотрю на этих придурков влюбленных и тошно, потому что удивительно, но тоже так хочется. В восемнадцать я радовался случайному сексу и тому, что баба утром мозг не выносит, а в двадцать два как-то бесит уже. Тренер нас взрослыми мужиками воспитывает, поэтому такая херня меня давно не радует. Любить хочу, докатился, Ковалёв.

Поворачиваюсь на спину, спать все равно уже не получится. Тренировка через три часа, надо выпроводить Дашу и пойти в душ. Июнь, а жара такая, что чекнуться можно, из душа вылезать вообще желания никакого.

Боком чувствую, что рыжая возится, просыпаясь. Прогибается в спине, как кошка, трётся задницей об меня, намекая на хорошее пробуждение, но мне вообще не хочется. Красивая девчонка, но от ее безразличия не стоит даже спросонья.

Встаю с кровати, не сказав ни слова Даше, иду в душ, закрываю замок на двери. С неё не станется и в душ за мной запереться, а я не хочу, подгрузился как-то.

Потому что вчера вечером с тренировки шел, а она на скамейке сидит у подъезда, мороженое ест. Я ей сказал уходить, потому что упахался, а она мне рожком рот заткнула и в квартиру за мной пошла. Спросил ее, зачем ей это надо в двадцать лет, нашла бы парня себе, раз я не устраиваю. А она улыбается, говорит на отношения табу у нее, а со мной хорошо раз в пару недель встретиться. Со мной, говорю, давай. А она «ты же наиграешься через неделю, Тош, а мне страдай потом. Не хочу, давай оставим как есть».

Да, давай, конечно, оставим. Меня с ощущением никчёмности, а тебя с тремя оргазмами за ночь.

Я просто не понимаю. То, что у меня серьёзных отношений никогда не было, не показатель того, что я наиграюсь через неделю. Пацаны из команды бабниками похлеще меня были, и ничего, одумались же, влюбились. А я что? Робот? Машина, чтобы потрахаться? Или я для секса норм, а для отношений прям не очень?

Бесит.

Выхожу из душа, в квартире уже пусто. Ушла, молодец, все правильно поняла. Не хочу видеть её, и чтобы приходила тоже не хочу больше. В последнее время все раздражает, особенно эти влюбленные парочки повсюду, ходят, щебечут, а мне хоть на стену лезь.

Нормально вообще в двадцать два загоняться из-за этого? Хер знает, но меня уже больше месяца грузит, что меня никто всерьез не воспринимает.

Готовлю себе завтрак и выхожу, обещал перед тренировкой к маме заехать, она ремонт затеяла, с мебелью помочь надо, у отца спина больная, а мамка у меня такая, что и сама потащит все, если никто в первые минуты помогать не прибежит.

Живёт она за городом, ехать минут тридцать, если не пробки, думаю, все успею до тренировки, там не особо много таскать, кажется, диван вынести да пару шкафов.

Доезжаю быстро, топлю по почти пустой трассе далеко за сотку, и уже через двадцать минут улыбаюсь матери. Она у меня замечательная, молодая, красивая, всегда поддержит и даст пинка, если нужно. С отцом отношения чуть хуже, но это из-за возраста. Он на девятнадцать лет старше мамы и мы просто с рождения не были прям друзьями, как с мамой. Он отец, я люблю его и уважаю, но такой трепет только с матерью. Ей сорок всего, ему почти шестьдесят, и хоть на старика он не сильно похож, все же разница немного заметна.

— Привет, ма, — целую в щеку и прохожу в дом, где уже пахнет моими любимыми сырниками, кайф. Жить одному мне нравится, но в такие моменты с удовольствием вернулся бы в дом родителей, — где отец?

— У него процедуры в больнице, опять спина, потом работает, так что сегодня вы, наверное, не увидитесь, — грустно вздыхает, опуская передо мной на стол кружку чая. — Или дождешься?

— Не, мам, я сейчас быстро все помогу тебе и поеду, тренировка, у нас сборы скоро, опаздывать нельзя, — жую сырник, запивая чаем. Знаю, что мама грустит, что видимся редко, хотя живём не слишком далеко друг от друга. Просто у меня тренировки постоянно, а ехать вечером часто сил нет. На полчаса — подразнить только и меня, и её.

— Ты мой занятой мальчик, — гладит по голове и хмыкает, замечая на ней небольшой засос. Даша, блин… — Девушку нашел, или все та же Даша?

— Все та же, ма, — надеялся, что хотя бы у мамы не буду думать об этой херне, но нет. Матушка всегда четко чувствует, что мне нужно и чего не хватает.

— Не хочет с тобой встречаться? — качаю головой. Не хочет, мама знает, да, у нас очень близкие отношения, не вижу ничего плохого. — Ну и дура, — пожимает плечами, — а ты завязывай, Тош. Своё тебя найдет, а чужое отпускай. Не разглядела она тебя, значит, не увидела, какой ты хороший.

Хмыкаю. Хороший, да. Только никто вокруг так не думает, кажется, кроме мамы. Лизка разве что, Савельева девчонка. Удивительно, но мы подружились. Даже Сава не против.

Закрываю тему, помогаю и уезжаю к спорткомплексу, всю дорогу обдумывая слова мамы. Своё тебя найдет… А если нет? Или не там ищу? Я не хочу всю жизнь вот так раз в неделю трахаться с какой-нибудь очередной Дашей, которая захочет хорошо провести время. Перспектива абсолютно не очень.

Захожу в здание спорткомплекса и тут же сталкиваюсь с какой-то девчонкой. Мелкая, на голову ниже, в кепке, бежит куда-то, не смотрит куда. Машинально её за талию хватаю, чтобы не грохнулась.

— Аккуратнее, красота, тут полы скользкие, — говорю девчонке, а она кивает, руки отбрасывает мои и дальше бежит, скрываясь за дверью.

Красивая. Брюнетка, волосы по плечи, спортивная, за талию прижал когда, все мышцы почувствовал.

Интересно, кто такая? Рассмотреть не успел толком, быстро убежала, да и из-за кепки лица не видно почти. Но красивая, точно знаю, чувствую. Может, новенькая из группы поддержки? Да кем угодно она может быть, тут каждый день проходняк человек по пятьсот, не меньше. Может, сестра чья, мелочь на занятия привела.

Захожу в раздевалку одним из последних, у нас сегодня тренировка на земле, потом полтора часа льда, поэтому переодеваемся в обычную спортивную форму и кроссовки. Честно, жара бешеная, в такие моменты со льда вообще вылезать не хочется, но Палыч режим не нарушает. Сказано земля, значит земля, хоть жара, хоть ливень, хоть лава там разольётся.

Здороваюсь со всеми, сажусь на лавку, когда входит тренер.

— Все на месте? — спрашивает.

— Серёга Булгаков к медсестре вышел колено перемотать, — отвечает Колос. Повредили нам Булгакова на прошлой игре, но ему только в радость к нашей медсестричке заскочить, — а так все.

— Хорошо, ждите Булгакова и на улицу на площадку, жду, — кивает, задумчивый, и уходит, а мы с мужиками переглядываемся. Чего это с ним? Странный, никогда не приходит нас на тренировку приглашать, всегда ждёт стоит просто, и если видит опоздавших, по шее даёт. Словесно, конечно, хотя если надо, он и подзатыльник отвесить может, мы с четырех лет с ним, он как отец нам всем.

Серёга возвращается слишком улыбчивый, мы ржем с него, он уже с полгода на медсестру слюни пускает, а сказать не может, так и ходит при любой возможности к ней и пялится постоянно.

Выходим на улицу, Палыч стоит, читает какие-то бумаги, в шеренгу по привычке строимся, переглядываемся, странно все.

— Итак, молодежь, с сегодняшнего дня изменение у вас небольшое. Мне в радость, вам, думаю, тоже. Устаю я с вами…

— Палыч, ты уходить собрался? — выкрикивает Сава.

— Не дождешься, Савельев, я тут ещё тебя переживу. Тренер у вас на земле новый, гонять вас будет как сидоровых коз, я уже договорился, а я три раза в неделю хотя бы тут ваши рожи видеть не буду.

Улыбаемся, ладно, не уходит, уже хорошо. Хотя новый тренер не всегда радость. Если какой козел попадется, то вряд ли сработаемся. Мы не дети уже, с нами сложно, характер у всех разный.

— Значит так, тренера нового уважать, слушаться, шуточки свои спрятать, всё понятно? — киваем. Понятно, конечно, но на тренера сначала посмотреть дайте, а мы решим потом, спрятать шуточки, или нет. — Прошу любить и жаловать, Крохалева Ольга Сергеевна, мастер спорта по художественной гимнастике, опытный тренер. Отныне все кардио и силовые на ней.

И выходит она. Та, которая Крохалева. Из-за спин наших, свисток на груди болтается, она его руками теребит, волнуется. Правильно делает. Мужиков много, красоток все любят.

Мелкая совсем, но не тощая, фигурка что надо. Становится рядом с Палычем, кепку снимает, и…

И она правда красотка, все верно я в холле заметил, когда на скользком полу ее спасал. И без кепки ей больше идёт…

Глава 2. Антон

То, что она будет гонять нас, как сидоровых коз, Палыч не соврал. Ольга эта зараза Сергеевна свисток свой изо рта выпускает только чтобы выкрикнуть очередное упражнение, а потом опять свистит, да так громко, что от этого звука башка трещит невыносимо просто.

Мы упахиваемся быстро, жара сумасшедшая, нагрузка ещё бешенее, пот глаза заливает, щиплет, неприятно. Вначале тренировки все пытались пошутить с ней как-то, подколоть, какой-то общий язык найти, прощупать почву, сейчас же сил и желания ни у кого нет, выжить бы и до душа доползти, потому что потом лёд ещё, сдохнуть не хочется.

А тренерша с зубками и коготками оказалась, все замечаем. Голос командирский, тренирует классно, по технике поправляет, чтобы суставы себе не убили да связки не порвали. Но молчит, даже на попытки познакомиться не отвечает, всё, что не касается тренировки — мимо. То ли волнуется так сильно, то ли грымза на самом деле, но четко даёт понять, что она — тренер, мы — подопечные, не больше.

А мы по-другому привыкли, Палыч то с нами как с равными, даже на днюхи иногда приходит, если не в клубе собираемся, их он принципиально не посещает, не любит. А эта деловая колбаса, тренировку закончила, в свисток свой опять подула, оглушая, и, развернувшись, побрела в спорткомплекс, и слова ни сказав.

— Вредная, зараза, но задница зачет, — говорит Лёха, он самый старший из нас, ему двадцать семь, но как малолетка ни одной юбки не пропустит, на всех обернется, со всеми пофлиртовать успеет. — Интересно, одинокая?

А я не знаю, почему, но так зло от его слов становится. Хочется рот закрыть, а ещё лучше глаза ему, чтобы не пялился. Задница и правда зачёт… Я фигурку заценил ещё когда от падения её спасал, она мне тогда нежнее показалась, чем сейчас на тренировке, молчаливая такая, растерянная. А тут… терминатор в юбке, ну почти.

Красивая. Правда, очень. Не смазливая, как многие, а красивая. И губы красные, хотя без косметики всякой, свои такие. Кусает часто? От картинки во рту пересыхает. Сглатываю. Какого черта? Мы даже не знакомы толком, а у меня уже фантазии всякие.

Интересно, сколько лет ей? Раз и мастер спорта, и тренер со стажем. Выглядит не больше, чем на двадцать, мелкая, хорошенькая. Наверное, если волосы растрепать и маску эту надменную с лица убрать, то и вовсе больше восемнадцати не дашь. На куклу похожа. Вся такая идеальная. Стрижка как под линейку, макияжа минимум, одежда сидит как влитая, ну точно куколка. Злая куколка.

— Бля, верните Палыча, — стонет Колос лёжа прямо на траве. Все устали, даже самые выносливые, — это что ещё за садюга мелкая?

— А они мелкие все такие, — поддакивает Сава, и мы ржем. Он-то точно знает, какие эти мелкие. Сава эксперт у нас по коротышкам, — они характером рост компенсируют. Да ладно, парни, сработаемся! Нормальная она, жопой чую, просто кусается, чтобы мы борзеть не начали.

О да. Что-что, а борзеть мы умеем. Когда Палыч ногу сломал пару лет назад и на целый месяц выпал, мы новому тренеру, что на замену прислали, тоже зубки показали. Он думал королём тут будет, все уклад наш сменить пытался и свои правила диктовать, но у нас корона на команду побольше оказалась, мы ему-то всю спесь и сбили. Так, что он, поговаривают, вообще из тренерства ушел. Ну и хрен с ним, всё равно это явно не для него дело, подход уж слишком дерьмовый.

Так что Ольга Сергеевна с нами не зря так строго, не зря кусается, понимает, что двадцать три здоровых мужика на шею сядут и не заметишь. Поэтому правильно всё. Пусть кусается. Я не против.

Перед глазами опять картинки всякие, с укусами связанные, трясу головой, отгоняя мысли. Да какого хера? Как будто месяц не трахался. Даша же только утром свалила, что со мной? Странное чувство. Очень. Очень странное. И я не контролирую его. Просто тренерша эта из головы все два часа не выходит, и я не понимаю, что вдруг случилось, что меня вот так заклинило.

Мы ещё минут десять лежим всей толпой, пытаясь отдышаться, между тренировками у нас есть час на восстановление дыхалки, обычно раза три успеваем сбегать покурить. Но сейчас вообще вставать не хочется, упахались все, ещё и жара бешеная.

— Курить охота, а встать никак, — говорит Сава, как будто мысли читает. — Так, ладно, мужики, кто курит, поднимайте сейчас свои телеса, позже не пущу, лёд потом, вонять не должно.

Со стонами поднимаемся, кто курит, остальные лежат счастливые на траве, отдыхая. Надо бросать, тоже буду лежать и никуда не спешить. Как теперь кататься после такого убийства — не представляю. Палыч нас походу реально разбаловал, раз нас хрупкая девчонка за полтора часа так умотала.

Уходим за спорткомплекс, мы всегда сюда за уголок сбегаем. И не видит никто, и вернуться если что быстро получится. Тренер знает, что мы грешим, орёт часто, особенно после медосмотра, когда пульмонологический тест не лучший приходит, но быстро успокаивается. Сам курит, видели мы, только ему не сказали. Палыч нормальный мужик, не хотим его компрометировать, поэтому киваем, когда взбучку нам за курение устраивает, и больше стараемся не попадаться ему, чтобы не расстраивать.

Достаем сигареты молча, говорить тоже не очень хочется, кажется, даже язык и челюсть болит. Сава уже полгода бросает, но сейчас курит, Лизка узнает, с потрохами его сожрёт. Она уже спалила однажды, что мы за спорткомплекс с сигаретами бегаем, Сава месяц потом не курил, видимо, хорошенько ему никотин отсосали из организма, раз силы воли на целых тридцать дней хватило.

— Интересно, а тренер ваш в курсе, что у него в команде такие раздолбаи, или мне обрадовать его пойти? — звучит где-то рядом, и мы смотрим по сторонам, пытаясь отыскать обладательницу сладкого голоса. Сладкий, правда, лучше, чем когда она на тренировке орала и рычала. Другой совсем, нежнее, что ли.

Она торчит в окне, прямо рядом, в двух метрах. Какого хрена она тут забыла? Там заброшенная комнатушка какая-то была всегда, мы и курили спокойно, зная, что в окно не спалит никто, потому что от роду никто не заходил туда.

— И вам день добрый, Ольга Сергеевна, — говорит Сава, — ну что ж вы так сразу стучать, м? Давайте дружить лучше, мы хорошие мальчики.

Заранец своей улыбочкой любую закадрить может, и хоть его давно никто не интересует кроме коротышки, если надо — он кота сразу включает.

А я молчу стою, как немой, и смотрю на эти губы красные, чтоб им пусто было. Ну какого ж ты такая красивая, мать твою, чё со мной?!

— Хорошие мальчики режим соблюдают, а не курят по углам после тренировки. Игру сольете, кого винить будете?

— Не царапайся, Ольга Сергеевна, — оживаю, затаптывая окурок и бросаю его в урну рядом, — игры мы не сливаем, и косяки все свои знаем тоже. Не отчитывай как детей, мы мальчики взрослые.

— Ну да, — хмыкает, стервозно бровь приподнимая, а я опять зависаю, теперь на глаза залипнув. Зелёные, или свет так падает? — Взрослые, точно. Уважаемые взрослые мальчики, тут отныне кабинет мой, так что курить или бросаем, что настоятельно рекомендую, или идём в другую сторону, у меня на дым аллергия, все в окно тянет.

— Ну вот, можешь же по-человечески, — хмыкаю. Мы не звери же, всё понимаем. Аллергия — отойдем.

— Можете, — выделяет окончание, глядя на меня исподлобья, — со старшими на «Вы», Ковалёв. Соблюдайте субординацию, — и, не дождавшись ответа, закрывает окно.

Воу… Не люблю, когда меня отчитывают, но кровь к затылку, и не только, прилила с сумасшедшей скоростью. Мурашки по макушке от её тона и взгляда бегут, это что ещё за колдовство такое?

— Коваль, у тебя слюна капает, — шепчет Серёга, и парни ржут, кивая головами.

— Да пошли вы, — отмахиваюсь. Сам знаю, что залип, да и как не залипнуть-то? На неё сутками любоваться можно, у меня первый раз такое, что этих бабских бабочек в животе чувствую. — Ну красивая же.

— Красивая? — повторяет Сава с удивлением. Не так я обычно девчонок характеризую, не такими словами. — Ковалёв, ты встрескался что ли? С первого взгляда, как Колос?

Пожимаю плечами. Я хер знает, как это называется, и что со мной, но дикое желание есть, чтобы она в окно вернулась и ещё что-нибудь сказала, потому что губы эти… Бля-я-я, надо умыться, я точно с ума схожу.

— Ну так нравится если, — кивает Колос, — давай, делай что-то. А то так и будешь дрочить на неё, как Серый на свою медсестричку ночами.

— Да пошли вы! — краснеет Булгаков, и мы ржем, выходя обратно на площадку. Все знают, что он к ней неровно дышит, кроме самой Алёнки.

Действуй… А нравится? Я не понимаю ещё ничего, знаю её пару часов от силы, просто жмыхнуло как-то, аж искры из глаз. Первый раз такое, я сообразить не могу, почему резко так повернуло на неё, и даже после жёсткой тренировки ещё одну хочется, только бы глянуть на Ольгу, чтоб ее, Сергеевну.

Ну красивая, правда, я не слепой же, но и красивых вокруг дохера, тут уж как есть, но ни на кого так не ёкало ещё ни разу, как на неё. Я вот даже когда Даше встречаться предлагал, больше из того, что удобно, да и между нами вроде искры какие-то, казалось… А тут не искры, тут замыкает и коротит так, что аж самому страшно, и понять хочется, что происходит. Потому что я правда не понимаю, пытаюсь в голове разобрать, а нихера. Не мог же я реально так быстро втрескаться? Я её даже не знаю!

Неужели так зациклился на теме отношений, что почти на первую встречную прыгнуть готов?

Любви с первого взгляда не бывает, херня это всё бабская, не верю в такое. Но залип я, походу, конкретно…

Хотя, может, к утру отпустит, кто знает. Вдруг меня и правда после слов мамы пережевало немного и я херню творить начал?

Но пока я иду в раздевалку, чтобы переодеться на лёд, головой по сторонам верчу, надеясь, что она выйдет. Как её там? Крохалева. Кроха, значит. Ей подходит.

Глава 3. Антон

Утро нихера не доброе, потому что встать с кровати оказывается непосильной задачей. У меня сто лет такой крепатуры не было, как сейчас, но это реально ад. Болит так, что жить не хочется, не то чтобы вставать и что-то делать. Кроха эта умотала нас вчера, а потом Палыч добил на льду, чтобы жизнь медом не казалась, видимо. Мы спортсмены, конечно, но не роботы же, в конце концов, сломаться можем. Скоро на сборы ехать в горы куда-то, а если такими темпами продолжим, мы даже до лагеря не доедем. А на сборах нагрузка тоже не слабая, так что поберечь бы…

Ладно, тренерам, конечно, виднее, но сука больно! Ни руки, ни ноги не двигаются, даже задница болит. Про торс я вообще молчу, хотел наклониться поднять подушку, что ночью на пол упала, нахер эту затею послал. Не сегодня.

В голове пусто — радуюсь. Отпустило, походу, как я и думал, от Ольги убийцы мышц Сергеевны. Видать вчера на фоне всех разговоров и мыслей об отношениях у меня всё-таки поехала крыша, что я вел себя странно, сегодня полегче. Да и болит все так, что, если честно, ни о чём кроме этого пиздеца думать не получается. Оно и к лучшему, я вчера себя умалишённым чувствовал, не хочу так снова.

Сегодня опять тренировка, земли нет, зато на льду почти три часа бегать. Уверен, что все мужики дохнут так же, как и я, поэтому тренировка наверняка будет очень веселой, Палыч будет не рад.

Хорошо, что мы почти всей командой дипломы пару недель назад получили. Вставать на учебу я бы просто не нашел сил, потому что даже до душа дойти оказалось той ещё пыткой.

Включаю холодную воду, хорошо… Мышцы горячие остужает, кажется, легче становится. Становлюсь под струи, а перед глазами губы эти алые и глазища зелёные смотрят в упор, как будто напротив меня в душе стоит.

Сука!

Трясу головой и потираю веки, да какого черта? Все ж нормально было, не думал даже… Закрываю глаза — снова она. Как издевается, губы в ухмылке кривит, мол страдай, Ковалёв, я тебе и тут жизни не дам. Ну приехали. Открываю глаза, сосредотачиваюсь, не думаю о ней. Закрываю — добрый вечер. Стоит, смотрит, изучает как будто. Пытаюсь не думать, нихера не выходит. Другие картинки представляю — ноль. Как приклеилась, не денешь никуда.

Вылетаю из душа так быстро, как только могу, учитывая боль во всем теле, натягиваю трусы на мокрое тело и иду на кухню, чтобы позавтракать. Окно открыто, от ветра мурашки, хорошо так, не жарко почти. Отвлекаюсь на готовку, если подгоревшую яичницу с сосисками можно назвать готовкой, пока завтракаю, залипаю в телефон, и опять про Кроху не думаю. Тарелку мою без мыслей, протеиновый коктейль болтаю тоже без всякого, а когда падаю на диван от невыносимой в мышцах боли и глаза закрываю — опять она.

Как издевательство, наваждение какое-то.

У меня крыша едет? Надо мозгоправу сдаваться? Прийти, сказать, помогите, я, кажется, помешался на девушке, с которой толком не знаком. Так, что ли?

Не понимаю нихера, бешусь уже на себя самого, потому что, что за дерьмо вообще. Не могу избавиться от неё, она просто перед глазами стоит и смотрит на меня с лёгкой улыбкой, а я как обезумевший каждую чёрточку лица рассматриваю, как будто запомнить пытаюсь.

Отвлекает от нее только телефонный звонок, на экране фотка Даши. Что ей надо? Вчера только ушла от меня.

Первые секунд десять слушаю звонок, думая, стоит ли отвечать, но потом все таки поднимаю трубку. Мало ли, что случилось у неё, она обычно никогда так скоро не появляется.

— Антош, — мурлычет в трубку, и я закатываю глаза. Ясно. Можно было всё-таки не брать. От этого приторного «Антош» можно диабет заработать, потому что искренности в нем столько же, сколько во мне сейчас энергии. Ноль.

— Даш, что-то срочное? — хочу срулить разговор и не слушать, как она соскучилась, сейчас это особенно раздражает.

— Да, очень срочное! Товарищ хоккеист, не хотите пару шайб в мои ворота закатить, а то как-то грустно без вас, в прошлый раз было мало очень…

Блевать от нее тянет. Как встречаться со мной, так ей не хочется, а как шайбу забить, так я первый. Она что, мстит мне за всех девушек, которых я использовал? Так хватит уже, я давно все понял.

— Вызови себе шлюху, Даш, и трахайся столько, сколько влезет тебе.

Бросаю трубку и думаю, что надо немного поспать. Режим сегодня идёт по одному месту, все к херам болит, я не готов делать зарядку и утреннюю пробежку, ещё надо как-то вечернюю тренировку пережить.

Перед сном ещё несколько минут рассматриваю Ольгу Сергеевну, которая из мыслей не уходит, а потом засыпаю, уже не видя картинок. Хотя бы тут от нее отдохну…

Но отдохнуть не получается, я только проваливаюсь в сон и она возвращается. В этих чертовых лосинах, задницу обтягивающих, и с губами своими нереальными. Я не понимаю, как такое бывает, что они сами по себе красноватые, но желание вгрызаться в них зубами, а потом языком зализывать просто бешеное.

Сквозь сон чувствую, как член просыпается, в отличие от меня, я с такими картинками просыпаться вообще не хочу никогда. Потому что Оля во сне не кричит, не гоняет меня с отжиманиями, она подходит близко и гладит меня по торсу, переходя к паху, и сука, опять кусает эти губы, на которых я реально помешался походу.

Ольга Сергеевна во сне на колени передо мной становится, в голову долбит сумасшедшее удовольствие, в глазах искры летают. Походу мне реально потрахаться надо, подрочить хотя бы, потому что я как в реале ощущаю, как она трусы с меня снимает и языком горячим по члену проводит.

А я шиплю, сука, так хорошо, руку вниз опускаю, чтобы волосы на кулак намотать, но почему-то вместо шелковистой гладкости в руке ощущается какая-то кошка пушистая.

Какого хера?

Открываю глаза и со стоном зажмуриваюсь, потому что на коленях передо мной не Оля, а Даша, удобно сидящая на полу и отсасывающая мне с улыбкой. Надо было не давать ей ключи, это было пиздец какой херовой идеей.

Надо бы вырваться и послать её нахер, наверное, но мозг сейчас вообще не работает, телом управляет член, а членом — язык и пальцы Даши. Рыжая знает, что у меня от минета мозг отключается, и пользуется этим уже совсем не первый раз. Только раньше я всегда не против был, сейчас же — чуть тошно. Хотя приятно больше, не могу не признать.

Не сдерживаюсь, кончаю быстро, о том, что надо бы потерпеть и позаботиться о Даше, тоже не думаю. Отпускаю себя в надежде, что после этого хоть немного не буду думать о Крохе, потому что эти постоянные мысли о ней немного запаривают. Для меня очень странно, что я так повернулся на практически первой встречной, хер знает, чем всё это может закончиться.

— Если ты думаешь, что я насытилась, — говорит Даша, усаживаясь на меня сверху, — то ты ошибаешься. Я хочу ещё.

— А я хочу, чтобы ты отвалила, Даш.

Скидываю её на кровать и встаю, превозмогая боль в каждой мышце. Рыжая хмурится и бесится, что отталкиваю, потому что обычно мы с ней совпадаем в желаниях.

— Антон, что случилось? — садится на кровати, сарафан поправляет. Делает вид, что правильная, обижается. А я не понимаю, на что. Я прямо сказал, приезжать не надо, вызови себе мальчика. Сама припёрлась и в трусы мне залезла, я не просил.

— Даш, тебе какого хера от меня надо? — подхожу к окну, к Даше спиной стою, открываю на всю и достаю сигарету, срочно нужна доза никотина. — Я тебе сказал, чтобы ты отвалила? Сказал. Я дал понять, что желания видеть тебя у меня нет? Тоже да. Так какого хера, Даша, ты притащилась сюда, а теперь обижаешься, что я не позаботился о твоём оргазме?

Даша не отвечает и я на пару минут ухожу в мысли. Мне самому странно то, что со мной происходит, как будто бы вместо меня резко появился кто-то другой, но сейчас комфортно так, вот так чувствую, нужно, и иначе не хочу.

Смотрю на улицу, жара лютая, полдень, почти нет никого, редкие прохожие пытаются спрятаться в тени по возможности, а я от Даши сейчас с удовольствием бы в самое пекло сбежал, чтобы не лезла.

Но она русский язык понимать не старается, видимо, потому что ответом на мои вопросы служит лишь тишина и мягкие объятия за талию сзади. Она прижимается щекой к спине и ведёт коготками по торсу, но вместо возбуждения от привычного действия меня снова немного тошнит.

— Я не понимаю, что случилось, — шепчет, не прекращая движений, — ещё пару недель назад ты в очередной раз предлагал мне встречаться, а сейчас, когда я решилась и приехала, ты меня отвергаешь.

— Решилась? — усмехаюсь зло и бросаю окурок. — Решилась на что, Даш?

— Ответить взаимностью.

— Да мне нахер не упала уже твоя взаимность, — отбрасываю руки и делаю пару шагов в сторону, не хочу, чтобы трогала меня. Решилась. Сложно, наверное, было решиться на отношения с таким дерьмом, как Антошенька. Потому что мы же доверять ему не можем, он же поматросит и бросит, а ещё обязательно всему миру расскажет, что Даша с ним по собственной воле трахалась. — Ты думаешь я ждал сидел всё это время, когда ты решишь, что не такое уж я и дерьмо? Даш, ты классная, конечно, но у меня тоже сердце есть, вот новость, да?! Кинь ключи на тумбочку и проваливай, меня заебало то, что ты меня считаешь своей собачонкой, хочу-не хочу.

— Ты же сам хотел… — шепчет растерянно, как будто реально думала, что я как верный пёс её до конца жизни ждать буду и верность хранить.

— Соглашаться надо было тогда, когда хотел. А сейчас хочу, чтобы ты ушла, пока я тебе окончательно гадостей не наговорил и все отношения с тобой не испортил. Справишься?

— Справлюсь, — говорит тихо через несколько секунд молчания, и я снова отворачиваюсь к окну, опуская голову. Слышу, как звенят ключи на тумбе, через секунду хлопает дверь. А в душе снова пиздец какой-то творится, с которым разобраться никак не могу…

Глава 4. Антон

— На сборы едем поездом, встречаемся на вокзале в шесть тридцать, кто опоздает, вылетит из команды, или побежит за поездом, решать вам. Двадцать один день мы там, обратно таким же маршрутом. Все поняли? — вещает тренер перед тренировкой. Да поняли мы, сто раз уже говорил. Сборы через две недели только, но он как обычно оповещает сильно заранее, чтобы информация на подкорке сохранилась и мы в нужный день на автомате встали и до вокзала доехали.

А про опоздавших он тоже не шутит, Леха у нас один раз до следующей остановки поезда машиной гнал, чтобы успеть и из команды не вылетать.

— Дополню, — звучит справа, и мы дружной толпой поворачиваем головы. Оля. Сергеевна, которая, опять в кепке своей дурацкой из-за которой глаз красивых не видно. Подходит к Палычу, шепчет ему что-то, он кивает и дает ей слово. — Перед поездкой сдать всем анализы, за три дня до явиться в медкабинет с баночками мочи, кровь у вас возьмёт Алена Викторовна.

— А почему сама Алена Викторовна нам это не сказала? — спрашивает Серёга, и мы с парнями переглядываемся. Ромео, блин.

— Потому что на базе будет свой врач, Алена Викторовна не едет, и за все данные о вашем здоровье буду отвечать я. Ещё вопросы?

— Вы тоже едете? — спрашиваю, не подумав. Вопрос сам с языка соскакивает.

— Нет, Ковалёв, я буду издалека за ваши данные отвечать и смотреть, чтобы было с вами все в порядке.

Она кивает тренеру, пока пацаны ржут, а я голову опускаю и усмехаюсь. Да что ж ты кусаешься постоянно, а…

— Ну что, Коваль? — подъезжает Сава, когда Палыч говорит прокатить пять кругов для разминки. — Всё-таки зацепила, да?

— Да херня какая-то происходит, Сава, я сам не пойму, чё со мной.

— Слюни у тебя на неё текут и член стоит, ясно же чё, втрескался ты походу.

— А ты сам-то давно таким экспертом стал? Сколько над коротышкой издевался, пока не дошло, а?

— Ну так ты тоже вроде как на коротышку мою поглядывал. Но не шибло так, как сейчас, правда?

Втрескался. Точно. В ту, с кем даже не общался. Как такое вообще возможно? Чтобы вот так в секунду по стене от неё размазало? Я всю ночь на неё во сне любовался, это уже помешательство какое-то, я с трудом реальность от фантазии отличаю.

А она ещё колючка такая как назло, на обычные вопросы укусами отвечает, не улыбнется лишний раз, взгляд свой стервозный всегда держит, слабину не даёт. И как назло этим всем манит, как магнит, и я ведусь как дурак, даже не пытаясь сопротивляться.

— Вы чё такие вялые! — орёт Палыч, заметив, что желания заниматься ни у кого нет.

— Так нас Ольга Сергеевна вчера так умотала, что сегодня сил даже жить нет, вы бы попросили её с нами помягче, у нас помимо ее тренировок ещё лёд есть! — возмущаются пацаны.

— А вы в спорт работать пришли, или просить, чтобы вас жалели? — на трибунах сидит, смотрит, не ушла, значит. — Хотите, проведу вам бальные танцы, раз вы такие нежные.

Бля… Ну что за девушка такая невозможная. Не язык, а лезвие, режет и режет каждой репликой, не жалея. И пофиг ей, что нас двадцать три здоровых мужика, а она одна дюймовочка мелкая, знает, что выше каждого из нас, в своих силах уверена.

— Работать будем, Ольга Сергеевна, — говорю, глядя на нее с прищуром, — без жалоб.

— Надеюсь, Ковалёв, — кивает, и демонстративно с трибуны уходит. — Простите, Виктор Павлович, я их потяну в следующий раз, чтобы мышцы не забивались так сильно, — говорит тренеру, проходя мимо, а у меня от одной мысли волосы дыбом. Потянет она нас. Я бы сам её… кхм… потянул.

Палыч всю тренировку на нас вызверяется, что мы никакие, работать не хотим. Опять за сборы напоминает и почти выгоняет нас со льда, недовольный. А мы и так все из последних сил пытались, но только к третьему часу мышцы размялись и боль почти ушла.

Иду в медпункт, хочу попросить мазь какую-нибудь разогревающую, потому что всё прошло, а шея странно ноет, потянул наверное, не заметил даже когда. Открываю дверь без стука и тут же закрываю обратно, ухмыляясь. Слышу там недовольство одной злобной невысокой тренерши, и усмехаюсь ещё веселее. Ну, кто ж знал, что именно в этот момент ей укол наша Алёнка ставить будет? Ещё и хорошо так, стоя, прямо нужным местом к двери. Я, конечно, рассмотреть не успел особо, слишком нагло было бы с моей стороны, но кусок какой-то татуировки, выглядывающей из штанов, заметил. Теперь же точно хер усну… Мало того, что задница у нее что надо, так ещё и думать буду, что там за рисунок у нее изображен. И, бля… Мне жизненно необходимо узнать, что там.

— Манерам вы не обучены, Ковалёв? — налетает на меня, только открыв дверь кабинета. Злая, губы поджаты, а я на глаза залипаю, потому что кепки нет, видно всё так хорошо, что мурашки. Зелёные! Не показалось, значит. Яркие такие, как будто их изнутри кто-то фонариками подсвечивает. Интересно, свои такие, или линзы носит? Я таких глаз ещё никогда не видел… — Ковалёв, вы разговаривать разлучились?! Я спрашиваю, стучать не учили?

— Ольга Сергеевна, ну что ж ты колючка такая, а? Не постучал, каюсь, в это время тут никого кроме мужиков нет, не привык ещё, что в команде теперь есть девушка и что нужно это иметь в виду. Не кричи, я почти ничего не видел.

— Вы хамло, Ковалёв. И хватит мне «тыкать», я вам не подружка.

Разворачивается и уходит, прихрамывая, а я залипаю опять, стою, как вкопанный, пока она за угол не заворачивает. Вот дерьмо, а, как магнитом тянет, хоть ты убей, не могу заставить себя голову отвернуть, а мимо Колос идёт и посмеивается, они на пару с Савой заебали меня уже, в один голос орут, что втрескался.

Захожу в кабинет, Аленка вся грустная сидит, но спрашивать, что случилось, не хочется. Лучше Серому маякну, что принцесса его без настроения, пусть яйца в кулак сожмет и пойдет покорять медицинский персонал.

— Алён, дай чем шею намазать, болит, зараза, потянул, походу.

— Иди переодевайся, я тебе тейпы наклею для фиксации.

Переодеваюсь быстро, пока на Кроху залипал, почти все парни уже по домам разбежались, не отвлекает никто разговорами. Быстро в душ, собираю сумку и обратно к Алёнке, задерживать её тоже не хочется, вечерняя тренировка поздно заканчивается, она только из-за нас тут торчит.

Иду по коридору уже в полной боевой готовности, шею зафиксировали, даже обезбол вручили, чтобы ночью не мучился. А я буду, жопой чую, что буду мучиться, только не от боли в шее, а от той самой картины, которая мне наверняка сниться будет. Не то чтобы это сильно похоже на мучение, но всё-таки.

Замечаю в холле коротышку Савы, пока он по телефону кому-то что-то орёт, она рядом стоит дрожит как воробей в его толстовке. Замечает меня, улыбается, бежит, руки раскрыв, и я обнимаю её крепко, в макушку мокрую целую и по спине по привычке поглаживаю. Мы правда подружились, даже очень, после того, как друг перед другом извинились, как она нас с Савой помирила, как понял, что на девушку друга никогда в жизни претендовать не буду.

— Анто-о-ошка, — улыбается малявка, не разрывая объятий.

— Ты чего такая мокрая?

— Да там ливень! Я недалеко была, прибежала сюда вот, чтобы с Тёмой поехать, потому что не добежала бы сама по такой погоде.

Выглядываю в окно — реально льет, как из ведра. На тренировку шел, была жара бешеная и ни одного облачка, а сейчас ветер сумасшедший и дождь стеной.

Краем глаза замечаю, что Ольга недотрога Сергеевна тоже к выходу идёт, поворачиваю голову, следя за ней, и тут же за ребра меня коротышка щипает и улыбается ехидно.

— Так во-о-от, кто сердце нашего Антошки забрал, да? Красивая, Тош, мне нравится!

Мне тоже, Лиз, мне тоже…

— Сава трепло, — закатываю глаза.

— Иди, подвези её, она, судя по всему, тоже пешком собирается, давай, — коротышка толкает меня в спину, и я иду к Крохалевой, понимая, что отбреет она меня сейчас, как лоха, и буду я опять дома грушу в психах лупить. Поворачиваю голову, а Лиза так и смотрит, кивая мне, и я вздыхаю. Ладно. Попытка не пытка, тем более что ходить и просто пялить на неё это уже маньячество, надо и правда попробовать с ней хоть как-то общий язык найти.

— Ольга Сергеевна, подвезти вас? — акцентирую на последнем слове, чтобы опять не запела про субординацию, ведьма. — Дождь стеной, промокнете.

Хочется мне пошутить, что рядом со мной она тоже может промокнуть, но рот закрываю, не оценит, только ещё больше рычать начнет. Не понимаю, почему она злючая такая, когда молчит, совсем другой человек же.

— Такси вызову, — отвечает, не глядя на меня. Дуется за то, что задницу её увидел, вот же…

— Я не кусаюсь.

Если ты не попросишь.

— Не думаю, что ваша девушка оценит такой поступок, — хмыкает, быстро оборачиваясь на Лизу. А та уже вовсю с Савой обнимается, и теория Крохи прахом идёт, вижу, бесится из-за этого.

— Так может, всё-таки подвезти?

Она долго думает, и на пару минут даже маска злючья спадает. Оля кусает губы, а я пытаюсь держать себя в руках, чтобы не наброситься на неё прямо тут, в этом чертовом холле.

Твоя взяла, Сава, я конкретно запал!

Мимо нас проносится парочка, машут нам и выбегают под дождь. Сава тащит Лизу на плече к машине, а я улыбаюсь, как идиот, потому что зрелище офигенное же! Круто, когда кто-то любит, ещё круче, когда это взаимно. Но у этих тоже не сразу радужно все было, может…

— Я оплачу бензин, — вдруг оживает Ольга Сергеевна, сдаваясь, и я мысленно танцую победный танец. Наверное, это даже не шаг, а всего лишь половина шажочка, но по крайней мере не остановка на красном.

— Не бедствую, Ольга Сергеевна, чтобы подвезти вас бензин точно найдется, — улыбаюсь, и открываю дверь, пропуская её вперёд, и показываю пальцем на машину, к которой нужно добраться. — Справа черная, побежали?

Глава 5. Антон

Честно, даже не надеялся, что она всё-таки согласится поехать со мной, но, видимо, дождь ей неприятен сильнее меня, раз она почти даже не сопротивлялась. Улыбаюсь, открывая ей дверь машины, и бегу к водительскому, потому что ливень реально сумасшедший, глаза заливает, ни черта не видно.

Кручу головой, стряхивая капли, и замечаю, как дрожит Кроха. Промокла, всё-таки, пока по ступенькам бежали, а теперь мёрзнет. Включаю печку, не помню, когда делал это последний раз летом, но не хочу, чтобы Оля дрожала. Нет, хочу, конечно… Но чтобы не от холода и противного ливня. А это чуть позже, пока она меня не слишком уж вниманием балует.

— Не замерзли, Ольга Сергеевна? Сейчас согреемся, я печку включил, — бесит ей выкать, она такая маленькая, что чувствую себя дураком, когда так говорю. Но она же наверняка снова выпустит колючки и начнёт затирать мне про субординацию, если я обращусь к ней на ты.

— Нормально, Ковалёв, не зима же всё-таки, промокла просто.

Заставляю себя прикусить язык, а с ней рядом пошлости только и просятся изо рта выскочить. Всякого наговорить хочется, пофлиртовать как-то, поцеловать нагло, но бля, первый раз такое, что я как подросток-девственник не знаю, как к девушке подход найти. Не подействуют на неё подкаты банальные, раз она даже на обычное общение фыркает. К ней подход нужен, она не та дурочка, которая на всё согласна, другая она. И подход придётся поискать.

Одно радует — она едет с нами на сборы. А это Сочи, горы, море, купальники, ночи на пляже под луной, круто же! Романтика создается даже без усилий, а если еще и самому постараться… ух! Крутое времяпровождение нам обеспечено. Мне так точно, потому что от одной мысли, как Ольга Сергеевна в купальнике на пляже загорать будет… О-о-ох, как прожить эти две недели и не сойти с ума? Было бы круто поехать туда уже будучи глубоко в отношениях, но пока я реально не знаю, с какой стороны лучше к Крохе подкатывать.

Поэтому факт того, что она сейчас сидит у меня в машине, меня очень радует. Надеюсь, она живёт не очень близко и у меня будет чуть больше, чем три минуты, чтобы хоть немного попытаться с ней поговорить.

— Надеюсь, — начинает она снова ядовито, и мысленно закатываю глаза. Ко-лю-чка. Хер пойми, чего такая она, возможно, есть причина, а может просто характер дерьмовый, но уже надоело, что рычит постоянно. Причем на всех, не на одного меня. Ну нормальные ж мужики, ну чё она… — что вы нормальный водитель и мы доедем в такой ливень в целости и сохранности.

Кроха… я за рулём официально четыре года, а до этого с четырнадцати с батей по району гонял. Сомневаться в моих способностях слишком оскорбительно, особенно если это касается вождения, хоккея и секса. Да я родился за рулём!

— Опять кусаетесь? — хмыкаю, завожу машину. — Был бы неопытный, не стал бы помощь предлагать, мало ли что. За кого меня вообще принимаете?

— Да, я что-то… — и она вдруг смягчается. Расслабляется заметно, даже по сиденью съезжает немного, а у меня камень с души точно так же съезжает. Ну вот. Хоть немного оттаяла ледышка, не зря печку включал. — Простите, Антон, и спасибо, что мне не пришлось бежать по дождю.

— Грех не помочь такой красивой девушке, — усмехаюсь, выезжая, вижу, как закатывает глаза на эту реплику. Нет, ну а что? Красивая же? Красивая. Я врать не собираюсь.

— Не наглеть, Ковалёв, — прищуривается, но губы всё-таки сжимает, пряча улыбку. Бля, ну эти губы… Я как одержимый какой-то попробовать их хочу, спать не могу, сука, все представляю, как поцелую их первый раз.

Спрашиваю, куда ехать, она называет адрес. Недалеко отсюда, но и за минуту не доедем, нормально, поболтать хоть немного успеем, я молчать не собираюсь. Хер знает, когда ещё выпадет возможность вот так с ней рядом побыть, надо пользоваться.

— Не рычи на нас, Ольга Сергеевна, — говорю за всю команду, надеясь достучаться, — мы нормальные все, правда. Плохого никто не сделает, мы с детства вместе, отвечаем друг за друга. Шутим с тобой, чтобы общение чуть проще сделать, а ты все кусаешь и кусаешь. Мы вообще котики, давай дружить, и самой комфортнее станет.

— Как с вами дружить?Сразу пользоваться начнёте, на шею сядете…

Закрой рот, Ковалёв, забудь про эти идиотские шутки при ней, не смей.

— Мы пахать привыкли, даже если мать родная гонять нас придет, борзеть не будем. А если начнет кто, ты только скажи, я разберусь, — молчит, в окно смотрит, и я затыкаюсь всё-таки. Мы почти приехали, замедляюсь, чтобы подольше с ней побыть, жаль, что время нельзя растянуть до вечности. — Ольга Сергеевна, а можно ваш номер? Ну мало ли, рабочий вопрос какой…

— Рабочие вопросы давайте решать в рабочее время, — вдруг улыбается, профессионально меня отбривая снова. Останавливаюсь у подъезда, на который показывает пальцем, желание заблокировать двери и никогда не выпускать Кроху из машины бешеное. Но вольность такую себе позволить не могу, сам себе удивляюсь, когда это таким покладистым стал.

Оля благодарит ещё раз и выбегает из машины, быстро прячась в подъезде, чтобы не мокнуть, а я…

А я точно как маньяк обезумевший втягиваю носом запах салона, который её сладкими духами пропах, и улыбаюсь совершенно по-идиотски.

Попал ты, Ковалёв. Очень сильно попал.

* * *

— И чего довольный такой, Коваль? — спрашивает Леха, когда захожу в раздевалку. Сава с Колосом переглядываются и синхронно хмыкают, а я закатываю глаза. Ну вот что они? Колос сам в Алису с первого взгляда втрескался, и я, в отличие от него, с него не ржал. Наоборот радовался, что там взаимно все оказалось. Мне такого счастья не перепало…

— Погода хорошая, вот и радуюсь.

Погода и правда хорошая, дождя как и не было. Снова жара, солнце слепит, лужи ещё с утра высохли, словно не было ливня вчера.

Но на погоду мне плевать с высокой колокольни. Просто в машине до сих пор духами Крохи пахнет, а я всю ночь спал, как младенец, тренировками измученный и общением хоть немного насытившийся.

У нас земля сегодня, полтора часа с Крохой заниматься снова будем, и я готов жертвовать все ещё ноющей шеей и выдаваться на полную, чтобы увидеть одобрение в её глазах.

— Подвез? — улыбается Сава, когда выходим на улицу. Он-то видел, что мы вместе стояли, да и Лизка наверняка ему все пересказала. Киваю, улыбка сама собой на волю просится, точно сумасшедший.

И мне нравится это состояние. Оно очень странное, но эмоции только положительные приносит. Я давно очень загоняться темой отношений начал, потому что ни к кому не тянуло, никто не нравился сильно, а завести семью в сорок, как отец, мне не хочется. Потому что у нас с ним пропасть в общении, слишком большая разница в возрасте, а для своих детей я другом быть хочу. И в двадцать два уже можно об этом думать, как раз к двадцати пяти обзавестись первенцем, почему нет? И вот этот вулкан в груди, который при виде Ольги Сергеевны бушует, он даёт надежду на то, что все получится, что я тоже живой человек и любить вообще-то умею, а не только трахаться, как Даша считает.

Рыжая ещё… Выгнал ее, а теперь на душе тошно, хер пойми почему. Надо позвонить и извиниться, наверное. Всё-таки мы нормально общались.

Бабушка бы сейчас хмыкнула и сказала, что я становлюсь человеком. Ядовитая женщина была, но справедливая.

— Но номер свой не оставила, — делюсь с друзьями, — Бреет меня, хоть ты тресни…

Бреет, а ещё гоняет, как школьников провинившихся. Но, честности ради, не рычит, как позавчера. То ли мои слова на неё так подействовали, то ли ещё что-то, но она заметно смягчилась к нам. Не в тренировках, правда, но это правильно. Может, рельеф сильнее прорисуется от таких нагрузок, как раз на сборах можно будет похвастаться, девчонки любят кубики. А она всё-таки девчонка.

— Давайте ещё подход на турниках и сделаем растяжку.

— Вы не шутили что ли, Ольга Сергеевна? — удивляется Серёга.

— Не шутила конечно. Вон Ковалёв без растяжки шею потянул, — кивает на мои тейпы, — тоже хотите так?

Мягкая. Так ещё сильнее нравится. Тает лёд, тает!

Растяжка… это издевательство.

Во-первых, это пиздец как больно. Во-вторых, Кроха ко всем нам наклоняется, то упражнения показывая, то подходя и контролируя технику, а вырез на её майке… сука! Какая растяжка со стояком? На живот лягу, газон проткну, можно будет в гольф играть. Расслабиться надо, а я наоборот напряжен каждой клеточкой тела. Потому что она тут вся красивая ходит, а ещё трогает всех, помогая, а на неё больше половины мужиков пялятся. Бесят…

— Ковалёв, если так напрягаться во время растяжки, можно порвать мышечные волокна, связки, потянуть сухожилия и проявляться дома несколько месяцев на реабилитации. Хотите?

Головой качаю. Не хочу конечно, чё за вопросы, дома Ольги Сергеевны нет, мне сюда надо, тут быть!

— Вот не хотите если, то расслабляйтесь, — она становится сзади, надавливая на мою спину, пытаясь меня в складку сложить. А я деревянный! Не могу расслабиться, когда она рядом, мышцы — камень. Сижу на газоне, почти не сгибаясь, и сделать ничего не могу.

А Кроха не помогает вообще. Она наваливается на меня всем своим еле ощутимым весом, желая всё-таки растянуть меня, и я вообще улетаю. Потому что грудью к спине моей прижимается, не замечая даже, работе полностью отдается, а я все… Труп просто, скорую срочно, сдохну сейчас от тахикардии, спасти не успеют.

С горем пополам заставляю себя расслабиться, только бы пытка эта закончилась, хотя с другой стороны вечность бы так просидел, ощущая её округлости. В трусах от возбуждения уже больно, надо срочно дышать, а ещё в идеале холодный душ принять и присесть раз двадцать.

— Вот, так отлично. Кому ещё помочь? — спрашивает.

— Мне, — с улыбкой отвечает Леха, похотливым взглядом Кроху мою сжирая, а я психую от этого, кулаки непроизвольно сжимаю.

Но Оля, видимо, тоже взгляд этот на себе ловит, даже я такого себе не позволяю, хотя хочется позволить с ней себе вообще всё. Она ухмыляется, подходит к нему, и как только он наклоняется, она садится к нему на спину, как на стул, ногу на ногу закидывает и сидит посмеивается, пока он там снизу от ноющих мышц корчится.

