Портрет [Денис Алексеевич Смолов] (fb2) читать онлайн

Денис Смолов Портрет

Портрет сгорал в лучах утреннего солнца. Рука Джованни плавно водила кисточкой по холсту, делая последние штрихи в его новой картине.

Ну, вот, все готово-Промелькнуло в голове у Джованни. Он отошел, и стал внимательно сверлить полотно взглядом, в поисках возможных погрешностей, но, к счастью, таких не было. Портрет госпожи Даммини получился потрясающим, и Джованни был уверен, что знатной сеньере он тоже очень понравится. Предвкушая хорошие деньги Джованни решил уже сразу понести портрет во владения Даммини, но потом резко осознал, что картина не до конца высохла и что от тряски вид портрета может испортиться, поэтому он решил повременить с этим, а вместо этого пойти прикупить красок, ведь старые запасы подходили к концу.

Он накрыл холст покрывалом, причем тем же самым, каким накрывался холодными ночами, накинул на плечо сумку для красок и беглым шагом спустился по лестнице своей мастерской, поднимая в воздух клубы пыли.

Потом он вышел на улицу.

Во Флоренции, как всегда, бурлила жизнь. По улицам ходили группы монахов, изредко Джованни видел мужчин в красном как кровь одеянии, по углам и закаулкам стояли куртизанки, выискивая «жертв на часок», с деревянных подставок громко кричали глашатаи, оповещая флорентийцев о новых правилах или напоминая о старых, а у церкви Санта-Кроче скопилась группа молодых сеньерит, которые хихикая обговаривали смешную прическу одного из знатных вельмож, что проходил рядом. Вельможа уже было подошел к насмешницам и стал их громко ругать, но Джованни уже достаточно отошел от них и не слышал того разговора.

Он свернул на небольшой рыночек, где множество торговцев перекрикивали друг друга в попытке привлечь внимание прохожих именно на свои товары. Продавали всё начиная от тканей и одежды из Мадрида и Милана, заканчивая овощами, фруктами и даже оружием и инструментами.

Джованни же держал шаг к прилавку с красками и другими принадлежностями для художников.

— Мамма мия-В голове у Джованни проскочила мысль-А имею ли я право называть себя художником? Имеет ли право человек, который просто зарабатывает деньги рисованием портретов и картин на заказ ставить себя в один ряд с Да Винчи, Миккелланджело и прочими великими мастерами, которые творили не для денег, а для общества. Те мастера, для которых чувства и искусство было дороже, чем пару десятков золотых кружков.

— Ну ты покупать что-то будешь? — Спросил продавец, выдергивая Джованни из размышлений.

Оказывается Джованни около минуты стоял перед прилавком тупо смотря на краски.

— Брать будешь? — Вновь повторил продавец. От раздражения его пышные усы немного приподнялись.

— Конечно-Ответил Джованни. — Дайте, пожалуйста набор красок.

— Дайте?! Ты хочешь, ты и бери, и деньги давай. 10 флоринов за краски должен.

— Но ведь… — У Джованни возникло возмущение-До вас продавец брал лишь 4 флорина.

Усатый торгаш нагло хихикнул

— Старик Ложди продавал разноцветные помои, а у меня товар из самой Индии привезен! Плати или проваливай!

Джованни с раздражением полез в карман и достал от туда мешочек с монетами, раздался металлический лязг, на руку выпали 9 золотых монет.

Усатый торговец озлобленно скривил губы.

— Да ты издеваешься надо мной! — воскликнул он-Слушай сюда, рагаццо, хватит мне голову морочить! Иди отсюда, и не загораживай мой товар.

«Чего на весь рынок разорался?!»-Раздался крик откуда-то со стороны.

Обернувшись, Джованни увидел, что к нему шел одетый в дорогие одежды человек.

Он шел быстрым шагом, распихивая прохожих своим немаленьким чревом.

Подойдя чуть ближе, человек вновь заговорил.

— Флоренция еще не видела таких жлобов, как ты, Бертруччо! Я слышал все, что ты рассказывал этому юноше! Неужели твой товар из Индии?

— У кого хочешь спроси-Возмущенно ответил торгаш

— Ха! — Крикнул богатый вельможа-А если я спрошу у контрабандиста Парлини? Не он ли мне рассказал, что некто, с усами аки морж купил у него по-дешевке красок.

Короче, бастардо, хватит тут усы раздувать! Скольким людям ты уже продал свой шлак?

— Чего ты так возмутился, Марио?! — Закричал торгаш Бертруччо-Будто этот сопляк тебе сын родной!

— СИЛЕНЦИО, Бертруччо! — Гавкнул вельможа-Мне осточертело то, что флорентийцы жалуются на твои обманы! Что скажет господин Медичи, если я сообщу ему об этом?

— Ладно, ладно! — В голосе торгаша стал слышаться еле заметный страх-Бери краску за 4 флорина. Богатый вельможа прищюренно зыркнул прямо ему в глаза. Бертруччо это заметил, поэтому исправил себя.

«Бесплатно бери».

Джованни взял ровно столько, сколько планировал купить, на что богач добродушно посоветовал ему брать больше. Джованни несколько секунд думал над предложением богача, но все же решил взять больше тюбиков с синей и черной краской.

— Вот так, мальчик-Приговаривал богач-А ты, Бертруччо! Чтобы я тебя больше здесь не видел, а то господин Медичи точно узнает о том, что ты работаешь с пиратами, или того хуже, с Монтериджонни.

С этими словами богач развернулся, и пошел восвояси.

Джованни решил настигнуть своего спасителя, чтобы поблагодарить

Скуза ме! — Воскликнул Джованни в спину богачу. — Почему вы мне помогли?

Богач развернулся.

— Юноша, мне нужен был лишь повод, чтобы наказать этого жлоба Бертруччо. — Богач мило улыбнулся-Однако мне приятно, что я смог помочь тебе. Как тебя зовут?

— Джованни Мерсини. Я художник.

— Художник? — Удивился богач-Подожди… Когда я был на званом ужине у сеньора Аудиторе, его жена похвасталась мне, какой красивый портрет ей нарисовал один молодой художник. И вроде бы…Да, она сказала, что того художника звали Джованни. Это был ты?

Джованни был ошарашен. Он не думал, что его имя станет популярным среди флорентийских вельмож столь скоро.

— Сеньор Аудиторе? — Переспросил от неожиданности Джованни-Да, я писал портрет его жены.

— Что ж, юноша, хочу признать, что я поражен твоим талантом! — Воскликнул богач-Кстати, где мои манеры, я же не представился.

Богач выпрямился, поправил воротник шикарного мужского платья, и громко воскликнул.

— Меня зовут Марио Джорокко! Я меценат, помогаю местной торговле. А еще я являюсь доверенным лицом господина Медичи в городе.

Джованни ошарашило еще больше. Ему стало даже немного стыдно, что такой человек помог ему. Сеньор Марио явно заметил напряжение Джованни, поэтому сразу добавил

— Не бойся, что не обращался ко мне достаточно формально. — Он положил ладонь на плечо Джованни-Не люблю я подхалимства, как иные обращаются ко мне как Богу, а внутри у них лишь желание задобрить меня и получить грошики.

Ты иной, рагаццо. Ты мне нравишься, твоя вежливость правдива.

Кстати, рагаццо, ты ведь не местный, раз не знаешь меня. Откуда ты прибыл в такую помойку как Флоренция?

Джованни ошарашило в третий раз. Живя в своем родном поселении недалеко от Венеции он и грезил начать работу хотя бы в Венеции, а уж про Флоренцию он и мечтать не мог. И тут он слышит, что такой город называют помойкой.

— Я из Венеции. — Пробубнил Джованни. — А скажите, сеньор Джорокки, как вы можете так называть Флоренцию?

— Мальчик мой, пожил бы ты здесь столько, сколько жил я, еще бы хуже этот город назвал бы. Ну да ладно. Слушай, Джованни, моя дочь Лукреция мечтает иметь у себя свой портрет. Сам понимаешь, дочь единственная и мне так хочется её порадовать, но, увы она уже трех художников выгнала, говорит, что они не способны описать ее вид, как надо.

— А она у вас такая красивая? — Этот вопрос вырвался сам по себе-Ой, простите, я не…

— Конечно! — Воскликнул сеньор Марио-Красавица, что во Флоренции таких не найти! Твой талант меня заинтересовал, поэтому я хочу предложить тебе нарисовать мою дочь. Согласен?

— Это была бы честь для меня, сеньор Джорокки!

— Вот и славно, мальчик мой. Приходи тогда завтра в мое поместье, что на севере от главных ворот Флоренции. Кстати, а где ты живешь?

— За два квартала от сюда. Снимаю небольшую мастерскую у сеньора Флакирино. Платить многовато, но он мне скидку большую делает, так бы вообще снимать не смог

— Стой. — Марио озадачился-Луиджи Флакирино сдает мастерскую? У него же нет мастерской.

— Ну… Маленькая двухэтажная комната.

— Аааа-Воскликнул Марио, и тут же расхохотался-Мальчик мой, знаешь, что это за комната?

— Нет-вопросительно ответил Джованни.

— В эту конуру развратник Луиджи проституток водил, чтобы его жена не застукала. А потом сеньора Флакирино все же узнала про это. С тех пор та комната и пустовала. С тех пор она так отрухела, что от любого случайного огонька может вспыхнуть, как факел! И сколько берет?

— 150 флоринов за месяц.

— Сколько!? Этот старый импотент вообще обезумел! Значит так, Джованни, с завтрашнего дня ты будешь жить у меня в поместье!

В четвертый раз Джованни потерял дар речи. А сеньор Марио продолжил

— У меня в поместье часто бывают гости из других городов, так что у меня много гостевых спален. Можешь жить в любой из них! Ты будешь хорошо есть, хорошо пить, и хорошо спать, если понравишься моей дочери Лукреции! Слово Марио Джорокки!

— Но почему!? — Крикнул Джованни-Скуза ме, сеньор Джорокки, но вы видите меня первый раз и уже такое! Почему вы такой добрый?

— Мальчик мой-Добродушно сказал Марио-Скажи мне, если бы ты жил в окружении пыльных клопов, ты бы не хотел оставить у себя хотя бы одну белую бабочку?

С этими словами сеньор Марио пошел дальше, а Джованни стоял молча, обдумывая его слова и пытаясь понять… То, что сейчас произошло не сон?

