Алтай и сопредельные территории в эпоху средневековья [Автор неизвестен] (pdf) читать онлайн

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
АЛТАЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
Кафедра археологии, этнографии и источниковедения

АЛТАЙ И СОПРЕДЕЛЬНЫЕ ТЕРРИТОРИИ
В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Сборник научных трудов

Издательство

А лтайского
ун и верси тета
Барнаул 2001

УДК 950(2Рос537)
ББК 63.4(2Рос537)45
А 52

Ответственный редактор:
кандидат исторических наук А.А. Тишкин
Редакционная коллегия:
доктор исторических наук Ю.Ф. Кирюшин ;
кандидат исторических наук В.В. Горбунов;
кандидат исторических наук А.Л. Казаков;
кандидат исторических наук A.JI. Кунгуров;
кандидат исторических наук С.В. Неверов',
кандидат исторических наук А.Б. Шамшин',
М.Ю. Кузеванова (ответственный секретарь)

А 52 Алтай и сопредельные территории в эпоху средневековья: Сборник научных трудов /
Под ред. А.А. Тишкина. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2001. 174 с.
ISBN 5-7904-0210-0
В сборнике, кроме статей обобщающего характера, представлены развернутые публи­
кации археологических материалов, полученных при раскопках средневековых погребаль­
но-поминальных комплексов Алтая и сопредельных территорий. Приводятся также сведе­
ния о случайных находках, музейных коллекциях и сборах разных лет. Отдельные работы
касаются вопросов реконструкции этнокультурных контактов и политических ситуаций,
конкретных категорий памятников и предметных комплексов. Высказанные авторские по­
зиции являются своеобразными приглашениями к дискуссиям по проблемам средневековой
истории Южной Сибири на новом исследовательском уровне.
Издание рассчитано на специалистов в области археологии, а также на широкий круг
лиц, интересующихся Алтаем.
Сборник подготовлен при поддержке Российского фонда
фундаментальных исследований (проект №00-06-80393
«Этнокультурная история Алтая в эпоху средневековья»),
а также в рамках НИР кафедры археологии,
этнографии и источниковедения А Г У по теме
«Изучение этносоциальных процессов на Алтае в древности и средневековье»
На обложке, кроме публикуемого копья, изображение крылатого хищника в виде бляхи-накладки
на сумку из кургана 3 памятника эпохи среднековья Екатериновка-Ш
(раскопки 1988 г. В. С. Удодова; рисунок О. Чекрыжевой; увеличено; бронза с позолотой )

ISBN 5-7904-0210-0
© Алтайский государственный университет, 2001

Набор украшений верхового коня...

А.С. Боровков
Барнаул

НАБОР УКРАШЕНИЙ ВЕРХОВОГО КОНЯ ЭПОХИ РАННЕГО
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ИЗ СЕВЕРО-ЗАПАДНЫХ ПРЕДГОРИЙ АЛТАЯ*
Весной 2000 г. сотрудник Лаборатории исторического краеведения БГПУ В.Б. Борода­
ев сообщил автору о хранящемся в фондах Историко-краеведческого музея пос. Шипуново
(Шипуновский район Алтайского края) уздечном наборе снаряжения верхового коня эпохи
средневековья (ОФ, №1313). Летом этого же года, во время работ на территории района
археологической экспедиции БГПУ (начальник отряда А.Н. Телегин), сотрудники Шипуновского районного музея любезно передали для изучения комплект фрагментов уздечного
набора, состоящего из бронзовых с позолотой изделий, часть из которых располагалась на
кожаных ремнях.
К предоставленным материалам прилагалась пояснительная записка, где указывалось,
что это «украшения конской сбруи, найденные у Сурьей Сопки Комаришенского сельсовета,
работниками Новосибирской геодезической партии в 1983 г.».
Сурья С опка-местное название естественной возвышенности, которая находится при­
мерно в 10-12 км к северо-западу от села Комариха Шипуновского района Алтайского края.
На самой сопке, по словам местного жителя, установлен знак - пункт государственной гео­
дезической сети.
На топографической карте масштаба 1:2000 пункт имеет высотную отметку 173. Об­
следование места находки не производилось. В настоящее время материалы возвращены на
постоянное хранение в Историко-краеведческий музей пос. Шипуново.
Необходимо отметить то, что в феврале 1993 г. В.Б. Бородаев, работая в фондах Шипу­
новского районного музея, зарисовал, детально описал и выяснил у сотрудника музея
И.И. Фомченкова обстоятельства находки уздечных украшений. Согласно полученным све­
дениям, в августе 1983 г. группа геодезистов раскопала на Сурьей сопке одиночный курган,
где и были обнаружены бляхи узды. Сам И.И. Фомченков выезжал спустя несколько дней
на место находки, но курган, по его словам, был уже зарыт и разровнен.
Таким образом, в 1983 г. работники Новосибирской геодезической партии в ходе поле­
вых изысканий случайно или целенаправленно потревожили погребение, где находились
указанные украшения. Возможно, некоторые артефакты были утрачены или не найдены.
Не исключено и то, что часть бронзовых блях осталась у находчиков. Во всяком случае,
в нашем распоряжении оказались следующие изделия:
1) наконечник ремня - овально-прямоугольной формы, с основанием в виде обратной
фигурной скобки, с заостренным носиком и фигурно-скобчатым бортиком (5 экз.) (рис. 1.-2);
2) подпрямоугольная бляха с фигурно вырезными сторонами (7 экз.) (рис. 2.-2);
3) подпрямоугольная бляха с фигурно вырезными сторонами и пятиугольной петель­
кой (6 экз.) (рис. 2.-1);
4) распределитель ремней, имеющий полусферическую центральную часть, подпря­
моугольные лопасти с фигурно-скобчатыми бортиками (2 экз.) (рис. 3);
5) сердцевидная бляха-накладка с V-образным верхнем краем, заостренным носиком и
фигурно-скобчатыми бортиками (8 экз.) (рис. 1.-1);
* Пользуясь случаем, автор выражает благодарность сотруднику ЛИК БГПУ В.Б. Бородаеву, преподавателю
кафедры отечественной истории БГПУ А.Н. Телегину, директору Музея археологии и этнографии Алтая
при АГУ В.В. Горбунову, учителю истории средней школы пос. Шипуново В.В. Зырянову и студентке истори­
ческого факультета АГУ Т.Г. Шиготаровой за оказанную помощь и ценные консультации в процессе подготов­
ки материалов к публикации.

4

А. С. Боровков

6) налобная бляха сердцевидной формы (1 экз.) (рис. 4);
7) неподвижно-щитковая пряжка с овальной рамкой и гладким щитком пятиугольной
формы. Рамка при переходе в щиток имеет подпрямоугольный выступ (1 экз.) (рис. 1.-3);
8) тренчик - прямоугольной формы с нервюрой (1 экз.) (рис. 2.-3);
9) плоская нагрудная бляха-подвеска, без позолоты, пятиугольной формы с полусфе­
рическим умбоном по центру (1 экз.) (рис. 5).
По мнению В.Б. Бородаева, последняя из перечисленных вещей не относится к публи­
куемой уздечной гарнитуре, так как она, во-первых, покрыта плотной обветренной патиной,
чем отличается от других украшений; во-вторых, выделяется техникой нанесения орнамен­
та (чеканка) и собственно декором; в-третьих, на ней отсутствует позолота. На основании
этого делается вывод, что подвеска обнаружена на поверхности земли, возможно, в другом
месте и к находке уздечного набора из погребения на Сурьей сопке не имеет никакого отно­
шения. По заключению В.Б. Бородаева, верхний край бляхи был обломан еще в древности,
а отверстие для крепления сделано уже позже, для вторичного использования в виде подвески.
Так или иначе, но сотрудник Шипуновского музея И.И. Фомченков, отвечая на вопро­
сы В.Б. Бородаева об обстоятельствах находки бляхи-подвески, настаивал на том, что укра­
шение происходит из погребения на Сурьей сопке и передано геодезистами в комплекте
с другими уздечными бляхами. На этом основании мы относим бляху-подвеску к публикуе­
мому снаряжению верхового коня.
Все изделия, за исключением налобной бляхи, украшены элементами геометрического
и растительного орнаментов: многолепестковые розетки, исходящие из розеток четырех­
пятиугольные лепестки, парносимметричные волютообразные побеги и т.д. (рис. 1-5).
Бляхи оголовья с тыльной стороны имеют бронзовые шпеньки и фиксаторы (рис. 1-4).
С их помощью изделия крепились на ремнях: фиксирующая пластина надевалась на прони­
занный сквозь кожу шпенек, после чего верх его расклепывался. Аналогичный способ креп­
ления бронзовых украшений на ремнях узды прослежен на материалах из курганного мо­
гильника Шадринцево-I [Неверов С.В., Горбунов В.В., 1996, с. 171]. На тыльной стороне
распределителей, помимо фиксаторов, присутствует цельная бронзовая пластина, которая
повторяет форму тройника и придает соединению ремней большую жесткость (рис. 3).
Благодаря тому, что на некоторых бляхах сохранились фрагменты кожаных ремней,
позволяющие установить их первоначальное взаиморасположение, нам удалось воссоздать
правый щечный ремень, а также, по аналогии с ним, реконструировать и левый. Различный
характер соединений ремней на распределителях позволяет говорить о наличии в одном
случае ремня переносья без подгубной его части, а в другом - налобного и подбородного
ремней (рис. 3). На налобном ремне с помощью двух блях-накладок и дополнительного раз­
двоенного ремня крепилась крупная сердцевидная бляха (рис. 4).
Отсутствие в нашем распоряжении затылочной и подбородной частей узды допускает
лишь графическую их реконструкцию (рис. 6). Возможно, что крепление в этих местах осу­
ществлялось посредством отдельных ремней - затылочного и подбородного, снабженных
пряжками и тренчиками (рис. 6). Надо отметить, что наконечники ремней шире, чем отвер­
стие пряжки (рис. 1.-2, 3). Пропустить ремень с наконечником сквозь рамку пряжки невоз­
можно. Вероятно, исходящие от распределителей ремни с сердцевидными бляхами-наклад­
ками пропускались сквозь рамку пряжки, застегивались, а после этого крепился наконеч­
ник, который исключал возможность полного расцепления ремней. Тренчик осуществлял
фиксацию одного ремня поверх другого (рис. 7). Регулировать напряжение ремней узды,
а также надеть ее на голову лошади и снять, можно было, на наш взгляд, посредством пере­
мещения затылочного и подбородного ремней с пряжками.
Аналогичное по конструктивным особенностям оголовье было обнаружено in situ
в погребении второй половины IX - первой половины X вв. н.э. курганной группы Объезд-

Набор украшений верхового коня...

з
Рис. 2. Тренчик и бляхи узды

5

6

А. С. Боровков

Рис. 3. Распределитель ремня

Рис. 4. Налобная бляха

Набор украшений верхового коня...

О

‘

2

*

—1

Рис. 5. Нагрудная бляха

1Ш1Ш

0

4

1 » I * .1

Рис. 6. Реконструкции узды

1

8

А. С. Боровков

Рис. 7. Реконструкция снаряжения верхового коня

ное-И Шипуновского района Алтайского края [Телегин А.Н., 1999а, с. 145]. Там подбород­
ная и затылочная части пропускались сквозь пряжки, закрепленные на отдельном ремне,
затем застегивались и фиксировались с помощью тренчиков [Телегин А.Н., 19996, с. 33].
Как отмечалось выше, часть кожаных ремней и бронзовых изделий отсутствует. До­
пуская возможность иной реконструкции узды, автор в настоящей работе предлагает лит ь
один из ее вариантов (рис. 6, 7).
Принадлежность представленных в нашей работе украшений снаряжения верхового
коня к материальной культуре средневекового населения северо-западных предгорий Алтая
несомненна. Для определения более узкой датировки уздечного набора мы опирались на
предложенную Т.Г. Шиготаровой]классификацию и типологию распределителей ремней,
а также на ее анализ основных типов оголовий сросткинской культуры [Шиготарова Т.Г.,
2001 а, б]. Публикуемый распределитель ремней узды (рис. 3) относится к обозначенному типу 7.
Он характеризуется полусферической центральной частью, подпрямоугольными лопастями
и декором. Такие изделия датируются в рамках второй половины IX - первой половины X
вв. н.э., а по оформлению и основным конструктивным особенностям отражают культурную
традицию сросткинского населения Алтайской лесостепи [Шиготарова Т.Г., 2001а, с. 113,
рис. 1.-10].
Такая деталь реконструированной узды, как наличие блях с петелькой в комплекте
с налобной бляхой, зафиксированная среди уздечных наборов сросткинской культуры, так­
же не противоречит вышеуказанным хронологическим границам [Шиготарова Т.Г., 20016,
с. 376, рис. 1.-8].
Таким образом, публикуемые украшения верхового коня следует отнести к кругу древ­
ностей Грязновского этапа сросткинской культуры в рамках второй половины IX - первой
половины X вв. н.э. [Неверов С.В., Горбунов В.В., 1996, с. 187].

Исследование аварийного кургана сросткинской культуры...

9

Библиографический список
Неверов С .В., Горбунов В.В . Курганный могильник сросткинской культуры Ш адринцево-1!!
Археология, антропология и этнография Сибири. Барнаул, 1996. С. 163-191.
Телегин А.Н . Раскопки курганной группы О бъездное-Н // Сохранение и изучение культурного
наследия Алтайского края. Барнаул, 1999а. Вып. X. С. 14 3 -1 4 5 .
Телегин А.Н . Отчет об аварийных раскопках курганной группы Объездное-И в Ш ипуновском
районе Алтайского края 1998 г. Барнаул, 19996. 34 с. (Архив ЛИК БГПУ).
Ш иготароваТ.Г. Распределители ремней конского снаряжения (по материалам раннесредневе­
ковых памятников Алтая) // Гуманитарные исследования на пороге нового тысячелетия. Барнаул,
2001а. С. 112-115.
Ш иготарова Т.Г. Реконструкция основны х типов оголовий сросткинской культуры // Истори­
ко-культурное наследие Северной Азии: Итоги и перспективы изучения на рубеж е тысячелетий:
Материалы XLI РАЭСК. Барнаул, 2 5 -3 0 марта 2001 г. Барнаул, 20016. С. 3 7 6 -3 7 8 .

В.В. Горбунов, С.М. Ситников
Барнаул

ИССЛЕДОВАНИЕ АВАРИЙНОГО КУРГАНА
СРОСТКИНСКОЙ КУЛЬТУРЫ НА ПАМЯТНИКЕ КАЙГОРОДКА-V*
В 1999 г. археологическим отрядом ЛИК БГПУ под руководством С.М. Ситникова был
обследован аварийный курган на известном ранее могильнике Кайгородка-V [Горбунов В.В.,
Ситников С.М., 2000, с. 226].
Памятник открыт В.С. Удодовым в 1984 г. на левобережье Бурлы, в окрестностях одно­
именного села (Хабарский район Алтайского края). Он располагался на высокой распахан­
ной гриве и состоял из двух земляных насыпей, образующих цепочку по линии ЮЗЗ-СВВ. Кур­
ган №1 (западный) имел диаметр 12,0 м при высоте 0,3 м, а курган №2 (восточный) - диаметр
18,0 м, высоту 0,5 м.
При повторном обследовании насыпи курганов оказались практически полностью сни­
велированными в результате ежегодной распашки. В центре кургана №2 обнаружились об­
ломки костей конского скелета и металлические изделия от уздечного набора. Предприня­
тая расчистка разрушения выявила целое скопление предметов снаряжения верхового коня
и костей животного, которые располагались на уровне древней поверхности. Севернее этого
скопления проявился контур могильной ямы, зачищенный по уровню древнего горизонта.
Цветность заполнения могилы и измененные границы ямы указывали на древнее ограбле­
ние. После необходимой фиксации данный объект был законсервирован, а впоследствии
полностью доисследован.
Местонахождение костей лошади и предметов позволяет реконструировать первона­
чальное положение животного относительно могилы. Конь был погребен на уровне древней
поверхности, вдоль юго-юго-западной стенки могильной ямы. Непотревоженными оказа­
лись кости задних ног и фрагмент таза лошади, южнее и юго-восточнее которых находились
отдельные конские кости (фрагмент таза, копыта, кость передней ноги, нижняя челюсть,
фрагмент верхней челюсти) и предметы уздечного набора (рис. 1). Они были повреждены и
растащены плугом, но сохранили определенную компактность. Площадь скопления состав­
ляла 2,Ох 1,6 м. Несомненно, что некоторые кости и вещи к моменту их обнаружения были
утрачены. Расположение нетронутых частей скелета и характер разбросанности остальных
костей и предметов позволяют говорить о том, что конь лежал на животе с подогнутыми
ногами и был ориентирован головой на юго-восток-восток. Причем захоронению подверг­
* Работа выполнена при поддержке РФФИ, проект №00-06-80393.

10

В. В. Горбунов, С.М. Ситников

лась не целая туша коня, а ее имитация в виде передней (голова, ноги) и задней (таз, ноги)
частей, уложенных в анатомическом порядке.
Скопление вещей, найденных при захоронении коня, представлено следующими пред­
метами: налобной бляхой сердцевидной формы (рис. 1.-1; рис. 2.-1), наносным султанчиком
из трубки и пластины (рис. 1.-2; рис. 2.-2), двумя фигурно-8-видными бляхами-накладками
(рис. 1.-3; рис. 2.-3, 4), наконечником ремня в комплекте с фигурно-пятиугольной бля­
хой-накладкой (рис. 1.-4; рис. 2.-8), четырьмя наконечниками ремней в комплекте с трен­
чиками (рис. 1.-5; рис. 3.-1-4, 6 -9 ), четы рьмя отдельными наконечниками ремней
(рис. 1.-6; рис. 2.-5-7; рис. 3.-5), пятью пряжками (рис. 1.-7; рис. 3.-10-14) и железными
удилами с 8-видными внешними звеньями, кольцами для повода и стержневидными псалиями S-видной формы (рис. 1.-8; рис. 4.-1).
Могильное пятно имело подовальную форму (первоначально, видимо, подпрямоуголь­
ную с округлыми краями), размерами 2,48x1,6 м, с ориентацией длинной осью по линии
ЮВВ-СЗЗ (рис. 1). Глубина могильной ямы от уровня древнего горизонта достигала 1,54 м.
В заполнении могилы встречены отдельные кости человека (нижняя челюсть, ключица, по­
звонки, ребра, фаланги пальцев рук и ног) и предметы сопроводительного инвентаря, лежа­
щие в беспорядке. Первоначальное положение сохранили лишь берцовые кости правой ноги
и нож. Судя по ним, умерший был уложен вытянуто на спине, головой на юго-восток-восток.
Сопроводительный инвентарь представлен семью железными наконечниками стрел (рис.
1.-9; рис. 4.-2-4; рис. 5.-16), двумя железными ножами (рис. 1.-10; рис. 4.-7; рис. 5.-15), кос­
тяной цуркой (рис. 1.-11; рис. 5.-4), фрагментом железного меча (рис. 1.-12; рис. 5.-14), дву­
мя железными гвоздями (рис. 1.-13; рис. 5.-9. 10), двойной бронзовой бляхой на деревянной
основе (рис. 1.-14; рис. 5.-1), бронзовой бляхой с загнутыми краями (рис. 1.-15; рис. 5.-2),
бронзовым тройником от стрелкового пояса (рис. 1.-16; рис. 5.-3), железной пряжкой (рис.
1.-7; рис. 5.-11), обломками железных колец (рис. 1.-18; рис. 4.-6; рис. 5.-12,13) и фрагмента­
ми кожаных ремней с отпечатками блях-накладок (рис. 1.-19; рис. 4.-5; рис. 5.-5-8).
Наибольший интерес среди инвентарного комплекса кургана №2 Кайгородки-V пред­
ставляет набор вещей, найденный среди костей лошади. В него входит почти полная гарни­
тура для оголовья верхового коня (рис. 2; рис. 3; рис. 4.-1). Несмотря на то, что предметы
конского оголовья найдены в потревоженном состоянии, их состав позволяет довольно уве­
ренно реконструировать количество ремней узды и расположение на них украшений и фун­
кционально значимых изделий. Оголовье состояло из налобного, наносного, двух нащечных, подбородочного, подгубного и затылочного ремней. Налобный ремень был украшен
соответствующей бляхой (рис. 2.-1), к наносному ремню крепился султанчик (рис. 2.-2).
Нащечные ремни крепились к скобам псалий двумя комплектами наконечников, тренчиков
и пряжек (рис. 3.-1, 2, 6, 7, 10,11) и были украшены перед ними двумя бляхами-накладками
(рис. 2.-3, 4). Помимо этого, в местах перекрещивания нащечных ремней с налобным и на­
носным подвешивались четыре декоративных ремешка, украшенные наконечниками и бля­
хами-накладками (рис. 2.-5—8). Последних должно было быть не менее 12 штук, т.е. по три
на каждый ремень, но сохранилась только одна. Застегивание затылочного, подбородочного
и подгубного ремней производилось при помощи трех наконечников, тренчиков (один из
них утрачен) и пряжек (рис. 3.-3-5, 8, 9, 12-14). На всех видимых деталях оголовья лицевая
сторона сделана из серебра (?), покрытого позолотой (рис. 2; 3.-1-3, 6-8, 10-12), и только
комплекты подбородочного и подгубного ремней изготовлены целиком из бронзы (рис. 3.-4,
5 ,9 ,1 3 ,1 4 ).
Данная узда по своему составу и типам изделий наиболее близка оголовьям из сросткинских памятников второй половины X —первой половины XI в. н.э., например, из Шад­
ринцева-1 и Филина-1 [Неверов С.В., Горбунов В.В., 1996, рис. 5.-10-13; рис. 6; рис. 7.-4;
Горбунов В.В., Тишкин А.А., 1999, рис. 1; рис. 2.-1], хотя и отличается от них использовали-

Исследование аварийного кургана сросткинской культуры...

Рис. 1. Курганный могильник Кайгородка-V. курган № 2. План погребения

Рис. 2. Курганный могильник Кайгородка-V, курган №2. Гарнитура конского оголовья
(бронза, серебро, позолота, кожа)

11

12

В. В. Горбунов, С.М. Ситников

Рис. 3. Курганный могильник Кайгородка-V, курган №2. Гарнитура конского оголовья
(бронза, серебро, позолота, кожа)

Исследование аварийного кургана сросткинскпй

(ж елезо, дерево, кожа)

14

В.В. Горбунов, С.М. Ситников

Рис. 5. Курганный могильник Кайгородка-V, курган №2. Инвентарь погребения
(бронза, железо, дерево, кость, кожа)

Исследование аварийного кургана сросткинской культуры...
ем деталей для застегивания ремней. Отдельные аналогии предметам нашего уздечного на­
бора встречены и за пределами ареала сросткинской культуры в памятниках X-XI вв. н.э.
[Мажитов Н.А., 1981, рис. 71.-1; Трифонов Ю.И., 1987, рис. 97.-42; Сунчугашев Я.И., 1979,
табл. ХХХ.-4, 9].
Помимо узды, надетой на лошадь, в кайгородкинском кургане встречены остатки еще
одного уздечного набора, который был положен в саму могилу (вероятно, в ноги человека).
От него сохранились лишь кожаные ремни с отпечатками пятиугольных (рис. 5.-7,8) и овально­
прямоугольных (рис. 4.-5; рис. 5.-5,6) блях-накладок, также характерных для сросткинских
украшений второй половины X - первой половины XI вв. н.э.
Такой датировке кургана №2 Кайгородки-V не противоречат и остальные предметы
инвентаря, найденные в погребении. Они часто встречаются в памятниках сросткинской
культуры Х-ХН вв. н.э. и известны в синхронных памятниках юга Западной Сибири, Вос­
точного Казахстана и Южного Урала [Неверов С.В., Горбунов В.В., 1996, рис. 3.-2, 7; Ада­
мов А.А.,2000, рис. 14.-2; рис. 42.-2^1; Илюшин А.М., 1999, рис. 16.-2; рис. 50.-6; Трифонов
Ю.И.,1987, рис. 81.-3; рис. 94.-4-6; рис. 97.-38; Мажитов Н.А., 1981, рис. 69.-5; рис. 68.-10].
Погребальный обряд и инвентарь, зафиксированные на Кайгородке-V, обнаруживают
наибольшее сходство с памятниками сросткинской культуры. Близкая аналогия обряду из­
вестна в могиле 4 кургана №1 на памятнике Шадринцево-1, где находилась имитация туши
коня из передней (голова, шея) и задней (таз, ноги) частей, уложенных на уровень древнего
горизонта рядом с могильной ямой [Неверов С.В., Горбунов В.В., 1996, с. 165-166, рис. 1.-4;
рис. 2.-6]. На голове лошади была надета узда с полным комплектом украшений и функцио­
нальных изделий, а в самой могиле (тоже ограбленной) находился второй комплект узды,
при отсутствии конского скелета.
Следует отметить, что способ захоронения лошади, встреченный на Кайгородке-V
и Шадринцево-1, отличается от «классических» погребений в сопровождении целой туши
коня (тюркская традиция) или шкуры коня (кыпчакская традиция) и представляет собой их
смешение. Такая ситуация могла иметь место на территории Лесостепного Алтая на шадринцевском этапе сросткинской культуры во второй половине X - первой половине XI вв.
н.э., когда в составе местных могильников появляются отдельные курганы или погребения
кыпчаков (ингумация со шкурой коня), переселившихся после ослабления Кимакского кага­
ната [Неверов С.В., Горбунов В.В., 1996, с. 179; Неверов С.В., Горбунов В.В., 2001, с. 178].
Памятник Кайгородка-V находится в Северо-Западной Кулунде - пограничной терри­
тории для ареала сросткинской и кыпчакской культур. Здесь по реке Бурла исследовано до­
статочное число курганных могильников сросткинского и кыпчакского населения, располо­
женных зачастую рядом друг с другом. Последние отличаются погребениями по обряду ингумации со шкурой коня, вокруг наиболее знатных сооружены прямоугольные ограды из
сырцовых кирпичей [Могильников В.А., 1999, с. 64]. Данные сооружения копируют собой
каменные ограды кимаков Восточного Казахстана [Могильников В.А., 1999, с. 68] и, безус­
ловно, были переняты кыпчаками в период их вхождения в Кимакский каганат. Ничего по­
добного не встречено в сросткинских курганах данной территории, наиболее элитные
из которых окружены рвами, но не имеют оград. Видимо, ассимилятивные процессы между
сросткинским населением и кыпчаками проходили в несколько иной плоскости, чем у кып­
чаков и кимаков. Одним из отражений этого и явился способ погребения с имитацией туши
коня. В данном плане интересно упоминание В.А. Могильникова [1999, с. 65] о частичном
захоронении конского скелета в составе головы, ног, лопатки, крестца и части позвонков
из кыпчакского кургана 4 памятника Заозерная.
На основании рассмотренных аналогий курганную группу Кайгородка-V следует да­
тировать второй половиной X - первой половиной XI вв. н.э. и отнести к шадринцевскому
этапу сросткинской культуры Лесостепного Алтая. В кургане №2 этого памятника был по­

16

П.К. Дашковский

хоронен знатный мужчина-воин, о чем свидетельствуют богатые украшения узды и оружие,
который мог иметь смешанное тюрко-кыпчакское происхождение, отразившееся на способе
его погребения.

Библиографический список
А дам ов А .А . Н овосибирское П риобье в X -X IV вв. Тобольск; Омск, 2000. 256 с.
Горбунов В .В ., Тишкин А .А . Курганный могильник сросткинской культуры Филин-1 - аварий­
ный памятник археологии // С охранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Барна­
ул, 1999. Вып. Х .С . 1 3 7 -1 4 1 .
Горбунов В .В ., Ситников С.М. Результаты обследования двух аварийных памятников эпохи
средневековья в Алтайском крае // Сохранение и изучение культурного наследия Алтая. Барнаул,
2000. Вып. XI. С. 2 2 6 -2 3 0 .
Илюш ин А .М . Н аселение Кузнецкой котловины в эпоху развитого средневековья (по материа­
лам раскопок курганного могильника Торопово-1). Кемерово, 1999. 208 с.
М ажитов Н.А. Курганы Ю жного Урала V IIl-X II вв. М , 1981. 163 с.
Могильников В.А . Курганы с сырцовыми выкладками на ю ге Западной Сибири // Вестник
археологии, антропологии и этнографии. Тюмень, 1999. Вып. 2. С. 6 4 -6 8 .
Н еверов С .В., Горбунов В .В . Курганный могильник сросткинской культуры Ш адринцево-1 //
Археология, антропология, этнография Сибири. Барнаул, 1996. С. 1 6 3 -191.
Н еверов С .В ., Горбунов В .В . Сросткинская культура (периодизация, ареал, компоненты) //
П ространство культуры в археолого-этнографическом измерении. Западная Сибирь и сопредельные
территории. Томск, 2001. С . 1 7 6 -1 7 8 .
Сунчугаш ев Я.И. Древняя металлургия Хакасии. Эпоха железа. Н овосибирск, 1979. 192 с.
Трифонов Ю .И. Памятники средневековых кочевников // Археологические памятники в зоне
затопления Ш ульбинской ГЭС. Алма-Ата, 1987. С. 115-246.

П.К. Дашковский
Барнаул

КОРГОН-1 - НОВЫЙ ПАМЯТНИК КУЛЬТУРЫ
ЕНИСЕЙСКИХ КЫРГЫЗОВ В ГОРНОМ АЛТАЕ
Проблемам этнокультурной истории народов Горного Алтая эпохи средневековья по­
священо значительное количество работ отечественных и зарубежных исследователей. Од­
нако, несмотря на это, отдельные сюжеты и вопросы обозначенного исторического периода
изучены еще недостаточно полно. В данном случае речь идет, прежде всего, об исследова­
нии памятников культуры енисейских кыргызов в горной части Алтая. Археологических
объектов кыргызов на указанной территории известно сравнительно немного, поэтому ис­
следование каждого нового памятника представляет значительный научный интерес для
южно-сибирской медиевистики.
В 1999 г. Коргонская археологическая экспедиция АГУ проводила аварийные работы в
долине р. Коргон в Усть-Канском районе Республики Алтай на могильнике Коргон-I [Даш­
ковский П.К., 2000а; 20006], который обследовался и картографировался автором в 1998 г.
[Дашковский П.К., 1999]. В процессе работ было раскопано три кургана, один из которых
относится к кругу памятников енисейских кыргызов на Алтае.
Курганный могильник Коргон-I расположен в 3 км к югу от с. Коргон на левом берегу
одноименной реки. В 0,15 км к западу от памятника протекает небольшая речка Луговушка.
В настоящее время на могильнике зафиксировано 12 курганов, вытянутых в цепочку в на­
правлении ЮВ-СЗ (рис. 1). Такая ориентация могильника обусловлена особенностями лан­
дшафта, в частности изгибом реки и лесного массива в таком же направлении.

Коргон-1 - новый памятник культуры енисейских кыргызов...

17

Курган №8 находился в 1,4 м к северу от кургана №10 (рис. 1). Диаметр каменной
насыпи составлял с запада на восток - 8,5 м, а с юга на север - 9,0 м, а ее высота достигала
0,6 м от уровня современной поверхности. Насыпь кургана была сложена преимущественно
из сланцевых плит разного размера. Максимальное число отмеченных слоев в центре соору­
жения - шесть. В процессе снятия каменной насыпи по периметру кургана зафиксированы
крупные камни, которые в совокупности с более мелкими камнями, вероятно, образовывали
кольцевую выкладку шириной до 50 см. Под каменной насыпью, на уровне древнего гори­
зонта, обнаружено погребение с трупосожжением площадью 3,5x2,0 м. Остатки погребен­
ного человека представляли собой мелкие обломки кальцинированных костей. Среди них
встречались древесные угольки - свидетельства погребального костра. Наибольшее скопле­
ние кальцинированных костей человека находилось в центральной части захоронения. Здесь
же зафиксированы компактно лежащие пять наконечников стрел, нож и четырехдырчатый
соединитель ремней (рис. 5). Все предметы изготовлены из железа.
Достаточно подробно основные категории инвентаря из кыргызских курганов Алтая,
раскопанных в предш ествую щ ие годы, охарактеризованы Д.Г. С авиновы м [1979]
и Ю.С. Худяковым [1980,1990 и др.]. Поэтому рассмотрим вещевой комплекс из указанного
кургана в русле разработок этих исследователей.
Наконечники стрел. Принципы классификации оружия дистанционного боя разра­
ботаны Ю.С. Худяковым для материалов эпохи средневековья Горного Алтая [Худяков Ю.С.,
1980, с. 79-88; 1990, с. 190-191]. В этой связи найденные в кургане №8 железные наконеч­
ники стрел можно отнести к двум группам (по форме сечения пера) и к трем типам
(по форме пера).
Группа I. Трехлопастные.
Тип I. Асимметрично-ромбические. Включают 3 экз. (рис. 5.-1, 3, 4). Длина пера
составляет 4,5-5,0 см, его ширина - до 2,0 см, длина черешка - до 4,5 см. Эти наконечники
характеризуются наличием остроугольного острия, пологих плечиков, упора. Наконечники
такого типа известны в памятниках VI—XII вв. в Минусинской котловине, Туве, Казахстане,
Монголии [Худяков Ю.С., 1980, с. 79-88, табл. XVIII.—1—9, табл. XIX.-1 и др.], а также
непосредственно в Горном Алтае, в частности в кургане №1 могильника Яконур, датирован­
ного второй половиной IX -X вв. [Савинов Д.Г., 1979, с. 162; Худяков Ю.С., 1990, с. 194,
рис. 1.-7, 14, 16].
Тип 2. Вытянуто-ромбические. Включает 1 экз. (рис. 5.-5). Длина пера - 5,5 см,
его ширина - 4,2 см, длина черешка - 4,0 см. Наконечники данного типа встречены в кургане
№1 из могильника Яконур [Худяков Ю.С., 1990, с. 190, рис. 1.-2, 4, 5, 8, 9, 11, 13]. В тоже
время, в отличие от кортонского экземпляра у яконурских наконечников этого типа ширина
пера всего 2,0 см.
Группа II. Трехгранные.
Тип I. Асимметрично-ромбические. Включает 1 экз. (рис. 5.-2). Длина пера - 4,5 см,
его ширина - 1,5 см, длина черешка - 4,3 см. Других наконечников этого типа в кыргызских
курганах ЕХ-Х вв. Горного Алтая не обнаружено. Однако они хорошо известны по синхронным
кыргызским памятникам Минусинской котловины и Тувы [Худяков Ю.С., 1980, с. 79-88].
Нож. Другая категория находок, обнаруженная в кургане №8, - это черешковый одно­
лезвийный нож (рис. 5.-6). Общая длина сохранившейся части ножа 6,5 см. Нож аналогич­
ного типа найден и в одном из курганов на могильнике Яконур [Худяков Ю.С., 1990, с. 199,
рис. 1.-18].
Распределитель ремней. Диаметр четырехдырчатого распределителя ремней состав­
ляет 4,6 см (рис. 5.-6). Полных аналогий указанной вещи автору не известно, однако есть
вещи достаточно близкие к указанному экземпляру. В частности, в Туве, в кургане №1
из могильника Ангор-Хову и в кургане №18 из могильника Шанчиг обнаружены аналогии-

18

77. К. Дашковский

Рис. 1. Карта распространения погребений с трупосож ж ением на территории Горного Алтая:
7 - Яконур; 2 - Узунтал-ХШ ; 3 - Ак-Таш; 4 - Кара-Коба-1; 5 - Кок-Эдиган;
6 - Коргон-I. План могильника Коргон-1

Рис. 2. План каменной насыпи и разрез бровок кургана № 8 могильника Коргон-1

Коргон-1 - новый памятник культуры енисейских кыргызов ...

Рис. 3. План каменной кольцевой выкладки и погребения с трупосож ж ением
из кургана № 8 могильника Коргон-1

с
УДГ -60

Рис. 4. План погребения с трупосож ж ением в кургане № 8 могильника Коргон-1:
1 - скопление наконечников стрел; 2 - распределитель ремней; 3 - нож

19

20

П. К. Дашковский

Рис. 5. Находки из кургана № 8 могильника Коргон-1: 1 -5 - наконечники стрел; 6 - нож;
7 - распределитель ремней

ные распределители ремней, но не с четырьмя, а с тремя отверстиями. Один памятник дати­
руется второй четвертью X в., вероятно, второй половиной X в., а другой - второй четвертью
X - началом XI вв. [Длужневская Г.В., Семенов В.А., 1990, с. 78-80].
Особенности погребального сооружения и сопроводительного инвентаря, достаточно
типичные для кыргызских памятников «эпохи великодержавия», позволяют в целом датиро­
вать курган №8 из могильника Коргон-I второй половиной IX -X вв.
В настоящее время непосредственно на территории Горного Алтая известны шесть
памятников, где зафиксированы погребения, совершенные по обряду кремации (рис. 1).
Это такие могильники, как Яконур (курганы №1, 4) [Грязнов М.П., 1940], Узунтал-ХШ [Са­
винов Д.Г., 1979, с. 161-167], Ак-Таш [Мартынов А.И., Кулемзин А.М., Мартынова Г.С.,
1985, с. 162], Кара-Коба-I (курганы №31, 47) [Могильников В.А., 1990, с. 159], Кок-Эдиган
(курган №1) [Худяков Ю.С., 1996, с. 49; 2000], Коргон-I (курган №8) [Дашковский П.К., 20006].

Коргон-I - новый памятник культуры енисейских кыргызов...

21

Все указанные курганы датируются в пределах IX-XII вв. Кроме того, на данной территории
обнаружены еще археологические объекты другого характера, в частности поселение КуяхТанар [Худяков Ю.С., 1990, с. 193], городища Большой Яломан, Кайсын [Могильников В.А.,
1990, с. 168], а также памятники рунической письменности, которые исследователи также
связывают с кыргызским населением Горного Алтая. В последнем случае речь идет, прежде
всего, о надписях из Мендур-Соккона [Савинов Д.Г., 1994, с. 59].
Памятники енисейских кыргызов появляются в Горном Алтае в так называемую «эпо­
ху великодержания», после 840 г., т.е. со второй половины IX в. Это было связано с военной
экспансией кыргызов в различные районы Центральной Азии: Восточный Туркестан, Мон­
голию, Восточный Казахстан и на Алтай. Важно отметить, что экспансия енисейских кыр­
гызов являлась не просто военным завоевательным походом, а была обусловлена общим
ходом исторического развития этого региона [Савинов Д.Г., 1994, с. 47]. Поэтому не случай­
но под их властью, или во всяком случае под контролем, за сравнительно короткий срок
оказалась огромная территория. Вероятно, кыргызские правители в ряде случаев доволь­
ствовались формальным признанием своей власти в отдельных регионах. В этом отноше­
нии показательным является этнополитическая ситуация IX-XII вв. в Горном Алтае. Не­
большое количество кыргызских памятников, охвативших практически весь Горный Алтай
(рис. 1), как раз свидетельствует о том, что он был включен в состав Кыргызского каганата
без серьезных военных столкновений с местным населением - тюрками. Это обстоятель­
ство обусловлено тем, что тюрки Горного Алтая в это время выступили в качестве союзни­
ков кыргызов против уйгуров [Худяков Ю.С., 1990, с. 192] Очевидно, в награду за это тюрк­
ское население Алтая смогло сохранить достаточную самостоятельность и независимость.
Об этом, в частности, свидетельствует богатство тюркских погребений указанного периода,
что было бы, вероятно, невозможно обнаружить в погребениях «покоренного и зависимого»
населения [Худяков Ю.С., 1990].
Расселение но Горному Алтаю небольших воинских контингентов кыргызов оказало
определенное влияние на материальную культуру алтае-телеских тюрок. Так, среди местно­
го населения распространяются стремена с приплюснутой дужкой [Савинов Д.Г., 19946,
с. 150], лировидные подвески [Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 1994, с. 117] и ряд других
предметов, характерных для культуры енисейских кыргызов. Не исключено, что постепен­
но происходило смешение кыргызского и местного населения. Об этом, кроме указанных
выше данных, свидетельствует, во-первых, расположение кыргызских погребений непос­
редственно вместе с курганами местного, тюркского, населения, на что уже обращали вни­
мание ученые [Могильников В.А., 1989, с. 139; Грач А.Д., Савинов Д.Г., Длужневская Г.В.,
1998, с. 73]. Это обстоятельство зафиксировано на могильнике Кара-Коба-I, где кыргызские
курганы №31 и 47 расположены рядом с тюркскими памятниками. Аналогичная ситуация
зафиксирована и на могильнике Коргон-I, на котором кыргызский курган №8 находится в
одной курганной группе с другими погребальными сооружениями, из которых два раскопан­
ных объекта (курганы №7, 10) датируются эпохой средневековья [Дашковский П.К., 20006].
Причем курган №10, который расположен непосредственно возле кыргызского кургана, возмож­
но, относится к завершающему этапу тюркской культуры Горного Алтая. Эти факты еще раз
косвенно подтверждают достаточно стабильные отношения с местным населением, поскольку в
противном случае по религиозным и идеологическим причинам кыргызы, вероятно, не стали
бы хоронить своих умерших на одних некрополях с тюрками в непосредственной близости
от их курганов.
Во-вторых, интересным представляется исследование курганов №1, 2 на могильнике
Юстыд-XTV, относящееся к позднетюркскому времени, к концу ГХ-началу X вв. [Кубарев Г.В.,
1995, с. 172]. Своеобразие этих курганов заключается в особенностях надмогильных сооруже­
ний в виде подквадратной по форме каменной насыпи, горизонтальной кладки плит, ориента­

22

П.К. Дашкове кий

ции ограды по сторонам света и т.д. По мнению Г.В. Кубарева [1995, с. 172-173], эти курга­
ны вполне сопоставимы с памятниками типа минусинских чаатасов. Смешанный же харак­
тер погребального обряда, зафиксированный в этих курганах, возможно, является следстви­
ем контактов пришлых кыргызов и местного тюркского населения. При этом исследователь
также отмечает, что окончательное этнокультурные определение этих памятников будет воз­
можно после изучения аналогичных объектов в Минусинской котловине.
Несмотря на то, что взаимодействие между кыргызами и алтае-телескими тюрками
фиксируется по археологическим источникам, тем не менее процесс ассимиляции пришло­
го кыргызского населения в Горном Алтае протекал несколько в меньшей степени, чем, на­
пример, в северо-западных предгорьях [Савинов Д.Г., 1994а, с. 59]. В этом районе Алтая
в настоящее время известно несколько погребений с трупосожжением на могильниках Гилево,
Корболиха-VIII [Могильников В.А., 1973, с. 39-42; Медникова Э.Б., Могильников В.А., Суразаков А.С., 1976, с. 262] и Новофирсово-VII [Алехин Ю.П., 1990, с. 62]. В данном случае примеча­
тельным является то, что курган №3 на могильнике Новофирсово-VII содержал под одной
насыпью три захоронения: одно по обряду кремации и два - по обряду ингумации. По мне­
нию Ю.П. Алехина [1990, с. 65], такая специфика погребального обряда свидетельствует об
этническом смешении местного (кимакского) и пришлого кыргызского населения. Аналогичная
ситуация наблюдается и в Восточном Казахстане, в районе Верхнего Прииртышья, входившего
в область расселения кимаков [Арсланова Ф.Х., 1972; Савинов Д.Г., 1994а, с. 59].
Рассматривая этнокультурную ситуацию в Горном Алтае в IX-XII вв., важно обратить
внимание на следующее обстоятельство. Если картина первоначального пребывания кыр­
гызов в этом регионе во второй половине IX-X вв. представляется достаточно ясной, то для
последующего периода (XI-XII вв.) ситуация несколько меняется. Во-первых, уменьшается
и без того незначительное число кыргызских памятников на данной территории. Это воз­
можно, связано с процессом смешения кыргызского и тюркского населения и оттоком части
кыргызов в Туву и Минусинскую котловину [Могильников В.А., 1990, с. 160]. В то же время
не стоит исключать еще недостаточную изученность этих памятников на Алтае. Во-вторых,
остается неясным вопрос о взаимоотношениях в XI—XII вв. кыргызов и тюркского населе­
ния. Кроме того, в средневековой археологии пока окончательно не решена судьба кыргызов
в Горном Алтае, господство которых на данной территории закончилось в начале XIII в.
после завоевательных походов монголов. Не исключено, что какая-то часть кыргызов могла
остаться на Алтае и после монгольского завоевания. В то же время удельный вес этой части
населения был явно небольшим, учитывая, что даже в «эпоху великодержавия» и наивысше­
го могущества Кыргызского каганата на указанной территории проживало незначительное
количество представителей рассматриваемого этнического объединения.
В заключение необходимо отметить, что период распространения памятников енисей­
ских кыргызов в Горном Алтае во второй половине IX-XII вв. остается до настоящего вре­
мени одним из слабо изученных в истории Алтая. Это обусловлено, прежде всего, недоста­
точной Источниковой базой для полномасштабных исследований. В то же время уже сейчас
известен ряд интересных памятников кыргызов в этом регионе, дальнейшее изучение кото­
рых позволит существенно продвинуться в решении многих проблем этнокультурного раз­
вития Алтая в эпоху средневековья. Первоочередной задачей в ближайшее время является на­
копление фактического материала, что, правда, весьма затруднительно, если учитывать сложив­
шуюся ситуацию в Республике Алтай. При успешном выполнении обозначенной задачи будет
возможно осуществить более четкое выделение этапов развития культуры енисейских кыргызов
в Горном Алтае, подобно тому, как это сделано для Тувы и Минусинской котловины.

Коргон- I - новый памятник культуры енисейских кыргызов ...

23

Библиографический список
Алехин Ю .П. Енисейские кыргызы на Ю го-Западном Алтае // Памятники кыргызской культу­
ры в Северной и Центральной А зии. Н овосибирск, 1990. С. 6 2 -7 5 .
Арсланова Ф .Х. Курганы с трупосож ж ением в верхнем Прииртышье // Поиск и раскопки в
Казахстане. Алма-Ата, 1972. С. 5 3 -7 3 .
Грач А .Д ., Савинов Д.Г., Длужневская Г.В. Енисейские кыргызы в Центре Тувы. Эйлиг-Хем-Ш
как источник по средневековой истории Тувы. М., 1998. 84 с.
Грязнов М.С. Раскопки на А л т а е / / СГЭ. Л., 1940. № 1. С. 17-21.
Дашковский П.К. К археологической карте Усть-Канского района Республики Алтай // Сохра­
нение и изучение культурного наследия Алтайского края. Барнаул, 1999. Вып. X. С. 173-175.
Дашковский П.К. Аварийные работы в долине р. Коргон // Сохранение и изучение культурного
наследия Алтая. Барнаул, 2000а. Вып. XI. С. 2 1 3 -2 1 5 .
Дашковский П.К. И сследование кыргызского кургана на могильнике Коргон-I в Горном Алтае
// Студент и научно-технический прогресс (XX X VIII М НСК). Н овосибирск, 20006. С. 3 7 -3 8 .
Длужневская Г.В., Семенов В .А . Кыргызские курганы правобережной Тувы// Памятники кыр­
гызской культуры в Северной и Центральной Азии. Н овосибирск, 1990. С. 7 6 -8 5 .
Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи Евразии. СПб., 1994. 165 с.
Кубарев Г.В. О памятниках типа минусинских чаатасов на Алтае // Проблемы охраны, изуче­
ния и использования культурного наследия Алтая. Барнаул, 1995. Вып. VI. С. 171-175.
Кызласов Л.Р. Древнехакасская культура чаатас V I-IX вв. // Степи Евразии в эпоху средневеко­
вья. М., 1981а. С. 4 6 -5 2 .
Кызласов Л.Р. Тюхтятская культура древних хакасов (IX -X вв.) // Степи Евразии в эпоху сред­
невековья. М., 19816. С. 5 4 -5 9 .
Мартынов А .И ., Кулемзин А .М ., Мартынова Г.С. Раскопки могильника у поселка Акташ в Гор­
ном Алтае // Алтай в эпоху камня и раннего металла. Барнаул, 1985. С. 147-172.
Медникова Э.Б., Могильников В .А ., Суразаков А .С. Работы на Верхнем А лее // АО 1975 г. М.,
1976. С. 262.
Могильников В.А . А рхеологические исследования на Верхнем А лее // Археология и краеведе­
ние Алтая. М., 1972. С. 3 9 -4 2 .
Могильников В.А . Новые памятники енисейских кыргызов на Алтае // Проблемы изучения
Сибири в научно-исследовательской работе музеев. Красноярск, 1989. С. 138-140.
Могильников В .А . Древнетю ркские курганы Кара-Кобы-1 // Проблемы изучения древней и
средневековой истории Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1990. С. 137-185.
Савинов Д.Г. Памятники енисейских кыргызов в Горном Алтае // Вопросы истории Горного
Алтая. Горно-Алтайск, 1980. Вып. 1. С. 16 1 -1 6 9 .
Савинов Д.Г. Государства и культурогенез на территории Ю жной Сибири в эпоху раннего сред­
невековья. Кемерово, 1994а. 215 с.
Савинов Д.Г. Древнетю ркское время // Д ревние курганы Бертекской долины. Новосибирск,
19946. С. 1 4 6 -1 5 2 .
Худяков Ю .С. В ооруж ение енисейских кыргызов. Н овосибирск, 1980. 176 с.
Худяков Ю .С. Кыргызы в Горном Алтае // Проблемы изучения древней и средневековой исто­
рии Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1990. С. 18 6 -201.
Худяков Ю .С. Проблемы культурогенеза кыргызов на территории Алтая и Прииртышья // Куль­
турогенетические процессы в Западной Сибири. Томск, 1993. С. 5 0 -5 2 .
Худяков Ю .С. Кок-Эдиган - новый памятник культуры енисейских кыргызов на средней Катуни // Горный Алтай и Россия 240 лет. Горно-Алтайск, 1996. С. 4 8 -5 0 .
Худяков Ю .С. Кок-Эдиган - новый памятник кыргызской культуры в Горном Алтае // Истори­
ческий ежегодник. Специальный выпуск. Посвящается 70-летию ... В.И. Матющенко. Омск, 2000.
С. 208-215.

24

В.Д. Кубарев

В.Д. Кубарев
Н овосибирск

ИЗВАЯНИЕ, ОГРАДКА, БАЛБАЛЫ
(о проблемах типологии, хронологии и семантики древнетюркских
поминальных сооружений Алтая и сопредельных территорий)1
Обзор литературы. В последние два десятилетия появился ряд монографий, статей
и сообщений, посвященных каменным изваяниям и мемориальным памятникам древних
тюркоязычных народов Средней и Центральной Азии [Азбелев П.П., 1990, 1991; Байбосынов К., 1996; Бабенков К.Н., 1996; Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С., 1998, 2000; Бородовский
А.П., 1994; Боталов С.Г., 1996, 1996а; Васютин А.С., 1980, 1981, 1982, 1983, 1983а, 19836,
1984, 1985; Васютин А.С., Елин В.Н., 1983; Васютин А.С., Илюшин А.М., Елин В.Н., 1985.
1986, 1987; Герасимов А.Н., 1991; Григорьев Ф.П., Загородный А.С., 1995; Данченок Г.П.,
Монгуш В.Т., Нестеров С.П., 1988; Ермоленко Л.Н., 1987, 1989, 1991, 1991а, 1992, 1994,
1995, 1995а, 1999; Ермоленко Л.Н., Гецова Н.С., Курманкулов Ж.К., 1985; Ермоленко Л.Н.,
Кадырбаев М.К., 1991; Илюшин А.М., 1983, 1987, 1991, 1991, 1992, 1995; Илюшин А.М.,
Сулейменов М.Г., 1997; Ignace Bourdeois, Jean Bourdeois, Ghent et al., 1999; Кляшторный
С.Г., Савинов Д.Г., 1994; Костюков В.П., 1994, 1997, 1998; Кубарев В.Д., 1980, 1980а, 1984,
1988а, 1997, 2000; Кубарев В.Д., Кочеев В.А., 1988; Кубарев В.Д., Киреев С.М., Черемисин
Д.В., 1990; Кубарев В.Д., Якобсон Е., Цэвээндорж Д., 1994; Кубарев В.Д., Цэвээндорж Д.,
Якобсон Е., 1998; Кубарев В.Д., Ли Хон Джон, 1999; Кубарев Г.В., 1992,1997,1998; Kubarev
G.V., 1997а; Кубарев Г.В., Журавлева А.Д., 1998; Кирюшин Ю.Ф., Неверов С.В., 1991; Кызласов И.Л., 1988, 1994, 1994а, 1998; Ларин О.В., Суразаков А.С., 1992; Леус П.М., 2000;
Лоране Каммарат, 1998; Мартынов А.И., Абсалямов М.Б., 1979; Марсадолов Л.С., 1991;
Марсадолов Л.С., Самашев З.С., Ш ерЯ.А. идр., 1998; Мамадаков Ю.Т., 1985,1994; Могиль­
ников В.А., 1981; 1992, 1994, 1995, 1996; Могильников В.А., ЕлинВ.Н., 1983; Новгородова
Э.А., 1989; Новгородова Э., Печерский А., 1986; Неверов С.В., Горбунов В.В., 1995; Нестеров
С.П., Милютин К.И., 1995; Овчинникова Б.Б., 1992, 1998; Овчинникова Б.Б., Федорова С.С.,
1992;Плотников Ю.А.,Худяков Ю.С., 1987; Савинов Д.Г., 1983,1984,1992,1994а, 1997; Соро­
кин С.С., 1981, 1987; Соенов В.И., Соенов М.И., 1992; Соенов В.И., Глебов А.М., 1997; Со­
енов В.И., Эбель А.В., 1996, 1997; Соловьев В.С., 1985; Суразаков А.С., 1981, 1983, 1985,
1987, 1988, 1990, 1990а, 1993, 1993а, 1996; Табалдиев К.Ш ., С олтобаев О., 1992;
Табалдиев К.Ш., Худяков Ю. С., 1999;ТетеринЮ .В., 1991; Федорова С.С., 1991;ХуцяковЮ.С.,
1995, 1998; Худяков Ю .С ., П лотников Ю .А., Д анченок Г.П., 1988; Худяков Ю .С.,
Бородовский А.П., 1993; Худяков Ю.С., Ким С.А., 1999; Худяков Ю.С., Бобров Л.А., Бори­
сенко А.Ю., 2000; Чариков А.А., 1987,1991; Чевалков Л.М., 1986; Черемисин Д.В., 1995; Юма­
тов К.В., 1998,1999].
Оригинальные позднетюркские поминальные сооружения исследованы и в Западной
Сибири [Троицкая Т.Н., 1990; Адамов А.А., 1992].
В 1969 г. была создана СМИКЭ (в 1995 г. переименована в Российско-Монголо-Американскую), которая с небольшими перерывами работает на территории МНР до сегодняшне­
го дня. Судя по опубликованным результатам экспедиции, Западная Монголия остается на­
стоящим археологическим заповедником, где наряду с многочисленными древнейшими па­
мятниками: палеолитические местонахождения, петроглифы и керексуры, широко распрос­
транены курганы ранних и средневековых кочевников, древнетюркские поминальные комп­
лексы. Только на территории двух аймаков Монгольского Алтая, по нашим сведениям, со­
средоточено более 200 каменных изваяний. Многие из них пострадали, не выдержав испы-1
1Работа выполнена при поддержке гранта №85 по программе «Интеграция СО РАН».

Изваяние, оградка, балбалы...

