Комедии и комические оперы [Яков Борисович Княжнин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Я.Б. Княжнин Комедии и комические оперы
Комедии Я. Б. Княжнина
Имя Якова Борисовича Княжнина мало известно читателям наших дней и еще не до конца забыто, главным образом, благодаря упоминаниям в «Евгении Онегине» и «Капитанской дочке». Некоторые произведения старинного драматурга переиздаются, но на театр не попадают, почти не привлекают к себе внимания публики и даже исследователей. Быть может, виной тому прочно утвердившаяся в культурном сознании репутация Княжнина: писатель несамостоятельный, «переимчивый», как сказал Пушкин, а значит не достойный прочтения. Немногие обращаются к его сочинениям, чтобы удостовериться в справедливости столь строгого приговора. Между тем, творчество Княжнина заслуживает внимания уже благодаря своему влиянию на русскую культуру конца XVIII — первой половины XIX вв. В этот период пьесы писателя не сходили со сцены и во многом сформировали театральные вкусы поколения Грибоедова, Пушкина и Гоголя. Современники оценивали произведения драматурга, особенно трагедии, очень высоко и вскоре причислили Княжнина к образцовым авторам. В начале XIX в., когда романтики ниспровергали былые авторитеты, отношение к писателю переменилось на враждебное, но его пьесы порой невольно увлекали самых строгих судей. На этот раз повезло комедиям. Законодатель литературных мнений профессор А. Ф. Мерзляков в 1812 г. утверждал: «Между комедиями его есть некоторые прекрасные. “Чудаков” и “Хвастуна” можно поставить недалеко от бессмертных “Недоросля” и “Бригадира” Фон-Визина»[1]. Пушкин, неодобрительно замечавший: «Княжнин безмятежно пользуется своей славою»[2], — часто и, кажется, не без удовольствия цитирует строки этого автора как эффектные афоризмы. Самый ироничный и проницательный критик романтической эпохи князь П. А. Вяземский писал в 1817 г.: «Княжнин первый положил твердое основание как трагическому, так и комическому слогу. Лучшая комедия в стихах на нашем театре есть неоспоримо “Хвастун”, хотя и в ней критика найдет много недостатков и вкус не все стихи освятил своею печатью. Но зато сколько сцен истинно комических, являющих блестящие дарования автора! Сколько счастливых стихов, вошедших неприметно в пословицы! Сколько целых мест, свидетельствующих <...> о зрелости слога Княжнина!»[3]
В. А. Жуковский, давая в 1827 г. суровую характеристику творчеству Княжнина, прибавил: «Он неизмеримо выше Сумарокова. Некоторые из его сцен всегда будут читаться с удовольствием, несмотря на то, что язык с того времени ушел вперед»[4]. Литературоведы XX в. отметили аллюзии на сочинения Княжнина в классических текстах от «Горя от ума» до «Свадьбы Кречинского». Длительный сценический успех пьес драматурга, сочувственное внимание к ним со стороны тонких ценителей литературы заставляют приглядеться к этим полузабытым творениям.
* * *
Жизнь Княжнина так же мало исследована, как его творчество. Вряд ли можно согласиться с утверждением одного из биографов Княжнина, что жизнь его была «бедна внешними фактами»[5]. Стоит лишь с сожалением признать, что часть этих фактов нам, вероятно, осталась неизвестной, другая же часть дошла в искаженном виде. Из всех биографий Княжнина, написанных в XVIII–XIX вв. трудно найти хотя бы две, в которых совпадали бы все излагаемые факты. Биографы Княжнина, отчасти стремясь отретушировать некоторые события его жизни, отчасти по забывчивости и невнимательности, допускали более или менее очевидные ошибки, кочевавшие из одного издания в другое. В результате даже дата рождения Княжнина окончательно не установлена (указывают 1740, 1742 и 1744 гг.). Наиболее убедительной выглядит версия Л. И. Кулаковой, чрезвычайно много сделавшей в области исследования как творчества, так и жизненного пути Княжнина. На основании косвенных свидетельств (указаний Княжнина на свой возраст в более поздних архивных документах) она установила, что Яков Борисович Княжнин родился 3 (14) октября 1740 г. в г. Пскове, в семье товарища псковского воеводы[6]. Получив некоторое домашнее образование, Княжнин в 1750 г. был отправлен в Петербург, где, как было установлено, «на коште отца» обучался в Академической гимназии[7]. Из гимназии Княжнин вынес превосходное знание немецкого и французского языков, потом к ним добавился и итальянский, благодаря знанию которого он смог поступить на службу переводчиком в Канцелярию от строений, прослужив перед этим два года в Юстиц-коллегии лифляндских и эстляндских дел. Занимаясь переводами по долгу службы, Княжнин также перевел книгу по гражданской архитектуре, которая должна была стать учебным пособием для «архитектурных учеников» канцелярии. В 1762 г. Княжнин, уже в чине коллежского секретаря, «ловкий, расторопный юноша-красавец», по словам его современника и ученика[8], обратил на себя внимание генерал-фельдмаршала К. Г. Разумовского. И так как по приказу начальника Канцелярии от строений В. В. Фермора Княжнину дозволялось «своего благополучия в другом месте искать», он перешел в штат Разумовского и вскоре былпроизведен в чин капитана и назначен на должность «при дежурных генерал-адъютантах за секретаря». Ряд источников указывают на первый поэтический опыт Княжнина того времени — не сохранившуюся «Оду к Икару». Очевидно пробовал свои силы Княжнин и в переводах, но большая часть его ранних переводов не атрибутирована. Значительно более важным событием не только для самого Княжнина, но и для русского театра в целом, явилась постановка в 1763 г. написанной им мелодрамы «Орфей». Под мелодрамой в данном случае понимается особый театральный жанр — пьеса (или сцена), построенная на чередовании декламационных фраз с краткими репликами оркестра. Первая постановка была осуществлена в Петербурге на музыку Торелли с И. А. Дмитревским и Т. М. Троепольской в главных ролях. В дальнейшем русский музыкант и композитор Е. И. Фомин заново написал музыку к «Орфею» и постановка была возобновлена сразу после смерти Княжнина (возможно, по инициативе так называемого львовского кружка). Первая партитура была утрачена, а у самой пьесы появился счастливый финал. Постепенно входя в литературно-театральную среду и завязывая личные и творческие связи, Княжнин познакомился с А. П. Сумароковым (исследователи относят это знакомство еще к началу 1760-х гг.), а через него с М. М. Херасковым. В литературе о Княжнине до сих пор идут споры о преимуществах трагедий Княжнина перед комедиями или наоборот. Тем не менее, будучи учеником Сумарокова, Княжнин вероятно на ранних этапах своего творчества скорее мыслил себя трагиком. Его первая трагедия «Дидона» была написана «отменно с удачею»[9] по одним сведениям в 1767 г., по другим в 1769 г. В пользу второй даты говорит цитируемое ниже письмо М. Н. Муравьева. В трагедии Княжнин объединил два мифа: о гетульском (берберском) царе Гиарбе и об Энее, а также ввел такой необычный сценический эффект, как пожар Карфагена и гибель Дидоны в огне. С 1772 г., во время опалы Княжнина, трагедия не ставилась и была возобновлена только в 1779 г. на театре Зимнего дворца, что дало основание Г. П. Макогоненко считать «общественной демонстрацией»[10] постановку на домашнем театре П. А. Бакунина 1778 г., описанную Муравьевым: «Я был вчерась на представлении «Дидоны» Якова Борисовича Княжнина, сего столь тихого и любви достойного человека, который заставляет ждать в себе трагика, может быть превосходнейшего, нежели его тесть»[11]. Глинка в разных изданиях и вариантах своих мемуаров излагает разные истории, связанные с представлением «Дидоны» Сумарокову. Согласно одной, Княжнин привез трагедию в Москву уже после постановки в Петербурге и говорил Сумарокову, что хотел прежде отдать «Дидону» на суд ему, но императрица, узнав о трагедии и прочитав ее, потребовала постановки[12]. По другой версии (она изложена там же, в подстрочных примечаниях издателя мемуаров со ссылкой на самого же
Глинку), Княжнин ответил Екатерине, что прежде чем ставить трагедию, хочет показать ее Сумарокову, и императрица одобрила его намерение. Эти расхождения также запутывают вопрос с датировкой. Известно лишь, что Княжнин действительно отправился в Москву в 1769 г., где вскоре посватался к дочери Сумарокова Екатерине Александровне, образованной девушке, по некоторым сведениям тоже писавшей стихи. Посредником между двумя драматургами выступал Ф. Г. Карин, богач и меценат, который «не уступал в пышности сатрапам древней Персии»[13]. Свадьба состоялась в Петербурге не позднее 1770 г., так как в 1771 г. у Княжниных родился сын Александр. В этот период Княжнин активно работает над переводами, из которых прежде всего достоин упоминания перевод с французского романа Ш.-О. д’Аржанталя (написанного совместно с К.-А. Герен де Тансен и А.-Ф. де Пон де Вейлем) «Несчастные любовники, или истинные приключения графа Коминжа, наполненные событий весьма жалостных и нежные сердца чрезвычайно трогающих», выполненный в 1771 г. Княжнин не только перевел этот любовный роман (что свидетельствует о его лояльности к такому неоднозначному для русской литературы XVIII в. жанру), но и написал в качестве приложения к нему стихотворное «Письмо графа Коминжа к матери его» (опубликовано «Модным ежемесячным изданием» Н. И. Новикова, известного просветителя, литератора и книготорговца). Некоторыми исследователями также предполагается участие Княжнина в журналах Новикова «Трутень» и «Вечера». В 1772 г. была написана трагедия «Владимир и Ярополк» и, видимо, в это же время трагедия «Ольга» (не публиковавшаяся при жизни Княжнина), о чем есть косвенное свидетельство в письмах Муравьева[14]. Последняя трагедия являлась переложением «Меропы» Вольтера, и подстрочник Княжнина потом использовал В. И. Майков в своем переводе. В октябре 1772 г. Княжнин был обвинен в растрате казенных денег, то есть в удержании их «для собственных надобностей» из средств для караула. Молва традиционно связывала растрату с крупным карточным проигрышем. Так, например, Глинка даже изобретает своеобразное оправдание своему учителю: «Княжнин, на беду свою, очень твердо знал математику, а потому и в ставке карт пустился в гадательныеисчисления»[15]. Несмотря на то, что в следственных материалах, подробно исследованных Кулаковой, нигде не говорится о картах, нельзя однозначно ответить на вопрос, был ли Княжнин картежником, тем более, что такая его репутация была закреплена в пародийной комедии И. А. Крылова «Проказники». Тема карточной игры нередко возникает в его творчестве и даже трактуется обычно более резко, чем в произведениях других сатириков XVIII в. Вместе с тем, сквозь обличительный пафос просматривается некоторая заинтересованность. В качестве примера можно привести описание карточной игры из стихотворения Княжнина «Утро»:
указывал, что достаточно разжалования в солдаты, что и было произведено. Указом от 21 марта 1773 г. Княжнин был лишен дворянства, чина, имения и разжалован в солдаты петербургского гарнизона. Управление имением передавалось его матери. Чин капитана был возвращен Княжнину только через четыре года, 30 апреля 1777 г. В период опалы Княжнин состоял домашним учителем в доме Хованских и воспитывал ставшего популярным на рубеже XVIII–XIX вв. поэта-сентименталиста Г. А. Хованского. Материальные трудности заставляли Княжнина много переводить и сотрудничать с Собранием, старающемся о переводе иностранных книг, и новиковским Обществом, старающемся о напечатании книг. Не все эти переводы сохранились, и даже не все были напечатаны. Так, из переведенных Княжниным двух томов трагедий Корнеля вышел в 1775 г. только первый том, да и тот Новиков смог выкупить у типографии только в 1779 г. По возвращении чина капитана Княжнин был удостоен высочайшей милости (возможно это было условием помилования): Княжнину было передано пожелание Екатерины II «видеть на нашем собственном языке изображение великого Тита как совершенное подобие ангельской души». Римский император Тит считался в европейской культуре образцовым монархом, справедливым и гуманным. Так в 1777 г. была создана первая русская музыкальная трагедия с участием хора и балета — «Титово милосердие». Как и в случае с «Орфеем», авторство первоначальной музыки не выяснено, а в 1790-е гг. музыку сочинил тот же Е. И. Фомин. Трагедия была новаторской, так как Княжнин использовал вольный ямб, не соблюдал правила единства места и разделил трагедию на три акта, вместо необходимых по классицистическим канонам пяти. Введены были также хор и балет. Следует отметить, что в «Драмматическом словаре» «Титово милосердие» — единственная из трагедий Княжнина прямо названа переводом: «Как автор, так и переводчик в подражании обратили на себя внимание и славу повсюду признаваемую»[19]. О том, что заказчик был полностью удовлетворен, свидетельствует щедрый подарок императрицы: Екатерина подарила автору табакерку с бриллиантами и своим вензелем. Следующую награду Княжнин получил за комическую оперу «Несчастие от кареты», которая была представлена на сцене Эрмитажа в 1779 г. Екатерина пожаловала 2500 руб. игравшим оперу, 400 руб. драматургу. По мнению специалистов в области истории музыки, именно композитор В. А. Пашкевич, обладавший особым талантом «рисовать музыкой жесты»[20], во многом способствовал успеху оперы. Получив возможность поступить на службу, Княжнин в 1777 г. подал прошение о зачислении его в Контору строений домов и садов переводчиком, которое было удовлетворено. Уже через несколько месяцев он стал исполнять обязанности секретаря при директоре конторы И. И. Бецком, в ведение которого входили также Академия художеств, Воспитательные дома в Петербурге и Москве, Смольный институт, Сухопутный
шляхетный корпус и т. д. Княжнин надолго (вплоть до своей смерти) стал его правой рукой, и по мере того, как Бецкой терял зрение, все больше входил в управление вверенных Бецкому учреждений. Исследователи приписывают Княжнину некоторые документы, которые Бецкой оглашал от своего имени. Так, например, «Предложение совету Академии художеств» Бецкого от 2 мая 1783 г., с точки зрения С. П. Яремича, написано Княжниным: «В каждой строке “предложения” чувствуется вольнодумный автор “Вадима”, ненавидевший всем своим существом самодержавие и не скрывавший отрицательного отношения к рабским навыкам и чинопочитанию. В данном случае Княжнин, дав волю своему чувству, использовал Бецкого как ширму»[21]. Кроме того, Княжнин выполнял частные поручения Бецкого и даже членов его семьи. Так, в письмах к обер-директору Московского воспитательного дома Г. Г. Гогелю[22] Княжнин неоднократно обращается от имени побочной дочери Бецкого с просьбами выслать перчатки или чулки определенного размера, фасона и цвета, изготовленные в мастерских Воспитательного дома. Сложные отношения Княжнина с Бецким, который хоть и не всегда хорошо исполнял свою должность, но оставался доброжелателем и покровителем драматурга, заставили Княжнина отказаться от выгодного предложения главного статс-секретаря Екатерины II А. А. Безбородко перейти к нему в штат. Глинка пишет, что в качестве поощрения Бецкой организовал на именины Княжнина его выступление перед выпускниками Академии художеств с «Речью о пользе воспитания и художеств», а также со стихотворным обращением: «Послание к российским питомцам свободных художеств». В послании указывается на необходимость образования для творческих людей:
Последний фрагмент цитируемого послания почти дословно совпадает с первым пунктом «Предложения Академии Художеств» Бецкого, где говорится о неоправданном стремлении к чинам у молодых художников-выпускников Академии. Помимо выполнения секретарских обязанностей при Бецком, Княжнин занимал должность редактора и составителя журнала «Известия императорского Воспитательного дома, к удовольствию общества служащие», а также преподавал словесность в Сухопутном шляхетном корпусе (сохранились отрывки из читанного им курса риторики). Учениками его были будущие драматурги Д. В. Ефимьев, В. А. Озеров, С. Н. Глинка. Кадеты сохранили самые теплые воспоминания о своем учителе: «Учителя у нас были самые лучшие во всем Петербурге, — вот хоть, например, Княжнин <...> Княжнин одевался очень скромно; но необыкновенно чисто и опрятно; руки у него были полные, белые и замечательно красивые. Кадеты чрезвычайно его любили и уважали»[24]. В 1778–1781 гг. Княжнин участвовал в издании журнала «Санкт-Петербургский вестник», где публиковал свои стихи, басни, переводы из С. Геснера и т. д. К началу 1780-х гг. популярность Княжнина и авторитет его в литературно-театральных кругах столь упрочились, что в 1783 г. он был избран членом Российской Академии и принял участие в составлении «Словаря Академии Российской», а также сотрудничал в «Собеседнике любителей российского слова», в «Новых ежемесячных сочинениях», «Зеркале света» и др. В этот же период были написаны трагедии «Росслав» (1783), «Владисан» (1784), «Софонисба» (1787), комические оперы «Скупой» (1782), «Сбитенщик» (1783), «Мужья, женихи своих жен» (о датировке см. коммент.) и «Притворно сумасшедшая» (1787), комедии «Хвастун» (1785), «Неудачный примиритель, или Без обеду домой поеду» (до 1787) и «Траур, или Утешенная вдова» (о датировке см. коммент.). Успешно шло и продвижение по службе: в 1784 г. было удовлетворено ходатайство Бецкого о присвоении Княжнину чина коллежского асессора, а в 1786 г. — надворного советника. Первое собрание его сочинений было издано на счет Кабинета Ее Императорского Величества в пользу автора. Трагедия «Росслав» принесла Княжнину едва ли не наибольший успех и умножила его славу. Обращение к истории Швеции XIV–XV вв. косвенно свидетельствует о связи Княжнина с панинским кружком, так как Панин интересовался шведской конституцией. Трагедия была посвящена Е. Р. Дашковой, и в этом посвящении Княжнин указывал на то, что в пьесе изображена «...не обыкновенная страсть любви, которая на российских театрах только одна была представлена, но страсть великих душ, любовь к отчеству...» Считается, что именно с премьеры «Росслава» зародилась традиция вызывать на сцену драматурга после представления. Об этом первом вызове
рассказывают многие мемуаристы и исследователи: «Публика пришла в восторг и потребовала автора; но как поощрение такого рода было еще новостью, то и поставило Княжнина в недоумение. Дмитревский нашелся при этом случае: он вышел на сцену и объявил, что для автора восхитительно лестное благоволение публики; но как в театре его нет, то он, в качестве его почитателя и друга, осмеливается за него принести благодарность публике. Раздались громкие рукоплескания, и с этого времени, когда пиэса ознаменовывалась успехом, принято за обыкновение вызывать автора»[25]. Но именно «Росслав» заслужил больше всего обвинений в надуманности конфликта и неестественности действий и побуждений героев. Галахов даже назвал «Росслава» «комической трагедией»[26], а Вяземский отметил, что «о “Росславе” можно заметить, то имя Хвастунаему приличнее, нежели действительному “Хвастуну”. Верхолет более лжец и обманщик: Росслав есть трагический хвастун»[27]. С началом революции во Франции в 1789 г. пьеса была исключена из репертуара петербургского театра до 1801 г., хотя в Москве шла и в 1790-х гг. Стихотворная комедия «Хвастун» уже в самом начале XIX в. воспринималась как образцовая: «...план в сей комедии правильный, действие исполнено живости, свойства и разговоры действующих лиц естественны, слог чистый, украшенный приятными, острыми и шутливыми мыслями, словом, вся комедия вообще наполнена прекраснейшими стихами»[28]. Мемуаристы отмечали злободневность «Хвастуна». Например, Глинка писал: «Нынче много писали о судьбе чересполосных владений, но Княжнин первый высказал это в “Хвастуне”»[29]. В то же время, уже современники отмечали неестественность некоторых персонажей в контексте русской действительности. В частности, много претензий предъявлялось к образам простолюдинов, которые больше походили на европейских наемных слуг, нежели на русских крепостных. Плавильщиков в статье «Театр» писал, имея в виду, вероятно, именно слуг из комедий Княжнина: «Многие сочинители <...> подумали, что российский крепостной слуга будет низок на театре и не заблагорассудили войти во внутренность сего состояния и с прилежанием испытать, что можно извлечь из него, решились по образцу французских комедий выставлять наших слуг Криспинами и уверили себя, что они правильно поступили, когда вложенные остроты в роли сих слуг производили громкий смех в театре. Но я думаю о том совсем напротив: я хочу видеть крепостного своего слугу в собственном его виде, возбуждающего приятный смех; и со всем тем никогда не позволю ему говорить на мой счет колкой остроты и мне в глаза; а тогда я в беседе с равными мне, то никогда ему вмешаться в наш разговор тоже не позволю»[30]. Одним из главных художественных достоинств комической оперы «Скупой», отразившей «психологию сквалыги»[31], современники считали введенный Княжниным речитативный монолог Скрягина: «...монолог
оной, подражая монологу Скупого из Мольера, будучи расположен речитативою, приносит отменную честь сочинителю»[32]. Существует и крайняя точка зрения, согласно которой успех речитатива — целиком заслуга композитора Пашкевича: «... именно композитор вдохнул жизнь в этот монолог: попади этот текст в руки к какому-нибудь Керцелли — ничего бы путного не получилось»[33]. Третья комическая опера Княжнина, «Сбитенщик», считалась простонародной пьесой, в которой комическими сценами автор хотел угодить и «партеру и райку»[34]. Особое возмущение блюстителей нравственности вплоть до XX в. вызывал монолог сбитенщика Степана «Счастье строит все на свете...», в котором усматривали «цинический взгляд на человеческую природу»[35]или «циничное отношение к общественной морали»[36]. В 1789 г. актер и драматург Плавильщиков написал оперу «Мельник и Сбитенщик соперники», в которой столкнул героя Княжнина с персонажем не менее популярной комической оперы А. О. Аблесимова «Мельник — колдун, обманщик и сват» (1779). В пьесе оба персонажа оказывались обманутыми и тем самым уравнивались. На самом деле Плавильщиков отдавал предпочтение Аблесимову: «Опера “Мельник”, сочинения г-на Аблесимова, с самого издания его, столь много раз на всех театрах в России представляема была, что ни одно подобное сочинение похвалиться тем не может. Покойный Яков Борисович Княжнин написал оперу “Сбитенщик”, чтобы ею заменить “Мельника”; и хотя “Сбитенщик” хорошо был на театре принят, однако ж “Мельника” не уронил, и он остался навсегда в прежней славе своей и всегда с удовольствием смотрят его на театрах. <...> Лица в “Мельнике” естественны в действиях своих и разговорах, но сквозь все искусство, с каковым опера “Сбитенщик” обработана, видно в ней заимствованное из иностранных сочинений»[37]. Возможно косвенным ответом Княжнина явилось стихотворение «Послание трем грациям» (1790), в котором Аблесимов выведен под именем Ферта, а его простонародному водевилю противопоставлена изящная светская комедия Д. В. Ефимьева (в послании — Ефим) «Преступник от игры, или Братом проданная сестра»:
Первоначально «Проказники» были одобрены к постановке в театральной дирекции П. А. Соймоновым, но впоследствии Соймонов узнал, что это — комедия «на лица» и запретил постановку. Показательно, что сам он не видел в пьесе знакомых ему лиц, пока ему об этом не сообщили: «Ошибка Соймонова, не узнавшего в Рифмокраде и Тараторе из “Проказников” своих знакомых Я. Б. Княжнина и его жену, свидетельствует о том, что дом Княжниных не пользовался той скандальной репутацией, которую приписал ему Крылов»[42]. Возможно также, что Соймонов, находившийся в приятельских и деловых отношениях с Безбородко (вероятные причины недовольства последнего Княжниным будут рассмотрены ниже), сознательно «не разглядел» объект сатиры. На запрещение пьесы Крылов ответил издевательскими письмами Княжнину и Соймонову, которые распространял в списках. В письме Княжнину Крылов утверждал, что не имел в виду знаменитого русского драматурга и его семью, и если Княжнин увидел в комедии себя, значит он сам признал все обличенные в тексте пороки: «Я бы во угождение вам уничтожил комедию свою и принялся за другую, но границы, положенные вами писателям, толь тесны, что нельзя бранить ни одного порока, не прогневя вас или вашей супруги: так простите мне, что я не могу в оные себя заключить. Но чтобы доказать вам, [сударь] государь мой, колико я послушлив, вы можете выписать из сих характеров все гнусные те пороки, которые вам или вашей супруге кажутся личностию, и дать знать мне, а я с превеличайшим удовольствием постараюсь их умягчить, если интерес комедии не позволил совсем уничтожить». Подробно объясняя содержание комедии, Крылов лишний раз повторил все оскорбления в адрес своего литературного противника: «В муже вывожу я парнасского шалуна, который, выкрадывая лоскутии из французских и италианских авторов, выдает за свои сочинения и который своими колкими и двоесмысленными учтивостями восхищает дураков и обижает честных людей»[43]. «Неутомимую ненависть Крылова к Княжнину»[44] затруднялись объяснить даже современники. Большинство из них сходилось на том, что Княжнин помогал молодому Крылову войти в литературную жизнь и принимал его у себя дома, а утверждение Крылова, что он «не имеет чести быть вам знакомым» считали ироническим приемом. Существовало несколько распространенных версий случившегося. Например, рассказывался анекдот о том, как Е. А. Княжнина оскорбила Крылова: она спросила, что он получил за свою первую комедию, и узнав, что это был бесплатный вход в партер, которым Крылов воспользовался пять раз, презрительно заметила: «Нашелся писатель за пять рублей!» Мемуаристы единодушно признают вспыльчивость Крылова и даже мстительность. Например, драматург, переводчик М. Е. Лобанов писал: «Он был вспыльчив, иногда до крайности, любил отомстить своим врагам, особливо за
оскорбленное самолюбие. Вся комедия “Проказники” есть не что иное, как мщение, в котором он и сам впоследствии признавался и раскаивался»[45]. Большинство исследователей XIX в. также сходились на личных мотивах обиды Крылова, но подчеркивали, что уязвлено было именно писательское самолюбие Крылова: «...дерзость его отместки объясняется свойством нанесенной ему обиды: оскорблено в нем было именно то, что составляло самую светлую сторону его существования, его бескорыстное стремление посвятить себя литературе»[46]. В литературоведении XX в. появилась версия о социальном (и даже классовом) происхождении конфликта, а Крылов рассматривался как борец с «дворянской фрондой» и аристократизмом в литературе[47]. Такое объяснение нельзя признать исчерпывающим, ведь Крылов в конце своего письма к Княжнину напоминает о равенстве происхождения со своим соперником: «Впрочем, напоминаю вам, что я — благородный человек, хотя и не был столь много жалован чинами, как вы, милостивый государь»[48]. В последние полвека внимание было уделено эстетической составляющей полемики. И. З. Серман отметил, что «Проказники» — комедия «...о нравственном облике писателя, о зависимости его творчества от его личности»[49]. «По мнению Крылова, этическая неоправданность поведения княжнинских героев ведет за собой эстетическую слабость его трагедий, в которых немотивированность поступков делает конфликт нелепостью, а театральные эффекты — чепухой»[50]. Наконец, Л. Н. Киселева, отчасти развивая рассуждения Сермана о том, что «Проказники» были «диалогом с литературной традицией», предполагает возможный критический отзыв Княжнина на драматические сочинения Крылова и утверждает, что «Крылов мстил Княжнину за собственные неудачи»[51]. В начале 1789 г. Княжнин закончил самую свою известную пьесу — «Вадим Новгородский». Интерес к фигуре Вадима был достаточно устойчив в культуре этого периода. Еще в 1766 г. в программе экзамена по классу скульптуры в Академии художеств было дано следующее задание: «Взбунтовавши противу великого князя Рурика новгородцы (так!), сей храбрый и мужественный князь, убивши своими руками первейшего бунтовщика Вадима, великого и храброго мужа, и тем бунт усмиря, советников его казнить повелел»[52]. В 1786 г. Вадим был выведен в трагедии Екатерины II «Историческое представление из жизни Рюрика». Поэтому в самом факте обращения к этому историческому сюжету ничего крамольного не было. «Вадим» Княжнина был допущен к постановке, и актеры приступили к репетициям. Но началась революция во Франции и Княжнин, который, по словам Глинки, «первый понял порыв и полет этой бури»[53], предпочел сам забрать свою пьесу из театра. Тем не менее, были изъяты из репертуара также пьесы «Владимир и Ярополк», «Росслав» и «Несчастие от кареты». Главная же история с «Вадимом» развернулась уже после смерти Княжнина, в 1793 г., когда было подготовлено первое
издание трагедии. 5 марта 1793 П. Я. Чихачев, псковский помещик и опекун детей Княжнина, продал книготорговцу И. П. Глазунову несколько рукописей Княжнина. Среди них были «Вадим», «Чудаки», «Траур», «Жених трех невест», «Мужья, женихи своих жен» и т. д. Глазунов отдал тексты в типографию Академии наук. По представлению О. П. Козодавлева, Е. Р. Дашкова разрешила напечатать трагедию «Вадим Новгородский», не найдя в ней ничего предосудительного[54]. 4 июня поступило определение канцелярии Академии о напечатании 1212 экземпляров отдельного издания (14 июля напечатаны). Кроме того, «Вадим» был напечатан и в 39 части «Российского Феатра» (30 сентября). Традиционно считается, что неблаговидную роль в судьбе «Вадима» сыграла рецензия А. И. Клушина на эту трагедию, опубликованная в журнале «Санкт-Петербургский Меркурий» и обратившая на пьесу внимание императрицы. Тут же началось следствие, которое вел генерал-прокурор А. Н. Самойлов. Дашкова, по ее собственным словам, пыталась отстаивать трагедию, утверждая, что «...это произведение гораздо менее опасно для государей, чем некоторые французские трагедии, которые играют в Эрмитаже». Она убеждала императрицу: «...прежде чем совершить поступок, столь мало гармонирующий со всем тем, что вы делаете и говорите, прочтите пьесу и вы увидите, что ее развязка удовлетворит вас и всех приверженцев монархического образа правления...»[55] Тем не менее, 7 ноября Самойлов запросил псковского и смоленского генерал-губернатора о Чихачеве, а 12 ноября командование Измайловского полка, где служил сын Княжнина, и Горный корпус, где печаталось первое собрание сочинений драматурга в 1787 г. Чихачев, Глазунов и А. Я. Княжнин были допрошены. Было также дано распоряжение о конфискации экземпляров отдельной публикации и уничтожении ее в экземплярах «Российского Феатра». При этом, в письме Самойлова московскому главнокомандующему князю А. А. Прозоровскому о допросе Глазунова и конфискации подчеркивалось: «Благоволите, ваше сиятельство, исполнить все оное с осторожностию, без огласки, по данной вам власти, не вмешивая высочайшего повеления»[56]. В Москве изъяли всего около 150 экземпляров, но «Российский Феатр» был опечатан еще в типографии. 7 декабря 1793 г. Самойлов обратился к Сенату с «предложением» вынести решение о «Вадиме», так как «в сей трагедии помещены некоторые слова, не токмо соблазн подающие к нарушению благосостояния общества, но даже есть изражения противу целости законной власти царей», а «таковые дерзкие изречения противны вначале божественным, а потом и гражданским законам». Решение Сената было следующим: «Поелику книга сия наполнена дерзкими и зловредными противу законной власти выражениями, а потому в обществе не может быть терпима и достойна сожжена быть публично»[57]. Трагедия была сожжена на Александровской площади у Александро-Невской лавры. «Российский Феатр» с вырванными листами поступил в продажу
только через тридцать лет. По иронии судьбы вместе с «Вадимом» была вырвана первая страница трагедии Крылова «Филомела», которая шла в том же номере сразу после опальной пьесы. 30 декабря Сенат разослал секретные предписания в губернии присылать в Петербург экземпляры на сожжение. Но предписание исполнялось чрезвычайно медленно, и еще при Павле I в 1798 г. Сенат слушал 48 «репортов» о «Вадиме». Полное издание пьесы вышло только в 1914 г. Но в 1789 г. Княжнин еще не знал о грозившей его трагедии судьбе, и хотя на ходатайство Бецкого о представлении к следующему чину ответ из Сената не был получен, преследованиям Княжнин все же не подвергался, вопреки ходившим слухам. Тем не менее, материальное положение Княжнина резко ухудшилось и в 1789 г. он был вынужден выдать купцу Степану Усачеву вексель на 175 руб. Вексель был опротестован надворным советником Литинским, которому Усачев его передал. Княжнину пришлось закладывать в ломбард вещи, а когда он не смог их выкупить, Бецкой поручился за него в счет будущего жалования. Книги Княжнина тоже плохо продавались, в переписке с Гогелем, Княжнин неоднократно просит о содействии в распространении его собрания сочинений в Москве, причем по самым низким ценам. Несмотря на тяжелые жизненные обстоятельства, Княжнин не переставал заниматься творчеством и в 1790 г. написал комедию «Чудаки». Предполагается также, что в конце жизни им были созданы комедия «Жених трех невест», начало трагедии «Пожарский» и поэмы «Петр Великий», но произведения эти не сохранились. К последнему году жизни относится также комическая поэма «Попугай», переложение из Ж.-Б. Грессе. Глинка свидетельствует о начатом Княжниным публицистическом трактате «Горе моему Отечеству»: «Предполагают, что рукопись его, под заглавием «Горе моему отечеству», попавшая в руки посторонние, отуманила последние месяцы его жизни и сильно подействовала на его пылкую чувствительность. В этой рукописи страшно одно заглавие». Текст этот должен был, по словам Глинки, содержать предложения о том, как устроить «внутренний быт России», чтобы избежать крутого перелома, аналогичного французскому. Глинка также предполагает, что рукопись могла быть «неумышленно» перетолкована «людьми пугливыми» не в пользуКняжнина[58]. С XIX в. распространено устойчивое мнение о том, что Княжнин преследовался властями и подвергся допросу «с пристрастием» в Тайной экспедиции. Так, в словаре Д. Н. Бантыш-Каменского сказано: «Трагедия Княжнина “Вадим Новгородский” более всего произвела шума. Княжнин, как уверяют современники, был допрашиван Шешковским в исходе 1790 г., впал в жестокую болезнь и скончался 14 января 1791 г.»[59]. Слово «допрашиван» выделено курсивом, что, вероятно, намекало на характер допроса. Эта версия была популярна в декабристском кругу. В примечаниях к «Разбору Следственной комиссии в 1826 году» по делу декабристов
упоминается, что «писатель Княжнин за смелые истины в своей трагедии “Вадим” подвергался пытке в Тайной канцелярии»[60] (ср. у Пушкина «Княжнин умер под розгами»[61]). Но очевидных доказательств этой версии нет, так как свидетельства современников грешат неточностями. Например, в записных книжках библиографа и журналиста В. Г. Анастасевича, наряду с информацией о применяемых к Княжнину пытках указано, что он был другом Крылова, а также неправильно названа должность С. И. Шешковского (в вопросе о том, как следует писать его фамилию, исследователи расходятся): «Кн<яжнин> также был другом Ивана Андр<еевича> Крылову <Так!> и едва ли оба не были в руках у Степана Ив<ановича> Шишковского оберполицмейстера <?>. Княжнин точно был за Вадима»[62]. Во всяком случае Княжнин умер в молодом возрасте 14 (25) января 1791 г. в Петербурге и был похоронен на Смоленском кладбище. В 1950-е гг. надгробный камень был перенесен на Лазаревское кладбище Александро-Невской лавры. Эпитафия на могиле Княжнина гласит:
* * *
Я. Б. Княжнин принадлежал к поколению, рожденному в 40-х годах XVIII в., поколению Е. Р. Дашковой, Г. А. Потемкина, А. А. Безбородко, М. И. Кутузова и блистательной плеяды самых прославленных писателей Екатерининской эпохи. Княжнин — старший по возрасту в этой группе, почти ровесниками ему были А. О. Аблесимов (1742–1783), М. Д. Чулков (1743–1793), И. Ф. Богданович (1743–1803), Г. Р. Державин (1743–1816), И. И. Хемницер (1744–1784), Н. И. Новиков (1744–1818), Д. И. Фонвизин (1745–1792), несколько моложе — А. Н. Радищев (1749–1802) и Н. А. Львов (1751–1803). Почти всем им суждена была недолгая жизнь, немногим довелось встретить новое столетие. Первые их литературные опыты и вступление на службу пришлись на пору воцарения Екатерины II (1762), которое вслед за самой императрицей называли революцией. Это были годы оптимистических надежд, когда в Россию, встречая радушный прием при дворе и в свете, пришли сперва идеи французских просветителей, а затем и сами философы, мечтая воспитать в стране северной Семирамиды идеальных людей. Прекращение литературной деятельности у большинства перечисленных авторов совпало с годами революции (уже настоящей) в Париже (1789–1794), которая, как ни была далека, печально отозвалась на судьбе русских деятелей просвещения и поклонников просветителей. Княжнин в полной мере разделил судьбу своих ровесников. Время расцвета его творчества — конец 1770-х — 1780-е гг. — совпало с закатом эпохи Просвещения и зарождением, часто на уровне бессознательногопредчувствия, идеалов грядущей эпохи — романтической. Противоречивость переломной поры мало на ком из деятелей русской культуры сказалась так сильно, как на Княжнине и его ближайшем окружении. Возможно, это произошло потому, что прекрасно знавший иностранные языки и следивший за западной литературой драматург был самым европейским из видных русских писателей XVIII в. и оказался отзывчивее, чем его соотечественники, к новейшим умонастроениям, которые традиционно приходят покорять русское общество с запада. Итак, для того чтобы лучше почувствовать своеобразие творчества Княжнина, следует сначала дать общую характеристику состояния умов в его эпоху. XVIII век верил в безграничную силу разума, поскольку мироздание, казалось, устроено разумно, все сферы жизни регламентированы, и стоит научить людей, которые рождаются с чистой и доступной добру душой, жить по правилам, поступать естественно, руководствоваться доводами рассудка, стоит просветить заблуждающихся и воспитать новорожденных — и человечество достигнет счастья. Но шли годы, росли и рассеивались надежды, и вместо счастья наступило разочарование в просветительстве. В России было оно более робким, чем в Европе, поскольку идеи иноземных философов прошли еще слишком малый испытательный срок и опровергнуть их время не успело, но с запада уже слышались недовольные голоса, в том числе самих вождей учения, отвергших былые теории. Едва ли не первым утратил оптимизм Вольтер: он заявил, что нами играет судьба, а высший разум бездействует. Ж.-Ж. Руссо, вдохновитель сентименталистов, прославлял в противовес разуму чувство. Приобретавшие все большую популярность франкмасоны обещали постижение истины путем мистического откровения. В умах уверенность сменилась растерянностью, скепсисом, поисками достойной замены для просветительских теорий. Эти поиски привели к изменению нравов и вкусов. Прежде общее предпочиталось частному. Энциклопедисты говорили, что, хотя цель жизни — личное счастье и наслаждение, но человек — член общества и представитель человечества, поэтому прежде всего обязан исполнять свой долг. К концу века, однако, усиливаются индивидуалистические настроения: чем меньше веры в разумность мироустройства, тем больше внимания к себе самому. Русский дворянин XVIII в. знал, что его долг — служение Отечеству, но в глубине души все сильнее мечтал о личной славе. Поколение Княжнина верило вслед за просветителями, что ее можно совместить с общей пользой, и потому, когда указ о вольности дворянства (1762 г.) превратил службу из обязанности в право, подавляющая часть образованных аристократов не вышла в отставку, ибо лишь заслугами перед государством могли они добиться торжества своей личности. Следующее поколение принимало подобную позицию как завет отцов, во многом против воли. Княжнин, быть может, почувствовал эту перемену,
общаясь со своими детьми и воспитанниками. В комедии «Хвастун» ровесник драматурга — Честон уговаривает сына забыть обманчивую любовь ради службы, а тот, хоть и сознает, сколь это благородно, не может справиться с чувствами, тем более что числиться поручиком ему неинтересно, он мечтает командовать («Когда б хоть ротою я мог повелевать!») и прославиться[63]. Характерно, что оба собеседника вызывают симпатию и сочувствие автора, который не может и не хочет решать их спор. Разочарование в идеалах просветителей заставило людей конца XVIII в. искать счастья не в службе, а в частной жизни: более образованных и серьезных — в волнениях сердца, мечтах и творческом уединении; иных — в светских развлечениях и погоне за материальными ценностями. Энергия деятельных авантюристов, столь многочисленных и влиятельных в XVIII в., лишилась просветительского прожектерства и облеклась в корыстный расчет или сменилась пассивностью чувствительных созерцателей. Не случайно в сочинениях Княжнина, рисующих его век, герои заняты лишь достижением личного счастья, и чаще всего это либо плуты, либо чудаки. Знаменательно, что писатель не склонен, подобно своим предшественникам, судить их сурово. Дело в том, что кризис просветительства привел к отказу от категорических оценок. В одних случаях, это доходило до цинического отрицания любых нравственных принципов: глашатай подобной философии, знаменитый племянник Рамо, выведенный в одноименном очерке Дидро, тоже был ровесником Княжнина. В других случаях, отказ от максимализма приводил к пониманию сложности человеческой души и к невозможности трактовать однозначно любой поступок. Литература, пока еще неосознанно, готовилась вступить на путь психологизма. Все спокойное и логичное мало интересует смятенного человека конца столетия, его влечет к себе либо яркое, эффектное, разительное, потрясающее душу, либо утонченное, изысканное, дающее отдых и забвение насущных проблем. Если раньше казалось, что искусство должно услаждать, непременно поучая, то теперь дидактика оказалась неуместной: художник своим творением стремился либо тронуть душу, либо развлечь ее. Для этого не обязательно соблюдение строгих правил, и грозные авторитеты, чьих предписаний недавно не смели ослушаться поэты, поколебались. Тогда-то, в эпоху переоценки ценностей и пышного расцвета стиля рококо, в европейской культуре вновь восторжествовало игровое начало, примирявшее рационализм и скептицизм, этикет и свободное проявление личности[64]. Ведь игра всегда непредсказуема и не дает устойчивых гарантий успеха, хотя и предполагает правила. Поэтому она и волнует, и увлекает, и пугает, и доставляет наслаждение, осуществляется одновременно и «понарошку», и всерьез. Мудрость и притягательность философии игры постигли и претворили в слово многие наши писатели XVIII в.
И Княжнин — одним из первых. Он, картежник, участник политических интриг, почитатель французских и итальянских драматургов, изведал сладость игры. Ее азарт и одушевлял творчество писателя. «В его творениях, — заметил князь П. А. Вяземский, — нет природы истинной, чистой. Комедия его переработана в природу искусственную, условную. Но если допустить, что на сцене позволительно созидать мир театральный, только по некоторым степеням соответственный миру действительному, то, без сомнения, должно признать Княжнина первым комиком нашим. “Хвастун” его не в наших нравах, но и не в нравах иноплеменных, а разве в нравах классической комедии. “Чудаки” тоже»[65]. Суждение критика справедливо лишь отчасти. Далее будет показано, что в сочинениях Княжнина отразились не только русские нравы, но и конкретные события XVIII в., многие персонажи имели реальных прототипов, распознать большинство из которых, увы, уже невозможно. Однако Вяземский по праву присуждает Княжнину первенство в создании условных игровых пьес, которые нельзя судить по законам реалистической эстетики. Автор творит из фактов действительности свой гротескный мир чистой театральности, которая до Княжнина была почти неведома русской драматургии. Небогатый отечественный комедийный репертуар (несколько пьес Сумарокова, Фонвизина, Веревкина, Екатерины II, Хераскова и ряда второстепенных авторов) ставил перед собой преимущественно дидактические цели и чуждался игры. Самые легкомысленные французские комедии при «склонении» на наши нравы превращались в серьезные и рассудительные. Даже в «Недоросле» Фонвизина почти половина текста приходится на обстоятельные беседы резонеров о вещах весьма важных, но утомительных; даже создатель русского театра Сумароков, подражавший итальянским фарсам, утверждал: «Свойству комедии — издевкой править нрав. / Смешить и пользовать — прямой ее устав»[66]. Княжнин возразил ему в пародийном толковом словаре: «Комедия — наперед сего значило школа нравов; а ныне ничто иное есть как школа остроты»[67]. В этом определении, казалось бы, чувствуется сожаление об измельчании жанра. Но преображение драматургии свершилось, и в значительной мере стараниями Княжнина. Он затрагивал самые важные проблемы, не отказывался и от поучения, но делал это так, чтобы не нарушить принципов театральности, и добился успеха, потому что не стремился, подобно своим предшественникам, заставить игру быть серьезной, а сам серьезно отнесся к ней. Канонический свод пьес Княжнина включает девять трагических и девять комических текстов (в этой статье речь идет о последних). Жизнь в них предстает как действо, подчиненное законам игры. Внешне эта игра ограничена формальными правилами, почерпнутыми во французских нормативных поэтиках, и в этом отношении не противостоит русской драматургии XVIII в. Писатель придерживался традиционных
стилистических принципов: трагические герои говорят у него высоким слогом, комические — низким, резонеры и влюбленные в комедиях — средним. Большинство из этих действующих лиц принадлежит к классическим амплуа. Обычно Княжнин соблюдал правило трех единств: места (все события происходят в одном помещении), времени (от завязки до развязки проходит не более суток) и действия (все сюжетные линии стянуты в один узел). Однако по отношению к литературным канонам Княжнин держался более независимо, чем его учитель Сумароков, и, наряду с сугубо драматическими жанрами — трагедией и комедией, особенное внимание уделял музыкальному театру — мелодраме и комической опере, в которых строгого соблюдения правил не требовалось, зато приветствовались свобода творческой фантазии и обилие эффектов, сильно действующих на эмоции зрителя. В шести музыкальных пьесах и двух трагедиях с хорами Княжнин иногда отступал от канона, например, нарушал единство места. Впрочем, во всех текстах драматурга литературные нормы господствовали лишь на уровне внешней формальной организации, действие же подчинялось законам игры. Это проявлялось, прежде всего, в том, что, несмотря на свое единство, действие в комедиях Княжнина двупланово: движение прослеживается как на сюжетном (интрига), так и на стилистическом уровне. Вероятно, сознавая, что в современной ему русской драматургии разговоры преобладают над событиями, и не зная, как преодолеть разрыв между речами и поступками персонажей, писатель постарался активизировать элементы обоих уровней параллельно.
* * *
Склонность к языковой игре выделяет драматургию Княжнина среди произведений его современников. Пожалуй, лишь Фонвизин умел не менее эффектно строить ряды каламбуров и цепи комических алогизмов. Однако в «Бригадире» и «Недоросле» подобные приемы чаще всего ощущаются как вставные остроты, у Княжнина же они столь многочисленны, что сплетаются между собою и составляют важнейшую, неотъемлемую особенность стиля. Драматург основывает языковые игры обычно на взаимном непонимании персонажей, приводящем к нелепой реализации переносного или омонимичного значения высказывания. Порой прием выходит за пределы фразы и провоцирует миниатюрную сценку (например, непонимание Чванкиной, а затем и Мариной слова «роман» в «Хвастуне» или обсуждение имени Синекдохоса в «Неудачном примирителе»). В других случаях на стилистической игре строится вся роль персонажа. Так, партия Фаддея в «Сбитенщике» состоит из забавных попыток реализовать устойчивые метафоры: «чтоб и червяк не прополз»,«найди дубинку потолще», «баранья голова» и т. д. Аналогичны, хотя внешне не столь абсурдны, диалоги майора и судьи с другими героями «Чудаков», особенно с Ветромахом. Подвижности стиля Княжнин противопоставляет повторы, которые задерживают действие и вызывают смех (ср. сцену из «Хвастуна», где Простодум униженно кланяется по очереди всем присутствующим). В комической опере стилистические сдвиги подчеркиваются чередованием прозаического текста и арий, дуэтов, хоровых партий. Особенно хорошо это видно в пародийных музыкальных номерах (арии шута в «Несчастье от кареты» или знаменитый речитатив Скрягина в «Скупом», отчасти бурлескно перерабатывающий стансы Сида из трагедии Корнеля: душевные терзания героя в данной сцене, кстати, также переданы через речевой контраст). В отличие от большинства опер XVIII в. музыкальные эпизоды в произведениях Княжнина чаще всего вставные, подобно куплетам в водевилях XIX столетия, они нужны именно для резкого переключения зрительских эмоций. Вообще, стилистический план комедий Княжнина почти самодостаточен, развитие диалога в них увлекает независимо от сюжета. Быть может, именно эта черта и восхитила князя Вяземского, виртуоза острой светской беседы, и определила ориентацию салонной драматургии начала XIX в. (школа князя Шаховского) на творчество Княжнина. Мастерство в области стиля позволило драматургу создать русскую высокую комедию (в 5 актах, в стихах). Жанр стихотворной комедии был для русской сцены еще не очень привычным. М. М. Херасков в пьесе «Ненавистник» (1770) вложил в уста одного из своих героев рассуждение о новом жанре:
афористичности, поэтому многие остроумные фразы высоких комедий легко делаются пословицами. Наконец, стих подчеркивает приемы стилистической игры, особенно этому содействует комическая рифма и параллелизмы, ярче выступающие как раз в поэтической речи. Не удивительно, что после успеха «Хвастуна» и «Чудаков» в течение более 30 лет на русской сцене господствовала именно стихотворная комедия.
* * *
Сюжетный план действия подвергся в творчестве Княжнина тем же преобразованиям, что и стилистический. Стремясь сделать интригу сценичной, драматург насыщал ее событиями, ведь всякая игровая ситуация подвижна и предполагает развитие. Не случайно поэтому на фоне русских пьес XVIII в. сюжеты произведений Княжнина кажутся очень динамичными. В первую очередь, это связано с обилием перипетий, любимых западной комедией: переодеваний, qui pro quo (подмен), подслушиваний, потасовок. Игровой характер интриги пьес Княжнина обнаруживается и в том, что она строится на соперничестве или перевоплощении персонажей и имеет, как всякая игра, несколько законченных этапов. Итог подобного состязания зависит в равной степени от возможностей противников и от стечения обстоятельств, успех такого актерства непредсказуем. Персонажи княжнинских комедий поступают как актеры, как игроки или как зрители, непосредственно не втянутые в конфликт, но делающие ставки на одного из участников, сопереживая ему. Иногда в пьесах Княжнина параллельно разыгрывается несколько поединков, тогда принцип единства действия если и не нарушается, то оказывается под угрозой. Игровое начало неодинаково реализуется в трех группах комедийных текстов писателя — музыкальных, прозаических и стихотворных драмах. В борьбу вступают различные типы персонажей, меняется суть конфликта; от оперы к высокой комедии идет углубление проблематики и усложнение характеров. В операх Княжнина цель драматической борьбы традиционна — любовь и деньги. В трех пьесах опекун посягает на руку воспитанницы, у которой есть приданое и возлюбленный. В «Притворно-сумасшедшей» дан классический вариант ситуации: Эраст, Лиза и их помощники-слуги с легкостью дурачат Алберта, который наивно полагает, что обуздывает питомицу. Пожалуй, можно сказать вслед за Мочульским: «...такое накопление плутов в одной пьесе является неестественным»[69]. Интересно, что Эраста возвышает в глазах зрителя не благородство (соперникам одинаково важно получить и невесту, и приданое), а то, что он избран Лизой. В «Скупом» опекун ведет уже два поединка, причем оба оказываются мнимыми: Скрягин думает, что ему противостоят графиня, которую надосклонить к замужеству, и воспитанница, у которой надо отобрать деньги. На самом деле он состязается с Пролазом и с Миловидом. В борьбе с первым ставка — Марфа, со вторым — Изабелла. Однако цели у соперников разные: Пролазу и Миловиду нужны их возлюбленные, а скупому — приданое обеих героинь. Хотя все персонажи оперы противостоят Скрягину, победить его гораздо сложнее, чем Алберта, но двойной атаки и он не выдерживает. В «Сбитенщике» Волдырев полагает, что у него один счастливый соперник Болтай, формально — их два (Болтай и Извед, из которых удачлив только один), реально же опекуну противостоит Степан, цель которого — вовсе не Паша, а деньги. Сбитенщик ведет сложную игру: он должен отвести подозрение от Изведа и, поскольку в этой пьесе у опекуна есть помощники, а героиня держит нейтралитет, склонить их на свою сторону. В опере имеется боковая сюжетная линия (Степан и Власьевна), но она почти не разработана. Параллельные любовные поединки двух пар — господ и слуг — разворачиваются в другой пьесе, «Мужья, женихи своих жен». Эффектная запутанность игры состоит здесь, однако, не в противостоянии героев, а в тройном перевоплощении и подмене. Самая неожиданная сюжетная ситуация, основанная на борьбе за деньги и невесту, дана в «Несчастье от кареты». Тот из соперников, который счастлив в любви (Лукьян), не имеет шансов победить и не участвует в состязании. Борьба идет между приказчиком и шутом, причем они добиваются благосклонного решения не героини, а господ Фирюлиных. Выигрышем для первого является Анюта, для второго — кошелек Лукьяна. Карета, виновница несчастий, в прикупе у барина. Анюта, Лукьян и Трофим — положительные герои, поэтому занимают особое место среди персонажей комических опер Княжнина. Их положительность связана с полемическим заданием текста и незавершенностью творческих поисков драматурга («Несчастье от кареты» — первая его опера). Остальных персонажей комических опер можно разделить по сюжетной функции — на плутов и простаков. Первые движут действие, вторые становятся их жертвами. Как и положено участникам игры, они вне оценок этических, их поступки рассматриваются лишь с эстетической точки зрения. Симпатию вызывает тот, кто эффектно ведет игру — обычно плуты: шут, сбитенщик, Марфа в «Скупом» и т. д. Осуждаются же простаки, вообразившие себя плутами: Волдырев, Болтай, Скрягин, Алберт. В мире комических опер выигрывает ловкий и талантливый, и правда на его стороне. В прозаических комедиях Княжнина любовный сюжет редуцирован и показано соперничество идейное: параллельно состязаются две пары героев, желающих настоять на своем; третий персонаж оказывается при них примирителем, подстрекателем, судьей. Сюжет «Траура» построен как настоящая азартная игра. Каждый акт начинается с интермедии: врач требует денег за леченье, а слуга сам хочет их присвоить, Ветран выступает в роли третейского судьи. Герои
торгуются с азартом, ведь игра идет на интерес. Параллельно заключается двойное пари Ветрана с Постаном и Миленой о возможности утешить вдову. Ставки значительны: Милена, проиграв, теряет брак по любви и счастье; Постан — деньги и веру в свои принципы, Ветран — и то, и другое, и третье. В первом действии показана подготовка к состязанию, во втором — сам поединок. Карачун и Евдоким разыгрывают две партии, сражаясь за каждый империал. Игра, которую ведет Ветран, имеет больше этапов, ознаменованных очередным приобщением вдовы к жизни. Сложность задачи героя в том, что состязаться надо не с истинными соперниками, а с Изабеллой, не позволяя ей догадаться о сути происходящего. Единство действия в комедии осуществляется благодаря внесценическому персонажу — покойному Добросердову, поскольку лишь он связывает героев с Карачуном. В «Неудачном примирителе» одновременно Миротвор примиряет супругов, отстаивающих свои точки зрения, а Марина ссорит повара и педанта, кичащихся своей ученостью. Две сюжетные линии скрепляются аналогичными тройными партиями: Синекдохос мирит супругов, Ростер при Марине спорит с Кутерьмой и т. д. Миссия Миротвора изначально безнадежна: он вмешивается в чужую игру, ведь муж и жена, стыдясь раздоров, получают от них огромное удовольствие, и примиритель — помеха в их бесконечном поединке. Марина же сама в игре не участвует, а только наблюдает за соперниками, являясь одновременно для них недостижимой наградой. Во всех эпизодах пьесы разворачивается аналогичная игровая ситуация, но при новой комбинации участников она реализуется иначе. Княжнин ввел в русскую литературу жанр философской комедии, действующие лица которой уже не плуты и простаки, а выразители определенных жизненных позиций, естественной и неестественной. В них нетрудно узнать классические типы из средневековых карнавальных действ, уцелевшие в западной комедиографии, людей веселящихся и мрачных агеластов, врагов веселья и свободы. Торжествуют первые, ибо за них закон жизни. Подобные герои есть и в операх Княжнина. Так, злобный агеласт Алберт, посрамленный окончательно не побегом воспитанницы, а презрением толпы венецианского карнавала, близок Карачуну, лекарю-убийце (если намеки Крылова на связь Е. А. Княжниной с И. И. Виеном имели основание, понятно, почему драматург недолюбливал врачей). Сбитенщик и шут — карнавальные персонажи иного склада, исповедующие крайний гедонизм. И все же герои «Траура» и «Неудачного примирителя» психологически сложнее. Синекдохос и тем более Ростер — не аскеты и не пессимисты, Постану и Миротвору чужда злоба. Их порок не столько в мрачном поведении, а в ложном, неестественном взгляде на мир. Княжнин, как ученик Сумарокова, не выносил отвлеченного от жизни педантизма, вроде умозрительной логики Синекдохоса и догматической
медицины Карачуна, и, как человек позднего Просвещения, не доверял науке, которая казалась тяжеловесной схоластикой или софистикой, даже если обращалась к проблемам гастрономии; он терял уважение к любого рода этикету, даже столь оправданному, как принципы Постана и Миротвора. К персонажам прозаических комедий нравственная оценка так же неприменима, как и к оперным. Здесь побеждает тот, чье поведение естественно, и его позиция вызывает эстетическое удовольствие и симпатию зрителя. Так, неожиданно, в этих скептических текстах косвенно проявилась связь Княжнина с сентиментализмом. В действии высоких комедий сочетаются два типа соперничества — любовно-финансовое и философское, в сюжет вплетаются и столкновение претендентов на руку героини, и параллельно развивающиеся любовные поединки господ и слуг, и идейные разногласия между супругами, детьми и родителями, соперниками в любви. Формальное распределение участников пародийно воспроизводит трагедийное: главные герои имеют наперсников: старшего родственника (Простодум, Чванкина, Честон, Лентягин, Лентягина) и слугу (Полист, Пролаз, Высонос, Марина), возникает даже универсальный наперсник — Трусим. Однако три линии действия симметричны, но не тождественны: наперсники есть не у всех действующих лиц, функции персонажей одного ряда могут перераспределяться: так, Честон — активный персонаж и единомышленник Замира, а Чванкина и Простодум—пассивные герои и мнимые помощники Верхолета и Милены. В «Чудаках» в центре действия находится Улинька — лицо не только бездействующее, но и нейтральное, чего никак нельзя сказать о Милене из «Хвастуна». Аллюзия на трагедийную модель используется Княжниным одновременно для указания на серьезность проблематики пьес и для пародийного обыгрывания модели высокого жанра. На самом же деле система персонажей «Хвастуна» и «Чудаков» близка к оперной. В первой пьесе есть три положительных героя (Милена, Замир и Честон), появление которых объясняется так же, как и в «Несчастье от кареты». Прочие действующие лица — плуты, причем обычно обладающие идейными принципами (в операх таких персонажей было мало) и чудаки (то есть философствующие простаки). Последний тип, пожалуй, серьезно разработан именно Княжниным (более ранние авторы считали чудачество либо пороком, либо психическим недугом) и является наиболее сложным и итоговым из созданных писателем. Слова Пролаза: «Увидишь, ежели не слишком ты дурак, / Что всякий, много ли иль мало, но чудак; / И глупость, предстоя при каждого рожденье, / Нам всем дурачиться дает благословенье» — показывают, что чудачество (чрезмерная увлеченность чем-либо, которую Гоголь в «Мертвых душах» назвал «задором») для Княжнина, особенно в поздний период творчества, было неотъемлемой чертой всякой натуры. У героев высокой комедии (не исключая и
положительных) есть, наряду с браком, богатством или доказательством своей правоты, более масштабная цель — обретение права на свое место в мире и на определенную репутацию. Эта цель принципиально меняет соотношение черт борющихся сторон. В «Хвастуне» плутам (хвастун Верхолет, мечтающие о богатстве и знатности Полист и Марина) свойственны чудачества, а чудаки (тщеславные Простодум и пожилая кокетка Чванкина) стремятся плутовать. Обе группы объединяют свои усилия, но проигрывают. В «Чудаках» плуты (Пролаз и Марина) устраивают свои дела за счет поединка чудаков (Лентягиных и т. д.), и не только добиваются успеха, но и ухитряются удовлетворить запросы большинства прочих персонажей. Причина в том, что выигрыш в художественном мире высоких комедий зависит не от таланта героя и не от естественности его жизненной позиции, а от удачливости. Поэтому главный поединок для персонажей высоких комедий — состязание с Фортуной, которую они стремятся «поймать за тупей». Вообще, судьба, случай, «счастье», как говорили в XVIII в. не только центральное понятие для мировоззрения Княжнина, но и едва ли не главное действующее лицо всех его пьес. В трагедиях она проявляется как рок, в комедиях и операх — как случайное стечение обстоятельств, но везде, подобно театральному режиссеру или банкомету за карточным столом, организует игровое действо. Из комедийных пьес лишь в «Хвастуне» и «Чудаках» столкновение героев с судьбой подано как борьба, в других произведениях герои только подстерегают удачу, зато шут в «Несчастье от кареты» и особенно сбитенщик прямо формулируют философское кредо автора: «Счастье строит все на свете, / Без него куда с умом!» Княжнин — скептик и фаталист, он уже не верит в высший разум и в жизненные закономерности, в торжество правды и добра, но зато верит в силу удачи и красоты, что торжествуют в игре. Поэтому в художественном мире драматурга побеждают только те, кому повезло, развязку определяет случайность: пьяный Высонос проболтался о намерениях своего барина, сбитенщику чудом попался под руку Болтай, Лукьян и Анюта случайно знали несколько французских слов, Простодум слишком разоткровенничался с Честоном... Действующим лицам высоких комедий Княжнина дана уже не только эстетическая, но и этическая оценка, однако подчеркивается, что однозначная трактовка и сатирическое осуждение характера невозможны, поскольку несовершенства свойственны человеческой природе. Княжнин, как и его предшественники, поучает, развлекая, но он не наказывает, а показывает пороки, не обличает, а эффектно обыгрывает разнообразие закономерных жизненных ситуаций. С таким подходом связано новаторство Княжнина в обрисовке характеров. Едва ли не первым в России он стал пользоваться сложными психологическими ремарками, которых нет, например, у Фонвизина
(«Простодум (струся, с радостью). Да как...») и стремился создать неоднолинейный характер (Лентягин, Простодум, Чванкина и т. д.). В пределах одного текста могли подаваться внешне несходные разновидности какого-нибудь амплуа или, напротив, сближались, казалось бы, различные типы. Так в комедиях Княжнина выстраивались своеобразные системы двойников (Миротвор — Синекдохос — Ростер — Марина; Простодум — Чванкина — Полист — Марина и т. д.). В результате писатель отказался от разделения персонажей на положительных и отрицательных и осмеливался даже на дерзкие, с точки зрения эстетики XVIII в., сюжетные ходы: резонер Честон попадает в безвыходное, унизительное и нелепое положение (так, у Фонвизина Стародум или Правдин могут смеяться над другими, но сами не бывают смешны и жалки), зато беспринципный циник Степан, заявляющий: «Кажется, неложно / Все на свете можно / Продавать, покупать...» — торжествует. Неоднозначность характера и игровое действие привели к тому, что в комедиях Княжина появляется, едва ли не впервые в русской драматургии, «миражная интрига» (термин Ю. В. Манна), то есть действие пьесы слоится, мерцает и внешнее его развитие оказывается мнимым. В результате двойственности, прослеживаемой в произведениях Княжнина на всех уровнях текста — от стилистического и сюжетного до образного и оценочного — произошло и раздвоение конфликта. Сюжетный конфликт в комедиях драматурга разрешался по традиционным законам классического театра — симпатичные автору и зрителю герои приходили к благополучному финалу. На уровне же проблемы, породившей конкретный конфликт, противоречие оставалось неразрешимым. На это обратили внимание еще исследователи XIX в. применительно к опере «Несчастье от кареты»: Лукьян и Анюта счастливы, но карета еще не куплена, и аналогичное несчастье может грозить другим крестьянам. Подобную ситуацию можно видеть во всех остальных комедиях: вдова утешена, но не навсегда; Верхолет арестован, но только потому, что он не настоящий вельможа; Прият женится на Улиньке, но самодурства Лентягиных неискоренимы и т. д. В «Неудачном примирителе» конфликт не разрешен и на сюжетном уровне. Для русской комедии XVIII в. это исключительный случай. Неразрешимость конфликта на проблемном уровне придает веселым комедиям Княжнина оттенок горечи и тревожности и заставляет подозревать в авторе пессимиста. Трудно сказать, в какой мере это справедливо. Во всяком случае, скорее всего, драматург еще обладал жанровым мышлением и старался писать, «не раздражая муз худым своим успехом: / Слезами Талию, а Мельпомену смехом»[70]. Воспитанный на рационалистических идеалах, он невольно смущался и печалился, видя, что жизнь опровергает их, а в комедиях, вероятно, все же не стремился давать реальности серьезную и мрачную оценку, представляя ее как напряженную, увлекательную и все-таки забавную игру.
