Реввоенсовет Республики (6 сентября 1918 г. / 28 августа 1923 г.) [Коллектив авторов] (fb2) читать онлайн

РЕВВОЕНСОВЕТ РЕСПУБЛИКИ 6 сентября 1918 г. / 28 августа 1923 г.

Москва

Издательство

политической

литературы

1991

* * *

Их было двадцать три человека.

Тех, кого называют первым составом

Революционного военного совета Республики.

Тех, кто участвовал в создании Рабоче-Крестьянской

Красной Армии и Красного Флота.

Сегодня многие из этих имен ничего

или почти ничего не говорят читателю.

А некоторые даже не упомянуты в энциклопедии

«Гражданская война

и военная интервенция в СССР».

По-разному складывались

нелегкие судьбы этих людей,

их политические биографии,

неравноценен их вклад в дело революции.

Но они были, и время упрямо

возвращает их имена,

все расставляя по своим местам.

От издательства

Среди малоизученных тем советской истории, о которых сейчас принято говорить как о «белых пятнах», можно со всей ответственностью назвать такую, как Революционный военный совет Республики. Он был создан в 1918 году для непосредственного централизованного руководства армией и флотом, а также всеми учреждениями военного и морского ведомства, был высшим военным органом страны в годы гражданской войны.

Деятельность РВСР должным образом не оценивалась, не анализировалась и не освещалась объективно ввиду того, что его основной состав подвергся необоснованным репрессиям в период культа личности Сталина. Большинство членов Реввоенсовета Республики были объявлены «врагами народа»: председатель РВСР Л. Д. Троцкий, командарм И. И. Вацетис, С. С. Каменев, члены РВСР — Ф. Ф. Раскольников, И. Н. Смирнов, В. А. Антонов-Овсеенко, А. И. Рыков, А. П. Розенгольц, К. К. Юренев, В. И. Невский, Л. П. Серебряков, К. А. Мехоношин, А. И. Окулов, К. X. Данишевский, И. Т. Смилга. Их имена и фотографии исчезли со страниц книг, деятельность искажалась, фальсифицировалась. Репрессивная машина не щадила родных и близких «врагов народа», многие из них были расстреляны.

Работа над этой книгой напоминала порой работу археологов, ведущих сантиметр за сантиметром раскопки уже обнаруженных, но еще не исследованных ценностей. Буквально по крупицам пришлось собирать сведения о жизни и деятельности видных работников партии, кадровых военных, отдававших свои знания и силы защите Советской Республики. Сведения эти были разбросаны по различным фондам многих архивов и спецхранов, документы которых только совсем недавно начали рассекречивать. Поэтому авторы используют их впервые. Привлекают они и те материалы, которые публиковались в 20-е годы, а потом были изъяты из массовых библиотек, зарубежные издания, на пользование которыми долгие годы был наложен запрет.

Большинство авторов очерков научные сотрудники институтов истории АН СССР, военной истории, марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Может показаться непривычным, что оценки той или иной личности и событий гражданской войны в разных очерках не всегда совпадают. Но издательство считает, что определенные расхождения в оценках, различные способы подачи материала — все это свидетельства новых подходов к исследованию, изучению и восстановлению событий прошлого, утверждения нового стиля, важной чертой которого становится плюрализм мнений.

Очеркам обо всех членах РВСР предпослана статья о структуре и характере деятельности Реввоенсовета Республики. Даже краткая характеристика, содержащаяся в ней, потребовала серьезной и кропотливой работы, анализа и сопоставления различных источников и архивных материалов — ведь попытка написать о Реввоенсовете предпринимается, можно сказать, впервые, так как историки и литераторы «забыли» о РВСР более чем на полвека.

Серьезным дополнением к очеркам может послужить приложение «Из хроники деятельности РВСР», составленное на основе приказов Реввоенсовета, директив Верховного командования, переписки председателя РВСР Л. Д. Троцкого с В. И. Лениным и другими членами Реввоенсовета, партии и правительства. Опыт создания подобной хроники деятельности РВСР также предпринимается впервые.

Выпуская в свет эту книгу, издательство надеется, что она будет способствовать восстановлению исторической правды о драматических страницах гражданской войны, привлечет внимание читателей и позволит выявить новые материалы о жизни и деятельности ее незаслуженно забытых участников.

Революционный военный совет Республики

Шел 1918 год. Молодая Советская Республика оказалась в кольце фронтов. Появилась прямая угроза уничтожения власти рабочих и крестьян со стороны внутренних контрреволюционеров и внешних агрессоров.

Проанализировав создавшееся критическое положение, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принимает решение о превращении Республики Советов в военный лагерь. «Все силы и средства социалистической республики ставятся в распоряжение священного дела вооруженной борьбы против насильников, — говорилось в постановлении ВЦИК от 2 сентября 1918 года. — Все граждане, независимо от занятий и возраста, должны беспрекословно выполнять те обязанности по обороне страны, какие будут на них возложены Советской властью». Этим документом учреждался Революционный военный совет (Реввоенсовет) как высший коллегиальный орган руководства обороной страны.

Что это за орган? Каковы были его функции? Кто входил в этот Совет? Наконец, какой вклад он внес в победу на фронтах гражданской войны?

Спустя семь десятилетий после образования Реввоенсовета мы вынуждены ставить эти вопросы. Дело в том, что деятельность этого высшего военного органа в нашей истории не только замалчивалась и принижалась, но и искажалась. Начиная с 30-х годов вплоть до последних лет очень трудно было найти сведения о Реввоенсовете даже в справочной литературе, не говоря уже о монографиях или научных статьях.

Удивительно, но факт, что в первом издании Большой Советской Энциклопедии, в томе 48, выпущенном в 1941 году, нет ни одного слова о Реввоенсовете. Во втором издании, в томе 36, вышедшем в свет в 1955 году, появилось тринадцать строк, но нет упоминаний фамилий ни руководителей, ни членов Реввоенсовета. И только в Советской исторической энциклопедии (1968 г. Т. 11. С. 912―913), а в последующем и в других энциклопедических изданиях можно обнаружить краткое описание Реввоенсовета и его персональный состав, хотя и не полный. Нет, например, среди членов РВСР фамилии Серебрякова Леонида Петровича. А между тем мы располагаем постановлением Совета Народных Комиссаров (СНК) от 5 января 1922 года, где указано, что Серебряков Л. П. назначается членом Реввоенсовета Республики, а через четыре дня он становится руководителем политуправления РВСР.^[1]

Из ленинского наследия времен гражданской войны использовались только те документы В. И. Ленина, в которых Реввоенсовет подвергался критике по конкретным вопросам руководства военным строительством и боевыми операциями на фронтах. Это создавало ложное представление об якобы отрицательном отношении В. И. Ленина к деятельности Реввоенсовета Республики вообще и к его руководству в частности.

Между тем факты свидетельствуют о том, что, говоря об итогах гражданской войны, В. И. Ленин среди всех ведомств неоднократно ставил на первое место военное ведомство и считал, что оно в целом справилось со своей задачей.

Тогда почему же тема Реввоенсовета Республики, его деятельности в годы гражданской войны была запретной для исследований и публикаций?

Ответ на этот вопрос следует искать прежде всего в руководстве и в составе Реввоенсовета Республики.

Надо полагать, что причинами явного принижения и грубого искажения роли Реввоенсовета в гражданской войне были следующие: во-первых, председателем РВСР весь период гражданской войны вплоть до 1925 года был Л. Д. Троцкий; во-вторых, членами Реввоенсовета Республики были военно-политические работники партии, впоследствии оказавшиеся необоснованно репрессированными. В литературе 30-х годов Реввоенсовет квалифицировался не иначе как «скопище троцкистов».

Исследуя такие важнейшие проблемы гражданской войны, как деятельность ЦК партии и В. И. Ленина по руководству обороной страны, роль Совета Труда и Обороны, роль главкома Вооруженными Силами Республики, командующих фронтами и других военных учреждений, историки, как правило, почти не упоминали о деятельности высшего военного органа, каким был РВСР. А если и упоминали, то только в плане критики «вредительской» деятельности руководства РВСР. При этом главным аргументом считалось якобы отрицательное отношение В. И. Ленина к Л. Д. Троцкому. А действительность такова, что именно с председателем Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцким и его заместителем Э. М. Склянским Владимир Ильич больше всего советовался по вопросам военной политики, о чем свидетельствует неоднократно публиковавшаяся военная переписка В. И. Ленина. Но и в эту переписку, вплоть до последнего издания (1987 г.), когда речь шла о подборке телеграмм, писем, записок, адресованных Троцкому, включались преимущественно документы негативного характера. Даже XX съезд КПСС, который, казалось бы, попытался раскрыть скованный потенциал исторической науки, не дал ожидаемых результатов. Правда, были изданы и получили заслуженное признание многие монографии, статьи, появились диссертации по истории гражданской войны, в которых в той или иной степени удалось преодолеть некоторые догматические схемы. Но, к сожалению, эта работа не затронула такую страницу гражданской войны, как роль Реввоенсовета Республики. Эта проблема остается не исследованной и по сей день…

Более четырех месяцев, начиная с октября 1917 года вплоть до марта 1918 года, в Советской Республике не было единого органа управления, который занимался бы одновременно формированием Красной Армии, руководством ее боевыми действиями, а также обеспечением обороны страны в целом. Этими вопросами занимались: Наркомат по военным и морским делам РСФСР (Наркомвоен), образованный II Всероссийским съездом Советов; Всероссийское бюро военных организаций при Центральном Комитете партии; Революционный полевой штаб Ставки Верховного главнокомандующего и Комитет революционной обороны Петрограда.

Оценивая этот период, В. И. Ленин говорил: «Мы должны были сплошь и рядом идти ощупью… нащупывая, пробуя, каким путем при данной обстановке может быть решена задача. А задача стояла ясно. Без вооруженной защиты социалистической республики мы существовать не могли».^[2]

Прежде всего встал вопрос об отношении к старой армии и органам ее управления. Был избран путь демократизации и постепенного роспуска старой армии при одновременном создании новых вооруженных сил.

Важным звеном управления войсками была Ставка Верховного главнокомандующего в Могилеве. За отказ подчиниться Советской власти Совнарком 9 ноября 1917 г. отстранил от должности Верховного главнокомандующего генерала Духонина и назначил главковерхом наркома по военным делам прапорщика Н. В. Крыленко.

По инициативе коллегии Наркомвоена, в которую входили В. А. Антонов-Овсеенко, В. Н. Васильевский, П. Е. Дыбенко, К. С. Еремеев, П. Е. Лазимир, К. А. Мехоношин, Н. В. Крыленко, Э. М. Склянский, Н. И. Подвойский, а позднее Б. В. Легран и М. С. Кедров, была произведена чистка Военного министерства, ликвидированы реакционные органы военного управления, улучшено снабжение фронтов.

15 января (28) 1918 года Совнарком принял декреты «О Рабоче-Крестьянской Красной Армии» и «О Всероссийской коллегии по формированию Рабоче-Крестьянской Красной Армии». 11 февраля 1918 года был принят аналогичный первому декрет об организации Рабоче-Крестьянского Красного Флота.

Однако процесс формирования Красной Армии тормозился отсутствием военного аппарата на местах и единого органа в центре.

Именно поэтому 4 марта 1918 года постановлением Совнаркома за подписью В. И. Ленина был учрежден Высший военный совет с подчинением ему всех центральных органов военного ведомства. Этим постановлением упразднялась должность главковерха, распускался Комитет революционной обороны, расформировывались Всероссийская коллегия по организации и управлению РККА, Революционный полевой штаб при Ставке. Председателем Высшего военного совета становился нарком по военным и морским делам.

Решение о создании Высшего военного совета и в особенности о привлечении военных специалистов старой армии послужило причиной конфликта и последовавшей отставки Н. В. Крыленко. Вскоре на пост наркомвоена, а затем и председателем Высшего военного совета был назначен Л. Д. Троцкий.

Однако во второй половине 1918 года, когда резко обострилась обстановка в стране, решением ВЦИК от 2 сентября создается новый орган высшей военной власти в стране — Реввоенсовет Республики (с 1923 г. — Реввоенсовет СССР), который объединил функции ликвидированного Высшего военного совета и Народного комиссариата по военным и морским делам.

Председатель Революционного военного совета утверждался Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом, а члены Реввоенсовета, в том числе главнокомандующий, — Советом Народных Комиссаров.

В первоначальный состав Реввоенсовета вошли: Троцкий Л. Д. (председатель), члены Совета: Кобозев Н. А., Мехоношин К. А., Раскольников Ф. Ф., Данишевский К. X., Смирнов И. Н., Розенгольц А. П. и Главнокомандующий Вооруженными Силами Республики Вацетис И. И.

На первых же заседаниях Реввоенсовета Республики были распределены обязанности между его членами. Так, Подвойский Н. И., вошедший чуть позднее в состав РВСР, и Мехоношин К. А. стали во главе Высшей военной инспекции, Смирнов И. Н. объединил руководство политической работой в армии, а Данишевскому К. X. было поручено руководить Революционным трибуналом.

К этому составу Реввоенсовета вскоре были присоединены члены коллегии Наркомвоена Склянский Э. М., Аралов С. И. и Юренев К. К. Первый из них занял пост заместителя председателя Реввоенсовета, остальные члены РВС приняли активное участие в боевой работе на фронтах.

Анализ протоколов заседаний Реввоенсовета Республики, хранящихся в Центральном государственном архиве Советской Армии, показывает, что многие важнейшие вопросы военного строительства и организации боевых действий решались, как правило, не всем составом РВСР; абсолютное большинство его членов месяцами безвыездно находилось на фронтах. Так, например, на заседании Реввоенсовета Республики 2 и 15 октября 1918 года присутствовало только по 4 из 10 членов РВСР, что составляло явное меньшинство, хотя, как известно, Реввоенсовет был коллегиальным органом, да и обсуждаемые на этих заседаниях вопросы — о положении на Восточном фронте, о разработке воинских уставов, об утверждении проекта положения о Высшей военной инспекции и другие важнейшие документы — требовали активного участия всех членов Реввоенсовета. Сложилось так, что некоторые члены РВСР только числились и не могли физически принимать участие в его работе. Возможно, в определенной степени этим объясняются возникавшие среди членов РВСР конфликты. Впоследствии из состава РВСР практически выделилось ядро, которое постоянно работало, а остальные участвовали в его деятельности только эпизодически.

8 июля 1919 года Лениным подписано постановление СНК об утверждении нового, сокращенного (6 человек) состава Реввоенсовета Республики. В него вошли: Троцкий Л. Д. (председатель), Склянский Э. М. (заместитель председателя), Рыков А. И., Гусев С. И., Смилга И. Т. и Главнокомандующий Вооруженными Силами Республики С. С. Каменев. Все остальные были освобождены от обязанностей членов Реввоенсовета Республики с оставлением на ответственной военной работе — как правило, они являлись членами реввоенсоветов фронтов. С этих пор заседания Реввоенсовета Республики стали регулярными. Они проводились три раза в неделю: по понедельникам, средам и пятницам с 10 до 12 часов. На них оперативно рассматривались, наряду с другими, и кадровые вопросы, связанные с назначением и перемещением членов РВС фронтов.

В дальнейшем, на протяжении всего периода гражданской войны, в состав Реввоенсовета Республики в разное время входили: Н. И. Подвойский, Д. И. Курский, И. В. Сталин, В. М. Альтфатер, В. И. Невский, А. И. Окулов, Л. П. Серебряков, В. А. Антонов-Овсеенко.

Помимо участия в заседаниях Реввоенсовета и выполнения отдельных поручений члены РВСР в большинстве своем выполняли обязанности начальников управлений Народного комиссариата по военным и морским делам и членов реввоенсоветов фронтов. Нередки были случаи совмещения обязанностей члена Реввоенсовета Республики с ответственными руководящими постами в других народных комиссариатах. Последнее обстоятельство не только подчеркивало значимость РВСР в масштабе страны, но и ускоряло решение многих оперативных вопросов производства оружия и боеприпасов, а также снабжения воинских частей. После окончания гражданской войны, когда был образован Союз Советских Социалистических Республик, армия перешла на мирное положение, переформированию подвергся и Реввоенсовет Республики. Состав его значительно расширился. В 1923 году впервые был соблюден принцип представительства в Реввоенсовете СССР со стороны союзных республик.

В годы гражданской войны РВСР фактически был высшим коллегиальным органом военно-политического руководства обороной страны. Председатель Реввоенсовета Л. Д. Троцкий являлся членом Политбюро ЦК партии, а РВСР проводил свою работу исключительно на основе указаний Центрального Комитета РКП(б) и под его непосредственным контролем. Членами Реввоенсовета Республики назначались, как правило, видные военно-политические работники партии.

Реввоенсовет готовил и выносил на утверждение высших органов государства проекты декретов и постановлений по вопросам строительства советских вооруженных сил и организации обороны страны; издавал приказы, распоряжения, уставы, наставления и другие руководящие документы, обязательные для исполнения всеми органами вооруженных сил и всеми военнослужащими армии и флота; устанавливал и изменял организацию и структуру органов военного управления; издавал в соответствии с действующим законодательством необходимые распоряжения по вопросам, связанным с прохождением военной службы. Это обилие вопросов вынудило создать в ноябре 1918 года Совет Рабочей и Крестьянской Обороны (Совет Обороны) — чрезвычайный орган Советского государства. Его возглавил председатель Совнаркома В. И. Ленин. Членом Совета Обороны, наряду с другими, был и председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий.

Реввоенсовету подчинялись все органы и должностные лица военного ведомства — Главнокомандующий Вооруженными Силами Республики, Всероглавштаб, Полевой штаб РВСР, Высшая военная инспекция, Всероссийское бюро военных комиссаров и другие главные и центральные управления. И конечно, полностью охватить все вопросы Реввоенсовет и его председатель физически не могли. Поэтому вряд ли будет правильным приписывать все ошибки и неудачи на фронтах гражданской войны лишь РВСР и его председателю. Тем более что главкому принадлежала полная самостоятельность во всех вопросах стратегическо-оперативного характера в пределах директив высших органов Советской власти. При этом приказы Главкома Вооруженными Силами Республики скреплялись подписью одного из членов Реввоенсовета. Во всех остальных вопросах главком пользовался правами члена РВСР. На должность главкома сначала был назначен И. И. Вацетис. В 1919 году на этом посту его сменил С. С. Каменев, который занимал его до упразднения этой должности (1924 г.).

К моменту организации РВСР определились три основных фронта. Это: 1) Северный фронт — от Ленинграда до Вятки (штаб фронта располагался в Ярославле); 2) Восточный фронт, включавший в себя Туркестанскую армию (штаб в Арзамасе); 3) Южный фронт, который состоял из Брянского, Курского, Воронежского, Балашово-Камышинского участков, Северо-Кавказской армии и Астраханской группы (штаб в Козлове).

Кроме этого, существовал еще и Западный район обороны. Этот район охватывал местности к западу от Москвы — от Ленинграда до западной границы Южного фронта. Во главе фронтов были поставлены реввоенсоветы, командующими фронтами назначены военные специалисты: Д. П. Парский, В. Н. Егорьев, П. П. Сытин, А. Е. Снесарев. Все они были бывшими генералами царской армии.

Назначение их командующими фронтами свидетельствовало о высочайшем доверии, которое оказывали им и Реввоенсовет Республики, и ЦК, и Совнарком. Дело в том, что командующему фронтом были даны очень широкие права. Он мог самостоятельно принимать решения оперативного характера, перемещать командный состав, кроме командующих армиями, изменять состав армий своего фронта, образовывать новые армии и т. д. Ответственность командующий фронтом нес только перед Главнокомандующим Сухопутными и Морскими Силами и Реввоенсоветом Республики. Конечно, на практике не всегда так бывало. Случалось, что некоторые военные работники партии — члены РВС фронтов присваивали себе функции командующего фронтом, выражая ему недоверие. В этих случаях приходилось вмешиваться Реввоенсовету Республики, Центральному Комитету партии. Возникали конфликтные ситуации и между некоторыми членами РВС фронтов и РВСР, между командующим фронтом и главнокомандующим по вопросам разработки конкретных боевых операций. Примером могут служить события на Южном фронте, когда РВС фронта во главе с И. В. Сталиным отстранил от должности присланного из Москвы командующего фронтом бывшего генерала царской армии П. П. Сытина. Так же незаслуженно был обвинен в саботаже и другой бывший генерал — А. Е. Снесарев — военный руководитель Северо-Кавказского военного округа.

Центральный Комитет партии вынужден был принять специальное постановление, которое обязывало всех подчиняться решениям, исходящим из центра, и выполнять требование ЦК, чтобы не было никаких конфликтов по этим вопросам. Правда, и это постановление не ликвидировало назревавший тогда конфликт между РВС Южного фронта и председателем РВСР Л. Д. Троцким. Последний потребовал, чтобы ВЦИК и СНК немедленно отозвали Сталина и Ворошилова с Южного фронта. И только вмешательство В. И. Ленина остановило дальнейшее развитие конфликта.

Наиболее распространены были случаи конфликтов между командующими армиями и членами РВС армий. Об этом подробно говорил Л. Д. Троцкий во время выступления на совещании политработников 12 декабря 1919 года. Как пример он привел жалобу М. Н. Тухачевского на политического комиссара штаба армии Мазо, который отменял резолюции и приказы командующего 1-й армией. РВСР, изучив сложившееся положение в 1-й армии Восточного фронта, признал действия Мазо неверными и отстранил его от обязанностей комиссара.^[3]

По решению VIII съезда партии в апреле 1919 года при Реввоенсовете был учрежден Политический отдел, который в мае был преобразован в Политическое управление (ПУР). В ведении ПУРа находилась вся партийно-политическая и культурно-просветительная работа в армии и на флоте, армейская печать, подготовка кадров политработников. Политуправление назначало и утверждало военных комиссаров, направляло коммунистов на политработу. Начальниками ПУРа в разные периоды гражданской войны были И. Т. Смилга, Л. П. Серебряков, С. И. Гусев, В. А. Антонов-Овсеенко.

Но все же основным аппаратом Реввоенсовета Республики, через который он осуществлял руководство вооруженными силами, был Полевой штаб. Он был образован 6 сентября 1918 года вместо расформированного штаба Высшего военного совета. Первоначально назывался Штабом РВСР, а затем 8 ноября 1918 года был переименован в Полевой штаб.

Полевой штаб осуществлял сбор и обработку сведений, необходимых для проведения военных операций, передачу в войска распоряжений Главного командования, руководство военными действиями, а также эксплуатацию железнодорожной сети театра военных действий.

Полевой штаб состоял из нескольких управлений: оперативного, административно-учетного, регистрационного, центрального управления военных сообщений, полевого управления авиации, управлений инспекторов: пехоты, кавалерии (с 1919 г.), артиллерии, инженеров и бронечастей (с 1920 г.). Кроме того, в состав Полевого штаба входили военно-хозяйственное и военно-санитарное управления. Начальниками Полевого штаба РВСР в разное время были Н. И. Раттель, Ф. В. Костяев, М. Д. Бонч-Бруевич, П. П. Лебедев.

10 февраля 1921 года Полевой штаб сливается с Всероссийским главным штабом (Всероглавштаб) в единый Штаб Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

В помощь военным комиссарам полков в октябре 1919 года был введен институт политических руководителей рот, эскадронов, батарей. Это решение диктовалось необходимостью усиления партийного влияния, возросшими политическими запросами красноармейцев.

В декабре 1919 года по инициативе ЦК партии и Реввоенсовета Республики был созван Всероссийский съезд политработников, который принял положение о политотделах фронтов, армий, дивизий.

В целом многогранная деятельность Политуправления, политорганов армии и флота имела большое значение для достижения победы над интервентами и белогвардейцами. О ее масштабах и характере можно судить по таким данным: с июня 1919 года по июнь 1920 года ПУР направил в войска 14 808 политработников, издал и распространил среди личного состава войск и населения книг и брошюр — 1 667 500 экземпляров, листовок, воззваний, обращений — 1 286 000, журнала «Красноармеец» — 1 800 000 экземпляров.

Параллельно с организацией политической работы Реввоенсовет большое внимание уделял формированию Центрального управления военных сообщений с его филиалами на фронтах и в округах. Трудно переоценить его значение для побед Красной Армии. На него возлагалось руководство перевозками пополнения, оружия и боеприпасов, продовольствия для нужд армии.

В первые же месяцы функционирования РВСР были созданы его управление делами, финансовый отдел, аппарат военной цензуры, связи и т. д. Вопросами снабжения частей Красной Армии ведало Центральное управление снабжений, существовавшее до 1921 года.

Подготовкой командного состава для Красной Армии занималось Главное управление военно-учебных заведений. Были созданы и другие управления: Главное управление всеобщего военного обучения, Главное управление военно-воздушного флота.

Создание Реввоенсовета Республики, его управлений да и других центральных аппаратов проходило не гладко. Жизнь вносила свои коррективы, какие-то отделы упразднялись, появлялись новые. Уже в самом начале руководители военного ведомства столкнулись с последовательным интенсивным раздуванием штатов. Когда изучаешь подлинные документы штатной численности, возникает сомнение вообще в работоспособности такого громоздкого аппарата. Впервые эта угроза была замечена руководством РВСР уже в середине 1919 года. И оно отреагировало директивой от 23 мая 1919 года о сокращении штатной численности аппарата и решением создать военную инспекцию при РВСР, которая сыграла немалую роль в устранении недостатков работы центральных и подведомственных им военных учреждений. Но главная заслуга инспекции заключалась в том, что она проводила обследование состояния и боевой готовности войск, выясняла их потребности и оказывала командирам частей Красной Армии практическую помощь.

Однако меры, принятые Реввоенсоветом по созданию наиболее оптимальной штатной структуры управлений, не всегда осуществлялись. Через два года численность занятых в центральных военных учреждениях достигла 20 тысяч человек (из них 9 тысяч составляли красноармейцы и рабочие, приданные для обслуживания). Снова принимаются решения о сокращении штатов: в 1922 году — наполовину, в 1923 году — еще на 15 процентов, а в 1924 году была произведена коренная реорганизация центрального аппарата Реввоенсовета Республики.

Создание Реввоенсовета совпало с началом нового этапа в формировании Вооруженных Сил Республики — переходом от добровольческого принципа к всеобщей мобилизации рабочих и беднейших крестьян. При этом в Красную Армию принимались только трудящиеся, а нетрудовые элементы, то есть представители «паразитических классов населения», подлежали зачислению в тыловое ополчение, которое занималось строительными работами или обслуживанием частей и соединений (рабочие команды).

Одновременно было принято решение призвать в Красную Армию бывших солдат и офицеров старой армии. Для их переподготовки, а также для обучения призываемых военнообязанных граждан от 18 до 40 лет приказом РВСР от 14 октября 1918 года были образованы запасные части, впоследствии преобразованные в запасные армии.

Но все же основным и массовым источником пополнения командиров на командные должности в Красной Армии РВСР считал специальные курсы РККА. Поэтому уже 14 ноября 1918 года Реввоенсовет издал приказ об укомплектовании командных курсов красноармейцами — выходцами из рабочих и крестьян. И в последующем РВСР всегда держал на особом контроле работу курсов по подготовке красных командиров, а в критические моменты, когда необходимо было переломить ход той или иной операции, вводились в бой сводные курсантские бригады, которые отличались мужеством и стойкостью.

В начале 1919 года приказом РВСР начали формироваться в составе Красной Армии национальные и интернациональные части. Так были сформированы кавалерийская бригада из немцев Поволжья, Башкирская стрелковая бригада, Латышская стрелковая дивизия и др. Одновременно создавались роты и батальоны из венгров, чехов, поляков, немцев, в основном из числа бывших военнопленных.

Были сформированы также корейские и китайские части, которые мужественно сражались на фронтах гражданской войны Советской Республики, защищая первое в мире социалистическое государство.

В числе специфических особенностей Красной Армии было использование ее в интересах мирного строительства. Еще в ходе гражданской войны на Урале организуется Первая революционная армия труда (1920 г.); в том же году создается и Украинская трудовая армия. Они были призваны совместно с местными советскими и другими органами заниматься проблемами продовольствия и топлива в округах. Были созданы комиссии по привлечению воинских частей для трудовых целей.

В целом Красная Армия в эпоху гражданской войны строилась по принципу вооружения народа. Вооруженные Силы Республики подразделялись на действующие (фронтовые) части, запасные войска и тыловые резервы. Этому способствовало всеобщее военное обучение трудящихся, введенное еще в 1918 году.

Через полтора месяца после создания Реввоенсовета на имя его председателя поступил доклад начальника отдела Всеобщего военного обучения, в котором сообщалось, что только в одной Москве численность резервных формирований составляет почти 100 тысяч рабочих, в Петрограде 50 тысяч, а в Московском округе обучается еще около 100 тысяч человек. Они являлись как бы войсками второй линии, прочным тылом действующей армии.

После окончания гражданской войны, когда вооруженные силы перешли на мирное положение, Реввоенсовет Республики сосредоточил свое внимание в первую очередь на осуществлении перехода к территориальной системе, создании национальных формирований в РККА, постановке учебно-воспитательной работы, обеспечении материально-бытовых условий в частях.

Таким образом, в трудные годы гражданской войны Революционный военный совет как орган высшей военной власти в Советской республике сумел объединить все военные учреждения, сформировать массовую регулярную Красную Армию, мобилизовать все людские и материальные ресурсы страны, защитить завоевания Великого Октября от белогвардейцев и интервентов.

Шевоцуков П. А. ─

кандидат исторических

наук

Троцкий Лев Давидович

Сведений в энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987) нет.

Это заседание не попало в Биографическую хронику В. И. Ленина. Состоялось оно вскоре после заключения Брестского мира, как обычно, в тесном ленинском кабинете в Смольном. По-видимому, ЦК заседал в полном составе — все его члены находились в Петрограде. Решался вопрос — кому доверить военное ведомство?

Почему же вдруг встал этот вопрос? Ведь со времени II съезда Советов военным ведомством руководила, можно сказать, тройка лучших военных работников партии: Николай Васильевич Крыленко, Николай Ильич Подвойский и Владимир Александрович Антонов-Овсеенко. Три богатыря из «военки». Они первыми взялись за сложнейшее дело слома старой армии и организации новой. И дело как будто шло. Что же случилось?

Протоколы Центрального Комитета партии за март восемнадцатого года, которые могли бы прояснить этот вопрос, не сохранились, были утеряны, вернее, до сих пор не найдены после частичной эвакуации архива ЦК в 1918 году на Урал. Записи о заседаниях ЦК этого периода в знаменитой клеенчатой тетрадке секретаря ЦК Я. М. Свердлова слишком лаконичны.

Но сохранились и стали доступны историкам другие документы. Вместе с воспоминаниями они позволяют рассеять недоумения.

Брест-Литовский мирный договор — достижение Ленина — вывел Россию из-под смертельного удара. Теперь, считал Владимир Ильич, надо ловить каждый день и час мирной передышки, дабы укрепить оборону и создать армию, способную отражать новые нашествия империалистов. Это должна быть регулярная армия, построенная на основе военной науки.

Накануне заседания ЦК эту истину Ленин разъяснял главкому Крыленко, большевику с 15-летним стажем. Беседа с ним состоялась в ночь с 3 на 4 марта 1918 года. Затем последовала официальная докладная записка Крыленко Ленину, из которой мы и узнаем об их встрече. Оказывается, Крыленко протестовал против того, что Совнарком по предложению Троцкого учредил Высший военный совет (ВВС) и назначил его военным руководителем бывшего начальника штаба Ставки генерала М. Д. Бонч-Бруевича. Крыленко казалось невозможным доверить руководство строительством народной армии генералам, служившим в царской армии, запятнавшей себя расправами над народом.

Ленин отвечал: разумеется, есть риск, но и одним революционным энтузиазмом армии не построить. Митингов, лозунгов, клятв о защите социалистического Отечества было достаточно, но отсутствовали боеспособные части, создать которые без военных специалистов было нельзя. А немцы тем временем стремительно занимали наши города. Факт, что Наркомвоен проявил беспомощность. Только через неделю из Петрограда двинулись отряды. Их первые успехи связаны с именем полковника генерального штаба И. Г. Пехлеванова. Но к этому времени немцы захватили Псков, нацелились на Петроград. Матросы отряда Дыбенко, народного комиссара по военно-морским делам, несмотря на всю преданность революции, не смогли удержать Нарву из-за неорганизованности, неумения воевать. Революционный энтузиазм надо помножить на знание военного дела. Выход один — учиться у военных специалистов, хотя многие из них — наши вчерашние враги. Но военная наука, настаивал Ленин, «в их головах». Что же касается опасений измен, приставим к ним комиссаров, будем контролировать и перевоспитывать.

Н. В. Крыленко отстаивал свои взгляды. Сказав, что не сможет работать вместе с царским генералом М. Д. Бонч-Бруевичем, заявил о своей отставке.

Мы знаем, что Ленин ценил Крыленко как опытного, преданного большевика. Его уважали солдаты на фронте. Но переубедить не смог, пришлось принять отставку. И не только его. Солидарность с докладной запиской Крыленко зафиксировали своими подписями все члены коллегии Наркомвоена — видные работники военной организации при ЦК РКП(б), кроме Антонова-Овсеенко, который в это время добивал калединцев на юге. Их поддержали письменно руководящие работники военных округов и фронтов.

Видимо, описанный драматический момент из истории Наркомвоена и вспомнил год спустя в своей речи перед членами Петроградского Совета Ленин. «Как часто товарищи, принадлежавшие к числу самых преданных и убежденных большевиков-коммунистов, — говорил он, — возбуждали горячие протесты против того, что в строительстве Красной социалистической армии мы пользуемся старыми военными специалистами, царскими генералами и офицерами… Оказалось, что так только и можно было построить. Это дело не только военное, эта задача стала перед нами во всех областях жизни и народного хозяйства».^[4]

Неудивительно, что взятая Лениным линия на регулярную армию встретила противодействие. Ведь совсем недавно и он сам говорил, что старая армия отдана на слом, что от нее не осталось камня на камне, что постоянную армию должна заменить милиционная. А среди солдат, в народе, да и в партийной среде царило настроение: долой все, что связано с постоянной армией, которая воспринималась лишь как царская. Новая армия, писал Ленину Крыленко, должна быть «насквозь демократической», с выборными командирами, солдатскими комитетами, ее должны создавать и распускать Советы. В ней нет места бывшим царским слугам. Позднее эти взгляды вылились в «военную оппозицию».

Как видим, уход в отставку руководства Наркомвоена не был случайным. Потребовалась «смена караула». Для укрепления политического руководства военным ведомством ЦК партии решил поставить во главе его одного из своих членов. Но у всех членов ЦК к этому времени уже были ответственные участки деятельности. Да и не все поддерживали линию Ленина на привлечение бывших генералов и офицеров. В этих условиях Ленин предложил поручить военное ведомство члену ЦК Льву Давидовичу Троцкому. Не без раздумий. До революции — меньшевик, примиренец. В одном из писем Ленин назвал его «Иудушкой». И было за что. «Небольшевизм» — так Ленин назвал в 1911 году воззрения Троцкого. Но вместе с тем — широта политического мышления, эрудиция, острый ум, решительный характер. В партии большевиков меньше года, но уже приобрел авторитет. Один из лучших ораторов и полемистов.

В дни Октябрьского восстания Троцкий руководил Петроградским Советом и Военно-революционным комитетом. Бескровность восстания — и его заслуга. Позже Сталин выделил выдающуюся роль Троцкого в Октябрьские дни: организовал отпор казакам Краснова, а затем умело использовал переговоры в Бресте для революционной агитации. Был неверный шаг 10 февраля, но передышка ошибку исправила.

«Левые» коммунисты отмахивались от регулярной армии, уповали на партизанские отряды, которые будут поднимать восстания пролетариев. Мировая революция, считали они, снимает проблему регулярной армии.

Троцкий не меньше их верил в мировую революцию, но вместе с Лениным считал необходимым, демобилизуя старую, разложившуюся армию, одновременно создавать новую армию на основах регулярности. Иначе нельзя противостоять империалистическим державам с их регулярными армиями. Троцкий предложил членами ВВС назначить генералов Ставки, согласившихся сотрудничать с Советской властью во имя обороны страны от внешнего врага. Такие нашлись.

На заседании ЦК предложение Ленина поддержал Свердлов. Троцкий стал отказываться. Тогда Ленин, как впоследствии вспоминал Троцкий, сказал: «Кого же поставить? Назовите. Я поразмыслил — и согласился».^[5]

Решение ЦК оформляется по советской линии. 13 марта состоялось постановление Совнаркома. Его подписали Ленин, народные комиссары В. А. Карелин, И. В. Сталин и управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич (родной брат генерала М. Д. Бонч-Бруевича, которого он убедил занять высокий военный пост у большевиков). Совнарком согласился с предложением Н. В. Крыленко ликвидировать пост главкома в связи с выходом России из войны, что разрешало вопрос о его отставке; удовлетворил заявление Н. И. Подвойского об отставке с поста народного комиссара по военным делам (вскоре он был назначен членом ВВС и председателем Высшей военной инспекции). Приняв отставку Троцкого с поста наркома иностранных дел, Совнарком назначил его народным комиссаром по военным делам и исполняющим обязанности председателя ВВС. Странно, но факт, что это постановление в 12-томное Собрание декретов Советской власти не вошло.

Так состоялся переход Троцкого на военную работу. Был ли он к ней подготовлен? «Разумеется, нет, — отвечал сам Троцкий. — Мне не довелось, — писал он в воспоминаниях, — даже в свое время служить в царской армии. Призывные годы прошли для меня в тюрьме, ссылке и эмиграции. В 1906 году суд лишил меня гражданских и воинских прав».

Правда, являясь в годы империалистической войны корреспондентом газеты «Киевская мысль» в Париже, Троцкий увлекся изучением психологии солдат — бывал в казармах, госпиталях, траншеях. Занимался вопросами милитаризма. Но военной подготовки не имел. Кстати, это не был уникальный случай. В европейских государствах военными министрами нередко назначались именно политические, а не военные деятели. Ведь война — прежде всего политика, а армия — ее орудие.

Н. В. Крыленко, уйдя с военного поприща, с головой окунулся в дело становления советской юстиции. Здесь его университетское юридическое образование очень пригодилось. День «13 марта» отнюдь не стал для советских юристов несчастливым днем. Наоборот. А вот тот же день, день прихода Троцкого в Наркомат по военным делам и назначение его затем председателем Реввоенсовета, многие годы считался «черным днем» для Красной Армии. Надолго утвердилась в нашей историографии концепция: Троцкий пробрался в Красную Армию для того, чтобы вредить ей изнутри, протащить в ее ряды своих «приспешников» и подводить Красную Армию под поражения. Документы полностью рассеивают эти измышления.

Удивительное дело: «ставленники» Троцкого — Вацетис, Тухачевский, Егоров, Примаков одерживали победы, военное ведомство, которое «разваливал» Троцкий, несмотря на все его недостатки, заслужило от Ленина репутацию образцового, а Красная Армия имела успехи на всех фронтах. Выходит, все это вопреки Троцкому? Да, именно так, отвечала сталинская историография с первой подачи Ворошилова (после его статьи «Сталин и Красная Армия», опубликованной в «Правде» 21 декабря 1929 года): Троцкий все разваливал, создавал опасные положения на фронтах, но, «к счастью» для Красной Армии, был Сталин, и именно его ЦК посылал исправлятьположение на фронтах, и он всюду вмиг обеспечивал победу.

Кажется, что эти легенды о Троцком и Сталине ушли в прошлое. Ушли, но не совсем и не все. В последнее время появились публикации, в которых и сегодня видна ослабляемая вкраплениями полуправды концепция Краткого курса истории партии, представляющая Троцкого в роли лишь «извратителя» военной политики партии. За примером далеко ходить не надо: в 1987 году в 8-м издании биографии Ленина оказалась исключенной единственная позитивная фраза Ленина о Троцком, имевшаяся в предыдущих изданиях, и расширен перечень надуманных «прегрешений» Троцкого. Можно привести примеры и из других статей 1988―1989 годов, в которых деятельность Троцкого в годы гражданской войны рисуется только черной краской.

За истиной обратимся снова к документам. 21 марта 1919 года Ленин в речи по военному вопросу на XIII съезде РКП(б) отвел обвинения «военной оппозиции» в извращении Троцким военной политики партии. «Если Вы, — говорил Ленин, — …можете ставить Троцкому обвинение в том, что он не проводит политику ЦК, — это сумасшедшее обвинение. Вы ни тени доводов не приведете. Если Вы это докажете, то ни Троцкий не годится, ни ЦК. Какая же это партийная организация, когда она не может добиться, чтобы проводилась ее политика? Это невероятнейший пустяк».^[6]

Заметим, что эта замечательная по силе доводов и страстности ленинская речь была опубликована только спустя полвека. О ней в Кратком курсе истории партии — ни слова. Зато о рядовой речи Сталина было сказано, что именно в ней провозглашался курс на строительство регулярной армии. Выступив против «военной оппозиции», Сталин на деле являлся ее закулисным руководителем. «Съезд ударил по Троцкому», — говорится в сталинском Кратком курсе, но в постановлениях съезда ничего подобного нет.

Что касается оценок Троцкого в документах ЦК партии, то кроме известного постановления ЦК РКП(б) «О политике военного ведомства» от 25 декабря 1918 года, в котором отметались возводившиеся на Троцкого как главу военного ведомства клеветнические измышления о наделении «непомерными правами» «николаевских контрреволюционеров» и «расстреле без суда лучших товарищей», можно сослаться на постановление Политбюро и Оргбюро ЦК от 5 июля 1919 года по поводу заявления Троцкого об отставке с поста председателя РВСР, в котором говорится:

«Твердо убежденные, что отставка т. Троцкого в настоящий момент абсолютно невозможна и была бы величайшим вредом для республики, Орг- и Политбюро настоятельно предлагают тов. Троцкому не возбуждать более этого вопроса…»^[7] Постановление было подписано Лениным, Каменевым, Крестинским, Калининым, Серебряковым, Сталиным, Стасовой.

«Звездный час» Троцкого — так смело высказался о деятельности Троцкого в годы гражданской войны один историк, правда, уже в дни гласности, когда стало казаться, что у нас остается лишь один цензор — «внутренний». Определение, по-моему, удачное. В самом деле — ни до гражданской, ни после нее у Троцкого не было такого взлета деятельности, в котором бы, как в сплаве, соединились и проявились все черты его незаурядной личности. Троцкий отдался новому делу всецело. Ленин и ЦК не ошиблись в своем выборе в марте восемнадцатого.

Что же двигало, вернее, вызывало, можно сказать, исключительную энергию Троцкого в те годы? Г. А. Зив, автор одной из первых книжек о Троцком, находившийся вместе с ним в рядах меньшевиков, считал, что именно в военной области Троцкий нашел наилучшее приложение своим качествам. «Взяв в руки руководство военными делами, — пишет Зив, — Троцкий наконец нащупал свою настоящую профессию, в которой все его таланты и способности могли проявиться и развернуться во всю ширь: неумолимая логика (принявшая форму военной дисциплины), железная решительность и непреклонная воля, не останавливающаяся ни перед какими соображениями гуманности, ненасытное честолюбие и безмерная самоуверенность, специфическое ораторское искусство…»^[8]

Характеристика эта небесспорна, но в ней, на мой взгляд, верно схвачены побудительные пружины, связанные с характером Троцкого, с его представлением о своей исключительности. Его решительный характер, желание и умение повелевать людьми, склонность к «силовым» методам руководства и другие качества пригодились для того, чтобы противостоять волне децентрализации, партизанщины, митингования, анархизма, то есть всему тому, что мешало созданию регулярной армии, невозможной без строжайшей централизации и железной дисциплины.

Найдя себя в военной сфере, Троцкий успел сделать немало. Для его военной деятельности были и другие стимулы, и среди них самый мощный — его, можно сказать, фанатическая приверженность идее мировой пролетарской революции. Он считал, что русская революция, решая национальные задачи, должна стать искрой, детонатором для мирового революционного пожара. Лишь победа международного пролетариата поможет отсталой крестьянской России решить задачу построения социализма. Пролетариат России должен помочь пролетариату и угнетенным народам Европы и Азии сбросить своих эксплуататоров. Реальное средство помощи мировой революции — Красная Армия. И Троцкий вложил весь свой революционный энтузиазм в ее строительство. «Мы утверждаем, — говорил он в марте 1918 года, — что момент социального взрыва во всех государствах неизбежно наступит, и мы, которым история раньше других вручила победу и все вытекающие из нее возможности, при первом раскате мировой революции должны быть готовы принести военную помощь нашим восставшим иностранным братьям».^[9] И еще: «Мы должны быть готовы, вооружены, продержаться до этого времени», то есть до того дня, когда европейские рабочие «везде пойдут открыто на борьбу за установление своей власти во всех странах»,^[10] — проповедовал Троцкий, призывая мобилизовать все силы для создания вооруженного оплота российской и мировой революции.

Кстати, это были не только лозунги. Летом 1919 года Троцкий настойчиво предлагает ЦК РКП(б) срочно сформировать на Урале 30―40-тысячный конный корпус и двинуть его в Азию, чтобы поднять там угнетенные народы, поскольку мировая революция в Европе задержалась. Позднее он предлагает создать для этой же цели военную базу в Туркестане. Предложения не были приняты. Но ясно, что задачу создания многомиллионной образцовой регулярной Красной Армии Троцкий расценивал как первейший интернациональный долг первой Страны Советов.

Ко времени учреждения ВЦИК Реввоенсовета Республики и назначения Троцкого его председателем он, как народный комиссар по военным и морским делам, уже успел сделать немало.

Листаем второй том «Декретов Советской власти». Март — август 1918 года. Месяцы, когда в огне начавшейся интервенции и гражданской войны закладывался фундамент Красной Армии. Вот постановление ВЦИК от 22 апреля «Об обязательном обучении граждан военному искусству», ознаменовавшее переход от добровольчества, партизанских отрядов к регулярной армии; далее «Торжественное обязательство» — первая советская военная присяга, начинавшаяся знаменитыми словами: «Я, сын трудового народа…»; постановление V Всероссийского съезда Советов о Красной Армии, законодательно закрепившее принципы ее строительства. Все эти исторические документы, известные по хрестоматиям, написаны народным комиссаром по военным делам Троцким.

Главной заботой Троцкого и наркомвоена в этот период были, пожалуй, командные кадры — костяк регулярной армии. В 1918 году образовалось несколько фронтов гражданской войны, они требовали новых и новых войск. Воевать на первых порах приходилось больше числом, чем умением. Поэтому Красная Армия численно должна была расти очень быстро. К маю 1918 года в ней было не более 300 тысяч человек, а к октябрю уже около миллиона. К весне 1919 года должно быть 3 миллиона — ставил задачу Ленин. Сотни разношерстных отрядов превращались в полки и дивизии. Совет Обороны утвердил представленный Главным штабом план одновременного формирования 48 дивизий. Потребовались сразу не сотни и тысячи, а десятки тысяч командиров. Бывших офицеров-большевиков на всю армию насчитывалось едва сотня, да и то это были в основном прапорщики и подпрапорщики. Унтер-офицеры, сочувствующие большевикам, так же как и командовавшие отрядами большевики, не имели нужного опыта. Выход был один — привлечь в Красную Армию бывших офицеров. Выдвинул и обосновал эту смелую идею Ленин, Троцкий стал ее ревностным исполнителем. Ему принадлежит первое обращение Советского правительства к русским офицерам с призывом идти служить в Красную Армию. К концу гражданской войны 76 процентов всего командного и административного аппарата Красной Армии представляли бывшие офицеры царской армии и лишь 13 процентов — выпускники первых советских командных курсов и школ.

Разгоралась гражданская война. Приходило немало известий об изменах многих военспецов. Весь преподавательский состав Академии Генерального штаба, эвакуированный из Москвы в Казань, перешел на сторону белых. Даже у Ленина появились колебания на счет привлечения бывших офицеров и генералов на командные должности. В конце августа он запросил мнение Троцкого о предложении Ларина (работника ВСНХ. — Ю. К.) заменить всех бывших офицеров Генштаба коммунистами. 23 августа Троцкий ответил из Свияжска: «Считаю ларинское предложение в корне несостоятельным. Сейчас создаются условия, когда мы в офицерстве произведем суровый отбор: с одной стороны, концентрационные лагеря, а с другой стороны, борьба на Восточном фронте. Катастрофические мероприятия, вроде ларинского, могут быть продиктованы паникой. Те же победы на фронте дадут нам кадры надежных генштабистов… Больше всего вопят против применения офицеров либо люди, панически настроенные, либо стоящие далеко от всей работы военные деятели, которые сами хуже всякого саботажника: не умеют ни за чем присмотреть, сатрапствуют, бездельничают, а когда проваливаются — взваливают вину на генштабистов».^[11]

Троцкий убедил Ленина. Предложение Ларина осталось без последствий.

Но главная «атака» против военспецов и Троцкого последовала из Царицына после того, как туда прибыл Сталин в качестве «общего руководителя продовольственного дела на юге России», наделенного чрезвычайными полномочиями. 10 июля 1918 года Сталин из Царицына телеграфировал Ленину, что «для пользы дела ему необходимы военные полномочия»,^[12] предупреждал, что если они не последуют, то он будет «сам, без формальностей свергать тех командармов и комиссаров, которые губят дело. Так мне подсказывают интересы дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит».^[13]

Разгоревшийся в последующие месяцы конфликт Царицына с центром имел непосредственное отношение к Троцкому, стилю его деятельности, поэтому хочется остановиться на нем подробнее.

После переговоров Ленина с Троцким Реввоенсовет Республики облекает Сталина и военными полномочиями. Телеграмма Троцкого в Царицын, имевшая пометку, что она «отправляется по согласованию с Лениным», возлагала на Сталина задачу: «навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся».^[14]

В телеграммах Ленину Сталин сообщал о налаживании расстроенного военного хозяйства на царицынском участке фронта, ликвидации отрядной неразберихи, установлении железной дисциплины в воинских частях благодаря «своевременному удалению так называемых специалистов».^[15]

Историкам еще предстоит исследовать и объективно оценить результаты деятельности Сталина как руководителя продовольственного дела на юге и обороны Царицына. Работу он проделал большую, но немало было и ошибок. Например, расстрелы без суда начались раньше всего в Царицыне по указаниям Сталина. Уже тогда Ленину, Свердлову, Троцкому и большинству членов ЦК партии было ясно, что взятая Сталиным, а также Ворошиловым и Мининым линия на изгнание военных специалистов, возврат к коллективному командованию, противопоставление мест центру является ошибочной и вредной.

Вначале Троцкий не придавал особого значения сигналам из Царицына, после того когда туда прибыл Сталин. Но когда Сталин самовольно отстранил от должности, оклеветал и арестовал командующего Северо-Кавказским военным округом бывшего генерала, видного ученого А. Е. Снесарева, а затем без каких-либо улик арестовал все артиллерийское и часть штабного управления СКВО, заменил командиров из бывших офицеров унтер-офицерами, Троцкий понял, что надо принимать решительные меры против самоуправства Сталина, грозившего разрушить созданную с огромным трудом систему военного управления. В телеграмме Сталину он требует оставить штаб и комиссариат СКВО на прежних условиях и дать им возможность работать. «Не принимать во внимание»^[16] — такова была резолюция Сталина на телеграмме. Игнорированием распоряжений предреввоенсовета он демонстрировал не только независимость от Троцкого, но и неприятие централизации в управлении, без чего регулярная армия, по убеждению Троцкого, была немыслима.

Присланная по указанию Троцкого в Царицын комиссия, проверив обвинения в адрес Снесарева и содержащихся в плавучей тюрьме военных специалистов в военном заговоре, не обнаружила никаких улик. Тех, кого не успели расстрелять, Сталину пришлось отпустить, в том числе и Снесарева. В 1930 году Снесарев был снова арестован и без суда подвергнут ссылке. Кажется, Сталин не забывал никого.

Троцкому пришлось защищать от «царицынской тройки» и доброе имя бывшего генерала П. П. Сытина, назначенного РВС командующим Южным фронтом. Уже через 3 дня (!) после прибытия Сытина Сталин телеграфирует в Москву, что Сытин не заслуживает доверия, «не может, не желает и не способен защищать Царицын». Недовольство Сталина вызвало нежелание Сытина принять коллективное командование, согласовывать с ними все, даже мелкие оперативные вопросы. Они самовольно смещают Сытина и назначают командующим Южным фронтом Ворошилова.

У Троцкого было противоположное мнение о Сытине, который успел хорошо проявить себя в Западной завесе. «Я ценю Сытина как честного, серьезного и способного работника», — отмечал он в одном из разговоров по прямому проводу.^[17] Военные специалисты очень ценили уважительное к ним отношение.

Коллективное командование осложняло борьбу с Красновым на Южном фронте. 2 октября 1919 года Троцкий предлагает Сталину и Минину от имени РВСР немедленно образовать реввоенсовет Южного фронта «на основе невмешательства комиссаров в оперативные дела».^[18] Сталин и Минин игнорировали и этот приказ РВСР, расценив его как «угрожающий развалом всему фронту и гибелью всему революционному делу на юге». Только коллективное командование!

Конфликт имел принципиальный характер и настолько обострился, что Троцкому пришлось перенести его в ЦК. Состоявшийся 2 октября пленум ЦК осудил позицию царицынцев, поддержал Реввоенсовет Республики и его председателя. ЦК принял постановление, обязывающее всех партийных товарищей подчиняться решениям, исходящим из центра. Пленум решил: «Вызвать т. Сталина к прямому проводу и указать ему, что подчинение Реввоенсовету абсолютно необходимо».^[19] Передавая Сталину по прямому проводу решение ЦК, Я. М. Свердлов подчеркивал, что «без подчинения нет единой армии». «Убедительно предлагаем провести в жизнь решения Реввоенсовета. Случаем, считаете их вредными, неправильными, предлагаем приехать сюда, обсудить совместно, принять надлежащее решение. Никаких конфликтов не должно быть».^[20]

Но и этот увещевательный тон не оказал нужного воздействия. Зная, что Ленин не присутствовал на пленуме (он находился на лечении в Горках), Сталин и Ворошилов обратились к нему с письмом, в котором опротестовали приказ Троцкого, утверждая, что он «грозит отдать все дела фронта и революции на юге в руки генерала Сытина, человека не только не нужного на фронте, но и не заслуживающего доверия и потому вредного».^[21] Это было очередное голословное обвинение против бывшего генерала.

Сталин и Ворошилов предлагали «обсудить в ЦК партии вопрос о поведении Троцкого, третирующего виднейших членов партии (они имели в виду себя. — Ю. К.) в угоду предателям из военных специалистов и в ущерб интересам фронта и революции. Поставить вопрос о недопустимости издания Троцким единоличных приказов… Пересмотреть вопрос о военных специалистах из лагеря беспартийных революционеров».^[22] Предложение, а точнее, требование Сталина и Ворошилова принято не было.

Как видим, и после пленума ЦК Сталин не собирался менять своих позиций. Вскоре в адрес Председателя ВЦИК Свердлова и Предсовнаркома Ленина пришла телеграмма из Тамбова от Троцкого следующего содержания:

«Категорически настаиваю на отозвании Сталина. На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией в 50 тысяч солдат. Тем не менее я оставляю его командующим армией при условии подчинения командующему Южного Сытину… Без координации с Царицыном серьезные действия невозможны». Троцкий грозил, что, если царицынцы не будут выполнять его распоряжений, он отдаст под суд Ворошилова и Минина и объявит об этом в приказе по армии. «У нас, — писал Троцкий, — колоссальное превосходство сил, но полная анархия на верхах. С этим можно совладать в 24 часа при условии вашей твердой и решительной поддержки. Во всяком случае, это единственный путь, который я вижу для себя».^[23]

Владимир Ильич был очень озабочен положением с Царицыном. «Ленин, — писал позднее Троцкий, — лучше меня знал Сталина и подозревал, очевидно, что упорство царицынцев объясняется закулисным режиссерством Сталина». Ленин хотел смягчить конфликт. Он согласился на предложение Свердлова вызвать Сталина в Москву для переговоров, надеясь на компромисс. Состоялась встреча Сталина со Свердловым и Лениным. «Ильич взбешен» — так передавал реакцию Ленина Сталин в разговоре по прямому проводу с Ворошиловым. Не получив поддержки, Сталин подал заявление об уходе с постов члена Реввоенсовета Южного фронта и РВСР.

Вскоре Сталин пожалел, что в сердцах сделал этот шаг. Желая остаться на военной работе, он стал искать примирения с Троцким, хотя бы ценой «временной и неискренней капитуляции», как отмечал Троцкий позднее. 19 октября Сталин снова выехал в Москву и имел беседу с Лениным, после чего Троцкий получил телеграмму от Ленина. В ней сообщалось о желании Сталина продолжать работу на Южном фронте, готовности Ворошилова и Минина, выполняя просьбу Сталина, «оказать полное подчинение приказам центра», о снятии Сталиным ультиматума об удалении Сытина и Мехоношина, о его желании быть членом Реввоенсовета Республики.

«Сообщая Вам, Лев Давидович, обо всех этих заявлениях Сталина, я прошу Вас обдумать их и ответить, во-первых, согласны ли Вы объясниться лично со Сталиным, для чего он согласен приехать, а во-вторых, считаете ли Вы возможным, на известных конкретных условиях, устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин.

Что же касается меня, то я полагаю, что необходимо приложить все усилия для налаживания совместной работы со Сталиным».^[24]

Однако, несмотря на усилия Ленина и Свердлова, «совместной работы» Сталина и Троцкого не получилось. Разногласия и растущая неприязнь зашли слишком далеко. После одной из встреч с Троцким Сталин, Минин и Ворошилов телеграфировали во ВЦИК и в ЦК партии: «Разговор с Троцким был очень краток, намеренно оскорбителен, по логическому содержанию — непонятен. Разговор был оборван Троцким…»^[25] Документы говорят: если царицынские руководители позволяли себе грубую и нередко голословную критику Троцкого, неподчинение, то и последний допускал по отношению к ним высокомерие, нелояльность, грубые и оскорбительные разносы — черты, которые нередко проявлялись у Троцкого в отношениях с видными военно-политическими работниками. Пожалуй, никто благодаря своему характеру и неизменной требовательности не нажил себе столько врагов, сколько Троцкий.

Но Троцкий, в отличие от Сталина, был более способен на объективный подход к работникам, мог преодолевать личную неприязнь. Побывав в Царицыне и изучив на месте состояние 10-й армии, он приходит к выводу о нецелесообразности замены Ворошилова другим лицом «как добросовестного и инициативного работника» при условии строгого подчинения его Сытину. Сообщая об этом Ленину и Свердлову, Троцкий отмечал: «У Ворошилова довольно твердая рука, нужно только ввести его самого в рамки определенного режима и дать компетентных помощников».^[26]

И все же в царицынском конфликте в принципиальном отношении прав был Троцкий, неукоснительно проводивший в жизнь ленинский курс на регулярную армию с военными специалистами, на единоначалие в вопросах стратегии. Отозванием Сталина в Москву и отправкой Ворошилова с большой группой царицынских работников на Украину конфликт был ликвидирован, но разногласия и неприязнь остались. Ворошилов, занявшись на Украине созданием Украинской армии, пользуясь поддержкой Сталина, снова проявил партизанские замашки. Троцкому опять пришлось призывать его к порядку. 10 января 1919 года Троцкий телеграфировал Свердлову со станции Грязи: «Заявляю в категорической форме, что царицынская линия, приведшая к полному распаду царицынской армии, на Украине допущена быть не может… Линия Сталина — Ворошилова и К° означает гибель всего дела». Троцкий в разговоре с Лениным по прямому проводу заявлял: «Я считаю покровительство Сталина царицынскому течению опаснейшей язвой, хуже всякой измены и предательства военных специалистов».

Вряд ли Ленин подписался бы под такой телеграммой, она грешила крайностями. Но в своих выступлениях Ленин неизменно поддерживал общую линию Троцкого, а на VIII съезде партии подверг резкой критике Ворошилова, зная, что его взгляды разделял Сталин и некоторые видные военные работники. Заметим, что последующая многолетняя ожесточенная борьба Сталина и Троцкого имеет началом Царицын. Здесь Троцкий проявил твердость и решительность своего характера невзирая на авторитеты.

Жизнь показывала верность ленинской военной политики, которую Троцкий проводил в жизнь, хотя и не всегда правильными методами. Победы на Восточном фронте регулярных частей и соединений Красной Армии, большинством которых командовали бывшие офицеры, заставляли многих противников военспецов менять свои позиции. У Ленина и Троцкого в этом вопросе множились сторонники, хотя влиятельных противников оставалось немало.

Этот важный вопрос военной политики партии с конца 1918 года вызывал жаркие споры, в которых Троцкому, пожалуй, доставалось больше всех. Именно с тех пор его обвиняют в том, что он, якобы «слепо доверяя военным специалистам», освобождал их от партийного контроля, назначал на военные посты чуть ли не заведомых изменников и т. п. Доказательствами служили факты измен тех бывших офицеров и генералов, назначение которых было связано с именем председателя Реввоенсовета. Вот что по этому поводу говорил сам Троцкий: «У нас ссылаются нередко на измены и перебеги лиц командного состава в неприятельский лагерь. Таких перебегов было немало, главным образом со стороны офицеров, занимавших более видные посты. Но у нас редко говорят о том, сколько загублено целых полков из-за боевой неподготовленности командного состава… И если спросить, что причиняло нам до сих пор больше вреда: измена бывших кадровых офицеров или неподготовленность многих новых командиров, то я лично затруднился бы дать на это ответ».^[27]

Ответ находим у В. И. Ленина в знаменитом письме «Все на борьбу с Деникиным»: «Нам изменяют и будут изменять сотни и сотни военспецов, мы будем их вылавливать и расстреливать, но у нас работают систематически и подолгу тысячи и десятки тысяч военспецов, без коих не могла бы создаться Красная Армия…»^[28] В отстаивании и обосновании линии на использование военных специалистов трудно переоценить заслугу В. И. Ленина. Но в этом деле велика роль и Л. Д. Троцкого. Здесь и взятие на себя как главы военного ведомства всей полноты ответственности за назначение на высшие командные посты бывших генералов и полковников старой армии, и принудительный призыв в Красную Армию десятков тысяч офицеров, и противостояние мнимо-радикальным левацким взглядам, и разоблачение клеветнических выпадов.

Известно, какую острую борьбу по вопросу о привлечении специалистов В. И. Ленину, Л. Д. Троцкому пришлось вести внутри партии с левыми коммунистами, затем с военной оппозицией и вне партии — с левыми эсерами. О накале этой борьбы, наряду с ленинскими документами, говорят десятки речей и статей Троцкого.

Одна из лучших — ответ Троцкого на статьи в «Правде» В. Г. Сорина и Я. З. Каменского, доказывавших, что Красная Армия не только может, но и должна обходиться без военных специалистов. «Нам часто указывали, — иронизировал Каменский, — что ведение войны — это такая тонкая штука, что без военных специалистов мы обойтись никак не можем». Однако, говорилось далее, большевики взяли на себя смелость руководить «более тонкой штукой» — созданным Октябрьской революцией государством. Каменский ставил в пример 10-ю армию, где он работал в реввоенсовете. Эта, по его мнению, образцовая армия была построена из партизанских отрядов без военных специалистов под руководством «заслуженного партийного товарища» Ворошилова, «не знавшего ранее военной службы». Отсюда Каменский делал вывод, что нужно лишь просто быть хорошим коммунистом, а все остальное приложится. Военных специалистов можно использовать для обучения военному делу только в тылу, «но посылать их командовать на фронт — это все равно что поставить охранять овец от бурого медведя и серого волка». Ошибки наших доморощенных командиров, писал он, «менее принесут вреда, чем злостная хитрая механика николаевских военных специалистов».^[29]

Троцкий отвечал: переименование отрядов в полки и бригады не сделало их регулярными формированиями, партизанщина осталась. А Ленин на VIII съезде партии сказал, что неоправданные потери 10-й армии под Царицыном объяснялись прежде всего тем, что воевали без военных специалистов. «Я не сомневаюсь, — писал Троцкий, — что некоторые наши товарищи — коммунисты — превосходные организаторы, но чтобы научить этих организаторов в большом количестве, нужны годы и годы, а нам ждать „некогда“. Если нам ждать некогда в хозяйственной области, то тем более нам „некогда в военном отношении“».^[30] Приведя слова Ленина о необходимости использовать в широких размерах оставленных капитализмом специалистов, он писал: «Это совсем непохоже, как видите, на тяпкин-ляпкинскую готовность справиться со всякой „штукой“ без специалистов».^[31]

В последнее время в публицистике Троцкому кроме старых беспочвенных обвинений в «потакании» бывшим генералам и офицерам стали предъявляться обвинения в массовых расстрелах офицеров-заложников без суда. Никаких документов, подтверждающих эту версию, в архивах я не нашел. Но нашел приказ наркомвоена Троцкого от 4 июня 1918 года, в котором он грозил заключением в концентрационные лагеря тем солдатам из восставшего Чехословацкого корпуса, которые откажутся сдать оружие *.