25

тание временем, но в глухих малодоступных горных ущельях они сохранились практически
в первозданном виде. Любой исследователь понимает, что именно такие памятники пред­
ставляют большой научный интерес и перспективны для получения новых данных по древ­
ней истории народов Центральной Азии. Но, к сожалению, до сих пор нет единого моно­
графического издания каменных изваяний Монголии, хотя первые печатные сообщения о них
появились еще в прошлом веке [Потанин Г.Н., 1881, с. 72-73, рис. 34; Granz J.G., 1910, р. 29-30,
taf. XIII-XTV; и т.д.]. Тем не менее за последние два десятилетия российскими и монгольскими
коллегами осуществлен ряд публикаций об уникальных памятниках древнетюркской культуры.
По результатам работ СМИКЭ в 1979-1982 гг. Ю.С. Худяковым [1985, с. 168-184]
была написана статья, в которой классифицированы рядовые тюркские оградки Монголии.
В 1986-1987 гг. древнетюркские мемориальные памятники у северных отрогов хребтов ХанХухий и Тогтохын-Шил исследовались сотрудниками СМИКЭ Ю.С. Худяковым и Ю.А. Плот­
никовым [1990, с. 111-125].
Вторая Российско-Монголо-Американская экспедиция (1993 г. - и по настоящее вре­
мя, проект «АЛТАЙ») проводит исследования в Монгольском Алтае (Баян-Ольгийский ай­
мак). Главной целью ее работ является изучение древних петроглифов. Но в результате этого
открыты новые памятники древнетюркской культуры, о чем появилось несколько лаконич­
ных сообщений [Кубарев В.Д., 1995, с. 158-162; 1996, с. 136-139; Кубарев В.Д., Якобсон Е.,
Цэвээндорж Д., 1994, с. 136-140; 1995, с. 324-325; 1998, с. 258-259] и ряд специальных
работ, опубликованных в России [Кубарев В.Д., Цэвээндорж Д., 1995, с. 149-163; 2000,
с. 48-56; Кубарев Г.В., Цэвээндорж Д., 1999, с. 169-173] и Германии [Kubarev V.D., Zevendorz
D., 1997, р. 571-580].
Среди монгольских коллег изучением средневековых памятников особенно последо­
вательно и целенаправленно занимается Довдойн Баяр. Следует назвать и положительно
оценить три сводные монографии по тюрко-монгольским изваяниям. Две из них изданы
в Улан-Баторе [Баяр Д., 1997; Баяр Д., Эрдэнэбаатар Д., 1999], третья - в Южной Корее
[Байэр Д., 1994]. Нельзя не отметить и публикацию местных краеведов Т. Бямбадоржа
и Ч. Амартушвина [1998, с. 116-124], в которую вошли 90 каменных фигур из Увсунурского
аймака. Крупным достижением в области исторической науки надо назвать издание мон­
гольскими коллегами своеобразной энциклопедии древних памятников, в которой значи­
тельное место отведено произведениям монументального искусства - оленным камням
и каменным изваяниям тюрко-монгольского времени [Монгол нутаг..., 1999]. По содержа­
тельной части (от каменного века до ламаистских храмов) и прекрасному оформлению она
не уступает другой обобщающей книге, изданной в Германии 20 лет назад [Novgorodova Е.,
1980]. Большой резонанс в научном мире получила и монография В.Е. Войтова [1996], под­
водящая итог многолетним исследованиям «каганско-княжеских» мемориалов Монголии2
русскими, монгольскими, советскими и зарубежными учеными.
Следует отметить еще одну сводную работу китайских археологов Ван Бо и Ци Сяошаня [1996] о каменных изваяниях Синьцзяна и Внутренней Монголии. В ней также приводят­
ся отдельные группы древнетюркских изваяний Алтая, Монголии, Тывы и Семиречья. Не­
известные российским археологам каменные изваяния, собранные в музеях Восточного Тур­
кестана, опубликованы Ю.С. Худяковым [1998а, с. 592-594].
Появление новых материалов и публикаций дает возможность вновь вернуться к дис­
куссионным вопросам о происхождении и назначении поминальных сооружений древних
тюрок. Некоторые положения, реконструкции и выводы автора, введенные в научный обо­
рот 17 лет назад отдельной главой «Поминальные сооружения» в сводной монографии
2Сожаление, высказанное П.М. Леусом [2000, с. 207] по поводу слабой изученности «княжеских могил» поминальных памятников тюркской знати, представляется нам неуместным. В.Е. Войтовым учтено, обследо­
вано и изучено 87 мемориалов, материалы которых представляют собой серьезный научный вклад в древне­
тюркскую археологию Центральной Азии.

26

В.Д. Кубарев

0 древнетюркских изваяниях Алтая [Кубарев В.Д., 1984, с. 41-81], в настоящее время под­
верглись критике и требуют коррекции и новых контраргументов. Они необходимы, прежде
всего, в отношении интерпретации таких главных элементов тюркских оград, как «памят­
ный столб», дерево и балбалы.
Типология и хронология. Предложенная автором классификация алтайских оградок
(выделено пять типов на основе анализа 116 раскопанных объектов) принята многими ис­
следователями [Васютин А.С., Елин В.Н., 1983, с. 118-122; Савинов Д.Г., 1984, с. 69-70;
Мамадаков Ю.Т., 1994, с. 59; Соенов В.И., Эбель А.В., 1997, с. 115; Соенов В.И., Глебов
А.М., 1997, с. 152; Могильников В.А., 1992, с. 187; Илюшин А.М., Сулейменов М.Г., 1997,
с. 96; и др.]. Она, как оказалось, применима и для других синхронных памятников подобно­
го рода, исследованных на сопредельных с Алтаем территориях [Овчинникова Б.Б., Федоро­
ва С.С., 1992, с. 83; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 1994, с. 120-124; Костюков В.П., 1994,
с. 150; Боталов С.Г., 1996, с. 372; Кубарев Г.В., Цэвээндорж Д., 1999, с. 170]. И это понятно,
так как Алтай был прародиной тюрков, и его население постоянно находилось в сфере поли­
тического влияния всех каганатов. Вместе с тем труднодоступная страна в центре Азии слу­
жила резерватом и северной провинцией в рамках тюркских государственных объединений.
Эта этногеографическая особенность и определяет как своеобразие, так и сходство алтайс­
ких погребально-поминальных комплексов с тывинскими и монгольскими памятниками.
Некоторыми учеными предложены свои классификации, не учитывающие типологические
и хронологические схемы, разработанные их предшественниками. Так, Ю.С. Худяков [1985,
с. 168] считает их «ныне устаревшими». В одной из первых своих статей А.М. Илюшин,
используя опубликованные материалы В.Д. Кубарева и новые находки из 13 оградок Кудыргэ, даже не упомянул о нашей периодизации алтайских оградок. Он выделил «две хроноло­
гические группы VII—VIII вв. и IX-X вв.» бытования кудыргинских оградок, и предложил
1 группу отнести к кудыргинским и катандинским «типам погребальных сооружений, а вто­
рую - к курайской культуре» (? - В.К.) [Илюшин А.М., 1983, с. 13]. Классификацию древне­
тюркских поминальных оградок Алтая дополнил новыми типами и А.С. Васютин [19836,
с. 7, 10].
В.Е. Войтов [1996, с. 25], критически рассмотрев нашу типологию (хотя в своей рабо­
те он часто вынужден на нее опираться), разработал свой вариант, взяв за основу методичес­
кие принципы Б.Я. Владимирцова и Ю.С. Худякова. Но если классификация В.Е. Войтова,
в основном, посвящена «княжеским» мемориальным памятникам Монголии, и в его книге,
надо отдать должное автору, собраны воедино, упорядочены и интерпретированы многочис­
ленные новые данные, то Ю.С. Худяковым была предпринята попытка создания еще одной
классификации «рядовых» древнетюркских поминальных комплексов Монголии. Базисной
основой для нее послужило обследование всего десяти различных по планировке памятни­
ков (в их числе раскопаны две малые оградки и заложены два шурфа на памятнике Дадга
Хушот), попавших в поле зрения Ю.С. Худякова [1985, с. 168], в ходе нескольких разведоч­
ных маршрутов одного из отрядов СМИКЭ. В классификации Ю.С. Худякова не нашлось
места идентичным памятникам Алтая, Тывы и Хакасии. Им были посвящены две строки:
«Исследования последних лет позволили уточнить датировку древнетюркских поминаль­
ных комплексов и выделить в их составе различные типы» [Худяков Ю.С., 1985, с. 168].
На наш взгляд, создание классификации так называемых «рядовых» тюркских оградок
Монголии невозможно без привлечения материалов из аналогичных памятников соседних
регионов, где они уже достаточно хорошо изучены. Вряд ли целесообразно предлагать каж­
дому исследователю свою, пусть даже самую «супернаучную» классификацию поминаль­
ных объектов для отдельных территорий, невзирая на то обстоятельство, что в ней будут
рассматриваться одни и те же единокультурные памятники древних тюрок. Речь идет о Тыве
и Алтае, где сосредоточено значительное число древнетюркских изваяний и оградок, иссле­

Изваяние, оградка, балбалы...

27

дованных и опубликованных. Несомненно, что и наша типология алтайских оградок «ныне
устарела», но дополненная в свое время периодизация А. А. Гавриловой тремя новыми типа­
ми, предоставила возможность предложить и более расширенную хронологию алтайских
каменных изваяний [Кубарев В.Д., 1984, с. 45^46], количество которых в настоящее время
приближается к 300 памятникам.
Недостатки нашей классификации вполне очевидны, о чем автор писал еще в начале
ее создания [Кубарев В.Д., 1979, с. 150]. В то время мы располагали довольно ограниченным
объемом сведений о тюркских оградках, который сейчас значительно пополнился. Только на
Алтае за последние двадцать лет раскопано более 130 оградок. Как и следовало ожидать, некото­
рые из них «...не могут быть отнесены ни к одному из типов древнетюркских оградок, выде­
ленных А.А. Гавриловой и В.Д. Кубаревым» [Неверов С.В., Горбунов В.В., 1995, с. 170].
А сама классификация не является безупречной [Могильников В. А., 1992, с. 197] и требует «...до­
полнительных исследований и корректировки» [Григорьев Ф.П., Загородный А.С., 1995, с. 178].
Известно, что любая классификация должна быть построена на сходстве и различии
конструктивных особенностей однокультурных памятников, а также подчинена выявлению
общих закономерных связей и вариаций внутри одной группы. Но всякая типология являет­
ся достаточно грубым инструментом, не всегда позволяющим улавливать все нюансы и даже
существенные признаки, характеризующие древнетюркские поминальные мемориалы. Каж­
дый из них (от сооружений знати до оградки рядового кочевника) при сходстве основных
элементов все-таки имеет и свои индивидуальные черты, отражающие локальные, времен­
ные, социальные и половозрастные категории в традициях поминальной обрядности древ­
них тюрок Центральной Азии. Наша типология, конечно, носит самый общий - условный
характер. И, возможно, поэтому случаются курьезы, связанные с неразработанностью, в пол­
ной мере, данных об алтайских оградках. Так, П.П. Азбелев [1990, с. 10], анализируя уст­
ройство поминальных сооружений на Арбатском чаатасе, пришел к выводу о возможности
сопоставления этих памятников (по композиции основных элементов) с поминальными ог­
радками юстыдского типа. Не имея ничего против такой корреляции3, автору не совсем по­
нятно, почему разнотипные оградки, привлекаемые в качестве аналогий, объединены
П.П. Азбелевым в один, юстыдский, тип?
При классификации поминальных памятников необходимо учитывать сохранность всех
частей комплекса. Некоторые исследователи выделяют в отдельную группу памятники, ко­
торые включают: «...комплексы без стел и балбалов. Такие объекты свидетельствуют о том,
что по каким-либо причинам (например, если умерший не убил за свою жизнь ни одного
врага, ему не ставили балбалы) обряд не был совершен полностью» [Худяков Ю.С., 1985,
с. 181]. Или читаем: «Могилы (оградки. - В.К.) без балбалов, вероятно, содержали пепел
женщин и детей: они многочисленнее мужских могил. Это вполне понятно, если учесть, что
при поражении увезти труп павшего товарища очень трудно и далеко не все мужчины-вои­
ны попадали после смерти на приготовленные для них оградки» [Гумилев Л.Н., 1959,
с. 112]. Вряд ли можно согласиться с такими выводами и тем более с такой интерпретацией,
потому что «внеоградные» объекты: изваяния, стелы, балбалы, каменные выкладки, и т.п.
могли быть утрачены сразу же после их установки или уже в наше время (преднамеренное
разрушение, вывоз, перемещение изваяний и т.п.). Подобные памятники, наверное, не сле­
дует включать в классификационную схему, хотя в свое время мы отнесли их к оградкам
яконурского типа. Возможно, прав А.С. Васютин [19836, с. 115], увидев в этом типологичес­
кую нечеткость. Но мы весьма условно отнесли к яконурскому типу почти все рядом сто­
ящие оградки, исследованные нашими предшественниками. Они часто называли тюркские
оградки «плиточными могилами», «площадками» или «холмиками». В дальнейшем может
3 В долинах рек Юстыд и Барбургазы раскопаны три кургана, насыпи которых по конструкции
и форме идентичны оградам отдельных енисейских чаатасов [Кубарев В .Д ., Кубарев Г.В., 1995,
с. 108-111, рис. 1; Кубарев Г.В., 1995, с. 171-175].

28

В.Д. Кубарев

быть следует отказаться от включения в периодизацию и таких объектов, в которых со вре­
менем исчезли внешние определяющие признаки оградок.
Попытка В.Е. Войтова [1996, с. 70J пересмотреть последовательность сооружения че­
тырех оградок в комплексе Дъер-Тебе (Восточный Алтай) представляется нам несостоятель­
ной. Предложенные периоды (VI—VII вв. и VII-VIII вв.) не могут быть приняты, не только
из-за большого хронологического разрыва, но и потому, что все сооружения объединяет оди­
наковый элемент конструкции (семейного?) мемориала - наличие корневищ от деревьев
во всех четырех оградках. Эта (этнографическая?) особенность, впервые отмеченная в по­
минальных сооружениях тюрков-тугю, остается пока единственным и важным источником
для реконструкции еще одной разновидности поминального обряда, бытовавшего у населе­
ния Восточного Алтая в середине X в.
Также пока преждевременны попытки алтайских археологов решить проблему генези­
са и этнокультурной принадлежности некоторой части оградок Алтая. Так, Ю.Т. Мамадаков
[1994, с. 59], раскопав семь объектов (кудыргинского и яконурского типов), выделил их
в особый вид ритуальных сооружений булан-кобинской культуры. Находя много общего
в основных чертах устройства булан-кобинских сооружений и тюркских оградок, Ю.Т. Ма­
мадаков все-таки считает первые более древними, датируя их I в. до н.э. - II—III вв. н.э.
На чем же основано такое убеждение? Ю.Т. Мамадаков [1994, с. 59], отмечая, «...что дати­
ровка оград, вообще, независимо от их культурной принадлежности, без серии находок
в них, весьма сомнительна», сам не придерживается своего тезиса. Вся хронология комп­
лекса ритуальных сооружений Булан-Кобы построена на сравнительно-типологическом ана­
лизе одной пряжки и четырех наконечниках стрел, найденных в одной оградке из семи ис­
следованных. Приведенные параллели из погребально-поминальных памятников СаяноАлтая для обоснования ранней даты булан-кобинских оградок не убеждают в этом, ввиду
длительного применения указанной категории находок в вооружении кочевников. В другой
публикации Ю.Т. Мамадакова и В.В. Горбунова [1997, с. 117, с. 127, рис. IX.-11, 12], посвя­
щенной новым материалам древнетюркских курганов Катанды, наконечники стрел подоб­
ного типа уже датированы VII—VIII вв. К этому же времени относит костяной наконечник
стрелы с «раздвоенным насадом» (Уландрык-I, к. 10) и Г.В. Кубарев [Сальникова И.В., 1999,
с. 151, 155, рис. 2]. Не является культурно-хронологическим индикатором и ориентация бу­
лан-кобинских оградок углами по странам света, а также ряды балбалов, отходящие
от них на юго-запад. Такая нетипичная планировка тюркских поминальных комплексов уже
известна не только для отдельных «поминальников» Алтая (Курота, Кор-Кечу, Кара-Коба,
Кара-Тенеш, Чобурак, и др.), но и характерна для отдельных памятников Монголии, Тывы,
Казахстана и Кыргызстана.
В таком же аспекте - удревнении поминальных памятников алтайских тюрок - рас­
сматривали свои материалы (из двух оградок у с. Курай) В.И. Соенов и А.В. Эбель [1996,
с. 115-118]. Они также сравнивали находки из оградок с предметами из гунно-сарматских
и древнетюркских погребений Саяно-Алтая, однако в результате так и не определились
в датировании исследованных ими памятников.
Типология алтайских оградок, как мы уже говорили, может быть пересмотрена и до­
полнена с учетом новейших данных. К примеру, ограда на перевале Ян-Гобо, отнесенная
ранее автором к поминальным сооружениям тюркской знати, может быть выделена в от­
дельный тип4. Хотя в ней и соблюдены основные принципы планиграфии древнетюркских
культово-поминальных памятников: ограда, ориентированная сторонами по странам света,
изваяние (в данном случае его замещал оленный камень), цепочка балбалов, установленная
в восточном направлении. Но конструкция ограды (47 массивных плит), ее большие разме­
ры (13,5x13,5 м), отсутствие вала и рва и необычное сооружение в виде прямоугольного
каменного ящика в центре не характерны для мемориалов знати и, конечно же, для тюрк­
4Пока воздержимся от этого, так как памятник остается единственным на Алтае.

Изваяние, оградка, балбалы...

29

ских малых оградок. Уже в первой публикации мы обращали внимание на уникальность
этого памятника, до сих пор остающегося единственным в своем роде на Алтае [Кубарев
В.Д., 1984, с. 53 -5 5 ; с. 218, табл. XXXIX]. П осле исследований С.Г. Кляшторным
и В.Е. Войтовым Бугутского храмового комплекса в Монголии стало более понятным назна­
чение и хронология ограды в Ян-Гобо. Несомненно, заслуживает внимания наблюдение
В.Е. Войтова [1996, с. 68-70], отметившего явные совпадения в планиграфии, конструктив­
ных элементах и одинаковом составе находок в двух памятниках. Эта характерная особен­
ность и отсутствие изваяний резко выделяют их из основной массы тюркских поминальных
сооружений. Первая согдийская надпись на Бугутской стеле, посвященная памяти кагана
Таспара, позволила считать комплекс самым ранним датированным мемориальным памят­
ником древнетюркского времени [Кляшторный С.Г., Лившиц А.М., 1971, с. 121].
Рассматривая нашу периодизацию алтайских оградок, В.Е. Войтов [1996, с. 24] делает
замечание автору, что «...первые сведения об оградке юстыдского типа на Алтае... сообщены
Л.Н. Гумилевым». Действительно, он упоминает о единственной оградке в долине р. Улаган,
расположенной выше аила Тушагар. Но Л.Н. Гумилев [1959, с. 110] визуально определил ее
как «тюркютскую мог илу». Погребением он считал и «третий вариант квадратной могилы
с каменными обелисками», обследованной им, на правом берегу Улагана [Гумилев Л.Н., 1959,
с. ПО]. На самом деле, это была смежная, прямоугольной формы оградка с тремя стелами
в трех отсеках. Мы осматривали описанный ритуальный объект до раскопок и после его
исследования А.М. И люш иным и М.Г. Сулейменовым [1997, с. 95, с. 100, рис. 4].
Как и следовало ожидать, в результате никаких новых материалов не получено. По мнению
многих археологов, обоснованному опытом археологических раскопок, указанный тип монументатьных памятников относится к поздней бронзе или даже к раннему железному веку.
В центре другой оградки (сооруженной из четырех массивных плит), открытой Л.Н. Гуми­
левым и упомянутой В.Е. Войтовым, при раскопках найдено 13 железных предметов. Иссле­
дователи датировали этот памятник IX-X вв. находками из него и совершенно справедливо
отнесли оградку к уландрыкскому типу [Илюшин А.М, Сулейменов М.Г., 1997, с. 96, с. 102,
рис. 6]. Поэтому замечание В.Е. Войтова мы можем принять с вышеизложенными коммен­
тариями, а о попытке Л.Н. Гумилева в определении этнической принадлежности памятни­
ков телесам (толосам), не подкрепленной археолого-этнографическими данными, следует
сослаться и присоединиться к мнению Л.П. Потапова. Он писал по этому поводу:
«Его (Л.Н. Гумилева. -В .К .) инициатива привлечь к рассмотрению проблемы археологичес­
кий материал не увенчалась успехом в силу недостаточной компетенции автора в археоло­
гии» [Потапов Л.П., 1987, с. 55].
Одна оградка юстыдского типа исследована А.С. Суразаковым [1990а, с. 68] в могиль­
нике Курота-И. Находок нет.
Четыре оградки юстыдского типа обследованы нами в 1998 г. на южном берегу
оз. Хурган-Нуур (Монгольский Алтай). Они, как и оградки на р. Юстыд, сооружены из четы­
рех массивных плит, поставленных на ребро, и имеют небольшие размеры: 1) 1,5x1,5 м;
2) 2,8x2,8 м; 3) 2,9x2,8 м; 4) 2,5x2,5 м. С восточной стороны оградок стоят четыре неболь­
ших изваяния и четыре ряда поваленных балбалов (не более 10-ти в каждом). Оградки внут­
ри не имеют каменной наброски (то же самое наблюдается и в юстыдских памятниках Ал­
тая), а на одной из плит снаружи слабыми штрихами нанесен рисунок в виде «косой сетки».
Аналогичный геометрический орнамент, называемый еще «ромбической сеткой», особенно
характерен для значительной части «княжеских» мемориальных памятников [Войтов В.Е.,
1986, с. 77, рис. 3.-2]. Известен подобный орнаментальный мотив и на одной из плит горно­
алтайской оградки в степи Макажан [Кубарев В.Д., 1984, с. 209, табл. ХХХ.-З]. Войтов В.Е.
[1986, с. 88] видит в орнаментах, украшавших плиты каменных ящиков, отличительные зна­
ки, которые «...указывают на определенную этническую принадлежность «владельцев» по­

30

В.Д. Кубарев

минальных сооружений...». Мы видим в орнаменте ромбовидной сетки рисунок терме - ре­
шетки юрты. Другие орнаменты на плитах монгольских мемориалов также сюжетно близки
к рисункам, которыми декорируют двери монгольских юрт [Майдар Д., Дарьсурен Л., 1976,
табл. 20, 37, 42, 49].
По мнению В.Е. Войтова, оградка с каменной «наброской» и деревом в ней была ха­
рактерна для всех социальных групп населения Первого тюркского каганата. В более по­
зднее время «...оградка сохраняется лишь в среде «кара буду на», а на мемориальных ансам­
блях аристократии она трансформируется в четырехплитовые ящики»5 [Войтов В.Е., 1996,
с. 118]. Возможно, такое заключение справедливо для поминальных памятников Централь­
ной Монголии, но в Алтае «четырехплитовые ящики» - оградки из четырех массивных плит,
типичны как для рядовых «поминальников», так и для сооружений тюркской элиты. Они не
являются отражением социальных различий тюркского населения Алтая, как это предпола­
гается для поминальных сооружений Монголии. В тех и других наличие деревьев-столбов6
свидетельствует не об эволюции мемориалов кочевой знати, а о едином мировоззрении ал­
тайских тюрок, а также о длительном параллельном развитии двух различных традиций двух типов поминальных сооружений: юстыдского и аютинского. К главным признакам,
позволяющим выделить из большой массы алтайских оградок сооружения знати, необходи­
мо отнести возведение вала и рва вокруг оградок, а также установку более реалистичных
(как правило, с воинскими атрибутами) изваяний. Но следует заметить, что отдельные ал­
тайские изваяния, выполненные с большой тщательностью и мастерством (изваяние «Кезер»
в Курайской степи, изваяния в Кеме-Кечу из долины р. Аргут и др.), стояли у обычных оградок
яконурского типа, а вал и ров на этих памятниках отсутствовали. Из 11 мемориалов тюркской
знати, открытых на Алтае [Кубарев В.Д., 1984, с. 51-55; Савинов Д.Г., 1994, с. 151-152], в пяти
находилось по две оградки, окруженных одним общим валом и рвом.В соседней Монголии тоже
известно пять аналогичных по конструкции мемориалов [Войтов В.Е., 1996, с. 49].
Вывод Ю.С. Худякова [1985, с. 181] о том, что «...наличие... наряду с одинарными,
двойных оградок, пока не может быть убедительно объяснено», представляется нам излиш­
не пессимистичным. Достаточно большое число парных оградок в Алтае и Монголии, объе­
диненных в единый и одновременный комплекс, свидетельствует не об «...отступлении
от канона...» [Худяков Ю .С., 1985, с. 181], а о достаточно распространенном обычае древних
тюрков устанавливать парные изваяния мужчин-воинов. Подобные мемориалы, особенно
хорошо сохранившиеся в горах Алтая [Кубарев В.Д., 1984, с. 51-52, 55, 198, изв. 114 и 115,
с. 212, изв. 198 и 199], были призваны восхвалять ратные подвиги выдающихся представи­
телей древнетюркской знати и дружинной верхушки. Возможно, парные изваяния изобра­
жали двух соправителей (шада-сада), одновременно выполнявших функции военных пред­
водителей. Их погребения, исследованные в Алтае, резко выделяются на фоне массовых
древнетюркских курганов рядовых кочевников. Во-первых, большими размерами каменных
насыпей; во-вторых, большим числом захоронений лошадей (до четырех) с одним челове­
5Ю.С. Худяков [1985, с. 175—177] называет поминальные сооружения тюркской кочевой знати «саркофагами»,
хотя многие исследователи давно отказались от этого устаревшего, заведомо дезориентирующего термина,
не соответствующего функциональному назначению памятников. Мнение о том, что «...саркофаги распростра­
нены исключительно в Монголии» [Худяков Ю.С., 1985, с. 182], также следует считать ошибочным.
6Остатки стволов деревьев или столбов найдены в каменном «ящике», раскопанном В.В. Волковым [1981а,
с. 26] в Шан Тэнгэрин тал. Они также зафиксированы в четырех плитовых «ящиках» комплекса Дадга Хушот
[Худяков Ю.С., 1985, с. 177, с. 178, рис. 11,12], известного еще под одним названием - Худуу-Нур [Войтов В.Е.,
1996, с. 49, рис. 31, 32]. Такое сочетание главных элементов: каменный ящик из четырех плит + дерево +
керамика в Дадга-Хушот, имеет прямую культурно-хронологическую связь с алтайскими оградками юстыдско­
го типа (четыре массивных плиты в виде ящика + дерево + жертвенные сосуды из керамики и металла). Усили­
вает сходство конструкция одной из алтайских оградок юстыдского типа, раскопанная нами в степи Макажан
[Кубарев В.Д., 1984, с. 209, табл. XXX]. С восточной стороны ее стояло изваяние, с керамическим сосудом у
основания фигуры, а весь комплекс, окруженный валом и рвом, в целом напоминает подобные мемориальные
сооружения Монголии [Войтов В.Е., 1996, с. 27-60].

Изваяние, оградка, балбалы...

31

ком; в-третьих, многочисленными дорогими предметами, оружием и доспехами [Кубарев В.Д.,
1987, с. 2 5 0 -2 5 1 ; Кубарев Г.В., 1991, с. 6 0 -6 1 ; 1997, с. 16; K ubarev G.V., 1997,
р. 665-687]. Как и парные поминальные оградки с изваяниями двух знатных тюрок (выполнен­
ных, очевидно, одним мастером), курганы дружинной аристократии сооружались парами и, оче­
видно, одновременно. Об этом говорит идентичность всех черт погребальной обрядности и сход­
ный набор богатого инвентаря. В древнетюркском обществе с его родоплеменным делением
существовал и параллельный обычай символических парных захоронений знатных воинов (по­
братимов?) в одной общей могиле-кенотафе [Савинов Д.Г., 1987, с. 80] или в отдельно возведен­
ных, но рядом расположенных, больших курганах [Кубарев В.Д., 1985, с. 138].
Четыре поминальных сооружения представителей тюркской дружинной аристократии
в последние годы открыты на территории Монгольского Алтая7 [Кубарев В.Д., Цэвээндорж Д.,
Якобсон Э., 1995, с. 324; Кубарев В.Д., Цэвээндорж Д., Якобсон Е., 1998, с. 261-262].
Их конструктивные характеристики по всем параметрам особенно близки синхронным па­
мятникам российского Алтая и Тывы. Эта небольшая группа поминальных комплексов за­
полняет еще одну лакуну, устраняя разрыв в цепочке распространения меморативных па­
мятников из центральных районов Монголии на западную окраину древнетюркского мира.
Исходя из вышеприведенных наблюдений автора и фактических данных, нельзя согла­
ситься и с противоречивым выводом Б.Б. Овчинниковой [1992, с. 208], что «...поминальные
оградки тюрков и «орхонские храмы» являются равноправными поминальными сооружени­
ями, не имевшими между собой ничего общего» (курсив мой. - В.К). Подобное заключение,
кстати, ничем не аргументированное, вообще нельзя принять, так как сравнительный ана­
лиз планиграфии. а также корреляция составных частей ритуальной архитектуры орхонских комплексов и рядовых оградок показали их полное тождество [Кубарев В.Д., 1984,
с. 59-63]. «Четыре памятника у Цайдамских озер служат эталоном, по которому можно све­
рять все остальные тюркские поминальные сооружения. Их планировка на местности по
существу не отличается от большинства рядовых каменных оградок» [Войтов В.Е., 1985,
с. 131]. К такому же выводу (о функциональном единстве азиатских поминальных оградок
и орхонских мемориалов) пришли и другие ученые [Грач А.Д., 1955,1961; Кызласов Л.Р., 1964,
1969; Шер Я.А., 1964,1966; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 1994; Юматов К.В., 1998; и др.].
Далее рассмотрим случаи вторичного использования тюрками более древних памят­
ников и возникшие в связи с этой традицией проблемы датирования. Иногда для сооруже­
ния стенок оградок тюрки использовали оленные камни и мегалитические стелы, находя­
щиеся рядом с местом сооружения мемориала [Кубарев В.Д., Кочеев В.А., 1988, с. 206,
с. 216-217, табл. II.-9, табл. III; Войтов В.Е., 1996, с. 52]. Раскопки такой оградки, сложенной
из четырех оленных камней (местность Шан Тэнэрин тал, Монголия) выявили остатки де­
ревянных столбов (центрального и углового), а также часть позвонков теленка [Волков В.В.,
1981а, с. 26, с. 143, табл. 20.-1-3]. Древнетюркская ограда (7x7 м), обследованная нами
в 1998 г. на правом берегу р. Могой (Монгольский Алтай), была заполнена кварцитовыми
гальками, а ее стенки сложены из огромных каменных блоков (древних стел?). В восточной
стороне на одном их трех камней ограждения сохранились изображения серьги и чекана,
характерные для оленных камней. Еще один оленный камень с главными символами
(три косых линии, серьга и рельефный пояс) установлен с восточной стороны этой же огра­
ды. На восток от него отходит ряд из 20 балбалов, высотой не более 0,5 м каждый.
Древние тюрки также часто использовали более древние «поминальные» (?) оградки
раннего железного века, дополняя их изваяниями, балбалами и кольцевидными выкладками
из камней. Подобные памятники известны на Алтае и в Монголии. Изваяния, стоявшие
в центре оградок, открыты нами в долинах рек Аргут, Коксу и в окрестностях Баян-Ольгий
[Кубарев В.Д., 1984, с. 206, изв. 165; с. 210, изв. 188; 1997, с. 143, с. 179]. Они выполнены
7Они требуют отдельного детального рассмотрения и полной публикации материалов.

32

В.Д. Кубарев

на ранних стелах, датируемых эпохой бронзы или ранним железным веком. Об этом свиде­
тельствуют такие факты: небольшие размеры и прямоугольная форма оградок, ориентация
стел гранями по странам света и нанесение на них только основных деталей лица. Раскопки
подобных оградок с «лицевыми» изваяниями в степи Макажан и в логу Чадыр не дали ника­
ких материалов. Такие же результаты получены при исследовании более 10 оградок с цент­
ральными стелами в долинах рек Юстыд и Барбургазы [Кубарев В.Д., 1979, с. 32-33; 1986,
с. 183; Кубарев В.Д., Якобсон Е., Масумото Т., 1993, с. 64]. Об использовании древних стел
под изваяния автор уже писал, но хочется еще раз обратить внимание коллег на яркий
и убедительный пример Чадырского комплекса, где три невысоких стелы были даже не пе­
ренесены из небольших оградок раннескифского времени. На их широких гранях, обращен­
ных на восток, выбиты человеческие лица, а сам ритуал поминовения совершался в 100 м
на восток от изваяний, в специально сооруженных оградках [Кубарев В.Д., 1984, с. 21,
с. 225, табл. XLVI]. Случаи вторичной обработки древними тюрками энеолитических стел
и оленных камней, превращенных затем в изваяния, повсеместно зафиксированы и в других
регионах Центральной Азии [Грач А.Д., 1961, с. 40; Кубарев В.Д., 1984, с. 183, изв. 28, 29,
с. 194, изв. 97, с. 218, изв. 223, с. 224, изв. 236, 243; 1997, с. 143, 179; 2000, с. 104-106;
Плотников Ю.А., Худяков Ю.С., 1987, с. 190, рис. 1.-4, 5,10; Войтов В.Е., 1996, с. 52, 87, рис.
53.-7; Варенов А.В., 1993, с. 67-68, рис. 4.-4; Худяков Ю.С., 1998, с. 596; Кубарев В.Д., Цэвээндорж Д., 2000, с. 51; и др.]. Следует еще сказать о своеобразном рационализме в использо­
вании тюрками древних монументальных памятников. В Западной Монголии найдены дву­
сторонние каменные изваяния, выполненные в разное время на одном монолите8 [Худяков
Ю.С., Плотников Ю.А., 1990, с. 115, рис. 2.-6; Баяр Д., Эрдэнэбаатор Д., 1999, с. 162,
рис. 73]. Наверное, одиноко стоящие стелы и даже целые их ряды у древних могил предков,
по воззрениям древних тюрков, более всего подходили для «вселения» в них душ своих умер­
ших сородичей. По-видимому, практиковался и обычай использования древних памятников
для ритуальных целей без разрушения или переоформления их конструкций. Достаточно
было поднести жертвенные предметы к основанию стелы в оградке, чтобы считать правило
обряда выполненным. Такой комплект железных изделий (VIII—IX вв.) найден с южной сто­
роны «раннескифской» стелы, установленной в центре оградки, раскопанной в долине
р. Талдуры [Могильников В.А., Елин В.Н., 1983, с. 131-132, 138, рис. 12, 13]. Известны
также случаи, когда с восточной стороны древней оградки с монументальной стелой в цен­
тре устанавливались тю ркские изваяния [Вайнш тейн С.И., 1958, с. 237, табл. 116;
Худяков Ю.С., 1985, с. 171, рис. 4.-10,11; Кызласов И.Л., 1998, с. 154, рис. 8; с. 59, рис. 13]
или небольшие стелы с рядами балбалов у оградок в долине р. Цаган-Гол, Монголия (наши
исследования 1998 г. - В .К ). Семантика таких синкретичных комплексов наиболее сложна,
потому что очень часто в них отсутствуют датирующие находки и признаки культурной при­
надлежности. Поэтому ряд исследователей очень субъективно интерпретирует подобные па­
мятники. Так, И.Л. Кызласов [1998, с. 146] для определения времени и даже этнической
принадлежности эдигейских надписей и рисунков на стелах из Тывы фактически применил
довольно сомнительный метод А.Д. Грача [1968, с. 209-210], который по руноподобным
тамгам на стеле из Хачы-Хову определил время ее установки (VI-VII вв.), а в каменных
выкладках, расположенных перед стелой, видел самые ранние захоронения тюрков, выпол­
ненные по обряду трупосожжения9. Ту же ошибку повторяет Ю.С. Худяков [1985, с. 182,
рис. 4.-10, 11], интерпретируя мегалитическую стелу с поздней тамгой как древнетюркский
8 Существует и мнение о том, что вторичная установка антропоморфных стел, оленных камней и более ранних
каменных фигур верхней частью в землю символизирует уничтожение сакральной силы, заключенной в головевершине-навершии любого изваяния. С теми же представлениями связано и другое действие: отбивание голов
у тюркских скульптур [см.: Скрынникова Т.Д., 1997, с. 149-189].
9П.П. Азбелевым [1991, с. 161] предложена другая версия: «...в ямках-«ячейках» хоронили остатки сожженных
кыргызских дружинников».

Изваяние, оградка, балбалы...

33

«памятный столб». Л.Р. Кызласов [1979, с. 78] подверг критике правильность такой односто­
ронней трактовки. Но И.Л. Кызласов в целой серии статей продолжает обосновывать свои
хронологические «этюды» на неубедительном тезисе переиспользования тюркских «поми­
нальников» при нанесении надписей. В одной из работ И.Л. Кызласовым [1988, с. 125] толь­
ко по палеографическим признакам определяется дата надписей и рисунков на стелах из
долины р. Эдигей (Тыва) и делается вывод «...против связи этой письменности с тюркамитугю». В другой публикации И.Л. Кызласов [ 1998, с. 146], приводя результаты раскопок двух
поминальных оградок этого же памятника Эдегей, неожиданно приходит к противополож­
ному заключению «...о культовой деятельности самих тюрков-тугю уже в IX-X вв. - в эпоху,
представленную на Эдигее резными рисунками и руническими надписями». Если в первой
работе И.Л. Кызласов [1988, с. 117] только предполагал, что надписи датированы поздним
временем, чем сооружение самих оградок, то во второй статье он более категоричен: «...вто­
ричное использование их (тюрок-тугю. - В.К.) собственных оградок... никаких сомнений
не вызывает» [Кызласов И.Л., 1998, с. 146]. Заметные противоречия в определении
И.Л. Кызласовым принадлежности рунических надписей то тюркам-тугю, то «средневеко­
вым хакасам» можно объяснить101. Они связаны с возрастающим числом находок в алтайс­
ких оградках и погребениями с конем, датируемых позже VIII в., т.е. ко времени, когда,
по мнению многих ученых, оградки тюрками уже не сооружались, а территория Алтая с его
населением входила в Уйгурский, а затем и в Кыргызский каганаты. Новейшие археологи­
ческие исследования сибирских ученых корректируют эту точку зрения [Васютин А.С., 19836,
с. 9; Васютин А.С., Илюшин А.М., Елин В.Н., 1987, с. 107-114; Савинов Д.Г., 1983, с. 160;
1987, с. 80-89; 1994, с. 146-152; Худяков Ю.С., Плотников Ю.А., 1990, с. 124; Кубарев В.Д.,
1992, с. 25-36; Кубарев В.Д., Киреев С.М., Черемисин Д.В., 1990, с. 54-58, рис. 17-19;
Кубарев В.Д., Кубарев Г.В., 1995, с. 281; Кубарев Г.В., 1991, с. 60-61; 1992, с. 91-92; 1995,
с. 126-130; 1995а, с. 164-180; 1997, с. 1-18; 1998,290-298; Кубарев Г.В., Журавлева А.Д„ 1998,
с. 25-31; Kubarev G.V., 1997, р. 233-249; 1997а, р. 665-687; 1998, рр. 21-22; Бородовский А.П.,
1994, с. 82; Илюшин А.М., Сулейменов М.Г., 1997, с. 93-103; Митько О.А., Тетерин Ю.В., 1998,
с. 396-404; Тетерин Ю.В., 1999, с. 113-128; Соловьев А.И., 1999, с. 125; и др.].
Первым таким сигналом к пересмотру общепринятой хронологии древнетюркских
поминальных сооружений послужила радиоуглеродная дата, полученная в комплексе на холме
Дъер-Тебе в Восточном Алтае11. К IX-X вв. относятся железные предметы из двух оградок
уландрыкского типа (со стелой в центре), раскопанных в устье р. Большой Ильгумень
на могильнике Кор-Кечу [Васютин А.С., 1983, с. 193; Васютин А.С., Елин В.Н., 1983, с. 21].
Наше предположение о датировании подобных памятников V-VI вв. не подтвердилось. Ав­
тор и не настаивал на этом, так как «отсутствие других материалов по оградкам уландрыкс­
кого типа затрудняет определение даты их сооружения» [Кубарев В.Д., 1979, с. 156].
10Противоречивые выводы И.Л. Кызласова связаны также с его желанием убедить археологов о существовании
у древних тюркских народов Саяно-Алтая, кроме двух известных алфавитов (орхонского и енисейского) тре­
тьей письменности, названной имюжноенисейской [Кызласов И.Л., 1988, с. 108-140; 1994, с. 53 -5 4 ]. По его
мнению, «...наукой установлено, что енисейское письмо было создано средневековыми хакасами...» [Кызласов
И.Л., 1988, с. 124], а большинство известных рунических надписей Алтая принадлежит именно к новой южно­
енисейской письменности - «местного варианта енисейского письма...» [Кызласов И.Л., 1998, с. 103]. Вместе
с тем И.Л. Кызласов, говоря о проникновении на Алтай «...характерного древнехакасского обычая создания
надгробных надписей...» [1998, с. 103], опровергает свой же вывод, «...что известные наскальные надписи Ал­
тая созданы его аборигенным населением (алтайскими тюрками), а не пришлыми носителями енисейского
письма древними хакасами» [Кызласов И.Л., 1994, с. 89]. Не сомневаясь в высоком профессионализме
И.Л. Кызласова - большого знатока рунических текстов Евразии, хотелось бы услышать и мнение известных
тюркологов по поводу открытия им новой письменности и совершенно нового прочтения древнеалтайских
надписей, которые уже были переведены его предшественниками.
11 Проба угля, взятая из оградок, дала дату: 945±27 лет. Она позволяет отнести поминальные сооружения
с известным тюркским изваяниям «Акташ» к IX -X вв. [см.: Кубарев В.Д., 1978, с. 9 3 -9 4 ].

34

В.Д. Кубарев

Но А.С. Васютин и В.Н. Елин [1983, с. 121] почему-то считают, что «...новые данные...
позволяют пересмотреть существующую периодизацию алтайских оградок...», хотя речь
идет только об уточнении хронологии одного из пяти типов алтайских оградок. Еще две
оградки уландрыкского типа исследованы в долине Средней Катуни на могильниках Бике-1
и Чобурак-I [Кубарев В.Д., Киреев С.М., Черемисин Д.В., 1990, с. 85, рис. 48; Бородовский
А.П., 1994, с. 76, рис. 6.-5]. Датирующих находок в оградках не найдено, однако А.П. Боро­
довский [1994, с. 76] допускает возможность отнесения их к периоду VI—VIII вв., «...после кото­
рого они, как правило, не сооружались». Такое заключение находится в противоречии с приве­
денными выше фактами, а предполагаемая дата оградок в Чобураке мало аргументирована.
Одна прямоугольная оградка со стелой в центре раскопана на могильнике Дохло
у с. Куюс. В ней найдены железные кольчатые удила, которые авторы датируют VI-VII вв.
[Соенов В.И., Соенов М.И., 1992, с. 72]. В Тыве, в окрестностях пос. Кызыл-Даг, недавно
исследована одна оградка уландрыкского типа, не давшая никаких материалов [Ермоленко
Л.Н., 1995, с. 188].
Интересное предположение высказано П.П. Азбелевым по поводу редкого варианта
поминальных оград уландрыкского типа, т.е. с белым валуном вместо стелы в центре оград­
ки. Он видит в этом обычае предпосылки к использованию каменных монолитов белого
цвета для тюркских изваяний, а особенно после сооружения мемориала Кюль-Тегину и его
супруге, статуи которых были выполнены из мрамора [Азбелев П.П., 1991, с. 161]. Действи­
тельно, для большого числа наиболее реалистичных изваяний Алтая, Тывы и Монголии под­
бирался мраморизованный известняк, светло-серые алевролиты и сланцевые породы свет­
лых тонов. Автором ранее было предложено несколько иное объяснение подмеченной зако­
номерности. Не исключая сакрального значения белого цвета, наверное, необходимо учиты­
вать и прагматическую цель мастера: на уже готовой скульптуре идеально белого цвета было
легче передать всю цветовую гамму богатого костюма и аксессуаров знатного тюрка. Воз­
можно, они раскрашивались в разные цвета [Кубарев В.Д., 1984, с. 82-83; Кубарев В.Д.,
Цэвээндорж Д., 2000, с. 53]. Подтверждают это некоторые сюжеты из героического эпоса
тюрко-язычных народов Центральной Азии, фольклор алтайцев и тувинцев, археологичес­
кие данные [Плетнева С.А., 1974, с. 58, рис. 28а; Ермоленко Л.Н., 1994, с. 157].
Вероятно, к одному из вариантов оградок уландрыкского типа должны быть отнесены
и отдельные памятники, раскопанные И.Л. Кызласовым [1998, с. 143] в тувинском могиль­
нике Эдегей. Основанием для включения их в один типологический ряд служат стелы
в центре и по углам ограды, а также наличие «лицевых» изваяний и балбалов с восточной
стороны. Идентичной конструкции оградка раскопана нами в долине р. Барбургазы [Куба­
рев В.Д., 1979, с. 147, рис. 13]. С.Г. Кляшторный в свое время обратил наше внимание
на удивительное сходство барбургазинского памятника с редким мемориальным ансамблем,
открытым им в 1976 г. в окрестностях Сайхан сомона Булганского аймака [Kliachtomyi S.G.,
1994, s. 52-53]. О нем упоминает в своей работе и Д.Г. Савинов [1994, с. 86]. Оба исследова­
теля затрудняются датировать комплекс, включающий квадратную вымостку и четыре ка­
менных изваяния. Однако на основании стилистических особенностей изваяний - «гермо­
образных стел», они предполагают их очень ранний возраст. В еще одной краткой публика­
ции монгольского археолога Д. Баяра [1999, с. 109-110] приводится более точное название
этого же памятника: «Нарийн Хурэмтийн», а также записаны сообщения местных жителей
об изваяниях. По их словам, всего было пять каменных фигур: одна - в центре, четыре - по
углам, балбалы или какие-либо другие сооружения отсутствовали. По фотографиям указан­
ных авторов хорошо прослеживаются четыре сохранившихся изваяния (пятое - утрачено).
Центральное изваяние —несомненно древнетюркское (с сосудом в правой руке), на трех
других - показаны черты лица, напоминающие личины Окуневских стел и антропоморфных
оленных камней Монголии и Алтая [Савинов Д.Г., 1994, с. 86-88]. Монгольские антропо­

Изваяние, оградка, балбалы...

35

морфы из Нарийн Хурэмтийн имеют явно выраженный европеоидный облик. Конечно, «ан­
тропологический тип» мог быть задан формой камня, но подбор древним каменотесом именно
таких узких блоков для изваяний эпохи бронзы очень характерен. А это уже позволяет выде­
лить из общего массива разновременных каменных фигур самые ранние образцы древней
скульптуры. К аналогиям, приведенным Д.Г. Савиновым [1994, с. 87] можно добавить неко­
торые «лицевые» изваяния Алтая и Синьцзяна [Кубарев В.Д., 1997, с. 95, 143, 177; Кубарев
В.Д., Кочеев В.А., 1988, с. 220, табл. VI.-8, 9; Кубарев В.Д., Цэвээндорж Д., 1995, с. 163,
рис. 4.-14; Ван Бо, Ци Сяошань, 1996, с. 52-74, изв. 156-162, 169, 171, 193; и т.д.]. Редкий
и оригинальный комплекс в Нарийн Хурэмтийн несомненно создан тюрками, которые либо
использовали для своего ритуального сооружения древние изваяния, либо установили в центр
квадратной каменной вымостки тюркскую скульптуру (?). Подобные вымощенные площадки-»оградки» со «сторожевыми» камнями или стелами по углам, датируемые эпохой поздней
бронзы, имеются в большом числе на Юго-Восточном Алтае [Кубарев В.Д., 1980, с. 83, 88,
рис. 9.-7], в Тыве [Грач А.Д., 1960, с. 61-62, 64, рис. 77; Кызласов Л.Р., 1979, с. 37, рис. 22.-1]
и в Монголии [Потанин Г.Н., 1881, с. 56, фиг. 22; Худяков Ю.С., Плотников Ю.А., 1990,
с. 118-119; Кубарев В.Д., Якобсон Е., Цэвээндорж Д., 1994, с. 138]. Как правило, они не
содержат погребений и сосредоточены у подножия отдельных (выдающихся формой вер­
шин) гор. Наверное, их устройство связано с древним культом гор. Еще один вид ритуально­
го памятника, сходный по планировке с барбургазинским, исследован в местности Хушотын-Тал (Архангайский аймак, Монголия). Он представлял собой небольшую ограду «пли­
точной могилы» (4,5x4,0 м), по углам которой ранее стояли четыре оленных камня, а еще
один оленный камень (№5), расположенный в юго-восточном углу сооружения, возможно,
был центральным. Ее раскопки, как и других подобных «могил» (с оленными камнями по
углам оград), не обнаружили никаких следов погребений [Волков В.В., 1981, с. 486-487;
1981а, с. 165, табл. 42.-3-7; Новгородова Э.А., 1989, с. 229-230]. В данном случае прослежи­
вается очевидная связь между главными элементами конструкции описанных памятников
и керексурами с квадратными оградами, на углах которых водружены каменные глыбы, уд­
линенные валуны или пирамидальные кучки камней. В центре насыпей керексуров такого
типа найдены вертикально стоящие оленные камни [Кубарев В.Д., 1980, с. 88, рис. 9.-1; Нов­
городова Э.А., 1989, с. 213, рис. 14]. При внешнем, формальном сходстве планировки срав­
ниваемых памятников назначение их различно. Стелы барбургазинских и эдегейских огра­
док, вероятно, маркируя углы сторон света12, одновременно являлись «вехами» для вывеши­
вания голов жертвенных животных [Кубарев В.Д., 1979а, с. 156] или опорами (угловые стол­
бы отдельных оградок Юстыда, Малталу и т.д.) для навеса над символическим «жилищем
души умершего». И.Л. Кызласов [1998, с. 146], проведя параллель между устройством эде­
гейских и барбургазинских оградок, воздержался от объяснения назначения этой важной
детали тывинских памятников. «Гермообразные» стелы-изваяния из Нарийн Хурэмтийн,
может быть, выполняли охранные функции ритуальной площадки, в центре которой нахо­
дилось изваяние древнего тюрка. Керексуры, особенно те, которые имели в центре насыпей
оленные камни, были культовыми памятниками [Кубарев В.Д., 1979, с. 23, 36-38]. В них,
кроме костей различных жертвенных животных, встречаются и погребения, которые
А.Д. Грач [1971, с. 98-99] считал человеческими жертвоприношениями. Но все эти разно­
временные объекты объединяет одна общая и архаичная концепция мандалы - модель кос­
моса и мироздания, в которой реализуются основные принципы организации сакрального про­
странства в древней и средневековой архитектуре культовых памятников Центральной Азии.
12 Эта характерная черта поминального обряда семантически перекликается с находкой в одной из оградок
могильника Айрыдаш-I четырех керамических сосудов, стоявших по углам сооружения [Суразаков А.С., 1988,
с. 39], а также с оградкой из Кураты-П «...оформленной по углам более крупными камнями» [Суразаков А.С.,
1990, с. 69].

36

В.Д. Кубарев

«Памятный столб», дерево, модель жилища. Ни один исследователь поминальных
объектов древних тюрок не мог вразумительно объяснить, почему остатки многих «памят­
ных столбов», упоминаемых в китайских хрониках, оказались обуглены в верхней части.
Зачем они (если это были столбы) поджигались? И чем «памятный столб» отличается от
обычного, вкопанного в центре оградок, или от столбов, установленных по углам оградок?
На сей счет у Ю.С. Худякова своя оригинальная точка зрения. Он полагает, что в ямках,
обнаруженных в центре оградок, стояли «памятные столбы» [Худяков Ю.С., 1985, с. 80], или
в других работах уже читаем: «...обрубки стволов деревьев» [Худяков Ю.С., Ким С.А., 1999,
с. 29; Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С., 2000, с. 224]. Ю.С. Худяков, видимо, под впечатлени­
ем статьи В.А. Могильникова [1992, с. 192], отрицая устройство над алтайскими оградками
каких-либо построек, наличие столбов или деревьев [Худяков Ю.С., Ким С.А., 1999,
с. 28-29] и тем самым отвергая нашу реконструкцию, основанную на археолого-этнографи­
ческих материалах [см.: Кубарев В.Д., 1997, с. 26, 33], все же считает возможным предполо­
жить, что «более необходимой частью ритуала являлось сооружение «здания при могиле»,
если под ним подразумевать саму оградку...» [Худяков Ю.С., 1985, с. 179]. Интересно, чем же
«оградка-здание» отличалось от подразумеваемой нами «оградки-жилища», графическую ре­
конструкцию13 которой Ю.С. Худяков [1999, с. 29] называет «срубной избушкой с четырех­
скатной крышей», а В.А. Могильников [1992, с. 192] - «срубной постройкой». Хотя еще
совсем недавно Ю.С. Худяков [1985, с. 180] писал: «Сооружение памятного деревянного
столба, возможно, было связано с представлениями о «мировом дереве». Видимо, поэтому
в некоторых алтайских оградках сохранились столбы с остатками корневой системы». На­
верное, только недавними исследованиями и находками в Тыве можно объяснить, почему
Ю.С. Худяков изменил свой взгляд на один из главных элементов в конструкции тюркских
оградок. Новые данные, по мнению Ю.С. Худякова и С.А. Ким [1999, с. 29], «...существенно
дополняющие известные материалы по поминальной обрядности древних тюрок», получе­
ны в результате изучения трех оградок на могильнике Алкаак. Но на этой же странице авто­
ры констатируют: «Находки в раскопанных оградках немногочисленны» [Худяков Ю.С.,
13 В наших рисунках, воспроизводящих общий вид наземных поминальных сооружений древних тюрок, были
использованы исключительно новые археологические данные, полученные автором в результате комплексного
исследования более 50 оградок Алтая. Для гипотетического восстановления всех циклов поминальной обряд­
ности тюрок были привлечены также этнографические материалы по религиозно-мифологическим представ­
лениям тюркоязычных народов Саяно-Алтая. Расхождение в отдельных деталях двух реконструкций, опубли­
кованных в разные годы [Кубарев В .Д., 1978, с. 96, рис. 9; 1984, с. 80, рис. 16], было обусловлено различными,
конструктивными особенностями алтайских поминальных сооружений, возможно, связанных с двумя этноса­
ми теле и тупо. Такое же различие в типах погребально-поминальных памятников сохранилось на Алтае до
настоящего времени: небольшие срубы над могилами теленгитов [Тощакова Е.М., 1978, с. 131, рис. 20] и кар­
касно-столбовые навесы с шестами над могилами казахов [Коновалов А .В., 1983, с. 117]. Автор осознает, что
предложенные варианты реконструкции древнетюркского поминального обряда являются прозаической, почти
бытовой версией, не претендующей на полное объяснение семантики тюркских оградок и последовательности
ритуальных действий, проводившихся в них. По-видимому, все стороны шаманистического в своей основе
ритуала, по крайней мере его виртуальная часть, никогда не будут раскрыты до конца. Возможности археоло­
гии в этой области остаются весьма ограниченными. Достоверность нашей реконструкции неожиданно под­
твердилась при изучении позднетюркских поминальных комплексов на Южном Урале. Из шести оградок с
изваяниями в двух обнаружены неглубокие ямки по периметру плитового ограждения, а также ямы в центре
сооружений. В их заполнении найдены остатки обугленных столбов или шестов. Особенно необычной по кон­
струкции оказалась оградка № 5. Ее очертания наблюдались на материковом грунте по полосам обугленного
дерева (шириной до 8 см и толщиной до 5 см). Они «...фиксировались как остатки квадратного (2,2x2,2 м)...
сруба, сложенного из брусьев и помещенного в специально подготовленное... углубление» [Костюков В.П.,
1994, с. 145-147, рис. 3]. По мнению автора раскопок, в пользу нашей трактовки тюркских оградок как моделей
зимних жилищ кочевников, получены дополнительные материалы: остатки обугленных столбов, следы сгорев­
шего деревянного сруба - «все это свидетельствует о наличии первоначально объемных деревянных конструк­
ций» [Костюков В.П., 1994, с. 156]. Исследованные жертвенно-поминальные комплексы Кошкарбая, Каменно­
го Амбара и Аксака наиболее близки алтайским мемориальным памятникам Узунтала и Юстыда [Боталов С.Г.,
1996, с. 372, Бабенков К.Н., 1996, с. 248].

Изваяние, оградка, балбалы...

