Император [РуНикс] (fb2) читать онлайн
Книга 623730 устарела и заменена на исправленную
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
РуНикс Император
Плейлист
Prisoner — Raphael Lake ft. Aaron Levy The Night We Met — Lord Huron Back to You — Selena Gomez i hate u, I love u — gnash ft. Olivia O'Brian Far From Home (The Raven) — Sam Tinnesz The Beginning of the End — Klergy ft. Valerie Broussard Say Something — A Great Big World ft. Christina Aguilara Little Do You Know — Alex & Sierra A Thousand Years — Christina Perri The Scientist — Coldplay Chasing Cars — Snow Patrol Cry for Me — Camila Cabello Set Fire to the Third Bar — Snow Patrol ft. Martha Wainwright Satellite/Stealing Time — Above & Beyond A Drop in the Ocean — Ron Pope Back in Time — VV Brown In the Air Tonight — Natalie Taylor Shadow Preachers — Zella Day My Songs Know What You Did in the Dark — Fall Out Boy Next to Me — Imagine Dragons Love's to Blame — Joel & Luke Movement — Hozier Graveyard — Halsey i love you — Billie Eilish Skin — Rag 'n' Bone Man Go to War — Nothing More Already Gone — Sleeping at Last Cross Your Mind — Sabrina Claudio Control — Halsey Dogs of War — Blues Saraceno New Divide — Linkin Park Here Without You — 3 Doors Down Survivor — 2WEI ft. Edda Hayes Bad — Royal Deluxe Wolves — Sam Tinnesz ft. Silverberg Hurts Like Hell — Fleurie Fire on Fire — Sam Smith Distance — Christina Perri Helium — Sia Carry You — Jeffrey James Between — Courier When It's All Over — RAIGN Don't Deserve You — Plumb Holding On and Letting Go — Ross Copperman Kryptonite — 3 Doors Down Easier — Mansionair Rescue Me — OneRepublic In Need — Gert Taberner Stay — Gracie Abrams Boomerang — Imagine Dragons Eclipse (All Yours) — Metric Please Don't Say You Love Me — Alessia Mamino Say You Love Me — Jessie Ware Poison and Wine — The Civil Wars Here She Comes Again — Royksopp Vertigo — Raphael Lake ft. Ben Fisher Starboy — The Weeknd ft. Daft Punk exile — Taylor Swift ft. Bon Iver Find My Way Back — Cody Fry Fuck it I Love You — Lana Del Rey Fall for You — Secondhand Serenade I Just Want You — Castle OST Legend — The Score One Last Night — Vaults Rolling in the Deep (Acapella) — Adele Shattered — Trading Yesterday Summertime Sadness — Lana Del Rey Rise — John Dreamer I Should Go — Levi KrisПосвящается каждому выжившему, носите ли вы свои шрамы на теле или в душе, видели ли вы худшее из человечества или сражались с худшей из судеб, вы все еще здесь. Это для вас.
Слова автора
Это третья книга серии «Темный стих», и хотя она посвящена одной паре и их отношениям на протяжении длительного периода времени, есть персонажи и события, упомянутые в предыдущих двух книгах. Если вы еще не читали «Хищника» и «Жнеца», я настоятельно рекомендую сделать это для полного опыта чтения. Если вы прочитали первые две книги, я думаю, что должна упомянуть, что сюжет становится намного темнее. Эта книга содержит откровенные сцены насилия и сексуального характера. Есть также несколько триггерных предупреждений, о которых я считаю справедливым предупредить вас, если вы чувствительны к подобным темам — паническая атака, посттравматическое стрессовое расстройство, сексуальное насилие в отношении несовершеннолетнего, убийство, упоминания об изнасиловании и пытках, упоминания о рабстве и торговле людьми. Если какая-либо из этих тем вызывает у вас дискомфорт, пожалуйста, будьте внимательны. Ваше психическое здоровье имеет первостепенное значение, и если что-то из этого негативно влияет на вас, я призываю вас взять паузу. Если вы продолжите читать книгу, я искренне надеюсь, что вам понравится путешествие. Спасибо.Примечание
Данте и Амара отправили меня в мое собственное путешествие. Некоторые части были чрезвычайно трудны для записи, а некоторые текли как вода. Но я не была бы здесь, не говоря уже о том, чтобы делать то, что я так люблю, без огромной поддержки этих людей. Первое, спасибо моим читателям, тем, кто был со мной с самого начала. Спасибо, что верите в меня и даете мне то, ради чего я живу. Знать, что вы здесь, чтобы поймать моих персонажей, когда они падают, это лучшее чувство в мире. Второе, моим родителям — ваша бесконечная любовь ко мне является причиной того, что я та, кто я есть на сегодняшний день. Ваша любовь на расстоянии и во времени — моя опора, и каждый день я благодарна вам за то, что вы со мной. Спасибо. Я также хочу поблагодарить все книжное сообщество, которое приветствовало меня и приняло моих персонажей. Спасибо всем блогерам, всем графическим редакторам и фотографам, всем моим друзьям и связям, которые я установила. Спасибо тем, кто перепугался со мной и отпраздновал мою книгу. Сначала я написала специальную благодарность и поняла, что она дошла до тысячи слов, поэтому я просто скажу: СПАСИБО ВСЕМ, кто подобрал моих детей, рискнул мной и рекомендовал другим, всем, кто был добр ко мне, и тем немногим, кто стал близкими друзьями. Вы знаете, кто вы и как важны для меня. Спасибо! И Нелли. В моем сердце никогда не будет достаточно слов, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты делаешь для меня. Твое искусство, видение и щедрость действительно заставляют меня чувствовать себя самым счастливым человеком. Спасибо тебе за то, что ты дала моим словам идеальные визуальные эффекты и терпела мою раздражающую задницу. Я люблю тебя. И еще, Рейчел, спасибо тебе за то, что ты была моим орлиным глазом, когда я щурилась. Я так ценю тебя и твою дружбу! Моим друзьям. Спасибо вам за то, что вы были так терпеливы со мной, когда я исчезала на несколько дней с непрочитанными сообщениями, а иногда и читала, и была дерьмовым другом. Я люблю вас. Моим племенным читателям, честью которой вы удостоили меня, лишают меня дара речи. Изобилие, которое вы изливаете на меня, наполняет мою жизнь каждый чертов день. Большое вам спасибо. Вы делаете мой мир лучше. Самое главное, я хочу поблагодарить тебя, того, кто читает это, за то, что ты взял мою книгу и решил почитать меня. Если ты зашел так далеко, я бесконечно тебе благодарна. Надеюсь, тебе понравилось, но даже если нет, спасибо, что выбрал именно это. Я очень ценю, что ты уделил мне время. Пожалуйста, подумай о том, чтобы оставить отзыв, прежде чем прыгать в свой следующий книжный мир. Большое тебе спасибо!Предисловие
Дом был старым. Утро холодным. И истории рассказаны. Но не достаточно громко, чтобы достичь ушей, которые могли бы помочь. Мужчина стоял у дерева, наблюдая за домом в течение двух недель. Одинокий дом, окруженный землей и туманом, сам по себе был довольно жутким. Лес позади, река в километре отсюда, ближайшая дорога в двух километрах — это настоящий дом кошмаров. Снаружи он выглядел как дом, который он когда-то знал, с тонкими, обветшалыми стенами, которые никогда не заглушали крики, а гниль внутри окутывала камень. Ранним утром он увидел мальчика у окна, его любопытные глаза пытались что-то найти в густом тумане. Он знал, что если его обнаружат, мальчик понесет суровое наказание. Но парень был храбр или, возможно, отчаян. Мужчина не знал. Наверное, ему должно быть стыдно за то, что он его использует. Но ему не было. Мужчина щелкнул зажигалкой в руке и поднял ее, подавая знак мальчику. Он увидел, как маленькие глазки заметили его руку, быстро оглянувшись, проверяя, не идет ли кто. Удовлетворившись, мальчик дважды кивнул. Два очень медленных, точных кивка, на всякий случай, если мужчина не заметил. Мужчина опустил руку, получив ответ, за которым пришел. Храбрый маленький засранец помог ему больше, чем он надеялся. Он смотрел, как мальчик возвращается в комнату, подальше от окна, и надеялся, что он не умрет. Что никто из них не умрет до того, как их найдут. Это было бы такой пустой тратой времени. Получив ответ, за который он так долго болел, мужчина отступил в туман, из которого вышел, и исчез из виду. Они не были готовы. Ни один из них.ЧАСТЬ 1 Бриз
«Земную жизнь пройдя до половины,я очутился в сумрачном лесу,утратив правый путь во тьме долины».Данте Алигьери, «Инферно»
Глава 1 Амара
10 летОни целовались. Амара широко раскрытыми глазами наблюдала из-за дерева, как сын мистера Марони и хорошенькая девушка с розовыми волосами стояли, прижавшись друг к другу ртами. У нее были розовые волосы. Амара никогда не видела никого с розовыми волосами. Склонив голову набок, она попыталась разглядеть, чем именно они занимаются. Она видела, как целуются герои и героини в кино, но никогда в реальной жизни. Поскольку отец с ними не жил, она не видела, как он целовал ее маму. Погодите, они что, поедали губы друг друга? Фу. Сморщив нос, Амара провела языком по губам, просто чтобы проверить, каково это. Мокро. Мерзко. Скорчив гримасу, она продолжала наблюдать, пытаясь понять своим крошечным умом, почему им это так нравится. Не то чтобы она пришла шпионить за ними. Нисколько. Она просто гуляла в лесу (что ей совершенно не следовало делать в одиночку), когда наткнулась на маленькую хижину. Любопытствуя, она подошла посмотреть на неё и спряталась за деревом, увидев сына мистера Марони и девушку. Девушку со стороны. Амара была молода, но знала правила достаточно хорошо, чтобы быть в курсе, что посторонние не допускаются на территорию комплекса. Это было новое слово, которое она выучила только на прошлой неделе — комплекс. Ком-плекс. Это то, чем они все жили. Ей разрешили, потому что ее мама работала в большом доме на вершине холма. Но эта девушка со стороны? Она действительно не должна здесь находиться. Она могла предупредить их. Но зачем? Может, у них имелось разрешение. В конце концов, она с сыном мистера Марони. И они снова поцеловались. Разве они не устали? Это выглядело так скучно после первых нескольких секунд. Закончив с шоу, Амара решила вернуться домой, так как было уже довольно поздно. Солнце почти село, небо вот-вот потемнеет, и без света в лесу станет страшно. И она не должна была бродить по территории после шести часов, иначе у нее будут неприятности. С этой мыслью она побежала на своих маленьких ножках туда, где кончался лес и начинались здания. Небо потемнело, и Амара задыхалась от страха. Она не любила темноту. Ей не следовало задерживаться так поздно. Ее маленькое тело начало трястись, когда она достигла опушки леса, и, споткнувшись о собственные ноги, она тяжело упала. Ой, больно. Амара посмотрела на свое колено под подолом юбки, ушибленное и пульсирующее, и поморщилась. Мама сказала, что у нее низкий болевой порог. Это означало, что она чувствовала боль сильнее, когда ей причиняли боль. Порог тоже был для нее новым словом. «По-рог», — мысленно повторила она, увидев каплю крови на колене. Ощущая тошноту, она посмотрела на темное небо, чтобы не видеть крови. — Кто там? — откуда-то издалека донесся мужской голос, напомнивший ей, что нужно спешить домой. Она не должна была выходить на территорию после наступления темноты, особенно в этой части комплекса. Амара встала, ее раненое колено пульсировало, и она поспешила к дому, где жила с матерью. Спускаясь по склону холма к своему дому, чувствуя пульсацию в ноге, Амара ненавидела земли Марони. Почему они должны быть такими большими, да еще на холме? На холмы трудно взбираться и спускаться. — Опять удираешь, Мара? — раздался позади нее мальчишеский голос. Едва не упав на нее сзади, Амара едва удержала равновесие и остановилась, чтобы поприветствовать Вина. Он был ее лучшим другом, фактически единственным. И по какой-то причине он никогда не мог правильно произнести ее имя. Она всегда была для него Марой. — Винни! Зачем ты крадешься? — требовательно спросила она. Вин был всего на год старше ее — факт, о котором он никогда не забывал ей напоминать, — и он бродил, хотя и не должен был этого делать. Вин подошел к ней, на сантиметр ниже ее. Ей нравилось дразнить его этим, пока он не напоминал ей, что через несколько лет вырастет, а она останется прежней. Фу, он ее раздражал. — Я тренировался, — тихо сказал он, начиная спускаться с холма и беря ее за руку, чтобы помочь. Ладно, он был менее раздражающим, когда был милым. — Чем ты занимаешься на тренировках? — в сотый раз спросила она с искренним любопытством. Он начал «тренироваться», — что бы это ни значило, неделю назад, на следующий день после своего одиннадцатого дня рождения. Она знала, что это как-то связано с большими пистолетами, которые она видела у охранников, но не более того. И Вин не говорил ей, что он делал, сколько бы раз она его ни спрашивала. Он пожал плечами, бросив взгляд на темный тренировочный корпус справа, откуда пришел. Амара увидела здание вдалеке, увидела еще одного мальчика, хромающего вниз по склону, но в противоположном направлении, к озеру. Новый мальчик. Несмотря на то, что он жил там столько, сколько она себя помнила, все по-прежнему называли его «новеньким». Она никогда не встречалась с ним, но по тому, как все о нем говорили, она знала, что он опасен. — Ты говорил с новым мальчиком? — не удержалась она от вопроса. — Он здесь уже пять лет, Мара, — напомнил Вин. — Он уже не новичок. — Я знаю, — она перешагнула через камень. Теперь они оказались почти дома. Так его все называют. Свет из здания высветил темные, распущенные волосы и темные глаза Вина, его передний зуб слегка кривился, когда он говорил. — Он ни с кем не разговаривает. Он тоже ребенок, — заметила Амара, поднимаясь по ступенькам. Вин покачал головой, волосы у него на лбу зашевелились. — Он не похож ни на кого из нас. Держись от него подальше, ладно? Амара посмотрела на озеро издалека. Она никогда не была в этой части комплекса. Думая о сердитом мальчике, который жил там, она даже не хотела идти. На лестничной площадке огромного здания, где они с Вином жили, она на первом этаже, а Вин на третьем, — она остановила его, взволнованная, чтобы поделиться своей маленькой находкой за день. — Сегодня я нашла в лесу небольшую хижину, — сказала она ему, стараясь говорить тихо, чтобы никто не услышал. Вин, смотревший на звезды, взглянул на нее широко раскрытыми глазами. — Ты ходила в лес одна? С ума сошла? — Ш-ш-ш, — она оглянулась, боясь, что кто-нибудь постарше услышит его. Если новость дойдет до ее мамы, она будет наказана. Она ненавидела быть наказанной. Через секунду, когда никого не оказалось рядом, она немного расслабилась. — Лес опасен, — мягко напомнил ей Вин. Это то, что каждый взрослый вокруг них говорил каждому ребенку. Не ходи в лес. Амара закатила глаза. — Я не заходила глубоко. — Но… — Уфф, — раздраженно воскликнула Амара, ударив его по руке, чтобы он заткнулся. — Там была не только я, там был и сын мистера Марони. С девушкой, — прошептала она, вспомнив волнение, которое испытывала, когда шла в лес, только чтобы наткнуться на двух подростков. Вин моргнул, его глаза расширились от волнения. — С девушкой? Посторонней? Амара кивнула, улыбаясь. Вин присвистнул. Или пытался. Он тренировался каждый день. — Они целовались, — сообщила ему Амара, понизив голос еще ниже. — Целовались! Можешь себе представить? Он целовал постороннюю девушку! Вин потянул себя за воротник, глядя на входную дверь, выглядя неловко. — Это круто. Амара усмехнулась. — Ты покраснел? Его пухлое лицо покраснело еще сильнее. — Конечно, нет. Смеясь, она толкнула его локтем в бок и заковыляла к двери. Мама всегда говорила ей, чтобы она никогда не заставляла людей чувствовать себя неловко. Хотя Вин был ее лучшим другом, ему было неловко, поэтому она остановилась. — Больше не ходи туда одна, хорошо? — сказал он ей, входя в здание позади нее. Она направилась прямо к своей двери и улыбнулась ему. — Спокойной ночи, Винни. Он покачал головой, направляясь к лестнице, уже зная ее достаточно хорошо, чтобы понять, что она снова ускользнет. Амара смотрела на его спину в свете фонарей в коридоре, видя, как синяк на ноге под шортами приобретает неприятный цвет, но он не хромал. Она не знала, чем они занимались, чтобы обучить его, но ей это не нравилось. Ни капельки. Рассердившись при мысли о том, что кто-то может причинить боль своему другу, она открыла дверь своей квартиры и вошла в полутемную гостиную. Было уже поздно, и ее мать, скорее всего, уже спала, устав от всей работы, которую она выполняла в течение дня. Ее мать была старшей экономкой в большом особняке. Она работала поваром на кухне и за эти годы заработала повышение. Теперь она не обращала внимания на всю кухню, уборщиков и садовников. И их было много, потому что территория была очень большой. Это была одна из самых высоких должностей для персонала, поэтому у нее была такая прекрасная квартира с тремя большими спальнями, хотя в этом месте жили только она и ее мать. Ее отец бросил их много лет назад. Иногда она вспоминала его, но мать всегда любила больше. Пока у нее была мама, она была счастлива. Амара направилась в ванную комнату рядом с гостиной, где хранилась аптечка, и включила свет. — И где вы были, юная леди? Амара посмотрела на свою маму, которая была всего на несколько сантиметров выше ее самой, ее волосы ниспадали на одно плечо. Люди говорили, что она похожа на нее, те же темно-зеленые глаза, те же черные волосы, та же загорелая кожа. — Я гуляла с Вином, — сказала Амара полуправду, зная, что ее мать доверяет Вину. Мама со вздохом покачала головой и опустила глаза на колени. — Ой, Муму, что случилось? — спросила она, возвращаясь к своему маленькому любимому прозвищу. — Я просто упала, мам, — она села на закрытое сиденье унитаза, уже зная, что ее мать очистит маленькую рану. Пока она думала, ее мать быстро достала аптечек и встала на колени, положив ноги Амары себе на колени. — Больно, Муму? — тихо спросила ее мама. Было больно. Амара покачала головой. После того как отец покинул их, она стала для матери целым миром. Любая ее боль, любое ее счастье, все, что она чувствовала — чувствовала и мама. Она была ее второй лучшей подругой. — Мам? — Амара нарушила молчание, пока мать накладывала мазь на ее рану, раздумывая, стоит ли ей озвучить свой вопрос. — Хм? — ее мать начала убирать аптечку. — Ты знакома с сыном мистера Марони? — спросила она наконец, чувствуя, как ее лицо странно вспыхивает. Зеленые глаза матери, так похожие на ее собственные, остановились на ней. — Маленький Дэмиен? Амара покачала головой. — Нет, тот, что постарше. — Данте? Амара кивнула, ее сердце бешено заколотилось. Спрыгнув с сиденья, она направилась в спальню, а мать последовала за ней, выключив свет. Амара подошла к шкафу и выбрала пижаму. Она не любила носить шорты или брюки. Даже для школы она предпочитала юбки и струящиеся платья. — Конечно, я его знаю, — сказала мать. — Но почему ты спрашиваешь о нем? Она сидела на кровати, пока Амара раздевалась до нижнего белья с красивыми голубыми цветочками и надевала простую хлопчатобумажную ночнушку. — Я просто видела его сегодня, вот и все, — Амара старалась быть непринужденной, забираясь на кровать и садясь перед матерью. — Ты никогда не говорила о нем. Почувствовав руки матери в своих длинных волосах, Амара откинула голову назад, когда она начала заплетать волосы на ночь. Заплетая волосы на ночь, мама всегда говорила ей, что утром они становятся более красивыми и здоровыми. Сколько она себя помнила, мать каждый вечер заплетала ей косы, и каждое утро они были волнистыми и красивыми. — Он хороший мальчик, — сказала ей мать, ее руки двигались. Амара видела его издалека всю свою жизнь. Он всегда был рядом, но она никогда не обращала внимания на то, какие мягкие у него волосы и какой он уже высокий. Она почувствовала легкое трепетание в животе и потерла его, чтобы прогнать. — Сколько ему лет? — спросила она, одергивая подол ночнушки. — Пятнадцать, — ответила мать. — Бедный мальчик так рано потерял маму. С тех пор он заботился о своем брате. А мистер Марони… очень строгий человек. Амара уставилась на комод напротив нее, представляя, каково ему без матери. Не очень-то приятно, подумала она. У детей всегда должны быть матери, как у нее. Что ж, она может поделиться своей. — Ты должна приготовить ему немного сладостей, мама, — заметила Амара, чувствуя мудрость своей идеи. — Печенья. Шоколадные. Да, думаю, ему бы это понравилось. Закончив с волосами, мать встала с кровати, позволив Амаре забраться под одеяло. Натянув одеяло, подоткнув его так, как ей нравилось, мать мягко улыбнулась. На ее щеке появилась маленькая ямочка, о которой Амара пожалела. Вин сказал ей, что у неё тоже будет она, если ткнет пальцем в щеку. Пока что это не сработало. — Это очень заботливо с твоей стороны, Муму, — она нежно погладила ее по щеке. — Я приготовлю их завтра. Амара улыбнулась и взяла маму за правую руку. Она была грубой, тонкой и не слишком большой. Ей это нравилось. — Приготовь и мне тоже. Усмехнувшись, мать поцеловала ее в лоб. — Никогда не теряй свое сердце, моя малышка. Амара не совсем понимала, что это значит. Как можно потерять сердце? Разве оно не умрет? Это было так странно говорить. Но она только улыбнулась, когда мать вышла из комнаты, чувствуя себя счастливой, защищенной и любимой. Уставившись в потолок, она моргнула, вспоминая поцелуй, который видела. Это выглядело отвратительно, но, возможно, делать это было веселее. Может, поэтому они просто продолжали целоваться. Зачем людям целоваться, если это скучно, верно? Должно быть, она что-то упустила. В комнате было тихо, только тихая мелодия ее ночника звучала рядом. Амара устроилась поудобнее и закрыла глаза, но решила почитать больше о поцелуях, чтобы понять, почему людям это нравится. А потом, может быть, когда-нибудь, когда она вырастет и станет красивой, она сможет попросить сына мистера Марони подарить ей такой же поцелуй. Он был очень красив. Возможно, он будет милым и поцелует ее, когда она станет достаточно хорошенькой, чтобы соответствовать его красоте. Его имя тоже было красивым. Могут ли имена быть красивыми? В этой тихой комнате, в этой темноте ночи Амара хихикнула при данной мысли и впервые почувствовала вкус его имени на своих губах. Да, она решила. Он будет первым, кто её поцелует.
Глава 2 Данте
16 летЧерт, он ненавидел этого маленького придурка. Данте щелкнул челюстью, не сводя глаз с четырнадцатилетнего паренька с самым большим чипом на плече. Намеренно сохраняя на лице легкую ухмылку, от которой болела ушибленная щека, Данте отвел кулак и ударил парня в бок. Он едва хмыкнул, развернувшись в аккуратном маленьком движении, на которое его более короткое тело не было бы способно без интенсивной тренировки, и его локоть соединился со спиной Данте в жестком движении. Блядь. Это было действительно больно, но Данте усмехнулся. — Давай, мелкий, — сказал он, намеренно подталкивая его. Боже, неужели это было слишком, чтобы требовать реакции? Он работал над своим маленьким проектом, чтобы сломать защиту этого парня больше года, и все, что он получил, были пустые взгляды и мертвые голубые глаза. Как это ни раздражало Данте, он ему нравился, особенно потому, что это выводило его старика. Все, что выводило Ищейку Марони, было чертовски золотым в его книгах. Удар в челюсть возник из ниоткуда, за ним последовал быстрый удар в нос. Ублюдок. Данте услышал хруст, прежде чем почувствовал жгучую боль от сломанной кости. Схватившись за нос, ощущая, как хлещет кровь, Данте почувствовал, как из него вырывается смех, а звезды мигают в глазах. Господи, парень был хорош. И поделом ему за то, что он его уколол. Достав носовой платок, который он всегда носил в кармане, привычку, которую его прекрасная мать привила ему, даже в потертых джинсах, которые, вероятно, заставили бы его мать перевернуться в могиле, он поднес его к носу, останавливая кровотечение. — Ты же знаешь, что я никуда не уйду, верно? — Данте что-то пробормотал сквозь ткань, закрывавшую его рот, и, наконец, после года бурения, молодой парень заговорил. — Отвали. Золото. Он попал в золото. Данте ухмыльнулся сквозь платок. — Я тоже рад познакомиться, Тристан. Теперь ты мой маленький приятель. Тристан слегка прищурил свои голубые глаза, прежде чем выйти из тренировочного центра. Или центра пыток, как называл его Данте. Ищейка Марони построил на своей территории целое сооружение, предназначенное для обучения солдат и их детей самообороне, владению оружием и пыткам. Здание состояло из трех уровней: первый этаж был посвящен рукопашному бою и тренировкам с оружием, второй этаж, тренировкам по переносимости боли и подвал по допросам. И хотя никого несовершеннолетнего туда с тех пор не пускали, обычно там находились внешние враги. Данте бывал там несколько раз. Преимущества быть Марони. Удовлетворенный прогрессом, которого он добился с Тристаном, хотя это был всего лишь сантиметр, Данте вышел из тренировочного центра, кивнув двум охранникам снаружи, чья единственная работа состояла в том, чтобы убедиться, что никто, кто не должен был быть там, не вошел. Они с уважением кивнули в ответ. Данте шел по ухоженным лужайкам вверх по холму к особняку. Это был монстр на вершине пышного зеленого холма, но Данте любил его. Его прапрадедушка построил его. Он был торговцем стекла, уважаемым членом общества и одиночкой. Вот почему он купил весь холм чуть подальше от города, чтобы его жена и семья жили под одной крышей. Постепенно, по мере того как шли годы, к зданию добавлялось все больше строений. Но Данте любил этот особняк за историю и любовь, с которой он был создан. Только если бы половина гадючьей ямы, живущей в ней сейчас, могла каким-то образом спрыгнуть с этого проклятого холма. Пока он шел, люди, патрулировавшие землю, почтительно кивали ему. Как и ожидалось. Он был старшим сыном Лоренцо Ищейки Марони, внуком Антонио Ледяного Человека Марони, который был основателем Наряда Тенебры и одним из самых известных лидеров преступного мира. Данте был наследником империи. От него ожидали продолжения наследия в его крови, и он чертовски ненавидел это. Он был сыном своей матери больше, чем отца. И он не мог понять, как кто-то вроде его матери мог быть с кем-то вроде его отца. Он не знал, как они познакомились, потому что она никогда не упоминала об этом. И Данте помнил о ней все. Ты мое самое дорогое искусство, мой маленький сорванец, мой Данте. Так она его называла. Ее защитник в аду, в котором она пыталась выжить, тот, кто отважится на этот ад и выйдет. Да, он знал, почему она назвала его Данте. Это было после того, как поэт прошел семь кругов ада и вышел. Данте повезет, если он выживет в первом. Она была художницей, его мать, с дикими вьющимися каштановыми волосами, печальными карими глазами и мягкой широкой улыбкой. Полоски краски на щеках, стихи в горле, она читала стихи или даже напевала песни, пока он играл с глиной, которую она ему покупала, а его маленький братик делал то, что делали малыши. Она лелеяла в нем художника, иногда приходила, чтобы направлять его маленькие руки, когда он лепил мягкую глину. Она сняла себе комнату на верхнем этаже особняка. Говорила, что закаты оттуда самые красивые. В детстве он любил проводить с ней время, когда она работала со своими красками, и делал для нее маленькие скульптуры из глины. Это была также комната, в которой он нашел ее, с перерезанными запястьями, когда вокруг нее собралась красная лужа, ее холст упал на пол, пропитанный ее кровью, ее последним шедевром. Стряхнув с себя эти мысли, Данте поднялся по низким ступеням в заднюю часть особняка, отошел в сторону, откуда открывался вид на озеро, и снял свой белый носовой платок, теперь окрашенный в алый цвет. Зелень простиралась так далеко, насколько хватало глаз, лишь изредка исчезая из-за каких-то строений. Боже, как же он любил этот чертов холм, хотя и хотел, чтобы половина людей убралась с него. Двигая мышцами лица, он проверил серьезность своих ран. Маленький ублюдок хорошо ему нанёс удар. Было больно, но он выживет. Что-то врезалось в него сбоку, ударив прямо в то место, куда Тристан толкнул его локтем. Стиснув зубы, он бросил взгляд на парнишку, который врезался в него, теперь распластавшись на заднице. — Смотри, куда идешь, наглец, — рассеянно сказал он, называя его так, как называл своего младшего брата. Черт, ему нужна была сигарета. Сам по себе он не курил, но любил время от времени затянуться. Достав одну из них из кармана, он щелкнул металлической зажигалкой и глубоко затянулся. Дым клубился в его легких, давая ему мгновенную передышку от любых других ощущений. Так было до тех пор, пока он не услышал рядом женский кашель. Усмехнувшись, он внимательно посмотрел на девушку, увидел, что она стоит на ногах, в простом синем платье, ее черные волосы собраны в хвостик, а большие зеленые глаза смотрели на него. Он где-то видел эти глаза. — Ты должно быть живешь в этом районе? — спросил он, слегка затянувшись сигаретой и наблюдая, как сморщился ее милый носик. — Я прячусь от своего друга, — сказала она, опустив глаза. — Думаю, мне пора идти. Пока. Удивленный внезапной переменой, Данте бросил сигарету на землю. — Стой, стой, стой. Погоди, малявка. Она резко обернулась, ее конский хвост ударил его в грудь, ее глаза запылали большим огнем, чем было способно ее маленькое тело. — Перестань меня так называть! Позабавленный Данте слегка склонил голову, как сделал бы это перед дамой. — Мои извинения, королева. Он видел, что ей это нравится. — Сколько тебе лет? — спросил он с любопытством, пытаясь вспомнить ее. — Сколько тебе лет? — огрызнулась она. Данте усмехнулся. — Шестнадцать. — Мне одиннадцать, — гордо заявила она. — В прошлом месяце у меня был день рождения. Я сказала маме, чтобы она отнесла тебе мой праздничный торт. Данте вдруг понял, кто она — дочь их экономки. У них были одинаковые зеленые глаза. Он не знал имени их экономки, но начал называть ее Зией после того, как она начала кормить его дома и приготовила ему печенье. Хотя он мало разговаривал с Зией, он жил ради этих сладких удовольствий. Его мать тоже почти ничего не готовила, так что десерты Зии были тем, что он начал лелеять. Он с нетерпением ждал их все время. И она была такой милой женщиной. Данте она нравилась. — Ты должна идти, — он кивнул в ту сторону, откуда она пришла, не желая, чтобы она или ее мать попали под прицел кого-либо в особняке. Девушка моргнула один раз, прежде чем слегка улыбнуться ему, почти застенчиво. — У тебя очень красивые глаза, — сказала она ему. Прежде чем он успел ответить, она повернулась и побежала вниз по склону, обратно в штабное крыло. У тебя самые красивые глаза, Данте. Будь с ними поосторожнее. Он вспомнил слова матери, единственного человека до этой девушки, который сказал ему об этом. Его память наполнилась ее прекрасными, но грустными карими глазами. Проведя рукой по волосам, он наклонился, поднял недокуренную сигарету, поднес ее к губам и снова закурил. Выдыхать через сломанный нос причиняло адскую боль, но он радовался боли, глядя вниз на озеро и коттедж рядом с ним. Он никогда не думал, что найдет на этой планете кого-то, кто ненавидел бы его отца больше, чем он, до Тристана. Хотя ему было всего четырнадцать, маленький мальчик однажды спустит курок на старика, и Данте с радостью отдаст ему пистолет. Ему просто нужно было выждать время, пока он не будет готов, пока мир не будет готов. — Завтра тебе надо поехать в город. Лёгок на помине. Данте проигнорировал его. Внезапно перед ним возник отец, его голос был взволнован. — Что это за кровь? Тебя кто-то ударил? Данте не обернулся, когда голос его отца прогремел на последнем слове. Игра власти началась. Отец поиграет мускулами, напомнит всем, кто имеет здесь власть, на тот случай, если кто-нибудь забудет об этом удушающем факте, и все разойдутся по своим местам, побаиваясь Лоренцо Марони. Стряхнув пепел на землю, Данте молчал, продолжая курить. — Не смей игнорировать меня, мальчик. Тебя кто-то ударил? — Ничего страшного, — заявил Данте. Но это было бесполезно. Отец его не слышал. И он крикнул Элу, своей правой руке, приказывая всем собраться. Данте стиснул зубы, пытаясь смотреть на великолепный закат, пока шли минуты и нервно собирались люди, молчаливые, но воняющие страхом. Так правил его отец — страхом. И единственный способ вывести его из себя — не реагировать на это. Наконец, бросив сигарету на землю, Данте раздавил ее ботинком, окинув взглядом толпу. Он заметил Зию, держащую за руку свою дочь, молодую девушку с зелеными глазами, которая только что сказала ему, что у него красивые глаза. Она смотрела не на отца, а на него. Он слегка подмигнул ей, наблюдая, как она покраснела и быстро отвела взгляд, и ему захотелось рассмеяться посреди этого дерьмового шоу. Окинув взглядом собравшихся, он увидел Тристана, стоявшего в дальнем конце, немного в стороне от остальных, с пустым выражением на лице. Если он думал, что Данте собирается сдать его, у него имелась другая мысль. — Кто ударил моего сына? — рявкнул отец. Он сделал драматическую паузу, окинув взглядом собравшихся. Когда никто не ответил и не выглядел достаточно испуганным, его отец продолжил свою тираду. — Кто посмел ударить моего наследника? Марони! Скажи мне сейчас, или ты будешь наказан. Скажите мне, кто это сделал. Нападение на Марони в этом лагере, самое большое оскорбление для меня. Они обменялись нервными взглядами. Послышался приглушенный шепот. Солнце медленно садилось. — Ты стоишь на моей земле и оскорбляешь мою кровь, — продолжал отец. — Скажи мне сейчас, или последствия будут тяжелыми для всех. Какое-то движение сбоку привлекло всеобщее внимание. Данте с удивлением наблюдал, как Тристан вышел из толпы, не сводя глаз с Ищейки. — Ты, — пробормотал отец, подходя к Тристану. — Это ты сделал? Ах ты, мерзкий маленький ублюдок! Ты принадлежишь мне. Все, что ты здесь делаешь, под моим контролем. Ты не можешь делать, то что тебе вздумается. Данте увидел, как адреналин хлынул в эту систему, когда маленький мальчик, на несколько сантиметров ниже своего отца, шагнул прямо ему в лицо, ничего не выражая, и произнес свои первые слова на публике. — Ты когда-то нацепил на меня поводок. Я им тебя задушу. Если бы ангелы могли петь, в этот момент Данте услышал весь этот долбаный хор. Кто-то в толпе ахнул, но Данте не сводил глаз с Тристана. Он был прав, доверяя своей интуиции, когда дело касалось его. Маленький мальчик секунду смотрел на отца, потом повернулся и ушел, не сказав больше ни слова, оставив позади безмолвного, кипящего от злости Лоренцо Марони. О, это будет хорошо. Тристан только что решил его судьбу. Данте усмехнулся. Они станут друзьями, даже если это убьет его.
