Телеграмма смерти панорама [Артем Мещеряков] (fb2) читать онлайн

Артем Мещеряков Телеграмма смерти панорама

Обшитая современным пластиком «проходная» вагоноремонтного завода, как и в прежние времена, пахла Советским союзом. Турникет-вертушка сменился металлоискательной рамкой в человеческий рост. Усатый дедушка, когда-то давно сидевший на посту охранника превратился в злющую тётку.

– Здравствуйте.

– Здрасте, – нахмурив брови, ответила охранница.

– Я почтальон. Мне нужно доставить телеграмму Арсеньеву Птицславу Тетрадисмертьевичу.

– Предъявите ваш временный пропуск, голубчик, – приближаясь к окошку, разделяющему реальный мир и шкиндейку охраны, сказала женщина в форме.

– У меня нет, – ответил я.

– Тогда не могу вас пустить на территорию.

– Не может быть такого, – ощетинился я.

– Ещё как может, – охранница отстаивала свою точку зрения.

– Смотрите, я – почтальон, это вот, всё вокруг, завод, где-то на заводе, работает Арсеньев Птицслав Тетрадисмертьевич, и у меня для него телеграмма. Я не могу её передать через вас или кого-то ещё. Она вручается в руки получателю. Понимаете?

Женщина задумалась.

– Умничать вздумал?

– Нет.

– Паспорт с собой? – спросила она.

– Да.

– Когда вы сюда шли, могли увидеть по левую руку рыжее здание. Там у нас приёмная комиссия и бухгалтерия. Там же, можете получить временный пропуск.

– Благодарю вас сердечно.

Миновав сто метров туда и обратно, плюс двадцать минут бюрократической халтуры, мне удалось пройти на территорию завода. Как найти этого Птицслава, представления я не имел. Взгляд зацепился за «курилку», расположенную чуть поодаль от проходной. Святая святых для работяг. Только вот на лавочках сидели, не слесаря в робах, а сбитые пупкастые господа в строгих тёмно-синих костюмах и с озерами на макушках. Я подошёл, чтобы поинтересоваться, кто бы мог помочь мне найти адресата телеграммы.

– Добрый день, – обратился я. – Не подскажите, как мне отыскать человека. – Из внутреннего кармана куртки, моя рука извлекала небольшое цветное фото с изображением седовласого старика.

– Здарова, – поприветствовал меня один из курящих людей и взял фотокарточку. – Да хуй его знает, кто это, – сказал он и плюнул себе под ноги жижей, похожей по оттенку, на раствор йода.

– Может, есть кто-нибудь, кто пройдётся со мной по территории, – поинтересовался я, забирая обратно фото.

– А ты какую вообще организацию представляешь? – спросил меня человек в синем костюме и с озерцом на макушке.

– Surma Panoram называется.

– Аааааа, я понял, извиняюсь. Ща всё сделаем, – буркнул мой собеседник. – Эй, Стёклав. Пади суда.

Проходивший мимо паренёк сначала уставился на нас, а потом поплёлся навстречу. Он был похож на гуманитария из педагогического университета, который, неизвестно каким ветром, оказался на производстве.

– Да, Бздихалыч Михалыч, – сказал подошедший гуманитарий по имени Стёклав.

– Покажи этому джентльмену наш прекрасный завод и помоги найти человечка. Как его там? – щёлкая пальцами, обратился ко мне, Бздихалыч Михалыч.

– Арсеньев Птицслав Тетрадисмертьевич, – сказал я, показываю гуманитарию изображение со стариком.

– Аааааа, это Птиц. Пойдём, я тебя провожу.

– И Стёклав…

– Да, Бздихалыч Михалыч.

– Я бы на твоём месте, с этим джентльменом вёл себя очень доброжелательно. Когда-нибудь, он вернётся, чтобы доставить послание и для тебя, – серьёзным тоном, сказал Бздихалыч Михалыч.

В ответ Стёклав не стал ничего говорить, только кивнул головой в знак понимания.

Мы в унисон зашагали в сторону цеха из красного кирпича. По всей территории из громкоговорителей доносился голос, читающий стихотворение.

«Я по снам по твоим не ходил

и в толпе не казался,

не мерещился в сквере, где лил

дождь, верней – начинался

дождь (я вытяну эту строку,

а другой не замечу),

это блазнилось мне, дураку,

что вот-вот тебя встречу,

это ты мне являлась во сне,

(и меня заполняло

тихой нежностью), волосы мне

на висках поправляла.