* * *
Однако действо, разворачивающееся в комедиях Княжнина, не было самодостаточным. Драматург живо реагировал на современную жизнь, а порой и сам, подобно своим персонажам, вступал в соперничество с недоброжелателями, но делал это не в форме грубого памфлета, переходящего к личным оскорблениям, а посредством изысканной игры. Портретность, свойственная сатире XVIII в., в конце столетия, в связи с отказом от максимализма оценок, все чаще отождествлялась с пасквилем, и драматург (в отличие от его противников) ограничивался довольно туманными намеками. В целом, при напряженной литературной борьбе в XVIII в. в России, Княжнин для своего времени и положения не так уж часто вступал в прямую полемику, и скорее сам подвергался нападкам, нежели нападал. Вероятно во многом справедливы слова С. Н. Глинки: «При всей остроте ума своего Княжнин не был насмешлив и только раз намекнул о падении драмы какого-то сочинителя, не означая, однако, имени его; он имел завистников и недоброжелателей за то, что ревностно защищал человечество»[71]. Во всяком случае, Княжнин предпочитал сводить счеты иным образом. Почти нет сомнений в том, что он выводил своих врагов и соперников в комедиях, но делал это столь изящно и завуалировано, что не только последующие исследователи, но и современники, видимо, не всегда узнавали в его персонажах знакомых лиц. По крайней мере, ни одно из его произведений не вызвало скандала, в отличие от тех комедий, в которых был выведен он сам («Самолюбивый стихотворец» Николева и «Проказники» Крылова). В первую очередь сказанное относится к активному участию драматурга в литературной полемике 1780-х гг., не столь бурной, как в предыдущее и последующее десятилетия, но все же достаточно оживленной. В русской словесности, как и в общественной жизни тогда уже наметилось два полюса — московский и петербургский. Москва — центр просвещения и университетский город, блюстительница патриархальных традиций и убежище опальных аристократов. Словесность здесь трогательная и серьезная, с чувством собственного достоинства, с поучительным пафосом и философской глубиной, слегка опережающая свой век, поэтому внешне, быть может, дерзкая, но на деле вполне благонамеренная. Московские литераторы (масоны — кружок Хераскова и Новикова, позднее — карамзинисты), ученые и издатели, мало обремененные службой или неслужащие, чуждые светской суете, живущие уединенно и видящие цель свою в просвещении и творчестве. Петербургские дворяне, к которым принадлежал Княжнин, не были столь независимы и вели двойную жизнь — то «парадную» (на службе и в свете, в непосредственной близости от императорского двора), то «приватную» (у себя дома). Поэтому и литература мыслилась ими либо какпридворная служба, либо как отдых в дружеском кругу, забава. Первая форма творчества (официальные оды В. П. Петрова, В. Г. Рубана и др.) считалась почтенной, но вместе с тем вызывала у большинства литераторов неприкрытую иронию. Вторая подарила России творения Богдановича и поэтов львовского кружка (Хемницера, Львова, Капниста, Державина) и дала возможность реализоваться незаурядному драматургическому таланту Екатерины II, организовавшей в Эрмитаже небольшое общество сочинителей-вельмож. Первый тип творчества отдавал дань традиции, считавшей, что искусство обязано быть серьезным, возвышенным и общественно значимым; второй связан с утверждением во всей Европе стиля рококо, провозгласившего торжество изящного, приятного и забавного, даже если оно бесполезно. Литературная полемика шла, во-первых, между московскими и петербургскими авторами, во-вторых, между официальными придворными поэтами и столичными кружками, в-третьих, между различными дружескими объединениями. Основным предметом споров было соотношение в искусстве индивидуального и предписанного канонами, серьезного начала с игровым. Наиболее энергично отстаивал свою позицию львовский кружок, выразитель новейших эстетических тенденций. Его представители, к которым Княжнин, хозяин одного из столичных салонов, если и не принадлежал, то был очень близок, считали, что какой бы темы автор ни касался, он должен писать непринужденно и искренне, подчиняясь настроению, поскольку искусство, даже если оно рассуждает о серьезных вещах, дело частное, почти интимное и всегда игра, предназначенная для отдохновения души и любования красотой. Впоследствии Державин в «Памятнике» поставил себе в заслугу то, что первым применил игровые стилистические принципы львовского кружка к самым серьезным и возвышенным темам одической поэзии, тем самым отвергнув канон. Аналогичными были преобразования Княжнина в драматургии. Львовский кружок осуждал стремление москвичей писать лишь серьезно и о серьезном, но их призыв к дружескому уединению и погружению в мир своей души, видимо, находил сочувствие, поэтому отношение к кружку Хераскова в петербургских салонах было одновременно почтительным и ироничным. Гораздо большее недовольство вызывала придворная поэзия, которая не отделяла творчество от службы и не видела разницы между индивидуальным образом и каноническим штампом. Особенное же негодование возбуждали молодые писатели (Н. П. Николев, князь Д.П.Горчаков и др.), которые организовали в духе новейших веяний дружеский кружок, придерживаясь традиционного понимания искусства. Княжнин часто полемизировал с противниками львовского кружка. Правда, он мягче, чем его единомышленники, иронизировал над окружением Хераскова, ведь с московскими литераторами его сближала
принадлежность к сумароковской школе. От Сумарокова Княжнин унаследовал, с одной стороны, преклонение перед Вольтером, уважение к строгим правилам поэтического искусства, к эстетике Буало; с другой, — внимание к жизни души, неприятие отвлеченных аллегорий, напыщенных од и схоластического педантизма. Подобно другим поэтам сумароковской школы, Княжнин тяготел к сентиментализму: увлекался творчеством чувствительного немецкого поэта А. Галлера и швейцарца С. Геснера, чьи идиллии в то время покорили европейского читателя, и не только переводил этих авторов, но, по свидетельству С. Н. Глинки, даже говорил: «Если б я не родился в России... то желал бы, чтобы Швейцария была моей колыбелью», ибо там «все дышит жизнью золотого века»[72]. Тот же мемуарист свидетельствует о приятельских отношениях между Княжниным и А. А. Петровым, ближайшим другом Карамзина. Письма последнего из-за границы, вошедшие позднее в книгу «Письма русского путешественника», драматург читал своим воспитанникам-кадетам с трогательными и восторженными комментариями[73]. Неудивительно, что баллада Княжнина «Флор и Лиза» перекликается с карамзинской «Бедной Лизой», а его лирика напоминает и предвосхищает произведения сентименталистов 1790-х гг. Вместе с тем путь стареющего Сумарокова и писателей из кружка Хераскова — уход в масонство — был чужд Княжнину, далекому от мистического восприятия жизни. Фатализм его не содержит религиозного оттенка и восходит к философии Вольтера. Идеалы просветителей драматург усвоил, как и большинство людей его круга и воспитания, еще в юности и до конца жизни, служа под начальством Бецкого, стремился следовать педагогическим принципам Дж. Локка. Служебная и литературная деятельность писателя протекала близ императорского двора, где уважение к просветителям сохранялось: Екатерина II относилась к ним с симпатией и, напротив, не любила и боялась масонов. Поэтому Княжнин окончательно не примкнул к сентименталистам и часто высмеивал утрированную чувствительность, распространившуюся в конце XVIII в. под сильным влиянием литературы. Особенно заметно ирония писателя выразилась в обрисовке Свирелкина и Прията в комедии «Чудаки». В первом высмеян кто-то из поэтов-сентименталистов или создан их собирательный образ. Упомянутая Свирелкиным «Ода на мороз» позволяет, возможно, усматривать намек на М. Н. Муравьева, прославившегося стихотворением «Желание зимы» (1778), напоминающим зимние картины в «Россиаде» Хераскова, изданной через год. Муравьев был одновременно почитателем иХераскова, и Княжнина. Указание на то, что Свирелкин сочиняет эпиталаму, также знаменательно, ведь подобное жанровое определение редко встречается в лирике нового времени. Один из создателей эпиталам в России, сентименталист Ю. А. Нелединский-Мелецкий, уже известный в 1780-х гг. любовными песнями. Интересно, что Свирелкин,
подобно некоторым сентименталистам — Муравьеву, Дмитриеву и др. наряду с лирикой обращается к сатире. Драматург не сообщает ничего о размерах дарования Свирелкина, потому что само его творчество убивает всякий талант: оно отвлечено от жизни и потому неестественно (казалось бы, для чувствительного поэта внешность возлюбленной вне критики, но описывая ее портрет, Свирелкин заменяет описание реальных черт на штампы, предписанные каноном). Одним из первых Княжнин почувствовал силу (порой губительную) воздействия сентиментальной литературы на поведение человека. Жертвой Свирелкиных стал Прият. Он живет в мире, созданном его любимыми авторами, неестественном, иллюзорном, но освященном идиллической традицией. Описание героя «Чудаков», начитавшегося Свирелкиных и их учителей, почти дословно совпадает с обликом эпигона ранних сентименталистов знаменитого князя П. И. Шаликова, которого значительно позднее князь П. А. Вяземский вывел под именем Вздыхалова: «С собачкой, с посохом, с лорнеткой, / И с миртовой от мошек веткой, / На шее с розовым платком, / В кармане с парой мадригалов / И с чуть звенящим кошельком...»[74] Княжнин, воспитанный на идеалах разумного XVIII в., скептически показал доводящую до чудачеств власть сентиментальной книги над сознанием молодого поколения: аффектированная чувствительность забавляла. Эпоха Татьяны Лариной была впереди. Однако стоит отметить, что резкого авторского осуждения Свирелкин и особенно Прият не вызывают. Слегка подшучивая над сентименталистами, официальную столичную литературу Княжнин воспринимал, пожалуй, враждебнее, чем его единомышленники по львовскому кружку. Как ученик Сумарокова он не признавал одической высокопарности. «Я ведаю, что дерзки оды, / Которы вышли уж из моды, / Весьма способны докучать», — писал Княжнин в послании княгине Дашковой. Одописцы высмеяны в комедии «Чудаки» в лице Тромпетина: не сказано, как и про Свирелкина, талантлив ли он, но очевидно, что само сочинение од делает его творчество отвлеченным, неестественным. В «Чудаках» не только пародируются литературные споры, но содержится и косвенное суждение драматурга о судьбе двух наиболее авторитетных направлений русской поэзии, восходящих к Ломоносову и Сумарокову соответственно — одическом и сентиментальном. У обеих школ равные шансы в борьбе и нет никаких перспектив: произведения их представителей одинаково нелепы, потому что лишены индивидуального своеобразия и составлены из штампов. Однако Тромпетин и Свирелкин не понимают, что их претензии на личную славу несовместимы с прямолинейным следованием канонам, которое кажется им серьезным делом. Талант, стилистические и идейные принципы ничего не
меняют, и вражда стихотворцев неустранима. Соперники руководствуются теорией жесткого разделения и иерархии жанров и готовы признать за противником заслуги на том поприще, которое кажется им недостойным для подлинного стихотворца. Вместе с тем каждый автор считает себя способным с легкостью прославиться в этой не стоящей внимания сфере творчества, поскольку лишь он является по-настоящему серьезным поэтом. Именно такой раздел славы предлагал Сумароков Ломоносову: не желая сам отказаться от писания од, советовал своему сопернику творить лишь в этом жанре. В «Чудаках» Тромпетин, не признающий любовной и сатирической поэзии, готов уступить ее Свирелкину, но тот, хотя и называет собеседника почтенным одописцем, не меньше гордится собственной «Одой на мороз». Для Тромпетина это не только посягательство на его творческую привилегию, но и подмена подлинной поэзии (высокой и государственной) ничтожным воспеванием частных тем. Поэтому взаимные похвалы одописцев и элегиков сменяются бранью, их компромисс невозможен. Княжнину не откажешь в проницательности. Впоследствии ситуации, подобные спорам Тромпетина и Свирелкина, неоднократно повторялись в реальности: от выступления Кюхельбекера против школы Жуковского до диспутов между Маяковским и Есениным. Итак, ломоносовское и сумароковское направление в литературе зашли, с точки зрения Княжнина, в тупик. Творческая деградация авторитетных представителей этих школ высмеяна в пародийном прошении от стихотворца, которое читает Верхолет («Хвастун»). Старый поэт, услышав о новом фаворите, умоляет признать его первенство в русской словесности по выслуге лет. Идея служения литературы государству доведена до абсурда: благородные помыслы заменились унижением перед вельможами, доносами, лестью; стремление к высокому качеству творчества отступило перед заботами о количестве написанного. Важно, что насмешка Княжнина в равной степени может метить и в В. П. Петрова, который гордился тем, что императрица называла его своим карманным стихотворцем, и в М. М. Хераскова, который ежедневно, как машина, писал запланированное число страниц. Однако наибольшее недовольство Княжнина вызывали не корифеи литературы, а его соперники на театральном поприще, молодые писатели, не стремящиеся к творческой самостоятельности, бездумно следующие канону или идущие на поводу у публики. Олицетворением первых стал Н. П. Николев, вторых — М. В. Попов. Княжнин уважал правила искусства, не избегал серьезнейших проблем, но не стремился представить свое творчество как священнодействие, подобно Николеву. Вместе с тем, ученик Сумарокова, он ориентировался на зрителя с изысканным вкусом и стремился воспитывать публику, а не угождать ее желаниям, подобно Попову.
Определить, когда именно началась полемика с Николевым, трудно, но уже в 1779 г. в «Санкт-Петербургском вестнике», который издавал Княжнин, появилась сатира В. В. Капниста, направленная против Николева и его друзей, вызвавшая литературный скандал и ответные выпады. Прямые и очень резкие намеки на Княжнина содержатся в комедии Николева «Самолюбивый стихотворец», поставленной в 1781 г., но написанной около 1775 г. Герой этой пьесы Чеснодум, чтобы жениться на племяннице поэта Надмена, сочинил и преподнес будущему тестю трагедию, не зная, что тот ценит только свои творения. Ловкая служанка спасла положение, хитростью заставив соперника Чеснодума, щеголя, принять на себя авторство злополучной трагедии. Надмен соединил влюбленных, взяв с зятя клятву никогда не писать стихов. Прототипическая ситуация комедии очевидна — это сватовство Княжнина к дочери Сумарокова, произошедшее, согласно преданию, после того, как молодой автор посвятил «северному Расину» свою первую трагедию «Дидона». Персонажи комедии были узнаваемы, и из рассказов современников следует, что пьеса была освистана стараниями Е. А. Княжниной: «...он (Николев) отдал на театр трехактную комедию в стихах «Самолюбивый стихотворец», и как заранее было известно, что в роли Надменова, стихотворца, был выведен в смешном виде Сумароков, то жена Княжнина, дочь Сумарокова, когда играли эту пиесу послала своего сына Александра в парадиз, чтоб он свистнул по окончании спектакля; он это исполнил с некоторыми приятелями; публика поняла насмешку, свист усилился и Самолюбивого стихотворца уже не давали»[75]. Впрочем, эта легенда выглядит сомнительной, так как старшему сыну Княжниных в год премьеры «Самолюбивого стихотворца» было всего десять лет. Княжнин неоднократно возвращался к полемике с Николевым, не только мстя за личную обиду, но и вследствие эстетических разногласий со своим соперником. Николев казался современникам графоманом, жертвующим ради соблюдения канонов художественным эффектом и естественностью образов. Видимо, Княжнин разделял это мнение и потому спародировал в «Хвастуне» самое известное произведение своего соперника — трагедию «Сорена и Замир», поставленную 12 февраля 1785 г. Сюжет пьесы Николева таков: царь Мстислав домогается любви пленницы Сорены, хранящей верность мужу, князю Замиру, который пропал без вести. Выясняется, что Замир под чужим именем оказался невольником Мстислава. Царь тщетно требует, чтобы Замир отрекся от своих богов и принял христианство. Сорена, не желающая подчиниться Мстиславу, решает его убить в храме, но по ошибке закалывает мужа и кончает жизнь самоубийством. Возможно, недостаток естественности в характерах и интриге, тяжеловесный слог, обилие повторений побудили Княжнина спародировать «Сорену», снизив и трансформировав ее сюжетную ситуацию. Явное указание на пародийность любовной линии «Хвастуна» — нехарактерное для
комедии имя героя — Замир, введение которого трудно объяснить иными причинами. Впрочем, имя героини (Милена) тоже созвучно Сорене. Разговоры Верхолета, Милены, которую хотят за него выдать насильно, и ее возлюбленного Замира странно напоминают сцены из трагедии Николева. Порой встречаются почти дословные совпадения. Так, у Княжнина на уговоры выйти за Верхолета, поскольку он граф, Милена отвечает: «Пусть он будет хоть царем. / Замир владеет мной и в сердце он моем». Сорена у Николева заявляет: «Мстиславу, всем царям... и всем престолам мира / Сорена предпочтет единый взгляд Замира!» (действ. I, явл. 4). Явл. 3 действия IV «Хвастуна», где героиня умоляет Верхолета отказаться от брака с ней, доказывает превосходство чувства над чином и свою неспособность истребить любовь к Замиру, пародирует разговоры Сорены с Мстиславом (действ. I, явл. 4; действ. II, явл. 2; действ. III, явл. 6). Комизм этой пародии нашему современнику доступен не вполне, но зритель XVIII в. должен был оценить его. Эффект строится на снижении социального статуса героев, на замене властителя-тирана авантюристом, выдающим себя за вельможу, на изменении мотивировок (Мстислав одержим страстью к Сорене, Верхолету нужно лишь приданое; муж Сорены убеждается в ее верности, возлюбленный Милены терзаем ревностью). В результате, страдания героев в «Хвастуне» оказываются мнимыми, а патетические тирады в духе Николева — неуместными. Вскоре после постановки «Хвастуна», в 1787 г. Княжнин обратился к прямой полемике. В ответ на «Рассуждение о стихотворстве российском» Николева Княжнин поместил в восьмом номере журнала «Новые ежемесячные сочинения» стихотворение «От дяди стихотворца Колинева» (в последующих публикациях анаграмма фамилии Николев была заменена именем Рифмоскрып). Княжнин высмеял не только литературные амбиции Николева, но и претензии молодого поэта на роль теоретика литературы. Княжнина и поэтов львовского кружка раздражала мода 1770-х гг. на грубоватые пьесы из простонародной жизни (наиболее известны из них комические оперы «Анюта» (1772) М. В. Попова, которая стала первым опытом этого жанра в России, и «Мельник-колдун, обманщик и сват» (1779) А. О. Аблесимова), рассчитанные на вкусы широкой, в том числе малообразованной публики. Возможно, Княжнин создал «Несчастье от кареты» как своеобразный ответ Попову. Драматург демонстративно называет свою героиню Анютой и первой репликой Лукьяна: «Уф! как я устал бежав из города...» — отсылает к первым словам оперы Попова: «Ух! как жо я устал: / А дров ощо не склал...» В «Анюте» крестьянин хочет против воли выдать замуж за работника приемную дочь, но Анюта влюблена в дворянина, который доказывает благородное происхождение девушки, и насильственный брак расстраивается. Простонародная жизнь представлена варварски-дикой, подчиненной тяжелому физическому труду и чувственным желаниям, речь крестьян передана как
чудовищно грубый диалект. Конечно, придворный круг забавлялся звероподобными существами, выведенными в опере, и удовлетворялся кастовой моралью — природная дворянка не полюбит крестьянина и суждена лишь благородному. В «Несчастье от кареты» холопы и господа поменялись местами. Поклонник западных сентименталистов идеализировал поселян, подлинных детей природы, поэтому их речь проста, но возвышенна и правильна, души чисты, а чувства благородны. Господа проигрывают в сопоставлении с такими крестьянами и, считая своих слуг скотами, вызывают сами презрение и негодование зрителя. Исследователи спорили, чье восприятие простонародной жизни реалистичнее и демократичнее — Попова или Княжнина. Пожалуй, вопрос поставлен неверно: оба писателя по-своему сочувствовали тяжелому положению крестьян, но отнюдь не выступали против крепостного права; в обеих пьесах деревенский быт стилизован далеко не правдоподобно. Различие опер в другом. В «Анюте» герои мечтают о господской жизни, устав от непосильного труда. В «Несчастье от кареты» Анюта и Лукьян не завидуют господам: жизнь в сельской простоте для них приятнее светской суеты. Однако Княжнин вовсе не утверждает, что существование крестьян безоблачно, только их несчастье не в бедности и невежестве. «Нам должно, — сетует Лукьян, — пить, есть и жениться по воле тех, которые нашим мучением веселятся и которые без нас бы с голоду померли». Крестьяне страдают не оттого, что не могут быть господами, а оттого, что им запрещают быть людьми. Перенесение конфликта из плана социального в нравственный, общечеловеческий и сделало оперу Княжнина полемическим ответом Попову. Полемика с комической оперой Аблесимова «Мельник — колдун. обманщик и сват» велась скорее композитором «Несчастья от кареты» Пашкевичем. Княжнин, в отличие от Аблесимова, не вводил фольклорных элементов в пьесу, что позволило ему подчеркнуть общечеловеческую сущность конфликта, построенного на разлучении влюбленных, и дало определенную свободу композитору, избавив его от необходимости стилизации народной музыки: «У Пашкевича крестьяне подняты на уровень трагизма, что в те времена могло быть достигнуто лишь ценой утраты присущих им эмпирико-характерных черт»[76]. Почти одновременно с «Несчастьем от кареты» и «Мельником» была поставлена и комическая опера Николева «Розана и Любим», стремящаяся к героизации персонажей-крестьян. «Современники правильно почувствовали в этом совпадении элемент “состязания” драматургов»[77]. Но по сравнению с другими авторами комических опер Княжнин избрал наиболее нейтральную позицию в разработке характеров. Хотя пьесы Попова, Аблесимова и Николева имели успех, вражда Княжнина с этими писателями не была проявлением зависти. Против гораздо более серьезного соперника — Фонвизина в зрелом творчестве
Княжнина нет сатирических выпадов, а ведь и по манере, и по настроению творчества два крупнейшие драматурга екатерининской эпохи — абсолютные антиподы. Это было отмечено еще Вяземским: «Фон-Визин не был комиком <...>, даже каков например Княжнин; по крайней мере в художественном отношении последний был изобретательнее его в распоряжении, в хозяйственном устройстве комедии»[78]. Фонвизин, несмотря на новаторство своего творчества, органично продолжает отечественную драматургическую традицию, для которой было весьма необычно игровое и двуплановое построение сюжета в пьесах Княжнина. Конечно, мотив соперничества использовался, например, Сумароковым («Три брата-совместники», «Мать-совместница дочери»), но активной, многоэтапной борьбы между персонажами на протяжении действия не возникало. Даже в пьесах с напряженной интригой противоборство героев проявлялось эпизодически. У Фонвизина Бригадир узнал о том, что его счастливый соперник в любви — сын, лишь в финале, поэтому никакой борьбы и не вел. Непосредственного столкновения героев нет и в «Недоросле», где сцена ссоры Скотинина и Митрофана и подобные ей — не существенные для интриги эпизоды: Стародум не намерен выдавать Софью замуж против ее воли. Даже попытка Простаковых увезти героиню на сцене не показана, и зритель сразу узнает о ее неудаче. Хотя игровое начало присутствует в пьесах Фонвизина, оно ослаблено, ведь решение конфликта известно заранее. Пороки и противоречия, по Фонвизину, — нарушения разумного миропорядка, которому невозможно сопротивляться, поэтому для любой госпожи Простаковой всегда найдется управа в лице своего Правдина. Конфликт в произведениях Фонвизина всегда разрешен полностью, характерам дается нешуточная этическая оценка и поэтому в веселых комедиях может на равных правах присутствовать серьезная и трогательная линия. Уместным поэтому представляется уподобление интриги в комедиях Фонвизина игре коммерческой, основанной на расчете, а в произведениях Княжнина — азартной, подверженной воле случая. В 1760-х гг. Княжнин и Фонвизин принадлежали к враждебным литературным партиям. Княжнин в 1765 г. пишет шуточную поэму «Бой стихотворцев», направленную против елагинского кружка (прежде всего против самого И. П. Елагина, а также В. И. Лукина, Б. Е. Ельчанинова, Ф. А. Козловского и Фонвизина, ) и сервильных традиций в литературе и отстаивавшую позиции Ломоносова и Сумарокова. Текст, характеризующий его литературных противников, довольно груб и прямолинеен:
Елагин у Княжнина взывает к своим ученикам и соратникам:
* * *
Княжнин и его единомышленники стремились сделать творчество сферой частной жизни, но не избегали обсуждения социальных проблем. Драматург включался не только в литературные, но и в общественные споры, что сближает его с Фонвизиным. Княжнин тоже принадлежал к знатному роду и, с юности состоя на службе при высокопоставленныхпросвещенных вельможах, недовольных правительством, рано стал участвовать в политических интригах, но в 1780-х гг., в отличие от Фонвизина, высказывался осторожнее, вероятно, наученный печальным опытом. Возможно, это иллюзия: ведь автор «Недоросля», рассуждая на социальные темы, впадал в серьезный и нравоучительный тон, Княжнин же и здесь сохранял, подобно Державину, шутливое настроение. Продолжатели Сумарокова совмещали аристократические амбиции с горячей верой в то, что бескорыстная служба на благо отечества — долг каждого дворянина. Княжнин обличал сословную спесь и чинопочитание, но высмеивал также мелких дворян и простолюдинов, незаслуженно занявших высокое положение в обществе при помощи обмана или богатства. Таковы, с одной стороны, купец Макей, превратившийся в дворянина Волдырева («Сбитенщик»), и Лентягин, попавший из кузнецов в дворяне, женатый на благородной («Чудаки»), с другой, — герои «Хвастуна». Однако наряду с обличением враждебных ему социальных типов, Княжнин касался основополагающих общественных проблем. В «Чудаках», высмеивая плебея-представителя новой знати, автор подвел итог размышлениям своего поколения о просветительском учении. Представляется, что у Лентягина был прототип, не замеченный исследователями, — П. А. Демидов (см. также коммент. к пьесе). Понятна личная обида драматурга на этого богатого и странного человека, разорившего тестя и учителя Княжнина — А. П. Сумарокова: опротестовав векселя, полученные от поэта за «приятельскую» ссуду, и потребовав непредусмотренные проценты, Демидов добился продажи с торгов имущества должника и купил его дом. Через два дня Сумароков умер. Интересно, что этот случай не был исключительным: в 1780 г. подобным способом миллионер расправился и со своим прежним помощником, архитектором В. И. Баженовым[82]. Не исключено, что Княжнин вынужден был общаться с Демидовым благодаря связям последнего с Бецким и бывшим дворецким, позднее секретарем вельможи, М. И. Хозиковым. Возможно, это общение не доставило писателю удовольствия. К личной неприязни примешивалась сословная, а характер Демидова казался неестественным: дворянин, но кичится простонародным происхождением; сказочно богат — и щеголяет простотой; жертвует огромные суммы на благотворительность, меценатствует, слывет поборником просвещения и человеколюбия, почти вольнодумцем, а наряду с этим проявляет жестокость и самодурство, готов по прихоти погубить деятелей культуры, которым сам же покровительствовал. Изобразить женитьбу Хозикова на А. П. Демидовой (1785 г.) писатель осмелился лишь спустя некоторое время после кончины Демидова (1787 г.) и (не из осторожности ли?) перенес действие в 1790 г., но суть проблемы осталась прежней.
Лентягин предстает в своих речах подвижником просветительской философии: он отвергает сословные предрассудки и светские условности, презирает роскошь и этикет, проповедует простоту, естественность. Высказывания героя разумны, а поведение не лишено благородства: богатство и знатность не ослепили Лентягина, он не гнушается обыкновенными людьми, стремится поступать логично и целесообразно (есть и одеваться, когда и как хочется; не общаться с тем, кого не уважает) и умеет трезво оценить собеседника. Показательно его ироническое отношение к женихам дочери. Естественность поведения Лентягина придает его уму проницательности. Вместе с тем он далек от истины, его поведение смешно и недостойно. Философствование бывшего кузнеца по понятным причинам ограничено бытовой сферой, его борьба за светлые просветительские идеалы исчерпывается инвективами против пуговиц и модных париков, отстаивание убеждений превращается в грубые и дикие, по понятиям образованного круга, выходки. Проповедник естественности и свободы впадает порой в крайнее самодурство и готов выдать дочь замуж против ее воли, чтобы иметь собеседника-единомышленника в зяте и внуков, воспитанных по принципам нового учения. Оценить характер Лентягина однозначно нельзя: он подается и сочувственно, и саркастически; это обаятельный, забавный и вместе с тем опасный, непредсказуемый человек. В карикатуре на Демидова проявилось неоднозначное отношение Княжнина к просветительству. Выбор прототипа закономерен: благородное учение порождает людей, подобных Демидову и Лентягину (их социальное происхождение особенно значимо), и их невольными стараниями обращается в свою противоположность, само себя компрометирует. Этот процесс очевиден и неизбежен, поэтому в душе Княжнина, как и в душах его современников, убежденность в разумности и справедливости просветительской философии борется со скептическим ощущением, что эти теории — лишь мечтания чудаков, искусно используемые ловкими проходимцами. В «Хвастуне» выведен иной, нежели в «Чудаках», тип представителя новой знати — «случайный» человек и выявлены причины безграничной власти подобных особ. Фаворитизм — специфическая черта политической жизни России XVIII в.: люди, часто безвестные, порой заурядные, неожиданно, понравившись чем-то царице или ее любимцам, обретали титулы, высшие чины и должности, баснословные богатства, право на удовлетворение прихотей. Могущество большинства счастливцев было кратким, но ощутительным. Княжнин, презиравший фаворитов и как природный аристократ, и как исполнительный чиновник, и как воспитанник просветителей, выразил негодование резче, чем его единомышленники. Верхолет — мнимый фаворит, но в его образе собраны черты реальных любимцев императрицы, противников той придворной партии, которой сочувствовал драматург. Главный объект сатиры — А. А. Безбородко[83]. Правда, он покровительствовал львовскому кружку (что, впрочем, не
помешало Державину зло намекнуть на пронырливого выходца из Малороссии в оде «На счастие»: «...вьется локоном хохол»[84]) и даже, как уже было сказано, предлагал Княжнину поступить к нему на службу, но писатель не захотел покинуть Бецкого и отказался. Карьера небогатого малороссийского шляхтича, ставшего ближайшим советником царицы, у многих вызывала иронию и неодобрение. В 1784 г., незадолго до появления «Хвастуна», Безбородко был пожалован титулом графа Священной Римской империи. Это неожиданное событие вызвало пересуды и насмешки. При дворе ходила карикатура, составители которой, несмотря на высокое положение, жестоко поплатились за нее. Возможно, графство Верхолета — конкретный намек. Есть и иные аналогии между судьбой всесильного вельможи и героя комедии. Хвастун говорит о своем героизме при взятии Очакова, который, поправившись, заменяет Бендерами. Карьера Безбородко началась в канцелярии П. А. Румянцева во время войны с Турцией. О его реальном участии в военных действиях известно мало, трудно сказать, брал ли он Бендеры, хотя воевал именно в тех местах, но не слишком вероятно, чтобы современники верили в его доблесть. Очаков взят Безбородко на бумаге в проекте, адресованном австрийскому правительству, где досрочно декларировалось право России на эту крепость. Подобно Верхолету, вельможа вел обширную дипломатическую переписку, фактически руководя коллегией иностранных дел; он имел дело и с королями: организовал встречу Екатерины II с Иосифом II и входил в небольшую свиту при встрече царицы с Густавом III. Иностранные послы (ср. упоминание агента и резидента в «Хвастуне») считали Безбородко едва ли не главным двигателем русской политики. Он состоял при императрице секретарем для подачи прошений и с 1784 г. был допущен в качестве постоянного участника интимных собраний в Эрмитаже (ср. сцену чтения Верхолетом челобитных и упоминание о беседах «по комнате»). На этих вечерах вельможе было поручено собирать в особый ящик пошлины за вранье, возможно потому, что современники особенно ценили графа за умение гладко, красиво говорить и ловко улаживать дела. Безбородко входил в комиссию по увеличению государственных доходов, получая награждения за очередные проекты, но не уменьшая денежных расстройств. В середине 1780-х гг. граф имел около 6000 душ и получал приблизительно такой доход, какой приписывает себе Верхолет. Основной источник богатства вельможи — украинские местечки, сборы с которых поступали ему как киевскому полковнику (войско и офицерство содержалось на Украине за счет налогов с сел и местечек). Ср. у Княжнина: «Столичное село как будто городок...» Отождествлять Верхолета с Безбородко, однако, не следует. Многое из сказанного о них можно отнести к другим фаворитам, прежде всего к товарищу и своеобразному двойнику Безбородко, отчасти
повторившему его судьбу, П. В. Завадовскому. Этот вельможа, кстати, тоже был известен своим хвастовством. Важные особы XVIII в. часто щеголяли, подобно Верхолету, свитой. Рассказывали, что М. Н. Кречетников, став тульским наместником, «окружил себя почти царскою пышностью и начал обращаться чрезвычайно гордо даже с людьми, равными ему по своему значению и положению при дворе». Когда он однажды, «окруженный толпою парадных официантов, ординарцев, адъютантов и других чиновников, с важной осанкой явился в свой приемный зал пред многочисленное собрание тульских граждан», остроумный генерал С. Л. Львов, по поручению Потемкина, устроил ему овацию, как театральному актеру, и пристыдил надменного вельможу[85]. Екатерина II именно в гостях у Кречетникова пожелала увидеть постановку «Хвастуна», намекая на хвастливость наместника. Похвальбы, обещания и угрозы Верхолета смешны только потому, что являются плодом его лжи, но вполне правдоподобны: все выдуманное им настоящий фаворит мог претворить в реальность. Поэтому действующие лица комедии легко верят ему. Такая вера, как прозорливо показал автор, помогает хвастунам добиваться возвышения: поддержка богатого дядюшки позволяет выгодно жениться, а огромное приданое открывает пути дальнейшему продвижению в обществе. Власть «случайных» людей в значительной степени основана на вере в их могущество, которая, в свою очередь, порождена жаждой выгоды. У каждого из поддерживающих Верхолета одна и та же корыстная цель — власть, дающая право на произвол и спесь по получении титула (Чванкина), чина (Простодум), свободы и богатства (Полист и Марина). В результате даже в очевидных случаях герои не уличают графа во лжи («Так что ж, что ты Честон, хоть знаю, да не верю» — возражает, потакая Верхолету, Чванкина Честону). Властолюбие и корысть заставляют людей унижаться перед сильными мира сего, чтобы потом отомстить им при первой возможности; Простодум забывает о родовой чести, чтобы поживиться за счет своих влиятельных соседей. В русском обществе возникла своеобразная круговая порука: одержимые тщеславием, поддерживая друг друга, взбираются по общественной лестнице, творя «любимцев счастья». Это мнимые фигуры, в случае удачи обретя капитал и признание, из пустых хвастунов становятся надменными царедворцами, из неуклюжих мирных провинциалов — мстительными сенаторами. Думается, драматург заметил общественный механизм, характерный не только для XVIII в. «Хвастун» направлен не столько против фаворитов, сколько против общественной системы, сложившейся в России. Не случайно, Верхолет вызывает у зрителя, пожалуй, меньшую антипатию, чем его окружение (подобный прием использовал позднее Гоголь в «Ревизоре»), но и Чванкина, и Простодум по-своему тоже заслужили снисхождение, ведь они следуют общепринятым взглядам. Над сознанием людей XVIII столетия
властвовало понятие чина: чин давал положение в обществе, был объектом вожделения и поклонения. Княжнин едва ли не первым показал, что «Табель о рангах» изжила себя и превратилась в чудовищную фикцию, способную узаконить любой порок. Чины уже не отражают реальных заслуг и даются по протекции, поэтому графский дядя — такой же официальный чин, как, например, советник, и производят в дяди, исходя не из родства, а из предыдущего чина. Взаимоотношения людей, построенные на расчете, одновременно алогичны и подчинены особой, уродливой и бесчестной, закономерности, порождением которой оказываются Верхолеты и их гораздо более опасные прототипы. Выступая против фаворитизма и новой знати, вульгаризаторов просветительства и аферистов, вроде прожектера, подавшего прошение Верхолету, Княжнин не противопоставлял им никакой общественной силы. В «Хвастуне», правда, имеется «полицейский» финал, где правительство вершит правосудие по представлению порядочного чиновника Честона. Нетрудно заметить, однако, что Верхолет привлечен к суду за долги только потому, что он вельможа мнимый; с настоящим фаворитом справиться было бы значительно труднее. Пылкое благородство в современном мире имеет мало цены, поэтому чувствительный Замир совершенно беспомощен даже перед Верхолетом. Выше говорилось о сочувственной иронии Княжнина по отношению к молодому поколению, которое ищет только личной славы и счастья в любви и мало думает о судьбах отечества. Замир, Извед, Прият — юноши достойные и чувствительные, но слабовольные, пассивные, а энергичный и исправно служащий в армии Ветран («Траур») столь легкомыслен, что, как он ни обаятелен, возлагать на него надежды бесполезно. Преклонение перед знатностью, власть денег и безволие благородной молодежи приводят, как показывает драматург, к активизации традиционно презираемого русской литературой типа — галломанов, поклонников французской моды. Вслед за Кантемиром, Сумароковым, Новиковым, Фонвизиным Княжнин создал галерею подобных персонажей. Таковы господа Фирюлины, Верхолет, Болтай, Ветромах и, что самое интересное, слуги — Полист, Высонос и, особенно, Марфа и Пролаз в опере «Мужья, женихи своих жен». Для типа щеголя характерны: особый жаргон (смесь русских слов с французскими, обилие терминов из лексикона иностранных портных, модисток и парикмахеров и эффектных словечек, предназначенных для флирта), подчеркнуто беспечное и одновременно жеманное поведение, внимание к внешности и пренебрежение умственными и душевными качествами, восторг перед всем иноземным и презрение к отечественному. Перечисленные черты присущи всем княжнинским галломанам, несмотря на несходство их характеров. Любовь к чужому возникает при собственной ничтожности: внутренняя пустота заставляет Верхолета демонстрировать внешний блеск,
подменять истинное мнимым, порождает глупое безразличие и спесь Ветромаха и Болтая. Предпочтение материальных вещей духовным ценностям делает галломанов жестокими и равнодушными. Особенно поражают господа Фирюлины, готовые продавать своих крестьян, ломать их судьбы ради приобретения карет и чепчиков. Презрение к своему и любовь к иноземному укореняется в невеждах, вроде Фирюлиных, удивленных тем, что в их деревне недалеко от столицы никто не говорит по-французски, хотя во Франции этот язык знают всюду. Не удивительно, что галломания делается пороком не только барства, но и челяди, которая, подражая господам, усваивает их манеры, добавляя к жеманству долю холопской грубости. Если щеголи-дворяне — карикатура на человека, то их слуги — уродливые существа, в которых неестественность доведена до гротеска. В опере «Мужья, женихи своих жен» драматург показал на примере условной театральной ситуации обмена социальными ролями между барином и слугой, как опасно возвышение модничающего простолюдина, в котором власть дает волю дурным и жестоким наклонностям, рядящимся во внешне утонченный, но на деле безвкусный и пошлый наряд. Нетрудно, как и в «Чудаках», заметить грустную иронию над просветительской теорией равенства сословий, применение которой, при всей ее основательности, на практике дает нерадостные результаты. В отличие от Фонвизина, Княжнин, видимо, не связывал галломанию с распространением просветительских идей, но стоит обратить внимание на то, что «Чудаки» созданы в период французской революции и одновременно отражают рост антифранцузских настроений и кризис просветительства в русском обществе.
* * *
Игровому переосмыслению подверг драматург и принцип подражания великим писателям. Чем ближе текст оказывался к образцу, тем в XVIII в. считался совершеннее. Поэт гордился, когда его называли «российским Горацием» или «северным Расином». Понятия плагиата практически не существовало, и заимствование признавалось обыкновенным явлением. Так, одна из известнейших строф Ломоносова: «Науки юношей питают...» («Ода... 1747 года») — переложение отрывка из речи Цицерона; Сумароков указывал на вставки в своих трагедиях из пьес Расина и Корнеля. Самый, казалось бы, национальный русский писатель XVIII в. Д. И. Фонвизин почерпнул часть сюжета «Бригадира» из пьесы Л. Гольберга «Jean de France». В «Недоросле» есть заимствования из комедии О. Гольдсмита «Ночь ошибок». Даже знаменитая реплика госпожи Простаковой о том, что «география — наука не дворянская» — из повести Вольтера. Широко использовался прием «склонения» на русские нравы иностранных пьес, разработанный в 1760-х гг. драматургамиелагинского кружка, куда входили Д. И. Фонвизин и В. И. Лукин, теоретик нового метода. Увлеченные теориями Дидро, молодые писатели стремились обогатить отечественный репертуар и сделать театр школой народа. Не считая себя в силах создать хорошие комедии, они занялись переводами, причем заменяли иностранные реалии русскими, чтобы пьесы были интересны отечественному зрителю. Подобные механические переработки западных произведений стали появляться десятками, но наиболее талантливые литераторы вскоре начали «склонять» творчески, полностью переосмысляя источник. Княжнин, подобно своим современникам, энергично подражал образцам и делал это не больше других. Впрочем, он уже принадлежал к поколению, способному иронически отнестись к славе «северного Расина», о чем может свидетельствовать известный литературный анекдот: «Княжнин, написав свою первую трагедию “Дидона”, читал ее в нескольких домах. Все слышавшие восхищались ею. Молва о прекрасной трагедии дошла до императрицы Екатерины. Она пожелала видеть “Дидону” на придворной сцене, была очень довольна и похвалила автора. Кто-то из придворных, желая польстить Княжнину, сказал ему: — Вы наш Расин. — Молчите, — отвечал Княжнин, — ради Бога молчите, не то кто-нибудь услышит ваши слова и впредь ничего не станет вам верить»[86]. Так что репутацией плагиатора Княжнин во многом был обязан своим соперникам. Уже в упоминавшемся «Самолюбивом стихотворце» Николева слуга Чеснодума на вопрос, своей ли трагедией хочет его господин добиться успеха, лукаво отвечает: «Конечно, не чужой, / Ужли ты думаешь, что барин крадет мой?» В сатирических сочинениях И. А. Крылова Княжнин выведен под именем Рифмокрада, Рифмохвата и Крадуна. В комедии «Проказники» будущий зять Рифмокрада буквально понимает слова другого поэта, Тянислова, о воровстве Рифмокрада: «Тянислов: ...я вам докажу, что он обокрал Волтера, Расина, Кребильона, Метастазея, Мольера, Реньярда... Азбукин: Смотри, пожалуй! эдакой зверь! может быть, эти бедные люди от него по миру пошли»[87]. Пожалуй, драматургу просто не повезло. Во-первых, иным писателям не досталось таких остроумных и впоследствии знаменитых противников, как Крылов, чьи обвинения имели успех и не забылись. Во-вторых, период славы Княжнина пришелся на эпоху, когда идея подражания образцам начала подвергаться критике и популярный автор оказался удобной показательной жертвой. Наконец, он не только использовал чужие тексты, но усвоил дух европейской литературы, и заимствования выступали разительнее. Авторитет Крылова и Пушкина, назвавшего в «Евгении Онегине» драматурга «переимчивым», привел к тому, что мысль о несамостоятельности творчества Княжнина стала общим местом,
которое зачастую принимали на веру не только читатели, но даже комментаторы, в том числе и самые авторитетные. В примечаниях к юбилейному изданию Пушкина под редакцией классиков литературоведения Б. В. Томашевского, А. Л. Слонимского и С. М. Бонди о Княжнине сказано: «За исключением “Ябеды”, резкой сатиры на тогдашнее чиновничество, его пьесы представляют собой простые переделки на русский лад французских комедий XVIII века»[88]. Почтенные издатели даже не заметили, что приписали Княжнину знаменитую комедию В. В. Капниста. Можно ли верить остальной части их утверждения? В течение всего XIX в. ученые, изначально уверенные в «переимчивости» драматурга, без труда находят параллели к его произведениям в западной литературе и подобно критикам романтической эпохи «...в Княжнине не видят Княжнина»[89]. Лишь в XX в. в многочисленных работах Л. И. Кулаковой[90] и особенно в весьма содержательной и интересной статье Б. В. Неймана[91]было показано, насколько поверхностным является распространенное суждение о Княжнине. Однако место драматурга в культурной памяти нации, вероятно, уже определено. И все же, справедливости ради, стоит сопоставить пьесы Княжнина с источниками, тем более, что не все они были отмечены исследователями. Комедии писателя распадаются на три группы: вариации («Хвастун», «Притворно сумасшедшая»), импровизации («Скупой», «Неудачный примиритель») и компиляции («Сбитенщик»). Особняком стоит пьеса «Чудаки». Источники прочих текстов не установлены. Произведения первой группы внешне близки к источнику, но изменение некоторых деталей приводит к трансформации конфликта или к оригинальной трактовке заимствованной темы. «Хвастун» — переработка комедии О. Брюэса и Ж. Палапра «Важная особа». Княжнин сохранил почти всех персонажей, общее развитие сюжета и даже отдельные эпизоды. Однако внесенные изменения заставляют признать пьесу абсолютно самостоятельной. Во-первых, переложение прозаической комедии стихами принципиально изменило темп диалога и действия, стиль текста, а следовательно и все его восприятие. Стоит заметить, что это редкий случай: переводчики XVIII в. обычно использовали обратный прием — излагали стихотворные сочинения прозой. Во-вторых, перенеся действие из Франции XVII столетия в современную ему Россию, драматург не просто заменил иноземные реалии, а попытался приблизить изображаемое к отечественным нравам, что потребовало радикального переосмысления образов. Француз времен Людовика XIV стремился в Версаль, где концентрировалась жизнь королевства. Цель героя комедии Брюэса — прослыть важной при дворе особой, которая нигде не служит, но имеет влияние; его средства — примитивный шантаж доверчивой провинциалки. Для дворян Екатерининской эпохи гораздо
большее значение, чем положение в свете, имелчин, понятие сугубо российское, не имеющее точного западного эквивалента. Высокий чин давал возможность почти по-царски жить и в столице, и в самом отдаленном поместье, не подвергая себя опасностям придворных интриг. Как только писатель перенес внимание на жажду чинов и почтение к ним, изменилась проблематика пьесы, приобретя сугубо национальный колорит, о чем уже говорилось выше. В-третьих, Княжнину пришлось изменить мотивировки поступков главных действующих лиц. У Брюэса дядя знает, что его племянник — обманщик, но желает ему счастья и богатства и потому помогает; в «Хвастуне» Простодум верит в карьеру Верхолета и из корыстных расчетов готов унижаться перед ним. У Брюэса потенциальная теща обманщика — маркиза, она ищет не знатности, а счастья дочери, поэтому постоянно меняет женихов. На протяжении действия она так и не решила окончательно, за кого выдать дочь: в пользу графа говорит лишь страх перед его близостью ко двору. Чванкина гораздо менее легкомысленна, чем ее французский прототип, и ее поведением не меньше страха руководит тщеславие, торжествующее над материнской любовью («Пожалуй, ты умри, / Да только лишь умри графиней»), поэтому она уже в начале пьесы согласна на предложение Верхолета. Честон в комедии Княжнина разоблачает хвастуна не только ради счастья сына и из-за личной обиды, но и руководствуясь общественными убеждениями. Никаких подобного рода идей у соответствующего героя из пьесы Брюэса нет. Наконец, французский граф — ловкий аферист, типичный для светского круга. Показательно, что он не подвергается никакому наказанию, хотя его проделка не удается. Верхолет, обманывая, тоже ищет богатства, но находится в критической ситуации: он наделал столько долгов, что в конце концов попадает в тюрьму. Долги же объясняются в свою очередь тем, что он хвастун, любящий покрасоваться, натура увлекающаяся. Заметно, что вранье доставляет ему наряду с выгодой эстетическое удовольствие; он иногда даже забывает о том, что его рассказы вымысел (действ. I, явл. 7). В результате, характеры персонажей «Хвастуна» заметно отличаются от французских прототипов и, пожалуй, обрисованы острее и психологически достовернее. Княжнин создал на сюжет комедии Брюэса произведение о других людях с другими интересами и темпераментами с иным конфликтом и иной развязкой. «Притворно сумасшедшая» ближе к западному источнику, чем остальные произведения драматурга, но и здесь изменения существенны. Трехактная стихотворная комедия Ж.-Ф. Реньяра «Любовное безумие» превратилась в комическую оперу в двух действиях, причем стихами написаны лишь музыкальные сцены, остальной текст — прозаический. Княжнин изменил порядок нескольких сцен и дописал финальный эпизод (см. коммент.). Жанровая и фабульная трансформация не только
повлияла, как в «Хвастуне», на стиль пьесы, ставший непринужденнее, поскольку опера — жанр, рассчитанный на широкого зрителя, и на темп действия, которое стало компактнее и динамичнее, но и усилило игровое начало, присущее комедии, ее праздничный настрой. Пьесы-импровизации Княжнин писал, опираясь на готовую краткую формулировку сюжета или на отдельные его детали. Б. В. Нейман указал на источник оперы «Скупой»[92]. Это реплика сводницы Фрозины из одноименной комедии Ж.-Б. Мольера. Героиня предлагает следующий план борьбы со скупцом Гарпагоном: «Найти бы женщину в летах да половчее... мы бы ей имя почуднее придумали, свитой бы ее снабдили, и пусть бы она знатную даму разыгрывала, маркизу какую-нибудь... сто тысяч капиталу имеет, не считая домов; без памяти влюблена в него, желала выйти за него замуж и все свое состояние готова ему по брачному контракту отписать... А когда он... согласится на этот брак, нам и горя мало, пусть разделывается со своей маркизой как знает» (действ. IV, явл. 1). План Фрозины остался нереализованным и не отразился на дальнейшем развитии событий мольеровской комедии. Зато Княжнин на основе этого краткого «либретто» сочинил целую пьесу. Аналогичным образом создана комедия «Неудачный примиритель», источник которой — глава из романа Г. Филдинга (см. коммент.) еще не отмечен исследователями. Из маленькой вставной новеллы возникает трехактная пьеса со всеми последствиями, неизбежными при переходе из эпоса в драму. Английские персонажи утратили портрет и биографию, об их прежней жизни почти ничего не известно, а характеры, разработанные гораздо подробнее, передаются исключительно через реплики, полностью сочиненные Княжниным на основе краткого изложения сюжета. Конфликт усложняется за счет введения двух дополнительных и весьма колоритных действующих лиц. Наконец, психологическая новелла Филдинга имела открытый финал: она внезапно оборвана, поскольку ее вялое действие могло тянуться бесконечно. Напряженная интрига «Неудачного примирителя» неизбежно разрешается комической катастрофой. Пьеса-компиляция «Сбитенщик» принадлежит к группе пьес об опекуне, желающем жениться на воспитаннице. Драматург берет за основу два текста, где по-разному разработан этот сюжет — «Школу жен» Мольера и «Севильского цирюльника» Бомарше — и совмещает их элементы так, что два источника начинают пародировать друг друга, и действие превращается в забавную игру общими местами известных произведений. Все три опекуна воспитывают для себя жену. Мольеровский Арнольф держит Агнесу в полной изоляции, радуясь ее наивности. То же делает и Волдырев, но его побуждает к женитьбе не столько любовь, сколько выгода: Паша дочь его покойного компаньона, и он не хочет делить капитал. Герой «Школы жен» стоит на грани трагедии и комедии: при всем своем деспотизме он не преследует в браке корыстных целей и заявляет, что
достаточно богат для обретения покорной жены; он запугивает воспитанницу и одновременно ревнует ее, сгорая от страсти. Опекун в опере Княжнина — фигура сугубо комическая и по характеру гораздо ближе к доктору Бартоло из «Севильского цирюльника». Орас в «Школе жен» — персонаж активный, он сам добивается любви Агнесы и сам похищает ее. Княжнин, во-первых, распределяет черты Ораса между двумя соперниками — Изведом и Болтаем, реализовав психологическую противоречивость характера через сюжетное столкновение. Во-вторых, оба поклонника Паши представлены совершенно беспомощными и подобны графу Альмавиве из комедии Бомарше. В результате Княжнину понадобился и персонаж, аналогичный Фигаро. Биография сбитенщика напоминает историю севильского цирюльника, есть своеобразная перекличка и между их занятиями и сюжетной функцией (соединение влюбленных). Однако Фигаро помогает графу не только за вознаграждение, но и благодаря очевидной симпатии, Степан руководствуется почти исключительно расчетом. Наконец, Паша наивна не меньше, чем мольеровская Агнеса, но потерянная подвязка, данная ею Изведу, приобретает ту же функцию, что записка, брошенная в окно Розиной, умной и лукавой героиней Бомарше. Итак, Розина подменяется Агнесой, Арнольф — доктором Бартоло, Орас распадается надвое и превращается в Альмавиву, а в результате создается неожиданный вариант классической ситуации. Особое место занимает в творчестве Княжнина комедия «Чудаки». Ее источниками считаются пьесы Детуша «Особенный человек» и «Тщеславный». Б. В. Нейман указал на несправедливость такого суждения[93]. В первой пьесе выведен странный господин, ведущий уединенную жизнь философа, приглашающий своего слугу сесть в его присутствии и разговаривать с ним, не обнажая головы. Все это герой делает оттого, что не решается признаться в любви своей избраннице. Эти мотивы, действительно, использованы Княжниным, но они оказываются эпизодическими и, кроме того, черты персонажа Детуша распределяются между Лентягиным и Приятом. В «Тщеславном» показан буржуа, вышедший в дворянство и склонный к самодурству, но это не главное лицо пьесы, наделенное к тому же совсем иным характером, чем Лентягин, который не просто самодурствует, а философствует и вовсе не кичится своим дворянством. Сюжет и содержание «Чудаков», как было показано выше, гораздо шире деталей, почерпнутых из комедий Детуша, и служит откликом на конкретные факты русской жизни. Возможно, французский источник понадобился писателю для того, чтобы эффектнее изобразить сходную реальную ситуацию или, напротив, чтобы несколько замаскировать ее. Итак, Княжнин «склонял» французские тексты, но весьма своенравно. Прочная связь с европейской драматургической традицией не лишила его творчество оригинальности, но позволила ему создать новые для русского театра типы пьес. Он внимательно читал Расина и Мольера,
Реньяра и Детуша, Вольтера и Метастазио, Гольдони и Бомарше — и чувствовал, что их сочинения так впечатляющи и неповторимы, потому что любое событие — от величественного до ничтожного — предстает в них как увлекательное действо и захватывающее зрелище. Княжнин заимствовал из иностранной литературы не столько реплики и сюжеты, сколько дух театральности и философию игры, чуждаясь которых, невозможно стать подлинным драматургом. Некоторые современники поняли, что Княжнин стремился сделать достоянием русской сцены формальные достижения европейской драмы и глубину ее смысла. В анонимном «Разговоре Ломоносова с Княжниным...» сказано: «Правда ты много подражал Корнелию, Расину, Вольтеру, Метастазию, но подражая им не преобращался ли ты посредством твоего таланта то в Корнелия, то в Расина, а то в Метастазия? Подражания твои не сверял ли ты с естеством? не обращал ли ты очи свои попеременно то на картины естества, то на картины сих великих людей? Ты выразил на нашем языке то, что сии славные мужи выражали на своем, но выразил по-своему»[94]. Из русских комедиографов XVIII в. только Княжнину удалось не только количественно и качественно пополнить русский репертуар, но и создать целую школу (В. В. Капнист, Д. В. Ефимьев, Н. Р. Судовщиков, князь А. А. Шаховской, Н. И. Хмельницкий, А. С. Грибоедов и т. д.), на долгие годы удержавшую первенство на сцене. Влияние Фонвизина утвердилось лишь позднее, в реалистическую эпоху. Впрочем, и в середине XIX в. наша литература откликалась на произведения Княжнина. Цитаты из них в изобилии встречаются не только в «Горе от ума» (см. коммент.), но и в комедиях Гоголя и Сухово-Кобылина. Очевидна связь Хлестакова и Кречинского с Верхолетом (от вдохновенности вранья до упоминания гоголевским героем курьеров). Гоголевская «миражная интрига», комический гротеск при изображении государственной системы, отказ от введения положительных героев (единственный положительный герой — смех) — все эти приемы восходят к княжнинской комедии. Стоит указать и на связь с «Хвастуном» комедии И. С. Тургенева «Безденежье» (1846). Завязка старинной пьесы осовременена и снабжена ироническим финалом: погрязший в долгах столичный щеголь настоял на своем и вовлек провинциального дядюшку в «светскую» жизнь. Подобное обыгрывание чужого сюжета также вполне в духе Княжнина. Еще с XIX в. Княжнину во множестве приписывают пьесы, ему не принадлежащие. Но только в одном случае доказательства авторства Княжнина выглядят достаточно убедительными — речь идет о переделке комедии К. Гольдони «Лжец» (выполнена в 1774 г.). Тем не менее, споры по поводу этого текста продолжаются[95], и поэтому он не был включен в это издание, так как в него вошли только несомненно атрибутируемые Княжнину пьесы. Такое полное собрание комедий Княжнина предлагается читателям впервые (в планах издательства также выпустить том
трагедий Княжнина, поэтому им почти не было уделено внимания в этой статье). Быть может, подобное издание покажет, что вошедшие в него пьесы представляют несомненный исторический интерес, являясь чутким откликом настроений эпохи, и наряду с этим, несмотря на архаичный слог, сохраняют определенную эстетическую ценность.