Это был все же не сон. Джованни пришел в свою мастерскую с осознанием того, что завтра он ее покинет. Уже завтра он станет жить другой жизнью. Джованни не мог понять, за что на него упало это счастье и что мир заберет у него взамен?

Поднявшись наверх, он увидел портрет госпожи Даминни, который уже достаточно высох и теперь его можно было спокойно донести до заказчицы. Он сдернул покрывало с холста, на него смотрела пышная женщина с розовыми щеками и шикарной прической. Но Джованни решил, что принесет портрет уже завтра, поэтому снова накрыл его.

Весь вечер он провел за письменным столом, описывая все, что с ним произошло за этот день в письме своей матери, а затем лег спать, но не смог нормально уснуть.

Стук в дверь разбудил Джованни. А ведь он только нормально прикорнул. Он лениво встал с кровати, а в дверь всё настойчивее колотили. Он спустился и открыл её. На пороге стояли трое мужчин. Первый был одет в черно красное платье и такую же красную шапку с шикарным пером, остальные двое походили на братьев близнецов, и даже были одинаково одеты.

— Бон джорно! — Воскликнул центральный мужчина-Вы Джованни Мерсини?

— Да, а что?

— Сеньор Джорокко поручил мне сопроводить вас до его поместья. Меня зовут Матео Сетти. Я его личный помощник

Джованни удивился.

— Вообще-то у меня еще были дела.

У Матео в удивлении округлились глаза

— Какие? Джованни, сеньор Джорокко не любит ждать.

— Я должен был занести портрет госпожи Даминни.

— Дио мио! — Крикнул Матео и шлепнул себя по голове- Джованни, прошу не утруждайтесь. Карло! — Скомандовал Матео одному из братьев-близнецов- Забери картину, и доставь по адресу. А вы, Джованни, имеете 10 минут, чтобы собраться.

Карло вошел в помещение и закрыл за собой дверь.

— Где картина, которую я должен доставить? — Спросил он. Его голос был низкий и глубокий.

— Наверху-Пробубнил Джованни-Накрыт покрывалом. Только вы осторожней с ней.

— Бене. Собирайтесь пока. — С этими словами он убежал наверх.

Джованни начал переодеваться. Бедная рубаха, помятый берет, старая обувь, а на плече древняя тканевая сумка, которую ему подарил отец, когда он отъезжал во Флоренцию. Когда он собрался, на лестнице уже появился Карло с завернутой в ткань картиной под мышкой.

— Вы готовы? — Спросил он

— Да.

Они вышли. Солнце резко ударило по глазам, было тепло.

Матео стоял в нескольких метрах и вел оживленную беседу с человеком в красной мантии и большой широкополой шляпе.

Завидев Джованни, Матео быстро попрощался с собеседником, пожав тому руку, и быстрым шагом пошел в сторону Карло и Джованни. Второй стражник куда-то пропал.

— Карло! Отнеси картину госпоже Даминни. — Рявкнул он властным голосом-А я отведу Джованни сам.

Карло послушно кивнул, и убежал.

В поместье они шли особо не разговаривая. Обычно Джованни не проч поговорить, тем более с такими людьми, но он не выспался, поэтому не хотел заводить разговор просто так.

Матео тоже ничего не говорил. Он просто выполнял свое поручение довести его до цели. По дороге Матео часто здоровался с разными незнакомыми для Джованни людьми.

Наконец они вышли из города и пошли на север. Через некоторое время стало виднеться поместье читы Джорокко.

У ворот поместья стояла стража, причем не та, что патрулирует город, а другая, в другой форме.

Подойдя к ним, Матео крикнул:

«Открыть ворота!»

Когда ворота со скрипом раздвинулись, Джованни увидел шикарный мраморный фонтан с золотыми ангелами, а рядом с ним в домашнем облачении стоял сам сеньор Марио.

Увидев своего помощника и за ним идущего Джованни, он улыбнулся и направился к ним навстречу.

— А я то вас уже заждался! — Воскрикнул Марио, раскинув руки, словно хотел крепко обнять Джованни. — Коме вай, мальчик мой?

— Бене, сеньор Джорокко. Не выспался правда, из-за того, что ваш помощник пришел.

Марио сурово взглянул на Маттео, однако в этом суровом взгляде читалась шутливость.

— Ладно, мальчик мой-Марио хлопнул Джованни по плечу. — Успеешь еще выспаться вдоволь! А пока пойду покажу тебе свое поместье. Кстати, Маттео, ты можешь быть свободным. Далее Джованни пойдет за мной.

Помощник откланялся и ретировался.

Во дворе пахло цветами. Все вокруг было усажено белыми тюльпанами, которые светились на солнце, а в фонтане мирно журчала вода. Сеньор Марио заметил заинтересованность Джованни цветами.

— Нравятся, да? — Спросил сеньор Джорокко.

Этот вопрос выбил Джованни.

— Да, очень красивые цветы.

— Да-Протянул Марио-Это были любимые цветы моей жены. Рекуескат ин паче. Впрочем, мальчик мой, двор мой конечно красив, но ты еще не видел мое поместье изнутри! Пошли.

Само поместье было белоснежно белым, как снаружи так и внутри. На полу лежала шахматная плитка, везде стояла дорогая фурнитура, и позолотой блестели фигурные подсвечники на стенах и канделябры на столах. На второй этаж вели две массивные ступени.

— Ну как? — Весело спросил сеньор Марио.

— Очень красиво, сеньор!

Одна интересная деталь кинулась Джованни в глаза. На одной из стен помимо золоченых подсвечников весел ряд картин. Все полотна были датированы, и на всех были изображены семьи.

— А что это за картины, сеньор Джорокко?

— Это, мальчик мой, семейные полотна моей семьи. Целых семь поколений изображены на них.

Сеньор Джорокко обратил внимание Джованни на последней из картин.

В центре композиции полотна стоял высокий мужчина в военном мундире. Его взгляд был острым, словно у ястреба, волосы и бакенбарды были идеально зачесаны, а еле заметный шрам на губе еще больше подчеркивал его суровость. Рядом с ним, на миниатюрном кресле сидела женщина в шикарном изумрудном платье, полы которого мягко ложились на пол. Её взгляд также был направлен вперед, и также был довольно строгим, но не таким как у мужа.

Также на полотне были и три мальчика, вероятно, это были их сыновья. Самый младший, которому на вид было не больше года, сидел на руках у матери, а двое остальных стояли по две руки от отца. Тот, что на вид был старше, стоял по правую руку, а тот, что по-младше-по левую. Старший также пытался сделать суровый взгляд, пародируя отца, однако по-мнению Джованни, детские глаза не могли повторить всю строгость взрослых глаз.

— Это ваша семья? — Спросил Джованни.

— Да, мальчик мой. Это мой отец, моя мать, и два моих брата.

— А где вы на этой картине?

— Я был среднем сыном самого Джорджио Джорокко! Он был главным командующим флорентийской стражи. Уважаемый человек уважаемого рода. Жаль, что этот род может оборваться.

— Как оборваться?! — Удивился Джованни, — У вас же два брата!

— Ох, мальчик мой, тут ситуация сложная. Моего старшего брата, Витторио, убили заговорщики за поддержку семьи Медичи, пока я был в Милане. А младший, Марко, ударился в религию, стал проповедовать, а после смерти матери вообще ушел в монастырь. А у меня только дочь, которая замуж не собирается.

Кстати, она утром ушла в город к портному, хочет прикупить новое платье, уже скоро должна вернуться.

Еще с пол часа сеньор Джорокко водил Джованни по масштабному поместью, показывая ему спальни, ванные, и свой кабинет. Как раз во время демонстрации кабинета, внутрь него заглянул помощник Маттео, и заявил, что сеньоритта Лукреция уже вернулась в сопровождении охранника Николло, который нес на руках массивный ящик с одеждой.

Все трое вышли в зал. Джованни увидел юную девушку в розовом платье с нежными кружевами и элегантной шляпке, а сзади нее, пыхтя и тихо ругаясь под нос, плелся стражник с огромным дубовым ящиком. Джованни узнал в стражнике одного из тех самых братьев-близнецов, которые утром пришли к нему с помощником Маттео.

Он подошла к отцу и обняла его.

— Чао, папа! — У нас гости?

— Да, это Джованни, художник, я тебе о нем говорил вчера.

— Бон джорно, сеньоритта Лукреция. — Джованни пытался звучать максимально вежливо.

— Ох! — Она заволновалась, — Дио мио, художник, а я в таком виде! Николло! — Стражник с ящиком вздрогнул-Отнеси сей ящик ко мне в спальню, прего.

— Си, сеньоритта Джорокко! — Выкрикнул Николло, и поплелся указанную ему сторону.

— Папа, — Сказала Лукреция-А можно я отберу у тебя твоего гостя на разговор?

Только дайте мне десять минуточек, я приведу себя в порядок после улицы.

Сеньор Джорокко взглянул на Джованни.

— Вот она, кровь рода Джорокко! Сразу браться за дело. — Вскрикнул он, и поднял кулаки-Конечно, бамбина мия, только это не у меня это надо спрашивать, а у гостя.

— Ох, ну где мои манеры — Протянула Лукреция на театральный манер.

Ее голос звучал тихо и по-детски нежно, хотя на вид ей было не меньше 23–25 лет.

— Конечно, я согласен! — Джованни и сам не ожидал такого резкого ответа. Он эхом пронесся по всему поместью, из-за чего Джованни резко захлопнул себе рот ладонью, дабы не издать чего лишнего еще.

От такой ситуации Лукреция расхохоталась.

— Джованни, вы такой забавный! Что ж, подождите меня, я скоро вернусь.

С этими словами Лукреция ушла в туже сторону, в которую раньше шел стражник с ящиком.

— Мальчик мой, ты разволновался так? — По отечески сказал сеньор Джорокко. — Запомни, Джованни, в нашем доме нет такого понятия как статус. В нашем доме все равны, так что забудь про эти подхалимские отношения. «Сеньор, сеньоритта», все это я слышу на званых ужинах, уже в печенках сидит! Мальчик мой, тут ты один из нас, слово Джорокко!

— Но ведь стража…

— Стража мои работники. — Отрезал Марио. — Эти 50 элитных солдат были подарены мне господином Медичи на мое комплеано. А ты наш гость, мой гость, в конце концов. Так что, мальчик мой, на этом разговор окончен.