И я радуюсь, как придурок, как будто она это из-за меня сделала, и на эйфории после тренировки подлетаю к ней.

— Подвезти, Ольга Сергеевна?

— Спасибо, Ковалёв, но сегодня дождя нет, поэтому не нуждаюсь, — говорит, даже не взглянув на меня, и уходит, виляя задницей, чтоб ее…

— Опять отбрила? — подходит сзади Колос, закидывая руку мне на плечо.

— Да пиздец!

Глава 6. Антон

Этим утром мышцы почти не болят, и чувствую я себя вполне сносно. Снова спал всю ночь как убитый, напитавшийся прикосновениями Крохи, правда сны такие видел, что ух…Трахаться невозможно хочется, но вот херня такая, что хочется только с ней. Шальная мысль позвонить Даше или пойти снять кого-то в клуб в голову заскочила, но я её быстро оттуда клюшкой выбил, потому что не хочется больше так, чтобы на одну ночь и тупо ради секса.

Я Олю хочу. Сергеевну. Так сильно, что стояк не падает почти, когда о ней думаю. А думаю я постоянно!

Сегодня у нас земли нет, но Кроха наверняка будет в спорткомплексе. Сава вчера сказал, что она и его мелких взяла тренировать два раза в неделю, а у него как раз сегодня занятие с ними перед нашим льдом.

Именно поэтому иду пораньше, чтобы точно увидеться. Жизненно необходимо на неё глянуть, как наркоман за дозой бегу.

Недалеко от спорткомплекса бабуля цветы продает, замечаю, когда паркуюсь, и ноги сами туда тянут меня. Что скажу Оле — не знаю. Что буду делать, когда отошьет — не знаю. Но девочки любят цветы, да? Что-нибудь придумаю. На крайний случай букет в руки кину и убегу, чтобы обратно не вручила.

Бабуля продает полевые, на мой вкус красиво, но вкус у меня только на шмотки и девчонок точно хороший, другому доверять опасно, но выбирать не приходится, и уже через минуту я тащусь по коридорам спорткомплекса к кабинету Ольги Сергеевны, надеясь застать, или наоборот не застать её там.

И её нет, и дверь не закрыта, но, думаю, это к лучшему. Быстро ставлю букет в какое-то подобие вазы, оставляю на столе и сбегаю быстро, пока она меня не заметила и букетом этим по роже не съездила. Начнёт опять свою песню про субординацию, про наглость и бла-бла. Других девчонок хер отцепишь, как прилипнут, а эта только и делает, что отталкивает. Понимаю, что мы все ещё нихера не знакомы, меня слишком быстро на ней заклинило, но мать твою, чё ж ледяная такая!

Перед тренировкой она не появляется, во время тренировки тоже. Постоянно пытаюсь найти её глазами, косячу из-за этого, Палыч орёт.

— Ковалев, тебе очки купить? Где ты летаешь?!

— Простите, Виктор Павлович, задумался.

— Задумался он. Десять отжиманий, упор лёжа!

Отжиматься на льду то ещё веселье, стоять на льду краем лезвия и голыми руками в лёд упираться. Палыч всегда заставляет снимать перчатки, чтобы наказание жестче ощущалось, и это всегда работает. До конца тренировки я беру себя в руки, но в редкие секунды всё-таки ищу Кроху глазами. Но все без толку. Её нет.

— Сава, слыш, — спрашиваю, когда уже сидим в раздевалке, — у тебя Сергеевна детей забирала сегодня на тренировку?

— Не, она свалила куда-то на два дня, сказала не беспокоить, и вообще по субботам вроде работать не будет она.

Интересно… Куда она так бежит по субботам, что не приходит на работу?

Мне хочется знать о ней всё, помочь чем-то, если нуждается. Домой отвозить, в кино водить, эмоции какие-то дарить, смотреть, как улыбается. Но пока из эмоций в мою сторону у нее раздражение и фырканье, но от ненависти до любви один шаг, вроде, но я и сто шагать готов, если в итоге всё во взаимность с её стороны выльется.

— Сколько ей лет? — вдруг спрашивает Лёха. В последнее время бесит меня, аж кулаки чешутся, хотя мы все время нормально общались. Просто он так на Кроху смотрит, что у меня кровь в венах закипает, а Леха в свои двадцать семь бабник похлеще нас всех вместе взятых будет. Он был женат в двадцать, два года прожили и развелись, не знаю причины, но после того он девчонками только так пользуется, и мне очень не хочется, чтобы он мою Кроху трогал.

Мою? Бля, да похер, мою! Будет моей. Тот факт, что у меня при виде нее сердце быстрее стучать начинает, я просто так не отпущу. Екает, искрит, значит надо все сделать, чтобы себе забрать.

— Двадцать шесть, — отвечает Сава. Охуеть. Серьёзно? Выглядит на двадцать максимум.

Лёха хмыкает и смотрит на меня хитро. И я понимаю, почему. Потому что это ему двадцать семь, а мне двадцать два. И этот тот самый конченый стереотип, где парень должен быть обязательно старше девушки. Нахуя, а главное зачем? Мне вообще похер, кто старше, кто младше, если чувства есть. Да и разница-то плёвая, четыре года всего. Короче, меня ничего не смущает, и эту улыбочку с лица Лехи стереть хочется. Только из команды вылететь желания нет, у нас с драками строго, мы с Савой подрались как-то, оба таких звиздюлей от тренера отхватили, что месяц пахали в два раза больше остальных, чтобы мозги на место встали. И встали же! Теперь если драка, то только за стенами комплекса и в идеале только с теми, кто не в твоей команде. Но лучше словами, конечно, потому что за синяки и сбитые на стороне кулаки тренер нас тоже гоняет.

* * *

Ночь эту я ни черта не сплю, перед глазами Олька, которой мне сегодня катастрофически не хватало. Запах её из машины выветрился почти, в комплексе ее не было, хоть вой от недостатка Крохи в организме.

Пытаюсь найти её в соцсетях, но никакой Оли Крохалевой нигде и в помине нет. Есть одна, но точно не моя, а других мне не надо. Надо было хоть сфоткать её по-тихому, чтобы любоваться, а то так и кукухой отъехать можно.

Как будто я уже не отъехал, угу.

Хожу как вампир за жертвой, и сотни других меня не привлекают, она нужна!

Пытаюсь дремать, выходит хреново, представляю в голове картинки, как я первый раз её поцелую. Член встаёт моментально, и я вою в подушку и на рассвете встаю делать кофе. Со сном отныне большие проблемы.

Воскресенье единственный выходной от тренировок на неделе, но я упахиваю себя сам, чтобы хотя бы сегодня нормально уснуть, иначе если я и завтра буду косячить, Палыч меня и с ближайшей игры снимет, и на сборы не возьмёт.

Перед сном устраиваю вечернюю пробежку и колочу грушу около часа, принимаю душ и падаю на кровать без сил. Уставший и вымотанный организм засыпает так быстро и крепко, что эта ночь становится первой за последнее время, когда я не вижу никаких снов.

А утром порядком отдохнувший лечу на тренировку, надеясь, что Кроха вернулась, и напитает меня сегодня прикосновениями.

Кошусь направо, бабуля с цветами снова сидит, но покупать новые не решаюсь, потому что понятия не имею, как отреагировала Кроха на первый будет, догадалась ли, от кого, понравилось ли ей.

Захожу в спорткомплекс и вижу, как Оля почти бежит к выходу, залипнув в телефон. Она поскальзывается на этой идиотской плитке, и я едва успеваю подбежать и спасти ее от падения.

Ловлю её точно как в день знакомства, а мне только в радость прижать её к себе, да ещё и для такого дела. Пахнет она крышесносно, выглядит ещё лучше. Залипаю на губы и забываю, что надо бы Кроху уже отпустить, пока она не бьёт мне по груди ладонями, оживляя.

— Спасибо, — вроде благодарит, что упасть не дал, а вроде хмурится опять недовольная. Из-за того, что отпускать не хотел? Так я и сейчас не хочу, приходится просто, чтобы за маньяка меня не посчитала и вообще не отдалилась, когда хоть немного стена между нами пошатываться начала.

— Где пропадали, Ольга Сергеевна? — спрашиваю, сунув руки в карманы, чтобы не схватить ее и на плече к себе домой не унести, забирая от всех. Бесят эти взгляды на неё, бесит, что взаимности от асфальта больше, чем от заразы этой. Я девчонок тупо не умею добиваться, не приходилось никогда. Сами липли как пиявки, а тут ни в какую.

— Дела были, Ковалёв, — фыркает, бешу ее, — Вам-то какое дело?

— Соскучился, — пожимаю плечами, снова её с толку правдой сбивая. Я же уже говорил, что врать не буду, — хорошо с вами, а без вас грустно было, даже полюбоваться некем.

— У вас вполне симпатичные сокомандники, — хихикает.

— Мне больше девушки нравятся. Спортивные, зеленоглазые, колючие и вкусно пахнущие, — добиваю её, пытаясь сделать вид, что меня не задели слова о том, что в команде у нас симпатичные есть. Кого это она уже заприметила?!

— От вас цветы, да? — прищуривается, как будто в убийстве меня подозревает. Видела букет, значит. Интересно, выбросила?

Киваю. А чё отрицать? Сказать, не моё, чтобы она ухажёра в ком-то другом искала? Не-не, мне такого счастья не надо, я единственным быть хочу. Поэтому и о симпатии ей почти напрямую признаюсь, чтобы не ходить вокруг да около и ждать, пока её кто-то другой к рукам приберет.

— Это лишнее, — поджимает губы и в глаза мне не смотрит, сверлит взглядом окно. — Не нужно цветов, Антон, и ваших вот этих намёков, ясно?

— Почему?

Не понимаю. Если хочу, значит буду. Что значит не надо? Мои чувства, что хочу с ними, то и делаю.

Оля странно смотрит, как будто бы насквозь меня видит. Слишком очевидно, что втрескался я, да? Ну ладно, смотри, я не скрываюсь. Могу хоть всю душу наизнанку вывернуть, хочешь?

— Просто не нужно, — снова опускает глаза, смягчается немного, тон меняется. Не получается у нее долго образ колючки и ведьмы держать. — Во-первых, я ваш тренер, а во-вторых… Боже, да вы же младше, Ковалёв! Поэтому оставьте все попытки, ничем хорошим это не закончится.

Она убегает на улицу быстро, чуть не снося меня ураганом, а я стою и пытаюсь понять, чё сейчас было.

Опять отшила, это понятно. Но как? Из-за возраста, серьезно?

Походу, разница в возрасте в нашей недопаре не смущает меня одного. Да твою же мать, а! Не было печали.

Глава 7. Антон

Этой ночью я сплю, потому что потискать Олю всё-таки удалось. Я как ненормальный теперь на её прикосновениях только и существую. Перепадает что-то — крепко сплю. Не вижу ее целый день — мучаюсь с бессонницей и с ума потом целый день схожу невыспавшийся.

Не успеваю толком проснуться, как в дверь кто-то звонит. Ну кого ещё принесло? Иду открывать прямо в трусах, пусть скажут спасибо, что не без них, нехер в такую рань приходить.

Открываю дверь, и… Даша. Да что ж ты…

— Даш, ты опять?

— Можно войти? — стоит жмется, губы кусает, как будто и не Даша даже. Всегда развязная, ничего не стесняется, а тут тушуется как котенок в угол отморозками забитый.

— Ну, входи, — пропускаю внутрь и иду натягиваю шорты. От Даши надо подальше держаться, она знает рычаги давления на меня, опять на колени встанет, а я голову потеряю, буду потом себя винить, что Оле изменил, несмотря на то, что мы даже ещё не вместе. — Зачем ты пришла, Даш? — иду на кухню, жрать хочется так, как будто сто лет не ел. В холодильнике мышь повесилась, придется доставку заказывать. В такие моменты я тоже хочу вернуться к маме, чтобы питаться нормально, потому что я тот ещё кулинар.

— Картошка есть? — спрашивает Даша, входя следом за мной. Киваю. Картошка есть, лук, кажется, тоже. — Давай пожарю, будешь?

Картошку-то? От этого у меня мозги ещё сильнее чем от минета отключаются. Даша знает два рычага давления на меня, хорошо что про сырники и о том, что я обожаю когда мне как коту за ухом чешут, только мама знает. А то Даша бы меня в плен взяла со всеми этими знаниями, и я бы не сопротивлялся вообще.

Первые минут десять она колдует на кухне молча, а я так же молча сижу за столом, наблюдая за ней. И… вот все. То, что еще несколько недель назад при виде нее в груди теплело и даже искрило немного, сейчас даже не нагревается и самым тусклым светом не загорается. Сдохла бабочка внутри, так и не начав летать.

А вот глаза закрываю, Олю представляю, и все, ураган внутри какой-то, по спине мурашки бегают, даже улыбка на губах тянется, которую Даша как себе адресованную расшифровывает.

— Антош… — говорит, поворачиваясь ко мне лицом. Картошка шкварчит на плите, а у меня слюни уже реками. Ещё одна ведьма. — Я извиниться хотела. Неправильно поступила, не спорю, но ведь и ты не самый внимательный мужик ко мне был! Приезжала раз в неделю, тебе хватало, больше встреч ты не искал.

Киваю, знаю, Даша права. И сейчас я понимаю, почему. Потому что не ёкало, потому что… ну потому что Даша не Оля. Теперь мне хочется с утра до ночи в спорткомплексе торчать, если будет возможность там с Крохой пересечься.

— Даш, ну разрулили же? — я надеялся, что да.

— У меня ноль шансов? — сбивает с толку вдруг тихим голосом. Да какие шансы, мать твою, тебе это нахер никогда не нужно было!

— Дашка, послушай, пожалуйста, — встаю и подхожу к рыжей, хорошая она, всё-таки, просто не сложилось, бывает, не смертельно. Обнимаю, — если бы нам суждено быть вместе, мы бы были, столько раз могли сойтись, правда? Но не судьба, видимо. Как у вас там у девчонок говорят? Разные дорожки у нас с тобой.

— Почему ты вдруг передумал? — поднимает голову и смотрит так жалобно, что сердце сжимается. Сука, ну что ж с вами так сложно-то!

— Да влюбился я, Даш, — признаюсь. Она отходит мешать картошку. — Как идиот, прикинь? А ей похер на меня. Бегаю за ней, как щенок, других и видеть не хочу, аж бесит, веришь?

— Верю, — хмыкает, — что бесит. Что влюбился — неожиданно. Но я рада за тебя, честно.

Улыбается искреннее, правда рада. Не верила, что Антошка влюбиться может, а тут новости такие.

— Прости, ладно? Ты классная.

— Я знаю, — выключает плиту и ещё раз идёт обниматься. Как-то иначе… по-дружески, что ли. Комфортно. Обнимаю, носом в макушку зарываюсь, и уже не противные волосы эти, мягкие даже, апельсином пахнут.

— Давай я тебя с кем-нибудь из команды познакомлю?

— О нет, увольте, — нервно хихикает, — с хоккеистами я завязала, вы все с придурью, не хочу. С тобой можно покушать?

Киваю. Можно, конечно.

И завтрак уютный какой-то, как будто не было между нами ничего, а всю дорогу как брат с сестрой общались. К лучшему, слез, истерик и взаимной ненависти я не вынес бы, да и зачем? Ничего друг другу не обещали, трахались по обоюдному согласию. Не срослось, и ладно, отношения портить не будем.

Скорее всего, общение наше этим завтраком и закончится, но… Кто знает, да?

— Ладно, влюбленный Антошка, — хохочет Дашка, когда после завтрака собирается домой, — давай там, всё своё обаяние в кулак собери и действуй. Девчонки любят настойчивых, понял?

— Понял я, понял.

Я-то понял, но там стена непробиваемая, хоть бульдозер заказывай.

* * *

— Три подхода по пятнадцать отжиманий напоследок, — говорит довольная Кроха, оглушая нас громким свистом. Этот свисток её — чистый секс. Издевательство, ад для моей выдержки. То пальцами крутит его туда сюда, то губами обхватывает, фантазии вообще неприличные в моей голове этим движением рисуя. А когда она в майке, я сам хочу этим свистком стать. Потому что, сука, как он в ложбинку ей падает… Это просто каторга, правда, у меня слюни текут.

— Ольга Сергеевна, а вы сегодня в ударе, — ржет Сава. Сам тренер, но с нами почти всегда занимается, не прогуливает, — тренировка на полчаса дольше, лишние подходы на отжимания. Настроение хорошее?

— Тебя мое настроение, Савельев, волновать не должно.

— Так я не для себя спрашиваю! Есть кандидаты на ваше настроение, — смотрит на меня быстро, не прерывая отжиманий, а я глаза в пол. Знает же, что бреет меня Кроха, нахера начал вот?

— Есть кому беспокоиться о моём настроении, поэтому кандидаты ваши не актуальны, — мигом злится, опять свистит в этой блядский свисток и разворачивается к спорткомплексу, быстро сказав, что тренировка окончена.

— Ну и чё она, — чешет затыток Серёга, — не вернётся?

— Завтра вернем, — говорю, вставая. Мышцы затекли, она реально нас сегодня сверх нормы гоняла. Опять. И без растяжки. Руки почти дрожат от лишних отжиманий, но боль приятная. Хорошо отвлекает от гнили на сердце, — мы и так на полчаса больше впахивали.

— Давайте, мужики, у нас лёд через сорок минут, — говорит Колос, — курить если, то сейчас, не перед тренировкой, тренер спалит, ещё больше пахать будем.

Уходим за угол, проходя чуть дальше, чтобы Крохе в окно не попадаться, и чтобы дым не тянуло ей. Аллергия же, мы все помним.

— Ну чего там, Коваль? — затягивается Сава. Не спалила ещё коротышка, видимо, раз курит расслабленно. — Не уложил нашу тренершу? Или не поддается обаянию нашего мальчика?

— Сава, ты хотя бы блядь меня мальчиком не называй! — злюсь. У меня на это слово уже кулаки непроизвольно сжимаются. — Нихера, даже подойти к ней не даёт. «Ковалев, я старше вас, и вообще я ваш тренер, бла-бла», ты же слышал, колючая вся, — копирую Кроху, выбрасывая половину сигареты. Бесит, даже курить не хочется. Подраться бы с кем-то, да не с кем. Надо грушу поколотить, хоть там энергию выплеснуть, а то уже за ушами звенит.

— Так, может, у нее мужик есть? — спрашивает Колос. — Поэтому отшивает тебя? Логично, не? Сказала же, что есть там кому о настроении ее думать.

Смотрю на него в упор. В смысле, мужик? Я такого варианта даже не рассматривал. Потому что… а почему? А хер знает. Решил сразу, что моей будет. А вдруг и правда мужик? Нет, не стена он, конечно, его и сдвинуть можно, а если любит? Вдруг свадьба у них на носу? А если вообще давно женаты, но она просто кольцо не носит?

Да сука!

— Колос, чтоб тебя! — со злости пинаю какой-то камень под ногами, чтобы просто выплеснуть эмоции, но сзади раздается звук разбитого стекла. Да твою ж…

Через секунду — женский крик. Её, точно, ни с кем не спутать.

Поворачиваюсь — в её окно попал в спорткомплексе, точно где ей совсем недавно комнату типо кабинета выдали.

— Ну давай, давай, если чё, я разбил, спасай свою Кроху, — хлопает по плечу Сава, и я как ненормальный со всех ног бегу к ней, очень надеясь, что она не поранилась.

Рывком дверь открываю, осматриваю помещение. В стекле дыра, пару осколков на столе валяется, камень этот несчастный на полу. Олька стоит, как парализованная, руки к груди прижимает, а лучше бы меня прижимала, честное слово.

Подхожу ближе, за плечи хватаю, осматриваю всю на предмет порезов. Ну, вроде нет.

— Не порезалась? — спрашиваю, в глаза заглядывая. Потому что окно прямо за её спиной, если она сидит за столом. А где она была в момент моей безответственности, я не знаю. — Целая?

— Да, порядок, я только зашла, испугалась, — Кроха в себя приходит и тут же отстраняется, дистанцию между нами сохраняя. Колючка. — Кто разбил?

— Я, — честно говорю, не утаивая. Мог бы все свалить на Саву, как тот и предлагал, но не хочу. Все равно холоднее ко мне она не станет. Некуда, бля, холоднее.

— Зачем, Ковалёв? Неужели это какой-то новый способ флирта? Учтите, он дурацкий, — хмурится, ежится, отворачивается и из-за шкафа достает веник.

— Да я просто камень пнул, с траекторией не рассчитал, — забираю у нее из рук веник, а она смотрит странно, удивлённо. — Что, Кроха? Я накосячил, мне убирать.

— Не смейте меня так называть, Ковалёв! — шипит, точно змеюка, руки на груди скрадывает, смотрит, как я убираюсь. А я молчу. Убираю все осколки с пола и стола, сметаю, отправляю в мусор, и только тогда к Ольке моей недоступной возвращаюсь, на целую голову над ней возвышаясь. Ребёнок, мать твою…

— Прекрати меня отталкивать, Оль, — смотрю на неё, глаза эти зелёные, губы сами по себе красные, сожрал бы, прямо тут сожрал… Еще и диван позади нее так призывно стоит, ну точно просит прямо на нем доказать ей, что со мной хорошо может быть. Очень хорошо. — Скажи, что не нравлюсь.

— Не нравишься, — шепчет сразу, без запинки, а сама глаза опускает, чтобы в мои не смотреть. Правильно, Оль, не смотри лучше, потому что тону я безвозвратно, захлебнуться страшно, ты же не подашь руку, чтобы вынырнул, ты только на голову сильнее надавишь, чтобы точно утонул.

— Совсем? — психую. Чувствую, как кровь кипит, бесит всё, хочется вообще все окна к чертям разбить.

— На девять из десяти.

— Девять?

— Спортсмен ты хороший. Это нравится, — и в самый последний момент поднимает голову, уничтожая безразличным взглядом. Спасибо, Оль, как раз этого не хватало.

Качаю головой, усмехаюсь. Вот же влип, а… Попалась недотрога, все ей не нравится. Но ведь ни разу не сказала, что мужик есть, да? Если бы был, сказала бы? Когда стану ее мужиком, хочу, чтобы всем недоухажерам про меня говорила.

Но пока ухожу. Не нравлюсь я, как выяснилось, совсем.

— Стекло закажу, приедут поменяют, — бросаю напоследок, и опять хлопаю дверью. Бесит.

Глава 8. Антон

Крохой её не называть. Внимания не уделять. Цветы не дарить, не флиртовать.

И вообще ты на один из десяти, Ковалёв. Все остальные девять в тебе не устраивают.

Сука!

Ночь за окном, часа три точно, а я вместо того, чтобы спать, в голове разговор наш гоняю, и думаю, то ли правильно поступил, что свалил, то ли надо было доказать ей, что я не маленький ребёнок, и что могу понравиться ей на все одиннадцать из десяти.

Вот кто вообще придумал все эти чувства, симпатии? Нахера? Чтобы потом в безразличные глаза смотреть и чувствовать, как в грудной клетке сердце в труху превращается?

Не говорю, что она должна была на меня прыгнуть с первой встречи, хотя, честности ради, я был бы очень не против, но сука, неужели настолько не зацепил? Там во взгляде пустота была, смотрела на меня как на неодушевленный предмет, спасибо что вообще поговорить решила, а не пнула, как я тот камень несчастный, который прямо в кабинет ей залетел.

Говорят ещё что мужики дерьмовые, что отношения для нас пустой звук, что девушек мы не ценим. А нас кто ценит? Она даже шанса не дает! Отталкивает и отталкивает, как будто я прокаженный какой-то.

Ладно, допустим, мы слишком мало знакомы, хер с ним, сказала бы, что тороплюсь, я бы притормозил без вопросов вообще. Но сука, она ж молчит! Просто вот это надменное «так делать не стоит» и «не нравитесь, Ковалев». Даже малюсенькой надежды не оставляет, ведьма колючая.

Но хер я сдамся. Меня в первый раз так на девчонке заклинило, второго раза такого я не переживу, поэтому надо добиться и забыть об этом чувстве конченом, а просто сделать её своей и радоваться жизни. Хочу её так, что искры перед глазами. Обнять, поцеловать, трахнуть, себе забрать всю целиком. В штанах уже привычно ноет, член на мысли о ней реагирует моментально, а мне хоть вой, хоть на стену лезь. С другой не хочу. Мог бы поехать в клуб и снять кого-нибудь на ночь, чтобы яйца опустошить, но от одной мысли тошно. Это что, совсем уже дурка, да? Реально не хочу других, Олю хочу, до чёртиков.

— Сука! — злость клокочет в венах, забив на все иду в душ, включаю воду похолоднее, спать все равно уже не выйдет.

Поднимаю голову и стою под ледяными струями, пытаясь снять напряжение, но перед глазами снова Кроха, и становится только хуже. Мысли все в тумане, член болезненно дёргается, и я выкручиваю вентиль на теплую и как подросток обхватываю член рукой, пытаясь избавиться от тупого ощущения никчёмности и одиночества.

Оля в моих мыслях улыбается и губы свои блядские облизывает, а я сжимаю член крепче и ускоряю темп. Вожу по стволу кулаком, ярко представляя, что это Оля со мной делает, упираюсь свободной рукой в стену, чтобы не упасть, и позорно дрочу на девчонку, расположения которой не могу добиться.

А Оля в моей голове совсем не такая, как настоящая. Она податливая и мягкая, она обводит ноготками мой пресс и сладко целует в губы, и как только становится на колени, я кончаю на пол собственной душевой, низко простонав имя моей бессонницы.

Это просто какой-то пиздец.

Под утро засыпаю. В голове пустота, в яйцах, слава богу, тоже, хоть это не бесит пока, хотя не уверен, что это надолго. Наверняка завтра Олю увижу и снова выть начну.

Хорошо, что сегодня у нас выходной, я бы в таком состоянии снова запорол бы всю тренировку, Палыч бы меня со свету сжил за очередные косяки, он и так уже на меня с подозрением смотрит за то, что летаю где-то постоянно.

Завтра у нас игра, перед игрой всегда выходной, и мы командой решили на природе собраться. Недалеко озеро, лес, красота же. Мясо пожарить, песни поорать, не пить главное, а то игру сольём, а такого мы сами себе не простим.

Ехать, если честно, не особо хочется, но заставляю себя, потому что расслабиться и улететь мыслями от Оли нужно, иначе я реально скоро пойду сдаваться в дурку, потому что не могу совладать с собственной головой. К обеду встречаемся у магазина, заваливаемся толпой, скупаем всё, что есть на полках, и уже в хорошем настроении едем на озеро, громко слушая музыку в машинах. Погода — кайф, самое то, чтобы ехать на озеро, и прежде чем успеваем разместиться и разобрать продукты, мы с мужиками как дети бежим купаться, остужаясь и кайфуя от прохладной воды.

На пару часов забываюсь, жру мясо, подпеваю песни, орущие из колонки, поддерживаю разговоры. Нас много, почти вся команда, а кто-то с девушками и женами. В общей сложности толпа почти сорок человек, и казалось бы, отдыхай, Антошенька, да кайфуй, но вот нихера.

Потому что парочки эти счастливые не бесят больше, как раньше, а какую-то тоску навевают. Хочется и самому закинуть на плечо малявку свою, в воду утащить под визг, прикрывать полотенцем её, чтобы другие не пялились, кормить с рук, потому что горячее, чтобы она не обожглась. Смотрю на этих лбов здоровых, которые рядом с девчонками в ангелочков превращаются, и тоже хочу ангелочком таким же стать, но ей то ли дьявол нужен, то ли в принципе кто-то другой, кто зацепит её так же, как и она меня.

— Антошка грустит, — звучит на ухо негромко, и к спине прижимается холодное и мокрое от воды тело. Лиза быстро обнимает меня, а потом садится рядом, заглядывая в глаза. Как эта мелкая всегда так четко эмоции считывает, я не знаю, но она могла бы быть хорошим психологом. — Лиска, — хватает подругу за руку и тянет к нам, — нужен план спасения Ковалёва от грусти. Что будем делать?

— Предлагаю вколоть порцию любви, — улыбается Неженка, присаживаясь рядом. Цветник, елки палки. — Ну чего ты, Антош?

— Совсем влюбился? — спрашивает Лиза грустно, смешно поглаживая меня по голове, как будто я ребенок маленький и это я ей до локтя еле достаю, а не она мне.

Киваю, смысл скрываться? На лице же всё написано.

Лизка прижимается к одному плечу, Алиса к другому, и меня распирает от радости за друзей, какие у них замечательные половинки.

Нет, мне точно в дурку пора.

— Коваль, я ревную, — ржет Сава, обернувшись на нас. Колос поддакивает.

— Правильно делаете, — смеюсь в ответ и девчонки хихикают. Они не ревнуют. И правильно делают.

— Нет, ну а она что, совсем-совсем к тебе никак? — спрашивает Колосова.

— Психует, когда я с ней на ты, просит не подкатывать, сказала, что не нравлюсь ей на девять из десяти.

— Даже я так Тёму не отшивала, — удивляется Лиза. — Что ей не так-то?

— Ну, судя по всему, её не устраивает, что она старше меня. Трагедия пиздец просто, как будто мне десять, — опять психую, потому что я проблемы вообще не вижу. Четыре года всего! — Короче, стена непробиваемая, и походу кругом построенная. Ни пробить, ни обойти, и перелезть не получается.

— Да поцелуй её и все! — говорит Лизка. — Зажми и поцелуй. Я вот в Тёму втрескалась, когда он меня поцеловал. На спор с тобой, кстати, — хохочет, — а что, давай теперь на спор со мной ты её поцелуешь?

— Ой, Лиз, — включается Неженка, — не всем нравятся властные парни!

— Да что ты? — хихикает Лизка. Изо всех сил держусь, чтобы не ржать, потому что о чертятах Колоса от самого Колоса наслышан, просто Неженку смущать не хочется.

— Идите вы оба, — прищуривается, — спелись, посмотри на них! Я помочь хочу вообще-то. Вот когда Егор резко перестал внимание на меня обращать, я сразу поняла, что мне его не хватает. Так, может и тебе так?

— Лис, это только на тебя действует, — говорит Лизка. — Говорю тебе, поцелуй да и всё. Даже если оттолкнет, что-то у нее ёкнет, если нравишься, ты увидишь.

Помощницы, блин. Прижми, не трогай, поцелуй, не обращай внимания. Супер.

— Коваль, а хочешь мы вас в кладовке закроем? — поворачивается Сава.

— Она меня покусает и я от змеиного яда умру, ага. Не надо, придумаю что-то. Спасибо, девчонки.

Встаю. Настроение к плинтусу свалилось, сам себя раздражаю и друзей бесить не хочу. Девчонки просят остаться, но смысла не вижу, только рожу кислую всем демонстрировать.

Еду к родителям. Отец дома, наверное, давно с ним не виделся, да и маме обещал заехать как-нибудь не на полчаса.

Нужно что-то делать с собой, иначе я завтра просру игру, а это уже крайняя стадия помешательства. Может, мама подскажет, как с ума не сойти, потому что у самого меня не получается.

Дома как всегда пахнет вкусненьким, и я как будто не обожрался шашлыка полчаса назад иду на самый вкусный запах в мире.

— Ма? — говорю негромко, чтобы не напугать. Мама радуется. Хоть кто-то радуется, когда я прихожу. Обнимает меня, в щёку целует.

— Привет, хороший мой. У тебя все в порядке?

Да, ма, отлично вообще. Влюбился впервые, хер знает теперь, что с этим делать.

— Порвал с Дашей, — мама одобрительно кивает, соглашаясь с решением. — Влюбился в нашего тренера.

— Надеюсь, речь не про Виктора Павловича, — говорит отец, входя на кухню. — Здравствуй, сын.

— Нет, не о нем, — пожимаю отцу руку и улыбаюсь. Даже не представляю, что должно в жизни случиться, чтобы я перестал обращать внимание на красоток, и… нет, короче. — У нас тренер новая на земле, Ольга Сергеевна. Вот, все, втрескался по уши. Спать не могу, а она только отталкивает.

— Красивая? — спрашивает мама с улыбкой. Романтичная душа.

— Очень, — и сам как идиот улыбаюсь. Ну вот, отвлекся… — Она старше, ма.

— Ей сорок?

— Двадцать шесть.

— Если ты думаешь, — говорит отец, утаскивая из сковородки кусочек мяса, — что мы будем тебя отговаривать и доказывать, что это плохо, то вспомни, что твой древний отец старше твоей молодой матери на девятнадцать лет, и пойми, что в этой семье всем плевать на возраст, если есть любовь.

Да мне тоже плевать. Жаль только, что у Оли другое мнение на этот счёт.

Ещё недолго болтаю с родителями, сегодня даже странно легко с папой, это радует.

Мы ужинаем, и я понимаю, что желание ехать куда-то отсутствует напрочь. Дома опять не усну, завтра игра, нужно быть в полном порядке, тем более, пока ехал, позвонили из фирмы, утром приедут ставить стекло, мне нужно присутствовать.

— Ма, можно я у вас останусь? Спать охота, ехать не хочется.

— Ты же знаешь, что тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы остаться в собственном доме, Антош. Твоя комната навсегда твоя.

И хорошо как-то… И сплю тоже крепко. Не хватало этого.

Глава 9. Антон

Несмотря на подъем в семь утра, чувствую себя как никогда бодро. Всё-таки стены родительского дома реально напитывают силами, хорошо здесь…

Принимаю душ, завтракаю с любовью приготовленными в такую рань мамой сырниками, обещаю не пропадать надолго и уезжаю. Нужно успеть домой за формой и лететь в спорткомплекс, через час приедут вставлять окно, разбитое из-за тупости в кабинете Крохи.

На том самом месте сидит та самая бабушка, снова продает цветы и ягоды. Наверное, надо бы остановиться, не лезть сейчас на рожон, потому что Оля на меня не слишком мягко реагирует но… Не держу себя, иду к ней, скупаю все ягоды, что есть, и тащу эти три стаканчика с клубникой, малиной и черникой в кабинет Крохи, надеясь, что в штаны она мне их не решит высыпать. Хотя, я не сильно против, чтобы она залезла мне в штаны…

Оли ещё нет, оставляю ягоды на столе, заношу вещи в раздевалку и иду на улицу, встречать ремонтников. В комплексе ещё почти пусто, поэтому позволяю себе понаглеть и курить в открытую, пока наблюдаю за тем, как идёт работа. Парни справляются быстро, хотя я честно ожидал, что затянется это на добрых полдня, и когда они почти заканчивают, вижу, как в кабинет входит Кроха, застывая на месте.

Смотрит на происходящее с непониманием, как будто приведение увидела, а потом переводит взгляд на меня. Между нами всего несколько метров, но закрытое окно и стена толстенная, точно картинку наших отношений в это место перенесли, чтобы ещё раз указать на то, как мы далеки друг от друга.

Оля хмурится, как будто понять не может, что происходит, а когда парни заканчивают и я расплачиваюсь за работу, вижу, как наблюдает за нами в окно.

Иду. Стрёмно отчего-то, ощущение, что высказывать сейчас начнет, что так делать не нужно было и все остальное и бла-бла. Женщины вообще аргументов могут целую гору найти, даже ненужных, просто лишь бы отбрить посильнее, уколоть, задеть. Женщины, они же хитрые. Она даже если сама хочет, но нужно отказать почему-то, она это «нет» так уверенно скажет, что ты себя потом ещё полжизни будешь дерьмом чувствовать.

Вхожу в кабинет и застываю. Кроха стоит у окна ко мне спиной. Красивая до чёртиков. Стройная, ещё и на каблуках сегодня, в брючном костюме, твою ж… Мозг отключается, пока рассматриваю, и она словно подыгрывая мне не поворачивается, позволяя любоваться. В штанах опять тесно, член призывно дёргается, реагируя на ту, в которой бесконечно хочется оказаться, и я с трудом держусь, чтобы оставить дыхание ровным.

Подойти бы, обнять, в ушко поцеловать, чтобы злилась и шипела, что возбуждаю не вовремя, чтобы не одному тут от кипящей крови дохнуть.

Но я же не нравлюсь.

Поэтому и стою как идиот в дверях, косяк плечом подпирая.

Она сегодня — картинка. Всегда шикарна, но эти губы, босоножки… Бля, я готов на колени к этим ногам упасть, честное слово, что-то нереальное она со мной делает, точно ведьма.

— Антон, что это было? — наконец-то решает со мной заговорить и разворачивается. Губы накрашены темным, на шоколадку похожи, и сдохнуть от диабета прямо на месте хочется, если нет возможности эти губы целовать.

— Окно? — усмехаюсь, через силу отрывая взгляд от тонких щиколоток.

— Да. Сколько я вам должна? — опять режим колючки включает, ну стерва стервой, змея, ведьма блин!

Сердце ты мне вернуть должна, Ольга губы твои манящие Сергеевна, жить тяжело, неполноценным себя чувствую. Стою тут как кретин слюни по полу размазываю, потому что от взгляда одного на тебя внутри все сжимается, а ты ещё спрашиваешь, что должна.

Любовь, Кроха.

— Ты мне должна одно свидание, — загибаю пальцы, — один поцелуй, один шанс и… — про ночь не стоит говорить наверное, да? — и все, в общем-то.

— Я просила, — говорит с нажимом, закатывая глаза, — не оказывать мне знаков внимания, Антон, я старше вас, у нас ничего не получится, направьте свою энергию в другое женское русло и назовите сумму за окно, в конце концов!

— Цену за окно уже назвал, — подхожу к её столу и хватаю одну ягодку черники, закидывая в рот, — вот ещё туда же, скушай витамины, полезно. А если ты про деньги, то мой косяк — мои затраты. Я разбил — я починил. Ещё вопросы?

— Да, Антон, вопросов масса, — подходит ближе, бесится, ещё чуть-чуть и пар из ушей пойдет. Если так безразличен, то что ж ты бесишься? — Вы всегда такой наглый?

— Девяносто процентов времени, в остальные десять я зайчик пушистый, — улыбаюсь и смотрю на Ольгу заразу Сергеевну, она так близко, что дыхание останавливается, а сердце наоборот по ребрам с тройной скоростью лупить начинает. Браслет на руке пищит, оповещая, что слишком высокий пульс, и пока Оля глаза закатывает и фыркает в очередной раз, я быстро наклоняюсь и крошечный поцелуй на щеке оставляю, просто чтобы… Ну, чтобы коснуться и соперника на льду сегодня вынести, моментом этим заряженным. Чтобы выжить, блин, сердце успокоить и душу патокой залить, чтобы не болела от очередного отказа.

— Да ты!.. — рычит за поцелуй, слов не находит, шлёпает меня по плечам пару раз, но больно не делает. Хотя может, у нее мышцы крепкие, захотела бы — сделала. Но нет. Не хочет? Это радует. — От тебя сигаретами пахнет, — вдруг смягчается, хмурит брови и идёт к окну, открывая настежь. Бля, у неё ж аллергия… Вот я придурок! Хватаю ещё несколько ягодок из тех, что сам и купил, пытаясь перебить запах дыма, и быстро подхожу со спины к Крохе, пока она не ушла, как и мечтал несколько минут назад. Она слишком удобно стоит у окна, я не могу устоять, это выше моих сил.

Обнимаю крепко, сжимаю руки на талии, она такая тонкая, что боюсь сломать. И, на удивление, Кроха не вырывается. Расслабляется как-то странно и выдыхает грустно, словно я с ней что-то плохое делаю. Да чё с тобой происходит-то, а? Неужели и правда так сильно не нравлюсь, что ей приходится терпеть мои прикосновения? Не хочу верить. Она не слишком убедительна в своих отказах, чтобы я поверил в их искренность.

— Крох, скушай ягоды, я от чистого сердца купил, — шепчу на ушко, нагло не отпуская Олю. Не хочу. Не могу! Я первый раз дорвался, оттаскивать всей командой придется. Она сногсшибательно пахнет, от аромата голова кружится и появляется новое маньяческое желание этим ароматом все в своей квартире залить, чтобы ощущать фантомное присутствие Крохи. — И плевать мне на эту разницу в возрасте, там всего-то четыре года…

Обнимать её круче всего насвете. Я так не кайфовал в свой первый секс, как сейчас, имея возможность просто касаться виска губами и сжимать руками талию. Гуляю губами по скуле, щеке, виску, Оля странно не реагирует, возможно, вообще отключилась и думает о чем-то своем, но это даже к лучшему. Пусть это будут лично мои пару минут счастья, я заслужил, она каждый день разбивает мне сердце, должен же быть утешительный приз!

— А мне не плевать, Антон, — внезапно холодеет снова, отбрасывает руки мои и отходит, усаживаясь за стол. А было так хорошо, пока она колючки не выпустила. — Как бы вы не говорили, вы все равно ребенок. Я уже молчу об остальных факторах невозможности наших отношений.

— Слушай, да что ты пристала, ребёнок, ребёнок? — злюсь, психую, лечебных прикосновений как и не было, опять словами ранит, как кобра нападая и кусаясь. — Я два года уже один живу, работаю, учусь, денег хватает, трахаться тоже умею, что не так?

— Мужчина, Ковалёв, измеряется не кошельком, и не умением трахаться, — вроде ниже меня, и сидит за столом, а смотрит свысока. Заколебала с этой разницей в возрасте, да ей всего-то двадцать шесть! Четыре года разве разница? Ну я не врубаюсь, какого черта этому такое значение придавать.

Злюсь. На неё, на себя злюсь. Зачем вообще к нам в команду припёрлась? Зачем вся такая недоступная ходит тут, сердце мне с ритма сбивает. Ведьма.

Хватаю ещё три ягодки, чтобы занять руки, и иду к выходу. Прижать бы её к стене сейчас, и доказать, что не ребенок я давно, да только так с ней, видимо, точно не сработает. Хер она сдастся мне, а насиловать её это не то, чего мне хочется.

Останавливаюсь, оборачиваюсь и смотрю на неё — сидит вся такая безразличная, не улыбается даже.

Усмехаюсь. Подхожу обратно, ладонями в стол упираюсь, наклоняюсь низко, критически, почти носом ее касаясь, и слышу, как сбивается ее дыхание от такой наглой близости. Да, Кроха, я от тебя не отстану.

— Ты просто со мной ещё не трахалась, — говорю негромко, добивая её наверняка участившийся пульс, и выхожу из кабинета, хлопая дверью.

И да. Я намеренно сказал «еще».

Глава 10. Оля

Этот мальчишка когда-нибудь сведёт меня с ума. Ему всего двадцать два, почему прицепился ко мне? Я ведь специально намёков не даю и взаимностью никак не отвечаю, только чтобы он отстал от меня, но он как суперклеем приклеился, оторвать невозможно.

Нависает надо мной постоянно, и я девочкой себя маленькой чувствую с его ростом и широченными плечами. Хоккеист, спортсмен! Огромный, как скала, особенно со мной рядом. Я ни ростом, ни комплекцией не уродилась, фигуру только благодаря спорту сделала, ну а с грудью разве что от природы повезло, хоть где-то. И стоит этот огромный мужик рядом, а я его ребенком называю, хотя язык с трудом поворачивается, и голова в слова эти не верит почти. Ну потому что какой он ребенок? Взгляд осознанный, за слова и действия свои отвечает, ухаживает, несмотря на то, что отказываю раз за разом… А я не могу иначе. Букет за диван поставила, чтобы не увидел и не обрадовался, что не выбросила, а выкинуть совести не хватило, красивый… И Ковалёв красивый. И знает сам это, умело пользуется, глазки строит, зубы сжимает так, что очертания челюсти острой под кожей проступают, порезаться можно.

«Ты со мной ещё не трахалась», –— полчаса эти слова из головы не выходят, по рукам и затылку мурашки посылая. Сумасшедший мальчишка… Смотрит, как тигр перед нападением, но… не нападает. Не знаю, радует меня этот факт, или расстраивает больше, но в любом случае это правильно. Нам совсем не по пути, ему другая нужна, не с тонной скелетов в шкафу, как у меня, и ровесница, желательно.

Хотя я совсем не ощущаю, что он младше. И пусть мы не общались тесно, все равно видно, что в свои двадцать два Антон настоящий мужчина. Ягодами накормил, стекло оплатил, сам за установку договорился. Я очень хотела вернуть ему деньги, чтобы не чувствовать себя должной, но не взял! Он хорошо воспитан, хоть и наглый до чёртиков, хотя совру, если скажу, что мне не нравится это…

Откидываюсь на спинку стула и прикрываю глаза руками. Вот же влипла… Зачем вообще пришла в эту команду тренером? Знала же, что с толпой взрослых парней непросто будет, и хотя работать оказалось очень комфортно, сложности нашлись в другом месте. Не первый раз я со взрослыми детьми работаю, не первый раз ко мне подкатывают, но чёрт возьми, впервые в жизни меня не раздражают подкаты, а льстят, и сердечко от его флирта и горячих взглядов в меду плавает, постепенно ему сдаваясь.

Я пытаюсь себя одёргивать, чтобы не поплыть окончательно. Это ни мне, ни ему не нужно, у нас разные дороги, тут ничего другого не придумать. Ему направо, где девушка будет хорошая, которая ухаживания по достоинству оценит и целовать его будет столько, сколько его широкая душа того заслуживает. А мне налево. Туда, где тёмные тучи прошлого обзор закрывают, где будущее по минутам расписано, и где настоящее такое сложное, что пускать в него такого хорошего парня — кощунство.

Неправильно всё, что происходит между нами, а что-то точно происходит, потому что мурашки от одного взгляда и чуть хрипловатого голоса — уже что-то. Жую ягоды, которые Антон принес и велел кушать как один из пунктов оплаты за окно. Витамины, говорит, полезно… А кто обо мне последний раз кроме мамы заботился? О витаминах думал, о том, что мне нужно. Никто. Много лет уже заботы этой не ощущала, и поэтому душа тоже к Ковалёву тянется, с трудом на месте её удерживаю, все усилия прилагая.

Мне тяжело делать безразличный вид, отказывая ему, тяжело видеть его улыбку болезненную и тяжёлый взгляд, когда понимает, что стена в очередной раз не пробита. А она… А она вся в трещинах давно уже, в толстых, ещё пару раз кулаком стукни — к чертям развалится. Но я заставлю себя холодеть и его отталкивать, потому что поддайся я ему из-за симпатии — влюблюсь окончательно. А этого между нами произойти не должно.

Как я в мужчинах не разочаровалась до сих пор — не знаю. Но то, что Антон все мои льды топит — факт. Он делает это так быстро, что я едва успеваю натягивать маску безразличия на себя, потому что он как ураган, сметает все на своем пути, не давая и шанса не влюбиться. Как у него так выходит? Говорит какие-то пошлости, а у меня жар по всему телу, словно я подросток с бурлящими гормонами. Будь я помладше, будь обстоятельства моей жизни другими — не отпустила бы никогда его. Сама бы на шее повисла и разомлела бы от его взгляда в первые двадцать минут, но… Нельзя. Не тот случай.

Выдыхаю шумно, потираю веки пальцами. Я устала. Так сильно устала, что хочется плакать, громко и горько. Я редко сдаюсь, потому что сильная, учусь такой быть, но иногда накатывает груз всех проблем и меня прорывает порыдать на полу кухни с бокалом в руках и грустной песней на телефоне.

Через час игра, нужно привести себя в порядок и пойти поддержать мальчиков. «Птенчики», как называет их Савельев, играют за попадание на верхние строки таблицы. Пока мы третьи, и сегодняшний матч очень важен для них. Нужно поддержать. Я же тренер. Пусть не на льду, но тоже ощущаю себя частью команды.

Чуть поправляю макияж, скрывая следы усталости, съедаю ещё немного ягод для бодрости и иду на трибуны, прихватив с собой шарф с эмблемой команды. Болельщик я, пожалуй, не самый лучший, но посмотреть на птенчиков в деле очень хочется. Хотя бы присутствием поддержать, раз кричалками и громкими воплями не смогу.

Перед игрой танцуют девчонки, все красотки. Думаю, что Антону надо бы в ту сторону повернуться, но сердце изнутри тут же тонкой иглой ревности колет. Серьёзно, Крохалева? Ревновать его вздумала?

Трясу головой и отгоняю дурные мысли, осматриваю болельщиков. Полные трибуны! Гордость берёт, что команду так в городе любят. Замечаю девчонку, которая с Антоном обнималась, девушка Савы, кажется. Это мило, что они дружат, и очень ценно, что она Артёма поддерживать приходит. Рядом с ней блондинка, долго думать, чья девушка, не приходится, на ней футболка с надписью «Колосова». Такие милые они… Болеют, радуются, на видео всё снимают. Вот так правильно. Чтобы ровесницы и без лишних проблем, я в эту команду ни по каким критериям не впишусь.

Перевожу взгляд на лёд. Выезжают, все красавцы, как на подбор. И Антон… Ищет глазами меня, чувствую, и какого-то чёрта взгляд не отвожу, а в упор смотрю, задачу ему облегчая. И он находит. Сначала удивляется, а потом чуть заметно мне подмигивает с улыбкой, засранец, наглец! Понятие субординации всё-таки у парня напрочь отсутствует, ему всё равно, тренер я или хоть директор клуба, он просто идёт напролом, при этом не действуя силой. Это тоже подкупает. Он давно мог зажать меня в углу, силой взять, в конце концов, чтобы желание утолить, но… Нет. Он спрашивает. Нагло, в своём стиле, но спрашивает, добивается, не даёт чувствовать себя нелепо или некомфортно. Ну и как ему отказывать каждый раз? Я ломаюсь, это невыносимо! Ради него стараться должна, только ради него…

Наши выигрывают, и к середине матча я ловлю себя на том, что от волнения кусаю губы и смотрю на происходящее с дичайшим интересом. На забитые шайбы реагирую бурно, управляемая эмоциями: своими и окружающей меня толпы. Но мне нравится. Это дает дикое расслабление, мне так хорошо становится, как давно не было.

Решающую шайбу забивает Антон, и я радостно кричу во всё горло, радуясь и гордясь нашими мальчиками, и… И Антоном. Он был хорош. Сильный, быстрый, точно хищник. Со мной он мягче, чем в своей стихии. Ломать соперников не стесняется, сталкивается на льду, рычит, силой вырывает победу, словно показывая мне, что не всегда он зайчик пушистый, как сам говорил, и если и дальше сопротивляться буду, он не выдержит…

По затылку мурашки от одной мысли, и я иду в свой кабинет после окончания игры, чтобы забрать вещи и улизнуть домой незамеченной. Хватаю сумку, забираю ягоды, ну потому что очень люблю, а под сериал это просто лучшее лакомство, но только хватаюсь за ручку двери — звонит телефон. Да кто так вовремя…

Ярослав. Кровь в жилах стынет от одного этого имени, видеть не хочу и знать тоже, но выхода нет, обстоятельства заставляют общаться. Выталкиваю водздух из лёгких, жадно глотая кислород снова, и беру трубку. Хотя не хочу… Последние несколько недель он не даёт мне жизни, а все встречи с Ярославом заканчиваются для меня слишком уж дорого.