А. Ю. Веселова, Н. А. Гуськов
Хвастун {*}
Комедия в стихах, в пяти действиях
Действующие лица:
Верхолет, хвастун. Полист, слуга его. Простодум, дядя Верхолетов, сельский дворянин, недавно из деревни приехавший. Чванкина, богатая новоприезжая из деревни дворянка. Милена, дочь ее. Марина, служанка Чванкина. Честон, советник из наместничества. Замир, сын его, влюблен в Милену. Портной Приказчик. Благочинный. Лакеи, гейдуки, скороходы Верхолетовы.Действие в Петербурге, в наемном доме, где Верхолет и Чванкина живут.
Действие первое
Явление 1
Полист
(богато одетый)
Явление 2
Полист, Простодум.
Простодум
(издали рассматривая Полиста)
Полист
(гордо)
Простодум
Полист
(дразнит)
Простодум
Полист
(гордо)
Простодум
Полист
(с досадой)
Простодум
Полист
Простодум
(Хочет идти.)
Полист
(останавливая его учтиво)
Простодум
Полист
Простодум
Полист
(с радостью)
Простодум
Полист
Простодум
Полист
(останавливая его)
(Сам себе.)
(К Простодуму.)
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
(с сердцем)
Полист
(подставя спину)
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
(Указывая на брови.)
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
(подняв трость)
Полист
Простодум
(струся)
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
(сам к себе)
(К Простодуму.)
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Явление 3
Простодум, Полист, портной.
Портной
Полист
Портной
Полист
Портной
Полист
Портной
Полист
(тихо портному)
(Вслух.)
Портной
(громко)
Полист
(громче его)
Портной
(громко)
Полист
(зажимая рот у портного, кричит)
Простодум
Полист
(К портному.)
Портной
Полист
(толкая вон портного)
Явление 4
Простодум, Полист.
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
(увидя входящего Верхолета)
Явление 5
Верхолет, Простодум, Полист.
Верхолет
(вдали, с смятением увидя Простодума)
Простодум
(сам к себе)
Полист
(Верхолету)
Верхолет
(важно и надменно)
Полист
Верхолет
Полист
Простодум
(сам к себе)
(К Верхолету.)
Верхолет
Полист
(К Простодуму.)
Простодум
Верхолет
Простодум
Верхолет
Простодум
Верхолет
(с сердцем)
Простодум
(струся, с радостию)
Полист
Простодум
Верхолет
(грозно)
Простодум
Верхолет
Простодум
Верхолет
Полист
(В сторону.)
Верхолет
Простодум
Верхолет
(он треплет Простодума по плечу)
Полист
Простодум
Верхолет
Полист
Верхолет
Полист
(в сторону)
Верхолет
Полист
Верхолет
Полист
Простодум
Верхолет
Полист
Верхолет
Полист
Верхолет
Полист
Верхолет
Простодум
Верхолет
Простодум
Полист
(Верхолету на ухо)
Верхолет
(Простодуму)
Простодум
Верхолет
Простодум
Полист
Верхолет
Простодум
(любуясь Верхолетом)
Полист
Верхолет
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Явление 6
Полист
(один)
Явление 7
Верхолет, Полист.
Верхолет
Полист
Верхолет
Полист
Верхолет
Полист
Верхолет
Явление 8
Простодум, Полист.
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
(Громко.)
Явление 9
Простодум, Полист, Марина.
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Простодум
Марина
Полист
(Простодуму на ухо.)
Простодум
(так же)
Марина
Полист
Марина
Простодум
Марина
(Полисту)
Полист
Простодум
Полист
Простодум
Полист
Марина
(сама к себе)
Простодум
(отходя, сам к себе)
Явление 10
Полист, Марина.
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Действие второе
Явление 1
Чванкина, Марина.
Чванкина
(смотрясь в карманное зеркало)
Марина
(в сторону)
Чванкина
(смотрясь так же)
Марина
(в сторону)
Чванкина
(смотрясь)
Марина
(в сторону)
Чванкина
(К Марине.)
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Чванкина
Марина
Явление 2
Чванкина, Милена, Марина.
Милена
Марина
(на ухо Чванкиной)
Чванкина
(на ухо Марине)
Милена
Чванкина
Милена
Марина
(на ухо Чванкиной)
Чванкина
(на ухо Марине)
(К Марине.)
(К Милене.)
Милена
Чванкина
(К Марине.)
Марина
Чванкина
Марина
Милена
Чванкина
Марина
Чванкина
(К Милене.)
Марина
Явление 3
Чванкина, Милена, Марина, Полист.
Чванкина
Полист
Чванкина
(с радостью)
Полист
Чванкина
(с радостью)
(К Милене.)
Полист
Чванкина
(с радостью)
(К Милене.)
Полист
Чванкина
Милена
Чванкина
Милена
Чванкина
Милена
Чванкина
Милена
(отходя)
Полист
Явление 4
Чванкина, Полист, Марина, Верхолет.
(Перед ним выходит толпа лакеев, скороходов, гейдуков.)
Верхолет
(держа пук бумаг и притворясь, что никого не видит, говорит сам с собою громко)
Полист
(к Чванкиной)
Марина
Чванкина
Верхолет
(не примечая никого, развертывает одну из бумаг)
(Развертывает другую бумагу.)
(Развертывает еще бумагу.)
Полист
Верхолет
(Отдает бумагу.)
Полист
(указывает на Чванкину)
Верхолет
(к Чванкиной)
Чванкина
Верхолет
Чванкина
Верхолет
(тихо Полисту)
Полист
(тихо)
Верхолет
(громко Полисту)
Полист
(громко)
Чванкина
(Марине)
Марина
Верхолет
(Полисту)
Полист
Верхолет
Полист
Верхолет
(К своим слугам.)
(К Чванкиной.)
Чванкина
Верхолет
Чванкина
Верхолет
(пошептав на ухо Полисту, к Чванкиной)
(Опять к Полисту.)
(К Чванкиной.)
Чванкина
Марина
(на ухо Чванкиной)
Чванкина
Верхолет
(К Полисту.)
(К Чванкиной.)
Явление 5
Чванкина, Верхолет, Полист, Марина, Простодум.
Простодум
(Верхолету)
Верхолет
Простодум
Полист
Явление 6
Чванкина, Верхолет, Полист, Марина, Простодум, приказчик.
Приказчик
Верхолет
(прерывая скоропостижно)
Приказчик
Верхолет
(тихо)
(громко)
Приказчик
Верхолет
(тихо)
Приказчик
Верхолет
(громко)
Приказчик
Чванкина
(приказчику)
Полист
Чванкина
Полист
(К приказчику.)
Верхолет
(приказчику)
(К Чванкиной.)
Чванкина
Верхолет
Чванкина
Верхолет
Полист
Чванкина
(К приказчику.)
Полист
Чванкина
Полист
(отведши приказчика на сторону)
Приказчик
Полист
Приказчик
(К Чванкиной.)
Чванкина
Верхолет
Приказчик
Полист
(выводя приказчика)
Явление 7
Верхолет
Простодум
Верхолет
(Простодуму)
(К Чванкиной.)
(Простодум Верхолету кланяется.)
Марина
(Простодум кланяется Марине.)
Полист
(Простодум кланяется Полисту.)
Чванкина
(Простодум кланяется Чванкиной.)
Верхолет
Простодум
(кланяясь Верхолету)
Верхолет
(Чванкиной)
Чванкина
Верхолет
(Простодуму)
(Простодум уходит.)
Полист
(К Чванкиной.)
Чванкина
Верхолет
Полист
(Чванкиной)
Чванкина
Полист
Чванкина
Полист
Чванкина
Верхолет
Полист
(на ухо Верхолету)
Верхолет
(тихо Полисту)
Чванкина
Верхолет
Марина
Чванкина
Полист
(Чванкиной)
Чванкина
Полист
(Марине)
Марина
Верхолет
(Чванкиной)
Чванкина
Верхолет
Чванкина
Марина
Полист
(к Марине)
Марина
Полист
Чванкина
Верхолет
Полист
Чванкина
(с сердцем)
Марина
Полист
Чванкина
(к Марине)
Марина
(уходя, к Полисту)
Полист
(Марине)
Явление 8
Верхолет, Чванкина, Полист.
Чванкина
(Полисту)
Полист
Верхолет
(к Чванкиной)
Полист
Верхолет
Полист
Верхолет
(Чванкиной)
Чванкина
Верхолет
(Полисту)
Полист
Верхолет
Полист
Верхолет
(Чванкиной)
Чванкина
Верхолет
(с видом негодования)
Явление 9
Чванкина, Полист.
Чванкина
Полист
Чванкина
Полист
Чванкина
Полист
Чванкина
Полист
Чванкина
(отходя, сама к себе)
Явление 10
Полист
(один)
Явление 11
Марина, Полист.
Полист
Марина
Явление 12
Замир, Марина, Полист.
Замир
(не видя никого)
Марина
(к Полисту, подражая голосу Милены)
Замир
(бросается к Марине, которая опахалом закрывается)
(Марина закрывается опахалом, кланяется и уходит. Замир за ней бежит, но находит двери заперты.)
Полист
(издали)
Замир
(приближаясь к Полисту)
Полист
(удаляется)
Замир
Полист
(издали)
Замир
Полист
(указывает на Замировы пряжки)
Замир
Полист
(бежа)
Явление 13
Замир
(один)
Действие третье
Явление 1
Честон, Замир.
Честон
Замир
(с жаром)
(Сие говоря, он рвет шляпу.)
Честон
(усмехаясь)
Замир
Честон
Замир
Честон
Замир
Честон
Замир
Честон
Замир
Честон
Замир
Честон
Замир
Честон
Замир
Явление 2
Милена, Замир, Честон.
Милена
(не видя их)
(Увидя Замира.)
Замир
(перерывая Милену скоропостижно)
(Идет потихоньку прочь.)
Милена
Замир
(возвратясь к отцу)
Честон
Замир
Честон
Милена
(с сердцем)
(Уходит.)
Явление 3
Честон, Замир.
Замир
Честон
Замир
Честон
Замир
Честон
(При сих стихах Чванкина выходит.)
Явление 4
Чванкина, Честон, Замир.
Чванкина
Замир
Чванкина
Замир
Чванкина
Честон
Чванкина
Честон
Замир
(к Честону)
Чванкина
(ухватя за руку Замира)
(К Замиру.)
(К Честону.)
(Замир, вырывая руку, уходит.)
Явление 5
Чванкина, Честон.
Чванкина
Честон
Чванкина
Честон
(в сторону)
(К Чванкиной.)
Чванкина
Честон
Чванкина
Честон
Чванкина
Явление 6
Верхолет, со скороходами, лакеями и проч., Честон, Чванкина, Полист.
Верхолет
Чванкина
Верхолет
Чванкина
(испугавшись)
Честон
Верхолет
(Честону)
Честон
Верхолет
(хохочет)
Чванкина
(На ухо Честону.)
Честон
(на ухо Чванкиной)
Чванкина
Верхолет
Честон
Верхолет
Чванкина
Верхолет
Чванкина
Верхолет
(К Честону.)
Честон
Верхолет
Чванкина
Верхолет
Честон
Верхолет
Честон
Чванкина
(На ухо Честону.)
Честон
(на ухо Чванкиной)
Верхолет
Чванкина
Верхолет
Честон
Верхолет
Честон
(в сторону)
Верхолет
Честон
Верхолет
Честон
Верхолет
Полист
Честон
Верхолет
Чванкина
(Честону на ухо)
Честон
(на ухо Чванкиной)
Чванкина
(заткнув уши)
Верхолет
Чванкина
(с трусостью)
Верхолет
Честон
Верхолет
Честон
Верхолет
Чванкина
Честон
Верхолет
Честон
Верхолет
Полист
Честон
(к Чванкиной)
Чванкина
Честон
Чванкина
Верхолет
(с видом насмешливым и презрительным)
Честон
Верхолет
(с насмешкою)
(К Чванкиной.)
Честон
Верхолет
(К Чванкиной.)
Чванкина
Верхолет
Честон
Чванкина
Верхолет
(Чванкиной)
(К Честону, отходя.)
Чванкина
(к Честону, отходя)
Честон
Явление 7
Честон
(один)
Явление 8
Честон, Простодум (друг друга не видят).
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
(обнимая Честона)
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
(хохочет)
Простодум
Честон
Простодум
Честон
(В сторону.)
Простодум
(в сторону)
Честон
(Простодуму, отходя)
Простодум
Действие четвертое
Явление 1
Милена
(одна)
Явление 2
Милена, Марина.
Марина
Милена
Марина
(испугавшись)
Милена
Марина
Милена
Марина
(в сторону)
Милена
Марина
(В сторону.)
(Хочет идти.)
Милена
Марина
Явление 3
Верхолет, Милена, Полист.
Милена
Верхолет
Милена
Верхолет
(с негодованием величавым)
Милена
Верхолет
(с довольным видом)
Милена
Верхолет
Милена
Верхолет
Милена
(прерывает с досадой)
Верхолет
Милена
Верхолет
Милена
Верхолет
Милена
Верхолет
Полист
(в сторону)
Милена
Верхолет
Милена
Верхолет
Милена
Верхолет
Милена
Верхолет
Милена
Верхолет
Полист
(Милене)
Верхолет
Милена
(с презрением)
Явление 4
Верхолет, Полист.
Полист
Верхолет
Полист
Явление 5
Верхолет, Замир, Полист.
Замир
(Верхолету)
Верхолет
(гордо и с видом, довольным собою)
Замир
Верхолет
Замир
Верхолет
Замир
Верхолет
Замир
Верхолет
(Полисту)
Полист
Верхолет
Полист
(К Замиру.)
Замир
(Верхолету.)
Верхолет
Замир
Полист
Замир
Верхолет
Замир
(останавливая его)
(Полист, испугавшись, крадется, чтоб уйти.)
Верхолет
(то приметя)
Полист
Верхолет
Полист
(Хочет идти.)
Верхолет
(К Замиру.)
Замир
Верхолет
(К Полисту.)
Полист
(Бежит, а Верхолет его останавливает.)
Верхолет
Полист
Верхолет
Полист
Верхолет
Замир
Верхолет
Замир
Верхолет
Полист
(на ухо Верхолету)
(Вслух.)
Верхолет
(грозно)
Полист
Верхолет
(Хочет идти.)
Замир
(останавливая)
Полист
Замир
(вынимает шпагу)
Полист
(кричит)
(С одной стороны выходят Верхолетовы люди, а с другой — Чванкина с Миленою.)
Явление 6
Чванкина, Милена, Верхолет, Замир, Полист.
Чванкина
(К Замиру.)
Верхолет
Замир
Полист
(Замиру)
Чванкина
Полист
(Чванкиной)
(указывает на Замира)
Замир
Чванкина
Верхолет
Замир
(Верхолету)
Явление 7
Замир, Милена, которая идет медлительными шагами.
Замир
Милена
Замир
Милена
Замир
(Идет и останавливается.)
Милена
(Увидя, что Замир еще не ушел.)
Замир
Милена
Замир
Милена
Замир
Милена
Замир
Милена
Замир
Милена
Замир
Милена
Замир
(обрадовавшись)
Явление 8
Милена, Замир, Марина.
Марина
(скоропостижно)
(Увидя Замира.)
Милена
Замир
(К Марине.)
Марина
Замир
Марина
Замир
(к Милене)
Милена
(к Марине)
Марина
Замир
(к Марине)
Марина
Милена
Марина
Милена
Марина
Замир
Марина
Замир
Милена
(к Замиру)
(Увидя, что Марина хочет уйти.)
Марина
(Хочет уйти.)
Милена
(удерживая ее)
Марина
(Хочет уйти.)
Милена
(удерживая ее)
Марина
Замир
Милена
(Отходя, к Марине.)
Марина уходит.
Замир
(останавливая Милену)
Милена
Явление 9
Честон, Замир, Милена.
Честон
(Милене)
Милена
Замир
Честон
(Милене)
Явление 10
Честон, Милена, Замир, Простодум.
Простодум
(Честону)
Честон
(с насмешкою)
Простодум
Честон
Простодум
Честон
(смеясь)
Простодум
(К Милене и Замиру.)
Честон
Милена
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
(Вынимает бумагу. Читает.)
(Честон, Милена и Замир смеются.)
(К Милене.)
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
Честон
Простодум
(Уходит.)
Честон
Действие пятое
Явление 1
Полист
(один)
Явление 2
Марина, Полист.
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
(смутясь)
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
Полист
Марина
(Полист вздыхает.)
Полист
Явление 3
Честон, Замир, Полист, Марина.
Честон
(Полисту)
Полист
Замир
Полист
Честон
(с насмешкой)
Полист
Честон
Полист
(отходя, сам к себе)
Честон
(Марине)
Марина
(отходя)
Честон
Полист
(возвратясь с торопливостью, в сторону)
Замир
Полист
Честон
Полист
Замир
Полист
Замир
Честон
Полист
Честон
Явление 4
Честон, Замир, Чванкина, Милена, Марина, Полист.
Чванкина
Честон
Чванкина
(К Полисту.)
Полист
(на ухо Чванкиной)
Чванкина
(К Честону.)
Милена
Чванкина
Честон
Замир
(Чванкина затыкает уши.)
Марина
Полист
Честон
(Чванкиной)
Чванкина
Замир
Полист
Замир
Чванкина
Полист
(струся)
Честон
Чванкина
Полист
Чванкина
Полист
Марина
(в сторону)
Явление 5
Чванкина, Милена, Честон, Замир, Полист, Марина, Простодум.
Простодум
Чванкина
Простодум
Чванкина
Полист
(струся)
Честон
Чванкина
Полист
Простодум
(Честону, который смеется)
Честон
Простодум
(с радостию)
Марина
Полист
Марина
(Полисту)
Полист
Марина
(К Простодуму, указывая на Полиста.)
Простодум
Чванкина
Полист
Простодум
Явление 6
Чванкина, Милена, Честон, Замир, Простодум, Полист, Марина, портной.
Портной
Полист
(в сторону)
(К портному.)
Портной
Простодум
Портной
(к Полисту)
Простодум
Портной
Простодум
(К портному.)
Портной
Простодум
Портной
(Указывая на Полиста.)
Простодум
Портной
Простодум
Портной
Чванкина
Портной
Полист
Портной
Полист
Портной
Полист
Портной
Полист
(на ухо портному)
Портной
Простодум
Явление 7
Чванкина, Милена, Честон, Замир, Простодум, Полист, Марина, портной, Верхолет.
Верхолет
(К Чванкиной.)
(к Милене)
Портной
Верхолет
Портной
Верхолет
Портной
Верхолет
Портной
Верхолет
Портной
Верхолет
(на ухо портному)
Чванкина
Простодум
Чванкина
Явление 8
Приказчик
(указывая на Верхолета)
Верхолет
(Чванкиной)
Чванкина
Приказчик
Чванкина
Приказчик
Чванкина
Приказчик
Простодум
(приказчику)
Приказчик
Верхолет
(Чванкиной)
Чванкина
Милена
(Честону)
Честон
(Милене)
(К приказчику.)
Приказчик
Чванкина
Простодум
Приказчик
Простодум
Приказчик
Простодум
(протягивая руку)
(Приказчик подает бумагу.)
Приказчик
(К Чванкиной.)
Простодум
(Верхолету)
Чванкина
Верхолет
Полист
Верхолет
(приказчику, указывая на Полиста)
Приказчик
Верхолет
(Полисту)
(К приказчику.)
Приказчик
Верхолет
Простодум
Марина
Полист
Марина
Простодум
Честон
Простодум
(к Верхолету)
Честон
(к кулисам)
Явление 9
Те же и благочинный.
Благочинный
Верхолет
Благочинный
(Бросает.)
Простодум
(к Верхолету, подхватя аттестат)
Чванкина
Простодум
Чванкина
(к Верхолету)
Полист
Верхолет
(ко всем)
Благочинный
(Верхолет с благочинным отходит; за ним бегут приказчик и портной.)
Простодум
(Уходит.)
Марина
(к Полисту)
Полист
Честон
(Чванкиной)
Чванкина
Честон
Чванкина
Замир
Милена
(Чванкиной)
Марина
Неудачный примиритель, или Без обеду домой поеду {*}
Комедия в трех действиях
Действующие лица:
Господин Кутерьма. Госпожа Кутерьма, жена его. Господин Миротвор, их друг. Марина, их служанка. Яков Ростер, их повар. Синекдохос, студент, знакомец Миротвора, с ним приехавший.Действие в селе Кутерьмы.
Действие первое
Явление 1
Яков Ростер (один). Какая это справедливая пословица: ученье свет, а неученье тьма! Как тому хорошо, кто учен! Например-таки, и я в поваренной науке... Мусье Кассероль, славный французский кухмистер, мой мудрый учитель, правду говаривал: на что учиться прочим разным наукам? они только замешивают разум. В поваренной все есть: астрономия, физика, химия, мораль, политика и сама медицина... и точно так... в астрономии толковал он мне часто обращение около своей оси небесных шаров, в том числе и нашей земли. Жареное была земля, а вертел — ось ее. То правда, что оттого он, заговорясь о небесах, часто пережигал жаркое; но для просвещения ума это безделица... Физика изъяснялась разными скотинами, птицами, травами и кореньями, которые на кухне употребляются... химия, вареньем и смешеньем оных... медицина выдумана для здоровья; но что лучше от болезни сохраняет, как уменье делать кушанье здоровое. Медицина попорченное исправляет, а поваренное искусство не допускает портиться. Особливо это правило медикополитическое мусье Кассероля мне нравится: не надобно — говорил он — допускать объедаться; и для того должно всегда из отпущенного на кухню готовить самомалейшую часть, а остальное удерживать в свою пользу... Мораль и политику, то есть, уменье обходиться с людьми, не ясно ли преподает нам поваренная наука? В этом я живой пример. Я посмотрел бы, как бы другой, не так ученый, мог жить с такими вздорными господами, каковы мои. Мусье Кассероль, ты превеликий человек, а я по тебе первый.Явление 2
Марина, Яков Ростер.
Ростер. Что скажешь, Маринушка? Марина. От досады ничего говорить не могу. Ростер. А я было думал, ты приказ от барыни вынесла, что к столу мне готовить. Марина. Вынесла. Коли хочешь, я его тебе отдам? Ростер. Пожалуй, отдай поскорее. Мне очень не хочется принять его прямо от барыни. Марина (замахиваясь). Прими же от меня. Ростер (назад отступая). Что это такое? Марина. Пощечина, которую она мне дала. Ростер. Нет, нет, не принимаю. Этого нельзя ни изжарить, ни в соус положить. Побереги для себя. Она замена румянам, так тебе нужнее... да за что этак тебя попотчевали? Марина. Здорово живешь. Ты знаешь, барин уехал на охоту. Ей не с кем спорить, и так, от скуки со мною повздорила. Ростер. Да за какое дело? Марина. За важное. Я ей подала новые башмаки; она спросила у меня, нет ли новее? Я ей сказала, что новее быть не может, потому что эти ни разу не вздеваны... и пошла потеха... Я ей ясно доказала, что я права. Ростер. А она еще яснее. Вот оттого-то и дурно тебе, что ты не умеешь на свете жить... не надобно спорить с теми, кто нас сильнее и кто кулаком доказывать может. Марина. Вот-на, еще выехал какой учитель жить на свете! Я посмотрела бы, как бы ты отделался от барыни, или от барина, когда они в духе спорить. Ростер. Да для чего же у меня с ними ладно? Марина. Для того, что ты не всегда у них на глазах. Ростер. Нет, для того, что я умею с людьми обходиться; а этому научился от поваренного искусства. Знаешь ли ты, Маринушка, что поварская наука первая на свете. Кто ее знает совершенно, тому нечему учиться. Марина. Я тут мудрости никакой не вижу, кроме только, что можно всегда хорошо быть сыту. Ростер. То так, если смотреть простыми, грубыми глазами. Но благодаря моему учителю, мусье Кассеролю, я смотрю на все так, как он говаривал, — философическими глазами; и всегда кушанье сравнивая с людьми, я знаю, если на большой огонь вдруг поставишь, то переваришь, пересушишь. И так как первое правило на кухне все делать на маленьком огне; по тому же правилу и с людьми, поступая полегоньку, потихоньку, скромно, осторожно, я счастлив, всем угождаю, и даже с барами у меня не только раздора не бывает, да еще они меня и любят. Марина. Увидим. Вот сама идет с тобою говорить. Ростер. Я очень рад. Марина. Отчего же ты побледнел? Ростер. От радости, что имею случай тебе мой ум показать.Явление 3
Госпожа Кутерьма, Яков Ростер, Марина.
Г-жа Кутерьма. О чем у вас спор? Ростер. Мы, сударыня, не спорим, а говорим, что спору бы никогда не было, если бы все были благоразумны. Г-жа Кутерьма. Кто ж по-твоему неблагоразумен? Ростер. А тот, кто видит, что он не прав, а все-таки спорит. Г-жа Кутерьма. Слышишь ли, Марина? Вот так-то и тебе надобно рассуждать. Мне спорить — острый нож! да нельзя: как ни остерегайся, против воли заведут. Ростер. Вот только лишь теперь я об этом рассуждал. Барыня у нас — говорил я — такая умная, что никогда не в деле спорить не станет. Г-жа Кутерьма. Слышишь ли, Марина? Марина. Слышу, сударыня. (В сторону.) Кабы этого рассказчика черт попутал. Ростер. Я надивиться не могу, как можно с такою преразумною госпожою, как ваша милость, спорить? Что вы изволите говорить, то надобно слушать, разинув рот; и хотя, что и не так покажется, но должно непременно согласиться, потому что это точно так, как вы говорите. Г-жа Кутерьма (Марине). Ну! спорю ли я с Яковом Ростером? Вот уж я давно с ним говорю, а во всем согласна. Право, если бы все так рассуждали, как он — все бы спокойно было; да то лих и беда, что у нас в доме он только один порядочный человек. Ростер. Много чести, милостивая государыня! Г-жа Кутерьма. У нас все наголову вздорные спорщики, не выключая и мужа моего. Ростер. Много милости, милостивая государыня!.. Я пришел затем, чтобы услышать самолично, что вы изволите приказать к столу готовить? Г-жа Кутерьма. Сегодня, мой друг Яков Ростер, будет у нас гость. Ростер (Марине, с видом, довольным собою). Слышишь ли? мой друг Яков Ростер! Г-жа Кутерьма.. И гость очень почтенный, — Миротвор, старинный друг мужу и мне, которого мы давно не видали; а с ним еще какой-то его знакомец, которого тяжелого имени я не помню; но, кажется, он иностранец. Ростер. Жаль, что изволили запамятовать его название, а то бы можно было такое блюдо приготовить. Г-жа Кутерьма. Какой вздор! по имени гостя кушанье стряпать. Ростер. А как же, милостивая государыня! Можно бы узнать, какой он нации, а по тому бы я так и смекнул. Итальянцу бы макерони, испанцу олио, французу суп алоаньон, немцу лапша с гусиным салом. Г-жа Кутерьма. В этом нужды нет, а надобно только получше приготовить. Ростер. Все будет исполнено, извольте приказывать. Г-жа Кутерьма. Вместо того, чтобы исчислять подробно, я тебе одним словом скажу; сделай столько же и таких же блюд, как в прошедшее воскресенье. Ростер. Слышу, сударыня. Г-жа Кутерьма. Только с прибавкою. Ростер. Слышу, сударыня. (Идет вон.) Г-жа Кутерьма. Куда же, не выслушав, идешь? Эх, Ростер, я почитала тебя умнее. Ну, с чем бы ты пошел, и как узнаешь, какой прибавке быть? Ростер (в сторону). Ну, попался я! Г-жа Кутерьма. Скажи, можешь ли ты мои мысли угадать? Ростер (в сторону). Вот и вызов на поединок! Г-жа Кутерьма. Что ж ты молчишь? говори! Ростер. По усердию моему, стараясь замечать вам угодное, кажется, я применился к вашему вкусу... и нетрудно угадать. Г-жа Кутерьма. Смотри, какая дерзость! он может угадать! Да разве у меня только один вкус? Ростер. Я не спорю. Г-жа Кутерьма (к Марине). Ну, как же он не спорит? скажи Марина? Марина. Конечно спорит, сударыня, и спорит не в деле. (В сторону.)Как я рада! Г-жа Кутерьма. Ну, отгадывальщик, отгадывай. Ростер. Когда стол будет нарядный, то и прибавка должна быть такая же. Г-жа Кутерьма. Да какая ж? Ростер. Я думаю, бланманже. Г-жа Кутерьма. Врешь. Ростер. Ин желе? Г-жа Кутерьма. Врешь, врешь! Видишь ли, что ты с своим желе и бланманже скот? Ростер. Вижу. Г-жа Кутерьма. Я хочу, чтоб был пирог; только не могу решиться, с чем: с цыплятами ль, или с куропатками? Ростер (в торопливости). То есть, вы с собою в споре. Г-жа Кутерьма. Ты опять заводишь спор? Ростер (испугавшись). Никак, сударыня. Г-жа Кутерьма. Ну, как же? скажи, можно ли мне самой с собою спорить? Ростер (с замешательством). Я не это хотел сказать... а то, что в вас цыплята спорят с куропатками. Г-жа Кутерьма. Какой это злой спорщик, Марина! Марина. О! презлой, сударыня. Ему нет нужды, что он дурачества говорит, лишь только бы на своем поставить. Ростер (тихо Марине). Добро, плутовка! Г-жа Кутерьма. Ну, скажи мне, как цыплятам спорить с куропатками? да еще и во мне! Что, разве я курятник? Ростер. Боже оборони, чтоб я это думал! Г-жа Кутерьма. А что ж ты думал? Ростер. Я думал... Ничего, сударыня, не думал... я признаюсь, в другой раз, что я прост. Г-жа Кутерьма. Скажи ж мне теперь, что лучше в пирог положить: цыплят, или куропаток? Ростер (в сторону). Еще! О, какое мученье! (К г-же Кутерьме.) Это от вашей воли зависит. Г-жа Кутерьма. Какой глупый человек! Я знаю, что от воли моей зависит; да как тебе кажется? Ростер. Мне кажется, сударыня, и то и другое хорошо. Г-жа Кутерьма. Не может быть; надобно, чтоб одно другого было лучше. Ростер. Да разве не бывает двух вещей, которые обе равно хороши? Г-жа Кутерьма. Не бывает, и быть не может. Найди-ка мне такие две вещи. Ростер. Ежели подумать, то как не найти. Г-жа Кутерьма. Подумай-ка. (Она между тем прохаживается.) Марина (Ростеру). Ну-ка искусник жить на свете, выдумывай. Опять, я чаю, чтобы отделаться, назовешь себя дураком? Да это не мудрено. С простофилями, как со стеной, никто не спорит. Только скажи мне, не стыдно ли тебе, так много хвастая своим умом, иного способа не находить, кроме с радостью называть себя болваном. Этак отвечал бы и пень, если бы пень говорить умел; а ты знатного и богатого помещика господин первый повар, которого все село чудом почитает, которого все помещики зовут столы готовить, когда у них праздник, который учился у французского повара, а у него, как он-то сам сказывал, был учителем какой-то король, который, от скуки, сам стряпал... Итак, ты видишь, что ты, по поваренному искусству, королевской внук... а ты не стыдишься называть себя простаком! Ростер. Она правду говорит. Этак я потеряю мою репутацию. Г-жа Кутерьма. Что ж, долго ли мне ждать? Ростер. Прошу небольшого терпения. Я едва успел вздеть мои мысли на вертел моего рассудка, а уж вы и хотите, чтоб я вам их подал. Я не хочу себя обесчестить; и докуда мастерски не изжарю, потуда не отпущу. Г-жа Кутерьма (грозно). Знаешь ли ты, враль, что я тебя могу принудить скорее... Ростер (испугавшись, в сторону). Не гневайтесь, сударыня, выдумал... например... что мне ей сказать! Например... Г-жа Кутерьма. Ну! Ростер. Солнце и месяц. Г-жа Кутерьма. Будто это одно. Ростер. Не одно, да равно хорошо. Г-жа Кутерьма. Солнце и месяц равно хороши? Ростер. И конечно. Одно в день, а другой в ночь равно пригодны. Г-жа Кутерьма. Безмозглый! одно сильно светит и греет, а другой только светит, и то слабо... еще же, если солнце переставить в ночь, а месяц в день, то ночь была бы днем, а день ночью. Ты понимаешь ли разность, и видишь ли, что ты в третий раз дурак? Ростер. Не может быть, сударыня, довольно и двух раз. Г-жа Кутерьма. Да разве ты не ясно видишь, тупица! Ростер. Я ничего не вижу, кроме только, что вы солнце и месяц с места на место передвигаете, чтобы меня переспорить. Г-жа Кутерьма. Мне надобно с тобою, как с поваром говорить. Скажи, если бы тебе должно было из солнца или из месяца сделать пирог, из чего бы ты лучше сделал? Ростер. Я бы сделал... нет, не сделал бы ни из того, ни из другого: обе эти вещи в пирог не годятся. А поэтому вы видите, что я прав. Г-жа Кутерьма. Как? Ростер. Потому солнце и месяц равно годны, что оба в пирог не годятся. Г-жа Кутерьма. Потому годны, что оба не годятся? Можно ли так врать? ну, можно ли?.. Ростер (испугавшись). Не гневайтесь, я другое нашел. Признаюсь, что я ошибся оттого, что высоко забрался. Это часто бывает с нашими братьями, с учеными... Я сыскал гораздо ближе, две совсем равные вещи, и нашел сам у себя... когда покажу, то вам нечего будет сказать. Г-жа Кутерьма. Что такое? Ростер. Два глаза. Г-жа Кутерьма. Так ты думаешь, что один глаз с другим совершенно сходен? Ростер. Не только, сударыня, думаю, да и чувствую. Г-жа Кутерьма. Не может быть. Один другого сколько-нибудь или поменьше, или хуже видит. Ростер. А я уверяю, что у меня оба равны и одинаково хорошо видят. Г-жа Кутерьма. Как смеешь ты уверять в том, что я знаю? Ростер. Не погневайтесь; о моих глазах я лучше вас знаю. Это уж не солнце и не месяц. Г-жа Кутерьма. Я по моим глазам точно знаю, что один не так хорошо, как другой, видит. Ростер. Да ведь не вы смотрите, а я моими глазами; и я вас вижу как правым, так точнехонько и левым... я вижу правым, что вы покраснели, левым то же вижу... и уверяю... Г-жа Кутерьма. А я тебя уверяю, что ты дерзкое животное! (Дает ему пощечину.) вот тебе... сделай пирог с куропатками. (Уходит.)Явление 4
Марина, Яков Ростер.
Ростер (закрывая щеку рукою). Дурные это куропатки! Марина (смеется). Вот оттого-то тебе и хорошо, что ты умеешь жить на свете. Ростер. Какая привычка — языку рукою помогать. Марина (смеется). Поваренное искусство первая наука на свете. Кто ее совершенно знает, тот потихоньку, полегоньку, скромно, осторожно пощечины достает. Ростер. Добро, госпожа Марина, я отчасти тебе за это должен... и я... Марина. Вот и барин с охоты приехал. Прощай; желаю тебе так же и перед ним показать твое искусство. (Уходит.) Ростер. Убираться ж и мне поскорее. (Идет.)Явление 5
Господин Кутерьма, Яков Ростер.
Г. Кутерьма. Куда ты от меня бежишь? Ростер (остановясь, с трепетом). Я, сударь, не спорю. Г. Кутерьма. Я знаю, что ты не споришь, да прочь идешь. Ростер. Для того, что я прочь шел, я, сударь, и воротился; а кабы не шел прочь, то бы и не воротился. Г. Кутерьма. А не для того ты воротился, что я тебя кликнул? Ростер. Конечно, сударь, для того, и я не спорю. Г. Кутерьма. Ну, так о чем же много говорить? Ростер. Прикажете ль теперь идти? мне время на кухню. Г. Кутерьма. Чтоб был сегодня пирог к столу. Ростер. Будет. Уж барыня приказала. Г. Кутерьма. Как, жена моя согласна со мною? Слава Богу! этого давно не бывало. Ростер. Это, сударь, так случилось оттого, что она не знала, что и вы то же прикажете. Г. Кутерьма. Пирог начини куликами, которых я настрелял. Ростер. Да барыня приказала куропатками, которые она изволила настрелять по моей щеке. Г. Кутерьма. А я разве тебе не приказываю? Ростер (хватаясь за щеку). Она мне крепко-накрепко приказала. Г. Кутерьма (грозно). А я могу еще крепче. Ростер. Слышу, сударь. Исполню.Явление 6
Ростер (один). Вот тут-то надобен ум. Когда положишь в пирог куропаток, то достанется пощечина от барина, а когда куликов, то от барыни. Изволь любую выбирать. Барыня женщина, ее помягче. Однако все-таки не меньше бесчестия от того моей особе, а потому и всей поваренной науке... Как бы это сладить, чтобы дурное от себя отворотить, и чтобы один и другая сказали: спасибо, брат Яков Ростер, за пирог!.. Неужто поваренная наука меня в том не наставит. Посмотрим философическими глазами и сделаем, как то мой учитель говаривал: конклюзион, или заключение. Например, если один любит кислые, а другой сладкие соусы, а надобно обоим угодить, то смешай с лимонным соком сахар, и будет благословенно и обоим любезно. Итак, смешай куропатки с куликами; следственно по этому правилу и барин и барыня непременно должны будут сказать: спасибо, брат Яков! виват! браво! Ростер, систематически наученный первой на свете науке поваренной, смотрящий философическими глазами как на блюда кушанья, так и на людей, и потому одному умеющий жить на свете!Действие второе
Явление 1
Господин Кутерьма, госпожа Кутерьма.
Г. Кутерьма. Ты знаешь, матушка, что друг наш, господин Миротвор, сегодня к нам пожалует... Г-жа Кутерьма. Знаю ли? изрядный вопрос! Он к нам обоим писал, и ты, душа моя, сам читал мне его письмо. Г. Кутерьма. Читал, то правда; однако, ежели я говорю: ты знаешь, матушка, — это не то значит: знаешь ли ты? но то есть: ты известна-де, что он будет. Это не вопрос, а только начало речи, которую ты мне помешала кончить. Г-жа Кутерьма. Помешала? я помешала? и это не вопрос?.. я на весь свет сошлюсь, сердце мое. Г. Кутерьма. Ты, моя душа, хоть на всю землю и на все небо сошлись, но это не вопрос; потому что я и не думал спрашивать о том, о чем я уверен, что ты знаешь. Г-жа Кутерьма. Оставим то, знаю ли я, только ты у меня... Г. Кутерьма. Ох! нельзя оставить, что ты это знаешь: ты сама призналась, вот теперь же, что я тебе читал письмо, которое он обоим нам писал. Г-жа Кутерьма. Так что ж, что ты читал; разве я не могу позабыть? Г. Кутерьма. Ну, ежели ты позабыла, так и вопрос годится. Г-жа Кутерьма. Нет, не годится, потому что я не позабыла. Г. Кутерьма. А когда ты не позабыла, так это не вопрос. Г-жа Кутерьма. А почему же не вопрос? Г. Кутерьма. Если бы ты выслушала меня, то узнала бы, что я хотел сказать следующее, а именно: как этот гость, обоим нам любезный, со дня нашей свадьбы нас не видал и думает, что мы, быв влюблены друг в друга, теперь живем как ангелы на небесах, то недурно будет, если, притворясь до тех пор, докуда он у нас проживет, мы кое-как, закуся язык, скрепимся и воздержимся от споров. Он, человек умный, и нам стыдно перед ним показаться шалунами. Г-жа Кутерьма. Да кому же стыдно? и кто ж из нас таков? Если тот, кто, будучи не прав, спорит, — так это ты. Г. Кутерьма. А может быть и ты. Г-жа Кутерьма. И я? Г. Кутерьма. Да, точно так. Г-жа Кутерьма. Что этого быть может несправедливее, злобнее, ужаснее? Говорить, будто я спорю, чувствуя, что я не права. Г. Кутерьма. Да кто ж и это сказать может, что я спорю, чувствуя, что я не прав? Г-жа Кутерьма. Однако ж, ты никогда прав не бываешь. Г. Кутерьма. А я уверен, когда я спорю, я всегда прав бываю, и готов в том умереть. Г-жа Кутерьма. Если бы ты хотя несколько был прав... хотя бы, например, ты темно-кофейный цвет называл черным, я, не любя вздорить, тотчас бы согласилась; да нельзя, без унижения себе и себя не одурача, этого сделать, для того, что ты белое черным, а черное прямо белым называешь, чтобы только поспорить. Г. Кутерьма. Чтобы отвечать тебе, надобно мне то же самое из слова в слово сказать; итак, избавь меня от труда и переговори себе за меня свои слова. Г-жа Кутерьма. За тебя говорить?.. Боже избавь!.. надобно, чтоб это было криво, глупо; а я этак никогда не говорю. Г. Кутерьма. А я, чтобы тебе отвечать, хотел так же глупо говорить, как ты, и для того просил тебя себе самой твои собственные речи повторить. Г-жа Кутерьма. Ну, скажи, ежели в тебе хоть капля есть ума, как можно умному, кроткому человеку ужиться с сумасбродом? Г. Кутерьма. В этом я согласен, ежели ты не меня сумасбродом называешь. Г-жа Кутерьма. А кого же? Неужто нашего Якова Ростера, который как ни прост, а все-таки тебя в тысячу раз смышленее? Г. Кутерьма. Жена! Г-жа Кутерьма. Муж! Г. Кутерьма. Образумься. Г-жа Кутерьма. Тебе это очень нужно, да только невозможно, потому что нечем. Г. Кутерьма. Нечем? Г-жа Кутерьма. Да. Кто каким родился, тому таким вечно быть. Г. Кутерьма. То есть... Г-жа Кутерьма. Ну, дураком. Г. Кутерьма. Не доведи меня до крайности избавиться от предрассудка, без которого крестьяне, мои подданные, меня счастливее тем, что могут жен своих делать так кроткими, так кроткими, как овечки. Г-жа Кутерьма. Подлая душа! какое низкое чувствие! Г. Кутерьма. И которое во мне ты производишь... о, Боже! перемени ее нрав, или сделай ее немою. Г-жа Кутерьма. Это не поможет: я с тобою стану спорить знаками, руками, ногами и чем ни попало.Явление 2
Господин Кутерьма, госпожа Кутерьма, Марина.
Марина. Гости едут и уж близко. Г. Кутерьма. В каком состоянии нас найдут! какой стыд! Г-жа Кутерьма. Кто ж в этом виноват? Г. Кутерьма. Положим, что я. Г-жа Кутерьма. Не положим, а точно ты. Г. Кутерьма. Ну, я, я, я; только сделай милость, дай мне слово, при Миротворе не спорить. Г-жа Кутерьма. Дай же и ты. Г. Кутерьма. Вот тебе моя рука. Я с тобою во всем согласен буду. Г-жа Кутерьма. Вот и моя; да смотри ж!.. а чтобы не показать нам смятения, которое от спора видно на лице, пойдем в сад прогуляться. Г. Кутерьма. Пойдем. Ты, Марина, останься здесь и извини как-нибудь нас. Г-жа Кутерьма. Не лучше ли нам не вместе прогуливаться, а по разным дорогам? Г. Кутерьма. Разумею... чтобы опять нас черт не попутал. (Уходят в разные стороны.)Явление 3
Марина (одна). Бедный этот черт. Люди всеми своими шалостями его винят... а! да вот и гости. Господин Миротвор, а с ним конечно тот, которого имени барин, читая письмо, не мог выговорить. И он, так же, как имя его, туг, неповоротлив и неловок. Какая странная тварь!Явление 4
Миротвор, Синекдохос, Марина.
