Эхо одиноких людей [Владислав Боговик] (fb2) читать постранично, страница - 2

дольше путь, тем больше ты превращаешься в мышку и сливаешься с другими людьми.

Серость. Сырость. Старость.

Иногда противно. Но бывают моменты, когда неохота выходить. Ты жаждешь ехать в этом вагоне всю жизнь, чтобы никто тебя не замечал и не трогал. Хочется раствориться в монотонном сером времени. Так ведь проще, удобней. Никаких проблем, никаких переживаний. Только ты, мысли и созидание. Люди меняются, сходят на станциях, расползаются по сёлам, городам. Живут, работают, рожают детей. Потом их дети заходят в этот же вагон и едут по своим делам, а ты всё так же сидишь и наблюдаешь. А у тебя всё так же ничего не произошло. Тебя уже не разглядеть. Нет разницы между тобой и сидением, или искалеченной дверью. Торговка, продающая сникерсы и чипсы уже ничего не предлагает. Даже она, бабка, для которой гривна на вес золота, для которой надежда виднеется в каждом, проходит мимо тебя. Никто не просит подвинуться, ведь уже некуда. Ты за чертой. Ты уступил место всем.

На моменте, когда слова в песне прекратились, я услышал стук и женский мат. Поставил на паузу, обернулся. Между двух половинок двери в v-образную щель пыталась пролезть толстая кондукторша. Дверь никак не поддавалась. Её лоб покрылся испариной. Я решил помочь. Дёрнул раз, второй, третий – безрезультатно.

– Ну, ёлки-палки, мужики сидят и хоть бы обернулись! – крикнула она.

Мужчина отдал деду пластиковый стаканчик и поспешил к нам. Повеяло перегаром. Он предложил навалиться на одну половину втроём. Я взял за ручку, женщина с другой стороны, а он сунул пальцы внизу в щель. Немного сдвинули, но пролез бы только я.

– А ну-ка, в сторонку, – сказал мужик и махнул рукой.

Пару ударов ногой и половинка двери открылась. Вторая так и не поддалась.

– Никому ничего не нужно, никому ничего не нужно, – бормотала кондукторша, обилечивая меня. – Десять лет работаю и одно и то же, одно и то же. Вешаем эти плакаты, вешаем. А насрать всем на эти плакаты. Ломают, рисуют, обивку пачкают. Но это ещё хорошо если пачкают. Могут и резать, сдирать. Ужас, ужас. И они хотят нормальные условия? А ещё и претензии выставляют, мол, почему грязно у вас, почему то, почему сё. А сами же срут. Срут, а в говне ездить не хотят.

Я покорно кивал, поддакивал. Ту же самую песню она заводила возле каждого пассажира.

Начался отрезок пути с кучей дачных посёлков. Старики-дачники заполняли вагон. Больше места занимали их «кравчучки», чем они сами. Велосипеды, вёдра, банки, пакеты, пластиковые бутылки с молоком… Людей теперь стало полно.

Суп. Запах холодного супа. Я взглядом пробежал по головам и быстро распознал эпицентр – одна из старушенций проголодалась и открыла баночку. Всегда казалось, будто они специально берут с собой один и тот же суп, чтобы потревожить носы других. Зачем начинать есть за двадцать минут до города? Наверное, это доставляет удовольствие. Уютная атмосфера, вкусная еда. Конечно, на кухне так не покушаешь. Здесь незабываемые эмоции. Я мысленно пожелал ей приятного аппетита и продолжил смотреть в окно.

«Новая Быстра» – последняя остановка перед Житомиром. От неё к городу минут десять – пятнадцать, но люди уже выстроились в огромную очередь на выход. Проход между рядами забит. Видимо это у них в крови. Какой-то особый инстинкт становиться друг за другом в любом месте. И все они, как персонажи Гайдая. Поколение очередей, докторской колбасы и чая со слоном.

У деда с армейским вещмешком на плечах выпала пачка сигарет. Женщина окликнула его:

– Папиросы подымите, а то жена не купит больше, – засмеялась.

Причём тут жена я не понял.

Он, ничего не ответив, начал нагибаться за пачкой. Люди спереди и сзади него запротестовали, зашумели. Дед протаранил своим баулом хилую старуху с палочкой. Не будь здесь толпы она бы спокойно завалилась на пол. Но её удержали. Кто-то случайно пнул пачку, и она залетела под моё сидение. Я сначала подумал нащупать её ботинком и ударом отправить обратно. Это показалось мне некрасивым. Я нормально достал и отдал сигареты деду.

– Ой, сынок, дай тебе бог здоровья, – сказал старик и протянул мне одну.

Я замедлил.

– Не куришь? Ну, ладно.

– Давайте, – сказал я и взял сигарету.

Он похлопал меня по плечу и пристроился обратно в очередь.

Отлично. Сейчас выйду и покурю на ночном вокзале. Я пошарил по карманам – ни зажигалки, ни спичек нет. Просить у деда точно не стану. Куплю коробок на остановке.

Электричка затормозила. Стоявшие люди пошатнулись, как кегли и потекли на улицу. Я успел дослушать ещё одну песню, пока все вышли. Потом спокойно покинул вагон. Перешёл через рельсы. Не доходя до ворот понял: чего-то не хватает. Сумка! Вернулся.

Вагон мне показался другим. Что-то в нём изменилось за эту минуту. Грустное эхо недавно вышедших людей металось от сидения к сидению, от стенки к стенке и никак не могло найти выход. Оно останется тут навсегда. Я вдруг понял, чем пахнут эти вагоны помимо ядрёного туалетного духа. Они пахнут этим эхом. Запахом, который копится здесь десятки лет.

Издали, приближаясь к