Официально институт заложников был введен 5 сентября 1918 года приказом наркома внутренних дел Г. И. Петровского и вошел в систему массового красного террора. Приказом председателя РВСР он был распространен на офицеров и членов семей военспецов, перебежавших к белым. Известно, что к октябрю 1918 года в местах заключения скопилось не менее 8 тысяч офицеров-заложников, арестованных после объявления красного террора. Тот же Троцкий поставил вопрос о снятии с них огульных обвинений и привлечении на службу в Красную Армию. 13 октября 1918 года в телеграмме с Южного фронта Ленину, Дзержинскому, Свердлову и Склянскому он предлагает освободить из-под ареста всех офицеров, против которых нет серьезных обвинений; а всех желающих служить в Красной Армии и Красном Флоте направить в его распоряжение: «Таким путем мы разгрузим тюрьмы и получим военных специалистов, в которых большая нужда».^[32]

17 октября вопрос о судьбе офицеров, арестованных в качестве заложников, обсуждался на пленуме ЦК РКП(б). В протоколе записано:

«5. Предложение Троцкого: освободить из-под ареста всех офицеров, взятых в качестве заложников. Постановили:

Предложение Троцкого принимается с указанием, что освобождению подлежат лишь те офицеры, в отношении которых не будет обнаружена принадлежность к контрреволюционному движению. Они принимаются в Красную Армию, причем должны представить список своих семейств, и им указывается, что семья их будет арестована в случае перехода к белогвардейцам».^[33]

Уважительное отношение к военным специалистам не мешало Троцкому быть беспощадным к тем из них, которые, по его мнению, были причастны к измене.

Два факта. В конце мая 1918 года по приказу Троцкого был арестован командующий Балтийским флотом контр-адмирал А. М. Щастный, которого Троцкий обвинил в контрреволюционной деятельности. В марте 1918 года под его руководством был осуществлен знаменитый «ледовый переход» Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт. Выступив обвинителем на заседании Верховного революционного трибунала, Троцкий добился смертного приговора для Щастного, хотя прямых улик для обвинения в измене не имелось. Это был случай, когда «революционная целесообразность» заменила элементарную законность. Процесс над Щастным должен был показать, что впредь Советская власть будет сурово карать контрреволюционные поползновения.

Факт второй связан с трагической судьбой бывшего войскового старшины Ф. К. Миронова — выборного командира 32-го Донского казачьего полка, а затем — видного советского военачальника. В конце августа 1919 года Миронов с частями недоформированного Донского казачьего корпуса самовольно выступил из Саранска на фронт, объявив, что он выступает «на жестокую борьбу с Деникиным и буржуазией». Оправдать это самовольное выступление вопреки запрещению реввоенсовета Южного фронта никакими мотивами нельзя. Но нельзя оправдать и действия Троцкого, который скоропалительно объявил Миронова как «предателя и изменника» вне закона и в приказе Реввоенсовета о предании Миронова и его сторонников суду Чрезвычайного трибунала еще до расследования обстоятельств выступления Миронова из Саранска дал формулу обвинения: «Контрреволюционное восстание против Советской власти». Обвинение это он повторил в статье «Полковник Миронов» и в своих выступлениях. Преждевременные оценки председателя Реввоенсовета вошли в официальные документы того времени. Следствие не подтвердило связей Миронова с Деникиным и Мамонтовым (что утверждал Троцкий на основании поступивших к нему донесений). Наоборот, по пути на фронт он призывал бойцов на борьбу против Деникина. Ход процесса показал голословность сформулированных Троцким обвинений, тем не менее Миронову и десяти командирам корпуса был вынесен смертный приговор, в чем сказалось давление Троцкого, который этим процессом хотел показать «всем колеблющимся казакам, что борьба красных и белых… есть борьба не на жизнь, а на смерть» и что в этой борьбе Советская власть никому не позволит «заводить авантюры».^[34]

Но следует сказать, что Троцкий был в числе тех, которые ходатайствовали перед ВЦИК о помиловании всех осужденных, и, более того, предложил ЦК партии дать Миронову «командное назначение на Юго-Восточный фронт».^[35] Троцкий был скор на оценки и на суд, но способен был исправлять свои ошибки.

Проблема военных специалистов, в разрешении которой Троцкий как председатель РВС внес немалый вклад, не была, конечно, самодовлеющей. Она была ключом для решения сложнейшей задачи превращения отрядной, во многом партизанской Красной Армии в армию регулярную. Только решив ее, можно было тягаться с регулярными войсками интервентов и белых генералов. «Период случайных формирований отрядов, кустарного строительства, — писал Троцкий в проекте постановления V съезда Советов, — должен быть оставлен позади. Все формирования должны производиться в полном соответствии с утвержденными штабами и согласно разверстке Всероссийского главного штаба».^[36]

Чтобы понять остроту и неотложность этой задачи, надо вспомнить лето 1918 года. После германского нашествия Советская республика оказалась вновь перед смертельной опасностью. Интервенты заняли Мурманск и Архангельск, рвались к центру страны. На востоке белочехи и белогвардейцы захватили Поволжье. Пали Казань и Симбирск, под угрозой оказались центральные районы страны. С юга казаки Краснова осаждали Царицын. Советский Северный Кавказ отрезала Добровольческая армия генерала Алексеева. Контрреволюционные восстания охватили города Средней Азии. В центре страны вспыхивали мятежи, руководимые кулаками и белогвардейцами. «…Вся буржуазия, — говорил Ленин, — прилагает все усилия, чтобы нас свергнуть».^[37]

Войска Красной Армии терпели поражения из-за неорганизованности, неумелости, партизанщины. Ленин бьет в набат. «У нас один выход: победа или смерть!»^[38] — говорит он рабочим завода Михельсона за несколько минут до злодейского выстрела в него эсерки-террористки Фани Каплан.

Главная опасность грозила с востока. Белочехи и белогвардейцы, быстро захватив Поволжье, рвались глубже в центр страны. Слабо организованные советские войска терпели поражение за поражением. После потери Казани Ленин дает директиву «всячески усилить Восточный фронт».^[39]

ЦК направляет на Восточный фронт Троцкого, группу видных работников партии. Здесь, в Поволжье, из разрозненных отрядов и частей развернулось формирование полевых армий — первых оперативных объединений Красной Армии. Троцкий подбирает на должности командующих опытных военных специалистов. ЦК назначает членами реввоенсоветов армий закаленных коммунистов. В ходе непрекращающихся оборонительных боев создаются полки, дивизии, появляются названия — 1,2,3, 4 и 5-я армии. Троцкий объявляет беспощадную борьбу паникерам, дезертирам, дезорганизаторам. В суровом приказе наркомвоенмора и председателя ВВС, изданном в конце августа в Свияжске, ответственность за панику и дезертирство возлагалась прежде всего на командира и комиссара части. «Если они (солдаты. — Ю. К.) отступают или худо сражаются, то виноваты командиры или комиссары. Предупреждаю: если какая-нибудь часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар части, вторым — командир, мужественные, храбрые солдаты будут награждены по заслугам и поставлены на командные посты. Трусы, шкурники и предатели не уйдут от пули. За это я ручаюсь перед лицом всей Красной Армии».^[40] Таков был стиль приказов Троцкого в то грозное время. В дни, когда нужно было во что бы то ни стало добиться перелома на фронте, выдвижение Троцким на первый план «драконовских» мер было оправдано. Они помогли удержать фронт, отбить яростные попытки врага прорваться в центр страны. Психологический перелом переродил войска. Началось контрнаступление. Удалось вернуть Казань, Симбирск и Самару, противник отступил от Волги за Урал.

Вклад Троцкого в укрепление Восточного фронта неоспорим. Но сам Троцкий, пожалуй, был склонен несколько преувеличивать свои заслуги. Главным условием перелома, и это подчеркивал Ленин, была мобилизация на Восточный фронт коммунистов, передовых рабочих Москвы, Петрограда, Иваново-Вознесенска. Они показали пример мужества и стойкости, действуя в качестве комиссаров, командиров, рядовых красноармейцев. Эта героическая работа лучших людей партии и рабочего класса в литературе показана слабо. Между тем без нее Восточный фронт не смог бы стать образцовым фронтом Республики осенью 1918 года. Красная Армия превращалась в силу, способную сокрушать врага.

К исходу лета 1918 года образовались три обширных фронта гражданской войны. Становилось ясно, что Высший военный совет, созданный в целях организации обороны от внешнего врага, изжил себя. Для общего руководства вооруженными силами в ожесточенной гражданской войне нужен был авторитетный прежде всего для партии орган, составленный из видных военных работников. Таким органом и стал Революционный военный совет Республики. Троцкий считал необходимым объединение в одном органе руководства вооруженной борьбой, которое не могли между собой поделить штаб ВВС и оперативный отдел Наркомвоена.

Но загвоздка была не только в раздвоении. Высший военный совет не смог стать авторитетным органом высшего военного руководства. Бывшие генералы, вложившие свою энергию в организацию завесы против Германии, довольно туманно представляли себе внутреннюю военно-политическую обстановку и не могли предложить какого-либо плана военных действий. Здесь они чувствовали себя больше консультантами, чем военными руководителями. Члены ВВС из видных военно-политических работников — Н. И. Подвойский, К. А. Мехоношин, В. А. Антонов-Овсеенко — находились на фронтах или, как Склянский, до предела были заняты оргработой в Наркомвоене. Троцкого, как политика, деятельность ВВС привлекала мало, как председатель он редко присутствовал на его заседаниях, лишь подписывал приказы. Все внимание Троцкого было устремлено на восток и юг, которыми ВВС занимался меньше всего, поскольку это были фронты гражданской войны. Сам военный руководитель ВВС М. Д. Бонч-Бруевич попросился в отставку, указав в рапорте, что фронтами должны распоряжаться «не плохо осведомленные, привлеченные больше для консультации, нежели для управления, военспецы», а люди, «облеченные полным доверием правительства и пользующиеся авторитетом в Красной Армии».^[41] Троцкий пытался удержать Бонч-Бруевича как специалиста, но последний настоял на уходе с поста военного руководителя ВВС.

В. И. Ленину в ЦК поступали разные предложения и проекты от руководящих военных работников, но все они сводились к одному: нужен единый и авторитетный высший орган руководства всеми вооруженными силами. Результатом обсуждения этого вопроса под руководством Ленина в ЦК и стало создание Реввоенсовета Республики как высшего коллективного руководства всеми фронтами и военными учреждениями Республики.

На сей раз Троцкий не отказывался от высшего военного поста. Теперь в его руках — огромная власть. Положение о РВСР, написанное им и принятое ВЦИК, гласило: в распоряжение высшего военного органа для нужд обороны предоставляются «все силы и средства народа»; ему подчинены и работают по его заданиям все военные учреждения, а остальные — удовлетворяют его требования в первую очередь.^[42]

Если Реввоенсовет Республики в годы гражданской войны в основном справился с возложенными на него огромными задачами, то в этом не последнюю роль сыграл его председатель. Раньше историку в освещении деятельности Реввоенсовета можно было занять на выбор лишь две позиции: «разоблачать» или принять фигуру умолчания, сделав вид, будто такого органа и не существовало. Но и второе было рискованно — умолчание ведь тоже позиция. Поэтому историки, пользуясь отдельными местами из военной переписки Ленина, представляли дело так, как будто Ленин без конца ругал и понукал Реввоенсовет и его председателя.

Но вот перед нами небольшая книга. Называется «В. И. Ленин. Военная переписка. 1917―1922». Последнее издание — 1987 года.^[43] Точнее было бы ее назвать «Из военной переписки…», потому что многих документов из ленинского фонда в ней нет. Но и то, что опубликовано, позволяет определить, к кому чаще всего Ленин обращался по военным вопросам. Раньше мы бы сказали и написали — к Сталину, потому что публиковалась переписка преимущественно с ним. А вот что дают современные подсчеты: около 90 обращений — к Троцкому, 64 — к его заместителю по Реввоенсовету Склянскому и 62 — к Сталину. Затем — к Смилге, и далее по нисходящей. Подсчеты неполные, но число обращений и их характер рассеивают созданное в историографии представление. Если к ним присоединить сотни неопубликованных ленинских надписей, поручений, резолюций, отзывов, то складывается твердый вывод: В. И. Ленин вполне доверял руководству Реввоенсовета в лице Троцкого и Склянского, поддерживал их мероприятия, опирался на Троцкого в проведении политики ЦК и своих указаний. А что касается критики, то это была критика деловая, справедливая. В те годы суровая критика непременно присутствовала в стиле руководства.

Начиная с 1924 года стиль руководства Троцкого Реввоенсоветом стал задним числом подвергаться разносной критике. В ней было много субъективного, привнесенного острой борьбой внутрипартийной и борьбой за власть, но вскрывались и действительные недостатки Троцкого в методах руководства.

Характер у председателя Реввоенсовета был колючий, взрывной, резкий. Троцкий мало заботился о поддержании товарищеских отношений. Главным и решающим для него было дело. Быстро привык к директивному тону, требовал четкости и ответственности от работников невзирая на ранги. Такой «администраторский» тон импонировал многим военспецам, привыкшим к дисциплине и субординации. Но он нередко болезненно воспринимался военно-политическими работниками. Ведь почти все они были связаны узами и традициями многолетней подпольной работы, партизанской борьбы, трудно привыкали к чисто воинской дисциплине и порядку подчиненности, чего требовал Троцкий. В Троцком они видели «чужака» в партии, знали о его «небольшевизме». Все это вызывало к нему настороженное и даже неприязненное отношение.

Троцкий, будучи сам подтянутым человеком, не терпел расхлябанности, панибратства,своеволия. А подобных партизанских замашек у командиров и комиссаров сохранилось еще немало. На этой почве у него нередко не налаживались отношения и даже возникали столкновения с видными партийцами на уровне фронтов и армий, не всегда и не сразу устанавливались контакты с коммунистами-фронтовиками, хотя на солдатские массы на фронте он мог воздействовать, пожалуй, как никто.

Позднее, в «Письме к съезду», Ленин напишет о чрезмерной самоуверенности Троцкого и увлечении «чисто административной стороной дела».^[44] Склонность Троцкого к администрированию Ленин отмечал и в дни дискуссии о профсоюзах, видя ее причины в стиле прошлой военной работы. Думается, что с этими качествами связаны и успехи и промахи Троцкого в военной работе, которые Ленину и Центральному Комитету иногда приходилось поправлять.

За годы гражданской войны документы таких случаев отмечают немного. Первый связан с критикой в адрес Троцкого и Реввоенсовета, с которой на заседаниях военной секции VIII съезда партии выступили К. Е. Ворошилов, Ф. И. Голощекин и другие делегаты.

На первом пленуме избранного на VIII съезде ЦК РКП(б) 25 марта 1919 года Г. Е. Зиновьев, докладывая о работе военной секции съезда, сделал вывод, что обсуждение военного вопроса «служит серьезным предупреждением» и что Ленину «необходимо переговорить с Троцким о его взаимоотношениях с коммунистами-фронтовиками».^[45] По предложению Ленина пленум решил, поскольку Троцкий не был на съезде, обратиться к нему в письменной форме: направить заявление Зиновьева, закрытую резолюцию съезда по военному вопросу и резолюцию Политбюро. Резолюция Политбюро была подписана его членами 26 марта и направлена Троцкому. В ней говорилось: «Указать Л. Д. Троцкому на необходимость как можно более внимательного отношения к работникам-коммунистам на фронте, без полной товарищеской солидарности с которыми невозможно проведение политики ЦК в военном деле».^[46] Ленин настаивал, чтобы все это было сообщено Троцкому в максимально тактичной форме.

Троцкий изучил присланные материалы и ответил пространной объяснительной запиской, написанной в спокойном тоне. Признав целесообразность ряда выработанных военной секцией мер, он заявил, что товарищеские отношения нужны, но ими нельзя заменить официальных уставных отношений, принятых в регулярной армии. Зиновьев ратовал за «разъяснение и убеждение», считая их основой отношений в социалистической армии, Троцкий — за установление «самого твердого и во многих случаях сурового режима». Он писал: «Путь от приказа до исполнения в наших условиях — в высшей степени долгий и мучительный путь. Тут должна быть установлена строго формальная дисциплина… она не допускает никаких дискуссий, обсуждений, уговоров и не принимает во внимание никаких смягчающих обстоятельств».^[47]

Думаю, что в данном случае Троцкий в своем объяснении был прав. Если смотреть на данный вопрос шире, то можно сказать: истина была где-то посредине. Ее сформулировал Ленин: «Сначала убедить, потом принудить».^[48] Но Ленин поддерживал линию Троцкого на установление в армии железной дисциплины, даже крайними средствами. Как огня, писал он, нужно бояться партизанства, расхлябанности, своеволия, требовал строго карать всех, кто нарушает законы о Красной Армии и ее уставы.^[49]

Представление о стиле руководства Троцкого фронтами у читателя часто складывалось из негативных, а иногда и карикатурных характеристик «поезда председателя Реввоенсовета», которые появлялись в литературе второй половины 20-х годов.

В одной из современных публикаций Троцкому ставится в вину, что он «фактически всю гражданскую войну провел в своем специальном поезде», из-за чего вся тяжесть повседневной организаторской работы в Реввоенсовете легла на плечи заместителя, Э. М. Склянского.

Слов нет, были изъяны в таком своеобразном способе руководства. Бывало и так, что поезд вносил разнобой в оперативное руководство, поскольку о своих распоряжениях и действиях председатель Реввоенсовета не всегда и не сразу ставил в известность командование и реввоенсоветы фронтов и армий. По словам К. X. Данишевского, члена РВС Восточного фронта, прибытие поезда иногда выглядело партизанским наскоком на тот или другой боевой участок, хотя сам Троцкий беспощадно боролся с партизанщиной. Однако при объективном изучении создается убеждение, что в поезде Троцкого было больше плюсов, чем минусов. Благодаря постоянному нахождению на фронтах председатель Реввоенсовета досконально знал обстановку и положение в войсках. Ленин это ценил, нередко именно у Троцкого он запрашивал сводки о положении на фронтах. Мне встретилась лишь одна сердитая резолюция Ленина, связанная с поездом Троцкого: «Запретите эту игру в телеграммы», когда Ленину доложили, что о начале очередного маршрута поезда Троцкого каждый раз даются телеграммы сразу в 100 адресов.^[50]

Представим себе укрепленный броней поезд с двумя паровозами, оборудованный платформами с легкой пушкой и двумя пулеметами, с автомобилями, цистерной бензина, своей электростанцией, телеграфом, радио, типографией, выпускавшей листовки и газету «В пути», небольшим вещевым складом для снабжения совсем раздетых армейских частей… и даже баней. Группа коммунистов, около сотни отборных бойцов, секретариат из 5―6 человек — все это создавало возможности оперативного руководства и помощи войскам, особенно там, где создавалась критическая обстановка. Поезд не раз был в опасных переделках и выходил из них с честью. За участие в боях под Свияжском на Южном фронте (август 1918 г.), в боях против Юденича (октябрь 1919 г.) поезд председателя Реввоенсовета был награжден орденом Красного Знамени. В 1918―1920 годах он совершил 36 рейсов, составивших около 100 тысяч верст.

Стиль руководства и степень влияния Троцкого нельзя представить без его ораторского таланта. Чтобы оценить Троцкого как трибуна, надо представить значение живого, страстного слова руководителя, комиссара, коммуниста в дни гражданской войны, слова, поднимавшего на смертный бой беспредельно уставших бойцов, менявшего настроение дезертиров и паникеров, зажигавшего массы людей. Таким, по отзывам многих, было слово Троцкого.

Выдающийся оратор своего времени А. В. Луначарский считал, что рядом с Троцким-трибуном можно поставить только Жана Жореса. «Эффектная наружность, красивая, широкая жестикуляция, могучий ритм речи, громкий, совершенно не устающий голос, замечательная складность, литературные фразы, богатство образов, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности логика, — писал Луначарский, — вот достоинство речи Троцкого».^[51]

Когда Ленин телеграфировал Троцкому о необходимости поездки на тот или иной участок фронта, он учитывал его способность не только энергично наводить порядок, но и воздействовать силой своего слова. В августе 1918 года заколебались наши части на Саратовском участке фронта. Троцкий получает в Свияжске шифровку от Ленина и Свердлова: «Мы считаем абсолютно необходимой Вашу поездку туда, ибо Ваше появление на фронте производит действие на солдат и всю армию. Сговоримся о посещении других фронтов».^[52]

Историки еще только приступают к объективному изучению роли Троцкого как председателя РВСР на фронтах гражданской войны, его влияния на выработку стратегии Красной Армии в важнейших военных кампаниях. Фальсификации в этой области, пущенные в свое время в ход Сталиным и Ворошиловым, все еще имеют хождение. Краткий курс истории партии возлагал на Троцкого вину за поражение Красной Армии на Восточном, Южном и Западном фронтах. Например, в Кратком курсе истории партии говорилось, что летом 1919 года именно Троцкий «развалил работу на Южном фронте и наши войска терпели поражение за поражением».^[53] Стремясь придать правдоподобие своим версиям, Сталин и Ворошилов утверждали, например, что ЦК партии в 1919 году принимал специальные решения, запрещавшие Троцкому вмешиваться в дела Восточного и Южного фронтов. Так, в 1929 году Ворошилов писал (вернее сказать, кто-то писал, а он опубликовал под своим именем), что Сталин, посланный ЦК на Южный фронт «для спасения положения», потребовал, чтобы Троцкий не вмешивался больше в дела Южного фронта. «Теперь уже нет надобности скрывать, что перед своим назначением товарищ Сталин поставил перед ЦК три главных условия: 1) Троцкий не должен вмешиваться в дела Южного фронта и не должен переходить за его разграничительные линии; 2) с Южного фронта должны быть немедленно отозваны целый ряд работников, которых товарищ Сталин считал непригодными восстановить положение в войсках, и 3) на Южный фронт должны быть немедленно командированы новые работники по выбору Сталина, которые эту задачу могли выполнить. Эти условия были приняты полностью».^[54]

«Потребовать» Сталин, конечно, мог, но ЦК, судя по протоколам, нередко требования Сталина находил необоснованными. В протоколах пленумов и Политбюро ЦК РКП(б) нет и намеков на те пункты, которые выдал за решение ЦК Ворошилов. Да и мог ли ЦК отстранить Троцкого как председателя РВСР, которому Ленин и ЦК доверяли, от руководства решающим фронтом? О том, что Троцкий занимался делами Южного фронта, свидетельствуют документы военной переписки Ленина.^[55] Одно свидетельство хочется привести. В постановлении Политбюро и Оргбюро ЦК от 5 июля 1919 года есть такой пункт:

«Оргбюро и Политбюро сделают все от них зависящее, чтобы сделать наиболее удобной для Троцкого ту работу на Южном фронте, в самом трудном, самом опасном и самом важном в настоящее время, которую избрал сам т. Троцкий. В своих званиях наркомвоена и предреввоенсовета т. Троцкий может вполне действовать и как член РВС Южного фронта с тем комфронтом (Егорьев), которого он сам наметил, а ЦК утвердил».^[56]

Но это не означает, что у Троцкого и руководимого им Реввоенсовета не было серьезных упущений в руководстве операциями на Южном фронте. Известны очень сердитая записка Ленина Склянскому (конец августа 1919 г.), еще более суровая телеграмма члену РВСР Гусеву (16 сентября 1919 г.) с резкой критикой Реввоенсовета за плохое руководство операциями на юге, телеграмма Троцкому, Серебрякову, Лашевичу о невыполнении указаний ЦК в отношении командующего группой войск фронта В. И. Селивачева и др. Но телеграмм с критикой действий Троцкого немного.

Что же касается разногласий с Лениным, с ЦК по вопросам стратегии, то Троцкий сам писал о них в своей автобиографической книге. Собственно говоря, разработкой стратегических планов и директив Троцкий не занимался, это была прерогатива Главного командования. Речь идет о его отношении к той или иной стратегической директиве.

Заседание пленума ЦК 15 июня 1919 года было весьма бурным. Обсуждалась записка Реввоенсовета Восточного фронта об ошибочности отданной главкомом И. И. Вацетисом директивы, поддержанной председателем Реввоенсовета Троцким, о приостановке наступления на Восточном фронте с целью переброски части войск на юг против Деникина. ЦК постановил: усилить Южный фронт, но не останавливать наступления против Колчака. Троцкий возражал, однако позднее признал правильность позиции ЦК и Ленина.^[57]

В августе — сентябре 1919 года у Троцкого с новым главкомом С. С. Каменевым имели место разногласия о способах ведения операций на Южном фронте. Вместе с командующим Южным фронтом В. Е. Егорьевым и членом РВС фронта Г. Е. Сокольниковым Троцкий выступил против уже одобренного ранее ЦК плана главкома С. С. Каменева, предусматривавшего нанесение главного удара по Деникину из района Царицына, где находилась тогда основная группировка советских войск, на Дон и Кубань. Троцкий считал наиболее правильным план контрнаступления на Деникина через Харьков и Донбасс, предложенный еще в конце июня прежним главкомом И. И. Вацетисом. И тот и другой планы имели свои плюсы и минусы. Пленум ЦК, обсудив оба плана, оставил в силе план с главным ударом на Дон и Кубань.

Однако перемены в военной обстановке на юге страны заставили ЦК партии в середине октября фактически отменить старый план и сосредоточить усилия для того, чтобы отразить наступление Деникина на Орел, Тулу и Москву и перейти в контрнаступление на Курск, Харьков и Донбасс, то есть фактически был реализован прежний план Вацетиса — Троцкого.

Краткий курс истории партии, фальсифицируя события, приписал план удара от Царицына на Новороссийск командованию Южного фронта и Троцкому. В Краткой биографии И. В. Сталина этот план назван даже «преступным», несмотря на то что он был официально принят Главным командованием и ЦК партии. Новый план разгрома Деникина приписывался Сталину, хотя, как уже говорилось, он был выдвинут Вацетисом и поддержан Троцким.

Разногласия были и в первый период советско-польской войны. Троцкий занял более осторожную позицию в вопросе развертывания Красной Армией широких наступательных действий, считая, что нужно держать курс на прекращение войны, поскольку польские рабочие и крестьяне не готовы к революции.^[58] Но подчинился большинству ЦК и позднее издал приказ с призывом стремительного броска на Варшаву.

Разногласия в области военной стратегии нередко становились предметом жарких споров в ЦК. Бывало, что ЦК принимал решение вопреки мнению Троцкого. Но это не были принципиальные разногласия, да их вряд ли можно было избежать в условиях, когда враги наступали со всех сторон и надо было вовремя определить основную опасность, направление главного удара и распределить резервы. «На то мы все люди»,^[59] — говорил Ленин по этому поводу на VIII съезде партии, упоминая о наличии разногласий.

Пожалуй, стоит остановиться еще на одном вопросе.

Бытуют версии, что Троцкий жестоко расправлялся с неугодными ему лицами, расстреливал «без суда и следствия», в том числе и коммунистов-фронтовиков. Об этом можно прочесть и в современной публицистике, и в художественной литературе.

Что же по этому поводу говорят документы?

А документы свидетельствуют, что еще в декабре 1918 года ЦК РКП(б) в специальном постановлении «О политике военного ведомства» дал самую суровую отповедь тем, кто распространял сведения «о расстреле без суда и следствия лучших товарищей» (приписывалось это без указания фамилии Троцкому), квалифицировав их как «ложные слухи и прямые клеветнические измышления».

Расстрелы были трусов и дезертиров с поля боя. ЦК РКП(б) в постановлении об укреплении Южного фронта требовал применения такой меры, если по-иному навести порядок нельзя.

Первый случай массового расстрела имел место 29 августа 1918 года под Свияжском по приговору военно-полевого суда 5-й армии, проведенного по указанию Троцкого. Расстреляно было 20 человек, впервые был применен принцип так называемой децимации, то есть казни каждого десятого, введенной еще в армии древних римлян. Эта трагедия случилась с необстрелянным Петроградским рабочим полком, который бежал, создав угрозу захвата каппелевцами Свияжска и других важных пунктов. Охваченная паникой масса солдат захватила пароход и силой оружия принуждала команду отправить его в Нижний Новгород. Полк был разоружен. В числе расстрелянных оказались командир и комиссар полка, которые бежали вместе с бойцами и не приняли мер против паники.

ЦК партии, Ленин поддерживали чрезвычайные меры, принятые Троцким. В телеграмме Троцкому на следующий день Ленин писал: «Если есть перевес сил и солдаты сражаются, надо принять меры против высшего командного состава, объявив, что по образцу Французской революции они могут быть отданы под суд и даже под расстрел».

О доверии Ленина к Троцкому и о совпадении во многом их взглядов в этой области можно судить по следующему ленинскому документу, врученному им Троцкому.

«Товарищи! (в документе не указан адресат. — Авт.)

Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело».^[60] Как видно из документа, эти слова были написаны внизу бланка со штампом Председателя Совнаркома, а выше оставлено место для распоряжения. Троцкий в 1925 году сдал бланк незаполненным в Институт имени В. И. Ленина. Он отмечает, что Ленин написал этот документ во время заседания вскоре после событий в Свияжске.

Вопрос о терроре — сложный и пока мало изученный. Известно отрицательное отношение Ленина, большевиков к террору как средству революционной борьбы. Октябрьская революция совершилась вообще «малой кровью», террор не был поначалу ее орудием. Ленин подчеркивал не раз, что он был навязан белогвардейцами, интервентами и невероятным ожесточением борьбы с обеих сторон. Применение террора было вынужденным, но необходимым, без него защита революции в условиях жестокой войны вряд ли возможна. Видимо, весь вопрос в мере, в степени применения и ограничения этого зла. Но возможно ли было «дозирование» в условиях такой войны? Статистика красного террора говорит, что он рассматривался Советским правительством как временная акция. Как исключительная акция массовый террор был применен в начале сентября 1918 года (расстрелы сотен заложников в Петрограде), затем весной 1919 года на Верхнем Дону при проведении ошибочной политики «расказачивания» (подверглись расстрелу около 300 казаков) и в ноябре 1920 года в Крыму (расстреляли без суда врангелевских офицеров, не успевших или не захотевших эвакуироваться).

Что касается армии, а Троцкий применял крайние меры именно там, то Ленин, требуя для наведения железной дисциплины и порядка применять расстрелы, не считал крайние меры постоянным и тем более главным средством поддержания боеспособности войск. Крепость социалистической армии он видел прежде всего в высокой сознательности и преданности идеалам Октября. Троцкий также идеи Октябрьской революции называл цементом Красной Армии, но на практике нередко отводил репрессиям чрезмерную роль. И после того как с помощью «драконовских мер» осенью 1918 года был достигнут перелом на Восточном фронте и войска стали одерживать крупные победы, он продолжал ориентировать командиров и комиссаров на крайние меры, что вело к злоупотреблению ими.

Вот один из фактов, относящийся к октябрю 1918 года. Когда Троцкому стало известно, что из Пермской дивизии 3-й армии на сторону врага перебежало несколько офицеров, он отправил реввоенсовету 3-й армии телеграмму с требованием сообщить, «расстреляны ли комиссары полков, допустившие измену их командного состава». Реввоенсовет 3-й армии в свою очередь направил телеграмму в ЦК РКП(б), в которой говорилось:

«Мы категорически протестуем против крайне легкомысленного отношения т. Троцкого к таким вещам, как расстрел. Он, узнав, что в таком-то полку перебежало несколько офицеров, требует расстрела комиссаров полков и дивизий… Этого мы, конечно, не сделали… Почему только этих комиссаров расстрелять? У нас нет ни одной дивизии, в которой не было бы случаев измены. Нужно было бы перестрелять половину Реввоенсовета, ибо назначенный им когда-то командующий армией Богословский сбежал, не приняв командования. Результатом таких телеграмм является лишь подрыв авторитета т. Троцкого и комиссаров».^[61]

Троцкий отступил, никто из комиссаров не подвергся расстрелу, а позднее он объяснял свою телеграмму как обычную в то время форму военного нажима.

Итак, взгляды и особенно практика Троцкого в применении крайних мер не всегда совпадали со взглядами Ленина, хотя последний, поддерживая Троцкого, доверял ему и в этом остром вопросе.

Приверженность Троцкого к чрезвычайным мерам была связана с его убеждениями. Революция требует от рабочего класса добиваться своей цели всеми средствами, писал он, устрашение смертной казнью «есть могущественное средство политики».

Настаивая на применении крайних мер, Троцкий в то же время выступал против расстрелов без суда. 6 мая 1919 года он направил письмо реввоенсовету 2-й армии. В нем говорилось:

«Из беседы с начальником и комиссаром 28-й дивизии я установил, что во 2-й армии имели место случаи расстрелов без суда и следствия. Я ни на минуту не сомневаюсь, что лица, подвергнувшиеся такой каре, вполне ее заслуживали. Ручательством является состав реввоенсовета. Тем не менее порядок расстрела без суда совершенно недопустим.

Разумеется, в боевой обстановке, под боевым огнем командиры, комиссары и даже рядовые красноармейцы могут оказаться вынужденными убить на месте изменника, предателя или провокатора, который пытается внести смуту в наши ряды. Но за вычетом этого исключительного положения во всех случаях, когда дело идет о каре, расстрелы без суда, без постановления трибунала не могут быть допущены…

Предлагаю реввоенсовету 2-й армии озаботиться организацией трибунала, достаточно компетентного и энергичного, с выездными секциями, и в то же время решительно прекратить во всех дивизиях расстрелы без судебных приговоров.

Председатель Революционного военного

совета Республики Троцкий».

И наконец, коротко остановимся на вопросе об отношении Ленина к председателю Реввоенсовета.

Как уже говорилось, принципиальных разногласий по вопросам военной политики у Ленина с Троцким не было. Это ясно следует из документов. Ленину хорошо были известны отрицательные отзывы видных партийных работников о Троцком. Но он ценил Троцкого и достаточно высоко отзывался о его роли в военном строительстве и в организации побед на фронтах. Никогда не ставил Ленин вопроса о замене Троцкого на посту председателя Реввоенсовета.

3―4 июля 1919 года на пленуме ЦК РКП(б) в связи с выработкой мер по отражению похода Деникина подверглась критике работа Ставки, Реввоенсовета. Троцкого критиковали за стиль работы, за дерганье людей, за капризность, за слабый контроль над военными специалистами, за отдачу единоличных приказов, за игнорирование мнений членов РВСР. Не обошлось и без сгущения красок, личных обид.

Сохранившиеся записи и пометки Ленина в ходе дискуссии показывают, что Ленин, соглашаясь с критикой недостатков в работе РВСР, заступился за Троцкого. Раз Троцкий признает свои ошибки, недостатки, отмечал он, надо кончать со спорами, создать ему благоприятную обстановку для работы, для выполнения своих обязанностей. Главное в работе ЦК, считал Ленин, это сплоченность, единство.

О взаимоотношениях Ленина и Троцкого тогда ходило много слухов, разногласия между ними преувеличивались. Были люди, и среди них — Сталин, которым хотелось внушить Ленину неприязнь к Троцкому. Однако Ленин умел свои симпатии и антипатии подчинять интересам общего дела.

Лишь недавно стало известно, что в воспоминаниях М. Горького о Ленине, которые впервые появились при жизни Владимира Ильича и которые он читал, начиная с 1931 года стали исключаться высказанные Владимиром Ильичем следующие слова о Троцком:

«Да, да, — я знаю! Там что-то врут о моих отношениях к нему…

Ударив кулаком по столу, он сказал: „А вот указали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию, да еще завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас все есть! И — чудеса будут“».^[62]

Вместо этих слов в 1931 году были вписаны слова, которых не было в пяти предыдущих изданиях: «А все-таки он не наш. С нами, — а не наш. Честолюбив. И есть в нем что-то… нехорошее, от Лассаля». Фраза «с нами, а не наш» с тех пор пошла гулять по различным статьям. Надо сказать, что воспоминаниям Горького о Ленине не повезло: они неоднократно препарировались, сокращались и дописывались в угоду Сталину, как и десятки других воспоминаний.

Есть и другое свидетельство — видного военного работника партии, члена РВСР Константина Данишевского. В беседе с ним Ленин сказал: «Троцкий — крупный человек, энергичный, им очень много сделано для привлечения старого офицерства в Красную Армию. Троцким много сделано для организации Красной Армии».^[63]

О последующих словах, приписываемых Данишевским Ленину, можно сказать, что они вызывают сильное сомнение: «Но он не наш, ему нельзя вполне доверять: что он может сделать завтра — не скажешь. Надо внимательно за ним смотреть». Более того, Ленин якобы сказал, что пока не будет Троцкого отзывать, и поручил Данишевскому сообщать ему шифром обо всех шагах Троцкого. Все сказанное расходится с известным нам отношением Ленина к Троцкому, с его доверием к члену Политбюро ЦК и председателю Реввоенсовета. Думаю, сомнения в достоверности всего этого усилятся, если учесть, что воспоминания Данишевского писались и публиковались в 1934 году. И в Центральном партийном архиве, где хранятся все письма и телеграммы на имя Ленина, я не нашел ни одного письма Данишевского Ленину о Троцком.

О неправдоподобности написанного Данишевским может свидетельствовать еще один документ, который можно считать официальной партийной и государственной оценкой военной деятельности Троцкого в момент, когда подводились итоги гражданской войны, когда казалось, что с разгромом Деникина и Колчака она окончилась. Нет сомнений, что этот документ принимался с согласия Ленина. Речь идет о постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 20 ноября 1919 года, объявленного приказом Реввоенсовета Республики.

«В ознаменование заслуг тов. Л. Д. Троцкого перед мировой пролетарской революцией и Рабоче-Крестьянской Красной Армией РСФСР, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет постановил: наградить Л. Д. Троцкого орденом Красного Знамени.

Товарищ Лев Давидович Троцкий, взяв на себя по поручению ВЦИК задачу организации Красной Армии, проявил в порученной ему работе неутомимость, несокрушимую энергию. Блестящие результаты увенчали его громадный труд.

Товарищ Троцкий руководил Красной Армией рабочих и крестьян не только из центра, но неизменно переносил свою работу на те участки фронта, где задача была всего труднее, с неизменным хладнокровием и истинным мужеством идя наряду с героями красноармейцами навстречу опасности.

В дни непосредственной угрозы красному Петрограду товарищ Троцкий, отправившись на Петроградский фронт, принял ближайшее участие в организации блестяще проведенной обороны Петрограда, личным мужеством вдохновлял красноармейские части на фронте под боевым огнем».^[64]

В заключение хочется сказать несколько слов о Троцком как человеке. Десятилетиями намеренно внедрялось представление, что ничего человеческого в нем не было, в гражданскую войну проявились лишь такие качества, как беспощадность к чужим и своим, жестокость, вероломство и т. п. Все это укладывалось в образ «врага народа», сложенный в 30-е годы.

От терминов «враг народа», «предатель» уже почти отказались. Однако некоторые публицисты и писатели хотят закрепить и даже усилить образ Троцкого как «злодея». Таким, например, предстает Троцкий в романе А. Знаменского «Красные дни» (1989 г.). Таков Троцкий в брошюре известного социолога и публициста И. В. Бестужева-Лады «История твоих родителей» (1988 г.). Если поверить последнему, то Троцкий был человеком исключительно злобным, мстительным, «грубо унижал и оскорблял каждого, кто осмеливался противоречить ему».^[65] А чтобы читатель поверил этому, автор сообщает о каких-то новых «материалах», благодаря которым «личность Троцкого получает вполне определенное, причем довольно зловещее освещение».

Что касается новых документов, точнее, тех, которые стали доступны историкам, то они как раз помогают рассеять «зловещий» образ Троцкого. Были в его характере такие качества, как жестокость и беспощадность. В отношениях с работниками иногда проявлялись нелояльность, капризность, высокомерие. Известны его свирепые приказы.

Но Троцкий мог быть и был разным. Уважительным, чутким — к тем, в ком видел преданных до конца борцов революции, к честным военным специалистам. Он находил самые теплые и сильные слова для оценки героизма и самоотверженности коммунистов, командиров, бойцов. Благодаря его настойчивой инициативе ВЦИК в сентябре 1918 года учредил орден Красного Знамени для награждения героев из героев. Во время своих поездок на фронты он всегда поощрял в той или иной форме отличившихся в боях. Мог распропагандировать и дезертиров, и пленных — такова была сила его пламенного слова. Мог вступиться за огульно арестованных офицеров.

Ложно представление, что Троцкий разговаривал только языком диктата, приказов. Среди его переписки можно найти и документы иного характера, подобные его письму командующему 1-й армией М. Н. Тухачевскому (август 1918 г.). Вот оно:

«т. Тухачевскому

Пишу Вам неофициально, — как революционеру и партийному человеку. Наши неудачи на Волге и Урале создают тягчайшее положение для революции. Еще неделя пассивности и отступлений, — и немцы начнут наступать на Москву и Петроград. Мы окажемся меж двух жерновов — вопрос жизни и смерти для революции. Т. Юренев отправляется к Вам, чтобы поддерживать Вас во всей Вашей работе как ответственного командарма, авторитетом нар. комиссара по военделам. Сил у нас достаточно для победы. Нужна воля к победе. Соберите партийные элементы, разъясните им положение и ударьте на врага. Вы обязаны победить.

Ваш Троцкий».^[66]

Что касается излишней беспощадности и жестокости, которые имели место у Троцкого, то мне кажется, что они вызывались не только чертами его личности, но и его убеждением, что в Советской Республике — «осажденной со всех сторон крепости революции» — нужно целиком следовать традиции якобинской диктатуры и беспощадно карать всех — чужих и своих, прямо или косвенно вредящих революции. Если к этому присоединить веру Троцкого в скорую мировую революцию, ради которой надо продержаться любой ценой, любыми средствами, можно приблизиться к пониманию (но не оправданию), применяя терминологию Энгельса, избытка революционной активности Троцкого, который нередко не оставлял места для милосердия и терпимости и отдавал приоритет крайним мерам. Но это была проблема не только Троцкого. Многие революционеры идеализировали насилие как «повивальную бабку» нового общества, не видели ее антигуманной роли.

Итак, какую же общую оценку заслужил Л. Д. Троцкий, находясь на военных постах в годы гражданской войны? В современной литературе ему выставляются и минусовые и плюсовые оценки, а также «взвешенные», типа «внес определенный вклад». Располагая теперь всеми (или почти всеми) документами, историк может сказать: вклад Троцкого в строительство Красной Армии и защиту Советской Республики огромен. В тот грозный период Троцкий проявил себя способным, целеустремленным и решительным руководителем. Да, наряду с заслугами у него были и ошибки, и недостатки, но не они определяли суть его деятельности. Красную Армию создавала партия большевиков во главе с Лениным, но это историческое дело, как и победы в Гражданской войне, стало возможным не только благодаря поддержке рабочих и крестьян, руководству ЦК РКП(б), но и потому, что занимались им Л. Д. Троцкий, М. В. Фрунзе, М. Н. Тухачевский, Л. Б. Красин, А. И. Рыков, Э. М. Склянский, Н. И. Подвойский, С. С. Каменев и другие видные деятели партии и государства.

Кораблев Ю. И. ─

доктор исторических

наук

Склянский Эфраим Маркович

Годы жизни: 1892―1925. Член партии с 1913 г. В 1917 г. делегат II Всероссийского съезда Советов. С 27 октября 1917 г. в составе Совета СНК по военным и морским делам. С 26 октября 1918 г. по 11 марта 1924 г. заместитель председателя РВСР, член Совета рабочей и крестьянской обороны…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

Коричневая кожаная папка. В ее верхнем правом углу вделан орден Красного Знамени. Внизу тисненная золотом надпись: «Заместителю председателя Реввоенсовета Республики т. Э. М. Склянскому». На внутренней стороне в строгой окантовке, рисованной киноварью и тушью, постановление ВЦИК о награждении Э. М. Склянского орденом Красного Знамени.

В папке билет члена РСДРП(б), датированный 1913 годом, три мандата, подписанных В. И. Лениным и Я. М. Свердловым, удостоверение делегата II съезда Советов, записки Ф. Э. Дзержинского, несколько фотографий. Немного документов в этой папке: шестьдесят пять лет прошло со дня смерти Э. М. Склянского, бурные события мало что оставили в семейном архиве. Но то, что сохранилось, достаточно впечатляюще.

Облик Э. М. Склянского удачно «схвачен» в портрете, написанном Ю. П. Анненковым в 1923 году. Склянский стоит в кабинете, позади своего рабочего стола. Его глаза поблескивают из-за стекол пенсне. Добродушно-ироническая полуулыбка, чувствуется, отражает не только минутное настроение, но и весь его внутренний облик. Щегольски сшитая гимнастерка с «разговорами», подпоясанная кавказским наборным поясом, сидит на нем как влитая.

В военных и партийных архивах хранятся тысячи документов, написанных или как-то отмеченных Склянским. Значительная часть военной переписки В. И. Ленина по самым различным вопросам адресована ему.

Э. М. Склянский почти семь лет был заместителем народного комиссара по военным и морским делам. Заместителем председателя Реввоенсовета Республики и СССР. 26-летнего врача революция поставила во главе практической работы по организации военных сил Республики.

Родился Эфраим Маркович Склянский в г. Фастове 12 августа 1892 года. Отец его всю жизнь бился, чтобы прокормить жену и шестерых детей. Брался за любую работу: то арендовал половину мельницы, то разъезжал по стране коммивояжером или пытался открыть «свое дело», но большого достатка в семье не было. Всем домом управляла мать — властная и умная женщина. От нее унаследовал Эфраим отличную память и способность к быстрым решениям. Семья сдавала комнаты экстернам, приезжавшим учиться в Житомир, где в то время жили Склянские. Народ этот был под стать хозяевам — небогатый, но неунывающий. От постояльцев молодой Склянский стал получать «для ознакомления» нелегальную литературу. С ними же ходил на демонстрации, а после октября 1905 года и на митинги. Постепенно у гимназиста Склянского появляется тяга к марксизму. С несколькими товарищами-гимназистами он организует самодеятельные кружки, наполовину литературные, наполовину политические, но связаться с политической подпольной организацией им не удавалось, да, возможно, такой организации и не было в то время в Житомире, после подавления революции 1905 года ставшим политически мертвым городом.

Более основательно Склянский познакомился с марксизмом уже в Киевском университете, на медицинский факультет которого он поступил в 1911 году, окончив гимназию с золотой медалью. Политические события, чтение рабочих газет, дискуссии, устраиваемые в студенческой столовой — своеобразном политическом клубе, формируют окончательно убеждения Склянского, и в конце 1913 года он входит в большевистскую фракцию университета. Два последующих года студент Склянский активно участвует в работе коллегии пропагандистов Киевского комитета РСДРП(б), ведет рабочие марксистские кружки.

С началом первой мировой войны Э. М. Склянский активно участвует в распространении прокламаций в Красном Кресте, используя его для большевистской агитации против империалистической войны. Участвует в студенческих выступлениях. За ним утверждается партийная кличка «Виктор».

Окончание Склянским университета и направление сначала солдатом в запасный батальон, а затем врачом в 149-й пехотный Черноморский полк совпали с ростом революционного движения в армии, в котором молодой врач-большевик находит свое место. В декабре 1916 года Склянского вместе с полком перебрасывают в Двинск, где его и застает Февральская революция.

Революция всколыхнула солдатские массы. В армии создавались комитеты солдатских депутатов, и большевистская агитация вышла из подполья. После Февральской революции большевики полка, и в их числе врач Э. М. Склянский, создают солдатский комитет, а затем Совет солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии. Этот Совет был поистине бельмом на глазу у армейского комитета, в ту пору сплошь меньшевистско-эсеровского. Авторитет большевистского Совета, возглавляемого Склянским, среди солдат, однако, был уже таков, что армейский комитет не рискнул применить к нему какие-либо репрессивные меры.

Спустя несколько месяцев Склянский становится членом Двинского комитета РСДРП(б) и создает военную организацию большевиков 5-й армии. Затем его избирают членом большевистского комитета 19-го корпуса, а вскоре председателем комитета 5-й армии. В числе делегатов от 5-й армии он уезжает на II съезд Советов, где избран большевистской фракцией в числе пяти большевиков в президиум съезда.

В первые же дни Октября Склянский работал в Петроградском военно-революционном комитете и по его поручению формировал артиллерийские части для борьбы против Керенского. С этого момента кончилась его карьера врача. До конца своих дней он был связан с работой по организации Красной Армии, с хозяйственной и административной деятельностью.

Правда, иногда ему приходилось вспоминать свою забытую специальность. Не раз его товарищи, почувствовав себя худо, обращались к нему за врачебными советами. Сохранилась любопытная записка. На клочке официального бланка председателя ВСНХ Дзержинский пишет: «Как это можно „сердце“ сохранить — научите меня, может, пригодится».

На обороте — советы Э. М. Склянского и замечания на них Феликса Эдмундовича:

Склянский:

Больше спать. Не курить. Не волноваться. Сократить умственный труд. Регулярно, нечрезмерное количество часов работать. Регулярно питаться. Не вести слишком ответственной работы.

И как итог замечаний Дзержинского:

Развалитесь при таком режиме.

27 октября на заседании Военно-революционного комитета Петроградского Совета с участием ответственных работников Военной организации при ЦК РСДРП(б), собранного по предложению В. И. Ленина, формируется Совет Народных Комиссаров по военным и морским делам. В него дополнительно кроме назначенных II Всероссийским съездом Советов трех членов Комитета по военным и морским делам — В. А. Антонова-Овсеенко, П. Е. Дыбенко, Н. В. Крыленко — включаются Н. И. Подвойский, В. Н. Васильевский, К. С. Еремеев, К. А. Мехоношин, П. Е. Лазимир и Э. М. Склянский.

В первых числах ноября 1917 года Склянский — комиссар Главного штаба, затем некоторое время комиссар Ставки Верховного главнокомандующего в Могилеве. Он устанавливает связь с ревкомами всех фронтов и армий для обеспечения переговоров о перемирии. В свой недолгий выезд в 5-ю армию организует встречу делегацией 5-й армии вновь назначенного Верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко и подготовку переговоров о перемирии на участке 19-го корпуса. Большевистские организации 5-й армии без колебания стали на сторону Советского правительства, что определило изоляцию реакционно настроенного командования 5-й армии и последующее безболезненное его устранение.

Когда в 9 часов утра 12 ноября чрезвычайная делегация по переговорам о перемирии прибыла в Двинск, поезд Верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко встретили представители 5-й армии во главе со штабс-капитаном Э. М. Склянским. В тот же день на совещании делегатов 19-го корпуса Э. М. Склянский сообщил, что в полосе корпуса через линию фронта пойдут советские парламентеры и надо сделать так, чтобы ни один провокатор не смог им помешать. После корпусного совещания он выступил на митингах непосредственно в окопах. Рано утром 13 ноября Н. В. Крыленко, А. А. Иоффе, Л. М. Карахан, сопровождаемые представителями армейского комитета и делегатами 19-го корпуса, вышли к передовым окопам Московского пехотного полка, а во второй половине дня парламентеры перешли линию фронта. На фронте воцарилась тишина.

Все эти обстоятельства обусловили ходатайство революционного комитета Ставки в Совнарком утвердить Э. М. Склянского комиссаром Ставки главнокомандующего. Телеграмма Ревкома была рассмотрена на заседании Совнаркома 29 ноября 1917 года, и по предложению В. И. Ленина Склянский, уже показавший свои незаурядные способности организатора, был оставлен для работы в Петрограде.

23 ноября приказом по военному ведомству Э. М. Склянский совместно с Н. И. Подвойским, К. А. Мехоношиным и Б. В. Леграном назначается в коллегию по управлению делами военного министерства.

С преобразованием Совета Народных Комиссаров по военным и морским делам в коллегию Наркомвоенмора Склянский назначается в состав коллегии, некоторое время работает председателем Военно-хозяйственного совета, а 22 декабря 1917 года Совет Народных Комиссаров назначает его товарищем (заместителем) народного комиссара по военным делам.

После утверждения полного состава Высшего военного совета 19 марта 1918 года Э. М. Склянского назначают его членом, а затем заместителем председателя Высшего военного совета.

Находясь в центре практического руководства строительством Красной Армии, Э. М. Склянский уже в конце марта 1918 года пришел к убеждению, что создать массовую армию на началах добровольности не удастся.

Характерно в этом отношении его выступление на объединенном совещании командного состава Петроградского военного округа и представителей районных советов Петроградской трудовой коммуны. На совещании обсуждался вопрос о создании военного комиссариата Петроградской коммуны. Сторонники всеобщей выборности командного состава утверждали: «Передача власти в руки генералов допустима быть не может. Истые революционеры в такую армию не пойдут. Армия, стоящая на страже интересов социализма, должна быть создана из чисто революционных масс».

Формулируя ответ на эти ультрарадикальные мнения, Склянский заявил: «Будущая армия должна быть построена на принципе принудительности, состав армии будет не чисто пролетарский, а смешанный. Армию необходимо поставить в такие условия, при которых бы она служила защите пролетарскихинтересов. Диктатура пролетариата должна быть проведена в жизнь. Если при создании армии руководствоваться исключительно добровольцами, то желательных результатов мы не достигнем».^[67]

Как известно, эта точка зрения впоследствии стала преобладающей. В апреле — мае 1918 года Советское правительство провело ряд подготовительных мероприятий, и летом 1918 года Красная Армия перешла к методу мобилизации на основе обязательной военной службы трудящихся.

В осуществлении этих мероприятий Э. М. Склянский принимал самое непосредственное участие, являясь убежденным сторонником строительства строго дисциплинированной армии.

Когда в мае 1918 года вспыхнул чехословацкий мятеж и к началу августа фронт приблизился к Волге и пала Казань, все руководящие работники Наркомвоенмора и Высшего военного совета выехали в боевые части. Склянскому В. И. Ленин поручил важнейшие задания по организации Красной Армии и ее боевого обеспечения, военно-дипломатические и другие самые разнообразные дела. В эти напряженные дни Владимир Ильич по многим военным вопросам обращался непосредственно к Склянскому.

Показательны многочисленные записки и распоряжения В. И. Ленина Склянскому. Вот одно из них. 19 августа 1918 года В. И. Ленин направляет к Склянскому Л. Б. Красина с поручением разобраться с немецкими требованиями в отношении нашего фронта. В записке он пишет: «т. Склянский! Податель — тов. Леонид Борисович Красин, старый партиец, о котором Вы, вероятно, тоже наслышаны. Примите его, пожалуйста, тотчас и окажите ему полное доверие. В деле о флоте надо дать ему все полномочия от Высшего военного совета.

Ваш Ленин».

26 октября 1918 года Совет Народных Комиссаров назначает Склянского заместителем председателя Реввоенсовета Республики.

Помимо своей, как теперь принято называть, «штатной» должности Э. М. Склянский был членом Совета Обороны, ВЦИК, коллегии Наркомздрава, председателем Чрезвычайной военно-санитарной комиссии, участвовал в работе ВЧК, во многих ответственных комиссиях тех лет.

Впоследствии в сентябре 1925 года И. Т. Смилга писал о нем в «Правде»: «Склянский работал с исключительной неутомимостью по 12, 16 и 18 часов в сутки… Это была превосходно организованная человеческая машина». О колоссальной работоспособности Склянского вспоминала и его вдова — Вера Осиповна Склянская. Неделями не видя мужа, она, чтобы хоть немного побыть с ним, приходила в рабочий кабинет, садилась где-либо в уголке в кресло или на диван и часами наблюдала, как в свете настольной лампы, оставляющей в тени все, кроме письменного стола, Склянский с воспаленными глазами, непрерывно куря, читал почту, готовил доклады, слушала его ответы на телефонные звонки.

Ей, 17-летней курсистке, связавшей свою жизнь в бурные Октябрьские дни 1917 года с большевиком Склянским, многое было непонятно, порой становилось страшно за мужа и за его дело. Но, когда она бывала в здании Реввоенсовета на Арбате, видела сосредоточенное, усталое лицо мужа, слышала его спокойный, с хрипотцой от неумеренного курения голос, ей становилось легче.

Неоднократно Склянского вызывал к себе В. И. Ленин, чтобы узнать, что делается на фронтах. Частенько, приводя в порядок одежду мужа, Вера Осиповна извлекала из карманов записки В. И. Ленина Склянскому самого неожиданного содержания, написанные им на заседании Совнаркома или Совета Обороны.

Как потом отмечал в своих воспоминаниях главком С. С. Каменев, «Э. М. Склянский аккуратно сохранял эти записки Владимира Ильича. В день кончины Владимира Ильича в понятном порыве воспоминаний мы с Э. М. Склянским пересмотрели ряд этих записок, и перед нами раскрылась картина их значимости. Сколько важнейших вопросов было разрешено, выяснено или намечено такого рода перепиской на заседаниях СНК и СТО!».

Владимира Ильича со Склянским связывали не только чисто служебные отношения, но и дружеское расположение, с которым В. И. Ленин относился к честным и искренним людям. Как рассказывала В. О. Склянская-Ваксова, отличный шахматист Склянский был партнером В. И. Ленина, любившего посидеть за шахматной доской в редкие минуты отдыха. Владимир Ильич иногда приглашал его к себе, чтобы сыграть с ним партию-другую, и искренне огорчался, когда проигрывал.

Будучи одним из руководителей строительства Красной Армии, Склянский со всей самоотверженностью и пылом молодости выполнял громадную и разнохарактерную работу.

В небольшом по объему сборнике «Строительство Красной Армии», изданном в 1919 году к VII съезду Советов и представлявшем собой первую попытку осмыслить и подвести итог двухлетней работы, Э. М. Склянский писал: «В общем и целом наша задача состоит в том, чтобы создать рабоче-крестьянский военный аппарат, который сначала должен был построить армию, затем укрепить ее мощь в дальнейшем. Само собой, что аппарат этот мог быть сильным лишь в том случае, если он будет проникнут единой волей сверху донизу, от руководящего центра до последней волости…

Действующая армия слагалась сначала из отдельных мелких отрядов, действующих на далеких окраинах. Армии, как таковой, в сущности, не было, и Народному комиссариату по военным делам приходилось руководить этими небольшими отрядами иной раз не выше роты, находящимися вдобавок, вне пределов досягаемости».

Вначале член коллегии с расплывчатыми задачами и неопределенными правами, затем заместитель народного комиссара по военным делам, потом заместитель председателя Высшего военного совета и, наконец, заместитель председателя Реввоенсовета Республики — Э. М. Склянский прошел через все поиски, ошибки и достижения аппарата Советского Верховного командования.

Объясняя закономерность поисков и многочисленных преобразований, он писал: «К моменту чехословацкого мятежа потребность в создании регулярной армии с армейским управлением ощутилась уже чрезвычайно остро. И, отвечая требованиям жизни, мы перешли от добровольчества к принудительной системе комплектования армии. Вскоре армия была объединена во фронты, создано несколько фронтов, командование которыми также было объединено в одном органе. Высший военный совет, представлявший из себя эмбрион такого органа, для этих целей не годился. Неприятельские войска окружали страну со всех сторон, и необходимо было, не медля ни одного лишнего часа, объединить строительство армии с командованием уже действовавших армий. Вот почему была создана должность командующего всеми вооруженными силами Республики. Во главе строительства Красной Армии был поставлен Революционный военный совет, а главнокомандующий введен в этот Военный совет на правах его члена».

Все более сложные задачи выдвигала обстановка гражданской войны перед Реввоенсоветом Республики. В их решении постепенно раскрывался и мужал организаторский талант Склянского. Он вырастает в опытного и волевого военного руководителя.

Э. М. Склянский не вмешивался в оперативное руководство Главкома и Полевого штаба. Основная сфера его обязанностей находилась в области организации работы Реввоенсовета Республики по обеспечению боевой деятельности Красной Армии.

Однако в наиболее трудные минуты, когда главнокомандующему требовалась поддержка всего Реввоенсовета в принятии ответственных решений, Склянский энергично включался в работу по подготовке операций. Это наглядно показано в воспоминаниях С. С. Каменева.

«Дни между 11 и 16 октября 1919 года, — вспоминал главком С. С. Каменев, — были самыми тревожными… Донесения с фронтов получались чуть не ежечасно. Ответственнейшие решения приходилось принимать в минимальные сроки. Все важнейшие донесения и принимаемые решения т. Склянский передает немедленно по телефону в Кремль Владимиру Ильичу. Как правило, мы расстаемся с тов. Склянским очень поздно, на рассвете. Следующий день опять тревожные звонки. Спешно встречаемся опять в кабинете тов. Склянского. Под Петроградом дела значительно ухудшились, приходится принимать крайние меры, бросать резерв, созданный специально для защиты Тулы. По телефону тут же т. Склянский сообщает о принятом решении Владимиру Ильичу. Этот резерв был назван „пиковой дамой“ — последний козырь, долженствующий дать нам выигрыш. Дорого стоила и главнокомандованию и тов. Склянскому эта „пиковая дама“. Чувство ответственности принимаемого решения буквально жгло мозг».

Не имея специальной военной подготовки, Э. М. Склянский внимательно присматривался к работе специалистов, учился у них, изучал литературу, обстоятельные доклады военного руководителя Высшего военного совета, бывшего генерала М. Д. Бонч-Бруевича по самым разнообразным проблемам строительства регулярной армии. Так он постепенно постигал тайны дела, которое, по словам Ленина, некоторыми старыми генштабистами порой превращалось в своеобразное «жречество». Богатая память, умение быстро ориентироваться в обстановке и буквально на лету схватывать главное — все это помогало Склянскому быть постоянно в курсе событий на многочисленных фронтах Республики.

Постепенно Э. М. Склянский становится одной из центральных фигур Верховного командования. Вскоре после организации Совета обороны он вводится в его состав и является основным докладчиком по военным вопросам, поддерживает связь с Центральным Комитетом и Советом Народных Комиссаров. По принципиальным вопросам военного строительства он твердо придерживался взглядов, определенных позицией Ленина и председателя РВСР о регулярной армии и необходимости привлечения к руководству ею военных специалистов.

В годы гражданской войны Совет Обороны собирался 175 раз, и редким исключением было то заседание, на котором бы не присутствовал Э. М. Склянский. Чем сложнее было военное положение Республики, тем чаще В. И. Ленин требовал подробных докладов и тем шире становился круг его поручений Склянскому.

Высоко ценя Склянского, В. И. Ленин в то же время воспитывал у молодого руководителя качества государственного деятеля. Неоднократны указания В. И. Ленина о необходимости непрерывного и самого жесткого контроля за исполнением решений и приказов Верховного командования.

Получив сведения о том, что положение под Петроградом значительно тяжелее того, как оно оценивалось в докладе Склянского, сделанного им на основании официальных донесений командования Западного фронта, В. И. Ленин пишет ему:

«т. Склянский!

1. Обязательно сейчас же назначить (и довести до конца) расследование, кто Вас ввел в заблуждение, уменьшая бедствие. Это ведь измена.

2. Надо принять все меры и особо следить за быстротой продвижения 6 полков с Востфронта.

Ведь действительно Вы, тов. Склянский, оказались виновны в проволочке!!

Ответьте мне, что именно сделали по обоим пунктам.

Ленин».^[68]

Суровые ленинские замечания, советы и прямые указания способствовали тому, что Реввоенсовет Республики постепенно превращался в подлинный центр коллективного военного руководства.

Склянский стремился строго следовать порядку, установленному В. И. Лениным. Он лично просматривал многочисленную почту, все письма, какими бы они ни казались на первый взгляд малозначительными. За каждым из них Склянский видел живого человека, его боль и заботу. Для примера можно привести такой случай. Подпоручик И. И. Герман, арестованный белорумынами, как член армейского комитета, поддерживавшего Советскую власть, находился с 25 января по 15 апреля 1918 года в румынской тюрьме. После освобождения он обратился 20 мая в отдел претензий Военно-законодательного совета с просьбой выплатить ему причитающееся жалованье. Просьба была законна, однако отдел претензий, возглавляемый инженером Е. Поповым, под предлогом того, что у Германа не было аттестата из полка, где он служил до ареста, а представленные им свидетельские показания членов армейского комитета и ряда комиссаров частей якобы являются недостаточным основанием, отказал в просьбе.

Тогда И. И. Герман написал обстоятельное письмо Э. М. Склянскому, закончив его словами: «Вынужден я еще указать на то, что нас из-под ареста выпустили почти голыми, так что деньги свои я ищу по крайней нужде».

Склянский затребовал от отдела объяснения по поводу проволочки. Ответ пришел формальный, бюрократический. Прочитав его, Склянский написал на этом же листке: «Приготовить приказ об освобождении от обязанностей гр. Попова».

Спустя несколько дней отделом претензий заведовал другой работник. И. И. Герман получил просимое им пособие.

Показательна характеристика работы Склянского, данная председателем военной комиссии ЦК С. И. Гусевым на пленуме ЦК РКП(б) 3 февраля 1924 года. «Вы знаете, — говорил он, — что сначала был РВС, состоящий из огромного количества членов, которые фиктивно числились, а фактически руководил делом тов. Склянский, который сидел в Москве. Это было в 1918―1919 гг…»^[69]

Склянский обладал счастливым даром привлекать к себе людей и создавать такую атмосферу, в которой заботы Красной Армии воспринимались каждым работником Реввоенсовета Республики, как его личное дело. Окружавшие звали его «электрический Склянский», а В. И. Ленин говорил, что «немного найдется таких работников, как Склянский».

Склянский не раз обращался в Центральный Комитет с просьбой отпустить его на фронт, чтобы получить практический боевой опыт. Однако время было горячее, его не отпускали, так как он был нужен на своем посту.

