Буря в стакане [Лалла Жемчужная] (fb2) читать онлайн

Лалла Жемчужная Буря в стакане

Ваша любовь к жене и любовь жены к мужу ― ах,если бы могла она быть жалостью к страдающим и скрытым богам! Но почти всегда два животных угадывают друг друга.

“Так говорил Заратустра”

Фридрих Ницше

«Я знаю, Вы думаете обо мне», – ни смайлика, ни продолжения, ни приветствия. Андрей прочитал эти слова про себя с ровной интонацией, в которую попытались завернуть загадку. Как пошло и как нарочито! Он скривился и заблокировал телефон. Время было около трех ночи, только что ему снился какой-то удивительный сон о превращении – если очень постараться, то наверняка получится погрузиться в него обратно. Может быть, оно обернется сюжетом новой картины – иногда Андрей писал листы по мотивам своих снов, для себя.

Мужчина закрыл глаза и попытался расслабиться. Ускользающее видение звездой метнулось под его веками, погружаясь в темную глубину. Андрей увидел океан, почувствовал на губах соленую воду… ди-линьк! Судорожный вздох, как у вынырнувшего утопающего. Сердце затрепетало в груди подобно майскому жуку между стекол в старой оконной раме. Андрей протянул руку и вновь взял телефон. «Пожалуйста, не думайте обо мне почем зря», – гласило сообщение в директе в инстаграм. Он сощурился, перечитывая бесчувственные электронные буквы. Сначала первое сообщение, потом второе. Постепенно в его груди поднималось раздражение, смешанное со злобой и каким-то странным чувством. Последнее Андрей ощутил как-то вдруг, и оно – новое и волнующее – захватило его мысли. Он был художником, творческой во всех смыслах натурой, а потому внутренний мир занимал его ничуть не меньше мира окружающего. Что стало причиной этого ощущения, щемящего сердце и тянущего нити из рук, кистей, из самых пальцев? Почему в них затаилась глубокая дрожь?

Андрей сел и протер глаза. Возможно, дело было во времени: начало четвертого, лег он всего полтора часа назад, а тут – странные сообщения. Но не только. Что-то еще его беспокоило, покусывало мозг у основания черепа. Он посмотрел на картинку-аватар отправителя, на никнейм. Черная кошка и английское слово в сочетании с именем – witch_anna. Ведьма? Мужчина нахмурился. Правильнее всего было прямо сейчас скинуть подозрительного отправителя в черный список, как он делал со всеми странными поклонниками его творчества. Ведовство, черные коты… скорее всего по ту сторону сидела крайне впечатлительная натура, погруженная в свои комплексы и пытающаяся посредством мистических ритуалов подчинить себе действительность. По крайней мере – уверить себя в том, что реальный мир подчиняется ее желаниям.

Но вместо этого Андрей перешел в профиль «Ведьмы-Анны». Его гнало неожиданно проснувшееся любопытство и, должно быть, страх: вдруг она каким-то своим ведовским способом и правда может подчинять себе реальность? Что, если она прокралась в его сны? Кажется, ему привиделась какая-то фигура, может даже женская, окруженная китами, спрутами и звездами.

– Хах, – смешок упал на паркет тяжелым камнем в ночной тишине, и заставил Андрея вздрогнуть. Он не ожидал, что его голос звучит так надтреснуто, хрипло. А смешно ему стало из-за того, что у «ведьмы» профиль был закрытый.

Андрей вернулся в чат, снова перечитал сообщения. Они были не такими, все в них указывало на какую-то болезненность, странность. Право слово, эту сумасшедшую стоило заблокировать и забыть, но что-то мешало. Может быть, это была вера в чудо или просто тяжелая после сна голова – трудно сказать, но мужчина отложил телефон и спустил ноги на паркет. Луна украдкой заглядывала в комнату меж неплотно закрытых штор, из-за чего предметы казались призраками. Не тени, не реальные объекты – что-то между. Наверное, и сам Андрей сейчас существовал где-то посередине, погруженный скорее в эмоции, чем мысли. Он взял с прикроватной тумбы граненый стакан – всегда находил особенную прелесть в ретро-вещицах – и сделал пару глотков. Неприятная волнительная дрожь в груди чуть поутихла, изгнанная прохладной водой, а желудок перестал трепетно сжиматься. Полминуты, минута…

– Да черт с ним, – экран снова вспыхнул в пальцах, покрытых не сходящими пятнами масляной краски. Щелчки виртуальной клавиатуры отсчитали буквы и знаки, несколько слов и знак вопроса. А затем, ощутив вдруг прилив крови к голове, из-за чего по шее побежали мурашки, Андрей выключил телефон. «С чего вы решили, что я о вас думаю?», – едва успело улететь, пока интерфейс инстаграма не погас.