Миротвор. Где же хозяева? Синекдохос. Сие не благоговейно, что они не кажутся. По обычаю гостеприимства древних, надлежало бы хозяину и хозяйке, встретя гостей у врат дома, разрешить ремень их сапогов. Миротвор. Да вот их горничная. Марина. Барин и барыня, не ожидая вас так скоро, занялись домашними делами. Я пойду сказать им, что вы изволили приехать. Миротвор. Это не к спеху. Когда отделаются, то сами придут. Я не хочу им мешать... мне кажется, я тебя знаю. Марина. Я имею эту честь... я, сударь, Марина. Миротвор. Как же ты выросла! Мы все переменились в шесть лет. Марина. То правда, что вы несколько переменились. (Указывая на Синекдохоса.) А его милость, не знаю, переменился ли, потому что я его в первый раз вижу. Синекдохос (Миротвору). Эта девушка, без сомнения, училась логике. Она доказала, почему не знает, переменился ли я. Миротвор (Марине). Это человек ученый. Марина. Нижайше кланяюсь его учености. Миротвор. По приязни своей, он мне сделал одолжение и согласился со мною ехать в деревню, чтоб мне не так было скучно. Марина. Я думаю, вам очень с ним забавно, потому что лишь только я взглянула на него, то мне так весело стало, что все хочется смеяться. Синекдохос (сам себе). У нее везде есть потому. Нельзя, чтоб она не училась логике; а потому нельзя, чтобы не могла тронуть, как должно по хрии, сердца моего. Миротвор (Марине). Скажи, как поживают твои бари? Так ли они счастливы, как прежде, любя друг друга безмерно. Марина. Почти так же. Миротвор. Что значит это «почти»? Марина. Это значит, что их любовь та же, которую и вы знали; да как все переменяется... Вот и вы, и я, хотя мы те же, однако уже не таковы, как прежде были; то и в их любви есть отмена небольшая, хотя их любовь та же самая, какая была. Синекдохос. Неоцененное сокровище! Это не девица, но сущий вживе аргумент. Миротвор (Марине). А я слышал от верных людей, что они живут как кошка с собакой. Марина. Эти, сударь, верные люди великие клеветники. Миротвор. Нет, очень честные люди. Они меня уверяли, что твои господа только тогда не ссорятся, когда вместе не бывают; что их все упражнение в том, чтобы вздорить с утра до вечера. Марина. Я, сударь, так настращена спорами, что и в этом вам не смею противоречить. Миротвор. Итак, я правду слышал? Марина. Я этого не говорю, а только не спорю. Миротвор. Пожалуй, не притворяйся. Я не для того выспрашиваю, чтобы во зло употребить то, что от тебя услышу. Ты ведаешь, я их друг, и больше всех им добра желаю. После моей отставки я затем и поспешил сюда на другой день приехать, чтобы все средства употребить сделать их жизнь спокойною. Я это почитаю моею первою должностью. Марина. Я вам желаю счастия. Только вы, сударь, приняли на себя должность безмерно трудную, и, можно сказать, невозможную. Сделать чтобы они не спорили, все равно что сделать, чтобы кошка не ловила мышей, чтобы пух по реке против воды плыл, чтобы на березе огурцы росли, чтобы щука петухом запела... Синекдохос. Хорошо! прекрасно! изрядно! optime! Это мастерское риторическое сравнение, и притом также гипотипозис. Оле! красоты ученые! оле учености прекрасной! Марина (к Синекдохосу). Это, сударь, находит часом на вас; или вы отроду таковы? Синекдохос. Нет, существо, заключающее в себе неопровержимую силлогизму, не отроду я таков и не часом на меня находит. Не отроду, потому что, спустя несколько лет после рождения моего, начали меня погружать в учение; а не часом, потому что я с тех пор, как изучился, всегда и беспрестанно ученый. Марина. Тем хуже. Синекдохос. А почему? О... по метафору, светило души моей! Марина. А потому, что вы перебиваете мои речи... О!.. затмение моего ума! Синекдохос. Опять доказательство, однако не без возражения; ибо я могу сказать, что мое удивление о твоих совершенствах тому причиною; и каждое слово устен твоих воскриляет криле восторга моего, меня окриляющего. Миротвор (к Синекдохосу). Опустите криле вашего восторга... Говори, Маринушка. Синекдохос. Маринушка! уменьшительное женского существительного, как например: голубица, голубка, голубушка. Миротвор (Марине). Продолжай. Марина. Словом сказать, спорить между собою у моих господ сделалось их душою, жизнью, Они не споря дышать не могут; и это в них так сильно вкоренилось, что даже ночью, во сне, если барин какое слово пробредит, то барыня, не просыпаясь, не пропускает заспорить. Барин также, как наяву, ни для чего ей не уступает; и часто выходит у них сонный весьма забавный спор, о котором, проснувшись, не помнят и начинают новый. Миротвор. Какая перемена! Поэтому их вся прежняя любовь исчезла? Марина. Никак, сударь. Они друг без друга жить не могут, и притом такие добрые господа, что лучше бы их не было, если бы охота спорить их не одолела. Вот теперь же, на этом месте, они так разгорячились, что им самим стыдно стало в расстройке вам показаться; и вот те домашние дела, для которых они от вас скрылись. Миротвор. Я очень рад, что они могут меня стыдиться. Это мне подает надежду. Синекдохос. Стыд ничего не подействует, а надлежит иметь прибежище к моей логике. Без логики несть спасения ни душе, ни телу. Марина (в сторону). Он с своею логикою точно как наш Яков Ростер с своею поваренною наукою. Миротвор. Зная, сколько учение, просвещая разум, должно способствовать к счастию людей, я об этом-таки и хотел говорить с вами, друг мой господин Синехдохус. Синекдохос. Синехдохус!.. Вы меня изволили унизить. Миротвор. Чем и как? Синекдохос. Вы меня так обидели, что если бы я не был столько вами одолжен, то непременно надлежало бы мне искать бесчестия. Миротвор. Я очень сожалею, и хотя не знаю, чем виноват, но прошу прощения. Синекдохос. Вы меня назвали Синехдохус вместо Синекдохос. Миротвор. Только? Синекдохос. Чем же можно более обидеть такого человека, как я? Марина. Вот еще какое имя: хоть немного проговорись, так и обидишь! Синекдохос. Ос переменить на ус — величайшее оскорбление! Миротвор. Да почему ж? Синекдохос. Я это докажу вам логически. Миротвор. Пожалуй, помоги моему неведению. Синекдохос. Какою силлогизмою хотите быть доказательству? барбара, целарент? ферио, баралиптом? или какою иною? Миротвор. Как-нибудь, лишь только поскорее, для того, что мне нужда с вами об ином говорить. Синекдохос. Извольте. Я стану сколько возможно сокращенно говорить. Преклоните ухо. Надобно предпочитать то, что благороднее другого. Вот первое положение. Что возможно против сего сказать? Миротвор. Ничего. Синекдохос. Ergo оно истинно, неопровержимо. Надобно предпочитать то, что другого благороднее. А как частица ос греческая, а частица ус латинская; а греческий язык благороднее, по старшинству и по всему, латинского, следовательно, и частица ос благороднее частицы ус А как тот, кто пременяет благородное на унизительное, обижает: следовательно вы обидели меня. Миротвор. Это очень ясно. Марина. Какой легкий способ все доказывать! Этак я могу доказать, что вы козел. Синекдохос. А каким образом? Марина. У козла два глаза и у вас два глаза: следовательно вы козел. Синекдохос. О, хитросплетательное испытание! хотите меня уловить фальшивою силлогизмою; но я... Миротвор. Не зная старинных языков, всякий может, подобно мне, ошибиться, и так было бы выгоднее по-русски называться. Не силлогизму ли я сделал? Синекдохос. Это силлогизма, только не по форме; а притом не весьма справедлива, потому что привлекает возражение. Миротвор. А какое? Синекдохос. Если бы я не греческим словом назывался, кто бы знал, что я ученый? Следовательно, по греческому наименованию всем известно и ведомо, что я ученый и такой, который притом знает греческий язык как свой собственный. Миротвор. Согласен... теперь я хочу вам сказать... Синекдохос. Позвольте вкратце подать вам извещение о том, чего ради я слово Синекдохос предпочтительнее другим еллиногреческим словам употребил к наименованию себя? Миротвор. Я верю, что это кстати, только теперь... Синекдохос. Я вам хочу истолковать и изъяснить. Миротвор. Нельзя ль теперь уволить? Синекдохос. Нет, никоим образом невозможно. За ваши одолжения я обязан вам служить моим просвещением. Миротвор. В другой раз, сударь, в другой раз. Синекдохос. Не должно отлагать до другого времени, чем можно теперь же воспользоваться; итак, извольте выслушать. Есть еллиногреческое слово синекдоха. Оного первые два слога сине звуком своим походят на синус Известно ли вам, что такое синус? Миротвор. Я учился математике. Синекдохос. А! следовательно сие знаменует, что я знающ в математике. Синекдоха также походит на слово анекдот, или достопамятное приключение, что все одно, что история: следовательно, я сведущ и в историях как в деятельной, так и в естественной, то есть в физической, или натуральной. А целое слово синекдоха означает меня отменным ритором; потому что так нарицается одна из знаменитейших тропов, или фигур риторики, которая или часть принимает за целое, или целое за часть. Марина. Эта фигура не дура. Вам, я думаю, с нею хорошо жить. То есть когда вы отдаете, то часть за целое, а берете целое за часть. Синекдохос. О, влагалище остроумия! Это шутствование довершает меня пленить, тем наипаче, что есть латинская пословица: ridendo castigat mores. Миротвор. Все ли теперь? Синекдохос. Finis и омега. Миротвор. Я вас хотел попросить: когда хозяева станут спорить между собою, что, без сомнения, должно случиться, то если будут требовать моего суда, сделайте мне одолжение, берите труд на вашу логику решить их споры. Для вас это ничего не стоит. Синекдохос. Это для меня то же, что имеющему сто тысящей златых талантов дать из них другому драхму. Миротвор. А для меня это тем хорошо, что, не будучи принужден брать ничьей стороны, я никому из них не досажу. Впрочем, господин Синекдохос, за помощь вашей учености я могу вам отплатить наставлением в том, чего вы не знаете. Синекдохос. А чего бы я не знал? грамматики, что ли? Миротовор.. Нет. Синекдохос. Риторики? Миротвор. Нет. Синекдохос. Логики? Миротвор. Нет. Синекдохос. Пиитики? Миротвор. Нет. Синекдохос. Истории и географии? Миротвор. Нет, нет. Синекдохос. Математики, философии, морали, юриспруденции, феологии, физики, метафизики, политики, ифики, иерополитики, медицины? Миротвор. Нет, нет, нет, нет! вы это все знаете. Синекдохос. Следовательно, чего ж я не знаю? Миротвор. Самой безделицы. Привыкнув обращаться с древними великими мужами, вы не умеете обходиться с нынешними малыми людьми. Синекдохос. О, это враки! Миротвор. Ну, не правда ли я сказал? Синекдохос. Я оное презираю. Миротвор. Чувствуете ли, как вы отвечаете грубо и несносно? Синекдохос. Аристофан, Ювенал и прочие еще резче говорили. Миротвор. Да ныне этого не терпят. Надобно согласоваться с временем и обычаем людей, с которыми живешь, если не хочешь быть смешон. Синекдохос. Когда я один буду всем смешон, зато будут все мне одному смешны. Миротвор. Вы проиграете. Ваше состояние принуждает вас угождать людям. Итак, послушайтесь меня. Синекдохос. Извольте. Для вас до сего унижусь и стану в сих недостойных мелочах всегда требовать вашего наставления.Явление 5
Господин Кутерьма, после госпожа Кутерьма, Миротвор, Синекдохос.
Г. Кутерьма (обнимает Миротвора). А, любезный друг! какое величайшее для меня удовольствие, после такой долгой разлуки видеть вас! Г-жа Кутерьма (выходя с другой стороны, целуется с Миротвором). Дорогой наш господин Миротвор! Насилу мы вас дождались! Миротвор. По моей поспешности судите о моем нетерпеливом желании увидеть вас и о той преданности и дружбе, которая во мне никогда к вам не переменялась и не переменится. Синекдохос. Почтенный наставник мой в светском житии, цаловать ли мне господина и госпожу? Миротвор. Если они то позволят. Синекдохос (обнимает Кутерьму и, подошед к госпоже Кутерьме, останавливается). Однако греки и другие древние чужих жен не цаловали, потому что их запирали. Г. Кутерьма (в сторону). Какое прекрасное обыкновение, а особливо для спорщиц. Г-жа Кутерьма (Синекдохосу). Ваши древние — великие скоты. Синекдохос. Как, сударыня! Я вам аргументально докажу, что ныне живущие глупее их. Г-жа Кутерьма. Вы по себе судите. Синекдохос. Нет, исключая меня, потому что я с сими великими мертвыми обращаюсь. Г-жа Кутерьма. Вот, какой вздор? Покойники всегда глупее живых. Г. Кутерьма (жене, на ухо). Ты позабыла свое обещание... (Вслух.)Душа моя! Г-жа Кутерьма (мужу, на ухо). Я ведь не с тобою спорю; что ты ввязываешься... (Вслух.)Сердце мое! Синекдохос (Миротвору). Она недоумевает, что я ученый, и так дерзко... Миротвор (г-же Кутерьме). Извините, сударыня, его: он человек ученый. Он все знает, что за три тысячи лет было; а ничего не ведает, что ныне есть. Г-жа Кутерьма. Нет, ничего, сударь. Всякий может сказать свои мысли, и я это люблю; от того разговор живее и не так скоро кончится. Г. Кутерьма. Я в этом с женою совершенно согласен. Если бы люди были всегда одинаковых мнений, то ничего бы не говорили. Г-жа Кутерьма. И какая бы им нужда была в языках? Г. Кутерьма. Вот мы с женою, случается по целому дню, иного кроме «да», друг другу не отвечаем. И нам бы очень скучно было, если бы нас не поддерживала та неугасаемая нежная любовь, которая вам известна. Миротвор. И чему, как истинному вашему счастию, я безмерно радуюсь. Сверх пылкой страсти любви, сходство ваших нравов мне это предвещало. Оно для единодушия супругов... Г-жа Кутерьма. О! что касается до единодушия, то нельзя больше. Мы видим, слышим, чувствуем как один человек. Зная дружеское участие, которое вы принимаете в нашем состоянии, я очень рада, что вы сами это увидите, тем более, что... Г. Кутерьма. Тем более, что есть слухи, вредные для нас. Миротвор. Я не всем слухам верю. То правда, молва носится, будто вы охотники стали спорить; однако... Г-жа Кутерьма. Какая клевета! сказать это о нас, о нас! которые споров как огня боятся. Г. Кутерьма. И которые лучше в неправде согласятся, нежели в правде станут спорить. Синекдохос. А я утверждаю, что надлежит спорить, потому что, в противном случае, не было бы нужды в логике. Г-жа Кутерьма. И для чего иногда не спорить, если неправда очевидна? Г. Кутерьма. Как не сказать нет, если надобно. Это с нами случилось и в самый день нашей свадьбы. (К жене.) Ты помнишь ли, матушка, тебе хотелось, чтоб я к венцу с белым кафтаном надел розовый камзол; я сказал: нет, душа моя, приличнее, чтобы и камзол был белый. И так я и был в белом камзоле. Г-жа Кутерьма. Ах, батюшка, как тебе не стыдно! Ты в розовом был. Г. Кутерьма. Нет, матушка, я в белом был. Ты позабыла. Г-жа Кутерьма. Ну, может ли это статься, чтоб я позабыла? Я помню, еще тогда говорили: ты бел лицом, как кафтан, а румян, как камзол. Г. Кутерьма. Итак, я был бледен, потому что на мне был белый камзол. Г-жа Кутерьма. Нет, точно твои щеки были розовы, как камзол. Г. Кутерьма. Это разве слепые говорили, для того, что я был в белом камзоле. Г-жа Кутерьма. Тотчас и слепые! По крайней мере, я не в их числе. Я видела, видела моими собственными глазами, — вот этими глазами, которыми гляжу, и как теперь смотрю на розовый камзол. Г. Кутерьма. Это для меня чудно. Г-жа Кутерьма. Ха, ха, ха! это мне смешно, белый камзол! Г. Кутерьма. Ха, ха, ха! это еще смешнее, розовый камзол! Г-жа Кутерьма. Как ни смейся ядовитым смехом, только камзол был розовый. Г. Кутерьма. Белый. Г-жа Кутерьма. Не стыдно ли тебе спорить при нашем друге, который тут же был и видел розовый. Г. Кутерьма (Миротвору). Чего лучше! Он изволит решить. Скажи, любезный друг, ведь белый? Миротвор. Извините меня. Шесть лет я не видал вас. В это время военные походы и тьма разных дел из памяти моей совсем истребили те наряды, в которых вы были. Я только того не мог никогда забыть, что вы мои друзья. Г. Кутерьма. Однако, по здравому рассудку, не правда ли, что жениху складнее быть всему в белом? Г-жа Кутерьма. Не правда ли, что розовое с белым прекрасно для жениха? Миротвор. О вкусах спорить не можно. Что касается до меня, я, как военный человек, предпочитаю зеленый. Г. Кутерьма. Жаль, что вы не помните, а то бы верно сказали, что камзол белый. Г-жа Кутерьма. Нет, верно бы сказал розовый, потому что господин Миротвор умный и честный человек, и ни для чего не солжет. Г. Кутерьма. А я разве лжец и глупый... Г-жа Кутерьма. Я этого не говорю. А кто скажет, что на тебе был камзол белый, тот лжец и безумный. Г. Кутерьма. Да! я это говорю и утверждаю. Г-жа Кутерьма. Эх, душа моя! как тебе не стыдно самого себяпод лжеца и под дурака подводить. Г. Кутерьма. Ты спятила с ума, сердце мое! Г-жа Кутерьма. Можно ли терпеть... Синекдохос. Тс!.. тише! Я решу спор и докажу. Г. и г-жа Кутерьма (вместе). Скажите, господин ученый, не правда ли, что был в камзоле Г. Кутерьма...я в белом? Г-жа Кутерьма...он в розовом?Синекдохос. Я вам докажу, что на нем совсем не было камзола, ибо... Г. и г-жа Кутерьма (вместе). Вздор, господин ученый! был камзол на Г. Кутерьма...мне белый. Г-жа Кутерьма...нем розовый.
Синекдохос. А я утверждаю и докажу аргументально, что никакого не было. Г. Кутерьма. Ха, ха, ха! да мы очень просты, что у него спрашиваем. Ведь он не был на свадьбе нашей. Г-жа Кутерьма. И в самом деле так. Не стыдно ли вам? Синекдохос. Нет нужды. Ученый человек может вернее неученых знать о том, чего он не видал и где он не бывал. Например, был ли я слишком за три тысячи лет в Греции, однако я знаю, что тогда чулков не носили. Г-жа Кутерьма. Вот какая диковина! Тогдашнего времени писатели, живописцы, скульпторы, оставили нам память. Синекдохос. Следовательно, я прав. Г. Кутерьма. Что за две или за три тысячи лет не носили чулков, вы правы, потому что не стыдно чулков не надевать, когда их ни у кого нет. А чтоб я без камзола венчался, это вздор, потому что неблагопристойно без камзола казаться в люди, а особливо жениху. Синекдохос. Я на это скажу... я скажу... враки!.. Господин не так отвечал, как надобно моей логике... но оставим это... я все-таки вам докажу, что не было камзола. (К г-же Кутерьме.)Вы говорите, что на нем был розе подобный камзол? Г-жа Кутерьма. Точно. Г. Кутерьма. Нет, белый. Синекдохос (г-ну Кутерьме). А вы говорите, что на вас камзол был белизною лилиям равный? Г. Кутерьма. Без сомнения. Г-жа Кутерьма. Нет, розовый. Синекдохос. Вы утверждаете, что оба видели? Г. и г-жа Кутерьма (вместе). Как теперь гляжу. Синекдохос. А как двум, имеющим здравый рассудок, не возможно видеть одной вещи в двух разных видах; следовательно, эта была мечта. Г-жа Кутерьма. Сам ты мечта. Синекдохос. А как то, что мечта, того нет; следовательно, на вас не было камзола. Г. Кутерьма. Сам ты разве без камзола ходишь; а я был в камзоле, и был в белом. Г-жа Кутерьма. Он был в камзоле, и был в розовом. Синекдохос. Вы мне должны поверить, ибо я вам доказал. Г-жа Кутерьма. Теперь я тебе докажу. Кто чего не видал, тот, имея здравый рассудок, не должен спорить с теми, которые сами видели; а кто так спорит, тот не имеет здравого рассудка: следовательно ты не имеешь здравого рассудка, следовательно ты глупый человек. Вот тебе аргумент! Синекдохос. Nego. Отвергаю. Послушайте... Г-жа Кутерьма. Не хочу! Я на твои слова плюю. Синекдохос. Как смеете плевать на слова ученого, которого одно славное имя должно всякому рот зажать? Г-жа Кутерьма. Тем, что его никто выговорить не может. Синекдохос. Не сердите меня; или, в противном случае, я докажу, что на нем был белый камзол. Г. Кутерьма. Слышишь ли, матушка, какой он умный и ученый человек? Г-жа Кутерьма (уходя). Тот сущий невежда, кто скажет, что камзол не розовый, потому что он был розовый, розовый, очень розовый. (Уходит.) Г. Кутерьма (бежа за нею). Нет, белый, белый, как снег белый. (Возвратясь к Миротвору.)Не прогневайтесь, любезный друг... что на мне был белый камзол... Пожалуйте туда, а между тем здесь стол накроют. А вы, господин ученый, сдержите ваше слово. Вы обещали доказать, что мой камзол был белый. Синекдохос. Будет доказано.
Действие третье
Явление 1
Синекдохос (один, читает). «Купидо сердце мое, как всадник коня, лозою подстрекает; и оно к очам моей всевожделенной бежит, стремится, летит, парит; и скрывается от очей моих: а меня оставляет единого бесчувственна, бездушна, безгласна, бездыханна». Вот вступление речи, мною сочиненной на всерадостнейшее мое влюбление во красоты логические Марины. Начало пылко, страстно, выразительно! сравнение живо, прекрасно! Купидо, как ездок, сел верхом на сердце мое, как на лошадь, и погоняет его лозою. Браво! превосходно!.. а я один... и конечно один. Купидо на моем сердце ускакал, то я без сердца, в уединении... прекрасно! Брависсимо! следовательно ничего не чувствует... Это такое начало, которое с первого раза, поколебав до основания, приведет в изумление дражайший предмет, который от сего сотрясения ослабнет; а наконец, слыша слова: бесчувствен! бездыханен и прочая, тронется жалостью; ибо сие весьма патетично... Потом последует хрия, из множества силлогизм соплетенная, против чего никому устоять не можно, хотя бы то была и каменная Сухарева башня. Я сильными доводами докажу, что должно Меня любить той, которую я люблю... Она, зная сама логику, конечно, в неопровержимой сей истине согласится; и я восторжествую!.. Ежели же сие не проймет дражайший предмет, то у меня готовы и стихи, сочиненные совершенно по правилам пиитики... Стихи важные, увесистые, аки Геркулесова палица... (Увидя Марину.)А! вот и очаг, в коем душа моя сожигается наподобие утлыя поленницы... Сокрою мою хартию... ибо нечаянное нападение несравненно поразительнее.Явление 2
Синекдохос, Марина, неся на подносе графин и чарку.
Марина. Ученые пьют ли перед обедом водку? Синекдохос (говоря, выпивает несколько чарок). Не только до... но и по... обеде... и всегда... и поутру рано... и ввечеру поздно... Сей нектар, приводя в движение жизненные духи, расширяет сферу наших знаний... и делает, что мы превосходим человеков... Марина. В питье водки. Потому что все пьют по одной, а вы опорознили вдруг целый графин. Синекдохос. Целый? Нет, еще осталось. А чтоб тебя во лжицах не оставить, то надлежит допить. (Допивает.) Ибо я люблю поправлять ошибки тех, которых почитаю. Марина. Это походит на тех людей, которых зовут пьяницами. Синекдохос. От злословия нельзя уйти; а мудрый превыше клеветы... Но оставим это... О, ты, которая для меня то же, что в орфографии или в правописании punctum exclamationis, или точка восклицания, позволь осмелиться мне учинить предложение. Марина. Какое?(Синекдохос вынимает бумагу.)
Марина. Что это? Синекдохос. Сами услышите. (Читает.) Exordium. «Купидо сердце мое, как всадник коня, лозою подстрекает, и оно к очам моей возлюбленной стремится, летит, парит». Марина. Это для меня тарабарская грамота; нельзя ли на словах попросту изъяснить, чего вы хотите? Синекдохос. Чего я хочу?.. Вы не хотите понимать, что сердце мое, аки конь, на коем любовь скачет, бежит к вам. Марина. Неправда, сударь, оно мимо меня проскакало. Синекдохос. Нет, у вашей красоты остановилось навеки, так крепко, что ничем нельзя ни отбить, ни отманить. Марина. Как? ни сеном, ни овсом? Синекдохос. Любовь ваша — вот сено, вот овес.Явление 3
Синекдохос, Марина, Яков Ростер.
Ростер (выходя к лакеям). Накрывайте на стол: уже кушанье готово. (Сам к себе.)Сегодня я сам себя превзошел; и смешение куропаток с куликами в пироге, доказав искусство мое угождать людям, сделает мне бессмертную честь. Синекдохос. Кто его милость? Марина. Преученый человек. Синекдохос (сам к себе). Ну, пропал я!.. (К Марине.) Да знает ли он по-гречески? Марина. Как по-русски. Синекдохос (сам к себе). Ну, что мне делать? (К Марине.) И очень учен? Марина. Как черт. Он рассуждает так, как жарит. Вот с ним-то переведайтесь; а то что на меня, сироту, нападать. Господин Ростер! вот вам достойный собеседник, человек ученый. Теперь-то вы можете показать себя. Ростер. Да знающ ли он в поваренной науке? Марина. Без сомнения. Она основание его учения. Он ужо за столом это тебе докажет, равно как мне за водкою доказал. Ростер. Я не боюсь. Кто у мосьё Кассероля учился, чего опасаться?(Ростер, Синекдохос, боясь учености друг друга, сходятся потихоньку с взаимным подобострастием.)
Синекдохос (сам к себе). У него лицо точно, как Сенека изображается. Ростер (сам к себе). Вид его показывает мне глубокое знание в поваренном искусстве. Синекдохос (сам к себе). Когда бы не присутствие Марины насмешливой, к которой любовь подстрекает мое любочестие, я пред сим ученым наедине признался бы, что я по-гречески не разумею, и моею просьбою умолил бы его человеколюбие никому о том не разглашать. Ростер (к Марине). Марина, видишь ли, кто я? Ученость его в недоумении. Почитая единый мой вид, надумывается, с чего начать говорить со мною. Марина (Синекдохосу). Что, сударь, вам сделалось? Конечно логика ваша заехала в тупик? Синекдохос. Нимало... (К Ростеру.) А в какой части учения более простираться изволили? Ростер. Во всех... Тот для меня не учен, кто только в одном упражняется... Чтобы ученым быть, надобно все знать, и выбрать такую науку, которая одна все замыкала бы в себе. Синекдохос. То есть, философию. Ростер. Нет. Есть наука гораздо выше этой, и в которой и сама философия не что иное, как только малая часть ее. Синекдохос (сам к себе). Это у меня волосы дыбом поднимает... О такой науке я и не слыхивал. Ростер (к Марине). Марина, видишь ли, как он боится моего ума? Синекдохос. А в какой академии изволили обучаться? Ростер. Я учился не в академии, а у одного человека, который выше всех академий на свете... Называли его мусье Кассероль. Синекдохос. Поэтому он не россиянин, а, кажется, француз? Ростер. Нет, настоящий грек. Он сказывал мне, и ему должно верить, потому что он, сверх великого учения, был честный человек... Он сказал, что он по мужескому колену от Сократа, а по женскому от Диогена. Синекдохос. Но сколько мне известно по моим книгам, Диоген не был женат. Ростер. Да разве только и книг, которые вы читали? Синекдохос. Нимало не спорю. Ростер. Это показывает, что вы не знаете хронологии. Синекдохос. Только, кажется, Кассероль название не греческое. Ростер. А почему? Синекдохос. Потому, как кажется мне, что все слова греческие кончатся или на ос или на эс Ростер. Поэтому видно, что вы по-гречески не знаете. Синекдохос (в сторону). Он догадался, и я пропал. Ростер. И он в древней Греции назывался Кассеролес, так, как Диоген — Диогенес, Сократ — Сократес; но как время у Диогена и Сократа отъело кончики эс, то для чего хотите вы, чтоб того же не случилось и с мусье Кассеролем? Синекдохос. Поэтому вы сильны в греческом языке? Ростер. Как сами видите. Синекдохос (кланяясь низко). Вижу, признаю, поклоняюсь и уступаю. Ростер (сам к себе). Либо он по-гречески ничего не разумеет, либо я стал великий мастер; а как это случилось, я право не разумею.(Во время сей сцены стол накрыт и кушанье подано.)
Явление 4
Господин Кутерьма,госпожа Кутерьма, Миротвор,Синекдохос,Яков Ростер.
Г. Кутерьма. Кушанье подано, а никто и не скажет. Ростер! это твоя должность. Ростер. Я делал вам честь, рассуждая с ученым. Г-жа Кутерьма. А почему его должность, душа моя? Кушанье запахом само о себе нам сказалось. Г. Кутерьма. Однако... Г-жа Кутерьма. Тут нет никакого однако. Г. Кутерьма. Я сказал «однако» потому, что милости прошу садиться, любезный друг Миротвор... (Миротвор, г. Кутерьма и г-жа Кутерьма садятся за стол.) Господин ученый! Милости прошу. Синекдохос. Не подобает низшему пред вышним... (К Якову Ростеру.) Господин! вам честь и слава, прошу воссесть. Г-жа Кутерьма (к Миротвору). Что это? ваш ученый нашего повара сажает с нами за стол! Ростер (к Синекдохосу). Истинные ученые едою мало занимаются, а особливо такие, как я, которых наука с избытком насыщает. (К г-ну Кутерьме.) Вы увидите, что пирог с куликами превосходит все на свете. Г. Кутерьма. Изрядно. Ростер (к г-же Кутерьме). Если я вам не угодил пирогом с куропатками, то я уже не знаю. Г-жа Кутерьма. Спасибо, Яковушка.(Ростер уходит.)
Явление 5
Господин Кутерьма,госпожа Кутерьма, Миротвор,Синекдохос за столом.
Г-жа Кутерьма. Покушайте, дорогие гости, что вам угодно. (Синекдохос наливает себе большой стакан вина и выпивает.) Миротвор (к Синекдохосу). Друг мой, я бы тебе советовал выбрать другую риторическую фигуру, которая не такими бы большими стаканами вино глотала. Синекдохос. А для чего? Миротвор. А для того, что твоя ученость и так уже шатается на стуле. Я советую лучше пищей укрепиться. Синекдохос. Истинные ученые едою мало занимаются... Вы слышали сие изречение из уст великого ученого, кой отсюда вышел, и не удостоил нас своею беседою. Г-жа Кутерьма. Этот ученый теперь у очага занят. Синекдохос. Упражняется в химии. Миротвор. Не прогневайтесь, сударыня, на его враки; вы видите, что он пьян. Синекдохос. Кто, я?.. Поэтому мы все пьяны. Г. Кутерьма. Мне кажется, матушка, доколе наш любезный гость не накушается, попотчевать бы его пирогом, который, думаю, хорош. Г-жа Кутерьма. И мое то же мнение, душа моя. Г. Кутерьма. Я для того и сказал... а впрочем... Г-жа Кутерьма. (разрезая пирог). Я этот пирог нарочно для дорогого гостя велела сделать, и сделать с куропатками. Г. Кутерьма. А я думаю, что он с куликами. Г-жа Куттерьма.. Как тут говорить «думаю», когда я точно знаю, что с куропатками? Г. Кутерьма. Ну, а ежели и я точно знаю, что с куликами? Г-жа Кутерьма. Как можно спорить даже о том, о чем я так же верно знаю, как и о том, что я — я? Г. Кутерьма. Ты-таки ты, а пирог-таки с куликами. Г-жа Кутерьма. Он так же с куликами, как голова твоя с умом. Г. Кутерьма. Я и доволен. Г-жа Кутерьма. Нeчем. Г. Кутерьма. Поэтому моя голова набита умом, как пирог куликами? Г-жа Кутерьма. Твоя голова набита куликами, а в пироге нет их; а чтоб тебе доказать — вот лапка куропатки: видишь ли, что я права? Г. Кутерьма. Ха, ха, ха! да это, душа моя, куликов нос. Г-жа Кутерьма (встает из-за стола). Как можно это вытерпеть!.. черт возьми пирог, и спорщиков глупых. (Бросает пирог на пол.) Г. Кутерьма (встает из-за стола). Вот и попотчевали гостя пирогом! Синекдохос (приподнявшись от хмеля, опять опускается на стул). В сем треволнении единый я тверд и недвижим. Г-жа Кутерьма (к Миротвору). Скажите, сударь, не куропачья ли это лапка? Миротвор. Я право не могу узнать; а кажется лучше всех этот спор может решить ваш повар. Г. Кутерьма. Позовите Ростера. Г-жа Кутерьма. Яков тоже скажет, что тут куропатки. Г. Кутерьма. Увидим.Явление 6
Господин Кутерьма, госпожа Кутерьма, Миротвор, Синекдохосза столом сидит, Яков Ростер.
Ростер (входя). Меня позвали затем, конечно, чтоб сказать: спасибо, брат Яков Ростер, за пирог. Точно позвали для того, чтобы осыпать похвалами и увенчать славою. Виват кухмистру, знающему политику и мораль! (К г-ну Миротвору.)Каков, сударь, пирог? Миротвор. Я его не отведывал. Ростер. А для чего, сударь? Г. Кутерьма. А для того, что надобно решить спор. Г-жа Кутерьма. Я говорю, что в пироге куропатки. Ростер (подошед к ней). Конечно куропатки; когда хотите, я в том присягну. Г. Кутерьма. Я говорю, в пироге кулики. Ростер (подошед к нему). И без сомнения кулики; хотите ли, я побожусь... Ну, решен ли теперь спор? Г. Кутерьма. Конечно решен, ежели она согласна, что тут кулики. Ростер. Я уверяю, что барыня согласна.(Подходит к г-же Кутерьме.)
Г-жа Кутерьма. Уверил ли ты его, что в пироги куропатки. Ростер. Все сделано, и он согласен. (Вслух.)Теперь уж не о чем спорить. Г. Кутерьма. Конечно; спасибо, что ты нам глаза отворил. Г-жа Кутерьма. Спасибо, мой друг, Ростер. Ростер. Еще больше скажете спасибо, когда отведаете порога. Г. Кутерьма. Это дело уже невозможное. Посмотри на пол. Вот его развалины. Ростер. Что вижу! самое превосходнейшее произведение ума человеческого в таком жалостном положении!.. такое произведение, которое, можно сказать, более начинено политикою и моралью, нежели фарсом. Миротвор. Как быть, не печалься, мой друг Ростер. Прекрасного сочинения ничем унизить и затмить не можно. Ростер. Ваша похвала меня утешает. Г-жа Кутерьма. В этом во всем мой муженек виноват, вздумав, что пирог не с куропатками, а с куликами. Г. Кутерьма. Да я и теперь то же думаю. Г-жа Кутерьма. Как! разве ты не согласился, что в пироге куропатки? Г. Кутерьма. Нет. Да ты сама разве не согласилась, что в пироге кулики? Г-жа Кутерьма. Нет, и никогда не соглашусь. Г. Кутерьма. Яков Ростер! слышишь ли ты? Ростер. Да о чем изволите горячиться? вы оба правы. Г-жа Кутерьма. Оба? Я не хочу быть с ним вместе права. Скажи, разве ты не исполнил моего приказа, и куропаток... Ростер. Они в пироге. Г-жа Кутерьма (мужу). Слышишь ли? я права. Г. Кутерьма. Так ты мое приказание пренебрег и куликов... Ростер. Положил в пирог. Г. Кутерьма (жене). Слышишь ли? я прав. Г-жа Кутерьма (Ростеру). Как, бездельник... Ростер. Извольте только выслушать, я решу вам эту загадку, и я уверен, что вы меня похвалите. Г. и г-жа Кутерьма (вместе). Говори. Ростер (к госпоже). Вы мне приказали положить куропаток? Г-жа Кутерьма. Так. Ростер (к господину). А вы куликов? Г. Кутерьма. Ну, да. Ростер. Иной бы невежа стал в пень и попался бы под ваш гнев, а я употребил политику и мораль, чтобы обоим угодить, и куропаток и куликов вместе положив, смешал. Теперь, исполнив вам угодное, ожидаю увенчания. Г-жа Кутерьма (дает ему пощечину). Вот тебе увенчание! (Уходит.) Г. Кутерьма (дает ему другую). А вот и от меня! Синекдохос (услыша пощечину, упадает со стула). Между учеными великая аналогия; одному дают пощечину, а другой поражается. Ростер (в сторону). Как теперь жить на свете, не знаю. Когда две власти равносильные, одной угодишь, другая бьет; обеим угодишь, обе бьют. Живи просто, то есть дураком — дурно; живи с политикою и с моралью — и того дурнее. Г. Кутерьма (Ростеру). Подними господина ученого и отведи к месту. Ростер (Синекдохосу, поднимая его). Пойдем в мою академию, и станем там, умствуя, перед огнем оплакивать развратные нравы человеков.Явление 7
Миротвор, господин Кутерьма.
Г. Кутерьма. Мне очень стыдно вас, любезный друг... Миротвор. Вы не имеете причины стыдиться того, который любя вас искренно сожалеет. Г. Кутерьма. Вы сами видите мое несносное состояние, от которого мне жизнь в тягость. Миротвор. Позвольте мне чистосердечно говорить с вами. Г. Кутерьма. Боже мой! чем чистосердечнее, тем приятнее. Миротвор. Мне кажется, вы не имеете причины жаловаться на вашу судьбу. Г. Кутерьма. Я не имею?.. Вы сами свидетели. Миротвор. Так, я свидетель, что вы мучитесь... но ваше страдание от вашей воли зависит. Г. Кутерьма. От моей воли?.. Ах! если бы от меня зависело переменить мою участь, я ничего бы не пощадил. Миротвор. Я обязался быть искренним. Извольте выслушать. Ваша супруга вас любит... Г. Кутерьма. Что ж от этого радости? и я ее люблю, но любовь наша хуже иной ненависти. Сварливый ее нрав принуждает меня часто даже завидовать таким супружествам, в которых муж и жена, друг друга меньше любя, или совсем не любя, оставляют один другого в покое. Миротвор. Я верю тому, что вы говорите: всякому человеку, как бы он счастлив ни был, свойственно не быть довольным своею судьбою, и желать иногда того, отчего он бы более несчастлив был, если бы то получил. Однако свойственно благоразумию поправлять то, что огорчает жизнь человека. Вы, сударь, муж; следственно вы более обязаны быть благоразумны, имея на вашей стороне твердость, терпение, более нашему полу приличные. Г. Кутерьма. Но вы сами видели, может ли какое терпение устоять... Миротвор. Потому-то, что я видел, и удивляюсь, что вы не можете иметь столько твердости, чтобы не спорить о том, розовый ли, или белый камзол был на вас в день свадьбы; куропатки ли, или кулики в вашем пироге. Г. Кутерьма. Так что ж? Вы хотите, чтобы я признался, что я виноват, когда я знаю, что я прав. Миротвор. Конечно, сударь. Г. Кутерьма. Да если соглашаться на все, то со временем ей придет в голову поспорить, что не я, а другой ее муж: так и на это мне будет надобно согласиться? Миротвор. Этого быть не может, потому что ваша супруга добродетельна. Что ж касается до ваших споров, не делающих вам особенной чести, то чего стоит вам уступить? Г. Кутерьма. Однако вы признаться должны, что я всегда прав. Миротвор. Я очень вижу, и всякий может легко видеть, что вы правы; а для того-то, без всякого зазрения, и можете всегда соглашаться; и тем более чести будет для вас, чем более станете уступать. Все, видя справедливость на вашей стороне, станут удивляться вашей умеренности и снисхождению; и... позвольте сказать... сама ваша супруга, которой кровь не будет более разгорячаема упорными спорами, что обыкновенно человеку мешает рассуждать, приметя добродетельную хитрость вашей скромности, войдет в себя и с хладнокровием размышляя, почувствует ваше превосходство над нею, устыдится и исправится и, сравняв себя с вами, сделает и свою и вашу жизнь стократно счастливее. Г. Кутерьма. Мой друг, вы рассуждаете как истинно мудрый человек. Миротвор. Не как истинно мудрый, но как истинно усердный вам человек. Г. Кутерьма. Я чувствую, сколь благородно, находя себя правым против жены, ей уступать. Я чувствую, что это, исцеля жену мою от болезни спорной, доставит мне спокойный век. Я вам даю слово с этих пор с нею всегда соглашаться. Сколько я вам благодарен! Теперь-то я вижу, как счастлив человек, у которого есть верный друг. Я иду к жене, чтоб начать с нею не спорить.Явление 8
Миротвор (один). Благодаря Небо, кажется я нашел надежный способ восстановить покой между мужем и женою. То правда, средство, которое я употребляю, есть ложь. Я мужу сказал, что он в спорах прав, и жене то же скажу; но совесть моя спокойна. Тогда можно лгать и обманывать, когда это способствует к благополучию человеческому. Такое коварство есть добродетель, так как коварство для своей корысти есть гнуснейший порок.Явление 9
Госпожа Кутерьма, Миротвор.
Г-жа Кутерьма. Я оставила вас с мужем... я думаю, что вы меня с ним до смерти забранили... Миротвор. Вы, сударыня, изволили забыть, что я вам такой же, как и вашему супругу, друг, и что я не бесчестный человек. Г-жа Кутерьма. Я, сударь, и в том, и в другом уверена; но как всегда мужчины берут сторону мужей, то и думаю, что вы меня винили. Миротвор. То правда, что я винил, но винил не вас, а его. Я принял смелость ему всю правду высказать и пожурить его за то, что он, будучи всегда не прав, против вас спорит. Г-жа Кутерьма. Вы, любезный Миротвор, меня тем безмерно одолжили. Кто истинный друг, тот должен правду говорить, не оставляя ничего на сердце, и малейшее его притворство есть измена дружеству. Миротвор. Позвольте же мне теперь и противу вас исполнить тот же долг. Г-жа Кутерьма. О том я вас покорно прошу. Миротвор. Вас нечего уверять мне, что вы в спорах всегда правы: это вы и без меня очень изволите знать. Г-жа Кутерьма. Боже мой! кто бы стал спорить, будучи не прав? Если б это могло случиться со мною, я за честь бы почла, что имею случай показать справедливость признанием своей ошибки. Миротвор. Но скажите мне, сударыня, если честно признаться в ошибке, то не верх ли будет великодушия и славы, имея правду на своей стороне, уступить упорному и горячему спорщику, у которого все право в сильной груди и громком голосе, и который, как, например, ваш супруг, имея довольно ума, после кроткого ответа, почувствовал, сколько он не прав, раскается и, наверное, станет сам себя винить. Нельзя, чтоб этого не случилось, потому что только одним дуракам свойственно, прияв в мысль заблуждение, остаться в нем; но ваш супруг, так как и вы, не можете никоим образом быть подвержены такой каменной упорности. Из этого что выйдет? вы будете иметь честь поправить вашего супруга. А сверх того, позвольте довершить мою искренность: пускай мужчины ищут взять верх силою и принуждением, а вашего пола славнейшая есть доля, кротостью и приятностью побеждая, владеть сердцами. Г-жа Кутерьма. Я, сударь, чувствую, что вы правы. Вы видите, когда кто прав, я с ним совершенно согласна. Однако скажите мне: согласиться с тем, кто в грубой неправде уверяет, не есть ли показать себя глупым, и не унизительно ли?.. Миротвор. Нимало. А вместо того это-то и славно. Все зная, что вы разумны, кто может подумать, чтобы вы от доброго сердца согласились в нелепости и не могли бы доказать того, что вы правы. Верьте, сударыня, всегда остается смешон вздорный спорщик; а тот достоин похвалы, кто ему уступает. Например: кто мне поставит в вину, когда я не соглашусь с бешеным человеком драться, и ему уступлю; и этот бешеный, когда часы его сумасбродства пройдут, не придет ли сам ко мне просить извинения? Г-жа Кутерьма. Вы говорите так, что нельзя лучше, и будьте уверены, что чем больше я права буду, тем меньше стану спорить.Явление 10
Господин Кутерьма,госпожа Кутерьма, Миротвор.
Г. Кутерьма. Я, душа моя, тебя искал. Г-жа Кутерьма. Итак, сердце мое, потому ты меня и нашел, что искал. Г. Кутерьма. И конечно, матушка, кабы не искал, не нашел бы. Г-жа Кутерьма. Однако бывает, что не ища найдешь, а ища не найдешь. Г. Кутерьма. (с горячностью)Как это?.. (Вспомня, что дал слово не спорить, зажимает себе рот рукою.) Г-жа Кутерьма. (с горячностью)А вот так это!.. (Вспомня, что обещала уступать, также зажимает себе рот рукою. Муж и жена в сем положении стоят несколько времени.) Г. Кутерьма. (сам себе)Я было позабыл. (К жене.)Ты права, душа моя! Г-жа Кутерьма (сама себе).Из ума было вышло. (К мужу.)Ты прав, сердце мое! Г. Кутерьма. Нет, матушка, ты права, и я чувствую мою вину. Г-жа Кутерьма. Можно ли, батюшка, тебе быть виноватым, когда я не права? Я прошу только меня извинить. Г. Кутерьма. Об этом мне надобно просить, потому что я не прав. Г-жа Кутерьма. Боже мой! в кои веки случилось мне захотеть быть виноватой, ты и тут упорствуешь. Г. Кутерьма. Я теперь никогда уже не буду прав перед тобой, чтобы только не спорить. Г-жа Кутерьма. Чтобы только не спорить?.. Так верь же мне, что я-то спорить не буду... пожалуй себе, говори какие хочешь нелепости. Г. Кутерьма. Нелепости... увидим, кто больше их вытерпит; я ни слова не буду говорить. Г-жа Кутерьма. Посмотрим, кто более молчать умеет. Что касается до меня, если я вооружусь великодушием, ври себе что хочешь, я буду терпелива, так терпелива, как камень, и мнения моего ни для чего не скажу. Г. Кутерьма. Я не знаю, кто меня может перемолчать: когда я рот сожму: никакие дурачества его растворить не могут; и я стану только смотреть, пожимать плечами, улыбаться и молчать. Г-жа Кутерьма. И молчать? Тебе ли молчать! это мое свойство. Чувствуя себя правою, ничего не стоит, вооружась приятностью и кротостью, приличною нашему полу, смотреть на вздорного спорщика, не отвечать ему ни слова, и тем сделать его смешным и пресмешным. Не правда ли, господин Миротвор?(Миротвор головою дает знак согласия.)
Г. Кутерьма. Спрячься с своею приятностью и кротостью, приличною вашему полу. Мое свойство уступить. Я мужчина и больше обязан быть благоразумным; следовательно, я могу, будучи правым и имея на своей стороне твердость и терпение, свойственное нашему полу, смотреть с жалостью на вздорную спорщицу, или спорщика, и тем привести в чувство и поправить. Не правда ли, любезный друг, Миротвор? Г-жа Кутерьма. Господин Миротвор, не смешно ли вам, что он правым себя почитает? Г. Кутерьма. Вы, я думаю, любезный друг, удивляетесь, как можно, подобно ей, заблуждаться, и будучи всегда неправою, думать, что она права. Г-жа Кутерьма (со смехом, мужу). Ему это известно. Г. Кутерьма (со смехом жене). Мы двое с ним знаем то, что знаем. Г-жа Кутерьма. Что это значит, господин Миротвор, и что вы знаете двое? Г. Кутерьма. Чего таить? Он нам общий друг и клялся мне быть искренним. Г-жа Кутерьма. И мне тоже. Г. Кутерьма. Верю, верю. Только я думаю, он тебя не называл правою в спорах, а меня уверял наедине, что всегда справедливость на моей стороне, и говорил, что, для спокойствия, надобно уступать твоей слабости. Г-жа Кутерьма. Вот как он нас обоих дурачит!.. Он теперь же, говоря со мною, уверял меня, что я права, и то же, что тебе, из слова в слово твердил и мне. Г. Кутерьма. Так-то вы издеваетесь над нами! Миротвор. Любезный друг... Г-жа Кутерьма. Он нас обоих за малых ребят считает. Миротвор. Послушайте, сударыня. Г-жа Кутерьма. Вы не стоите того, чтобы вас слушать. Г. Кутерьма. Мы уже вышли из тех лет, чтоб нас за нос водить. Миротвор. Мое намерение не то было. Г-жа Кутерьма. Ваше намерение было подурачить нас. Г. Кутерьма. И позабавиться на счет тех, кои всем сердцем приняли вас как искреннего друга. Миротвор. Дайте выговорить... Г-жа Кутерьма. Мне и смотреть несносно на того, который к нам приехал, как к своим дуракам. Миротвор. Да пожалуйте... Г. Кутерьма. Напрасно вы почитали себя так умным, и унижали нас, думая, что не скоро догадаемся о вашем умысле... но это с честию не согласно, и я ваш покорный слуга. (Уходит.) Г-жа Кутерьма. Прощайте, господин умник... Ищите в другом месте для себя шутов. (Уходит.)Явление 11
Миротвор (один). Вот так-то самое честное намерение с беспутными людьми принимает дурной вид! Правду сказать, я достоин этого, предприняв невозможное, и наказан неудачею моего предприятия и тем, что без обеду домой поеду.Траур, или Утешенная вдова {*}
Комедия в двух действиях
Действующие лица:
Изабелла, вдова. Милена, сестра ее. Постан, друг их и дядя Ветрана. Ветран, племянник его и любовник Милены. Карачун, лекарь. Евдоким, слуга Изабеллы.Действие происходит в доме Изабеллы.
Действие первое
Явление 1
Евдоким (один, держа кошелек с деньгами). Сто рублей золотых заплатить лекарю Карачуну, который лечил барина... покойного... странное дело — дело, совсем противное справедливости... Когда бы он вылечил, я, любя барина, своих бы денег приложил... а то плати за то, что уморил... За это надобно бы с лекаря взять. Однако, уж я, по добродушию своему, то уступаю ему, что на нем... а этих денег не видать ему, как ушей своих... Я за барина на этого живодера так сердит, так сердит, что деньги себе в карман положу.Явление 2
Ветран и Евдоким.
Ветран (осматривая все). Какая перемена! все здесь уныло! без меня этот веселый дом сделался монастырем... Вот я каков! где нет Ветрана, там скука, грусть... (Увидя Евдокима.) А, Евдоким! ты весь в черном! по ком тебе сгрустнулось? Евдоким. Ах, сударь! Ветран. Я из твоего ах ничего не понимаю. Сказывай скорей! Евдоким. Увы! Ветран. Ты меня бесишь. Евдоким. Печаль у меня отняла язык. Ветран. Как же ты это мог выговорить? Евдоким. С великою нуждою. Ветран. Да скажешь ли ты мне?.. Евдоким. Ах, сударь! такой печали не было и не будет. Все, что ни есть в доме, грустит... рыдает. Ветран. Кто же у вас умер? Евдоким. Вы знаете ли барынину постельную собачку? Ветран. Она? Евдоким. Нет, сударь; она жива; да с грусти все визжит... еще знаете ли вы нашего попугая, который такой говорун? Ветран. Черт с ним, когда он околел! Евдоким. Он жив, да от тоски, повеся голову, ни слова не говорит. Ветран. Долго ли тебе меня мучить? Евдоким. Вы знаете, сударь, обыкновение, чтобы печальную весть не вдруг сказывать... Я вас не хочу уморить. Ветран. Чтоб тебя черт взял! ты и так твоею медленностью меня уморил... Я не смею спросить... Жива ли Милена? Евдоким. Жива, сударь, только отчаянием своей сестрицы Изабеллы так тронута, так тронута, что чуть дышит. Ветран. Все живы и все чуть дышат!.. да кончишь ли ты? Евдоким. Неужто вы догадаться не можете? Ветран. Нет; я знаю, муж Изабеллы, Добросердов, мой друг, мой покровитель, твой барин, жив. Евдоким. А почему вы это знаете? Ветран. А потому, что я от него письма имею, что я, по его просьбе, от полку уволен жениться на дорогой, на прекрасной Милене, которую я обожаю. Евдоким. Да разве, написав вам письма, нельзя умереть? Ветран. Что слышу! он умер? Евдоким. Да, сударь, изволил скончаться!.. Ветран. Какое несчастие!.. Ну, да ежели это случилось, так и быть... Мне очень жаль его; он был мне вместо отца... Однако, по дружбе к покойнику, я хочу за его милость одолжить его и, рассея веселие в его доме, утешить всех, и даже жену его... и для того иду... Евдоким. Постойте, сударь, велено никого не впускать. Ветран. Никого, быть может... а меня, меня, который взрос, воспитан у них в доме как сын... Евдоким. Вас-то именно и не велено впускать. Ветран. Врешь!.. для чего? Евдоким. Для того, сударь, что барыня моя, Изабелла, лишь увидит покойниковы туфли, то зальется слезами и обомрет. Ветран. Бездельник!.. разве я похож на туфли? Евдоким. Нет, сударь; однако вы ему близки были, он вас любил, как сам себя. И для того-то ваш дядюшка, Постан, который во время печали управляет всем вместо барыни, и запретил вас впускать. Его благоразумие боится вашей пылкости и ветрености. Ветран. Его благоразумие бредит. (Увидя входящего Карачуна.). Кто это идет в черном платье? Не родня ли какая Добросердова? Евдоким. Родня, сударь, и очень близкая... Он его уморил. Ветран. Как? Евдоким. Вы очень стали недогадливы... Это лекарь.Явление 3
Ветран, Карачун и Евдоким.
Карачун. Евдоким! доложи барыне, что я пришел ее кондолировать. Евдоким. Как вам не стыдно, господин Карачун. В таком ли теперь она состоянии, чтоб могла быть кондолирована. Карачун. Ох! пожалуй доложи; это необходимо нужно, и мне надобно исполнить мою должность. Евдоким. Да что это такое? зачем вы пожаловали? Карачун. Это не твое дело. Ветран. Я тебе растолкую. Это все то же, что поздравить с благополучным отъездом на тот свет. Карачун. Господин офицер, я вас не знаю, и уверяю, что никому не дозволяю со мною шутить, разве только моим больным, в случае нужды, для растягивания их селезенки. Ветран. Поэтому вы для больных великий шут, для того, что они все до смерти захахатываются. Карачун. Чем вы можете это доказать? Ветран. Господином Добросердовым. Карачун. Я не отвечаю за это. Евдоким. И вправду; ведь он взялся лечить, а не вылечить. (На ухо Ветрану.) Постарайтесь эту харю выгнать. Карачун. И доказать могу, что я его как должно, во всей форме лечил. Я не виноват, что его натура такая упрямая, что с формою медицины никак не согласилась. Ветран. Разве люди сделаны для медицины, а не медицина для людей? Поэтому я сделан, чтоб шубу греть, а не шуба меня? Карачун. Как вы осмеливаетесь такую священную науку равнять с шубою и думать, чтоб она была выдумана для всех людей без разбору? Есть только избранные, привилегированные натуры... Ветран. Разумею... которых медицина одолеть не может. Карачун. Мне с вами говорить долго не можно. Кто великую практику имеет, тому нет времени пустословить. (Евдокиму.). Скажи же барыне, что я приехал с кондолированием. Евдоким. Поезжайте с Богом, господин Карачун. Я ей скажу, что вы были и сказывали мне, как вам жаль покойного. Карачун. Да разве только? Евдоким. А что ж еще? Карачун. А за труды-то мои заплатить? Евдоким. А сколько бы, например? Карачун. С другого бы я гораздо более взял; но, по знакомству и по приязни моей с покойным, я только двести рублей возьму. Евдоким. Двести рублей! Ах, господин Карачун! хотя вы лекарь, однако надобно быть христианином. Двести рублей!.. если будете так дорожиться, кто вперед захочет у вас умереть? Карачун. И ты уж начинаешь шутить... Тебе можно бы лучше других знать, что он сам виноват в том, что умер. Оставя его натуру, которая так была глупа, он не все то исполнял, что я ему предписывал. Евдоким. Ах, сударь! нельзя точнее исполнять: он ни черты не пропускал. Карачун. Я знаю то, что говорю. Евдоким. А что бы такое например? Карачун. А вот что... я тебе скажу... Что бишь такое? Да, да, я ему велел прописанные мною порошки принимать из чайной чашки, а он их из стакана принимал. (Ветран смеется.). Чему вы смеетесь? Вы не знаете, что малейшее против ордонации медицины преступление наказывается смертью. (Евдокиму.) Слышишь ли, Евдоким, я должен неотменно получить двести рублей... Ты знаешь, как долго болезнь барина твоего меня волочила. Ветран. Волочила, как будто старинный воевода челобитчика. Однако вы апелляцию внесли в коллегию смерти. Карачун. Знаете ли вы, что я сердиться начинаю за ваши плоские шутки. Ветран. Плоские? Ах ты, побочный сын Эскулапа! подкидышБургава! знаешь ли ты, что я могу тебе кровь пустить! Евдоким (Ветрану). Ах, сударь, не заводите шуму. Карачун. А ты знаешь ли, молодчик мой с темляком, что у меня последний цирюльник лучше тебя это разумеет? Евдоким (лекарю). Господин лекарь! Ветран. Знаешь ли ты, что ежели б каким сверхъестественным случаем ты стал лечить меня, и если б ты своим смертоносным искусством довел меня до крайности, то я бы тебе наперед заплатил за твои труды, велев выкинуть тебя за окно? Евдоким. Господин Ветран! Карачун. Я рад, что ты так прост и открылся. Я постараюсь, чтоб ты при самом начале твоей болезни без чувства был. Евдоким. Господин Карачун! Ветран. А как я еще здоров и в совершенной памяти, то теперь же исполню мое обещание... и в задаток... Евдоким (удерживая Ветрана). Господин Ветран! опомнитесь, что вы делаете в печальном доме! (К Карачуну.) Господин лекарь, извините его, он молодой человек и был лучший друг моего барина; успокойтесь и поезжайте с Богом, возить себя по больным вашим... В другой раз можете заехать... Неужто вам покойниковы двести рублей дороже, нежели жизнь ваших больных, которые еще живы и которых, я думаю, очень много, потому что вы модный лекарь. Карачун. Изрядно. (К Ветрану.). Слуга ваш! слуга!.. до первой горячки.(Уходит.)
Явление 4
Постан, Ветран, Евдоким.
Постан. Так, я узнал, что мой племянник приехал, и кому бы другому можно было так шуметь? Ветран. Здравствуйте, дядюшка. Постан. Здравствуй. С кем ты здесь шумел? Ветран. С лекарем, который недоволен тем, что уморил моего благодетеля, да еще и против меня неучтив. Постан. Так ты уже знаешь о нашем общем несчастии? Но удивляюсь, что ты так равнодушен. Ветран. Что ж, дядюшка, разве вы хотите, чтоб я так же морщился, как вы? Верьте, что мне его более жаль, нежели вам, что я ничего бы не пощадил для него; но плакать не могу. Я и тогда не заплачу, если и сам умру. Постан. Однако благопристойность велит, чтоб ты умерил твою живость, которая не может быть приятна Изабелле, неутешной о муже, и сестре ее Милене; а лучше бы всего сделал, если бы возвратился в полк. Ветран. Возвратился? нет, сударь, я честный человек. Я отпущен жениться и непременно то исполнить должен. Постан. Да такое ли время? Ветран. А для чего не такое? Я могу во всякое время жениться. Постан. Этому быть нельзя теперь, хотя б Изабелла и Милена не в таком были отчаянии; но во время траура, благопристойность... Ветран. Пускай ваша благопристойность не прогневается на мою любовь; и что тут неблагопристойного? Я Милену люблю, она меня любит; притом же мой друг, Добросердов, выпросил меня в отпуск, чтоб жениться на ней: он хотя умер, однако ж, как честной человек должен сдержать свое слово... Слово честного человека никогда не умирает. Постан. Все это хорошо; да разве нельзя отсрочить?.. Ветран. Отстрочить?.. Нельзя, сударь... я также дал всему нашему полку честное слово жениться. Вы знаете, ежели офицер отправлен за чем-нибудь от команды, а того не исполнит, то его военным судом засудят. Постан. Ты, любезный племянник, там приучился повесничать, что и отучиться не можешь. Ветран. А вы, дорогой дядюшка, так благопристойничать некстати привыкли, что никак не хотите от того отстать. Постан. Кто же из нас выиграет? Ветран. Я думаю, мое ремесло веселее вашего; следовательно перевес на моей стороне. Постан. Я уступаю. А что твоей женитьбе великая остановка, сама Милена тебя уверит, и, как мне кажется, теперь ее желание быть замужем за тобою не так уже велико. Ветран. Не верю. Постан. А для чего? Ветран. А для того... мне кажется, вы хотите меня опечалить, чтобы и я так же нахмурился, как вы... Да вам не удастся... Я печалью себя безобразить не буду. Постан. Когда не веришь, сам увидишь. Ветран. Увижу?.. Я посмотрю, как осмелится! Постан. А что ж ты сделаешь? Ветран. А что я сделаю? она увидит... я занемогу; а чтоб ее доканать, то и умру. И если не для меня, то, конечно, для отечества она не погубит такого храброго офицера. Постан. Да где же был ты храбр? Ветран. Не был, так буду. Я для того и спешу жениться, чтоб в нынешнее военное время сделать ей честь умереть ее мужем. Постан. Того-то она и боится. Пример ее сестры... Ветран. Какая разница! Добросердов умер на постеле, а я умру на поле чести. Постан. Для жены это все равно. Ветран. Да, для жены какого-нибудь мякенького дядюшки; а моя иначе думать будет. Постан (увидя Милену). Да вот и она.Явление 5
Милена, Постан, Ветран, Евдоким.