Глава 3 Амара
13 летУ Амары была проблема, и ее звали Данте Марони. Это было официально. Дело было сделано. И она была совершенно несчастна. Почему? Потому что, хотя он смутно знал о ее существовании, ее нигде не было, абсолютно нигде на его радаре. А она? У нее страсть размером с Антарктиду, но более горячая. Гораздо жаркая. И она попыталась остановиться. Действительно остановиться. Но ее сердце было как резиновая лента, когда дело касалось его. Чем больше она мысленно отстранялась, тем сильнее ощущала тягу вернуться на прежнее место. Все это было неправильно. Ему уже исполнилось восемнадцать, и об этом знали все в городе, во всей стране, во всем преступном мире, потому что его взросление было очень важным для многих людей, кто-то хотел поддержать его, кто-то хотел убить. У Данте уже были враги. Откуда Амара уже все это знает? Она внимательно слушала. Удивительно, как много людей склонны говорить вокруг прислуги, ни разу не осознав, что они люди с ушами, а не с движущейся мебелью. Амара на самом деле не была служащей Марони, но ей нравилось помогать маме после школы и по выходным. Раньше она проводила это время с Вином, но с тех пор, как он начал тренироваться, их расписание перестало совпадать. Впрочем, они виделись через день. Он недавно достиг своего пика роста, в то время как Амара едва продвинулась на сантиметр. Она посмотрела на него со своего места, сидя у дерева, ее роман был открыт на коленях, но глаза смотрели на ее друга, когда он спарринговался со старшим. Данте. Они делали это почти раз в неделю, потому что, по слухам, двое детей на тренировках были невероятны, с ножами, Вин и Тристан, новый мальчик, которого она начала называть по имени, после инцидента. Она до сих пор помнила шок, охвативший ее, когда он без всякого страха словесно уложил мистера Марони. В тот вечер мама сказала ей, что у мальчика желание умереть. Амара не стала возражать. Однако причина, по которой Данте тренировался каждую вторую неделю с ножами с Вином вместо Тристана, заключалась в том, что Вин был более веселым и менее склонным серьезно убить его из-за раздражения. Они любили тренироваться на свежем воздухе, на небольшой полянке прямо перед домом Тристана на берегу озера. И каждую вторую неделю Амара приходила с книгой и подругой и тихо садилась перед деревом, чтобы посмотреть шоу. Если Данте и находил это странным, то никак не комментировал. На самом деле, он редко говорил ей хоть слово после того первого раза, когда она столкнулась с ним. Но он тоже не игнорировал ее. Она просто была там. Иногда он слегка кивал ей, и ее сердце начинало трепетать, как взволнованная колибри. Бывали дни, когда он смотрел на нее и улыбался, а в животе у нее порхали бабочки. И в некоторые дни, редкие дни, когда он говорил сердечное «Привет», Амара сохраняла его голос в своей памяти и визжала внутри, планируя имена их детей. Уф, она была безнадежна. Ее мать не знала, чем она занималась, когда приходила смотреть на мальчиков. Она думала, что Амара просто выходила на солнце, чтобы почитать во время летних каникул. Амара никогда не поправляла ее. Не то чтобы ее мать остановила бы ее, просто она еще не была готова поделиться этим с кем-либо. Что бы это ни было, потому что некоторое время назад это было простым увлечением. И она была на девяносто девять процентов уверена, что он на самом деле не знает ее имени. Лязг металла о металл вывел ее из задумчивости. Всем своим юношеским сердцем она сосредоточилась на парне, в которого влюбилась, наблюдая, как его высокая, очень высокая фигура стремительно движется, когда на него нападает более низкий, более молодой Вин. Данте Марони был произведением искусства, очень тонким, очень изысканным произведением искусства. Каждый раз, когда она видела его, ей хотелось сделать поварский жест поцелуя в небо. Да, он был настолько хорош. От его темных, неукротимых, немного длинноватых волос, обрамлявших совершенно потрясающее лицо — лицо, которое становилось все более и более точеным, когда он становился старше, до линии подбородка, которую Амара проводила пальцами в своих мечтах, до его глубоких шоколадных глаз, которые она все еще находила самыми красивыми, до его рук, которые изгибались мускулами, когда он двигался… да, она пропащая. Это было жалко. Недовольная собой, Амара посмотрела на книгу, которую взяла в школьной библиотеке.
Глава 4 Данте
19 летЕдинственное, что было хорошим в становлении взрослым, — это переехать из главного дома в свое крыло. И хотя его пятнадцатилетнему брату это не позволялось, Данте был чертовски уверен, что не оставит его. Не так уж много людей за пределами лагеря знали о Дэмиене. Причина этого была довольно проста, Дэмиен был несовершенным ребенком Лоренцо Марони. Каким-то образом пуповина была обернута вокруг его шеи во время рождения, что лишило его кислорода на несколько драгоценных секунд, на несколько слишком много секунд. Это стоило Дэмиену его способности оценивать мир. Данте был уверен, что он находится на каком-то спектре аутизма, особенно потому, что его ум был слишком высоко функционирующим для его возраста, в то время как его социальные навыки не были хорошими. Правда, диагноз так и не был поставлен, так что он не был уверен. Ищейка Марони не смог смириться с тем, что его младший сын может иметь психические отклонения, требующее некоторой помощи. В то время как у него было достаточно ресурсов, чтобы оказать любую помощь Дэмиену в любое время, он закрывал глаза на своего младшего сына. Несмотря на то, что он был отличным ребенком, Данте знал, что у него имелись проблемы с выражением себя, определенные формы поведения, которые не были уместны в мире, но были уместны для него. Данте знал, что Дэмиен никогда, никогда не найдет признания и любви в мире, в котором живет, а он заслужил и то, и другое. Данте даже не был точно уверен, что это — травма от рождения или тот факт, что он находился в комнате, когда Данте нашел их мать в луже собственной крови или просто одна из этих вещей. Часть этой крови была на пятилетнем Дэмиене, а Данте, которому было всего восемь лет, ступил в кровь, подхватил брата и вышел из комнаты. Каким-то образом он понял, что его мать умерла, просто взглянув на неё. Бывали дни, когда он так ненавидел ее за то, что она бросила своих детей. Данте глубоко вздохнул, его пальцы зачесались достать сигарету, но он сдержался. Согнув пальцы, он наблюдал за зданием из-за своих дорогих очков, оценивая, как его розововолосая подруга Рони цепляется за его руку. «Домашняя утренняя звезда для потерянных парней». Он слышал об этом месте по слухам. У одного из их солдат был племянник, у которого был диагностирован низкофункциональный спектр аутизма, и он сказал, что это место помогло мальчику. Хотя Данте был достаточно взрослым, чтобы заботиться о своем брате, как это было в течение долгого времени, он хотел, чтобы Дэмиен получил помощь, в которой он нуждался и заслуживал. Что еще более важно, комплекс не был хорошим местом для любого из них. Данте уже начал выезжать из города в командировки и по делам, и каждый раз его мысли возвращались к Дэмиену и его безопасности. Даже несмотря на то, что он уперся камнем ему в грудь, это было к лучшему. — Это жуткое место, — пробормотала Рони, ее тонкие пальцы сжали его мышцы. Она не ошибалась. Несмотря на то, что это был ухоженный каменный особняк с красивыми газонами, он выглядел, как будто из триллера. А может, это просто туман, надвигающийся с приближением зимы. — Пойдем, — Данте стряхнул с себя это чувство, толкнув кованую железную калитку одной ладонью, от холода металла по спине пробежала легкая дрожь. Другой рукой он провел через порог свою девушку, с которой был уже три года. Рони была маленькой, почти как пикси. Едва доходила до его шеи, волосы были ярко-розового цвета и коротко подстрижены, полные жизни. Она была посторонней, которая знала о нем и его семье, и почему-то ей было все равно. Возможно, это бунтарь в ней, трепещущий при мысли о нем. Данте знал, что для него это именно так. Он провел так много ночей, тайком встречаясь с ней, приводя ее в лагерь. Однажды один из людей его отца поймал их, и он показал ему палец, смеясь над случившимся. Было ли это незрелым? Да. Заботился ли он? Не совсем. Он заботился о Рони, испытывал к ней нежность, определенно любил заниматься с ней сексом, но он не был влюблен. Рони всегда бунтовала против отца, и тоже это знала, поскольку не раз сопровождала его, когда он тайком приводил ее в лагерь. У них были отношения взаимного бунта. Идя по узкой дорожке к главному входу, Данте зорко огляделся, заметив в окнах несколько детей разного возраста, которые смотрели на них — одни с любопытством, другие с легкой враждебностью. Данте задумался о том, какую картину он должен им представить, высокий, подтянутый, одетый в черную дорогую водолазку, кожаную куртку и джинсы, волосы небрежно обрамляют его лицо, с розовой пикси на боку. Он ухмыльнулся мысленному образу, когда дверь открылась и пожилая женщина поприветствовала их, уже ожидая, и повела на экскурсию.
* * *
Одной из лучших сторон присутствия его крыла на территории комплекса было уединение. Зия всегда приходила в дом раз в неделю с прислугой, чтобы сложить продукты и убраться, в основном, когда он был на тренировке или в городе, изучая бизнес. Кроме того, он жил один, и ему это нравилось. Он устроил на верхнем этаже своего дома художественную комнату, точно так же, как его мать сделала в главном доме. Вид оттуда был чертовски впечатляющим. Отсюда открывался прямой вид на озеро, коттедж Тристана и раскинувшиеся за ним холмы, покрытые лесом. Этим ранним утром, когда небо было огненной тенью, поглощающей черную ночь, он любил приходить в комнату. Поставив дымящуюся кружку с кофе на рабочий стол, Данте посмотрел на детали, которые сделал за последние несколько лет. Самыми ранними предметами были гончарные изделия, практиковавшись до тех пор, пока его техника не была усовершенствована. После этого он начал играть с масками, с лицами людей, которых он видел, которые каким-то образом привлекли его внимание. Большинство из них были довольно ужасны, и он хотел разбить их, но видеть их было пыткой. И Данте был полон решимости совершенствоваться. Усевшись на скамейку, он достал новую глиняную коробку, купленную в городском магазине, и начал ее мочить, пока на заднем плане играла аудиокнига о Гарри Поттере и Принце-полукровке. Ему нравилось работать ранним утром под звуки слов и естественный солнечный свет, наполнявший его студию, в одних боксерах. И он чертовски любил «Гарри Поттера». Он долго не читал эти книги, но в конце концов сдался и теперь попался на крючок. Одна из вещей, которые ему больше всего нравились в фильме, — это то, что он был человеком, даже в волшебном мире. Например, дружба Гарри и Гермионы. На самом деле это очень напоминало ему отношения, которые он видел между юным Вином и дочерью Зии. В течение многих лет он видел, как она сопровождала Вина, когда они тренировались на открытом воздухе, и он был доволен этой дружбой. Он хотел иметь такого друга для себя. Несмотря на то, что он был окружен людьми, у Данте не было ни одного человека, который был бы его. Брат, хоть и любил его до смерти, не был ему другом. И Рони тоже. И хотя он работал над Тристаном много лет, он тоже не был таким. Тристан в лучшем случае терпел его, в худшем был равнодушен — хотя после того, как сломал ему нос, он немного смягчился, когда дело касалось его. Его фамилия не позволяла ему иметь друзей в лагере. У королей, как постоянно напоминал ему отец, друзей не бывает. У них бывают враги. Черт, он говорил как жалкая маленькая сучка. Покачав головой, Данте положил перед собой кучу мокрой глины, прежде чем размять ее руками, сосредоточившись на растянутой массе между пальцами. Она все еще была слишком тугой, и одной из самых важных вещей было определить, когда она освободится достаточно, чтобы отлить. Стук в заднюю дверь заставил его остановиться. Было не так уж много людей, которые подошли бы к его двери так рано утром, если только это не было чрезвычайной ситуацией. Быстро поднявшись со скамейки, Данте вымыл руки и схватил джинсы, прежде чем спуститься вниз. Спустившись по лестнице, он откинул волосы с лица, прошел через просторную кухню и открыл заднюю дверь, замерев при виде дочери Зии, стоящей на холоде. Ее глаза блуждали по обнаженной груди, вниз по животу, прежде чем она покраснела и посмотрела ему в глаза. Данте подавил смешок, вызванный ее реакцией. Он знал, что девушка влюблена в него. У нее была привычка пялиться на него всякий раз, когда он оказывался поблизости. Это было лестно, но только забавляло его. Она была слишком молода, а у него уже была девушка. Но ему нравилось дразнить ее. Иногда, поймав ее взгляд, он подмигивал ей, а она краснела и отводила глаза. Иногда, когда он замечал ее сидящей с книгой, он просто спрашивал название, потому что знал, что она любит читать романы, и это заставляло ее краснеть. А иногда она смеялась вместе с Вином, и он просто смотрел на нее, думая о том, какой она вырастет, и какой потрясающей станет. Он не сомневался в этом, особенно с ее глазами. — Прости, что побеспокоила тебя, — произнесла она сладким голосом, и ее нервы немного взвинтили тон. Данте почувствовал, что смягчается, желая успокоить ее нервы. — Все в порядке, — он намеренно говорил успокаивающим тоном, который всегда помогал успокоить Дэмиена. — Ты в порядке? Она моргнула, прежде чем кивнуть. — О да, да. У меня все в порядке. Мама велела передать тебе это перед уходом в школу. Она замолчала и протянула ему завернутый в фольгу поднос. Данте взял его, стараясь не задеть при этом ее руки, и поднял фольгу. Запах свежеиспеченного печенья ударил ему в нос, почти заставив закатить глаза. — Обычно она приносит их сама, — прокомментировал Данте, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что она тоже пришла. — Хммм, — девушка нервно прикусила губу, ее кожа приобрела более темный оттенок красного. — Я хотела сама их принести. Это, ну, это мой день рождения. Данте усмехнулся. — С Днем рождения, эммм, — его улыбка дрогнула, когда он понял, что не знает ее имени. — Амара, — застенчиво улыбнулась она. Наглый ребенок, которая однажды спросила его о возрасте, спряталась за молодой девушкой, в которую она росла. С годами она смягчилась. — Ну, с Днем Рождения, Амара, — мягко сказал он и увидел, что она снова покраснела. Боже, ее страсть была сильной, но он не собирался вызывать ее на это. Его мать не воспитывала его таким придурком по отношению к девушкам, пока была жива. Слегка кивнув ему, она быстро спустилась по низким ступенькам на лужайку, направляясь обратно к штабным помещениям, расположенным примерно в нескольких сотнях метров. Сколько ей теперь? Четырнадцать? Пятнадцать? Данте смотрел ей вслед, ее фигура уже была высокой для ее возраста, ее черные волосы были собраны в высокий хвост, который покачивался на утреннем ветру. Он уже собирался закрыть дверь, когда увидел, что Тристан тихо направляется в лес. Ну и кто он такой, чтобы отказываться от такого приглашения? Даже при том, что он не должен был оставлять свои инструменты и глину, Данте не мог упустить такую возможность. Схватив кожаную куртку, которую он бросил на кухонный стул прошлой ночью, и сунув ноги в тяжелые ботинки у двери, Данте запер дверь и побежал в лес, решив выяснить, что задумал его маленький приятель. Хотя на самом деле он уже не был маленьким. Тристан в свои шестнадцать лет уже довольно основательно набрался сил, его тело свидетельствовало о суровых тренировках. Иногда Данте задавался вопросом, почему он не был таким же. Несмотря на то, что он тренировался годами, Данте еще не сделал свой первый шаг в убийстве. Он видел, как казнили людей, он сам допрашивал многих из них, но каково было настоящее убийство? Он все еще должен был отнять жизнь. Может, это оставит след в душе. Возможно, именно поэтому Тристан был таким. Убить его собственного отца, в таком молодом возрасте после потери сестры. Иногда Данте хотелось обнять этого ублюдка. Но он был почти уверен, что вернется без конечности, если даже попытается. После нескольких минут поисков Данте понял, что потерял парня. Скорее всего, Тристан сбил его со следа. Вздохнув, он решил вернуться и съесть немного печенья, прихватив немного Дэмиену. По крайней мере, брату нравилось его общество.* * *
— Тебе нравится печенье? — спросил Данте Дэмиена, когда они сидели в беседке за особняком и играли в шахматы. Дэмиен любил играть в шахматы, и Данте любил играть с ним. Нога Дэмиена постукивала по три раза, когда он двигал рыцаря, кивая. — Это печенье вкуснее, чем было в прошлый раз. На этот раз содержание сахара ниже. Тук, тук, тук. Тук, тук, тук. Данте усмехнулся. Довериться его брату, чтобы он обратил внимание на технические детали в печенье. — Зия хорошая. Ее дочь принесла мне печенье сегодня утром, — сообщил ему Данте. — У нее очень красивые зеленые глаза, которые, я думаю, тебе понравятся. Дэмиен посмотрел на шею Данте. Ему не нравился зрительный контакт. — Ты знаешь, что зеленые глаза самые редкие в мире? Они есть менее чем у 2 % всего населения. Какой у нее оттенок? Данте вспомнил глаза, которые видел утром. — Хм, я думаю, зелёного леса? Как цвет деревьев тропического леса. Какое-то движение сбоку заставило его посмотреть на Тристана, выходящего из леса. Парень остановился, наблюдая за Данте и Дэмиеном в течение долгой минуты, прежде чем направиться к своему коттеджу. — Это единственный цвет глаз, который может менять оттенки в зависимости от настроения и света, — продолжил Дэмиен, когда Данте снова сосредоточился на шахматах, передвинул свою фигуру, вынимая пешку. — Это называется эффектом Рэлея. Это случилось с твоей Девушкой С Зелёными Глазами? — Ее зовут Амара, — услужливо подсказал Данте, но его брат уже нашел свою новую маленькую страсть. — Девушка С Зелеными Глазами… — И нет, я не думаю, что ее глаза меняют цвет. — ….имеет еще более редкий оттенок даже в спектре зеленых глаз. Если у нее те, которые не меняют цвет или следуют методу Рэлея, это еще реже. Очаровательно.. Данте улыбнулся, когда Дэмиен продолжил играть в шахматы рассказывая о зелёных глазах.* * *
Что-то было не так. Данте сделал все так, чтобы его брат прожил в приюте год под присмотром психиатров, которые, как он надеялся, помогут ему понять самого себя и дадут навыки, необходимые для того, чтобы ориентироваться в мире. Он провел последний час, разговаривая об этом с Дэмиеном. Хотя люди недооценивали ум Дэмиена, он был проницательным мальчиком. Он понимал, что ему необходимо больше помощи, чем он получал в лагере, и согласился на небольшую поездку из этого места, если Данте обещал регулярно навещать его. Не было ни малейшего шанса, что он этого не сделает. Он любил этого маленького придурка. Но что-то было не так. Он не знал, что именно, и не мог понять. Но в животе у него была тяжесть, вековой безмолвный крик защитных инстинктов. Может, это тревога разлуки? В конце концов, это первый раз, когда он находился вдали от своего брата. Твое сердце всегда будет знать правду, Данте. Доверяй ему. Неужели он лгал самому себе? Боже, это полный бардак. Нет, для его брата было лучше всего уехать отсюда и попытаться начать нормальную жизнь. Звонок телефона вывел его из мыслей. Отец. Замечательно. — Да, отец? — Данте обратился к нему, как всегда, с трудом подавляя отвращение к этому человеку. — Приходи в хижину. Звонок оборвался. Стиснув зубы, Данте вышел из особняка, спустился с холма и направился к хижине в лесу. Когда-то эта маленькая хижина была охотничьим сараем. Он был едва больше нескольких квадратных футов и почти заброшен. На самом деле туда никто не ходил, так что это было довольно хорошее место для его маленьких свиданий на протяжении многих лет. Нахмурившись, не понимая, почему отец зовет его так далеко, Данте ровно вздохнул и надел маленькую маску, которую обычно носил в обществе старика. Как бы он ни презирал его, Данте признавал, что он был могущественным лидером, и он не добрался до этого места, будучи глупым. Он был острым и учуял слабость еще до того, как кто-либо об этом узнал. В нем чувствовались и гордость, и стыд за то, что в его жилах течет эта кровь. Он увидел своего отца, стоящего у хижины, одетого в костюм, в бороде которого то тут, то там начинали появляться маленькие седые пряди. И он курил сигару. Не очень хороший знак. — Ты звонил? — спросил Данте, присоединяясь к нему, понимая, что теперь он был выше, чем другой мужчина, хотя и гораздо более небрежно одет. Отцу не нравился его наряд. Он не хотел, чтобы Данте в рваных джинсах и кожаных куртках выглядел как типичный плохой мальчик. Нет, он хотел, чтобы Данте был в костюмах и галстуках и выглядел как хороший плохой человек. Ищейка Марони улыбнулся. — Да. Время пришло. Желудок Данте сжался, хотя лицо его оставалось спокойным. Пришло время убивать. Достав из кармана сигарету, он закурил и выпустил облако дыма, увидев, как оно клубится в облачном небе. Обычно Данте любил зимы Тенебре. Становилось холодно, сыро и снежно, и это заставляло его любить лето еще больше. Но не сегодня. Сегодня тучи казались мрачными, зловещими. Это чувство вернулось десятикратно. — Кто это? Лоренцо Марони снова улыбнулся, улыбкой, от которой у Данте по спине побежали мурашки, и направился к двери хижины. Данте отбросил сигарету в сторону, раздавив ее ботинком, прежде чем медленно приблизиться к двери, чтобы посмотреть, кто внутри. Рони. Нет. Блядь, нет. Она сидела, привязанная к стулу, с заклеенным скотчем ртом, ее глаза покраснели и опухли от слез, а Эл и Лео стояли позади нее. Напряжение сковало его плечи, он повернулся, чтобы посмотреть на отца, его спина напряглась, а руки сжались в кулаки. — Что это за чертовщина? — спросил он. — Это, — сказал отец с театральным размахом, — То, что ты создал, сын мой. Ты думал, что свяжешься с посторонней, с обычной девушкой, а я ничего не сделаю? Он не думал о действиях его отца. Он мог быть незаменимым, но она, нет. Он должен был подумать об этом. Черт, он должен был. — Отпусти ее, — сказал он, и голос его дрогнул. — Я больше ее не увижу. Лоренцо Марони покачал головой, наконец-то потушив свою сигару. — Это урок, сынок. Урок, который ты должен запомнить. Любви нет места в нашем мире. Данте сжал челюсти. — Ты любил маму, — напомнил он мужчине. Отец рассмеялся. — Нет, не любил. Я хотел ее, поэтому взял. Вот что делают такие люди, как мы. Ты слишком мягок, и я позволяю этому продолжаться слишком долго. — Что значит, ты ее взял? — Данте уставился на отца с удивлением, за которым последовало отвращение. Он и представить себе не мог, на что намекает отец. — Взял. Украл. Я увидел ее и забрал прямо из машины, привез сюда, женился на ней, — сказал отец почти гордо. Данте подумал о своей матери, красивой, теплой, но всегда грустной, и в животе у него закипела кислота. — Ты ее изнасиловал? — Какое это имеет значение? Имеет. Для него имеет. Отвращение наполнило Данте, желчь подступила к горлу, когда он проглотил ее. Он отвел взгляд от человека, который произвел его на свет, возможно, насильно, и по его коже побежали мурашки. Рони всхлипнула, заставив его взглянуть на ее маленькую фигурку. Она этого не заслужила. Она действительно этого не заслужила. Она была удивительной девушкой и самым близким ему человеком. Его первая любовница. Она заставляла его смеяться. Она не заслуживала этих веревок и скотча. Его сердце сжалось, переваривая все, что ему говорили, и все, что он видел. Он должен был вытащить ее. Как-то. — Лео сказал мне, что ты отлично управляешься с ножами, — голос отца прорезал отчаяние, наполнявшее его. Данте сосредоточился на своих словах, его сердце бешено заколотилось, когда до него дошло. — Отпусти ее, отец, — он посмотрел на мужчину горящими глазами. — Я клянусь тебе в верности. Клянусь следовать каждому твоему приказу. Клянусь никогда больше ее не видеть. Только, пожалуйста, отпусти ее. Я тебя умоляю. — Не умоляй! — крикнул ему отец, хватая за руку. — Ты Марони! Марони не просят милостыню, даже на смертном одре. Ты понял? Данте кивнул, позволив отцу пожать ему руку. Страх наполнил его от того, как развивалась ситуация. Тяжело вздохнув, отец успокоился и снова посмотрел на Данте. — Прими это как еще один урок, — продолжал он почти ласковым голосом. — Всегда будь впереди, когда торгуешься. Прямо сейчас у тебя ничего нет. Я тот, кто держит власть. То, что происходит с этой девушкой, находится под моим контролем. То, что случится с твоим братом, находится под моим контролем. Ты хочешь, чтобы он получил необходимую помощь? Убей девчонку. Жизнь за жизнь. Данте медленно выдохнул, его разум лихорадочно пытался найти способ, найти лазейку, что-нибудь, что угодно. Ничего. Блядь. Должно же быть что-то. Рони снова захныкала. Данте опустился перед ней на колени, как делал это бессчетное количество раз, и увидел, как ее лицо заливают слезы, а слова застряли между ними. Его голова упала ей на колени, а руки вцепились в спинку стула. — Ты не убьешь ее, — все тем же ровным голосом произнес отец, — Я отдам ее людям, которые сначала овладеют ею, а потом убьют. Она будет страдать. С другой стороны, ты можешь предоставить ей пощаду, мой мальчик. Нет. Нет. Он не мог. Это его вина. Ему не следовало связываться с ней. Столько лет они провели вместе, и вот к чему это привело. — У тебя есть две минуты на выбор. Две минуты. Сто двадцать секунд. Внезапно Данте услышал каждый удар своего сердца, бьющегося в голове, кровь прилила к ушам, тикала, как бомба замедленного действия, с каждой секундой приближаясь к взрыву. Он посмотрел в широко раскрытые испуганные голубые глаза молодой девушки, которая осмелилась остаться с ним, зная, что он выберет. Он не мог позволить ей страдать от рук людей своего отца. Он не мог позволить ей умереть вот так. Он ни хрена не мог сделать. Он был беспомощным маленьким придурком, который думал, что ему сойдет с рук игра с огнем, не обжигая ни себя, ни свою возлюбленную. — Ублюдок! — закричал он в беспомощном отчаянии, поднимаясь, чтобы поднять пустой стул и швырнуть его через всю комнату. Он оглянулся на отца, сердце его бешено колотилось. — Не заставляй меня делать это. — Одна минута, — последовал ответ. Схватившись кулаками за волосы, Данте затрясся, воя в потолок от беспомощности, не желая делать то единственное, что он должен был сделать, чтобы пощадить ее. — Тридцать секунд. Напряжение в комнате нарастало. Глубоко выдохнув, Данте медленно позволил чувству спокойствия овладеть собой. Не говоря ни слова, он подошел к отцу и достал из внутреннего кармана пиджака нож, чувствуя в руке небольшой вес, похожий на камень. — Ты освободишь этого зверя, отец, сделаешь это, зная, что однажды он убьет и тебя. Это твой последний шанс остановить это безумие. Отец почти гордо улыбнулся. Этот человек был чертовски трахнут на голову. — Время вышло, сынок. Закрыв на мгновение глаза, Данте испытал искушение порезать его ножом. Но это ничего не решит, Рони все равно умрет, и подземный мир погрузится в хаос, с которым он еще не был готов справиться. Взяв нож, он снова опустился на колени и снял скотч с ее рта, мокрого от слез. — Должен быть какой-то выход, Данте, — голос Рони дрожал, она тряслась всем телом. — Пожалуйста, не делай этого. Данте посмотрел ей в глаза, его собственные горели, горло сжалось. — Прости меня, Рони, — услышал он свой огрубевший от боли голос. С этими словами он вонзил клинок ей прямо в сердце. Ее крик пронзил воздух, в горле забулькала кровь, сочащаяся из колотой раны. Дрожащими руками он вытащил клинок и приставил его к ее шее, той самой шее, которую целовал столько раз, — перерезав сонную артерию, подарив ей мгновенную смерть. Она этого не заслужила. Это останется отпечатком на всю жизнь. Несмотря на все это, он смотрел ей в глаза, видя, как жизнь медленно вытекает из ее тела, а его собственное меняется с каждой секундой, его сердце ожесточается. — Дан… — она в последний раз поперхнулась кровью, прежде чем обмякнуть. Все было кончено в считанные секунды. Данте продолжал смотреть на ее пустое лицо, чувствуя, как ее кровь растекается вокруг них, что-то холодное поселилось в его сердце. Он не смог защитить ее. Его первая любовь, его первое убийство. Кто-то хлопнул его по спине. Его отец. Данте посмотрел на свои руки, испачканные ее кровью, почувствовал, как в нем закипает ярость, и глубоко вздохнул. Сейчас не время. Однажды. Он заставит его заплатить за мать, за брата, за Рони. Однажды. Ему оставалось только ждать. Ему оставалось только ждать и терпеливо копать его могилу. Он просто должен был играть не на открытом месте, как раньше, а в тени, где Ищейка Марони не учует его. Однажды. — Похороните ее, — услышал он приказ отца, но Данте покачал головой, его сердце было тяжелым, тело покрыто ее кровью. — Нет. Я сам сделаю это. После паузы отец кивнул мужчинам, чтобы они убирали хижину, и ушел. Данте встал, его руки слегка дрожали, когда он разрезал веревки, связывающие ее, и поднял ее. Ее тело казалось тяжелым, тяжелее, чем когда он поднимал ее раньше. Не глядя на мужчин, он вышел из хижины и углубился в лес, тишина, холод и ее тело были его единственной компанией. Он почувствовал, как первая слеза скатилась с его глаз, и сжал челюсти, моргая, чтобы прояснить зрение, когда приблизился к озеру. Нет. Он не заплачет. Его отец был прав, это урок, урок никогда, никогда не показывать свою слабость, все, что может быть использовано против него, по крайней мере, не там, где кто-то мог видеть. Вот тут-то он и подвел Рони. Он был умен, он был резким, и был хитрым. И в будущем он собирался использовать каждую из этих вещей в свою пользу, позволяя отцу думать, что он на поводке. Маска. Он наденет маску. — Держи. Данте обернулся на голос и увидел Тристана, стоящего на небольшой поляне с лопатой и кучей одежды рядом с ним, между ними была вырыта яма в земле. Он удивленно посмотрел на младшего, но промолчал. Тристан тихо достал хлопчатобумажную простыню и положил ее на землю, показывая Данте, чтобы тот положил на нее тело Рони. Данте сделал это почти на автопилоте, в последний раз взглянув на еще одно безжизненное тело девушки, о которой он заботился. Тристан завернул ее труп, связав простыни в аккуратные узлы, которые заставили Данте сжать челюсти. — И твоя одежда тоже, — быстро сказал мелкий. Данте понял, что он был прав. Одежда была вся в крови. Им нужно будет уйти. Сняв кожаную куртку, Данте секунду подержал ее в руках, понимая, что, вероятно, больше никогда не наденет, и бросил в яму. Раздевшись догола, стоя на ледяном ветру, он чувствовал, как холод проникает глубоко в кости, в самое сердце. — Иди умойся, — Тристан кивнул на озеро, и Данте почему-то прислушался к мальчику. Его мозг не работал. Вода была холодной, но холод не проникал в мозг. Когда он взял воду и потер кожу, он понял, что внутри него что-то меняется. После всего, что произошло за последний час, Данте уже не был прежним. Хотя он смывал кровь с кожи, она уже просочилась в поры, смешиваясь с венами, оставляя шрам на сердце каждый раз, когда оно билось. Каким бы чистым он ни был, Данте вернулся к могиле и увидел, что Тристан почти закончил ее закапывать. Эта маленькая помощь была неожиданной. Даже внимательной. Он никогда бы так не описал мальчика. Наклонившись, чтобы собрать одежду в кучу рядом с ним, Данте нашел свой собственный белый свитер, джинсы и ботинки. Нахмурившись, он посмотрел на семнадцатилетнего юношу, самоотверженно закапывающего землю. — Ты вломился в мой дом? — спросил он, слегка удивленный. Тристан пожал плечами, на его лице блестели капельки пота. — Вломиться было нетрудно. Данте покачал головой. Быстро одевшись, он сел на берегу озера и, разминая пальцы, посмотрел на особняк на холме, венчавший лес. Через несколько минут Тристан подошел и сел рядом с ним, отбросив лопату в сторону и протянув ему бутылку Джека Дэниэлса из тайника Данте. Данте чуть не рассмеялся, но тут же протрезвел. — Мы теперь друзья? — Нет. — Так что же это? Ты прикрываешь мою спину, а я прикрываю твою? — Отвали, придурок. Чего он и ожидал. Сделав глоток из бутылки, он передал ее Тристану, хотя они были несовершеннолетними. Они были несовершеннолетними за много дерьма, которое они совершили. В конце концов, в каком возрасте можно кого-то убить? — Этого не должно было случиться, — сказал Тристан после долгого молчания. — Нет, — согласился Данте. — Этого не должно было случиться. — Ты собираешься что-то с этим делать? — спросил другой парень, самое большее, что он сказал в разговоре с Данте. — Да, — кивнул Данте, не сводя глаз с включившихся огней особняка. — Но не сегодня. — Хорошо. По мере приближения ночи тучи становились все темнее, ветер холоднее минут. — Как ты с этим справляешься, — тихо спросил Данте. — Как ты забываешь? — Я не забываю. Да, он не думал, что они смогут. — Спасибо, — пробормотал Данте, сделав еще один глоток из бутылки. — Я ценю это. Его встретили молчанием, но на этот раз оно было дружеским. И так они сидели в ту ночь, два молодых убийцы, один свежий, а другой закаленный, глотая алкоголь, заглушая хаос внутри себя, и зная, что любви действительно нет места в их жизни.Глава 5 Амара
15 летОна никому не рассказывала о трупе. В тот день, гуляя глубоко в лесу, Амара видела, как два парня хоронили молодую девушку, ту самую розововолосую девушку, которую она видела целующейся с Данте много лет назад. Перепуганная до полусмерти, она убежала домой и неделю пролежала в постели, боясь, что кто-нибудь придет за ней за то, что она видела. Никто не пришёл. Ее мать просто подумала, что это был её плохой день, и позволила ей остаться дома. Она не ходила в школу, даже не встречалась с Вином на той неделе, говоря ему такое же оправдание. Тем не менее, после недели беспокойства и полной пустоты, она наконец смирилась с тем, что ее никто не видел, и медленно двинулась по своей жизни. Но ее чувства к Данте? Противоречивые. Она не знала, что это говорит о ней. С одной стороны, она не понимала, что за человек, а он теперь был мужчиной, который мог похоронить тело своей возлюбленной. С другой стороны, она все еще находила его привлекательным, даже более привлекательным с течением времени. Возможно, это было потому, что она выросла и всегда знала, что люди вокруг нее не были морально белыми. Черт, она видела, как ее собственный лучший друг тренируется с оружием. Она видела его синяки, видела, как со временем его мышцы увеличиваются, потому что он находился в процессе тренировок. И вообще, что такое мораль? Та ночь заставила ее серьезно задуматься над этим. Быть хорошим человеком и совершать хорошие вещи не всегда одно и то же. Став старше, Амара поняла, что между этим существует очень тонкая грань. Ее герой мог быть злодеем в чужой истории. Хотя она ненавидела кровь, но если однажды кто-то будет угрожать ее матери или даже Вину, разве она не причинит им боль? Неужели она не способна отнять еще одну жизнь? Люди не были черно-белыми, и, к сожалению, эмоции тоже. Она знала, что ее мысли не были мыслями пятнадцатилетней девочки, но то, чему она стала свидетелем, повлияло на нее. После этого она перестала ходить на открытые тренировки и стала избегать Данте. Она больше никогда не подходила к его двери, и теперь, если он приходил к Вину, пока она была там, она просто извинялась и уходила. Ее чувства к нему были почти повсюду. Он заметил ее поведение. Однажды она услышала, как он загнал Вина в угол и спросил: — Амара игнорирует меня? А она побежала в противоположном направлении. Однажды она наткнулась на него, когда он играл в шахматы с братом в беседке за домом, и убежала. Не самый лучший момент, призналась она. За последний год он тоже несколько раз пытался загнать ее в угол, и каждый раз она ускользала от него. Она знала, что должна просто сказать ему, что это ничего не значит, что он немного напугал ее. Он не пугал ее или что-то в этом роде, но за последний год он стал немного более напряженным, и Амара стала немного беспокойной. — Муму? — мама позвала ее из кухни, и Амара отложила книгу, которую читала, положив свою самодельную закладку, отмечая и вышла из своей комнаты. — Да, мам? — спросила она, внезапно остановившись при виде большого, высокого человека. Данте Марони стоял в пространстве ее маленькой кухни. Он никогда, ни разу за все то время, что она питала к нему страсть, не приходил в их маленькую квартирку. Ее сердце, предательское маленькое существо, забилось сильнее, вдыхая тот же воздух, что и он. Не время для этого. — Данте хочет поговорить с тобой, — сообщила ей мама, ее темно-зеленые глаза светились любопытством и некоторой тревогой. Амара была уверена, что на ее лице отразилось то же самое выражение. У него не было причин разговаривать с ней, вот так. Только если он каким-то образом узнал, что она в курсе насчет трупа. У нее упало сердце. О Боже. Сглотнув, Амара кивнула и указала на заднюю дверь, молча прося его поговорить снаружи. Задняя дверь штабного здания выходила прямо на опушку леса. Никаких шансов, что кто-нибудь подслушает их разговор. Схватив кашемировую накидку, которую Вин подарил ей на день рождения неделю назад, Амара накинула ее на плечи, сунула ноги в чулках в теплые сапоги у двери и вышла в яркое, холодное утро. Он последовал за ней, закрыв за собой дверь. Прохладный ветер дул вокруг нее, принося запах деревьев, земли и одеколона. Одеколон? Амара тихонько принюхалась и поняла, что это действительно одеколон. Он был окутан в него, запах был древесным и мускусным и напоминал ей огонь, потрескивающий над деревом и скрученными простынями. Да, ее мысли больше не были такими чистыми. Спокойно, девочка. — Муму? — спросил он ее слегка удивленным тоном, его длинные ноги соответствовали ее темпу. Хотя она была сто семьдесят два сантиметра — благодаря внезапному скачку роста, который подарил ей несколько сантиметров и остановилась, удивительно, но она только достигала его подбородка. Амара обхватила себя руками, заставляя себя слегка улыбнуться, чтобы преодолеть напряжение в голове. — Да, в детстве я называла маму Ма, а себя МуМу. И это вошло в привычку. Данте кивнул. — Мой брат делал нечто подобное. — Я больше не вижу его здесь, — прокомментировала Амара, прежде чем прикусить язык. Ей не следовало этого говорить. — Его здесь нет. Он иногда навещает нас. Оставив все как есть, поскольку это было не ее дело, Амара остановилась на опушке леса и повернулась к нему лицом, принимая его форму. После той ночи с мертвым телом, если только он не тренировался с Вином без рубашки, Амара видела Данте только в накрахмаленных рубашках и брюках на пуговицах. На его сильном запястье поблескивали тяжелые металлические часы, пиджак был сшит на заказ. И одеколон, чтобы не забыть одеколон. В своем простом сером шерстяном платье и растрепанных волосах она действительно чувствовала себя не в своей тарелке. Его волосы колыхались на легком ветру, а темные, проникновенные глаза неотрывно смотрели на нее. — Что-то происходит? — спросил он, его голос соответствовал теплому шоколаду его глаз, заставляя ее хотеть прижаться к кошке и книге. Затем его слова проникли внутрь. Амара заставила себя выдержать его взгляд, когда ее руки сжали локти под накидкой. — Что ты имеешь в виду? Он изогнул темную бровь, засунув руки в карманы. — Ты ведешь себя странно. Амара почувствовала, как ее волосы встают дыбом, брови опускаются, а сердце бешено колотится. — Без обид, мистер Марони, но ты недостаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, как я себя веду. Ее слова произвели на него какое-то впечатление. Амара не знала точно, что это было, но что-то кудахтало между ними, что-то электрическое, поднимая маленькие волоски на затылке и руках с интенсивностью, когда она держала его дымку. После долгого молчания его вторая бровь соединилась с другой. — Я просто хотел проверить, все ли с тобой в порядке. У меня такое чувство, что ты намеренно избегаешь меня уже какое-то время, и я не знаю почему. Мне это не нравится. Он действительно не должен был добавлять эту последнюю часть. Ее бедное сердце начало работать в два раза быстрее, чтобы не отставать. Амара сосредоточилась на первой части его предложения. Не могла же она сказать: «Потому что я видела, как ты хоронил тело девушки, которую когда-то целовал». — Ты даже не должен этого замечать, мистер Марони, — заметила она, и ее тон снова начал подниматься, прежде чем она успела его сдержать. — Я не имею для тебя никакого значения. Данте склонил голову набок, увидев ее. Увидел ее, увидел. Действительно увидел ее. Ох. — Странно, что ты так говоришь. Моя мать часто говорила мне, — задумчиво произнес он, глядя ей в глаза. — Люди похожи на шахматные фигуры. Любой член правления имеет значение. Амара стряхнула легкую дрожь, которая началась у основания ее позвоночника. — И ты думаешь, что я в правлении? — Я еще не знаю, — тихо сказал он, все еще жадно наблюдая за ней. После этого наступила тишина. Что вообще можно сказать на такое? Амара оторвалась от их взгляда и посмотрела вниз, на потертые носки своей обуви, перед блестящими туфлями, которые были на нем. Грязь на подошвах этих дорогих туфель просто кричала о том, как они для него привычны. Они были не для нее. Ее привычкой были комиссионные магазины, подержанные книги и мебель. Хотя Марони хорошо платили, они с матерью жили скромно. В основном ее мать вкладывала сбережения в банк на их будущее. Глядя на различия между их жизнями, лежащими у их ног, Амара задавалась вопросом, почему он вообще разговаривает с ней. Откашлявшись, Амара посмотрела на мужчину, в которого была влюблена еще до того, как узнала это слово и приняла здоровую дозу реальности. Он мог быть достаточно любезен, чтобы оценить ее, но он также был человеком, которому принадлежал весь этот холм, на котором они стояли, человеком, который похоронил девушку, с которой был близок. Они существовали в разных плоскостях. Парни вроде него не интересовались такими девушками, как она. Они любили дочерей своих богатых деловых партнеров, элегантных красавиц, которых они могли держать на руках и заниматься нежной, чувственной любовью, играя в силовые игры со своими семьями. Ей нужно было преодолеть это, что бы это ни значило. — Если это все, мистер Марони? — Данте, — поправил он почти рассеянно. — Серьезно, почему ты избегаешь меня? Амара со вздохом покачала головой. — Я не избегаю. — Врунья, — его глаза потемнели, он пристально посмотрел на нее. — Это беспокоит меня. Амара почувствовала, что сама удивляется этому, но осталась на месте. — Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Очень мило с твоей стороны проверить меня, но в этом нет необходимости. Хорошего дня. С этими словами она оставила его стоять там и просто пошла к своей двери, не оглядываясь на него, ее эмоции находились в смятении. Она вошла в дом, закрыла за собой дверь, прислонилась к ней и глубоко вздохнула. — Все в порядке? — спросила мать, оторвав взгляд от теста, которое она месила. Амара кивнула, снимая накидку с плеч. — Ты хочешь поговорить об этом? — мягко спросила мать. Амара обошла стойку и обняла ее сзади, выше ее на несколько сантиметров. Уткнувшись носом в кожу матери, она почувствовала чистый аромат цитрусового мыла, которым пользовалась, увлажняющего крема и сахара. От нее пахло домом. Почувствовав, что внутри у нее что-то не так, Амара успокоила ее. — Не о чем говорить, мам. — Конечно, — усмехнулась мать, продолжая месить тесто. — Не то чтобы он тебе нравился или что-то в этом роде. Амара отстранилась, не веря своим глазам. — Вин тебе сказал? — ее голос прозвучал слишком громко, чтобы она могла успокоиться. — Контролируй высоту тона, — укоризненно произнес в ее голове голос учителя музыки. — Ему и не нужно было, — пожала плечами мама, бросив на нее быстрый взгляд. — Передай корицу. Амара рассеянно взяла ее с полки и молча протянула. — Тогда откуда ты знаешь? — Я твоя мать, — заявила мама, будто это было достаточным объяснением. В каком-то смысле так оно и было. Ее мать слишком много видела, когда дело касалось ее. — Это просто влюбленность, мам — небрежно сказала Амара. — Это пройдет. Она очень, очень на это надеялась. Ее мать не говорила ей, что это не проходило уже пять лет, и за это Амара любила ее немного больше.