Вспоминая совместную работу со Склянским, сотрудник Реввоенсовета Амвросий Петров отмечал: «Днем и ночью висели на телеграфных проводах, днем и ночью торчали в его кабинете. Вместе вертели козьи ножки и грызли черствые галеты. Склянский заражал нас своей неутомимостью. Он не умел ходить — всегда словно за кем-то гнался. Мягкий по своей натуре, без военных навыков и выправки, врач Склянский вытесал в себе революционную твердость, выдержку и огромный административный талант. Все это вложил он в дело борьбы и победы трудящихся на фронтах гражданской войны. Сжились мы с ним, сработались. И у него, как у всякого человека, были и свои слабости и свои недостатки, и больше всего любили мы его за то, что не умел он их скрывать».

Проводя большую часть суток за работой, Склянский не был аскетом. Его слабостью были ладно сшитый френч, нарядный наборный кавказский пояс на форменной гимнастерке да чуть более высокие, чем положено, каблуки, чтоб казаться выше и солиднее.

Он живо воспринимал все многообразие жизни и в редкие свободные часы любил побродить по улицам, уехать в лес, на реку. С особенным интересом следил за творческими поисками Мейерхольда и Вахтангова, за становлением советского кино. Глубокая дружба связывала Склянского со скульптором Меркуловым, со многими артистами.

…Шла к концу гражданская война, Республика приступила к мирному строительству. На первый план выдвинулась задача демобилизации Красной Армии и трудоустройства миллионов демобилизуемых. Пленум ЦК РКП(б) создал специальную комиссию под председательством Ф. Э. Дзержинского, в состав которой был включен и Э. М. Склянский. Комиссия в самый короткий срок должна была рассмотреть возможности и способы демобилизации и доложить свои предложения Политбюро ЦК.

Через неделю Склянский представил в Совет Обороны проект постановления о порядке откомандирования отдельных категорий специалистов из Красной Армии на трудовые цели. 27 декабря 1920 года по докладу Склянского пленум принимает проект правительственного сообщения о сокращении армии.

На основании директив ЦК РКП(б) Реввоенсовет Республики разработал конкретный план демобилизации и приступил к его реализации. 24 января 1921 года Совет Труда и Обороны под председательством В. И. Ленина утвердил доклад Склянского о ходе демобилизации.

Форсированная демобилизация, особенно в районах, охваченных голодом, при разрушенном транспорте, недостатке обмундирования и невозможности сразу дать всем демобилизованным работу, требовала от Реввоенсовета Республики огромного напряжения сил. И снова, как в моменты самых напряженных боев, Склянский сутками не покидает свой рабочий кабинет. Особенно увеличивается его нагрузка в СТО. С 4 января 1921 года по декабрь 1922 года состоялось 301 заседание Совета Труда и Обороны, и почти на каждом из них присутствие Склянского было необходимо. В эти же годы он был основным докладчиком от военного ведомства и в СНК. Из 134 заседаний СНК Склянский присутствовал более чем на половине из них.

В январе 1924 года Советское государство понесло невосполнимую потерю: 21 января скончался В. И. Ленин.

Склянский, как и весь народ, остро переживал его безвременную кончину. В. О. Склянская-Ваксова, вспоминая эти трагические дни, рассказывала: «В ту ночь, как всегда, Склянский приехал в 2 часа ночи, и не успел он лечь в постель, как позвонили по телефону и вызвали куда-то (мне он ничего не сказал). Вскоре он вернулся усталый, постаревший и, когда я спросила, что случилось, сказал мне: „Умер Владимир Ильич“. Рано утром Склянский уехал в Горки и вместе с гробом вернулся в Москву.

Все дни, пока гроб с телом Владимира Ильича стоял в Колонном зале Дома союзов, я стояла около. Склянский был назначен главным разводящим, он ставил и менял посты у гроба».

Однако, несмотря на напряженную работу Реввоенсовета Республики и Штаба РККА, дело с реорганизацией армии не во всем шло гладко. Обострение угрозы военного нападения в связи с поражением революции в Германии осенью 1923 года заставило предпринять ряд мер по укреплению наших западных границ и привести армию в боевую готовность. И здесь выявилось, что непрерывные сокращения и реорганизации Красной Армии, проводившиеся после окончания гражданской войны без единого плана и лишь применительно к тем средствам, которые могла отпустить страна на военные нужды, привели к ухудшению материального снабжения армии, падению дисциплины и, как результат, к понижению ее боевой готовности. Ко всему этому еще добавилась чрезмерная текучесть личного состава из-за неупорядоченных призывов и ряда других причин.

Как отмечал М. В. Фрунзе на февральском пленуме ЦК РКП(б) в 1924 году, «подготовительная работа, которую мы осенью повели в военном ведомстве, показала, что ни с одной стороны — ни в отношении снабжения, ни со стороны организационной — мы к большой войне не готовы».

Назревала необходимость в коренной военной реформе, которая завершила бы начавшиеся преобразования Красной Армии и установила строгую систему ее организации и подготовки. Специальная военная комиссия под председательством члена ЦКК С. И. Гусева, назначенная Центральным Комитетом в январе 1924 года, вскрыла все эти недостатки и предложила ряд мер для их устранения. Одной из них было обновление руководства РВС СССР.

Выступая на пленуме ЦК, М. В. Фрунзе, в частности, заявил: «Я не хочу и не могу упрекать тов. Склянского в том, что он виноват в непринятии каких-либо мер. Сам он делал все, что было в его силах, для того, чтобы отстоять интересы армии в соответствующих инстанциях. Его работа протекала у меня на глазах, и я свидетельствую, что она выполнялась с должной энергией. Но беда в том, что он не имел достаточного партийного авторитета, благодаря чему все эти усилия сплошь и рядом не могли дать военному ведомству и Красной Армии необходимых результатов».

Действительно, когда Л. Д. Троцкий фактически самоустранился от работы в РВСР и переключился на политическую борьбу в Центральном Комитете, стало заметно сказываться то обстоятельство, что его заместитель не был ни членом ЦК, ни членом ЦКК. «Пробивать» ему предложения Реввоенсовета, требовавшие больших финансовых расходов, было, конечно, трудно, а подчас и невозможно.

11 марта 1924 года постановлением СНК на пост заместителя председателя Реввоенсовета СССР вместо Э. М. Склянского был назначен член ЦК РКП(б) М. В. Фрунзе.

В апреле 1924 года Ф. Э. Дзержинский, тогда Председатель ВСНХ, обратился с просьбой в ЦК РКП(б) откомандировать Склянского в ВСНХ на производственную работу. Его назначили председателем треста «Моссукно», и в июне он приступил к новой работе. И вновь Склянский считал себя как бы мобилизованным, только дивизии сменились фабриками, бойцы — рабочими, но задача оставалась прежней — борьба за новое общество.

Организаторский талант, семилетняя практика работы в Реввоенсовете Республики вскоре выдвинули его в число сильных хозяйственных работников.

Летом 1925 года ЦК командировал Склянского в Германию, Францию и Америку для заказа нового оборудования и ознакомления с новейшей организацией суконного производства. 26 августа он с группой советских работников «Амторга» выехал из Нью-Йорка на совещание к председателю «Амторга» И. Я. Хургину в дачное местечко на берегу озера Лонг-Лейк в 350 милях от Нью-Йорка. После совещания до отхода поезда еще было время, и его участники отправились на нескольких лодках кататься по озеру. Вскоре поднялся ветер и произошла та дикая нелепость, после которой уже ничего нельзя исправить. Каноэ, на котором плыли Э. М. Склянский и И. Я. Хургин, попало в водоворот, перевернулось, и оба они утонули.

Первый нарком здравоохранения Н. А. Семашко на траурном митинге говорил о Склянском: «У каждого человека есть черты, определяющие в основном его личность. Такими чертами у покойного были быстрота и точность в работе.

Нервный, впечатлительный, быстро реагирующий, тов. Склянский был пружиной во всякой работе. Я видел его в 3―4 часа ночи в военном комиссариате во время самых критических дней гражданской войны: бледный, утомленный, с расширенными зрачками, он не ослаблял темпа своей кипучей деятельности. Я помню его работу членом коллегии в Наркомздраве. Он вечно спешил сам, вечно подгонял других, беспощадно подхлестывал тяжелодумов. Но это вовсе не была обычная торопливость, суматоха, которую так не любил Владимир Ильич. У Склянского быстрота всегда соединялась с точностью. Владимир Ильич не раз учил нас, администраторов, не только распоряжаться, но и уметь следить за своевременным выполнением распоряжений. Именно это качество особенно было развито у Склянского…

Эти же качества были бы особенно полезны теперь в хозяйственном и культурном строительстве, когда производительность труда и качество работы выдвинуты на первое место.

Но случилось иное: стремительный работник, вечно вращавшийся в водовороте кипучего строительства, погиб в бессмысленном водовороте американского озера».^[70]

Урна с прахом Э. М. Склянского захоронена 20 сентября 1925 года на Новодевичьем кладбище.

Долгие годы имя Склянского не только замалчивалось, но если и упоминалось, то до последнего времени лишь как проводника антипартийной линии Троцкого в военном строительстве. Время внесло свои коррективы, и сейчас мы можем непредвзято оценить жизнь и деятельность этого человека.

Зимин Я. Г. ─

доктор исторических

наук

Вацетис Иоаким Иоакимович

Годы жизни: 1873―1938. Советский военачальник. Участник первой мировой войны. Начальник оперативного отдела Революционного полевого штаба при Ставке в декабре 1917 г. В июле — сентябре 1918 г. командующий Восточным фронтом. В сентябре 1918 г. — июле 1919 г. Главнокомандующий Вооруженными Силами Республики и член РВСР…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

Тюремная дверь закрылась бесшумно. В камере царил полумрак. Осторожно, словно по льду, узник прошел до противоположной стены и тяжело опустился на железную кровать, застланную солдатским одеялом. Обида комом подступила к горлу… Вацетис^[71] никак не мог поверить в случившееся: он, Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами Республики, — враг Советской власти! Особый отдел арестовал его за принадлежность к контрреволюционной белогвардейской организации. Одновременно аресту подверглись порученец главкома бывший капитан Е. И. Исаев, находившийся в распоряжении главкома бывший капитан Н. Н. Доможиров и еще ряд сотрудников.

В докладе заместителя председателя Особого отдела ВЧК И. П. Павлуновского говорилось: «Следствием установлено, что белогвардейская группа Полевого штаба находилась в первоначальной стадии своей организации, т. е. она только что создавалась, намечала свои задачи и планы и приступила лишь к частичной их реализации, причем была еще настолько невлиятельная, что ее нахождение в Полевом штабе не отражалось на ходе операций на фронтах».

В день ареста членов «белогвардейской организации», 8 июля 1919 года, председателю РВСР Л. Д. Троцкому была направлена телеграмма за подписями председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, члена Политбюро ЦК РКП(б) Н. Н. Крестинского, Председателя Совнаркома В. И. Ленина и заместителя председателя РВСР Э. М. Склянского. В телеграмме сообщалось: «Вполне изобличенный в предательстве и сознавшийся Доможиров дал фактические показания в заговоре, в котором принимал деятельное участие Исаев, состоявший издавна для поручения при главкоме и живший с ним в одной квартире. Много других улик, ряд данных, изобличающих главкома в том, что он знал об этом заговоре. Пришлось подвергнуть аресту главкома».^[72] В тот же день В. И. Ленин подписал проект постановления об освобождении И. И. Вацетиса от должности Главнокомандующего всеми Вооруженными Силами Республики.

Время тянулось невыносимо медленно, дни складывались в недели, недели в месяцы. Вацетиса не тревожили, на допросы не вызывали, обвинения не предъявляли. Теряясь в догадках, он коротал тюремные часы за чтением газет. С удивлением узнал из «Известий ВЦИК», где была напечатана статья начальника Политического управления РВСР И. Т. Смилги, что причиной смещения Вацетиса послужили его разногласия с командующим Восточным фронтом С. С. Каменевым о характере дальнейших операций на востоке страны. Опровергнуть это заявление Вацетис не имел возможности, и это очень расстраивало его.

Вынужденное безделье угнетало Вацетиса, привыкшего к работе, к напряженным суровым военным будням. Одиночество становилось все более тягостным. Чтобы отрешиться от мрачных мыслей, он стал восстанавливать в памяти картины прожитой жизни. Так родилась идея написать воспоминания о прошлом. Бумагу и карандаш ему предоставили без каких-либо затруднений, и началась творческая работа над будущими мемуарами. Это была, вероятно, первая попытка на втором году существования Советского государства одного из видных советских полководцев представить на суд читателей свой автобиографический труд. Правда, мемуары в то время не были опубликованы. Рукопись обнаружили советские историки лишь в первой половине 60-х годов в Центральном государственном архиве Советской Армии и в 1977 году опубликовали в журнале «Карогс» («Знамя»), а через два года она увидела свет на русском языке в журнале «Даугава». Свой труд Вацетис озаглавил «Моя жизнь и мои воспоминания».

В этом уникальном автобиографическом материале, не без известной доли субъективизма, присущего мемуарам, автор не только излагает события, но и размышляет над ними, высказывает порой необычные суждения. Значительная часть воспоминаний отличается лаконичностью, так как автор, видимо, надеялся в дальнейшем продолжить работу. Несмотря на это, рукопись представляет большую познавательную ценность для всех, кто интересуется историческим прошлым нашей Родины.

Работа над мемуарами как бы подводила итог прожитому, ведь Вацетису в то время шел сорок шестой год. «Я, несомненно, прошел определенный период моей жизни, — писал он, — имеющий начало и определенное завершение. Эти строки я начинаю писать в то время, когда сижу арестованным при Особом отделе ВЧК, 29 июля 1919 года. Началом пройденного мною периода жизни является момент моего появления на свет 11 ноября 1873 года. Завершением его мое ровно год, день в день, пребывание на посту Главнокомандующего всеми Вооруженными Силами РСФСР, на который я был назначен 8 июля 1918 года и с которого был освобожден 8 июля 1919 года».^[73]

В определении срока пребывания на посту главкома Вацетис допустил неточность, так как 11 июля 1918 года он был назначен главнокомандующим Восточным фронтом, а Главнокомандующим всеми Вооруженными Силами Республики стал только 6 сентября.

Мемуары Вацетиса позволяют выяснить мотивы, побудившие умудренного опытом жизни бывшего полковника царской армии, отдавшего ей почти три десятка лет службы, стать на сторону защитников революции.

Возможно, определенную роль в этом сыграло социальное происхождение Вацетиса, родившегося в многодетной семье латышского батрака и с детства познавшего тяжесть подневольного труда. Отличаясь любознательностью и сообразительностью, мальчик страстно мечтал учиться. «В Прибалтийском крае, — вспоминал Вацетис, — издавна существовало обязательное учение, причем дети должны были попечением своих родителей пройти предварительную подготовку дома. Обыкновенно родители старались давать своим детям учиться в школе пять — восемь зим. Я учился в волостной школе семь зим».

Учился Вацетис успешно, что и предопределило его дальнейший выбор жизненного пути. В восемнадцать лет он окончил Кулдигское уездное училище и, чтобы не быть обузой для семьи, выбрал военную профессию. В 1893 году прошел курс обучения в Рижском учебном унтер-офицерском батальоне, через три года окончил Виленское пехотное юнкерское училище. И началась нелегкая строевая армейская жизнь. Пройдя все ступени службы в армии, от солдата до офицера, Вацетис не порывал своих связей с солдатской массой. И в дальнейшем, уже будучи командиром полка, он хорошо знал ее нужды, был требовательным, но справедливым командиром. В период службы в царской армии проявилась и такая характерная черта Вацетиса, как демократичность, свойственная лучшей части российского офицерства, из рядов которой впоследствии вышло немало видных советских полководцев и военачальников. К их числу относятся С. С. Каменев, А. И. Корк, М. Н. Тухачевский, И. П. Уборевич и другие.

Большое воздействие на формирование самосознания И. И. Вацетиса оказали латышские стрелки, которыми он командовал с осени 1915 года. В латышских полках сильно было влияние большевиков. И вполне естественно, что под воздействием их агитации постепенно изменялись взгляды на происходившие в стране события и у командира 5-го Земгальского латышского стрелкового полка полковника Вацетиса. Он сумел правильно оценить и понять цели и замыслы большевиков, являвшихся истинными представителями трудового народа. Патриот, выходец из народа, Вацетис пришел к твердому убеждению, что его место в одном строю с трудящимися. И по велению сердца он сразу же после победы Октябрьского вооруженного восстания не просто встал на сторону революции, но и был в числе ее верных защитников.

Несмотря на то что Вацетис не был членом большевистской партии, он пользовался ее доверием. В конце ноября 1917 года его выдвигают на должность командующего 12-й армией, затем назначают начальником оперативного отделения Революционного полевого штаба при Ставке Верховного главнокомандующего. Вацетис участвует в разгроме антисоветского мятежа польского корпуса генерала Ю. Довбор-Мусницкого, в работе комиссии по выработке основ новой, социалистической армии и в организации сопротивления германским оккупантам в Белоруссии. В апреле 1918 года Вацетис формирует Латышскую советскую стрелковую дивизию, полки которой охраняли Кремль, подавляли мятеж левых эсеров в июле того же года в Москве. И когда левый эсер Муравьев, главнокомандующий Восточным фронтом, поднял мятеж и поставил в тяжелое положение войска фронта, Совет Народных Комиссаров под председательством В. И. Ленина принял решение о назначении главнокомандующим войсками фронта Вацетиса, а через полтора месяца Ленин предложил выдвинуть его на пост главкома.

Почему же на столь ответственную должность выбор пал на Вацетиса? Ведь к тому времени в Красной Армии служили сотни и тысячи бывших генералов и офицеров, в том числе занимавших высокие посты в старой армии. Здесь, вероятно, сыграло роль то обстоятельство, что Владимир Ильич лично знал Вацетиса, которому в тревожные июльские дни он поручил подавление левоэсеровского мятежа. Тогда Ленин спросил Вацетиса: «Товарищ, выдержим ли мы до утра?» «Задавая этот вопрос, — вспоминал Вацетис, — Ленин смотрел мне прямо в глаза. Я понял, что от меня ждут категорического ответа, но я к этому не был подготовлен. Почему необходимо было выдержать до утра? Или наше положение действительно так опасно? Может быть, комиссары, находящиеся при мне, скрывают от меня многое? Под настойчивым взглядом Ильича я сформулировал свой ответ: положение еще не выяснено, обстановка осложнилась, 7 июля в четыре часа наступление состояться не может, так как невозможно собрать войска, поэтому я прошу дать мне два часа времени, чтобы объехать город, собрать необходимые сведения, и тогда в два часа я смогу дать определенный ответ. Владимир Ильич согласился и, ответив „я буду ждать вас“, вышел столь же торопливо, как и вошел».

Вацетис сдержал свое слово. Ровно в два часа ночи он доложил Ленину, что мятеж будет подавлен не позднее двенадцати часов дня. В указанное время он сообщил Ленину о разгроме мятежников.

В. И. Ленин, сам ценивший точность и не любивший безответственных заявлений, несомненно, был высокого мнения о командирских качествах Вацетиса. Сыграло свою роль и то, что Иоаким Иоакимович командовал наиболее боеспособной силой Красной Армии в то время — Латышской советской стрелковой дивизией, беспредельно преданной Советской власти.

Однако для многих, и в первую очередь для высших чинов старой армии, назначение Вацетиса главкомом было неожиданностью и вызвало даже неудовольствие. По их мнению, должность Главнокомандующего всеми Вооруженными Силами Республики мог занимать человек, обладавший обширными оперативно-стратегическими познаниями, значительным опытом командования объединениями (армиями и фронтами). Этим требованиям Вацетис как будто не отвечал. После окончания училища и вплоть до конца 1917 года он командовал только подразделениями и частями, то есть имел практический опыт, не выходивший за рамки тактического масштаба. Правда, этот опыт был весьма значительным, и в тактических вопросах Вацетис разбирался досконально. Вот как оценивал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков опыт, полученный от командования полком: «Командир части, который хорошо освоил систему управления полком и способен обеспечить его постоянную боевую готовность, всегда будет передовым военачальником на всех последующих ступенях командования как в мирное, так и в военное время».

Есть еще одно немаловажное обстоятельство, свидетельствующее, что Вацетис вполне соответствовал новому назначению. В 1908 году он окончил Академию Генерального штаба и был переведен на дополнительный курс, который был предусмотрен главным образом для практических занятий с офицерами, готовившимися служить в Генеральном штабе. Таким образом, Вацетис получил высшее военное образование, изучил достаточно полно тактику и стратегию и в теоретическом отношении вполне соответствовал своему назначению. Приобрел он и определенный практический опыт работы в высших штабах. В старой армии существовало одно хорошее правило: кроме обязательного трехгодичного цензового командования ротой выпускники Академии Генерального штаба привлекались для работы в крупных штабах, чтения докладов, участия в полевых поездках. В соответствии с этим правилом Вацетис в разное время исполнял обязанности офицера Генерального штаба при штабе стрелковой дивизии, состоял штаб-офицером Генерального штаба при штабе армейского корпуса, возглавлял штаб дивизии, принимал участие в крупных маневрах. Все это способствовало закреплению на практике полученных теоретических знаний и расширению кругозора будущего полководца.

6 сентября 1918 года председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий подписал приказ о назначении Вацетиса Главнокомандующим всеми ее Вооруженными Силами. На следующий день Иоаким Иоакимович отдал приказ следующего содержания: «По постановлению Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета я принял командование над всеми Вооруженными Силами Российской Республики, обещав приложить все усилия на защиту государства от окруживших его со всех сторон врагов… Я твердо верю, что выйдем победителями мы, ибо мы боремся за святую идею, за право бедного ближнего, за справедливость на земле, и эта справедливость должна восторжествовать над рабством и эксплуатацией… Верю, что все члены Красной Армии проникнутся сознанием великой идеи настоящей борьбы и в ближайшие дни двинутся дружно к блестящим победам на историческую славу нашей хотя и молодой, но крепкой революционным духом Советской Республики, и пусть эти победы еще более укрепят ее дух и дадут ей силы и возможность здравствовать и процветать многие и многие годы!»^[74]

Замечательные слова! В них выражена твердая уверенность в правоту идей революции и в непобедимость Красной Армии. Как Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами Республики, Вацетис входил в состав Реввоенсовета Республики с правом решающего голоса и имел полную самостоятельность во всех вопросах оперативно-стратегического характера. За свои действия он нес ответственность непосредственно перед Реввоенсоветом Республики. Только РВСР, ВЦИК и Совнарком РСФСР имели право давать главкому какие-либо указания и требовать от него отчетов.

С председателем РВСР Троцким у Вацетиса отношения осложнились еще с весны 1918 года. Тогда латышские стрелки, которыми командовал Вацетис, встретили назначение Троцкого на пост народного комиссара по военным и морским делам с неудовольствием. Дело дошло до того, что на первом в истории Красной Армии майском параде латышские стрелки потребовали, чтобы парад принимал В. И. Ленин. Они отказались брать «на караул» для встречи Троцкого и отвечать на его приветствие. Когда же стало известно, что Троцкий приедет на парад, 4-й и 9-й латышские полки демонстративно под музыку покинули Ходынское поле.

Троцкий не простил этого Вацетису, командовавшему тогда парадом. Поэтому он весьма прохладно отнесся к его назначению на должность главнокомандующего Восточным фронтом. «Л. Троцкий имел очень озабоченный вид и, по-видимому, куда-то торопился, — вспоминал Вацетис. — Поэтому наш разговор был краток. Он сказал мне, что я должен считать мое назначение окончательно решенным и что решено в принципе на будущее время делать все назначения, не запрашивая согласия назначаемого».^[75] Троцкий посоветовал Вацетису зайти к военному руководителю Высшего военного совета М. Д. Бонч-Бруевичу и обговорить с ним вопросы предстоящей деятельности. «Л. Троцкий отнял у меня слишком мало времени, — отмечал Вацетис, — и поэтому я задал себе вопрос, зачем он вызвал меня к себе? Какие указания от него я получил? Сходить туда. Сговориться с тем. И это называются указания человека, поставленного революцией во главе обороны величайшей в мире страны? Особенно неуместным являлось указание мне Л. Троцкого отправиться к М. Д. Бонч-Бруевичу и сговориться с ним. Л. Троцкий знал мои расхождения с М. Д. Бонч-Бруевичем как в вопросах военной политики, так и военного строительства».^[76]

В чем же выражалась суть разногласий Вацетиса и Бонч-Бруевича? Вацетис пишет, что в июне 1918 года по поручению Троцкого он инспектировал части Московского гарнизона. Докладывая Троцкому о результатах инспекции, Вацетис обратил его внимание на бессмысленность организации Бонч-Бруевичем особых вооруженных формирований, предназначенных только для войны с Германией. Троцкий сам критически отзывался об этой армии, но не находил средства от нее отделаться. Тогда Вацетис выступил в военной печати против «безумцев, желающих очертя голову бросить народ с пустыми руками в кровавое пламя войны с Германией». Естественно, что жало статей Вацетиса в первую очередь было направлено против Бонч-Бруевича.

Обоюдная неприязнь между Вацетисом и Бонч-Бруевичем возникла еще в период учебы Вацетиса в Академии Генерального штаба. В то время Бонч-Бруевич являлся профессором академии и был весьма придирчив к слушателям. Вот как вспоминает об этом Вацетис: «Что касается моих оппонентов, то от одного из них я с уверенностью не мог ждать ничего хорошего. Этот профессор отличался крайним самолюбием и раздражительностью. В особенности возражать ему было крайне опасно, когда он был не в духе. У меня с ним была схватка на выпускном экзамене по тактике. В академии держались того мнения, что возражать ему — это все равно что тигра дернуть за хвост».^[77]

М. Д. Бонч-Бруевич, которому в июне 1919 года предложили пост начальника Полевого штаба РВСР, в свою очередь отмечал впоследствии: «Я не ладил с ним (Вацетисом. — В. Д.) ни будучи начальником штаба Ставки, ни сделавшись военным руководителем Высшего военного совета. К тому же я был значительно старше его по службе. В то время, когда я в чине полковника преподавал тактику в Академии Генерального штаба, поручик Вацетис был только слушателем и притом мало успевавшим. Позже, уже во время войны, мы соприкоснулись на Северном фронте, и разница в нашем положении оказалась еще более ощутимой, я как начальник штаба фронта пользовался правами командующего армией, Вацетис же командовал батальоном и в самом конце войны — одним из пехотных полков. Мой служебный опыт настойчиво говорил мне, что на высших постах в армии во избежание неизбежных в таких случаях трений никогда не следует становиться под начало младшего, менее опытного по службе начальника».^[78]

Было бы несправедливым возлагать вину за то, что у Вацетиса не сложились взаимоотношения с рядом высших руководителей Красной Армии, только на них. Немалую роль сыграли и такие черты характера Вацетиса, как прямолинейность в суждениях, резкость, нежелание идти при необходимости на компромиссы. Не всегда он прислушивался и к мнениям подчиненных. Полковник в отставке А. В. Панов, работавший с января 1919 года помощником начальника, а затем начальником отделения Оперативного управления Полевого штаба РВСР, вспоминал: «Главком И. И. Вацетис принимал доклад начальника штаба в кабинете последнего в разноевремя по своему усмотрению, предварительно ознакомившись с событиями на фронтах по сводкам. Иногда при решении отдельных вопросов сюда вызывались начальник оперативного управления, помощник начальника штаба и кто-либо из инспекторов. Обычно главком И. И. Вацетис старался обходиться без советников как в штабе, так и на заседаниях Реввоенсовета, упорно добивался проведения в жизнь своих решений. Его начальник штаба Ф. В. Костяев также был склонен к самостоятельным решениям и мало пользовался вспомогательной работой сотрудников низших инстанций, что, естественно, не способствовало развитию творческой инициативы».^[79]

В этих суждениях есть определенная доля субъективизма. Правда, Вацетис сам признавал, что он был склонен к самостоятельному принятию решений. «Свободного времени у меня не было, — писал он, — поэтому и личной жизни у меня не было. Обыкновенно я вставал в шесть часов утра. К семи часам утра привозили мне из штаба оперативные сводки. С этого начинался мой трудовой день. В штабе я бывал обыкновенно два раза в сутки. Работа в штабе происходила в одном кабинете с начальником штаба и членами Революционного военного совета Республики.

Всю оперативную часть (стратегию) я вел лично сам; сам же писал директивы командующим фронтами. Такое тесное сотрудничество отразилось на сокращении времени. Такой порядок работы взваливал на меня главную часть работы, но это было необходимо для нашего успеха. Часто приходилось мне лично вырабатывать план операции какого-нибудь фронта, где командующий фронтом не оказался на высоте своего призвания».^[80]

В данном случае Вацетис допускает преувеличение своей роли в подготовке и планировании операций. Любой полководец, каким бы умом и талантом он ни обладал, не мог обойтись без помощи своих подчиненных. Десятки и сотни сотрудников Полевого штаба собирали, обрабатывали и анализировали массу информации, стекавшейся со всех фронтов и от органов разведки. И только после этого составлялись справки, обзоры и доклады, которыми пользовался главком при формулировании замысла операции и определении задач войскам. Необходимость этой предварительной работы Вацетис хорошо понимал. Поэтому его стремление лично вникать во все детали работы штаба нельзя рассматривать как недоверие к сотрудникам, а свидетельствовало о высокой степени ответственности, присущей Вацетису.

Полевой штаб РВСР в то время размещался в Серпухове в двухэтажном здании больницы Солодовникова (ныне больница имени Н. А. Семашко на 2-й Московской улице). Вацетис жил в особняке фабрикантши А. Мараевой, где сейчас находится Серпуховский историко-художественный музей. «Глубокой ночью, когда кругом тихо, когда ничто не нарушало течения моей мысли, — писал позднее Иоаким Иоакимович, — я часами просиживал перед стратегической картой, вдумывался в общее положение, решал задачи, ставя себя в положение противника, строил гипотезы, из которых был максимальный успех для нас. Расположение наших войск я знал в совершенстве, до бригад и отдельных отрядов включительно. Что же касается расположения противника, то я отлично знал, что достоверно о нем, что предположительно и что является сомнительным. Такой же классификации я подвергал сведения о действиях противника. Из обеих групп вышеприведенных данных я делал анализ и вывод о том, как должны представляться дальнейшие действия противника».

И. И. Вацетис вступил в должность главкома в весьма ответственный момент, когда Советской республике приходилось отбивать натиск многочисленных врагов, окруживших ее огненным кольцом фронтов. Он был в буквальном смысле слова первопроходцем на таком ответственном посту. С его именем связано решение многих задач военного строительства: формирование регулярной армии, реорганизация органов снабжения, создание стратегических резервов, обучение и воспитание командных кадров, войск и штабов, разработка новых уставов и наставлений. Однако главным в работе главкома являлись планирование и подготовка операций и руководство военными действиями.

Характерным для стиля деятельности Вацетиса было поддержание постоянного контакта с Лениным, который как председатель Совнаркома и Совета Обороны повседневно занимался военными вопросами. Об этом свидетельствуют многочисленные документы, помещенные в пятом — седьмом томах Биографической хроники Владимира Ильича. В большинстве случаев предложения главкома находили поддержку у Ленина.

Значительную помощь Вацетису оказывали члены Реввоенсовета Республики, в большинстве своем профессиональные революционеры, опытные партийные работники. Тесный контакт и взаимопонимание установились у него с П. А. Кобозевым, К. А. Мехоношиным, К. X. Данишевским, И. Н. Смирновым, А. П. Розенгольцем, Ф. Ф. Раскольниковым. Все они в разное время входили в состав реввоенсовета Восточного фронта, которым командовал Вацетис. Приходилось ему ранее иметь дело и с С. И. Араловым и Н. И. Подвойским. Менее знаком был Вацетис с В. А. Антоновым-Овсеенко, В. И. Невским, К. К. Юреневым, В. М. Альтфатером.

Вацетис в первую очередь занялся реорганизацией работы Штаба (с 8 ноября — Полевого штаба) РВСР. Его костяк составили сотрудники штаба Восточного фронта. До 22 октября Штаб РВСР возглавлял начальник штаба Восточного фронта бывший капитан П. М. Майгур. Сменил его начальник штаба Северного фронта генерал-майор Ф. В. Костяев. Он имел высокую профессиональную подготовку, закончил Академию Генерального штаба в 1905 году, обладал обширными теоретическими познаниями и богатым практическим опытом. Под стать ему были и другие сотрудники Полевого штаба. Большинство их вступили в Красную Армию добровольно, служили ей честно и добросовестно. На их помощь и поддержку Вацетис мог вполне рассчитывать.

Одним из важнейших направлений деятельности Главного командования Красной Армии стала разработка периодических, ежемесячных докладов о стратегическом положении Советской Республики и задачах ее Вооруженных Сил. Первый такой доклад был представлен В. И. Ленину, Я. М. Свердлову и Л. Д. Троцкому 7 октября 1918 года. Он стал, по сути дела, первым документом, в котором содержался комплексный анализ военно-политической и стратегической обстановки, сложившейся осенью на фронтах Республики.

Оценивая силы и намерения внутренней и внешней контрреволюции, Вацетис констатировал: «Из всех четырех групп противника — северной, восточной, южной и западной — для нас наиболее существенными являются группы восточная и южная: с востока мы отрезаны, главным образом, от хлеба и жиров, с юга мы отрезаны почти от всего, чем живет страна, — хлеб, скот, жиры, твердое и особенно жидкое топливо, материалы и сырье для промышленности».^[81] И далее в докладе подчеркивается: «Задаваясь различными целями на внешних фронтах, нельзя не признать, что обеспечение страны средствами к жизни, без которых нельзя существовать, является главнейшей целью, которую необходимо себе поставить прежде всего.

А раз это так, то из изложенного следует, что для нас наиболее важным является юг, которому и надлежит придать наибольшее значение при замысле операций на фронтах».

Признание Южного фронта важнейшим по отношению к другим фронтам совпадало и с ленинской оценкой. В конце октября в своем выступлении на объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета, фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов В. И. Ленин предупреждал о новой опасности, которая исходила от англо-французских империалистов. Он отмечал, что англичане и французы «теперь направляют усилия на то, чтобы напасть на Россию с юга, либо с Дарданелл, либо с Черного моря, либо сухим путем через Болгарию и Румынию».^[82]

Несмотря на то что общая оценка Лениным и Вацетисом опасности с юга совпадала, подход к ней был у них разным. Владимир Ильич усматривал главную опасность со стороны сил внешней контрреволюции, которая могла воспользоваться своим господством на Черном море и высадить десанты в портах на юге страны. Вацетис считал наиболее опасными силы внутренней контрреволюции и при определении задач исходил из экономических потребностей страны. Поэтому он предлагал использовать для обороны военные и экономические ресурсы, находившиеся в европейской части России, и в первую очередь на юге.

Вацетис и в дальнейшем уделял особое внимание положению на юге страны, где набирала силу армия генерала Деникина, за что подвергался критике во многих исторических работах. Однако в его рассуждениях, думается, была и определенная доля истины. Южный фронт в бытность Вацетиса главкомом два раза становился объектом первостепенной важности: осенью 1918 года и летом 1919 года. Весной девятнадцатого года главным фронтом Республики был признан Восточный фронт. Но и тогда Вацетис считал, что не меньшая опасность исходит от сил южной контрреволюции. Этой позиции Вацетис придерживался не случайно. В то время как Красная Армия вела тяжелую борьбу с войсками адмирала Колчака, армиям генерала Деникина удалось захватить Северный Кавказ и прорваться в Донскую область и Донбасс. Следовательно, опасения Вацетиса не были лишены оснований.

В докладе от 7 октября 1918 года в качестве ближайшей стратегической цели ставился разгром белоказачьей Донской армии и укрепление Советской власти в Донской области. После достижения этой цели планировалось перебросить значительные силы на Северный Кавказ или на Восточный фронт в случае каких-либо там осложнений. Восточный фронт должен был подавить ижевско-воткинский мятеж, выйти на рубеж Екатеринбург — Челябинск для развития дальнейших операций в глубь Сибири. На севере и западе страны предусматривалось активными оборонительными действиями сдерживать противника. Особое внимание уделялось созданию стратегического резерва путем формирования одиннадцати пехотных дивизий во внутренних военных округах.

В докладе со всей остротой был поставлен вопрос об инженерном оборудовании обороны в пределах фронтов. Намечалось создать оборонительные районы, рубежи и пункты, эшелонированные в глубину на тех направлениях, где возможно было наступление противника. «В каждом оборонительном районе, — писал Вацетис, — инженерная подготовка должна создавать систему оборонительных пунктов и усиленных в инженерном отношении местных предметов, которые бы способствовали войскам, с одной стороны, удерживаться в районе относительно слабыми силами, с другой стороны, усиливали бы тактические свойства района, если бы в нем пришлось обратиться от маневренных полевых действий к обороне».

Важными условиями успешного решения стоявших перед Красной Армией задач Вацетис считал улучшение работы железнодорожного транспорта, медицинского и тылового обеспечения войск. Подводя итог сказанному, он подчеркнул: «Необходимо еще раз остановить наше внимание на том, что особенно с востока и с юга нам грозит серьезная опасность, для встречи с которой надо напрячь все усилия страны и предоставить в распоряжение центрального аппарата управления всеми вооруженными силами Республики все средства страны и полную мощь.

Надо совершенно определенно поставить стране лозунг: „Все для войны и армии“, так как в поражении армии — поражение Советской республики как таковой».

План Вацетиса не вызвал возражений Ленина и был одобрен Реввоенсоветом Республики. Вацетис сразу же приступил к реализации намеченных в плане целей. Были уточнены задачи фронтов, начата работа по реорганизации войск и органов снабжения, проведены очередные призывы военнообязанных и определены основы прохождения службы командным составом.

Дальнейший ход событий подтвердил правильность прогноза Вацетиса. 26 ноября ЦК РКП(б) принял постановление, требовавшее в ближайшие недели «развернуть наивысшую энергию наступления на всех фронтах, прежде всего на Южном». В результате осенне-зимней кампании 1918/19 года стране были возвращены хлебородные районы востока и юга; она получила возможность использовать экономический потенциал Южного Урала, Донбасса и Криворожья, а также хлопок Туркестана.

В конце февраля 1919 года Вацетис представил новый доклад В. И. Ленину и Л. Д. Троцкому. Оценивая достигнутые успехи, он писал: «Вследствие успешных действий Красной Армии за последние 2¹/₂ месяца, территория Республики, несмотря на временную неудачу под Пермью и Валком, значительно расширилась как на востоке и севере, так особенно на юге и западе, где боевая линия фронта местами продвинулась на 300 верст вперед. В связи с этим общее протяжение стратегического фронта с 6 тысяч верст увеличилось до 8 тысяч верст. Такое расширение территории поставило перед Республикой ряд новых военно-политических и стратегических задач, которые, в связи с ожидаемым выступлением войск Антанты на южных и западных границах, потребовали новых усилий в развитии военных операций».^[83]

Вацетис особо подчеркнул, что «с наступлением весны военные действия на всех фронтах примут более интенсивный характер». Этот вывод был основан на разведывательных данных, которыми располагал Полевой штаб РВСР. Главное командование армиями Антанты в середине февраля и начале марта 1919 года разработало два документа об организации интервенции в России. В этих документах говорилось: «Интервенция Антанты против большевистского режима является необходимой и не может откладываться, если мы не хотим нанести ущерб делу всеобщего мира.

Помимо неослабных политических действий, которые она включает в себя, эта интервенция должна выражаться в комбинированных военных действиях русских антибольшевистских сил и армий соседних союзных государств, заинтересованных в возрождении России». Предусматривалось предпринять общее наступление, начатое со всех границ России и направленное «концентрически к самому сердцу большевизма — к Москве».

Авторы документа указывали, что в борьбе с большевизмом можно рассчитывать на «1) русские силы (белогвардейские войска. — В. Д.), 2) силы великих держав Антанты, 3) силы соседних с Россией государств». Всего планировалось использовать «на Западном и Южном фронтах России» до 600 тысяч человек. При этом отмечалось, что «в южной России должна быть создана для наступления на Москву основная масса национальных сил с помощью армий Деникина — Краснова, местных войск, набранных на Украине, русских пленных, подлежащих репатриации из Германии в этот район».

Такая оценка главным командованием Антанты южной контрреволюции в целом совпадала и с выводами Главного командования Красной Армии. В докладе Вацетиса говорилось: «Таким образом, из рассмотрения современной военно-политической обстановки выдвигаются две главные задачи: „1) борьба на Украине против соединенных сил Антанты и Добровольческой армии, 2) борьба на всем Западном фронте от Карельского перешейка до Ровно против соединенных сил Финляндии, Эстляндии, Германии и Польши при активном содействии Антанты“».

Стратегический план борьбы Красной Армии, разработанный при активнейшем участии Вацетиса, был одобрен ЦК партии и Реввоенсоветом Республики. Однако в этом плане имелась одна неопределенность относительно задач Красной Армии на Восточном фронте. Вацетис отмечал, что успехи в Уфимском, Уральском и Оренбургском районах значительно улучшили общее положение войск фронта, но борьба на уральском и сибирском направлениях, где противник имеет значительные силы, приобретает все более затяжной характер и окончательный исход борьбы во многом будет зависеть от хода политической обстановки и наших средств борьбы.

Определенная недооценка сил и возможностей восточной контрреволюции возникла под влиянием тех успехов, которые достигли войска Восточного фронта. Вацетис был глубоко убежден, и это он не скрывал в мемуарах, что главным по-прежнему являлся театр военных действий на территории Европейской России, где находились войска генерала Деникина и армия Польской республики. Впоследствии историки не раз упрекали Вацетиса в том, что он допустил ошибку в оценке намерений Колчака. Но думается, что вины его здесь нет.

В начале марта 1919 года Колчак предпринял контрнаступление против войск Восточного фронта и к концу апреля добился значительных успехов, выйдя на подступы к Самаре и Казани. Анализируя планы «сухопутного адмирала», Иоаким Иоакимович позднее писал: «Мне было совершенно ясно, что наступление Колчака на Среднюю Волгу носило характер грандиозной демонстрации, в основу замысла которой было положено стремление энергичным нажимом на Среднюю Волгу привлечь на Восточный фронт РСФСР большую часть наших вооруженных сил, а затем отходом увлечь их в Западную Сибирь, то есть подальше от нашего главного театра военных действий, в частности от нашего Южного фронта, с которым готовился расправиться Деникин».^[84]

В том, что Вацетис сумел правильно разгадать намерения противника, убеждает нас и оценка Ленина. 17 апреля, выступая на конференции фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов Москвы, он говорил: «Колчаковское наступление, инспирируемое союзниками, имеет целью отвлечь наши силы с Южного фронта, чтобы дать оправиться остаткам белогвардейских южных отрядов и петлюровцам, но это им не удастся. Ни одного полка, ни одной роты не возьмем мы с Южного фронта.

Для Восточного фронта мы соберем новые армии, и для этого объявлена нами мобилизация. Эта мобилизация будет последней, она даст нам возможность покончить с Колчаком, т. е. кончить войну, и на этот раз навсегда».

Имеющиеся в распоряжении историков оперативные документы штаба верховного главнокомандующего Колчака свидетельствуют, что вначале он не ставил перед собою широких стратегических целей. В середине февраля Колчак повелел армиям к началу апреля «занять выгодное исходное положение для развития с наступлением весны решительных операций против большевиков». Это исходное положение было определено по линии рек Кама, Белая и Ик, Актюбинск, Оренбург. Через два месяца, 12 апреля, Колчак приказал уничтожить советские войска, действовавшие восточнее рек Вятка и Волга, захватить мосты через Волгу у Казани, Симбирска и Сызрани, овладеть районом Оренбург, Илецк, Актюбинск.

Успешное наступление колчаковских войск было восторженно встречено в правящих кругах Антанты. Премьер-министр Франции Ж. Клемансо в телеграмме главнокомандующему войсками Антанты в Сибири и на Дальнем Востоке генералу М. Жанену от 17 апреля сообщал: «Если нынешние благоприятные условия сохранятся, я считаю возможным поход ваших основных сил в главном направлении на Москву, в то время как левый фланг обеспечит связь с Деникиным, с тем чтобы создать непрерывный русский фронт, овладеть богатыми областями на другом берегу Волги и изменить условия снабжения путем возможного создания базы на Черном море». Но это пока были только предположения. Для их проработки и проведения в жизнь требовалось время, а его-то как раз у стратегов Антанты и Колчака уже, по сути дела, не было.

11 апреля Оргбюро Центрального Комитета партии утвердило написанные Лениным «Тезисы ЦК РКП(б) в связи с положением Восточного фронта». В этом документе была изложена четкая программа действий партии, советских и общественных организаций по мобилизации сил на разгром восточной контрреволюции. Главное командование Красной Армии получило конкретную задачу защитить и отвоевать Волгу, Урал и Сибирь.

Вацетис, со свойственными ему энергичностью и решительностью, осуществлял руководство вооруженной борьбой на фронтах Республики. Но главное его внимание теперь было обращено на восток. 13 марта он приказал командующему Восточным фронтом С. С. Каменеву прочно удерживать Уральскую и Оренбургскую области, временно приостановить наступление на туркестанском направлении, восстановить положение на пермском и воткинском направлениях. Одновременно в соответствии с решениями ЦК партии Главное командование Красной Армии и Полевой штаб РВСР осуществляли переброску на Восточный фронт пополнений, резервов из внутренних военных округов и с Западного фронта. На восток шли эшелоны с боеприпасами и оружием, продовольствием и снаряжением. Словом, шла гигантская работа по укреплению армий Восточного фронта. Вацетис ежедневно отдавал десятки приказов и распоряжений, вел переговоры по прямому проводу с командующими фронтами и армиями.

Проведенные мероприятия принесли свои плоды. Продвижение армий Колчака начало постепенно замедляться, а их ударная сила ослабевать. В то же время боеспособность войск Восточного фронта стала возрастать. Все это создало благоприятные условия для перехода в контрнаступление и перехвата у противника стратегической инициативы.

Вацетис, внимательно анализируя ход событий на востоке, пришел к выводу, что наиболее угрожаемым для противника является самаро-уфимское направление. Удар на нем позволял выйти во фланг наиболее сильной вражеской группировки (Западной армии), сорвать дальнейшее продвижение противника и предотвратить разгром 5-й армии, действовавшей в центре Восточного фронта. Исходя из этого, главком 5 апреля приказал из войск, передаваемых фронту, и путем искусной перегруппировки частей создать на самаро-уфимском направлении ударный кулак. Идея Вацетиса о мощном фланговом ударе по Западной армии материализовалась в плане контрнаступления, разработанном командующим и штабом Восточного фронта. 9 апреля план, подписанный С. С. Каменевым и членом РВС С. И. Гусевым, был направлен В. И. Ленину и И. И. Вацетису.

На следующий день в Симбирске состоялось совещание с участием представителей РВСР, главкома и членов РВС Восточного фронта. На совещании был рассмотрен представленный план и рекомендовано доработать его с учетом изменений, которые произойдут в обстановке, и через десять дней доложить Вацетису. 20 апреля Реввоенсовет фронта представил ему свои соображения о задачах по разгрому армии Колчака. Предусматривалось нанести главный удар, как и указывал Вацетис, на самаро-уфимском направлении по Западной армии.

Контрнаступление Южной группы армий Восточного фронта, которой командовал М. В. Фрунзе, началось 28 апреля. Оно развивалось успешно, и к 13 мая ее войска прорвали фронт противника в полосе шириной до 500 километров, захватив стратегическую инициативу на главном, самаро-уфимском исправлении.

В ходе контрнаступления Вацетис твердо держал в своих руках все нити управления войсками. Он требовал от Каменева наносить удары в тыл и во фланг противнику, строго проводить в жизнь план операции. В ряде случаев указания Вацетиса носили резкий характер. Так, 5 мая он отмечал, что командование Восточным фронтом не выполнило его указание об использовании 1-й армии и частей 4-й армии для оказания помощи 5-й армии, чтобы их совместными усилиями нанести удар в левый фланг противника, наступавшего в полосе от Самары до Симбирска. В телеграмме начальнику штаба Восточного фронта П. П. Лебедеву Вацетис писал: «Я прошу обратить должное и серьезное внимание на условия времени, которые нам властно диктуют обрушиться на Колчака в ближайшее же время и с полнейшей энергией и в полном расчете на успех».

Неудовольствие Вацетиса вызвал и план операции, разработанный командованием и штабом фронта. На нем он 20 апреля наложил следующую резолюцию: «Передать комвостфронта Каменеву: постановлением Реввоенсовета от 10 апреля в Симбирске предписывалось к 20 апреля представить план операций против Колчака, а не оперативную сводку». 1 мая Вацетис снова обратил внимание Каменева на то, что «план предстоящей операции до сих пор никому не представлен».

Возможно, что эти два обстоятельства — несвоевременное представление плана операции и неисполнение указания о сосредоточении, кроме 5-й армии, 1-й армии и части сил 4-й армии для нанесения удара во фланг противника — и послужили Троцкому поводом для снятия Каменева с должности командующего фронтом. В своих воспоминаниях Каменев пишет, что после вмешательства В. И. Ленина он был восстановлен в должности и по его указанию выехал в Серпухов, «где находился тогда штаб главнокомандующего, и „договориться“ с ним». В Серпухове Каменев узнал от Вацетиса, что он был снят «за неисполнение его приказания и вообще за недисциплинированность».

Руководство военными действиями на фронтах не заслоняло от Вацетиса необходимость решения массы других вопросов. Особенно остро весной 1919 года встала проблема достижения военного единства советских республик. Это было обусловлено следующими причинами. В конце 1918 — начале 1919 года Украинская, Литовская, Белорусская и Латвийская Советские республики создали свои самостоятельные армии. В результате у националистов была отнята возможность трактовать наступление Красной Армии на окраинах как «оккупацию». Однако в начале 1919 года у некоторых руководителей Украины, Литвы и Латвии стали проявляться сепаратистские и местнические настроения в использовании запасов военного имущества, организации производства вооружения, формирования частей и соединений, их боевого применения. Это противоречило решениям VIII съезда партии, который указывал на необходимость «планомерного строительства централизованной армии, единство организации и единство управления которой только и могут обеспечить достижение наибольших результатов с наименьшими жертвами».

Вацетис, как Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами Республики, не мог не видеть опасности проявлений сепаратизма и местничества в деле защиты революционных завоеваний. 23 апреля 1919 года он представил В. И. Ленину доклад о необходимости военного единства советских республик. В докладе отмечалось, что «РСФСР как бы расколола свое военное единство на две половины — на западную и на восточную, в то же время раздробила также и свою боевую мощь». И далее Вацетис писал, что примерно 50-миллионное население западной половины РСФСР занято «спасением своего собственного дома» и на практике «выключилось из общего военного лагеря». В результате на 35 миллионов великорусского населения, проживающего на восточной половине РСФСР, лежит «теперь ведение войны на двух главных и решительных театрах военных действий — против войск адмирала Колчака на востоке и против войск генерала Деникина и донского казачества на юге».

Вацетис подчеркивал: «Меня крайне беспокоит вопрос — когда мы успеем вернуться к прежней цельности нашего военного лагеря, на идее которого была основана, создана, выросла и побеждала Красная Рабоче-Крестьянская Армия». Он отмечал, что дальнейшая судьба революции зависит от исхода сражений на Южном и на Восточном фронтах, на которые необходимо послать максимум сил всей РСФСР. В этой связи дробление ее Вооруженных Сил на национальные армии является «во всех отношениях нецелесообразным и крайне вредным для нашего успеха». В числе причин, которые ведут к ослаблению боевой мощи Вооруженных Сил, Вацетис назвал и раздутую организацию Всевобуча, в составе которого имелось 24 тысячи человек командного состава, тогда как в запасных частях Красной Армии было всего лишь около 5,5 тысячи командиров. Поэтому Вацетис предлагал:

«1. Все территории, образовавшиеся на западной половине РСФСР, советские дружественные нам республики превратить в военные округа с подчинением их Совету Всероглавштаба, в состав которого (т. е. Совета) ввести всех наркомвоенов с пребыванием их в Москве.

2. Временно ликвидировать Всевобуч, поручив Совету Всероглавштаба распределить командный состав его и политических деятелей по запасным частям Восточного фронта.

3. Довести все запасные части, находящиеся в ведении Всероглавштаба, до штатного состава с надбавкой 25 %».^[85]

Доклад был подписан и членом РВСР С. И. Араловым, который согласился с выводами Вацетиса. В то же время Аралов высказался против пребывания наркомвоенов советских республик в Москве и предложил не прекращать деятельность Всевобуча, сократив его только от 50 до 75 процентов.

4 мая под председательством Ленина состоялось заседание ЦК РКП(б), на котором рассматривался вопрос «О едином командовании над армиями как России, так и дружественных социалистических республик». Центральный Комитет партии признал необходимым восстановить «в области военного управления и командования строжайшее начало единства организации и строгого централизма». В мае Ленин и Сталин написали «Проект директивы ЦК о военном единстве». Правительства Российской, Украинской, Латвийской, Литовской и Белорусской советских республик приняли решение объединить все силы и материальные средства для совместной оборонительной войны против войск внешней и внутренней контрреволюции. В соответствии с этим решением ВЦИК 1 июня принял постановление «Об объединении военных сил советских республик: России, Украины, Латвии, Литвы и Белоруссии» против наступления общих врагов. Военный союз советских республик сыграл решающую роль в достижении победы над интервентами и белогвардейцами. Свою лепту в его создание внес и Вацетис, который в данном случае показал, что он способен решать не только чисто военные, но и военно-политические задачи.

К моменту оформления военного союза советских республик на фронтах произошли следующие изменения. Войска Восточного фронта, развивая достигнутый ранее успех, вышли к реке Белая до ее впадения в Каму, далее на север по правому берегу Камы к Сарапулу. На других фронтах обстановка серьезно осложнилась. В Прибалтике и Белоруссии активизировали свои действия местные буржуазно-националистические вооруженные формирования, которым содействовали польские войска и корпус немецкого генерала Р. фон дер Гольца. Противнику удалось захватить Лиду, Барановичи, Вильно, Ригу. На северо-западе Республики Петрограду угрожали Северный белогвардейский корпус и Олонецкая добровольческая армия. В районе Астрахани тяжелые оборонительные сражения вела 11-я армия. Войска Украинского фронта развернули наступление с целью освобождения Крыма и Правобережной Украины. Деникин, воспользовавшись отвлечением его сил, перебросил свежие отряды с Северного Кавказа и приступил к захвату Донбасса. Поэтому Вацетис 12 июня приказал войскам Южного фронта перейти к стратегической обороне и надежно прикрыть мелитопольское, екатеринославское, харьковское, валуйское, воронежское, борисоглебское и царицынское направления.

Обстановка, сложившаяся на фронтах, особенно на Южном, подтвердила мнение Вацетиса об опасности со стороны южной контрреволюции. В этой ситуации требовалось принять срочные меры по восстановлению положения. Вацетис пошел на крайне рискованный, но, возможно, единственно верный шаг, который был поддержан Троцким, но вызвал весьма бурную реакцию со стороны членов РВС Восточного фронта, а в последующем и не менее бурные дискуссии среди историков гражданской войны. В условиях, когда наступление на востоке развивалось успешно, надо было обладать исключительным мужеством и твердостью, чтобы принять подобное решение. «В момент разгара наступательных действий Красной Армии на Восточном фронте, — говорилось в Кратком курсе истории ВКП(б), — Троцкий предложил подозрительный план: остановиться перед Уралом, прекратить преследование колчаковцев и перебросить войска с Восточного фронта на Южный фронт». Эта трактовка длительное время доминировала в исторических работах.

В чем же заключалась суть «подозрительного плана» Троцкого? 6 июня Вацетис направил командованию Восточным фронтом директиву, в которой в качестве ближайшей задачи определялось овладение течениями рек Белая и Кама на участке от Бугульчан до Перми, то есть на левом крыле фронта. Одновременно предписывалось создать сильные опорные пункты в районах Уральска, Оренбурга, Стерлитамака, Уфы, Сарапула, Осы и Перми, подавить восстание в Уральской и Оренбургской областях. Определение в директиве только ближайшей задачи фронта указывало на то, что последующая задача будет указана позже. Поэтому оценивать эту директиву подозрительной нет оснований. Не случайно же Вацетис подчеркивал, что вышеуказанная задача ставится фронту исходя из общего положения на других фронтах.

Командование Восточным фронтом, получив директиву Вацетиса, опротестовало ее. «Наступление на Восточном фронте развивалось вполне успешно, — отмечал в своих воспоминаниях С. С. Каменев. — Белогвардейские армии Колчака откатывались за Уфу, а в это время главнокомандующий отдал приказ остановиться на реке Белой. Я отказался остановить наступление. Решение вопроса перешло к Владимиру Ильичу».^[86] М. Н. Тухачевский, командовавший в то время 5-й армией, впоследствии писал: «Эта установка Троцкого была встречена в штыки и Восточным фронтом и Центральным Комитетом партии».^[87]

Члены РВС Восточного фронта С. И. Гусев, М. М. Лашевич и К. К. Юренев 9 июня направили В. И. Ленину докладную записку, в которой характеризовали директиву Вацетиса «крупнейшей фатальной ошибкой, которая нам может стоить революции». Они настаивали на ее отмене и утверждении плана РВС фронта. Решение Вацетиса оценивалось как его намерение снять с Восточного фронта некоторые дивизии с целью их переброски на другие фронты. В докладной записке также указывалось, что главком предусматривает остановить наступление войск фронта и «не двигаться дальше». Столь скоропалительный вывод подкреплялся словами «по-видимому», «не подлежит, однако, сомнению, что это именно так», хотя в директиве не было ни единого намека на остановку войск и их снятие с фронта. Члены РВС фронта признавали, что план Вацетиса позволяет через две недели снять одну-полторы дивизии для усиления других фронтов. В то же время авторы записки считали, что план реввоенсовета фронта, предусматривавший нанесение удара силами 2-й и 5-й армий на северо-восток, обеспечивает быстрое овладение Камой и разгром главных сил Колчака. В результате через пять недель, то есть к середине июля, можно было приступить к переброске на другие фронты до четырех дивизий.

Изложил свою позицию и С. С. Каменев. В докладе Вацетису от 10 июня он отмечал, что вносимое его директивой ограничение наступательной операции Восточного фронта грозит самыми тяжелыми последствиями. «Если мы продолжим свое наступление, — писал Каменев, — то можем рассчитывать на окончательное поражение противника, и притом в относительно короткий срок, вероятно не позже середины осени, а может быть и значительно ранее, и тогда освободим очень крупные силы для борьбы на других фронтах». Он также подчеркнул возможность начать переброску части сил и ранее указанных сроков.

Такой подход нельзя признать обоснованным, так как обстановка властно требовала немедленного усиления Южного и Западного фронтов. Об этом говорилось и в телеграмме В. И. Ленина членам РВС Восточного фронта от 9 июня. «Сильное ухудшение под Питером и прорыв на юге заставляет нас, — писал Владимир Ильич, — еще и еще брать войска с вашего фронта. Иначе нельзя». На следующий день Вацетис приказал Каменеву направить под Петроград 2-ю стрелковую дивизию и на Южный фронт — бригаду 5-й стрелковой дивизии. Это решение было поддержано Лениным.

12 июня Вацетис направил Восточному фронту директиву, в которой указывал, что его задача «остается прежней, т. е. разбить армию Колчака». Он особо подчеркнул, что в директиве от 6 июня определялись задачи только на флангах фронта. «Считаю своим долгом указать, — писал главком, — что, выполняя поставленные вам задачи на флангах Востфронта, вы ни в коем случае не должны оставаться строго пассивными в центре Востфронта, где противник расположен кордоном в виде отдельных групп бессильных резервов». Вацетис подчеркивал, что план Каменева разгромить Колчака не позже середины осени не отвечает ни общей политической, ни стратегической обстановке. Следовательно, Вацетис считал необходимым развивать наступление на востоке и крепко удерживать в своих руках инициативу.

Решение Вацетиса о разгроме армий Колчака было поддержано Реввоенсоветом Республики и ЦК партии. 15 июня ЦК РКП(б) постановил продолжать наступление на Восточном фронте. Это постановление историками расценивается как поддержка доклада членов РВС фронта от 9 июня. Такой вывод весьма сомнителен. Ведь на основании решения ЦК РКП(б) РВСР 17 июня принял следующее постановление: «На Востфронте продолжать интенсивное наступление с целью наискорейшего решения поставленной главнокомандующим задачи — разбить войска Колчака. Командующему Восточным фронтом срочно представить главнокомандующему план дальнейших операций, исходя из фактического положения на Востфронте. Во изменение отданных распоряжений о перебросках с Восточного фронта снимаются немедленно три боеспособных бригады, из коих одна направляется в 10-ю армию, а две — в Петроград. Восточный фронт обязуется подготовить в течение недели снятие еще трех бригад. Момент снятия определяется главнокомандующим».

Однако Вацетису уже не суждено было претворить в жизнь это постановление. До недавнего времени в исторических трудах бытовала версия, что ЦК РКП(б), поддержав реввоенсовет Восточного фронта, на своем июльском пленуме снял Вацетиса с должности главкома. Эту версию опровергают материалы, включенные в новый сборник «В. И. Ленин и ВЧК» (М., 1987).

В неопубликованной части своих мемуаров И. И. Вацетис писал: «События, разыгравшиеся на фронтах со дня моего удаления, показывают, что мое вышеприведенное решение было единственно целесообразным, так как за это время мы ни на шаг не приблизились к победному для нас окончанию кампании, невзирая на то что в сторону Азии за это время войска бывшего Восточного фронта покрыли огромные пространства».^[88]

Оценивая обстановку, сложившуюся к июлю 1919 года, Вацетис отмечал, что вследствие неудач войск Южного фронта к концу июня положение здесь несколько ухудшилось. К этому времени Добровольческая армия стремилась продвинуться к Среднему Днепру, готовилось выступление польских войск, активизировались войска Юденича и фон дер Гольца на северо-западе. Это требовало сосредоточения советских войск на Южном и Западном фронтах за счет Восточного фронта. Данное обстоятельство и предопределило соответствующее решение Вацетиса.

«Полагаю, — писал Вацетис, — что мои вышеприведенные соображения были правильны и отвечали обстановке. События последних четырех месяцев это вполне подтверждают. Так что моя стратегическая деятельность не могла послужить причиной моего удаления с поста главкома, в ней нет ошибок».^[89]

Действительно, события, происшедшие за четыре месяца с момента ареста Вацетиса, показывают, что во многих своих суждениях он был прав.

И. И. Вацетис был арестован 8 июля 1919 года. За четыре дня до его ареста генерал Деникин отдал так называемую «московскую директиву», определившую конечной целью наступления захват столицы Советской Республики. В результате, как указывалось в письме ЦК РКП(б) «Все на борьбу с Деникиным!», наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции. В этих словах нет преувеличения. Через три с половиной месяца войска Деникина захватили Орел, создав прямую угрозу Туле, от которой было рукой подать до Москвы. Одновременно в середине октября на ближние подступы к Петрограду вышла белогвардейская северо-западная армия. Потребовались значительные усилия, чтобы укрепить армии Южного и Западного фронтов, о чем всегда беспокоился Вацетис, подготовить их к переходу в контрнаступление и добиться перелома в борьбе с Деникиным и Юденичем.

И вероятно, прав был Вацетис, когда писал, что ему неизвестны были причины ареста. В ходе предварительного следствия причастность главкома к белогвардейской организации не была установлена и дело о нем передали во ВЦИК. Президиум ВЦИК, рассмотрев дело, 7 октября 1919 года принял следующее постановление: «Поведение бывшего главкома, как оно выяснилось из данных следствия, рисует его как крайне неуравновешенного, неразборчивого в своих связях, несмотря на свое положение. С несомненностью выясняется, что около главкома находились элементы, его компрометирующие. Но, принимая во внимание, что нет оснований подозревать бывшего главкома в непосредственной контрреволюционной деятельности, а также принимая во внимание бесспорно крупные заслуги его в прошлом, дело прекратить и передать Вацетиса в распоряжение военного ведомства».

13 октября 1919 года И. И. Вацетис сделал последнюю запись в своих воспоминаниях: «Сейчас 20 часов 1 минута. Принесли ордер о моем освобождении. Итак, я просидел 97 дней». После освобождения из-под ареста И. И. Вацетис занимал различные должности: около двух лет состоял в личном распоряжении наркомвоена Л. Д. Троцкого; два года преподавал историю войн в Военной академии РККА (ныне Военная академия имени М. В. Фрунзе), а с ноября 1924 года был старшим руководителем тактики той же академии; одновременно с марта 1923 года состоял в должности для особо важных поручений при Реввоенсовете СССР, а с августа 1934 года находился в распоряжении наркома обороны СССР.

Наряду с преподавательской деятельностью И. И. Вацетис много времени уделял научно-исследовательской работе. Его перу принадлежат книги и статьи по истории франко-прусской войны 1870―1871 годов, первой мировой и гражданской войн, латышских стрелков, по вопросам о единой военной доктрине, начальном периоде войны, воспоминания о В. И. Ленине. В 1927 году Вацетису присваивается звание «профессор высших военно-учебных заведений РККА», в 1928-м за «заслуги в руководстве и личном участии в боевых операциях» его награждают орденом Красного Знамени, в 1934-м «за выдающуюся учебно-педагогическую работу и отличное руководство подготовкой слушателей Военной академии» — орденом Красной Звезды, а в 1935 году ему присваивается воинское звание «командарм 2-го ранга».