Мужчина провел ладонью по лицу, потер подбородок и одним махом допил остатки воды, а потом, повинуясь мимолетному движению творческой души, швырнул стакан в стену. Какого черта он творит? Не хватало теперь ввязаться в еще одни отношения с экзальтированной персоной. Да почему он вообще думает уже об этом!

Сердце обезумело: оно рвалось сквозь легкие и ребра, толкало желудок, пыталось проскочить в гортань. Кто бы мог подумать, что одна фраза в состоянии привести ум в такое волнение? Андрей прикрыл глаза и вслушался в себя. Среди канонады тревоги и страха робко звучал голос веры, а кроме того, слышались ноты творческой идеи. Какой-то образ, вдохновленный обрывками сна и черной кошкой, смутно выглядывал из темного угла сознания. На такой случай на тумбе лежал карандаш и скетчбук, полный невнятных линий. Что ж, на часах – половина четвертого,и это самое подходящее время, чтобы рисовать.

***

В дверь ломились: звонок не успевал замолчать, как в него врывался оглушительный стук. Будто дикий зверь колотил. Андрей разлепил веки и понял, что наступило утро: солнце бодро резануло по глазам, в голове зашумело. Что было?.. складывалось такое чувство, будто он накануне хлебнул залпом пол-литра водки, да еще и не закусывая – настолько было тяжело привести себя в сидячее положение. Вокруг – на одеяле и подушке, на тумбе, на полу – валялись скомканные листы. Точно! Он рисовал, проснувшись среди ночи. А какой теперь день и час?.. Андрей взял телефон и тут же похолодел: он вспомнил, с чего начался его приступ вдохновения. Потом сообразил, что отключил устройство, причем в какой-то сумасшедшей панике. В дверь снова позвонили, послышался громкий голос, кажется – больше человеческий, чем звериный.

– Черт! Петр! – Телефон загрузился и радостно сообщил, что уже двенадцать часов, даже начало первого, а еще – суббота. Тут же, чуть отстав от живой человеческой памяти, выскочило напоминание от календаря: «11:00, встреча, поход в галерею».

Андрей отбросил телефон на простыню и подскочил с кровати. Пошатываясь, метнулся в коридор.

– Иду! Живой я!

Щелкнул первый замок, второй, повисла дохлой змеей цепочка, звонок, наконец, заткнулся. На пороге стоял большой, как медведь, Петр. На лице его, словно вырубленном наспех, читалось необыкновенное осуждение, тревога и – облегчение.

– Я думал, ты вскрылся! Все твои сентиментальности! – Не дожидаясь приглашения, гигант плечом потеснил хозяина квартиры к стене и прошел в узкий коридор. – Телефон недоступен, вчера не предупредил…

Петр одним махом снял с шеи теплый шарф и дернул вниз молнию куртки, пока Андрей закрывал дверь на все замки. Они были друзьями еще с университета и смотрелись рядом совершенно контрастно: один тонкий, меланхоличный, с глазами темными, запавшими – как у образа на иконе, второй же дышал жизнью, был громким и румяным богатырем.

– Телефон сел, я не знал, – попытался оправдаться Андрей, но Петру уже было совершенно плевать о причинах произошедшего. Он увидел друга живым, пусть бледным и болезненным, но вполне стоящим на ногах

– Ставь чайник. Я не жрамши, пойдем тогда после завтрака, – бодро и по-хозяйски распорядился друг и, разувшись, без спросу прошел в комнату, которая служила и спальной, и гостиной. – О! Да ты, похоже, буйствовал! – Петр рассмеялся, послышался звук разъехавшихся штор и открывшейся двери на балкон. По полу сразу потянуло уличной прохладой. – И веник тащи! У тебя тут стекло везде!