— Ярослав, — в голос вкладываю весь имеющийся в душе холод, а к этому мужчине его вперемешку с ненавистью достаточно. Мне не хочется, чтобы он звонил, и отвечать ему тоже не хочется. Ярослав плохой человек, и мне не посчастливилось однажды попасть в его сети.

— Оль, нам нужно встретиться и поговорить.

Заученная фраза, одно и то же каждый чёртов раз. Нам не нужно, нужно только ему, и я не понимаю, зачем. Чтобы потом опять передумать? Он не спрашивает, что нужно мне, делает только то, что самому хочется. И я невольно сравниваю его с Антоном, который хоть и прет как танк, но о чувствах моих заботится.

— Нам не о чем разговаривать, Давыдов. И встречаться я с тобой тоже не буду.

Отрезаю и бросаю трубку. Номер в черный список кидать смысла нет — он из-под земли достанет. Ярослав влиятельный человек, он, если надо, и ментов ко мне пришлёт, чтобы выкрали и как десерт к ужину подали. Я даже удивлена, почему до сих пор этого не произошло. Видимо, пытается добиться моего расположения более адекватным путём, чтобы потешить самолюбие.

Выключаю звук и иду в холл, огромная толпа чуть не сбивает с ног, а я и так не могу нормально ходить на этом жутком кафеле. Стоит громкий гул, много кто толпится у выхода, не спеша выходить. Перевожу взгляд на панорамное окно — ливень. Снова льет стеной, точно как пару дней назад, когда Антон меня подвозил до дома. Чёрт… За руль бы сейчас и домой с комфортом, но машину продать пришлось несколько месяцев назад, поэтому хожу пешком.

— Подбросить? — звучит на ухо, и я дёргаюсь, подпрыгивая и снова чуть не падая на скользком полу. Молодец, Крохалева, ушла незамеченной, пятёрка тебе!

Антон снова ловит меня, прижимает к себе, улыбчивый и искренний, в такие моменты точно мальчишка! Сдержанно улыбаюсь и убираю руки с талии.

— Не стоит, мне недалеко тут.

— Я помню, где ты живёшь, Кроха, и под таким дождём очень быстро промокнешь. Заболеть хочешь? Нельзя болеть, мы без тебя не сможем тренироваться. Поэтому давай я буду твоим дождливым водителем, и сделаем вид, что ты согласилась сразу, окей?

У него ожидаемо хорошее настроение от победы, ему дико идёт улыбка, гораздо больше грустного взгляда в мою сторону! Сегодня Антон не спрашивает, просто берет за руку и тянет к машине, быстро перебирая ногами под ливнем. Но я не сопротивляюсь, разомлевшая его улыбкой, победой команды, сладкими ягодами и расстроенная звонком бывшего. И даже ничего не говорю за это дурацкое прозвище. Покорно сажусь в машину и так же покорно сижу всю дорогу до дома. Антон не заводит разговор, негромко включает радио и постукивает пальцами по рулю в такт играющих песен. Он просто… просто везёт меня домой, чтобы я не заболела, и от этой взрослой заботы вдруг разреветься хочется. Но держусь. Не при нем это делать точно. При нём нужно быть отстраненной стервой, но кто бы знал, как мне тяжело…

— Поздравляю с победой, — решаю заговорить, когда мы сворачиваем в мой двор. Ещё секунд десять и мы расстанемся. — Вы круто играли.

— Спасибо, что пришла.

Антон поворачивается ко мне, смотрит пристально и пронзительно, а у меня тело ватным становится от взгляда этого. Пространства машины кажется невероятно мало, нужно срочно куда-нибудь отодвинуться, но некуда. Двигатель он не глушит, и автоматически двери не открываются, и когда я отворачиваюсь, чтобы сделать хоть что-то, чтобы выбраться отсюда, шею внезапно обжигает жар крепкой ладони.

Антон сегодня не спрашивает разрешений. Он нагло разворачивает меня к себе и впечатывается в губы поцелуем. Не лезет с языком, не кусается грубо, он просто… Прижимается, чмокая, и держит так пару секунд, не давая отстраниться, хотя я понять не успеваю, что происходит, и даже не пытаюсь его тормозить.

Пульс стучит ошалело, в животе ураган из бабочек, и я, слыша, как открываются замки на дверях, немедленно сбегаю, скрываясь в своём подъезде.

Вот и оттолкнула мальчишку…

Глава 11. Антон

Всю жизнь ненавидел ливень. Матушка в детстве по дождю гулять не отпускала, потому что горло у меня слабое было и я сразу с ангиной падал. Зонт всегда с собой таскал на случай смены погоды, и терпеть его не мог, потому что девчонкой себя чувствовал, пока хоккем и постоянным холодом здоровье не укрепил. Закалка.

Сейчас я готов найти шамана и заплатить ему всё, что у меня есть, чтобы тот вызывал дождь каждый день хотя бы в районе от спорткомплекса до дома Крохи. Потому что пешком ей под бушующей стихией ходить не хочется, а я с радостью подставлю дружеское плечо, машину, и губы.

Губы! Обещал себе держаться, но все обещания пошли нахер, когда салон снова запахом Крохи наполнился. Я как пьяный от него, не могу себя контролировать, сразу губы в улыбке растягиваются и мозг отключается. Я поэтому и поцеловал Олю, потому что соображать от её запаха и присутствия перестал, просто на автомате действовал. Не могу я больше делать вид хорошего мальчика, плохим хочу быть, кусаться, целовать её где захочу, когда захочу. Она не оттолкнула меня, хотя я ожидал чего угодно, от пощёчины до гневных криков. Но… нет! Она не оттолкнула! Не ответила, конечно, но и с кулаками не набросилась. Убежала только быстро, но я такой довольный от долгожданного касания к её нереальным губам был, что даже не заметил, слишком ли она загрузилась от моей наглости. Надеюсь, что нет. Потому что, а чё грузиться-то? Всё хорошо же. Она мне нравится, я ей тоже. А нет — буду. Отступать не собираюсь, сам себе это сказал уже, надо теперь Оле сказать, чтобы не думала, что я всё это несерьёзно с ней. Девочки вообще любят много плохого думать, да? Что там не любят их, или завтра побегут изменять, или что после первого секса интерес пропадает. Не, ну не отрицаю, всякое бывало, конечно, но и крышу ещё ни от кого не рвало так, как от Крохи. Тут не пропадёт желание после первого секса хотя бы потому, что с этой недотрогой до этого самого секса ещё дожить надо.

Еду домой и чувствую, как губы в улыбке растягиваются. Ну точно идиот влюбленный, про такого только комедийный сериал снимать, или фильм про душевнобольного, как он ходит и деревьям улыбается. Просто так тепло на душе, как будто она не чмок мой не прервала, а замуж за меня согласилась выйти, честное слово. Замуж… громкое слово, раньше бегал от него, а сейчас даже готов позвать её. Ну потому что как доказать Ольге красавице Сергеевне, что я правда серьёзно хочу? И на возраст мне насрать, и на то, что она тренер наш, а я как подопечный, вроде… Ну что такого в этом? Не директор же клуба она, чтобы бояться, что в нас пальцем тыкать будут? А вообще, надо просто пробивать эту стену. Если нос не сломала мне за то, что позволил себе в машине, значит и до остального доберёмся с ней. Медленно, но верно.

Засыпаю сегодня всё с той же довольной улыбкой, которая как приклеилась к лицу, но мне нравится. Загоняться сегодня не хочется, и подушка какая-то очень мягкая, а ещё звук дождя успокаивает, и Оля во сне так скоро приходит, что эту ночь можно засчитать в одну из лучших ночей в жизни.

А утром ливень, снова. Стеной опять, ветер бешеный, как будто лето закончилось и осень припёрлась, откуда не ждали. Но дождь отныне — хорошо! Если до конца дня лить будет, опять отвезу Кроху, даже если сопротивляться будет, на плечо закину и на пассажирское усажу. Не денется от меня никуда теперь.

Жую кашу на завтрак и вдруг меня осеняет: а зачем ждать вечера?! Дождь есть, путь от дома до спорткомплекса есть, машины у Крохи нет. Повод встретиться до тренировки! Думаю, она оценит, да и самому позаботиться хочется, чтобы она по дождю не бежала, правда ведь заболеет, кому оно надо?Пора бы уже раздобыть её номер, набрал бы сейчас, сказал дома сидеть и ждать меня, а так собираюсь в попыхах, надеясь застать её дома.

Лечу к ней всё с той же улыбкой, уже сам себя раздражаю, но деть её никуда не могу. Олька своими губами её ко мне прилепила, назад никак, так и буду ходить, пока опять не поцелует. Там, может, расклинит чуток.

Подъезжаю к дому Крохи и вижу, как она бежит от подъезда и усаживается в такси. Сука! Пару метров проехать не успел, чтобы она меня раньше этой машины заметила. Ладно, по крайней мере она не идёт под дождём, уже хорошо.

Обгоняю машину и жду их у комплекса, приятное для Оли постоянно делать хочется, но так как она не принимает почти ничего, приходится импровизировать. Вижу, как тачка заезжает на парковку, и подхожу к двери со стороны водителя ещё до того, как он полностью останавливается. Стекло опускается и я протягиваю мужику карту, чтобы провёл оплату за проезд Крохи, и если ему пофиг, кто платит, то Оля рядом что-то пытается фыркать, опять недовольная.

Обхожу машину, открываю дверь и хватаю Олю за руку, сама она не спешит мне её протягивать, конечно же. Если бы в мире проходил конкурс красоты среди колючек, она заняла бы первое место. И по количеству иголок, и по красоте, естественно.

— Ковалёв, что за самодеятельность? — рычит, когда забегаем под козырёк здания. До тренировки ещё минут сорок, поэтому можно не торопиться. — Зачем вы заплатили за такси? Я сама в состоянии!

— Потому что могу, — пожимаю плечами. Нет, ну а что? Правда же могу. Бесит так, как она мне выкает… то ребёнком называет, то на Вы, определилась бы уже, ну правда, у меня крыша едет. — Я же тебе вчера сказал, что я твой дождливый водитель. Я к тебе приехал, а ты на такси уже упорхала, значит, поездку оплачиваю я, логично?

— Ни капли! — хмурится смешная, ей бы ещё ногой топнуть для полноты образа. На тренировках она с нами гораздо жёстче, чем со мной сейчас. Это можно считать за шаг в мою сторону?

— Всё, Оль, — закатываю глаза, снова закрывается. — Твои поездки из дома на работу в дождь теперь моя проблема. Хорошего дня.

Разворачиваюсь и ухожу внутрь, чтобы не слышать очередных отмазок и обвинений. Я всё сказал. Для начала в дождь возить её буду, потом в любую погоду, а там туда-сюда и уже в одну квартиру возвращаться будем. Пока план такой.

Вообще, Оля все мои планы рушит, потому что изначально я хотел влюбить её за пару дней и радоваться жизни, но Кроха непростая конфетка оказалась, начинка не всем по зубам, поэтому планы по ходу пьесы переписывать приходится, но в целом меня всё устраивает. Перепишем, не проблема. Главное лед до конца растопить, а там уже всё само как по маслу пойдёт.

— Чё, мужики, — начинает Лёха, когда всей командой на тренировку переодеваемся. Лёд у нас, Палыч ждёт уже, — оторвёмся на сборах? Тренерша наша с нами едет, хоть какая-то красота среди вас, задолбали уже. А там море, бассейн, жара… Ух, горячая она, всё-таки, Сергеевна-то. Чё думаете, есть шанс у меня, если на сборах подкачу к ней? Ночь, луна, море, романтика!

Пару мужиков из команды ржут, кто-то поддакивает, что Кроха наша та ещё секс-красотка, а я чувствую на себе несколько пытливых взглядов. Колос с Савой, да Серый. Все, кто знают, что я по самые уши в Кроху влип, другим не рассказываю. Ну и чё смотрим? Вставать морду бить не собираюсь, хотя от таких разговоров кулаки сами сжимаются и желание поздороваться костяшками с челюстью Лёхи просто бешеное. Но пока Оля не моя, права не имею за простые разговоры бить, это раз. Второе, жёстким надо быть только на льду, устрой я драку сейчас — с командой могу попрощаться. Выгонят, на сборы поедут без меня, и там точно у них и романтика будет, и море под луной, и всё, что этому бабнику в голову придёт. Этого допустить нельзя, поэтому в руках себя держать надо и на провокации собственных эмоций стараться не поддаваться. Мне надо быть там, на сборах, чтобы за Лёхой следить и с Крохой быть рядом. Да и если драку устрою, вряд ли Оля оценит это как взрослый поступок. Опять говорить будет, что я ребенок, ещё и импульсивный. Короче, одни минусы, поэтому держусь.

Одеваюсь спокойно, стараясь не слушать, что они там обсуждают. Мне плевать, я всё равно Кроху никому не отдам.

— Коваль, в норме? — спрашивает Колос, когда идём на лёд. Капитан, заботится о моральном состоянии своих игроков. Потому что потасовки внутри команды это травмы и стычки на льду. Но я спокоен.

— Нормально, Колос.

Нормально, потому что тепло губ Крохи всё еще немного меня согревает и не даёт загоняться по поводу других мужиков. А загоняться есть почему. Потому что Кроха вопросом возраста сильно озабочена, а Лёхе нашему двадцать семь, и по логике вещей на него она охотнее обратит внимание, чем… Не-а. Нахер логику. Моя будет. Она уже моя, просто ещё не знает этого.

На льду отключаюсь. Тренируюсь как обычно, на Леху не обращаю внимания. Не могу я ему запретить на Кроху слюни пускать, понимаю же, что она слишком красивая у меня, мимо такой не пройдешь, будучи свободным, это только женатики наши не смотрят на неё.

Работаем по парам, когда замечаю, что Кроха тихонько крадётся на трибуны. Она иногда приходит смотреть на тренировки, и я даю себе помечтать, что ради меня приходит сюда, а не просто смотреть на выносливость каждого, чтобы потом на тренировках нас прокачивать.

И всё! Вижу ее и всё отключается, работать не могу, косячу снова. Как это выходит — не знаю, но если на игре её присутствие сил подбрасывает, то тут наоборот забирает. Шайбу не вижу, кататься уметь перестаю, овощ просто. Палыч орёт без перерыва, мужики только ржут.

— Ковалёв, — орёт и свистит, подзывая меня к себе, — ты заболел? Что с тобой? Сходи к Алёне!

— Не, Виктор Палыч, это не лечится, влюбился я, — говорю, на Кроху зыркая, а она тут же ежится вся и глаза выпучивает. Что, Оль? Я правду говорю. И скрывать не собираюсь.

Глава 12. Оля

Он с ума меня сведёт, этот совершенно неуправляемый Ковалёв. Делает всё, чтобы я тронулась умом, честное слово, потому что я на грани уже! Его слишком много! Он действует слишком быстро! Ещё неделю назад я только пришла в новый коллектив и узнала, как этого парня зовут, а сегодня он дарит мне цветы и ягоды, оплачивает моё такси и перед всей командой и тренером заявляет, что влюблен в меня!

Это абсолютное сумасшествие, я сижу словно ошпаренная, пытаясь собрать свои эмоции в кучу. Как можно было… он просто смотрит на меня и говорил тренеру, что влюблен, поэтому не может сконцентрироваться на тренировках, что я должна чувствовать? У меня шок. А ещё вина, потому что из-за меня парень не может нормально тренироваться. Сумасшедший дом какой-то…

Вижу пару взглядов других парней из команды, они, кажется, тоже все поняли. Ну, тут не нужно быть магами и волшебниками, чтобы догадаться, Ковалёв слишком красноречиво бросил взгляд на меня во время своей пламенной речи. Даже Виктор Павлович догадался, я уверена, просто ему хватило воспитания не смотреть в мою сторону, чтобы не смущать ещё больше.

Господи… ну что за человек этот Ковалёв?! Пытаешься отгородиться как-то, а он словно чувствует это и заполняет все мое пространство собой ещё сильнее, как вирус какой-то, от которого не придумали лекарств. Потому что я правда не знаю, как подействовать на него, он прет как танк, ему на мои слова до одного места.

Вздыхаю и ухожу с трибун, не хочу больше портить ему тренировку, пусть занимается. Антон хороший игрок, у него большое будущее, отвлекающим фактором быть не готова.

Захожу к Алёнке, она ставит мне уколы, ещё в подростковом возрасте на гимнастике была травма позвоночника, приходится до сих пор прокалывать лекарства курсом, чтобы не давала о себе знать. Спорт — сложная штука. Жаль, что пришлось завязать с профессиональным и податься к тренерам, но жизнь распорядилась именно так.

— Ален? — заглядываю в кабинет. Она последние пару дней очень грустная, мне даже жалко её. Сидит за столом и что-то пишет в тетради, а глаза заплаканные.

— Ты на укол? — спрашивает, отрываясь от своего занятия. Киваю.

— Что-то случилось? Может, тебе помочь чем-то?

— Да… — хмурится, а я закрываю кабинет на ключ, чтобы всякие Ковалёвы снова не залетели сюда во время укола, — папа с мамой планируют переезжать в другой город через две недели. Я, конечно, с ними. Одной остаться не разрешают тут, да и не смогу я ещё одна, они за учебу платить будут, я в университет поступаю.

— Разве причина для грусти? Переезд это здорово, к лучшему! — пытаюсь подбодрить, сама вспоминая, как переезжала в этот город, пытаясь сбежать от Ярослава.

— Мне очень сильно нравится наш Сережа, — вздыхает, рассказывая правду, — и мне совсем не хочется уезжать, если честно.

Алёне восемнадцать лет, она с колледжа сразу сюда медсестрой работать пришла. Наивный ребенок ещё совсем…

— Он, вроде, и сам от тебя без ума, — за неделю я это же успела понять. Парни его постоянно подкалывают.

— Говорят так, только вот сам он никаких шагов не делает, и я навзываться не буду. Если бы он… не важно, в общем. Все равно уезжаю, они вернутся со сбров, меня уже здесь не будет.

Алёнка вздыхает совсем грустно, и я, поблагодарив за укол, выхожу из кабинета, задумавшись. Потому что… Это на самом деле так грустно. Когда твоя любовь тут, только руку протяни, но сам он шагов не делает, и ты скоро уедешь отсюда.

А Антон… Антон делает огромные шаги. И уезжать я никуда не собираюсь, но обстоятельства складываются так, что вместе нам никак не быть.

Почему жизнь такая жестокая штука?

То, что она никого не жалеет, я ещё в четырнадцать поняла, когда прямо с соревнований на скорой уехала и потом полгода в корсете ходила. Спасибо что вообще ходила… И потом меня жизнь не жалела ни разу, и сейчас, когда сердце моё можно было бы медом утопить, она подсунула мне мальчишку! Которому я не посмею своими проблемами ломать жизнь! И мне все силы приходится тратить на то, чтобы отстраняться от него, но он так напорист… Это срывает мне крышу. Я не знаю, как правильно поступить и что с этим всем делать, мне тяжело, и от тяжести этой порой дышать трудно.

На улице снова ливень. Я стою в кабинете и смотрю в окно, вспоминая, как пару дней назад Антон руководил рабочими, распоряжаясь за установку разбитых стекол. Мальчишка… Он совсем не похож на мальчишку, на самом деле. И мне все тяжелее себя убеждать в том, что он ребенок. Антон мужчина, просто замашки у него импульсивного подростка проскакивают, но это, наверное, у всех нормальных людей так, да? Не всем приходится рано взрослеть, и те, кому всё-таки не приходится, счастливые люди.

Собираю свои вещи и иду в холл, отчёты написала утром, план тренировок тоже составила, а групп у меня сегодня нет никаких. Оборачиваюсь по сторонам, чтобы не встретить Антона, потому что за окном ливень, и он наверняка захочет снова отвезти меня домой, и я уверена, сегодня спрашивать он снова не будет.

Поцелуй ещё этот вчера… Дура! Безвольная дура! Как могла позволить?! Не отвечала, но и не отталкивала, ненормальная, сама же решила, что не по пути нам… Все так сложно, у меня голова кругом.

Достаю телефон и открываю приложение такси. Деньги бы экономить, конечно, нужно, но идти по ливню, заболеть, а потом потратить в три раза больше на лекарства тоже не вариант. Отец ушёл из семьи полгода назад и оставил на маме огромный кредит, я не могу её бросить одну справляться с этим. Поэтому и машину продала, чтобы хоть какую-то часть закрыть. Мы справимся. Немножко только потерпеть нужно и все обязательно будет в порядке.

Кружочек на экране прогружаться не спешит, интернет работает дерьмово из-за погоды, и я закрываю приложение, собираясь вызвать по номеру телефона, как сзади сильная рука меня подхватывает за талию и настойчиво ведёт к выходу.

Антон. Ну конечно.

— Ковалёв...

Пытаюсь возмущаться, но все бессмысленно. Он не отпустит сейчас, раз попалась, можно даже не пробовать бежать, догонит все равно. Мне льстит его внимание, приятно, что он пытается мне помочь, но… Но черт! Это всё ведёт куда-то не туда! Я не умею сопротивляться так долго!

— Не ворчи, Кроха. Сказал — буду возить, значит буду.

И я вздыхаю, сдаваясь, потому что спорить с этой скалой смысла нет. Он снова хватает меня за руку, и мы выбегаем на улицу, морщась от сильного дождя. Когда там обратно солнце?! Эй, погода, ты мне совсем не помогаешь!

Антон практически запихивает меня в машину, быстро, я даже промокнуть не успеваю, и только потом садится сам, закидывая сумку на заднее сиденье.

— Хорошая погода, правда? — говорит с улыбкой, и я закусываю щеку изнутри, чтобы на эту улыбочку не ответить, хотя губы предательски тянутся.

— Ужасная...

— Вот и я говорю, что отличная, — продолжает, не слушая меня. — Пусть ещё недельку такая будет, меня всё устраивает.

Ну конечно, устраивает его. Знает, что без дождя я в машину к нему не сяду, а так просто возможности сбежать у меня нет. Засранец… В такие моменты ну точно мальчишка маленький! Делает, что ему вздумается, считая, что все в этом мире так просто.

Закрываю глаза, прислушиваясь к ощущениям. Мне… мне хорошо очень сейчас. Спокойно, тихо и тепло. И это очень пугает. В машине Ярослава я никогда не чувствую спокойствия, а сейчас такое умиротворение, что хочется клубочком на сиденье свернуться и спать под шум дождя, слушая, как Антон негромко подпевает песням по радио. Третий раз меня везёт, третий раз мурлычет песни под нос себе, интересно, а в душе поёт?!

Стоп! Крохалева! Одергиваю себя от глупых мыслей, мне неинтересно, не должно быть! Что вообще за мысли такие, боже, докатилась…

Пока жру себя, пытаясь мысленно пристыдить, мы доезжаем до моего подъезда. Антон снова молчал всю дорогу, даже не пытался завести разговор, просто… Напевал песни негромко и покорно вез меня домой. Это очень мило, на самом деле. Потому что это показывает его заботу обо мне. А обо мне нельзя заботиться, я такими чувствами не балованная, сразу как мороженое в горячих руках таять начинаю и не могу собраться, чтобы вернуться в нормальное агрегатное состояние.

Боже… Доведет меня Ковалёв.

— Спасибо, Антон, что подвез, — впервые, кажется, убираю из речи в его сторону формальное «Вы». Само с губ срывается. Не спешу говорить, что больше такого не нужно, потому что он все равно будет возить меня дальше, а я только расстрою его лишний раз, чего мне, почему-то, делать совсем не хочется. Он так заботлив ко мне… А я дура безвольная.

— Обращайся, Кроха, всегда рад, — улыбается Антон, и что-то такое хитрое в этой улыбке замечается, что я подозрительно щурюсь. Дёргаю ручку двери, и конечно, она не поддается. Вот же…

— Открывай.

— Не-а, — говорит самодовольно, продолжая улыбаться. Нет-нет… к горлу подскакивает какая-то непонятная паника. Что он собирается делать? Трахнет меня на заднем сиденье и отпустит с миром?

— Ковалёв, — шиплю, пытаясь выглядеть угрожающей, но, судя по лицу Антона, выходит так себе, — я буду кричать!

— Могу устроить, — снова посмеивается, а я чувствую, как краснею, боже! Как девчонка! От одной фразы с намеком на пошлость! Ох, боже, мне не выиграть эту войну…

— Антон, откройте дверь, — говорю серьезнее, но даже такой тон на него не действует.

— Один кро-о-ошечный поцелуй, и открою.

— Это наглость.

— Я наглый.

О да… он наглый. А ещё до ужаса самоуверенный. Пользуется тем, что вчера его не оттолкнула, пользуется вообще всем. Видит, что я таю, играет мной, как куклой, пока я думаю, что ведущая в этой игре. Сопротивляться собралась от поездок в машине, а сама радуюсь, сидя рядом, разве что лужицей по сиденью не растекаясь.

А он видит всё это. И за остальные ниточки дёргает, мной управляя. Но… мне не противно это. Я не знаю. Когда Ярослав все решал за меня, мне хотелось выть от несправедливости, я и сбежала от него потому что его интересовали только его желания, а на мои плевать было.

А Антон… не знаю. Он даже когда нагло делает то, что хочет, все равно умудряется у меня спрашивать, хочу ли этого я. Потому что я ведь ни разу не сопротивлялась по-настоящему от всех его ухаживаний или каких-то шагов в сторону. Я ни разу не протестовала от поездки на машине. И даже шутки его наглые не прервала ни разу. Позор тебе, Крохалева…

— Крошечный, Кроха, и выпущу, — напоминает Антон. Он тянется ко мне и указывает пальцем на уголок губ, и я застываю. Это так неправильно… Я — его тренер. Не положено, как минимум. Но так хочется… Что от желания губы жжет.

Я буду корить себя за это, точно знаю, за этот невинный чмок буду корить себя, но я целую. Тянусь к нему сама теперь, оставляю полный нежности поцелуй на уголке его губ, и оторваться не успеваю толком, как сильная рука припечатывает меня обратно за затылок, а настойчивые губы ласкают уже совсем не невинно.

Господи… Что делает со мной этот мальчишка?

Он не даёт вырваться, хотя руки не держит, фиксирует только голову, и целует, так нежно, что я улетаю куда-то за облака. Мне хочется его оттолкнуть, точнее, мне нужно его оттолкнуть! Так будет правильно, так нужно, но мне так вкусно… Мне так долгожданно нежно, что руки недееспособными плетями падают на сиденье между нами, а я позволяю себе расслабить губы и сделать несколько несмелых движений, отвечая на поцелуй.

Он как мед. Тягучий, дико сладкий, обволакивающий все вокруг. Антон целуется неприлично хорошо, и на секунду меня оглушает странная ревность, которую я быстро успеваю отогнать. Я серьёзно вообще?

Мы целуемся недолго, но так сладко, что за эти примерно полторы минуты жутко кружится голова.

Мы отрывается друг от друга с тихим чмоком, и смотрим в глаза без слов. И не нужно. Не надо слов, прошу, я не найдусь с ответом сейчас, да и говорить нечего…

Боже! Что я натворила?!

Антон, улыбнувшись, открывает мне двери, и я не сбегаю, как вчера. Выхожу спокойно, осматриваюсь, делаю пару хрустов шейными позвонками, чтобы снять напряжение, и только потом иду к подъезду.

Спиной чувствую пронзающий взгляд, но оборачиваться не позволяю себе. И так уже все рамки перешла, усугублять нельзя, хотя куда уж…

Захожу домой, кидая сумку в прихожей и наливаю себе бокал вина.

Да уж, Крохалева. Влипла ты по самые…

Глава 13. Антон

Точно знаю, что этот поцелуй тоже между нами с Крохой ничего не решит. Она так же будет бегать от меня, как бегала раньше, а ещё наверняка выскажет мне при встрече, какой я козёл и что запереть дверь и не открывать, требуя поцелуй — это детский поступок.

Я согласен.

Но мне все равно.

Потому что даже если она будет отрицать всё произошедшее вчерашним вечером, у меня в памяти навсегда останется вкус её губ, выражение лица и тихий-тихий стон, с которым она сдалась и стала отвечать на поцелуй. И пусть только скажет, что всё было ошибкой… Я ведь помню, что целовала она меня добровольно. Точнее, добровольно на поцелуй отвечала.

Настроение вроде радостное, потому что Кроха с каждым днём всё ближе ко мне становится, но и гружусь немного, потому что ближе-то становится, а льды вообще нихрена таять не собираются. Разве что на те пару минут, пока она шаги навстречу хоть какие-то делает, а потом обратно маска ледяная и стена между нами.

Не знаю, что в её голове, даже представить не могу, какие противоречия и что за проблемы, но она вообще не хочет впускать меня в свою жизнь. Но если целует, значит нравлюсь? Не противно же ей? Что-то мне подсказывает, что Кроха не из тех, кто будет целоваться просто потому что хочется. Сложная она в этом плане, поцеловаться и забыть точно не для неё. И отвечает же мне! Екает, значит! Не у меня одного искрит и теплеет в душе от близости! Осталось только выяснить, что за тараканы в её красивой головушке и по какой причине они мешают нам быть вместе.

В спорткомпллексе её сегодня не вижу, ни перед тренировкой, ни во время. Земли сегодня нет, и на глаза она мне не попадается. Ладно… Возможно, к лучшему. Вдруг ей как и всем девчонкам надо взвесить все за и против, чтобы понять, хочется ей быть со мной, или нет? Да и я не отвлекаюсь ни на что, выкладываюсь в полную силу, радуя Палыча, который за постоянные косяки на меня уже косо поглядывать стал.

— Где Кроху потерял, Коваль? — спрашивает Сава, когда идём в раздевалку. — Я за ваши отношения уже больше чем за свои переживаю. Чё, никак к тебе, да?

А мне хочется рассказать, что идёт навстречу ко мне Кроха моя, что в машине вчера целовались жарко, но с другой стороны молчать охота. Потому что о ней не хочется с другими мужиками разговаривать и делиться победами, как с однодневками. Мне вообще её ото всех спрятать хочется и никому не показывать, чтобы только самому любоваться.

Качаю головой, не отвечая толком ничего, и ухожу в душ первый, чтобы не лезли с расспросами больше.

Желание приехать к дому Крохи и стоять под окнами, пока не увидит, сумасшедшее, но есть ощущение, что не оценит она такого поступка. Не знаю. Сложно с ней, и вроде подход нашел, по крайней мере надеюсь на это, но все равно как по минному полю хожу рядом с ней, боясь что-то не то сделать, чтобы назад не отбросило и на части не разорвало.

Смотрю расписание, у Оли сегодня тренировка с мелкими вечерняя, часик всего… Это снова будет выглядеть как маньячество, если я приеду посмотреть, или всё-таки нет? Сложно. Но сложности я люблю.

И решаю не трогать её сегодня, раз она сама захотела сегодня никак на связь не выходить и на глаза не попадаться. Девочки сложнее мальчиков, у них в голове чуть иначе все устроено, чем у нас, поэтому нужно давать им свободу.

После тренировки едем с мужиками в центр, они ведут девчонок на карусели, а я… Просто гуляю. Лето, погода — песня, дождя нет, что с недавних пор меня расстраивает, но я стараюсь не думать ни о чем и от всего абстрагироваться. В конце концов, меня всегда радовали прогулки с друзьями, а я всегда гулял с ними один. Что сейчас-то?

— Тош, не грусти пожалуйста, — говорит Лиза, когда мы все расходимся. Всегда меня поддерживает, куколка. — Влюбляться больно, порой даже очень, но всегда оно того стоит, ну, — обнимает меня, прижимаясь щекой к груди доверчиво, и я как всегда обнимаю в ответ. Всё-таки с девчонками как-то проще. При мужиках не покажешь слабость свою, не поделишься переживаниями, чтобы нытиком не выглядеть. А девчонки тоньше чувствуют, и поддержать всегда готовы, особенно в любовных делах.

— Коваль, это моя девушка, ты помнишь? — посмеивается Сава.

— Иди нахер.

Он никогда не говорил это всерьёз, просто в очередной раз хвастается перед всеми и самим собой, что у него есть такая девушка. Понимаю его, я бы сам орал на каждом шагу, что Кроха моя, если бы она моей была. Вот станет — буду орать, чтобы все знали, что моё, и видели, как мне повезло.

Странная черта у мужиков, но это чертово чувство собственничества никуда не деть. Колос вообще Алису женой своей сделал, чтобы душу успокоить. Интересно, а если я Кроху замуж позову…

Так, стоп. Идиотские мысли пошли.

— Спасибо, малышка, — целую Лизу в макушку, — все в порядке будет.

— Поедешь к ней? — спрашивает с надеждой.

Качаю головой. Не поеду. Пусть отдохнёт от меня, если так сильно нуждается в этом.

С друзьями расходимся и еду домой. Надо бы еды заказать, жрать хочется, а есть то, что сам попытаюсь приготовить, желания нет. К маме бы заехал, да поздно уже, поэтому доставка — отличный вариант.

Еду мимо спорткомплекса и краем глаза замечаю горящий свет в одном из окон первого этажа. Десять вечера, кого притащило туда? Комната охранника с другой стороны здания, а других никого в это время тут быть не должно. Притормаживаю, присматриваюсь, соображая, чьё окно, и не отдаю себе отчёт, как уже бреду по ступенькам ко входу. Какого чёрта у Крохи горит свет? Надеюсь, что просто забыла выключить, когда уходила, и я не застану её сейчас с кем-то на рабочем столе. Сука. Мысли не радужные, а вдруг ей стало плохо? Рывком открываю дверь здания, говорю охраннику дяде Серёже, что забыл в раздевалке телефон и мчу по коридору прямо к Крохе, не зная, что готов или не готов там увидеть.

Но… Все идиотские догадки разбиваются о мирно спящую за столом Олю. Она лежит на вытянутой руке и тихонько сопит, рядом куча бумажек, блокнотов, телефон и всякая мелочь, и эта картина выглядит до того милой, что я снова как идиот улыбаюсь стою, глядя на Кроху.

Не собирался к ней ехать, но сердце всё равно привело, и ни капли не жалею, даже если она пошлёт меня сейчас громко и настойчиво. Потому что такую милую Олю мне видеть ещё не доводилось, и вряд ли бы она мне самостоятельно себя такую нежную показала в скором времени.

Будить её не хочется, любовался бы бесконечно, но лежит она совершенно неудобно, боюсь, её спина не слишком будет рада такой позе, поэтому, пересилив себя, подхожу к ней, осторожно касаясь плеча.

— Крох, вставай, — как будить девушек, я понятия не имею, поэтому стараюсь говорить шёпотом, чтобы не испугать.

Она хмурится, смешно потирает нос, а потом резковтягивает воздух и открывает глаза, поднимаясь. Смотрит сначала на меня удивленно, потом по сторонам, на часы, узнавая время, а потом переводит взгляд в окно. Там совсем темно уже, видимо, когда засыпала, было ещё не очень поздно.

— Боже, — говорит хрипловатым ото сна голосом и закрывает руками лицо. Всё ещё сонная и настоящая, ни одной колючки нет, мягкая, податливая… — я уснула, да? Дети умотали, села за отчёты и отрубилась, ночью плохо спала, — зачем-то оправдывается, а потом замолкает и снова на меня с удивлением смотрит, — а ты чего тут забыл так поздно?

— Мимо ехал, увидел, что свет горит, подумал, вдруг тебе стало плохо, — догадки о другом мужике тактично решаю оставить при себе, — решил зайти удостовериться, что ты в порядке, а ты спишь. Очень мило спишь, кстати, — усмехаюсь. Не мог не сказать этого.

— Спасибо, что беспокоился, — в глаза почти не смотрит, встает, прогибает спину немного, разминая, хватает сумку, закидывая туда телефон и ключи.

— Отвезу тебя, — говорю, не спрашиваю, — и не спорь. Уже поздно, мало ли, какой урод в такси попадётся. Я им не доверяю.

— А себе доверяешь? — хмыкает, приподнимая бровь. Проснулась, колючка моя, доброе утро.

— А ты? — спрашиваю с вызовом. Давай, Кроха, скажи, что не доверяешь мне и ждёшь, когда я наброшусь на тебя в машине и не ограничусь одними поцелуями, ну же.

От внезапных мыслей член дёргается в штанах и возбуждение волнами окатывает затылок. Чёрт… Нельзя при Крохе вообще о таком думать!

— Пойдёмте, Ковалёв, — закатывает глаза, пытаясь скрыть улыбку, и выключает свет. Только я от двери отходить не спешу, и открывать её — тоже. Темнота кромешная и запах Оли в кабинете заставляют чертят на плече довольно скакать, предвкушающе потирая лапки. Ну не могу я спокойно, чёрт возьми, не могу! — Антон?

Интонация вопросительная вообще заставляет с катушек слететь, Оля явно чего-то ждёт от меня. Чего?

— Один крошечный поцелуй и открою дверь, — шепчу в темноту, повторяя вчерашний трюк. Чувствую Олю рядом, слышу, как разворачивается, чтобы, очевидно, включить свет, и хватаю её за руку, попав по ней со второго раза, притягивая к себе. — Не-не-не, Кроха, не отвертишься. Теперь все двери только за поцелуи, — наклоняюсь, шепча почти в самые губы, а сердце от близости уже в рёбра лупит. Момент слишком интимный, мне почти не верится, что он происходит с нами, но ледяные пальчики Крохи, которыми она обхватывает моё предплечье, заставляют поверить в реальность происходящего.

Она не отвечает, и целовать не спешит, только дышит тяжело и шумно, словно марафон пробежала и пытается унять жжение в лёгких. Глаза привыкают к темноте и я могу различить очертание предметов, а ещё влажные от блеска губы, в которые впиться поцелуем просто до боли хочется.

— Я не открою без поцелуя, Оль.

Я открыл бы, конечно, если бы она попросила, но она не просит. Она на носочки поднимается, сдаваясь, и целует меня осторожно, словно боясь спугнуть такой нежный и интимный момент. Но я не боюсь. Я подсел на её поцелуи, мне всегда катастрофически мало, нужно больше, ярче, слаще…

Она ожидала. Потому что не мычит протестующе и не вырывается, когда я хватаю её за затылок и впиваюсь в манящие губы сильнее, как голодающий. А я голодающий, правда, потому что без её касаний и губ выжить не смогу больше, точно знаю.

Целуемся пару минут, дыхание сбивается сильнее, оторваться уже невозможно. Оля плавится в моих руках, держу крепче, прижимая за талию, наслаждаясь моментом. Ещё неделю назад она только фыркала при виде меня, а сейчас на поцелуй отвечает, да так нежно, что голова отлетает от всех эмоций, сдохнуть на месте можно.

Язык Оля не пускает, царапает его зубами и отрывается от меня, останавливая поцелуй. А мне мало. Снова мало, не хочу отпускать, не готов сейчас! Мало! Ничтожно мало. Член болезненно пульсирует от возбуждения, в горле першит от желания проораться, но я только шепчу негромко прямо в рот не сопротивляющейся Оли, слизывая остатки блеска с губ:

— Вчера ты целовала меня охотнее.

— Вчера мы были не на работе!

— Так мне утащить тебя отсюда нужно, чтобы ты сдалась? — усмехаюсь. Она не сказала, что не хочет или не готова… Это знак?

— Ты до ужаса наглый, Ковалёв, — говорит со стоном, и сама прижимается к моим губам, начиная борьбу языками.

Она понимает, что я не остановлюсь?..

Глава 14. Оля

Я понимаю, что он не остановится, но и сама остановиться тоже не могу. Голова кружится от эмоций и горячих рук Антона, мысли путаются, как сплетаются наши языки, а слова, которые сказать нужно бы, так и остаются несказанными.

Потому что «Антон, давай остановимся, мы совершаем ошибку» съедается с моих губ его настойчивым ртом, и я как безвольная кукла позволяю ему это делать.

Мне так хорошо, что хочется плакать, Антон покоряет меня своей заботой и нежностью, и я, таким отношением не балованная, просто таю в сильных руках, отметая к чертям все лишние эмоции. Пусть останется только «хорошо», обо всех «неправильно» я подумаю завтра…

Поэтому целую со всей страстью, которая разгорается жарким пламенем между нами, зарываюсь пальцами в отросшие на затылке волосы и умираю от того, как крепко обнимает Антон. Он держит меня так, словно я какое-то ценное сокровище, ещё немного, и затрещат ребра, но мне совсем не больно, только очень приятно и трепетно.

Антон целует вкусно, покусывает губы и ловко владеет языком, одним поцелуем распаляя нас обоих до максимума. Дыхание становится только тяжелее, мы медленно бредем к дивану, путаясь в собственных ногах, и тихо стонем в губы друг друга, забывая о стыде и каких-то личных запретах. Нет их больше. Сейчас вообще ничего кроме нас двоих нет. Кроме нашего безумия, которое два тела щупальцами обвивает, заставляя целоваться ещё откровеннее и наконец-то найти этот чёртов диван…

— Не проси остановиться, — говорит Антон почти грубо, отрываясь от меня. Голос безнадежно охрип, от тембра бегут мурашки, он так возбужден, что мне даже немного льстит, — не смогу уже, смирись, Кроха.

А я смирилась давно, ещё когда он руку мою в темноте поймал, поняла, что дороги назад сегодня не будет, да и… Я не искала дорогу эту, если честно.

Я молчу, не хочу отвечать, и думать тоже ни о чем не хочу. Начну думать — начну себя корить. А этим я займусь завтра. Сейчас я хочу только получить удовольствие.

Антон трепетный, но резкий, сжимает руками сильно, но тут же проводит по этим местам кончиками пальцев, убивая заботой. Я чувствую, что он думает обо мне, видит только меня, на весь мир ему плевать сейчас. Он так долго пытался добиться от меня взаимности, что его нереальные эмоции сейчас передаются мне, и я сама словно сгораю от счастья, чувствуя его каждой клеточкой тела.

Ковалёв падает на диван и тянет меня за руку, усаживая на свои колени. И боже… это так пошло. Я сижу верхом на своем подопечном, это самое неправильное, что я делала в жизни, но однозначно оно же и самое вкусное.

Антон дышит так громко, что у меня кружится голова, а когда впивается губами в шею, то и вовсе улетаю куда-то за пределы планеты. Это невыносимо… Он такой жадный, что у меня растут крылья, такой горячий и страстный… Боже! У меня так давно никого не было, что ощущения почти забытые, оттого удовольствие растекается по телу ещё быстрее, кончики пальцев покалывает в предвкушении, а сдохшие бабочки внизу живота начинают стремительно оживать и летать, задевая крылышками все внутренности.

Ковалёв жадный. Я чувствую, как ему сносит крышу от нашей близости, и если на наших поцелуях он держал себя в руках, чтобы не съехать с катушек, то сейчас явно себя отпустил. Он как зверь, добравшийся до водопоя, он лев, заприметивший жертву, он… Он такой страстный, что все мои стены валятся к его ногам с грохотом, и пожалеть я об этом не успеваю, потому что мои губы снова захватывают в плен, а проворные руки начинают стремительно стягивать одежду.

Я сижу сверху, но ведёт Антон, даже не позволяя мне думать, что я могу быть ведущей. Не сейчас точно. Не тогда, когда он едва не рвет на мне футболку, охваченный страстью.

— Осторожнее, Господи, — срывается с губ с тихим стоном, когда Ковалёв срывает с меня лифчик и тут же припадает губами к груди. Мамочки… Я и не помню, когда последний раз мне было так хорошо, но от диких ощущений под веками собираются слёзы. Почти в бреду раздеваю Антона, я не могу терпеть эту пытку, если сейчас же не отключусь, снова начну думать о том, о чём в эти минуты думать не стоит. Кусаю губы, чтобы не стонать громко, хотя в комплексе нет никого, кроме охранника, но он точно нас не услышит, я просто… Мне кажется, я не имею права кричать о своём удовольствии. Честности ради, я и с одним из игроков спать не имею права.

Но как ему сопротивляться? Когда кожа огнём горит, что обжечься можно, а глаза в полумраке ярче звёзд сияют. Антон красивый… Сейчас, когда глаза к темноте привыкли, и он открыт передо мной, как никогда, могу бесстыдно его рассматривать и любоваться.

Мы зависаем на пару секунд. Оба обнажённые, я всё ещё сверху, дышим как звери загнанные, смотрим друг другу в глаза, с ума сходим.

Антон раскрывает презерватив, и я прикусываю язык, чуть не сказав, что принимаю противозачаточные. Нет… Не нужно без резинок. Это слишком интимно, я тогда себе точно не прощу.

— Прекрати думать, Кроха, — внезапно произносит Антон, хватая моё лицо в ладони. — Не думай сейчас вообще ни о чем, кроме меня, тебе ясно?

Киваю, соглашаясь. Я и не хочу ни о ком другом думать, да и не вышло бы, когда он рядом. Такой взрослый, такой заботливый, до боли в рёбрах нежный и до головокружения страстный.

Я радуюсь, что в кабинете темно, потому что краснею как девчонка перед первым сексом. И трясусь так же. В горле пересыхает от волнения, когда я ощущаю горячий член между своих ног. Боже… Я действительно как девочка, но это просто какой-то сумасшедший дом. Вижу желание Антона насадить меня резко и двигаться быстро, поэтому почти в бреду шепчу ему маленькую просьбу.

— Антош, ты только аккуратнее, у меня давно не…

— Как давно? — застывает, пытливо заглядывая в глаза, пока я метаюсь с ответом.

— Год, — отвечаю честно, опуская веки. Всё тело дрожит, по коже марушки сумасшедшие, но весь страх и неуверенность опадают вместе с грузом с плеч, когда губы накрывают губы Антона, а руки крепко хватают за талию, медленно опуская меня на него.

И… Боже. Это не сравнится ни с чем. Ни одна игрушка в мире не дарит наслаждения столько, сколько этот мальчишка первым осторожным толчком. Ребенок, чтоб его…

— В порядке? — спрашивает сквозь зубы, покрывая легкими поцелуями мою шею. Заботится, Боже, за что он такой хороший на мою проблемную голову!

— Да-а-а-а, — говорить нет сил, думать — тоже. Я медленно поднимаюсь, чуть резче опускаясь вниз, не контролирую стоны, цепляюсь пальцами за крепкие плечи, и двигаюсь, наращивая темп, пока Антон целует всё, куда может дотянуться.

Перед глазами искры, хорошо до ненормальности, голова кругом, сердце вылетает к чертям. Он невероятный. Просто до безумия нереальный, так хорошо, что летать от блаженства хочется.

Антон срывается. Устает сдерживаться, да и не нужно больше… Он почти сбрасывает меня на диван, как куклу поднимает, ставит на колени, заставляя упереться руками в спинку, и прижимается сзади, тяжело дыша прямо на ухо. Боже… Это так сексуально, что возбуждение новым потоком течёт по венам, я на грани жизни и смерти рядом с ним.

— Обо мне думаешь? — шепчет, опуская руку по животу и касаясь клитора пальцами. Киваю, сил говорить не осталось, и откуда он их берет — понятия не имею. Я млею в его руках, забывая даже собственное имя, дрожу как от ударов током и откидываю голову назад, упираясь затылком в его грудь. Огромный, страстный, нетерпеливый мальчишка. — Правильно, Кроха. Потому что я вообще не могу перестать о тебе думать. Никогда, Оль, слышишь?

И меня уносит от этого признания куда-то за облака, а сильный толчок сзади добивает, не позволяя очнуться. Это край, это чёртов край моего сумасшествия, я явно не в себе, но я как обезумевшая толкаюсь навстречу, наслаждаясь звуками шлепков, и не скрываю ни единого стона больше. Хочу, чтобы он видел, как мне хорошо с ним, хочу, чтобы слышал, что сейчас я только ему одному принадлежу.

— Антош… Боже, ещё! — голос срывается, оргазм подкатывает волнами, я не контролирую больше своё тело, оно полностью в руках Антона. И он очень умело им руководит. Замедляется, держит ровный темп, вбиваясь ощутимо сильно, кружит пальцами вокруг клитора, губами оставляя короткие поцелуи на моём виске.

Не выдерживаю. Тяну руку назад, обхватываю голову Ковалёва, прижимаю к себе, впиваясь страстным поцелуем, и тут же взрываюсь в оргазме одновременно с ним, отдавая ему все свои стоны. Все до одного, они все принадлежат только ему. Как и я сейчас… И жалеть мне об этом совершенно не хочется.

— Оль, — хрипло шепчет, без остановки целуя мои плечи и шею.

— Давай помолчим сейчас, пожалуйста.

Он кивает, и лишних вопросов не задаёт, а я в очередной раз умираю от того, какой он замечательный. Плакать охота.

Антон разворачивает меня к себе и мягко целует в губы, и я отвечаю, продлевая наши минуты удовольствия, потому что знаю, что завтра этого счастья уже не будет.

А так хочется…

Глава 15. Антон

Оля… От её запаха голова кружится как от сильного удара об лёд. Мозг отключается, когда она рядом, телом руководят инстинкты, эмоции и чувства, которые контролировать рядом с ней я банально не в силах.

От Оли срывает крышу настолько, что держать в руках себя нереально, и я почти не отдаю отчёт проделанному.

Адреналин шибет в голову после сумасшедшего секса в её кабинете, я летать готов от произошедшего, опять улыбаюсь как кретин, хотя уверенности в том, что завтра все хорошо будет, вообще нет.

Мы одеваемся молча, после того, как полчаса тискались на диване, мягко целуясь. Я почти сорвался на второй раунд, Оля остановила и попросила отвезти её домой, потому что поздно уже, да и вообще торчать столько времени на работе, даже не работая, желания мало.

Кроха просила молчать и я молчу, только чувствую, как в груди эмоций целый ураган, который крошит все на своем пути. Молчу, пока мы одеваемся, молчу, когда везу Олю домой, и когда она, смущённо чмокнув меня в щёку, убегает, не приглашая меня, тоже молчу. С каких пор стал таким покладистым — хер знает, но молчу, потому что вижу, что ей так будет легче.

Что с ней происходит — не знаю. Почему она так сильно от меня открещивается — тоже. Но то, что она открылась, сорвалась и отдалась мне, дарит надежду на то, что и сломать её до конца и сделать своей уже более реально, чем ещё неделю назад.

Еду домой с разными мыслями, то ли радоваться, что с Олей все получилось, то ли загоняться снова от её поведения. Не знаю. Не хочу загоняться, слишком охуенно мне было сегодняшним вечером, чтобы думать о плохом. Оля не в первый раз закрывается от меня, а я все ещё не собираюсь отступать. Завтра поговорим с ней, куплю снова цветы, приглашу погулять, и её льды окончательно растают.

Кроха… какая же нереальная. Не смог сдержаться, когда дело дошло до секса и запахло жареным, и я рад, что в самый ответственный момент она не передумала.

Дома тихо. Слишком. Хочется, чтобы квартира была заполнена сладкими стонами, которыми меня одаривала Кроха ещё час назад. Бля, как же она стонала… Член стоит, как только вспоминаю эти нереальные звуки, хочется наплевать на все, приехать к ней и взять ее ещё раз, вытрахать все сомнения и забрать к себе нагло, чтобы не ушла больше. Но знаю, что с ней нельзя так, поэтому иду в душ, и ложусь спать, с улыбкой вспоминая прошедший вечер.