Ветран. Обожаемая Милена! какое для меня счастие и несчастие!.. счастие видеть вас, а несчастье видеть вас такою печальною, такою смутною... Ну, да как же быть? Теперь если вы меня любите, о чем я не сомневаюсь, возьмите с меня пример. Я, видя вас, забываю нашу общую грусть; видя меня, забудьте и вы ее и хотя немного улыбнитесь. Милена. Вы не можете сомневаться, что я вас люблю; но это самое умножает моютоску. Как я ни креплюсь, при вас мои слезы более текут. Ветран. Ежели от радости, это хорошо. Милена. Нет, сударь, от горести. Ветран. Это новое! Разве вы не рады, что я приехал? Милена. Можете ли вы так думать? Ветран. Я вас не понимаю. Вы любите меня, а вам горько меня видеть. Милена. От того-то и горько, что я вас люблю. Ветран (Постану). Дядюшка! мне кажется, вы правы. Постан. Я тебе сказывал, но ты верить не хотел. Ветран. Однако я на своем поставлю, и уверяю вас, что вы солгали. Мне, сударыня, мой дядя сказывал... Правда ли то, что он говорил?.. Вы молчите... Жестокая! я вижу, вы хотите смерти моей... и будете довольны. Я теперь же занемогу и велю себя лечить лекарю Карачуну. Прощайте, сударыня! Милена. Вы, сударь, вините меня, не выслушав; но если узнаете мои мысли, то отдадите мне справедливость и согласитесь со мною. Ветран. Вот что хорошо! Я соглашусь на вас не жениться! Я соглашусь!.. мне вами не владеть, все то же, что не жить. Милена. Но благоразумие велит, для избежания больших бед, подвергнуться не так великим. Не правда ли, сударь? Ветран. Неправда. Я вижу, куда ваше благоразумие гнет. Милена. Тем лучше, если вы догадались. Ветран. Нет, сударыня, я не догадался. Я ничего не знаю, и знать не хочу, кроме того, что я вас люблю как душу... что я вас люблю... так же, как мою роту... что я приехал сюда на вас жениться... и что верно женюсь, или беда вам. Милена. А какая, сударь? Ветран. Когда я умру, то полк с вас ответ возьмет, для чего вы меня уморили? Милена. Вы шутите. Станемте говорить дело... Что я вас люблю более всего... что все мое счастие в том полагаю, чтоб вечно быть вашею, — об этом вас уверять не хочу: вы без того знаете. Ветран. О! я точно уверен... Постан. Какое самолюбие, племянник! Ветран. Дядюшка! вы всегда не в свое дело мешаетесь; и с вашею благопристойностью вы очень неблагопристойны. (К Милене.). Я знаю, дорогая Милена, что вы меня любите, и уверен в том, не для того, чтобы я был всех лучше; есть сто раз меня знатнее, прекраснее, богатее, которые за счастие почли бы, если бы вы их любили; но я крепко в том стою, что никто из них так смертельно, как я, не станет вас любить... Вы это увидите, как будете моею женою. Милена. Ах, сударь! Ветран. Что значит этот ах? Милена. Видя страдание моей сестры, которая мужа любила, так же как я вас люблю, и по ее отчаянию соображая то, что хотя горько лишиться любовника, но сто раз несноснее потерять любимого мужа, мне брак кажется союзом ужасным. Состояние моей сестры хуже смерти. Ветран. Только, сударыня?.. Не верьте же вашей сестрице; она вас морочит... Знайте, что мужа, самого любезного, легче лишиться, нежели любовника, каков бы он ни был. Милена. Ах, сударь, как вам не стыдно это говорить! Если б я вас меньше знала, то получила бы дурное мнение... Однако со всем тем вы меня рассердили. Ветран. Не сердитесь, сударыня, это мне несносно, потому что вам не к лицу... Чтоб вас не сердить, я верю, что муж дороже любовника... Я верю, и для того, женясь, прежде вас не умру; если хотите, я дам в том подписку. Милена. Вы военный человек и ближе других к смерти. Ветран. На войне умереть не смерть, а слава. Подумайте, как это прекрасно! завтра или послезавтра я на вас женюсь. Через неделю, или много через две, как Марс из рук Венеры, от вас отправлюсь в полк. При расставании, любя меня, вы будете плакать. Я вас так же много любя, плакать не буду; потому что не слезами, а моим поведением хочу доказать, что я вас достоин. Полк наш пойдет против неприятеля. При первом случае, для того, что я упрошу прежде всех меня послать, при первом случае покажу я, что вы отдали себя не подлому человеку. Если я останусь жить, вообразите себе восхищение, когда вы увидите меня в лаврах; а если убьют, ну что ж делать, ведь надобно ж когда-нибудь умереть. Когда убьют меня, и тогда еще не умру. Я стану жить в вашей памяти и всех честных людей. Все станут говорить о Ветране, рассказывать о его делах. Вы будете расспрашивать о том и о сем, в которое место его убили. Ежели в сердце, вы вспомните, как оно вас любило, как оно, видя вас, трепетало, как рвалось из меня к вам... Вы плачете, прекрасная Милена! не плачьте, я еще жив... или для того вы теперь плачете, чтоб тогда меньше плакать? Ин плачьте... Потом, сударыня, видя вас, все станут говорить: вот она, вот она! вот прекрасная Ветранова вдова! как печаль по муже к ней пристала!.. молодые щеголи будут к вам подходить, станут ласкаться к вам, будто для меня; ничего не бывало, для вас. Между тем, кто-нибудь из них проворнее, милее, вкрадется в ваше сердце, и вы прежде будете на него вбок смотреть, и потом прямо, а потом далее, да далее... вы отворачиваетесь, вы сердитесь и хотите уверить, что этого быть не может? О, сударыня! поверьте, что вы тем досады мне не сделаете: я не из тех вечных мужей, которые на своих женах и после смерти хотят быть женаты. Я вам наперед даю позволение, хоть на другой день, после меня, а не при мне выйти замуж. Милена. Вы, сударь, много наговорили, и все, что ни говорили, одни только вашего воображения басни. Посмотрите на мою бедную сестру, и вы узнаете, как вы совершенно ошибаетесь. Ветран. Прекрасная Милена! как вы добросердечны! поверьте, эта басня, которую я говорил, истинная история вашей сестрицы. Милена. Нет, сударь, я в ее отчаянии уверена моими собственными чувствами; и чем более вас люблю, тем менее соглашусь за вас выйти. Ветран. Поэтому вы хотите выйти замуж за противного, за мерзавца, за урода, чтобы обрадоваться, когда он умрет. Дядюшка, вы вдовец: уж не за вас ли она хочет? Постан. Ни лета мои, ни благоразумие Милены, не дозволяют мне льститься таким счастием. Милена. Если я за вами не буду, то нет такого человека, за кем бы я быть могла. Ветран. Так вы намерены вечно девицей быть? Нет, сударыня, я до этого греха вас не допущу. Я взял вас на свои руки и не хочу Небесам дать ответа. Послушайте, сударыня, вы для того не хотите выйти за меня замуж, что боитесь быть неутешною после смерти моей? Милена. Точно так. Ветран. И ваша сестрица вас настращала? Милена. Конечно. Ветран. Так будьте же уверены, что я ее утешу. Милена. Этого быть не может. Постан. Это так же возможно, как месяц поймать зубами. Кажется, мы все способы употребляли, но ничто не помогло. Ветран. Вы все способы употребляли, и не успели; это не мудрено; надобно за всякое дело уметь приняться. Я ручаюсь, что не только ее утешу, да она будет у меня сегодня же петь и танцевать. Милена. Она, которая гнушается светом? Постан. Она не ест, не пьет. Ветран. Все это будет. Она у меня и покушает. Я с этого-то и начну. Постан. Пустое, любезный племянник, ты бредишь. Ветран. Не изволишь ли об заклад, любезный дядя? Постан. Что хочешь стану держать, любезный племянничек! Ветран. Я не хочу, любезный дядюшка, ввести вас в великий убыток. Не изволите ль о тысяче рублях: это мне на свадьбу пригодится? Постан (подает ему руку). С радостию! поздравляю тебя без тысячи рублей. Ветран. Увидим! (К Милене.). Прекрасная Милена, вы, я надеюсь, позволите мне и у вас выиграть заклад несравненно дороже дядина; то есть, выйти за меня завтра же если увидите, что сестрица ваша не только утешится, но будет танцевать и песенки попевать. Милена. Согласна, сударь. Но если вы проиграете, то не принуждайте меня быть за вами. Ветран (целует с восторгом ее руку). О, вы моя! вы моя жена. Это так верно, что я теперь же еду приготовляться к свадьбе. И тотчас ворочусь. (Ветран и Милена уходят.) Постан. Шалуну и ветренику все возможно кажется... Евдоким! заплатил ли ты лекарю? Евдоким. Нет, сударь. Постан. А для чего? Евдоким. Он меньше двухсот и слышать не хочет. Постан. Он врет! этого много. Евдоким. Конечно много, сударь. Постан. Сделай с ним счет... уходит. Евдоким (один). Счет с лекарем! это трудно; однако если он силен в сложении, то я не слаб в вычитании. Ах, если бы изо ста мне хоть сколько-нибудь осталось!Действие второе
Явление 1
Карачун и Евдоким.
Карачун. Вот я и заехал. Евдоким (в сторону). Черт бы тебя взял! Карачун. Сказывал ли ты, что я был здесь? Евдоким. Сказывал Карачун. Ну, что же? Евдоким. Все хорошо... велено мне вам заплатить... (Лекарь протягивает руку.) Господин лекарь, вы не знаете, как я вас люблю. Карачун. Благодарен, давай же деньги? Евдоким. И как почитаю. Карачун (протягивая руку). Спасибо. Евдоким. Я не только для того одного вас люблю, что люблю, да и для того, что вы великий лекарь, и быть вашим больным ужасное удовольствие, — и такое удовольствие, что по мне лучше от ваших лекарств умереть, нежели от другого вылечиться, потому что вы не так долго мучите. Карачун. Итак, я тебе и вправду нравлюсь? Евдоким. Ах, сударь! неужто вы иное могли обо мне думать? Я и сплю и вижу, как бы мне занемочь, чтоб у вас полечиться. Карачун. С охотою, мой друг, с охотою. Хотя ты и слуга, но за то, что ты меня любишь, буду лечить так же усердно, по такой же строгой медицинской методе, как и барина твоего. Евдоким. Покорно благодарствую за ваши отеческие милости. Когда вы барина лечили, я не мог довольно вашею методою налюбоваться. Карачун. И в самом деле, мой друг, ты видел, как все хорошо шло. Я не проронил ни черты употребляемой формы; что бы, впрочем, ни могло случиться, но больной всегда может быть уверен, что все по порядку происходит. Евдоким. И покойник на вас ни в чем не может пожаловаться. Это великое утешение и вам, и вашим покойникам, что они на вас сердиться не могут. Карачун. И конечно. Ежели умереть, то всякий рад по крайней мере методически умереть; впрочем, я не из тех врачей, которые дают волю болезням долго шалить. У меня, по вашей русской пословице: либо полон двор, либо корень вон, то есть: или болезнь к черту, или больной со двора. Евдоким. Я то же самое вот перед вами с офицером говорил, который охотник медицину за окно кидать. Карачун (испугавшись). Разве он здесь еще? Евдоким. Нет, сударь; да скоро будет. Карачун. Заплати же мне скорей, чтобы мне за добра ума убраться. Евдоким. Я вашу сторону против него брал и доказывал ему, как вас должно почитать. Карачун. Что ж он? Евдоким. И слышать не хочет. Карачун. Докуда здоров; а как занеможет, увидим. Евдоким. Чего моя усердная к вам любовь и преданность не делала? Карачун. Послушай, Евдокимушка, продолжай всегда так любить меня, и защищай против шалунов, которые моей науке не верят; а за то из тех денег, которые мне заплатишь, возьми себе рублей... два. Евдоким. Как, сударь, за такую любовь только два рубля? Карачун. Ну, ну, возьми себе три. Евдоким. Нет, господин Карачун, менее пяти не уступлю. Я знаю мою любовь: она слаба не бывает. Карачун. Согласен, заплати же остальное. Евдоким (вынимает из кармана лист бумаги, карандаш и пишет). За любовь Евдокима к господину Карачуну, изо ста пять рублей; в остатке девяносто пять. Карачун. Что это? не изо ста, а из двухсот. Евдоким. Нет, сударь. Я господина Постана просил, но он говорит, что это дорого. Вообразите себе, какой скупой человек: за лучшего друга своего не хочет двухсот рублей заплатить! Карачун. Какая негодность! если бы я знал, иначе бы поступил. Евдоким. А что ж бы вы сделали? Карачун. Я бы его просто, а не методически лечил. И вот за все труды, за все попечения великим людям какая плата! я все мое знание истощил на покойника. Ты помнишь, когда он жаловался на сильную боль в голове? Мне это по симптомам показалось сомнительно. Я всех авторов перерыл... Какого труда мне это стоило! однако же доискался в Галиене, что болезнь врет, и что не голове должно болеть, а печенке. Евдоким. Смотрите, какая лгунья болезнь. Карачун. Если так станут платить, то медицина всех искусных людей потеряет, а останутся одни простаки, которые не умеют ценить ее сокровищей и даром бросают свой бисер. Ну, да как быть: это вперед мне наука. Подавай же хоть сто рублей. Евдоким. А пять-то рублей за мою любовь? Карачун. Нет, это теперь слишком дорого. Евдоким. Как изволите, я тверд в своем слове; и не уступлю... господин лекарь, право я вам пригожусь. Карачун. Ну, перед тобой; подавай же остальные? Евдоким. Постойте. Карачун. Что еще? Евдоким. Господин Постан приказал и в этих с вами счет сделать. Карачун. Счет! какой? Евдоким. Он всем вашим товарам цену назначил. Карачун. Посмотрим, какую. Евдоким. Извольте вы наперед сказывать вашу; а чтоб не ошибиться в платеже, то я по назначенной господином Постаном цене, за каждую вещь буду отсчитывать деньги. Карачун. Изрядно, пиши. В первые три дня за шесть раз кровопускания, по пяти рублей за раз: пятью шесть тридцать пять. Евдоким (пишет). Изрядно. В первые три дня за шесть раз кровопускания, по два рубли за раз: дважды шесть, десять рублей. Карачун. Я менее пяти не возьму, чтоб не унизить достоинства врачей под такую подлую цену. Евдоким. Я более двух не дам, чтобы не унизить достоинства слуг под брань господина. Карачун. Притом же арифметика твоя не верна: дважды шесть двенадцать, а не десять. Евдоким. А разве ваша вернее? пятью шесть тридцать, а не тридцать пять. Карачун. Ныне всякий дурак хочет уметь считать; разве ты не знаешь, что это счет медицинский? Евдоким (отдавал один империал). Вот вам десять рублей; а остальные два останутся в этом империале. Карачун. Слышишь ли, меньше пяти... Евдоким. Что-то шумит; конечно, давишний офицер. Карачун (вырывая из рук Евдокима империал, хочет уйти). Отдай это, а в остальном после сочтемся. Евдоким. Постойте, сударь; нет никого. (В сторону.). Что Ветран так долго не едет?.. (К Карачуну.) Продолжайте ваш счет. Карачун. За десять дней визитов; всякий день по три раза, тридцать визитов; по крайней мере за каждый визит по три рубля; итого трижды тридцать, девяносто. Евдоким. Не стыдно ли вам, господин лекарь, обсчитывать честных покойников, как дураков? В эти десять дней, вы дни три ни разу не приезжали. Карачун. Не все ли равно? микстуры мои у него были вместо меня. Евдоким (в сторону). Ветран все еще не едет. (К Карачуну.) Нет, сударь; за микстуры особливая была плата. (Пишет.) За три дни ничего. За остальные семь дней, по рублю на день, итого семь рублей. Семь да два, что от кровопускания осталось, итого девять... (Подает ему другой империал.) Вот вам десять рублей; теперь на вас один рубль. Карачун (не принимая). Ни йоты не уступлю. Как можешь ты думать, чтоб я это взял? Знаешь ли ты, что мои лошади гораздо более рубля мне в день стоят? Евдоким (в сторону). Какой этот Ветран, все не едет! (К Карачуну.) Кто же виноват, господин лекарь? ездили б вы не четверкой, а на парочке, или бы еще на одной: тогда бы вам и от лошадок ваших кое-что осталось. Впрочем, больным вашим нет нужды, как вы ездите. Или вы хотите, чтоб они и лошадям вашим, как вам, платили за визиты? Ведь лошади к медицине не принадлежат. Карачун. Я сам к господину Постану иду. Евдоким (увидя Ветрана). Какое счастие! (К Карачуну.) А вот и господин офицер, и как сердит! он вам заплатит. Карачун (с торопливостью вырывает империал). Подай десять рублей. Евдоким (вслед ему). Хотя на вас рубль, однако квит.Явление 2
Ветран и Евдоким.
Ветран. Скажи Милене и дяде, что я воротился, и что готов начать мою операцию. Поди, а наперед вели внести все крендели, которые из Выборга я привез. Евдоким. Конечно, для покойного господина Добросердова. Ветран. Да. Евдоким. Как же он их жаловал! если бы он ведал, что вы их привезете, может быть, погодил бы умереть. Ветран. Кто ж виноват? на что он так спешил? Евдоким. Теперь ваши убытки пропали? Ветран. Ничего не бывало; они мне более пригодны, нежели ты думаешь. Да это не твое дело. Поди и сделай, что я тебе велел. Послушай, не забудь велеть, чтобы шеколат был готов.Явление 3
Ветран (один). Надобно мне как можно более печальным при Изабелле казаться. Чтобы понравиться тому, кого хочешь утешить, должно точно так же пригорюниться, как тот, кто стонает. Но мне не случалось ни о чем печалиться, и не знаю, как за то приняться. Однако я видывал разного рода унылых. Когда оригинала нет, и копия хорошая годится. Неужто нельзя подделаться под страсти чужие? можно... Искусные актеры, преобратясь в героя, охают и плачут лучше тех, которые в самом деле плачут... Вот зеркало, начнем твердить роль. (Смотрится в зеркало.) Какие странные черты! никоторая не хочет склониться к печали: все бы им смеяться... Ну, Ветран! протягивай лицо... длиннее... еще длиннее... вот так... чтоб рот был немножко разинут... хорошо!.. и щеки впали... очень хорошо! пошевеливай губами и горлом, будто хочешь плакать и насилу удерживаешься. Надобно при этом всхлипывать... Беленький платок в руке. Нет слез... табак есть; но это я успею сделать и при Изабелле осторожно... Веки надобно на глаза опустить, будто и на свет не хочется смотреть... Изрядно!.. а если не нарочно взглянешь, то, чтобы зрачки были красны, будто от многого плаканья... для этого есть кулаки, чтоб натереть глаза. Прекрасно!.. В сильной печали не надобно прямо и твердо на ногах стоять, немножко сгорбиться, будто голова с плеч валится... и пошатываться. О, этому я горазд! такая печаль мне знакома от портера... Голос!.. А! это очень нужно! надлежит говорить протяжно, с перерывкою, будто язык не ворочается... и томным умирающим голосом... вот так... (При сих словах выходят Изабелла, Милена, Постан.) Несчастная Изабелла!.. злополучный Ветран!.. дорогой! любезный!.. дрожайший Добросердов! на кого ты нас бедных покинул?Явление 4
Изабелла, в глубоком трауре,Милена,Постан иВетран.
Изабелла. Ах, бедный Ветран! помня дружбу его, так же отчаян, как и я! Ветран. Ах, сударыня!.. видя вас... промолвить не могу... ноги меня не держат. (Садится.) Изабелла. Ах, дорогой Ветран!.. кто б это думал!.. поддержите меня!.. (Милена и Постан ее сажают.) Ветран. Какое злейшее несчастие!.. мой благодетель!.. Изабелла. На свете все кончилось для меня... Ветран. Я не дивлюсь, что вы так отчаянны... Если б вы видели мое сердце!.. Изабелла. Я вижу, любезный Ветран!.. ваше лицо мне доказывает. Ветран. Скажите мне, как это случилось? Изабелла (плача). Ах!.. Постан. Не стыдно ли, племянник, растравлять горесть, твердя о печальном случае. Ветран. Растравлять горесть!.. я виноват ли, что не могу одолеть себя? А ежели я моей тоской несносен, то лучше выйду отсюда, чтоб наедине по воле плакать. Изабелла. Не оставляй меня, любезный Ветран! Мне приятнее быть с тем, который мне сострадает, нежели с тем, который утешает; и если что может, хотя и не утешить, но по крайней мере усладить мое отчаяние, то ваши слезы о моем любезном супруге. Ветран (плача). Ах, сударыня! какой он был пребесценный человек. Изабелла (рыдая). Ах!.. Ветран (плача). Нежный муж. Изабелла (рыдая). Ах!.. Ветран (плача). Добрый друг! Изабелла (рыдая). Ах! Ветран (плача). Добродетельный гражданин! Изабелла (рыдая). Ах! Ветран (плача). Как он любил добро делать! как любил вас! как любил меня!.. а его уж нет с нами... уф! я тресну от тоски! Изабелла. Ах! я чувств лишилась... (Упадает в обмороке.) Постан. Ты, я думаю, хочешь ее уморить... Шалун! можно ли быть так жестоку! Ветран. Вы радуетесь этому. Вам кажется, что вы уже выиграли заклад. Милена. Любезная сестра, опомнись... она чуть дышит. Помогите ей! Изабелла! Изабелла! Изабелла. На что вы стараетесь возвратить мне чувства? как бы я была счастлива, если бы навеки перестала себя чувствовать! Постан. Сударыня! если бы вы не были так умны, так рассудительны, я не удивлялся бы вашему малодушию; но вы имеете рассудок превосходный и столько твердый, что если захотите им воспользоваться, то можете умерить вашу горесть и не допустить себя до самоубийства, зная, что вы тем только сделаете ужасное пред Небесами преступление, а не возвратите того, которого им угодно было взять у вас. Ветран (в сторону). Пошла проповедь! эти умные люди очень глупы. Изабелла. Вот твои друзья, несчастный супруг! не хотят, чтоб я тебя и оплакивала. Ветран. Я посмотрю, как осмелятся меня утешать. Постан. О! ты можешь пробыть и без утешения. Ветран. Вот какие ныне друзья!.. покойника не велят оплакивать, а живого не хотят утешать!.. да хорошо и делают. Я ни для кого не перестану плакать и рваться. Постан. Пожалуй, сколько угодно будет. Ветран. Ах, бедный Добросердов!.. мой покровитель!.. мой наставник!.. Ты из памяти моей ни на минуту не выйдешь. Я вижу тебя; ты как будто передо мной стоишь: вот кроткая его поступь!.. вот привлекательная его улыбка!.. вот так-то он язычок мило выставлял... ах!.. Изабелла. Ах! Ветран. Как я счастлив, что я тобою воспитан, наставлен... как я радовался, что, видя меня, говорили: он как две капли с г. Добросердовым... А теперь только одна капля осталась!.. Изабелла. Ах, любезный Ветран! Ветран. Я не знаю, как это сделалось; но все его чувства, даже все его вкусы стали моими... Помните ли, сударыня!.. начнемте с самого утра, когда он с постели вставал... сперва, бывало, поцелует вас нежно..., (целует Изабеллу), потом... время завтракать... выборгские крендели... а! сударыня! как он их жаловал! и я, в горести моей, ничего кроме их не ем (вынимает несколько кренделей). Они и потому мне приятны, что он их очень любил, и потому, что я ими не себя, а горесть мою питаю. Когда я их ем, мне кажется, что не я, а г. Добросердов их кушает... Я все знаю его приемы... как он, чтоб продолжить сладость вкуса, их сухие долго жевал. Изабелла. Нет, дорогой Ветран, вы забыли, он их не сухие, а всегда с шеколатом кушивал... Ветран. Точно так, сударыня!.. Евдокимушка, подай шеколату... Мы, сударыня, не для укрепления себя станем пить его, но для того, чтобы воспоминовением всех и самомалейших подробностей любимого человека, продлить тоску, которая без того может ослабнуть... (Приносят чашки с шеколатом, а Ветран подносит к Изабелле с кренделями.)Он всегда любил, чтоб я ему подавал. Бывало, о любезный человек! с какою приятностью, накроша целый крендель в шеколат, все вместе выкушивал. Изабелла. Нет, мой дорогой Ветран, он не клал кренделей в чашку, а откусывал и запивал шеколатом. Ветран. Как, сударыня? Изабелла. Вот точно так. (Прикусывает кренделя и запивает шеколатом.) Ветран. Дядюшка! что же вы не кушаете?.. видно, вам не так жаль того, который мне был вместо отца. Постан (в сторону). Шалун, поминанье делает шеколатом. (Ветрану.) Ты знаешь, что я его в рот не беру. Ветран. Тем больше бы жертвы принесли, принудя себя... Если бы покойник и деготь кушивал, я со вкусом стал бы его пить... когда он пивал шеколат, тогда был веселее, нежели в другие часы. Как остро шутил, как приятно рассказывал прибасенки... Вы помните, сударыня, рассказы его о том, как он на вас женился... о первом-то случае, как вы, слыша то, краснели! А я как хохотал!.. А теперь хотя улыбнемся вместе, потому что его уж с нами нет! Изабелла. О, Боже мой! уж нет его! Постан (Милене). Примечаете ли, что стоны слабее становятся. Я начинаю думать, что он у нас выиграет. Милена (Постану). Я от всего сердца желаю проиграть. Постан (Милене). Вы прибыльно проиграете; а я тысячу рублей! однако еще далеко до совершенного успеха... Ветран. О чем бишь мы говорили?.. да, что его лучшее время было за шеколатом... Чего он не делал? шутил, резвился, пел песни... Признайтесь, сударыня, что у него голос был очень приятный. Изабелла. Ах! нельзя приятнее! Ветран. А особливо, когда он певал любимую свою песенку... Я его голосом и манером точно ее спою... (Поет песню.) Изабелла. Нет, сударь, не так. Ветран. Кажется, точно так. Изабелла. На конце он иначе выводил. Притом же с превеликою приятностью поднимал и опускал, то вверх, то вниз. Ветран. Куда как бы я хотел точно так же делать!.. (Поет; Изабелла поправляет, где ей кажется не так, и сама подпевает.) Постан (в сторону с досадою). Повеса выиграет! Ветран. Точно так, сударыня. Я признаюсь, что я без вас далеко отставал, но вы мне помогли поймать настоящий его тон; повторимте еще...(Повторяет с Изабеллою.) Какой прекрасный голос этой песни!.. нельзя и не быть, потому что покойник ничего дурного не мог любить... Какой у него был вкус во всем высокий! Изабелла. Ах, сударь, очень высокий! вы лучше всех чувствуете, сколь велика моя потеря. Ветран. Нельзя не чувствовать: она равно и моя. Он в нас только в двух разделен, и в нас только будет продолжать жизнь свою по смерти. Мы всякий день будем делать то, что он делал: поплачем, да и попоем; попоем да и поплачем... Какой приятный долг для печальных питать горесть беспрестанно. Мы, сударыня, живя так, скорее можем быть сочтены покойниками, нежели г. Добросердов, потому что мы оба будем не мы, а г. Добросердов. Изабелла. Как вы мне милы, любезный Ветран!.. Каждое ваше слово есть новое одобрение любви моей к супругу, которая никогда не угаснет. Ветран. Я не понимаю безрассудства этих говорунов, которые хотят утешить, которые желают уменьшить горесть о любимом человеке. Я их никогда не слушаю... Они смешные пустомели... Не правда ли, дядюшка? Постан (с досадою). Правда, правда. Ветран. Вы при мне не смейте рта разинуть со своим утешением... Слышите ли? я хочу печалиться... О, милый Добросердов! что ни говорю, а ты-таки тут, как тут... Когда развеселится, какой же он был живой; бывало, на балах беспрестанно танцует... как теперь гляжу... когда он танцовывал свой любимый контроданс, в котором он отменно мастерски делывал плечом... По справедливости, его почитали душою танцев, потому что без него все было мертво... какая приятная живость! какая неподражаемая быстрота в ногах!.. (Поет и танцует контроданс.)Однако без фигуры нельзя показать всего искусства!.. Прекрасная Милена, будьте моею парою; а вы, дядюшка, хоть со стулом. Милена. Мне танцевать? Ветран. Да; со стулом... только, чтобы показать госпоже Изабелле, что я умею его любимый контроданс, и которой он сам выдумал... (Становит стул против Постана, а сам становится с Миленою в пару и поет и танцует с нею.) Нет, ошибся. Изабелла. Ошиблись, любезный Ветран; балансировать должно с дамою не сначала, а обошед пару. Ветран. Это правда, да пара-то у нас другая деревянная... Так ли я теперь сделаю? (Поет и танцует.) Вот тут-то он делывал свой любимой па, с отменною приятностью... Вот этак. Изабелла (встав со стула). Не так, сударь. Ветран. Которою ногою он начинал?.. (Делает па.) Кажется так? Изабелла (показывая). Нет, сударь, начинал этою, и вот этак делал. Ветран (Милене). Станьте с дядею, а я с госпожою Изабеллою. (Став с Изабеллою, поет и танцует.) Изабелла. Вот теперь точно так. Ветран. Еще один раз... (Повторяет то же с Изабеллою.) Ну дядюшка, начинайте. Постан. Я не умею. Ветран (Милене). Покажите ему... (Ветран поет, а Милена водит Постана; по окончании их Ветран опять начинает с Изабеллою.) Постан. Я более не могу. (В сторону.) О, женщины! Ветран (Постану). Я и тем доволен, что вы мне помогли (на ухо) у вас выиграть. (К Изабелле.) Сударыня, как приятно мне разделять с вами горесть мою! Изабелла. Я рада, что в вас вижу сотоварища моей тоски; что вы, не утешая меня, печалитесь вместе со мною. Ветран. Любезный наш покойник будет в нас двух беспрестанно жить... Мне хочется, чтоб ваша сестрица поближе участвовала в том, вышед за меня. И нам троим еще веселее будет печалиться. Согласитесь на мое счастие, которое наш любезный Добросердов мне определил. Изабелла. Можете ли вы сомневаться, чтоб я не согласилась?.. но теперь... сами рассудите... Ветран. Сударыня, не беспокойтесь об этом; мы сделаем такую тихую, такую печальную свадьбу, что все будут плакать. Изабелла. Что скажешь, сестрица? Милена. Я не могу не согласиться на то, к чему и мое и все дает право Ветрану. Изабелла. Я согласна, будьте счастливее меня. Ветран. Нет, сударыня, мы не намерены быть счастливее вас, а так же, как вы, не переставая крушиться...(Изабелла и Милена уходят.)
Ветран (проводя Изабеллу и опять воротясь к Постану, смеясь). Любезный дядюшка, о женщинах спорь до слез, а об заклад не бейся. (Уходит.) Постан. Я вижу, что повесы, такие как ты, из них все могут сделать.Чудаки {*}
Комедия в стихах в пяти действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Господин Лентягин, недавно вышедший в дворянство, весьма богатый и по-своему филозофствующий человек. Госпожа Лентягина, жена его, знатного рода, женщина гордая. Улинька, дочь их, ветреница смиренная. Прият, молодой, весьма романический дворянин, влюбленный в Улиньку. Ветромах, человек знатный, но бедный, за которого жена Лентягина хочет дочь выдать. Трусим, приятель всемирный; глух и хром, охотник без просьбы всем услуживать и приискивает женихов для Улиньки. Судья, отставной, Майор, отставной - женихи, которых Трусим приводит Тромпетин, Свирелкин - стихотворцы Высонос, слуга Ветромахов в службе у госпожи Лентягиной. Пролаз, слуга Приятов в службе у господина Лентягина. Марина, служанка Лентягиных. Лакей.Действие первое
Явление 1
Лентягин (недоодетый, в креслах) иПролаз.
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
(Пролаз оглядывается.)
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
(Садится возле Лентягина.)
Лентягин
Пролаз
(протягиваясь на креслах)
Лентягин
(Надевает на себя колпак.)
Пролаз
(надевает на себя колпак)
Лентягин
(Обнимает Пролаза. Пролаз, не вставая с места, принимает объятия.)
Пролаз
Лентягин
Пролаз
(В сторону.)
(К Лентягину.)
Лентягин
Пролаз
(приняв кошелек, в сторону)
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
(в сторону)
(К Лентягину.)
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Явление 2
Лентягин, Пролаз, Лентягина
(видя, что муж ее сидит с слугою, протирает глаза, не доверяя тому, что видит)
Лентягина
(Плачет.)
Лентягин
Пролаз
Лентягина
(с сердцем, Пролазу)
Пролаз
Лентягина
(мужу)
Пролаз
(Лентягиной)
Лентягина
Пролаз
(К Лентягину.)
Лентягин
Пролаз
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Пролаз
(Лентягину)
Лентягина
(всторону)
(Мужу.)
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
(Смеется злым смехом.)
Лентягин
Пролаз
Лентягина
Явление 3
Лентягин, Лентягина, Пролаз и лакей.
Лакей
Лентягина
(застанавливая собою сидящего Пролаза)
(Лакей уходит.)
(Мужу.)
Лентягин
(вскоча с кресел)
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
(Уходит.)
Явление 4
Лентягина, Пролаз (хочет идти)
Лентягина
Пролаз
(сняв колпак)
Лентягина
(В сторону.)
(Пролазу.)
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
(Вынимает кошелек с деньгами.)
Пролаз
Лентягина
Явление 5
Пролаз
(один, держа в руках по кошельку)
Явление 6
Пролаз, Марина.
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
(надев колпак)
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
(с ласкою)
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
(Показывает перстень.)
Марина
Пролаз
(Хочет идти.)
Марина
Пролаз
Марина
(С ласкою.)
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
(Увидя Высоноса.)
Марина
Явление 7
Марина, Высонос, Пролаз
(сняв колпак, кланяется учтиво Высоносу)
Высонос
(гордо смотря на него, не откланивается)
Марина
Пролаз
(с насмешливым унижением)
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
(тихо Марине)
Марина
(тихо Пролазу)
Высонос
Марина
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Марина
(Уходит.)
Пролаз
(Высоносу)
Высонос
Пролаз
(немного приближась)
(Размахивая руками.)
Высонос
(Уходит.)
Пролаз
(один)
Действие второе
Явление 1
Улинька, Марина.
Марина
Улинька
Марина
Улинька
Марина
Улинька
Марина
Улинька
Марина
Улинька
(смеется)
Марина
Улинька
Марина
Улинька
Явление 2
Лентягина, Улинька, Ветромах,Марина.
Ветромах
Улинька
Ветромах
(Улинька приседает.)
(Лентягиной.)
Лентягина
Ветромах
Лентягина
(скоропостижно)
Ветромах
Лентягина
Ветромах
Лентягина
Ветромах
Лентягина
Ветромах
Лентягина
Ветромах
(Улинька приседает.)
(Улинька приседает.)
(Увидя мужа Лентягиной.)
Лентягина
Ветромах
Лентягина
Ветромах
Лентягина
(Улиньке)
(Улинька, присев, уходит.)
Явление 3
Лентягин, Лентягина, Ветромах.
Лентягина
(сама с собою)
(Мужу.)
(Ветромах, искривяся, щегольски кланяется.)
Лентягин
(садясь)
(Ветромах так же щегольски кланяется.)
Ветромах
Лентягин
(жене, с удивлением)
Ветромах
Лентягин
Ветромах
Лентягин
Ветромах
Лентягин
Ветромах
Лентягин
Ветромах
Лентягин
Ветромах
(с жалостию)
Лентягин
Ветромах
Лентягин
Ветромах
Лентягин
(с сердцем)
Ветромах
Лентягин
(с нетерпением)
Ветромах
(с досадою)
Лентягин
(с сердцем)
Лентягина
(торопливо)
Лентягин
(с запальчивостью)
Лентягина
Лентягин
(с хладнокровием)
Ветромах
Лентягин
(скоропостижно)
Ветромах
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Ветромах
(Уходит, запев французскую песню.)
Лентягин
Лентягина
(упадая в обморок)
Лентягин
Явление 4
Лентягина (в обмороке), Лентягин и Трусим.
Трусим
(хромая)
Лентягин
Трусим
Лентягин
Трусим
Лентягин
Трусим
Лентягин
Трусим
Лентягин
Трусим
Лентягин
(указывая)
Трусим
(Шарит в карманах.)
(Лентягиной.)
Лентягина
(слабым голосом)
Трусим
(Лентягина отталкивает его.)
Лентягин
Лентягина
(с запальчивостью, вскочив)
(Уходит.)
Трусим
(Уходит.)
Лентягин
(Увидя Пролаза.)
Явление 5
Лентягин и Пролаз.
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
(Хочет идти. Пролаз его останавливает.)
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Явление 6
Пролаз
(один)
(Увидя Прията.)
Явление 7
Прият и Пролаз.
Прият
(идя на цыпочках, дает знак, чтоб тихо говорить)
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
(оторопев)
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
(оторопев)
Пролаз
Прият
(с горестью)
Пролаз
Действие третье
Явление 1
Ветромах и Высонос.
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
(в сторону)
(Ветромаху.)
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
(притворно плача)
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Явление 2
Ветромах, Высонос, Пролаз.
Ветромах
(Пролазу)
Пролаз
Ветромах
Пролаз
Ветромах
(Высоносу)
Высонос
Пролаз
(в сторону)
Высонос
(Пролазу)
Пролаз
(Садится.)
Ветромах
Пролаз
Высонос
(Ветромаху)
(Пролазу.)
Ветромах
(Высоносу)
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Ветромах
Высонос
Пролаз
(Встает гордо со стула.)
Ветромах
Пролаз
(Надевает колпак.)
Ветромах
Пролаз
Ветромах
(дает ему пощечину)
Пролаз
(Дает пощечину Высоносу.)
Высонос
(возвращает пощечину)
Пролаз
(дает знак, что хочет ударить Ветромаха)
Ветромах
(Высоносу)
Пролаз
(кричит)
Явление 3
Лентягин, Ветромах, Пролаз и Высонос.
Лентягин
Пролаз
Лентягин
(Ветромаху)
Ветромах
Лентягин
(обнимая Пролаза)
Ветромах
Лентягин
Ветромах
Пролаз
(Ветромаху)
Лентягин
(Ветромаху)
Явление 4
Лентягин, Лентягина, Ветромах, Пролаз, Высонос.
Лентягина
(Увидя Ветромаха.)
Ветромах
Лентягина
Ветромах
Лентягина
(Пролазу)
Лентягин
(Ветромаху.)
Лентягина
(Ветромаху)
Ветромах
Лентягина
(указывая на мужа)
Ветромах
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Ветромах
(Лентягиной)
Лентягина
(мужу)
Лентягин
(посматривая на Пролаза)
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
(Ветромаху)
(Мужу.)
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
(с радостию сама себе)
Лентягин
Ветромах
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
(с сердцем)
Лентягина
Лентягин
Лентягина
(Пролазу)
Пролаз
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
(Указывая на Ветромаха.)
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Явление 5
Лентягин,Лентягина,Ветромах, Пролаз иТрусим.
Трусим
(Увидя Ветромаха, низко кланяется.)
(На ухо Лентягину.)
Лентягин
Трусим
(Ветромаху.)
Лентягина
(сама с собою)
Лентягин
(приближась к жене, с досадой)
Лентягина
(приближась к мужу, с досадой)
Лентягин
(приближась)
Лентягина
(приближась)
Лентягин
Лентягина
Трусим
(становясь между ими)
(Лентягиной, отведши ее подале.)
Лентягина
(указывая на Ветромаха)
Трусим
(Ветромаху.)
Ветромах
Трусим
Лентягина
Трусим
(глядя на Лентягина)
(Лентягиной.)
(Подбегая к Лентягину.)
Лентягин
Трусим
(подбегая к Лентягиной)
Лентягина
Трусим
(подбегая к Лентягину)
Лентягин
Трусим
Лентягин
Трусим
(Подбегая к Лентягиной.)
Лентягина
Трусим
Лентягина
(подошед к мужу)
Лентягин
(жене)
Лентягина
Лентягин
Трусим
Лентягин
(жене)
Лентягина
(мужу)
(Целуются.)
Трусим
Лентягин
(Трусиму)
Трусим
Лентягина
Лентягин
(Лентягин, дая знак Пролазу, а Лентягина Ветромаху).
Вместе
(Ветромах к Лентягину, а Пролаз к Лентягиной с распростертыми руками подбегают, чтоб обнять; но Лентягин и Лентягина, отталкивая с сердцем обнимателей.)
Вместе
Лентягин
(указывая на Пролаза)
Лентягина
(указывая на Ветромаха)
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Трусим
Лентягин
Трусим
Лентягин
Трусим
Лентягин
Явление 6
Лентягин,Лентягина,Ветромах,Трусим, майор,Пролаз.
Майор
(выглядывая в двери)
Лентягина
Майор
Трусим
(Лентягину)
Лентягина
Майор
Лентягина
(в сторону)
(Майору.)
Майор
(Показывая на шпагу.)
Пролаз
(Лентягину)
Майор
Трусим
(Лентягиной.)
Майор
(смотря на Лентягину)
Ветромах
Майор
Лентягина
Майор
Лентягина
Майор
Лентягина
(К лакеям.)
Лентягин
Майор
(Трусиму)
Трусим
Майор
(Трусиму)
Трусим
Майор
Трусим
Майор
(Лентягину.)
Лентягин
Майор
Лентягин
Майор
Лентягин
(Трусиму)
Майор
Лентягин
(Трусиму)
Трусим
(К дверям.)
Явление 7
Лентягин,Лентягина,Ветромах,Пролаз, Трусим,майор,судья,Тромпетин иСвирелкин, два стихотворца.
Судья
(указывая на Трусима)
Тромпетин
(указывая на Трусима)
Свирелкин
(указывая на Трусима)
Судья
(стихотворцам)
Свирелкин
Тромпетин
Судья
Тромпетин
Судья
Свирелкин
(Тромпетину)
Судья
Тромпетин
Майор
Тромпетин
Трусим
Судья
(Трусиму)
Трусим
(Лентягину и Лентягиной)
Лентягин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Лентягин
(Лентягин уходит и за ним Пролаз.)
Лентягина
(стихотворцам)
Свирелкин
Лентягина
(озирая их с головы до ног)
Свирелкин
Лентягина
Тромпетин
Лентягина
Свирелкин и Тромпетин
(вместе)
Лентягина
(Уходит, а с нею и Ветромах.)
Майор
(указывая на стихотворцев)
(Уходит.)
Трусим
(догоняя майора)
(Стихотворцам.)
Тромпетин и Свирелкин
(вместе)
(Уходят.)
Судья
Трусим
Судья
(Уходит.)
Трусим
Действие четвертое
Явление 1
Пролаз и Марина.
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
Марина
Пролаз
(Увидя судью.)
Марина
(уходя)
Явление 2
Судья и Пролаз.
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
Пролаз
Судья
(Уходит.)
Явление 3
Пролаз, а после Прият.
Пролаз
(Увидя Прията.)
Прият
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
Пролаз
Прият
Пролаз
(Увидя Лентягина.)
Прият
Пролаз
(Прият стоит как вкопанный.)
Явление 4
Лентягин, Прият, Пролаз.
Пролаз
(подошед к Лентягину)
Лентягин
Пролаз
(Пролаз, подводя Лентягина к Прияту, становит его одаль. Прият, забывшись, хочет шляпу снять; но Пролаз, проворно становясь за ним, удерживает его и говорит следующие речи притворным голосом вместо Прията.)
Лентягин
Пролаз
(вместо Прията)
Лентягин
Пролаз
(вместо Прията)
Лентягин
Пролаз
(вместо Прията)
(С сердцем.)
Лентягин
(Прияту)
(Пролазу.)
Пролаз
(Прияту на ухо)
(Прият скоропостижно уходит в то время, когда Пролаз обнимается с Лентягиным.)
Явление 5
Лентягин и Пролаз.
Пролаз
Лентягин
(думая, что Прият еще тут, хочет его обнять)
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Пролаз
Лентягин
Явление 6
Лентягин, Ветромах, Пролаз,Высонос.
Ветромах
(Лентягину)
Лентягин
Высонос
(на ухо Ветромаху)
Ветромах
Высонос
Ветромах
(Лентягину.)
Пролаз
Лентягин
(указывая на Ветромаха)
Пролаз
(Лентягину)
Лентягин
(Хочет уйти.)
Ветромах
(останавливая Лентягина)
Лентягин
Ветромах
(останавливая его)
Пролаз
(на ухо Лентягину)
Ветромах
Лентягин
(Пролазу)
Пролаз
(Ветромаху)
Ветромах
(Пролазу с сердцем, топая ногою)
Лентягин
Пролаз
(уходя)
Явление 7
Ветромах и Высонос.
Ветромах
(грозя вслед Пролазу)
(Высоносу.)
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Высонос
Ветромах
Явление 8
Высонос
(один)
(Увидя Марину.)
Явление 9
Высонос, Марина (выходит, отворачиваясь от Высоноса).
Высонос
Марина
Высонос
Марина
(отталкивая его)
Высонос
Марина
Высонос
Марина
Высонос
Марина
Высонос
(Уходит.)
Явление 10
Улинька (выходит, задумавшись), Марина.
Марина
(в сторону)
Улинька
Марина
Улинька
Марина
Улинька
Марина
Улинька
Марина
Улинька
Марина
(Становится на колени.)
(Марина, вынув опахало, хочет им заколоться.)
Улинька
Марина
Явление 11
Улинька, Марина, Прият (которого силою тащит Пролаз).
Прият
(Пролазу)
Пролаз
Прият
Пролаз
Марина
(Улиньке)
Улинька
Пролаз
(таща Прията)
Прият
Пролаз
(тащит его)
Прият
Пролаз
(С силою притаща к Улиньке.)
Прият
Улинька
Прият
Марина
(Прияту)
Улинька
(Марине)
Марина
Прият
(Марине)
Пролаз
(К Улиньке.)
(Становится на колени пред Улинькой и с собою Прията становит.)
Марина
(Жеманным голосом Прияту.)
(Улиньке.)
Улинька
Прият
(целуя руку Улиньки)
Пролаз
Явление 12
Высонос (с двумя кортиками под полою, бумагой толсто обложен и кафтан весь застегнут) иПролаз.
Высонос
(сам с собой вдали)
Пролаз
(издали)
Высонос
(сам себе)
(К Пролазу гордо и смело.)
Пролаз
(так же гордо и смело)
Высонос
(струся)
(Сам себе.)
Пролаз
(сам себе)
Высонос
(сам себе)
(Пролазу.)
Пролаз
Высонос
Пролаз
(сам себе)
Высонос
(сам себе)
(Пролазу.)
Пролаз
(отступая дале)
Высонос
(также отступая дале)
(Вынимает кортик.)
Пролаз
Высонос
(бросает Пролазу один кортик издали)
Пролаз
(поднимая кортик)
(Отходит подале.)
Высонос
(Отступает подале.)
Пролаз
Высонос
(Не вынимая кортиков из ножен, оба машут издали.)
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
(Расстегивая несколько камзол и показывая грудь.)
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
(в сторону)
(Пролазу.)
Пролаз
Высонос
(кладет кортик)
Пролаз
(положа кортик)
(Шагнув один раз.)
Высонос
(так же шагает)
(Оба вместе сходятся.)
Вместе
Высонос
(останавливаясь)
Пролаз
(Скоропостижно прибегает к Высоносу, расстегивает его, и множество дестей бумаги сыплется.)
(Дает оплеуху Высоносу.)
Высонос
(дав оплеуху Пролазу)
Пролаз
(бежит к кортику)
Высонос
(также бежит к своему кортику)
Пролаз
(Высоносу.)
(Издали выпав, отступает.)
Высонос
(Так же, издали выпав, отступает.)
Пролаз
(в сторону)
Высонос
(в сторону)
Оба вместе
(друг на друга издали выпадая)
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Пролаз
Высонос
Действие пятое
Явление 1
class="book">Лентягина и Высонос (пьян)
Лентягина
Высонос
(шатаясь)
Лентягина
Высонос
Лентягина
Высонос
Лентягина
(в сторону)
(Высоносу.)
Высонос
Лентягина
Высонос
Лентягина
Высонос
Лeнтягина
Высонос
Лентягина
Высонос
Лентягина
(с запальчивостию)
Высонос
Явление 2
Лентягина
(одна)
Явление 3
Лентягина, Пролаз.
Пролаз
(в сторону)
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
(кланяясь)
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
Лентягина
Пролаз
(в сторону, отходя)
Явление 4
Лентягина, Свирелкин.
Свирелкин
Лентягина
Свирелкин
Лентягина
Свирелкин
Лентягина
Свирелкин
Лентягина
Свирелкин
(Читает.)
Лентягина
Свирелкин
Лентягина
Свирелкин
Лентягина
Свирелкин
Лентягина
Свирелкин
Лентягина
Свирелкин
(Читает.)
Лентягина
Свирелкин
Лентягина
(Увидя Тромпетина.)
Явление 5
Лентягина, Свирeлкин, Тромпетин.
Лентягина
(Тромпетину)
Свирелкин
(Тромпетину)
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
(со злою усмешкою)
Свирелкин
Тромпетин
(с сердцем)
Свирелкин
Тромпетин
(усмехаясь гордо)
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
Тромпетин
Свирелкин
(Хватается за стул, и Тромпетин то же делает.)
Лентягина
Тромпетин
Свирелкин
Явление 6
Лентягина,Тромпетин,Свирелкин, Ветромах.
Ветромах
Лентягина
Ветромах
Свирелкин
Ветромах
Тромпетин
Ветромах
Свирелкин
Тромпетин
Ветромах
Тромпетин
Ветромax
Явление 7
Лентягина,Тромпетин,Свирелкин, Ветромax,судья.
Судья
(Ветромаху)
Ветромах
Судья
Ветромах
Судья
Ветромах
Судья
Ветромах
Судья
(Показывает бумагу Ветромаху, близко к лицу.)
Ветромах
(с сердцем)
Судья
(к прочим)
(Указывая на бумагу.)
Ветромах
Судья
Ветромах
Судья
Ветромах
Судья
Ветромах
(указывая на Лентягину)
Лентягина
Судья
Ветромах
(Лентягиной)
Лентягина
Ветромах
Лентягина
Ветромах
Лентягина
Судья
(Лентягиной)
Ветромах
Свирелкин
(Лентягиной)
Тромпетин
Явление 8
Лентягина,Ветромax,судья,Свирелкин, Тромпетин,Прият иПролаз.
Пролаз
(Лентягиной)
Прият
Лентягина
(Пролазу)
(Прияту.)
Пролаз
Ветромах
Лентягина
Ветромах
(указывая на Прията)
Прият
(в сторону Пролазу)
Пролаз
(Прияту)
Лентягина
(Прияту)
Ветромах
Явление 9
Лентягина,Ветромах,судья,Тромпетин, Свирелкин,Улинька,Марина,Прият,Пролаз.
Улинька
(став пред Лентягиной на колени)
Лентягина
Ветромах
Лентягина
(Улиньке)
Улинька
Лентягина
Ветромах
Улинька
(Ветромаху)
Ветромах
Улинька
(Лентягиной)
Лентягина
Улинька
Ветромах
(ко всем с видом, довольным собою)
Улинька
Лентягина
Ветромах
Улинька
(указывая на Прията)
Прият
(став на колени пред Лентягиной)
Ветромах
Лентягина
(К Прияту.)
Ветромах
Прият
(Лентягиной)
Лентягина
(Улинька и Прият целуют руки.)
Явление 10
Лентягина,Улинька,Прият,Ветромах, Тромпетин,Свирелкин,судья,Пролаз, Марина,майор иТрусим.
Трусим
Майор
Трусим
(Лентягиной)
Лентягина
Трусим
Лентягина
Трусим
Лентягина
Трусим
Лентягина
Трусим
(майору)
Майор
Трусим
Майор
Трусим
Майор
Трусим
Майор
Трусим
Майор
Трусим
Майор
Трусим
Майор
Явление 11
Лентягин,Лентягина,Улинька,Трусим, майор,судья,Ветромах,Прият,Тромпетин, Свирелкин,Пролаз иМарина.
Лентягин
(Обнимает Пролаза.)
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Лентягина
(С сердцем.)
Лентягин
(с сердцем)
Трусим
(Лентягину)
(Подводит Прията к Лентягину.)
Лентягин
Пролаз
Лентягин
(Прияту)
Лентягина
Лентягин
Трусим
Лентягин
Лентягина
Лентягин
Прият
Пролаз
(Лентягину)
Лентягин
(жене)
(Взяв Улиньку и Прията за руки, уходит.)
Пролаз
(Лентягиной)
Лентягина
(Ветромаху.)
(Уходит, и с нею Марина.)
Ветромах
Судья
(удерживая Ветромаха)
(За Ветромахом уходит.)
Майор
Трусим
(Майор уходит.)
Тромпетин
Свирелкин
Трусим
Тромпетин
Трусим
(Уходят.)
Пролаз
(один)
Несчастие от кареты {*}
Комическая опера в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Господин Фирюлин. Госпожа Фирюлина. Анюта, дочь Трофимова. Лукьян, ее любовник. Трофим, отец Анютин. Афанасий, шут. Клементий, приказчик. Толпа крестьян.Действие происходит в деревне господина Фирюлина, находящейся недалеко от Санкт-Петербурга.
Действие первое
Явление 1
Театр представляет долину, окруженную горами, на одной стороне видны вдали крестьянские избы.
Лукьян (имея в руках связку). Уф! как я устал, бежав из города. Я только вчера отсюда, а кажется, будто год моей Анюты не видал... отдохнуть не могу... но напрасно я так торопился. Солнце еще высоко. Вот день, в который я счастлив буду. Чрез час... да! чрез час... повсюду будешь ты со мной... чрез час будешь ты моя жена. Анютушка будет моя!.. какая это радость! Анюта, вот дары тебе, которые я в городе купил.Ария
Явление 2
Лукьян, Анюта.
Анюта. Насилу я тебя дождалася. Лукьян. Здравствуй, Анютушка, голубушка. Анюта. Можно ли так долго замедлиться в городе! Лукьян. Я бы виноват был, когда бы не ты сама была тому причиною. Я все искупил, что для тебя и для меня надобно. Анюта. Итак, сегодня совершенно буду я твоя? Лукьян. Сегодня! Я так тебя люблю, что едва счастию моему верю. Анюта. О чем сомневаться? Батюшка мой видел, как ты бежал в деревню. Он пошел уже к попу; и я думаю, скоро к нам будет сказать, что поп в церкви; а после не только приказчик, и барин сам не может нас разлучить. Лукьян. Как я счастлив! Анюта. Скажи, что ты видел в городе? Лукьян. Шум, великолепие. Золото реками льется, а счастия ни капли. Словом: все то же видел, что видали мы с тобой, когда там жили у старого барина, который нас воспитал, как детей своих, и после смерти которого мы брошены; но я тебя люблю и тобой любим; мне не надобно целого света. Так ли и ты меня, Анютушка, любишь, как я тебя люблю? Анюта. Люблю ли я тебя? Не стыдно ли тебе? Я сегодня за тебя замуж выхожу, а ты сомневаешься! Ты тем меня огорчаешь. И я бы на тебя рассердилась, если бы не такое время было.Ария
Дуэт
Лукьян
Анюта
Лукьян | Анюта (вместе)
Лукьян Вот и батюшка твой. Что он так печален?
Явление 3
Трофим, Лукьян, Анюта.
Анюта. Что тебе, батюшка, сделалось? Лукьян. Уже ли поп в церкви? Трофим. Нет еще. Лукьян. Да отчего ты так грустен? Трофим. Ох, друг мой Лукьянушка, беда! Анюта.Скажи, батюшка, что такое? Трофим. Беда! чего тебе больше, — беда! Анюта. Что, разве поп не хочет венчать? Трофим. Не то! Лукьян. Умилосердись, скажи, что такое? Трофим. Не пугайся, приказчик приехал. Лукьян. Что ж это за беда? Трофим. Это не беда, что он приехал, да то, что пристал у попа на дворе. Анюта. Какая ж и то беда? Трофим. И то не беда, что он пристал у попа, да то беда, что он, Анютушка, сердит; а даром он никогда сердит не бывает. Лукьян. Ну, так мы ему за то заплатим, чтоб он перестал сердиться. Трофим. Боюсь, чтоб нам слишком дорого не заплатить. Я его так сердитого и никогда не видал. Я пришел к попу и, отправя им обоим по поклону, сказал: «Батюшка, пожалуй в церковь, — уже и Лукьян из города воротился; и твою милость, господин приказчик, просим на свадебный пир»; а он, как зверь, посмотрел на меня и закричал: «Погоди, это не уйдет, и сегодня свадьбы не бывать». Лукьян. Свадьбы не бывать! Трофим. Да, Лукьянушка. Анюта. Да для чего же? Трофим. Не знаю, Анютушка. Лукьян. Пойду к этому злодею, который счастие мое удаляет; пойду, пускай возьмет, что хочет, я все отдам, лишь только б не препятствовал мне сегодня быть благополучным. Боже мой! как мы несчастливы! Нам должно пить, есть и жениться по воле тех, которые нашим мучением веселятся и которые без нас бы с голоду померли. Пойдем, Трофим, пойдем и ты, Анютушка, помогите мне его упрашивать. Анюта. Да вот и приказчик. Зачем с ним так много людей? Трофим. Ахти! он еще сердитее кажется.Явление 4
Трофим,Лукьян,Анюта иприказчик Клементий с крестьянами.