Андрей вздохнул и пошел в кухню. Порой он задавался вопросом – почему все еще дружит с этим типом, таким раздражающе активным, мощным, словно дуб на равнине. Но сразу после он вспоминал, что Петр напоминает ему героев с полотен соцреализма: такой же герой труда, широкогрудый спорстмен, светловолосый комсомолец. Для пущего ретро-эффекта он еще и папироски курил дешевые и круглый год носил кепки, сдвинутые на затылок.

Зашуршал газ под старым эмалированным чайником, и Андрей пошел в ванну. Мимо, по коридору, пробухал босыми пятками Петр, хлопнул дверцей под раковиной на кухне, протопал обратно. Видимо, взял веник и совок, чтобы собрать крупные осколки стакана. В квартире как-то разом стало светлее и теплее, несмотря на открытый балкон: это был жар, исходивший от гостя. Даже старая, выцветшая плитка над ванной будто бы окрасилась более яркими цветами.

– Тебе два сахара, как обычно? – Чайник успел закипеть, пока Андрей изучал свое осунувшееся отражение в зеркале, так что Петр взял на себя труд заварить в чашках пакетики липтона.

– Да, и в холодильнике есть остатки торта, разложишь? – Хозяин, чья власть в квартире была основательно потеснена, тоже вошел в небольшую кухоньку и сел за стол. Краем глаза он заметил на плите ковш, под которым горела конфорка. – Это…?

– Одним тортом сыт не будешь. Яйца решил сварить, – Петр поставил чашку перед Андреем и обернулся к холодильнику. – Я у тебя колбасу видел и сыр. Бутерброды будешь?

– Они там лежат, наверное, с неделю, – был ответ после сконфуженной паузы.

– А! Не беда, колбасу тогда сейчас обжарим, а сыру-то что будет? В крайнем случае плесень можно срезать.

– Это… дорблю.

– Тогда и срезать не нужно! – Радостно подытожил Петр и продолжил колдовать над завтраком.

– А вдруг отравимся? Оно ж стухнуть могло, – постепенно в голосе Андрея прорезались нотки веселого скептика: он начинал оживать в присутствии своего бодрого друга.

– Мы ж вместе в общаге недавно жили. Нам не страшно ничего, – и Петр рассмеялся, шлепая два куска докторской на сковороду. – Ты еще больше моего всякой дряни жрал.

На время приема пищи воцарилось молчание. Хотя вареные яйца с майонезом, жареная колбаса, ломоть черного хлеба и крохи сыра не были каким-то сложным или изысканным завтраком – они показались Андрею необыкновенно вкусными. Давно он не ел чего-то такого простого, напоминающего детские и студенческие годы. Вдобавок, мужчина понял, что ночное рисование отобрало массу сил, так что после первого же укуса голод заворчал в желудке разбуженным драконом.

– Вкусный тортик. Откуда? – Там, где Андрей наелся кулинарными подвигами Петра, последний остался полуголодным и без спросу взял предложенную ранее сладость.

– Не знаю, ученица принесла позавчера, – хозяин лениво потягивал чай и думал. Ему казалось, что он что-то забыл, что-то тревожное, сладостно-томительное.

– Ты что, все еще в мастерских этих работаешь? Тебе не надоело копейки считать?

– Мне нравится работа, и есть время рисовать свои сюжеты.

– Ага, видел. Срач развел – мама дорогая, – Петр хмыкнул и сосредоточился на куске торта.

Воспоминание полоснуло ножом, и теплый солнечный свет показался острым и колючим. Андрей подскочил со своего места и, чуть не сбив чашку со стола, побежал в комнату. Утро, сытный завтрак и веселый друг привнесли немного ясности в его мысли и чувства: надо заблокировать к чертовой матери эту странную «ведьму» из инстаграма! Зачем он вообще ей ответил, что за темные, гадкие и грешные мысли толкнули его на такое!..

Никаких оповещений от приложения не было, однако стоило его открыть, как Андрей увидел: есть какое-то сообщение. Красный кружочек в правом углу на это весьма галантно намекал.

– Черт возьми, – ладони против воли вспотели, а сердце заколотилось, как давеча. Завтрак неуютно завозился в желудке и стал бурчать, что еще немного волнений, и он точно решит не переваривать просроченную на пять дней колбасу.