37

Ким С.А., 1999, с. 29], а на наш взгляд, и вполне традиционны. Они, как и в десятках рядо­
вых «поминальников», представлены обломками костей лошадей и овец, углями, остатками
столбов и стволов деревьев в неглубоких ямках по центру и периметру плитового огражде­
ния. Только в одной оградке найден фрагмент керамики и «амулет» в виде каменного диска.
Однако принципиально важным для реконструкции поминального обряда древних тюрок
ученые считают факт нахождения в одной из оградок Алкаака «обрубка ствола дерева, кор­
нями вверх», и на этом основании делают категоричный вывод, «...что никаких деревьев
с развесистой кроной в древнетюркских оградках не было и быть не могло. По-видимому,
обрубки стволов деревьев... устанавливались внутри ямок в процессе поминального обряда
до сооружения насыпи и не были предназначены, для того чтобы выситься над поверхнос­
тью земли» [Худяков Ю.С., Ким С.А., 1999, с. 29]14. Но подобное объяснение не отвечает на
вопрос: «Для чего в ямках оградок Алкаака помещались «отрубленные стволы» деревьев?»
Не объясняют авторы и назначение остатков столбов, обнаруженных с внешних сторон пли­
тового ограждения. Обугленный ствол в одной из таких ям они связывают с применением
огня в обряде и «освящением оградки» [Худяков Ю.С., Ким С.А., 1999, с. 29]. Это все, что
могут предложить исследователи для интерпретации своих находок в оградках Алкаака.
Совершенно очевидным и закономерным представляется автору нахождение остатков
столбов деревянной постройки над оградками (подобной этнографическим надмогильным
сооружениям алтайцев и казахов), как, впрочем, и остатков стволов лиственницы с корневи­
щами (оградки Дъер-Тебе и Алкаака), которые сохранились в земле. Наверное, нет такой
необходимости объяснять и доказывать очевидную истину. Ведь со времени возведения древ­
нетюркских мемориалов прошло более 1000 лет, а такой срок едва ли выдержит любая дере­
вянная постройка. И тем не менее прецеденты хорошей сохранности над современной по­
верхностью земли остатков столбов и стволов деревьев в древнетюркских оградках извест­
ны на Алтае. Уже 20 лет назад такие случаи отмечены нами в западной части Чуйской степи:
у с. Мухор-Тархата, Ортолык, пос. Чаган-Узун и с. Бельтыр. Одна такая оградка с изваянием
и балбалами раскопана нами в устье Чаган-Узуна. В центре ее обнаружен неошкуренный
ствол лиственницы, нижний конец которого был заострен и помещен в яму на глубину 1,2 м,
а верхняя часть, сильно обугленная, возвышалась над оградкой более чем на 1,0 м 15. Еще три
случая сохранения до наших дней остатков деревянных конструкций в тюркских оградках
зафиксированы у с. Кокоря: «В центре одной из оградок (могильник Кызыл-Чин-Ш) обнару­
жен торчащ ий обломок лиственничного б ревн а...» [Васю тин А .С ., 1980, с. 195];
на холме Каман-Тон, снаружи оградки с изваянием, у ее северо-восточного угла из земли
торчал обломок лиственничного столба [Кубарев В.Д., 1984, с. 163]; в ограде №7 могильни­
ка Котыр-Тас-I вместо плит ограждения в одной из сторон найдено бревно [Суразаков А.С.,
1993, с. 50]. Феномен такого явления объясняется суровыми климатическими условиями
высокогорной полупустынной Чуйской степи. Но даже в соседней Курайской степи, распо­
ложенной гораздо ниже, а также в бассейне Урсула в 14 оградках, раскопанных С.В. Киселе­
вым и Л.А. Евтюховой, наблюдалась хорошая сохранность дерева. В центре исследованной
ими оградки с известным изваянием «Кезер» (урочище Тото) был обнаружен обугленный
в верхней части «толстый обрубок дерева» диаметром 70 см [Киселев С.В., 1951, с. 545].
14 На рисунке 10 из статьи Ю.С. Худякова и С. А. Ким [с. 40] корни на обрубке ствола дерева не обозначены. Судя
по рисунку 14 (с. 44), и во второй оградке на стволе не было ни сучков, ни корневищ. Такое несоответствие
рисунков и их описания вызывает сомнение в достоверности данных, полученных авторами при раскопках.
15 Крупный образец, отрезанный от ствола дерева из оградки в Чаган-Узуне, хранится в фондах ИАЭт СО РАН
(г. Новосибирск). Диаметр ствола - 37 см, а подсчет годичных колец позволил И.Ю. Слюсаренко определить
возраст дерева приблизительно в 350 лет. В Тыве в некоторых раскопанных оградках также сохранились «...ниж­
ние части некогда стоявших здесь высоких, одиночных и впоследствии сожженных деревянных столбов» [Кызласов Л.Р., 1969, с. 30]. В Восточном Казахстане в самом начале изучения поминальных оградок А.В. Адрианов
нашел в одной из них «...остатки обуглившегося нетолстого ствола лиственницы» [1916, с. 47].

38

В.Д. Кубарев

Если обратить внимание на значительную толщину стволов деревьев (или столбов) и глуби­
ну ям (до 1 м и глубже), то можно прийти к выводу об установке достаточно больших
и высоких деревьев (столбов).
В нашем, несомненно уникальном случае, когда устроители мемориала на холме ДъерТебе оставили корни у деревьев, вкопанных в центре оград, логично представить, что были
сохранены и ветви на этих деревьях. И совсем неважно, каким образом эти деревья были
вкопаны: корнями вниз [Кубарев В.Д., 1979, с. 96-98, рис. 9] или корнями вверх [Худяков
Ю.С., Ким С.А., 1999, с. 29], так как обе позиции являются символическим обозначением
верхнего мира [Герасимова К.М., 1989, с. 170-173]. Образ мирового дерева, растущего кор­
нями вверх, был известен как в шаманской практике [Штернберг Л.Я., 1936, с. 211; Аниси­
мов А.Ф., 1952, с. 198], так и во многих мировых религиях [Eliade М., 1957, р. 259-260].
Рисунки деревьев корнями вверх или вниз выполнены на шаманских бубнах алтайцев и тосох
хакасов [Иванов С.В., 1955, с. 168-169, рис. 1, 2, с. 221, рис. 21], символика которых, как
считает Л.Р. Кызласов, была уже известна в раннем средневековье [1990, с. 263, рис. 2]. Изобра­
жения священных, может быть шаманских, деревьев с кроной и корнями присутствуют и в пет­
роглифах Каракола [Мартынов А.И., 1985, с. 83, рис. 1; Кубарев В.Д., 1988, с. 136, рис. 79].
В мировоззрении народов Южной Сибири дерево - сакральный центр и космическая
ось, связывающая воедино три мира [Львова Э.Л., Октябрьская И.В., Сагалаев А.М. и др.,
1988, с. 32; Потапов Л.П., 1992, с. 539]. Дерево у многих народов мира связано также
с мифологическими представлениями о жизни во всей ее полноте (древо жизни) и противо­
поставлении смерти, гибели (древо смерти) [Иванов В.В., Топоров В.Н., 1991, с. 396-397].
Идея зарождения и смерти у дерева, например, воплощена в реальном обряде вторичного
рождения императора киданей, который несколько раз обходил деревья, установленные кор­
нями вверх, т.е. обращенными к небесному своду [Е Лун-ли, 1979, с. 524]. Она унаследована
и сохранилась в традиционных погребально-поминальных циклах тюрко-язычных народов
Сибири: проводы умершего от родового дерева, захоронения праха шаманов в дупле, воз­
душные погребения на помосте среди ветвей деревьев [Дьяконова В.П., 1975, с. 67; Тощакова Е.М.,
1978, с. 129; Герасимова К.М., 1989, с. 207; и др.], а также в верованиях и религиозных пережитках
современных алтайцев [Кыпчакова Л.В., 1983, с. 141-148; Чанчибаева Л., 1978, с. 90-103].
Следует согласиться с емким определением С.И. Аджигалиева [1994, с. 113] о полисемантичности любого древнего объекта с вертикальной экспозицией: «...всякое сооружение
(стела, пагода, мавзолей и т.п.) теоретически может впитывать в себя несколько семантик:
мировое дерево, жертвенный столб, модель мира (жилища) и т.д.».
Таким образом, данные, приведенные Ю.С. Худяковым и С.А. Ким, якобы опроверга­
ющие интерпретацию автора, не убеждают, а более того (как это ни парадоксально) своими
находками в оградках Алкаака еще раз подтверждают правомерность наших выводов и ре­
конструкций поминальных сооружений древних тюрок.
Балбалы. Более 20 лет назад автором впервые предложен нетрадиционный взгляд на
семантику пазырыкских и тюркских балбалов [Кубарев В.Д., 1979, с. 93-96; 1980а, с. 62-63;
1984, с. 66-69, рис. 16; 1997, с. 21-25]. Он не был принят многими исследователями [Соро­
кин С.С., 1981, с. 39; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 1994, с. 122; Войтов В.Е., 1996, с. 85;
и др.]. Хотя другие археологи своими открытиями и новыми исследованиями фактически
поддержали нашу гипотезу, подтвердив тем самым право на ее существование [Асеев И.В.,
Кириллов И.И., Ковычев Е.В., 1984, с. 24; Шульга П.И., 1989, с. 42; Ольховский В.С., 1989,
с. 59; Ермоленко Л.Н., 1991, с. 168; Аджыгалиев С.И., 1994, с. 138-143; Гельмель Ю.И.,
Демин М.А., Шульга Н.Ф. и др., 1996, с. 109; Овчинникова Б.Б., 1998, с. 208; К и р ю ш ин Ю.Ф.,
Тишкин А.А., 1997, с. 58; Вадецкая Э.Б., 1999, с. 16; и др.].
С.С. Сорокиным [1979, с. 115; 1981, с. 23-39], независимо от наших выводов, сначала
в тезисной форме, а затем в более обоснованной статье была изложена близкая точка зрения

Изваяние, оградка, балбалы...

39

на семантику «внекурганных», в том числе и монументальных памятников. При этом необ­
ходимо заметить, что С.С. Сорокин, ссылаясь на малоизвестную публикацию П.П. Хороших
[1972, с. 93-96] в монгольском археологическом журнале, был солидарен с ним в объясне­
нии назначения рядов оленных камней, трактуемых ими как сэргэ - коновязные столбы.
Итак, С.С. Сорокин [1979, с. 115] полагал, что оленные камни могли служить коновязями.
Непонятно только, почему он считал [Сорокин С.С., 1981, с. 39, сноска 44], что такой же
точки зрения (оленные камни - сэргэ) придерживался и автор данной статьи? В.Е. Войтов
[1986, с. 85], не заметив этой неточности, ненамеренно отнес В.Д. Кубарева и других сибир­
ских археологов к отряду исследователей, развивших гипотезу, предложенную П.П. Хоро­
ших и С.С. Сорокиным. Наверное, следует еще раз напомнить коллегам авторскую версию
семантики оленных камней, в которых я вижу изображения «...особо почитаемых, героизи­
рованных предков» [Кубарев В.Д., 1979, с. 86], но никак не коновязные столбы. К тому же
сам С.С. Сорокин [1981, с. 37] относил балбалы к объектам, не являющимися «единицами
счета врагов, убитых лично погребенным. Скорее это памятники сопричастности, меты при­
сутствия на поминальных торжествах родственников, соплеменников и даже иноплеменни­
ков»16. В следующей своей работе С.С. Сорокин [1987, с. 16] уже как бы объединяет в одну
группу все «внекурганные» памятники (стелы, оленные камни, оградки, изваяния, балбалы,
и др.), резюмируя, что «...эти памятники сближаются с сэргэ во всем многообразии их се­
мантики и главное - в значении дома, домашнего очага». Тем самым в результате своих рассуждений С.С. Сорокин [1987, с. 13] ушел от конкретного определения функций неразрыв­
ных элементов единого поминального комплекса, придя к заключению, что они «имели от­
ношение к деятельности людей, а не к погребальному или поминальному обряду». Такой
вывод явно алогичен по отношению к главной задаче исследователя - реконструкции перво­
начального вида погребально-поминальных сооружений и связанных с ними идеологичес­
ких представлений древних и средневековых кочевников Центральной Азии.
В.Е. Войтов [1996, с. 87-88, рис. 50.-1, 2, 52, 53], для обоснования и подтверждения
общепринятой точки зрения о семантике рядов каменных балбалов у оградок и каганских
мемориалов как символов убитых врагов, приводит в качестве доказательства антропомор­
фность некоторых балбалов. Но все они, несомненно, древнее (в том числе и «лицевые»
изваяния) самих тюркских скульптур и вторично установлены в ряду балбалов. Да и сам
В.Е. Войтов [1996, с. 86] отмечает: «Нередко в качестве антропоморфных балбалов исполь­
зовались обломки оленных камней». Поэтому трудно понять, почему он, так же как
и А.Д. Грач17 [1955, с. 429-430], многие из них (в том числе и стелы, напоминающие челове­
ческую фигуру) называет «главными балбалами» [Войтов В.Е., 1996, с. 86-88]. Но уже давно
доказано, что они функционально идентичны тюркским изваяниям, установленным у вос­
точной стороны оградок [Кызласов Л.Р., 1969, с. 26; Кубарев В.Д., 1979, с. 24-27; 1979а,
с. 154; Худяков Ю.С., 1985, с. 182; Плотников Ю.А., Худяков Ю.С., 1987, с. 195]18. Если
следовать предложенной В.Е. Войтовым терминологии, то «главный антропоморфный балбал» (замещающий изваяние) и есть тот самый «главный враг», поставленный первым
в ряду среди других балбалов - «рядовых вражеских воинов». Но это уже другая семантика,
когда само изваяние, стела или оленный камень, по мнению ряда ученых, принадлежали
могущественному врагу [Веселовский Н.И., 1915, с. 3-39; Грач А.Д., 1955, с. 428-431; Альбаум Л.И., 1960, с. 95-100; и др.]. Как известно, она стала главной концепцией А.Д. Грача,
которую он подробно изложил в своей книге о древнетюркских изваяниях Тывы. А.Д. Грач
10 К такому же выводу пришел и автор статьи, однако, предложив считать балбалы коновязными столбами своеобразными знаками присутствия (внимания) определенных людей (родственников, соплеменников и гос­
тей) на поминальном пиршестве [Кубарев В.Д., 1984, с. 69].
17 В сводной монографии о тюркских изваяниях Тывы А.Д. Грач [1961, с. 54—55] уже изменил свой взгляд,
полагая, «...что главные стелы... - это синонимы изваяний».
18 Л.Р. Кызласов, Ю.А. Плотников, Ю.С. Худяков и В.А. Могильников называют их «главными плитами».

40

В.Д. Кубарев

последовательно и упорно отстаивал свою точку зрения, но научный спор закончился
не в его пользу. Две рецензии на книгу А.Д. Грача, подвели черту под дискуссией о назначе­
нии тюркских изваяний и балбалов, продолжавшейся более 100 лет [см.: Кызласов Л.Р., 1964,
с. 349-354; Шер Я.А., 1964, с. 355-357]. Уже в то время Я.А. Шер [1964, с. 356] писал,
что отрывки из китайских хроник, «...описывающие погребальный обряд у тюрок, смущали
многих археологов, изучавших каменные изваяния. Не следует забывать, что все фрагменты
текстов, где речь идет о балбалах, имеют до и после себя значительные лакуны, которые
либо затрудняют смысловую реконструкцию текста, либо делают ее невозможной». Наше
неприятие письменных источников, поясняющих назначение балбалов, и новая их интер­
претация вызвали резкие возражения В.Е. Войтова [1996, с. 85], который уверен в том,
что археологическими данными нашу гипотезу подтвердить нельзя. Не считая необходи­
мым полемизировать по этому поводу с автором, он не замечает других странных, на наш
взгляд, объяснений древними китайцами назначения балбалов, находя перспективным на­
правлением дальнейшую научную разработку еще одного их применения - в качестве под­
ставки для «размещения остатков жертвенных животных» [Войтов В.Е., 1996, с. 85; см.:
также, Сорокин С.С., 1981, с. 37]. Если понимать такое прочтение текста китайских летопи­
сей, в буквальном смысле, то на вехи - балбалы, символизирующие убитых врагов, точнее
на их головы, оказывается, еще ставились или вешались черепа лошадей и овец, принесен­
ных в жертву умершему тюрку (?! - В .К ). Некритичное следование китайским хроникам
рождает и такие любопытные пассажи: «...черепа животных развешивались на балбалах»19
[Худяков Ю.С., 1985, с. 180]. С.И. Аджигалиев [1994, с. 140] также не исключает возможно­
сти проведения у балбалов различных жертвенных обрядов. Но археологические раскопки
рядов балбалов, проведенные А.В. Адриановым, М.П. Грязновым, Л.Р. Кызласовым, П.И.
Шульгой, В.И. Соеновым, А.В. Эбелем, Ю.Т. Мамадаковым и В.Д. Кубаревым, оказались
в этом плане безрезультатными.
Л.Н. Гумилев [1993, с. 261] при обследовании алтайских балбалов отметил две различ­
ные «...формы: островерхую и плоскую... тут оттенен важный этнографический признак головной убор. Степняки и сейчас носят островерхий малахай, а алтайцы - плоскую круг­
лую шапочку... когда тюркюты в VII в. пришли на Алтай, то их врагами были, с одной сторо­
ны, аборигены-алтайцы, а с другой степные племена, предки казахов. Очевидно, тюркюты
в VII-IX вв. вели борьбу на оба фронта, что и отразилось в изображении балбалов. Если это
справедливо, то мы можем отметить, что борьба со степью была более удачной, так как
из 486 балбалов, изученных нами, 329 остроголовы, а 157 плоскоголовы». Вывод Л.Н. Гуми­
лева, конечно, субъективен и вызван желанием ученого видеть в балбале фигуру человека.
Но такое объяснение весьма импонирует и В.Е. Войтову, который (как мы уже выше писали)
также различает в монгольских балбалах антропоморфные черты. Наши наблюдения на Алтае
и в Монголии, где осмотрены сотни балбалов, показали, что большинство их действительно
подбирались по форме и высоте: небольшие (высотой не более 0,5 м) необработанные кам­
ни, как правило, были четырехгранными или прямоугольными в сечении. Верхняя часть
балбалов имеют самую разнообразную форму, что никак не согласуется с разной формой
головных уборов. Если не было подходящих блоков, использовали удлиненные рваные кам­
ни и даже валуны.
Логично представить, что у изваяний, на которых показано оружие (палаш, сабля или
кинжал), должны стоять «балбалы - враги», убитые умершим. Но это не так. Например,
на известном аютинском комплексе в Кош-Агачском районе Алтая, где найдены две фигуры
знатных тюркских воинов, балбалы (46 камней) имеются только у южного изваяния, у се­
19 Эту нелепость заметил и П.М. Леус [2000, с. 208]: «Трудно представить, как можно развесить черепа живот­
ных на невысоких каменных балбалах... во-первых, это неудобно, во-вторых, их будет не видно издалека,
а, в-третьих, как же быть, если балабалов нет, - ведь многие каменные оградки не имеют их».

Изваяние, оградка, балбалы...

41

верного нет ни одного камня. В настоящее время в Российском Алтае автору известно
286 изваяний. Если от этой цифры отнять смещенные с первоначальных мест установки,
вывезенные в музеи и утраченные изваяния (104 экз.), то из оставшихся in situ 182 памятни­
ков, только 58 каменных фигур имеют ряды балбалов. В их числе 15 изваяний тюрков пока­
заны с оружием, 43 - без него. Любопытно также, почему еще 20 каменных изображений
воинов с оружием, стоящих с восточной стороны алтайских оградок, вообще не имели бал­
балов? Несложные расчеты показывают, что балбалы чаще всего устанавливались у извая­
ний, изображающих невооруженных тюрков. Но еще гораздо большее число балбалов нахо­
дится рядом с необработанными стелами, заменяющими изваяния. Приведенные данные
косвенным путем еще раз позволяют усомниться в трактовке балбалов как символов убитых
врагов и укрепляют авторскую версию назначения и использования их в качестве «вечных»
коновязей20. В число новых фактов, подтверждающих нашу гипотезу, может быть следует
включить находку балбала со сквозным отверстием в верхней части камня, который до сих
пор стоит в ряду подобных каменных коновязей на могильнике Джолин-I в долине
р. Юстыд. Несомненно, камень (с отверстием естественного происхождения) был специаль­
но подобран и послужил вполне утилитарным целям - для привязывания повода (чумбура)
лошади21 во время проведения поминального обряда. Автором также обследованы камен­
ные коновязи, которые чаще всего находятся с южной стороны зимних жилищ монгольских
казахов [Кубарев В.Д., 1997, с. 24; Кубарев В.Д., Ли Хон Джон, 1999, с. 76]. Еще в глубокой
древности удачно выбранные в горах места для зимников, наскальные изображения вокруг
них (датируемые от эпохи бронзы до позднего средневековья), случайные находки из камня,
бронзы и железа дают право утверждать, что первые каменные коновязи появились уже
в Ш-П тысячелетии до н.э. Деревянные жилища строились и со временем разрушались,
а вечные каменные сэргэ послужили многим поколениям кочевников, продолжая эксплуати­
роваться и в наши дни по прямому своему назначению - привязыванию лошади.
С ем антика. Как известно, большинство ученых-тюркологов на основании письмен­
ных, этнографических и, что более важно, археологических источников давно пришли
к выводу о поминальном характере рассматриваемых памятников. Предположение других
исследователей о назначении древнетюркских оградок для захоронений по обряду трупосожжения не выдерживает критики. И не только потому, что оно фактически не подкреплено
результатами раскопок, но и слабой аргументацией авторов. Наряду с Л.П. Потаповым [1953,
с. 18-19] и Л.Н. Гумилевым [1959, с. 112] сторонником и прямым последователем этой кон­
цепции является А.С. Суразаков. Раскопав ряд древнетюркских оградок с немногочислен­
ными находками, он делает заключение: «В центре каменной оградки... обнаружена неглу­
бокая ямка для деревянного столба, к которому, возможно, привязывали остатки трупосожжений. Скорее всего, это одна из разновидностей воздушных погребений древнетюркской
эпохи» [Суразаков А.С., 1985, с. 203]. Приведем аргументы из другой работы этого же авто­
ра: «В одной из айрыдашинских оградок в верхней части были найдены бронзовый наконеч­
ник ремня и кальцинированные кости (к сожалению, мелкие неопределимые фрагменты),
т. е. в данном случае мы имеем вертикальный столб, к которому ремнем, по-видимому, в ме­
шочке, были привязаны остатки сожжения» [Суразаков А.С., 1983, с. 165]. И еще одна цита­
та из публикации А.С. Суразакова [1987, с. 41] в доказательство уже не предположения,
20 Развернутую аргументацию о балбалах-коновязях [см.: Кубарев В.Д., 1979, с. 93-96; 1980а, с. 62-65; 1984,
с. 66-69; 1997, с. 21 -2 5 ; Кубарев В.Д., Ли Хон Джон, 1999, с. 7 4 -8 3 ].
21 Автору удалось моделировать предполагаемое расположение лошадей у балбалов во время проведения все­
народного праздника «дня чабана», проводившегося на древнем могильном поле урочища Джолин (Кош-Агачский район Республики Алтай). Около десятка лошадей, привязанных к цепочке древних балбалов, были за­
фиксированы на слайды, которые затем демонстрировались на региональных конференциях. Подобная идея
возникла в результате устной дискуссии автора с Л.Р. Кызласовым и И.Л. Кызласовым, которые утверждали,
что лошади не могут разместиться у балбалов, из-за их малой высоты и небольшого расстояния между камнями.

42

В.Д. Кубарев

а гипотезы: «Если принять выдвинутую ранее автором гипотезу о древнетюркских оградках
как о погребениях по обряду трупосожжения с привязыванием кремированных остатков
к столбу-мировому дереву, то следует заключить, что мир усопших у древнетюркских пле­
мен помещался на небосводе». И, наконец, в одной из своих последних статей А.С. Суразаков [1993, с. 51] предложил новое, теперь уже компромиссное решение, допуская, что «...мож­
но объединить две крайние точки зрения и определить древнетюркские оградки как памят­
ники погребально-поминального назначения. К вертикальным деревянным столбам в них,
скорее всего, и привязывались мешочки с остатками погребальных костров, которые, упав
со временем поверх каменных насыпей, естественно, до нас не дошли. Здесь же соверша­
лись действия и поминального цикла».
Другой исследователь В.А. Могильников [1981, с. 31], критикуя особое мнение
Л.Н. Гумилева по поводу остатков кремированного праха в оградках, отметил, что оно
не подтверждается археологическими материалами. Но затем уже в следующей публикации
он все же не исключает возможности «...использования какой-то небольшой части оградок
для погребений...», в конце концов констатируя, что «по своему назначению они остаются
в большей мере загадкой для науки» [Могильников В.А., 1992, с. 193]. Да, в настоящее время
уже нельзя однозначно утверждать, что все древнетюркские оградки служили местами по­
миновения, копируя мемориальные храмы или моделируя символические жилища древних
тюрок. Но о какой характеристике древнетюркского поминального обряда и хронологии ог­
радок вообще можно говорить, если, кроме основных конструктивных элементов сооруже­
ний, которые к тому же часто индивидуальны и зависели от наличия поблизости исходного
материала, в них отсутствуют какие-либо находки. Какой ощутимый вклад в историческую
науку может принести, например, такой вывод отдельных ученых о назначении тюркских
оградок. Они, оказывается, «...служили главным образом для ограждения места поминаль­
ного подношения умершему: здесь сжигалась мясная пища, а пепел и обгорелые кости поме­
щались в ямку в центре оградки или рассыпались на поверхности, черепа животных разве­
шивались на балбалах» [Худяков Ю.С., 1985, с. 180].
Вместе с тем обычная древнетюркская оградка, при всей ограниченности археологи­
ческих данных, является универсальным историческим объектом. Конструктивное разнооб­
разие оградок (большие или малые, из разного числа плит или даже из валунов и рваных
диких камней, отсутствие или наличие корневищ от деревьев, деревянных столбов, установ­
ка стел в центре или по углам оградки, изваяний с восточной стороны или замещение
его стелой, ряд балбалов, ориентированных на восток или отсутствие такового, дополни­
тельные оградки, каменные ящички и каменные кольца вокруг оградок и балбалов, плитовые настилы, следы огня в виде кострищ и сгоревших частей деревянных конструкций,
а также находки: зернотерки, керамическая и металлическая посуда, железные ножи, пред­
меты конского снаряжения и вооружения, кости жертвенных животных или их отсутствие)
предполагает и вариационный ряд культов (неба, земли, гор, предков, храброго воина, родо­
вых деревьев и священных животных), а также связанного с ними широкого спектра риту­
альных действий. Иначе говоря, учитывая конструктивное разнообразие алтайских оградок,
следует предположить, что в некоторых из них (прямо не соотносимых с погребальными
памятниками, изваяниями и балбалами) могли совершаться жертвоприношения и верхов­
ным божествам древнетюркского пантеона. В рунических текстах орхонских и енисейских
памятников они названы: Тенгри (Небо) - божество верхнего мира; Умай (Мать) - богиня
плодородия и покровительница деторождения; Иер-Суб (Земля-Вода) - дуалистическое (наша
версия. -В . К.) божество среднего мира, покровитель всего живого на земле; Эрклиг - бог смерти
и владыка подземного мира [Кляшторный С.Г., 1992, с. 536-537; Войтов В.Е., 1996, с. 72].
Иноземные наблюдатели отмечали у восточных тюрков обычай ежегодных (весенних)
жертвоприношений лошадей и овец верховному божеству Тенгри [Pelliot, 1929, р. 214-216].

Изваяние, оградка, балбалы...

43

Махмуд Кашгарский упоминает о неверных тюрках, которые высокие горы и большие дере­
вья называют «тенгри» [Mahmud, 1939-1941, III, 418]. На высокой горе проводили моления
«духу Неба восточно-тюркские каганы и народ» [Pelliot, 1929, р. 213]. Почти все алтайские
оградки устроены на высоких и живописных террасах, вблизи от воды и у подножия, свя­
щенных в древности, гор. Большие скопления поминальных оградок на ограниченной тер­
ритории, часто не связанных с погребениями тюрков, наблюдаются во многих регионах
Центральной Азии. К примеру, на Алтае, в долине р. Барбургазы, обнаружено и исследовано
только пять древнетюркских погребений и восемь изваяний, а число оградок составляет
более 80. В соседней долине р. Юстыд открыто и раскопано восемь курганов древних тю­
рок, найдено девять изваяний, но количество оградок (около 150) в несколько раз превыша­
ет упомянутые памятники. Изолированные и труднодоступные святилища древних тюрок,
в которых имеются только оградки, стелы, изваяния и балбалы, известны во многих других
местах Алтая [Гумилев Л.Н., 1959, с. 113; Сорокин С.С, 1977, с. 57; Кубарев В.Д., 1984, с. 16;
Суразаков А.С., 1983, с. 164]22. В Монголии, в приустьевой части р. Могой (Монгольский
Алтай) нашими исследованиями 1998 г. открыто 6 тюркских изваяний и более 100 поми­
нальных оградок. Излюбленные урочища, где тюрки совершали многократные жертвопри­
ношения, есть и в Тыве [Кызласов Л.Р., 1969, с. 23]. Столь большое число тюркских оградок
по отношению к другим археологическим памятникам можно попытаться объяснить: 1) дли­
тельностью традиции их сооружения (V-X вв.); 2) сезонной периодичностью (жертвопри­
ношения весной и летом) обрядов различным божествам и обожествленным предкам:
3) погребениями с трупосожжениями. Два первых предположения, наверное, соответствуют
истине, третье не подтверждается археологическими данными.
Таким образом, в отдельных оградках (без дополнительных сооружений?), возможно,
как уже говорилось, совершались жертвоприношения домашних животных древнетюрк­
ским божествам. К их числу может быть следует отнести целые или обезглавленные, а так­
же расчлененные костяки лошадей, найденные в некоторых оградках Алтая, Тывы и Кыр­
гызстана. Одни ученые считаюттакие памятники вторично приспособленными для древнетюрских кенотафов VII-X вв. [Уманский А.П., 1964, с. 32; Кызласов Л.Р., 1969, с. 32; Овчин­
никова Б.Б., 1973, с. 231; Могильников В.А., 1981, с. 35; 1992, с. 135; Кызласов И.Л., 1994,
с. 51, 76, сноска 38; Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С., 2000, с. 224], другие - жертвоприноше­
нием в ритуальных целях [Табалдиев К.Ш., Солтобоев О., 1992, с. 135; Мамадаков Ю.Т.,
1994, с. 60; Соенов В.И., Эбель А.В., 1997, с. 104; и др.]. К мнению последних исследовате­
лей присоединяется и автор данной публикации.
Конечно, в погребальной обрядности древних тюрок существовала традиция впуск­
ных погребений и кенотафов в насыпях более древних курганов, но вряд ли несколько ред­
ких случаев захоронения лошадей в оградках позволяют даже предполагать, «...что часть
оградок служила не только поминальными сооружениями, но и местами погребения» [Мо­
гильников В.А., 1992, с. 35]. Да и кенотафы ли это? В оградке из Кара-Кобы-I, содержащей
захоронение лошади, была найдена лиственничная колода. Небольшие размеры (60x24 см)
и расположение у северной стенки оградки не позволяют, на наш взгляд, рассматривать
ее в качестве таковой. Возможна и другая интерпретация: это было большое блюдо продол­
говатой формы, подобное деревянному «корытцу» с железными ножами и костями живот­
ных, найденными В.В. Радловым в одной из тюркских оградок в долине р. Тобожок
[Захаров А.А., 1926, с. 74]. Аналогичное по форме блюдо с костями овцы обнаружено нами
у северной стенки оградки из урочища Малталу [Кубарев В.Д., 1984, с. 168]. Остатки дере­
вянного блюда и железный нож лежали в оградке, раскопанной в могильнике Коо-I [Васю­
тин А.С., 1985, с. 170]. Непонятно также, почему для «кенотафного захоронения» в карако22 Всего на Алтае нами выявлено около 40 крупных заповедных святилищ древних тюрок, в которых имеются
сотни оградок, а сами изваяния группируются от 2 до 17 в одном комплексе.

44

В.Д. Кубарев

бинском сооружении не была использована вся площадь оградки, а лошадь и блюдо были
буквально втиснуты между центральной стелой и плитами северной стенки оградки [Мо­
гильников В.А., 1992, с. 204, рис. 13].
Для отнесения центрального сооружения в алтайской ограде Ян-Гобо [Кубарев В.Д.,
1984, с. 53-55, табл. XXXIX] к кенотафам [Кызласов И.Л., 1994а, с. 76, сноска 37] пока
не приведено никаких доказательств. Совершенно необоснованной следует считать и реп­
лику И.Л. Кызласова [1994а, с. 51, с. 76, сноска 38] об использовании одной из юстыдских
оградок под впускное, древнехакасское (кыргызское. -В .К .) погребение. Металлические пред­
меты от узды и седла из этой оградки, действительно несут на себе следы воздействия огнем
[Кубарев В.Д., 1984, с. 56], но это еще не значит, что в ней фиксируется погребальный обряд
с трупосожжением. Полное отсутствие каких-либо костных останков человека или даже
мелких кальцинированных косточек (часто встречаемых в алтайских оградках) исключает
ничем не аргументированную версию И.Л. Кызласова о погребении в юстыдской оградке.
То же самое он предполагает и для жертвенного заклада м еталлических предметов
(VI-IX вв.) у стелы раннескифского времени (?) в долине р. Талдуры (Российский Алтай)
[Кызласов И.Л., 1994а, с. 51, с. 76, сноска 38]. Один из исследователей этого памятника с неко­
торыми оговорками относит его к уландрыкскому типу поминальных оградок Алтая [Могильни­
ков В.А., 1992, с. 188]. Однако в своей первой публикации авторы, указывая ориентацию стелы,
сравнивали ее с ориентацией оленных камней, установленных внутри небольших оградок, дати­
руемых ранним железным веком [Могильников В.А., Елин В.Н., 1993, с. 138-139, рис. 12].
Если следовать выводам упомянутых ученых, считающих находки в описанных оград­
ках сопроводительным инвентарем погребений или кенотафов, то как объяснить назначе­
ние теперь уже многочисленных предметов, найденных в десятках других оградок, исследо­
ванных в долинах рек Катуни, Чуй, Юстыд, Барбургазы; в урочищах Айрыдаш, Кок-Паш,
Кудыргэ, Булан-Кобы, Усть-Карасу, Кор-Кечу, Боротал, Большой Курманак, Нижняя Соору
и т.д. Многие археологи, в их числе и автор, убедительно доказали назначение этих предме­
тов в качестве пожертвований, попавших в оградки при проведении поминального ритуала.
Тем более, что типичные древнетюркские кенотафы хорошо изучены в Саяно-Алтае
[Грач А.Д., 1960а, с. 129-144; Гаврилова А.А., 1965, с. 28; Савинов Д.Г., 1987, с. 80-89; 1994,
с. 51; Васютин А.С., 1984, с. 194; Кубарев Г.В., 1994, с. 82-86; Бородовский А.П., 1994,
с. 75-82; Мамадаков Ю.Т., Горбунов В.В., 1997, с. 117; и др.]. Они практически ничем
не отличаются от реальных погребений. В них, кроме отсутствия самого умершего, соблю­
дены те же нормы древнетюркской погребальной практики и даже наблюдаются те же при­
знаки социальной дифференциации, характерные для отдельных погребений знатных тю­
рок Алтая [Киселев С.В., 1951, с. 535-544; Кубарев В.Д., 1985, с. 146-147]. Традиция соору­
жения кенотафов на Алтае, зародившись в пазырыкскую эпоху, не прерывалась здесь
до этнографического времени [Кубарев В.Д., 1987, с. 30; Кубарев В.Д., Киреев С.М., Черемисин Д.В., 1990, с. 88; Кубарев Г.В., 1994, с. 83; Тощакова Е.М., 1978, с. 135]. Всегда это
были сооружения, внешне и по структуре ничем не отличавшиеся от курганов над настоя­
щими погребениями [Тишкин А.А., Грушин С.ГГ, 1997, с. 26], и, на наш взгляд, не было
никакой необходимости устраивать кенотафные захоронения в ограниченных по площади
(да еще со стелой в центре) тюркских оградках23.
23 Впускные погребения в тюркские оградки Алтая, по нашим данным, совершались гораздо позже, в этногра­
фический период, когда было окончательно забыто назначение памятников. Захоронения теленгитов с много­
численными предметами исследованы автором в насыпи самой большой ограды на Алтае, на холме Ян-Гобо.
В одной из малых оградок, из этой же местности, найдены остатки погребения ребенка в колыбели этнографи­
ческого времени. А.С. Суразаков [1993, с. 5 0-51] в одной из оградок могильника Котыр-Тас нашел металличес­
кое стремя X IX -начала XX в., которое, может быть, осталось от разрушенного впускного погребения или
было пожертвовано в качестве подношения «духам предков».

Изваяние, оградка, балбалы...

45

Вместе с тем существует особое мнение о том, что «...дифференцирующие признаки,
разделяющие отдельные захоронения лошадей и кенотафы, до настоящего времени не раз­
работаны» [Савинов Д.Г., 1994, с. 151J. Тем не менее С.П. Нестеровым [1990, с. 71] уже было
предложено по известным археологическим данным три варианта захоронений лошадей:
1) лошадь с человеком; 2) лошадь с вещами человека - кенотаф; 3) лошадь взнузданная и
оседланная. Последний вариант автор связывает с преждевременной гибелью боевых коней
или невозможностью по каким-то причинам захоронения лошади с человеком. К перечис­
ленным С.П. Нестеровым случаям таких специфичных захоронений нужно добавить еще
более десяти подобных захоронений, исследованных в последние годы [Васютин А.С., 1984,
с. 195; Илюшин А.М., 1992, с. 122; Могильников В.А., 1994, с. 94-116; Савинов Д.Г., 1994,
с. 151]. В этой группе представляется возможным выделить пока еще немногочисленные
ритуальные захоронения лошадей без предметов, под отдельной насыпью. Для них (четвер­
тый вариант, если следовать за С.П. Нестеровым) характерной особенностью является от­
сутствие черепов лошадей24. Вероятно, это тоже были жертвоприношения, но посвященные
уже не человеку, а древнетюрским верховным божествам?
Несколько обособленно выглядит раскопанный нами ритуальный курган в могильнике
Балык-Соок-I в устье р. Курогы. Этот памятник, возможно, вобрал в себя основные черты
разнообразных погребально-поминальных сооружений средневекового населения СаяноАлтая. Каменная округлая насыпь (курганы), ряд балбалов, стоявших с западной стороны
(оградки), железный котел в неглубокой яме по центру («поминальные курганы»), над ним
жертва - захоронение взнузданного жеребенка с предметами человека: наконечник копья,
костяные детали стека-рукояти плети (кенотафы). Появление таких синтезированных объек­
тов, может быть, свидетельствует об их полифункциональном назначении и об эволюции
шаманистских представлений древних тюрок Алтая.
Универсальность мировоззренческих концепций и многообразие культов тюркского
населения Центральной Азии отражены в большой вариабельности конструкций «поминаль­
ных» сооружений, изучение которых необходимо продолжить в большем объеме. От даль­
нейшего проведения археологических раскопок мемориальных комплексов, интенсивно раз­
рушающихся в наше время, во многом зависит решение проблем, связанных с их генезисом,
хронологией и реконструкцией идеологических представлений древних тюрок.
Таковы вкратце итоги исследования, достижения и открытия в одной из интересней­
ших областей древнетюркской культуры - монументальном искусстве древних народов Цен­
тральной Азии.

Библиографический список
Адрианов А .В . К археологии Западного Алтая // Известия Императорской Археологической
комиссии. Петроград, 1916. Вып. 62. 94 с.
Адамов А .А . Тюркские поминальные сооружения л есостеп ного Обь-Иртышья // Этническая
история тюркоязычных народов Сибири и сопредельны х территорий (по данным археологии). Омск,
1992. С. 4 -8 .
Аджигалиев С.И. Генезис традиционной погребально-культовой архитектуры Западного Ка­
захстана. Алматы, 1994. 260 с.
А збелев П.П. Конструкции оград минусинских чаатасов как источник по истории енисейских
кыргызов // Памятники кыргызской культуры в Северной и Центральной Азии. Н овосибирск, 1990.
С. 5 -2 3 .
24 Черепа лошадей также отсутствовали в некоторых синхронных кенотафах и погребениях Алтая [Гаврилова
А.А., 1965, с. 67; Кубарев В.Д., 1985, с. 141; Кубарев Г.В., 1994, с. 83], что, очевидно, связано с завершающим
этапом погребально-поминальной обрядности - ритуалом, происходившим рядом с курганами или в древне­
тюркских поминальных оградках.

46

В.Д. Кубарев

А збелев П.П. Хронология нетипичных памятников Саяно-Алтая эпохи раннего средневековья
// Проблемы хронологии и периодизации археологических памятников Ю жной Сибири. Барнаул,
1991. С. 1 6 0 -1 6 2 .
А сеев И .В ., Кириллов И .И ., Ковычев Е .В . Кочевники Забайкалья в эпоху средневековья
(по материалам погребений). Н овосибирск, 1984. 200 с.
Альбаум Л.И. Об этнической принадлежности некоторых «балбалов» // КСИИМК. М.; Л., 1960.
Вып. 80. С. 9 5 -1 0 0 .
Анисимов А.Ф . Ш аманский чум и проблема происхож дения шаманского обряда // Труды Ин­
ститута этнографии АН СССР. М.; Л., 1952. С. 1 9 8 -2 3 8 .
Байбосынов К. Каменные изваяния Жамбульской области. Алматы, 1996.
Бабенков К.Н. Ж ертвенно-поминальный комплекс «Аксак». Возмож ны е варианты реконструк­
ции // Н овое в археологии Ю жного Урала. Челябинск, 1996. С. 2 4 5 -2 5 0 .
Бородовский А .П . И сследование одного из погребально-поминальных комплексов древнетю р­
кского времени на С редней Катуни // Археология Горного Алтая. Барнаул, 1994. С. 7 5 -8 2 .
Борисенко А .Ю ., Худяков Ю .С. Поминальные памятники древних тюрок на Среднем Енисее.
По материалам экспедиций X V III-X IX веков // Сибирь в панораме тысячелетий. Н овосибирск, 1998.
Т. 1. С. 5 1 -6 3 .
Борисенко А .Ю ., Худяков Ю .С. В опросы происхож дения, семантики, функционирования
и эволюции поминальных комплексов древних тюрок Центральной Азии // Святилища: археология
ритуала и вопросы семантики. СП б., 2000. С. 2 2 1 -2 2 4 .
Боталов С.Г. Тюркские кочевники Урало-Иртышья // Культуры евразийских степей второй по­
ловины I тысячелетия н.э. Самара, 1996. С. 3 6 9 -3 7 4 .
Боталов С.Г. Каменные изваяния и ж ертвенно-поминальны е комплексы Урало-Ишимского
междуречья // Н овое в археологии Ю жного Урала. Челябинск, 1996а. С. 2 1 0 -2 4 4 .
Вадецкая Э.Б. Таштыкская эпоха в древней истории Сибири. СПб., 1999. 438 с.
Вареное А .В . Ю ж носибирские культуры эпохи ранней и поздней бронзы в Восточном Туркес­
тане // Гуманитарные науки в Сибири. Н овосибирск, 1998. № 3. С. 6 0 -7 2 .
Васю тин А.С. Разведка в бассейн е Кокоря // АО 1979 года. М , 1980. С. 195.
Васю тин А .С . Поиски ритуальных сооруж ений на Алтае // АО 1980 года. М., 1981. С. 171.
Васю тин А .С . И сследование древнетюркских оградок в Горном Алтае // АО 1981 года. М.,
1982. С . 192.
Васю тин А.С. Новые находки из древнетю ркских оградок Горного Алтая // АО 1982 года. М.,
1983. С. 193.
Васю тин А.С. Культовые памятники древних тю рок Горного Алтая (V II-X вв. н.э.): Автореф.
д и с .... канд. ист. наук. Кемерово, 1983а. 16 с.
Васю тин А.С. К истории исследования ритуальных памятников в Горном Алтае // Археология
Ю жной Сибири. Кемерово. 19836. С. 113-117.
Васю тин А .С . Раскопки древнетю ркских памятников в Горном Алтае // АО 1983 года. М ., 1984.
С. 194 -1 9 5 .
Васю тин А.С. О хронологии и этнической принадлеж ности раннекудыргинского комплекса
археологических памятников // Археология Ю жной Сибири. Кемерово, 1985. С. 7 3 -7 9 .
Васю тин А .С . Могильник Кудыргэ и кудыргинская культура (в защиту памятника) // Охрана
и изучения культурного наследия Алтая. Барнаул, 1993. Вып. IV. Ч. II. С. 2 1 0 -2 1 4 .
Васю тин А .С ., Елин В.Н. К датировке алтайских оградок уландрыкского типа // Археология
Ю жной Сибири. Кемерово, 1983. С. 1 18-122.
Васю тин А .С ., Илюш ин А .М ., Елин В.Н. И сследования в Восточном А л т а е//А О 1984 года. М
1985. С. 170.
Васютин А.С., Илюшин А.М .,
Памятники древних культур Сибири
Васю тин А .С ., Илюш ин А .М .,
кских огр а д к а х Г орного А лтая //
С. 107-114.

Елин В.Н. Археологические исследования в Восточном Алтае //
и Дальнего Востока. Н овосибирск, 1986. С. 9 9 -1 0 1 .
Елин В.Н. Новые находки предметов вооружения в древнетю р­
В о е н н о е д ел о д р ев н ег о н аселен и я С евер н ой А зи и . 1987.

Вайнш тейн С.И. Некоторые итоги работ археологической экспедиции Тувинского НИИЯЛИ
в 195 6 -1 9 5 7 гг. //У ч ен ы е записки ТНИИЯЛИ. Кызыл, 1958. Вып. 6. С. 2 2 0 -2 3 8 .

Изваяние, оградка, балбалы...

47

Веселовский Н.И. С оврем енное состояние вопроса о «каменных бабах» или «балбалах» //
300И Д . О десса, 1915. Вып. X X X II. С. 3 -3 9 .
Волков В .В . Монгольская экспедиция // АО 1980 года. М ., 1981. С. 486—487.
Волков В .В . Оленные камни М онголии. Улан-Батор, 1981а. 253 с.
Войтов В .Е . Х роника археологического изучения памятников Хуш о-Ц айдам в М онголии
(1889-1958 гг.) // Д ревние культуры М онголии. Н овосибирск, 1985. С. 114-136.
Войтов В.Е. Древнетюркские памятники на Хануе // СА. 1986. № 4. С. 7 4 -8 9 .
Войтов В.Е. Древнетюркский пантеон и модель мироздания в культово-поминальных памят­
никах М онголии VI—VII вв. М., 1996. 152 с.
Гаврилова А.А. Могильник Куцыргэ как источник по истории алтайских племен. М.; Л., 1965.144 с.
Герасимова К.М. Традиционные верования тибетцев в культовой системе ламаизма. Н овоси­
бирск, 1989. 320 с.
Герасимов А.Н . Раскопки 1989 года в урочищ е Кызыл-Тей // Проблемы археологии и этногра­
фии Сибири и Дальнего Востока. Красноярск, 1991. Т. 2. С. 5 2 -5 3 .
Гельмель Ю .И., Д емин М .А ., Шульга Н.Ф., Шульга П.И. О ходе работ по созданию Сентелекского археологического заповедника // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края.
Барнаул, 1996. Вып. VII. С. 109-114.
Грач А .Д . Каменные изваяния Западной Тувы (к вопросу о погребальном ритуалетугю ) // МАЭ.
М. 1955. Т. X VI. С. 4 0 1 -4 3 1 .
Грач А .Д . А рхеологические раскопки в М онгун-Тайге // Труды ТКАЭЭ. М.; Л., 1960. Т. Г
С. 7-72.
Грач А .Д . А рхеологические исследования в Кара-Холе и М онгун-Тайге // Труды ТКАЭЭ. М.;
Л , 1960а. Т. 1. С. 7 3 -1 5 0 .
Грач А .Д . Древнетю ркские изваяния Тувы. М., 1 9 6 1 .9 4 с.
Грач А .Д . Древнейш ие тюркские погребения с сож ж ением в Центральной Азии // История,
археология и этнография Средней А зии. М ., 1968. С. 2 0 7 -2 1 3 .
Грач А .Д . Новые данные о древней истории Тувы // Ученые записки ТНИИЯЛИ. Кызыл, 1971.
Вып. X V С. 9 8 -9 9 .
Григорьев Ф .П., Загородний А.С. Средневековые поминальные оградки могильника Иссык //
Сохранение и и зучен и е культурного наследия А лтайского края. Барнаул, 1995. Вып. V. Ч. 2.
С. 176-181.
Гумилев Л.Н. Алтайская ветвь тюрок-тугю // СА. 1959. № 1. С. 105-114.
Гумилев Л.Н. Д ревние тюрки. М., 1993. 526 с.
Данченок Г.П., М онгуш В.Т., Н естеров С.П. А рхеологические исследования в Хандыгайтинской котловине // Древние памятники Северной Азии и их охранные раскопки. Новосибирск, 1988.
С. 90-115.
Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. Л.,
1975. 164 с.
Длужневская Т.В. И сследование погребальны х памятников в Саянском каньоне Енисея // АО
1978 года. М ., 1979. С. 221.
Захаров А .А . Материалы по археологии Сибири (раскопки академика В.В. Радлова в 1865 г.) //
Труды ГИМ. М , 1926. Вып. I. С. 7 1 -1 0 6 .
Е Лун ли. История государства киданей //Памятники письменности Востока. М., 1979. Т. 3 5.600 с.
Ермоленко Л.Н. К вопросу о канонической позе изваяний с сосудом в одной руке // Проблемы
археологии степной Евразии. Кемерово, 1987. С. 186-188.
Ермоленко Л.Н. О реалиях древнетю ркских изваяний // Маргулановские чтения. Алма-Ата,
1989. С. 1 7 9 -1 8 1 .
Ермоленко Л.Н. Средневековые каменные антропоморфные изваяния казахских степей: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Кемерово, 1991. 15 с.
Ермоленко Л.Н. Древнетюркская оградка, изваяние, балбалы как культовый комплекс // Охра­
на и исследование археологических памятников Алтая. Барнаул, 1991а. Вып. II. С. 166 -1 6 8 .
Ермоленко Л.Н. О писание похорон у тукю в китайских хрониках и обычай установки извая­
ний // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельны х территорий (по данным
археологии). Омск, 1992. С. 3 9 -4 2 .

48

В.Д. Кубарев

Ермоленко Л.Н. О семантике средневековых кочевнических святилищ со скрытыми в насыпях
изваяниями // Этнокультурные процессы в Ю жной Сибири и Центральной Азии в I—II тысячелетии
н.э. Кемерово, 1994. С. 1 5 7 -1 6 5 .
Ермоленко Л.Н. К вопросу о картине мира древних тюрок // В оен н ое дело и средневековая
археология Центральной Азии. Кемерово, 1995. С. 186-198.
Ермоленко Л.Н. К проблеме изваяний в «трехрогих» головных уборах // Наскальное искусство
Азии. Кемерово, 1995а. Выи. 1. С. 5 4 -5 5 .
Ермоленко Л.Н. Древнетю ркские изваяния с птицей из В осточного Казахстана // Археология
этнография и м узейное дело. Кемерово, 1999. С. 8 6 -9 1 .
Ермоленко Л.Н., Гецова Н.С., Курманкулов Ж.К. Новый вид сооруж ений с изваяниями из Ц ен­
трального Казахстана // Проблемы охраны археологических памятников Сибири. Новосибирск, 1985.
С. 137-1 6 1 .
Ермоленко Л.Н., Кадырбаев М.К. Древнетюркские изваяния с верховьев реки Атасу // П робле­
мы средневековой археологии Ю жной Сибири и сопредельны х территорий. Н овосибирск, 1991.
С. 3 5 -4 1 .
Иванов С.В. К вопросу о значении изображений на старинных предметах культа у народов
Саяно-Алтайского нагорья // М А Э. М.; Л., 1955. Т. XIX. С. 165-264.
Иванов В .В ., Топоров В.Н. Древо жизни // Мифы народов мира. М., 1991. Т. 1. С. 3 9 6 -3 9 7 .
Илюшин А.М . П ериодизация и хронология древнетюркских поминальных оградок Горного
Алтая V II-X вв. // Материалы X XI В сесою зной студенческой конференции. История. Н овосибирск,
1983. С. 1 2-18.
Илюш ин А.М . И сследования на Пазырыке // АО 1985 года. М., 1987. С. 2 4 1 -2 4 2 .
Илюшин А .М . И сследования на Пазырыке, посвященные памяти С.И. Руденко // Проблемы
средневековой археологии Ю жной Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 1991. С. 23 -35.
Илюш ин А.М . Новые материалы к проблеме соотнош ения памятников предтюркского и ран­
нетюркского времени Восточного Алтая // Материалы к изучению прошлого Горного Алтая. ГорноАлтайск, 1992. С. 2 1 2 -2 2 7 .
Илюшин А.М . Планиграфия могильника Пазырык // Проблемы сохранения, использования
и изучения памятников археологии. Горно-Алтайск. 1992а. Вып. III. С. 6 7 -6 8 .
Илюшин А .М . Ритуальные захоронения коней в Горном Алтае (датировка и география) // С о­
хранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Барнаул, 1995. Вып. V. Ч. 1. С. 122-125.
Илюшин А .М ., Сулейменов М.Г. Раскопки археологических памятников в долине реки Улаган
в 1 9 8 7 -1 9 8 8 гг. // Известия лаборатории археологии. № 2. Горно-Алтайск, 1997. С. 9 3 -1 0 3 .
Киселев С.В. Древняя история Ю жной Сибири. М., 1951. 638 с.
Кирюшин Ю .Ф., Неверов С.В. Хронология памятников I тыс. н.э. в устье р. Тыткескень // Про­
блемы хронологии и периодизации археологических памятников Ю жной Сибири. Барнаул, 1991.
С . 178-1 8 0 .
Кирюшин Ю .Ф., Тишкин А .А . Скифская эпоха Горного Алтая. Ч. I: Культура населения в ран­
нескифское время. Барнаул, 1997. 232 с: илл.
Кляшторный С.Г. Д ревних (орхонских) тюрок мифология // Мифы народов мира. М., 1992.
Т. 2. С. 5 3 6 -5 3 7 .
Кляш торный С.Г., Ливш иц А .М . Согдийская надпись из Бугута // СНВ. М ., 1971. Т. X.
С. 121-1 4 6 .
Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи Евразии. СПб., 1994. 165 с.
Коновалов А .В . Погребально-поминальная обрядность казахов Ю жного Алтая // А рхеологи­
ческие памятники лесостеп ной полосы Западной Сибири. Н овосибирск, 1983. С. 112-122.
Костюков В.П. Тюркские поминальные комплексы на Ю жном Урале // Этнокультурные про­
цессы в Ю жной Сибири и Центральной Азии в I—II тысячелетии н.э. Кемерово, 1994. С. 138-156.
Костюков В.П. О хронологической позиции поминальных оградок Ю жного Зауралья // Куль­
туры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии): Тез. докл. Самара,
1998. С. 3 5 -3 7 .
Костюков В.П . О хронологической позиции поминальных оградок Ю жного Зауралья // Куль­
туры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара, 1998.
С. 3 1 1 -3 2 0 .

Изваяние, оградка , балбалы...

49

Кубарев В.Д . Древнетюркский поминальный комплекс на Д ъер-Тебе // Д ревние культуры Ал­
тая и Западной Сибири. Н овосибирск, 1978. С. 8 6 -9 8 .
Кубарев В .Д . Древние изваяния Алтая. Н овосибирск, 1979. 120 с.
Кубарев В .Д . Новые сведения о древнетю ркских оградках В осточного Алтая // Новое в архео­
логии Сибири и Дальнего Востока. Н овосибирск, 1979. С. 135-161.
Кубарев В.Д . А рхеологические памятники Кош-Агачского района (Горный Алтай) /7 А рхеоло­
гический поиск (Северная Азия). Н овосибирск, 1980. С. 69-91
Кубарев В .Д . «Конь счастья» в религиозно-миф ологических представлениях ранних кочевни­
ков Горного Алтая // Рериховские чтения. Н овосибирск, 1980а. С. 5 8 -7 0 .
Кубарев В.Д . Древнетю ркские изваяния Алтая. Новосибирск, 1984. 230 с.
Кубарев В.Д . Древнетю ркские кенотафы Боротала // Древние культуры Монголии. Н овоси­
бирск, 1985. С . 1 3 6 -1 4 8 .
Кубарев В .Д. Работы Восточноалтайского о т р я д а //А О 1984 года. М ., 1986. С. 182-183.
Кубарев В.Д . Древние росписи Каракола. Н овосибирск, 1988. 172 с.
Кубарев В .Д . А рхеологические памятники истоков Чуй // Проблемы изучения культуры насе­
ления Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1988а. С. 107-145.
Кубарев В .Д. Палаш с согдийской надписью из древнетюркского погребения на Алтае // С е­
верная Азия и соседн и е территории в средние века. Н овосибирск, 1992. С. 2 5 -3 6 .
Кубарев В .Д . Изваяние с р. Хара-Яма // Проблемы охраны, изучения и использования культур­
ного наследия Алтая. Барнаул, 1995. Вып. VI. С. 158 -1 6 2 .
Кубарев В.Д . И сследование петроглифов Монголии // Новейш ие археологические и этногра­
фические открытия в Сибири. Н овосибирск, 1996. С. 136 -1 3 9 .
Кубарев В .Д. Каменные изваяния Алтая: Краткий каталог. Горно-Алтайск, 1997. 184 с.
Кубарев В.Д . «М ифические» чашечные камни Алтая и их аналогии в древних культурах Евра­
зии // Сохранение и изучение культурного наследия Алтая. Барнаул, 2000. Вып. XI. С. 104-108.
Кубарев В .Д ., Кочеев В .А . Новая серия каменных изваяний Алтая // Археология Горного А л­
тая. Горно-Алтайск, 1988. С. 2 0 6 -2 2 2 .
Кубарев В .Д ., Киреев С.М ., Черемисин Д .В . Курганы урочища Бике // А рхеологические иссле­
дования на Катуни. Н овосибирск, 1990. С. 4 3 -9 5 .
Кубарев В .Д ., Я кобсон Е., М асумото Т. Исследования в предгорьях Сайлюгема / / Altaika. Ново­
сибирск, 1993. № 2. С. 6 3 -6 8 .
Кубарев В .Д ., Я кобсон Е., Ц эвээндорж Д. По миграционным путям высокогорного Алтая //
Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Бар­
наул, 1994. С . 1 3 6 -1 4 0 .
Кубарев В .Д ., Ц эвээндорж Д ., Якобсон Э. И сследования в М онголии // АО 1994 года. М., 1995.
С. 3 2 4 -3 2 5 .
Кубарев В .Д ., Ц эвээндорж Д ., Якобсон Е. Предварительные результаты полевых работ в М он­
голии // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельны х территорий. Но­
восибирск, 1998. С. 2 5 8 -2 6 5 .
Кубарев В .Д ., Ц эвээндорж Д. Новые каменные изваяния Алтая // Известия лаборатории архео­
логии. № 1. Горно-Алтайск, 1995. С. 1 4 9 -1 6 3 .
Кубарев В .Д ., Ц эвээндорж Д. Terra incognita в центре Азии // А рхеология, этнография и антро­
пология Евразии. Н овосибирск, 2000. № 1. С. 4 8 -5 6 .
К у б а р ев В .Д ., Ли Х он Д ж о н . П о м и н ал ь н ы е пам ятники А лтая . С еул, 1999. 120 с.
(на корейск. яз.)
Кубарев В .Д ., Кубарев Г.В. Исследования в Ю го-Восточном Алтае // О бозрение 1993 года.
Н овосибирск, 1995. С. 108-111.
Кубарев В .Д ., Кубарев Г.В. Раскопки на р. Талдуаир // АО 1994 года. М., 1995а. С. 281.
Кубарев Г.В. Новые данны е по древним тюркам Алтая // Проблемы археологии и этнографии
Сибири и Дальнего Востока. Красноярск, 1991. Т. 2. С. 6 0 -6 1 .
Кубарев Г.В. Древнетю ркское погребение с р. Чуй // Проблемы сохранения, использования и
изучения памятников археологии. Горно-Алтайск, 1992. Вып. III. С. 9 1 -9 2 .
Кубарев Г.В. Древнетюркский кенотаф из Бике-3 // Археология Горного Алтая. Барнаул, 1994.
С. 8 2 -8 6 .