★★★

С самого утра дождь. Это радует как никогда, потому что точно знаю: в дождь Кроха от меня не отвертится, и даже если она снова собирается сделать вид, что между нами ничего не происходит, у меня будет несколько минут с ней наедине, пока буду везти её домой.

Собираюсь раньше на целый час, подъезжаю к дому Крохи и жду её у подъезда, чтобы не успела сбежать на такси, как в тот раз, но она не появляется ни через полчаса, ни через сорок минут, ни даже тогда, когда я уже почти опаздываю на тренировку. Возможно, сегодня она решила поехать сильно раньше? В такие моменты бесит, что я не знаю, в какой она живёт квартире. Жду ещё три минуты и уезжаю, потому что опоздания у нас не жалуют, а я и так у Палыча не в почёте сейчас с постоянными проебами на тренировках, только хороший показатель на игре спасает меня от его гнева.

Приезжаю в спорткомплекс, кошусь на окна кабинета Крохи, но с улицы не видно ни черта, ещё и дождь противный… Обхожу раздевалку, заглядываю сначала к ней, но в кабинете пусто, и, судя по всему, Крохи сегодня здесь ещё не было.

Замечаю на полу подушку от дивана, которая упала вчера ночью, а рядом — резинку для волос Оли. Чёрт… Жарко становится сразу, джинсы уже распирает, и я спешно закрываю дверь, сбегая на тренировку. Потому что в кабинете до сих пор сексом пахнет, невозможно же!

В раздевалке как всегда шумно, я прихожу последний, когда мужиков уже полный набор. Леха как-то странно на меня косится, но ничего не говорит, даже от разговора с парнями не отвлекаться. Но мне в целом насрать, что ему во мне не так, он как на Кроху стал поглядывать, я вообще стараюсь от него абстрагироваться.

Молча переодеваюсь, разговаривать не особо с кем-то хочется, у меня недостаток Крохи в организме, он влияет на общение с другими людьми. Стягиваю футболку и слышу сзади негромкое присвистывание.

— Что за тигрица на тебя напала, Коваль? — ржет Лёха, прищуриваясь, и я закрываю глаза. Блядь. Серьезно?! Когда она успела только…

— Да прям тигрица, — отвечает ему кто-то из команды, — кошечка ласковая, смотри, как аккуратно поцарапала.

— А вы как дети, да? — стараюсь не рычать, но мне катастрофически не нравится, что они обсуждают Кроху в таком ключе, несмотря на то, что тут максимум трое могут догадываться, что за кошка на меня напала. — Или вас девчонки не царапают? Плохо стараетесь значит, мужики. Дать пару рекомендаций?

— Рекомендации свои засунь себе…

— До льда три минуты! — заходит в раздевалку Палыч. — Языки потом чесать будем, быстрее одеваемся, девчонки, и брысь на тренировку!

Он спасает меня от неприятного разговора, но от красноречивого взгляда Савы и Колоса спастить не удается. Серёга не смотрит, то ли не догадывается, то ли ему просто плевать, что к лучшему.

— Серьезно? — тихо спрашивает Колос, когда все выходят из раздевалки, а я, как последний прибывший, ещё шнурую коньки, и эти двое из ларца конечно же остаются ждать меня.

— Я не понял, Коваль, а какого ты тогда такой недовольный?! — посмеивается Сава. — Или вы без обязательств?

— Я не буду обсуждать это с вами, вы же врубаетесь, да?

Я и правда не собираюсь. Потому что это исключительно наше с Крохой дело, да и вообще мы давно не подростки, чтобы секс с девчонками за повод для гордости считать.

— Наш мальчик стал совсем взрослый… — Сава делает вид, что смахивает слёзы. Придурок, — он так сильно влюбился, что даже не готов обсуждать секс… Это серьёзно!

— Ой, идите нахер, по-братски, — посмеиваясь, мы уходим на лёд, успевая залететь туда в последние десять секунд.

Жду, пока Кроха появится на тренировке, но её нет ни в первый час, ни во второй, ни под конец третьего. Странные мысли пробираются в голову, но я стараюсь их сразу же отметать. Не могла же она уволиться только из-за секса со мной, правда?

В конце тренировки подхожу к Палычу, потому что непонимание, где Кроха, меня порядком раздражает.

— Виктор Палыч.

— Чего тебе, Ковалёв?

— А где Оля? — спрашиваю, оглядываясь по сторонам, вдруг появится.

— Оля — это...

— Сергеевна, тренер наша. Её нет сегодня, а я… Там по мышцам проконсультироваться хотел.

— Оля, — фыркает Палыч, что-то записывая в свой блокнот. Никогда не расстается с ним, — субординацию соблюдай, Ковалёв, и не наглей! Пугаете мне девчонку своим тестостероном. Уехала Оля куда-то, на три дня отпросилась.

— Так а сборы? Послезавтра же…

Сам не заметил, как пролетело время до сборов. Все ещё питаю на них большие надежды в отношении нашего сближения. Есть ощущение, что под жарким солнцем на пляже растопить оставшиеся льды Крохи будет проще, чем в ледовом дворце.

— А, так не поедет, сказала, дела там у неё какие-то. Это всё, Ковалев? Допрос окончен?

— Да, извините.

Не поедет, сказала. Очень мило, но какого хрена?! Да я на сборы эти только ради нее ехать готов! А как без нее? Расстаться на три недели? Так мы вообще тогда никогда не сломаем стены между нами, она за это время сотню новых выстроит, я не пробью же. Ну твою мать…

И куда она снова уехала на четыре дня? Может, у неё где-то муж там? А я уши развесил и радуюсь, что она мне взаимностью ответила. Гуляет налево от козла какого-нибудь, а Антошенька тут влюбился, как идиот последний.

Бля… херню несу. Не стала бы Кроха такое делать, хорошая она, чувствую я, вижу. Просто дерьмово как-то всё выходит, я о ней не знаю ни черта, убегает куда-то постоянно, ещё и на сборы не едет. Просто зашибись!

Быстро в душ, переодеваюсь и иду к ней в кабинет, благо тот не закрывается. Хочу найти номер телефона там, хотя вряд ли он будет записан у нее на самом видном месте, но вдруг где-то есть? Не могу я просто так сидеть и ждать, когда она появится. Тем более что сборы послезавтра, а Оля к тому времени ещё не вернётся. И что мне? Месяц ждать? Не-не, такая перспектива меня не устраивает.

Поднимаю подушку, ухмыляясь себе под нос, снова вспоминая все, что тут было вчера вечером. Замечаю резинку, не раздумывая надеваю себе на запястье рядом с часами. Будет талисманом моим. И Оля как будто бы всегда рядом, хотя бы фантомно.

В кабинете ожидаемо ни черта не находится. Какие-то бумажки исписаны всякой ерундой, а блокнот заполнен исключительно планом тренировок. Глупо было надеяться, что она оставит свой номер телефона на самом видном месте, но попытаться стоило.

Где его взять? У Палыча просить нет смысла, он не даст, может… Алёна! Точно! Наверняка они обменялись телефонами.

Бегу в медпункт, застаю картину, как Серёга выходит оттуда, хлопая дверью, и стремительно удаляется к выходу. Он умеет злиться? Вау.

— Тук-тук, — говорю, одновременно постукивая и открывая дверь. Алёнка сидит на кушетке, вся в слезах, и мне как девчонке сплетнице становится интересно, что произошло у них с нашим влюбленным Ромео, который уже полгода не может (или не мог?) признаться ей в чувствах. — Ален, ты в порядке?

— Да-да, — она вскакивает и стирает слезы со щек, пытаясь улыбаться, — все хорошо. Что у тебя? Снова шея?

— Не, все в порядке слава богу. Ален… есть номер Оли нашей? Она уехала куда-то, а мне очень надо спросить у неё кое-что по тренировкам, — вру безбожно, но не хочется подставлять тренера и орать на каждом шагу, что мне срочно нужно узнать, куда она сбежала после нашего секса.

— Она запретила давать её номер кому-либо, и тебе, кстати, в первую очередь. Так что обратись к Виктору Павловичу.

— Ален… ну пожалуйста. Мне очень нужна именно она.

— Все вы так говорите, — шепчет со слезами снова, да что происходит?! — Я обещала ей, Антон.

— Я тебя не сдам, клянусь. Но мне очень надо, Алёнушка, миленькая, ну солнышко наше…

— Ой мягко стелешь ты, Ковалёв, — она улыбается наконец-то и достает телефон из кармана халата. Да! — Записывай, черт с тобой, мне она все равно уже ничего не сделает…

★★★

Абонент не абонент. И сообщения не доставлены. Звоню и пишу ей до глубокой ночи, но телефон выключен, достучаться невозможно.

Следующим утром картина не меняется, и в комплексе её по-прежнему нет. Я не понимаю, что за херня происходит, и меня дико бесит, что до отъезда на сборы мы даже никак не поговорим… И что делать?!

Глава 16. Оля

Домываю вторую тарелку, а руки дрожат так, как будто таскала тяжеленные мешки. Второй день не могу избавиться от какого-то странного ощущения, которое почти душит меня своими лапами, не давая спокойно жить. То ли предателем себя чувствую, то ли дурой со слабой волей — не решила ещё, но то, что спать с Ковалёвым идея была однозначно дерьмовая, я поняла. Небольшой засос над ключицей не дает забыть о моём помешательстве, и я как в прострации хожу, пытаясь вытеснить из головы воспоминания.

Но они не вытесняются. Сидят там настолько крепко, что становится немного неловко. Как будто Антон ходит за мной по пятам и весь наш секс мне показывает на телефоне снятым видео. И все, кто рядом, это видят тоже. И становится дико. Приехала к маме, а думать об этом перестать не могу… Живот горячими волнами окатывает, щёки краснеют, а руки еще сильнее дрожат. Опускаю только взятую в руки чашку обратно в раковину и опираюсь руками на столешницу, пытаясь восстановить дыхание. Бо-о-о-оже, это выше моих сил. Воспоминания настолько чёткие, что становится страшно от мысли, нормально ли это вообще. Острое ощущение того, что Антон рядом, меня не отпускает. Вот точно сейчас подойдет, оставит поцелуй на шее, и…

— Мама, мама, смотли, кого я нашёл!

Матвей врывается в кухню, держа что-то в ладонях, и с его любовью ко всему живому, мне остаётся только надеяться, что там не паук.

Присаживаюсь на корточки перед лучшим мужчиной в моей жизни, пока он щебечет мне, как спас это нечто из пасти кота. Мой храбрый рыцарь.

А в руках у него ящерка. Совсем небольшая, но в его ладошках кажется довольно крупной, испуганная, не убегает никуда, спокойно сидит в ожидании своей участи. Какое же знакомое состояние…

— Мамочка, давай её себе оставим? Я буду её колмить! — спрашивает Матвей. Ребёнок просто фонд спасения животных. Была бы его воля, мы бы жили уже с сорока котами, тридцатью собаками, а ещё кроликами, бабочками, гусеницами, обязательно кузнечиками и ещё всеми живыми, кого Матвей решил бы спасти. У нас живёт две кошки и попугай, всех мы нашли на улице, даже последнего, у него была перебита лапа. У мамы в доме уже шестеро котов. Шестеро! Наша квартира столько не вместит даже при большом желании, а он всё тащит и тащит… У него большое и доброе сердце, я очень горжусь им. Но жить с ящеркой не очень-то хочется…

— Матюш, ей будет гораздо лучше в природе. Она убежит в траву, будет ловить мух и бегать, куда ей захочется. А если у неё семья? А мы заберем. Представляешь, как будут плакать её детки?

Задумывается. Хмурит свои почти незаметные белоснежные брови, анализирует мои слова. Пятилетний аналитик, который никак не может осилить букву «р».

— Да, я не хотел бы, чтобы тебя у меня кто-то заблал. Отпущу её.

— Правильно, малыш, — договорить не успеваю, как он убегает на улицу, видимо, отпустить ящерку.

Заберут… Матвей очень ревнивый мальчик, если дело касается меня. После того, как с Ярославом мы расстались и жить с Матвеем мы стали вдвоём, он очень изменился. Развод повлиял на нашего сына, как бы я не пыталась сохранить его моральное состояние в норме. Он стал очень ревнивым, не переносит чужих мужчин рядом со мной, боится, что я его тоже брошу, как это сделал папа.

Летом Матвей живёт у мамы за городом, а я приезжаю на каждые выходные, как и сейчас. Отключаю телефон и отдаю всю себя ребёнку, но уезжать в этот дом на все три месяца — его собственная инициатива. Ему здесь нравится. Большой дом, бассейн во дворе, небольшая детская площадка прямо на территории. Дом достался ещё от родителей мамы, малыш тут чувствует себя замечательно.

— Олечка, — входит на кухню мама, — какая машина у твоего Ярослава?

Вопрос очень неожиданный. И не очень приятный… От одного имени липкий холодок по спине пробегает.

— Мерседес чёрный, а почему ты спрашиваешь? И он не мой, вообще-то!

— Ну, тогда это он едет, — пожимает плечами и беззаботно разворачивается обратно.

— Ма, стой! Боже… если что — меня нет. Надеюсь, он приехал к Матвею, но всё-таки, ладно? Я сегодня не приезжала.

Вижу в глазах мамы молчаливое осуждение, а сама бегу наверх, прячась на чердаке. Пусть осуждает, но я не хочу и не готова встречаться с Ярославом после его недвусмысленных намеков и идиотских поступков. Мама у меня очень характерная, и после развода только и говорит о том, что я виновата мужика проворонила, и что нужно хватать судьбу в свои руки и возвращать мужчину. А я не хочу. Ярослав не тот мужчина, которого хотелось бы вернуть. Он выбрал другую жизнь, другую женщину, правда сообщить об этом мне не сразу соизволил и какое-то время ходил на сторону, пока я своими глазами не увидела его с какой-то блондинкой с ногами от ушей целующимися за столиком в ресторане. Что было сохранять? Кого возвращать? Как отец он хороший, часто приезжает к сыну, дарит подарки, ходит с ним гулять. Матвей любит папу и как бы я не относилась к бывшему мужу, лишать ребенка отца я конечно даже не думала. Но Ярослав… я не хочу иметь с ним ничего общего больше, никогда. Он сделал мне больно, предал, а полтора года назад появился в моей жизни как ураган, решив, что может в ней все перевернуть. И перевернул. А когда тест показал две полоски, оказалось, что сейчас он не готов и у него много работы. Беременность не подтвердилась слава Богу, тест был бракованный, а задержка — гормональный сбой на нервной почве, но об этом человеке мне все окончательно стало ясно. И сейчас он снова начинает активничать. Звонит, просит встретиться, думает, что вновь имеет право разрушить все своим ураганом. А я не поддамся больше. Я сама ураган. Да и с тех пор, как в моей жизни появился один замечательный мальчишка, я поняла, каким должен быть настоящий мужчина. И Ярослав под это описание совсем не подходит.

Мысли об Антоне сами всплывают в моей голове, и я хмурюсь, снова ругая себя. Поддалась на чары соблазнения, а теперь не знаю, как быть. Я и раньше с трудом держалась камнем около него, а сейчас, когда знаю, насколько с ним может быть хорошо… Ох. Натворила ты дел, Крохалева, а теперь не знаешь, как разгребать.

Но делать что-то нужно. И поговорить с Антоном как-нибудь. От поездки на сборы я отказалась, потому что оставить Матвея на три недели я не могу. Он хоть и живёт летом у моей мамы, я все равно приезжаю постоянно, а расстаться на три недели… мы оба не готовы к этому. Возможно, это к лучшему. Антон найдет себе девушку на море на сборах, и забудет обо мне как о приятном (очень надеюсь, что все же не страшном) сне.

От одной мысли о чужой девушке в его руках начинает кружиться голова, и я ругаю себя за эти чувства. Разве я имею на них право? Мне двадцать шесть лет, я мать одиночка, моему сыну пять лет, он не переносит других мужчин рядом со мной, а еще постоянно тянет в дом какую-то живность. Мой бывший слишком наглый и самоуверенный козел, который не даст и шагу ступить, если захочет, а ещё на моих плечах огромный долг, который оставил отец на нас с матерью прежде чем сбежать и все бросить. У меня вагон проблем и маленькая самая лучшая тележка в виде Матвея. Я просто не имею права вывалить это все на плечи Антона, какими крепкими бы они ни были. А «разбираться самой» банально не выйдет, потому что это не просто проблемы, это буквально вся моя жизнь.

Усаживаюсь на чердаке в позу лотоса и в тоненькую щель между досками наблюдаю, как паркуется у забора машина Давыдова. Она совсем не смотрится здесь. Слишком крутая для обычного посёлка, выделяется, даже бесит немного.

Матвей замечает папу и несётся к тому, раскрыв руки, но Ярослав сегодня холоден как никогда, и меня это раздражает ещё сильнее. Потому что котенок скучает. Уже не так, как в три года, конечно, но скучает, а Ярослав после того случая с тестом на беременность чуть больше года назад, почему-то стал холоднее к Матвею, как будто не только второго ребенка не хотел, но и понял, что первого ему рановато. Он наклоняется к Матюше, обнимает его быстро и не поддается на провокации пойти и посмотреть «кое-что очень клутое!», а идёт прямиком к моей матери, которая сидит на крыльце и наблюдает за внуком.

Мне слышно и видно все, в доме тишина, а крыльцо находится прямо подо мной, удобно.

— Здравствуйте, Светлана Анатольевна, — улыбается бывший. Смотрю на Матвея, надеюсь, что он не грустит от такой отстранённости отца, но малыш уже переключил свое внимание на кузнечиков и не стал зацикливаться и расстраиваться. Правильно, не стоит он того… Матвею я, конечно, никогда не скажу этого.

— Здравствуй, Ярослав, — мама говорит с улыбкой, но холодно. Хоть она и говорит мне постоянно, что Ярослава нужно вернуть, при нем никогда не покажет, что она не на моей стороне. — Ты за Матвеем?

Да, когда-то он забирал его на выходные, но уже год как этого не делает, просто приезжает в гости.

— Нет, я думал с Олей поговорить. Она в доме?

Мам, пожалуйста...

— Не приехала она на эти выходные, работы много у нее, так что, — вижу, как мама разводит руками и улыбается, — ничем помочь не могу. Случилось чего? Зачем тебе Оля так срочно?

— Да… — Ярослав мнется, не знает, что сказать. Мама не в курсе того, что происходило между нами чуть больше года назад, я не стала её травмировать и рассказывать всё, — просто поболтать хотел.

— Поболтать за город сорвался?

— Соскучился, — отвечает, а мне противно от него. Соскучился он. Козёл.

Ярослав прощается с мамой, подходит к Матвею, и я с трудом улавливаю, о чем они говорят, потому что сын сидит в песочнице, а это не слишком уж близко. Давыдов спрашивает, где мама, а у меня сердце в пляс убегает. Ребёнок не соврет, не сможет, не умеет! Да и не знает, что нужно прикрыть задницу своей трусихе маме.

Они о чем-то говорят, но я не слышу, а потом Ярослав поднимает взгляд и я клянусь, что смотрит мне прямо в глаза. Становится то ли смешно, что прячусь, то ли страшно, что он меня обнаружил. Не понимаю. Но мне точно неприятно, и видеться с ним абсолютно не хочется.

Но он уходит. То ли всё-таки не рассмотрел меня, то ли решил не допекать, но уходит, вручив перед этим Матвею какую-то конфету. Забыл, что ему нельзя шоколад?..

— По-моему, — начинает мама, когда я выхожу на улицу через пять минут, — он собирается тебя вернуть.

— Пусть вернёт себе адекватность, он не видел сына две недели и даже не остался с ним поболтать полчаса, — я злюсь на него. Он бросил нас, сломав ребенку все представления о хорошем отце, а теперь общается все хуже, забирая надежду на то, что он ему всё-таки нужен. Я всегда говорила, что Ярослав хороший отец, но сегодня… Не знаю. Мне просто обидно за моего малыша.

— Оль, не придирайся, он же мужчина.

— И что, мам? Не родитель? Я не залетела случайно, он хотел этого ребенка, и родился он в браке. Где ответственность?

— Какая ответственность? Сколько ему было-то? Двадцать три? — фыркает мама. Злится на меня. А я думаю, что и в двадцать три, и в двадцать два можно быть ответственным и отвечать за свои поступки. Ухаживать, цветы дарить, исправлять косяки свои… Я не могу не думать об Антоне, он точно живёт в моей голове.

— Ма…

— Забудь ты о прошлом, он был молодой и глупый, а чего ждать от молодого парня? Сейчас он одумался, взрослый, красивый, посмотри! Будешь нос воротить, так на всю жизнь одна и останешься.

— Не останусь. У меня Матвей есть. И тему мы закрыли, мама.

Глава 17. Антон

Завтра сборы. Оли нет. Телефон выключен, сообщения не доставлены, как достучаться до нее — без понятия. Стою под её подъездом уже третий час, но Оли на улице нет, в окнах нигде знакомая макушка не мелькает. Не разрешаю себе пойти стучать в каждую дверь, чтобы не скатываться до маньяка. Потому что я уже…

Выезжать утром. Встреча на вокзале рано, и я еду домой, чтобы хоть немного поспать.

Настроение паршиво-дерьмовое, не видеться с Крохой после всего, что между нами произошло — ад. Я переживаю, что что-то произошло помимо моих тараканов о том, что я ей нахер не нужен, и только мысли, что она отпросилась заранее, помогают не нервничать. Я не знаю, где она, что с ней, все ли в порядке. И это не тупое желание контролировать, это банальное переживание о человеке, который мне дорог.

Еду домой, пытаюсь отбросить тупые мысли, заказываю доставку по пути, потому что жрать хочется, и хмурюсь, когда вижу, что мне почти в полночь звонит Даша. Что ей нужно? Решили же всё.

— Антош, — говорит она не привычным приторным голосом, а запыхавшимся, испуганным, — ты сильно занят?

— Что случилось, Даш?

— Ничего особенного, я гуляла с подружкой, теперь иду домой, а за мной какой-то мужик. Мне пройти осталось три дома до своего, просто поговори со мной, пожалуйста, очень страшно, с тобой спокойнее.

У нее голос дрожит, слышу, как каблуки стучат быстро по асфальту, и сердце падает. Переживал, чтобы с Крохой все было в порядке, а тут рыжая влипла.

— Горе ты, Даша. Куда ехать?

— Никуда не надо, мне два дома осталось, я у семнадцатого уже! — говорит она громче, понимаю, чтобы тот козел слышал, что она о своем местонахождении рассказала кому-то. Умничка, Даша, мозги работают.

— Давно идёт за тобой? — психую, что помочь ничем не могу.

— Как во дворы свернула, не видела его до этого, а тут сразу из-за угла появился. Страшно, но он замедлился, когда я тебе позвонила, и ещё тут фонари хорошо горят, я почти прибежала.

— Даш, ну как так… Такси не ходит? Я есть, в конце концов!

Болтаем ещё пару минут, доезжаю до дома ровно тогда, когда Даша уже в полной безопасности укрывается одеялом в своей комнате. Заканчиваю разговор, а страхи ещё сильнее разгоняются. Таких отморозков же пруд пруди, им только повод дай за красивой девчонкой плестись. А Оля у меня красивая. Самая, вообще-то. Ещё больше переживаю. Ещё и телефон отключен, ну сука…

Почти не сплю, гоняю мысли, собираю сумку, два раза хожу в душ, чтобы прийти в себя. Утром сборы, а мы так и не встретились, и будет счастье, если мы не встретились и не поговорили только потому, что у Оли были какие-то дела.

В четыре утра звонит телефон, беру трубку быстро, надеясь услышать Олю. Но нет. Тренер.

— Сборы отменяются, на базе, где нас должны были принять, случился пожар, они закрылись на ремонт и проверку всей проводки. Так что, завтра тренировка по расписанию, о дальнейших действиях расскажу тоже завтра. Отбой.

То, что база сгорела — дерьмово. То, что сборов не будет — грустно. Но то, что с Крохой на три недели расставаться не придется — счастье.

Дух поднимается, сразу планы какие-то, мысли… Засыпаю, когда наконец-то сам от себя отваливаю, вырубаюсь за секунду, уставший и вымотанный то ли мыслями дурацкими, то ли хер знает чем.

Утром пишу Дашке, спросить, все ли в порядке у нее, и замечаю, что все мои сообщения Крохе доставлены и даже прочитаны. Включила телефон?

Звоню, но трубку брать она не собирается, игнорит, как будто мы чужие друг другу люди. Сообщения прочитала, но не отвечает, всё? Опять меня швырнуть решила? Туда-сюда как котенка лишайного, то хочу, то не надо мне такое счастье, то верните, то заберите всё-таки.

Раздражает уже, почему нельзя нормально один раз мне сказать, чтобы я отвалил, если ей со мной ничего не хочется?! Или не выпендривалась бы уже и любила меня тоже, я что, так много прошу?

Еду в спорткомплекс на час раньше тренировки. Палыч говорил, Оля на три дня отпросилась, выходит, сегодня уже работать должна. Отлично. Нам как раз есть о чем поговорить.

Подъезжая к зданию, замечаю, как она входит внутрь, и быстро иду следом, нагоняя и почти заталкивая её в кабинет. Меня раздражает это поведение, когда то игнор, то взаимность до мурашек. Не устраивает меня такое, нужно либо да, либо нет.

— Что ты… — пытается возмущаться, но я за руку беру, в кабинет затаскиваю и дверь закрываю за собой, чтобы лишние уши не схватить. Оля разворачивается, смотрит на меня странно, и двигается вперёд, пытаясь ухватиться за ручку двери. Наивная.

— Нет, Оль, я нахер отказываюсь понимать, какого ты опять от меня бегаешь! — она отворачивается, но я не пускаю. Хватаю за плечи, разворачиваю и спиной к стене припечатываю, успевая под голову подложить ладонь, чтобы не треснулась. — Объясняй! Пока нормально не расскажешь, я отсюда не уйду.

— Антош… — шепчет, а потом осекается, а у меня уже вся кровь к ширинке прилила. Антош… На этом самом диване она меня так называла хриплым шепотом, когда волосы мои на затылке тянула и губы кусала, чтобы не стонать. Что, забыла все? В глаза смотрю, вижу — помнит. И тоже об этом сейчас думает. — Антон, я говорила тебе сто раз…

— Нет, Оль, не катит. Чушь свою про разницу в возрасте себе оставь. Тебе не семьдесят, мне не четырнадцать, четыре года — это херня. Тем более внешне скорее ты ребенком кажешься рядом со мной, а не наоборот. Правду говори. Не нравлюсь — скажи. Мужик есть? Скажи.

— Господи, Ковалёв, какой мужик? Я бы не стала с тобой спать, если бы у меня был мужчина! — злится. Кайфую, что не холодная снова. Пусть хоть лупит меня, кричит, что угодно, только не стену опять свою ледяную возводит.

— Что тогда? Говори, Оль, я не отстану! Тебе хорошо со мной, я же вижу, мать твою, но вечно бегаешь хер знает зачем!

Я злюсь, как цепной пёс, но не могу эти эмоции контролировать больше, они сильнее меня. Я в Олю с первого взгляда втрескался, бегаю за ней, как дурак, а она надежду то даёт, то обратно забирает. И это раздражает. Говорит ещё, что я ребенок, а сама со своими чувствами разобраться не может. Вижу же, что тянет её ко мне, но никак полностью отдаться не может, каждый раз, когда навстречу шагает, потом в два раза больше шагов от меня делает.

— Да ребёнок у меня есть, понятно? — кричит и по груди меня бьёт, все ещё к стене придавленная, а у меня сердце в пятки падает. Что она говорит?

— Ребёнок? — спрашиваю ошарашенно.

— Да, Ковалёв. У меня есть сын, Матвей, пять лет ему.

— Охуеть… — шепчу, забывая, как дышать. Я не против детей, просто как-то неожиданно. Очень.

Ребёнок. У Крохи. Да она сама как подросток, как с ней ребенка-то представить? Матвей, говорит, пять лет. Это самое неожиданное, что я готовился услышать, честно. Самое. Ребёнок… У моей Крохи есть пятилетний сын…

— Вот именно поэтому, Антон, у нас ничего не получится, понимаешь? — отталкивает меня, а в глазах слёзы стоят. Да твою ж! Ненавижу, когда женщины плачут, особенно, когда из-за меня.

— А почему я никогда его не видел? — не знаю, что несу, губы с мозгом сейчас не в паре работают, потому что мозг после мысли о детях вообще отключился. — Ты до поздна тут, мы и глубокой ночью уезжали…

— Давай, скажи ещё, что я плохая мать! — взрывается Кроха, что-то перебирая у себя на столе, чтобы хоть чем-то занять руки. Обнять её хочется, но не время, она такая заведённая, что лучше не стоит. — Матвей на лето ездит к моей маме за город, там дом, бассейн, природа.

— Так, ладно, — выдыхаю и треплю волосы ладонью. Сумасшедший дом, конечно, но не смертельно. Ребёнок, ну… просто ребенок. Пять лет, мальчишка. Дети вообще цветы жизни, да? Переживать не стоит, значит. Ребёнок ведь не муж, не парень, нелюбовник, а значит, переживать нечего. Привыкнуть просто, познакомиться как-нибудь… когда привыкну. — Почему раньше не рассказала?

— Вот поэтому, — поворачивается и пальцем на меня показывает с болезненной улыбкой. — Потому что я надеялась, что ты отстанешь от меня просто и тебе не придется разочаровываться.

— Оль, ты дура? — хмурюсь. Правда дура. Подхожу близко, хватаю лицо в ладони, смотрю в глаза — в них слезы. — Куда разочаровываться? Охренел, не спорю, но дети разве плохо?

— Ты сам еще ре…

— Закрой рот, — перебиваю и целую в искусанные губы, прижимая Кроху сильнее. Отрываюсь, когда она перестает сопротивляться. — Воспитаем, Оль, какие проблемы?

— Мне не нужен отец для Матвея. Отец у него есть, они в хороших отношениях.

— И ты, да? — кровь мигом закипает, злюсь снова, ревную её как чекнутый.

— И я, да, — вздыхает, закатывая глаза. — Но мы просто поддерживаем общение касательно ребенка, угомонись, бешеный. Несколько лет назад я пыталась познакомить Матвея с мужчиной, ничего хорошего из этого не вышло. Он решил, что он мне не нужен больше, что я его брошу и все такое. С тех пор между мужчиной и ребенком я не выбираю и то, и то, пытаясь сгладить углы. Я выбираю ребенка, Антош. Просто пойми.

— Да просто подход надо к пацану найти, и всё! — психую. Она динамит меня без остановки, но вижу же, что внутри на меня искорка загорается, не спрячешь.

— Нет, Антон. Остановись. Просто забудь и все, ладно? — поднимается на носочки и целует меня в щёку, а потом быстро выбегает из кабинета, тихонько прикрыв дверь.

— Нихера не ладно, — бормочу и вылетаю в коридор. У меня на этот счёт другие планы, Кроха.

Глава 18. Оля

Не думала, что рассказать Антону про Матвея будет так легко и так сложно одновременно. На душе стало легче, а вот в сердце боль щемящая, что отталкиваю этого котенка ласкового от себя все дальше и дальше, хотя на самом деле хочется его прижать к себе и не отпускать никогда. Но жизнь — коварная штука. Сколько себя помню, она никогда не относилась ко мне с добротой, всегда добивала испытаниями и заставляла плакать. Кажется, за все двадцать шесть лет я ещё ни разу не была абсолютно счастливым человеком какое-то продолжительное время. Всё моё счастье настолько скоротечно, что эти дни я могу пересчитать по пальцам.

И Антон… он входит в эти счастливые дни. Могу с уверенностью заявить, что той ночью с Антоном я была абсолютно счастлива. Я чувствовала себя любимой женщиной, купалась в заботе, сильных руках и поцелуях. Погода была хорошая, мой ребенок был в безопасности, а проблемы словно ушли от меня на какое-то время, давая передышку.

Я сейчас я его отталкиваю. Самое страшное — я делаю это осознанно. Потому что как бы сильно я не хотела послать все к черту и остаться навсегда в его объятиях, есть слишком много факторов, обойти которые никак нельзя.

И да, мне от этого больно. С каждым днём я все сильнее растворяюсь в этом мальчишке, меня тянет к нему, как к магниту. Я хочу видеть его каждый день, касаться его, Господи боже, у меня появилось сумасшедшее желание накормить его домашней едой, это диагноз!

Мне было бы гораздо проще, если бы он сам сдался. Не оказывал бы мне знаков внимания, и у меня переболело бы со временем, но… Но он прет напролом, точно бульдозер, танк, я не знаю, бронепоезд какой-то! На мое безразличие ему плевать, на то, что пропадаю часто, тоже, мамочки, да его даже наличие ребенка не пугает! В двадцать два года! Он вообще настоящий? Я уже не уверена, потому что не бывает таких, как он. Его родителям нужно выдать награды за воспитание совершенно замечательного сына, сейчас таких очень мало, он действительно на вес золота. Мог бы осчастливить какую-нибудь молоденькую девочку, а бегает за мной… За разведенной матерью одиночкой, у которой на спине огромный кредит от козла отца и надоедливый бывший, который не даёт жизни. Зачем ему это? Я не понимаю, правда…

Сбегаю я быстро, хотя уверена, что сейчас Антон за мной не пойдет. У него тренировка, у меня дети, совершенно не время для выяснения отношений. Да и переварить ему мысль о том, что у меня есть сын, нужно. Может, придет к выводу, что это не его война? Скажет мне, что ошибся в своих чувствах, всего-то… От одной мысли сердце щемит. И как я собираюсь оборвать с ним любые отношения, когда реагирую так болезненно?

Слава богу, что сегодня тренировки с их командой нет. Я не выдержала бы полтора часа рядом с Антоном. И так завтра придется как-то пережить этот ужас, надеюсь, останусь в живых, потому что Антон наверняка будет сверлить взглядом. Господи, вот же влипла…

После тренировок с двумя группами детей выхожу из кабинета, затылком чувствуя приближение Антона. Ковалёв, чтоб тебя… ни спрятаться, ни скрыться.

Останавливаюсь, жду его, бежать смысла нет, он меня в полтора шага своими длиннющими ногами догонит, это будет только смешно.

Разворачиваюсь и вижу на лице Антона улыбку, от которой на душе теплеет сразу и улыбаться тут же в ответ хочется, даже сдержать себя не могу, чуть поднимая уголки губ. Я не могу быть рядом с ним каменной стеной и ледяной глыбой, не могу! Эмоции так и просятся наружу, мне очень сложно себя контролировать, правда, это выше моих сил.

— Ты закончила на сегодня? — спрашивает, подходя слишком близко. Дурацкая привычка, которая мне как назло слишком нравится. Ковалёв всегда становится почти впритык, так, чтобы нависать надо мной скалой огромной. Я в эти моменты себя совсем Дюймовочкой чувствую, приходится смотреть на него снизу вверх, задирая голову. Уверена, это он делает специально, в очередной раз напоминая, кто всё-таки из нас двоих ребёнок.

— Да, но подвозить меня не нужно, погода хорошая, я правда хочу прогуляться, — я хочу прогуляться, чтобы проветрить голову, а на погоду мне по большому счёту плевать. Я в тупике, мне нужно выгнать себя оттуда и понять, как быть дальше.

— С предложением прогуляться я как раз и пришёл, — Антон сияет, как полярная звезда, видимо, в его голове все складывается куда лучше, чем в моей.

— Антош… — отталкивать его все же очень тяжело. Язык сопротивляется говорить ему новые обидные вещи. Я чувствую себя ужасно, делая это. Я даю надежду, а потом сама же её отрываю вместе с руками, при этом травмируя нас обоих. Я ужасная, и я понимаю это, просто… почему все так сложно?

— Я знаю, что ты сейчас скажешь, Оль, — Антон меня перебивает, и спасибо ему за это огромное. Я все равно не смогла подобрать слов, чтобы ответить ему хоть что-то, — я всё это уже сто раз слышал. С возрастом мы порешали, теперь с ребенком надо. Я детей не боюсь, особенно, если этот ребенок твой.

— Антон, послушай, — кладу руки ему на грудь, пытаясь успокоить, но от ощущения, как сильно бьётся его сердце мне в ладонь, горло сжимает спазмом. Он такой искренний со мной, когда я только и делаю, что хожу вокруг да около. — Пожалуйста, пойми меня и услышь. Матвей сложный ребёнок, очень ревнивый, его подкосил развод меня и его отца. Он замыкается в себе, если на пороге появляется хотя бы намёк на мужчину, не ревнуй сейчас, но да, я пыталась однажды привести мужчину в семью. Это сложно.

— До старости одна будешь жить? — злится, но пытается держаться.

— Если придется — буду. Я не предам его, Антон.

— Я не понимаю, Кроха, зачем ты так все усложняешь. Отовсюду можно найти выход, и из этой ситуации тоже, но ты же и шанса мне не даёшь!

— Прости, — чувствую, что сейчас расплачусь, поднимаюсь на носочки, целуя Антона в губы, а потом убегаю к выходу, чтобы не разреветься окончательно. Антон, может, и прав… отовсюду можно найти выход. Но я так давно живу в этом зеркальном лабиринте, так много раз натыкалась на тупики, что банально не верю, что выход из него реально существует.

Домой я иду медленно. Во-первых, там слишком пусто и одиноко, чтобы туда спешить, а во-вторых, желание проветрить мысли все ещё никуда не делось. Хочется поехать в поле, зайти далеко-далеко и покричать на небо, на землю, на воздух, на себя саму покричать. Я так устала, что сил ни на что не хватает, ни физических, ни моральных.

До дома остаётся минут пять, и я замечаю, что сзади меня очень медленно едет машина. Так не ездят по городу, так преследуют. Антон? Всё-таки решил, что наш разговор не был окончен?

Оборачиваюсь, застывая на месте. Потому что машина, к сожалению, не Антона. И из открывшейся двери появляется тоже, к огромному сожалению, не Ковалёв. Насколько хотела сбежать от Антона, настолько сейчас хочу, чтобы бывший резко превратился в него. Потому что встреча с Ярославом не может сулить ничего хорошего.

— Здравствуй, Олечка, — говорит со своей фирменной мерзкой улыбочкой, подходя ближе, и я машинально делаю пару шагов назад. Не хочу быть к нему слишком близко, мне неприятно.

— Что тебе нужно? Матвей у мамы, хочешь повидаться с сыном, можешь ехать туда, — хочется развернуться и убежать, но это дохлый номер. За годы, что я знакома с Давыдовым, уяснила, что общаться лучше спокойно.

— Да я за тобой все бегаю, а ты от меня на чердаках прячешься, как он маньяка какого-то, — он ухмыляется, а у меня почему-то холодеет внутри все. Понял, всё-таки, что дома я была тогда, когда он приезжал. Видел, получается. — Не чужие же люди, Оль, давай поговорим?

Ярослав тянет ко мне руку, а я делаю ещё шаг назад. Это автоматически происходит, у меня табу на его касания. Я доверилась однажды, смогла простить все прошлые обиды, позволила многое, а меня выбросили и ноги вытерли как об ненужную половую тряпку. С тех пор от Ярослава отторжение, ни одна клеточка тела его терпеть не может.

— Нам не о чем разговаривать, Ярослав, — не выдерживаю, всё-таки разворачиваюсь, чтобы уйти, но Ярослав хватает меня за руку и настойчиво тянет к машине. А я ведь сама себя предупреждала… Не кричу, не вырываюсь, почти покорно иду, чтобы не выбесить его сильнее. Он не тронет меня, думаю, никогда руку не поднимал, но его злость и нетерпение порой хуже рукоприкладства. Проще согласиться и сесть в машину.

Двери он блокирует сразу, видимо думает, что могу выпрыгнуть на ходу. К моему удивлению, едет ко мне во двор, уже хорошо, что не собирается меня похищать, этого только не хватало.

Доезжаем мы очень быстро, я все время молчу, потому что разговаривать нам действительно не о чем, да и желания нет. На заднем сидении замечаю пафосный букет из пионов, на которые у меня аллергия, и нос уже начинает чесаться, предвкушая скорый чих. Надеюсь, этот букет он не мне притащил.

Ярослав паркуется во дворе, но двери не открывает, сбежать быстро, к сожалению, не получится…

— Оль, то, что было год назад… — начинает Давыдов, и я тут же его перебиваю. Слушать этот бред я не собираюсь.

— То, что было год назад, осталось в прошлом. Ты ясно дал понять, что ни я, ни наш ребенок, ни даже тот тест с двумя полосками не вписываются в твои жизненные планы. Ты открывал новый филиал, отлично, я рада, что в бизнесе у тебя дела идут хорошо, но ты свой выбор сделал!

— Я просто был ещё не готов тогда! — злится он. Психует так, как будто я ему вторую беременность — благо не подтвердившуюся — в подоле притащила. Ещё подумать надо, чья вина в этом больше. — Сейчас все обдумал, наладил с работой. И готов начать все заново.

— Я очень рада, Давыдов, что ты готов, — с губ срывается истеричный смешок, не могу это контролировать, — только мне это больше не нужно.

Глава 19. Антон

Почему никто не говорил, что взрослеть так сложно? Почему не предупредили, что в этой чертовой взрослой жизни столько дерьма и препятствий, что порой хочется просто встать посреди дороги и орать. Почему никто не предупредил, что любовь — это нихера не бабочки в животе и улыбка на губах бесконечная, а постоянные проблемы, противоречия и ощущение, что у тебя каждый день по кусочку сердца вырезают?

Нет, серьезно. Нам в детстве рассказывали, что любовь это здорово, и родители тоже топили за любовь и семейные ценности, обнимаясь постоянно на моих глазах. А в итоге что? То ли у всех такое дерьмо, то ли я такой везучий, но сука, нихера не клеится! Только поймаю ее, она ускользает снова, кажется, уже крепко держу, а она все равно вырывается. Я не могу так, это издевательство, ну неужели я заслужил всё это, а?

Вот я искренне не понимаю, какого хера она от меня бегает. То возрастом прикрывается, то тем, что она мой тренер, теперь заладила, что у нее ребенок есть. Бля, ну так ребенок, не семь мужей дома, в конце концов, в чём проблема-то? Хоть убей не пойму. А Оля то ли реально в этом проблему огромную видит, то ли прикрывается просто этой темой, потому что я ей нахер не нужен. Ну а как не нужен-то? Она меня ни разу не оттолкнула. Ломалась — да, бесилась, отнекивалась, но не отталкивала ни единого раза. И целовала меня первая, и ночью той я не силой её брал, сама же с удовольствием сдавалась и стонала, так значит нужен?

Не понимаю нихера, голова не варит уже. Я каждый день думаю об одном и том же, это уже попахивает психушкой.

Еду к родителям. Мне только они могут толковый совет дать, мама всегда учила, что с проблемами нужно к ней ехать, потому что родители всегда поддержат и совет дадут. И я всегда к ним шел, и всегда помогало. И сейчас пойду. Потому что друзья это, конечно, хорошо, но никто меня не знает так, как мама. Да и на самом деле она в жизни больше меня видела. Ну и плюс она женщина, возможно, ей будет проще Олю понять.

Еду быстро, хорошо трасса ближе к вечеру уже пустая почти и есть возможность доехать без пробок.

Дома всегда вкусно пахнет. То ли мама снова что-то готовит, то ли просто запах уже стены пропитал, но в желудке сразу урчит, как только дверь открываю.

Родители сидят в гостиной, смотрят телевизор, сидя на диване в обнимку, и боже… Почему это так круто смотрится? Когда всю жизнь вместе прожили, а желание обниматься все ещё не пропало.

Мама замечает меня и летит с объятиями, а потом сразу идет на кухню. Знает, что я вечно голодный, мимо кухни никогда не хожу.

— Здравствуй, сын, — говорит папа, пожимая мне руку. Заметил, что чем старше становлюсь, тем проще нам с ним общаться. В детстве всё-таки большая разница в возрасте играла бо́льшую роль, чем сейчас. Да и рядом с такой красотой, как мама, папа не стареет вообще.

— Я вижу, тебя что-то беспокоит, — говорит мама, накладывая нам с отцом еду. — Снова твоя девушка? Которая чуть старше?

Киваю. Старше, ага. А ведёт себя как подросток в переходном возрасте, ей богу.

— Да. У нее есть ребёнок, — говорю сразу, следя за реакцией родителей, но никакого шока и ужаса на лицах нет. Самые крутые. — Сын, Матвей, пять лет.

— Это проблема для тебя? — спрашивает папа. Знает, что нет, он воспитывал так, что это не должно быть проблемой.

— Для меня — нет. А вот Оля… Говорит, он ревнивый парень, я его не предам, прости меня, Антон. И как попугай одно и то же повторяет без конца, то ли меня, то ли себя убеждая.

— Любая хорошая мама, сынок, — говорит мама с улыбкой, выставляя передо мной тарелку. Боже, я от запаха сейчас откинусь просто, — всегда отдаст предпочтение своему ребёнку, какой бы выбор перед ней не стоял.

— И что мне делать? Отвалить, так просто взять и забыть все, что было?

Психую. Не готов я, не смогу, влюбился по самые яйца, куда уходить?!

— Можешь отвалить, — пожимает плечами. Вот уж спасибо, мам, — а можешь сделать так, чтобы ревность мальчика на тебя не распространялась. И тогда твоя Олечка не будет выбирать, у нее просто будете вы оба. Если она, конечно, в тебе нуждается так же, как и ты в ней.

— Если бы она сказала, что я ей не нужен, я бы не лез, — не знаю, насколько верю своим словам, но в целом, наверное, это правда.

— Тогда действуй.

— Как? Я ребенка даже в глаза ещё ни разу не видел.

— Ешь, сын, — говорит папа, заканчивая разговор. Это значит только одно: все, что я говорю дальше, проблемой не считается. Ну… возможно, он и прав. Нужно просто познакомиться с мелким. Всего-то…

Через час я уже снова в машине. Еду обратно, но с четкой целью: поговорить с Олей. Нужно делать что-то, а не ходить вокруг да около, пытаясь понять, что будет завтра, и не начнет ли она снова бегать от меня.

Все, что происходит между нами — неправильно. Нужно просто решить, либо мы вместе, либо… Без либо. Мы просто должны быть вместе. Иначе нельзя, мы же созданы друг для друга, ну!

Подъезжаю к дому Крохи и вижу, как она выходит из-за угла. В руках два пакета, на вид не очень тяжёлые и большие, но по сравнению с Олей просто гигантские мешки. Выбегаю из машины и сразу лечу к ней, забираю пакеты, не спрашивая, и она молчит, не возражает, что уже хорошо.

— Ты чего тут? — она останавливается, когда забираю покупки, и я теряюсь вообще… Бля. Она такая красивая. Я первый раз её вижу такой. На работе она всегда на спорте, с жёстким взглядом, собранная. А сейчас в платье. Лёгком таком, летнем, с цветочками, и волосы распущены, без кепки дурацкой. Даже на ногах не кроссовки, а что-то блестящее, и во взгляде вечной борьбы нет, только усталость сильная и грусть какая-то. Откуда она?

— Оль, ты такая красивая, я в тебя сейчас заново ещё сильнее влюбился, — говорю, не думая, а она ещё и краснеет. Бля, ну всё, вызывайте скорую, у меня походу приступ.

— Ты тоже ничего, — говорит с лёгкой улыбкой и касается моей руки кончиками пальцев, непостоянная моя. — Пакеты донесешь? — кивает на дом.

— Конечно, я для этого и приехал, — она не говорит больше, заходит в подъезд, идёт на третий этаж, открывает дверь справа, а я просто всю дорогу пялюсь на неё, как кретин какой-то, взгляд оторвать не могу. Ведьма, ну точно, приворожила меня, или как там это называется, я поэтому такой помешанный стал!

Оля открывает дверь, и… встаёт в проходе, оставляя меня в подъезде.

— Спасибо, что помог, — снова грустно говорит и тянет руки, намекая на то, чтобы я отдал пакеты. Да сейчас, уже бегу.

— Тяжёлые, давай занесу, — я не собираюсь уходить, она реально не понимает? Мне нужно поговорить, и без разговора я не уйду, но и в подъезде разговаривать мне тоже не хочется.

— Я справлюсь, — у неё в глазах грусть, а на губах улыбка, я опять не понимаю, что с ней, но крышу срывает от этой невинности просто жесть как. Иду прямо на нее, не собираясь останавливаться, захожу в квартиру, ставлю пакеты на пол, закрываю дверь и снимаю обувь. Продолжаю идти на Олю. Наступаю, а она спокойно отходит назад, как кошечка мягко ступает, и чуть громче вздыхает, когда я прижимаю её к какому-то комоду, не давая больше никуда отступить.

— Справилась? — спрашиваю, не сумев сдержать улыбку. Не могу я, точно умом тронулся.

— Отнеси пакеты на кухню, пожалуйста, — шепчет зараза, а в глазах пламя какое-то пляшет. Что задумала, не знаю, но вряд ли сбежит из своей же квартиры, поэтому отхожу от нее, беру пакеты, и иду по небольшому коридору, в конце которого и располагается кухня.

В крови странное предвкушение чего-то, иду, затаив дыхание, и дохну, когда возвращаюсь обратно. Оля все в той же прихожей, только обуви на ней нет, и… и сарафана, чтоб его, тоже.

Я сдохну сейчас и сгорю заживо, труп потом не найдет никто, но это чистой воды безумие.

Я подлетаю за секунду, если не быстрее, хватаю на руки Кроху и усаживаю на какой-то комод, полку, я не собираюсь понимать сейчас.

Я голодный. У меня зубы сводит от желания, ширинка лопается нахер от давления и от взгляда этого Оли невинного.

Не понимаю вообще, куда целую, просто летаю губами по коже, пока она с меня трясущимися ледяными пальчиками футболку стягивает и что-то шепчет тихое, я даже разобрать не могу, что.

Горячая, красивая, бля, невероятная просто. Я то ли думаю об этом, то ли вслух говорю, не понимаю вообще ни черта, действую на инстинктах, голова не работает, спасает только мышечная память.

Меня от нее отключает просто, я как будто на электрическом стуле сижу, ток в каждую клеточку проникает. Крышу срывает ураганом, я что-то делаю, но не понимаю что, сжимаю, трогаю, целую, кусаю, снимаю что-то, с неё, с себя, голова кругом.

— Антош, Антош, — шепчет Оля, вдруг вырывая меня из этого омута. Хватает лицо в ладошки, а в глазах слёзы. Что такое… Я что-то не так сделал? Торможу. Тяжело, но торможу, заставляю себя остановиться и очухаться.

— Крох, почему ты плачешь? — спрашиваю сквозь зубы, только сейчас заметив, что мы оба уже голые, и я даже защиту надел в полубреду.