В эту осень мне даже стихи

удавались отчасти

(но всегда не хватало строки

или рифмы – для счастья)».

«Да уж, действительно странно», – подумал я, услышав столь тоскливые стихи. Но, из брода мыслей, меня вытянул мой попутчик Стёклав.

– Смотри, видишь раскрашенный в триколор вагончик? – указывая пальцем, спросил он.

– Да, что это?

– Там серверная. Ребята борются с внешней и внутренней киюберпреступностью. Недавно указ вышел свыше, что нужно регулировать все отношения между людьми, включая компьютерные, надеюсь, ты понимаешь, о чём я. Мне, на самом деле, кажется, в интернетах творится бесовщина, – Стёклав перекрестился.

– Да, мне тоже так кажется, – ответил я

– А вон смотри, памятник, – впереди стояла пятиметровая бронзовая фигура Ленина, а на голове у него, птицы свили себе гнездо. – Сразу за ним, место, которое называется «Парк». Но это не тот парк, где можно гулять с коляской и выпивать. Тут починенные вагоны мы готовим в отправку. Ну, там, проверяем в последний раз электричество, натапливаем котёл, подкрашиваем потёртости, затягиваем гайки. Короче, финалим и сдаём ОТК.

– Что за ОТК? – спросил я.

– Это такие товарищи, которые вечно проёбываются, только ходят и осматривают вагоны на дефекты. Ну знаешь, маменькины сынки всякие, не умеющие работать руками. Отдела контроля качества называется.

– Везде такие есть, – коротко ответил я.

– А тут начинается самый большой цех – вагоносборочный, – сказал Стёклав, приглашая меня в маленькую дверь для людей, прорезанную в огромной воротине для поездов.

– Святая святых. Ты не представляешь, сколько знаменитых людей за сто двадцать лет, повидало это место, – Стёклав говорил с долей гордости.

– Кого же повидал этот цех? – спросил я.

– Ну, например, Артур Шопенгауэр. Работал электриком-испытателем. А сидел, вон в той синей каморке. Называл существующий мир худшим из возможных миров, представляешь? Всё никак не мог уволиться.

– Может просто не хотел? – я задал вопрос и понял, что сделал это не подумав.

– В смысле не хотел?

– Ну, знаешь, когда люди чего-то хотят, они этого добиваются, – пришлось объясняться.

– Если люди хотят, они могут пойти против обстоятельств. Но некоторых вещей добиться почти нереально, – менее весело, чем прежде, сказал Стёклав.

– Да… Но всё-таки, мне кажется, каждый может добраться до нужной ему черты. Я пятнадцать лет курил, а последние пять из этих пятнадцати, пытался завязать. Не покупал пачки, только брал у друзей, потом и вовсе по несколько дней и даже недель не курил. И каждый раз срывался. Надо мной смеялись, мол, успокойся и кури уже. Но, я не слушал. Настал день, и продрав глаза, мне открылась истинна – можно вообще больше не курить. С тех пор, ни одной сигареты не поджёг. Веришь, нет, но это так.

– Это конечно круто. Но мне кажется, ты сорвёшься, – ответил Стёклав.

– Почему?

– Потому что зациклен на бросании курить и начинании снова.

– Посмотрим. Время покажет, – ответил я, не желая спорить.

– О, а вон там, где пересечка, уводящая дорогу налево, по крышам вагонов гулял Мартин Хайдегер, он выскребал из вентиляции остатки душ, отлетевших в мир иной во время того, как состав эксплуатировался. Занятный был парень, кстати. Позитивные мысли толкал. Мол, то, что мы существуем, уже радостный и удивительный факт, а то, что мы, как рабы ебошим за копейки на заводе, это мелочи. Главное, жить ради познания, а не ради денег, повышений всяких, понижений, обедов, шмобедов. Типо, кому какое дело вообще. Люди вокруг, ради которых ты сейчас рвёшь очело, чтобы показаться лучше, есть, не смогут тебя спасти от неизбежного «Ничто». Даже если очень захотят.

– А что это за «Ничто»? – спросил я.

– Мне кажется, это состояние или нечто похожее, только слов, описывающих то, что я пытаюсь сказать, ещё не придумали. Наверное, это остановившееся время, такое, как когда ты ещё не появился на свет, – Стёклав был весьма убедителен.

Следующие три минуты мы шли молча, пока я не решил прервать тишину вопросом о тишине.

– Слушай, а почему, вообще никого нет вокруг? И тишина стоит, как на кладбище, – заметил я.