«Вы читали Гессе? Знаете, мне показалось, что читали, и наверняка должны были это почувствовать», – гласили черные буквы на холодном белом свечении. Какой, черт побери, бред! Андрей болезненно застонал, зажмурился, вдохнул, выдохнул. «Да, но фантастика – это не реальность», – снова, снова, снова! Зачем он отвечает этой черной кошке?

– Ты чего? Похоже, спятил окончательно от нищеты. Знаешь, художник не обязан быть голодным, – Петр возвышался у входа в комнату, подпирая плечом косяк. Он попивал чай из кружки и смотрел на друга несколько обеспокоено, внимательно. – Ты задолжал бандюганам, и теперь тебя прессуют?

– Да бог с тобой! – Андрей оторвал глаза от сияющего дисплея. Его подмывало рассказать другу обо всем, но не было понимания как начать и как описать то, что поселилось в груди. Эту скребущую, лукавую кошку. Вдобавок, Петр и здесь был контрастен Андрею и не верил во всякую мистику и сглазы. По крайней мере, вслух над чем-то подобным он всегда потешался.

– Может, тебе денег одолжить или что? – Прагматизм этого соцреалистичного человека в такой момент вызвал у Андрея бурю негодования.

– Да все у меня в порядке с деньгами! Я… Сам не знаю, что это такое!

– Говорить не хочешь? – и Петр противно прихлебнул чай. На самом деле, сюрпанье было у него совершенно в порядке вещей, но сейчас вызвало у Андрея гримасу отвращения.

– Нет.

– Ну ладно. Собирайся тогда, романтик. Пойдем смотреть выставку, – потрясающе легко сдался Петр и пошел мыть посуду. Для него друг был каким-то недозрелым, вечным подростком, о котором надо заботиться. Андрей принимал эти условия игры, это внимание, и реагировал на них так, как ребенок реагирует на родителя. Но при этом оба они знали: когда придет время, они по-взрослому друг друга поддержат и выслушают.

Крякнул телефон, экран загорелся. Превью сообщало: «witch_anna написала сообщение:…» – и эти слова вызвали у Андрея душевный трепет. Нет, баста! Он смахнул облачко с экрана и пошел одеваться. Слишком уж этот разговор был чудным. Нужно проветрить голову и найти, наконец, в себе желание заблокировать эту «ведьму».

***

Мир переменился. Обычно здесь ожидается, что какие-то внешние факторы его изменили: война, революция, новое правительство, хотя бы локальный переезд на новое место. Но нет, внешне все было по-старому: те же шторы, тот же паркет, тот же узкий коридор с дверями в две комнаты, на кухню и в ванную. По-прежнему над входом висела старая, советская еще подкова, оставшаяся от отца. К слову, родные были живы-здоровы и регулярно звонили, спрашивали – как сын/внук/брат поживает в столице. Однако мир все-таки изменился. И началось все с уточнения от одной Ведьмы, что философский роман – это не фантастика.

Андрей запутался. Он убеждал себя, что сможет заблокировать странную собеседницу в любой момент, едва только он поймет, что нездоровое перевесило здравое в их общении. Спустя какое-то время он осознавал, что занимается самообманом: изначально их коммуникация была больной, как ОРВИ – внезапной и прилипчивой. После же мужчина говорил себе: «Нет, она просто хотела обратить на себя мое внимание, так-то она нормальная, начитанная девушка!», – а потом задумывался, а девушка ли? Читающая Манна, Стейнбека и Шоу, рассуждающая о разных направлениях философии и признающаяся, что не любит любовные романы. Вдруг по ту сторону сидит парень, какой-нибудь странный маньяк, которому нравится именоваться Анной и сводить с ума художников? А кто сказал, что он сходит с ума?..