Приказчик. Возьмите его. Трофим. Господин приказчик! Приказчик. Чего? Трофим. Помилуй, я милости твоей челом бью овцой. Приказчик. Изрядно. Возьмите же его. Трофим. Помилуй, и бараном. Приказчик. Очень хорошо. Что вы стали? Да! Лукьяна возьмите! Трофим. А я, право, думал, что меня; кабы еще немного, всю бы скотину отдал. Лукьян. А за что бы взять меня? Приказчик. Я знаю за что. Лукьян. Ты знаешь, да я не знаю. Трофим. Не спорь, Лукьянушка, ведь он приказчик. Уж он знает, что делает. Лукьян. Он приказчик, однако у нас и барин есть. Приказчик. Да по чьему же, когда не по барскому, приказу я это делаю? Он мне прислал указ, и вот я его вам прочитаю. (Приказчик читает.) «О ты, которого глупым и варварским именем Клементия доныне бесчестили, из особливой моей к тебе милости, за то, что ты большую часть крестьян одел по-французски, жалую тебя Клеманом». (Приказчик при этом слове смотрит на всех, и мужики кланяются.) Трофим и мужики. Дай Бог счастия в новом чину. Приказчик (продолжает читать). «И впредь повелеваю всем не оф... ан!.. си... po... вать...»(Перестает читать.) Не офансировать. Это, кажется, не чин, однако я не разумею. (Читает.) «Не офансировать тебя словом Клементия, а называть Клеманом».(Спесиво смотря на всех.) А называть Клеманом! слышите ли? Трофим и мужики. Слышим-ста, слава Богу, мы все ради. Приказчик (продолжает читать). «Между тем знай, что мне прекрайняя нужда в деньгах. К празднику надобна мне необходимо новая карета. Хотя у меня и много их, но эта вывезена из Парижа; вообрази себе, господин Клеман, какое бесчестие, не только мне, да и вам вcем, что ваш барин не будет ездить в этой прекрасной карете; а барыня ваша не купит себе тех прекрасных головных уборов, которые также прямо из Парижа привезены. От такого стыда честный человек должен удавиться. Ты мне писал, что хлеб не родился; это дело не мое, и я не виноват, что и земля у нас хуже французской. Я тебе приказываю и прошу, не погуби меня; найди, где хочешь, денег. Теперь уже ты Клеман и носишь по моей сеньерской милости платье французского бальи, и так должно быть тебе умнее и проворнее. Мало ли есть способов достать денег? Например, нет ли у васна продажу годных людей в рекруты. Итак, нахватай их и продай. Фирюлин». Ну, видите ли, что я не виноват и барское приказание исполняю? Поздравляю тебя, Лукьян, служивым. Анюта. Я повсюду готова с тобою; где будешь ты, там мне везде хорошо. Трофим. А мне с кем же остаться? Все меня оставить хотят. Приказчик. Не суетись, Трофим. Ведь он еще не женат. Анюта твоя и нам нужна; есть люди, которые ее не меньше Лукьяна любят. Анюта. Да я их любить не могу. Приказчик. Как! ты не можешь приказчика любить? любить Клемана? Анюта. Не только приказчика, ни барина и никого. Лукьян мне всех милее. Приказчик. Увидим, увидим. Лукьян. А что ты сделаешь? Приказчик. Что я сделаю? только что Анюта будет моя.Лукьян
(взяв Анюту за руку, с грозным видом)
Ария
Явление 5
Приказчик, Трофим, Анюта, Лукьян, шут.
Приказчик. Зачем ты, Афанасий? Шут. Как зачем! Барин и с барыней ездят на охоте и скоро сюда будут. Здравствуй, Трофим, здравствуй... ба! Лукьян, за что тебя мужики, схватив, держат? Приказчик. За то, что годится в солдаты, а барину надобна новая карета. Шут. О! он виноват. Лукьян. Еще одну вину позабыл сказать. Шут. Какую? Лукьян. Что хочет у меня отнять Анюту. Шут. Он прав. Лукьян. Я без нее жить не могу. Шут. А приказчику какая в том нужда? было б ему хорошо. И я, когда бы не был женат, соблазнился бы не только тебя, и всех приказчиков отдать в солдаты, чтобы Анютою владеть. Приказчик. Вот Афанасий дело говорит.Ария
Явление 6
Анюта, Лукьян, Трофим, шут.
Лукьян. Я думал, что ты вступишься за нас, но и ты сторону берешь бесчеловечного приказчика. Шут. Что ж мне делать? Сам виноват: ты вырос, так чтоможно на тебя купить около трети кареты; не вырастать было так дорого. Лукьян. Ты шутишь, а у меня не смех на уме. Тебе хорошо; хотя ты по-французски и не разумеешь, однако барин тебя любит, а только мы несчастливы. Трофим. Мы, бедные, несчастливы! Шут. И вам бы недурно было, когда б вы шутить умели.Ария
Явление 7
Приказчик и прежние.
Приказчик
Трофим
Приказчик
(к Трофиму)
(К мужикам.)
Шут и Лукьян
(вместе)
Приказчик
Лукьян | Трофим (вместе)
Анюта
(Упав к ногам приказчику.)
Лукьян
Мужики, Трофим | Анюта, Лукьян, шут (вместе)
Действие второе
Явление 1
Лукьян
(один, в цепях)
Явление 2
Трофим и Лукьян.
Лукьян. Что скажешь, Трофим? Трофим. А что, ничего. Бедный Лукьян! бедный Лукьян! Лукьян. Говори скорее; я на всё изготовился. Трофим. Дурно, Лукьянушка! Лукьян. Конечно, Афанасий ничего не мог сделать. Трофим. Он просил за нас, да ничего не выпросил; приказчик пересилил; и барин за него Анюту выдает. Лукьян. Ну, все теперь кончилось! Трофим. Как мне жаль тебя! Лукьян. Так надежды никакой не осталось? Трофим. Видно, что никакой; Афанасий уже пошел затем, чтоб нам все отдать, что у нас взял; не тужи, и твои деньги принесет. Лукьян. Перед ним! мне ничего не надобно!Явление 3
Трофим, Лукьян, Анюта.
Анюта (с поспешностию вбежав). Лукьян! ах! что делать?Терцет
Лукьян
Анюта
Трофим
(Вместе.)
Явление 4
Трофим, Лукьян, Анюта и шут.
Шут. Вот я тотчас вам принесу, что у вас взял. Трофим. А я думал, что ты и принес. Шут. Нет еще; ведь не так легко отдать, как взять. У всех людей привычка, что берут, как хватают, а отдавать тяжелы. А тебе, Лукьян, отдавать ли деньги? Ведь ты умирать хочешь... ась? не надобно... слышу. Вот ему-то прямо свет постыл. Плюнь на всё; умри, это лучший способ. Ты не можешь поверить, как этот свет плох. Право, он того не стоит, чтоб в нем жить. Видишь, от каких безделиц беда. Ты влюблен в Анюту, Анюта в тебя, в Анюту приказчик, барин в карету, а карета безденежно никого не любит. А от этого и всё хоть брось. Я, как друг, тебе советую умереть.Ария
Явление 5
Фирюлин,Фирюлина,приказчик,шут, а в отдаленииТрофим,Анюта иЛукьян.
Фирюлин. Варварский народ! дикая сторона! какое невежество! какие грубые имена! как ими деликатес моего слуха повреждается! Видно, что мне самому приняться за экономию и переменить все названия, которые портят уши; это первое мое дело будет. Фирюлина. Я удивляюсь, душа моя! наша деревня так близко от столицы, а никто здесь по-французски не умеет; а во Франции от столицы верст за сто все по-французски говорят. Шут. Есть чему дивиться, вы, я думаю, с мужем скоро и тому станете удивляться, что собаки лают, а не говорят. Фирюлин. Ха! ха! ха! как это хорошо сказано! по чести, здесь говорят, как лают. Какие врали! не правда ли? Шут. То так, когда посмотришь на вас. Фирюлин. Когда посмотришь на нас, великую разницу увидишь, не правда ли? А и мы еще, и мы, ах! — ничего перед французами. Шут. Стоило ездить затем, чтобы вывезти одно презрение не только к землякам, да и к самим себе. Фирюлин. Довольно бы, правду сказать, было и этого, но мы с женою вывезли еще много диковинок для просвещения грубого народа: красные каблуки я, а она чепчики. Фирюлина. Которые почти все разошлися, и теперь надобно самой покупать; а денег... Фирюлин. (к приказчику). Клеман, дорогой Клеман нам поможет. Приказчик. Извольте быть надежны, деньги будут. Фирюлин. А девочка будет твоя, о которой ты просил. Шут. Вывезли много вы диковинок, а жалости к слугам своим ничего не привезли, знать, там этого нет. Фирюлин. Жалости к русским? Ты рехнулся, Буфон. Жалость моя вся осталась во Франции; и теперь от слез не могу воздержаться, вспомнив... о, Paris! Шут. Это хорошо! плакать о том, что вы не там, а слуг своих без жалости мучить; и за что? Чтоб французскую карету купить. Фирюлин. Перестань, и не говори об этом! Нам, несчастным, возвратившимся из Франции в эту дикую сторону, одно только утешение и осталось, что на русскую дрянь, сделав честный оборот, можно достать что-нибудь порядочное французское; да и того удовольствия хотят нас лишить. Шут. Теперь живите как хотите; я вам сказываю, что от вас уйду; и можно ли при вас жить? Того и бойся, что променяют на красный французский каблук. Фирюлин. Нет, нет, тебя я не отдам. Шут. Да разве хуже меня продаете? (Указывая на Лукьяна.) Посмотрите, какого молодца, который еще и по-французски знает! Фирюлин. И по-французски! Mon Dieu! что я слышу! Фирюлина. Ax! Mon coeur! он по-французски знает, а скован! это никак нейдет. Фирюлин. Это ужасно, horrible! снимите с него цепи. Mon ami! я перед тобой виноват. Приказчик. А карета французская... Шут. Молчи, плут. Фирюлин. А это что за девочка? Она недурна. Лукьян. Ах, сударь, это та, которую я люблю больше себя, которая меня любит и которую вы отдаете за приказчика. Фирюлин. Что делать? Я слово дал.Анюта
Лукьян
Вместе
Ария
(Фирюлин и Фирюлина уходят.)
Шут (к приказчику). Приказчик! что ж ты не зовешь к себе на свадьбу?(Приказчик уходит с сердцем.)
Явление последнее
Шут, Лукьян, Анюта, Трофим и крестьяне.
Шут. Ну, видите ли, когда я чего захочу, то все сделаю. Лукьян. Ты жизнь мне дал; будь уверен, что я вечно не забуду твоего благодеяния. Анюта. И я. Трофим. И я. Шут. О чем вы плакали? Где шут Афанасий, там надобно смеяться. Видите ли, что на свете ни о чем не надобно тужить; и никогда не надобно прежде времени умирать.Лукьян
Анюта
(к шуту)
(Лукьяну.)
Трофим
(шуту, кланяясь)
Хор
Шут и крестьяне | Трофим, Лукьян и Анюта (вместе)
Вместе
Скупой {*}
Комическая опера в одном действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Скрягин, опекун Любимы. Любима, племянница его. Миловид, любовник ее. Марфа, служанка Миловида, в виде графини, в которую Скрягин влюблен. Пролаз, слуга Миловида, в службе у Скрягина.Явление 1
Скрягин, Марфа, Пролаз.
Скрягин. Умилосердитесь, ваше сиятельство, не гневайтесь на меня; ваш гнев мне смерть. Марфа. Отстань от меня!.. я ничего не хочу слушать. Скрягин (к графине). Помилуй... (к Пролазу) Пролаз! что делать? Пролаз. Подите немного в сторону; авось, я ее уговорю.(Скрягин удаляется.)
Пролаз (к Марфе). Нет, уж и впрямь ты слишком много перед ним чванишься. Ты не забывай-таки, что ты не графиня, а Марфа, — такая же служанка, как и я... Марфа (к Пролазу). А, ты не забывай-таки, что тебе надобно притвориться дураком; что в том польза Миловида, нашего барина. Поди, исправляй должность дурака, и не мешай мне быть графиней... Поди прочь. Скрягин (подошед к Пролазу). Что изволила сказать? Пролаз. И приступу нет. Скрягин (к Марфе). Помилуй...Терцет
Марфа.
(к Скрягину)
Скрягин.
(к Марфе)
Пролаз.
(к Марфе)
Марфа.
(к Скрягину)
Скрягин.
(к Марфе)
Марфа.
(к Скрягину)
Скрягин.
(к Марфе)
Марфа.
(к Скрягину)
Скрягин.
(к Марфе)
Скрягин и Пролаз
(став на колени, вместе)
Пролаз.
(один)
Скрягин
(с сердцем на Пролаза)
(К Марфе.)
Марфа
(к Скрягину)
(Хочет идти.)
Скрягин.
(к Марфе)
Марфа. Посмотри на себя, можно ли тебя любить! Как оборван! какие заплаты! на атлас сукно, на сукне тафта! Ты не любовник, а киса. Какой стыд быть твоей любовницей!(Хочет уйти.) Скрягин. Постойте, ваше сиятельство! я еще по домашнему... еще не успел одеться: у меня есть-таки кое-что надеть; да такой дурацкий обычай: к чему привыкну, ношу до износу... Когда вправду изволите меня любить, и для вас это добрый знак... знак постоянства, верности. Марфа. Я любила тебя... но хочу перестать. Не знаю, что еще удерживает меня его бросить... Слушай... в последний раз тебе говорю: если меня не станешь слушаться, навек прости. (Уходит с сердцем.)
Явление 2
Скрягин, Пролаз.
Пролаз. Экая, барин, графиня на нашу шею навязалась! Скрягин. Обворожила меня, проклятая! сделала без ума. Я пропаду, коли не отстану... Образумлюсь... отвяжусь от нее... провал ее возьми! Пролаз. Ин, пойти сказать ей, что барин перестал ее любить. (Притворяется, будто хочет идти.) Скрягин. Постой! (В сторону.) Какой простой человек! что на уме, то и на языке. Пролаз. Долго ли с нею мучиться? Скрягин. Правду говоришь. (В сторону.) Хоть прост, а добрый человек. Ты не поверишь, как мне хочется от ней отвязаться.Ария
(Пролаз притворяется, что хочет идти.)
Ария
Явление 3
Скрягин, Пролаз, Любима.
Любима. Здравствуйте, дядюшка. (Целует у него руку.) Скрягин. Здравствуй. За что ты целуешь мою руку?(В сторону.) Ох!.. не дал ли я ей чего-нибудь ошибкою? Любима. Это странный вопрос. Или вам противно почтение, которым я обязана вам? Вы заступаете в моем сиротстве место моего отца. Пролаз (к Скрягину, тихо). Хочет поддеть на лылы. Скрягин (к Пролазу, тихо). Разумею; да что ж ты нейдешь к графине? Любима. Будучи мне ближний родственник, вы приняли труд управлять моею молодостью и моим имением. Скрягин. Имением дело другое, а молодостью нет... Молодости в рост нельзя отдавать... (Тихо к Пролазу.) Да пойдешь ли ты к графине-то?(Пролаз уходит.)
Любима. Это разумеется, что, приняв по воле правительства, меня в свою опеку, вы обязались устроить мое сердце, просвещать мой разум. Скрягин. Не разумею, что говоришь. Это какая-то ваша новомодная чепуха!.. да этого же ничего и в указе нет, которым ты мне под опеку отдана... а кто что прибавит или убавит, Боже сохрани, худо бывает. Любима. Кажется, я ничего не прибавляю. Я вам отдана под опеку; это значит, что вам должно стараться обо всем, что нужно к благополучию моему... Но положим, чтоб это касалось только до одного имения: человеколюбие не налагает ли на вас приятную должность — воспитанием сделать мне благотворение, а себе честь? Скрягин. (дразнит Любиму). Человеколюбие!.. воспитание!.. благотворение!.. Что это у вас ныне за человеколюбие? В старину этих длинных слов у нас не слыхать, а хорошо было... Бывало... это разумеется, у кого денежки есть... процентов десятка по три слупишь... вот-те и человеколюбие... Дочь ли, сына ли, племянницу ли вспоишь, вскормишь... такое толстенькое дитя, как теленок... поваливается себе на печи, ни о чем не думает... вот-те и воспитание... а ныне завелись какие-то монастыри... корпусы... ссудные да сохранные казны! (В сторону.) Мне это пуще острого ножа. Любима. Что ж, дядюшка, лучше этого быть может? Одно людей делает людьми, а другое верное прибежище тем, которым нужда... а жестоким и алчным ростовщикам узда. Скрягин. Ростовщикам? а кто бы это был? Любима. Те, которые несносными процентами разоряют. Скрягин. То есть, у кого деньги есть. Любима. Конечно. Скрягин. Ну, так это не я... Что у меня не только нет, да и не бывало денег, показывает то, что я с ними не умею обходиться. Из твоих двадцати тысяч насилу некоторую часть я процента по три без малого с рук сбыл. Любима. Итак, если вы хоть безделицу собрали на мои деньги, пожалуйте мне. Скрягин. (торопливо) А на что? (В сторону.) Вот к чему это посещение клонилось! Любима. Мне хочется несколько книг для себя купить. Скрягин. Книг!.. девке книги читать! Любима. Разве девке не должно умной быть? Скрягин. Не должно, не должно. Любима. Или мы не такие ж люди, как и мужчины? Скрягин. (с сердцем) Такие ж; да у меня на книги денег нет. Любима. Да на что ж у вас есть деньги? Скрягин. Разве... на булавки... Любима. Не вы ли сами сказали, что вы несколько процентов собрали? Скрягин. Когда это я сказал? Любима. Как, вы отпираетесь от слов своих? Скрягин. Да, да бишь, сказал; какая дурная память! Да ведь без малого по три процента, и то некоторую только часть. Любима. Если четвертую часть? Скрягин. Четвертую! пять тысяч! как тебе не стыдно! этакую беду скоро ли отдать... сот пять только. Любима. Итак, это сделаетпятнадцать рублей... пожалуйте хоть это. Скрягин. Тотчас сочла... пристало ли девке так скоро считать... это неблагопристойно... стыдись, сударыня. Любима. Чего мне стыдиться? вам должно краснеть. Скрягин. Да где мне взять пятнадцать рублей?.. ты знаешь, ведь надобно тебя содержать. Любима. Меня!.. вы знаете, что доходами из деревень моих я содержу себя, да и вас... Скрягин. Вот плоды нынешнего воспитания!.. вот плоды от книг! Молоденькая девочка, дяде наступя на горло, вымучивает деньги... режет... грабит. Любима. Я у вас своего прошу. Скрягин. Послушай... от чего у тебя такая дерзость? Любима. Вам истина дерзостью, кажется. Но верьте, если вы так со мною станете поступать, то... Скрягин. Что ты сделаешь? Любима. Я вам скажу, что я уже в совершенных летах... Скрягин. Пустое, пустое... по указу надобно тебе еще два года не быть в совершенных летах. Любима. Как это? мне уже двадцать первый год. Скрягин. Да по указу тебе осьмнадцатый год. Любима. Правительству ложно донесено. Я имею верные доказательства. Скрягин. Увидим, увидим... мне некогда с тобою пустяки болтать... (В сторону.) Графиня скоро будет... пора одеваться. (Уходит.)Явление 4
Любима (одна). Долго ли мне мучиться?.. но девке стыдно с дядею в суд вступать, хотя дядя и достоин иметь подобную себе племянницу... У меня сердце не так низко, и я лучше терпеть соглашусь... Терпеть! и не быть еще два года соединенною с любезным Миловидом, которого люблю более себя, который и меня подобно любит... Ах! если б удалась хитрость, которую любовь Миловиду внушила!.. сколько б я была счастлива!Ария
Явление 5
Миловид, Любима.
Любима. Как вы сюда пришли? мы так редко видаемся, а от этого и надолго расстаться можем. Вы знаете, что дядя мой, алча править моим имением, боится замужества моего, как огня, и от всех мужчин меня удаляет. Миловид. Знаю, сударыня, да что делать? Для меня те минуты горьки, в которые вас не вижу. Я не мог себя преодолеть. Увидя растворенные вороты, вошел, чтоб насытиться зрением твоих прелестей, чтоб прекрасные руки расцеловать. Теперь доволен, счастлив.Ария
Явление 6
Миловид, Любима, Марфа, Пролаз.
Миловид. Ну, Марфа, что скажешь? Марфа. Марфа ничего не скажет; а графиня все. Миловид. Перестань шутить. Будь графиней перед Скрягиным, а передо мною — ты моя служанка. Марфа. Когда так, то у меня и руки опустились и не знаю, что говорить. Пролаз (к Марфе). Ты нарочно дело продолжаешь, чтоб быть графиней. Тебе хорошо; каково-то мне? Я должен, по милости барина, (указывая на Миловида) служа у скупого, быть дураком. Марфа. Куда как нежен! иной и во весь свой век дурак, да ему не скучно; а тебе досталось на несколько дней, да и тут скучаешь. Любима. Сделай одолжение, Марфушка! я тебя буду любить более, нежели когда бы ты прямая была графиня. Марфа. Вот как говорят, кто свет знает. Извольте, теперь все скажу. Скрягина я довела моею красотою, моим умом, моим проворством до того, что он без меня жить не может... Жениться на графине, которая мила как ангел; словом, на такой, как я, показалось бы счастьем и всякому. Миловид. Тише, тише, ваше сиятельство, перестань гордиться. Без табакерок золотых, которые я дал тебе, чтоб подарить господина Скрягина, твои прелести были бы ему неприметны. Посредством золота любовь вкралась в сердце его. Пролаз (Марфе, тихо). Слышишь ли? табакерок; а у Скрягина только одна. Марфа (Пролазу, тихо). Слышу; остальное пополам. Пролаз. Всякий себя хвалит; я молчу, как будто я и ничего не делаю. Миловид. Верь, что я и тебя не позабуду. Как скоро мое счастие совершится моею женитьбою, я вас обоих наградя, женю, по твоему желанию, тебя на Марфе. Пролаз (к Марфе). Слышишь ли, постарайся же для себя. Марфа (к Любиме). Сегодня от Скрягина надеюсь выманить ваши двадцать тысяч. Сегодня я вас награжу и выдам замуж за этого грубияна, который к графиням не имеет почтения. Миловид (к Марфе). Сколько буду счастлив и сколько тебе благодарен! Любима. Я вечно не позабуду твоих одолжений. Марфа. Да можно ли вам верить? Я знаю ведь, каковы бара! Как нужда, все обещают; а потом...Ария
Явление 7
Скрягин, Миловид, Любима, Пролаз, Марфа.
Квинтет
Скрягин.
(К Миловиду.)
(К Марфе и Пролазу.)
(У Скрягина дух занимается от ярости.)
Миловид, Любима, Пролаз, Марфа
Скрягин.
Миловид, Любима, Пролаз, Марфа
Скрягин.
(Миловид уходит.)
(КЛюбиме.) А ты, сударыня, моя племянница, приманиваешь только ко мне всякий сброд людей: поди-ка в свою комнату, да сиди там... Я тебе прижму хвост.Явление 8
Скрягин, Марфа, Пролаз.
Скрягин. Ну, ваше сиятельство, не думал бы я... чтоб вы слугу... Марфа. Я тебе говорю, что ты пустое вздумал. Ты меня обижаешь... Скрягин. Да растолкуйте мне... Марфа. Ты, за свое низкое подозрение, не достоин изъяснения. Мне надобно пожать плечами, плюнуть и идти прочь. Скрягин. Постойте. Я виноват. Ваше сиятельство... Марфа. Как! чтоб я лучами моего сиятельства обняла темноту низкой породы Пролаза! Скрягин. Этого быть не может... мне за суетами так показалось. Марфа. Нет, не показалось, это было; да как было? Говоря с ним о моей любви к тебе, я так забылась, что думала ты стоишь передо мною, и обняла его. Пролаз. Видишь ли, барин, как это случилось... она так тебя любит, хотя бы осел стоял на моем месте, и его бы обняла, думая что ты. Скрягин (к Марфе). Ох! я виноват, матушка, ваше сиятельство, пред тобою! Ох виноват! Чем заслужить? Марфа. Одной любовью; я больше ничего не требую. Скрягин. (низко кланяясь) Как я счастлив! (К Пролазу.) Поди, запри вороты замком и никого не пускай.(Пролаз уходит.)
Марфа. Как пристал этот кафтан!.. как ты в нем статен, пригож! Скрягин. Много милости... кабы не хлопоты, я бы таки чему быть; а это суеты меня иссушили... Плохо жить недостаточным людям... везде сам суйся; такая нужда, что и Господи не приведи. Марфа. От этого и богатые не избегнут. Я-таки имею достаток; но теперь... Скрягин (нахмурясь, в сторону). Черт меня дернул о недостатках говорить. Марфа. Когда же нашей свадьбе быть, вы и не подумаете? Скрягин. (с улыбкою) Я всечасно всей моей душой, всеми чувствами готов. Марфа. Да к этому не одна душа и не одни чувства надобны. Скрягин. (с улыбкою) Знаю, знаю матушка, ваше сиятельство. Да ведь, кажется, я не так дряхл. Марфа. Я это вижу, и видя радуюсь. Да... этого все еще мало для свадьбы... Мы в свете живем, моя душа!.. Из деревень ко мне еще не бывали... Денег нет. Скрягин. (нахмурясь) Экая беда! ныне ничего говорить нельзя... Чем ни начни, все на деньги кончится. Марфа. Как мне хочется за вас замуж! Скрягин. (улыбаясь) Матушка, ваше сиятельство, не поверишь, как и мне хочется жениться! Марфа. Проклятые мои люди все-то из деревни не бывали. Скрягин. Что они так долго мешкают? Марфа. Сами рассудите, как далеко!.. близ Китая... не можно ли... Скрягин. Перестанем говорить о ваших деревнях... а лучше о том, как мы друг друга любим.Дуэт
Марфа | Скрягин (вместе)(Скрягин хочет идти.)
Марфа (останавливая его). Постой, Скрягин! недостойный любви такой графини, как я! преподлый человек!.. Вот как ты меня любишь! Ты говоришь, чтобы жениться на мне в том все твое счастие... да и должно так быть... Любовь унизила меня до того, что я хочу быть за тобой... я, богатейшая, знатнейшая и, может быть, и прекраснейшая!.. Ты это знаешь; а ты, когда я хочу час нашего брака, час твоего счастия приблизить, ты его отдаляешь; и для чего? для денег... для этого сора, который ко мне кучами привозят... которым, если выйду за тебя, могу тебя по уши засыпать... Скрягин. Да если медными, так ведь немного. Марфа. Молчи, негодный!.. золотыми... Хоть тошно мне будет... но навек прости, прескаредный скупец. Скрягин. Постой, не погуби меня... будь родная мать... Да сколько тебе надобно... я хоть оборву себя, да найду... изволь, матушка, ваше сиятельство... только люби меня... изволь, кое-как сколочу сотни две. Марфа. Сотни две! мне сотнями руки марать! Нет, ни полушкою меньше нельзя двадцати тысяч рублей. Скрягин (упадает). Ух!.. погубила меня... зарезала... съела живого. Ну, теперь не свадьбе, разве погребенью моему быть... Марфа. Как хочешь... от этого все зависит. Скрягин. Постой... разве по закладной где найду под деревни... Марфа. Чтоб я унизилась закладные писать!.. Нет, это не бывало и быть не может... это неприлично моему знатному состоянию... Пожалуй, я маленькое обязательство дам... а как из деревни придут, то все заплачу... и процентов столько, сколько угодно... Ну! выбирай: или дав мне двадцать тысяч, жениться на мне хоть завтра, или без того никогда меня не видать.Ария
(В сторону.)
(К Скрягину.)
(Уходит.)
Явление 9
Скрягин (один). На час остановись... Ну, пропал я! между двух пропастей по волоску иду... с обеих сторон смерть!.. Пролаз! Пролаз!.. Экий проклятый, нейдет... Я думаю, он спит спокойно... и нужды нет, что барина хотят уморить... Гей! Пролаз! Пролаз. (не выходя) Чего? Скрягин. Да придешь ли ты сюда? Пролаз. Да говори, ведь мне и отсюда слышно. Скрягин. Негодница! сюда поди. Пролаз. Тотчас. Скрягин. Ног волочить не могу.Явление 10
Скрягин, Пролаз.
Пролаз. Ну, что там такое сделалось? Скрягин. Графиня опять рассердилась. Пролаз. Рассердилась; а все-таки любит. Скрягин. А почему ты это знаешь? Пролаз. Идучи мимо, велела мне от тебя ответ принести. Скрягин. Поди ж, Пролазушка к ней, моей голубушке, отнеси... Пролаз. Давай. Скрягин. Ответ; да поскорее. Пролаз. Да какой же ответ? Скрягин. Пришедши, прямо в ноги повались... Скажи, что я умру, ежели она будет сердиться на меня. Проси, как можно, чтоб не гневалась... чтоб меня не погубила... Пролазушка! не худо при этом и заплакать. Пролаз. Да я никогда не плакивал и за себя; как же мне за чужого плакать? Скрягин. Ну, да поди ж. Пролаз. Мне одному идти? Скрягин. А с кем же? разве ты дороги не знаешь? Пролаз. С голыми руками? Скрягин. Надень перчатки. Пролаз. Ты знаешь, что ей нужда. Скрягин. Это не твое дело. Пролаз. Ин я пойду. Скрягин. Постой. Пролаз. Чего изволишь? Скрягин. Скажи, что она моя сударка. Пролаз. Больше ничего? Скрягин. Ничего. (Пролаз хочет идти.) Постой!.. на вот. (Пролаз протягивает руку.) Еще скажи ей, что я больше себя ее люблю. Пролаз. Только? Скрягин. Чего ж ей больше?.. Нет, нет, постой... О, проклятая любовь!.. Пролазушка! худо небогатому жить; а и того хуже любить... Скажи... нет у меня ни полушки. Пролаз. Прости. Скрягин. Постой, негодница! ты никогда до конца не выслушаешь того, что я тебе приказываю. Что ж мне еще велеть ей сказать? Пролаз. Не знаю. Скрягин. Как люди глупы, что они влюбляются... да еще в кого?.. в графиню!.. Любил бы по своим доходам. Пролаз. Твое за нею не пропадет. Скрягин. Вправду ты говоришь? Пролаз. Конечно, вправду... Стану я тебя обманывать. Скрягин. Поди ж, скажи ей: быть так!.. Что стал? не думаешь ли, что я еще что-нибудь скажу? Беги и не оглядывайся.(Пролаз, закрыв руками глаза, хочет бежать.)
Скрягин. Постой!.. ты разумеешь ли, что значит это: быть так?Дуэт
Пролаз.
Скрягин.
Пролаз.
Скрягин.
Скрягин, Пролаз (вместе)
Скрягин.
Пролаз
Скрягин
Пролаз
Скрягин, Пролаз (вместе)
(Пролаз уходит.)
Явление 11
Скрягин.
(один)
Речитатив
Явление 12
Скрягин, Пролаз (несет на голове корзину)
Скрягин. Что ты мне скажешь, любезный друг, Пролаз?Пролаз.
Ария
Явление 13
Пролаз (один). Ну, кажется, дело теперь к концу приходит. (Оборотясь к кулисам.) Господин Миловид! настоящий мой барин! (Миловид показывается.) нет, нет, спрячьтесь; еще не время. Я дам знак, как надобно будет выйти, — я закашляюсь... Что это Марфа медлит? Экая негодница!.. все дело испортить может. Скрягин скоро вынесет деньги; а когда ее не будет здесь, то опять отнесет и в сундук запрячет... а из сундука у скупого трудно добывать.Явление 14
Пролаз, Марфа с двумя лакеями.
Пролаз. Я было начал тебя побранивать. Марфа. А за что? Пролаз. Что ты долго не ехала. Марфа. Ты ведь знаешь, сколько у меня хлопот... караваны едут. Пролаз. Перестань шутить... Скрягин скоро деньги вынесет... Поймали мы его на уду; теперь смотри, чтоб только не сорвался.Явление 15
Скрягин, Марфа, Пролаз.
Скрягин (неся под пазухой сверток ассигнаций, а в руке лист белой бумаги. Увидя издали Марфу). Уф!.. она уж и приехала. (Хочет назад уйти.) Марфа. Куда вы, господин Скрягин? Что вам сделалось? Скрягин. Не прогневайтесь, ваше сиятельство, обморок было ошиб. Мне что-то тошно. Марфа (удерживая его). Нет, ничего... зачем назад идти... мы люди свои, не осудим. Вам может и при мне тошно быть. Пролаз. Ты, барин, побледнел. Скрягин. Слышишь ли, тошно. Марфа. Как хорош!.. Побледнев, еще лучше стал... дай Бог, чтоб ему и всегда тошнилось. Скрягин. Благодарствую, матушка, ваше сиятельство. Марфа. За что за то благодарить, что я вас люблю... это не в моей воле... Каковы образчики? Скрягин. Пребогатые. Марфа. Да что ты так печален, душа моя? Скрягин. Я?.. я весел. Пролаз. Будешь печален, как пришло отдавать двадцать тысяч. Скрягин (тихо Пролазу). Молчи, дуралей! на что ты вспомнил... То-то простота — хуже воровства. Марфа. Неужто ты от этого грустен? Скрягин. Он врет, ваше сиятельство... я рад. Марфа. Я знаю, что ты рад; да и для чего не быть... ты, почитай, свою жену одолжаешь... завтра, или послезавтра я твоя... Да что ты такое держишь?.. это, конечно, деньги. Скрягин (дрожащим голосом). Деньги... может быть... Марфа. Все равно, я и ассигнациями возьму. (Марфа вырывает сверток.) Скрягин(хочет опять взять). Знаю... знаю... да надобно пересчитать. Пролаз. Дай в последний раз налюбоваться, — дай проститься, сиятельная графиня. Марфа. Я верю вашему счету. (К лакею.) На, возьми и отнеси домой. (Лакей, приняв деньги, тотчас уходит.) Скрягин. Так скоро? Марфа. Я люблю скоро оканчивать мои дела. Скрягин (в сторону). О, проклятая любовь! до чего ты меня довела!.. (К Марфе.) Да надобно бы расписочку... обязательство... в смерти и в животе Бог волен... а деньги-то не мои. Марфа. Я готова написать расписку. Скрягин. Слышу, матушка, ваше сиятельство; оно не дурно для всякого случая. Пролаз! подвинь столик с чернильницею... да тихонько, не переломи ножки.(Пролаз подает стол с чернильницею.)
Марфа. Вы мне сказывайте, как писать... я, право, никогда этих низостей не делывала. Скрягин. Извольте, стану сказывать. (Подвигает стул и садится.) Пролаз (тихо Марфе). Как же ты будешь писать? ведь ты не умеешь грамоте. На что ты надеешься? Марфа (тихо Пролазу). На счастие. Пролаз (тихо Марфе). Ведь грамота не кости. Скрягин. Извольте писать; только ради Бога не ставьте точек и запятых: в них иного толку нет, кроме, что много чернил да бумаги выходит. Марфа. Не опасайся. Одни низкие люди запятые ставят; а мы, знатные, никогда. Скрягин. Хорошо. Пишите ж. Марфа. Готова.Терцет
Скрягин
Марфа
Пролаз
Скрягин
Марфа
Вместе
Скрягин
Пролаз
Марфа
Скрягин
Марфа
Пролаз
Скрягин
Марфа
Скрягин
Все вместе
Явление 16
Скрягин, Марфа, Пролаз, Любима.
Скрягин. Ох! на эту пору и племянница идет... увидит, что мы пишем!.. станет спрашивать, а деньги-то ведь ее я отдал. Марфа. Право ее... не бойтеся. Скрягин (к Любиме). Зачем ты пришла? Любима. Услышала, что ее сиятельство здесь: я сочла должностью моею отдать ей почтение. Скрягин. Великая ее нужда до твоего, почтения. Любима. Я вам помешала; что вы такое писали? Скрягин. Так, ничего... мы шалили. (Берет лист, на котором Марфа писала.) Да что это... тут не написано ни года, ни числа; какие-то каракульки. Марфа. Разве ты позабыл, что мы шалили? Скрягин. А деньги-то?.. Марфа. Какие? Пролаз (к Скрягину). Я говорил тебе: эй, графиня эта подденет тебя. Скрягин (Марфе). Как? разве вы от меня денег... Марфа (тихо). Как тебе не стыдно кричать... Я нарочно для племянницы твоей притворяюсь. Скрягин. Знаю, матушка, ваше сиятельство. (К Любиме.) Да что ты здесь делаешь? Марфа (тихо). Не выгоняйте ее: она догадается. (Вслух.) Пускай она будет здесь. Она такая премиленькая девочка! Скрягин. (вслух) Да, премиленькая!.. ее вы не знаете. (Тихо Марфе.) Напишите хоть при ней расписку... не уморите меня. Марфа. (тихо) Да я не умею. Скрягин. Только такого-то года и числа получила я от такого-то столько-то тысяч и обязуюсь платить по тридцати процентов в год... это я для племянницы говорю... деньги ее, а она такая скупая, что страх и подумать... мне житья не будет.(Марфа садится писать.)
Любима. У вас есть какие-нибудь тайны. Скрягин. Никаких. Любима. Не может быть. Марфа. Право, никаких. Пролаз (к Скрягину). Вы не знаете, что сказать... вот я нечто выдумал, чтоб племянницу обмануть... Велишь ли? Скрягин. Ну, говори. Пролаз (к Любиме). Графиня задает ему урок. Любима. Разве дядюшка чему у ней учится? Пролаз. А как же... не быть скупым. Любима. Не худо. Скрягин. Молчи, дурак!(Пролаз кашляет.)
Марфа. Какое дурное перо! нельзя ничего написать. Скрягин. Как-нибудь, матушка, ваше сиятельство. Мне ужасно как хочется иметь письмецо твоей руки.(Пролаз сильно кашляет.)
Марфа. Как этот дуралей мне кашлем своим мешает! Скрягин (к Пролазу). Да выйдешь ли ты вон, повеса?Явление 17
Скрягин, Марфа, Пролаз, Любима,Миловид.
Марфа. А, вот и господин Миловид! Здравствуй, мой друг! Скрягин. Зачем он? Разве вы его знаете? Марфа. Мы давно с ним знакомы. Скрягин. Почему? Марфа. Будто этому причину можно сказать. В большом свете познакомишься, и сама не знаешь как. Скрягин (к Миловиду). Зачем опять пожаловал? Миловид. За тем же, за чем и прежде был, имея крайнюю нужду в деньгах: я соглашаюсь платить тот рост, который вы назначили. Скрягин (громко). Да какие у меня деньги? (Тихо.) Не верь; есть, сколько надобно. Марфа. Если надобны деньги, теперь и мы можем вас ссудить с госпожою Любимою. Скрягин. Как, с госпожою Любимою? Марфа. Да те двадцать тысяч, которые я у вас взяла, ведь ей принадлежат? Скрягин. Да, ей. (Тихо Марфе.) Как вам не стыдно? так-то вы меня любите! Любима (Скрягину). Вы мои деньги отдали... нет... ничего... я очень рада. Скрягин. Да, твои отдал... как хочешь с нею сама ведайся. Марфа (взяв за руку Любиму, приводит к Миловиду). А вы, как хотите, с ним ведайтесь. Скрягин. Что это такое? я ничего не разумею. Марфа. Я вам порядочно растолкую: двадцать тысяч рублей, принадлежащие госпоже Любиме — вашей племяннице, отдали вы мне. Скрягин. Так, точно так. Марфа. Мне они не надобны, я их отдала господину Миловиду. Скрягин. За что? Марфа. А вот за что: он в вашу племянницу смертельно влюблен. Скрягин. Да за это сами платят. Марфа. Правда; однако ж и она в него также смертельно влюблена; и они хотят сочетаться браком. Скрягин. Пустое. Марфа. Право, не пустое. Скрягин. Да вам какая нужда до этого? Марфа. Они меня просили, и я не могла отговориться. Скрягин. Ты, сударыня, будешь в стороне; а с ними я разведаюсь... еще ведь она из-под моей опеки не вышла. Любима. Не должны ли вы о моем счастии стараться? А если должны, могу ли я иметь жениха достойнее Миловида? Да сверх того, я его так люблю, что без него жить не могу. Скрягин. Жить не могу... а я докажу, что можешь жить. Миловид. Я вас прошу как сродника, заступающего место ее отца, сделать меня счастливым... и... Скрягин. Поди, поди в другое место за счастием. Пролаз. У нас нет его. Миловид. Или я не стою вашей племянницы? Скрягин. Теперь стоишь... а вперед... дай-ка ей в девках посидеть года два... как хорошенько вызреет... чему быть, и лучше тебя женихи сыщутся. Миловид (вынимая бумагу из кармана). Если просьба не помогает, то эта бумага поможет. Я в суде доказал, что она в совершенных летах, что вы с нею дурно поступаете. И вот избавление ее из-под неволи нестерпимой... прочитайте. Скрягин (читает тихо, а наконец вслух дрожащим голосом). «Того ради под опекою не быть и имение возвратить ей в полную власть». Я против указов не спорщик. Пожалуй, хоть все отними... да, полно, нечего. (Миловиду указывая на Любиму.) Возьми себе ее. (К Марфе.) Я хотел на них плевать, лишь только бы ваше сиятельство меня по своей милости жаловали... Да что же, и вы мне не отвечаете? Марфа. С кем вы говорите? Скрягин. С вашим сиятельством. Марфа. Ох!.. ведь я не сиятельство. Скрягин. Нет нужды... лишь только бы караваны-то приехали. Марфа. Ух!.. все потонули. Скрягин. Что это за несчастие!.. Итак, все пропало? Марфа. Все!.. ведь придет же несчастие! разжалована из графинь... и лишилась всего несметного богатства. Скрягин. Полно, полно... изволите шутя меня обманывать. Марфа. Нет, никогда ничего справедливее я с вами не говаривала. Пролаз. Вот так-то на свете: одного несчастие другому делает счастие... Она графства лишена, а мне ум отдан. Скрягин. Что это за вздор?.. Я этакой чепухи от роду не слыхивал... Вы все плуты... обманщики. Пролаз и Марфа (становясь на колена). Виноваты. Скрягин. Кто же вы? Марфа. Я не графиня. Пролаз. Я не дурак. Скрягин (к Пролазу). Я вижу, ты мошенник, и тебе тюрьмы не миновать... а об этой я не знаю, что и думать... (Марфе, с сердцем.) Скажи, где девались твои караваны, твои деревни близ Китая?.. или я... Марфа. Вот-на еще за что люди сердятся, что нет ни деревень, ни караванов... где мне взять? Скрягин (к Марфе и Пролазу, с яростью). Я вас обоих уморю, удавлю! Миловид. (удерживая его) Постой, господин Скрягин, я должен за мою служанку и за моего слугу вступиться. Скрягин. Что слышу! твоя служанка! твой слуга! Миловид. Точно так. Скрягин. Теперь весь злодейский обман открылся, теперь... дух занимается... черт с вами!Ария
Миловид, Любима, Пролаз, Марфа
(вместе смеются)
Сбитенщик {*}
Комическая опера в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Волдырев, купец, переселившийся в Петербург из другого города, где он назывался Макеем. Паша, дочь другого купца, под опекою Волдырева, который в нее влюблен и хочет на ней жениться. Степан, сбитенщик. Фаддей, работник Волдырева. Власьевна, работница Волдырева. Извед, офицер в службе, влюблен в Пашу. Болтай, отставной офицер, сын секретаря того же города, откуда Волдырев, влюбленный также в Пашу и знакомый с Волдыревым, не зная, что он переменил имя Макея. Полицейские пристава.Действие в Санкт-Петербурге, иногда на улице, пред домом Волдырева, а иногда внутри его дома.
Действие первое
Явление 1
Театр представляет улицу пред домом Волдырева. Рассвет дня.
Степан, сбитенщик, один.
Ария
Явление 2
Степан и Извед.
Извед. Вот дом той, которую смертельно люблю. Какая красота! а притом какая милая невинность, которая еще более возвышает прелести! Признаться должно, что не моего вкуса красавицы испытанные в свете, которые все знают и не стыдятся того; а Паша!..Ария
Явление 3
Степан (один, снимая баклагу). Служить любовникам для меня не новое. Такая должность в нынешнее время прибыльнее торга сбитнем. Есть дураки, которые стыдятся этого. Пустое! как подумаешь, то ли делают и не наша братья, да только умеючи, так и все гладко. Все от искусства зависит.Ария
(Увидя входящего Болтая, который пристально на дом Волдырева смотрит.)
Ба! что это за особа выступает и так быстро смотрит на дом Волдырева? Какой же франт! Уж не другой ли любовник к Паше подбирается? давай его сюда.Явление 4
Степан, Болтай.
Болтай. Здравствуй, мужичок. Степан. Здравствуй, красавчик. Болтай. Так я тебе кажусь красавцем? Степан. Очень. Болтай (говорит очень скоро). Я радуюсь, что ты одного вкуса со мною. Ты знаешь ли меня? я Болтай, отставной офицер, сын провинциального секретаря; недавно сюда приехал. Скажи мне, мужичок, чей этот дом, где я вчера видел прекрасную девочку? Чья она дочь? с кем живет? с отцом ли? с дядею ли? с братом ли? с дедом ли? сколько за нею приданого? Как же она мила! Можешь ли меня с нею познакомить? Познакомь только, познакомь; а поймать ее за сердчишко это мое уже дело, и я... Степан (так же скоро отвечает). Постойте, сударь, отдохните и дайте мне отвечать. Я вас не знал, а теперь знаю, что вы Болтай. Дом этот купца Волдырева. Девочка, которую вы видели, его вскормленница, невеста богатая, которую он прочит за себя; а познакомить можно. Болтай (тащит Степана). Можно? Пойдем же, пойдем поскорее. Степан. Тише, тише, убавь хода. Это не так скоро делается. Болтай. А для чего? Степан. А для того, во-первых, Волдырев ревнив, как турок, и со двора никуда не выходит; во-вторых, сухая ложка рот дерет. Болтай. Что ж это значит? Степан. Как! вы секретарский сын, а этой пословицы не разумеете? Болтай. А! разумею: ты хочешь за труды. Степан. То-то же. Болтай. Изволь, мой друг, изволь, с радостью. Наперед кину хоть сто рублей, (ищет в карманах) а после и тысячи не пожалею. Вот на! (Степан протягивает руку, а Болтай вынимает пустые руки из карманов.) Какая у меня дурная привычка деньги всегда дома оставлять! Потерпи до завтра. Степан. До завтра? вот прямой секретарский сынок! Если это батюшкино завтра, то оно никогда не кончится. Болтай. Потерпи. Степан. Ин потерпим оба: я денег, а ты знакомства с Пашею. Болтай. Да могу ли быть уверен? Степан. Будь уверен, только поскорее исправляйся; а когда замедлишь, то у нас есть другие торгаши на Пашу. Болтай. Другие? и могут столько ж дать, как я? пустое... Поверь, если бы у меня и не было своих денег, то такой человек, как я, везде имеет великий кредит. Здесь у меня есть мой земляк, купец, по имени Макей, которого с самого моего приезда ищу и не могу найти... Ну, да обнадежь только меня. Степан. Ох! надейся. Болтай. Так это очень твердо? Степан. Нельзя тверже, и так, как будто бы и сделано. Болтай. Право! Так я могу моим приятелям кое-что к своей чести об этом рассказать? Степан. Какой неотвязчивый! Сказывай, что хочешь. Болтай. Спасибо! это мне всего нужнее. (В сторону.) Уверив, что скоро женюсь на богатой, скорее достану денег в заем; а как достану, то скоро и женюсь. Виват проворный ум! (Идет и опять возвращается.) Да ты кто таков, и как тебя зовут? Степан (в сторону). Чтобы не попасть в беду с этим болтуном, скажусь не своим именем (К Болтаю.) Я работник Волдырева; а зовут меня Фаддеем. Болтай. Прости же; я иду за деньгами. (Идучи.) Ох! кабы найти мне этого Макея.Явление 5
Степан (один). Какой глупый вертопрах! Нет, на этого нечего надеяться. Видно, словами богат, а в кармане ни алтына. Лучше за прежнего держаться; тот и поступью, и карманом мне по сердцу. Слышан голос Волдырева. Скоро меня со сбитнем к нему позовут (Поднимает баклагу.) А вот он и сам. Что это за чудо! идет со двора, да и так рано!Явление 6
Степан, Фаддей, Волдырев.
Волдырев (не видя Степана, говорит, оборотясь к своему дому). Фаддей! запри крепко-накрепко ворота; и подворотню заложи так, чтоб и червяк проползти не мог. Фаддей (выглядывая из ворот). Слышу-ста. А коли ты воротишься, тебя пускать ли? Волдырев. Болван! как хозяина не пустить? Фаддей (выглядывая). Слышу-ста; никого не пущу. Да ты не велел пускать и червя; я за это не берусь, как его усмотришь? Волдырев. Это только так говорится. Фаддей (выглядывая). А на что же ты обманываешь? Волдырев. Дуралей! это разумеется, чтоб ты никого, кто бы он ни был, к нам в дом не впускал. Фаддей (выглядывая). А! а! разумею-ста: никого не пушу, кроме тебя да червя. Волдырев. Смотри ж. Фаддей (выглядывая). Смотрю-ста. Волдырев. Нехудо будет, если найдешь дубинку потолще для всякого случая. Фаддей (выглядывая). Посочу-ста. Волдырев (сам с собою, не видя Степана). Глупый человек гораздо лучше остряка. Все сделает верно и точно, что ему прикажет хозяин. Ум надобен тому, кто повелевает; а кто исполняет приказания, тому надобна глупая точность. (Увидя Степана.) А! Степан, спасибо, что ты здесь. Степан. Зная, что по утрам всегда сбитень кушаешь, я уже давно пришел. Да куда так рано со двора? Волдырев. Сегодня у меня весь день прехлопотливый. Степан. А что бы такое? Волдырев. Сегодня попозже намерен я жениться. Степан (в сторону). Вот те на! Ну, как же он меня подъел! (К Волдыреву.) Жениться? кто? ты? Волдырев. Да, да, я сам; чему же дивишься? Степан. Да на ком? Волдырев. На Паше. Как будто ты не знаешь. Степан. На Паше? не верю. Волдырев. А для чего? Степан. А для того, что она еще не дозрела; а ты слишком переспел. Волдырев. Это не твоя беда; я знаю, что я делаю. Степан. Послушай-ка совета твоего верного Степана. Волдырев. Ну. Степан. Брось это. Волдырев. Скорее умру, нежели это оставлю. Степан. Умный человек должен думать и о будущем. Ну, ежели она тебя не станет любить... ну, ежели какой молодчик... ну, ежели... Волдырев. Ох! оставь твои ежели, они никогда не могут сбыться. Глупенькой! все мною предусмотрено, все предосторожности взяты. Ты ничего не разумеешь. Степан. Мое дело сторона. Только желаю тебе счастия больше других. Волдырев. Другие за это не так, как я, принялись. Слушай, я тебе все расскажу. Паша под опеку мне от покойного отца ее, с которым мы вместе торговали, досталась младенцем с великим достатком. Чтобы торга нашего не разделять, вошло мне в голову на ней жениться. Боялся я всегда того, о чем ты мне теперь намекал, и для того я возрастил ее смиренницею. Сам уча ее грамоте, вселил в нее сильный страх к Богу и Макею. Вот так-то тогда меня звали и иного мне имени не было. Степан. (в сторону) Ну, что я сделал! этот проклятый Болтай ищет Макея, а Макей-то сам Волдырев. Я этого и не знал; да полно, я взял предосторожность назваться Фаддеем. Волдырев. Что ж ты не слушаешь? Между тем, как Паша подросла, то стала больно пригожа и мне сильно по сердцу. Хотя я всячески старался, чтоб ее никто не видал, однако, черт знает, как ее увидел наш судья холостой. Ты знаешь, как судьи зорки, и знаешь, можно ли с ними бороться; и для того я из своей отчизны переселился в Питер, и к старинному имени приклеил новое прозвание, которое, по обычаю прочей нашей братьи охотников дворяниться, кончится на ов. А со временем постараюсь достатьофицерский или и выше чин, чтобы ходить в шпаге с темляком и в шарфе. Степан. Ну, ну, кстати ли это твоему толстому брюху, твоему плоскому, широкому лицу? Не лучше ли быть полезным купцом, нежели, сделавшись офицером, не быть ни тем, ни другим, и стать из чего-нибудь ни то, ни сё, то есть, как у нас говорят, произвести себя в так. Волдырев. Пустое! Хуже меня достают себе чины; но оставим это. Здесь я спокойно живу. Пашу мою никто не знает. Она стыдлива и робка, научена мною почитать за грех и то, когда на молодого мужчину и ненарочно посмотрит. Вся ее премудрость в том, чтоб верить всему, что я ей скажу. Весь ее свет — я, да приходский наш поп; вся ее забава — штопать мое белье. Словом, я ее сделал такою, как мне надобно. Пускай она проста: что это мешает? Я ее очень люблю и уверен, что буду женат без товарищей. Да и на что жене ум? разве на то, чтоб мужа обманывать? Чтобы не быть дураком, лучший способ — на дурочке жениться. Ты видишь, как я все осторожно распорядил. Для большей безопасности принял я к себе Фаддея и Власьевну, которых ты знаешь. Их совершенная глупость не может ни в чем Паше глаз открыть; и они, а особливо Фаддей, ни на волос от воли моей отступить не смеют. Степан. Да что же тебе приспичило сегодня жениться? Волдырев. А чего же еще ждать? Мне скоро пятьдесят лет минет, а я крайнюю охоту имею нажить себе побольше маленьких Волдыревых; только о том и думаю, и всякий час наяву этим брежу. Как весело видеть своих цыпляток!Ария
Явление 7
Степан (один). Ну, что делать? черт разве это знал, что его прорвет сегодня жениться. Как пособить этому молодому офицеру, которого я всем сердцем полюбил. Задаток взял, а материала поставить и надежды нет. Однако надобно все силы употребить, да как до этого дойти? Ворота заперты, а Фаддей, эта Волдырева скотина, ни для чего не впустит. Разве деньги помогут. Деньга, говорят, и камень долбит; а Фаддей еще не совсем камень. Попытаемся. А! да вот он и сам! чего-то ищет.Явление 8
Степан, Фаддей.
Фаддей (выходя из ворот). Хозяин ушел. Велел дубинку сыскать потолще; дубинки, хоть што, не нашел. (Увидя Степана.) А, Степанушка! здорово. Степан. Здорово, Фаддеюшка. Фаддей (сам себе). Фаддеюшка! Эк он учлив стал! бывало, все бранится. (К Степану.) Не знаешь ли, Степанушка, где дубинку потолще достать? Степан. Знаю, Фаддеюшка. Фаддей. Пожалуйста скажи. Степан. Изволь, для ча другу не сказать. Фаддей (сам себе). Другу! добрый парень. Он меня полюбил я и сам не знаю за что. (К Степану.) Да скажи же, где? Степан. Вот, видишь ли эту улицу? Всю ее пройди и повороти на улицу направо. Иди, иди, и придешь к переулку. Повороти в переулок, там опять увидишь переулок: в этом переулке еще переулочек, а в этом переулочке домик небольшой; возле калитки этого домика стоит дубинка. Так и найдешь ее. Фаддей. Ух, как далеко! Степан. Как быть, нигде ближе нет. Фаддей. Уж мне этот хозяин! на что ему дубина? Степан. А как же? крепче будешь караулить. На-ка сбитеньку на дорогу. Фаддей. Да денег-ста нет. Степан. Пей без денег, сколько хошь. Фаддей (пьет). Что тебе сделалось, что ты так ласков? Степан. Я сегодня вас всех что-то очень люблю. Фаддей. Спасибо-ста. Ин пойти ж. Степан. Поди. Фаддей. Все направо? Степан. Всё направо. Фаддей. А налево? Степан. Нет, Боже упаси. Фаддей. Слышу-ста.Явление 9
Степан, один, а потом Извед.
Степан. Ну, сбыл и этого! Начало ладно. Гей! господин офицер! (Извед выходит.) Не знаю, как твое честное имя. Извед. Меня зовут Извед. Что наше дело? Степан. Все хорошо. Сегодня в ночь Волдырев женится... Извед. Что слышу? я погиб! Степан. Постой, постой. Я еще не договорил, а ты уже и запечалился. Не бось: чем ближе беда, тем больше ума. Пойдем теперь же в дом. (Хочет отворить ворота Волдырева.) Ба! видно, Власьевна заперла ворота. О! эту я скоро уломаю. (Кличет.) Власьевна! Власьевна! что, ты разве оглохла? Власьевна. (в доме) Кто там? Степан. Твой милый друг Степан. Власьевна. Ну к черту, недосуг. Степан. Вот нежная любовь!Острамила, проклятая. Да выгляни на часок. Власьевна. Слышь, недосуг. Степан. Как, недосуг посмотреть на Степана? Власьевна (выглядывая в окно). Ну что там, какие узоры? Степан. Сойди-ка сюда: мне нужда с тобою поговорить. Сойди-ка, да отвори ворота. Фаддей далеко ушел, а хозяин долго не будет. Власьевна. Да слышь, право работы много.Дуэт
Степан
Власьевна
Степан
Власьевна
Степан
Власьевна
Оба вместе
(Власьевна выходит; отворяет ворота, и Степан с Изведом входят в дом. Театр переменяется и представляет внутренний покой Волдырева.)