50

В.Д. Кубарев

Кубарев Г.В. О памятниках типа минусинских чаатасов на Алтае // Проблемы охраны, изуче­
ния и использования культурного наследия Алтая. Барнаул, 1995. Вып. VI. С. 1 7 1 -175.
Кубарев Г.В. О древнетюркском компоненте в этногенезе южных алтайцев // Аборигены Сиби­
ри: проблемы изучения исчезаю щ их языков и культур. Н овосибирск, 1995а. Т. 2. С. 20—23.
Кубарев Г.В. Новый серебряны й со су д из Талдуаира // Известия лаборатории археологии. № 1.
Горно-Алтайск, 19956. С. 16 4 -1 8 2 .
Кубарев Г.В. Китайское зеркало с Ю стыда // Сохранение и изучение культурного наследия
Алтайского края: Мат. конф. Барнаул, 1995в. Вып. V. Ч. 1. С. 126 -1 3 0 .
Кубарев Г.В. Культура древних тю рок Алтая (по материалам погребальны х памятников): Автореф. д и с . ... канд. ист. наук. Н овосибирск, 1997. 18 с.
Кубарев Г.В., Журавлева А .Д . Древнетюркская керамика Алтая // Гуманитарные науки в Сиби­
ри. Н овосибирск, 1998. № 3. С. 2 5 -3 1 .
Кубарев Г.В., Ц эвээндорж Д . Древнетю ркские изваяния у г. Ш ивээт-Хайрихан и оз. Даян (М он­
гольский А лтай) // Древности Алтая: Известия лаборатории археологии. № 4. Горно-Алтайск, 1999.
С. 1 6 9 -1 7 3 .
Кызласов Л.Р. Рец.: «А .Д . Грач. Древнетю ркские изваяния Тувы» /7 СА. 1964. № 1. С. 3 4 9 -3 5 5 .
Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М ., 1969. 212 с.
Кызласов Л.Р. Древняя Тува. М ., 1979. 207 с.
Кызласов Л.Р. О шаманизме древнейш их тюрок // СА. 1990. № 3. С. 2 6 1 -2 6 4 .
Кызласов И. Л. Новая руническая письменность Ю жной Сибири //А р хеол оги я Горного Алтая.
Горно-Алтайск, 1988. С. 1 0 8 -1 4 0 .
Кызласов И.Л. Горноалтайские рунические надписи на стелах // А рхеологические и фольклор­
ные источники по истории Алтая. Горно-Алтайск, 1994. С. 8 1 -9 4 .
Кызласов И.Л. Рунические письменности евразийских степей. М ., 1994а. 327 с.
Кызласов И.Л. Результаты раскопок поминальных оградок могильника Эдегей (факты вторич­
ного использования древнетю ркских оградок VI—VIII вв. в раннем средневековье) // Д ревности Ал­
тая: Известия лаборатории археологии. № 3. Горно-Алтайск, 1998. С. 145-165.
Кыпчакова Л .В. К вопросу о культе деревьев у алтайцев // Вопросы археологии и этнографии
Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1983. С. 1 4 1 -1 4 8 .
Ларин О .В ., Суразаков А.С. Раскопки на Кор-Кобы-1 // Материалы к изучению прошлого Гор­
ного Алтая. Горно-Алтайск, 1992. С. 5 6 -7 8 .
Л еус П.М. К вопросу о «княжеских могилах» древнетюркского времени // С охранение и изуче­
ние культурного наследия Алтая. Барнаул, 2000. Вып. XI. С. 2 0 6 -2 0 9 .
Лоране Каммарат, Вим Ван Хюле, Иньяс Буржуа, Яри Хинш Миккелсен. Два сезона комплексных
бельгийско-российских исследований в долине Себистея (Кош-Агачский район, Горный Алтай). Пред­
варительные результаты // Сибирь в панораме тысячелетий. Новосибирск, 1998. Т. I. С. 229-239.
Львова Э.Л., Октябрьская И .В ., Сагалаев А .М ., Усманова М .С. Традиционное мировоззрение
тюрков Ю жной Сибири. П ространство и время. Вещный мир. Н овосибирск, 1988. 225 с.
Мартынов А .И ., Абсалямов М.Б. И сследования в Горном Алтае // АО 1978 года. М., 1979.
С. 248.
Мартынов А.И . О древних изображ ениях Каракола // Археология Ю жной Сибири. Кемерово,
1985. С. 8 0 -8 7 .
М арсадолов Л.С. Археологическая разведка в Улаганском районе Горного Алтая в 1980 году //
Д ревние памятники культуры на территории СССР. СП б., 1991. С. 4 9 -5 9 .
М арсадолов Л.С., Самашев З.С., Ш ер Я .А ., Ермолаева Ж .К., Курманкулов Ж.К., Ж етибаев М.И.
И сследования в Восточном Казахстане в 1997 году // Отчетная археологическая сессия за 1997 год.
СПб., 1998. С. 7 -1 1 .
Мамадаков Ю.Т. Раскопки памятников Горного Алтая // АО 1983 года. М., 1985. С. 2 2 3 -2 2 4 .
М амадаков Ю.Т. Ритуальные сооруж ения булан-кобинской культуры // Археология Горного
Алтая. Барнаул, 1994. С. 5 8 -6 3 .
Мамадаков Ю.Т., Горбунов В .В . Древнетюркские курганы могильника Катанда-3 // Известия
лаборатории археологии. № 2. Горно-Алтайск, 1997. С. 115-129.
Митько О .А ., Тетерин Ю .В. О кулы урно-дифференцирую щ их признаках древнетю ркских по­
гребений // Сибирь в панораме тысячелетий. Новосибирск, 1998. Т. 1. С. 3 9 6 -4 0 4 .

Изваяние, оградка , балбалы ...

51

Могильников В.А . Тюрки // Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1981.
С. 2 8-43 .
Могильников В .А . Древнетю ркские оградки Кара-Коба-1 // Материалы к изучению прошлого
Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1992. С. 17 5 -2 1 2 .
Могильников В.А . К проблеме происхождения древних тю рок Алтая // Алтай и тюрко-мон­
гольский мир. Горно-Алтайск, 1995. С. 1 4 2-145.
Могильников В.А . Об истоках генезиса древнетюркской культуры // Горный Алтай и Россия
240 лет. Горно-Алтайск, 1996. С. 5 1 -5 6 .
Могильников В .А . Культовые кольцевые оградки и курганы Кара-Кобы-1 // А рхеологические и
фольклорные источники по истории Алтая. Горно-Алтайск, 1994. С. 9 4 -1 1 6 .
Могильников В .А ., Елин В.Н. Курганы Талдура // А рхеологические исследования в Горном
Алтае в 1 9 8 0 -1 9 8 2 гг. Горно-Алтайск, 1983. С. 1 27-153.
Новгородова Э .А . Древняя М онголия. М., 1989. 384 с.
Новгородова Э.А. Кыпчакские святилища на юге Казахстана (Сандыкский перевал, г. Мерке) //
Ученые записки К И РЦ ДСВ. М ., 1989. С. 1 3 6-176.
Новгородова Э., Печерский А. Раннесредневековые скульптуры кыпчаков //И нформационны й
бюллетень М АИ КЦ А. М ., 1986. С. 2 2 -4 0 .
Н естеров С.П. Конь в культах тюркоязычных племен Центральной Азии в эпоху средневеко­
вья. Новосибирск, 1990. 143 с.
Н естеров С.П., М илютин К.И. Средневековые памятники под горой Карали-Ярык // В оенное
дело и средневековая археология Центральной Азии. Кемерово, 1995. С. 156-177.
Неверов С .В., Горбунов В.В. Древнетюркские поминальные оградки Средней Катуни // Пробле­
мы охраны, изучения и использования культурного наследия Алтая. Барнаул, 1995. Вып. VI. С. 167-170.
Ольховский В.С. Оленные камни (к семантике образа) /У СА. 1989. № 1. С. 4 8 -6 2 .
О вчинникова Б.Б. И с с л е д о в а н и е тю р к ск и х пам ятников на м оги льн и к е А йм ы рлы г //
АО 1972 года. М ., 1973. С. 231.
Овчинникова Б.Б. Оградки в традиции народов Саяно-Алтая // Северная Евразия от древности
до средневековья. СП б., 1992. С. 2 0 6 -2 0 8 .
Овчинникова Б.Б. Семантика древнетю ркских оградок в Саяно-Алтае // Древние культуры
Центральной А зии и Санкт-Петербург. СПб., 1998. С. 2 0 6 -2 1 0 .
Овчинникова Б.Б., Ф едорова С.С. Поминальный обряд древних тюрков Саяно-Алтайского на­
горья // Востоковедение в Башкортостане: История. Культура. Уфа, 1992. С. 8 1 -8 3 .
Потанин Г.Н. Очерки С еверо-Западной М онголии. СПб., 1881. Вып. II. 90 с.
Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. М.; Л., 1953. 444 с.
Потапов Л.П. Алтайские телесы в этническом отнош ении // Проблемы происхождения и этни­
ческой истории тюркских народов Сибири. Томск, 1987. С. 5 3 -7 1 .
Потапов Л.П. М ифологии саяно-алтайских тюркоязычных народов //М и ф ы народов мира. М.,
1992. Т. 2. С. 5 3 8 -5 4 0 .
Плотников Ю .А ., Худяков Ю.С. Древнетюркские каменные изваяния в долине р. Торгалыг //
Археологические исследования на Алтае. Барнаул, 1987. С. 18 8 -1 9 7 .
Плетнева С.А. П оловецкие каменные изваяния // САИ. М ., 1974. Вып. Е4-2. 200 с.
Савинов Д.Г. Древнетю ркские изваяния Узунтальской степи // Историческая этнография: тра­
диция и современность. Л., 1983. Вып. И. С. 15 5 -163.
Савинов Д.Г. Народы Ю жной Сибири в древнетю ркскую эпоху. Л., 1984. 174 с.
Савинов Д.Г. Парный кенотаф древнетюркского времени // Проблемы происхождения и этни­
ческой истории тю ркских народов Сибири. Томск, 1987. С. 8 0 -8 9 .
Савинов Д.Г. Начальный этап развития древнетюркских каменных изваяний //Т ез. докл. конф.,
посвященной памяти Н.М . Ядринцева. Омск, 1992. С. 4 1 -4 3 .
Савинов Д.Г. Оленные камни в культуре кочевников Евразии. СПб., 1994. 209 с.
Савинов Д.Г. Древнетю ркское время // Древние культуры Бертекской долины. Новосибирск,
1994а. С. 1 4 6 -1 5 2 .
Савинов Д.Г. «И дея» ряда в древнейш их и средневековы х памятниках Центральной Азии
и Ю жной Сибири // Четвертые исторические чтения памяти М ихаила Петровича Грязнова. Омск,
1997. С . 12 6 -1 2 8 .

52

В.Д. Кубарев

Сальникова И.В. Костяные наконечники стрел из древнетюркских памятников Горного Алтая //
Памятники культуры древних тюрок в Ю жной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1999.
С . 150-156.
Сорокин С.С. Семантика сэргэ (коновязей) и некоторых других памятников кочевого населе­
ния лесостепной Азии (к проблеме этнической истории тюркоязычных народов Сибири) // Этноге­
нез и этническая история тюркоязычных народов Сибири. Омск, 1979. С. 112-116.
Сорокин С.С. К вопросу о толковании внекурганных памятников // АСГЭ. Л., 1981. Вып. 22.
С. 2 3 -3 9 .
Сорокин С.С. О семантике некоторых археологических памятников ранних кочевников Азии //
Проблемы происхож дения и этнической истории тю ркских народов Сибири. Томск, 1987. С. 7 -1 7 .
С оенов В .И ., С оенов М .И. Исследования средневековых поминальных и ритуальных сооруж е­
ний в Горном Алтае // Н овое в археологии Сибири и Дальнего Востока. Томск, 1992. С. 7 1 -7 2 .
Соенов В .И ., Э бель А .В . Новые материалы из алтайских оградок // Гуманитарные науки
в Сибири. А рхеология и этнография. Н овосибирск, 1996. № 3. С. 115-118.
Соенов В .И ., Э бель А .В . Ритуальные сооружения могильника Мендур-Сокон-1 // Известия ла­
боратории археологии. № 2. Горно-Алтайск, 1997. С. 103-115.
Соловьев В.С. Новые находки древнетюркских изваяний в Ю жном Таджикистане // СА. 1985.
№ 2 С. 2 4 6 -2 4 8 .
Соловьев А.И . И сследования на могильнике Усть-Чоба-I на Средней Катуни // Д ревности А л­
тая: Известия лаборатории археологии. № 4. Горно-Алтайск, 1999. С. 1 23-133.
Скрынникова Т.Д. Харизма и власть в эпоху Чингисхана // ССТМЯ. М., 1997. С. 1 49-189.
Суразаков А.С. И сследования у с. Куюс в Горном Алтае // АО 1980 года. М., 1981. С. 214.
Суразаков А .С . О совещ ан ии по итогам полевы х и сследов ан и й 1982 г. в Горно-А лтайском
ГАНИИИЯЛ // А рхеологические исследования в Горном Алтае в 1980 -1 9 8 2 гг. Горно-Алтайск, 1983.
С. 163 -1 6 6 .
Суразаков А .С . М огильник Айрыдаш в Горном Алтае // АО 1984 года. М ., 1985. С. 203.
Суразаков А .С . О б отражении космогонических представлений в погребальных конструкциях
ю ж носибирских и центральноазиатских племен // Проблемы археологии Северной Азии. Кемерово,
1987. С. 3 9 -4 1 .
Суразаков А .С . Ирбисту-1 // Проблемы изучения культуры населения Горного Алтая. ГорноАлтайск, 1988. С. 2 2 -5 9 .
Суразаков А .С . Раскопки в долине Айрыдаш // А рхеологические исследования на Катуни. Н о­
восибирск, 1990. С . 1 9 7 -2 0 0 .
Суразаков А.С. Раскопки памятников Курата-Н и Кор-Кобы-1 // Проблемы изучения древней
и средневековой истории Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1990а. С. 5 6 -9 6 .
Суразаков А .С . Памятники Горного Алтая первой половины и середины первого тысячелетия
(кудыргинская культура) // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельны х тер­
риторий (по данным археологии). Омск, 1992. С. 9 2 -9 7 .
Суразаков А.С. Исследования в местности Котыр-Тас // Алтайка. Новосибирск, 1993. №2. С. 50-51.
Суразаков А .С . Кош-Тал // Материалы по истории и этнографии Горного Алтая. Горно-Ал­
тайск, 1993а. С. 2 5 -4 5 .
Суразаков А.С. О реконструкции м ировоззренческих систем древнего населения Алтая // Гор­
ный Алтай и Россия 240 лет. Горно-Алтайск, 1996. С. 7 -1 0 .
Табалдиев К.Ш ., С олтобоев О. Новые сведения о тю ркских памятниках Центрального ТяньШаня // Этническая история народов Сибири и сопредельны х территорий (по данным археологии).
Омск, 1992. С. 1 0 1 -1 0 6 .
Табалдиев К.Ш ., Худяков Ю.С. Памятники культуры древних тюрок Сибири и Центральной
Азии. Н овосибирск, 1999. С. 5 5 -8 1 .
Тетерин Ю .В. Средневековые памятники у р. Ороктой в долине Средней Катуни // Охрана
и использование археологических памятников Алтая. Барнаул, 1991. Вып. II. С. 151-153.
Тетерин Ю .В. П огребение знатного тюрка на Среднем Енисее // Памятники культуры древних
тюрок Ю жной Сибири и Центральной А зии. Н овосибирск, 1999. С. 113-128.
Тощакова Е.М . Традиционные черты народной культуры алтайцев (XIX - начало X X в.). Н ово­
сибирск, 1978. 160 с.

Изваяние, оградка, балбалы...

53

Троицкая Т.Н. Новый тип «поминальных» памятников в Западной Сибири // СА. 1990. № 2.
С. 2 5 6 -2 5 8 .
Тишкин А .А ., Грушин С.П. Что такое кенотаф? // Известия лаборатории археологии. № 2. Гор­
но-Алтайск, 1997. С. 2 4 -2 8 .
Уманский А .П . А р хеол оги ч еск и е раскопки Л едебура в Горном А лтае // У чены е записки
ГАНИИИЯЛ. Горно-Алтайск, 1964. Вып. 6. С. 3 5 -5 2 .
Ф едорова С.С. Поминальные оградки древней Тувы // Проблемы археологии и этнографии
Сибири и Дальнего Востока. Красноярск, 1991. С. 4 5 -4 6 .
Х орош их П.П. Оленные камни М онголии и Бурятии // Монголын эртний туух соелын зарим
судлал. SA. Улаанбаатар, 1972. Т. V. С. 9 3 -9 6 .
Худяков Ю .С. древнетю ркские поминальные памятники на территории М онголии // Древние
культуры М онголии. Н овосибирск, 1985. С. 1 6 8 -1 8 4 .
Худяков Ю .С. К вопросу о формировании поминальной обрядности средневековых кыпчаков
в степях Евразии // Алтай и тюрко-монгольский мир. Горно-Алтайск, 1995. С. 14 9 -1 5 2 .
Худяков Ю.С. Искусство средневековых кочевников Ю жной Сибири и Центральной Азии: Учеб,
пособие. Н овосибирск, 1998. 119 с.
Худяков Ю .С. Материалы древнетюркской культуры из музеев Восточного Туркестана // Си­
бирь в панораме тысячелетий. Н овосибирск, 1998а. Т. 1. С. 5 9 2 -5 9 9 .
Худяков Ю .С., Плотников Ю .А., Данченок Г.П. А рхеологические работы в зоне строительства
автомагистрали Кызыл-Самагалтай-Хандыгайты на территории Овюрского района Тувинской АССР
// Древние памятники северной А зии и их охранные раскопки. Н овосибирск, 1988. С. 5 4 -8 9 .
Худяков Ю .С., Плотников Ю .А. Древнетю ркские каменные изваяния в ю жной части Увсунурской котловины // А рхеологические, этнографические и антропологические исследования в М онго­
лии. Н овосибирск, 1990. С. 111-115.
Худяков Ю .С., Бородовский А.П. Раскопки на С редней Катуни // Алтайка. Н овосибирск, 1993.
№3. С. 1 7 -2 0 .
Худяков Ю.С., Ким С.А. Древнетюркские поминальные памятники в долине р. Нарын в Туве //
Памятники культуры древних тю рок в Ю жной и Центральной Азии. Н овосибирск, 1999. С. 2 3 -5 4 .
Худяков Ю .С., Бобров Л .А ., Борисенко А.Ю . Древнетюркский поминальник Биченг в долине
реки Эдиган // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельны х террито­
рий. Н овосибирск, 2000. С. 4 1 7 -4 2 3 .
Чанчибаева Л .О современных религиозных пережитках у алтайцев // Этнография народов Алтая
и Западной Сибири. Н овосибирск, 1978. С. 9 0 -1 0 3 .
Чариков А .А . Некоторые статуи Казахстана и Омского Прииртышья // Проблемы происхож де­
ния и этнической истории тюркских народов Сибири. Томск, 1987. С. 3 1 -3 9 .
Чариков А .А . Группа стеловидны х статуй из Семиречья и Прииртышья // Проблемы средневе­
к овой а р х е о л о г и и Ю ж н о й С и б и р и и с о п р е д е л ь н ы х т е р р и т о р и й . Н о в о с и б и р с к , 1 9 9 1 .
С. 4 1 -5 2 .
Чевалков Л.М . Разведка в долине р. Большой Ильгумень // АО 1985 года. М ., 1986. С. 2 9 0 -2 9 1 .
Черемисин Д .В . И сследования археологических памятников в бассейне А ргута и Джазатора //
О бозрение 1993 года. Н овосибирск, 1995. С. 1 0 1 -1 0 5 .
Ю матов К.В. О тражение индоевропейской эпической формулы «неувядаю щ ей славы» в ка­
менных изваяниях степей Евразии // Д ревние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. СПб.,
1998. С. 2 1 1 -2 1 4 .
Юматов К.В. Таштыкские погребальные маски и проблема происхож дения древнетюркских
изваяний // А рхеология, этнография и м узейное дело. Кемерово, 1999. С. 9 2 -9 4 .
Ш ер Я.А. Рец.: «А .Д . Грач. Древнетюркские изваяния Тувы». М ., 1961. 94 с. // СА. 1964. № 1.
С . 3 5 5 -3 5 7 .
Ш тернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936. 571 с.
Ш ульга П.И. К вопросу о планировке могильников скифского времени на Алтае // Проблемы
археологии скифо-сибирского мира. Кемерово, 1989. Ч. II. С. 4 1 -4 4 .
Granz J.G. Von m einer reise in Slidsibirien und der N ordw est-M ongolei im Janre 1909 // Journal de
la Societe Finno-ougrienne. H elsingorfs, 1910. № X XVIII. P. 1-59.

54

А.Л. Кунгуров

Eliade М. Scham anism us und archaiesche ekstasetechnik. Zurih-Stutgart, 1957. 356 s.
Ignace B ourdeois, Jean B ourdeois, Ghent, Laurence Cammaert, Hugo Decleir, Roder Langohr, Jari
Hinsh M ikkelsen, and Wim Van H uele. M ultidisciplinary archeologikal research in the Sebasyei valley
1 9 9 6 -1 9 9 7 (K osh-A gash region, Altai R epublic) // Eurasia antiqua. Band 5. Berlin, 1999. Pp. 2 9 5 -3 8 9 .
K liachtornyi Serguef G. U ne « ile de Paques» dansles m ontagnes de M ongolia // Les dossiers
d ’archeologie. № 194 /juin 1994/45. Francs. S. 52—53.
Kubarev V.D., Zevendorz D . Steinstelen aus der W estm ongolei // Eurasia antiqua. Band 2. Berlin,
1997. P. 5 7 1 -5 8 0 .
Kubarev G.V. The culture o f the ancient Turks o f the Altai (Eski A ltay Turklerinin kulturii) // Sibirya
Arastirmalari. Istanbul, 1997. Pp. 2 3 3 -2 4 9 (in English and Turkish).
Kubarev G.V. Der Panzer eines alttbrkischen Ritters aus Balyk-Sook // Eurasia Antiqua. Band 3.
Berlin, 1997a. P .6 6 5 -6 8 7 .
Kubarev G.V. Silk finds from ancient Turkic burials in the Altai region // Circle o f Inner Asian Art.
N ew sletter. Issue 8. London, N ovem ber, 1998. P. 2 1 -2 2 .
Mahmud al Kajbgar], Divanb lbidat-it-tbrk. Ceviren B. Alatay. Cilt 1-3. Ankara, 1939-1941. T. Ш. 418 s.
N ovgorodova Eleonora. A lte Kunst der M ongolei. Leipzig, 1980. 280 s.
Pelliot P. N e u f notes sur des guestions d ’A sie Centrale. Tp. Vo!. 26. 1929. P. 2 1 4 -2 1 6 .
Jacobson E., Kubarev V.D. Turu-Alty (A nalysis o f Siberian «Sanctuary») / / Altaica. № 4. Novosibirsk,
1994. P. 18 -2 9 .
Байэр Д. М онгол Сокинсаны енку. Сеул, 1994. 234 с. (на корейск. яз.).
Баяр Д овдой н . М онголы н тов нутаг дахь турэгийн хун чулуу. Улаанбаатар, 1997. 148 с.
(на монг. яз.).
Баяр Д. Нарийн Хурэмтийн хун чулуу // Монгол нутаг дахь туух соелы н дурсгал (Сэдэвчилсэн
лавлах). Улаанбаатар, 1999. С. 110-111 (на монг. яз.).
Баяр Д ., Э рдэнэбаатар Д ., М онгол А лгайн хун чулуун хош оо. Улаанбаатар, 1999. 166 с.
(на монг. яз.).
Бямбадорж Т , Амартушвин Ч. Уве аймагинг нутаг дахь турэгийн уеийн зарим хун чуллуд (Тэмдэглэл) // А рхеологийн судлал. Т. XVIII, fasc. 10. Улаанбаатар, 1998. С. 116-124. (на монг. яз.).
Ван Бо, Ци Сяошань. Сы чсу чжилу цаоюань шижэнь яньцзю. Урумчи, 1996. 313 с (Изучение
каменных изваяний степей шелкового пути - на кит. яз.).
М айдар Д ., Дарьсурен Л.Гэр. Уланбаатор, 1976. 180 с. (на монг. яз).
М онгол нутаг дахь ту у х соелы н дурсгал (Сэдэвчилсэн лавлах). Улаанбаатар, 1999. 286 с.
(на монг. яз.).

А.Л. Кунгуров
Барнаул

МАТЕРИАЛЫ ЭПОХИ ПОЗДНЕЙ ДРЕВНОСТИ, РАННЕГО
И РАЗВИТОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ С ПОСЕЛЕНЧЕСКИХ
КОМПЛЕКСОВ ВЕРХНЕГО ПРИОБЬЯ
В ходе разведочных полевых работ автора (как самостоятельных, так и в составе дру­
гих экспедиций) за последние 25 лет накопилось достаточное количество небольших кол­
лекций, датируемых в рамках I-XIV вв. н.э. Они представляют собой прежде всего керами­
ческие материалы (от одного до десятка фрагментов), происходящие, как правило, с много­
слойных поселений Верхнего Приобья. Их сводка (рис. 1), сделанная для тематического
сборника, на наш взгляд, представляет определенный интерес. Некоторые объекты располо­
жены в регионах Алтайского края, очень бедных археологическими памятниками.
Первая группа поселений располагается по берегам рек Черемшанка и Большая Чесноковка. Эти речки имеют выработанные еще в четвертичный период долины, которые рас­
секают Обь-Чумышскийводораздел с юго-запада на северо-восток. Глубина их достигает

Материалы эпохи поздней древности, раннего и развит ого средневековья...

Рис. 1. Находки материалов эпохи поздней древности и средневековья в Барнаульско-Бийском
Приобье: 1 - Городище Сорочий Лог; 2 - Сорочий Лог-Ш; 3 - Сорочий Л ог-IV; 4 - Сорочий Лог-V;
5 - Чесноковка; 6 - Н овоалтайское поселение; 7 - Бобровское поселение; 8 - М езенцево-1;
9 - Ручей Смольёв; 10 - Усть-Алейка-3; 11 - Усть-Алейский елбан; 12 - Боровое-3;
13 - Степь-Чумыш. М аслозавод; 14 - Улус-2; 15 - Усть-Ш амониха-5; 16 - Хмелевка-1

сотен метров. Пологие склоны долин, дополнительно изрезанные логами и ложками, заня­
ты березовыми лесами. Обнаруженные памятники связаны с устьями таких логов, имею­
щих небольшие водотоки или роднички.
1. Городище (?) Сорочий Лог. Памятник располагался в створе плотины на р. Боль­
шая Черемшанка у с. Сорочий Лог. Он обнаружен В.А. Могильниковым в 1975 г. [Могильни­
ков В.А., Уманский А.П., Шемякина А.С., 1976, с. 263]. Высота расположения керамики
(рис. 2.-1-3) (около 20,0 м над урезом реки) и остатки земляных сооружений, напоминаю­
щих ров, позволили В.А. Могильникову предположить наличие в этом месте городища.
Объект полностью разрушен при строительстве и обновлении дамбы. Обломки керамики
принадлежат трем сосудам. Наиболее крупный фрагмент украшен оттисками гребенчатого
штампа, образующими (сверху вниз) сначала горизонтальную линию, затем две наклонных,
разделенных рядом ямок, и нижний вертикальный ряд оттисков. Два других сосуда были
украшены «полулунными» оттисками полого орнаментира круглого сечения. Фиксируются по
четыре горизонтальных линии оттисков, в одном случае разделенных ямками (рис. 2.-3). Форма
сосудов - горшковидная, с отогнутым наружу венчиком, украшенным по срезу гладкими «семеч­
ковидными» оттисками. Посуда характерна для одинцовской культуры.
2. Сорочий Лог-Ш. Поселение расположено на левом берегу р. Большая Черемшанка
в 1 км выше створа плотины. К интересующему нас периоду относятся обломки крупного

56

А.Л. Кунгуров
00 00

Рис. 2. Керамика с поселений на реках Чесноковка и Большая Черемшанка: 1—3 —городищ е Соро­
чий Лог; 4, 7 - Сорочий Л ог-V; 5 - 6 - Сорочий Лог-IV; 8 - Сорочий Лог-Ш; 9, 1 0 - Чесноковка-П

Материалы эпохи поздней древности, раннего и развитого средневековья. ..

Рис. 3. Керамика с поселений Барнаульского Приобья: 1 -1 0 - Новоалтайское поселение;
1 1 -1 4 - М езенцево-1; 1 5 - 1 7 - Ручей Смольёв; 18, 7 9 -Б о б р о в с к о е поселение

57

А.Л. Кунгуров

58

////

15

16

17

Рис. 4. Керамика и наконечник стрелы с поселения Боровое-3 (7 -1 4 ) и находки с памятников
Причумышья: 1 - Усть-Ш амониха-5; 2, 3, 4 -У л у с -2 ; 5, 6 - Степь-Чумыш; Маслозавод;
7 -1 4 - Боровое-Ш ; 15, 16 - Усть-Алейка-3; 17 - Усть-Алейский елбан

Материалы эпохи поздней древности, раннего и развитого средневековья...

59

горшка с отогнутым наружу венчиком, украшенным оттисками гребенчатого штампа.
По верхней трети тулова нанесены пять линий прямых и косых оттисков гребенчатого штампа.
На шейке имеется полоса жемчужника с разделителем-ямками. Сосуд, видимо, относится
к керамическому комплексу одинцовской культуры (рис. 2.-8).
3. Сорочий Лог-IV. Поселение расположено в 100 м выше предыдущего памятника
по течению р. Большая Черемшанка, на ее правом берегу. Разрушено. Среди немногочислен­
ных разновременных фрагментов керамики присутствуют два, видимо, одинцовских фраг­
мента от горшков с отогнутыми наружу венчиками, украшенными одним (рис. 2.-5) и двумя
(рис. 2.-6) рядами ямок по шейке. Первый фрагмент имеет оттиски по срезу венчика, нане­
сенные гладким штампом.
4. Сорочий Лог-V. Поселение расположено в 1,5 км выше створа плотины на правом
берегу р. Большая Черемшанка. Разрушено. Один фрагмент сосуда относится к одинцовской
культуре и имеет отогнутый наружу венчик, украшенный оттисками гладкого штампа,
и ряд ямок по шейке (рис. 2.-4). Второй обломок принадлежит сосуду с отогнутым наружу
утолщенным венчиком, по срезу которого нанесены оттиски отступающего зубчатого штам­
па. Ниже края венчика нанесены ямки, образующие на обратной стороне жемчужины
(рис. 2.-7). Видимо, сосуд можно датировать началом II тыс. н.э.
5. Чесноковка-П. Поселение расположено примерно в 10 км выше г. Новоалтайска
ив 12 км юго-восточнее с. Сорочий Лог в районе створа плотины водохранилища на левом
берегу р. Чесноковка. В разрушениях собрана разновременная керамика, среди которой
присутствует фрагмент кулайского сосуда с двумя рядами оттисков «Б»-видного штампа
(рис. 2.-10) и обломок одинцовского горшковидного сосуда с отогнутым венчиком, украшен­
ным по срезу каплевидными вдавлениями гладкого штампа. По шейке сосуда нанесены ямки
(рис. 2.-9).
Все эти памятники находятся в зоне контакта лесостепных пространств Обь-Чумышской аллювиальной равнины и массива Приобского соснового бора. Эта территория практи­
чески не изучена в археологическом отношении, и четверть века о памятниках на реках Че­
ремшанка и Большая Чесноковка было известно из трех строчек в Археологических откры­
тиях 1975 г., причем статья называется «Работы в Кулундинской степи» [Могильников В.А.,
Уманский А.П., Шемякина А.С., 1976, с. 262-263]. Керамические комплексы, подобные оха­
рактеризованным, хорошо известны с противоположной стороны приобского соснового бора,
на его границе с обской правобережной поймой - комплекс городищ и поселений на Малом
Гоньбинском Кордоне, где присутствуют и кулайские, и одинцовские материалы. Видимо,
древних обитателей Барнаульского Приобья привлекала территория стыка различных
флористических провинций, где наилучшим образом можно было реализовать комплексное
присваивающе-производящее хозяйство. Подобной территорией является также отрезок пра­
вобережья между пос. Белоярском и с. Фирсово, именующийся в литературе Фирсовский
археологический микрорайон. Начало его исследования также относится к 1975 г.,
когда В.А. Могильников раскапывал Новоалтайский могильник раннего железного века на
юго-восточной окраине г. Новоалтайска.
6. Новоалтайское поселение. Весной 1976 г. автор, участвовавший в раскопках,
в ходе экскурсионного посещения окрестностей памятника обнаружил многослойное
Н о в о ал тай ско е п о се л ен и е , р асп о л о ж ен н о е в 300 м ю го -в о сто ч н ее м о ги л ьн и ка
[Шамшин А.Б., 1993]. На протяжении ряда лет на этом памятнике, интенсивно разруша­
емом распашкой и крупным песчаным карьером (в настоящее время он рекультивиро­
ван), осуществлялись сборы керамики, каменных и бронзовых изделий. Среди обшир­
ной коллекции выделяется небольшая группа фрагментов керамики, относящаяся к I тыс.
и началу II тыс. н.э. Восемь сосудов закрытой баночной формы представляют кулайский
комплекс поселения. Их орнаментация достаточно разнообразна: оттиски круглого по­

60

А.Л. Кунгуров

лого орнаментира, занимающие верхнюю половину сосуда (рис. 3.-1); различные варианты
гребенчатой орнаментации (рис. 3.-7,9), сочетание «гребенки» с пояском ямок (рис. 3.-3,5); фи­
гурно-штампованная орнаментация (рис. 3.-4,8). В четырех случаях срез венчика украшен
гребенчатыми и гладкими оттисками. К одинцовской культуре можно отнести фрагменты
двух профилированных горшковидных сосудов с отогнутым наружу венчиком. Один имеет,
кроме пояска ямок по шейке, «ногтевидные» оттиски по наружному краю венчика, оттиски
гладкого штампа по срезу венчика и несохранившуюся полосу узора по плечикам, нанесен­
ную гладким штампом (рис. 3.-2). Второй сосуд менее показателен, так как украшен косыми
оттисками длинного гребенчатого штампа по плечикам (рис. 3.-6). Началом II тыс. н.э. мож­
но датировать фрагмент горшка с утолщенным венчиком, украшенным по срезу крупными
и рельефными вдавлениями гладкого штампа, образующими снаружи специфичный волнооб­
разный карниз, и рядом ямок по шейке (рис. 3.-10).
На указанном участке правобережья Оби сконцентрировано огромное количество
р азн о врем ен н ы х п ам ятн иков, в том числе кулайских и од и н ц овски х поселений
и городищ. Их изучение и публикация - тема отдельной работы. Нас же интересуют
небольшие, единичные находки, обычно ускользающие от пристального внимания иссле­
дователей.
7. Бобровское поселение. Памятник, расположенный на правом берегу р. Бобровка
в месте выхода ее в пойму р. Обь (окраина с. Бобровка), известен в литературе как поселение
болынереченской культуры [Членова Н.Л., 1994, с. 153-154]. Автор, обследовавший эту ме­
стность в 1975-1976 гг. в 100 м северо-восточнее дюны, рядом с Бобровским поселением,
на мысу высотой до 10 м, образованном коренным правым берегом Оби и правым берегом
р. Бобровка, собрал обломки керамики, в том числе венчики двух горшковидных сосудов
с украшенным гребенчатым штампом скошенным наружу срезом. Оттиски орнаментира об­
разовали волнистый карниз, нависающий над шейкой сосудов. Видимо, керамика датирует­
ся началом II тыс. н.э. (рис. 3.-18, 19).
8. Мезенцево-1. Многослойное поселение расположено на правом берегу протоки Заломная на месте бывшего села Мезенцево. Памятник в момент его обнаружения был сильно
разрушен раздувом, на котором собраны каменные изделия [Шмидт А.В., 2000], керамика
эпохи бронзы, раннего железного века и фрагменты четырех одинцовских сосудов характер­
ной формы. Последние имеют поясок ямок по шейке и несколько орнаментальных полос,
нанесенных полым орнаментиром-трубкой (рис. 3.-12), уголком зуба животного (рис. 3.-11)
и гребенчатого штампа (рис. 3.-13, 14). Все сосуды также имеют оттиски по кромке отогну­
того наружу венчика.
9. Ручей Смольёв. Поселение расположено на небольшом водотоке ручья Смольёв,
являющимся правым притоком Заломной между ее истоком и р. Петровкой. Визуально ни­
какого всхолмления в этом месте не фиксируется. Керамика собрана на правом берегу ручья,
разрушенном при строительстве дамбы-перехода через его русло. Видимо, культурный слой
поселения залегает в пойменной обской террасе. Найдена керамика, украшенная оттисками
орнаментира-трубочки (рис. 3.-15), ямками по шейке сосуда (рис. 3.-16), и обломок венчика
со срезанным наружу краем, украшенным оттисками отступающего зубчатого штампа и ям­
ками по шейке сосуда (рис. 3.-17). Первые два фрагмента напоминают одинцовскую посуду,
последний характерен для комплексов начала II тыс. н.э.
Район высокой правобережной поймы, ограниченный с севера протокой Заломной,
а с юга - р. Большая Речка, является одним из самых перспективных для поиска памятников
различных хронологических периодов. По сути дела знаменитые Ближние Елбаны - это
один из его небольших участков. Многие дюнные всхолмления тянутся на протяжении не­
скольких километров, имеют обширную площадь и при этом совершенно не затронуты вет­
ровой эрозией или антропогенными разрушениями.

Материалы эпохи поздней древности, раннего и развитого средневековья...

61

10. Усть-Алейка-3. Многослойное поселение, обнаруженное в 1978 г. В.Б. Бородаевым, расположено на левом берегу р. Алей в его приустьевой зоне, на западной окраине
с. Усть-Алейка. В этом месте изгиб Алея образует мыс, высотой около 15 м, в разрушениях
которого собрана разновременная керамика. В коллекции имеются два фрагмента кулайских сосудов, украшенные «Б»-видным штампом (рис. 4.-15), ямками по шейке сосуда
и оттисками крупного гребенчатого штампа, расположенными ниже (рис. 4.-16) [Боро­
даев В.Б., 1978].
11. Усть-Алейский елбан. Крупный останец коренного левого берега р. Алей высотой
10-15 м расположен в полутора километрах выше предыдущего памятника по течению. Об­
ломок сосуда начала II тыс. н.э. с украшенным оттисками зубчатого штампа срезанным нару­
жу венчиком (рис. 4.-17) найден у подножья останца, обращенного к р. Алей (на уровне его
высокой поймы).
Эти находки далеко не единственные в устьевой зоне Алея. В месте выхода его в пой­
му Оби в разные годы А.П. Уманским, В.Б. Бородаевым и В.В. Горбуновым исследовались
памятники кулайской культуры и начала II тыс. н.э. Однако они располагались на дюнных
всхолмлениях обской поймы между селами Усть-Алейка и Троицк.
12. Боровое-Ш. М ногослойное поселение на восточной окраине Бийска около
пос. Боровое (бывший женский монастырь). В материалах раскопок автора 1989 г., кроме
находок неолита, эпохи бронзы и раннего железного века, присутствуют обломки сосудов
интересующего нас времени. К кулайской культуре относится венчик сосуда со сливом, ук­
рашенный наклонными оттисками гребенчатого штампа (рис. 4.-7), и фрагмент небольшого
сосудика с отогнутым наружу венчиком с оттисками гладкого «полулунного» штампа на сре­
зе и наклонными гребенчатыми оттисками по плечикам (рис. 4.-10). Два сосуда, видимо,
можно отнести к одинцовской культуре. Один из них неорнаментирован (рис. 4.-13), другой
украшен двумя поясками ямок и короткими гребенчатыми оттисками по срезу венчика
(рис. 4.-12). К началу II тыс. н.э. относятся обломки «станкового» горшка со срезанным нару­
жу венчиком (рис. 4.-9) и «вазообразного» сосуда со сложно-профилированным загнутым
венчиком, срезанным наружу. Венчик украшен оттисками наклонного гребенчатого штампа,
поясок гребенчатого орнамента, полностью не фиксирующегося, прослеживается на нижнем
изгибе шейки (рис. 4.-8). Не исключено, что в комплекс последних находок можно включить
наконечник стрелы ХИ-ХШ вв. Наконечник - железный, черешковый, плоский, прямоуголь­
ный в сечении, вильчатый. Вилка образована треугольными остриями, заточенными с внутрен­
ней стороны. При переходе пера в черешок имеется уступ в виде прямых плечиков
(рис. 4.-14).
Находки с Борового дополняют многочисленные памятники периодов поздней древ­
ности и средневековья, расположенные по правобережью Бии и по Оби, в окрестностях сел
Новиково и Стан-Бехтемира до Акутихи. Следует также отметить, что большая часть памят­
ников, включая Боровое-Ш, связана с кромками соснового бора.
Следующая группа находок, включенная в сводку, происходит с различных памятни­
ков Причумышья.
13. Степь-Чумыш. Маслозавод. Многослойное поселение расположено на юго-вос­
точной окраине с. Степь-Чумыш. Памятник связан с 20-метровым цокольным мысом левого
берега р. Чумыш, под которым расположен маслозавод, а чуть выше - склад ГСМ и заправка.
В многочисленных разрушениях мыса собраны находки, датирующиеся временем от верх­
него палеолита до средневековья. К одинцовской культуре относятся обломки двух сосудов
горшковидной формы с отогнутым наружу венчиком. Один из них был украшен оттисками
гладкого штампа по краю венчика, пояском ямок, образующих на обратной стороне жемчу­
жины, и четырьмя горизонтальными линиями полулунных оттисков, один из которых рас­
положен выше ряда ямок (рис. 4.-5). Второй сосуд представлен обломком шейки при перехо­

62

А.Л. Кунгуров

де ее в плечики. Он был украшен пояском близкопоставленных ямок и оттисками гладкого
штампа, образующими какую-то несохранившуюся композицию (рис. 4.-6).
Улус-2. Поселение расположено на северо-западной окраине с. Победа. В разрушени­
ях пятиметрового склона правого цокольного борта р. Чумыш собраны обломки двух-трех
тонкостенных одинцовских сосудов, украшенных ямками по шейке и оттисками подтреу­
гольного орнаментира (рис. 4.-2, 3, 4).
Усть-Шамониха-5. Поселение расположено в 1 км ниже по течению Чумыша от Улу­
са-2. В разрушениях дороги, построенной от с. Победа к устью р. Шамониха (правый при­
ток Чумыша), собрана разновременная керамика, в том числе обломок одинцовского сосуда
(рис. 4.-1). Сосуд украшен оттисками гребенчатого штампа по венчику, пояском глубоких
ямок под венчикам и пояском мелких ямок по плечикам. Вся верхняя зона сосуда покрыта
наклонными оттисками гребенчатого штампа.
Хмелевка-1. Поселение расположено на северо-восточной окраине с. Хмелевка,
на мысе правого берега одноименной речки (правый приток р. Чумыш). Высота мыса око­
ло 2 м. В шурфе был обнаружен развал одинцовского сосуда горшковидной формы
со слегка отогнутым наружу венчиком. Сосуд украшен пояском ямок по плечикам и че­
тырьмя линиями полулунных оттисков, одна из которых проходит выше ряда ямок
(рис. 2.-11). Интересно то, что р. Хмелевка разделяет зону лесостепи с березовыми кол­
ками и зону темнохвойной тайги.
Представленный материал не только дополняет археологическую карту памятни­
ков кулайской, одинцовской культуры и объектов начала II тыс. н.э., но и расширяет зону
их распространения в восточные районы Алтайского края. Целенаправленный поиск по­
селений и погребений этого периода в Причумышье позволит в дальнейшем надеяться на
серьезные открытия.

Библиографический список
Бородаев В.Б. Отчет за 1978 г. Барнаул, 1978. 111 с. Архив М А Э А при АГУ. № 63.
Кунгуров А.Л. Памятники ж елезного века верхнего Причумышья (по материалам краеведчес­
кого музея с. П о б е д а // Алтайский сборник. Барнаул, 1997. Вып. XVIII. С. 2 2 1 -2 4 0 .
Кунгуров А.Л. Керамика эпохи поздней бронзы и переходного от бронзы к ж елезу времени
с поселения Боровое-3 // С охранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Барнаул,
1999. Вып. X. С. 7 4 -7 7 .
Кунгуров А.Л., Кунгурова Н.Ю. Разведка на востоке Алтая // АО 1981 года. М., 1983. С. 206-207.
М огильников В .А ., Уманский А .П ., Ш емякина А.С. Работы в Кулундинской степи // АО 1975
года. М ., 1976. С. 2 6 2 -2 6 3 .
Членова Н.Л. Памятники конца эпохи бронзы в Западной Сибири. М., 1994. 168 с.
Ш амшин А.Б. Н овоалтайское п осел ен и е // Алтайский сборник. Барнаул, 1993. Вып. XVII.
С. 7 0 -8 2 .
Ш мидт А .В . Н еолитические-энеолитические материалы разведки В.Б. Бородаева и А.Л. Кун­
гурова с протоки Заломная 1977—1978 гг. // С охранение и изучение культурного наследия Алтая.
Барнаул, 2000. Вып. XI. С. 8 8 -9 1 .

Динайстийная традиция и возникновение древнехакасского государства

Л.Р. Кызласов
М осква

ДИНАСТИЙНАЯ ТРАДИЦИЯ И ВОЗНИКНОВЕНИЕ
ДРЕВНЕХАКАССКОГО ГОСУДАРСТВА

Мечи сверкают с двух сторон,
И если вы с таким трудом
Смешавшись, кровь течет.
Пустыню всю прошли,
А в смертный час кому нужны
Зачем доны не вспоминать
Награды и почет!
О полководце Ли?
Г ао ши. Я ньский напев

1. Пребывание Ли Лина на Среднем Енисее
Находки гуннских изделий и гуннской иероглифической надписи в качестве важней­
шего элемента декора и познания Ташебинского здания, сочетавшего в себе не одну при­
шлую из Западной и Восточной Азии строительно-архитектурную особенность с несомнен­
но местными южносибирскими культурными чертами, не оставляют сомнения в том, что
дворец этот был создан в эпоху включения южносибирских земель в гуннское государство
[Кызласов Л.Р., 1992].
Для кого же было возведено это выдающееся во всех отношениях здание? Нет ли
в письменных источниках, освещающих события, происходившие в гуннском государстве
в годы, соответствующие археологически точно установленному времени сооружения и су­
ществования Ташебинского здания, упоминания об исторических фактах, сопоставимых
с раскрытой раскопками необычной картиной? Такое сопоставление благодаря давнему су­
ществованию в русской исторической науке перевода китайских летописей, выполненных
Н.Я. Бичуриным, было произведено еще в первые годы раскопок дворца. После работ 1940 и
1941 гг., когда эпоха создания памятника стала ясна, Л.А. Евтюховой и В.П. Левашевой была
высказана мысль о принадлежности здания плененному гуннами китайскому полководцу
Ли Лину. Догадка была развита в следующих работах исследовательниц, поддержана
С.В. Киселевым [1951, с. 479] и позднее Л.Р. Кызласовым [1960, с. 164].
Это предположение в значительной мере основывалось тогда на представлении о том,
что изучены «остатки здания, построенного китайцами для китайцев» [Евтюхова Л.А., Левашева В.П., 1946а, с. 83, 84]. Ср.: [Евтюхова Л.А., 1946, с. 111]. Однако историко-архитек­
турный анализ самых различных особенностей Ташебинского дворца, произведенный нами
в работе 1992 г., убеждает, что ныне этот предварительный вывод должен быть отвергнут.
Но указание на возможного владельца дворца остается в силе и мы уже выяснили, что им
был Ли Лин. В специальной литературе мысль эта подробно ранее не аргументировалась,
а возражения вызвала довольно развернутые. И хотя протесты основывались прежде всего
на ошибочном определении времени создания памятника [Бернштам А.Н., 1946; 1951;
Чжоу Лян-куань, 1956; Вайнштейн С.И., Крюков В.М., 1976] и уже специально разобраны
как нашими предшественниками [Евтюхова Л.А., Левашева В.П., 19466], так и нами
[Кызласов Л.Р., 1992], это обстоятельство не избавляет от необходимости наиболее полного
изложения данных, позволяющих установить имя истинного владельца дворцового здания
на р. Ташебе. Сделать это тем более необходимо, поскольку китаистами ныне обсуждаются

64

Л.Р. Кызласов

не только вопросы археологического датирования, но и утверждается, что полководец
Ли Лин никогда не бывал в бассейне Енисея, а отбывал свой плен в землях динлинов, нахо­
дившихся тогда, якобы, в более северных местах.
Поразительно, что утверждающие это авторы книги о древнем Китае, четверо извест­
нейших российских синологов - специалистов по древней истории, языку и палеоантропо­
логии Китая - в освещении вопроса о «загадочных» динлинах выставили арбитром археоло­
га Н.Л. Членову [Крюков М.В., Переломов Л.С., Сафронов М.В., Чебоксаров Н.Н., 1983,
с. 63], человека, никогда не занимавшегося ни китайским языком, ни китайской историей
и археологией, ни антропологией вообще. Более того, она никогда серьезно не изучала
и памятники гунно-сарматского времени. Судя по тексту книги, Н.Л. Членовой неведомо
даже, что III в. до н.э. целиком еще относится к татарской культуре, что время гуннской
экспансии на Енисей представлено особыми памятниками тагарско-таштыкского переход­
ного этапа (П-до середины I в. до н.э.), что собственно таштыкская археологическая эпоха
началась в середине I в. до н.э., после окончательного ухода последней гуннской орды со
Среднего и Верхнего Енисея в Среднюю Азию.
Новейшие переводы В.С. Таскина ханьских документов, как и предшествующие пере­
воды Н.Я. Бичурина, нигде не сообщают, что генерал Ли Лин служил, находясь среди гун­
нов, «наместником динлинов» или же жил среди самих динлинов, как это ныне утверждает­
ся [Крюков М.В., Переломов Л.С., Сафронов М.В., Чебоксаров Н.Н., 1983, с. 63]. Напротив,
все виды ханьских источников строго отличают динлинов от гяньгуней (новая русская транс­
крипция - цзяньгунь, применяется нами в цитатах из современных переводов), в землях
которых они и помещают Ли Лина.
Следует иметь в виду, что на протяжении гуннского периода местной истории, продол­
жавшегося не менее 160 лет, местонахождение обоих народов менялось. В 201 г. до н.э.
после разгрома гуннами государства динлинов (тагарцев), обитавших в долинах Среднего
Енисея, этот народ в своей массе был оттеснен в свои северные и в северо-восточные
земли - в лесостепной коридор между оз. Байкал на востоке и устьем р. Томи на западе.
Тюркоязычных же гяньгуней-кыргызов гунны во II в. до н.э. передвинули с юга (из котлови­
ны Больших озер) в бассейн Среднего Енисея и Абакана. Вот почему в позднейшие времена
эти народы упоминаются врозь и на разных местах обитания: динлины оказались к северу
от цзяньгуней-кыргызов. Например, в 49 г. до н.э., как сообщает источник, последний север­
ный Чжичжи-шаньюй «послал войска на запад, разбил цзяньгуней, а на севере принудил
сдаться динлинов» [Таскин В.С., 1973, с. 37]. Как видим, два этих этноса были к этому вре­
мени расселены гуннами на разные земли. Здесь нельзя не сказать, что к середине I в. до н.э.
государства Средней Азии уже хорошо знали, где располагалась «страна Гяньгунь». Во вся­
ком случае, сообщается, что «правитель владения Канцзюй», находившегося на землях со­
временного Южного Казахстана, в трудное время «к цзяньгуням немедленно отправил гон­
ца для переговоров с Чжичжи».
По новейшему комментарию синолога В.С. Таскина: «Динлины - тюркоязычный на­
род, кочевавший в Северной Азии в III в. до н.э. - V в. н.э. Занимал огромную площадь
к юго-западу от Байкала до Алтая. Первоначально зависел от сюнну, но затем добился само­
стоятельности. Вел ожесточенные войны с сюнну и способствовал их гибели... Их язык
в общем сходен с сюннуским, но иногда встречаются небольшие различия» [Таскин В.С.,
1990, с. 168, прим. 158]1. По Н.Я. Бичурину, «они занимали южные земли Иркутской губер­
нии от Байкала до Енисея» (на карте, приложенной к III тому последнего издания сочинений
Н.Я. Бичурина, надпись «Динлинъ» протянута от Енисея вдоль всего Прибайкалья, включая
остров Ольхон) [Таскин В.С., 1968, с. 136, прим. 111; Бичурин Н.Я., 1950, т. I, с. 351, прим.
1 и т. III, приложения, карта].*
'Тюркоязычность динлинов, так же как и тюркоязычность гуннов, - это ошибочное мнение, не подтвержденное
никакими источниками.