Академические формы тел стали отвратительны. Правильные конечности, руки-ноги-торсы, реалистичные в своей передаче картины и эскизы – все это доводило теперь Андрея до тошноты. В правильности, в реализме и, тем более, гиперреализме он видел мертвенность, чуть ли не ощущал смрад навеки застывших форм. В них не было чувственного, казалось ему, но буквально тут же его взгляд художника натыкался на альбомы, в которых таились репродукции картин Эль Греко и Тициана. Тогда Андрей себя одергивал: конечно, нет! Это современное искусство потеряло душу, саму ее эссенцию, которая должна придавать живописи дыхание, внутреннее свечение, наполненность. Недостаточно запечатлеть тело, изобразить его достоверно точно – необходимо заставить сиять самые глаза, заставить краски жить так, как живет действительность. Даже еще реальнее!

А потом Андрей словно бы просыпался, и все такие размышления, которые он записывал и изливал своей Ведьме, начинали казаться ему сентиментальным бредом. Да и с каких пор она стала его Ведьмой? Но даже в самом трезвом состоянии рассудка он не мог усомниться в том, что она принадлежит ему, что он ею владеет, как владеет каждой из своих картин. В сущности, эта собеседница превратилась для него в некий образ, который преследовал его наяву и во снах, к которому Андрей обращался, когда чувствовал внутреннюю потребность в обсуждении какого-то явления. В минуты ясности он понимал, что любит, что его чувство очень странно и изуродовано, направлено не на реального человека, а на профиль в социальной сети, на черные ниточки электронных слов.

Не сотвори себе кумира – гласила одна из заповедей, но именно кумиром стала для Андрея черная кошка на аватарке. Раньше он не обращал внимание на бездомных животных в своем дворе, теперь же вдруг заметил, что целый выводок черных котов живет в подвале его дома. И каждого теперь он приветствовал, каждому при встрече улыбался словно идолу, вспоминая о Ведьме.

Андрей уже не сомневался, что тут была замешана какая-то магия: иной раз они угадывали сны друг друга, мысли, ощущения. По крайней мере, собеседница угадывала о нем. Так, однажды он снова проснулся среди ночи, вдохновленный причудливым образом звездной фигуры. Мужчина сразу же постарался его зарисовать, потратил на это не менее десяти листов и двух часов. А поутру получил сообщение: «Попробуйте поиграть со взглядом. Взгляд у вас выходит как-то мертво», – и это было поистине фантастично! Андрей даже проверил свой профиль, где делился работами и, порой, жизнью: вдруг он ночью, в забытьи, сделал публикацию с эскизами? Нет, последний пост – две недели назад, когда еще ум его был здрав и не знал странного волнительного волшебства.

Андрей спросил тогда, как Ведьма догадалась о его ночных призраках. «Я про картину, где вы изобразили бездомного у калитки собора. Я вас смутила?», – и, хотя не было, как всегда, ни смайла, ни дурацкой скобочки в конце сообщения, он почувствовал лукавую улыбку и иронию. Конечно, она говорила о его новых эскизах, но решила излишне не пугать и приплела его старую работу. Андрей, ради поддержания беседы, проверил своего «Бездомного». И эта картина, написанная пару месяцев назад, повергла его в ужас: тусклая, мертвая, у человека глаза, как у дохлой рыбы. В ней не было эмоции, жизни.

Работал он на автопилоте: смотрел, как рисуют в студии неучи, слушал их претензии и нытье, насквозь пропитанные ожиданием какого-то откровения, чуда. Им казалось, что создавать легко, что это вдохновение, и от этого Андрею хотелось истерически смеяться этим простакам в лицо. Вдохновение! Оно виделось чем-то удивительным, красивым, поднимающим до небес и радующим, ласкающим самую душу. Нет! Андрей знал, что это алчный зверь, грызущий кости творца, пожирающий его ум, лишающий покоя даже тогда, когда от безумия автора отделяет один только сон. Вдохновение приводит за собой сном беспокойных духов-образов, которые поджидают за каждым углом, в каждую трещинку подкладывают напоминание о себе. От него сводит зубы, от него тошнит.

И все же, в наивности его учеников была какая-то чистота, ясность. И она позволяла снова зарыться в понятные, выверенные законы и правила изобразительного искусства. Те часы, которые Андрей проводил в студии за преподаванием, стали еще более ценны. Вдобавок, он не мог пользоваться телефоном, и это помогало вполне успешно делать вид, будто у него нет никакой странной собеседницы, которая читает его сны, как книгу.