* * *
Несколько дней спустя она вышла из задней двери особняка с кое-какими припасами для садовника, когда увидела, что он сидит со своим обычно отсутствующим братом в беседке ииграет в шахматы. Она начала поворачиваться, как вдруг он окликнул ее. — Амара, познакомься с моим братом. Амара вздохнула. Хотя она действительно не хотела оставаться рядом с ним, это было бы очень невежливо, откровенно грубо по отношению к его брату, которого она никогда не видела. Приклеив на лицо улыбку, она направилась к беседке и сразу же заметила сходство между двумя парнями, те же темные волосы, то же высокое телосложение, та же челюсть. Да, они были братьями. Она также заметила, что его брат слегка сгорбился, не отрывая взгляда от шахматной доски. — Это Дэмиен, — сказал Данте тем голосом, от которого у нее в животе закружились бабочки. — Дэмиен, это Амара. — Девушка с зелеными глазами, — произнес Дэмиен почти бесцветным голосом. Данте усмехнулся, отвернувшись в сторону и небрежно прислонившись к мраморной колонне. — Да, Девушка С Зелеными Глазами. — Привет, Девушка С Зелеными Глазами, — сказал Дэмиен тем же бесцветным голосом, двигая фигурку. — Ее глаза действительно цвета леса? — Почему бы тебе самому не посмотреть? — Данте бросил ему вызов и посмотрел на доску. Дэмиен взглянул на нее, его темные глаза на мгновение встретились с ее глазами, прежде чем он снова перевёл взгляд на доску, постукивая ногой по земле по три раза. Данте удивленно посмотрел на него, прежде чем взглянуть на нее. — Он посмотрел тебе в глаза. Амара чувствовала себя немного неловко, но ей было весело. Прежде чем она успела что-то сказать, садовник окликнул ее со спины. Она попрощалась и побежала обратно, радуясь возможности сбежать от его общества.* * *
Это шум, который заставил ее сделать это. В особняке была вечеринка, на которой что-то праздновали, и это было что-то вроде: свистать всех наверх. Поскольку это выходные, она решила помочь матери в организации всего вокруг. Хуже всего было исполнить партии. После этого ее мать так устала, а у идиота Марони не было блестящей идеи нанять кого-то, чтобы разделить обязанности с ее матерью. Не то чтобы они не могли себе этого позволить. Амара шла по коридору особняка, ее руки были полны хрустящих, белых, свежевыстиранных и выглаженных простыней, когда она услышала шум. После того, как она в последний раз видела то, чего не должна была видеть, Амара действительно не хотела расследовать. Не было никакого смысла беспокоиться, и особняк был достаточно жутким, как это было, когда он был пуст. Решив не обращать на это внимания, Амара двинулась вперед, когда снова шум раздался, заставив ее остановиться. Он доносился из-за одной из закрытых дверей. Амара посмотрела вверх и вниз по коридору, пытаясь увидеть, не идет ли кто-нибудь в ту сторону. Это был третий этаж, и он был пуст. Глубоко вздохнув, она положила одежду на столик у стены, отодвинув хрустальную вазу. Кто, черт возьми, держал хрустальную вазу на третьем этаже в заброшенном коридоре? Сумасшедшие богачи. Из-за двери послышались приглушенные голоса, и Амара на цыпочках прошла вперед, нагнувшись, чтобы заглянуть в замочную скважину. Мистер Марони, старший мистер Марони, стоял над мужчиной, приставив пистолет к его виску. — Ты передашь сообщение своим хозяевам или мне послать кого-нибудь за твоим трупом? — тихо спросил он, когда человек в кресле захныкал. Это был тот самый шум, который она слышала. Кто-то всхлипывал. Амара почувствовала, как сердце забилось у нее в горле, когда она снова быстро оглядела коридор, убедившись, что он пуст, прежде чем посмотреть, что происходит внутри. Она видела брата мистера Марони, или это был кузен? Он стоял в поле зрения, спиной к Амаре. — Я думаю, мы должны поговорить с ними сами, Лоренцо, — сказал он хриплым голосом, от которого по спине Амары пробежала дрожь. — Синдикату будет все равно, если эта сучка пропадет, даже если они получат свою доставку вовремя. — Я хочу войти, Лео, — сказал Лоренцо Марони. — Прошли годы с тех пор, как они остановили нас. Икс говорит, что мы можем попробовать еще раз, и я хочу, чтобы это было мощное сообщение. Доставит ли он это послание живым или мертвым? — Я думаю, тебе следует поговорить с Иксом, — предложил Лео. Человек в кресле вскрикнул. — Ты же знаешь, что они так не поступают. После того, что случилось с вашей первой партией, они тебя не пустят. Ты все испортил, и теперь ходят слухи, что твой сын… — …Вышел из игры, — решительно заявил Лоренцо Марони. — Данте никогда не узнает об этом. Не узнает что? Его кузен снова заговорил: — Груз отправится через три дня со старого склада, с ним или без него. Нам не нужен этот парень. В комнате воцарилась тишина. Амара едва осмеливалась дышать, вцепившись руками в дверной косяк, чтобы не потерять равновесие. Она должна уйти. Она действительно должна. Но ее ноги оставались приклеенными к месту, ее единственный глаз смотрел в комнату. — Давайте отправим его обратно с сообщением, — кивнул Лоренцо Марони, затем внезапно направил пистолет на плечо мужчины и нажал на спусковой крючок. Громкий звук рикошетом разнесся по комнате, напугав Амару. Крик вырвался у нее прежде, чем она успела его остановить. Зажав рот рукой, она отшатнулась от двери, поспешно подхватила белье и побежала по коридору. Ее сердце заколотилось в груди, когда она услышала, как дверь позади нее открылась, и она побежала вниз по лестнице, ее ноги бежали так быстро, как только могли. Этажом ниже. Двумя этажами ниже. Амара спустилась на первый этаж и побежала на кухню, где суетился персонал, готовя все для вечеринки. Сунув белье в руки одного из удивленных слуг, она побежала по галерее к заднему входу. Только чтобы врезаться в кирпичную стену. Дрожа, Амара подняла глаза и увидела, что Данте Марони держит ее за руки, удерживая в вертикальном положении, с выражением беспокойства на лице. — Эй, эй, ты в порядке? Амара посмотрела на него широко раскрытыми глазами и кивнула. Мистер Марони сказал, что он не может знать. Она даже не знала, что это, но не могла сказать ему. Какой в этом смысл? То, что она увидела в комнате, не было чем-то новым в этом мире. Она была единственной, кто с трудом справлялся с этим. — Да, хмм, — она запыхалась, подбирая слова. — По-моему, я оставила дома включенной духовку. Я просто… мне просто нужно проверить, — она начала отстраняться, когда его хватка на ее руках немного усилилась, не настолько, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы удержать ее на месте. — Посмотри на меня, — сказал он тоном, которого она никогда раньше от него не слышала. Завладев ее вниманием. Невольно ее взгляд упал на его темно-карие глаза, чтобы увидеть, как они изучают ее. — Что, черт возьми, с тобой происходит? — требовательно спросил он, не сводя с нее настороженного взгляда. Амара выпрямилась, понимая, что должна оттолкнуть его. Никто не мог знать, что она что-то видела, ради ее и ее матери безопасности. — Тебя это не касается. Ты отпустишь мои руки? Пальцы Данте продолжали сжимать ее, почти полностью охватывая их, его прикосновение обжигало сквозь ткань ее топа. Напряжение, возникшее между ними ранее, снова возникло, когда они смотрели друг на друга сверху вниз, чего не было ни в одном из их предыдущих взаимодействий. Его пальцы согнулись один раз, челюсть заметно сжалась, прежде чем он отпустил ее. Амара сглотнула и быстрым шагом вышла из особняка. Сердце все еще колотилось, она оглянулась и увидела, что он все еще стоит на том же месте, наблюдая, как она уходит. Она хотела сказать ему, но это ничто по сравнению с тем, что он, вероятно, видел каждый день. И она даже не знала этого человека. Она выросла, влюбившись в него, но не знала, кто он. Для неё будет лучше, если она никогда не скажет никому ничего. Амара проглотила тайну, запихнув ее в самые дальние уголки своего сознания, и продолжала идти обратно к своему дому.* * *
— Черт, ты хорошо преобразился! — воскликнула Амара, глядя на Вина, когда он вышел из магазина. Он выглядел очень эффектно в отглаженной черной рубашке на пуговицах, заправленной в черные брюки, с простым ремнём на узкой талии. В шестнадцать лет он уже выглядел, как сердцеед. Они приехали в город, потому что Вин нуждался в чем-то более официальном для вечеринки, и так как он уже умел водить, он взял машину своего отца, и они отправились в путешествие. Амаре нужна была экскурсия, чтобы привести голову в порядок. И покупка красивого платья только помогла в этом. Это было великолепное темно-зеленое платье со скромным вырезом и широкими рукавами. Румянец выделял ее глаза, подол ниспадал до колен. Амара увидела это платье и влюбилась. Они оба решили собраться в самом магазине, чтобы сразу отправиться на вечеринку. Вин нес патрульную службу вместе с другими сотрудниками Службы Безопасности, что было очень важно, так как мальчикам его возраста никогда не разрешали эту работу. И Амара решила помочь своей матери, так что пока она будет на вечеринке, она будет работать. — Да, да. Ее друг потянул себя за воротник, почувствовав себя неловко, и Амара усмехнулась. Идя к машине через пустую стоянку, Амара собрала волосы в высокий хвост, чтобы они не мешали. — Как ты думаешь, мне стоит попробовать сегодня вечером накраситься? — спросила она Вина, который застонал от ее вопроса. — Тебе нужны подружки, с которыми можно поговорить об этом дерьме, Мара, — сказал он ей, вытаскивая из кармана ключи от машины. Амара взяла его под руку. — Но у меня есть ты. Я буду хорошо выглядеть с помадой? — поддразнила она его, и он весело посмотрел на нее. — Ты забываешь, что я слишком часто видел тебя с соплями на лице, — он закатил глаза. — И облизывающая стену…. — Эй, это было всего один раз, и мне было три! — И ты будешь хорошо выглядеть, — закончил он над ней. — Если хочешь, нанеси эту чертову помаду. Амара рассмеялась, ткнув его локтем в ребра. — Ты такой плохой. Итак, как прошла сегодняшняя тренировка? По мере того как они приближались к машине, становилось все холоднее. — Хорошо, — ответил Вин, засовывая руки в карманы. — Данте спрашивал меня о тебе сегодня. Амара чуть не споткнулась, но продолжала цепляться за его руку. Пытаясь стремиться к беззаботности, она как бы невзначай спросила. — Да? О чем спрашивал? — Если бы мы с тобой были парой, — в голосе Вин прозвучала та же дрожь, что и у нее. Она понимала, почему люди так считают, учитывая, что они соединены бёдрами, но ни один из них не был увлечен друг другом таким образом. Фу. — Мне кажется, ты ему нравишься. — Ты исправил его? — спросила Амара, когда они остановились у темного седана, на котором приехали, игнорируя его последнюю фразу. — Я спросил его, почему он хочет знать, — сообщил Вин, обходя машину с пакетом, в которой лежала их старая одежда. — Я имею в виду, что ты моя лучшая подруга, и мы знаем счет. Но, по-моему, он очень удивлен, что ты больше не обращаешь на него внимания. И если мысль о том, что ты со мной, хоть как-то защищает тебя, пусть думает что угодно. И именно поэтому она любила этого парня. Ее герой. Она улыбнулась ему через крышу машины. — Ты просто прелесть, Винни. — Черт, неужели ты будешь называть меня так в открытую? — он быстро огляделся, заставив Амару рассмеяться. Ее смех оборвался еще до того, как он вырвался наружу. Прежде чем она успела что-то сказать, чья-то рука захлопнула ей рот и резко оттащила от машины. Грузовик с визгом въехал на стоянку, когда один мужчина подошел к Вину, и они оба вступили в рукопашную схватку, прежде чем старший, более крупный мужчина удержал Вина, а другой тоже зажал ему рот рукой. Амара с ужасом наблюдала, как мужчина ударил его животом о твердый бетон, выводя из строя. — Возьми девушку. Амара закричала за спиной своего похитителя, запах сырого табака ударил ей в ноздри, пока она боролась с ним. Она опустила каблук своих туфлей на пальцы ног мужчины, достаточно, чтобы он застонал, но не настолько, чтобы ослабить хватку. Мужчина начал тащить ее обратно к ожидавшему грузовику, и она брыкалась ногами, одна из ее туфель освободилась в схватке. Она увидела, как мужчина, стоявший над Вином, ударил его локтем по голове, увидела, как Вин обмяк на земле, и начала изо всех сил бороться со своим похитителем, ее сердце бешено колотилось в груди. — Чертова сука не перестает двигаться, — пожаловался стоявший за ней мужчина своему спутнику. Черт, она не собиралась останавливаться. Каким-то образом ей удалось зажать зубами кусочек кожи на его руке и укусить так сильно, как только могла. Мужчина закричал отдергивая руку достаточно, чтобы она смогла закричать. — Помогите! Тряпка заткнула ей рот, заглушая любой звук, который она пыталась издать. — Тащи ее в грузовик, — сказал один из мужчин, и Амара стала бороться сильнее, ее легкие начали гореть от напряжения. Она смотрела широко раскрытыми глазами, как человек в маске, стоявший перед ней, застонал от боли и обернулся. Вин стоял позади мужчины, приближаясь к нему с ножом, который он всегда держал при себе. Ее глаза лихорадочно следили за ними, видя, как Вин переходит от атаки к защите. Другой мужчина явно был не только крупнее, но и опытнее ее друга. Он схватил Вина за руку с ножом и сломал запястье, заставив ее друга застонать от боли. Амара билась о мужчину, держащего ее, пытаясь добраться до него. Она с ужасом смотрела, как мужчина взял нож и полоснул ее друга по лицу. Громкий вопль агонии Вина заставил мужчину выругаться и бросить нож на землю. — Нам надо спешить, — сказал он мужчине, державшему ее, и они потащили ее обратно к грузовику. Амара увидела, как кто-то бежит к Вину, когда мужчины затолкали ее в багажник, и все потемнело.Глава 6 Амара
15 летАмара открыла глаза, дезориентированная, когда очнулась в незнакомой комнате. Это было похоже на тюремную камеру, только чище, почти стерильно. Стены были странного оттенка белого, который она никогда раньше не видела на стенах. Дверь перед ней была деревянной, тяжелой и коричневой. Справа от нее была дверь поменьше. И было темно, не настолько, чтобы быть черной, как смоль, так как было достаточно света, идущего из-под двери, чтобы позволить ей видеть. Но было достаточно темно, чтобы ей стало не по себе. Амара подняла руку, чтобы стереть слезы с глаз, но остановилась, почувствовав тяжелый металл вокруг запястий. Немного насторожившись, она посмотрела на свои руки и увидела наручники, настоящие наручники, удерживающие ее на месте, прикрепленные к цепям и к стене позади нее. Сердце начало биться быстрее, когда нахлынули воспоминания, Амара оглядела комнату, пытаясь найти оружие, ключ, что-нибудь, что могло бы помочь ей сбежать. В комнате не было ни окон, ни мебели, кроме пустого стола у противоположной стены. Она сидела на полу. И хотя ее рот был набит ватой, на самом деле ее ничто не рвало. Сглотнув пересохшее горло, Амара задумалась, не издать ли какой-нибудь звук. Она ничего не знала о нападавших. Она не знала, кто они и зачем пришли за ней. Может, это случайность? Может, они приняли ее за кого-то другого? Она была дочерью экономки и не имела никакого значения. В этом не было никакого смысла. Вслед за этой мыслью дверь отперлась и распахнулась, свет залил комнату, на мгновение ослепив ее. Амара несколько раз моргнула, чтобы глаза привыкли, когда мужчина, который порезал лицо Вина, вошел в комнату с бутылкой воды. В тени Амара едва могла ясно видеть его, в то время как он мог видеть ее полностью, так как свет падал на нее. Единственное, что она могла разобрать, — он был плотным, возможно, бородатым. — Доброе утро, сучка, — мужчина сел на стол напротив нее, отчего дерево заскрипело под его весом. — Хорошо спалось? Амара сглотнула, продолжая молчать. Боже, она надеялась, что они не причинят ей вреда. Она не могла вынести боли. У нее никогда не получалось. Пожалуйста, пусть это будет недоразумением. Мужчина бросил бутылку рядом с ней. Пластик врезался в стену и покатился к ней. Может, накачали наркотиками? — Не под действием наркотиков, — уточнил мужчина, очевидно прочитав ее мысли. — Мы просто немного поболтаем, вот и все. Она ему не поверила. Было что-то в тоне его голоса, что-то слишком небрежное в том, как он сформулировал эту фразу, что заставило Амару насторожиться. Глядя на бутылку, Амара почувствовала искушение поднять ее, но сдержалась. Ей хотелось пить, но она предпочла бы остаться в сознании. Увидев, что она не берет бутылку, мужчина спросил: — Ты знаешь, на кого мы работаем? Амара снова покачала головой, потянув за край платья, когда нервы атаковали ее, кровь приливала к ушам. Мужчина наклонился вперед, положив локти на колени, все еще находясь в темноте, и она не могла разглядеть его черты. — Ты здесь, чтобы дать нам несколько ответов. Сделай это, никто не пострадает, и мы тебя отпустим. Поняла? Дрожь началась у основания позвоночника, свинец поселился в ее кишечнике. Он лгал. Она могла сказать. Они не собирались ее отпускать. Но она кивнула в ответ. — Ты знаешь Лоренцо Марони? — спросил мужчина, доставая сигарету и поднося ее ко рту. Он зажег спичку, на мгновение бросив немного света на его лицо, прежде чем сделать огромную затяжку. Дым не был похож на запах обычной сигареты; он был сладким, почти приторным, когда она вдыхала его. — …Я знаю о нем, — заикаясь, пробормотала Амара, ее тело наполнилось адреналином, а сердцебиение участилось. Боже, почему она здесь? В этом не было никакого смысла. Она не знала, чего хочет от нее этот человек. — Ты никогда его не видела? — Просто мимоходом, — сказала Амара, ее голос повысился, когда нервы атаковали ее, ее привычка вышла на первый план под огромным напряжением ее разума. Мужчина кивнул, достал телефон и показал ей изображение мужчины. — Ты видела его? Амара слегка прищурилась, глядя на фотографию. Это фотография лысого мужчины в очках. Он показался ей знакомым, но она не узнала его. Возможно, она видела его на территории лагеря. — Ты его когда-нибудь видела? Амара покачала головой. — Я думаю, что вы похитили не того человека, — с надеждой сказала она, пытаясь урезонить его. — Пожалуйста, просто отпустите меня. Я ничего не знаю. Она услышала его смех, и кровь Амары похолодела. — О, у меня имеется нужный человек, — заверил он ее, и его голос заставил зазвенеть все ее тревожные колокольчики. — Расскажи мне о Данте Марони. Амара почувствовала, как ее сердце на секунду остановилось, прежде чем продолжить жесткий ритм. — Он сын Лоренцо Марони. — Да. Он подлый ублюдок, — фыркнул мужчина. — Он когда-нибудь говорил с тобой о делах? Она покачала головой. — Я едва знаю Данте. — Это не то, что сказала мне маленькая птичка, — пропел мужчина. — На самом деле, я слышал, что вы двое выглядите очень уютно друг с другом, если ты понимаешь, что я имею в виду. Сильная дрожь сотрясла ее. — Нет, — сочувственно возразила она. — Я его не знаю. Я ничего не знаю. Пожалуйста, просто отпустите меня. Мужчина рассмеялся. — Ты симпатичная. Нет, нет. По ее коже побежали мурашки. Амара убедилась, что ее платье все еще прикрывает колени и складывается на ней, делая ее тело как можно меньше. — Ладно, значит, ты не говоришь о Данте Марони, — мужчина откинулся назад, выпрямляясь, дерево застонало под его весом. — Знаешь что-нибудь о Синдикате? Амара мысленно вернулась в комнату в особняке Марони. Кузен Лоренцо Марони упоминал об этом. Она покачала головой. Мужчина кивнул. — Ты что-нибудь знаешь об отправке? — Груз отправляется через три дня. Амара отрицала это. — Упрямая сука, — рассмеялся мужчина. — Я тебя еще сломаю. Амара вздрогнула, от холода или от страха, охватившего все ее существо, она не знала. — Вы собираетесь убить меня, не так ли? — спросила она срывающимся голосом, когда ее глаза наполнились слезами. Мужчина встал. — К сожалению, сладкая. Мои парни и я, мы не оставляем свидетелей. С этими словами он вышел, на этот раз оставив дверь открытой. Через несколько минут он вернулся с сумкой и положил ее на стол. Достав из кармана большой ключ, он подошел к ней. Амара вжалась в стену, пятясь от него. — Нет, — взмолилась она с отчаянием в голосе. — Пожалуйста, отпустите меня. Я никогда никому ничего не скажу. Мужчина усмехнулся, будто она его позабавила. Запах табака, моторного масла и этого чересчур сладкого дыма вторгся в ее пространство, когда он снял наручники с ее запястий. — Отдохни. Скоро вернусь. Он взял сумку и вышел, заперев дверь, оставив ее в темноте.
* * *
Как только мужчина ушел, Амара осмотрела другую закрытую дверь в поисках оружия. Это была ванная комната, в которой не было ничего, кроме унитаза, раковины и жидкого мыла. В комнате не было ничего, кроме стола и цепей, привинченных к стене, так что она тоже не могла ими воспользоваться. Побежденная, испуганная, Амара просто отошла в угол и прижалась к себе, молясь, чтобы кто-нибудь, кто угодно, пришел ей на помощь. Она не знала, сколько времени прошло, когда мужчина вернулся, на этот раз с обоими своими спутниками. С колотящимся сердцем она подняла глаза и увидела, что они загораживают свет от двери. — Я ничего не знаю, — снова взмолилась она срывающимся голосом. — Пожалуйста. Если вам нужны деньги, я могу их достать. Пожалуйста, отпустите меня. Они не обращали на нее внимания. Один из них втащил в комнату стул. Второй мужчина подошел к ней, грубо схватил за руку и швырнул на него. Амара в отчаянии посмотрела на них, ее глаза остановились на первом мужчине, положившем на стол моток веревки, нож и контейнер. Он надел перчатки. Ее дыхание участилось. Нет. — Я ничего не знаю! — на последнем слове ее голос дрогнул. Ее страх затмил все. — Мы все еще собираемся поболтать, девочка, — сообщил он ей, и внутри у нее все сжалось. Он взял веревку и опустил ее в контейнер. Амара услышала легкое шипение, и ее тело начало дрожать. Он заговорил. — Ты же не хочешь, чтобы эти кислотные веревки обвивали твои прелестные запястья? Она отчаянно замотала головой, слезы текли по ее лицу. — Очень хорошо. Тогда расскажи мне о комплексе. Есть ли вход из леса? — Не знаю, — ответила Амара, хотя и знала, что и как. — Детям не… не разрешается ходить в лес, — она запнулась от волнения. Она наткнулась на него во время одной из своих прогулок, и хотя он был огорожен забором, он все еще был. Но она не собиралась говорить им об этом. Не тогда, когда это был ее дом. — Вот видишь, — кивнул мужчина. — Это был тестовый вопрос, и ты его сдала. Хорошо. Есть ли там подземный вход? Амара покачала головой, не отрывая глаз от веревки. — Простите, но я ничего не знаю. Мужчина подошел ближе, едкий запах кислоты шел вместе с ним. Амара стиснула зубы, удерживая свою челюсть от дрожи. — И ты ничего не знаешь о Синдикате? Она отрицала это. — У Лоренцо Марони есть слабость снаружи, о которой ты знаешь? Почему они задают ей эти нелепые вопросы? — У Данте Марони есть кто-нибудь в его жизни вне комплекса? — спросил мужчина, наклоняясь ближе к ней. — Кто-то, кого мы можем использовать против него? Его брат. Амара отрицательно покачала головой, молча, дрожа всем телом, в панике, настоящей панике, когда мужчина приблизил веревку. Он улыбнулся. — Это будет весело. Так начались крики.* * *
Они взяли не ту девушку. В этом не было никакого смысла. Она была никем. Минуты расплывались. Сердцебиение затуманивалось. Вопросы размывались. Был ли это день? Или ночь? Все расплывалось, кроме огня. Её руки. Ее спина. Ее ноги. Все горело. И она закричала.* * *
— Что тебе известно о Синдикате? Дышать. — У Данте Марони есть кто-нибудь, кого можно использовать против него? Сосредоточиться. — Ты что-нибудь знаешь о каком-нибудь грузе? Жить. — Когда охрана уходит на ночной перерыв в патрулировании? Выжить. — Может, сказать Марони, что его маленькая подружка здесь? Крик.* * *
Сосредоточиться. Дышать. Жить. Выжить. Крик. Дышать. Жить. Выжить. Крик. Жить. Выжить. Крик. Выжить. Крик. Крик.* * *
Она была одна. Каким-то образом ее мозг послал ей это сообщение сквозь туман боли. Амара сидела на стуле со свободными, но безвольными запястьями, все ее тело дрожало, как лист, а кожа горела. Она была одна. И дверь была открыта. Она моргнула, едва в силах увидеть сквозь слезы в глазах. Все болело. Было больно везде. Но она должна была выжить. Она едва прожила свою жизнь. Летом ей предстояло посещать уроки пения, закончить школу, читать книги, посещать разные места, целоваться с парнями, рожать детей. Мама не могла ее потерять. Вин не мог оплакивать ее. Она была жива. Это было все, что имело значение. Они еще не сломали ее. Вцепившись дрожащими руками в края стула, Амара каким-то образом нашла в себе силы оттолкнуться. Жжение в запястье усилилось, и она сильно прикусила губу, чтобы не издать ни звука. Она не могла предупредить никого из них. Амара встала, ее ноги дрожали, ступни горели с каждым шагом, кровообращение возбуждало поврежденную кожу, оставляя следы крови на полу. Она посмотрела на открытую дверь. Они думали, что она достаточно напугана или слаба, чтобы ничего не предпринимать. Они не знали. Страх был сестрой отчаяния. И она отчаянно хотела вырваться из этого ада. Мягкими шагами, заглушая каждый всхлип, слезы текли по щекам, волосы спутались вокруг лица, Амара осторожно пробиралась к открытой двери, выходя в какой-то коридор. Посмотрев налево, а затем направо, она направилась к последнему, спускаясь по лестнице, каждый шаг ощущался как огненная яма. Она как-то выдохнула через него, ее потребность убежать была больше, чем что-либо еще, и она пришла в пустой кабинет с выходом. Она слышала, как мужчины, похитившие ее где-то, смотрят игру. Ее единственной целью было бежать. Наблюдая за дверью, Амара почувствовала прилив адреналина, наполняющий ее энергией и, что еще хуже, надеждой. Она захромала к двери, тяжело дыша, и вышла в какой-то гараж с закрытыми ставнями. Незапертые закрытые двери. Отчаявшись просто уйти, она направилась прямиком к нему, но внезапно ее дернули за волосы. Боль взорвалась в ее голове, крик сорвался с ее губ, когда мужчина потащил ее к грузовику в гараже и толкнул на капот. — Ты все еще борешься, сука? — он сплюнул ей в ухо, прижимаясь сзади. К горлу подступила желчь, по коже побежали мурашки от отвращения. Амара увидела, как его спутники вышли в гараж. — Пожалуйста, нет, — взмолилась она. — Пожалуйста. Они рассмеялись. — Чертова шлюха, — мужчина удержал ее. Ее одежда была первой. И она кричала, и кричала, и кричала, пока больше не была в состоянии.* * *
На полу лежал маленький паучок. Это тоже было красиво. Амара лежала на боку в гараже, не сводя глаз с паука, пытавшегося вскарабкаться на стену. Он упал. Это напомнило ей историю, которую рассказывала ей мама, о короле в пещере после битвы, наблюдающем, как паук поднимается и падает сотни раз. Или это была королева? Сто раз или пятьдесят? Этот маленький паучок поднялся только дважды, прежде чем двинуться дальше. Может, рассказы были ошибочными. «Итси, Битси паук», — мысленно напевала Амара. Боже, как она устала. Ей даже больше не было больно. Ей просто хотелось спать. Все ее тело хотело спать. Ее руки уже спали. Она попыталась пошевелить ими и только пошевелила пальцами. И вообще, почему она не спит? Ей не из-за чего было бодрствовать. Маленький паучок вернулся. «Итси, Битси паук», — продолжала напевать она, наблюдая опухшими глазами, как он выбрал другой путь и снова начал подниматься. Она почти улыбнулась, болея за него, чтобы он добрался до вершины. — Господи, блядь! Звук донесся откуда-то сзади, но Амара не стала сосредотачиваться на нем. Чьи-то руки коснулись ее рук, медленно перевернув на спину. Огонь снова вспыхнул в разрезах ее плоти. Что-то накрыло ее. Приятно пахло. Амара моргнула и увидела голубые-голубые глаза, смотрящие на нее сверху вниз. Она откуда-то узнала эти глаза. Они напомнили ей ясное небо и красивые облака. Ей хотелось плыть по ним. — Я подниму тебя, хорошо? — тихо сказал парень, и его голос заставил ее снова опуститься на землю. У него был приятный голос. Ей хотелось завернуться в него и никогда не уходить. Сквозь туман в ее сознании пробилось узнавание. Новый парень. Тристан. Что он здесь делает? Или у нее галлюцинации? Ее разум действительно раскололся? Амара открыла рот, чтобы ответить ему, но что-то зажгло ей горло. Не было слышно ни звука. Паника еще немного рассеяла туман. — Все в порядке, теперь ты в безопасности, — успокоил он ее. — Никто и пальцем тебя не тронет. Я обещаю. Она почему-то ему поверила. Хотя он должен был дать свое обещание раньше. — Пожалуйста, — каким-то образом прохрипела она. Он наклонился вперед, чтобы лучше ее расслышать. — Не… не говори… ни… кому… — с трудом выдавила она сквозь боль в горле. Чай. Ей нужен был мамин горячий травяной чай. Парень просто смотрел на нее какое-то мгновение, что-то сильное в его глазах, прежде чем поднять ее, осторожно с ранами на спине, и положить на стол. Осторожно опустив ее на землю, он плотнее обернул вокруг нее куртку, свою куртку. — Ты в порядке? — спросил он таким нежным голосом, что у нее задрожали губы. Амара покачала головой. Она не думала, что когда-нибудь снова будет в порядке. — Держись, ладно? — тихо сказал он. Зачем? — хотела спросить Амара, но не смогла заставить свое горло подчиниться. Чай. Ей нужен был чай. — Данте, она у меня, — услышала она голос парня и вдруг почувствовала, что засыпает, ее веки тяжелеют. Она слышала еще голоса, но глаза не открывались. И почему-то, почему-то поверив обещанию Тристана, что она в безопасности, Амара отпустила это и погрузилась в благословенное забытье.Глава 7 Амара
15 летОна не могла пошевелиться. Амара, моргнула, открыла глаза и увидела незнакомую комнату, дежавю сильно ударило по ней, а сердцебиение учащалось от паники. Внезапный звуковой сигнал заставил ее взглянуть в сторону и увидеть какой-то монитор с проводами, который она видела только в фильмах. Больница. Она была в больнице. Воспоминания нахлынули на нее, и она глубоко вздохнула, толкая их обратно в сейф. Не сейчас. Не сейчас. Не сейчас. — Муму? Голос заставил ее глаза поднять вверх, чтобы увидеть свою маму в дверях, ее глаза были влажными и опухшими, и Амара почувствовала, как шум покинул ее грудь. Мать подбежала к ней, опасаясь трубок, проходящие через ее тело, и крепко прижала ее к груди, гладя по волосам, как делала всегда. Амара сломалась. Плача, ее тело вспомнило боль, а разум момент, когда она раскололась, Амара рыдала, когда мама обнимала ее, нежно целуя в голову, шепча нежные слова, которые не имели никакого смысла. В этом не было необходимости. Ее мать была с ней, и Амара находилась в безопасности и любима, и это единственное, что имело значение. Она чувствовала, как мама плачет вместе с ней, и это заставило ее отодвинуться, чтобы по-настоящему увидеть ее. Ее зеленые глаза горели болью за дочь, губы все еще были сжаты в нежную линию, мама выглядела измученной, убитой горем и такой, такой любящей. Амара глубоко вздохнула, когда ее мать вытерла слезы рукой. — Мы справимся, Муму, — мягко сказала ей мама. Она открыла рот, чтобы что-то ответить, но тут от двери откашлялись и в комнату вошла женщина возраста ее матери, явно врач. — Я рада видеть, что ты проснулась, Амара, — мягко улыбнулась ей доктор. — Как ты себя чувствуешь? Амара начала говорить, но доктор покачала головой. — Нет, пока не говори. Просто кивни или покачай головой, хорошо? Она почувствовала, как мама сжала ее руку. Смущенная, Амара кивнула. — Ты знаешь, какой сегодня день? — спросила доктор. Амара покачала головой. — Сегодня шестое января, — сообщила дама. У Амары голова пошла кругом. Ее последнее воспоминание перед похищением было в декабре. Как? Должно быть, ее смущение отразилось на лице, когда доктор снова заговорила. — Тебя похитили больше чем на три дня. И ты здесь уже две недели в искусственной коме. Шок просочился сквозь ее организм. — Твоё тело было серьезно травмировано, и нам нужном было начать процесс его заживления, — продолжала доктор. — Мы решили, что в сложившихся обстоятельствах будет лучше, если твой разум и тело немного отдохнут. Амара стиснула зубы, обдумывая все, что ей говорили. — Твоя мама упоминала, что у тебя низкий болевой порог? Амара кивнула. Она никогда не осознавала, насколько низким был порог, пока монстры не схватили ее. Доктор продолжала с сочувствием в глазах: — Возможно, именно поэтому некоторые из твоих ранений вызвали такую сильную реакцию. Я сожалею обо всем, что тебе пришлось пережить, Амара. Но мне нужно сказать тебе еще кое-что. Ничего, если я продолжу? Амаре понравилось, что доктор задала ей этот вопрос, предоставив выбор. Она посмотрела на маму, сидевшую рядом с ней, и кивнула доктору. — У тебя есть ожоги от кислоты и порезы на спине, боках и ногах, которые, скорее всего, останутся в виде шрамов, — продолжала доктор. — Больше всего шрамов останется на запястьях. Хорошая новость заключается в том, что они все очень хорошо заживают. Ты можешь сделать косметическую операцию, чтобы свести их к минимуму, если хочешь. Амара посмотрела на свои запястья и ноги, обмотанные белой марлей. Вероятно, ей вводили обезболивающие, так как она не чувствовала ничего, кроме лёгкой боли. — Амара? — позвала доктор, снова привлекая ее внимание к себе, и ее глаза стали еще более сочувственными. — Ты не сможешь использовать свой голос по крайней мере в течение следующего месяца. Твои крики сильно повредили твои голосовые связки, так что нам пришлось сделать операцию. Это случается в крайне редких случаях, но я чувствую, что твой низкий болевой порог привел к этому. Амара сглотнула, паника снова наполнила ее, когда она сжала руку матери. — Все в порядке, малышка, — утешала ее мама со стороны, ее тон говорил, что она обо всем знала. Она открыла рот и снова закрыла его. — Не волнуйся, ты снова сможешь говорить, когда все заживет, — успокоила ее доктор. — Но более чем вероятно, что твой диапазон высоты тона будет ограничен. Амара глубоко вздохнула, впитывая все это. Доктор продолжала: — Мы также проверили тебя на предмет сексуального насилия и составили протокол, как и положено в подобных случаях. Полиция захочет поговорить с тобой, как только ты будешь готова. Но здесь никто, кроме твоей мамы, не знает. Ты хочешь, чтобы я сообщила кому-нибудь еще? Нет. Нет, она совершенно не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Стыд свернулся внутри нее, как змея, и она энергично затрясла головой. Доктор слегка улыбнулась в понимании. — Хорошо. Но я рекомендую тебе обо всем поговорить с психотерапевтом. Твоё тело исцелится, но разум тоже должен пройти восстановление. Ты пережила что-то травмирующее, и терапия может действительно помочь тебе. Я оставлю твоей матери контактную информацию специалистов, кто специализируется на таких случаях. Ты подумаешь над этим? Она не знала, но тем не менее кивнула. Доктор мягко улыбнулась ей и сказала, чтобы она отдохнула, прежде чем оставить ее с матерью. Ей было интересно, связалась ли мама с отцом по этому поводу. Ее мама откинула волосы с лица жестом, который Амара знала до мозга костей. — Здесь несколько человек, которые хотели бы тебя увидеть. Вин тоже снаружи, — тихо сказала ей мать. — Хочешь, чтобы я ему что-нибудь сказала? Он и так уже будет нести на своих плечах вину за случившееся. Ему не нужно знать, что ее также изнасиловали. Она покачала головой. Мама улыбнулась. — Я отправлю его, когда он вернется, а потом ты отдохнешь, хорошо? Она кивнула. — Не падай духом, моя малышка, — сказала ей мама, и Амара почувствовала, как ее глаза загорелись, когда до нее наконец дошел смысл этих слов.