Вдруг из за угла появилась Лукреция в домашнем шелковом платьеце. В нем она выглядела такой легкой, можно даже сказать воздушной, словно за легким дуновением сквозняка она улетит в потолок.

— Ну что, Джованни, пройдемте в терассу на заднем дворе?

Он посмотрел на Марио: он лишь кивнул.

— Конечно, сеньо… Конечно, Лукреция. Пойдемте.

Они прошли через главный зал, потом по длинному светлому коридору, в конце которого стояла стража.

Два солдата даже без команды открыли белые двери, которые вели на задний двор. Большой, просторный, усаженный массивными зелеными дубами двор. Вдалеке, между двух таких дубов стояли деревянные качели, а чуть ближе ко входу, из того же материала, стояла красивая, закрытая беседка со столиком, возле которого суетилась какая-то девушка. Она была одета в простенькую одежку и чистый, белый чепчик.

Лукреция окликнула девушку.

— Маргаритта!

Девушка обернулась. Завидев Лукрецию, она мигом побежала к ней.

— Си, сеньоритта. А что это за молодой человек с вами?

— Ох, его зовут Джованни, он художник, который должен будет меня нарисовать. Кстати, Джованни, — Обратилась к нему Лукреция, — Это Маргаритта. Она моя помощница. Так сказать, у папы помощник это Маттео, а у меня Маргаритта.

— Ми пьяче. — Сказала Маргаритта, слегка кланяясь.

— Я бы хотела тебя попросить, — Начала Лукреция-Свари нам, пожалуйста, того напитка, что нам подарил сеньор Валетти.

— Ах, вы про кофе. Уно моменто, сеньоритта.

Она убежала в дом, а Лукреция повела Джованни в сторону беседки.

Они сели друг напротив друга. Ветер слегка развивал ее волосы, длинные, слегка вьющиеся,

русые волосы. Джованни несколько мгновений наблюдал за этим, но вдруг Лукреция оборвала его раздумья.

— Вы красиво рисуете. — Она произнесла это резко, как факт.

Джованни опешил.

— А откуда вам это известно? Вы видели мои картины?

— Видела несколько. Когда была вместе с папой в гостях у сеньора Аудиторе. Вы очень красиво нарисовали его жену.

— Эээ… Позвольте вас поправить, правильно будет написали, а не нарисовали.

— Ох, — Лукреция удивилась, но видно было, что она не обиделась, что ей указали на ее ошибку.

— Скуза ме. Мне неизвестен ваш лексикон, так что я могу делать подобные лексические ошибки, однако мне приятно, что вы меня исправили.

В этот момент к беседке прибежала Маргаритта с блестящим на солнце подносом, на котором легонько звенели две миниатюрные, фарфоровые чашечки. Она аккуратно поставила чашечки на стол. Черная жидкость внутри пускала ароматный пар. Джованни никогда до сель не пил кофе, а лишь слышал о нем, да видел издалека, так что при виде кофе так близко, он не сдержался и резко схватился за чашку, но она была горячей. Джованни отдернул руку, из-за чего чашечка покачнулась и несколько темных капель упали на светлые доски стола.

— Будьте осторожны, Джованни, напиток горячий-Ласково сказала Лукреция. — Маргаритта, вытри, пожалуйста, стол.

— Конечно, сеньоритта Лукреция.

Маргаритта ловкими, и наверняка не один раз выверенными, движениями

протерла стол, затем взяла поднос, и пожелав хорошего разговора, удалилась.

— Вы не расстроились из-за стола? — Удивленно спросил Джованни.

— А чего мне расстраиваться? Это же просто кусок дерева, который умелый мастер превратил в стол. Мой папа говорил, что если будешь переживать за вещи, а не за людей, то далеко не уйдешь.

Джованни не мог поверить. Неужели он действительно встретил богатых, но при этом добрых и честных людей. Тех, кто заботиться о своем, но превозносит материальное выше, чем духовное.

Видимо, а может быть только из-за этого, господин Джорокко и стал доверенным лицом Медичи.

— Почему же вы не пьете? Остынет же. А остывшее уже не такое вкусное. — Сказала Лукреция, делая первый глоток из своей чашки. Её руки, такие тонкие и нежные на вид, легонько схватили чашку за ручку.

Джованни решил тоже отпить из своей чашки. Он взял ее, на этот раз более аккуратней, затем поднес к губам, и отхлебнул немного. Дивный вкус пробил нос, в горле стало горячо, но при этом приятно. Он никогда не пробовал ничего подобного, поэтому отхлебнул еще, и вновь насладился этим вкусом.

— Ну как вам? — В голосе Лукреции слышался неподдельный интерес.

— Очень вкусно. Никогда не думал, что кофе такое вкусное.

— Ах, Джованни, позвольте вас поправить. Кофе будет «он».-В ее взгляде читалась победа.

Она с ним квиты.

После этого они еще долго сидели в той беседке, разговаривая на разные темы, которые только у них завязывались. Лукреция Джорокко оказалась крайне начитанной и умной девушкой, которая знала астрологию, могла опелировать различными философскими понятиями, а также была осведомлена последними новостями мира, например, она знала о последнем революционном изобретении-печатном станке Гуттенберга.

Кофе в чашках быстро закончилось, но и без него они приятно досидели прямо до полудня, и лишь когда солнце начало сильно печь из зенита, они решили пойти обратно в помещение.

На входе их встретил Маттео.

— Ох, сеньоритта Джорокко и Джованни! — Воскрикнул Маттео. — А я как раз к вам шел. Сеньор Марио Джоркко поручил мне приобрести для Джованни новый инвентарь. Однако, в силу своей неосведомленности в художественных тонкостях, я не имею точного представления, что именно я должен купить. Не могли бы вы, Джованни, написать мне точный список того, что вам нужно для написания ваших шедевров?

Джованни и забыл, что весь свой инвентарь и даже те краски, которые он взял у моржа Бертруччо он оставил в той старой мастерской.

— Си, я могу написать вам список, — Сказал Джованни. — Только вечером. Сейчас я хочу ближе познакомится с той, кого буду писать. Это очень важно для качества будущей картины.

— Увы, — Перебил его Маттео, — Вечером у меня не будет такой возможности, я буду вынужден отъехать вместе с сеньором Джорокко на встречу с главой гильдии торговцев Грегори Раньолле.

— У меня есть идея! — Сказала Лукреция. — Никто из нас не разбирается в этом деле лучше, чем сам Джованни. Почему бы ему самому не пойти и не купить все необходимое? А я пойду с ним.

— Сеньоритта Лукреция! — Обеспокоенно вскрикнул Маттео-Не хочу обидеть вас, однако не ударит ли такая выходка по имении семьи Джорокко? Мне кажется, что ходить по рынкам не занятие для вас. Если вы беспокоитесь за безопасность Джованни, я могу отправить с ним стражу.

— Нет, Маттео, простите, но я хочу пойти с Джованни одна. Без стражи.

Джованни удивился, какой нежной и в тоже время волевой была Лукреция Джорокко.

— Но сеньоритта Лукреция, почему? Почему вы хотите идти с ним одни, без стражи?

— Я хочу больше познакомится с тем, кто будет меня писать. Это очень важно для качества будущей картины.

Уже второй раз она ловко обыграла кого-то, используя либо его же самые, либо чужие слова.

Такое Маттео парировать не смог, плюс в тот момент вниз спустился сеньор Джорокко.

— Что тут за крики, Дио мио?

Маттео пытался найти защиту своих слов и убеждений в хозяине.

— Сеньоритта Лукреция хочет вместе с Джованни пойти на рынок за художественным инвентарем! И считаю…

— И что? — Перебил его резко Марио. — Разве плохо, что моя дочь пойдет с таким человеком как Джованни?

— Но ведь… Но ведь она желает пойти без стражи! Сеньор Джорокко, вразумите вашу дочь.

— Маттео. — Сухо сказал Марио, — Ты забыл, кто главный в этом доме? Или ты забыл, чья это дочь? Или ты забыл, сколько я тебе плачу и за что я тебе плачу?

— Никак нет, сеньор Джорокко. Просто я хотел, как лучше.

— Как лучше, будет, если ты пойдешь и приготовишь багаж. Вечером отъезд, а у нас ничего не собрано! Рапидо!!

Маттео остался ни с чем. Он смирно откланялся и ушел восвояси.

— Ну так и чего вы хотите? — Произнес Марио

— Папа! Я хочу пойти с Джованни. Мне очень интересно его дело, так что я хочу максимально погрузиться в него начиная даже с выбора инвентаря. И это должна быть только наша прогулка. Стража на хвосте будет лишь мешать.

— Удивительно! — Воскликнул Марио. — Моей дочери 22 года, и она впервые заинтересовалась таким делом, настолько загорелась, что аж сама захотела поучаствовать в, так сказать, подпольной его части. Наверное в тебе, Джованни точно есть какая-то магия! Кхм… Значит так бамбини, отпущу вас без стражи, если Джованни мне кое в чем поклянется.

— Что угодно! — Крикнул Джованни.

— Я понимаю, что сейчас не 78-ой год, и заговорщиков уже бояться не стоит. Однако я хочу, чтобы Джованни поклялся защитить мою дочь.

— Ну папа!

— Цыц! Ну так что, мальчик мой?

— Я клянусь в этом! Будьте уверены.

— Ну вот и хорошо. — Сеньор Марио улыбнулся-Идите развлекайтесь. Кстати, вы же знаете, что я уезжаю по-делам, так что меня не будет где-то два дня. Маттео, кстати тоже, так что если понадобиться помощь-у вас есть Маргаритта. А, и да…

Сеньор Джорокко потянулся во внутренний карман.

— Вот держите. Тут должно с лихвой хватить.

Он вытянул мешочек с флоринами. Он был увесистый и толстый. Джованни взял его и бережно положил уже в свой внутренний карман.

Затем сеньор Джорокко ушел по своим делам, бубня себе под что-то под нос.

Лукреция была удивлена, что отец вот так сразу согласился её отпустить с человеком, которого знает два дня. Однако сомнений не было, Марио Джорокко умеет видеть и читать людей. Он был на все сто уверен в Джованни, был уверен в том, что с ним с его дочкой ничего страшного не произойдет.

— Джованни, — Сказал Лукреция. — Я предлагаю идти прямо сейчас, ты не против?

— Эээ… Конечно не против, если вам этого хочется.

