Жемчужина окатная [Владислав Анатольевич Бахревский] (fb2) читать постранично

Владислав Бахревский Жемчужина окатная

ПРИСТУПОЧКА

В старину в деревне всякую вещь, и ту, что кормит, и ту, что забавляет, крестьянин своими руками мастерил: избу, телегу, рубаху, шубу, лапти, конскую упряжь, чашку, ложку, свирель, рожок, свистульку, печь-матушку… Потому и говорили: золотым рукам цены нет! Да ведь не все-то руки золотые. Митюхе была бы крыша над головой, а Прокоп живёт, как земля учит. Земля великая старательница красоту творить.

У Митюхи изба по-чёрному топится, без трубы, дым в окна валит, крыша набекрень съехала. А у Прокопа — терем. В дому на что ни погляди — глазам радость.

Верно! На иного барина в неделю семь дней работали, на себя — при луне да при лучине. Но рассказ наш о том, что умели, что успевали крестьянские руки.

У доброго хозяина изба не с порога начинается — с погляда. Конёк на крыше — солнцу, луне, частым звёздам привет. Крыльцо — гостю поклон. Сени — хозяину смотрины. В сенях — лари с мукой, со всякими припасами. Под крышей веники — в бане париться, калина, рябина, травки разные. На стенах конская сбруя, хомуты, дуги. Дуги все узорчатые, с колокольцами. На лавке вёдра с водой, коромысло. На радугу хозяйка поглядывала, когда коромысло красочками наряжала.

Изба жива печью. Печь хороша, если дров ест немного, а тепло держит долго. Такой рассыпчатой каши, таких пышных караваев, пирогов, пампушек, жаворонков — без русской печи не видать, не едать. Вот и любили хлопотунью, как родного человека.

Столы и лавки мастерили дубовые, вечные. А ковши, половники, солонки, ложки резали из липы, из клёна. Кленовая ложка свет пропускает.

Умыться поутру — уточка. Лицо вытереть — полотенце с петухами, с конями, с крылатыми зверями.

Лапоточки надел — ноги сами идут. Раньше-то лапотников бедностью корили, сапоги и впрямь были дороги. А вот нынче по лаптям только вздохнуть. Кто носил — помнит: нога в лапте легка, ступать по земле — радость. И земле от хождения вреда немного. Лапоть траву помнёт, да не раздавит.

Ныне, отправляясь в путь, мы всё норовим прокатить, пролететь, проплыть. В старину русский человек — великий ходок! — ногам своим больше коня доверял.

По земле идти — загляденье. Песенка, как у птицы, сама с души спархивает.

Поистёрлись лапоточки — тоже не беда: сел да новые сплёл. Где лыко на лыко, там и слово на слово — вот и загадка. А где загадка — там и присказка…

Бывалые люди такого порасскажут, что и сон, как явь, и явь, как сон. На лягушку поглядишь — и уж в сомнении: не царевна ли?

За нарядами не в магазин бегали — сами мастерили.

Сарафан на крестьяночке — заря, кокошник — солнышко. Платок с жемчугами — лебединому крылу под стать.

Да, да! Наши крестьянки хоть и в лапоточках ходили, но в жемчугах. Откуда жемчугу взяться? Да из речки, которая под окном течёт. Множество русских рек были жемчужные. Варзуга, Ветлуга, Вория, Емля, Мста, Дон, северная часть Волги до Симбирска, Бирюч, река Онега и само Онежское озеро, озеро Прорва, Соль-вычегодское озеро, Селигер, река Псёл, река Икса, Умба и многие, многие другие. Озёра, озёрца, реки, ручьи. Жемчуг был окатный — круглый, был рогатый, угольчатый, уродец, зубоватый, половинчатый…

Добывали жемчуг просто. Летом, в самую малую воду, выгоняли на реку плот с дырой посередине. Ловец накрывал себя сверху накидкой, чтоб солнце не слепило, и собирал со дна ракушки. Собирал без разбору, всё подряд. Всё подряд и разламывал… Добытую жемчужину по два часа держали во рту — «замаривали». Это делалось ради красоты цвета. Потом жемчужину заворачивали в мокрую тряпицу и клали на грудь. Тоже неспроста: тепло человеческого тела придавало жемчужине таинственный матовый оттенок!

Прекрасен речной жемчуг! Вот и выловили его до последней жемчужной раковины. Ничего нам с вами, потомкам своим, не оставили.

Мы теперь, поумнев и спохватившись, говорим друг другу: не срывай цветов! Не трогай ландыша! Не обламывай черёмухи! Ты видел их красоту, слышал их запах, пусть и потомки наши порадуются красоте земной!

Русский человек жил среди природы. Леса вокруг стояли дремучие. Страшно было человеку в таком лесу. Вот страхи и оборачивались водяными, лешими, анчутками. В избе по ночам хозяйничали домовой да кикимора, в бане — банник, на гумне — гуменник.

Запропастится какая-либо вещь, крестьянин не себя бранит — домового. Чтобы шутник-домовой тотчас вернул припрятанное, крестьянин шептал в тёмный угол: «Поросячьи глаза!»