Их разговоры никогда не касались объективной реальности и оставались в плоскости книг, картин, истории, снов – словом, где-то в поле духа и духовности. Почему-то по умолчанию табуированными оказались разговоры о погоде, о планах на вечер, о прошедшем дне, о работе или досуге. Самое больше, могли обмолвиться о только прочитанной книге или коллеге, который подкинул интересную идею для размышления. Андрей по большому счету не имел ни малейшего представления о том, чем и как живет его Ведьма, сколько ей лет и как ее на самом деле зовут. В личной переписке имена им были не нужны, а о встрече не было и разговора. Просто беседы, которые приносили Андрею удовольствие, радость и одновременно лишали покоя.

Петр навещал друга регулярно: он чувствовал, что что-то в нем переменилось, что-то треснуло, пошло волнами. До конца он не мог это понять и объяснить, но знал, что Андрею нужен какой-то маяк, поплавок, который уверенно стоит на ногах и не поддается сумасшествию своей профессии. Художники почти такие же личности тонкие, как и поэты, – это всем известно. Но Петр оставался таким же неподвластным смутным мистическим веяниям и чувствам, как памятник Ленина – переменам поколений.

– Андрюха, ты совсем отощал. Ты хоть что-то жрешь? – Соцреалистичный герой появился в этот раз на пороге кельи аскетичного товарища воскресным днем в середине марта. С собой Петр принес два мешка продуктов, нутром ощущая, что Андрей питается от силы дошираками, а если судить по его виду – и вовсе святым духом.

– Я ем, жрут собаки, – поморщился он и отступил, пропуская гостя. За последний месяц грубые выражения стали ему чужды, а ослепительное сияние жизни, исходящее от друга, вызывало паническое желание захлопнуть дверь прямо перед его носом.

– Да ладно тебе. Не с той ноги встал?

– Я не ложился.

Повисло долгое молчание: Андрей пошел обратно в комнату-мастерскую, не закрыв дверь. Петр же не рискнул навязывать прямо сейчас свое общество и, раздевшись, обстоятельно запер все замки. Когда-то на первом курсе – это он хорошо помнил – его меланхоличный товарищ влюбился в одну аспирантку. Как он страдал, как ходил вокруг да около!.. Вздыхал, писал ее портреты во всех тетрадях и на досуге, размышлял, как бы к ней подступиться и день изо дня спрашивал у своего соседа по комнате совета. Собственно, так они с Андреем и подружились тогда. А девушка оказалась замужем и, по мнению Петра, не стоила и половины тех страданий и чувств, которые его товарищ испытывал полтора месяца. Но сейчас картина была очень похожая. Вдобавок, над зеркалом в прихожей зоне оказался приколот лист с несколькими эскизами девичьей головки с разных ракурсов.

– Как ты смотришь на макароны по-флотски? – Бодро поинтересовался гость и, не дожидаясь ответа, отправился на кухню готовить.

Петр был прагматиком. Закончив художественный университет и поняв, что никому его академичные, вторичные работы не нужны, он переквалифицировался в дизайнеры. Прошел пару курсов переподготовки, устроился в агентство и стал рисовать упаковки, продумывать дизайны промо-материалов и всякое такое прочее. Для себя он оставил рисование как хобби, но всякие надежды зарабатывать им оставил. Разве что иной раз подворачивалась халтурка от знакомых, и Петр подряжался расписывать стены для новых кафе и ресторанов.

Со своей позиции ему было сложно понять, как может Андрей так страдать, лишать себя возможностей жизни – только ради призвания. Это и восхищало, и пугало: была в этом какая-то тяга к саморазрушению. Об этой же тяге свидетельствовали его маниакальность, даже одержимость в некоторых случаях. Но в одном Петр был абсолютно уверен: хороший обед может привести любого в чувства, а сытость и баночка-другая пива – развязать язык.

– Ты не понимаешь, это другое, – вяло сопротивлялся Андрей. Был уже вечер, они с другом обсудили последние их работы, поговорили о событиях в мире, поделились впечатлениями о последних прочитанных книгах и просмотренных фильмах. И, в пылу разговора, Андрей случайно сболтнул о своей Ведьме. Сболтнул и сразу осекся, поняв, что только этого Петр и ждал.