— Мне так с тобой хорошо, мальчик мой, — отвечает, внезапно начиная рыдать, а у меня у самого ком к горлу. Господи, маленькая, сколько же у тебя проблем…

— Я тут, Оль, — прижимаюсь лбами, целую переносицу, кончик носа, оставляю осторожный поцелуй на губах. — С тобой, всегда с тобой, ты только не отталкивай меня, пожалуйста, и я вообще всегда рядом буду, я обещаю тебе!

Она кивает, всхлипывая, и целует меня глубоко, заканчивая разговор.

Ей хорошо со мной… На этих словах можно счастливую жизнь прожить, и я целую Олю с полным пониманием, что даже если ещё миллион проблем между нами будет, я все равно сделаю так, что она с гордостью сможет назвать себя моей.

И мы отпускаем мысли к чёрту вообще. Оля запрокидывает голову и громко выдыхает, когда я вхожу в нее, цепляется за плечи, кайфует, мурчит, как кошка, царапается, все планки снова срывая.

Я не могу себя контролировать рядом с ней, у меня внутри горит все от одного понимания, что она мне принадлежит сейчас целиком и полностью.

Оля стонет, когда ускоряюсь, цепляется руками, ногами, целует отчаянно, дрожит, кусается и всхлипывает, убивая меня снова и снова.

Она горячая и вкусная, остановиться не могу, кусаю соски, от стонов вообще дохну, сжимаю руками бедра, талию, двигаюсь быстрее, быстрее, ещё быстрее! Что-то падает на пол, стучит, гремит, но нам плевать, мы на грани, мы сошли с ума друг от друга давно, мы охваченные такой страстью, что ноги держат с трудом.

Ещё быстрее, рычу, целую в шею, опираюсь рукой на стену сзади, и когда чувствую, что Оля сжимается, хватаю её за шею и смотрю прямо в глаза, замечая в них такое же безумие, которое ураганом бушует внутри меня.

Толкаюсь ещё несколько раз, не разрывая зрительного контакта, и кончаю с ней одновременно, сожрав губами громкий вскрик.

Прижимаю Олю, крепко обняв, пока она все ещё дрожит и тяжело дышит, и чувствую, как отчаянно она цепляется за мои плечи, не позволяя отстраниться. И вот сейчас я реально счастлив. И, кажется, взрослая жизнь не такая уж и дерьмовая…

Дорогие, глава будет 3-го января, на праздники делаю перерыв. Всех поздравляю с наступающим новым годом, любви и счастья! Оставьте пару слов о работе, мне будет приятно)

Глава 20. Оля

Я дура. Дура, которая думает только о себе. Дура, которая не контролирует свое тело. Дура, которая издевается над прекрасным, нет, над самом замечательным парнем в мире.

Что со мной не так? Почему все дерьмо плывет к моему берегу, и почему, разгребая его, мне приходится отталкивать от себя хороших людей, чтобы этим дерьмом их не запачкать. Я же… Я же просто девушка, мне всего двадцать шесть, но такой кавардак вокруг, как будто я уже целую жизнь прожила и проблемы всю эту жизнь только копила, чтобы к старости начать разбираться с ними.

Мне больно и обидно до слез, которые я во время близости с Антоном сдержать не могу, потому что внутри все на части рвется от понимания, что нам скорее всего не быть вместе.

А мне так хочется быть любимой. И он мне это ощущение даёт с головой, окунает в него, как в колодец, и топит там, а я захлебываюсь, блин, с удовольствием! Но сопротивляться приходится, приходится выныривать и воздух ртом хватать, потому что если утону там — уже не выплыву, а камни мои, которые из жизни выбросить нужно, сверху попадают и всю спину переломают.

Мне необходимо вынырнуть. И все камни разобрать. А потом, если я буду ещё нужна…

Пока я снова не могу отключить голову и перестать думать, даже сидя голой на комоде в собственной прихожей, Антон греет меня в объятиях и мягко целует плечо, посылая по телу мурашки.

Он такой… не знаю. Он как будто ненастоящий. Таких не бывает, он слишком хороший. Не уходит от меня, хотя я саму себя уже бы давно послала, помогает, признается в любви… Он как тот самый принц, которого каждая девочка, и я в том числе, рисуют в мыслях и мечтают встретить в настоящей жизни. Чтобы как за каменной стеной и все такое...

И с ним на самом деле так. Почему-то рядом с ним ничего не страшно, я буквально от всех проблем отключаюсь, когда Антон рядом. Даже не знаю, хорошо ли это.

— Крох, — тихонько и хрипло шепчет Антон, не переставая целовать мою кожу. И я не отстаю. Укладываю голову ему на плечо и вожу ноготками по спине, мурашки чувствую, нравится ему, — познакомь меня с сыном.

Говорит, и я застываю. Боже… Я даже не могу себе представить, как это будет выглядеть. Я на самом деле даже мысленно предположить не могу, как отреагирует Матвей. Да и вообще… это неожиданно. Его действительно ничего не пугает, даже наличие у меня ребенка, хотя он сам еще… молодой.

— Антош…

— Почему снова нет? — он напрягается и выпрямляется, начинает злиться, его очень напрягают эти разговоры. Но я не собираюсь говорить ему, что нам не по пути или что-то в этом духе. Я лучше просто расскажу правду.

— Я не отказываю тебе сейчас, не злись, пожалуйста, — тянусь к нему и оставляю поцелуй на подбородке, — я просто хочу тебе ещё раз сказать, что я просто не могу взять и переложить все мои проблемы на твои плечи.

— Ребенок — это не проблема, Оль.

— Я не говорю сейчас о Матвее, хотя его поведение и восприятие меня волнует в первую очередь, — поглаживаю его по плечам и груди, он горячий, как солнце. — Я говорю о других проблемах, от которых, к сожалению, я не могу сбежать.

— Так расскажи! — он взрывается. Характер у него… Не лучше, чем у Матвея. Окружили взрывные мужчины, а мне хоть с ума сойди рядом с ними. — Оль, ты вот говоришь, что я ребенок, а сама ведёшь себя, как школьница. Скрываешь что-то вечно, все нужно силой вытаскивать. Я просто не понимаю. Ты и не отталкиваешь, чтобы я уже окончательно отвалил от тебя, но и к себе до конца не пускаешь. А мне что делать прикажешь? Как понимать-то? Ты полчаса назад плакала, что тебе со мной хорошо, что за полчаса изменилось?!

— Да ничего не изменилось, мне все ещё с тобой хорошо! Очень! — мне снова хочется плакать, а ещё доказать Антону, что мне действительно с ним хорошо. Мне очень хочется, чтобы он знал, что я не использую его, что у меня не едет крыша, что я не из тех, кто сегодня любит, а завтра нет. Я просто очень хочу, чтобы он понял, почему меня из стороны в сторону кидает, понял и услышал. Это все, чего я сейчас хочу. — Я вообще не понимаю, что ты со мной делаешь, правда творю что-то, как школьница…

— Вряд ли школьницы вытворяют такое, — ухмыляется Антон. Люблю, когда он такой, мне нравятся его идиотские шутки. В последнее время он слишком много грустит и стал сильно серьезнее. Это моя вина. Это я довела его до состояния, когда он стал мало улыбаться и слишком много думать. Бессовестная дура.

— Антош, — глубоко вдыхаю, решаясь рассказать правду. Наверное, больше нет смысла молчать, да и вообще это не тайна на самом деле. Просто я знаю, что Антон захочет мне помочь. И допустить этого я не могу, — мой отец полгода назад ушел из семьи. Он бросил маму, почти ничего не объяснив, и просто ушёл. Где он, мы не знаем, поиски результатов не дали, он просто скрылся. Мы искали его, потому что к нам пришли люди, которым отец должен был много денег. Но по всем документам этот долг принадлежит моей матери. Он просто взял паспорт мамы, записал на неё какой-то свой долг в полтора миллиона рублей, и свалил в закат, когда понял, что отдать он естественно это не сможет. Я продала машину, чтобы отдать часть денег, отдала всё накопления, мы с матерью продали все украшения. Она хотела продать дом, но я не разрешила ей. Другого жилья у нас нет, эту квартиру я снимаю, да и Матвей очень любит этот дом. Мы чудом договорились с ними, что будем отдавать частями. Не отдавать нельзя, я думаю, ты понимаешь, что это за люди. В лесу закопать для них не проблема.

— Оль, решим, придумаем что-то, заработаем! — говорит мой решительный мужчина, а у меня снова сердце сжимается от его заботы. Никто. На самом деле ещё никто и никогда обо мне не заботился так, как он, и от этого в сотню раз больнее.

— Я не могу и не имею права так просто сбросить это все на тебя, ты понимаешь? — смотрю в глаза, но вижу, что он не понимает. Искренне не понимает, какого черта я пытаюсь ему донести. Глупый, упрямый мой мальчик, ну почему ты не хочешь слышать меня… — Прошу, просто пойми! Я разберусь с этим сама, обещай, что ты не будешь лезть в это!

— Крох, как ты себе это представляешь? — Антон психует. Отталкивается от меня, начинает подбирать одежду с пола, разбросанную в порыве страсти, и натягивать на себя. Уходить собрался? На самом деле, вспыльчивость, это единственное, что выдает в Антоне его возраст. Из-за несдержанности и неумения успокоиться и проанализировать ситуацию он снова из моего замечательного мужчины превращается в дикого мальчишку. Совру, если скажу, что кто-то из них двоих мне не нравится. — У тебя долг на плечах, из-за которого ты себе во всем отказываешь, а я буду жить счастливо, и ни на что не обращать внимание? Так, да? — он, уже полностью одетый, подлетает ко мне, все ещё обнаженной и сидящей на комоде, и говорит негромко, но очень четко: — Я, конечно, не специалист в отношениях, но, кажется, что это работает немного не так. Когда люди вместе, они и проблемы решают вместе. Или… ах да. Нет же никаких «вместе», да, Оль?

Он уходит, хлопнув дверью, а у меня даже слез нет.

Это первый раз, наверное, когда я не чувствую своей вины. Я его не отталкивала. Я не говорила, что мы не можем быть вместе. Я просто сказала, что не хочу обременять его своими сложными проблемами, потому что понимаю, что он в свои двадцать два может жить гораздо более интересную и счастливую жизнь, чем разгребание моего дерьма.

Но он видит всё иначе. И слышать меня не хочет. А возможно просто привык, что я каждый раз отдаляюсь, и невнимательно выслушал меня, думая, что я говорю старые тексты.

Я не считаю себя виноватой только сейчас, потому что за все разговоры до этого я очень себя корила, понимая, что просто издевалась над чувствами парня. Сейчас я больше издеваюсь над самой собой, если честно. Но мне почему-то не больно из-за того, что он ушел. А все потому что я знаю, что Антон умный парень. Он обдумает все мои слова, все поймет правильно, и тогда мы сможем с ним нормально поговорить. Только вот… Ревнивый сын, долг и надоедливый бывший все равно никуда не денутся. К сожалению.

И действительно к сожалению. Потому что когда через пару часов в дверь звонят и я бегу открывать с улыбкой, надеясь увидеть Антона, улыбка с лица падает, когда вместо желанного Ковалёва я вижу совершенно нежеланного Давыдова.

Он стоит с букетом этих жутко противных пионов, на которые у меня все ещё аллергия, и я усмехаюсь, понимая, что за семь лет, что мы знакомы, он этого не запомнил. Антон за месяц выучил, какой кофе я пью, и я частенько обнаруживаю у себя стаканчик любимого американо на рабочем столе.

— Что? — я раздосадованна тем, что увидела не того, кого хотелось бы, поэтому даже делать вид милого общения мне не хочется.

Ярослав очень надоедливый молодой человек. Вот взрослый, ему двадцать восемь, бизнесмен, все есть у него в жизни, а… а мозгов, кажется, нет. Я очень много раз шла ему навстречу, сохраняя хорошие отношения, но сейчас правда не хочу. К чему? Пошло оно все к черту, я устала подстраиваться под всех и быть удобной. И сохранять нейтралитет только ради ребенка тоже устала. Давыдов как раз стал очень редко навещать Матвея. Самое время послать его к чёрту.

— Я услышал твой посыл в машине, Олечка, — говорит Ярослав, а мне от этого «Олечка», вывернуться наизнанку хочется, так противно. Ненавижу, когда меня так называют, а особенно, когда это делает он, — пришел с извинениями.

— Ты не услышал мой посыл, Ярослав, — я стою в прихожей, не собираясь пропускать бывшего внутрь квартиры, а спину буквально жжет от близости того самого комода, на котором несколько часов назад я сгорала в руках мужчины, который в свои двадцать два гораздо ответственее того, от которого я уже просто устала. — Никогда меня не слышал и сейчас не слышишь. Мне цветы твои не нужны. Мне слова твои и извинения пустые тоже не нужны. И ты весь мне тоже не нужен. То, что произошло год назад, просто окончательно доказало мне, что с тобой дел лучше не иметь. Что тебе ещё нужно сказать, Ярослав, чтобы ты от меня отстал?

— У тебя появился кто-то? — он рычит, раздувая ноздри, а меня и забавляет, и раздражает одновременно, что он ревнует. Какое право имеет вообще?

— Ага, — киваю, добивая его. Сегодня у меня нет настроения любезничать, мне даже на последствия почти плевать. Пусть хоть что делает, даже ударит, если совести хватит, — гордость называется. Пока была замужем за тобой, растеряла где-то, а сейчас добрые люди помогли найти. Хорошая штука, Давыдов, пользуйся, — открываю дверь за его спиной и выталкиваю ошарашенного моими речами Ярослава в подъезд, закрывая и скрываясь в квартире. — Счастливо оставаться, — говорю в пустоту комнаты, и не успеваю дойти до спальни, чтобы уснуть и забыть до утра об этом ужасе, в дверь снова звонят.

Лечу в прихожую с мыслью, что я выхвачу этот букет из его рук и несмотря на аллергию засуну его Ярославу в задницу. Открываю, готовясь высказать бывшему все, что накопилось у меня на душе за долгие годы, но…

— Крох, — говорит Антон с пьяной улыбкой, опираясь плечом об косяк, видимо, чтобы не упасть. Когда он успел так напиться? Мамочки! — а я к тебе.

И почему-то от этого «я к тебе» снова бабочки. И ему я верю. Потому что искренности в этих словах и улыбке нежной столько, что сердце тает.

Я обнимаю Антона и завожу его в квартиру, чувствуя, как на душе разливается спокойствие. И как он только мог подумать, что я не хочу быть с ним?..

Глава 21. Антон

Вот за что я не люблю алкоголь, так это за то, что с утра во рту пустыня, а чтобы добыть воду, нужно куда-то идти. А идти мне хочется меньше всего. Я очень редко пью, очень, но тут такой повод был, что я накидался в ближайшем баре за пару часов и приехал к Оле, разбив на парковке у дома фару и помяв бампер, потому что за руль в таком состоянии садиться не стоило, а столб стоял ну очень неудобно!

Удивительно, но я все помню, не в самые сопли был, всё-таки. Я даже вызвонил Саву и попросил забрать машину к мастеру, пока этот беспредел кто-то не заметил и не отобрал у меня права.

Пошел к Крохе, в дверях подъезда столкнулся с каким-то хером психованным с цветами, а потом, когда увидел Олю, опьянел ещё сильнее. И уснул почти сразу, как она меня на кровать уложила, помню что уже в полудрёме обнял ее, чтобы не ушла от меня, и ночью потом просыпался — она рядом была.

Не люблю пить, но вчера, видимо, очень надо было. Как минимум для того, чтобы приехать к Оле и все осознать. Мне тяжело понять её позицию, но в целом, постараться разгадать ее мотивы можно. Допустим, она не готова вешать на меня огромный долг своего отца, ладно, можно помогать незаметно и ненавязчиво. Но почему она так категорично относится к тому, что с сыном точно ничего не выйдет, я не знаю. Мы же даже не пробовали! Ладно, ребенка она травмировать не хочет, но и никто не просит с порога заявлять мелкому что я люблю его маму и душой и телом. Короче, у Оли слишком большие тараканы, нужно их как-то выгонять, а ещё, всё-таки, выпить воды.

Встаю с кровати, Крохи рядом уже нет, разминаю шею и плечи, голова не болит, что радует, и никакого жуткого состояния похмелья тоже нет. Иду на кухню, но Оли там не нахожу, набираю воду, полощу рот, выпиваю полкружки стоящего на столе кофе, и иду искать Кроху дальше.

Слышу шум воды из ванной, не стучу, не спрашиваю, можно ли войти. Можно. Оля — моя, мне всё можно.

И Кроха стоит над раковиной в одних только трусиках, которые и трусами назвать тяжело, и умывается, не замечая меня из-за закрытых глаз и шума воды.

Бля-я-я… это невыносимо. Эта крохотная Ольга секс-бомба Сергеевна не оставляет мне выбора и других вариантов кроме как подойти вплотную и прижаться сзади, сжимая руками талию.

— Господи! — она вскрикивает, напуганная моим неожиданным появлением, вслепую хватает полотенце с крючка справа от зеркала, вытирает лицо и выпрямляется, глядя на меня в отражении. Крошечная, макушкой мне в подбородок упирается и смотрит так странно… Не закрывается руками, только дышит тяжело от недавнего испуга, и смотрит в глаза, как лазерами ими прямо в сердце мне стреляя. — Напугал меня.

— Прости, — чуть улыбаюсь. Мы все ещё стоим так. Почему-то вспоминаю тот момент, когда она позволила обнять себя у окна в её кабинете. Я тогда чуть не сдох от счастья. И сейчас тоже… Только мы не в кабинете, одежды на нас катастрофически мало, и отношения зашли уже настолько дальше, что я могу поднять руки и обхватить ими грудь, и движение это вызывает не протест, а тихий стон, наполненный удовольствием, — я планировал проснуться в твоих объятиях. Почему ты сбежала?

Она расслабляется и откидывается спиной на мою грудь, сдаваясь. Сдавайся, сладкая, тебе не выиграть эту войну.

— Принимала душ, — говорит тихонько, а улыбка такая хитрая, что крышу опять срывает. Оля действует сильнее любых афродизиаков, одним только взглядом меня к краю подводит.

— Крох, — наклоняю голову и оставляю поцелуй на плече. Меня колотит уже, мы слишком далеко друг от друга, — я сдохну сейчас, как хочу тебя.

— Бери, — выдыхает, сдается сразу, без попыток отстраниться.

— У меня резинок нет, — рычу, психую, вчера на Олю последнюю потратил, за новыми не зашёл, хотя знал, что к Крохе иду!

— Я на таблетках, бери, — говорит, как выстрелом в голову, и я понимаю, что ей крышу не меньше моего сносит. Она дышит тяжело уже явно не от испуга, голос дрожит, хочет… Хочет сильно, как и я её, очень. Её невозможно не хотеть.

Меня радует, что одежды на нас нет, мы стягиваем белье за секунду и в следующую уже дохнем от близости, срываясь на одновременный стон, и я замираю глубоко на несколько секунд, растягивая удовольствие от первого толчка.

Это лучшее утро за все мои почти двадцать три, однозначно.

Кроха поднимается на носочки, чтобы сократить разницу в росте, я чуть сгибаю колени, облегчая задачу, и мы так идеально совпадаем… Как две детальки Лего, как пазлы, как две половины одного целого.

Мне с ней так хорошо, как не было ни с кем никогда. Мурашки бегут толпами от одного понимания, что я так близко к ней, что она рядом, что она отвечает взаимностью…

Толкаюсь резко, ощущение от того, что между нами нет резинки, просто улёт. Меня током прошибает, сжимаю задницу Крохи руками до красных следов, но она не протестует, только стонет громче и навстречу двигается, призывая быстрее.

И я выполняю каприз. Срываюсь на бешеный темп, кусаю и целую плечи, чувствую ногти Крохи на предплечье — царапается от удовольствия, запрокидывая голову. Это все похоже на помутнение рассудка, но если сходят с ума именно так, то я готов сдаться в психушку прямо сегодня.

Поднимаю взгляд, через зеркало глядя на Олю. Она такая красивая в своем удовольствии, что хочется выть. Хватаю её за подбородок, не переставая двигаться, шепчу, чтобы открыла глаза, и когда мы в зеркале соловелыми взглядами встречаемся, тут же бурно кончаем оба, задрожав от мощных судорог.

Это однозначно лучшее утро.

— Оль, — говорю, спустя несколько секунд тишины. Мы так и стоим, прижатые друг к другу у раковины на съемной квартире Оли, абсолютно обнажённые и вымотанные.

— М? — мычит обессиленно, уложив голову мне на плечо. Не уходит, не просит её не трогать, я до сих пор не верю, что это действительно происходит с нами, без каких-либо разборок или недомолвок после секса.

— Пошли на свидание, а?

— Пошли, — соглашается быстро, снова без попыток отказаться. Сломалась?

— Только пешком гулять придется, я машину на ремонт поставил, стукнул вчера.

— Ладно, — она пожимает плечами, а на губах цветёт улыбка.

Я счастлив.

Ухожу через час, наевшись вкусного завтрака и нацеловавшись с Олей. Этим утром она особенно податливая, настоящая, нежная и заботливая. То ли утренний секс на неё так подействовал, то ли оргазм, то ли ещё что-то, но сегодня мне хочется верить, что добиться окончательной сдачи крепости под именем Ольга будет гораздо проще, чем я предполагал. Она как будто смирилась, что я не отстану, расслабилась и решила получать удовольствие. Спрошу об этом на свидании.

Сбегаю, думая, что делать, что дарить, куда вести Олю. Это первое официальное свидание, нельзя все просрать, она только-только решила мне довериться, я не имею права все испоганить.

Вызываю такси до дома, психуя на себя вчерашнего за то, что разбил машину, а по пути в интернете ищу места в городе, куда можно отвести девушку…

★★★

Машину я треснул, конечно, невовремя, но, думаю, и без нее все пройдет отлично. Сижу у Колосовых в тачке, попросил подбросить, чтобы с букетом не бегать по городу, они как раз гулять собирались, я на хвост и упал.

Смотрю на цветы — вроде красивые. Я не разбираюсь ни черта, но девочки вроде любят ромашки, а тут букет приличный, штук семьдесят пять где-то. Те, что я у бабушки покупал, ей нравились, я видел, она их от меня за диван в кабинете прятала, не выбрасывала. Думаю, эти тоже должны понравиться.

Подъезжаем к её подъезду, у меня какой-то подъем бешеный, потому что брила брила меня Кроха, а тут наконец-то на свидание согласилась. Конечно у нас уже были и поцелуи, и секс, даже не один, но почему-то именно свидание кажется чем-то особенным… Улыбаюсь и тянусь к ручке двери, чтобы выйти и утащить мою Кроху, как застываю на месте.

Оля выходит из какой-то машины, а не из подъезда, а с водительского выходит мужик. Тот мужик, с которым я вчера у дверей столкнулся. Странное совпадение, да? Он достаёт букет с заднего сиденья, розы красные, и подходит к моей Оле, медленно надвигается и прижимает ее спиной к машине. А я сижу… То ли выйти морду бить ему, то ли хер знает чё делать, но в груди как-то неспокойно становится смотреть за всем этим. Они о чем-то говорят, но проходит не больше двух реплик, как этот мудак Олю за талию берет и целует. Так целует, как будто она его девушка, а то и жена.

Внутри лава бушует, за полторы секунды я ощущаю все в мире негативные эмоции, которые только существуют, от злости до презрения.

Дёргаю ручку, собираясь прекратить этот спектакль и высказать его актерам все, что о них думаю, но Колос блокирует дверь и нажимает на газ, выезжая со двора.

— Колос, блять, останови машину! — психую, дёргаю ручку ещё раз, пытаюсь открыть замок, но нихера не поддаётся. Да какого черта!

— Тош, не надо, — пищит испуганно Алиса с переднего сиденья, — ты в драку ввяжешься на эмоциях, а разборки никому не нужны. Лучше остынь и поговори с ней завтра, пожалуйста, — она тянется ко мне и кладет руку на плечо,поглаживая, успокаивая. А я не могу. У меня то ли дыра в сердце, то ли вулкан бушующий, то ли драться хочется, то ли плакать.

Я не знаю, что чувствую, потому что не чувствую ни черта. Она пару часов назад стояла голая передо мной в ванной и просила трахать её без резинки, потому что принимает таблетки. Я вчера этого мужика с цветами встретил, он тоже от нее шел? После того, как мы на комоде в её прихожей любовью занимались?

Охренеть как круто. Просто зашибись.

— Домой тебя отвезу, там сиди, — рычит Колос. Сам бесится, вижу же. Я когда его попросил меня к Оле отвезти, он обрадовался за меня, а теперь психует. А я просто в ауте каком-то.

— Держи цветы, Алис, — тяну ромашки вперёд, передавая их Колосовой, — жалко выбрасывать, красивый букет.

— Тош… — говорит так жалобно, что чуть ли не плачет, а у меня от этого пиздеца тоже ком в горле становится.

Потому что я нихера не понимаю!

— Бери. Цветы хорошим девушкам дарить надо, а ты хорошая, — говорю, опуская голову. — Сорян, друзья, что ездили зря, не хотел отвлекать вас попусту.

У меня внутри дыра черная, куда затянуло сердце и душу, а ещё ребра в крошево перебитые. Я отказываюсь принимать увиденное, но к сожалению, от моего отказа верить в то, что я видел, реальность не изменится.

Вырубаю телефон, прощаюсь с друзьями и иду к себе, заваливаясь на кровать. Хочу спать. И пошло оно все к черту.

Глава 22. Оля

Кажется, я окончательно растаяла от этого напора мягкого и теплого котика. Невозможно сопротивляться ему долго, какие бы проблемы и стены не были между нами. Мои чувства к Антону растут с каждым днём, и я пыталась удерживать их долгое время, но не получалось ничего. Поэтому я сдаюсь. Опускаю руки в этой войне и позволяю себе хотя бы немножко побыть счастливой.

Я не знаю, что будет завтра, даже что случится через час — не знаю. Я все ещё не представляю, как могу рассказать Матюше, что у меня появился мужчина. Я только знаю, что он отреагирует болезненно, но справится ли Антон?

Мне очень сложно, но я стараюсь не думать обо всем плохом, что меня окружает. Я знаю, что сейчас мой ребенок абсолютно счастлив с моей матерью, и отпускаю себя, кружась перед зеркалом.

Сколько лет я не была на свидании? Это, оказывается, так трепетно… А ещё безумно мило, что Антон, всё-таки добившись меня, все равно пригласил. Он такой настоящий… он такой мужчина! Его напор меня не пугает больше, только радует. Антон дарит столько тепла и ласки, что когда его долго нет рядом, я невольно начинаю скучать.

Что сделал со мной этот мальчишка? Кажется, что-то хорошее. Потому что он ушел всего несколько часов назад, а я уже с улыбкой вспоминаю наше первое совместное утро. Вкусное, горячее, такое правильное утро, что глубоко в душе появляется навязчивое желание встречать так каждый день. Но… как? Пока малыш гостит у мамы, это возможно. А что будет потом?

Мне так тяжело. Я не хочу травмировать ребенка, но и Антона отвергать тоже не хочу. Я ведь… я же так с ним счастлива. И я очень запуталась.

Мы договорились, что он приедет к шести, и уже без пяти надеваю каблуки и выбегаю во двор, дожидаясь его там. Есть ощущение, что если он войдёт в квартиру, наше свидание пройдет в постели, а я слишком долго красилась и собиралась, чтобы не выгулять всю эту красоту.

Смотрю по сторонам и невольно вздрагиваю, замечая машину Ярослава. Черт… это совсем не та машина, которую я хотела бы увидеть. Вряд ли это Антон взял напрокат машину моего бывшего, пока его в ремонте, да? К сожалению.

— Олечка, — говорит сразу, как только тормозит около меня и опускает стекло. Господи… ну за что?! Ну за что мне всё это? Почему он снова прилип ко мне, почему не слышит меня, зачем это все? Почему он появляется всегда, как только в моей жизни случаются намеки на счастье, почему? Он специально приходит и портит все, издеваясь, каждый чёртов раз делает что-то, чтобы сломать мне жизнь. — Поговорим?

— Сколько мне ещё раз нужно сказать тебе, что нам не о чем разговаривать, Давыдов? — я даже не смотрю на него. Мне неприятно. Его стало слишком много в моей жизни, он намеренно портит наши адекватные отношения, которые мы старались сохранять ради ребенка.

— Пожалуйста, сядь, пока я самолично не усадил тебя, — он недоволен, говорит грубо, а мне впервые в жизни, кажется, плакать хочется. Хочется, чтобы прямо сейчас приехал Антон, взял меня за руку и утащил отсюда. Но Антона нет. И плакать нельзя. Выводить Ярослава, к сожалению, тоже нежелательно.

Обхожу машину и сажусь на пассажирское, смотрю в лобовое, все ещё избегая взгляда бывшего. Не хочу смотреть на него, меня раздражает его излишняя самоуверенность и огромное самомнение. Он считает, что ему все можно. Всегда таким был, а когда стал зарабатывать много — стал вести себя ещё хуже.

— Я слушаю, — говорю холодно, практически сквозь зубы.

— Узнал от хороших людей, что на твоих плечах долг твоего папашки, — говорит нагло, постукивая пальцами по рулю. Мерзость. Узнал от хороших людей… В его штате столько людей, что вообще не сложно нарыть любую информацию о любом человеке. Зачем он пробивал меня? Шантажировать?

— Пришел посмеяться? Что тебе нужно?

— Ну, Олечка, я пришел с предложением о помощи, за кого ты меня принимаешь?

— Только лишь за того, кем ты и являешься.

«За мудака», — вертится на языке, но вовремя замолкаю. Не хочу лишних разборок, мне и без того неприятно все это.

Я не собираюсь слушать никакие предложения от него, мне не нравится сидеть у него в машине, и цель визита тоже не нравится. Боковым зрением замечаю цветы на заднем сидении и надеюсь, что он не станет дарить их мне. Все равно не приму.

Мы расстались четыре года назад, обоюдно решили, что нам просто не по пути, попробовали снова, не вышло, и какого черта он припёрся сейчас, мне не понятно. Пригласил в машину, чтобы не разговаривать на улице, а теперь замолкает и смотрит, какого-то черта хватая меня за руку, которую я тут же вырываю.

Мне не нравится Ярослав. Он наглый и самоуверенный, но в самом плохом смысле слова. Антон тот ещё наглец, и самоуверенности хоть отбавляй, но человек хороший, да и себя выше других не ставит. Ярослав же… Ярослав богатый мужчина, он бизнесмен, и считает, что на его деньги поведется каждая. В восемнадцать и я повелась на понты и смазливую улыбку, сейчас мне нужна душа и искренность, а не… А не Ярослав.

— Ты меня задерживаешь, я спешу, — говорю, потому что надоедает это молчание. Я все ещё не собираюсь выслушивать его предложения, мне противно даже находиться рядом с ним.

— Оль, давай попробуем заново? — он поворачивается ко мне, а я закатываю глаза. Это уже не смешно даже. — Я оплачу весь долг, если ты ко мне вернёшься.

Выхожу из машины сразу. Слушать такой бред не собираюсь, возвращаться к Ярославу из-за денег тем более. Как отец он всегда был хороший, Матвей ни в чем не нуждался, да и любил он его очень, это было видно. В последнее время он и как отец ничтожество, и как человек, по крайней мере в отношении меня, — дерьмо. И зачем он топит себя ещё глубже, я не понимаю.

Давыдов выходит за мной, достаёт этот чёртов букет с заднего сиденья и надвигается самоуверенной скалой на меня, расправив плечи. Честно признаться, я даже немного опасаюсь его. Он может разозлиться и сделать больно. К сожалению, я знаю. Стою столбом, надеясь, что он ничего не сделает мне, но Ярослав прижимает меня к машине, нависая, и я невольно морщусь от слишком резкого запаха парфюма. Антон пахнет куда приятнее. Антон в целом гораздо приятнее.

— Оль, подумай, от чего отказываешься, — говорит с недовольством, явно перед визитом сюда решивший, что я от такого предложения с разбега прыгну в его объятия.

— От неискренности и золотой клетки? Спасибо, тут даже думать нечего, — хмыкаю и складываю руки на груди, отгораживаясь, чтобы быть чуть дальше от Ярослава. С каждой секундой мне всё противнее. — Пошел к черту, Ярослав, и пусти меня.

— Нет, Олечка. Ты же знаешь, что я своего всегда добиваюсь.

Я не успеваю ответить, потому что этот наглец хватает меня за талию и целует. У меня происходит расфокус, я не понимаю, что делать и как вырваться, потому что руки все ещё сложны на груди, а он прижимает к себе так крепко, что я словно в смирительной рубашке нахожусь, не в силах сделать хотя бы что-то. Мычу и сцепляю губы, не позволяя себя целовать, кручу головой и пытаюсь вырваться, а когда он всё-таки отступает, освобождаю руки и ударяю такую пощечину, что у самой ладонь неистово горит. Но я потерплю, он заслужил.

— Никогда не смей трогать меня! — кричу, наплевав и на соседей, и на возможную злость Ярослава. Он переходит границы. — Я поддерживала с тобой общение только потому что ты любишь Матвея, а он тебя! Сделаешь так ещё раз, клянусь, ты никогда не увидишь сына, ясно? Если тебе самому ещё это нужно, конечно.

— Оставишь его без отца? — усмехается, потирая щеку. Снова считает, что только он прав.

— Нового найду, — хмыкаю, и, оттолкнув Ярослава, убегаю в подъезд. Сволочь, все настроение испортил.

Вытираю губы, противно до дрожи. Я не хочу, чтобы он касался меня, не хочу! Надеюсь, что у него хватит совести уехать сейчас, а не пойти за мной и снова издеваться.

Настроение ни к черту, я так старалась отпустить все проблемы и радоваться этому дню, но приехал Давыдов и все испортил.

Как вообще можно быть таким? Он же взрослый мужчина, построивший бизнес с нуля, должен быть умным, расчётливым, но… Но он серьезно предлагает мне вернуться к нему ради того, чтобы он выплатил долг отца? Идиот. Да я лучше всю жизнь пахать буду, чем вернусь к нему, ещё и на таких условиях. Прошло то время, когда я умирала от прикосновений Ярослава и заглядывала ему в рот. Я бы с удовольствием избавилась от него вообще, но только то, что Матвей его любит, останавливает меня.

Выхожу на улицу спустя десять минут, осматриваюсь, чтобы удостовериться, что Ярослав уехал. Стараюсь сбросить с себя напряжение и вернуть на лицо улыбку, чтобы не встречать Антона с кислой миной, но… встречать некого.

Я полчаса стою на улице, но Антон так и не появляется, а когда звоню, слышу в трубке, что абонент недоступен.

На секунду меня одолевает паника и страх, что с ним что-то случилось, но потом словно молотком по затылку лупит одна ужасная, но наверняка правильная догадка: он видел меня с Ярославом. Наверняка.

Он со стопроцентной вероятностью был здесь ровно в тот момент, когда Ярослав решил прижать меня и поцеловать, поверил увиденному и ушел, не став даже разбираться. На самом деле это не похоже на Антона, в его стиле было бы подбежать и ввязаться в драку, но, видимо, было что-то, что его остановило.

Я чувствую, что он все видел. Не знаю, как и почему, но точно уверена в своих догадках.

Антон видел, как я целуюсь с бывшим. У его машины. Когда тот держал в руках огромный букет. Черт…

Жизненные издевательства хоть когда-нибудь кончатся? Я не выдерживаю. Что мне делать? Искать Антона, объясняться перед ним? Доказывать, что все не так, как он мог подумать? Отмазка, как в дешёвых сериалах… Поверит ли он?

Или… может, это знак такой? Судьба? Что всё-таки нам не суждено быть вместе, что лучше это закончится сейчас, а не тогда, когда я познакомлю его с сыном и не буду знать, как им сосуществовать на одной территории.

Не хочу больше ни о чем думать.

Захожу обратно в квартиру, стягиваю платье, которое подбирала специально для Антона, набираю ванную, беру бутылку вина и ложусь в горячую воду, стараясь отбросить все мысли.

Господи, как же я устала….

Глава 23. Антон

Давно я не чувствовал себя так дерьмово. Давно не спал из-за всяких мыслей, давно не загонялся по разным поводам.

Я не понимаю вообще ни черта из всего, что увидел, голова не варит, мозг отказывается воспринимать.

Просто… как это? У Оли целый вагон проблем и загонов из-за них же, она очень искренний человек, настоящий, переживательный. Оля заботится о чувствах всех в мире людей. Когда я после нашего первого секса спросил, есть ли у нее мужик, она посмотрела на меня с настоящим ужасом, сказав, что не представляет даже, как это — спать с одним, встречаться с другим.

И я вижу, как они целуются. Вижу этот букет цветов. Вспоминаю, как встретил этого мужика у подъезда Оли, когда припёрся к ней пьяный. Неужели все правда? Кого из нас она использовала? Сразу двоих?

Я отказываюсь верить в то, что Оля могла так поступить. Нет, я нахер отказываюсь! Это бред какой-то! Надо было не слушать Колоса, а идти сразу разбираться с этим делом, а сейчас у меня от всего этого просто голова пухнет.

Даже телефон не хочу включать, думаю, что она звонила, когда не обнаружила меня в обещанное время для свидания. Если, конечно, не была занята чем-то другим.

Сука! Злость внутри не отпускает уже который час. Я полночи грушу колотил, лучшее, что я купил для своей квартиры ещё пару лет назад. Все кулаки сбил нахер, костяшки опухли, плечи горят от напряжения, но даже это не помогло мысли отпустить. Я просто не понимаю… правда, не могу понять, как ни пытаюсь. То ли это подстава какая-то, то ли правда всё. Не хочу думать, что правда, но блядь, я же глазами своими видел! Из машины вышла, он подошёл, букет взял, поцеловал, она стояла, не брыкалась. Что ещё думать-то?

Иду за машиной к мастеру абсолютно убитый, не спал ни минуты, голова раскалывается. Хорошо, что тачку уже починили, быстро, хоть где-то без косяков.

Забираю её и еду в спорткомплекс, до тренировки полчаса осталось, а сегодня и земля, и лёд. Комбо, мать твою. Тренировки с Крохой мне как раз не хватало.

Кроха… Сердце мне как по щелчку разбивает, даже не говоря ничего. То посмотрит холодно, то отвернется, когда взгляд её больше жизни нужен, то с другим на моих глазах поцелуется.

За что я её полюбил?

За красоту. За характер. За кепку идиотскую эту, которую она на работу постоянно таскает. За то, что Антошей называет и заботится обо мне. За то, что сдается, что перестает стены между нами строить. Да… за все, вообще-то.

Не знаю только теперь, есть ли в этом хоть какой-то смысл.

Захожу в раздевалку, там ещё никого, кроме Сереги. Убитый сидит, как будто умер кто-то. Здороваюсь, а он ноль внимания.

— Серый, ты в порядке?

— Алёнка уехала. В другой город, навсегда, — говорит потухшим голосом, продолжая сверлить взглядом пол.

О, просрал счастье своё? Как знакомо… Но я хотя бы пытался Кроху добиться, а этот дурак только и ходил молча слюни пускал.

— Наглее надо быть, Серый, чтобы девушки от тебя не уезжали.

— Что-то я не вижу, чтобы тебе твоя наглость в отношениях с Сергеевной помогала.

— Мы просто не показываем, — потому что показывать уже нечего, да, Антон? А если бы и было, все равно не показывал бы. Сколько всего у нас с Крохой было, у меня даже мысли не возникало перед пацанами этим хвататься. Оля как принцесса в башне, а я дракон, и от всяких принцев её охранять хочется. Херовый дракон я, выходит. И охраняю херово.

Идём всей толпой на улицу, на небе тучи, но дождя нет. Хотя обычно мы и по дождю занимаемся, если не сильно холодно, а сейчас лето, так что мешать не должно.

С трудом держусь, когда вижу Олю. Кепка, глаза прикрывающая, волосы в хвосте, спортивный костюм.

Только я её знаю другой. В босоножках, с распущенными волосами и красивом платье, которое она сама для меня снимала.

Смотрю на завязанный хвост и автоматически перевожу взгляд на свое запястье. Я тогда её резинку в кабинете стащил и на руку надел, привык с первого же дня, даже забыл о ней. Снимать не хочется. Я все равно ещё не разобрался ни в чём, чтобы Кроху из своей жизни вычёркивать.

На меня Оля не смотрит. Вообще делает вид, что меня не знает и всех нас впервые видит. Грустная, серьёзная, красивая как всегда. Хочется в глаза посмотреть, но идиотская кепка мешает. Оля ещё так голову опускает, что лица вообще не видно.

Я всю тренировку чувствую напряжение между нами. Оля понимает, что я все видел. Я чувствую, что она понимает это. И мы как два немых и слепых человека, которых по рукам и ногам связали. Чувства внутри ураганом бушуют, и я уверен, что у Оли тоже. Она не без причины такая грустная, и я не верю, что ей плевать на очередной пиздец между нами. А был бы у нее мужик любимый, ей было бы плевать на меня. И вообще, был бы у нее кто-то, она бы не спала со мной, я уверен на миллион процентов. Возможно, я слишком слепо влюбился, но я хочу верить в то, что Оля не такая. Ну не могла она!

В конце тренировки уже привычно растяжка. И Оля подходит к каждому, помогая тянуться. Могу сказать, что штука реально действенная, мышцы болеть перестали, даже кататься и падать мы все стали лучше, чудеса.

Сегодня Оля не садится всем на спины, она подходит спереди и берет за руки, помогая тянуть. Меня раздражает, что она берет каждого из мужиков за руки, а ещё бесит то, что обходит всех так, чтобы я остался последним. То ли подходить ко мне не хочет, то ли что, я не знаю. Но так гадко внутри…

Когда подходит ко мне — выдыхаю. Честно, думал мимо пройдет, придумает что-то, чтобы не трогать меня.

За руки меня берет, а я дохну от теплоты этой. Пальцы тонкие, ногти длинные, от которых вся спина в царапинах. Тянет меня там что-то, а мне не больно вообще, я думать о боли сейчас не хочу даже. Оля рядом, а я ни сказать, ни сделать нихера не могу. Были бы вдвоем, а так толпа мужиков… нельзя при них отношения выяснять, никто, кроме Савы и Колоса не знает о нас, и как бы мне не хотелось на весь мир заявить, что в эту совершенно невыносимую девчонку я влюблен, делать этого лучше не стоит.

Тянусь и чувствую пальцы Крохи на запястье своем. Поднимаю глаза и вижу, как она свою же резинку трогает, чуть оттягивая и с лёгким хлопком возвращая обратно.

— Не мешает на тренировках? — спрашивает. Часы, браслеты, мы все снимаем. Резинку я не трогаю.

— Талисман мой, — отвечаю и наконец-то ловлю взгляд полный боли и отчаяния. — Не сниму никогда.

Она встаёт сразу же. Клянусь, что вижу, как стирает слезу со щеки, говорит всем спасибо за тренировку и сбегает, скрываясь в спорткомплексе.

Блядство какое-то происходит просто, я иначе сказать не могу.

— Кто курить? — спрашивает Сава, и я встаю с ним и Колосом, уходя за здание. Мы переместились на пару метров, чтобы не дымить в кабинет Крохи, но когда идём мимо её окна, я отчётливо слышу тихие всхлипы. Хочется разнести весь спорткомплекс к херам.

Вот что она плачет? Из-за того, что я все узнал? Из-за того, что не сможет вертеть мной? Или всё-таки из-за того, что то, что я увидел, было на самом деле чем-то другим?

Нужно поговорить. Но не сейчас, после тренировки. И если Оли не будет в комплексе, поеду к ней домой. До льда полчаса, я банально не хочу портить себе и ей настроение ещё сильнее, и так хуже некуда. Организм сдает, я спать хочу, выяснение отношений сейчас никому не пойдет на пользу.

Достаю сигарету и ловлю себя на мысли, что давно не курил. Реально, даже не замечал, просто не курил, потому что знаю, что Кроха сигаретный дым не переносит, да и не тянуло даже. А сейчас надо, очень надо, заполнить себя хотя бы дымом, чтобы дыру внутри не так сильно видно было.

Мужики молчат, Колос явно рассказал Саве о вчерашнем, и они не задают лишних вопросов. И не надо. Я не найду, что ответить. Мы просто стоим рядом, курим, и я чувствую эту дружескую поддержку от них, этого достаточно. И даже немного легче становится. Совсем немного.

На льду на все два часа отключаю мозг, выдаю на полную все, что в моих силах. Оля не приходит посмотреть, и к лучшему. Наверное, я бы опять раскис под её взглядом, не смог бы не обращать внимания.

Вообще, странный пиздец происходит, на самом деле. Я так хотел отношений и любви, а теперь из-за них как баба ною и не могу по частям себя собрать. Эй, наверху, кто там? Я вообще-то любви и лёгкости хотел, можно там обмен сделать? Только не девушки обмен, а ситуации, эта меня полностью устраивает. Особенно когда с другими не целуется.

Ладно, на самом деле в своей голове я уже решил, что это был какой-то странный момент, и что никого другого у Оли нет. Надо просто поговорить. Надеюсь, она мне скажет тоже самое, а не что-то вроде того, что это её муж и они давно и долго любят друг друга. Я буду не рад. Очень буду не рад.

Одеваюсь уже после душа, заглядываю в телефон и вижу три пропущенных от Даши. А что снова стряслось?

Быстро переодеваюсь, хватаю сумку и выхожу, перезванивая, но замечаю Дашу в холле на скамейке быстрее, чем успеваю услышать первый гудок в трубке.

— Даш? — зову ее, и она подскакивает испуганно, а потом бежит ко мне и со вздохом облегчения обнимает меня. — Рыжая, ты чего, что случилось?

— Я звонила, но ты трубку не брал, слава богу, что ты тут! — она перепуганная, плачет почти, как будто вообще не та Даша, которую я знаю — Антош, отвези меня домой, а? За мной опять какой-то придурок от самого парка шел, мне страшно. Я сюда забежала, потому что мимо шла, надеялась тебя увидеть.

— Опять? — это уже не похоже на тупое совпадение, но надеюсь, это оно. — Ничего не сделал тебе?

— Нет, просто шел прямо за мной, я даже специально в одном месте два раза улицу перешла, он все равно следом пошёл, я испугалась и сюда.

— Юбку ещё короче носить надо, Даша! — рычу, шутить пытаюсь, но ситуация на самом деле пиздец. Во-первых, потому что я краем глаза вижу, как выходит из-за угла Оля, направляясь к выходу. На улице льёт, это идеальный момент схватить Олю и подвезти её домой, вывести на разговор. Во-вторых, я не могу бросить Дашу! Не могу и всё, не поступлю я с ней так. Но и двоих в машину усадить тоже не лучший вариант.

— Я боюсь, Антош, — скулит Дашка, но замолкает, когда видит, куда я смотрю. Не задаёт вопросов, но думаю, понимает все сама.

— Слушай, так, сейчас все решим! — смотрю по сторонам, замечаю Леху. Не лучший вариант для меня, но для безопасности Даши — самое то. Он здоровенный как медведь, тачка у него хорошая, если надо нос кому сломать, он даже напрягаться не будет. Ещё и одинокий, если что, не подставлю перед девушкой, как мог бы других пацанов, если бы попросил о помощи. — Лёха, — зову его, хлопая по плечу, — Лёха, выручай. Надо девушку домой в целости и сохранности доставить, там маньяк какой-то нарисовался, надо проводить. Будь другом, помоги, а? Проставлюсь.

— Да ладно, на безвозмездной основе помогу, не человек я, что ли? — он соглашается быстро, и я радуюсь. Ему можно доверять, точно знаю. Он, конечно, бесит меня в последнее время, потому что на Кроху виды имеет, но Олю я никому не отдам, а Даша точно будет в безопасности.

Она не обижается, все понимает, даже смотрит на меня с благодарностью, а я бегу к все ещё стоящей у входа Оле, собираюсь расставить очередные точки над «ё».

Глава 24. Оля

Очередной ливень как никогда отражает моё эмоциональное состояние. Пару часов назад я точно такие же реки со щек стирала, пытаясь прекратить рыдать. Дура. Сама же решила, что всё это к лучшему, а теперь реву. Правду говорят, что женщиной быть сложно, я бы с огромным удовольствием вернулась на двадцать шесть лет назад и родилась бы мужиком.

Стою у двери и не могу решиться выйти на улицу. Ветер поднялся, ливень, а я без зонта, как обычно. Придется такси вызывать.

Усиленно пытаюсь делать вид, что мне все равно, с какой девушкой там Антон сзади меня стоит, хотя на самом деле я с трудом уговариваю себя не ревновать и не включать стерву. Взрослая женщина ведь, к чему это всё…

Выдыхаю, решаясь пройтись пешком. Может, хотя бы дождь с ветром смогут меня остудить? Потому что эмоций ураган какой-то, кровь кипит от всего этого, нужно точно остыть.

Делаю шаг на улицу и тут же меня затягивают обратно, причём нагло так, руками за талию, как будто бы в холле нет половины команды и ещё каких-то людей, которые не хотят под дождем мокнуть. И стоим, как два идиота. Я, которая и слова сказать не может и просто стоит, как кукла безвольная, и Антон, сзади меня обнимающий в излюбленной привычке, такой же молчаливый.

Мимо нас проходит та девушка, с которой стоял Антон, и Лешка из команды, который мне глазки с первого дня строит. Девчонка красивая, волосы рыжие длинные волнами по всей спине разливаются, и смотрит на нас хитро, когда вслед за Лёшей в машину идёт. Но хитрость во взгляде не злобная, какая-то… понимающая, что ли. Я не знаю, кем она Антону приходится, и не уверена, что хочу знать. Он обнимает меня при ней, наверное, этого достаточно, чтобы опустить эту никому ненужную ревность, которая в груди всё-таки успела разгореться.

— Антон? — говорю через минуту этих обнимашек на виду у всех. Нельзя так. Увидит тренер — будет нам весело. А если директор, то и подавно.

Но он сам все понимает, без лишних слов. Отстраняется, берет меня за руку и мы выходим под немного успокоившийся за эти минуты дождь. Антон ведёт меня в свою машину, не спрашивая, но и я не особо сопротивляюсь.

А что делать вообще? Он видел меня с бывшим, в этом я уверена, я не пыталась объясниться с ним, сделав вид, что все, что он там видел — правда. Он передумал, или что? Я не понимаю. Я устала пытаться понять.

Сажусь на пассажирское и ежусь — прохладно. Антон садится рядом, заводит машину, включает печку и едет до моего дома молча, даже музыку не включает и не подпевает песням, как делает это всегда.

А я не знаю, что говорить, правда. Я сама решила, что будет всё-таки лучше, если мы окончательно разойдемся и он решит, что у меня есть мужчина. А по факту вообще не лучше. Сама страдаю, сама ревную, сама плачу. Ну что я за дура такая? Сериал какой-то…

Останавливаемся у дома, Антон паркует машину на стоянке. Либо ко мне собрался, либо нас прямо тут ждёт долгий разговор. В машине уже тепло, но комфортнее от этого не становится. На душе страх какой-то от того, что впереди нас ждёт, и ждёт ли вообще хоть что-то.