Сталинская машина репрессий не миновала и Вацетиса. В ноябре 1937 года он был арестован и приговорен к высшей мере наказания. Обвинения были стандартные: связи с германскими военными кругами, участие в заговоре против Советского государства.

28 марта 1957 года определением военной коллегии Верховного суда СССР И. И. Вацетис был посмертно реабилитирован. В ноябре 1973 года на его родине открыт мемориальный дом-музей, перед зданием которого установлен бюст первого советского главкома. Однако предстоит сделать еще многое, чтобы воздатьдолжное этому замечательному человеку.

Дайнес В. О. ─

кандидат исторических

наук

Каменев Сергей Сергеевич

Годы жизни: 1881―1936. Советский военачальник, военный теоретик. Член партии с 1930 г. Участник первой мировой войны. С сентября 1918 г. по июль 1919 г. командующий Восточным фронтом. С июля 1919 г. по апрель 1924 г. Главнокомандующий Вооруженными Силами и член РВСР…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

26 августа 1936 года вся страна прощалась с бывшим Главнокомандующим Вооруженными Силами Советской Республики в годы гражданской войны командармом 1-го ранга Сергеем Сергеевичем Каменевым. На Красной площади близ Мавзолея В. И. Ленина собрались члены ЦК ВКП(б), бюро МК и МГК партии, Президиума ЦИК СССР и ВЦИК, Совета Народных Комиссаров, видные военачальники, представители трудовых коллективов Москвы и области. Четким строем прошли возле урны с прахом С. С. Каменева представители всех родов войск. Отдавая честь его памяти, прогремел прощальный артиллерийский залп.

Однако уже 12 июня 1937 года специальным приказом наркома обороны СССР его имя было снято с 21-й Пермской стрелковой дивизии, 111-й истребительной авиабригады, 2-го Киевского артиллерийского училища, гурзуфского санатория РККА, со всех гражданских объектов, носивших имя С. С. Каменева. С тех пор на долгие годы были преданы забвению его труды по развитию вооруженных сил и военному строительству, его имя перестало упоминаться в справочниках, учебниках, военных трудах. Сам же он был причислен к «врагам народа». Тяжелым испытаниям подверглась его семья.

И только в наши дни, когда возрождение социалистической законности возвращает нам многие незаслуженно забытые имена, появились статьи и очерки о славном полководце гражданской войны Сергее Сергеевиче Каменеве.

Кто побывал в прекрасной столице Украины и прошелся по Печерскому району города, очевидно, видел старинное массивное заводское здание с изрешеченным пулями фасадом. Теперь это музей киевского завода «Арсенал» имени В. И. Ленина. Именно здесь, на тихой Резницкой улице, у главного механика «Арсенала» инженер-полковника Сергея Ивановича Каменева 4 апреля 1881 года родился второй сын Сергей. А спустя пять месяцев умерла мать, дети Петр и Сергей остались с отцом. Был он по натуре демократом, хорошо знал жизнь рабочих не только в заводских стенах. Часто по вечерам к Сергею Ивановичу приходили рабочие-арсенальцы. В уютной столовой за самоваром шел откровенный разговор о судьбах России, о заводских делах, о притеснениях трудового народа. Наведывались к Сергею Ивановичу и его племянники Лидия и Александр Фотиевы, ставшие впоследствии активными деятелями революционного движения.

Сергей с детства впитал демократические традиции передовой русской интеллигенции.

Образование он получил в киевском Владимирском кадетском корпусе. Несмотря на то что он считался привилегированным заведением, уровень преподавания там был низок, культура поведения офицеров оставляла желать лучшего. Годы, проведенные в кадетском корпусе, Сергей Сергеевич считал самыми мрачными в своей жизни.

Корпус окончен в 1898 году, и фельдфебель Сергей Сергеевич Каменев приезжает в Москву, чтобы продолжить учебу в Александровском военном училище.

Блестяще закончив его в 1900 году, Сергей Сергеевич имел право занять должность в гвардейских частях, но выбрал скромный 165-й Луцкий полк, дислоцировавшийся в Киеве: отец был болен, и сын старался быть ближе к нему.

В 1904 году Сергей Сергеевич Каменев пытался поступить в Академию Генштаба, но произошел совершенно непредвиденный случай — на экзамене он срезался. И только впоследствии выяснилась причина этой неудачи. Его отец лечился в Славянске, где случайно познакомился с полковником X., экзаменатором сына в академии. Оказывается, всему виной послужили огромные усы Сергея Сергеевича. Даже не посмотрев личное дело абитуриента, полковник решил, что таким «старикам» нечего делать в академии. А «старику»-то было всего 23 года.

— Пожалуй, — вспоминал он, — это был второй тяжелый удар в моей жизни, если не считать первым определение в кадетский корпус.

Но не привык он отказываться от задуманного. Через год снова сдавал экзамены и поступил в Академию Генштаба.

Участились стачки рабочих, волнения среди крестьян, вспыхнула война с Японией, показал слабость царизм в управлении страной, а Генеральный штаб — армией.

За время учебы в стране произошло много событий. Сергей Сергеевич тяжело переживал позорную войну с Японией. Россия не была к ней готова и терпела одно поражение за другим. В январе 1905 года вспыхнула первая российская революция, зашаталась империя Романовых. Царские власти потопили революцию в крови. За революционную деятельность были арестованы Лида и Саша Фотиевы. И хотя тогда Сергей Сергеевич еще не разделял их революционных убеждений, жестокие репрессии царских властей вызывали у него глубокое возмущение.

Академия закончена, и Сергей Сергеевич вернулся на стажировку командиром роты в расквартированный в Киеве 165-й Луцкий полк. В 1909 году он становится старшим адъютантом 2-й кавалерийской дивизии в городке Сувалки, в 1911 году — адъютантом оперативно-мобилизационного отдела в Виленском округе. С начала первой мировой войны С. С. Каменев на фронте. Февральскую революцию полковник С. С. Каменев встретил, командуя 30-м Полтавским полком.

Пришедшее к власти Временное правительство упорно продолжало разрабатывать планы дальнейшего наступления, но под влиянием большевистской пропаганды фронтовики все активнее выступали за прекращение бессмысленной войны. 30-й Полтавский полк отказался участвовать в наступлении, его солдаты призывали к братанию с немцами.

Однажды одного из большевистских агитаторов схватили во время беседы с солдатами и доставили к командиру полка.

Впервые пришлось Сергею Сергеевичу так близко, один на один, разговаривать с большевиком, да еще солдатом своего полка. Перед ним стоял спокойный человек, с умными глазами, вдумчиво и уверенно отвечал на поставленные вопросы. Всю ночь полковник и агитатор провели в беседе, а утром Сергей Сергеевич отпустил солдата с условием, что он принесет ему все те брошюры, которые тот раздавал личному составу. Вечером следующего дня агитатор-солдат и полковник встретились вновь. С той поры их беседы стали привычным делом. Постепенно в них стали принимать участие и другие полковые большевики. Они давали командиру большевистские газеты, в том числе «Солдатскую правду», брошюры, ленинские произведения «Война и российская социал-демократия», «К солдатам» и другие. Сам Сергей Сергеевич говорил впоследствии, что решающий идейный перелом в его сознании произошел, когда он, будучи командиром полка, впервые познакомился с работами В. И. Ленина по вопросам войны, мира и революции.

Монархически настроенное офицерство, зная о взглядах командира полка, готовило физическую расправу над Сергеем Сергеевичем, но этому помешали солдаты. Услышав ночью через неплотно прикрытое окно разговор заговорщиков, солдаты поставили в известность об этом солдатский комитет. Ночью все участники заговора против С. С. Каменева были арестованы. Теперь в полку остались только те офицеры, которые впоследствии приняли Октябрьскую революцию и встали на ее защиту. Общим собранием полка С. С. Каменев был избран полковым командиром.

21 ноября 1935 года газета «Правда» писала: «Бравые офицеры уже тогда начали плести паутину клеветы вокруг имени Сергея Сергеевича. Командир полка был спокоен. Молча и сосредоточенно он крепким шагом все больше и дальше уходил от своего класса». Армейские общественные организации выдвинули С. С. Каменева на пост начальника штаба 15-го стрелкового корпуса. На этом посту его застала Октябрьская революция.

Победа Великого Октября и его первые декреты буквально потрясли Сергея Сергеевича. Он приветствовал крутую ломку старого строя, понимал, что для защиты Отечества нужно создать новые вооруженные силы — армию освобожденных рабочих и крестьян.

Началась демобилизация старой армии, создавались новые формирования. И в этом самое активное участие принимает Сергей Сергеевич Каменев. Армейский комитет избирает его начальником штаба 3-й армии, находившейся в районе Полоцка. Из Полоцка 3-я армия была направлена в Нижний Новгород и полностью демобилизована. В аттестации на начальника штаба С. С. Каменева Совет солдатских депутатов 3-й армии писал:

«Дана сия гражданину Сергею Сергеевичу Каменеву, Генерального штаба бывшему полковнику, в том, что со дня Октябрьской революции и до полной демобилизации 3-й армии усердно работал в полном согласии с армейским Советом солдатских депутатов 3-й армии, своими глубокими познаниями в военном деле, выдающимся талантом и работоспособностью оказал огромные услуги командованию армии в деле демобилизации и мобилизации ее новых войсковых частей, что за подписью и приложением печати удостоверяется».

15(28) января 1918 года был обнародован подписанный В. И. Лениным декрет Совета Народных Комиссаров «О Рабоче-Крестьянской Красной Армии». Под руководством большевистской партии по всей стране развернулось формирование частей и отрядов Красной Армии. В них записывались наиболее сознательные представители рабочего класса и крестьянства, готовые отдать свою жизнь за власть Советов. Для руководства вновь создаваемыми вооруженными силами требовались командные кадры. Началась организация курсов и школ, где обучались будущие красные командиры.

К строительству Красной Армии привлекались военные специалисты старой армии. Среди тех, кто первым откликнулся на призыв Советской власти служить ей честно и преданно, был и полковник С. С. Каменев.

В послужном списке Сергея Сергеевича добровольное вступление в Красную Армию датируется 1 апреля 1918 года, однако, еще не будучи формально в Красной Армии, он уже принимал участие в ее создании.

После подписания в Брест-Литовске мира с Германией 3 марта 1918 года и ратификации его IV чрезвычайным съездом Советов С. С. Каменев получил свою первую должность на службе в Красной Армии. 1 апреля 1918 года его назначают военным руководителем Невельского района Западной завесы. А через несколько месяцев направляют в Смоленск помощником главного руководителя всей Западной завесы. Руководителем Западного участка завесы был бывший генерал-лейтенант царской армии, выпускник Академии Генерального штаба Владимир Николаевич Егорьев. Демократ по натуре, он после победы Октября, так же как и Сергей Сергеевич, безоговорочно стал на сторону молодой Республики Советов. Родившаяся из многочисленных, разнообразных по составу и назначению революционных отрядов завеса, как писал В. Н. Егорьев, защищала каждый метр Родины и «ушла со страниц истории лишь отправленная на другие революционные фронты».^[90]

Особенно много частей направлялось тогда на Восточный фронт. В начале осени 1918 года туда был откомандирован и С. С. Каменев, отлично зарекомендовавший себя как опытный военспец и организатор.

В сентябре 1918 года его назначают командующим Восточного фронта вместо И. И. Вацетиса, ставшего Главнокомандующим всеми Вооруженными Силами Республики, также бывшего полковника царской армии, выпускника Академии Генерального штаба. Восточный фронт, проходивший по Уралу и Волге, был постоянно в центре внимания ЦК, В. И. Ленина.

С. С. Каменев стремится объединить действующие здесь разрозненные отряды, сформировать из них крупные боеспособные части и соединения, подчиненные единому руководству. Был создан штаб фронта и армий. Кроме них в состав Восточного фронта входила Волжская военная флотилия под командованием Ф. Ф. Раскольникова, первые советские авиаторы.

К осени 1918 года инициатива на Восточном фронте перешла к Красной Армии. Сначала под командованием И. И. Вацетиса, а затем С. С. Каменева войска Восточного фронта перешли в наступление и освободили Казань, Симбирск, Самару, Ижевск и другие города. Осенняя операция закончилась победой Красной Армии. Рос авторитет нового командующего.

Необходимо отметить, что назначение С. С. Каменева командующим Восточным фронтом поначалу не вызвало большого энтузиазма у красных бойцов и командиров: «Опять бывший царский офицер, да еще и полковник Генерального штаба!» Свежо было в их памяти предательство левого эсера и бывшего царского офицера Муравьева, пытавшегося склонить вверенные ему войска к измене. Начдив В. И. Чапаев также вначале отнесся к Сергею Сергеевичу с недоверием. В архиве семьи С. С. Каменева хранится статья из газеты, издававшейся в Приволжском военном округе. В 1924 году в ней была помещена статья, написанная одним из славных чапаевцев. Автор рассказывал, как В. И. Чапаев, обеспокоенный, что командование фронтом поручено «генералу»-генштабисту, отправил взводного Якова Пугача на разведку в штаб.

Вернувшийся ходок доложил Чапаеву о своих впечатлениях и знакомстве:

«Перво-наперво — усищи — во-о-о! Глазищи, как у разбойника Чуркина. Собой детина што надо. Ручищи… во! Как у Микиты Сорокина. Годками сродственник Антонычу (любимый всеми военком). Одно слово, старик правильный. Как мигнет глазами, ажно мурашки по загривку пойдут. Не балуется. Денщиков, вообще бездельников около себя не держит. Сапоги чистит сам, как ты, Василь Ваныч. Твердый и смелый в речах. Подрушных держит во как! Над плантами торчит до петухов! Баб в штабе не приметил… Так што, товарищи, неча греха таить, старик правильный и вдребезги свой…»

Вскоре состоялась встреча С. С. Каменева и Чапаева. Произошло это, когда войска Восточного фронта под натиском противника вынуждены были отступить. И вот пришло сообщение о взятии Чапаевской дивизией Лбищенска. Сергей Сергеевич высоко оценил эту победу.

В Симбирск приехала и семья Сергея Сергеевича. Поселились они в доме бывшего фабриканта сукон Шатрова. Рядом с комнатами Каменевых разместился член реввоенсовета Восточного фронта Сергей Иванович Гусев. На семейном совете было решено, что Сергей Иванович и питаться будет вместе с Каменевыми.

Первые боевые успехи советских войск на Восточном фронте, руководимом С. С. Каменевым, не давали покоя монархистам, особенно враждебной части офицерства. Не раз Сергей Сергеевич получал угрожающие письма. Здесь, в Симбирске, было совершено второе покушение на С. С. Каменева. Наталья Сергеевна Каменева вспоминала:

«…Поздней морозной зимней ночью мы с матерью долго стояли на балконе. Наконец вдали у сквера показались Сергей Сергеевич и двое его сотрудников. Отец шел своим четким военным шагом. Сверху хорошо был виден весь сквер с пушистыми белыми деревьями и огромными сугробами вдоль ограды и тротуара. И вдруг тишину разорвал выстрел. С балкона мы увидели человека, который бежал прямо на отца, стреляя из револьвера. В сером предрассветном полумраке на фоне снега резко выделялся его тулупчик и шапка-ушанка. Выстрелы, беспорядочные и поспешные, следовали один за другим»…

Но и на этот раз обошлось.

Войскам Восточного фронта противостояли контрреволюционные войска так называемой Директории, но в ночь с 18 на 19 ноября 1918 года адмирал Колчак совершил переворот и был объявлен «верховным правителем» России, а уже в конце ноября 1918 года советские войска Восточного фронта под командованием С. С. Каменева перешли в новое наступление. Они получили задачу овладеть Екатеринбургом, Уфой, Оренбургом, Уральском и продвигаться дальше на восток. 31 декабря была взята Уфа, освобожден Оренбург. Тяжелая обстановка сложилась в районе действий 3-й армии, где колчаковцы стремились захватить Пермь. Но благодаря мерам, принятым ЦК партии и командованием фронта, положение стабилизировалось. Армия получила подкрепление и включилась в общее наступление на Восточном фронте.

На Восточном фронте бывший полковник Генерального штаба С. С. Каменев постигал новые законы гражданской войны — уроки и оперативно-тактические и политические. Позже он скажет: «Освоение новой школы военного дела, приобретенное мною на Восточном фронте, особо подчеркиваю».

Война шла теперь совсем не по тем законам, которые он изучал в академии и на русско-германском фронте. И он благодарил судьбу за то, что она свела его с такими одаренными военачальниками, как М. В. Фрунзе, а позже — молодой Тухачевский.

В начале весны 1919 года положение Страны Советов снова осложнилось. На юге начал наступление Деникин. Преодолев героическое сопротивление красных бойцов, армия Колчака прорвала фронт и двинулась к Волге. Нависла угроза соединения Колчака с Деникиным. На Восточном фронте решалась судьба революции.

Программой действий Красной Армии стали «Тезисы ЦК РКП(б) в связи с положением Восточного фронта», написанные В. И. Лениным и одобренные ЦК 11 апреля 1919 года. В них подчеркивалось решающее значение Восточного фронта.

Реввоенсовет Восточного фронта выпустил обращение к войскам, в котором говорилось: «Удар Колчака под Уфой всколыхнул все силы Советской России. Все Советы, партийные комитеты спешат на помощь Восточному фронту. На Урал, на Восточный фронт, чтобы разбить белогвардейскую армию Колчака, чтоб не допустить его банды к Волге».

Штаб фронта под руководством командующего С. С. Каменева и членов Реввоенсовета разрабатывали план удара по Колчаку. Фронт был разделен на две группы — Северную и Южную. Северной группой командовал В. И. Шорин, Южной — М. В. Фрунзе. Членом реввоенсовета Южной группы стал В. В. Куйбышев. Сюда входила и 25-я Чапаевская дивизия. Штаб Восточного фронта возглавил Павел Павлович Лебедев.

Лебедева, бывшего царского генерала, товарищи называли беспартийным большевиком. Октябрь 1917 года застал его в Полоцке начальником штаба фронта, которым командовал генерал Алексеев. Солдатский комитет подверг Лебедева домашнему аресту. Затем он был отпущен под честное слово не заниматься контрреволюционной деятельностью. Ему с семьей было разрешено уехать на юг. Большая семья Лебедева, состоящая из восьми человек, бедствовала. Для того чтобы ее прокормить, Павел Павлович занялся крестьянским трудом. Генерал Алексеев посылал Лебедеву письма с предложениями принять участие в организации белогвардейских сил. Лебедев говорил: «Правда не на стороне белой армии» и на присланные ему письма не отвечал.

В марте 1919 года П. П. Лебедев был мобилизован в Красную Армию как военспец, выехал в Москву, где получил должность начальника штаба Восточного фронта.

Сергей Сергеевич потом не раз говорил, что ему удивительно легко работалось с Лебедевым. Судьба связала их на долгие годы…

А вот с председателем Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцким отношения Сергея Сергеевича не сложились. Особенно ухудшились они при обсуждении предложенной М. В. Фрунзе наступательной операции войск фронта. Троцкий решительно возражал против предложений Фрунзе — Каменев решительно поддерживал их.

«Невзирая ни на что, — вспоминал позднее Фрунзе, — мы перешли в наступление и начали блестящую операцию, приведшую к полному разгрому Колчака. Правда, тов. Каменев получил тогда полуторамесячный отпуск, без всякого желания с его стороны, но дело было сделано».

Об этом скажем несколько подробнее.

В апреле, мае и июне 1919 года войска Восточного фронта провели четыре крупные операции — бугурусланскую, белебейскую, бугульминскую и уфимскую. В результате успеха этих операций Колчак был поставлен перед катастрофой разгрома, появилась возможность освобождения Урала и Сибири.

В самый разгар наступления Красной Армии С. С. Каменев получил приказ главкома И. И. Вацетиса, санкционированный Троцким, прекратить наступление, занять оборону и перебросить часть войск на Южный фронт, где начал наступление Деникин. Прекращение наступления и ослабление фронта, считал Каменев, дает возможность Колчаку оправиться от удара и даже перейти в наступление. А ведь Ленин дал указание покончить с Колчаком до зимы и освободить Урал.

С. С. Каменев отказался выполнить приказ Вацетиса. Такого нарушения дисциплины Троцкий не мог допустить. 7 мая 1919 года газета «В пути», издававшаяся в поезде Троцкого, напечатала сообщение: «Напряженная и непрерывная работа командующего Восточным фронтом вызвала потребность во временном отдыхе. Увольняя Каменева в шестинедельный отпуск и выражая ему благодарность от имени Красной Армии, твердо надеюсь, что войска Восточного фронта под руководством нового командующего А. А. Самойло разовьют уже полученные успехи и дадут Советской Республике полную победу над Колчаком.

Л. Троцкий».

— Не знаю за что, но с должности командующего фронтом меня сняли, — сказал Сергей Сергеевич, вернувшись из штаба домой, — теперь я не у дел.

Он не допускал мысли о прекращении наступления и болезненно воспринимал действия Троцкого.

Да, сложно складывались отношения с Троцким.

Дочь Каменева Наталья Сергеевна вспоминала: «…Уже после переезда в Москву в связи с назначением отца Главкомом мы собрались как-то в один из немногих свободных вечеров в театр Балиева „Летучая мышь“, но неожиданно отец предупредил, что не может пойти. Мне же ужасно хотелось посмотреть спектакль. Я пошла одна. Почему-то рядом со мной оказались не одно, а два свободных кресла. Когда в зале погас свет, из боковой двери быстрым шагом вошел Троцкий и сел рядом. Конечно, он не узнал во мне ту четырнадцатилетнюю девочку, которую видел в Симбирске. Вечер был поначалу испорчен. Меня подмывало спросить Льва Давидовича, почему он так относится к отцу. Но спектакль был так весел и искрометен, что уже минут через двадцать после начала мы буквально залились от смеха. Куда делась высокомерность Троцкого? Рядом со мной сидел обыкновенный, полный юмора и прекрасно на него реагирующий человек. Спектакль кончился, Троцкий встал, любезно попрощался и ушел. Свой вопрос я так и не задала…»

Потянулись тягостные дни «отпуска». Немного скрашивал его приход Гусева, который умел рассеять мрачные мысли. Часто интересовался мнением Сергея Сергеевича по ряду вопросов. Своим бисерным почерком записывал его ответы.

Каменев сдал дела А. А. Самойло, командовавшему до этого 6-й армией Северного фронта. Он поклялся себе не вмешиваться ни во что, но, услышав от Гусева, что новый комфронта вывел из подчинения Фрунзе тринадцать бригад из восемнадцати, входивших в Южную группу, заявил решительный протест. Так же поступил и Фрунзе, и молодой командарм 5-й армии Тухачевский. Самойло расценил все это как неподчинение приказам, так и доложил главкому Вацетису. Главком распорядился отстранить Тухачевского от командования и возбудил ходатайство об отдаче под трибунал. Против этих мер выступил реввоенсовет фронта.

Вот такой разлад начался в руководстве Восточного фронта…

В один из вечеров Сергей Иванович Гусев сказал Каменеву:

— А не поехать ли Вам, Сергей Сергеевич, в Москву, зайдете к Склянскому, поговорите с ним, все расскажите. Может быть, и к Владимиру Ильичу попадете, обрисуете обстановку.

Сергей Сергеевич и сам подумывал об этом. 15 мая 1919 года он с женой и дочерью отправился в столицу. Еды в дорогу взяли явно мало, а поезд тащился медленно. Наконец просто оголодали. Облегчал неиссякаемый юмор Сергея Сергеевича. Он утешал дочь:

— Ты должна быть счастлива, участвуя в исторических событиях и голодая вместе со мной.

Наконец Москва. Сразу Сергей Сергеевич отправляется на Знаменку к члену РВСР Э. М. Склянскому, однако ушел от него, ничего не выяснив. Решил возвращаться в Симбирск, но неожиданно появился комендант вокзала и сказал, что Сергея Сергеевича срочно требует к себе товарищ Склянский. Возвращался он уже ночью, взволнованный и с большой корзинкой в руках, откуда вкусно пахло колбасой.

— Дорогие мои, — сказал Сергей Сергеевич жене и дочери, — я был на приеме у Владимира Ильича! Во время моего доклада Ленину я рассказал о том, что делается на фронте для закрепления достигнутых побед, о перспективах дальнейших операций. После доклада ни В. И. Ленин, ни Склянский вопрос о моем устранении от должности не поднимали, а я не посчитал нужным напоминать об этом.

Приступили к еде. И опять вызов к Склянскому. На этот раз ждет автомобиль. Вернулся Сергей Сергеевич с приказом принять обратно командование Восточным фронтом. Оказалось, что члены РВС фронта во главе с Гусевым обратились к В. И. Ленину с просьбой вернуть Каменева на прежнюю должность. 20 мая 1919 года Владимир Ильич пишет Троцкому:

«В связи с телеграммой шифром от трех командиров Восточного фронта я предлагаю назначить Каменева командующим фронтом».

29 мая РВС Восточного фронта получил телеграмму Владимира Ильича: «По вашему настоянию назначен опять Каменев. Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной».^[91]

Позже, в беседе с главкомом И. И. Вацетисом, Сергей Сергеевич узнал, что причиной его снятия с должности командующего Восточным фронтом была «недисциплинированность». А вскоре Сергей Сергеевич вновь проявляет характер, протестуя против директивы главкома — остановить успешное наступление войск фронта на реке Белой и перебросить часть их на Южный фронт.

РВС Востфронта обратился к Ленину с письмом, в котором назвал директиву главкома крупнейшей фатальной ошибкой и просил ее отменить. Снова обострился конфликт между Главным командованием и командованием Восточным фронтом. Его разрешил пленум ЦК РКП(б), состоявшийся 3―4 июля: он подтвердил, что важнейшей задачей Востфронта остается скорейшее освобождение Урала. Наступление продолжалось. В июле 1919 года войска Восточного фронта освободили Урал. Задача, поставленная В. И. Лениным, была выполнена.

Летом 1919 года Сергей Сергеевич расстался с С. И. Гусевым, которого отозвали для работы в РВС Республики. Расставались трудно, уж очень сработались и подружились. В июле 1919 года Сергей Сергеевич получил распоряжение передать командование Восточным фронтом М. В. Фрунзе и срочно ехать в Москву за новым назначением. За организацию победных операций на Восточном фронте 8 августа 1919 года ВЦИК наградил С. С. Каменева Золотым боевым оружием (саблей) со знаком ордена Красного Знамени.

8 июля 1919 г. Ленин подписал постановление СНК о назначении С. С. Каменева Главнокомандующим всеми Вооруженными Силами Республики. 8 июля ВЦИК утверждает это назначение. Так главком С. С. Каменев был введен в состав РВСР.

Ленин всемерно поддерживал авторитет С. С. Каменева. В том же июле 1919 года он телеграфировал Троцкому на Южный фронт: «Политбюро вполне признает оперативный авторитет Главкома и просит Вас сделать соответствующее разъяснение всем ответственным работникам».

По предложению С. С. Каменева Ставка главкома, находящаяся в Серпухове, расположилась теперь в Москве, а С. С. Каменев с семьей жил сначала в вагоне прямо на Казанском вокзале, а затем переехал на Смоленский бульвар, 16, где поселились и все работники секретариата. Вскоре в Москву приехал и П. П. Лебедев с семьей — по предложению С. С. Каменева и С. И. Гусева на пост начальника Полевого штаба РВС Республики была выдвинута и утверждена его кандидатура.

Положение на фронтах было крайне тяжелое, особенно на юге, где в наступление перешла белогвардейская армия Деникина, поддерживаемая Антантой.

9 июля 1919 года было опубликовано письмо ЦК «Все на борьбу с Деникиным!». В нем говорилось:

«Все силы рабочих и крестьян, все силы Советской Республики, — писал Владимир Ильич, — должны быть напряжены, чтобы отразить нашествие Деникина и победить его, не останавливая победного наступления Красной Армии на Урал и Сибирь. В этом состоит основная задача момента».

В августе 1919 года согласно директиве Главкома командованию Южного фронта началось контрнаступление Красной Армии. Оперативный план, разработанный Ставкой, предусматривал нанесение удара двумя группами войск: один — из района Царицына на Дон и Кубань, другой — вспомогательный из района Воронеж — Курск на Харьков. Красная Армия добилась успехов и на ряде участков фронта смогла даже продвинуться вперед.

В начале сентября, получив очередную помощь Антанты, Деникин перешел в наступление и, захватив Курск, подошел к Орлу и Туле. Угроза нависла и над Москвой. В конце сентября 1919 года состоялся пленум ЦК РКП(б), обсудивший сложность положения. На этом пленуме впервые выступил главком Каменев со стратегическим планом отпора Деникину. План был одобрен с дополнениями. Е. Д. Стасова писала:

«В сентябре 1919 года было назначено заседание ВЦИК, на котором Сергей Сергеевич должен был сделать доклад о положении на фронтах. Это было его первое выступление перед правительством, так сказать, его „крещение“. Помню, как он волновался перед открытием заседания. Происходило это в помещении „Метрополя“, в том зале, где сейчас, кажется, столовая. В своем докладе Сергей Сергеевич указывал, какую огромную роль в действиях Красной Армии играют коммунисты. Он сказал, что это заставляет требовать от комиссара немедленной присылки группы (ударного кулака) из коммунистов в те пункты, где произошел частичный прорыв или же фронт почему-то слаб. Такой кулак, сказал Сергей Сергеевич, всегда исправляет дело: фронт усиливается, прорыв ликвидируется».^[92]

Главное командование, руководимое С. С. Каменевым, разрабатывает меры по усилению отпора Деникину. Южному фронту передается корпус С. М. Буденного. В октябре командующим фронта назначается А. И. Егоров.

«Дни между 11 и 16 октября 1919 года, — вспоминает С. С. Каменев, — были самыми тревожными. Наступление противника… продолжалось, а собираемые нами для контрудара силы только сосредоточивались в исходных районах. Донесения с фронтов получались чуть не ежечасно. Ответственнейшие решения приходилось принимать в минимальные сроки. Все важнейшие донесения и принимаемые решения т. Склянский передает немедленно по телефону в Кремль Владимиру Ильичу… Более сложной обстановки я здесь за весь период гражданской войны не помню. Непоколебимое спокойствие Владимира Ильича в это время являлось самой мощной поддержкой Главнокомандования».^[93]

Положение усугубляется новым наступлением Юденича на Петроград. В октябре В. И. Ленин обратился «к рабочим и красноармейцам Петрограда» с призывом защищать каждую пядь земли. Рабочие прямо с заводов уходили на фронт. Главнокомандование действует энергично. На помощь Петрограду с Южного фронта переброшены курсанты Москвы и Петрограда. Юденич был остановлен и разбит. Разгром Юденича позволил сосредоточить ударные силы на Южном фронте.

15 октября состоялось заседание Политбюро ЦК РКП(б), где были рассмотрены задачи разгрома Деникина. Укрепление Южного фронта продолжалось, что дало возможность перейти в наступление, в результате которого были освобождены Орел, Воронеж, Курск, Харьков, Киев, Таганрог.

1 января С. С. Каменев направляет В. И. Ленину докладную записку:

«С занятием 31 декабря 1919 года ст. Иловайской Красной Армией выполнена поставленная в середине ноября 1919 года правительством Главнокомандованию задача — овладеть в кратчайший срок Донецким каменноугольным районом.

До получения дальнейших директив Главнокомандование будет продолжать выполнение основной задачи — окончательный разгром вооруженных сил Деникина».

В этот период пришлось Ленину защищать главкома от нападок И. В. Сталина, носивших обычно резкий и раздраженный характер. В феврале 1920 года, в дни тяжелых боев на Кавказе, Каменев подписал директиву о выделении из Украинской трудармии воинских частей для отправки их на Кавфронт. Сталин, тогда член РВС Юго-западного фронта, выступил против этой директивы и попросил Ленина срочно вызвать его в Москву для объяснений. 19 февраля Ленин направил членам Политбюро записку, в которой говорилось: «…я против вызова Сталина. Он придирается, Главком прав вполне; сначала надо победить Деникина, потом переходить на мирное положение». Так и было сообщено Сталину.

Когда Ленину стало известно об опасной обстановке в районе Ростова и Новочеркасска, он еще раз обратился к Сталину с просьбой усилить помощь Кавфронту. На что Сталин в тот же день ответил: «Забота об укреплении Кавфронта лежит всецело на Реввоенсовете Республики, члены которого, по моим сведениям, вполне здоровы, а не на Сталине, который и так перегружен работой». Пришлось Ленину телеграфировать Сталину еще раз, уже более строго: «На Вас ложится забота об ускорении подхода подкрепления с Юго-Запфронта на Кавфронт. Надо вообще помочь всячески, а не препираться о ведомственных компетенциях».

Разбитые части белогвардейцев отходили на Северный Кавказ, Одессу и вместе с бароном Врангелем в Крым. Падение Новороссийска — последнего оплота Деникина — завершило победу войск Южного фронта.

«Военное положение республики изменилось самым радикальным образом, — писал Ленин, — и хотя война не была закончена, тем не менее для всякого государства стало ясным, что их прежние надежды раздавить военные силы Советской республики потерпели крах».^[94]

Даже белогвардейцы были вынуждены признать умелое руководство главкома действиями Красной Армии. Деникинский генерал Носович в одной из контрреволюционных газет напечатал статью «Сергей Сергеевич».

«С вступлением Каменева на должность главнокомандующего, — говорилось в ней, — сейчас же почувствовалась опытная рука, которая весь механизм армии заставила действовать как постоянную машину». Тут же следовала угроза. Вспоминая офицерские аксельбанты, генерал Носович предупреждал: «Сергей Сергеевич вновь увидит их, когда его на них повесят». Другая белогвардейская газета, «Киевлянин», писала: «Главнокомандующий большевистскими силами, бывший полковник Каменев, в борьбе с наступающими войсками генерала Деникина усвоил такой прием. Пользуясь тем моментом, когда силы Добровольческой армии сосредоточены для нанесения точного удара, он, оказывая этому удару пассивное сопротивление, сосредоточивает сильные ударные группы на флангах и бросает их в обход главных сил добровольцев, по направлению главных их баз… Полковник Каменев (и это только увеличивает его вину) доказал уже не раз, что он умеет воевать».^[95]

Победив Колчака и Деникина, Советская Республика получила кратковременную передышку, которую стремилась использовать для восстановления народного хозяйства. Посильный вклад в эту работу вносили и молодые Вооруженные Силы Республики, часть которых была переведена на положение трудовых армий.

Однако уже 25 апреля 1920 года армия белополяков перешла границы Страны Советов. Под руководством В. И. Ленина ЦК РКП(б) и Главное командование приступили к разработке оперативного плана военных действий против новой агрессии. Начальник Полевого штаба П. П. Лебедев в присутствии главкома С. С. Каменева и члена РВСР Склянского доложил варианты плана В. И. Ленину. 28 апреля 1920 года Политбюро ЦК одобрило этот план. Для борьбы с агрессией создавались два фронта — Западный (М. Н. Тухачевский) и Юго-Западный (А. И. Егоров)…

25 августа Красной Армии удалось остановить наступление белополяков на линии Минск, Свислочь, Беловеж, восточнее Брест-Литовска и по Западному Бугу. Правительство буржуазной Польши начало мирные переговоры. 12 октября 1920 года договор о перемирии и предварительных условиях мира был подписан. Это дало возможность начать разработку оперативного плана борьбы против барона Врангеля — последнего оплота белогвардейщины, окопавшегося в Крыму. Его войска начали наступление, целью которого был захват Донбасса.

Для борьбы с Врангелем был образован Южный фронт, командующим назначен М. В. Фрунзе. В середине октября главком С. С. Каменев представляет В. И. Ленину оперативный план организации разгрома Врангеля. На представленном проекте плана Владимир Ильич сделал пометку: «Членам П.-Бюро. По-моему, согласимся с главкомом…

13/Х Ленин».^[96]

В конце октября 1920 года Красная Армия начала наступление, и уже в ноябре, после героического штурма Перекопа, Крым был очищен от врангелевцев.

Под руководством В. И. Ленина Красная Армия одержала историческую победу над объединенными силами белогвардейцев и интервентов. С чувством огромной ответственности служил этой благородной миссии С. С. Каменев. Страна высоко оценила его заслуги.

29 мая 1920 года ВЦИК наградил «Главнокомандующего всеми Вооруженными Силами Республики товарища Каменева орденом Красного Знамени».

Постановлением ВЦИК от 26 января 1921 года С. С. Каменев награждается высшей воинской наградой того времени — Почетным огнестрельным оружием и орденом Красного Знамени.

В. И. Ленин высоко ценил С. С. Каменева. В беседе с С. И. Гусевым он говорил:

«…Да, имеется у наших военных специалистов, даже у лучших, воспитанная окопной войной склонность воевать для того, чтобы воевать, а не для того, чтобы побеждать. Но Каменев это понимает…»

В годы гражданской войны главком С. С. Каменев часто делал непосредственные доклады В. И. Ленину. Вспоминая об этом, он писал:

«В тысячах случаев осведомленность Владимира Ильича о действительном положении вещей была больше, чем у членов РВС».

Сергей Сергеевич очень дорожил личными встречами с В. И. Лениным, стремился усвоить ленинский стиль работы.

Под руководством В. И. Ленина, писал Сергей Сергеевич, «я прошел абсолютно новую для себя школу по организации и руководству военным делом, включая в это понятие и создание, и организацию, и дисциплину, и боевое руководство Красной Армией, а также организацию борьбы в период гражданской войны».

Было бы, конечно, неверным утверждать, что Каменев не знал неудач, не совершал ошибок. Но эти ошибки и неудачи не умаляют того огромного вклада, который он внес в решающие победы молодой Красной Армии.

Гражданская война закончилась, но Красная Армия продолжала военные действия против банд Булак-Булаховича, боролась с басмачами в Туркестане. Всеми этими операциями занимался главком.

В мае 1922 года Сергей Сергеевич выехал в Ташкент, Бухару, Самарканд, где оказывал помощь местным революционным властям в подавлении остатков сил внутренней контрреволюции. В Бухаре он встретился с одним из руководителей вооруженного восстания народной бедноты против бухарского эмира, активным участником борьбы с басмачеством, впоследствии председателем СНК Бухарской Народной Советской Республики Файзулой Ходжаевым.

Опыт боевых действий против басмачей С. С. Каменев обобщил в своей брошюре «Система борьбы с басмачеством», находящейся ныне в архиве Советской Армии.

За помощь хорезмскому трудовому народу в его борьбе за освобождение главком Каменев был награжден военным красным орденом Хорезмской Республики и орденом Красной Звезды 1-й степени.

Напряженная работа главкома почти в течение пяти лет без отпуска и жаркий климат Средней Азии губительно отразились на его здоровье. Сопровождающая Сергея Сергеевича во всех поездках в качестве медсестры жена Варвара Федоровна обнаружила признаки тропической малярии. В Москву главкома привезли без сознания. Жизнь его целый месяц висела на волоске.

8 августа 1922 года вся семья Каменевых приехала в Крым. Это был первый отпуск Сергея Сергеевича за пять лет службы в Красной Армии. Поселились в местечке Суук-су на даче «Орлиное гнездо». Крымский воздух сделал свое благодатное дело. Сергей Сергеевич стал поправляться. Здесь неожиданно произошел случай, напоминавший события гражданской войны в далеком заснеженном Симбирске. Наталья Сергеевна Каменева вспоминала:

«…День был чудесный, и мы с отцом направились на пляж. Возле скалы обнаружили лодку. Я предложила спустить ее на воду и поплыть к Адоларам. Мы стояли по колено в воде по обеим сторонам лодки, стараясь столкнуть ее с берега в море. В этот момент, разрывая тишину, раздался выстрел. В воду шлепнулась пуля, поднявшая маленький фонтанчик. Стреляли в отца, но промахнулись. Пуля пролетела мимо, чуть не задев меня. Мы оба посмотрели наверх, туда, откуда раздался выстрел. По дороге, пригнувшись к шее коня, закрыв локтем лицо, мчался всадник. Ружье его лежало поперек седла…»

Вскоре к Сергею Сергеевичу неожиданно приехали Михаил Васильевич и Софья Алексеевна Фрунзе. Вечером за чаем Сергей Сергеевич с юмором рассказал о неудавшемся покушении, но Михаил Васильевич не смеялся. Он рассказал, как был ранен махновцами в 1921 году, и подарил Сергею Сергеевичу пистолет, которым отстреливался от бандитов.

До 1924 года, пока существовала должность Главнокомандующего Вооруженными Силами, он оставался на этом посту, позже был начальником штаба РККА, заместителем наркома и председателя Реввоенсовета СССР, начальником управления Противовоздушной обороны.

Службу в Красной Армии С. С. Каменев совмещал с большой общественно-политической работой; был бессменным членом Московского Совета, членом ВЦИК, а с 1923 года — членом ЦИК СССР.

До 1930 года С. С. Каменев был формально беспартийным. Накануне XVI съезда ВКП(б) он подал в партийную организацию заявление, в котором писал: «Я был с вами, был ваш — теперь хочу быть в ваших рядах…» Заявление это было зачитано на съезде, и С. С. Каменев был принят в члены партии без прохождения кандидатского стажа.

А через год проходила чистка партии, председатель комиссии Е. Д. Стасова задала Сергею Сергеевичу единственный вопрос: «Как вы бережете свое здоровье? Мы — большевики, и наше здоровье — казенное добро…»

Практическую работу С. С. Каменев сочетал с теоретической деятельностью. Он внес большой вклад в разработку основ советского военного искусства, в военно-историческую науку. Был Сергей Сергеевич добрым семьянином, большим любителем классической музыки, увлеченным театралом, вообще человеком широкого культурного кругозора.

Умер С. С. Каменев от внезапного сердечного приступа 25 августа 1936 года. Он похоронен на Красной площади.

Сергею Сергеевичу посчастливилось не дожить до тех страшных дней, когда Красную Армию потрясли репрессии, в ходе которых был уничтожен почти весь ее высший командный состав. Но неправедный суд не обошел и его после смерти. Был распространен слух, будто С. С. Каменев участвовал в «заговоре» с Тухачевским, Егоровым, Гамарником, другими военачальниками, объявленными «врагами народа». Почти на два десятилетия имя Каменева было вычеркнуто из истории. Например, в Малой Советской Энциклопедии, вышедшей в 1931 году, ему посвященаспециальная статья, но ни в первом (1937 г.), ни во втором (1953 г.) изданиях Большой Советской Энциклопедии нет даже упоминания о Сергее Сергеевиче Каменеве. И только в наши дни его имя вернулось в историю нашего героического прошлого.

Г. А. Каменев

Альтфатер Василий Михайлович

Годы жизни: 1883―1919. Советский военачальник. Участник первой мировой войны, контр-адмирал. С февраля 1918 г. член коллегии Наркомата по морским делам, с октября — член РВСР, первый командующий морскими силами Республики…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

Утром 31 марта 1904 года русская эскадра под командованием вице-адмирала С. О. Макарова возвращалась в гавань Порт-Артура. Море было спокойным, и только порывистый, холодный ветер поднимал легкую зыбь… Вдруг мощный взрыв вздыбил шедший впереди под флагом командующего броненосец «Петропавловск». Окутанный густым облаком дыма, огромный корабль в считанные минуты исчез в морской пучине, лишь горстка людей барахталась в воде, уцепившись за плавающие обломки. К месту трагедии со всех сторон устремились катера и шлюпки. Одной из шлюпок командовал младший штурманский офицер крейсера «Аскольд» В. М. Альтфатер. Держался он спокойно, отдавал четкие команды, помогая матросам вытаскивать из воды оглушенных взрывом раненых и обожженных моряков.

Гибель Макарова до глубины души потрясла Альтфатера. Как и все защитники Порт-Артура, он с энтузиазмом встретил назначение Макарова командующим Тихоокеанской эскадрой. Подтянутый, молодцеватый, энергичный и напористый адмирал был кумиром флотской молодежи. Таким он и остался в памяти Альтфатера, награжденного «за отличную распорядительность» при спасении моряков с броненосца «Петропавловск» орденом Св. Анны 4-й степени с надписью: «За храбрость».

В то время отважному офицеру едва исполнился двадцать один год. Позади была учеба в Морском кадетском корпусе, походы в Средиземном море и в Тихом океане, участие в операциях против японской эскадры. Об этом свидетельствует следующий документ: «В походах и боях против неприятеля был: 27 января 1904 года на крейсере 1-го ранга „Аскольд“ при атаке японскими миноносцами на Порт-Артурском рейде, 28 января на том же крейсере в эскадренном бою с японским флотом на рейде Порт-Артура, 11 февраля на том же крейсере совместно с крейсерами „Баян“ и „Новик“ в перестрелке с японскими крейсерами на Порт-Артурском рейде, 12 февраля совместно с крейсерами „Баян“ и „Новик“ в бою с японским флотом, состоящим из 18 кораблей на том же рейде, 26 февраля во время бомбардировки Порт-Артура неприятельским флотом, 9 марта в эскадренном бою с японским флотом на рейде Порт-Артура».

В конце июля 1904 года крейсер «Аскольд» принял последний бой в Желтом море. Неприятельской эскадре удалось окружить русские корабли. Видя это, начальник отряда крейсеров контр-адмирал Рейценштейн решил идти на прорыв вражеского кольца. Во главе кильватерной колонны шел крейсер «Аскольд», который выдержал бой с несколькими японскими кораблями, отбил минную атаку, утопив при этом один миноносец противника. Обладая преимуществом в скорости, «Аскольд» сумел оторваться от преследования. Однако из-за серьезных повреждений, полученных в бою, и недостатка угля крейсер был вынужден уйти в Шанхай, где был интернирован. Через год Альтфатер вернулся на Родину, служил на Балтийском флоте, успешно окончил в 1908 году Морскую академию.

Получив высшее военное образование, В. М. Альтфатер плавал старшим штурманом, затем старшим офицером на канонерской лодке «Бобр», являлся флагманским штурманом штаба начальника 1-й минной дивизии Балтийского флота. В октябре 1910 года его назначают флагманским штурманом начальника действующего флота Балтийского моря. Альтфатер зарекомендовал себя исполнительным, добросовестным и трудолюбивым офицером. Эти его качества не остались незамеченными. В 1912 году Альтфатера переводят в оперативную часть Морского Генерального штаба, а с началом первой мировой войны он возглавил военно-морское управление 6-й армии, которой в оперативном отношении подчинялся Балтийский флот. Под руководством Василия Михайловича в южной и юго-восточной части Балтийского моря была создана система активных минных заграждений, усилена оборона Моонзундского архипелага и Свеаборгской крепости.

1917 год В. М. Альтфатер встретил на посту помощника начальника Морского Генерального штаба. После победы Октябрьского вооруженного восстания он в качестве военного эксперта при советской делегации принимал участие в переговорах с Германией в декабре того же года. К этому времени у него окончательно созрело решение стать в ряды защитников революции. В своем рапорте он писал:

«Я служил до сих пор только потому, что считал необходимым быть полезным России там, где могу, и так, как могу. Но я не знал вас и не верил вам. Я и теперь еще многого не понимаю в вашей политике. Но я убедился в одном, я убедился, что вы любите Россию больше многих из наших. И теперь я пришел сказать вам, что я ваш».^[97]

В этом небольшом по объему, но емком по содержанию документе отражены наиболее характерные черты автора: патриотизм, честность, искренность, скромность. Кадровый офицер, выходец из семьи военного, Альтфатер рассматривал службу на флоте не в качестве средства к существованию, а как профессию защитника Родины. Потомственный дворянин, он «благодаря только своим личным качествам, своим способностям, уму и талантам начал выдвигаться еще при старом режиме, и в 33 года… дослужился до чина контр-адмирала».^[98]

Осенью 1918 года молодое Советское государство вело неравную борьбу с силами внешней и внутренней контрреволюции. 2 сентября было принято постановление ВЦИК о превращении страны в военный лагерь. Создаются новые органы высшего военного руководства, и в том числе учреждается должность командующего всеми Морскими Силами Республики (Коморси). Предстояло решить вопрос о кандидате на эту должность. Об этом говорилось на заседании Реввоенсовета Республики, состоявшемся 9 октября в Козлове. Участники заседания Л. Д. Троцкий, И. И. Вацетис, К. А. Мехоношин, К. X. Данишевский и К. К. Юренев приняли постановление: «Для установления тесной связи военного и морского ведомств и для обеспечения правильного быстрого проведения решений Реввоенсовета по морскому ведомству необходимо включить в Реввоенсовет Республики авторитетного представителя Морведа. Реввоенсовет останавливается на В. М. Альтфатере и ходатайствует перед Советом Народных Комиссаров об утверждении Альтфатера в качестве члена Реввоенсовета Республики.

Революционный военный совет Республики постановляет: военный моряк Василий Михайлович Альтфатер назначается командующим всеми Морскими Силами Республики».^[99]

Через три дня, 12 октября, Совнарком под председательством В. И. Ленина рассмотрел вышеназванное постановление РВСР. К собравшимся обратился Председатель ВЦИК Я. М. Свердлов:

— Я ранее предложил кандидатуру Альтфатера на должность члена коллегии Народного комиссариата по морским делам. И должен отметить, что не ошибся в своем выборе. Василий Михайлович добросовестно отнесся к обязанностям военного эксперта на переговорах с Германией. По указанию Владимира Ильича он успешно провел операцию по переброске гидросамолетов с Балтики в Вологду и по переводу по Мариинской водной системе на Волгу четырех эсминцев для усиления Волжской военной флотилии. Предлагаю утвердить товарища Альтфатера в должности члена Реввоенсовета Республики.

К тому времени Альтфатер имел заслуженный авторитет среди военных специалистов старой русской армии. Учитывая это, с ним не раз советовались руководители Советской Республики, поручая ему ответственнейшие задачи. После завершения переговоров в Бресте Альтфатер активно включился в работу по созданию нового, Рабоче-Крестьянского Красного Флота.

Начало интервенции стран Антанты и расширение масштабов гражданской войны требовали проведения неотложных мер по совершенствованию организационной структуры флота и системы управления им. Кроме того, коллегиальная форма руководства в лице Центробалта, засоренного соглашательскими и дезорганизаторскими элементами, не обеспечивала успешного решения сложных задач, стоявших перед флотом. Поэтому Совнарком в начале марта 1918 года принял постановление о роспуске Центробалта, введении должности главного комиссара Балтийского флота и учреждении Совета комиссаров Балтфлота. 29 марта на заседании СНК РСФСР был заслушан доклад помощника начальника Морского генерального штаба В. М. Альтфатера об управлении Балтийским флотом. Участники заседания одобрили внесенный им проект. 8 апреля «Временное положение об управлении Балтийским флотом» было объявлено приказом по флоту и морскому ведомству.

В соответствии с этим документом, разработанным Альтфатером, во главе Балтийского флота ставились начальник морских сил Балтийского моря и главный комиссар Балтфлота. Начальник морских сил Балтийского моря пользовался правами командующего флотом и нес полную ответственность за деятельность флота, а главный комиссар являлся старшим представителем Советской власти на флоте. Введение в действие «Временного положения» позволило улучшить руководство Балтийским флотом, который в последующем сыграл важную роль в защите морских подступов к Петрограду.

В конце апреля 1918 года В. М. Альтфатер по предложению Я. М. Свердлова был назначен членом коллегии Народного комиссариата по морским делам. В этой должности Василий Михайлович выполнил ряд заданий, полученных непосредственно от Владимира Ильича Ленина.

В начале августа резко обострилась обстановка на Севере, в районе Архангельска. На морских подступах к Архангельскому порту сосредоточилась английская эскадра с крупным десантом. 1 августа интервенты подошли к городу, где вспыхнул антисоветский мятеж. В тот же день В. И. Ленин позвонил члену коллегии Наркомвоена Э. М. Склянскому и спросил, что можно сделать для обороны Архангельска.

— Со мною рядом находится Альтфатер. Он говорит, что флот и береговая охрана ничего не смогут сделать, — ответил Склянский.

— Передайте ему, чтобы он рассмотрел вопрос об использовании авиации.

Альтфатер учел предложение Ленина. 9 августа он направил члену коллегии Наркомвоенмора С. Е. Саксу телеграмму следующего содержания:

«По приказанию Председателя Совнаркома, переданного мне Высшим военным советом, благоволите самым экстренным образом, минуя все препятствия, отправить все три готовых и погруженных уже на платформы гидро (гидропланы. — В. Д.) Беломорского отряда в Вологду в распоряжение [члена коллегии] нарком [воен] а Кедрова и военрука Архангельского района. Гидро должны быть снабжены летчиками, бомбами и прочим материалом, необходимым для действия аппаратов. Остальные три гидро Беломорского отряда ускорьте отправкой сколь это возможно. Одновременно телеграфировал Онуфриеву (комиссар управления морской авиации. — В. Д.), который находится в Петрограде. Прошу сообщить, когда выйдут эшелоны. Дело крайне экстренно».

В сентябре 1918 года из состава воздушного дивизиона особого назначения, дислоцировавшегося в Ораниенбауме, на архангельское направление были переброшены первые три гидросамолета. Они выполняли задачи по разведке противника, уничтожению вражеских самолетов и разбрасыванию агитационной литературы над расположением белогвардейских войск. В последующем гидроавиаотряд во взаимодействии с Северо-Двинской речной военной флотилией сыграл большую роль в защите Котласа.

Летом 1918 года Коммунистическая партия и Советское правительство принимали все меры по укреплению Восточного фронта, войска которого вели ожесточенные боевые действия против белочехословацкого корпуса и белогвардейцев. На Восточный фронт перебрасывались войска, оружие, боеприпасы и военные корабли. По распоряжению Ленина в начале августа из Балтийского моря на Волгу по Мариинской системе вышли четыре миноносца типа «Сокол»: «Поражающий», «Прыткий», «Прочный» и «Ретивый». Ответственность за своевременную отправку миноносцев была возложена на Альтфатера. 11―12 августа он доносил, что для ускорения продвижения «Соколов» посланы «агитаторы от Аралова и „толкачи“ от наркома главода Зуля». Однако переход кораблей осуществлялся медленно, что свидетельствовало о явном саботаже со стороны командования. Поэтому коллегия Наркомвоенмора 15 августа распорядилась арестовать начальника дивизиона миноносцев Б. А. Карпинского и командира «Ретивого» В. К. Раабена. По указанию Владимира Ильича Ленина Альтфатер подготовил телеграмму за подписями Ленина и Склянского комиссару и старшему командиру отряда миноносцев с требованием о быстрейшем завершении погрузки орудий и снарядов и отправке кораблей в Нижний Новгород. 27 августа командующий Волжской военной флотилией Ф. Ф. Раскольников сообщил В. И. Ленину о прибытии балтийских миноносцев на Волгу и об их участии в боевых действиях.

Одновременно В. М. Альтфатер занимался организацией перехода на Волгу и Каспий подводных лодок с Балтики. Ленин внимательно следил за ходом организации. Узнав о ее задержке, он 28 августа направил Альтфатеру следующую записку:

«Как стоит вопрос об отправке подводных лодок на Волгу и в Каспийское море?

Верно ли, что лишь старые подводки можно отправить?

Сколько их?

Когда дано распоряжение об отправке? Что вообще сделано?»^[100]

Альтфатер в своем ответе сообщил, что пригодные для переброски подводные лодки еще подыскиваются и выясняется возможность их отправки. Владимира Ильича столь неопределенный ответ не удовлетворил. 29 августа он потребовал от Альтфатера принять конкретные меры по скорейшему направлению подводных лодок на Волгу и Каспий. «Я прошу завтра (30/8), — писал Ленин, — мне это сообщить точно, официально. Ибо дело с посылкой подводок не терпит отлагательства ни на минуту».^[101] В. М. Альтфатер немедленно выехал в Петроград, где наметил и организовал отправку четырех подводных лодок. В сентябре — октябре из Петрограда по железной дороге были переброшены две подлодки — «Минога» и «Макрель», а несколько позднее «Касатка» и «Окунь». К середине ноября первые две лодки своим ходом из Саратова прибыли в Астрахань, а к началу навигации 1919 года к ним присоединились и две другие лодки.

В. М. Альтфатеру приходилось выполнять и ряд других указаний В. И. Ленина, касающихся формирования и повышения боеспособности озерных и речных военных флотилий. Несмотря на все трудности, Василий Михайлович успешно справлялся с поставленными задачами. Это обстоятельство, кроме прочих факторов, сыграло решающую роль при назначении Альтфатера на должность члена РВСР.

В Центральном военно-морском музее хранится копия мандата, выданного Альтфатеру 15 октября 1918 года: «Товарищ Василий Михайлович Альтфатер на основании постановления Совета Народных Комиссаров от 12 октября с. г. назначается членом Революционного военного совета Республики. Ввиду крайне важных и ответственных задач, поставленных тов. Альтфатеру, всем властям и организациям Российской Социалистической Федеративной Советской Республики предлагается оказывать ему, тов. Альтфатеру, незамедлительно всякое содействие по выполнению возложенного на него поручения под страхом ответственности перед Революционным трибуналом».

Мандат подписал Председатель СНК РСФСР В. И. Ленин. Он же 16 октября подписал постановление Совнаркома о назначении В. М. Альтфатера командующим всеми Морскими Силами Республики.

Василий Михайлович тогда не мог и предполагать, что судьба отвела ему всего лишь еще полгода жизни. Он с головой окунулся в работу, которая требовала полной самоотдачи. На карту было поставлено само существование Советской Республики, и в ее защите не последнюю роль призван был сыграть флот. Но требовалось прежде всего выработать новые организационные основы флота и определить наиболее приемлемые способы его применения. Поэтому Альтфатер в первую очередь занялся решением этих проблем…

Василий Михайлович засиживался в своем кабинете частенько далеко за полночь. В накинутой на плечи морской тужурке он сосредоточенно изучал кипы бумаг, лежавших на большом письменном столе. Время от времени отрывался от чтения, устало протирал глаза, вставал и задумчиво мерил шагами кабинет из угла в угол.

«Коренное изменение международной обстановки в связи с военными неудачами Германии на западном фронте, — размышлял Василий Михайлович, — выдвигает в срочном порядке на очередь вопрос о дальнейшей судьбе Балтийского флота. В настоящее время возможны два пути решения вопроса о Балтийском флоте: перевод всех кораблей в состояние долговременного хранения, что займет до трех месяцев, или подготовка их к выходу в море к началу навигации в новом году».

— Надо иметь в виду и следующее: Англия и ее союзники примут меры к ограничению флота Германии, а это создает возможность изменения условий Брестского договора в отношении бассейна Балтийского моря, и в частности Финского залива. Эта проблема может возникнуть и ввиду возможного воссоединения с Россией Прибалтики. И в-третьих, вопрос о Балтийском море выдвигается на первый план ввиду возможного нападения Англии и ее союзников морем на Петроград.

Эти слова он сказал уже на третий день после вступления в новую должность. До окончания первой мировой войны и аннулирования грабительского Брест-Литовского мирного договора оставался еще почти месяц. И надо было обладать даром предвидения, умением глубоко проникать в сущность происходивших в мире политических и военных процессов, чтобы столь верно определить дальнейший ход событий…

Словно опасаясь потерять нить своих рассуждений, Василий Михайлович быстро вернулся к столу, опустился в кресло и начал торопливо писать: «Всякие решения вопроса о Балтике в первую очередь требуют наличия у нас реальной морской силы — флота; при этом ввиду весьма быстрого темпа изменения обстановки задачи на Балтике могут появиться скоро или во всяком случае к весне, когда физико-гидрографические условия Балтийского морского театра делают последний пригодным для навигации и действия морской вооруженной силы. Имея же в виду преподанное ныне задание в отношении Балтийского флота и производство вследствие сего работ по консервированию кораблей, может случиться, что в нужную минуту Балтийский флот не сможет быть быстро в боевой готовности и в конечном результате не удастся разрешить вопрос о Балтике так, как это будет нужно».

Альтфатер подчеркнул, что нет необходимости сохранять «в состоянии вооруженного резерва» все корабли Балтийского флота. Это объяснялось недостатком угля, наличием большого количества старых или устаревших судов. Предлагалось иметь в полной технической готовности и с полным личным составом наиболее сильные и современные корабли, в том числе линейные корабли типа «Севастополь», линкоры «Андрей Первозванный» и «Республика», крейсеры «Рюрик», «Олег» и «Богатырь».

Закончив работу над докладной запиской, Альтфатер встал, подошел к окну, за которым поднимался рассвет. Открыв створки окна, он с наслаждением вдыхал свежий утренний ветерок. Ночь пролетела незаметно. Но усталости не было. Сознание того, что удалось наметить наиболее быстрый путь восстановления боеспособности Балтийского флота, удесятеряло силы. Конечно, жена Александра Константиновна снова сделает замечание, что он не бережет себя, надрываясь на службе. Да и дочери — Шура и Ирина — опять скучали без отца. Но что поделаешь, ведь Республика находилась в опасности и все личное отступало перед заботами о защите революции. Отдых будет позже, когда последний интервент и внутренний враг будут изгнаны с родной земли.

Докладная записка Альтфатера 12 ноября была рассмотрена членами РВСР и принята за основу. Решено было привести в боевую готовность ядро Балтийского флота и сформировать действующий отряд (ДОТ). Однако ограниченные возможности судоремонта, недостаток обученного личного состава не позволили сразу вплотную заняться этой работой.

Осенью 1918 года особенно остро встал вопрос об организации обороны Волги, Камы и Каспия. В этой связи требовалось принять меры по усилению Южного и Восточного фронта. Данная проблема стала предметом обсуждения на совещании, созванном по инициативе главкома И. И. Вацетиса. В работе совещания участвовали члены РВСР В. М. Альтфатер, П. А. Кобозев и А. П. Розенгольц.

Иоаким Иоакимович Вацетис кратко охарактеризовал обстановку, сложившуюся на фронтах, проинформировал собравшихся о предполагаемых перебросках войск на Южный и Восточный фронты. Затем он обратился к Альтфатеру:

— Василий Михайлович, чем может помочь флот сухопутным войскам?

— Морской генеральный штаб детально проработал вопрос об отправке части сил Волжской военной флотилии в Астрахань. Целесообразно выделить для создаваемой Астрахано-Каспийской флотилии эсминцы «Деятельный», «Дельный» и «Расторопный». Кроме того, в Астрахань можно направить идущие из Петрограда эсминцы «Финн» и «Москвитянин» и теплоход «Припять».

— А как вы предусматриваете разделить сферы ответственности обеих флотилий? — спросил Розенгольц.

— Предлагаю определить между ними разграничительную линию, проходящую через Камышин, Николаевскую, — ответил Альтфатер. — Все корабли, действующие южнее этой линии, войдут в состав Астрахано-Каспийской флотилии, а севернее — в Волжскую флотилию…

— Вероятно, следует сразу решить вопрос и о назначении командующих флотилиями, — прервал Альтфатера Кобозев.

— Наши предложения на этот счет следующие: командующим Волжской флотилией оставить Федора Федоровича Раскольникова, а на Астрахано-Каспийскую назначить Сергея Евгеньевича Сакса.

Предложения Альтфатера были приняты.

Со второй половины ноября 1918 года дел у В. М. Альтфатера прибавилось. Германия потерпела поражение в первой мировой войне, и 13 ноября Советское правительство аннулировало Брест-Литовский мирный договор. Красная Армия получила задачу: занять очищаемые оккупантами территории Прибалтики и Белоруссии. На нарвском направлении продвигались войска 7-й армии под командованием Е. А. Искрицкого (с 28 ноября Е. М. Голубинцев), которому в оперативном отношении была подчинена часть Балтийского флота.

В. М. Альтфатер в конце ноября вместе с членом РВСР Ф. Ф. Раскольниковым выехал в Петроград, чтобы на месте проверить готовность кораблей флота к выполнению возложенной на него задачи. Осмотр произвел удручающее впечатление: почти все суда были разукомплектованы, стояли без вооружения и топлива. Василий Михайлович со свойственной ему решительностью приказал начальнику морских сил Балтийского моря С. В. Зарубаеву привести в кратчайший срок в боевую готовность те корабли, которые были менее всего разукомплектованы.

Одновременно Альтфатер вызвал к себе командира крейсера «Олег» А. В. Салтанова, познакомил его с приказом о высадке десанта в Гунгербурге и поддержке огнем корабельной артиллерии наступавших вдоль побережья соединений 7-й армии. Для выполнения приказа был сформирован особый отряд в составе крейсера «Олег», эсминцев «Меткий» и «Автроил», трех мелкосидящих транспортов с десантным отрядом на борту.

После полудня 28 ноября десантники высадились на левом берегу Наровы и при поддержке огня с «Олега» заняли Гунгербург. На следующий день отряд под командованием Салтанова без потерь вернулся в Кронштадт. Альтфатер и Раскольников сразу же доложили Ленину и Вацетису об успешном завершении первой десантной операции Балтийского флота.