– Да брось! Все женщины схожи в применении, а ты просто воздвигаешь себе Беатриче, – гость хлопнул ладонью по столу и наклонился, доверительно снижая тон голоса: – Она хоть симпатичная? Похожа на твои рисунки?

– Разумеется! – Андрей покраснел, но тут же побледнел. Он так и не знал, как выглядит его собеседница, не знал звучания ее голоса и мимики. Да он даже не догадался подать запрос, чтобы подписаться на ее профиль и увидеть скрытые под иконкой замка публикации!

– Ты ее не видел никогда, да? – При всей своей прямодушности, Петр был проницателен и наблюдателен. Он прищурился, и губы его сурово сжались. – Ты просто конченный идиот.

– Это другое, – Андрей цеплялся за это «другое», как за спасательный круг. – Мы много переписываемся, говорим о философии, книгах…

– Идиотия. Ладно она – девчонка. Но ты-то! – Петр откинулся на спинку стула, отчего тот натужно заскрипел. – И ты вообще ни разу о ней не думал, когда…?

– Заткнись! – Им было хорошо за двадцать и они неоднократно обсуждали женщин, но вдруг пошлый намек вызвал у Андрея желание треснуть друга хорошенько да промеж глаз. Он даже приподнялся было со своего места.

– Значит, да. И ни разу не хотел с ней встретиться?

Андрей взвился, смел со стола кружку и уставился на Петра в исступленной ярости. Эти вопросы, эти слова казались ему чем-то сродни предательства. Словно бы он сейчас сидел напротив, хмурился и отрекался от своего чувствительного друга, насмехаясь над его переживаниями. Под окнами взвизгнули шины, раздалась брань: кто-то ехал через двор больно смело и едва не сбил какую-то мать. Это вторжение быта в миг откровения немного остудило Андрея, и он принялся молча убирать со стола.

– Я могу, наверное, понять, почему ты так себя ведешь. Но вспомни ту аспирантку: я тебя едва ли не из петли вытаскивал, а делов-то… – Петр тоже поднялся. – Не провожай, избавь меня от своей кислой рожи.

И его пятки в носках с дыркой на большом пальце левой ноги удалились в прихожую. Послышалась возня – гость одевался и собирался. Андрей стоял над раковиной, полной посуды, и ощущал чувство жгучего стыда. Он понял, что обидел друга, и это осознание перевесило на какое-то время бурю страстей, пожирающих его душу последний месяц. В самом деле, он нездоров! Одержим! Дверь хлопнула – Петр ушел. И свет в квартире стал тусклее, из углов потянули цепкие руки жадные тени безумия. Андрей ударил кулаком по столешнице рядом с раковиной и пошел в комнату – за телефоном. Пока минута ясности не прошла, нужно написать всего один вопрос. Пока еще есть на это силы и отвага: «Может быть, встретимся вечером на неделе?».

***

Впервые смутное сновидение, мучавшее его с самого первого сообщения Ведьмы, было ясным. Даже когда Андрей проснулся в пять утра, оно осталось в его голове, позволило себя записать и зарисовать. Оно будто говорило: «Окончено! Теперь все иначе!» – и мужчине не нужна была трактовка его удивительной собеседницы, чтобы прочитать этот смысл в своем видении.

Ему снилось, будто он плывет по океану на корабле. Соленый запах морской воды щекотал ноздри, а ветер был теплым и приятным. Вечерело, и облака заливались розово-красными красками. Как оно было прекрасно!.. Андрей залюбовался сочетанием этих оттенков с пастельными переливами синевы неба. Он так увлекся, что не заметил, как корабль под ногами обратился в прах, и океанская гладь приняла его тело в свои объятья.

Было тепло и комфортно, в таком состоянии можно было бы прожить всю жизнь, убаюканным на волнах, словно в руках матери. Не просыпаться, просто существовать. Но тут небо и море почернели, наполнились грозным предчувствием. Андрей ощутил, как из глубины к нему тянутся холодные щупальца невидимых чудовищ, рассмотрел над водной рябью кружение треугольных плавников. Он вдруг стал огромным, будто и сам был каким-то дивным кораблем, целым крейсером. Акулы и спруты, что окружили его, теперь казались небольшими, но они не отставали. Кусок за куском эти чудовища отрывали от его тела плоть, но Андрей не испытывал ужаса. Напротив, ему было любопытно и странно, ведь под плотью обнаруживались черные пространства, наполненные огоньками звезд-медуз.