— Ох, Джованни, можете обращаться на «ты», я не обижусь. Ну, а раз уж ты согласен идти сейчас, то подождите буквально десять минут, чтобы я приодела что-нибудь попроще.

— Бене.

Она убежала….

Прошел месяц с тех пор, как Джованни живет в поместье Джорокко. Он уже стал носить нормальные вещи из качественных материалов и сделанные руками опытных портных.

Он продолжил рисовать портреты на заказ, однако вместе с этим он решил помогать и сеньору Джорокко, дабы как-то оправдать свое нахождение в его доме. Очень часто Джованни выполнял работу то счетовода, то садовника, то впринципе помогал даже той же Маргаритте в уборке поместья.

— Сеньор Джованни, — Обратился у нему когда-то Маттео Сетти. — Негоже будущему зятю Джорокко заниматься грязной работой

Именно, Джованни уже был зятем сеньора Марио. Через две недели после того самого похода на рынок вместе с Лукрецией, они оба поняли, что между ними нечто большее, чем просто отношение слуги и хозяйки.

А после написания портрета Лукреции, это произошло уже через три недели, и вовсе произошло полное осознание того, что Джованни влюблен в Лукрецию.

Обычно, Джованни не нуждался в натурщике. Этим он и славился, что способен нарисовать портрет любого человека лишь один раз его осмотрев. Однако с Лукрецией всё было иначе. Джованни желал любоваться ею, когда писал её портрет. Тонкая фигура, нежные руки, воздушный образ, особенно в лучах солнца. Он писал её в полупрофиль, ему казалось, что такой ракурс будет самый лучший для этой картины и не ошибся.

Джованни решил не показывать никому эту картину, пока окончательно её не закончит, поэтому работал над ней глубокими вечерами или вообще ночами.

Всего на написание ушло три недели, это был рекорд для него, еще не одну картину он не рисовал так долго, однако результат был потрясающий.

Когда всё было закончено-все жители поместья собрались посмотреть на работу Джованни.

Лукреция светилась от ожидания, ведь все эти три недели она почти каждый день просила Джованни показать, как получается картина, однако Джованни тактично отказывал ей в этом.

Сеньор Джорокко тоже был впредкушении. Нет, он знал, что Джованни напишет все красиво, однако понравится ли работа Лукреции? Ведь, по его словам, она отвергла трех художников из-за того, что ей не понравились их картины.

Картина была накрыта белой простыней, Джованни стоял рядом.

— Пронти? — Спросил Джованни.

Все кивнули.

Джованни положил руку на простыню, сжал пальцы, и резким движением сдернул, оголив картину

С полотна смотрела Лукрция, которая элегантно сидела на широком подоконнике. Она была одета в нежное бело-розовое платье, с красивой прической, она положила руки на колени, а её взгляд смотрел вперед и был нежный, задумчивый, и строгий одновременно. Джованни также сумел прорисовать свет, так что Лукреция казалась воздушной, именно это больше всего понравилось самому Джованни.

Все несколько мгновений любовались картиной, рассматривали её и анализировали.

— Мальчик мой, я даже не сомневался в тебе-Наконец промолвил Марио Джорокко.

— Сеньор Месинни-Включился в Маттео-Вашему таланту позавидуют римские мастера.

— Ме пьяче, сеньор-Лепетнула и Маргаритта.

Но Лукреция не подала и звука.

Джованни начал переживать. А что если ей не понравилось и она выгонит его так же, как всех остальных художников.

— Папа, Маттео, Маргаритта, а вы можете выйти? — Спросила у всех Лукреция. — Я хочу сообщить свой вердикт лично Джованни.

— Бене, бамбина мия-Ответил сеньор Джорокко.

Затем он пошел в сторону двери, а за ним, как отара за пастухом, пошли и Маттео с Маргариттой.

Дверь захлопнулась, Лукреция, Джованни и портрет остались одни в комнате.

Она подождала пару мгновений, прислушиваясь к отдоляющимся шагам.

Где-то в поместье хлопнула дверь-это сеньор Джорокко вошел в свой кабинет. Остальные двое наверняка тоже разошлись по поместью.

Джованни смотрел на Лукрецию с напряжением. Казалось, что во всей комнате напряжение было четвертой личностью, настолько густой и осязаемой она была. Казалось, напряжение имело запах-отвратительный, гнилой запах, что кружил голову и вызывал тошноту.

Лукреция взглянула на Джованни, её взгляд был такой же как на картине. Затем она сделала шаг в его сторону, и еще один и еще. Тухлый запах напряжения усилился, он выжигал глаза. В голове Джованни зрел страх. Он ждал, что сейчас она подойдет к нему, и его щека загорит от мощной пощечины, а затем он будет собирать свои вещи и возвращаться в свою старую, пыльную мастерскую, но самое страшное было не это.

Страшнее всего было от того, что больше он не увидит Лукрецию.

Она была все ближе и ближе, а Джованни все глубже и глубже падал в отчаяние. Она подошла вплотную и…

…— И что сказал этот адвокатишка потом? — Спросил сеньор Джорокко за общим завтраком.

Он обговаривал какую-то историю, которая особа не была интересна ни Джованни, ни Маргаритте. Однако было странно, что на завтрак не пришла Лукреция, хотя она всегда приходила чуть ли не раньше хозяина поместья.

Это заметил и сам сеньор Джорокко.

— Дове Лукреция? — Спросил он, прожовывая пищу. — Маргаритта, ты можешь сходить за ней?

— Сию секунду, сеньор.

Маргаритта быстро вытерла губы, и убежала.

— Кстати, Джованни, почему ты не следишь за женой?

— Сеньор Джорокко, когда я проснулся она еще спала.

Тут в столовой появилась Маргаритта.

— Сеньоритту Лукрецию схватил недуг.

Сеньор Марио резко встал из-за стола и переменился в лице. Джованни тоже удивился ведь еще вчера с ней было все хорошо.

— Какой еще недуг?! — Прокричал Марио.

— Не волнуйтесь, сеньор Джорокко, — Спокойно ответила Маргаритта. — Недуг не серьезный, он обязательно пройдет, но пройдет не скоро.

— Маргаритта, каццо, что за недуг?! — Сеньор Джорокко впервые за все время, пока Джованни жил в поместье так ругнулся. Видно, что он очень волновался за свою дочь. — Когда он пройдет, не молчи!

— Через 9 месяцев, сеньор. Ваша дочь беременна.

— Ки!? Ты уверена?

— Абсолютно уверена, сеньор. Вы же сами знаете, кто был мой отец и у кого я училась всему, что я знаю.

Сеньор Джорокко обдумал услышанное несколько секунд, а Джованни снова забоялся. Ему вдруг показалось, что сеньор Джорокко может кинуть в него нож или что-то в этом духе, ведь новость была просто шокирующая, а сеньор Марио готов ради дочери на всё.

Но глава Джорокко лишь дышал и переваривал эту новость, а потом…

— Мальчик, мой, я поздравляю тебя! — Резко выкрикнул Марио. — Да, я просто в шоке, но я рад. Мои страхи об обрыве рода Джорокко ушли. Можешь не трястись, а то я знаю, что сейчас происходит в твоей голове, я не злюсь. Тогда, Маргаритта, отнеси Лукреции завтрак в комнату, если она захочет, то поест.

— Си, сеньор.

Маргаритта взяла тарелку с едой и беглым шагом понесла её восвояси…

Три месяца. Да, уже три месяца Лукреция носит под сердцем будущего Джорокко. Джованни уже сам взял фамилию Лукреции, но своей семье об этом не писал.

Маргаритта, которая как потом узнал Джованни, оказалась дочерью лучшего флорентийского лекаря, который погиб из-за того, что поддерживал семью Медичи. Она круглосуточно следила за Лукрецией, контролировала, чтобы все было хорошо как с ней, так и с ребенком.

Джованни решил, что им с Лукрецией будет лучше жить в разных комнатах, ведь в своей он обустроил художественный угол, в котором часто работал по ночам. Он подумал, что он может мешать Лукреции спать или запах красок может навредить ей, поэтому они договорились, что будут спать в разных комнатах до рождения ребенка. После рождения Джованни планировал уже закончить писать на заказ, и стать семьянином и почетным членом семьи мецената Джорокко.

Прошел еще месяц. Наступил сентябрь.

В один из дней, когда Джованни писал очередной шедевр, он услышал странные звуки в стороне главных ворот.

Он выглянул в окно, которое как раз выходило на ворота.

Во двор въезжали три грамосских повозки, на каждой из которых толстыми веревками были привязаны с десяток больших бочек.

Джованни вышел наружу. За то время, пока Джованни спускался, стража уже начала разгружать повозки и заносить бочки в погреб под поместьем. Всем этим процессом командовал Маттео, а Марио Джорокко стоял на входе и беседовал с каким-то старым сеньором, Джованни решил не прерывать этого разговора, а подождать пока он его закончит.

Вместо этого Джованни решил поговорить с Маттео.

— Маттео, что это за груз?

— Ох, сеньор Джованни, — Маттео немного не ожидал. — Это вино. Более тридцати бочек вина, каждая с 15 литров объемом.

Джованни удивился, ведь столько сколько он живет в поместье, он никогда не видел, чтобы хоть кто-то из поместья пил вино. Да, это странно, ведь семья Джорокко может позволить себе выпивать по две бочки хоть каждый день, однако ни Маттео, ни сеньор Джорокко ни тем более женщины поместья к вину не притрагивались.

— А зачем столько вина, Маттео?

— Этому есть две причины, причем первая исходит из второй. Скоро Карро Матто и в честь этого сеньор Джорокко каждый год устраивает званый ужин. А вторая причина это договоренность сеньора Джорокко покупать вино у семьи Сальерри.

— Погодите. Семья Сальерри? Это те виноделы которые…

— Именно, сеньор Мессини, те самые, которые ведут войну с другой винодельной семьей. Морелло. Войну за звание лучшей винодельни семьи Моррело и Сальерри ведут уже лет 10, но сеньор Джорокко предпочитает вино именно от дома Сальерри.

— Кто тут говорит о доме Сальерри? — Спросил сеньор Джорокко. — Джулиано Сальерри делает лучшее вино во Флоренции, по моему мнению.

— Не могу не согласиться, сеньор Марио. — Сказал Джованни.

— Кстати, мальчик мой, краем уха я слышал, что Маттео уже рассказал тебе о званом ужине в честь Карро Матто. В этом году это будет особенный праздник, ведь для гостей будут хорошие новости. Представлю тебя моим зятем.