Динайстийная традиция и возникновение древнехакасского государства

65

Это вполне соответствует тексту написанной Бань Гу «Истории ранней династии Хань»,
сообщающему, что шаньюй Цзюйдихоу, прогневавшись на ханьского посла Су У, прибыв­
шего к нему в 100 г. до н.э., сослал его «на Бэйхай (т.е. Байкал) в безлюдное место, где (ему)
велели пасти баранов». Около 91 г. до н.э. зимой именно на Байкале «динлины украли у Су У
рогатый скот и овец...» [Таскин В.С., 1973, с. 100-104]. Из этого текста явствует, что расселе­
ние основных масс динлинов в гуннское время и В.С. Таскин, и Н.Я. Бичурин описали пра­
вильно. Это отлично подтверждают археологические данные: в Красноярской и Канской
лесостепях, по Ангаре и под Иркутском обнаружены курганы и могилы с тагарским инвен­
тарем, а также Метляевский клад. В Прибайкалье же, очевидно, находилась и ставка Вэй
Люя - князя динлинов, занимавшегося делами посла Су У. Поскольку шаньюй Цзюйдихоу
около 97 г. до н.э. именно «Вэй Люя поставил динлин-ваном»: «Шаньюй полюбил Вэй Люя,
приблизил его к себе и дал титул динлин-вана (князя динлинов) (Хань шу, гл. 54, л. 146)»
[Таскин В.С., 1973, с. 116 и 156, прим. 9].
Что же касается Ли Лина, то в 98 г., по данным Бань Гу, «шаньюй спрятал его на севере,
откуда он вернулся только после смерти старшей яньчжи» в 97 г. «Шаньюй, одобрительно
относившийся к поступку Ли Лина, дал ему в жены свою дочь и поставил юсяо-ваном, а Вэй
Люя поставил динлин-ваном, возвысил обоих и использовал их на службе». С 98 г. до н.э.
«Ли Лин жил вне ставки и, только возникали важные дела, являлся на обсуждение» [Таскин
В.С., 1973, с. 115-116].
Для разбираемой здесь темы важно, что после 90, 87 и 81 гг. до н.э. шаньюй трижды
просил ближе всех жившего к Байкалу Ли Лина, как давнего личного друга Су У, навестить
на Байкале опального посла и после кражи оказать ему помощь несколькими десятками
голов крупного рогатого скота [Таскин В.С., 1973, с. 104-106]. Последняя их встреча
на берегах Байкала состоялась в 81 г. до н.э., когда Су У с девятью спутниками был отпущен
на родину. Динлин-ван Вэй Люй в то время болел и в 80 г. до н.э. умер.
Из этих поездок Ли Лина, во время которых его пастухи гнали с Енисея на Байкал (через
Канскую лесостепь по известному до XX в. скотопрогонному пути с Енисея в Иркутск) скот,
предназначенный Су У, мы узнаем, что Ли Лин был юсяо-ваном (или, как пишет Н.Я. Бичурин,
«Западным Чжучи-князем») и имел свой удел не в Прибайкалье, но в соседней с запада области,
каковой являлось второе крупное и самое западное владение гуннов в Южной Сибири - «госу­
дарство Гяньгунь» (позднее - «государство Хагас») [Таскин В.С., 1973, с. 104-108]. «Он был
поставлен государем у хагасов, - прямо указывал Н.Я. Бичурин. - Уничтоживший Ойхорскую
(уйгурскую) империю был потомок его» [Иакинф, 1851, с. 51,443, прим. 1 и 2].
Воспроизвожу здесь начало статьи о хагасах из «Истории династии Тан», извлеченное
из его первого перевода на русский язык (по изданию труда Н.Я. Бичурина 1851 г.): «I. Хакяньсы. Хагас: Хагас есть древнее государство Гяньгунь. Оно лежит от Хами на запад,
от Харашара на север, подле Белых гор. Иные называют сие государство Гюйву и Гегу.
Жители перемешались с Динлинами. Владение Хагас некогда составляло западные пре­
делы Хуннов. Хунны покорившегося им китайского полководца Ли Лин возвели в досто­
инство западного Чжуки-князя, а другого китайского же полководца Вэй Люй поставили
государем у Динлинов. Впоследствии Чжичжы Ш аньюй, покорив страну Гяньгунь, ут­
вердил здесь свое пребывание, в 7000 ли от орды восточного шаньюя на запад, в 5000 от
Чешы на север; почему владетели сей страны впоследствии ошибочно Хагас называли
Гегу, и Гегесы. Народонаселение простиралось до нескольких сот тысяч; строевого вой­
ска 80000. Прямо на юго-восток до Ойхорской (Уйгурской. - Л .К .) орды считалось
3000 ли; на юг простирались до гор Таньмань. Почва летом болотиста; зимою большие
снеги. Жители вообще рослы, с рыжими волосами, с румяным лицом и голубыми глаза­
ми. Черные волосы считались не хорошим признаком, а с карими глазами почитались
потомками Ли Лин. Мужчин было менее, нежели женщин. Мужчины носили кольца

66

Л.Р. Кызласов

в ушах. Они горды и стойки. Храбрые из них татуируют руки себе, а женщины, по выходе
замуж, татуируют себе шею...» [Иакинф, 1851, с. 442-444]2.
Итак, никакой путаницы относительно места пребывания Ли Лина в китайских хрониках
нет: «Ли Лин остался у хуннов и получил во владение Хагас (бывшее владение Гяньгунь. - Л .К ),
где п отом ки его ц а р с т в о в а л и п очти до вр ем ен Ч и н ги з-х а н а » [И аки н ф , 1851,
с. 51], - путаница появляется, к сожалению, лишь в публикациях некоторых современ­
ных ученых. Из «Таншу» мы узнаем о том, что местные жители много лет спустя знали
и помнили, что к ним в «царство хагасов» гуннским владыкой «был поставлен госуда­
рем» доблестный полководец и гуннский вельможа, ханьский урожденный аристократ
и генерал Ли Лин. Около двадцати трех лет Ли Лин единолично царствовал в «государстве
Гяньгунь».
Мы уже подробно рассматривали важнейшие результаты гуннского завоевания Юж­
ной Сибири, произошедшего в 201 г. до н.э. и последствия владычества гуннов над народно­
стями Саяно-Алтайского нагорья вплоть до их освобождения около 40 г. до н.э. от регламен­
тирующего воздействия мощного военно-бюрократического и, отчасти, рабовладельческого
государства центральноазиатских гуннов [Кызласов Л.Р., 1960, с. 161-166; 1984, с. 9-25;
1993, с. 35-43]. Напомним, что эти события привели к изменению этнического состава
приенисейского населения. Во II - начале I в. до н.э. на Среднем Енисее началось взаимо­
действие остатков динлинов с пришлыми гяньгунями и, как мы теперь видим по архитек­
турно-строительным особенностям Ташебинского дворца, с пленными среднеазиатами
[Кызласов Л.Р., 1999]. Все они оказались подведомственны единой юрисдикции гуннского
государства.
По биографиям Ли Лина и Вэй Люя мы видим, что власть гуннов над Хакасско-Мину­
синской котловиной и всем Саяно-Алтайским нагорьем поддерживалась с помощью специ­
альных наместников-«государей», которые, можно думать, получая во владения свои «кня­
жества», опирались на военные гарнизоны, не обязательно состоявшие из собственно гун­
нских воинов. Именно гуннскому наместнику, Западному чжуки-князю Ли Лину, и принад­
лежал дворец, построенный в традициях смешанной среднеазиатско-гуннской архитектуры
с использованием местных мастеров и скульпторов-литейщиков [Кызласов Л.Р., 1984,
с. 15-29]. Возможно, подобный же дворец был построен в городе на р. Таласе и для Чжичжи-шаньюя. В нем последний и убит в 36 г. до н.э. [Таскин В.С., 1973, с. 129].
С уходом войск северных гуннов в 40-х гг. I в. до н.э. в Среднюю Азию в Южной
Сибири возникает динлино-гяньгуньский военный союз. Новая государственность на Сред­
нем Енисее, как мы уже говорили, оказалась связана с приходом с юга тюркоязычной орды
ранних кыргызов-гяньгуней. Пришел народ с языком новой языковой группы, народ носитель государственности, регламентирующей все вплоть до языка. Тюркоязычные
гяньгуни, очевидно, молодая народность раннего железного века, обладающая более
высокой военной организацией, возглавила антигуннское объединение местных само­
дийско-угорских (ди н ли н ски х) и приш лы х р азн о язы ки х н ародностей (вы ходцев
из Срединной Азии и Тувинской котловины). Общая борьба, связанная с далекими
походами в Центральную Азию, проводившаяся с конца I в. до н.э. вплоть до II в. н.э., спло­
тила предоставленное самому себе население Среднего Енисея [Кызласов Л.Р., 1960,
с. 164-166].
2 Примечания Н.Я. Бичурина: «1. Динлины... занимали южные земли Иркутской губернии от Байкала
до Енисея. На южных пределах Енисейской губернии, где находилась столица Хагасов, и ныне коренные жите­
ли тюркомонголы. 2. Он поставлен был государем у Хагасов. Уничтоживший Ойхорскую империю был потомок
его. 3. Надобно разуметь семейств. 4. У Хангайских гор близ Орхона. 5. Слово Таньмань созвучно со словом
Танну —нынешним названием хребта, который тянется от Алтая на Восток до Косогола, и в древности должен
составлять южную границу Хагасов. 6. М ежду татарами в Сибири и Тюркистане и ныне довольно белокурых.
Хагасы занимали Томскую губернию и южные пределы губернии Енисейской» [Иакинф, 1851, с. 443].

Динайстийная традиция и возникновение древнехакасского государства

67

К этому периоду, к концу династии Западная Хань, относится следующее сообщение
китайской хроники о народе и стране гяньгуней (Kien-kun): «Они живут, смешавшись с динлинами, западнее сюнну. Их страна холодная. Они занимаются возделыванием проса и пше­
ницы». Очевидно, что земледелие было основной отраслью их сельского хозяйства [Joki A.J.,
1952, s. 107]. Гунны же в ту пору (в I в. до н.э. - 1 в. н.э.) проживали в Западном Забайкалье.
Сложение социальных групп по этническому признаку сначала, во II—I вв. до н.э., тор­
мозило развитие общественных отношений, но уже в середине I в. до н.э. наступило время
сложения новой таштыкской культуры, когда по всей стране установились единые нормы
жизни. И над новой эпохой по-прежнему возвышалась всем еще памятная величественная
фигура ханьского генерала и гуннского наместника Ли Лина, государя страны Гяньгунь.
Рассматриваемые далее письменные источники позволяют полагать, что в это время
княжеский род тюркоязычных гяньгуней-кыргызов объявил себя восприемником местной
династийной традиции. Судя по изменению имени страны в хрониках гуннской эпохи,
на бывших древних землях динлин в Хакасско-Минусинской котловине пришельцы гяньгуни укрепились благодаря воле гуннов. Заняв вершину местного общества силами гуннских
владык, гяньгуни-кыргызы и после их ухода считали закономерным возглавить местную
власть. Этим и были порождены представления о прямой кровной преемственности правителей-гяньгуней от могучего наместника шаньюев на Енисее. Было ли такое родство лишь
мнимым? Вспомним, что у кыргызов, согласно китайским источникам, бытовала легенда,
утверждавшая божественное происхождение их первопредка. По записям «Ю-ян цзацзу»
(VIII в.), он произошел от соития бога с коровой в горной пещере [Кызласов Л.Р., 1984,
с. 32]. Совместить легенду с идеей происхождения правителей от земного человека возмож­
но было только в рамках прямой династийной традиции, оставив седому прошлому миф
о чудесном предке всего богоизбранного народа гяньгуней. Нельзя исключить, что правя­
щий род кыргызов, полагая себя осененным небесной благодатью [Кычанов Е.И., 1997,
с. 278,279], включил в свой состав сына Ли Лина и его уже отюреченных потомков. Малове­
роятно, что сделано это было без всяких на то реальных оснований. Многоженство являлось
привилегией не только ханьской, но и гуннской знати (в особенности в стране, где, согласно
источнику, «мужчин было менее, нежели женщин»). Дарованная Ли Лину в 97 г. до н.э.
в жены дочь шаньюя Цзюйдихоу, вполне возможно, оказалась вскоре на положении старшей
супруги, управлявшей разросшимся семейством из молодых (не кыргызских ли?) жен гене­
рала и всего его потомства. Когда «в 1-м году эры правления Юань-пин «, т.е. в 75 г. до н.э.
Ли Лин внезапно заболел и умер, то среди его многочисленных детей к власти, согласно
обычаям, пришел, очевидно, его старший сын.
Сын и державный наследник Ли Лина, кровный внук шаньюя, как мы уже говорили,
упоминается под 56 годом до н.э. в «Истории ранней династии Хань» как могущественный
гуннский вельможа, который во времена «великой замятии», когда у гуннов на Орхоне оказалось
сразу пять ш анью ев, «опять объявил ш аньюем дувэя Уцзе» [Таскин В.С., 1973,
с. 340]. Но попытка нового хозяина Ташебинского дворца оказалась неудачной, так как «шаньюй
Хуханье поймал Уцзе и обезглавил его». Надо полагать, что сын Ли Лина (имя которого не на­
зывается ввиду широкой популярности имени его отца) благополучно возвратился на Ташебу.
Если, по всем расчетам, шаньюй Цзюйдихоу в 97 г. до н.э. женил Ли Лина на своей
дочери, то их сын родился в 96-95 г. до н.э. и, значит, в 56 г. до н.э. ему исполнилось 39-40 лет,
а в 40 г. до н.э. ему было 55—56 лет. Едва ли он в этом возрасте принял активное участие
в политической жизни послегуннского периода истории населения Хакасско-Минусинской
котловины. Но зато внуки покойного державного наместника, а по матери - правнуки само­
го гуннского шаньюя, вполне могли активно участвовать в становлении молодой государ­
ственности объединенных племен Южной Сибири. Возникшее кровное родство со вторым
лицом в гуннском государстве - Западным чжуки-князем Ли Лином (в лице его детей, вну­

68

II.Р. Кызласов

ков и правнуков) - узаконило политические претензии верхушки пришлых гяньгуней
на прямое наследование власти гуннов над Саяно-Алтайским нагорьем.
Так или иначе, но в раннеташтыкское время, вероятно, зародилась и окрепла династийная традиция, просуществовавшая затем всю эпоху древнехакасского (кыргызского) сред­
невековья и утверждавшая, что ажо - правитель страны из царского рода Хыргыс - происхо­
дил от генерала-наместника Ли Лина. Эта идея не только создавала историко-политическое
обоснование для возвышения аристократического рода гяньгуней-кыргызов внутри страны,
но и много значила в дипломатическом общении со всей Южной Сибирью и Центральной
Азией, а также с великим Срединным китайским государством. Веками она утверждала ис­
конность наследственных прав царского рода древних хакасов на владение всеми землями
Саяно-Алтая, впервые объединенными в гуннском наместничестве, а затем, во второй поло­
вине I в. до н.э., в самом начале создания древнейшего государства в истории аборигенных
народов Сибири - Северной Азии, занятыми гяньгуньско-динлинским военным союзом.
В том, что это династийное поверие имело местные южносибирские корни, убеждают
сообщения, помещенные в разделе «Хагас» хроники «Синь Таншу», составленной по ран­
ним документам в XI в. Подтверждение существования ранее отмеченных представлений
в самом древнехакасском обществе встречаем в «Таншу» (гл. 217) в повествовании о цент­
ральноазиатских уйгурах, где сказано: «Хагасы по поражении хойху (уйгуров. - Л.К.) взяли
Тхай-хо царевну (китаянку. - Л .К ); и как они по происхождению от Ли Лин считали себя
в родстве с Домом Тан (курсив мой. -Л . К.), то и послали даганей (тарханов. - Л . К.) препро­
водить царевну ко Двору». Из этого текста, повествующего о грозных событиях 840 г., когда
древнехакасские армии захватили территорию поверженного Уйгурского каганата, явству­
ет: в середине IX в. государи хакасов сами объявили китайскому Двору, что они происходят
от древнего гуннского князя-полководца, урожденного ханьца Ли Лина, управлявшего
их страной около 1000 лет тому назад. «Родство с Домом Тан» заклю чалось в том,
что и могущественная династия Тан возводила свое происхождение к тому же роду Ли,
к которому принадлежал Ли Лин - первым танским императором в 618 г. стал Ли Юань.
Его сын Ли Шиминь был знаменитым императором под именем Тай-цзун. Недаром, быть
может, некоторые современные синологи отмечают, что «аппарат управления Кыргызского
каганата, как раз гораздо более, чем Тюркский и Уйгурский, был построен по китайскому
образцу» [Кычанов Е.И., 1997, с. 125].
Китайская сторона признала генеалогию древнехакасских владык еще раньше. В прав­
ление Цзин-лун (706-711 гг.) император Чжун-цзун «подозвал (хакасского) посланника
к себе и сказал ему: ваш царствующий Дом происходит из одного со мною рода и я отличаю
его от прочих вассалов». Спустя 130 лет император У-цзин «крайне обрадовался», когда
в китайскую столицу прибыл в 843 г. первый после одержанной великой победы посланник
хакасского государя-ажо по имени Чжуву Хэ-со. Китайский историограф привел расшиф­
ровку инородного имени: «Чжуву есть прозвание, Хэ значит «отважный», со - левый,
т.е. «искусный стрелок с левой руки»». Император У-цзун «посланника, приехавшего с да­
нью из столь отдаленной страны, поставил выше посланника из королевства Бохай (в Мань­
чжурии (712-926 гг.). - Л.К.); приказал сановнику Чжао Фан с бунчуком отправиться в Хагасское государство обласкать Двор; указал министрам и членам из Хун-лу-сы (имперской
канцелярии. - Л.К.), увидевшись с посланником, составить через переводчиков описание
гор, рек и народных обычаев той страны3. ...А как хагасы открыли свободное сообщение
со Срединным государством, то надобно написать портрет их государя, для показа будущим
векам. Указано Хун-лу[-сы] найти живописца; еще указано, чтоб Ажо (госуцаря хакасов. - Л.К.),
3 До нас дошло, что в эпоху Тан существовала книга Люй Шу «Иллюстрированное сообщение о дани, препод­
несенной на дворцовом приеме кыргызами». Книга хранилась при императорском дворе (см: [Шефер Э., 1981,
с. 359]).

Динайстийная традиция и возникновение древнехакасского государства

69

как происходящего из одного рода с царствующим в Китае Домом, внести в царскую родослов­
ную» [Бичурин Н.Я., 1950, с. 334, 351, 355, 356].
Этот указ императора был направлен на прославление и увековечение имени одного
из самых великих и повсеместно прославленных своими победами госуцаря-ажо Древнехакас­
ского государства по имени Алп Урунгу. Это он открыл своими деяниями целую эпоху, удачно
названную В.В. Бартольдом «Кыргызским великодержавием». Считающий себя прямым по­
томком Ли Лина, Алп Урунгу, правил государством в самый ответственный и тяжелый, по­
чти полувековой, период борьбы с мощным центральноазиатским Уйгурским каганатом.
Именно этот знаменитый ажо сумел исключительно точно рассчитать все материальные,
человеческие и морально-нравственные силы своего государства и его соседей-союзников,
чтобы в затяжной войне 820-847 гг. под личным боевым руководством обеспечить в итоге
полный разгром Уйгурского каганата. Добившись победы, создав на развалинах старого но­
вуюмировую державу - Древнехакасский каганат, он настолько истощил свои собственные
жизненные силы, что умер в том же 847 г., находясь в последнем военном походе на далеких
шивеев, обитавших в верховьях р. Амур.
Известно, что при танском дворе дела большой государственной важности решались
следующим образом: «продуманно соединили южное и северное, сверили со старинными
книгами и так учредили...» [Крюков М.В., Малявин В.В., Сафронов М.В., 1984, с. 16]. Изве­
стно также, что при дворе в начале VIII в. существовало «Управление по историографии»
(позже - «Историографическое бюро»), книгохранилища для ранних исторических сочине­
ний, начиная с эпохи Чжоу. Танские историографы прекрасно знали события, происходив­
шие при ранних и поздних Ханях. Об этом прямо свидетельствует историк-теоретик
Лю Чжи-цзи (он же Лю Цзы-сюань, 661-721 гг.) в своем известном сочинении 710 г.
«Ши тун» («Проникновение в историю») [Вяткин Р.В., 1977, с. 62-83].
Едва ли первые танские императоры для укрепления своего положения на престоле
не распорядились, «сверяясь со старинными книгами», составить историю своих предков.
Несомненно, что историографы танского времени без документальных первоисточников ничего
не знали бы ни о государстве Гяньгунь (Цзяньгунь), ни о динлинах, ни о смешении
их с гяньгунями, ни об истории с Ли Лином. Между тем «Синь Таншу» сообщает: «Хагас есть
древнее государство Гяньгунь... Жители перемешались с динлинами. Владение Хагас некогда
составляло западные пределы хуннов. Хунны покорившегося им китайского полководца Ли Лина
возвели в достоинство западного Чжуки-князя (выделено мной. - Л.К.)» [Бичурин Н.Я., 1950,
с. 350-351].
Из многих сообщений следует, что историографы танской эпохи и позже имели дело
не с давней китайской легендой о Ли Лине, а с имеющимися в их распоряжении древними
письменными источниками, на которые они нередко ссылаются. Например, в энциклопедии
X в. «Тайпинхуанюйцзи» прямо сказано: «Ибо в «Сиюйцзи» («Записки о Западном крае»)
сочинения Цзя Хуэя говорится: «Имеющие черные волосы и черные глаза - это потомки
Ли Лина». П оэтому их сам оназвание есть «потомки дувэя» (главноуправляю щ его,
т. е. Ли Лина. -Л .К .)» [Кюнер Н.В., 1961, с. 55; Кызласов Л.Р., 1992, с. 55-61].
Другим примером великолепного знания древних документов и использования уста­
новившейся литературной традиции являются доклады Ли Дэ-юя, первого министра танских императоров Вэнь-цзуна (827-841 гг.) и У-цзуна (841-846 гг.). Автор-министр ссылает­
ся на массу источников и в первую очередь на исторические данные эпохи Хань. Ли Дэ-юй
использует версию о существовании родства Дома Тан и древнехакасских каганов «через
Ли Лина, который, попав в плен, был назначен наместником во владения хакасов» [Супруненко Г.П., 1975, с. 81].
Таким образом, несмотря на некоторую неясность указаний сохранившихся до нас хань­
ских сочинений, современные историки не имеют оснований игнорировать прямые указа­

70

Л.Р. Кызласов

ния танских летописцев о пребывании Ли Лина в период его пленения в 99-75 гг. до н.э.
и в бытность его наместником гуннов в древнем «государстве Гяньгунь» или во «владении
Хагас». Все это было документально известно как танским, так и последующим историкам.
Знания об этом, возможно в записи, веками сохранялись, как мы видели, и на Среднем
Енисее.
Знаменательно, что время пребывания Ли Лина «государем гяньгуней» на Енисее точ­
но совпадает с археологически установленной датой обитания построенного по инициативе
гуннских властей и в первую очередь, очевидно, по распоряжению самого Ли Лина Ташебинского дворца.

2. Государь страны Гяньгунь
Кем же был гуннский князь Ли Лин? Ли Лин - ханьский аристократ, генерал, имевший
второе имя Шао-цин. Рано умерший отец его Ли Данху был сыном знаменитого полководца
Ли Гуана. Лин был хорошим воином, искусно ездил верхом и стрелял из лука, в молодости
имел высокое звание окольничего и занимал должность придворного смотрителя импера­
торского дворца Цзяньчжан, построенного в 104 г. до н.э. Он был доброжелателен к людям
и скромно держался с низшими, чем приобрел широкую известность.
Император У-ди, считая, что Ли Лину присущи черты характера его деда, приказал
ему командовать отрядом из 600 всадников, затем назначил на должность генерала конной
стражи, и Ли Лин стал командовать корпусом в пять тысяч лучников. Далее Ли Лин успешно
участвовал во многих военных операциях и под верховным командованием своего деда военачальника Ли Гуана. «Жизнеописание Ли Лина» составляет главу 54 в «Истории ранней
династии Хань» историографа Бань Гу [Таскин В.С., 1973, с. 109-117; Pfizmaier Р., 1863].
Быть может, лучшую характеристику Ли Лину дал защитник генерала перед императо­
ром, впоследствии пострадавший за это, великий ханьский историк Сыма Цянь (145-87 гг.
до н.э.). Вот его слова: «Я, Придворный Историограф, так скажу. В преданьях передают:
«Кто честен и прям, тому приказывать не надо; кто с честью не знаком, тому приказывать
нет пользы». Это о командующем Ли сказано. Я смотрю на это так: командующий Ли был
чистосердечен, как бывают чистосердечны простые люди; он не умел говорить цветисто;
когда же наступил час его смерти, в Поднебесной безмерно скорбели о нем - знавшие его
и не знавшие. Он был честен и прямодушен, простые воины и дафу верили ему. Есть посло­
вица: «Персик и слива не умеют говорить4, но к ним не зарастает тропа». В этих коротких
словах заключен большой смысл» [Алиханова Ю.М., Никитина В.Б., Померанцева Л.Е., 1984,
с. 312; Сыма Цянь, 1972, с. 26].

В 99 г. до н.э. Ли Лин, стремясь помочь ведущему трудную степную войну Эршискому
военачальнику Ли Гуан-ли, во главе малого корпуса из 5000 пехотинцев выступил в поход
из города Цзюйяня, который находился на реке, ныне именуемой Эцзин-гол, на месте по­
зднейшего Хара-хото - Ицзина [Таскин В.С., 1973, с. 111; Казин В.Н., 1961, с. 277], т.е. там,
где южная пустыня Алашань переходит в северную каменную степь Гоби. В течение 30 дней
Ли Лин двигался на север, не встречая войск врага. Заманив ханьский корпус в безлюдные
горы, конница гуннов окружила отряд, но в начале была разбита и потеряла до 13 тысяч
человек. Только после подхода 80 тысяч свежих гуннских всадников, небольшое войско
Ли Лина стало отходить на юг, ведя постоянные сражения и нанося урон неприятелю. Шаньюй уже было собирался отступать, когда начальник разведки китайского корпуса предал
4 Использована игра слов: фамилия «Ли» и слово «слива» пишутся одним и тем же иероглифом.

Динайстийная традиция и возникновение древнехакасского государства

71

своих и рассказал предводителю гуннов, что отряд Ли Лина не имеет резервов, стрелы
на исходе и солдат осталось всего около полутора тысяч. Загнав китайцев в ущелье и зава­
лив камнями выходы из него, гунны с окружающих высот расстреливали врага. Видя пол­
ную безнадежность положения, Ли Лин распустил своих воинов и сдался.
Через год император Китая У-ди получил ложные сведения о том, что Ли Лин в плену
обучает гуннов военному делу для борьбы против ханьских войск. Придя в ярость, импера­
тор казнил мать Ли Лина, его младших братьев, жену и детей. Великого первого историогра­
фа древнего Китая Сыма Цяня, который пытался защищать Ли Лина, подвергли традицион­
ной и страшной в глазах китайца каре - его приказано было кастрировать, дабы прервать
его род [Таскин В.С., 1973, с. 115].
Так отпрыск древнего аристократического рода генерал Ли Лин был полностью лишен
надежды вернуться на родину.
Однако в действительности он вел себя на чужбине иначе. За то, что Ли Лин приказал
пленному солдату убить китайского изменника Ли Сюя, истинного учителя гуннских вои­
нов, старшая жена шаньюя (яньчжи) возненавидела Ли Лина и хотела его убить. Вот тогдато, в 98 г. до н.э., «шаньюй спрятал его на севере, откуда он вернулся только после смерти
старшей яньчжи» в начале 97 г. до н.э.
Вероятно, 98 г. до н.э. и является годом переезда Ли Лина «на север», т.е. на Средний
Енисей, где, согласно его положения, началось строительство Ташебинского дворца, а по­
зднее, уже в 97 г., когда шаньюй Цзюйдихоу, «одобрительно относившийся к поступку
Ли Лина, дал ему в жены свою дочь и поставил юсяо-ваном (по Н.Я. Бичурину, «западным
Чжуки-князем»), а Вэй Люя поставил динлин-ваном (с пребыванием в Прибайкалье. -Л .К .),
повысил обоих и использовал на службе... Ли Лин жил вне ставки и, только когда возникали
важные дела, являлся на обсуждение» [Таскин В.С., 1973, с. 115-116; Бичурин Н.Я., 1950,
с. 73, 75,351].
Можно полагать, что князь Ли Лин около 97-96 гг. до н.э. уже жил с новой семьей
в своем отстроенном Ташебинском доме, где родился и упоминаемый в связи с событиями
56 г. до н.э. «сын Ли Лина». По данным Н.Я. Бичурина, как помним, «Ли Лин остался
у хуннов и получил во владение Хягас, где потомки его царствовали почти до времен Чингиз-хана» [Таскин В.С., 1973, с. 34; Бичурин Н.Я., 1950, с. 73, 75, 334, 351].
То, что шаньюй Цзюйдихоу пожаловал высокие княжеские титулы иноземцам Ли Лину
и Вэй Люю за их службу, свидетельствует о произошедшем уже к этому времени подрыве
значения гуннской родовой аристократии. Что давало звание правящего князя в государстве
гуннов, видно из следующих слов правителя прибайкальских динлинов Вэй Люя: «был по­
жалован титулом вана (князя. —Л.К.) и сейчас имею несколько десятков тысяч народа, а мои
лошади и скот заполнили горы, вот насколько я богат и знатен». Несомненно, «князь-ван»
у гуннов получал в удел немалые земли и их население. Очевидно, так же богат был
на Енисее и Ли Лин.
И о его богатстве, и о том доверии и почете, которым он пользовался у гуннского пра­
вителя, как и о том, что у самого Ли Лина было в то время на душе, повествует такая исто­
рия. Когда в 100 г. до н.э. заступил на царство шаньюй Цзюйдихоу, к гуннам прибыл ханьс­
кий посол Су У, которого шаньюй, из-за интриг подчиненных, не только не отпустил обрат­
но в Китай, но и арестовал, а затем сослал на Бэйхай (Байкал), унизив до пастьбы баранов.
Шаньюй никак не мог уговорить Су У изменить родине и перейти на службу к гуннам. Сна­
чала посла искушал и уговаривал управляющий динлинскими землями Вэй Люй, но,
как мы уже говорили, через 10 лет (в 90-м г. до н.э.), когда зимой «динлины на Байкале
украли у Су У рогатый скот и овец» и последний оказался в бедственном положении, шань­
юй, в связи с болезнью динлин-вана Вэй Люя, послал к опальному чужеземцу в качестве
«главноуговаривающего» его друга князя Ли Лина, который, следовательно, жил поблизос­

72

Л.Р. Кызласов

ти. Ли Лин с женою привезли разной снеди, устроили для Су У, «пиршество с музыкой»
и увещевали его: «Жизнь человека подобна утренней росе, к чему Вам так долго мучить себя
подобным образом?». После нескольких дней пира и уговоров «Ли Лин, увидев необыкно­
венную преданность Су У, сказал с глубоким вздохом одобрения: «О, Вы человек высокого
долга. Мои же преступления, как и преступления Вэй Люя, настолько велики, что достига­
ют неба». Из глаз его покатились слезы и смочили ворот одежды, и он расстался с Су У.
Стыдясь сам сделать подарок, Ли Лин приказал жене подарить Су У несколько десятков
голов крупного рогатого скота и овец».
В 81 г. до н.э., в связи с хронической болезнью динлин-вана, князь Ли Лин еще раз
приезжал с Енисея на Байкал. Теперь он провожал посла, которого спустя 19 лет шаньюй
гуннов наконец-то отпускал домой. На Байкале цвела весна. Опять «Ли Лин устроил пирше­
ство и, поздравляя Су У, сказал: «Теперь Вы возвращаетесь на родину, Ваше имя прослави­
лось среди сюнну, а Ваши заслуги стали ясными для династии Хань и никто не превзошел
Вас, Цзы-цин, даже из тех, о ком написано на древнем шелке и бамбуке или нарисовано на
картинах. Я же, Ли Лин, заурядный и робкий человек, но если бы император Хань простил
совершенное мною преступление и сохранил жизнь моей престарелой матери, это придало
бы мне решимость смыть выпавший на мою долю великий позор... Я бы не забывал бы об
этой милости ни утром, ни вечером. Однако моя семья схвачена и истреблена, это является
величайшим позором и мне не на что больше надеяться. Все кончено. Я хочу лишь, чтобы
Вы знали, что у меня на сердце. Человек другой страны, теперь мы расстаемся и уже навсег­
да». «Ли Лин встал, начал танцевать и пропел песню, в которой говорилось:
Я прошел 10000 ли, пересек пустыню
И как военачальник императора решительно бился с сюнну.
Попал в пути в безвыходное положение.
Стрелы вышли, мечи изломались.
Воины погибли, а вместе с ними
Была потеряна моя слава.
Моя престарелая мать уже мертва.
И хотя я желал бы отблагодарить императора за милости,
Как я могу вернуться обратно?

После этого из глаз Ли Лина выкатилось несколько слезинок, и он расстался с Су У»
[Таскин В.С., 1973, с. 105, 106].
Был и другой случай, когда в 86 г. до н.э. ханьский посол к гуннам «...Ли-чжэн... сказал
Ли Лину: «Вы тоже приняли решение [вернуться]?» Ли Лин ответил: «Мужчина, достойный
этого имени, не может дважды терпеть позор!» Ли Лин прожил среди сюнну почти 24 года.
В 1-м году эры правления Юань-пин (75 г. до н.э.) он заболел и умер» [Таскин В.С., 1973,
с. 116,117]. После того, как отмечавшая место его захоронения на р. Ташебе каменная статуя
боевого коня была много позднее разбита, где-то среди тысяч древних могил, в пропитан­
ной слезами, п(том и кровью всепоглощающей и всепокрывающей земле - некрополе мно­
гих племен и многих народов, - в вечно цветущей земле Хакасии затерялась могила
Ли Лина...
Это почти все, что нам известно об утонченном ханьском аристократе, талантливом
воине, суровом государе-владетеле завоеванных северо-западных земель гуннского государ­
с т в а - огромного Саяно-Алтайского нагорья, - хозяине Ташебинского дворца, ставшим, вви­
ду своего единодержавного правления и наличия тюркоязычных внуков-последователей,
реальным родоначальником сначала гяньгуньской, а затем средневековой древнехакасской
династии. Во всяком случае, опираясь на память о первом государе, род Хырщыс оставался
царствующим на Енисее вплоть до начала XVIII в. н.э.

Динайстийная традиция и возникновение древнехакасского государства

73

'k 'k 'k

В раннесредневековой и более поздней китайской классической литературе Ли Лин
и его друг по несчастью Су У стали постоянными и любимыми образами честных героев,
несправедливо пострадавших за родину. Эти древние аристократы крови и духа с драмати­
ческими судьбами, обреченные влачить свои дни вдали от Китая, среди «грубых варваров»
северных стран с чуждой ханьцам духовной и материальной культурой, стали литературны­
ми метафорами. Легенда о том, что китайский аристократ, ставший высокопоставленным
сановником гуннского государства, жил там в войлочной юрте, основана не на историчес­
ком факте, а всего лишь на давнем и распространенном литературном приеме. В отличие
от художественных произведений китайские исторические источники даже о традиционной
ставке самого гуннского шаньюя повествуют, применяя термин «тин», что в языке ханьцев
означало не «юрта (хунлу)» и не «шатер (чжан)», а «дворцовое помещение» [Кычанов Е.И.,
1997, с. 11, 12]. Такое словоупотребление в досконально ранжированном древнекитайском
обществе, тем более в официальных дворцовых сочинениях, не могло быть случайным.
Академик В.М. Алексеев перевел одно из мастерских литературных произведений
о Ли Лине неизвестного автора, который, для большего воздействия на просвещенного чи­
тателя, при публикации предпочел остаться в тени и, очевидно с благими намерениями, при­
писал авторство самому Ли Лину [Алексеев В.М., 1958, с. 156-166 и 21]. Отмечаем этот
известный ученым-синологам давний литературный подлог как предупреждение последую­
щим историкам, поныне иногда использующим этот текст в качестве «редкого историческо­
го первоисточника». К сожалению, некритическое отношение приводит исследователей
к ошибкам [см.: Бернштам А.Н., 1946, с. 481; Крюков М.В., Малявин В.В., Сафронов М.В.,
1979, с. 132].

3. Проблема гяньгуньской прародины
Бурное гуннское завоевание Южной Сибири в 201 г. до н.э. оттеснило разбитых динлинов
в издревле им же принадлежавшую лесостепную зону, вытянутую в широтном направлении от
оз. Байкал до предгорий Алтая. Гунны поселили древнейшую из известных тюркоязычную на­
родность гяньгуней-кыргызов к югу от Солгонского кряжа, на степные земли бывшего дотоле
полулегендарного царства динлинов (в археологии татарская культура, кит. Динлинго, угро-самодийско-кетоязычного государство) [КызласовЛ.Р., 1960, с. 161-166; 1984, с. 15-20]. Переселе­
ние осуществлялось, по-видимому, из котловины Больших озер Центральной Азии (оз. Хиргис).
Так, безусловно, следует понимать истолкование Чэнь Вэй-ду, комментатора династии Цин:
«Цзянькунь находится в нижнем течении реки Цырцысы» (р. Кыргыз, впадающая в озеро Кыргыз-нур) [Зуев Ю.А., 1957, с. 63, прим. 8]. Переселение не было одноразовым, но уже к 40 г.
до н.э., когда последняя орда гуннов ушла с Енисея в Среднюю Азию, оставшееся население
долин Среднего Енисея, Абакана и Чулыма оказалось настолько консолидированным, что созда­
ло единую особую культуру, которую археологи называют таштыкской.
Гяньгуни, впервые упоминаемые древними китайскими хрониками в связи с назван­
ными событиями конца III в. до н.э., привлекают особое внимание, поскольку являются древ­
нейшими из известных этнических тюрков в истории. Отец китайской истории Сыма Цянь
(живший в конце II - начале I в. до н.э.) в своих «Исторических записках» указал, что гуннс­
кий шаньюй «Маодунь покорил на севере владения хуныоев, цюйшэ, динлин, гэгуней и синьли» [Таскин В.С., 1968, с. 41]. Из всего этого списка древних народностей только гэгунь
(или гяньгунь, в современном прочтении - цзяньгунь) признаны учеными транскрибиро­
ванным знакомым этнонимом кыргыз (древнетюркское «кыркыз», хакасское «хырхыс ~ хыррыс» [Кызласов Л.Р., 1984, с. 16-20, 24, 25, 29, 31, 32, 43, 53-68].

74

Л.Р. Кызласов

Это утвердившееся мнение ученых, неоднократно указывалось не только китайскими
ранними и средневековыми историографами, но и косвенно подтверждено при сопоставлении
с собственно древнетюркскими (с VIII в.), арабскими, персидскими, монголоязычными и други­
ми письменными источникам и. Следует, однако, указать, что этноним кыркыз ~
хыргыс ~ кыргыз лингвисты не сумели разложить на местные тюркоязычные основы (как,
впрочем, нет убедительных этимологий с привлечением других языковых семейств), значит,
такой этноним не может быть признан тюркоязычным по своему происхождению. Когданибудь загадка этого иноязычного этнонима будет решена.
Наша работа впервые раскрывает тайну образования ранней династической традиции
в недрах зародившегося первого государства Северной Азии. Именно эта династическая
традиция сохраняла почти две тысячи лет в Южной Сибири государственную власть тюрко­
язычного царского рода Хыргыс.
Каково же было происхождение гяньгуней и откуда они пришли в западную часть Цен­
тральной Азии, в котловину Больших озер, пока почти ничего не известно. Письменные
источники отчетливо различают происхождение алтайских тюрков-тугю и древних хакасов
(кыргызов). Это выявляется при анализе древнейших легенд, записанных по рассказам са­
мих древних тюрков и гяньгуней в раннем средневековье и сохраненных китайскими лето­
писями. Прародителями тюрков-тугю считались мальчик и волчица, поселившее с.5 а пеще­
ре на Алтае и породившие 10 сыновей. Их старший внук Надулу-шад был поставлен госуда­
рем «под наименованием Тюрк (Тукюе)».
Легенда о происхождении гяньгуней-кыргызов иная. Летописцы записали, «что рыже­
волосые и белолицые киргизы, отказываясь возводить свой род к волкам, как это делали
другие тюрки, заявляли, что они происходят от спаривания Бога с коровой в горной пещере»
[Шефер Э., 1981, с. 107]. Итак, гяньгуни настаивали на своем божественном происхожде­
нии, чего, насколько известно, не заявляла ни одна из тюркоязычных народностей древнос­
ти. (Возможно, что их богом был Быкочеловек). Сходство разновременных легенд тюрковтугю и гяньгуней-кыргызов состоит только в одном - и те, и другие порождены в пещерах.
Но очень многие разноязыкие народы мира искони связывают место своего зарождения
с нутром горы - эти представления восходят еще к палеолиту [Кызласов И.Л., 1982]. Во всех
этих случаях этнические коллективы гору «своего мира» считают священной космической
осью «центра Вселенной», соединяющей Землю с Небом. Поэтому прилегающая к горе тер­
ритория, составляющая обитаемый мир, расценивалась как местность сакральная, располо­
женная ближе всего к небу [Элиаде М., 1994, с. 31-33].
Первопредки гяньгуней по легенде тоже вышли из пещеры, что может указывать
и на их горную прародину. Возможно, что это высокогорные степи - наилучшие пастбища
для скотоводов, специализирующихся на разведении крупного рогатого скота и даже яков.
Недаром гяньгуни особо почитали свою праматушку-корову. Как известно, культ коровы
издревле присущ индусам и части гималайско-гиндукушско-каракорумским горцев. Между
прочим, персидский географ Гардизи даже в XI в., сообщая, что у кыргызов Южной Сибири
«красные волосы и белая кожа», добавлял, что «некоторые из них поклоняются корове...»
[Кызласов Л.Р., 1984, с. 140 и 147]. Как видим, культ коровы в средневековой Сибири - это
уже не легенда.
Наконец, со II—I вв. до н.э. известно, что гяньгуни свято поклонялись солнцу и огню,
и потому единственным погребальным обрядом у них в течение двух тысяч лет (вплоть
до XVIII в.) оставалось трупосожжение. Об этом сообщают все виды письменных источни­
ков: китайских, персидских, арабских и других, включая и русские. Тот же перс Гардизи
добавлял: «Киргизы, подобно индусам, сжигают мертвых и говорят: «Огонь самая чистая
вещь; все, что попадает в огонь, очищается; так и мертвого огонь очищает от грязи и гре­
хов»» [Бартольд В., 1897, с. 111]. Другой персидский анонимный автор в сочинении «Худуд

Динайстийная традиция и возникновение древнехакасского государства

75

ал-Алам» (982-983 гг.) писал о народе «хырхыз»: «Они поклоняются огню и сжигают мерт­
вых» [Материалы по истории киргизов и Киргизии, 1973, с. 41].
Характерной особенностью гяньгуней - кыргызов - хакасов, отмечаемой, как мы ви­
дели, начиная от легенды об их происхождении, всеми письменными источниками (китай­
скими, персидскими, арабскими и даже тибетскими) [Кызласов Л.Р., 1984, с. 140, 152, 153],
являлась их ярко выраженная европеоидность: «Жители вообще рослы, с рыжими волоса­
ми, с румяным лицом и голубыми глазами» («Синь Таншу»); «Нет красивее их телом и луч­
ше их по белизне. Фигуры их совершенство создания по красоте, белизне и удивительной
прелести; глаза у них голубые» (ал-Омари, XIV в.).
Итак, антропологическая характеристика гяньгуней-кыргызов не позволяет предпола­
гать, что они вышли из далекой Индии. Хотя на это, казалось бы, намекают некоторые ис­
точники (Гардизи) и особенности культуры ранних гяньгуней (поклонение солнцу, культ
огня, обряд трупосожжений, почитание коровы-прародительницы). Но ведь рядом с Инди­
ей, по северо-восточную сторону отрогов Куньлуня и хребта Каракорум, лежит соседняя
земля - «Сериндия», как ее называли географы и исследователи начала XX в. Там вдоль гор
узкой полосой, с юго-западной стороны пустыни Такла-Макан, расположены известные оази­
сы: Хотан, Гума, Яркенд и Кашгар. В этих городах хотя и проживало некоторое количество
смуглых индусов, но издревле главным населением были европеоидные по облику потомки
индоевропейских народов, в том числе саков и тохаров. Хотано-сакский язык и написанные
на нем документы датируются вплоть до VIII—X вв. н.э. включительно. С появлением гянь­
гуней (кыркызов) связано, возможно, и появление во II—I вв. до н.э. на Енисее «кладов»
в бронзовых котлах, которые в сакское время мы ранее застаем в Заилийском Алатау
(пос. Иссык) и на оз. Иссык-куль. Это, несомненно, жертвенные комплексы.
Таким образом, вовсе не исключено, что склоны и высокогорные степи прилегающих
к оазисам Сериндии горных хребтов Куньлуня и Каракорума некогда являлись прародиной
гяньгуней-кыргызов, переселенных затем гуннами с юга на далекий север. Такое предполо­
жение, отчасти объясняет особенности гяньгуньского предания, обычаи и ярко выраженный
европеоидный физический тип самого народа. Все это гяньгуни принесли на север и, став
господствующей силой, старательно поддерживали почти две тысячи лет последующей сво­
ей истории.
В этом случае, может быть, понятнее становится и то, что «основная экспансия хака­
сов в IX в., по данным восточных и западных мусульманских авторов, была направлена
в сторону Восточного Туркестана. Уже в 841-842 гг. древнехакасские войска, преследуя уй­
гуров, захватили часть Джунгарии, ворвались в Восточный Туркестан и в марте 843 г. поко­
рили себе города Бэйтин (Бешбалык) и Аньси (Куча), дойдя до Кашгара... Восточнотуркес­
танский поход был сравнительно кратковременным и к началу X в. хакасы вернулись
на территорию Северо-Западной Монголии и Тувы» [Кызласов Л.Р., 1984, с. 74-75]. Но ка­
кова же была цель столь дальнего похода и какими были его последствия? Все это, к сожале­
нию, осталось неизвестно.
Между прочим, с Хотаном торговые и культурные связи государство хакасов (с цар­
ским родом Хыргыс во главе) поддерживало в течение весьма длительного времени. Заклю­
чив в VIII—IX вв. постоянное торговое соглашение, хотанские купцы-индоевропейцы и пра­
вители Древнехакасского государства создали на договорных началах крупную торговую
факторию, которая разместилась в Северной Хакасии того времени —там, где вблизи Оби
сходились излучины Томи и Чулыма. Хотанские купцы и местные тюрки называли новый
город Гаустана (индоевропейское название Хотана) или Гаустина по-тюркски (по-русски:
Грустина). Это был центр международной торговли и перевалочная база для диковинных
южных товаров, меняемых на драгоценную пушнину, мамонтовые бивни, мускус, оружие
и другие продукты Севера [Кызласов Л.Р., 1995; 1997]. Хакасские охранные отряды сопро­

76

П.Р. Кьгзласов

вождали торговые караваны восточнотуркестанских, тибетских и среднеазиатских купцов
от Семиречья и до самой Гаустины. Эта торговля продолжалась до начала XVIII в., вплоть
до прихода русских казаков.
Как оказалось, и для русских до Хотана было «подать рукой» - дорога очень давно
проторена. Есть вполне достоверное сообщение о том, что в начале XX в. одна старообряд­
ческая община с женщинами и детьми в поисках «Земли обетованной» в короткое время
сухими степями и полупустынями с Южного Алтая добралась до оз. Лобнор, а оттуда, обо­
гнув пустыню, перешла прямо в Хотанский оазис [Белослюдов А., 1916, с. 32-35]. Выясни­
лось, что староверы, скрывавшиеся в горно-таежных дебрях Саяно-Алтая, хорошо знали
древний маршрут верблюжьих купеческих караванов в Хотан и услугами проводников
при этих переходах не пользовались.
Других источников для решения поставленной проблемы пока не имеется.
Здесь высказана только гипо^сзд. мижет быть, единственно возможная на сегодняш­
ний день. Гяньгуни (кыргызы) для истории приенисейских племен имели такое же значе­
ние, как пу-'^ (варяги) для истории восточных славян.

Библиографический список
Алексеев В.М . Китайская классическая проза. М ., 1958.
Алиханова Ю .М ., Никитина В.Б., Померанцева Л.Е. Литература Древнего Востока. Иран, Ин­
дия, Китай. Тексты. М., 1984.
Бартольд В .В . Отчет о поездке в С редню ю А зию с научной целью 1 8 9 3 -1 8 9 4 гг. СПб., 1897.
Белослюдов А. К истории Беловодья // Записки ЗСОИРГО. Омск, 1916. Т. 38.
Бернштам А .Н . Рец.: Евтюхова Л., Левашева В. Раскопки китайского дом а близ Абакана //
Известия АН СССР. Серия истории и филологии. 1946. Т. III. № 5.
Бернштам А .Н . Очерк истории гуннов. Л., 1951.
Бичурин Н.Я. С обрание сведений о народах, обитавших в С редней А зии в древние времена.
М.; Л., 1950. T .I.
Вайнштейн С.И., Крюков М .В. «Д ворец Ли Лина», или Конец одной легенды // СЭ. 1976. № 3.
Вяткин Р.В. Письмо Л ю Чжи-цзи об отставке // Китай: история культура и историография. М.,
1977.
Евтюхова Л.А. Древнекитайское здание на Енисее // ВДИ. 1946. № 1.
Евтюхова Л .А ., Левашева В.П . Раскопки китайского дома близ Абакана // КСИИМК. 1946а.
Вып. 12.
Евтюхова Л .А ., Левашева В.П . Ответ А.Н. Бернштаму // Известия АН СССР. Серия истории
и философии. 19466. Т. 3. № 6.
Зуев Ю .А. К вопросу о взаимоотнош ениях усуней и канцзюй с гуннами и Китаем во второй
половине I в. н.э. // Известия АН Казахской ССР. Серия истории, экономики, философии и права.
Алма-Ата, 1957. Вып. 2.
Иакинф, монах. С обрание сведений о народах, обитавших в С редней Азии в древние времена.
С П б., 1851. Ч. 1.
Казин В.Н. К истории Хара-хото // Труды Государственного Эрмитажа. Л., 1961. Т. V.
Киселев С.В. Древняя история Ю жной Сибири. М., 1951.
Крюков М .В ., Переломов Л.С., Сафронов М .В., Чсбоксаров Н.Н. Древние китайцы в эпоху
централизованных империй. М ., 1983.
Крюков М .В ., Малявин В .В ., Сафронов М .В. Китайский этнос на пороге средних веков. М.,
1979.
Крюков М .В ., Малявин В .В ., Сафронов М .В. Китайский этнос в средние века (VII—XIII вв.).
М , 1984.
Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Ю жной Сибири, Центральной Азии и Дальнего
Востока. М., 1961.
Кызласов И.Л. Гора-прародительница в фольклоре хакасов // СЭ. 1982. № 2.

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

77

Кызласов Л.Р. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-М инусинской котловины. М ., 1960.
Кызласов Л.Р. История Ю ж ной Сибири в средние века. М ., 1984.
Кызласов Л.Р. О городе гуннского наместника на р. Таш ебе // Очерки по истории Сибири
и Центральной Азии. Красноярск, 1992.
Кызласов Л.Р. Эпоха разложения первобытнообщ инных отнош ений и создание ранней госу­
дарственности // История Хакасии с древнейш их времен д о 1917 года. М ., 1993.
Кызласов Л.Р. Загадка Грустины и С ерпонова - торговых городов средневековой Сибири
(по «Запискам о М осковии» Сигизмунда Герберштейна) // ВМУ. Серия 8. История. № 1. 1995.
Кызласов Л.Р. Загадка Грустины и Серпонова, торговых городов средневековой Сибири // Journal
de la Societe Finno-Ougrienne. Vol. 87. H elsinki, 1997.
Кызласов Л.Р.
дворец: переднеазиатские архитектурные каноны на Енисее // 60 лет
кафедре археологии М ГУ им. М .В. Л омоносова, м ., i 772.
Кычанов Е.И. Кочевые государства от гуннов д о маньчжуров. М ., 1997
Супруненко Г.П. Из истории взаимоотношений Танской империи с енисейскими

//

Сибирь, Центральная и Восточная Азия в средние века. Новосибирск, 1975.
Сыма Цянь. И сторические записки («Ш и цзи») / Пер. Р.В. Вяткина. М ., 1972. Т. 1.
Таскин В.С. Материалы по истории сю нну (по китайским источникам). М., 1968. Вып. 1.
Таскин В.С. Материалы по истории сюнну. М., 1973. Вып. 2.
Таскин В.С. Материалы по истории кочевых народов в Китае III—V вв. М ., 1990. Вып. 2.
Чжоу Лян-куань. Развалины дворца в китайском стиле, обнаруж енного в Ю жной Сибири //
Каогу сю эбао. Пекин, 1956. № 4. (на кит. яз.).
Ш ефер Э. Золотые персики Самарканда. Книга о чужеземны х диковинах в империи Тан. М.,
1981.
Элиаде М. Свящ енное и мирское. М ., 1994.
Joki A.J. D ie Lehnworter des Sajansam oedischen. H elsinki, 1952.
Pfizm aier P. D ie Heerftihrer Li-Khuang und Li-ling // Sitzungsberichte d. phil.-hist. C lasse d. K.
Akadem ie der V issenschaft zu W ien. 1863. Bd. XLIV.

B.A. Могильников
М осква

КУРГАНЫ С ТРУПОСОЖЖЕНИЯМИ
В СЕВЕРО-ЗАПАДНЫХ ПРЕДГОРЬЯХ АЛТАЯ

Политическая ситуация и этническая карта Южной Сибири и Центральной Азии рез­
ко изменились в 40-х гг. IX в. В 841 г. древние хакасы, возглавляемые правящим родом Кыргыз, разгромили Уйгурский каганат и распространили свои владения на Туву, Монголию,
Забайкалье, Причулымье, Кузнецкую котловину, Алтай и его степные предгорья с прилежа­
щими районами Верхнего Прииртышья. Присутствие древнехакасского компонента во вто­
рой половине IX-X вв. в указанном обширном регионе констатируется распространением
погребений по обряду трупосожжения, совершенного вне места захоронения, под неболь­
шими курганами на древнем горизонте или в неглубоких ямах. В предгорьях северо-запад­
ного Алтая такие погребения исследованы на верхнем Алее, в Локтевском и Третьяковском
районах Алтайского края в курганных могильниках Гилево-I-V, IX, XV, Корболиха-П,
VIII (см. карту). Примечательной особенностью этих некрополей является то, что курганы
с трупосожжениями расположены в одних цепочках, по соседству с курганами, содержащи­
ми погребения по обряду трупоположения с конем или без коня, характерными для местно­
го кимакского населения. Наиболее полно такое сочетание и наибольшее количество курга­
нов с трупосожжениями представлено в курганном могильнике Гилево-I-V, в связи с чем
данный некрополь целесообразно охарактеризовать полностью, а на остальных памятниках

78

В.А. Могильников

выделить только курганы с кремациями, поскольку они там единичны при полном преобла­
дании курганов с ингумациями. Краткая суммарная характеристика курганов с трупосожжениями могильника Гилево-I-V была дана нами в кратком тезисном изложении [Могильни­
ков В.А., 1972, с. 39-41]. Здесь остановимся на ней подробнее.
Курганный могильник Гилево-I-V располагался на длинном, довольно узком мысовидном выступе скальных пород, покрытых осадочными отложениями, который вдавался
в пойму правого берега Алея и своим постепенно понижающимся окончанием-стрелкой под­
ходил к реке, рассекая пойму (карта; рис. 1). Вкупе с подобным, но меньшим мысом
на левом берегу Алея он был выбран для створа плотины Гилевского водохранилища и ис­
пользован при сооружении плотины в качестве ее основания и естественного продолжения.
Вдоль гребня мыса цепью, подразделяющейся небольшими промежутками на пять отрезков
и ориентированной в общем направлении Ю-С, располагались 42 кургана, которые в соот­
ветствии с отрезками цепи получили наименование Гилево-I-V. Нумерация проведена
от стрелки мыса к наиболее высокой части в его основании, где располагались наиболее
крупные курганы группы Гилево-V. Здесь находились только курганы с трупоположениями.
Число насыпей в отрезках цепочки неодинаково. В группе Гилево-I находилось три кургана,
Гилево-Н - 5, Гилево-Ш - 25, Гилево-IV - 2, Гилево-V - 7 насыпей (рис. 1).
Большинство насыпей похожи друг на друга. Это небольшие сооружения круглые или
слегка овальные, диаметром преимущественно 6-8 м, высотой около 0,2 м, расплывшиеся.
Полы их плавно сливаются с окружающей поверхностью почвы. Лишь небольшое число
насыпей имели большую величину. Своими размерами выделялись курган 5 в группе Гиле­
во-V, достигавший 20 м в диаметре и 0,65 м высоты, и курган 1 той же группы диаметром
6 м, высотой 0,75 м. Насыпи были задернованы и почти все имели в центре западины следы старых грабительских раскопок, которые, как оказалось, очень сильно разрушили по­
гребения. Насыпи курганов сложены из плотного чернозема с мелкой щебенкой. Подстила­
ющая их погребенная почва также представляет собой чернозем со щебенкой и по цвету,
и по структуре почти не отличается от насыпи. Это позволяет заключить, что насыпи курга­
нов возводились из взятого по соседству грунта. Ниже погребенной почвы шел коричнева­
тый суглинок со щебенкой, покрывавший слагающие мыс скальные породы.
Переходим к характеристике исследованных курганов в порядке их нумерации.

Гилево-1
В группе насчитывалось три кургана.
Курган 1 (разграблен), диаметр 7 м, высота - 0,4 м, в центре - грабительская воронка
диаметром около 4 м, глубиной 0,4 м. На глубине 0,25 м в насыпи шла каменная наброска
в виде кольца диаметром 4—4,25 м из одного ряда булыжников. В насыпи встречались от­
дельные разрозненные кости лошади, в том числе - три копыта. В 1,4 м к востоку от центра
кургана на глубине 0,3 м обнаружено несколько кальцинированных косточек (рис. 2). В на­
сыпи найдены также три фрагмента русской глазурованной керамики и мелкие обломки гру­
бых лепных сосудов без орнамента, характерных для русской лепной посуды местного про­
изводства. Присутствие этой керамики объясняется существованием в дореволюционное
время по соседству с курганом русского выселка. Под центром кургана в материке находи­
лась овальная могильная яма размером 1,8x1,2 м, глубиной 0,9 м от вершины кургана, 0,37 м
от уровня материкового суглинка, в котором она выкопана. Стенки ямы наклонные, дно
в середине на 0,1 м глубже, чем по бокам. В заполнении ямы встречены три фрагмента кера­
мики, орнаментированных рядом ямок и широкими резными пролощенными полосами (рис.
2.-4, 5), обломки глиняного котла (рис. 2.-3, 6, 7), маленький бесформенный обломок желез­
ного предмета и железная оковка (рис. 2.-2).