После поражения Германии ее место в Финском заливе заняла английская эскадра под командованием контр-адмирала А. Синклера. Англичане нападали на советские торговые суда, которые следовали в скандинавские порты с мирным грузом, захватили четыре парохода в Ревеле (ныне Таллинн). Их агрессивные действия создали серьезную угрозу на северо-западе страны. В своем докладе в Реввоенсовет Республики в конце ноября главком И. И. Вацетис в числе наиболее опасных направлений назвал петроградское со стороны Финляндии, Балтийского моря и Прибалтики (от Ревеля). Поэтому он выдвинул в качестве одной из задач оборону Петрограда и всего северо-западного района со стороны Финляндии и Прибалтийского края. Для успешного решения данной задачи предусматривался выход сухопутных войск вплоть до Рижского залива, действия которых должны были прикрывать силы Балтийского флота. На них возлагалась оборона Финского залива против возможности форсирования его флотом противника с вынесением линии обороны до меридиана Ревель — мыс Поркалауд.

В. М. Альтфатер прекрасно понимал всю сложность задачи, стоявшей перед флотом. Прежде всего он позаботился об организации разведки Ревельского рейда и порта, отдал распоряжение начальнику морских сил Балтийского моря выслать с этой целью подводную лодку «Тур» и эсминец типа «Новик», а также три истребителя для проведения воздушной разведки. Одновременно осуществлялась подготовка кораблей и личного состава к операции по уничтожению английских судов в Ревельском порту. Приказ о ее проведении был отдан председателем РВСР Л. Д. Троцким без согласования плана операции с главкомом И. И. Вацетисом.

Общее руководство операцией возлагалось на В. М. Альтфатера. 24 декабря он прибыл в Петроград и вечером собрал совещание, в котором участвовали Ф. Ф. Раскольников, С. В. Зарубаев, начальник штаба морских сил Балтийского моря А. К. Вейс и начальник оперативной части штаба С. П. Блинов.

Сергей Валерьянович Зарубаев доложил Альтфатеру, что из-за неудовлетворительного технического состояния кораблей в операции могут принять участие только линкор «Андрей Первозванный», крейсер «Олег», эсминцы «Спартак», «Автроил» и «Азард». Командовать отрядом особого назначения по указанию Троцкого предстоит Раскольникову.

— Какими сведениями о противнике располагает штаб флота? — спросил Альтфатер.

— Несмотря на ряд разведывательных поисков, не удалось установить численность английской эскадры, — ответил Александр Константинович Вейс. — Поэтому предлагаю ограничить задачи отряда.

— Я думаю, что на товарища Раскольникова следует возложить задачу только по проведению глубокой разведки, — сказал Зарубаев. — Если же выяснится наш перевес в силах над англичанами, то необходимо навязать противнику бой и уничтожить его.

Альтфатер внимательно выслушал собравшихся, встал и, подойдя к висевшей на стене карте, начал излагать план предстоящей операции:

— Линкор «Андрей Первозванный» под командованием Загуляева остается в тылу у Шепелевского маяка, прикрывая подходы к Кронштадту. Крейсер «Олег» выдвигается к острову Готланд, а миноносцы «Спартак» и «Автроил» проникают к Ревелю с целью выяснения численности английского флота и расположения неприятельских батарей на островах Нарген и Вульф. В случае встречи с превосходящими силами противника приказываю миноносцам отойти к Гогланду под прикрытие тяжелой артиллерии «Олега». Если же ситуация обострится, то всем кораблям немедленно отступать к Кронштадту, заманивая англичан к Шепелевскому маяку, где их встретит «Андрей Первозванный».

Василий Михайлович хорошо сознавал, что операция предстоит весьма рискованная ввиду недостатка сил. Он тщательно проинструктировал Раскольникова и обсудил с ним все возможные варианты действий.

— Особенно остерегайтесь английских легких крейсеров, вооруженных шестидюймовой артиллерией и обладающих тридцатипятиузловым ходом, — напутствовал он Федора Федоровича.

После совещания Альтфатер, Зарубаев и Раскольников выехали в Ораниенбаум, где пересели на ледокол, доставивший их в Кронштадт. Здесь Василий Михайлович тепло попрощался с Раскольниковым и моряками, которым предстояло совершить опасный поход. Альтфатер долго стоял у пирса, наблюдая за уходящими вдаль кораблями. Какая-то необъяснимая грусть охватила его. Он словно чувствовал, что уже никогда не увидит ни Раскольникова, ни матросов…

План операции, разработанный, казалось бы, тщательно, с самого начала не выдерживался. Миноносец «Азард», только что вернувшийся из плавания, нуждался в заправке топливом и мелком ремонте. Поэтому принять участие в походе не смог. «Автроил», затертый льдом в Петрограде, не успел вовремя соединиться с главными силами отряда. Раскольников, нарушив указание Альтфатера, двинулся для обстрела Ревеля лишь на одном эсминце «Спартак». В результате он был атакован пятью быстроходными английскими легкими крейсерами и захвачен ими. Такая же участь постигла затем и «Автроил». Взятые в плен краснофлотцы были переданы белоэстонцам, которые расстреляли большинство из них на острове Нарген. Ф. Ф. Раскольников вернулся из английского плена только в конце мая 1919 года. Мрачные предчувствия Альтфатера, к сожалению, сбылись.

В. М. Альтфатер тяжело переживал случившееся. Он понимал, что значительная доля вины лежит и на нем как организаторе и руководителе неудачной операции. Для расследования причин трагедии была образована Особая комиссия в составе начальника Морского генерального штаба Е. А. Беренса, представителя Полевого штаба РВСР Петрова, начальника морского оперативного отделения РВСР Г. С. Пилсудского, комиссара оперативного отдела Полевого штаба РВСР Васильева. Председателем комиссии был член реввоенсовета Балтийского флота С. П. Нацаренус. В своем заключении, представленном в РВСР, комиссия отмечала, что разведка перед началом операции была организована слабо, боевые корабли не были полностью подготовлены к операции, план которой не отвечал сложившейся обстановке.

В докладе не содержались какие-либо обвинения в адрес Альтфатера. Однако он воспринял близко к сердцу все замечания и наметил меры к тому, чтобы исключить впредь подобного рода ошибки. Главный вывод, который сделал для себя Альтфатер, состоял в том, что необходима серьезная работа по превращению флота в действительно боевой организм. В первую очередь следует повысить уровень работы штабов, боеспособность частей и кораблей, улучшить материально-техническое снабжение флота.

20 января 1919 года в Петрограде под руководством В. М. Альтфатера было проведено совещание с участием начальника Морского генерального штаба, членов РВС Балтийского флота, старших морских начальников в Кронштадте и Петрограде. Перед собравшимися выступил Альтфатер:

— Товарищи! Политическая и военная обстановка требует от нас к началу навигации иметь в боевой готовности отряд из возможно большего числа кораблей для решения оперативных задач в Финском заливе. О необходимости создания такого отряда я уже докладывал Реввоенсовету Республики во второй половине октября прошлого года. Сейчас предстоит предпринять практические шаги в этом направлении. Какие будут предложения?

— На мой взгляд, одним из условий готовности флота к весне является прекращение всех операций на море, — сказал начальник морских сил Балтийского моря А. П. Зеленой, — тем более что эти операции стали уже невозможными из-за льда, покрывшего Финский залив.

— Целесообразно включить в состав действующего отряда Балтийского флота наиболее боеспособные корабли, в том числе линкоры «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», крейсера «Олег» и «Светлана», — вступил в разговор начальник Морского генерального штаба Е. А. Беренс.

Свои предложения высказали члены РВС Балтийского флота В. И. Пенкайтис и А. В. Баранов, старшие морские начальники Кронштадта Н. И. Паттон и Петрограда А. Н. Сполатбог. Итоги совещания подвел В. М. Альтфатер.

— В целях обеспечения своевременного приведения флота в боевую готовность, — сказал он, — ответственность за проведение в жизнь всех мероприятий возлагается на реввоенсовет Балтийского флота, который должен еженедельно докладывать в морской отдел Реввоенсовета Республики о ходе работы. Операции на море прекратить, чтобы успеть к весне отремонтировать все суда.

По результатам совещания был подготовлен и направлен в Реввоенсовет Республики соответствующий доклад. Проект состава Действующего отряда Балтийского флота был утвержден почти без изменений и объявлен приказом РВСР от 15 марта 1919 года.

В. М. Альтфатер постоянно держал в центре своего внимания ход работы по восстановлению боеспособности флота и формированию его ядра — Действующего отряда. Балтийские моряки совместно с рабочими Кронштадта и Петрограда сумели в короткий срок отремонтировать корабли и подготовить их к выходу в море. К началу навигации Действующий отряд включал два новых и один старый линкор, крейсер, шесть эсминцев и семь подводных лодок, а всего 51 военный корабль. Отряд в последующем сыграл большую роль в защите морских подступов к Петрограду и в борьбе с флотом интервентов, рыскавшим в Финском заливе. Оценивая деятельность Альтфатера, Е. А. Беренс впоследствии отмечал, что «если Советская Республика сохранила свой военный флот, то здесь главная заслуга и первая честь принадлежит именно Василию Михайловичу».^[102]

В. М. Альтфатер, решая неотложные практические задачи, находил время и для разработки теоретических основ применения флота. Интерес к теоретическим изысканиям проявился у него еще в период учебы в Морской академии. В ту пору Альтфатер увлекался математикой и дружил с известным кораблестроителем профессором академии А. Н. Крыловым. Жена Альтфатера, Александра Константиновна, вспоминала, что Василий Михайлович и Алексей Николаевич часто «переписывались» математическими задачами. Математические познания пригодились Альтфатеру и в период службы на штурманских должностях.

В должности флагманского штурмана начальника действующего флота Балтийского моря В. М. Альтфатер явился инициатором оборудования так называемого стратегического фарватера в шхерах, который был проложен вдоль северного побережья Финского залива и по нему могли проходить даже линейные корабли.

В 1919 году В. М. Альтфатер опубликовал в журнале «Морской сборник» статью «О приморских крепостях». Статья содержала анализ основных ошибок, допущенных при постройке морских крепостей.

С началом нового, 1919 года забот у командующего всеми Морскими Силами Республики прибавилось. Наряду с формированием Действующего отряда Балтийского флота, В. М. Альтфатер решал вопросы укомплектования, ремонта и пополнения запасов речных и озерных военных флотилий. В первых числах апреля в соответствии с постановлением Совета Обороны Альтфатер совместно с сотрудниками Морского генерального штаба наметил меры по мобилизации морских офицеров, имевших ранее отсрочки, а также младших специалистов и технического персонала. Особое внимание уделял он укреплению морских подступов к Петрограду. Это было обусловлено непосредственной угрозой Петрограду со стороны английского флота, блокировавшего восточную часть Финского залива и оказывавшего поддержку белогвардейским войскам, действовавшим на суше. Английская газета «Таймс» 17 апреля писала: «Лучшим подступом к Петрограду является Балтийское море… а Петроград — ключ к Москве». Морской генеральный штаб под руководством Альтфатера наметил ряд мер по организации обороны Петрограда. Предусматривалось поставить минные заграждения в Финском заливе и на Неве, привести в боевую готовность Балтийский флот, Ладожскую военную флотилию и Кронштадтскую крепость, подготовить к взрыву мосты через Неву.

Однако В. М. Альтфатеру не суждено было претворить в жизнь намеченное. В ночь на 20 апреля 1919 года он скоропостижно скончался от инфаркта. Первый командующий Морскими Силами Республики был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. Решением Совнаркома от 11 сентября 1920 года для постройки памятника на могиле В. М. Альтфатера было выделено около двух с половиной миллионов рублей. Имя Альтфатера было присвоено вооруженному пароходу «Петроний», канонерской лодке «Донец» и бывшему эсминцу «Туркменец-Ставропольский».

Прошло семь десятилетий со дня смерти В. М. Альтфатера. Однако историки еще в большом долгу перед его памятью. Еще предстоит написать книги о флотоводческой деятельности Альтфатера, о его вкладе в создание и развитие Советского Военно-Морского Флота.

Дайнес В. О. ─

кандидат исторических

наук

Антонов-Овсеенко Владимир Александрович

Годы жизни: 1883―1939. Советский государственный и военный деятель, дипломат. Член партии с июня 1917 г. В октябре 1917 г. один из руководителей штурма Зимнего. В марте — мае 1918 г. — Верховный главнокомандующий советскими войсками юга России, в январе — июне 1919 г. командующий Украинским фронтом, член РВСР с сентября 1918 г. по май 1919 г…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

26 октября 1917 года. После падения Зимнего дворца и ареста Временного правительства был образован Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным. В Комитет по делам военным и морским с П. Е. Дыбенко и Н. В. Крыленко вошел В. А. Антонов-Овсеенко. Ему поручены военный наркомат и внутренний фронт. Ленин знал Антонова-Овсеенко как профессионального революционера, как отважного военного работника партии.

Родился Владимир Александрович в 1883 году в Чернигове, в семье капитана Овсеенко, участника русско-турецкой войны. Учился в Воронежском кадетском корпусе, в Санкт-Петербургском пехотном училище, которое давало будущим офицерам основательную подготовку. Кроме специальных предметов — военной истории и географии, тактики, топографии, фортификации, артиллерии, военной администрации, законоведения — юнкера изучали и общеобразовательные. Все это пригодится Антонову-Овсеенко впоследствии — и на военной, и на партийной работе. Тогда, в 1902 году, Владимир Александрович становится членом РСДРП, основывает в училище военно-революционную организацию — ВРО, достает и распространяет нелегальную литературу. А в 1905 году оставляет военную службу, уходит в подполье.

Пройдут десятилетия. И всякий раз, заполняя очередную анкету, на вопрос: «Ваше занятие до Октябрьской революции?» — Антонов-Овсеенко отвечает: «Профессиональный революционер с весны 1905 года».

Пропаганда в войсках Кронштадтского гарнизона, арест и заключение в военную тюрьму, работа в военной организации ПК РСДРП… Антонов-Овсеенко был первым ответственным редактором газеты «Казарма», членом Петербургского комитета партии. Революционное подполье знало его под именем Стефан Дольницкий, Штык, Никита, Антон Сергеевич Кабанов. После поражения первой российской революции В. А. Антонову-Овсеенко пришлось эмигрировать. В 1910 году он приезжает в Париж. Когда разразилась первая мировая война, Антонов — под этой фамилией знали его российские эмигранты — предпринял выпуск интернационалистской газеты «Наш голос». Выходившая почти ежедневно, преследуемая цензурой, она не раз меняла свое название — «Голос», «Наше слово», «Начало», «Новая эпоха», но сумела продержаться до весны 1917 года. Редакция в целом занимала центристскую позицию, за что Ленин подвергал ее резкой критике, но он же отмечал близость к «Социал-демократу» левого крыла, имея в виду и Антона Гальского. Под этим псевдонимом Владимир Александрович выступал постоянно с боевыми антивоенными статьями.

Грянула Февральская революция. К работе в редакции прибавились агитация в войсках, выступления на улицах и площадях Парижа. В апреле 1917 года В. А. Антонов-Овсеенко возвращается в Петроград.

Апрель семнадцатого… Переломный месяц в истории нашей Родины. Приезд Ленина, знаменитые Тезисы вождя партии. 24 мая в «Правде» опубликовано письмо Антона Гальского: «…я не счел для себя возможным примкнуть совместно с другими нашесловцами к „межрайонной организации“ и прошу принять меня в ряды партии, стоящей на разделяемой мною платформе 24―29 апреля…»

О войне и солдатских правах, о выборах в городскую думу и политике Керенского, о земле и безработице, о будущем России спорили тогда повсюду. По заданию бюро большевистского ЦК Антонов-Овсеенко выступает на митингах, потом отправляется в Гельсингфорс. Напутствуя Владимира Александровича накануне его отъезда из Питера, Свердлов напомнил, что Финляндия — боевой тыл революции. Здесь стоит Балтийский флот, прикрывающий морские пути к Петрограду. Партия рассчитывает на поддержку гельсингфорсской базы Балтийского флота и гарнизона крепости.

В Гельсингфорсе стоял тогда 42-й пехотный корпус. Здесь был большой крепостной гарнизон и много рабочих — портовых, заводских — финнов и русских. Экипаж кораблей насчитывал десять тысяч моряков. Политический флагман флота — старый броненосец «Республика» с крепким большевистским судовым комитетом. С этого корабля и начал Антонов. Потом — выступления на «Диане», «России», «Андрее Первозванном», «Славе»… Но по-настоящему родным стал первый корабль. Недаром эсеры и меньшевики прозвали Антонова «большевистским попом с „Республики“».

Один за другим выносят корабли большевистские резолюции.

Здесь, в Гельсингфорсе, — штаб революционных моряков — Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт). В нем тогда преобладали меньшевики, но председательствовал большевик Павел Дыбенко. Много сил вложил он в организацию Центробалта, который вопреки противодействию меньшевиков вскоре превратился в действительно представительный руководящий орган Балтийского флота.

Установилась связь с кораблями Черного моря. Центробалт послал туда моряков, которые добавили революционного огонька черноморцам.

В Гельсингфорсе находилась главная база Балтийского флота: линкоры, вторая бригада крейсеров, большая часть эсминцев, вспомогательных судов. Антонов почти ежедневно выступает на кораблях, участвует в редактировании большевистской «Волны».

С 16 по 23 июня в Петрограде работала Всероссийская конференция фронтовых и тыловых военных организаций РСДРП(б). С докладом о текущем моменте и по аграрному вопросу выступил Ленин. На конференции Антонов-Овсеенко был избран — вместе с М. С. Кедровым, Н. В. Крыленко, К. А. Мехоношиным, В. И. Невским, Н. И. Подвойским, Е. Ф. Розмирович и другими активными работникамипартии в армии — в состав Всероссийского бюро военных организаций.

После расстрела июльской демонстрации Временное правительство вызвало в столицу надежные части с фронта. Приступили к разоружению революционных полков и отрядов рабочих. Черносотенцы громят большевистские газеты. Издан приказ об аресте Ленина. Питер на осадном положении.

Тем временем в Гельсингфорсе напуганный размахом революционного движения Совет создает смешанную редакционную комиссию «для уточнения позиции». От большевиков в комиссию вошел Антонов. Резолюция получилась большевистской. Но Совет откровенно правеет. Силы реакции поднимают голову в Гельсингфорсе. Дело идет к ликвидации Центробалта. Революционные суда выведены на «учебные стрельбы». Эсеры и меньшевики окончательно перешли в лагерь контрреволюции.

Антонова-Овсеенко вместе с другими видными большевиками арестовывают и препровождают в петроградские «Кресты». Однако уже через месяц, после голодовки политических, Временное правительство вынуждено всех выпустить.

Сенатская площадь в Гельсингфорсе. Теперь уже социал-соглашатели спасаются от гнева матросов и солдат. Власть в Гельсингфорсе в руках революционного комитета. Это первый в стране ревком. Он контролирует правительственные учреждения и воинские части Финляндии через комиссаров Измайлова, Савоськина, Сасова, Палагина… На долю Антонова-Овсеенко выпадает труднейшая миссия: он комиссар при финляндском генерал-губернаторе.

На Балтике зреет немецкая угроза Петрограду. Центробалт укрепляет подступы к Финскому заливу. Корабли готовятся отразить атаки германского флота. Все совершается без всякого приказа Временного правительства. Насмерть стоят боевые корабли революции у ворот красного Питера. Восемь дней длится неравный бой с громадным германским флотом. Погибли сотни отважных моряков, затонули корабли, но интервенты были остановлены.

10 октября на историческом заседании Центрального Комитета принята ленинская резолюция о вооруженном восстании. Назавтра — открытие Северного областного съезда. О том, какое значение придавал Ленин этому съезду, как много ждал от него, свидетельствует письмо Владимира Ильича к большевикам — делегатам съезда. Дважды повторяет Ленин в своем письме, что лозунг «Вся власть Советам!» есть призыв к восстанию. «Под Питером и в Питере — вот где может и должно быть решено и осуществлено это восстание, как можно серьезнее, как можно быстрее, как можно энергичнее».

Открывая съезд, Антонов-Овсеенко от имени организационного бюро сообщил о ходе подготовки и о составе делегатов. Владимир Александрович выступил по четырем важным пунктам повестки дня. О том, как съезд Советов Северной области выполнил свою главную задачу, Антонов позднее писал: «Питер облечен был в надежную броню, предохранявшую его от возможных нападений; установлены были взаимная связь и осведомление…» «Мы пользовались северным объединением для практических революционных нужд, подготовили связи с отдельными Совдепами, давали им поручения и разные задания и если не формально, то уже на деле управляли рабочими, солдатами и крестьянами в громадном крае (больше любого европейского государства) при помощи Советов».

В начале октября ЦК приступил к организации Петроградского военно-революционного комитета — будущего штаба восстания. 21 октября ВРК утвердил состав своего руководящего органа — Бюро: председатель П. Е. Лазимир, заместитель председателя Н. И. Подвойский, секретарь В. А. Антонов-Овсеенко, заместитель секретаря Г. Н. Сухарьков, пятым членом Бюро стал А. Д. Садовский. Имеются сведения об участии в этом заседании Ленина.

В деятельности Петроградского ВРК партия применяла принцип коллегиальности руководства. Это находило свое подтверждение в той свободе, с которой члены ВРК подписывались и за председателя, и за секретаря комитета. На документах, опубликованных в сборнике «Петроградский ВРК», за время с 21 по 25 октября в качестве председателя и за него подписи ставили кроме Лазимира Антонов-Овсеенко, Мехоношин, Подвойский, Пупырев, Садовский, Свердлов, Скрыпник, Сухарьков, еще больше членов ВРК подписывалось за секретаря. Для стиля работы комитета характерно, что председатель не осуществлял руководство единолично, а секретарь не был ни заместителем, ни помощником председателя в современном понимании этих терминов.

В период подготовки вооруженного восстания Владимир Александрович лишь однажды, по уполномочию ЦК, выезжал из Петрограда. 15 октября он участвовал в работе 1-й конференции большевистских армейских организаций Северного фронта в Вендене, где собрались делегаты трех армий и русских гарнизонов в Финляндии, представлявшие 13 тысяч большевиков. В Венден он прибыл по поручению Ленина — выяснить готовность революционных частей Северного фронта к вооруженному восстанию.

На другой день, 16 октября, Антонов участвует в работе чрезвычайной конференции Социал-демократической партии Латвии в городе Валке. Владимир Александрович информировал делегатов о решении ЦК начать в ближайшее время вооруженное восстание и поставил перед латышскими стрелками задачу — занять все стратегические пункты 12-й армии и выставить заслон на пути возможного движения контрреволюционных войск к Петрограду.

Приступая к практической подготовке вооруженного восстания, ВРК предусмотрел участие в нем армии, отрядов рабочих Красной гвардии и военных моряков. Особое место в деятельности ВРК занимала военно-техническая подготовка. В одном из первых распоряжений комитет предписал завкому патронного завода выдавать боеприпасы только по разрешению ВРК: Лазимира, Дзержинского и Антонова. Сохранились подписанные Антоновым документы на выдачу оружия и патронов районным штабам Красной гвардии и воинским частям. «…Ни одна винтовка без ведома нашего комиссара, — заявил Владимир Александрович на заседании Петроградского Совета 23 октября, — из Кронверкского арсенала выпущена не будет».

Однако не все члены ВРК, да и Центрального Комитета партии сознавали необходимость немедленного восстания. Зиновьев, например, пытался убедить Антонова-Овсеенко в том, что выступать не следует. И революционная ситуация-де на Западе не созрела, и положение наше шаткое, и сил недостает, и противник уж очень боеспособный попался…

— Если вы сможете доказать, что, взяв власть, продержимся хотя бы две недели, — говорит Зиновьев, — то я буду за восстание.

— Спорить бесцельно, — отвечал Антонов. — Мы уже в бою. Надо победить или умереть!

Ленину во время встреч на конспиративных квартирах с военными руководителями пришлось подталкивать нерешительных. В памяти Антонова-Овсеенко осталась встреча с Лениным на квартире Дмитрия Павлова 20 октября. В этот день газеты опубликовали ложное сообщение об аресте Ленина.

Из воспоминаний В. А. Антонова-Овсеенко:

«…Ильич снял парик, очки и искрящимся юмором взглядом сразу окинул нас.

— Ну, что нового?

Новости наши не согласовывались. В вопросе о нашей готовности к выступлению Невский и Подвойский были настроены довольно скептически. Я уже указывал, что в Питере мы гораздо сильнее, чем это им кажется. Северный съезд показал, что окрестные гарнизоны также с нами. Рассказываю о положении в Финляндии. Моряки с крупных судов настроены весьма революционно, часть пехоты тоже, а команды некоторых миноносцев и подводок малонадежны, свеаборгские артиллеристы все еще в плену у соглашателей. Казаки-кубанцы внушают опасения, но Выборгский гарнизон берется не выпускать их из Финляндии».

Из воспоминаний М. Г. Павловой:

«Ленин засыпал Владимира Александровича вопросами, его интересовали детали. Он сидел спиной к голландской печи, облицованной белым кафелем. Когда настала очередь Подвойского и он заговорил о необходимости отодвинуть вооруженное выступление дней на десять, Ленин поднялся и стал горячо доказывать пагубность всяких отсрочек».

План вооруженного восстания, в общих чертах намеченный Лениным еще в сентябре 1917 года, разрабатывался при участии военных работников партии. Исходя из главной цели восстания — свержения буржуазно-помещичьего строя, — ВРК наметил оперативные задачи по захвату главных опорных пунктов, баз снабжения, центров связи и возможных узлов сопротивления: Петропавловской крепости, мостов, вокзалов, штаба военного округа, Адмиралтейства, банков. В оперативном плане нашли отражение все вопросы, решающие успех: мобилизация боевых сил — солдат, красногвардейцев, матросов, расположение частей революционной армии, охрана ВРК, райкомов партии, штабов, а также типографий и редакций газет, главных коммуникаций. И еще организация заслона против вызванных Временным правительством подкреплений.

24 октября, когда выяснилось, что Временное правительство укрылось в Зимнем дворце и превратило его в опорный пункт, Военно-революционный комитет выработал план атаки дворца. «Принят был предложенный мною план захвата Временного правительства в Зимнем дворце», — писал Антонов в «Известиях» 6 ноября 1918 года.

В дни подготовки восстания и решающего наступления руководители ВРК и многие его члены работали круглосуточно, почти без сна, на пределе физических сил.

Контрреволюция принимает свои, подчас энергичные меры, но события показали, что созданный вокруг Петрограда революционный заслон представляет собой мощную действенную силу: ни одна контрреволюционная часть, вызванная Временным правительством, в город не попала.

Революционное командование позаботилось не только о ближайших резервах — боевым резервом восставшего Петрограда являлся весь Балтийский флот. Именно так понимал свою задачу Центробалт. Когда команды линкоров «Республика» и «Петропавловск» потребовали отправки в столицу, Дыбенко ответил: «Вы — резерв. Потребуетесь, и вас пошлем».

Антонов-Овсеенко лично встречал и направлял некоторые отряды балтийцев на позиции.

Руководил подготовкой захвата Зимнего дворца Полевой штаб, возглавленный Антоновым-Овсеенко. Кроме того, для обеспечения оперативности руководства создавались мобильные группы в составе Антонова, Благонравова, Чудновского, Дзениса, Еремеева, Подвойского. Отдельные оперативные задания выполняли Каллис, Мальков, Невский, Лацис и другие члены ВРК.

Утром 25 октября Антонов-Овсеенко составил ультиматум. Вечером, в начале седьмого, он вызвал в Петропавловку двух самокатчиков — А. Галанина и В. Фролова — и вручил им пакет с ультиматумом. Пакет был адресован главнокомандующему Петроградским военным округом.

Объявив от имени ВРК Временное правительство низложенным, Владимир Александрович предложил его защитникам капитулировать. В случае отказа революционные войска, по истечении 20 минут, открывают огонь. Ультиматум скреплен двумя подписями: председателя ВРК В. Антонова и комиссара Петропавловской крепости Г. Благонравова.

Около полуночи перед Антоновым-Овсеенко появился Чудновский с отрядом павловцев. Он сказал, что готов вторично пройти во дворец — предложить юнкерам сдаться. Антонов дал согласие. Посылая Чудновского в Зимний, Антонов выполнял волю ВРК, стремившегося избежать напрасного кровопролития.

Подробности штурма Зимнего достаточно известны. Приведем лишь свидетельство моряка Н. А. Ховрина:

«Дело явно не обошлось бы так просто, если бы перед дверьми не появился вдруг Антонов-Овсеенко. Его лицо, обрамленное длинными волосами, выглядело утомленным, но и в то же время было решительным. Услышав его спокойный, твердый голос, все сразу же почувствовали в нем командира».

Так поэт революции Владимир Маяковский описал последние минуты Временного правительства.

А в Смольном продолжал работу II Всероссийский съезд Советов. Председатель огласил донесение Антонова-Овсеенко об аресте Временного правительства. В донесении было сказано, что офицеры и юнкера обезоружены и отпущены. Делегаты овацией встретили сообщение Антонова о том, что члены Временного правительства отведены в Петропавловскую крепость.

С октября 1917 года пройдет двадцать лет. Сталин уничтожит всех активных членов ВРК, военных руководителей Октябрьского восстания, всех, кроме Подвойского. Имена Антонова-Овсеенко, Крыленко, Дыбенко, Невского, Мехоношина, Лациса и их соратников исчезли. Вождь революции Ленин был отодвинут на второй план фигурой Сталина. И тогда появился, взамен Лазимира, новый председатель ВРК Подвойский. Единственный, удостоенный права на естественную смерть в своей постели. Подвойского нарекли заодно председателем Военной организации при ЦК партии, а также руководителем Октябрьского восстания, первым наркомом, создателем Красной Армии. Подвойский, которому Ленин не раз отказывался доверить оперативное командование, стал вдруг победоносным полководцем гражданской войны. И командующим войсками при подавлении левоэсеровского мятежа 6 июля 1918 года — взамен погибших в годы репрессий Вацетиса и Муракова.

В 1958 году, спустя десять лет после смерти Подвойского, вышли в свет его мемуары. Они пустили в оборот путаные «воспоминания», на основе которых издано множество книг, способных ввести в заблуждение любого читателя и исследователя.

Ныне, когда создается подлинная летопись государства, нельзя обходить молчанием позорную полосу фальсификации истории Октября и наших Вооруженных Сил.

В. А. Антонов-Овсеенко стал членом Реввоенсовета Республики в 1922 году. Но с первых дней существования власти рабочих и крестьян он на важнейших рубежах защиты социалистического Отечества.

В первом Совете Народных Комиссаров Антонову-Овсеенко были поручены военный наркомат и внутренний фронт.

Он уже существовал, внутренний фронт: Керенский выехал навстречу частям, снятым с позиций. Так начинался мятеж Керенского — Краснова. А в самом Питере восстали юнкера, захватив телефонную станцию. Им удалось задержать Владимира Александровича, когда он ехал в Петропавловскую крепость. Так нарком стал заложником, и, если бы не героические усилия матросов и красногвардейцев, осадивших здание станции, мятежники казнили бы его.

…Ленин требует от Антонова, назначенного по совместительству главкомом Петроградского военного округа, принятия экстренных мер по ликвидации авантюры атамана Дутова, захватившего Оренбург. Но главный удар контрреволюция решила нанести на юге. Мятеж возглавил генерал Каледин, атаман войска Донского. Сюда прибыли генералы Корнилов, Алексеев, Деникин да бежавшие из революционного Питера кадет Милюков и монархист Родзянко.

Каледин вошел в контакт с Центральной радой, он заручился поддержкой капиталистов-горнопромышленников. Генерал Алексеев начал формировать белогвардейскую Добровольческую армию.

Мятежники точно выбрали уязвимое место. Дон — это уголь и продовольствие. И время было выбрано не случайно: в конце 1917 года старой армии не стало. А Центральная рада приступила к разоружению советских войск на Украине. Буржуазные националисты отказались пропустить на борьбу с Калединым революционные отряды. Рада запретила отправку продовольствия за пределы Украины, и в частности на север страны.

Обстановка требовала решительных действий. Ленин назначает главнокомандующим войсками на юге страны Антонова-Овсеенко и настаивает на его немедленном отъезде в Харьков.

После беседы с Лениным Владимир Александрович выехал в Ставку. Вскоре он вернулся в Петроград и доложил Ленину о разработанных в Ставке планах борьбы против калединцев и Центральной рады, ознакомил его со своими записями о частях, выделенных для подавления контрреволюционных мятежей, об их численности, местонахождении и направлении движения.

10 декабря при Ставке был создан Революционный полевой штаб (РПШ), который подчинялся Антонову-Овсеенко как наркому по борьбе с внутренней контрреволюцией. Выполняя его директивы, штаб разработал план сосредоточения на юге сил против Каледина.

Значение Революционного полевого штаба в начальный период Советской власти было велико: он стал первым органом оперативного руководства и комплектования войск пролетарского государства. Штаб оставался в подчинении Антонова-Овсеенко до конца своего существования и имел постоянную связь с Совнаркомом.

11 декабря Антонов-Овсеенко прибыл в Харьков, где создает штаб Южного фронта.

24 декабря 1917 года он пишет Владимиру Ильичу:

«Саблиным заняты Луганск, Родаков, Дебальцево. Сиверс ведет бой у Криничной и Мушкетово. С фронта ждем латышей, из Финляндии — матросов. Подтолкните их. Вооружение рабочих идет успешно».

Генеральное наступление в районе Донбасса, конечной целью которого было взятие Ростова и Новочеркасска, началось 6 января 1918 года. Революционные части прервали сообщение Украины с Донбассом и Доном. Антонов приказал разоружить националистов и выдвинул заслоны против отрядов Центральной рады. Эти действия вызвали на первых порах упрек наркома по делам национальностей Сталина. Но Антонов стоял на своем, он был уверен в том, что действует правильно.

Одновременно с наступлением на Дону отряды Берзина, Егорова, Кудинского начали продвижение на Киев. С трех сторон спешили к городу революционные войска. Противник, отступая, взрывал мосты, портил дороги. Но это лишь ненадолго отсрочило неминуемое. В решающий час восстали рабочие киевского «Арсенала». При взятии Киева из тюрем была освобождена группа большевиков. Среди них оказался Чудновский. Он попал раненым в плен и по указанию Рады был приговорен к смертной казни.

Операцией по взятию Ростова командующий руководил из своей новой ставки в Никитовке. При ее организации помог харьковский опыт.

23 февраля Ленин телеграфировал Антонову-Овсеенко: «Сегодня же во что бы то ни стало взять Ростов». Приказ Ленина был выполнен. А через два дня советские войска вошли в Новочеркасск.

В марте 1918 года Советское правительство переехало из Петрограда в Москву. Первым посланцем с Дона, принятым Лениным в гостинице «Националь», был член Донского ревкома С. Кудинов, доставивший в подарок рабочим вагон с продовольствием. Разговор шел об организации власти, о решении земельного вопроса. Прощаясь с Кудиновым, Председатель Совнаркома спросил:

— Вы Антонова-Овсеенко знаете? Советуйтесь с ним по трудным вопросам. Опытный товарищ…

Уже в первые месяцы гражданской войны проявился полководческий талант Антонова. Это был военный деятель нового типа, политический комиссар, организатор Советской власти, хозяйственный руководитель.

В штабе Антонова-Овсеенко готовились к последней операции, когда поступило сообщение о том, что германское командование нарушило перемирие. Вот почему Ленин торопил со взятием Ростова.

В соответствии с Брестским договором Народный комиссариат по военным делам объявил о всеобщей демобилизации. Тем временем оккупанты уже овладели Киевом и спешили захватить всю Украину.

8 марта Антонов в качестве верховного главнокомандующего всеми войсками Украинской Советской Народной Республики телеграфировал Ленину о ходе военных действий.

Героически сражались испытанные в боях с калединцами отряды красногвардейцев и рядом с ними — черноморские и балтийские моряки, солдаты-интернационалисты из Венгрии, Польши, Китая, Чехословакии. Один батальон чехословаков остался на фронте и после вывода корпуса за пределы Украины.

В конце апреля Владимир Александрович побывал у Ленина. Он доложил о положении на Украине и рассказал о героическом поведении большевистского батальона, носившего имя вождя. Батальон этот прикрыл отход 3-й армии и почти целиком погиб в бою.

Совнарком поручил Антонову-Овсеенко действовать в качестве народного комиссара по морским делам. Владимир Александрович дает предписание командованию Балтийского флота подготовиться к постановке минных заграждений. 9 августа штаб Балтфлота получил экстренную телеграмму за подписью Ленина и Антонова: «Минное заграждение поставить немедленно».

Осенью 1918 года Антонов-Овсеенко командовал на Восточном фронте группой в составе 2-й и 3-й армий. Из Казани он послал в газету «Известия Наркомвоен» статью «Наше положение».

Хорошо знакомый с положением под Ижевско-Воткинским заводом и на Пермском участке, где действовала 3-я армия, Владимир Александрович представляет командующему Восточным фронтом С. С. Каменеву план усиления северной части фронта. В это время Антонова вызывают в Серпухов, в ставку Реввоенсовета Республики. Антонов-Овсеенко подает главкому Вацетису доклад, в котором подробно анализирует военное положение, выдвигая главные оперативные задачи для Восточного и Южного фронтов.

В работе по организации армии Антонов надеялся на помощь Наркомата по военным делам Украины, но там царила полная неразбериха.

Командование Украинского фронта, стремясь поскорее покончить с узкоукраинскими задачами и выполнить задачи общестратегические, подготовило наступление против Петлюры и на крымском направлении. Используя таранную мощь дивизии Щорса, войска Украинского фронта нанесли в марте петлюровцам сокрушительные удары, заняли Винницу и Жмеринку. К 1 апреля они вышли к Днестру, завершив намеченную операцию.

Трудно представить себе более сложную обстановку, нежели та, что сложилась в тот год на Украине. Восстал против Советов атаман Григорьев. Особого внимания требовали к себе и другие национальные формирования. 7 мая 1919 года Ленин телеграфировал уполномоченному Совета Обороны на Южном фронте: «С войсками Махно временно, пока не взят Ростов, надо быть дипломатичным, послав туда Антонова лично и возложив на Антонова лично ответственность за войска Махно».

4 июля 1919 года в разгар боев с контрреволюцией последовало решение о ликвидации Украинского фронта.

Однако на этом военная деятельность Антонова-Овсеенко не обрывается. Около двух лет он работал председателем Тамбовского губисполкома, заместителем председателя Главкомтруда Ф. Э. Дзержинского и председателя малого Совнаркома.

В феврале 1921 года, когда пожар антисоветского восстания охватил Тамбовскую губернию и прилегающие к ней районы, Владимир Александрович возглавил Полномочную комиссию ВЦИК.

Крупное сражение разыгралось на черноземной Тамбовщине. Две многотысячные армии мятежников были оснащены современным оружием. Главный оперативный штаб, политические руководители в каждом отряде, полку и бригаде, печатные органы, служба снабжения, санитарные части — все, как в регулярных войсках…

В Тамбов был послан командующий войсками П. А. Павлов, которого в качестве заместителя председателя комиссии вскоре сменил М. Н. Тухачевский. Михаил Николаевич с уважением относился к Антонову-Овсеенко. Он видел в нем опытного политического руководителя, одного из первых организаторов Красной Армии.

Партия направляет в Тамбов испытанных в боях военачальников: И. П. Уборевича, И. В. Тюленева, И. Ф. Федько, Г. И. Котовского.

Кулацко-эсеровское восстание нанесло хозяйству Тамбовской губернии огромный ущерб. В ходе его подавления органы власти применяли жесткие меры, но они, как правило, диктовались военной необходимостью. Но рядом с этим было и другое — снабжение крестьянских хозяйств семенным зерном и необходимыми товарами, помощь пострадавшим семьям.

На крестьянских полях, во дворах и в мастерских можно было увидеть тысячи красноармейцев: рабоче-крестьянская армия помогала сельским труженикам пахать, сеять и убирать урожай, ремонтировать инвентарь. И если возможно одним словом выразить суть деятельности Антонова-Овсеенко в Тамбове, на земле, сжигаемой пожаром гражданской войны, то это слово будет — «созидание».

…Работа политическая, военная, хозяйственная — где границы меж ними, где кончалось одно и начиналось другое?

Уборевич, назначенный через год командующим 5-й армией, прислал Антонову-Овсеенко сердечный привет из Сибири. «Для меня, еще не окрепшего в жизни, — вспоминал командарм, — совместная работа на Тамбовщине была школой, которую никогда не забуду».

Тамбовская земля очищена от бандитов. Давно уже выброшены за пределы республики интервенты и белые генералы. И вот когда, казалось, наступила долгожданная передышка, в Поволжье открылся новый, голодный фронт.

Лето 1921 года… Такой засухи не знала русская земля даже в самые неурожайные годы.

писал журнал «Красноармеец».

И вот сюда, в Самару, в эпицентр голода, правительство посылает Антонова-Овсеенко.

Летом 1922 года ЦК выдвигает Антонова-Овсеенко на пост начальника Политуправления Реввоенсовета Республики. Это назначение стало как бы итогом всей прошлой военной деятельности В. А. Антонова-Овсеенко. Его опыт был чрезвычайно важен в новых условиях — перехода от войны к миру.

Гражданская война кончилась. Но международная обстановка оставалась еще тревожной. Надо было не только сохранить Красную Армию, но и укрепить ее, оснастить новой техникой, используя каждый год, каждый месяц мирного времени. Мирного… Тяжкие испытания выпали на долю молодого государства: разруха, голод, эпидемии.

Правительство значительно сократило контингенты войск. Однако и после этого материально-техническое снабжение армии оставалось крайне скудным. В этих условиях начался переход к новому, территориальному принципу формирования частей. Еще в конце 1920 года М. В. Фрунзе и С. И. Гусев выступили — и очень своевременно — с предложением о коренной реорганизации Вооруженных Сил в соответствии с опытом гражданской войны и новыми задачами, возникшими перед Красной Армией. Свои тезисы они предложили X съезду партии. Создание единой военной доктрины и коренная реорганизация Вооруженных Сил стали настоятельно необходимыми. Одним из первых поддержал Фрунзе Антонов-Овсеенко.

После Октября и гражданской войны Владимир Александрович немало сделал для обобщения опыта военного строительства. Сейчас отметим лишь, что в вопросе о переходе к территориальной системе он был близок к позиции Фрунзе и Гусева. Антонов-Овсеенко разделял их точку зрения на всестороннюю подготовку командно-политических кадров армии как непременное условие перехода к единоначалию.

Не раз встречался тогда Владимир Александрович с боевыми соратниками В. К. Блюхером и М. Н. Тухачевским. Василий Константинович Блюхер после окончания Военной академии РККА пришел к Антонову-Овсеенко с просьбой о… демобилизации. Я-де златоустовский рабочий, война давно кончилась, не лучше ли мне заняться своей мирной профессией, говорил он.

Но Владимир Александрович сумел доказать талантливому военачальнику его неправоту. 22 марта 1923 года В. А. Антонову-Овсеенко исполнилось сорок лет. В этот день ему была вручена высшая боевая награда СССР. В постановлении о награждении указывалось: «Принимая во внимание заслуги… В. А. Антонова-Овсеенко в деле организации, формирования и беспрерывной работы в Красной Армии в течение тяжелых пяти лет, наградить товарища В. А. Антонова-Овсеенко орденом Красного Знамени»

…В 1923 году у нас не было своей авиации. Между тем страны Антанты вкладывают огромные средства в строительство самолетов. Интересы обороны Советского государства требуют создания своих военно-воздушных сил. Вся страна участвует в строительстве красного Воздушного Флота. По инициативе ПУР работники Реввоенсовета собирают средства на аэроплан «Политработник». Владимир Александрович возглавляет агитационно-пропагандистскую секцию Общества друзей Воздушного Флота.

Антонов-Овсеенко — инициатор создания центральной общеармейской газеты. Он выступил с таким предложением еще в конце июля 1923 года на третьем совещании начальников политуправлений армий и флотов.

Первый номер центральной газеты «Красная звезда» вышел 1 января 1924 года, и с того дня Владимир Александрович постоянно публикует здесь свои статьи, очерки, заметки.

В 1924 году вышел в свет первый том «Записок о гражданской войне». Последний, четвертый, опубликован в 1933-м. Тогда же Антонов издал книгу воспоминаний «В семнадцатом году». Невозможно перечислить даже десятую часть выступлений публициста в журналах и газетах. Но Владимир Александрович был еще и организатором партийной и военной печати, основателем и редактором многих печатных органов в Питере и Москве, на Украине, в Тамбове.

Осталось рассказать о последнем периоде жизни Владимира Александровича. В конце 1923 года он принял участие в партийной дискуссии и резко поспорил со Сталиным, пытавшимся еще при жизни Ленина установить в ЦК свой личный диктат. Генсек совершенно необоснованно обвинил начальника ПУРа во фракционной деятельности и добился отстранения его от военной работы.

В октябре 1937 года Антонова-Овсеенко, только что назначенного наркомом юстиции РСФСР, арестовали, обвинив в шпионской деятельности. 8 февраля 1938 года он был казнен.

В феврале 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР отменила приговор в отношении Антонова-Овсеенко и прекратила дело за отсутствием в его действиях состава преступления.

В то трагическое время Сталин погубил многих соратников Ленина, многих славных полководцев, чьи имена возвращены ныне народу. На примере их героической жизни воспитываются новые поколения советских воинов.

Антонов-Овсеенко А. В.

Аралов Семен Иванович

Годы жизни: 1880―1969. Советский военный и государственный деятель. Член партии с 1918 г. В сентябре 1918 г. — июле 1919 г. член РВСР, одновременно в октябре 1918 г. — июне 1919 г. военком Полевого штаба РВСР…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

Во 2-м Обыденском переулке, в гостеприимном доме Семена Ивановича Аралова, часто встречались друзья, прошедшие вместе с ним по дорогам гражданской войны. На этот раз встреча была необычной. Произошла она в 1962 году. Семена Ивановича разыскала одна из первых пионерок Украины — Зинаида Алексеевна Первомайская, которую, как и многих осиротевших в гражданскую войну детей, приютила детская трудовая колония, созданная при реввоенсовете 12-й армии в 1920 году по инициативе Семена Ивановича Аралова и его жены, учительницы Софьи Ильиничны.

Долгий и трудный жизненный путь прошел С. И. Аралов, и особое место в нем заняли годы гражданской войны.

С января 1918 года С. И. Аралов руководил оперативным отделом (сокращенно его именовали «оперод») при Чрезвычайном штабе Московского военного округа, созданным для формирования отрядов Красной гвардии. Сначала он назывался фронтовым, а затем — оперативным отделом. 18 марта оперод был передан в ведение Наркомвоенмора и начальником оставили С. И. Аралова.

В оперод, а впоследствии в Реввоенсовет Республики Семен Иванович был назначен не случайно. К 1918 году у него за плечами было четыре года боевых действий. В июле 1914 года призванный по мобилизации из запаса армейской пехоты, он был направлен командиром роты в 215-й Сухаревский пехотный полк и уже в конце августа повел своих бойцов в бой у города Даркемен на Восточно-Прусской границе. После разгрома немцами 1-й армии 215-й полк был расформирован и Аралова перевели в 114-й Новоторжский полк.

В послужном списке штабс-капитана Семена Ивановича Аралова, составленном в августе 1917 года, перечисляются ордена, полученные «за отличия в делах против неприятеля». Свой первый орден Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом он получил 9 мая 1915 года, а 25 мая был награжден орденом Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом и 29 мая произведен в поручики. В декабре 1916 года штабс-капитан С. И. Аралов получил пятый орден.

14 февраля 1917 года, за две недели до революции, он получает новое назначение — старшим адъютантом штаба 174-й пехотной дивизии.

В личной карте № 206 делегата 2-го съезда политработников Красной Армии, проходившего в Москве 18 декабря 1920 года, в графе «время вступления в РКП (год и месяц)» Семен Иванович Аралов записал: «1904 и 1918». Но впоследствии он всегда указывал одну дату — «март 1918 года». Эта дата вошла и в биографические справки в энциклопедиях — военной и по истории гражданской войны, с указаниями, что «до этого состоял в партии меньшевиков-интернационалистов». Действительно, после Февральской революции Аралов активно включился в работу войсковых организаций. В мае 1917 года его избрали председателем дивизионного комитета 174-й пехотной дивизии, а в июне — председателем социал-демократической фракции армейского комитета 3-й армии. В это время он занимал оборонческую позицию, искренне веря, что Временное правительство во главе с Керенским способно решить все задачи, выдвинутые революцией. Как представитель 3-й армии он принимал участие в работе Государственного совещания в Москве (август). Предпарламента (октябрь), был избран членом ЦИК второго состава.

Однако тесная связь с солдатами, постоянные выступления на митингах совместно с большевиками заставили Аралова усомниться в правильности линии Временного правительства, произошла эволюция его взглядов.

В автобиографических записях, написанных в 1964 году и хранящихся в фонде С. И. Аралова в Институте военной истории, находим объяснение этому факту. Семен Иванович писал, что в марте 1918 года, вскоре после переезда правительства в Москву, он был принят В. И. Лениным, который подробно расспрашивал его о работе. Из разговора было понятно, что Владимир Ильич хорошо знал о его политических взглядах в различные периоды 1917 года. Оценивая деятельность меньшевиков-интернационалистов в разговоре с Араловым, он дал положительную оценку деятельности армейских демократических организаций и отмечал, что комитеты в армии сыграли свою роль. В заключение беседы Ленин выразил уверенность в том, что теперь Аралов твердо стоит на позиции большевиков, и был удивлен, что это еще не оформлено юридически. «Заявление Ленина меня глубоко тронуло, — писал Аралов. — Я воспринял это со всей серьезностью. С марта 1918 года я считаю себя настоящим коммунистом-большевиком. Позднее товарищи по партийной работе, в частности С. Землячка, да и другие не менее ответственные в партии лица предлагали мне включить в партстаж время работы в партии 1902―1907 годы, но по длительному размышлению я все же пришел к выводу, что примыкание к социал-демократам интернационалистам и ошибки, свершенные в июне 1917 года (Аралов активно агитировал за наступление на фронте. — Т. К.), не дают мне этого морального права».^[103]

После Октябрьской революции Аралов служил в 114-м Новоторжском пехотном полку, находившемся в то время в Гельсингфорсе. В неопубликованных воспоминаниях он рассказывал об этом времени:

«С первых же дней своего приезда в полк я не только полностью встал на платформу большевиков и Советской власти и решительно высказывался в их поддержку и защиту, но и активно включился в политическую и общественную жизнь и работу полка, разъясняя и пропагандируя декреты Советской власти и Совета Народных Комиссаров, объясняя солдатам суть политики и тактики большевиков. Тогда начала работать полковая школа, и я принял участие и в ее открытии и в занятиях с солдатами». В январе 1918 года в полк поступило распоряжение о демобилизации военнослужащих старших возрастов и учителей. Обе эти статьи касались и Аралова — он уволен в запас, так как был старослужащим — призыва 1901 года — и учителем.

25 января 1918 года С. И. Аралов прибыл в Москву в распоряжение московского уездного воинского начальника. Его мечтой было начать учительствовать.

Но судьба распорядилась иначе.

В эти дни Семен Иванович встретился с комиссаром Московского военного округа Емельяном Ярославским, которого знал еще с 1906 года, когда они вместе работали в военной организации Московского Комитета партии. Аралов писал об этой встрече, которая определила его будущее: «Знал он и о моей работе в комитетах (армейский комитет 3-й армии. — Т. К.) и военмина, и о примыкании к социал-демократам интернационалистам. Подробно расспросив меня о моих взглядах и планах на будущее, Ем. Ярославский повел меня в штаб Московского военного округа и познакомил с его руководителями — старым большевиком Н. И. Мураловым, членом Московского ревкома Аросевым и другими товарищами. После беседы с ними мне предложили заняться организацией фронтового отдела». Речь шла о фронтовом отделе Московского областного комиссариата по военным делам. Впоследствии фронтовой отдел был преобразован в оперативный и передан Наркомату по военным и морским делам.

Таким образом, Аралов оказался во главе органа, который до сформирования Полевого штаба Реввоенсовета Республики в течение полугода осуществлял оперативное военное руководство фронтами, налаживал снабжение армии оружием и боеприпасами, оказывал помощь партизанским отрядам, занимался укреплением дисциплины.

«Дом на Пречистенке, № 37, где помещался оперативный отдел, походил на улей, — вспоминал Семен Иванович. — С утра до глубокой ночи там было полно народу. Приезжали увешанные гранатами и всеми видами холодного и огнестрельного оружия матросы и солдаты, начальники существующих и несуществующих отрядов, разные самозванные „главковерхи“ — требовали винтовок, пулеметов, патронов, артиллерии и снарядов. Появлялись анархисты и левые эсеры, доказывая, что только они умеют воевать, а остальные никуда не годятся. Непрерывным потоком приходили телеграммы с требованиями оружия, людей, начальников. Голова шла кругом от разговоров, просьб и угроз».

Из оперода ежедневно направлялись В. И. Ленину оперативные и политические сводки, информационные бюллетени, доклады по интересовавшим его специальным вопросам. Через оперод он поддерживал связь с действующей армией, руководил боевыми операциями.

Аралов вспоминал, как Ленин вызывал его в кабинет для доклада у карты обстановки на фронтах, требовал самых подробных объяснений и успехов и неудач. Он превосходно знал военную обстановку, отчетливо представлял дислокацию частей, помнил командиров и комиссаров. «Ленин учил нас прислушиваться к суждениям командиров и красноармейцев, не отрываться от боевых частей и отрядов, — писал Аралов. — Теперь, говорил он, много инициативных солдат, без инициативы и успех невозможен. Беседовать с ними, считаться с их мнением архиважно. Ленин требовал от нас вести самую беспощадную борьбу с расхлябанностью».

Оперативный отдел Наркомвоена решал все вопросы оперативной деятельности Восточного фронта и активно помогал складывающемуся Южному фронту. Но существующая в это время децентрализация в военном ведомстве очень осложняла и затрудняла работу — руководство войсками пытались также осуществлять оперативное управление Всероссийского Главного штаба и Высшая военная инспекция. Этот параллелизм постоянно вносил путаницу. И не случайно возник вопрос о создании единого центра оперативного руководства войсками.

Этот вопрос поставил Н. И. Подвойский. 27 августа 1918 года он телеграфировал в Совнарком, ВЦИК, Наркомвоен и Высший военный совет, что объединение командования всеми Вооруженными Силами Республики в самостоятельном органе «не только настоятельно необходимо, но и в случае промедления смерти подобно». Он предложил организовать Ставку Верховного командования, а до ее сформирования управление всеми вооруженными силами и снабжение войск всем необходимым передать Высшему военному совету, соединив его с оперативным отделом Наркомвоена. Ставке же дать широкие полномочия и ответственность ее установить только перед Совнаркомом.

С. И. Аралов, как начальник оперода, принял участие в обсуждении вопроса о руководстве Вооруженными Силами Республики. Сначала он также высказался за организацию Ставки. Но, прочитав проект Подвойского, предложил свой вариант. В телеграмме В. И. Ленину, Я. М. Свердлову, Н. И. Подвойскому, Э. М. Склянскому и И. И. Вацетису в тот же день, 27 августа, Аралов писал: «Оперод считает, что передача Высшего военного совета в его полном составе со всеми отделами в распоряжение главкома Вацетиса дает возможность организовать Ставку быстро, без всяких трений и пертурбаций. При такой передаче выиграет и дело снабжения. Что касается создания особого военного аппарата, подчиненного Совету Народных Комиссаров, то этот вопрос настолько серьезен и сложен, что к решению его подойти сразу невозможно».

Советское правительство, создавая высший военный оперативный центр, отклонило предложение именовать его «Ставка» и, беря в основу идею создания революционных военных советов в армиях, назвало высший военный орган «Революционный военный совет Республики (РВСР)». Он был образован 6 сентября на основании постановления ВЦИК.

Все военные ведомства и учреждения подчинялись Реввоенсовету Республики — высшему коллегиальному органу управления Красной Армией и Флотом. Руководство боевыми операциями на фронтах осуществлял Полевой штаб Реввоенсовета, в который влился на основании приказа РВСР оперод.

8 октября 1918 года Совет Народных Комиссаров утвердил Семена Ивановича Аралова членом Реввоенсовета Республики. Он возглавил Оперативное управление, преобразованное из оперативного отдела Наркомвоена. В первое время ему был подчинен и военно-политический отдел Реввоенсовета. 9 октября постановлением Реввоенсовета Республики С. И. Аралов был утвержден членом Военно-революционного трибунала при РВСР.

24 октября приказом Реввоенсовета Республики член РВСР С. И. Аралов был назначен комиссаром Полевого штаба, а 28 октября приказом № 39 по Полевому штабу было объявлено о его вступлении в должность военкома. Это означало, что и здесь решение всех оперативных вопросов должно проходить при непосредственном участии С. И. Аралова: все директивы Главного командования, все доклады в правительство о положении на фронтах гражданской войны составлялись при его участии, его подписью скреплялись все документы Полевого штаба.

Аралову, как члену РВСР, часто приходилось выезжать вдействующую армию — на Восточный, Южный, Западный фронты, в Петроград, Двинск, Архангельск. Иногда поездки были совместные с председателем РВСР Л. Д. Троцким или начальником Полевого штаба Ф. В. Костяевым.

В беседе с корреспондентом газеты «Известия» член РВСР С. И. Аралов так оценил значение этих поездок по фронтам:

«…Очень большую роль в создании Красной Армии сыграл Троцкий своими объездами фронта, налаживанием связи центра с местами, указаниями центру на слабые места фронта. Где бы ни появлялся тов. Троцкий, положение немедленно изменялось к лучшему, и нередки были случаи, когда благодаря его присутствию мы переходили от поражений к победам. Много посодействовал тов. Троцкий устойчивости нашей армии, ее революционности, ее живой и тесной связи с рабоче-крестьянскими массами».^[104]

30 ноября 1918 года ВЦИК образовал Совет Рабоче-Крестьянской Обороны во главе с В. И. Лениным. Новому органу предоставлялась полнота прав в мобилизации всех сил и средств страны в интересах обороны. Одновременно тем же постановлением из состава Реввоенсовета Республики выделялось Бюро из трех человек в составе председателя Л. Д. Троцкого, главкома И. И. Вацетиса и военкома Полевого штаба С. И. Аралова. Бюро Реввоенсовета должно было поддерживать постоянные контакты с Советом Обороны и совместно оперативно решать вопросы обороны страны. Таким образом, устанавливалась прямая связь В. И. Ленина с Реввоенсоветом Республики.

Несколько раз, как вспоминает С. И. Аралов, Ленин приезжал в Серпухов, в Полевой штаб:

«Беседа Владимира Ильича с сотрудниками штаба РВСР, а также с фронтовыми командирами и комиссарами была теплой, задушевной… Улыбаясь, приветствовал собравшихся словами: „Здравствуйте, товарищи комиссары и командиры!“ Разговаривая с людьми, он интересовался ходом призыва молодежи в армию, суждением рабочих и крестьян о войне, продразверстке. Своим собеседникам Ильич внушал, что надо с особым вниманием относиться к пленным и перебежчикам из армии противника».

Близко зная С. И. Аралова как инициативного и честного работника, ЦК РКП(б) и В. И. Ленин поручили ему, как члену Реввоенсовета Республики, выступить на VIII съезде партии.

На VIII съезде РКП(б), проходившем 18―23 марта 1919 года в Кремле, в зале бывшего здания судебных установлений, в котором размещался Совет Народных Комиссаров, среди других важных вопросов в повестке дня стоял вопрос: «Военное положение и военная политика». В. И. Ленин выступил с большой речью по этому вопросу. Кроме этого, основные положения военной политики были сформулированы в Отчетном докладе ЦК, в Программе РКП(б) и в тезисах ЦК по военному вопросу. Доклад ЦК РКП(б) о военном положении и военной политике партии сделал Г. Я. Сокольников, который подвел итог работы по строительству и укреплению Красной Армии.

Перед открытием съезда, 16 марта, В. И. Ленин вызвал Аралова из Серпухова в Москву. Во время беседы с ним Владимир Ильич подробно разъяснил основные вопросы, которые надо осветить в докладе и главное — доложить съезду подлинную обстановку, не скрывая недостатков, разложения тех или иных воинских частей (например, в 3-й армии, на Северном Кавказе, на Южном фронте, под Царицыном). «Ничего не скрывать — ни хорошего, ни плохого. Партийный съезд, сказал он, должен все знать, чтобы принять правильное решение по основным, узловым пунктам строительства, укрепления Красной Армии… Ленин напомнил, что положение грозно сейчас и будет грозно дальше. Рекомендовал так и сказать: „Грозно“. Он посоветовал рассказать о роли военных специалистов, как старых генералов, так и молодых офицеров, назвать их фамилии, указать, какую пользу они приносят Красной Армии, обучая наших солдат и командиров».

Ленин советовал подчеркнуть, что военные специалисты — это интеллигенция, вышедшая из буржуазной и мелкобуржуазной среды, и их настроения и колебания отражают политическое состояние в стране. С ними надо работать, их надо воспитывать, создав им благоприятную обстановку для работы. Необходимо было доложить съезду о вреде партизанщины, остановиться в докладе на таком важном вопросе, как партийно-политическая работа среди красноармейцев и командиров, роль и значение комиссаров и политработников для создания дисциплинированной армии.

Вечером 21 марта на пятом, закрытом заседании съезда был заслушан доклад члена РВСР С. И. Аралова.

Возле трибуны поместили большую карту, на которую нанесли цветные линии фронтов, зеленым цветом — на начало 1918 года, синим — на конец 1918 года, а красным — к моменту съезда. Аралов сказал, что «за последние два с половиной месяца фронт расширился до 8 тысяч верст, то есть до такого расстояния, какого никогда не было ни в какой войне. Это говорило о большом успехе Красной Армии. Но в последние дни наблюдался поворот к худшему, и я остановился на основных причинах этого».

Охарактеризовав начальный период строительства Красной Армии, докладчик отметил, что, несмотря на подвиги отдельных партизанских отрядов, из-за отсутствия единого командования, связи и должной организации войска терпели поражение. И только после того, «когда мы перешли к единому командованию, к организации центра, когда мы добились того, что центр руководил местами и они подчинялись ему», с этого периода наступил перелом, начались первые успехи Красной Армии.

Далее Аралов подчеркнул, что одна из причин поражений в настоящее время — это плохое снабжение и санитарное состояние армии, а главное — продолжающаяся разрозненность действий отдельных воинских частей. Много внимания в докладе было уделено роли военных специалистов. «Какую область вы ни возьмете — снабжение, технику, связь, артиллерию, постройку фронтонов, мостов, — для этого нужны военные специалисты, а их у нас нет». Он доложил съезду, что, по подсчетам военного ведомства, в Красной Армии недоставало до 60 процентов военных специалистов.

Весна 1919 года ознаменовалась особенно тяжелыми боями. Новое наступление объединенных сил Антанты и белогвардейцев было предпринято одновременно на всех фронтах. Колчак пытался соединиться с Деникиным, который начал форсированное наступление. Петрограду угрожал Юденич. Создалось чрезвычайно опасное положение для Страны Советов. Необходимо было превратить страну в единый военный лагерь, в котором военный союз советских республик создал бы возможность централизованного использования вооруженных сил, людских и материальных ресурсов. Для этого пришлось срочно решать многие новые проблемы. Например, не было единства в формировании воинских частей в республиках. Так, на Украине на основе утвержденных Реввоенсоветом Республики штатов формировались только полевые войска, а все прочие части — по своим особым штатам (Наркомвоен Украины разработал и ввел 46 особых штатов).

Такая пестрота формирований частей Красной Армии, создаваемых в советских республиках, затрудняла оперативное руководство боевой деятельностью войск. Мобилизации, не проведенные своевременно на Украине, в Латвии и в Литовско-Белорусской республике, оставили большие участки фронта без необходимых людских ресурсов. Время было упущено, и армии этих республик вынуждены были оставить врагу большую часть освобожденной территории. Наркомвоен Украины, занявшись только военно-административным строительством, не выполнил стратегическую директиву Главного командования Красной Армии о помощи Донбассу, что послужило причиной захвата его Деникиным. В связи с этим 21 апреля 1919 года на заседании Совета Рабоче-Крестьянской Обороны выступил В. И. Ленин с докладом «Об усилении работы в области военной обороны». А через два дня, 23 апреля, на заседании Политбюро ЦК РКП(б) обсуждалась проблема военного единства советских республик.

В тот же день Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами Республики И. И. Вацетис и член Реввоенсовета С. И. Аралов направили из Серпухова В. И. Ленину доклад о необходимости создания единой военной организации советских республик. Они писали: «Противники наши сплотились, у них установилось общее командование и создано полное единоначалие в действиях. Мы же поступаем совершенно иначе: РСФСР как бы расколола свое военное единство на две половины — на западную и на восточную, в то же время раздробила также и свою боевую мощь. В западной половине РСФСР образовался ряд советских республик, принявших в настоящее время определенную физиономию сепаратной автономности в вопросах ведения войны. Эстонцы, латыши, литовцы, белорусы, украинцы создают свои армии, свои аппараты Наркомвоена, из которых каждый действует с присущей ему одному специфичностью…» Вскрыв ошибки, допущенные в советских республиках, И. И. Вацетис и С. А. Аралов пришли к выводу: «В настоящее время гражданская война выкристаллизовалась и приняла решительный характер. Остались на поле брани крайние направления: коммунистическое и монархическое. Вышеприведенное дробление вооруженных сил РСФСР на национальные армии в эту решительную минуту является во всех отношениях нецелесообразным и крайне вредным для нашего успеха».