* * *
Когда через несколько минут дверь открылась, Амара повернула голову, ожидая увидеть своего друга, но вместо этого увидела мрачного, смертельно опасного парня с голубыми глазами, парня, который спас ее. Тристан. Сглотнув, она смотрела, как он вошел в палату, закрыв за собой дверь, и подошел к стене напротив нее, возможно, чтобы она не чувствовала заполненность палаты. Он должен был знать, что после всего, что он для нее сделал, она доверила ему свою жизнь. Он был одет в простую черную футболку и джинсы и, прислонившись к стене, засунул руки в карманы, спокойно рассматривая ее. Она хотела поблагодарить его — за то, что он отправился на ее поиски, за то, что нашел ее, за то, что накинул куртку на ее спину, за то, что доставил в безопасное место. Она хотела сказать ему так много, но не могла, поэтому просто слегка улыбнулась. Он мгновение смотрел на ее улыбку, прежде чем заговорить, его тон был таким же нежным, как и тогда, когда он нашел ее. — Врачи рассказали тебе, что случилось? Больше она от него ничего не слышала. Амара кивнула. — Твоя мама все знает? Она снова кивнула. — Они хорошо с тобой обращаются? Он имел в виду больницу. Это было почти мило с его стороны спрашивать об этом. Амара молча кивнула. — Хорошо, — он оттолкнулся от стены и направился к двери. Амара, должно быть, издала какой-то звук, потому что он остановился, положив руку на ручку двери, и посмотрел на нее. Она не хотела, чтобы кто-то знал все, кроме ее мамы. Он знал об этом, и она молча умоляла его заверить ее, что он оставит это между ними. — Я никому не скажу, — тихо сказал он ей, прежде чем выйти за дверь. Она поверила. Если он говорит, что будет хранить ее тайну, он ляжет с ней в могилу.* * *
Вин вошел в ее палату после ухода Тристана, с пластырем на щеке, где его порезали, и Амара попыталась улыбнуться ему. И впервые она увидела, как ее друг рухнул к ее ногам, снова и снова повторяя «прости». Амара хотела сказать ему, что это не его вина, что ему не о чем сожалеть, но она просто сжала его руку, пока он не успокоился и не сказал ей, что она восстановится, даже если это убьет его. Она почти улыбнулась этому. Теперь, оставшись одна в палате, Амара смотрела в потолок и пыталась не позволить воспоминаниям проникнуть в ее разум. Это было тяжело. Очень тяжело. Она чувствовала себя грязной, будто ее кожа больше не была ее собственной, словно вина, боль и стыд, которые она чувствовала за то, что не было ее виной, никогда не оставят ее в покое. Было трудно игнорировать воспоминания, но она пыталась. Возможно, доктор была права. Может, разговор с психотерапевтом поможет ей держать демонов на расстоянии. Дверь в палату открылась, и Амара продолжала смотреть вверх, ожидая, что лекарство снова усыпит ее. Вероятно, это была просто медсестра, приходившая проверить ее жизненные показатели, поскольку она появлялась каждые два часа. После долгой минуты, когда она ничего не услышала, Амара повернула голову в сторону. И почувствовала, как у нее остановилось сердце. Данте Марони сидел на стуле в палате, выглядя совершенно разбитым. Галстук у него косо висел, рубашка помята, волосы растрепанны, глаза дикие. У неё перехватило дыхание. Она никогда раньше не видела его таким. Ее сердце заколотилось, и монитор запищал, подстраиваясь под ритм, смущенно сообщая им обоим, что на нее подействовало его присутствие. Она не хотела, чтобы он видел ее такой, лежащей на больничной койке, раненой и сломленной, а не самой собой. Она даже не знала, кто такая «она». Наверное, хорошо, что сейчас она не могла говорить. Она не имела понятия, что сказать. Воспоминания о нем на протяжении многих лет переплетались с воспоминаниями о вопросах, которые ей задавали о нем, снова и снова, вопросы, на которые она отказывалась отвечать. Он целует розововолосую девушку — есть ли у него кто-нибудь, кого можно использовать против него? Он хоронит ее мертвое тело — мы должны сказать ему, что его маленькая подружка здесь? Он стоит без рубашки ранним утром у своей двери — он говорит с тобой о каких-либо делах? Он держал ее за руки, спрашивая, что случилось — есть ли у Данте Марони слабость? Воспоминания следуют за воспоминаниями, связывая, сдвигая, меняя. Амара сосредоточилась на его взгляде, пытаясь укорениться в палате, чтобы не потеряться в своих мыслях. Буря в его глазах сосредоточилась на ней — не на бинтах, не на шее, а на глазах. Она не знала, что он пытался найти в ней, что он видел в этот момент. Возможно, ее собственный шторм. Она была на расстоянии удара сердца от того, чтобы раствориться в разреженном воздухе, где ее части навсегда потеряются на ветру. — Они мертвы. Его голос вернул ее к реальности. Слова проникли в пространство между ними. Они были мертвы. Они. Были. Мертвы. Мертвы. Она не знала, как. Она не знала, когда. Ей было все равно. Они заплатили. Ее зрение затуманилось. Что-то грубое, интуитивное застряло у нее на груди. Они заплатили. Ее дыхание участилось, губы задрожали от крика, застрявшего в поврежденном горле. Ей хотелось выть в агонии, в оправдание, так громко, чтобы все в мире услышали ее. Они. Заплатили. У нее задрожали руки. Он увидел это. Заметив это, он быстро встал со стула и в три шага подошел к ней. Опустившись на корточки, он взял ее маленькую, завернутую в марлю руку в свою большую, удерживая ее взгляд с такой силой, какой она никогда не чувствовала в своей жизни. Он посмотрел на ее руки, проследил за бинтами, затем на ее ноги, обернутые в то же самое, прежде чем снова поднять на нее свои темные, дикие глаза. — Ты не будешь идти по жизни, Амара, — грубо произнес он, каждое слово было клятвой, которая крепко засела в ее сердце. — Ты будешь танцевать сквозь это. И я, блядь, уберу любого, кто попытается нарушить твой ритм. Я обещаю тебе. Амара почувствовала, как из уголка ее глаза выкатилась слеза, его слова просочились в ее душу,окутывая ее яростным, теплым, защитным коконом. Она не знала, почему он здесь, или почему чувствовал необходимость оправдать ее, или почему она была достаточно важна для него, чтобы дать это обещание, или почему он сам пришел сказать ей об этом, но в этот момент она была просто девушкой, а он просто парнем, и каким-то образом их разбитые кусочки совпали.ЧАСТЬ 2 Порыв ветра
Пабло Неруда, 100 любовных сонетов«Как одинокий дом, тебя я жду.Так возвращайся! Жить во мне должна ты!Взгляни: страдают окна от разлуки».
Глава 8 Данте
20 летЭто началось, когда она начала избегать его. Девушка почему-то всегда была там, по бокам. Каждую неделю во время его тренировок с Вином, каждый раз, когда Зия говорила о своей дочери, каждый раз, когда он смотрел на нее, она быстро отводила взгляд. Она всегда была рядом, и Данте никогда не замечал этого, как человек не замечает солнечного света, пока не ослепнет. До тех пор, пока она не отступила. Внезапно он осознал, что ее нет рядом с деревом, осознал, как она меняет курс, если случайно видит его приближение, осознал, как она изо всех сил старается уйти от его присутствия. Поначалу он списывал это на то, что она преодолела свою влюбленность. Но это продолжалось больше года, прежде чем он понял, что это могло быть что-то другое. Он пошел навестить Дэмиена и рассказал ему об этом, просто удивляясь, что, черт возьми, происходит, и Дэмиен — его брат, который никогда не смотрел никому в глаза, кроме нее, — сказал: «Может, ты ей больше не нравишься». Глядя на нее спящую, на ее юное тело, свидетеля кошмаров, которые она никогда не должна была видеть, но каким-то образом выжила, Данте знал, что она находилась на его шахматной доске. Он все еще не знал, как и какова ее роль, но после всего, что случилось с Рони, он научился доверять голосу внутри себя. Ее смерть научила его никогда больше не бунтовать с посторонними. И этот голос сказал, что эта спящая девушка очень важна. Год назад это превратилось в настойчивый шепот. Теперь это был рев. Она была важна, и он не собирался игнорировать это. Они только что привезли ее домой из больницы, и она заснула по дороге. Данте отнес ее в комнату и положил под одеяло. Он знал, что после смерти Рони стал более подавленным снаружи, идеальный принц для несовершенного Королевства, даже когда восставал внутри. Он просто научился лучше скрывать это. Похищение Амары потрясло его. Он знал, что с ней было что-то не так в тот вечер на вечеринке, и отпустил ее, несмотря на то, что его интуиция продолжала настаивать, чтобы она рассказала ему. Он отпустил ее, и она была схвачена, жестоко избита, и он нес часть этого на себе. Они искали три дня, когда Тристан позвонил ему и сказал, что нашел ее в нескольких километрах от города. Данте никогда не забудет тот момент, когда он вбежал в гараж, увидев ее, покрытую синяками, ожогами и кровью, завернутую в куртку Тристана, лежащую на столе. Ярость, которую он ощущал, все еще чувствовал, была черной дырой внутри его тела, всасывающей все в себя, расширяющейся, пока не стала единственной, текущей по его венам. Он спросил Тристана, что с ней случилось, и тот просто велел ему поскорее отвезти ее в больницу. Данте осторожно поднял ее, и она на секунду открыла свои прекрасные зеленые глаза, остекленевшие от боли, но узнавшие его, прежде чем рухнуть ему на грудь с доверием, которое лишило его сил. Да, она была чертовски важна для него. Данте откинул волосы с ее лица и, оставив ее дремать, вышел из спальни в уютную гостиную, где увидел свою экономку, стоявшую у окна и смотревшую на улицу. Данте присоединился к ней, окидывая взглядом опускающиеся сумерки и особняк. — Кто это сделал? — спросила она после долгого молчания, наконец, когда они остались одни и вдалеке от ушей. Данте вспомнил допрос, которому он подвергал ее похитителя, пока Тристан жестоко расправлялся со своими приспешниками. Данте потребовалось несколько часов, чтобы сломить его, но он сделал это, с той черной яростью и местью за ту важную девушку с лесными глазами, которая вела его. Единственное, что он получил, было одно имя — Гилберт — до того, как мужчина умер. Тристан и Данте договорились держать это при себе. До тех пор, пока они не узнали правду, они говорили всем, что это была конкурирующая семья, пытающая свою удачу. Хотя это не устраивало его, так как она заслуживала правды, Данте солгал. — Это была конкурирующая банда. Амара оказалась не в том месте и не в то время. Зия глубоко вздохнула, прежде чем спросить его: — Должны ли мы покинуть это место? Какая-то часть меня хочет забрать ее отсюда. Данте покачал головой. — Уже слишком поздно. Вы слишком долго здесь живете. Для вас обеих безопаснее оставаться здесь, на территории. Она смирилась с этим, уже подумав об этом. — Парень из коттеджа, спасший моего ребенка, — спросила она. — Как ты думаешь, ему понравится, если я буду убираться в его доме? Данте почувствовал, как улыбка тронула его губы, представив себе, как Тристан видит на пороге дома экономку по материнской линии. — Да, думаю, ему это понравится. Она кивнула, повернувшись, чтобы посмотреть на него странными, красивыми зелеными глазами, которые унаследовала от нее ее дочь. — Спасибо, Данте. Ты не должен был делать ничего из этого для нас, но я благодарна. Данте положил руку ей на плечо и слегка сжал. — Ей понадобятся все мы. Ее мама покачала головой. — Она ценит всех нас, но все, что ей нужно, — это ее сердце. Амара всегда была сильной, но такой доброй, какой я не думала, что могут быть люди. Раньше я думала, что сила должна быть пресыщена, пока она не научила меня другому. Она сильна, как сильна вода — она не кажется такой, потому что адаптируется, но она может просочиться в самую маленькую трещину и разбить самые большие камни с течением времени. С ней все будет в порядке. Данте ничего не ответил, потому что не знал ее. Но он хотел узнать эту девушку с бесконечной силой. Он знал, что она была нежной, знал, что она широко улыбалась, знал, что у нее были самые уникальные, красивые глаза, которыми восхищался художник в нем, и он знал, что она, вероятно, не знала своей собственной силы. Он видел, как ломаются крепкие мужчины, видел, как раскалывается их разум, иногда именно он ломал их. Однако три дня, проведенные в руках ее похитителей, с пытками, которым они подвергли ее, не уничтожили ее. Её избили, да, но она все еще была здесь, живой и чувственной, вибрирующая с силой, которую она, вероятно, не осознавала, что излучает. — Знаешь, это она много лет назад велела мне угостить тебя печеньем, — улыбнулась ее мама. — Я рассказала ей о смерти твоей мамы, и она сказала, чтобы я приготовила тебе сладости. Я никогда не думала об этом раньше. Ты тоже был совсем маленьким мальчиком. И каким-то образом она увидела это. Ее сердце всегда поражало меня. Данте вспомнил, как Зия впервые пришла к нему с печеньем. Он был удивлен и немного подозрителен, но после последнего укуса почувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние годы. И она сделала это для него, эта дремлющая, сломленная девушка. Да, она была важной человеком. Возможно, она всегда была такой, а Данте просто не видел этого. Он только сейчас это понял. — Судьба всегда плетет свои нити, Данте. Мы просто не видим их, пока не откроем глаза. Он вспомнил слова матери, улыбку на ее лице, когда она произносила эти слова, глядя на закат. Он не знал, существует ли что-то подобное судьбе за пределами книг. Но стоя там, он чувствовал, как его глаза открываются, тонкие нити тянутся от него и выходят за пределы комнаты, привязывая его к спящей девушке внутри.
* * *
Данте сидел перед отцом в кабинете, стараясь не выражать никаких эмоций, за исключением легкой ухмылки. Пока он позволял Лоренцо Марони думать, что он на поводке и ведет себя как хороший сын, эта маленькая ухмылка была его средним пальцем для его отца. — Твоего брата перевезли. В доме произошёл пожар, поэтому они переезжают, — сказал ублюдок, оценивая реакцию Данте. Если он думал, что Данте ничего не знает о том, что происходит с его братом, то этот человек был глупее, чем он думал. — Куда? — спросил Данте, откидываясь на спинку кресла. Как бы он ни ненавидел своего отца, он должен признать, что у этого человека есть стиль. Чем старше становился Данте, тем больше он понимал, что ему нравятся стильные вещи, и этот кабинет был ярким примером этого. Полированная деревянная мебель, соответствующая деревянным панелям за креслом отца, книжная полка в противоположном углу, заполненная книгами, которые он сомневался, что его отец когда-либо читал; окна слева с узорчатыми драпировками, которые каким-то образом сочетались с темой камня и дерева, и огромный письменный стол, доминирований в этом углу комнаты. Вишенкой сверху были маленькие люстры, свисающие с потолка. Стильный ублюдок. Данте ненавидел, что получил это от него, по крайней мере, внешне. В глубине души его воспитывала мать. — В другом месте, — сказал ему Ищейка Марони, держа эту информацию в качестве рычага. Информация, как учил его отец, ключ. Данте ухмыльнулся, уже на шаг опережая свою игру. Он видел, что ухмылка обеспокоила старика, прежде чем тот стряхнул ее. — Девушка, она будет проблемой? Данте почувствовал, как его плечи напряглись при этих словах. Она ни за что не попадет в прицел его отца. У нее уже было достаточно дерьма, чтобы хватило на всю жизнь. — Я так не думаю, — сообщил ему Данте, как бы невзначай. За эти годы он понял, что иметь дело с отцом довольно просто — умиротворить его, потешить его эго и позволить ему оставаться самодовольным на своем троне. Это заставляло его не замечать ничего под носом, в то время как откровенный бунт оттачивал его. — Кто ее похитил? — Я все еще расследую. Его отец кивнул. — Заплати матери и девочке, чтобы они держали рот на замке. Мы не хотим, чтобы наши враги на земле думали, что они могут украсть кого-то из лагеря. Не спускай с нее глаз. Да, они держали это в секрете. Удивительно, но не многие в подземном мире даже знали о похищении, по крайней мере, насколько ему было известно. Или, может, это было не так уж удивительно. Ее фамилия недостаточно значима. Он слегка нахмурился, пытаясь вспомнить, знает ли он ее фамилию. Данте кивнул, быстро поднялся с кресла и поправил пиджак. — Ох, и еще одна девушка входит в круг, — сообщил ему отец, доставая телефон, чтобы показать ему фотографию красивой темноволосой девушки. — Ее отец был солдатом до того, как сложил оружие, и в последнее время она произвела фурор. Ее зовут Нерея. Не спускай с нее глаз. Данте прищурился, ощущая покалывание. Это было выключено, очень выключено. Его отец не мог позволить девушке вступить в Наряд, только потому что, она «произвела фурор». Его отец не был далеко верующим человеком. Девушки были для него шлюхами. Это абсолютно не соответствовало его характеру, даже если они спали с ним. Они никак не могли пробиться из его постели в Наряд. Тем не менее он кивнул, вышел из кабинета в коридор и достал телефон. Набрав номер своего единственного партнера, он приложил трубку к уху и вышел из особняка. — Где ты? — спросил он, как только на звонок ответили. — Снаружи, — последовал лаконичный ответ Тристана. Данте закатил глаза. — Да ладно тебе. На секунду воцарилось молчание, прежде чем он сказал: — Линкольн. 205. В отеле? Какого черта задница Тристана делает в роскошном отеле города? — Буду там через 20 минут. Данте закончил разговор и направился к своему черному Рейнджроверу, который купил в тот год, когда сделал себе татуировку на мышцах. Сев в машину, он выехал на длинную извилистую подъездную дорожку, спустился с холма и подъехал к воротам комплекса, охраняемым четырьмя охранниками. Кивнув каждому из них, он выехал из дома со скоростью, которой не должен был, и направился в город, где находился отель. Вид не переставал удивлять его, зеленые холмы, бесконечное небо, извилистая река и огромный город вдалеке. Черт, он любил это место. Въехав на стоянку отеля в рекордно короткое время, Данте вышел и поднялся на просторном лифте прямо на второй этаж. Роскошный отель, предлагающие роскошные блюда, был странным местом для его маленького приятеля. Проходя по коридору в комнату, Данте увидел, как девушка бросила на него оценивающий взгляд, в ее глазах читалось приглашение, и он просто улыбнулся ей, продолжая свой путь. Тристан открыл дверь, прежде чем он успел постучать, и вошел в номер с открытым ноутбуком на кровати. — И тебе привет, дружище. Данте закрыл за собой дверь, не отрывая глаз от ноутбука. На экране была черно-белая вывеска ресторана. — Это ресторан отеля? — спросил он, усаживаясь в кресло, в то время как Тристан сел на кровать. Парень поколебался секунду, прежде чем кивнуть. Интересно. Данте сосредоточил внимание на экране, видя, как камера фиксирует конкретный столик, за которым сидели трое мужчин и молодая девушка. Габриэль Виталио был в городе. Данте наблюдал, как девушка в очках смотрит в окно. Морана Виталио. Дерьмо. — Ты блядь, издеваешься надо мной? Его глаза метнулись к Тристану, удивление заполнило его тело, когда он увидел доказательства прошлого Тристана, брошенное ему в лицо. Он знал кровавую историю с Виталио, но никогда, ни разу не думал, что Тристан будет следить за девушкой. Учитывая его яркую личность, он, вероятно, должен был это сделать. Тристан не произнес ни слова, просто продолжал смотреть, как девушка, не старше тринадцати или четырнадцати лет, поправила очки на носу и украдкой взглянула на отца, прежде чем снова уставиться в окно. Один из мужчин посмотрел на нее, и у Данте по коже побежали мурашки. Рука Тристана сжалась в кулак. — Не дай мне убить его, — пробормотал Тристан, и внезапно Данте понял, почему он здесь. Он здесь, чтобы сдержать его. Наблюдая за подонком, Данте ничуть не возражал. Через час ужин закончился, и Виталио встали, чтобы уйти. Тристан захлопнул ноутбук, бросил его в сумку, его тело дрожало от напряжения. — Пошли, — сказал Данте, направляясь к выходу из номера, по коридору, вниз на лифте, в ту сторону, где ресторан выходил в переулок. Заметив человека, который слишком долго смотрел на юную Морану Виталио, они с Тристаном последовали за ним, когда он достал сигарету, чтобы закурить. Данте держался позади, позволяя Тристану взять инициативу в свои руки и выместить на нем все свое разочарование. Тристан подошел к мужчине сзади и схватил его за голову. Данте смотрел, как они дерутся, ему самому не терпелось закурить, когда он почувствовал, что за ним наблюдают. Повернувшись в сторону, он увидел человека, прихрамывающего у входа в переулок и наблюдающего за происходящим. Данте подождал секунду, думая, что он уйдёт, но этого не произошло. Он остался, и смотрел. Прихрамывающий человек был странным. Данте позволил Тристану разобраться с подонком, не сводя глаз с бородатого мужчины в другом конце переулка, смотря, как тот наблюдает за ними. Был ли он одним из людей Габриэля? Данте направился к нему, и он заковылял прочь, тяжело опираясь на трость. — Подожди, — крикнул Данте на главной улице, хотя в это время ночи она была почти безлюдна. — Кто ты? Почему ты за нами наблюдал? Мужчина остановился и посмотрел на него из-за очков. Он сунул руку в карман и вытащил листок бумаги. — Я не представляю для тебя угрозы, мистер Марони. Но когда-нибудь у тебя возникнут вопросы, — тихо сказал ему мужчина. — Тогда позвони мне. Данте с подозрением взял листок. — И позаботься о нем. Он очень важен. С этими словами мужчина захромал прочь, а Данте наблюдал за ним, чертовски удивленный. Но он сохранил листок. А потом вмешался, прежде чем Тристан убил ублюдка.* * *
— Розы? — он нёс Амару через лес к небольшому месту у озера, где она обычно сидела с книгой. Это был прекрасный день, и хотя ей еще не разрешалось ходить, Данте знал, что ей нравится выходить из дома. Его маленький клубочек покачала головой, на губах появилась легкая улыбка. Данте усмехнулся, осторожно усадил ее у дерева и сел рядом. — Какая девушка не любит розы? Данте рассмеялся, притворно шокированный. Она пожала плечами и закрыла глаза, наслаждаясь солнечными лучами. Данте посмотрел на нее, пытаясь осмыслить все, что произошло за последние несколько недель. В основном он работал и пытался переварить все, что эта девушка заставляла испытывать внутри себя. Если раньше он был человеком, не замечавшим солнца, пока не ослеп, то теперь он был слепым, наделённым зрением, видящим солнечный свет во всей его красе. Амара не была солнечным светом ясного неба; она была солнцем, прячущимся за темными облаками, приглушенным, но достаточно мощным, чтобы все еще освещать мир. Прекрасная Амара, которая начала исцеляться, но все еще не могла ни говорить, ни ходить. Со временем это заживет. Ее разум пугал его, если он признавался в этом. Он взял за правило навещать ее каждый день хотя бы раз, просто чтобы проверить, как она. Сначала она ни на что не реагировала, погруженная в свои мысли, но постепенно начала улыбаться ему, даже когда ее глаза находились на далеком расстоянии. Она боролась с этим, где бы ни находилась ее голова, он мог сказать. Иногда она прерывалась на середине фразы, которую он говорил, прежде чем встряхнуться и вернуться назад. Иногда начинала часто дышать, прежде чем он успевал окликнуть ее по имени и вернуть в настоящее. Доктор сказала ему, что ей, скорее всего, понадобится терапия, чтобы смириться со всем пережитым. Данте начал признавать, что она права. Но пока она не сможет заговорить, он поклялся себе быть рядом с ней. Он почему-то чувствовал себя ответственным за нее. Возможно, это был тот ужас, который он испытал, когда Вин позвонил ему. Возможно, это паника, которую он почувствовал, когда вбежал в гараж и увидел ее тело таким разбитым. Возможно, это облегчение от того, что он почувствовал, когда взял ее на руки и отвез в больницу. Он не знал, что это и почему, но уже смирился с мыслью, что не понимает. Иногда у вещей действительно нет причин. Иногда они просто есть. Он действительно начал читать о переживших травмах и пытках, чтобы лучше понять ее психику, и помочь ей любым способом, в котором она нуждалась для восстановления. Он был просто благодарен, что ее не изнасиловали каким-либо другим способом. Когда доктор рассказала о ее ранах, Данте вспомнил, как затаил дыхание и чуть не упал от облегчения. Она была сильной малышкой. — Ты вообще любишь цветы? — спросил Данте, продолжая их разговор, глядя в небо, позволяя солнцу согреть его. Она снова пожала плечами в его боковом зрении, подняв два тонких пальца. Два цветка. — Дай угадаю, — он посмотрел на нее в фиолетовом платье, шарфе и сапогах, пытаясь представить, какие цветы она любит. — Орхидеи? Она лишь слегка улыбнулась. Данте привык читать ее ответы и то, что они означали в этих разговорах, которые он вел с ней. Он закатил глаза, глядя на ее руки. Повязки были сняты несколько дней назад, раны проветривались. В ярком солнечном свете он разглядел ужасные шрамы на ее запястьях. Черная ярость наполнила его, когда он увидел это, потребность поднять этих ублюдков из могил только для того, чтобы снова убить их. Он хотел было коснуться ее руки, но остановился. Нести ее, это одно, тогда к ней не нужно прикасаться. Но прикасаться к ее коже вот так, на открытом месте, где любой мог увидеть, это не то, что ей нужно. Сделав глубокий вдох, он сжал руку в кулак и отдернул ее назад, подняв голову к небу, и продолжил их разговор, как ни в чем не бывало. — Полевые цветы? Легкая улыбка, в то время как ее глаза находились в кошмаре.* * *
Дни шли. Он навещал ее каждый день, просто чтобы присматривать за ней, по крайней мере, так он себе говорил. Он выносил ее на руках на солнце, когда оно светило. Оставался дома и смотрел с ней фильмы, когда солнца не была. Каждый день он проводил с ней не меньше двух часов, хотя она с ним и не разговаривала. Но она взаимодействовала. Она общалась с ним глазами, мягкими улыбками и руками. Иногда она отключалась и боролась. Иногда уделяла ему все свое внимание. Данте навещал ее каждый день, и через некоторое время он понял, что она этого хочет.* * *
Шли недели. Он виделся с ней каждый день, а потом гулял. На четыре дня он уехал из города, чтобы повидаться с братом. В течение следующих трех дней он и Тристан преследовали её похитителей. Через неделю он вернулся к ней. Она сердито посмотрела на него, бросила ему подушку и заплакала. Он сел рядом с ней, и она ударила его в грудь. Это был первый раз, когда она прикоснулась к нему добровольно, прежде чем укрыться одеялом. Это был прогресс.* * *
Месяцы шли. Его поиски Гилберта не увенчались успехом, но он продолжал. Это было катастрофой, сколько людей назывались Гилбертом, и без фамилии они находились в растерянности. Поиски также стали побочным проектом, поскольку он узнал больше о бизнесе. Она начала учиться на дому. Приступила к терапии. Начала восстанавливаться. Она проводила время с Вином, иногда с Тристаном и читала любовные романы. С каждым днем он узнавал о ней все больше. С каждым днем она видела его все чаще. С каждым днем шрамы на ее коже заживали все больше. Но она с ним не разговаривала. Ее мама говорила, что она начала шептать короткие фразы. Вин говорил ему, что она начала шептать маленькие вопросы. Даже чертов Тристан говорил, что она начала шептать ему короткие слова. Но не с Данте. Это его чертовски беспокоило.* * *
Шли годы. Она стала его личностью. Обычно он заканчивал свой день тем, что приходил к ней домой и проводил с ней несколько часов. Она слушала, когда он говорил, и сообщала, если у нее возникали вопросы. Она заставляла его смотреть фильмы и баловала его, когда он просто хотел. Иногда он видел, как она вздрагивает посреди пустоты, и задавался вопросом, стали ли ее пытки еще одним видом насилия. Но врач ничего не говорила, она ничего не говорила, и Данте не имел понятия, следует ли ему предполагать только из-за дерьма в его голове. Отец никогда не расспрашивал его о ней, но Данте держал его в курсе, говоря, что присматривает за ней. Он знал, что поступает опрометчиво. Понимала, что снова бунтует. Но он взрослый мужчина, а не мальчик, и он может ее защитить. Вин сразу подошёл и прямо спросил его, каковы его намерения по отношению к ней, в то время как Данте потребовал, чтобы он подтвердил, что он не кто иной, как ее лучший друг. Он подтвердил, и Данте почувствовал облегчение. Связь между ними росла, чувствуя солнце и воду, чувствуя заботу и привязанность. Они начали чувствовать себя скорее магнитами, чем кусочками головоломки, находя свой путь друг к другу, близко, но недостаточно близко, поскольку напряжение между ними росло, росло и росло. Она стала его личностью. Она стала его.Глава 9 Амара