– Так обед сейчас по расписанию, – Стёклав взглянул на часы. – Вторая его половина. Значит, все спят. Присмотрись в окна. – Он указал на стоящие в цеху серые полуразобранные пассажирские вагоны.

В каждом купе, на полках спали люди. Как-будто, звери в своей природной зоне.

– Вижу, да. Кстати, а где мы будем искать Птицслава Тетрадисмертьевича?

– Эх, ну пойдем. Птицслав хороший дядька. Работает в Митре, маляром. Жаль конечно, что всё так получается.

– В Митре? – спросил я.

– Да, это малярный цех. Сам всё увидишь.

Мы пошли через пересечку, ведущую к электроремонтному участку. Под ногами, я обнаружил воду. Это показалось мне странным. Следующие пятьдесят метров бетонного пола, источали запах сырости.

– Слушай, а почему тут мокро? – спросил я, у своего проводника.

– Местные уборщицы не хотят подметать пол, поэтому просто его поливают водой из шланга.

– Звучит не слишком эффективно, – сказал я.

– Да, здесь каждый год от туберкулёза пяток человек умирает. И сырость вот эта, наверняка, вносит свою каплю.

Цеховые часы, висящие на высоте четырёх метров от пола, показали 13:00. Из всех щелей, подобно насекомым, начали выползать люди. Усатые, бородаты, грязные, чистые, высокие, низкие. Это шествие можно было перепутать с общественным гулянием, вроде Дня города.

Меня беспокоило лишь одно. Все, встречаемые нами работники, смотрели на меня как-то странно. Одни с удивлением или даже страхом, другие с презрением. Я был словно родственник, вернувшийся с войны живой, после того, как в деревню принесли моё имя в списке убитых.

– Не расстраивайся. Они простодушные люди. Все знают, какую весть ты несешь, – пытаясь меня утешить, сказал Стёклав.

И тут я задумался: «А какую я весть несу». Почему не помню своего имени и фамилии. Чёрт возьми, да я даже не помню, как попал на заводскую проходную.

Дальше, со Стёклавом мы попали в огромное мрачное помещение, сплошь окутанное смогом. Десяток сварщиков, без устали работали здесь газовыми резаками. Они кромсали сталь, как чума лица зараженных. В воздухе царствовал смрад. Пахло тухлой квашеной капустой.

Отворив тяжелую металлическую дверь, мы оказались в просторном помещении с открытыми настежь воротами. Сюда вагоны загонялись для того, чтобы сбить с них краску, при помощи мощного пескоструйного аппарата.

– Пойдем, вон вход в Митру, – указал на дверь Стёклав. – Только давай сначала покурим.

Я засомневался в сказанных мною ранее словах, что не буду больше брать в руки сигареты. Будто какая-то неведомая сила обрушила на меня дикое неистовое желание согласиться.

– Ладно, давай.

Стёклав не стал заострять внимание на том, что я не сдержал свои слова. Он просто дал мне белую палочку. Мы сели на деревянные лавочки с пенопластовыми сиденьями. Два огонька загорелось перед входом в Митру.

– А мне нравится на заводе, – сказал я.

– Попробуй, поработай. Посмотрю я на тебя, – парировал Стёклав.

– А что не так?

– Это болото, в котором томятся души в ожидании смерти. Вот что не так.

– Мне кажется, ты драматизируешь, – я не понимал, почему мой собеседник так негативно высказался об этом месте. – Насколько мне известно, зарплата здесь не меньше тридцати. Выплачивают вовремя, без задержек. Выходные в выходные. Месяц отпуска. Да, есть такое, что в цехах грязно и туберкулёз гуляет, зато работа похожа на приключенческое задание. Не нравится, попробуй в офисе посидеть двенадцать часов, на жопе. Охуеешь, – мне действительно казалось, что Стёклав не понимает, насколько удачная работа ему досталась.

– Мы все здесь рабы. Наши деды, прадеды, родители, сёстры и братья, все работали и работают на этом треклятом заводе. Это тюрьма стабильности, из которой есть один лишь путь, – Стёклав демонстративно посмотрел наверх. – В двадцать лет, я вышел из колледжа преисполненный жаждой жить. Моя мечта была прекрасна. Я хотел купить дом за городом и завести пчёл, чтобы они делали мёд, а я бы его продавал. Но поработав здесь, стало ясно – мне не сбежать. А потом, я медленно мутиривол и стал таким же, как все. Зачем вообще какие-то дома, путешествия, книги, если можно утром проснуться и пойти на работу. Пошататься по территории, покурить, а вечером, после смены, выпить чего-нибудь алкогольного, только немного, чтобы в одиннадцать лечь спать. А утром, всё начать сначала…Тебе не понять. Я ненавижу это место, оно сделало меня противным самому себе.