Он молчит недолго, смотрит вперёд, хмурится, думает. А потом поворачивается ко мне, кладет руку на мои пальцы, чуть сжимая их, и совершенно спокойным голосом выдаёт:

— Ты же не целовалась с ним, да?

Он почти уверен в своих словах, это на утверждение похоже больше, чем на вопрос. И хочется крикнуть «да, Антон, я только с тобой целовалась», но дура внутри меня разыгрывает свой сценарий. Я привыкла быть колючей, я привыкла отталкивать мужчин в силу жизненных обстоятельств, я привыкла, чёрт возьми, быть одна и решать все свои проблемы одна! А тут появился рыцарь, и меня к нему так тянет, что даже страшно.

— С чего ты взял? — спрашиваю стервозно, а у самой голос дрожит и духу не хватает руку из его хватки убрать. И не хочется. Пусть держит, он такой теплый…

— Ты бы не стала, — он пожимает плечами, и я понимаю, что он искренне надеется на то, что его догадки верны. Хороший мой… мне так стыдно перед тобой. — Ещё тогда в кабинете ты сказала, что не спала бы со мной, если бы у тебя был другой мужик. Потом ты плакала, потому что тебе со мной хорошо. Отталкивать меня у тебя не получается. И вообще я не верю, что ты смогла бы так поступить, Крох. Не такая ты, не верю я, вот и всё.

И… всё. Все стены, что я когда-то строила, всё, что укладывала по кирпичику собственными руками, падает под давлением этих слов и бездонных, полных надежды глаз.

Это невыносимо, правда. Он такой… настоящий! Он такой мужественный! Он такой невероятный, что я почти не верю, что он реальный! Может, я придумала его? Сошла с ума от одиночества, выдумала себе идеального мальчишку, за которым как за каменной стеной и совсем ничего не страшно. Потому что я искренне не понимаю, как можно быть таким в двадцать два года. Это немыслимо.

И слёзы опять по щекам льются, хотя плакать вроде не хочется, и стираю их ладошками как обезумевшая, прекратить этот поток не в силах.

Антон тянется ко мне, стирает их большими пальцами, смотрит так пронзительно, что мне ещё сильнее грустно становится. Мой мальчик… мой самый понимающий мальчик в мире. Нельзя ничего скрывать от него. Пытаться отгородить его от моих проблем тоже нельзя. Он всю душу мне отдает, а я ногами её топчу, как ведьма настоящая, но с ним так нельзя! Я возьму эту душу, расцелую, прижму к сердцу и никому не отдам никогда. Он не хочет уходить добровольно, а отталкивать я его больше не в силах. И… может, мы всё-таки справимся?

— Расскажи мне, Крох, я нихера вообще не понимаю, — шепчет Антон, целуя меня в кончик носа, и меня прорывает.

Я ему все рассказываю. Вообще всё. Как с Ярославом познакомились, как поженились, как я его с другой девушкой застала, когда Матвею год был. О разводе рассказала, о том, что он вернулся полтора года назад, о неподтвердившейся беременности, о том, что убежала от него с ребенком на руках и живу теперь на съемной квартире. Я рассказываю, что он ходит за мной, что звонит, в слезах зачем-то упоминаю аллергию на пионы и то, как полчаса чихала, когда Ярослав притащил мне их. Говорю ему, как он приезжал к моей матери, рассказываю как приехал тогда домой с цветами, а я его выгнала, рассказываю всю правду про этот ужасный поцелуй, говорю, что предложил вернуться за оплату долга, я не утаиваю абсолютно никаких деталей. Я все рассказываю. Потому что… так ведь с любимыми поступают, да?

— Можно я его сломаю? — говорит Антон небрежно спокойно, но вряд ли в нем есть хоть грамм этого спокойствия ненастоящего. У него кулаки сжимаются и челюсти так сильно, что зубы немного скрипят, и я не сомневаюсь, что он действительно хочет сломать Ярослава. И был бы тот сейчас рядом — сломал бы.

— Антош, — сказать нужно, что лучше Ярослава не трогать, потому что проблем тогда не оберешься, потому что связи у этого козла везде есть. Но молчу. Потому что мужчина он, а не мальчик, и сам все понимает прекрасно. И не хочет он, чтобы я его защищала, сам меня защищать хочет, — обними меня лучше, пожалуйста.

Нам все ещё сложно, подкосил очень этот случай, и моё неправильное поведение сыграло огромную роль в том, что Антон все ещё холоден ко мне. Но он растает, я знаю. И всё сделаю для того, чтобы он оттаял. Пора мне добиваться его сердца, кажется…

Но он обнимает. Крепко к себе прижимает и в макушку меня целует, и сидим так минут десять, наверное, в тишине и теплоте друг друга. Говорить не хочется, хочется залезть в голову к Антону и услышать, о чем он думает, чтобы понять, насколько сильно я этого мальчика покалечила.

Я ужасная, да? Наверное, да… Но он почему-то до сих пор рядом. А я, почему-то, очень-очень счастлива.

Поднимаю голову, всё затекло уже от неудобной позы, но вылезать из объятий Антона не хочется ближайшую вечность. Я чуть отстраняюсь и кладу ладошку на щеку, поглаживая пальцем колючую чуть отросшую щетину. Ему идёт. Но без нее в сто раз лучше.

— Красивый, — шепчу, не сдержав эмоций. Правда красивый ведь.

— Подлизываешься, засранка? — хихикает Антон, а сам жмурится от удовольствия.

Веду пальцем по носу, бровям, перехожу на губы. Улыбаюсь от нежности и трепетности момента. И снова рядом с ним словно нет никаких проблем. Так хорошо…

Тянусь к нему и целую его сама. Каждый раз в груди какой кайф от того, что первая тянусь… Целую в уголок губ, улыбаюсь, когда Антон не отвечает, а только подставляет губы для моих поцелуев, дразнит, издевается.

Но я целую. Просто чмокаю все его лицо, зацеловываю все раны, как и обещала, и радуюсь, когда вижу, что Антону приятно. Целую и целую, пока он сам не выдерживает. Обхватывает руками голову и целует в губы, снова стирая всё плохое, что есть вокруг.

— Я завтра поеду к Матвею, не теряй меня, хорошо? — говорю, отстранившись. Не хочу, чтобы Антон думал, что сбегаю. Хочу, чтобы все знал. — Маме нужно в город поехать, поэтому нужно быть с ним.

— Когда ты нас познакомишь? — добивает меня.

— Скоро, обещаю тебе!

Целую ещё раз в губы и сбегаю, как подросток. Скоро… Обещаю, Антош.

Глава 25. Оля

— Ты вообще ничего не ешь, да? Совсем худая стала.

Мама. Она у меня чудо-женщина. Она всегда ворчит на меня, но всегда волнуется и убьет за меня любого. Действительно чудо. Нужно просто привыкнуть к её характеру, она не такая плохая, как кажется. Накладывает мне целое ведро еды, говорит о том, что я похудела, с самого моего приезда.

Матвей ещё спит, он у меня совенок, а мы сидим на кухне, завтракая.

Я правда немного сбросила, хотя сбрасывать мне нечего. Это все нервы и стрессы.

— Нервничаю много, вот и похудела.

— Все болезни от нервов, Оль, ну спокойнее надо быть! Ты из-за долга отца? Давай дом продадим, я не хочу, чтобы ты тянула все это на себе, — говорит мама, прижимая руки к сердцу. Она чувствует себя виноватой, что с долгом отца разбираюсь я. А я искренне не понимаю, как могу сбросить это все на её плечи и просто жить.

— Мама! Никто дом продавать не будет, Матвею тут очень нравится, ты же знаешь. Тем более ты занимаешься с ним, пока я работаю, так что все честно, мы обе стараемся. Я на днях внесу ещё один платеж, мы справимся, хорошо?

Вижу, что мама пытается сдержать слёзы, всхлипывает, и я перевожу тему, чтобы ее не расстраивать ещё больше. Всё произошедшее с отцом очень сильно подкосило её, и какой бы вредной она не была, я конечно её не брошу. Она меня никогда не бросала. Когда у меня была травма на гимнастике, она была единственной, кто не бросил меня, заново учила ходить. Я не забуду это никогда.

— Слушай, а у моих старших игра скоро, не хочешь развеяться? Я билеты возьму, думаю, Матвей тоже будет не против, — предлагаю маме. Она, правда, по футболу больше, потому что папа футболистом был, но хоккей ведь тоже круто! Я до последнего не верила, что это дико интересно, пока сама на игру не попала. Фанат внутри вырастает за первый период и рвется наружу радоваться забитым шайбам в ворота соперника.

— Хоккей… — мама хмурится, скептически смотрит. — Не знаю даже, а когда?

— В эту пятницу.

— В эту пятницу у моей крестницы день рождения, а вот Матвея отведи, думаю, ему понравится.

— Что мне понлавится, бабушка? — заходит в комнату сонное чудо, потирая глазки, но как только видит меня, просыпается сразу, бежит в объятия и запрыгивает на руки, крепко сжимая. Мой котёнок. Как я могу позволить себе его расстраивать?

— Так, вы обнимайтесь, а мне ехать пора, — говорит мама, и ретируется буквально за пять минут, а мы все это время не отлипаем друг от друга. Матвей, кажется, ещё успевает подремать у меня на плече, пока я ношу его на руках, но потом все-таки просыпается окончательно, с улыбкой глядя в глаза. Он очень похож на меня, и я честно и эгоистично очень рада, что он почти ничего не взял от Ярослава. Это глупо, возможно, но мне душу греет.

Мы идём умываться, малыш переодевает пижаму, а потом спускаемся на кухню, чтобы завтракал уже Матвей. Человек предпочитает яичницу, не смею ему отказывать.

— Мамочка, а что бабушка говолила мне должно понлавиться? — спрашивает Матюша, пережевывая огурец.

— Я работаю с мальчиками, которые занимаются хоккеем. И скоро будет настоящая игра, как по телевизору. Пойдешь со мной?

Глаза ребенка загораются, я без слов понимаю, что он пойдет. Побежит. Полетел бы, если бы была возможность.

— Мама! — вдруг вскакивает он, даже вилку роняет от резкости. — А я тозе хочу быть хоккеистом!

О Господи… я роняю ту же вилку, но уже в раковину, когда малыш оглушает таким признанием.

Хоккеистом он быть хочет. Чтобы плечи широкие как дверной проем, а наглости выше крыши? Они все там наглые, я уже точно заметила. Особенно один там… Наглый до ужаса. Сердце своровал, не спросив разрешения, и отдавать не собирается.

— Ты хочешь пойти заниматься хоккеем? — уточняю. Нет, ну вдруг мне послышалось?..

— Хочу, мамочка, хочу! — Матвей хлопает в ладоши и смотрит на меня с предвкушением. — Мозно?

В том и проблема, что «мозно». Но привести Матвея на хоккей равно познакомить его с Антоном. А я хоть и пообещала Антону, что скоро, не думала ведь, что настолько! Я дико боюсь реакции Матвея, а ещё, если честно, боюсь, что Антон передумает. Потому что он ведь даже ещё Матвея не видел ни разу, как он может быть так уверен, что мы справимся? Скажет, что чужой ребенок это слишком сложно для него, и… Господи, да я же с ума сойду. Я же только-только успокоилась и приняла всё происходящее. Мамочки… мне пора пить успокоительные, у меня крыша едет.

— Можно, котик, — подхожу и целую ребенка в лоб, — а теперь доедай! — говорю, когда он уже пищит от счастья. Я не умею ему отказывать. Нет, конечно, если он попросит что-то плохое или невыполнимое, я естественно откажу, но вот когда могу для него что-то сделать — сделаю. Я воспитываю его одна, редкие визиты Ярослава для Матвея просто развлечение, поэтому конечно мне хочется делать все для него, чтобы он не чувствовал недостатка любви из-за наличия только одного родителя.

Звоню Савельеву. Он у нас тренирует детишек, с него и спрашивать. Конечно, я не буду отдавать сына куда-то в другое место, когда тут своя команда под боком. Тем более Артем — отличный тренер, все родители отзываются о нем хорошо, дети любят. Видела пару раз даже, как некоторые мамочки ему глазки строят. И не стыдно?

— Да, Ольга Сергеевна, — отвечает Артём, а я слышу детские голоса. Кажется, он и сейчас на тренировке.

— Артем, скажи пожалуйста, у тебя сейчас набор в группу, где пятилетки, не идёт?

— Набор в сентябре, но можно прийти хоть завтра, как раз к сентябрю уже будет что-то да уметь. Вы для кого-то спрашиваете?

— Да, для сына. Он хочет заниматься хоккеем, решили попробовать. Тебе его доверю. Ему пять, возьмёшь?

Но Артем молчит. Пауза затягивается секунд на двадцать, мне уже даже неловко становится, что я спросила что-то не так.

— Ольга Сергеевна, у вас что, ребенок есть? — спрашивает ошарашенно, и тут застываю уже я.

Потому что я, почему-то, была уверена, что Артем в курсе. Как минимум Артем и Колосов, как максимум — вся команда. Не то чтобы я считаю, что Антон трепло, просто… Ну, мальчики же обычно делятся таким друг с другом, нет? Советов просят, обсуждают что-то. Или… или никто из них даже не в курсе того, что между нами что-то есть?

Что-то… ничего себе что-то.

Прокашливаюсь, пытаясь теперь себя собрать в кучу, и как дура улыбаюсь тому факту, что Антон обо мне ничего никому не рассказывал. А я правда думала, что да. И даже не злилась по этому поводу.

— Есть, Матвей зовут. Так что там с тренировками? — посмеиваюсь, пытаясь вытащить Савельева из шока.

— А, да! Завтра на десять утра приводите, будем пробовать. Покупать пока ничего не нужно, выдам из запасного, а дальше, если ему понравится, уже посмотрим.

Благодарю Артема, он спрашивает, будет ли завтра у взрослых тренировка на земле, и мы прощаемся до завтра. А когда кладу трубку и вижу на экране сообщение от Антона, сердце ускоряет свой бег.

Антон: соскучился сильно.

Божечкииии… как он это делает? Двумя словами, даже не сказанными, а написанными в сообщении, всю почву из-под ног выбивает? У меня даже дыхание сбивается, когда представляю, как бы он мне на ухо эти слова шептал и талию сжимал ручищами своими огромными.

Краснею, как девчонка, думаю, что ответить, и нужно ли вообще. Раньше я не отвечала ему. Читала все, что писал, но молча. Сейчас… вчерашний разговор в машине заставил многое меня переосмыслить, и теперь мне хочется делать для Антона все, чтобы он не чувствовал холода от меня.

Набираю сообщение, стираю, набираю снова. Господи, мне точно пятнадцать! Это похоже на ту самую влюбленность в десятом классе в самого популярного парня школы, когда он обратил на тебя внимание, а у тебя руки тряслись от его улыбки. Вот и сейчас так же. И руки трясутся, и что сказать, не знаю.

Я: И я, мальчик мой.

Мне так нравится говорить ему это… Называть своим, напоминать, что мой, ничей больше.

Антон пишет пошлости. Я снова краснею, когда читаю, что он хочет сделать со мной, и радуюсь, что наши отношения вернулись в стадию его идиотских шуточек.

Убираю телефон и иду к Матвею, который все ещё борется с завтраком. Улыбаюсь, глядя на эту картину, закрываю глаза, мечтая, что он сможет принять Антона. Потому что, если нет… я в любом случае выберу ребенка. Точнее сказать, я даже выбирать не буду. Матвей всегда на первом месте.

— Ну что, мистер хоккеист? — спрашиваю с улыбкой. — На тренировку завтра пойдешь? Я поговорила с твоим тренером.

— С настоящим тленелом?

— С самым настоящим. Артем Станиславович зовут, запоминай.

— Ста-ли-сла-ла-вич, — повторяет по слогам Матвей. — Плавильно?

— Почти, — хихикаю, а потом вздрагиваю от звука входящего сообщения.

Антон: снилась мне сегодня, ведьма, чуть кровать стояком не проткнул.

Господи… Ковалёв!

Снова краснею, как подросток, это просто невыносимо. Не даёт покоя даже на расстоянии, и я бы возмутилась, конечно, если бы мне не нравилось это. С ним я чувствую себя нужной. Он пишет эти пошлости, ничего не утаивая, и я понимаю, что действительно нужна. Он думает обо мне, ему хочется общаться со мной в свободное время, ну разве не чудо?

Я: завтра увидимся, береги кровать:)

— Давай собираться, Матюш, — говорю сыну, и он летит в свою комнату, окрылённый новостью о хоккее.

Собираю немного вещей в сумку, звоню маме, предупреждаю, что забираю Матвея, а та уже грустит, что скучает по котёнку. Но если ему понравится на тренировке, то приезжать к маме он сможет только на выходные, так что, придётся смириться.

А меня потряхивает. Потому что чем дальше, тем ближе я к знакомству этих двух характерных мужчин. А Антон не будет ходить вокруг да около долго. Он не скажет Матвею с порога, конечно, что у него отношения с его матерью, но точки соприкосновения точно искать будет. И я очень этого боюсь. Возможно, я зря накручиваю, но опыт был, и был печальный. Я вообще не умею иначе, я всегда готовлюсь к худшему, потом всегда проще, разочарование не наступает, а если все заканчивается хорошо, то ещё и лишняя радость.

— Мамочка, помоги! — кричит Матвей из комнаты, и я бегу на помощь и тут же хохочу, потому что этот сумасшедший ребенок застрял в футболке, которую пытался натянуть.

— Ну и куда ты торопишься?

— На тлениловку! — отвечает мой маленький мужчина совершенно серьезно, а мне остаётся только вздыхать. Окружили, хоккеисты…

Глава 26. Антон

Смс-ка о том, что сегодня за Олей ехать не нужно, приходит ровно тогда, когда я собираюсь выходить из дома и завязываю шнурки на кроссовках. Психанул бы, но в конце было написано «целую», поэтому злость на время отменяется, пусть живёт.

Доедаю бутерброд — в последнее время только ими и питаюсь, желудок уже болит, — и выхожу из дома. До тренировки час, но лучше разомнусь дополнительно в спорткомплексе, чем буду дома на диване сидеть, раз собрался выходить уже.

Вообще, мне интересно, почему это Оля попросила ее не забирать. Надеюсь, это не очередная проблема, о которой она конечно же решила умолчать. Она вообще не разговорчивая, из нее все клещами тянуть приходится, молчит что-то, в себе держит. Зачем?! Этот её мудобывший был настолько козлом, что даже с проблемами справляться не помогал? Потому что она реально всё на своих плечахтащит и думает, что так быть и должно. Отец, судя по всему, примером был не лучшим, а этот и подавно. Бесит.

Надо не думать о бывших моей Крохи, у меня злость поднимется внутри неконтролируемо, а перед тренировкой лучше не злиться. Ничего. Я помогу ей, вместе мы со всем справимся. Научу её обо всем сразу мне рассказывать, а не таскать внутри, и все обязательно наладится. Главное — я ей нужен. Остальное вообще ерунда.

Приезжаю в спорткомплекс, сегодня так жарко, что рядом со входом поставили палатку с бесплатной водой. Хватаю бутылку, делаю пару глотков и смотрю на такси, заворачивающее к комплексу. Вижу Олю через лобовое и хмурюсь: какого черта она просила её не забирать, если сама приехала на такси? Непорядок…

Только хочу подойти оплатить поездку и отшлепать Олю за баловство, как замираю на половине пути, потому что… Она не одна выходит, вот почему. Открывает заднюю дверь, а оттуда выпрыгивает мальчишка, совершенно счастливый, улыбчивый, активный.

Воу… этого я не ожидал. Оля мне говорила, что скоро нас познакомит, и я сам ждал этого очень, но на словах оно все проще как-то. А тут… настоящий мелкий, смешной такой, вокруг Оли прыгает, поёт что-то. Надо подойти, да? Наверное… но я так залипаю на них, что обо всем забываю.

Потому что Кроха с ребенком выглядит прекрасно. Это как-то… тепло, что ли. Она его за руку ведёт, а у меня сердце с ритма соскакивает, как это все круто смотрится. В такие моменты я думаю, что уже готов к детям, хочется прям такого же мелкого, чтобы за руку с ним ходить и рассказывать всё, что знаю. Но в двадцать два рановато, кажется. А даже если и нет, Оля вряд ли сейчас согласится мне ещё одного сына родить…

Пока мысли странные в голове гоняю, парочка похожих друг на друга уже пробегает мимо меня, и я захожу в спорткомплекс, заставая их в холле. Они стоят с Савой, он сидит на корточках перед мелким, говорит с ним о чем-то, а я смотрю на Олю, пытаясь собраться и не выглядеть совсем дураком. Она качает головой, явно адресовывая это движение мне, и я понимаю, что она просит не лезть сейчас. А я и не полез бы. Тут нагло уже не получится, продумать надо, чем пацана зацепить. Что я ему скажу? Привет, Матвей, я люблю твою маму? Если он и правда такой ревнивый, как говорит Оля, то это точно не лучший вариант. Нужно думать, и никуда не спешить.

Савыч уводит ребенка за руку, Оля идёт к своему кабинету, и я иду следом за ней сразу же. Эмоции внутри снова ураганом, чувствую, как сердце быстро-быстро стучит, а на губах улыбка идиотская какая-то. Мне пора ехать в психушку после общения с семейством, точно.

Оля заходит и дверь оставляет открытой, меня ждёт, уже хорошо. Захожу следом, теперь уже дверь прикрывая, и вижу, как Оля волнуется. У нее на лице написано, как она переживает от всего происходящего.

Подхожу к ней близко, притягиваю и обнимаю крепко, пытаясь успокоить. Она дрожит так, как будто сидит на электрическом стуле, впечатлительная моя. Обнимаю, целую в лоб и макушку, поглаживаю по спине, чтобы успокоить, и у меня, кажется, получается.

— Это Матвей? — спрашиваю, чуть отстраняясь и заглядывая в глаза. Она кивает, краснеет, почему-то, и уже сама вырывается из объятий и, словно что-то вспомнив, тянется к своей сумке. — Славный малый. На тебя похож.

— Он услышал вчера мой разговор с мамой о работе, — говорит Оля, доставая что-то, — и сразу сказал, что хочет играть в хоккей. А я так волнуюсь! Артем сказал, что мне лучше не присутствовать, потому что ребенок будет переживать, а я не могу. Он же падать будет, а вдруг травма? Это же с ума сойти как страшно, я просто…

— Оль, — улыбаюсь и подхожу к ней со спины, обнимая за плечи, — ты очень классная мама. А Сава отличный тренер, все с мелким будет хорошо. Веришь?

Кивает, а сама нифига не верит, вижу же. Все ещё переживает сильно, и не успокоится, пока Сава ей мелкого живого и невредимого на место не вернёт.

— Ну, хочешь, я пойду туда и присмотрю за ним? — она поворачивается и округляет глаза в ужасе, словно я предложил его катком переехать. — Крох, он без понятия, кто я такой, приду как игрок команды, посмотрю за ним, мне до тренировки ещё час, как раз наш лёд после них.

— Ты правда… правда можешь? — спрашивает с надеждой, поняв, что мелкий ещё действительно не в курсе, кто я есть, и пока ещё не начал меня ненавидеть.

Киваю. А чё нет? Мне не сложно, ей приятно. Тем более я мелких люблю, когда они не вредные, а он кажется милым пацаном. Да и… в любом случае надо с ним общий язык искать. Рано или поздно придется признаваться в том, что я тоже претендую на его маму.

— Не бойся, Оль, я прослежу, — целую её в нос и только собираюсь уйти, как она хватает меня за руку и вкладывает в неё какой-то теплый контейнер. — Оль?

— А это… — она краснеет и опускает взгляд, ну точно девчонка мелкая. — Я готовила утром сырники Матвею, подумала, что ты бы тоже хотел. Ты любишь сырники?

Бля-я-я. Ну всё. Это край. У меня сейчас одно желание: затащить её в ЗАГС, родить с ней ещё пятерых детей и собрать из всех шестерых хоккейную команду.

Потому что сырники! Это, мать вашу, больше, чем любовь.

Я всё. Сердце отдал, может делать с ним, что хочет. За домашние сырники-то…

— Обожаю Оль, — подлетаю и смачно целую её в губы с улыбкой, и вижу, как сама Кроха расслабляется, — и сырники, и тебя.

Целую ещё пару секунд и бегу на лёд. Обещал же Оле, что прослежу. По пути съедаю один сырник, чуть не дохну от того, как это вкусно, и захожу на тренировку ровно тогда, когда Сава ведёт малого Оли ко льду. Другие мелкие разминаются, катаясь по кругу, уже стоят на коньках, хотя не все ещё очень уверенно. Смешные такие, как гномики.

Опираюсь на бортик и наблюдаю за ними, стараются все, кто-то падает, но встаёт, дальше едет.

А Сава Матвея учит на льду стоять, но у того получается плохо, но это норма для первого раза, все мы падали. Ноги в разные стороны разъезжаются, и через пару минут мелкий начинает нервничать. Характерный, правда.

— Коваль, ты с коньками? — неожиданно спрашивает Сава у меня, я даже дёргаюсь.

— Конечно, — сумка с формой на плече.

— Помочь хочешь?

Он спрашивает это с такой хитрой улыбкой, что догадаться, что все это он говорит специально, очень просто.

Сава реально хороший тренер, его не зря хвалят, он со всем справляется, и успевает и новичков на лёд ставить, и проводить тренировку остальным мелким. Но он знает, чей это ребенок, видимо, сам догоняет, что к чему в этой ситуации, и зовёт меня на лёд.

Я не отказываюсь, конечно. Натягиваю коньки за минуту и выхожу на лёд, здороваясь с мелочью. Сава представляет меня официально, называя Антоном Юрьевичем и упоминая, что я игрок команды, на которую они все равняются.

Почти гордость берет.

— На тебе новенький Матвей, я с остальными, идёт? Матвей, тебе поможет Антон Юрьевич, — Сава зовёт меня, и я, бляха, так нервничаю, как никогда в жизни не нервничал!

Мелкий Оли стоит уже не падая, ехать, конечно, ещё не решается. Я присаживаюсь перед ним, чтобы познакомиться, потому что ему не должно быть некомфортно со мной учиться, и вижу, как реально сильно он похож на Кроху. Копия, только чуть меньше. Пацан разобьёт кучу женских сердец.

— Антон, — протягиваю ему руку.

— Матвей! — отвечает мелкий, пожимая мои пальцы по-мужски в заметно большой для него перчатке.

— Хоккеистом стать хочешь? — Матвей кивает, добавляя уверенное «хочу», и я опять почему-то улыбаюсь. Как будто не Крохи сын, а мой. С ума сойти. — Тогда давай кататься.

И мы стараемся. Сава на нас со смешками поглядывает, а мы реально стараемся! Я же взялся за дело, не могу бросить на полпути, да и малой рвется к идеальному результату не меньше. Сначала я сзади еду, поддерживая подмышки, а потом беру его за руки, подтягивая на себя. И он стоит! Едет, точнее, но не падает! Конечно, ещё за руки, но пацан полчаса на льду, это офигеть достижение какое. Я неделю носом лёд целовал, пока спину не выровнял, а то горбился всё, оттого и падал. А Матвей очень старается, и к концу тренировки мы доходим до того, что я держу его за одну руку, и ехать у него все равно получается. Красавчик!

— Алтем Ста-ли-сла-ла-вич, — кричит Матвей смешно по слогам, — у меня получается!

Его радость передается и мне, мелькает мысль, что, может, у нас быстро с ним получится подружиться, и зря Кроха нагоняла жути? Ну классный пацан же! Целеустремлённый!

Сава заканчивает тренировку, улыбается мне опять хитро, чувствую, будет допытываться, что к чему и почему, и пока наши уже медленно начинают подтягиваться на лёд, помогаю мелкому снять наколенники и коньки. Стараюсь как могу!

И когда сижу перед ним на корточках и развязываю шнурки, в раздевалку для мелких заходит Оля. Пока она в дверях стоит и с Савой болтает, Матвей её не замечает, а когда делает только один шаг внутрь, сразу зовёт.

— Мамочка, мамочка! У меня получается!

Оля улыбается, смотрит на меня, приподняв бровь, явно желая спросить, что я вообще тут делаю, но молчит и подходит к Матвею, целуя его в макушку.

— Ты потому что у меня молодец. Понравилось тебе? Ещё придёшь? — спрашивает, взглядом меня игнорируя. Стягиваю с Матвея второй конек и убираю их под лавку, пока он кричит Оле «конечно» и уже обещает никогда хоккей не бросать.

— Молодец, мужик! — тяну руку, и он жмёт её ещё увереннее, чем на льду.

— Мамочка, а это Антон, это он мне помог, чтобы я не падал! — «знакомит» нас Олин сын, и она, тут же покраснев и мило улыбнувшись, наконец-то смотрит мне в глаза, а потом негромко добавляет, добивая меня.

— Спасибо вам, Антон.

Глава 27. Оля

Когда-нибудь эти мужчины меня точно сведут с ума. Причем все сразу. Отец со своим долгом и ничтожным чувством ответственности; бывший с постоянными появлениями в моей жизни и попытками сломить меня; Антон, рядом с которым сердце с ритма сбивается; и Матвей, под характер которого мне приходится подстраиваться из-за того, что воспитываю его одна.

У меня уже голова кругом от всего происходящего. Я утром как в бреду собрала эти сырники в контейнер, чтобы отдать их Антону, потому что желание ему готовить и знать, что он с удовольствием ест то, над чем я старалась, не пропадет, а наоборот, становится только сильнее. Это точно диагноз, совершенно точно, никогда в жизни сильнее ещё не влипала. Да я замужем была, но такого желания заботиться во мне никогда не просыпалось. Возможно, поэтому Ярослав и ходил к другим девушкам? Даже если и так, я не жалею. Он оказался слишком плохим человеком, чтобы думать об этом.

Смотрю, как Антон обращается с Матвеем, и в груди тепло тягучими реками растекается. Может, все правда получится? Они так быстро поладили… Матвей, конечно, ещё не знает, кто на самом деле есть Антон, но в любом случае они явно друг другу понравились. Я даже не ожидала такого рвения от Антона, он действительно делает всё это ради меня, у меня от этого счастье сквозь кожу светится, и кажется, всем прохожим видно, как мне хорошо.

Я уже многие годы не чувствовала того, что заставляет чувствовать меня Антон. Я не знаю… я все ещё считаю его слишком молодым парнем, но возраст для него, кажется, на самом деле просто цифра.

Он уходит на тренировку, похвалив Матвея ещё раз, и я забираю сына в свой кабинет. Он хвастается своими достижениями без конца, радуется тому, что у него получилось, детально рассказывает, как пару раз упал, и как потом сумел выстоять без падений.

Матвей никогда особо не интересовался хоккеем, ему по душе больше был футбол, если можно назвать пинание мяча в коридоре футболом. А тут такое рвение! Да он светится от счастья точно так же, как и я. Улыбается смешно из-за отсутствия одного нижнего зуба, ну точно хоккеист, и обещает никогда не пропускать тренировки. Говорит, буду таким же крутым, как Антон, который помог ему научиться не падать, а у меня снова бабочки в животе от этих слов и надежда, что обойдёмся мы малой кровью в попытках сойтись официально.

Я уже не боюсь думать об этом по-настоящему. Потому что, смысл отнекиваться? Антон доказал сотню раз, что я действительно ему нужна, что у него есть чувства. А я не хочу больше разбивать его доброе сердце. И свои чувства прятать я тоже не хочу. Ну… подумаешь, возраст. Кто вообще сказал, что мужчина обязательно должен быть старше?! Мужчина в первую очередь должен быть мужчиной! А все остальное не так уж и важно. Осталось только суметь договориться с Матвеем, но уверена, у нас все получится. И тогда мы все будем очень счастливы.

Беру Матвея с собой на тренировку десятилеток. Они тоже занимаются на земле два раза в неделю, и я с удовольствием взяла и их на себя. Напряга не особо много, а зарплата выше, а деньги мне очень нужны, я не отказываюсь.

Мальчишки стараются, и даже Матвей повторяет за ними и получает почти полноценную тренировку, снова меня удивляя. Не знаю, что вдруг на него так сильно повлияло, но надеюсь, это рвение не пройдет через неделю. Просто раньше за ним не было замечено такой активности, а тут… Возможно, наблюдение за старшими товарищами так быстро дало свои плоды, не знаю.

Мы заканчиваем тренировку и ещё немного гуляем по территории спорткомплекса, показываю сыну все спортивные площадки и небольшой парк за заданием, покупаем у бабушек, торгующих рядом, клубнику, и когда заходим в холл, замираем оба.

Потому что на диванчике в холле сидит Ярослав, и при виде него у меня начинается изжога. Его слишком много, и я искренне не понимаю, какого черта он постоянно лезет. Правду говорят, что бывшие, как прыщи, всегда появляются не вовремя. Потому что как только я чувствую счастье, он появляется и все портит.

Ярослав замечает нас сразу, криво улыбается и странно смотрит, словно спрашивая, что делает здесь ребёнок. Самое противное в этой ситуации, что сам Матвей к нему больше не тянется. Он просто негромко говорит «папа», и продолжает стоять рядом со мной, не срываясь с места, как раньше, и не падая к нему в объятия. Потому что дети чувствуют холод, а Ярослав в последнее время никакой теплоты к сыну не проявляет, и малыш отдаляется. И мне больно за него. Я знаю, что такое, когда отец тебя не любит, и я бы очень хотела, чтобы мой сын такого никогда не чувствовал.

— И что здесь происходит? — спрашивает Давыдов, подходя к нам. Он тянет Матвею руку, пожимая её, и… и всё. На этом приветствие их заканчивается. Он за своей злостью уже не видит, в кого превратился. — Почему ты притащила ребенка на работу?

— Матвей захотел заниматься хоккеем, я притащила, как ты выразился, его на занятие, а не к себе на работу. Что-нибудь ещё?! — я не собираюсь выслушивать его претензии, тем более при ребенке, это не нужно никому из нас.

— Какой к черту хоккей?! — начинает повышать голос Ярослав, и я чувствую, как Матвей прижимается ближе. Прости, малыш, что не рассмотрела в нем эту сволочь до того, как сделала его твоим папой. Ты заслуживаешь гораздо большего. — Ему нужно учиться, эти хоккеисты тупые, как пробки, они постоянно на тренировках!

— Ты назвал тупым своего сына? — я готова вцепиться ему в глотку за то, что он говорит. Его счастье, что меня за руку держит ребёнок.

А вот за вторую руку меня хватает сам Ярослав. Причём делает это ощутимо больно. Он сжимает пальцами предплечье так, что в первую секунду неосознанно появляются слёзы.

— Я сказал, — шипит он, подходя ближе. Краем глаза вижу, как старшие начинают выходить в холл после тренировки, и надеюсь, что Антон не увидит всего этого. Я просто банально не хочу драки, — что тут ему не светит никакое будущее. Ему нужно учиться, чтобы потом найти работу и зарабатывать деньги.

— Ты совсем чекнулся на своих деньгах, Ярослав, ему пять лет, и он волен заниматься тем, чем ему хочется, будь то хоть хоккей, хоть кружок кройки и шитья, ты понял?!

Я не замечаю за собой, как начинаю кричать, и даже почти не обращаю внимания, что руку мою сжимают ещё сильнее. Только Матвей, пытающийся оторвать меня от Ярослава, приводит в чувство, а вот у самого Давыдова в глазах ярость, он словно не в себе, это пугает.

— Папа, отпусти маму, пусти! — кричит мой маленький защитник, отталкивая Ярослава, но, к счастью, на нашем пути возникает Лёша. Он подходит к нам близко, и Ярослав рядом с ним кажется не там уж устрашающим.

— Ольга Сергеевна, все в порядке у вас? — спрашивает он, делая голос чуть грубее, чем есть на самом деле, и расправляя плечи. Ещё один позёр. Но сейчас мне только на руку это. Ярослав не силен в драках, хотя спортивную форму он поддерживает, и если есть шанс избежать потасовки, он скорее всего это сделает. Тем более когда соперник размером с медведя. — Помощь нужна?

— Не нужна, — фыркает Ярослав, отпуская мою руку и тут же со злостью уходя из спорткомплекса.

— Спасибо, Лёш, — говорю парню, и вижу, как к нам направляется Антон, — и прости, что оказался свидетелем этого.

Он кивает и уходит, и я тут же обнимаю Матвея. Мне хорошо, когда он рядом и в безопасности, но сейчас он очень расстроен из-за поведения Давыдова.

— Оль, ты в порядке? — подлетает к нам Антон. — Я не успел, прости, вышел чуть позже. Что случилось?

Прикладываю палец к губам. Не хочу обсуждать это при ребенке, но и отнекиваться от Антона тоже не буду. Киваю в сторону коридора, где располагается мой кабинет, и иду туда с сыном, чувствуя спиной взгляд Антона.

Достаю альбом и несколько стареньких карандашей, тут же думаю, что теперь нужно купить набор к себе в кабинет для Матвея, и прошу его порисовать несколько минут, пока я не вернусь.

Антон ждёт меня в коридоре, нервно расхаживая туда-сюда. Он волнуется, я вижу это, и переживает, что от Ярослава меня спас не он.

— Антош, всё в порядке, — подхожу к нему и кладу руку на плечо, чуть поглаживая, пытаясь успокоить, но пока не действует ничего.

— Я не понимаю, что ему нужно?

— Я не знаю, — пожимаю плечами. Я действительно не знаю, — возможно, просто поиздеваться надо мной.

Неосознанно потираю руку в том месте, где меня хватал Ярослав, потому что ощущения не самые приятные, и Антон тут же берет мои пальчики в свою ладонь, поднимая руку к лицу. На предплечье уже цветут фиолетовые отметины, и кожа вокруг все ещё покрасневшая. Я вижу, как раздуваются ноздри Антона от злости, и спешу положить ладонь ему на щеку, чтобы хоть немного успокоить этот бушующий ураган.

— Оль, я точно сломаю его. Оль, клянусь, убью и глазом не моргну!

— Ага, и сядешь! — злюсь. Я поэтому и не хотела, чтобы Антон успел мне помочь. Он точно ввязался бы в драку, а Ярослав это так не оставил бы. — А что я делать буду без тебя?

— У тебя Матвей есть.

— А что, если я хочу, чтобы ты тоже был у меня?! — признаюсь. Лучше ведь не найти времени, да?

— Что ты сказала? — он словно не верит. Как будто бы до сих пор думает, что я снова могу начать его отвергать. От этого становится очень стыдно и грустно.

— Я сказала, что ты мне нужен. Желательно целый и невредимый.

— То есть, — от злости почти не остаётся и следа. Он начинает улыбаться, смотрит на меня с прищуром, подходит впритык, как обычно, — мы будем пробовать рассказать Матвею правду?

— Это будет сложно, Антош. Он правда очень сложный ребёнок, когда дело касается этой темы. И если ты готов…

— Не-не, — перебивает меня, — ты скажи, что в этом есть смысл. Я хоть гору пешком перейду, только если в этом будет смысл, понимаешь?

Он… он просит дать гарантию, что мы точно будем вместе, когда он завоюет сердце моего ребенка. Потому что это в своей голове я уже все решила, а вот Антону ещё не призналась, что окончательно утонула в нём, и что выныривать мне не особо хочется.

Я осторожно киваю. Почти незаметно, но Антон видит. Он всё видит. И тут же целует меня, улыбаясь, и я снова забываю вообще обо всём на эти сладкие пару минут.

— Мне пора, — шепчу, с трудом оторвавшись от Антона, — там Матвей один.

— Иди, конечно, — он целует меня в лоб, а потом поднимает руку и целует все синяки, которые оставил мне бывший, и я в сотый раз понимаю, насколько правильный выбор я сделала. Антон уходит, все ещё улыбаясь, а потом оборачивается и негромко говорит мне: — Все преодолеем, Оль.

И я ему верю

Глава 28. Антон

Абсолютно дерьмовое чувство, когда от надоедливого бывшего любимую спасаешь не ты, а твой друг, который катает к ней яйца. Я увидел Олю с этим Мудославом уже когда с ними стоял Лёха, а этот быстро убегал, понимая, видимо, что могут начистить рожу. Спасибо, конечно, что Лёха появился вовремя, но чувство все ещё дерьмовое.

Мне хочется всегда быть рядом, чтобы суметь её защитить, когда это будет необходимо. И хоть головой я понимаю, что это физически невозможно, то сердцу очень хочется Кроху веревками к себе привязать и не отпускать вообще никогда, чтобы в любую секунду успеть на помощь, а не просрать очередной раз.

Вообще, её бывший реально мудак. Ну, либо у него с головой непорядок какой-то. Потому что выяснять отношения на повышенных тонах и применять физическую силу, когда рядом стоит твой ребёнок… Я не знаю. Меня иначе учили, так быть не должно. За какое там хорошее отношение к Матвею говорила Кроха? Я увидел то, что этот еблан ценит только себя, но точно не ребенка, молчу уж об отношении к Оле.

Мелкий испуганный был, Кроха моя в синяках. А до этого говорила, что «он хороший отец». Ну-ну, хороший. Видел я, какой он хороший. Желание найти его и сломать ему пару рёбер просто сумасшедшее. И кажется, появись он рядом со мной или с Олей — не сдержусь.

Меня вообще остановило от того, чтобы догнать его и прописать в нос пару раз только Оля со своим смущённым признанием. Я правда сразу всю злость растерял, улыбался как дурак стоял. Мне все ещё не верится, что она сдается, после стольких-то отказов. А тут говорит, что нужен, что с мелким будем вместе разбираться как-то, что действовать я не зря буду.

Вот она точно ведьма. Два слова сказала, а я все, поплыл. Рычал, как тигр, а тут чуть ли котом не стал мурлыкать от признаний Крохи.

Я домой ехал с улыбкой, еду с улыбкой заказывал, даже курьеру на чай оставил больше, чем обычно, потому что жизнь словно счастливым светом затопило, сладким таким, тягучим.

Что ещё надо для счастья влюбленному идиоту? Взаимность! И всё. И сразу все налаживается, даже растянутые мышцы на шее не болят, курить снова не хочется.

Перед сном переписываюсь с Олей, она рассказывает, что Матвей без умолку болтает о хоккее, так впечатлился пацан тренировкой. А мне и лучше, это лишняя тема для разговора с ним, надо же как-то втираться в доверие.

В мессенджере вижу фотку Даши и значок, что она в сети. Пишу, спрашивая, все ли у нее в порядке, потому как тот случай с преследованиями не даёт мне покоя. Она отвечает, что всё в порядке, и говорит, что больше не ходит по улице одна, и я, спокойный и счастливый, отрубаюсь до самого утра.

А утром снова счастливый тащусь в спорткомплекс, потому что тренировки сегодня две, и нужно приехать пораньше, чтобы застать Олю до того, как я буду вымотанный и уставший.

На месте подхожу к уже знакомой мне бабушке и покупаю самый красивый букет ромашек, что у нее есть. Точнее, покупаю три средних, который мы собираем в один большой. В прошлый раз из-за тупости мне не удалось Оле подарить ромашки, сегодня хочу исправить оплошность и порадовать Кроху, чтобы она улыбнулась.

Несусь в кабинет почти на крыльях, уже представляю, как Кроха зароется носом в букет, а потом сладко-сладко поцелует меня с благодарностью, но…

— Пливет, — говорит сидящий за столом Крохи Матвей, рисующий что-то карандашами в её блокноте, когда я открываю дверь. Ну пливет…

— Привет, — говорю с улыбкой. Ладно. Вчера, когда мы вместе были на льду и я для него был просто парнем из хоккейной команды, было куда проще, чем стоять сейчас перед ним с букетом для его мамы, зная, что он может это не одобрить.

— Зачем тебе цветы? — спрашивает с любопытством, даже карандаши откладывает, разглядывая меня с ног до головы. Мелкий даже прищуривается! У меня полное ощущение, что я не перед пятилеткой стою, а перед следователем в допросной.

— Цветы… — шестерёнки в голове зависают, подставляя меня в самый ответственный момент. Мысли вообще в голову не идут, ни умные, ни даже тупые. Хоть какие-нибудь, алло! — Цветы, чтобы подарить, — отвечаю, наверняка выглядя полнейшим тупицей.

— Маме? — опять щурится Матвей.

— Видимо, ей.

Господи… Как я собрался втираться к нему в доверие, если и двух слов связать не могу, когда разговор только зашёл об Оле? Проигрываю войну пятилетнему пацану, браво.

— Зачем ты плишел далить ей цветы? Ты что, её любишь? — добивает меня мелочь, не давая и секунды передышки. Так, Ковалёв, соберись!

— Просто хочу подарить ей цветы, чтобы она улыбнулась, — даже не вру, отвечая мелкому сыщику, и подхожу к столу, ставя букет в вазу. — Когда она придет, скажи, что от Антона, хорошо?

— Не-а, — вредничает Матвей и надувает щёки, — не скажу! Не дали ей цветы, не забилай у меня маму!

Плакать он, вроде, не собирается, но вот паника меня уже медленно охватывает. Если я доведу мелкого до слёз и истерики, Оля меня в окно выкинет, и тогда все мои попытки вернуться уже точно не будут иметь успеха.

Да и просто ребенка расстраивать мне не хочется, если честно. Классный он, хоть и вредный. Я тоже вредный. И классный.

— Почему ты решил, что я хочу ее забрать у тебя? — подхожу к пацану поближе и усаживаюсь на корточки, чтобы смотреть в испуганные и всё-таки наполненные слезами глаза. Он не сдается, терпит, не начинает плакать. Настоящий мужик.

— Потому что дядя, котолый к маме в гости ходил, говолил, что я ему не нлавлюсь, и он маму у меня укладет. И ты укладешь, ты тозе с цветами плишел!

Дядя, который к маме в гости ходил… Оля говорила, что это пару лет назад было, может, чуть меньше. У нее один мудак другого сменяет? Раз ребенок в таком возрасте так хорошо запомнил то, что было очень давно. Бля, вот сейчас хочется самой Крохе по голове надавать, нахер они ей нужны такие? Почему меня раньше не нашла?

Ясно, с пацаном реально будет сложно, но не потому, что он вредный, а потому что нашлись хорошие люди, которые на подкорке мелкого плохие воспоминания оставили. Один из семьи свалил, другой прямым текстом сказал, что ему ребенок мешает. Этого тоже сломать хочу, оба идиоты.

— Ну маму-то он не украл? — спрашиваю, заранее зная ответ.

— Нет, — качает головой и шмыгает носом, — мама его выгнала.

— Вот видишь, мама тебя никогда не бросит, она же тебя любит.

— Папа тоже говолил, что любит, но блосил! И маму обижать стал! — из глаз Матвея почти бегут слёзы, а я себя по лбу уже мысленно сотый раз бью. Вот нахер я начал? Оля увидит, закопает меня. А с другой стороны, все равно ведь нужно разговаривать с ним об этом. Бля… сложно!

— А если твой папа твою маму ещё раз обидит, мы с тобой его как того дядьку выгоним, — стараюсь не злиться сильно, чтобы не напугать ребёнка ещё больше. — И я тебе обещаю, что маму твою никуда воровать не буду. Если воровать, то только вас двоих. Веришь?

— Не знаю, — прищуривается, опять сыщика включая, но слёзы уходят, что меня безумно радует. Пронесло, — как я могу тебе велить, если я тебя даже не знаю?

Сейчас все такие деловые в пять лет, или только мне повезло?

— Давай так, — тяну ему руку, и он, пару секунд подумав, вкладывает в неё свою ладонь, по-мужски пожимая, — мы с тобой и твоей мамой, конечно, немного погуляем и поближе познакомимся, а потом ты уже решишь, веришь мне, или нет.

— Пока будем гулять, ты не укладешь маму?

— Обещаю, пока будем гулять — не украду.

— А цветы? — спрашивает пацан, глядя на букет. Ужас, как сложно с этими слишком взрослыми коротышками.

— Скажи, что от тебя, — подмигиваю пацану и, потрепав по волосам, выхожу из кабинета Крохи, радуясь хотя бы тому, что не довел ребенка до слёз.

Докатился, Ковалёв, радуешься, что не заставил ребенка плакать.

Бегу в раздевалку и встречаю по пути Кроху, но она тоже спешит, и мы сталкиваемся буквально на пару секунд. Я чмокаю её, пока никто не видит, и быстро шепчу на ушко:

— Если что, ромашки от меня, не верь Матвею, он заставил меня сдаться, — и под тихий смешок и негромкое «чего?», сбегаю переодеваться.

Катаемся отлично, разбираем игры команды соперника на ближайший матч, отыгрываем новые связки. Тренер меня даже хвалит, припоминая те дни, когда я на тренировках косячил постоянно. А как не косячить было, когда Кроха меня в себя влюбила и бегала от меня? А сейчас-то чего мне. Сейчас у нас взаимно, мне хорошо, спокойно.

До тренировки Крохи полчаса, идём с Савой и Колосом в курилку, но по итогу мы вдвоем не курим, просто стоим, разговариваем, пока Колос дымит. Видать, Алиса мозг не выносит по этому поводу.

А Саву, видимо, Лиза всё-таки заставила бросить, а мне тупо не хочется. Заметил, что курю, когда все дерьмово. А сейчас хорошо, и курить не тянет.

— Я смотрю, вы порешали все? — спрашивает Колос. Он не знает ничего о наших с Крохой отношениях после того случая с бывшим у подъезда, да в целом, никто ничего не знает, только если не догадывается.

— Да, все в норме, это бывший прохода не даёт, видимо, придется не словами объяснять, что путь к Крохе давно закрыт. Прохода ей не даёт.

— Это он папаша Матвея? — спрашивает Сава. Киваю, сжав зубы. Испортил малому представление о нормальном отце, сука. — Крутой какой-то дядька?

— Да хуй знает, бизнес у него какой-то, я не узнавал. Мудак он и есть мудак, хоть крутой, хоть нет.

— Не ссышь, Коваль? — вдруг неожиданно серьезно спрашивает Сава, и я хмурюсь. О чем он? Если о том, что этот Ярослав якобы шишка какая, то мне с высокой колокольни на него, будь он хоть мэром города. — Ребёнок — это ответственность. Может, подумаешь хорошо? Тебе всего двадцать два, успеешь ещё найти ту самую.

— А если я не хочу другую? Я не пойму, Сава, ты отговариваешь меня сейчас?

— Не отговариваю, — качает головой, — а спрашиваю, уверен ли ты, что тебе это точно надо. Оля — классная девчонка, мелкий у нее хороший. Чтобы ты не передумал потом, потому что на самом деле не готов к такому.

— Спасибо, друг, что веришь в меня, — желание послать всех и уйти бешеное, но я продолжаю стоять рядом и подбирать слова. Потому что они оба не поняли ещё, насколько я серьезно настроен. Потому что по факту-то я ничего не рассказываю. Спрятал наш с Крохой мир от всех и радуюсь, как дурак. Но, видимо, пришло время немного поделиться. — Слушай, Сава. А вот ты мелкую свою сильно любишь?

— Чё за вопросы? — сразу рычит, то ли психует, то ли ревнует. — Люблю конечно.