17 летМожет, у него была девушка? Амара не знала, почему это вывело ее из задумчивости, но это вывело. Наблюдая, как он ведет красивую девушку в танце, Амара осознала, что каким-то образом попала в безопасное место, проведенное с ней. За последний год Данте стал чем-то вроде солнца. Она ждала каждый день, чтобы почувствовать его тепло, хотя бы на несколько минут, прежде чем вернутся облака. Но пока у нее было солнце, облака были терпимы. Она больше не знала, что чувствует к нему, все внутри нее было запутано так, когда он вплелся в ее жизнь. Но она знала, что он стал для нее важным, очень важным. И смотреть, как он близко танцует с красивой девушкой? Было немного больно. Ладно, было действительно больно. Но это имело смысл. Он был старше и более зрелым и нуждался в ком-то, кто мог бы его удовлетворить. И это была не травмированная семнадцатилетняя девушка, проходившая терапию, которая не говорил ему ни слова. Хотя она начала разговаривать с несколькими людьми, она не разговаривала с ним. Не то чтобы она не хотела. Она хотела. Но Боже, она ненавидела свой новый голос. И она очень, очень не хотела, чтобы он это возненавидел. Глубоко вздохнув, Амара прошла по краю танцпола особняка, направляясь к кухне, где находилась ее мама. В большом доме проходила вечеринка по случаю 50-летия мистера Марони, и хотя Амара не должна была присутствовать, она нуждалась в чем-то необычным в ее рутине. Воспоминания начали душить ее до такой степени, что она действительно с нетерпением ждала сеансов терапии в городе. Да, она ходила на терапию, ходила уже год. И училась на дому с теми же учителями, которые приходили учить Тристана, помогая ей с ее образованием. Но, честно говоря, ей было все равно. Она не узнавала себя. То, о чем она когда-то заботилась, казалось ей бессмысленным. Она знала, что люди вокруг нее заботятся о ней, и через несколько недель она поняла, что не может причинить им боль, как причинили боль ей. Так что, она улыбалась и слушала, как они говорят, и жила, делая вид, что что-то очень, очень неправильное, очень уродливое не укоренилось в ней. Она не знала, как это вытолкнуть. Ей не хотелось разговаривать с людьми, ей не нравился звук собственного голоса, не нравился вид кожи. Она чувствовала шрамы под ногами каждый раз, когда надевала обувь, чувствовала легкую боль в спине каждый раз, когда ткань скользила по ее телу, чтобы скрыть это. Хуже того, она увидела уродливую крапчатую кожу на запястьях, вертикальные линии по бокам живота и хирургический разрез на шее. Ее пытки были очерчены на ее коже и запятнаны в ее сознании. И она ненавидела то, кем была в тот момент — потерянной, плывущей по течению, невежественной. Балетки, которые она надела, пробираясь сквозь толпу людей, напомнили ей, что она, вероятно, никогда не сможет носить каблуки. После инцидента у нее немного нарушилось чувство равновесия. Для этого не было никакой физической причины, как любезно напомнила ей врач. Это было психологически. Многое с ней было связано психологически. Боже, несколько дней она ненавидела свой мозг за то, что он не защитил ее, не затемнил всю память и не оставил ее с чистым листом. Так было бы лучше. Иногда гнев на себя заставлял ее хотеть сделать что-нибудь решительное. Иногда нож на кухонном столе выглядел дружелюбно. Иногда все, чего она хотела, — это отпустить, но каждый раз ее останавливало только знание того, как сильно пострадают окружающие. Она принимала горячий душ, чтобы очистить тело, но грязь оставалась, как бы сильно она ни терла себя. — Мам, — позвала она свою маму. Ее новый голос был чуть громче, чем высокий шепот, и она почувствовала, как на нее обращаются взгляды персонала. Она проигнорировала их неловкие взгляды. Да, это новое явление, пристальные взгляды, шепот, сплетни. Она стала изгоем. Хнык-блядь-хнык. Ее мать подняла глаза от того места, где разговаривала с двумя официантами, с улыбкой на лице. Амара поклялась, что ее мама в этот момент была супергероиней. Она спасала ее каждый божий день, даже не зная этого. Просто подарив ей ту же улыбку, которую она дарила ей раньше, любя ее так же, как она любила ее раньше. Когда все вокруг нее изменилось, мама осталась такой же на протяжении всего этого. — Я иду домой, — сказала она маме, чувствуя напряжение в горле, когда произносила слова. Врач сказала ей, что со временем ей станет лучше, поскольку ее связки полностью заживают, но теперь это ее голос. По крайней мере, ей никогда больше не придется слушать свои собственные крики. — Я провожу тебя, — женский голос рядом с ней заставил ее взглянуть на новое событие в ее жизни. Её сводная сестра Нерея. Однажды она неожиданно появилась, с отношением ко всем, кроме Амары, и Амара действительно не знала, как с этим справиться. У нее и так слишком много дерьма в жизни, если не считать старшую сводную сестру, о которой она никогда не знала. И ей хотелось побыть одной. Слегка улыбнувшись Нерее, она покачала головой. — Все в порядке, наслаждайся вечеринкой. Боже, ее голос. — Ты уверена? — с беспокойством спросила Нерея. — Я хотела бы некоторое время провести с тобой. — Я тоже, — заверила ее Амара. — Но в другой раз? Нерея кивнула. Передав персоналу свои обязанности по сопровождению вечеринки и ее сводную сестру, стоявшую там, Амара вышла через черный ход и вышла на лужайку. Обернувшись шарфом, хотя не было холодно, она посмотрела на чистое небо, наблюдая за мерцающими звездами, и направилась к озеру. Несколько человек вышли на улицу, шум вечеринки был громким на ветру, когда Амара, не поднимая головы, спускалась с холма. Это было еще одним событием за год. Несмотря на то, что у нее все еще имелась социальная грация, ей больше не нравилось находиться среди множества людей. Они всегда пялились, и не потому, что она выросла и стала красивой. Она не чувствовала себя красивой. Она чувствовала себя уродливой и гнилой внутри. Там, где они видели высокую девушку семнадцати лет с черными волосами, обрамляющими красивое лицо и темно-зеленые глаза, она увидела девушку, которая не знала, кто она. Кем она была? Остановившись у озера, она посмотрела на небо, надеясь получить ответ, который, как она знала, не приходит. Кто-то подошел к ней и встал. Амара повернула лицо, слегка удивившись, увидев стоящего рядом Тристана, тоже смотрящего на звезды. Это было еще одним новым событием. По какой-то причине после инцидента он просто стал больше присутствовать в ее жизни. Он никогда с ней не разговаривал, мало, но он всегда находился на периферии, задерживаясь, давая ей понять, что он рядом. И он никогда не смотрел на нее. Амара посмотрела на него, недоумевая, как он это делал. Она слышала о его криках от персонала на протяжении многих лет. Она знала, что у него были собственные шрамы, и задавалась вопросом, как он так живет со всеми воспоминаниями в его голове. — Как ты это делаешь? — она задала ему вопрос, ненавидя то, что ее звук даже не звучал должным образом. — Как ты забываешь обо всем? Некоторое время он молчал, глядя на звезды. — Ты не забываешь. Амара сглотнула, снова глядя на небо. — Тебе нужно найти что-то или кого-то, ради чего можно жить, — тихо сказал он рядом с ней, его тон был таким же нежным, каким он всегда говорил с ней. — Что-то или кто-то, кто заставляет тебя идти сквозь все дерьмо, которое мир бросает в тебя. Амара на мгновение замерла, обдумывая его слова. — У тебя есть кто-то, ради кого ты живешь? — Да. С этими словами Тристан повернулся и оставил ее, обдумывая его совет. Он был прав. Вот чего ей не хватало — чего-то, ради чего можно жить, чего-то, что принадлежало только ей. Вдыхая свежий воздух ночи, она избавилась от угрюмых мыслей и направилась обратно в помещения для персонала, которое было почти пустым, поскольку все находились на вечеринке. Темный дом Данте заставил ее остановиться. Несмотря на то, что он стал постоянным элементом ее жизни, она никогда не была в его доме. Ближе всего к этому было много лет назад, когда она принесла ему печенье рано утром, и он открыл дверь во всей своей красоте без рубашки. Боже, тогда она была для него дурой. Она по-прежнему была для него дурой, просто еще более травмированной дурой. С любопытством Амара огляделась и увидела, что вокруг никого нет, и поднялась по ступенькам к его двери. Ее рука схватилась за ручку, и впервые за долгое время она почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине. В последний раз проверив, не заметил ли ее кто-нибудь, она повернула ручку и прокралась в темный дом, тихо закрыв за собой дверь. Ей, вероятно, не следовало вторгаться в его частную жизнь, как она это сделала сейчас, но ее любопытство пересилило здравый смысл. В кухне был включен только один свет, и Амара огляделась, увидев пространство целиком. Кухня была размером с ее гостиную, с деревянными панелями и гранитными столешницами, островок из какого-то камня с четырьмя стульями с одной стороны. Еще был небольшой обеденный стол рядом с черным ходом. Место хоть и чистое, но выглядело уютным, жилым. С любопытством она вошла в дом, ориентируясь на одинокий свет, и остановилась у лестницы. Сделав краткую паузу, сказав себе, что все на вечеринке, Амара тихо поднялась, по пути исследуя взглядом. На поверхности было две комнаты с закрытыми дверями, и, зная, что одна из них была его спальней, Амара оставалась в стороне, не желая до такой степени вторгаться в его личное пространство. Небольшая лестница сбоку поднималась к открытому пространству, которое она не могла видеть. Она взобралась наверх, позволяя глазам привыкнуть к темноте, чем выше она поднималась. Там пахло иначе, влажной землей и воском. Но не самом деле это было довольно приятно. Проведя руками по стене, она подошла к выключателю, включила свет и повернулась лицом к комнате. И замерла. Скульптуры, их десятки, были разбросаны по комнате. Амара почувствовала, как ее глаза расширились, когда, ее взгляд стал изучать все в комнате. Был и верстак с инструментами, и окно, и ничего, кроме скульптур. Так много скульптур, некоторые законченные, некоторые недоделанные, некоторые с пластиковым покрытием. Здесь было все: от маленьких ваз до бюстов и двух полноценных статуй, все разной степени мастерства. Ошеломленная, она подошла к одному из бюстов, женщине с недоделанным лицом, рассматривая грубые текстуры на коже, которую еще не отполировали. Она подняла руку, чтобы прикоснуться, почувствовать, каково это, когда внезапно осознала, что она не одна. Повернувшись на месте, ее глаза метнулись к входу и увидели, что Данте Марони небрежно прислонился к дверному косяку, засунув руки в карманы брюк, все еще одетый в красивый смокинг, который он надел на вечеринку. Его волосы были зачесаны назад с лица, придавая скулам и линии подбородка резкую рельефность. Его темные глаза смотрели на нее. Амара сглотнула, ее сердце заколотилось, когда румянец покрыл ее лицо. Она почти открыла рот, чтобы заговорить, прежде чем прикусила язык, вспомнив, что не могла позволить ему услышать ее голос. Глаза в пол, она бросилась к выходу, надеясь просто выйти. Она ожидала, что он отойдет в сторону, чтобы она могла пройти, как он делал бесчисленное количество раз прежде. Он этого не сделал. Он остался в точности в такой же позе, в какой и стоял, заставляя ее остановиться или врезаться в него. Амара почувствовала, как ее кровь приливает к ушам, ее грудь начала вздыматься, когда дыхание участилось. — Посмотри на меня, — послышалась мягкая команда сверху. Амара на секунду закрыла глаза, прежде чем взглянуть ему в глаза, обнаруживая, что он наблюдает за ней с такой интенсивностью, которую становилось все труднее и труднее игнорировать с течением времени. Он смотрел на нее чаще, как осужденная душа, которой предлагается спасение, как слепой, видящий солнце. Этот взгляд всегда вспыхивал в его глазах, прежде чем он загонял его в клетку. Обычно он был очарователен и легок в общении со всеми, с кем она видела его, но с ней присутствовала та интенсивность, которую она никогда не видела ни с кем другим. Только с ней. И каждый раз, когда она чувствовала на себе его взгляд, она знала, какой взгляд она в них найдет. — Ты боишься? — спросил он ее грубым голосом, его слова перекатывались по ней в тишине комнаты. Нет, она не боялась. Она была голодна по тому, по чему ей не следовало быть голодной. Амара покачала головой. Он выпрямился, делая шаг к ней, достаточно близко, чтобы она могла почувствовать себя маленькой в его присутствии. Амаре нравилось в нем то, что он был единственным человеком, которого она знала, который мог заставить ее чувствовать себя такой маленькой, такой защищенной. Она наблюдала, как он медленно поднял руку, достаточно медленно, чтобы она могла остановить его, если захочет, и зацепил свой указательный палец за ее шарф, потянув его вниз по шее. Кожа внизу обнажилась. Ее грудь вздымалась. Сердце бешено колотилось в груди. Амара сжала края платья, чтобы руки не делали ничего, чего не следовало бы. Она смотрела на него, его темные глаза не отрывались от ее, даже когда он выставлял ее шрам на свет в комнате, шрам, который она всегда скрывала от всех. Его взгляд не спускался вниз, их глаза смотрели друг на друга, когда он касался кожи указательным пальцем. Мягкое, едва заметное прикосновение. Оно опалило ее от кончика пальца до плоти, обжигая и не так болезненно. Нет. Это было до неприличия прекрасно, как самый теплый из огней, просочившийся в ее холодную душу, зажегший ее промерзшие кости, согревая изнутри. Его темные глаза, все еще самые красивые, которые она когда-либо видела, сфокусировались на ней, когда он вновь намеренно провел по ее шраму, будто изучая его структуру. Небольшая дрожь пробежала по ее спине, вызывая мурашки по коже на руках и заставляя ее грудь казаться тяжелой впервые при таком бешеном возбуждении. Это было пьянящее ощущение, почти достаточно, чтобы заставить ее закрыть глаза и насладиться ощущением тела, которое она обычно так ненавидела. — Скажи что-нибудь. От этой мягкой команды ее губы разомкнулись, а он продолжал слегка тереть ее шрам пальцами. Она посмотрела на него, впервые увидев, насколько ее молчание повлияло на него. Она сглотнула, и он почувствовал это, ее горло покачивалось от его прикосновения, и его взгляд потемнел. Было что-то в этом моменте, уязвимость, которой она никогда раньше не испытывала, та, которую она не возражала против него, перемешивающиеся с напряжением, которое наслоилось между ними и усиливалось с годами. Он видел ее в худшем состоянии, продолжал видеть в худшем виде и все еще смотрел на нее, словно она была чем-то драгоценным. Слова сорвались с ее губ раньше, чем она осознала это, ее новым, скрипучим голосом не громче шепота слова, которые он почувствовал на своих руках, прежде чем они заполнили пространство между ними. — Поцелуй меня. Тишина. Тяжелая тишина, которая перемешивалась их дыханием. Что-то вспыхнуло в его глазах, и она прервала их взгляды, ее глаза переместились к его рту, чтобы проследить за его губами и его челюстью, пока ее пальцы ног скручивались в балетках. Она закрыла глаза, не в силах поверить, что озвучила это парню, в которого была наполовину влюблена большую часть своей жизни, молодому человеку, который стал чем-то настолько важным, что у нее даже не было названия для этого. Она почувствовала, как воздух между ними изменился, древесный запах его фирменного одеколона, который ей нравился, пропитал пространство между ними. Его дыхание коснулось ее лица, теплота и виски. В ответ у нее перехватило дыхание. Его рука легла на ее шею, удерживая ее на месте, приподняв лицо, и ее сердце бешено заколотилось, ожидая поцелуя, зная, что она будет хранить его в своем сердце вечно. Она должна была знать, что не стоит ожидать нормального первого поцелуя от Данте Марони. Его губы коснулись кожи ее шеи, прямо над шрамом. Он поцеловал его один, два раза, и Амара почувствовала, как ее губы задрожали. Значение того, что он делал, не потеряло для нее важность. — Мы не должны этого делать, — прошептал он ей в шею. — Нет, не должны, — прошептала Амара в ответ. Он вновь поцеловал всю горизонтальную длину ее шрама и, вдохнув линию ее шеи, отступил. Амара моргнула и открыла глаза, ее сердце колотилось, его темные зрачки сверкали на ее. Все закончилось за секунды. Это было похоже на жизненный цикл. — Я поцелую тебя и заклеймлю твое сердце, Амара, — тихо сказал он ей. — Просто убедись, что ты готова для меня. Он повернулся к ней спиной, и Амара вышла на дрожащих ногах, ее шея покалывала от воспоминаний о его губах. Она спустилась по лестнице, вышла из дома, пересекла лужайку, снова и снова прокручивая эту сцену в голове, и к тому времени, как она вошла в квартиру, из ее горла вырвался легкий смешок, вспоминая, когда она впервые увидела Данте целовавшего девушку много лет назад. Тогда она подумала, что он подарит ей свой первый поцелуй. Так и было в некотором роде. И хотя ее губы все еще жаждали его, уродство внутри нее больше не казалось таким уродливым.
* * *
— Если бы у него была девушка, как бы ты к этому отнеслась? — спросила Амару, ее доктор Дас, великолепная женщина лет тридцати с небольшим, серьезно глядя на нее за круглыми очками. Как она к этому отнеслась? — Со злостью, — сказала ей Амара своим новым голосом и оглядела кабинет, который за последний год стал для нее своего рода убежищем. Доктор Дас видела своих клиентов — ей не нравилось называть их пациентами, в кабинете своего дома из коричневого камня в Южной Тенебре. Кабинет противоречил ожиданиям Амары о том, как выглядят кабинеты терапевта. Стены были белыми, окна закрыты ярко-зелеными и желтыми шторами, пропускающими большое количество естественного света, огромная коричневая и черная настенная мандала занимала всю стену напротив двери. В соседней стене стояли стопки полок с множеством книг. Не было письменного стола, только удобный диван и кресло с небольшим столиком между ними. Он принадлежал скорее учителю богемной йоги, чем признанному психологу. — Почему это тебя злит? — Доктор Дас спросила нейтральным голосом, что Амара каким-то образом находила это успокаивающим. Потому что он мой. Амара этого не озвучила, просто уставилась на место на стене. — Хорошо, — продолжила доктор Дас, понимая, что она не собиралась отвечать. — Ты все еще чувствуешь приступы депрессии? Нет желания вставать с постели, есть мысли о самоубийстве? — Очень редко, — признала Амара. Она, вероятно, чувствовала бы это сильнее, если бы вокруг нее не было людей, которые поддерживали ее на всем пути. Она не знала, как женщины, у которых никого не было, верят им или поддерживают их. От одной мысли, что она скажет правду и заставит людей отвергнуть ее, у нее сжался живот. — Панические атаки? Тревожность? — Да, иногда бывает. Она кивнула. — Чем они провоцируются? Амара сделала паузу, каждый раз за последний год думая, что она чувствовала начало надвигающейся атаки. — Я не знаю, — прохрипела она. Прокашлявшись, она снова мягко заговорила, желая, чтобы ее новый голос мог волшебным образом измениться. — Иногда я просто чувствую запах сырого табака, и все вспыхивает. Я просто замираю, и как бы я ни пыталась вернуться в настоящее, это не работает, пока не пройдут вспышки. И все это меня утомляет. Иногда, это мысли о будущем и не понимание ничего. Неизвестность меня пугает. А иногда, понимание, что я хочу Данте, и понимание, что я, вероятно, никогда его не получу. У нее пересохло в горле, она наклонилась вперед и, взяв стакан с водой, выпила. — Почему ты не можешь его заполучить? Амара пожала плечами. — Мы принадлежим разным мирам. Такие девушки, как я, не получают счастливого конца с такими мужчинами, как он. — Тем не менее, ты попросила его поцеловать тебя вчера вечером, — отметила доктор Дас. — Ты поговорила с ним впервые после похищения. Ты инициировала или, скорее, пригласила физическую близость. И теперь ты можешь определить некоторые из твоих триггеров. Это огромный прогресс, Амара. Амара уставилась на пожилую женщину, понимая, что это правда. Это был прогресс. Она не застряла в той дыре, в которой находилась, когда впервые пришла на терапию. — Как ты себя чувствуешь после вчерашней ночи? Она посмотрела на свое платье с принтом и выбрала это. — Хорошо. Я… я хочу большего. — С мужчиной, — спросила другая женщина поверх очков в оправе. — С ним, — пояснила Амара. — Конкретно с ним? Она беспомощно пожала плечами. — Это всегда был он. — Может, ты знала его только с детства, поэтому у тебя естественным образом ассоциируется любое зарождающееся романтическое или сексуальное влечение с ним? Амара покачала головой, прежде чем другая женщина закончила говорить. — Если бы это было так, я бы испытывала такие чувства к Вину. Он был более близким человеком в моей жизни. Я люблю его, но платонически. — Что насчет твоих сексуальных фантазий? — спросила доктор Дас, возвращаясь к теме, над которой они работали последние несколько недель. — Я мечтаю о нем. Я имею в виду Данте, — призналась Амара, глядя на стол. — Иногда он приглашает меня посидеть на солнце, и я представляю, каково было бы, если бы он взял меня за руки по более непослушным причинам. Или иногда, когда он говорит, я смотрю на его губы и представляю, как они ощущаются на моей коже. Я просто смотрю на него и представляю, что бы он сделал, если бы я его поцеловала. Я имею в виду, что я попросила его поцеловать меня, а он этого не сделал, поэтому я не знаю, как… — она замолчала. — Но он не отверг тебя, — заметила доктор Дас. Амара покачала головой, выпивая воду. Нет, он не отверг ее. — Думаю, он осторожен со мной. — Это важно с его стороны, — отметила пожилая женщина. — Но тебя это не слишком радует. — Я имею в виду, — Амара закусила губу. — Мне нравится, что он вдумчивый, потому что я не знаю, как отреагирую в такой ситуации. Но я просто хочу, чтобы он это сделал, вы понимаете. Меня это беспокоит. Мы можем не говорить об этом? Доктор Дас кивнула, поправляя непослушаний локон, делая запись в своем журнале. — Хорошо. Что насчет Нереи? Как ты с ней справляешься? Амара подумала о девушке и закусила губу. — Честно говоря, я не думаю об этом. Это противоречиво. — Почему? — спросила доктор Дас. Амара откинулась на удобном диване, глядя в потолок. У него был красивый абстрактный узор. — Моего отца никогда не было в моей жизни. Просто мы с мамой, и я никогда не чувствовала, что чего-то не хватает. Но зная, что у него есть еще один ребенок, которого он действительно вырастил, мы даже не знали. Это слишком странно. То есть, я не завидую или что-то в этом роде. Она действительно очень мила со мной. Это просто странно. Я всегда хотела сестру, но не знаю, проецирую ли я это желание увидеть ее привязанность или она действительно любит меня. Я не хочу мешать нашим потенциальным отношениям, но я также не хочу слишком легко доверять. — Достаточно честно, — сказала доктор Дас со своего места. — Похоже, ты хочешь, чтобы она заслужила твое доверие. — Да, — согласилась Амара. Другая женщина встала, показывая, что их время подходит к концу. — Я хочу, чтобы ты подумала о двух вещах ради меня на этой неделе, Амара. Амара кивнула. Ей понравилось направление, которое давала ей доктор Дас. Хотя она знала, что многие люди в их мире не верят в терапию, Амара знала, что время, проведенное с доктором Дас, было одним из главных факторов, удерживающих ее вместе. — Тебе семнадцать, поэтому я хочу, чтобы ты подумала о двух вещах, о которых подумал бы любой средний подросток в твоём возрасте, — сказала ей доктор Дас, когда они вышли к главной двери. — Во-первых, думай конкретно не о том, чем бы хотела бы заниматься в своей жизни, а о том, что ты видишь, что делаешь сейчас. Чем ты могла бы увлечься, во что действительно могла бы верить? Подумай об этом. Амара кивнула, желая поработать над этим. Она хотела познать себя и узнать эту новую девушку, которой она стала, кем бы она ни была. — И? — спросила она, открывая дверь кабинета, зная, что Вин будет ждать, чтобы отвезти ее домой. Ей все ещё было некомфортно водить машину. — И я хочу, чтобы ты подумала о молодом человеке, который ждет тебя. Амара нахмурилась, повернув шею, чтобы увидеть, о ком она говорит. Данте. Данте в костюме, стоял прислонившись к краю своего Рейнджровера, глаза были скрыты за солнцезащитными очками, в ожидании ее. Он ждал ее. — Я особенно хочу, чтобы ты подумала о том, что чувствуешь к нему. Амара наблюдала, как он стоит посреди дня, парень, который был ее мечтой, мужчина, который стал ее реальностью, тот, кто выносил ее на свет каждый божий день, когда ее тело не могло двигаться, тот кто заставлял ее улыбаться сквозь кошмары снова и снова, тот, кто поцеловал ее шрам и смотрел на нее, как на сокровище. Амара смотрела на него, как он ждёт ее, и она поняла. Она была влюблена в Данте Марони.* * *
— Ты необычайно тихая, — заметил Данте, отгоняя их. — Сеанс прошёл хорошо? Амара взглянула на него. Данте водил так же, как и все остальное, уверенно, с легкостью, будто родился для этого. Она сидела с пассажирской стороны его машины в общей сложности два раза, и ей уже нравилось, когда он был с водителем. — Да, — ответила она ему, не сводя глаз с его профиля. Боже, он был потрясающим представителем мужского пола, сильный нос, высокие скулы, четкая линия подбородка, пропорциональные полные губы, эта вена, спускавшаяся по его шее к воротнику, и темные бездонные глаза, которые она назвала хорошенькими будучи ребенком. Ее безумно привлекала его физическая сущность, но Амара знала, что полюбила бы его, даже если бы он был изуродован. Именно то, кем он был внутри, кем он был с ней, делало ее мягкой для него. — Мы говорили о том, как ориентироваться в сексе, — сказала она, частично отвечая ему. Она заметила, как он взглянул на нее краем глаза, его челюсти сжались. — Я не знал, что ты с кем-то спишь, — небрежно произнёс он. Слишком небрежно. — Я его знаю? Он, наверное, сломал бы вымышленному парню кости. Боже, его было легко рассердить. Хотя он на самом деле никогда не пытался ее обмануть, Данте относился к ней как к собственности, но странным образом. Это началось, как защита ее после похищения, и где-то в дальнейшем, просочилось собственничество. Он не возражал, что ее лучший друг очень горячий парень. Фактически, он любил ее дружбу с Вином и ее зарождающуюся связь с Тристаном. Но он смотрел темными глазами, которые горели, когда они были наедине, топчущими все ее нутро одним взглядом. Когда кто-то находился рядом, он каким-то образом смягчал этот взгляд, скрывая его очарованием, которое стало для него второй кожей. Но она знала. Он уже глубоко заклеймил ее сердце. Амара закатила глаза. — Я ни с кем не сплю. Но в конце концов, я, вероятно, сделаю это. Его руки сжались на руле, и вена сбоку надулась. — Есть кандидаты? — спросил он немного грубым голосом. Амара посмотрела на свои руки и увидела шрамы на запястьях, которые обычно прятала за браслетами. — Ты. Ее слово пронзило напряжение в машине, как пуля, пронзая все выше и выше, пока она не почувствовала, как кровь приливает к ее лицу, не в силах смотреть на него. Он внезапно повернул машину к обочине, заставив ее взглянуть вверх и схватиться за дверную ручку, чтобы не упасть в сторону. Ее глаза смотрели на маленькую грунтовую дорогу, по которой он ехал. — Что…. Прежде чем она успела озвучить свой вопрос, она поднялась со своего места, оседлав очень горячего Данте Марони, его руки впились в ее волосы, его рот прижался к ее губам. Его рот впился в ее губы, и напряжение, которое нарастало между ними на протяжении многих лет, исчезло. Отдача взорвала ее чувства. Она вздрогнула от внезапности этого, чувствуя, по-настоящему чувствуя его под собой, одна из его рук держалась за ее затылок, а другая скользила вниз к ее пояснице, прижимая к себе. Она схватила его за волосы, притянув еще ближе, ее грудь прижалась к его плечам, ее тело горело, не стесняясь удовольствия, которое принес ей только поцелуй. Она заслужила это удовольствие. Ей не должно быть стыдно за свое тело, за то, что оно этого желало. Несмотря на то, что она знала это логически, она боролась с завитком стыда, который манил ее, говоря ей все, что доставляло удовольствие после всего, что ее тело пережило, было неправильным, что ее желание, чтобы любой мужчина проник в нее, было неправильным. Нет, нет, это не было неправильно. В ее желании этого мужчины, не было неправильно. В ее желании заниматься сексом и получать удовольствие не было неправильным. Он застонал ей в рот, его язык щелкнул по ее закрытым губам, раздвинул их, наклонился, чтобы лизнуть ее язык, и она почувствовала это между ног, прямо там, где его выпуклость давила на нее. Склонив ее лицо в сторону, взяв ее за волосы, он углубил поцелуй. Ее сердце колотилось, пробуя его. Он отстранился, чтобы перевести дыхание, его глаза были океанами тьмы, заставлявшие ее почувствовать себя в безопасности. Его губы были влажными от ее рта. — Ты, биение моего сердца, Амара, — прошептал он ей в рот, прижавшись лбом к ее лбу, и что-то, что увядало в Амаре, раскрывалось, пропитываясь, расцветая в эмоциях, которые она видела в его глазах. Она была биением его сердца, а он был ее, они оба вместе бились. Возможно, это одинаковое биение. Возможно, у них одинаковые сердца.Глава 10 Амара
18 летПоцелуй Данте стал одним из любимых занятий Амары. Это было совсем не скучно, как думала она в десятилетнем возрасте. Нет, целовать его было раем. Целовать его было грехом. Это было всем понемногу, и она стала зависима. Иногда они ходили гулять по лесу, и он прижимал ее к дереву, прикасаясь к ее губам. Иногда он забирал ее с назначенных встреч, и они выезжали на ту же грунтовую дорогу, часами целовавшись в его машине. Иногда она пробиралась к нему домой, чувствуя, как его губы танцуют с ее губами в идеальном ритме. Они много целовались, но Данте ни разу не двигался дальше. Его руки оставались над ее талией, его губы над ее шеей, и хотя она чувствовала, что он каждый раз напрягается, она никогда, ни разу не чувствовала себя с ним небезопасно. Они также делали много вещей, не связанных с поцелуями. Иногда по утрам Амара вставала на рассвете и забиралась в свою студию, наблюдая, как он работает над своими скульптурами, одновременно слушая вместе с ним книги. Аудиокниги не были ее любимые делом, но ей нравилось проводить время, слушая их с ним. Хотя его вкусы были разносторонними, Амара любила романтику. Однажды она заставила его включить романтический роман, и рассказчик, читавший горячие части, оставил их обоих довольно возбужденными и обеспокоенными. Это было похоже на прослушивание классной эротики. И по Воскресеньям Данте также учил ее танцам, помогая обрести ей чувство равновесия. Он приводил ее в свою студию и проводил два часа, играя музыку и водя ее по комнате, поддерживая ее в вертикальном положении, когда ее колени дрожали, и ловил ее, если она падала, до такой степени, что она буквально закрывала глаза и слепо доверяла ему, а он всегда будет держать ее в безопасности. Ее самооценка немного улучшилась, но все еще шаталась. — Я не знаю, почему ты проводишь время со мной, Данте, — сказала она ему. — Я молода и сломлена, и я никто. У меня шрамы, неприятный голос и неправильная голова. Ты наследник Наряда и можешь выбрать любую девушку. Иногда мне кажется, что ты откроешь глаза и увидишь, что у тебя есть выбор получше, и я останусь одна. На это Данте прижал ее к себе и крепко поцеловал, заверив, что она для него целый мир. Все вокруг становилось лучше. Вин выздоровел и был принят в ряды солдат. У ее матери стало меньше работы, потому что Марони наконец нанял другую домработницу для разделения работы. Нерея росла с ней, с ее наплевательским отношением и добрыми улыбками к Амаре. Амара действительно начала ее любить и уважать за то, что она была одинокой девушкой в мужском Наряде. Буквально вчера к ней пришла сводная сестра с красивыми ботинками. — Для чего это? — спросила Амара, улыбаясь подарку. Нерея пожала плечами с легкой ухмылкой. — У меня никогда не было сестры, так что позволь мне побаловать тебя, хорошо? Да, она понимала, хорошо. Единственными людьми, которых Амара старалась избегать, были мистер Марони и его кузен Лео. Вот почему, когда посыльный позвал ее в кабинет мистера Марони, это ударило ее кулаком в грудь. Это был ее день рождения, и мистер Марони позвал ее в особняк. Амара сглотнула, когда посыльный, горничная в главном доме, ушла после того, как передала ей сообщение. Она сомневалась, что он хотел ее присутствия, чтобы пожелать ей счастливого дня взросления. За все время, пока она жила на территории, ничего подобного, посыльного, приходящего из особняка, чтобы позвать кого-нибудь из штабной квартиры, никогда не происходило. Ладони были липкими, Амара почувствовала начало приступа беспокойства, ямку в животе и медленно выдохнула, считая в обратном порядке, как сказала ей доктор Дас. Расправив платье, Амара обернула вокруг шеи шарф и надела ботинки, прежде чем последовать за горничной на холм. — Он сказал, почему он захотел меня видеть? — спросила Амара, не в силах сдержать нервы. Горничная посмотрела на нее, прежде чем продолжить. — Нет. Он просто попросил меня позвать тебя. — По имени? — спросила Амара, и если бы ее голос был нормальным, он бы стал более высоким. — Да, — оставила ее горничная у входа. — Он в своем кабинете. Амара знала эту комнату с тех пор, как много раз была в особняке, помогая матери. Глубоко вдохнув, Амара направилась в особняк, свернув направо из огромного холла, с каждым шагом, который она делала ближе к кабинету, живот опускался до колен. Деревянная дверь казалась мрачной, когда она встала перед ней, собираясь с духом, чтобы постучать. — Войдите, — раздался тяжелый голос, когда она дважды постучалась. Открыв ее, Амара посмотрела на устрашающего человека, сидящего за огромным столом, и на более старую версию Данте. Его темные глаза устремились на нее. На его лице появилась короткая улыбка, которая не понравилась Амаре. — Ах, Амара, — сказал он, будто знал ее всю свою жизнь. — Присаживайся. И, пожалуйста, закрой за собой дверь. Потной ладонью Амара закрыла дверь и тихонько села в кресло перед столом. Мистер Марони провел толстой рукой по своей выдающейся бороде с солью и перцем и, внимательно наблюдая за ним, Амара могла видеть, откуда Данте перебрал некоторые его черты. Его мать, должно быть, тоже была красавицей. — Как у тебя дела? — любезно спросил он. Слишком приятно. — У меня все хорошо, мистер Марони, — произнесла Амара как можно ровнее, ущипнув внутреннюю сторону запястья, чтобы не нервничать. — Очень хорошо, — кивнул он. — Твоя мама сказала мне, что ты получишь диплом в этом месяце? Амара кивнула, но промолчала. — Ты думала о том, чем бы хотела заниматься в будущем? — спросил он, опираясь локтями на стол, воплощение искренности. Боже, он был хорош. — Психология, — сообщила ему Амара к счастью ровным голосом. — Какая-нибудь специализация? Амара секунду поколебалась, прежде чем ответить. — Когнитивно-поведенческая терапия, специализирующаяся на травмах. — Ах, — улыбнулся он, его белые зубы заблестели на его бороде. — Превратишь свой опыт во что-то положительное. Очень вдохновляюще для девушки твоего возраста. На самом деле я позвал тебя сюда, потому что чувствую ответственность за то, что произошло много лет назад. Ты живешь в моем особняке, и это было очень неправильно. Боже, он почти убедил ее в этой чуши. Амара просто смотрела на него, ожидая, что он продолжит. Ее молчание заставляло людей чувствовать себя неуютно, но Лоренцо Марони просто измерял ее своими проницательными глазами. Встав, он подошел к бару на углу. — В Университете Порта Теней есть отличный факультет по психологии. У них также есть ускоренная программа, которая позволяет студентам завершить зачетные единицы и получить степень за два года вместо четырех. Тяжелая работа, но правдоподобная, — сказал он, наливая себе виски из хрустального графина, прежде чем повернуться к ней. — У меня есть предложение, Амара. Я заплачу за все твоё обучение в одном из лучших университетов страны. В свою очередь, ты просто останешься там после окончания учебы и разорвешь все связи с моим сыном. Амара моргнула, глядя на мужчину, ее сердце начало колотиться, не от предложения, а от того факта, что он хотел убрать ее из жизни Данте. Она сглотнула, страх проникал в ее организм, делая прерывистое дыхание, когда она медленно встала. — При всем уважении, мистер Марони, — тихо прохрипела она, — Я откажусь. Она повернулась, чтобы выйти из кабинета, когда его голос остановил ее. — Или твоя мать умрет, Амара. Она резко обернулась, удивлённо глядя на него. Он спокойно смотрел на нее. — Это для твоего же блага, девочка. Возможно, сейчас ты нравишься моему сыну, но через месяц, год, максимум через несколько лет? Он не будет твоим. Он будет трахать тебя, и с ним будет покончено. И однажды он женится на той, которая ему подходит, и возьмет на себя ответственность за весь Наряд. — его голос был почти мягким, когда каждое слово поражало ее грудь, как пуля. — Я даю тебе шанс выбрать будущее для себя, построить жизнь для себя с чистого листа. — И если я не сделаю тот выбор, который вы хотите, — фыркнула Амара от недоверчивого смеха, — Вы убьете мою маму. — Да, — сказал он без сожаления. — Подумай над этим на выходных. Я куплю тебе билеты на вечер выпуска. У тебя будет квартира, машина, все, что ты пожелаешь будет ждать тебя. Кроме твоей матери, которая останется здесь в качестве страховки. Амара почувствовала, как ее глаза загорелись. — Ох, и не думай рассказывать моему сыну, — продолжил мистер Марони, делая глоток своего напитка, его лицо было маской доброты. — Ты знаешь его брата? Он в психбольнице. Данте его любит. Скажешь что-нибудь Данте и его брат исчезнет, и это, моя дорогая, будет полностью твоя вина. Амара думала, что она видела худшее в человечестве, когда они схватили ее. Глядя на Лоренцо Марони, она поняла, что нет. Истинное зло было похоже на загрязнение воздуха, вдыхаемое без раздумий, просачивающееся в легкие, гниением изнутри. Это было незаметно. Коварно. Садистски. А Лоренцо Марони был настоящим злом. Амара прижала язык к нёбу, сдерживая слезы. Выйдя из кабинета, она вышла из особняка в яркий день, вся ее жизнь изменилась за несколько минут.