Член РВСР Аралов к докладу сделал приписку, в которой выразил свое мнение по предложениям Вацетиса. Он возразил против его предложения о пребывании наркомвоенов в Москве и против прекращения деятельности Всевобуча, предложив сократить его численность от 50 до 75 процентов.

Реввоенсовет Республики вынес на специальное заседание 28 апреля 1919 года вопрос о создании единой военной организации и принял постановление: «Тот режим, который установлен сейчас, чрезвычайно и совершенно не оправдываемый с военной точки зрения самостоятельных соседних правительств в деле формирования, снабжения и отчасти даже оперативном отношении, является совершенно пагубным для дела обороны границ Советской Республики».

4 мая пленум ЦК РКП(б) обсудил вопрос «О едином командовании над армиями России и дружественных социалистических республик» и отметил серьезные ошибки в строительстве вооруженных сил, отсутствие единообразия военного аппарата, что привело к поражениям на фронтах. В постановлении говорилось, что «ЦК считает необходимым восстановить в области военного управления и командования строжайшее начало единства и организации и строгого централизма». Было принято предложение Вацетиса и Аралова о создании на территории республики военных округов, подчинив их Реввоенсовету Республики.

Для того чтобы выполнить указания ЦК РКП(б), нужно было проанализировать положение на фронтах на начало мая 1919 года. В связи с этим 7 мая Вацетис и Аралов представили В. И. Ленину новый доклад о мерах по укреплению фронтов. Они предложили правительству провести следующие мероприятия: объявить мобилизацию на Украине и всех мобилизованных отправить в запасные батальоны вне Украины, чтобы после подготовки пополнить ими армии Восточного, Южного и Западного фронтов; ввиду слабости командования Украинского фронта назначить командующему Антонову помощника опытного и подготовленного для выполнения стратегической, организационной и мобилизационной работы в Генеральном штабе; на Западном фронте самым решительным образом проводить принцип единоначалия военного и политического.

2 июня 1919 года на заседании Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) обсуждались перемещения ответственных работников Полевого штаба, а 15 июня на заседании ЦК партии утверждались персональные назначения — вместо Костяева начальником штаба был назначен М. Д. Бонч-Бруевич, членом РВСР (комиссаром Полевого штаба) вместо С. И. Аралова — С. И. Гусев. Им было поручено сократить и изменить состав Реввоенсовета Республики (Ставки), базировавшегося в Серпухове.

3―4 июля ЦК вновь вернулся к вопросу о реорганизации Реввоенсовета Республики. Было решено Полевой штаб и РВСР перевести из Серпухова в Москву для более тесной связи его с Советом Обороны. Сократить состав РВСР с 15 до 6 фактически работающих человек (Л. Д. Троцкий — председатель, С. И. Гусев, И. Т. Смилга, Э. М. Склянский, А. И. Рыков — члены РВСР, главком — С. С. Каменев). Всех прежних членов РВСР, в том числе и С. И. Аралова, от звания члена РВСР освободить.

Но еще до этого 16 июня Аралов получил новое назначение — члена реввоенсовета 12-й армии.

Однако вопрос о его переводе на Украину встал значительно раньше. 17 мая 1919 года председатель РВСР Л. Д. Троцкий в телеграмме в ЦК РКП(б) из Харькова сообщал о тяжелом положении на Украинском фронте и о двух возможностях, с его точки зрения, изменить обстановку: 1) отстранить Антонова, Подвойского и Бубнова от военной работы и создать новый реввоенсовет Украины; 2) упразднить Украинский фронт. В ответ на это предложение В. И. Ленин 21 мая телеграфировал о согласии удалить Подвойского с Украины в связи с его злоупотреблениями властью и одновременно направил телеграмму в Реввоенсовет Республики, в Серпухов, И. И. Вацетису и С. И. Аралову, определив основные оперативные задачи, стоящие перед Украинским фронтом. 3 июня Л. Д. Троцкий в телефонограмме из Харькова В. И. Ленину и заместителю председателя РВСР Э. М. Склянскому настаивал на необходимости заменить украинское командование и преобразовании 2-й Украинской армии в 14-ю. 4 июня приказом РВСР был расформирован Украинский фронт и его войска сведены в 14-ю армию Южного фронта и в 12-ю армию Западного фронта. 5 июня председатель Реввоенсовета в телефонограмме из Харькова своему заместителю передал предложения утвердить в ЦК РКП(б) следующие назначения, вызванные реорганизацией Украинского фронта: РВС 14-й армии — К. Е. Ворошилов, В. И. Межлаук, С. П. Нацаренус; РВС 12-й армии — Н. Г. Семенов, С. И. Аралов, А. Я. Семашко.

Назначение было утверждено приказом Реввоенсовета Республики 19 июня 1919 года, подписанным Э. М. Склянским: «Назначить членом РВС 12-й армии С. И. Аралова с оставлением в занимаемой должности члена РВС Республики».

В воспоминаниях С. И. Аралов писал о создании 12-й армии:

«В муках и тяжелых боях родилась эта армия. С первых дней ее существования я был свидетелем того, как она мужала, росла и закалялась, приумножая свои ратные дела… Перед моим отъездом В. И. Ленин говорил мне, что самое главное, на что следует обратить внимание, — это политическая работа в войсках, борьба с партизанщиной в армии, установление железной дисциплины в частях… Кроме того, Ленин требовал проявления глубокого уважения к украинскому трудящемуся народу, смотреть за спецами, чтобы не оскорбляли своим великодержавным шовинистическим поведением украинцев, и одновременно следить за тем, чтобы националистическо-буржуазный украинский шовинизм (петлюровщина и проч.) не проник в армию. Ильич советовал научиться украинскому языку и внутреннюю переписку вести на родном для народа языке».^[105]

Фронт 12-й армии был необычайно велик, и обстановка сложилась крайне тяжелая. На западе она вела бои с петлюровскими бандами и польскими частями, на востоке — с деникинцами, на юге, по побережью Черного моря, против нее стояли греческие и венгерские дивизии, на румынской границе — войска генерала Щербачева. В тылу орудовали многочисленные банды.

Как члену реввоенсовета 12-й армии С. И. Аралову приходилось воевать вместе с такими отважными командирами Красной Армии, как И. Э. Якир, Г. И. Котовский, Я. Б. Гамарник, Н. Г. Крапивянский, И. Ф. Федько, И. Н. Дубовой, Н. А. Щорс, и многими другими.

Сложность работы реввоенсовета 12-й армии заключалась в том, что она была сформирована из частей 1-й и 2-й Украинских советских дивизий, которые, в свою очередь, были сформированы из партизанских отрядов. Командующим армией был назначен бывший царский генерал, служивший много лет в Генеральном штабе, Николай Григорьевич Семенов, по характеристике Аралова — человек честнейший, преданный Советской власти, спокойный и медлительный, не приспособленный к бурным революционным событиям, к неожиданным наступлениям и отступлениям, подвигам и изменам, необычайной исполнительности солдат и прямому игнорированию приказов командования. Семен Иванович Аралов так характеризовал то время на Украине: «Немецкая оккупация, гайдамаки, петлюровцы, белополяки, французские и английские десанты, казацкие и кулацкие восстания, партизанщина, деникинские войска, бандиты и атаманы самых различных мастей, дезертиры, зеленые — все перемешалось, все кричало, пропагандировало, требовало, стреляло, дралось, изменяло, перебегало от одной группы в другую, наступало, отступало.

— Ну и обстановочка, — поглаживая пышные усы, часто говорил „наш генерал“, как мы называли Семенова…

Своими военными знаниями, огромным опытом штабной работы он способствовал укреплению дисциплины в полках и дивизиях».

О том, что делалось в армии, когда реввоенсовет прибыл в Киев, можно судить по его первому заседанию.

Одним из первых приказов Семенова был приказ о новых формированиях. Первый ответ пришел через несколько часов из Одессы: «Бывшему генералу не повинуемся. Начдивизии Худяков». Из 1-й Украинской армии получили дипломатический по форме, а по сути такой же ответ: «Приказ получили, но по местным условиям выполнять его не представляется возможным»; из 3-й армии: «Ждем комиссию».

Членам РВС стало ясно — проявилась не только партизанщина, но и установившееся отношение к военспецам. Было созвано заседание реввоенсовета, на котором Н. Г. Семенов, Ф. Я. Кон, О. И. Сафонов потребовали предать неповинующихся командиров суду военного трибунала. С. И. Аралов и В. П. Затонский (27 июня введен в состав РВС) возразили — надо искать другой выход. Выступил Затонский: «Товарищи, поймите этих командиров. Ведь вчера еще они были полными хозяевами в своих частях, „батьками“, и вдруг надо кому-то подчиняться, перед кем-то отчитываться, перед бывшим генералом! Конечно, сразу это не переваришь. Безусловно, это отрыжки партизанщины, но из этого не следует, что нам надо рубить с плеча…» После продолжительного и спокойного обсуждения сложившейся обстановки члены РВС решили немедленно всем разъехаться по частям и разъяснить командирам решения VIII съезда РКП(б) о военных специалистах, об укреплении дисциплины и порядка.

Как сообщал С. И. Аралов, во многих частях об этих решениях знали понаслышке, не разобрались и пришлось вести большую разъяснительную работу. Конфликт был улажен.

Деятельность Семена Ивановича Аралова как члена реввоенсовета 12-й армии была многогранной. Кроме оперативного руководства боевыми операциями, участия в создании новых и переформировании старых воинских частей, политработы (политуправление подчинялось непосредственно ему) были непрерывные объезды дивизий, в результате чего Главное командование получало многочисленные тревожные телеграммы Аралова, аналогичные отправленной в августе 1919 года: «Вследствие безостановочных боев, движения, плохого снабжения и пополнения дивизии, входящие в состав армии, по своему состоянию требуют экстренных мер… дивизии абсолютно во всем нуждаются». И особо подчеркивал, что сведения о боевом составе дивизий далеко не соответствуют действительности.

Как и в Реввоенсовете Республики. С. И. Аралов в Киеве активно включился в работу. Одной из первых была поездка в Одессу для организации 45, 47 и 58-й дивизий. Аралов в первую очередь направился к секретарю Одесского губернского комитета РКП(б) Яну Борисовичу Гамарнику. Он так описал эту встречу: «…я и сейчас вижу его лицо с вдумчивыми глазами, с густой черной, длинной, клином, бородой, густыми волосами. Вид у него был солидного дяди, а ему было всего 25 лет. Роста он был среднего, плотного телосложения. Движения неторопливые, говорил не спеша, спокойно, слушал собеседника внимательно…» А разговор был серьезный: украинские войска из-за отсутствия порядка и дисциплины не смогли остановить наступления деникинских войск. Во многих частях еще остались партизанщина, анархия, не было связи между частями. Поэтому губернская партийная конференция решила мобилизовать в армию 50 процентов членов партии.

Обсуждая вопрос о формировании и укреплении дивизий, решили устроить смотр частям на Куликовом поле. Рассмотрели и кадровые вопросы: о необходимости привлекать на должности начальников дивизий способных и сильных в военном отношении молодых людей, таких, как И. Э. Якир, И. Ф. Федько, М. П. Гусаров, П. Е. Княгницкий, Ф. Я. Левинзон. При обсуждении кандидатур Гамарник особенно рекомендовал Иону Якира, называя его «природным военным самородком».

Когда Семен Иванович возвращался с совещания, его кто-то громко окликнул на Дерибасовской улице. Он увидел группу товарищей, стоявших на балконе одного дома. Они усиленно махали руками и приглашали зайти. Он поднялся к ним. Высокий черноволосый молодой человек представился сам и представил других. Это был И. Якир.

— Товарищ Аралов, — сказал Якир, улыбаясь, — мы «безработные». Прибыли по указанию Совнаркома на советско-партийную работу в Бессарабию из 8-й и 9-й армий, но военная обстановка изменилась и мы оказались без работы. Дайте нам дивизию, и будем громить врага на удивление. Ленин останется довольным.

Якир, несмотря на его юношескую порывистость, произвел на Аралова чрезвычайно благоприятное впечатление. Он увидел в нем человека, преданного рабочему классу, Коммунистической партии. Говорил Якир обдуманно, взвешивая каждое слово, чувствовалось, что он пользуется в кругу своих военных большим авторитетом.

Семен Иванович предложил Якиру возглавить 45-ю дивизию, ставшую одной из лучших на Украине и во всей Республике, Федько — 58-ю дивизию, а Миронченко — 47-ю дивизию. Также получили предложения о назначениях в этих дивизиях и другие товарищи.

В тот же день С. И. Аралов, не теряя времени, связался по прямому проводу с командующим 12-й армией Семеновым, изложил ему содержание беседы и свои предложения о назначениях начальниками дивизий Якира, Федько и Миронченко. А через несколько дней было принято решение РВС 12-й армии о назначении их начальниками дивизий.

Командующий 12-й армией Сергей Александрович Меженинов, с которым Аралов с марта 1919 по конец 1920 года был членом РВС 12-й, так описывал одну из поездок членов реввоенсовета армии Берзина и Аралова в конную бригаду, которая «разошлась партизанить»:

«Надо было спешить с подбором командиров и политработников, которые помогали бы новоявленному командиру-атаману сформировать бригаду… Быстро составили воззвание к „славным бойцам“ конной бригады и объявили, что все верные делу трудящихся должны собраться в Клинцах, где через несколько дней им сделает смотр РВС армии».

Смотр производился выстроенным в одну шеренгу эскадронам, растянувшимся на четыре версты. Понятие строя отсутствовало, все толкались, разговаривали, всадники скакали в разные стороны. В настроении бойцов чувствовалось беспокойство и враждебность. Надо было переломить их настроение. И тогда на импровизированной трибуне оказался Аралов. Он обратился к бойцам с краткой, отрывистой вразумительной речью, в которой разъяснил трудности борьбы с многочисленными врагами.

— Вот вы прошли всю Украину, дрались в бесчисленных боях и через год вновь очутились в Клинцах, откуда и начали дело освобождения трудящихся. Чем можно объяснить это? Силой врага? Нет, с врагом кучки, а с нами весь трудовой люд. Слабость внутри нас. Надо организоваться, надо выучиться владеть конем и оружием, тогда никакой враг не будет нам страшен.

Начались учения. Лавина черных папах, красных башлыков с приподнятыми шашками рванулась вперед. Что-то стихийное, неудержимое чувствовалось в этом порыве, но трудности полевой езды сказались: многие спешились, многие бежали, хромая, за конем, кое-кто остался на месте. После учения начался разбор.

Человек мужественный, С. И. Аралов в критические минуты борьбы стремился быть на ее передней линии. В августе 1919 года положение на юге Украины было столь грозным, что председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий созвал срочное совещание в Киеве. Выяснилась тяжелая картина: 13-я армия разбита, бежит, 14-я — почти небоеспособна, деникинские войска подошли к Харькову. Обсуждался вопрос об удержании Одессы и возможности освободить Правобережье, чтобы не оказаться в окружении петлюровцев. Как вспоминал член РВС 12-й армии B. П. Затонский, мнения разделились: военное командование и C. И. Аралов считали невозможным удержать Одессу, Троцкий же требовал держать оборону во что бы то ни стало. Обвиняя членов РВС в неуверенности и нерешительности, он предложил отправить в Одессу одного из членов РВС, чтобы на месте организовать сопротивление и назначить командующего Одесской группой войск. Затонский так описал сложившуюся ситуацию.

«В Киеве не могли решить, кому поручить командование объединенными силами. Для нас с Араловым было совершенно ясно, что предприятие безнадежное и что ехать приходится почти на верную гибель. Тов. Аралов выдвинул свою кандидатуру, но я настоял на том, что ехать нужно мне. Дело в том, что в Киеве у нас положение было очень скверное. Требовалась огромная работа по сплачиванию хоть каких-нибудь сил. Товарищ Аралов, бывший военный, имел гораздо больший опыт в этом деле, я же больше годился тогда на роль „главного уговаривающего“ в сношениях со всевозможными партизанами и просто бандитами».

Сохранился документ, раскрывающий и другую грань деятельности Аралова — его дипломатические способности. Приведем этот документ полностью.

«Мандат реввоенсовета Юго-Западного фронта. 17 октября 1920 г.

Предъявитель сего член реввоенсовета 12-й армии Семен Иванович Аралов согласно указанию Главного командования армиями РСФСР уполномочен РВС Юго-Западного фронта принять участие в работе, созываемой по инициативе Польского командования 18 октября, особой делегации для установления деталей состоявшегося прелиминарного соглашения в качестве председателя означенной делегации, что печатью и подписью удостоверяется.

А. И. Егоров…»

В состав делегации Главного командования армиями РСФСР (так называемой Южной делегации) кроме С. И. Аралова, председателя, входили: Н. Н. Петин — полковник Генерального штаба старой армии, начальник штаба Юго-Западного фронта, А. И. Медель — полковник старой армии, начальник разведывательного отдела штаба Юго-Западного фронта, А. С. Бондаренко — военный комиссар бригады, И. М. Островский — заместитель начальника особого отдела 12-й армии, М. В. Муретов — начальник 24-й дивизии и пять человек — секретариат делегации. В польской делегации было пять человек.

Делегации работали в октябре 1920 года в Бердичеве и рассматривали вопрос об установлении демаркационной линии, о нарушении ее со стороны польских и, главным образом, петлюровских частей на участке Юго-Западного фронта. 25 октября председатель Южной делегации С. И. Аралов телеграфировал командованию Юго-Западного фронта, что в результате переговоров принято компромиссное решение по поводу спорных участков линии фронта. Дипломатические способности главы Южной делегации, его такт и выдержка позволили решить очень важный вопрос — удалось отодвинуть границу с Польшей и освободить без боев часть украинской территории. За работой С. И. Аралова внимательно следил нарком по иностранным делам Г. В. Чичерин.

Вскоре после этого стало практиковаться более широкое привлечение партийных и военных работников на дипломатическую работу.

21 ноября 1920 года Реввоенсовет Республики назначил Аралова членом РВС Юго-Западного фронта. После ликвидации 12-й и 14-й армий Юго-Западного фронта 31 декабря 1920 года он получает новое назначение, не менее ответственное — члена РВС Киевского военного округа и помощника командующего по политической части.

Здесь ему в первую очередь пришлось решать кадровые вопросы, так как в центральные учреждения, и в том числе в ЦК, забирали опытных работников, а взамен присылали некомпетентных, плохо знающих специфику работы на Украине, а перед округом стояли большие задачи — борьба с бандитизмом, охрана границы и прочее. «При такой чехарде едва ли может пойти работа», — докладывал Аралов в Харьков. Его беспокоил вопрос о массовом отзыве политработников из Красной Армии, в частности из Киевского округа. 16 января 1921 года, выслушав информацию по прямому проводу от помощника командующего Киевским военным округом С. И. Гусева, что, «по приблизительным подсчетам, с фронта уплыло не менее 12 тыс. коммунистов, что превышает наряд ЦК в два с половиной раза», С. И. Аралов предложил обратиться к Скрипнику с просьбой заменить на Украине председателя рабоче-крестьянской инспекции, который смог бы оперативно решить кадровые вопросы.

18 января 1921 года член РВС Киевского военного округа С. И. Аралов получил предписание заместителя председателя Реввоенсовета Республики Э. М. Склянского: выехать в Москву ввиду назначения для работы в Наркомат иностранных дел. Семена Ивановича не обрадовало новое назначение — ему было жаль расставаться с военной работой, которую он хорошо знал и любил. За поддержкой он обратился к командующему войсками Украины М. В. Фрунзе. Во время переговоров по прямому проводу он сообщил Михаилу Васильевичу о предполагаемом переводе, о протесте против его демобилизации Реввоенсовета Республики. Семен Иванович попросил Фрунзе помочь ему остаться на военной работе. Просьбу М. В. Фрунзе ЦК удовлетворил, и 31 января Аралов получил телеграмму следующего содержания: «Харьков. 31.I. Согласно постановлению ЦК от 28 января Вы оставлены (в) Киевском округе. Командвойск Украины Фрунзе».

Однако отсрочка была недолгой. 10 апреля Г. В. Чичерин обратился с письмом к В. И. Ленину с предложением назначить С. И. Аралова, К. К. Юренева и А. Г. Шлихтера на дипломатическую работу. 27 апреля Аралов получил мандат СНК о назначении полномочным представителем РСФСР в Литве.

31 августа 1921 года В. И. Ленин поручил С. И. Аралову как полномочному представителю РСФСР в Литве подписать соглашения между РСФСР и Литвой. И началась дипломатическая деятельность Семена Ивановича — за Литвой последовала Турция (пост полпреда), потом Латвия.

С 1925 года он член коллегии НКИД СССР. В 1927 году его переводят на работу в Высший совет народного хозяйства, затем он становится членом коллегии Наркомфина. С 1938 года С. И. Аралов — заместитель директора Государственного литературного музея.

Когда началась Великая Отечественная война, Семен Иванович ушел на фронт рядовым народного ополчения Киевского района Москвы. В это время ему был 61 год. За тяжелые кровопролитные бои под Вязьмой он получил орден Красного Знамени. Командуя бригадой, дошел до Берлина. За храбрость и отвагу был награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, Красной Звезды, орденами Польской Народной Республики.

С 1946 года в течение десяти послевоенных лет этот энергичный, неугомонный человек был на партийной работе. Уйдя на пенсию, он много времени отдавал литературной работе — писал воспоминания о гражданской войне, о военной деятельности В. И. Ленина, о работе полпредом в Турции — воспоминания яркие, интересные.

Умер Семен Иванович Аралов 22 мая 1969 года, на девяностом году жизни. В последний путь его провожали три сына, пятнадцать их детей и внуков, друзья по гражданской и Отечественной войнам, питомцы детской трудовой колонии реввоенсовета 12-й армии.

Кузьмина Т. Ф. ─

кандидат исторических

наук

Гусев Сергей Иванович

Годы жизни: 1874―1933. Член партии с 1896 г. В 1917 г. возглавлял секретариат Петроградского ВРК. Делегат II Всероссийского съезда Советов, избран членом ВЦИК. С 21 июня по 4 декабря 1918 г. и с 18 мая 1921 г. по 28 августа 1923 г. член РВСР…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

Члена революционного военного совета Восточного фронта Сергея Ивановича Гусева срочно вызвали в столицу.

11 июля 1919 года Владимир Ильич Ленин, по всей видимости повторно, шифром телеграфировал в Симбирск членам РВС фронта С. И. Гусеву и М. М. Лашевичу: «Почему Гусев не едет, нельзя тянуть». Похоже, Гусев выехал сразу же и уведомил об этом, потому что четвертая за этот день депеша Ленина в Симбирск адресована уже одному Лашевичу…

Сергей Иванович Гусев (настоящие имя и фамилия Яков Давидович Драбкин) был хорошо известен Ленину. В 1896 году, будучи студентом технологического института, начал революционную деятельность в Петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Он — один из руководителей Донского комитета, активный искровец, делегат II съезда РСДРП, в период первой российской революции — секретарь Петербургского Комитета партии (декабрь 1904 г. — май 1905 г.), секретарь Одесского комитета, партийный организатор Железнодорожного района Москвы. Активный участник Октябрьского вооруженного восстания в столице (секретарь Военно-революционного комитета) и гражданской войны (член реввоенсоветов ряда армий и фронтов).

…Шел 1919 год. Чтобы оказать действенную помощь Колчаку — он терпел на Восточном фронте неудачи, — страны Антанты и белые войска весной ускорили подготовку наступления на Петроград и в начале июня вышли на ближние подступы к нему. Они организовали мятеж в одном из главных опорных пунктов — форте Красная Горка. Грозная опасность нависла над колыбелью пролетарской революции.

На юге действовал Деникин, цель которого была захватить Москву. «Опасность катастрофы ввиду прорыва на юге громадная», — писал 6 июня В. И. Ленин.

В этих условиях назрела необходимость укрепления Ставки Главнокомандования и Реввоенсовета Республики. 15 июня состоялось заседание Центрального Комитета партии. Оно рассмотрело несколько важнейших военных вопросов: о перемещениях в высшем командном составе и укреплении реввоенсоветов, о Восточном фронте, о контроле за военными специалистами, о переброске воинских частей.

Ленин писал:

«Большинство Цека пришло к убеждению, что ставка „вертеп“, что в ставке неладно, и в поисках серьезного улучшения, в поисках средств коренного изменения сделало определенный шаг».^[106]

А уже 16 июня Владимир Ильич направляет письмо в Оргбюро ЦК РКП(б) и Реввоенсовет Республики. Весьма показательно, адресаты здесь перечислены в такой последовательности:

тов. Гусеву,

Оргбюро Цека,

т. Склянскому.

Надо вспомнить, так сказать, субординацию: Оргбюро от имени Центрального Комитета решало все текущие дела, Э. М. Склянский — заместитель председателя РВСР. И все-таки Ленин на первом месте упоминает Сергея Ивановича Гусева.

17 июня Совнарком РСФСР под председательством В. И. Ленина утвердил С. И. Гусева в должности по рекомендации ЦК (через день Владимир Ильич подпишет ему служебное удостоверение).

Появился следующий документ, № 419/с от 17 июня 1919 года:

«Реввоенсовет Республики постановил: на Востфронте продолжать интенсивное наступление с целью наискорейшего решения поставленной главнокомандующим задачи: разбить войска Колчака. Командующему Восточным фронтом срочно представить главнокомандующему план дальнейших операций, исходя из фактического положения на Востфронте».

Подписали: Э. Склянский, И. Вацетис, члены Реввоенсовета Республики С. Гусев, А. Окулов.

Это явно результат недавнего обращения С. И. Гусева, М. М. Лашевича и К. К. Юренева к В. И. Ленину: заседание ЦК РКП(б) 15 июня отменило распоряжение И. И. Вацетиса о приостановке наступления и обязало главкома отдать новый приказ. Гусев назначен членом РВСР именно потому, что был организатором протеста в отношении неправильных действий главнокомандующего. И не случайно, конечно, что постановление РВСР о продолжении активных боевых действий подписал Гусев.

Тем же решением ЦК Сергей Иванович назначен и комиссаром Полевого штаба РВСР.

Центральный Комитет поручил С. И. Гусеву вместе с вновь назначенным начальником штаба М. Д. Бонч-Бруевичем изменить состав и сократить численность работников Ставки, резко улучшить ее деятельность.

Грозные события на фронтах требовали новых и новых мер со стороны партии и правительства.

По сложившейся тогда традиции пленумы ЦК собирались, как правило, дважды в месяц. И почти все они так или иначе касались военных проблем.

Одним из самых знаменательных был пленум Центрального Комитета, проведенный 3 и 4 июля 1919 года. Он разработал кардинальные меры по борьбе с главной опасностью — той, что угрожала с юга.

Пленуму предшествовали события экстраординарные.

Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами Республики Иоаким Иоакимович Вацетис и начальник Полевого штаба Федор Васильевич Костяев были арестованы.

При обсуждении в ЦК пункта повестки дня о главкоме Вацетису предъявили серьезные обвинения, которые грозили ему судом. Надо отдать должное принципиальности Гусева: несмотря на свою недавнюю резкую критику действий командующего, тут Сергей Иванович выступил в его защиту.

Положение в Ставке изучила следственная комиссия ВЧК под руководством Ф. Э. Дзержинского. Точка зрения Гусева подтвердилась; с Вацетиса обвинения сняли, в августе он приступил к работе в аппарате РВСР; несколько арестованных бывших офицеров, сотрудников Полевого штаба, были амнистированы.

Спор возник при обсуждении кандидатуры нового главнокомандующего. Троцкий предлагал назначить Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича. Безусловно, к тому были определенные причины: генерал-лейтенант царской армии, превосходно подготовленный специалист с богатейшим боевым опытом, уже доказал свою честность перед лицом Советской власти. Однако, говорили на пленуме, политически Михаил Дмитриевич аморфен, характером не силен.

С. И. Гусев предложил на этот пост Сергея Сергеевича Каменева, и большинство участников пленума проголосовали «за» — Каменева характеризовали как знатока военного дела, работавшего в полном контакте с представителями партии, прежде всего с членом РВС Восточного фронта Гусевым.

Пленум предложил перестроить работу Реввоенсовета Республики, сделать его более гибким и оперативным, составить только из людей, которые фактически бы в нем работали (доселе в РВСР входили, среди прочих, и политработники фронтов, занятые прежде всего исполнением своих основных и прямых обязанностей). В новый состав Реввоенсовета выдвинули Л. Д. Троцкого (председатель), Э. М. Склянского (заместитель председателя), А. И. Рыкова, С. С. Каменева, С. И. Гусева, И. Т. Смилгу.

Кроме Троцкого и Склянского, все были новыми. Функции — и официально, и фактически — определились сразу же. Председатель Троцкий ездил по фронтам, его заместитель Склянский председательствовал, участвовал в заседаниях правительства и Совета Обороны, Каменев командовал, Рыков занимался снабжением, Смилга возглавил Политуправление РВСР, только что преобразованное из Политического отдела. Гусев стал, по сути, «освобожденным» членом совета и одновременно комиссаром Полевого штаба; почти все приказы, распоряжения, директивы Главного командования подписаны С. С. Каменевым, С. И. Гусевым, начальником штаба П. П. Лебедевым, назначенным несколько дней спустя по предложению Сергея Ивановича: он знал Павла Павловича Лебедева по Восточному фронту…

Рекомендовали командующим Восточным фронтом Михаила Васильевича Фрунзе, Южным — Владимира Николаевича Егорьева, Западным — Владимира Михайловича Гиттиса.

Неудовольствие назначениями выразил Сталин: его не устраивало, что чуть не весь командный состав — за исключением Фрунзе — военспецы, все окончили царскую Академию Генерального штаба, Каменев и Гиттис — полковники, Лебедев и Егорьев — генералы. Напомнил, что месяц назад писал Владимиру Ильичу из Петрограда: военспецам доверять нельзя, учиться у них нечему. Пленум отклонил замечания Сталина, одновременно подчеркнув необходимость повышения роли и уровня подготовки комиссаров.

Ставку Главного командования и штаб решили перевести из Серпухова в Москву.

По поручению пленума 4 июля 1919 года, вечером, Владимир Ильич выступил в Большом театре на объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов, ВЦСПС и представителей фабрично-заводских комитетов Москвы с докладом «О современном положении и ближайших задачах Советской власти».

После пленума В. И. Ленин пишет обращение «Все на борьбу с Деникиным!», оно было опубликовано в газете «Известия ЦК РКП(б)» как письмо Центрального Комитета к организациям партии.

Владимир Ильич характеризовал обстановку как один из критических моментов социалистической революции; призывал снова сделать Республику единым военным лагерем; намечал предельно четкие пути к достижению победы.

8 июля Совнарком под председательством В. И. Ленина принял постановление о смене главнокомандующего и об утверждении нового состава РВСР.

9 июля Владимир Ильич подписал эти постановления. В тот же день он отправил записку Надежде Константиновне (на агитационном пароходе «Красная Звезда» она плыла по Каме): «От замены главнокомандующего Вацетиса Каменевым… я жду улучшения».

Вспоминая о том времени, Карл Христианович Данишевский писал: «На заседании ЦК партии особенно резко и убедительно выступал Гусев… Все реплики Владимира Ильича указывали на то… что именно командование Восточного фронта необходимо назначить на этот ответственный пост (в Реввоенсовет Республики. — В. Е.), потому что оно уже научилось бить противника и вполне показало свою преданность делу революции».^[107]

Да, из шестерых членов РВСР теперь трое были с Восточного (ибо И. Т. Смилга до недавнего времени также входил в его реввоенсовет).

А сам Данишевский тогда же был назначен помощником комиссара Гусева в Полевом штабе РВСР.

Итак, главным фронтом Республики стал Южный.

Как только организационные проблемы в Ставке и РВСР были решены, 15 июля поличному указанию Владимира Ильича в город Козлов Тамбовской губернии, где размещался штаб Южфронта, направились С. С. Каменев, С. И. Гусев, И. Т. Смилга и вновь назначенный членом РВС фронта Г. Я. Сокольников.

Новый главком и Гусев ехали в соседних одноместных купе, но всю дорогу просидели вместе. Было о чем поговорить. Сергей Сергеевич волновался: ему казалось, что назначение сопряжено со всякими сложностями во взаимоотношениях внутри Реввоенсовета, что Склянский его лишь успокаивает, когда говорит, что, дескать, все будет в порядке.

С. С. Каменев вспоминал:

«Исключительную, неоценимую поддержку оказал мне в этот период член РВСР тов. С. И. Гусев. Он более полно ввел меня в курс дела, он помог мне разобраться вобстановке других фронтов, он избавил меня от очень многих неожиданностей».

…Они вернулись из Козлова через несколько дней и вскоре докладывали Центральному Комитету во главе с В. И. Лениным разработанный С. С. Каменевым при активном участии С. И. Гусева план контрнаступления.

План получил одобрение.

23 июля Главное командование издало директиву войскам Южного фронта за номером 1116/ш, подписанную главкомом С. Каменевым, членом РВСР С. Гусевым, начальником штаба П. Лебедевым и военкомом штаба К. Данишевским.

Директива предусматривала силами левого крыла фронта нанести удар по остановленному противнику в направлении Новочеркасска и Ростова, а вспомогательный удар — на Купянск. Начало контрнаступления намечалось на 2―3 августа.

Приказ передали из Серпухова телеграфом, с требованием телеграфом же подтвердить получение.

Ответ оказался, мягко говоря, неожиданным.

Первым откликнулся новый член РВС фронта Г. Я. Сокольников — на следующий же день. Он выражал несогласие с разработанным Ставкой и утвержденным ЦК планом.

Затем — 27 июля — последовала телеграмма Л. Д. Троцкого в адрес Э. М. Склянского: «Командюж Егорьев считает оперативный план Каменева для юга неправильным и, выполняя план, не рассчитывает на успех».^[108]

Председатель РВС Республики, прикрываясь именем командующего фронтом, ставил под сомнение не только распоряжение Ставки, но и решение ЦК.

От Ленина — по прямому проводу:

«28. VII.1919 г. Шифром

Троцкому…

…Политбюро вполне признает оперативный авторитет Главкома и просит Вас сделать соответственное разъяснение всем ответственным работникам».

Накануне Главное командование (в том числе и Гусев) потребовало от командюжа незамедлительно ускорить начало наступательных операций, прежде всего на харьковском и екатеринославском направлениях.

А что же было там, на Южном?

6 августа в Киеве под председательством Л. Д. Троцкого состоялось совещание, в нем приняли участие глава Совнаркома Украины X. Г. Раковский, командующий 14-й армией А. И. Егоров, члены РВС 12-й армии С. И. Аралов и В. П. Затонский, штабной работник Н. Г. Семенов. Совещание, не испрашивая разрешения Ставки, постановило отвести советские войска на новую линию и сдать противнику Черноморское побережье с Одессой и Николаевом.

Реакция Москвы была незамедлительной.

7 августа. Ленин — Троцкому:

«Политбюро Цека, обсудив поднятые Вами серьезнейшие вопросы, предлагает выполнить по этим вопросам директиву Главкома Южфронту и 12 армии, которая будет передана немедленно.

Со своей стороны Политбюро настаивает, чтобы Одессу не сдавать до последней возможности».^[109]

Каменев, Гусев, Лебедев — командующим 12-й и 14-й армиями.

№ 39/III 7 августа 1919 г.

…Оставление Одессы и всего юга Украины… совершенно развяжет руки противнику… и он не замедлит использовать освободившиеся части для противодействия нашему подготовляющемуся главному удару… Должны во что бы то ни стало всемерно сдерживать противника…^[110]

Выполнить намеченный план не удалось.

На это повлиял конный рейд генерал-лейтенанта К. К. Мамонтова по нашим тылам. Другой причиной неудач были разногласия между советскими командующими армиями и некоторыми политработниками в осуществлении разработанного Ставкой плана операции. Сказались и ожесточенные бои на других фронтах.

К сентябрю 1919 года настали самые критические дни. Оживилась внутренняя контрреволюция. Враг рвался к Москве…

С момента перехода Сергея Ивановича Гусева на работу в РВСР Владимир Ильич Ленин, и прежде к нему относившийся с большим уважением, теперь заметно прислушивается к его мнению.

Поручая в начале сентября Склянскому «следить за югом», Владимир Ильич добавляет: «2 раза в день говоря с Гусевым».^[111]

16 сентября, в самые критические дни, к Гусеву обращается Ленин с подробным письмом, где затронуто множество вопросов, связанных с положением на фронтах и с положением в Реввоенсовете Республики. Здесь и критика деятельности РВСР, и резкий, уничтожающий отзыв о недавно назначенном командовании Восточного фронта (бывший генерал В. А. Ольденрогге, член РВС Б. П. Позерн), и анализ хода боевых действий, и оперативные указания. Подчеркнута необходимость строгого контроля за выполнением принятых решений: «Если это общий наш грех, то в военном деле это прямо гибель». И даны конкретные указания о подборе кадров, о стиле работы командования и политических органов. Целая программа действий!

Сергей Иванович Гусев умел доверять людям и доверять в самой активной форме, не боясь личной ответственности, не останавливаясь перед резкими возражениями кому бы то ни было, если речь шла о судьбе человека, ценного для революции.

Особенно показательны в этом отношении факты принципиальных выступлений Гусева против Троцкого.

Троцкий после революции, а затем в годы гражданской войны занимал высочайшие посты в партии и государстве.

Член Политбюро Центрального Комитета партии. Народный комиссар по военным делам. Председатель Реввоенсовета Республики. Член Совета Рабочей и Крестьянской Обороны…

Пользуясь хотя бы одним из этих четырех мандатов, — да еще если прибавить к тому самолюбие, нетерпимость, властность, — Троцкий мог не просто морально растоптать, но и физически уничтожить человека. И не столь многие отваживались, особенно оставаясь наедине с ним, возражать или просто высказывать свое мнение.

Гусев, всю войну подчиненный Троцкому по службе, отваживался, и весьма часто.

Вот примеры, относящиеся только к 1919 году.

Когда в марте — мае 2-я армия под командованием Шорина, ведя бои против Колчака, вынуждена была отойти в район реки Вятки, Троцкий настаивал на снятии командарма. Сергей Иванович в свое время рекомендовал Шорина на должность. Можно было испугаться, тем более что факты измены военных специалистов случались. Но Гусев, еще оставаясь членом РВС армии, принял ответственность на себя и Василия Ивановича Шорина отстоял…

Как уже говорилось, летом были сняты главком И. И. Вацетис и начальник Полевого штаба Ф. В. Костяев. Гусев решительно заявил, что ручается за Вацетиса, зная его по Восточному фронту, что не предполагает за ним решительно никаких личных преступлений.

Враг непосредственно угрожал теперь столице.

4 сентября в городе было объявлено военное положение.

25 сентября Президиум Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов утвердил Комитет обороны Москвы (практически он существовал еще с лета). На следующий день решение было подтверждено постановлением пленума ЦК РКП(б), который записал: «Учредить Совет Московского укрепленного района, подчиненный непосредственно Реввоенсовету Республики». Председателем Комитета обороны (это название — Комитет — содержится и в постановлении ЦК, именно оно и закрепилось, а не Совет) стал Феликс Эдмундович Дзержинский, руководитель ВЧК. В комитет вошли секретарь МК партии, командующий военным округом.

Одновременно был образован Московский сектор войск, его командующим, при сохранении поста члена РВСР и комиссара Полевого штаба РВСР, стал С. И. Гусев.

Вот выдержки из первого его приказа, изданного в конце сентября.

«Московский сектор создается для обороны центральной части Республики, во-первых, от рейдов конницы противника, во-вторых, для упорной борьбы в том случае, если не удастся удержать наступление главных сил противника на Южном и Западном фронтах…

Если противник сломит сопротивление наших главных сил на фронте и подойдет к Московскому сектору, то первой задачей войск сектора будет не дать противнику быстро распространиться вдоль железных дорог, особенно ведущих к Москве…

Второй задачей войск сектора является: остановить и привести в порядок наши отходящие части и отразить вместе с ними наступление противника на позиции, остов которых составят… укрепленные узлы.

Командующий Московским сектором С. Гусев

Начальник штаба Барановский».^[112]

В сектор входили Московская, Калужская, Рязанская, Тульская губернии, Гжатский и Юхновский уезды Смоленщины — площадь около 130 тысяч квадратных верст, население до революции составляло примерно семь миллионов человек.

Оборона этого огромного участка возлагалась всего на четыре дивизии, вдобавок еще не сформированных окончательно.

Приказы и директивы Гусева по Московскому сектору интересны и вот в каком отношении. В ряду многих мероприятий командующий сектором намечал формы и способы ведения партизанской войны: создание мелких подвижных отрядов, которые ночными действиями должны были постоянно беспокоить неприятеля, вносить панику, создавать обстановку отовсюду грозящей опасности; строительство окопов с проволочными заграждениями против вражеской конницы; военизирование населения; подготовка пеших и конных отрядов защиты… Определяя эти меры, Гусев проявил дальновидность.

Важно и то, что если раньше на захваченной врагом территории партизанское движение возникало стихийно, то здесь отряды создавались заблаговременно, обеспечивались оружием, в них включались коммунисты.

Вскоре на подступах к столице оборонительные сооружения строили 120 тысяч рабочих и красноармейцев.

Партийная организация города постановила мобилизовать на фронт по 15 тысяч коммунистов от каждого района. Военному делу обучались около сотни тысяч человек. Лучшие большевики стали комиссарами, командирами, агитаторами.

Все коммунисты были мобилизованы и переведены на казарменное положение.

Основные задачи по организации обороны столицы изложены в циркулярном письме ЦК РКП(б) от 30 сентября. Оно было разослано губернским и уездным комитетам партии, входившим в зону Московского сектора. В письме подчеркивалось, что вновь создаваемые губернские и уездные ревкомы обязаны отправлять ежедневные сводки, причем сводки по губерниям представлять в РВС Республики на имя т. Гусева и копии — в Секретариат ЦК РКП.

Работал Сергей Иванович Гусев в здании Реввоенсовета — двухэтажном, с антресолями, с пышной и в то же время строгой колоннадой. В этом бывшем доме Апраксина бывал А. С. Пушкин, до революции размещалось Александровское военное училище (бывшая Знаменка, ныне ул. Фрунзе). А жил Гусев в гостинице военного ведомства в самом начале Тверской. И жил, между прочим, в номере, где любил останавливаться, приезжая из Ясной Поляны, Лев Николаевич Толстой, о чем горделиво поведали старые служители. С ним жила дочь Лиза. Она училась в Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова и постоянно отвлекалась для выполнения партийных поручений.

Однажды отец взял ее в поездку по участкам Московского сектора.

Рассказ Елизаветы Яковлевны дает достаточно полное представление о том, чем доводилось заниматься члену РВСР и командующему сектором в подобного рода поездках.

Вот что она рассказывала:

«Маршрут наш проходил через города Центральной России… Первая крупная остановка была сделана в Серпухове. Председатель ревкома… доложил тщательно разработанный ревкомом план обороны города от белых банд.

…Из Серпухова мы выехали поздно… За темными окнами лежала холодная осенняя ночь…

Теперь останавливались часто. Вагон отцепляли на станции, к командующему сектором приходили члены ревкомов и представители местных военных властей. Все были небриты, с ввалившимися щеками, с глазами, запавшими от бессонницы.

Вопросы решались быстро. Круг их был чрезвычайно широк. Речь шла о переправах (все переправы на реках надо было подготовить к уничтожению) и о бывших помещиках, которые в последнее время появлялись как из-под земли. В руках у них были добываемые неведомо откуда грамоты, согласно которым им поручалась охрана их поместий как „памятников старины и искусства“. Командующий сектором утверждал постановления ревкомов о том, чтобы всех объявившихся помещиков арестовать и заключить в лагеря для принудительных работ, а в случае сопротивления — расстреливать на месте.

Много внимания уделялось созданию мелких партизанских отрядов.

— Предупреждаю вас, товарищи, — говорил командующий сектором, — что эти отряды, которые сильны своим множеством и подвижностью, ни в коем случае не должны сливаться и раздуваться в малоподвижные крупные отряды, требующие совершенно иных условий формирования и обучения.

Иногда командующего сектором вызывали к прямому проводу. Из-под быстро постукивающего телеграфного аппарата ползла бумажная лента, покрытая буквами…

…Командующий сектором производил проверку боевой и тактической подготовки формирующихся в секторе стрелковых дивизий. В их составе было много дезертиров — как добровольно явившихся (их сразу можно было узнать по неловкой старательности, которую они вкладывали во все, что делали), так и приведенных насильственно (эти выделялись расхлябанными движениями и безразличным, тупым взглядом).

Значительную часть пополнений составляли только что мобилизованные крестьяне старших возрастов, послужившие уже в солдатах, нередко намыкавшиеся в германском плену…

Вот они проходили перед командованием — с винтовками на ремне, кто в солдатской папахе, кто в старой шапке, иные в лаптях, иные даже босиком… Приближаясь к начальству, они подтягивались, четко печатали шаг и на приветствие командующего сектором многие отвечали: „Рады стараться… ваше…“

Самым больным вопросом было снабжение… Но что могли поделать несчастные снабженцы, когда им приносили длиннейшие списки, в которых чего-чего только не было: пулеметы, патроны, винтовки, рубахи суконные, рубахи нательные, брюки, телогрейки, портянки, сапоги, обмотки, ботинки, шинели, ремни поясные, ремни винтовочные, мешки вещевые, мешки сухарные, сумки патронные, двуколки одноконные, двуколки парные патронные, уздечки, упряжь, седла вьючные, седла кавалерийские — и еще десятки наименований.

Воевать без всего этого было невозможно. Невозможно, но до́лжно, ибо достать было неоткуда…»^[113]

…Гусеву пришлись по душе слова Сергея Сергеевича Каменева: «Только удачное сочетание коммуниста и генштабиста дает все сто процентов командования». Главком имел в виду сочетание двоих. А Гусев толковал и по-иному: быть одному в двух лицах. Человек с большим жизненным опытом — ему вот-вот исполнится сорок шесть, — партиец-подпольщик, он стал не только политработником крупнейшего масштаба, но и незаурядным знатоком военного дела. Помогла, конечно, и совместная работа с В. И. Шориным, С. С. Каменевым — они учились у комиссара, он учился у командующих…

Огромное влияние оказала на Сергея Ивановича военная деятельность Ленина, особенно когда Гусев непосредственно соприкасался с ним, работая в РВСР.

Командуя сектором, Гусев оставался членом РВС не формально, он продолжал руководить и действиями фронтов, особенно Южного.

Так, вместе с С. С. Каменевым 27 сентября он подписал сообщение командюжу за № 4579/оп об успешных действиях частей 8-й армии, а 7 октября оба они отдали директиву о ликвидации конных корпусов Мамонтова и Шкуро. 9 октября Гусев скрепил приказ главкома № 4828/оп о наступлении Южного на орловском направлении.

…Снова и снова командующий Московским сектором Гусев объезжал огромный свой район. Несколько раз побывал он в Туле.

Судьба этого города очень беспокоила В. И. Ленина: здесь была основная база вооружения Красной Армии. Кроме того, в случае захвата противником Тулы отсюда открывался прямой путь на Москву. Особенно тревожной сделалась обстановка, когда 13 октября деникинцы заняли Орел.

15 октября на заседании Политбюро ЦК партии с участием Ленина обсуждался вопрос о положении на фронтах. Приняли ряд мер военно-политического и стратегического характера: Тулы, Москвы и подступов к ним, Петрограда — не сдавать, составить план мобилизации добровольцев для обороны Тулы, принять энергичные действия по улучшению политической работы в формируемых в Московском секторе обороны дивизиях…

Положение осложнялось тем, что, как выразился В. И. Ленин, «в Туле массы далеко не наши», и еще тем, что между местным ревкомом и созданным по распоряжению Гусева военным советом Тульского укрепленного района шли какие-то мелкие распри (довольно обычное для гражданской войны явление).

Сергей Иванович знал о письме Владимира Ильича, посланном тульским руководителям:

«Значение Тулы сейчас исключительно важно… Поэтому все силы надо напрячь на дружную работу… Крайне жалею о трениях ваших…»

Сравнительно недавно сам получив от Ленина основательную взбучку («…убеждаюсь, что наш РВСР работает плохо… Прямо позор!.. Надо сонный темп работы переделать в живой»), Гусев был настроен резко и воинственно.

Он прибыл в Тулу, собрал весь руководящий состав: председателя губкома РКП(б) и губисполкома, члена военного совета укрепленного района Григория Наумовича Каминского, его заместителя, члена губревкома Моисея Яковлевича Заликмана, военкома губернии Дмитрия Прокопьевича Оськина, членов военсовета Валерия Ивановича Межлаука (того самого, с кем вместе воевали в Свияжске) и Якова Христофоровича Петерса.

Прежде всего выяснилось, что разногласия между ними, о которых писал Владимир Ильич, вызваны то ли непониманием обстановки, то ли борьбою самолюбий.

— Как бояре себя ведете, — сердито сказал Гусев, — нашли время спорить, кому выше сидеть. Напоминаю: постановлением Совета Обороны Республики вся полнота власти возложена на ревкомы, военсовет укрепрайона занимается чисто оборонными мероприятиями. И наконец, в письме ЦК об отпоре Деникину говорится без обиняков: коллегиальность должна быть сокращена до минимума, дискуссии и обсуждения забросить до лучших времен. Как мне кажется, все сказано ясней ясного, надо кончать эти распри, в противном случае данной мне властью приму самые решительные меры.

Сергей Иванович побывал на учении рабочего батальона, провел собрание коммунистов города (зачитывал и разъяснял циркуляр ЦК партийным организациям), сменил двоих комиссаров, помня адресованные ему ленинские слова о том, что на этот пост надо ставить энергичнейших людей, а не сонных тетерь. Осмотрел оружейный завод и остался доволен: не простаивает, работает на полном ходу. Потребовал от руководителей обо всех неполадках докладывать ему лично: его всегда разыщут, где бы ни находился.

Тулу врагу не сдали!

А в Москве прошла — в конце октября — Неделя обороны, москвичи, прежде всего коммунисты, уходили на фронт, в рабочие дружины по защите столицы. Отправляли подарки бойцам РККА, оказывали помощь их семьям.

Вскоре москвичи узнали радостные вести: началось отступление белогвардейской армии Деникина, разгромлены войска Юденича, наступавшие на Петроград.

Опасность для Москвы миновала.

22 ноября Реввоенсовет Республики постановил упразднить Московский сектор.

Гусева опять ждало новое назначение…

«Нам надо, чтобы наше наступление из мелкого и частичного было превращено в массовое, огромное, доводящее победу до конца», — говорил В. И. Ленин 24 октября 1919 года.

Южный фронт разделили на Южный и Юго-Восточный.

И тогда начались раздоры.

И. Т. Смилга считал, что возглавляемый им Юго-Восточный фронт, где он был членом РВС, является главным, и потому требовал передачи ему основных резервов.

Того же в свою очередь требовал И. В. Сталин, полагая основным «свой», Южный фронт. Но Сталин пошел дальше Смилги. В письме на имя В. И. Ленина он предложил свой план разгрома Деникина и в издевательском тоне говорил о плане, за который сам же голосовал на сентябрьском пленуме ЦК. Словно бы забыв о решении пленума, Сталин «передает авторство» главкому и не стесняется в выражениях и оценках. Он, разумеется, знал, что план в первоначальном, утвержденном в июле виде подписан С. С. Каменевым и С. И. Гусевым вкупе с начальником штаба П. П. Лебедевым. Поэтому в письме «достается» и Гусеву.

Можно предположить, что Сталин разобиделся на Гусева, когда на июльском пленуме оказался не введенным в состав РВСР и Гусев как бы занял его место.

По сути подвергая в письме ревизии решения пленумов ЦК, Сталин не скупился на выражения.

И. В. Сталин — В. И. Ленину, 15 ноября 1919 г.:

«Что же заставляет Главкома (Ставку) отстаивать старый план? Очевидно, одно лишь упорство, если угодно — фракционность, самая тупая и самая опасная для Республики фракционность, культивируемая в Главкоме „стратегическим“ петушком Гусевым».

Видимо, «обыгрывание» фамилии (Гусев назван петушком) надо полагать за остроумие…

Этого, очевидно, показалось недостаточным.

И. В. Сталин, Л. П. Серебряков — в Политбюро ЦК РКП(б) 12 ноября 1919 г.:

«Ввиду совершенно ненормальных отношений, сложившихся между ставкой… и Южфронтом, проявляющихся подчас… в прямой ненависти главкома и Гусева к командюжу… считаем своим долгом заявить о необходимости либо сменить весь состав Ревсоветюжа, либо сменить ставку или, если последнее считается несвоевременным, сменить Гусева, который, по нашим сведениям, является главным застрельщиком против Южфронта».

Политбюро ЦК, рассмотрев эти документы, внесло коррективы в стратегический план. Однако при этом решено сообщить Сталину, что Политбюро считает абсолютно недопустимым подкреплять свои деловые требования ультиматумами и заявлениями об отставках.

Центральный Комитет на требования двух фронтов о предоставлении каждому особых преимуществ, прежде всего в смысле резервов, ответил директивой: наступление на Деникина и разгром его осуществляется одновременно силами и Южного, и Юго-Восточного фронтов.

Наступление началось 17 ноября 1919 года.

Вскоре в нем пришлось принять непосредственное участие и Гусеву, который получил назначение членом РВС Юго-Восточного фронта. Он ехал, чтобы снова служить рядом со старыми товарищами и единомышленниками — Василием Ивановичем Шориным, Иваром Тенисовичем Смилгой, Валентином Андреевичем Трифоновым, начальником штаба Федором Михайловичем Афанасьевым. Будто специально подбирал — все знакомы по Восточному фронту…

В середине августа 1920 года Красная Армия потерпела неудачу под Варшавой. Для овладения этим городом командование Западного фронта просило передать в его подчинение 12, 14 и 1-ю Конную армии. Главком С. С. Каменев отдал соответствующий приказ, но руководители Югозапа, в чьем подчинении находились эти армии, приказ выполнить отказались. Через день, 13 августа, главком повторил приказ. Член РВС Юго-Западного фронта И. В. Сталин писал, что распоряжение Каменева «только запутывает дело и неизбежно вызывает ненужную и вредную заминку в делах». Приказ о передаче трех армий Западному фронту 13 августа подписали командующий Югозапа А. И. Егоров и второй член РВС — Р. И. Берзин. Но было уже поздно… Варшаву взять не смогли.

Вызванный Секретариатом ЦК в Москву для объяснений, И. В. Сталин в заявлении, адресованном Политбюро, отрицал факт несвоевременного выполнения приказа.

1 сентября 1920 года Политбюро ЦК РКП(б) удовлетворило просьбу Сталина об освобождении его от должности члена РВС Юго-Западного фронта, назначив на эту должность Сергея Ивановича Гусева.

Постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 25 ноября 1920 года член реввоенсовета фронта Сергей Иванович Гусев был награжден орденом Красного Знамени «за то, что, неустанно ведя политическое воспитание армии Южного фронта, вложил в красных бойцов тот революционный подъем, который способствовал нашим блестящим успехам, приведшим к окончательному разгрому Врангеля».

Вместе с командующим фронтом М. В. Фрунзе и другими членами РВС он принял активное участие в разгроме Врангеля, что явилось фактическим окончанием гражданской войны.

Вскоре после завершения боевых действий против Врангеля ЦК КП(б)У назначил Михаила Васильевича Фрунзе командующим всеми вооруженными силами Украины и Крыма, Сергея Ивановича Гусева — его помощником по политической части. Под их руководством к концу 1920 года были полностью разгромлены кулацкие, анархистские и националистические банды Нестора Махно, Симона Петлюры и других врагов Советской власти.

В 1924 году С. И. Гусев был награжден вторым орденом Красного Знамени «за руководство победоносной борьбою против Деникина, Врангеля и Петлюры и за искусную подготовку ликвидации бандитизма на территории Украины».

С января 1921 года С. И. Гусев — начальник Политуправления Реввоенсовета Республики (оно существовало на правах Отдела ЦК партии). Наряду с работой по переводу армии на мирное положение, по перестройке деятельности партийных организаций, он приступил к выполнению указания В. И. Ленина, который говорил о необходимости собрать материалы для истории гражданской войны и истории Советской Республики.

С. И. Гусев выпустил брошюру «Уроки гражданской войны», где сделал попытку обобщить опыт большевистской партии по строительству армии нового типа, опыт гражданской войны, проанализировать его международное значение. Многие положения этой работы представляют и сейчас интерес не только для ученых, но и для современных командиров и политработников. Совместно с М. В. Фрунзе он разработал к предстоявшему X съезду РКП(б) тезисы «Реорганизация Рабоче-Крестьянской Красной Армии». На съезде Сергей Иванович Гусев был вновь избран кандидатом в члены Центрального Комитета партии.

18 мая 1921 года С. И. Гусев опять назначен членом РВСР, оставаясь начальником Политуправления Реввоенсовета. Он стал также руководителем Комиссии по исследованию и использованию опыта мировой и гражданской войн, выступил инициатором и организатором подготовки капитального труда по истории гражданской войны, выпуска военно-теоретического и исторического журнала «Военная наука и революция», где открыл дискуссию по вопросам реорганизации Красной Армии.

Работа С. И. Гусева в Политуправлении РВСР продолжалась год. В январе 1922 его направляют в Среднюю Азию в качестве председателя Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР и Туркестанского бюро ЦК РКП(б), где сообща с местными руководителями и посланцами Москвы многое сделал для экономического объединения трех молодых республик — Туркестана, Хорезма, Бухары, для налаживания национальных взаимоотношений, для нанесения мощных ударов по басмачеству.

На XII съезде РКП(б) С. И. Гусев избран членом Центральной Контрольной Комиссии партии, на ее пленуме — членом Секретариата ЦКК.

К практической работе в ЦКК он приступил позже, в начале 1924 года, став руководителем инспекции ЦКК по армии и флоту.

Именно тогда для обследования положения в Красной Армии ЦК РКП(б) создал под председательством Гусева комиссию, по предварительным итогам работы которой Центральный Комитет партии утвердил новый состав Реввоенсовета Республики. Фактическим руководителем его стал М. В. Фрунзе.

Сергей Иванович Гусев был секретарем Центральной Контрольной Комиссии РКП(б), а также членом коллегии объединенного с ЦКК Наркомата рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). В 1926―1927 годах он заведовал Отделом печати Центрального Комитета ВКП(б). С середины 1927 года (и до конца своих дней) Сергей Иванович Гусев работал в Исполнительном комитете Коммунистического Интернационала, был членом его Президиума.

Он входил в состав дирекции Института Ленина, Комиссии для собирания и изучения материалов по истории Октябрьской революции и РКП(б) — Истпарта, читал курс лекций в Институте красной профессуры, публиковал статьи по вопросам международного коммунистического и рабочего движения, истории нашей партии.

Последняя статья С. И. Гусева — «Тридцать лет большевистской партии» — была напечатана в «Правде» 11―15 июня 1933 года с фамилией автора в траурной рамке.

Сергей Иванович Гусев скончался после тяжелой болезни 10 июня 1933 года в Крыму. 14 июня 1933 года в Москве состоялись похороны. Под раскаты артиллерийского салюта урна с прахом С. И. Гусева была установлена в Кремлевской стене.

Ерашов В. П.

Данишевский Карл Христианович

Годы жизни: 1884―1938. Партийный, государственный и военный деятель. Член партии с 1900 г. В 1917 г. член Московского комитета РСДРП(б). В июле — октябре 1918 г. член РВС Восточного фронта, в сентябре 1918 г. — апреле 1919 г. член РВСР и председатель Ревтрибунала Республики…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

Местом пребывания Полевого штаба Реввоенсовета Республики был выбран небольшой подмосковный городок Серпухов. Вместе со штабистами засели за разработку плана разгрома белочехов, армии генерала Краснова и интервентов на севере Главнокомандующий Вооруженными Силами Республики И. И. Вацетис и член РВСР К. X. Данишевский. К 7 октября они подготовили доклад о стратегическом положении Советской Республики и задачах Красной Армии в период осенне-зимней кампании. Главком поехал в Москву, чтобы лично доложить Ленину, Свердлову и РВС Республики. К началу 1919 года предполагалось разгромить белых на Дону, на Восточном фронте выйти на рубеж Актюбинск — река Тобол, на севере, как и прежде, вести оборонительные бои. Впервые в районе Брянска и Орла создавалась резервная армия. Окружным военным комиссариатам предписывалось сформировать 11 стрелковых и две кавалерийских дивизии. Вносились предложения по улучшению военных перевозок и санитарной службы, ставилась задача создать Каспийскую флотилию, которая должна была оборонять устье Волги и проводить боевые операции у берегов Кавказа и Туркестана.

Встретив главкома, Карл Христианович по его довольному лицу понял, что поездка в Москву увенчалась успехом.

— Ленин одобрил наш план, — радостно сообщил Вацетис. — Он обещал нам всестороннюю поддержку.

В течение октября всем фронтам были уточнены стратегические задачи. На большинстве приказов и директив, отданных главкомом Республики с сентября 1918 по январь 1919 года, рядом с подписью Вацетиса стоит фамилия Данишевского. Это была не пустая формальность. Карл Христианович глубоко вникал в разработку каждого документа, твердо отстаивал партийные позиции.

Надо сказать, что главком отличался очень трудным, неуживчивым характером. Прямой и резкий, он зачастую в разговоре не выбирал выражений, не искал дружбы ни с членами РВСР, ни с командующими фронтов и армий. Не отличался он деликатностью и в обращении с партийными деятелями, рекомендованными на командные должности. Так, например, Вацетис долго не соглашался с назначением комиссара Ярославского военного округа М. В. Фрунзе на должность командующего 4-й армии Восточного фронта.

Все это, вместе взятое, мешало нормальным деловым отношениям, созданию дружно работающего коллектива. Но Данишевский мог сработаться с ним, и в этом ему помогала железная выдержка, умение сохранять самообладание при самых сложных обстоятельствах. Отличавшийся сердечностью и простотой в обращении с людьми, Данишевский являлся как бы амортизатором, сглаживающим возникавшие инциденты, а рождалось их, надо сказать, великое множество.

Реввоенсовет Республики и главком держали твердый курс на строительство регулярной Красной Армии с привлечением старых военных специалистов. Такая доктрина всецело поддерживалась Советским правительством, и тем не менее она встречала упорное противодействие со стороны многих ответственных партийных работников. Вацетис, а вместе с ним и Данишевский беспощадно боролись с сепаратизмом, своеволием и партизанщиной, совершенно при этом не думая о последствиях, к которым могли привести их разногласия с влиятельными людьми. Острый конфликт возник у них с реввоенсоветом Южного фронта в составе И. В. Сталина, председателя Царицынского Совета С. К. Минина, командующего фронтом П. П. Сытина и его помощника К. Е. Ворошилова. На них была возложена задача — как можно быстрее разгромить армию генерала Краснова.

В приказе от 21 сентября Вацетис и Данишевский писали Сытину, «что боевые действия идут разрозненно, ныне, при создании Южного фронта, необходимо создать общий план действий. С этой работой прошу поторопиться, в оперативных делах вы должны пользоваться полной самостоятельностью и несете ответственность». Получив выписку из приказа, Павел Павлович Сытин вместе с назначенным командующим 9-й армией А. И. Егоровым выехали в Балашов, где в это время находился член РВСР К. А. Мехоношин. Вместе они отправились в Царицын.

Сталин, Минин и Ворошилов встретили Сытина с откровенной враждебностью. Они настаивали на том, чтобы руководство боевыми действиями осуществлял революционный военный совет фронта. Сытин возражал. Он извлек из портфеля инструкцию, подписанную Вацетисом и Данишевским, и положил ее на стол.

— Что это такое? — пренебрежительно произнес Сталин, глядя на бумаги.

— Это выписка из решения Реввоенсовета Республики. Прочитайте пункт девятый, где черным по белому написано: «…командующему фронтом Сытину предоставляется полная власть в ведении операций», что «в оперативные распоряжения командующего никто не должен вмешиваться».

Сталин взял со стола выписку, мельком глянул на нее и небрежно швырнул обратно:

— У нас на этот счет другое мнение.

Разногласия определились буквально по всем вопросам. Уже в то время у Сталина отмечалась нетерпимость к чужим взглядам. Сталин и Ворошилов считали главной целью фронта оборону Царицына, поэтому настаивали на том, чтобы штаб фронта располагался именно в этом городе. Сытин, ссылаясь на приказ Реввоенсовета Республики, доказывал, что первейшей задачей является очищение от белоказаков железнодорожной линии Поворино — Царицын, поэтому штаб фронта должен находиться согласно приказу в Козлове.

— Нет, в Царицыне, — упирался Сталин. — Отсюда мы будем наступать на Котельниково и Тихорецкую.

Видя, что спор заходит очень далеко, в него вмешался член Реввоенсовета Республики Мехоношин. Он предложил до разрешения этого вопроса в верхах придерживаться общего положения о членах военных советов и комиссарах, утвержденного ВЦИК 6 апреля 1918 года. Но Сталин и Ворошилов заупрямились и, отметая все разумные доводы, продолжали стоять на своем.

