Умереть, чтобы жить [Сана Светлая] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

капюшона на лицо.

Если бы она могла плакать, то слезы, наверное, слились бы с каплями дождя и с удвоенной силой унесли бы всю ее боль. Но она не могла…

«Три тысячи пятьсот двадцать один…», — она громко выдохнула и, нажав все ту же кнопку быстрого вызова, сказала, — «Леш, я сегодня в маминой квартире переночую. Из ЖЭУ завтра попросили утром подъехать…А ты же сам знаешь, как сюда поутру добираться… Поэтому переночую здесь. У меня все нормально, да. Не волнуйся. Ужин в холодильнике. Не работай допоздна. Увидимся завтра».

Разговор уже давно закончился, а она все стояла и смотрела на экран… «Завтра. Я обо всем подумаю завтра», — сказала она вслух и, обняв себя за плечи, вошла в метро.

***

Наверное, дождь уже прекратился, судя по тому, что капли перестали стекать на лицо. Катя достала ключи, в какой-то тупняковой задумчивости повертела их в руках, шумно выдохнула и зашла в подъезд. Старый пошарпанный лифт по-домашнему и так знакомо открыл дверь, она нажала кнопку без подписи, точно зная, что это восьмой…

Мама… все в этой квартире напоминало о ней: образцовый порядок, декоративные свечи, огромная портретная фотография на стене… Мама… Мама…

Словно впервые увидев это фото, она смотрела не него не отрываясь. Как же сейчас хотелось положить голову ей на колени и плакать, плакать до исступления, до тех пор, пока в душе, наконец, не появится радуга. Ведь мама любила повторять, что для того, чтобы увидеть радугу, нужно пережить дождь.

Но мамы не было… Как и не было слез… Там, в месте, называемом душой, было пусто. Слова единственного и такого родного для нее человека, выжгли ее, как сухую осеннюю листву в поле…

«На сегодня хватит, — сказала она себе. «Я обо всем подумаю завтра», — и, укрывшись с головой маминым пледом, Катя легла спать…

Глава 2

Красивый высокий брюнет сидел в коридоре штаба в ожидании заседания дисциплинарной комиссии.

Задумчиво крутя на пальце брелок, он, прокручивая произошедшее в голове, раз за разом, делал вывод, что поступил правильно.

Он не мог взорвать, несмотря на приказ, дом, в котором находился человек, уничтоживший накануне склад оружия на их базе в Соннаме, дом с четырьмя детьми.

Нет. Он мог. Но не хотел. Потому что считал, что дети имеют право жить.

Потому что дети не могут быть жертвами взрослых игр.

«Правильно, Хен. Ты поступил правильно», — сказал он себе.

И тут же внутренний критик ехидно спросил:

— А морду майору зачем набил? Не смог сдержаться? Сильно хотел?

— Хотел… Еще как хотел… Потому что те, кто носит погоны, должны защищать гражданских, особенно детей, а не убивать их, играя в бога, — продолжал внутренний диалог Хен Мин.

***

Хен никогда не видел родных родителей. А может и видел, но никаких воспоминаний о них у него не осталось.

Иногда ему казалось, что с самого своего первого дня он жил в детском доме.

Казенная мебель, одежда и еда заменили ему нежность материнских рук и приготовленный с любовью обед.

Он привык к тому, что никто не спрашивал его: «Как прошел день?», никто не задувал с ним свечу на торте в день его рождения, никто не пытался успокоить его, когда ему было плохо.

Уже тогда, будучи совсем ребенком, Хен считал, что человек рождается на свет именно таким, потому что так кем-то там, наверху, было задумано. И он все никак не мог понять эту страсть человека к травле тех, кто слабее тебя. И эту способность взрослых ничего не видеть.

Там, в детском доме, в этом аду, он хорошо усвоил правило: не дай себя сломить, ни разу, никому.

И он яростно защищал свои границы и себя самого, поэтому синяки и ссадины были его верными друзьями.

К девяти годам Хен сменил четыре детских дома. И куда бы привела его судьба — неизвестно. Но, однажды, в его жизнь вмешался случай…. Видимо там, наверху, кто-то все-таки решил протянуть ему любящую руку помощи.

***

Тогда, 20 лет назад, когда все дети с радостным предвкушением и надеждой, что их усыновят, ждали дня открытых дверей, Хен Мин в порванной рубахе и с комьями грязи на единственных оставшихся штанах дрался на футбольном поле с новыми соседями по комнате.

Сначала его, как новичка, хотели заставить мыть всю грязную обувь, а потом, услышав «нет», дружно, сдабривая ударами, затолкали в шкаф и заперли.

Нет, Хен Мин не боялся темноты. Он боялся, что однажды сил сопротивляться всему этому не останется… И тогда смысл его жизни будет потерян. Ведь Хен Мин, рожденный именно таким, какой он есть, просто исчезнет.

Он согнул ноги в коленях, несколькими ударами выбил дверь шкафа и вылез наружу. «Черт, почти два часа, — сказал он себе, — надо быстро переодеться и в зал… Иначе и здесь начну с проблем.

Хен было метнулся к своей кровати, но все его скромные пожитки были изорваны в лохмотья, его сокровищница — шкатулка — разбита, а ее содержимое валялось поломанным на полу.

«ААААААААА, — сжав кулаки закричал он, — АААААА»!!!

Как в замедленной киноленте, Хен шел в поисках обидчиков.

Он нашел их