— Приятно, сеньор Джорокко…

Сеньор Джорокко просто сиял в этот вечер. Он надел превосходное мужское платье бело-золотого цвета. Маттео был одет в ярко красное платье и берет с пером. Маргаритта была одета проще, но тоже весьма красиво. Стражники в тот вечер были так же переодеты в более красивую форму.

Но лучше всех выглядила конечно Лукреция. Она была одета в изумрудное платье, почти такое же, как у матери сеньора Джорокко на семейном полотне. Волосы она заплела в косу и украсила их цветочными заколками, а её животик даже подчеркивал её красоту.

Джованни был одет в синие.

Подготовительные работы уже завершились, всё поместье было обвешено виноградными лозами, повсюду стояли столики с бокалами вина, а в углу зала стояла бочка, из которой слуги будут доливать вино гостям.

Наступил вечер, первые гости уже начали приходить. За час в поместье Джорокко уже собралась, на вид, вся флорентийская элита. Адвокаты, виноделы, купцы и торговцы, прокуроры и просто богатые люди разбились на группки, и стали проводить время за своими разговорами, попутно попивая вино из серебренных и золоченых бокалов. Иногда из толп доносился смех расхмелённых сеньорит, обстановка была «знатная»

В самый разгар жарких бесед на балкончик между двух лестниц, неожиданно для всех, вышел сеньор Джорокко-также с бокалом.

— Беннвенути! — Прокричал он. — Как вам Карро Матто, гости мои?

Все крикнули одобрительные слова, приветствуя хозяина праздника. Несколько сеньоров даже подняли вверх свои бокалы в знак благодарности.

— Но не только праздник побудил меня организовать этот вечер, гости мои!

По гостям пошли удивленные шепоты.

— Именно так, гости мои! Сегодня у меня для вас всех есть две новости!

Джорокко жестом подозвал к себе Джованни. Когда он подошел, сеньор по-отечески хлопнул его по плечу.

— Вот этот молодой человек, дорогие гости, от прошлого месяца стал мне зятем!

Все гости охнули.

— Попридержите ваши охи, гости мои, ведь есть еще одна новость! Моя дорогая дочка, моя красавица Лукреция носит от этого юноши ребенка под сердцем!

Гости охнули во второй раз еще сильнее первого. Несколько сеньоров и сеньорит даже выкрикнули поздравления и захлопали, а за ними стали вторить и остальные.

— А как зовут вашего зятя, сеньор Джорокко-Спросила одна полная сеньора. — Уж очень он похож на местного художника Джованни. Мессини.

— Вы угадали, милая сеньора! Это и есть Джованни Мессини. Вы бы видели, какой портрет он написал с моей дочери.

— Кстати, сеньор Джорокко, а где ваша прекрасная Лукреция? — Добавил вопрос один адвокат

— Моя дочь почивает в своей спальне, но уже скоро она выйдет к вам. А пока продолжайте наслаждаться вечером, господа!

Марио ушел в дальний коридор вместе с Джованни.

— Надеюсь я не сильно смутил тебя, мой мальчик? Ты ведь все таки не привык к такому вниманию.

— Нет, сеньор Марио. Мне очень приятно, что вы меня так представили.

— Бене, Джованни. Ведь тебе придется сопровождать меня весь вечер. Все равно меня сегодня только одними вопросами будут тревожить.

— Что ж, сеньор, коль мне придется, то я смело пройду через это. Идемте к гостям!

— Мальчик мой, в твоем голосе слышится истинный Джорокко! Пошли.

Они ходили меж гостей, долго ходили, разговаривали то с тем, то с этим, то с одним, то с другим и так с час точно.

Когда они уже хотели подняться на второй этаж и скрыться от гостей, как вдруг подошел один полный и высокий мужчина с слегка крючковатым носом.

— Марио Джорокко! Сколько лет, сколько зим! Прости, я опоздал на праздник, ты уже уходишь? — Мужчина говорил крайне дружески.

— Дио мио, скажите, что я не сплю и ты действительно пришел! Родриго Борджиа ли это сейчас стоит передо мной?!

— Он самый, Марио!

Они крепко пожали друг другу руки.

— Родриго, а где Чезаре? Он не с тобой?

— О, нет, сегодня он не приехал. Остался с Лукрецией. Кстати, а как там твоя Лукреция?

— Видно, что ты всё пропустил, Родриго. Она беременна, и сейчас отдыхает под присмотром Маргаритты.

— Скуза ме, скажи, что я не ослышался, Марио! Неужели правда беременна? От кого? Кто отец будущего Джорокко?

— Вот он. — Сеньор указал на Джованни с гордостью.

— Интересный парень, Марио.

— Бона сера, сеньор Борджиа. Меня зовут Джованни Мессини. Я художник, и зять сеньора Джорокко.

— Художник? — Удивился сеньор Борджиа. — Удивлен, весьма удивлен, Джованни. Хотя, с другой стороны, это неудивительно, ведь Марио всегда интересовали люди искусства.

— Что точно-то точно, — Сказал сеньор Джорокко. — Ну, а ты, Родриго? Какие у тебя дела? Говорят, что ты хотел заняться политикой.

— Именно поэтому я и пришел сегодня к тебе, Марио.

— Не понял. Объясни, Родриго.

— Дело в том, что я собираюсь уезжать в Рим, и заняться своей карьерой там. Кто знает, может быть когда-то дослужусь до Папы Римского.

— Ты? Папой Римским? Умеешь ты насмешить, Родриго, однако я уважаю твой выбор и даже поддерживаю его.

— Марио, я думаю, что больше я назад во Флоренцию не вернусь, поэтому пришел попрощаться. А в знак этого, я хочу подарить тебе одну картину.

— Какую же?

— Думаю, что твоему зятю будет очень интересна эта картина. Её мне прислал один мой знакомый, который давным давно уехал путешествовать, и осел в одной далекой, дивной стране. Люди там бледнее, чем мы, а еще у них странные глаза. Они все время прищюренны, словно они пытаются разглядеть кого-то, кто стоит очень далеко. Именно из этой страны нам везут шелк и порох.

Сеньор Джорокко слушал это с большим интересом. Видно, что ему было правда интересно узнать как можно больше о том, чего он не знал и не слышал до сель.

— А что изображает эта картина? — Спросил сеньор Марио. — Пейзажи тамошней природы? Или натюрморты с изображением дивной нам кухни?

— Не угадал, мой друг Марио. Это портрет женщины того народа.

— Очень интересно, Родриго! С большим удовольствием приму от тебя этот подарок! А где он?

— Ох, я специально приказал своему помощнику не вносить его сразу, дабы не портить сюрприз. Сейчас я за ним схожу.

— Я могу приказать страже за ним сходить.

— Нет, Марио, не нужно. Я хочу лично вручить тебе этот подарок, ведь все таки это последнее, что я тебе дарю перед отъездом.

Родриго Борджиа скрылся в толпе гостей. Через минут пять, он появился вновь, но теперь у него в руках было завернутое полотно.

— Вот. — Сказал Родриго.

— Хмм… А давай пойдем наверх, где нет лишних глаз, и там мы его развернем? Джованни тоже пойдет.

— Должен расстроить тебя, но мне уже пора. Я приходил лишь подарить картину, и попрощаться.

Марио был немного разочарован, однако он не мог держать гостя, а тем более своего друга, насильно у себя на празднике, поэтому они пожали друг другу руки, крепко обнялись, попрощались, и сеньор Борджиа ушел восвояси.

Далее вечер никаких потрясений не имел. После ухода Родриго, к гостям вышла Лукреция. Сеньор Джорокко и его дочь теперь были заняты разговорами с гостями, а Джованни был отдан подарок от Борджиа.

Он пошел в свою комнату. Поставив полотно на натюрморт, Джованни стал медленно раскрывать упаковку. С каждым новым лоскутом, постепенно прояснялся портрет прекрасной незнакомки. Когда последний лоскут был сброшен, Джованни увидел женщину в шелковом платье, красивыми цветами в волосах, сияющих украшениях на шее и в ушах.

Ее лицо было бледным, а губы ярко-алыми. Глаза, которые действительно были прищуренными, подведены черным, а брови были тонкими и выражали сдержанность.

Но больше всего Джованни удивило как был прорисован её взгляд, строгий, острый, как шпага, холодный, но в то же время крайне завораживащий и гипнотический.

Джованни долго смотрел и изучал эту женщину, ему она казалась очень реалистичной, словно вот вот её губы зашевелятся, и она начнет говорить с ним на незнакомом ему языке, таком же чужеземном и необычным, как и его носительница.

Сама картина была помещена в раму из вишневого дерева, Джованни это подметил не сразу, однако когда заметил был приятно удивлен.

Снизу рамы была позолоченная табличка, на которой было аккуратно, неизвестными для Джованни буквами, была выцарапана какая-то надпись. Эти буквы складывались из закавыристых палочек и закарючек, но увы, Джованни не мог прочитать их, поэтому мог только догадываться, что там было написано.

Вечер медленно подходил к концу. Все гости уже стали расходиться, всех низкими поклонами провожал Маттео, а Маргаритта дарила каждому гостю по большой бутылке вина от дома Сальерри.

Доминико Морелло, который тоже присутствовал на празднике, демонстративно разбил подаренную бутылку и ушел с праздника злым и трезвым.

Страже не пришлось много убирать после праздника, ведь гости были весьма аккуратны и особой грязи не оставили, лишь пару небольших, случайно пролитых, капель вина остались то тут, то там, однако это были мелочи.

Сеньор Джорокко пожал руку последнему гостю, и приказал страже закрыть за ним ворота.

Карро Матто-закончился.

Лукреция опять почувствовала себя не совсем хорошо, поэтому пошла отдыхать, за ней пошла и Маргаритта.

Маттео также пошел отдыхать, ведь он весь день помогал страже и сеньору Джорокко в организации вечера.

Уставшим был и сеньор Джорокко. Он также пошел в свою комнату, и быстро там захрапел.

Джованни решил оставить портрет незнакомки у себя в комнате, уж очень необычной была эта женщина на картине.

Он подошел к открытому окну, и посмотрел куда-то вдаль. Мыслей особо не было, ведь всё, что он мог тут обдумать он уже давно обдумал, и всё принял. Он уже написал о своей новой жизни матери и отцу, что остались в поселении, что недалеко от Венеции. Ответные письма он никогда еще не получал, так что был даже не совсем уверен, доходят ли вообще его письма до родителей.