Возвратившись в Балашов, Мехоношин доложил Вацетису о случившемся, и, когда Данишевский, как обычно, рано утром зашел в кабинет главкома, тот показал ему тревожную телеграмму Мехоношина.

Карл Христианович прочитал: «Товарищ Сталин, Минин и Ворошилов выдвигают, как наиболее целесообразную в настоящий момент, коллегиальную форму управления фронтом и коллегиальное решение всех оперативных вопросов. Мои и командующего фронтом Сытина разъяснения не привели к желательным результатам.

Принимая во внимание, что каждый день отсрочки в образовании объединяющего фронт центра имеет самое пагубное влияние на военное положение на столь серьезном боевом участке, где наши неудачи объясняются главным образом отсутствием Реввоенсовета, считаю необходимым принять самые энергичные меры к решению этого вопроса…»

— Так это же самая махровая партизанщина, — возмутился Данишевский. — Этого так оставлять нельзя.

Они тут же вместе с главкомом составили текст телеграммы в Царицын: «Реввоенсовет Республики предлагает вам экстренно приступить к выполнению своих функций… и в самое ближайшее время наладить порядок на всем фронте и подготовить войска к решительному наступлению». Но упрямый Сталин и послушный ему во всем Ворошилов вновь не подчинились приказу и даже совершили недопустимое — отстранили Сытина от должности командующего фронтом. Новым командующим фронтом они предполагали назначить Ворошилова.

Узнав об этом, Вацетис и Данишевский направили Сталину строгое указание: «Никаких перегруппировок частей войск без разрешения командующего фронтом Сытина не производить». Они еще раз предложили всем членам РВС фронта выехать из Царицына в Козлов, где находился штаб, и работать в тесном контакте с Сытиным. Карл Христианович позвонил в Балашов Мехоношину и от имени Вацетиса попросил его войти в состав РВС Южного фронта и обеспечить единство командования. Однако Сталин и Ворошилов стояли на своем, отвергая любой компромисс. Данишевскому пришлось обратиться за помощью в ЦК РКП(б).

Секретарь ЦК Яков Михайлович Свердлов прибыл в Царицын, чтобы на месте разобраться в ситуации. Выяснив существо конфликта, он принял сторону Сытина, Вацетиса и Данишевского.

Настойчивая и принципиальная позиция, занятая Вацетисом и Данишевским, принесла свои плоды. Сталин, вносивший разногласия в работу реввоенсовета фронта, был отозван в Москву. Из резерва Главного командования в Козлов и Грязи были направлены три латышских стрелковых полка, на Южный фронт прибыло пополнение из Камышина и Саратова, из 1-й армии Восточного фронта к Царицыну направилась Волжская военная флотилия, которой была поставлена задача уничтожить вражескую переправу у Светлого Яра.

18 ноября 1918 года войска Южного фронта получили приказ, подписанный Вацетисом, Данишевским и Араловым: «Политическая обстановка требует от нас энергичного перехода в наступление всеми армиями: 8, 9, 10, 11 и 12-й. Задача отбросить противника на правый берег Дона».

После упорных боев под Царицыном красновцев удалось оттеснить от города. Долго не могли добиться успеха части 8-й и 9-й армий, но в декабре 1918 года и они начали стремительно продвигаться вперед к Новочеркасску. Белоказачья армия генерала Краснова перестала существовать.

Осенью 1918 года состоялось совещание, на котором присутствовали члены РВСР и представители почти всех военных ведомств. Речь шла о создании Военно-революционного трибунала, который возглавил бы все военные судебно-следственные учреждения. Приказом РВСР от 14 октября 1918 года председателем Ревтрибунала был назначен К. X. Данишевский, а его членами — К. А. Мехоношин и С. А. Аралов.

Подчинялся Ревтрибунал непосредственно председателю РВСР Троцкому. Работать с этим человеком было нелегко. Обладая властной натурой, он не терпел возражений. Многие пасовали в разговоре с ним. Данишевский обладал завидной выдержкой, при любой грубой выходке председателя Реввоенсовета оставался неизменно сдержанным и внешне спокойным.

Карл Христианович с головой ушел в новое для него дело. В короткий срок под его руководством была разработана структура фронтовых и армейских ревтрибуналов. Данишевский лично подбирал людей на должности председателей трибуналов.

Декретом от 11 декабря 1918 года устанавливалось, что трибуналы являются коллегиальными органами, состоящими из трех членов, в основу их деятельности закладывались такие принципы: целесообразность, беспристрастность, равноправие сторон, гласность. Приговор выносился большинством голосов. Смертная казнь назначалась только при условии полного единодушия членов трибунала.

Данишевский так трактовал роль трибунала: «Трибуналы не руководствуются и не должны руководствоваться никакими юридическими нормами. Это — карательные органы, созданные в процессе напряженнейшей революционной борьбы, которые выносят свои приговоры, руководствуясь исключительно принципами политической целесообразности и правосознания коммунистов.

Отсюда вытекает беспощадность приговоров. Но, как бы ни был беспощаден каждый отдельный приговор, он обязательно должен быть основан на чувстве социальной справедливости, должен будить это чувство. При огромной сложности задач военных трибуналов на их руководителях лежит и огромная ответственность. Приговоры несправедливые, жестокие, безмотивные не должны иметь места. В этом отношении со стороны руководителей военных трибуналов должна проявляться особая осторожность».

Такая трактовка роли трибуналов могла и не раз приводила к трагическим последствиям, к неоправданно суровым приговорам, как это было, например, с Борисом Макеевичем Думенко.

В Красной Армии его называли «первой шашкой Республики». Созданный им на Дону партизанский отряд вырос в кавалерийский корпус, не знавший поражений. Деникинцы обещали чины и звания, огромное денежное вознаграждение за голову Думенко. Но случилось непредвиденное — трижды раненный комкор был арестован по ложному навету. Обвинения против Думенко строились на показаниях Шаденко, Буденного и Ворошилова, которые завидовали стремительному росту талантливого командира, его популярности в Красной Армии. Изучив протоколы допросов, Данишевский направился к Троцкому, чтобы убедить его в невиновности Думенко, но председатель Реввоенсовета не принял его, сославшись на плохое самочувствие. Так не стало одного из подлинных героев революции.

Трибуналы, не опирающиеся в своих действиях на закон, могли свободно творить произвол. В октябре 1918 года произошел неприятный инцидент с реввоенсоветом 3-й армии Восточного фронта, которая неудачно действовала в боях на пермском направлении. Троцкий направил грозную телеграмму в адрес РВС: «Предлагаю немедленно сообщить, каковы, по вашему суждению, главные причины полной неудачности действий 3-й армии. Опыт других армий свидетельствует, что успеха нет, когда плохи командующие и комиссары. Около двух недель тому назад из Пермской дивизии перебежало несколько офицеров. Я требовал составления послужных списков с указанием места пребывания их семейств для немедленного ареста таковых. Равным образом требовал ответа, расстреляны ли комиссары дивизий и полков, допустившие измену лиц командного состава. Ответа не получил. Требую немедленного разъяснения по всем пунктам».

Вскоре в Реввоенсовет Республики пришла ответная телеграмма от членов РВС 3-й армии Смилги и Лашевича. Троцкого в тот момент в Москве не оказалось, он находился на Южном фронте, и телеграмма легла на стол Данишевскому. В ней говорилось о трудном положении армии, чей фронт растянут на 900 верст. Каждый день упорных боев обходится в 300―500 человек убитыми, при общей численности армии в 7 тысяч человек. Пополнение не поступает.

Далее члены РВС Смилга и Лашевич писали: «Теперь по вопросу о командирах и комиссарах. Лучше всего будет, когда мы назовем их имена. Они должны быть известны Реввоенсовету Республики. 4-я дивизия — Блюхер, бывший командующий Южно-Уральской армией, получил первый орден Красного Знамени. 5-я дивизия — Ломберг, соратник Блюхера, 3-я дивизия — Эйдеман, видный работник в Сибири, бывший командующий Сибирской армией. Сводная дивизия —Овчинников, Георгиевский кавалер всех степеней. Имеет благодарность от вас за дела против немцев.

Комиссары дивизий и бригад: Бакаев, Залуцкий, Зофф, Бела Кун, Мрачковский, Лацис. У нас не вошло в привычку много писать о подвигах наших бойцов, но если это потребовалось бы, то мы уверены, что нам не пришлось бы краснеть за руководителей 3-й армии. Согласно телеграмме мы должны расстрелять помимо других Бакаева и Залуцкого. Этого мы сделать не можем, ибо не считаем их виновными. Просим отдать нас под суд за неисполнение боевого приказа».

По законам военного времени подобное ослушание могло для всех кончиться печально, но смелый и аргументированный тон телеграммы заставил Данишевского совсем по-иному взглянуть на событие. Председатель Ревтрибунала Республики взял командиров и комиссаров под защиту. Впоследствии Блюхер стал маршалом Советского Союза, Зофф — комиссаром Морских Сил Республики, Бела Кун — одним из основателей Коммунистической партии Венгрии.

Красная Армия состояла в основном из темной крестьянской массы, уставшей от долгой войны. Этим объяснялись и многочисленные случаи дезертирства. Дезертиров ловили и вновь посылали на фронт, но они снова убегали, увлекая за собой других бойцов. Бегство с фронта приобретало огромные масштабы. Об этом красноречиво говорят цифры. С февраля по декабрь 1919 года из Красной Армии дезертировало 1 761 104 человека.

«Борьбу с этой стихией, — писал В. И. Ленин, — нельзя вести только пропагандой и агитацией, только организацией соревнования, только отбором агитаторов, бороться нужно и принуждением».

Этим занимались ревтрибуналы, которые действовали в тесном содружестве с Центральной комиссией по борьбе с дезертирством. Оставившие самовольно свои части подвергались наказанию от денежного штрафа до расстрела. Хозяева квартир и председатели домовых комитетов, которые укрывали дезертиров, привлекались к принудительным работам на срок до пяти лет.

Ревтрибуналы были не только карающими органами. Данишевский призывал своих подчиненных, чтобы они содействовали устранению тех недостатков, которые побуждали людей дезертировать. По их требованию улучшалось снабжение армий, осуществлялся контроль за тем, чтобы семьи красноармейцев полностью получали положенные им по закону льготы. По предложению Данишевского РВСР принял особый приказ, который освобождал от наказания дезертиров, добровольно явившихся в свои части в течение двухнедельного срока. Это гуманное решение вызвало огромный эффект, в армию по собственной воле возвратились 898 533 дезертира.

Конец 1918 года ознаменовался крупными успехами Красной Армии на Южном и Восточном фронтах, к лучшему менялась обстановка и на западе Республики. После Ноябрьской революции в Германии начался вывод немецких войск с территории России. В приказе командующему 7-й армией, отданном 16 ноября 1918 года за подписью Вацетиса и Данишевского, говорилось, что политическая обстановка требует немедленного занятия нашими войсками Пскова и Нарвы. Боевой приказ содержал требование развернуть наступление одной колонной от Ямбурга до Нарвы, другой — от станции Дно на Псков.

Приближалась пора освобождения Латвии, Литвы и Эстонии. В одной из телеграмм В. И. Ленин писал Вацетису: «С продвижением наших войск на запад и на Украину создаются временные советские правительства, призванные укрепить власть Советов на местах. Это обстоятельство имеет ту хорошую сторону, что отнимает возможность у шовинистов Украины, Литвы, Латвии, Эстляндии рассматривать движение наших войск, как оккупацию, а создает благоприятную атмосферу для дальнейшего продвижения наших войск. Без этого обстоятельства наши войска были бы поставлены… в невозможное положение и население не встречало бы их, как освободителей».

В конце ноября в Серпухов позвонил один из руководителей социал-демократии Латвии Петр Стучка. Он сообщил, что в Риге состоялась 17-я партконференция, которая создала Латвийский Военно-революционный комитет, в городах образованы подпольные Советы, готовится вооруженное восстание.

— Товарищи предлагают образовать временное Советское правительство Латвии и вместе с латышскими стрелками прийти им на помощь. Рижские подпольщики сообщили, что они приняли решение образовать правительство Советской Латвии из девяти человек, пять из которых находятся в Риге и четверо — в России.

Председателем правительства единодушно был избран Петр Стучка, его заместителем — Карл Данишевский, военным комиссаром — Карл Петерсон, комиссаром внутренних дел — Ян Ленцман.

Почти до утра не выходили они из небольшой комнаты на Никитской улице, где помещалось Русское бюро ЦК СДЛ. Составляли текст манифеста, провозглашавшего независимость Советской Латвии. Его скрепили своими подписями Стучка, Данишевский и Ленцман. Захватив с собой текст манифеста, Ленцман тут же выехал в освобожденные районы Латвии, а Стучка и Данишевский поспешили в Кремль к Свердлову.

Петр Иванович передал председателю ВЦИК текст манифеста.

— Яков Михайлович, мы приглашаем вас в Ригу на съезд Советов. Он откроется 13 января 1919 года в 12 часов дня в Доме рыцарей.

Свердлов взглянул поверх очков и весело улыбнулся:

— Не рано ли, Петр Иванович, приглашаете на съезд? Вы еще не имеете в своем распоряжении ни одной пяди латвийской земли.

— Не извольте беспокоиться, Яков Михайлович. Наш уговор остается в силе. Правильно, Карл?

Данишевский утвердительно кивнул головой.

— Вот видите. Итак, ждем вас в Риге 13 января в 12 часов дня.

Ехать на родину решили через Петроград на Валку, но отъезд задержался на несколько дней, и только поздним вечером 20 декабря состав из нескольких вагонов отошел от Николаевского вокзала и, разрезая кромешную тьму, двинулся к Питеру.

К Риге красные войска приближались по двум железнодорожным линиям — от Валка с северо-востока и от Якобштадта с юго-востока. Им противостояли хорошо оснащенные формирования балтийского ландесвера, в состав которого входили немецкие, латышские и русские белогвардейцы. Они оказывали упорное сопротивление.

Особенно жестоким был бой у Хинценберга, расположенного в 30 верстах от Риги. Латышские стрелки наголову разбили неприятеля.

Рижские рабочие выслали для членов правительства Советской Латвии отбитый у немцев бронепоезд. В Ригу прибыли в 3 часа ночи. Члены правительства разместились в скромных номерах Центральной гостиницы, но отдыхать им не пришлось. Уже через час на Александровской улице состоялось заседание Рижского и Латвийского ревкомов совместно с правительством и ЦК партии. На рассвете в Москву в адрес ВЦИК ушла телеграмма, гласившая, что созыв съезда Советов Латвии, намеченный на 13 января, остается в силе.

Зал Дома рыцарей оказался слишком мал для 1-го съезда Советов. Пришлось перенести заседания в городской театр. С приветственной речью от имени ВЦИК выступил Я. М. Свердлов, который сказал: «Ни с одной другой страной в мире мы так тесно не связаны, как с красной Латвией».

Доклад о деятельности правительства и его программе сделал Петр Стучка, по вопросу о конституции республики выступил Карл Данишевский. Делегаты съезда высказались за тесный государственный союз с РСФСР. В состав высшего органа Советской Социалистической Республики Латвии — ЦИК вошли П. Стучка, Ф. Розин, К. Данишевский, Я. Берзин.

Карл Христианович не только выполнял обязанности заместителя председателя правительства, но и возглавлял комиссариат социального обеспечения. Почти пять лет Латвия была ареной разрушительной войны. Почти все крупные заводы и фабрики из Риги были эвакуированы в Россию, остальные из-за отсутствия сырья закрылись, выплеснув за ворота тысячи безработных. При отступлении немцы опустошили все склады, тысячи тонн муки и сахара выбросили в Двину. Совнарком РСФСР вынес решение о предоставлении Советской Латвии 20 миллионов рублей для восстановления разрушенного хозяйства, с Украины пришли эшелоны с хлебом. Правительство Советской Латвии разработало программу социалистического преобразования.

Окунувшись с головой в решение хозяйственных вопросов, Данишевский на какое-то время ослабил внимание к задачам, которые решала армия Советской Латвии. Ему казалось, пройдет неделя-другая и вся республика будет свободной. Укрывшееся в Лиепае буржуазное правительство Ульманиса распространяло свое влияние на крохотный клочок земли и не имело поддержки народа. Но уже в конце января появились первые тревожные симптомы. Эстонские белогвардейцы оттеснили советские войска от Таллинна и начали угрожать Латвии со стороны Валка. Пришлось перебросить против них части 2-й бригады.

Вскоре по разведывательным каналам Данишевскому стало известно, что в Лиепаю из Финляндии прибыл немецкий генерал фон дер Гольц, который принял командование над солдатами ландесвера. Из Германии на пароходах доставили несколько тысяч наемников, которым за участие в войне против Советов обещали крупные денежные вознаграждения.

В феврале в Лиепае высадились части 1-й гвардейской резервной дивизии. За счет офицеров, прибывших из немецкого плена, пополнился отряд русских белогвардейцев во главе с князем А. П. Ливеном. В ночь с 12 на 13 февраля 1919 года неприятель прорвал фронт, и Советская Латвия оказалась зажатой с трех сторон. На северо-западе — ландесвер, на северо-востоке — белоэстонцы, на юго-западе — белополяки. В этот критический момент председателем Реввоенсовета Советской Латвии был назначен Карл Данишевский, его заместителем — Карл Петерсон.

В конце марта 1-я немецкая гвардейская дивизия захватила Елгаву, создав угрозу железной дороге Рига — Даугавпилс. Встал вопрос о судьбе столицы. 26 марта состоялось расширенное заседание Реввоенсовета с участием членов правительства. Заместитель командующего армией П. Авен изложил точку зрения штаба Западного фронта — сдать Ригу, оттянуть войска в Латгалию, где занять более выгодные позиции. Данишевский горячо возражал против такого решения, настаивал на защите Риги до последней возможности. Его поддержали Петр Стучка и Ян Ленцман. После оживленных дебатов пришли к общему мнению — Риги не сдавать.

Весна 1919 года была самым трудным периодом для Советской Республики. Армия Колчака приближалась к Волге, на юге все активнее действовали деникинцы, части Северного корпуса Юденича двинулись на Петроград, перешли в наступление белополяки, захватившие Слоним, Пинск, Брест, Волковыск, Лиду, а затем и Вильнюс. В апреле из Франции к ним на помощь прибыла польская армия генерала Ю. Галлера, сформированная еще в годы империалистической войны. В такой сложной ситуации Советская Россия не могла оказать Латвии существенной помощи. В основном ей приходилось рассчитывать на свои силы. По инициативе Данишевского был создан политотдел армии, усилена пропаганда в полках, улучшено снабжение, которым занялся образованный в Республике Совет снабжения. В Риге в здании Николаевской гимназии открылась школа красных командиров. Прошел призыв в армию, которая выросла вдвое, достигнув 45 тысяч человек. Многие из рабочих и батраков никогда не держали в руках винтовки, и нужно было время, чтобы обучить их ратному делу. А времени-то как раз и не хватало.

В середине мая противник начал наступление. Данишевский находился в штабе армии в Двинске, когда ему сообщили, что белые ворвались в Ригу. На улицах города вели бой рабочие, военные моряки и курсанты школы красных командиров. По требованию председателя Реввоенсовета командующий армией П. А. Славен двинул к столице свой резерв, но отстоять Ригу не удалось. В ночь на 23 мая наши части отошли за реку Югла.

Положение ухудшалось с каждым днем. Армия Советской Латвии оказалась в мешке с узкой горловиной. Враг надеялся сомкнуть кольцо и полностью уничтожить ее, но все его попытки разбивались о стойкость латышских стрелков, которые штыками проложили себе дорогу в Латгалию.

По решению ЦК РКП(б), Совета Обороны и ВЦИК в первые дни июня 1919 года началась реорганизация частей Западного фронта. Армия Советской Латвии стала именоваться 15-й армией. Сдав свои дела и распрощавшись с боевыми друзьями, Данишевский возвратился в Москву, чтобы вновь заняться деятельностью Ревтрибунала.

…Шел третий год гражданской войны. Самым серьезным противником в тот период была панская Польша, чьи войска захватили значительную часть Украины и Белоруссии. Советское правительство не раз предлагало полякам заключить мирный договор, установить добрососедские отношения, но они отвергали все предложения. Летом 1920 года Красная Армия мощным ударом разгромила войска Пилсудского и, стремительно продвигаясь на запад, подошла к берегам Вислы. Ранним июльским утром на московской радиостанции была принята радиотелеграмма из Варшавы. В ней говорилось, что польское правительство готово направить свою делегацию для выработки предварительных условий мира и перемирия.

Вскоре после этого события Данишевского вызвали в Кремль, в приемную Председателя Совнаркома.

Приветливо поздоровавшись, Ленин сказал:

— Вы назначаетесь председателем мирной делегации РСФСР и Украины на переговорах с Польшей. Кроме вас в состав делегации включены Скрыпник и Смидович.

В Минск, избранный местом встречи, Данишевский уезжал 10 августа, накануне ночью он вновь встретился с Лениным. Владимир Ильич рассказал о том, какую позицию занимают союзники Польши — Англия и Франция, пункт за пунктом разъяснил существо мирных предложений, в тексте вступительной речи Данишевского сделал несколько исправлений и дополнений. 17 августа прибыла в Минск и польская делегация, возглавляемая Иваном Домбским. На следующий день в 19 часов вечера открылась мирная конференция.

Переговоры проходили трудно. Польская сторона отвергала почти все предлагавшиеся условия, искала малейший повод для того, чтобы перенести заседание. В один из дней руководитель польской делегации Иван Домбский явился в зал разъяренный.

— Мы отказываемся вести переговоры до тех пор, пока не будет официально отменен вот этот приказ, — и он швырнул на стол скомканный лист бумаги. — Мы только что содрали его на одной из улиц Минска. Члены нашей делегации возмущены. Они требуют, чтобы виновные были привлечены к ответственности.

Карл Христианович не понимал, о чем идет речь. Взял в руки смятый лист бумаги, ладонью расправил его на столе. То, что Данишевский прочитал, явилось для него полной неожиданностью. Перед ним лежал приказ реввоенсовета Западного фронта, подписанный командующим фронтом Тухачевским и членом РВС Смилгой. В нем говорилось, что польская делегация, приехавшая в Минск на мирные переговоры, сплошь состоит из шпионов и контрразведчиков. Далее следовали грубейшие выпады в адрес польского правительства. Заканчивался приказ словами, что мир может быть заключен только «на развалинах белой Польши».

Дочитав приказ до конца, Карл Христианович извинился перед главой польской делегации за допущенную бестактность и пообещал, что виновные будут наказаны.

Едва за Домбским закрылась дверь, Данишевский помчался в штаб фронта, откуда связался по телефону с Чичериным и сообщил ему о неприятном инциденте:

— Польская сторона заявила, что при таком отношении к ним дальнейшая работа конференции является бесцельной.

Георгий Васильевич, как мог, успокоил Данишевского, сказав ему, что срочно едет к Ленину, с тем чтобы урегулировать этот вопрос. Через два дня фельдъегерь доставил из Москвы и передал Карлу Христиановичу выписку из протокола заседания Политбюро ЦК РКП(б). В ней говорилось: «Политбюро постановляет выразить самое суровое осуждение поступку Тухачевского и Смилги, которые издали, не имея на то никакого права, свой хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства.

Политбюро поручает РВСР немедленно отменить приказ РВС Западного фронта и поставить этому реввоенсовету на вид за неправильность его действий».

Тухачевский принес полякам письменное извинение, и конфликт был улажен. Но уже в ходе следующего заседания стало ясно, что инцидент с приказом поляки хотели использовать как повод для затяжки переговоров. Они вновь и вновь придирались не только к каждому пункту, но и к каждой строке текста мирного договора. Вскоре стали ясны причины такой выжидательной тактики. Собрав крупные силы, белопольская армия прорвала наш фронт и двинулась в глубь Белоруссии. Ситуация изменилась не в нашу пользу.

Белополяки подходили к Минску. 28 августа председатель польской делегации, сославшись на то, что ему необходимо встретиться для консультации с членами своего правительства, уехал в Брест. Но по всему было видно, что он вряд ли вернется обратно. Вечером того же дня отбыл в Москву и Данишевский. После нескольких встреч с Чичериным, Караханом и Крестинским Карл Христианович имел свидание и с Лениным. Речь шла о судьбе мирных переговоров. Нужно было изменить место проведения мирной конференции. Ленин высказал мысль, что в новых условиях необходимо сменить главу нашей делегации. Выбор пал на опытного дипломата А. А. Иоффе.

Мирный договор был подписан 18 марта 1921 года, но Данишевский узнал об этом событии из газет, находясь в далекой Сибири. Партия направила его на новый участок работы, назначив секретарем Сибирского бюро ЦК РКП(б). В тот период огромная территория Сибири от Уральских гор до Омска была охвачена крестьянским восстанием. Внимательно изучив причины его возникновения, Данишевский пришел к выводу, что к трагическим последствиям привели многочисленные ошибки местных советских и партийных органов.

Выступая на 3-й Всесибирской партийной конференции, Данишевский говорил: «Для ускоренного оздоровления партии необходимо очистить партию от разлагающих ее элементов, развернуть борьбу с бюрократизмом, ведомственностью, необоснованными материальными преимуществами партийных и советских работников.

Мы нуждаемся в большой свободе внутрипартийной критики, развитии самостоятельности партийных масс, вовлечении всего рабочего класса в организацию и управление хозяйством. Необходимо не только губернские конференции, но и Сиббюро, пленумы губкомов и местных комитетов, не требующих закрытых заседаний, делать публичными для всех членов партии. Каждый член партии должен быть во всех отношениях примерным бойцом, тружеником, товарищем и гражданином».

На конференции Данишевский был избран в состав Сиббюро и делегатом на X съезд РКП(б). Встретившись в Москве с Ильичем, он передал ему материалы, связанные с переустройством экономических отношений в деревне. Ленин использовал соображения Данишевского в своем докладе на съезде.

На седьмом заседании 11 марта председательствующий Томский предоставил слово Карлу Данишевскому, чья речь была пронизана тревогой за будущее партии. «Наша партия, — говорил он с трибуны, — переживает кризис, партия больна, ее лихорадит. Проявление кризиса — усиление центробежных сил в партии, фракционность, местничество, партизанщина в партии — все это отражает те переживания, те явления, которые имеют место во всей Республике в целом. Местничество, стремление на местах освободиться от влияния центра представляется болезненным, разлагающим нашу партию явлением, не дающим возможности все средства и силы партии употребить на достижение поставленных задач».

В конце 1923 года большая группа старых большевиков, состоящая из 46 человек, направила в ЦК письмо, в котором излагала свои опасения за судьбу партии в связи с ростом партийного и государственного аппарата и отсутствием внутрипартийной демократии. В «Платформе-46» давался глубокий анализ состояния государственной экономики, финансов и практики партийного строительства. Под этим документом рядом с подписями Антонова-Овсеенко, Пятакова, Косиора, Преображенского стояла и фамилия Данишевского.

Владимир Ильич в ту пору болел, погоду в ЦК определял входивший в силу Сталин. Декларация старых большевиков вызвала у него сильный гнев, он презрительно назвал авторов письма «сборищем обиженных». Созванный вскоре пленум ЦК и ЦКК объявил всех подписавших декларацию фракционерами и обвинил их в раскольнической деятельности. Следует заметить, что ни резолюция, принятая на пленуме, ни полное содержание письма не были опубликованы в печати и до сих пор остаются тайной.

Сталину не нужны были большевики, живые свидетели его восхождения на пьедестал славы, помнившие его ошибки, знавшие его пороки.

Один за другим попадали они в мрачные камеры Лубянки и Лефортовской тюрьмы. 16 июля 1937 года наступила очередь и К. X. Данишевского. Ему предъявили стандартное обвинение в том, что он с 1921 года являлся кадровым троцкистом и до дня ареста вел активную борьбу с Советской властью, что он «руководил троцкистской организацией, вербовал в антисоветскую организацию новых членов, занимался шпионажем в пользу германской разведки, подготавливал террористические акты против руководителей ВКП(б) и Советского правительства». 8 января 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила К. X. Данишевского к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение. Спустя почти двадцать лет, 18 июля 1956 года, он был отменен как неосновательный.

В трудный период гражданской войны газета «Правда» назвала Данишевского «истинным сыном революционного народа». Таким он остался до конца своей жизни. После долгих лет забвения Родина вновь обрела одного из своих сыновей, которые составляют ее гордость и славу.

Соломин Н. И.

Кобозев Петр Алексеевич

Годы жизни: 1878―1941. Советский государственный и партийный деятель. Член партии с 1898 г. В 1917 г. делегат II Всероссийского съезда Советов, участник Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. В июне — сентябре 1918 г. член РВС Восточного фронта. В сентябре 1918 г. — апреле 1919 г. член РВСР…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

Фронт уже был.

Фронта еще не было.

Нет, это не игра слов, а сама действительность молодой Советской Республики к началу июня 1918 года. Фронт как боевые действия крупного масштаба возник в связи с тем, что значительную территорию Среднего Поволжья охватил вооруженный мятеж чехословацкого корпуса.

Откуда тут взялся чехословацкий корпус? Формирование его началось еще до Октябрьской революции из находившихся в русском плену солдат и офицеров австро-венгерской армии. Предполагалось, что это соединение, достаточно вооруженное и экипированное, будет воевать против кайзеровской Германии за освобождение своей родной земли. Но время шло, ситуация изменилась. Между Германией и Советской Россией был заключен в Брест-Литовске мир. И рьяное руководство иностранного корпуса стало добиваться передислоцирования его во Францию…

Согласно подписанному 26 марта 1918 года договору, военнослужащим корпуса разрешалось ехать по русской территории поездами как частным гражданам — без оружия, которое требовалось сдать советским органам. Это устраивало обе стороны, гарантировало от серьезных инцидентов. При том, разумеется, условии, что договоренность будет неукоснительно соблюдаться. Маршрут, однако, был возможен один-единственный — через Сибирь, Владивосток, океаны.

Пошли эшелоны с Украины, из центральных районов (мест прежнего квартирования) — на восток. Растянулись по железнодорожной магистрали, умышленно задерживаясь на крупных станциях. И началось как по мановению волшебной палочки в одном, другом, третьем пунктах — где под искусственным предлогом, где открыто — беззастенчивое самоуправство: ликвидировались советские и партийные органы, назначались свои комендатуры, открывались все двери для местных белогвардейцев. Противник был многочислен, организован и тем вдвойне опасен.

А противостояли ему разрозненные отряды Красной гвардии, рабочие дружины, порою не обученные даже простейшим ружейным приемам, действовавшие на свой страх и риск, не имевшие связи ни с соседями, ни с центром. Единое управление, штаб возникшего фронта, еще предстояло создать. Такую ответственность и масштабную работу выполнить было под силу только центральной власти. И возглавил ее Ленин.

Владимир Ильич с первых сообщений понимал всю серьезность событий в Заволжье. Когда же 8 июня мятежники захватили Самару, перерезав главную водную артерию — Волгу, и там объявилось «правительство» под вывеской группы членов Учредительного собрания («Самарская учредилка»), стало совершенно очевидным, что нужны неотложные и кардинальные меры. Было решено создать для борьбы с чехословацким мятежом авторитетное командование в лице Революционного военного совета в составе главкома и двух политических комиссаров.

Это был самый первый случай образования коллегиального органа для координации боевых действий: ни в так называемых «завесах», заслонивших Республику вдоль границ, ни в территориальных военных округах ничего подобного не имелось. С этой июньской акции, наверное, и следует вести родословную реввоенсоветов, хотя РВС Республики был образован тремя месяцами позже, в сентябре 1918-го.

Важностью предстоящей работы диктовалась необходимость тщательного подбора кандидатов в члены РВС, но и медлить было нельзя.

На пост главкома утвердили бывшего подполковника старой армии, левого эсера Муравьева. Особыми доблестями не обладавший, он вместе с тем «был на виду»: в Октябрьские дни 1917 являлся начальником обороны Петрограда, возглавлял бои по ликвидации мятежа Керенского — Краснова, затем на Украине занимал высокие военные должности. За злоупотребление властью был арестован, но от наказания сумел уйти. По настоянию наркомвоена Троцкого решили испробовать его еще раз.

Политическими комиссарами в проекте приказа, представленном председателю Совнаркома 11 июня, фигурировали две фамилии, в нашей истории мало известные. Владимир Ильич Ленин завизировал проект, но в окончательном тексте приказа, который был подписан им через день, 13 июня, значатся уже другие лица — Кобозев и Благонравов.

Что повлияло на такое изменение?

В Биохронике В. И. Ленина отмечено, что 13 июня он «заслушивает доклад наркома путей сообщения П. А. Кобозева о положении на железных дорогах». Долгой ли, короткой ли была их встреча, но лаконичная эта запись, конечно, не раскрывает всего содержания состоявшейся беседы. Вполне вероятно, что во время нее обсуждался и вопрос о переходе Петра Алексеевича на фронтовую работу. Хорошо зная о его революционной деятельности в Латвии, на Северном Кавказе, в Оренбуржье в условиях царского самодержавия, о его смелости и решительности при организации борьбы против казачьего атамана Дутова в ноябре 1917 года, Владимир Ильич не случайно, после обстоятельной беседы с наркомом Кобозевым, без промедления внес поправки в первоначальный проект решения Совнаркома об РВС. В окончательном виде этот исторический документ выглядит так:

«Для руководства всеми отрядами и операциями против чехословацкого мятежа и опирающейся на него помещичьей и буржуазной контрреволюции Совет Народных Комиссаров учреждает Революционный военный совет в составе народного комиссара Кобозева, главнокомандующего Муравьева и комиссара Благонравова».

Простое сравнение двух вариантов состава РВС многое говорит внимательному читателю: в проекте перечень имен начинался с Муравьева, в официальном тексте впереди Кобозев. И это не пустая формальность. Если в первом случае политкомиссары выглядели неким придатком к главкому (и такое вполне могло произойти), то теперь во главе коллегиального органа фронта становился авторитетный политический руководитель. Петр Алексеевич Кобозев, оставаясь наркомом путей сообщения, наделялся новыми правами полномочного представителя правительства Республики и большевистской партии, возглавлявшей революционную борьбу трудового народа.

Кобозев отчетливо сознавал большую ответственность своей новой роли. И прежде всего он подумал о тех, с кем придется вместе работать на фронте. Политкомиссар Георгий Иванович Благонравов сомнений не вызывал. Свою преданность революции он доказал в Октябрьские дни, когда был комендантом Петропавловской крепости и обеспечивал штурм Зимнего дворца. С Муравьевым дело посложнее. Нет, не потому только, что он левый эсер. С их партией большевики сотрудничают в советских органах; нелогично было бы отвергать их участие в делах военных. И нельзя не замечать среди левых эсеров здоровых элементов. Но были и другие, особенно их верхушка.

Тот же Муравьев, едва получив новое назначение, зачастил в свой ЦК. За инструктажем? Возможно. Недаром же со стороны левых эсеров последовала претензия на паритетное управление Восточным (чехословацким) фронтом. В частности, Всероссийскому бюро военных комиссаров (предшественник Политуправления РККА) и Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) было предъявлено требование: при подборе работников для фронта включать равное количество левых эсеров и большевиков. Член РВС Благонравов уже наметил двадцать коммунистов для руководящей политработы в войсках, а ему навязывают еще двадцать левоэсеровских кандидатов. Это вдобавок к тем «своим», кого подобрал сам главком в будущий штаб и его учреждения. Тут уж не «паритет», а явный перевес получался.

Исходя из всего этого, Петр Алексеевич Кобозев свое мнение о главкоме сформулировал кратко: «Не та фигура». Он считал, что притязания левых эсеров на верховенство необходимо нейтрализовать. Но как?

На встрече с В. И. Лениным П. А. Кобозев, поделившись своими мыслями, встретил полное понимание. Владимир Ильич видел правильную тактику в выработке таких правил работы Реввоенсовета, которые обеспечивали бы плодотворное сотрудничество. Поскольку без специалистов военного дела на фронте не обойтись, надо привлекать тех офицеров старой армии, которые не противодействуют рабоче-крестьянской власти. И, привлекая, доверять им, предоставляя, в данном случае Муравьеву, самостоятельность в оперативных вопросах. Но всякий приказ главкома должен скрепляться подписью комиссара РВС. Это и будет проявлением постоянного контроля за действиями и распоряжениями главкома.

Относительно претензий на «паритет» условились так. Главнокомандующим Муравьев назначен как военспец, изъявивший готовность служить Советской Республике независимо от его партийной принадлежности. Поэтому он и другие левые эсеры, привлекаемые к фронтовой работе, обязаны руководствоваться не установками своей партии (она решительно выступала против Брестского мира), а указаниями правительства РСФСР. Всякие фракционные действия, использование левыми эсерами своих военных постов во вред Советской Республике должны пресекаться.

С таким ленинским напутствием и приступил П. А. Кобозев к своим новым трудным и сложным обязанностям председателя реввоенсовета Восточного фронта.

Отправление специального поезда РВС из Москвы было назначено на 14 июня в 17 часов. Но уже с утра в штабном салон-вагоне появились все трое — Кобозев, Муравьев, Благонравов. Петр Алексеевич предложил провести первое официальное заседание реввоенсовета.

Главком нахмурился: а что, собственно, обсуждать?

Кобозев настаивал: у него есть соображения о неотложных организационных мерах.

Муравьев свое — ни он, ни его штаб, дескать, еще не ознакомились с положением и вообще такие заседания следует собирать лишь по его, главнокомандующего, предложению.

Кобозев почувствовал, что наивность Муравьева наигранна — он прикидывает, нельзя ли обойти членов РВС, подмять их под себя. Петр Алексеевич спокойно пояснил, что реввоенсовет может собираться по инициативе любого из его членов, а председателя тем более никто не лишал такого права. Чтобы разрядить возникшую было напряженность, он, открывая заседание, сказал:

— А знаете ли, товарищи, что кроме нашего главнокомандующего на фронте имеются по крайней мере еще три главкома? Да плюс две военные инспекции с наркомами во главе, и прав у них, пожалуй, побольше, чем у вас, Михаил Артемьевич. Вот нам и надо решить: как избавиться от обилия военного начальства на фронте, которым мы призваны руководить, как сосредоточить всю власть в своих руках?

Доброжелательный тон председателя смягчил обстановку. Муравьев повеселел: речь, значит, идет о том, чтобы обеспечить полноту его прав как главнокомандующего.

— Шутки шутками, — продолжал Кобозев, — а от этих главкомов и инспекций так просто не отмахнешься, одним декретом об РВС ничего не решишь. И нам следует внимательно рассмотреть прежний опыт, ведь на что-то вначале нужно опереться, а непригодное сразу отсечь.

Он опять шутливо заметил, что поработал «заправским начштаба» — ознакомился в оперативном отделе Наркомвоена с фронтовыми документами, уяснил создавшееся на отдельных участках положение. Сделанный Кобозевым обзор был выслушан с большим вниманием. Хмурившийся вначале главком успокоился.

Возник вопрос о форме объединения войск, находящихся на крупных участках, где каждый старший военачальник именует себя «главкомом фронта». Войсковые формирования в виде отрядов, дружин непригодны для предстоящих активных, наступательных операций. Все трое признали, что более всего тут подходит боевая организация в форме армии, включающей то или иное число дивизий, с квалифицированными штабами, органами снабжения и другими учреждениями, обеспечивающими надежное управление войсками.

В структуре фронта уже определились районы, направления с более или менее сколоченными группами частей. Поэтому на первом же заседании РВС, в еще не отошедшем из Москвы поезде, было намечено образовать три армии, помимо Особой, действовавшей в Нижнем Заволжье. Первая армия должна объединить силы, расположенные в треугольнике городов Пенза, Сызрань, Симбирск. Во вторую армию следовало бы включить части в районе Кинеля и Уфы. Третья объединит войска Р. И. Берзина, упразднив теперешний Северо-Урало-Сибирский «фронт».

В результате этого заседания были выработаны два документа РВС, направленные на упорядочение фронтовой организации. Первой официальной директивой была телеграмма в Екатеринбург Р. И. Берзину: его извещали о назначении командующим 3-й революционной советской армией, ему предлагалось «организовать армейский штаб». Вторая телеграмма адресовалась в Уфу наркомвоену Н. И. Подвойскому. Реввоенсовет просил его «принять меры к занятию ст. Кинель» и отдать «приказ оренбургским войскам тоже двинуться на Кинель». Подчеркивалась необходимость «Оренбургской и Уфимской группам быть в связи», так как они составят вместе 2-ю советскую армию. Депеши, подписанные всеми тремя членами РВС, были отправлены из Москвы 14 июня, днем.

Несмотря на свою «особость», поезд продвигался медленно. Лишь утром 16-го остановились в Рузаевке. Здесь выяснилось неблагополучие в Сызранской группе войск: она была ослаблена дезорганизаторскими поступками отряда левого эсера Попова, люди которого мародерствовали, хулиганили. Дисциплина пошатнулась даже в 4-м Видземском латышском полку, считавшемся крепким. Все это заставило командование группы вывести свои части за пределы Сызрани. И в город сразу же ворвался противник.

Штаб Сызранской группы обосновался на станции Балашейка, куда и направился поезд РВС. На состоявшемся в Балашейке заседании было решено свести войска сызранского направления в 1-ю советскую армию. Командармом, по лестной рекомендации Муравьева, назначили левого эсера А. И. Харченко. Возражать не было оснований, и Кобозев с Благонравовым нашли, что для проверки военно-организаторских данных главкома нужно предоставить ему инициативу. Политическим комиссаром армии был утвержден предложенный Кобозевым большевик с подпольным стажем Оскар Юльевич Калнин.

Однако первая же фронтовая «проба» выявила не столько инициативность главкома Муравьева, сколько его авантюризм. Он с ходу заявил, что «завтра же возьмет Сызрань». Подменяя командарма, стал вмешиваться в отдельные его распоряжения, а затем, рассчитывая прославиться, вообще отстранил Харченко от всякого оперативного руководства. Последний не возражал — уехал на станцию Инза заниматься штабными заботами.

На заседании РВС Кобозев, Благонравов и Калнин просили Муравьева не спешить с наступлением на Сызрань, сперва подготовить его как следует. Главком заупрямился. Что ж, поневоле, вынужденно, но должен был Петр Алексеевич Кобозев включиться в работу в том же направлении. Вспомнив свои агитаторские навыки, связался с Пензенским губсовдепом, посоветовал обратиться «с горячим словом», поднять боевой дух Смоленского и Московского полков, отошедших от Сызрани, вернуть их снова в тот район. Выяснив, что переброске войск мешают «пробки» на станциях, употребил свою наркомовскую власть для высвобождения хотя бы главных путей и пропуска бронепоездов, воинских эшелонов. И все-таки дело шло медленно, перебросить удалось за два дня всего девятьсот человек. Члены РВС снова высказались за то, чтобы боевую операцию отложить до подхода двух полков от Пензы и 4-го Видземского от станции Безводовка. Но главком категорически стоял на своем и во второй половине дня 18 июня начал-таки наступление. Что же получилось из этой затеи?

Сперва блеснул было успех — бронепоезд прорвался на станцию Сызрань-Товарная. Но когда группы бойцов двинулись оттуда на ближайшие улицы, они были отрезаны и расстреляны перекрестным огнем. Выбить противника из города силами одного бронепоезда, без достаточной пехоты, оказалось невозможным. Операцию поневоле пришлось отложить.

Поезд реввоенсовета покинул Балашейку и в дальнейшем почти без задержек шел на Казань, где намечалась дислокация всех органов управления Восточного фронта.

Пока налаживалась работа в Казани, Петр Алексеевич Кобозев отправился в Уфимский район. Прибыв в Уфу 22 июня, он, не удовлетворенный информацией губревкома, выехал на боевой участок к Бугуруслану. На станции Аксаково нашел штаб К. Н. Блохина, возглавлявшего те части, которые сдерживали продвижение белочехов от Кинеля. О своем впечатлении телеграфировал в Казань: «Познакомился с командующим этим направлением Блохиным. Человек отступает строго методически, выдержанно… Весь его отряд — горсть, меньше горсти в сравнении с силами чехословаков. Необорудованность его ужасная, кроме винтовок, ничего, а противник наступает с броневиками и старается все время захватить неуловимого Блохина фланговыми маневрами…»

Оценив действия красного отряда как «подлинное геройство на общем фоне», Кобозев передал в Казань свое предложение о назначении Константина Никитича Блохина командующим 2-й армией. Одновременно он телеграфировал об этом В. И. Ленину, помня о просьбе Владимира Ильича знакомить его с назначаемыми командирами.

От РВС Петр Алексеевич имел полномочия действовать по обстановке, с последующим согласованием. Здесь и впрямь требовались решения безотлагательные. Поэтому, уверенный, что кандидатура Блохина будет утверждена, он позаботился о более или менее нормальных условиях его предстоящей работы.

Нежданно обнаружился на станции Чишма штаб бывшего Урало-Оренбургского «фронта». Брошенный своим «главкомом» Яковлевым, этот штаб почему-то считал группу Блохина в своем подчинении и пытался давать ей различные «директивы», не оказывая, впрочем, никакой помощи.

Еще один «претендент на руководство» объявился в самой Уфе — созданный губвоенкоматом полевой штаб укрепленного района под начальством военрука Ф. Е. Махина. Он тоже требовал «подчинения», препятствуя в то же время усилению боевого отряда. Беспомощность Махина, не выполнявшего своих прямых обязанностей по подготовке резервов, Кобозев доказал наглядно и убедительно. Он предложил губревкому устроить смотр двум формировавшимся в Уфе пехотным полкам. Выстроились новобранцы почти раздетыми, многие не имели оружия, а кто был с винтовкой — не умели ее держать.

При такой неразберихе в управлении и слабых боевых силах чрезвычайно трудно было удержать Уфу, к которой неприятель упорно двигался с двух сторон. Пытаясь связаться с Оренбургом для получения поддержки, Кобозев почти весь день 24 июня провел на телеграфе. Ничего не добившись, он отправился в тот район; ехать пришлось на автомобиле более 250 верст по степному тракту, оставшемуся без всякой охраны. Утром 25-го он прибыл в Оренбург, отыскал командовавшего там Г. В. Зиновьева и председателя губисполкома А. А. Коростылева, с ними уточнил обстановку. Все понимали, что необходимо помочь Уфе, падение которой открывало бы врагу широкий простор и отрезало бы Оренбургскую группу от основных сил Востфронта. К тому же предпринятый было фланговый удар в Бузулукском районе оказался неудачным.

Вместе с Зиновьевым, Коростелевым и прибывшим из-под Бузулука В. К. Блюхером Петр Алексеевич Кобозев при оценке сложившегося положения пришел к выводу, что Оренбург придется оставить. Нелегко было так решать участь города, с которым у него связаны личные чувства, но это необходимо ради сохранения войск, нужных на других боевых участках.

Разночтения выявились при решении вопроса: куда отводить войска? Местные работники и Зиновьев предпочли район Актюбинска, рассчитывая на новый тыл — Туркестан. Командир уральских отрядов Блюхер стоял за поход на север для соединения с главными силами; при этом учитывалось желание бойцов защищать родные заводы.

Обе точки зрения были правомерны, и Кобозеву как члену РВС фронта пришлось согласиться с разделением Оренбургской группы на два потока. История оправдала этот вариант. Ушедшие на север отряды под командой Н. Д. Каширина — В. К. Блюхера, пополненные в пути местными формированиями, совершили беспримерный, героический рейд по тылам белых, перешли фронтовую линию в районе Красноуфимска и составили костяк новой дивизии, воевавшей в дальнейшем против Колчака. Актюбинский отряд Г. В. Зиновьева тоже дождался своего срока — через полгода, окрепший, принял участие в освобождении Оренбурга от дутовцев и затем послужил основой для создания 31-й стрелковой дивизии.

…У самого Петра Алексеевича были тут и личные заботы. Его жена Алевтина Ивановна с детьми Колей и Наташей гостила у своей матери в одноэтажном домике на окраинной улице Оренбурга. Но, занятый до предела, он за четыре дня так и не выбрал часа, чтобы навестить семью. И она не ведала о его близости. Только ночью 29 июня явился в тот домик посланец Кобозева и передал наказ собираться в путь. Начались торопливые сборы.

«Около часа или двух ночи под окном заурчали автомобили, — вспоминал годы спустя Николай Кобозев. — Вошел отец: гимнастерка подпоясана широким ремнем, сбоку в коричневой кобуре — револьвер. Расцеловав всех, он подхватил чемоданы и вышел. В темноте нас усадили на заднее сиденье. Рядом с шофером уселся человек в скрипучей кожаной тужурке. Бабушка едва успела сунуть нам корзину с едой. Автомобили тронулись».

Возвращение в Казань особой радости не принесло. В отсутствие Кобозева главком, что называется, «распоясался». Вопреки мнению председателя РВС он самолично назначал на пост командующего 2-й армией то Яковлева, то Махина, то Харченко. Бездари и бездельники (один за другим переметнувшиеся затем к противнику), выходит, устраивали Муравьева, а рекомендованный Кобозевым стойкий коммунист Блохин не был угоден. И уж совсем возмутился Петр Алексеевич, когда узнал о состоявшемся 29 июня разговоре главкома по прямому проводу с Зиновьевым. На сообщение о перегруппировке оренбургских войск в район Актюбинска Муравьев потребовал: «Никаких отступлений. Сражаться до последнего человека!» В ответ Зиновьев пояснил, что возможности обороны города исчерпаны и эвакуация уже началась. Последовала гневная муравьевская тирада: «Очистить гарнизон от неустойчивых элементов. Если понадобится, перестрелять одну половину войск, а оставшейся половиной по пояс в крови защищать город».

Вот так: «расстрелять… по пояс в крови…» За революционной фразой виделось лицо авантюриста, чуждого истинным интересам Республики и народа.

Вздорное требование Муравьева встретило твердый, единодушный отпор оренбургских руководителей. Зиновьев категорически заявил, что истребления людей не допустит. На это последовало распоряжение о его аресте, но исполнять сие отказались другие товарищи. Тогда разъяренный Муравьев направил (30 июня) единоличную, без подписи комиссара, телеграмму командующему Особой армией А. А. Ржевскому, в которой приказывал «перерезать путь нашим частям, самовольно бросившим фронт и уезжающим в Ташкент, расправиться с ними самым беспощадным образом». Командарм Ржевский, как и Зиновьев, тоже оказался благоразумным человеком и вредное приказание «положил под сукно».

Нелегко, да нужно правильно и быстро разобраться в запутанном клубке разнообразных фактов. И Кобозев сумел это сделать. На состоявшемся после его приезда в Казань заседании реввоенсовета самовольные действия Муравьева были строго осуждены, его незаконные, за единоличной подписью, распоряжения отменены.

Главком сказал, что он «во всем согласен» с председателем РВС. Сказать-то сказал, а сам в тот же день под предлогом отчета о своей поездке на фронт настрочил в Москву кляузу на Кобозева, очернил его действия. Сделал он это тайком, но скрытное стало известным, лишний раз напомнив, что за левоэсеровским главкомом нужен глаз да глаз.

Вопреки тайным интригам и явным выходкам Муравьева работа по организации управления фронтом, сплочению советских войск приносила первые плоды. Упорядочилось дело со 2-й армией, во главе ее был поставлен Константин Никитич Блохин. Энергичные, решительные командиры возглавили другие армии: 1-ю — Михаил Николаевич Тухачевский, 3-ю — Рейнгольд Иосифович Берзин. Не было, правда, полной ясности с Особой (в дальнейшем 4-я) армией, но и до нее дойдет черед. На боевых позициях усиливался отпор врагу, в тылу формировались резервные части, велась интенсивная подготовка к новым боям.

В этих условиях повышалась роль реввоенсовета, и как нельзя кстати было решение правительства пополнить состав РВС. Прибыл из Москвы новый член — один из наркомвоенов, видный большевик Константин Александрович Мехоношин. Со многими боевыми участками он был знаком по прежним поездкам с военной инспекцией, это ему облегчало вхождение в курс дела.

Оказавшийся под усиленным надзором, Муравьев стал изощренно лавировать, втайне готовить переворот, который должен был начаться по сигналу из левоэсеровского центра. Расставил, где удалось, своих людей, стягивал в крупные города «послушные» войсковые части, заигрывал с бывшими офицерами, которых в той же Казани было несколько тысяч…

В воскресенье 7 июля в ходе очередного заседания РВС поступили первые сведения об убийстве немецкого посла и начавшемся вооруженном выступлении левых эсеров в Москве. Члены реввоенсовета — коммунисты были возмущены вероломством вчерашних союзников, а Муравьев молчал. Перед ним в упор поставили вопрос: как он относится к действиям ЦК левых эсеров? С наигранным пафосом он заявил, что осуждает гибельную линию, порывает со своей партией и отказывается от членства в ней.

Тотчас вызвали по телеграфу Москву — к кремлевскому аппарату подошел Ленин. Ему сообщили о казанских делах и позиции главкома. Владимир Ильич сказал: «Я не сомневаюсь, что безумно-истеричная и провокационная авантюра с убийством Мирбаха и мятежом центрального комитета левых эсеров против Советской власти оттолкнет от них не только большинство из рабочих и крестьян, но и многих интеллигентов». Относительно главкома было дано указание: «Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте бдительный контроль». Так и было сделано.

На том же заседании реввоенсовет рассматривал предложенный Муравьевым план генерального наступления. На бумаге все выглядело превосходно: 1-я армия «выбивает белых» из Сызрани и Самары, другие армии, «сдавливая противника», осуществляют «грандиозное окружение» вражеских сил на огромной территории, что позволяет «сразу перенести фронт с Волги к Уралу». Однако громкая речь была встречена без восторга. Деловые, аргументированные замечания членов РВС вынудили главкома согласиться с необходимостью перестроить оперативный план. Муравьев настаивал на своей непременной поездке в 1-ю армию, но никто его не поддержал.

День 8 июля проходил в штабе Востфронта на первый взгляд как обычно. Подписывались очередные документы, читались оперативные донесения из армейских штабов, поступали сведения с различных пунктов города.

В пятом часу утра 9 июля Кобозева и Мехоношина попросили прийти на вокзальный телеграф. Вызывал из Москвы В. И. Невский, замещавший П. А. Кобозева в Наркомате путей сообщения. Говорил он по своей служебной линии, не желая пользоваться общим телеграфом ввиду секретности разговора. Владимир Иванович информировал, что расследование подтвердило прямую причастность Муравьева к левоэсеровскому заговору.

Тревожный сигнал! Вот-вот и в Казани может вспыхнуть мятеж, угрожая не только реввоенсовету, но всему советскому фронту. Дорога каждая секунда. Надо немедленно обезвредить Муравьева.

Оставив Мехоношина продолжать разговор, Петр Алексеевич с двумя чекистами ринулся на поиски главкома. Вокзал, поезд — тут его нет. Нет и в штабе. Где же он? Не в дворянском ли собрании? И верно, Муравьев оказался здесь — беседовал с бывшими офицерами. При появлении Кобозева компания прервала разговор. «Похоже, что штаб восстания уже готов!» — мелькнула мысль. Петр Алексеевич понимал, что рискует, но отступать еще опаснее. Отозвал Муравьева в сторонку.

— Что это, я арестован? — кивнул на чекистов.

— А разве вы считаете, Михаил Артемьевич, что вас можно за что-то арестовать?

Говорили оба уклончиво, с недомолвками. Кобозев предложил Муравьеву поехать в штаб: сообщения с фронта вызывают беспокойство.

Лишь в штабе — здании на Проломной улице — Кобозев вздохнул с облегчением. Теперь Муравьев никуда отсюда не уйдет, всякий его шаг будет под надзором, связь его с сообщниками прервана.

Пока главком, готовясь к заседанию РВС, знакомился с последними оперативными сводками, Петр Алексеевич пригласил к себе нескольких ответственных работников Казани, чтобы выяснить, какие есть силы для противодействия возможному мятежу. Насчитали около 700 человек. Мало. Было предложено вооружить поголовно всех коммунистов города, определить пункты сосредоточения боевых отрядов. В отношении Муравьева решили: чтобы оторвать его от сообщников, надо предложить ему поездку на фронт, которой он сам добивался, а с ним направить надежных людей для ареста его вдали от Казани.

Из города начали поступать сообщения о сборищах внутри кремля, выдаче боеприпасов из арсенала, появлении на улицах вооруженных отрядов. Не начало ли мятежа?

В 10 часов началось заседание РВС. После доклада о фронтовой обстановке было высказано пожелание, чтобы главком выехал к войскам — лично организовать их, воодушевить… А пока, сказал Кобозев, нужно дать оценку положению в городе. Некоторые части, похоже, подстрекают авантюристы. Обращаясь к Муравьеву, он выразил уверенность, что главком сумеет принять меры для пресечения мятежных выступлений.

— Какими силами мы располагаем? — спросил Петр Алексеевич, предоставляя слово приглашенным на заседание военным работникам Казани. Как и час назад, те называли отряды, рабочие группы, преувеличивая теперь реальные цифры. Делалось это для Муравьева, чтобы ввести его в заблуждение.

Не исключено, что он догадывался об «игре» с ним и принимал ее. Он видел и чувствовал себя здесь заложником. Если его сторонники будут штурмовать это здание ради освобождения своего вожака, то члены РВС успеют покончить с ним. Выходит, в Казани с мятежом провал. Остается один шанс — вырваться отсюда, а там уж он найдет способ освободиться от комиссарской «опеки»…

Пока же он — вынужденно послушен, исполняет все конкретные предложения-требования: выдворил с вокзала бесчинствующих анархистов, согласился на смещение коменданта, раздававшего оружие со складов, на разоружение сербского батальона. Каждый такой шаг ослаблял возможности мятежников, укреплял позиции законной власти.

Вдруг в комнату реввоенсовета донесся с улицы конский цокот, послышались выкрики. В открытую дверь балкона было видно, что на прилегающую площадь примчался кавалерийский отряд Трофимовского, покорного слуги и надежной опоры главкома.

Ситуация опаснейшая. Довольно одного непродуманного действия, одной искры — и вспыхнет резня.

Выручило самообладание Кобозева, его тактическая «игра». Спокойно и уверенно он предложил Муравьеву выйти на балкон и распорядиться о возвращении конного отряда в казарму, чтобы «не мешал работать».

«Муравьев был на балконе один, — вспоминал позже Петр Алексеевич, — а мы следили из комнаты за всеми его движениями, ловя каждое его слово и держа револьверы наготове. Муравьев это прекрасно знал и поэтому проделал то, что ему приказали».

Наступил вечер, а напряженная работа, вернее, своеобразная борьба продолжалась. Члены РВС стремились сделать все возможное в интересах фронта. Было предложено издать приказ главнокомандующего Восточным фронтом, оповестить армии, что с левоэсеровским мятежом в Москве покончено, призвать революционные войска к решительной борьбе с врагами социалистического Отечества. Муравьев без возражений согласился, даже взял ручку и приготовился писать. Коммунисты ему диктовали, а он, будто механически, записывал неприятные самому гневные и правдивые мысли. Его буквально передернуло, когда пришлось написать такие слова: «И раз навсегда покончить со всеми авантюристическими выступлениями, которые заранее обречены на гибель и будут беспощадно уничтожаться». Кончив записывать, Муравьев, весь в поту, откинулся на спинку стула…

Арест же изменника, намеченный на следующий день, увы, сорвался. Случилось это так. Отправиться в обговоренную поездку главком должен был в 9 часов утра 10 июля на штаб-яхте «Межень». Туда загодя явились чекисты и политработники. Непосредственно сопровождать Муравьева должны были член РВС Благонравов и начальник полевого контроля (особого отдела ЧК) Фаэрман. Ближе к полуночи первый из них ушел на квартиру «собраться в дорогу», а второй, называвший себя коммунистом, но оказавшийся левым эсером, отпустил главкома «проститься с женой». Вырвавшись из-под надзора, Муравьев развил бешеную активность, в считанные часы собрал личную охрану, преданных ему штабистов и кое-какие подразделения, явился на яхту и отдал приказание на отплытие около 4 часов вместо 9. Причем удалось увести с собой только что подошедший пароход с Уфимским полком, вызванным с камского участка. Путь двух судов лежал вниз по Волге — к Симбирску.

Весть о бегстве Муравьева была для Кобозева оглушительной. С утра 10-го он, явившись в РВС, готовил доклад В. И. Ленину о, по существу бескровной, ликвидации заговора в Казани, как вдруг вбежал бледный, взволнованный Благонравов…

Требовались экстренные меры. Полетели срочные телеграммы в Москву и по всему фронту, предприняли попытки догнать ушедшие суда. Кобозев связался со штабом 1-й армии, узнал от комиссара Калнина, что командарм Тухачевский отбыл по вызову в Симбирск; теперь добавилась тревога за судьбу Михаила Николаевича.

Вечером 10 июля в Казани была перехвачена радиограмма из Симбирска: Муравьев призывал чехословаков к совместным действиям против Советской власти. Вот он, ставший открытым бой!

Приняв этот вызов, Кобозев с товарищами составили и разослали «всем, всем, всем» следующую депешу № 117:

«Объявляем бывшего главнокомандующего Муравьева, бежавшего сегодня из Казани в Симбирск вместе с народными деньгами, безумным провокатором, изменником революции. Никакой войны Германии Советы не объявляли, о чем он всюду благовестит. Он сам, назначенный для борьбы с чехословацким мятежом, дал им из Симбирска телеграмму № 2082 58 10/7 от Самары до Владивостока всем чехословацким командирам: „Повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, кругом и перейти в наступление к Волге“. Ввиду этой измены всем соприкасающимся с ним вменяется в обязанность на месте пристрелить его как бешеную собаку, врага Советской России. Меры к изоляции Симбирска приняты».

Блокирование Симбирска было возложено на 1-ю армию. Для непосредственного руководства этой операцией Кобозев выехал на станцию Рузаевку. В его отсутствие оставшиеся в Казани члены РВС сочли нужным послать еще одно сообщение В. И. Ленину:

«Временное главное командование после ликвидации муравьевщины принял на себя революционный военный совет в составе Кобозева, Благонравова и Мехоношина. Необходимо немедленное назначение военного руководителя, опытного боевого настоящего военного специалиста».

То, что фамилия Кобозева и без него поставлена первой в важном документе, — не пустая формальность, а признание его руководящей роли в деятельности реввоенсовета.

Пресеченные в Казани, сорвались изменнические замыслы Муравьева и в Симбирске. Там решительные и неожиданные для мятежников меры были приняты местными коммунистами во главе с И. М. Варейкисом. При аресте Муравьев открыл стрельбу и погиб в перестрелке.

Как только об этой акции стало известно Кобозеву, он выехал в Москву. В столице он пробыл шесть дней. Участвовал в заседании Совнаркома под председательством В. И. Ленина, рассмотревшем вопрос о положении Восточного фронта в связи с изменой бывшего главнокомандующего. Правительство оценило деятельность реввоенсовета: отметило его усилия по формированию регулярных войсковых частей, по ликвидации левоэсеровской авантюры, указало и на промахи, упущения. Утверждая нового главнокомандующего — И. И. Вацетиса, Совнарком выразил доверие сложившемуся ядру реввоенсовета в лице П. А. Кобозева, К. А. Мехоношина, Г. И. Благонравова. Было признано необходимым ввести в состав РВС еще одного члена — Мартына Ивановича Лациса с одновременным исполнением им должности председателя фронтовой ЧК.

Из Москвы на фронт Петр Алексеевич выехал вместе с новым главкомом. В Казань они прибыли 19 июля. Начался новый этап деятельности.

Его большой жизненный и революционный опыт, практические навыки военно-политической работы, умелое руководство органами управления фронта, мудрость и человечность при решении сложных вопросов, разумеется, были учтены при формировании Реввоенсовета Республики в начале сентября 1918 года. П. А. Кобозев был введен в состав РВСР и одновременно оставался на прежнем посту.

Той осенью при всей серьезности военного положения как-то вдруг возникла и покатилась по фронтовым участкам «митинговая волна». Сознавая непоправимый вред митингования на фронте, Петр Алексеевич словом и делом боролся против этой заразной болезни. Примером призывного, агитационного слова может служить переданный из Арзамаса (ставка Востфронта) 22 сентября 1918 года приказ № 10 всем Вооруженным Силам Республики. Как было принято, документ издавался от имени командующего («Я указывал…»), но вместе с главкомом И. И. Вацетисом его подписали члены РВСР К. X. Данишевский и П. А. Кобозев, за начштаба П. М. Майгур. При коллективном авторстве трудно определить вклад каждого в этот документ, однако влияние Петра Алексеевича, «старожила» Восточного фронта, более других вникшего в сущность и психологию местных формирований, тут несомненно.

«Уже давно громадное большинство членов Красной Армии пришло к тому заключению, что митинги на фронте, особенно перед боем или во время оного, не только не приносят пользы, но, наоборот, крайне пагубно отражаются на наших операциях и дают противнику лишний шанс к победе. Исходя из этого, Народный комиссариат по военным делам издал декрет, в котором категорически запретил всякие митинги на фронте. Я также неоднократно указывал на недопустимость их в боевой обстановке и призывал воздержаться от этих митингов, особенно от обсуждения боевых приказов во время боя.