— А вот если бы тогда, когда ты в неё уже так сильно влюбился, оказалось, что у нее есть ребёнок? Ну, вот просто представь. Ты её уже очень любишь, жить без нее не можешь, а тут бах, и ребёнок. Бросил бы её?

Сава зависает, раздумывая около минуты, а Колос понимающе улыбается. Ну, хоть кто-то.

— Не бросил бы, — наконец-то отвечает Сава уверенно.

— А с ребенком как быть?

— Воспитали бы.

— Ну вот не спрашивай меня тогда, уверен ли я, ладно? — улыбаюсь, хлопая Саву по плечу, разворачиваюсь, собираясь уходить на следующую тренировку, но застываю. Потому что окно Крохи в двух метрах от нас, и голова её любопытная в это окно торчит, в глаза неотрывно за мной наблюдают, губы улыбаются.

Подхожу к окну, глядя на Кроху, довольная стоит, сияет вся.

— Подслушивать нехорошо, Ольга Сергеевна, — говорю, чуть потянувшись за быстрым поцелуем. Вижу в кабинете Матвея, который все ещё сидит за столом спиной к нам и рисует.

— Слишком мягко стелешь, Ковалёв, не удержалась, — она хихикает, а я в миллионный уже наверное раз от этой улыбки дохну. Она сама тянется вниз, ещё раз чмокая меня в губы, и меня удивляет эта несдержанность, потому что Сава с Колосом все ещё рядом, и, судя по тому, как горит моё лицо, они смотрят на нас неотрывно. Но ее это не останавливает, и радует меня, как идиота. — Спасибо за цветы, — шепчет, а потом поднимается и закрывает окно.

Да за такие бонусы я готов по пять букетов в день таскать… Нужно вечером купить ещё один. Однозначно.

Глава 29. Оля

Утро автоматически становится добрым, когда просыпаешься от настойчивых поцелуев. Особенно, если эти настойчивые поцелуи обрушиваются на твой нос и щеки от самого лучшего пятилетнего мужчины в мире.

Когда он убегает на лето к маме, я бесконечно по нему скучаю. И просыпаюсь одна с грустью и ожиданием осени. Хотя, как и любая нормальная мама, иногда всё же наслаждаюсь тишиной и спокойствием. Но не сейчас. Сейчас, когда я забрала Матвея раньше сентября из-за его резкого желания заниматься хоккеем, мои утра снова наполнились счастьем, звонким смехом и милыми чмоками.

Матвей у меня всегда рано встаёт, поэтому обычно за день мы успеваем сделать кучу дел, и сегодня он тоже не стал изменять самому себе, разбудил меня в восемь, ещё и кричит на ухо, что пора выдвигаться на тренировку.

— Малыш, тренировка в десять, мы всё успеем, не переживай! — тащу его умываться, а потом на кухню, поглощать завтрак. И у меня снова просыпается это дурацкое желание накормить ещё и Антона домашней едой, чтобы видеть, как он радуется, кушая то, что я готовила своими руками.

Набираю ему смс, спрашивая, любит ли он блинчики, и получив парочку пошлых ответов, наконец-то вижу заветное «да» на экране, и принимаюсь за готовку для двух любимых мужчин.

Смотрю на дату в телефоне и хмурюсь: сегодня день перевода денег тем, кому отец задолжал. Перевожу очередные пятьдесят тысяч людям, которые удивительно вошли в наше положение и разрешили платить частями и даже без процентов, и получаю ответ, что осталось ещё шестьсот пятьдесят. Боже… это никогда не кончится. Я перевожу каждый месяц по пятьдесят тысяч, собирая их всеми способами. Часть даёт мама, часть ищу я. Зарплата, алименты от Ярослава, подработки, и довольно сильная экономия, хотя я стараюсь делать так, чтобы Матвей ни в чем не нуждался, да и сама питаюсь нормально, потому что здоровая мама моему малышу тоже необходима. Мне очень повезло с работой в спорткомплексе. За занятия с главной командой города платят неплохо, и за дополнительные группы идут премии. Так собирать на долг отца куда проще, да и ощущение, что я на самом дне, немного отступает. Прорвусь.

На столе стоит букет из гербер, который вчера вечером принес курьер. Внутри была записка «для новых поцелуев», и каждый раз, как смотрю на цветы, губы растягиваются в мечтательной улыбке.

Антоша…

— Мамочка! — зовёт меня Матвей, все время до этого наблюдающий в окно за трактором, который роет яму в соседнем дворе. — А почему тот Антон далит тебе цветы? — внезапно спрашивает Матвей, лишая меня дара речи.

— Ну, потому что… — а что говорить?

— Вчела он сказал, что это чтобы ты улыбалась! — светлые бровки сводятся к переносице, отражая хмурость на любопытном личике. Удивительно, но истерик Матвей мне не закатывает, видимо, достаточно повзрослел для того, чтобы воспринимать такие вещи немного спокойнее, но и принять без лишних вопросов все ещё не может. Он думает, прощупывает почву, наблюдает. Все ещё считаю, что он действительно был бы неплохим сыщиком.

Матвею заметно не очень нравится происходящее, но в целом он старается пока только смотреть со стороны, пытаясь понять, что к чему. Потому что ничего конкретного не происходит, просто внимание со стороны Антона, не более.

— Ну, видишь, я улыбаюсь, — решаю сказать то, что наверняка устроит Матвея. Он пару раз кусает блинчик, о чем-то думая, и мне очень интересно, что происходит в его светлой голове. Но гадать не приходится, он поднимает голову, прожевав, и абсолютно спокойно и серьезно задаёт мне вопрос, от которого по спине мурашки бегут.

— Мамочка, а он плавда тебя у меня не забелёт? Он сказал, что нет. Ты меня честно не блосишь, как папа?

Мне хочется в эту секунду найти Ярослава и расколотить на его голове несколько стульев за то, что сломал моему ребенку представление о хорошем родителе. Потому что он был хорошим и не давал повода думать, что может от нас уйти. А потом ушел, заставляя ребенка страдать. И сейчас, когда перестает с ним общаться, он бросает его второй раз, поселяя в крохотном сердечке сомнения по поводу остальных людей.

Я ненавижу Ярослава за это. Все терпела и прощала, но это перешло все границы.

Подхожу к моему мальчику и крепко его обнимаю, целуя в макушку. Даже если мне будут угрожать смертью, я никогда никому его не отдам. А тем более не променяю на какого-нибудь мужчину. Сначала Матвей, а потом уже все остальные.

— Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю, правда? И конечно никто тебя у меня, и меня у тебя не заберёт. Обещаю тебе. Веришь?

Он молчит пару секунд, а потом кивает и обнимает меня крепче прежнего.

Это то, чего я боялась. Что Матвей начнет думать глупости. Но мне нужно не оградить его от этих мыслей, а дать понять, что кто бы ни был рядом со мной, сын всегда будет на первом месте.

— Идём на тренировку, малыш? — треплю его по волосам и отправляю собираться в свою комнату, а сама открываю окно, впуская свежий воздух. Мы справимся.

По пути до спорткомплекса мы покупаем мороженое и на пару минут останавливаемся в парке, чтобы доесть сидя на лавке и не испачкаться окончательно. Матвей задумчивый всю дорогу, но не грустный, но о чем думает — не признается. Мне вообще очень интересно каждый раз, о чем может думать ребенок в пять лет с таким серьезным лицом. По виду кажется, что у него там как минимум математические вычисления.

Мы приходим за полчаса до начала тренировки, но сидеть молча и рисовать Матвей совсем не хочет.

— Посли на лёд кататься! — говорит он с предвкушением, как будто бы я могу выпустить его на лёд одного. Или как будто я умею кататься!

— Лёд занят, солнышко, там занимаются старшие мальчики, — и слава богу, что лёд действительно занят и мне не пришлось придумывать другие отмазки. Я не придумала бы.

— Там Антон и Алтем Ста-ли-сла-ла-вич? — меня дико умиляет, как он говорит отчество Савельева, и я киваю, хихикая. — А мозно посмотлеть?

— Идём и спросим?

Посмотреть, думаю, можно. В целом, моё присутствие на тренировках никогда не волновало тренера. Главное, чтобы Антон снова не отвлекался и не получил по шапке.

Мы заходим тихонько, прошу Матвея не шуметь, и аккуратно продвигамся к нижнему ряду трибун, чтобы видеть все лучше. У Матвея горят глаза! Я никогда не видела его таким, он действительно влюбился в этот спорт, с ума сойти можно…

— Ваш, Ольга Сергеевна? — спрашивает Виктор Павлович, кивая в сторону Матвея, а тот как сидел как под гипнозом, так и сидит, рассматривая всех игроков. Киваю. Мой, конечно, чей ещё.

— Да, вот сходили на пробное занятие, но, кажется, будем ходить и дальше. Попросил посмотреть на старших, надеюсь, вы не против.

— Да хоть каждый день, — отмахивается тренер, — судя по взгляду могу сказать сразу: покупайте форму и всё необходимое. Я этот взгляд знаю, каждый из этих гавриков с таким сюда пришел. А те, у кого не горело, бросили быстро.

Улыбаюсь и киваю, да уж, я и сама поняла, что Матвей уходить не планирует. И сколько стоит это все необходимое…

Малыш уходит на тренировку, а я убегаю к десятилеткам, сегодня всего одна тренировка с ними на улице, как раз дождусь Матвея и сможем пойти домой. Хороший день, почти свободный.

Через час забираю Матвея, Савельев подтверждает слова Виктора Павловича, что глаза у сына горят и он очень жаждет играть в хоккей. А ещё хвалит, что он смог самостоятельно проехать несколько метров, и мне кажется, что от гордости у меня лопаются губы и щеки, пока улыбаются, слушая о достижениях Матвея.

— Мамочка, а мне Антон кататься помогал! — радостно говорит котёнок, когда выходим из раздевалки и направляемся к холлу. В окнах вижу, что снова идёт ливень. Черт…

— Он только тебе помогает? — мне реально любопытно. И Матвей говорит, что не только ему, оказывается, Антон всю тренировку возится с детворой, чуть ли не вторым тренером подрабатывая. Нужно будет зайти посмотреть на это.

— Мама, там доздь, — куксится Матвей. Он совершенно не любит дождь, даже не находит удовольствия в прыжках по лужам. Ему либо жару, либо снег, другого не дано.

— Хочешь, подождем, пока не закончится? — Матвей кивает, а я вдруг пугаюсь, когда сзади на секунду мою талию сжимают сильные руки, видимо, так быстро, пока не видит сын.

— И чего мы раскисли? — усаживается Антон на корточки перед Матвеем. А можно мне успокоительных, пожалуйста, у меня от этой картины пульс под двести.

— Там доздь, — тычет пальчиком Матвей на окно, — не люблю доздь.

— А машины любишь? — спрашивает Антон. Общаются вдвоем так, как будто меня нет, даже не смотрят! Вот приехали. Малыш кивает. Конечно, он любит машины. Особенно, если это трактор в соседнем дворе. — Давай отвезу вас с мамой домой? Чтобы вы не намокли.

Он спрашивает у Матвея, чтобы он сам принял решение и разрешил Антону о нас позаботиться, и не подумал, что я решила притащить мужчину в нашу жизнь без его согласия. Я таю.

Хочу забыть все разы, когда называла Антона ребёнком. Он самый настоящий мужчина.

— И в гости плидешь? — неожиданно спрашивает Матвей, и я вижу, что даже Антон теряется. Все сломались перед пятилеткой.

— Давай пока просто отвезу домой, хорошо? — Матвей соглашается, и Антон достает из сумки свою ветровку, закрывая голову Матвея, чтобы тот не промок, пока мы будем бежать до машины.

— Меня возьмёте с собой? — хохочу, идя следом за этой парочкой несносных мужчин.

Мы усаживаемся в машину быстро, я сажусь назад к Матвею, потому что детского кресла у Антона нет, буду держать малыша на руках.

Антон спрашивает у Матвея про хоккей, а тот отвечает на всё с восторгом, уже действительно влюбившийся в этот вид спорта.

— А есё тленел сказал, что уже можно покупать фолму! Настоящую! — скачет Матвей, хвастаясь Антону, и он понимающе улыбается. Видимо, был таким же впечатлительным, когда только пришел в этот спорт. — Мамочка, когда мы пойдём в магазин?

— Скоро, малыш, — глажу его по голове, думая, где найти деньги на это великолепие. Только что ведь сделала перевод… черт.

Придется что-нибудь придумать. Не просить же у Ярослава, в конце концов, хоть и для сына.

Или…

Глава 30. Антон

— Ма, — ставлю на громкую, когда мама берет трубку, и натягиваю штаны. Сегодня была только утренняя тренировка на льду, поэтому к полудню я уже абсолютно свободен дома и собираюсь поехать в магазин спорттоваров, чтобы купить мелкому Оли всю экипировку. Я же обещал самому себе, что буду ей помогать незаметно, раз долг она на меня вешать не хочет, вот и буду. Сейчас купить одни коньки недешево, про остальное молчу. А мне не накладно. — Ма, сильно нужен совет умной женщины, которая такого прекрасного сына воспитала.

— Ты мой скромняга, — хохочет мама. — Какой совет? — всё ещё слышу в голосе улыбку.

— Как влюбить в себя ребёнка? — спрашиваю, прыгая на одной ноге в попытках натянуть носки.

— За это в тюрьму сесть можно, — мама все ещё хихикает, а я закатываю глаза. Юмористка моя.

— Ма, ясерьезно. Матвей у Оли настроен подозрительно, вроде нормально ко мне, а сам волнуется. Мне нужно сделать что-то, чтобы я ему понравился и он перестал бояться, что я украду у него маму. А я с детьми-то и общаться не умею. Точнее, не знаю, что им нужно.

— Им нравятся сладости, но главное спросить, можно ли ему, игрушки, а вообще внимание. Ничего лучше внимания и заботы, — тут согласен, мои родители поэтому и самые крутые. — Может, парк аттракционов? И сам покатаешься, ты тот ещё ребенок в душе.

— Ма!

— Для меня ты и в семьдесят будешь ребенком, не ворчи. Я помогла тебе? — она говорит с такой нежностью, что я не могу на неё даже в шутку обижаться.

— Да, мам, спасибо, целую.

Бросаю трубку, надеваю футболку и выбегаю из квартиры. Парк аттракционов — это круто! И попасть туда нужно до вечера, чтобы мелкий не устал, поэтому нужно спешить.

Звоню Саве, спрашиваю о размере ноги Матвея, потому что тот точно знает, он подбирал ему коньки из запасных. Примерно вспоминаю рост и комплекцию, затариваюсь всей экипировкой в магазине, где скупляюсь для себя, подбираю спортивную сумку и в подарок не обычный шлем, а расписной. Думаю, мелкий будет рад. Надеюсь, Оля тоже. Ну, или она хотя бы просто меня не убьет за самодеятельность. Опять будет втирать мне, какая она сильная и независимая, и что помогать я ей не должен. Обязательно когда-нибудь выслушаю её претензии до конца. Возможно даже кивну пару раз. Но это не точно.

Еду к Оле абсолютно довольный. Всё как-то… хорошо складывается в последнее время. Кроха меня не бреет, с малым потихоньку находим общий язык. Надеюсь, это не затишье перед бурей и не случится снова что-то, от чего закипит мозг.

Паркуюсь у дома, вытаскиваю с заднего сиденья подарок для Матвея и коробку ягод для Оли. Ну, точнее, для них двоих ягоды, если мелкий тоже любит. Надо вообще побольше узнать, что он любит, хочу, чтобы мы подружились.

Захожу в подъезд, на третий этаж на одном дыхании забегаю, и останавливаюсь у двери, так и не стукнув кулаком, потому что за дверью четко слышу голос Оли. Она что-то кричит, ругается, но вряд ли она так отчитывает Матвея, да?

Подхожу чуть ближе, прислушиваясь, и кулаки сжимаются сами собой.

— Нет, я клянусь не понимаю, что тебе от меня нужно, Ярослав! — кричит Кроха, и я с трудом уговариваю себя послушать ещё пару секунд, а не влететь и не толкнуть его с ноги по ступенькам. — Я сто раз тебе сказала, что между нами ничего быть не может, ты оглох? Так сходи к врачу, ну почему ты постоянно приходишь сюда с этими чёртовыми пионами, от которых я чихаю потом целый день? Забирай свой букет и убирайся! Ты мне не нужен!

Моя девочка… От её слов в груди теплеет, но злость на этого непонятливого Мудослава никуда не уходит. Я не слышу, что он бубнит, да и в целом мне плевать. Я дёргаю ручку двери, она ожидаемо поддается, и делаю шаг в квартиру, замечая облегчение и одновременный страх на лице Оли. Прости, Кроха, но словами тут решать уже нечего.

— Ты кто такой? — кривится этот Ярослав. Мужик вроде выглядит нормально, шмотки дорогие, но чё тупой-то такой, а?

— И тебе привет, — оскаливаюсь, чувствую, как кровь кипит. Разговаривать не планирую. Хватаю его за пиджак на плече и вытаскиваю в подъезд, подальше от Оли моей. А она пищит, хватается за меня сзади, удерживает, потому что драки боится. Да не буду я драться. Я просто вышвырну его нахер и всё. — Из подъезда направо, а дальше нахуй, дорогу найдешь?

— Олечка, это кто вообще? — поправляет свой пиджак и какого-то черта букет. В магазин возвращать пойдет?

— Тош, не надо, я тебя очень прошу, — шепчет Оля, все ещё за меня цепляясь, как будто мысли мои читает, что я всё-таки уже и подраться не против.

— Серьезно? — хмыкает бывший Оли. — Ребенка себе нашла? Двоих воспитывать будешь? Оль, ну что он может тебе дать?

— Всё, что попросит, — рычу и захлопываю дверь перед его носом. Ненавижу таких, которые считают себя королями мира, а на деле ничего из себя не представляют. Назад наверняка не сунется, будет за свой нос переживать, чует, сука, что сломаю, если вернётся.

Психую, хочется выйти в подъезд и всё-таки навалять ему, только то, что Оля просила без драк, останавливает меня.

Не замечаю сам, как рычу, надо успокаиваться как-то, он свалил уже, пора выдыхать.

Поднимаю коробку и сумку, которые я, что удивительно, не швырнул на пол, а осторожно поставил, и вижу растерянный взгляд Оли.

— Тош, он сам припёрся, я его пускать не хотела, честно, не подумай ничего, я тебя очень прошу, — говорит испуганно и я понимаю, что она волнуется, что я снова подумаю что-то не то, как в прошлый раз. Дурочка моя.

Подхожу и целую Кроху, сразу сильно, сразу глубоко. Нервы на пределе, надо куда-то выплеснуть.

— У меня подарок для вас с Матвеем. Он в комнате? — спрашиваю, оторвавшись от Оли.

— Нет, он у мамы. Теперь из-за тренировок жить летом там не может, попросился на выходные, отвезла утром. А что там?

Протягиваю коробку с фруктами, а следом и сумку. Оля смотрит странно, утаскивает пару ягодок малины из коробки и тянется к сумке, и замирает, когда открывает ее.

— Тош, ты с ума сошел? — чувствую, что она готовится отчитать меня, как ребенка, но я все ещё на нервах, не хочу слушать.

Убираю сумку и снова целую Кроху. Хватаю руками за талию, сжимаю сильно, рычу от эмоций. В порыве не замечаю, как руки ныряют под майку Оли, но она не возражает, а я остановиться снова уже не могу.

Срываю ненужную вещь, она стягивает футболку с меня, мы касаемся голой горячей кожей и оба стонем от долгожданной близости. Тяжело было без жадных поцелуев и прикосновений все эти дни, потому что Олю касаться хочется постоянно, без перерыва на сон и еду.

Кроха дрожит в моих руках, распаляя только сильнее, хватаю её под бедра и несу в спальню, наконец-то предвкушая секс в кровати, а не где придётся. Она кусает мою шею и царапает плечи, сама уже держится с трудом, и я почти сбрасываю её на кровать, чтобы быстро раздеться, потому что терпеть больше нет сил.

Оля стягивает шорты по стройным ногам и садится на край кровати, а когда подхожу к ней и наклоняюсь, останавливает меня, не давая поцеловать.

— Тут стой, — говорит хитро, облизываясь, и обхватывает мои бедра, притягивая ближе к себе. — Хочу, чтобы ты успокоился, — шепчет ведьма соблазнительно, обхватывая ладошкой член, а я все, дохну на месте, сразу голову теряю. Бля-я, это немыслимо.

Она наклоняется и без лишних прелюдий берет его в рот, и я сдержаться не могу, стону, как мальчишка. В волосы рукой зарываюсь, вообще ни хера не соображаю, толкаюсь навстречу бездумно и пытаюсь коньки не отбросить от того, насколько это охуенно.

— Бля-я-я, Крох, пощади, — рычу, когда от удовольствия уже голова кружится. Оля сосёт слишком охуенно, ещё и пальчиками по бедрами и бокам водит, окончательно убивая. Сука… Я труп просто. — Не-не, все, стой, не могу больше, — отрываюсь от Оли, нужен перерыв в несколько секунд, я не хочу кончать ещё, я хочу Олю. — Ты точно ведьма, — наклоняюсь, целуя, и падаю сверху на Кроху, прижимая её к кровати.

Целую шею, губы, на пару минут теряюсь, зацеловывая и зализывая грудь и соски. А Оля стонет, шепчет что-то, волосы до сладкой боли тянет, и я кайфую, что её от нашей близости уносит так же, как и меня. Говорю же, что созданы друг для друга.

— Крох, резинки же нам не нужны больше? — я помню её слова о том, что она на таблетках, но мало ли.

— Не нужны, — на выдохе стонет, и я улыбаюсь. О да. Это снова будет горячо.

Кидаю под бедра Крохи подушку, чтобы кричала погромче от ощущений, притягиваю к себе ближе и толкаюсь внутрь, умирая ещё раз.

И Оля кричит, как я и хотел. Постельное в кулаках сминает, от удовольствия жмурится, глаза закатывает и кричит так сладко, что жить хочется. Теряется в пространстве, я и сам едва ли понимаю происходящее, просто наклоняюсь, целую, толкаясь ещё сильнее, и чувствую острые ногти на своих плечах, оставляющие новые царапины.

— Тош, Господи! — кричит Кроха и выгибается, кончая через пару секунд. — Остановись, прошу, стой! — шепчет обессиленно, дрожа в оргазме, и я замираю внутри, наслаждаясь удовольствием моей девочки. — Боже, я ног не чувствую, остановись, сумасшедший…

— Мы только начали, — хмыкаю, но всё же жду, пока она немного придет в себя.

И мы реально только начали. Потому что я дико соскучился.

Глава 31. Оля

Мне так тепло. Я сплю всю ночь так крепко, словно после пачки снотворного. Но никаких таблеток я не пила, потому что Антон действует на меня лучше любых лекарств. От всего лечит. От израненного сердца, от потухшей веры в мужчин, от плохого настроения и даже от бессонницы. Потому что обнимает крепко и даже спящий меня то в затылок, то в лоб целует.

Утром мне становится очень жарко, хочется проснуться и подышать в открытое окно, выпить воды или ещё лучше принять душ, чтобы избавиться от невыносимой духоты.

Я пытаюсь вылезти из-под одеяла и наверняка Антона, который закинул на меня руки и ноги, заставив умирать от жары, но никакой тяжести не ощущаю. Только жар все нарастает, словно около меня горит камин, и я пытаюсь сделать что-то, чтобы охладиться, но не понимаю, что нужно. Дышу тяжело, даже в груди давит от слишком глубоких вдохов. Внизу живота чувствую какие-то волны, губы пересыхают, и когда наконец-то вырываюсь из лап сна, тут же громко вскрикиваю и выгибаюсь в спине. Потому что нет на мне никакого одеяла и горящего камина рядом, а вот Антошка, удобно устроившийся между моих ног и крепко держащий меня за бедра — есть.

— Антош, что ты… — говорить невозможно практически, с трудом ворочаю языком, в отличие от Ковалёва. Он языком владеет явно получше меня, даже дар речи из-за него теряю.

Он держит крепко, чтобы я не ерзала, и отрываться от своего занятия явно не собирается, а я с уверенностью могу сказать, что это самое лучшее утро за последнюю вечность.

Мне так хорошо, что непроизвольно слезы текут от сумасшедших эмоций, я кусаю себя за палец, чтобы не кричать слишком громко, и, не выдержав, в порыве слишком яркого удовольствия хватаю Антона за волосы, то ли оттолкнуть пытаясь, то ли притянуть ещё ближе.

Он одной рукой хватает меня за грудь и сосок меж пальцев зажимает, а у меня искры перед глазами от контраста нежности и лёгкой боли. Попытки быть тише уходят к черту, я кричу имя самого лучшего мужчины на свете, когда к языку и губам он подключает не менее проворные пальцы, и словно специально не отрывается от меня, убивая окончательно.

— Тош… Тош, боже!

Вскрикиваю и дрожу, словно сижу на электрическом стуле, пальцы ног сгибаются до хруста, а рукой чуть не рву простынь, сходя с ума от сильнейшего оргазма.

Антон пытку не прекращает, медленно двигается ещё около минуты, продлевая моё наслаждение, а потом с улыбкой кота, объевшегося сметаны, поднимается по моему телу поцелуями и, останавливаясь у губ, тихо шепчет:

— Доброе утро, мышка.

Я улыбаюсь наверняка глупо, потому что счастье топит меня без права вырваться на сушу, и целую Антона. Обнимаю крепко, и руками, и ногами, не готова ещё его отпускать, ещё хочу почувствовать его очень.

Давлю ногами на бока сильно, и Антон понимает, переворачивая нас, чтобы я оказалась сверху. Смотрит на меня жадно как всегда, руками кожу на ягодицах сжимает, и вижу, что с трудом держится, чтобы снова все в свои руки не взять, но отчего-то терпит, мне позволяя руководить.

— Между прочим, — говорю, ерзая на бёдрах Антона, ощущая, как сильно он возбужден, — я очень сладко спала.

— А проснулась не сладко? — ухмыляется, спуская по ногам боксеры и тут же толкается в меня снизу, забирая инициативу обратно себе.

— Эй! — возмущаюсь со стоном, надавливая на грудь Антона. — Дай поруководить немножко.

— Ну давай, Крох, — говорит хрипло, и от этого голоса у меня ещё одна волна возбуждения по спине прокатывается, — руководи.

Он убирает от меня руки, закидывая их за голову, и улыбается так нагло, что все волоски на голове дыбом встают. Приподнимаюсь медленно, так же осторожно опускаясь вниз, и Антон рычит, наверняка уже жалея, что разрешил мне побыть главной. А мне хочется поиздеваться немного, так по-женски хочется испытать его выдержку, что я ещё пару минут двигаюсь в критически медленном темпе, сжимая руками свою грудь и тихонько шепча, как мне хорошо с Антоном.

И через две минуты моё главенство заканчивается, потому что зверь внутри Ковалева терпеть эту пытку явно не намерен больше.

Антон переворачивает нас, сжимает мои запястья своими руками и вколачивается сильными рывками, с рычанием обещая отшлепать меня за все издевательства.

А я, в общем-то, совершенно не против.

Поэтому стону, не сдерживаясь, и кусаю губы того, рядом с кем чувствую себя как никогда прекрасно, отдаю ему всю себя без страха, и кончаю одновременно с ним, слившись в сладком поцелуе.

Я хочу начинать так каждое утро.

И только с ним.

* * *

Готовлю самый странный завтрак в жизни, потому что вместо привычных для меня блинчиков, сырников и каши у нас… жареная картошка. Антон попросил, а отказать я ему не смогла. Оказалось, что это одно из его любимых блюд, ну что мне, сложно, что ли?

Пока готовлю, Антон все время крутится рядом, то шлепая меня, как и обещал часом ранее, то кусая и целуя за щёки и плечи. Для полного счастья мне не хватает только маленького почемучки рядом. Его нет второй день, а я уже дико соскучилась.

— Оль, давай сходим куда-нибудь? — спрашивает Антон, с удовольствием поглощая картошку.

— Давай не сегодня? — отвечаю, и заметив недоумение на лице Антона спешу добавить, пока он не надумал себе всякого. — Мне просто нужно ехать за Матвеем. Завтра уже тренировка, нужно успеть на последнюю электричку, чтобы вернуться обратно, а уже обед. Мне через пару часов нужно ехать.

— На какую ещё электричку? — хмурится Антон, как будто я глупости говорю.

— Ну, которая ходит в поселок мамы.

— Я на машине, Оль.

И я застываю. Боже… он сейчас имеет в виду, что… Да ну нет, бред какой-то.

— Поедем вместе, заберём Матвея, и нам не придется никуда спешить. Класс идея? Матвей меня знает, да и доехать с комфортом явно лучше, чем тащиться поздно вечером одной с ребенком на электричке, разве нет?

— Да, но… — я пытаюсь найти эти самые «но», но не нахожу. Потому что, какие но? Он прав. Матвей его знает, и это будет гораздо удобнее и мне, и Матвею. Ему в первую очередь. — У тебя нет детского кресла! — нахожу я один единственный аргумент.

— Вот сейчас доем, — говорит Антон с полным ртом, — и поедем купим. И даже не думай сказать хоть слово, Кроха, мы поедем и купим.

Он прерывает меня как только я делаю вдох, чтобы как раз возразить на его реплику, но послушно закрываю рот под почти грозным взглядом Ковалева. Ладно… Когда-нибудь я привыкну к тому, что он тратит на меня деньги. Наверное.

Через два часа мы действительно едем за Матвеем. На заднем сиденье уже пристегнуто новенькое детское кресло для сына, а по салону разливается музыка и голос Антона. Он всегда подпевает песням, меня дико умиляет эта привычка, и я даже не замечаю, как начинаю мурлыкать в такт его голоса.

Чем ближе мы к дому мамы, тем сильнее меня бросает в дрожь, хотя рука Антона, лежащая на моем бедре, немного успокаивает. Просто мама… боже. Ещё вчера я боялась реакции Матвея на Антона, а уже сегодня переживаю, как поведет себя с ним мама. С ума сойти можно! Мне кажется, мы очень спешим, но в целом я вообще не против. Но мама… это же моя мама, она пару дней назад выносила мне мозг по поводу того, что я должна вернуть Ярослава.

Мы паркуемся у дома и мне становится дико страшно. Антон наклоняется и чмокает меня в нос, пытаясь успокоить, но сейчас мне, к сожалению, это вряд ли поможет.

На дрожащих ногах выхожу из машины и застываю, когда Антон берёт меня за руку.

Он гораздо взрослее меня. Правда. Он не боится ничего, всегда делает всё правильно, знает, что все проблемы можно решить, даже если они кажутся нерешаемыми. А я… а я только бегаю от себя, от него, от этих самых проблем, тем самым создавая только новые. Даже сейчас мне хочется вырвать руку из хватки Антона, чтобы не дай бог не расстроить Матвея и маму. Но не убираю. Потому что знаю, что в этой ситуации прав Антон, а не мои страхи.

И мы входим во двор за руку, и к нам тут же бежит Матвей, который до этого копался в песочнице. Он обнимает меня за ноги и я наклоняюсь, чтобы поцеловать его в макушку и прижать ближе к себе.

— Привет, мужик, — Антон присаживается на корточки и тянет руку Матвею, на что он незамедлительно, снова меня удивляя, отвечает с улыбкой:

— Пливет, музык!

— Здравствуйте, — доносится голос сбоку и я застываю, услышав маму. О боги…

Но теряюсь только я, Антон как всегда удивительно собран. Не знаю, как ему удается это, но мне очень нравится, что он именно такой. Он поворачивается к моей маме, улыбается ей ослепительно, и здоровается, представляясь по имени. Думаю, что ему хочется назвать себя «мужчина вашей дочери», но из-за присутствия Матвея тактично молчит. И вправду идеальный мужчина.

Мама зовёт меня на кухню, чтобы приготовить ужин, практически показательно игнорируя присутствие Антона, но Ковалёв не слишком расстраивается. Он презентует Матвею подарок, который мы выбрали вместе, когда покупали детское кресло, и они вдвоем играют на улице новым вертолетом, сближаясь ещё сильнее.

— Матвей мне рассказывал, что какой-то Антон дарит маме цветы, — говорит мама, когда мы уже накрываем на стол. Долго же держалась, удивительно даже. — Но я даже подумать не могла, что это ребёнок!

— Он не ребёнок, мама, — возражаю, нарезая огурцы, и понимаю, что Антон сделал все для того, что я сама перестала называть его ребёнком. — Он взрослый мужчина.

— Мужчине взрослому двадцать хоть есть? Ещё один сын, Оля. — говорит, хмыкая.

— Ему двадцать два.

— О, ну тогда конечно. Идеально подходит тебе двадцатишестилетней, да?

— Мама, причем тут возраст? Посмотри на него! Он прекрасный мужчина, мама, он радует меня каждый день, признается в любви, любит моего сына! В отличие от папаши, который на этого самого сына забил и приезжает только для того, чтобы поиздеваться надо мной! Ты любишь Ярослава, но его не за что любить, чтобы ты знала.

— Ярослав взрослый обеспеченный мужчина, с которым ты всегда будешь жить в достатке. А он?

— А он меня, как минимум, любит, мама, — меня очень злит этот разговор. Мне хочется отстаивать Антона до последнего, я не хочу даже позволять маме думать о нем плохо. Потому что он слишком много хорошего сделал для меня, чтобы она имела право на него рычать. — И если ты думаешь, что деньги это главное, то…

— То и их достаточно, — говорит Антон с фальшивой улыбкой, входя в кухню с Матвеем. Черт… он все слышал. — Матвей хочет кушать, — он держит его за руку, и малыш кивает, глядя на нас с каким-то подозрением. Они меня оба сейчас взглядом съедят, я клянусь. Мама, блин…

Глава 32. Антон

Мне всегда было интересно, каким образом люди считают, кто уже взрослый, а кто ещё ребенок. Вот Матвей ещё совсем маленький, но он так взросло рассуждает, что я с лёгкостью могу назвать его взрослым парнем. У Матвея взрослые мысли, у него есть трудолюбие, которое не у всех действительно взрослых есть, а ещё правильное понимание многих жизненных ситуаций, которого тоже, к слову, многим взрослым не хватает.

Для Матвея я взрослый мужик, но почему-то все люди пытаются сравнивать меня именно с ним, когда речь идёт о том, что я отныне мужчина Оли.

«Еще один ребёнок». Да Оля такая дурашка временами, что её саму воспитывать нужно и в детский сад водить.

Мне в целом похер, кто там что обо мне думает, но вот только Оле доказал, что я не ребёнок, так другие подключились. А мама Оли это не «похер», потому что я Кроху бросать не собираюсь, а значит и с мамой встречаться придётся часто. И ей доказывать что-то? Не хочу. Захочет — примет какого есть, а не захочет… не знаю. Придумаем что-то.

Ужинаем мы практически в тишине, даже Матвей молчит, а Оля смотрит на меня виновато немного, всем видом показывая, как ей неловко за маму. А я в целом сижу довольный, хотя и бешусь немного. Потому что Оля меня так защищала… Как никто никогда не защищал. Меня это сильнее всего радует. Потому что я ей долго доказывал, что достоин ее, и сейчас слышать, что она на моей стороне, это мёд для ушей и души.

— Кем вы работаете, Антон? — вдруг спрашивает мама Оли, и я вижу, как Кроха закатывает глаза. Ну, ладно, вредная мама не самое страшное, да ведь? И с этим справимся.

— Я хоккеист.

— Самый клутой! — поддакивает Матвей, хлопнув в ладоши, и улыбка сама собой на лице появляется. В целом, я не против быть самым крутым. Приятно, что мелкий на меня так реагирует, Оля готовила меня к чему-то страшному, а на деле мы уже подружились. Пока гоняли вертолёт по двору, договорились сходить в парк аттракционов. Пообещал ему сладкую вату. Надо только у Оли спросить, можно ли ему. А то я наобещаю сейчас…

— Прям самый? — фыркает, скептицизма в мою сторону хоть соседям раздавай.

— Самый, мам. Антон один из лучших игроков, между прочим, — говорит Оля. Опять приятно.

В целом разговор очень… натянуто происходит. И воздух даже тяжелый какой-то вокруг, можно в баночку его собрать и тараканов травить. Ядовитый очень.

— Серьезное занятие, конечно, для взрослого мужчины, шайбу по льду гонять.

— Мама! — нервничает Оля, не выдерживает, а я спокойно сижу. Типичная женщина, которая хочет для своей дочери лучшего. Ничего особенного, хоть и бесит. Попсихую дома, не зря у меня там груша висит.

— Не кричи, Оль, — накрываю её руку своей. Вижу, что за этим движением следит Матвей, но молчит. Треплю его по волосам, чтобы уделить и ему внимание, и он улыбается мне, расслабляясь. Главное «не забирать у него маму», это я усвоил. — Занятие и вправду серьёзное, зря вы так, ваш внук тоже хоккеем занимается. Сил нужно много, через боль часто работать приходится, дисциплина, опять же. Я, конечно, могу на завод пойти, чтобы прям настоящим мужиком быть, но в зарплате слишком много потеряю, чтобы просто звание мужика в ваших глазах закрепить. Хорошо там платят, не волнуйтесь, я и Олю, и Матвея всем необходимым обеспечу не хуже Мудо… не хуже Ярослава, короче.

Говорю о нем, а у самого челюсти сжимаются от злости. Ненавижу мудака за все, что он с Олей сделал, за то, что мелкого обижает. Не понимаю только, почему такая заботливая мать дочери такое чмо желает, вот тут правда не понимаю.

Кусок в горло не лезет больше, сам себе аппетит испортил. Возможно, некрасиво было так резко с будущей тёщей разговаривать, но иначе не смог. Сидеть и кивать на её презрительные взгляды мне тоже не хочется.

Спустя минуту тяжёлого молчания Оля встаёт из-за стола, благодарит маму за ужин и зовёт нас всех домой, потому что на улице скоро будет темнеть, а нам очень далеко ехать.

— Матвею нужно выспаться, мам, у него утром тренировка, — говорит Оля, переодевая пацана в чистое, когда Светлана Анатольевна просит не забирать любимого внука так скоро. Вот с ним рядом совершенно другая женщина. Я ещё, естественно, в круг доверия не вхожу.

— Ула, тлениловка! — радуется Матвей, а потом переводит взгляд на меня, позволяя Оле переодеть ему носки. — Ты будешь помогать мне кататься, стобы я не упал? — спрашивает с такой надеждой, что у меня нет возможности ему отказать, и я киваю, несмотря на то, что тренировка у нас завтра вечером, а у них в девять утра, и ехать придется только ради него. Наберу Саве, надеюсь, он не будет против моих вмешательств в учебный процесс. Возможно, пора закрывать эту лавочку. Если что, будем с мелким в торговый центр на каток ходить, не проблема.

— Все, обуваться, бегом! Пока, мам, нам пора ехать, — Оля холодно с мамой общается, а та уже смотрит менее строго, видимо, чувствует обиду дочери.

— До свидания, Светлана Анатольевна, — стараюсь держать улыбку на лице, хотя, если честно, пока не очень хочется. — Спасибо за ужин, все было очень вкусно, — не вру, и, улыбнувшись ей ещё раз, выхожу на улицу, придерживая двери для Оли и Матвея.

Мелкий усаживается в новенькое кресло, и даже этому подарку, который по факту больше подарок спокойствию Оли и моему кошельку, из которого не придется платить лишние штрафы, он радуется. Мне кажется, подари я ему батарейки или пустую коробку, он бы тоже был рад.

Включаю музыку негромко, Оля садится рядом со мной после того, как о чем-то всё-таки говорила с мамой ещё пару минут, и мы уезжаем, слушая рассказы Матвея об очередной пойманной бабочке. Меня уже посвятили в то, что он любит всю живность на свете, но подарить ему кролика Оля почему-то не разрешила. Странно, конечно.

— Антош, — говорит Оля где-то через полчаса дороги. На улице уже смеркается, а Матвей устает от рассказов и только изредка комментирует, что интересного видит в окно. Кроха кладет руку мне на щеку и поглаживает пальцем, и я поворачиваю голову, целуя раскрытую ладонь. Она видит мое настроение, и я не пытаюсь его прятать. Неприятно, конечно, выслушивать все это, и притворяться, что все зашибись, не хочу. Да и зачем? Оля загрузилась похлеще меня на эту тему. — Антош, не слушай её. Она хорошая, но когда показывает характер, то ей можно смело идти работать в паспортный стол. Она отойдет, правда. Главное, что меня мой выбор устраивает полностью, слышишь?

— Все в порядке, Оль. Просто не очень хочу, чтобы из-за меня ты ругалась с матерью.

— Я найду ещё сто поводов, не волнуйся, — хихикает Оля, и, удивляя меня, на глазах Матвея тянется ко мне и чмокает в щеку. Вау. Вот это было действительно неожиданно.

Оля поворачивается назад, что-то начиная говорить Матвею, но тут же замолкает, расплываясь в улыбке.

— Он уснул, — говорит негромко, и я делаю музыку чуть тише. — Устал гоняться за бабочками, видимо.

Смотрю в зеркало и вижу Матвея, удобно развалившегося в кресле. Он смешно жмурится во сне и причмокивает, и я замечаю, с какой любовью на него смотрит Оля.

И как-то хорошо так… Нет вообще никакого страха, что у Оли есть ребенок. Наоборот, он только улыбку приносит, учит меня многому. Странно вообще, что многих мужиков пугает наличие детей у девушек. Точно не этого надо бояться.

Доезжаем мы довольно быстро, хотя на улице уже кромешная темнота. Матвей так и дрыхнет в кресле, явно не собираясь просыпаться до утра. Паркуюсь у дома Оли и вижу, как она идёт к задней двери со стороны, где спит мелкий.

— Что ты делаешь?

— Его нужно отнести в кровать, — шепчет, отстёгивая ремни.

— Оль, ты не намного больше него, — смеюсь, а Оля фыркает. Ну а я что сделаю? Она не только из-за фамилии Кроха. Мелкая же. — Я отнесу, не волнуйся.

Говорю не волнуйся, а сам переживаю жесть как. Кажется, что беру как-то неудобно, вдруг проснется сейчас… Но всё проходит на удивление гладко. Пацан не просыпается, Оля открывает нам все двери и снимает с сына обувь, прежде чем я укладываю его в кровать.

Как только отхожу от Матвея, убедившись, что он всё ещё спит, начинаю дышать. Блин, дети, всё-таки, это круто.

— Спасибо тебе, Антош, — говорит Оля, когда я возвращаюсь в прихожую и натягиваю кроссовки. Вижу, что Оля устала и сама не прочь лечь и уснуть, а остаться пока не могу. Матвей с утра не факт, что будет рад такому повороту событий. Лучше потерпеть ещё немного. Да и грушу дома поколотить все ещё хочется. — За всё спасибо, — шепчет, поднимаясь на носочки и сладко целуя меня. И снова так хорошо… Она когда меня целует, мне на все в мире проблемы плевать, правда. На то, кто там обо мне что думает, на ещё что-то. Просто похер. Есть её губы, остальные неважно.

— Люблю тебя очень, — шепчу признание в губы, радуясь, что всё у нас налаживается.

Но от поцелуя отрывает звук сообщения на телефоне Оли. Она отстраняется, чтобы заглянуть в смартфон, и, округлив глаза в ужасе, читает мне сообщение от бывшего.

— Олечка, ты зря так со мной поступаешь, — читает она дрожащим голосом и кривится, — мои предложения отклонять нельзя, и все, кто это делает, встречаются с большими проблемами, и я совсем скоро тебе их устрою. Жди сову с письмецом, доброй ночи…

Да сука. Ну вот было же так хорошо, ну какого хера…

Оля смотрит на меня с ужасом, и я обнимаю её, успокаивая. Ещё одна проблема на её хрупкие плечи. И кто-то реально считает эту мразь настоящим мужиком?..

Глава 33. Оля

С того сообщения пошло два дня, никаких намеков на «сову с письмецом», как выразился Ярослав, за это время не было, и я немного выдохнула, решив, что бывший хотел банально меня запугать.

Мы с Матвеем топаем в спорткомплекс, погода хорошая, малыш попросил прогуляться, и я с удовольствием разделяю с ним эту прогулку с мороженым и болтовней.

Матвей заметно расслабился и со мной, и с Антоном. Видимо, понял, что маму никто не забирает, и что к нему самому относятся очень хорошо. Мне до Антона попадались не самые лучшие мужчины… А может, сама таких выбирала. Антона ведь тоже отталкивала сначала, дура такая, а в итоге вот как хорошо с ним все складывается. Бывший, который был после Ярослава, и… эм… и до Ярослава тоже… В общем, оказался таким же козлом! Строил из себя идеального мужчину, а потом заявил мне, что ему комфортнее, когда Матвей остаётся у моей мамы. «Может, он поживет у нее?», предложил он, а я выгнала его сразу же, ещё и пощечину дала. И, казалось бы, тридцать лет мужчине! А толку?

Антону двадцать два, он носится с Матвеем так, как не носился родной отец никогда. Вот вчера, допустим, он приехал в спорткомплекс утром только ради того, чтобы покататься с ним, как тот и хотел. Савельев, кстати, был не против. Матвей был просто счастлив.

Мы с котёнком заходим и видим Савельева с Антоном, они о чем-то разговаривают, и мы нагло подходим ближе, подслушивая.

— И в общем, я тренирую теперь всех вообще, кроме нашей команды, второго тренера мне не хватает. Колос не хочет, а из команды я, как ему, только тебе доверяю. С верхушкой переговорил, остаётся только твое согласие получить, и добро пожаловать в тренерский штат, Антон Юрьевич, — говорит Савельев с улыбкой, быстро на нас зыркая, но не сдавая. Даже Матвей стоит тихонько, прислушиваясь к разговору. — Ну что?

— Да согласен я, конечно, — отвечает Ковалёв, и я чуть не пищу от счастья и гордости. — Кроха тут работает, чаще видеться будем, да и Матвей в команде, мне нет смысла отказываться. Спасибо за доверие, дружище, — они жмут руки, обнимаются и Артем выдает:

— Тогда поздравляю. Как раз подарок тебе на день рождения. Хотел вчера предложить, но подумал, что сегодня приятнее будет.

— Чего? — вскрикиваю, не могу молчать больше. Антон с улыбкой поворачивается и смотрит на нас.

— А я все думаю, когда ж вы скажете, что тут стоите. Делаю вид, что не вижу вас.

— У тебя день рождения? Ковалёв, серьезно?! Ты предупредить не мог? — я психую! Нет, ну кто так поступает?! Ну правда, кто?! Он не мог сказать, что сегодня праздник? Я бы приготовила подарок, торт испекла бы, в конце концов, я бы… да хоть что-то!

— С днём лождения! — находится быстрее меня Матвей, запрыгивая на руки к Антону, и у меня от этой картины все внутри сжимается. Какие они красивые… Как сильно я обоих… — А будет плаздничный толт? — спрашивает сын, тягая Антона за уши.

— Конечно, — кивает Антон и смотрит на меня, продолжая, — мои родители нас сегодня ждут в гости, как раз чтобы кушать торт. Поедем? — спрашивает он, а я в ужасе глаза раскрываю. Матвей конечно обещает, что мы приедем, ради торта-то хоть на край света. А я боюсь! Позавчера Антон познакомился с моей матерью, и знакомство это было далеко не самым приятным, а сегодня он хочет, чтобы я познакомилась с его родителями? О боги. Это кошмар какой-то.

Стою, вся охваченная ужасом, пока Антон опускает Матвея на пол и говорит бежать ему в раздевалку, потому что лёд свободен на целый час по причине того, что фигуристы, занимающие это время, уехали на соревнования, и они могут покататься только вдвоем. Матвей убегает дико довольный — кстати, на новые коньки, что подарил Антон, он чуть ли не молится, — а Ковалёв берет меня за руку и как куклу тащит в мой кабинет подальше от любопытных глаз.

— И что за вселенский ужас на лице, Оль? — спрашивает, когда оказываемся за закрытой дверью.

— Я… ты… родители, серьёзно? — не могу связать и двух слов, настолько я в панике.

— Да, Оль, я, ты, Матвей, мои родители, — он открыто надо мной посмеивается, засранец, пока я тут по кусочкам себя собрать пытаюсь. — Не волнуйся, Оль, они давно знают и о тебе, и о Матвее, и уже вас любят и ждут. И нет, моя мама не будет называть тебя старой каргой, которая его маленького сыночка приворожила. Моя мама младше отца на девятнадцать лет, и поверь, и ему, и ей, плевать на все разницы в возрасте. Веришь?

Киваю. Верю, конечно, но страшно же! Как он так спокойно ехал к моей маме? Отсыпьте храбрости немножко, мне очень надо, пожалуйста…

— Мы не торопимся? — спрашиваю, наверное то, что волнует меня больше всего. Хотя сама понимаю, что это самый идиотский вопрос, который я могла задать. — Нет, стой, не отвечай. Всё в порядке, просто волнуюсь.

Тяну руки ко все ещё самому лучшему в мире мужчине и обнимаю его. Тянусь за поцелуем, пытаясь унять дрожь в коленках, и шепчу в самые губы:

— С днём рождения, любимый.

И его улыбка делает этот день праздничным и для меня тоже.

Он целует меня крепко, на руках кружит недолго, но потом убегает, потому что волнуется, что Матвей ждёт его уже очень долго.

А я, как маленький шпион, прокрадываюсь на трибуны туда, где темно и меня точно не будет видно, и наблюдаю за двумя самыми любимыми мужчинами в моей жизни.

Антон очень хорошо ведёт себя с Матвеем, я доверяю ему ребенка на сто процентов, хотя сделать это для меня сложнее всего на свете. Просто… Я сама не знаю, как у Антона получается это, правда. Но он уже так глубоко в сердце, что это всё выходит без лишних прелюдий. Я просто знаю, что Матвей с ним в безопасности, и этого мне достаточно.

* * *

Вечером мы едем к родителям Антона, и я ощущаю себя маленькой девочкой, которая готова расплакаться перед первым походом в школу.

Страшно ли мне? Безумно!

Хоть Антон и сказал, что его родители знают обо мне и Матвее, и что они совершенно не против наших отношений, все равно страшно. Я не могу никуда деть свои эмоции, они просто есть, не избавиться.

Мы едем недолго, я всю дорогу снова наслаждаюсь пением Антона, болтовнёй Матвея и запахом одеколона моего мужчины. Это, кстати, мой подарок. Заказала доставку экстренно, потому что о празднике узнала слишком поздно для того, чтобы бегать по магазинам и выбирать сюрприз. Антону запах понравился, а мне было так приятно дарить ему это… До этого только он заваливал меня подарками, а тут это сделала я, и это оказалось так круто, что мне захотелось ещё и ещё. Жаль, что из-за долга отца приходится экономить, я бы с удовольствием подарила и Антону, и Матвею весь мир. Малыш, кстати, нарисовал Антону открытку, пока тот был на тренировке. Помогла ему подписать и подарили вместе, Ковалёв чуть не растаял, я никогда его таким милым не видела.