Из окна дул прохладный ветер сентябрьского вечера. Джованни подумал, что может заболеть от него, а это очень плохо, ведь он мог заразить и Лукрецию, поэтому он решил его закрыть, но шторы оставить распахнутыми, ведь в этот вечер очень красиво светила луна.

Затем он лег спать.

Утро было недобрым. У Джованни сильно болела голова.

«Неужели я всё таки заболел»-Промелькнуло у Джованни в мыслях. Надо бы позвать Маргаритту.

Джованни решил спуститься на общий завтрак. За столом сидела даже Лукреция. Повар Хулио, который родился в жаркой Испании, специально для нее приготовил еду отдельно, по рекомендации Маргаритты.

За столом она сидела смешно непричесанная, и весело хихикала со своим отцом о вчерашнем празднике.

— О, Джованни, почему ты опоздал? — Спросила Лукреция, завидя его на пороге столовой. — И почему ты такой хмурый?

— Мне кажется, что меня схватила болезнь.

— Если тебя схватила та же болезнь, что и Лукрецию, то о тебе заговорит вся Италия. — Решил пошутить сеньор Джорокко.

— Папа! Как ты можешь так глупо шутить! Маргаритта, немедленно осмотри его.

— Уно моменто, сеньоритта, только не волнуйтесь, вам вредно. Джованни, пройдемте к вам в комнату.

Они пошли наверх.

— Какие у вас симптомы?

— Голова болит.

— И всё?

— И еще, вроде бы живот болит.

— Хмм… А вы вчера что ели или пили?

Задавая вопросы, она начала осматривать его лицо, проверять глаза и зубы. Смотреть на руки, в особенности на пальцы и ногти.

— Много вина выпили на Карро Матто?

— Больше, чем обычно себе позволяю.

— Что ж, при осмотре, я не увидела признаков заразной болезни. Скорее всего, у вас легкое переедание. Думаю, что постельный режим вам поможет. Ложитесь, а я принесу вам еду сюда.

Она вышла из комнаты, а Джованни сразу решил лечь.

— Маргаритта, ну что там с Джованни-Спросила Лукреция, когда она спустилась в столовую.

— Сеньоритта Лукреция, волноваться не стоит, у него обычные симптомы, после хорошего вечера.

— Понятно-Воскрикнул сеньор Джорокко. — С непривычки оно-то всегда так быть может. Пройдет. А ты, дочка, не переживать.

Маргаритта пошла на кухню, и собрала там всего самого разного, что было на завтрак, и принесла всё это Джованни.

Ему еда еле лезла. Он съел всего кусочек кролика моченного в молоке и всё. Затем он смотрел на портрет незнакомки. Он не знал почему, но при взгляде на него, боль немного притуплялась. Спокойное выражение лица незнакомки, её холодный взгляд, успокаивал и голову и живот. Затем Джованни уснул.

Прошло несколько дней. Головные боли у Джованни так и не прошли, хоть стали немного слабее. Может это из-за того, что он смотрит на портрет незнакомки. Он всё не мог найти связь между портретом и болью, но факт был фактом. Боль уходит, когда Джованни любуется ею.

Какая же магия таится в этом портрете?

В один из дней сеньор Джорокко попросил Джованни помочь ему в заполнении важных бумаг, пока Маттео выполнял другое поручения хозяина.

Наплывал вечер. Джованни чиркнул огнивом над фитилем свечки, зажигая лепесток огня на ней, и сел за сосновый стол, на котором лежали листы.

Работа шла очень легко, несмотря на то, что головная боль начала усиливаться.

Он положил перо на подставку, откинулся на кресле и протер глаза.

В кабинете сеньора Джорокко весели очень много картин. Марио правда очень любил искусство, там были и пейзажи Италии, и портреты, и мольберты. Но самая красивая картина конечно был портрет его дочери Лукреции. Еще после свадьбы он попросил её разрешения, повесить нарисованный Джованни портрет, у себя в кабинете. Посмотрев на портрет, Джованни осознал страшную вещь. Лукреция на картине была красивая, свежая, воздушная, а сейчас, за месяцы беременности, она стала другой. Джованни не мог понять, что точно стало с Лукрецией, но она перестала быть для него идеалом.

Неужели он влюбился в портрет незнакомки?

Да нет, быть такого не может! Это же глупо. Или нет?

Наступила ночь. Вся работа была выполнена.

Джованни пошел в свою комнату, не выпуская из головы мысли, которые мучили его в кабинете. Отяжеленный ими, он лег спать.

Свет. Яркий свет обжог глаза Джованни, и резко потух. Он стоял в комнате. Она была узкая и длинная, а в ее конце стояла Лукреция. Джованни стал подходить ближе, но расстояние до нее вроде и не уменьшалось.

Вдруг, стена сзади Лукреции резко осветилась. Позади Лукреции, уже родившей Лукреции, которая держала ребенка на руках, висел портрет прекрасной незнакомки. Только этот портрет был необычный, точнее, необычного размера. Он был раза в четыре больше оригинального, и занимал собой всю стену. Взгляд у незнакомки был таким же холодным, однако Джованни показалось, что к этому холоду добавилась немного злобы и ехидности.

Наконец расстояние начало уменьшаться, он подошел ближе. С каждым новым метром на его пути сами по себе зажигались свечи, освещая путь.

Он шагал и шагал, в конце концов подойдя к фигуре Лукреции, которая стояла опустив голову над малышом.

Джованни попытался прикоснуться к нему, но руки Лукреции резко одернули сверток от его пальцев, а сама Лукреция подняла голову на Джованни.

Но тут его охватил ужас… У Лукреции совершенно не было лица. Ни рта, ни глаз, ни носа, ничего не было, лишь пустой лик. Вдруг Джованни резко отбросило на несколько метров назад, вся комната начала дрожать, огонь на свечах стал устрашающе плясать, лишь безликая Лукреция вновь встала в прежнюю позу, баюкая малыша.

Портрет незнакомки зашатался, поднимая клубы пыли, но Лукреция не реагировала.

Вдруг, незнакомка улыбнулась, и портрет сорвался со стенки, и стал падать на Лукрецию.

Джованни проснулся от страха. Это был кошмар, просто кошмар, однако какой реалистичный. Казалось, что грохот упавшего портрета доносился наяву и отдавался глубоким звоном в ушах. Джованни резко вскочил на кровати, и оглянулся по сторонам.

Вокруг него была всё та же комната, которую заливал слабый лунный свет.

Он кинул взгляд в угол. Там, на мольберте, стоял оригинальный портрет незнакомки, который больше всего был освещен луной. В совокупности с её ледяным взглядом и серебряным светом казалось, что от картины правда веет холодом.

Джованни подошел к ней, разглядывая дивные черты лица. Ночью она казалась еще реалистичнее, словно перед Джованни сейчас не холст, а окно, которое может в любой момент открыться, и незнакомка заговорит с ним, а он ее не поймет.

«Что же ты такое?»-Подумал Джованни. — «Какая магия в тебе живет?»…

Дни шли и дальше. Джованни продолжали сниться кошмары, головные боли не прекратились, а его моральные силы были на исходе.

Джованни грызла мысль, что больше он не видит в Лукреции идеал красоты. Да и ладно с той красотой, на самом-то деле, главное, что Джованни перестал смотреть на Лукрецию, как раньше, когда даже неряшливой она казалась самой красивой на земле. Они перестали толком разговаривать, лишь перекидываясь парой фраз за общим завтраком, а потом снова на весь день, ночь и вечер возвращались в свои комнаты. Ему перестало быть интересно, как у нее дела, и здоровье. Он знал, что Маргаритта всегда с ней, и что она стережет здоровье хозяйки как зеницу ока, однако…

Раньше он сам хотел убеждаться в этом, а сейчас не хочет, довольствуясь лишь фактами.

Он больше не любит её, он любит картину, как бы глупо и смешно это не звучало. Он не мог перестать думать о незнакомке, но как это объяснить Лукреции и сеньору Джорокко? Совесть не давала ему покоя, ведь он не мог так разбить сердце не только Лукреции, но вообще любой женщине.

Но может быть еще не всё так плохо? Может это лишь иллюзия, и когда она пройдет, он снова полюбит Лукрецию и всё станет как было до появления это проклятой картины?

Картина правда проклята, Джованни убедился в этом на собственном опыте.

Нет, дело не в том, что она манила его красотой, хотя и это тоже, но эта картина еще и не хотела его покидать.

Один раз он пытался выбросить её, таким образом пытаясь всё исправить.

Это был глубокий вечер. Он думал, как может снова вернуть всё как было, смотря на портрет незнакомки. В голове промелькнула лишь одна мысль- «Я должен избавиться от нее. Это единственный выход.» Он встал с кровать и решительно подошел к картине. Он решил завернуть её и незаметно для всех вынести картину за ворота. В шкафу он нашел лишние листы и моток веревки, и начал аккуратно упаковывать холст в бумагу. Ему было тяжело, но он был решительно настроен закончить своё дело.

Наконец он закончил, и снял картину с мольберта. Затем он подошел к двери, прислушиваясь. Все уже легли спать, и в поместье было абсолютно тихо. Он взял картину подмышку, максимально, на сколько это могло получиться, щелкнул дверью, открыв её, и, всматриваясь в полнейшую темноту, так как Маттео уже погасил все свечи, вышел из комнаты. Стараясь не шуметь, он спустился по лестнице вниз; благо, сеньор Джорокко не ставил стражу на вход в поместье, поэтому Джованни смог не привлекая лишнего внимания выйти во двор, отперев главную дверь своим ключом. Холод обобрал всё тело, впиваясь в лицо и руки, пока Джованни шел к воротам. У ворот уже стояла стража, однако Джованни знал, что если он прикажет, то они его выпустят даже не смотря на позднее время суток; к счастью, стража лишних вопросов не задает, и всегда следует приказам.

Как и ожидалось, Джованни без проблем вышел за ворота, и реши оставить картину подальше от особняка и, желательно, там, где бы её не нашел случайно ни Маттео, ни сеньор Джорокко; хорошо, что Маргаритта и Лукреция не видели этой картины.

Найдя неприметные кусты, Джованни решил зарыть картину в под ними. Точнее, как зарыть, он просто кинул холст в кусты, и обильно засыпал все это землей.