Несмотря на это, до сего времени хотя и редко, но все-таки повторяются случаи митингования и обсуждения боевых приказов отдельными войсковыми частями, причем зачастую такие случаи оканчиваются очень печально. В одной из армий произошел такой печальный случай. Один из полков этой армии получил боевой приказ о выступлении на позиции. Вместо быстрого его исполнения собрался на митинг и стал обсуждать этот приказ, а в это время противник произвел решительный удар, и в результате наши части вынуждены были очистить позиции и отступить. За такое преступное отношение к боевым приказам военно-полевой трибунал приговорил к расстрелу председателя и секретаря, и приговор приведен к исполнению».

Обратите внимание на дату: 22 сентября 1918 года. Как раз в эти дни на Восточном фронте находился председатель Реввоенсовета Республики нарком Л. Д. Троцкий. 19―21 сентября в Николаевске он произвел смотр полков 1-й Николаевской дивизии, отметил их достойную боевую подготовку, наградил золотыми часами врид начдива — командира осмотренной бригады В. И. Чапаева и других воинов.

К этому времени назрела боевая операция по освобождению Самары и Сызрани. Ввиду необходимости твердого порядка в прифронтовой полосе председатель РВСР по прибытии в Саратов 22 сентября отдал приказ, объявивший Саратовскую губернию на военном положении. Введенный в действие по телеграфу, приказ был напечатан во всех советских изданиях, вывешен повсюду на видных местах.

Перекликающиеся между собой, оба эти документа нацеливали на решительные действия, которые без промедления и последовали. Для участия в Самаро-Сызранской операции выделялись: из 1-й армии — Железная дивизия Г. Д. Гая, из 4-й армии — 1-я Николаевская дивизия С. П. Захарова. Притом часть сил последней выделялась в самостоятельное соединение, названное 2-й Николаевской дивизией, во главе с В. И. Чапаевым, которому ставилась задача заслонить с юга, от белоказаков, самарское направление. Вскоре 1-я дивизия получила название Самарской, а 2-я осталась Николаевской — так они и значатся в последующих документах.

В такой обстановке член Реввоенсоветов Республики и Востфронта П. А. Кобозев местом своего пребывания избрал передовые, наступающие войска. По приезде в штаб 4-й армии (г. Покровск — ныне Энгельс) он вместе с командармом Т. С. Хвесиным, политкомиссаром Г. Д. Линдовым и сопровождающими сотрудниками выехал 1 октября в 23.00 в Николаевск. Оттуда начинался путь на Самару, находившийся еще в руках белых.

«Необычайно оригинальную картину представляла собой та дивизия, с которой я шел, — писал Петр Алексеевич в газете „Известия ВЦИК“. — Дивизия эта, без всяких преувеличений, представляла по внешнему облику полное подобие армий Степана Разина и Пугачева. Ни намека на обмундирование — высокие шапки с красными ленточками вроде хохлацкого чуба. Самые разнообразные одеяния.

Начиная с Николаевска тянутся бесконечные обозы, и так на расстоянии целых 120 верст… К Самаре везут снаряды, боевое питание и пр., в обратном направлении — раненых, пустые подводы и пр. Продвижение все время происходит с боем. Местность равнинная, поэтому в боях проявляется чрезвычайное ожесточение с обеих сторон.

Однако до рукопашных схваток дело не доходило, белые отходили, как только выяснялся перевес с нашей стороны. Наиболее интенсивные бои произошли у Утевки. Во время этого боя один из левофланговых полков вырвался вперед, вплоть до Иващенково; часть его взорвала дорогу и этим отрезала белым путь к отступлению. Рабочие Иващенкова, узнав о приближении советских войск, подняли восстание, но так как своими силами справиться с белыми они не рассчитывали, то крикнули клич нашим. Полк интернационалистов, который оказался ближе всего к Иващенково, пришел им на помощь, и, таким образом, усилиями рабочих и полка интернационалистов Иващенково было взято. Этим была предрешена судьба Сызрани, ибо мы образовали глубокий обход врага».

Во время похода Кобозев поддерживал связь как с фронтовым командованием, так и с армейскими штабами. В частности, он информировал командарма 1-й М. Н. Тухачевского о продвижении наших частей «для согласования дальнейших действий». Как только поступило донесение о крупном успехе Г. Д. Гая, он 4 октября в 16.00 телеграфировал главкому И. И. Вацетису в Арзамас: «Поздравляю взятием Сызрани усилиями Железной дивизии Гая, снова выдержавшего в точности не только план наступления, но и срок, обещанный им мне в Симбирске при вручении Красного почетного знамени». Заканчивалось сообщение лаконичной фразой: «Сейчас еду в Сызрань». И он поспешил туда…

Но вот настал черед и Самары — ее освободили от белогвардейцев 7 октября. Вошедший в город с первыми группами бойцов, Петр Алексеевич немедля послал депешу в адрес Председателя Совнаркома В. И. Ленина, Председателя ВЦИК Я. М. Свердлова и главкома И. И. Вацетиса. В телеграмме говорилось:

«Две армии в благородном соревновании оспаривали друг у друга честь занятия Самары. Пальма первенства осталась за 4-й армией. Самарская дивизия во главе с командармом Хвесиным, комдивом Захаровым и политическим комиссаром Линдовым на 5 часов опередила Железную дивизию Гая, задержавшуюся на переправе через Волгу. Ходатайствую о награждении Самарской дивизии Красным почетным знаменем имени ВЦИК. Подтверждаю геройскую храбрость и воинственность частей дивизии, прошедшей с непрерывными боями по осенней непролазной грязи и слякоти свыше 200 километров».

После волжской победы войска Восточного фронта возглавил новый командующий — Сергей Сергеевич Каменев. Опытный, мудрый и хладнокровный, он нашел в лице Кобозева достойного соратника. Были моменты, приходилось оспаривать поступавшие из центра распоряжения о передислокации войсковых частей, — «новичку» протестовать перед прямым начальством несподручно, а «старожил», менее связанный субординацией, мог себе это позволить. Петр Алексеевич настойчиво доказывал, что Востфронт следует не ослаблять, а усиливать техникой и людьми. И это принесло пользу: советские войска через короткий срок продолжили наступление, освободив в январе 1919 года Оренбург и Уральск. Первый город взяли части Железной дивизии Гая, получившей к тому времени порядковый номер 24, а столицу уральского казачества освободили полки бывшей Самарской дивизии, ставшей 25-й, под командой молодого начдива Г. К. Восканова. Открывалась близкая перспектива соединения с Туркестанским краем.

Связь его с Туркестаном была кровной и крепкой. Еще весною, прибыв в Ташкент с правительственным мандатом чрезвычайного комиссара, он энергично провел ряд мер по укреплению органов Советской власти, формированию войсковых частей, налаживанию народного хозяйства. Человек в высокой степени справедливый и чуткий, он завоевал большой авторитет среди трудящихся. Когда на V краевом съезде Советов 1 мая 1918 года было провозглашено образование Туркестанской Автономной Республики как составной части РСФСР, председателем ее ЦИК единодушно избрали Петра Алексеевича. И хотя обстоятельства заставили переключиться на военные дела, он и в эти критические месяцы не забывал про свой пост первого президента Туркестана.

Два последующих года (1920―1922 гг.) Петр Алексеевич работал в Наркомате путей сообщения, отдавая силы и опыт налаживанию железнодорожного транспорта. Затем его откомандировали на Дальний Восток, где он занимал руководящие посты председателя Совета министров ДВР и председателя Дальревкома. Когда Дальневосточная республика свою временную роль сыграла и все противники в том регионе были побеждены, П. А. Кобозев вернулся в Москву. С 1923 года в течение 18 лет он находился на научно-педагогической работе. В конце 20-х годов занимался проблемой освоения хибинских апатитовых руд. При проектировании канала Москва — Волга разработал и обосновал свой, более экономный вариант трассы — Дмитровский.

Скончался Петр Алексеевич 3 января 1941 года в возрасте 63 лет.

Жохов М. А.

Курский Дмитрий Иванович

Годы жизни: 1874―1932. Советский партийный и государственный деятель. Член партии с 1904 г. Председатель Совета солдатских депутатов 4-й армии Румынского фронта, член ВРК в Одессе. В 1918―1920 гг. — комиссар Всероглавштаба и Полевого штаба РВСР, в декабре 1919 г. — январе 1921 г. член РВСР…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

О Дмитрии Ивановиче Курском писать непросто. Сам он, отличаясь большой скромностью, воспоминаний и мемуаров не оставил. Хотя рассказать ему было о чем — вместе с В. И. Лениным он работал в первых составах Советского правительства, создавал первые законодательные акты Республики, выполнял многочисленные ответственные поручения главы государства. Нет, к сожалению, воспоминаний об этом и в дневнике А. С. Курской — жены Дмитрия Ивановича, изданном под названием «Воспоминания о пережитом». Но сохранились документы, которые разрабатывал или подписывал он, его письма, речи, статьи, воспоминания тех, кто шел рядом с ним по трудным дорогам гражданской войны. Они позволяют в какой-то мере выяснить сопричастность Дмитрия Ивановича Курского к некоторым важнейшим событиям тех лет, его позицию при решении ряда принципиальных вопросов.

Официальное назначение Дмитрия Ивановича членом Реввоенсовета Республики было оформлено постановлением Совета Народных Комиссаров 2 декабря 1919 года, тогда же он получил соответствующее удостоверение за подписью В. И. Ленина. Однако документы свидетельствуют о том, что в эту ответственную военно-политическую должность он вступил значительно раньше. Например, на ряде директив Главного командования Красной Армии, датированных ноябрем 1919 года, имеются его подписи как члена Реввоенсовета Республики. А директива командованию Восточного фронта, предписывавшая передислокацию части войск на Западный и Южный фронты, и того ранее — 10 июня 1919 года.

Одновременно Д. И. Курский продолжал выполнять обязанности наркома юстиции РСФСР (он вступил в эту должность еще в 1918 г.).

Почему же именно Курскому были доверены оба этих чрезвычайно ответственных поста? Думается, что для ответа на этот вопрос стоит немного сказать о жизненном пути Дмитрия Ивановича Курского, о тех вехах его биографии, которые способствовали формированию его личности, выработке мировоззрения, характера.

Упорство в достижении поставленной цели было у него в генах. Отец Дмитрия отправился пешком из Красноярска в Петербург (Сибирской железной дороги тогда еще не было), чтобы получить в столице высшее образование, и, несмотря на великие трудности, добился своего — выдержал конкурсные экзамены в технологический институт и стал инженером. Но жизнь его оборвалась рано, и семья из четырех человек осталась без средств к существованию. Детям пришлось самим пробивать дорогу.

Проучившись пять лет в Прилукской гимназии Полтавской губернии, Дмитрии выдержал конкурсные экзамены в коллегию Павла Галагана в Киеве, куда принимали только высокоодаренных детей, и поселился в интернате. Коллегию Дмитрий окончил с золотой медалью и уже к тому времени овладел несколькими иностранными языками.

Затем Дмитрий прибыл в Москву, не пешком, как отец, а по железной дороге, но с таким же пустым карманом. Вскоре, в 1895 году он был арестован за участие в студенческих волнениях и помещен в Бутырскую тюрьму, где находился несколько месяцев. Занятия в студенческом марксистском кружке, общение в тюремных застенках с профессиональными революционерами оказали существенное влияние на формирование его общественно-политических взглядов.

В 1900 году Дмитрий окончил юридический факультет (также с золотой медалью) и подлежал оставлению при университете для подготовки к научной деятельности, однако помешала «политическая неблагонадежность». Пришлось искать работу самому. Сначала удалось устроиться на службу в так называемый «контроль» — одно из учреждений министерства путей сообщения, затем в адвокатуру — помощником присяжного поверенного. Именно в это время решилась и личная судьба Дмитрия Ивановича, он познакомился с Анной Сергеевной — будущей женой и верным товарищем по революционной работе.

В адвокатуре Курский защищал интересы рабочих, пострадавших от увечий на производстве, помогал им сформулировать коллективные требования к предпринимателям об улучшении условий труда. Приходилось ему выступать в судах и в качестве защитника по политическим делам.

Твердо встав на позиции большевиков, в 1904 году Дмитрий Иванович Курский вступил в РСДРП. В этом же году его призывают в армию, но вскоре отправляют в запас «на лечение», на самом деле, скорее всего, из-за неблагонадежности младшего офицера в условиях войны с Японией.

Далее предоставим слово А. С. Курской:

«1905 год застал меня уже матерью троих детей и студенткой Педагогических (Тихомировских) курсов. Семья и учеба не отвлекали меня от революционных устремлений… …Наша квартира стала явочной. Явочными назывались в то время такие квартиры, куда приходили товарищи по партийным делам. Здесь они по заранее установленному паролю получали адреса собраний и ночевок. На явки к нам приходили ответственные организаторы районов для получения денег, литературы, сведений о месте предстоящих собраний Московского Комитета. В нашей квартире бывали также приезжие из других городов… То, что мой муж Д. И. Курский был адвокат, имевший официальные часы приема клиентов, было очень удобно для конспиративной работы…»^[114]

Как член литературно-лекторской группы Московского Комитета партии, Дмитрий Иванович участвует в составлении листовок, сборе и обработке материалов для газеты «Голос труда», выступает с лекциями, в том числе в Подмосковье.

В годы реакции, наступившие после поражения революции, Курский был избран в состав Московского областного бюро ЦК партии, участвовал в работе редакции газеты «Рабочее знамя», расходившейся не только в Москве и Подмосковье, но и во многих других городах страны. Не прекращает он и адвокатскую практику, с немалым для себя риском участвует в качестве защитника в политических процессах.

С наступлением нового революционного подъема Курский, стремясь укрепить связи с рабочими, становится юрисконсультом нескольких профсоюзов — металлистов, печатников, деревообделочников, торговых служащих и некоторых других.

«Д. И. Курского, — пишет А. Г. Носков, — мы, работники московских профсоюзов того времени, вспоминаем всегда добрым словом. Внешне несколько суровый, чему способствовали его „по-хохлацки“ опущенные усы, он был человеком большой душевной красоты, умевшим сочетать простоту и чуткость в отношениях с людьми с большевистской принципиальностью и партийным трудолюбием. Для нас, молодой тогда поросли революционеров, преобладавших в профсоюзах, он являлся не только официальным представителем московского большевистского руководства, но другом и наставником во всех делах. Многие из нас вступили в РСДРП в пору царизма благодаря идейному влиянию Д. И. Курского и законно считают его своим партийным отцом».

Рассказал А. Г. Носков и об участии Дмитрия Ивановича в создании близ станции Голицыно подпольной типографии. Активное участие принимал Курский и в выборах рабочих депутатов в IV Государственную думу: готовил предвыборные собрания, выступал на них.

С началом первой мировой войны он, как офицер запаса, был призван на военную службу и отправлен на Западный фронт. Февральская революция застала Дмитрия Ивановича Курского в окопах Румынского фронта. В июне семнадцатого года ему удалось повидаться с семьей, накоротке, проездом в Петроград на I Всероссийский съезд Советов, и на обратном пути. Он рассказывал тогда:

«Первый съезд Советов для нас, фронтовиков, должен был разрешить вопрос о переходе власти к Советам, что означало конец войне. Состав съезда не благоприятствовал разрешению этого вопроса: из тысячи с лишним делегатов большевиков было всего 105. Мы, делегаты с фронта, знали, что продолжать войну невозможно. В этом духе выступали многие товарищи.

Можно себе представить мое волнение, когда на этом съезде я впервые в жизни встретился с Владимиром Ильичем Лениным…»

В связи с избранием членом Революционного комитета Румынского фронта, Черноморского флота и Одесского военного округа Курский переезжает в Одессу, где участвует в подготовке Октябрьской революции. «Вчера, — пишет он жене, — на общем собрании были приняты предложенные мной резолюции, и во мне крепнет удовлетворение своим опытом, а главное, сознание ответственности за свое руководство. Иду уверенно вперед и стараюсь не разбрасываться… скоро живительная гроза освежит и омолодит мир! Надеюсь, что скоро будем вместе. Вместе переживем и радость борьбы, и тяжесть разрухи, и счастье творчества новой жизни».

А обстановка в Одессе складывалась не простая. Одних офицеров там сосредоточилось до 11 тысяч. Центральная рада, чтобы не допустить установления Советской власти, готова была объявить Одессу «вольным городом». В том же направлении усиленно действовали и представители союзных консульств. Тем не менее 27 октября объединенный пленум Советов рабочих, солдатских и матросских депутатов провозгласил власть Советов. И хотя для повсеместного ее установления потребовалось немалое время, почин был сделан.

Внеся коренную ломку в политическую, экономическую и духовную жизнь страны, Октябрьская революция сразу же приступила к созидательной работе, важное значение в которой отводилось и органам юстиции. Вернувшись в Москву, Д. И. Курский возглавил правовой отдел Моссовета, называвшийся в первое время Комиссариатом по судебному ведомству, организационные функции которого распространялись не только на Москву и Подмосковье, но и на ряд прилегающих областей.

Комиссариат разместился в Кремле, на первом этаже здания Сената. Трудными были первые недели его деятельности. Мешал саботаж старых чиновников, оставивших множество неразрешенных дел и бумаг, на разбор которых пришлось потратить уйму времени. Для борьбы с уголовной преступностью Курский предполагал оставить пока прежний следственный аппарат и временно продолжить занятия мировых судей, а некоторых из них предложить кандидатами в народные судьи при избрании их первого состава Моссоветом. Но подавляющее большинство следователей и мировых судей не захотели сотрудничать с новой властью. Пришлось опечатать помещения Московской судебной палаты и окружного суда.

Руководствуясь ленинским декретом о суде № 1, Курский твердо проводит линию на организацию местных судов, избираемых гражданами, на создание юридических отделов в тех губерниях, где их еще не имелось.

В начале апреля 1918 года Дмитрий Иванович Курский был назначен заместителем наркома юстиции РСФСР. «Перед Народным комиссариатом юстиции в новом его составе, — писал он в те дни, когда из Наркомюста вышли левые эсеры, — образовавшимся непосредственно после переезда рабоче-крестьянского правительства в Москву, встала задача наладить, правильнее сказать, создать заново прежде всего свой собственный аппарат… Пришлось с первых же шагов взяться за подбор нужных организаторских сил… Инструкторами приглашены товарищи, возвратившиеся с фронта, не только разделяющие платформу Советской власти, но и проявившие себя как организаторы в Октябрьской революции. Большинство их с юридическим образованием, что значительно облегчает усвоение ими нужных знаний».

Осенью 1918 года, уже будучи наркомом юстиции РСФСР, Курский подготовил проект нового декрета — Положение о народном суде РСФСР, обосновал его в докладе на заседании ВЦИК. Народный суд должен был стать не только ближе к населению, но и более действенным средством выполнения поставленной В. И. Лениным задачи по обеспечению строжайшего проведения дисциплины и самодисциплины трудящихся.

Еще ранней весной жена Д. И. Курского уехала с детьми на несколько месяцев в Выксу, чтобы подкрепить пошатнувшееся здоровье. Приведем несколько фрагментов из писем Дмитрия Ивановича, относящихся ко второй половине 1918 года.

14 июня. «…Владимир Ильич засадил председательствовать в Совнаркоме, редактирую ряд работ по своей специальности… В виде отдыха раз в неделю иду в театр, и пока неизменно в „Аквариум“, где имеется очень хорошо организованная драматическая труппа, — правда, ставящая комедии, а главное, есть искренний и правдивый талант — Грановская. И в ее игре женские натуры, неглубокие, но своеобразные, часто очень привлекательные, как искусно очерченные типы в книге, расширяют рамки деловой обстановки и жизни или уюта своего уголка, дают отдых и освежают для того, чтобы с новыми силами браться вновь за дела и работу, в которой нахожу столько удовлетворения…»

Август. В связи с выездом по поручению ЦК партии в Казань.

«В Казань я приехал 2 августа. На следующий день взялся за работу. Скоро мы убедились, что стратегические планы, хотя бы и очень хорошие, — одно, а действительность, кричавшая о явной неподготовленности Казани к обороне, — другое. 5 августа, когда наши противники уже делали попытку высадить десант в самой Казани, в нашем распоряжении было только одно исправное артиллерийское орудие. Все это объясняется муравьевщиной и скрытым саботажем.

Я обратился по прямому проводу в Москву с просьбой прислать помощь. Она пришла, но с опозданием, и 6 августа после жестокого уличного боя наши оставили город…»

Конец сентября.

«Жизнь в политике обернулась сейчас острыми углами (Курский, видимо, имеет в виду покушение на жизнь В. И. Ленина со стороны Каплан, которую он допрашивал одной из первых. — Авт.)… Время выдвинуло таких гигантов, как Ленин, и все по нему равняются. Поэтому опрокидываются бесчисленные препятствия, и в перспективе у нас очень реальные контуры нового строя. Бывают удивительные, глубоко интересные моменты, когда делаются совершенно небывалые, даже, казалось бы, немыслимые шаги вперед. Иногда нас отбрасывают и назад. Борьба в бурю по океану вселенной! Многое хочется осуществить сразу же! Поэтому работаешь не щадя сил…»

14 октября.

«Владимир Ильич выздоровел, если не окончательно (у него еще болит рука), то настолько, что взялся опять председательствовать в Совете Народных Комиссаров, и наши заседания приобрели прежний интерес».

6 ноября 1918 года Курские были в Колонном зале Дома союзов на торжественном заседании Всероссийского Центрального и Московского Советов профессиональных союзов. Там они слушали речь В. И. Ленина. Особенно запомнились его слова:

«Много сделано, но много еще осталось сделать впереди. Идите смелей, товарищи, вперед по тому пути, по которому вы шли до сих пор, привлекайте к работе все новые и новые массы! Дайте… им всем, и партийным и непартийным, возможность работать и учиться в новом пролетарском государстве, управлять и создавать богатства».^[115]

Труден был год восемнадцатый. Не раз нависала смертельная опасность над Республикой Советов и в следующем году, девятнадцатом: приходилось отбивать наступления Колчака, Деникина, Юденича, иностранных интервентов. Все чаще приходилось заниматься военными вопросами и наркому юстиции Курскому. Так, по поручению Совета Обороны он разбирался с вопросом о переправе через Волгу в районе Симбирска, имевшей стратегическое значение, участвовал в расследовании действий реввоенсовета 5-й армии Восточного фронта, выполнял многочисленные поручения Совета Народных Комиссаров по принятию мер, направленных на борьбу с хищениями, порчей продуктов, злоупотреблениями местных властей и т. д., что способствовало улучшению снабжения Красной Армии, укреплению тыла.

Особо следует сказать о его деятельности по выполнению декрета СНК от 10 апреля 1919 года «О призыве на военную службу в городах Москве и Петрограде и Петроградской, Московской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Нижегородской, Костромской, Иваново-Вознесенской и Рязанской губерниях всех рабочих и крестьян 1890―1896 годов рождения, не эксплуатирующих чужого труда».

Состоявшийся через три дня пленум ЦК партии, рассмотрев по докладу В. И. Ленина военный вопрос, принял решение: немедленно командировать в эти губернии группу руководящих партийцев для развертывания там самой энергичной мобилизационной и агитационно-пропагандистской работы. Среди названных лиц значилась и фамилия Д. И. Курского. Выдвинув лозунг «Все силы на помощь Восточному фронту!», то есть на борьбу с Колчаком, ЦК партии поручил Оргбюро взять выполнение всех мобилизационных заданий под неустанный контроль.

О результатах проделанной в Тверской губернии работы Курский представил в Секретариат ЦК соответствующий отчет, в котором, в частности, указал:

«Немедленно по приезде, в 23 часа, я отправился в губернский военный комиссариат, где получил предварительные сведения о том, что мобилизация в гор. Твери назначена на 17 апреля, а в уездах — на 18 апреля… 17 апреля… моя деятельность свелась кинспектированию как организации самой мобилизации, так и фактического проведения ее в жизнь…

Выяснилось, что в момент мобилизации, т. е. 17 апреля утром, еще не имелось нужного обмундирования для призываемых… Путем переговоров с отделом утилизации удалось в тот же день получить достаточный на первое время комплект обмундирования…

Отношение призываемых товарищей рабочих к мобилизации сознательное, сосредоточенно-серьезное…

В тот же день вечером участвовал в совещании представителей губкома, губисполкома и губвоенкома по вопросам о проведении мобилизации и получил отчет о работе местной партийной организации в связи с мобилизацией… На совещании в губкоме были намечены и разрешены следующие вопросы:

1. Об организации из призываемых особых рабочих частей (рот), причем мной было выяснено значение самой ускоренной подготовки именно таких частей… ввиду того, что имеющиеся части представляют собой пестрый состав, мало подготовленный политически.

2. Были назначены местные партийные работники (из офицеров) для политической и организационной работы в частях, формируемых из мобилизуемых в настоящее время рабочих.

3. Была намечена организация добровольческих отрядов, причем… на значительные результаты возможно рассчитывать в том случае, если записавшиеся добровольцами будут отпущены по окончании операции с Колчаком и не будут задерживаться на более продолжительные сроки».

На предприятиях города Твери (фабриках Морозовской и Берга, Русско-Балтийском заводе), отмечает он далее, с большим подъемом прошли митинги, посвященные мобилизации. Такие же митинги намечено провести в ближайшее время в Вышнем Волочке, Кимрах, Ржеве, Осташкове, Бежецке и Старице.

«Суммируя общий результат поездки, — писал он в заключение, — нахожу, что в гор. Твери как партийная организация, так и советские органы (губисполком, в частности губвоенком) обладают достаточными местными силами, чтобы справиться с задачами, выдвигаемыми положением на Восточном фронте, и выполнить директивы Центрального Комитета».

В течение 1919 года на фронт было отправлено 49 030 красноармейцев и 563 командира. Среди них было много коммунистов (65 процентов от численности губернской партийной организации). Коммунистический добровольческий батальон, выехавший в мае в Самару, участвовал в решающих боях против Колчака под командованием М. В. Фрунзе.

Выполнял Дмитрий Иванович и другие поручения, касавшиеся мобилизации. Так, в связи с обращением к В. И. Ленину командования Южного фронта с просьбой разрешить провести в прифронтовых районах призыв в армию лиц, достигших 18-летнего возраста, Курский проверял по поручению Владимира Ильича сведения Всероссийского главного штаба о посланных на Южный фронт пополнениях. После этого Ленин телеграфировал 8 июля в реввоенсовет Южного фронта:

«Всероглавштаб дал мне точную справку, проверенную Курским, что с 15 мая до июля выполнено нарядов для Южфронта на семьдесят тысяч, а с первого до седьмого июля на двадцать две тысячи. Если не получили, примите спешно особые меры и известите меня тотчас, настаиваете ли все-таки на призыве восемнадцатилетних, не лучше ли пока взять других».^[116]

30 октября того же года Курский по поручению В. И. Ленина делал доклад на заседании Политбюро о мобилизации студентов.

Мы видим, что посты и наркома юстиции, и члена Реввоенсовета Республики были доверены Дмитрию Ивановичу Курскому с учетом опыта его предшествующей деятельности, богатого опыта работы и в органах юстиции и в военно-политической области.

Итак, Д. И. Курский — член Реввоенсовета Республики. Много времени он проводит в одном из московских зданий на Знаменке, где с назначением на пост главнокомандующего С. С. Каменева разместился Полевой штаб Реввоенсовета Республики — основной рабочий орган главкома. И хотя Курский не был новичком в военном деле, многие премудрости штабной работы пришлось постигать заново, разбираться в обилии информации, многочисленных названиях и номерах воинских частей и подразделений. Его основные задачи заключались в обеспечении проведения в жизнь главкомом и Полевым штабом установок Политбюро, Совета Обороны и СНК по стратегически важным вопросам, в осуществлении партийно-политического контроля. А для этого, разумеется, требовалось быть в курсе всех дел. Поэтому Курский регулярно присутствовал на оперативных докладах главкому, которые делались штабистами два раза в сутки — в середине дня и в полночь. Причем ночные доклады, как правило, затягивались надолго, так как большая часть информации с фронтов поступила к ночи. Во время докладов часто принимались директивные распоряжения командующим фронтами, а при обнаруживавшихся неясностях и разногласиях главком Каменев и Курский уходили на телеграф, располагавшийся в том же здании, и вели переговоры по прямому проводу.

Вот один из таких эпизодов. Д. И. Курский зашел в аппаратную, чтобы переговорить с командующим Кавказским фронтом М. Н. Тухачевским.

— Здравствуйте, товарищ Тухачевский… главком сейчас придет, а пока не откажите сообщить, что у вас нового?

— Здравствуйте, товарищ Курский! Командарм-8 потерял связь с начдивом-9. Последний через командарма-13 сообщил, что противник двумя колоннами повел наступление… Район Ростов — Нахичевань нами удерживается, но противник прорвался западнее ст. Александровка… Сокольников организует концентрическую атаку со стороны Ростова и Институтской, но не слишком уверен в успехе. Ему приказано решительными действиями во что бы то ни стало вновь овладеть течением Дона на его участке… В общем, в ростовском направлении обстановка тяжелая. Командюгзап обещает помочь в ростовском направлении…

Несмотря на высокий потолок, в аппаратной душно — все время люди; вороха разноцветных лент, которые из «Юза» вытекают чуть ли не беспрерывно. В аппаратную вошел Каменев. Взяв в руки шершавую ленту, быстро просмотрел ее, проворчал:

— Егоров со Сталиным только обещают…

Дмитрий Иванович хорошо знал — об этом был уже разговор с С. И. Гусевым, на место которого он пришел в Реввоенсовет, — что взаимоотношения С. С. Каменева со Сталиным не сложились с самого начала. Одной из причин было то, что Сталин предпочитал иметь дело не с военспецами, а с такими командирами, как, например, Буденный. Каменев же — бывший полковник, а начальник Полевого штаба П. П. Лебедев — генерал-майор старой армии. Сталин им просто не доверял. По той же причине не был вполне уверен и в своем ставленнике А. И. Егорове, незаметно, но властно отобрав у него оперативное руководство фронтом. Имелись у них разногласия и по вопросу использования трудовых армий. Но разногласия можно как-то преодолеть, а вот нежелание помочь в нужный момент соседям наносило ощутимый ущерб делу.

Став у «Юза», Каменев дал довольно сильный разнос Тухачевскому, предложил срочно разобраться в возникшей путанице и доложить. Аппарат долго молчал, но вот диски задвигались и лента пошла вновь. Тухачевский не без запальчивости уточнил многие позиции, заверил, что принимает меры.

Покручивая огромные усы, Каменев поглядывал на Курского, принимавшего ленту из его рук.

— Всего-то три недели как назначен Тухачевский, — сказал главком, подводя итог разговору. — Но в дела влез, напористый…

Через несколько часов в Полевой штаб пришла весть о сдаче Ростова противнику. Бесстрастный «Юз» зафиксировал поражение. Война есть война. В тот же вечер главкома и Курского вызвали в Кремль, к Председателю Совета Обороны. Разговор, однако, пошел сначала о севере.

— Вот, полюбуйтесь… — показал Владимир Ильич телеграмму командующего 6-й армией А. А. Самойло об освобождении Архангельска и продолжающемся наступлении на онежском направлении. — А Деникин ожил и взял обратно Ростов… Я ведь только позавчера предупреждал Троцкого… В Сибири ни шагу на восток далее, все силы напрячь для ускоренного движения войск на запад, в Россию…

Каменев переглянулся с Курским, он помнил сообщение Дмитрия Ивановича о том, что Ленин направил такую телеграмму наркомвоену и копию ее — члену реввоенсовета 5-й армии Восточного фронта И. Н. Смирнову. Сказал:

— Полевой штаб разрабатывает директиву о приостановлении наступления на Востфронте сразу по занятии Иркутска.

— Так что под Ростовом?

— По размышлении, Владимир Ильич, серьезного не произошло. Это местный успех Деникина.

— С такими командармами, как Сокольников…

— Сокольникову ищем замену…

— Две недели уже!.. Командовать должны военспецы. Дорого обходятся подобные опыты. В свое время я дал себя уговорить… Сожалею. Но и вам урок! Отстаивайте свою точку зрения настойчивее… Что сейчас может помочь Ростову и Новочеркасску?

— Ростову может помочь только Юго-Западный фронт… Своих резервов у Тухачевского под рукой нет, еще на подходе…

Две директивы, подписанные Каменевым, Курским и Лебедевым, о необходимости оказания Кавказскому фронту помощи (путем переброски Латышской и 42-й дивизий) были направлены командованию Юго-Западного фронта еще в первой декаде февраля. Зная, что положение на Кавфронте усложняется, а директивы главного командования остаются невыполненными, Ленин отправил Сталину 20 февраля телеграмму, на которую получил ответ следующего содержания: «Мне не ясно, почему забота о Кавфронте ложится прежде всего на меня… Забота об укреплении Кавфронта лежит всецело на Реввоенсовете Республики, члены которого, по моим сведениям, вполне здоровы, а не на Сталине, который и так перегружен работой».^[117] В связи с этим Владимир Ильич вынужден был послать в тот же день Сталину вторую телеграмму (шифром по прямому проводу): «На Вас ложится забота об ускорении подхода подкреплений с Юго-Запфронта на Кавфронт. Надо вообще помочь всячески, а не препираться о ведомственных компетенциях».^[118]

— А как молодой комфронта, как Тухачевский? Не растерялся?

— Отнюдь нет, Владимир Ильич. Ершится.

— Ершится, говорите? Если дельно — хорошо. Поддерживайте молодых, растите. Они надежда наша…

Всего лишь два дня находился Ростов-на-Дону в руках противника; 23 февраля он был выбит из города 8-й армией и отброшен на левый берег реки. Борьба на Северном Кавказе продолжалась еще месяц и завершилась в конце марта полным разгромом деникинских войск и освобождением Новороссийска. Успешно шли дела и на Юго-Западном фронте, войска которого освободили от белогвардейцев южную часть Украины, овладели Одессой. Но Крым оставался пока еще у врага. И тем не менее наступила передышка.

Курский в это самое время занимался делами Наркомюста: работал над Положением о революционных трибуналах, над изменениями декрета об учреждении комиссии о несовершеннолетних, обвиняемых в общественно опасных действиях.

Но вскоре все его внимание было отдано вновь Реввоенсовету.

Этого требовала изменившаяся обстановка. 25 апреля 1920 года армия Пилсудского, реорганизованная и технически оснащенная на средства США, Франции и Англии, начала совместно с петлюровцами военные действия на Украине. Используя существенный перевес в численности, польские войска 6 мая захватили Киев, ряд других крупных городов.

И вновь Дмитрий Иванович — в круговерти штабной работы. Обстановка на театре военных действий вылилась в тяжелейшее испытание, при котором подливал масла в огонь член реввоенсовета Юго-Западного фронта Сталин. Политбюро одобрило план, согласно которому главным фронтом в борьбе с польскими войсками считался Западный (комфронта Тухачевский), а Юго-Западный фронт — вспомогательный. Сталин же, подчинив своей воле комфронта Егорова, стремился действовать по своему усмотрению, часто игнорируя, а то и совсем не исполняя директивы Главного командования. От этого расшатывалась дисциплина среди командиров, возрастала дезорганизованность.

Курский, вернувшись с Юго-Западного фронта, куда выезжал с поездом главкома, еще раз убедился, что Сталин тяготеет к местничеству и самостийности. Его особое внимание привлекла запись разговора главкома Каменева со Сталиным по прямому проводу:

Сталин. Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Ваш последний номер получен, там есть некоторые не вполне ясные места, и… считаю нужным задать несколько вопросов:

1. Мне кажется, что вы меняете направление удара Конной, передвигая его вправо, в отмену старого направления в сторону Бердичева? Верно ли?

2. Вы назвали Крымскую армию резервной, значит ли это, что мы можем без ущерба брать из ее состава части. По нашим данным, Врангель готовится к наступлению, собственно, к прорыву Перекопского фронта одной группой своих частей, другую же группу направляет в район Одессы — Николаева для десанта. Исходя из этого, мы решили, что надо быть готовыми ко всему и Крымская армия, к сожалению, не может быть признана пока что резервной. Кто из нас прав, или, может быть, я не так понял ваш номер?

3. Теперь я считаю установленным — главное направление будет не на юге, а на севере… сообразно с этим естественно, что требования юго-запада должны быть сокращены в рамках, допустимых, конечно, интересами юго-запада.

4. Насчет Конармии тоже не все ясно. Если у нее не должно быть ни тыла, ни флангов… то не значит ли это, что она, т. е. Конармия, должна делать главным образом рейды по тылам, вроде Мамонтовских?

Каменев. Здравствуйте, Иосиф Виссарионович. По первому вопросу… у меня с Егоровым был разговор именно в том духе… что надо разбить сперва одну из групп противника, либо одесскую, либо киевскую. Егоров склонился разбить киевскую, с этой целью даже было предположено группу Якира подчинить Буденному. В окончательной директиве… вырисовалось, что Якир действует самостоятельно, направляя главный удар на Белую Церковь, Конная армия направляется в Житомир опять как самостоятельная и Уборевич — направление Вапнярка — Гайсин…

При этой картине все три коня тянут в разные стороны, предоставляемые самим себе… Уборевич и Якир имеют перед собой превосходные силы противника. Я считаю, что совместные действия Буденного с Якиром и с некоторой помощью 12-й армии у нас в киевском районе дадут превосходство сил, которое необходимо для разгрома… киевской группы противника…

В конце разговора Сталин не преминул сказать, что комфронта Егоров все время находился рядом, что «если говорю с вами я, то только потому, что номер ваш вызван моей запиской, за которую отвечаю я». Заметил также, что по вопросу украинской группировки сегодня же будет говорить с правительством.

Через восемь дней войска Юго-Западного фронта освободили Киев и стремительно стали продвигаться в сторону Львова, что создало благоприятные условия и для наступления войск Западного фронта, которые освободили Белоруссию и 1 августа взяли Брест-Литовск.

В соответствии с планом ведения войны и в связи с возросшей опасностью со стороны Врангеля на Политбюро 2 августа 1920 года было принято постановление об объединении в составе Западного фронта советских армий, действовавших против белополяков, и о создании самостоятельного Южного фронта для борьбы с Врангелем.

В. И. Ленин сразу же направил Сталину телеграмму:

«Только что провели в Политбюро разделение фронтов, чтобы Вы исключительно занялись Врангелем. В связи с восстаниями, особенно на Кубани, а затем и в Сибири, опасность Врангеля становится громадной, и внутри Цека растет стремление тотчас заключить мир с буржуазной Польшей. Я Вас прошу очень внимательно обсудить положение с Врангелем и дать Ваше заключение. С Главкомом я условился, что он даст Вам больше патронов, подкреплений и аэропланов».^[119]

В ночь на 3 августа в соответствии с постановлением Политбюро командованию Юго-Западного фронта была дана директива «с форсированием армиями Запфронта р. Нарева и овладением Брест-Литовском наступает время объединения в руках Командзапа управления всеми армиями, продолжающими движение к р. Висле, т. е. передачи в ближайшие дни 12-й и 1-й Конной армий из Югзапфронта в распоряжение Командзапа».^[120] Директиву подписали Каменев, Курский и Лебедев.

Содержание полученных телеграмм вывело Сталина из себя: бросай, значит, налаженное дело, отдавай другим лавры победителя; жалко отдавать Конармию — попадет она в руки Тухачевского, у которого нет и не может быть хороших отношений с Буденным, рассыплется Конармия на отдельные дивизии — и нет ее. Да и Буденный, пожалуй, все сделает, чтобы не попасть в подчинение Тухачевскому.

Не стесняясь в выражениях, Сталин начал писать ответ Ленину: «Вашу записку о разделении фронтов получил, не следовало бы Политбюро заниматься пустяками. Я могу работать на фронте еще максимум две недели, нужен отдых, поищите заместителя. Обещаниям Главкома не верю ни на минуту, он своими обещаниями только подводит. Что касается настроения ЦК в пользу мира с Польшей, нельзя не заметить, что наша дипломатия иногда очень удачно срывает результаты наших военных успехов».

Отметим тон февральского сообщения Сталина (о Ростове), нотки капризности в некоторых других его телеграммах Ленину и этот, прямо скажем, грубый ответ. И отметим также, что письма Ленина Сталину становятся более официальными и, местами, прохладными.

«Не совсем понимаю, — писал Владимир Ильич Сталину в связи с возникшим конфликтом, — почему Вы недовольны разделением фронтов. Сообщите мотивы. Мне казалось, что это необходимо, раз опасность Врангеля возрастает. Насчет заместителя сообщите Ваше мнение о кандидате. Также прошу сообщить, с какими обещаниями опаздывает Главком. Наша дипломатия подчинена Цека и никогда не сорвет наших успехов…»^[121]

5 августа Курский, являвшийся членом Ревизионной комиссии ЦК партии, присутствовал на пленуме ЦК РКП(б), который утвердил постановление Политбюро о переходе 1-й Конной, 12-й и 14-й армий в подчинение командующего Западным фронтом. Вместе с главкомом Каменевым им была составлена директива о подготовке указанных армий для передачи Западному фронту в целях обеспечения его левого фланга при решающем наступлении на Варшаву. Пока же потребовали вывести 1-ю Конную армию в резерв для отдыха. Однако ни эта, ни другие директивы главкома, на большинстве которых стоит и подпись члена Реввоенсовета Курского, выполнены не были. К тому же 1-я Конная армия вплоть до 20 августа продолжала безуспешные бои за овладение Львовом. А за три дня до этого польские войска начали контрнаступление, прорвав фронт на левом фланге, который намечалось укрепить армиями Юго-Западного фронта. В результате войска Западного фронта, оторвавшиеся от своих баз, вынуждены были отступить. Отошли затем со своих позиций, так и не овладев Львовом, и войска Юго-Западного фронта. Стабилизировать положение удалось лишь в конце августа.

А еще 14 августа Секретариат ЦК направил Сталину телеграмму, в которой указывалось: «Трения между Вами и Главкомом дошли до того, что… необходимо выяснение путем совместного обсуждения при личном свидании, поэтому просим возможно скорее приехать в Москву».^[122] 17 августа Сталин прибыл в столицу, а 1 сентября Политбюро обсудило «его просьбу» об освобождении от военной работы; он был освобожден от должности члена РВС Юго-Западного фронта, но оставлен членом Реввоенсовета Республики.

О неудачах Красной Армии в войне с Польшей много говорилось на IX партконференции РКП(б). В годы культа личности было немало написано работ историками и военачальниками, ряд из них отличаются тенденциозностью и явным угодничеством Сталину. Лишь после XX съезда партии стали появляться объективно написанные публицистические и исторические статьи.

Добавим еще, что были репрессированы или попали в опалу многие военачальники, которые высказались в печати об операции на Висле не в пользу Сталина. Н. Е. Какурин, написавший вместе с В. А. Меликовым книгу «Война с белополяками» (1925 г.), подвергся аресту и умер в тюрьме (судьба В. А. Меликова авторам не известна); погибли в результате незаконных репрессий А. С. Бубнов и Р. П. Эйдеман, редактировавшие вместе с С. С. Каменевым и М. Н. Тухачевским 3-й том «Гражданской войны», вышедший в свет в 1930 году, причем Каменев попал в число «врагов народа» после своей смерти. Оказалось в тени и имя известного военного теоретика В. К. Триандафилова, выступившего в 20-е годы с острой статьей по тому же вопросу в журнале «Война и революция» (в 1931 г. он погиб в авиационной катастрофе).

Д. И. Курский не писал о войне, но и его не миновала опала, но об этом скажем чуть позже.

А пока вновь обратимся к осени 1920 года. Вернувшись с юга Украины, куда выезжал по поручению ЦК партии для оказания помощи командованию Южного фронта в подготовке наступления против Врангеля, Дмитрий Иванович Курский вновь сосредоточился на работе в Наркомюсте. Являясь одним из ближайших и верных помощников В. И. Ленина, он неуклонно проводил в жизнь его ленинскую линию по вопросам борьбы с преступностью, нарушениями в области гражданских правоотношений, создавал и развивал советское право, призванное способствовать строительству социалистического общества.

Сохранились письма, записки и высказывания Владимира Ильича, адресованные широкому кругу партийных, советских, профсоюзных и хозяйственных работников, в которых Ленин высоко оценивает деятельность Курского. В письме от 26 октября 1921 года, адресованном членам Политбюро, Ленин писал: «Я считаю вывод товарища Курского единственно правильным. Предлагаю провести его добавочным постановлением СНКома». Или еще: «Надо об этом выспросить Курского. Он был иного мнения».^[123]

Но бывали со стороны Ленина и строгие, даже очень строгие высказывания, особенно когда это касалось необходимости усиления борьбы с волокитой и бюрократизмом.

Приведем еще один отрывок из воспоминаний А. С. Курской: «Работал Дмитрий Иванович с огромным подъемом, так как чувствовал направляющую руку Ильича. Нередко по ночам Ленин вызывал его к себе на квартиру. С портфелем, наполненным проектами новых законов, отправлялся он к Владимиру Ильичу, волнуясь и спеша».

В конце января 1920 года Курский руководил IV Всероссийским съездом деятелей советской юстиции. На нем он выступил с докладом о роли и значении советской юстиции в связи с новой экономической политикой. Отметив, что решающим фактором, который выдвигает юстицию на передовые позиции, является новая экономическая политика, он сказал:

«Было бы слишком просто рисовать себе эту политику как нечто решенное уже в начале 1921 года. Мы теперь имеем возможность установить, что эта экономическая политика уже пережила, по меньшей мере, два фазиса (имеются в виду замена продразверстки продналогом и организация товарообмена через кооперацию. — Авт.)… Но хозяйственное развитие пошло неизмеримо дальше. Все более и более обрисовывается значение чисто финансовой проблемы… которая и в западноевропейских странах стоит теперь в центре внимания. Почему это так? Потому что с каждым днем мы все более и более переходим в область широко развертывающейся денежной системы. Мы уже имеем такие учреждения, как Госбанк, Кооперативный банк, и мы уже ставим задачу организации специальных банков под контролем Госбанка. Мы уже поставили определенную задачу развития внешней торговли таким образом, чтобы к ней привлекались под контролем Комиссариата внешней торговли не только государственные органы, но и кооперативные организации. Мы, наконец, в последние дни стали перед фактом учреждения первого акционерного общества, построенного на тех началах, которые подсказаны необходимостью сожительствовать с капиталом западных стран. Я имею в виду комбинированное акционерное общество, где пайщиками являются Советская Республика и представители иностранного капитала…».^[124]

Одобрительно отозвавшись о такой форме хозяйствования, Курский выразил надежду, что это позволит поднять производительные силы страны. Однако для налаживания таких взаимоотношений требуются соответствующие юридические нормы, которые бы учитывали особенности экономики Советской России: с одной стороны, крупное производство, с другой — достаточно широкая сеть мелкой промышленности и довольно развитая мелкая торговля.

«В настоящее время, — говорил Д. И. Курский на съезде, — наши законодательные учреждения стоят перед задачей выработки положений, которые в деталях должны урегулировать правовое положение государственных предприятий и их объединений — трестов. Положение о государственных предприятиях уже разработано и вносится на рассмотрение законодательных органов. В стадии разработки находится также положение о торговле — внешней и внутренней. Эти акты не будут теми краткими декретами, которыми мы довольствовались в прошлые годы. Нет, это будет целая система норм. Затем вам известно, что IX Всероссийский съезд Советов поручил Народному комиссариату юстиции разработать свод постановлений, которые должны регулировать земельное устройство и земельные отношения, причем наиболее серьезным новшеством в этом законодательстве является допущение при известных условиях временной переуступки земли крестьянам…»

Он сообщил также о ведущейся работе по пересмотру Кодекса законов о труде, проанализировал вынесенный на обсуждение участников съезда проект Уголовного кодекса, остановился на вопросах, касающихся демократизации процессуального законодательства, на основных вопросах судебной реформы.

«Таким образом, — подытоживал нарком, — мы имеем сейчас основное материальное условие, которое является необходимой предпосылкой революционной законности. Если мы будем только говорить о революционной законности, а законов не будет, то это будет весьма эффектное слово, но не больше. Необходимо иметь твердую и в достаточной степени разработанную систему норм, чтобы… проводить ее в жизнь».

Все крупнейшие и важнейшие законы и нормативные акты того времени были разработаны при непосредственном творческом участии или под руководством Курского. По его докладу XI Всероссийским съездом Советов был одобрен окончательный текст Основного Закона — первой Конституции СССР.

Как нарком юстиции, а с мая 1922 года еще и как прокурор РСФСР, Курский отдал много сил, энергии и труда становлению и развитию советских правоохранительных органов, а следовательно, и государства.

Большую культуру и взыскательность к себе Курского отметил в беседе с авторами очерка Б. Н. Хлебников, также работавший в Наркомюсте РСФСР в 20-е годы. Не без юмора он сообщил «по секрету», что в Наркомюсте Дмитрия Ивановича называли заглазно «интеллигентом», в хорошем понимании этого слова.

К концу 20-х годов Сталин начал постепенно избавляться от соратников В. И. Ленина. К тому же высокообразованных людей, интеллигенцию в целом он не любил, в душе глубоко презирал, поэтому постепенно стал превращать «прослойку», как было принято называть интеллигенцию, в безропотную прислужницу. Уже кое-кого он переместил; вынашивал мысль о коренных «чистках», которые бы позволили избавиться от других, неугодных ему партийных и государственных деятелей; пристально следил за старыми кадрами, людьми, совершавшими революцию, особенно за теми, кто, по его мнению, не поступится ленинскими принципами. Для утверждаемого им режима, основанного на неограниченной личной власти, Сталин не считался ни с чем: ни с революционными заслугами, ни с законами, не говоря уже о понятиях нравственности, справедливости, гуманности.

С этих позиций нарком юстиции Курский, который руководил еще и Институтом советского права, никак не мог устраивать «вождя всех народов» и его ближайшее окружение. И все же по сравнению с судьбами многих других соратников В. И. Ленина ему, можно сказать, повезло — в начале 1928 года Дмитрия Ивановича Курского направили в «почетную ссылку», на дипломатическую работу в Италию. Наркомом юстиции РСФСР вместо него был назначен А. К. Янсон — человек заслуженный, но не имевший юридической подготовки. Его через три года сменят, переведут на хозяйственную работу, затем необоснованно репрессируют.

По возвращении из Италии Дмитрий Иванович Курский на 59-м году жизни скончался. Случилось это 20 декабря 1932 года.

Глазунов М. М.

Митрофанов Б. А.

Мехоношин Константин Алексеевич^[125]

Годы жизни: 1889―1938. Советский партийный и государственный деятель. Член партии с 1913 г. В 1917 г. член Военной организации при ЦК РСДРП, член Петроградского ВРК. С ноября 1917 г. заместитель наркома по военным делам… Член РВС ряда фронтов и армий, одновременно в сентябре 1918 г. — июле 1919 г. член РВСР…

(Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (1987)

Имя Константина Александровича Мехоношина, как и большинства героев данной книги, во времена культа личности было вычеркнуто из истории революции, из исторической памяти народа. Но и тогда, когда старшему поколению вернули, а молодому открыли возможность знать подлинных вождей революционных масс, творцов и защитников Октября, фамилия Мехоношина, как правило, встречалась лишь в специальной исторической литературе.

Константин Мехоношин не водил с шашкой наголо в атаку бесстрашных красноармейцев, не был блестящим оратором, не упоминался в числе партийных оппозиционеров. Вероятно, поэтому большинству читателей имя его до настоящего времени практически неизвестно. Историческая справедливость требует рассказать о нем. И не только потому, что он был одним из организаторов и руководителей вооруженных сил революции и Красной Армии. Знакомство с личностью Мехоношина дополняет обобщенный портрет революционера-ленинца, расширяет наши представления о нравственных и интеллектуальных истоках социалистической революции.

Имеется редкая возможность вместо обычной краткой биографической справки привести отрывки из автобиографии, написанной самим Константином Александровичем Мехоношиным. Вот первые строки ее:

«Я родился 31 октября 1889 г. в Александровском заводе бывшего Соликамского уезда Пермской губернии.

Отец и мать в то время были учителями в заводской школе. Впоследствии мать продолжала педагогическую работу, отец стал счетоводом, а затем бухгалтером.

В 1906 г. Пермской организацией РСДРП я был привлечен к революционной работе и участвовал в организации ученической организации.

В 1906―1907―1909 гг. я выполнял многочисленные задания партийной организации в области партийной техники: переносил и хранил взрывчатые вещества, оболочки бомб, переносил литературу, печатал на гектографе в течение длительного времени прокламации и другие воззвания… Кроме того, работал по партийным связям. В дальнейшем вел и агитационную работу как в Перми, так и в Кизеловском заводе и в Березниках… В 1913 г. я вступил в партию.

После окончания университета в 1914 г. я отправился в научно-исследовательскую экспедицию на Каспийское море, откуда возвратился в Петербург в конце 1915 г. В декабре месяце этого года я был взят на военную службу рядовым в запасный батальон лейб-гвардии гренадерский полк и вел работу среди солдат, создав там нашу партийную организацию.

После Февральской революции я продолжал работу в военной организации и был членом Всероссийского бюро военных организаций при Центральном и Петроградском комитете нашей партии…

В дни Октябрьской революции я был членом Военно-революционного комитета Петроградского Совета…»

Известно, что руководящее ядро Военной организации большевиков составило основу Военно-революционного комитета, а затем Наркомата по военным делам, Коллегии по организации и формированию Красной Армии, Высшего военного совета и, наконец, Реввоенсовета Республики.

К. А. Мехоношин — один из немногих, кто входил в состав всех этих органов руководства Вооруженными Силами Советской Республики.

Константин Александрович был прав, когда писал: «Историк, пожелавший лишь по одним архивным документам изучить минувшие события, оказывается в крайне затруднительном положении. Пережитая эпоха чрезвычайно характерна в том отношении, что ее наиболее яркие и подчас наиболее содержательные этапы как раз менее всего располагают к тем формам работы, которая фиксируется в письменном документе. И поэтому среди других материалов воспоминания являются также своего рода документами большой исторической ценности. Не раз, наверное, благодаря им удастся связать в единое целое и понять внутренний смысл того или иного периода».^[126]

Рассказывая о К. А. Мехоношине, мы по возможности прибегнем и к этому источнику.

В начале сентября К. А. Мехоношин был избран в исполком Петроградского Совета и президиум солдатской секции. Член Петроградского Военно-революционного комитета М. П. Ефремов вспоминает: «В солдатской секции он был, пожалуй, наиболее образованным: учился в Петербургском университете, хотя и не закончил его — исключили за революционную деятельность. Да и по партийному стажу превосходил многих — большевиком стал еще в 1906 г. Все это предопределило Мехоношину положение вожака в президиуме солдатской секции. Без совета с ним здесь не решался ни один сложный вопрос, а таких вопросов было в то время очень много».

Нам очевидны некоторые фактические неточности данных воспоминаний, но они показывают, каким Мехоношин представлялся участникам революционных событий.

После образования Военно-революционного комитета одной из важных задач его было установление контроля за деятельностью штаба Петроградского военного округа. Мехоношин вспоминает: «В памяти особенно запечатлелся один момент, который я считаю началом активных действий.

22 или 23 октября ВРК постановил назначить новых комиссаров к командующему войсками Петроградского округа — Полковникову. Избранными оказались Садовский, Лазимир и я. В мандатах и особом обращении в штаб от имени ВРК указывалось, что все приказы командующего должны скрепляться подписью одного из комиссаров и что без них приказы будут считаться недействительными».^[127]

После того как Полковников отказался принять условия ВРК, всем частям гарнизона было разослано постановление ВРК об обязательном исполнении приказов, лишь заверенных подписью комиссара. Был канун вооруженного восстания.

25 октября В. И. Ленин провозглашает победу революции. «Я стоял, тесно сжатый со всех сторон, возле Константина Александровича Мехоношина, — вспоминает М. П. Ефремов. — Он тоже хлопал в ладони, улыбался, что-то кричал мне на ухо, но расслышать ничего нельзя было. Обычно спокойное белое лицо Мехоношина порозовело, резче обозначились белесые брови и ресницы; светлые глаза его сияли восторгом».

ВРК становится органом ВЦИК, изменились его структура и функции. Структура аппарата ВРК неоднократно менялась вплоть до прекращения его деятельности 5 (18) декабря в связи с передачей его функций укрепившимся наркоматам, ВЧК.

К. А. Мехоношин участвовал в организации подавления контрреволюционного мятежа Керенского — Краснова. Мы не имеем точных сведений о его работе в эти дни, но в постановлении ВРК от 1 ноября 1917 года говорилось: «С 1 ноября сформировать штаб Военно-революционного комитета в составе следующих лиц и должностей:

1. Командующий войсками по обороне Петрограда — Муравьев

2. Помощник командующего войсками — Антонов

3. Начальник штаба ВРК — Мехоношин

4. Помощник начальника штаба — Бонч-Бруевич

· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·

12. Передвижение войск — Подвойский…»

Этот документ отражает признание организаторской деятельности К. А. Мехоношина в дни подавления мятежа. Он — начальник штаба ВРК, его имя — рядом с именем Антонова-Овсеенко, Подвойского, Бонч-Бруевича.

20 ноября 1917 года Председателем СНК В. И. Лениным и секретарем СНК Н. Горбуновым было подписано удостоверение, гласившее, что «предъявитель сего мандата К. А. Мехоношин назначен Советом Народных Комиссаров товарищем народного комиссара по военным делам по общему управлению Военным министерством».^[128]

Среди множества вопросов, решавшихся Наркомвоеном, важнейшими были вопросы организованной демобилизации старой армии и создание Вооруженных Сил Советской Республики.

С каждым днем становилось все ясней, что старая армия, особенно ее фронтовые части, неспособна обеспечить оборону Республики. 22 декабря Верховный главнокомандующий Н. В. Крыленко сообщал о непрекращающемся уходе с позиций солдат Румынского фронта. В этот же день коллегия Наркомвоена собрала экстренное совещание, в котором принял участие и В. И. Ленин. Было решено временно приостановить работу по организации милицейских формирований и все силы направить на создание новой постоянной армии. На следующий день, 23 декабря, состоялось экстренное собрание представителей Наркомвоена, Всероссийского бюро фронтовых и тыловых военных организаций при ЦК РСДРП(б) и Главного штаба Красной гвардии Петрограда. Собрание приняло решение о том, что необходимо издать декрет об организации новой армии, и для технической работы по ее созданию выделило штаб, общее руководство возложило на Наркомвоен в лице Н. И. Подвойского и К. А. Мехоношина и представителей Красной гвардии.

15 января 1918 года СНК принял декреты о создании РККА и Всероссийской коллегии по организации и управлению РККА. «На указанную коллегию возлагается направление и согласование деятельности местных областных и краевых организаций по формированию, учету вновь формируемых боевых единиц, руководство формированием и обеспечением новой армии вооружением и снабжением, санитарно-медицинская помощь, финансовое заведование, разработка новых уставов, инструкций и т. д.».^[129]

25 января 1918 года декретом СНК была назначена руководящая пятерка Всероссийской коллегии. В нее вошли члены коллегии Наркомвоена Н. В. Крыленко, К. А. Мехоношин, Н. И. Подвойский, О. А. Трифонов, И. Ю. Юренев.

Какова была позиция К. А. Мехоношина в период переговоров в Бресте о мире?

В январе 1918 года на занятиях курсов агитаторов-организаторов совдепов и отрядов Красной гвардии при ЦК партии в Смольном обсуждался вопрос о заключении мира с Германией. Это занятие проводил Ленин. Выступил К. А. Мехоношин. Сказал, что только недавно побывал на фронте.

«Реальной боевой силы, — заключил Мехоношин, — у нас нет. Фронт обнажен, воевать мы не можем».

Ночью 23 февраля 1918 года, в 3 часа 45 минут, началось поименное голосование членов ВЦИК по вопросу о подписании Брестского мирного договора. Накануне большевистская фракция произвела замену ряда членов ВЦИК, было введено 26 кандидатов в члены ВЦИК. Среди вновь введенных членов Исполнительного Комитета были Мехоношин и Подвойский.

За договор проголосовало 116 большевиков, против 85 голосов (в основном левые и правые эсеры, меньшевики и др.). 26 человек воздержались. Голоса 26 вновь введенных членов ВЦИК, возможно, оказались очень важными в этом голосовании.

Перед военным руководством Советского государства стояли неотложные задачи — организация обороны, руководство военными операциями, демобилизация старой, создание, организация и снабжение новой Красной Армии. С целью координации решения всех этих задач в марте 1918 года был создан Высший военный совет (ВВС). Для укрепления политического руководства Красной Армии 18 марта 1918 года СНК назначил председателем ВВС и наркомом по военным делам Л. Д. Троцкого. Членом ВВС стал Н. И. Подвойский, заместителями членов ВВС были назначены К. А. Мехоношин и Э. М. Склянский. Военным руководителем ВВС был М. Д. Бонч-Бруевич.

В непосредственном ведении К. А. Мехоношина были проблемы организации снабжения, связи, разработки структуры управления армейскими частями. Архивы сохранили некоторые сведения о диапазоне решаемых им вопросов: от распоряжений о выдаче аккумуляторов и «двух жил шведского кабеля» до назначения военных руководителей районов, от просьбы к товарищам телеграфистам во время дежурства находиться на своих местах до обсуждения и разработки принципов организации и руководства Красной Армией.

24 апреля 1918 года для разрешения возникавших на местах спорных вопросов по организации и формированию войск Наркомвоен сформировал Высшую военную инспекцию (ВВИ). Председателем Высшей военной инспекции был назначен Н. И. Подвойский, а его заместителем К. А. Мехоношин.

К. А. Мехоношин до лета 1918 года находился в Петрограде. Здесь же, в аппарате, вместе с Е. Д. Стасовой работала его жена Вера Леонидовна Павлова. Они недолго будут вместе. Через год, весной 1919 года, Вера Леонидовна Павлова — начальник политотдела 11-й армии — умрет от тифа в Астрахани. Но этот год все дороги войны они пройдут вместе.

Приказом от 26 июня 1918 года, подписанным Л. Троцким, «член коллегии Народного комиссариата по военным делам тов. К. А. Мехоношин отправляется на Урал и в Поволжье для проведения инспекции военного дела на местах…».

Стоит особо остановиться на отношении Мехоношина к военным специалистам, вообще к проблеме подготовки командных кадров Красной Армии. Летом 1918 года, в частности во время пребывания его на Урале, К. А. Мехоношину приходилось непосредственно заниматься этими вопросами.

По данным Всероглавштаба, потребность Красной Армии в командном составе к лету 1918 года превышала 55 тысяч человек.

В Перми проживало тогда около двухсот бывших офицеров. К. А. Мехоношин почти ежедневно встречался с многими из них, стараясь привлечь их к делу строительства Вооруженных Сил Республики Советов. Как вспоминает бывший член Высшей военной инспекции В. Т. Тараскин, «успеху дела в немалой степени способствовало и умение Мехоношина держаться с людьми. Всегда ровный, владевший искусством слушать, запоминать и оставаться самим собой, ни под кого не подделываясь, он как-то незаметно, исподволь располагал к себе собеседника. А в конечном счете многие ценные для новой армии бывшие царские офицеры согласились сотрудничать с Советской властью и были направлены в различные воинские части. Нескольких генштабистов Константин Александрович забрал в Высшую военную инспекцию».

Отношение к военным специалистам Мехоношина становится особенно наглядным в сравнении с позицией в этом вопросе М. А. Муравьева. В Октябрьские дни 1917 года Муравьев внесопределенный вклад в разгром мятежа Керенского — Краснова. Зимой 1918 года он возглавлял подавление мятежа Центральной рады на Украине. В середине апреля его назначили военным руководителем в состав Закавказского военного совета. Но уже в конце апреля была создана специальная комиссия, расследовавшая деятельность Муравьева на Украине. Приведем отрывок из показаний следственной комиссии Ф. Э. Дзержинского: «…обвинения сводились к тому, что худший враг наш не мог бы нам столько вреда принести, сколько он принес своими кошмарными расправами, расстрелами, самодурством, предоставлением солдатам права грабежа городов и сел. Все это он проделывал от имени Советской власти, восстанавливая против нас все население…» Но, вопреки этому, комиссия сочла возможным объяснить эти меры как ответ на террор контрреволюции, а поведение Муравьева — как следствие его нервной болезни, при этом особый упор делался на эффективность его военного руководства. 9 июня 1918 года ВЦИК прекратил следствие по делу Муравьева, а 13 июня, когда СНК образовал реввоенсовет по руководству операциями против белочешского мятежа, главнокомандующим был назначен М. А. Муравьев, а членами реввоенсовета Г. И. Благонравов и П. А. Кобозев. В начале июля в состав реввоенсовета Восточного фронта вошел и К. А. Мехоношин. Вероятно, учитывали при этом, что Муравьев не раз выражал недовольство особой опекой со стороны комиссаров. В телеграмме от 5 июля Троцкий подчеркивал, что Мехоношин выехал на Восточный фронт как член реввоенсовета, а не как представитель Наркомвоена. Почему именно Мехоношин был послан на усиление реввоенсовета фронта? В какой-то мере ответ на этот вопрос дает следующее объяснение Троцкого: «…я считал, имея в виду особенный характер Муравьева, что в качестве комиссара нужно назначить человека большой энергии и весьма выдержанного».

Мы не ставим себе целью выяснить, правомерно ли было назначение Муравьева на должность главнокомандующего, и остановились на личности Муравьева не только потому, что она наиболее одиозна и