Мелодия в беспредельное [Ана Гратесс] (fb2) читать постранично

Ана Гратесс Мелодия в беспредельное

Мой парень любит писать музыку на бумаге, на планшетах электронных. Он любит писать музыки множество. Любит он тусить за компом и писать музыку в программах. Слюноотделение такое большое, что кажется, что скоро все пойдет к верху.

– Я пишу музыку для того, чтобы получать кайф! Чтобы набивать скиллы, а потом чтобы, возможно, стать известным. Получить популярность.

А я его спрашиваю:

– Первое и второе понятно, а популярность тебе зачем, чудушка?

Голова окунулась в салат оливье. Он решил соскочить с вопроса. Представляешь, зритель, и вот так каждый раз, когда вопросец летит ему в уши, он их затыкает невидимой материей салата. Я же знаю, что он все прекрасно слышит, но делает вид, что ничего не произошло. Ладно. Не произошло это, значит произойдет по-другому.

Музыка лилась через края и краев ей было не видно. Звуки детского плача накладывались на щелчки металлических запонок. Позвякивали обедние приборы. Свистящие придыхания накладывались на позолоту от мочевого пузыря. Его тонкие и упругие стенки хорошо натягивались на крошечные барабаны. Делалась музыка красивыми психоделическими пассажами.

Наши отношения с музыкантом развивались как нельзя лучше. Виделись мы довольно часто, но каждый из нас находился в своем коконе из художественного занятия. Кто-то выуживал из восприятия хлопушки-хохоталки, а кто-то прочерчивал пустоты символы на пустоту из нулей и единиц.

Дергались руки в конвульсиях подобно веточкам полыни. Ее длинные ногти впивались нам в тонкие и жирные бока, а музыкальные дорожки раскрашивались в отменные красные оттенки. Среди них был придушенный крик, перекрученный через реверс и звездные бубенцы. Мне тогда подумалось, что мы ваятели более безумные, чем вся белая палата вместе взятая. Но все кажимость, субъективщина…

– Милая моя, – обратился ко мне мой любимый. – На скатерти из желтого кенгуру стоит банка с вишневым варением. Возьми ее и принеси мне, пожалуйста. Тут слишком заняты ветров розы, не отпускают.

И принесла я ему сладость, а тот пустил его на свои скрипящие гением дорожки. Делался новый трек, который мой парень хотел отослать на лейбл, чтобы заценили и совершили лимитную операцию по смене пола.

Наверно, нам бы всем из своих захудалых мешков бы выйти, хоть на время.

Думалось делалось недумалось все равно делалось. А если оно совершается лучше и краше, когда не думается, зачем тогда включать голову по пробуждении? Оставаться бы лучше в той склизкой дреме и лопатить дальше фантастических сознания вертунов. Все все-равно накладывается на бумаги, на электронные носители, на мнимую пустоту из пустоты.

Ты знал, зритель, что материя и все что в ней совершается – все это записывается на колесики громадных магнитных лент? Мне так вожак собачий рассказал. Что мы мол все пережеванные и переклеванные изо рта в отверстие другое, и так оно движется, покуда внутренний бог не скажет: достаточно. Тогда, наверно, начинается действительно сияющее бытие, или пустота с громадными плюсовыми и минусовыми свойствами.

– Представляешь, Онь, я написал новый космический трек! – С жаром возвестила вторая половина.

А мне почему-то зналось, что не космоса там щепоть, а копоть куриной требухи. Но послушать все же надо было. Да почему «надо» то? Я хочу послушать!

– Включай свой шедевр, давай вместе заценим!

Нажались нужные кнопки, а вместо звука в пространстве начал вырастать куб, и он разрастался и множились его стенки, покуда длилась МЕЛОДИЯ.

Черным было здание и в нем были окна и двери непонятного вида. Как вообще из чего-то такого можно наблюдать. Изнутри вовне? А мы пока что во вне, но внутренности нам закрыты. Только эти проклятые грани, стенки этого черного мегалита.

Они развертывались из музыкальной гармоники, что колонка нещадно вталкивала ее нам в воспринимающие аппараты. Подумалось, а что если закрыть глаза и уши заткнуть, исчезнет ли эта громадина из поля зрения, растворится ли в пустоте? Но меня, словно бы прочитав мои мысли, остановил парень, на котором и лица то теперь не было, а вместо него зияла пробоина в некое призрачное бордо.

«Тибетская книги мертвых» – название бестии просочилось в сознание. А я его затоптала в зародыше. Не нужны мне видения потусторонних монашеских бредней! Я хочу понять то, что мне представляется.

Черные грани теперь засасывали в себя, а я не могла ничего с этим поделать. Беззвучная музыка делала свое космическое дело. Шедевр паренька превращался в зыбучий песок, ведущий не иначе как в ад или его подобие.

Пространство показывало фиги, крутилось перед взором как проститутка, подавая себя словно было соделано из чистого золотого света. А на деле получалось так, что миазмы Куба превращали все предметы в горячий и морозный студень. Смешно он колыхался в безветренных пластах мироздания. Мне довелось видеть, как одна желешка упала прямо под мои ноги и тут же разбрелась по всем сторонам света, превратившись в пар.

Дым. Туман. Бессчетные