Убедившись, что этот «тайник» не найдут даже при дневном свете, Джованни пошел обратно той же дорогой, так же спокойно пройдя стражу на воротах. Возвращался он одновременно с чувством пустоты и победы, ведь он смог сделать шаг навстречу возвращения счастливого прошлого. Теперь, когда картина пропала, он сможет снова полюбить Лукрецию и всё будет как раньше. С этими мыслями он вошел обратно в поместье, с ними же поднялся по лестнице, и с ними вошел в свою комнату, чувствуя также большую усталость, словно он весь день занимался физическим трудом.

Нет… Не может быть… Невозможно…

Джованни потерял сознание.

Утром его нашла Маргаритта, когда принесла ему завтрак. Быстро приведя его в чувство, она, не без помощи стражи, положила его на кровать и срочно отпоила его куриным бульоном для восстановления сил.

Джованни лежал и ужасался, ведь в углу комнаты, как ни в чем не бывало, на мольберте, стоял портрет прекрасной незнакомки. Тот самый, который он своими руками закопал за воротами, он вернулся сам по себе: она не хотела его отпустить. Она его преследовала

Джованни смотрел на нее и заметил, что теперь в её взгляде была нотка презрения и злости. Она зла на него за то, что он хотел выкинуть её, что он предал её и захотел избавится.

Тут в комнату вбежала Лукреция.

— Джованни! Что с тобой? Мне Маргаритта всё рассказала, так что отмалчиваться не получится. — Она была одета в белое домашнее платье. Именно в него она была одета, когда он рисовал её. Тогда она была красивой, а сейчас это платье смотрелось на ней, как на свинье.

— Лукреция, я в порядке, правда… Просто перетрудился. — Он нагло врал и даже не испытывал за это стыда. Ему было всё равно, что подумает и скажет Лукреция. Он боялся, что незнакомка может подумать, что он всё еще хоть немного испытывает к Лукреции любовь.

Он хотел чтобы Лукреция ушла.

— Не ври мне, Джованни. Ты уже месяц ничего не пишешь, и вообще черт знает чем занимаешься. Ты не разговариваешь со мной, ты болеешь, но чем никто не знает. Ты пугаешь меня, Джованни, я волнуюсь за тебя… — С этими словами она потянула руку к его щеке, нежно потянула…

Джованни моментом глянул на незнакомку, и как только ладонь Лукреции коснулась его щеки, он резко оттолкнул её.

— Лукреция! Я хочу отдохнуть. Можешь оставить меня? Прего. — Он крикнул это ей, словно приказывал. Громко. И отвернулся после этого.

Лукреция была огорчена. Такой резкий холод от Джованни она никогда не испытывала…

— Чтож, Джованни… отдыхай. — Сказал Лукреция, и вышла из комнаты, медленно закрыв за собой дверь.

Возможно, он зря так резко крикнул на нее. Он думал об этом, прокручивая в голове каждое слово, сказанное им. Портрет ехидно смотрел на него, впиваясь узкими глазами в каждую рану на его сердце…

Он смотрел на неё, его гнев копился, и вот вот взорвется, словно Везувий.

«ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ СО МНОЙ!?»-Крикнул он, тыкнув пальцем в холст. Затем он схватил портрет и поднял над собой.

«ЗАЧЕМ ТЫ ПОРТИШЬ МНЕ ЖИЗНЬ!?»-Он бросил его на и откинул ногой, портрет отлетел к шкафу, и ударившись об ножку последнего слегка прокрутился.

Затем он сел на кровать. Его извержение прошло, и теперь остался пепел, который догорал и обжигал его изнутри.

Кого он любит больше? Этот вопрос грыз и ныл внутри уже очень долго. Джованни очень боялся того, что уже знает этот на этот вопрос, но не мог самому себе этот вопрос произнести. Самое страшное было то, что теперь ему не просто перестала нравится Лукреция-она стала его раздражать. Её забота, её голос… стал словно скрип несмазанной двери. Почему Джованни стало так казаться он не понимал, но догадывался. Он не может до конца осознать то, что теперь он любит портрет, а Лукрецию уже нет.

Возможно ему стоит отвлечься… Пойти куда-нибудь, погулять. Что угодно чтобы хоть на час забыть этот вопрос.

Он вышел во двор. Сеньор Джорокко уехал на несколько дней в Монтериджони по делам, поэтому все занимались чем хотели.

Джованни вышел во двор, и хотел уже выйти за ворота, чтобы погулять в городе, но вдруг увидел Маттео, который тоже шел в сторону ворот.

— Маттео! — окрикнул его Джованни-Вам нужно в город?

— Сеньор Мессини, добрый день. Как ваше здравие? — Маттео как всегда был максимально вежливый и даже можно было сказать, что он слегка подлизывался.

— Бывало лучше… А куда вы идете?

Понимаете-ли, сеньор Мессини, хозяин уехал, у меня работы нет, поэтому я иду развеяться… так сказать в «женской компании». Кстати, вы можете пойти со мной, если у вас есть такое желание. Обещаю, что я ничего не расскажу сеньере Джорокко. — Джованни сразу понял, что Маттео имеет в виду бордель.

— Я же женат… — Сказал Джованни, а у сам посмеялся у себя внутри, ведь Лукреция больше не держит его. Ему всё равно, что подумает она, главное чтоб не разозлилась незнакомка…

— Сеньор Мессини, меня радует, что вы так верны своей жене. Однако будем реалистами, ведь даже священники из Санта-Кроче нарушают священные клятвы и по ночам пропадают в борделях, а утром замаливают свои грехи пред фимиамами. Да и тем более, вам нужно развеяться, я это точно вижу. Пойдемте, хуже ведь не будет. Чего Лукреция не узнает, ей не навредит.

Джованни тщательно обдумывал это предложение. Вряд ли незнакомка сможет так далеко за ним следить, поэтому у него есть шанс спустить мысли…

— Ладно, я пойду, Маттео.

Все это напомнило Джованни первый поход с Маттео, когда он только пришел к нему и провожал его в поместье Джорокко. Он четко помнил этот день и этот момент. Тогда он был не выспавшийся, как и сейчас, тогда он был на подъеме духа, а сейчас не знает куда себя деть, куда себя спрятать и куда сбежать.

Тогда на улицах было полно народу, а сейчас Флоренция пустовала…или это Джованни так казалось…

Они дошли до центрального рынка, и свернули в темный переулок. В нем бегали крысы и чем-то сильно воняло, но они шли все дальше и дальше вглубь него, вскоре подойдя к пошарпанной двери.

Меттео постучал в дверь особым образом, с особым ритмом. Окошко в двери открылось и оттуда раздался грубый мужицкий голос.

— Куда опускается душа при входе к нам? — Спросил голос.

— На дно. — Ответил Маттео, и дверь тут же скрипнула.

На пороге стоял высокий, лысый тип.

— Проходите, господа. — Сказал тип, неуклюже поклонившись.

Маттео с Джованни вошли в темное помещение, где даже мебели особой не было, лишь одинокий, видавший виды стул, на котором сидел лысый тип создавал иллюзорную видимость, что в этой комнате вообще кто-то существует.

Маттео вытянул из кошелка два золотых флорина и дал их типу, а тот, нервно засунув их себе в карман, указал на другую дверь.

Та была уже намного новее и красивее. Через нее они вошли в светлую, просторную комнату с кучей мебели и кучей людей. К ним подошла какая-то женщина. Идеальная осанка, гордый, пронзительный взгляд, который только подчеркивался выразительным макияжем, яркие губы, она была красивой. В руках она держала веер зеленого цвета, такого же цвета, как и платье на ней, а в ушах и на шее были украшения из изумруда.

— Здравствуйте, дорогие гости, я ждала вас. — Произнесла женщина.

— Здравствуйте, госпожа Анна. — Произнес Маттео, и поцеловал её руку.

Женщина кинула зоркий взгляд на Джованни, и произнесла

— Здравствуйте, сеньор Мессини.

У Джованни возникло неудомевание. Откуда она знает, как я его зовут? Он ведь никогда в борделях не был…

— Я вижу, как вы удивлены, сеньор Мессини. Пытаетесь понять, откуда я вас знаю? На Маттео можете не думать, он мне ничего не говорил. — Женщина смотрела на Джованни змеиным взглядом, словно пытаясь увидеть в нем страх-Что ж, вы человек у нас новый, поэтому позвольте я вам немного расскажу…

Меня зовут Анна Доисос, или просто Леди Анна. Я владелица сего чудного места, этого борделя. Вот только есть одна загвостка, наш бордель не совсем обычный… Это хранилище самых грязных тайн и секретов всего города, а точнее мужской части города… Мои девочки днями собирают и хранят эту информацию, точнее клиенты сами им это рассказывают. Глупые мужланы настолько теряют бдительность, что разбалтывают всё. Они думаю, что женщины это полные дуры, которые пропускают это все мимо ушей, но это не так. Однако, мы уважаем своих клиентов, и не раскрываем их тайн, пока они уважают и ценят нас. Я, нет, МЫ способны уничтожить любого мужчину Флоренции, стоит нам этого захотеть, причем нам даже силу применять не надо!

А что касается того, откуда я знаю ваше имя, то один клиент рассказал, что когда был на званом ужине у Марио Джорокко, то увидел вас там. Вы его зять, не так ли?

— Д-да. Все точно…

— Чего же вы так испугались, сеньор Мессини? Бояться нужно, когда у вас есть секреты. У вас же они есть или нет? — Она еще пристальней на него посмотрела. Она словно хотела прочитать его мысли… Джованни стало жутко. А друг она знает про незнакомку? — Прочем, сеньор Мессини, я люблю честность… Коль я так вас поразила своими знаниями о вашей личности, то я позволю вам знать что-то и обо мне. Вы можете задать мне лишь один вопрос обо мне, и я вам на него честно отвечу. Так будет справедливо, не находите?

Джованни задумался. Коль ему выпал шанс узнать что-то о самой опасной женщине Флоренции, то какой вопрос ей задать…

— Расскажите что-то о вашем прошлом…

— Хмм… Очень расплывчатый вопрос, однако уговор есть уговор, я расскажу.