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

79

Ввиду разграбленности кургана характер погребения неясен. Форма и размер могиль­
ной ямы позволяют предположить скорее всего захоронение по ритуалу трупоположения,
а кусочки кальцинированных косточек в насыпи не исключают возможности наличия по­
гребения с кремацией.
Курган 2, диаметр 13 м, высота - 0,35 м, в центре - грабительская западина глубиной
0,1 м. Под центром кургана - подпрямоугольная могильная яма с закругленными углами,
несколько расширенная в западной части, размером 2,7x1,6 м, глубиной 0,25 м от уровня
материка, ориентированная 3-В (рис. 3). Против юго-западного угла могильной ямы и вдоль
ее западной стенки на уровне древнего горизонта лежал скелет лошади на животе с подогну­
тыми ногами, без головы, обращенный передней частью туловища на ССЗ, почти на север.
Южная половина могильной ямы была заполнена камнями от глубины чуть ниже уровня
древнего горизонта и ниже. Кроме того, могильная яма на уровне горизонта была, очевидно,
перекрыта бревенчатым накатом, остатки которого лежали вдоль над заполнением не заде­
той грабительским прокопом западной части ямы и поверх слоя выкида к югу от могилы.
К югу от края ямы остатки наката из восьми бревен простирались на 1,8 м (рис. 3).
Восточная половина ямы была перекопана при ограблении кургана, и в ней ничего не
сохранилось. Остатки погребения лежали в западной части ямы. В северо-западном углу ее
находилось немного мелких кусочков пережженных костей и угольков. К югу от них, у за­
падного конца могильной ямы, лежали удила с 8-видными концами (рис. 4.-5) и пара
8-видных стремян (рис. 4.-10(1-3)). Чуть южнее их лежал второй комплект конской сбруи
(рис. 4.-10(4-6)), представленный удилами с 8-видными концами, аналогичными вышеука­
занным, но снабженными большими кольчатыми псалиями (рис. 4.-9). Тут же находилась
аналогичная вышеописанным вторая пара 8-видных стремян с приплюснутой петлей путли­
ща и широкой подножкой (рис. 4.-8). Одно из этих стремян лежало в 25 см к югу от другого.
Удила находились поверх стремян. Очевидно, уздечка была положена на седло. Рядом
со вторыми удилами лежал обломок железного палаша с загнутым в кольцо завершением
рукояти (рис. 5.-7). Южнее находились остатки третьего комплекта сбруи - обломки такого
же 8-видного стремени (рис. 4,-10(7)), фрагмент еще одних удил с 8-видными концами
(рис. 4.-6), две железных пряжки с длинными щитками, два кольца, два железных наконеч­
ника ремня и две железных накладки на ремень (рис. 4.-1—4), представлявшие, очевидно,
части уздечного гарнитура. Рядом со стременем лежал также пробой от седла (?) для приторачивания поклажи или сумы. Впрочем, возможно, что это звенья удил с отвалившимися
или обломанными концами (рис. 4.-7).
Рядом с удилами и стременами стоял распавшийся от коррозии железный котел
(рис. 4,-10(11); рис. 5.-8), с западной стороны от стенок которого в расстоянии 1,5-2 см мес­
тами находилась тонкая серебряная фольга, к которой были приклепаны серебряные бляшки
с изображением розетки, льва, двух грифончиков в виде сопоставленных петушков-фениксов (рис. 5.-1,3-5), растительного орнамента (рис. 5.-2), а также - серебряные на­
кладки с гравированным растительным узором и заполнением поля мелкими кружочка­
ми, выбитыми пуансоном (рис. 5.-6). Возможно, серебряные бляшки и фольга являлись
оправой железного котла. Однако не исключено, что скорее железный котел был постав­
лен в деревянный сосуд, венчик которого был оправлен серебряной фольгой и бляшка­
ми. Покрытие верхней части деревянных сосудов листовым благородным металлом
известно со скифского времени [Волтрик Ю .В., Фиалко Е.Е., Чередниченко Н.Н.,
1994, рис. 5], а оковки из листовой меди и серебра представлены у деревянных сосудов
в средневековье*.
Оковки из листовой меди от края деревянных сосудов довольно часто встречаются в обломках на городищах
конца 1 - начала II тыс. в южнотаежном Прииртышье, а также в отдельных курганах, наряду с глиняными
сосудами. См.: [Могильников В.М., 1969, с. 84, рис. 37.-5].

80

В.А. Могильников

Рис. 1. План курганного могильника Гилево-I-V: А - курган с трупосожжением;
Б - курган с трупоположением; В - кенотаф; Г - обряд четко не фиксируется из-за разграбления;
Д - разрушенный курган; Е - неопределенные возвышения без находок; Ж - полевая дорога

Курганы с тру по сожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

Рис. 2. Гилево-I, курган 1 :7 - план и разрез насыпи по Ю-С; 2 - железная оковка;
3-7 - фрагменты керамики

Рис. 3. Гилево-I, курган 2. План и разрез

81

82

В.А. Могильников

Рис. 4. Гилево-I, курган 2: 1 - 9 - детали сбруи, ж елезо ( 1 - 4 - по 2 экз.; 5-7, 9 - по 1 экз.; 5 - 5 экз.);
1 0 - план могильной ямы ( 1, 2, 4, 5, 7 - стремена; 5, 5 , 9 - удила (9 - обломок);
б - обломок палаша; 8 - железны й пробой, пряжки и бляшки узды;
10 - серебряны е фольга с декоративными бляшками; 11 - железны й котел-жаровня)

Курганы с трупосожженнями в северо-западных предгорьях Алтая

Рис. 5. Гилево-I, курган 2: 1 - 6 - бляшки и накладки от окантовки (?) края деревянного сосуда;
7 - палаш; 8 - жаровня. 1 - 6 - серебро; 7 , 8 - ж елезо

83

84

В.А. Могильников

Наличие в могильной яме кальцинированных косточек и отсутствие каких-либо сле­
дов захоронения по обряду ингумации, свидетельствует, что совершено захоронение кера­
мики несмотря на большой размер могильной ямы, форма которой идентичная могильным
ямам погребений с трупоположениями.
Курган 3, диаметр около 10 м, раскопан Я.А. Шером в 1970 г. Под курганом находи­
лась яма глубиной 0,8 м, в которой встречены кусочки кальцинированных костей, угольки
и сильно коррозированный трехлопастный черешковый наконечник стрелы. Дата по
14С - 1050±70 лет назад [см.: Шер Я.А. Отчет..., с. 3].

Гилево-Н
Насчитывает пять курганов, три с ингумациями (№ 1-3), два (№ 4,5), вероятно, с крема­
циями.
Курган 1 (разграблен), диаметр 8 м, высота - 0,28 м, в центре - грабительская воронка
диаметром 3 м, глубиной 0,27 м. Под центром кургана - могильная яма размером 2,2x1,1 м,
подпрямоугольной формы, глубиной в материке 0,45 м, ориентированная 3-В. Стенки слегка
наклонные, дно в центре углублено по отношению к краям. В заполнении могильнойямы
на глубине 0,4 м найдена челюсть лошади, на глубине 0,45 м у дна - бабка лошади, а около
южной стенки могилы - черешок железного наконечника стрелы.
Разграбленность кургана не позволяет уверенно говорить об обряде погребения. Судя
по размерам могильной ямы и по тому, что черешок от наконечника стрелы не имел следов
пребывания в огне, можно предполагать, что здесь было захоронение по обряду ингумации.
Курган 2, диаметр 6 м, высота 0,19 м, в центре - углубление от грабительского проко­
па диаметром 2,5 м, глубиной 0,14 м. В насыпи кургана, на глубине 0,2 м, в 1,1 м к западу
от центра, встречена кость лошади. Под центром кургана - овальная могильная яма разме­
ром 1,6х 1,3 м, глубиной от уровня материка 0,45 м, ориентированная ЮЮВ-ССЗ. В заполне­
нии найдены четыре кости лошади и один неопределенный обломок кости, лежавшие в бес­
порядке. Погребение разграблено. Судя по размерам могильной ямы, можно предполагать
наличие здесь погребения с ингумацией или кенотаф.
Курган 3 (6), диаметр 12 м, высота 0,36 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 4 м, глубиной 0,5 м. Под насыпью, около уровня древнего горизонта, в 2,7 м к юговостоку от центра кургана находилась выкладка размером 0,7x0,75 м, подпрямоугольной
формы из одного слоя камней (рис. 6). На той же глубине, в 2,5 м к ССВ от центра, лежал
берестяной колчан плохой сохранности с разрушенными коррозией наконечниками стрел
(рис. 6.-1 (7)), точное количество которых не устанавливается. Под юго-западной полой кур­
гана, на глубине 0,2 и 0,5 м, встречены остатки древесного тлена размером 0,5x0,4 и 0,6x0,5 м,
возможно, остатки каких-то деревянных предметов. Под северо-западной полой найдены на
глубине 0,25 м обломок железного трехлопастного наконечника стрелы, а на глубине
0,35 м - наконечники ремней - железный (рис. 6.-9) и серебряный позолоченный, украшен­
ный растительным орнаментом (рис. 6.-6). Кроме того, в насыпи кургана попадались от­
дельные разрозненные кости животных и человека, выкинутые из могильной ямы при час­
тичном разрушении погребения.
Под центральной частью кургана находилась почти квадратная с закругленными угла­
ми могильная яма размером на уровне материка 2,5x2,5 м, углублявшаяся в материк на 0,85 м
(рис. 7.-12). Стенки ямы наклонные и ориентированы по странам света. Могила содержала
коллективное погребение трех человек (взрослого мужчины 35-55 лет и двух подростков
7-9 и 9-11 лет, здесь и далее определения Н.Н. Мамоновой в Институте этнографии
АН СССР). Погребенные лежали рядом, на спине, вытянуто, головами на восток. При этом
костяк мужчины лежал вдоль южной стенки ямы и в наибольшей мере был разрушен при

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

85

ограблении кургана. Вдоль северного бока этого погребенного было расположено копье,
от которого сохранился железный втульчатый наконечник (рис. 7.-11), лежавший с правой
стороны от черепа острием к восточной стенке могилы. С обеих сторон от черепа лежали
пять железных черешковых трехлопастных наконечников стрел (рис. 7.-1-5), а также кусо­
чек угля. С этим же костяком, очевидно, связаны найденные в западной перекопанной части
заполнения могилы в перемещенном состоянии костяной язычок от пряжки (рис. 6.-10),
а также костяной наконечник ремня, имитирующий по форме металлические наконечники
(рис. 6.-5), железный напильник (рис. 7.-10) и наконечники стрел (рис. 7.-6,7).
Кости подростков плохой сохранности, хотя их скелеты не были нарушены при ограб­
лении. У среднего костяка в области пояса лежали 8 железных черешковых трехлопастных
наконечников стрел (рис. 7.-12(14)), направленных остриями вверх, в сторону черепа. Возле
левой тазовой кости северного погребенного обнаружены три костяных черешковых нако­
нечника стрел плохой сохранности, а рядом с левой бедренной костью находился сильно
коррозированный маленький железный нож. Между бедренными костями помещалось же­
лезное тесло (рис. 7.-9). В 15 см к востоку от него и справа от правой бедренной кости - три
бронзовых сердцевидных бляшки, а также округлая бляха-распределитель от перекрестия
ремней портупеи (рис. 6.-4).
К западу от этих костяков, в заполнении у дна могильной ямы, находилась бронзовая
якорьковидная бляшка-подвеска, подобная представленным в памятниках Казахстана IX-X вв.
[Арсланова Ф.Х., 1968, вклейка, рис. 178], железный трехлопастный черешковый наконеч­
ник стрелы и две накладки треугольной формы из листового серебра (рис. 6.-2, 3).
В заполнении могильной ямы встречались мелкие кусочки угля. Положение костяков,
их сохранность и инвентарь позволяют считать, что все трое, мужчина и оба подростка,
были погребены одновременно.
Курган 4 (7), диаметр 5,8 м, высота 0,25 м - со стороны южного края и 0,08 м - север­
ной стороны, что объясняется расположением кургана на склоне мыса, понижающемся
к югу. Под насыпью на уровне древнего горизонта к СЗ, ЮЗ и СВ от центра, на глубине 0,15
и 0,25 м находились скопления мелких угольков, возможно, связанных с останками трупосожжения на стороне.
Курган 5 (8), диаметр 5,85 м, высота 0,25 м. Под насыпью, на древнем горизонте,
на глубине 0,24 м, в 0,8 м к ССЗ от центра, на пространстве 0,8x0,6 м находилась золистая
прослойка с мелкими угольками толщиной около 1 см, вытянутая с востока на запад. Вещей нет.

Гилево-Ш
В группе (отрезке цепочки) насчитывалось 25 курганов, в том числе с трупосожжением - 16, ингумация с конем - 1, кенотаф - 1, предположительно трупоположений - 2
(разграблены), неопределенных - 5.
Курган 1 (9), диаметр 6 м, высота 0,15 м. Под насыпью, около уровня древнего гори­
зонта, было выложено кольцо из булыжников весом 5-6 кг, лежавших на некотором рассто­
янии друг от друга. Под центром кургана - подпрямоугольная с закругленными углами яма
размером 1,75x1,05 м, глубиной 1,15 м от уровня материка, ориентированная 3-В, заполнен­
ная мешаным суглинком со щебенкой. Находок не обнаружено. Возможно, это кенотаф.
Курган 2 (10), диаметр 6 м, высота 0,2 м. Около центра, под северо-западной полой
насыпи, встречены мелкие кусочки пережженных косточек, угольки и железный наконеч­
ник ремня (рис. 8.-4), подобный представленным в курганах аскизской культуры [Кызласов
Л.Р., 1969, рис. 44.-1].
Курган 3 (И ), диаметр 6 м, высота 0,17 м. Около центра на древнем горизонте,
на глубине 0,15 м, встречены мелкие кусочки пережженных костей и угольки.

86

В.А. Могильников

Рис. 6. Гилево-П, курган 3 : 7 - план и разрез (7, 9 - наконечники стрел; 2 - медный наконечник
ремня; 3 - 6 - отдельные кости животных; 7 - куски бересты (от колчана - ?); 8 - наконечник копья;
1 0 - костяной наконечник ремня; 77 - две серебряны е накладки; 12 - костяной язычок (от подпружной (?) пряжки). 2 , 3 - декоративные накладки; 4 - бляхи портупеи; 5 , 6 , 9 - наконечники
ремней; 7 - псалий; 8 - удила; 10 - язычок пряжки. 2, 3 - серебро; 4 , 9 - медь; 5, 7, 10 - кость;
6 - м ед н о -сер еб р я н ы й сплав с п озол отой ; 8 - ж е л е зо

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

87

Рис. 7. Гилево-П, курган 3: 1 - 8 - наконечники стрел; 9 - тесло; 10 - напильник; И - наконечник
копья. Ж елезо. 12 - план погребения (1 - наконечник копья; 2 - тесло; 3 -5 , 13, 14 - ж елезны е
наконечники стрел; 6 - нож; 7, 8, 10 - бронзовы е бляхи от портупеи; 9 - серебряны е накладки;
11 - костяной язычок подпружной (?) пряжки; 1 2 - костяной наконечник ремня; 1 5 - напильник)

88

В.А. Могильников

VJ
1__—I____ I___ I

1

Рис. 8. Гилево-Ш. А, 1 - 3 - курган 4; 4 - курган 2; 5 - курган 1 4 . 7 - клык кабана; 2 - 5 - ж елезо

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

89

Рис. 9. Гилево-Ш , курган 5: 1 - 4 - наконечники стрел; 5 - панцирная пластина; 6 - кольцо от узды
(2 экз.); 8 - обломок предмета; 8 - бубенчик; 9 - звено удил. 10 - план и разрез кургана
( 1,2 —обломки черепа человека; 3 —наконечники стрел; 4 —черешки от наконечников стрел;
5 - нож; 6 , 7 - обломки ж елезны х предметов; 8, 9 - ж елезны е кольца; 10 —бубенчик; 11 - удила)

90

В.А. Могильников

Курган 4(12), диаметр 6 м, высота 0,23 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 2,5 м, глубиной 0,17 м. В 1,5 м к северу от центра насыпи, на глубине 0,3 м, около уровня
древнего горизонта встречены мелкие кусочки пережженных косточек. В насыпи, на глуби­
не 0,2 м, в 1,2 м к востоку от центра кургана найдена подвеска из клыка кабана (рис. 8.-1,
А(1)), а в 1 м к ЮЮЗ от центра кургана, на древнем горизонте, на глубине 0,3 м, обнаружено
звено железных однокольчатых удил (рис. 8.-2), а в 1,1 м к западу от центра кургана,
на глубине 0,25 м, лежала железная скоба от деревянного или костяного псалия (рис. 8.-3).
В насыпи встречались также мелкие кусочки угля, а на глубине от 0,15 до 0,3 м найдены
шесть костей лошади, происходящие от двух особей (здесь и далее определения В.П. Данильченко в Институте археологии АН СССР).
На уровне материкового суглинка выявлена овальная яма размером 0,9x0,6 м, углуб­
лявшаяся в материк на 0,15 м, ориентированная 3-В. В ней встречена одна пережженная
косточка. Под курганом захоронены останки трупосожжения, совершенного на стороне.
Курган 5(13), диаметр 6 м, высота 0,15 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 2 м, глубиной 0,1 м. В насыпи встречались отдельные кости лошади и неопределенные обломки
трубчатых костей (предположительно человека), выкинутые при ограблении могилы.
Под курганом совершено захоронение человека (женщина (?) 20-35 лет) с конем.
Под центральной частью насыпи овальная могила яма размером 1,95x1,85 м, глубиной от
уровня материка 0,8 м, с почти вертикальными стенками, ориентированная ЗСЗ-ВЮВ. По­
гребение разграблено. В заполнении ямы в беспорядке лежали кости скелетов лошади и
человека (рис. 9.-10). В первоначальном положении сохранился череп лошади, лежавший у
восточно-юго-восточной стенки могилы мордой вниз, с шейными позвонками, уходившими
к северу, что свидетельствует скорее всего о том, что лошадь была уложена на дно могиль­
ной ямы на одном уровне с человеком, вдоль северо-северо-восточной (северной) стенки
могилы. При этом ее голова с шеей была завернута вдоль восточной стенки к югу, в сторону
головы человека. Другие кости лошади были раскиданы при ограблении. Лопатка лежала
в северо-западной части могилы, а три конских ребра - в юго-западном углу.
Погребенная была уложена, видимо, вдоль южной стенки могильной ямы головой на
ВЮВ. Кости ее перемешаны, большая их часть находилась в южной половине могилы.
В юго-восточном углу лежали ребра, обломки черепной коробки и часть верхней челюсти
(рис. 9.-10). Коленная чашечка лежала около середины могилы, ближе к северо-западному
концу. Другой фрагмент черепа человека найден у северо-западной стенки могилы, а корен­
ной зуб - в юго-восточной части могильной ямы. В заполнении могильной ямы встречались
мелкие угольки, а в западной половине, около дна могилы, сохранились кусочки древесного
тлена с остатками бересты.
Под шейными позвонками лошади, у восточной стенки могильной ямы, находился
медный бубенчик, очень тонкий, штампованный, с одной щелевидной прорезью (рис. 9.-8).
Подобные бубенчики хорошо известны в древностях степей Евразии VIII—IX—XI вв. [Кызласов Л.Р., 1969, табл. II.- 98]. Остальной инвентарь изготовлен из железа и очень сильно кор­
розирован, порой настолько, что невозможно определить первоначальную форму предмета.
В зубах лошади находились однокольчатые удила с перевитыми стержнями, которые частич­
но рассыпались (рис. 9.-9). В средней части северной половины могильной ямы найдены
обломки двух железных колец (рис. 9.-6), происходящих, очевидно, от конской сбруи. Около
южной стенки могилы встречено скопление бесформенных кусков железа, вероятно, облом­
ки стремян и железные черешки от наконечников стрел, перья которых разрушились.
Сохранились четыре железных трехлопастных черешковых наконечника стрел (рис. 9.-1-4),
аналогичных представленным в кургане 3 Гилево-П (рис. 7.-1-4). Рядом с черешками от на­
конечников стрел, в южной половине могилы, найден маленький железный нож, а также
фрагменты железных панцирной пластины (?) и стержня (рис. 9.-5, 7). Вышеупомянутые

Курганы с тру по сожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

91

остатки древесного тлена с берестой, возможно, происходят от берестяного колчана. Состав
инвентаря - набор стрел, пластины от панциря, сопроводительное захоронение коня - ха­
рактерен для мужчин-воинов и ставит под сомнение правильность антропологического оп­
ределения (женщина?).
Курган 6 (14), диаметр 6 м, высота - 0,28 м. В средней части грабительская воронка
диаметром 3,5 м, глубиной 0,17 м. Под дерном, на глубине 0,2 м, в 0,6 м к северо-западу
от центра насыпи обнаружено ребро лошади. Других находок не встречено. Вероятно, кур­
ган разрушен грабителями.
Курган 7(15), диаметр 6 м, высота 0,25 м, в центре - грабительское углубление диа­
метром 2 м, глубиной 0,05 м. Около центра кургана, близ уровня древнего горизонта,
на глубине 0,15-0,25 м, встречено относительно большое количество мелких пережженных
косточек и угольков. Вещей не обнаружено (рис. 10.-А).
Курган 8(16), диаметр 8 м, высота 0,2 м, в центре западина диаметром 3 м, глубиной
0,1 м. Под центром кургана, на глубине 0,15-0,2 м, около уровня древнего горизонта
и в небольшом углублении почвы (до 0,1 м). встречены мелкие угольки. Представлена кар­
тина, аналогичная кургану 4 Гилево-П. Вещей не найдено. Предположительно - остатки
трупосожжения.
Курган 9 (17), диаметр 6,4 м, высота 0,24 м. В насыпи встречен ряд мелких углистых
пятен диаметром 5-10 см, толщиной до 0,5-1 см. Кроме того, отмечены три углисто-золис­
тых пятна с находками пережженных и сырых костей, а также фрагментов железных пан­
цирных пластин (рис. 11 .-1-14). Одно из них размером 0,4x0,8 м находилось в 1 м к западу
от центра, около уровня древнего горизонта, на глубине 0,19 м. Здесь тонким слоем почти
в одной плоскости лежали мелкие пережженные косточки, угольки, обломок сырой трубча­
той кости и две железные пластинки от панциря (рис. 11.-15). Второе пятно диаметром 0,9 м
находилось в 1,5 м к ССВ от центра кургана, также на уровне древнего горизонта, на глуби­
не 0,25 м. В нем встречены мелкие пережженные косточки, угольки, зола и фрагмент желез­
ной панцирной пластины. Третье пятно размером 1x0,55 м, вытянутое с юга на север, нахо­
дилось в 2,2 м к юго-вотоку от центра насыпи, на глубине 0,18 м, тоже близ уровня древнего
горизонта. В нем найдена зола, обломок сырой трубчатой кости и фрагмент железной
панцирной пластины. Помимо вышеперечисленных находок под юго-восточной полой на­
сыпи, на глубине 0,08 м, встречен обломок трубчатой кости животного (барана - ?), а вблизи
центра насыпи - несколько железных панцирных пластин, слипшихся между собой из-за
коррозии (рис. 11 .-4,7). На всех панцирных пластинах прослеживаются следы воздействия
огня.
Курган 10 (18), диаметр 6,2 м, высота 0,35 м. В насыпи, около уровня древнего гори­
зонта находились мелкие угольки. В 0,7—1 м к юго-западу от центра встречены скопления
мелких угольков, кусочки пережженных костей, обломки сырых трубчатых костей живот­
ных, фрагменты тонких железных панцирных пластин, бронзовая бляшка с четырьмя умбонами (рис. 12.-10—13), по форме напоминающая бляшки, происходящие из могильника Капчалы [Левашова В.П., 1952, рис. 1.-22]. Располагались они также на уровне древнего гори­
зонта, на глубине 0,35 м. На той же глубине, в 1,7 м к востоку от центра кургана, находилось
углисто-золистое пятно размером 2,1x0,65 м, вытянутое по линии Ю-С, в котором найдены
семь железных черешковых трехлопастных наконечников стрел, крупная железная подпружная пряжка с язычком на вертлюге (рис. 12.-1—7,14), подобные представленным в древнеха­
касских памятниках IX—X вв. [Кызласов Л.Р., 1969, рис. 34.-5, рис. 37], маленький железный
нож (шило или пробойник), обломки железных панцирных пластин (рис. 12.-8,9,15-22).
На том же уровне, в 0,3 м к западу от этого пятна, встречены угольки, мелкие кальциниро­
ванные косточки и обломок кости животного. Вероятно, в этом кургане совершено два по­
гребения с сожжением, на что указывает наличие двух пятен с находками мелких кусочков

92

В.А. Могильников

Рис. 10. Г'илево-Ш, планы и разрезы курганов: А - курган 7; Б -курган 11
(1-4 - фрагменты панцирных пластин)

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

Рис. 11. Гилево-Ш, курган 9: 1-14 - панцирные пластины
(4, 7, 12 —фрагменты наборного панциря). Железо. 15 —план и разрез кургана 9

93

94

В.А. Могильников

Рис. 12. Гилево-Ш, курган 10: 7 - 7 - наконечники стрел; 8 - нож; 9 - шило, проколка;
10-12, 1 5 - 2 2 - фрагменты панцирных пластин; 13 - бляшка; 14 - подпружная пряжка. 13 - медь,
остальное - ж елезо. 23 - план и разрез кургана (7 - подпружная пряжка; 2 - семь железны х трех­
лопастных наконечников стрел; 3 —медная бляшка; 4 —панцирные пластины)

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

Рис. 13. Гилево-Ш: 1-4 - курган 12; 5, 6 - курган 22. 2-4 - железо; 6 - глина

95

96

В.А. Могильников

кальцинированных костей, угольков и вещей со следами огня. В кургане 9, возможно, было
даже три погребения, судя по наличию трех подобных пятен.
Курган 11 (19), диаметр 6,5 м, высота 0,25 м. В 1,2 м к ЮЗ от центра кургана,
на глубине 0,15 м, на пространстве 0,4x0,5 м находился слой с мелкими угольками, в кото­
ром встречены мелкие кусочки кальцинированных костей и фрагменты железных панцир­
ных пластин, аналогичных найденным в курганах 9,10 (рис. 11, рис. 12). Кроме того, в насыпи
и на древнем горизонте обнаружено ш есть м елких углисты х скоплений. В 1,5 м
к ЮЮЗ от центра кургана, на глубине 0 ,1 5 м ,- скопление мелких угольков диаметром 8 см.
В 0,8 м к востоку от центра, на глубине 0 ,1 2 м ,- углистое скопление диаметром 6 см. В 1,8 м
к ССВ от центра, на глубине 0,1 м, - углисто-золистое скопление диаметром 0,12 м. В 2,2 м
к СВ от центра, на глубине 0,15 м, - углисто-золистое скопление диаметром 0,15 м. В 0,2 м
от него найдена железная панцирная пластина. Железные панцирные пластины и обломки
сырых костей животных находились также вблизи центра кургана около углистого скопления
диаметром 6 см и пятна с находками кусочков кальцинированных костей, описанного выше.
Курган 12 (20), диаметр 8 м, высота 0,6 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 3 м, глубиной 0,17 м. Под северной полой насыпи, на глубине 0,2 м находилась наброс­
ка-выкладка из камней, лежавших в один ряд, между которыми в 2,8 м к северо-востоку
от центра находились три железных черешковых трехлопастных наконечника стрел
(рис. 13.-1—4), аналогичных представленным в курганах тюхтятской культуры [Кызласов Л.Р.,
1969, рис. 37] и также покрытых огневой патиной.
Под насыпью - подпрямоугольная с закругленными углами яма размером 2,25x1,8 м.
глубиной 0,8 м от уровня материка, ориентированная 3-В. Торцовые стенки ее почти верти­
кальны, боковые - наклонные, так что у дна ее длина осталась почти неизменной, а ширина
сократилась до 1,2 м. В заполнении встречено четыре обломка костей, не поддающихся оп­
ределению. Очевидно, что погребение разграблено или тут был кенотаф.
Курган 13 (21), диаметр 8 м, высота 0,35 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 3 м, глубиной 0,1 м. Вблизи центра кургана, около уровня древнего горизонта, встрече­
ны мелкие кусочки пережженных костей и угольки (рис. 14.-1).
Курган 14 (22), диаметр 7,5 м, высота - 0,68 м. Северная пола насыпи более крутая,
чем южная, которая сильнее расплылась в сторону склона мыса. После снятия первого шты­
ка насыпи в 1 м к востоку от центра, на глубине 0,2 м, обнаружены угольки и зуб лошади,
а в 1,2 м к ЮВ от центра, на глубине 0,3 м, найдена тонкая железная панцирная пластина
с закругленным концом и отверстиями от заклепок (рис. 14.-2). В 1,1 м к ЮЮЗ от центра,
на глубине 0,37 м, находились мелкие кусочки кальцинированных костей.
Курган 15 (23), диаметр 10 м, высота 0,35 м. Под восточной полой насыпи, на древнем
горизонте находилось нечто вроде вымостки размером 0,7x0,8 м, сложенной из одного ряда
мелких камней, под которой никаких находок не обнаружено. Под центральной частью
насыпи, около уровня древнего горизонта находились мелкие угольки и фрагменты кальци­
нированных костей, располагавшихся так же, как в кургане 13. Среди угольков, на глубине
0,3 м обнаружена цилиндрическая белая стеклянная бусина (рис. 14.-3).
К урган 16 (24), диаметр 6 м, высота 0,2 м. Около центра кургана, на уровне древнего
горизонта находились мелкие кусочки пережженных костей и угольки, располагавшиеся так
же, как в курганах 13, 15.
Курган 17 (25), диаметр 6 м, высота 0,3 м. В 0,8 м к ЮВ от центра, на глубине 0,2-0,3 м,
близ древнего горизонта, находились мелкие кусочки кальцинированных костей, серебря­
ные пряжка и наконечник ремня, а также железное стремя с широкой прорезной подножкой
с ребром жесткости и петлей путлища в высокой пластине на ножке (рис. 15.-1-3). Анало­
гичные вещи представлены в тюхтятской культуре DC-Х вв. [Кызласов Л.Р., 1969, табл. III.-72,
рис. 39.-14,15], а форма стремени тяготеет к стременам VIII—IX вв.

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

-h

*

Рис. 14. Гилево-Ш: 1 - курган 13; 2 - курган 14; 3 - курган 15, стеклянная бусина

97

98

В.А. Могильников

Рис. 15. Гилево-Ш, курган 17: А - план и разрез кургана
(7 - стремя, 2 - пряжка; 3 - наконечник ремня). 7 - железо; 2, 3 - серебро

Курганы с тру по сожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

99

Рис. 16. Гилево-Ш , курган 23: 1 - серебряный тройник; 2 - железны е удила

Курган 18 (26), диаметр 6 м, высота 0,18 м, в центре - грабительское углубление диа­
метром 2 м, глубиной 0,12 м. В 1 м к ЮВ от центра, на глубине 0,2 м встречена кость живот­
ного. На уровне материка выявлена овальная яма размером 1,1x0,9 м, углублявшаяся в мате­
рик на 0,2 м, ориентированная 3-В. Находок в ней не обнаружено. Погребение - или кено­
таф, или разграблено.
Курган 19 (27), диаметр 8 м, высота 0,3 м. В центре кургана была недавно вырытая яма
диаметром 3 м, глубиной 0,7 м, которая полностью разрушила центр. В полах ничего
не обнаружено.
Курганы 20 (28) и 21 (29) представляли собой весьма неопределенные возвышения
диаметром 6-7 м, высотой 0,1-0,15 м, под которыми ничего не найдено.
Курган 22 (30), диаметр 6 м, высота 0,2 м. Около центра, на древнем горизонте,
на глубине 0,15 м находились мелкие кусочки пережженных костей, обломок сырой трубча­
той кости, а также - фрагменты грубого лепного сосуда, орнаментированного крупной гре­
бенкой по венчику (рис. 13.-5,6).
Курган 23 (31), диаметр 4 м, высота 0,15 м. Под северо-восточной полой насыпи,
на древнем горизонте, на глубине 0,15 м, встречены кусочки пережженных костей, угольки
и серебряная бляха-тройник от перекрестия ремней (рис. 16.-1). К западу от кусочков пере­
жженных костей находились фрагменты сырых костей животных, а в 1,4 м от центра курга­

100

В.А. Могильников

на, на том же уровне, найдены железные двусоставные одно кольчатые удила (рис. 16.-2).
В насыпи попадали отдельные мелкие угольки.
Под центром кургана находилась овальная яма размером 1,2x0,5x0,35 м, ориентиро­
ванная по линии 3-В, врезавшаяся в материк на 0,05 м, в которой находок не обнаружено.
Курган 24 (32), диаметр 8 м, высота 0,27 м. Под западной полой насыпи, на глубине
0,2 м, найдены фрагменты сырых и полуобожженных костей, а под восточной полой на той
же глубине лежал камень.
Курган 25 (33), диаметр 5 м, высота 0,25 м. Под насыпью, на древнем горизонте,
на глубине 0,2-0,3 м, к северу и северо-востоку от центра найдены кусочки угля, пережженных
костей и необожженная кость животного. На этой же глубине мелкие кусочки пережженных
костей, угли и обломки сырых костей животных встречены под юго-западной полой кургана.

Гилево-IV
Включало два кургана, в том числе №1 - с погребением по обряду трупоположения
с конем, №2 - с трупосожжением (?).
Курган 1 (34), диаметр 10 м, высота 0,37 м. В центре - грабительская воронка диамет­
ром 4 м, глубиной 0,57 м (рис. 17). В средней части насыпи, в районе грабительской ворон­
ки, встречены разрозненные кости человека (зуб, обломки ребер, трубчатых костей, в том
числе локтевой кости, фаланги пальцев) и лошади (резец, обломки ребер).
Курган содержал коллективное погребение двух взрослых мужчин (35-55 и 20-35 лет)
с ребенком в возрасте до семи лет и в сопровождении коня. Под центром кургана - подпрямос

to

Рис. 17. Гилево-IV, курган 1 : 7 - наконечник копья; 2 - обломок костяной накладки; 3 - нож;
4 - обломки железных предметов; 5 - панцирные пластины; 6 - бронзовая бляшка;
7 - наконечники стрел

Курганы с тру по сожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

101

Рис. 18. Гилево-IV, курган 1: 1, 2, 9 - обломки ножей; 3 - 5 - наконечники стрел; 6 - наконечник
копья; 7 - бронзовая бляшка; 8 - фрагмент панцирной пластины;
1 0 - обломок костяного предмета; 11 - фрагменты клинка палаша; 12 - план погребения
(1 - наконечник копья; 2 - обломок костяного предмета; 3 - обломки ножа;
4 - фрагменты ж елезны х предметов: 5 - панцирные пластины; 6 - бляшка; 7 - наконечники стрел;
8 - черешки от наконечников стрел; 9 - копыта лошади; 1 0 - крестец лошади;
77, 12 - черепа взрослых; 13 - череп ребенка)

Рис. 19. Гилево-IV, курган 2: 1 - план и разрез; 2 - венчик сосуда;
3 , 4 - обломки панцирных пластин; 5 - обломок ж елезного предмета

Курганы с тру по сожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

103

угольная могильная яма с наклонными стенками, размером на уровне материка 3,0x1,75 м,
у дна - 2,5x1,4 м, глубиной 0,7 м от горизонта материка. При этом яма прорезала не только
плотный суглинок со щебнем, но и была нижней частью вырублена в скальной породе. За­
тем при совершении погребения яма была завалена частью камнями, отколотыми, вероятно,
при копании могилы, частично - суглинком со щебенкой.
Погребение разрушено при ограблении. В заполнении между камнями и в суглинке
находились разрозненные кости человека и лошади. В заполнении попадали также отдель­
ные мелкие угольки и кусочки несгоревшего обуглившегося дерева. В придонной части ямы
кости людей и лошади были хаотически перемешаны. В западной части могилы встречены
кости человека - две крупных бедренных, тазовые, крестец, отдельные позвонки, обломки
трубчатых. На выступе северной стенки лежали фрагменты раздавленного черепа человека.
Второй более крупный и хорошо сохранившийся череп взрослого мужчины 35-55 лет лежал
около восточной стенки могилы. Челюсть его была откинута на 20 см к северу. Почти
в анатомическом порядке сохранились вдоль южной стенки могилы длинные кости рук че­
ловека, указывающие, что погребенный был уложен головой на восток. Ребра его большей
частью смещены, а бедренные и тазовые кости отброшены в западную часть могилы. В об­
ласти груди этого костяка взрослого, уложенного вдоль южной стенки, находился раздавлен­
ный череп ребенка, а к востоку от него - три ребра и длинные кости детского скелета, что,
возможно, говорит о том, что ребенок мог быть положен в могилу головой на запад, диамет­
рально противоположно ориентации взрослых, уложенных головой на восток.
Конь был уложен вдоль северной стенки могилы, но кости его так перемешаны,
что определить его позу и ориентацию точно невозможно. Обломки крупных костей конеч­
ностей лошади лежали вперемежку с костями человека. Копыта найдены в средней и вос­
точных частях могильной ямы, а обломок нижней челюсти лежал посередине.
Инвентарь сохранился частично. Предметы из железа сильно повреждены коррозией.
В изголовье погребенного вдоль южной стенки ямы, в юго-восточном углу лежал железный
наконечник копья, который из-за разрушения коррозией взять не удалось. Сохранилась только
часть втулки (рис. 18.-6). Рядом с ним был обнаружен обломок костяного полированного
изделия с отверстием (рис. 18.-10). В центральной части, у дна найдены два сильно коррози­
рованных железных ножа (рис. 18.-1,2), неопределенные обломки железных предметов,
а в юго-восточной части - две железные пластинки от панциря (рис. 18.-8). В северо-восточ­
ной части встречена бронзовая круглая бляшка с орнаментом типа розетки, вероятно,
от портупеи или сбруи (рис. 18.-7). У южной стенки могилы, приблизительно в области
пояса погребенного, лежали три железных трехлопастных черешковых наконечника стрел,
нож с обломленным лезвием и черешки от наконечников стрел (рис. 18.-3-5,9), а также об­
ломки палаша (рис. 18.-11).
Курган 2 (35), диаметр 8 м, высота 0,35 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 3,5 м, глубиной 0,41 м. В насыпи, в 2 м к ЮЮЗ от центра, на глубине 0,5 м встречены
три фрагмента керамики, один из которых украшен вдоль венчика наклонными оттисками
двузубой гребенки, а ниже ее - двумя рядами гладкой качалки (рис. 19.-2). Сосуд, по-види­
мому, баночной формы. Край венчика приострен скосом во внутрь и слегка отогнут наружу.
Судя по профилировке и орнаментации, эта керамика относится к эпохе энеолита или ран­
ней бронзы и, очевидно, случайно попала в насыпь кургана из бывшей на этом месте крат­
ковременной стоянки, от которой не осталось культурного слоя.
Под центром насыпи располагалась подпрямоугольная могильная яма размером на уров­
не материка 1,5x1 м, углублявшаяся в материк на 0,15 м и ориентированная ЮЗ-СВ. В яме
найдено несколько кусочков пережженных костей и фрагменты железных предметов, напо­
минающие панцирные пластины (рис. 19.-3—5). Очевидно, в кургане совершено погребение
по обряду трупосожжения на стороне, разрушенное при ограблении кургана.

Гилево-V
Группа состояла из семи курганов. В шести (№ 2-7) были совершены погребения
по обряду трупоположения, в кургане 1 ритуал из-за разграбления неясен, могли быть трупоположение и кремация.
Курган 1 (36), диаметр 16 м, высота 0,73 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 7 м, глубиной 0,84 м (рис. 20). В 1,1 м к ЮЗ от центра, около уровня древнего горизонта,
на глубине 0,9 м, находилось большое количество углей и золы на пространстве 1,4x1,0 м,
примыкая к юго-западному углу могильной ямы. Зола встречалась также в верхней части
заполнения могильной ямы до глубины 1,2 м. Тут же найдены три фрагмента грубого лепно­
го глиняного сосуда без орнамента горшковидной формы (рис. 20.-А,3). Находки углей встре­
чались около уровня древнего горизонта, на глубине 0,85 м, на протяжении до 2 м к западу
от могильной ямы. Здесь же найдены обломки костей животных, лежавшие разрозненно,
часть бревна длиной 1,6 м, толщиной 0,2 м (рис. 20.-А), железная и медная прорезные бля­
хи-тройники от перекрестия ремней портупеи (рис. 20.-3,4).
В насыпи, на глубине 0,4 м, в 3,6 м к ССВ от центра кургана найдено каменное тесло,
подтрапециевидное в поперечном сечении со сбитым лезвием (рис. 20.-6), попавшее в на­
сыпь, как и вышеупомянутый фрагмент керамики из кургана 2 Гилево-IV (рис. 19.-2), слу­
чайно, по-видимому, из ранней стоянки. Очевидно, тесло и фрагмент одновременны.
Под центром кургана подпрямоугольная могильная яма размером на горизонте мате­
рика 3,1x2,5 м, углублявшаяся в материк на 0,8-0,9 м и ориентированная 3-В. Выкид из нее
располагался преимущественно с северной стороны ямы (рис. 20.-Б). У северной стенки
могильной ямы, на глубине 0,4 м от уровня материка, проходило нечто вроде наклонной сту­
пеньки шириной 0,25 м, за счет этого и наклона стенок ширина ямы у дна уменьшилась
до 1,3 м.
Погребение разграблено. В заполнении могильной ямы, сразу под дерном, лежали ко­
сти собаки - челюсть, ребра, длинные кости, представлявшие, очевидно, позднее захороне­
ние, а также попадались обломки трубчатых костей лошади, вышеупомянутые фрагменты
керамики, фрагменты наконечника стрелы и клинка ножа (рис. 20.-2,5) и бесформенные кор­
розированные обломки железных изделий, в том числе клинков, палаша и ножа с частью
рукояти (рис. 20.-1,7).
Из-за разграбления погребальный обряд точно не определен. Большие размеры мо­
гильной ямы и находки в ее заполнении обломков трубчатых костей лошади говорят в пользу
ингумации. С другой стороны, большое количество золы и углей рядом с могилой могут
свидетельствовать о погребении с кремацией, хотя последнее менее вероятно. Зола и угли
здесь могли быть проявлением культа огня или тризны.
Курган 2 (37), диаметр 8 м, высота 0,19 м. В центре - грабительская воронка диамет­
ром 3,5 м, глубиной 0,28 м. В 3,4 м к ССВ от центра кургана, на глубине 0,1 м, в насыпи
встречен камень.
Под курганом могильная яма с закругленными углами размером 2,6x1,3 (в восточном) 1,1 м (в западном) конце, глубиной 0,9 м от уровня материка.
Погребение парное, мужчина и женщина, оба в возрасте 20-35 лет, разграблено. В за­
полнении ямы в беспорядке находились кости двух человек, группировавшиеся преимуще­
ственно в восточной части. У северо-восточного угла лежала раздавленная черепная короб­
ка и в 0,2 м от нее - два обломка нижней челюсти. Обломок второй нижней челюсти нахо­
дился в середине могилы. В западной ее половине обнаружена бедренная кость человека,
а ребра, лучевая и обломки верхних конечностей - в восточной части. По расположению
костей можно заключить, что погребенные лежали головами на восток.
В могиле найдены также три кости собаки и лопатка лося.

Курганы с тру по сожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

105

Курган 3 (38), диаметр 6 м, высота 0,15 м. Под западной полой кургана находилось
погребение младенца в овальной могильной яме размером 0,65x0,35 м, углублявшейся
в материк на 5 см и ориентированной 3-В. Погребенный был уложен на правом боку, скорченно, головой на восток. Отдельные кости скелета, в том числе частично длинные, смеще­
ны, вероятно, грызунами. Нижняя челюсть была перевернута зубами вниз, и под ней оказа­
лись ребра, лопатка и позвонки. Руки, по-видимому, были согнуты, и их кости лежали под
углом к костям ног.
Вещей не обнаружено.
Курган 4 (39), диаметр 8 м, высота 0,5 м, в центре - грабительская воронка диаметром
4 м, глубиной 0,53 м. Под центром насыпи находилась овальная могильная яма размером
2,1x1,35 м, глубиной от материка 0,6 м, ориентированная 3-В. Погребение разграблено.
В восточном конце около дна могилы найдена бедренная кость человека. Других находок
не обнаружено.
Курган 5 (40), диаметр 20 м, высота 0,65 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 7 м, глубиной 0,53 м. Под центром кургана - подпрямоугольная могильная яма размером
4,6x3,15 м, глубиной в материке 0,6 м, ориентирована ЮЗ-СВ (рис. 21). Выкид в виде суг­
линка располагался со всех сторон могильной ямы, но достигал наибольшей толщины под
северной полой. На уровне древнего горизонта яма была перекрыта продольным бревенча­
тым накатом, уложенным на деревянные поперечины, концы которых и фрагменты бревен
наката сохранились вдоль стенок (рис. 21, рис. 22).
Погребение разграблено. Погребение парное, содержало останки возмужалого мужчи­
ны 20-35 лет и молодой женщины 14-19 лет в сопровождении шкур, костей ног и черепов
двух коней. Из-за ограбления точные позы их не восстанавливаются. Похоже, что кони были
уложены друг за другом с подогнутыми ногами на животе, головами на восток и северосеверо-восток, вдоль юго-восточной стенки, в юго-восточном и северо-восточном углах мо­
гилы. В этих углах находились скопления костей лошадей. При этом в южном углу кости ног
лошади были почти не потревожены (рис. 22). Тут же возле них лежал железный котел,
распавшийся от коррозии на куски, из-за чего его точная форма не восстанавливается.
Не исключено, что первоначально котел мог быть приторочен к седлу коня.
Большая часть находок костей двух человек и основная часть предметов инвентаря
сосредоточены близ северо-восточной стенки ямы. Здесь обнаружены обломки двух чере­
пов, плечевая, локтевая, лучевая, большая берцовая кости, разрозненные позвонки, ребра,
коленная чашечка. Тут же встречались отдельные кости лошади. Центральная часть могиль­
ной ямы была почти без находок. В юго-западной части могильной ямы встречены обломок
ребра человека, разрозненные кости лошади, в том числе две бабки и вышеупомянутые кос­
ти ног коня, сохранившиеся почти непотревоженными (рис. 22).
Оставшийся от ограбления инвентарь, разбросанный по заполнению могилы, лежал
преимущественно у ее дна. Он включал главным образом предметы вооружения и конского
снаряжения, сохранившиеся фрагментарно. Почти над центром могильной ямы, на глубине
1,32 м, найдена втулка железного наконечника копья (рис. 23.-20). Преимущественно у севе­
ро-восточной стенки ямы встречены разбросанные железные трехлопастные черешковые
наконечники стрел (рис. 23.-1-11) и три бронебойных наконечника с головками квадратного
сечения (рис. 23.-12-14). У северо-восточной же стенки, ближе к юго-восточному углу, нахо­
дились кусочки бересты, очевидно, остатки колчана. Здесь же обнаружены небольшой же­
лезный нож с остатками дерева на клинке от ножен, фрагмент рукояти и обломки клинка
палаша или слабо изогнутой сабли (рис. 23.-15, 17), а также остатки кожи и тонкой шелко­
вой ткани. У северо-восточной стенки найдено звено от железных однокольчатых удил, брон­
зовая сердцевидная бляшка с остатками кожи (рис. 23.-16), очевидно, украшавшая узду, две
овальных железных, вероятно, также уздечных пряжки (рис. 23.-18, 23), обломок дужки

106

В.А. Могильников

с частью широкой подножки от стремени (рис. 23.-31). Посредине южной стенки найдены
сильно коррозированное железное кольцо (рис. 23.-28) и кусочек кожи, вероятно, от сбруи.
У остатков конских скелетов в юго-восточном и юго-западном углах могильной ямы встре­
чены костяная подпружная пряжка (рис. 23.-30), обломок рамки железной, по-видимому,
трапециевидной подпружной (?) пряжки (рис. 23.-19), железное кольцо (рис. 23.-23) и об­
ломки железных наременных, очевидно, уздечных накладок и наконечников с остатками
позолоты и спиральным орнаментом, выполненным золотой инкрустацией (рис. 23.-21, 22,
24,25,29), сохранившиеся фрагментарно. Обнаружены также обломки неопределенных силь­
но коррозированных железных предметов, возможно, стремян, железные панцирная плас­
тина, наконечник ремня и часть скрепы или гвоздя (рис. 23.-8, 26, 32).
Курган 6 (41), диаметр 8 м, высота 0,2 м, в центре - грабительская воронка диаметром
3 м, глубиной 0,4 м. Под центром насыпи - могильная яма подтрапециевидной формы раз­
мером 2,4x1,6-2 м, углубленная в материк на 0,4 м, ориентированная ЮЗ-СВ. Вдоль северозападной стенки, на спине, вытянуто лежал костяк возмужалого мужчины 20-35 лет головой
на северо-восток, частично потревоженный при ограблении. В первоначальном положении
покоились кости правой половины туловища, правой руки, ноги, частично - ребра, позвон­
ки, а также - кости голени и стопы левой ноги (рис. 24). Фрагменты разбитой черепной
коробки, перевернутая нижняя челюсть, позвонки, отдельные ребра находились ближе
к юго-восточному углу могилы. Лопатка, отдельные ребра и позвонки лежали также вблизи
центра могилы, в северо-восточной ее половине. Погребенный сопровождался захоронени­
ем головы с частью шеи и конечностями коня, уложенными вдоль юго-западной и юго-вос­
точной стенок ямы. Кости черепа потревожены и смещены в юго-восточный угол (рис. 24).
В анатомическом порядке сохранились кости ног и семь шейных позвонков. Около них ле­
жали два железных 8-видных стремени с приплюснутой петлей путлища и широкой под­
ножкой (рис. 25.-18). Одно из них разрушено коррозией. Тут же находилось полуразрушен­
ное коррозией железное кольцо (рис. 25.-15), вероятно, от сбруи.
Инвентарь сильно разрушен коррозией и частью перемешан грабителями. В первона­
чальном положении вдоль правой руки, от плеча к ногам, лежал железный палаш, или слабо
изогнутая сабля (рис. 24.-Б(1)), сохранившаяся в обломках. Он был в ножнах с железным
наконечником (рис. 25.-19). Против рукояти палаша лежала круглая розетковидная бляшка
из медно-серебряного сплава (рис. 25.-8), а против клинка - пряжка из аналогичного метал­
ла (рис. 25.-9). Другая подобная пряжка находилась между клинком палаша и тазовой кос­
тью (рис. 24.-Б(10)). Вероятно, это пряжки от ремней для подвешивания палаша к поясу.
С другой стороны палаша, против тазовой кости, лежала костяная подпружная пряжка
(рис. 25.-16), смещенная сюда от костей лошади. Рядом с палашом, против верхней части
туловища, помещался берестяной колчан, сохранившийся лишь фрагментарно. В нем нахо­
дились остатки железных трехлопастных черешковых наконечников стрел, сильно повреж­
денных коррозией (рис. 25.-1-6,11). Всего было не менее 10 наконечников. Колчан подвеши­
вался с помощью ремня и пряжки из медно-серебряного сплава с железным язычком
(рис. 24.-Б(11); рис. 25.-7), около которой сохранился фрагмент берестяного колчана
(рис. 25.-7,а). По-видимому, для украшения колчана или ремешков для его подвешивания
служили вышеупомянутая круглая бляшка и два наконечника ремней с гофрированной по­
верхностью (рис. 25.-10; рис. 24.-Б(7)), отлитые также из медно-серебряного сплава. Рядом
с колчаном лежали остатки разрушенного коррозией железного предмета, возможно, ножа.
Вдоль северо-западной и юго-западной стенок могилы встречались остатки дерева
в виде тлена, возможно, от перекрытия погребения. Примечательна форма могильной ямы,
стенки которой подкопаны снизу так, что образуют небольшие подбои, расширяющие ниж­
нюю часть ямы на 0 ,4 -0 ,4 5 м в сравн ени и с ее вели чин ой на уровне м атерика
(рис. 24.-А).

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

107

Рис. 20. Гилево-V, курган 1. А, Б - п л а н и профиль (7 - ж елезны й тройник; 2 -о б л о м к и палаша;
3 - фрагменты керамики; 4 - челюсть собаки): 7 - обломок клинка палаша;
2 - фрагмент наконечника стрелы; 3, 4 - тройники от портупеи; 5, 7 - ножи; 6 - тесло.
7, 3 ,3 , 7 - ж елезо; 2 - ж елезо со следами дерева; 4 - медь; 6 - сланец

108

В.А. Могильников

С

Рис. 21. Гилево-V, курган 5. План и разрез кургана

>fw w /A \ 4m vm v>M № \vm vsA \v?Mvm\wi\\v>n\w\WA\\rii$

Рис. 22. Гилево-V, курган 5. План и разрезы могильной ямы: 1 - железны й котел;
2 - 4 , 8 - ж елезны е сбруйны е накладки и наконечники ремней с позолотой;
5 - сердцевидная медная бляшка; 6 - кусочек шелковой ткани; 7 - железны е наконечники стрел;
9 - нож с остатками ножен; 10 - железная пряжка; 11 - обломки палаша; 12 - остатки колчана;
13 - кольцо от сбруи; 14 - обрывок ремня; 15 - втулка копья

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

109

Рис. 23. Гилево-V, курган 5: 1-7, 9 - 1 4 - наконечники стрел; 8 - панцирная пластина;
15 - фрагмент рукояти палаша; 16 - бляшка; 17 - нож с остатками ножен; 18, 19, 23, 30 - пряжки
(19, 30 - подпружные); 2 0 - втулка от наконечника копья; 21, 22, 2 4 -2 6 , 29 - бляхи и наконечники
ремней; 27, 28 - уздечны е кольца; 31 - фрагмент стремени; 32 - гвоздь.
1-15, 18-20, 23, 2 6 -2 8 , 31, 32 - железо; 16 - медь; 17 - ж елезо с остатками дерева от ножен;
21, 22, 24, 25, 29 - ж елезо с золотой инкрустацией; 30 - кость

с

Рис. 24. Гилево-V, курган 6. А - план и разрез кургана (7 - колчан; 2 - палаш; 3, 4 - стремена;
5 - фрагменты ж елезны х предметов). Б - план погребения (7 - палаш; 2, 3 - стремена;
4 - остатки берестяного колчана с наконечниками стрел; 5 - фрагменты ножа; 6, 8 - 2 круглых
серебряны х бляшки от декора ремней колчана и палаша; 7 - 2 наконечника от ремней для подве­
шивания колчана; 9, 10 -серебряны е пряжки от ремней для подвешивания палаша; 77 - пряжка
для подвешивания колчана; 12 - подпружная пряжка; 13 - железны й наконечник ножен палаша;
14 - обломок ж елезного предмета; 15 - ж елезное кольцо (от пут - ?)

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

111

Рис. 25. Гилево-V, курган 6: 1-6, 11 - наконечники стрел; 7 - пряжка с остатками ремня и бересты
от колчана; 8 - бляшка; 9 - пряжка от подвески палаша; 10 - наконечник ремня; 12 - накладка;
13 - обойма; 14 - нож; 15 - уздечное кольцо; 16 - пряжка; 17 - обломок костяного предмета;
18 -с т р е м я ; 19 - палаш с наконечником ножен. 1-6, 11, 14, 15, 18, 19 -ж е л е з о ;
7-10, 13 - медно-серебряны й сплав; 12, 16, 1 7 - кость. 8 -10, 13, 15, 1 8 - по 2 экз.