* * *
Амара посмотрела на свою маму через островок, схватив ее за руки. В глазах ее матери отражалась та же боль и ярость, которые она чувствовала внутри своих костей. — Мы должны уехать, Муму, — ее мать сжала руки. — Начать все с чистого листа. У нас достаточно сбережений. Амара покачала головой, вытирая слезу по щеке. — Мне пригрозили тобой, мам. Не будет иметь значения, куда мы уедем. Слеза скатилась по стареющему лицу ее матери. — Ты любишь его. Амара почувствовала, как у нее слезятся глаза. — Да, — тихо прошептала она, секрет, которым только что поделилась с мамой. — Ты всегда любила его, — заявила ее мама. — Нет так, — Амара посмотрела на их соединенные руки, ее руки были мягче, моложе, а ее матери, грубее, более морщинистые. — Он всегда любил мое сердце, но я больше не та девушка. Мое сердце уже не то. Это новое сердце, оно не просто любит его, мам. Оно бьется для него. — по ее лицу текли слезы. — Он приник в это новое сердце, чтобы помочь мне в восстановлении, день за днем, и он просто никогда не уходил. Ее мама обошла островок рядом с ней, обняв Амару, окутав ее тем чувством безопасности, которое всегда было с ней, и поцеловала ее в голову. Амара не выдержала, зная, что у нее нет выбора. Жизнь ее матери, жизнь его брата были драгоценны. Она не могла быть эгоисткой. — Тебе нужно сказать ему, Муму, — проговорила ее мама в волосы. Амара отстранилась. — Я не могу рисковать жизнью его брата. Пожилая женщина обхватила лицо ладонью и пристально посмотрела на нее. — Данте не мальчик, Амара, — сказала ее мать, используя имя, передавая свою серьезность. — Он давно играет в эту игру. Он знает своего отца лучше, чем ты. Скажи ему правду, расскажи ему все, и пусть он сам решит, как дальше действовать. Амара закусила губу так, так соблазнительно. — Но его брат… — Доверься ему, — прервала ее мать. — Он был здесь для тебя много лет. Этот парень любит тебя. Не отказывай ему в возможности справиться с этим. Может, ее мама была права. Может, он сможет что-нибудь с этим сделать. Кивнув, она икнула, решив вскоре поговорить с ним об этом.* * *
Вин подошел к ней вскоре после заката, его тело было высоким и сильным, совсем не похожим на его прежнюю пухлую личность, с пакетом в руках. — Ты плакала? — спросил он, слишком хорошо зная ее глаза. — Я старею, — закатила глаза Амара, забирая у него пакет. — Что это? Вин улыбнулся, покачивая головой. — Просто оденься. У меня приказ вывезти тебя через тридцать минут. Амара нахмурилась, отнесла пакет в свою комнату и открыла его. Это было платье, шикарное платье. Быстро раздевшись до нижнего белья, Амара надела платье и посмотрела на свое отражение в зеркале в полный рост. Платье было лесного цвета, переливаясь зелёным цветом, если она поворачивалась в одну сторону, и металлическим, если в другую. У платья было высокое горло и широкие рукава, спускавшиеся до запястий, подол до щиколоток, с одним разрезом справа, доходившим до середины бедра. Глубоко вздохнув, она завязала волосы в высокий хвост, который подчеркивал форму ее шеи, но не выделял кожу, и нанесла немного красной помады на губы. На платье не было видно ни единого шрама. Таким образом, она выглядела, как генетически одаренная девушка с чуть тяжелой грудью и задницей, что уравновешивалось ее ростом. Она выглядела красивой. И в течение одной ночи она могла притвориться. Сунув ноги в балетки, которые на самом деле не подходили к наряду, она вышла из комнаты, чтобы увидеть, как ее мама и Вин смотрят вверх. Вин ухмыльнулся и свистнул, что придало ей шаткой уверенности. Ее мать попыталась улыбнуться, ее глаза все еще болели от того, что она ей рассказала. Нет. Сегодня она притворится. Поцеловав маму в щеку, Амара улыбнулась и позволила Вину проводить ее до ожидающей машины. — Спасибо за платье, — сказала она ему, когда они подошли к машине. Вин усмехнулся. — Это не мой подарок. Амара нахмурилась. — Что ты имеешь виду? Он просто усмехнулся и сел в машину. Амара пристегнулась, когда они выехали из особняка в сторону города. — Куда мы едем? — Это сюрприз. Приняв, что он больше ничего не скажет, Амара позволила себе насладиться поездкой, глядя на огни города, которые мерцали все ближе и ближе. Возможность покинуть это место, потеряться в городе, который она полюбила, заставила Амару еще больше впитывать достопримечательности. Не сегодня. Вин поехал на пустынную улицу в сторону пустого многоэтажного здания возле дома доктора Дас, остановив машину прямо у входа. — Он ждет тебя. Амара посмотрела на друга, ее сердце начало колотиться, когда до нее дошло. Данте. — Он попросил тебя привезти меня сюда? — спросила она низким, немного грубым голосом. Он кивнул. — Для твоей безопасности. Поднимись на верхний этаж. С Днем Рождения, Мара. Амара наклонилась через консоль, чтобы крепко обнять его, ее грудь была тяжелой. — Я люблю тебя, Винни. Вин похлопал ее по спине. — Я тоже тебя люблю, Мара. Хотя, если ты скажешь кому-нибудь, что я расплылся, у нас будут проблемы. Она подавилась смехом и выскочила из машины. Глубоко вдохнув, она вошла в темное здание, заметив лифт справа, и поднялась на верхний этаж, ее живот сжался. Музыка не включалась, и Амара выдохнула. «Расслабься, — мягко сказала она себе. — Это просто Данте». Через несколько секунд лифт зазвонил, и дверь открылась, продемонстрировав огромное, открытое, тускло освещенное пространство. Амара шагнула внутрь, оглядела единственную большую комнату и увидела красивые скульптуры, выставленные вокруг нее. Она заметила разные вариации, от скульптур, вдохновленных мифологией, до произведений искусства, которых она никогда раньше не видела. Оглядываясь на все в комнате, она почувствовала его за спиной. Амара успокоилась, вновь обретенный инстинкт, заполнивший панику в ее системе, присутствовал у нее за спиной, воспоминания задерживались на периферии ее разума, ожидая, когда она откроет шлюзы. Она плотно закрыла их, выдыхая, убеждая свой разум чувствовать себя в безопасности. Данте стоял позади нее. Данте, никто другой. Ее Данте, который никогда не причинит ей вреда. Она ему доверяла. Но это ощущение вторжения не уходило. Он не знал, иначе никогда бы этого не сделал. И она не могла сказать ему, не без желания свернуться клубочком в клубке стыда, хотя логически понимала, что это не ее вина. К сожалению, эмоции не оставляли места для логики. Сглотнув, она просто отошла от него, казалось бы, небрежно, когда подошла к одному из произведений искусства, серой чаше с золотыми прожилками, красиво проходящими через нее. — Это древнее искусство кинцуги, — прозвучал его голос с ее стороны, этот теплый, хриплый, мужской голос греховного шоколада и скрученных простыней. — Это искусство соединять вместе потрескавшиеся или сломанные кусочки керамики, ремонтировать их золотом и делать более сильные и потрясающие предметы, чем предыдущие. Амара уставилась на чашу, видя ее великолепие. То, что она считала искусными золотыми прожилками, на самом деле было трещинами там, где раскололась чаша. Он выделял трещины, а не скрывал их. — Что это за место? — мягко спросила она его. Ей было еще неудобно говорить с ним голосом, но за последние несколько месяцев она начала с ним разговаривать. — Это картинная галерея. Однажды я собираюсь купить ее, — ответил он тоном, который соответствовал ее, его горячее присутствие рядом с ней. Ничего не почувствовав за спиной, она немного расслабилась. — И почему мы здесь? Она отвела глаза от чаши, чтобы посмотреть на него, удивившись, увидев, что он одет в смокинг и держит в руках коробку средних размеров. Он посмотрел на нее, и от этого взгляда ее сердце забилось по другой причине. Свет снаружи падал на одну сторону его лица, и ее ладони чесались, чтобы провести по линии его челюсти, чтобы почувствовать, была ли она такой гладкой, как выглядела, или грубой на ее коже. Как ни странно, он опустился рядом с ней на одно колено. Что, черт возьми, он делал? Амара закусила губу, когда он открыл коробку, не сводя глаз с нее, и обнаружила пару красивых золотых туфель на шпильке. Они были великолепны, с ремешком на щиколотке, пересекавшимся сверху, и тонким каблуком толщиной в семь сантиметров. Она сглотнула. — Они красивые… но… я не могу носить каблуки, — произнесла она слова, объясняя это. — Доверься мне. Его глаза не отрывались от нее, жестокие, но в то же время мягкие. Вытерев ладони о платье, она кивнула. Он достал туфли, отложив коробку в сторону и придерживая ее за правую лодыжку. Амара почувствовала, как поток проникает от места к сердцу, покалывая ее тело так, как она ощущала себя раньше с ним. Он поставил ее ногу на колено, разрез ее платья широко распахнулся, открывая ему всю ее ногу. Амара видела, как его глаза заблуждали по обнаженной коже, прежде чем встретиться с ней, жар в них выбивал из ее легких дыхание. — Попроси меня поцеловать тебя, — сказал он ей грубым голосом, задевая ее кожу самым восхитительным трением. В ответ ее пальцы ног скрутились на его бедре, в горле пересохло. Боже, она любила его, и прямо тогда она хотела, чтобы он насытился, прикоснулся, поглотил. Все сексуальные фантазии, которые она вынашивала для него втайне, выходили на первый план. Она не знала, куда он поцеловал бы ее, если бы она спросила, стоя на колене, как и он, но она хотела этого. Она хотела его. — Поцелуй меня, — прошептала она в промежутке между ними, ее сердце бешено колотилось. Его пальцы слегка сомкнулись вокруг ее лодыжки, его глаза прервали взгляд, чтобы проследить за линией ее ноги, остановившись на единственном маленьком шраме от ножа в середине бедра. Он наклонился вперед, его рот прижался к этому месту, и Амара почувствовала, как ее голова запрокинулась, дыхание с порывом вылетело, когда вся кровь в ее теле устремилась туда, чтобы поприветствовать его губы. Она крепче сжала его плечо, чувствуя, как его язык нежно лизнул маленький шрам. Ее сердце заикнулось, от этого движения между ног скапливалась влага, из-за чего ее глаза горели. Он отстранился, сжимая ее лодыжку, чтобы она посмотрела на него, его взгляд был таким горячим, таким голодным, что вызвал бунт, вспыхнувший ее внутренности. Его лицо находилось так близко к ее холмику, что она знала, что он мог почувствовать ее возбуждение. — Попроси меня поцеловать тебя, — снова произнес он, его кадык покачнулся над его воротником, его челюсти сжались. Она знала, о чем он спрашивал. Но точно понимала, куда направится его рот, если она попросит его еще раз, и хотя ей следовало остановить это безумие, она не могла. Ее тело, оставаясь ее телом, следовало его командам. Она сглотнула, почувствовав тяжесть в груди, ее соски затвердели, хотя его взгляд не обращал на них внимания. Скользя руками по его широким плечам, чувствуя под ладонями мышцы, прикрытые его пиджаком, Амара впервые запустила пальцы в его волосы, радуясь возможности прикоснуться к нему вот так. — Поцелуй меня, Данте. Его глаза вспыхнули, когда он положил левую руку на ее поясницу, поддерживая ее, и потянул за лодыжку, перекинув ее колено через плечо. Амара почувствовала, что откинулась спиной к стене, ее сердце заколотилось, когда он раздвинул ее ноги настолько, что разрез ее платья полностью раскрылся. Она почувствовала, как он пошевелился, нежно поцеловал внутреннюю сторону ее бедра, прямо там, где бедро касалось ее киски, и на секунду почувствовала, как опасение пробегает по ее коже. Ее ладони вспотели, что она определила как один из первых признаков приступа паники. Нет. Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. В груди у нее сжалось, сердцебиение учащалось совсем по другой причине. Ее дыхание стало прерывистым. Темнота ползла по краям поля зрения, в легкие капала смола, отягощая их слишком сильно, что она не могла дышать. Голос доктора Дас вошел в ее голову. Секс естественен, Амара. Твоё знакомство с этим было травмирующим, поэтому, конечно, это повлияло на тебя. Ты можешь наслаждаться сексом, но говори со своим партнером. Сообщи ему, что работает, а что нет. Что, если он больше никогда не захочет этого делать? Она закрыла глаза, быстро моргая. — Нет, — она даже не осознавала, что это слово покинуло ее, когда чернота охватила ее видение. Он немедленно остановился, его глаза обратились к ней. Он посмотрел в ее лицо, и все, что он там увидел, должно было подействовать на него, потому что его взгляд смягчился. Он нежно поцеловал ее колено, прежде чем поставить её ногу. Пальцы Данте поглаживали свод ее ступней, переходя к нижней стороне, прослеживая шрамы, которые у нее там имелись, прежде чем надеть туфлю на нее и снова поставить ее ногу на пол. Чувство равновесия пошатнулось по нескольким причинам, Амара держала его за плечи для поддержки, как он делал то же самое с другой ногой, отодвигая ее балетки в коробке в сторону. Амара остановилась у стены, ее колени слегка дрожали на возвышении, когда он выпрямился. Проклятье, если бы тот факт, что он все еще возвышался над ней, покалывал её изнутри. Она не понимала, что только что произошло. Она хотела этого мужчину. Жаждала сделать с ним непослушные, греховные поступки и заставить его творить с ней непослушные дела. Ее паника не имела смысла. Но тогда это случалось редко. — Мне очень жаль, — прошептала Амара, чувствуя, как скручивает ее живот, ненавидя то, что она не знала, сделает ли ее отказ последней возможностью испытать что-то подобное с ним. Она должна была знать, что нельзя недооценивать человека, которым стал Данте Марони. — Тебе не о чем сожалеть, Амара. Он взял ее за пальцы и потащил к центру комнаты на шатающихся каблуках, поддерживая ее вес, печатая что-то на своем телефоне, прежде чем положить его в карман. — Это не так. Первые звуки песни заполнили комнату, когда он вывел ее, прижав румянец к своему телу, одной рукой придерживая ее, а другой на пояснице, знакомым образом он держал ее, когда они танцевали. — Как это работает? — она сглотнула, спрашивая у его плеча. — Это работает, когда ты останавливаешь меня, когда ты в этом нуждаешься, и я останавливаюсь. Или ты говоришь мне продолжать, и я продолжаю. Просто, вот так. — А если я продолжу останавливать тебя? — она озвучила единственный страх, который у нее был. — Тогда я останавливаюсь. Без вопросов. Амара прижалась носом к его плечу, вдыхая его древесный запах огня, который она любила, чувствуя опьянение, чувствуя себя красивой, чувствуя себя любимой. Сначала он начал их мягко покачивать, и она крепче сжала его плечо, сохраняя равновесие. — Отпусти, Амара, — он приставил свои губы к ее уху, произнося слова в ее мочку, его губы касались ее кожи, вызывая дрожь по спине. — Отпусти все в своей голове, — продолжал он, ведя ее вперед, а затем назад. — Чувствуй. Просто закрой глаза и чувствуй. Музыку. Этот момент. Меня. Амара почувствовала, как ее глаза закрываются, а сердце колотится. — Что, если я пострадаю? — прошептала она в его пиджак. Он отстранился, чтобы она могла видеть его, его глаза были серьезными, мягкими, искренними на ее глазах. Его лицо наклонилось ближе, и он нежно поцеловал ее губы. — Тогда я поцелую твои шрамы. И вот так, та маленькая часть ее сердца, за которую она держалась, принадлежала ему. В ту ночь они танцевали. В ту ночь они говорили. Он рассказал ей, как однажды хотел купить галерею в честь своей матери. Она рассказала ему о своей мечте, помогать людям исцеляться. Он рассказал ей о девушке с розовыми волосами, которую ему пришлось убить. Она рассказала ему, что видела, как он хоронил тело. Он рассказал ей о своем брате и своей любви к скульптурам. Она рассказала ему о Нерее и о том, как она медленно ее принимает. Он больше не целовал ее ниже шеи. Она не просила его об этом. Та ночь была идеальной. И наступило утро.* * *
Амара ждала в лесу у хижины, где она увидела его много лет назад. Она собиралась рассказать ему о предложении его отца и позволить ему разобраться с ним, как сказала ее мама. Она увидела, как он ушел с тропы, одетый в идеально выглаженные серые брюки и черную рубашку на пуговицах, его рукава были закатаны на предплечья, а глаза смотрели на хижину позади нее. Что-то темное пробежало в них, прежде чем он посмотрел на нее, его лицо было более стоическим, чем она привыкла. — Что случилось? Надежда внутри нее немного затрепетала, но она подавила ее. — Твой отец сделал мне вчера предложение. Она увидела, как он нахмурился, прежде чем кивнуть ей, чтобы она продолжала. Она продолжила, рассказав обо всей встрече, предложении, угрозе, обо всем. С каждым словом что-то темное падало на его лицо. С каждым словом у него на шее вздувалась вена. С каждым словом его красивые темные глаза все больше и больше закрывались. Он засунул руки в карманы, не сводя глаз с хижины позади нее, и молчал, когда она закончила. Ее осенило. Это было то же самое место, где он убил Рони. Дерьмо. Сильный ветер пробирался сквозь деревья, развевая ее волосы, и холодил ее руки. Облака оставались над головой, окутывая все вокруг мрачным светом. Амара по привычке нервно стянула шарф, прежде чем остановиться, тишина заставила ее нервничать. Данте стиснул челюсти, прежде чем, наконец, пронзить ее взглядом, которого она никогда не видела от него. И она поняла. Он собирался разбить ей сердце. После всех обещаний, после всего, он собирался его нарушить. — Это хорошее предложение, — просто сказал он, и Амара почувствовала, как что-то раскололо ее грудь. Она глубоко вздохнула, глядя на землю, сжав руки в кулаке. — Даже если бы я мог рискнуть своим братом, чего я не могу, мой отец прав, — сказал он ей, и его слова разбили ее внутри. — Я молод сейчас. Однажды мне придется принять власть и женится на другой, более подходящей для моего статуса. Это не будущее для тебя. У тебя может быть лучше жизнь вдали от этого места, Амара. Сколько раз люди ломались, прежде чем переставали восстанавливаться? Боль в сердце охватила все ее тело. Он не говорил ей того, чего она сама не знала. Но Боже, как было больно. И хотя Амара не привыкла к боли, эта боль была совершенно другого рода, из-за которой ей захотелось упасть на колени и завыть из-за несправедливости, влепить ему пощечину за смелость дать ей надежду. Она осталась стоять, сжав кулаки по бокам, не сводя глаз с земли, тонкого слоя снега и задыхающихся под ним растений. — Извини, но я думаю, что мы оба упустили это из виду, — его голос был резким, когда он продолжил, но она не подняла глаз. Она не могла поднять глаза. Не сейчас. — Мы не история любви. Мы создаем трагедию. Для нас нет счастливого конца. Я чувствую, что у тебя впереди лучшее будущее, и ты должна его принять. Каждое слово все сильнее попадало в гвоздь, но не в ее гроб, а в ее плоть, оставляя ее кровоточащей, огрубевшей и открытой. Тьма расползлась по краям ее поля зрения, ее челюсть болела от того, что она была плотно сжата. Амара закрыла глаза и прижалась языком к нёбу, желая, чтобы маленький трюк сработал. Не позволяй ему увидеть. Не позволяй ему увидеть. Не ломайся. Она должна была знать. Она должна была знать, что они слишком хороши, чтобы быть правдой. Разве она не сказала себе, что такие девушки, как она, не заканчивают с такими парнями, как он? Ей никогда не следовало позволять себе поверить в безумие, которое он вплел в ее душу. — Тебе следует уехать, — сказал он ей. Она собиралась. Она собиралась уехать и больше никогда его не видеть. Продолжая смотреть на землю, Амара молча ушла с поляны, гадая, наступит ли когда-нибудь конец боли, понимая, что нет большой разницы между настоящим злом и настоящей любовью. Они подкрадывались к уязвимым местам, хватали за горло и оставляли позади царство руин.Глава 11 Данте
23 годаДанте прибыл в Порт Теней по работе, и собирался вернуться через два дня, но это был первый раз, когда Тристан захотел сопровождать его. Он сказал, что это потому, что он хотел осмотреть какую-то собственность в городе, но Данте знал, что он жаждет пошпионить за маленькой Виталио. На протяжении многих лет он видел, как этот человек все глубже и глубже погружался в одержимость, которая стала бы нездоровой, если бы не была единственной вещью, поддерживающая его. Собственная одержимость Данте, хотя и не такая безумная, как у Тристана, обжигала так же горячо, даже если имелась разница. Морана Виталио не имела понятия о существовании Тристана, а его девушка существовала с Данте в ее жизни столько, сколько он себя помнил. Если одержимость Тристана была видимой грозой, то одержимость Данте была больше похожа на ветер, вездесущий и поддерживающий жизнь, но невидимый. Он мог исходить от успокаивающего бриза, придающий облегчение безжалостному ветру, раздувающему пламя. Его одержимость была порождена эмоцией, на которую он не считал себя способным. Когда это началось, он не знал. Возможно, это была секунда, когда она столкнулась с ним и бесстрашно потребовала его внимания, или, возможно, это было, когда он держал ее сломанное тело в своих руках после нескольких дней ее поиска, или, возможно, это было когда она смотрела на него с бессмысленной болью, прежде чем упасть; или, возможно, это было тогда, когда он увидел, как она пытается ходить на своих больных ногах, упасть и снова подняться. Данте не знал, когда он влюбился в Амару. Но он влюбился. Именно поэтому он сидел в ресторане Наряда в своем городе, наблюдая за усатым мужчиной напротив него, человеком, которого он наконец нашел после четырех лет поисков. Мужчина проглотил еду, его глаза нервничали. Он должен очень нервничать. — Это было много лет назад, чувак, — сказал придурок, его глаза искрились. — Мы только получили приказ похитить девушку. Больше ничего не могу вспомнить. Что-то, что всегда беспокоило Данте в похищении Амары, было отсутствие логики. Если бы это было обычное похищение с выкупом, он все еще мог бы это понять. Но с учетом того уровня пыток, которые она перенесла, и из того, что ее похитители рассказали ему перед тем, как он их убил, он знал, что она была конкретно целью. И это не имело смысла. Если кому-то нужны были секреты Наряда, Вин был лучшим выбором вместо молодой девушки, которой не было в компании. Кроме того, тот факт, что ее похитители были профессионалами, из тех, что грызли капсулы с цианидом в зубах, а не давали информацию. Данте использовал вилку левой руке, чтобы намотать спагетти, прежде чем положить их в рот, медленнопережёвывая, наслаждаясь вкусом и позволяя ублюдку перед ним вспотеть. Они сидели в углу подальше от основной части ресторана, и Данте это нравилось. Уборка была бы меньшей головной болью. Хотя никто не осмелился бы подойти к ним, если бы его пистолет лежал открыто на столе. Проглотив, он намеренно взял бокал вина, декадентского красного, и покрутил его в руке, глядя на Гилберта, человека, которого он наконец нашел. Что это за имя Гилберт черт возьми? — Клянусь, я ничего не знаю, мистер Марони, — сильно выругался мужчина, и Данте покачал головой. — Смотри, Гилберт, — Данте сделал глоток вина. Ах, как хорошо. — Мне не нравятся люди, которые лгут мне в лицо. Я знаю, что это перешло от тебя к этим мужчинам. Так что, я даю тебе еще один шанс. Кто приказал твоим людям похитить девушку? Гилберт глотнул свой напиток, вытирая ладонь. — Послушай, я действительно не знаю. Данте поджал губы, указывая на выпивку мужчины. — Помнишь виски, которое тебе так понравилось? Оно отравлено. — Что?! Данте спокойно накрутил на вилку еще спагетти и продолжил говорить. — Это чрезвычайно редкая смесь ядов. Ее очень сложно приобрести, до такой степени, что мне пришлось нанять очень опытного вора, чтобы он достал его для меня, особенно для таких случаев. Но это не относится к делу. Три маленькие капли. Я бы сказал, что у тебя есть пять, возможно, десять минут максимум. — Что ты имеешь в виду? — мужчина запаниковал, его лицо вспотело. — Если, конечно, ты не выпьешь противоядие, — услужливо заметил Данте, — Которое оказывается в кармане моего пиджака. Мужчина перед ним, тяжело дыша, поудобнее устроился на стуле. — Примерно через две минуты твой организм начнет отключаться, — Данте снова взял свой бокал, откинувшись на спинку стула. — У тебя не так много времени, Гилберт. На твоём месте я бы пел, как канарейка. — Это был телефонный звонок, — фыркнул мужчина, корчась на стуле. — Он не назвал своего имени, просто перевел все деньги и сказал, чтобы мы допросили девушку. — Допросили ее о чем? — спокойно спросил Данте, когда мужчина потянул себя за воротник. — Обо всем. Он сказал, что она владеет некоторой информацией и мы должны сломать ее любыми возможными способами и перезвонить ему, чтобы сообщить информацию. — И ты, — Данте посмотрел на часы. — Перезвонил ему? — Нет, — мужчина начал трястись. — Она не сломалась. Блядь, нет, она не сломалась. Не его свирепая королева воин. Данте не спрашивал номер. После стольких лет игры он достаточно хорошо знал, как все работает. Номер был бы тупиком. — Ты должен рассказать мне что-нибудь, если хочешь жить, — сказал Данте певучим голосом, увидев стрелки на своих металлических часах. — Я просто знаю, что он работал в группе, хорошо? — мужчина задыхался, обильно потея. — Какая-то мафия, Синдикат или что-то в этом роде. Дай мне противоядие, пожалуйста! Несколько посетителей в ресторане посмотрели на стол, на мужчин и на пистолет на столе, прежде чем отвернуться. Все знали, что это заведение Наряда. Данте усмехнулся. — Видишь, вот в чем ты ошибаешься, Гилберт. Ты разрешил своим людям истязать пятнадцатилетнего ребенка. — он наклонился вперед, ярость внутри него закипела. — Ты знал, что она моя? Глаза другого мужчины расширились, когда он зашипел. — Нет нет. Клянусь, я не знал, что она твоя. Если бы я знал, я бы никогда не взялся за эту работу. Данте взял салфетку и вытер рот. — Ну, по крайней мере, ты точно знаешь, почему умираешь. Прощай, ублюдок. Он увидел, как мужчина затрясся, содрогнулся и упал на стол, изо рта у него выступила белая пена. Данте кивнул менеджеру, бросив пачку наличных официанту. — Скажите шеф-повару, что еда была восхитительной. И оставьте сдачу. В то время как все мужчины, участвовавшие в ее пытках, были мертвы, заказчик все еще находился на свободе. И Данте не собирался отдыхать, пока не найдет его.
* * *
Прошел месяц. Данте больше ее не видел, по крайней мере, там, где она могла его увидеть. Он отправился в Порт Теней, чтобы проверить квартиру, в которой она будет жить, и ее район, классы, которые она будет посещать, и ее профессоров. Он снял квартиру в доме Тристана и велел ему присматривать за ней, когда он будет в городе. Довольный, он вернулся домой, надеясь увидеть ее перед отъездом. Но в последний месяц она редко выходила из квартиры. Он знал, что сделал ей больно, от чего его боль кровоточила ещё сильнее. Только через ее мать он узнал день, когда она получила диплом и собрала чемоданы. Он видел, как ее мама и Вин высадили ее в аэропорту, проверил, когда ее самолет приземлился на своем телефоне и позвонил парню, которого заселил в квартире напротив нее, и подтвердил, что она благополучно прилетела. Он больше не увидит ее. Он отпустит ее и позволит жить своей жизнью. Но будь он проклят, если когда-нибудь позволит кому-нибудь сокрушить ее дух. И как только она физически оказалась вдали от гнева отца, Данте пошел торговаться с дьяволом.* * *
— Где Дэмиен? — Данте ворвался в кабинет отца, хлопнув ладонями по столу. Его отец нахмурился. — Что ты имеешь в виду? Он вселил в себя гнев, черный, горький. — Прекрати это дерьмо. Где он? Лоренцо Марони моргнул, откинувшись на спинку кресла. — Понятия не имею, о чем ты говоришь. Данте вздохнул, требуя от себя всего терпения. — Я поехал к нему, только чтобы навестить, пока огонь сжигал чертову собственность. Почему каждый дом, в котором он находится, сгорает, а? Я часами искал его среди тел и выживших, и его там не оказалось. Так что, дорогой отец, где, черт возьми, мой брат?! Он увидел, как его отец схватил телефон со стола, встал, набрал кому-то и начал расхаживать. Данте ждал, кислота в его венах просто смотрела на человека, пожирающего его заживо. — Дэмиен Марони, — рявкнул его отец в трубку. — Где он? — пауза. — Нет, его нет на объекте. Был пожар. — пауза. — Да, я хочу, чтобы его нашли. — он повернулся к Данте, его глаза были спокойны. — Я не знаю, где он, но его найдут. Данте наклонился вперед, его взгляд был безжалостен на мужчине. — Тебе лучше надеятся на это, отец. Или у нас с тобой будет совсем другой разговор. — Не смей угрожать мне. Данте молчал, позволяя своим глазам говорить, каждая капля ненависти, которую он испытывал к этому человеку и к самому себе, становилась для него видимой. — Если ты не найдешь моего брата, мне нечего терять, — тихо сказал ему Данте. — Она в моих руках, — сказал ему отец. — Ты глупо привязан к ней. И она в моих руках, сын. Данте намеренно слегка ухмыльнулся. — Хорошо. И тебе лучше позаботиться, чтобы с ней ничего не случилось. — Или же? — Или я уйду. Тишина между ними была напряженной. Данте никогда раньше не делал такой угрозы. Но раньше он не был готов. А сейчас был. — Ты не можешь уйти, — Ищейка Марони вошел в его пространство, его палец указывал на грудь, его глаза были недоверчивыми. — Я могу и я уйду, — сказал он отцу, схватив палец и сжав его. — Если хоть один волосок на ее голове пострадает, я уйду. Все твоё наследие разрушится. Лоренцо Ищейка Марони станет не чем иным, как пищей для сплетен без наследника. — Я бы убил тебя раньше. Как и ожидалось. — И между тобой и Тристаном ничего не будет, — сообщил Данте отцу. — Теперь, когда он стал взрослым, почему ты думаешь, что все еще жив, отец? Это потрясло его. Он увидел это. Данте похлопал его по плечу. — Думать, что она пешка, было твоей самой большой ошибкой, старик. Так что, скажи своим сторожевым псам, чтобы они охраняли ее. Если она заработает хотя бы порез, это окажется на твоей репутации и на кону твоя шея. — Я не допущу, чтобы ты запачкал нашу кровь какой-то обычной маленькой шлюхой. Какой напыщенный мудак. — Эта, обычная маленькая шлюха, однажды станет матерью моих детей, отец, — улыбнулся Данте мужчине. — Твои внуки. Будущие Марони. — Если ты будешь с ней, я перережу ей и ее матери глотки, — выплюнул отец. Триумф прокатился по нему. Он маневрировал своим отцом именно там, где он хотел. — Значит, пока я держусь от нее подальше, ты оставишь ее в покое? — Она собиралась попасть в аварию, — сказал отец, заставляя живот Данте сжаться. Хотя он уже подозревал это. — Но ты научился торговаться, сынок. Я не буду трогать ее, пока ты не выбросишь ее из головы. Найди кого-нибудь другого, чтобы трахаться. Данте стиснул зубы, зная, что сейчас не время склонять чашу весов этого шаткого равновесия. С этими словами, он повернулся, чтобы уйти, но остановился. — Ох, и с сегодняшнего дня ее мать, работает у меня, а не у тебя. Те же правила применяются и к ней. А теперь я оставлю тебя искать моего брата. Он знал, что его отец найдет, сгоревший труп мальчика, подростка на краю участка. Данте сомневался, что его отцу могло прийти в голову, что его разыграли. Его брат находился за океаном, в безопасности в чудесном доме с друзьями, которых он приобрел в центре, и жил хорошей жизнью вдали от этих игр, а не был пешкой на доске. Данте больше никогда его не увидит, никогда не рискнет, что кто-нибудь найдет его до Дэмиена, ради его собственной безопасности. Данте знал, как только Амара рассказала ему о щедром предложении его отца, ее жизнь была потеряна. Его отец собирался нарушить ее ритм, и он, блядь, не мог этого допустить. Таким образом, он устранил единственное влияние, которое его отец имел на него в течение многих лет, спланировал фальшивую смерть своего брата и защищал девушку, которая владела его сердцем, даже когда он сломал ее. Что-то забилось в его груди, вспоминая последний раз, когда он видел своего брата несколько недель назад, почти такого же роста, как он, достаточно умен, чтобы понять, что Данте ему говорил. Дэмиен понимал, что брат любит его, поэтому ему пришлось отпустить его. Он всегда будет следить за ним, но, пока старик не умрет, они не могли больше видеться. С Амарой ему пришлось залечь на дно. Ее жизнь висела в неустойчивом равновесии между угрозой отца и обещанием Данте. Ожидание стоило того. Ожидание стоило того. Хотя он воображал, что она скажет ему, чтобы он пошел к черту, если появится, ее голос низкий, скрипучий и, блядь, запутывает его сердцебиение, как всегда. Он не думал, что она знает, как сильно он любит ее голос. В его мире выстрелов и криков ее голос был нежной молитвой, свидетельством того, что после бесконечного шума была жизнь. После этого есть жизнь. Старик еще не мог умереть. Было слишком много переменных, которые повлияли бы на множество жизней, если бы его убили. Данте много раз представлял, как убьет его, истязает по-разному за все, что он сделал со своей матерью, своим братом, Рони, Амарой. Он хотел прокрасться в его комнату и перерезать его горло во сне. Он хотел войти в его кабинет и пустить пулю между его глаз. Он хотел завести его в комнату для допросов и заставить его часами истекать кровью. Данте питал ненависть, которую он испытывал к этому человеку, скрывая ее под легкой улыбкой, все время планируя по крупицам разделить свое королевство, перемещая части, пока не осталось ничего, кроме голых основ империи, которую Данте построил. Еще не время. Но однажды это время придёт. И в тот день Данте будет курить чертову сигарету, наблюдая, как он истекает кровью, и вернется домой, чтобы трахнуть девушку, которую любит.Глава 12 Амара
18/19 летНовый город был для неё незнакомым, усугубляемым тем, что она была совершенно одна. Она скучала по маме, по своему лучшему другу, по сводной сестре. Она скучала по холмам, лесам, пейзажам. Она скучала по нему. Она скучала по его поцелуям, глазам, голосу. По той легкой усмешке, которую он ей дарил, по тому безупречному взгляду на его лице, по огню в его бесконечных глазах. Она скучала по скульптурам, беседам и книгам, танцам, поездкам и мечтам. После многих лет, проведенных вместе каждый день, разлука казалась еще более жестокой. Но она справится. Ей придется.