Я выросла в Византии, и всю жизнь была рабыней богатых людей. Пока я была маленькой, я выполняла задание служанки, но когда выросла, сын моего хозяина стал донимать меня своими приставаниями. Он каждый день не терял надежды добиться меня, и…. у него начало все чаще получаться… Я хотела убежать, но меня бы обязательно нашли. Но мне повезло. Во время падения Константинополя, когда пришли османы, мне удалось бежать в Италию притворившись гречанкой. Но и здесь, в Италии, мне не сразу все давалось. Я пропущу длинную часть своего становления, но, как вы видите, вопреки всему я стала хозяйкой этого борделя, где каждый день, я и все мои девочки доказывают, что женщина умнее и хитрее мужчин. Мы способны управлять ими, оставаясь в тени… Ну как вам моя история?

— Я поражен, Леди Анна… Вы… сильная женщина, я таких никогда не встречал…

— Боже, сеньор Мессини, вы мне льстите, не иначе. Однако, я слышу по вашему голосу, что я вас заинтересовала… как собеседница.

Она была права. Джованни и правда стала интересно еще поговорить с ней, ведь после нескольких месяцев постоянных раздумий, угрызений совести и тяжелый мыслей, ему очень хотелось поговорить с кем-то, как Анна.

Маттео уже ушел к девочкам, оставив Джованни наедине с хозяйкой.

— Знаете что, сеньор Мессини? Вы меня тоже заинтересовали. Вы какой-то другой, вы не похожи на других мужчин, которые сюда приходят… Я вижу, что вы сюда не за утехами плотскими пришли, а за чем-то другим… Вам нужно еще поговорить?

Удивительно, но она опять попала в точку.

— Да, Леди Анна…

— Прошу, называйте меня просто Анна. А я вас буду называть просто Джованни. Вы не против?

— Конечно не против… Анна. Кстати, а я могу у вас еще кое-что спросить?

— Давайте. Коль вам так интересна моя личность, я готова ею с вами поделиться.

— Вы сказали, что вам пришлось притвориться гречанкой, чтобы сбежать из Константинополя… И… Я так понимаю, что имя Анна Доисос это не ваше настоящее имя… Я прав?

— Хм, удивительно, Джованни, как вы всё тонко подмечаете. Что ж, вы правы, я не Анна Дойсос на самом деле. Мой отец был туркменом, если вы знаете такой народ, и он работал в страже отца моего хозяина, а мама, как и весь ее род, была рабыней.

Я родилась от насильственной любви, однако моя мама любила меня и учила всем хитростям жизни рабов… И, если вам это интересно, то мое настоящее имя Арма.

— А откуда взялось имя Анна?

— Ох, так звали женщину, которую сын моего хозяина называл женой. Пока она спала совсем одна в постели, её муж шлялся ко мне, хоть я и не хотела его внимания. Кстати, она правда была родом из Греции, так что притворится гречанкой было просто.

— Судя по вашим рассказам, вы ненавидите этого мужчину. Почему тогда вы взяли имя его жены?

— А почему бы и нет? Я не виню её ни в чем. Наоборот, она ни один раз помогала мне и всем другим рабам. Она научила меня культуре своей страны, и обучила жизненной философии, которой я следую и по сей день. Она была сильной женщиной, но не достаточно чтобы смогла противостоять мужу…. А потом, когда он узнал, что она помогает рабам, он избил её до смерти… Когда я убегала, то жалела лишь об одном. Я жалела, что не увижу, как османы отрубят ему голову.

С тех самых пор я ненавижу изменников. Когда сюда приходят мужчины, у которых есть жены, мне становиться гадко.

Джованни нервно сглотнул, ведь у него тоже есть жена, и он тоже вроде как ей изменяет.

— Мне также жалко женщин этих ослов. Лучше бросить женщину и спокойно гулять по борделям до отмирания члена, чем жить на двух женщин и разбивать сердца обеим. Такова моя философия, ведь никакая женщина не хочет быть второй, она хочет быть только первой.

И тут у Джованни все стало на место. Теперь он понял, почему чувствовал себя так ужасно все эти недели. Это незнакомка заставляла его так себя чувствовать, ведь была обижена, что он до сих пор не выбрал кого он любит больше… Она хотела быть первой для Джованни…

Вдруг он посмотрел на стену, и его сердце чуть не упало в живот… На стене висел портрет незнакомки, взгляд которой был наполнен негодованием. Она смотрела на него пристально, словно осуждая, что он сейчас без нее здесь, а не с ней там…

— Джованни, вы побледнели, что-то не так? — Спросила Анна встревоженно. — Вам плохо? Я слишком нагнала жути?

— Н-нет, Анна, все хорошо, просто мне у у уже надо идти… Всего вам хорошего, до свидания…

С этими словами он стрелой выскочил из борделя, минуя лысого типа. Он бежал что есть мочи, чтоб незнакомка не разозлилась еще пуще.

Минуя улицу за улицей, он выбежал за ворота города и ускорился еще больше. Ворота поместья были уже неподалеку. Он забежал во двор, пробежал мимо стражи, поднялся по лестнице и забежал в свою комнату, громко захлопнув за собой дверь.

Портрет так же мирно стоял в углу, и ничем не отличался. Её взгляд был таким же как и в самый первый вечер, спокойный и холодный.

Он подошел к ней. Теперь он все осознал. Он любит ее и точка, а Лукреция ему окончательно не интересна.

— Я буду с тобой. — Сказал он, проведя пальцами по холсту……..

Лукреция была просто подавлена, когда Джованни рассказал ей, что их любовь прошла. Она плакала, а он не мог рассказать почему именно он её разлюбил, ведь его бы приняли за сумасшедшего.

— Мерда, Джованни, что тебе не так?! — Раздраженно спрашивал его сеньор Джорокко. — У тебя появилась другая? Что с тобой случилось?

Джованни мог лишь молчать, однако он честно признался, что любит другую. Марио Джорокко был в ярости.

— Фильо де пута, ты издеваешься!? Я думал, что ты будешь идеальным для моей дочери, я думал, что ты порядный, но ты такой же, как все во Флоренции! Сухой, корыстный, слизкий гад. Может быть ты специально «полюбил» мою дочь, чтобы жить у меня и стать популярным?!

Ты был другим, но сейчас мне гадко тебя видеть! Пошел с глаз моих!

Джованни ушел. Ушел, как всегда в свою комнату, где стоял портрет.

— Ну, что? Теперь ты довольна, что разрушила мою семью? Я люблю тебя, но зачем было так жестоко все устраивать, страньера?

Был вечер, почти ночь, все легли спать, а Джованни опять не мог уснуть. Если разрушать все до конца, то он должен уйти из поместья. Но куда? Снова возвратится в каморку? Это вариант, единственный вариант, но когда это сделать. Завтра?

«Да, уйду завтра, никому не сказав»-Подумал Джованни-«Больше он сердце Лукреции уже все равно не разобьет»

Он стал засыпать….

Вдруг, сквозь сон, он услышал шорох. Он разбудил его.

Он встал, но источника шороха не увидел. Посмотрел в шкафу, там ничего не было.

Мимолетным взглядом он посмотрел на портрет и чуть не упал… Портрет был пустым. В смысле, нет, холст не был полностью белым, на нем просто не было незнакомки. Она пропала. На картине был лишь фон с розовыми деревьями.

Куда она делась? Он подбежал к холсту, судорожно взял его в руки… Где она!?

Вдруг холодные руки легли ему на плечи. Он посмотрел на них, и к спине кто-то прижался.

Резким движением его что-то развернуло, и он увидел незнакомку. Она была одета в белое платье с длинными рукавами, которые касались пола. Черные волосы были распутаны, и опускались ей по пояс. Лицо было умиротворенным. Она смотрела на него со страстью несколько секунд, и резко впилась своими губами в его.

Поцелуй был холодным, но Джованни не хотел его заканчивать. Затем она обвила его руками за талию, они стали заваливаться прямо на мольберт….

Что было дальше, он не помнил.

Очнулся он той же ночью, прошло буквально пару часов. За окном все еще светила луна, но светила уже тусклее, поддаваясь хозяйке солнцу, которое уже начало просыпаться. Джованни лежал на полу, рядом с ним лежал портрет незнакомки. Она снова была на холсте, смотря на него тем же взглядом, каким смотрела в первую ночь. Однако в этом взгляде теперь читалось четкое сообщение. Она простила его, и очень рада, что он покончил с отношениями с Лукрецией. Теперь она говорила ему лишь одно. «Закончи это окончательно! Уходи от сюда!»

Он быстро оделся, и стал собирать вещи. Ему много было не надо, лишь один комплект одежды, самые личные вещи, и конечно же его новая любовь. Его незнакомка.

Он взял ее, и решительно пошел к воротам, минуя абсолютно всех и вся. Он вышел во двор, подошел к стражникам у ворот, резко приказал им отпереть их. Посмотрев последний раз на поместье, и мысленно сказав ему «прощай» он вышел за территорию и ушел от туда навсегда.

Прошло несколько недель. Он вернулся в каморку, которая у него была, но теперь у него была его незнакомка, с которой он был самым счастливым. Она каждую ночь сходила с холста, и утешала его, а он безмерно её обожал и ухаживал за ней. Ни одна пылинка не падала на холст, он не допускал этого. Иногда он исправлял некоторые погрешности в фоне картины, зарисовывая или меняя некоторые детали. В их отношениях была полная гармония…пока не случилось ужасное.

В один из дней, они, как обычно, развлекались вместе. После сытного ужина они отдались страсти. В жарких объятьях Джованни не увидел как упал на стол, где на хлипкой подставке стояла оплывшая свеча. От удара стол сильно шатнулся, свечка упала с подставки и покатилась к краю. Она не потухла, и упала на пол. Джованни этого не увидел, он был слишком погружен в свои заботы. Пока они были заняты, свечка медленно горела, и крохотный огонек стал греть ножку старого стола.

Ножка загорелась…

Все что он помнил дальше это как его вытаскивают из пылающей каморы, а он кричит и пытается прорваться назад, чтобы забрать свою любовь, но его не пускали. Он вырвался, но его хватали и тащили подальше, сбежавшиеся горожане несли ведра с водой и выплескивали все на камору, но это не помогало. Огонь горел и сжирал его пыльное помещение, он сжирал её…

У Джованни сами по себе текли слезы… Он не мог смотреть на эту картину, как его любовь сгорает вместе с его жизнью.

Портрет сгорал в адском пламени, Джованни потерял все, что только имел. Теперь он не вернется к Лукреции, и свою любовь он тоже потерял. Ради картины, он бросил всё. Он проиграл.