– Почему не понять?

– Потому что ты… Не такой.

Стёклав сбил пальцем уголёк с недокуренной сигареты и побрёл в сторону Митры.

Мы вошли внутрь. Вокруг блестали чистотой белые стены. Даже сильно постаравшись здесь сложно было найти пыль, в отличии от всех предыдущих мест, где мы были.

– Эй, Птицслав. К тебе пришли, – крикнул Стёклав невысокому тучному дедушке, с пышными серыми усами и седыми волосами.

Он подошёл и протянул руку.

– Я Птицслав.

Его ладонь показалась мне влажной губкой для мытья посуды.

– У меня для вас телеграмма, – сказал я.

– Эх. Готовишься, готовишься, а когда приходит время, всё равно не готов, – с грустью в голосе, сказал Птицслав.

– К чему не готов? – спросил я, передавая конверт.

– Ну… ты понимаешь, к тому самому.

– Вообще-то не очень.

Он открыл письмо и прочитал вслух написанное:

«Арсеньеву Птицславу Тетрадисмертьевичу.

Уведомляю вас, что сегодня в 13:15, ваша жизнь официально должна закончиться. Спасибо, за проявленное трудолюбие и ответственность. Надеюсь, вы привели свои дела в порядок и морально подготовились. У вас есть два варианта: можно закончить жизнедеятельность самостоятельно, наиболее приемлемым способом, а можно прибегнуть к услугам моего помощника, доставившего вам это письмо.

Личный совет. Когда тьма будет стирать прошлое, не пытайтесь хвататься за уходящие образы. Так будет проще.

Всего вам наилучшего.

С уважением, ваша Смерть».

Я проснулся на своей кровати то ли от того, что плед окончательно сполз на пол, то ли из-за печального сновидения. Рядом спала моя возлюбленная, Элеонора. На лбу у меня выступил пот, хотя в комнату из открытого окна врывался холодный воздух.

Я взглянул на загоревшийся экран телефон. Часы показывали – 3:15. Можно было спать дальше.

В 6:00 сработал будильник, оповестивший, что пора вставать и идти на завод. Пока стоя у зеркала в ванной, я начищал зубы электрической щёткой, ночной сон вспомнился мне во всех деталях. Даже письмо от Смерти, отпечаталось в памяти. Это странно, раньше я никогда не читал во время сновидения.

Мы с Элеонорой отправились на работу. По пути, я рассказал ей своё ночное переживание во всех подробностях.

День оказался сложным. Тело сковывала неизвестно откуда взявшаяся усталость. Ближе к обеду, ко мне на участок, пришла Элеонора. В её ошарашенных глазах читался ужас.

– Ты представляешь, Вячеслав умер.

– Какой именно Вячеслав? – вопрос был логичным, так как, на заводе Вячеславов было, что лягушек в пруду, но подсознательно, я уже догадался о ком говорит Элеонора.

– Арсеньев, – ответила она. – Это же он был в твоём сне.

И тут по моей спине поползла дрожь, а зрение на секунду расфокусировалось.

– От чего он умер? – спросил я.

– Сегодня в 13:15, он пошёл в высоковольтную камеру, открыл щиток, ну и залез в десять тысяч вольт голыми руками. Его дуга сразу схватила. Никто даже понять ничего не успел. Говорят, что сделал он всё это специально. Оно и понятно, на кой ля ему сдалась высоковольтная камера?! Он же маляр.

– А записка? Какую-нибудь записку он оставил? – моё сердце собиралось выпрыгнуть из груди.

– Да вроде нет. Только одну заметку в телефоне у него нашли. Но её даже заметкой назвать трудно. Два слова всего: «Готовишься, готовишься…».

Оставшийся день я провёл в мрачных думах о своём сне. Насколько возможно в реальности такое совпадение. Предпосылок к шизофрении у меня не было, никто в роду не страдал от этого недуга. Я пришёл к мысли, что это было самое настоящее провидение.

Вечером, уложив уставшие кости на кровать, сон долго не решался посетить мой разум. А когда посетил, я увидел огонь и чёрный дым, услышал крики сотен мучающихся людей, плач вдов и осиротевших детей. Завод полыхал открытым пламенем.

По пробуждении, я чётко для себя решил: «Я туда больше не пойду».