* * *
— Привет, я Дафна! К ней подошла девушка из ее класса. Первая неделя в школе для неё была немного подавляющей. Кампус был красивым, а классы интересными. Амара улыбнулась. — Привет, — прошептала она мягким голосом. Девушка нахмурилась. — Почему ты шепчешь? Легка улыбка тронула её губы.* * *
— Я не знаю, как начать разговор с кем-либо, — сказала Амара своему новому терапевту, симпатичному чернокожему мужчине средних лет с кабинетом недалеко от университетского городка. — Люди всегда спрашивают, почему я не могу нормально говорить, и я не могу им сказать, что я слишком много кричала, так ведь? Я не думаю, что пытки — это часть вежливого разговора! Доктор Нельсон спокойно наблюдал за ней, позволяя выпустить злость. — Я не могу выйти без браслетов или шарфов, потому что однажды один парень увидел мои запястья и спросил, что случилось. Разве люди не видят в этом что-то травмирующее? Разве не могут быть более чувствительными? Я скучаю по себе. Я скучаю по возможности просто быть собой, не ощущая себя сломленной.* * *
Она смотрела в потолок, наблюдая, как вентилятор медленно движется, сердце бешено колотилось после пробуждения от кошмара. В ее квартире, было темно, и она была одна. Кто угодно мог придти. Кто угодно мог забрать ее с постели. И она не сможет даже закричать о помощи. Она смотрела в потолок, гадая, зачем она вообще здесь, гадая, насколько высоко был вентилятор от пола, гадая, выдержит ли он достаточно веса. Затем она выбросила эти мысли из головы.* * *
— Ты хочешь, чтобы я приехала к тебе в гости? — спросила Нерея по телефону. — Мы можем весело провести выходные. Ты можешь показать мне город. — Я с удовольствием, Нерея, — прошептала Амара в свой телефон. — Тебе понравится музей, который здесь есть. — Я выгляжу как человек, которому нравится музей? — усмехнулась она. Они строили планы. Нерея приехала к ней на выходные. Амара почувствовала себя великолепно. В Понедельник она снова окунулась в своё одиночество. Просыпалась, ходила на занятия, возвращалась в темную квартиру, училась и спала. И так каждый раз. Все повторялось. Иногда по ночам она просыпалась, дрожа от кошмаров, а иногда засыпала измученным сном. Она всегда стремилась к последнему, работая, изучая и утомляя свой мозг.* * *
Какой-то шум заставил ее остановиться, ключ в замке, ее рука на ручке. Шум раздался снова, из-за растения сбоку от ее двери. Амара наклонилась, приподняла рюкзак на плече и положила книги на пол, ее браслеты зазвенели при движении, и снова раздался шум. Мяуканье. Она заглянула за растение и увидела крошечного кремового оттенка котенка с большими оливково-зелеными глазами, тихо мяукающего. Ее сердце растаяло. Осторожно взяв ее на ладонь, Амара поднесла к лицу, с искренней улыбкой на губах после стольких лет. — Ты заблудилась, малышка? — спросила она тихим детским голосом. — Как ты сюда попала? Котенок моргнул, снова мяукнул, а затем положил ей голову на руку, сделав движение, от которого Амара превратилась в лужу. Она выпрямилась, отперла дверь и привела домой товарища по одиночеству. — Итак, как мы тебя назовём, а? Пикси? Взгляд. — Пого? Взгляд. — Звездочка? Взгляд. — Лола? Взгляд. — Лулу? Мяу. — Ты теперь Лулу.* * *
Прошли месяцы. Было нелегко жить одной. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к этой идее. Лулу помогала. Амара не понимала, насколько безопасной для нее стала жизнь на территории. Она скучала по маме, по своему лучшему другу и даже по ублюдку, который разбил ей сердце. Хотя она все еще любила его за все, что он с ней пережил, она была рада не видеть его с того дня в лесу несколько месяцев назад. После разрыва отношений, которых никогда не было, Амара проглотила горькую пилюлю, попросила Вина отвезти ее к доктору Дас и заплакала, как младенец, в то время как женщина постарше безо всякого осуждения выслушивала ее. — Ты храбрая, чтобы открыть ему свое сердце после всего, через что ты прошла, Амара. Хотя и грустно, что он не отвечает тебе взаимностью, это может быть хорошо. Ты сможешь узнать больше, когда отправишься в университет. Да, единственная проблема в этом? Амара не могла никому доверять. Она держалась подальше от мужчин, как-то всегда опасаясь, если кто-нибудь из них подберет ее и посадит в грузовик. А с некоторыми девушками, она не знала, как вести себя. Были некоторые, которые просто игнорировали ее, и те немногие, которые пытались поговорить с ней, Амара понимала, они были нормальными. Они не прожили всю свою жизнь на территории мафии, с лучшим другом, который был солдатом мафии, и бывшим чем-то вроде принца преступного мира. Ее нормальность и их нормальность не совпадали, и Амара не могла ни с кем общаться дальше определенного момента. Единственным положительным моментом в ее новой жизни были ускоренные занятия, которые ей действительно нравились, доктор Нельсон, терапевт в городе, который порекомендовала доктор Дас, и Лулу, маленький пушистик, которая тут же свернулась клубком с таким доверием. Амара влюбилась. Амара посмотрела на Алекса, своего ассистента, который продолжал приглашать ее на свидание, пока она не сказала «да», когда он танцевал против нее. Она давала ему все оправдания, особенно тот факт, что с ее ускоренными модулями она должна была закончить за два года, у нее не было времени на свидание. Он был настойчив. Огни в клубе, в которой он ее привёл, мерцали неоновым светом вокруг нее, музыка громкая, пульсирующая и все было не так. Амара думала, что он отвезет ее в ресторан или еще куда-нибудь на свидание. Вместо этого он привел ее в центр гедонизма, и это не ее место. Она покачивалась на каблуках, не принимая от него напитков, как бы он ни старался, до такой степени, что она начала раздражаться. — Потанцуем, Амара, — крикнул он поверх музыки, войдя в ее личное пространство. Амара невольно отступила назад, ударившись о стену, нервы ее расстреляли, но на ее лице появилась улыбка. Он подошел к ней ближе, прижав ее к стене, и ее ладони стали липкими. Ей это не понравилось. — Отойди, Алекс, — сказала она, но ее голос утонул в музыке. Он наклонился ближе, чтобы услышать ее, от его тела сильно пахло водкой, и живот Амары сжался. Она просто хотела вернуться домой к Лулу. — Я хочу поцеловать тебя, — сказал он, заключая ее в клетку. — Тебе не следует целоваться на свидании, — сказала она ему, глубоко вздохнув, держа нервы под контролем. — Я сказала, отойди. Но это было бесполезно. Музыка была слишком громкой. Она толкнула его, явно выражая недовольство, надеясь, что он уступит ей место. Он этого не сделал. Очевидно, в нормальном мире мужчины с титулом «мудак» тоже страдают. Амара ударила его коленом в пах движением, которому научил ее Вин, оттолкнув его. Алекс сжал свои яйца, стиснув зубы, его лицо покраснело. — Какого хрена! Она побежала к боковой двери, отталкивая тела с пути, и вышла в узкий, уединенный боковой вход. Красная лампочка висела над стеной, освещая лестницу, которая, как она надеялась, вела на улицу. Амара прислонилась к стене, придерживая живот, пытаясь отдышаться. У нее не было никого, кому она могла бы позвонить, кто бы все бросил, забрал ее и отвез домой. Она была большой девочкой, но не доверяла людям. Такси, в которые она сядет, могут съехать с дороги. Водитель мог оказаться психом и отвезти ее куда-нибудь еще. Подобные сценарии всегда возникали у нее в голове, вызывая беспокойство, и ей нужно было сохранять спокойствие. Боковая дверь открылась, и Амара взглянула на нее, внезапно насторожившись, готовая в случае необходимости взбежать по лестнице. Только чтобы почувствовать, как ее сердце остановилось. Данте Марони стоял в узком коридоре, из-за чего он казался меньше, одетый в свежую темную рубашку и темные брюки, его темные глаза смотрели на нее, не говоря ни слова. Месяцы. Она не видела его несколько месяцев, и он осмелился смотреть на нее с этим собственническим взглядом, имел чертову наглость стоять перед ней, будто не прошло столько времени, заставляя ее сердце испытывать такую острую потребность в боли. Амара впилась в него взглядом, ее подбородок начал дрожать, а глаза горели, ярость охватила ее, когда она только посмотрела на него. Она сократила пространство между ними, ее руки толкнули его в грудь, вся боль, обида и одиночество, которые она хранила внутри себя в течение нескольких месяцев, всплыли на поверхность. Красный цвет окаймлял ее зрение, ее тело дрожало от силы эмоций, и она снова толкнула его, ее взгляд затуманился слезами. Она ударила его кулаком в грудь, тихие звуки агрессии покидали ее, почти дико, и он позволил ей, не останавливая, пока она не иссякла. — Отойди от меня, — она ударила его по твердым мышцам, которые даже не задвигались, глядя на него сквозь слезы, ее тело дрожало. Блядь, у нее произошёл эмоциональный срыв. — Амара, — мягко сказал он, взяв ее за запястья руками, его пальцы коснулись ее браслетов, закрывающих ее шрамы. — Ты не боролся за меня, — ее рот задрожал, когда она потянула, но его хватка не ослабла. — Ты не сражался за меня, Данте! Он прижал ее к себе, пока она не наклонилась к его груди, одной рукой держась за запястья, а другой обхватывая лицо ладонью, а его глаза безумно смотрели на нее. — Я сражаюсь за тебя каждый чертов день, Амара. Боже, она ненавидела его за это. Она также любила его, даже спустя столько времени. Слеза выскользнула из ее глаз, и Данте наклонился, поцеловав ее в щеку, будто все еще имел право. — Тебе нужно отпустить меня, — сказала она ему сломанным голосом, что означало нечто большее, чем ее руки. — Я все еще чувствую, что ты преследуешь меня здесь. Чувствую тебя и не могу так жить. Ты должен остановиться. Пожалуйста. Отпусти меня. Пожалуйста, отпусти меня, — она начала рыдать напротив него, не понимая, когда его руки обвились вокруг нее, крепко сжимая. — Отпусти меня. Отпусти меня. Пожалуйста. Пожалуйста, — икнула она. Он прижался лбом к ее лбу. — Ты в моей крови, бьешься в моем гребаном сердце. Я отпущу тебя только тогда, когда остановится моё сердце. Боже, он не мог говорить ей такое. Падать с ним было так легко, так волнующе. Именно грохот напугал её. Вытирая щеки, Амара выпрямилась, глядя на его галстук, слегка искривленный из-за ее ударов. Взяв его, она поправила, положила руку ему на сердце и посмотрела ему в глаза. — Я люблю тебя, Данте, — призналась она ему. Хотя они оба знали. — Но я не позволю тебе входить и выходить из моей жизни, как тебе заблагорассудится. Ты говоришь, что сражаешься за меня, и ты можешь даже выиграть битву, но ты потеряешь меня. Прекрати наши страдания прямо сейчас. Данте стиснул челюсти. — Возвращайся в свою квартиру. Я приеду поговорить через несколько дней. Амара кивнула, глубоко вздохнула и отступила от него, повернувшись, чтобы подняться по лестнице. Рука внезапно повернула ее, и его рот задержался рядом с ее губами, в сантиметре от нее, так близко, что она могла почувствовать тепло его дыхания на своих губах, воздух между ними жесткий, интенсивный, электрический, заставляющий ее покалывать от корней волос до кончиков пальцев ног. Она наклонилась к нему, впитывая напряжение, магнетизм, физическое состояние, по которому она так сильно скучала, и привет, и пока одновременно, прежде чем отступить и уйти. Ему нужно было сделать свой выбор.* * *
Данте Марони был идиотом, а она была еще большей идиоткой из-за того, что подстрекала его. Неделю спустя Амара открыла дверь своей маленькой однокомнатной квартиры, вошла и заперла ее за собой, сняв обувь. — Он хорошо целуется? — голос из темноты ее гостиной поразил ее. Амара взвизгнула, развернувшись на месте, чтобы увидеть мужчину, которого она не видела неделю, мужчину, которому принадлежала каждая ее мысль наяву, который небрежно сидел на ее диване, потягивая из бутылки вина, которую она держала в своем шкафу. Лулу свернулась вокруг его ноги. Лулу, стала немного крупнее, чем когда ее нашла Амара, и еще более очаровательная с нежнейшей кремовой шерсткой и красивыми зелеными глазами. Она также была предательницей, дремавшей около человека, с которым понятия не имела, что делать. — Что ты здесь делаешь? — тихо спросила она, зажигая свет в своей маленькой, но уютной квартирке, кладя сумку на тумбочку. Она отбросила ключи в сторону и босиком направилась к себе в спальню, сняв сережки, и выглядела небрежно, хотя ее сердце колотилось в груди. После нескольких дней ожидания Данте и того, что он не появился, Амара отправилась на другое свидание с парнем из ее класса по психологии и искусству. Она наполовину надеялась, что это вызовет реакцию? Да, да, она надеялась. Лулу подняла голову на звук голоса, ее мордочка оживилась при виде нее, и она подтолкнула себя, чтобы потереться о ноги, прежде чем продолжить свой веселый путь. Лулу была такой же бездомной, как и она, одна в большом городе, теперь ее ребенок. Амара положила серьги в чашу на комоде, ее шею покалывало от присутствия, которое коснулось ее спины. Она посмотрела в зеркало и увидела его позади себя, его гладко выбритую челюсть, синяк на виске, которого раньше не было, его высокую широкую фигуру затмевавшую ее собственную. Бабочки, которые были мертвы в ее животе на протяжении всего свидания, оживали только в присутствии этого мужчины, который не сочувствовал ей, как она. — Ты не ответила мне, Амара, — тихо пробормотал он, его темные шоколадные глаза следили за ее телом, от красного платья, в котором она была, до маленькой джинсовой куртки и шарфа, с которым она его сочетала. Его глаза вглядывались в каждый сантиметр ее тела, как если бы они не пробежались по коже, и по ее рукам пробежали мурашки. — Это не твое дело, Данте, — тихо прохрипела она, наблюдая, как его глаза потемнели в отражении. Он стоял у нее за спиной, и, хотя это обычно приводило ее в действие, возможность увидеть его в зеркале заставляла ее мысли остановиться из-за коленного рефлекса. Она увидела, как его рука поднялась в отражении, подошла к ее шее, палец впился в шелковый шарф и потянул его вниз. Ее дыхание прерывалось, когда она наблюдала, как он медленно выставляет ее шрам их отражению, его большой палец касается горизонтальной отметки, его лицо наклоняется, чтобы коснуться губами ее уха. — Он поцеловал тебя, Амара? Ее соски затвердели. Тяжело дыша, ее грудь вздымалась, их взгляды встретились, между ними пульсировало что-то пьянящее. Амара покачала головой. Данте снова прижался губами к ее мочке, собственнический огонь в его глазах был таким знакомым, но таким чужим. — Попроси меня поцеловать тебя. Ее губы покалывали, вспоминая последний раз, когда она попросила его о поцелуе, пульсирующем между ними. Она знала, что, если она спросит на этот раз, все изменится. Они не виделись месяцами, не разговаривали друг с другом, не жили своей жизнью. Он не имел права вторгаться в ее, только чтобы уйти, когда ему было угодно. Она не позволила бы себе пустить пыль в глаза не из-за прихоти мужчины, даже если бы он был для нее единственным. Сделав шаг от него, Амара скинула куртку, ее температура была слишком высокой. — Ты не имеешь права что-либо требовать, Данте. Я не твоя. Ты сдался, помнишь? Он находился в ее пространстве до того, как она произнесла последнее слово, его руки впились ей в волосы, приподняли ее лицо, его рот дышал вблизи от ее губ. — Ты и я, Амара, мы никогда не будем ничьими, — пробормотал он, его слова застыли на ее губах. — Мы могли бы трахнуть сотню других людей, но это, это притяжение никогда не исчезнет. Ты чувствуешь, как это пульсирует между нами? Когда он закончил говорить, ее сердце бешено колотилось, его грудь находилась в сантиметре от ее вздымающейся груди. Она действительно почувствовала, намного сильнее, чем когда-либо прежде. Амара посмотрела на его губы, губы, которые она пробовала на своих губах по-разному, всего в одной команде. — Ты собираешься сражаться за нас? — прошептала она, рана его слов все еще кровоточила в ее груди. — Да, Амара, — сказал он ей, его глаза горели, глядя на ее лицо. — Но я не могу дать тебе больше, чем есть сейчас. Я пытался держаться подальше, позволяя тебе жить своей жизнью. Блядь, я пытался… — он прижался лбом к ее лбу. — Я не могу, Амара. Ты биение моего чертового сердца. И он был ее биением. Амара почувствовала, как ее глаза горят, вспоминая чувство любви и безопасности, которое она испытывала к нему, глубокую боль одиночества, которая стала для нее постоянной в последние несколько месяцев, ее нос подергивался. Она ему поверила. По какой-то причине ее сердце знало, даже когда разбивалось, что он сделал это не из-за пренебрежения. И, глядя на него, с болью на его лице, она поверила ему. Но она не понимала, значило ли это что-нибудь и что будет завтра. Но она знала, что хотела его, хотела всего, с этим мужчиной. Сглатывая нервы, ее лицо все еще было прикрыто его большими теплыми ладонями, Амара встала на цыпочки, коснувшись своим носом его, и произнесла слова. — Поцелуй меня. Его губы прижались к ее губам прежде, чем она закончила говорить, проглотив последнее слово. Наконец-то. Ее тело задрожало. Амара встала на носочки, давление его рта заставило дрожь пробежать по ее спине. Он склонил ее голову набок, более твердо рассекая ее губы своими, и лизнул контур ее закрытого рта. Его вкус, дыма, вина, наполняли ее мучительным голодом. Она почувствовала, как ее губы раздвинулись в тихом стоне, и он принял приглашение, набросившись на нее, запутавшись своим языком с ее. Поцелуй Данте был пламенем по ее венам, не таким, который сжег ее дотла в пепел, а таким, который согревал ее изнутри в местах, о которых она не знала, что она замерзла и дрожала. Он осветил углы ее существа, которые были окутаны тьмой, заставляя все зловещее уйти в тени, пока она нежилась в тепле. Он направил ее рот, и она последовала за этим танцем другого рода, который они танцевали столько раз прежде. Он отстранился, и она открыла глаза, вглядываясь в его губы, окрашенные в свой оттенок, мокрый от ее рта. Он послал в нее завиток чего-то собственнического, наблюдая, как он наносит свидетельство ее собственной личности на свою плоть. Она хотела, чтобы он был отмечен ею, так же, как он пометил ее изнутри. Он провел большим пальцем по ее губам, прикосновение было грубым. Прежде чем она поняла, что делает, она открыла рот и втянула его. Его глаза потемнели. — Тебе нужно остановиться, если ты не хочешь, чтобы я тебя трахнул, Амара. Тепло змеилось внутри ее тела, низко клубясь в животе, растапливая внутренности. Она хотела, чтобы ее трахнули. Хотела, чтобы он ее трахнул. Но ей не хотелось паниковать посреди всего этого. Она укусила его за большой палец, не сводя глаз с его. — Не торопись, пожалуйста. Его глаза вспыхнули, и внезапно она оказалась на спине на кровати, ее ноги свисали с края, Данте стоял на коленях между ними, его взгляд был на ней, его рот находился в ударе сердца от ее трусиков. — Ты хочешь, чтобы я остановился? Она безмолвно покачала головой, ее сердце забилось так, что между ног скопилась влага. Он взял ее трусики, стянул их с ее ног и бросил на кровать, его пальцы нашли ее складки. — Блядь, ты чертовски влажная. Его грубый, жесткий голос отмечал, что его грубые, твердые пальцы на ее плоти только делали ее влажнее. Она со стоном запустила руку ему в волосы. — Данте. Она почувствовала, как его руки обхватили ее колени, подталкивая ее ноги к ней на кровати, широко открывая ее его глазам. — Я буду есть эту киску, пока они меня не закопают в землю, — заявил он, его рот сомкнулся на ее складках. Амара выгнулась из-под кровати, схватившись руками за его волосы, жидкое тепло задвигалось по ее телу, по спирали к тому месту, где его рот поглощал ее. Он пожирал ее, его язык погрузился внутрь, пробуя ее на вкус, изучая ее, одна из его рук касалась ее маленького комочка плоти, его большой палец энергично тер его, когда он поедал ее, будто это было его единственной целью в жизни. Это был первый раз, когда ее пробовали на вкус вне дома, и, Боже, ей это нравилось. Это удовольствие не походило ни на что, что она испытывала раньше, даже на те несколько раз, когда она пыталась прикоснуться к себе после нападения. Она никогда не была такой мокрой; оргазм еще никогда не был таким близким. Извиваясь у его лица, из ее горла вырывались звуки удовольствия, Амара притянула его рот ближе, не желая, чтобы он отрывался. — Давай, малышка, — подбодрил он ее, целуя киску, будто это был последний раз, когда он ее заполучил. — Оседлай мое лицо. Блядь, ты такая вкусная. Используй мой язык. Боже, какой же он болтун. Грязный, мерзкий болтун в этом костюме. Это возбудило ее еще больше. Его язык кружился вокруг ее клитора, из стороны в сторону, по кругу, по диагонали, во все стороны, и Амара почувствовала, как волна захлестнула ее настолько сильно, что она закричала, нити в ее горле напряглись, когда удовольствие захлестнуло ее ногу и судороги выплёскивались из-под контроля, когда она обрушилась на него. Он удерживал ее все это время, позволяя ей оседлать волну, прижимая ее к кровати, пока она медленно спускалась вниз. Она чувствовала слабость. Тяжелую, словно ее кости, весили тонну, но в лучшем смысле этого слова. Моргая, она подняла глаза, когда он парил над ней, между ее ног, все еще в своем костюме, глядя на нее с таким интуитивным взглядом, что что-то заставило ее сердце сжаться. — Привет, — прошептала она, ее грудь вздымалась. Его губы, все еще влажные от нее, приподнялись вверх. — Привет. Ты в порядке? Она облизнула губы. И почувствовала выпуклость в его брюках, прижимающуюся к ее обнаженному теплу, и знала, что, вероятно, оставит на нем мокрое пятно. И хотя свидетельство его возбуждения само по себе заставляло воспоминания всплывать на поверхность, она не хотела ничего, кроме этого человека, похороненного как можно глубже внутри нее, соединённого с ней во всех отношениях. Она должна была это сделать. Ей нужно было это сделать. Не сводя взгляда, усиленным собственническим жаром в этих карих глазах, зная, что он скорее отрубит себе руку, чем причинит ей физический вред, она знала, что он позволит ей. — Две вещи, — мягко сказала она ему, — Никогда не бери меня сзади и не называй меня шлюхой. Он слегка приподнял брови и секунду поколебался. — Есть ли что-то, что я должен знать, прежде чем мы это сделаем? Амара почувствовала, как ее ладони стали липкими. — Нет. Она никогда не сможет сказать ему, когда этот стыд все еще скручивался в ее животе. — Ты уверена? Она кивнула. Подняв руки, она медленно начала расстегивать пуговицы на его рубашке, обнажая сантиметр за сантиметром восхитительную мужскую плоть, которую он прятал под своими дорогими костюмами, пока не запарил над ней в своем пиджаке и расстегнутой рубашке. Его грудь покрывала редкие волосы, спускающиеся к твердому прессу, вплоть до пояса и выпуклости под ним. Она надавила ему на плечи. — Ложись, — тихо сказала она ему и увидела, как его губы приподнялись в типичной ухмылке. — Как пожелаете, леди. У нее вырвался смех. — Ты только что процитировал «Принцессу-невесту», пока я пыталась тебя соблазнить? — Тебе никогда не придется пытаться, Амара, — пробормотал он, проводя пальцами по ее губам, прежде чем откинуться назад, сцепив руки за головой. — В свое оправдание, ты заставила меня дважды посмотреть этот фильм. — Тебе понравилось, — отметила Амара. — Мне понравилось, — сказал он, глядя на нее удивительно трезвым взглядом. — Я верю в настоящую любовь и верю, что ее нужно дождаться. Ты бы стала ждать, Амара? Если бы в фильме была ты, ты могла бы дать обещание, не зная, почему, когда и как? Она знала, что они больше не говорят о фильме. Она перелезла через него, оседлав его талию, его эрекция уперлась прямо в ее сердцевину. — Моя настоящая любовь пытается найти меня, быть со мной в фильме? — спросила она, ее сердце колотилось, когда она расстегивала его, впервые ощущая его член в своих руках. Она увидела, как его пресс напрягся от ее прикосновения, но он оставался неподвижным, наблюдая за ней. — Каждый божий день. Ее сердце заикалось. Она не могла противостоять ему стенами, не тогда, когда он говорил такое дерьмо и на самом деле имел это в виду. Не обращая внимания на то, как его слова подействовали на нее, она обхватила его пальцами или попыталась, чувствуя его мягкость, но твердость, тяжесть в своей ладони. Другой рукой она похлопала по карману его брюк, вытащив его кожаный бумажник, надеясь, что в нем есть презерватив. И он там был. Достав его, она отодвинулась назад, разрывая его, открывая своими зубами, и, наконец, взглянула на его член, первый член. Она на самом деле видела через телефон, когда смотрела порно. Но он был большим. Большим. Блядь. Паника начала просачиваться по краям. Она не могла принять это. Она не могла принять его. Будет больно. Боже, это причинит ей боль. Ее рука дрожала, и она почувствовала, как он забрал у нее презерватив и плавным движением надел его по своей эрекции. Это немного рассеяло туман ее паники. Она не делала этого с каким-то случайным незнакомцем, который безо всякой мысли входил в нее или, возможно, причинял ей боль. Это Данте. Мужчина, который поднял ее тело, когда она была сломлена, и удерживал ее душу, когда она считала ее безнадежной, давая ей золото, заполняя трещины каждый день в течение трех лет. Он был самым опасным человеком из всех, кого она знала, но в каком-то смысле и самым благородным. Она знала, что он никогда не сможет, она была в безопасности, находясь с ним. И если она скажет ему остановиться, он остановится. Глубоко вдохнув, она посмотрела ему в глаза, широко раздвинула ноги и почувствовала, как его кончик касается ее нижних губ. — Я буду ждать тебя целую вечность, Данте Марони, — прошептала она ему, медленно опускаясь на его эрекцию, чувствуя, как ее стенки растягиваются, приспосабливаясь к его толщине. Из нее вырвался вдох, и она сняла платье, подставляя каждый сантиметр своего тела его голодному взгляду. — Но ведь эта вечность будет проведена в одиночестве, не так ли? Его руки поднялись, обхватывая ее грудь, сильно сжимая ее, и она опустилась на сантиметр глубже, пытаясь повернуть бедра, чтобы уменьшить жжение. Он притянул ее вперед, так что она наклонилась, ее соски коснулись его груди, а его руки скользнули по ее волосам, его челюсти были стиснуты, глаза пристально смотрели на нее. — Однажды я надену кольцо на этот палец, Амара, — выдавил он, входя нее еще на сантиметр. — Однажды я сделаю тебе детей. Просто дождись меня, малышка. Пожалуйста, дождись меня. Амара почувствовала, как у нее перехватило дыхание, ее сердце заикалось, когда она, наконец, опустилась на его длину, чувствуя себя наполненной, но не вторгшейся, ее глаза задержали его взгляд. — Что насчет… — спросила она его мягким, извивающимся голосом, когда он пульсировал внутри нее. — Ты Данте Марони. Однажды тебе придется найти принцессу мафии и надеть на нее своё кольцо, и сделать детей. — Боже, только одна мысль об этой боли. Она уже ненавидела его будущую жену. — Помнишь, что ты сказал? Мы, не история любви. Мы, трагедия, ожидающая своего часа. Внезапно она оказалась на спине, когда он навис над ней, проникая глубже, чем она думала, возможно, его рот находился немного от нее. — Тогда давай сделаем этот конец хорошим. Он положил ее ноги к себе на плечи, шире раскрывая ее, когда вышел из нее. Амара почувствовала, как застонала, когда стенки сжались, пустые от него, желая его вернуть, и через секунду он снова вошел. Сила его толчка толкнула ее на кровать, ее грудь подпрыгнула, и он наклонился, захватив один соски в рот. Посасывание послало выстрел удовольствия в ее сердце, заставив ее мышцы сжаться вокруг него, ее руки сжали простыни рядом с ней. Это было похоже на то, что она не могла вообразить, ничего из ее кошмаров. — Блядь, в тебе так хорошо, — сказал он после еще одного сильного толчка, его зубы дергали ее за сосок, большой палец касался ее клитора, потирая между ног. — Такая тугая, влажная и моя. Эта киска принадлежит мне, так ведь, Амара? Она теряла рассудок от удовольствия, ее шея тянулась в сторону, когда она пыталась удержать волну, чтобы она не врезалась в неё. — Отпусти, детка, — услышала она его шепот на ухо, ее ноги полностью откинулись назад, когда он наклонился над ней, облизывая ее шею, его грудь терлась о ее соски, посылая тепло по спирали сквозь нее. — Кончи для меня, Амара. Толчок. Трение. Облизывание. — Сожми мой член своей киской. Толчок. Трение. Укус. — Чувствуешь это? Толчок. Трение. Ущипнул. — Ты грязная девочка, такая мокрая для меня. Толчок. Трение. Облизывание. — Ты делаешь лужу на простынях. И она кончила. Как ракета, взлетевшая в небо и расколовшаяся на миллион кусочков огня и дыма, испарившись в ничто за секунды. Она кончила так сильно, что зубы поранили ее губы, сдавленный крик вырвался из ее горла, ее тело дергалось в его руках, когда он держал ее, все еще двигаясь внутри нее, все еще трахая, будто она была его грязной девочкой, а ее киска его добыча. — Посмотри на меня, — выдавил он, запустив руки в ее волосы, схватив ее за голову, чтобы она не двигалась, пока она медленно спускалась на землю. — Ты, — толчок, — Моя, — толчок. С этими словами он ускорил темп, прижимаясь к ней бедрами, его таз подталкивал ее клитор при каждом движении вниз, его глаза, эти красивые, темные глаза, неотрывно смотрели на нее, видя ее полностью обнаженной, голой и уязвимой и открытой всеми возможными способами. Он видел это, и принимал, и она давала, давала и давала, интимность их тел, их взглядов, их сердец, все соединялось в один тандем, пока она не имела понятия, где она заканчивалась, а где начинался он. Этот взгляд в его глазах, чистое неподдельное желание всего, снова довел ее до крайности. Она почувствовала, как он дернулся в ней, его грубое рычание, когда он кончил, его член вошел в нее так глубоко, как только мог, заставляя ее стенкизаплакать вокруг него. Их тела медленно спускались с пика оргазма, потные и истощенные. Он встал и пошел в ванную, а она просто неподвижно лежала, глядя в потолок, ожидая, пока ее сердце постепенно успокоится. Ощущение чего-то влажного между ее ног заставило ее взглянуть вниз и увидеть, как он моет ее мокрым полотенцем, и она почувствовала, как ее сердце сжалось в груди. Почему он должен был быть таким идеальным для нее? Он отбросил полотенце в сторону, сняв одежду и впервые открыв все свое тело перед ее глазами. Амара наблюдала за мускулами и выступами на его теле, широкими плечами, за которые она держалась несколько раз, когда он нес ее, сильными руками, заставлявшие ее чувствовать себя в самой безопасности, которую она когда-либо чувствовала, красивой груди, которую она хотела использовать в качестве подушки на всю оставшуюся жизнь. Она наблюдала за ним, от его больших красивых ступней до мускулистых бедер, полутвердого члена, его счастливой дорожки волос, пресса, груди, шеи и, наконец, его глаз. Он наклонился и нежно поцеловал ее, вытянувшись рядом с ней. — Ты в порядке, малышка? — спросил он у ее губ, когда она обхватила его челюсть. Она превратилась из «грязной девочки» в «малышку», и ей это нравилось. Мозг был такой странной штукой. Она могла подумать, что ее назвали грязной девочкой, и это могло спровоцировать ее. Но когда он сказал, голосом теплого шоколада и скрученных простыней, его темные глаза поклонялись ее коже, «грязная девочка» почувствовала себя «богиней». Ей это нравилось. Как она могла иметь шанс противостоять этому мужчине, когда он заставлял ее так себя чувствовать? Она кивнула на его вопрос. — Как моя мама? — В безопасности. Наслаждается испытанием, пытаясь проникнуть в дом Тристана. Мой для нее довольно скучен. Амара рассмеялась, живо представив это себе. — Как у него дела? — Все по-старому, — сказал он ей, играя с ее волосами, его пальцы держали дикий локон. — Он на самом деле приобрёл недвижимость в городе. — В Тенебре? Он покачал головой. — В Порту Теней. Это не так уж далеко отсюда. Ты должна отправиться туда когда-нибудь. Думаю, ему это понравится. Амара почувствовала дрожь возбуждения в своем организме, ее сердце болело при мысли о том, что у нее есть друг в городе, хотя Тристан не был обычным человеком. — Означает ли это, что он часто будет здесь? — Думаю, он будет там довольно много раз, — сказал он, его глаза скользили по ней. — Ты знаешь Габриэля Виталио? Она кивнула. Конечно, она знала печально известного Виталио. Она находилась в его городе. — У него есть дочь, Морана, — колебался он. — У Тристана своя история с ней. А пока оставим все как есть. Амара знала, что он хочет поделиться, но не торопилась, зная, что он расскажет ей, если захочет. Сменив тему, она спросила: — Что насчет твоего брата? Как он? На мгновение воцарилась тишина, прежде чем он закинул ее ногу на свое бедро, их тела прижались друг к другу, глядя в потолок. — У Дэмиена все хорошо. Он почти твоего возраста, но у него выдающийся ум. Его диагноз Аспергера был подтвержден другим врачом, поэтому они делают для него специальные учебные модули. Амара потерла линию его груди. — Он в безопасности? — Да, — Данте взял ее за руку, сцепив их пальцы вместе. — Я инсценировал его смерть, чтобы мой чертов отец больше не использовал его как пешку. Но я не могу видеться с ним. Пока не умрет дорогой папочка. Амара почувствовала, как колотится ее сердце, ее разум поглощает все, на что может пойти этот мужчина, ради защиты людей, которых он любит. Иногда она забывала, в такие моменты, когда он был мягок с ней, что он все тот же безжалостный Данте Марони, который, по слухам, допрашивал мужчину в течение тридцати часов, не нанеся ни единого пятна крови на его одежду. Без одежды, голый, каким он был сейчас, Амара видела его целиком, человека и зверя. — Что это за взгляд? — тихо спросил он, проводя большим пальцем по ладони ее меньшей руки. — Со мной будет то же самое? — спросила она своим голосом, не более чем шепотом. — Что я буду вне, пока твой отец не умрет? Да, она не чувствовала угрызений совести, думая о смерти этого человека. Данте снова повернулся к потолку, скривив рот. — Ты помнишь, что я говорил тебе о шахматных фигурах? Что я не знаю, что ты за фигура? — Да. Он повернул шею и посмотрел на нее. — Ты королева на доске, Амара. Ты моя самая сильная фигура, но самая уязвимая. Они поймают тебя, поймают меня, и игра будет окончена. Так что, я сделаю все, что я должен, чтобы они никогда тебя не поймали. Даже если для этого придется на время скрыть тебя, как мой маленький грязный секрет. Амара сглотнула, ее сердце перехватило горло. Могла ли она так жить? — Ну тогда, что теперь? — Теперь мы сместимся, — сказал он ей. — Мы продолжаем жить своей жизнью. Я вожу на свидание одну, две принцесс мафии. Ты приглашаешь двух или одного парня на свидание. Я возьму дело в свои руки. Ты занимаешься своими занятиями и терапией. Любые глаза, наблюдающие за нами, видят, что мы расстались. Но идем домой мы одни. — его глаза горели смотря на ее. — Никто не прикоснется к тебе, Амара, иначе я потрачу много времени, смывая кровь. — И то же самое касается тебя? — спросила она, просто желая подтвердить. — Я не лицемер, малышка, — он убрал ее волосы с лица. — Я не прошу тебя делать то, что я не буду делать сам. Ко мне тоже никто не прикасается, только ты. У меня есть квартира в доме Тристана. Когда мы будем в городе, я буду приходить к тебе. Ни телефонов, ни где-либо онлайн, это все отслеживается. Если мы случайно встретимся днем, ты, тот человек, кого я знал раньше, а я тот, кто разбил тебе сердце. Мой отец никогда не должен почувствовать запах настоящего. Амара приподнялась на локте, ее сердце колотилось, когда она обрабатывала все, что он говорил. Он не отказался от них, просто играл со всеми, как мастер-манипулятор, которым он являлся. Могла ли она доверять ему, чтобы он не играл с ней? — А есть золотая середина всего этого? Если ты возбудишься? Он держал ее челюсть рукой, жест такой властности, что огонь лизнул ее кости. — Тогда я возьму в кулак свой член и буду воспоминать, насколько узкой ощущалась твоя киска, и доведу себя до оргазма. — другая его рука скользнула вниз по ее телу, обхватив между ног, тепло его ладони резко контрастировало с ее влажностью. — Все просто, малышка. Я не раб своих желаний, это они мои рабы. Амара обработала это, глядя на искренность и открытость на его лице, которые она редко видела, чтобы он показывал кому-либо в течение долгого времени. Он довел до совершенства маску обаятельного, легкомысленного, легко недооцениваемого мужчины. Когда он был обнажен, она могла видеть, как много он скрывал, манипуляции, проницательность, искренность. Его взгляд скользнул по ее лицу. — Я предлагаю не то, что ты заслуживаешь, но ради твоей же безопасности я не могу дать больше, чем это прямо сейчас. Я даже не знаю, когда смогу предоставить тебе то, что ты заслуживаешь. Для этого нет графика, так что будет непросто. Но ты должна сделать выбор. Если ты этого не хочешь, скажи мне сейчас. Я уйду и буду держаться подальше, и тебе больше никогда не придется со мной иметь дело. Она этого не хотела. Она хотела его. Она хотела будущего с ним, даже если не знала, как оно выглядит. Это риск, и если это приведет к обратным результатам, Амара не думала, что сможет оправиться от этой потери. — А если я хочу этого? — мягко спросила она его, обхватив его запястье пальцами, чувствуя его ровный пульс под своей ладонью. — Что тогда? Что мы делаем сейчас? — Мы пока прячемся в тени. — Данте улыбнулся ей, той самой, от которой у нее в животе всегда порхали бабочки, и прошептал ей в губы: — Так ты играешь со мной, моя королева? Амара посмотрела в глаза мужчине, которого любила, увидела, что та же самая любовь отражается в нем, и решила их судьбы. — Да, я в игре, мой король.* * *
Они занимались любовью еще раз перед восходом солнца. Амара проснулась и увидела, что он одевается, ее горло сжалось, хотя сердце ощущало радость. Она увидела, как он погладил головку Лулу и подошел к ней, опираясь руками о ее лицо. — Я должен ехать, — сказал он ей, его глаза были мягкими, а губы распухли от их поцелуев. Амара кивнула. Он наклонился, чтобы поцеловать ее губы, затем на долгую секунду прижал их лбы вместе. А затем выпрямился и вышел, оставив ее в постели с улыбкой на лице и надеждой в сердце.* * *
Дни превратились в недели. За первые несколько недель он приходил к ней пять раз. Она окутала их своими воспоминаниями. Она чаще видела его в Интернете, иногда лично, иногда с девушками. Она игнорировала это, как он просил. Это разбило ее маленькие кусочки.* * *
Недели превратились в месяцы. Она закончила школу с ускоренными классами, поступила на магистратуру, начала свое терапевтическое обучение. Полюбила книги, разговаривала с Лулу, продолжала терапии. Утром обнимала своих демонов, днем росла, а ночью находила удовольствие в своем теле. Он приходил много раз. Он уходил каждый раз. Разбивание, разбивание, разбивание.* * *
Месяцы превратились в годы. Вместе с ним она отметила свой двадцать второй день рождения. Она закончила ускоренную степень магистра, получила докторскую степень и тщательно и изучала себя. Она разговаривала с мамой через день, поддерживала связь с Вином и Нереей и время от времени заходила в пентхаус Тристана. Он начал проводить с ней по несколько дней, рискуя всем ради неё. Ему каждый раз приходилось заставлять себя уезжать, откладывая все на следующий раз. Разбивание, разбивание, разбивание.* * *
Прошло шесть лет. Благодаря своей профессиональной эволюции и личной терапией, двадцать пять постучалось в ее дверь с расцветающей уверенностью. Она получила докторскую степень, начала свой бизнес, обзавелась новыми клиентами, переехала в квартиру, которую купила сама. Она ходила на свидания, прикрывала шрамы, носила каблуки и возвращалась домой одна. Иногда она чувствовала себя слабой, ожидая его. В другие дни она чувствовала себя сильной, ожидая его. Монета продолжала переворачиваться, единственная постоянная ее растущая любовь к нему и его сводящая с ума любовь к ней. Он поднялся по служебной лестнице, стал настоящим наследником престола, и Амара чувствовала гордость. Он никогда не касался другой девушки, все его сердце, тело и душа принадлежали ей, и Амара чувствовала себя любимой. Он любил подходить к ней, обнимать ее долгие минуты, будто его руки были голодны. Он ненавидел оставлять ее, прижимаясь лбом к ее лбу, а ее глаза горели. Они спрятались в тени. Разбивание, разбивание, разбивание.* * *
Шесть лет превратились в семь. Они стали корнями дерева, похороненными глубоко под землей, вне поля зрения, сплетенными вместе, укрепляя друг друга, ослабляя друг друга, принимая всю любовь как питание, храня ее в тайных местах. Все это время в ожидании, когда дерево, которое было жестоко срезано, снова пустило ростки. Потребовалось время, чтобы леса выросли, царства построились, а империи существовали. Там, где ломался один, лепился другой, занимая его место. Они были любовниками и друзьями, незнакомцами и знакомыми, все это, ничего из этого. Они просто были. Ожидая. Разбивание, разбивание, разбивание. Ее изгнание никогда не закончится. Они никогда по-настоящему не начинались. Но империям требовалось больше времени, чтобы сломаться, чем людям, и они медленно распадались.ЧАСТЬ 3 Шторм (настоящие дни)
Уильям Шекспир, «Сон в летнюю ночь»«Ад бывает раем,коль от руки любимой умираем».