112

В.А. Могильников

Р ис. 26. Г и лев о-V, курган 7. П лан и разрез: 1 - три п одв еск и из р езц о в марала;

2 - чугунная ж аровня; 3 - костяная пряжка; 4 - облом к и ж е л е зн о го нож а;
5 - развал ж е л е зн о го котла; 6 - ж ел езн ы й крю чок

Рис. 27. Гилево-V, курган 7: 1 - подвески из резцов марала; 2 - обломки ножа; 3, 4 - фрагменты
ж елезны х предметов; 5 - пряжка; 6 - обломок заполированной рукояти (?); 7 - обломок крючко­
видного предмета; 8 - жаровня. 2 - 4 , 7 - ж елезо; 5, 6 - рог, кость; 8 - чугун; 9 - план погребения
( 1 - подвески из резцов марала; 2 - жаровня; 3 - пряжка; 5 - развал котла; 6 - крючок;
7 - обломки ж елезны х предметов)

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

113

Курган 7 (42), диаметр 8 м, высота 0,33 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром 4 м, глубиной 0,3 м (рис. 26). Под курганом находилось захоронение молодой женщины,
разрушенное при ограблении кургана. Под центром насыпи - подпрямоугольная с закруг­
ленными углами могильная яма размером 2x1,1 м, углубленная в материк на 0,05 м, ориенти­
рованная ЗЮЗ-ВСВ. Погребенная была уложена на спине, вытянуто, головой на ВСВ. В пер­
воначальном положении сохранились кости левой кисти и локтевые (предплечья). Череп
лежал около северо-восточного угла могилы. В 0,2 м от него, вдоль северо-северо-восточной
стенки находились смещенные плечевая кость и разрозненные позвонки. В средней части
могильной ямы находились разбросанные отдельные ребра и ключица, а в западной полови­
не - часть позвонков, ребер, нижняя челюсть, длинные кости ног и некоторые мелкие кости
скелета.
Вблизи кисти левой руки стояла литая чугунная жаровня с орнаментом внутри в виде
розетки на дне (рис. 27.-8). В юго-восточном углу находились фрагменты железного
ножа (рис. 27.-9(4)) и обломки железного котла. Около черепа лежали костяная пряжка
(рис. 27.-5), а рядом с отброшенной нижней челюстью - три подвески из просверленных
резцов марала (рис. 27.-1). В западной половине могилы находился обломок железного пред­
мета в форме крючка (рис. 27.-7). В заполнении встречены также фрагмент костяной наклад­
ки, обломки неопределенных костяных предметов (рис. 27.-6) и отдельные сильно коррози­
рованные куски железных вещей (рис. 27.-2-4).
к к к

Резюмируя изложенные данные о погребальном ритуале, отметим, что во взятом в це­
лом могильнике Гилево-I-V преобладают курганы с погребениями с трупосожжениями
(20 курганов из 42), курганов с трупоположениями - 12, кенотафы (?) - 2, девять не опреде­
лены (из-за ограбления и других причин). При этом курганы с погребениями с трупосожже­
ниями приурочены главным образом к пониженной части мыса, располагаясь в цепочках
Гилево-1-III, где на 19 курганов с кремациями приходится только четыре кургана с погребе­
ниями ингумаций, в том числе одно погребение воина в сопровождении коня (Гилево-Ш: 5),
одно захоронение трех человек, мужчины-воина и двух подростков без коня (Гилево-П: 3)
и два, где ритуал ингумации из-за ограбления точно не определен (Гилево-П: 1-2). Кроме
того, в этой части некрополя представлен один кенотаф (Гилево-Ш: 1) и в семи курганах вид
ритуала не определен, но это не меняет общей картины преобладания курганов с трупосо­
жжениями в южной части некрополя. В отличие от этого в северной, наиболее возвышенной
части, где находятся курганы Гилево-IV, V, сконцентрированы погребения с трупоположе­
ниями, в том числе трупоположения с конем. Из девяти курганов цепочек Гилево-IV,V толь­
ко один (Гилево-IV: 2) наиболее вероятно связан с трупосожжением в яме. Остальные явля­
ются погребениями по ритуалу трупоположения с конем или со шкурами коней - по 2 курга­
на (Гилево-IV: 1; Гилево-V: 1,5-6), трупоположения без коня - три (Гилево-V: 2,4,7) и одном
-детское скорченное без вещей (Гилево-V: 3), возможно, эпохи бронзы. Здесь же сосредото­
чены наиболее крупные курганы и богатые захоронения, среди которых величиной насыпи,
размерами могильной ямы и, очевидно, количеством инвентаря, пострадавшим от грабите­
лей, выделяется парное погребение воина и молодой женщины с двумя шкурами коней
в кургане Гилево-V: 5 (рис. 21-23).
Такая ситуация, вероятно, объясняется тем, что могильник, по-видимому, возник в наи­
более возвышенной части, у основания мыса, в пункте Гилево-V и затем стал постепенно
расти к югу, в сторону стрелки мыса, когда к нему стали пристраивать в общую цепь с интер­
валами курганов и с трупосожжениями и трупоположениями вперемежку. В данной связи
следует отметить, что размещение курганов цепочками характерно для некрополей кимаков

114

В.А. Могильников

предгорий Алтая и, в частности, для рассматриваемого микрорайона Верхнего Алея, где под
курганами находятся погребения с трупоположениями с конем и без коня. Очевидно, к мо­
гильнику с ингумациями, заложенному в пункте Гилево-V, стали пристраивать курганы ино­
го, пришлого этноса с погребениями с кремациями, связываемые с древними хакасами
[Могильников В.А., 1972, с. 42].
Для погребений с кремациями некрополя Гилево-I-V характерны подкурганные захо­
ронения в виде овального или округлого пятна размером около 0,6x0,8 м, включающего мел­
кие кусочки пережженных костей, мелкие угольки, золу и находящиеся в этом же пятне или
рядом с ним - отдельные вещи, часто имеющие следы пребывания в огне погребального
костра, а также отдельные сырые кости животных - остатки ритуальной пищи, или тризны.
Насыпи курганов сложены из земли и щебенки, т.е. на ее сооружение брали грунт из окружа­
ющей почвы. Обычно под курганом находится одно пятно с останками кремации. В одном
случае (Гилево-Ш: 10) было два таких пятна и в одном (Гилево-Ш: 9) - три пятна, что позво­
ляет предполагать возможность захоронения под данными курганами двух и, соответствен­
но, трех человек. Такое предположение представляется вероятным еще потому, что во всех
пятнах, помимо мелких кусочков пережженных костей, угольков и золы, были встречены
предметы инвентаря, в частности, железные панцирные пластины и другие вещи со следами
воздействия огня. Однако это также полностью не исключает возможности разделения пра­
ха одного погребенного на две или три части по тем или иным соображениям ритуала, что
подтверждает материал кургана Корболиха-VIH: 5, рассмотренный ниже.
В пяти случаях (Гилево-1: 1-3; Гилево-Ш: 4; Гилево-IV: 2) останки кремации полнос­
тью или частично помещались в ямах. Ямы овальной формы размером 2,7x1,6x0,25 м,
0,4x0,6x0,15 м, 1,5x1x0,15 м, глубиной до 0.8 м от древней поверхности с наклонными стен­
ками и котловидным дном, ориентированы 3-В, подобно погребениям с трупоположениями.
В ямах находились мелкие кусочки пережженных костей, угольки и зола. Сопровождающий
инвентарь вместе с частью кальцинированных костей располагался как в яме (Гилево-1: 2),
так и рядом с ней на древнем горизонте (Гилево-IV: 2). Рядом с ямой кургана Гилево-1:
2 лежал также костяк коня без черепа (рис. 3). Подобный ритуал погребения останков крема­
ции, совершенной на стороне, на уровне древнего горизонта и в ямах представлен у древних
хакасов в Минусинской котловине, Туве и других местах в памятниках тюхтятской культуры
IX-X вв. и в последующих курганах XI-XII вв. аскизской культуры. При этом в XI-XII вв.
возрастает доля захоронений останков кремации на уровне древнего горизонта [Кызласов
Л.Р., 1969, с. 97-99,110, рис. 29-30; 1975, с. 205-207; Кызласов И.Л., 1981, с. 206; 1983,
с. 21]. Неполные скелеты лошадей без головы, как в кургане Гилево-1: 2, также изредка фик­
сируются в тюхтятских курганах [Кызласов Л.Р., 1981, с. 55]. Встреченные по периметру
под насыпями курганов Гилево-1: 1; III: 12 развалы камней, возможно, являются остатками
каменных стенок, аналогичных стенкам у части курганов тюхтятской культуры [Кызласов
Л.Р., 1969, с. 97,99].
Погребальный инвентарь обнаружен в 13 курганах с кремациями. Он довольно беден,
что объясняется, очевидно, рядовым характером захоронений пришлой этнической группы,
интегрировавшейся в иноэтничную среду. В инвентаре представлены предметы вооруже­
ния, конского снаряжения, единично - утварь и украшения. Оружие характеризует обломок
палаша, рукоять с частью клинка (рис. 5.-7), железные наконечники стрел, панцирные плас­
тины. Наиболее многочисленны панцирные пластины, встреченные в пяти погребениях.
Обычно в погребении находится несколько пластинок прямоугольной, трапециевидной
и с округлым краем формы с отверстиями для заклепок (рис. 11 .-1-14). Почти все они имеют
следы пребывания в огне и повреждены. Подобные пластины представлены в погребениях
аскизской культуры IX -X вв. [Кызласов Л.Р., 1969, с. 102]. Малое количество пластин в кур­
ганах, очевидно, свидетельствует о том, что с погребенным сжигали не весь панцирь, а толь­

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

115

ко его часть, обрывок, или бросали в погребальный костер несколько оторванных от панци­
ря пластин. Подобный обряд помещения в могилу воина только нескольких отдельных пла­
стин от костяного панциря был известен у населения саргатской культуры лесостепи Запад­
ной Сибири эпохи раннего железа, когда целиком панцирь укладывали погребенному лишь
в исключительных случаях [Могильников В.А., 1992, с. 303]. Наконечники стрел железные,
черешковые трехлопастные с наибольшим расширением в верхней части головки и упором
у основания черешка (11 экз.) (рис. 12.-1-7; рис. 13.-2-4) встречены в трех погребениях
(Гилево-1: 3; Гилево-Ш: 10,12). Формы их характерны для тюхтятской культуры древних ха­
касов [Кызласов Л.Р., 1969, рис. 37] и отличаются от трехлопастных стрел кимаков, имев­
ших треугольную, ромбическую, листовидную форму лопастей и представленных в этом же
некрополе в погребениях с трупоположениями (рис. 7.-1-8; рис. 25). Фрагмент палаша рукоять с частью клинка - обнаружен в наиболее богатом погребении кургана Гилево-1:
2, сопровождавшемся неполным скелетом лошади, тремя комплектами сбруи, железным кот­
лом и серебряными бляхами (рис. 3-5). Палаш имел незамкнутое кольчатое завершение,
выкованное из конца пластины рукояти (рис. 5.-7), что является архаической чертой. Наибо­
лее поздние кольчатые завершения рукоятей представлены у палашей и мечей VII—VIII вв.
Подобные навершия имели палаш из Перещепинского клада VII в. [Арсланова Ф.Х., 1972,
с. 58, табл. V.-6-8], в Южной Сибири - палаши и мечи из могильников VII—VIII вв. Релка
и Вахтовый в Томском и Нарымском Приобье, Елыкаевском кладе на средней Томи [Евтюхова Л.А., 1948, рис. 135; Кызласов Л.Р., 1981, рис. 33,34; Савинов Д.Г., 1984, табл. VI.-14].
Подобные навершия в виде несомкнутого кольца известны также у ножей культуры чаатас
VII - первой половины IX в. [Кызласов Л.Р., 1969, табл. III.-39; Савинов Д.Г., 1984,
табл. VI.-21]. Для последующего времени такие навершия были несвойственны, и данный
экземпляр представляет, возможно, палаш, уже вышедший из употребления и переданный
по наследству. Примечательно, что он встречен в наиболее богатом погребении с трупосожжением данного некрополя, остальной инвентарь которого характерен для IX - начала X в.
(рис. 4-5).
Предметы конской сбруи обнаружены в пяти погребениях с кремациями и также
немногочисленны. Удила найдены в трех погребениях и представлены пятью экземпля­
рами - тремя целыми и двумя в обломках. Из них две пары удил и фрагменты третьих
происходят из богатого погребения Гилево-1: 2 (рис. 4.-5,6,9). Эти удила однотипны. Они
имеют 8-видные окончания и витые стержни. Из них одна пара снабжена большими коль­
чатыми псалиями (рис. 4.-9), распространяющимися в Южной Сибири в основном с X в.
Кольчатые псалии у данного экземпляра вставлены в большое внутренне кольцо 8-вид­
ных удил, которое по размерам конструктивно рассчитано на роговые или костяные стер­
жневые псалии. Такое сочетание разных традиций характеризует переходную форму
к простым удилам с большими кольчатыми псалиями и может датироваться в пределах
конца IX - начала X в. В торой экзем п ляр и облом ок удил из этого погребения
(рис. 4.-5,6) имели обычную форму 8-видных удил с витыми стержнями, широко пред­
ставленную в Южной Сибири в конце VIII-начале XI в. Удила из кургана Гилево-Ш: 23,
найденные вместе с серебряным литым тройником (рис. 16.-2), простые однокольчатые
с гладкими стержнями. Их большие кольца предназначены для стержневых псалий,
которые были, вероятно, костяными или деревянными и не сохранились. Звено от по­
добных однокольчатых удил с гладкими стержнями представлено также в кургане Гиле­
во-Ш: 4 (рис. 8.-2). Данный архаичный тип удил доживает в Ю жной Сибири до IX -X вв.
П рим ечательно, что такие однокольчаты е удила с гладкими стерж ням и и 8-видны ес ви ты м и с тер ж н я м и п р е д с т а в л е н ы в к о м п л ек се п о гр е б ен и я с тр у п о со ж жением кургана 97IX —начала X в. на могильнике Зевакино в Верхнем Прииртышье
[Арсланова Ф.Х., 1972].

116

В.А. Могильников

Стремена (6 экз.) происходят из двух погребений. Из них пять (две пары и одно стре­
мя) находились в кургане Гилево-1: 2 (рис. 4.-8,10), где вместе с тремя вышеописанными
удилами с 8-видными концами представляли три комплекта сбруи - три уздечки и три седла.
Все пять стремян однотипны - 8-видные с широкой подножкой и приплюснутой петлей пут­
лища —и характерны для IX -X вв. В кургане Гилево-Ш: 17 находилось стремя с пластинча­
той петлей путлища на ножке и с широкой прорезной подножкой (рис. 15.-1). Аналогичного
типа стремена представлены в культуре чаатас VIII - начала ЕХ в. и продолжали существовать в
тюхтятской культуре DC-Х вв. [Евтюхова Л.А., 1948; Кызласов Л.Р., 1981; Савинов Д.Г., 1984].
Подпружные пряжки были, видимо, в основном костяными и сгорели при сожжении.
В кургане Гилево-Ш: 10 представлена крупная железная подпружная пряжка с овальной рам­
кой и язычком на вертлюге (рис. 12.-14). Подобные пряжки также имеются в тюхтятской
культуре IX -X вв. [Кызласов Л.Р., 1969; Савинов Д.Г., 1984].
Другие принадлежности конской сбруи из курганов с трупосожжениями единичны.
Это литой серебряный Т-образный тройник, с фигурно оформленными концами и централь­
ной полушаровидной выпуклостью, имитирующий форму ременного узла (рис. 16.-1), най­
денный вместе с вышеописанными однокольчатыми удилами в кургане Гилево-Ш: 23. По­
добные тройники представлены в ранних курганах тюхтятской и курайской культур СаяноАлтая IX-начала X в. [Кызласов Л.Р., 1969, табл. III.-34, рис. 35.-2; Арсланова Ф.Х., 1972,
табл. V.-5; Евтюхова Л.А., Киселев С.В., 1941, рис. 61]. Аналогичны ранним тюхтятским
и сросткинским также литые серебряные пряжки с неподвижным щитком и наконечник ремня
с фигурно-скобчатым завершением, найденные в кургане Гилево-Ш: 17 вместе со стременем
с прорезной подножкой (рис. 15).
Очевидно, к уздечному набору относятся железные предметы - две пряжки с непод­
вижными щитками, два наконечника ремней и две накладных декоративных бляшки с пере­
хватом (рис. 4.-1-3) из кургана Гилево-1: 2. Их формы свойственны для уздечной и поясной
гарнитуры населения Саяно-Алтая IX -X вв., но материал - железо - для изготовления этих
изделий стал в основном распространяться со второй половины X-XI вв. [Кызласов Л.Р.,
1969, с. 110, рис. 39]. К данному же типу вещей относится железный наконечник ремня из
кургана Гилево-Ш: 2 (рис. 8.-4). Вероятно, уздечной являлась также бронзовая штампован­
ная розетковидная бляшка с четырьмя выпуклостями, найденная в кургане Гилево-Ш:
10 (рис. 12.-13), имеющая аналогии в комплексах IX -X вв. курайской культуры Саяно-Алтая
[Грач А.Д., 1966, рис. 20; Евтюхова Л.А., Киселев С.В., 1941, рис. 25; Савинов Д.Г., 1984,
табл. IV.-12]. Украшением узды или амулетом служила подвеска из клыка кабана (рис. 8.-1),
встреченная в кургане Гилево-Ш: 4. Здесь же обнаружена железная скоба (рис. 8.-3) от несохранившегося, по-видимому, костяного или деревянного псалия железных однокольчатых
удил, звено которых находилось в этом комплексе (рис. 8.-2).
Находки предметов быта в рассматриваемых курганах с кремациями Гилево-I-IV еди­
ничны. В кургане Гилево-Ш: 10 обнаружены небольшой железный нож и шило или пробой­
ник (рис. 10.-8,9). Подобные миниатюрные железные ножи представлены в древнехакас­
ских погребениях IX-X вв. [Кызласов Л.Р., 1979, рис. 6.-12].
В кургане с трупосожжением Гилево-Ш: 22 встречен довольно грубый круглодонный
митровидный сосуд серо-коричневого цвета с гладко заглаженной поверхностью, вылеплен­
ный из глины с примесью мелкого шамота, орнаментированный по венчику оттисками круп­
нозубого штампа (рис. 21.-4). Аналогичной формы сосуд, но орнаментированный по краю
гладкой насечкой, происходит из погребения с кремацией IX - начала X в. кургана 99 Зевакинского могильника на Верхнем Иртыше [Арсланова Ф.Х., 1972, табл. VI.-2]. Круглодон­
ная форма указанных сосудов не характерна для керамики тюркоязычного населения и отра­
жает более северные связи. Сосуды с круглым дном, наряду с плоскодонными, имеются
в курганах VIII—IX вв. на северо-западе Кулундинской степи и в Павлодарском Прииртышье

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

117

(Хорошонок-П, Боброво) [Могильников В.А., 1992, рис. 4.-1,3,4; Арсланова Ф.Х., 1980,
рис. 5], где они отражают присутствие тюркизированного угро-самодийского субстрата. Не­
выразительные фрагменты стенок лепных сосудов встречены также в курганах Гилево-1:
2 (рис. 2.-3-7) и Гилево-V: 1 с трупоположением. В целом же глиняные сосуды в погребени­
ях IX-X вв. у тюркоязычного населения степей редки. В это время они заменяются в основ­
ном железными котлами, находки которых довольно широко представлены в погребениях,
но почти все они плохой сохранности, так что часто невозможно установить точную форму.
В кургане Гилево-1: 2 находился округлодонный железный сосуд типа жаровни (рис. 5.-8).
Точные аналогии ему нам неизвестны. Возможно, подражанием этой форме металлического
сосуда являются глиняные округлодонные жаровни населения усть-ишимской культуры
южнотаежного Прииртышья [Могильников В.А., 1987, табл. LXXIX.-8; LXXXIV.-16], имев­
шего тесные контакты с тюркоязычным населением Прииртышья в IX—XII вв. Железный
котел-жаровня из кургана Гилево-1: 2, возможно, был поставлен в деревянный сосуд, от ко­
торого сохранились серебряные пластины от оковки края, украшенные гравированным рас­
тительным и чеканным орнаментом (рис. 5.-6). Подобный растительный узор представлен
на сердцевидных сбруйных бляхах [Евтюхова Л.А., 1948, рис. 143] и бляхах из кургана 2
Копенского чаатаса [Евтюхова Л.А., 1948, рис. 55, 57], датированного Б.И. Маршаком [1971,
с. 55-57] не ранее середины IX в.
Украшения в рассматриваемых курганах с трупосожжениями единичны. В кургане
Гилево-Ш: 15 встречена овально-цилиндрическая белая стеклянная бусина (рис. 14.-3), ко­
торая не дает четкой хронологии. Комплекс декоративных серебряных бляшек с изображе­
нием розетки, льва, завитков растительного узора и петушка (2 экз.) происходит из кургана
Гилево-1: 2. Бляшки были приклепаны к тонкой серебряной фольге, которой был оправлен
край котла или деревянного сосуда вместе с вышеописанными тремя серебряными пласти­
нами-накладками (рис. 5.-1-6). Орнаментальный мотив в виде розетки представлен в деко­
ративном искусстве тюхтятской культуры [Кызласов Л.Р., Король Г.Г., 1990, табл. XIII.-17],
откуда, вероятно, попал на Алтай. Украшение в форме фигурок петушков или фениксов из­
вестно на Алтае в древности, со времен пазырыкской культуры [Руденко С.И., 1960,
рис. 35.-а-г]. В рассматриваемом варианте он восходит к фигуркам фениксов в декоре торев­
тики предметов из курганов древних хакасов, культур тюхтятской и чаатас [Евтюхова Л.А.,
1948, рис. 72, 73]. Описываемые фигурки петушков, а также бляшки с изображением льва,
розетки, растительного узора (рис. 5.-1-5) отлиты, вероятно, местными мастерами. Сам же
мотив орнамента в виде сопоставленных фигурок петушков, фениксов у населения Южной
Сибири конца I тыс. распространился, очевидно, под влиянием искусства Востока, в частно­
сти Китая, где был широко представлен в декоре предметов торевтики и других изделий,
попадавших в Южную Сибирь [Евтюхова Л.А., 1948, рис. 31, 79].
Как отмечено, погребений с трупоположением - девять, и концентрируются они в наи­
более высокой части некрополя, у основания мыса, в пункте Гилево-V (рис. 1). Из них по­
гребений с останками коней - пять, без коня - четыре, в том числе одно детское (в скорчен­
ном положении, без вещей). Кроме того, в двух разграбленных курганах (Гилево-П: 1, 2)
захоронения, видимо, были совершены по обряду ингумации, но вследствие разграбленности детали ритуала точно не фиксируются. Насыпи курганов с ингумациями округлые и так­
же сложены из окружающего слоя почвенного чернозема со щебенкой. В целом по сравне­
нию с курганами с кремациями они имеют несколько большую величину. Их размеры колеб­
лются от 6,0x0,15 м (Гилево-Ш: 5, с конем; Гилево-V: 3 - детское) до 20,0x0,65 м (Гилево-V:
5 - парное захоронение, мужчина и женщина со шкурами двух коней). Малые насыпи
у погребений с ингумациями по величине фактически не отличались от курганов с кремаци­
ями. Под курганом находилось одно погребение в подпрямоугольной яме, ориентированной
3-В с отклонениями. Размеры ям колеблются в погребениях с конем от 1,95x1,85x0,8 м

118

В.А. Могильников

(Гилево-Ш: 5) - 2,4x2,0x0,4 м (Гилево-V: 6) до 4,6x3,15x0,6 м (Гилево-V: 5; глубины указаны
от уровня материка). Глубина могильных ям в пределах 0,7—1,1 м от древней поверхности.
Следует отметить также, что яма в кургане Гилево-V: 6 была в нижней части расширена за
счет подкопанных в стенках подбоев. В захоронениях без коня размеры ям несколько мень­
ше и варьируют от 2,0x1,1x0,65 м (Гилево-V: 7) до 2,6x1,3x0,9 м (Гилево-V: 2). Стенки ям
обычно вертикальные или слегка наклонные. Из-за разграбленности погребений особенно­
сти ритуала прослеживаются не полностью. В погребении Гилево-V: 5 фиксировались ос­
татки перекрытия в виде продольного бревенчатого наката, уложенного на уровне древнего
горизонта и базировавшегося на перекладинах, положенных поперек ямы. Следы дерева
от перекрытия прослеживались также в кургане Гилево-V: 1 и в погребении с кремацией
в яме Гилево-1: 2 (рис. 3, рис. 20, рис. 21). Кроме того, в ямах и около них попадались кусоч­
ки древесного тлена, возможно, связанные с остатками перекрытий (Гилево-Н: 3). В ямах
находятся также кусочки древесного угля, представлявшие, очевидно, остатки ритуального
костра, возможно, связанного с тризной.
Среди погребений с ингумациями два тройных (Гилево-Н: 3: мужчина 35-55 лет и двое
подростков 7-9 и 9-13 лет, без коня, но с уздечкой; Гилево-IV: 1: два мужчины 20-35 и 35-55 лет,
ребенок до 7 лет, с конем), два парных (Гилево-V: 2: мужчина и женщина, оба в возрасте
20-35 лет, с собакой, без коня; Гилево-V: 5: мужчина 20-35 лет, женщина 14-19 лет, со шку­
рами двух коней). Остальные пять курганов с ингумациями содержали индивидуальные за­
хоронения. В их числе - три в сопровождении останков коней (Гилево-Ш: 5: женщина (?)
20-35 лет с конем; Гилево-V: 6 (со шкурой): мужчина 20-35 лёт с палашом (рис. 36); ГилевоV: 1: вероятно, мужчина с конем, встречены обломки палаша) и два без коня (Гилево-V: 3:
ребенок без вещей; Гилево-V: 7: женщина 20-35 лет, возможно, с седлом, так как найдена
подпружная пряжка (рис. 27.-5). С конем и без коня хоронили и мужчин, и женщин,
но с конем - преимущественно мужчин.
Погребенных укладывали на спине, вытянуто, головой на восток с отклонениями, па­
раллельно продольным стенкам ям. В коллективных захоронениях, где это удалось просле­
дить (Гилево-Н: 3; IV: 1; рис. 7.-12), погребенные уложены в ряд. В погребениях с конем или
с головой и конечностями коня (шкурой) останки лошадей лежат на одном уровне с костями
человека и с той же ориентировкой головой или передней частью туловища на восток-севе­
ро-восток, слева от погребенного, вдоль южной стенки могилы (Гилево-V: 5,6; со шкурами
коней) или справа от него, вдоль северной стенки (Гилево-Ш: 5; IV: 1; с конями), что менее
характерно для ритуала сопроводительных конских захоронений в целом. В парном погре­
бении Гилево-V: 5 две шкуры коней были уложены одна за другой, у южного угла могилы,
вдоль юго-западных и юго-восточных стенок (рис. 22). Подобное положение коней друг
за другом, вдоль стенок ямы, наблюдалось также в коллективном погребении кургана Гилево-VII: 4, где в некрополе были только погребения с ингумациями X - начала XI в. [Могиль­
ников В.А., Отчет ... 1973 г., с. 11-13, рис. 20]. Кони были взнузданы и оседланы. В зубах
коня в Гилево-Ш: 5 сохранились железные удила, в области шеи —медный бубенчик
(рис. 9.-8,9). Детское погребение в Гилево-V: 3 выделялось малыми размерами могилы
(0,65x0,35x0,35 м), скорченной позой на правом боку и отсутствием инвентаря. Само захо­
ронение детей в отдельных курганах также было нетипичным. Обычно их хоронили в курга­
нах взрослых. Не исключено, что оно относится к эпохе бронзы. Взаиморасположение ос­
танков человека и коня в кургане Гилево-V: 1 (рис. 20.-А) не установлено из-за разграблен­
ности погребения.
Погребальный инвентарь из ингумаций представлен предметами вооружения, конско­
го снаряжения, единичными орудиями труда и небольшим числом блях от поясной, сбруй­
ной и портупейной гарнитуры. К предметам вооружения из рассматриваемых погребений
относятся прямые однолезвийные палаши (4 экз.), наконечники копий (3 экз.), железные

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

119

наконечники стрел, точное количество которых не устанавливается из-за плохой сохраннос­
ти железа и разграбленности погребений. Возможно, с остатками панцирей связаны отдель­
ные железные пластины, некоторые разрушенные коррозией остатки железных предметов
неопределенной формы. Все палаши происходят из погребений с конем (Гилево-IV: 1; Гилево-V: 1) или со шкурами коня (Гилево-V: 5; Гилево-V: 6). От трех палашей сохранились
только обломки клинка и фрагменты рукоятей (рис. 18.-11; рис. 20.-1; рис. 23.-15). У четвер­
того палаша (Гилево-V: 6) клинок распался на три части с утратами, вследствие чего его
длина приблизительно определяется около 90 см, в том числе клинок около 80 см. Ширина
клинка у основания 6-7 см. Перекрестие прямое, брусковидное, длиной около 12 см. Палаш
был уложен в деревянных ножнах, от которых у конца клинка сохранился железный нако­
нечник (рис. 25.-19). Подобные палаши, прямые и слабо изогнутые сабли представлены
в кимакских погребениях Верхнего Прииртышья [Арсланова Ф.Х., 1969, табл. 1; 1972,
с. 66-67, сноска 10, рис. 2; Трифонов Ю.И., 1987, рис. 63; рис. 97.-20], а также в некоторых
курганах с трупоположениями микрорайона Гилево на Алее, у сросткинского населения Вер­
хнего Приобья IX -X вв. и др. [Худяков Ю.С., 1981, рис. 1; 1986, с. 191-192].
Встреченные в трех погребениях с ингумациями (Гилево-П: 3; IV: 1; V: 5) наконечники
копий сильно повреждены коррозией. У двух частично сохранились втулки (рис. 18.-6;
рис. 23.-20), но перья рассыпались, из-за чего их точная форма и величина не устанавлива­
ются. Третий наконечник копья из Гилево-Н: 3 (рис. 7.-12) имел узкое ланцетовидное перо
линзовидного сечения, предназначенное для пробивания брони, и частично несомкнутую
втулку. Длина наконечника 27 см, в том числе пера 14 см, ширина пера - 2 см. Максималь­
ный диаметр втулки 3,8 см. Древко крепилось во втулке с двух сторон гвоздями.
Наконечники стрел железные, трехперые (рис. 7.-1-4; рис. 9,-1-4; рис. 18.-3,4;
рис. 23.-1-11; рис. 25.-1-5) и с граненой бронебойной головкой (рис. 7.-4-8; рис. 18.-5;
рис. 23.-12-14). Преобладают трехперые наконечники вытянутой асимметрично-ромбичес­
кой формы с наибольшим расширением в средней или нижней части пера, без выраженно­
го упора у основания черешка, в отличие от трехлопастных наконечников стрел тюхтятской культуры, имевших максимальное расширение в верхней части головки и выражен­
ный упор у основания черешка (рис. 12,-1-7; рис. 13.-2-4). Возле костяка подростка
в Гилево-П: 3 наряду с железными лежали три костяных черешковых наконечника пло­
хой сохранности.
В кургане Гилево-V: 6 сохранился фрагмент верхней части берестяного колчана
с укрепленной на ней пряжкой из медно-серебряного сплава с железным язычком и куском
ремня, с помощью которых колчан подвешивался к поясу. Колчан, видимо, был украшен
круглой розетковидной бляшкой из медно-серебряного сплава (рис. 24.-Б(6); рис. 25.-8),
а два наконечника ремня из такого же сплава (рис. 25.-10), вероятно, были на концах подвес­
ных ремешков, крепивших колчан к поясу. Они находились в районе местоположения колча­
на (рис. 24.-Б(7)). В колчанах находилось по 10-12 стрел с наконечниками.
С портупеей связаны распределители ремней - медные кольцевой тройник и три серд­
цевидных бляшки от декора заклепок из кургана Гилево-П: 3 (рис. 6.-4), крепивших ремни
к тройнику. Аналогичное крепление прослежено в кургане Гилево-VII: 4 [Могильников В.А.,
1981, табл. 26.-79]. Круглые железная и медная бляхи с тремя прорезями от распределителей
ремней представлены также в кургане Гилево-V: 1 (рис. 20.-3,4), где входили в гарнитуру
портупей палаша и колчана.
Панцирные пластины в погребениях с трупоположениями некрополя Гилево-I-V, воз­
можно, не сохранились из-за ограбления и сильной коррозии железных предметов. С ними
могут быть связаны небольшие коррозированные куски железа из погребений с палашами
Гилево-IV: 1; V: 5,6, а также небольшой обломок пластинки с округлым краем из кургана
Гилево-Ш: 5 (рис. 9.-5) и пластина из Гилево-V: 5 (рис. 23.-8), но говорить о деталях конст­

120

В.А. Могильников

рукции панцирей эти фрагменты не дают возможности. Очевидно, панцирь был наборным,
ламеллярного типа.
Предметы конского снаряжения представлены в погребениях удилами, стременами
и их обломками, подпружными пряжками, бубенчиком, бронзовыми и железными бляшка­
ми, наконечниками ремней.
Удила встречены в четырех погребениях с ингумацией, в том числе в трех с останками
коня (Гилево-Ш: 5) или его чучелами (Гилево-V: 5,6) и в одном без останков коня (Гилево-И:
3). Вероятно, удила также были, но не сохранились из-за ограбления погребений в ГилевоIV: 1, V: 1, сопровождавшихся захоронениями коней. В двух погребениях (Гилево-Ш:
5 - с конем и Гилево-V: 5 - со шкурами коней) находились остатки однокольчатых крюковых
удил (рис. 9.-9) с несохранившимися деревянными или костяными псалиями, подобные встре­
ченным в курганах с кремациями Гилево-Ш: 4 и III: 23 (рис. 8.-2; рис. 16.-2). Данные архаич­
ные удила доживают на Алтае до VIII—IX вв. и, возможно, бытуют в IX -X вв. как пережиточ­
ное явление, сосуществуют с господствовавшими в этот период удилами с 8-видными кон­
цами. Последние обнаружены в коллективном погребении мужчины с двумя подростками
Гилево-Н: 3 (рис. 6.-8). К ним относился также фрагмент рогового заполированного псалия
(рис. 6.-7). Такие удила были распространены в Южной Сибири с конца VIII до первой поло­
вины XI в. включительно.
Стремена сохранились в двух погребениях - Гилево-V: 6 (2 экз.) и фрагментарно в Гилево-V: 5 (рис. 23.-31; рис. 25.-18). Принадлежат они к типу 8-видных арочных стремян
с широкой подножкой и слегка приплюснутой, приостренной сверху петлей путлища, харак­
терного для Южной Сибири ГХ-Х вв. По форме они близки 8-видным стременам из кургана
с кремацией Гилево-1:2 (рис. 4.-8), но выглядят более архаичными из-за приостренности дужки.
Костяные подпружные пряжки (3 экз.) также относятся к широко распространенным
элементам культуры кочевников. Представлены двумя типами - с прорезями двутавровой
(2 экз.) и Т-образной формы (1 экз.) (рис. 23.-30; рис. 25.-16; рис. 27.-5). От четвертой пряж­
ки сохранился только костяной язычок (рис. 6.-10) в кургане Гилево-Н: 3. Вероятно, в каче­
стве подпружной служила крупная железная трапециевидная пряжка, обломок рамки кото­
рой встречен в погребении (Гилево-V: 5) с головой и конечностями ног лошади (рис. 23.-19).
Судя по отсутствию подпружных пряжек в мужских и женских (Гилево-V: 7) погребе­
ниях, седла клали и мужчинам, и женщинам. При этом два погребения (Гилево-Н: 3; V: 7)
были без коней, положена только сбруя, два - со шкурами коней (Гилево-V: 5,6), одно (Гилево-Ш: 5) - с конем. В двух погребениях в сопровождении коней (Гилево-IV: 1; V: 1) из-за
ограбления бесспорные детали седел не обнаружены.
Бубенчик желудевидной формы со щелевидной прорезью, склепанный из листовой
меди, с несохранившимся ушком (рис. 9.-8), найденный под шеей лошади в кургане ГилевоIII: 5, имеет аналогии на широкой территории в культурах кочевников степей Евразии, в том
числе у кимаков Восточного Казахстана [Могильников В.А., 1981, табл. 26.-17]. Правда,
в памятниках кочевников Казахстана, Саяно-Алтая и Южной Сибири находки таких бубен­
чиков немногочисленны [Евтюхова Л. А., 1948, рис. 49; Левашова В.П., 1952, рис. 1.-27; Але­
хин Ю.П., 1998, рис. 1.-4,5; Арсланова Ф.Х., 1968, вклейка, рис. 74.-а-в].
Вследствие ограбления, фрагментарности и перемешанности инвентаря не всегда точ­
но можно определить назначение части пряжек, бляшек и наконечников ремней, использо­
вавшихся в качестве конструктивных элементов и для декора сбруи, поясов и портупей. Встре­
ченные в захоронениях с ингумациями наконечники ремней - бронзовые и серебряные
(4 экз.), костяной (1 экз.) и железные (6 экз.). Необычен костяной наконечник ремня, укра­
шенный насечками (рис. 6.-5), копирующий по форме бронзовые наконечники. По-видимо­
му, он изготовлен самим владельцем взамен утраченного медного наконечника. Кстати,
в этом же погребении Гилево-П: 3 найден бронзовый позолоченный наконечник с волнис­

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

121

тыми краями, украшенный пунсонным и гравированным орнаментом в виде парных Х-образных волют с перевязью (рис. 5.-6). Подобная орнаментация представлена в декоре пояс­
ной и уздечной гарнитуры IX—X вв. у населения Южной Сибири и Восточного Казахстана
[Кызласов Л.Р., 1969, табл. III.-23-29, рис. 39,40; Арсланова Ф.Х., 1972, табл. VII.-1—4,6—9;
Кызласов Л.Р., Король Г.Г., 1990, рис. 37.-7]. Железные наконечники и бляхи поясного или
уздечного набора, украшенные золотой инкрустацией в виде спиральных волют и геометри­
ческих узоров, а также - без орнамента встречены в кургане Гилево-V: 5 (рис. 23.-21,22,
24-26,29). Подобная орнаментация цветным металлом по железу появляется в VIII—IX вв.
в культуре чаатас, более широко распространяется в тюхтятской культуре второй половины
IX-X вв. [Кызласов Л.Р., 1969, рис. 39], а затем в Южной Сибири в виде инкрустации сереб­
ром по железу расцветает в аскизской культуре [Кызласов И.Л., 1983, с. 47; Кызласов Л.Р.,
1969, с. 120]. Железные бляхи данного набора из-за коррозии и ограбления кургана сохрани­
лись очень плохо. Среди них выявлялись разрушенные коррозией бляхи-оправы портальной
формы с фестончатыми краями и стрельчатым завершием. Подобной формы бронзовые зо­
лоченые бляхи были на одном из двух поясов в кургане 2 Узунтала в Ю-В Алтае, которые
Д.Г. Савинов [1982, с. 107, рис. 6] датировал IX -X вв.
Очевидно, от сбруи или поясных ремней происходят встреченные в перемещенном
состоянии железные кольца и пряжки овальной формы (рис. 9.-6; рис. 23.-18,23,27-28;
рис. 25.-15), которые распространены широко территориально и хронологически.
Орудия труда в курганах с ингумациями также редки, как и в курганах с кремацией.
В основном это железные черешковые ножи с двумя уступами при переходе от клинка
к черешку. Они сильно повреждены коррозией и представлены фрагментами в пяти курга­
нах (рис. 18.-1,2,9; рис. 20.-5,7; рис. 23.-17; рис. 25.-14; рис. 27.-2). Вероятно, первоначально
ножи были во всех захоронениях взрослых, мужчин и женщин, кроме детского погребения
без вещей Гилево-V: 3, но не сохранилось из-за сильной разграбленности курганов.
В кургане Гилево-Н: 3 встречено железное втульчатое тесло (рис. 7.-9), поврежденное
коррозией. Подобные тесла представлены в памятниках сросткинской культуры IX-X вв.
и могли использоваться как орудия труда, менее вероятно - как предмет вооружения [Худя­
ков Ю.С., 1981, с. 120, рис. 2.-5]. В качестве универсального орудия подобного типа тесла
имели широкое распространение.
В кургане Гилево-П: 3 встречен железный сильно коррозированный напильник (рис.
7.-10), где он входил, вероятно, в комплект предметов вооружения и использовался для за­
точки наконечников стрел. В эпоху раннего средневековья напильники были распростране­
ны достаточно широко, но находки их немногочисленны, что может частично объясняться
трудностью выявления их среди других коррозированных вещей из железа, похожих по форме.
На Алтае напильник обнаружен в кургане 2 Катанды-П (1925 г.). Подобные напильники из­
вестны в тюхтятской культуре IX -X вв., в Тимирязевском-1 - могильнике VII—VIII вв.
в Томском Приобье [Гаврилова А.А., 1965, рис. 9.-14; Кызласов Л.Р., 1969, табл. III.-44;
Чиндина Л.А., 1991, рис. 25.-11]. В рассматриваемом некрополе напильник происходит
из погребения с трупоположением, стоявшем в цепочке с преобладанием курганов с трупосо­
жжениями.
В кургане Гилево-V: 7, в женском погребении встречена чугунная жаровня с ручкой
и орнаментом в виде розетки на дне (рис. 27.-8). Вещь скорее всего китайского происхожде­
ния. Подобный орнамент в виде розетки выполнен на дне китайской лаковой чашечки
из Уйбатского чаатаса VIII—IX вв., а близкий китайскому, позднетанскому орнамент в виде
лепестков изображен на серебряной чарке из могильника ЕХ-Х вв. «Над Поляной» на среднем
Енисее в Хакасии [Евтюхова Л.А., 1948, с. 12, рис. 4; Гаврилова А.А., 1974, с. 177-180, рис. 3].
Как отмечено, в других курганных группах IX -X вв. Гилевского микрорайона курганы
с трупосожжениями представлены единично, по одному, по два, среди количественно пре­

122

В.А. Могильников

обладающих курганов с ингумациями. Это курган-вымостка 19 некрополя Гилево-IX, два
кургана (1,4) - на Гилево-XV, один курган (7) Корболихи-Н и два кургана (5, 8) с впускными
погребениями с трупосожжениями на могильнике Корболиха-VIII. Поэтому ниже дается самая
общая характеристика указанных некрополей с более подробным описанием курганов, со­
держащих погребения останков кремации.
Сначала остановимся на пункте Гилево-XV. Это восемь курганов, расположенных
на мысу левого берега Алея, как раз напротив мыса с курганами Гилево-I-V. В этом месте
Алей течет между этими двумя мысами, как бы разрывая их основание, что и определило
размещение здесь плотины Гилевского гидроузла, опирающейся на эти мысы. Алей здесь
течет по перекату, и в пору межени его можно свободно преодолевать верхом на коне.
Так что некрополи Гилево-I-V и Гилево-XV, возможно, взаимосвязаны.

Гилево-XV
На Гилево-XV раскопано шесть курганов. Диаметры насыпей колебались от 6,4 м
(кург. 6) до 14,0x16,0 м (кург. 4, центральный в группе), высота от 0,15 м до 1,0 м. Насыпи,
как и на Гилево-I-V, сложены из чернозема с включениями щебенки и гравия, лежащих
в основании мыса, а также из небольшого количества камней. Все курганы сильно пострада­
ли от ограбления, что затрудняет определение характера погребального ритуала. По-видимому, основные погребения курганов 2-5 были совершены по обряду ингумации головой
на восток в соответствии с ритуалом захоронения кимаков. Из указанных курганов в трех
(3-5) были, вероятно, погребения с конем, на что указывают величины могильных ям, на­
ходки отдельных разрозненных костей лошади и принадлежностей сбруи. Обряд погребе­
ния в кургане 6 неясен, поскольку находившаяся под ним овальная яма размером 1,6x0,8 м,
глубиной 0,45 м от древнего горизонта, не имела никаких находок.
В курганах 1,4 находилось по одному впускному погребению с кремацией.
Курган 1 - диаметр 12,5 м, высота 0,65 м, в центре - грабительская воронка диамет­
ром около 5,0 м, глубиной 0,5 м (рис. 28). Насыпь состояла из чернозема с включением мел­
кой щебенки, что характерно для состава почвы данного мысовидного выступа и говорит
о том, что земля для насыпки кургана бралась с окружающей территории. По структуре
и цвету насыпь почти не отличалась от погребенной почвы.
Под центром насыпи находилась подтрапециевидная с закругленными углами яма
с размерами на уровне материка, 2,0 м (Ю-С)х1,8 м (в южном конце) - 1,4 м (у северного
торца, глубиной 1,35 м от древнего горизонта, ориентированная Ю-С. Стенки ямы наклон­
ные, сужающие ее ко дну до размеров 1,2 м (Ю-С)х1,1 м (3-В). Яма заполнена черноземом
с включением мелкого щебня. Находок нет, из-за чего неизвестно было ли в этой яме захороне­
ние и какого типа? Однако яма вырыта до устройства насыпи, на что указывает прослойка выкида из суглинка со щебенкой толщиной до 0,3 м, лежавшая на погребенной почве к северу от ямы.
Погребение с тру по сожжением находилось в 1,5 м к ЮЮЗ от центра кургана, на глу­
бине 0,4 м от поверхности насыпи, около уровня древнего горизонта и представляло собой
овальное пятно размером 95x62 см, толщиной до 10 см углисто-золистого слоя с включени­
ем мелких кусочков кальцинированных костей (рис. 28.-1). В 0,9-1,0 м от этого пятна, на той
же глубине лежали в анатомическом порядке 6 поясничных позвонков животного (лошади - ?),
представлявш ие, очевидно, остатки ритуальной пищ и (рис. 28.-2). В 0,7 м к ЮЗ
от них на том же уровне, находились обломок трубчатой, часть позвонков и тазовые кости
животного (овца - ?), возможно, остатки тризны или погребальной пищи (рис. 28.-3).
Вещей не обнаружено. Не исключено, что курган насыпан или сделана дополнительная
подсыпка насыпи после устройства этого захоронения останков кремации с ритуальной
пищей.

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

123

Рис. 28. Гилево-XV, курган 1: 1 —углисто-золистое пятно с кусочками кальцинированных костей;
2 —позвонки лошади; 3 —позвонки и тазовые кости овцы

Рис. 29. Гилево-XV, курган 4. План и разрезы

124

В.А. Могильников

Рис. 30. Гилево-XV, курган 4: 1-3, 8 - 1 0 - погребение 1; 4-7, 11, 12 - погребение 2, с кремацией.
1-9, 11, 12 —ж елезо; 10 —кость

Курганы с трупосожжениями в северо-западных предгорьях Алтая

125

К урган 4 с овальной насыпью диаметрами 16,0 м (3-В)х14,0 м (Ю-С), высота - 1,0 м,
в центре - грабительская воронка диаметром около 6,5 м, глубиной 1,0 м. Насыпь сложена
из чернозема с примесью суглинка и небольшого количества щебенки, входящей в состав
почвенного и материкового слоя в данном месте. Во всех секторах насыпи, главным образом
около уровня древнего горизонта, а иногда и выше (северо-восточный сектор), в 4,5 и 7,5 м
от центра находились скопления мелких угольков. Около уровня древнего горизонта, пре­
имущественно в южной и юго-восточной частях кургана, лежалиостатки бревен толщиной
до 0,2 м, длиной до 2,65 м, представлявшие, вероятно, подобие обкладки вокруг централь­
ной части кургана, которая была перекрыта насыпью. Некоторые из них были обуглены.
Встречающиеся в насыпи угольки, по-видимому, в значительной степени связаны с этими брев­
нами. Под юго-восточным сектором по периметру насыпи, в 4,5 м от центра, лежали небольшие
камни (рис. 29). В насыпи и на древнем горизонте встречены также отдельные разрозненные
кости лошади и лисицы. Последние, вероятно, оказались в насыпи естественным путем.
Под центром кургана находилась подпрямоугольная могильная яма, ориентированная
ЮЗ-СВ, размером 2,6x1,7 м, глубиной около 1,5 м от уровня древнего горизонта. Нижняя
часть ямы выдолблена в материковой скале, причем юго-восточная часть оказалась глубже,
возможно, потому, что скальная порода здесь была мягче. Заполнение ямы состояло из чер­
нозема с примесью суглинка и щебенки. В нем встречались мелкие кусочки пережженых
костей и угольки. На дне ямы мелкие угольки попадали но всей площади. В южной ее части,
на глубине 1,25 м, найдены неопределенные обломки железного предмета, а в центре - кли­
нок небольшого ножа, часть рукояти палаша или сабли (рис. 30.-2-3), в северо-восточном
углу - неорнаментированный фрагмент стенки лепного сосуда. Судя по большим размерам
грабительской воронки, а также по разбросанности инвентаря и кусочков пережженных кос­
тей, можно заключить, что могильная яма основательно перекопана грабителями, а разрознен­
ные кости лошади, встреченные в насыпи кургана, могли быть выкинуты при разрушении по­
гребения в центральной яме. Вероятно, из этого же погребения происходят найденные в насыпи
на глубине 0,25 м, в 4,8 м к северу от центра кургана, западнее бровки, обломки пары железных
стремян, подобных описываемым ниже (рис. 30.-8-9), вилкоподобное изделие из кости лошади
(рис. 30.-10), вероятно, закрутка, и железный предмет с раздвоенным концом (рис. 30.-1).
Под насыпью кургана, к западу и востоку от центра, обнаружены еще два овальных
углубления. Одно из них размером 1,3x0,6 м, глубиной 0,4 м, ориентированное Ю-С, нахо­
дилось в 3,5 м к востоку-юго-востоку от центра кургана. Второе, расположенное симмет­
рично, размером 1,33x0,7 м, глубиной 0,45 м, ориентированное Ю-С, помещалось в 7,2 м
к западу от центра кургана. Оба углубления были заполнены черноземом и не содержали
находок. Не исключено, что это остатки нор.
Погребение 2 с трупосожжением находилось под насыпью, в 1,6 м к ЗЮЗ от центра
кургана в слое погребенной почвы и около уровня древнего горизонта. Выявлено оно
по скоплению мелких угольков и очень мелких кусочков пережженных косточек. Вместе
с ними обнаружены железная подпружная пряжка с вертлюгом, лежавшие друг на друге два
железных 8-видных стремени с приплюснутой петлей и широкой подножкой и обломок же­
лезного ножа (рис. 30.-4,6-7). Тут же находились железные 8-видные удила с витыми стерж­
нями, аналогичные южносибирским IX -X вв., и железный же S-видный псалий со скобой
и стилизованным изображением головки барана на одном конце (рис. 30.-11-12).
Гилево-1Х
Курганная группа Гилево-IX расположена в 3 км к западу от д. Гилево, справа от доро­
ги в Павловку Локтевского района Алтайского края на мысовидных выступах надпоймен­
ной террасы, возвышающейся над поймой Алея с юга и его притока Щелчихи с запада. Все­

126

В.А. Могильников

го на могильнике насчитывается 46 курганов, которые размещены отдельными небольшими
группами, в целом не образуя какого-либо заметного порядка. Все курганы небольшие, диа­
метром не более 12 м, высотой до 0,6-0,7 м, чаще всего диаметр 6-8 м, высота 0,3-0,6 м.
Насыпи сложены из камней и земли, задернованы, но у большинства курганов камни углами
выступают из-под дерна на поверхность. Почти все курганы имеют в центре грабительские
воронки, во многих из которых растут небольшие кустарники-ксерофиты. Поверхность тер­
расы, на которой расположены курганы, имеет юго-западную экспозицию, хорошо прогре­
вается солнцем и к тому же защищена от холодных северо-восточных ветров отрогом высо­
кого коренного берега со скально-известняковым основанием. Именно здесь предполага­
лось брать камень для отсыпки плотины Гилевского водохранилища.
Всего в разных частях некрополя был раскопан 21 курган из числа тех, которые внеш­
не выглядели наименее разрушенными. Из них относятся к эпохе раннего железа, наиболее ве­
роятно к концу I тыс. д о н .э .,- 13 курганов (1-5, 11,13-14,16-17,20-21,21-А), VIII-X вв. - семь
курганов (№ 6 - с м он етой К ай -Ю ан ь-тунбао и ф рагм ен том танского зеркала;
№ 7-8 - с конем или двумя конями; № 9-10,18 - с конем; №19). Курган 15, содержавший
разграбленное погребение человека с конем без инвентаря, точно не датирован и может от­
носиться как к раннему железному веку, так и к древнетюркскому времени. Все курганы
сильно разграблены, кости перемешаны, подчас в такой степени, что невозможно опреде­
лить ориентировку погребенных. В курганах раннего железного века преобладает ориента­
ция головой на запад. При этом в 12 курганах были одиночные погребения. В одном кургане
(№21) находилось погребение взрослого мужчины, подростка и коня, но кости их также
перемешаны при ограблении и представлены не полностью. В курганах древнетюркского
времени преобладала ориентация погребенных головой на С-СВ. При этом из семи курганов
эпохи раннего средневековья в двух или трех курганах представлены захоронения с конем,
остальные - четыре - содержали одиночные захоронения без коня (№ 6-7,9-10). Плоский
курган-выкладка 19 содержал остатки захоронения на древнем горизонте, предположитель­
но связываемые с трупосожжением ли с культово-поминальной выкладкой.
Курган-выкладка 19. На поверхности сооружение имело вид небольшого возвыше­
ния высотой до 0,12 м подовальной формы с диаметром 12,0x9,0 м, покрытого разнотравь­
ем. После расчистки обрисовалась подпрямоугольная вымостка размером 11,0x8,0 м, высо­
той 0,12 м, ориентированная Ю-С, сложенная из одного ряда рваного камня на древней по­
верхности почвы (рис. 31). Под северо-восточной частью вымостки, в 1,0 м от ее края,
на глубине 35 см от современной поверхности, на горизонте материка найден раздавленный
лепной, плоскодонный горшок, грубый, неорнаментированный (рис. 31.-1). Он был постав­
лен в ямке, вырытой в погребенной почве. Величина ямки в темном почвенном грунте
не фиксировалась. Под камнями этой же северо-восточной полы вымостки, на уровне древ­
него горизонта, у восточного края встречены железные крюковые однокольчатые удила, ко­
ваные из прута подквадратного сечения (рис. 31 .-2). Вблизи удил лежали разрозненные зубы
лошади, происходящие, вероятно, от захороненного здесь черепа коня, другие кости которо­
го не сохранились из-за близкого расположения к поверхности. Под камнями вымостки,
преимущественно в северо-восточной части, на древнем горизонте находились также остат­
ки золы, рассыпанной тонким слоем. После снятия погребенной почвы никаких ям или уг­
лублений в материковом грунте под вымосткой не обнаружено.
Характер и этническая атрибутация данного памятника недостаточно ясны. Он может
быть связан с трупосожжением или иметь какое-то другое культовое назначение. О захоро­
нении останков кремации могут говорить следы золистого слоя, но в то же время кусочки
кальцинированных костей здесь не обнаружены. Инвентарь также маловыразителен и не­
специфичен. Вышеупомянутый сосуд (рис. 31.-1) серо-коричневого цвета, леплен из глины
с примесью песка, по фактуре и форме напоминает керамику из курганов древнетюрского

Курганы с трупосожжениямн в северо-западных предгорьях Алтая

127

времени и, в частности, сосуд из кургана 111с трупосожжением Зевакинского могильника
[Арсланова Ф.Х., 1972, табл. VI.--5]. Подобные обнаруженным под выкладкой 19. Однокольча­
тые удила (рис. 31 .-2) применялись с роговыми или деревянными стержневыми псалиями и бы­
товали достаточно долго, начиная со скифского времени. Они представлены у тюрок VI—VIII вв.
В ЕХ-Х вв. встречались эпизодически, как пережиток. Их поздним признаком являются крюко­
вое соединение и квадратное, а не круглое, сечение звеньев. Подобные удила встречены в погре­
бении останков кремации в кургане 23 Гилево-Ш вместе с серебряным литым тройником, харак­
терным для VIII—IX вв. (рис. 16.-1-2), а звено от таких удил обнаружено в кургане 4 этого же
некрополя (рис. 8.-2). Такие же удила происходят из погребения с трупосожжением IX - начала
X в. в кургане 97 Зевакинского могильника на Верхнем Иртыше, что отмечено выше, а также в
кургане Бай-Тайга в Туве [Арсланова Ф.Х., 1972, табл. VI.-5; Грач А.Д., 1966, с. 99,103,
рис. 30.-6]. Однако последний по крючку с перекладиной может датироваться V-VI вв. Примеча­
тельно, что здесь же имеется подобный описываемому баночный сосуд. В свете приведенных
параллелей и отсутствия узкой хронологии нет полной уверенности, что под выкладкой ГилевоIX: 19 совершено захоронение по ритуалу кремации ЕХ-Х вв. Возможно, это более ранний жер­
твенно-поминальный комплекс, включавший сосуд с пищей, уздечку и голову лошади, от кото­
рой сохранились только зубы. Правда, следует отметить, что постановка глиняных сосудов
с пищей и укладывание голов лошадей известно по курганам с трупосожжениямн ЕХ-Х вв.
в Верхнем Прииртышье [Арсланова Ф.Х., 1972, с. 57, табл. VI].

Корболиха-Н
Группа из семи курганов располагалась на правом коренном берегу Алея, ограничен­
ном с одной стороны склоном в пойму Алея, а с другой - неглубоким оврагом с отлогими
бортами, по дну которого протекает пересыхающая речка Косой Мост. Курганы вытянуты
цепочкой в направлении Ю-С и стоят несколько вразброс. Насыпи отлогие, задернованные,
в отдельных местах из дерна выступали рваные камни, из которых сложены насыпи. Диа­
метры курганов 6,0-20,0 м, высота 0,2-0,55 м. В центре курганов и отчасти - в полах были
видны воронки от грабительских шурфов. Края некоторых насыпей опаханы. В 300 м к се­
веру от курганов проходила проселочная дорога Гилево - Корболиха. До д. Гилево - 8 км на
запад, до д. Корболиха - 6 км на восток.
Из семи курганов один (№1) представлял собой захоронение коня в сбруе - кенотаф,
один - погребение человека с конем (№4), три (№2, 3, 6) - погребения человека без коня;
один (№5) - неопределенный, вероятно, несохранившееся детское захоронение без коня,
и один (№7), самый южный в цепочке, - захоронение по ритуалу трупосожжения с погребе­
нием останков кремации на древнем горизонте. Ритуал захоронения и инвентарь курганов
1-6 характерен для кимаков IX -X вв. - погребение человека с конем или без коня, в яме,
под курганом, головой на восток.
Курган 7, с трупосожжением, диаметр 16,0 м, высота 0,55 м, имел на поверхности
несколько грабительских впадин, наибольшая из которых диаметром 4,0 м, глубиной 0,55 м
располагалась в центре. Насыпь сложена из чернозема и крупных рваных камней, концент­
рировавшихся в юго-восточной поле (рис. 32). Под северо-западный полой кургана, на глу­
бине 0,8 м от поверхности насыпи, находилась таранная кость ноги лошади, и три аналогич­
ных кости лежали рядом под южной полой насыпи близ центра кургана на древнем горизон­
те (рис. 32.-А). Около них помещались также зубы лошади, вероятно, от несохранившейся
челюсти или черепа, т.е. в курган были положены кости ног и череп или челюсти от одной
особи лошади.
Останки кремации, совершенной на стороне, захоронены в слое погребенной почвы
около уровня древнего горизонта, в 0,5 м к ЮЮЗ от визуального центра кургана. В 0,5 м

128

В.А. Могильников

O
' J
6 0
>
Ш
9 ? о %
v

°

ш

О

к
Ф

о

.
т

< 0о

%

Я

>

I

^ Р ^ 'б Р
, с “< Г о °
iK iR g

^ Р "
Я > 08>
° -0 Q O 3 ? A

I/

О О /

§

8

# S

ъоЧ^ЪФЯз cffe
°

<

а

CjY ssV

д

.|

S

Q sM n>P ~0

.Р Ч г О ^
t5 f? 0 <
4 3 c y a ** \
А

’

V

/ Условные О

/
/

Е . - ^ ~ l ~rPBHUU.fi

/

\

505нлчеш

1*•

у

ЕЙЬЯНД

J 1“ трлишЕЯ

“ МОГШ
\
^

^

-*.2 ,0 ,Ь 5 - НОМЕР м с т т ы / ipahuicu/

\

П5

чч

\

/

\

/

\

----------- - ^

t—I ■ . JS

Рис. 2. План расположения могил и траншей на елбанах у с. Ильинка

Погребения первой половины II тыс, н.э. на могильнике Ильинка...