Явление 10
Паша (с торопливостью входит). Так, это он со Власьевной и со Степаном идет на крыльцо; он, которого я в окно видела. Он, точно он, это я наверное знаю. В окно смотря на него, сердце у меня так билось, так билось; и теперь точно так же бьется. Когда опекун мой Макей сердится, и тогда оно так же дрожит... так же да не так. Уж не будет ли и этот моим опекуном?.. Ох, кабы это да сбылось!Явление 11
Паша, Извед, Степан, Власьевна.
Власьевна. Затеяли вы дурное. Я говорю, что дурное. Степан. Пустое, Власьевна. Ты моя сударка, ты моя красавка. Власьевна. То-то красавка! Степан. Сначала тебе кажется дурно, а после самой слюбится. Извед (сам к себе). Какое действие любовь в нас производит! не знаю что говорить и чем начать. Степан (Изведу). Что ж ты как вкопанный стоишь? Ох ты воин-горе! Подойди к ней. Власьевна. Как не так, подойди только. Ведь у Власьевны и кулаки есть (К Паше.) Что ты глаза на него выпялила? разве забыла, что хозяин тебе твердил: грешно на молодых мужиков смотреть. Паша. Ах, это правда! Я было это при нем и забыла. (Отворачивается от Изведа, однако украдкою смотрит на него.) Власьевна. Зевай, зевай! черт тотчас попутает; я это по себе знаю. И как хозяин узнает, то достанется; а мне и того боле. (К Изведу и Степану.) Подите, подите, откуда пришли. Степан (Изведу). Разве не знаешь, чем в этаких случаях уговаривать? Ведь все люди — Степаны. Сунь ей что-нибудь. Извед (Власьевне). Власьевна! ты хочешь, чтоб я умер; сжалься надо мной. Власьевна (с сердцем). Нет, нет; хозяин говорит... (Извед ей дает деньги. Власьевна, проворно взяв деньги, переменяет голос.) Да, да, ведь не я, хозяин это говорит. Степан (Власьевне). Ну, любо ли? Власьевна. Чему-то быть, повеселее на уме. (Изведу.) Ну, поди себе к Паше, я и рукой махну. Извед (Власьевне). Ты мне жизнь отдаешь. Власьевна. А то как же; я не хочу тебе смерти. Извед (Паше). Вы видите перед собой, сударыня... Паша. Я не сударыня, а зовут меня Паша; да опекун меня иногда Пашенькой называет. Извед. О, неоцененная невинность! прекрасная Пашенька! ты видишь несчастного... Паша. Кто? вы несчастны? да от кого? Извед. От тебя. Паша. От меня! ах какая беда! да как это сделалось? я, право, вам никакого худа не желаю. Извед. Ты дала мне рану, от которой я умру. Власьевна. Смотри пожалуй, что она начудесила. Паша. Ах какое несчастие! Да в которое место я рану вам дала? да как это сделалось? разве ненароком. Не уронила ль я чего, как вы мимо нашего дома ходили? кажется нет. Не Фаддей ли что бросил? Власьевна. Так точно Фаддей; некому больше. Извед. Нет, не Фаддей; но вы вашими прекрасными глазами поранили мне сердце, и вы же меня исцелить можете.Ария
Ария
Паша.
Финал
Власьевна
(посмотрев в окно)
Паша
(посмотрев в окно)
Извед
Степан
Паша
Власьевна
Извед
Степан
Паша, Власьевна и Извед
Степан.
Фаддей
(в окно лезет)
Степан.
Извед
Фаддей
Степан
Извед
Власьевна
Паша
Фаддей
Извед, Паша, Власьевна, Степан
Фаддей.
Степан, Извед
Извед, Паша, Власьевна, Степан
Фаддей
Действие второе
Явление 1
Театр представляет улицу.
Извед, Степан.
Извед. Какое несчастие! поищем вместе. Степан. Что такое сделалось? что вы потеряли? Извед. Не знаю как, второпях обронил подвязку Пашину. Степан. Есть о чем суетиться. Когда Пашу достанешь, то и все будет твое. Поди отсюда, чтоб нас с тобою не увидел Волдырев. Поди, оставь меня вымышлять способы в твою пользу. Извед. Однако... Степан. Поди же, делай что велят.Явление 2
Степан (один). Теперь-то, Степан, покажи проворство ума. Волдырев скоро воротится, а Фаддей проклятый нас видел. Как вывернуться из этих хлопот?.. я, право, и сам не знаю. Нет нужды! счастие сильнее ума. Положусь на его волю. Без счастия, как ни будь проворен, пригож, умен, учен — все будешь дурак дураком.Ария
Явление 3
Степан, Власьевна (выглядывая из окна)
Власьевна. Ты тут, Степан? Степан. Видишь, что тут. Заварили мы брагу. Власьевна. Подлинно, что заварили; и всему ты виноват. Степан. Нет, Власьевна, не я; а денежки. Что говорить? коли дело не так пойдет, то мы оба с тобою виноваты. Теперь надобно подумать, как бы выпутаться. Власьевна. Ты себе думай; а я не умею. Степан. Что делает Фаддей? Власьевна. Спит, как колода. Степан. Это хорошо. Он заспит то, что видел; а ежели вспомнит, так скажи, что ему это во сне пригрезилось. Божись, лги и стой в том. Буде же это не поможет и как-нибудь Волдырев проведает, то скажи, что в то время, как Фаддей ушел со двора и оставил ворота не заперты, какой-то незнакомый офицер вошел к Паше и стал ластиться к ней, и что ты его не допускала. Власьевна. И ведомо, я таки то и делала. Степан. Что в это время Фаддей пришел, что офицер дал тебе и ему деньги. Вы деньги взяли, а офицера выгнали. Власьевна. Какой же ты плут, Степан! Степан. Простота сердечная! иначе жить нельзя на свете. Власьевна. Да как же, у Фаддея денег нет? Степан. Безделица! я тебя всему научу. Фаддей спит; положи ему за пазуху сколько-нибудь из тех денег, что тебе офицер дал. Власьевна. Нет, нет, и не думай этого; коли что другое, так изволь, а денег не дам. Степан. Глупенькая! офицер тебе за все заплатит. Как женится на Паше, то даст тебе столько, что ты и пересчитать не будешь уметь. Власьевна. Это еще далеко. Коли хочешь, дай свои. Степан (бросает ей в окно деньги). На, на, возьми. Поймала ль? Власьевна. Поймала. Вот, теперь дело-то и ладно. Степан. Ну, поди же, сделай все, что я говорил; и Пашу тому же научи, а обо мне ни слова. Власьевна. Слышу, слышу. Степан. (один) Степан! запутывай, не бось. Ба, да вот и Болтай выступает.Явление 4
Болтай, Степан.
Болтай (держа в руках подвязку, которую Извед потерял, сам к себе). Так, это ее подвязка; вот и имя ее вышито. Паша, без сомнения, не зная, как любовь объявить мне, выбросила свою подвязку, чтоб я по этому узнал, что она меня любит, мною пылает. (Увидя Степана.) Ведь ты Фаддей? Степан. Кажется. Болтай. Знаешь ли ты мое счастие? Знаешь ли? Степан. Что! конечно, нашли знакомого своего купца Макея? Болтай. Нет, сто раз лучше. Степан. Неужто клад? Болтай. И того лучше. Степан. Так я и ума не приложу. Болтай. Видишь ли ты эту подвязку? Степан. Вижу. (В сторону.) Это Пашина, которую Извед потерял. Болтай. Что это значит? ась? Степан. То-то, плут, как далеко заехал! уж и подвязку Паша подарила. Болтай. То-то же! видишь ли, как у нас проворят! Степан. Вижу; да как тебе досталась? Болтай. Ты не успел мигнуть, а я с Пашею в окно познакомился, пленил ее и получил этот драгоценный подарок с ее ножки. Степан (в сторону). О, проклятый лжец! (К Болтаю.) Да где ты ее так близко видел? Болтай. В комнате у нее, в комнате. Степан. Это вздор! Без меня туда никто войти не может. Болтай. Нет, я пошутил. Она мне в окно кинула. Ну, да это все равно, что был я у нее, что не был. Ведь ты обещал меня ввести? Степан. Обещал, да ты сам знаешь, за чем дело стало. Болтай. Разумею. Этого проклятого Макея не знаю где найти. Степан. Докуда найдешь, прости. Смотри ж, старайся о деньгах. Я знаю, что Паша в тебя влюбилась; она мне это сама сказала.Явление 5
Болтай (один). О! это я без тебя знаю. И кто может против меня устоять?Ария
Явление 6
Волдырев, Болтай.
Болтай. Не ошибаюсь ли? это Макей! Волдырев. Это Болтай! Болтай. Дорогой Макей! друг отца моего! Волдырев. Любезный Болтай! сын друга моего! давно ли здесь? Болтай. Дней десять, и все улицы и переулки отоптал, искав тебя. Волдырев. От батюшки твоего я давно письмо получил, что ты за его делами сюда будешь; и чтобы, в случае нужды, я тебя ссудил деньгами. Я на вексель охотно исполню его просьбу, помня его старую хлеб-соль, как он мне по казенным подрядам помогал. Болтай. Никогда нам твоя помощь так не была нужна, как теперь. Ссудя меня деньгами, ты счастие мое кончишь. Когда я счастлив буду в начатом моем деле, будет счастлив отец мой; будешь счастлив и ты, друг наш. Волдырев. Не сомневаюсь в вашей дружбе. Да какое это дело? покупное ли? подрядное ли? или... Болтай. Это такое дело, ежели ты ссудишь меня хотя пятьюстами рублями, то этою безделкою сегодня же достану пятьдесят тысяч рублей, а может быть и более. Волдырев. Фу, пропасть какая денег! Изволь, с радостию дам. На такое полезное дело как не ссудить. Да нельзя ли и моей просьбы исполнить? Болтай. Говори, я для друга все сделаю. Волдырев. Возьми меня хоть в четвертую долю. Болтай. Друг мой, это дело не такое, чтоб в долю кого-нибудь брать. Я в часть и отца родного не возьму. Волдырев. Какое же это дело? Болтай. Женитьба на богатой красоточке, которая в меня по уши влюбилась; а потому и я ее должен любить. Волдырев. Статочное ли это дело! Болтай. Это такое статочное дело, что если сегодня мне дашь денег, то я сегодня и женюсь. Волдырев. Охотно! Как же это кстати случилось! и я сегодня женюсь. Болтай. Сегодня! обними меня, мой друг? Нельзя ли, чтоб нас один поп венчал? чтоб вместе пир свадебный пополам... Волдырев. В этом крайней нужды нет. Да кто твоя невеста? скажи, ежели можно тайну объявить и, открыв все твое счастие, порадовать друга. Болтай. Я дурно бы сделал, если б был неискренен против тебя. Только никому не проболтайся. Волдырев. О! ты знаешь мою скромность. Болтай. Слушай же, дивись проворству моего ума, силе моей красоты и радуйся моему благополучию. Волдырев. Ох! слушаю и готов радоваться. Болтай (указывая на дом Волдырева). Видишь ли этот дом, любезный друг Макей? Волдырев. Ну!.. Болтай. В этом доме живет девочка, по имени Паша. Волдырев. Ну, ну!.. Болтай. Да слушай с терпением. Она богатого купца дочь, под опекою другого купчишки, по имени Волдырева, скряги, бездельника, дурака, ревнивца... Волдырев. Сам ты такой. Болтай. Что ты сердишься? разве он тебе знаком? Волдырев. Нет; да это дурная привычка, не знав людей, бранить (В сторону.) О, Боже мой! что я должен терпеть и что будет со мною? Болтай. Ежели тебе противно, что я его браню, то я и перестану. Волдырев. Нет, продолжай, продолжай. Болтай. Этот мерзавец Волдырев держит свою прекрасную питомицу взаперти, никому не показывает ее и ей никого. Так ревнив, что все домашние животные у него женского рода, выключая одного работника Фаддея. Ты знаешь, ежели ты когда молод бывал, что, несмотря на всякие осторожности, на крепкие замки, затворы, задвижки, когда только хоть маленькая скважинка есть, то любовь пролезет. Паша увидела меня в окно, полюбила; Фаддей помог и я был у нее. Волдырев (в сторону). Я пропал! (К Болтаю.) Да каким способом ты вошел? Болтай. Что нужды до этого: довольно, что я был у нее. Вот знак ее любви. Вот какой подарок! Смотри, любуйся (Показывает подвязку.) Это ясное доказательство. Волдырев (в сторону). Так, это ее подвязка. О, негодная смиренница! Болтай. Что ж ты так нахмурился? Волдырев. Так. Не знаю, что-то нездоровится (В сторону.) О, какое злое мученье! Вот и вся моя осторожность к черту. Болтай. Теперь окончание моего благополучия от тебя зависит. Помоги обмануть негодяя, который мучит Пашу и недостоин и смотреть на нее. Подумай, дорогой Макей, как будет рваться этот срамец Волдырев, когда я увезу его Пашу и на ней женюсь. Как весело ревнивых обманывать! Как это смешно! Лет близ двадцати поил, кормил, лелеял, и для кого? для меня! ха, ха, ха! Да что ж ты не смеешься? Волдырев (сухим смехом). Да, да, смеюсь и я: ха, ха, ха! (В сторону.) О, проклятая участь!Дуэт
Болтай
Волдырев
Болтай.
Волдырев
Болтай
Волдырев
Болтай и Волдырев
(Волдырев принужденно)
Явление 7
Волдырев (один). Не знаю, как он меня не уморил. Преглупый повеса! негодный ветреник! Сколько я страдал! Бешенство, горесть, стыд, тоску, я все это должен был перед ним глотать. Был должен притворяться, слушать, как он меня самого ругал; и притом еще казать веселый вид и с ним вместе смеяться над собою. Я вне себя.Ария
Явление 8
Театр представляет внутренний покой Волдырева.
Власьевна, Фаддей, зевая со сна.
Власьевна. Долго ли тебе дрыхнуть? Фаддей. Видишь, устал. Куда бишь я прежде сна ходил? Власьевна. Не ведаю. Фаддей. И я забыл. Власьевна. Так ты ничего не помнишь? Фаддей. Помню што-то. Власьевна. Да что ж такое? Фаддей. Не знаю... кажется, будто Степан, сбитенщик... Власьевна. Врешь, врешь, Степана ты не видал. Фаддей. А для ча? Власьевна. А для та, што и я его не видала. Фаддей. Да ведь у нас розные глаза. Я своими гляжу, а ты своими. Власьевна. Да тебе здесь того нельзя видеть, чего я не вижу. Фаддей. Я не говорю, что здесь... Да што ты! как же с офицером-та вместе?.. Власьевна. С каким офицером?.. это тебе причудилось во сне. Фаддей. Никак и взабыль во сне. Власьевна. Да нечему больше быть, как во сне. Фаддей (смеется глупым смехом). Ха, ха, ха! Какой же смешной сон! будто я через забор перелез и увидел вместе тебя, Пашу и какого-то офицера... Власьевна. А Степана? Фаддей. Да ты говоришь, что я его не видал. Власьевна. Видишь ли, что это во сне? Фаддей. Вижу. Власьевна. И не спорь же, что это не во сне. Фаддей. А мне что спорить: по мне во сне, так во сне. Власьевна. А еще что ты видел? Фаддей. Видел, что хозяин тут стоял, как баран, с рогами. Власьевна. Ну, видишь ли, что это во сне? Фаддей. Вижу... а вот, как он воротится, то я пощупаю. Коли нет рогов, так во сне. Волдырев (стучась за кулисами). Фаддей! Власьевна! отоприте. Власьевна (Фаддею). Хозяин стучится, поди отопри (Фаддей уходит.) Хозяин идет, от страха живот замирает. Да как ему узнать? я с Пашею обо всем переговорила, как Степан меня научил; и Фаддею деньги за пазуху положила. Охти мне! вот и хозяин. Как же он угрюм! весь посинел, как будто чем подавился.Явление 9
Волдырев, Власьевна.
Волдырев (сам к себе). Несмотря на мою прогулку и на все усилие, которое себе делаю, чтоб не сердиться, насилу удерживаюсь. (Ко Власьевне, охриплым голосом). Все ль у вас здорово?Власьевна. (робко) Все.
Волдырев. Где Паша? Власьевна. В своей спальне, что-то работает. Волдырев. Конечно, подвязки? Власьевна. Не знаю. Волдырев. Как я пошел со двора, была ль она весела? Власьевна. Нет. Волдырев. Что ж, печальна? Власьевна. Нет. Волдырев. А для чего? Власьевна. Для того... для того, что не была печальна. Волдырев. Да что ж она такое была? Власьевна. Так. Волдырев. Хотела ль она, чтоб я скорей домой пришел? Власьевна. А как же. Волдырев. Так она меня очень дожидалась? Власьевна. Как не дожидаться. Корова ли, гнедко ли затопают, все думала, что это ты. Волдырев (сам себе). По ее словам, кажется, она ничего не знает. Я думаю, Фаддей во всем виноват. (Кличет.) Фаддей! Фаддей! Власьевна (хочет идти). Вот я его кликну. Волдырев. Будь здесь. (Кличет.) Фаддей! Фаддей! Фаддей (за кулисами). Тотчас. Волдырев. Скорей ступай. Фаддей. Приду-ста. Волдырев. Да что ж ты нейдешь? Фаддей. Недосуг-ста; квас пью. Волдырев. Ежели ты сюда теперь же не выйдешь, то я тебе целые три дня не дам ни есть, ни пить. Фаддей (выходит). А коли так, то я здесь. (В сторону.) Что это он так сердит? Волдырев. Подойди поближе, смотри мне прямо в глаза. Фаддей (выпяля на Волдырева глаза). Ну, смотрю. Волдырев. Ты плут. Фаддей. Ой ли! Волдырев (грозно). Ты думаешь, что я ничего не знаю... ты думаешь, негодная животина!.. Фаддей. Да што ты напираешь! Волдырев (увидя, что Власьевна кивает Фаддею). А ты что там... поди сюда... стань на эту сторону! а он на ту... нет, стань туда, а ты сюда... Уф! задыхаюсь! (Волдырев при сем сильно толкает их с места на место.) Фаддей и Власьевна (становясь на колени). Помилуй, не съешь нас. Волдырев (сам себе). Я дурно делаю, что сержусь. Я их только застращаю, а ничего не выведаю. Надобно ласково обойтись. С дураками должно, как с детьми поступать... Встаньте, друзья мои. Я вас ничем не трону, только мне всю правду скажите (К Власьевне.) Да что ты все ему киваешь? Власьевна. Чтоб он всю правду сказал. Фаддей. Да у меня никакой правды нет. Волдырев (с сердцем). Как, плут!. (Удерживаясь.) Друг мой, Фаддеюшка! ты знаешь, что я тебя люблю, и я знаю, что ты меня любишь. Фаддей (обнимая Волдырева). Ну, так мы друг друга любим. Волдырев. Скажи, что здесь было без меня, что ты видел? Фаддей. А што я видел?.. Видел какого-то офицера с Пашей и со Власьевной. Волдырев (к Власьевне). Так-то ты меня обманываешь. Власьевна. Я никого не видала. Это разве ему во сне пригрезилось. Волдырев (Фаддею). Слышишь ли, что она говорит? Фаддей. А вот я погляжу, во сне ли я это видел. (Подходит к Волдыреву и щупает его лоб.) Волдырев (отталкивая его). Что это, дуралей! Фаддей. Точнехонько во сне это я все видел. Волдырев. Да почему ж? Фаддей. Пускай Власьевна скажет. Власьевна. А мне почему знать? ведь ты спал, а не я. Волдырев. Да скажешь ли хотя то, что ты во сне видел? Фаддей. Будто у тебя голова баранья, будто я через забор лез, будто Паша, Власьевна, будто офицер, и черт тя знает что. Волдырев. Терпенья не достает. Однако должно крепиться. (К Фаддею.) И ты в том стоишь, что ты во сне видел? Фаддей. Стою; а коли не веришь, сам у себя пощупай. (Указывает на лоб.) Волдырев. Дело не о том. Офицера во сне ли, или наяву видел? Фаддей. По мне все равно. Волдырев. Да мне не все равно. Фаддей. Спроси у Власьевны. Вот и она говорит, што во сне. Власьевна. Точнехонько во сне. Волдырев (сам себе). Я от них толку вечно не добьюсь. (К Власьевне.) Поди, приведи мне Пашу. Фаддей. Это лучше. Я и Пашу видел во сне; авось-либо она што-нибудь знает.Явление 10
Паша, Волдырев, Фаддей, Власьевна.
Волдырев (в сторону). Видя ее, как подумать, что она виновата? (К Паше.) Сегодня погода хороша. Паша. Хороша. Волдырев. Да ты разве в окно смотрела. Паша. Смотрела. Волдырев. Так ты только без меня в окно смотришь? Паша. Да я и дело делала. Волдырев. Дело? а какое? Паша. Чулки штопала. Волдырев. А подвязки? Паша. Шила. Волдырев. Покажи мне их. Паша (вынимает одну). Вот. Волдырев. Да это только одна, а другая где? Паша. Не знаю, куда затерялась. Волдырев. Поищи. Паша. Я уж искала; да нигде не нашла. Конечно, мышь затащила. Вы знаете, у нас много мышей. Волдырев. Мышь? а я ее видел у кота. Власьевна. Так-то оно и есть. Кот эту мышь поймал, которая подвязку затащила. Поделом ей. Волдырев. Молчи, негодная! Я знаю все ваши проказы. (В сторону.) Мне надобно их так поймать, чтоб им нельзя было увернуться. А может быть, еще все не так было, как я думал. Может быть, Болтай половину прибавил. Это можно скоро узнать. Скажу им, что пойду со двора, а сам дома спрячусь. Ежели это правда, молодчик мой не замедлит прийти к окну; а там увидим, и по тому станем судить. (К Паше.) Я иду со двора; ты поди в свою спальню. (К Фаддею и Власьевне.) А вы отсюда ни на пядь.Явление 11
Фаддей, Власьевна.
Фаддей. Ни на пядь. То-то хорошо! стой себе на одном месте, не ворочайся. Да скажи Власьевна, за што он так сердит? Власьевна. Видно, за то, что ты во сне видел. Фаддей. А ему какая нужда? Власьевна. Ему досадно, что ты Пашу вместе с офицером видел. Фаддей. А я чем виноват? Когда не спишь, то, штобы не видать, можно зажмуриться; а коли спишь, этого сделать нельзя. Власьевна! отчего, коли спишь, хотя глаза зажмурены, а видишь? Власьевна. Это не видишь, а думаешь. Фаддей. А што такое думаешь? Власьевна. Я и сама не знаю. Фаддей. Чу! Власьевна; нишкни! кто-то с Пашей говорит. Власьевна. Кому говорить? она одна сидит. Фаддей. Слышишь ли, как она шевелится; как будто чему-то рада. И рада и охает. Власьевна. Я пойду посмотрю. Фаддей. Не пущу; хозяин не велел отсюда ни на пядь. Здесь послушаем, от чего она всполошилась. Волдырев (подкрадываясь). Кто-то к окну подошел. Конечно, это наш волокита. Посмотрим, что будет. Фаддей (увидя Волдырева). Хозяин! мы отсюда... Волдырев. Молчи. Если кто из вас слово промолвит, я того прибью (Власьевна хочет идти.) Куда ты? Стой здесь. (Власьевна кашляет.) Ежели кто хоть немного кашлянет, то... Стойте так тихо, как будто бы вас здесь не было.Извед и Паша
(за кулисами поют)
Дуэт
Извед
Паша.
Извед
Паша.
Извед
Паша.
Оба вместе
Явление 12
Волдырев, Паша.
Волдырев. Ну, Паша! станем говорить по-дружески. Ты не знаешь опасностей от сетей, которые дьявольское наваждение ставит повсюду таким молодым девочкам, как ты. Я тебя люблю, ты это ведаешь. Ты от простоты проступилась передо мной, что позволила офицеру быть с собою. Я тебя в том прощаю; но скажи мне, да скажи только всю правду, что он делал, когда был с тобою? Паша. Он все мне говорил, что меня любит так, что нельзя больше; что меня любит самою большою любовию. Волдырев. А ты ему веришь? Паша. Как же! он так хорош, так хорош, что не станет лгать. Ах! если бы вы видели и то, как он говорил, и то, что он делал, — вы бы сами поверили, что он меня любит. Волдырев (с смущением). Да что ж он такое говорил, и что он делал? Паша. Он говорил, что от меня болен, что я его ранила; я очень испугалась, однако он сказал, что я его вылечу, ежели ему дам... Волдырев (испугавшись). Что такое? Паша. Руку поцеловать. Волдырев. Уф! Паша. Я на то согласилась, и ему тотчас полегче стало... Ох! кабы вы видели, как он целовал... Волдырев. А больше он ничего не делал, как только целовал? Паша. Да разе еще что делают? Волдырев. Нет... Да чтобы вылечиться, не требовал ли он у тебя еще чего-нибудь? Паша. Нет, право нет; а если б попросил, то как бы отказать? Он только говорил, что хочет на мне жениться. Волдырев (в сторону). Уф! насилу мое мучительное сомнение миновалось. Слава Богу! Я не дорого заплатил за мою оплошность. Теперь не буду дурак. Господин Болтай, я ручаюсь, что ты ее более не увидишь, или я достоин буду, чтоб ты на мой счет веселился. (К Паше.) Ты не знаешь, Пашенька, душа моя, какой опасности твоя простота тебя подвергала. Я тебе все растолкую. Слушай: все это, что тебе так приятно казалось, не что иное, как самый душепагубный грех, за которой в аду варят в горячей смоле. Все эти молодчики со сладкими словами, с гладкими щеками, с душистыми кудрями, с подщипанными кафтанчиками, не что иное, как приманка сатаны. Подожди, покуда выйдешь замуж. Паша. Так это уже не будет грешно замужем? Волдырев. Нет. Паша. Выдайте ж меня поскорее. Волдырев. Я не менее тебя того желаю, и для этого со двора ходил. Паша (в сторону). Так он, конечно, сам офицера-то мне и сыскал. (К Волдыреву.) Как я рада! да вправду ли вы говорите? Волдырев. Вправду. И я рад, что ты хочешь замуж. (В сторону.) Все, что я почитал в ней любовью к офицеру, есть не что другое, как только охота замуж. Паша. Когда выйду замуж, как я вам буду благодарна! Я вас расцелую. Волдырев. И с моей стороны то же будет (В сторону.) О, невинность сердечная! О, миленькая овечка! Как я ее люблю, и как буду счастлив, женясь на ней! Паша. Да когда же мне замуж идти? Волдырев. Завтра. Паша (смеясь). Завтра? Волдырев. И ты от радости смеешься? Паша. Да. Волдырев. Я очень рад, когда увижу тебя довольною. Паша. Как будет мне с ним весело! Я за ним теперь же пошлю. Волдырев. За кем? Паша. За офицером. Волдырев. Постой, постой, не торопись: я не о нем думал; у тебя другой будет муж. Паша. А кто? Волдырев. Я. Паша. Да говорят, за двумя быть нельзя? Волдырев. Нельзя; да я один и буду. Паша. Ни для чего этого не сделаю. Какая жалость! Он так пригож! Мне без него до смерти будет тошно. Волдырев. Я сделаю, что не будет тошно. Паша. Нельзя статься: с ним одним я только могу быть весела. Волдырев. А со мною? Паша. Нет. Волдырев. Так ты его любишь? Паша. Люблю. Волдырев. А меня? Паша. Нет. Волдырев. Как нет, негодная! Паша. За что вы сердитесь? разве вы хотите, чтоб я лгала? Волдырев. Да за что ж ты меня не любишь, окаянная? Паша. Не ведаю. Волдырев. Ты знаешь, как я старался, чтоб ты меня любила, и все это понапрасну. Паша. Что делать! офицер это лучше вас умел сделать. Он без всякого труда мне тотчас полюбился. Волдырев. Или и то ни во что, что я тебя вскормил? Паша. За это офицер вам заплатит до полушки. Волдырев. Я его платы не хочу. Кто чего не продает, того продать никто принудить не может. Паша. Да я ведь не товар. Волдырев. Что с тобою говорить. За такие дерзкие слова надобно до полусмерти прибить, и все тут. Паша. Вы это можете сделать, ежели вам угодно. Волдырев (в сторону). Это слово и этот взгляд опять меня обезоружили, и я растаял. О, любовь! о, женщины! что вы такое? Ну, Пашенька, помиримся. Паша. С охотою. Я на вас не сержусь; лишь только любить не могу. Волдырев. Неблагодарная! что мне делать, чтоб ты меня любила? И чем этот мой злодей тебе нравнее меня? Посмотри на меня. Во всем во мне увидишь постоянство, крепость: стан ли? есть что обнять; рука ли? есть чем хватить; нога ли? есть чем ступить. А в нем ветреность, жидкость. Плюнь на этого негодника. Ты будешь со мною счастливее. Паша. Неправда. Волдырев. Нет, полно мне терпеть. Теперь я все сделаю, что, за твою неблагодарность, мне сердце велит. Я тебя запру в четырех стенах. Ты у меня никогда и света не увидишь. Все окна, все двери, ворота глухо-наглухо заколочу, законопачу, и сам буду в слуховое окно лазить... Фаддей! Власьевна! (Фаддей и Власьевна приходят.) Подите, отведите ее в спальню; закройте все окна. Заприте ее там, и сами сюда приходите.Явление13
Волдырев (один). Я дрожу! кровь кипит и мерзнет. Не помню, что делаю. Зачем черт меня со двора носил? Я так сердит, что разбил бы себя по щекам, а Болтая убил бы до смерти. Пойду, поищу Степана-сбитенщика. Он на все провор, да и мне дружен. Поговорю, посоветую с ним. Он мне поможет найти, по желанию моему, старушку для присмотра за Пашею; а между тем, чтоб беды не сделалось, обласкаю Фаддея и Власьевну, чтобы они, когда придет этот мерзкой, этот негодный повеса Болтай, хорошенько бы ему бока наколотили.Явление 14
Волдырев, Фаддей, Власьевна.
Власьевна. Заперли Пашу. Фаддей. Вот и ключ. Волдырев. Вы мои верные, добрые, истинные друзья. Фаддей. Конечно так-ста. Власьевна. Мы и спим и видим только то, чтоб тебе было все в угоду. Волдырев. Благодарствую. У меня есть до вас просьба. Фаддей, Власьевна (вместе). Изволь-ста, все сделаем. Волдырев. За крайней нуждой мне надобно со двора. Фаддей, Власьевна. Поди-ста. Волдырев. Коли офицер придет без меня, что вы сделаете? Власьевна. Мы его не пустим, черт с ним. Волдырев. Это мало, что не пустите; надобно его хорошенько отучить дубиною. Фаддей. Изволь-ста, я его отдубашу так, что у меня и ног не унесет. Власьевна. Уж мы ему бока натолкаем. Позабудет у нас за чужими девками гоняться. Волдырев. Какую вы мне свою любовь по его спине покажете! Как я вам буду благодарен! Вы увидите; да только смотрите ж хорошенько. Фаддей. Положись-ста на меня: уж я на свою руку охулки не положу. Власьевна. И я, — даром, что у меня кулак поменьше. Волдырев. Не верьте его сладким словам. Власьевна, Фаддей (вместе). Не бось. Волдырев. Хоть деньги станет давать, не берите. Фаддей, Власьевна (вместе). Не бось. Волдырев. Как вы поступите, если он станет вас просить вот так:Трио
Волдырев
(к Фаддею)
Фаддей
(замахиваясь на Волдырева)
Волдырев
(К Власьевне.)
Власьевна
(замахиваясь на Волдырева)
Волдырев
(К обоим.)
Фаддей, Власьевна
(толкая вместе Волдырева)
Волдырев
(между тем, как его толкают)
(Дает им деньги медные, и они берут.)
Фаддей, Власьевна
(толкая сильно Волдырева)
Действие третье
Явление 1
Театр представляет улицу пред домом Волдырева.
Волдырев, Степан.
Степан. Какая диковинка! как можно было думать, чтобы без тебя случилась такая проказа! Волдырев. Все, что я тебе, друг мой, Степанушка, сказывал, все это, к несчастию моему, до одного слова правда; и этот негодяй Болтай похимистил у меня сердце Пашино. Степан. Чудеса на свете! Видишь ли, каковы женщины! Уж ты ли не детина, а и тебя променяй, да на кого еще! Волдырев. Ты говори, Степанушка! Кабы ты видел этого Болтая, больше бы удивился. О, как бы я доволен был, если бы кто его хорошенько поколотил! Мне так хочется ему отомстить, что никогда не хотелось так в летний жаркий день мартовского пива со льду напиться. Степан. Коли хочешь, я тебе это сделаю. Волдырев. Право? (Обнимает Степана.) Одолжи меня, друг мой!.. Да как же ты его узнаешь? Степан. Ведь ты мне рассказывал, каков он... и я на него как теперь гляжу. Волдырев. Нет, лучше я тебе его укажу. Степан. Ах, что ты делаешь! Все дело испортишь. Увидя меня с тобой, он догадается. Волдырев. Правду, правду говоришь. Прости ж, мне некогда. Проклятый Болтай то сделал, что я до завтра должен отложить мою свадьбу. Уж дня не много осталось. Прости. Постарайся как можно сыскать и привести сегодня ж такую старуху, о какой я тебя просил. Степан. Все для тебя сделаю.Явление 2
Степан (один). Ну, не правда ли, что счастие всего сильнее? Как все хорошо идет. Волдырев не Изведа, а Болтая подозревает; у меня помощи просит, и сам в мои сети как ряпушка в закол плывет. Вот этою-то старухою я его на удочку поймаю. Старухою будет сам Извед. Однако, чтобы вернее было, надобно постараться поставить Волдыреву такой крюк, чтоб он в это время дома быть не мог. Как бы это сделать? А вот как: ничего нет легче. Приниматься за Болтая. Я его так врючу, что вся беда на него падет. Я его... да вот и Болтай кстати.Явление 3
Болтай, Степан.
Степан. А я тебя ищу. Болтай. О! меня не надобно искать: я сам тотчас явлюсь. Я таков, ежели что затею, то чтобы у меня тут же и было. Я скор как вихрь, проворен, умен... Степан. Вот на! когда я хочу тебе о важном деле говорить, то вместо того, чтоб слушать, ты себя хвалишь... Болтай. Виноват... да сказать о себе добренькое словцо, человеку моих достоинств простительно. Ну, говори же, говори о важном деле. Конечно, Паша?.. Степан. Ты пресчастливый человек! Болтай. Что? не занемогла ли она от любви ко мне? Степан. Нет, больше. Болтай. Что ж, умерла? Степан. Нет, — еще она, слава Богу, все в добром здоровье. Болтай. Да что ж такое? Конечно, она не спит, не ест, не пьет? Степан. Нет, нет, она все это делает; да только хочет, чтоб ты ее увел и женился б на ней. Болтай. О! я готов, пойдем, пойдем! Степан. Да как тебе не стыдно? это надобно искусно сделать. Ворота заперты; надобно, чтоб ты, как хорошенько смеркнется, пришел сюда с лестницею, приставил бы ее к окну, вошел бы сквозь окно в спальню Пашину, и опять из окна вышел бы вон с нею. Вот как это должно сделать! Болтай. Разумею, разумею, — на что долго говорить? мне лишь намекни, то я все и понял. О! это я верно сделаю, уверь Пашу; скажи ей, чтоб она не тосковала... Знаешь ли, я Макея-то нашел. Теперь в его деньгах мне нужды нет; а только в том, чтоб он тут был, как я в окно полезу. Пойду его искать.Явление 4
Волдырев, Степан.
Волдырев. Что, ты уже и узнал повесу? Степан. Как не узнать? Какой же болван! меня с Фаддеем не распознал. Да что такое у него с Фаддеем? Видно, он на него надеется. Волдырев. Я это думаю. Степан. Я тебе давно говорил, что Фаддей плут, даром что ротозеем смотрит. Волдырев. Однако, меня не проведут. Степан. Статочное ли дело тебя обмануть. Волдырев. Да для чего ж ты не поколотил этого Болтая? Ведь ты мне обещал. Степан. Я больше сделал. Ты хочешь ему отомстить; да побить офицера, хотя и негодящего, дурно будет. И так я выдумал, что ты можешь наказать его в силу законов. Волдырев. В силу законов! А как это, мой друг, Степанушка? Степан. А вот как... Ведь ты знаешь, что он всему верит? Волдырев. Знаю, что он глуп. Степан. Я ему сказал, будто Паша велела ему в сумерки придти с лестницей и в окно увести ее. Он это верно сделает; и как полезет, то ты можешь его, как мошенника, поймать с десятскими, которых ты, я думаю, постараешься для этого подставить. И так ты Болтаю отомстишь, как захочешь; а он и не узнает, от кого ему беда. Волдырев (смеется). Ха, ха, ха! ай да Степан! то-то прямо удружил! (Обнимает его.) Благодарствую за любовь. Степан. Видишь ли, кабы ты давно за меня держался, все бы лучше было. Волдырев. Вперед только и будет у меня света в окне, что ты... Да что же старуху? Степан. Готова. Я за нею иду и тотчас приведу... вот и Болтай; смотри не проговорись. Волдырев. Не бось, не проведут меня.Явление 5
Волдырев, Болтай.
Болтай. Я тебя ищу, мой друг, любезный Макей! Ты мне денег обещал; да мне в них нужды нет. Сегодня же на вечер я сам могу тебя ссудить. Сколько тебе надобно? Говори. Золотом ли? серебром ли? бумажками ль? медью ли, или какою другою монетою? Волдырев. Мне ничего не надо. Болтай. Я ни за что не постою; только ты мне помоги. Волдырев. В чем только? готов любезному другу. (В сторону.) Как же я над ним потешусь! Болтай. Мои любовные хлопотишки, о которых я тебе сказывал, приходят к концу. И вот только теперь получил я самое радостное известие. Волдырев. А какое? Болтай. Эта девочка, Паша, велела мне в сумерки придти с лестницей и увести ее в окно. Волдырев. Изрядно, изрядно! Болтай. Надобно, чтоб со мною при этом, для всякого случая, был человек верный. Кто же мне тебя вернее? Волдырев. И конечно. Я готов другу услужить. (В сторону.) Конечно, я над ним повеселюсь.Болтай
Ария
Явление 6
Волдырев (один). Теперь я отдыхаю по проворной милости Степана. Ай да Степан! От его выдумки я не только могу отомстить, да и безопасно жениться. Чем ему отслужить?.. Божусь, кроме него ни у кого сбитня не пить. А! да вот и он со старухою.Явление 7
Извед в наряде старухи, Волдырев, Степан.
Степан
Ария
Явление 8
Степан (один). Ну! впустил козла в огород. Теперь пойду приготовлять все, чтобы, как скоро уведет Извед Пашу, тотчас им и обвенчаться. Степан! ты сегодня довольно поработал; да и не даром; — только вечный хлебец себе достал. Вот как честные люди на свете счастие себе достают!Явление 9
Театр представляет комнаты Волдырева.
Волдырев,Извед в виде старухи, Фаддей,Власьевна.
Волдырев. Вот ключ, Власьевна, поди, выпусти Пашу и приведи к нам. (К Изведу.) Теперь, по твоей милости, бабушка, не будет мне нужды запирать эту негодницу. Извед. Я ее приберу к рукам.Явление 10
Волдырев, Извед, Паша, Фаддей, Власьевна.
Извед (в сторону). Я ее вижу! сердце обмирает от радости. Волдырев (Паше). Добро пожаловать. Теперь ты опять на воле; однако не радуйся. Вот (указывая на Изведа) моя спасительница. С нею не будет мне нужды ни в замках, ни в ключах. Вот тебе ключ самый крепкий. Она тебя научит, как тебе меня одного почитать и любить; а коли не послушаешься слов, так у нее есть и кулаки. Извед (Паше). Позабудешь у меня глазеть, — позабудешь любить этого офицера, который тебе голову вскружил. Паша. Нет, никогда не позабуду и ничто вам не поможет. Я его так люблю, так люблю, что и сказать не можно.Ария
(Волдыреву.)
Ария
(голосом старухи)
Явление 11
Паша, Извед, Власьевна, Фаддей.
Фаддей и Власьевна (издали низко кланяясь). Что, бабушка, прикажешь делать? Извед. Подите прочь отсюда. Фаддей (идучи назад). Ух! слава Богу! Кабы можно, верст на сто бы от колдуньи ушел. Власьевна. Куда бежишь? Ведь она сказала, поди прочь, а не вон. Спроси у нее. Фаддей. Нет, сама спроси, а я боюсь. Власьевна. Нет, ты спроси. Фаддей. Не из чего. Я лучше подале стану, чтоб, какова беда, и стрелка дать. (Отходит с Власьевной подале.) Извед (к Паше). Итак, сударыня, вы намерены вечно любить офицера? Паша. Покуда жива. Извед. Ну, если бы он теперь сюда пришел затем, чтоб вас увезть? Паша. Я готова сей же час. Извед. И чтоб на вас жениться? Паша. Готова! готова! Да где он? Конечно, ты его знаешь? Скажи, ради Бога, скажи, где он? Извед (открываясь и сбрасывая с себя одежду старухи). Он у ног твоих! Он твои целует руки! Паша. Ах! не колдовство ли это? Власьевна (в сторону). Это наш офицер! Фаддей (к Власьевне). Что Паше сделалось, что она в такой сумятице? (Оглянувшись.) Да што это, не старуха! Власьевна. Видишь ли, колдунья оборотилась. Фаддей. Ну, пропал я! (Уходит.) Извед (Паше). Вы видите, что это я сам. Клянусь, что я вас люблю более себя, более жизни. Паша. Да правда ль это? Извед. В чем вы сомневаетесь?Дуэт
Паша
Извед
Паша
Извед
Вместе
(Извед дает Власьевне деньги.)
Власьевна (принимая деньги). Ну, это не мое дело. Извед. Пора нам идти. Не медлите. Не сделайте того, чтоб я навек вас лишился. Паша. Пойдем. Извед (отходя). Смотри, Власьевна, чтоб ваш мужик не сделал нам какой помехи. Власьевна. Нет, он тебя боится. Он думает, что ты колдунья.Явление 12
Власьевна, а потом Фаддей.
Власьевна. Фаддей! поди сюда! Фаддей. Боюсь. Власьевна. Не бось, колдунья провалилась. Фаддей. А Паша? Власьевна. С нею же вместе. Фаддей. Ну, я говорил, быть бедам. Ох, Власьевна, страшно! Уж темно становится... Пойду лучше лягу спать; а там по мне хоть трава не расти.Явление 13
Театр представляет улицу пред домом Волдырева. Сумерки. Волдырев, и с ним толпа десятских.
Волдырев. Так, мои друзья; я вчера, идучи но этой улице, по счастию подслушал, что вор сегодня, как очень смеркнется, полезет ко мне в окно. Спрячьтесь вы в этом месте (Отводит их за кулисы.) Теперь-то я прямо доволен. Дома у меня все в безопасности под присмотром этой дорогой старушки; а здесь я могу наказать бездельника Болтая, могу отомстить!.. что этого слаще! Уж я его отделаю; а завтра и женюсь на Паше. Сколько вдруг праздников!Явление 14
Болтай с лестницей и Волдырев.
Болтай (шепотом кличет). Макей! Макей! тут ли ты? Волдырев (также). Я здесь, Болтай, я здесь! Не бось, никого нет, начинай свое дело. Болтай. Я чуть вижу, так темно.(Между тем как Болтай находит дом Волдырева, приставляет лестницу и лезет к окну, музыка играет, и следующее с музыкою же продолжается.)
Болтай.
(на лестнице, стучась полегоньку в окно)
(Увидя у Волдырева дома множество десятских, с робостью.)
(Кличет Волдырева потихоньку.)
Десятские
Волдырев
(с яростью)
Десятские
Волдырев
(с яростью)
(Десятские тащат Болтая с лестницы.)
Болтай.
Волдырев
(с яростью)
Десятские
Болтай.
Волдырев
(с яростью)
Десятские
Явление 15
Волдырев,Болтай,десятские,Фаддей с фонарем иВласьевна.
Фаддей (выходя из ворот). Слышал, хозяйской голос. Что он ревет? Никак ведьму ловит? Волдырев. Что ты, Власьевна? что ты, Фаддей? Фаддей. Вишь, хозяин, ты вопил. Я вышел на подмогу. Болтай. Что это такое? Этот Фаддей не тот, который мне знаком. Вышел из дому Волдырева и Макея хозяином называет... Я ничего не понимаю. Волдырев. Я тебе растолкую. Макей и Волдырев, это одно, как плут, дурак и Болтай одно же. Болтай. Да для чего же ты мне давно этого не сказал? Так ли с друзьми поступают? Волдырев. Я тебе в полиции и более докажу мою дружбу. (К Фаддею и Власьевне.) Что, все ли у нас дома здорово? Фаддей. Все здорово, и Власьевна, и я. Волдырев. А Паша со старухой? Фаддей. Паша со старухой?.. не тут-то было. Волдырев. Что он такое болтает, Власьевна? Власьевна. Сделался такой грех. Волдырев. Какой грех? Фаддей. Будто не знаешь. О чем же вопил? Ведь ловил ведьму, которая утащила Пашу, черт тя знает, куда. Как тебе не стыдно. Погубил бедную девку. Волдырев. Какая ведьма? Власьевна. Он о старухе говорит. Фаддей. Обернулась в молодца, да с Пашею и провалилась. Волдырев. Власьевна! какой он вздор мелет? Власьевна. Что таить. Дома нет ни старухи, ни Паши. Волдырев. Ну, пропал я! Эта старуха какая-нибудь плутовка, и это Болтаевы штуки. Болтай. Как можно меня обижать! я старух терпеть не могу. Фаддей (Волдыреву). Допрашивай его, это его дело. Волдырев (Болтаю). Видишь ли, и Фаддей тебя винит, — Фаддей, который тебе помогал. Болтай. Этого Фаддея я и не знаю. Волдырев (к Фаддею). А ты его знаешь ли? Фаддей. Нет. Да как узнаешь? ведьма на часу раз сто обернется. Болтай. Перестань врать о ведьме; скажи, знаешь ли его? Фаддей. Нет, впервые на роду вижу. Болтай. Тот Фаддей совсем не таков. Тот во сто раз умнее, проворнее; а этот дурачина. Волдырев. Ну, теперь я догадываюсь; это Степановы плутни. Он меня зарезал, погубил, это я вижу. (К Фаддею и Власьевне.) А вы, дурачье, чего смотрели? Власьевна. Да ведь ты сам велел старуху во всем слушаться. Волдырев. Я бешусь! (К десятским.) Друзья мои! помогите мне искать мою Пашу... Помогите... бегите повсюду. Не оставьте ни одного дома... обыскивайте все и всех... А! да вот и плут Степан идет... ловите, держите его.Явление 16
Волдырев,Болтай,десятские,Фаддей, Власьевна,Степан.
Степан. На что меня ловить? я и сам иду. Болтай. Вот мой Фаддей! Волдырев (к десятским). Держите его: он превеликой плут. Степан. Вы видите, господа честные, плут ли я? Один из десятских. Одни плуты так поздно по улицам шатаются. Степан. Я их и днем видал. Волдырев. Что он плут, я докажу. Где Паша? Степан. Паша! Она в добрых руках. Здорова и так весела никогда у тебя не бывала. Вот и она. Волдырев. Что я вижу? с каким она офицером? Степан. Он сам тебе это скажет.Явление 17
Волдырев,Болтай,десятские,Фаддей, Власьевна,Паша,Извед,Степан.
Извед (Волдыреву). Извините меня, господин Волдырев, что я на Паше женился. Волдырев. Женился?.. Уф! (К десятским.) Возьмите их всех на съезжую. Извед (к десятским). Как смеете вы офицера служащего брать? и за что? Волдырев. Что женился. Извед. Если за это брать, то весь свет будет на съезжей. Волдырев. Да ты воровски женился. Как можно это сделать без моего согласия? и по какому праву? Извед. Твое согласие не нужно. Ты ей не отец; а право мое у ней в сердце. Паша. Точно так. Волдырев. Мне должно треснуть сколько от любви, столько от досады. (К десятским.) Возьмите вы хоть этого плута сбитенщика, чтобы над кем-нибудь выместить. Извед. Не троньте его: он добрый человек. Один из десятских. Чем докажешь? Извед (бросает им деньги). Вот чем. Десятские. А! а! Болтай. Брат Макей! Нечего взять. Видно, нам только двум остаться в голях. Один из десятских. Коли хочешь кому-нибудь сделать зло, так вели взять этого. (Указывая на Болтая.) Мы свидетели, как он лез в окно. Болтай. Нет, и я не виноват: я только лез, а (указывая на Изведа) он достал. Степан. Итак, лучше никого не трогать и остаться при своих. Худой мир лучше доброй брани. Волдырев. Бездельник! Проклят тот день, в который мне сбитень твой полюбился. Вперед его никогда пить не буду. Степан. Пожалуй, я тебе прощаю и то, что ты в долг напил. Извед. Чтоб тебя, господин Волдырев, утешить, то лишь только не сердись на нас, я упрошу Пашу из имения, принадлежащего ей, уступить знатную часть, и во всех по законам принадлежащих процентах прощаю. Болтай. Когда пошло на прощанье, то и я ему (указывая на Степана) прощаю, что он меня в дураки ввел. Степан. Зачем об такой безделице тужить? Не ты первый, не ты последний. Извед (Волдыреву). Согласись быть нам другом. Паша. Простите меня, сударь. Я вас вечно как отца буду любить, и ручаюсь, что и муж мой будет вас так же почитать. Болтай. Право, я советую лучше простить. Волдырев. Пришло простить, когда нельзя наказать. Степан. Что прибыли злиться? Вот я такой человек, что ни на кого не сержусь, и оттого живу веселее на свете. Забавнее любить, нежели ненавидеть ближнего. Так и долг христианский велит. Волдырев. Плут! Ты изрядно исполнил против меня этот долг. Ну, да как быть, я всем прощаю, (к Изведу) с тем однако же, что ты мне обещал.Хор
Извед, Паша
Все
Притворно сумасшедшая {*}
Комическая опера в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Алберт, опекун. Лиза, питомица его. Агафья, служанка ее. Эраст, любовник Лизы. Криспин, слуга его. Слесари. Разные люди.Действие происходит близ Венеции, в загородном доме Алберта; а оканчивается в Венеции, на площади Св. Марка.
Действие первое
Явление 1
Лиза, Агафья.
Дуэт
Агафья.
Лиза.
Агафья.
Лиза.
(Вместе.)
Явление 2
Алберт, Лиза, Агафья.
Алберт (не видя их). Во всю ночь в моем доме я ходил дозором. Все спокойно спят. Этого не довольно, что внутри все здорово; надобно, чтоб и снаружи было таково же. За тем-то я и вышел. Слава Богу! кажется, все хорошо. Однако меня смущает то, что в сумерки вчера какой-то волокита около дома шатался. Я снисхождению моему не могу надивиться. Уж полгода в здешнем загородном доме живу с Лизою, а еще не только не заклал кирпичами всех окон снаружи, да и решеток железных не приделал. Это весьма нужно для нежности плененного моего сердца. Лиза меня пленила, и я ее должен пленить, за замoк. Кротость портит девичью добродетель. Велю приделать железные болты, толщиною в руку. Замки висячие снутри: тогда-то моя любовь отдохнет, да и для Лизы это спокойнее... Кто-то шевелится здесь... заря мне помогает видеть... Кто идет?.. Не отвечает... это дурной знак... Кто идет? кто идет? говори, убью! Агафья. Прохожие. Алберт. Это Агафьин голос. Она, а с нею и Лиза. Лиза. Это вы, господин Алберт, на карауле стоите? Алберт. Я, я сам. А вы зачем здесь так рано? Лиза. Всю ночь я спать не могла... я чувствовала жар. Алберт. Знаешь ли, что честные девушки, у которых нет дурного на уме, спокойно спят и жару не чувствуют. Лиза. И у меня доброе на уме, однако я спать не могла, и для того вышла на заре прохладными воздухом напитаться. Агафья. Да, мы любим зарю и прохладный воздух глотать. Алберт. А разве заря и прохладный воздух не могут пожаловать войти в открытое окно? Нет, вы здесь делаете заговор, чтоб меня обмануть. Агафья (в сторону). Как бы это было хорошо! Алберт (к Агафье). Что ты говоришь? Агафья. Ни слова. Алберт. Ты что-то сказала? Агафья. Я сказала, что хотя бы и хотелось спать, да нельзя. Проклятый домовой во всю ночь бегает сверху вниз, снизу наверх; кашляет, пыхтит, кряхтит, чихает, бренчит ключами. Скверный жид мучит нас всех своим шумом. Алберт. А кто этот проклятый домовой, этот скверный жид? Агафья. Вы. Алберт. Как, негодная, можешь ты это обо мне сказать? Агафья. Я это точно знаю. Алберт. Почему? Агафья. А вот почему. Чтобы узнать дух ли или человек нас тревожит, я ночью в узеньких сенцах протянула веревочку и спряталась. Четверти часа не прошло, как кто-то выбежал, запнулся, упал, и во все горло закричал: помогите! умираю! Я вышла со свечкой и увидела, что вы, растянувшись, лежите. Большая во весь лоб запятая и расплющенный ваш нос, как точка, ясно показали мне, что вы не дух, а плоть. Алберт (подбегает к Агафье, чтоб ее ударить). Так ты эту шутку со мною сыграла? Лиза (удерживая его). Тише, сударь, тише. Алберт (Лизе). Смотри, чтобы и тебе не досталось. (В сторону.) Эту дерзкую служанку надобно бы мне со двора согнать; но она мне нужна. (Лизе.) Поди, сударыня, поди домой, или я силою тебя отведу.Лиза.
Ария
(Уходит.)
Алберт. А ты останься здесь: мне нужда с тобою говорить.Явление 3
Алберт, Агафья.
Алберт (в сторону). Надобно ее приласкать. (К Агафье.) Помиримся, я тебя люблю, и хотя ты мне нос расшибла, но я тебя прощаю; только сделай мне некоторую услугу, за которую тебя после награжу. Агафья. Посмотрим, какая это услуга. Алберт. Ты, я думаю, уже приметила, какими глазами я смотрю на Лизу? Агафья. Как не приметить? Вы на нее смотрите, как сова на голубку. Алберт. Скажи лучше, как голубь на голубку. Агафья. Ну, положим, что вы голубь. Что ж из этого будет? Алберт. Из этого будет, что она моя будет жена. Агафья. Ваша жена? как вам не стыдно! Алберт. Что ты этим сказать хочешь? Агафья. Как вам не стыдно, я говорю. Алберт. Что это значит? Агафья. Это значит, что вам стыдно при старости не иметь и столько ума, чтобы не сделать такого огромного дурачества. Алберт. Дурачества? Разве жениться дурачество? Я бездетен, я хочу нажить детей. Агафья. Вам детей?.. быть не может. Алберт. Это не твое, а мое дело. Но оставим пустоглаголанье, станем о деле говорить. Послушай, с тех пор, как мы здесь живем, отбою нет от волокит; эти жадные волки хотят похитить мою овечку, которую я с таким рачением стерегу: и для того надобно снаружи закрыть частыми решетками все окна. Это Лизе не будет приятно; и для того, опасаясь вместо любви произвесть ненависть к себе, прошу покорно тебя, возьмись позолотить эту горькую пилюлю: дай ей знать, что это делается только для безопасности от воров, которые будто бы прошлую ночь ограбили дом нашего соседа. Агафья. Подите, сударь, вы без милости дурачитесь... то глупо, что хотите жениться в другой раз; а то еще глупее, что влюбились в молодую девушку; а это из рук вон глупо, что хотите ее запереть. Алберт. Я на это имею сильные причины. Агафья. Я также имею сильные причины с вами вместе не сумасбродничать. Алберт. Знаешь ли, что я чего просьбою не могу сделать, то сделаю силою, и тогда бойся меня. Агафья. Сердитесь, бранитесь, как хотите, а я ваша покорная услужница.Ария
Явление 4
Алберт (один). Весь свет против меня; Агафья никуда не годится; однако боюсь ее переменить, чтоб хуже не было. Замки, задвижки, болты, решетки, вы моя надежда, помочь, отрада! Пойду к слесарям и приведу их сюда.Ария
Явление 5
Алберт, Криспин.