– Я назову тебя Жадность, – сказал Андрей одной акуле, и та сразу же содрала огромный кусок с его ноги. – А тебя – Безумием, – и названный спрут разорвал его тело пополам.

Больше плоти не было, и океан с его чудовищными обитателями исчез, а Андрей оказался среди звезд, одной из звезд, тем, кто вбирает в себя звезды. Он оказался Творцом, и впереди его ждала такая же фигура Творца, к которой он устремлял свои мысли и чувства.

Такой был его сон, и он принес с собой абсолютный покой. Андрей с холодной ясностью осознал, что причина его чувств – он сам, и лишь ему одному их усмирять. Нет никакого проклятья и магии. Есть только воображение, мать зверя-вдохновения. Но даже этих химер можно приручить.

Сон так потряс Андрея, что он совершенно забыл о заданном вопросе, тем более что инстаграм не присылал никаких уведомлений. Где-то на краю сознания он подумал, что, должно быть, испугал девушку таким вопросом. Вероятно, она была неискрення, а может там и в самом деле скрывался парень. Может быть, это просто сумасшедший человек, для которого личные контакты – это что-то запредельное. Или человек с комплексами. Да мало ли что еще!.. Андрея не заботило, что будет дальше: свой решительный шаг он сделал. И, если ничего не случится, он закроет книгу этих странных чувств и отправит-таки черную кошку в черный список.

– Ах-ха-ха, Андрей, ты у нас звезда! – Люся, администратор студии, пришла к нему в обеденный перерыв. От нее пахло сладкими духами, и вся она была такая живая, улыбчивая и веселая, что невольно напомнила Андрею о Петре и ссоре накануне. Подумать только, он же не написал ничего в извинение, не позвонил!..

– Ты что-то хотела? – Он доедал макароны по-флотски, и потому надеялся как можно быстрее закончить разговор.

– У тебя новенькая. Такая тихоня – я еле ее голос услышала по телефону, когда она записывалась. Именно к тебе просилась! В общем, доедай – она сегодня к пятнадцати придет. Как раз после обеда твоего, – Люся кивнула, и крутанулась на пятках. – А! И пропуск не забудь обновить. Это последнее напоминание!

Смеясь, она удалилась. Андрей же, подперев рукой голову, подумал, что Люська в общем-то славная девушка, очень живая и простая. Наверняка она умеет готовить макароны по-флотски и не терпит стоячего воздуха, открывая все форточки и балконы. К тому же – не в отношениях.

В таких легких и приятных размышлениях, где на фоне скользила небольшая досада, что Ведьма не пишет, он закончил обедать и пошел в класс. Ученики уже ждали его: почтенная Елена Сергеевна принесла очередной тортик (она излишне была озабочена бледностью и худобой окружающих), Паша разговаривал с Наташей, скромно улыбаясь. Впервые Андрей заметил, что рыженькая студентка-Наташа ему нравится и решил в этот раз посадить их за соседние мольберты.

Но вот его взгляд наткнулся на незнакомую фигуру. Округлая, мягкая девушка пристроилась в стороне. В руках она крутила коробку, перевязанную бантом, и явно волновалась. Видимо, это и была обещанная новенькая тихоня. Андрей напустил на себя все свое дружелюбие, пропустил всех учеников в класс, задержав незнакомку в дверях. На белом воротничке по-школьному строгого и серого платья красовалась брошка в виде вздыбившегося черного кота.

– Здравствуйте, я Андрей, если вам что-то понадобится, возникнут вопросы, то можете обратиться ко мне или к Люсе, администратору. По организации занятия – расскажу сейчас в классе, – он тепло улыбнулся невысокой тихоне и протянул ей руку.

– Я Анна. А это вам, спасибо, – быстро проговорила девушка, пожала протянутую ладонь и вручил подарок. На миг Андрею удалось поймать ее взгляд, и он ощутил приятное волнение от этих темных, словно ночное небо глаз.

И пока все рассаживались, он позволил себе заглянуть в коробку прежде, чем убрать ее в стол. Среди тонких полосочек бумаги лежал граненый советский стакан.