149

Рис. 3. Планы погребений, исследованных на грунтовом могильнике Ильинка: 1 - могила 3;
2 —могила 2; 3 —могила 5; 4 —могила 4; 5 —могила 1

150

А.П. Уманский, А.А. Тишкин, В.В. Горбунов

М огила 1 (рис. 3.-5) обнаружена в останце дюны 1, на северо-восточном крае выдува,
на глубине около 0,1 м от поверхности. Могильное пятно овальной формы просматривалось
слабо. Глубина до дна могилы - 0,3 м. Границы ее не установлены. Погребен мужчина
30-35 лет. Скелет частично разрушен, некоторые кости вообще отсутствуют. Однако распо­
ложение черепа и части костей погребенного позволяет установить общее положение —вы­
тянуто на спине, головой на ССЗ. За пределами могилы, в северо-северо-западной части
раскопа, зафиксированы кости птицы. Инвентарь в могиле отсутствует.
Могила 2 (рис. 3.-2) расположена в том же останце дюны, в нескольких метрах к ЮЮВ
от предыдущего объекта. Погребение обнаружено при зачистке обрывистого участка. Мо­
гильное пятно размерами 2 ,1x1,2 м имело овальную форму. При выборке заполнения моги­
лы были отмечены остатки бересты, а в юго-восточной части - древесный тлен. Глубина
ямы - 0,8-1,0 м. Погребен мужчина 25-30 лет, который находился на спине в вытянутом
положении, головой на СВВ. При зачистке зафиксировано, что берцовые кости ног перекре­
щивались в области голеностопного сустава. Практически все части скелета находились
в анатомическом порядке, за исключением черепа, фрагменты которого были обнаружены на
грудной клетке. С правой стороны найдены останки лошади, лежавшей головой на ЮЗЗ. У ске­
лета животного отсутствовали кости конечностей, а череп, располагавшийся нижней челюстью
вверх, покоился на ребрах и позвоночнике. Сопроводительный инвентарь в могиле отсутствует.
Стенки ямы укреплены деревянной рамой, а сверху нее погребение закрывалось берестой.
Могила 3 (рис. 3.-1) обнаружена западнее погребения 1 и находилась практически
у поверхности выдува. Точные размеры погребального сооружения не установлены. В моги­
ле обнаружено коллективное захоронение. Умерших было пять человек, из них трое взрос­
лых и двое детей. Все погребенные ориентированы головами на СВВ и лежали вытянуто
на спине.
Скелет 1 (нумерация на рисунке справа налево). Сохранность костей хорошая. Череп
повернут вправо, нижняя челюсть отпала. У левого бедра находились два железных крюка
(рис. 4.-6). Ниже тазовых костей, между ног, лежали два железных кольца (рис. 4.-7,8).
У левой ноги располагался фрагмент железного ножа (рис. 4.-5). Согласно антропологичес­
ким определениям, скелет принадлежал мужчине 25-30 лет.
Скелет 2. Сохранность костей хорошая. Череп слегка повернут направо. Погребен муж­
чина 25-30 лет, у правой ноги которого лежал топор-тесло (рис. 4.-1). На костях левой стопы
обнаружены следы железа и остатки железной пластины (рис. 4.-4). На левой тазовой кости
найден железный крюк и обломки двух колец (рис. 4.-9,10), а на правой - черный тлен. Меж­
ду скелетами 1 и 2 в области ног находились железные удила (рис. 4.-13).
Скелет 3 принадлежал ребенку 6-10 лет. Отмечены останки черепа, части костей пле­
чевого пояса и несколько позвонков.
Скелет 4 был плохой сохранности. Обнаружены мелкие обломки черепа, несколько
ребер, часть позвонков и другие кости, принадлежавшие ребенку 5-6 лет.
Скелет 5. Кости хорошей сохранности. Погребен мужчина 35-40 лет, у левого пред­
плечья которого находились бусины (рис. 4.-12), возле правого плеча располагался желез­
ный наконечник стрелы (рис. 4.-3), а между ног - уцила (рис. 4.-14). У кисти правой руки
обнаружен обломок железного черешкового ножа (рис. 4.-2).
Необходимо отметить, что за черепом скелета 2 зафиксированы человеческие позвон­
ки, за черепом скелета 3 - кости мелкого копытного, очевидно, овцы. На черепе скелета 2
обнаружены пятна бурого тлена, возможно, от головного убора.
Могила 4 (рис. 3.-4) обнаружена в разведывательной траншее 5, на глубине 0,85 м
от поверхности. Могильное пятно просматривалось слабо. Погребение совершено в дере­
вянном гробовище (размеры - 1,8x0,6x0,3 м). Умершая женщина (?) 30—40 лет лежала в нем
вытянуто на спине, несколько завалившись на левый бок, головой строго назапад. Руки ее

Погребения первой половины II тыс. н.э. на могильнике Ильинка...

151

были вытянуты вдоль тела, а кисть правой покоилась на поясе. Погребальный инвентарь
располагался следующим образом. Железные стремена (рис. 6; рис. 7), оказавшиеся выше
(на 20-25 см) скелета, лежали подножками вверх (одно - у правой руки, другое - у левой).
У левого плеча находился железный нож с остатками деревянной рукояти (рис. 5.-6). С ле­
вой стороны, у бедра, были найдены остатки колчана и пять наконечников стрел (четыре костяных (рис. 5.-1-4) и один - железный, со свистункой (рис. 5.-5)). Там же лежал желез­
ный крюк с фрагментом кольца (рис. 5.-8). С правой стороны, у голени и кисти руки, обнару­
жены угольки. Примерно в этом же месте (у кисти правой руки) находились два точильных
камня (рис. 5.-11,12) и два камня для кресала (рис. 5.-9,10), а возле левой ступни - остатки
железного кольца (рис. 5.-7). Выше погребения зафиксирован слой шлака, а на поверхности
и на глубине одного штыка - фрагменты керамических сосудов.
Могила 5 (рис. 3.-3) находилась на глубине 0,2 м. Захоронение совершено в гробовище, остатки которого обнаружены по контуру погребения. Умершая женщина (?) 25-30 лет
лежала вытянуто на спине, головой на запад, кисти располагались в районе пояса. Сохран­
ность костей хорошая, но они слегка потревожены мелиоративными работами. Череп слегка
повернут влево, нижняя челюсть лежал отдельно на груди, зубы были рассеяны между ре­
бер. Остальные кости находились в анатомическом порядке. В могиле были обнаружены
железные стремена (рис. 10; рис. 11), находившиеся в ногах умершей, но по уровню немного
выше их. Между стременами и ногами погребенного человека найдены многочисленные
детали от седла: 8-видные накладки с двумя отверстиям и (рис. 8.-1-4), С-видные
(рис. 9.-1,2) и округлые накладки с кольцами (рис. 8.-9,10; рис. 9.-3-6), умбон с кольцом
(рис. 9.-11), гвозди (рис. 9.-7-10), скоба (рис. 9.-17), отдельные кольца и их фрагменты
(рис. 8.-8; рис. 9.-13,14), остатки костяного канта (рис. 8.-12,13). У правого плеча найден
железный черешковый нож (рис. 8.-11); под черепом, слева, - бронзовая проволочная серьга
(рис. 8.-14), две бусины (рис. 8.-15,16). Рядом с нижней челюстью лежал фрагмент керамики
(другой такой же оказался ниже костей). У левого колена зафиксированы железные удила
с большими кольцами (рис. 8.-19). Там же обнаружены фигурные железные бляхи, вероятно,
от узды (рис. 8.-18; рис. 9.-12,15,16,18). Кроме этого, в заполнении могилы найдены фраг­
мент железного крюка на кольце (рис. 8.-17), обломки трех железных изделий вильчатой
формы (рис. 8.-5-7), а также точильный камень (рис. 12.-2).
На многочисленных выдувах елбанов 1 и 2 обнаружена целая серия железных предме­
тов, как правило, в сломанном виде. Из них следует отметить фрагмент железного котла (?)
с дужкой для ручки (рис. 12.-3), обломки ножей (рис. 12.-4,5), наконечников стрел
(рис. 12.-11,12), колец (рис. 12.-6-8,13,14), скобы (рис. 12.-15) и гвоздей (рис. 12.-9,10). Ис­
ключение составляют два предмета вооружения хорошей сохранности из сборов - наконеч­
ник копья (рис. 13) и кинжал (рис. 14).
Наконечник копья длиной 22,6 см имеет перо вытянуторомбической формы (длина 12 см,
ширина до 4,6 см, толщина до 1,2 см). В сечении перо - ромбовидное, с одной наиболее сильно
сглаженной гранью. Втулка наконечника имеет коническую форму, длину 10,6 см, диаметр
в основании 4,3 см, толщину стенок до 3 мм. В нижней части втулки фиксируются два противо­
лежащих сквозных отверстия диаметром 7 и 9 мм. Втулка наконечника немного помята, ее осно­
вание местами сплющено, перо притуплено и слегка загнуто, лезвия - в мелких зазубринах.
Кинжал имеет общую длину 25,3 см. Его клинок подтреугольной формы (длина 15,3 см,
ширина до 4 см, толщина до 7 мм). Сечение клинка ромбовидное, окончание обломано, лез­
вия - в зазубринах. Перекрестие кинжала - напускное, брусковидное: слегка изломленной
формы в продольной плоскости и ромбической - в поперечной. Длина перекрестия 6 см,
ширина 1,1 см, толщина до 1,7 см. Рукоять кинжала (длина 8,9 см, ширина до 2,3 см, толщи­
на 1,2 см) имеет подромбическую форму с выделенным уплощенным навершием. В сечении
она овальная.

152

А.П. Уманский, А.А. Тишкин, В.В. Горбунов

Рис. 4. Ильинка. Инвентарь могилы 3: 1—11, 13,14 —железо; 12 —стекло

Погребения первой половины II тыс. н.э. на могильнике Ильинка...

153

Рис. 5. Ильинка. Инвентарь могилы 4: 1-4 - кость; 5 - железо, рог; 6-8 - железо; 9-12 - камень

154

А.П. Уманский, А.А. Тишкин, В.В. Горбунов

Рис. 7. Ильинка. Могила 4. Фрагмент железного стремени

Ппрребения первой

половины II тыс. н.э._на

с.
Р „ , 8. Ильинка. И н в е н т а р ь ~ ^

ипрнлънт е Ильинка.

17-19 - железо; 12, 13 - кость,
^ •д а о

156

А.П. Уманский, А.А. Тишкин, В.В. Горбунов

Рис. 9. Ильинка. Железный инвентарь из могилы 5

Погребения первой половины II тыс. н.э. на могильнике Ильинка...

Рис. 10. Ильинка. Могила 5. Железное стремя

Рис. 11. Ильинка. Железное стремя из могилы 5

157

158

А.П. Уманский, А.А. Тишкин, В.В. Горбунов

П

^

12

Рис. 12. Ильинка: 1 — кресало из ямы в траншее 11; 2 —тогильный камень из могилы 5;
остальное - сборы на выдувах. /, 3-8, 13-15 - железо; 2 - камень; 9-12 - железо, дерево

Погребения первой половины II тыс. н.э. на могильнике Ильинка...

Рис. 13. Ильинка, сборы. Железный наконечник копья

Рис. 14. Ильинка, сборы. Железный кинжал

159

160

А.П. Уманский, А.А. Тишкин, В.В. Горбунов

Инвентарь, обнаруженный в исследованных погребениях, позволяет определить
их относительную хронологию.
Для могилы 3 датирующее значение имеют удила с псалиями, наконечник стрелы
и крюки на кольцах. Крюковые удила с кольчатыми псалиями, аналогичные нашим экземп­
лярам, известны в Лесостепном Алтае с эпохи «великого переселения народов» IV-V вв. н.э.
[Егоров Я.В., 1993, рис. 1.-6], затем они исчезают, и их новое распространение фиксируется
с X в. н.э. [Неверов С.В, Горбунов В.В., 1996, с. 169]. Трехлопастной, вытянуторомбической
формы, наконечник стрелы также имеет широкую хронологию бытования, однако верхняя
граница распространения подобных изделий приходится на рубеж ХП-ХШ вв. н.э. Поясные
крюки на кольцах для крепления голенищ сапог появляются в памятниках Лесостепного
Алтая с X в. н.э. [Савинов Д.Г., 1998, рис. 1.-9; рис. 5.-13] и бытуют до XIII-XIV вв. н.э.
включительно [Адамов А.А., 2000, с. 57]. Таким образом, корреляция дат позволяет отнести
могилу 3 к Х-ХИ вв. н.э. Положение и ориентация погребенных находят ближайшие анало­
гии в памятниках сросткинской культуры. Наличие же коллективного захоронения харак­
терно для ее заключительного Змеевского этапа (вторая половина XI-XII вв. н.э.) [Ширин
Ю.В., 1994, рис. 1-3].
Веши, обнаруженные в могилах 4 и 5, надежно датируют их периодом XIII-XIV вв. н.э.
Это прежде всего стремена с отверстием для путлища в дужке, крюковые удила с большими
кольчатыми псалиями, наконечники стрел, серьга в виде знака вопроса, а также металличес­
кие детали седла. Данные предметы хорошо представлены в памятниках Лесостепного Ал­
тая монгольского времени [Кунгуров А.Л., 1991, рис. 1.-9,11; рис. 2.-3; рис. 3.-4,5; Бородаев
В.Б., Ефремов С.А., Тишкин А.А., 2000, рис. 3.-1; рис. 4.-2-13; рис. 6.-12; рис. 7.-3-10]. Внутримогильные конструкции, положение и ориентация умерших также характерны для погре­
бальной обрядности населения монгольского времени.
Две безынвентарные могилы 1 и 2 могут быть отнесены к определенному периоду времени
и культуре, благодаря основным элементам зафиксированного погребального обряда. Так, за­
хоронение в могиле 2 человека в сопровождении коня с ориентацией первого на СВВ, отра­
жает тюркскую традицию. В лесостепном Алтае такие погребения появляются со второй
половины VIII в. н.э. в памятниках сросткинской культуры [Неверов С.В., Горбунов В.В.,
2001, с. 177,178]. Обычно подобные могилы содержат богатый инвентарь и над ними соору­
жается курганная насыпь. Наличие на памятнике Ильинка грунтового безынвентарного по­
гребения по тюркскому обряду, но с необычными показателями, может свидетельствовать
о его более позднем происхождении, когда тюркский компонент постепенно утратил господ­
ствующее положение в сросткинской общности. Следовательно, могила 2 может быть синхрон­
на могиле 3 и относится к Змеевскому этапу (вторая половина Х1-ХП вв. н.э.). Одиночное захо­
ронение человека, ориентированного на ССЗ, в могиле 1 вполне сопоставимо с погребения­
ми в объектах 4 и 5 этого памятника и, вероятнее всего, также относится к монгольскому
времени.
Таким образом, на грунтовом могильнике Ильинка исследованы могилы двух смеж­
ных хронологических периодов, относящиеся к сменяющим друг друга археологическим
культурам: сросткинской и культуре монгольского времени. Данная ситуация, помимо па­
мятника Ильинка, фиксируется еще на одном грунтовом могильнике лесостепного Алтая Осинках [Савинов Д.Г., 1994, с. 156-157; Неверов С.В., Горбунов В.В., 2001, с. 177].
Вещи, собранные на выдувах, также в основном происходят из разрушенных средне­
вековых погребений. Наконечник копья (рис. 13) относится к сросткинским типам изделий,
наконечники стрел (рис. 12.-11,12) - к предметному комплексу монгольского времени. Ос­
тальные вещи могли присутствовать как в первой, так и во второй группах захоронений.
Исключение составляет только железный кинжал (рис. 14), относящийся, вероятнее всего,
к кругу древностей скифской эпохи (вторая половина I тыс. до н.э.).

Предметный комплекс из памятников кыргызов ...

161

Архивные материалы
Уманский А.П. Об археологических раскопках в окрестностях с. Ильинка Шелаболихинского района Алтайского края, проведенных летом 1972 года. Барнаул, 1992. 7 с., прил.
Архив Историко-краеведческого музея БГПУ.

Библиографический список
Адамов А .А . Н овосибирское П риобье в X -X IV вв. Тобольск; Омск, 2000. 256 с.
Бородаев В.Б., Ефремов С .А ., Тишкин А .А . Захоронение первой половины II тыс. в пункте
Ближние Елбаны-VI // Д ревности Алтая: Известия лаборатории археологии. № 5. Горно-Алтайск,
2000. С. 1 2 4-135.
Егоров Я .В. Н овое и сследование погребения воина эпохи великого переселения народов
на Алтае // Культура древних народов Ю жной Сибири. Барнаул, 1993. С. 7 7 -8 0 .
Кунгуров А.Л. Реконструкция погребального обряда и предметов материальной культуры грун­
тового могильника монгольского времени у с. Усть-Алейка // Материальная культу ра и проблемы
археологической реконструкции. Н овосибирск, 1991. С. 161-168.
Неверов С .В., Горбунов В .В . Курганный могильник сросткинской культуры Ш адринцево-1 //
Археология, антропология, этног рафия Сибири. Барнаул, 1996. С. 1 6 3 -1 9 1 .
Неверов С .В., Горбунов В .В . Сросткинская культура (периодизация, ареал, компоненты) //
Пространство культуры в археолого-этнографическом измерении. Западная Сибирь и сопредельные
территории. Томск, 2001. С. 1 7 6 -1 7 8 .
Рудометов П.Л. Случайные находки с Кипринского Борка // Охрана и исследования археологи­
ческих памятников Алтая. Барнаул, 1991. Вып. II. С. 4 4 -4 7 .
Савинов Д.Г. Государства и кулы урогенез на территории Ю жной Сибири в эпоху раннего сред­
невековья. Кемерово, 1994. 215 с.
Савинов Д.Г. Сросткинский могильник (раскопки Н.Н. Комаровой в 1925 г. и С.М. Сергеева
в 1930 г.) // Д р евн ости Алтая: И звестия лаборатории археологии. № 3. Горно-А лтайск, 1998.
С . 1 75-1 9 0 .
Уманский А.П . Андроновский кинжал из с. И льи н к а//С А . 1964. № 2. С. 19 1 -1 9 3 .
Уманский А .П ., Караваев А .В . Аварийные раскопки у села Ильинка в 1972 году // Проблемы
сохранения, использования и изучения памятников археологии. Горно-Алтайск, 1992. С. 8 4 -8 5 .
Ширин Ю .В. Новые исследования многослойного памятника Степной Чумыш-2 // Кузнецкая
старина. Новокузнецк, 1994. Вып. 2. С. 1 2 2 -1 2 9 .

Ю.С. Худяков
Н овосибирск

ПРЕДМЕТНЫЙ КОМПЛЕКС ИЗ ПАМЯТНИКОВ КЫРГЫЗОВ
X I-XII ВВ. В ГОРНОМ АЛТАЕ
Изучение памятников культуры енисейских кыргызов в Горном Алтае представляет
самостоятельный научный интерес. В последние десятилетия данная тема рассматривалась
в связи с гипотезой о происхождении современного кыргызского этноса в Горном Алтае
и Верхнем Прииртышье.
Вопроса о проживании кыргызов в средние века в Горном Алтае касались многие ис­
следователи. Одним из первых эту тему затронул Ч.Ч. Валиханов [1985], который предполо­
жил, что «кара-кыргызы» являются автохтонным населением Тянь-Шаня, но могли кочевать
до Черного Иртыша и Алтая. В.В. Радлов [1989] связывал с кыргызами происхождение не­
которых алтайских родов. Впервые достоверно в Горном Алтае кыргызский памятник был
исследован в Яконуре в 1939 г. М.П. Грязновым [1940]. Кыргызская принадлежность погре­

162

Ю.С. Худяков

бений по обряду трупосожжения была определена спустя несколько десятилетий. Вопроса
включения Горного Алтая в состав Кыргызского каганата в IX -X вв. коснулся С.В. Киселев.
Он отметил характерные «кыргызские черты» в инвентаре средневековых памятников Гор­
ного Алтая и Верхнего Приобья и сделал вывод: «... этот этап отличался особенно большой
близостью к минусинскому того же времени. Очевидно, кыргызское преобладание играло
определяющую роль в культуре соседних областей. Значительность кыргызских черт в ал­
тайской культуре IX -X вв. может служить новым основанием для предположения не только
о культурной, но и о политической зависимости Алтая от кыргызов» [Киселев С.М., 1949].
Мнение С.В. Киселева о вхождении Горного Алтая в государство енисейских кыргызов под­
держал Л.П. Потапов [1953].
В связи с дискуссией о происхождении кыргызского народа в 1955 г. вопроса о прожи­
вании кыргызов на Алтае коснулся Б.М. Юнусалиев [1955]. На основе лингвистических
и этнографических данных о сходстве языка и культуры алтайцев и кыргызов он предполо­
жил, что кыргызы могли обитать на юге Алтая и в верховьях Енисея до конца XIII в., откуда
были вытеснены монголами и калмыками. Вопросы происхождения современного кыргыз­
ского народа и расселения его предков на Алтае были затронуты в работах К.И. Петрова.
По его мнению, кыргызы расселились по территории Алтая и Приобья в конце I тыс. н.э.
Здесь они смешались с кимакско-кыпчакскими племенами, утратив свой язык и культуру,
но сохранив этноним «кыргызы», что буквально означает «красные». В XIII-XV вв. они пе­
реселились с Алтая на Тянь-Шань. В подтверждение своей точки зрения он приводит дан­
ные антропологии, языка, родоплеменного состава кыргызов и алтайцев, топонимии Горно­
го Алтая. По его мнению, топонимы «кызыл» и «улаган» свидетельствуют о проживании
кыргызов на Алтае [Петров К.И., 1963].
На территории Горного Алтая встречаются топонимы с названием «кыргыз», которые
несомненно свидетельствуют о пребывании здесь кыргызов. Например, р. Кыргыз, правый при­
ток Курагана. Эти материалы остались неизвестны К.И. Петрову и не были им использованы.
В 1964 г. Н.А. Баскаков [1964] отметил гипотетичность этимологических построений
К.И. Петрова и предложил объяснять этноним «кыргызы» как «красные огузы» или «южные
огузы». В 1966 г. им были опубликованы переводы нескольких, не известных ранее руничес­
ких надписей из Горного Алтая из Мендур-Соккона, в одной из которых упомянут «знаме­
нитый кыргыз» [Баскаков Н.А., 1966]. В 1969 г. ряд соображений о пребывании кыргызов на
Алтае был изложен Л.Р. Кызласовым [1969]. Он пришел к выводу, что кыргызы завоевали
Горный Алтай в IX в. и продолжали здесь обитать до XIII в. [Кызласов Л.Р., 1969, с. 125,
133]. В XII в. на Алтае «обособилось» самостоятельное кыргызское княжество, правитель
которого подчинился Чингисхану в начале XIII в. Правителем этого княжества в источниках
назван Олебек-дигин, а местом его расположения «был, скорее всего, Алтай». Согласно
его предположению, часть населения Алтая переселилась в Минусинскую котловину [Кыз­
ласов Л .Р, 1969, с. 129, 133]. В 1969 г. А.М. Кулемзиным были раскопаны два кыргызских
кургана XI—XII вв. на памятнике Ак-Таш в Горном Алтае. Материалы этих раскопок были
опубликованы позднее [Мартынов А.И., Кулемзин А.М., Мартынова Г.С., 1985, с. 162].
В 1971 г. С.М. Абрамзон [1971] обобщил этнографические материалы по этногенезу кыргы­
зов. Согласно его представлениям, основу современных кыргызов составили тюркоязычные
племена, жившие в Восточном Притяныианье, Прииртышье и Алтае. В 1972 г. Д.Г. Савинов
[1973] раскопал на памятнике Узунтал-VIII в юго-восточном Алтае кыргызский курган
с погребением по обряду трупосожжения и разнообразным инвентарем, относящийся
к IX—X вв. Ф.Х. Арслановой [1972] были опубликованы материалы из раскопок курганов
с погребениями по обряду трупосожжения в Верхнем Прииртышье, отнесенные к кыргызс­
кой культуре IX в. На Верхнем Алее кыргызские захоронения по обряду кремации были
исследованы В.А. Могильниковым на памятниках Гилево и Корболиха [Могильников В.А.,

Предметный комплекс из памятников кыргызов...

163

1972а; 19726; Медникова Э.М., Могильников В.А., Суразаков А.С., 1976]. При анализе мате­
риалов кыргызской культуры на Алтае памятники из горной и степной его частей, Верхнего
Приобья и Прииртышья нередко рассматривались суммарно как свидетельства кыргызской
экспансии в юго-западном направлении.
Первый опыт обобщения материалов из памятников культуры енисейских кыргызов
в Горном Алтае был предпринят в 1979 г. Д.Г. Савиновым [1979, с. 161-168]. Он отметил
находки вещей «кыргызского облика» на могильниках Яконур и Узунтал-ХШ. Эти памятни­
ки были отнесены к IX-X вв. Д.Г. Савинов поддержал мнение о том, что кыргызы могли
переселиться на Тянь-Шань с территории Алтая [Савинов Д.Г., 1979, с. 167].
В 1980 г. на памятнике Куях-Танар Ю.С. Худяковым [1990] были найдены предметы
кыргызской культуры XI-XII вв. В 1983 г. находки из кыргызских курганов Ак-Таша были
опубликованы И.Л. Кызласовым. Он включил в число кыргызских памятников Х-ХН вв.
Ак-Таш, Сростки, Чарыш и Яконур [Кызласов И.Л., 1983].
Гипотеза о переселении кыргызов на Тянь-Шань с Алтая и Прииртышья была развита
в работах С.Г. Кляшторного, А.М. Мокеева, В.П. Мокрынина [История Киргизской СССР,
1984; Кляшторный С.Г., Мокеев А.М., Мокрынин В.П., 1988]. По мнению этих исследовате­
лей, кыргызы, проникшие на Алтай и в Прииртышье в IX в., в течение Х-ХП вв. были асси­
милированы кимако-кыпчакскими племенами, воспринявшими этноним «кыргызы».
Именно на Алтае находилось в ХП-ХШ вв. «княжество Кыргыз», завоеванное монголами.
В середине XV в. эти кимако-кыпчаки, назы вавш иеся «кыргызами», переселились
на Тянь-Шань.
«Алтайский период» в формировании кыргызского народа и языка на лингвистичес­
ких материалах выделен Э.Р. Тенишевым [1989]. Наличие сходных элементов в языке, фоль­
клоре, традиционной культуре и родоплеменном составе алтайцев и кыргызов отмечали
многие исследователи [Молдобаев И.Б., 1989; Савинов Д.Г., 1989].
В 1990 г. Ю.С. Худяковым [1990, с. 186-195] были обобщены обнаруженные к этому
времени материалы кыргызской культуры в Горном Алтае. Помимо уже опубликованных
к этому времени находок из Ак-Таша и Узунтала в научный оборот были введены материалы из
Яконура и Куях-Танара, ранее не издававшиеся. Было выделено два этапа развития кыргызской
культуры в Горном Алтае. К эпохе великодержавия IX-X вв. отнесены курганы Яконура и Узунтайа, к эпохе сууктэр XI-XII вв. - памятники Ак-Таш и Куях-Танар. На основе анализа этих
материалов был сделан вывод о том, что в XI-XII вв. кыргызы продолжали населять Горный
Алтай и их культура сохранила все черты своеобразия, не смешавшись с кимакской, па­
мятников которой на этой территории не обнаружено [Худяков Ю.С., 1990].
Вопрос о пребывании кыргызов на Алтае был рассмотрен в ряде последующих работ
[Худяков Ю.С., 1991; 1993; 1995].
Источниковая база предметного комплекса кыргызской культуры за последние годы
расширилась. К числу памятников кыргызов отнесена находка из Беш-Озека [Кочеев В.А., Худя­
ков Ю.С., 1993]. Погребение по обряду кремации с разнообразным инвентарем XI-XII вв. иссле­
довано в одном из курганов могильника Кок-Эдиган [Худяков Ю.С., 1995; 1996]. И.Л. Кыз­
ласов отнес к числу енисейских большинство известных рунических надписей Горного Ал­
тая [Кызласов И.Л., 1994]. Отдельные предметы, относящиеся к кыргызской культуре, обна­
ружены жителями с. Куюс на стоянке Кам-Баин в долине р. Верхняя Куба.
Расширение круга находок, относящихся к культуре кыргызов периода развитого сред­
невековья, позволяет полнее охарактеризовать ее предметный комплекс на территории Гор­
ного Алтая. Среди железных предметов, обнаруженных в кыргызских памятниках
XI-XII вв. - Ак-Таш, Кам-Баин, Кок-Эдиган, Куях-Танар - в различных районах Горного
Алтая представлены предметы вооружения, конской сбруи, бытовые инструменты, предме­
ты туалета и украшения.

164

Ю. С. Худяков

Оружие дистанционного боя в кыргызских курганах XI-XII вв. в Горном Алтае пред­
ставлено железными черешковыми наконечниками стрел. По сечению пера среди них выде­
ляется несколько групп.
Группа I. Трехлопастные.
Тип 1. Удлиненно-ромбические. Включает один экземпляр из кургана 1 памятника КокЭдиган. Длина пера - 2,2 см, ширина -1 ,1 см, длина черешка - 3 ,7 см. Наконечник с остро­
угольным острием, узким пером, покатыми плечиками, упором (рис. 1.-3). Подобные нако­
нечники имели широкое распространение в культурах кочевников в Южной Сибири и Цен­
тральной Азии в эпохи поздней древности и раннего средневековья [Худяков Ю.С., 1986,
с. 31,54,70,92,111,143,183]. Встречаются они и в памятниках енисейских кыргызов XI-XII вв.
в Минусинской котловине и Туве [Худяков Ю.С., 1980, с. 82].
Группа II. Четырехгранные.
Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает один экземпляр из кургана 1 памятника КокЭдиган. Длина пера - 3 см, ширина - 1 см, длина черешка - 3 см. Наконечник с остроуголь­
ным острием, узким пером, выступающим упором (рис. 1.-2). Близкие по форме бронебой­
ные наконечники характерны для древних тюрок и кимаков [Худяков Ю.С., 1986, с. 146,
186]. В памятниках енисейских кыргызов они обнаружены в Минусинской котловине и Туве
[Худяков Ю.С., 1980, с. 92].
Группа III. Ромбические.
Тип 1. Боеголовковые. Включает один экземпляр из кургана 27 памятника Ак-Таш
[Мартынов А.И., Кулемзин А.М., Мартынова Г.С., 1985, с. 162]. Длина пера - 5 см, ширина 1 см, длина черешка - 3 см. Наконечник с остроугольным острием, выделенной боевой голов­
кой, удлиненной шейкой и упором (рис. 3.-2).
Данный тип относится к числу самых распространенных кыргызских наконечников
Х1-ХД вв. [Худяков Ю.С., 1980, с. 95].
Группа IV. Плоские.
Тип 1. Асимметрично-ромбические. Включает один экземпляр из кургана 9 памятни­
ка Ак-Таш [Мартынов А.И., Кулемзин А.М., Мартынова Г.С., 1985, с. 151]. Длина пера- 4 см,
ширина - 1,8 см, длина черешка - 4,5 см. Наконечник с тупоугольным острием, пологими пле­
чиками, упором (рис. 2.-1).
Данный тип наконечников является наиболее распространенным для кочевников степ­
ного пояса Евразии в предмонгольское и монгольское время [Худяков Ю.С., 19916, с. 75,
105]. Подобные наконечники характерны и для енисейских кыргызов в X I-X II вв.
[Худяков Ю.С., 1980, с. 95].
Коллекция железных наконечников стрел из кыргызских курганов XI-XII вв. в Горном
Алтае немногочисленна, но типологически разнообразна. В ее составе представлены широ­
ко распространенные формы, характерные для развитого средневековья.
К числу предметов вооружения относится железный кинжал.
По сечению клинка он принадлежит к группе I - трехгранных с долами. По форме
клинка - к типу 1, слабоизогнутых в сторону лезвия. Включает один экземпляр из кургана 1
памятника Кок-Эдиган. Длина клинка - 11 см, ширина до 2,5 см, длина черешка - 5,5 см.
Кинжал имеет черешок, скошенный в сторону лезвия, пластинчатый упор для ограничения
рукояти и однолезвийный клинок, слабоизогнутый в сторону лезвия. Клинок кинжала
в сечении трехгранный. По всей длине полосы с двух сторон имеются пологие долы.
Острие клинка -.ром бическое, в сечении двулезвийное, с елманью, выступающей над
спинкой клинка (рис. 1.-1).
Эта находка в кыргызских комплексах является уникальной и не имеет точных анало­
гий. По общей конфигурации клинка и рукояти, изогнутых в сторону лезвия, кок-эдиганский кинжал напоминает кинжалы, изображенные на некоторых изваяниях древних тюрок

Предметный комплекс из памятников киргизов...

165

в Центральной Азии, и кинжал, найденный в Уйбатском чаа-тасе в Минусинской котловине
[Евтюхова Л.А., 1952, с. 112].
Судя по находке в могильнике Кок-Эдиган, подобные кинжалы бытовали у кыргызов
не только в эпоху чаа-тас, но и в период развитого средневековья.
Значительную часть предметного комплекса из памятников кыргызской культуры
в Горном Алтае составляют сбруйные принадлежности.
Железные удила относятся к типу двусоставных с неравновеликими однокольчатыми
звеньями, кольчатыми псалиями. Включают один экземпляр из кургана 1 памятника КокЭдиган. Длина звеньев удил - 9-10 см, диаметр кольчатых псалиев - 7 см. Удила имеют
звенья разной длины и сечения, большие, свободно вращающиеся витые кольчатые псалии,
в которые укреплены по два дополнительных витых кольца и по одной пластинчатой на­
кладке для крепления нащечных ремней. В кольчатые окончания звеньев удил помимо пса­
лиев продеты дополнительные витые кольца, продолговатой овальной формы с вогнутыми
сторонами (рис. 3.-1).
А.А. Гаврилова [1965, с. 80] подобные удила в памятниках древних тюрок в Горном
Алтае отнесла к «курайскому типу» и датировала VII-VIII вв. Она отметила находки таких
удил в кургане 1 могильника Курай-VI на Алтае и кургане 45 памятника Уюк в Туве [Гаври­
лова А.А., 1965, рис. 15.-2,3]. В.Д. Кубарев [1985, с. 143, 148; рис. 5.-2] находку близких
по форме удил из впускного захоронения лошади в кургане 82 могильника Боротал в Горном
Алтае отнес к VIII—IX вв. В.А. Могильников [1981, с. 40, рис. 19.-100] считает удила
из кургана 1 памятника Курай-VI на Алтае принадлежащими к VIII—IX вв. Он включил в эту
группу и находку удил из кургана Капчалы-Н в Минусинской котловине. Л.Р. Кызласов [ 1969,
с. 114] подобные удила с большими витыми кольцами из памятника Кызыл-Булук, к. 139
в Туве датировал IX -X вв.
Кок-эдиганская находка позволяет предполагать, что подобная форма удил продолжа­
ла бытовать у кочевников Саяно-Алтая и в начале II тыс. н.э. Интересно, что подобные боль­
шие витые кольца с продетыми в них малыми витыми кольцами сохранились в этнографи­
ческой культуре современных кыргызов Тянь-Шаня. Они крепились к железному основа­
нию предмета для привязывания домашнего скота*.
Железное стремя относится к типу с округлой петлей ипластинчатой подножкой. Вклю­
чает один экземпляр из кургана 1 памятника Кок-Эдиган. Диаметр проема - 10,5 см, диа­
метр петли - 3 см, ширина подножки - 3 см. Стремя с кольцевой петлей, округлым проемом
и узкой пластинчатой подножкой. Оно изготовлено из округлого в сечении железного стер­
жня, склепанного в верхней части петли. Подножка имеет снизу выступающее ребро по всей
ширине проема (рис. 3.-2).
Подобные стремена, известные в научной литературе под названием «восьмеркообраз­
ных», имели широкое распространение в кочевых культурах степного пояса Евразии в тече­
ние эпохи раннего средневековья. Известны они и в памятниках кыргызов в Минусинской
котловине и Туве V I-X вв. [Кызласов Л.Р., 1981, с. 49]. Близкие по форме стремена обнару­
жены в кыргызском захоронении в Узунтале в Горном Алтае [Савинов Д.Г., 1979, с. 162].
В культурах кочевников евразийских степей подобные стремена встречаются очень редко
[Мажитов Н.А., 1981, с. 222, рис. 90.-14]. В этот период получают распространение стреме­
на иных форм, с пластинчатой петлей без перехвата или с отверстием в дужке [Могильников
В.А., 1981а, с. 192]. В памятниках кыргызов XI-XII вв. в Минусе и Туве стремена почти
не встречаются [Кызласов И.Л., 1981, с. 205].
В кыргызских памятниках начала II тыс. н.э. в Горном Алтае найдено значительное
число железных принадлежностей конской сбруи.
Среди них выделяются две группы: объемные и плоские.
* Экспонируются в Историческом музее Кыргызстана в г. Бишкек.

166

Ю. С. Худяков

Первая группа представлена бляшками одного типа.
Тип 1. Подквадратные. Включает 2 экз. из кургана 1 памятника Кок-Эдиган. Площадь
бляшки 1,5x1,5 см, высота - 1,3 см. Бляшки - пирамидальные, односторонне выпуклые,
подквадратной формы. На сторонах имеются небольшие вырезы, придающие бляшке вид
четырехлистника. На двух гранях одной из бляшек нанесен резьбой циркульный орнамент.
Вершину бляшки венчает шарообразная головка заклепки, с помощью которой она крепи­
лась к ремню (рис. 1.-4, 5).
Близкие по форме, но плоские бляшки известны в памятниках кыргызов XI-XII вв.
в Минусинской котловине [Худяков Ю.С., 1982, с. 74].
К группе плоских относятся бляшки пятиугольной формы с подвесными пластинами.
Тип 1. Пятиугольные. Включает 3 экз. из кургана 1 памятника Кок-Эдиган. Длина бляш­
к и - 2 см, ширина - 15 см. Бляшки пятиугольной формы с приостренным верхним концом
и сферической головкой от заклепки в центре. Нижний конец загнут назад и соединен зак­
лепкой с бляшкой. В него продета подвесная пластина длиной 5,7 см, шириной 1 см.
Она имеет прямоугольный держатель с отверстием и удлиненную пластину с приостренным
концом (рис. 1.-6-8, 10, 11).
Схожие по конструкции накладки, соединенные шарнирным способом с удлиненны­
ми подвесками, представлены в кыргызских памятниках XI-XII вв. в Минусинской котлови­
не [Худяков Ю.С., 1982, с. 76, 132; Кызласов И.Л., 1983, с. 46-47]. Нередко они имеют вы­
чурную фигурную форму и богатую орнаментацию. Вероятно, пирамидальные и пятиуголь­
ные бляшки с подвесками входили в состав украшений одного сбруйного набора.
К деталям сбруи должны относиться: железный многочастный стержень с пластинча­
той обоймой, железное кольцо, обломки вытянутых железных пластин с отверстиями и пря­
моугольная обломанная пластинка с заклепкой. За исключением пирамидальных и пяти­
угольных бляшек с подвесками, которые, судя по размерам и количеству, могли входить
в состав уздечного набора, определить местоположение остальных железных деталей в со­
ставе сбруи довольно сложно.
В ак-ташском наборе представлены пряжка, петли, обоймы, бляшки и накладки.
Пряжка с подвижным язычком относится к одному типу.
Тип 1. С овальной рамкой. Включает один экземпляр из кургана 27 памятника АкТаш. Длина рамки - 2,2 см, ширина пряжки - 3 см, длина язычка - 2,5 см. Пряжка с овальной
рамкой, украшенной насечками и шаровидными выступами (рис. 2.-7). Аналогичная пряжка
найдена в кыргызском Оглахтинском могильнике в Минусинской котловине [Кызласов И.Л.,
1983, табл. XIII.-19].
Петли относятся к двум типам.
Тип 1. С треугольной рамкой. Включает один экземпляр из кургана 27 памятника
Ак-Таш. Длина петли - 2,3 см, ширина петли - 2,2 см. Петля с насечкой на рамке и заклепкой
на пластинчатом соединении (рис. 2.-8).
Тип 2. С овальной рамкой. Включает один экземпляр из кургана 27 памятника
Ак-Таш. Длина петли - 1,7 см, ширина петли - 2,3 см. Петля с насечкой на рамке и заклепкой
на пластинчатом соединении (рис. 2.-9).
Близкие по форме петли обнаружены в кыргызских курганах XIII-XIV вв. в Минусин­
ской котловине [Кызласов И.Л., 1983, табл. XIV.-28, 29].
Обоймы относятся к одному типу.
Тип 1. Прямоугольные. Включает 2 экз. из кургана 27 памятника Ак-Таш. Длина
обойм — 2,5 см, ш ирина — 1,3 см. П рям оугольны е обойм ы с насечкой на рамке
(рис. 2.-10, 11).
Судя по сходству орнаментации, пряжка, две петли и две обоймы входили в состав
одного набора. Среди ак-ташских находок имеются две бляшки сердцевидной формы с тре-

168

Ю.С. Худяков

Рис. 2. Предметы вооружения, сбруи, украш ение. Бытовые инструменты из памятников Ак-Таш,
Куях-Танар, Кам-Баин: 1 , 2 - наконечники стрел; 3, 6 - шилья; 5 - бусина; 7 - пряжка; 8, 9 - петли;
10, 11 - обоймы ; 12 - накладка; 13 - пинцет; 1 4-16, 19 - бляшки и накладки; 1 7 -1 8 - пластины

Предметный комплекс из памятников киргизов...

О

169

J СМ

Рис. 3. Удила и стремя из памятника Кок-Эдиган. Курган 1 : 7 - удила; 2 - стремя

мя отверстиями и тремя заклепками (рис. 2.-14,15), две обломанных накладки, у одной
из которых раздвоенный конец, у другой - приостренный (рис. 2.-16, 19), две пластинки
с заклепками (рис. 2.-17, 18). Накладки с раздвоенным концом встречаются в кыргызских
курганах в начале II тыс. н.э. довольно часто [Худяков Ю.С., 1982, рис. 86.-5; 87.-8; 105.-4;
Кызласов И.Л., 1983, табл. XII.-25-27, 32^-1]. Относятся ли все эти детали к одному сбруй­
ному набору, сказать трудно.
Еще одна удлиненная накладка с раздвоенным концом и заклепками найдена на памят­
нике Куях-Танар. Ее противоположный конец обломан (рис. 2.-12).
Подобные накладки известны в составе сбруйных принадлежностей из кыргызских
курганов эпохи сууктэр в Минусе [Худяков Ю.С., 1982, рис. 104.-2, 8, 9]. При сходстве форм
большинства накладок и бляшек из кыргызских курганов XI-XII вв. в Минусе и Горном
Алтае нельзя не отметить, что последние отличаются бедностью оформления и орнамента­
ции в сравнении с минусинскими, на них не встречается серебряная аппликация. Вероятно,
это объясняется периферийным положением кыргызов, проживавших в XI-XII вв. на Алтае,
по отношению к Минусинской котловине.
К кыргызской культуре эпохи развитого средневековья относится железное шило
и? памятника Кам-Баин. Длина стержня - 16 см, диаметр стержня - 0,5 см, высота
навершия - 1,5 см. Длинное массивное шило с фигурным навершием в виде уплощенного
ромба с треугольным отверстием и двумя спиралями по бокам, напоминающими стилизо­
ванные бараньи рога (рис. 2.-6). Подобные инструменты характерны для кыргызской куль­
туры в XI-XII вв. [Кызласов И.Л., 1977а, с. 88, рис. 1.-1,2].

170

Ю. С. Худяков

Вероятно, к кыргызской культуре может относиться найденное на памятнике КуяхТанар железное шило, квадратное в сечении, крепившееся в деревянной рукояти (рис. 2.-3).
Близкие по форме шилья известны в материалах кыргызской культуры эпохи развитого сред­
невековья в Минусинской котловине [Кызласов И.Л., 1983, табл. XXIII.-7—9].
На памятнике Куях-Танар был обнаружен железный пинцет, изготовленный из согну­
той пополам узкой пластины (рис. 2.-13). Аналогичные пинцеты являются характерными
бытовыми предметами в памятниках кыргызской культуры XI—XII вв. в Минусинской котло­
вине [Кызласов И.Л. 1983, с. 39; табл. XXIII.-10, 11, 13].
Вероятно, к кыргызской культуре эпохи развитого средневековья могут относиться
найденные на памятнике Куях-Танар парные полые железные шарики, которые могли слу­
жить пуговицей и каменная бусина (рис. 2.-4, 5). Близкие по форме бусины известны
из кыргызских захоронений XI-XII вв. в Минусе [Кызласов И.Л., 19776, с. 139].
В целом предметный комплекс из памятников кыргызов XI—XII вв. в Горном Алтае
типичен для кыргызской культуры этого периода по всей территории ее распространения.
Его отличает меньшее видовое и типологическое разнообразие предметов, отсутствие бога­
той орнаментации и серебряной аппликации на сбруйных накладках. Судя по всему, памят­
ники, исследованные в Горном Алтае, принадлежали рядовому кыргызскому населению,
воинам из немногочисленных кыргызских военных отрядов и членам их семей. Эти матери­
алы доказывают, что в XI-XII вв. енисейские кыргызы населяли ряд районов Горного Алтая,
и их культура не отличалась от культуры кыргызов Минусы и Тувы. Нет никаких свиде­
тельств смешения кыргызов и кимако-кыпчаков на данной территории в начале II тыс. н.э.
и следов их переселения на Тянь-Шань. Вероятно, в этот период территория Горного Алтая
оставалась периферией Кыргызского государства.

Библиографический список
Абрамзон С.М . Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Л., 1971.
Арсланова Ф .Х. Курганы с трупосож ж ением в Верхнем Прииртышье // Поиски и раскопки
в Казахстане. Алма-Ата, 1972.
Баскаков Н.А. К вопросу о происхож дении этнонима «кыргыз» // СЭ. 1964. № 2.
Баскаков Н.А. Три рунические надписи из с. М ендур-Соккон Горно-Алтайской автономной
области // СЭ. 1966. № 6.
Валиханов Ч.Ч. Записки о киргизах // С обрание сочинений: В 5-ти т. Алма-Ата, 1985. Т. II.
Гаврилова А .А . М огильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племен. М.; Л., 1965.
Грязнов М .П. Раскопки на Алтае // Сообщ ения государственного Эрмитажа. Л., 1940. Вып. I.
Евтюхова Л.А. Каменные изваяния Ю жной Сибири и М онголии // Материалы и исследования
по археологии СССР. М ., 1952. № 24.
История Киргизской СССР. Ф рунзе, 1984. Т. 1.
Киселев С.В. Древняя история Ю жной Сибири // Материалы и исследования по археологии
СССР. М.; Л., 1949. № 9.
Кляшторный С.Г., М океев А .М ., Мокрынин В.П. Основные этапы этногенеза киргизского на­
р о д а / / Тюркология-88. Ф рунзе, 1988.
Кочеев В .А ., Худяков Ю .С. Палаш из Беш-Озека // Охрана и изучение культурного наследия
Алтая. Барнаул, 1993. Вып. IV. Ч. II.
Кубарев В.Д. Древнетюркские кенотафы Боротала// Древние культу ры Монголии. Новосибирск, 1985.
Кызласов И.Л. Булавки древних хакасов // Археология Ю жной Сибири. Кемерово, 1977а.
Кызласов И.Л. Бусы средневековой Хакасии // В опросы истории Хакасии. Абакан, 19776.
Кызласов И.Л. Аскизская культура (средневековые хакасы X -X IV вв.) // Степи Евразии в эпо­
ху средневековья. А рхеология СССР. М ., 1981.
Кызласов И.Л. Аскизская культура Ю жной Сибири X —X IV вв. // Свод археологических источ­
ников. М ., 1983. Вып. Е 3 -1 8 .

Предметный комплекс из памятников кыргызов...

171

Кызласов И.Л. Горноалтайские рунические надписи на стелах // Археологические и фольклор­
ные источники по истории Алтая. Горно-Алтайск. 1994.
Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М .5 1969.
Кызласов Л.Р. Древнехакасская культура чаатас V I-IX вв. // Степи Евразии в эпоху средневеко­
вья. Археология СССР. М ., 1981.
М ажитов Н.А. Ю жный Урал в X I1-X IV вв. // Степи Евразии в эпоху средневековья. А рхеоло­
гия СССР. М ., 1981.
Мартынов А .И ., Кулемзин А .М ., Мартынова Г.С. Раскопки могильника у поселка Акташ в Гор­
ном Алтае // Алтай в эпоху камня и раннего металла. Барнаул, 1985.
М едникова Э .М ., Могильников В. А. Суразаков А.С. Работы на Верхнем Алее // А рхеологичес­
кие открытия 1975 года. М., 1976.
Могильников В.А . А рхеологические исследования на Верхнем А лее // Археология и краеведе­
ние Алтая. Барнаул, 1972а.
Могильников В .А . Работы Алейской экспедиции // А рхеологические открытия 1971 года. М.,
19726.
Могильников В.А . Памятники кочевников Сибири и Средней Азии Х -Х И вв. // Степи Евразии
в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1981а.
Могильников В.А. Тюрки // Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 19816.
М олдобаев И.Б. Этническая и культурная общ ность киргизов с народами Саяно-Алтая //
Вопросы этнической истории киргизского народа. Ф рунзе, 1989.
Петров К.И. К истории движения киргизов на Тянь-Шань и их взаимоотношения с ойратами
b X II-X V вв . Ф рунзе, 1961.
Петров К.И. Очерк происхождения киргизского народа. Ф рунзе, 1963.
Петров К.И. К этимологии этнонима «кыргыз» // СЭ. 1964. № 2.
Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. М.; Л., 1953.
Радлов В .В. Из Сибири. Страницы дневника. М., 1989.
Савинов Д.Г. А рхеологические данные о связи енисейских и тянь-шаньских кыргызов в конце
I - начале II тысячелетия н.э. // Вопросы этнической истории киргизского народа. Ф рунзе, 1989.
Савинов Д.Г. Памятники енисейских кыргызов в Горном Алтае // Вопросы истории Горного
Алтая. Горно-Алтайск, 1979. Вып. 1.
Савинов Д.Г. Раскопки в Горном Алтае // А рхеологические открытия 1972 года. М., 1973.
Тенишев Э.Р. К вопросу о происхож дении киргизов и их языка // Советская Тюркология. 1989.
№ 4.
Худяков
Худяков
Худяков
Новосибирск,

Ю.С. В ооруж ение енисейских кыргызов VI—XII вв. Н овосибирск, 1980.
Ю .С. Кыргызы на Табате. Н овосибирск, 1982.
Ю .С. В ооруж ение средневековых кочевников Ю жной Сибири и Центральной Азии.
1986.

Худяков Ю.С. В ооруж ение центральноазиатских кочевников в эпоху раннего и развитого сред­
невековья. Н овосибирск, 1991.
Худяков Ю .С. Е нисейские кыргызы на Алтае и в Прииртышье // Аборигены Сибири: пробле­
мы изучения исчезаю щ их языков и культур. Н овосибирск, 1995. Т. 2.
Худяков Ю .С. Кок-Эдиган - памятник культуры енисейских кыргызов на Средней Катуни //
Горный Алтай и Россия 240 лет. Горно-Алтайск, 1996.
Худяков Ю .С. Кыргызы в Горном Алтае // Проблемы изучения древней и истории Горного
Алтая. Горно-Алтайск, 1990.
Худяков Ю .С. Кыргызы на Алтае и в Западной Сибири // Источники по средневековой истории
Кыргызстана и сопредельны х областей С редней и Центральной Азии. Бишкек, 1991.
Худяков Ю .С. Новый памятник культуры енисейских кыргызов в Горном Алтае // III итоговая
сессия Института археологии и этнографии СО РАН. Новосибирск, 1995.
Худяков Ю.С. Проблемы культурогенеза кыргызов на территории Алтая и Прииртышья // Куль­
турно-генетические процессы в Западной Сибири. Томск, 1993.
Ю нусалиев Б.М. П роблема формирования общ енародного киргизского язы ка// Вопросы язы­
кознания. 1955. № 3.

172

Список сокращений

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АГУ - Алтайский государственный университет (Барнаул)
АН СССР - Академия наук Союза Советских Социалистических Республик
АО - Археологические открытия
АСГЭ - Археологический сборник Государственного Эрмитажа
БГПУ - Барнаульский государственный педагогический университет (ранее - БГПИ)
вди - Вестник древней истории
ВМГУ - Вестник Московского государственного университета
ВООПИК - Всесоюзное общество охраны памятников истории и культуры
ГАНИИИЯЛ - Горно-Алтайский научно-исследовательский институт истории,
языка и литературы
ГИМ - Государственный исторический музей (Москва)
зооид - Записки Одесского общества истории и древностей
ЗСОИРГО - Западно-Сибирский отдел Императорского Русского Географического
Общества
ИА РАН - Институт археологии Российской Академии наук
ИФ - исторический факультет
КСИА - Краткие сообщения Института археологии
КСИИМК - Краткие сообщения Института истории материальной культуры
ЛИК - Лаборатория исторического краеведения БГПУ
МАЭ - Музей антропологии и этнографии
МАЭА - Музей археологии и этнографии Алтая АГУ
МИА - Материалы по археологии СССР
МНСК - Международная научная студенческая конференция
ОФ - основной фонд
РА - Российская археология
РАЭСК - Региональная археолого-этнографическая конференция
РФФИ - Российский фонд фундаментальных исследований
С - север
СА - Советская археология
САИ - Свод археологических источников (Москва)
СВВ - северо-восток-восток
СГЭ - Сообщения Государственного Эрмитажа
СЗ - северо-запад
СЗЗ - северо-запад-запад
СИКНАК - Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края
СМИКЭ - Советско-Монгольская историко-культурная экспедиция
СНВ - Страны и народы Востока
СЭ - Советская этнография
ТГИМ - Труды Государственного исторического музея
ТГУ - Томский государственный университет
ТКАЭЭ - Тувинская комплексная археолого-этнографическая экспедиция
ТНИИЯЛИ - Тувинский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории
УЗ - Ученые записки
Ю - юг
ЮВ - юго-восток
ЮВВ - юго-восток-восток
Ю ЗЗ - юго-запад-запад

СОДЕРЖАНИЕ
Боровков А. С. Набор украшений верхового коня эпохи раннего средневековья
из северо-западных предгорий А л тая............................................................................................... 3
Горбунов В.В., Ситников С.М. Исследование аварийного кургана
сросгкинской культуры на памятнике Кайгородка- V .................................................................... 9
Дашковский П.К. Коргон-1 - новый памятник культуры енисейских кыргызов
в Горном А лтае....................................................................................................................................... 16
Кубарев В.Д. Изваяние, оградка, балбалы (о проблемах типологии,
хронологии и семантики древнетюркских поминальных сооружений
Алтая и сопредельных территорий)...................................................................................................24
Кунгуров А.Л. Материалы эпохи поздней древности,
раннего и развитого средневековья с поселенческих комплексов
Верхнего П риобья................................................................................................................................. 54
Кызласов Л. Р. Династийная традиция и возникновение
древнехакасского государства............................................................................................................63
Могильников В.А. Курганы с трупосожжениями
в северо-западных предгорьях А л тая...............................................................................................77
Тишкин А.А. Сухие Гривы - памятник монгольского времени
на правобережье О б и ......................................................................................................................... 139
Уманский А.П., Тишкин А.А., Горбунов В.В. Погребения первой половины
II тыс. н.э. на могильнике Ильинка в Алтайском к р а е ..................................................................146
Худяков Ю.С. Предметный комплекс из памятников кыргызов XI-XII вв.
в Горном А лтае..................................................................................................................................... 161
Список сокращений

172

Научное издание

АЛТАЙ И СОПРЕДЕЛЬНЫЕ ТЕРРИТОРИИ
В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
С борник научных трудов

Редакторы: Л.И. Базина, Н.Я. Тырышкина
Подготовка оригинал-макета: Д.В. Тырышкин
Технический редактор: А.А. Тишкин

Изд. лиц. ЛР 020261 от 14 января 1997 г.
Подписано в печать 07.12.2001 г. Формат 60x84/8.
Бумага офсетная. Печать офсетная. Уч.-изд.л. 19,7.
Тираж 350 экз. Заказ №
Типография Некоммерческого партнерства «Азбука»
656099, Барнаул, пр. Красноармейский, 98-а