Криспин (входя). Барин мой, утомленный дорогою и любовью, покоится недалеко отсюда на постоялом дворе; а меня послал сюда поразнюхать, то есть, по военному, рекогносцировать. (Увидя Алберта.) Кто это? кажется, Алберт. Этот чертополох, этот дракон, который стережет наше руно; хотя не золотое, но дороже золотого. Алберт. Что ты здесь делаешь один у моих ворот? Криспин. Я не один, а имею удовольствие быть с вами. Здравствуйте, сударь. Алберт. Здравствуй. Криспин. Все ли вы в добром здоровье? Алберт. Здоров. Криспин. Я этому очень рад. Алберт. Рад ли ты, или не рад, какая мне нужда? Скажи, кто ты таков? Криспин. Трудно это сказать, я все: война, мореплавание, все науки, все художества, все ремесла мое дело. Вселенная мой дом. Криспин. Велико же у тебя жилище. (В сторону.) Этот человек с головы до ног кажется превеличайший плут. (К Криспину.) Скажи, зачем ты здесь? Криспин. Чтоб отсюда прочь идти. Прощайте. Алберт. Постой! ты должен мне сказать, зачем сюда пришел? Криспин (в сторону). Я не знаю, что ему сказать. Алберт. Говори. Криспин. Я сюда пришел было за важным делом; но имея слабую память, я это дело позабыл. Алберт. Как может это статься! Криспин. Вы не верите? Хотите ли, я вам расскажу некоторые со мною приключения, которые вам ясно докажут, сколько моя память от обременения глубокими науками слаба. Однажды (это было не здесь, а в Неаполе), некоторая женщина, прекрасная и богатая, в которую я был смертельно влюблен, влюбилась и в меня. После свадьбы, когда приданое было у меня в руках, мне надобно было ехать. Конечно, сильная страсть смутила мою память. Но дивитесь беспамятству моему: я приданое увез, а жену позабыл. Алберт. Ты своими пустяками... Криспин. Постойте, сударь. Еще однажды, некоторые девицы просили у меня у ювелира купить разные вещи. Я пришел к нему с деньгами, вещи взял и, позабывшись, и деньги, и вещи с собою из города увез. Алберт. Знаешь ли, дружок, что твои рассказы, а наипаче твой вид, показывает, что ты сюда пришел затем, чтоб, высмотря все теперь, уже ночью влезть в дом? Криспин. Кто, я, сударь? Вы худо умеете узнавать по лицу: у меня совсем другое в голове. Я силен в медицине. Вот теперь вспомнил зачем сюда зашел. Мне нужны некоторые травы, и я ищу... Алберт. Чего? Криспин. Чертополоха. Алберт. Здесь нет. Криспин (смотря на Алберта). А я его вижу. Алберт. Когда видишь, сорви, да ступай к черту. Криспин. Постойте, мне еще надобна трава Иван-да-Марья. Иван у меня есть, только Марью хочется отыскать. Тогда-то никакая болезнь не устоит против меня. Знаете ли, что я умею от всего лечить? От каменной, от лихорадки, от горячки, от кашля, от... Алберт. Однако твое платье этого не показывает. Криспин. Вы знаете, что не платье делает нас учеными. Скажите мне, не больны ли вы чем-нибудь? Алберт. Я очень здоров. Криспин. Жаль этого. Я желал бы вас видеть при смерти, чтоб показать мое искусство. Алберт. Я не сделаю тебе этой угодности. Криспин. Знаете ли вы, сударь, что я и храбрый воин? Алберт. Не знаю, и знать не хочу. Но после всего этого болтанья, скажи, чего ты хочешь от меня? Криспин. Чего я хочу? Алберт. Да. Криспин. Ничего. Да разве ничего не хотя от вас, нельзя с вами говорить? или, не говоря с вами, нельзя прогуливаться здесь? Алберт. Можно, да только не долго. Прощай. Криспин. Прощайте. Однако наперед скажите мне, кому принадлежит этот загородной дом? Алберт. Кому?.. хозяину своему. Криспин. Вот как надобно отвечать. Вы так чисто, так ясно говорите, что нельзя без огорчения отстать от разговора с вами. И так позвольте спросить еще у вас, скоро ль мы можем приехать в город? Алберт. Очень скоро, ежели очень скоро отправитесь. Счастливый путь. Криспин. Еще, сударь, на часок. Алберт. Что это еще? Криспин. Скажите мне, сударь, который час? Алберт. Что, разве я башня с часами? В другом месте об этом можешь осведомиться. Убирайся за добра-ума; мне твои слова и твой вид нестерпимы. Прощай, добрый день.Криспин.
Ария
(Притворяется, будто уходит.)
Явление 6
Алберт (один). Какой дерзкий плут! Он более утверждает мое намерение, оградить крепкою железною безопасностью мой дом, где прекрасная Лиза, где такое неоцененное сокровище хранится. Я теперь же иду за слесарями. (Отходит.)Явление 7
Криспин (указывая вслед Алберту). Это не человек, а медведь. Такое начало приводит меня в робость! Однако увидим, что будет. Ох, если б дело дошло до баталии, как бы я оказал себя над Албертом!.. Но вот мой барин.Явление 8
Эраст,Криспин.
Эраст. Ну, что скажешь, дорогой Криспин! Видел ли ты прекрасную Лизу? Видел ли ты опекуна? И есть ли надежда моей любви? Криспин. Если бы мне надобно было видеть коршуна и малиновку, а я бы сказал, что видел только коршуна: угадали ль бы вы, кого я видел? Эраст. Опекуна? Криспин. Вы угадали, я его только видел. Эраст. Пожалуй, оставь свои загадки и говори со мною попросту. Теперь шутки не у места. Криспин. Когда вы не хотите шуток, то я признаюсь, что хитрость не поможет; а надобно эту крепость взять пушками. Эраст. Как бы то ни было и во что бы ни стало, мы город возьмем. Любовь все преодолевает. Криспин. Город возьмем! Вы хорошо сказали. Да как это сделать? Если бы были у нас деньги, я не отчаялся бы об успехе. Вы знаете, что деньги и в любви, равно как в войне, дают победу. Эраст. Не беспокойся об этом. За Лизою тридцать тысяч червонных приданого. А если бы она и ничего не имела, я ее любил бы более всех самых богатейших. Она со мной воспитана у матери моей; еще тогда любовь глубоко вкоренилась в наши сердца. После смерти моей матери, по присуждению родственников, она досталась под опеку этому гнусному старику Алберту. Я его не знаю и он меня не знает. Говорят, что у него самая гнусная душа. Криспин. Вам правду сказали. Нам надобно наперед узнать хитростью ли, или силою действовать? Открытою ли осадою, или нечаянным нападением исподтишка. Эраст. Со мною недавно возвратясь из похода, ты еще не отвык от военных выражений. Криспин. Во всех, сударь, делах надобно прежде рук головою работать. Я не сегодня знаком с войною. Я с вами был два раза на сражении, то есть, вы в строю, а я при обозе. Наслышась от офицеров, которые со мною бывали, я знаю, что для успеха надобно прежде хорошенько узнать внешность крепости, потом, узнав крепкие и слабые места, вести осаду, открыть траншеи, палить из пушек, сделать пролом в стене; потом сделать приступ, бить, резать, грабить... Не то ли же делают, когда и к девушке приступают? Не правда ли, сударь? Эраст. Правда. Агафья нам с руки? Криспин. Потому что я ей с руки. Тем лучше, сударь. Чем более приятелей в крепости, тем удачнее осада. Надобно предуведомить нам Лизу и Агафью, то есть, наших приятелей в крепости; надобно дать им сигнал, что мы ночью, без шума, без барабанного боя приступим. Эраст. Я думаю, Лиза может меня услышать?Ария
(Уходят.)
Явление 9
Лиза, Агафья.
Финал
Лиза.
Агафья.
Обе вместе
(Отходят.)
Опекун и слесари
Алберт
Первый слесарь
Второй слесарь
Третий слесарь
(Начинают работать.)
Опекун
(Опекун это повторяет вместе с слесарями.)
Агафья.
Лиза.
Алберт
(к служанке и к любовнице)
(К слесарям.)
Лиза, Агафья
Опекун
Лиза.
Агафья.
Лиза.
Алберт.
(к слесарям)
Агафья.
Слесари
Алберт.
(к слесарям)
Агафья
(к слесарям)
Лиза
(опекуну)
Агафья
(к слесарям)
Слесари
Алберт
(к слесарям)
(К служанке.)
Лиза
Алберт
(К слесарям.)
Слесари
(Начинают работать.)
Алберт, слесари
Лиза, Агафья
Алберт, слесари | Лиза, Агафья (вместе)
Действие второе
Явление 1
Эраст, Криспин, ищут друг друга.
Дуэт
Эраст
(не видя Криспина)
Криспин
(не видя Эраста)
Вместе
(не видя друг друга)
Эраст
(не видя Криспина)
Криспин
(не видя Эраста)
Эраст
(не видя Криспина)
Криспин
(не видя Эраста)
Вместе
(не видя друг друга)
Криспин.
Эраст.
Вместе
(обрадовавшись)
(Указывая всяк на себя.)
Эраст.
Криспин.
Криспин.
Эраст.
Эраст | Криспин (вместе)
Эраст. Несмотря на все тиранские опекуна заклепы, Лиза нашла способ увидаться со мною из небольшой отдушины на кровле и бросила мне письмо. Криспин. Ваше барское дело, вы видели Лизу очень высоко; а я, как слуга, Агафью очень низко, то есть сквозь большое отверстие под забором, которого опекун, не усмотря, еще не закупорил. Эраст. Послушай, я тебе прочитаю это милое письмо. Криспин. Не читайте, сударь. Все знаю, что в нем, написано. Эраст. Как? Криспин. Агафья мне то говорила, что Лиза вам писала. Все знаю штуки, которые она выдумала, чтобы избавить себя от опекуна и отдаться вам навеки. Эраст. Что скажешь об этой хитрости? Криспин. Дивлюсь пружинам женского ума, когда любовный дух ими движет. Эраст. Надобно, чтоб все было готово к нашему отъезду. Сегодня же ввечеру хочу ее от тяжкого ига освободить. Криспин. Так вы намерены ее увезти? Эраст. Это всего вернее. Криспин. Согласен; только я опасаюсь... Эраст. Чего ты боишься? Криспин. Полиции. Эраст. Да я ведь на Лизе женюсь. Криспин. Это очень хорошо. Вы будете женаты, а я повешен. Эраст. Венеция отсюда очень близко. Лучшего убежища найти нельзя. Там царствует радость и веселие, там увенчаем мы браком нашу любовь.
Явление 2
Алберт, Эраст, Криспин.
Алберт. Не знаю, где-то и какой ученый сказал: «тайну надобно всего более хранить и всего мудренее сберечь». Однако, не во гнев буди этому ученому, хранение девичьей добродетели гораздо мудренее. (Увидя Криспина и Эраста.) Кто это?.. Опять тот же плут и с ним еще другой. (К Эрасту и Криспину, которые ему кланяются.) Оставьте эти ужимистые поклоны! Что вам угодно? говорите, только не долго. Эраст. Незнаком в здешних местах, я, увидя вас, почитаю за должность засвидетельствовать вам мое почтение. Алберт. Только?.. слуга покорный. Эраст. Неподалеку изломалась моя коляска; покуда ее чинят, я хотел прогуляться и напитаться здешним приятным и здоровым воздухом. Алберт. Вы ошибаетесь: здесь воздух очень нездоров и проезжающим бывает часто смертелен. Эраст (указывая на Криспина). Имея с собою искусного врача, мне это не опасно. Криспин. Так, сударь. Вы не знаете, какой я человек. Вы не знаете, что мое имя известно во всех краях света. Однажды, в Турции, я вылечил из сераля первую султаншу. Алберт. Какая мне нужда? Эраст (Алберту). Позвольте мне усомниться, чтоб воздух был здесь нездоров; иное показывает свежий цвет вашего лица. Алберт. Свежий, или не свежий, какое дело? Криспин. Не магазин ли, сударь, этот дом, который весь за железными решетками и за огромными замками? Алберт. Магазин. Эраст. А что в нем хранится? Алберт. Вы очень любопытны. Эраст. Разумею. Не такой ли это магазин, как у меня, в котором я не запас, а жену прячу? Алберт. Как, вы женаты и запираете жену? (Слушает Эраста с умильным видом.) Эраст. Я вам, как приятель, откроюсь чистосердечно, что имею слабость быть женатым только для себя. И теперь моя супруга без меня за замком. Вы можете, ежели хотите, смеяться и шутить надо мною; я соглашаюсь лучше слыть дураком, нежели сами знаете чем... Алберт. Умное, разумное, похвальное дело! Криспин. И я таков же; хотя не женат и вечно не женюсь, потому что этого во всем нашем семействе не водится. И отец, и дед, и прадед, и прапрадед мои не были женаты; и я им последую. Только ежели б нечаянно случилось жениться, жену за замок. Алберт (в сторону). Эти люди, право, честные; напрасно я о них дурно думал. (Вслух.) Пускай себе этому смеются щегольки, петиметры, жены, которым мужья потворствуют; смейтесь и называйте меня явно ревнивым скаредом, — смейтесь от злобы, а я от доброго сердца вам смеюсь! Эраст. Да хотя бы вы и ревнивы были, на что скрывать; это не порок, но добродетель, — это показывает нежное и чувствительное сердце. Иные рассуждают, что ревнивый не любовник, но мучитель той, которую любит; что в бешенстве несносен всем и противен сам себе; что он чудовище, изверженное из ада; что всякий обмануть его должен почитать себе удовольствием. Вот так другие говорят; а я, вот как говорю: что всякий честный человек должен ревностью питать свою любовь; что нельзя любить не ревнуя, ни ревновать не любя. Алберт. Вы меня прельщаете, удивляете вашими рассуждениями. Я желал бы написать все ваши слова. Криспин. Пойдемте к вам, я тотчас их напишу. Алберт. Покорно благодарю, я это все упомню. Вам нечего больше мне сказать. Вот ваша дорога. Прощайте. Я вам желаю вечно иметь такие благородные мысли, и чтоб коляска ваша скорее была готова.Явление 3
Алберт, Эраст, Криспин, Агафья.
Агафья. Помогите! все пропало! все погибло! Ах, какой ужасный случай! бедный господин Алберт. Ах, какое несчастие! горький господин Алберт. Где он? где он? Алберт. Я здесь. Что такое? Агафья. Несчастный Алберт! он этого удара не снесет. Где он? Алберт. Я здесь: ослепла что ли ты? Скажи, что сделалось? Агафья. Не могу опомниться... Алберт. Что такое приключилось? Агафья. Самое злое несчастие. Алберт. Да скажешь ли ты? Агафья. Лиза... Алберт. Что Лиза? Агафья. С ума сошла, никто не думал, не гадал. Алберт. Лиза с ума сошла? Агафья. Ах, сударь! как скоро вы ее закупорили, тотчас глаза у ней помутились, губы посинели и покрылись пеною. Стала головою биться в стену, чтобы ее разбить, освободиться. Криспин. Девушки как шампанское: когда крепко закупоришь, то пенится и хочет разорвать бутылку. Алберт. Ах, какая моя беда! Продолжай, Агафьюшка, что она еще делает? Агафья. Такую чепуху несет, что от ужаса у меня волосы дыбом становятся. То видит весь ад с чертями, между которыми и вас узнает. Алберт. Бедненькая! меня-таки не забывает. Агафья. Нет, лишь только вы ей представитесь, то на то место, где вы ей кажетесь, плюет, царапает. Потом, вздумав, что она превеличайший музыкант, берет цитру, играет, и так жалко припевает, что нельзя не рыдать. Я думала, что я слезами вся изойду. Алберт. Бедненькая Лиза! бедный Алберт! Агафья. Потом, вздумав, что она воин, вместо лат надевает ваш черный замасленный камзол, который ее тридцатью годами старее, берет вашу заржавленную шпагу, марширует; и это и жалко, и смешно. Алберт. О, бедненькая Лиза! О, бедный Алберт! Пропал я навеки. О, проклятая осторожность! О, несчастные замки, решетки, болты!.. черт вас возьми! Агафья. Тут не крушиться надобно, а помощь подавать. Постарайтесь сыскать искусного лекаря. Алберт. Все силы употреблю. А ты, Агафьюшка, поди к ней, не оставляй ее. Не запирай ворот, уже теперь не к чему. Агафья. Какая это жалость!Ария
(Уходит.)
Явление 4
Алберт, Эраст, Криспин.
Алберт (Эрасту). Извините, государь мой, что я в моем несчастии так замешан, что не могу вам оказать должной учтивости. Эраст. Это меня чувствительно трогает. Я желаю, чтоб вы порадованы были; а нам время ехать... Алберт. Ах, сударь! останьтесь, вы мне можете помочь. (Указывая на Криспина.) Этот человек у вас... Эраст. Так, сударь. Алберт. Попросите его, чтоб он своим искусством в лекарской науке утешил меня. Может, он имеет лекарства, полезные слабым мозгам. Криспин. Имею сударь, и самые сильные... да только вы давеча со мною так обошлись, что... Алберт. Ах, сударь! забудьте это. Криспин. Как! можно ли толь грубо поступать? Я спросил у вас, который час, а вы отвечали: я не башня с часами. Алберт. Простите мне, государь мой. Криспин. Знаете ли, что со мною так нигде не поступали, даже и в самой Варварии. Алберт. Как вы немилосердны! Вы не хотите избавить от смерти такую красавицу. (К Эрасту.) Сделайте милость, попросите его за меня. Эраст. Господин Криспин, я вас прошу, заклинаю. Криспин. Мне еще надобно сходить с моею книгою справиться. Эраст (Криспину, отведши его в сторону, на ухо). Поди и, приготовя лошадей, возвратись сюда скорее. Криспин. (Эрасту так же) Да скажите, что мы сделаем без денег? у нас нет ни полушки. Эраст (Криспину). Любовь нам сыщет. Я имею уверение в письме от Лизы, что она нам денег достанет. Алберт (становится на колена пред Криспином). Обнимаю ваши ноги, сжальтесь надо мною; сделайте милость, о чем и знакомый ваш просит вас.Криспин.
(гордо)
Ария
(Всторону.)
(Уходит.)
Явление 5
Алберт, Эраст.
Алберт. Ах! сударь, куда же господин лекарь ушел? Эраст. За лекарством. Вы видели, как я его отвел; тогда мне удалось уговорить его. Он немного упрям и своенравен; однако если возьмется, то из мертвых воскресит. Алберт. Какая милость с вашей стороны до меня! Вы мне прямой друг.Явление 6
Алберт,Эраст,Агафья, потомЛиза в платье старухи.
Агафья. Сумасбродство Лизино час от часу умножается. Я думаю, что надобно будет ее наконец связать... А вот она и сама, одетая старушкой. Лиза. Добрый день, мои дети! Да сохранит Небо вас в здоровье, в радости. Печаль не годится никуды. Надобно, надобно веселиться, я вам говорю. Эраст (Алберту). Как она прекрасна, несмотря на безобразную одежду! Лиза. Вы дивитесь, что я так свежа, несмотря на мои седины. Я вас всех здоровее; читаю без очков, ем в день раз по осьми, из бутылочки тяну, как надо; еще у меня все зубы целы, хотя мне уже сегодня сто лет исполнилось. Алберт. Какой вздор она говорит! Лиза. Что нынешние люди перед старинными! (Поднимает с полу щепочку.) Не стоят вот этой щепочки. Эраст. Часто ли на нее это находит? Алберт. Никогда не бывало. Надобно, чтоб ее обворожили. Лиза. Кабы не дети, я бы еще вдвое моложе казалась. Тринадцати лет выдали меня замуж; двадцати лет еще не исполнилось мне, а уже было у меня четырнадцать ребят. Агафья. О! о, какая плодовитость! Лиза. И все мальчики. Эти плуты на мою беду родились. По смерти отца они завели со мною дело, и меня лишают всего имения, — имения толь усердно заслуженного! Алберт. Можно ли больше с ума сойти! Агафья (в сторону). Как эта плутовка хорошо свою ролю играет! Лиза (указывая на Эраста). Вот мой стряпчий: знаю, надобно тебе денег. (К Алберту.) Господин откупщик, ссудите меня ста червонными на производство в пользу мою дела. Алберт. Ты бредишь, Лизанька. Лиза. Если у меня ста червонных не будет, то и приду в отчаяние. Алберт. Подумай, душа моя. Лиза. Если вы честный человек, не откажете мне. Алберт (тихо Эрасту). Надобно ее по шерсти гладить. Эраст (к Алберту). Вы умно сделаете. Не надобно спорить с сумасшедшими, чтоб не умножить сумасбродства. Агафья (Алберту). Если вы откажете ей, то она может из окна выброситься. Алберт. Это правда. Агафья. Мне помнится, у вас в кармане сто червонных, которые вам сегодня должник принес. Алберт. Я ей их отдам; после можно будет назад взять. (Громко Лизе.) Вот тебе, душа моя, сто червонных на производство дела. Лиза. Спасибо. Теперь уверена, что дело мое в пользу мне кончится. На, Агафья, отдай деньги моему стряпчему. Агафья. Слышу, сударыня. Эраст. Я клянусь вам верно служить. Лиза. Спасибо, спасибо вам всем.Ария
(Отходит. Алберт ее до ворот провожает.)
Агафья (отдавая тихо Эрасту кошелек). Вот, сударь, вам на производство дела. Эраст (тихо Агафье). Все будет кончено. Алберт (возвращаясь, Агафье). Поди за ней, да береги деньги. Агафья (отходя). Не боитесь, они в добрых руках.Явление 7
Алберт, Эраст потом Криспин.
Алберт. Вы видите, в каком она состоянии, а лекарь нейдет. Эраст. Не знаю, что его задержало; ему бы уж надобно здесь быть... да вот и он. Алберт (Криспину). Ах, сударь, спешите скорей. Мы оба вас с нетерпеливостью ожидаем. Криспин. Некоторый преученый медик сказал: «во всем, что ты делаешь, спеши медленно». Однако ж, государи мои, я в такое короткое время много наделал... Старался узнать, где ее болезнь, вверху ли, или внизу.Иппократ говорит «да», а Галлиен говорит «нет». Итак, чтоб этих старинных господ согласить, кажется, я не долго медлил. Алберт. Поэтому вы теперь видите, где ее болезнь? Криспин. Так ясно, как сквозь чистый хрусталь. Алберт. Тем лучше. Да лечивали ль вы когда-нибудь такие болезни? Криспин. Лечивал ли я? предорогой вопрос! Конечно, лечил. А впрочем, я не люблю мешаться в то, чего не разумею. Я признаюсь, что тут входит несколько колдовства, чему я научился у некоторого жида, в Аравии. Тремя словами я могу прогнать самое сильное бешенство. Ах, если б вы с ума сошли, вы б увидели... Алберт. Я вам благодарю за ваше усердие ко мне.Явление 8
Алберт,Эраст,Криспин,Агафья, потомЛиза в виде капельмейстера.
Агафья (к Алберту). Долго ли вам не посылать за лекарем? Посмотрите, какие вздоры она делает. Ей вздумалось, что она капельмейстер... Вот она. Лиза (входя с нотною бумагою, поет прелюдию). Вы со мною одного ремесла? то есть музыканты? то есть чада ут-ре-ми-фа-со-ля. Люди тщеславные, думающие о себе, что без вас свет не может стоять. И правда, я член музыки, и то же думаю. Без гармонии, то есть, без согласия, все распадется. Я сочиняю музыку, и весь свет хвалит ее. Алберт. Ах, Агафьюшка, она совсем без ума! Лиза. Ума? Ума у меня много, только для музыки, а впрочем, я на все плюю. Вы сами люди искусные и знаете, что такое бемоль. Алберт. У нее глаза совсем помутились! Лиза (Алберту). Голос, который я сочиняю, а, ми, ла; это моя любимая мера. Тон жив, быстр; движение легкое, новое, скоротечное. Дай руку, я по ней буду бить меру. (Сильно бьет по руке опекуна.) Раз, два, три. Как он морщится. Какая на харе его разноголосица. Прочь от меня несмысленный, с варварским ухом музыкант! Осел не должен там мешать голоса своего, где соловьи поют. Криспин (указывая на Эраста). Вот он лучше пропоет. Лиза. Сегодня ввечеру, я дам вам серенаду. Музыку беглую сочиню: адажио, анданте, ничего не поможет, — я этим лишь беды прибавлю; а фуга шмык через забор. В ней будут инструменты разные: кларнет, гобои, флейты, скрипки, валторны. Криспин. Забыли вы еще рога. Лиза. Рога? да, да, еще рога. Они как кстати, как пригодны моей музыке! (К опекуну.) Крепки ль у тебя ноги, чтобы протанцевать по моей фуге?Ария
(После арии Лиза, взяв, опекуна танцевать, вертит его и после уходит, а с нею и Агафья.)
Явление 9
Алберт, Эраст, Криспин.
Алберт. Ах, государи мои! на вас вся моя надежда. Вы видите, как ее бешенство увеличивается, помогите ей скорее. Эраст (Криспину). Что ж, за чем дело стало? Господин Криспин, долго ли это будет? Вы, отсюда идучи, мне слово дали все изготовить. Криспин. Еще надо несколько помедлить. Алберт. А для чего? Криспин. А для того, что ее болезнь еще не созрела. Вы знаете, когда плод сорвешь неспелый, то... плод будет не спелый... из сучка пойдет некоторая влажность... плода нельзя будет вкусить... сучок может иссохнуть... дерево зачахнет... А я ваш покорный слуга... вы разумеете меня?Алберт
(Криспину)
Ария
Явление 10
Алберт,Лиза,Агафья,Эраст, Криспин.
Лиза. Я в поход уже совсем собралась. Экипаж мой готов, и деньги есть. (К Эрасту.) Как кстати, граф, что я тебя здесь нашла! (К Криспину.) И ты также, князь! я рада, что тебя вижу. Алберт. Какое ужасное сумасбродство! Лиза. Как несчастливы те офицеры, которые должны иметь дело с ростовщиками. Мне сколько стоило труда найти сто червонных; да и то какие? все обрезанные. Это жид, скряга, бездушник, который меня ими ссудил. Однако ж наконец я готова служить отечеству. (К Эрасту и Криспину.) От вас зависит со мною ехать. Эраст. Повсюду, где вы ни будете, последую за нами. (К Алберту.) Надобно ей во всем потакать. Криспин. И я буду всегда чистить вашу шпагу, которая немного заржавела. Лиза. Время выступать на поле чести.Речитатив
(Отходит.)
Явление 11
Эраст, Лиза, Криспин, Агафья.
Криспин. Уйдемте поскорей. Все готово нам уехать. Эраст (Лизе). Нам не должно тратить время. Лиза. Я вам вручаю судьбу моей жизни. Агафья. Виват Криспин! виват сумасбродство!(Отходят.)
Явление 12
Алберт (один). Вот самые славные капли. Они только что мертвых не воскрешают... Но я никого не вижу! Что это? Какое сомнение вселяется в меня?.. Лиза! Агафья!.. Никто не отвечает... Лиза! Агафья! где вы?.. Нигде нет. Изменницы ушли... По какой дороге. Воры! воры! ограбили меня! Куда мне идти? куда бежать? не знаю. Туда ль? сюда ль? не ведаю. Ноги меня не держат... я упадаю... Вот, какую шутку со мной сыграли. Поеду их искать на край света; ничего не пощажу. Пускай меня повесят, лишь только бы их повесили. Они, верно, в Венеции; я туда еду.(Отходит.)
Явление последнее
Театр представляет площадь в Венеции Св. Марка.
Хор весельчаков
(Выходят Эраст и Лиза.)
Эраст.
Лиза.
Эраст.
Лиза.
Вместе
(Уходят. Слуга и служанка выходят с разных сторон.)
Криспин.
(увидя служанку)
Агафья
Криспин
Агафья
Вместе
(Уходят.)
Алберт
(с бешенством вбегает)
(К предстоящим.)
Предстоящие
Алберт
(с сердцем)
Другие предстоящие
Алберт
(к предстоящим)
Третьи предстоящие
Алберт
Предстоящие
Алберт.
(Эрасту)
(К Лизе.)
Эраст.
Криспин
Агафья
Алберт
Криспин, Агафья
Алберт подходит к любовнице, чтоб ее взять.
Эраст
Алберт.
(К предстоящим.)
Предстоящие
Алберт
Предстоящие
Алберт
Предстоящие
Алберт
Предстоящие
Алберт
(к предстоящим)
Предстоящие
Мужья, женихи своих жен {*}
Комическая опера в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Эраст, под именем Медора. Стреляй, слуга его, под именем Пролаза. Изабелла, под именем Прелесты. Афросинья, ее служанка, под именем Марфы.Действие происходит на постоялом дворе.
Действие первое
Явление 1
Медор и Пролаз.
Дуэт
Пролаз
(с досадою)
Медор
Пролаз
Вместе
Явление 2
Пролаз (один). Все говорят, что эта Прелеста очень богата. Ну, ежели и в самом деле любовь сделает такую проказу, что я буду господином, да еще и богатым... и богатым, следовательно и знатным... Ну, ежели это и вправду станется; а для чего ж и не статься? Чем я не человек? не стар, не дурен, ловок, строен и вояжировал... Вояжировал! о! это много значит у женщин!.. немножко не знатного рода я был до вояжа; а вояжи сделали со мною то же, что с низкими металлами огонь: все медное, железное, свинцовое очистили, и остался я весь золото... следовательно, я благороден! еще же мало ли таких чужестранцев, которые в отечестве были скороходы, сапожники, кучера; а сюда приехав, стали графы, шевалье, маркизы. Они только сюда доехали, а я и туда и сюда съездил; следовательно, я очень благороден... чего ж во мне не достает?.. осталось только прельстить. Это безделица... наверное, подцеплю эту сударку и буду господин Пролаз... Виват Пролаз!Ария
Явление 3
Прелеста в платье служанки, Марфа в платье госпожи.
Марфа. Не знаю, сударыня, каково вам служанкой, а мне, право, недурно барыней. Барам гораздо просторнее на свете. Но скажите мне, не будет ли вам досадно, если я, госпожою по воле вашей наряженная, поймаю сердце этого господина Медора, которого вам так выгодно описывали, что вложили в вас охоту посмотреть его; а может быть, и выйти за него замуж. Я, зная себя, говорила вам: эй, не шутите так; но вы того непременно хотели, чтоб лучше вызнать его. Раскаетесь, может быть, да поздно! Прелеста. Нимало не раскаюсь. Марфа. Что ж вы сделаете? Прелеста. Останусь вечно вдовой. Марфа. Да верно ли это, что вы вдова? Прелеста. Я желала бы, чтоб это было не верно; но ты знаешь, как долго мои старания узнать, жив ли мой муж, были напрасны; и мне, по многим верным признакам, должно было заключить, что его более на свете нет, к несчастию моему. Марфа. К несчастию?.. Вы совсем, сударыня, переменились... Как это будто несчастие, чтобы в другой раз выйти замуж? Спросите у наших сестер; многие скажут: дай Бог, почаще бы это несчастие случалось. Прелеста. Ах, Марфа! заблуждение легкомыслия, даже и во время ослепления молодости, не составляет счастия. Что ни говори, одна добродетель всем нравится; и даже тот, или та, которые, не могши исправиться, кажется, презирают ее и над нею шутят, внутренне признаются, что она выше всего. Марфа. Сударыня! вы прежде не так говорили. Прелеста. Я всегда это чувствовала; но дурное воспитание, примеры так называемого большого света, то есть дурного знакомства, ветреный нрав увлекли меня от меня самой. Однако всякой раз, когда я преступалась, внутренно стыдилась самое себя; но вместо того, чтобы признанием загладить проступок, я имела постыдную гордость, оставаясь в нем, оправдать его. А как ошибку, которую защищаешь, ничем иным нельзя оправдать, как другими ошибками, то и делала я беспрестанно новые дурачества. Марфа. Ах, как это все умно!.. жаль только, что я не понимаю. Прелеста. Все это можешь понять из жизни моей. Ты знаешь, что до пятнадцати лет я жила у тетушки в необходимом принуждении, которое всегда для молодых людей полезно, но несносно. Мне захотелось освободиться от неволи... Уехав тайно, вышла я замуж за Эраста. Он был столько же молод, столько же беспутен, как и я. Не могши вынесть моих дурачеств, за что я его теперь и не виню, он скоро оставил меня и, продав имение, скрылся... Тогда, в самой крайности, раздражив тетку, которая любила меня, как себя, не знала я, что делать. Однако не могла себя принудить, приехав к ней, просить у ней прощения и помощи. Несмотря на мою глупую гордость, эта нежная тетка сама ко мне приехала и, не укоряя ни в чем, взяла меня к себе. Такое великодушие тронуло меня... Я почувствовала себя и, гнушаясь собою, старалась быть достойною ее благодеяния... Недолго это продолжалось. Она скончалась, оставя мне все свое великое имение. Ни вдова, ни замужняя жена и, наполнив тот город, где мы жили, слухом моих разных глупостей, которые молва обыкновенно увеличивает, мы с тобой уехали сюда, где нас никто не знает. Марфа. Да и мудрено ли? когда мы даже переменили и наши имена — вы из Изабеллы в Прелесту, а я из Афросиньи в Марфу. Словом сказать, мы совсем переменились. Жаль, что себя выдаем за вдов. Нам бы можно называться и девицами. Ведь случаются девки вдовствующие, для чего ж не быть и вдовам девствующим... Мы здесь никому неизвестны. И хотя бы наши мужья были живы и к нам бы приехали, мы можем им сказать, что мы не мы — и они гриб скушают. Прелеста. Напротив того, я была бы безмерно счастлива, если бы могла увидеть мужа, которого столько огорчила.Ария
Ария
Явление 4
Прелеста, Марфа, Медор в ливрее.
Медор(к Марфе). Я прислан от моего господина Медора наведаться, у себя ли госпожа Прелеста?.. Не ей ли имею честь свидетельствовать мое почтение? Марфа. Ей; но, друг мой, ты очень дерзок с твоим почтением! Видя, что я госпожа, ты мог бы меня не беспокоить и спросить у моей служанки, которая здесь. Указывая на Прелесту. Медор. Извините, сударыня. Я думал, что будет учтивее вам самой представить желание моего господина иметь честь видеть вас. Марфа. Ну, ну, ну! Я тебе прощаю, потому что я милостива и потому что я сама хочу познакомиться с твоим барином. Медор (в сторону). Какая наглая! Прелеста (в сторону). Если барин таков, как слуга, то я могу им быть довольна. Марфа (к Медору). Между тем я хочу, чтоб ты познакомился с моею служанкою. Марфа, подойди к нему. Медор. Это должность мужчин (Подходя к Прелесте.) Марфушка, я поручаю себя в вашу милость. Марфа. О! это слишком учтиво для русского слуги. Медор. Я, сударыня, долго вояжировал, и привык обходиться как должно дворянину. Прелеста (Медору). Верьте, что учтивость никогда не может быть вредна. Это задаток к получению нашего уважения. Медор (в сторону). Какие чувствования! (К Прелесте.) Верьте, оно для меня дорого от вас. Прелеста (в сторону). Какие выражения! (К Медору.) Мне кажется, вы шутите. Марфа. Да перестанете ли вы, показывая друг другу почтение в моих глазах, манкировать его ко мне! Медор. Вы ошибаетесь, сударыня; тот, который оказывает к вашей служанке такое почтение, не может не иметь его к вам(В сторону.)Если бы ты на нее походила. Прелеста (в сторону). Как он умен!.. Какая жалость, что он слуга!Явление 5
Прелеста,Марфа,Медор,Пролаз, в одежде господина.
Пролаз (выходя). Какие это беспутные слуги! куда их пошлешь, они рады там ножки скласть и, дожидаясь их, должно треснуть с досады. (Увидя Медора.) А! да вот он. Как ты осмелился нетерпеливую импасианс моей любви прогневать? Слушай! Если бы. (указывая на Марфу) не эти прелестные глаза, то я бы тебя морбле! то я бы. (Грозит ему.) Медор (ему на ухо). Ты забываешься, шалун! Пролаз (ему на ухо). Вы отнимаете у меня кураж быть барином. Вы все испортите. Медор (вслух). Я, сударь, был бы не учтив, если бы ушел, не выслушав повеления госпожи Прелесты, которая вас изволит ожидать. Пролаз (Марфе). Ах, так это вы, мадам! но о чем я спрашиваю? это бы мне можно знать по движению сердца моего, которое, увидя вас, тотчас стало бить в набат; и все чувства мои в тревоге, напрасно стараются залить пожар, в котором я весь горю. Марфа. Поэтому вы можете легко вспыхнуть? Пролаз. Как порох! Марфа. Итак, ваше сердце часто загоралось? Вы прежде нередко любили? Пролаз. Нет, сударыня, никогда; но я часто был любим... Я могу без хвастовства сказать, что в чужих краях я завоевал пропасть красавиц... Вы, без сомнения, читали старинные сказки, в которых лишь только удалой рыцарь покажется принцессам, то и наведет им бессонницу... Вот это я! но теперь, ма принцесс! уже мне от вас не спать! Марфа. Гелас! мон пренс, — я думаю это неправда; но одна только галантери. Пролаз. Пускай я за обедом подавлюсь, если не от сердца говорю! Марфа (в сторону). Какие страстные речи! какая ужасная разница между ним и моим сквернавцем-мужем! Пролаз (в сторону). Какие прелести! ах! если б моя жена, покойная обезьяна, на нее походила, как бы я по ней плакал! (Вслух Марфе.) Могу ли я — о, красота санпарель! иметь когда-нибудь эспуар тронуть ваше сердце? Марфа. Гелас! Пролаз. Что значит этот томный гелас, или признание, что ваше сердце нежно? Марфа. Гелас! это еще не признание. (Увидя, что Медор и Прелеста смеются.) Да, слуги наши смеются... Это не... неловко... я... я стыдлива... извините!.. екскюзе... любовь моя, которая начинала показываться, опять спряталась... Я... я вся вконтузии... извините... я... я вся от вас удаляюсь..(Уходит.) Пролаз. А я... я весь за вами бегу, чтобы тет-а-тет окончить декларасион любви.(Уходит.)
Дуэт
Марфа
(останавливая Пролаза, за ней идущего, начинает)
Пролаз
Марфа
Пролаз
Марфа
Пролаз
Марфа.
Вместе
Явление 6
Прелеста и Медор.
Медор. Как часто обманывают нас слухи! Уверенный рассказами о прелестях, об уме вашей барыни, я хотел нетерпеливо увидеть ее. Но что же? Увидя, жалею, для чего не вы барыня, или для чего она на вас не походит. Прелеста. Что ж вам в этом? Медор. А то, что я имел бы барыню, достойную искреннего почтения... Но что я говорю — почтения? достойную обожания! Прелеста. Господин слуга, вы забываетесь. Медор. А почему я забываюсь? Прелеста. А потому, что вы... что вы говорите... (в сторону) ...я смущаюсь и не знаю, что сказать. Медор. Но что же я такое сказал , что бы могло вас огорчить? Прелеста. Вы хотите, чтоб я была барыня. Разве надобно быть госпожой, чтоб понравиться господину Пролазу? Медор. Нет; надобно быть точно прелестною Марфою, чтоб обворожить все мои чувства... Но... Прелеста. Но... что ж бы из этого вышло, если б я могла обворожить ваши чувства? Медор. То, что теперь выходит. Что я, видя душу мою в ваших глазах, без вас бы жить не мог, если бы... Прелеста. Вы сами перервали вашу речь, и хорошо сделали; когда бы стали продолжать, я бы не допустила вас договорить. Медор. А для чего? Прелеста. Для того, что... перестаньте мне изъяснять вашу нежность, может быть притворную, как то обыкновенно водится у мужчин, чтоб только посрамить женщину. Медор. Кто? я?.. чтоб я имел толь низкие мысли!.. чтоб я, так мало почитая вас, толь мало бы почитал себя, чтоб гнусным обманщиком быть... Я клянусь... Прелеста. Не клянитесь... Я от вас никаких клятв не принимаю. Медор. Но я хотел только клясться, что я вас не обманываю, говоря, сколь пламенно вас любил бы... Прелеста. Я вас просила, чтоб вы о любви ничего не говорили, или я уйду. (Хочет уйти.) Медор (удерживая ее). Ради Бога, не уходите. Я вам клянусь, что более о любви ни слова не скажу.Ария
(пред финалом)
(В сторону.)
(К Прелесте.)
Прелеста
Медор
Прелеста
Прелеста | Медор
(в сторону)
(вместе)
Явление 7
Прелеста, Медор, Марфа и Пролаз.
Марфа
(выходя)
Пролаз
Медор
(в сторону)
Прелеста
(в сторону)
Пролаз
Марфа
Пролаз
Марфа
Пролаз
Марфа
Прелеста
Медор
Прелеста, Медор, Марфа
(вместе)
Все вместе
Действие второе
Явление 1
Прелеста
(одна)
Ария
Явление 2
Медор и Прелеста.
Прелеста (с смятением). Зачем вы? Медор. Не пугайтесь, я не забуду вашего повеления. Я не за тем пришел, чтобы вам, открывая сердце, говорить, что я без вас жить не могу, что прелести ваши из мыслей моих не могут истребиться, что рана моя неисцелима, что я, лишась спокойствия, мучусь, что... но вы взор отвращаете... верьте, что я не за тем пришел. Хотя говорить, сколько я вас люблю, составляет все мое блаженство, но я слишком много вас обожаю, чтобы, для счастия моего, вам хотеть досаждать. Вы мне запрещаете, и я замолчу. Прелеста. Вы очень хорошо сделаете. (В сторону.) Несчастная! Медор. Но скажите мне... Это до любви уже не касается. Прелеста. Когда так, я с вами готова говорить. Медор. Скажите мне причину такого вашего запрещения, которое мне несносно. Скажите, для того ли, что я вам противен, и это сделает меня несчастнейшим, или только для того, что вы, чувствуя в себе толь безмерное превосходство, которым так щедро одарила вас природа, произведя вас несправедливо в низком состоянии, стыдитесь, что слуга влюбился в вас... и что, если бы я не был слуга... Вы краснеете, и это не умножает ваших прелестей, потому что уже нельзя прелестнее быть... а... стыдливость только оживляет их. Почто закрывать ее цвет толь редкий, толь прелестный? Прелеста. Какое мое состояние! я должна стыдиться и самой моей стыдливости. Медор. Возможно ли стыдиться того, что показывает добродетель. Знайте, что бесстыдство женщины есть верный знак ее позора; и та, которая уже никогда не краснеет, оттого только, что прежде слишком много краснела. Прелеста. Вы меня приводите в удивление. Как, слуга, и слуга такого нелепого господина, так умен, такие имеет чувствования, пристойные одному благородному воспитанию, душе возвышенной! Медор. Да разве натура дала обязательство знатной породе, чтоб только над ней истощать свои благодеяния?.. Вы, сами вы не пример ли тому?Ария
Явление 3
Медор,Прелеста иПролаз, щегольски наряжен.
Пролаз. Прекрасно! браво! (К Медору.) Продолжай, мой друг, продолжай! я не за тем пришел, чтобы вам помешать. Прелеста. Что это значит? и в чем помешать? Пролаз. Вы оба в конфузии... нет, нет, право, для меня это не противно... Я люблю проворных слуг. Он весь в меня... Пришел, увидел, победил. Не бойтесь, не смущайтесь... я вам позволяю, и ручаюсь, что и будущая жена моя на то согласна. Медор (ему на ухо). Перестанешь ли ты врать,бездельник? Пролаз (вслух). К чему такая стыдливость, застенчивость? Я хочу быть вашим конфиданом. Прелеста (с сердцем). Я, государь мой, не заслуживаю такого унижения. Вы меня не знаете и, может быть, не можете вообразить, какую я имею душу. Пролаз. Какую имеешь душу... ну, ну кстати ли так подделываться под гордую... Какую имеет душу! вот прекрасно!.. душа Марфы! Медор (на ухо). Если ты не удержишь своего языка, то я тебя тотчас в слугу превращу. Прелеста (в сторону). Досада, горесть рвут мое сердце, тем более, что оно виновато. (К Пролазу.) Вы, конечно, хотите увидеть мою барыню. Пролаз. А как же; или ты думаешь, что я попусту так щегольски нарядился? Поди мами! скажи ей, что я готов себя ей показать. Я надеюсь, что она этого нетерпеливо ожидает. Постой!.. скажи мне, служаночка, каков я тебе кажусь? Прелеста. Вы? мне?.. очень забавны кажетесь.Явление 4
Медор и Пролаз.
Медор. Еще бы немного, я бы забылся и прибил бы тебя. Пролаз. Меня, сударь?.. не верю. Вы так кротки. Медор. Да теперь ты меня вывел из терпения. Пролаз. Чем, сударь? Медор. Твоею наглостью, твоим непочтением к этой прекрасной служанке. Пролаз. Что слышу я! она и вправду вас поддела? Медор. Врешь, шалун. Пролаз. На что ж вы хотите, чтоб я ее почитал? Медор (в сторону). Он меня приводит в замешательство. (Вслух.) Да разве ты не должен почитать ту, которая достойна почтения, хотя бы я и не был привязан. Пролаз. Вы забываетесь... я, представляя ваше лицо, не хотел уронить вас почтением к служанке. Медор. Бездельник!.. да ты... ты меня бесишь! Пролаз. Когда вы сердитесь, я замолчу. Медор. Нет, говори. Пролаз. Что прикажете? Медор. Не думая того, что я в нее влюблен, скажи, не прелестна ли она? Пролаз. Согласен, сударь. Мне только мудрено, что вы говорите со мною о служанке, вместо того, чтоб, следуя вашему первому намерению, расспрашивать у меня о барыне. Медор. Что мне о ней расспрашивать? Пролаз. Как что? о той, на которой вы женитесь? Медор. Женюсь!.. мне и думать о ней гадко. Пролаз. Право?.. так вы мне оставляете свободное поле? Медор. С радостью. Пролаз. Вы не шутите? Медор. Нет. Пролаз. Итак, с позволения вашего, я могу пуссировать мой авантаж... Да что я говорю? вы, может быть, не дурно делаете, уступая мне мою добычу, которую моя ловкость уже поймала и в зубах держит. Верьте, если я кого пленю, та уже не может расплениться; и она, как муха, прильнув крылышками к патоке, тут и умереть должна. Медор. Перед тобой. Пролаз. Ах! я такого, как вы, доброго господина не знаю... Вы делаете мою фортуну, да и какую фортуну! жените на дворянке прекрасной, богатой..(Увидя входящую Марфу.)Прочь отсюда, мой друг, прочь! умей жить на свете, и всегда оттуда выходи, где Амур соединяет двух. Поди; а чтоб тебе не скучно было, вот тебе на гулянье. (Ищет денег в карманах и не находит.) Ну, сам ты виноват, ты позабыл положить мне в карман мой золотом набитый кошелек... однако все равно, ты можешь сам взять... поди, хоть горсть заграбь... ты знаешь, как я тебя люблю.Явление 5
Марфа и Пролаз.
Пролаз. А, вот и вы, моя королева! нетерпеливость меня чуть-чуть не задавила, и я был здесь телом, а с вами душою: а желал бы и телом быть: это посолиднее. Марфа. Я сомневаюсь, мосье! вы, кажется, притворяетесь нетерпеливым. Любовь наша еще не остепенилась и не может быть так сильна. Она лишь только родилась. Она еще анфан, и такой анфан, который чуть дышит. Пролаз. Мервель де но жур! Вы ошибаетесь. Любовь моя не залежалась в колыбели. Первый ваш взгляд ее родил, другой укрепил, а от третьего она выросла с меня. И как вы мать ее, то ваша должность записать в службу этого недоросля, который так сильно меня беспокоит, прося со слезами работать на вас во всю жизнь свою. Марфа. Ах, мон шер, как вы неотвязны! Если б вы не так умно говорили, я право бы рассердилась; но грас вашему разуму, вы все выпросить можете. Пролаз. Сериеземан, запишите мою любовь хоть в рядовые; а там уж я ручаюсь, что вы скоро сами ее произведете... Апропо, вы что-то сказали о моем уме. Я вам признаюсь чистосердечно, у меня его так много, что желал бы удалить... Он мне уж в тягость. Марфа. Да и нельзя не быть тому; вы так долго вояжировали. Пролаз. Вояжировал, читал. И теперь хоть не вояжирую, но беспрестанно читаю. Марфа. И это вашей тандрес ко мне не мешает? И вы можете иным заниматься кроме меня? Пролаз. Не мог бы, когда б я не так был умен... но я умею, читая, вас любить, и вас любя, читать. Марфа. Какие прекрасные экспресии! (В сторону.) Я не понимаю; но надобно, чтоб это было очень умно, потому, что он вояжировал и много читал. Пролаз (в сторону). Я сам не понимаю, что я сказал; однако никто не смеет не разуметь того, кто вояжировал. (К Марфе.) Чтобы доказать вам, какой я охотник до лектюр, то вот и книга со мной. (Вынимает книгу из кармана.) Марфа (в сторону). Какое несчастие, что я читать не умею! я могу осрамиться. Пролаз. Это, мадам, преважная и преполезная книга. Марфа. О чем она трактует, мосье? Пролаз (раскрыв книгу и поднося к глазам Марфы). Это вы, мадам, по ее титулу увидите. Марфа. Извините, мосье, я и сама так много, так много употребляла лектюр, что глаза испортила. А чтобы совсем не ослепнуть, боюсь теперь и заглянуть в книгу. Это мне делает горрер. Пролаз. Вы правы: надобно беречь такие прекрасные глаза. Марфа. Однако, вы удовольствуете мое любопытство и прочтете что-нибудь. Пролаз. Какая это чрезвычайная книга. Вы можете, мадам, и потому рассудить, что она, для отличия от прочих ученостей, напечатана не обыкновенными, а красными чернилами. Извольте слушать. (Читает.) Елеман де ла туалет, или систем де ла коафюрт. Вы, без сомнения, знаете, мадам, что такое систем? Марфа. Это какой-нибудь чепчик, мосье. Пролаз. Браво, мадам! точно так. Марфа. Куда как мне хочется сделать себе систем на голову! Пролаз. Багатель, мадам, багатель! то ли вы еще услышите. (Продолжает читать.) Коафюр для сокращения очень длинного лица. Убор на голову из блонд для узких лбов и долгих носов. Суплеманзамысловатый для возвышения впалых щек. Корнет летучий, чтобы глаза выдавались вперед; дормез, чтобы поутру казаться умнее... Этого довольно... Вы видите ли, какое это сокровище? и могу ли я, упражняясь в таком чтении, не думать о вас? Марфа. Я вам очень обязана. Надобно признаться, что одни только французы могут безобразие сделать прекрасным; и я не удивляюсь, что многие вояжеры так просвещены, а особливо вы. Пролаз. О! что касается до меня, то бель-летр мое дурачество. Марфа. Я думаю, что вы и сами сочиняете. Пролаз. Ах, мадам, се мон фор! И если вам не противно, я спою вам шансон, что я, чесав волосы, сделал на вашу ко мне жестокость. Марфа. О, мосье! песни моя глупость. Пролаз. Извольте ж слушать.Ария
Явление 6
Прелеста, Марфа и Пролаз.
Прелеста (Марфе). Мне до вас крайняя нужда. Пролаз. Говори, мами, говори при мне. Теперь уж у нас с нею одинакие интересы, и я могу по хозяйству моей жене кое-что присоветовать. Прелеста. Вашей жене?.. да она еще не вышла за вас. Пролаз. Все равно, мы уж на слове положили. Марфа. Да. Он меня к тому принудил..(Тихо Прелесте.)Согласитесь на мое счастие: вы видите, что он в меня смертельно влюблен. Прелеста (Марфе на ухо).Ты врешь! Марфа (тихо Прелесте). Я ведь говорила, что будет вам досадно. Пролаз (Прелесте). Послушай, субреточка, ты не знаешь, как мне досаждаешь тем, что ты здесь... Ведаешь ли ты, что я уже на такой ноге с твоею госпожою, что и не спросясь ее могу тебя выслать. Прелеста. Потише, государь мой. Марфа. Оставьте ее, мосье. Ей в самом деле есть нужда со мною поговорить. Оставьте нас на час, мон кер! Пролаз. Мон кер! это слово меня обезоружило. Я для вас вытерплю мучение, чтобы на минуту расстаться с вами. Однако, позволь, мадам, сказать, что вы слишком смирны, слишком балуете вашу горничную... но багатель, — я это все переделаю, а между тем, чтоб нам от нее отвязаться, я пришлю к ней моего слугу... она тогда не будет так упряма.Явление 7
Прелеста и Марфа.
Марфа. Что это? не приметил ли он чего-нибудь за вами с его слугою? Прелеста. Какая дерзость! как ты смеешь и подумать о том! и какие признаки? Марфа. Я о вас не говорю. Но этот слуга, кажется мне, великий волокита. Он так томен, так воздыхает, что в четвертой комнате слышно, и на вас смотрит, как будто наглядеться не может. Прелеста. Какая мне до того нужда? Марфа. Вам, конечно, нет... но он, будучи строен, статен, довольно пригож и не дурак, кажется, что слишком чувствует себя... Вы задумались. Прелеста. Отчего?.. ты дура! Марфа. А! а! я вижу, что вас мучит. Прелеста. Что такое? Марфа. Ну, ведь я вам говорила, что я опасна. Страсть барина его ко мне колет вам глаза. Я вас уверяю, что дело уже далеко. Хотя он узнает, что вы моя барыня, это ничего не поможет, и он все-таки на мне женится. Прелеста. Что мне нужды до этого? Марфа. Как? по чести, я вам этим не досаждаю? Прелеста. Ни на волос. Марфа. Удивительно мое счастие. Такой редкий человек не может вас тронуть. Прелеста. Такой низкой души человек для тебя только и родился. Марфа. Это зависть говорит, сударыня. Прелеста. Перестанем об этом говорить. Я пришла тебе сказать нечто поважнее. Марфа. Что такое, сударыня? Прелеста. Я намерена отсюда ехать. Марфа. Что я слышу! вы меня зарезать хотите. Прелеста. Как бы то ни было, мне необходимо должно это сделать. Марфа. Ах, сударыня! Прелеста. Поди, и собирайся в дорогу. Марфа. Ах, сударыня! какой каприз! Прелеста. Делай, что я тебе велю. Марфа. Ах! и так скоро! Прелеста. Я хочу через час уехать. Марфа. Сжальтесь над моею страстью и, позволя мне выйти за Медора, хоть тем накажите его за то, что он в меня, а не в вас влюбился. Прелеста. Ты хочешь, чтобы я была обманщицею. Я уже устала от этой комедии. Поди, или я тебя здесь брошу.Марфа.
Ария
Явление 8
Прелеста (одна). Наконец я за разум взялась; и нельзя лучше вздумать, как уехать отсюда, чтобы спастись от этой проклятой любви. Образумясь собственными несчастиями моими от заблуждений молодости, я теперь в раскаянии и сожалении, что принудила мужа, которого любила, в беспутстве сравняться со мною. Без него десять лет вела жизнь уединенную и беспорочную, которою едва могла загладить проступок одного мгновения души, более ветреной, нежели порочной. А теперь опять одно мгновение любопытства то все разрушает. (Здесь выходит Медор, так что его Прелеста не примечает. Прелеста продолжает.) Вот твердость человеков!.. однако хотя не в нашей воле состоит, чтоб не быть слабыми, но в нашей воле, противясь слабости, терзаться. Во что бы то ни было, не допущу себя до низости любить слугу... Не допущу себя любить? несчастная! в моей ли это власти?.. и более ли мы здравым рассудком, как сердцем, живем... Здравым рассудком?.. разве здравый рассудок противен натуре и запрещает любить того, кто любезен, кто прекраснее и благороднее этих одним только родом гордящихся дворян. Не все ли равно?.. лишь бы быть счастливою. Это рассуждение мне кажется очень справедливо... Справедливо?.. потому что льстит моей слабости... Легкая философия! чтобы все то, что утешает наши чувства, наклонять на свою сторону... Нет... нет! сильные предрассудки смешаны с необходимою должностью.Дуэт
Медор
(не быв примечен Прелестою)
Прелеста
(не примечая Медора)
Медор
(не быв примечен Прелестою)
Прелеста
(не примечая Медора)
Медор | Прелеста
(вместе)
Прелеста
(не примечая Медора)
Медор
(не быв примечен Прелестою)
Медор | Прелеста
(вместе)
Прелеста (не примечая Медора). Намерение взято. Я теперь же удалюсь от сего места, где я так долго спокойно жила; и где, наконец, мог смутить мое спокойствие слуга!.. о Небо!.. слуга!.. но за что ж я негодую на него? в чем он виноват? или в том, что так прелестен?.. что я ему так мила?.. Это моя вина, а не его... Я за то себя накажу вечным терзанием. Прости все, что здесь, — прости навеки... (Хочет идти.) Медор. Постойте! Прелеста. Ах, вы здесь! Медор. Здесь; и с тем, чтобы вечно с вами не разлучаться. Нет, вы не уедете отсюда; я вас уверяю, не уедете без меня. Прелеста. Поэтому вы здесь подслушивали меня? Медор. Все слышал, к счастию моему. Прелеста. Вы этим подали мне причину сердиться на вас и уменьшить мое почтение. Медор. Сердитесь, уменьшите ваше почтение за то, что я... слыша, как вы боролись против моего блаженства, не хотел перервать тех, жизнию моею наполненных слов, которых бы я от вас никогда не услышал... Нет, вы не уедете отсюда. Прелеста. Но какое дерзновение, и кто вам дал такую власть надо мною? Медор. Любовь нежнейшая, которая преодолела во мне предрассуждение; любовь, которая вас в слуге раздражала, и которую повергаю к твоим ногам, уверяя, что я не слуга. Прелеста. Кто же вы?..
Последние комментарии
2 дней 4 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 8 часов назад
2 дней 8 часов назад