И в очередной раз чуть не умерла от того, как хорошо эти двое поладили. Мы даже практически не скрываем отношения перед сыном, и вопреки моим страхам Матвей не закатывает истерик по этому поводу. Снова заслуга Антона. Он пообещал, что не заберёт у него маму, и свое обещание выполняет. Мне даже иногда кажется, что у меня отбирают сына, если честно, так много времени они проводят вместе. Но меня только радует. Чем ближе они друг к другу, тем мне спокойнее.

И страха, что Антон может куда-то деться и разбить малышу сердце у меня тоже нет. Он дал мне слишком большую уверенность в том, что мы ему нужны.

— Идём знакомиться? — спрашивает Антон с улыбкой, паркуясь у большого красивого дома, и мне внезапно хочется сбежать подальше и спрятаться, чтобы меня никто не видел. Я даже почти говорю «идите без меня», но вовремя понимаю, что отпустить сына без мамы идея мягко говоря так себе.

Матвей безумно послушно берет Антона за руку, а тот несёт букет для мамы, и я плетусь сзади своих мужчин, все ещё думая о том, что надо делать ноги, пока есть время.

Но времени нет.

Дверь дома открывается, и перед мальчиками с улыбкой показывается невероятной красоты совсем молодая женщина. Если бы я не знала, что это мама Антона, я бы подумала, что она старше его максимум лет на десять.

Она обнимет сына, целует его в щеки, принимает букет и говорит поздравления, а потом садится на корточки, знакомясь с Матвеем, пока я все ещё по-детски прячусь за спиной Антона, держа в руках коробку с фруктами, точно такую же, как дарил мне он. Она бесподобна.

— Олечка? — вдруг спрашивает мама Антона, поднимая на меня взгляд, и я киваю с улыбкой, немного отгоняя страх. — Какая красивая!

Меня обнимают, целуют в щеки, благодарят за ягоды, и так тепло становится… Чего я боялась? Наверное, чего-то примерно такого же, как было с моей мамой.

Но здесь все совсем иначе.

Матвею рады как родному, ему сразу презентуют какую-то новую игрушку и малыш увлекается распаковкой коробки добрых полчаса, не подпуская никого, кто пытается оказать помощь.

Отец Антона довольно взрослый мужчина, я помню о разнице в возрасте. Он явно строже чем мама, серьезнее, немного хмурее, но ни на йоту он не менее прекрасный человек, чем Ирина Викторовна.

День рождения проходит просто замечательно. Родители накрыли огромный стол, приняли и меня, и Матвея просто замечательно, что я, отлучившись в туалет на пару минут, с трудом могу сдержать слёзы от всего этого великолепия.

Я никогда не думала, что чужие люди могут показаться родными за пару часов, но семья Антона разрушила все мои старые мысли и догадки.

Я давно хотела увидеть тех людей, которые воспитали такого замечательного сына, и я поняла, почему он вырос именно таким. Он жил в любви, согласии, внимании и ласке. Они поддерживают его во всем, это видно во всех движениях, во всех взглядах, в разговорах. Мне даже по-доброму немного завидно, потому что у меня такого практически никогда не было. Отец в целом был не лучшим человеком, а мама была на моей стороне чаще при чужих людях, а дома всегда находила, за что уколоть меня. Семья Ярослава меня вообще никогда не любила, будучи уверенными, что я вышла за их сына только из-за денег.

Но тут появился Антон. Сам солнышко ясное в моих темных днях, так ещё и с семьёй такой прекрасной, в которой тепло и уютно, как у себя дома.

Поздно вечером мы собираемся домой. Матвей уже очень устал, потому что Ирина Викторовна и Антон играли с ним во все, что только, возможно, да и вообще на улице уже почти ночь, а нам ещё нужно доехать, у моих мужчин завтра сложные тренировки, нужно хорошо выспаться.

Когда мы собираемся, звонит телефон, и у меня холодеет все внутри, стоит мне увидеть на экране имя бывшего. Я не блокирую его, потому что это просто бессмысленно…

Незаметно проскальзываю за дверь и опираюсь на перилла уличной веранды, с новым страхом поднимая трубку. Черт… я не хочу знать, что он мне скажет. Я не хочу.

— Да?

— Олечка, милая, ты берешь трубку слишком долго, — говорит тот, кого я когда-то считала хорошим человеком и замечательным отцом, — ты ждала меня, признайся? У меня для тебя новость. На днях тебе придёт повестка в суд. Будь добра не игнорировать ее, хорошо? Меня нельзя игнорировать и ты это знаешь.

— Какой суд? — у меня холодеет все внутри. — Что ты несёшь?

— Я подумал, что Матвею будет лучше, если он будет жить со мной, — отвечает Ярослав и я падаю в рядом стоящее кресло, не веря своим ушам.

— Ты… что?

— Ну сама посуди! Квартиры у тебя нет, живёшь ты на съемном жилье, машины нет, график работы такой, что тебе приходится таскать ребенка с собой. Более того, на тебе огромный долг в больше чем полмиллиона рублей, и поверь, для суда я достану людей, которые подтвердят этот факт. Ты мать-одиночка, у которой ничего нет, Олечка, суд встанет на мою сторону при любом раскладе. Тем более, что у меня есть там небольшие связи.

— Что тебе нужно? — рычу, понимая, что ненавижу его всей душой. Всем сердцем.

— Возвращайся ко мне, Оль. Вместе с Матвеем. Вы оба будете счастливы со мной, а если нет… Жди повестку. И помни, что суд этот тебе не выиграть.

Он бросает трубку, а у меня внутри холодеет всё. Сердце стучать перестает, лёгкие в спазме сжимаются, страшно так сильно, что немеют пальцы. За что мне это все?

— Крох, ты в порядке? — выходит Антон, присаживаясь ко мне. Пытаюсь придать себе человеческий вид, но у меня не получается. Мне так страшно…

Качаю головой. Я совершенно не в порядке, я точно не в порядке!

— Поехали домой, пожалуйста, — хриплю, в потом стараюсь взять себя в руки, чтобы попрощаться с прекрасными родителями Антона, и беру за руку Матвея, усаживаясь с ним на заднее. Боюсь отпустить даже на пару секунд. От одной мысли, что его могут забрать, кровь в жилах стынет.

Что мне делать?..

Глава 34. Антон

Мы едем в абсолютной тишине. Мелкий снова быстро засыпает в машине, и я даже музыку не включаю, потому что не до нее как-то.

Оля пока не делится со мной тем, что произошло, и я не пытаю ее, пока мы в машине с ребенком, но она настолько убитая, что догадаться не сложно: случился пиздец.

Зуб даю, в этом замешан бывший, который ещё пару дней назад кидал какие-то тупые угрозы. Интересно, на что ему хватило ума? Он доводит мать своего ребёнка собственными руками, думает, что у него кости не ломаются? Я скоро забью на просьбы Оли не лезть к нему и размажу по стенке, потому что уже ни в какие рамки не лезет происходящее. Оле плохо, мне не лучше, Матвей все чувствует, волнуется.

А Оля молчит, даже не плачет, только пустым взглядом в окно смотрит, как будто у нее душу вырвали и она не чувствует нихера, и держит спящего Матвея за руку.

Приезжаем к ней, я снова отношу Матвея в кровать, и он снова не просыпается, что мне только на руку.

Оля стоит у окна на кухне, подхожу к ней сзади, обнимаю за талию крепко, прижимаю к себе, и чувствую, как она дрожит. Мы стоим так минуты две, а потом до слуха доносится всхлип. Ну твою мать.

— Оль, — разворачиваю Олю и заглядываю в глаза полные слёз, глажу пальцами щёки, — что произошло?

— Я не знаю, как даже воспроизвести это всё, — её голос хрипит, сама она трясется ещё сильнее, чем минутой ранее, кусает губы и заламывает пальцы, так сильно нервничает. — Вообще не понимаю, как рассказать тебе это все.

— Если не доверяешь мне, Оль, то…

— Звонил Ярослав, — прерывает она мою фразу, взглянув хмуро. Доверяет, видимо. Уже хорошо. — Он сказал, что хочет забрать у меня Матвея, — голос Оли срывается, она всхлипывает и закрывает лицо ладонями, пытаясь дышать глубоко и не плакать. Твою мать. Просто твою, сука, мать. Что он себе возомнил?! — Сказал, что на днях придет повестка в суд, и что его точно не выиграть, потому что мать одиночка без жилья, транспорта и с огромным долгом явно не приоритетный родитель на фоне обеспеченного Давыдова.

Я непонимаю, что чувствую, но среди миллиона эмоций явно преобладает злость. Я злюсь на мудака Ярослава за то, что он ведёт себя так со своим ребенком и его матерью, и злюсь на Олю за то, что когда-то давно дала ему второй шанс, позволив почувствовать ему вседозволенность.

Беру руки Оли в свои и сжимаю крепко ледяные пальцы. Хочу видеть её лицо. Она старается держаться, но сама чуть не в истерике заходится. Когда я увидел Олю впервые, решил, что она сильная и независимая стерва. На деле она очень ранимая маленькая девочка, которая устала от всех проблем.

— Оль, тихо, не рыдай! Кто ему отдаст его? Ты мать, Матвей тебя любит, его никто не заберёт, слышишь?

— У него связи, — говорит, всхлипывая и с трудом дыша, — у него везде связи, он сделает так, что заберут, потому что все действительно против меня.

— Нахер ему это надо?

— Хочет, чтобы мы к нему вернулись. Сказал, что тогда сразу же всё прекратит.

Кроха заходится в рыданиях ещё сильнее, а у меня каждая вена злостью наполняется. Хочется найти его и бить, пока все зубы не вылетят, и в следующий раз, когда мы встретимся, я обязательно так и сделаю.

— Так, — сжимаю зубы, стараясь оставаться адекватным. Я Оле сейчас таким и нужен, достаточно её истерики, кто-то должен быть с холодным умом, — спокойно, Оль, мы что-нибудь придумаем. Если ты, конечно, не собираешься к нему вернуться, — на последней фразе мне в грудь врезается маленький кулачок, что служит красноречивым ответом на дурацкие предположения. — Ну всё, всё, решим, маленькая моя, все решим, — притягиваю плачущую Кроху к себе и обнимаю крепко, стараясь защитить от всего мира хотя бы объятиями. Хотя я любыми способами готов. И мы действительно обязательно придумаем что-нибудь. Ярослав не единственный, у кого есть связи. И хоть я не люблю обращаться за помощью к отцу, думаю, в этом вопросе он мне не откажет. — А теперь давай умоемся и будем спать, Оль, нам утром на работу.

Стараюсь её отвлечь, помогаю умыться, а потом рассказываю всякую чушь, поглаживая её по спине, пока она не засыпает. А мне не спится до самого рассвета, я гоняю в голове кучу мыслей, пытаясь поймать правильные, которые помогут нам с Олей в этой истории. Я не брошу ее, конечно, и оставить в одиночку решать проблему тоже не посмею.

Бывший явно взбесился из-за того, что я у Оли появился. Значит, мне и проблему решать.

* * *

Утром просыпаемся от топота босых ножек, и, открыв глаза, оба видим на пороге комнаты удивленного и сонного Матвея.

Оля порывается вскочить, но я останавливаю ее, не давая встать, и только ближе к себе прижимаю. Пора заканчивать этот спектакль, Матвей взрослый мужик, все понимает. Да и ситуация сейчас такая, что нам лучше заявить об отношениях, а не скрывать их.

Мелкий стоит и смотрит на нас, хмурится, сам себя понять пытается, а когда я откидываю уголок одеяла и приглашаю его запрыгнуть к нам и полежать ещё минут десять, он тут же с улыбкой срывается с места и плюхается между нами, обнимая и Олю, и меня.

Одной проблемой меньше.

Я не настроен на эмоции сейчас, в голове только расчеты и планы, но смотрю на Олю и сердце все равно немного тает. Наше первое утро на троих ей явно по духу несмотря на все страхи и переживания, потому что мягкая улыбка все равно на губах расцветает, когда мы с мелким с аппетитом съедаем тёплые сырники.

Обнимаю Олю, целую, шепчу Матвею, чтобы был сегодня с мамой особенно нежным, а сам думаю. Без остановки думаю, голова даже начинает болеть, когда садимся в машину, чтобы поехать в спорткомплекс.

Оля снова садится к Матвею, она мало разговаривает, закутанная в кокон страха, зато очень много думает и временами заметно сдерживает слёзы. Ситуация подкосила всех нас, даже Матвей не болтает без умолку, но я точно знаю, что мы справимся со всем этим пиздецом. Я же знал, что легко не будет, и отступать теперь не собираюсь.

Мы подъезжаем к спорткомплексу и я чуть не въезжаю на парковке в рядом стоящую машину, потому что у входа во дворец стоит… Ярослав. Серьёзно?! Ему хватило наглости припереться сюда после всего?

— Антош, — говорит Оля, когда я отстёгиваю ремни на кресле Матвея, — пожалуйста, только не трогай его. Дай мне с ним поговорить, я тебя очень прошу.

— Оль, сколько я должен хавать это и не трогать его?!

— Только сейчас, пожалуйста…

Сука! Снова злюсь, но пока послушно иду с Матвеем и Олей ко входу, навстречу этому уроду. Я уже могу считаться подкаблучником? Кажется, да.

— Что тебе нужно? — шипит Оля, как только мы подходим к нему. От страха и слез не осталось и следа, она злится и нападает, как кобра, идеальная женщина.

— Олечка, ну к чему этот тон? Я пришёл взять сына на прогулку. Я же отец, всё-таки, — мудак мерзко улыбается, крутит в руках телефон, и бесит так, что кулаки чешутся.

Оля, конечно, не отдаст Матвея. Я практически мысли ее читаю, наверняка ведь думает, что он может забрать мелкого и не привезти назад.

Но Оля поступает круче. Она не отвечает сама ничего, она смотрит на Матвея и дельно спокойным голосом спрашивает у него, хочет ли он погулять с папой.

Мелкий хмурится, смотрит на нее, на него, даже на меня, словно пытается прочитать на лицах каждого из нас правильный ответ, но всё-таки выдает то, что на душе у него самого:

— Не хочу! — Оля выдыхает в облегчении, да и у меня словно камень с души, но вот Ярослава ответ явно не устраивает. Он злится. Он очень сильно злится. — Ты ко мне давно не плиходил, опять меня блосил! Я никуда не пойду с тобой, я пойду с Антоном на тлениловку, — добивает горе-папашу Матвей, а я кайфую от выражения лица Мудослава. И вижу, что Оля тоже.

Один жирный минус в копилку папаши на предстоящем суде: ребенку он больше не нужен. У Матвея травма с тем, что его бросают, конечно он не будет прощать отца каждый раз, он ещё слишком мал.

Беру Матвея за руку и завожу в спорткомплекс, потому что дальнейшие разговоры явно не для его ушей. Не хочется оставлять Олю наедине с этим козлом, но в ситуации, когда в руках двое, приходится выбирать.

Но меня спасает рыжая. Ума не приложу, что Даша делает в комплексе, надеюсь, что она пришла не ко мне, но я подлетаю к ней, вручаю ей Матвей, бормочу что-то, чтобы никому его не отдавала, и вылетаю обратно на улицу, собираясь спасать Олю.

Но ведьма в спасении точно не нуждается, а меня гордость берет за то, как рьяно она отстаивает свое, как будто бы не тряслась и не вытирала слёзы все утро. Я вижу её решительность, но успеваю услышать совсем немного.

— И мне правда плевать на все твои связи, Ярослав, если нужно будет, я его увезу туда, где ты никогда не найдешь, тебе ясно? Я не отдам его тебе. Отстань от нас, найди себе девушку и забудь о том, что когда-то у тебя была семья, ты услышал меня?!

Она шипит это ему в лицо и разворачивается, чтобы уйти, но замечает меня. Стоит пару секунд, думает, а потом опускает голову и заходит внутрь, явно давая мне зелёный свет на все, что я хочу сделать.

И жаль, что устроить мордобой на территории спорткомплекса мне нельзя, но я догоняю Мудослава на парковке и всё-таки выпускаю на нем пар, пару раз попав в солнечное сплетение и один раз в челюсть до приятного хруста.

— Ты бы и правда не лез больше, дружище, — хлопаю его по плечу, когда он пытается отдышаться, согнувшись почти пополам.

— Я тебя посажу, — кряхтит Ярослав, прощупывая пальцами челюсть, — и Матвея заберу всё равно!

— Ну, попробуй, — усмехаюсь, и, потерев кулаки, ухожу в спорткомплекс к Оле и Матвею.

Он не посмеет.

Глава 35. Антон, Оля

— Пап, привет, — сегодня утром я проснулся раньше Оли и Матвея, написал им записку, что люблю, и поехал по делам. Вчерашний день облегчения ситуации не принес, вечером Мудослав снова терроризировал Олю сообщениями, но теперь обещал не только забрать Матвея, но ещё и упечь меня в тюрьму, а саму Олю чуть ли не на коленях заставить ползать перед ним, умоляя о прощении.

Ну-ну.

Я, конечно, допустить всего этого не могу, именно поэтому нужно делать все как можно быстрее. С тренировки отпросился, Олю тоже отпросил, пришлось правда рассказать Палычу всю ситуацию, но он вошёл в положение и лишних вопросов не задавал. Просто не хочу проблем ещё и на работе, поэтому иногда секретной информацией приходится жертвовать.

— Заходи, сын, — я приехал к отцу на работу, такое случается раз в вечность, но выхода сейчас другого нет, — присаживайся. Что случилось?

— Нехороший человек случился, пап, слушай, короче.

Рассказываю ему всё об этом Ярославе и об угрозах, о страхах Оли и о том, что допустить этого я, конечно, не могу.

— Носит же земля таких, — злится отец, когда рассказываю все до конца. — От меня что требуется?

— Пока только консультация. Ты в этих делах явно больше меня понимаешь. Если мы выплатим долг, у него будет меньше рычагов давления на Олю в суде, правильно?

— Да, но если он и правда такая шишка с кучей связей, то нужно сделать так, чтобы суд не мог вообще к ней придраться. Закон обойти можно любыми деньгами, но даже если вы захотите подкупить кого-то, он даст явно больше. Именно поэтому нужно сделать так, чтобы он не мог ничего купить. Понимаешь?

— Ей нужно жилье, так? — пытаюсь понять, к чему клонит отец.

— В идеале, конечно. Мать-одиночка с жильем это уже лучше, чем ничего.

— А если она будет замужем? Все равно мать-одиночка?

— Ну, пока документально этот Ярослав является отцом, любой муж будет просто сожителем, даже не отчимом, но если сожитель нормальный мужчина с чистым личным делом, то это тоже может стать плюсом в суде. У тебя чистое личное дело? — отец смотрит на меня с прищуром, а я не знаю, что ответить. До вчерашнего дня было да.

— Пару раз ему припечатал вчера, не знаю, дошло ли дело до полиции, — закатываю глаза, но отец только ухмыляется. Сам бы треснул, я точно знаю.

— Если он всё-таки написал заявление, дай мне знать, позвоню дяде Мише, замнем.

Дядя Миша — это мой крестный, подполковник полиции, хороший мужик, своих не бросает.

Мне всегда было неловко просить помощи у отца, но сейчас с ним комфортно как никогда раньше.

— Пап, и… Там бабушка мне дом оставила в поселке за городом, ты говорил, сосед всё заглядывается на него…

— Поехали, сын, — отец встаёт из-за стола, похлопав меня по плечу. — Света, я отъеду на пару часов, все вопросы к заму, — говорит он секретарше, и мы выходим на улицу, прыгая в мою машину.

Оля

Антона нет с самого утра, он не берет трубку и не читает сообщения, и только его записка, оставленная на тумбочке, не даёт мне сойти с ума от страха и нервов.

Я не знаю, куда он уехал, надеюсь только, что с ним все в порядке, но в груди все равно какая-то тяжесть и страх, что Ярослав мог сделать что-то плохое с ним.

Мы с Матвеем завтракаем, счастье, что у него нет сегодня тренировки, а своих детей я на день могу оставить в надёжных руках Артёма. Просто идти куда-то вдвоем сейчас правда страшно, мне и каждый стук в подъезде отдается болью в сердце. Потому что кажется, что сейчас войдёт Ярослав, заберёт у меня Матвея, и я ничего не смогу с этим сделать, хотя я уверена, что даже если так будет, то я смогу решиться хоть на убийство, но ребенка своего не отдам.

Примерно к полудню ожидание становится настолько невыносимым, что мы с Матвеем, все же решившись, вызываем такси и уезжаем к маме. Какой бы характерной не была моя мама, с ней всё-таки будет проще, да и Матвей там явно в большей безопасности. Мне плевать даже на то, что такси в такую даль стоит очень дорого, уже на все плевать, я просто хочу почувствовать спокойствие, хотя бы немного…

— Олечка, что случилось? — выбегает мама на улицу, когда мы заходим во двор. Она видит, что мне тяжело и страшно, поднимает Матвея на руки и заводит нас в дом. Я же говорила, она хорошая… Просто пережила многое.

Я рассказываю маме все, как есть, не утаивая. В красках описываю, какой её любимый Ярослав козел, и что он обещает забрать Матвея.

— Что он собирается?! — кричит мама. — Да я лично ему руки вырву, если только посмеет прикоснуться к моему внуку! Скотина. А я его ещё защищала.

— А я говорила тебе, что он козел, — шепчу с улыбкой, потому что реакция мамы всё-таки немного забавляет. Мне здесь хорошо, ничего не страшно, но вот пропажа Антона покоя совсем не даёт. Все в груди болит, даже Матвей уже три раза спросил, куда делся Антон и как скоро он придет. Хотела бы я знать, малыш…

— Ты и про Антона своего говорила, что он взрослый мужчина, — фыркает мама. — А в итоге что? Проблемами запахло, так хвост поджал и нет его? Сидишь телефон гипнотизируешь, вижу же. Ничего, забудь, мужики — самые ненадёжные люди.

Я не слушаю маму, отвечать ей тоже не хочу, хотя она упорно до самого вечера специально колет меня тем, что Антон не берёт трубку, и что он наверняка сбежал от такой проблемной меня куда подальше.

Но я об этом не думаю. С недавних пор я слишком сильно доверяю Антону, чтобы думать о нем так. Я просто волнуюсь, что с ним могло что-то случиться, вот и всё.

Но где-то часов в восемь, когда Матвей купается в ванной с уточками, а мама параллельно читает ему сказки, на телефон приходит сообщение, от звука которого я чуть не роняю кружку с кофе, все же немного пролив на себя горячий напиток.

Антон: вы дома?

Господи… всего два слова, а дышать сразу легче становится. Если пишет, значит живой, все остальное вообще неважно!

Отвечаю, что у мамы, и Антон пишет, что скоро будет, и у меня тепло в груди от этого разливается. То ли плакать снова хочется, то ли танцевать от облегчения, я сама не знаю, эмоции в последнее время просто сумасшедшие, особенно последние четыре критических, во всех смыслах слова, дня. Не было бы менструации, решила бы, что беременна, потому что реву постоянно, но это банально нервы и расшатанная психика от всего происходящего, вот и всё. Слава богу сегодня всё закончилось, иначе я бы вообще тут в истерику впала.

Когда слышу звук колес, выбегаю на улицу и запрыгиваю на шею Антона, вцепившись руками и ногами так крепко, словно он может превратиться в привидение прямо сейчас.

— Я не знаю, где тебя носило целый день, и я очень хочу тебе треснуть за то, что пропал и заставил волноваться, но я слишком рада, что ты вернулся живой и здоровый, поэтому тебе повезло, — бормочу Антону в шею, пока он смеётся и тащит меня в дом, повисшую на нем как обезьяну. Я просто не могу его сейчас отпустить, не могу и всё.

В гостиной, куда мы заходим все в той же позе, уже сидят мама с Матвеем, и малыш бежит к Антону, как только видит его, и мне приходится уступить место сыну и слезть с Ковалева, хотя делать этого совершенно не хочется.

— Здравствуйте, Светлана Анатольевна, — говорит Антон с улыбкой, растрепывая сидящему на руках Матвею волосы.

— Где носило тебя?! — всё-таки немного злюсь. Он заставил поволноваться, до сих пор сердце колет. — Я звонила миллион раз.

— Мама, не кличи на Антона, — просит маленький защитник Ковалева, и я закатываю глаза. Спелись. А я ещё волновалась, что он не примет его. — Где ты был? — спрашивает сын.

— Я делал одно очень важное дело. Оль, скажи пожалуйста, какого размера у тебя долг? — внезапно спрашивает Антон, и я застываю на месте, спиной ощущая такой же ступор мамы. Зачем ему…

— Антош…

— Сумму скажи, пожалуйста, я другого не прошу. Сколько осталось выплатить?

— Шестьсот пятьдесят тысяч, а… — я не понимаю, что происходит, просто стою столбом и пытаюсь вникнуть в происходящее.

— Тогда утром заедем в банк и переведем куда надо эти деньги. И больше никаким долгом шантажировать тебя Мудослав этот не сможет.

— Откуда? — срывается с губ шепотом, слышу, как ахает мама, сама чуть в обморок не падаю от переизбытка чувств.

— У меня был дом, от бабушки остался, но жить я в нем не собирался никогда, вот и случай продать нашелся, сосед давно на него заглядывался, поэтому удалось быстро продать, с документами отец решит, — он говорит это так просто, словно продать дом, чтобы отдать чей-то долг, это раз плюнуть. Как будто он каждый день продает дома. Да он с ума сошел! Это невозможно! Продать дом, который остался от бабушки, чтобы отдать мой долг… Это уму непостижимо. Это неправильно. Я не имею права принимать эту помощь, это слишком…

— Ты с ума сошел, Антон, это не… Я не могу.

— Я не спрашивал, можешь ли ты, Крох, — он ставит на пол Матвея и подходит ко мне с объятиями, как обычно защищая этим от всего мира. Сто раз говорила, что с ним ничего не страшно, и еще раз скажу, потому что это действительно так. — Мы просто поедем утром в банк и закроем этот долг, понятно?

— Господи, Антон, — всхлипывает сзади мама, не сдерживая слез. — Это ведь долг моего бывшего мужа, я даже не представляю, как могу отблагодарить вас за то, что вы для нас сделали.

Ну вот, ещё одно растопленное от лучей Антона женское сердце.

— А есть чё покушать? Будет отличной благодарностью. Голодный, как волк, — говорит Антон с улыбкой, понимая, что отныне в глазах моей мамы он тоже самый лучший мужчина. Точно как и в моих.

Глава 36. Антон

Оля молчаливая снова, но теперь её молчание больше задумчивое, чем грустное.

Мы едем домой вдвоем, потому что Матвей попросился остаться у Светланы Анатольевны, а она в свою очередь обещала прибить каждого, кто посмеет сунуться на территорию этого дома. Но почему-то я уверен, что никто не сунется.

Тренировка у Матвея завтра вечерняя, и мама Оли вызвалась привезти Антона сама, но во избежание всяких проблем, которые мы ещё до конца не решили, договорились, что поедет она на такси до самого спорткомплекса.

Она и нам предлагала остаться, но завтра на работу, а добираться полтора часа с самого раннего утра не хочется совсем.

Я чувствую себя замечательно. Моя женщина не будет больше ограничивать себя во всем, чтобы отдать долг своего нерадивого папаши. Решить эту проблему оказалось не так уж и трудно, зато мне лично дышать стало легче. Кроха немного дуется. И все ещё много думает. Смотрит на меня иногда, пока едем, улыбается легонько, и возвращает взгляд в окно.

Я везу её к себе. Впервые. Хочу почувствовать, каково это, когда любимая девушка в твоём доме. Хочу, чтобы она наводила там свои порядки, вешала дурацкие шторы и расставляла цветы по всем свободным углам. Хочу, чтобы выбрала нам постельное, заставила всю ванную своими баночками и отобрала у меня половину шкафа, а то и больше, раскладывая свои вещи. Засыпать с ней и просыпаться хочу, таскать кусочки еды, пока она готовит, и нагло врываться в ванную. Хочу слушать, как она Матвею сказки читает на ночь, а может и самому почитать, а ещё хочется просто жить спокойно всем вместе, чтобы никто на пути не вставал, вот и всё.

Отец спросил меня, не жалею ли я обо всём. А я не жалею. Зачем? Кроха у меня самая классная, Матвей у нее крутой пацан, а проблемы… да у всех проблемы. У кого их нет? Ребенка бояться должен? Так не боюсь. Ничего не вижу страшного и плохого в том, что у Оли есть ребенок. Мне кажется, это даже круто.

— Оль, приехали, — она задремала, пока ехали, и я осторожно бужу ее, открыв дверь. У нее такие качели эмоциональные, удивительно, почему она не дрыхнет сутки напролёт от таких стрессов.

— Мы к тебе? — потирает глаза. Смотрит по сторонам, что район не знакомый, глазами хлопает.

— Ты против?

— Как я могу? — она улыбается, а я в улыбке этой тону безвозвратно, беру Кроху за руку и веду её в подъезд, и у нужной двери вручаю ключи. Вторые. Это я тоже сегодня сделать успел.

— Мой дом — твой дом и все такое, — говорю, надеясь, что она не рухнет в обморок от всех эмоций сегодняшних. — Твои ключи, Оль, и ты, и Матвей, можете чувствовать себя здесь как дома, а ещё лучше перебирайтесь ко мне и пусть это на самом деле будет вашим домом.

Оля дрожит, опять чуть не плачет, открывает дверь с моей помощью и заходит внутрь, осматриваясь. У меня не супер квартира, хоть и ремонт есть, но пустовато. Холостяцкая, в общем-то, ничего особенного. Зато трёшка. Тоже от бабушки, кстати, досталась. Повезло мне, походу, что я единственный внук. Сделал ремонт здесь и съехал почти сразу как восемнадцать стукнуло.

Смотрю на Кроху, как она сжимает ключи в руках и проводит кончиками пальцев по стенам и поверхностям. Ходит медленно, все осматривает, всего касается, изучает как будто.

— Здесь очень пахнет тобой, — вдруг выдает, когда очередь доходит до кухни.

— Это от меня жратвой несёт, да? — улыбаюсь и подхожу к Оле, обнимая её со спины. Обожаю так делать. У меня весь мир замирает, когда мы вот так вот стоим. Она в окно смотрит, а я на неё, идиллия.

— Да не на кухне, а в доме, дурачок ты, — улыбается наконец-то и поворачивается в моих руках, — в каждой детали тебя вижу. По груше понятно, почему костяшки сбитые вечно, по постели, на которой кавардак, видно, что ты спешишь вечно куда-то с утра, а по женским трусикам в ванной заметно, что до меня ты не слишком-то и скучал здесь.

Чего-о-о?

Бля, ну это залёт. Это очень конкретный залёт. Какие трусики?! Тут уже черт знает сколько никаких девчонок не было, Даша последний раз и то… Бля, а не так уж и давно, просто столько всего случилось, что я за временем не успеваю. Бля, ну Даша-растеряша, ну кто так подставляет-то! Чё за дела, блин! Как я не заметил-то их за все время, не пойму?

— Оль, это вообще не то, что ты думаешь, это было до тебя, честно, я тебя как увидел, так сразу влюбился и её выгнал, а она видимо просто забыла, я их выброшу пойду и все, ладно?

— Шутка вышла из-под контроля, — сдавленно хихикает Оля, и я округляю глаза. Вот засранка! Развела меня? Да кто так делает! У меня уже вся жизнь перед глазами пролетела. Я мысленно уже дал себе два поджопника и один подзатыльник Даше. — Ты реально из-за меня расстался с девушкой, Ковалёв?! — говорит Кроха и тихим шоком. Знаю я женщин, сейчас решит, что если я ради нее кого-то бросил, то и ради кого-то смогу бросить её. У них у всех радар на эти мысли настроен, надо спасать ситуацию.

— Мы не встречались, — закатываю глаза. Что за разговоры вообще? — Ты зачем со мной такие шутки шутишь? Что за проверки, Кроха?

— Никаких проверок, — она жмется ближе, как кошечка ласковая, и я обнимаю крепко, прижимая к груди, — я тебе очень верю, Антош. Ты столько для меня сделал, что мне жутко неловко и даже стыдно. Это слишком большие деньги, мне непросто сделать вид, что ничего не произошло, когда я понимаю, что ты мог потратить эту сумму как-то иначе.

— Ну а зачем мне иначе, Оль? — поднимаю её голову за подбородок, чтобы смотрела в глаза. — Мне нужно тебя от проблем отгородить и сделать так, чтобы ты была счастлива, всё. Всё остальное наживное, особенно деньги. Сегодня есть, завтра нет. А так полезное дело сделал.

— Мне все ещё очень неловко. Я почти обижаюсь за то, что ты провернул это за моей спиной, и поставил перед фактом, — она обнимает меня за шею и поднимается на носочки, целуя.

— Тогда буду просить прощения, — шепчу в самые губы, съедая своими ответ. Не хочу разговаривать больше. О чем? Мы все выяснили. Разве что…

— Оль, — голос срывается, мне как всегда крышу сносит от близости Оли, но сегодня торопиться совсем не хочется. Хочу растянуть удовольствие, сделать все нежно, успокоить ее, а не добить накалом. Снимаю футболку и тут же набрасываюсь поцелуями на упругую грудь, сжимая руками и зубами прикусывая соски. Поднимаю Кроху, усаживаю на столешницу, и продолжаю срывать с губ тихие стоны, проводя языком от груди до шеи. — Оль, выходи за меня, а? — говорю, снова поднявшись к губам, и целую до того, как успевает дать ответ. — Зачем тянуть? Давай поженимся. Тогда у бывшего точно не будет против тебя ничего, и мы будем счастливы и женаты. Какая разница, раньше или позже, а?

— Я не…. Ах! — вскрикивает Оля, потому что руками я лезу под юбку, надавливая пальцем на клитор прямо через тонкое кружево трусиков. — Я не знаю, я… боже, ты не даешь мне подумать! — кричит ведьма от двух пальцев внутри себя. Двигаю ими, чуть сгибая, большим потираю клитор, а губами оставляю ометины на тонкой шее. Вкусная. Сладкая. Самая нежная моя. Самая охренительная. Не могу не касаться ее, не могу смотреть, как другие мужики на неё на тренировках пялятся, не могу представить, что она может уйти от меня к кому-то другому. Не хочу, чтобы страдала и плакала, хочу защитить её от всего плохого, чтобы улыбалась только и меня целовала почаще.

— А ты не думай, Крох, — сдираю с себя одежду и помогаю избавиться от ее остатков Оле. Притягиваю за бедра ближе к себе, развожу колени, любуясь, и провожу членом по влажным половым губам, заставляя Олю шипеть в нетерпении. — Не думай и все, слышишь? Просто дай ответ. Ты выйдешь за меня?

Спрашиваю, и мощным толчком врываюсь внутрь, сорвав с пухлых губ громкое «Да»…

— Да? — усмехаюсь, толкаясь снова резко, а потом замираю, пытаясь словить расфокусированный взгляд. — Я услышал «да»?

— Ты не дал мне ответить ничего другого, — говорит еле слышно, откидывая голову назад, и я тут же целую шею, чуть прихватывая зубами кожу. — Даже подумать не дал.

— Скажи, что тебе не нравится это, — толкаясь медленно, растягивая удовольствие. Не хочу срываться и снова делать все резко. Наслаждаться хочу. Любоваться. Целовать вкусно, рассматривать, клитор пальцами потирать, к оргазму Кроху подводя.

— Н-нравится, — заикается Оля, начиная двигаться в одном ритме со мной, и я понимаю, что точно нашел свое счастье…

Глава 37. Оля

Он ещё никогда не был со мной таким нежным, но я совру, если скажу, что мне это не нравится. Крышу сносит от его касаний и неторопливых толчков, дыхание сбивается, а сердце в грудной клетке фиолетовые отметины оставляет, так сильно стучит.

Антон впервые такой нежный, но от этого начинаю его любить ещё сильнее. Вижу, что он хочет сорваться и взять меня привычно резко и остро, но держится, на сто процентов считывая мое состояние и понимая, что мне нужно сейчас.

Я дышу им, живу сейчас только им одним, и мне совсем не страшно, что он может оставить меня без кислорода. Нет. Отныне совершенно точно нет. Антон стал тем мужчиной, который возродил веру в настоящих рыцарей, тем самым, за которым как за каменной стеной и действительно ничего не страшно.

Антон — опора, жилетка для слёз, поддержка, защита. Антон — мужчина. Мужчина, которого я люблю.

Он заставляет кричать меня «да» очень много раз, покрывая тело поцелуями и врезаясь мощными неторопливыми толчками, с каждым разом забирая этот ответ с губ сладким поцелуем.

Я кричу «да» от удовольствия, кричу «да» ему, себе, нашим отношениям, всему миру, и отвечаю на его вопрос. Готова ли я выйти за него? Да! В этом не может быть никаких сомнений. Мне глубоко плевать, что он немного младше меня, мне все равно, что на деле мы ещё очень мало времени вместе, мы даже знакомы ещё ничтожно мало, чего уж там. Мне плевать, что было в его жизни до меня, сколько девчонок он затащил в постель и как обращался с ними. Потому что я вижу, какой он со мной. Потому что здесь и сейчас он мой, другой, такой, каким только мне позволено его видеть. До боли нежный, до сладкого заботливый, правильный, сильный, настоящий, красивый. Мой.

Мы кончаем друг за другом, я дрожу в его руках первая, и он догоняет меня в пару толчков, роняя сдавленный стон сквозь сжатые зубы. В эти моменты он особенно замечательный.

Целую его в уголок губ, встречая тяжёлое дыхание, и никогда больше не хочу отпускать, даже сейчас.

— Пошли в душ, — говорит Антон негромко, поднимает меня на руки и как обезьянку, снова повисшую на нем, заносит в душевую кабину, прижимая горячей спиной к холодной стене. От контраста температур чуть вздрагиваю и пытаюсь привыкнуть, пока Антон настраивает воду. — Ну так что? — спрашивает он, установив приятно теплую температуру, которая льется нам на головы и спины, пока мы стоим все ещё прижавшись друг к другу. — Мне расценивать все твои «да» как ответ на вопрос? Ты прости, что я без кольца и цветов, но на колени, если хочешь, встать могу, — он хмыкает нагло, а я закатываю глаза. Вот каким бы ни был милым, все равно типичный Антон.

— Плевать на кольцо, Тош…

— И ты не думай, что я зову тебя замуж только потому что это поможет в вопросе с Ярославом. Я правда хочу, чтобы ты официально моей стала. М? Оля Ковалёва, — засранец улыбается во весь рот, и я, поддавшись счастливому порыву, улыбаюсь в ответ. Давно перехотела ему сопротивляться, и сейчас не хочу.

— Оля согласна стать Ковалёвой, но нам в любом случае нужно узнать мнение Крохалева Матвея Ярославовича. Ты, конечно, растопил его сердце уже окончательно, но не спросить мы не можем, понимаешь?

Он кивает. Конечно он понимает, Господи, он понимает всё! Он понимает гораздо больше меня, я рядом с ним действительно глупый эмоциональный ребёнок, который плачет по любому удобному и не очень случаю, а ещё пытается сделать что-то, что противоречит собственным чувствам.

— Нам сегодня нужно закрыть вопрос с Ярославом, или сделать что-то, чтобы быть уверенными, что он точно нас не тронет. Я на три дня на игру в другой город должен уехать, Оль, мне страшно оставлять вас, — шепчет мой прекрасный, а мне уже не страшно. Правда. Почему-то нет страха. Ярослав хоть и эмоциональный идиот, и даже, кажется, немного маньяк, но он всё-таки умный человек. Он должен понимать, что ничего у него не выйдет. Я очень надеюсь на это.

* * *

Утром перед работой мы едем в банк и отправляем всю оставшуюся сумму на счёт тех самых людей, с которыми когда-то связался мой отец. Они присылают смс, что вопрос закрыт и никаких претензий они не имеют, и я выхожу на улицу с диким ощущением свободы…

Мне давно не удавалось вдохнуть полной грудью, а сейчас, когда на моих плечах больше нет долга, который я отдавала долгие месяцы, отказывая себе во всем, стало так хорошо, что в лёгких даже немного жжёт от переизбытка кислорода.

Прыгаю Антону на шею и целую, вкладывая в поцелуй всю благодарность, хотя я действительно не понимаю, как вообще могу отблагодарить его за то, что он для меня сделал. До сих пор не верю, что он продал дом своей бабушки ради меня… От этого просто можно сойти с ума.

— Оль, а ты хочешь свадьбу? — спрашивает Антон внезапно, когда мы садимся в машину, чтобы ехать в спорткомплекс. Качаю головой. Что-что, а свадьбу я не хочу точно. Была уже одна, пышная, и какой с неё толк? — Тогда мы можем расписаться через три дня, когда вернусь. Через три часа у нас автобус, сегодня, завтра, послезавтра, и на четвертый день утром мы возвращаемся. Тогда и поженимся, а? Папа по своим каналам пробил, все быстро сделают в порядке исключения. Как ты на это смотришь?

— Как на что-то прекрасное, — отвечаю, сама себе не веря. Через три дня снова стану женой…

Антон заставляет меня позвонить Ярославу. Точнее… он просит позвонить самому, но я ему не разрешаю, поэтому он просит звонить меня, чтобы закрыть вопрос с его маразмом по поводу суда и желания отобрать ребенка.

— Не иначе снег пойдет, что ты сама звонишь мне, — отвечает Ярослав. Его голос разносится на весь мой кабинет — я включила громкую, — и кулаки Антона снова сжимаются. У него рефлекс. Как только голос Ярослава звучит где-то рядом, у Антона поднимается злость в крови. — Хочешь похвастаться, что закрыла долг? Похвально. Надеюсь, ты не убила никого за эти деньги.

Конечно, он знает. Действительно мониторит все, что со мной происходит. Маньяк.

— Звоню сказать, что выхожу замуж, Ярослав, — говорю деланно спокойным голосом, хотя сердце стучит уже где-то в глотке.

— Что?! — он рычит от злости. — За кого?

— За любимого человека. За того, кто не будет никогда меня шантажировать и обижать. Оставь меня в покое, Ярослав. Оставь нас в покое. У тебя больше ничего на меня нет. Долг я закрыла, муж у меня с квартирой и машиной, работаем мы оба, ребенок занимается спортом, он счастлив и доволен растет и развивается. Суд не встанет на твою сторону, сколько бы ты им не заплатил, а Матвей никогда не согласится жить с тобой. Ты сам профукал возможность быть хорошим отцом, хотя до прошлого года ты действительно им являлся. Но не сейчас. Просто оставь нас. Найди себе любимую девушку и оставь нас в покое, я тебя очень прошу, Давыдов.

Он молчит порядка двух минут, слышно, как тяжело дышит. А потом до слуха доносится словно зверское рычание, и вызов обрывается.

— И что это значит? — спрашивает Антон, наклоняясь и целуя меня в макушку. Страха совсем нет больше.

— Это значит, что Давыдов принял поражение. Просто.. ему нужно время, чтобы смириться.

— Так мы победили? — спрашивает Антон с улыбкой, а потом поднимает меня на руки и кружит по кабинету, зацеловывая щёки. — Люблю тебя умереть просто как сильно!

— И я тебя люблю, Тош, — говорю шёпотом первый раз признание вслух, и улыбка Антона растет ещё шире. — Сильно.

Глава 38. Антон

Никогда ещё отъезды на игры в соседние города не казались мне такими долгими. Кажется, всего три дня, а на деле целая вечность.

Каждый вечер, когда у нас заканчиваются все тренировки, мы болтаем с Олей и Матвеем по видеосвязи, и когда они оба говорят, что скучают по мне, я улыбаюсь как придурок, даже пацаны надо мной ржут.

А мне хорошо. Месяц назад дерьмово было, а сейчас хорошо очень. Все быстро у нас случилось, спонтанно, но не менее сладко и крепко, чем у пар, которые по полжизни вместе.

Завтра утром отъезд, мы выиграли оба матча и едем домой с хорошей позицией в турнирной таблице. Собрались толпой в холле гостиницы и орем песни, у нас Серёга на гитаре умеет, кайфово так. Гитары только не хватает и Крохи под боком. Хотя она на связи, как и Лиза с Алисой, как жены и девушки ещё некоторых парней.

Подпеваю любимую всеми «батарейку», а сам думаю, что наша с Крохой никогда не сядет. Мы в самом начале нашего пути прошли столько всего, что это зарядило нас на долгие-долгие годы. Я даже не думал, что так можно хотеть кого-то видеть рядом с собой, трогать постоянно, обнимать без конца. А, оказывается, так можно. И чувство совсем охренительное.

Отключаю Кроху, когда она уходит укладывать Матвея, и допеваю со всеми последние строчки песни, а потом, в секундной тишине, когда все переваривают кайф от песни и думают, что сыграть следующее, говорю:

— Мужики, а я женюсь завтра.

— Чё? Чего? На ком? Как это? — оживает толпа разными голосами. Одним предложением толпу взрослых спортсменов с толку сбил.

— На Ольге Сергеевне, — улыбаюсь, и практически вся команда смотрит на меня с округлившимися глазами и открытыми от шока ртами.

— А я думал к ней Лёха яйца катает, — говорит Димон, самый старший из нас, и я с трудом удерживаю на лице улыбку. Даже тот факт, что Оля завтра станет моей женой, не помогает моей ревности ни на долю.

— Не-не, — ржёт Леха и качает головой, — Лёхе уже не надо. Совет да любовь.

— А на свадьбу позвать, Коваль, чё за кидалово? — спрашивает Сава и кидает в меня подушкой.

— Да мы без торжества. Распишемся завтра в двенадцать, а потом погулять куда-нибудь пойдем. Кроха свадьбу не хочет, а мне фиолетово.

— Круто, конечно, но охренеть как неожиданно! — говорит Серёга, протягивая мне руку. Пожимаю в ответ. — Поздравляю. Молодец, что добился и не потерял ее.

Всё по Алёнке страдает… Ну сам же виноват, что отпустил её! Я не отпустил. И счастлив теперь.

Мы ещё недолго сидим в холле, а потом расходимся по номерам, чтобы утром поехать домой. У нас никто не любит выезды, потому что тренировок больше, и за пределы местного спорткомплекса и гостиницы нам выходить нельзя. Раньше можно было, а пару лет назад у нас двое уже бывших игроков с быдлом сцепились, одного с ножевым в скорую, другого с черепно-мозговой. Всю команду трясли потом хер знает сколько. Теперь смирно по номерам сидим, и когда надо ехать домой, все спешат и работают очень слаженно. Именно поэтому в шесть утра вместо положенных шести сорока мы уже сидим в заказанном автобусе и досыпаем оставшиеся пару часов уже сидя.

Замечаю Кроху издалека, они с Матвеем стоят чуть в стороне от встречающих пацанов девчонок, но точно вижу, что рядом с ней мелкая с Колосовой крутятся, болтают о чем-то. Ну, эти две кого хочешь заболтают.

По очереди выходим из автобуса, девчонки и мамы кидаются на шеи, поздравляя с победой, и я получаю свою порцию любви, как только выхожу из автобуса.

Какой же это кайф…

— Поздравляю с победой, — шепчет на ушко и целует в щёку, поднявшись на носочки. — Мы с Матвеем верили в вас.

— И ты верил? Правда? — треплю мелкого по волосам и присаживаюсь на корточки.

— Конечно! Я выласту и стану таким зе клутым, как ты!

— Это похвально, вот это мужик! — малой радуется неожиданной похвале, а я понимаю, что до росписи три часа, а я так и не спросил… — А скажи мне, будущий чемпион, маму свою замуж за меня отпустишь?

— Замуз? — переспрашивает и хмурится.

— Туда.

— Это как с папой было?

— Ну примерно, только лучше. Будем жить все втроём, гулять в парке, кататься на коньках, смотреть мультики, ну и что ты там ещё любишь? Все вместе. Втроём.

— Дай подумать, — деловито отвечает Матвей, прикладывая палец к подбородку, словно находится на пороге великого открытия. Может ему это… в артисты? — Ладно, бели! — выдает малой спустя минуту молчания и раздумий. — Только меня не блосайте!

— Никогда, малыш, — говорит Кроха и гладит Матвея по волосам. Очень болезненна ей теперь тема, и раньше была, а сейчас то…

— Ну так что? — поднимаю мелкого на руки и целую Олю, — едем в ЗАГС?

Мы все делаем быстро. Едем домой переодеваться, а за три дня, что меня не было, Оля устроила мне сюрприз, и теперь моя полупустая трёшка стала уютной квартирой для семьи из троих человек. В пустующей когда-то комнате теперь детская, правда нужно докупить ещё немного мебели, а моя спальня плавно перешла в звание спальни молодоженов. Меня все устраивает.

Любуюсь Крохой в новом лёгком платье, подобранном специально для сегодняшнего дня, сам запрыгиваю в рубашку и брюки, помогаю Матвею с бабочкой, и мы выходим из дома, направляясь в ЗАГС.

На вопросы, согласны ли мы, ответ очевиден, и перед регистаторшей мы стоим втроём, взявшись за руки. Потому что мы не просто женимся с Крохой, мы создаём семью, где уже есть самый главный человек. А когда-нибудь будет ещё один. Правда Оле я об этом ещё не говорил.

— Объявляю вас мужем и женой!

— Голько! — добавляет Матвей, и мы смеемся, даруя друг другу нежные поцелуи.

— Ну что, может, в ресторан? — предлагаю, как только выходим из ЗАГСа, но тут же застываю, снова расплывшись в улыбке.

Вся команда. Даже Палыч. И некоторые девчонки. Нарядные, с шарами, тортом и шампанским, орут на весь город «поздравляю» и не дают никому пройти.

— Ольга Сергеевна, а можно завтра в честь праздника нас не сильно гонять? — ржёт Серёга, держа в руках букет цветов.

— Согласен, пусть Коваль за нас всех ночью отработает, ну?! — выкрикивает Сава, тут же получая по губам от Лизы, и вся команда заходится хохотом.

Матвей бежит отбирать шары у девчонок, Оля прячет лицо на моей груди, чуть смущаясь, а я улыбаюсь, поглаживая Кроху по спине.

Я просто счастлив.

Оглавление

Глава 1. Антон

Глава 2. Антон

Глава 3. Антон

Глава 4. Антон

Глава 5. Антон

Глава 6. Антон

Глава 7. Антон

Глава 8. Антон

Глава 9. Антон

Глава 10. Оля

Глава 11. Антон

Глава 12. Оля

Глава 13. Антон

Глава 14. Оля

Глава 15. Антон

Глава 16. Оля

Глава 17. Антон

Глава 18. Оля

Глава 19. Антон

Глава 20. Оля

Глава 21. Антон

Глава 22. Оля

Глава 23. Антон

Глава 24. Оля

Глава 25. Оля

Глава 26. Антон

Глава 27. Оля

Глава 28. Антон

Глава 29. Оля

Глава 30. Антон

Глава 31. Оля

Глава 32. Антон

Глава 33. Оля

Глава 34. Антон

Глава 35. Антон, Оля

Глава 36. Антон

Глава 37. Оля

Глава 38. Антон