Глава 13 Амара
Она поняла, что что-то не так, как только увидела его у своей двери посреди дня. Он никогда не приходил к ней днем. — Данте… Его рот оказался на ее губах, прежде чем она смогла произнести что-то еще, настойчивость в его поцелуе, наполнила ее кровь, его вкус после недель без встреч стал афродизиаком в ее венах. Она не виделась с ним с той ночи, когда они поссорились из-за того, что она рассказала Моране правду о Тристане. Он пришел к ней в ту ночь, они оба были в настроении, и всю ночь он трахал ее в гневе, который перешел в изнеможение. Он завёл ее в новую квартиру, ту, которую она купила себе три месяца назад, — толкнув дверь ногой, повернув ее, чтобы она с силой прижалась к ней. Ее равновесие пошатнулось на каблуках, каблуках, которые она полюбила из-за того, насколько уверенно они заставляли ее чувствовать себя, а также потому, что каждый раз, когда она надевала их, это напоминало ей тот первый раз. Прежде чем она смогла перевести дыхание, он оказался на коленях, ее ноги оказались на его широких плечах, трусики превратились в кусок ткани в его руках, разорванных и выброшенных, а его рот оказался между ее ног. Мужчина, который поедает свою девушку исключительно ради своего удовольствия, относился к другому типу опасностей, а Данте Марони был самым опасным из всех. За все годы, что они занимались этим, Амара потеряла счет времени, сколько раз она просыпалась с его ртом между ее бедер, сколько раз он наклонял ее, чтобы попробовать ее на вкус, сколько раз он прижимал ее к стене, чтобы поцеловать ее киску. Он делал это только по той причине, что ему это нравилось, и он пристрастил ее к своему искусному рту, восхищаясь ею свиданием за свиданием, оргазм за оргазмом, час за часом, просто потому, что он мог. Ее киска знала его, узнавала его и за несколько секунд промокала насквозь. Амара прижалась головой к стене, его руки были единственными, которые удерживали ее в вертикальном положении, и она увидела, что Лулу с любопытством наблюдает за ними из дверного проема. Сдавленный смешок вырвался из нее, закончившись стоном, когда он погрузил свой язык внутрь нее, его рука обвилась вокруг ее бедра, касаясь клитора. Блядь, он был хорош. Чертовски хорош. Амара прикусила губу, прижимаясь к его рту, преследуя свое удовольствие, не стесняясь желания своего тела после стольких лет с ним. Иногда она все еще чувствовала укол вины за то, что никогда не рассказывала ему о масштабах своего нападения или о том, как оно все еще влияло на нее, как она все еще просыпалась несколько ночей в поту, в мгновении ока от крика и как Лулу, ее сладкая любящая Лулу, выросшая до своего полного пушистого тельца, всегда забиралась ей на грудь и начинала мурлыкать, как мотор, успокаивая ее, как ее большие зеленые глаза смотрели на Амару. — Лулу наблюдает за нами, — сказала она ему, теребя его за волосы. — Пусть смотрит, — прорычал он, глядя на нее, и вид его стоящего перед ней на коленях, заставил её растаять. — Пусть смотрит, как я собираюсь жестко трахнуть ее маму у двери. О мой. С этими словами он выпрямился в полный рост, каким-то образом увеличиваясь на несколько сантиметров, становясь шире, мощнее, все еще возвышаясь над ней. Данте Марони в детстве был ее безответной любовью; Данте Марони, как мужчина погубил ее. Его руки легли ей под задницу, когда она расстегивала его брюки, доставая его твердую, знакомую длину, чувствуя, как тяжелый вес пульсирует в ее ладони. Он легко поднял ее, прижался к ней и вошел домой. Домой. Он ощущался как дом. Амара почувствовала, как ее глаза загорелись, и закрыла их, ее тело содрогнулось от удовольствия соединиться с ним, сердце рыдало, зная, что он уйдет позже. Она не должна продолжать это делать. Она не могла остановиться. Его рот обнял ее, ее вкус на его губах заставил ее сжаться вокруг его члена, поцелуй был влажным, неряшливым, идеальным. Он слегка вышел, прежде чем вонзить свой член внутрь, ее стенки порхали вокруг него, приветствуя, крепко сжимая его, удерживая. — Скучал по тебе, — он прижался лбом к ее лбу, его глаза темные и тяжелые смотрели на нее. — Я так чертовски скучал по тебе, грязная девочка. Амара почувствовала ком в горле. — Я тоже скучала по тебе, — прошептала она, и его глаза заблуждали по ее лицу, словно запоминая ее, пытаясь проследить, не изменилось ли что-нибудь с тех пор, как он видел ее в последний раз. В последний раз, когда они находились в одном месте, у них произошёл накал страстей, и она назвала его трусом из-за разочарования, что застряла в одной с ним петле, потому что он либо не двигал их вперед, либо не говорил ей. В ту ночь они мало разговаривали. — Мне очень жаль, — пробормотала она, заметив его темные брови, широкий лоб, сильный нос, бритую челюсть, опухшие губы и его волосы, которые обычно были зачесаны назад, и падали вперед, когда он трахал ее. Она впитала в себя каждую его часть, видя, как сильно он изменился физически по сравнению с десятилетием назад, от двадцатилетнего парня, который укоренился в ее жизни, до тридцатилетнего мужчины, которым он стал. Она знала, что он понял, что она имела в виду. Но что-то было не так. Его глаза были слишком темными, слишком тяжелыми. Она провела достаточно времени, изучая в них коричневые оттенки, как солнечный свет попадает в каждую пятнышку, превращая их в полированное золото; как ночь превращает их в черные дыры, всасывая в себя все, что они видели. Она знала его глаза, как шрамы на ее запястье, каждый кусочек запомнился, отпечатался в ее сердце. — Данте, — прохрипела она. Он поцеловал ее, заставляя замолчать любые вопросы на ее губах, ускоряя темп, поднимая ее выше, так что он поразил это волшебное место глубоко внутри нее, повернув ее жидкость в своих руках. Откинув голову назад, она схватила его за плечи, пока он целовал ее шею, облизывая ее шрам, как он любил, его рот разбивал ей сердце. На протяжении многих лет он целовал каждый сантиметр ее тела, видел все ее физические шрамы и растирал их с любовью, как если бы они были прекраснейшими знаками храбрости. Это были ее золотые жилы, как он много раз говорил. Потерявшись от удовольствия, Амара почувствовала, как начало покалывать пальцы ног, жар обжигал основание позвоночника, когда трение загоняло ее все глубже и глубже в бездну. — Блядь, твоя киска проголодалась по мне, — пробормотал Данте, его собственное удовольствие развеяло грязные мысли в его голове. — Она скучала по мне, не так ли? — Да, — выдохнула Амара, пытаясь оттолкнуться от него, но он удерживал ее на месте, врезаясь в нее, дверь за ее спиной тряслась с каждым толчком. — Черт возьми да, — он лизнул линию ее шеи, кусая ее пульс, посылая искры экстаза через кровоток. — Такая возбужденная, что капаешь на меня. Грязно говорящий Данте был ее криптонитом. Она сходила с ума, когда он так говорил. — Что ты собираешься с этим делать? — бросила она вызов, намеренно сжимая стенки, когда он снова вошел в нее. В отместку он укусил ее за челюсть. — Завладеть этой киской, — выдавил он, меняя угол и скорость. — Завладеть тобой. Трахать всю тебя. Так глубоко, что ты от меня не отделаешься. На это есть все шансы. Она прикусила губу, когда он поднял ее выше, взяв ее затвердевший сосок в рот через платье, влажная ткань терлась о ее чувствительную плоть. Ее нервы загорелись. — О, Боже, — захныкала она, ее голос был напряженным, когда он снова ударил ее по точке G, и она взорвалась вокруг него, задыхаясь, ее стенки сжимались, сжимали его, ее тело дрожало, когда он продолжал толкаться внутрь и наружу снова и снова. — Вот так, — простонал он, уткнувшись лицом в ее шею, его движения стали грубыми. — Трахай, мой член, детка. Пропитай меня своими соками блядь. Отметь меня. Она продолжала получать оргазм, когда он задевал ее точку, снова и снова, прежде чем взорвался внутри нее, пропитывая ее стенки своим семенем, проникая так глубоко, как только мог. Они оставались в таком положении в течение нескольких секунд, переводя дыхание, интенсивность переживания все еще заставляла ее дрожать, когда он оставался в ней, его лицо находилось на ее шее, прижимая мягкие, сладкие поцелуи к ее коже. Именно поэтому она так много лет ждала его. Месяцы разлуки растворились в моментах связи, такой истинной, такой грубой, такой чистой, что она знала, что никогда не будет иметь его снова. Для нее не было другого Данте, и она знала, что для него не было другой Амары. Он поднял голову, обнял ее лицо, его глаза скользили по ней. — Мне тоже очень жаль. Я должен идти. От резкости ее сердце упало. Она ненавидела, когда он уходил, и, честно говоря, она немного ненавидела его за то, что он уезжал каждый раз, даже если она это понимала. Однако обычно он оставался немного дольше. Она не понимала, что вызвало этот быстрый уход. И она увидела что-то в его глазах, чего никогда раньше не видела. Страх. Это остановило ее. — Данте… — Попроси меня поцеловать тебя, Амара, — скомандовал он, чего он не говорил ей целую вечность, его глаза такие тяжелые, такие темные, его зрачки и радужная оболочка сливались, образуя черную дыру, вбирая в себя все, чем она была. В ее ушах зазвенели предупреждающие колокола. — Поцелуй меня, — сказала она ему, и он схватил ее за лицо, притянул, прижался губами к ее губам в самых мягких и душевных поцелуях, которые когда-либо ей дарил. Он не отрывался в течение долгой минуты, прежде чем вырваться из нее, отстраниться и поправить свой костюм. Амара молча смотрела, как он ушел так же быстро, как и пришел. Как буря без предупреждения, он ворвался внутрь, потряс ее основы, разрушил все внутри нее и оставил ее стоять в гостиной с, вероятно, травмированной кошкой, засосами на шее и мокрой киской.* * *
Две недели спустя она получила новости. Две недели спустя она увидела новости. Данте Марони был мертв.Глава 14 Данте
Она исчезла. Он пошёл на это ради нее, ради них, а она, черт возьми, исчезла. Боже, он не мог дождаться, когда вернётся, чтобы самому найти ее. Данте натянул кепку на голову, тоскуя по ощущению часов на руке и костюма на теле. Футболка, хоть и мягкая, на публике была не совсем про него. Но в этом то и дело. Данте Марони был мертв, и был призраком. В течение многих лет он стремился к этой позиции, работая над этим изнутри. Наконец-то шкаф любимого отца открылся, и монстры, которые находились внутри вонзили в него свои когти. Он не хотел инсценировать свою смерть, но все это достигло определенного апогея после телефонного звонка от человека напротив него — того самого чудака, который наблюдал за ним и Тристаном много лет назад. С густой бородой и карими глазами, на сто процентов отражавшими Морану, этот человек показал ему истинное зло своего отца. В течение многих лет Данте знал, что в этом бизнесе есть нечто большее, но он так и не смог этого добиться. Только после того, как поиск похитителей Амары привел его к названию. Синдикат. Он помнил это название. И когда Морана раскрыла то же имя в поисках следов пропавших без вести детей двадцать лет назад, он насторожился. Но Синдикат был призраком — о нем никто ничего не знал, не слышал, никто даже не имел понятия, что он существует. Так что, чтобы поймать призрака, он перешел на другую сторону и сам стал им. Мужчина передал ему конверт. Он не знал имени мужчины, никогда не знал, но вскоре после освобождения своего брата и изгнания Амары, Данте связался с ним. С тех пор они работали вместе, захватывая империю его отца по частям, с окраин, готовя всю систему к захвату на его условиях, хотя Данте был удивлен, что до не дошло, что этот мужчина подставил Тристана, украв коды. Но мужчина попросил Данте не сообщать им об этом, и хотя Данте обычно не соглашался, он был отцом Мораны. Так что Данте это уважал. — Это тот самый адрес? — спросил Данте, все глубже погружаясь в тень бара в Тенебре, где крутились худшие из людей, которые пили дешевую выпивку и находили более дешевую киску. Никто в мире не узнал бы его здесь, ни с его бородой, ни в кепке, ни в свободной одежде. — Да, — ответил мужчина, потирая колено, которое, как знал Данте, болело из-за его отца. Жнец был сильным человеком, способным пережить то, что он сделал, и так же жить, просто чтобы защитить своего ребенка, который даже не знал о его существовании. А Данте полюбил Морану, поэтому понимал, что это сильно ударит по ней. Но, тем не менее, он уважал силу, а самый сильный человек, которого он знал, витал в воздухе. Где, черт возьми, она была? — Твой ход, — продолжил мужчина, тихо говоря, несмотря на шум в помещении. — У меня есть информация, что там будут два члена Синдиката. У всех между большим и указательным пальцами вытатуирована маленькая буква S. Найди их. Подружись с ними или допроси, это твое дело. Он кивнул. Он собирался проникнуть в Синдикат, призрачную организацию, которой не существовало. Он не знал, кто все в этом замешан, и что именно они делали, но, черт, если он позволит этому дерьму управлять шоу в его городе, пока он захватывает власть. Его отец, как предположил Данте, либо каким-то образом сотрудничал с организацией, либо выполнял их приказы. Он не участвовал, потому что у него не было татуировки на руке, и Данте проверил. — Возьми подкрепление. Несколько человек, — сказал ему Жнец, его карие глаза с серьёзностью смотрели на Данте, старше, опытнее. Данте знал, что однажды этот человек убьет его отца, и, честно говоря, если кто-то и заслуживал смерти этого мудака, то только он. — Я возьму Тристана, — снова кивнул Данте, по привычке бросив немного наличных на стол, и встал, опустив голову, и вышел из бара. Это искусство, сливаться с толпой и тенями, особенно с его ростом и телосложением. Подойдя к тротуару, Данте начал идти по темной улице, отправляя Тристану сообщение с адресом и временем через одноразовый телефон, зная, что он придёт. В то время как подросток Тристан был бушующей бурей, взрослый Тристан превратился в затишье. Одного его было достаточно, и Данте доверил этому ублюдку присматривать за ним. Тристан все еще с трудом терпел его, но он любил Амару, и знание того, что Амара любит его жалкую задницу, было в его пользу. К тому же, к счастью, любовь Мораны к Данте смягчила его до такой степени, что теперь Данте мог пошутить, а Тристан просто вздохнёт и забудет об этом. Вздох. Мужчина не вздохнул. Но Данте знал, что любовь, — и хороший секс — к женщине своего сердца делает для мужчины. Он знал это много лет, выжил из-за этого, нашел силы в самых темных безднах ада из-за этого, из-за нее. Амара. Десять лет назад Данте влюбился девушку, которой она была. Теперь он восхищался женщиной, которой она стала. Он видел ее, каждый раз видя, как она врастает в ее кожу, светится шрамами, становится женщиной, которая однажды станет править рядом с ним. Данте никогда не знал, что мягкость и сила могут сосуществовать в таком равновесии до нее. Несмотря на то, через что она прошла, через какой ад, то, как она боролась с демонами в своем разуме, у нее все еще оставалась любовь к жизни, которая лишала его человека. Самая щедрая из сердец, самая стальная из шипов, Амара была женщиной красоты, кровавой воительницей, королевой шрамов. И он был чертовски счастливым ублюдком, что она чувствовала к нему хоть каплю привязанности, достаточную, чтобы дождаться его обещаний, даже если это причинит ей боль. Большинство людей не были способны на такую любовь, отдать так много, не потеряв себя. Тем не менее, она была способна. С ним, с ее кошкой, с Тристаном, а теперь и с Мораной. Амара отдавала всё ради них. Он оставил эту кошку Лулу, — что это за имя Лулу черт возьми? — возле ее квартиры сразу после изгнания Амары, думая, что может отпустить ее и держаться от нее подальше. Он не хотел, чтобы она была одна, и каким-то образом, зная, что у нее есть спутница в виде кошки, которую он ей подарил, заставило его почувствовать себя ближе к ней. Хотя Амара все еще не знала, что Лулу была подарком от Данте. Она говорила, что Лулу была ее чудом в то время, когда она нуждалась в ней больше всего, и Данте позволил ей поверить в это. Одному из них нужно продолжать верить в чудеса. Где ты, малышка? Блядь, он скучал по ней. И ему не стыдно было признать, насколько он безмерно влюблен в нее. Если и было что-то, чему научила его мама в самом начале его жизни, так это эмоциям и тому, что чувства сильны. И человек, который отрицал их из-за порочного чувства социальной нормы, был глупцом. Не было ничего более сильного, чем эмоции, и Данте стал свидетелем этого. Ненависть к отцу, месть за мать, справедливость к брату и Рони, и любовь к Амаре — все это чистые, неподдельные эмоции в его жилах, заставляющие его планировать, строить заговоры и захватывать кусок за куском. И спустя годы он постепенно приближался к своей кульминации.* * *
Адресом был фермерский дом в восьмидесяти милях от города, в глубине страны, зарегистрированный на имя некоего Алессандро Вилланова. Данте понятия не имел, кто этот мужчина, но когда они с Тристаном вошли в собственность, его глаза обратили внимание на простой внешний вид. Слишком простой. Это дом, мимо которого можно было проехать по шоссе, даже не взглянув на него. Данте знал, насколько обманчивым может быть внешний вид, и эти простые серые стены должны были вести в заблуждение. — Скажи, что у тебя плохое предчувствие по этому поводу, — пробормотал Данте молчаливому Тристану, чувствуя, как внутри все переворачивается. Челюсти Тристана сжались. Ответ был ясен. Теперь он верил своим чувствам. Если его чутьё подсказывало, что что-то не так, значит, что-то не так. Они крались среди теней с оружием в руках, готовые атаковать или защищаться по мере необходимости. Звуки, доносящиеся из комнаты, заставили их обменяться взглядами, прежде чем они осторожно подошли к ней. Безупречно работая вместе в течение многих лет, они хорошо синхронизировались. Кивнув на счет «три», Данте медленно протянул руку и толкнул дверь, его сердце было спокойным, но желудок опустился вниз. Он и Тристан наблюдали за четырьмя взрослыми в комнате, и внезапно Данте точно понял, что такое Синдикат. Дети.* * *
Тристан ударил кулаком по уже распухшему лицу мужчины. Данте стоял в стороне, позволяя ему выплеснуть свою ярость. Данте знал, что увидев девушку, рыжеволосую девушек в том месте, в этом положении, множество демонов закружились в голове Тристана. Они наткнулись на эту сцену, и Данте впервые увидел, как лицо Тристана исказилось, зная, что его собственное отражало то же самое. Хотя они были убийцами и монстрами, существовали некоторые границы, которые они никогда не могли даже вообразить пересечь. То, что они увидели, было по-настоящему чудовищно. Каким-то образом они схватили первого ублюдка, который вышел из комнаты, ублюдка с татуировкой S на руке, и привели его на один из своих складов для допроса. Если судить по ударам Тристана, он не сможет ни говорить, тем более давать какую-либо информацию. Пора вмешаться. Выбросив сигарету, Данте положил руку на плечо молодого человека. — Я возьму его на себя. Он посмотрел на человека, которого считал братом, человека, который находился на грани потери своего дерьма. Данте знал, что каждый день, проходивший без каких-либо новостей о Луне, давил тяжёлым грузом на его плечи. — Возвращайся к Моране, — тихо сказал он Тристану, не беспокоясь о том, что их пленник слушает. Он все равно не выберется живым. — Побудь с ней. Я разберусь с этим ублюдком. Тристан заколебался, прежде чем кивнул ему и вышел из склада. Данте схватил стул и развернул его, усаживаясь перед ублюдком, желая, чтобы он мог отвести его в подвал для допросов на своей территории. Там была лучшая инфраструктура. Что ж, он будет импровизировать. Вынув еще одну сигарету, потому что это чертовски напряженная ситуация, и ему нужно было сохранять как можно больше спокойствия, Данте медленно закурил, не сводя глаз с парня. Темноволосый, среднего телосложения, обычно одет, он мог сойти на улице за простого парня. Он молчал, просто курил и смотрел на него. Это была его основная тактика. Люди всегда недооценивали, насколько мощным может быть овладение тишиной, особенно потому, что люди всегда пытались заполнить ее. Это тактика психологической пытки — одна из любимых приемов Данте и которую художник в нем ценил, — потому что это позволяло воображению разрастаться. Убил бы он их? Как бы он это сделал? Пулей, ножом или веревкой? Будет ли он их пытать? Переломает кости? Выдернет ногти? Или что-нибудь похуже? Это было его любимое, потому что прежде, чем он успевал задавать им вопрос, они достаточно испуганно дрожали, показывая ему трещину. А затем Данте приставлял гвоздь к трещине и забивал, колотил, пока она не расколется. Он глубоко затянулся, позволяя эмоциям закипеть под кожей, наблюдая, как лицо парня показывает волнение. — Чего ты хочешь? Трещина. Данте просто сидел и пристально смотрел на него. Он знал, что это их напугало, этот здоровенный мужчина просто спокойно курил, без ответа, без сумасшедшего взгляда, ничего. — Послушай, я даже не знаю, кто ты. Ложь. Парень узнал его, побледнев, словно увидел привидение. Данте выпустил облако дыма. Почувствовав небольшую ярость, он начал создавать кольца дыма в воздухе, видя, как они плывут к парню. Парень помочился в штаны. Данте не отреагировал, все еще сидел в пяти футах от него, хотя зловоние наполняло помещение. — Я расскажу тебе все, что хочешь знать, — зарыдал он. — У меня есть жена, дети. Я люблю их. Пожалуйста, позволь мне уйти. Да, и свинья летела над головой. Ублюдок не мог быть серьезным. Данте положил одну лодыжку над коленом, положив руку с сигаретой на другую. — Синдикат, — произнес он одно слово. Парень сглотнул. — Я… я не понимаю, о чем ты говоришь. Данте не ответил, просто продолжал молча наблюдать за ним. Прошла минута. Две. Больше. Спустя несколько минут парень поежился. — Я вошёл в состав организации только в прошлом месяце, — признался парень. — Сегодня был мой… гм, призывной вечер. Чертов подлый слизняк. Данте снова затянулся. — Это все, что я знаю. Скорее всего, не все. — Как тебя зовут? — спросил Данте. — Гм, Мартин. — Мартин, как ты узнал о них? — спросил Данте. Парень сглотнул, но промолчал. Данте умышленно ухмыльнулся, той ухмылкой, которая действительно задевала людей после его молчания, еще больше подпитывая их воображение. — Ты… ты можешь попасть только через… приглашение, — признался он через несколько секунд. Данте кивнул. — Очень хорошо, Мартин. Кто тебя пригласил? — Мужчина, с которым я познакомился в… онлайн-чате. — Что этот мужчина рассказал тебе о Синдикате? Парень вздрогнул. — Просто… что они организация, которая удовлетворяло… то, что я искал. — Детей, ты имеешь в виду, — выдавил Данте, ощущая яростный пульс в своей крови. Парень отвернулся, видимо от стыда. Да, у этого ублюдка несколько часов назад был стояк, так что Данте не чувствовал к нему ни капли сочувствия. — И этот мужчина, — Данте вернул допрос в нужное русло. — Он вербовщик? Как это работает? — Если я расскажу тебе, ты меня отпустишь? — он выпрямился на стуле, пытаясь быть храбрым. — Зависит от того, что ты мне расскажешь, Мартин, — протянул Данте, откидываясь на спинку стула. — Я в хорошем настроении, ты выберешься отсюда. «В мешке для трупов» — Данте не добавил. Парень кивнул, веря ему. — Я расскажу тебе все, что знаю. Хорошо. — Этот мужчина, — начал Мартин, глядя на ноги. — Я просто знаю его по имени пользователя. Мистер Икс. Он писал, что является частью группы, которая могла организовать… то, что я хотел для себя. Все, что мне нужно было сделать, это явиться на вводный курс и показать им, что я серьезно настроен, сделать татуировку, и позже они предоставят мне инструкции. Я сделал татуировку только сегодня. Больше я ничего не знаю. — Этот Мистер Икс, — спросил Данте, пытаясь разложить все по полочкам. — Ты когда-нибудь видел его? Парень покачал головой. — Нет. Сегодняшние мужчины были призывниками и тату мастерами. У Мистера Икс имеются камеры, с помощью которых, как он сказал, они будут наблюдать за нами. Данте ему поверил. Он склонил голову набок. — И за весь месяц в качестве ожидающего призывника ты когда-нибудь слышал что-нибудь, что, по твоему мнению, могло бы меня заинтересовать? Дополнительная информация всегда поднимает мне настроение, Мартин. Мартин колебался. — Не заставляй меня вставать, Мартин, — предупредил Данте. Парень был слабаком. — Была одна вещь, — пробормотал он. — Не думаю, что Мистер Икс хотел проговорится об этом. — О чем? — О Человеке Тень, — сказал парень. — Мы просто говорили об этом, и он сказал, что этот Человек Тень не спускает с него глаз и с Синдиката, просил чтобы я был осторожен в повседневной жизни. Человек Тень. Блядь. Данте слышал о нем, кем бы он ни был, только в слухах. Даже на его стороне преступного мира это имя было пугающей легендой. И если этот человек находился на хвосте Синдиката, значит, у него было глубокое знание их мира. Данте только прикоснулся верхушки айсберга, а этот человек уже был глубоко в океане. У него никогда не имелось причин пытаться найти этого человека, но теперь все может измениться. — Что-нибудь еще? Что насчет Мистера Икс? — спросил Данте. Парень задумался на секунду, прежде чем моргнул. — Я действительно не знаю, клянусь. Он только упомянул, что покинул должность вербовщика. Раньше он был каким-то куратором. Данте почувствовал, как его нутро сжалось. Он молчал, ожидая. — Он… — парень сглотнул. — Он рассказал мне одну историю, предупредив, что случается с крысами. Это… он довольно хорошо известен в группе. Данте моргнул, сгибая пальцы. — Сказал, что пятнадцать лет назад в вашем городе допрашивали девушку… потому что она услышала какое-то дерьмо, которое ей не положено знать. Он нанял мужчин, и они держали ее четыре дня, я думаю, он сказал. — Три дня, — поправил Данте, красный цвет медленно растекался по краям его поля зрения, его кровь приливала к ушам, а вена на шее начала пульсировать. — Д… да, — пробормотал парень. — Он… предупреждал меня. Сказал мне, что заставил их пытать и изнасиловать ее, просто чтобы посмотреть, знает ли она что-нибудь, а затем её спасли. Пытать и изнасиловать ее. Пытать. И. Изнасиловать. Ее. Изнасиловать ее. Амара. Его Амара. Пятнадцать чертовых лет. Все его сомнения на протяжении многих лет укрепились, и внезапно в его голове промелькнули воспоминания, ее напряжение, если он подходил к ней сзади, ее нерешительность в первый раз, когда она разделась перед ним, паника, которая иногда поражала ее из ниоткуда во время секса. Данте всегда приписывал это к ее посттравматическому стрессу, прекрасно понимая, что опыт ее физических пыток никогда не покинет её. Иногда у него возникали сомнения, но никогда, ни разу, он не знал, что ее изнасиловали. Врач ни разу не сказал об этом ни слова за те дни, которые он провел в больнице, в полицейском протоколе об этом ничего не говорилось. Она никогда ни слова не говорила об этом. Ни. Слова. Каждый раз, когда он был с ней, трахал ее до мозга костей, поедал ее киску или говорил грязные слова, она никогда не делилась тем, что он должен был знать. А теперь она исчезла. Все рухнуло вокруг него, подрывая его доверие к единственной женщине, которой он доверял больше всего на свете. Данте вытащил пистолет, направил его в голову парню и выстрелил. Его палец не отрывался от спускового крючка, выстрел за выстрелом звенел до тех пор, пока в пистолете не кончились патроны и тело парня не оказалось на полу. Время пришло. Пора ему занять трон. Пора ему найти Мистера Икс. Пора его королеве вернуться домой. Обратный отсчет Лоренцо Марони начался.Глава 15 Амара
Амара посмотрела на своего первого клиента в новом городе, огромного темноволосого мужчину, и она имела в виду огромного, даже больше, чем Данте, который был самым крупным человеком, которого она знала, — и попыталась сохранить безмятежное выражение лица. Потому что этот мужчина был не просто огромным, он был с одним глазом и крупным мужчиной со шрамами. И на его правом глазу была настоящая повязка. Она никогда не видела никого с глазной повязкой. Внезапно у нее возникли воспоминания о романах с эротическим подтекстом, которые она читала в подростковом возрасте, о сексуальных, лихих пиратах и девушках, попавших в беду. Он определенно был сексуальным, грубым и опасным, что Амара могла оценить как женщина. Она открыла дверь пошире, изобразила вежливую улыбку на лице и пригласила его в кабинет. — Надеюсь, вы без труда нашли место, мистер Вилланов. Она села в удобное кресло, вид за окном был потрясающим с тропической зеленью. Мужчина уселся напротив нее в кресло кремового цвета и смотрел на нее одним глазом, таким светло-карим, что казался почти золотым. Она никогда не видела никого с таким оттенком глаз. Его другой глаз, тот, что за повязкой, имел ужасный шрам, проходивший под ним, от края лба до края губы, тянущийся вниз, наполовину хмурясь. — Зови меня Альфой, — сказал он ровно, его голос был грубым. Амара почувствовала, как ее брови приподнялись при его имени. Ну, она тоже не знала Альфу. Казалось, что этот город будет для нее с первыми опытами. — Альфа, — поправила себя Амара. — Я доктор Мара Росси. Что я могу сделать для вас? — Могу я называть тебя Мара? — спросил он, оглядывая ее небольшой кабинет. После продажи своей квартиры в Порту Теней и захватив Лулу, Амара собрала свои вещи и попросила свою сводную сестру Нерею оформить для нее поддельный паспорт на вымышленное имя, которое было достаточно схожим, чтобы она все еще могла узнать его, и просто чтобы она могла уехать в неизвестное место. В конце концов, она отправилась на Юг в большой тропический город Лос-Фортис, место, которое она уже давно исследовала на предмет каких-либо связей с Тенеброй или Нарядом. Связей не было. Ей нужно было оставить свою старую жизнь позади, все, кроме мамы, которой она до сих пор звонила через день через одноразовый телефон, умоляя ее сохранить все в секрете. Она знала, что на этот раз ее мама сохранит тайну. И хотя большая частьАмары хотела позвонить Вину, Тристану или Моране, она знала, что чистый перерыв, к лучшему. Особенно от Данте. Они закончили. — Конечно, — ответила Амара мужчине, сосредоточившись на нем. После получения степени и прохождения клинических часов под наблюдением консультанта университета, Амара в течение шести месяцев работала лицензированным терапевтом. И она даже не рекламировала себя после переезда в Лос-Фортис, поэтому звонок от этого человека о назначении встречи стал неожиданностью. — Я здесь не для терапии, Мара, — сказал ей мужчина, и внезапно Амара почувствовала, как ее ладони начали потеть. Его размер и телосложение, которые она оценила секунду назад, стали более угрожающими. Она оставалась спокойной, упражняясь в счете. — Тогда почему ты здесь? Он откинулся на спинку кресла, наблюдая за ней, прежде чем тихо заговорить. — Я не причиню тебе вреда. Амара сглотнула, но молчала, ее сердце колотилось. — Я хочу знать, кто ты, — он положил руку на подбородок. — Видишь ли, это мой город. Я очень внимательно слежу за каждым, кто приезжает или покидает определенные известные места, например в Порту Теней. И это здание принадлежит мне. Я проверил твои документы, и они поддельные. Очень хорошо поддельные, но все же ненастоящие. Итак, кто ты и почему ты в моем городе? Амара почувствовала, как ее дыхание слегка засвистело. Встав на ноги, Амара на каблуках подошла к столу в кабинете и достала из ящика папку. Вернувшись к мужчине, она медленно протянула ему, чтобы он мог сам увидеть ее степени. — Я здесь не для того, чтобы доставить тебе неприятности, Альфа, — сказала она ему хриплым голосом. — Я лицензированный терапевт. Меня зовут Амара. И я в твоём городе, чтобы пустить корни. Мне нравится умеренный климат и доступность к лесу. Это… это напоминает мне о доме. Она смотрела, как он вернул ей папку, не глядя. — Я не умею читать. Амара почувствовала, что краснеет. — Ой, прости, — извинилась она, забирая папку. Он покачал головой. — Но я хорошо разбираюсь в людях. В моей работе так и должно быть. В Порту Теней нет лесов. Где твой дом? Амара прокляла себя за этот промах. Она замешкалась, но, увидев, что он рассматривает ее одним глазом, честно ответила. — Город Тенебра. Он кивнул. — Ты далеко от дома, Амара. На это есть какая-то конкретная причина? Она глубоко вздохнула, подошла к окну, глядя на линию города и лес за ним, такой похожий на Тенебру, за исключением того, что находится на другой стороне полушария. — Я беременна. Мужчина долго молчал сидя на кресле. — А отец? Она просто покачала головой. Как она могла объяснить? Годы зная его, любя его, была любима им, только для того, чтобы однажды он вошёл, трахнул ее без презерватива и инсценировал свою смерть без предупреждения. На ее телефоне было установлено уведомление о его имени, поэтому, если что-нибудь о нем попадало в Интернет, она получала уведомление. Она вспомнила, как ей пришло уведомление, как Лулу сидела на ее коленях и они смотрели фильм, вспомнила, как разблокировала телефон, вспомнила, что увидела заголовок.Наследник империи Марони погиб в результате взрыва.Вспомнила крик, сорвавшийся с ее губ, ее глаза не могли поверить новостям. Вспомнила, как трясущимися пальцами позвонила Моране. Вспомнила, что он тоже инсценировал смерть своего брата в огне. Ее осенило, и это было жестоко. Данте не сказал ей, даже не намекнул, ничего, что могло бы ее подготовить. И она уже вынашивала их ребенка. Амара знала об этом, хотя еще слишком рано для подтверждения. Ее грудь стала чувствительной, и у нее не было месячных, а у Амары никогда не было задержек. Они вовремя приходили. И Лулу начала тыкаться носиком в животик. В тот день она знала, что у них родится ребенок. И это все изменило. — Что ж, — Альфа встал из кресла, вырывая ее из своих мыслей. — В таком случае, Амара, добро пожаловать в Лос-Фортис. Здесь ты и твой ребенок будете в безопасности. — он сунул руку в карман джинсов, достал визитку и положил ей на стол. — Это мои контакты. Если у тебя возникнут какие-то проблемы, или кто-то доставит тебе неприятностей, звони мне. Амара посмотрела на визитку, на простой черный картон с серебряным тиснением, и уставилась на него, тронутая его добротой. — Спасибо, — прохрипела она, взволнованная тем, что кому-то было достаточно. Альфа кивнул и подошел к двери. — Отец жив? Амара рассмеялась над иронией вопроса. Не зная, что ответить, поскольку он был мертв для мира в тот момент, она просто сказала ему свою правду. — Он и я, мы обречены истекать кровью из раны, которая никогда не заживет. Крупный мужчина долго смотрел на нее. — У тебя есть сила, Амара. Я это вижу. А у сильных нет кровоточащих ран; у них есть шрамы, которые заживают. Да, очевидно, она поделилась этим с ним. Резко кивнув ей, его темные волосы упали ему на лицо, его черная глазная повязка резко съехала на шрам, Альфа вышел, оставив ее стоять там со своими мыслями. Амара погладила себя по животику, качая головой. — Твой папа мудак, — сказала она ребенку, посмеиваясь над собой. — Но мы все еще любим его, не так ли? Да, она была обречена.
Последние комментарии
20 минут 54 секунд назад
6 часов 11 минут назад
6 часов 19 минут назад
6 часов 29 минут назад
6 часов 34 минут назад
8 часов 3 минут назад